«Неистовый Роланд» — одна из высочайших и, видимо, уже недосягаемых вершин мировой поэзии. В Западной Европе имя Лудовико Ариосто неизменно ставилось подле имен Гомера и Вергилия. В русской литературе Ариосто сопоставим с Пушкиным. Перед последней мировой войной О. Э. Мандельштам недоумевал:
«Незнакомство русских читателей с итальянскими поэтами (я разумею Данта, Ариосто и Тасса) тем более поразительно, что никто иной, как Пушкин, воспринял от итальянцев взрывчатость и неожиданность гармонии.
В понимании Пушкина, которое он свободно унаследовал от великих итальянцев, поэзия есть роскошь, но роскошь насущно необходимая и подчас горькая, как хлеб».
Во время последней войны, до которой Мандельштам, как известно, не дожил, Михаил Лозинский осуществил перевод всей «Божественной Комедии» и сделал это так, что его титанический труд вряд ли когда-нибудь устареет. В 1967 г. перевод поэмы Данте был издан в серии «Литературные памятники» вместе с обширным комментарием к ее первой кантике. Теперь настал черед Лудовико Ариосто. Слова о насущной необходимости роскоши поэзии к Ариосто очень подходят. Лицеист Александр Пушкин хорошо знал «Неистового Роланда» и, когда писал богатырскую поэму «Руслан и Людмила», нередко вспоминал его авторские интонации («Я каждый день, восстав от сна, // Благодарю сердечно бога // за то, что в наши времена // Волшебников не так уж много») и почти буквально перевел из «Роланда» целый эпизод. Во втором издании поэмы Пушкин этот эпизод опустил. «Неистовому Роланду» конгениален не «Руслан», а «Евгений Онегин». Это — тоже не поэма, а по-своему уникальный роман в стихах. Правда, в его «свободной дали» возникают не «добрый приятель» автора и не современная ему действительность, одухотворенная идеалом милой поэту женщины, а фантастический мир, населенный героями средневековых эпических поэм о Карле Великом и его паладинах, а также добрыми и злыми волшебниками, знакомыми нашему читателю по рыцарским романам Кретьена де Труа и Томаса Мэлори. Однако взаимоотношение между реально историческим Ариосто и повествователем и специфически романное отношение повествователя к фабульному материалу в «Неистовом Роланде» точно такие же, как в «Евгении Онегине». Поза рассказчика, рассказывающего своим слушателям о хорошо им известных персонажах, в романе Ариосто намеренно подчеркнута. Однако она порождает не «иллюзию сказа» (Б. Эйхенбаум), а мягкую, обаятельную иронию, никогда не перерастающую в желчь сатиры.
«Неистовый Роланд» — формально — продолжение рыцарского романа феррарского поэта Маттео Боярдо «Влюбленный Роланд». Читатель сможет составить представление о его фабуле по подробному пересказу, включенному в наше издание. Фабула в романе Боярдо крайне запутанная. Ариосто сделал ее еще запутаннее — и увлекательнее. Если читатель вдруг утратит одну из сюжетных нитей «Неистового Роланда», пусть это его не смущает. Потом она сама собой отыщется. Ариосто умел строить сюжет непринужденно и весело и знал все подстерегающие его опасные повороты. Кроме того, главное в его романе все-таки не сюжет (который, впрочем, сам по себе достаточно интересен), а та ренессансная свобода, с которой итальянский поэт Высокого Возрождения повествует о, казалось бы, самых невероятных приключениях сказочных рыцарей и принцесс, обретших в его рассказах неподдельную человечность и заживших вдруг по законам высшей гармонии и красоты, столь характерных для эстетического идеала современников и друзей Ариосто — Рафаэля (он изобразит Ариосто на вершине своего «Парнаса»), Джорджоне (его «Спящая Венера» — едва ли не лучшая иллюстрация к «Неистовому Роланду»), молодого Тициана (в написанном им портрете величаво спокойного и прекрасного мужчины многие поколения читателей