КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Слова Гуру [Сирил М Корнблат] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Сирил Корнблат СЛОВА ГУРУ

Вчера, когда я шёл в лес встретиться с Гуру, некто остановил меня и спросил:

— Малыш, что ты делаешь тут в час ночи? Твоя мама знает, где ты? И сколько тебе лет, что ты так вот разгуливаешь один по ночам?

Я посмотрел и увидел, что он совсем седой, и засмеялся. Старики — сплошь слепцы; впрочем, все люди, можно сказать, вовсе не видят. Женщины, пока молодые, еще, может, кое-что могут увидеть, но мужчины — почти совсем ничего.

— В следующий день рождения мне будет двенадцать, — ответил я. И добавил (потому что всё равно я не дам ему уйти и рассказать всё другим): — А ночью я вышел, чтобы повидать Гуру.

— Гуру? — удивился он. — Кто такой Гуру? Иностранец, наверно, а? Нет, молодой человек, негодное это дело — якшаться с иностранцами! Так кто этот Гуру?

Раз он хотел — я сказал ему, кто такой Гуру, и, когда он начал болтать насчет дешевых журнальчиков и сказочек, я произнёс одно из тех слов, которым научил меня Гуру; и он умолк. Он был старик, и суставы у него гнулись плохо, поэтому он не осел и не согнулся, а прямо так и упал, как стоял, ударился головой о камень. А я пошёл дальше.

Хотя в следующий день рождения мне будет только двенадцать, я знаю много такого, чего не знают старики. И я помню такие вещи, которые не помнят другие ребята. Помню, как я родился — как появился на свет из тьмы, и помню, какие звуки издавали тогда взрослые вокруг меня. Позже, когда мне уже было два месяца, я начал понимать, что их шум означает что-то вроде того, что происходит в моей голове. Я открыл, что и сам могу издавать подобные звуки. Все очень удивлялись. «Говорит! — повторяли они. — И такой маленький! Клара, и что ты об этом скажешь?..» Клара — это моя мать.

Клара отвечала: «Прямо и не знаю, что сказать. У нас в семье гениев никогда не водилось — а в семье у Джо и подавно».

Джо — это мой отец.

Однажды Клара привела человека, которого я раньше не видел. Она сказала, что это репортёр — пишет о том и о сём в газетах. Этот репортер пытался говорить со мной, как будто я был обычным младенцем. Я даже не отвечал, а просто все смотрел на него, пока в глазах у него что-то не погасло, и он ушёл. Даже убежал. А Клара после отругала меня и прочла кусок из газеты этого репортёра. Он думал, что статья у него вышла смешная. Там было про то, что репортёр будто бы задает мне всякие сложные вопросы, а я отвечаю детским гугуканьем. Это все было враньё, конечно. Я не сказал этому репортёру ни одного словечка — да и он сам ничего такого у меня не спрашивал.

Я слушал, как Клара читает этот отрывок, а сам в это время следил за ползущим по стене слизняком. Когда Клара замолчала, я спросил:

— Что там за серая штуковина? — и показал на слизняка.

Она посмотрела, но ничего не увидела.

— Какая штуковина, Питер? — удивилась она. (Я приучил Клару называть меня полным именем, а не каким-нибудь дурацким словцом вроде «Питти».) — Что за штуковина?

— Большая, как твоя ладонь, Клара. Но мягкая. По-моему, в ней совсем нет костей. Она ползет вверх, но я не вижу у неё головы. И ног у неё тоже нет.

Клара, похоже, была встревожена, но пыталась подыграть — положила руку на стену и старалась найти слизняка, а я поправлял — говорил «правее», «левее» и так далее. И вот наконец Клара положила руку прямо на слизняка, и её рука прошла сквозь него. Тогда я понял, что она на самом деле не видит его и не верит, что он там есть. Так что я больше не говорил о слизняке. Только через несколько дней я спросил её:

— Клара, как называется что-то, что один видит, а другой — нет?

— Иллюзия, Питер, — ответила она, — если я правильно тебя поняла.

Я ничего не сказал. Дал ей уложить меня в постель, как обычно. Но когда она погасила свет и ушла, я подождал немножко и тихо позвал:

— Иллюзия! Иллюзия!

И в тот же миг появился Гуру. Это был первый раз, когда он пришел ко мне. Он поклонился — с тех пор он всегда так кланяется — и сказал:

— Я ждал этого.

— Я не знал, что тебя можно так позвать, — ответил я.

— Когда бы ты ни захотел видеть меня — я буду готов и явлюсь сразу же. Я стану учить тебя всему, чему ты захочешь научиться. Ты знаешь, чему я буду тебя учить?

— Если ты станешь рассказывать мне про серую штуку на стене, я буду тебя слушать, — ответил я. — И если ты станешь рассказывать про реальные вещи и про нереальные, я буду слушать.

— Очень немногие, — задумчиво сказал он, — хотят учиться таким вещам. А есть и такие вещи, которые никто изучать не хочет. И еще есть такие, которым я не стану тебя учить.

Тогда я сказал:

— Я стану учить то, чего никто не хочет учить. И я даже выучу то, чему ты учить не хочешь.

Он насмешливо улыбнулся:

— Хозяин пришел! — и почти засмеялся. — Хозяин Гуру!

Вот так я узнал его имя. И в ту ночь он научил меня слову, позволявшему делать всякие мелочи — портить еду, например.

С той ночи и до вчерашней он нисколько не изменился, хотя сейчас я стал такой же высокий, как он. Его кожа все такая же сухая и блестящая, и лицо все такое же худое, и голова его по-прежнему увенчана копной жестких, грубых черных волос.

Однажды, когда мне было уже десять лет, я лег в кровать и пролежал столько, сколько надо было, чтобы Джо и Клара поверили, что я заснул. Потом я оставил вместо себя штуку, которая появляется, если сказать одно из слов Гуру, и спустился из окна по водосточной трубе. Я с восьми лет по ней спускаюсь и поднимаюсь — это мне раз плюнуть.

Гуру поджидал меня в Инвуд-Хилл Парке.

— Ты опоздал, — упрекнул он.

— Не слишком опоздал, — возразил я. — Я же знаю, что никогда не бывает слишком поздно для таких вещей:

— Откуда тебе знать? — резко спросил он. — Это же твой первый раз!

— А может быть, и последний, — ответил я. — Мнё это не нравится. И если из второго раза мне будет нечему научиться, я больше сюда не приду.

— Но ты не знаешь, — сказал он, — ты просто не знаешь, на что это похоже — голоса, и тела, лоснящиеся от умастившего их танцующего пламени, и этот поглощающий ритуал! Ты не сможешь представить себе все это, пока сам не примешь участие…

— Посмотрим, — прервал его я. — Прямо отсюда мы сможем отправиться?

— Конечно, — ответил Гуру. Он научил меня нужному слову, и мы вместе произнесли его.

Место, в которое мы попали, было освещено красными огнями, и, кажется, там были каменные стены — сплошная скала. Хотя, конечно, «там» нельзя было видеть по-настоящему, так что огни только казались красными, и камня настоящего там тоже не было.

Когда мы шли к огню, некто остановил нас и спросил:

— Кто это с тобой? — и назвал Гуру другим именем. А я и не знал, что Гуру был еще и тем. кого так звали, ведь это было очень могущественное имя.

Гуру искоса взглянул на меня и ответил:

— Это Питер, о котором я много рассказывал. Тогда она (а это была «она») посмотрела на меня и протянула блестящие от масла руки.

— Ах, — сказала она мягко, как кошки, когда они говорят со мной по ночам. — Ах, Питер! А ты придешь ко мне, когда я позову? Станешь звать меня по ночам, когда будешь один?

— Прекрати! — оборвал Гуру, сердито отталкивая ее с дороги. — Он еще очень юн — ты можешь испортить его, и он не сгодится для своего дела!

А она проверещала нам вслед:

— Гуру и его ученик — хороша парочка! Эй, мальчик, учти, что он не более реален, чем я, — ты единственный, кто реален здесь!

— Не слушай её, — пробурчал Гуру. — Она не знает, что говорит. Все они безумны, когда приходит это время…

Мы подошли к огням и сели на камни. Те, кто были вокруг, убивали зверушек и птиц и проделывали разные вещи с их телами. Кровь собиралась в большой каменной чаше — и они передавали ее из рук в руки. Соседка слева сунула ее мне.

— Пей, — сказала она и ухмыльнулась, показав прекрасные белые зубы. Я отпил два глотка и передал чашу Гуру.

Когда каждый отпил из чаши, мы все разделись. Правда, некоторые, как, например, Гуру, не носили никакой одежды, но на многих одежда была. Та, что сидела слева, придвинулась и тяжело задышала прямо мне в лицо.

— Скажи ей, чтобы она прекратила. Гуру, — попросил я. — Это не входит и ритуал, я знаю.

Гуру сказал он что-то резкое на их языке, и она отошла, ворча и огрызаясь.

Потом мы все начали петь, хлопая в ладоши и ударяя себя по бедрам. Одна из них медленно поднялась и тоже очень медленно обошла вокруг огней. При этом она дико вращала глазами, щелкала челюстями и так размахивала руками, что я слышал, как хрустят ее суставы. Медленно переставляя ноги, шаркая подошвами о камни, она прогнулась назад — до самого пола. На ее животе выступили мышцы, и масло стекало по коже. Когда ее ладони коснулись пола, она упала, извиваясь, и вплела в размеренное пение хора тонкое, протяжное завывание. А мы все пели и хлопали.

Вторая сделала то же, что и первая, и для неё мы пели громче, а для третьей — еще громче. Мы все еще пели и хлопали, а одна из первых двух подняла третью, положила на алтарь и взмахнула каменным ножом. Свет огня блеснул на обсидиане. Когда вся её кровь стекла по желобку внутрь алтаря, мы прекратили пение, и огни погасли.

Но мы всё равно видели всё, что происходит, — потому что на самом деле ничего не происходило, это только казалось, что оно происходит; точно так же все люди и вещи там только казались тем, чем казались. Я один был реальным. Наверно, поэтому я и был так нужен им.

И когда последний из огней умер. Гуру взволнованно прошептал:

— Явление!

Он был очень растроган.

Из лужи крови третьей танцовщицы восстало Явление. Оно было выше всех здесь, а когда заговорило, Его голос был самым громким и глубоким; и все повиновались Ему.

— Пустите кровь! — велело Оно, и мы кололи и резали себя осколками камня. Оно улыбнулось и показало зубы — самые острые, большие и белые. Острее, больше и белее, чем у любого здесь.

— Пустите воду! — велело Оно, и мы все плюнули друг на друга. Оно хлопало крыльями и вращало глазами — и Его глаза были больше и краснее, чем у любого здесь.

— Пустите огонь! — велело Оно, и мы дышали огнем на свои тела. Оно топало ногами и испускало из пасти ревущие синие огни, и огни те были ярче и неистовей, чем у любого здесь.

Потом Оно вернулось в лужу крови, а мы вновь зажгли огонь. Гуру смотрел прямо перед собой; я потянул его за руку. Он поклонился, будто мы этой ночью еще не виделись.

— О чем ты задумался? — спросил я. — Пойдём отсюда.

— Да, — тяжело ответил он. — Пойдем. — И мы произнесли слово, которое вернуло нас домой.


Первым, кого я убил, был брат Пол — в школе, куда я пошёл, чтобы узнать то, чему не учил меня Гуру.

Это было меньше года назад — но теперь мне кажется, что это было очень-очень давно. С тех пор я убил много людей.

— Ты очень умный мальчик, Питер, — сказал брат Пол.

— Спасибо, брат.

— Но кое-чего в тебе я не понимаю. Если бы речь шла о ком другом, я обратился бы к родителям, но, чувствую я, что и они этого не понимают. Ты же был вундеркиндом, не так ли?

— Да, брат.

— В этом, конечно, нет ничего особенно странного. Говорят, это все железы. Ты знаешь, что такое «железы»?

Тут я встревожился. Я слышал это слово, но не знал точно, кого оно обозначает — низеньких и толстых зелёных человечков, одетых во всё металлическое, или те штуки со множеством ног, с которыми я часто говорил в лесу.

— Откуда ты знаешь? — спросил я его.

— Ну, Питер! Ты же выглядишь совсем перепуганным, мой мальчик!.. Я, конечно, сам про них хорошенько не знаю. А отец Фредерик знает. У него есть книги про них, хотя я частенько сомневаюсь, верит ли он в них сам…

— Это плохие книги, брат, — твердо сказал я. — Их надо сжечь.

— Что за дикая идея, сын мой. Но, возвращаясь к твоим проблемам…

Не мог же я отпустить его, раз он как-то узнал про меня такое. Я сказал одно из слов, которым научил меня Гуру, и он сначала выглядел очень удивлённым, а потом — так, словно ему очень больно. Он упал лицом на свой стол, и я пощупал его запястье, чтобы убедиться, что он умер: это слово я использовал впервые. Но он был как следует мёртв.

Послышались тяжелые шаги, и я быстро сделался невидимым. Вошел тучный отец Фредерик, и я чуть было не убил словом и его — но успел сообразить, что это будет выглядеть подозрительным. Так что я решил подождать и вышел, когда отец Фредерик склонился над мертвым монахом: он думал, что тот уснул.

Я же прошел по коридору в заставленную книгами комнату толстого священника, быстро свалил все книжки в кучу посреди комнаты и поджег их своим дыханием. Потом спустился во двор школы, убедился, что никто не смотрит в мою сторону, и снова стал видимым. Все было проще простого. А на другой день я убил ещё кого-то на улице.

По соседству жила девочка Мэри. Ей было тогда четырнадцать, и я хотел её так же сильно, как хотели меня обитатели Пещеры вне Времени и Пространства.

Поэтому, когда пришел Гуру и, как всегда, поклонился мне, я рассказал ему про Мэри, и он посмотрел на меня очень удивленно.

— А ты взрослеешь, Питер, — заметил он.

— Взрослею, Гуру. И придет время, когда твои слова будут недостаточно сильны для меня.

Он засмеялся.

— Пойдём, Питер, — сказал он. — Иди за мной — если хочешь. Надо кое-что… сделать. — Он облизнул свои тонкие пурпурно-красные губы и добавил: — Я рассказывал тебе, на что это будет похоже…

— Пойдем, — сказал я. — Говори слово. И он научил меня новому слову, и мы вместе произнесли его.

Место, куда мы попали, не было похоже ни на одно из мест, где я бывал с Гуру раньше. Это было — Не-место. Раньше всегда казалось, что время идет и материя движется, но здесь ничего даже не казалось. Здесь Гуру и все остальные сбросили свою форму и стали тем, чем были в действительности, — а это возможно только в Не-месте.

Нельзя, конечно, рассказать о том, что там было; но меня представили Тем, кто никогда не покидал Не-место. И все приходили к ним, словно бы они существовали. У них не было цвета, или иллюзии цвета, или какой-либо, пусть кажущейся, формы.

И там я узнал, что когда-нибудь и я присоединюсь к ним; что я, единственный с моей планеты, избран, чтобы существовать с ними в Не-месте.

Потом мы с Гуру произнесли слово и покинули Не-место.

— Ну и как? — спросил Гуру, глядя мне прямо в глаза.

— Я согласен и хочу этого, — ответил я. — Но сейчас научи меня ещё одному слову.

— А, — ухмыльнулся он. — Девчонка?

— Да, — кивнул я. — Слову, которое будет много для неё значить.

Всё так же ухмыляясь, он научил меня такому слову. Мэри, которой тогда было четырнадцать, сейчас пятнадцать. И она неизлечимо сумасшедшая.


А прошлой ночью я видел Гуру опять. И в последний раз.

Он поклонился, когда я подошёл.

— Здравствуй, Питер, — ласково сказал он.

— Научи меня Слову, — сказал я.

— Еще не слишком поздно…

— Научи меня Слову.

— Ты можешь и отказаться от всего — с тем, что у тебя уже есть, ты легко овладеешь этим миром. Золото без счёта, сардониксы и самоцветы, Питер! Царственный бархат, жёсткие и тяжёлые, шитые золотом гобелены!..

— Научи меня Слову.

— Подумай, Питер — какой дворец ты мог бы себе построить! Из белого мрамора будет он, и мерцающий рубин украсит середину каждой плитки стен; и врата его внутри и извне будут из чеканного злата, и построен он будет вокруг башни из резной кости слоновой; миля за милей вознесется эта башня в бирюзовые небеса. Ты увидишь облака, бегущие далеко внизу под тобой!..

— Научи меня Слову.

— Язык твой насладится ягодами винными, и вкус их будет как вкус расплавленного серебра. И вечно станут звучать для тебя песня соловья и голос жаворонка, подобный звону утренней звезды. Тысячи тысяч лет будет цвести вокруг тебя душистый нард, услаждая тебя изысканным ароматом. Руки твои будут умягчены касанием пуха пурпурных гималайских лебедей — мягче он, чем закатное облако.

— Научи меня Слову.

— И женщины будут у тебя, и кожа их будет черной, точно черное дерево, и белой, точно белый снег, и всякой другой. Будут у тебя женщины тверже кремня и женщины мягче облака закатного.

— Научи меня Слову.

Гуру ухмыльнулся и сказал Слово.

Не знаю, когда произнесу я это Слово — последнее слово, которому научил меня Гуру, — сегодня, или завтра, или через год.

Это — то Слово, которое взорвёт эту планету, как взорвала бы динамитная шашка гнилое яблоко.