КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Тилья из Гронвиля [Алиса Ганова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Алиса Ганова Тилья из Гронвиля

Глава 1

Даже большое окно не помогает: слезы текут рекой. Я обдуваю лицо, продолжаю мелко шинковать луковицу и горестно вздыхать.

— Тилья! — раздается оклик.

— Знаю! — отвечаю, закатывая глаза и едва сдерживая стон, потому что наперед знаю, что мама сейчас скажет. И верно, она произносит любимое изречение:

— Всякий, кто хочет чего-нибудь добиться, должен много работать!

Согласна, но не понимаю, зачем битый час вымешивать тесто для тироского пирога, если оно уже давным-давно готово? Да, он у нее получается нежным, таящим во рту, но каким бы тесто ни выходило замечательным, я не хочу полжизни провести у очага, а вторую в огороде и хлеве, как мама.

На плите варится грибной суп, рядом шкворчат тефтельки. На кухне жарко и влажно. Волосы прилипают ко лбу, рубашка к спине, а еще столько готовить! Надо доделать ягодную начинку, заправить чечевичную похлебку луком, специями и шкварками, нарубить начинку для мясного рулета… И так каждые выходные! Но самое пакостное — это потом, когда все разойдутся отдыхать, драить гору посуды и опять выслушивать бесконечные наставления.

— Это такая радость, когда есть, кому готовить! — вздохнет счастливая мама поздним вечером и начнет на завтра придумывать новый список блюд, одно сложнее другого. Ей нравится стряпать, а мне не очень. Я бы лучше провела день в кузнице. Все равно пользы больше. А то соберутся все за ужином и давай важничать, а мне, как младшей, сиди да помалкивай! Надоело.

За большим дубовым столом, накрытым белой вышитой скатертью, купленной у старухи Гьель, по добротным стульям со спинками чинно рассядутся папа, мама, Алиф, Фрех, Харст, Мельна с мужем и маленьким Келем и я. Может быть, пригласят Дирка, который будет сидеть сычом-молчуном и весь ужин глазеть на меня. Злит.

Вот так проводишь день на кухне, а съедают приготовленное — не успеешь глазом моргнуть. И самое обидное, что помогаю по дому я, а за ужином весь разговор только о братьях и сестре. Отец будет рассказывать, как прошел торговый день в городе. Как удачно продали товар. Мельна важничать и расхваливать мужа с сыном, которыми гордится. На меня же будут смотреть, как на неразумную девчонку. Почему, как работать, я уже большая, а как решать что-то важное — дитя неразумное? Нечестно же!

— Тилья, если останется кусок тиросского, не трогай! Угощу Вальду. Пусть знает, кто лучшая хозяйка! — напоминает мама, хотя я и так помню про традицию. Иногда мне кажется, что мучая тесто, она воображает, как наминает бока своей извечной соседке-сопернице. Вот уже больше двадцати лет они воюют за звание лучшей хозяйки Гронвиля. Если так дело пойдет — потом и мне придется соперничать с дочерью соседки. Счастье-то какое!

Конечно, молва склоняется, что мама лучшая, но она не расслабляется и осваивает все новые рецепты. С ней заодно и я. А я бы хотела помогать отцу, ездить с ним и братьями в город. Вместо ложек-поварешек, мне интереснее наковальня, молотки, зубила, клещи, пробойники, обжимки, гвоздильни и тиски… Да я, вообще, на глазок могу определить, готова ли заготовка! У братьев опыт, я же нутром чувствую. Но отец упрямится и не хочет меня учить. Конечно, у него три сына, внук, а я так и буду на кухне кашеварить всю жизнь и посуду мыть. Еще за козочками ухаживать и грядки поливать. Не хочу!

Мельне повезло. Мама считает, что у нее чутья нет на рецепты, поэтому к сестре не приставала с помощью, а вот я глупая старалась и попалась. Маму жаль было. Ей тяжело одной, но разве нельзя готовить что-то более простое, не такое хлопотное, но тоже вкусное?

«Нельзя! — ответит она, еще топнет ногой. — Потому что в Гронвиле только одна лучшая хозяйка, и это я!»

В прошлый раз на замечание, что другие же живут без этого титула и не тужат, мама рассердилась и назвала меня лентяйкой, а потом за ужином тяжело вздыхала, вытирала глаза платочком и жаловалась отцу:

— Ниммер, вот в кого Тилья такая?! Все дети, как дети, а она непослушная… — и так жалостливо, что на меня с укором смотрели пять пар глаз. Спасибо маленький Кель-глупышонок улыбался, да Дирк заступился:

— Ну что вы, госпожа Кален, Тилья в вас такая умница. Еще хозяйственная и красавица. Все только и говорят, что ваши рецепты только Тилья сможет повторить!

Я всегда думала, что он дурачок. Кроме как молотом размахивать, ничего и не умеет. А тут вон как подлизался! Растопил сердца родителей, и теперь они снова начнут нудеть, что Дирк — хороший парень, за такого можно и замуж выйти… Ни за что!

С ним и поговорить-то не о чем. Если встречаемся у реки, хватает ведра, идет рядом и молчит. Или смотрит широко распахнутыми глазами, будто в первый раз видит.

В прошлый раз спросила его:

— Дирк, ты разговаривать умеешь?

— Угу.

— Ну так расскажи что-нибудь интересное.

Он покраснел, захлопал сивыми ресницами и выдал:

— Рад тебя видеть!

— Думаешь, это интересное? — посмотрела на него, и он чуть не запнулся и воду не расплескал. Вот и поведала ему честно, что он зануда, и с ним скучно. Но родители, видимо, и впрямь решили меня за него отдать. Вот только я не соглашусь! Лучше сбегу!

В прошлый осенний праздник фонарей Гронвиль посетил странник. Прошелся по деревне, посмотрел на наши товары, расхваливал, что гномье мастерство велико, но неудачно обмолвился, что в городе встречаются работы не хуже! И главное, сотворенными людьми! Ох, какой шум поднялся! Его чуть не побили! И не поверили болтуну, что в городе есть академии, где учат кузнечному мастерству.

— Не бывать такому, чтобы кто из гномов поведал секреты чужаку! Неровня они нам по мастерству! Нам небом дано руду и огонь чувствовать, чудеса кованные творить!

— кричали жители Гронвиля, выталкивая болтуна из деревни, но мне его сказ запомнился. Если отец не хочет меня учить — было бы здорово попасть в эту академию…

С тех пор это стало моей мечтой. Я спала и, как наяву, видела, что выковываю защитные руны, словно кружево вывязываю, а потом творю гнездо для магического камня, и выходит чудная бляха для ремня! Защитная, яркая, цепляющая взор! До сих пор помню, какого цвета выбрала кожу, чтобы оттенить теплый блеск металла, как радовалась, гордилась собой, а потом разочарование, когда мама разбудила, и я поняла, что вместо молоточка и наковальни меня опять ждут сковородки, клумбы и уборка…

«Сбегу! Вот наберусь смелости и сбегу!» — подумала, разглядывая себя в зеркало.

Мы недавно закончили украшать блюда, и мама отправила меня в комнату, велев принарядиться. Значит, точно Дирка пригласили.

А меня спросили: рада ли я ему? Вижу ли свое будущее с этим увальнем. На него Бьянка заглядывается, вот пусть его себе и забирает. Она, бедная, от ревности умирает и вечно гадости про меня сочиняет. Говорит, что я конопатая такая, будто гречневой мукой посыпанная, потому что богиня Альда пометила меня из-за вредного, высокомерного нрава! Ха! Тогда она по таким меркам должна быть черной-пречерной, как сажей вымазанной. Только и делает Бьянка, что ноет и требует у родителей, купить ей то новое платье, то кружево бельское. Думает, что тогда на нее Дирк точно посмотри! Ха-ха! Пусть краску купят ей родители в городе, и она волосы выкрасит в рыжий цвет, тогда, может, Дирк и посмотрит на нее, со мной спутав издалека и в темноте!

Стоило вспомнить об этой злобной, с гадким языком клуше, я начинала радоваться, что Дирк за мной ходит по пятам. Хоть какая-то от него польза. А то сам невзрачный, волосы темные, огромные кулаки с мозолями… Фу! Но не будь его, Мельна совсем задразнила бы, что для меня — растакой хозяйки во всем Гронвиле жениха не сыскать! Вот же! Сестра называется! Доведет — я ей когда-нибудь отвечу, что на ее Зарка, кроме нее, никто бы и не позарился! И то-то он бежит к нам домой по любому случаю, от нее растакой хозяйки!

Как-то обмолвилась маме про это, и она потребовала, чтобы я даже думать перестала о таком! Потому что сестра обидится. А на мой вопрос, почему тогда сестра дразнит меня, она ответила, что Мельна это делает любя. Ага, путь своего малыша Келя так любя нахваливает!

Стало обидно до слез.

Вот обязательно сбегу! И вернусь когда, они еще удивятся тому, чего я добьюсь! Только прежде придумаю, как из Гронвиля выбраться.

Место у нас гиблое, болотистое. Ведь болотная руда самая лучшая. Поэтому где еще гномьему поселению быть, как не на болотах? А по единственной дороге не сбежать — сразу поймают, домой привезут и еще выпорют! Мне скоро восемнадцать, а все маленькой считают. Да Мельна всего на три года старше, и с ней считаются!

Только расположение Гронвиля останавливало меня. Я хотела в город, чтобы добиться там чего-то, узнать новое, а не сгинуть в топи из-за неверного шага…

Внизу хлопнула дверь, и раздались голоса сестры, ее мужа и Лягушонка-Келя. Мама его каждый раз сладким пряником угощала, то в виде лошадки, то молота, то звезды, поэтому он с порога начинал радоваться и кричать:

— Аба! Дай! Дай! Дай! — и сжимать кулачок.

Вот как у противной Мельны мог родиться такой чудной карапуз? И хоть он внешне похож на Зарка, характером мы с ним похожи. Я достала из своего сундучка алые, коралловые бусы и конфету, которую положила в карман, чтобы угостить племянника. Не только же маме баловать его. Бусы надела, поправила, чтобы красиво лежали. Перевязала толстую рыжую косу алой лентой. Застегнула на яркой юбке пояс, что папа подарил, еще раз глянула на себя в зеркало и вздохнула.

Эх, если бы ресницы были черными, а губы алее, нос не таким вздернутым, я была бы гораздо краше. Но что уж уродилось!

Высоко задрав свой конопатый нос, вышла из комнаты и спустилась по лестнице.

— Тилька! — сразу же прицепилась сестра, даже не поприветствовав. — От Дирка нос воротишь, а сама-то вон как вырядилась! Как птица ару!

— Ара, — поправила ее и, протиснувшись мимо собравшихся, прошла на кухню. Надо еще стол накрывать.

— Тилья! — тут же придралась мама, — улыбнись. А то будто троглодитка голодная, того и гляди, палец откусишь!

— Вот-вот! По локоть! — вклинилась сестра. А сама под шумок прокралась к столу и давай с блюд таскать кусочки! Да мы их раскладывали-раскладывали, а она вон чего делает! И мама даже слова не скажет, только улыбается! Знает же, что Мельна сейчас начнет ее расхваливать, соловьем заливаться.

— О! Мамочка! Как фкусна-а! — начала сестра. — Пальчики м-м-м оближешь! — и хвать с другого блюда кусок колбасы. Не жалко, еды и запасов у нас полно, но мы же столько кусочки укладывали, чтобы было красиво!

— Язык не прикуси! — поддела ее. И пока она не разворошила рыбную закуску, которую мы сворачивали не покладая рук цветочками, умыкнула у нее из-под носа тарелку.

— Мама-а! — завопила сестра с набитым ртом. Она как раз на розочку из соленой рыбы глаз положила.

— Тилья! — присоединилась к Мельне мама, уже ожидавшая, как старшая дочь начнет расхваливать ее чудо-маринад, благодаря которому серка просолилась, но осталась розовенькой, как свежей, упругой, с пикантным ароматом.

— Бе-бе-бе! — показала им язык, а затем, состроив важное лицо, напомнила поучительно: — Руки мыть надо!

Они обе так и застыли на кухне. Ха!

Едва семья угомонилась, пришли Алиф с Флеей и детьми, за ними Фрех с Мирной и дочерью. И вот тогда в доме поднялся такой гвалт, что я себя не услышала. Живем в одной деревне, а они ведут себя так, будто лунье не виделись! Говорят все разом, точно попугаи в клетке.

Дивных птиц я видела на ярмарке, когда всей семьей ездили в город. Такие смешные, яркие. И как только у городских дам рука поднимается из их перьев делать украшения? Они же умные и разговорчивые! А еще дорогие.

Эх, Дирк обещал подарить попугая, но пока дождусь подарка, быстрее состарюсь.

— Тилья, какая ты сегодня красивая! — обняла меня Мирна, самая спокойная в нашей громкоголосой семье. — Настоящая красавица!

Я даже смутилась. Когда Фрех сообщил, что женится на дочери старосты, я недоумевала, что он в этой дылде нашел? По гномьим меркам она высокая и плоская, еще молчаливая. Но когда узнала лучше — поняла, что в ней такого особенного. Сама Мирна невзрачная, но когда улыбается, будто светится. И для каждого найдет доброе слово. Причем она не такая подлиза, как сестра. Но сегодня с похвалой, конечно, перебрала. Какая из меня красавица? Вон, щеки пухлые! Папа и братья за них меня щипают и называют Конопушкой. Конопатая! Еще пухлая, не то что городские дамы. Вот они такие худенькие, изящные, с маленькими ножками и ручками, а я что? Большая! Но с моей мамой другой и не будешь. Вздохнула.

Мирна еще хотела что-то сказать, но постучали.

Папа открыл дверь, и я увидела на пороге Дирка! Он был в темном жилете и в рубахе с красными вставками, как у меня!

— О! А Тилька тоже в красное вырядилась! — хмыкнула сестра и оглядела меня ехидно, типа, я же говорила, вы с Дирком — парочка!

От такого поворота я рассердилась, топнула ногой и убежала в комнату. Вот сейчас переоденусь в зеленое платье, и будет в самый раз. О, как же меня этот увалень злит! Ни за что! Ни за что не выйду за него! Пускай родители, хоть что делают!

Пока переодевалась, внизу отпускали шуточки, что мы с Диком здорово смотримся вместе, но только меня, строптивицу надо укротить, а то отбилась от рук.

Ух! Интересно, кто это его подговорил надеть такую рубаху? Неужели папа? Ах, вот так, да? Меня учить мастерству не будет, а рукастого Дирка заполучить в зятья с радостью?! А я не выйду замуж! Одна буду жить!

И так меня это задело, что я подперла стулом дверь и расплакалась.

Почему родилась девчонкой? Разве же я хуже или глупее братьев?

«У тебя руки слабые! — отмахнулся как-то отец. — У девиц плечики должны быть мягкими, округлыми, а не сильными, мускулистыми, как у парня!»

«Я могу маленькие молоточки использовать. Колечки, сережки делать, браслеты!»

— упиралась я, надеясь его уговорить. Тогда он ответил, что украшениями наша семья не занимается, и учить меня некому.

«Но ведь меня можно отдать в ученицы ювелира!» — обмолвилась, и папа рявкнул, что ни один гном не выдаст своих родовых секретов стороннему, сколько ему ни заплати, и я никогда не достигну высокого мастерства. А позорить себя, как мастера, он не позволит! И привел в пример сестру, мол, Мельна сидит, Келя растит, мужем занимается, и нет у нее в голове дурости! А за мной не досмотрели, вот и выросла колючка. Так обидно! Вот убегу! Точно убегу!

В комнату попытался войти папа. Но обнаружив, что дверь заперта, обратился через нее:

— Тилья, гости собрались, тебя все ждем!

— Я не голодна! — ответила, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Так нельзя! Тебя Дирк ждет, — вмешалась и мама. Тоже потолкала дверь, но я хорошо ее подпела. Не попадут в комнату.

— Вы его пригласили — вы его и развлекайте! Мне он не нравится!

— Ты поступаешь, как неразумное дитя!

— Вы и так меня неразумной все время называете! И я теперь буду вести себя неразумно!

— Как Кель? — в голосе папы мелькнуло веселье. — Ну, выходи тогда, я тебя тоже угощу пряником. Хочешь, в виде птички? У нее крылья в розовой глазури!

— Нет! — снова едва не расплакалась. Надо же, с Лягушонком сравнили!

— Тилья, успокоишься, спускайся. Мы все хотим тебя видеть! — напоследок примирительно произнес папа, и они с мамой ушли.

Сидеть одной в комнате было скучно. Внизу все смеялись, общались, а я тут, совсем одна. И никто меня не понимает…

В окно постучали!

Я встрепенулась, села на постели и не поверила глазам: несносный Дирк залез на дерево!

— Тиль, спускайся! — попросил он, и я тут же вздернула нос.

«Ага, жди!» — гордо прошествовала к окну и задернула шторки.

— Тилья! — раздалось с той стороны жалобно.

— У меня настроение плохое! — ответила капризно, а сама прислонилась к стене и улыбаюсь. Так ему и надо! Пусть штаны порвет и уйдет! Не будет же в гостях красоваться с дырой?

— Тиль, а я хотел у твоих родителей попросить разрешения, съездить нам на ярмарку в Ботвифуль!

— Зачем?

— Что зачем? — не понял дуралей.

— Зачем нам ехать на ярмарку?! — пусть не думает, что радуюсь. Хотя я радуюсь! Надо же: поездка в большой город, ярмарка, сладости и целый день свободы! От предвкушения уже готова была открыть окно, и лишь вредность не позволяла так легко сдаться. Я Тилья Кален не такая, как Бьянка и другие девчонки.

— Чтобы ты птицу выбрала… самую красивую!

Вот тут я не сдержалась, одернула синие занавески в цветочек и шире открыла окно.

— Ну не знаю. Родители могут не отпустить, — отвечаю с наигранным сомнением, а сама наблюдаю, как Дирк заволновался, закусил губу. Такой смешной и растерянный.

— Мы поедем все вместе, а потом пойдем гулять…

Но стоило только представить, как придется в благодарность поцеловать его, пусть даже в щеку… А ведь придется: заморский попугай — дорогое удовольствие! Настроение снова испортилось. Родные решат, что у меня к нему симпатия появилась. Вот ведь! Попугая хочу, но целоваться нет!

— Ну, не знаю-ю, — протянула.

— Тилья, ну, пожалуйста, спускайся к нам!

В пользу того, чтобы согласиться имелся веский аргумент: у меня единственной в Гронвиле появится говорящий попугай! Да Бьянка от зависти лопнет!

— Хорошо! — я захлопнула перед его носом створку.

Перед выходом поправила волосы, ленту, платье и только потом вышла из комнаты.

Спустилась тихо, и когда предстала перед родными, все почти одновременно повернули головы в мою сторону. Чтобы не показывать смущения, скорее прошла к своему месту в конце взрослого стола, как положено самой младшей в семье, и села. Племянники и племянницы по традиции сидят отдельно за маленьким столиком, в углу залы. Спасибо, что к ним даже в шутку не отправляют.

— А чего платье сменила? — обратился Харст. Младший брат жил с нами, общался с Дирком, и точно был в курсе происходящего, поэтому отвечать ему не стала, промолчала. И мама неодобрительно покачала головой:

— Тилья, Тилья!

— Я уже восемнадцать лет Тилья, — пробурчала я.

— А пряники до сих пор любишь, — улыбнулся папа. — Иди ко мне, Конопушка. У меня для тебя кое-что есть!

Отцу дерзить я не смела. Да и не хотела. Он хороший. Поэтому послушно встала и подошла. А он достал из большого кармана платок, развернул, и я заулыбалась, потому что пряничная птичка была такой красивой, с разноцветной присыпкой на глазури! Уверена, папа весь рынок обошел, чтобы купить мне самую-самую! Захотелось куснуть от сладкого крылышка кусочек.

— Спасибо! — я наклонилась, крепко обняла отца и поцеловала его в щетинистую щеку.

Вернувшись на место, на свою расписную тарелку положила немного грибов, рыбы, чтобы не сидеть с пустой, и отложила ложку. Пока готовишь, всего отведаешь, и потом есть совсем не хочется. Если только тироского пирога попробовала бы немного. Зря что ли с ним столько возились?!

Я улыбалась, Дирк смотрел на меня взглядом, полным обожания, и ждал, когда все насытятся и перейдут к сладкому, чтобы завести речь о поездке на ярмарку.

Мельна пыталась ерничать, переводила многозначительный взгляд с гостя на меня, но я, мечтая о чудесном попугае, наверно, волшебном, не обращала на нее внимания. Сестре стало неинтересно, и она переключилась на Фреха.

Затем все-таки настал момент, когда все насытились, успокоились, подобрели, и Дирк, встав, почтительно обратился к родителям:

— Господин и госпожа Кален. Прошу позволения у вас посетить с Тильей ярмарку в Ботвифуле. Обещаю привезти ее в Гронвиль в целости и сохранности!

Его речь звучала так торжественно, что мне на миг стало стыдно за свою мелочность. Для Дирка побыть со мной за счастье, а я от него хочу только подарок. Неужели я такая жадная? Да ведь если попрошу у отца, он мне не откажет. Однако это будет совсем не то! Одно дело — купили родители, другое — поклонник. Это как доказательство, что я самая замечательная в Гронвиле! Поэтому отмахнувшись от совести, собралась дать ответ.

Родители переглянулись, и Дирк уточнил на всякий случай:

— Мы поедем с семьей…

— Да что ты! Дирк! — вздохнул папа. — Я согласие дам, вот только согласится ли Тиль?

Все за столом приготовились, что я начну отпираться, но, к их удивлению, я, не моргнув, сказала:

— Да.

И воцарилась тишина.

— Какая мошка тебя укусила? — удивленно спросила Мельна. Она так удивилась, что не опускала бровей. Так и сидела.

— Да все враз! — вздохнула мама, хотя настроение у них с отцом улучшилось. Видимо, обрадовались, что я переменила отношение к Дирку. Нетушки! Пусть не надеются!

Когда вечер закончился, и Дирк уходил, Мельна кивнула, чтобы проводила его до ворот. Но я заупрямилась:

— Не пойду! — мало ли, еще поцеловать попытается. А я терпеть не стану! И останусь без подарка, а ведь я уже почти видела клетку с птицей в своей комнате! Даже местечко нашла солнечное.

— Ох, дай Альда Дирку терпения! — вздохнула мама и стала собирать гостинцы братьям и сестре. Я же, чтобы скорее завершить домашние дела, принялась за мытье посуды.

Негромко напевая, мыла тарелку за тарелкой, пока за кухонным окном, в палисаднике не зашуршало, и не вынырнула вихрастая голова Дирка!

— Ах, ты! — уперла я мокрые руки в бока, едва сдерживая негодование. — Подслушиваешь?!

— Ты так поешь, что я не смог уйти, — он залился краской.

— Еще и подглядываешь! — посмотрела строго. — За вечер не нагляделся?

— Нет, — он просунулся в окно, положил руки на подоконник, на них голову и произнес мечтательно: — Смотрел и смотрел бы на тебя.

— Глаза сломаешь, — усмехнулась я, хотя в душе радовалась каждому его слову.

— Тиль, неужели я тебе совсем безразличен? — вдруг спросил Дирк, вмиг став серьезным, даже несчастным. Я отложила вымытую ложку и повернулась к нему.

— Ты хороший. Просто я пока не хочу замуж.

— Харст рассказывал, что ты хочешь заниматься ковкой.

— Хочу — кивнула, — но папа против.

— А я не буду против, — вдруг с жаром произнес он. — Я буду учить тебя, если захочешь!

Его словам я обрадовалась, растерялась. Неужели мечта моя сбудется?! Да сразу спохватилась.

— Какой хитренький! — нахмурилась. — Сначала разрешишь, а потом вскоре появится малыш, и не будет мне ни ковки, ни кузни, только опять плита и пеленки. А я не хочу всю жизнь провести на кухне! — честно призналась ему.

— Я думал, ты любишь готовить! — встрепенулся Дирк. Захлопал глазами, даже голову поднял с рук.

— Умею готовить. Умею это делать хорошо, но проводить день за днем, вымешивая ненавистное тесто для пирога битый час — нет уж! За это время можно приготовить суп, рагу другой пирог! — я вздохнула. — Но маме нравятся сложные рецепты.

— Я буду рад всему, что ты приготовишь!

— Да не хочу я замуж! — прикрикнула на прилипчивого поклонника и захлопнула створку, показывая, что разговор завершен. — Вот же приставучий!

Однако после разговора я даже попугая перехотела. Родители, ободренные моим согласием на поездку, так просто не отступят и к осени точно выдадут меня замуж. Надо что-то придумать.

Глава 2

Позже вечером зашла в хлев, чтобы скормить вкусные остатки ужина Бельке.

Она почувствовала меня еще в дверях, запрыгала, забила копытцем. А когда я подошла к ней и протянула руку, Белька приподнялась и подставила голову под ладонь. Потому и люблю ее больше других козочек, что ласковая.

— Смотри, чего принесла тебе! — протянула кусок булки, недоеденной гостями.

— Бе-е-е, — проблеяла Белька и аккуратно взяла с руки угощение. Затем еще. А когда у меня ничего не осталось, слизала крошки. — Бе-е-е.

— Больше нет. — погладила ее по белой спинке. — Но есть цветы, что Дирк принес. Будешь?

— Бе-е-е! — обрадовала моя козочка, и я протянула ей розы. Хоть какая-то от "жениха" польза.

Пока родители не видели, я достала из вазы букет и унесла. А то мама его поставила посреди залы, на самое видно место. Того гляди, в мою спальню перенесет на ночь, чтобы я прониклась подарком. Розы я обожаю, в палисаднике выращиваю, но не люблю, когда мне навязывают Дирка.

Так-то Белька привередливая, но букет оценила. И пока жевала его, я стояла рядышком и чесала ей бочок.

Зимой, когда скучно, соседка из начесанного пуха сучит нить, а я вяжу носки или теплые безрукавки… У нас, вообще, в Гронвиле скучно. Даже летом.

Вот если бы могла подробнее разузнать про академию, уговорила бы Алифа разрешить мне освоить ремесло, а брат отца… Я бы старательно училась и не ставила семейного клейма на изделиях, пока не набралась бы опыта… Вздохнула.

Да я даже за ювелира вышла бы замуж и выведала все секреты, только чтобы папа гордился мой! Но тут, как назло, вспомнился случай, когда в городе с мамой выбирали брошь у старого мастера, лысого, сгорбленного и почти беззубого… Бр-р! Нет. за такого не пойду, но, может, у него есть сын?

Я снова вздохнула. Не понимаю упрямства родителей. Папа же сам братьев наставлял, что им нужно ремесло, которое будет их кормить. А я, может, тоже хочу! Вот и сижу, придумываю всякие глупости.

Живет же в соседней деревне Греля, кует себе в удовольствие, отцу помогает, правда, плечам ее парни завидуют, зато заработала ого-го! С ее-то мастерством и руками умелыми она без жениха не останется, а я, такая, как говорят родители, красавица пригожая, должна радоваться вниманию поклонника-увальня! Ух.

На улице давно стемнело. Козочки, оживившиеся при моем появлении, успокоились, улеглись. Я и сама зевала под мерное трещание сверчков. И вдруг спохватилась: а почему бы на ярмарке мне не воспользоваться случаем и не узнать про академию? Ведь Дирк все сделает, как захочу! Вот и поведу его прогуляться…

Идея показалась такой замечательной, что спать перехотелось.

Так и сделаю! Теперь главное — дождаться поездки, до которой почти две седмицы!

Ночью я не могла сомкнуть глаз: все вертелась и обдумывала, что скажу Дирку, как улыбнусь, чтобы ничего не заподозрил. Да даже поцелую его!

Никогда не думала, что я такая расчетливая, но если не воспользуюсь этим случаем, другого может и не быть.

Какая академия, например, у Мельны с Келем и мужем? Ребенка не оставишь, поэтому надо сейчас все узнать. А потом… Я не оставляла надежд, что смогу уговорить родителей дать согласие на учебу. Главное, найти подходящие слова, и для этого все нужно хорошенько разузнать.

Утром мама будила меня три раза. Я отвечала в подушку:

— Ага, сейчас… — и снова проваливалась в дрему.

На четвертый раз мама опрыснула меня ледяной водой.

— Тилья! Да что ж такое! Я с утра на кухне хлопочу, слойки делаю, а ты матери не спешишь помогать?

— А давай сегодня… обойдемся чем-нибудь попроще? — зевая, предложила я И в ответ прилетело:

— В доме своем будешь готовить, что пожелаешь. Но, надеюсь, мне не будет за тебя стыдно! — мама обиделась и ушла, хлопнув дверью.

"Вот тебе, Тиль, и доброе утро! — расстроилась я. — Не успела встать, уже рассорилась".

Села на постель, опустила ноги.

"Ну и ладно!"

Обула удобные старые туфельки из синей кожи, наспех заплела косу, застегнула домашнее платье и вышла из комнаты.

Когда вошла в душную кухню, мама не повернула головы. Продолжила молча раскатывать скалкой тесто. Наверно, она хотела, чтобы я повинилась, сразу же взялась помогать, но я зачерпнула воды, села напротив и стала ждать, когда она заговорит первой.

— Чего смотришь! Помогла бы лучше, — минут через пять возмутилась мама. Я-то знаю, как от раскатывания ладони краснеют и чешутся, поэтому ну никак не понимаю, что заставляет ее каждые день выбирать сложные рецепты. Ладно бы, гостей ждали…

— Мам, а если я выйду замуж за Дирка, кто тебе помогать будет? — спросила ее, и она растерялась. Замерла, подняла на меня глаза.

— Как кто?! Ты! Ты же рядом будешь жить!

И после ее слов захлопала глазами уже я.

— А Мельну не хочешь попросить помочь? — спросила.

— Ты же знаешь, у нее Кель.

— А у меня тоже будут дети, — возразила я.

— Что, на похвалу напрашиваешься? — пробурчала мама, знавшая, что у сестры постоянно что-нибудь сгорает или недопекается. Не помощница она.

— Нет, — покачала головой. — Но вы с папой постоянно твердите, что я еще маленькая, неразумная, однако Мельне ты и готовку доверить не можешь. Но…

— Хватит! — сердито оборвала мама. — Не желаешь помогать, иди! — произнесла гордо, но с укоризной.

— Хочу, только почему вы с папой думаете, что я могу справиться лишь с кухней?

— Нет! — резко отрезала она, махнув рукой, испачканной мукой. — Дирк — хороший, надежный парень. Он любит тебя, и терять такого — дурость! А я не думаю, что ты глупая. Так ведь? — посмотрела на меня строго и протянула ненавистную мне скалку.

Потянулся очередной нудный день, похожий на множество других. Такой же серый, предсказуемый и никчемный.

Обычно, занимаясь готовкой, мы с мамой разговаривали, обсуждали новости, слухи, но сегодня я молчала. Молчала и мама, считавшая, что еще немного, и я дам добро на брак с Дирком. Но я не хочу!

Он хороший парень. Добрый, трудолюбивый, вежливый, правильный и такой скучный. Если подумать честно, то люби я его, и без попугая бы обошлась. Жалко было бы тратить значительную сумму на птицу, которая зимой в наших суровых краях может застудиться и сдохнуть. Вот тогда и останется разве что сделать из нее чучело, или ободрать и продать перья на дамский веер или украшения…

Зато размышляя, я поняла, что, если не послушаюсь родителей, они расстроятся и огорчатся. Ведь они меня очень любят. А если поступлю, как хорошая дочь, буду всю жизнь сожалеть о слабости. Да и будет ли Дирку приятно видеть дома жену- брюзгу, с вечно недовольным лицом?

«Бьянка для него принаряжается, глаз не сводит, мила и приветлива при встречах. Вот такую ему жену надо…» — подумала и тут же спохватилась: пусть мне попугая купит сначала, а то все в одни руки Бьянке слишком жирно…

— Тилья! — окликнула мама. — Что-то ты сегодня молчаливая. Задумала чего?

— Чего я могу задумать? — пожала плечом, а у самой сердце забилось чаще. Вдруг передумает и запретит ехать на ярмарку без ее присмотра.

— Думалка у тебя знатная, опять придумаешь чего-нибудь! — она подняла палец и погрозила мне. — Смотри! Выпорю!

Я закатила глаза, вздохнула и продолжила чистить тыкву.

Она если только в детстве розгой по моему заду прохаживалась, и то легко. Так что не боюсь, но все-таки, как решить спор? Выбрать мечту или оставаться хорошей дочерью?

Еще было время подумать. Дни тянулись невыносимо медленно, и мое настроение менялось несколько раз на дню. То я выбирала академию, то родителей. Из-за внутреннего смятения стала молчаливой, задумчивой. Пыталась вести себя как обычно, но мама внутренним чутьем уловила во мне перемену.

— Тилья, что-нибудь болит? — утром спросила она.

— Нет.

— Точно? Если заболеешь, какая ярмарка? Так и знай, не пущу! — подошла ко мне и коснулась теплой рукой моего лба. — Что-то ты холодная! Озноб?!

— Нет! Со мной все хорошо! — завертела я головой и расторопно побежала в подполье, чтобы принести капусты.

Там было прохладно и темно, но мамин взгляд так и жег спину. Она, конечно, волнуется, однако излишняя опека раздражает, и я опять начинала склоняться к выбору академии

Вот только одно дело строить планы, а другое — окончательно решиться. Да, я очень хотела учиться, но родители…

Выбор был, ох, как непрост. От волнения мне даже начали сниться сны, как я запыхавшаяся бегу по Ботвифулю, ищу академию, а они бегут за мной и кричат вслед: «Нет!»

Еще настроение портил Дирк, ходивший по пятам и звавший прогуляться вечером.

Ага, очень надо! Но пришлось согласиться ради ярмарки, a-то некрасиво выходит: разговаривать с ним не хочу, а на ярмарку поеду.

Но для себя я решила, что принимать попугая в дар, нечестно. Пусть он послужит предлогом для поездки. А в Ботвифуле признаюсь Дирку, ради чего поехала. Пожалуй, так будет справедливо.

Стоило дать согласие на вечернюю прогулку, мама оживилась. Даже освободила меня от обязанностей, чтобы я привела себя в порядок, подобрала по случаю самый лучший наряд.

Я же просто легла на постель, чтобы подремать, и заснула. И когда пришел Дирк, и мама пришла сообщить мне о нем, увидела меня лохматой, в домашнем платье, тапках и хватилась за сердце.

— Тилья! — выдохнула она. — Живо к зеркалу!

Да ей бы быть генералом! За пять минут под ее присмотром я была заплетена, волосок к волоску, обряжена в милое платье с рюшами, надушена мамиными духами.

— Фуф! — она села на стул и довольно оглядела меня. — Теперь всем на зависть! Иди и почаще улыбайся!

— Ага, — ответила я и про себя добавила: «Как же!»

Дирк расхаживал с букетом по зале, рассматривая мамину вышивку, развешанную на стенах. Услышав мои шаги, обернулся и счастливо, как дурачок, заулыбался.

— Тилья, ты такая красивая! — произнес он с придыханием.

Я же, пока мама не спустилась, схватила его за руку и повела к двери.

— Вот! — он сунул мне под нос розы.

— Как мило, — не очень мило ответила я. Швырнула букет на стол и сильнее потянула его к выходу.

— Тилья! — мама спускалась, лестница заскрипела, и я опрометью бросилась из дома. Дирк успел только крикнуть:

— До свидания, госпожа Кален! — и за нами захлопнулась дверь.

На улице даже после полудня стояла духота. Нам бы прогуляться по роще, но я опасалась оставаться с влюбленным поклонником наедине, поэтому вздохнув, повела его по залитым солнцем улочкам.

Наш поселок красивый, основные улочки вымощены камнем. Хорошо идти по нему осенью, когда дожди, грязь и слякоть. Но летом от мостовой исходил жар. Интересно, кто раньше взмолится о пощаде: я или Дирк?

Духота не улучшила моего настроения. Но вдобавок ко всему, на аромат духов, сделанных их дорогих цветочных масел, слетались пчелы, мухи, мошки. Это вызывало неловкость. Обычно они летят не только на мед…

— Тилья, я так рад, что ты согласилась увидеться, — Дирк взял меня за руку. Кажется, домой он вернется с кривой шеей. Все идет и пялится на меня, а мне приходится натянуто улыбаться. И все из-за упрямства родителей.

А еще злило, что он прихватил с собой куль с леденцами. Отказываться от конфет нехорошо, но я не люблю сладкое! Он же постоянно предлагает мне съесть еще одну. Думает, что у нас своих нет? У, как же он раздражает!

— Тиль, а какого ты попугая хочешь? Яркого или большого, белого, с хохолком?

Я едва не нагрубила: «И того, и другого», но вовремя прикусила язык и ответила:

— Не знаю. Посмотрим, там и решу. Они дорогие птицы, не хону ошибиться с выбором.

— Только с ними надо быть осторожной. У них видала, клювы какие! Говорят, их даже используют для охраны домов.

— Да быть такого не может! — не поверила я. — Они же не сторожевые псы!

— Их можно научить лаять, — разумно заметил он. — Но лучше научи его петь, — улыбнулся, и на его щеках появились ямочки. Я посмотрела на него и вздохнула. Дирк симпатичный, высокий, с хорошей фигурой. Но нем больше родители давят, тем меньше он нравится.

Неожиданно Дирк щекотно провел пальцем по моей ладони.

— Какие у тебя маленькие, красивые пальники! — стоило ему восхититься, я пробурчала:

— Самые обычные, — и убрала руку.

— Нет! Правда очень красивые! Ты и сама вся такая необыкновенная!

— И что же во мне такого необыкновенного? — поддела его.

— Таких волос, как у тебя больше ни у кого нет! — с жаром затараторил он. — На солнце они, будто янтарные или медовые. А зимой смотришь на них и вспоминаешь о лете! А еще у тебя редкого цвета глаза…

— Тоже янтарные? Или медовые? — посмотрела на него и теперь действительно искренно улыбнулась.

— А еще ты улыбаешься так, что хочется петь!

После его признания, мне стало стыдно.

Человеку за радость пройтись со мной, а я как ледышка… И тут спохватилась: а если обучение в академии столь дорогое, что родителям не по карману, что тогда?

Они решат: раз я хожу с Дирком на свидания, поехала на ярмарку с его родными и приняла дорогой подарок, как пить дать, влюбилась! И утроят усилия.

— Тиль, ты чего? — Дирк внимательно наблюдал за мной и сразу подмечал, как меняется мое настроение.

— Ногу натерла. Болит, — я даже замедлила шаг, изображая хромоту.

Он тут же оживился:

— Я понесу тебя! — уже хотел подхватить на руки, но я ловко увернулась и отпрыгнула.

— Сама дойду! — пробурчала и пошла вперед.

Прохожие на нас смотрели, ведь мы прогуливались вместе, но шли как рассорившаяся влюбленная парочка, поэтому я остановилась.

— Прости, утомилась сегодня. Вот и не в духе.

— A-а! Понимаю! Я сам иной раз из кузницы прихожу, языком ворочать не хочу, — обрадовался Дирк, что я сменила гнев на милость. — Вроде бы не языком кую, а нет сил им ворочать! А мать давай расспрашивать, что да как? Отвечаю ей коротко — она обижается. А у меня на уме одна мысль — притулиться к стене, и дух перевести.

— Так тяжело? — удивилась я. — А вот Греля кует и не жалуется.

— Мы же быстрее работаем, больше, чтобы заказ успеть выполнить, — почесал он от смущения подбородок. — Греля — мастер, но все-таки девица. А у нас заказов много, торопимся, иной раз делимся ими с твоим отцом. Они с нами, если спешка.

Я сердито посмотрела на него и припомнила:

— А кто-то меня учить предлагал?

— И не отказываюсь! Будешь ковать себе потихонечку, — добродушно ответил он. — Не спеша…

— Ага! — вышла я из себя. — Ты считаешь, что у меня прихоть? Чем бы ни тешилась, лишь бы замуж пошла?! — сузила глаза.

— Тиль, ты чего! — расстроился Дирк. — Мне работать надо будет, а одна ты не справишься. Молот-то, знаешь, какой тяжелый?

И он с отцом сговорился! Ух! Вот он как предлагал меня учить! Дать заготовку, чтобы я радовалась и не дулась?!

— Ничего! Хочу домой!

Домой я залетела стрелой.

Мама понеслась следом, чтобы разузнать, как прошла прогулка, но я, перепрыгивая через ступени, поднялась к себе и закрылась.

Как раз успела укрепить дверь. Мама, желавшая услышать отчет, постучалась:

— Тиль, ты ему не нагрубила?

— Хуже, мама! — будучи не в духе, крикнула ей. — Сказала, что ни за что не выйду за него замуж! — Это было неправдой, однако мама этого не знала и поверила. От того начала стучаться настойчивее.

— Как?! Неужели?! Да как ты могла?! Вот женится он на Бьянке…!

— И пусть! Ненавижу его! Ненавижу замужество! Я хочу учиться!

Раздался грохот. Я испугалась, что мама упала в обморок, на цыпочках подошла к двери и услышала ее всхлипы:

— Как ты могла?! Мы так с отцом надеялись, что у вас все сложится…

Я даже препираться не стала. Упала на кровать, накрылась подушкой, чтобы не слышать укоров, и долго так лежала.

* * *
Ярмарка уже завтра. До Ботвифуля нужно ехать целый день. Но отец Дирка благоразумно предложил выехать с вечера, ночью проделать весь путь, тем более что из деревни на ярмарку поедет целый обоз, и ранним утром оказаться у городских стен. Такой вариант все поддержали, поэтому родители отпускали меня со спокойной душой. Папа не поехал, потому что на прошлой ярмарке в Ивленте, до которого ехать больше четырех дней, почти весь товар распродал, и пока что ему не было причин покидать дом.

Готовясь к ночной поездке, я выбрала подходящие случаю платье и накидку, вот только маме мой выбор не понравился.

— Да что же такое?! — всплеснула она руками. — Балую дочь, балую — а она для поездки выбирает невесть что?! Люди добрые подумают, что ты беднячка какая-то! И цвет у наряда вороний! Нет, нет и нет! Я тебя в таком не выпущу из дома! — схватила платье и пошла из комнаты. Я кинулась следом.

— Мама! Мне уже восемнадцать! Ты хочешь выдать меня замуж! Но не позволяешь выбрать даже платье! Это нечестно!

Она резко остановилась, повернулась, и я чуть не налетела на нее.

— Да, Тиль, это нечестно. Но когда у тебя будет своя дочь, ты поймешь, что я испытываю, взирая на это старье!

Я понимала ее, но это простое, прошлогоднее платье удобное, не мнущееся и больше всех подходившее для поездки. Немаркое темно-зеленое добротное сукно, в меру пышная юбка без рюшей и стесняющих движения многочисленных юбок. Да и Дирку без разницы, в чем я буду.

— Думаешь, Дирку важно, насколько богатое у меня платье?

— Нет. Но у него есть мать, тетка, сестра, дружащая с Бьянкой, а им до всего есть дело! — привела свои доводы мама. И я начала торговаться:

— Но в нем мне будет удобно, и я буду чаще улыбаться.

— Хотелось бы верить, — вздохнула она, но поняв, что я готова идти на уступки, уже не спешила уходить. И я добавила:

— Еще надену серьги с жемчугом, что тебе так нравятся, и не сниму в дороге!

— Ну, если подумать, — мама окинула меня взглядом, — с хорошей прической и украшениями платье будет смотреться неплохо…

— Ладно, — вздохнула я. — ты выбираешь прическу.

Только после этого я получила зеленый наряд обратно.

Затем ко мне пришла Фейли. После маминой ревизии пришлось все разбирать по сундукам и шкафчикам, но с подругой это делать веселее, тем более что она болтушка и хохотушка.

Не успела я прикрыть дверь. Фейли заговорщицки зашептала:

— Ой, что я, Тилька. слышала!

Одни ее карие озорные глаза намекали, что новость сногсшибательная. Не терпелось ее услышать, но я приложила палец к губам. Из-за любопытства мама иной раз могла и подслушивать. Это, конечно, не очень хорошо, но я и сама не менее пытливая. Сколько раз Мельна в детстве ловила меня на подобном и дергала за уши. Удивительно, что они у меня выросли нормальными!

Я села на постель, похлопала ладонью рядом, приглашая подругу сесть поближе, и приготовилась слушать.

— Ох, знала бы ты, как Бьянка на тебя злится! Стоит упомянуть тебя, как гусыня шипит! А когда вы с Дирком шли вместе — за вами тайком бежала!

От новости я расхохоталась до слез. И только успокоившись, фыркнула:

— Делать ей нечего! И не лень же?!

— А разве ты Дирка к ней не ревнуешь? — удивилась Фейли.

— Нет. — покачала головой. — Зачем?

— Ну да, чего тебе ревновать? Он с тебя глаз не сводит, на ярмарку позвал, — подруга вздохнула. — А меня никто не зовет.

— Разве? А Садин?!

— Ой, сравнила тоже Дирка и Садина! — обиделась подруга.

— Хочешь, на следующую ярмарку, когда поеду с родными, возьму тебя с собой?

— К следующей ярмарке ты замуж выйдешь, и никуда мы не поедем! — пробурчала она с досадой и вытянула губы уточкой.

— Не выйду! — взяла ее за руку.

— Выйдешь! Зела тоже отпиралась, а потом вышла!

— Но я точно не хочу замуж. Совсем-совсем! Ты еще вперед меня успеешь! — я долго утешала подругу, рассказывая, что смотрю на сестру и понимаю, что замужем ничего интересного нет. Вроде бы глупости какие-то рассказывала, но Фейли смеялась до слез и домой уходила в хорошем настроении.

Я же, проводив ее, легла спать. Вдруг в дороге не удастся сомкнуть глаза, а проспать ярмарку не хочу.

Вечером,пока сонная сидела на стуле и клевала носом, мама заплела мне косы, уложила их. Затем я поела, оделась. Как раз успела без спешки собраться, и пришел Дирк.

Родители встретили его приветливыми улыбками, пожелали хорошей дороги и много покупателей, и когда мы сели в телегу и тронулись, замахали руками. Мама даже от умиления вытирала платком слезы.

Я села на постель, похлопала ладонью рядом, приглашая подругу сесть поближе, и приготовилась слушать.

— Ох, знала бы ты, как Бьянка на тебя злится! Стоит упомянуть тебя, как гусыня шипит! А когда вы с Дирком шли вместе — за вами тайком бежала!

От новости я расхохоталась до слез. И только успокоившись, фыркнула:

— Делать ей нечего! И не лень же?!

— А разве ты Дирка к ней не ревнуешь? — удивилась Фейли.

— Нет. — покачала головой. — Зачем?

— Ну да, чего тебе ревновать? Он с тебя глаз не сводит, на ярмарку позвал, — подруга вздохнула. — А меня никто не зовет.

— Разве? А Садин?!

— Ой, сравнила тоже Дирка и Садина! — обиделась подруга.

— Хочешь, на следующую ярмарку, когда поеду с родными, возьму тебя с собой?

— К следующей ярмарке ты замуж выйдешь, и никуда мы не поедем! — пробурчала она с досадой и вытянула губы уточкой.

— Не выйду! — взяла ее за руку.

— Выйдешь! Зела тоже отпиралась, а потом вышла!

— Но я точно не хочу замуж. Совсем-совсем! Ты еще вперед меня успеешь! — я долго утешала подругу, рассказывая, что смотрю на сестру и понимаю, что замужем ничего интересного нет. Вроде бы глупости какие-то рассказывала, но Фейли смеялась до слез и домой уходила в хорошем настроении.

Я же, проводив ее, легла спать. Вдруг в дороге не удастся сомкнуть глаза, а проспать ярмарку не хочу.

Вечером, пока сонная сидела на стуле и клевала носом, мама заплела мне косы, уложила их. Затем я поела, оделась. Как раз успела без спешки собраться. — и пришел Дирк.

Родители встретили его приветливыми улыбками, пожелали хорошей дороги и много покупателей, и когда мы сели в телегу и тронулись, замахали руками. Мама даже от умиления вытирала платком слезы.

Глава 3

Ночью хорошо, не душно, только ничего в темени не видно.

Девять телег неторопливо ехали по пыльной дороге. Две из них принадлежали семье Дирка. В первой ехали он, я, его отец, а в другой мать и сестра. И в обоих возках лежал товар. Они гномы хозяйственные, попусту на ярмарку не поедут.

Бирка, сестра Дирка, дружит с Бьянкой и меня недолюбливает, называя бесчувственной змеей. Хотя на моего младшего брата поглядывает. Но я же на нее Харсту не наговариваю. Не понимает она, что мне до слухов и ее происков нет дела, потому что к Дирку не лежит душа.

Мама в дорогу дала большую корзину с пирогами и ягодно-медовым взваром, поэтому я щедро угощала Дирка с отцом, но чем больше они нахваливали стряпню, тем больше сердилась его сестра. Спиной чувствовала ее взгляд.

Когда начало светлеть, мы ехали уже который час. Я редко прежде ездила на такие расстояния и дорогу переносила тяжело. Если бы Дирк не захватил подушек, язык себе от тряски откусила бы.

В пути к нашему обозу присоединялись и другие телеги. Дорога-то одна, узкая, не обгонишь. Да и вместе не только безопаснее, но и веселее. Устав от тишины, некоторые путники запевали задорные песни, развлекая себя и других.

Наш болотисто-лесной край постепенно переходил в рощи, затем поля, сонные деревни. Они мелькали, сменяя друг друга, пока вдалеке не появились городские стены.

Ботвифуль стоял на горе, поэтому виднелся издалека, однако до него еще ехать и ехать.

— Раньше выехали, раньше въедем в ворота. Товар разложим, может, вздремнем немного. Главное, место хорошее успеть занять, чтобы люд шел, — радовался Лейрал, отец Дирка.

— Народа много приехало, придется постоять у ворот, — кивнул Дирк на растянувшуюся вереницу телег перед нами.

— Много — смотря с чем сравнивать, — возразил Лейрал. — В иные города за два — три дня съезжаются, а то и за седмицу…

Они беседовали, а я мечтала скорее доехать. До того устала сидеть, что больно. Очень хочется размяться. Но пришлось ждать, когда до нас дойдет очередь, стража осмотрит возки и пропустит.

Наконец, оплатив пошлину, мы въехали в Ботвифуль, где мне сразу стало неуютно. Дома будто нависают, давят, небо закрывают. Нет, наш Гронвиль хоть и крохотный, но уютный. И воздух свежее. Деревьев, цветов больше… Всяко лучше.

И народу тут, как муравьев. Все суетятся, толкаются и никто ни с кем не здоровается. Смотрят равнодушно сквозь тебя да проходят мимо.

Из-за столпотворения повозок до рынка добирались еще час. Солнце поднималось. Спасительного ветерка не было и не было желанной прохлады. Проходилось сидеть на солнцепеке и щуриться. То еще удовольствие. Если с родными с их одобрения я могла делать что пожелаю, то сейчас изнывала от жары и нетерпения, но молчала. Да. это не с папой и братьями ездить. К тому же я волновалась: удастся ли воплотить мой план?

Наконец, отец Дирка определился с местом, и из надоевшего тесного возка я спустилась на мостовую. Сладко потянулась, зевнула.

— Тиль, прихвати плащ, а то потеряется среди вещей, — спохватился Дирк. Сразу видно, хозяйственный.

Работали они с отцом слаженно, без слов понимая друг друга. То-то Дирк молчун.

Я невольно сравнивала их со своими шумными братьями, наперебой спешивших рассказать что-то папе.

Пока Вирка с матерью натянули и подшили рыжую ткань на каркас лавки, Лейрал с сыном приладили яркую вывеску в виде небольшого гнома с не по росту большим молотом.

Никогда не понимала, почему люди считают, что мы гномы маленькие. Нас-то в толпе от людей иной раз не отличишь. Среднего роста или чуть ниже, но точно не полурослики! Вот я в семье самая маленькая, и то с два аршина. А Дирк и мои братья и того выше. (Аршин = 71 см, итого Тиль примерно 140 см). Ха! Кто верит в такую чушь, попробовал бы сам при крохотном росте что-нибудь выковать!

Город просыпался. Торговая площадь преображалась. По рядам засновали первые посетители, надеявшиеся успеть воспользоваться правом первой покупки. Ведь считается, что тот. кто первым пожелал купить товар, должен обязательно сделать это, иначе для торговца день пройдет неудачно. Вот и просили скинуть в цене, а продавцы, пусть и неохотно, соглашались.

Дирк, конечно же, знал об этом, но решил, что помощь семье важнее. Поэтому терпеливо и тщательно помогал раскладывать товар: инструменты, подковы, украшения, ножи, решетки…

С Лейралом никто не спорил. Стоило ему прищурить левый глаз, семья начинала перекладывать товар на прилавке иначе. Вирке с матерью не терпелось успеть купить обновы по удачной цене. Они торопились, суетились и, в конце концов, рассыпали мешок с дверными петлями.

Глава семья обернулся, посмотрел из-под кустистых седоватых бровей, и дочь с женой бросились поднимать петли. Я же помогала Дирку, и он и радовался, что мы что-то делаем вместе.

Мне несложно помочь, однако я все больше переживала. Сегодня субботня. Пока подвернется случай улизнуть, пока разыщу эту академию, приду… — а там никого! Все на ярмарке или отдыхать ушли! Как не нервничать?

Дирк же все делал не спеша, основательно. Отец смотрел на него и одобрительно кивал. Ко мне Лейрал относился снисходительно, считая, что я похожа на Вирку, которой ничего серьезного доверить нельзя. Будто у меня в голове тоже одни тряпки, побрякушки и попугаи. Но не думаю, что поведай я ему про свою мечту, одобрил бы ее. Поэтому села на крохотную скамеечку и стала ждать подходящего момента. Мне. главное, успеть разузнать, а если попугая не купим, не расстроюсь.

Наконец, весь товар разложили идеально, и Лейрал отпустил жену с дочерью прогуляться по ярмарке. Я думала, нам тоже позволит, но к лавке подошли первые покупатели. И сразу так много, да еще привередливые, что без сына он не справился бы. То одно им покажи, то другое, потом третье, затем все враз.

Не каждый подошедший знал, чего именно хочет. Дирк с отцом терпеливо выслушивали пожелания каждого, показывали, объясняли, убеждали. А я сидела в теньке и любовалась, как на солнце поблескивает изумительная по красоте каминная решетка, и не могла оторваться от завитков, скрученных в тугие кулачки и перетекавших в плавные изящные пинии. Благодаря аккуратным переходам металл сливался в кружевной узор. Птицы, как живые, того гляди, взмахнут крыльями и улетят на волю. Я даже знала, каким ручником (кузнечный молоток) сделаны лапки и причудливый вензель. На кончиках прутьев еще осталась окалина, напоминавшие о кузнице, жаре полыхавшей печи…

Я с трудом сдерживала слезы. Мастерство и выдержка Дирка вызывали уважение. Возможно, когда-нибудь смогла бы его полюбить, но не сейчас, не под давлением…

Пару раз мимо лавки проходили студиозы. Из пестрой толпы они выделялись надетыми поверх одежды синими жилетами с эмблемой академии на спине. Герб города на фоне книги казался мне невероятно красивым и заставлял подпрыгивать от волнения. Если бы один из них подошел к нам, набралась смелости и спросила о стоимости обучения, чему их учат, однако они не интересовались нашим товаром и проходили мимо.

Только и оставалось сидеть и разглядывать людей, снующих по торговому ряду.

Среди толпы особенно бросился в глаза высокий, тонкокостный, с бледной кожей эльф. Только почему-то без крыльев. Я заморгала от удивления, и он, почувствовав внимание, повернул голову и окинул меня презрительным взглядом.

— Фи! — фыркнула в ответ, показывая, что чихать мне на его королевское самомнение. Я-то думала, они красивые, а вот это тощее-перерощее, да еще и ушастое с тонкими губами — жуть жуткая. А белые, седые волосы, вообще, на старушечьи похожи!

Но, кроме этого высокомерного эльфа, ничего интересного больше не было. Обычные горожане: богатые и бедные, приятные на внешность и не очень. Несколько раз замечала гномов из других деревень. А так ярмарка, как ярмарка. Видала и лучше.

Время шло, товар не заканчивался. Уже вернулись Бирка с матерью, только Дирк не торопился оставлять отца.

— Не волнуйся, — обратилась сестра к брату, — торговец из Зарии на соседней улице. Попугаев у него много. Весь шатер клетками заставлен. Так что успеешь купить Тильке, — и посмотрела на меня с насмешкой.

Себе-то Бирка успела купить туфельки, юбку, бусы, ленты и не собиралась останавливаться на этом. Довольная покупками, она назло мне широко улыбалась. Думала, я печалюсь из-за птицы. И чтобы осадить ее, я произнесла:

— Юбка хорошая, но Харсту не нравится крупный узор. Говорит, в глазах рябит. Улыбка сошла с лица Бирки. Может, она и не поверила, но сомнение зародилось.

— Иди, купи другую, — махнула рукой ее мать. Бирка от радости запрыгала и побежала за второй юбкой. Едва она скрылась с глаз, Лейрал покачал головой.

— Сейчас весь кошель растранжирит, накупит ненужного, а потом будет плакаться, что надеть нечего. Пошла бы с ней.

Его супруга кивнула и кинулась следом, тут же затерявшись в толпе.

Дирк посмотрел на отца, и тот вздохнул:

— Туфли перед началом осени? Лучше бы сапожки купили, а то обе будут ныть, что ноги мерзнут. Обеим напомню про юбки, туфли, бусы и другую кучу барахла, что зимой не греет… — Лейрал ворчал, но не зло. Скорее так, для наставления сына. Ну, и моего заодно.

— Дирк, а можно я посмотрю, что рядом продают. В нашем ряду? — набралась я смелости.

— Нет. Тиль. Не обижайся, но я взял за тебя ответственность и обещал вернуть родителям целой и невредимой. Подожди еще немного.

— Ты не думай, что я переживаю из-за попугая. Просто устала сидеть.

— Такова роль жены, — вклинился Лейрал. — Муж добывает, жена за спиной помогает.

Да я не спорю! Только не хочу замуж! Вздохнула, поджала губы и затихла.

В тени торговой лавки прохладно. Я поежилась и накинула на плечи тонкий плащ. Еще лето, но уже чувствуется, что подступает осень.

Прождав еще полчаса, не выдержала. Птицы продаются на соседней улице, а значит, просидим в лавке до вечера, и под конец ярмарки пойдем на гуляния. Только не за этим я приехала! Снова попросила:

— Дирк, ну хоть одним глазком посмотрю?

— Нет. Тиль! До вечера далеко, обязательно купим самого красивого. Как раз торг идет. Там всего-то пару шагов пройти.

— Но только одним глазком — туда и мигом обратно!

— Тиль, — он повернулся ко мне и посмотрел в глаза. — Обещаю, обязательно купим. Но ты такая красавица! Одну не отпущу

Я насупилась и отвернулась. Тогда он отвязал от пояса кошель и протянул мне.

— Возьми! Чтобы не думала, что я отказываюсь покупать попугая.

— Я не думаю так!

— Вижу же, что на тебе лица нет. Думала, день пройдет веселее? Я тоже думал. Но не могу оставить отца одного. Вирка — не помощница, а мама не справится.

От его растерянного, грустного вида во мне проснулась жалость. Наверно, я со стороны кажусь ужасной эгоисткой, но я не такая. Поэтому коснулась его руки, отводя кошель.

— Дирк, я поехала не из-за попугая! Я… — хотела признаться, рассказать правду, но прежде Дирк сам додумал мои слова, и расцвел такой счастливой улыбкой, что у меня язык не повернулся осадить его.

— Тем более! Держи! — он уверенно вложил в ладонь тяжелый кошель.

«Неужели я сделала его таким счастливым? — размышляла, наблюдая, как он, разговаривая с людьми, улыбается. Ну почему не влюбился в Бьянку?»

Я корила себя за мягкотелость и лихорадочно искала вариант сбежать. Может быть, уговорить Дирка получилось бы, но когда он освободится, будет поздно.

Настроение стало ужасным. Хотелось плакать.

И вдруг Дирк поворачивается и говорит:

— Пока посетителей нет, думаю, успеем сходить, — протянул руку, помогая мне встать. А я так растерялась, что подала ему свою, которую он нежно сжал ладонями и потянул за собой. — Идем!

— Дирк! — зашептала я, спеша за ним и уворачиваясь от идущих навстречу людей. — Мне не нужен попугай! Я хотела узнать про академию!

Он остановился, и я врезалась в его широкую спину.

— Тиль, твоим родителям это не понравится, — произнес хмурясь.

— Дирк, ну, пожалуйста! Я только узнаю!

Он завертел головой.

— Я научу тебя сам! — и потянул дальше.

Но я больше не верила его обещаниям. В его семье глава — Лейрал, а он не потерпит меня в кузнице!

Мечта разбилась, и теперь я плелась за Дирком поникшая.

Лавка зарийского торговца виднелась издалека. Яркая, с покрытой алой тканью крышей. Такую отовсюду заметно. Не удивительно, что вокруг толпился народ, смеялся и передразнивал птиц. А громкоголосые попугаи оглушительно галдели, перекрикивая толпу.

Однако буйство красок меня не радовало. Это Дирк оживился, предвкушая, как сделает мне замечательный подарок. Расталкивая народ, он начал пробирался к лавке. Вдруг толстый дядька вклинился между нами. Чтобы мне не сломали руку, Дирк выпустил мою ладонь. Толпа тут же разделила нас еще… — и я поняла: это шанс!

— Тиль! — услышала отчаянный крик за спиной.

— Я скоро вернусь! — отозвалась в ответ и нырнула кому-то под ноги, чтобы скорее затеряться среди людей.

Глава 4

Опасаясь, что Дирк настигнет меня, я бежала опрометью, не разбирая дороги. Серо-рыжие дома сливались в нескончаемые стены, повороты, развилки, но остановиться и осмотреться я боялась.

Свернув несколько раз, оказалась в тихом переулке, и тогда-то и поняла, что заблудилась. Тяжело дыша, подошла к нагретой за день каменной стене большого дома, прислонилась спиной и огляделась, в надежде заметить синий жилет студиоза. Однако поблизости не нашлось ни одного.

Чтобы разузнать дорогу, стала приглядываться к прохожим. Только подходить к хмурым, неприветливым незнакомцам страшно. Папа рассказывал, что в городе нужно быть осторожной: проходимцев столько, что не сосчитать.

Вот идет неряшливо одетый мальчишка, грызущий яблоко. Но спрашивать у него не стала, как и у старика, недовольно зыкнувшего на меня. Может быть, я кажусь подозрительной? Мало ли от кого убегала? Вон как тяжело дышу.

Но просто так стоять тоже не дело. Набравшись смелости, я направилась к дому напротив. На первом этаже, у распахнутого окна сидела женщина в чепце и чем-то увлеченно занималась. Я подождала, пока она меня заметит, и вежливо обратилась:

— Простите, госпожа. В какой стороне академия?

Немолодая женщина внимательно оглядела меня маленькими, глубоко посаженными глазками, будто ища во мне подвох. Убедившись, что я не попрошайка и не лиходейка-воровка, приподнялась, высунулась в окно и махнула пухлой рукой с ухоженными ногтями в сторону низины.

— Пройди переулок до арки, сверни у дома с цветочными горшками и выйдешь на широкую улицу. Иди по ней все время вниз, пока не спустишься к реке. Там увидишь серую башню. Это и есть академия, — она подумала и добавила: — А тебе зачем?!

— Спасибо! — уже на бегу крикнула ей, пропуская мимо ушей любопытный оклик.

Времени мало, поэтому я то бежала, то шла, держась за коловший бок, и не обращала внимания на город. Не до того.

Что почти пришла, подсказывала блестевшая серебром на солнце речка, влажный воздух и шпиль академической башни, царапавший безмятежное голубое небо с редкими рваными облаками. Теперь я не боялась потеряться.

Путь оказался неблизким. Еще я сбежала с тяжелым кошелем Дирка, который, чтобы не потерять, привязала к поясу. Не удивительно, что платье неприятно липло к телу, растрепались волосы. Ладно, узнаю, сразу обратно пойду, а то некрасиво вышло.

Прежде я никогда не видела академий, поэтому не знала, что ожидать. Ботвифульская оказалась не такой, какой представляла ее в мечтах, однако это радовало. И так-то страшно приближаться к неприветливому трехэтажному зданию с черными, узкими окнами. А будь оно роскошнее, трусила бы еще больше.

Серая академия была не большой, но внушительной и строгой на вид. Допуская, что меня могут не пустить, я боязливо подошла к высоким, стертым ступеням.

Сделала шаг, другой… Никто не остановил! Обрадовавшись, быстро взбежала к огромной кованой двери и потянула ее на себя за старую, потускневшую ручку.

Несмотря на внушительный размер, она открылась на удивление легко, с протяжным скрипом. И сразу меня поразил необычный, пахнущий пылью, древесной стружкой и еще непонятно чем, воздух. Втянув его в себя, я посмаковала его и попыталась запомнить. Затем вошла в темное нутро здания…

После светлой улицы, большой зал академии показался мне черным, пустым, пугающим. Вокруг ни души. Мои робкие шаги громко разносятся по всему пространству, отражаются от каменных полов и стен и нарушают благоговейную, густую тишину…

Я задрала голову и застыла, пораженная богатой лепниной на потолке. Едва отмерла, сделала шаг и наступила на мозаику, изображавшую герб академии. Наступать на нее показалось мне кощунством, и я отступила…

— Чего надо?! — за спиной проскрипел сухой мужской голос.

Подпрыгнув, я обернулась и только сейчас заметила, что в нише стены располагалась небольшая коморка. Из нее-то на меня неприветливо смотрел старик. Оттуда же доносился запах свежей древесины. Он чинил стул, и моим появлением почему-то был раздосадован.

— Я… Я…

— Вот девки без стыда пошли! Уже в академию караулить явилась! Что, бросил тебя дружок? Без тебя на ярмарку, с другой убежал? — зло усмехнулся он.

Из-за неожиданных, оскорбительных нападок я растерялась, завертела головой. Зато рассердилась, собралась и выпалила:

— Я хочу узнать, сколько стоит обучение в академии?!

Старик разогнулся, даже отложил резак и внимательно пригляделся ко мне.

— За год или все обучение?

— За… год! — я храбрилась, но голос мой от волнения звенел.

— Пятнадцать полновесных, — ответил он с ехидной усмешкой. — И на кого хочешь выучиться? Швею? Стряпуху?

Слова прозвучали обидно. И без насмешек чувствовала себя неуверенно, неуютно и хотела сбежать скорее. Но я столько приложила сил, чтобы добраться до академии, что пока не разузнаю все, никуда не уйду. Пусть хоть пинками выгоняет!

— Ку… кузнечному ремеслу.

— А-ха-ха! — затрясся старик, смеясь громко, некрасиво, но уже не так ядовито. Однако, разойдясь, поперхнулся и раскашлялся. Хоть мне противный старикашка не нравился, осторожно подошла и постучала ему по спине.

Это благодатно подействовало на него. И когда он откашлялся, заговорил не так раздраженно.

— Здесь не учат такому. Только законников-бестолочей, зельеведов — отравителей и другим сомнительным наукам, — он снова раскашлялся.

— Не учат? — растерянно промямлила я. — Но…

Старик, заметив, что я сейчас расплачусь, вздохнул.

— Если надо, иди в Эльверд. Там учат. Но вряд ли тебе будут рады.

— Потому что я гномка?

— Потому что ты девка! Чего дома-то не учится? Гномы — знатные кузнецы.

Пораженная новостью, я застыла истуканом. Ведь до Эльверда так далеко!

— А?! — прикрикнул старик строго.

— Не учат дома, потому что я ношу юбку, — я закусила губу.

— Тогда езжай в Эльверд. Лекторы денежки любят, авось возьмут.

— Далеко, — ответила тихо. — Не отпустят.

— И верно, что не пустят. Девкам — наивным дурищам с плутами негоже общаться. Оболтусы проходу не будут давать и как коты на масляное станут облизываться. Ступай домой! — рявкнул он, но уже больше для проформы.

Я развернулась и поплелась к выходу.

На улице от волнения и яркого света почувствовала слабость.

«Иди в Эльверд…» — звучало эхом в голове. Но до него из Ботвифуля больше трех дней пути! А это значит — конец надеждам. Это для отца и братьев не так далеко, а меня в такую даль ни за что не отпустят!

Глотая слезы, я шагала по широкой мостовой. Возвращаться предстояло, поднимаясь в крутую гору. Но сил не осталось, стопы горели. И не было больше той решительности, что придавала мне сил прежде. Запыхавшись, замедлила шаг и вдруг услышала со спины развязное:

— Эй! Крошка! Иди, утешу тебя!

Я вздрогнула, ускорилась, но сомнительный тип увязался следом и не отставал.

— Не будь такой спесивой! Иначе на гулянье останешься без жениха!

Перешла на бег, но он хватил меня за локоть и грубым рывком развернул к себе.

— Стой!

Наглый, осоловелый взгляда пьяного чужака похотливо скользил по мне. Я задрожала.

— Отпустите! — вырвала руку, и в вмиг его напускная приветливость схлынула. Теперь передо мной стоял обозленный человек, чьи недобрые намерения не вызывали сомнений.

— Ах ты, дрянь! — он замахнулся, однако я успела толкнуть его первой. Негодяй, не ожидавший, что при небольшом росте могу пихнуть с такой силой, попятился назад, закачался и упал.

— Убью! — угрожающе зарычал мерзавец, скаля плохие, посеревшие зубы и стал подниматься. Но был пьян, поэтому делал это медленно и неуклюже.

Я же бросилась бежать. Только ноги у меня короче, шаг в половину мужского и сил уже нет. Вот-вот настигнет! А прохожим и дела нет до чужих бед! Однако я бежала туда, где больше людей, но ровно до тех пор, пока негодяй неожиданно не заорал во все горло:

— Воровка!

Люди вокруг встрепенулись, сдвинули брови… Из-за колючих, недобрых взглядов я испугалась, что сейчас меня, не разбираясь в деле, схватят, и свернула в первый подвернувшийся переулок, оказавшийся пустынным и жутковатым. Но поворачивать обратно тоже чревато…

В панике я металась, ища место, где можно спрятаться. Сердце бешено колотилось, в ушах загрохотали барабаны… Только посреди ровных стен бесконечных домов не было ничего, кроме чахлого кустика, зеленевшего у оснований двух соседних домов.

Еще миг — негодяй свернет в переулок, и тогда… Как в детстве, я бросилась к кусту Не жалея чулок и платья, полезла за него, в надежде скрыться, но умом понимала — шансов нет. даже если встану на колени. Я же не с ноготок!

И тут увидела, что жидкая поросль скрывает узкую расщелину Один из домов покосился от старости, и верхними этажами лег на соседний, но у фундамента…

Я выдохнула, втянула до боли живот и начала втискиваться…

Сама не верила, что смогу. Но не иначе как Альда сжалилась и сотворила чудо! Потому что едва втиснулась полностью, услышала совсем рядом гадкую брань.

Негодяй стоял на расстоянии десяти шагов и вертел головой, разыскивая меня.

Душа ушла в пятки от страха, что он увидит мое плечо. Но нет. Постояв, он сделал несколько шагов вперед…

— Чего орешь? — раздался еще один мужской сиплый голос. Не менее неприятный, чем у первого.

— Мелкую дрянь ищу!

— Так ищи молча. Чего орать под окном!

— У нее кошель пояс оттягивал!

Второй не спешил отвечать, будто раздумывал. Потом произнес:

— Опиши!

— Да из деревни! Мелкая, рыжая, конопатая. Платье темное…

Происходящее казалось дурным сном. Чтобы ничем не выдать себя, я дышала мелкими частыми вздохами через нос. От напряжения ныло тело, но я стиснула зубы и не шевелилась.

— Иди туда, я с Еглем и ребятами тоже пройдусь. Где-нибудь нагоним. И помни: за обман зубы выбью!

Когда они разошлись, я еще долго боялась пошевелиться. После такого страшно высовываться, но и стоять здесь, в то время как Дирк ждет меня, невыносимо!

Разрыдалась бы, да на грудь давит стена каменная, поэтому слезы беззвучно потекли по щекам. А я хватала ртом воздух и боролась с собой, чтобы сдержать всхлипы.

Не знаю, сколько времени прошло. Оно будто застыло. Только сумерки сменились глубоким вечером, и я впервые увидела ночной город после ярмарки.

Пьяные компании шатались улице, распевая похабные песни и цепляясь к прохожим. Слышала шум драки с глухими ударами и крики ограбленной женщины. Брань недовольной жены на проигравшегося пройдохам мужа…

Прежде я жила в тихой деревушке, где все знают друг друга и в любом худом случае могут постучаться и попросить помощи. А тут…

Мой привычный мир перевернулся. За вечер я повзрослела, и теперь знаю гораздо больше, чем знала утром…

Обо всем этом я размышляла, забившись в щель, как крыса. Думала о том, каково Дирку и его отцу. Но еще теплилась надежда, что они будут ждать меня, и к утру я смогу добраться до них. Повинюсь, попрошу прощения, и, возможно, все вернется на круги своя. Однако Ботвифуль не спешил засыпать.

Тело настолько онемело, что я не чувствовала ног. И все же не смела выползти из щели, потому что то и дело по переулку беззвучно скользили тени.

Никогда прежде мне не было так страшно. Да знала бы, что того мерзавца привлек кошель — швырнула в него и убежала, а папа бы возместил Дирку расходы…

Я хотела есть, по нужде, вдохнуть полной грудью, но боялась высунуться. Возможно, ранним утром осмелилась бы выбраться и прибежать к ярмарке, если бы не новая беда: меня учуяла собака! Раздраженный пес начал истошно лаять и пробираться через куст.

— Фу! — рявкнул ее хозяин, и в ужасе я начала протискиваться глубже в расщелину. Ведь если он заглянет — увидит меня, и сюда сбегутся жители округи.

Собака залаяла еще настойчивее, однако мужчина свистом позвал пса к себе. И тот, хоть и нехотя, отошел. Но я к тому времени забралась далеко и оказалась в ловушке. Дернулась назад, но не тут-то было. Каменные тиски держали намертво.

«Вот так и не узнают ни родители, ни Дирк, что со мной непутевой случилось!» — подумала с отчаянием. Оставалась одна надежда — помощь Светлой Альды, и я принялась молить ее о еще одном чуде.

Меня бросало то в жар. то в озноб, я молилась и отчаивалась, снова молилась. Каялась и снова плакала. Никогда прежде еще не проливала столько слез. А потом смирилась, что это последний мой день, обмякла, от слабости подалась вправо… И, о, чудо! На ноготок, еще один смогла протиснуться вперед. Умом понимала, что ухожу все дальше, но я больше не могла стоять на месте. Не могла!

Наверно улитка по сравнению со мной сейчас была скаковым жеребцом, но я ликовала, что хотя бы так продвигаюсь вперед. Я взмокла, обессилила, именно поэтому уловила колыхание воздуха. Он едва ощутим, и все же это надежда, что добралась к другому краю дома!

«О, милосердная Альда! — отчаянно взмолилась. — Пожалуйста, помоги выбраться! Пусть там не будет тупика из непроходимой стены!» — сделала рывок и под оглушительный треск и хруст упала в воду.

Почти мгновенно вымокла, подол платья облепил ноги, мешал барахтаться, и я с головой ушла под воду. Попыталась нащупать ногами твердь — а ее нет!

Отчаянно работая руками, смогла вынырнуть и набрать полную грудь воздуха. Еще каким-то образом оказалась на спине… Благодаря чему и выжила.

Прохладная вода ласкала измученное тело и несла по течению.

Глава 5

Меня разбудило назойливое жужжание над ухом. Затем запах затхлой тины и духота.

Приоткрыла глаза и первым, что увидела — пчелу, сновавшую от кипрея к мелким соцветиям сныти. Жарко пекло полуденное солнце. Звонко щебетали, игриво перекликаясь, птицы, стрекотали неугомонные сверчки.

Я лежу во влажном платье, нагретом прямыми солнечными лучами, при этом мои босые ноги нежно омывала прохладная вода…

Понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить, что произошло.

Превозмогая слабость, медленно приподнялась на локте, и вздох отчаяния сорвался с губ: вокруг лишь мокрый песчаный берег, густо поросший камышом, травяные заросли и клонившиеся к воде ивы. Вскочила, завертела головой в поисках стен Ботвифуля, но в округе ни одного дома! Ноги подкосились, и я упала на колени.

Долго сидела на берегу, наблюдая, как в воде плещутся головастики и мальки, порхают стрекозы… Что теперь делать? Куда идти? От голода и слабости кружилась голова, дрожали руки. Если бы я только знала, чем обернется мой побег!

Боль в животе стала столь мучительной, что терпеть больше невозможно. Тяжко вздохнув, протянула руку к лилово-красному кипрею и сорвала молодой листик.

На удивление он был не хуже салата. Я оживилась, принялась обдирать нежные листочки двумя руками и запихивать в рот. Как же вкусно!

Когда дочиста ободрала кипрей, перешла на елочки (полевой хвощ).

В деревне его использовали для лечения саднящего горла, гнойных ран, воспалившихся десен. А если при заготовке попадались сладкие земляные орешки (клубни), запекали их или ели сырыми.

Разыскивая их, я выдергивала елочки с таким азартом, что если бы мама увидела мои старания, восхитилась бы… При мыслях о доме и родных, глаза снова повлажнели. Как же я скучаю по ним!

Накопав впрок сладких орешков и хорошенько вымыв, сложила их за шиворот платья. Злополучные монеты спрятала под платьем: проделала в нижней юбке сбоку дыру, у пояса, и к ней привязала кошель. Так хотя бы он не бросается в глаза. Затем побрела вдоль берега.

Несмотря на все несчастья, что случились, я продолжала верить, что река не могла унести меня далеко. Еще теплилась надежда, что если пойду вверх по течению, доберусь до Ботвифуля, найду Дирка… Однако стоило забраться на пригорок, надежда рухнула. Передо мной была не речка, а пруд, и как тут разобраться, куда идти? Оставалось лишь полагаться на удачу, которая то благоволит мне, то отворачивается.

Брела я осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, но свернув в пролесок, натолкнулась на старика, который тихо, без движения сидел на сухоломе и рыбачил. И хоть я шла почти бесшумно, он заметил меня и обернулся.

Первым делом хотела убежать, но старик был худым, спокойным, поэтому показался неопасным. С колебанием, но я отважилась подойти к нему чуть ближе и поздороваться:

— День добрый, дедушка. А далеко ли до Ботвифуля?

Дед оглядел мои босые ноги, мокрое платье и… улыбнулся.

— Далеко, дочка, — ответил негромко и доброжелательно. — Почти день пути. Неужто оттудова?

От его ответа я растерялась и ответила не сразу:

— Оттуда. А до Гронвиля?

— До него два денька пути!

Ошарашенная новостью, я заморгала и потерянно опустилась на пень. Что же делать?

— А до Эльверда? — спросила с отчаянием.

— Три.

«Если заплатить за извоз, чтобы меня отвели в Гронвиль…» — не успела окончательно определиться с планом, дед ласково обратился ко мне:

— Заблудилась?

Кивнула.

— Да как же без старших-то?

Промолчала.

— Я из Кулей. Видишь, вон там на пригорке деревенька? Сходи. Нежли кто поедет в город, тебя прихватит.

— Правда? — я вскочила, сжала кулаки. — Это было бы так здорово! — От счастья я готова была обнять случайного спутника. — А долго ждать?

— Да давеча Ниокл собирался ехать. Ты б сходила, узнала. У него дом как раз первый с края! — он махнул рукой. — Дойдешь сама по тропке? Аль проводить?

— Дойду, — от радости у меня даже силы появились. Я готова была бежать в Кули вприпрыжку.

— Только иди, не сворачивай! — крикнул старик напоследок.

— Не буду! — я поспешила в деревню.

Узкая тропка петляла, с пригорка уходила в низину с зарослями. А когда выправилась, я увидела деревню и высокие кусты разросшегося орешника. Я спешила, но стыдно выйти к людям грязной, лохматой и… очень голодной.

«Только горсточку наберу, приведу себя в порядок и побегу дальше!» — подумала и спустилась к орешнику.

Однако деревенские знатно ободрали его с одного бока, поэтому обошла и встала с другой стороны. Стою, орешки собираю, мысли провожу в порядок, волосы приглаживаю и тут вижу, старик идет по тропинке, по сторонам воровато озирается.

«Чего это он?» — хотела крикнуть: «Я здесь!» — помахать рукой, но смутилась, что очень он спешит. Даже запыхался. И выглядит сердитым, не как на берегу. Вон как брови сдвинул да губы поджал.

«Неужели все оставил на берегу, чтобы меня проводить?! — подумала. — Ни удочек, ни шайки с уловом не прихватил».

Только лицо у него теперь ястребиное, совсем не такое, как у простодушных людей. Еще коряга в руках, хотя вон как бодро идет, не хромает!

Я медленно присела, чтобы не заметил, и стала наблюдать.

Старик стоял на пригорке и озирался по сторонам, выглядывая меня неприятным, цепким взглядом. С того места деревня и дорога, ведущая к ней, видны как на ладони. И видно, что меня на ней нет. Он приложил ладонь ко лбу и еще раз огляделся по сторонам.

— Дочка?! — неожиданно позвал елейный голосом, а сам смотрит, как волк. Глазища злые-презлые! У меня озноб пробежал по спине. — Здеся ты?! Отзовись! Дочка!

А сам стоит, раскинув ноги, и палку в руках сжимает.

Мне захотелось пригнуться еще ниже, распластаться на земле, и только страх, что при движении сухая ветка в траве хрустнет и выдаст меня, заставил застыть и не двигаться.

— Дочка?! — громче позвал старик. В этот раз в его голосе отчетливо проступили раздражение и досада. Не получив ответа, он сплюнул, зло ткнул палкой землю и прошипел: — Ну, попадись гномье отродье!

Едва старик ушел, я опрометью бросилась бежать подальше от деревни. Вдруг он за подмогой в свои Кули пошел?

Но с босыми ногами далеко не убежишь. Чтобы не изранить их совсем, оторвала от нижней юбки оборки и наспех перебинтовала ступни. Стало лучше.

Только силы быстро закончились. Я больше не могла бежать, поэтому просто шла. Затем все медленнее и медленнее, пока не поняла, что больше не могу сделать ни шагу.

«Передохну немного и дальше…»

Села, оперевшись спиной к дереву, и не заметила, как задремала.

…Зачесался нос. Я резко раскрыла глаза и завизжала. Попыталась удрать, но великан схватил меня за юбку и приподнял над землей.

— A-а! А-а-а! — голосила я, отчаянно брыкаясь.

Гигант же молча наблюдал за моей истерикой.

— Пустите! — еще раз дернулась, и услышала глубокий, спокойный голос:

— Тише, пичуга! Не обижу!

Но я продолжала трепыхаться. Не уверю уже никому.

— Не обижу! — повторил он громче и осторожно тряхнул.

— Вы из Кулей?! — жалобно пропищала.

— Нет. Тебе нужно туда?! Отнесу!

— Нет! — взвизгнула. От страха мой голос срывался и дрожал.

— Тогда пошли в Тригу! — он поднял меня выше, усадил себе на плечо и зашагал огромными шагами.

Я покосилась на его большую голову и уши, сивые, выгоревшие на солнце волосы и ресницы, красное от загара лицо с носом картошкой…

— Вы… великан? — спросила, немного осмелев, и в ответ услышала смех. Он так расхохотался, что мужские плечи заходили ходуном, и я схватилась за его голову, чтобы не упасть.

— Можно и так сказать.

— А я думала, вы выше.

Он хохотнул, вытер глаза тыльной стороной огромной руки и пояснил:

— Из-за роста меня в деревне кличут Великаном. Но я человек, — повернул улыбающееся лицо ко мне и подмигнул. Вот уж я забавляла его своей реакцией. — Так что случилось в Кулях?

— Пока ничего, но я испугалась. Мне попался злой старик.

— Сельф? Худой, с длинным носом и жидкими клочьями на башке?

— Вы знаете его?

— Жадный старикашка! У тебя счастливый день.

Мужчина хотел еще что-то добавить, но его слова невольно прозвучали, как насмешка, я не сдержалась и всхлипнула:

— Это два самых несчастливых дня в моей жизни…

Великан нес меня, не перебивая слушал, а я рассказывала ему все, как на духу. Только утаила, что деньги с собой есть.

Как раз успела рассказать про свои злоключения, когда показалась деревня.

— Идем, Мальда нас накормит, — вздохнул великан. Он не спрашивал, просто оповестил и зашагал к добротному каменному дому.

Не успел дойти, во двор выбежали дети, похожие на него. Но увидев меня, растерялись и захлопали глазами. Затем из дома вышла темноволосая женщина, тоже высокая, и всплеснула руками:

— Ты где шлялся?!

— Пошутил бы, что на охоту ходил да гномку поймал, только она испугается, — осторожно снял меня с плеча и поставил перед женой.

— Мальда, это Тилья. Тилья, это моя жена Мальва и дети: Тея, Кред и Ульф.

Я спрятала руки за спиной и невольно сделала шаг назад, подальше от большой женщины. И она рассмеялась.

— Знаешь, Грон! В следующий раз издалека кричи, что у нас гости. Я уже, грешным делом, подумала, что ты еще одного ребенка принес, — она сощурилась и окинула его непередаваемым взглядом.

— Ну, что ты, Мальда! — Грон обнял жену. — Обижаешь!

Они вошли в дом и пригласили меня. Так я оказалась на просторной кухне с высоченным потолком, таким же столом и огромным стулом. Выглядело это все удивительно.

— Рассказывай, — обратилась ко мне хозяйка дома, одновременно расставляя тарелки.

— Меня ограбить хотели…

— Сельф хотел ограбить, — уточнил Грон и, пока жена качала головой от возмущения, аккуратно выхватил один пирожок из горы, сложенной в глубокой миске.

— Ограбить?! А что у меня брать-то? — удивилась я, ведь все же спрятала.

Муж с женой повернулись ко мне и начали перечислять, указывая пальцами:

— Серьги!

— Пояс — тонкой гномьей работы.

— А пуговицы?

И только теперь до меня дошло, какая же я глупая!

— Ну, будет плакать, — мягко утешила женщина. — Завтра или послезавтра Грон поедет в Пустель и довезет тебя. А там договорится, чтобы тебя довезли до дома…

Вспомнив, что старик говорил то же самое, я вытянула губы и едва опять не расплакалась.

— Ладно, — вздохнула Мальда, — давайте есть. Мы все голодные. Тея, Кред, Ульф! Идемте есть! — крикнула в окно, и троица любопытных детей сразу же прибежала на кухню.

На большой тарелке моя порция казалась подходящей, но съев лишь половину, я наелась так, что боялась лопнуть. Но не хотела обидеть хозяйку, поэтому впихивала в себя через силу. Готовила Мальда неплохо, и все же с мамиными изысками не сравнить.

Наевшись до отвала, я стала клевать носом.

— Иди, умойся, — Мальда сняла с крючка чан с горячей водой. — А то родители увидят, расплачутся. Лица на тебе нет, подол платья в лохмотья. Эх, — она повернула голову к открытому окну и громко произнесла: — Надеюсь, мои оболтусы поймут, как тяжело без отчего дома и намотают на ус!

— Очень плохо без дома! — поддакнула я и пошла за ней.

Пока я отмывалась и стирала платье, она принесла платье дочери и туфли. Тее всего одиннадцать, а девочка выше меня на полголовы.

Когда в детском платье, с двумя туго заплетенными косами вышла из пристройки, где мылась, Мальда всплеснула руками:

— Дите дитем! И какая академия?! Тейка, — обратилась к дочери, помогавшей поливать огородик, — слышала! Учудишь — поймаю, розгами выпорю!

— Мне восемнадцать, — утончила я тихо и, потупив взгляд, добавила: — Но дома меня тоже, скорее всего, выпорют.

Девочка хихикнула в кулачок, но стоило матери цыкнуть, закусила губу. И все равно поглядывала озорно.

Я порывалась помочь им, а меня почти силком отправили спать в тейкину комнату. Там я спрятала кошель за сундук, стоявший в углу, серьги и пояс положила на его крышку, и полезла на высокую кровать.

И как только вытянулась на чистой постели, тут же заснула.

С дочерью Мальды нам пришлось спать вместе, только я так крепко спала, что не слышала ни как она пришла, ни как ушла. Думать о плохом, бояться, у меня больше не было сил.

Проснулась я на следующий день, поздно. Солнце заливало комнату светом, гоготали гуси во дворе. Устыдившись, скорее оделась и спустилась кухню, где в духоте Мальда разрывалась между шинковкой и помешиванием убегающего супа, поэтому я предложила помочь.

— Если не в тягость, замеси-ка лучше тесто, — попросила она.

— Да! — ответила я и принялась возиться с тестом… для тироского пирога!

Очень хотела приготовить что-то вкусное для семьи Грона, а еще успокоиться и привести мысли в порядок. А для этого сложный рецепт подходил как нельзя лучше!

Мальда задумчиво поглядывала на меня, стоявшую коленями на табурете и пыхтевшую над тестом.

— А проще рецепта нет? — спросила, когда я начала раскатывать его в который раз.

— Есть! Я просто хотела приготовить что-то особенное!

— Ну, готовь! — улыбнулась она. — Я ненавижу готовить, но приходится.

— Я тоже, — призналась ей, — но иногда хочется. Дома мы каждую субботню готовили тироский пирог.

— А-а! — протянула Мальда. — Сегодня не субботня, но готовь!

Но чем дольше я выкатывала тесто, посыпая его мелко нашинкованными ломтиками масла, тем грустнее она вздыхала и качала головой.

— Знаешь, Тиль, — обратилась ко мне, когда на кухне, кроме меня, Теи и ее, никого не было. — Не обижайся, но если пирог будет чудо как хорош, мы с Тейкой съедим его сами и никому не скажем. Иначе мне потом век так же по субботням возиться с тестом. Не хочу! А Тейка никому не скажет, иначе будет помогать, да? — мать посмотрела на дочь, сидевшую за столом, и та покачала головой:

— Неа, тоже не хочу!

— Вот и договорились!

Я их очень хорошо понимала, но своего спасителя обделять не хотела, и сделала второй сладкий пирог, специально для него и мальчишек.

Но стоило Мальде с дочерью отведать оба пирога, они попросила два рецепта.

— Не знаю, отважусь ли когда-нибудь сама взяться за тироский, но если рецепта не попрошу, спать не смогу.

— Ага! — поддакнула Тея.

Так, склонившихся и заговорщицки обсуждающих тонкости рецептов, и застал нас хозяин дома. Он пришел уставшим, его сыновья,помогавшие ему собрать телегу в город, тоже, поэтому Мальда быстро накрыла на стол, и мы сели ужинать.

— А вы чего? — удивился Грон, заметив, что жена и дочь не едят.

— Да мы пирог попробовали, аппетит себе перебили, — отмахнулась Мальда и засуетилась, подливая мужу то ельника в кружку, то подкладывая еще рагу. Еще бы, да они вдвоем с Тейей почти весь тироский пирог с сыром умяли!

Однако Мальда хорошо знала своего мужа. И как она и говорила, Грону сладкий пирог понравился, и он попросил у меня рецепт.

— Да записала уж, — улыбнулась она мужу. — В субботнюю приготовлю, — и подмигнула мне.

За ужином Грон сообщил, что завтра утром поедет в Пустель и возьмет меня с собой. Поэтому весь оставшийся вечер я латала свое платье. Мальда поделались остатками ткани, что хранила про запас, и я красиво подбила подол. Однако она велела в путь не одевать его.

— Езжай в Тейкином. Меньше внимания привлекать будешь, а платье в суму положишь, перед тем, как домой прийти, наденешь. А то опять кто-нибудь на пуговицы позарится. Видно же, что они красивые, с любовь сделаны. И не переживай, все обойдется: родные обрадуются и не будет серчать.

— Я вам очень благодарна за все и хотела бы отплатить за вашу заботу. У меня есть…

— Да будет тебе! — перебила меня улыбающаяся Мальда. — Накормив и подарив детское платье с разношенными туфлями, не обеднеем. А тебе еще дорогу оплачивать.

— Мне и на дорогу хватит!

— Не надо! — отказалась она. Но утром перед тем, как уехать, я положила полновесную серебряную монету в одну из мисок. Начнет готовить и найдет.

На прощание Мальда помахала мне рукой и пригрозила пальцем:

— Из Пустеля — домой!

За день с половинкой, что я прожила у них, отдохнула и душой, и телом. И снова поверила, что мир не без добрых людей. Но теперь я ученая и буду внимательнее относиться ко встречным попутчикам.

В компании с Гроном три часа пролетели быстро, и вот мы уже в небольшом городишке.

По размеру он больше нашего поселка, но неопрятный. И нет в нем, добротности, основательности. В Гронвиле, где все кузнецы, что не ворота — то чудо чудное. Не решетки и заборы, а кружева великолепные. И флюгера в виде сказочных животных взор завораживают. Что уж говорить об ажурных фонарях и витражах на многих окнах, украшенных медью и цветными стеклышками! А в Пустеле все серее, беднее.

— Отвезу дрова, и поедем насчет тебя договариваться, хорошо?

Кивнула. Грон мне ни чем не обязан, поэтому за любую его заботу я была очень признательна.

Мы проехали по кривой, плохо мощенной улочке, свернули на перекрестке к ратуше, шпиль который виднелся за домами, и вдруг я увидела солидное каменное здание с искусно начертанными буквами на вывеске.

«ГБ» красовались позолоченные буквы на фоне благородного бордового цвета. Они сияли на солнце, привлекая внимание и, не удержавшись, я указала пальцем.

— Смотри!

— Гномий Банк, — пояснил Грон.

— А можно мне потом туда? — папа рассказывал о нем и частенько пользовался его услугами.

— Можно и сейчас, — он свернул на небольшую улочку, дабы не портить красивый вид площади, остановил кобылку и помог мне спуститься. Спрашивать, зачем мне туда, не стал. — Буду ждать здесь.

Чтобы не задерживать Грона, я вприпрыжку перебежала дорогу, поднялась по каменным ступенькам парадного крыльца и вошла в банк.

Внутри небольшого помещения не было ничего лишнего, однако во всем чувствовалась добротность. Яркая мозаика на полу с теми буквами, прочная красивая решетка во всю стену, выполненная в виде причудливо изогнутых кругов, символизирующие монеты. В ней имелось небольшое окошко, за которым, отгородившись от всего остального мира, в громоздком, дорогом кресле сидел важный гном. Уже немолодой, с окладистой бородой рыжеватого отлива, он что-то записывал в огромной книге, но увидев меня, с любопытством рассматривающей зал, отложил перо. Не знаю, как так, но перед окошком тотчас появилась подставочка, ступив на которую, я оказалась как раз лицом к лицу с ним.

Я изучала его невыразительные глаза, вертикальные морщины, что залегли между густыми бровями. Видимо, нечасто улыбается. А еще заметила, что волосы и борода у него бледно-рыжие, и если бы не зеленый цвет сюртука, он бы выглядел совсем бесцветно.

Он же рассматривал мои две косы, перекинутые на грудь; простенькое детское платье, нелепо смотревшееся на моей женственной фигуре; губы, которые я поджимала, не зная, как начать разговор.

Решив, что от меня еще нескоро дождется слов, обратился сам:

— Чем могу помочь?

— У меня есть… некоторая сумма, — начала рассказывать, смущаясь и краснея. Ведь я-то знаю, что она принадлежит Дирку, и что мой побег с деньгами похож на кражу. Как стыдно!

— Хотите оставить ее на хранение с правом истребования в любом отделении «Гномьего Банка?» Или перевести сумму в определенный город?

— А… что значит «с правом истребования в любом отделении»? — растерянно спросила я. Папа про такое не рассказывал. Он только отправлял деньги в Гронвиль, стараясь не возить больших сумм с собой.

— Передавая нам некоторую сумму, я подтверждаю это, ставя вам на руке или любом другом удобном для вас месте, невидимую метку. Обращаясь в другое отделение, вы показываете ее и можете забрать эту сумму или часть ее. Правда процент в этом случае будет повыше, но вам, как представительнице гномьего народа, сделаю хорошую скидку.

— А другие ценности можно оставить на хранение? — спросила набравшись дерзости.

— Можно. Ну, так что вы решили?

Услышав, что есть такой удобный для меня вариант, я задумалась: стоит сразу вернуться в Гронвиль, где меня запрут в комнате и выпустят только в день свадьбы. Читай книги на Книгочей. нет. Поддержи сайт — подпишись на страничку в VK. И неважно, будет это Дирк или кто-то еще… Или рискнуть и отправиться в Эльверд? Но одной добираться до него страшно. Однако если сейчас не решусь, уже никогда больше не смогу подобраться к мечте так близко. Но папа с мамой переживают…

— А письмо у вас можно послать?

— Родителям? — вскинул бровь пожилой гном.

— Да, — покраснела я.

— Обычно нет, но в вашем случае, юная Тилья Кален, сделаю исключение…

Я так обрадовалась! Ведь я волновалась за родителей. Не представляю, как там они? Но откуда он знает мое имя?

— Вы меня знаете? — спросила.

— Теперь о вас многие гномы знают. Такой шум поднялся из-за вашей пропажи. Так что написать родителям?

Вот теперь моя радость сменилась досадой: как же рассказать им про злоключения? Условием отправки банком моего письма была его краткость. Однако если кратко рассказать о бегстве с чужими деньгами — получается что-то похожее на кражу.

Заметив мою растерянность, гном спросил:

— Что-то еще?

— Нет. Думаю, как рассказать родителям о том, что случилось.

Мужчина вздохнул, покачал головой, затем взял перо, махнул в чернильницу и произнес:

— Рассказывай.

— На ярмарке нас с Дирком разделила толпа. Пользуясь случаем, я хотела узнать про академию. Но на обратном пути меня чуть не ограбили прямо среди белого дня… — вздохнув, продолжила рассказ: — Хотела вернуться к Дирку как можно скорее, но грабители, от которых чудом улизнула, искали меня по всей улице. И мне пришлось затаиться в укромном месте. Однако меня нашла собака, я испугалась, упала в реку и оказалась в Кулях. Там меня чуть снова не ограбили, но спас господин Грон. И теперь я тут…

— Еду домой? — уточнил гном, записывавший за мной все сказанное.

— Нет, в Эльверд, — возразила.

— А, может, все-таки домой?! — в его невыразительных глазах мелькнула насмешка.

— Я очень хочу научиться ковать! — мой ответ прозвучал донельзя наивно. Но это было правдой. — Папа запрещает и не хочет отдавать меня в ученицы. А учат только в Эльверде.

Мужчина вздохнул и подытожил:

— Гномье проклятье, тянущее к металлу.

— Не уверена, что желание учиться, проклятье, — осторожно заметила.

— Очень хочешь работать в кузне, любишь возиться с металлами и даже во сне видишь, как пылает печь, и алеет прут? — перечислил он прискорбно. — Значит, точно проклятье. Но можешь считать даром…

Судя по сочувствующему тону, его тоже тянет к металлу, но исключительно в виде монет, потому что когда я протянула кошель, он впервые улыбнулся.

Уладив все дела, я положила в карман две простые чеканки, разменянные тут же в банке, сердечно поблагодарила господина Селти за помощь и побежала сообщить Грону, что доеду до Эльверда в сопровождении охраны гномьего банка. Как раз вскоре туда отправят хорошо охраняемая подвода. Мне следует лишь в тот день явиться в банк, и все.

Глава 6

Весть, что я намерена поехать в Эльверд, не удивила Грона.

— Подозревал, — улыбнулся он и осторожно потрепал меня по макушке. — Я бы тоже поехал. Но не доверял бы никому.

— Не буду, — улыбнулась и я.

— Садись, довезу до «дворика», что посоветовал «господин важный гном», — он протянул огромную, мозолистую ладонь, помог подняться в повозку, и мы поехали искать постоялый двор, настоятельно рекомендуемый господином Селти.

Наверно, я показалась главе местного «Гномьего банка» глупенькой провинциалкой, раз он снизошел до того, что озаботился моим ночлегом.

— Пустель — мирный городишко, но лишь для того, кто умеет беречь свой покой, — пробубнил он, выводя на листе белейшем неповторимо-мудреную роспись, и вручил его мне. — Отдашь хозяйке постоялого двора!

Не знаю, какие отношения связывают его и мадам Ульну, но при виде заведения Грон выдохнул с облегчением. Мне даже на миг показалось, что если бы постоялый двор вызвал у него подозрения, он бы увез меня обратно в Тригу и затем лично довез бы до Гронвиля.

— Спасибо! — поблагодарила я, попрощалась. — Если бы не вы, страшно подумать, что бы со мной могло случиться. Я не забуду!

— Да ладно уж! — рассмеялся Грон, от смущения начав приглаживать волосы. Несмотря на грозный вид, он был добрым и скромным человеком.

— Если выучусь, обязательно выкую для вас что-нибудь! — пообещала.

— Буду ждать, — он осторожно спустил меня на мостовую, ровнехонько перед воротами постоялого двора, махнул рукой на прощание и крикнул: — Мальде и детям скажу, что поехала в Гронвиль! — и груженная доверху повозка медленно тронулась.

Наблюдать, как Грон-великан уезжает, было немного грустно. Вернусь домой, попрошу отца выковать для него самый лучший топор из настоящего горного блескала, который не тупится, не ржавеет и сверкает на солнце, подобно зеркалу.

Когда он скрылся из виду, я вздохнула и, миновав раскрытые ворота, направилась к добротному, двухэтажному деревянному зданию.

Вход с тремя ступеньками украшали две бочки с цветами, козырек с яркой черепицей и искусная кованная вывеска: «Постоялый двор Ульны». Ветер раскачивал ее, и она жалобно поскрипывала, обращая на себя внимание.

Я достала из сумы письмо, сжала в руке и толкнула дверь.

Звякнул колокольчик. На меня тут же обернулись все, кто был в общем зале: несколько мужчин и две женщины. Голоса стихли. Они даже есть перестали, наблюдая за тем, как я бочком прохожу мимо и иду к стойке, за которой сидит уже не молодая гнома в аккуратном, белом чепце. Она чинно восседала на высоком стуле, поэтому мне пришлось смотреть на нее снизу вверх. Как же неловко я себя чувствовала, под ее испытывающим взглядом.

Не успела я разомкнуть рта, госпожа Ульна огорошила:

— Очень жаль, милая, но свободных мест нет.

— Да? — растерялась я. — Очень жаль, — поджала губы, опустила голову и хотела уже уйти, как она полюбопытствовала:

— Что за писулька?

— От господина Селти.

Хозяйка протянула руку с короткими толстыми пальцами, и я передала ей письмо, хотя в душе уже и не надеялась на счастливый исход.

Госпожа Ульна раскрыла конверт, извлекла сложенный вчетверо лист, пробежалась глазами по строчкам, потом посмотрела поверх него на меня и вздохнула. Затем спустилась по лесенке со стула и подняла откидную столешницу, приглашая пройти к ней за стойку.

— Идем.

Она была женщиной солидного возраста, ниже меня ростом, коротконогая. Тем не менее это не мешало ей быстро передвигаться. Да так, что я едва поспевала за ней. Быстрым шагом, с четкими, выверенными движениями, хозяйка постоялого двора провела меня через крохотную кухню к лестнице, поднялась на второй этаж и провела по узкому, темному коридорчику до небольшой двери. Осмотреться я не успела, но подметила, что здесь все рассчитано на гномий рост, из чего сделала вывод, что она привела меня на свою личную половину, не предназначенную для посетителей. Предположение оказалось верным.

— Все комнаты заняты, — порывисто рассказывала госпожа Ульна. — Но если ты не прихотлива, могу предложить небольшую комнатку, бывшую гардеробную, за которую ничего не возьму. Пропитание и запас провизии в дорогу будут стоит полчекана, — открыла дверь, и я увидела полупустой крохотный закуток с малюсеньким окошком почти под потолком. — Матрас и подушку найду. Согласна?

— Да!

— Плата вперед.

Конечно, спать на полу в душном закутке не очень удобно, однако здесь я могу не бояться, что меня попытаются обидеть. Да и понимаю: хозяйка заведения сделала все возможное, чтобы помочь. От половины чеканной ей никакого прока, только морока, и все же не отказала мне. Хотя по природе она расчетлива и привыкла извлекать из любого действа прибыль.

Я вынула из кармашка чеканную и протянула ей.

Госпожа Ульна взяла монету, с сомнением во взгляде покосилась на мой карман и настоятельно изрекла:

— Зашей половину кармана, иначе по приезде в Эльверд сразу же обчистят.

Скорее интуитивно я поняла, что значит «обчистят». Однако от нее мое замешательство не укрылось, и она покачала головой:

— И куда тебя дуреху несет? Домой и замуж! Трое детей погодок излечивают даже от гномьего проклятья!

У меня хватило ума промолчать. Но хозяйка усмехнулась краями губ и добавила:

— Испытано!

Мне пришлось подняться с нею на чердак, где на старом стуле сушился соломенный матрац, подушка, старенький плед, и перенести их в комнатушку. Затем, пока я застилала постель, госпожа Ульна любезно принесла мне миску наваристой каши с кусками мяса.

— Отдыхай, пока есть возможность. Три дня с ребятами Селти — то еще испытание. Тряска, спешка и движение от рассвета до заката.

Ее предупреждение впечатлило меня, поэтому я быстро поела, отнесла тарелку на кухню, а затем вернулась в клетушку и легла набираться сил.

После трех часов крепкого сна я почувствовала себя бодрой. Больше спать не хотелось, а заняться в коморке абсолютно нечем. Поэтому спустилась и предложила помощь.

— Не нужно, — отказалась госпожа Ульна, сновавшая между кухней и общим залом с постояльцами. — Если нечем заняться, прогуляйся до фонтана удачи у ратуши. Лишняя удача не помешает.

Не знаю, что она имела в виду. Возможно, намекнула, чтобы не путалась под ногами.

И чтобы не раздражать хозяйку, я отправилась прогуляться по Пустелю.

Дневная жара сходила на нет. на улице, особенно в тени, стало свежо. Обрадовавшись открытому пространству, я с удовольствием вдохнула полной грудью живительного воздуха и зашагала к площади, где еще днем заприметила торговые палатки.

Однако пройдя совсем немного, растеряла уверенность и заволновалась.

Всю свою жизнь я прожила в тихом Гронвиле. Иногда по праздникам ездила с семьей на ярмарки, где меня всегда сопровождали родители, братья и сестра, еще знакомые и родственники. Сейчас же я чувствовала себя почти сиротой. И как не храбрилась, что смогу доехать до Эльверда, ужасно трусила.

Пустель — небольшой городишко, а Эльверд — огромный. Если сейчас робею, то что же будет потом?

— Справлюсь! — произнесла уверенно, пытаясь приободрить себя. И в качестве доказательства своей храбрости решила найти тот счастливый фонтан.

Городская площадь располагалась в пяти минутах ходьбы от постоялого двора. Одноэтажные дома сменились двухэтажными, с черепичными навесами и крышами. Появились уличные фонари, каменная кладка мостовой стала ровнее…

Однако главная площадь была небольшой, и на ней скученно, как поганки на пне, ютились блеклые торговые палатки.

Я привыкла, что навесы и вывески яркие, привлекают покупателей, а тут какие-то серые. Еще в торговых рядах пахнет несвежей рыбой, мусором и едой. И не было здесь ни попугаев, ни диковинных специй, ничего такого, что я привыкла встречать на крупных рынках.

Засмотревшись на товар сапожника, натолкнулась стоявшую посреди прохода зеленщицу, что ощипывала у салата подвядшие листья и тут же бросала себе под ноги.

— Смотри, куда прешь! — пробурчала она и, крутанувшись, едва не снесла меня большой корзиной. Я зашагала быстрее, свернула на повороте и вывернула прямо на мясника, рубившего огромную тушу…

Мне все меньше нравилась прогулка. Решив не искушать судьбу, свернула к выходу, но тут ко мне пристал загорелый мальчишка:

— Купи! — сунул под нос лоток с пряниками. Глазурь на них подтаяла и выглядела так, будто он их облизывал. Попыталась обойти его, но он настойчиво кидался под ноги и не унимался: — Сладкий, медовый — полушка! С орешками — четвертушка! Купи! Ну, купи!

Наверно, мальчишка еще преследовал меня, если бы по пути ему не подвернулась чванливая дородная горожанка с дочерью, которая, увидев сладости, скорчила просительно лицо и завопила противным голосом:

— Купи!

Не знаю, удалось ли ему продать хоть что-то. Миновав последний ряд, я поднялась по ступенькам и вышла к желтой ратуше, перед которой и стоял фонтан.

Что в нем такого счастливого или особенного, я не поняла. Даже засомневалась, что это он. Однако когда подошла ближе и увидела на дне несколько поблескивавших на солнце мелких монет, сомнений не осталось. Тем более что поблизости не то что другого фонтана, даже лужи не было.

Будь моя воля, я бы украсила здешнюю достопримечательность цветами, яркими стеклышками, бусинами, крошечными зеркальцами, чтобы свет отражался в них и придавал этому унылому месту волшебства и загадочности. Люди бы рассматривали красоты с раскрытыми ртами, а потом рассказывали знакомым. А тут одно разочарование.

Постояв у журчащего фонтанчика в виде круглой чаши и цветка, из которого стекали тоненькие струйки воды, я достала четвертак и, прошептав: «На удачу!» — бросила в воду.

— Плюх, — и он на дне: лежит одинокий, обратно в руки просится. И до того жалко стало с ним расставаться.

«Глупая! Еще ничего не заработала, а уже деньгами чужими разбрасываюсь», — укорила себя. Но тут же спохватилась, что жадничать нельзя, ведь остаться без удачи — жуткое дело! Чтобы жадностью не отвадить от себя удачу, скрипя сердце опустила руку в карман и вытянула еще один четвертак. Тяжело вздохнув, бросила и его… После чего мне стало жаль потраченных денег вдвойне! Видимо, нет во мне щедрости! Тем более папа говорил, что везение мы делаем сами: трудом, настойчивостью и усердием.

Поняв, что если сейчас просто уйду — всю ночь не смокну глаз, я осторожно огляделась по сторонам, подняла рукав платья выше локтя, наклонилась и уже хотела выудить со дна фонтана одну из монеток, как за спиной зло рявкнули:

— Куда, воровка?!

Я едва успела увернуться, иначе получила бы клюкой по руке. Противная, склочная старуха отогнала меня от фонтана и принялась ловко закатывать рукав, чтобы забрать мои… мои монеты!

Нет. конечно, понимаю, что грех не воспользоваться людской доверчивостью. Я сама сглупила, но удача с этой злобной каргой не имеет ничего общего!

— Это мое! — уверенно ответила я. — Я обронила две монетки, и они мои!

— Шиш да плешь тебе, дрянь лживая! — прошипела противная нищенка и сунула руку в воду. Я сделала шаг к фонтану, чтобы забрать другую монету, но она грозно ткнула в мою сторону клюкой. — Пошла вон!

Недолго думая, я ухватилась за конец и потянула на себя. Старуха на себя. Тогда я резко ослабила хватку, и она, потеряв равновесие, улетела в фонтан.

Опасаясь, что хоть и злая, но старая, немощная женщина может захлебнуться, я бросилась на помощь, но та вынырнула из воды неожиданно быстро. Вытерла драным, грязным рукавом лицо, и часть морщин на глазах исчезла!

Чем нищенка намазалась — не знаю, но из-за воды ее старческая, сморщенная кожа начала разглаживаться, одновременно покрываясь отслаивающимися чешуйками какой-то белесой мази…

Я растерялась, а нищенка, воспользовавшись моментом, взвизгнула:

— Тварь! — и швырнула в меня палку, что продолжала сжимать в руке.

Бедро пронзила боль. Но я до того разозлилась, что позабыв о ней, схватила клюку с земли и ринулась в атаку. Размахивая палкой, мне удалось оттеснить лжестаруху. И пока она пыталась перебраться через бортик фонтана, я быстро сунула руку в воду и выудила со дна медяк, затем второй.

Нищенка зарычала, кинулась на меня, но поскользнулась и упала на колено. Я же, успев показав язык, развернулась и бросилась бежать без оглядки. Но она помчалась следом.

Я бежала через рынок, лжестаруха нагоняла. Торговцы оживились, засвистели, заспорили, кто кого догонит! Все закончилось бы дурно, если бы не злобный нрав нищенки. Видимо, отколошматить она пыталась не только меня. Кто-то подставил ей подножку, она упала, благодаря чему я успела убежать с площади и почти невредимой добраться до постоялого двора.

Кажется, я нагулялась!

Оставшуюся половину дня и утро следующего провела на постоялом дворе госпожи Ульны и на улицу со двора носа не высовывала, опасаясь мести нищенки. Но ближе к обеду пришел человек с запиской от господина Селти, в которой сообщалось, чтобы я в течение часа собралась и пришла в «Гномий банк».

Быстро пробежав глазами по строчкам, я закричала уходящему мужчине вслед:

— Подождите! Не уходите! Я с вами! A-то заблужусь!

Рослый мужчина грозного вида, с бородой, обернулся и посмотрел на меня, как на полоумную (и правду, заблудиться в пределах одной улицы сложно). Однако я не хотела рисковать.

— Даю миг! — процедил он раздраженно сквозь зубы, и я, перескакивая через ступеньки, побежала в закуток за сумкой. Схватила ее и помчалась обратно. Хорошо, что у меня за все уже уплачено.

Меньше, чем через минуту, я стояла во дворе. Мужчина, удивленный моим почти мгновенным сбором, вскинул бровь, но ничего не сказал.

Поправив лямку сумки, я повернулась к госпоже Ульне, чтобы попрощаться, но она опередила меня, спохватившись:

— Да погодите! А провизию в дорогу?! — метнулась на кухню и вынесла увесистую корзину, которую всучила мне.

— Благодарю, госпожа Ульна! — крикнула я и бросилась догонять неприветливого человека господина Селти.

По правде, он казался не то чтобы хмурый, скорее свирепым. Коренастый, жилистый, с чеканящей походкой. И шагал так быстро, что я даже, несясь вприпрыжку, не успевала за ним. А отстать боялась. Вчерашняя нищенка, увидь меня одну, обязательно огреет палкой. До сих пор помню ее злые черные глаза, в которых читалось, что стоит только столкнуться с ней в переулке, я лишусь или зуба, или косы, или глаза!

Но с тяжелой корзиной бежать дальше невмоготу. Дыхание сбилось, затем я запнулась и чуть не уронила ее. Тогда мужчина с внешностью головореза схватил корзинку за ручку и понес сам.

— Спасибо! — пролепетала я и побежала за ним налегке, содрогаясь от мысли, что было бы, если бы он ушел. Эх, не выходит у меня без неприятностей! Сначала делаю, потом думаю! Правы были родители, что считали меня маленькой. Но все равно поеду в Эльверд!

Вместе с путником мы вошли в банк.

— Жди здесь, — бросил он, а сам подошел к решетке во всю стену. Окликнул какого- то Свеха, и перед ним приоткрылась решетчатая дверь, спивавшаяся с остальной решеткой. Через этот проход прошел в недоступную для обычных посетителей часть банка и скрылся с глаз.

Я приготовилась ждать, но уже через минуту услышала голос господина Селти:

— Тилья Кален! Идите сюда!

«Куда сюда?» — растерялась, но решетчатая дверца снова отворилась, и я, робея, вошла внутрь.

— Идем, — махнул рукой другой мужчина, не менее грозного вида, чем первый. Тоже широкоплечий, со сломанным носом и шрамом на брови.

Я прошла за ним через добротный, богатый кабинет в коридор и через него во внутренний двор, где стояли управляющий банком и еще шесть мужчин. Охранники, один краше другого, обернулись на меня и почти одновременно сплюнули на землю. Мамочка! Да, увидь я таких на дороге, умерла бы от страха! Настоящие

хищники!

Однако когда господин Селти сквозь зубы тихо бросил им:

— Вычту из вознаграждения! — они тотчас затерли плевки сапогами. Подумать не могла, что он такой грозный и влиятельный.

— Тилья, — обратился ко мне гном. — Эти люди довезут тебя до Эльверда, прямо к отделению эльвердского «Гномьего Банка»…

Мне показалось, или у кого-то заскрипели зубы? Я осторожно кивнула.

— Слушайся их. Вы все заинтересованы в слаженной работе, как единый часовой механизм. Не отходи…

Гнома перебил хриплый голос коренастого мужчины, оглядывавшего меня очень уж неприязненно:

— Никаких слез, соплей и истерик с требованиями перерыва, — выдохнул он и добавил: — Я не нянька! Лучше бы с мамкой поехала.

Раздали похабные смешки.

— С кем ей ехать не твоего ума дела, — парировал Селти. — В дорогу!

Вот и все напутствие.

Меня, как пушинку, усадили в повозку, заставленную сундуками и накрытую шкурами. Мужчины вскочили на коней… — и уже через десять минут мы мчались по дороге за городом.

«Три дня с ребятами Селти — то еще испытание. Тряска, спешка и движение от рассвета до заката», — живо вспомнились слова госпожи Ульны. Но теперь я поняла, что она имела в виду.

Кони, скачущих впереди телеги всадников, поднимали столбы пыли. И уже через десять минут меня покрывала пыль с ног до головы. Повозка тряслась, подскакивала, грохотала. А я сидела на покрывале в узком проходе и с ужасом представляла, как просижу вот так, поджав ноги, весь день! Повозка была очень добротной, поэтому всадники не сбавляли скорости даже на плохой дороге. Моя голова ходила ходуном, зуб на зуб не попадал, дышать невозможно, но все же я была счастлива, что долгий путь проделываю не одна.

К вечеру я окончательно прочувствовала, что значит поездка с «ребятами Селти». День верхом и им давался тяжело, а мне и подавно. Всю дорогу они были напряжены, оглядывались по сторонам, следили за подозрительными людьми. Я же. свернувшись калачиком, лежала, положив голову на руку и сумку с платьем. Мягкое место невыносимо пекло, и воображение рисовало на ягодицах кровавые мозоли. Еще поясница ныла как у дряхлой старухи.

Весь день мы двигались без перерыва, не перекусывая и даже не отлучаясь по нужде.

Мне было плохо, и прежде, еще два дня назад, я бы не выдержала столь сурового испытания. Но после всего, что со мной приключилось, научилась ценить безопасность. Тем более что мои грозные спутники, убедившись, что стонать и ныть я не собираюсь, успокоились и перестали на меня недобро коситься.

На постоялый двор мы заехали поздним вечером. Отдельных комнат не снимали. Заночевали в одном из сараев.

Я так обессилила от постоянной тряски, что хватило сил лишь дохромать до отхожего места и вернуться.

— Ей! Язык себе не откусила? — пошутил Свех. один из охранников.

— Нет. — покачала головой и, забравшись на телегу, растянулась на жестком импровизированном ложе.

Всю ночь мне снилась плохая дорога, тряска и ухабы.

Утром, едва начало светать, снова тронулись в путь. В начале дороги я с трудом впихнула в себя небольшой кусочек пирога, запила водой и больше не смогла заставить себя ничего съесть.

Второй день пути дался тяжелее. Меня тошнило, тело болело и, кажется, я отбила себе все нутро! Еще немного, и умру от тряски!

На третий день утром, собираясь в дорогу, я попросила не трогать меня и дать спокойно умереть. Охранники Селта посмеялись, но, конечно же, не оставили. Только пообещали, что если все будет хорошо, после обеда будем в Эльверде.

Это радовало, но до города они довезут мой труп. Мне было так плохо, что как въезжали в город, как добирались до отделения банка, ничего не помню. Зато очнулась при постоялом дворе. Тело болело, будто меня избили палками. Голова кружилась, однако я заметила на прикроватном столике записку:

«Два дня прИПывания в гАстинице Аплачены гАспАдинАм Селти. ПослезаФтра утром дАпжна съехать. Кстати, дАбро пАжалАвать в ЭльверТ. ГАвАрил же, лучЩе бы ты пАехала с мамкАй. Свех».

Глава 7

Завтра я должна покинуть гостиницу, поэтому сегодня во что бы то ни стало необходимо найти эльвердскую академию и все разузнать.

Расспросила жену хозяина гостиницы, и она обрадовала меня, что академия рядом. Надо всего-то миновать семь улиц.

Окрыленная надеждой, я надела выстиранное с вечера простенькое платье Тейи, перекусила и вышла на улицу. И вот тогда-то меня охватил страх.

Высокие каменные дома, широкие, оживленные улицы со множеством повозок и карет. Если зазеваешься — задавят И ни одного знакомого человека во всей округе! Но я храбрилась и успокаивала себя тем, что деньги на обратную дорогу есть. Это было единственным утешением в огромном, незнакомом городе, где неприветливые люди снуют, как муравьи.

«Ничего, как-нибудь дойду», — подумала самонадеянно. Только не учла, что в Эльверде все большое. Ехать же с извозчиком побоялась. А еще пожадничала. Поэтому добиралась долго и, когда дошла до академии, полностью обессилела.

Здешняя академия оказалась гораздо больше Ботвифульской, и я окончательно стушевалась. Вокруг красивого здания с часовой башней, устремляющейся к небу, сновали студиозы в жилетах с эмблемами в виде пера. И о, чудо, встречались даже девушки, но они смотрели на меня с презрением и свысока.

Конечно, надо было надеть свое платье из зеленого сукна, тогда бы я выглядела иначе, но после всего, что со мной произошло в дороге, боялась его надевать.

Под неприязненными, насмешливыми взглядами я медленно шла к крыльцу с мраморными колоннами. Поднялась по ступеням, подошла ко входной двери, распахнутой настежь, и тут в спину прилетело:

— Девочка, топай домой! — крикнула какая-то студиозка и громко захохотала с подружками.

«Да кто они такие, чтобы смеяться надо мной?!" — возмутилась я. Было очень обидно, но я пошла дальше. Однако едва прошла через дверь, меня окликнул мужской голос:

— Тебе чего?

Я вздрогнула, обернулась и увидела бодрого старика, стоявшего в коридоре на странном возвышении и наблюдавшим за всеми.

— Дня вам доброго, господин, — как можно вежливее ответила ему. — Я хочу узнать об обучении…

— Не доросла до обучения! — грубо перебил он.

— Мне уже восемнадцать! — выйдя из себя, заявила я. Но старик уперся:

— Это дела не меняет. Учебный год уже начался, мест свободных нет!

— Нет? — растерялась я.

— Нет!

— Ну, и что! Все равно хочу узнать условия!

— Второй этаж, налево, красная большая дверь, — неприязненно процедил старик и отвернулся.

Я не только стушевалась, но и страдала от ущемленной гордости. А еще переживала, что если и с остальными так же дело пойдет, мне не светит ничего хорошего.

Вдруг по академии пронесся гулкий звук колокола, и тотчас студиозы в голубых жилетах пришли в движение. Засуетились и потоком рванули к лестнице, на которую я как раз ступила.

При виде несущейся на меня толпы, я оцепенела от страха, ноги вросли в пол. Приготовившись к худшему, я допускала даже, что меня сейчас за шкирку выставят из академии, однако один студиоз обошел меня, за ним второй, пробурчав, что стою на пути и мешаюсь, третий…

Прижавшись к перилам, я с трепетом смотрела на спешащих студиозов, пока поток не поредел, а затем и вовсе не иссяк.

«Это был сигнал для сбора!» — догадалась, стоя на опустевшей каменной лестнице. Стало интересно узнать: куда они ушли? Неужели столько учеников соберется в одном месте? Как и чему их сейчас будут учить? Неимоверно захотелось посмотреть на это хоть одним глазком! Но я не знала, куда идти.

Но тут в здание академии вбежал запыхавшийся от быстрого бега студиоз. Пересек зал, перепрыгивая через ступени, поднялся по лестнице и скрылся за лестничным пролетом…

Не теряя времени, я устремилась за ним, чтобы утолить любопытство.

Взлетела следом на третий этаж, выглянула из-за угла и успела заметить, что он пробежал длинный коридор с высоким потолком и вошел в одни из дверей.

На цыпочках, стараясь не топать железными каблучками, тихо дошла до нее и приникла к замочной скважине…

Как же интересно! В большой-пребольшой зале со странными столами… (жаль, что я видела только кусочек помещения) сидели студиозы. Они быстро что-то записывали на листах и поглядывали на восседавшего перед ними за массивным темным столом седовласого мужчину с козлиной бородой. Это показалось мне таким смешным, что я улыбнулась.

— Надо же! — прошептала, и услышала покашливание за спиной.

— Ой! — испугавшись, мигом отлетела от двери и едва не наступила на ногу высокому худощавому мужчине, в темном сюртуке и серых штанах. Никакого знака академии на нем не было, однако же от страха я боялась вдохнуть. Замерла истуканом и только и могла испуганно хлопать ресницами.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросил он.

— А…я… Простите. Я… пришла… у-узнать про обучение. Вот… интересно… стало… — спрятала руки за спину и опустила голову.

— Любопытство — тогда порок, когда суешь нос не в свое дело, не в подходящее время и неподобающем месте, — поучительно изрек мужчина. — Возвращайся домой. Мала еще, — и развернулся, чтобы уйти. Но я успела выпалить:

— Мне уже восемнадцать!

Худощавый мужчина остановился, повернул ко мне, осмотрел и с усмешкой заметил:

— Но платье-то детское!

— Ну и что! — выдохнула я. — Если…! Если…! — хотела сказать, что если на вас надеть платье, вы же от этого не станете женщиной, однако вовремя прикусила язык. Было очень обидно, но если начну дерзить, меня точно вышвырнут отсюда.

Мужчина растянул губы в подобии снисходительной улыбки.

— Даже если вам восемнадцать, увы, свободных мест нет. Ныне студиозов много.

«Опять неудача!» — от волнения кровь прилила к лицу. Я проделала такой долгий, опасный, изматывающий путь, а мне… А меня… — я всхлипнула.

— Послушайте, — потеряв терпение, обратился ко мне мужчина более сурово, — в конце концов, приезжайте через год. А за это время хорошенько повозитесь с бабкиными травами и зельями и убедитесь, что хотите заниматься этим всю жизнь!

— А зачем мне травы?! — всхлипнула я и вытерла ладонями слезы. — Я хочу заниматься ковкой!

После моих слов лицо у мужчины вытянулось. Он заморгал, потом подался вперед, наклоняясь ко мне, и пораженно пробормотал себе под нос: — Гномка! Быть такого не может! Ха-ха, — усмехнулся грустно. — Да чтобы гномка пришла в академию учиться кузнечеству?! Надо меньше…

Чего меньше, он произнес совсем тихо, но судя по исходившего от него запаху, наверно, пить.

— Да, гнома, — подтвердила. — И, да, хочу учиться в академии.

— А деньги у тебя есть? Бедных гномов, правда, я ни разу не видывал. Но прежде не доводилось встречать и гномов, желающих учиться кузнечеству в академии. Оказывается, все бывает в первый раз. Итак? — его пренебрежительный тон вмиг сменился на деловой. Это придало мне немного уверенности.

— У родителей есть. Не так уж чтобы много… — подняла на него глаза. — Сколько стоит обучение?

— О, Боги! Да ты ребенок! — мужчина закрыл глаза ладонью, шумно втянул крупным носом воздух и произнес: — Идем в мой кабинет.

Я спешила за ним, пытаясь справиться с волнением.

Мы прошли обратно по коридору, спустились на этаж, снова свернули в коридор и вышли… к красной двери, про которую рассказал старик, напугавший меня у входа в академию. Прежде чем мужчина открыл ее, я успела прочитать надпись на табличке: «Ректор Эльвердской академии, господин Эндус Пальб».

Кто такой ректор и чем занимается, я не знала. Но слово показалось опасным, и прежде чем войти в кабинет, набралась дерзости и спросила:

— А кто такой ректор?

— Хочешь узнать про условия обучения? — устало напомнил мужчина. Я кивнула и услышала: — Тогда заходи.

Пришлось войти. Но если он попробует меня обидеть или сделать ректирование, или чем там ректор занимается, я в обиду себя не дам и громко закричу!

Однако в кабинете ничего страшного не произошло.

— Садись, — кивнул господин Эндус Пальб, прошел к роскошному рабочему столу из красного дерева, сел и… замолчал, ошалело наблюдая, как я пытаюсь забраться в огромное кресло.

Оно было скользким, высоким, наверно, для больших людей. И если даже, подпрыгивая, мне удавалось усесться на край, я тут же съезжала обратно…

— Лучше постою, — красная от стыда пролепетала я после нескольких неудачных попыток.

Ректор выдохнул, покачал головой и встал из-за стола.

После его помощи я почувствовала себя беспомощным ребенком. Ведь обычно маленьких детей берут подмышки и сажают на высокий стульчик. А тут меня ректор посадил… Стыдно.

Господин Эндус Пальб снова сел за рабочее место, сложил руки замком и снисходительно пояснил:

— Ректор — это тот, кто управляет академией.

— А-а! — протянула я, ощущая себя деревенской дурочкой, и добавила робко: — Спасибо.

— Не за что. Продолжим. Обучение первой ступени проходит за год. Затем идет вторая ступень, еще два года. Это период практики. Ведь в любом деле важна прежде всего практика, под руководством опытного магистра-мастера. Ах, да, год первой степени обучения обходится студиозам недешево — в тридцать полновесных монет…

Я едва не подпрыгнула от радости! Ведь у меня есть сумма равная почти году обучения! Вот только надо где-то жить, но что-то есть… Воодушевление сменилось грустью, и тогда Эндус добавил:

— Но плату можно вносить по полугодиям…

Я снова обрадовалась.

— Вижу, что вы воспряли! Значит, не все безнадежно, — растянул губы в улыбке ректор. — Однако хочу знать некоторые детали: по каким причинам вы выбрали именно нашу академию? Чем ваша семья занимается? Гномов прежде нам не приходилось обучать мастерству ковки.

— Папа и братья занимаются именно ковкой. Они хорошие мастера, но меня обучать не хотят, утверждая, что мое место у кухонного очага.

— Вот как! — голос ректора стал будто мягче и добрее. — А вот мы не делаем различий между девицами и парнями. Наша академии подхватывает новейшие веяния в обществе и дает развиваться любому, у кого есть желание…

Перемена в его поведении поражала. Сопоставив, что я сказала, и как он отреагировал, подумала, что это из-за того, что я гнома. Ведь гномы чувствуют металл и владеют секретами кузнечного ремесла, которых больше никто не знает! Не зря папа неустанно повторял братьям, что люди нас не любят, завидуют нам и охотятся за нашими секретами. Поэтому заподозрив неладное, на всякий случай для страховки добавила:

— Но они меня близко к кузнице не подпускали.

— Жаль, очень жаль! — всплеснул руками ректор. — Уверен, из вас получится замечательный мастер…

Подобные слова прежде окрылили бы меня, но сейчас догадывалась, что это обычная лесть, и на самом деле он считает меня глупой. Я насупилась, и тогда ректор произнес:

— Пойдем, познакомлю с деканом Нейлом!

— А что делает декан? — насторожилась я.

— Он мой подчиненный и заведует кафедрой металловедения и кузнечного ремесла! — Эндус Пальб подал руку, помогая мне спуститься на пол…

Пока шли до декана, он возбужденно рассказывал, как замечательно, что я выбрала именно Эльвердскую академию, как много смогу узнать, обучаясь у них. Но я сомневалась в этом. Конечно, некоторый опыт обрету, как и знания, однако нет мастеров-кузнецов искуснее гномов. Если на ярмарке в соседних лавках продаются творения человеческого мастера и гномьего по большей стоимости, гномье разберут быстрее! Потому что изделия наших кузнецов легче, качественнее, крепче, служит дольше, еще и оберегают дом от сглаза.

Ректор разливался соловьем, обращался обходительно, придерживал передо мною двери — из кожи вон лез, чтобы расположить к себе. Вот только подозрение, что у меня хотят выведать семейные секреты, лишь укреплялось. Больно ему, холеному господину в дорогой одежде, нужна обыкновенная деревенская девчонка в дешевом платье? А вот гнома из семьи потомственного кузнеца — да! Эх, не нужно было рассказывать о папе и братьях.

Когда мы пришли, ректор, входя в кабинет подчиненного, громко постучался. Я это приняла за уважение, а когда увидела Нейла — поняла, что громкий, требовательный стук был своеобразным знаком, чтобы на меня не накричал сходу. Очень неприятный, хмурый толстяк с лысеющей головой смотрел на меня, как на недоразумение. Как же, не делают они тут различий между девицами и парнями! Ну-ну! Наверно, поэтому, прежде чем декан успел сказать хоть слово, Эндус Пальб широко улыбнулся и высоким голосом произнес:

— Нейл! Смотри, кого я тебе привел! — взяв меня за руку, повел к прищурившемуся толстяку.

По мере того как я приближалась, тот все больше убеждался, что я гнома, и его лицо вытягивалось от удивления. Кто прежде встречался с нашим народом, по моему росту, необычному желтовато-зеленому цвету глаз мог определить, кто я такая. И декан, судя по всему, с первого взгляда понял, с кем имеет дело. Он побагровел, поджал губы и вопросительно — недоверчиво уставился на ректора.

— Нейл, это Тилья Кален, она хочет учиться у тебя! — произнес Эндус.

— Она? У меня?! — глаза-щелочки декана факультет металловедения и кузнечного ремесла округлились.

— Да-да! Тилья, это господин Нейл. Он преподает студиозам несколько предметов. Если захочешь у нас обучаться, обязательно выбери его своим куратором!

«Кура…аратом?!» — подумала я с недоумением.

— Наставником по практике! Он лучший мастер в Эльверде! — пояснил ректор, спохватившийся, что я не понимаю таких мудреных слов. Стараясь быть любезным, он все больше походивший на кота, почуявшего мышонка.

— Кален! — промурлыкал Нейл. Его глаза заблестели, забегали. — Это не ваше ли клеймо в виде дуба?

— Наше, — ответила я и сомкнула губы. Посмотрела на Нейла, потом перевела взгляд на Эндуса — и приняла решение: рискну! Попробую учиться, тем более что полгода академии оплатить смогу, и еще немного останется на расходы. Но от меня они ничегошеньки не узнают! Я Тилья Кален никогда не выдам папиных секретов! Клянусь!

Чтобы убедиться в подозрениях, я намеренно сообщила декану, что у меня есть некоторая сумма, но ее хватает впритык на обучение, а ведь надо еще снять жилье… Поэтому, мол, съезжу-ка я домой, к отцу, спрошу егоразрешения… Стоило это сказать, Эндус принялся заверять меня, что в этом нет необходимости.

— У нас для талантливых студиозов есть общежитие. Мы поселим тебя в нем совершенно бесплатно!

После такого я окончательно решилась: полгода как-нибудь, а потом, может быть, сама смогу накопить недостающую сумму на второе полугодие. Вот только я переживала о родителях. Они же так волнуются…

В таких противоречивых чувствах я вернулась в гостиницу, из которой завтра утром придется съехать. И тогда я должна буду перевести часть денег со счета в «Гномьем Банке» в академию, явиться к декану, получить разрешительный листок и с ним явиться в общежитие. Или отказаться от мечты и вернуться домой.

Я все еще немного колебалась, беспокоясь о родных, но судьба сама дала ответ.

Едва переступила порог гостиницы, хозяин вручил мне письмо.

Сначала подумала, что оно от обиженного на меня Дирка или от господина Селти, однако когда распечатала чистый, без единой надписи конверт, развернула лист и увидела папин мелкий почерк, сердце от испуга и волнения забилось так, что зашумело в висках. Письмо от родителей! Чего ожидать?!

Я побежала в комнату, прикрыла дверь, села на кровать.

Руки дрожали, буквы расплывались, и смысл написанного до меня дошел не сразу:

«Тилья, дочь моя. Я долго думал, что написать. Несколько раз начинал, и все было не то. Но сегодня перечитал еще раз письмо, любезно переданное господином Селти, да наградит его светлая Альда за доброту, и принял решение: если ты считаешь себя взрослой, отвечай за свои поступки. И веди себя, чтобы нам с мамой не было стыдно. Принять от нас деньги Дирк отказался. Я не верю, что у тебя изначально был злой умысел, но словами не передать, как нам с мамой было стыдно перед ним и его семьей. Ты нанесла им обиду, и наша семья лишилась верных соседей и друзей. Однако ты остаешься нашей дочерью, поэтому, если пожелаешь вернуться домой, обратись в «Гномий банк» Эльверда и скажи, что хочешь вернуться в Гронвиль.

Надеюсь, тяготы, обрушившиеся на тебя и нас с мамой, послужат тебе уроком. Также верю, что мы воспитали тебя достойно, и более нам не придется краснеть перед соседями. Помни, один необдуманный поступок уже дал пищу для злословия твоим недоброжелательницам.

Твои родители».

Я ожидала, что меня будут ругать, пугать, рассказывать, как мама переживает, но письмо было сдержанным, и оттого горечь родителей проступала сквозь строки еще отчетливее.

Сама я бы не осмелилась сбежать, если бы не злой случай. Однако родители решили, что я это замыслила еще дома. Мне стало тошно, и слезы обиды потекли по щекам.

— Не вернусь! Не вернусь домой, пока чего-нибудь не добьюсь! Иначе… иначе умру со стыда, вернувшись в родной Гронвиль ни с чем! — рыдала я. Так и приняла окончательное решение, и утром, собрав все пожитки, которых у меня почти не было, направилась в «Гномий банк». Там получила расписку от управляющего, что пятнадцать полновесных серебряных монет, то есть половина года обучения, переведена на счет Эльвердской академии. Выбор сделан, и отступать некуда.

Глава 8

Эндус Пальб с блаженным лицом принял расписку и проводил меня к декану, который от вести, что я точно буду учиться на его факультете, расплылся в самодовольной улыбке. Но даже она Нейла не украсила. Мало того что он некрасивый, полный, еще хитрый и пронырливый. И взгляд лисий.

— Тилья Кален, я рад, что вы выбрали наш факультет. Если возникнут какие-либо трудности, не смущайтесь обращаться ко мне, — влажная, широкая рука с короткими пухлыми пальцами легла мое на плечо. Я опасливо отстранилась. По Нейл и не думал отступать. Он из тех, кто идет к своей цели по головам. Вынул из папки на столе бумагу и, скаля мелкие зубы, протянул мне. — Кстати, вот письмо для коменданта общежития. Вас поселят с зельеведами и целительницами, потому что у нас кафедре исключительно одни студиозы. А впрочем… — подошел ко мне вплотную. — Идемте, лично провожу вас до общежития, затем на лекции. Хоть вы и опоздали, но у вас ведь уважительная причина…

Лучше бы сама нашла общежитие, чем идти с ним. Постоянное стремление Нейла касаться меня — раздражало и ставило в неловкое положение. И встречные студиозы поглядывали на меня искоса, гадая, чем это я удостоилась чести — быть сопровожденной до общежития самим деканом.

Комендантом оказалась неприветливая худая женщина, с землистого цвета кожей. Я первой пошла в ее служебную комнату, и она успела меня неприязненно оглядеть. Но следом вошел декан, и ее лицо сразу же стало услужливым. Неужели здесь все такие обманщики?

— Олека, это наша ученица, — произнес он, и я протянула приказ о моем зачислении.

Эта Олека цапнула из рук бумагу, пробежалась глазами и недоверчиво оглядела меня: и чего с этой мелочью носятся? Но покладисто ответила:

— Конечно, господин Нейл! Поселю ее с целительницами в 412, - эта лицемерка даже улыбнулась ему. — Проводить вас?

Вскоре я стояла в небольшой вытянутой комнате, в которой с одной стены стояли три кровати, а с другой небольшие шкафы и узкие столы со стульями.

Положив сумку на свободную, не заправленную постель у самой двери, я повернулась к декану.

— Теперь на лекцию, — поторопил он. Я кивнула, и мы пошли.

Утром я успела на ходу перекусить зачерствевшей булкой, что положила мадам Ульна. Сейчас очень хотела есть, устала, волновалась, поэтому начисто забыла, что надо было купить принадлежности для учебы. Вспомнила лишь, когда декан шутливо поинтересовался, не в кармашке ли у меня тетрадь?

Я испугалась, захлопала глазами, и он довольно усмехнулся:

— Ничего, у меня есть одна!

Пришлось вернуться в его кабинет. Там Нейл вручил мне тетрадь с пером и… голубой жилет самого маленького размера. В плечах-то он сел, но на груди не сошелся. Пытаясь застегнуть пуговицы, я поймала сальный взгляд декана на груди. Дирк, конечно, тоже тайком поглядывал, но не так нагло. Я возмущенно посмотрела на толстяка, а он как ни в чем ни бывало отвел глаза и заговорил об учебе. Когда покинули кабинет, я выдохнула с облегчением.

По дороге он лично показал, где узнавать расписание, на каком этаже какие кабинеты. Затем проводил до аудитории, постучал и представил студиозам и преподавателю.

На меня сразу же уставились несколько десятков пар глаз: удивленных, возмущенных, насмешливых, высокомерных, ехидных, снова сальных… Робея, я прошла к первой парте, совершенно свободной, и села. Да, не думала, что будет так тяжело в мужской группе.

Едва ректор ушел, в аудитории зашептались, раздались смешки…

Магистр Айт Вануи, читавший лекцию по основам счета, измерений и замеров, громко постучал ладонью по столу:

— Надеюсь, проверочной вы будете так же радоваться, — строго обвел студиозов умным взглядом. Смешки стихли, и тогда преподаватель обратился ко мне: — И вам я не буду делать никаких скидок. Ясно?

— Да, — тихо ответила я, и лекция продолжилась.

Не сразу, но мне удалось взять себя в руки и вслушаться. И сразу же я засомневалась: зачем, вообще, эта лекция нужна будущим кузнецам? Считала и вычитала я хорошо, делила и умножала тоже. И ткань отмеряла всегда верно… Тогда зачем вот на это тратить время обучения? Лучше бы сразу в кузницу, к раскаленному, пышущему жаром горну, наковальне и инструментам! Стоило представить мастерскую, себя в ней, как творю что-то, руки зачесались. А вместо этого приходилось вслушиваться в нудные слова преподавателя:

… - Теперь перейдем к дробям, кои являются числом, составленным из целого числа долей единицы…

После такого на меня нашел стопор!

«Чего-чего?! Целого числа? А что, бывают не целые — погрызенные мышами? Долей единицы?! Да бред какой-то! Чем слушать это, лучше бы сразу в кузницу! И ковать, ковать, ковать!»

К счастью, так думала не только я. Услышав недовольное перешептывание, магистр Вануи оглядел нас, хлопавших глазами, студиозов, вздохнул и перешел объяснять дроби на пироги и монеты. Они сразу же стали нам понятнее и ближе сердцу. Вскоре я поняла, что лекция очень и очень интересная.

Интересно, а пользуется ли ими папа и братья? Или они все отмеряют на глаз?

После размышлений пришла к выводу, что все-таки на глаз, но у них опыт, а вот мне придется нагонять их. Как здорово, что я узнала что-то новое и стоящее!

После небольшого перерыва мы перешли к упражнениям: складывали, вычитали, умножали и делили дроби. И когда до меня дошла очередь, ответила верно! Чему невероятно обрадовалась.

С непривычки выдерживать долгие лекции тяжело, однако я заплатила деньги, поэтому, если придется сидеть весь день, высижу! А еще ради того, чтобы доказать родным: напрасно они в меня не верят.

Ради этого стоит стараться изо всех сил. Ведь только так смогу доказать им и всем остальным, что я серьезная, целеустремленная девушка, а не эгоистка, не думающая ни о ком, кроме себя и развлечений.

Наконец раздался звон колокола, и по аудитории разнесся дружный вздох облегчения.

На сегодня все, можно возвращаться в общежитие.

Я закрыла тетрадь, положила перо в чехол и встала.

— Эй, чего в академию притащилась? — дерзко обратился ко мне один из студиозов, проходивший мимо. — Ты же недоросль! На тебя молот упадет и зашибет!

— Если поднимет! — поддакнул ему другой, носатый и такой же тощий.

«Да себя-то видели, дохляки!» — возмутилась я и ответила:

— Смотри, чтобы тебе молот на ногу не уронила, — смерила их презрительным взглядом и направилась к выходу. Стоит показать дуракам, что их колкости задевают, не отстанут. Но не на ту напали, после поддевок Мельны мне их придирки не страшны.

Общежитие от академии располагалось недалеко, но я так устала, что по дороге присела на скамейку. Там же сгрызла сухарик, что запасливо положила в карман. Не известное еще, какие соседки попадутся, за него могут и засмеять, а есть хочется.

Ключ от комнаты мне не понадобился: соседки уже вернулись. А слышала их смех.

Прежде чем войти, выпрямилась, поправила платье, подняла выше голову, и только потом толкнула дверь.

Как только вошла, обе девушки — высокая, дородная блондинка и худощавая, похожая на мальчишку, брюнетка затихли и повернули головы.

— Ну вот. Зря переживали, — задумчиво произнесла светленькая, оглядывая меня. — Места нам точно хватит.

— Я думала, что самая миниатюрная в академии я, а оказывается… — добавила вторая, переглянулась с соседкой и улыбнулась: — Чего замерла на пороге, проходи! Я пирожки из дома привезла. Но вначале бы руки вымыть.

От вкусного запаха, у меня слюнки текли, но я потерла носом туфельки пол и ответила:

— Мне в ответ угостить нечем.

— Слава Светлой Альде, мы не голодаем. Так что без ответного угощения не отощаем. А вот на тебе платье-то болтается.

— Да иди уже руки мой! — вздохнула темненькая. — Сейчас мы тебя отваром напоим успокоительным. Ночью будешь спать крепко, а утром проснешься бодренькой. Поди, первый день был непростым?

— Непростым, — согласилась я. — А где руки мыть?

— Пойдем, покажу, — откликнулась она и пошла к двери.

Да, без нее я бы долго искала неприметную дверь в конце коридора, до которой надо свернуть три раза. Общежитие представляло собой небольшое квадратное пятиэтажное здание, внутри которого зеленел дворик.

— Это моечная. Соседняя дверь — отхожее место, — объяснила Изет. — Вот, здесь мы умываемся и моем руки.

— А как это работает? — я смотрела на изогнутые трубочки с вентилями и думала, стоит ли покрутить? Вдруг сломаю…

— Это краны, — улыбнулась девушка. — Новинка. Вода течет по трубе, поэтому приносить воду и заливать в емкость не надо. Правда она не всегда есть. И холодной не помоешься, поэтому полностью мы моемся в выходные дома или в бане. Ну, или обтираемся. — Она повернула вентиль, сполоснула руки и уступила место мне.

— Как интересно! — восхитилась я.

— Ага, — улыбнулась она. — Кстати, соседку зовут Вейлой. Я учусь на зельеведа, а она на целителя. А ты кем будешь?

— Кузнецом.

Изет взметнула брови.

— Мне послышалось?

— Нет. Я действительно хочу освоить кузнечное ремесло. Им занимаются папа и братья…

— Ты гномка! — догадалась она. — Точно! А я-то думаю, на кого ты похожа?!

Когда мы вернулись в комнату, Изет влетела первой и радостно объявила соседке:

— Вейла! С нами будет жить настоящая гномка!

У той рука с пирожком застыла перед раскрытым ртом. Блондинка медленно обернулась, окинула нас удивленным, недоверчивым взглядом, потом встала и ринулась на меня с раскинутыми руками:

— Счастье-то какое! Иди ко мне, моя гномочка! Обнимемся!

Когда на тебя идет такая вот габаритная девушка, раскинув руки, невольно начнешь отступать.

— Э-эй! — крикнула Изет. — Счастье-то свое не спугни! — и похлопала меня по плечу.

— Ты, Тиль, не бойся. Это она от радости. Зачет Мелфис третий раз сдать не может. Так что ты ее последняя надежда. Кстати, а где твои вещи? Вейла шкаф твой освободила.

— Это все, — ответила я.

— Все?! — хором переспросили соседки, разглядывая мое поношенное детское платье, висевшее на спинке стула. — Но родные же что-то привезут?

— Вряд ли, — вздохнула я. — Я из дома сбежала.

— Неужели влюбилась, что ради него сбежала в академию? — предположила Вейла.

— Кого его? — удивилась я. — Меня к металлу тянет.

— Точно! Ты же гномка, — вспомнила она. — Я-то гадала, почему ты такая крошка? Только думала, что вы размером с гриб.

— Если гриб размером с меня, то вполне может быть, — пошутила я.

— Ладно, в карман тебя не посадить, тогда хоть на платье моем посиди, а? У меня завтра еще один зачет, — жалобно попросила Вейла. — Вы ведь приносите удачу!

— Ага, — передразнила Изет. — Еще говорят, что если довести гнома, и он в тебя плюнет — удача будет сопутствовать весь год.

— Э! — воскликнула я. — Не надо меня доводить! Плюнуть я могу и так! В кого первой?! — оглядела соседок. — В очередь становитесь. Первой повезет больше всех!

Они замерли, не сразу сообразив, что я шучу. Но потом рассмеялись, и мне пришлось в шутку поплевать на каждую. Однако я заранее предупредила:

— Если что, я старалась!

— Да мы знаем, учить надо. Но так неохота! Вот тебе хорошо! Сочетание трав изучать не надо! А мне справочник назубок надо вызубрить! — Вейла показала толстый учебник. — Кстати, ты подучила учебники?

— Нет.

— Завтра сходи в библиотеку и спроси…

С соседками мне повезло. Они накормили домашними пирогами, рассказали немного об академии, и засыпала я счастливая и уверенная, что мне все по плечу.

Только ночь меня разбудил храп Вейлы. Изет толкала ее кровать ногой, звала, но та лишь перевернулась на другой бок и продолжила так же сопеть.

Я же так хотела спать, что накрыла ладонью ухо и тут же заснула.

Утром мы проспали. Поэтому на лекции собирались впопыхах и не поели. Но у меня в кармане остался сухарик! Правда, если так дело пойдет и дальше, то скоро на мне платье будет болтаться, как на доске. И так уже великовато.

С утра были еще три лекции по основам счета, измерений и замеров, а потом две по истории кузнечного ремесла.

Магистра Вануи я слушала с удовольствием. Он рассказывал много интересного. Если перескажу все это папе и братьям, то-то они удивятся! Но по поводу истории я негодовала.

«Вот зачем она?! Какая разница, что было, ведь важно, что есть сейчас. Появились рычажные молоты, облегчающие труд кузнеца, новые инструменты. С каждым годом они совершенствуются. А как было с начала веков, кому это интересно?» — думала я, прогуливаясь по аллее во дворе академии.

В перерыв можно было перекусить, но засушенный кусочек пирога я съела еще после первой лекции, потому сейчас только вздыхала и любовалась академией и цветочными клумбами. По дорожкам сновали студиозы, с удовольствием уминавшие аппетитно пахнущие пироги и сладости. Мне же оставалось лишь вспоминать, что мы ели дома и вздыхать. Лишний раз купить пирожок нет возможности, приходится экономить каждую медяшку, но потом, когда освоюсь, обязательно найду подработку. Пока же терплю.

Раздался предупредительный первый удар колокола, пора возвращаться.

Эх! Вот на ковку и металловедением бежала бы вприпрыжку, но на занятия по древним временам шла с неохотой.

Одногруппники, судя по их унылому виду, разделяли мое мнение. И преподавателя, бодрого мужчину со светло-рыжими волосами, мы встретили тоскливыми вздохами. Сидеть, внимательно слушать и записывать лекции, оказывается, не простое дело. А слушать про древности — вообще ужасное времяпровождение.

— Ну, что. рукастые умельцы! — бодро обратился к нам преподаватель. — Я магистр Обтин. Вижу, вы все сами знаете не хуже меня и в моей тягомотной лекции, на которой от тоски мухи дохнут, не нуждаетесь? — обвел нас всех озорным взглядом.

— Так? Что ж! Тогда тот, кто верно опишет мне древний молот, получит зачет и будет освобожден от лекций. Ну, есть умники?

Мы чувствовали подвох. Видно же, что магистр потешается. То-то его карие глаза смеются. Но смельчаки решили рискнуть, и потянулись руки.

— Они ржавые! — крикнул кто-то.

— Глупость, — отмахнулся преподаватель.

— Большие!

— Тяжелые!

— Эх вы! — вздохнул магистр Обтин. — Тугодумы! Первые молоты отдаленно походили на нынешние. Это сейчас у них есть плоский или слегка выпуклый бой, он же боёк. Другая сторона клинообразная, называется задок. А в середине глазок для молотовища. Так вот, у древних молотов не было глазка. Их зажимали в руке…

Мы не могли поверить!

— Но руки… Жар… — усомнились мы.

— Верно, — кивнул Обтин. — А потом кто-то первым придумал насадить молот на деревянную ручку, благодаря чему увеличилась сила удара. Ну, умники, хотите узнать, как прежде искали рудные жилы и добывали железо?..

О, как же было интересно! Магистр увлекательно рассказывал, как менялись инструменты, наковальни, методы выплавки руды. Даже показал ее кусочки, что принес в коробке. Я с большим интересом рассматривала твердые, тяжелые комочки темно-серого цвета, ярко-желтого, как канарейка, пурпурного, ржаво-красного и даже удивительно пятнистые. Наша семья не занималась выплавкой руды, поэтому мне всегда было интересно узнать, как же происходит чудо?

Он рассказывал интересно, чертил рисунки на доске, а благодаря воображению, я все будто видела наяву. А на следующих лекциях магистр Обтин обещал рассказать, как менялись горны. Подумать не могла, сколько же всего интересного в мире, о чем я даже не знала и не подозревала! Надеюсь, когда-нибудь ученые умы придумают, как сделать так, чтобы рычажные молоты стали еще удобнее и проще в использовании.

Сидеть, внимательно слушать и записывать лекции, оказалось делом не простым, но я чувствовала себя окрыленной. А после занятий направилась в библиотеку, чтобы взять учебники. Благодаря объяснениям Изет, быстро добралась до нее.

Войдя, я застыла на месте. Никогда прежде не видела столько книг! Этажерки до самого потолка, со вторым ярусом, огражденным резными перилами. Витражи, ронявшие на мозаичный пол яркие, сочные цветные кляксы. А еще не передаваемый запах кожи, влажности и пыли, который никогда не забуду…

— Что вам? — тихим голосом обратился ко мне дряхлый старичок.

— Учебники. По кузнечному ремеслу, — растерянно ответила я. Библиотекарь был невысокого роста, худым, но тоже непередаваемо удивительным.

— Идемте, — позвал он, и я. не сомневаясь, устремилась за ним.

Книг было много. Увидев их, я растерялась, и тогда старичок мудро рассудил:

— Выберем те. что можно взять на руки. И не самые тяжелые…

Он выбрал для меня несколько и предупредил:

— Книги тяжелые, зараз не унести. За остальными приходите завтра.

Поблагодарив библиотекаря, прижала учебники к груди и пошла в общежитие. Но едва спустилась до второго этажа, почувствовала, как ноют руки. Я не слабая, просто нести неудобно. Гладкие обложки книг скользили по ткани жилета, норовили выскользнуть и упасть…

Пока добралась до общежития, устала так, что, придя, сразу упала на постель.

— Диагноз: учебное истощение! — подвела итог Вейла.

— Иди, снадобье пирожковое выдадим. Должно помочь. — улыбнулась Изет, сидя на кровати и прихорашивалась перед ручным зеркальцем.

— Спасибо, но полежу немного, — пробормотала я и сама не заметила, как заснула.

Проснулась ночью от запаха еды. Два пирожка лежали на тарелке на стуле перед кроватью и дразнили ароматом сдобы…

Жуя пирожок, я стянула с себя платье и улеглась удобнее. Второй оставила на утро.

«Надо скорее найти подработку, иначе через полгода и домой не придется ехать — ветром донесет…»

Утром чувствовала себя сонной и обессиленной. Сказались сложные дни, недоедание. И несмотря на теплый день, я мерзла. Ничего, завтра день самостоятельного задания, отдохну, а в праздный день поищу работу. А пока как- нибудь продержусь на сухарях. Хорошо, что подсушила и ничего из запасов не испортилось.

После лекций снова зашла в библиотеку и забрала оставшиеся учебники. Но по ступенькам из-за усталости спускала медленно. Что-то очень я устала.

— Давай помогу!

Подняла голову и увидела коренастого студиоза из нашей группы, чем-то отдаленно похожего на Дирка. Прежде он проходил мимо и не обращал на меня внимания. Странно, что сегодня остановился.

— Меня Лейком зовут, — представился он. Протянул руки и забрал книги.

— Тиль, — ответила я.

— Кален, из гномов. В первый день мы сидели и спорили: это слухи или правда? Знаю, что гномы мастера от рождения, но я честно, не представляю тебя с кувалдой наперевес.

— Папа тоже не представлял.

— Тебе бы в ювелиры податься.

— Как уж сложилось, — пожала я плечом. — А когда мы будем работать в кузне?

— Не раньше, чем пройдем металловедение, а читать нам его будут целое лунье. Готовься, магистр Новус спуска не даст. К тебе, вообще, отнесется с особым пристрастием.

— Откуда ты знаешь?

— Общаюсь со старшими группами. Я же староста.

— Правда?

— А что. непохож? У меня даже нашивка старосты есть, — он повернулся и продемонстрировал левое предплечье, на котором красовалась буквы «СТ».

Лейк донес учебники до общежития. Возвращая их, с долей зависти произнес:

— Повезло тебе. Я хоть и староста, но если повезет, место получу не раньше зимы. А пока с ребятами ютимся в съемной комнате. В складчину выходит дешевле. — Он махнул и пошел обратно. Но на прощанье крикнул: — И не опаздывай! Преподаватели ненавидят, когда студиозы опаздывают на лекции!

Глава 9

Вечером соседки убежали на свидания, а я осталась в комнате одна и долго готовилась к лекциям. Это можно сделать завтра, но в субботню лучше пройтись по городу и поискать работу. Или хотя бы узнать, на что можно рассчитывать.

В итоге легли мы поздно, а утром встали рано, потому что Изет собиралась навестить родных.

— Продержись как-нибудь полтора дня. Вернусь и привезу еще чего-нибудь, — улыбнулась соседка, перед отъездом вручая мне свои оставшиеся запасы: вареные яйца, остатки варенья, зачерствевшую булку, два огурца и зелень. Ее семья жила недалеко от Эльверда, и она каждые выходные ездила домой.

За нею следом убежала и Вейла, которая оставила мне два больших куска сладкого пирога и одно из своих платьев:

— На, я в него все равно не влезу, а ты перешьешь. Ткань хорошая, и тебе подходит.

Мне стало очень неудобно. И так подозреваю, что девочки пирожков покупают больше, чем могут съесть, неспроста. А тут еще платье отдали. Но Вейла не отступала:

— Бери-бери! — положила голубенький наряд на мою кровать. — Младшей сестре надоело донашивать за мной. Мама о нем не вспомнит. А тебе сгодится.

— Я не могу принять, — повертела головой. — И я буду искать подработку. Мне и так неудобно пользоваться вашей добротой.

— Вот когда найдешь, потом и будешь отказываться, а пока бери, — возразила Вейла и еще напомнила: — За книжками не сиди все выходные. Пройдись…

После их ухода я еще долго читала. Даже если все пойдет плохо, и я не найду подработки, у меня все равно есть полгода, чтобы чему-то научиться.

Так успокаивала себя, однако думать о будущем было страшно. Впереди осень, дожди, понадобится теплая одежда… Не знаю, на что надеялась, решаясь на авантюру, но если бы отказалась от учебы, всю жизнь жалела.

После полудня я перекусила, освежилась, надела платье Тейи и пошла прогуляться.

Девочки сказали, что неподалеку есть красивый академический парк, где они и студиозы других факультетов выращивают лекарственные и просто красивые, редкие травы, кусты, деревья под руководством одного из лучших садовников южного побережья.

После зеленого Гронвиля мне не хватало лесного свежего запаха, зеленых рощ с птичьими трелями, поэтому я с удовольствием прогулялась бы по нему.

Пройдя уже по хорошо знакомой академической улице, вышла на нарядную набережную. Прошла по ней два квартала вниз и вышла к красивым кованым воротам, распахнутым настежь.

Их орнамент был простым: вертикальные прутья чередовались с короткими стрельчатыми шипами. Но боковые створки и арку наверху украшало изящное кружево, в переплетении которого гармонично сочетались виноградные лозы и розы. Выпуклые части ягод и цветов покрывала позолота. Смотрело все в целом строго, но утонченно и живописно. Я засмотрелась и услышала бурчание:

— Руками не трогать! Не ломать! Наказание — штраф!

Бородатый смотритель в зеленой форме с эмблемой академии смотрел грозно, и я поспеши заверить его:

— Нет. нет! Любуюсь работой! Ковка отменная!

— Это литье! — возразил мужчина.

— Правда?! — округлила глаза и подошла ближе к створке. — А можно потрогать?

— Можно, но я смотрю в оба!

Решетка была в правду необычной. Я водила пальцем по ней и думала, как же такое можно отлить? Это же не какая-то мелочь!

Но смотритель парка не сводил с меня пристального взгляда. Чтобы не накликать на себя подозрения, я пробормотала:

— Изумительная работа! — и пошла по мощеной дорожке.

Вдоль широкой аллеи, по тенистым краям располагались скамейки, на которых сидели горожане. Несомненно, вид, раскинувшийся передо мной, красивый, но не такой как в Гронвиле. Здесь во всем чувствуется рука садовника, восхитительная искусность, и я в детском деревенском платье чувствовала себя чужой.

На меня свысока поглядывали разряженные дамы, поэтому я ускорила шаг и, как только появилась возможность, свернула в менее людное место.

Цветочные, благоухающие клумбы сменялись разноцветными шаровидными кронами подстриженных кустов. Некоторые цвели, другие имели удивительные оттенки листьев. Сочетание тонов и мастерство садовников завораживало, но я хотела разыскать местечко, поросшее привычной травой и осокой, чтобы по обочине росли полевые травы, что привыкла видеть с детства, стрекотали сверчки и цикады, летали стрекозы…

Я шла и шла, пока не спустилась во влажную, душную низину, откуда доносилось монотонное, громкое кваканье. Ориентируясь на этот гомон, вышла к пруду, покрытому ряской.

Вот теперь я нашла то, что хотела: сонную тишину, отсутствие косых взглядов и грустные воспоминания о доме. Как же скучаю по своим родным болотам.

Сойдя с узкой тропинки, добралась до двустволой раскидистой ольхи, под ней примяла траву и села, прислонившись к шершавому стволу.

Перед выходом из общежития, я сомневалась: стоит ли попусту тратить время? Но теперь не жалела, что пришла в летный сад. От созерцания спокойной водной глади находило успокоение.

Достала из кармашка припасенную корочку от пирога Вейлы и начала отщипывать от него по кусочку. Пожалуй, это место станет моим самым любимым в Эльверде.

Вдруг сбоку послышалось кряхтение. От неожиданности я подскочила.

— Элик! Несносный мальчишка, это ты?! Иди сюда! — раздалось добродушное ворчание. — Иди-иди! Иначе пожалуюсь твоей матери, что ты несносный бездельник!

Боясь обнаружить себя, я молчала. Тогда голос незнакомца стал горестным:

— И не жалко тебе деда?

— Я не Элик, — не удержалась я и ответила.

— Жаль. Элик мне бы очень пригодился. Или смею рассчитывать на вашу любезность? Не могу разогнуться.

— Почему?! — осторожно сделав несколько шагов на голос, я поднялась на небольшой холмик и увидела согнутого пополам старика со странной штукой в руках. На конце длинной палки болтался колпак…

— В старости ползать на коленях и думать, что за это ничего не будет, непозволительная глупость, — вздохнул старичок. — Я надеялся на помощь Элика, но он сбежал. И ловить златокрылого двурога пришлось самому.

— И как охота?

— Вижу, чувство юмора, юная леди, у вас развито, — снова вздохнул старик, попытался разогнуться и охнул.

У меня в мыслях не было издеваться над ним, но уж очень хотелось узнать про двурога да с золотыми крыльями. Некрасиво вышло. Я осторожно подошла к нему, осмотрела добротный костюм незнакомца, очки, пуговицы (рассудила, что такой вряд ли станет грабить) и спросила:

— Чем вам помочь?

Надо было всего-то, придерживая под руку господина Ворди, довести до небольшого бурелома, живописно раскинувшегося неподалеку, и помочь сесть. Глядя, как каждый шаг старичку дается с трудом и болью, я перестала ждать от него подвоха и разговорилась:

— А разве бывают двурогие златокрылы?

— Сейчас-сейчас. Дойдем до моей сумки. Покажу!

Я уже представила чудного зверя, с рогами и крыльями, перепивавшимися на солнце золотом, и каково было моей разочарование, когда отдышавшийся старик достал из сумки толстую книгу, развернул ее на странице, заложенной ярким фантиком от конфеты, и ткнул пальцем в черно-белый рисунок обыкновенного жука!

— А вы чего ожидали? — улыбнулся господин Ворди.

— Что-то красивое, — с сожалением призналась я. — Сказочное.

— Если поймаем его, нам сказочно повезет: рассмотрим золотистые крылышки, которые в дальних странах используют как блестки для украшения нарядов. Думаете, иноземные дамы так глупы, что согласятся украшать себя чем-то некрасивым?

— Но наши дамы их крылья почему-то не используют! — возразила я.

— Чтобы поймать единственный экземпляр, я уже который день ползаю на карачках. А чтобы расшить узор, сколько придется положить сил?

— А этот жук такой неуловимый?

— Элик у меня неуловимый! — вздохнул старик. — Не ленился бы, давно поймали бы.

— И принялись бы за безглазика желтого. — Он посмотрел на меня и предложил: — А, быть может, вы мне поможете?

— Чем?

Уже скоро на коленках ползала я! До того хотелось увидеть, чем украшают себя заморские дамы. Господин Ворди сидел на трухлявом стволе и наставлял меня:

— Они любят влажные, тенистые места! Как только увидишь что-то похожее на двурога, накрывай его сачком! Потом разберемся, кого поймали!

Я настроилась на долгую возню. Уже сожалела, что поддалась на уговоры и трачу свое время попусту. Но оставить старичка одного мне было неудобно.

«Ладно! Загляну в несколько мест, потом сошлюсь на занятость, откланяюсь и уйду…» — бубнила себе под нос. Но уже на третьем перевернутом камне наткнулась на крупного жука.

— Я что-то нашла!

— Вряд ли это он! Мы с Эликом две седмицы ползали, и ничего!

— Но это вы с Эликом ползали, а у меня времени не так много, чтобы две седмицы жука ловить! — пробормотала я, но старик услышал. Надо же.

— Неси, поглядим на твой улов!

Я осторожно подцепила пальцами жучару, с переливающимся на солнце фиолетово-золотистым панцирем, и понесла показывать.

— Вот, — протянула руки и приоткрыла ладонь.

— Он! — радостно дернулся господин Ворди. У него в спине что-то хрустнуло, и раздался протяжный стон…

Мы неспешно, с остановками продвигались к главной аллее и беседовали:

— В молодости я был слишком занят, чтобы обращать внимание на, казавшиеся несущественными, мелочи. Наивно полагал, что все у ног моих, что важнее всего добиться достатка, стабильности, потом купить больший дом, потом обновить карету… Я спешил, суетился, старался, пока в один прекрасный день не понял: беготня, суматоха… — все это больше не приносит радости. Молодость пролетела, но я живу и не знаю, что делать дальше?

Как-то, будучи в отвратительном настроении, сидел в саду и ужинал. Неожиданно взгляд упал на муравьев. Они, будто сговорившись, подняли кусочек засахаренной груши и понесли… Это стало для меня откровением! Разумные существа? В какой мере? Я не понимал, как это возможно? И тогда меня озарило: мир не замыкается на людском обществе. Что ни один из известнейших гениев, ученых не сможет создать подобную мелюзгу, в которой тоже заключен целый мир!

— Есть мастера создающие бабочек так искусно, что они кажутся живыми, — не согласилась я.

— Форму — да! Но суть! Божественная искра?! Кто может вдохнуть ее?

И тут разговор прервал надрывный крик, доносившийся откуда-то позади нас:

— Дед! Дед!

— О, вспомнил, — хмыкнул господин Ворди и обиженно выпятил нижнюю губу.

— Подождем?

— Вот еще! Пусть попереживает. А то сбежал негодник, оставил меня одного! Да и ушли мы недалеко. Нагонит.

Уже скоро позади послышались топот и тяжелое дыхание. Я оглянулась и увидела высокого, нескладного юношу, бежавшего за нами и державшегося за бок.

— Дед! — капризно заныл Элик. — Вот уж не ожидал от тебя прыти!

— Не ной! — пробурчал господин Ворди. — Серебрушки все равно не дам! Не заслужил!

Лицо мальчишки осунулось, вытянулась, и, часто моргая, он захныкал:

— Так нечестно!

— Нечестно?! — старик обернулся и сердито взглянул на внука. — Нечестно оставлять эту милую особу без вознаграждения!

— А где мой двурог! — прищурился господин Ворди.

— Ну, дед?! — невыносимый зануда Элик продолжал плестись за нами и ныть, пока у старика не лопнуло терпение.

— Не ной! Ступай к воротам и поймай возчика, — пробурчал он. — С твоей-то «хваткой» справишься, когда луна взойдет.

Его внук тяжело вздохнул, посмотрел на меня злым взглядом и зашагал вперед.

Как только он скрылся за поворотом, старик приосанился и зашагал чуть быстрее.

— Прошу прощения, Тилья, что задержал. Верно, у вас были свои планы, поэтому позвольте загладить впечатление о нашей встрече, — сунул руку в карман и протянул мне полновесную серебрушку, при виде которой я едва не завизжала от радости. Однако брать не спешила.

— Не смущайтесь, — улыбнулся старик. — Я ведь тоже с интересом к вам. Вы расторопны и наблюдательны. Не желаете составить мне компанию по ловле безглазика? Конечно, не безвозмездно…

Прощаясь, он предложил подвезти меня до академии, но я была так обрадована, что хотела пройтись. Поэтому мы вежливо распрощались, договорившись встретиться через три дня вечером.

Если до следующей встречи буду икать — то знаю, кто виновник: кислятина Эликос, которого я лишила серебрушки. Коляска тронулась, и мальчишка, убедившись, что дед его не видит, показал мне язык. Я тоже не осталась в долгу и показала ему длинный нос. Бе-е!

Как же я радовалась! Неслась в общежитие вприпрыжку и мечтала, сколько вкусного себе куплю. Однако когда по дороге встретилась кондитерская, тратить красивую, блестевшую монетку стало жаль. Ведь я еще не доела то, что у меня есть. А потом… Я сглотнула слюнки.

Зато по пути в швейной лавке купила иглу и нитки в тон оставленного Вейлой платья.

Хорошо, что ножницы у Изет есть, иначе я от транжирства не спала бы всю ночь. Правда, и итак не спала — шила себе юбку. А следующий день кофточку.

Вышло очень простенько, но мило. Кажется, жизнь налаживается!

Я и господин Ворди с удовольствием ловили жуков и бабочек.

В выходные или по вечерам после занятий мы встречались и старательно обыскивали поляны. Так, общаясь с ним, я отдыхала в парке, узнавала много нового и получала награду. Только скоро лето закончится, пропадут жуки, и мне понадобятся теплые вещи, а где их взять? Потратить отложенную сумму для оплаты учебы? Нельзя. Но если пожадничаю и останусь без теплой одежды, заболею… Что выбрать?

Лекции и подготовка к ним занимали все время. Я все больше сомневалась, что смогу накопить на второе полугодие. И в таком положении растратить деньги — означало, отказаться от продолжения учебы. С каждым днем я все больше переживала. Однако случилось чудо.

Когда после занятий вернулась в общежитие, комендант передала письмо. От родителей.

Открывая его, боялась прочитать, что такая непослушная дочь, как я, им не нужна. Но все оказалось не так.

Они написали всего несколько строк, в которых сообщали, что через знакомых передали мне теплые вещи. Чтобы поверить в это, пришлось перечитать письмо несколько раз. А потом я заскакала по комнате.

— Как здорово! Как здорово!

Спокойная Изет оторвалась от книги и полюбопытствовала:

— Ей, чего скачешь, будто живительного снадобья хлебнула?

— Родители теплые вещи прислали!

— Вот! Я же говорила! Может, еще денег пришлют?

— Вряд ли, — вздохнула я. — Письмо короткое. Они все еще на меня сердятся.

— Чего пишут?

Зачитала ей его.

— Но ведь позаботились о тебе! Это уже шаг. Кстати, этот адрес совсем рядом. Если сократить путь, дойдешь пешком.

— Тогда побегу прямо сейчас! А то погода пасмурная. Дождь пойдет — похолодает, и в платье уже прохладно будет.

— Пойдем вместе, — она отложила книгу. — Город ты знаешь плохо, еще заблудишься. Да донести помогу.

Я только «за»!

* * *
Основы счета и истории кузнечества давно закончились. Я сдала зачет, даже от магистра Обтина получила похвалу за хорошую, подробную работу, описывающую способы обработки руды, но начались другие предметы: рисование, лепка, металловедение. Подумать не могла, что металлов так много — больше полусотни!

Вначале нам рассказывали о них в целом. Затем об их разделении и общих свойствах. А затем начали читать о каждом отдельно, требуя, чтобы мы назубок запомнили свойства каждого металла!

Я очень старалась. Засыпала с учебниками, носила с собой конспект, постоянно перелистывала записи, но в голове выходила каша. А еще, видя мое старание, одногруппники начали дразнить меня заучкой и библиотечной мышью.

Сегодня, едва появилась свободная минутка, я снова открыла учебник. И тут надо мной встали Делег и Лассен.

— Эх, козявка! — хохотали тощие сморчки. — Запасайся книжками, иначе до наковальни не допрыгнешь!

Когда староста группы рядом, братья ведут себя сносно, но если его не нет, не упускают случая придраться ко мне. Но я не из тех, кто остается в долгу.

— По вам тоже не скажешь, что вы силачи, — ответила невозмутимо, стараясь не показывать, что их слова задевают. — Кувалду поднимете? Или вдвоем одной ковать будете?

— На себя посмотри! Больше ручника не поднимешь!

— А мне не стыдно, я же девушка, — улыбнулась лучезарно в ответ, и они растерялись.

— Вот и сидела бы дома! — зло бросил Лассен — подпевала двоюродного брата.

— Сестрам своим указывайте!

За нашей перепалкой следила вся группа. Уверена, остальные парни тоже считали, что среди них мне не место, но подленьких братцев недолюбливали, поэтому их нападки на меня не поддерживали.

Сегодня Лейка не было, и Делег с Лассеном разошлись. Я жалила в ответ и не удивительно, что в общежитие вернулась уставшей и немного подавленной. Наспех перекусила серым хлебцем, стоившим дешевле всего в хлебной лавке, и снова села за учебники.

Просидела весь вечер, однако стоило закрыть книгу, все, что прочитала, вылетело из головы.

Меня охватило отчаяние.

— Я никогда это не выучу! — откинулась на спинку стула. — Металлов много, они все разные, с разными свойствами, иногда противоречивыми. И чем усерднее учу — больше запутываюсь! — пожаловала соседкам.

Они уже лежали в постелях и ждали, когда я потушу лампу. Но после моих слов Изет приподнялась на локте, зевнула и назидательно произнесла:

— И не удивительно. Ты все делаешь неверно.

— Почему это?! — я резко повернулась к ней. — С конспектами не расстаюсь, постоянно перечитываю. Каждую минуту свободную!

Изет еще раз зевнула, подняла выше подушку, чтобы было удобнее смотреть на меня, и принялась объяснять.

— Вот смотри. Мой отец — счетовод. И я привыкла, когда мне что-то непонятно, по его примеру расчерчивать на листе таблицу и вносит туда данные, а потом сопоставлять. Так проще понять разницу, найти сходства, разделить травы… Ну, в твоем случае металлы. Зрительная память срабатывает, понимаешь? Если бы я заучивала травничий сборник наизусть — быстрее померла бы, чем запомнила.

— Так я и дам вам помереть. — хмыкнула Вейла, лежавшая к стене лицом. — Но ты, Тиль, попробуй сделать так же. Если проку не выйдет, хотя бы конспекты станут короче. А то смотреть на тебя нет мочи. Платье болтается, ночью ворочаешься из- за переутомления и спать не даешь.

— Кто бы говорил! — поддела ее Изет. — Уж как ты спать не даешь! Хр-ррр-хр-ррр! — передразнила соседку.

— Я не храплю!

— Еще как!

— Злая ты, Изька! — взвилась Вейла, смущавшаяся своего храпа.

Чувствуя, как между девочками растет напряжение, я поспешила отвлечь их от ссоры. Приложила руку ко лбу и пожаловалась:

— Ой, кажется, я заболела! Голова болит, перед глазами все кружится… — и не снимая платья, упала на постель.

— У меня как раз есть согревающая мазь! — оживилась Изет, вскочила с постели и принялась перебирать лекарственные запасы в своем столе. — Сейчас намажу тебя, и утром все пройдет!

— Только не согревание! — уперлась Вейла. — У нее скоро может начаться жар! Нужно укрепляющее!

Ой, кажется, они сейчас начнут спорить по иному поводу! Поэтому я пролепетала тихим голоском, как и положено больной:

— И еще нам всем бы успокоительного.

— А кому-то еще не помешало бы лечебных розог против симуляции, — хмыкнула Изет. На первый взгляд, она тихоня, но это только кажется.

— Приносящей удачу розгами угрожать нельзя! — резонно возразила я.

— Давай, приносящая счастье, спать ложиться. Завтра попробуй все коротко записать, хуже не будет, — вздохнула Вейла, гася мою лампу.

* * *
Удивительно, но совет Изет сработал.

Теперь, если даже что-то забывала, достаточно пробежаться взглядом по листу, и по понятным мне значкам и закорючкам вспоминала все нужное. Поэтому я больше не боялась, что отвечу неверно, и занятия снова стали приносить радость.

Само собой пролетело лунье. Пожелтели листья. И утром, по дороге на занятия, замерз нос. Если ли бы не забота родителей, мне бы пришлось несладко.

Глава 10

По завершения курса лекций по металловедению нам предстояло сдать сложный зачет. Я хоть и готова была к нему, все равно очень боялась. Поэтому, как только декан Нейл спросил, кто пойдет первым, подняла дрожащую руку.

— Я.

— Что ж, Тилья, идемте. Посмотримна ваши знания.

Я встала из-за парты и пошла к нему. И сразу же послышались ехидные смешки.

Так уж случилось, что похолодание и зачет совпали, и мне пришлось надеть теплое платье, присланное родителями. По сравнению с теми, в которых ходила раньше, оно выглядело нарядно. Вот одногруппники и решили, что я буду глазки строить декану. Тем более они знали, что декан относится ко мне гораздо снисходительнее, чем к другим.

Я бойко отвечала на вопросы, и, слушая меня, декан улыбался все шире и смотрел так, что мне стало неловко. А после похвалы:

— Вот так, оболтусы, учиться надо! — я вообще покраснела до кончиков ушей.

Когда покидала аудиторию, чувствовала спиной завистливые взгляды. Некоторые одногруппники из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя внимание декана. Я же встреч с ним старалась избегать и, если бы не лекции, которые он вел, и дальше бы обходила его стороной.

Со следующей седмицы в нашей группе начнутся практические работы. В кузнице мы должны будем на глаз определить металл по цвету, тягучести, гибкости. Мало того, что сложные задания, так еще практику придется сдавать декану. Не знаю почему, но я робела перед ним. А ведь он сразу предупредил, что не справится — очень пожалеет.

А еще с завтрашнего дня начнется новый сложный предмет — виды и способы обработки металлов. Сначала лекции, а потом снова практика в кузнице. Нас предупредили, что преподаватель строгий, но как же хотела попробовать себя в деле!

Несмотря на все сложности, я была счастлива и словно на крыльях летала. Ведь за два лунья узнала о металлах больше, чем за всю жизнь! Почти исполнила мечту!

Новый преподаватель по обработке металла был низкорослым, щуплым, однако одет очень модно. При виде его приталенного костюма с узкими брюками, белоснежной рубашки с присборенным кружевом на шее, я подумала, что человек он сложный. А вскоре еще убедилась, что он придирчивый и заносчивый.

Представившись, господин Ейхе начал проводить перекличку.

Когда я подняла руку, долго рассматривал меня, недовольно поджав губы, потом хмыкнул и высокомерно процедил сквозь зубы:

— Вам здесь не место. Удивлен, что вас приняли.

Я сомкнула зубы, чтобы сохранить уверенный вид, а он продолжил называть студиозов по списку. И вдруг я услышала, как Ейхе с бешенством в голосе прошипел:

— Лейк Сорзе! Немедленно покиньте аудиторию! И не смейте появляться в стенах академии, пока не приведете себя в надлежащий вид! Иначе будете отчислены.

Недоумевая, чем староста не угодил, я обернулась и замерла: Лейк медленно встал из-за парты и гордо пошел по ряду, не склоняя головы и не пытаясь скрыть почерневшей скулы и опухшей губы. Он с кем-то подрался.

Да, выглядел наш староста сомнительно, неподобающе студиозу солидной академии, но мне было его жаль. Когда он покидал класс, Делег, Лассен и их дружки ехидно скалились, и от этого происходящее казалось еще более несправедливым.

Все лекцию я сидела, как на иголках. Господин Ейхе рассказывал про стадии отжига

— очень важные для будущих кузнецов сведения, а Лейк из-за его прихоти вынужден был покинуть класс.

Кроме того он читал лекции высокомерно, бездушно, а под конец второй уже и не скрывал брезгливости по отношению к нам.

— Не вижу смысла распинаться перед деревенскими дурнями. Кто умен, и так поймет, — выплюнул зло и поморщился, будто от нас пахло навозом.

Я с трудом досидела до большого перерыва. И как только прозвучал гулкий колокол, вскочила из-за парты и побежала в общежитие.

Недавно Изет подарила мне особенную мазь, заживляющую ожоги и раны.

«Но ведь синяк — это же тоже рана!» — размышляла я. Поэтому, не раздумывая, схватила баночку и бросилась обратно в академию.

Я ни с кем особенно в группе не общалась. Парни меня сторонились, а навязываться я не хотела, но сейчас другое дело. Из-за какого-то синяка Лейка не пускают на занятия! Я негодовала, поэтому перехватила его друга, Эзеля, в коридоре и вручила баночку с желтовато-зеленой масляной субстанцией.

— Передай Лейку. Мазь хорошая, быстро сведет черноту.

Тот заморгал удивленно, покосился на меня с явным подозрением, а потом выпалил:

— Влюбилась что ли?

— А что, сочувствие тебе не ведомо? — запальчиво ответила я, выдерживая прямой, насмешливый взгляд Эзеля.

— Ладно, передам. Скажу, что робея и трепеща ресницами, ты вручила мне это и просила передать с наилучшими пожеланиями.

— Еще поцелуй не забудь передать! — гадкие Делег и Лассен не упустили возможности поглумиться. Вот же! Ни одно дело без них не обойдется.

— Боюсь, он вернет поцелуйчики вам, — Эзель угрожающе сжал жилистый кулак и сунул одному из братьев под нос. Что у Лейка, что у его друга кулачищи пудовые, не чета кулачкам двух пакостников, потому те предпочли не шутить и отошли от греха подальше.

Ох, не знаю, что теперь обо мне станут судачить, но имея возможность помочь, я не могла остаться в стороне.

Лейк вернулся в академию через два дня.

Уверенно влетел в класс, подмигнул друзьям, обрадовавшимся его внезапному появлению, и торопливо направился к ним. Побледневший синяк еще красовался на смугловатой скуле, но в глаза почти не бросался. К тому же он его чем-то замазал. И издалека все смотрелось идеально.

Скорому исцелению студиоза преподаватель тоже удивился. Долго со своего места разглядывал Лейка, но не найдя причин для придирки, позволил ему остаться.

Расскажу Изет, какое замечательно у нее средство, вот она обрадуется!

При одногруппниках Лейк лишь мимоходом кивнул мне, но не подходил. Зато когда покидала академию, улучив момент, подошел и протянул остатки мази.

— Спасибо, — произнес и закусил губу, не зная, что сказать еще.

— Лейк, ты мне ничем не обязан, — решила объясниться я. — У меня просто была мазь. И чем она испортится без надобности, пусть лучше принесет тебе пользу. Поэтому и дала ее.

Он закивал вихрастой головой с короткими волосами и будто бы с облегчением выдохнул.

— Я благодарен. Очень. Только теперь идут… некоторые слухи…

— Я даже знаю, кто их распускает, — успокоила его.

— Я тоже, — улыбнулся Лейк смущенно, чем напомнил мне Дирка. — Но у них снадобья такого нет, так что увидим их не скоро. Кстати, красивое платье.

От радости, что два противных братца несколько дней не смогут появляться в академии, я улыбнулась.

— Родители передали вещи.

— Хорошо.

— А откуда у тебя синяки?

— Подрался.

— Вот уж не думала, что ты задира.

— А я и не задира. В трактире работаю, вот, прилетело от недовольного клиента.

— И чем ты его раздосадовал?

— Заставлял платить за заказ. Стрескал все и не подавился, а как платить — сразу ор, что приготовлено мерзко. Хотя Олли иной раз может учудить.

— А я умею хорошо готовить, — призналась, вздыхая с тоской по дому. Но Лейк мое признание расценил как-то по-своему. Его брови взметнулись вверх, и я замахала руками.

— Нет-нет! Это я к тому, что не нужна ли Олли помощница? Я работу ищу.

Лейк склонил голову и посмотрел на меня озорно:

— Сдается мне, Делег и Лассен были недалеки от истины.

— Сейчас на твоей правой скуле появится еще один симметричный синяк! — вышла я из себя.

— А дотянешься?!

— Когда меня подначивают — могу и попробовать, — пошутила я. Но Лейк решил не рисковать, тем более, что мазь вернул, и бросился бежать.

Ох, боюсь, теперь слухи лишь окрепнут.

* * *
Шли дни. Лейк молчал. И я уже перестала надеяться на благосклонный ответ, когда после лекций он подошел ко мне и сообщил:

— Олли помощница нужна, но она прежде хочет устроить тебе испытание.

— Мне то что! — пожала плечам. — Я всегда готова.

— Тогда вечером встречаемся у входа и идем.

— А далеко?

— Нет.

Трактир «У Олли» располагался в полуподвальном этаже приземистого невысокого здания. С виду оно было ничем не примечательным. И даже большая вывеска с головой теленка и большой кружкой выглядела блекло.

«Несолидное заведение», — подытожила я и встревожилась:

— Там не опасно? — что-то страшно заходить туда. Это ведь не постоялый двор, а место, где люди едят и пьют.

— Стряпуху на кухне никто не увидит, — спокойно ответил Лейк, даже не думая юлить.

Я хотела было отказаться идти, но… мне очень нужна работа. Поэтому решила рискнуть и хотя бы одним глазком посмотреть на трактир. Как раз утолю любопытство, почему мужчины любят захаживать в такие места?

Лейк не повел меня к главному входу, из которого, громко хлопнув дверью, вывалились два пьяных типа, а свернул к черному у торца здания.

После громкого стука, с той стороны донесся сиплый, низкий голос:

— Кто?!

— Я! — отозвался мой спутник.

Прогрохотала щеколда, дверь резко распахнулась, и я увидела… высокую, мощную женщину, широкоплечую, с рыжими волосами, которые почему-то на ней смотрелись вульгарно. Она протянула руки к Лейку и притянула к своей большой груди. И только потом, случайно, ее взгляд упал на меня.

— Кхм, — поперхнулась она.

— Олли, это Тиль. Я про нее говорил. Она гнома, — представил меня Лейк озадаченной хозяйке.

— Доброго дня, — поприветствовала я, и мой голос в сравнении с Оллиным прозвучал совсем по-детски.

— Да она от одного запаха окосеет! — женщина не сводила с меня темных глаз. — Даже не знаю, плакать или смеяться?!

Тут за ее спиной обрисовались худая, темноволосая девица, с не менее неприличным вырезом, чем у хозяйки, и, смеясь, посоветовала:

— Олли, бери! Как раз для твоей кухни.

— Сгинь, шландра! — сердито прорычала хозяйка той вслед. Затем кивнула Лейку:

— Пригляди в зале, мы пока побеседуем.

Он мигом скинул куртку, надел фартук и ушел.

Как только я и Олли остались одни, она освободила проход, позволив мне пройти.

От духоты, запаха браги, сырой рыбы я едва не поморщилась. Хорошо, что сдержалась. Хозяйка и так косо поглядывала на меня.

— Даже не знаю. Будет ли от тебя прок? — с сомнением произнесла она, стоя посреди крохотной, полутемной кухни, с небольшим пыльным окошком. На стене чадила лампа, но света все равно не хватало. — Готовить придется много…

— Я справлюсь, — уверенно ответила я.

— Что ж, проверим. Видишь корзины? — она кивнула на грубо сколоченный стол. — Приготовь, потом о цене поговорим.

Под ее недоверчивым взглядом я подошла к высокому столу и огляделась по сторонам.

С насмешливой ухмылкой Олли легким движением ноги подтолкнула к столу стул.

Я благодарственно кивнула, залезла на него и заглянула в корзины.

В одной лежала рыба, в другой овощи.

— Рыбный пирог пойдет?

Трактирщица тряхнула рыжей копной.

— Тогда мне бы фартук.

Она сняла с себя широкую холстину с завязками и протянула мне.

Завернувшись в нее два раза, я взяла лежавший на столе большой нож, положила на разделочную доску здоровенную рыбину и распорола ей брюхо.

Отменно заточенным лезвием легко отделила голову, плавники, затем хребет с костями. Филе нарезала кусками и сложила в большую миску. После чего взялась за тесто…

Стоило Олли увидеть меня за делом, она перестала насмехаться. А когда я принялась ловко шинковать овощи, ехидство окончательно сошло с ее круглого лица. Красавицей она точно не была, но если Лейку по душе — его дело.

— И давно готовишь?

— С детства. Мама соревнуется с женой старосты за звание лучшей хозяйки Гронвиля. Я на подхвате.

— И кто лучше?

— Конечно, мы!

— Поварскому делу можно научиться, но хорошо жарить мясо — это талант! — поучительно заявила Олли.

— Кабана не запекала, но медового поросенка с яблоками запросто.

— Зачем поросю яблоки? — удивилась она.

— Для тонкого яблочного аромата…

— Мам! — на кухню вошел полный мальчишка, почти точная копия хозяйки. С таким же длинным тонким носом, тонкими губами, круглым лицом. Разве только что волосы не рыжие, как у матери, а блекло-серые. — Там посетителей полно, Аута не справляется!

— Лентяйка! — бубня, трактирщица ушла в зал, а мальчишка остался. Подошел ко мне ближе и спросил:

— Ты кто? Работать у нас будешь?

— Возможно.

— А сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Не ври!

Вступать в спор я не стала. Просто выловила из корзины большую луковицу и начала ее чистить. Малец сразу сообразил, что лучше унести ноги.

Дело спорилось. Я будто очутилась дома и снова готовлюсь к семейному ужину. Невольно улыбнулась, и последние сомнения отпали. Мне нужна эта работа. Кусочек съестного всегда для себя найду. А если за это еще и платить будут — лучше и не придумать!

Чтобы произвести хорошее впечатление, я красиво защипнула края теста. Теперь важно приноровиться к чужой печи, вынуть вовремя пирог, и все.

Пока дел не было, выглянула в зал. Он был просторным, с шестью большими столами, за которыми сидели посетители. У самого прилавка стояли винные и пивные бочки. Подавальщица собирала грязную посуду, потянулась за тарелкой… — и в этот миг посетитель ущипнул ее за зад! А она вместо того, чтобы возмутиться, как подобает приличной девушке, хохочет, заигрывает и всем видом показывает благосклонность. От возмущения я раскрыла рот.

— Чего тебе?

От непривычно зычного голоса Олли я подпрыгнула.

— Все. Поставила пирог в печь.

— Тогда сядь в уголке и не мозоль глаза. Посетителей смущаешь своим постным лицом.

На кухне было жарко, поэтому я расположилась ближе к проходу и время от времени поглядывала в зал.

На улице темнело, в таверне зажгли лампы. Пришли новые посетители, но они казались мне подозрительными. Да и женщины такие, что, увидь их мама, упала бы в обморок.

Не могу поверить, что это происходит со мной наяву. Надеюсь, родители никогда не узнают, что я работала в злачном трактире.

Пирог я приготовила простой, быстрый, однако тесто получилось нежным, начинка в меру сочной, а корочка румяной и хрустящей. Смазала верх рыбника маслом, дала немного остыть и под пристальным взором Олли и ее сына отрезала им по куску.

— Ну, как тебе Велли? — обратилась хозяйка к сыну.

— А сладкие умеешь готовить? — вместо ответа спросил он меня.

— Умею. И мясные тоже. И колбасы, и жаркое…

— Пусть остается, — великодушно согласился он.

— Тогда последний вопрос, — Олли уперла руки в пышные бока. — Когда работать будешь, ежели учеба постоянно? Лейк ночами помогает.

— В выходные и по вечерам, — предложила я.

Трактирщица прищурилась, перегнулась через стол и поманила к себе пальцем. Когда пододвинулась к ней, она прошептала:

— Увижу, Лейку глазки строишь, косы повыдираю!

— Ага, мама может. Она, знаешь, какая сильная! — гордо поддакнул Велл, явно гордившийся мамулей.

Первые дни Олли косилась на меня и не могла привыкнуть к моему росту. Однако несмотря на ее грозный вид и зычный голос, мужеподобная трактирщица оказалась неплохой женщиной.

Если вечерами я заканчивала готовить поздно, она отправлялась Велла проводить меня до общежития. А если совсем поздно, отправляла с Веллом Лейка.

Мне было неловко, поэтому чтобы отплатить за хлопоты, я готовила им что-то вкусное. Заодно и для Олли тоже.

— А ты ничего, — как-то неожиданно заметила она, съев две сладкие рыбки и подобрев. Потом помолчала немного и добавила: — Я заказала тебе стульчик. А то надорвешь пупочек. Кто мне будет сахарные розочки готовить?

— Научу, — ответила я. И Олли вздохнула.

— Я ж не смогу! Легче Велла научить, чем меня!

— Это легко, нужно только приноровиться.

— Ладно, посмотрим!

Я улыбнулась, ведь это было признанием моих заслуг.

Поначалу, когда впервые испекла булочки в виде цветов, Олли недовольно бросила, что ее клиенты — не девки в кружевах, на такое и не посмотрят. Но к ее удивлению, первая порция быстро разошлась. Признавать неправоту трактирщица не желала, однако и я не настаивала, потому что знала: без помощи Велла они бы и не пошли. Хитрый мальчишка расхвалил мою выпечку здешним дамам, появлявшимся в таверне под вечер. Быстро распробовав их, они стали просить «кавалеров» купить им «розочку». Но я учла, что мужчины со сломанными носами и выбитыми в драке зубами ни за что не закажут себе сдобный цветочек, если только как будто даме, поэтому стала выпекать булки в виде рыбок. Вот тогда их стали покупать много.

Своеобразная похвала хозяйки трактира воодушевила меня, и я стала чаще украшать блюда. Весть, что Олли из своей «мрачной дыры» решила сделать приличное место, быстро разошлась по округе, и посетителей прибавилось.

В один из осенних вечеров, когда на улице было прохладно и сыро, в простеньком Тееном платье я стояла у раскаленного очага и помешивала тушившееся жаркое. Вдруг услышала такую бранную ругань, что подпрыгнула.

Олли смачно бранилась, выкрикивая мое имя! И я подумала, что сейчас она прибежит и накинется на меня. И да, разъяренная хозяйка влетела на кухню и зашипела:

— Глаза выцарапаю! Руки загребущие поотрываю!

У меня ноги подкосились. Конечно, я подъедала, когда готовила, но не настолько, чтобы меня вот так вот… Спасаясь, решила отпираться с самыми честными глазами.

— За что?! — пролепетала, дрожа от страха.

— Да не тебе, глупая! — Олли плюхнулась на соседний стул. — Свейке и ее дочуре! Шпионить пришли! Ишь, завидно им…

Я слушала ее и медленно приходила в себя. Да у меня вся жизнь перед глазами промелькнула! Ох, вернусь в общежитие, хлебну нового зелья Изет для успокоения.

Но была и польза. Испугавшись, что меня переманят конкуренты, Олли подняла плату, и теперь я получала три с половиной серебрушки. Замечательно! Если учесть, что я у нее ела, экономя деньги на еде, выходило очень даже хорошо. А еще, живя в общежитии, не нужно платить за жилье, поэтому дело складывалось как нельзя лучше. Теперь я смогу оплатить учебу!

* * *
Из-за недосыпа и усталости на мне уже болтались платья, и все же я была счастлива, потому что, во-первых, следовала своей мечте; во-вторых, чувствовала себя самостоятельной и взрослой, ведь столько всего узнала о жизни. Особенно в таверне. И в третьих, нас наконец-то допустили к кузнице!

Бежишь в академию по темно-серой осенней улице, пронизывающий ветер дует в спину, а в кузне тепло, пылает огонь, и от восторга кровь быстрее бежит по венам.

— Тилька, перестань улыбаться как дурочка! — пробурчал Лейк. — И так слухи не утихают, что ты ко мне не равнодушна!

— Пф! — фыркнула я.

— Не пфыкай! Дойдут слухи до Олли… — он лукаво прищурился.

— Быстрее пойдут слухи, что у меня в поклонниках Велл!

Теперь Лейк хмыкнул.

— Ага, женишок подрастает. Видала, как он на тебя глазеет?

— Если бы ты не раздавал ему подзатыльников и кормил сладостями, он бы так же на тебя смотрел.

— А воспитывать его кто будет? Наглец же растет! — возмутился Лейк, беря в руки молот. — Указывай!

В академии нас со старостой теперь считали парой, потому что мы часто уходили вместе с занятий, а с недавнего времени еще куем на одной наковальне. Однако мы просто друзья, не более. Лейку нравились высокие, сильные женщины, как Олли. А меня вообще пока женихи не интересовали.

Тем не менее отпираться бессмысленно. Друзья и знакомые Лейка знают правду, а недругам как ни объясняй, те свое твердят.

— Бей сюда! — я ударила ручником по раскаленной желто-оранжевой заготовке, указывая, куда бить, и тотчас на это же место громко опустился огромная кувалда. Повезло, что первую работу нужно делать совместно, иначе бы не успели. Я бы много молотом не намахалась, а Лейк ковал бы долго, переделывая ошибки и переводя металл в нагар. А так я указываю, он работает. Выходит слаженно.

— Не так! — поправила его.

— Сама бы постучала! — огрызнулся уставший Лейк.

— Дай, отрублю заготовку!

— Получилось вроде бы!

— Ага! — подтвердила я, осмотрев результат, и потянулась к тискам, чтобы загнуть прут. Если все получится, у Олли будет замечательная вывеска.

— Закаляй! — не удержался Лейк. Очень уж ему не терпелось приложить новую деталь к остальным и полюбоваться работой. Поначалу он не верил, что у нас выйдет что-то путное. Однако же выходило.

— Выйдет солидно! — я встала рядом с ним и принялась переставлять элементы, прикидывая, как сделать лучше. — Если успеем, потом мелкие детали выкую!

— Что, колечки куете? — захихикали одногруппники, которым нравилось поддевать нас.

Мы, как обычно, ответили молчанием, ведь чем больше отпираешься — подозрительнее выходит.

Вообще-то, все вышло случайно. Так уж сложилось, что вывеску для трактира мы обсуждали по дороге к Олли. И когда услышали задание — поняли: как ни крути, но если хотим успеть выполнить его в срок, придется работать вместе.

Почти три седмицы мы работали над ней.

Лейк невероятно гордился первыми успехами и считал, что лучше ее уже не сделать.

— Тиль, это пока все, на что мы способны, — отвечал на мои предложения сделать еще что-нибудь. — Перестань! Лучше поспи!

— Нет! — упрямилась я. — Ты иди, а я еще побуду.

— Ладно, — махнул он рукой. — Я к Олли.

— Конечно, куда же еще!

Уже давно Лейк жил в трактире. Еще немного, и он станет его хозяином, женившись на хозяйке. Пусть. Теперь мне они казались хорошей парой. Хотя мама была бы в ужасе от их разницы годах.

Наша работа была признала лучшей в группе. И это было здорово!

Декан Нейл расхваливал нас перед всей группой и в довершении позволил нам с Лейком принять участие в создании скульптуры, которую факультет по традиции дарит мэру Эльверда в день города.

Глава 11

Эх, зря радовалась. Высокомерные студиозы старших групп смотрели на меня свысока, как на затерявшееся среди отборного гороха червивое ядро, другие игнорировали. Правда они и друг друга не слушали, только себя. Нам следовало спокойно обсудить и совместно решить, каким будет дар городу, но почти сразу же беседа перешла в базарную склоку.

Словно торговки, старшекурсники галдели, перебивали друг друга, самоуверенно утверждая, что их идея самая лучшая. Право, на них смешно смотреть, потому что они напоминают раздутых от гордости жаб.

Один предложил сделать парадный бюст градоправителя. Вроде бы его идею подхватили, но я не выдержала и съязвила:

— Увидь я свое перекошенное лицо, на его месте попеняла бы вам на кривые руки и дурные способности.

— Ты неуверенна в себе, поэтому сомневаешься в нас! — закричал один из присутствующих студиозов. Я не осталась в долгу и уколола:

— Слепая самонадеянность ничуть не лучше неуверенности!

Светловолосый блондин вышел из себя и заорал, что с малоумными деревенщинами работать не станет. В ответ, видимо те, кто из деревень, указали ему на дверь…

Кажется, я всех окончательно рассорила, хотя совершенно этого не хотела.

Выпустив пар и накричавшись до хрипоты, присутствующие на собрании успокоились. Тогда другой предложил сделать бюст дочери мэра. Не знаю, в чем подвох, но студиозы неприязненно косились на меня и мерзко гоготали. Понимаю, что я на самой низшей ступени обучения, однако их уничижительное ко мне отношение вызывало в моей душе гнев. Я все больше злилась и не хотела с ними работать. Но решение декана не обсуждается.

Потом кто-то вспомнил, что мэр увлекается выращиванием тыкв. Надо сказать, странное увлечение для мужчины, однако парень с пеной у рта доказывал, что это правда, и градоначальник Эльверда очень гордится выращенным в этом году урожаем. После чего собрание отложили на пару дней.

Когда мы собрались в следующий раз, студиозы каким-то образом убедились, что подозрительный слух правдив. Подхалимы не смогли оставить этот факт без внимания и решили увековечить памятный урожай в скульптуре. Но нашлись и те, кто настаивал, что если даже тыква получится чудесной, она никогда не займет места в городе, ибо мэру будет неудобно перед горожанами.

— Зато в его усадьбе займет лучшее место! И он, и его гости запомнят наши имена!

— приводили доводы их соперники, и я догадалась из-за чего сыр-бор.

Сотворившие скульптуру записывали свои имена на дарственной табличке и таким образом получали некоторое признание и первых заказчиков. Поэтому студиозы хотели сделать нечто грандиозное, чтобы о них узнало как можно больше горожан.

— Я не буду участвовать в этом! — закричал кто-то. — Тыква — это смешно!

— Тогда твое имя не впишем…

Я тихонечко сидела в углу и молчала.

Еще через встречу эскиз был готов. Но стоило взглянуть на набросок, не смогла сдержать разочарования. Огромная тыква с листьями — что может быть скучнее? Я бы добавила живности — бабочек, ящерку, цветы… Но меня не спрашивали, поэтому свое мнение держала при себе.

Когда распределяли работу, они сделали вид, что меня в аудитории нет.

— Тоже хочу! — не стала я отмалчиваться и подала голос, на что высокомерный тип со второй ступени зло прокомментировал:

— Эй, ты! Можешь не приходить и не мешаться. И без тебя справимся! Или сиди и помалкивай!

Даже если бы я возмутилась, меня бы не стали слушать, поэтому мне ничего не оставалось, как втихомолку заняться тем, что интересно мне. Благо, остальные заняты собой и на меня не обращают никакого внимания. Я заняла свободный горн в дальнем углу мастерской академии и тихонечко ковала ручниками ящерку и бабочек, затем украшала их чеканкой и таушированием. Работа ювелирная, кропотливая и успокаивающая…

Впервые я работала одна, но заготовка будто сама собой изогнулась, как бы лег хвостик ящерки, и все пошло… Дело заспорилось.

Спинку ящерке размером в две мои ладони я сделала медной, даже красно-бурой, а брюшко медно-зеленым. Для этого пришлось в общежитии травить фигурку (кислотами) по папиному рецепту, зато она вышла, как живая.

Мне не терпелось показать ее Лейку, и я принесла свое творение в академию. Там она привлекла внимание студиозов, и уже скоро к нам явился сам декан Нейл, чтобы лично увидеть «ожившую» ящерку.

— Какая прелесть! Какая изюминка! Какая работа! — восхищался он, поглядывая на меня так, что мне хотелось убежать подальше.

Если бы не моя ящерка в его руках, так бы и сделала, однако он не выпускал ее из рук. Прозвенел колокол, студиозы стали разбегаться по аудиториям, и только декан и я остались в пустынном коридоре.

— Тиль, какая изумительная вещь. Нам стоит обсудить твое удивительное мастерство, и чем я могу облегчить твою непростую жизнь. Вижу же, что ты очень стараешься.

— Благодарю, но у меня все хорошо, — проработав в таверне, где частенько собирались сомнительные мужчины и женщины, я стала понимать гораздо больше, чем раньше. И теперь улыбка декана вызывала тошноту а липкие взгляды, что он бросал на мою грудь, заставляли его сторониться.

— Простите, господин Нейл. Я спешу, — думала, он вернет ящерку, однако декан лишь крепче сжал ее в ладони, будто догадываясь, что только она держит меня около него.

— Ах, Тилья, Тилья. Не надо спешить. Ведь нам всегда найдется о чем поговорить…

— он подошел ближе. Настолько, что расстояние между нами стало неприличным! — О твоем таланте и мастерстве. Интересный способ окрашивания…

Я хотела отступить, однако большая мужская ладонь неожиданно легла на мою талию.

— П-пустите! — выпалила я.

— Да перестать быть дурочкой. Ты же все понимаешь! — он довольно оскалил мелкие зубы, и его рука начала медленно подниматься выше… Едва Нейл коснулся груди, я сбросила оцепенение и вцепилась ногтями в его руку.

— Дура! — зашипел он и дернул меня к себе. Испугавшись, я замахнулась и влепила ему пощечину. В тишине коридоров звук вышел громким и прокатился эхом по этажу…

— Ох! — услышала я чужой голос случайного свидетеля, а затем быстрые шаги, торопливо спускавшиеся по ступеням. Нас кто-то видел!

— Ты еще пожалеешь, — процедил сквозь зубы декан и, развернувшись на пятках, быстро зашагал прочь.

Он ушел багровым от бешенства, а я стояла, прижав руку к груди, и пыталась справиться с подступавшими слезами. Мало того, что нажила себе влиятельного врага, так еще и на лекцию не попаду. Нейл задержал меня, а после второго звонка преподаватели в аудиторию не пускают. А я ведь прежде за почти четыре лунья ни одной не пропустила! Еще он унес ящерку! Стало так горько, обидно.

Чтобы не показывать слезы и не вызывать лишних пересудов, решила вернуться в общежитие. Как раз больше часа в запасе есть.

Совершенно расстроенная и подавленная, я брела до него и не замечала, что происходит вокруг, пока переходя дорогу, едва не угодила под несущийся экипаж.

— Смотри на дорогу, дура! — заорал кучер, и я расплакалась.

— Тиль?! — Изет находилась в комнате и, увидев меня, вскочила из-за стола. — Что случилось?! Тебя кто-то обидел?

Как не крепилась изо всех сил, но не удержалась и всхлипнула.

— Тиль?

Подруга взяла меня за руку, усадила на постель, а потом долго гладила по руке и ждала, когда наплачусь.

— Не хочешь рассказать, что произошло? — ее поглаживания успокаивали, но я не могла остановиться. Ведь это же все несправедливо!

— Тиль, сама знаешь, я не очень любопытная, но если не поделишься, не смогу тебе ничего посоветовать.

— Мне… никто… не сможет… ничего посоветовать, — прошептала я, всхлипывая и безучастно смотря в одну точку на противоположной стене.

— А вдруг?

— Я ударила декана… — порывисто выпалила и, мельком взглянув на соседку, заметила, как у нее вытянулось лицо.

— Чтоб мне чешуей покрыться! — растерянно вымолвила она. — Нейла?

Кивнула и по хмурой Изет поняла, что совершила непоправимую ошибку. Но разве в той ситуации могла я поступить иначе?

— А если пойти и извиниться?!

— Нет!

— Тогда… — она насупилась, — есть единственный выход. Дождаться весны, когда на факультетах будут переизбирать деканов. Есть шанс, что…

— А до весны?! — мое отчаяние стало безграничным. — Что делать до весны?!

— Даже не знаю. Говорят, Нейл злопамятный человек. Если только слезно покаяться.

— Ни за что! — отчаянно завертела головой. — Он… — всхлипнула и замолчала, до того стыдно было рассказывать. — Позвал меня в кабинет. Я отказалась, и он… он… он коснулся меня.

— Ох, Тиль, — теперь вздохнула расстроенная Изет. — Надеюсь, я ошибаюсь, но Нейл может мстить. Хотя, надежда есть.

— Нас кто-то видел.

— Ох! — подруга прикрыла рот рукой, понимая, что дело гиблое. Однако чтобы не лишать меня надежды, добавила тихо: — Но очень маленькая.

Подруга оказалась права. Уже на следующий день я ощутила перемены.

Утром, пробегая мимо расписания, взгляд упал на приколотый лист. Изменения? Кто-то из преподавателей заболел? Подошла ближе и заморгала от растерянности. С сегодняшнего дня все лекции расставлены так, что первые две стоят утром, следующие две после обеда, еще последующие вечером, а большая часть практики в кузне выпадала на выходные дни…

И как я буду работать?!

Пребывая в невероятном расстройстве, я поплелась в аудиторию.

Неужели это как-то связано со вчерашним? Или я зря паникую?

Первым у нас рисование.

Я любила эти уроки и жалела, что рисование всего раз с седмицу. Очень уж мне нравилось заниматься эскизами, делать наброски, получать советы опытного магистра Оззея.

Он всегда хвалил меня, поэтому когда начал оглашать оценки, я совсем не ожидала, что получу за прошлую работу низший бал.

— Кален, в этот раз вы разочаровали меня, — произнес преподавать угрюмо, избегая моего взгляда. — Старайтесь лучше.

После таких слов не только я потеряла рад речи, но и одногруппники. Магистр Оззей сам же на прошлом уроке хвалил эскиз печной решетки!

К моим щекам прилила кровь. Теперь я все отчетливее ощущала, что взбешенный декан Нейл начал мстить, иначе с чего бы ему всю ночь не спать, менять расписание и давить на Оззея?

Те два часа, что были перед следующими лекциями, я провела в библиотеке. Но из- за взволнованности не могла сосредоточиться и уловить смысл.

Как же дальше жить? Как работать у Олли? Только добегу до таверны — уже пора обратно в академию. Если только ночью. А когда спать?

Но все еще теплилась надежда, что мои догадки неверны. Однако третья и четвертая лекции подтвердили худшие подозрения.

Магистр Эйхе пришел раздраженным. К его скверному характеру мы уже успели привыкнуть, но сегодня он вдобавок был еще и взвинченным. Оглядел аудиторию, нервозно заправил за ухо выбившуюся прядь и раскрыл журнал для переклички.

Доставалось каждому, кого он называл по списку. То выражение лица студиоза Эйхе раздражало, то невнимательность, поэтому когда дошел черед до меня, я приготовилась к своей порции «яда». Однако же его нападки оказалось злыми и несправедливыми.

— Кален, что вы мне сдали в прошлый раз?! Я просил показать низкий отжиг, а вы что сделали? Перегрели заготовку! Она не пластична! Даже пережгли! — нападал он, но я знала, что это неправда. Я четко следила, чтобы вишнево-красный цвет заготовки не перешел в просто красный.

Группа сидела тихо, боясь не то чтобы пошевелиться, моргнуть. Даже болтливые Делег и Лассен. Каждый чувствовали, что что-то происходит в группе.

После лекций по металлообработке я покидала аудиторию на удивление спокойная. Пусть декан делает что хочет — не сдамся и не отступлю!

И все же месть его была чувствительной. Бегая как угорелая туда-сюда, из академии в общежитие и обратно, я устала. А еще предстояло работать.

Когда добралась до трактира, чувствовала себя очень уставшей. И Олли, увидев меня, нахмурилась:

— Старая кляча лучше выглядит. Вон, космы торчат. Причешись, клиентам волосья в жаркое ни к чему!

Вместо ответа я пригладила волосы, повязала передник и залезла на стульчик, чтобы заняться готовкой. Едва приступила, в таверну вернулся такой же измочаленный Лейк. Зашел на кухню, обессилено плюхнулся на стул и вытянул ноги.

— Тилька! Ну зачем ты его по морде стукнула?

Я замерла, обернулась, и он сочувственно улыбнулся.

— Об этом только и судачат. У него же щека опухла!

Нож выпал из рук. Да за такое Нейл точно меня из академии выживет!

— Нельзя было хитростью его обвести вокруг пальца?

До этого Олли переводила взгляд с Лейка на меня, не встревая в разговор, но тут уже не выдержала:

— Он хоть хорош? — полюбопытствовала.

— Плюгавый и лысый. — за меня ответил Лейк.

— Вот козлина! — вызверилась Олли. — Да я б за такое ему сморчок открутила!

— Да Тилька честь отстояла! — развеселился он — Не смотри, что она крошка, рука у нее тяжелая. Над Нейлом вся академия потешается…

Зато мне было совсем не смешно. Я закончила готовить после двух ночи и к тому времени падала с ног. Если бы не Олли, позволившая заночевать на кухне, топала бы до общежития со скоростью гусеницы. К рассвету бы как раз добралась. Но даже так утром я проснулась с ощущением, что по мне прошлось стадо коров, и пару раз приложило копытами по голове.

Вставала я мучительно. Наспех, почти наощупь, быстренько умылась, переплела косу и побежала в академию. Лейк же решил пропустить первые лекции.

После бега по сырой улице сонливость пропала. Птицей взлетела на четвертый этаж и, увидев, открытую дверь аудитории, выдохнула с облегчением. Успела! Можно отдышаться, поправить платье, волосы. Я остановилась перед дверью, и до моих ушей донесся громкий, самодовольный голос Сигна:

— Да за три дня уломаю! Спорим?! Скромницей прикидывалась. Ха! А сама шашни с деканом крутила. Теперь надоела ему, вот и взбеленилась…

Сердце остановилось. Родители всегда твердили нам, что доброе имя нужно беречь пуще всего. А тут обо мне такие мерзости говорят… Щеки запылали, кулаки чесались оставить отметину на грязном рте заносчивого Сигна, но из-за поворота показался магистр Эйхе. Убегать при нем — означит показать слабость, про которую Нейлу обязательно донесут, зайти в аудиторию после услышанного — стыдно… Но декана я сейчас ненавидела больше, поэтому набрав в грудь воздуха, вошла в класс.

При моем появлении сплетники заткнулись. Однако наглый Сигн развязно развалился за партой и гаденько улыбался. Я не сдержалась:

— Не то что за три дня — за три лунья не управишься. Лицом не вышел! — громко произнесла на всю аудиторию и гордо села на свое место.

— Что?! — отмер Сигн, почему-то считавший себя редким красавчиком. — А деканчику страхоморде… — он подавился словами при появлении в дверях магистра.

— Глава нашего факультета деканчик?! — когда холеный Эйхе злился, его голос срывался на визг. И чем он более пронзительно звучал, тем хуже было настроение магистра. А сейчас он верещал не хуже поросенка, отогнанного от корыта. — Я обязательно передам ему, что у вас нет ни капли уважения к факультету! А раз нет

— вам здесь делать нечего!

Я повернулась к Сигну и мстительно улыбнулась. В следующий раз будет свой гадкий язык держать за зубами.

Лекция прошла нервно. Зато во время урока было слышно жужжание очумелой мухи. Все нормальные уже спят, а эта носится по классу и выискивает нехорошего человека. Поскольку она облетала меня, я веселилась, наблюдая, как от нее отмахиваются дружки Делега и Лассена, бледный, как мел, Сигн. Всегда знала, что они подлые, но согласно свидетельству мухи, они были теми еще… жуками навозниками.

— Кален! Не вижу повода для улыбок! — рявкнул разъяренный магистр.

Напуганная неожиданным окликом, я подпрыгнула, резко повернулась к нему и выпалила, первое, что пришло на ум:

— Я восхищена вашей лекцией!

И как язык повернулся такое сказать, сама не знаю. Наверно, это благодарность ему, как невольному мстителю, осадившему моего обидчика. Да будь я смелее, за такое еще послала бы воздушный поцелуй. Однако на магистра и так жалко смотреть. Он хватал ртом воздух и не знал, что ответить. Видимо, настроился на гадости, а тут ему похвала прилетела.

Довольная собой, я заулыбалась еще шире.

Утративший душевное равновесие магистр, завершил лекцию раньше положенного. И даже задание забыл дать. Пока он не вспомнил, студиозы похватали сумки и куртки и бросились вон.

Под задумчивым взглядом Эйхе я степенно вышла из аудитории.

Накрапывал дождь, мелкая взвесь оседала на волосах, накидке, одежде. А я шагала по ставшей почти родной академической улице. Напускная уверенность спала, вымученное веселье сменилось горечью, и сдерживать слезы было все труднее. Судьба вновь посмеялась надо мной.

Но насколько сильно, я поняла только в общежитии, когда комендант вручила уведомление. До конца этой седмицы мне предстояло покинуть общежитие.

Я находилась на грани отчаяния. Если бы не поддержка девочек, не знаю, что бы делала. Они поили меня успокаивающими снадобьями, заставляли поесть и доказывали, что выход даже в моей, казалось бы, безвыходной ситуации есть.

— Тиль, за время обучения ты узнала столько всего нового! — успокаивала Изет. — В любом случае твои деньги не пропали даром.

— Именно! Еще ты удачно не заплатила за вторую половину обучения! — поддакивала ей Вейла. — Поэтому можешь спокойно дождаться весенних выборов…

— Подкопить денег и восстановиться в академии после избрания нового декана!

— Или чтобы не терять времени, устроиться подмастерьем.

Идея Вейлы мне понравилась, но я сомневалась, что меня кто-то возьмет.

— Я же не парень, — произнесла уныло.

— Ну хватит киснуть! В самом худшем случае, в самом-самом, я знаю одного противного старого мастера со скверным прескверным характером и скипучим голосом…

— Ты про одну зловредную старуху? — перебила Изет Вейлу.

— Именно!

— Ну, если только в самом безвыходном случае! Она Тильку живьем съест.

— Она людоедка? — испугалась я.

— Мозгкрутка! — выпалила Изет.

— И симулянтка! — добавила Вейла. — Хватит лежать, смотреть в потолок. Вставай и иди в ремесленный квартал. Поспрашивай, может, кому-то нужен подмастерье? Там и жилье будет.

Вот насчет жилья я могла пока не переживать. Кухня Олли — не самая роскошная спальня, но теплая, безопасная и что самое главное — бесплатная! Поэтому, если декан думал, что я приползу к нему сдаваться на милость — ошибается! Но ящерку жаль. Чтоб ему икалось, сквалыге!

На сходку «подхалимов — ваятелей жестяных тыкв» я ходить перестала. Не получалось по времени, да и смысла не видела. Не нужна я там. А после слухов, что сам декан на меня зуб точит — и подавно. Поэтому, что уж они там сотворили, понятия не имела. Об одном лишь жалела: сразу не забрала своих бабочек, а когда нашла время забежать в кузню, моя полка была пустой.

Я съехала из общежития и перерывы между лекциями коротала в библиотеке. Хотя бы там на меня не ворчали.

Лейк видел, как я расстраиваюсь, и советовал обратиться к ректору.

— Нейл же твое забрал. Как не поверни — это воровство!

— Милый, — вздыхала Олли, — ты еще такой наивный. Это нам, простакам брать чужого нельзя, а господа не чураются.

Я тоже чувствовала, что Эндус не заступится за меня. Если только выдам семейные тайны. Но об этом и речи не могло идти. Никогда не предам папу. Да и умом понимаю: стоит этим обманщикам вызнать гномьи секреты, они избавятся от меня. Из-за случайного свидетеля, разболтавшего о произошедшем между мной и деканом факультета, гордость Нейла пострадала особенно сильно. Поэтому ничто не заставит его изменить отношение ко мне.

Из общежития пришлось съехать, и теперь в свободное время я коротала в библиотеке.

Сегодня тоже сидела в ней. Хотелось спать, и, растянувшись за партой, я лениво перелистывала страницы, пока не настало время идти на лекцию.

Сдав книги, вышла в коридор, подошла к парадной лестнице и столкнулась нос к носу с ректором. Он сначала сделал вид, что не видит меня, потом передумал, остановился и, не поворачивая головы, процедил сквозь зубы:

— Вы слишком о себе большого мнения. Декан Нейл достопочтенный семьянин, и вы оскорбили его. Советую извиниться.

От такого лицемерия у меня дух перехватило! Хотелось крикнуть Эндусу, что его достопочтенный декан — как говорит Олли, редкостный козлина (прости меня мама), еще и вор! Но пока выбирала приемлемые слова, он ушел.

Зато в трактире, раскатывая тесто, я представляла, как скалкой бью по противным, потным лапам достопочтенного семьянина Нейла. Ух, чтоб ему!

Приближался день города, и Эльверд преображался на глазах. На центральной площади рабочие сколачивали помосты, торговые рядки, развешивали городские флаги, елочные гирлянды, перевязанные яркими лентами. Все ожидали чуда и веселья, и только я хмурилась и всеми силами хотела избежать любых упоминаний о грядущей ярмарке. До этого они казались мне счастливыми, радостными днями, а на этой я буду одинокой, несчастной и вдали от семьи.

День города всегда выпадал на выходные, поэтому его я встретила на кухне Олли. Мы ожидали наплыва посетителей, и я с раннего утра хозяйничала на кухне: чистила, варила, жарила, пекла… Это у других праздник, а у меня работа.

Покаеще было затишье, Лейк убежал на площадь, чтобы с ребятами из группы посмотреть тыквенную скульптуру. Олли отпустила бы и меня, но я отказалась. Чего там интересного в огромной, скучной тыкве?

Вдруг хлопнула дверь, и раздался возбужденный голос Лейка:

— Тилька! — в два шага он добежал до кухни, прямо в куртке, и застыл на пороге. — Знаешь, что я видел? Твою ящерицу и бабочек!

— Где?!

— Не поверишь! На тыкве! Той самой тыкве!

— Да быть не может! — не поверила я.

— Да там она! И, знаешь, на этой громадине ящерка смотрится еще лучше, чем на ладони. К ней подходят люди и пытаются, если не утащить на память, так погладить. Она блестит на свету, и кажется, что вот-вот вильнет хвостом и убежит, спрятавшись под большим листом. А к твоим бабочкам прикасаться не разрешают. Я пытался!

— А… откуда… она там?

— Вестимо, от самого Нейла. Он же не дурак. Зато мэр доволен, улыбается! А бабочек, скорее всего, он забрал у олухов и заставил их добавить стебли с цветами и еще одной тыковкой. Так что еще есть шанс, что Нейл простит тебя.

— Но взамен потребует секрет ее изготовления, — договорила я.

— Тебе решать.

— Нет. Папа никогда не простит меня. Особенно, если я раскрою секрет такому мерзавцу.

— Тиль, а я ведь хороший, — улыбнулся Лейк.

— Сейчас я такому хорошему кое-чего хорошо подпорчу! — в дверном проеме появилась грузная фигура Олли. Конечно, она шутила. Лейк сделал ей предложение. А чтобы помогать в трактире, он решил пока бросить обучение. Нейл отчего-то решил, что староста группы мой… (язык не поворачивается сказать кто) и решил попортить жизнь и ему.

Подлые, низкие люди и подумать не могут, что мы можем просто дружить и работать вместе. А если по вечерам Лейк провожал меня, то только из доброты. У него самого две сестры, поэтому он такой.

— Вижу, что тебе неймется, — вздохнула Олли. — Сбегай, посмотри, но потом живо возвращайся! Сегодня только и успевай подносить да денежки собирать.

Накинув плащ и переобувшись, я побежала на площадь.

Удивительно, но сегодня пошел первый снег. Влажными, крупными хлопьями он кружил в воздухе и ложился на темные улицы, голые деревья, редкую траву, и придавал городу особенную таинственность. Но стоило угодить ногой в лужу, очарование пропало. Дальше я шагала раздраженная и ругала Нейла всеми худыми словами, которые только знала.

Каков негодяй! Мои творения присвоил. Но с другой стороны, если позарился и даже в злости позволил им украсить тыкву — значит, чего-то я стою! Злость сменила обида, затем досада и капелька злорадства, но чем ближе подходила к ярмарочным рядам — тем сильнее накатывала грусть.

Свернув на перекрестке, я влилась в радостную, возбужденно гудящую толпу. Лавировать между лужами стало сложнее. Еще раз угодив в жижу, я окончательно промочила ногу и стала совсем грустной.

Чтобы сократить путь, пошла вдоль торговых рядов. И вот вспыхнувших воспоминаний о последней ярмарке заныло сердце. Я так шла к мечте, но на моем пути одни преграды и колючки…

Где стояла скульптура, я знала заранее, поэтому найти ее не составило труда. Протискиваясь между людьми, наконец-то пробралась до большой тыквы, выставленной на постаменте, и застыла, залюбовавшись моей маленькой ящеркой. Какая же она красивая…

Мне самой не верилось, что ее сделала я. Грустно улыбнулась — и почувствовала чей-то пристальный взгляд. Неужели нарвалась на Нейла?! Повернула голову, и мир замер. На меня смотрел Дирк! А рядом с ним под руку стояла Бьянка в красивом платье. От невероятного стыда я мгновенно покраснела. Ведь для него я воровка и обманщица, ничуть не лучше Нейла! Да еще в таком виде. Вот что стало с гордой Тильей Кален.

Бьянка. заметив, что Дирк не слушает ее, перевела взгляд и, увидев меня, победоносно скривила губы.

Отвернувшись, я нырнула в толпу, чтобы скорее скрыться с их глаз.

Глава 12

Слезы застилали глаза. Я бежала так быстро, как только могла. Но разве от себя и стыда спрячешься?

Хотела стать лучшей, доказать, что уже взрослая, стою чего-то больше, чем стоять у плиты, но ничего не вышло, потому что я неудачница. Еще недавно об этом знала лишь я одна, а теперь Бьянка и Дирк, а значит, скоро в Гронвиле узнают все! Надо мною будет потешаться вся деревня, не говоря уже о том, каково придется родителям.

В трактир я вернулась заплаканной и подавленной. Лейк и Олли решили, это из-за того, что близко к сердцу приняла присвоение Нейлом ящерки, но мне до нее уже не было дела. В конце концов, это мне плата за то, как я поступила с Дирком, когда сбежала с его деньгами. Пусть произошло это невольно, но он-то не знал.

Никогда и ни за что не вернусь в Гронвиль!

Два дня ходила темнее тучи, рыдая от отчаяния, а потом меня взяла такая злость. Я не слабая! Не позволю надо мною смеяться! И никакой Нейл не помещает мне стать мастером!

Настроившись на борьбу, я решила действовать.

Следующим утром встала рано, приготовила, что срочно требовалось Олли, а потом направилась в ремесленный квартал на окраине города, чтобы наняться подмастерьем.

Идти предстояло далеко, по лужам и слякоти. Сначала обходила жижу, но все равно промочила ноги, и испачкала подол. А потом устала и просто шла. Конечно, можно было нанять извозчика, только каждая медяшка на счету. Приходится экономить, чтобы было чем заплатить мастеру за обучение.

Пока добиралась, задумалась: если даже кто-нибудь согласиться взять меня в ученики, как буду ходить от Олли к мастерской, обратно? Расстояние-то изрядное.

«Так, сначала пусть кто-нибудь согласится, а потом буду думать над остальным, — решила я. — Глупо раньше времени переживать».

Когда ветер донес до ушей мерный грохот молота, я выдохнула с облегчением: дошла!

Однако стоило подойти ближе к кузнице, увидела сновавших во дворе угрюмых мужчин.

«А если и эти поведут себя, как Нейл?» — от волнения сжалось сердце. Хоть штаны не надевай. Но с моей фигурой мне угловатой не быть и за мальчишку не сойти, если только темной ночью в темном чулане в темной одежде — и то, пока рот не открою.

Постояв и понаблюдав, я решила в этот двор не заходить и пошла дальше. Но как назло, и во второй кузне работал мастер, похожий на посетителей трактира, что, попивая пиво, лапают подавальщиц. Нет, мне такого не надо!

Я долго кружила рядом, не решаясь ни подойти ближе, ни уйти. Это прежде была омелой, не задумываясь, ринулась бы узнавать, а теперь, «ученая» жизнью, прежде чем что-то сделать, проверю — нет ли опасности. А то что-то везет мне на неприятности.

Вздохнув, невольно вспомнила о Дирке. Он был скромным, боялся ко мне прикоснуться, относился трепетно, а другие только и хотят то обесчестить, то грабить, то еще чего-нибудь. Какая же я была наивная и самонадеянная.

С моими приметными огненными волосами, конопушками и низким ростом, местные стали на меня косо поглядывать. Я развернулась, чтобы уйти, и натолкнулась на неопрятного мужчину с большими залысинами и в грязной, засаленной куртке.

— Эй, тебе чего? — пристал он, преградив путь. — Выглядываешь, чего стащить?

— Нет, — я выпрямилась, чтобы казаться выше и сильнее. — Хочу наняться в подмастерья к кузнецу.

— Ха-ха-ха… — развеселился тип. — На что девка в кузне?! Хвостом крутить?

Выслушивать оскорбительные домыслы не стала, развернулась и зашагала прочь. Все-таки придется идти к заполошной старухе Грисби. Пусть она хоть сумасшедшая, не отстану от нее. Деваться-то некуда.

Готовясь к худшему, я заблаговременно уточнила у Изет, где ее найти. Но к ней пойду завтра, сегодня дойти бы обратно до трактира. Только странно, что она не на отшибе живет, а в городе. Неужели не мешает соседям? Или с ней не связываются из-за склочного нрава?

Следующим днем я отправилась на Речную улицу.

После вчерашнего похода, сегодняшняя дорога показалась приятной прогулкой. Всего-то три квартала в гору. Зато обратно еще быстрее спущусь.

На Речной свернула на распутье влево и побрела дальше, выискивая взглядом дом о башенкой, шпилем и флюгером в виде кота.

Боялась, что пропущу его, однако красную черепицу на доме Грисби не заметить невозможно.

«Да она оригиналка! — подумала, разглядывая аккуратным каменный дом, красивые ворота, явно сделанные талантливым кузнецом, мощеную дорожку, тянувшуюся через двор, заросший травой и высокими сорняками. Пожухлая поросль давно почернела и легла наземь, но даже так заметно, что дом приходит в запустение.

Собравшись с мыслями, я поднялась на крыльцо и постучала.

Долго никто не открывал. Но потом в глубине дома раздались шаркающие шаги, лязгнула щеколда и дверном проеме показалась голова старушки, смотревшей почему-то вверх. Естественно, не увидев никого, ей пришлось опустить глаза, и наконец-то она заметила меня.

— День добрый, — робко заговорила я первой. — Вы госпожа Грисби?

— Ну, я, — ответила старушка с белыми, небрежно прибранными волосами.

— Простите, что потревожила вас, но… не нужна ли вам помощница? — начала издалека.

— У меня есть служанка. Я ею довольна.

— А вы еще работаете в кузнице? — перешла я ближе к делу и сразу подметила удивление собеседницы.

— Где?! — не поняла она.

Неужели Изет что-то напутала?

— В кузнице.

— Милая моя, а я никогда в кузне и не работала.

— Да? — от расстройства я закусила губу и опустила голову.

— И кто тебе сказал, что мадам Грисби «кует»? — в ее голосе проступило раздражение. От смущения я принялась носком ботинка ковырять крыльцо.

— Простите. Мне сказали, что вы мастер, и я поэтому решила…

— Что я кую?

— Угу, — кивнула, окончательно убедившись, что сделала что-то не так и тоже уйду ни о чем.

— И кто сказал?! — с нажимом уточнила мадам.

— Девочки по комнате…

— Тупицы! — неожиданно прошипела она. — Я не кую!

— Но вы же мастер?! — я все еще цеплялась за последнюю надежду.

— Мастер! Но ювелир! — раздраженно выплюнула старуха. — И сказать, ювелиру, что он кует — сродни тому, что утверждать, что портной ткань рубит!

— Простите! Я не хотела… — залепетала я.

— Так что тебе надо? — старуха ехидно прищурилась.

— Хотела узнать, не надо ли вам подмастерья?

— Пф! Ты же собралась ковать?

— Ну, возьмите меня! Пожалуйста! — пропищала я и расплакалась.

— Не люблю слезливых девиц!

— Я не слезливая, просто вы моя последняя надежда.

— Деточка, милая, у тебя еще столько будет надежд, — снисходительно улыбнулась мадам Грисби.

— Ну, возьмите! Я старательная!

Она закатила серо-блеклые насмешливые глаза и язвительно уточнила:

— Правда?!

* * *
«Это тоже результат», — твердила себе, продолжая одно за другим сворачивать крохотными щипчиками из нескончаемой медной проволоки мельчайшие звенья цепочки. Мадам же сидела рядом в кресле, неспешно пила душистый цветочный настой и сверлила ехидным взглядом мою спину.

— И вот так копошиться придется всю жизнь. Руки будут в порезах, ожогах, мозолях и ссадинах. Деточка, это все серьезно!

— Знаю. Зато никто не будет твердить, что мастера из меня не выйдет, потому что я не подниму молот.

— Кстати, пробовала поднять кувалду? — улыбнулась старушка мило, но глаза выдавали ее, как даму язвительную, потешающуюся надо мной.

— В соседней деревне живет Греля. Она запросто молотом работает!

— Так у Грели, поди, плечи как у силача, — парировала старушка и посмотрела на свои руки. Несмотря на возраст, ногти ее были ухоженными, а пальцы не утратили былой изящности. Мадам Грисби явно гордилась ими и не понимала, как можно добровольно делать себя подобной мужчине. Вот и придиралась ко мне.

— Но не обязательно все выполнять вручную. Есть помощники, есть ременные рычаги! — возразила я.

— Сдалась тебе ковка? Пока молодая и свободная, надо радовать вольной жизни, примерять наряды и доводить до исступления женихов ревностью. А ты что желаешь?

— Меня о детства привлекали шум в кузнице, шипение воды и масла, гудение горна, запах окалины… Если отец и братья кузнецы, разве это удивительно?

— А они такие же коротышки?

— Для гномы я обычного среднего роста, — возразила я.

— Гнома? — недоверчиво переспросила мадам. — Гномы любят роскошь. Странно, что ты так скромно одета.

И мне пришлось признаться.

— Я из дома сбежала. Папа не хотел учить меня, и я сбежала в академию.

— Гнома в академии? Куда катится мир?! — она закатила глаза и почесала старого, почти облысевшего пятнистого кота, что лежал у нее на коленях. Вместе они смотрелись очень мило. — И как?

— Никак, — я опустила голову. — Отучилась полгода. А потом… а потом у нас случились разногласия с деканом.

— Нейлом Ваатом?! — усмехнулась она. — Так это ты ему по наглой морде дала?

— Я нечаянно! Само так вышло. Не хотела, но так… само получилось, — испугалась я, коря себя за длинный язык. Сейчас меня, как грубиянку, не уважающую наставников, выставят за дверь. Однако мадам удивила.

— Мало ему дала. Надо было хотя бы ручником промеж глаз стукнуть, — ее глаза залучились весельем. — За что хоть?

Я молчала.

— Ну?! — строже окликнула она.

— Мне показалось… показалось, что он… он… посмотрел на меня нехорошо.

— А если я посмотрю на тебя нехорошо?! — парировала старушка. Странно, выглядит безобидно, но манера общения у нее резкая. Не каждый найдет о ней общий язык.

— Вы женщина. Смотрите, столько хотите.

— Полгода он смотрел-смотрел, а потом тебе не понравилось?

— Раньше он не так смотрел, — я закусила губу, понимая, что снова сказала лишнего.

— М-м! Этот блудливый кобель решил не только посмотреть?

Мои щеки залились краской.

— Говорю же, надо было ручником.

— А вы его знаете?

— Конечно, — растянула она губы в неподражаемой коварной улыбке. — Он всегда был неравнодушен к маленьким и фигуристым. Удивительно, что полгода продержался, видимо надеялся от тебя пару от секретов вызнать.

— Так я не умею ничего.

— У гномов знания в крови и костях записаны. Оттого они и не учатся нигде. А тут пришла ты… — она вздохнула. — Достаточно за тобой наблюдать и подмечать, но Нейл привык думать не головой.

Ты делай, делай, — кивнула мадам Грисби. — Мы твое терпение испытываем.

От голода у меня уже живот сводило, но я сидела и делала эти мелкие детали. Кажется, они мне будут сегодня сниться.

Когда начало смеркаться, волнуясь, я произнесла:

— Мне на работу возвращаться надо.

— Да? — прищурилась хозяйка мастерской. — Приличные люди в это время заканчивают работать!

— Приличные люди заканчивают работать и идут в трактир, где их надо накормить. Поэтому мой рабочий день продолжается.

— Ну что же, тогда иди, — ответила мадам, зевая. И прозвучало это так равнодушно, даже небрежно, что я заволновалась: неужели разочаровала ее?

— А… можно я приду завтра? — спросила тихо, ожидая услышать отказ. Но уйти не спросив, я не могла.

— Завтра? — мадам Грисби оглядела меня с ног до головы, и сердце затрепыхалось в дурном предчувствии. — Ну, приходи. Не каждый день в дверь стучаться будущие ювелиры-кузнецы.

Мне позволили прийти еще раз! От радости я неслась в таверну вприпрыжку!

Олли сходу почувствовала, что может лишиться стряпухи, и занервничала. А когда она нервничает, плохо всем, поэтому я заверила ее, что пока намерена и дальше работать у нее.

— У-у! — хмыкнула она. — Пока у меня, хотя бы сытая будешь, а то платье по дороге как с доски слетит.

С моим появлением в ее заведении посетителей стало гораздо больше, и ради прибытка Олли закрывала глаза на мои частые отлучки и другие странности.

Когда обычные люди ночью спали в теплых постелях и видели третьи сны, я стряпала. Потом немного спала.

Вставать утром было мукой, но я боялась опоздать и придумала способ безотказного пробуждения. С закрытыми глазами садилась на лежанке и опускала руку с ведро с прохладной водой. После чего вскакивала, как ужаленная пчелой, и бежала в мастерскую к мадам. Да, еще лунье такой беготни, и платья на мне будут болтаться, как на пугале.

Целую седмицу я только и скручивала ненавистные звенья, а хозяйка наблюдала и улыбалась. Меня уже стало грызть подозрение, что она просто потешается, но неожиданно под вечер, когда я аккуратно прибрала все за собой и показала работу, мадам Грисби произнесла:

— Рука у тебя и впрямь легкая. Звенья ровные, одинаковые, что редко дается новичку. Так уж и быть, возьму тебя в подмастерья, но с одним условием. Поклянись на огне, что твое клеймо мастера будет двойным — с моим котом!

Я не могла поверить! Это означало, что она научит меня всему, что знает, и передаст свое клеймо. Невероятно!

* * *
Постигать ювелирное дело не менее интересно, чем кузнечное ремесло, только приходится возиться с маленькими тиглями, горелкой вместо горна и крохотными щипчиками. Но оно того стоит.

Мадам Грисби сразу допустила меня к работе с заготовками. Она сама ловко вырезала из воска форму, и я тренировалась делать то же самое. Так же наставница с начала обучения позволила плавить металл в тигле, рассказывала о тонкостях и хитростях ремесла, которые после академии схватывались мной слету. А если оставалось время, мы шлифовать готовые отливы.

Мадам не требовала делать именно так, как в зарисовано эскизе, и, пользуясь свободой, я придумывала и напаивала на восковую заготовку собственные мелкие детали: миниатюрные цветы, лозы, завитушки, инициалы… Я могла творить и делала это с большим удовольствием!

— Балуйся, балуйся. — улыбалась наставница, поглядывая, как я, от старания закусываю губу. — Только так поймешь, что иную толстую форму отлить сложнее, чем тонкую, подметишь другие особенности работы. В нашем деле нужен опыт, пытливый ум, старание и терпение.

— А-а… — промычала я. Вообще-то хотела согласиться, но зевнула во весь рот. Сегодня невероятно хотелось спать.

После плодотворного дня в мастерской, возвратилась в трактир счастливая и очень уставшая.

— Явилась! — поддела Олли, едва я переступила порог. — Не знала бы, где пропадаешь, подумала бы, что со свидания явилась. Рот до ушей.

— Свидание прошло замечательно. Сегодня я собственноручно отлила серебряный кулон в виде священного дерева. И мадам меня похвалила!

— Ступай готовить! А то от меня похвалы не дождешься, — улыбнулась Олли и хмыкнула. — Велл изволил овощей тебе начистить. Не узнаю сына!

— Велл хороший, — похвалила я мальчика, и мать, переполненная гордостью за сына, от умиления промокнула края глаз. — Лейк хорошо на него влияет.

Когда декан начал мстить, досталось и Лейку. Но он не отчаялся, не злился на меня, только попросил об одолжении: позволить объявить хозяйке, что вывеску для таверны сделал единолично. Так ему хотелось произвести на нее впечатление. Я согласилась, и теперь наблюдала, как между ними развиваются отношения. Кажется, Лейк точно решил сделать предложение. Неспроста же интересовался, сколько я возьму за изготовление серег. Хочет преподнести Олли что-то особенное.

Чтобы прогнать сонливость, сполоснула ступни ледяной водой. Вроде бы помогло. Только ненадолго. Уже скоро снова я стала рассеянной и едва не пересыпала соли. Хорошо, что попробовала жаркое, прежде чем посолить второй раз. Еще немного, и усну на ходу. А мне еще столько всего готовить.

— Тиль! — зычный голос хозяйки ворвался в тихую, сонную кухню. — Там один клиент утверждает, что ты готовишь тироский пирог. У нас такой есть?!

Кто-то из Гронвиля здесь?! Я мигом проснулась, кинулась к двери и высунула голову в зал.

Ожидала увидеть родителей, братьев, кого угодно, но только не его!

От удивления заморгала и не успела спрятаться, когда Дирк обернулся. Наши взгляды на миг встретились, и, испугавшись, я юркнула обратно на кухню.

— Знакомый? — догадалась Олли. — Подойди, если хочешь.

Нет, я не хотела подходить. Сейчас больше всего желала оказаться от него как можно дальше, но за содеянное надо отвечать.

— На пару слов, — бросила я ей и принялась торопливо приглаживать волосы.

Когда вышла в зал, Дирк окинул мою уменьшившуюся почти вдвое фигуру, старые изношенные туфельки, и нахмурился. Знаю, выгляжу плохо и прежнюю Тиль напоминаю только конопушками и рыжими волосами. Даже косы укоротила, чтобы легче было справляться с ними.

Сгорая от стыда, подошла к его столу и тихонько села на скамью.

Он не произнес ни звука. И я, чувствуя за собой вину, заговорила первой.

— Прости. Я не хотела сбегать. Думала, что быстро вернусь…

Вместо ответа Дирк взглянул исподлобья, и переполнявшие его обида и горечь, проступили так отчетливо, будто сбежала только вчера. Мое жалкое «прости» повисло в воздухе.

Он прошелся по каждой черточке моего уставшего лица, старенькому, застиранному платью, рукам, щедро покрытыми порезами и ссадинами, и печально усмехнулся.

Я не узнавала его. Дирк будто стал старше. И сейчас передо мною сидел не тот прилипала, над которым я потешалась, а степенный, уверенный в себе мужчина, от взгляда которого по спине проходил холодок.

— Да, твой отец рассказал, — ответил он спокойно. Вроде бы не сердится, но я не смела поднять глаз и, пытаясь скрыть смущение за свой непритязательный вид, водила пальцем по столешнице.

Это прежде, когда была красивой, избалованной, в платьях, на зависть всем подружкам, потешалась над влюбленным по уши поклонником, капризничала вволю. А теперь что? Теперь он может потешаться надо мною.

Молчание выходило тягостным.

— Знаю, мне нет прощения, — я заморгала, чтобы скрыть слезы. — Я очень виновата перед тобой и твоими родными. Но не примешь ли ты хотя бы две трети суммы? Остальное позже переведу через «Гномий банк».

Дирк не ответил. Лишь снова растянул губы в беззлобной улыбке, от которой в груди разлилась тупая боль.

— Не надо. Я не обеднел. Даже рад. что так все обернулось.

— Тиль! — окликнула Олли, — поторопись!

— И как тебе готовится? — неожиданно полюбопытствовал Дирк, задевая за больное. Я же кричала ему, что не хочу всю жизнь стоять у плиты. Лгать и изворачиваться не стала. Призналась честно:

— Тяжело. Первое время было совсем тягостно. Даже вспоминать не хочется. Но что уж вышло. Такова плата за мечту… Мне надо идти, — я встала из-за стола. — Деньги все равно верну. Если сейчас тебе не к спеху, чуть позже.

Забежав на кухню, растерянно упала на стул.

Изнутри давила острая боль, но я не смогла выдавить ни слезинки.

Глава 13

Дирк ушел и унес с собой мое спокойствие.

Да, я гордо ответила ему, что ради мечты готова платить суровую цену, но ведь мой поступок изменил и его жизнь. Вот только имела ли право так поступать? Если бы светлая Альда оставила меня, и я не сбежала от того пьяного негодяя и его дружков; если бы нашли мой труп, как бы Дирк после всего жил в Гронвиле? Он же торжественно поклялся моим родителям доставить меня невредимой домой. А если бы меня нашел злой старик? Тогда моя мечта стоила бы возможных мук?

Горько-насмешливая улыбка Дирка, от которой веяло разочарованием, стояла перед глазами. Я была для него всем, а стала глупой себялюбкой, готовой идти по чужим головам, и в итоге работающая поварихой в злачном месте. Он потому и разговаривал снисходительно, что в его глазах я наказала сама себя. И такое его высокомерие задевало. Как же обидно!

Чем больше думала о нашей встрече, тем больше изводилась от стыда и пострадавшей гордости. На следующий день в мастерскую пришла угрюмая и работала, почти не разговаривая.

— Ты приболела или ушла в себя? — спросила мадам.

— Плохо спала.

Конечно, она, женщина, хорошо разбиравшаяся в людях, не поверила, но лезть в душу не стала. А через несколько дней, когда я успокоилась, сама поделалась с наставницей печалью:

— Приходил бывший жених.

— Хотел вернуться, и ты опечалилась? — пошутила она в своей манере.

Я покачала головой.

— Нет. После того, что я натворила, он знать меня не хочет.

— Хм! Знать не хочет, а к тебе приходит?

— Нет, он пришел, чтобы посмотреть мне в глаза. Я поступила некрасиво…

Слово за словом, поведала, как мы поехали на ярмарку покупать попугая, как я призналась Дирку, что хочу посетить академию и узнать о ней подробнее. Как он отказался, не желая расстраивать моих родителей, а потом я сбежала и не вернулась. Не утаила и того, что в день города видела Дирка с клятой Бьянкой и чуть не умерла от стыда. Все рассказала мадам, ничего не утаив. Если только о капельке ревности, поселившейся в сердце.

Она слушала, не перебивая, только в конце полюбопытствовала:

— И что, красивая эта Бьянка?

— Нет, от того и обиднее, — ответила я хмуро.

Сама не знаю, зачем все рассказала, но выговорившись, мне полегчало, и я стала постепенно отпускать воспоминания. Да и какой смысл себя изводить? Надеюсь, мы теперь долго не увидимся с Дирком, но когда я добьюсь чего-то, вернусь в Гронвиль и утру всем нос, доказав, что не зря мечтала об учебе. Поэтому приняла решение стараться еще лучше.

Мы полировали украшения, когда в дверь постучали.

— Судя по стуку заказчик молод, привередлив и нетерпелив, — подметила наставница. Вытерла руки влажным полотенцем и направилась к двери, встречать гостя.

Мне даже стало интересно, совпадет ли ее предположение, поэтому навострила уши. Вообще наблюдать, как хозяйка ведет беседу с посетителями, очень интересно. Вежливо, приветливо, но мадам сразу показывает: потакать глупым капризам заказчика не станет. И если сказала, что это невозможно — дело не в цене, а в том, что это действительно невыполнимо по весомым причинам.

— Вечер добрый, госпожа Грисби… — услышав знакомый голос, я вздрогнула. — Хочу заказать у вас одну вещь.

— Хорошо, но предупреждаю, я беру дороже других мастеров, — сразу обозначила позиции хозяйка мастерской. — Если вас это устраивает, проходите.

Ведя гостя в кабинет, она крикнула мне:

— Тиль! Принеси каталоги работ!

«Они на столике!» — хотела крикнуть в ответ, но это вышло бы неуважительно, поэтому на дрожащих ногах проследовала за ними.

— Слушаю вас, — усевшись за стол и изящно сложив руки домиком, произнесла мадам Грисби. Называть ее старухой у меня язык не поворачивался, такая она гордая и необыкновенная женщина.

Дирк выглядел солидно, как и полагается нашему народу И двигался без лишней суетливости. Если раньше из-за его кряжистой фигуры я считала его увальнем, то теперь он возмужал и выглядел степенным. Не понимаю: это Дирк переменился, или со мной что-то? Даже мадам лукаво разглядывала его, хотя прежде, сколько видела ее с другими клиентами, ни на кого она так не смотрела. Кажется, наставница чутьем догадалась, кто он.

Пока Дирк беседовал с мадам Грисби, я собирала папки с рисунками и тайком любовалась его широкими плечами. Не то, чтобы проснулись чувства, но вдали от Гронвиля, все в его чисто гномьей фигуре казалось мне родным и привлекало взгляд, пока он не произнес:

— Я хочу преподнести своей невесте на свадебной церемонии особенное украшение, глядя на которое Бьянка всегда будет помнить о моих чувствах…

Я застыла, заморгала… Мадам Грисби заметила мою реакцию, но виду не подала. А Дирк продолжал:

— Свадьба состоится в цветень. Успеете сделать?

— Конечно, — лучезарно улыбнулась хозяйка.

Хорошо, что когда он произнес это, я стояла за его спиной, иначе бы Дирк увидел, как вытянулось мое лицо. Я видела их с Бьянкой, но явиться ко мне и заказать ей кольцо?! Вот это наглость! Еще рассыпается в комплиментах, нахваливая ее, чтобы сделать мне больно. Совсем распоясался! Но я не покажу чувств. Выпрямилась, изобразила улыбку и только потом подошла и положила перед ним папку с рисунками.

Дирк делал вид, что не замечает меня, но когда я села напротив, небрежно мазнул взглядом, однако, натолкнувшись на мое равнодушие, растерялся. Конечно, он пытался это скрыть, только слишком хорошо мы друг друга знаем.

— Вижу что вы гном, — вдруг произнесла мадам. — А я знаю, у вас особые вкусы, свадебные символы. Не возражаете, если моя помощница, тоже гнома, поможет вам подобрать вариант?

— Нет, не возражаю, — сердито пробурчал Дирк и взглянул на меня… мстительно?

Прежде таким его не видела. Карие глаза сейчас обжигали пристальным взглядом, пытались выискать во мне хоть капельку ревности. Испугавшись, что он догадается о моем деланном равнодушии, я раскрыла папку и, смотря ему в лицо, дерзко произнесла:

— Поздравляю. Вам повезло с невестой. Столько достоинств! Однако все священные символы не поместятся на кольце.

— Да? — Дирк недоверчиво прищурился. — Жаль. Редко встретишь такую девушку, как Бьянка. У нее столько достоинств. Трудно выбрать. Хочется отразить все. Но, пожалуй, обязательно хочу отметить ее необычную красоту. У Бьянки редкий цвет волос. Еще хочу подчеркнуть ее изящность, хозяйственность…

Если первые его слова причиняли боль, то чем больше он говорил, тем больше мне хотелось рассмеяться. Бьянка красавица?! Сам же говорил, что когда она злится, походит на хорьчиху.

Пытаясь оставаться серьезной, я прятала улыбку, Дирк важничал, а мадам Грисби хранила молчание и наблюдала за нами. Полагаю, она веселилась от души. Иначе бы давно вмешалась в беседу, все время уходившую не туда.

Наперво следовало уточнить у клиента размер будущего украшения, металл, вид, с камнями будет изделие или без них… А Дирк разливается о достоинствах невесты, и как его не направляй в деловое русло, упрямо твердит о своем.

Я долго терпеливо выслушала, но мое терпение не безгранично, вот и ответила:

— Не сомневаюсь, господин Дирк, что ваша невеста лучшая из лучших, но давайте перейдем ближе к делу. Девичьи пальцы тоненькие, изящные, а одна только вязь плодородия состоит из восьми символов.

Дирк запнулся, догадавшись, что я издеваюсь. У Бьянки ладони большие, пальцы короткие и толстые, поэтому размер кольца выйдет большим, и на нем можно много чего разместить. Но, отказываться от своей мести он не собирался и упрямо потребовал:

— Мадам Грисби — мастер. Не сомневаюсь, что она сможет на кольце разместить вязь плодородия, а так же символ красоты и невинности!

«Ах, так, да?» — вспыхнула я и добавила:

— Наверно, у вашей невесты лучезарная улыбка? Тогда следует добавить знак огня и солнца.

— Верно, — ехидно согласился Дирк. — И голос, который хочется слушать и слушать.

Да он обнаглел! Еще и дерзить научился! Ух! Так бы и стукнула его папкой по башке! Ведь намеренно дразнит. Грубить ему я не могла, поэтому только и оставалось с улыбкой ответить:

— Мы постараемся, — и тут же в воображении представила обручальное кольцо в виде ядовитой змеи, впивающейся в палец.

— И мое восхищение красотой Бьянки не забудьте передать, — добавил он, не сводя с меня глаз.

— Конечно, — представляя оскаленную морду гремучки, я улыбнулась действительно искренно, и Дирк недоверчиво посмотрел на меня. Чует подвох.

— Будут еще какие-нибудь уточнения? — вмещалась наставница.

— Нет, полагаюсь на вкус мастера.

— Тогда перейдем к наброску эскиза. Тиль, приступай! — велела она. И мне пришлось отбросить шутки в сторону.

Я старалась, предлагала самые красивые варианты. Не то, чтобы для Бьянки, а ради себя. Очень хотелось показать мое мастерство, вкус, стиль, удивить Дирка. А он, как попугай талдычил, что хочет, чтобы взглянув на подарок, Бьянка прочитала в нем его любовь и восхищение ее красотой.

Время шло, на улице давно стемнело, а ему вое было не так.

Я начинала закипать и едва сдерживалась, чтобы не сказать ему, что он как был дураком, так и остался. Но разве так поступают мастера? Нет, вот и терпела из последних сил.

* * *
С огромным усилием, просто случайно, я нарисовала на кольце хрупкую фиалку.

— А так? — протянула лист. — Сочетание золотых и серебряных лепестков с тремя небольшими жемчужинами будет смотреться необычно и как раз изысканно. Наверняка, вашу невесту с редким цветом волос можно сравнить с трепетной фиалкой? — да, я ерничала, но видимо Дирк тоже устал, поэтому наконец-то кивнул.

— Да, верное сравнение. Мне нравится.

— Вот и славно! — встрепенулась наставница. — Мы постараемся на ободе уместить максимально возможное количество символов. Ждем вас через день, после полудня. Как только одобрите окончательный эскиз, приступим к работе, — она встала, показывая, что пора бы клиенту честь знать и выметаться.

Дирк встал и вежливо поклонился.

— Благодарю за терпение, госпожа Грисби. И прошу простить за волнение. Для меня этот подарок очень значимый.

— Понимаю, — мадам быстренько выплыла из кабинета, уводя гостя за собой. Я же устало положила голову на руки. Вот гад!

Когда за заказчиком закрыла дверь, наставница сердито пробурчала:

— Если он такой всегда — понимаю, почему ты сбежала! Зато наблюдать за вами весело. Один нос задирает, другая его дразнит! Если хотела от него быстрее избавиться, надо было изобразить скорбное лицо, а ты делала все, чтобы привлечь его внимание.

— Я?! Нет! — завертела я головой.

— Да-да! И будь добра, надень завтра приличное платье, а то, глядя на тебя, просится скупая слеза.

— А разве это плохое?

— Ткань добротная, но кажется, что оно с чужого плеча.

— Это мое платье.

Мадам склонила голову, оценивающе осмотрела меня и подытожила:

— Если раньше ты выглядела подстать жениху, то контраст с тобой нынешней, похудевшей в два раза, разителен. Я бы на его месте не знала, тебя наказать или пожалеть? Выглядишь безобразно. Еще и синяки под глазами от недосыпа.

Я с силой смяла подол платья. Конечно, знала, чтоб выгляжу плохо, но что так отвратно… Сжала губы, чтобы не расплакаться.

— Ой, да не кисни! — махнула рукой мадам Грисби. — Он теперь глаз не сомкнет, раздумывая, что с тобой делать. Мне вот отчего-то всегда хочется тебя накормить.

— Я не голодная.

— Только по болтающемуся наряду думается, что ты вечно голодная и скоро в оброки падать станешь.

Неужели выгляжу так жалко? А ведь еще и дерзила Дирку. Теперь он подумает, что я совсем дурная…

Ушла от мадам поздно. Обычно в такое время одна не хожу, но из-за одного несносного гнома задержалась и возвращаюсь в трактир затемно. Наставница предлагала остаться у нее, но я не могла. Вот теперь и иду по пустынной улочке, боязливо озираясь по сторонам, и ругаю Дирка на чем свет стоит.

Порывистый ветер дует в лицо, срывает капюшон. Руки окоченели. Я только и мечтаю скорее добраться до таверны, но вдруг из подворотни послышались мужские голоса. Сердце гулко забилось от страха, и, не мешкая, я бросилась к подвернувшемуся по пути крыльцу, чтобы спряталась за ним в тени.

Однако никто из закоулка так и не вышел, зато рядом послышалось осуждающее ворчание:

— Нечего в такое время одной ходить!

Оказывается. Дирк дождался, когда я выйду от мадам Грисби, и пошел следом. Вот же приставучий!

— Из-за тебя! — так же «любезно» ответила ему. Вскочила и, не отряхивая подол от снега, быстро зашагала в таверну.

Он следовал попятам, пока я не постучалась в черный ход. Щелкнула щеколда, и радостный голос Лейка разорвал тишину позднего, морозного вечера:

— Ну, Тилька! Олли бушует!

Когда дверь захлопнулась, я бросилась к раскаленному очагу и затараторила:

— Заказчик дурак попался. Всю душу вытряс своими придирками. Кстати, кольцо любимой заказывал. А ты уже придумал, что подаришь?

Тут на кухню влетела Олли. Наверно, чтобы меня отчитать, но случайно выхватив из нашей беседы слова: «кольцо», «любимой», «уже придумал»… — вообразила невесть что, потемнела лицом и двинулась на Лейка.

В кухне отчетливо запахло грозой, молниями и битой посудой. Чтобы не допустить страданий невиновного друга, я выпалила:

— Это мой бывший жених пришел заказывать кольцо для другой!

— Для другой?! — еще миг назад Олли готова была обрушить гнев на Лейка, то теперь переключилась на Дирка: — Это вот тот паскудник, что пирога требовал?! Тебе проходу не давал, а жениться надумал на другой! У, похотливый развратник!

— Олли, Олли! — вклинился Лейк. — Тиль таких слов не знает!

— Теперь узнает! Пользуясь наивностью девочки, он решил заморочить ей голову! Не позволю! Увижу, с крыльца спущу!

— Кого?! — на тесную кухоньку втиснулся Велл. — Мам, там этот пришел, снова пирог требует какой-то… — но, увидев, как мать злорадно оскалилась, затих. Зато я закричала и повисла на ее подоле:

— Нет! Не надо! Иначе он решит, что это от ревности! Стыд-то какой! Не надо!

Я пыталась задержать Олли, упиралась пятками в пол, но упала и едва не оторвала ей юбку.

— Ну, смотри сама! — шумно выдохнула она, с трудом сдерживая возмущение. — Но я бы его с порога спустила!

— С порога мастерской мадам я не могу его спустить! — возразила я.

— Жаль.

Весь вечер Олли сверлила Дирка взглядом. А я следила за ними, опасаясь, что хозяйка не удержится и обрушится на него с крепким словцом. Она такая, запросто может, а Дирк потом расскажет родителям, что я работаю в ужасном месте.

Но то, что я постоянно высовывалась из кухни, не осталось им незамеченным. Сначала он не поверил глазам, удивился, затем ехидно заулыбался, после чего уже мне захотелось спустить его с лестницы. Эх, жаль, что наши родители соседи.

Скоро весть, что некий ушлый тип хочет соблазнить меня, невинную девицу, знали посудомойка, подавальщица и несколько ветреных дамочек. Полагаю, новость скоро станет достоянием всей округи и достигнет ушей Дирка. Какой стыд!

Весь следующий день я потратила на проработку эскиза. Рисовала фиалки в разных ракурсах, большие и маленькие, то так, то эдак располагала камушки, жемчужины, символы и прикидывала, как бы сделать Бьянке гадость. Наставница рассказывала, что с помощью колец можно подчеркнуть красоту рук или, наоборот, заострить внимание на их недостатках. Вот я и выискивала для нее наихудший вариант. Например, «дутое» по всей окружности кольцо придаст «сосискам» Бьянки еще ненужного объема. Нет, само по себе украшение будет красивым, но не на ней…

— Тиль, поменьше злорадствуй, он и так догадывается, что ты задумала пакость, — поддела мадам Грисби.

— Хорошо, мадам, — не стала я отпираться.

— Ты бы лучше прихорошилась.

— Нет!

— Как хочешь.

По правде, еще вчера я сама подумывала о новом наряде, но после всего, что произошло, принарядиться — означает признаться Дирку, что хочу обратить его внимание. А это унизительно! Он только этого и ждет, поэтому не стану так делать! Я нахмурилась и сосредоточилась на работе. Не хочу о нем думать!

Вечером собрала свои рисунки, прибралась в мастерской, подмела полы и, попрощавшись с наставницей, вышла на улицу.

Зимой темнело рано, и мне снова предстояло возвращаться одной по малолюдным улицам.

Налюбовавшись звездным небом и мерцанием звезд, я выдохнула, надела варежки и пошла через двор к калитке. Под ногами хрустел снег. Вокруг стояла особенная тишина, но только вышла со двора, передо мной как из-под земли возник Дирк.

— Будешь так поздно возвращаться одна, расскажу твоим родителям! — произнес он раздраженно.

Мало того, что я испугалась его неожиданного появления, еще представила, как приедут родители и насильно увезут меня домой. И тут уж взвилась.

— Не смей! — прошипела. — Не смей, слышишь!

— А кто вчера при каждом шорохе прятался, как мышь? А если бы сейчас это был не я?! — Дирк тоже все больше выходил из себя и теперь смотрел недовольно, грозно хмуря брови. Может, он и прав, но не позволю с собой так обращаться.

— Только попробуй! — пригрозила ему. Тогда Дирк наклонился ближе и усмехнулся:

— Могу еще рассказать им о твоей работе в таверне, где полно тех, с кем дочери почтенного отца не следует находиться рядом! А как насчет скандала?

Я растерянно заморгала. Да он шантажировать надумал!

— Да-да, Тиль. Тебе нечем гордиться. Из академии ушла, все только и говорят, что ты кокетничала с деканом!

Я замахнулась, чтобы хоть как-то остановить поток его злобных слов, но он перехватил мою руку, дернул на себя и яростно зашептал:

— Ты не подумала обо мне, о моем позоре! Теперь не думаешь и о родных. Твои родители поседели из-за переживаний о тебе. А уж после того, что Бьянка наговорила в Гронвиле, ты не представляешь, каково им! И все из-за твоего непослушания и себялюбия!

Его слова о кокетстве с деканом были подобны пощечине. А теперь еще упоминанием о родителях, сделал мне невыносимо больно. Надетая маска безразличия треснула, я вытянулась струной и в ответ накинулась на Дирка:

— Не смей! Не смей со мной так разговаривать! Я не ворую, не занимаюсь чем-то постыдным! Я работаю! Ночью на кухне, днем в мастерской! И мне не стыдно! И не тебе меня упрекать! Разве я солгала тебе тогда? Разве не просила о помощи?! Но ты не захотел помочь — испугался! И, вообще! Какое тебе до меня дело! Катись к своей Бьянке и забудь обо мне навсегда!

— Что мне делать — я решу сам! — зарычал Дирк. — И перестань из ревности распускать про меня сплетни!

Подумать не могла, что до него слух дошел так быстро! От стыда я похолодела и принялась отпираться:

— Я не распускала! Сдался ты мне!

— То-то ты с меня глаз вчера не сводила!

— Я?! Да катись…

Не успела опомниться, его рука легла на мой затылок. Рывком он притянул меня к себе, и горячие, но неожиданно мягкие губы Дирка впились в мои. Меня все еще потряхивало от ненависти, однако ярость быстро сменялась удивлением и неожиданным трепетом.

Постепенно грубые касания стали мягче и от подозрений, что Дирк до сих пор испытывает ко мне слабость, по телу разлилась сладкая дрожь, приведшая меня в замешательство. А потом… сама не знаю как, наверно, от удивления, я разомкнула губы и, позволила ему целовать себя.

Сердце бешено стучало, закружилась голова, и если бы не его сильные руки, упала бы от накатившей слабости.

Всегда с ужасом представляла, что если Дирк попытается меня поцеловать, то это будет слюняво и противно. Но сейчас откровением стал его приятный, терпкий мужской запах с ароматом хвои, нежные, но настойчивые прикосновения… Я забилась, попыталась вырваться из чувственного наваждения, но Дирк придерживал меня за талию и не позволил отстраниться.

Он распалялся, я тоже. Вдруг мне за хотелось обвить его шею руками, прижаться к широкой груди и… Спасаясь от греховных мыслей, я отчаянно дернулась и ударила Дирка по лицу.

Он отстранился, и тогда я увидела его ликующий взгляд. Негодяй гордился, что нашел мою слабость! И стыдясь своей податливости, я выпалила:

— Я приличная девушка. Катись к своей Бьянке и больше никогда не попадайся мне на глаза!

Вырвалась и побежала от него.

После я долго переживала, как вести себя завтра, когда Дирк снова придет в мастерскую. Однако он не пришел. Вместонего явился человек и принес задаток.

Больше Дирк не появлялся и в таверне.

Только я не чувствовала радости. А по ночам вспоминала наш поцелуй.

Никогда бы не подумала, что он может так целоваться. Неужели с Бьянкой научился?!

Жуткая ревность затопила мое сердце. Ненавижу их обоих!

Глава 14

Размышляя о Дирке, я испытывала странные чувства: смесь злорадства, что он до сих пор неравнодушен ко мне, и горечь, что достанется Бьянке. Не знаю, было бы мне легче, если бы Дирк выбрал какую-то другую девушку? Скорее всего, нет.

Сама не знаю, что испытываю к нему. Он изменился, повзрослел, стал выглядеть мужественно. В прошлую встречу я даже невольно залюбовалась им. Такой Дирк не позволит вертеть собой, зато пытался помыкать мной! При мысли об этом во мне просыпалась ярость, одновременно ревность, и я начинала злиться. Но время ушло, он скоро женится на Бьянке, поэтому я гнала любые мысли о нем прочь.

Наверно, выглядела в эти дни я жалко, и мадам, пожалев, стала выплачивать мне проценты от заказов. С ее стороны это невероятная щедрость, ведь это я должна ей платить за возможность обучения. А еще наставница выделила мне комнату, чтобы я не бегала по темным улицам после работы.

Однако у Олли я продолжала готовить по выходным, потому что жаркая кухонька напоминала о доме, и там на меня снисходило умиротворение.

Миновало лунье. а Дирк так больше и не появился. А затем из «Гномьего Банка» пришел посыльный и принес оставшуюся часть денег.

— Замечательно, — обрадовалась мадам Грисби, принимая плату. — Но когда господин Дирк придет за заказом? Или вы примете работу за него?

— Нет, — улыбнулся мужчина. — По некоторым причинам свадьба господина Дирка состоялась быстрее, но кольцо он намерен забрать лично чуть позже…

Вот так я и узнала, что Дирк женился.

Несколько дней ходила потерянной, но что киснуть, сама этого хотела. Поплакала, а потом приняла решение: Дирк может приехать за кольцом не один, а с Бьянкой, или со всей семьей. И что они увидят? Нет, никто больше не должен видеть меня жалкой. Поэтому сняла в «Гномьем банке» немного денег, чтобы купить новое платье, а остальную сумму переслала Дирку. Не полностью, но хоть что-то. Заодно отправила родителям письмо, в котором рассказала, что теперь обучаюсь ювелирному делу у хорошего мастера, что им за меня не должно быть стыдно. А еще приписала, что очень по ним скучаю и сожалею, что все так произошло.

Жизнь потихоньку пошла своим чередом. Я сосредоточилась на работе в мастерской. В свободное время, которое теперь имелось, гуляла по городу, с удовольствием узнавала эльвердскую моду, прически дам, а потом занялась собой.

И все же Дирк так просто не желал уходить из мыслей. Иногда я с грустью думала, что если он так быстро переметнулся к Бьянке — то, наверно, и вправду, хорошо, что все так закончилось. Я Дирка не любила, и то печалюсь до сих пор, а он в меня с детства влюблен и так быстро позабыл.

Городской образ жизни и стиль наставницы повлияли на мой вкус. Мадам нещадно раскритиковала купленное платье и отправилась со мной к своей портнихе, которая оглядев мою фигуру, пообещала мадам Грисби сделать из меня красавицу.

От слов швеи я засмущалась. Уже свыклась, что на меня смотрят как на бедную деревенщину. И даже самой не верилось, что когда-то я была иной: хохотушкой, заливисто смеявшейся и радовавшей всех улыбками.

Теперь же, глядя в зеркало, я не узнавала себя. Больше не было пухлых щечек, взгляд стал иным, а платье с небольшим декольте, которого поначалу ужасно смущалась, и прическа делали меня похожей на надменную горожанку. Да, если бы тогда Дирк увидел меня такой, не посмел бы дерзить. Ладно, вон его из головы.

Зима заканчивалась, в воздухе запахло весной. Сегодня солнце особенно припекало, и с крыш

закапал капель. Еще день-два, и появятся первые проталины.

Рассматривая в окно мокрый снег и лужицы, я радовалась, что пережила зиму. Как же я страшилась ее. Но теперь жизнь продолжается. И кажется, все у меня будет хорошо.

Под вечер в мастерскую пришел новый клиент с супругой. Мы с мадам помогали им выбрать варианты парных медальонов. Супруги выглядели счастливыми, все время держались за руки, смотрели друг на друга с такой любовью, что я невольно залюбовалась ими и поймала себя на том, что улыбаюсь. Пара не могла определиться с выбором, но рабочий день подходил к концу, мы никуда не спешили и просто показывали им все имеющиеся эскизы, когда раздался стук.

— Тиль, прими. Если что-то особенно важное, договорись о следующем приеме, — отправила меня наставница встречать очередного клиента.

Отлучаться из кабинета не хотелось, но пришлось. Я спустилась, открыла входную дверь и замерла: на пороге стоял Дирк, еще более красивый, суровый, чем прежде.

Увидев меня, он тоже растерялся, заморгал, часть напускной самоуверенности с него сошла, и мы так и застыли: я в проходе, он за порогом.

Я отмерла первой, улыбнулась и любезным, бархатным голосом пропела:

— Рады видеть вас, господин Дирк. Кольцо давно готово. Жаль, что вы не успели приехать за ним раньше. Кстати, примите мои поздравления и наилучшие пожелания…

Дирк пытался скрыть восхищение мною, но выходило это у него плохо. Мне тоже каждое слово давалось тяжело, однако я держалась.

— Проходите! — пришлось повторно пригласить гостя, потому что он продолжал стоять на пороге и ошеломленно разглядывать меня. — Госпожа Грисби сейчас принимает клиентов. Я вместо нее выдам ваш заказ. Пойдемте, — указала рукой на свободную комнату.

Он молча последовал за мной.

— Присаживайтесь, — я еще раз мило улыбнулась, а потом метнулась в мастерскую за заказом.

Заинтересованный взгляд Дирка ощущала кожей, но лучше бы он был холоден и равнодушен. Для успокоения наспех глотнула холодной воды, схватила шкатулочку и поспешила обратно.

— Ваш заказ, — протянула нарядную коробочку.

Беря ее, он намеренно коснулся моих пальцев. От прикосновения его горячей ладони меня бросило в жар, и я резко отдернула руку. Но нельзя показывать панику. Совладав с волнением, произнесла:

— Даже не посмотрите на кольцо?

Дирк спохватился, раскрыл шкатулку и нахмурился.

— Боюсь, размер теперь маловат.

— Хорошо, — растерялась я, допуская, что Бьянка, будучи в положении, еще поправилась. — Мы можем увеличить размер.

Дирк вел себя странно, но я делала вид, что не замечаю этого.

Когда он ушел, у меня испортилось настроение. И только по моему виду мадам сразу догадалась, кто приходил.

— Сегодня работы срочной нет. Сходи до кондитерской, купи пирожных. Жизнь продолжается, — она предлагала пройтись, чтобы немного развеяться. Я благодарно кивнула, накинула плащ, переобулась и вышла из дома.

Солнце заходило за черепичные крыши домов, по улице спешили люди, и только я брела наобум. Идти в кондитерскую и тратить деньги на дорогую выпечку, пока не выплатила весь долг Дирку, глупо, поэтому решила заглянуть к Олли.

— Тиль! — окликнул такой знакомый голос.

Я обернулась, и мы с Дирком столкнулись нос к носу.

— Зачем ходишь за мной? — теперь-то что ему надо? За напускной холодностью я пыталась скрыть волнение и боль.

— Проходил мимо, — соврал он. Вижу же, что меня ждал, замерз, теперь руки в карманах греет.

— Не стоит. Не зли Бьянку, — я развернулась, что уйти, но Дирк схватил меня за локоть.

— Тиль!

— Не стоит. Дирк. Ты верно сказал, все случилось к лучшему. Да и глупости все это,

— стряхнув его руку, торопливо зашагала вперед.

— Тиль!

Нет, с ним неуемным надо что-то делать! Резко обернулась, и Дирк, не успев вовремя притормозить, налетел на меня. Подхватил под руку, чтобы не упала, и мы оказались непозволительно близко друг к другу, как тогда. От воспоминания нашего поцелуя я смутилась, но отводить взгляд не стала. То, что скажу сейчас, должно звучать твердо.

— Дирк, забудь меня. Тем более что теперь ты почтенный семьянин, — попыталась уйти, но он не спешил заканчивать разговор.

— Тиль! Я не женат! — неожиданно выпалил, и я замерла, не в силах поверить, что это так. Потребовалось время на осознание слов. Он пошутил надо мной! Накатила такая злость, что я не стала сдерживаться:

— Пусть так! Но что ты хочешь от меня, работающей в недостойном месте и заигрывающей с деканом?! — я хотела остаться гордой, однако голос дрогнул от обиды. Нет, я не заплакала, но наверняка, он заметил блеск подступающих слез.

— Это правда?

— Нет! Но тогда ты верил и, не спросив, сразу бросился укорять. Не думаю, что мой ответ успокоит тебя. Прощай, — и припустила вперед так быстро, как только могла.

— Тиль!

Я побежала со всех ног.

Моему появлению Велл обрадовался, но разглядев мои покрасневшие глаза, сник.

— Старая карга тебя обидела?

— Белл, ну что ты. Она очень славная женщина. Не надо о мадам говорить так.

— Да тут, сынок, дело не в женщине, — поддела Олли, заглянувшая из зала на мой голос. — Что, негодяй вернулся, опять донимает?

— Явился, — кивнула я. — И утверждает, что не женат.

— И ты поверила ему?! — нахмурилась она.

— Даже не знаю, достаточно посмотреть на запястья. Если свадебного браслета нет. значит, нет.

— Так в чем дело? Посмотри!

— Дело в гордости! Не хочу, чтобы он знал, что я… думаю о нем! Сам наговорил гадостей, а теперь… подлизывается.

— Увы, наше сердце падко на лесть и заверения о любви, — вздохнула она. — Сразу поняла, ты потрясающе выглядишь неспроста.

— Ага, — поддакнул опечаленный Велл, мечтавший скорее вырасти и жениться на мне, о чем по большому секрету поведал Лейк.

— Хочешь сегодня поработать?

— Да, для души испеку чего-нибудь. Мадам ест мало, бережет фигуру. Так хоть с вами душу отведу.

Я надела свой фартук и принялась замешивать тесто для «рыбок» и «розочек». Стряпая, болтала с Олли, Лейком, но на душе все равно было тревожно.

— Тиль, там этот пришел! — влетела на кухню Аута-подавальщица. — Тебя спрашивает. Что сказать?

— Скажи, что меня нет.

— Нет, он знает, что ты здесь.

— Ну и пусть. Видеть его не хочу! — а у самой руки задрожали.

— Ой ли? — хмыкнула Олли, подметившая мое волнение. — Иди и потребуй показать браслеты. Если есть — я выгоню его метлой.

— Нет! — заупрямилась я. — Не пойду.

— Пойдешь! — рявкнула она. — Думаешь, не вижу, как у тебя блестят глаза, и лихорадочно горят щеки? Поэтому пойди и потребуй доказательства, что он все еще холостой. А потом разберешься, хочешь его видеть или нет. Не трусь! — Олли подхватила меня под локоть, стянула фартук и подтолкнула к залу.

Стоило выйти, присутствующие в зале мужчины сразу же обратили на меня внимание. Да-да, я теперь не замухрышка! Высоко подняв голову, прошествовала к столу Дирка.

— Зачем пришел?

Вместо слов он закатал рукава и продемонстрировал запястья.

— Я холост.

Я посмотрела на него, пытаясь скрыть ликование. Выходило плохо, но все же так просто сдаваться не собираюсь.

— И что? Чего ты от меня хочешь?

Ожидала все, что угодно, но только не того, что он достанет кошель и скажет:

— Купить тебе попугая.

Он шутит? Опять готовит какой-то подвох! Не верю!

— Твоя необъятная Олли, думает, что она неприметна! — вдруг сообщил он, поглядывая за мое плечо. — Она и ее сын глаз с нас не сводят.

— Между прочим, Веял обещал на мне жениться, когда вырастет, — поддела Дирка. Пусть знает, что хоть кто-то во мне не сомневается.

— Хорош жених, только ждать долго, — развеселился Дирк и широко улыбнулся.

— Лет пять. Зато он не попрекает меня не пойми чем!

Дирк нахмурился, от волнения пригладил волосы и, набрав в грудь воздуха, произнес:

— Прости, я был очень зол на тебя. Вот и наговорил глупостей.

— Надеюсь, Бьянка тебя утешила, — укусила я, вспомнив, как он целуется. Ведь научился же с кем-то!

— Ревнуешь?

— Вот еще! Я свыклась с мыслью, что вы счастливы в браке и ждете малыша.

— Пф! — фыркнул Дирк. — Ни за что!

— Да что уж?! Зато у нее волосы редкого цвета, она изящна, как фиалка, хозяйственна. А еще ты восхищен ее улыбкой и голосом, который хочется слушать и слушать, — я запомнила все гадости, что он говорил тогда. — Извини, но я постаралась забыть тебя.

— Я тоже старался. Но не получилось.

— Неужто?! А с Бьянкой на ярмарку поехал просто так? Аж до Эльверда?

— Ее Вирка позвала. Сама знаешь, что они лучшие подруги.

— Знаю, но сам знаешь, все изменилось. Ты изменился, я…

— Ты любила этого Нейла? — вдруг ни с того, ни с сего ввернул Дирк.

— Что?! — вспыхнула я и вскочила, как ужаленная. — Ты дурак, если так думаешь! Знаешь, катись-ка ты к Бьянке!

Только пышная, длинная юбка и каблуки не позволили мне быстро уйти. Пока выбиралась из-за скамьи, Дирк, ловкий зараза, успел схватить меня за руку.

— Тиль! — жалобно позвал. — А что я должен был думать, если все об этом только и говорят!

— Пусти!

— Нет! Сядь!

— Вот еще!

— Сядь, иначе… — его голос изменился, а глаза коварно заблестели.

— Что?! — с вызовом спросила.

— Иначе я напишу твои родителям, что мы были вместе. И не раз!

Из-за его безмерной, возмутительной наглости я остолбенела, хватая раскрытым ртом воздух.

— Тогда… Тогда я тебя прибью, Дирк! Прямо ручником приложусь по твоей дубовой, наглой башке! Давно уже мечтаю это сделать! — зашипела я, а он в ответ, будто подначивая, лучезарно улыбнулся. — И не думай, что поддамся! Я и не такое вынесла! — я развернулась и гордо пошла на кухню.

— Так и расскажу всем! — крикнул он вслед.

— Убью! — прорычала я через плечо.

Когда Олли выглянула, Дирка уже не было. Чувствует, что ноги лучше унести! Вот то-то же!

Я выдохнула и принялась раскатывать тесто, но что-то сегодня все мысли о противном гноме, и дело не спорится! Ух! Я излишне рьяно опустила скалку на стол, и послышался грохот. Чтоб ему!

Поставив противни в печь, засобиралась домой. Олли и сама сможет их вынуть.

Распрощавшись со всем, вышла на улицу и даже не удивилась, столкнувшись с поджидавшим меня Дирком.

— Уходи! — бросила ему высокомерно, задрала нос гордо и пошла вперед.

Солнце село, сразу резко похолодало, и подтаявший за день снег застыл неровными выбоинами. Не успев сделать и десятка шагов, я поскользнулась, всплеснула руками, и Дирк не преминул возможностью воспользоваться таким шансом. Подхватил меня за талию и притянул к себе.

— Так ты рада, что я не женился?! — спросил, глядя в глаза. И смотрит так, что у меня сердце в груди бешено забилось. Ведь вот-вот вновь целоваться полезет!

— Вот еще! — ни за что не признаюсь. Буду отпираться до последнего. — Езжай обратно в Гронвиль.

— Неа. Я здесь надолго.

— И как тебя отпустили? — хмыкнула.

— Не только же тебе из дома сбегать, — он притянул меня к себе сильнее, и я снова ощущала его притягательный запах, горячее, взволнованное дыхание на щеке… И тут опомнилась.

— Ты что?! Сбежал?!

— Верно. Как увидел тебя тогда — так и решил сбежать. Так жалко тебя стало, что спать не мог.

— А про Бьянку из жалости заливал?! — какое тут целоваться! Бесит! Попыталась оттолкнуть Дирка, но он сильный, ко мне прижимается, носом по щеке нежно водит, и приятно до дрожи. И все же я злилась. Хотела попенять, что он дурак, как его губы нежно соскользнули к моим губам.

Целовались мы исступленно. Конечно, ради приличий, я же порядочная девушка, вначале сопротивлялась, но Дирк целуется так, что ноги подкашиваются.

В итоге вернулась в мастерскую с опозданием и красными, обветренными от поцелуев губами.

Мадам оглядела меня, понимающе улыбнулась и полюбопытствовала:

— Что-то господин Дирк за кольцом не спешит. Будет новое заказывать?

— Не знаю.

— Если надумает выкинуть еще дурацкую выходку, лучше выкинь сама что-нибудь. Наперед, так сказать, чтобы не обидно было.

— Думаете, стоит еще занять денег и сбежать? Так я еще треть ему не вернула.

— Ну да, тогда пока что он спать может спокойно, — мадам зевнула и как ни в чем не бывало засеменила в спальню.

Вечером следующего дня Дирк пришел снова.

Мадам открыла дверь и воскликнула:

— Ой! Это Тилью ловить?!

— Да, госпожа Грисби, — голос у него был донельзя озорной.

Заинтригованная их разговором, я приоткрыла дверь своей комнаты, где прихорашивалась, высунула голову и увидела большую, красивую, но пустую клетку! У меня даже дар речи пропал: и как это понимать?

Но Дирк подмигнул мне, поставил клетку на столик в прихожей, открыл дверцу… Затем достал из-за пазухи платок, развернул его, и в клетку влетел огромный красный попугай.

— Вот! — жизнерадостно произнес. — Как и обещал!

Только мне отчего-то стало грустно. Ведь с поездки за попугаем начался мой тернистый путь, некоторые моменты которого я до сих пор не могла вспоминать без слез.

— Я подумал, что если с него все началось, то им все и должно закончиться.

От слова закончиться, я побледнела. Не зря ожидала очередную каверзу. Побыли вместе, убедился, что неравнодушна к нему — можно завершать месть.

— Кстати, могу я получить свое кольцо? — Дирк обратился к мадам. Я, не говоря ни слова и не видя ничего перед глазами, развернулась и на деревянных ногах пошла в мастерскую. Без единого слова всучила ему кольцо, а он его… вдел в крепление на верхушке огромной клетки.

— Так будет лучше, — улыбнулся Дирк. — Пошли, беглянка, гулять. Надо поговорить. Серьезно.

— О чем? — насторожилась я.

— Узнаешь, — он протянул руку, и я увидела, что у него все костяшки в ссадинах.

— Что с тобой?!

— Упал.

— Ага. — хмыкнула мадам, — на декана Нейла. И неудачливому Ваату из-за огромной шишки срочно пришлось уезжать за город.

Дирк смутился, спрятал руки за спину и пояснил:

— Он не хотел отдавать выписку.

— Какую?! — я не понимала, что происходит.

— Господин Дирк настойчиво требовал с господина Нейла извинений за недостойное поведение и выписку с твоими отметками за полугодие. Тот отпирался, и господин Дирк приложил все дипломатические умения, чтобы убедить его в обратном.

— Ох, — охнула я. — Что же теперь будет?!

Дирк лицом потемнел, и я не сразу поняла причину. Хорошо, что мадам пояснила:

— Тилья волнуется за вас, а не за декана, господин Дирк. Потому что бить декана столичного факультета — чревато. Однако я, как двоюродная тетка Ваата. посоветовала ему не поднимать скандала. И так прошлый едва замяли.

— Вы его тетка? — ахнули мы.

— Да. так уж сложилось, что Нейлы — моя родня, — улыбнулась мадам. — Скверный нрав и тяга к металлам — это у нас семейное. Надеюсь, у безмозглого племянника остатки мозга не отшибло. Кстати, отличная работа, господин Дирк. Клетка изумительная. Ну, что стоите? Идите, гуляйте. Дайте бедной птице привыкнуть к новому месту. Бедняжка!

Глава 15

Дирк чинно вел меня по городу и не спешил начинать разговор. Что для него он будет нелегким, свидетельствовали его взволнованный взгляд и напряженная хватка, с которой держал меня за руку. Я тоже беспокоилась и гадала, о нем пойдет речь. Конечно, догадывалась, что коснемся моего побега, но к чему это приведет? Вдруг Дирк, желая преподать мне еще урок, станет демонстрировать холодность, как это прежде делала я? Страх изводил, и не в силах терпеть, собралась с духом и заговорила первой.

— Попугай замечательный. Я о таком и мечтать не могла, но не надо было покупать его. Я же еще не все деньги тебе вернула. И, Дирк, я честно не хотела тогда убегать. Просто так все сложилось.

— Знаю, — вздохнул он, стиснул мою ладонь сильнее и снова замолчал.

Мое напряжение достигло предела. Я уже приготовилась к чему угодно, однако Дирк, почувствовав мой напряженный, выжидающий взгляд, вдруг остановился и выпалил:

— Тиль, выходи за меня замуж!

Не в силах поверить собственным ушам, я стояла и удивленно смотрела на него, а он с жаром продолжил:

— Я люблю тебя. И не переставал думать о тебе ни на один день!

— Разве ты не злишься на меня?

— Сначала очень злился, а еще очень переживал. Хвала Светлой Альде, что ты жива и невредима! Я же места себе не находил! И когда твои родители сообщили, что ты сбежала в академию, понял, что был не прав. Если бы тогда сходил с тобой, возможно, все было бы иначе…

Вот уж не ожидала, что он скажет такое! Закусив губу от волнения, я слушала его и думала: вот же была глупой, если прежде не замечала, какой Дирк ответственный и заботливый. Да, от всех моих суровых испытаний есть прок — научилась ценить доброе отношение. Особенно великодушие Дирка, ведь как бы там ни было, своим поступком, пусть и случайным, подставила его: он клятвенно обещал родителям, что вернет меня домой в целости и сохранности, а вон как все вышло. Еще с деньгами сбежала. Да я бы на его месте вот такой негодяйке, как я, при встрече розог всыпала, а Дирк кается, в любви признается и замуж зовет. Смущаясь, подняла на него глаза и утонула в омуте карих глаз, смотревших с надеждой и нежностью.

— Не поверишь, я ведь случайно уговорил отца поехать на ярмарку в Эльверд…

— А разве ты не знал, что я здесь? — удивленно захлопала ресницами. Я-то думала, он намеренно мне мстить приехал!

— Если бы знал, где ты, сразу бы нашел тебя! Но наши родители разругались и не разговаривают. Только Харат как-то случайно обмолвился, что ты забралась так далеко, что они даже подумать не могли, что у тебя столько храбрости. Ну, я начал узнавать, где есть подходящие академии, а потом решил поехать на ярмарку. И вот!

— Неужели дома все так плохо?!

— Ну, — он смутился. — Весь Гронвиль разделился на два лагеря. Одни считают, что я недоглядел за тобой… — не желая меня укорять, Дирк замолчал, поэтому дальше мне пришлось расспрашивать самой.

— А другие?

— Другие считают, что твоему отцу следовало бы позволить тебе учиться.

Да, разговор и впрямь серьезный. Я, конечно, знала, что после ярмарки Дирку будет сложно, но чтобы так… — тяжко вздохнула и погладила его по руке. Досталось же ему из-за меня.

Он поднес мою руку к губам, трепетно поцеловал и принялся рассказывать дальше.

— Я ехал в Эльверд, не надеясь на чудо. В соседнем Мервеле тоже есть академия. И когда увидел тебя — глазам не поверил! Однако ты так быстро улизнула, что когда отмер, не нашел тебя.

Да вот только тебя и Бьянка увидела, начала злорадствовать, и после этого мне с нею рядом находиться-то было тошно. А потом она рассказала Бирке и матери, что мы тебя видели. И отец в тот же вечер решил обратно уехать в Гронвиль. Не хотел, чтобы я тебя искал, — он смутился. — Но я подумал, что надо обязательно вернуться в Эльверд.

— Чтобы меня Бьянкой подразнить? — мягко поддела его.

— Ну… Когда я тебя искал, знаешь как меня ревность терзала? Не мог ни есть, ни спать. И уехать не мог!

— И как ты мог подумать, что я и Нейл… — у меня от возмущения дыханье сперло.

— Так ты и со старостой сдружилась. А он не старый! — угрюмо возразил Дирк, видно, что его и сейчас ревность гложет.

— Старостой был Лейк, и он влюблен в Олли, а мы просто дружим, — посмотрела на него с укоризной. Но тут сама вспомнила, как потеряла покой, ревнуя Дирка к Бьянке, — поэтому тепло улыбнулась. И счастливый Дирк обнял меня.

— Тиль, соглашайся! Я никогда не буду против твоего дела. Клянусь.

И прежде, чем я все обдумала, успела испугаться, что Дирк придумал еще какую-то хитрость, выпалила:

— Да!

Он подхватил меня на руки, пылко поцеловал, а я обвила его шею руками, положила голову на плечо и радовалась, что он не только ни держит на меня зла, но и по-прежнему так же сильно любит, несмотря на все произошедшее между нами.

Мы долго разговаривали о нашем прошлом, настоящем, будущем. И внезапный вопрос Дирка:

— Тиль, а я хоть нравлюсь тебе? — искренне растрогал меня.

— Если бы не нравился, сказала бы «нет», — заверила его. — Это раньше мы были другими, а сейчас я изменилась, ты тоже. Наверно, так и должно было все произойти, чтобы мы повзрослели.

— Да, — согласился он, — только родных жаль. Знаешь, звучит некрасиво, но встречи с ними я побаиваюсь.

— Я тоже, — призналась честно.

— Ох, и дел мы натворили.

— Это все я, — напомнила стыдясь.

— Ну мы же с тобой пара! Пусть сбегали по отдельности, но ведь сбежали.

— В Гронвиле, наверно, только и говорят, что мы подали дурной пример остальным.

— Ага, вот уж мы парочка! Но, Тиль, знал бы, что так будет, сам бы предложил тебе сбежать. Я рукастый, не пропадем! — он спохватился и добавил: — И ты рукастенькая!

— Дирк, — вдруг вспомнила я. — А я обещала мадам Грисби, что мое клеймо будет двойным, слитым с ее! — Для людей это мелочь, но для гномов-мастеров из одной семьи иметь разные клейма — что-то невообразимое.

— Знаешь, Тиль, я думаю, твое клеймо будет не просто двойным, а как минимум тройным. Клеймо госпожи Грисби, — загнул первый палец. — Твое. Мое. — Затем второй и последующие. — А когда помиришься с отцом, уверен, он разрешит тебе использовать семейное и будет гордиться тобой!

— О, Альда! — встрепенулась я. — Как же я их все умещу на тоненькой сережке?

— Что-нибудь придумаешь. Вон как рисуешь. Я когда смотрел, какие кольца ты предлагала, только диву давался от мастерства твоего.

— А чего вредничал?

— Сердился на тебя. Немного, — Дирк трогательно поцеловал меня в висок, и я заулыбалась, а потом снова вспомнила о родных.

— Дирк, но если родители рассорились — они же будут против нашей свадьбы.

— Помирятся. Их главное подтолкнуть к миру и дать время. Так что, как ни крути, нам пока лучше оставаться здесь, в Эльверде. Тебе нужно завершить обучение. И как раз дождемся, пока моя мать и Бирка смирятся, что мы вместе. Не переживай, все наладится. Только, Тиль, я пока комнату снимаю, а потом видно будет: или дом будем снимать, или купим свой, или в Гронвиль вернемся, когда там все успокоятся.

В планах выходило все замечательно, вот только от одной мысли, что буду выходить замуж без родителей, стало грустно. Я поджала губы, и Дирк, потрепав меня по макушке, притянул к своему плечу.

— Знаю, Тиль, но лучше так. Так уж сильно наши родители переругались. И твои между собой тоже. Давай пока обменяемся браслетами перед главой гномьей общины, а потом, когда родители смирятся и пожелают, проведем торжественную церемонию дома.

Умом я понимала, что он говорит верно, и все равно щемило в груди от печали.

— А ты далеко живешь?

— Нет. Показать?

Я кивнула — и мы пошли смотреть, где я скоро буду жить.

Смеясь и болтая, мы не заметили, что за нами идут два мужчины. Только когда я услышала:

— Конопушка! — замерла, обернулась и бросилась к протянувшему руки отцу.

— Папа!

Я все еще находилась в его крепких объятиях, когда раздался хриплый голос Лейрала. Поверить не могу, они тут! И Дирк тоже не мог.

— Отец? — удивленно спросил он. — Ты пьян?

— Дорога была до-олгой, — кивнул Лейрал и покачнулся. — Если бы не любезный сосед — была бы тоска-а смертная. А так, мы успели подраться, выпить, примириться и еще выпить. А когда увидели, как вы…

— Мило общаетесь, — подсказал папа, и мы с Дирком от стыда покраснели. Мы же целовались!

— Да! Так очень мило общались, что решили вас не пороть, хотя все дорогу только этого и хотели… У, вас! — затряс отец Дирка кулаком. — Два негодника…

— Это у тебя, Лейрал, негодник! А меня не-егодница! — поправил, заплетающимся языком, папа.

Я только сейчас подметила, что он тоже не совсем трезв. А если точнее, пьян, как и отец Дирка, грозно смотревший на нас.

— Надо им было рассорить деревню, соседей, найти приключения, сбежать из дома..!

— Обоим! — подметил мой папа, продолжавший любоваться мной и обнимать крепко-крепко, будто я птичка, которой, дай слабину, упорхнет. Как же я соскучилась по нему. И хоть он был в шапке, разглядела седую прядь. Слезы навернулись на глаза, и я расплакалась, а папа только поцеловал меня в макушку и шептал: — Ну, будет уж, Конопушка!

— Обоим! — поддакнул сосед. — Чтобы чинно-мирно идти по Эльверду под ручку и целоваться! А простой, обычный способ пожениться вам чем не подошел? А?! Выпорю! Нет бы в Гронвиле так миловались!

Конечно, никто нас пальцем не тронул, но выслушивая сбивчивый и торопливый от радости рассказ родителей, мы оба с Дирком испытывали жгучий стыд. Оказалось, что когда Дирк сбежал, мой отец сразу смекнул, куда сын соседа направился, и решил, что лучше забрать меня домой. Вот и поехал. А Лейрал, догадавшийся, за кем поехал папа, понял, что там найдет сына.

В путь они отправились по отдельности, но за Гронвилем встретились, поссорились, даже подрались. Снова встретились в придорожном трактире, немного выпили… а потом вместе приехали в Эльверд. По дороге решили выпороть нас обоих, но… увидев умилительную картину, решили, что пороть нас уже бессмысленно, лучше поженить.

— Ну, Дирк Тонберг, любишь ты еще эту занозу, Тилью Кален? — спросил мой папа, испытывающе смотря на будущего зятя.

— Люблю, — ответил он, под пристальными взглядами наших отцов.

— А ты, Конопушка, пойдешь за него?

— Да!

— За это надо выпить, сосед! — отозвался довольный Лейрал, которого прежде я никогда не видела таким.

— Позж-ж-е! Этих надо пож-женить, пока они не передумали! A-то удерут к Белому проливу, потом ищи-свищи их! — предостерег папа, знавший, как переменчиво настроение мамы и вообще женщин в целом.

— Надо! Идем! И вы оба тоже идемте!

— Сейчас! — удивились мы с Дирком. — Куда?

— Туда! Травер Рудт — глава гномьей общины Эльверда не откажет мне в таком деле. Я ему такой товар привез в прошлый раз!

— А браслеты?! — спохватился папа.

— Все у Дирка есть! Видел я, как он ковал. Рассказывал, что в Этферд ездил за серебром, а сам к Тильке твоей. Я не сразу понял. Только потом, по браслетам сообразил. Да поздно, сбежал паршивец!

Есть, — признался Дирк, взял меня за руку и повел за отцом.

Глава 16

— Пап, а может, маму подождать? — тихо спросила я, пока мы шли. — Они помирятся…

— Нет — вздохнул он. — Они с Нельей безобразно вели себя. Ох, и скандалили! Но если вы с Дирком хотите разнообразить церемонию воплями болотных кошек, да еще Бирки с Бьянкой…

— Нет! — повертела головой, сожалея, что полного нуда не произойдет. — Пап, прости, что так все получилось. Из-за меня вам столько пришлось вытерпеть.

— Тут, Конопушка, и наша с мамой вина. Если бы она не упиралась, что обучать тебя не стоит, я бы уже давно сдался. Нашел бы и тебе местечко в кузнице. Видел же, с детства тебя тянуло туда. Надо было сердце слушать, а не женские доводы, — вздохнул он и притянул меня к себе.

— А почему мама была против?

— Если бы ты весь день проводила с нами, думаешь, смогла бы она столько всего вкусного готовить, устраивать семейные ужины, где столы ломятся от угощений?

— И только из-за этого? — не поверила я.

— Нет, Тиль. Каждая мать желает детям лучшего. И она желала. Просто ее видение лучшего отличалось от твоего. Это для мамы счастье быть лучшей хозяйкой, иметь большую семью, собирать всех за столом и радоваться, что у всех все хорошо. Позже тебе это и самой захотелось бы, но она жаждала поторопить твое счастье. Да только ты у нас упрямица. Тебе в руки пряник — а ты носик воротила: «Фи, какой занудный Дирк! Видеть его не могу и замуж не пойду!»

Я грустно улыбнулась и заступилась за жениха:

— Он не занудный!

— Это теперь ты поняла, что он обстоятельный, — поддел папа и добавил громче: — Весь в отца!

И Лейрал довольно хмыкнул: — Да! Мой сын! А Тилька твоя — тебя, Ниммер, по упрямству переплюнет!

— Да! — довольно кивнул папа. — Вон, какая смелая у меня дочь! До самого Эльверда добралась! — и тут же вспомнив о моих злоключениях, посмурнел: — Слава Светлой Альде, что все обошлось…

Когда добрались до большого дома Травера Рудта — главы гномьей общины Эльверда, он ужинал. Однако визиту Лейрала старичок с окладистой белой бородой обрадовался и пригласил нас разделить трапезу. А узнав, с какой просьбой пожаловали гости, сразу согласился, но с условием:

— В столь важном деле нет места спешке. По доброй традиции церемония должна начаться с восходом солнца. Так что у нас есть достаточно времени, чтобы хорошо отужинать и пообщаться!

Уже скоро мы сидели в большой зале за богатым столом. А хозяин дома, любивший вкусно поесть, между делом посматривал на Дирка и меня.

— Господин Кален, а нет ли у вас еще одной дочери. А то у меня внук есть… — обмолвился пожилой гном позже. И прежде чем папа успел ответить, вмешался

Дирк:

— Простите, господин Рудт, но у господина Калена две дочери. Старшая замужем, а Тиль нужна мне самому.

— Жаль, — улыбнулась старичок. — В Эльверде гномов мало. Не хотите остаться?

— Хотим, — сообщил Дирк, прежде чем родители успели сказать хоть слово.

— Да, пожалуй, пока так будет лучше, — согласился Лейрал. — Но у меня есть дочь…

Гномы — на то и гномы, из любой встречи устроят деловое собрание.

Я не против, очень даже интересно послушать мужские разговоры, если бы ни одно «но» — пусть свадебного платья у меня нет, но надо причесаться красиво, немного успокоиться, приготовиться к церемонии.

— Конопушка, для меня и Дирка ты и так будешь самая красивая, — шепнул папа. Я смутилась и улыбнулась. Ведь было бы хуже, если бы платье имелось, а Дирка рядом не было. Мне, вообще, грех жаловаться.

Однако следовало предупредить мадам Грисби. Уверена, она будет сильно волноваться, если я не приду вовремя. Папа порывался поехать со мной, ни Дирк уверил его, что сопроводит меня сам. А им надо выспаться перед церемонией.

Оставив уставших родителей на милость господина Рудта, мы с Дирком на извозчике поехали к мадам. Однако стоило ей услышать, что рано утром состоится наша свадебная церемония, она пришла в шок и трепет и закричала:

— Платье! Тебе нужно платье! — с нее вмиг сошли сонливость, привычная чинность и, подхватив меня под руку, мадам увела меня к портнихе, велев Дирку возвращаться к Рудту одному.

— Нет! — завертел он головой, с волнением вглядываясь в меня. Видимо, переживал, что могу передумать, отказаться от церемонии. Но моя счастливая улыбка стала ему ответом и заверением, что все будет хорошо. Как же замечательно, когда тебя всем сердцем любит достойный человек, к которому тянется сердце.

Все приличные дома уже спали, а портниха Мелден с дочерью и помощницей торопливо ушивали алое платье и украшали его многочисленными складками и кружевом.

— А к чему такая спешка? — чистосердечно спросила девочка и получила хороший щипок от матери. Но мадам смутить сложно.

— А потому что жених боится, что Тилья передумает. То-то пришел с клеткой и сказал, что если она не согласится — запрет и не выпустит. Вот такая любовь! — с серьезным видом поведала она.

— Правда?! — вместе с дочерью ахнула портниха.

— Приходите завтра — покажу.

Глядя на их лица, я не сомневаюсь, что придут… когда выспятся. Потому им еще платье шить и шить.

Я только прикрыла глаза — и заснула…

А разбудила меня очень довольная и гордая мадам:

— Платье готово! Надевай и за прическу!

— Вы всю ночь не спали?

— Посплю потом. Пригласишь одинокую пожилую женщину на свадьбу?

— У нас будет просто церемония, — смутилась я. — Но если хотите…

— Хочу!

Представить не могла, что платье будет таким ошеломляющим. Вроде бы нет в нем ничего особенного: простое, скромное, и в то же время есть что-то такое. Сразу видно: мадам приложила к его творению руку.

Обычно свадебный наряд с красными вставкам, богато вышитый орнаментом. Но из-за невероятной спешки мне сшили просто красное платье, собранное под грудью красивыми, струящимися складками, плавно переходившими в небольшой шлейф.

Не знаю, как они успели сотворить чудо за полночи, но оно потрясающее. И прежде ни одна гнома не выходила замуж в таким смелом и красивом.

Мои плечи были немного обнажены, а рукава с широкими раструбами от плеча, придавали силуэту особенную женственность и очарование. Стоило поднять руки — и я становилась похожей на пламя.

— Нравится? — поинтересовалась мадам.

— Очень! — призналась я.

— Мне тоже. Любовалась бы и любовалась, да спешить надо! — она качнула рукой, и алые ленты зашевелились змеями.

Заплетали меня в шесть рук. А когда закончили, не дали даже рассмотреть себя. Сразу накинули на плечи плащ, усадили в нанятую карету и повезли к дому господина Рудта.

Папа заметил нас еще издалека и выбежал встречать. А когда я спустилась, прижал руку к сердцу и со слезами на глаза произнес:

— Какая красавица! Жаль, что мама не видит!

Торжественно взял меня под руку, другой — мадам Грисби, и мы вошли в дом.

— Все собрались, — улыбнулся господин Рудт, встречающий нас у порога. — Вас ждут. А на женихе от волнения лица нет. Порывался уже ехать за вами.

Пока я поправляла платье, папа проводил мадам к гостям и вернулся за мной.

В полной тишине, лишь под треск поленьев в большой жаровне, заменявшей горн, мы прошли через ряды гостей в центр зала, где уже стояли Дирк с отцом.

Стоило появиться, гости хором ахнули, а мадам всхлипнула, промокнув глаза платком:

— Это так трогательно. Я сразу поняла, что эти двое стоят друг друга!

Гости ободрительно загалдели, а я немного приободрилась, потому что Дирк обернулся и, увидев меня, застыл на месте, раскрыв рот от восхищения. И все же я боялась, что он смутится, что мое свадебное платье нетрадиционное. Однако он смотрел с таким восторгом, что последние сомнения отпали.

Больше книг Вы можете скачать на сайте — www.litlib.net

Когда я встала рядом, Дирк взял меня за руку.

Гостей, несмотря на внезапность нашей свадьбы, оказалось много. Пусть они не знакомы мне, но это даже хорошо. Ведь если мы хотим обосноваться в Эльверде — лучше и не придумать повода, чтобы узнать здешних гномов. Уверена, Лейрал думал так же. Посмотрела на него украдкой и заметила его одобрительный кивок.

— Хорошо, что я женат! — прошептал он. — Иначе бы сам женился!

Лучшей похвалы и придумать невозможно.

Мы стояли у жаровни, наши отцы за нами, и в тишине звучал громкий голос старейшины.

Господин Рудт в одной руке держал вечнозеленую ветвь ивриса, символизирующее священное дерево жизни, а в другой кусок руды.

Несмотря на то, что стояли перед пылающей жаровней, из-за волнения мои пальцы были холодными, зато ладонь Дирка обжигала теплом. Мы смотрели друг на друга и не сводили глаз.

Не представляю, как бы могла выходить замуж за кого-то другого. Теперь понимаю, почему маме так нравился Дирк. Эх, жаль, что ее сейчас нет рядом. Я вздохнула, и взволнованный Дирк, смотревший с восхищением, накрыл мою руку второй ладонью.

— По доброй ли воле объединяете свои судьбы, Тилья Кален и Дирк Тонберг?! — обратился старейшина. И мне захотелось громко крикнуть: «Да!»

Услышав ответы, он торжественно спросил у наших родителей: не имеют ли они серьезных причин для отказа от церемонии. Конечно, отцы ответили отрицательно, и тогда старейшина приступил к напутственной речи, слушая которую, я прослезилась. Потому что каждое мудрое слово подтверждали испытания, что мы с Дирком перенесли. Этот год был тяжелым и для меня, и для него, и для наших родителей, но после горечи радость особенно сладка и желанна.

После всего, что произошло, я даже не моргнула, когда господин Рудт надрезал мою ладонь. Соединив нас кровью, он церемонно разрешил нам обменяться браслетами.

Лейрал с улыбкой замкнул браслет на моей руке, папа на руке Дирка, и в тот миг я ощутила, что теперь я не одна. У меня есть Дирк.

Эпилог

После встречи с папой, разговоров по душам, примирения с Лейралом и свадебной церемонии — часть вины спала с моих плеч. Но как быть с мамой, с матерью Дирка, его сестрой? В душе я не смела надеяться на чудо и грустила.

Светлая Альда и так слишком милосердна ко мне, раз наши с дороги с Дирком сошлись вновь и соединились перед священным огнем.

Вечерами я делала эскизы, а он сидел рядом и любовался рисунками. Вроде бы ничего такого, но только от одного его присутствия, восхищенного взгляда, я чувствовала себя окрыленной, способной сотворить нечто-то особенное. А потом заметила, что он учится у меня, как и я у него, спрашивая совета.

— Тиль, а если вот здесь завиток добавить? — предложил Дирк, рисуя пальцем линию.

Я пририсовала еще одну изогнутую веточку, посмотрела придирчиво и оценила:

— Многовато их. Но если эту убрать… — прикрыла пальцем соседнюю и увидела, что намечается симметрия. И тут же перед глазами вспыхнула задумка.

— Дирк! Спасибо! — потянулась к нему, поцеловала в щеку и села за чистый лист…

Вскоре на эскизе красовалась богатая, изысканная брошь, две веточки которой смыкались и обхватывали круглый лунник…

Со дня церемонии прошло не больше полтора лунья, а я уже не представляла жизни без Дирка. И даже мадам Грисби шутила, что у нее появился второй подмастерье — мой муж.

После работы он приходил за мной в мастерскую и терпеливо помогал нам шлифовать украшения. Потом мы вместе ужинали пирогами, слойками и другими вкусностями, что я с удовольствием пекла для мужа. Для нас двоих приготовленной еды было много, поэтому я с удовольствием угощала мастера.

А вскоре мадам предложила за символичную плату переехать жить к ней. Подумав, мы согласились.

А потом… потом наступил день, когда пришло письмо от отца Дирка.

«Крепитесь. Едут мать и Вирка».

Сообщение было коротким, как шпионское донесение, зато после него я заметалась, занервничала, не зная, что делать. Все стало падать из рук, и тогда мадам хитро улыбнувшись, посоветовала:

— Скрывайте свое счастье и не будите в людях зависть. Но если что, обращайтесь. Я ведь могу быть очень вредной домовладелицей. Уже на следующий день они съедут от вас.

Это обнадеживало. И все равно всю ночь я не спала. Да если бы только знала, что выйду замуж за Дирка, не подначивала бы Вирку и не называла бы ее Бьянкиной подлизой! Дирк волновался за меня и тоже плохо спал. И утром, когда в дверь постучали, мы оба подпрыгнули.

Но это оказался курьер, доставивший еще одно письмо. От мамы! Которое я открывала с волнением и трепетом дрожащими руками.

«Эх, Тилька, упрямая коза… — начиналось оно с таких слов. — Что бы о тебе ни говорили, я всегда знала, что ты у нас умница. Не сердись. Я очень хотела, чтобы было как лучше. Думала, ты выйдешь замуж за Дирка, а уж он бы позволили тебе не только ковать, но и на руках скакать. Эх, если бы я только знала.

Но Альда дело рассудила по своему усмотрению.

Многое хочется тебе сказать доченька, увидеть тебя, крепко обнять. Папа сказал, что ты стала невероятной красавицей, но сейчас не об этом. Спешу отправить письмо и предупредить тебя, чтоедут эти… — слово плотно зачеркнуто, а за ним приписано: — Вирка с матерью. Держись гордо и спуску Вирке не давай. Как вспомню ее злословие про тебя, доченька, руки тянутся подрать ей косы. Дирку письмо не показывай!»

Дирк, читающий письмо через плечо, крепче обнял меня и поцеловал в шею.

«Ты, Тиль, несомненно, любимица Альды, иначе объяснить твое везение не могу. Потому как недолгой была любовь Бьянки к Дирку. Так и скажи ему! Как только она узнала, что вы поженились — начала строить глазки твоему брату. И тут уж дружба Вирки с Бьянкой закончилась. И теперь, слава Альде, весь Гронвиль обсуждает их склоку, а не нас. Так что пусть Дирк нос не задирает!

Заканчиваю. Мы все очень тебя любим. Скоро приедем, а пока, Тилька, держись. Мы с папой гордимся тобой. Ты вся в нас! А что сбежишь — догадывались».

Закончив читать письмо, мы с Дирком взглянули друг на друга и улыбнулись. Кажется, все складывается как нельзя лучше. Но если наши мамы приедут вместе — бежать нам с ним к Белому проливу… Хорошо, что опыт побега имеется. Да и вместе — хоть на край света.


— КОНЕЦ —


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Эпилог