КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Мармеладка (СИ) [Terra 33] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Весна. Задорной босоногой девчонкой она ворвалась в уставший от вечно брюзжащей, сгорбленной старухи-зимы город, пробежала, смеясь, по улицам, заглядывая в витрины, омытые от скучной пыли ласковым дождиком, тронула тонкими, музыкальными пальцами голые ветки деревьев в городском парке, заставив их, вздрогнув, опушиться клейкой листвой, и, запыхавшаяся, но весьма довольная, опустилась на скамейку в маленьком скверике около Академии искусств, расположенной почти в центре Магнолии. Огляделась по сторонам, смешно наморщив украшенный веснушками носик, решая, с кем бы и как бы ещё порезвиться, тут же радостно захлопала в ладоши, наметив себе новую «жертву». Ею стала невысокая светловолосая девушка, что присела на соседнюю скамеечку, положив рядом с собой большую папку с рисунками.

Приглядевшись, Весна увидела, что блондинка явно не в настроении – плечи опущены, нижняя губа закушена, а большие карие глаза задумчивы и печальны. «Не порядок!» – зелёные травяные волосы взметнулись от резкого движения головы, мягкой волной скользнув по хрупким плечам; изящная кисть сделала почти неуловимое движение, и в ту же секунду солнечный лучик, повинуясь приказу Весны, прыгнул к девушке на щёку, пощекотал теплом бархатистую кожу, поднялся выше, мягко тронув ресницы и заставив блондинку зажмурить глаза, и утонул в заблестевших от его прикосновения волосах. Чуть пухловатые губы дрогнули в улыбке, сразу преобразив и без того симпатичное девичье личико. Весна, пару минут полюбовавшись на незнакомку, снова вскочила на ноги и убежала по своим делам – ох, и много их ещё у неё!

Оставшаяся сидеть на скамейке в полном одиночестве блондинка заправила за ухо прядку и, бросив косой взгляд на папку, тяжело вздохнула. Вот ведь незадача! А она так надеялась, что получит зачёт. Но господин Ридас Джона, преподаватель по столь нелюбимой ею дисциплине, был весьма категоричен, сразу и безоговорочно забраковав все работы.

Ей пришлось ждать в коридоре около студии почти час, пока закончится урок и студенты, подхватив свой нехитрый скарб, дружно покинут аудиторию, разбежавшись в разные стороны. Легонько стукнув костяшками пальцев по двери, девушка вошла в просторную светлую комнату, предназначенную для рисования обнажённой натуры. Господин Джона, высокий, худой, как жердь, с аккуратно завитыми ярко-рыжими волосами, что-то негромко напевая себе под нос, перебирал в руках разноцветную ткань, которой намеревался, видимо, драпировать стоящий в середине зала стул – через полчаса начинался очередной урок. Услышав за спиной робкое покашливание, мужчина обернулся и посмотрел поверх очков на незапланированного посетителя.

– Здравствуйте… – прозвучало тихое приветствие.

– А-а-а, мисс Хартфилия! – преподаватель откинул в сторону ткань, разноцветной змеёй заскользившую с постамента, рядом с которым он стоял, на пол. – Вы принесли рисунки?

– Да, – кивнула девушка, подходя ближе. – Это для зачёта.

– Ну-с, посмотрим, посмотрим, – Ридас, забрав у студентки папку, отошёл с ней к столу у окна и стал неторопливо рассматривать. Девушка пыталась по его лицу определить, насколько художнику нравятся её работы, но тот оставался невозмутим. Просмотрев содержимое, Джона сложил листы обратно в папку и протянул их мисс Хартфилии: – Как вас зовут?

– Люси, – ответила студентка, едва не взвыв от досады: во-первых, сейчас её ждала получасовая лекция по искусству, на которую намекали снятые с длинного преподавательского носа очки в толстой пластмассовой оправе; а, во-вторых, зачёта ей не видать, как своих собственных ушей – Джона обращался к студентам по именам только тогда, когда собирался потомить их ещё какое-то время в ожидании получения долгожданной записи в зачётной книжке.

– Так вот, Люси, – начал Ридас. – Ваши работы, без сомнения, хороши: интересная техника, соблюдение пропорций, великолепное исполнение деталей. Но в них нет самого главного – вас самой.

– Простите? – недоумённо приподняла брови Хартфилия.

– Ну, что же вы, не ходили на мои занятия? – обиженно поджал губы преподаватель. – Художник, рисуя картины, как и любой творческий человек, в момент создания своего творения подобен самому Господу, потому что вкладывает в работу частицу себя… – Джона начал расхаживать по комнате, воодушевлённо вещая на эту, столь любимую им тему, размахивая худыми, непомерно длинными руками. Люси только молча кивала, всем своим видом показывая, что внимательно слушает незапланированную лекцию. Наконец, выдохнувшись, Ридас снова водрузил на нос очки и посмотрел на девушку сквозь толстые стёкла: – Надеюсь, вы всё поняли, мисс Хартфилия. Я даю вам… эм-м… скажем, две недели, договорились? Поищите вдохновение, смените натурщика – и творите!

Ей оставалось лишь кивнуть, попрощаться и, прихватив папку, уйти. А сейчас она сидела в маленьком скверике, расположенном рядом с Академией, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Как там сказал господин Джона? Поискать вдохновения и сменить натурщика? Ну, с первым проблем не было, а вот второе… Как можно сменить того, кого нет в принципе? Люси не призналась преподавателю, но все её работы для зачёта были срисованы не с живой натуры, хотя это было против правил. И вовсе не потому, что девушка любила нарушать эти самые правила или ей было лень бегать в поисках того, кто согласился бы позировать. Как раз наоборот. Просто обстоятельства складывались немного не в её пользу. Чтобы нанять свободного натурщика, нужны были деньги. Люси не хотела брать их у родителей, а те драгоценные, которые она получала, подрабатывая по вечерам в кафе, почти полностью уходили на оплату снимаемой квартиры. Получалась практически безвыходная ситуация.

– Привет! – вывел её из задумчивости чей-то голос. Девушка подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто обратился к ней, и невольно улыбнулась. Рядом со скамейкой стоял Нацу Драгнил – лучший друг, весельчак и балагур. За всё время их знакомства (почти два года) Люси ни разу не видела, чтобы он грустил. Хорошее настроение, казалось, было неотъемлемой частью этого человека, как серые глаза или розовые, вечно встрёпанные волосы. При этом он умудрялся и её заражать положительным настроем, одним своим присутствием скрашивая даже тоскливый осенний день. Вот и сейчас Хартфилия поймала себя на том, что её губы невольно растянулись в улыбке, и даже проблемы с зачётом уже не казались такими глобальными, как несколько минут назад.

– Привет! – кивнула она в ответ.

– Ты чего такая смурная была? – полюбопытствовал друг, плюхаясь на нагретое солнцем сиденье. – Что-то случилось?

– Да так… – неопределённо пожала плечами Люси, но потом всё же решила рассказать – Нацу ведь не отвяжется, пока всё не узнает. – Я надеялась, что сегодня смогу получить зачёт по одной дисциплине, но увы! Преподаватель посмотрел рисунки, на которых ты, кстати, сидишь… – парень подорвался со скамейки, сконфуженно пробормотал: «Извини» и сел обратно, протянув подруге папку. – Так вот, зачёт мне не поставили.

– Почему? – искренне удивился Драгнил. – Ты ведь хорошо рисуешь.

– Возможно, – Люси было приятно слышать комплимент от Нацу, даже если учитывать, что он совершенно не разбирался в живописи. – Господин Джона сказал, что в работах нет души, и он отчасти прав. Мне нужен живой натурщик, а не фотография или ролик из интернета, но у меня нет денег, чтобы оплатить их работу. А через две недели я должна сдать новые рисунки.

Драгнил на секунду задумался, а потом выдал такое, от чего художница едва не упала со скамейки.

– Давай я буду твоим… как там? Натурщиком? Мне ты можешь не платить.

Люси почувствовала, как жарко начинают гореть щёки. Нацу? Её лучший друг? Будет ей позировать? Обнажённым?! Это. Просто. Невозможно!

– Нацу… – девушка, стараясь не смотреть на Драгнила, мучительно подбирала слова, чтобы объяснить ему, насколько его предложение абсурдно. – Натурщик для этих рисунков должен позировать… без одежды… совсем… – закончила она почти шёпотом.

– Голым, что ли? – уточнил парень. – Э-э-э… Ну… Ладно, – наконец, видимо, справившись с первым шоком и удивлением, достаточно бодро ответил Нацу. – Голым так голым. Что не сделаешь ради друга?

Комментарий к Мармеладка…

Ну, это так, для затравочки))

========== Виноградная ==========

– Проходи, – Люси махнула рукой и отступила в сторону, давая Нацу возможность переступить порог её квартиры и войти внутрь: накануне они договорились, что будущий натурщик приступит к исполнению своих обязанностей на следующий же день. Вернее, как договорились… Драгнил просто спросил её в лоб: «Когда и где?», и девушка, ещё не отошедшая от предложения принять его дружескую помощь, почти на автомате выпалила: «Завтра в двенадцать у меня». Её тут же обрадовали: «Буду как штык!» и бесцеремонно утащили смотреть ненавистный футбол – Нацу надеялся, что сможет привить подруге любовь к этому виду спорта. Пока получалось не очень, хотя Хартфилия никогда не отказывалась ходить на матчи – чего не сделаешь ради друга? И только поздно вечером она с ужасом вспомнила о предстоящем сеансе.

Первым желанием было позвонить Драгнилу и всё отменить, но не поставленный зачёт и безвыходность положения заставили Люси смириться с неизбежным, внутренне обмирая от мысли: КАК? Как она будет смотреть завтра на голого парня? Нет, будущая дипломированная художница не была ханжой: ей уже приходилось рисовать обнажённых людей обоих полов, да и на пляж с Нацу летом ходили, так что видела она его не только в джинсах и футболке. Но совместить то и другое в одном конкретном человеке, своём лучшем друге… Это было немыслимо. Поэтому она долго не могла уснуть, а утром, рассматривая в зеркале бледную растрёпанную особу, с надеждой спросила у неё: «Может… может, он сам передумает?». И скрестила пальцы на удачу.

Как показали дальнейшие события, это не помогло. Потому что без пяти двенадцать (Драгнил не отличался особой пунктуальностью, за что периодически получал взбучку от не любившей опоздания Хартфилии) в её дверь позвонили. Робкая мысль: «Соседка за солью забежала?» была буквально сметена широкой улыбкой розововолосой модели. Люси с трудом подавила вздох: «Не передумал…» и пригласила Нацу войти. Парень кивнул, шагнув в тёмную прихожую, которая стала ещё темнее, когда закрылась входная дверь.

– У тебя опять лампочка перегорела? – риторический вопрос, уже почти такой же привычный, как и приветствие – примерно каждые две-три недели ему приходилось менять сгоревшую лампочку на новую.

– Там что-то с проводкой, – отмахнулась девушка, не подумав о том, что сейчас этот её жест точно не увидят. – Я уже вызывала электрика, он сказал, что сделать ничего не может, потому что… Ой! – к восклицанию добавился грохот и тихое шипение.

– Эй, ты как? – спросил в темноту Драгнил. – Жива?

– Да-а… – простонали в ответ. – Хоть и слегка побита. Пойдём, – Нацу почувствовал, как тонкие пальчики вцепились ему в локоть, разворачивая его, а в спину упёрлась ладонь, заставляя двигаться дальше по коридору в сторону узкой полоски света на полу, пока они оба не оказались около закрытой двери. За ней, как уже знал молодой человек, не раз бывавший в квартире подруги, находилась студия (так её называла сама Люси) – большая светлая комната с двумя огромными окнами и почти без мебели. Здесь девушка рисовала; везде: на стенах, полу, подоконниках висели, лежали картины, рисунки и наброски, стол у окна был завален красками, кистями, карандашами и ещё кучей неизвестных, но, очевидно, необходимых для художника предметов.

Люси, кое-как доковыляв до стоящего у мольберта табурета, плюхнулась на деревянное сиденье и, скривившись, вытянула ушибленную ногу. Под коленкой наливался большой, с пол-ладони, синяк. Нацу присел рядом на корточки, осмотрел повреждённую конечность, осторожно проведя пальцем по краю бордового пятна, вздохнул: «Горе ты луковое…» и ушёл на кухню за льдом: подобные встречи девушки с мебелью и другими твёрдыми предметами, которые могли оставить на нежной коже Хартфилии разные по размеру и цвету болезненные пятна, случались не редко, и Драгнил уже поднаторел в оказании пострадавшей первой помощи. Аккуратно приложив завёрнутый в полотенце лёд, парень снова исчез, а, вернувшись, с упрёком посмотрел на подругу:

– У тебя нет лампочек.

Люси закусила губу, опустив глаза:

– Я совсем забыла, что та была последней. Прости. Завтра куплю.

– Я сам, – усмехнулся Нацу. – А то опять забудешь. И приду завтра пораньше, чтобы её поменять. Кстати, что сказал электрик?

– Надо менять всю проводку, но хозяйка на это не согласится – слишком разорительно для её кошелька.

– А то, что это разорительно для твоего, эту старую кошёлку, видимо, не волнует, – нахмурился Драгнил, игнорируя возмущённый взгляд подруги: девушку коробило от подобных выражений. – Почему ты не сменишь квартиру?

– Потому что она мне нравится. А синяки и шишки я могу набить в любом месте, – Люси протянула другу пакет. – Отнесёшь? А то растает…

Парень молча выполнил её просьбу и, вернувшись, задал вопрос, от которого у художницы сбилось дыхание и мурашки дружным строем промаршировали вдоль позвоночника:

– Ну, что? Мне раздеваться?

Девушка только и смогла, что кивнуть и указать Нацу на стул, приготовленный для его одежды. Добровольный натурщик без промедления приступил к выполнению своих обязанностей: скинул кроссовки, аккуратно развесил на спинке стула белый клетчатый шарф – подарок отца, очень дорогая для Нацу вещь, снял футболку… Люси заворожено наблюдала за бесплатным стриптизом, даже не подумав о том, чтобы отвернуться или выйти из комнаты (последнее было весьма затруднительно из-за противно ноющей ноги).

Впрочем, молодой человек и сам не предложил ей ни того, ни другого. Возможно, потому что относился к происходящему гораздо легче, чем она. Вот и ей тоже так надо – спокойно и профессионально. На какой-то миг девушке даже показалось, что она сможет преодолеть стеснение и робость, но как только Нацу взялся за пряжку ремня, вся её решимость тут же испарилась – ведь он сейчас снимет… всё! Люси зажмурилась и резко крутанулась на табуретке, поворачиваясь к Драгнилу спиной. Теперь она могла лишь слышать шелест ткани, но, кажется, и этого было достаточно: щёки просто пылали от смущения, воздуха не хватало, сердце так колотилось в груди, словно ей пришлось бегом подниматься на десятый этаж. Господи, зачем она согласилась?!

Шуршание за спиной между тем стихло, и голос Нацу, как всегда спокойный и уверенный, сказал:

– Я всё.

Всё?! Да, теперь уже поздно отнекиваться, отказываться, оттягивать неизбежное. Поэтому, сделав несколько глубоких вдохов, девушка задержала дыхание и повернулась. Ну, вот, ничего страшного не случилось, зря она так боялась. Трусиха.

Парень вдруг кашлянул и немного удивлённо спросил:

– Э-э-э… Люси… А рисовать ты будешь с закрытыми глазами?

Хартфилия чуть не застонала вслух. Он что, издевается, да?! Хотя Нацу прав – рисовать с закрытыми глазами весьма неудобно. Придётся их всё-таки открыть. Итак, глубокий вдох. Раз… Два… Три… Люси резко распахнула глаза и застыла, глядя на молодого человека. Нет, она, конечно, ожидала увидеть всё, что угодно, но…

– Что это? – получилось совсем не грозно, а очень даже растеряно.

– А то ты сама не видишь? – вскинул бровь Драгнил. Девушка едва сдержалась, чтобы не запустить в него чем-нибудь пусть и не сильно тяжёлым (калечить лучшего друга ей не хотелось).

– Я вижу, но…

– Просто мне подумалось, что так будет лучше. Чтобы постепенно. Но если не хочешь… – и парень потянулся к узлу, чтобы развязать шарф, который был обмотан вокруг его бёдер.

– Нет! – Люси вытянула руки ладонями вперёд, останавливая его. – Пусть лучше так… Постепенно…

Следующие минут пятнадцать ушли на то, чтобы умостить натурщика в нужную позу: девушка просто описала, что нужно сделать, и потом лишь подкорректировала получившееся фразами: «Чуть выше», «Левее», «Нет, слишком сильно», «Теперь хорошо». Бросив последний взгляд на получившуюся композицию, Люси, зажав в пальцах уголёк, предупредила Нацу: «Устанешь – скажи, мы сделаем перерыв» и начала рисовать.

Три часа, оговоренных для сеанса, прошли как один миг. По крайней мере, для неё. Услышав тихий перезвон мелодии будильника на телефоне, девушка тяжело вздохнула, отложив в сторону бумагу и уголь, смущённо буркнула: «Ты одевайся пока, а мне надо руки помыть» и, ещё немного прихрамывая, вышла из комнаты.

Когда Люси вернулась, Нацу стоял у стола, рассматривая её старые работы. Девушка подошла к нему и протянула небольшую коробочку:

– Знаешь, я подумала, что это не совсем справедливо, если за свой труд ты ничего не получишь, поэтому вот… – Драгнил, откинув крышку, с интересом рассматривал содержимое. – Пусть будут хотя бы мармеладки. Их ровно четырнадцать, за каждый день. После сеанса будешь брать одну в качестве оплаты.

– Я могу выбрать любую? – уточнил юноша, и Люси невольно улыбнулась: таким озорством и предвкушением загорелись его глаза.

– Конечно, Нацу! – как маленький ребёнок, честное слово!

– Тогда, пожалуй… вот эту! – сделал выбор Драгнил, отправляя в рот мармеладку фиолетового цвета. – М-м-м, виноградная! Неплохо!

Друзья рассмеялись, растворяя в искренних улыбках остатки неловкости. «Может, всё не так уж и плохо?» – подумала Люси, закрывая за гостем дверь.

========== Грушевая ==========

На следующий день Нацу, как и обещал, пришёл на полчаса раньше и протянул ей пакет, в котором лежало с десяток новых лампочек, равнодушно махнув рукой на вполне резонный вопрос: «Сколько?». Прихватив одну из них, парень неторопливо занялся уже привычным делом, что-то тихо мурлыкая себе под нос. Люси не прислушивалась, готовясь к очередному сеансу и бросая искоса недоумённые взгляды на стоявшую на журнальном столике небольшую магнитолу – её принёс с собой Драгнил, ничего не объясняя и загадочно улыбаясь. Девушка только пожала плечами: придёт время – расскажет, хотя с чисто женским любопытством всё равно нет-нет да поглядывала на чёрный пузатенький CD-проигрыватель.

Закончив с электромонтажными работами, молодой человек бодро отрапортовал, что готов приступить к своим непосредственным обязанностям, и, взявшись за поясную пряжку, поинтересовался, ехидно усмехаясь:

– Выйдешь или будешь смотреть?

– Ты… – почти прошипела Хартфилия, заливаясь румянцем и сжимая кулачки. Ответом ей был спокойный взгляд серых глаз. Нацу даже не покраснел! Люси поджала губы и быстро покинула комнату, со всей силы хлопнув дверью.

Уже в коридоре она, желая дать выход своему гневу, топнула ногой, едва ли не рыча от злости, а потом, сложив руки на груди, принялась расхаживать между студией и кухней, раздражённо сопя. Этот… этот… Слов, чтобы выразить своё отношение к наглой модели, не находилось, а челночные метания нисколько не улучшили её настроение. Поэтому, когда из комнаты донеслось: «Я готов!», девушка была готова если не растерзать Драгнила, то злобно огрызнуться на любую его «неправильную» реплику.

Однако парень больше ничего не сказал, молча выполнив все указания, что, впрочем, не смягчило художницу: она по-прежнему злилась на друга – настолько, что, кажется, спади сейчас с него шарф, как и накануне, обмотанный вокруг бёдер, Люси даже не обратила бы на это никакого внимания. Глаза пробежали по обнажённой фигуре напротив, пальцы сжали кусочек угля, рука потянулась к листу, оставляя поверх нанесённых накануне линий новые штрихи.

Натурщик полулежит на софе, лениво-расслабленно, но привычный замечать мелкие детали глаз видит таящееся в мышцах напряжение. Он весь словно сжатая пружина, готовая в любой момент сорваться с предохранительного крючка. Правая рука согнута под прямым углом – она опора, сегодня скорее номинальная, чем реальная. Нужно успеть ухватить это состояние, более чётко прорисовать именно эту часть тела. И ещё вот здесь, где ладонь лежит на поднятом согнутом левом колене. Нет, не просто лежит – плотно обхватывает, до вздутой венки на запястье.

Хартфилия и сама не знала, почему расположила свою модель для первого рисунка именно так, хотя, наверное, надо было выбрать что-то попроще – просто не виделось по-другому. Стоило лишь подумать о работе, и сюжет будущего рисунка сам встал перед глазами: отчётливо, выпукло, словно уже и правда был на листе бумаги. И противиться этому полёту вдохновения было нельзя, потому что иначе ничего другого нарисовать она бы не смогла. Как говорится, проверено практикой. Поэтому Люси всё же решила сделать так, как задумала.

Плавный изгиб торса, составляющий с правой, согнутой ногой одну линию. Он был прорисован ещё вчера, надо лишь добавить немного тени. Но это позже. Лицо повёрнуто в анфас, подбородок чуть приподнят, но не настолько, чтобы наделить высокомерием. Да и нет этого чувства в серых, непривычно серьёзных глазах. И в уголках плотно сжатых губ. Сегодня эмоции другие. Ей надо успеть – ухватить, передать. Всё остальное потом…

– Прости, – неожиданно раздалось в тишине.

– За что? – нет, она уже не злилась. Люси вообще не могла долго сердиться на Нацу – это было просто невозможно. Весь гнев, недовольство, раздражение куда-то исчезали, стоило Драгнилу улыбнуться, словно его улыбка была весенним солнцем, быстро и без остатка растапливающим снежные горы её плохого настроения. Но повредничать-то немного можно?

– Ты вчера жутко стеснялась…

– Я? – спросить удивлённо, чтобы скрыть неловкость. Впрочем, кого она хочет обмануть? Три испорченных листа – оттого, что у неё накануне дрожали руки – самое лучшее доказательство того, что друг был прав. – И поэтому сегодня ты решил меня разозлить?

– Но ведь сработало же, разве нет? – в голосе молодого человека послышались весёлые нотки.

– Сработало, – вынуждена была согласиться художница. – Ты теперь всегда будешь так делать?

– Пока ты не перестанешь стесняться, – эти слова были сказаны очень серьёзно, и девушка ни мгновения не сомневалась в том, что Драгнил не отступится от своего решения. – Люси, это лишь дружеская услуга, не больше. Относись к ситуации проще, как если бы я менял сгоревшую лампочку.

– Ты никогда не менял лампочки голым, – буркнула Хартфилия и тут же едва не прикусила себе язык, потому что парень довольно хмыкнул:

– А что, замечательная идея! В следующий раз обязательно так и сделаю. Кстати, можно, наверное, теперь всё делать голым: кран тебе на кухне починить, гвозди для новых картин вбить, чай попить…

– Я сейчас тебя стукну чем-нибудь тяжёлым, – пригрозила девушка.

– Не стукнешь, – самоуверенно ответил Нацу. – Потому что я у тебя единственный натурщик, и меня надо беречь: любить, кормить и давать отдыхать.

– Рука устала? – виновато закусила губу Люси. Драгнил чуть скривился: «Есть немного», сжимая и разжимая кулак, чтобы разогнать кровь, но при этом стараясь не менять позы. – Извини. Давай сделаем перерыв.

Молодой человек неторопливо поднялся, размял затёкшее плечо, по которому тут же побежали колючие холодные иголочки, прошёлся по комнате. Хартфилия его не торопила, что-то подправляя на рисунке. Проведя несколько линий, она с неудовольствием заметила, что уголь царапнул бумагу; внимательно осмотрела кусочек обожженной палочки и, не найдя ничего предосудительного в нём, всё же решила сменить. И только сейчас, откладывая работу на журнальный столик, чтобы пойти в другую часть комнаты и взять новый уголёк, вспомнила про CD-проигрыватель.

– Ты мне так и не сказал, зачем принёс магнитолу.

– Ах, да! – спохватился Нацу. – Точно! Совсем забыл! – он порылся в карманах джинсов и извлёк оттуда презерватив. – Для вдохновения, так сказать.

Люси, увидев в руках Драгнила квадратик из серебристой фольги, от неожиданности уронила коробочку с углём, которую только что взяла с рабочего стола. Естественно, картонная упаковка не выдержала столь жестокого к себе обращения и, падая, порвалась, заставив своё содержимое раскатиться по полу. Парень поднял голову на шум и бросился помогать, собирая обожженные палочки и с непривычки сильно пачкая пальцы. Ссыпав их в сложенные лодочкой ладони подруги, он огляделся, пытаясь найти, чем бы вытереть руки, но так и не увидев ничего подходящего, утопал на кухню. Пока его не было, девушка успела пристроить столь внезапно потерявшие свой «дом» угольки сначала на стол, а потом сложив в скрученный из бумаги пакетик. И, конечно же, морально подготовиться к предстоящему разговору.

– Нацу, вынуждена тебя огорчить – ничего не будет. Я понимаю, что про художников ходит много самых разных слухов, особенно про тех, кто рисует обнажённую натуру, но…

– О чём ты? – недоумённо поднял брови молодой человек.

– О том, что ты держишь в руке, – нахмурилась художница. Драгнил повертел в пальцах презерватив и улыбнулся:

– Да ладно, Люси. Уверен, тебе понравится, – и шагнул к ней. Девушка, стоявшая у журнального столика, инстинктивно отшатнулась. Нацу, кажется, совершенно не обратил на это ни малейшего внимания: наклонился к магнитоле, нажал на ней пару кнопок и открыл упаковку презерватива. Дальше Люси смотреть не стала: она торопливо оглядывала комнату в поисках предмета, чтобы огреть им обнаглевшую модель, которая довольным голосом произнесла:

– Ну, вот, всё готово. Теперь можно приступать.

– Приступать к чему? – девушка, уже успевшая повернуться к Драгнилу спиной, медленно обернулась, сжав кулачки: дружба дружбой, но подобные вольности она не простит никому.

– К рисованию меня красивого, – парень подбросил на ладони половинку упаковки презерватива. Вторая часть, к удивлению Хартфилии, торчала… в магнитоле. Быстро преодолев разделяющее их расстояние, Люси выхватила у Нацу серебристую вещицу и внимательно её осмотрела.

– Это же… – растерянно протянула художница.

– Флешка, – подтвердил молодой человек. – Здорово, правда?

– Не то слово… – выдохнула Люси. Нет, её друг бывал, конечно, иногда весьма эксцентричен в своих поступках, но купить флешку, похожую на упаковку презерватива… Такого она от него точно не ожидала.

Комментарий к Грушевая

Та самая флешка))

http://podarki.ru/kupit/Fleshka-Prezervativ-2998674

========== Малиновая ==========

Нацу стоял у стола, кончиками пальцев правой руки осторожно касаясь струн лежащей на разбросанных по столешнице нотам скрипки. В левой, опущенной вниз вдоль тела, он держал смычок. Бёдра, как и прошлые два дня, были обмотаны, на этот раз полотенцем – Люси решила поберечь любимую вещь друга и предложила ей замену. От полностью обнажённой натуры художница пока отказывалась, хотя и понимала, что рано или поздно ей всё равно придётся решиться на этот шаг: для зачёта ей нужно было предоставить минимум пять рисунков, и только на одном из них модель могла быть частично прикрыта – таково было условие преподавателя.

Господин Джона не ограничивал студентов в техниках и материалах, они могли свободно выбирать тему для рисунков и пол натурщиков, но в одном всегда был непреклонен – раз он вёл курс по изображению обнажённой натуры, то и на работах, предоставляемых для зачётов, должна быть именно она. Хотя и делал маленькую поблажку в виде одного рисунка с «фиговыми листочками» (как называл предметы, прикрывающие интимные места, сам Ридас). За две недели, при хорошем стечении обстоятельств, девушка могла нарисовать около шести-семи работ, поэтому особого времени на раскачку у неё не было. Эта поза – последняя, во время которой она могла позволить себе прикрыть стратегические места натурщика тем же полотенцем. Но когда рисунок будет закончен… Впрочем, почему бы не подумать об этом, когда придёт время?

Художница, на секунду задумавшись, потянулась к разложенным на журнальном столике материалам. И улыбнулась, обнаружив в руке обожженную палочку. Люси нравилось рисовать углём, пожалуй, это была её любимая техника. Не из-за того, что она требовала меньше усилий или давала в процессе легко подправить возможные недочёты и ошибки. Скорее, именно из-за кажущейся лёгкости девушка считала этот способ рисования наиболее трудным из всех остальных – так, по крайней мере, казалось лично ей. Ведь от неловкого движения уже готовое изображение могло быть стёрто, потеряно, а восстановить его в том виде, в котором оно было в первый раз, практически невозможно: линии, детали всё равно будут отличаться от нанесённого прежде. Для Люси это было всё равно, что рисовать новую картину. Или перекроить уже готовое платье: вроде и осталось что-то от старого, но смотрится совершенно по-другому.

И всё же, несмотря на все недочёты и трудности этой техники, девушка, когда была возможность, рисовала именно углём. Потому что эти работы казались ей по-настоящему живыми. Как чёрно-белые фотографии или фильмы, когда внимание не отвлекается на игру цвета, полностью сфокусировавшись на мелких, почти невидимых глазу деталях, которые ей, как художнику, говорили очень много. Глубокие, бархатистые, мягкие, рисунки углём обладали каким-то мистическим очарованием, которому Люси просто не могла, да и не хотела противиться.

Бросив ещё один взгляд на натурщика, девушка медленно провела палочкой по бумаге, намечая контур фигуры, и вздрогнула, когда Драгнил случайно задел струну.

– Нацу! Осторожнее, пожалуйста! – попеняла она другу. – Если со скрипкой что-то случится, меня Леви в порошок сотрёт. И старайся не двигаться.

– Я не нарочно, – откликнулся молодой человек. – С чего ты вдруг решила нарисовать именно так? С инструментом?

– Вдохновение нашло, – объяснила свой порыв Хартфилия.

– Вот видишь, – хмыкнул Нацу. – А ты не хотела.

Люси не стала объяснять другу, почему она вчера так противилась его сюрпризу, который, что уж греха таить, получился и весьма неожиданным, и достаточно приятным. Когда парень включил магнитолу, художница даже замерла, услышав первые звуки музыки. Не от того, что играло, а оттого, что Драгнил сделал именно этот выбор.

– Вивальди?

– «Времена года. Зима. Часть 1. Аллегро нон мольто». Моя любимая вещь.

– Вот уж не думала, что тебе нравится классическая музыка.

– Почему? – немного обиделся Нацу. Девушка пожала плечами:

– Ну… После того, как кое-кто уснул на концерте…

– Теперь я понял, почему ты перестала меня на них брать, – удовлетворённо, как человек, наконец-то получивший ответ на долгое время мучивший его вопрос, кивнул молодой человек. – На самом деле некоторые вещи мне нравятся, но слушать я их предпочитаю только так – в записи.

– Классическая музыка лучше всего воспринимается в живом исполнении, – решила поспорить Люси. Конечно, она не исключала и того способа, о котором говорил друг, но ей с детства внушали, что концертные залы – единственное место, где в полной мере раскроется красота произведений великих композиторов прошлого.

– Возможно, ты права, – неожиданно легко согласился Драгнил. – Но знаешь, когда перед моим носом туда-сюда двигаются смычки или мелькает палочка дирижёра, мне начинает казаться, что я нахожусь в кабинете врача какой-нибудь психологической клиники.

– Прости, где? – девушка ошалело уставилась на друга.

– На приёме у психотерапевта, – спокойно пояснил тот. – Из числа тех, кто пытается решить проблемы своих пациентов, размахивая перед их носом маятником.

– Ты не веришь в лечение гипнозом?

– Нет, так же как в ароматерапию, гомеопатию и другие альтернативные методы лечения. Я предпочитаю более радикальные меры, – молодой человек плотоядно улыбнулся.

– Мне уже заранее жаль тех, кто окажется на твоём операционном столе, – преувеличенно печально вздохнула Люси и объявила перерыв.

Всё оставшееся время сеанса они спорили о преимуществах традиционных и не очень способах избавления от различных недугов. Нацу с убийственным цинизмом будущего хирурга доказывал, что все болезни можно вылечить здоровым образом жизни, а что нельзя – спокойно поддаётся корректировки скальпелем. Девушка старательно подбирала аргументы в пользу своей точки зрения, пытаясь отстоять право на жизнь для менее травматичных способов вмешательства в человеческий организм.

Когда часы показали три, каждый из них, так и оставшись при своём мнении, отправился заниматься своими делами: Драгнил, выбрав на этот раз мармеладку со вкусом груши – готовиться к какому-то скучному семинару, Люси – к подруге за скрипкой. Потому что первый рисунок был готов, а для второго, сюжет которого был навеян прекрасной музыкой, требовался дополнительный инвентарь. Леви МакГарден, студентка консерватории и давняя подруга, долго и обстоятельно выспрашивала, зачем вдруг Хартфилии понадобился инструмент, охала, ахала, хмурила тонкие бровки, но, в конце концов, согласилась выдать художнице старую скрипку в обмен на обещание нарисовать её, Леви, портрет. После чего ещё полчаса объясняла, что можно, а что нельзя делать со столь хрупким и дорогим её сердцу предметом. Люси всё старательно выслушала, покивала и, пообещав вернуть инструмент в целости и сохранности, быстренько ретировалась.

На следующий день, устроив натурщика в новой позе и начав рисунок, девушка решила вернуться к вчерашнему разговору. Информация о том, что Нацу нравится классическая музыка, весьма удивила – она прекрасно помнила, как это чудо, согласившись однажды сопровождать её на концерт, бессовестно продрыхло почти всё время, с удобством устроив голову на худеньком плече своей спутницы. Не храпел, и то ладно, хотя Люси всё равно было стыдно, и с тех пор девушка и в самом деле не брала Драгнила на такие мероприятия. А теперь ей безумно хотелось узнать, почему друг предпочитает слушать музыку именно так, и при этом не засыпает.

На её вопрос Нацу ответил не сразу. Задумчиво помолчал, словно подбирая слова, потом начал медленно говорить:

– Знаешь… Скорее всего, дело в том, в какой обстановке и для чего я это делаю. Музыка может быть просто фоном, так называемым «белым» шумом, чтобы не сидеть в тишине. Иногда мне хочется от чего-то отвлечься, переключить внимание, чтобы помочь мозгу принять какое-то решение. И опять же, музыка тоже в этом неплохо помогает. Но чтобы получать от неё удовольствие, лично мне необходимо, чтобы этому общению никто не мешал. Это как с сексом: кому-то нравится, что за ним наблюдают во время процесса, кто-то считает это действо настолько интимным, что готов заниматься им только наедине с любимым человеком. Ну, скажи, о каком наслаждении может идти речь, когда вокруг толпа народа? При этом один почёсывается, другой зевает или кашляет…

– А третий спит, – не смогла сдержаться от подколки Люси. Парень только скосил на неё глаза – сегодня он был повёрнут к художнице в профиль и не мог видеть её лица. Впрочем, девушка быстро оставила шутливый тон. – Наверное, ты в чём-то прав, – согласилась она с аргументами друга. – Я никогда не смотрела на музыку с этой точки зрения. Раньше… я её просто слушала, иногда представляла какие-то картинки… Вот и всё.

– Хм… А ты не пыталась угадать, какой инструмент играет тот или иной кусочек?

– Зачем мне угадывать, если я знаю?

– Знаешь, потому что видела на концерте? – уточнил Драгнил. Люси кивнула, потом, сообразив, что парень не видит её, подтвердила это вслух. – А я не видел, и мне это интересно. Хотя это касается любой музыки, не только классической. Попробуй как-нибудь, думаю, тебе понравится. Кстати, у меня есть неплохие записи красивой инструментальной музыки, может, в следующий раз… О, чёрт!

Девушка, в это время растушёвывающая на рисунке тень, резко вскинула голову. Как там она говорила? Подумает об ЭТОМ чуть позже, когда придёт время? Ну-ну! Наивная…

Комментарий к Малиновая

Тот самый любимый кусочек нашего натурщика)

http://myzlo.info/poisk/%D0%97%D0%B8%D0%BC%D0%B0%20%D0%A7%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C%201%20%D0%90%D0%BB%D0%BB%D0%B5%D0%B3%D1%80%D0%BE%20%D0%BD%D0%BE%D0%BD%20%D0%BC%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%82%D0%BE

========== Вишнёвая ==========

Что испытывают дети, когда видят, как хитрый фокусник вынимает из чёрного старомодного цилиндра маленького пушистого кролика или связку разноцветных платков? Удивление, восторг, страх… Люси просто впала в ступор, смотря, как исчезает в недрах потрёпанной временем и бесконечной чередой выступлений шляпе симпатичный белый зверёк, умильно шевелящий розовым мокрым носиком, а потом на свет Божий вместо него появляются бумажные флажки и растрёпанный букет искусственных цветов.

Примерно то же девушка испытала и в тот момент, когда, услышав огорчённый возглас Нацу, вскинула на него глаза. Конечно, она была уже не ребёнком, да и происходящее мало смахивало на фокусы, но по оказанному на неё эффекту практически не отличалось одно от другого. Из ступора её вывел немного растерянный голос друга:

– Э-э-э… Люси… Может, мне… вернуть его на место?

– Не надо… – жалобно выдохнула художница, пытаясь удержать в дрожащих пальцах уголёк. – Стой уж так…

Чтобы не испортить рисунок, пришлось переместить внимание на тени, почти не касаясь тела. Но именно это и помогло девушке отвлечься и забыть произошедший казус. Причём настолько отвлечься, что когда тихонько тренькнули часы, оповещающие о прошествии очередных пятнадцати минут, после которых надо сделать перерыв (в процессе рисования Люси просто забывала о времени, а натурщик то ли по неопытности, то ли из самых дружеских побуждений не торопился ей напоминать о необходимости отдыха для себя), она лишь бросила молодому человеку: «Нацу, отдыхай» и продолжила прорабатывать ту часть работы, где он был ей не нужен.

Когда Драгнил снова вернулся к своим обязанностям, встав у стола, художнице всё же пришлось оторваться от рисунка. Потому что решить один важный вопрос могла только она.

Нацу, кашлянув, чтобы привлечь её внимание, негромко поинтересовался:

– Мне оставаться так или…

Даже не поднимая головы, девушка знала, в каком виде сейчас стоит её натурщик и о чём он спрашивает. Поэтому она ответила – так же тихо и не отрывая глаз от бумаги:

– Снимай… – ну, в самом деле, есть ли смысл теперь в этом «фиговом листе», если уже и видела, и всё равно снимать придётся?

Парень, молча откинув ненужное теперь полотенце, постарался принять ту же позу, что и до перерыва. Люси, старательно обходя глазами зону «Х», сделала несколько замечаний, чувствуя, как горят щёки и слегка дрожит голос. Впрочем, скоро ей стало не до стеснения – рисование настолько всегда захватывало её, что она порой не замечала ни времени, ни усталости.

Отследить взглядом линию. Короткими, лёгкими штрихами проложить её на бумаге, едва касаясь бархатистой поверхности листа заточенным ребром уголька. А здесь провести широкой стороной обожженной палочки, то сильнее, то слабее надавливая на брусочек – наметить тень, которая после растушёвки станет глубже и мягче. Не рисовать – творить, превращая союз бумаги и угля в нечто живое, со своим характером и душой. И голосом. Потому что, начиная с этой работы, все последующие – она уже знала, чувствовала это – обязательно начнут говорить.

Уже поздно вечером, снова рассматривая рисунок под льющуюся из магнитолы первую часть «Зимы» Вивальди, Люси поймала себя на том, что ей чего-то не хватает в нём. Да, это всего лишь незаконченный набросок, но дело было не в этом. Она и сама не знала, чего именно не доставало этой работе, но странное ощущение лёгкой тревоги не ушло и на следующий день. А потом к ней прибавилось раздражение от того, что сегодняшний сеанс придётся сделать чуть ли не в половину короче: ещё утром ей позвонили из кафе и попросили выйти на смену пораньше.

Как только Нацу пришёл, Люси, торопливо затолкав его в студию и попросив как можно быстрее подготовиться, выскользнула в коридор, чтобы дать парню спокойно раздеться, но закрывать дверь не стала, лишь отошла в сторону от проёма, нетерпеливо постукивая ногой по полу.

– Что за спешка? – громко окликнул её из комнаты Драгнил. – Тебе так не терпится увидеть меня полностью обнажённым?

– Нацу… – простонала девушка, утыкаясь лбом в стену и обречённо закрывая глаза – кажется, друг никогда не прекратит подкалывать её на эту тему. – Вынуждена тебя огорчить – дело не в тебе. Просто сегодня сеанс будет на час короче.

– Почему? – полюбопытствовал молодой человек.

– Мне нужно быть в кафе не позже половины четвёртого. Чтобы не опоздать, придётся закончить в два – тогда я успею на автобус, и мне не придётся ехать с пересадками.

– Можно сделать проще… А, да, кстати, я всё, – Люси быстро скользнула на своё место – не хотелось терять ни минуты. Смотреть на полностью обнажённого друга было ещё немного неловко, но девушка постаралась как можно скорее отбросить стеснение. – Так вот, сделаем по-другому, – продолжил Драгнил. – Во-первых, сократим количество перерывов – я спокойно могу обойтись без них и дольше, чем пятнадцать минут. И не спорь, – Нацу сказал это прежде, чем Люси успела открыть рот, будто предугадав её действия. – А, во-вторых, я сам отвезу тебя на работу. И это, кстати, тоже не обсуждается, – теперь в его голосе слышались веселые нотки, да и Хартфилия успела заметить, как дрогнул уголок рта, когда парень пытался сдержать улыбку. Вот ведь… Пришёл ирешил всё за неё. Так привычно и уверенно. Как всегда.

Девушке нравилось то, как друг заботился о ней, хотя не признавалась подчас в этом даже самой себе. Она часто пыталась протестовать против его, как ей иногда казалось, чрезмерной опеки, но, в конце концов, всё равно сдавалась, с благодарностью принимая оказываемую Драгнилом помощь, не ощущая при этом ни неловкости, ни стыда, ни раздражения. Наверное, потому, что эта дружеская поддержка оказывалась легко и непринуждённо и уже давно стала неотъемлемой частью их общения как любимый мятный чай Нацу или смена безвременно почивших лампочек. Или прогулки в парке по выходным. Или долгие разговоры ни о чём. Или чтение вслух. Или… Разве всё упомнишь? Иногда Люси казалось, что Драгнил был везде, в каждом моменте её скромной, не слишком богатой на события жизни, став такой же важной частью этого процесса, как и рисование.

Странно, но за два неполных года их знакомства этот человек стал ей не просто другом (поправочка – лучшим другом). Девушка могла с уверенностью сказать, что порой Нацу знал про неё больше, чем она сама, и постоянно помогал ей открывать что-то новое и в себе, и в окружающем мире. Взять хотя бы этот разговор о музыке. Люси была воспитана на классике, по-своему любила и ценила её, но только Драгнил смог так органично соединить два вида искусства. Обычно девушка работала в тишине, считая, что музыка будет отвлекать, да и просто не нуждалась в дополнительных источниках вдохновения. Но уже через пару дней рисования под аккомпанемент избранных композиций просто не представляла, что может быть иначе.

Без двадцати три Хартфилия отложила уголёк и удовлетворённо вздохнула – рисунок был закончен. Мелкие детали можно будет закончить вечером, после работы. Пока Нацу одевался, девушка вымыла руки, подхватила сумочку и вернулась в студию как раз в тот момент, когда молодой человек задумчиво рассматривал приготовленные для него в качестве оплаты сладости, выбирая, какую взять сегодня.

– Интересно, – не отрываясь от своего занятия, протянул он, – а если бы мы закончили раньше, я получил бы только половину мармеладки?

– Сластёна! – засмеялась Люси, ероша парню волосы. – Не переживай, она была бы вся твоя в любом случае. Какая сегодня?

– Пожалуй, вот эта, вишнёвая. Почти классика, как и вчерашняя, малиновая.

– Экзотические оставишь напоследок? – девушка захлопнула входную дверь и поспешила за другом. Тот ждал её пролётом ниже и пропустил вперёд, отстав на пару шагов.

– А насколько экзотические там есть? – полюбопытствовал он. Люси пожала плечами:

– Не знаю. Вот ты и расскажешь.

Выйдя из подъезда, Хартфилия со страхом посмотрела на двухколёсного монстра, на котором ей предстояло ехать. Она до жути боялась даже садиться на этот казавшийся ей огромным мотоцикл, и если бы не желание подольше порисовать, ни за что бы не согласилась на предложение Нацу подвезти её до работы. Но теперь отказываться было поздно – на автобусе она точно опоздает, да и такси придётся ждать минут пятнадцать, не меньше. Придётся всё же так…

Молодой человек между тем уже надевал ей на голову чёрный блестящий шлем. Люси попыталась протестовать:

– А как же ты? Это же твой…

– Ты мой пассажир, и я за тебя отвечаю, – спокойно ответил Драгнил, начиная подтягивать ремешки шлема. – Так что стой спокойно и дай мне закончить.

– Нацу, – девушка едва не притоптывала на месте от нетерпения, – я ведь опоздаю. Может, так? Здесь ехать всего два квартала.

– Да хоть два метра, – возразил парень. – Без защиты ты не поедешь. Ну, что, нормально? – Хартфилия кивнула. – Не слетает? – теперь она отрицательно мотнула головой. Драгнил усмехнулся: – Ты такая смешная в нём. Ладно, поехали. Только держись крепче.

Дважды упрашивать не пришлось. Стоило Нацу оседлать свой любимый мотоцикл, как сзади пристроилась его пассажирка, обхватив руками за пояс. Парень завёл двигатель и плавно тронул железного коня с места. Люси поспешно зажмурилась и сильнее прижалась к широкой надёжной спине друга.

И снова вечером художница сидела в студии, рассматривая готовую работу. В ней явно чего-то недоставало, только чего? Люси промучилась почти час, пока её вдруг не осенило: освещение! Нужно подобрать другое освещение! Сбегать на кухню за двумя витыми свечами, зажечь фитили, выключить верхний свет… Ах, да, и включить музыку – тот самый кусочек: «Зима. Аллегро нон мольто».

Осторожно, медленно, боясь неловким движением или дыханием затушить мягко горящие свечи, девушка сделала несколько шагов назад и замерла, всматриваясь в чёрно-белый угольный рисунок. Золотистые капельки пламени слегка колыхнулись, усиливая игру света и тени и тем самым словно оживляя изображение. Люси судорожно выдохнула. Теперь она знала, каким будет следующий рисунок.

========== Апельсиновая ==========

– Как мне придётся позировать на этот раз? – Нацу с интересом рассматривал лежащие на журнальном столике витые, чуть оплавленные свечи и старинный бронзовый подсвечник, тяжёлый даже на вид. После композиции со скрипкой хотелось чего-то не менее интересного. Впрочем, молодой человек нисколько не сомневался в своей художнице – её работы (те, которые ему разрешено было увидеть) часто были весьма оригинальны по замыслу, если только не требовалось рисовать что-то определённое, ограниченное академическим обязательным курсом.

– Не как, а где, – поправила его Люси, входя в студию. В руках у неё был кусок тёмной плотной материи, который она протянула Драгнилу. – Позировать для новой работы ты будешь у окна.

– Вообще-то обнажаться я планировал только для тебя, – немного растерялся тот.

– Не волнуйся, – засмеялась Хартфилия. – Именно так всё и будет.

Следующие минут сорок были потрачены на создание экспозиции: Нацу закрыл оба окна тканью (в том, перед которым ему потом предстояло стоять, материал повесили между рамами) и прикрепил над мольбертом узкую лампу с направленным светом, Люси поставила на подоконник подсвечник с зажжённой восковой свечой, приготовила краски, кисти, палитру – в общем, всё необходимое, и вышла, выключив верхний свет, объяснив это тем, что ей нужно настроиться и не терять время, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Сегодняшняя поза не отличалась особой оригинальностью – натурщик стоял лицом к окну, чуть согнув левую ногу в колене и положив на подоконник одну руку. Неудобство было вызвано лишь положением второй, правой руки, которую пришлось поднять, чтобы опереться об откос. Художница предупредила молодого человека, что перерывы придётся делать обязательно, иначе конечность будет затекать. Взяв с друга слово, что тот предупредит её в случае, если устанет раньше, девушка медленно выдохнула и села перед мольбертом.

Люси любила акварель. После угля это была вторая техника, которой она отдавала явное предпочтение перед остальными. Воздушные, полупрозрачные, нежные, рисунки водными красками подходили ей по характеру, заставляя художницу и себя чувствовать такой же невесомой и хрупкой, как изысканные стеклянные статуэтки, что собирала её мама. Девушка помнила, с каким восторгом и упоением она рассматривала в детстве тонконогую лошадь и замершую в танце прекрасную танцовщицу, разноцветную птичку и нереально хрупкий цветок, на который было страшно даже просто дышать, не то что трогать или брать в руки. После обеда, когда солнце украткой заглядывало в комнату госпожи Хартфилии, Люси тихонько проскальзывала туда же, садилась на пол и, затаив дыхание, наблюдала, как переливаются тонкие грани, отбрасывая радужные блики по стенам.

Такую же красоту она нашла позже и в акварели, и когда хотела работать с цветом, обычно выбирала именно эти краски, словно желая хоть ненадолго вернуться в те далёкие, волшебные дни. И хотя сейчас в рисунке должны были преобладать тёмные тона, Люси всё равно хотела сделать его лёгким, почти эфирным, одновременно наполнив мистикой и тайной – тем, что рождалось в душе от робкого танца единственной зажжённой свечи.

Сделав карандашный набросок, художница объявила перерыв, но Нацу так и продолжал стоять у окна, разминая затёкшее плечо.

– Лучше посидеть немного, – напомнила Люси.

– В следующий раз, – отмахнулся молодой человек.

– Что ты там так старательно высматриваешь? – девушка, поднявшись, подошла к другу и протянула ему полотенце. Драгнил обмотал махровую ткань вокруг бёдер, задумчиво угукнув в знак благодарности. Люси встала рядом, случайно коснувшись своим плечом руки парня и не замечая этого. Тот не отстранился, не испытывая от создавшегося положения ни малейшего дискомфорта. Подобные прикосновения, не имеющие сексуального подтекста, были приятным дополнением к разговорам, взглядам и заботе, которую они дарили друг другу.

– Я всё пытаюсь понять, почему ты решила нарисовать именно так, – ответил, наконец, молодой человек, чуть нахмурившись и по-прежнему не отрывая взгляда от теперь уже их общего отражения.

– Рассматривала последнюю работу, ту, со скрипкой, – начала объяснять Хартфилия, – и вдруг вспомнила наш разговор на выставке, помнишь?

В глазах Нацу мелькнуло понимание:

– Перед Новым годом? – девушка кивнула. Драгнил весело усмехнулся: – Такое разве забудешь?

На самом деле, ничего такого странного или страшного тогда не произошло. По крайней мере, на выставке. Да и потом тоже. И вообще, подобное могло случиться с каждым, но «повезло» именно Люси.

Тот Новый год мисс Хартфилия, студентка первого курса Академии Искусств, решила справлять в шумной и весёлой компании своих одногруппников. И вовсе не потому, что её не любили или не ждали дома. Скорее, наоборот – любили и ждали слишком сильно. Она была единственным ребёнком в семье, долгожданным и выстраданным (Лейла, мать Люси, долго не могла забеременеть), а потому особенно любимым и опекаемым. Умеренная строгость в воспитании не позволила сделать из неё эгоистку, как это бывает часто с детьми достаточно обеспеченных родителей, а хорошее классическое образование развило имеющиеся задатки, превратив со временем открытую светлую девочку в не менее милую девушку, счастливо дожившую до восемнадцати лет в мире с собой и окружающими.

Однако, переступив порог совершеннолетия, Люси захотела свободы. Нет, не той, что получает пернатое создание, покинув золотую клетку – её дом никогда не воспринимался девушкой в таком свете. Разве может быть клеткой или тюрьмой место, где тебя искренне любят? Но в какой-то момент мисс Хартфилии захотелось выйти из-под опеки родителей – частично из желания попробовать чего-то другого, отличного от её привычной жизни, а заодно проверить свои силы. Родители не препятствовали этому, хотя и не воспринимали всерьёз, но всячески поддерживали. Поэтому и к решению дочери встретить праздник в кругу новых друзей отнеслись спокойно. Люси пообещала, что обязательно навестит их в короткие январские каникулы, приехав хотя бы на пару дней, и на этом этот вопрос был закрыт.

Тридцатого декабря судьба решила сделать молодой художнице подарок в виде передвижной выставки одного из её любимых художников – Константина Васильева. Она узнала об этом совершенно случайно, поэтому у заглянувшего в гости Нацу просто не осталось выбора: он был крепко схвачен за руку и утащен в галерею.

Картин было немного – около пятнадцати, но даже такое небольшое количество полотен они рассматривали не меньше двух часов. Девушка буквально зависала перед каждой, выпадая из реальности и никак не реагируя на внешние раздражители. Драгнил терпеливо топтался в сторонке, не выказывая, впрочем, ни особой радости, ни недовольства. И лишь у последней – «Гадание» – сказал вслух, скорее, размышляя, чем спрашивая, и практически не надеясь на ответ:

– Насколько я понимаю, яркое освещение в зале нужно для того, чтобы лучше видеть картины?

– Что? – вздрогнула Люси. Молодой человек повторил вопрос. Художница кивнула, подтверждая его догадку, и поинтересовалась в свою очередь, как, по его мнению, можно ещё рассматривать полотна.

– Представь, – понижая голос и подходя вплотную, хмыкнул тот, – что ты смотришь на неё, находясь одна в тёмной комнате, которая освещается тонкой церковной свечкой, за окном воет ветер, а в стекло, словно замёрзший пёс, скребётся снег…

На воображение мисс Хартфилия никогда не жаловалась. Поэтому описанную картину увидела настолько ясно, что невольно передёрнула плечами, почувствовав пробежавший между лопатками неприятный холодок, и тихо выдохнула:

– Жуть какая…

– Испугалась? – задорно улыбнулся Нацу, аккуратно подталкивая девушку к выходу. Та не сопротивлялась, всё ещё находясь под впечатлением от представленного. Но окончательно пришла в себя лишь в маленьком кафе, куда парень затащил её выпить кофе. Там же он и уговорил Люси сходить на открытый каток в городском парке.

Часы показывали около трёх пополудни, когда, переобувшись, друзья ступили на лёд. Времени на катание оставалось не больше часа – в пять девушка должна была быть на работе. И на последнем круге произошло то, что иначе, как роковой случайностью, язык назвать не поворачивался: правый конёк попал в выбоинку на льду, Люси неудачно повернулась, испуганно вскрикнула и упала. Самостоятельно встать она уже не смогла. В больнице, куда привёз её Драгнил, девушке поставили диагноз: «Перелом», наложили гипс и отправили домой. Бедняжке осталось только тяжко вздыхать над загубленными праздниками, мысленно прощаясь с набором красок и новыми сапожками: на то и другое художница откладывала деньги, которые теперь придётся отдать за квартиру – о работе на месяц можно смело забыть.

Однако грустить и скучать ей не дали. Нацу, как настоящий друг, отменил все свои планы, чтобы Люси не осталась одна в новогоднюю ночь. Они провели вместе весь следующий день, болтая обо всё на свете, а ближе к полуночи завалились с шашками и бутылкой шампанского на софу в студии, заедая шипучий напиток ароматными сочными апельсинами…

Девушка положила голову другу на плечо и вздохнула:

– Мне кажется, это был лучший Новый год в моей жизни…

– Как думаешь, там есть мармеладка со вкусом апельсина? – легонько щёлкнув её по носу, спросил Драгнил. Люси рассмеялась:

– Вот после сеанса и узнаешь, – и похлопала молодого человека по спине: – Перерыв закончен!

========== Дынная ==========

Комментарий к Дынная

Похоже, Муз обожрался сладкого. Одна сплошная ваниль((

– Нацу! – крикнула Люси, вставая на цыпочки, чтобы достать из шкафчика баночку с заваркой. – Иди, а то остынет!

– Сейчас! – откликнулись из глубины квартиры. Потом послышались торопливые шаги, и в кухню вошёл Драгнил. Окинул критическим взглядом девушку, тянущуюся к верхней полке, отодвинул её в сторону, взял нужную вещь и спокойно, по-хозяйски начал заваривать чай. – Зачем ты постоянно убираешь его так высоко?

– Привычка, наверное, – пожала плечами Хартфилия, начиная накрывать на стол. Вскоре на нём кроме изящной сахарницы из прозрачного стекла стояли вазочка с шоколадными конфетами, креманка с мёдом и тарелка с порезанными на маленькие кусочки песочными пирожными. – На нижних полках хранить банку неудобно, приходится постоянно переставлять с места на место, а там она никому не мешает. И потом, когда я открываю шкафчик, так приятно начинает пахнуть мятой. Подай, пожалуйста, кружки.

– Ты же её не любишь? – слегка удивился парень, протягивая посуду.

– Не люблю, – согласилась Люси. – Но почему-то здесь она воспринимается… по-домашнему, что ли? Как-то тепло.

– Хм… – Нацу, прихватив маленький чайничек на специальной подставке, позволяющей долго сохранять напиток горячим, присел к столу. – А чай?

Девушка засмеялась:

– Чай из серии «Если вы что-то не любите, значит, вы просто не умеете это готовить», – заняв место напротив друга, она поставила локти на столешницу и положила подбородок на сцепленные в замок пальцы. – Только у тебя он получается таким… э-э-э… не противным.

– Потому что я делаю его с любовью, – наставительным тоном произнёс Драгнил. Люси вскинула брови, выражая удивление, вызванное услышанной фразой, но молодой человек, ни капли не смутившись, продолжил: – Да будет вам известно, мадам, что повар подобен Творцу. Создавая блюдо, он должен вкладывать в него свою душу. Только тогда ему удастся приготовить что-то поистине вкусное.

– Даже если это просто чай? – старательно сдерживая улыбку, уточнила девушка.

– В этом случае – особенно!

– Хорошо, сдаюсь! – всё же засмеялась Люси, придвигая к оратору кружки. – Наливай!

Тот, довольно усмехнувшись, разлил ароматный напиток и радостно потёр руки:

– Ну-с, приступим!

Хартфилия аккуратно коснулась губами фарфорового края посуды, делая маленький, осторожный глоток, чувствуя, как от пряной жидкости немного вяжет язык, и потянулась к пирожным. Но не успела взять и кусочка: парень с ловкостью фокусника убрал тарелку на другой край стола, так, что девушка при всём желании не могла бы до них дотянуться.

– Нацу! – возмущению Люси не было предела. – Так нечестно! Я тоже хочу! – её проигнорировали. – Ну, пожалуйста, один кусочек! – злостный похититель сладкого был непоколебим. – В холодильнике есть ещё, и они все твои, – решила схитрить девушка, но Драгнил отрицательно покачал головой:

– Ты не умеешь врать, Люси. И вообще, мы договаривались, что это только для меня, помнишь?

Конечно, она помнила. Накануне, из-за того, что им пришлось почти час готовить комнату к сеансу, на само рисование осталось мало времени. Да и материал, который выбрала художница – акварель – требовали особого подхода: прежде, чем наносить новый слой краски, нужно было дождаться, когда подсохнет предыдущий, а это тоже задерживало работу.

В принципе, Люси могла и не торопиться: до конца обозначенного преподавателем срока было чуть больше недели, этот рисунок был третьим, нужно ещё два, уж за семь-то дней она обязательно успела бы всё закончить. Но девушка хотела нарисовать как можно больше, чтобы иметь возможность отобрать на зачёт лучшие. Поэтому, набравшись наглости (или смелости, что в её случае было почти равнозначно), Хартфилия, заикаясь и краснея, спросила друга, не мог бы он… задержаться… завтра… ненадолго. «И что мне за это будет?» – поинтересовался тот. «Всё, что хочешь!» – опрометчиво пообещала художница. Парень на минуту задумался: «Как на счёт… песочных пирожных? По одному каждого вида? И только мне?». Получив три согласных кивка, Драгнил великодушно согласился: «Хорошо. Час тебя устроит?». Радостно взвизгнув, девушка тут же повисла у него на шее, от избытка чувств болтая ногами.

Интерьер комнаты, чтобы больше не тратить зря времени, решили не менять: в случае необходимости Люси просто включала в студии свет. Её смена сегодня, благодаря более раннему выходу накануне, начиналась позже, поэтому девушка предложила вместе попить чаю в надежде урвать хоть один кусочек сладости: неужели друг не поделится? И, видимо, просчиталась – Нацу делиться не пожелал. Тяжело вздохнув, она уже потянулась за конфетой, когда молодой человек вернул тарелку на место:

– Угощайся, я не жадный. Тем более что мне одному всё равно много.

– А зачем тогда просил? – с детским недоумением спросила Хартфилия, отправляя в рот первый рассыпчатый кусочек.

– Чтобы ты составила мне компанию, – пожал плечами парень, слизывая с пальца крем. – Что ты там говорила про умение готовить? Думаю, к сервировке это тоже относится.

Люси скосила глаза на тарелку с пирожными. Она знала, что имел в виду Драгнил. И его намёк приятно грел сердце. Потому что вызывал в памяти самые тёплые воспоминания.

Август в тот год был необычайно душным и жарким, словно природа решила компенсировать уставшим от бесконечных дождей людям недополученное ими за первые два летних месяца тепло. Магнолия плавилась под беспощадными солнечными лучами, по вечерам и в выходные буквально вымирая – все, кто мог, уезжали за город; остальным приходилось довольствоваться парком и оснащёнными кондиционерами зданиями.

Люси не принадлежала ни к одной из выше названных категорий граждан. Уехать из города она не могла – юная студентка, лишь месяц назад зачисленная в Академию Искусств, должна была как-то оплачивать съёмную квартирку. Да, на дне её сумочки лежала банковская карточка на энную сумму, которую перед отъездом дал ей отец со словами: «Считай это нашим с мамой подарком в честь твоего поступления. Мы очень гордимся тобой». Первый взнос за арендованную жилплощадь девушка заплатила с карточки, но больше тратить родительские деньги не хотела, оставив их в качестве «НЗ» (неприкосновенного запаса) на случай совсем уж непредвиденных обстоятельств. Поэтому Люси около трёх недель назад устроилась на работу в кафе, преследуя при этом вполне определённые цели: не только подзаработать, но и познакомиться с новыми людьми, найти друзей и – кто знает? – встретить свою вторую половинку.

Что касается кондиционера, то и этим мисс Хартфилии не суждено было насладиться: урчащий монстр, разгоняющий августовскую духоту, благополучно скончался пару дней назад, что-то недовольно проворчав напоследок и нещадно начадив чёрным вонючим дымом. Хозяин заведения, пообещав разобраться с проблемой, исчез в неизвестном (вернее, совершенно определённом, ведущим за город) направлении, побеждённый невыносимой жарой.

Ответивший на вызов мастер меланхолично сказал, что поставит кафе на очередь – слишком много заказов. Пришлось открывать окна и двери, но это мало спасало: горячий воздух, проникая в помещение с улицы, почти сравнял температуру внутри и снаружи, беспощадно вгоняя работников в сонное, амёбоподобное состояние. Люси не жаловалась; она любила такую погоду, когда можно не кутаться в многочисленные одежды, каждой клеточкой тела впитывая живительное, умиротворяющее тепло. И ни капли не жалела, что вынуждена была остаться в каменных джунглях, раскалённых сошедшим с ума солнцем на манер адской сковородки.

В один из таких дней в кафе зашёл молодой человек. Присел за один из столиков, достал из сумки книгу, нацепил на нос очки в тонкой металлической оправе и углубился в чтение. Хартфилия молча рассматривала его, стоя за барной стойкой. Прошло минут двадцать, но посетитель так и не сделал заказ, методично переворачивая страницы. Люси бросила тревожный взгляд в сторону кухни – Лаки, выполняющая работу официантки, почти час назад убежала «на минутку» покурить, но до сих пор не вернулась. Глубоко вздохнув, Хартфилия всё же решила подойти к парню и принять заказ, хотя это не входило в её обязанности. Но не заставлять же человека ждать?

Юноша на неё никак не отреагировал, продолжая читать. Пришлось негромко кашлянуть, чтобы привлечь его внимание. Когда он поднял голову, Люси даже на мгновение забыла, зачем подошла – так остро, сильно, до холодных иголочек в дрожащих, внезапно вспотевших ладонях захотелось нарисовать. Всё, каждую чёрточку, каждую деталь: умные серые глаза, глядящие на неё сквозь прямоугольные стёкла; широкие скулы; затрепетавшие крылья прямого, с небольшой горбинкой носа; чётко очерченные, крепко сжатые губы; мелкие бисеринки пота на висках… И даже эти нереальные розовые волосы. А ещё его улыбку, которая вдруг, как по волшебству, стёрла всю строгость с лица, разбежавшись лучиками морщинок в уголках глаз.

Хартфилия, смущаясь и краснея, объяснила их на тот момент единственному посетителю, почему побеспокоила его. Парень кивнул и сделал заказ: кофе и пирожное. «Что-нибудь на ваш вкус», – уточнил он, и был весьма удивлён, когда перед ним поставили большую чашку латте и тарелку с порезанным на небольшие кусочки слоёным кулинарным шедевром их шеф-повара. «Так вкуснее», – пояснила Люси. Она не лукавила и не придумывала, потому что этому секрету её ещё в детстве научила мама, когда точно так же нарезала для дочери десерт.

Девушка вернулась на своё рабочее место, но ей не суждено было остаться в одиночестве. Потому что через пять минут розововолосый парень подсел к ней за стойку с предложением прикончить сладость вдвоём. Конечно, это было против правил… Но пирожные эти она любила, а серые глаза, смотрящие на неё с доброй усмешкой, и задорная улыбка просто не оставила ей ни малейшего шанса на отказ.

Нацу просидел тогда в кафе ещё час, за который они выяснили, почему не виделись здесь раньше (будущий хирург, на тот момент уже студент третьего курса, был постоянным посетителем этого заведения, но последний месяц провёл у родителей и приехал лишь пару дней назад), поболтали на разные темы и обменялись телефонами. И с тех пор прочно вошли в жизнь друг друга, став по-настоящему близкими людьми.

Люси сделала ещё один глоток чая и вдруг вспомнила:

– Кстати, ты ведь не взял мармеладку!

– Взял, – успокоил её Драгнил. – Мне попалась со вкусом дыни. Весьма неплохо, кстати.

Девушка улыбнулась и снова потянулась к пирожным – их она не променяла бы ни на какие другие сладости. Даже со вкусом дыни.

========== Грейпфрутовая ==========

Чуть склонив голову на бок, художница бросила быстрый взгляд на застывшего у окна натурщика, потом снова посмотрела на почти готовый рисунок. Да, вот здесь, в правом верхнем углу надо добавить немного тени. Кончик кисточки нырнул в краску; та доверчиво впиталась в мягкий ворс, чтобы уже через мгновение расстаться с ним, оставшись лёгкими, игривыми мазками на шершавой бумаге. Потом сверху лягут ещё более тёмные – совсем чуть-чуть, чтобы подчеркнуть человеческую фигуру, словно выступающую из окутывающего её мрака.

Люси сменила кисточку и потянулась к светлой краске – нужно было поработать с отражением в окне. Лицо Нацу, подсвеченное снизу, казалось гораздо старше, серьёзнее; черты заострились, как бывает во время болезни, и скорее угадывались, чем реально виделись. Выражение глаз невозможно было понять, и это придавало образу молодого человека ещё большую таинственность. Что даже отчасти настораживало и слегка пугало. Впрочем, именно этого эффекта художница и добивалась – не зря же ей вспомнилась та зимняя выставка. Ощущения были почти идентичными.

Рисунок казался законченным, она могла остановиться на том, что было. Но работа почему-то не отпускала девушку, заставляя снова и снова опускать кисточку в краску, осторожно касаться бумаги то здесь, то там, задумчиво покусывая нижнюю губу и хмуря тонкие брови, задерживать дыхание, судорожно вдыхая, когда начинало колоть лёгкие от недостатка кислорода. Чего-то не хватало. Последнего штрих? Ощущения наполненностью работой? Если бы знать… Люси раздражённо отложила, почти откинула кисточку в сторону и объявила перерыв.

Нацу, обернув бёдра полотенцем, сел на стул, вытянув гудящие ноги. Художница же наоборот не могла сидеть: несколько раз прошлась про студии, постояла у окна. И вздрогнула, услышав обращённый к себе вопрос:

– Что с тобой?

– Я не знаю… – качнула головой Люси. – Эта работа, она… Я не могу её закончить. Не могу оторваться от неё.

– Иди сюда, – Драгнил едва ли не силком усадил девушку на своё место: – Закрой глаза, расслабься, – голос друга неожиданно успокоил её, а тёплые руки, аккуратно массирующие плечи, заставили расслабить напряжённые мышцы и облегченно выдохнуть. – Лучше?

– Да, спасибо, – улыбнулась Люси.

– Объясни, что тебя тревожит. Я, конечно, не художник, но иногда достаточно просто рассказать кому-нибудь о своих проблемах, и всё решается само собой.

Девушка с сомнением посмотрела на друга. И хочется, и колется. Нацу действительно не смог бы дать ей никакого совета относительно рисунка, но то, что он умеет слушать, было не раз проверено на практике. И не только слушать, но и задавать правильные вопросы, которые подсказывали выход из создавшегося сложного положения. Так что рассказать хотелось. Главная сложность была в том, чтобы решить – как? Как облечь в слова то, что лишь ощущалось, зыбко и туманно, где-то на периферии сознания, не поддаваясь логическому объяснению? Молодой человек терпеливо ждал, всем своим видом демонстрируя внимание и желание помочь. И Люси решилась.

– Понимаешь… Мне словно чего-то не хватает в работе. Какого-то одного штриха.

– Хм… Может, нужно добавить что-то в экспозицию? – предложил Драгнил. – Ещё один предмет?

– Нет, – художница покрутила в руке кисточку, за которой потянулась в момент задумчивости, постучала черенком по ладони. – Добавлять что-либо уже поздно.

– Значит, дело в модели, – сделал вывод парень. Люси вскинула на него удивлённые глаза. – Ну… я всё-таки не Аполлон… – Нацу пожал плечами, будто извиняясь за несовершенство своего тела.

– Ты даже не представляешь, насколько я этому рада! – засмеялась девушка. – Я имела в виду, – смущаясь, пояснила она в ответ на промелькнувшее в серых глазах недоумение, – что рисовать идеальные натуры довольно скучно. Это всё равно, что смотреть на чистый белый снег – вроде красиво, но душе не за что зацепиться. А вот если на нём появятся чьи-то следы, или его поверхность будет подсвечена разными источниками света, тем же солнцем или фонариком, причём в разное время суток, то выглядеть он будет совершенно по-разному. И рисовать его будет гораздо интереснее.

Друзья немного помолчали. Молодой человек вернулся на своё «рабочее место» к окну, художница – к мольберту. В комнате ненавязчивым фоном звучала музыка: Люси настолько привыкла к этому, что, даже рисуя в одиночестве, обычно после работы, обязательно включала флешку, любезно оставленную Драгнилом. Который вскоре решил возобновить их разговор.

– Значит, неидеальное тело писать интереснее? – задумчиво, словно обращаясь к самому себе, спросил Нацу.

– Да, – подтвердила девушка, накладывая очередной мазок. – Ассиметрия частей тела, родинки, шрамы, татуировки – всё это делает процесс рисования хоть и сложнее, но гораздо увлекательнее. А вообще у каждого человеческого тела есть своя изюминка, что-то такое, что очень хочется увековечить на бумаге: необычная форма ушей, тонкие музыкальные пальцы, хрупкое телосложение…

– Пивной животик, – в тон ей поддакнул парень.

– А почему бы нет? Не рисовать же только те вещи, которые считаются красивыми, – неожиданно согласилась художница.

– Хм… А разве не в этом главное предназначение искусства – запечатлевать всё прекрасное? И тем самым доставлять людям эстетическое наслаждение?

– Не только, – возразила Люси. Разговор вдруг стал ей настолько интересен, что она даже отложила кисточку, пытаясь продумать свой ответ. – Искусство – это, прежде всего, способ выразить себя. Поэтому в нём так много направлений. Ведь каждый человек видит и ощущает этот мир по-своему. А, значит, и изображать его тоже будет не так, как другие люди: один художник нарисует букет роз, а другой – засохшую корягу. То же самое и с человеческой натурой. Только с ней всё немного сложнее, потому что в разные века были разные идеалы красоты, и то, что казалось красивым, скажем, лет двести назад, сейчас может вызвать у кого-то лишь недоумение, а то и отвращение. Возможно, ещё лет через двести то, что нравится нам сегодня, у наших потомков будет вызывать совершенно другие чувства. Глупо выбирать из окружающего нас многообразия только красивое и идеальное. Если оно не трогает душу художника, никакое совершенство линий не поможет превратить взятый образ в произведение искусства.

– А та самая изюминка, о которой ты говорила, этому может поспособствовать?

– Отчасти, – девушка снова посмотрела на рисунок, раздумывая, стоит ли добавить ещё немного тени или оставить всё, как есть. Новый вопрос натурщика заставил её опять оторваться от работы.

– Я не совсем понял, – в голосе молодого человека проскользнуло недоумение. – Почему отчасти? Можешь объяснить?

– Всё просто, – вздохнула Люси. – То, что кажется мне необычным и интересным и может вдохновить на работу, для другого так и останется ничего не значащей деталью. Разница вкусов и восприятия.

– Но ты же рисуешь меня, скажем так, не опираясь на мифологические изюминки?

– Да, потому что, во-первых, эти рисунки – часть академического обязательного курса, – начала перечислять художница. – Во-вторых, я всё равно рисую тебя не просто так, а в каком-то образе. И, в-третьих, в тебе тоже есть кое-что… интересное.

– Например?

– Ну… У тебя весьма симпатичные ягодицы.

Ответом ей был странный звук, словно парень подавился. Он явно от неё такого не ожидал. Впрочем, Люси сама от себя не ожидала ничего подобного. Просто вырвалось. Совершенно случайно. Девушка закусила губу. Как же всё-таки хорошо, что сейчас Нацу стоял к ней спиной и не видел её лица. Сгорела бы со стыда.

Как ни странно, молодой человек пришёл в себя довольно быстро. Кашлянув, он поинтересовался, намекая на её последнюю фразу:

– Только это у меня… симпатичное?

– Нет, – ответила Хартфилия, изо всех сил пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал.

– Это радует, – значительно бодрее отозвался Драгнил. – Слушай, раз уж у нас зашёл об этом разговор… Опиши меня с точки зрения художника. Всего. Сможешь?

– А почему нет? – удивилась девушка. – Конечно, смогу.

– Тогда начинай. Но если ты что-то пропустишь, будешь должна мне желание. Опишешь всё – желание загадываешь ты.

– Договорились, – задорно улыбнулась Люси, уже празднуя победу. – Так, начнём, пожалуй, сверху. Голова и всё, что на ней. У тебя очень выразительные глаза. Умные. Губы немного тонковаты при таких широких скулах. Но всё остальное: лоб, уши, нос – нормальное. Если оценивать по десятибалльной шкале – девять из десяти. Шея… Десятка за шрам. Надо подобрать позу так, чтобы в следующий раз его нарисовать. Торс. Ну, ты явно не культурист, но это даже хорошо – не люблю перекаченных парней. Восемь из десяти. Руки вполне обычные, а вот пальцы очень интересные. Чувственные. За них тоже десятка. Про ягодицы я уже говорила. Ноги… Нормальные. Длинные, прямые и сильные – судя по тому, как долго ты можешь стоять. Восьмёрка. Всё.

– Уверена? – голос натурщика был полон насмешки.

– Да, – решительно отмела все подозрения девушка. – Если только случайно пропустила какую-то мелкую детальку…

– Ну, знаешь… – теперь Нацу говорил с явной обидой. – Подобными словами можно легко задеть весьма ранимое мужское самолюбие. Столь пренебрежительно о самом главном…

– О самом… – Люси резко вскинула голову – всё время, пока художница описывала и оценивала друга, девушка сидела, склонившись над рисунком – и замерла, поняв, что именно она пропустила. – Я… мне… – слова застряли в горле, не желая протискиваться наружу. – Мне не с чем сравнить… – наконец, выдавила из себя Люси. Глупо, конечно, ведь разговор у них был совсем не об этом. Можно же было что-то придумать, просто признать своё поражение, но язык против воли опять ляпнул что-то не то.

– Совсем? – глухо спросил Драгнил. Получив в ответ тихое «Да», он немного помолчал, а потом так же негромко сказал: – Прости, я не должен был заводить этот разговор. Будем считать, что ты победила.

– Сдаёшься? – неловкость ещё не прошла, но дышать стало легче. Парень угукнул, и тут же поплатился за свою доброту. – Тогда ответь на вопрос: сколько у тебя было девушек?

– Две, – нехотя ответил он и продолжил, предугадывая вполне ожидаемую просьбу: – Одна ещё в школе, в выпускном классе. Мы расстались незадолго до окончания – я всё равно собирался уезжать, а у неё появился другой парень. А с другой познакомился уже здесь, в институте. Сначала просто общались, а в начале второго курса стали встречаться. Через год расстались.

– Почему? – Люси смотрела в странно напряжённую спину друга. Конечно, это не её дело, но девушке почему-то очень важно было услышать ответ на этот вопрос.

– Просто поняли, что не подходим друг другу. Может, сделаем перерыв? Рука затекла.

– Да, конечно, – спохватилась художница. – И знаешь… – девушка бросила взгляд на рисунок. – Думаю, я с ним закончила. Так что отдыхай, а потом можно снять ткань с окна.

Позже, разобрав экспозицию, молодой человек, прихватив коробочку с мармеладом, подошёл к мольберту, чтобы рассмотреть готовую работу. Люси наблюдала за ним издалека, разбирая у рабочего стола кисти.

– Какая на этот раз? – полюбопытствовала она, заметив, что Драгнил сделал выбор.

– Грейпфрутовая, с горчинкой, – ответил тот. – Кстати, с чего ты решила, что он завершён? Тебе ведь чего-то не хватало в рисунке.

– Я просто поняла, что делать его безупречным – не очень хорошая идея. Иначе можно потерять изюминку, которая в нём есть.

– И что же это? – Нацу обернулся к девушке. «Ты», – едва не сказала она, но в этот раз успела сдержаться. Пожала плечами и улыбнулась:

– Его неидеальность.

========== Персиковая ==========

– Одна, две, три… – Нацу, склонившись над заветной коробочкой, шевелил губами, негромко бубня себе под нос. Люси, оттирая пальцы, окрашенные сейчас чуть ли не во все цвета радуги, молча с лёгкой улыбкой наблюдала за ним, стоя у рабочего стола. Новый рисунок был закончен, и теперь можно было с чистой совестью немного отдохнуть.

– Что ты там считаешь? – спросила она, откладывая тряпку – основная грязь была стёрта, а всё остальное отмоет только вода и мыло.

– М-м-м… А что обычно принято считать? Злато-сЕребро? – парень, оторвавшись от своего, казавшегося ему столь увлекательным занятия, поднял голову и, нахмурившись, посмотрел на художницу.

– Ну, раз ты у нас дракон, то обязательно добавь к списку драгоценные каменья, различные артефакты, мечи и латы невинно убиенных тобой рыцарей и украденных девиц.

– Последние мне зачем? – искренне удивился Драгнил.

– Как это зачем? – вопросом на вопрос ответила Люси, присаживаясь рядом с другом на софу. – Похищение представительниц прекрасного пола – это прямая обязанность любого более-менее уважающего себя летающего ящера наряду с сжиганием посевов, разграблением населённых пунктов, запугиванием мирного населения и истреблением крупного рогатого скота путём его поедания.

– А рыцари?

– Не рыцари, а их оружие и доспехи. Это военные трофеи, полученные путём уничтожения доблестных воинов твоим яростным пламенем или разрыванием их на части.

– Фу-у… – поморщился «дракон». – Думаю, мы сделаем по-другому. Устроим бартер: я им – девушек, они мне – трофеи.

– Э-э-э… – Хартфилия на минуту «зависла», обдумывая слова молодого человека. – А разве так можно?

– Можно, – кивнул Нацу, подцепляя пальцами нежно-оранжевую мармеладку. – Я же добрый и умный, ты сама сказала, – закинув в рот конфету, он прожевал её и кивнул: – А теперь ещё и довольный. Сегодня персиковая. Скорей бы лето – настоящих персиков хочу. Ну, или хотя бы варенья.

– Ты их так любишь?

– Да нет, не особо, – пожал плечами Драгнил. – Просто сразу детство вспоминается. Мы на лето обычно к родителям отца уезжали. У них свой дом был, мне тогда, пацану, он просто огромным казался. Да ещё лес, речка рядом, а с другой стороны деревни – поле, такое, что и горизонта, кажется, не было видно. В общем, раздолье. За домом дедушка сад разбил, небольшой, там всего с десяток деревьев росло. Только персиковые – бабушка очень их любила, он для неё и посадил. Сам ухаживал: обрезал, прививал… Персики на них были сочные, медовые, еле в ладони помещались, а от шкурки всегда губы чесались. Когда они все созревали, мама и бабушка варили варенье. Кажется, на его аромат слетались все пчёлы в округе. Я тогда вечно искусанный ходил – они никого, кроме меня, не жалили.

– Почему? – Люси, распахнув широко глаза, смотрела на друга. Интересно было представлять его маленьким. И очень легко: образ вихрастого, заводного мальчишки сам собой вставал перед мысленным взором. Хартфилия никогда не видела детских фотографий Нацу, но почему-то была абсолютно уверена, что напиши она его портрет – таким, каким Драгнил мог бы быть лет пятнадцать назад, рисунок мало чем отличался бы от оригинала, хранящегося в семейном альбоме.

– Наверное, потому, что я не хотел с ними делиться, – рассмеялся молодой человек. Закрыв коробочку с мармеладом, он поставил её на журнальный столик рядом с софой, поднялся и протянул девушке руку: – Ты готова?

– К чему? – Хартфилия с некоторым опасением покосилась на горящего энтузиазмом друга, но всё же вложила свои пальчики в его широкую ладонь. Нацу тут же сжал их – крепко, но не больно, давая понять, что теперь не отпустит её.

– Раз я дракон и обязан похищать молодых барышень, то именно это сейчас и произойдёт. Я тебя похищаю. Правда, пещеры у меня нет и замка тоже, поэтому мы идём на пляж. И это не обсуждается! – Драгнил потянул девушку за руку, понуждая встать. – У тебя десять минут на сборы. Время пошло.

Понятное дело, что уложиться в выделенные ей временные рамки Люси не успела. Ну, где это видано, чтобы девушка собиралась так быстро? Даже если ей всего лишь нужно надеть купальник и прихватить с собой пару полотенец. «Дракон» недовольно ворчал, рассуждая, что если все красавицы будут так долго собираться перед похищением, то он точно останется без военных трофеев. И без сокровищ – их просто растащат, покаон ждёт свою будущую пленницу. «И без бутербродов!» – крикнула с кухни Хартфилия, в спешке нарезая хлеб и ветчину. Молодой человек благоразумно заткнулся, забрал у подруги сумку с вещами и открыл входную дверь, благородно пропуская её вперёд.

Пляж был полупустым, несмотря на выходной и жаркую погоду – всю прошедшую неделю температура не опускалась ниже +28. Вода ещё не успела как следует прогреться, но смельчаки, желающие искупаться, всё же нашлись и сейчас самозабвенно плескались на зависть всем остальным. Нацу, торопливо скинув одежду, тоже умчался к речке, оставив Люси обустраивать для них место. Впрочем, девушка не жаловалась; аккуратно сложив разбросанные вещи Драгнила, расстелила плед и устроилась на нём с максимальным комфортом, тут же уткнувшись в книгу. Холодные капли, упавшие на спину, заставили её испуганно вздрогнуть, оторвавшись от чтения. Нацу, встряхивая головой, как большой пёс, присел рядом.

– Как водичка? – Люси протянула ему полотенце. Парень быстро провёл махровой тканью по лицу и голове, промокая волосы, потом откинулся на спину, блаженно зажмурив глаза:

– Супер! Не хочешь в следующий раз присоединиться?

– Она же ледяная! – девушка зябко повела плечами.

– Брось! – беззаботно откликнулся Драгнил. – Немного прохладная, но если двигаться, то нормально.

– Нет уж, спасибо, – окончательно отвергла его предложение Люси. – Я лучше… – договорить она не успела: прилетевший с расположенной невдалеке волейбольной площадки мяч приземлился прямо перед ней, подняв тучу песка. – Ай! – пришлось быстро зажмуриться, чтобы уберечь глаза от мелких песчинок, которые всё равно попали в них, вызвав неприятную резь.

– Люси! – тёплые руки обняли за плечи, встревоженный голос спросил: – Ты как?

– Нормально, – она быстро-быстро заморгала, давая солёной влаге вымыть соринки. – Правда, Нацу, всё уже прошло.

– Извините, – раздалось рядом. – Не удержала подачу, – Хартфилия смогла, наконец, открыть глаза и посмотреть на говорящего. Это оказалась невысокая блондинка с короткой стрижкой. – Не кинете мяч? – обратилась она уже к Драгнилу и неожиданно предложила ему: – Может, сыграете с нами? У нас как раз одного игрока не хватает.

– Иди, – Люси слегка хлопнула друга по руке. – А я отсюда посмотрю.

Тот ответил ей улыбкой и ушёл с новой знакомой. Нет, Хартфилии совсем не было обидно. Во-первых, глупо заставлять Нацу сидеть рядом с ней всё время, во-вторых, играть она не стала бы в любом случае, даже если бы её тоже пригласили. У неё были слабые запястья, и одна игра едва не закончилась весьма плачевно: отбивая мяч, девушка сильно потянула мышцы. Потом ещё две недели она не могла держать даже ложку, не говоря уже о кисти или карандаше. Драгнил (это случилось прошлым летом) смотрел на неё глазами побитой собаки, считая себя виноватым в произошедшем – именно он потянул её тогда на площадку, безропотно помогал по дому и едва ли не кормил с ложки. А после ещё месяц доставал подругу своей чрезмерной заботой, пока она не пригрозила ему сменить место жительства и номер телефона. Парень лишь странно хмыкнул, но опеку снял.

Ребята на площадке между тем познакомились, обменявшись рукопожатиями, и заняли свои места. В команде, где оказался Нацу, была только одна девушка – та, что приходила за мячом, у соперников – две, но это не помешало им вести в счёте почти до конца игры. В какой момент всё изменилось, Люси не поняла. Она вообще ничего не замечала и ни на что не обращала внимания, кроме загорелого мускулистого парня с розовыми волосами.

Странно, она ведь и раньше видела друга полураздетым (а последнюю неделю и совсем голым), видела, как он играет… Но, кажется, сегодня солнце светило как-то по-особенному, потому что Люси не могла оторвать от Драгнила глаз, невольно подмечая даже самую незначительную деталь: сокращение и расслабление мышц, световые блики на влажной от пота коже, красоту каждого уверенного и быстрого, точного движения. Смотрела, запоминала, пытаясь запечатлеть на сетчатке и где-то там, глубоко в подкорке, завораживающие картинки…

Резкий прыжок вверх, чтобы послать мяч на территорию противника, ударив по нему над сеткой. Напряжённое, как струна, тело, всё: от кончиков пальцев на ногах до холодного прищура серых глаз и крепко сжатых губ.

Обманчиво-расслабленный перекат с носков на пятки, почти безразличная леность в повисших вдоль тела руках, опущенные плечи.

Выпад, падение – попытка не дать мячу коснуться земли. Потревоженный песок взлетает лёгким облаком, оседая на разгорячённом теле тонкой плёнкой, как сахарная пудра на торте, и, кажется, готов растаять, украсив карамельными каплями обнажённый торс.

Она знала, что это неправильно – так смотреть на друга: с удивлением, с восхищением, откровенно и прямо, но продолжала это делать, затаив дыхание, почти потерявшись в своих ощущениях. Восторженные крики и редкие хлопки заставили её вздрогнуть и вернуться в реальный мир – игра закончилась и, судя по тому, как ребята из команды Нацу обнимались и пожимали друг другу руки, их победой. Но Люси всё ещё не могла отвести взгляда, за что и поплатилась, увидев то, от чего вдруг стало неприятно и грустно. Девица, которая приходила за мячом и позвала Драгнила в игру, поздравив его, так и осталась стоять рядом, поглаживая кончиками пальцев правую руку Нацу – от локтя до запястья и снова обратно, что-то тихо говоря ему и смотря прямо в глаза. И он смотрел, иронично улыбаясь уголками губ, странно спокойный и неожиданно притягательный. Сексуальный. Это открытие жарко опалило щёки и заставило резко отвернуться, чтобы никто не заметил ни её интереса, ни подступивших слёз. А ещё чтобы не видеть, как блондинка будет забивать в свой телефон номер Драгнила – после недавнего разговора Люси знала, что друг сейчас свободен, но ей почему-то совершенно не хотелось, чтобы его новой девушкой стала эта случайная знакомая.

Хартфилия не повернула головы даже тогда, когда молодой человек, вернувшись, присел рядом, делая вид, что полностью увлечена чтением, а на самом деле просто боясь посмотреть другу в глаза. Нацу же воспринял её молчание по-своему.

– Как поживает моя пленница? – девушка лишь легонько дёрнула плечом, не желая говорить и тем самым выдать себя. – Так, что-то она заскучала. Не порядок. Нужно срочно организовать развлекательную программу, иначе зачахнет красавица. Приедет рыцарь, посмотрит и откажется меняться. Как же тогда из меня дракон без военных трофеев? – парень, старательно заговаривая своей «жертве» зубы, осторожно отобрал у неё книгу, поднял на руки и куда-то понёс. Люси, занятая тяжёлыми мыслями, не сразу обратила внимания, куда именно, а когда обратила, было несколько поздно: парень стоял уже почти по пояс в воде.

– Нацу! Отпусти меня немедленно! – потребовала Хартфилия.

– Уверена? – коварно усмехнулся молодой человек.

– Нет! – девушка ещё сильнее обхватила его за шею, судорожно вдыхая исходящий от Драгнила аромат его любимого одеколона, смешанный сейчас с запахом разгорячённого недавней игрой и жарой тела. Противно задрожали руки, сердце заухало в груди так, что, казалось, его могли услышать все, кто сейчас находился на пляже.

– Тогда держись крепче, – довольно мурлыкнули на ухо. Через секунду над рекой поплыл громкий девичий визг и довольный мужской смех. Можно сказать, что «развлекательная программа» прошла на «ура».

Конечно, Люси потом немного пообижалась на друга и в отместку за незапланированное купание отказывалась делиться с ним бутербродами, но в глубине души была всё же благодарна ему за то, что таким, пусть и странным способом, он отвлёк её от крайне смущающих мыслей, не желающих покидать голову молодой художницы. Они провели на пляже ещё часа два, наслаждаясь теплом, выходным и обществом друг друга.

Вечером, вернувшись в квартирку Хартфилии, друзья решили выпить чаю, но пока молодой человек заваривал его, Люси успела заснуть на софе в студии. Нацу не стал её будить, аккуратно перенёс в спальню. Присев рядом, он долго смотрел на спящую девушку, думая о чём-то своём. А через полчаса, собравшись уходить, наклонился, чтобы поправить сбившееся одеяло, и осторожно коснулся губами виска, чуть сдвинув золотистую прядку.

Но Люси об этом никогда не узнала.

========== Чёрносмородиновая ==========

Люси задумчиво перебирала разноцветные, короткие (всего в палец длиной) палочки, выбирая, какой из них начать новый рисунок. Тот, написанный вчера, был выдержан в мрачных – кроваво-красных, тёмно-синих, серо-зелёных – тонах. Сейчас, наоборот, хотелось чего-то более светлого, жизнеутверждающего и если не радостного, то дающего надежду. Тогда, пожалуй, ей подойдёт голубой, розовый и салатовый. Да, это будет именно то, что нужно. Определившись, художница предвкушающее улыбнулась и склонилась над листом бумаги.

Выбранная поза почти не отличалась от той, что она рисовала накануне, кроме того, что правая рука Нацу, теперь отставленная назад, служила ему своеобразной опорой, и взгляд его был устремлён вверх, будто он смотрел в небо. Но ведь так и надо. Сегодня её «дракон» ещё будет мечтать о полётах и свободе. Сегодня у него ещё будут крылья…

Хартфилия бросила на натурщика быстрый взгляд и провела по бумаге пару линий. Руки уже не дрожали, как вчера, не сбивалось дыхание, не ныло внутри от нетерпения. Мелки скользили по листу спокойно, размеренно, уверенно накладывая один штрих за другим. А вчера…

«Вчера». От этого слова немели подушечки пальцев и наливались румянцем щёки. Потому что накануне произошло кое-что, о чём ей очень бы хотелось забыть…

Можно сказать, день не задался с самого утра. Сначала по какой-то неведомой причине не прозвонил будильник, и Люси едва не опоздала в Академию (по субботам у неё был арт-класс). Поэтому ей не удалось занять своё любимое место в аудитории, чем и воспользовался Рен Акацки, подсев рядом. Он всю пару болтал почти без остановки, не давая сосредоточиться на работе, а в конце пригласил на свидание. Опять. Нет, Рен вполне симпатичный парень, и с ним интересно поговорить о живописи или о чём-то другом, таком же возвышенном, но свидание… Хартфилия с трудом нашла какую-то более-менее приемлемую причину для отказа, мечтая, что это будет последний раз – Акацки устанет получать отказы и оставит, наконец, её в покое.

Девушка приехала домой уставшая и расстроенная: она надеялась, что за утро сможет придумать сюжет для нового рисунка, ведь прошлый, со свечой у окна, был готов. Но надоедливый сокурсник не дал её планам осуществиться. И что теперь она будет рисовать? Конечно, можно, особо не мучаясь, просто поставить или усадить свою модель, но это будет уже не так интересно. Да и господин Джона, как любой творческий человек, хотел не только просматривать рисунки студентов, отмечая, насколько правильно написаны те или иные части тела, но и, как он выражался, «получать от них эстетическое наслаждение, ощущать в работах стиль и душу художника». Поэтому Люси обязательно нужна была какая-нибудь идея, сюжет, но все они благополучно сбежали от неё под непрекращающееся тарахтение Рена. Оставался слабый шанс, что её озарит, когда придёт Нацу – возможно, он, как уже случалось за прошедшую неделю, подбросит ей какую-нибудь интересную мысль. В конце концов, так и случилось, за что, по здравому размышлению, она была другу весьма благодарна. Хотя вначале едва не прикончила его за проявленную самостоятельность в подстёгивании её вдохновения.

Всё было, как обычно: Драгнил пришёл вовремя, поинтересовался, как дела, выслушал историю её утренних злоключений, полушутя-полусерьёзно предложил свою помощь в урезонивании настырного сокурсника, приведя для примера пару баек из жизни студентов-медиков и утверждая, что данные способы увещевания действуют безотказно, хотя и предполагают некоторые осложнения для «клиента» в виде обмороков, заикания и нервного тика. Девушка лишь отмахнулась от этого горе-помощника и, занятая невесёлыми мыслями, совершенно не обратила внимания на некоторые странности в поведении молодого человека: излишнюю разговорчивость (день сегодня, что ли, такой, что всех представителей мужского пола тянет поговорить?), излишне блестевшие глаза и то, что Нацу, обычно предпочитавший футболки, был одет в обычную рубашку с закатанными до локтей по случаю жары рукавами. Лишь махнула в сторону стула, на который он всегда складывал одежду, и вышла, нервно меряя шагами расстояние от комнаты до кухни и обратно. Времени на продумывание образа совсем не осталось. Поэтому, услышав окрик друга, она неторопливо, даже нехотя, вернулась обратно в студию. Чтобы через несколько секунд, забыв о своих проблемах, с дрожью в голосе и болью в сердце отчитывать Драгнила.

– Нацу! – девичьи пальчики крепко ухватили мужское плечо, едва не впиваясь в него ногтями. – Ты с ума сошёл! Зачем?! Как ты мог это сделать?! Ради какого-то рисунка… Господи! Ты идиот!

– Да ладно тебе, – совершенно спокойно ответил парень. – Ничего страшного не случилось.

– Не случилось?! Ничего страшного?! Это же навсегда!

– Вовсе нет. Максимум через две недели её уже не будет. Я говорю правду, – серьёзно добавил Драгнил, смотря в недоверчиво-сердитые карие глаза подруги. – При нанесении кожу не прокалывали, как при обычных татуировках, видишь, нет ни раздражения, ни покраснения, ни воспаления. Поэтому такие рисунки недолговечны и стираются довольно быстро. Но тебе для работы должно хватить, – молодой человек не смог сдержать улыбки, наблюдая, как меняется выражение лица Хартфилии: от гневного до растерянного и даже немного виноватого. – Неужели ты думала, что я и правда сделаю настоящую татуировку? Ты же знаешь, как я к этому отношусь.

– Знаю, – буркнула девушка, отпуская его руку. – Крайне отрицательно. Извини.

Парень лишь кивнул головой, давая понять, что инцидент исчерпан и молча стал ждать указаний. Но художница не торопилась. Она внимательно рассматривала тёмный, почти чёрный рисунок на коже, пытаясь уловить замелькавшие перед глазами смутные образы будущей работы.

В том, что Нацу выбрал именно этого зверя для татуировки, не было ничего необычного. Он с детства интересовался китайской мифологией и всегда с поистине детским восторгом показывал Люси свою коллекцию драконов, в которую входило всё – от печатных изображений до статуэток, рассказывая ей различные легенды и предания об этих красивых, мудрых и сильных ящерах, один из которых сейчас красовался на его руке. Рисунок, занимающий всё пространство от локтевого сгиба до плеча, был выдержан в китайском стиле, схематичный, без лишних деталей, можно даже сказать, строгий, но удивительно подходящий по стилю Драгнилу. Широко распахнувший крылья и летящий вверх дракон прямо-таки излучал уверенность и силу, не демонстрируя при этом излишней агрессии, а тёмный цвет и чёткие линии лишь усиливали это ощущение.

Художница, проследив глазами рисунок, подняла взгляд выше, задержала его на шраме, наискосок пересекающем шею молодого человека, и сдавленно охнула, прикрыв рот рукой. Нацу не успел у неё ничего спросить – девушка убежала в другую комнату, но уже через минуту вернулась, неся белую простынь, застелила тканью софу, потом бросилась к рабочему столу, торопливо давая указания, как именно придётся сегодня позировать:

– Сядь, пожалуйста, в пол-оборота, спиной к окну – мне нужна будет тень. Левую ногу согни и поставь, правую тоже, но она должна лежать. Левую руку расположи локтём на колено так, чтобы кисть свисала вправо, вторую поставь на софу, где-то между бедром и коленом, словно опираешься на неё. Ссутуль спину и голову наклони немного. Да, так. А теперь замри.

Теперь осталось определиться с материалом для рисования. Точнее, выбрать, какую пастель она возьмёт: сухую или масляную. Потому что то, что это будет именно пастель, Хартфилия поняла в тот самый момент, когда ясно и чётко увидела будущую работу. Пришедший образ нужно было изобразить в красках, а не чёрно-белой, поэтому уголь и простой карандаш отпадали сразу. Акварель казалась слишком мягкой и нежной по тональности, гуашь, акрил и масляные краски, наоборот, чересчур тяжёлыми, цветные карандаши – недостаточно яркими. Только пастель могла подарить ей нужный по интенсивности цвет, не обременяя рисунок излишним весом.

Посомневавшись ещё минуту, художница всё же потянулась за коробочкой с масляной пастелью: сухая не позволит получить насыщенные по цвету тени, что в этой работе ей особенно необходимо. Бумагу же лучше взять светлых тонов – человеческая фигура должна чётко выделяться на остальном фоне, который будет сделан с помощью самой пастели, без примеси проступающего сквозь неё цвета основы.

Через три с половиной часа (Люси снова забыла обо всём на свете, а натурщик, видя, с каким азартом она работает, не стал ей напоминать о времени, пока художница не закончила) рисунок был готов. Девушка немного устало вздохнула и, отложив мелок, потянулась за тряпкой, чтобы вытереть руки, окидывая полученную картину теперь уже общим взглядом, не вдаваясь в детали.

Горный пейзаж. Далеко в ущелье – деревня, несколько домиков, полуразрушенных и объятых почти угасающим пламенем. Небо свинцовое, тяжёлое, безразличное к бедам тех, кто доживает, возможно, последние часы под его покровом. На переднем плане – каменный выступ, достаточно широкий, чтобы вместить скорчившегося, замершего под грузом боли и отчаяния человека. Вернее, дракона в человеческом обличье. Оставшаяся местами на теле шестигранная кирпично-красная чешуя, чёрные когти на руках, уходящий за спину хвост. На шее – свежая рана, и ещё такие же, но чуть меньше, разбросаны по всему телу, перемежаясь с пятнами грязи и копоти. Лица почти не видно, только щека, подбородок и покрытые кровавой коркой губы. И крылья. Поломанные, порванные, от правого – жалкий обрубок с торчащей костью и ошмётками кожи. Дракон, который больше никогда не поднимется в небо…

– Круто ты его, – раздался сбоку голос Нацу. – Чем же он так перед тобой провинился?

– Не знаю, – пожала плечами художница. – По-другому просто не видела.

Как ни странно, мрачное настроение рисунка нисколько не повлияло на её собственное. Даже наоборот, улучшило, оттеснив воспоминания о неприятном утре. Правда, потом был пляж и тот неловкий момент… Но и это забылось, затёрлось за другими событиями, спряталось в дальний уголок памяти, чтобы не тревожить, обжигая жаром смущения щёки.

На следующий день Люси уже смотрела на друга как обычно: спокойно, с улыбкой, уверенными и точными движениями перенося на бумагу новый, более светлый образ получеловека-полудракона, сидящего на том же уступе, но имеющего за плечами целые, готовые унести своего хозяина в небо крылья. И была по-настоящему благодарна другу за этот полёт вдохновения, который он так легко и просто подарил ей.

Натурщик же, в отличие от неё, был немного задумчив и рассеян. Молодой человек почти не разговаривал, односложно и невпопад отвечая на вопросы, и, в конце концов, девушка решила не донимать его излишним вниманием, разумно полагая, что когда Нацу будет готов к общению, он сам его предложит.

Так и случилось. После сеанса, выбирая мармеладку, Драгнил неожиданно спросил о её планах на завтрашний день. И попросил не занимать его, раз уж по счастливой случайности Люси оказалась свободна.

– Хорошо, – согласилась она. – Могу я узнать, почему?

– Нет, – усмехнулся Нацу. – Это сюрприз. Кстати, – продолжил он, снова опуская взгляд на коробку со сладостями и указывая на тёмно-фиолетовую конфету, – мне кажется, такую я уже пробовал.

– Это невозможно. Все мармеладки с разным вкусом, – заверила его девушка. – Я ведь не знала, какие тебе понравятся, и заказала так, чтобы они не повторялись.

– Ты права, – кивнул через минуту Драгнил. – Чёрная смородина.

Он хотел добавить что-то ещё, но оживший мобильный заставил парня быстро попрощаться и убежать по срочно возникшим делам. Люси, проводив друга, вернулась в студию – нужно было убрать материал и готовый рисунок в папку. Её взгляд упал на коробочку. Девушка приподняла крышку и пересчитала конфеты. Девять ячеек уже были пусты, значит, осталось ещё пять. Она и не заметила, как прошло больше недели. Почти весь необходимый объём работы был выполнен. Тогда, может, завтра сделать небольшой перерыв? Они оба его заслужили.

Комментарий к Чёрносмородиновая

Примерно так) Только на правой руке

http://vse-o-tattoo.ru/znachenija_tatu/drakon#photo4

========== Арбузная ==========

– Раздевайся!

– Нет!

– Ты мой натурщик, а, значит, должен делать так, как я говорю.

– Ты же сказала, что не будешь сегодня рисовать?

– Я передумала. Раздевайся!

– Не хочу!

– Почему? Это же совсем не больно. И ни капельки не страшно.

– Вообще-то это мои слова. А использование чужой интеллектуальной собственности, иными словами плагиат, преследуется по закону.

– Нацу! Боже! Перестань вести себя как маленький ребёнок! Раздевайся немедленно!

– Нет!

– Мармеладку не дам! – нахмурила брови художница.

– Ладно… – тяжело вздохнул Драгнил, стягивая с себя футболку. А ведь всё так хорошо начиналось…

Когда сегодня он пришёл к подруге, та встретила его, загадочно улыбаясь. И молодой человек на секунду усомнился в том, кто кому здесь собирался делать сюрприз. Впрочем, очень скоро всё разъяснилось. Художница, махнув ему рукой в сторону студии, сказала:

– Проходи, – и уже из кухни, куда потом убежала, крикнула: – Нацу! Не раздевайся!

– Почему? – недоумённо спросил натурщик, уже привычным жестом взявшийся за поясную пряжку.

– Потому что у нас выходной, – торжественно объявила девушка, внося в комнату поднос с кружками и различными вкусностями. – Работ достаточно. Не весь объём, правда, но за оставшиеся четыре дня всё можно спокойно закончить. Поэтому сегодня я рисовать не буду. Не волнуйся, мармеладку ты получишь. После обещанного сюрприза. Только давай сначала перекусим. Но если ты хочешь пить чай в таком же виде, в каком позируешь… – Люси закусила губу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

– Извращенка… – буркнула жертва её хорошего настроения, хватая с тарелки пирожное.

Как бы друзья не растягивали удовольствие, с импровизированным перекусом было покончено за полчаса. После этого Нацу, пока Хартфилия мыла посуду, сделал один звонок и обрадовал её, что всё уладил, и они могут поехать за её сюрпризом раньше. Упрашивать дважды не пришлось – какая девушка не любит сюрпризы? А Люси была к тому же абсолютно уверена, что ничего неприятного или неприличного друг ей не предложит. Тот случай с флешкой не в счёт – за курьёзность ситуации надо винить, прежде всего, её неуёмное воображение, потому что Драгнил вёл себя тогда вполне пристойно.

Естественно, Нацу и словом не обмолвился о том, куда и зачем они едут, а девушка спрашивать не стала – сюрприз же, хотя ей стоило большого труда не канючить и не задавать наводящих вопросов, на которые она в любом случае не получила бы ответов. Проехав нужное количество остановок, друзья вышли из автобуса, прошли немного по улице и остановились перед дверью, вокруг которой висело несколько больших и маленьких вывесок. Люси быстро пробежала по ним взглядом: турагентство, ремонт телефонов, нотариус, ломбард, магазин сувениров, букинистическая лавка и какая-то странная контора под названием «Чеширский кот». И в какой из этих фирм её ждал обещанный сюрприз? Она перевела вопросительный взгляд на друга. Молодой человек лишь галантно распахнул перед ней дверь и предупредил:

– Нам на третий этаж.

Люси безропотно начала подниматься по узкой крутой лестнице, с любопытством оглядываясь по сторонам. Всё внутри здания, в том числе двери и таблички, а также оббитые тёмными деревянными панелями стены, даже сама лестница, было стилизованно под старину и смотрелось весьма гармонично. А мелодично звякнувший колокольчик на нужной им двери с табличкой «Чеширский кот» вообще привёл девушку в полный восторг.

Помещение, куда они вошли, было довольно необычным и своим видом совершенно не говорило, чем именно его обитатели занимаются. Весь интерьер был выдержан в тёмных тонах: обтянутые гобеленом стены, на которых в неброских, но даже на вид дорогих рамках висели большие фотографии горных, лесных и морских пейзажей, неплотно задёрнутые шторы, немногочисленная мебель и паркетный пол. Люси медленно прошлась вдоль стен, рассматривая снимки, потом остановилась у длинного, стоящего около окна комода, на верхней крышке которого были вперемешку разложены завитые морские раковины, камни и интересной формы коряги. Девушке безумно захотелось потрогать все эти вещички, повертеть их в руках, провести пальцами по острым граням или гладким бокам, а потом, составив композицию, перенести её на бумагу. Но она прекрасно понимала, что находится в гостях и трогать чужое без разрешения нельзя. Поэтому оставалось лишь смотреть и запоминать, теша себя робкой надеждой, что, может быть, хозяева этих сокровищ разрешат ей как-нибудь прийти сюда ещё раз, чтобы порисовать с натуры.

Художница настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала, как зашелестела в противоположном углу комнаты потревоженная шторка из коротких бамбуковых палочек, пропуская внутрь странную фигуру, и обратила на неё внимание только тогда, когда Нацу окликнул её (причём, дважды) по имени. Девушка сначала посмотрела на друга, а потом проследила взглядом в указанном им направлении.

– Знакомься, это Гажил Рэдфокс, мой хороший друг и хозяин данного заведения, – представил вошедшего Драгнил. Люси же не могла произнести ни слова, ошарашено рассматривая почти двухметрового лысого амбала с ярко-алыми глазами, с ног до головы покрытого татуировками. Одна из них, в виде кобры, обвивалась вокруг шеи мужчины, словно хотела удушить его; хвост свешивался на грудь, а вот голова, следуя логике, должна была быть на затылке этого странного субъекта, но сейчас Хартфилия не могла её видеть. На мощном торсе, прикрытом лишь не застёгнутой кожаной жилеткой, как и на руках, тоже были тату, но уже в виде непонятных символов и знаков. Образ довершало огромное количество металлических заклёпок, «украшающих» брови, нос и уши нового знакомого, чёрные кожаные штаны в обтяжку и мощные шипованные ботинки. – Не бойся, – усмехнулся Нацу. – Гаж только с виду такой грозный, а на самом деле он белый и пушистый.

– Щас кто-то от этого «белого и пушистого» огребёт не по-детски, – рыкнул Рэдфокс и протянул Люси руку для приветствия. – Привет.

– Здравствуйте, – откликнулась девушка, заворожено наблюдая за тем, как её пальчики буквально утонули в огромной лапище. – Люси.

– Можешь звать меня Гажил или Гаж. И давай на «ты» – не люблю всех этих церемоний, – получив согласный кивок, Рэдфокс обменялся рукопожатием уже с Драгнилом и спросил: – Ну, что? Определились с рисунком?

– С каким рисунком? – художница перевела взгляд на друга. Тот немного смущённо кашлянул и начал объяснять:

– Тебе ведь понравилась татушка? – парень чуть дёрнул правым плечом, на котором был нарисован дракон. – Насколько я понял по результату, с ролью вдохновителя она справилась неплохо. Вот и подумал: может, если ты сама это попробуешь, эффект будет не меньше?

– Так это и есть твой сюрприз?! – девушка не знала, чему больше удивилась: странному предложению друга или тому, как тот до всего этого додумался.

– В общем-то, да, – подтвердил Нацу, склонив голову на бок. – Поверь, это совсем не больно и ни капельки не страшно. И не навсегда – через пару-тройку недель от тату останутся только приятные воспоминания. Ну, что? Согласна? – Люси облизала пересохшие губы, задержала дыхание и… кивнула. Молодой человек тут же расплылся в улыбке и обратился к хозяину салона: – Гаж, может, подскажешь, как профессионал, что лучше?

Рэдфокс окинул стройную девичью фигурку цепким, серьёзным взглядом:

– Смотря, на какой части тела делать…

Хартфилия задумалась. Грудь, спина, плечи и живот отпадали сразу – она не собиралась обнажаться перед едва знакомым человеком. Руки… Пожалуй, тоже нет – тату сразу привлечёт слишком много чужого внимания, а к этому девушка пока была не готова. Оставались только ноги, вернее, голень и лодыжка. Как всё же удачно, что сегодня она надела бриджи вместо юбки или джинсов. Кстати, последними можно будет скрыть рисунок в случае крайней необходимости.

Мастер, очевидно, увидев её колебания, предложил ей два варианта – предплечье и голень, и Люси выбрала последнее. Гажил кивнул, выдвинул спрятанную в одном из стенных шкафов лежанку, накрыл её чистой простынёй и, пригласив устраиваться поудобнее, скрылся за бамбуковой шторкой. Вернулся он почти сразу же, неся в руке небольшой целлофановый пакетик, придвинул справа (тату решили делать на внешней стороне правой голени) к кушетке винтовой табурет и столик на колёсиках, на котором находилось несколько флакончиков, ватные диски, деревянные зубочистки и ещё множество разных предметов, о назначении которых девушка могла только догадываться. Мастер, надев перчатки, довольно осклабился, подмигнул ей, выдав что-то вроде: «Расслабься, крошка», и приступил к работе.

Неправда – это было страшно. Как прыжок с трамплина. Или первая самостоятельная поездка за рулём. У Люси даже перехватило дыхание, когда кожи в первый раз коснулась холодная пастообразная красно-бурая масса. Но Рэдфокс действовал уверенно, болевых ощущений и в самом деле не было, поэтому девушка и правда смогла вскоре расслабиться и с нескрываемым интересом наблюдать за процессом. А потом и начать задавать вопросы.

– Ты всегда сразу рисуешь?

– Нет, конечно, – не отрываясь от работы, ответил Гаж. – Хотя бы лёгкую разметку, но делаю. Опять же, всё зависит от сложности рисунка. А для биотату вообще есть специальные трафареты: выбирай, накладывай, заполняй… Скукота. Я люблю экспериментировать, когда это возможно. Знаешь, иногда человек сам подсказывает, что и как нужно нарисовать. Ну, не в смысле, пришёл и сказал: «Хочу то-то и то-то», хотя так обычно и бывает, а вот посмотришь на клиента и понимаешь – ему подойдёт именно этот рисунок и никакой другой.

– И ты говоришь им об этом?

– Обязательно, – Рэдфокс взял тонкую деревянную палочку и стал подправлять изображение, прорисовывая более тонкие линии, точки и завитушки. – Не все, правда, слушают совета мастера, – самодовольно усмехнулся мужчина, – но в таком случае фирма ответственности не несёт. Кстати, ты ведь вроде тоже художница? – Люси кивнула. – Не хочешь попробовать?

– Порисовать хной? – уточнила девушка. – Это было бы интересно, – призналась она. – Но у меня нет ни материала, ни того, на ком можно поэкспериментировать. Да и потом, это же твой салон, разве можно?

– Если предлагаю, значит, можно, – успокоил Люси Гажил. – Материал дам, в холодильнике как раз последний пакетик остался, всё равно хотел новую партию делать. А поле для экспериментов вон стоит, – и мужчина кивнул в сторону Драгнила, не принимающего участия в их разговоре и стоящего чуть в стороне. – Могу даже подержать, если будет сильно сопротивляться, – рот Рэдфокса расплылся в довольной белозубой улыбке.

– Не нужно, – отказалась художница. – Думаю, я сумею его уговорить.

И началось…

– Раздевайся!

– Нет! Ты же сказала, что не будешь сегодня рисовать?

– Я передумала. Раздевайся! И перестань вести себя как маленький ребёнок!

– Не хочу!

– Мармеладку не дам! – использовала последний аргумент Хартфилия.

– Ладно… – Нацу снял футболку и занял её место на кушетке.

С выбором рисунка проблем не возникло – хозяин заведения как опытный тату-мастер рассказал, что в пару к дракону обычно наносят тигра, причём, желательно на одном уровне. Гаж даже показал несколько эскизов, и Люси выбрала тот, который по стилю больше подходил к уже имеющемуся на плече. Все предварительные действия (протереть кожу спиртом, смазать эвкалиптовым маслом, нанести силуэт будущего рисунка) девушка проделала сама под чутким руководством Гажила, который продолжал давать советы и во время основного процесса.

Через полчаса «поле для экспериментов» было украшено ещё одним биотату, а гостеприимный хозяин предложил выпить кофе по своему собственному фирменному рецепту. Разговор плавно перешёл на фотографии, которые, как оказалось, Рэдфокс делал сам, и многочисленные сувениры в виде раковин и корней, привезённые им из путешествий. Хартфилия всё же спросила разрешения заглянуть в гости ещё раз, чтобы нарисовать мелькающую перед мысленным взором композицию с натуры. Гажил, довольно ухмыльнувшись, предложил перенести на бумагу не только так понравившиеся ей предметы, но и его самого.

– Если хочешь, конечно, – скалясь, добавил он.

– Честно? – уточнила художница. – Очень хочу. У тебя очень интересные татуировки и пирсинг, это может дать весьма необычный образ.

– Не то слово, – гоготнул мужчина. – Ты просто не все видела.

– Не все?! – удивилась Люси. – А где ещё есть? – Рэдфокс не ответил, вынуждая девушку гадать о местоположении других наколок, лишь кивком головы подтверждая её предположения. – Скорее, всего, на спине и ногах точно есть. Что ещё? Ягодицы? Как же без них… Ещё есть?! Где? Подожди… Ты хочешь сказать… Ты сумасшедший! И кто там?

– Эмблема моего салона – Чешир, – «раскололся» Гажил. – Собственно потому он так и назван, в честь кота. Хочешь посмотреть? – и, не дожидаясь ответа, вжикнул молнией на штанах. Девушка глаз не отвела и вообще никак не выразила своё недовольство – профессиональный интерес взял верх над природной скромностью. И лишь когда из-под оттянутой вниз тёмно-синей ткани нижнего белья появилась улыбающаяся от уха до уха кошачья мордочка, уютно расположившаяся над мужским достоинством, Люси, покраснев и давясь от смеха, закрыла лицо ладонями.

– Господи… Ты точно сумасшедший!.. – еле выдавила она из себя.

– Зато не такой скучный, как твой приятель, – мужчина поправил одежду и, бросив взгляд на часы, вдруг куда-то заторопился. Друзья вынуждены были откланяться, хотя Рэдфокс вышел из салона вместе с ними, вручив девушке на прощание визитку с уверениями, что готов поступить в её распоряжение в любое время дня и ночи.

Всю дорогу до дома Хартфилии ни Люси, ни Нацу не произнесли ни слова: Драгнил, очевидно, всё ещё дулся на неё за силком навязанную новую татушку, а Люси было немного неловко за ту сцену с недо-стриптизом в исполнении Гажила. И только когда молодой человек, сидя на софе, выбирал обещанную мармеладку, девушка всё же решилась подсесть рядом и завести разговор.

– С каким вкусом на этот раз? – тихо спросила она.

– Арбузная, – не смотря на неё, ответил парень.

– Нацу, прости меня, – Люси попыталась заглянуть другу в глаза, но тот упорно отводил взгляд. – Мне правда очень неловко – и за тату, и за… ну, ты понял. Я готова искупить свою вину. Обещаю выполнить любое твоё желание.

– Любое? – уточнил Драгнил. – Ладно… Послезавтра финал городского кубка по футболу. Если пойдёшь со мной на игру, считай, что ты прощена.

Футбол… Девушка готова была завыть от тоски – она ненавидела его. Но что не сделаешь ради друга?

– Я пойду. Теперь ты не сердишься?

– Да я и не сердился, – опрометчиво выдал себя молодой человек.

– Не сердился, значит… Я тут переживаю, прошу прощения, а он… – Люси вскочила, оглянулась в поисках орудия возмездия и схватила одну из подушек, лежащих на софе. Однако пустить в ход не успела – Нацу, предугадав её действия, тоже поднялся и даже отбежал подальше, встав таким образом, что между ним и Хартфилией теперь была непреодолимая преграда в виде софы.

– Люси, что ты собираешься делать?

– Догадайся!

– Эй, так нельзя! Я всё ж таки твой натурщик, и со мной надо обращаться бережно!

– Ничего! С синяками и в гипсе ты будешь смотреться даже лучше.

– Боже… С кем я связался? Извращенка, нимфоманка, так теперь ещё и садистка, оказывается.

– Что-о-о?! Да ты… ты… Ну, всё, Драгнил, молись!

========== Ананасовая ==========

Художница задумчиво переводила взгляд с одного фрукта на другой, пытаясь решить практически непосильную задачу: какой из этих плодов станет элементом экспозиции для её нового рисунка? Может, вот этот – ярко-красный, чуть зауженный к низу, с крепким, если не сказать мускулистым черенком? Или этот – с жёлтым бочком, почти правильной круглой формы? А, может, тот, с червоточинкой? Или с пожухлым, неожиданно сохранившимся листочком? Чего-то в них во всех не хватало, но чего именно? Хотелось бы собрать всё это в одно: форму, цвет, некие мелкие детали, которые сделали бы образ идеальным и неповторимым, но, увы…

Люси не любила яблоки. Не то чтобы совсем… просто была к ним равнодушна. Наверное, это и сыграло свою роковую роль. Ведь можно же было обойтись муляжом, а ей так захотелось, чтобы фрукт в руке её модели был настоящим. Вот и приходится теперь маяться перед прилавком, выбирая один из десятка круглых красных плодов, уложенных красивой горкой на витрине. Люби она их, просто взяла бы тот, от взгляда на который потекли бы слюнки, а так…

– Вам чем-то помочь? – продавец, видимо, тоже устал от её метаний и решил предложить помощь в надежде поскорее избавиться от нерешительной покупательницы.

– Да, – решилась девушка. – Мне нужно яблоко. Одно.

– Какое? Выбирайте.

Он издевается, да? А чем она тут занималась в течение получаса? Медитировала?

– Я не знаю. Давайте любое.

Хартфилия даже опустила глаза, чтобы не видеть, какое подаст ей продавец. Тот быстро взвесил фрукт, убрал его в маленький непрозрачный пакетик и назвал сумму. Люси торопливо высыпала из кармана мелочь, пододвинула пальцем несколько монет, остальное стиснула в ладони и быстро вышмыгнула на улицу, прижимая к груди наконец-то совершившуюся покупку. Яблоко она рассмотрит дома.

Фрукт оказался самым обычным: круглым, красным, правда, с чуть примятым бочком. Девушка задумчиво покрутила его за черенок, взвесила на руке и решительно сунула под струю воды, старательно натирая кожицу, а потом не просто вытерла, но ещё и натёрла яблоко полотенцем, отчего оно потеряло свою матовость, став гладким и блестящим. Однако по-прежнему не вызывало никаких чувств. Решительно отложив его в сторону, Хартфилия вернулась в студию, чтобы приготовить всё необходимое к новому сеансу.

Сегодня Люси решила снова рисовать углём – глаза устали от ярких красок, хотелось чего-то простого, но достаточно контрастного, и эта техника как нельзя лучше подходила под настроение художницы. Поза тоже была продумана, элементы экспозиции ожидали своего часа. Оставалось лишь надеяться, что бессменный натурщик не забудет ещё одну деталь будущего образа.

Нацу, в отличие от всех прошлых дней, немного опоздал, но девушка не стала ему выговаривать, спросила: «Ты принёс?» и, получив утвердительный кивок, махнула в сторону студии. Когда она вошла в комнату, молодой человек, уже обнажённый, сидел на задрапированном тканью стуле, держа в руках очки.

– И зачем они тебе? – поинтересовался он, поднимая на Люси глаза.

– Для образа, – художница водрузила прибор для коррекции зрения ему на нос и слегка взлохматила волосы. Потом сделала пару шагов назад и стала давать указания: – Сядь, пожалуйста, чуть дальше, правую щиколотку положи на колено левой ноги, а руки… А руки у нас будут заняты вот этим, – и вложила в правую то самое несчастное яблоко. В левой должна была быть книга, но Драгнил, бросив взгляд на протянутую ему вещь, неожиданно спросил:

– А мне обязательно держать именно эту?

– Нет… – немного растерялась девушка.

– Тогда… – Нацу быстро шагнул к софе, на которой сегодня лежали его вещи, и достал из небольшого рюкзака толстую тетрадь в кожаном переплёте. – Ты не против? А я заодно повторю кое-что – скоро зачёт.

– Нет, конечно, – улыбнулась Люси. – Только старайся переворачивать страницы осторожно, чтобы не сбить позу.

– Угу, – промычал парень, уже полностью ушедший в чтение.

Художница завела будильник, чтобы не пропустить перерыв, и быстрыми, размашистыми штрихами начала делать контур. Однако уже минут через пять ей пришлось прерваться – выбранная палочка нещадно царапала бумагу, и как бы Люси не поворачивала её, результат был один и тот же. Нужно было сменить уголёк, поэтому девушка отошла к рабочему столу, чтобы взять другой, но громкий хруст за спиной заставил вздрогнуть и обернуться, от неожиданности едва не выронив коробочку с углём. О, нет! Да что же это за день такой сегодня? Все её труды пошли насмарку!

– Нацу… – вырвавшийся тихий вздох был настолько горестным и обречённым, что заставил молодого человека оторваться от конспектов и поднять голову.

– Что? – взгляд серых глаз, ещё отрешённый, постепенно приобрёл осмысленность. Хотя по-прежнему не выражал ничего, кроме удивления и непонимания. Хартфилия только чуть качнула рукой, жестом указывая ему на причину своего состояния. Парень опустил взгляд и тихо охнул: – О, чёрт… Прости…

Люси не знала, плакать ей или смеяться. С одной стороны, было немного обидно – она столько времени потратила на продумывание композиции и её подготовку, а с другой… Ситуациявыглядела до нельзя комичной. Да ещё и это виноватое выражение лица друга – на него просто невозможно было сердиться. Поэтому оставалось только успокоиться и подумать, чем заменить надкушенное яблоко.

Кстати, Нацу ведь тоже не сильно их любит. Если только…

– Ты голодный, что ли?

– Ну… Есть немного, – смущённо пожал плечами натурщик.

– И молчишь! – возмущённо всплеснула руками девушка. – Вот что с тобой делать, а? Идём! – Люси, отложив в сторону коробочку с углём и пристроив рядом многострадальное яблоко, ухватила молодого человека за запястье и потянула его за собой, но встретила неожиданное сопротивление. Она с удивлением обернулась и уже собиралась отчитать Драгнила за упрямство, но тот опередил её, задав вопрос, который заставил смущаться теперь её:

– Может, я сначала оденусь?

– Ой, да! – Хартфилия отпустила друга и почти бегом направилась к двери. – Одевайся, конечно. Жду тебя на кухне!

Нацу присоединился к ней минут через десять. Девушка уже успела накрыть на стол и разогреть еду. Сама она была не голодна и просто присела напротив, внимательно разглядывая склонившегося над тарелкой молодого человека.

– У тебя всё в порядке? – спросила она чуть позже. Вилка в руке Драгнила замерла.

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– У тебя усталый вид. Круги под глазами.

– Просто не выспался, – Нацу снова принялся за еду.

– Давай тогда прервёмся, ты отдохнёшь…

– Не стоит. Мне всё равно нужно просмотреть конспекты, а где и как это делать – значения не имеет, – парень, наконец, оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на неё. – Всё в порядке, правда, – Драгнил улыбнулся – вполне искренне – и добавил: – А будет ещё лучше, если кое-кто нальёт чаю.

– С удовольствием, – Люси тут же подхватилась с места. – А ты ешь спокойно, не торопись – времени хватит на всё.

Хартфилия поставила на плиту чайник и задумчиво перебрала стоявшие на полке пачки с заваркой. Какой лучше: чёрный или зелёный? Опять ей приходится выбирать. Просто наказание какое-то. Хорошо, что хоть с кружками ей не придётся проходить уже набившую оскомину процедуру – уже почти три месяца они пользовались только этими.

Вообще-то, это был подарок. Хотя смотрелось странно, и необычно, и глупо, потому что было против негласно установленных правил. Ведь никто не дарит подарки просто друзьям на День Святого Валентина, правда? Да Люси собственно и не собиралась этого делать. Всё вышло совершенно спонтанно.

Накануне праздника всех влюблённых у неё разбилась чашка. Выскользнула из рук, ударилась об угол стола и, громко звякнув напоследок, раскололась на две половинки. Нет, эта несчастная посудина не была единственной, но девушка предпочитала, чтобы та ёмкость, из которой она пьёт чай или кофе, принадлежала только ей. Лично. Этакий небольшой пунктик, против которого Хартфилия всегда мысленно ставила галочку, когда речь заходила о привычках и желаниях. Поэтому после пар она решила пройтись по магазинчикам и присмотреть себе новую кружечку взамен разбившейся. Тем более что в честь праздника ассортимент наверняка был более интересным и разнообразным, чем в обычные дни.

Люси обошла уже несколько магазинов, но ни в одном из них не увидела то, что могло бы её заинтересовать. Ей не хотелось покупать абы какую, лишь бы подходила по размеру к уже привычному объёму выпиваемого напитка. Девушку не устраивал то цвет, то форма, то цена (хотя найди она именно свою чашку, Люси не стала бы мелочиться и купила бы её, не раздумывая). Поэтому она лишь вздыхала и шла дальше.

Такая придирчивость к выбору столь необходимого, но вполне обыденного предмета объяснялась следующим: лет пять назад к ним в гости приезжала Минерва, младшая сестра Лейлы, матери Люси. Мисс Орландо была женщиной интересной: внешне довольно приятная, утончённая, интеллигентная, но при этом обладающая хорошим чувством юмора и своеобразными взглядами на жизнь. В свои тридцать пять она ещё ни разу не была замужем, предпочитая браку свободные отношения. Несмотря на большую разницу в возрасте (около семи лет), сёстры были очень дружны, и тётя Мин была частой гостьей в их доме. Однако именно этот визит запомнился Люси лучше других.

Минерва никогда не приезжала к ним с пустыми руками. Благовония, специи, сувениры, какие-то милые и красивые вещицы, удивительные и необычные – всё это дарилось с любовью и обязательными интересными комментариями, в которые входили не только способы использования того или иного предмета, рассказ о том, как он попал в руки мисс Орландо, но и философские рассуждения дарительницы о жизни. В этот раз тётушка привезла любимой племяннице особый подарок – тонкостенную фарфоровую чашечку, такую хрупкую и изящную, что её страшно было взять в руки.

– Запомни, дитя моё, – наставительным тоном произнесла мисс Орландо, вручая Люси свой презент, – посуда, из которой ты пьёшь, такой же предмет личной гигиены, как расчёска или носовой платок. Только она охраняет не только твоё здоровье, но и сексуальность.

– Мин, что ты такое говоришь! – воскликнула Лейла. – Девочка ещё мала, чтобы заводить с ней подобные разговоры.

– Успокойся, – отмахнулась сестра. – Люси пятнадцать, и она уже сейчас должна знать некоторые вещи. Так вот, дорогая, – снова обратилась она к племяннице. – Чтобы сохранить свою женскую привлекательность, чашка, из которой ты пьёшь, должна быть самой красивой. Она, как волшебный сосуд, будет сохранять в себе твою женственность и очарование. Поэтому выбирай её особенно тщательно и никому не давай из неё пить.

Эти слова запали глубоко в душу юной леди, и с тех пор Люси всегда следовала совету любимой тётушки. Поэтому и в этот раз она подходила к выбору новой чашки не менее трепетно и ответственно.

Устав ходить по магазинам и решив продолжить поиски на следующий день, девушка случайно заглянула в отдел фен-шуй в торговом центре рядом с домом. Именно здесь, проходя вдоль витрины, она и зацепилась взглядом за необычную чайную пару: черная и белая кружки в виде слегка изогнутых капелек, поставленные рядом, представляли собой всем известный китайский символ Инь-Янь. Люси думала недолго – она ведь уже прекрасно знала об увлечениях своего лучшего друга. Почему бы не порадовать его немного? Если потом сделать на кружках гравировку в виде дракона, это будет замечательный подарок на День рождения.

К сожалению, сюрприз открылся гораздо раньше, в тот же день – Нацу заскочил в гости совершенно неожиданно, а Хартфилия не успела спрятать покупку. Пришлось рассказывать о своей задумке и преподносить подарок раньше. Молодой человек выслушал, хмыкнул, а потом предложил:

– Зачем я буду забирать их себе, если и так часто у тебя бываю? Пусть они остаются у тебя, тем более что ты ведь так и не купила себе новую кружку. Будем пить из них вместе.

– Нацу, это чайная пара для пары, для тех, кто встречается, – попыталась объяснить Люси.

– Да брось, – отмахнулся парень. – Что в этом такого особенного? Они ведь тебе тоже нравятся?

Да, кружки ей нравились. Очень. И она не устояла, кивнула головой, выражая согласие. Друг довольно улыбнулся и заварил мятный чай, который в этот раз ей показался особенно вкусным…

Художница ещё раз скользнула взглядом по чайным коробочкам, закрыла глаза и вытащила одну наугад. Чёрный с бергамотом. Ну, что ж, неплохо. Особенно в сочетании с приготовленным десертом.

Заменив грязные тарелки на две кружки с ароматным напитком, Люси достала из холодильника небольшую вазочку и, лукаво блеснув глазами, поставила её перед Драгнилом:

– К сожалению, до настоящих персиков ещё очень далеко, но мы пока можем побаловать себя хотя бы этим.

Надо ли говорить, что варенье не просуществовало и десяти минут?

Комментарий к Ананасовая

Те самые кружечки:

http://www.telegraf-spb.ru/product/kruzhka-in-jan

А это для тех, кто еще не понял или до сих пор сомневается:

http://s020.radikal.ru/i712/1511/23/cffab0899501.jpg

========== Яблочная ==========

– Держи, – Нацу присел рядом на скамью, протягивая своей спутнице большой хот-дог и бутылочку с лимонадом.

– Вредная еда? – Хартфилия не собиралась отказываться от хрустящей булочки с сосиской, но подтрунить-то над другом можно. – Ай-ай-ай, господин будущий доктор, так-то вы заботитесь о здоровье окружающих, не говоря уже о своём собственном?

– Если нельзя, но очень хочется, то немного можно, – философски пожал плечами «будущий доктор». – Не хочешь, давай я съем.

– Вот ещё! – тут же воспротивилась изыманию уже её собственности Люси. – Я тоже хочу!

Молодой человек только хмыкнул и перевёл взгляд на поле – начинался второй тайм. Хартфилию мало интересовало происходящее на покрытом травой четырёхугольнике, поэтому она решила полностью отдаться принесённому угощению и воспоминаниям.

Вчера она разрешила своему натурщику вернуться на его рабочее место только тогда, когда убедилась, что он уже не испытывает ни голода, ни жажды. Нацу, снова раздевшись и усевшись на стул, тут же уткнулся в конспекты и даже пропустил пару перерывов, не желая отвлекаться от чтения. Чем художница без зазрения совести и воспользовалась. Уж больно ей понравилось выражение лица её модели: серьёзное, сосредоточенное, с чуть нахмуренными бровями и плотно сжатыми губами – Драгнил всегда был таким в минуты задумчивости, но Люси не удавалось ухватить это выражение его лица. У неё уже было несколько портретов друга: с очками и без, улыбающегося, отрешённого… Но это состояние полностью ушедшего в себя и свои мысли человека она так и не смогла добиться от него, как ни пыталась. А тут такой подарок. Грех было не воспользоваться, тем более что и сам натурщик не хотел прерывать сеанс.

Что же касается несчастного яблока, повертев его и так, и эдак, девушка всё же сунула его в руку Нацу, решив, что на сегодня хватит и этого, а завтра она купит другое.

– Слушай, а почему бы тебе не оставить его таким? – спросил молодой человек, пытаясь выбрать, какую мармеладку съесть сегодня.

– Надкушенным? – удивилась художница. Такая мысль не приходила ей в голову, но в ней определённо что-то было.

– А почему нет? – наконец, определившись, ответил Драгнил. – Весьма оригинально получится. И со смыслом.

– Хм… – Люси присела рядом с ним на софу, издали рассматривая пострадавший фрукт. – И в чём же, по-твоему, будет смысл рисунка? В том, что натурщика надо периодически кормить?

– Как примитивно ты мыслишь, – вздохнул парень. – Яблоко можно считать плодом знаний, значит, вкусивший его человек познаёт что-то новое для себя.

– Ну… если учитывать наличие второго предмета – книги или, в нашем случае, тетради, то этот образ получился весьма прозрачным. Хотя тебе не кажется, что это немного… банально?

– Тогда… – не сдавался Нацу. – Тогда обратимся к версии, по которой яблоки являются олицетворением загадки жизни и смерти. Прибавляем к этому то, что позировал тебе студент медицинского университета, читающий свои конспекты…

– М-м-м… В этом случае значение образа наполняется глубоким философским смыслом – человек не просто получает какие-то знания, а прикасается к самой сути вопроса: почему мы живём? Даже более того – он мог частично получить ответ, раз надкусил яблоко. Этот вариант мне нравится больше. Вообще, у этого фрукта как у символа очень много значений – и отрицательных, и положительных. Так что каждый может представить себе то, что захочет.

На этом они и остановились. Драгнил, похваставшись, что в этот раз ему попалась мармеладка со вкусом ананаса, убежал домой дочитывать конспекты, а Люси – в кафе, отрабатывать дополнительную смену и отпрашиваться с работы на следующий день. Хозяин, узнав, что девушка идёт с молодым человеком на футбол, сам будучи заядлым болельщиком, отпустил её без лишних вопросов, посетовав при этом, что супруга категорически отказывается сопровождать его на матчи.

Сегодняшний сеанс ничем особенно не отличался от предыдущего: та же поза, те же материалы, то же яблоко… Люси всё же решила его не менять – где-то внутри уже зрела идея, пока лишь намёком, ощущением, смутным образом. Чтобы не растерять возникшее странное чувство, художница специально не касалась того места в рисунке, где должен быть фрукт, только наметила его общими линиями, надеясь, что к концу работы непонятный образ проступит в сознании чётче. Но этого так и не произошло, и против обыкновения девушка решила оставить рисунок незавершённым, с бледным пятном вместо яблока. Всё остальное: натурщик, фон, даже страницы «книги» – были прорисованы тщательно, уже не требуя доработки. Рассердившись то ли на себя, то ли на сбежавшее вдохновение, то ли на упрямый фрукт, не желающий становиться частью композиции, Люси безжалостно разрезала его на две половинки, одна из которых легла в мужскую ладонь.

– Ты же не закончила, – удивился Нацу.

– Ничего страшного, – отмахнулась Хартфилия, откусывая первый кусочек. – Оставлю так.

– А что ты скажешь господину Джона? – тут же полюбопытствовал молодой человек.

– Так и скажу: «На яблоке вдохновение меня оставило». Он поймёт.

– Странный у вас преподаватель, – хмыкнул Драгнил и поторопил подругу: – Собирайся, иначе мы опоздаем.

– Уже бегу, – Люси отложила так и не доеденную половину яблока на стол, убежала в спальню и уже оттуда крикнула: – Он не странный, он просто творческий, а, значит, и мои горести поймёт. Тем более что главное в рисунке – человеческая фигура – закончена. Всё, я готова. Кстати, какая мармеладка была сегодня?

– Яблочная, – скривился Нацу. – Если бы я знал, что ты захочешь накормить меня яблоком, взял бы другую, жёлтую, а не зелёную.

– С чего ты решил, что яблочная не может быть жёлтой? – заинтересованно подняла брови Хартфилия.

– С того, – ответил парень, открывая перед ней подъездную дверь. – Цвет чаще всего делают, ориентируясь на фрукт или ягоду, со вкусом которой будет мармелад: апельсин – оранжевая, клубника, малина – розовые, только оттенки разные, виноград и чёрная смородина были тёмными, помнишь? Лимон – жёлтый, а яблоко обычно зелёный. Теперь вам всё понятно, Ватсон?

– О да, Холмс, более чем! – друзья весело рассмеялись и повернули в сторону остановки автобуса.

Громкие крики и свист заставили девушку вздрогнуть и вернуться на грешную землю. Люси рассеянно пробежала взглядом по радостно скандирующей толпе. Догадки о причине всеобщего ликования у неё были, но она решила уточнить:

– Кто-то забил гол?

– Как ты догадалась? – усмехнулся Драгнил.

– Так радуются все, – пожала плечами девушка, – значит, забили.

– И кто кому? – коварно поинтересовался её спутник.

– Эм-м… сейчас… – Люси осмотрела поле. – Судя по тому, как радуются вон те парни в жёлтых футболках, забили именно они, как же их там? «Саблезубые тигры», да? Подожди… Почему они на этих воротах? Они сами себе, что ли, забили?

– Я ведь тебе уже объяснял: после перерыва команды меняются воротами. Забыла?

– Да, прости… И как они сами не путаются?

– Долгие годы тренировок, – Нацу сделал глоток из своей бутылки и тихо чертыхнулся: – Да что же это за день такой? Даже лимонад и тот яблочный попался.

– Давай поменяемся, – предложила девушка. – У меня «Тархун».

На трибунах стало немного потише – игроки снова носились за мячом, пытаясь отбить его друг у друга, чтобы забросить в ворота соперника. Люси несколько минут следила за игрой, но потом бестолковые метания взрослых мужиков по полю стали её раздражать.

– Не понимаю, – нахмурилась она. – Всё равно не понимаю этой игры. Нет, я знаю, что надо забивать голы, и та команда, которая забьёт больше, выиграет. Но смысла в этом не вижу никакого.

– Ты опять слишком прямолинейно смотришь на вещи, – спокойно начал объяснять Драгнил. – Забить гол – это результат, который не обязателен, но желателен, а в данном виде спорта главное – процесс. По крайней мере, для меня.

– Нацу, ты ничего не путаешь? – девушка замерла, так и не донеся до рта бутылку с лимонадом. – Ведь цель любого соревнования – выиграть. Ну, да, я помню, есть такой девиз: «Главное – не победа, главное – участие», но, по-моему, это явно не тот случай.

– Как бы тебе объяснить? – задумчиво потёр кончик носа молодой человек. – Вот смотри, – видимо, до чего-то додумавшись, продолжил он. – Если мы возьмём, к примеру, теннис, или лёгкую атлетику, или бокс, или прыжки в воду, да любой одиночный вид спорта, где человек либо оказывается один на один с противником, либо просто выступает сам по себе. В этом случае результат, в том числе и победа, зависят только от него самого. Чтобы тебе было ещё понятнее, перейдём на твою область. Художники, скульпторы – вы ведь тоже, по сути, одиночки, даже если рисуете живого человека. Ты же никого не подпустишь к своему полотну и вряд ли попросишь у кого-нибудь помощи, иначе получится, как в том мультике про пацана и его пушистых приятелей, помнишь?

– Когда они письмо домой писали? – улыбнулась Хартфилия.

– Именно, – рассмеялся Нацу. – А вот футбол, как и хоккей, синхронное плавание, что там ещё? Это командная игра, и в ней нельзя, чтобы каждый игрок действовал сам по себе. Представь, если в оркестре каждый будет играть так, как ему захочется, или на сцене актёры озадачатся только своими ролями. Получится полный бред.

– В театре и для концерта всё должно быть отрепетировано, – возразила девушка. – А разве можно отрепетировать игру?

– Скажем так, частично можно. У них ведь есть определённые схемы нападения и защиты. И каждая команда перед началом матча решает, по какой схеме они будут играть. Потому что на таком большом пространстве без предварительной договорённости действовать практически нереально. Конечно, команда противников не будет стоять и ждать, пока те же «Саблезубые тигры» осуществят выбранную стратегию, ведь она должна выполнять свою. Поэтому действия всех игроков очень важны, и чем слаженнее они будут, тем больше у команды шансов на выигрыш.

– Как всё сложно, оказывается, – с некой долей уважения протянула Люси. Её друг согласно кивнул головой:

– Верно, всё сложно. А ведь хирургия, по сути, та же командная игра. Если оперирующий врач назовёт не тот инструмент или сестра подаст ему иглу вместо зажима, это может привести к фатальной ошибке – смерти пациента.

– Ты поэтому ходишь на футбол? – тихо спросила девушка. – Учишься работать в команде?

– Настраиваюсь на это, – усмехнулся, поворачиваясь, будущий врач и вдруг застыл, внимательно глядя на неё.

– Что? – Люси тоже замерла, пытаясь угадать, чем вызвана такая реакция собеседника.

– Ничего, просто… – Драгнил, помедлив, протянул руку и осторожно коснулся её щеки. – Ты испачкалась немного. Вот здесь.

Громкие крики на трибунах внезапно затихли, словно кто-то выключил звук или надел ей наушники. Остался только ровный неразборчивый гул, в котором, как девушка не пыталась, она не могла вычленить ни слова. Зрение тоже изменилось, потеряв привычную остроту: картинка расплылась, потекла, словно облитый водой акварельный рисунок, оставив в фокусе лишь лицо её собеседника. Время замедлилось, превратившись в вязкую субстанцию; казалось, что сейчас его можно даже потрогать, ощутить стремительно немеющими пальцами.

И вдруг всё резко закончилось: на неё стремительной лавиной навалились звуки, краски; голова закружилась от столь быстрой перемены обстановки, и Люси на мгновение даже растерялась, не понимая, что с ней, где она. Судорожно выдохнув, девушка осмотрелась и прижала ладонь к тому месту, на котором ещё ощущала прикосновение пальцев Нацу. Конечно, их там уже не было. Наверное, поэтому она и смогла найти в себе силы тихо спросить:

– Всё?..

Парень кивнул и отвернулся, а Люси так и сидела, оглушённая и потерянная, до конца матча. Только когда игроки ушли с поля, а зрители начали подниматься со своих мест, она пришла в себя, насколько это было возможно: пыталась улыбаться, отвечать, часто невпопад, на вопросы друга, поддерживая беседу. Но, в конце концов, сдалась и, сославшись на головную боль, просто сбежала домой – хотелось если не обдумать произошедшее, то хотя бы побыть одной. Драгнил не настаивал на своём присутствии, за что она была ему безмерно благодарна, проводил до дома и простился, даже не поднимаясь в квартиру.

Девушка бесцельно проходила остаток вечера из угла в угол, пыталась занять себя делами, но так и не смогла ни на чём сосредоточиться: в какой-то момент она просто замирала, отрешённо смотря в пространство перед собой, забывая про включённую для мытья посуды воду или занесённую в преддверии очередного мазка руку. После очередного такого выпадения из реальности Люси пришла в себя от громкого сердитого свистка чайника, который непонятно как оказался на плите. Это стало последней каплей: быстро раздевшись, Хартфилия нырнула с головой под одеяло, решив, что сон – лучший способ избавиться от странного состояния.

Но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором мелькнула чёткая картинка. Через минуту художница как была – растрёпанная, босиком, в одной тонкой сорочке – уже стояла перед мольбертом, торопливо водя по бумаге сухой, рассыпающейся в руках пастелью, пытаясь как можно быстрее перенести на так и не законченный сегодня рисунок отпечатавшийся на сетчатке образ: нарисованная простым углём сильная мужская рука, бережно держащая ярко-красное сочное яблоко.

========== Банановая ==========

Сегодняшний день был каким-то странным: беспокойным, путанным, стёртым, словно кто-то неосторожным движением, задев ещё не закреплённый угольный рисунок, смазал чёткие линии, превратив изображение в некрасивое серо-чёрное пятно. Люси беспомощно барахталась в этом неопределённо-мрачном состоянии, ощущая, как оно всё больше и больше опутывает её, затягивает в пучину депрессии, и даже осознание того, что рисунок с яблоком закончен, не прибавляло хорошего настроения. Наоборот – при воспоминании о вчерашнем дне становилось ещё горше и тоскливее.

То, что произошло на стадионе… Это было неправильно. Потому что могло поломать не только их дружбу – весь её мир, такой привычный и одновременно хрупкий, притягательный в своей простоте и тем самым дарующий ей чувство защищённости. А теперь, из-за одного прикосновения, всё это летело к чёрту, грозя безжалостно погрести под неровными, больно ранящими обломками. Наверное, можно сделать вид, что ничего не случилось, списать всё на усталость, жару, нервы. Забыть, отодвинуть подальше, спрятать глубоко в памяти. И постараться жить так, будто ничего не случилось. Ведь ещё не поздно, да?

Художница прошлась по студии и замерла у рабочего стола, зацепившись невидящим, остекленевшим взглядом за чистый лист бумаги, уже приготовленный к работе. Ей не хотелось рисовать. Совсем. В голове было пусто: ни мыслей, ни образов, лишь холодный серый вакуум. Сейчас Люси сама себе напоминала выжатый до последней капли тюбик с краской – где-то там внутри вроде есть немного цветной субстанции, но достать её уже невозможно, если только пройтись сверху катком. А ведь надо написать ещё одну работу. Хотя нет, не надо, того, что есть, вполне хватит для зачёта, но как объяснить это её модели? Драгнил же знает, как его подруга любит рисовать и делает это при любом удобном случае, а если сейчас она вдруг скажет, что устала, передумала… Девушку передёрнуло: Нацу не отстанет от неё, пока не выяснит причину (причём, настоящую причину) её столь странного поведения. Легче взять себя в руки и попытаться написать… да хоть просто части тела: кисть, ногу, плечо. И назвать это набросками для будущих рисунков.

Люси быстро мазнула взглядом по экрану мобильника, чтобы узнать время – почти двенадцать, провела ладонью по лицу и только тут почувствовала, какие у неё холодные руки. Или это горят щёки? Хартфилия направилась в ванную комнату (надо же узнать, что именно случилось с её организмом), но только шагнула в коридор, как раздался звонок в дверь. Что там происходит с героями в фильмах ужасов? «От неожиданности он подпрыгнул на месте, а сердце забилось так, словно хотело выскочить из груди». Или лучше: «От страха у неё отнялись ноги, кровь отхлынула от лица, руки похолодели»? Люси выбрала третий вариант: внутри вдруг стало пусто, словно некий орган, качающий по организму кровь, решил сменить своё местоположение, ухнув вниз, в желудок, зато лицо зажгло так, будто в него плеснули кипятком.

Теперь уже и без зеркала девушка знала, что её кожные покровы по цвету сейчас напоминают варёного рака. И с таким лицом встречать Нацу? Хартфилия готова была взвыть дурным голосом и побиться головой об стену, если бы это помогло. Так ведь нет, не поможет – она один раз даже попробовала, чувствительно приложилась лбом о гладкую поверхность межкомнатной перегородки, мысли в порядок не привела и не успокоилась, только головную боль заработала. К которой прибавилось дикое раздражение от без устали бренчавшего звонка. Вот как тут не рыкнуть и не распахнуть резко дверь?!

– Люси, привет! А ты чего так долго не открывала? Я звоню, звоню… Ой, ты спала, что ли? Или ты заболела? Вон красная какая вся. С тобой всё хорошо? Может, ты простыла? Температуру мерила? Тебе надо в постель лечь и чай с малиной и липой попить. Хочешь, я сделаю? Меня мама научила.

Художница в немом удивлении смотрела на своего гостя. Раздражение и злость ушли, осталась лишь лёгкая досада, как в случае, когда излишне накрутив себя, вдруг обнаруживаешь, что всё, оказывается, не так уж и страшно. Стоящая на пороге невысокая девчушка-подросток с двумя забавными хвостиками хоть и подходила под определение «друг», но явно не стоила тех страданий и титанических усилий, которые прикладывала Люси, чтобы заставить себя открыть дверь. Риу была дочерью её соседки по лестничной клетке и часто забегала к художнице в гости – то принести такие замечательные ватрушки с творогом, которые пекла её мама, то попросить помочь с домашним заданием, то просто поболтать от скуки, пока родительница пропадала на работе. Судя по прижатым к груди учебникам, сейчас причиной визита была какая-нибудь супер запутанная задачка по алгебре или корявый перевод на французский, который надо поправить.

– Нет, спасибо, Риу, со мной всё в порядке, просто дома жарко немного, – девушка невольно сделала шаг назад, пропуская гостью в квартиру, и кивнула на книжку в руках девочки: – Это очень срочно? Я занята…

– Там всего одна задачка, она никак у меня не получается. Мама ведь придёт поздно. А мне вечером ещё на тренировку в бассейн, а перед этим мы с Ариес договорились в один музыкальный магазинчик съездить, там струны к её гитаре привезли и флейту, которую я давно хотела купить, полгода на неё карманные деньги откладывала. А ещё… Ой, Нацу, привет! А ещё мне надо к Венди забежать, уроки занести, она приболела немного, и её сегодня в школе не было, а мы же с ней лучшие подруги. Люси, пожалуйста, там всего одна-одна задачка!

Хартфилия, растерявшаяся от столь обильного потока информации, вылившегося на её гудящую от встречи со стеной голову, даже пропустила приход того, кого и очень хотела, и одновременно боялась увидеть. Драгнил вошёл во всё ещё открытую входную дверь, поздоровался и тут же привычно утопал в студию. Люси не оставалось ничего другого, как предложить Риу, чтобы никого не смущать, воспользоваться для решения домашнего задания их квартирой.

Как ни странно, «одна-одна задачка» действительно оказалась весьма запутанной и сложной. А, может, и не настолько, просто все мысли художницы в данный момент были заняты другим. Только через полчаса они вдвоём нашли решение, и Хартфилия, наконец, смогла вернуться к себе, выслушав напоследок ещё кучу наверняка интересной, но сейчас абсолютно не нужной для себя информации. Повернув ключ в замке, Люси пару секунд потопталась в коридоре, собираясь с духом, после чего, нахмурившись, решительно толкнула дверь в студию – глупо пытаться оттянуть неизбежное. Их встреча с Нацу всё равно состоится, и ей всё равно придётся смотреть другу в глаза и общаться с ним. Так какой смысл убегать от этого?

Убегать и не пришлось, впрочем, как и общаться с Драгнилом. Потому что молодой человек, уютно устроившись на софе, благополучно… спал, безмятежно и сладко, как ребёнок. Нацу лежал на спине, закинув одну руку за голову и скрестив лодыжки. Бёдра были обмотаны полотенцем – очевидно, намеревался его снять, когда художница приступит к работе. Да вот только не дождался. Хотя…

Окинув лежащего человека ещё раз внимательным взглядом, художница, взяв со стола бумагу и простой карандаш, придвинула к софе стул и, сев, полностью сосредоточилась на рисунке. Наверное, это было не совсем правильно и честно по отношению к натурщику, но ведь Нацу всё равно должен был ей позировать. Не будить же его, в самом деле, тем более что Люси так и не придумала новую позу. Та, что получилась, была не лучше и не хуже других, так почему бы не написать её?

Через два часа рисунок был практически готов – девушка работала без перерыва, лишь иногда встряхивая рукой, чтобы снять напряжение в нывшей конечности. Художница решила в этот раз не вдаваться слишком в детали, как это было с прошлыми работами, не создавала сюжет, не продумывала композицию, остановившись лишь на теле натурщика.

Наверное, поэтому она и выбрала сегодня в качестве материала обычный графитовый карандаш, словно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть простоту рисунка. Люси всегда выбирала этот способ, когда хотела сделать работу особенной, похожей на чёрно-белые документальные фильмы – незамысловатой, наивной, но вместе с тем наполненной каким-то глубинным смыслом, пробирающей до костей, как те старые фотографии, что хранились в их доме ещё с позапрошлого века. Подобные рисунки очень хорошо шли именно под то настроение, что посетило девушку с утра да так и не отпустило до сих пор, и словно вытягивали его, как лечебная мазь гной из раны, оставляя ощущение покоя и некой безмятежности.

Однако сейчас этот способ не сработал – где-то глубоко внутри, неприятно карябая, всё ещё шевелился маленький комочек из раздражения и неловкости, резко увеличиваясь в размере, стоило только обратить на него внимание. Смирившись с тем, что до конца избавиться от этого она, по всей видимости, не сможет, Хартфилия отложила рисунок, сходила в спальню за пледом, чтобы укрыть друга – он так и не проснулся, а будить его не хотелось. Люси расправила тёплую ворсистую ткань в широкую клетку, осторожно окутала ею Нацу и присела рядом. Взгляд пробежался по растрёпанным розовым прядям, смеженным векам, широким скулам и скользнул вниз, к груди, на которой пару дней назад она своими руками рисовала Драгнилу татуировку. Тигр всё так же скалился, демонстрируя свой свободолюбивый характер, невольно воскрешая в памяти не столько события, сколько ощущения, сопутствующие его появлению.

Первые «мазки» дались с трудом – руки ещё не привыкли ни к материалу, ни к основе. Гажил что-то негромко бубнил над ухом, однако Люси, кажется, плохо понимала, о чём он говорит, поэтому мастер положил свои ладони поверх её, показывая и направляя. Но вскоре художница освоилась, стала действовать увереннее, а потом процесс настолько захватил её, что Хартфилия забыла обо всём, наслаждаясь каждым движением. Необычно, восхитительно, захватывающе. Наносить тату оказалось не в пример интереснее, чем находиться по другую сторону пакетика с хной.

Она уже почти закончила, когда Рэдфокс, одобрительно хмыкнув, сказал, что пойдёт покурит. Люси только кивнула, не отрываясь от работы. Уже через пару минут рисунок, к её великому сожалению, был готов. Девушка чуть отстранилась, чтобы посмотреть на него с более дальнего расстояния, при этом оперевшись о грудь Драгнила рукой. И почувствовала, как сильно, неровно бьётся его сердце. Как напряжены мышцы и сбито дыхание. А ещё закрыты глаза и челюсти сжаты так, что побелели скулы – это она заметила, стоило лишь посмотреть Нацу в лицо.

И снова, как тогда, на пляже, поразиться тому, насколько он красив и невероятно, чертовски сексуален и притягателен – настолько, что хотелось смотреть на него, не отрываясь, впитывая в себя каждую чёрточку, с трудом сдерживаясь, чтобы не протянуть руку и не провести подушечками пальцев там, где сейчас скользил её взгляд: скула, подбородок, ключица…

Вернувшийся Гажил, громко затопав своими тяжёлыми ботинками, заставил её оторваться от Драгнила, отодвинуться, убрать начавшую дрожать руку. И постараться побороть смущение, спрятав его за чуть натянутой улыбкой.

Люси улыбнулась и поправила клетчатую ткань. Ей всегда было приятно заботиться о друге: готовить его любимые блюда, дарить подарки, ходить с ним на футбол и вот как сейчас укрывать пледом. Это было естественно и никогда не вызывало ни раздражения, ни неловкости. Но вчера вдруг что-то изменилось, причём настолько сильно, что девушка теперь не знала, сможет ли она и дальше вести себя с Нацу, как раньше. Сейчас, когда он спал, не смотрел на неё и не говорил с ней, всё словно вернулось на круги своя, и Хартфилия была безумно благодарна Риу за её столь своевременное появление в своей квартире. И за странную идею, мелькнувшую в голове.

Минут через пятнадцать художница быстро спускалась по ступенькам, чувствуя, как снова горят щёки – теперь уже от стыда. То, что она сделала… Это было бегством – от себя, от Драгнила, от проблемы, но пока Люси не видела другого выхода. Ей нужно время, она не готова. Хотя бы ещё один день, одну ночь, несколько часов – собраться с мыслями, успокоиться, решить… что? Что делать или… не делать дальше? Сможет ли? Найдёт ли в себе силы? Успеет ли?

Эти вопросы не давали ей покоя ни в кафе, куда она пришла раньше времени, ни дома после работы. Они катались в голове, как стеклянные шарики, сталкивались друг с другом, отдаваясь внутри черепной коробки неприятным, раздражающим гулом и острой стреляющей болью в левом виске – организм, устав от её метаний и самоедства, ответил ей мигренью. Хартфилия, кое-как доработав свою смену, вернулась домой на такси, чего никогда раньше не делала, и, выпив таблетку, просто рухнула на кровать, не в силах даже раздеться.

Поэтому оставленную Нацу записку, как и пропущенные от него звонки она увидела только утром. Не ответить на них было нельзя, однако Люси снова пошла по пути наименьшего сопротивления, ограничившись сообщением: «Прости, вчера сильно болела голова, не слышала твоих звонков. Какая мармеладка была на этот раз?», и невольно улыбнулась, получив ответную смску: «Банановая :)».

Комментарий к Банановая

Кто видел арку про Звездных духов после ВМИ, тот легко представит Риу-подростка))

========== Лимонная ==========

Люси медленно подняла крышку у небольшой разноцветной коробочки, стоящей у неё на коленях, и окинула взглядом содержимое. Одна. Последняя. Ярко-жёлтая, обсыпанная кристалликами сахара мармеладка в самом центре. Хартфилия и не заметила, как пролетело две недели. Четырнадцать дней, перевернувшие с ног на голову всю её жизнь, подарившие так много и ещё больше отнявшие. Пряные, чарующие, горькие. Каждый со своим вкусом, со своей историей, подарками, воспоминаниями. Могла ли она в тот далекий весенний день знать, чем обернётся для неё тот несданный зачёт? А если бы знала, отказалась бы от столь неожиданно пришедшей помощи?

Девушка задумчиво провела кончиком пальца по краю ячейки, в которой лежала конфета. Она так долго выбирала, чем же ей расплатиться со своим натурщиком, потому что Люси казалось немного невежливо обойтись привычным «спасибо». Хотелось сделать что-то ещё, пусть небольшое, но приятное. И неожиданное. Девушка опросила тогда половину своих сокурсников на предмет: «Что бы такое подарить другу, чтобы отблагодарить его за услугу?». Ответы были самые разные, от банальных до пошлых, но ни один её не устроил. Тогда по дороге домой Хартфилия забежала в маленький магазинчик сладостей недалеко от дома, желая купить что-нибудь для поднятия настроения и успокоения расшалившихся не на шутку нервов. Ну, и к чаю заодно. И, конечно же, даже и предположить не могла, что именно там и тогда найдёт то, что ей нужно.

Художница переходила от прилавка к прилавку, зачарованно, как маленький ребёнок, рассматривая высившиеся на тарелках горы сладостей, шоколадные фигурки, млела от запаха свежемолотого кофе (в магазинчике можно было не только купить различные вкусности, но и выпить чашечку чая или кофе за накрытым белоснежной скатертью столиком в углу), ванили и корицы. Посетителей практически не было, если не считать забежавших за карамельками мальчишек и влюблённую парочку, купившую дюжину воздушных пирожных. Проводив их глазами, Люси шагнула к прилавку и озвучила то, что хотела бы приобрести сама. Миловидная продавщица и по совместительству (как уже знала художница, ибо давно была здесь постоянной покупательницей) одна из хозяек, Лисанна Штраус, невысокая платиновая блондинка, упаковала для неё пару эклеров, миндальное печенье, пакетик фруктового чая и совершенно без задней мысли спросила:

– Может, хотите что-то ещё?

– Да-а… – задумчиво протянула Хартфилия. – Мне нужно… Как бы вам объяснить? Мой близкий друг предложил мне помощь в одном деле, и я бы хотела чем-то отблагодарить его. Чем-то небольшим, но приятным, как, например, когда детям дарят конфеты за хорошо выполненную работу.

– Это дело важное для вас? – Люси кивнула. – Но деньги или какой-то дорогой подарок друг не возьмёт? Тогда, думаю, сладости подойдут. Ваш друг любит сладкое?

– Да, – улыбнулась художница.

– Прекрасно, – обрадовалась Лисанна. – Тогда осталось только выбрать, чем вы его порадуете. Как на счёт торта?

– Не думаю, что это хороший вариант. Наверное, лучше, если угощение будет состоять из нескольких кусочков, так сказать.

– Кажется, я поняла, – кивнула мисс Штраус. – В таком случае могут подойти кексы или пирожное. Или печенье. А, может быть, шоколад? У нас есть и готовые наборы, и просто конфеты.

Но Люси отвергла все варианты: первые не нравились ей, последний не подходил в принципе, потому что Нацу не любил шоколад. Девушки уже совсем отчаялись найти решение, когда им на помощь пришла Миражанна, старшая сестра Лисанны. Она как раз заглянула в торговый зал и, увидев две огорчённые физиономии, поспешила поинтересоваться причиной. Выслушав и минуту подумав, старшая Штраус выдала:

– Мармелад! Не слишком сладко и вполне оригинально. Вашему другу нравится мармелад?

Хартфилия задумалась. Сама она не слишком любила эту сладость, но иногда покупала, для разнообразия. Нацу от него не отказывался, хотя и не проявлял большого восторга, поэтому она утвердительно кивнула головой:

– Думаю, подойдёт. Только я не знаю, какой вкус выбрать.

– О, это не проблема! – засмеялась Лисанна. – Мы можем сделать ассорти – взять по одной мармеладке каждого вкуса, и упаковать в красивую коробочку. Сколько штук вам надо?

Последующие полчаса ушли на то, чтобы выбрать подходящую упаковку и сами мармеладки. Прихватив покупки и попрощавшись, Люси с лёгким сердцем покинула кондитерскую – она была уверена, что другу понравится эта идея. И не ошиблась. Молодой человек всегда с таким тщанием и восторгом выбирал очередное угощение, словно от этого зависела его судьба. Как ребёнок, честное слово. В эти минуты он терял всю свою серьёзность и респектабельность, так откровенно и наивно радуясь происходящему, что девушка всегда невольно улыбалась, наблюдая за процессом, и с трудом сдерживалась, чтобы совершенно по-дружески не поддеть внезапно впавшего в детство Драгнила.

Но всему рано или поздно приходит конец. Как и их странному контракту, о чём свидетельствовала последняя ярко-жёлтая мармеладка, сейчас сиротливо лежащая в некогда полной коробочке. Через три часа этой конфеты тоже не станет, и тогда… Что тогда? Хартфилия уже почти сутки задавала себе этот вопрос, но если и за столько времени ей не удалось найти на него ответ, то уж теперь она и подавно не успеет это сделать – звонок в дверь сообщил ей о том, что её одиночество закончилось. Девушка отложила коробочку и пошла встречать своего гостя.

Первым делом Нацу вернул ей ключи, которые она оставила ему накануне, чтобы он, уходя, закрыл дверь, и поинтересовался её здоровьем. Художница ответила, потом вместе с другом посмеялась над вчерашней нетривиальной ситуацией, вполуха выслушала объяснение Драгнила столь внезапному нарушению распорядка дня, посочувствовала проблемам в университете и на работе, приготовила всё необходимое для сеанса, вышла в коридор, давая натурщику возможность раздеться без свидетелей, объяснила позу… И всё это она делала спокойно, размеренно. Механически. Заперев за семью замками метущееся, изнывающее от разрывающих его чувств сердечко. Что там говорила героиня одного из её любимых романов? «Я подумаю об этом завтра»? Да, именно так.

Хартфилия неторопливо водила карандашом по бумаге. Она решила не начинать новую работу, а просто подправить ту, которую писала накануне. Совсем немного: тени, разбросанные по софе подушки, полотенце. Художница не стала убирать эту часть композиции – количество рисунков вполне позволяло оставить среди них ещё одну целомудренную работу. Да и что-то внутри категорически противилось полному обнажению модели – это перестало быть частью сеанса, превратившись вдруг в нечто интимное и оченьчувственное, как поцелуй. Не говоря уже о чём-то более серьёзном и… масштабном. Нацу, конечно, удивился немного такому решению, но, как говорится, воля автора – закон, поэтому, когда девушка категоричным тоном сказала: «Будет так!», он лишь пожал плечами, молча смиряясь с её волей.

Сегодня перерывы делались значительно реже – Драгнил предложил сам, желая дать Люси больше времени на работу. Девушка не стала возражать, найдя в этом очередное спасение от своих проблем: чтобы остаться наедине со своими мыслями, которые всё так же настойчиво, несмотря на все её усилия, продолжали лезть в голову, достаточно было попросить друга закрыть глаза и помолчать – ей нужно якобы прорисовать лицо. Но как только Нацу послушно выполнил распоряжение художницы, Хартфилия тут же опустила руку, держащую карандаш. И до конца сеанса не сделала больше ни одного штриха.

Пора было признаться – хотя бы самой себе: её жизнь, как и она сама, изменилась и уже никогда не станет прежней. Потому что за эти две недели случилось нечто… нечто невообразимое, прекрасное и одновременно пугающее и безнадёжное – Люси влюбилась. Даже нет, не так. Она уже давно любила, но старательно закрывала на это глаза. Отмахивалась, как от назойливой мухи, закрывала глаза и уши, весело смеялась и недоумённо пожимала плечами, когда кто-то начинал говорить с ней об этом. «Мы просто друзья», – отвечала она. Мы просто друзья. Как горько и нелепо сейчас звучали эти слова. Они были неправдой – все, от первого до последнего звука, до той интонации, с которой Хартфилия произносила их – вслух ли, мысленно, для себя или других. Почему она не понимала этого раньше? Почему была так наивна и упряма в своих убеждениях? В чём была причина её странной слепоты – в ней самой, в Нацу?

Как бы не было сложно или неприятно это признавать, но в произошедшем она могла винить только себя. Всё просто – Люси боялась. До холодеющих пальцев, дрожащих коленей и замирающего сердца. До одури боялась того, что так усиленно навязывали ей окружающие – отношений. Да, она могла общаться, разговаривать, делиться новостями, интересоваться чужой жизнью, но подпустить кого-то к себе максимально близко, разрешить зайти за невидимую, но чёткую границу, позволить кому-то коснуться самого сокровенного – своей души… Невозможно.

Хартфилия не знала, когда и почему в ней поселился этот страх, да это было и не важно. Она никому и никогда не рассказывала об этом. Кроме Нацу. Однажды, совершенно случайно, месяца через два после их знакомства, когда он стал невольным свидетелем того, как она отказала очередному поклоннику в свидании. Скупо и сбивчиво, отчаянно краснея, Люси выдавила из себя пару фраз, ожидая очередного поучения или, хуже того – насмешки. Но ничего не было. Драгнил молча выслушал, в упор смотря на неё серыми, необычайно серьёзными глазами, осторожно накрыл её дрожащие пальчики своей ладонью, чуть сжал их, словно желая таким способом успокоить и подарить ей немного уверенности в себе. Больше они к этому вопросу не возвращались, но теперь всегда Люси чувствовала его поддержку – то молчаливую, как в тот день, то наполненную шутками и дружескими советами по устранению надоедливых ухажеров, как в случае с Реном.

Сам же Драгнил никогда не набивался ей в спутники жизни и вообще вёл себя совершенно не так, как это делали другие молодые люди по отношению к ней. Он не приглашал её на свидания, не дарил цветы, не бросал многозначительные взгляды и не вздыхал томно, отпуская комплименты по поводу и без. Он менял лампочки, заваривал мятный чай, таскал её на футбол, позировал голым… И всегда был рядом, когда Люси требовалась помощь и поддержка, не важно, какая, не важно, когда. Ничего не прося взамен. Нацу был единственным, с кем она делилась воспоминаниями прошлого, могла обсудить планы на будущее, кому показывала свои работы. Единственным, кого – невольно – она подпустила к себе так близко, не чувствуя при этом ни малейшего дискомфорта. И кого хотела бы, наверное, сделать ещё ближе. Если бы…

Если бы Люси сама себя не загнала в ловушку, сказав своему (тогда ещё) другу те роковые слова. И что теперь? Признаться, что он стал для неё кем-то большим, и получить в ответ недоумевающий взгляд и тихое «Прости»? Ведь она вряд ли может рассчитывать на что-то другое, потому что когда-то собственноручно повесила на их взаимоотношения ярлычок «Дружба». Нет, нет и ещё раз нет. Нужно оставить всё, как есть. Как бы ни убеждала народная мудрость, что лучше сожалеть о сделанном, чем об упущенном шансе, Люси предпочла ничего не делать, чтобы, возможно, уберечь себя от ещё большей боли.

Мелодичный звонок на телефоне известил художницу, что время сеанса закончилось. Девушка торопливо поднялась и, оставив рисунок на рабочем столе, покинула комнату, давая Нацу возможность спокойно одеться. Через пару минут молодой человек и сам вышел в коридор, сообщив о неожиданном звонке и возникших срочных делах. Люси оставалось лишь поблагодарить его за помощь и попрощаться.

Уже переступив порог, Драгнил неожиданно обернулся:

– Знаешь, давно хотел спросить, где ты их купила, эти мармеладки? Последняя, лимонная, была очень даже ничего, да и все остальные тоже.

– Кроме яблочной, – через силу пошутила Хартфилия.

– Ну, если её не есть вместе с теми же фруктами, то вполне сойдет. Так где?

– В кондитерском магазинчике Штраусов, через два дома.

– Знаю такой, – кивнул головой Нацу. – Ну, ладно, пока. Созвонимся.

– Пока… – девушка осторожно закрыла дверь, словно та была хрустальная. В тот же момент лампочка в коридоре странно затрещала, пару раз мигнула и погасла. Люси прислонившись спиной к стене, медленно съехала по ней на пол, уткнулась лицом в колени и тихо, горько заплакала.

========== и… ==========

Нацу пропал. Он не приходил и почти не звонил, а в телефонных разговорах ограничивался короткими, почти ничего не значащими фразами и быстро отключался, ссылаясь на занятость, обещая в скором времени перезвонить, но так и не перезванивая. Люси не сердилась и старалась без особой необходимости не тревожить Драгнила, потому что не считала себя вправе на чём-то настаивать, а уж тем более обижаться. Они ведь просто друзья (по крайней мере, так считал молодой человек, а своё мнение относительно их отношений Хартфилия старательно держала при себе), не влюблённые и не пара, поэтому вполне естественно, что у молодого человека вполне могла быть, да и наверняка была, своя жизнь, которая никаким боком не касалась художницы. А Люси… Люси должна была теперь научиться жить без него.

Например, самой менять эти ненавистные лампочки. Пришлось купить стремянку, потому что с табуретки она не доставала до висевшего под самым потолком цоколя. Или вызвать слесаря, чтобы починить кран на кухне, до которого у Нацу так и не дошли руки. Или купить новую чашку – из своей половинки Инь-Янь она теперь пить не могла. Девушка приобрела с десяток кружек: в синий горошек, с цветочками, без рисунка, даже с вполне симпатичной коровой… Но всё было не то. Отчаявшись, Хартфилия, в конце концов, остановила свой выбор на обычном, без всяких изысков стакане и вздохнула с облегчением – только в нём чай не казался противным или безвкусным.

Что же касается зачёта, Люси сдала его без проблем. Господин Джона весьма обрадовался её появлению, отложил свои дела и углубился в изучение рисунков. Минут через пятнадцать он попросил художницу разложить работы в том порядке, в каком они были нарисованы, и снова надолго замолчал, буквально пожирая глазами каждый сантиметр бумаги.

– Потрясающе!.. – выдохнул он, наконец. – Просто потрясающе! Давно я не видел в работах своих студентов столько чувств, столько страсти. Вы удивительно талантливы, дорогая! Обязательно развивайте это в себе. Но уже сейчас могу сказать – вас ждёт большое будущее, если не будете относиться к работам, даже академическим, формально. И, кстати, где вы нашли такого натурщика? Весьма интересный молодой человек.

– Это мой… друг, – Хартфилия сжалась, ожидая каких-то ненужных расспросов, но Ридас, занятый рассматриванием рисунков, не заметил ни странной запинки в её ответе, ни дрогнувшего голоса, ни помрачневшего лица.

– Я так понимаю, он не профессионал? Это даже придаёт ему некий шарм. Спросите у него, не захочет ли он попозировать нам здесь. Я понимаю, не все способны обнажиться перед большой аудиторией, но люди подчас такие оригиналы…

– Хорошо, – внутренне обмирая, кивнула девушка. – Я спрошу, хотя не уверена…

– Вот и замечательно, – не дослушал её господин Джона. – Давайте зачётку. И помните: вам обязательно надо рисовать, развивать свой талант.

Люси лишь молча протянула ему зелёненькую книжечку. И как послушная студентка постаралась исполнить просьбу преподавателя: через пару дней, собравшись с духом, она позвонила Драгнилу – напомнить про забытый им шарф (как они не заметили, что Нацу в последний день ушёл без него?) и озвучить просьбу Ридаса. Парень, хмыкнув, отметил необычность предложения и то, что никогда не рассматривал себя в этом качестве, но сказал, что подумает.

А вот с рисованием неожиданно возникли проблемы – художница больше не могла заниматься любимым делом. Причём в прямом смысле: стоило взять карандаш или кисточку, и вскоре руку начинало ломить, а потом и простреливать сильной болью от плеча до локтя. Люси немедленно обратилась к врачу. Тот, выслушав сбивчивый рассказ девушки, нашёл только одно объяснение:

– Скорее всего, вы просто устали, слишком много рисовали в последнее время. Вам нужно отдохнуть, хотя бы несколько дней, а потом уже стараться не перетруждать руку.

Хартфилия послушно выполняла все рекомендации, но лучше от этого не стало. Если физическое здоровье потихоньку восстанавливалось, и через неделю она могла рисовать хотя бы по пятнадцать минут в день, то с головой, а, вернее, с вдохновением, явно было что-то не то. Ни одной новой идеи или сюжета для рисунка не посетило художницу за те две недели, что прошли с последнего сеанса. Устав бороться с собой, буквально по капле вытягивая из закромов памяти какие-то полузабытые образы, чтобы написать хоть что-то, девушка вернулась к обычным натюрмортам. Однако это тоже не сильно помогло – работы выходили плоскими, неживыми, словно она впервые в жизни взяла в руки карандаши или краски.

Люси рисовала с тех пор, как себя помнила. Когда будущая художница поняла, что те разноцветные палочки, которые подарила ей, несмотря на уверения родителей, что ребёнку ещё слишком рано заниматься рисованием, любимая тётушка, могут оставлять на бумаге следы, мир для неё перевернулся. Хартфилия рисовала всегда и везде, где и когда могла. Это порой походило на сумасшествие, но рисование было необходимо девочке, как воздух.

И вот теперь этот воздух кончился. Забитые горечью потери лёгкие ныли, и Люси порой казалось, что она медленно умирает, задыхаясь без того, что когда-то было едва ли не смыслом её жизни. Нет, девушка не разучилась рисовать, и педагоги по-прежнему хвалили её работы, хотя и отмечали некую скованность мазков или штрихов, но списывали это на повреждённую руку. Однако сама Хартфилия чётко осознавала, что дело вовсе не в больной конечности, а в ней самой, в том чувстве опустошённости и отчаяния, которое, словно вата, окутывало её с головы до ног, не давая нормально жить и творить. Но как выйти из этого состояния, девушка не знала, Единственная надежда была на время – ведь, как утверждали многие, оно избавляет от любых ран. Возможно, ей тоже повезёт попасть в список удачно излечившихся пациентов.

В тот день Люси с утра была дома. Переделав немногочисленные домашние дела, она снова встала перед мольбертом, надеясь закончить натюрморт с голубой вазой и парой фруктов. Но, сделав несколько мазков, вынуждена была отложить кисточку – в дверь позвонили. На пороге стоял…

– Нацу?! – Хартфилия не ждала сегодня гостей, а друга в особенности: они не виделись больше двух недель, и девушка уже и не надеялась на встречу – Риу, добрая душа, поведала ей, что видела однажды, как Драгнил подвозил на мотоцикле до магазинчика Штраусов блондинку с короткой стрижкой. Люси решила, что у Нацу появилась девушка, поэтому у него и не было времени на общение со старой подругой.

– Привет! – молодой человек нисколько не изменился за то время, что они не виделись. – Можно войти?

– Да, конечно! – Хартфилия отступила в сторону, пропуская друга в квартиру. – Ты надолго? Может, чаю?

– Не откажусь, – кивнул Драгнил.

– Тогда проходи, – девушка махнула рукой в сторону студии, – а я чайник поставлю, – сделав пару шагов в сторону кухни, она вдруг остановилась и обернулась: – Нацу, твой шарф… Он там, на подоконнике. Кстати, ты подумал над предложением господина Джона? Преподаватель опять спрашивал меня, что ты решил.

– Над каким предложением? – нахмурился молодой человек. – А, позировать!.. – вспомнил он. – Пока нет. Но на днях я обязательно дам ответ.

– Хорошо, – художница кивнула и всё же ушла на кухню, чтобы накрыть на стол. Она только успела поставить на плиту чайник, как её окликнул Драгнил:

– Люси! – девушка выглянула в коридор и с удивлением обнаружила друга около входной двери. – Извини, мне надо идти.

– А как же чай? – растерянно спросила Хартфилия.

– Давай в другой раз, ладно?

Люси только кивнула. Глупая, как она могла подумать, что всё станет, как раньше? Это просто невозможно. От внезапной обиды и боли ей захотелось поколотить стоящего напротив Драгнила, но девушка лишь привычно растянула губы в улыбке.

Проводив гостя и выключив уже не нужный чайник, художница вернулась в студию. Рисовать не хотелось, словно кто-то надавал ей по рукам, но Хартфилия упрямо потянулась к краскам. И застыла, увидев на маленьком столике стоящую рядом с палитрой коробочку. Точно такую же, как та, в которой были мармеладки для той сессии. Люси нахмурилась: странно, ведь она точно помнила, что выбросила коробку. Или ей показалось? Девушка, протянув руку, взяла непонятно как оказавшийся в её квартире предмет и замерла: судя по весу, эта коробка была полной. Хартфилия села на софу, медленно откинула крышку и так же медленно выдохнула: все ячейки были заполнены ярко-жёлтыми мармеладками – такими же, как та, последняя, лимонная, кажется. И что всё это значит? Пожалуй, есть только одно объяснение: Нацу понравился лимонный мармелад, и он купил себе ещё такой же, а коробочку просто забыл, когда заходил в студию за шарфом. Надо позвонить и сказать ему об этом.

Однако её опередили: зазвонивший мобильный высветил на дисплее номер Драгнила. Люси нажала на зелёную клавишу, принимая вызов, и уже хотела было попенять молодому человеку на его память, но Нацу заговорил первым:

– Ты просила дать ответ для господина Джона, по поводу позирования. Передай ему, что я согласен. Только…

– Что только? – сразу напряглась художница.

– Предупреди его, что у меня особые условия оплаты.

– Какие? – голос вдруг снизился почти до шёпота, и стало так страшно, будто сейчас Люси ждала не ответ на свой вопрос, а, как минимум, оглашение приговора.

– За свою работу я беру только мармеладками. Кстати, лимонные – мои любимые.

Горло перехватило судорогой, и перед глазами всё поплыло. Как же?.. Что же?.. Мысли путались, бестолково метались в голове, принципиально не желая приводиться в порядок.

– Я… Нацу, я… – её собеседник терпеливо ждал, не торопя, но и не помогая. Хартфилия сделала глубокий вдох, загоняя поглубже внутрь истерику (или что там грозило вырваться наружу?), и медленно, едва ли не по слогам, сказала: – Знаешь… Мне кажется, я знаю одну художницу… Твои условия ей подойдут.

– Ты уверена? – уточнил Нацу.

– Да, абсолютно, – Люси даже кивнула, хотя молодой человек не мог её видеть.

– Тогда… – голос в трубке потеплел, обрёл какие-то неизвестные, но до нельзя приятные нотки. – Тогда завтра, как обычно?

– До завтра… – Хартфилия, нажав отбой, снова опустила взгляд на наполненную сладкими кусочками коробочку и внезапно засмеялась – легко, непринуждённо, как раньше. Палитра едва ли не прыгнула ей в ладонь, а тонкая беличья кисточка невесомо и быстро запорхала по казалась бы безнадёжно сухому и мёртвому рисунку, добавляя в него живые, искрящиеся нотки – ярко-жёлтые, со вкусом лимона.

========== Любимая ==========

Минутная стрелка медленно и неотвратимо приближалась к цифре двенадцать. Люси беспокойно мерила шагами комнату в тщетной надежде успокоиться, но от её челночных метаний беспокойство лишь усиливалось, накатывая волнами и оставляя после себя противную слабость, от которой дрожали руки и пересыхало в горле. Сегодняшний приход Драгнила не просто пугал – повергал в психологический ступор, и, кажется, будь у неё чуть больше сил, Хартфилия бы уже давно сбежала из дома, лишь бы отсрочить неизбежную встречу и не менее неизбежное объяснение.

А то, что последнее необходимо, она осознавала достаточно чётко: почти три недели (если считать и те последние дни сессии, когда она, наконец, призналась самой себе в своих чувствах), наполненные болью, не имеющими возможности сбыться надеждами и самокопанием, а так же вчерашнее событие просто не оставляли ей выбора, если девушка и дальше не хотела жить в крепком, некогда удобном и уютном коконе. Конечно, отношение Нацу к ней и его чувства ещё требовали уточнения, хотя, прогнав в голове, причём, не один раз, всю историю их знакомства и дружбы, Люси была почти на сто процентов уверена, что вызывает у друга не только симпатию, но и нечто гораздо большее. И поэтому, как бы не было страшно, она заставила себя остаться дома, снова и снова представляя их разговор, не замечая, что тем самым лишь сильнее накручивает себя.

Поэтому раздавшийся звонок в дверь был чуть ли не спасением. Девушка бросилась к двери, молясь, чтобы это была не хозяйка квартиры, Риу или кто-то ещё – повторно пройти через столь напряжённое ожидание у неё просто не было сил. К счастью, это оказался именно тот, кого она ждала. Хотя при виде высокой, крепкой мужской фигуры на пороге сердце готово было буквально выскочить из груди, а щёки пылали так, что, махнув другу в сторону студии, словно приглашая там располагаться, Люси скользнула в ванную, чтобы умыться холодной водой и немного прийти в себя.

Когда она зашла в комнату, Драгнил стоял у мольберта, рассматривая её последнюю работу – натюрморт в синих тонах с ярко-лимонными цветами.

– Очень красиво, – сказал Нацу, не оборачиваясь, хотя наверняка слышал шаги за спиной.

– Тебе правда нравится? – сейчас его похвала очень много для неё значила, особенно по отношению к этой работе.

– Да, – твёрдо ответил молодой человек. – Я, конечно, плохо в этом разбираюсь, но мне кажется, этот рисунок сильно отличается от всего, что ты писала раньше.

– Почему ты так думаешь? – художница прекрасно знала причину этой «непохожести», но ей было важно услышать, что скажет друг.

– Цвет, – пояснил Драгнил. – Только синий и жёлтый. Обычно ты используешь разные. Это необычно, но смотрится здорово. Может, пойдём погуляем? На улице прекрасная погода, – совершенно без перехода предложил он.

– С удовольствием, – согласилась Люси, и парень, наконец, обернулся. От его простой, искренней улыбки стало спокойнее, несмотря на то, что волнение до конца так и не улеглось.

Улица встретила их привычным разноголосым гомоном и шумом, особенно громким на фоне тишины, царящей в квартирке Хартфилии. Незаметно подкравшееся лето уже вовсю делилось с людьми теплом, более мягким, чем обжигающая жара последнего месяца весны, но всё равно достаточным для того, чтобы выманить всех, имеющих возможность отдыхать, из дома. Река весело поблескивала в лучах полуденного солнца, и Нацу уверенно свернул к набережной, невольно заставив подругу следовать за собой. Та, в принципе, не особенно этому противилась, потому что, во-первых, ей было абсолютно всё равно, куда идти, а, во-вторых, она уже примерно представляла, где может закончиться их прогулка – в городском парке. Не самое плохое место не только для дневного моциона, но и для разговора, потому что там было несравненно тише и спокойнее, чем на оживлённых улицах.

Друзья прошли уже почти половину пути – оставалось перейти проезжую часть и широкую площадь, уставленную многочисленными палатками с сувенирами, когда Драгнил совершенно неожиданно взял её за руку. Конечно, они и раньше брались за руки, но в свете последних событий все действия сейчас приобрели другой смысл. Кроме того, всю дорогу между ними царило молчание, поэтому, почувствовав, как её пальцы обхватила мужская ладонь, Хартфилия вздрогнула и непроизвольно отступила назад, едва не разорвав физический контакт. Однако молодой человек не отпустил её, а, встав рядом, тихо попросил:

– Люси, посмотри на меня, – она несмело подняла голову, чтобы тут же встретиться взглядом с серыми глазами, смотрящими на неё внимательно и тепло. – Мы знакомы уже достаточно давно. Тебе многое известно обо мне, мне – о тебе. Не бойся. Я не изменюсь, у меня не вырастут хвост или крылья, не поменяются характер и привычки, я останусь тем же Нацу, которого ты знала, даже если мы… станем немного ближе.

– Я… нравлюсь тебе? – Люси всё же опустила глаза, не в силах преодолеть смущение и страх в ожидании ответа.

– Да. Довольно сильно и достаточно давно.

– Тогда почему ты молчал? – Хартфилия прекрасно знала, что вины Нацу в этом нет, но внутри вдруг всколыхнулась непонятная обида. Молодой человек, угадав её состояние, немного помолчал, прежде чем продолжить разговор – видимо, для того, чтобы лучше сформулировать ответ.

– Однажды ты призналась, что боишься подобных отношений, – Драгнил не упрекал – мягко напоминал. – Если бы тогда я начал за тобой ухаживать, то, скорее всего, потерял бы. А так у меня был шанс.

– Прости… – Нацу был сто раз прав, и Люси это отчётливо понимала. Как и то, что следующий шаг придётся делать ей – не потому, что её всё ещё боялись потерять, а для того, чтобы она смогла, наконец, избавиться от своего страха, пусть и не окончательно. И, пожалуй, лучшего момента, чем сейчас, для этого не найти. Хартфилия, судорожно вздохнув, посмотрела на своего спутника: – Поцелуй меня… – и уже значительно тише добавила: – Пожалуйста…

Поцелуй был нежным и бережным – таким, каким и должно быть первое, романтичное и почти невинное, касание губ любимого человека. Нацу не торопился, прекрасно понимая, что для неё подобное – уже почти подвиг, и за эти его осторожность и терпение она была ему особенно благодарна. А ещё за лукавые искорки в глазах, которые ясно указывали на то, что молодой человек что-то задумал. И Люси дала Драгнилу утащить себя в парк, к искусственному пруду, где друг (хотя какой уже друг?) с самым серьёзным видом предложил ей покататься на катамаранах. Она не стала отказываться, как и от поедания сахарной ваты, и покупки воздушного шарика, наполненного гелием, и ещё кучи других приятных вещей – они помогли ей справиться с неловкостью и смущением, вернув нотки беззаботного веселья, которые сопровождали общение с Драгнилом и раньше. Всё же Нацу снова оказался прав – он нисколько не изменился от того, что между ними теперь были другие отношения, всем своим прежним поведением, шутками, странными, порой абсолютно ребяческими выходками помогая и ей становиться самой собой.

Несколько часов пролетели абсолютно незаметно, и, как бы не хотелось, прогулку пришлось закончить – девушку ждала очередная смена в кафе. Драгнил проводил её до дома, пообещав встретить после работы, и при прощании уже сам поцеловал – более требовательно, но так же нежно, как и в первый раз. Люси поймала себя на мысли, что она сейчас превратится в такой же гелиевый воздушный шарик, что она держала в руке – так хорошо и легко ей было. Когда все сомнения разрешились, а страх ушёл, весь мир вокруг словно заиграл яркими, тёплыми красками, которые заставляли Хартфилию постоянно улыбаться. Внутри всё пело и искрилось, и девушка сама себе напоминала тонкий хрустальный бокал, наполненный дорогим игристым вином. От этого даже немного кружилась голова, и Люси с некоторой тревогой думала, не помешает ли это работе.

Однако её тревоги оказались напрасны – непосредственные обязанности, которые ожидали Хартфилию за барной стойкой, пусть и не сразу, но всё же заставили девушку отвлечься от дневных событий, и к приходу Нацу она почти совсем успокоилась. Молодой человек пришёл за полчаса до конца её смены, подсел к стойке и поздоровался, ничем не выдав изменения в их отношениях, словно чувствуя, что Люси пока ещё не расположена афишировать это перед другими. За что получил улыбку и чашку кофе. А потом и приглашение на ужин, который они готовили вместе. И лишь чай по традиции Драгнил заваривал сам.

Открыв дверцы шкафчика, он удивлённо присвистнул:

– Ты купила новые кружки? Да так много… А что с теми случилось?

– Ой… – Хартфилия прикрыла рот ладошкой и заполошно метнулась к дальнему нижнему шкафчику. – Совсем забыла… Вот… – она поставила чёрно-белую пару на стол и виновато опустила глаза.

– Почему ты их убрала?

– После тех двух недель мы почти не общались, и Риу видела тебя с какой-то девушкой, блондинкой, ты подвозил её на мотоцикле. Я подумала, что у тебя кто-то появился, а пить из них без тебя… – Люси замолчала, нервно поправляя волосы.

– Прости… – Нацу, подойдя, обнял её, осторожно коснулся губами лба. – У меня и правда были некоторые проблемы, которые требовали к себе внимания, а девушка… Это была Миражанна Штраус, я заходил к ним в магазинчик заказать мармелад, а потом как-то увидел её в городе. Она торопилась, я предложил подвезти, потом зашёл к тебе, но не застал дома.

Хартфилия закусила губу, чтобы не расплакаться от облегчения и стыда: те мысли, которые приходили ей в голову за то время, пока они не виделись, были совершенно неправильными и достаточно горькими, чтобы теперь чувствовать одновременно и некую вину за них перед другом, и радость, что ни одна из них не была верной.

– Расскажешь про свои проблемы? – Люси в принципе догадывалась уже, о чём может пойти речь, но всё равно спросила – не чтобы уточнить, ей и в самом деле было интересно.

– Да что там рассказывать? – отмахнулся Драгнил, подтверждая её предположение, и, вернувшись к плите, начал заваривать чай. – Сама ведь студентка. Весна, сессия, «хвосты», ну, может, ещё несколько смен, которые удалось выпросить у начальства, чтобы успешно выполнить роль натурщика для одной милой талантливой художницы, а потом пришлось отрабатывать. Вот и всё.

– М-м-м… мне очень неловко, что из-за меня у тебя возникло столько трудностей… – начала было Хартфилия, но молодой человек её перебил:

– Брось, ничего страшного или непоправимого не случилось, тем более что мне понравилось.

– Что понравилось? – растерялась Люси. – Позировать голым?

– Ну, как бы и это тоже, хотя я имел в виду оплату моего труда, – едва сдерживая смех, ответил Драгнил. – Кстати, а где мармелад?

– Он в студии. Я сейчас принесу, – Люси ушла в комнату, но, уже взяв в руки коробочку, не удержалась и открыла её. Ярко-жёлтые конфеты лежали каждая в своей ячейке и даже на вид казались необычайно вкусными. Девушка, затаив дыхание, потянулась к одной из них, как маленький ребёнок, что желает попробовать запретную, но от того ещё более притягательную сладость, и быстро сунула мармеладку в рот. Сахар хрумкнул на зубах, и в тот же момент её талию обвили мужские руки.

– Решила всё съесть в одиночку?

– Я только одну взяла, чтобы попробовать, – начала оправдываться Хартфилия, оборачиваясь к хозяину коробочки. – Там ещё мно…

Тёплые губы, мягко прикоснувшиеся к её губам, не дали ей закончить.

– Мне не жалко, – Нацу чуть отстранился, просто чтобы иметь возможность посмотреть ей в глаза, но по-прежнему не размыкая надёжных, уже бесконечно родных объятий. И Люси решилась:

– Ты… останешься?

– Если ты действительно этого хочешь.

Девушка кивнула, выражая согласие, но потом всё же решила сказать это вслух:

– Хочу. Я доверяю тебе.

В этот вечер никто из них больше не вспомнил ни про мармелад, ни про остывающий на кухне чай. Когда люди любят друг друга, даже мир иногда перестаёт существовать, уступая место крепким объятиям, страстным взглядам и самым важным словам.

Впрочем, кто сказал, что мармеладки долго просуществовали?..