Александр Солженицын. Выступление в Калужской Областной библиотеке
23 мая 1998
Встречей с местной интеллигенцией в Калужской областной библиотеке завершилась поездка А.И. Солженицына по Калужской области в мае 1998. Текст этого выступления в записи И. Шевелёва был опубликован в «Общей газете» 4-10 июня 1998 под заголовком «Научиться держать жизнь в собственных руках», с таким предварением:
По весне старого зэка тянет на волю. Может, этим объясняется, почему 80-летний Александр Солженицын, преодолевая сердечные приступы, колесит по городам и весям Калужской области, посещает школы, библиотеки, дома для престарелых, интернаты для больных детей, встречается с читателями, выступает по местному телевидению, отвечает на множество вопросов. Причём выбирает не крупные города, а такие, куда и шоссейные дороги не ведут, сменяясь просёлочными. Боровск, Медынь, Юхнов, Мосальск, Мещовск, Оптина Пустынь, Козельск — самое сердце России, где православные святыни, древние исторические места находятся сегодня в разрухе и разоре. В советское время здесь расцветал военно-промышленный комплекс. Сегодня, когда производство остановлено, оказалось, что даже газа в дома не провели. Людям негде работать, денег давно не видели, выживают, питаясь с огорода, своей живностью, своим хозяйством. Причём все — учителя и инженеры, пенсионеры и агрономы. Ощущение полной заброшенности. «О нас забыли, — говорили в один голос. — Мы никому не нужны. То, что вы приехали к нам, — чудо».
Здесь печатается с сокращениями.
Что бы вы сделали, будь сами президентом России?
Я — писатель и быть президентом никогда не собирался. Ненормально даже то, что я столько говорю о политике. Но в течение 70 коммунистических лет у нас уничтожали всякого, кто хоть немного понимал и думал больше других. Мало кого осталось, и я сам тысячу раз должен был погибнуть.
Моё действие — это слово. Слово, которое я больше люблю писать пером, чем говорить в микрофон. Сейчас я написал свою последнюю книгу, что думаю о путях России («Россия в обвале»). Она скоро выйдет в Москве, а в других городах её увидят несколько человек, которым я её пришлю. Потому что книги по стране не распространяются, связи разорваны. Говорят, сейчас влияет только телевидение. Но что бы ты ни сказал по телевизору, как бы это ни взволновало людей, через три часа они уже забыли об этом, поглощены другими новостями. В статье 1969 года я писал Сахарову, что было больно, когда у нас отнимали свободу слова, — но больнее будет, когда её вернут. Окажемся мы все как чужаки среди чужаков. Мы друг друга не поймём. Если объединить все вопросы, которые мне задают, трудно поверить, что эти люди живут в одной стране, настолько разбрелись умы.
Можно ли отдать Россию в аренду Америке?
Иногда вопросы бывают как анекдот, а отвечать на них не смешно. Когда я ещё был в Америке, в «Нью-Йорк Таймс» всерьёз обсуждался вопрос, как купить землю к востоку от Енисея, сколько надо вложить туда денег, как включить территорию в общее количество штатов. Я письма получал с Дальнего Востока: «Александр Исаевич, правда, что есть такой проект? Продали бы нас в Америку, хоть бы жили как люди…»
А то, что наши власти делают с Дальним Востоком, это разве не для того, чтобы он куда-нибудь вовсе отделился, пропал — и не думать больше о нём. Не давать льготных тарифов для торговли с европейской Россией, не помогать, чтобы задохнулся там. А с Крайним Севером? Да пусть бегут все оттуда! Нам бы справиться со своими нефтяными залежами, чтобы гнать их за границу. Разве эта политика не ведёт, действительно, к тому, чтобы сдать Россию в аренду Америке?
Вы не думаете, что своими резкими высказываниями только помогаете коммунистам вернуться к власти?
Когда я говорю правду, мне неважно, кто её может использовать и каким образом. Когда я критиковал коммунистический режим, мне говорили: да вы что, это же Запад может использовать против нас! А я отвечал, что не тогда надо стыдиться злодейств, когда о них говорят, а тогда, когда их совершают. То же и сейчас.
Когда я приехал в Америку, вместо того чтобы бить им поклоны и говорить, как я счастлив и всем восторгаюсь, я ужасался тому, что они творят с моралью, с молодежью, с искусством, с газетами. Были и такие ответы: «Солженицын, убирайся вон! Когда будешь выходить, закрой дверь с той стороны! Нечего было к нам приезжать!» И тоже говорили, что это могут использовать коммунисты. Но я говорю правду, как оно действительно есть.
Считаете ли вы свою статью «Жить не по лжи» современной и сегодня?
Жить не по лжи — всегда современно. Жить по лжи — значит загубить душу свою и своих близких, своих детей. Только формула жизни не по лжи меняется. Тогда я предлагал не поддерживать казённую ложь, которая нам все уши продавила. Мы сидели как бараны, не веря ни одному слову, что нам говорили, но послушно голосовали «за» — и это была одна формула лжи. Сегодня формула лжи — другая. Глядя, как лгут по телевидению, как лгут газеты, умейте на это ответить, не повторяя лжи чужой и не сочиняя лжи своей. Ложь — разрушение нашей души. Жить не по лжи — это закон всей человеческой истории, а не того или иного момента.
Глядя на происходящее в России, не хотите вернуться в Америку?
Когда госбезопасность предлагала мне выехать за границу, а иначе, мол, посадим и сгноим в Магадане, мы с женой решили: не поедем! И когда меня звали в Стокгольм получать Нобелевскую премию, я не поехал, потому что знал: назад не пустят. И восемь гебистов сажали меня в самолёт и везли до Франкфурта-на-Майне… Естественно, мы с женой только и мечтали вернуться в Россию.
За эти четыре года, как я вернулся, я получал десятки приглашений на пышные международные конференции — приехать, выступить, послушать. Я не пересек российскую границу ни на день, ни на час, и мысли такой не было. Сейчас я проехал по калужской земле. Местами я бывал здесь и раньше — в Тарусе, Обнинске, Малоярославце. Поэтому я их миновал, а ездил там, где ещё не был. Какие тут древности! Какое было тут стояние против татаро-монгольского ига! В Смуту против самозванцев! Но эта история почти потеряна сейчас для людей. Зайдите в краеведческий музей: сперва бивни мамонта, жилище первобытного человека и почти сразу — как установилась советская власть… Вся остальная русская история пропала. Вот эту достойную историю верните, которую хранит калужская земля и калужане. Я был в местах, которые считаются глухими, забытыми, но сколько там живых людей! Какие дивные преподаватели, заботливые библиотекари, прекрасные дети. Они заранее обречены на то, что души их не питают, работники культуры падают от усталости и безденежья. И в таком положении, увы, не одна Калужская область. В таком состоянии вся Россия.
Как вы относитесь к восстановлению монархии в России?
Я уже отвечал на это много раз: для монархии сегодня нигде на земле нет психологической основы. Там, где есть монархия, это не более чем декорации. Монархия неразрывно связана с религией. Это образ правления, когда и каждый подданный, и сам монарх верят, что он помазанник Божий и каждым поступком своим исполняет волю Бога, которой и следует подчиняться. Такой психологии сегодня нет нигде. Может, с веками всё изменится, но пока непоказной монархии быть не может. Тем более у нас, где таскаются с кирилловской ветвью Романовых. Кирилл опозорил себя несколько раз. Сначала тем, что вступил вопреки запрещениям династии в незаконный брак со своей двоюродной сестрой. Потом во время революции 17-го года давая совершенно поносные интервью о Николае II, государе. Потом нацепил красный бант и пошёл приветствовать Совет рабочих депутатов. И теперь он считается родоначальником императорского дома, и у него есть правнук, который не говорит по-русски. Это никакого отношения к монархии вообще не имеет.
Возможна ли сейчас единая газета для всей интеллигенции?
Единая газета сейчас в России вообще невозможна. Ни для интеллигенции, ни для народа, ни для кого. Потому что разорвано само культурное пространство. Богатейшие центральные газеты со спонсорами, у которых нет за деньгами остановки, — и те, как они сами говорят, не распространяются дальше Садового кольца. И когда тебе хочется написать статью, чтобы её прочитала вся Россия, это невозможно.
Но тут ещё и вопрос о единстве самой интеллигенции. С наиболее активной её частью в конце 80-х годов произошёл тот же казус, что и в феврале 17-го года. Если бы вы только читали те газеты, которые отображены у меня в «Красном Колесе»! Полное ликование, что наступило царство свободы, счастья, взаимной любви и уступок. И тут же всё было опрокинуто полным хаосом, а затем диктатурой большевиков. Всё повторилось и сейчас. Интеллигенция думала, что власти прослезятся, слушая её советы, что надо делать. Да ни за что! Вся гласность пошла на распрю между двумя крылами интеллигенции: либерально-демократическим и так называемым националистическим. Три-четыре года вся пресса только и была занята уничтожением противной стороны. Допустим, что уничтожили. А в это время воры, грязнохваты, дельцы, смышлёные коммунисты и комсомольцы, отбросившие коммунистические билеты, — все они захватили и посты, и здания, и линии связи, и деньги, всё захватили. А потом и говорят интеллигенции: «А ну посторонись! И те и другие». На кого же теперь жаловаться? Столичная интеллигенция только потеряла бесследно своё время. А провинциальную интеллигенцию, этот наш золотой фонд, никто и не спрашивал. Только народное самопроизвольное движение и может сплотить её в деятельную силу. Но до этого так же далеко, как и до единой газеты. Когда я возвращался, мне много проектов предлагали, в том числе — издавать общую для всех газету. Но было сразу понятно, что ничего из этого не выйдет.
Одно дело промчаться по России галопом, а другое — пожить хотя бы месяц в деревне. Не хотите попробовать?
Я 55 лет жил в провинциальной России. Сознательно отказываясь от Москвы и крупных городов. Когда я в 1956 возвращался из казахстанской ссылки, то пошёл в облоно и попросил место как можно поглуше. Эта глушь описана у меня в «Матрёнином дворе». Когда в 1962 напечатали «Один день Ивана Денисовича», мне ковры выстилали, чтобы я переехал из Рязани в Москву и жил среди богатых советских писателей. Я не поехал. Когда в 1974 меня высылали, моя жена, москвичка, и трое моих сыновей были прописаны вместе с ней в Москве, а я там прописан не был и жить не мог.
Я думаю, что 55 лет — достаточный стаж, гораздо больше того месяца в деревне, который мне предлагают. Когда я вернулся, у меня была одна мысль: как же мне охватить всю Россию, которую я давно не видел? Теперь я проехал двадцать семь областей. Я ездил в районные центры, ездил в глухие места. Но когда я вернулся в Россию, мне было уже 75 лет, сейчас — 80. «Пробовать» уже поздновато. Пусть «пробует» тот, кто задаёт подобные вопросы.
Как вы излечились от рака ?
Я получаю много таких писем. «Помогите, научите, как излечиться». Я посылаю все рецепты, какие у меня есть. Но рак, на самом деле, не один. Их несколько десятков, и все они разные, в зависимости от своей природы и от того, на каком органе развились. Поэтому мой совет может оказаться бесполезным. Я рассылал во многие места рецепт чаги — нароста на березе. Рассылал рецепт Иссык-кульского корня, ядовитого аконитума, который растёт в Киргизии. Но дозировка каждый раз должна быть индивидуально рассчитана. Аконитум до такой степени опасен, что, когда его берёшь в руки, чтобы разломать и растворить в водке, ни в коем случае нельзя потом лизнуть этот палец, чтобы яд не попал в рот. А кроме того, всё решает внутреннее состояние человека, его дух. Человек — очень сложное существо. Вселенная устроена не сложнее, чем один человек. Всё в нём взаимодействует, всё влияет одно на другое. Медицина с трудом всё это охватывает. И дух наш, то, как вы сами относитесь к своей болезни, как воспринимаете её, играет колоссальную роль.
За что вас посадили?
За дело. Я был юный дурак, увлекался диалектическим и историческим материализмом. На фронте мы случайно встретились со старым школьным приятелем, проговорили много часов, обсуждали общее положение, а потом разъехались и продолжали переписываться. В письмах наших были очень резкие выражения о том, что в стране происходит. Мы считали, что у нас феодальный строй. К Сталину мы относились очень отрицательно, а Ленина боготворили в то время. Мы с тем другом составили «Резолюцию № 1» — как бы создали партию. И по письмам нас арестовали. И у каждого нашли эту «Резолюцию № 1». И дальше спорить было не о чем. Мне дали восемь лет с добавкой вечной ссылки — по советским законам совершенно правильно. — В кабинете на Лубянке были высокие потолки и портрет Сталина больше четырёх метров. Я — с фронта, только что вывел из окружения батарею, был представлен к ордену Красного Знамени, мой арест приостановил награждение всего за несколько дней. А следователь мой на фронте не был. И он говорит мне, глядя на Сталина: «Мы готовы под танки лечь за нашего вождя, а ты — падла?» Вот так.
Как вы относитесь к религии?
Я не мыслю, как можно не верить в Бога. Человек, который не дошёл до веры, даже не знает, какую душевную ценность потерял. Как человек, не различающий красок, не понимает, что такое красное, жёлтое, зелёное. Но это открыто каждому. Мне было проще стать верующим человеком, потому что в то время, когда религия была проклята и запрещена, меня воспитывали бабушка и дедушка. В семь-девять лет я охотно ходил в церковь, а в одиннадцать с меня срывали крестик и травили за то, что я бываю в церкви.
А дальше начались 30-е годы. Многие сегодня уже и не понимают, какой это был ужас и духовная пустыня. И я потерял веру, стал атеистом, и душа моя опустела. Мне презренно и отвратительно читать сейчас свои записи юношеского и студенческого времени. Но поскольку православие было заложено в меня с детства, мне было легче вернуться к нему в тюрьме. Я вернулся в старое, привычное. И вера эта поддерживала меня всю жизнь и поддерживает повседневно. Я всегда работал в сознании Господа надо мной, как и над каждым из нас. И когда я боролся один на один с коммунистическим режимом, я понимал, что это не я борюсь, что я — муравей, чтобы такую борьбу выдержать, что я только орудие в Чьих-то руках.
Мы сами не знаем и не понимаем, сколько получаем от Творца ежедневно. Один астроном сформулировал, ещё в советское время, закон: энергия рождается от самого хода времени. Он не мог в тех условиях сказать яснее: энергия приходит к нам от Бога повседневно. Только есть и пить — недостаточно для поддержания нашей жизни. Мы получаем кванты энергии, и ими живы. По второму закону термодинамики ничего живого во Вселенной быть не должно. Разница потенциалов должна быть выровнена, температуры должны свестись к средней, движение молекул, атомов, электронов должно остановиться. Энтропия. А мы живём. Да ещё с какой буйностью, с какой политической страстью! Некоторые так всю жизнь и проживут, не понимая, чем были живы, что их поддерживало. Это — божественная энергия, действующая против второго закона термодинамики, против закона природы!
Что бы вы могли пожелать старшеклассникам, молодежи, вступающей в жизнь?
Естественно, я бы хотел, чтобы они оградились от того растления, которое сегодня усиленно привносится даже Министерством образования, штампующим пошлые книжки и поверхностные учебные программы. Я хотел бы, чтобы они удержались от соблазнов, которые подстерегают их на каждом шагу, а потом горечью отдадутся в их душах. Я встречался со старшеклассниками во многих местах и больше всего хотел, чтобы они поверили мне, чтобы мои слова дошли до них. Мне кажется, это происходило. Я говорил им, что прожил довольно тяжёлую, а главное, разнообразную жизнь. Я видел фронт. Видел тюрьмы. Видел лагеря. Видел больницы, где люди обречены на смерть. Я наблюдал за тем, как люди всё это переносят. И войну, и неволю, и смертельные болезни. И казалось, что многое там зависело не от тебя. На войне не знаешь, где пуля ждёт. Не знаешь, на какую работу тебя пошлют в лагере — может быть, смертельную. Или как вырвать из себя болезнь. Но при всём том я убедился, что судьба человека — это его характер.
На самом деле не внешние обстоятельства, не бытие первично и определяет сознание, а сознание определяет бытие. Мы сами не замечаем, как ежегодно, ежедневно совершаем выбор, как нам поступить. Иногда ничтожный выбор, который кажется совершенно неважным — надеть сегодня пальто или не надевать. В другой раз выбор посерьёзней, в третий раз голова прямо ломится, как же решить. Мы — всё выбираем сами. И от этих наших выборов складывается не цепь случайностей, а наша судьба, как мы её сами выковали.
Я говорил старшеклассникам: вы кончаете сегодня школу во враждебных условиях. Но дух — сильнее обстоятельств, сильнее так называемого бытия.
