Дженнифер и Ники [Донна М Перкинс] (fb2) читать онлайн

Annotation

Путь от манхэттенской Пятой Авеню до цветущего острова Тобаго и далее до таинственного святилища на севере штата Нью-Йорк Дженнифер проходит рука об руку с бывшей топ-моделью Ники и ее сводным братом-любовником Алэном. И все это только для того, чтобы познать и овладеть таинствами сексуального учения знаменитого русского мистика Пэра Мити. Чтобы сблизиться с этой необыкновенной семьей и добыть материал, обещанный Джеку Августу, энергичному издателю журнала «New Man», Дженнифер должна не просто переступить через все известные табу, но и освободиться от собственных внутренних запретов, о существовании которых она даже и не подозревала.

Д.М. Перкинс

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

Д.М. Перкинс

Дженнифер и Ники

Ники махнула рукой, и огромный черный лимузин мягко затормозил перед ними. Снаружи машина сверкала, внутри же она казалась увитой плющом пещерой. Звуки улицы не проникали сюда, а шторки, прикрывавшие тонированные стекла, усиливали ощущение безопасности. На обитых кожей сиденьях лежали в живописном беспорядке бархатные подушечки.

Дженнифер откинулась назад, утопая в мягкой коже сидений и ощущая кончиками пальцев ее сливочно-нежную поверхность. Она глубоко втянула в себя воздух, наполненный запахами меха, костра, дорогой кожи и изысканных духов — неповторимый аромат роскошного лимузина.

— Вкусно пахнет, правда? — спросила Ники. — Шоколадом или свежим кофе. Это так возбуждает.

Дженнифер улыбнулась, стараясь глядеть в лицо Ники, но взгляд ее, не в силах бороться с нарастающим возбуждением, невольно скользнул вниз, где разошедшиеся полы шубы открывали взгляду стройные бедра и обнаженную плоть между ними. Чтоб отвлечься, она принялась гладить шубку Ники.

— Я давно мечтала о такой. Мне нравится смотреть, как мех оживает на свету, как он мягко струится.

— Мягко струится… да. Это нужно ощутить обнаженным телом. Чертовски заводит… Сейчас я чувствую, как электричество растекается по всему телу. Взгляни! — Она распахнула шубку.

— Ты носишь ее на голое тело!

Голос Ники оказался грубым и прокуренным:

— Прикоснись ко мне, Дженнифер…

1

Вечерами по воскресеньям Дженнифер любила бродить по Манхэттэну. Ее внимательный взгляд исследователя привлекали не только магазины и картинные галереи, но и бесконечная череда лиц, точно специально созданных для фотографии. Ей нравилось медленно брести по Пятой Авеню осенью, когда в парке напротив уже осыпались разноцветные листья — красные, желтые. Иногда Дженнифер останавливалась в одном из огромных музеев, что возвышались над улицей, но всегда ненадолго.

Скоро она вновь оказывалась на улице и, позволяя себе раствориться в людском потоке, жадно внимала тому, что говорили лица. Одаренная и вечно ищущая, она была преуспевающим фотографом и уже успела объехать мир с камерой в руках, снимая горные восходы и морские закаты, известных политиков и моделей, студенческие волнения и модные джинсы, но всегда с настоящей страстью отдаваясь изучению лишь одного предмета: человеческого лица. Она верила, что с помощью камеры можно прочитать черты лица, как отпечатки пальцев и что хороший портрет способен отобразить весь мир, скрытый в человеческой душе.

Во многих прохожих Дженнифер пробуждала ответное внимание, ибо даже в городе умопомрачительно красивых женщин ее нельзя было не заметить, как нельзя не заметить пламя на снегу. Конечно, отчасти причиной тому были ее потрясающие волосы: высокая, стройная, голубоглазая, она имела роскошные золотистые волосы, которые, спадая волной, закрывали часть ее лица, но не в последнюю очередь она была обязана вниманию прохожих своей смеющейся самоуверенностью и тому непобедимому жизнелюбию, что светилось в ее широко распахнутых глазах. Казалось, сама ее фигура излучает энтузиазм и смелость.

Застенчивость была не ее чертой. Если она встречалась глазами с мужчиной, ее взгляд был открыт, и тверд, и не менее откровенен, чем его. Взор встречного, привлеченный ее глазами или прической, скользил по твидовому жакету и белому свитеру и, наконец, по серым широким брюкам, повторяя плавные очертания роскошного тела.

В одежде она была восхитительна, но когда она шла по улице, что-то в ее легкой размашистой походке говорило, что она будет выглядеть лучше, нет, просто чертовски соблазнительно, обнаженная, в отблесках пламени. И мужчины, и женщины мысленно раздевали ее, и Дженнифер с гордостью принимала дань этих взглядов, точно королева, отвечая им своей ослепительной улыбкой.

Шагая по Пятой Авеню, она миновала торговцев хот-догами и черных ливанцев в серых, пропотевших футболках, жаривших каштаны, бегунов в ярких спортивных костюмах, группку бледнолицых монахинь в темных одеждах, подростков — членов ассоциации пешеходов, бизнесменов в костюмах-тройках и туристов в тяжелых башмаках, с рюкзаками за спиной; и всем она успевала уделить внимание. Каждое лицо могло стать фотографией. У Восточной-82 она пересекла авеню и поднялась по широким ступеням музея Метрополитен. Группки посетителей отдыхали у входа в мир прекрасного, расположившись под огромными желто-красными афишами выставок, которые немного оживляли фасад этого величественного здания. Дженнифер взглянула на безоблачное октябрьское небо и уселась на ступеньки, лицом к солнцу. Прямо перед ней, на площадке для прогулок, какой-то задумчивый молодой человек, с роскошной черной бородой, наигрывал на лютне елизаветинские мотивы. Чудная мелодия, струясь поднималась вверх, отделяясь от шума машин.

Она достала свой «Никон» из кожаного футляра, сняла крышку объектива и осторожно протерла стекло тряпочкой, потом поднесла фотоаппарат к глазам. Обводя взглядом толпу, она искала выразительные черты, благородный изгиб бровей, орлиный нос, трепещущие ноздри, чувственные губы чтобы камера могла выхватить и запечатлеть их. Части лица интересовали Дженнифер как фрагменты мозаики.

Она увидела чуть выше на ступеньках целующуюся парочку и сделала свой первый снимок за этот день только когда пальцы любовников сплелись, а тела потонули в страстном объятии. Ей был важен глубокий душевный порыв, хотя кадра могло бы и не быть, не заметь она, как свободная рука парня ненароком ласкает пышную грудь девушки.

Вторым кадром она запечатлела певца «мыльной» оперы, узнанного своими фанатами. Надев оптический объектив, она засняла растерянного человека, нелепо размахивающего над головой золотым карандашом, в то время как какая-то тучная поклонница душила его в своих железных объятиях. Популярность, становящаяся опасной, придавала его лицу то самое выражение тревоги, которое Дженнифер так хотелось запечатлеть на пленке.

Дженнифер сочувствовала ему. Она не любила оказываться по ту сторону объектива, как это случилось, когда журнал «New Man» опубликовал ее огромную, на целый разворот, статью о мужской сексуальности. Она не думала, что то, что она написала о мужчинах, вызовет так много споров, только не после «Shere Hite», но гигантская рекламная компания журнала сделала акцент именно на ее нетрадиционном методе исследования.

Когда ее спрашивали о методах, она отвечала: «Ну как вы собираетесь узнать что-нибудь о сексуальности мужчины, полагаясь на его собственные ответы? Это всего лишь его взгляд на самого себя. Нет, если вам нужна достоверная информация, следует проверять ее на практике. Мои результаты получены на… личном опыте. И я призываю каждую женщину оспорить их».

Теперь ей уже порядком надоела вся эта шумиха, и она хотела заняться своим новым проектом. Но себе она признавалась в том, что искала именно мужское лицо. С того самого утра, когда она проснулась в своей квартире на Бигман Плэйс, она думала о мужчинах, воображая их тела, запахи, грубые голоса, и всякий раз, когда подходящий мужчина поступал подобающим образом, она позволяла себя соблазнить. Изучая толпу сквозь объектив своей камеры, она могла выхватить из бесконечного потока людей наиболее интересные лица. Разумеется, шанс мог представиться всюду…

Она обвела взглядом тротуар, народ, толпившийся на автобусной остановке, и вздрогнула, заметив в толпе знакомую фигуру. Сначала ее внимание привлекла маленькая фигурка, слишком тепло одетая для такой погоды. С головы до пят она тонула в роскошной шубе — лоснящийся стриженый бобр с енотовыми вставками, о которой давно мечтала сама Дженнифер. Ее объектив любовно скользнул по дорогому меху, поднимаясь к лицу его обладательницы. Несмотря на то, что воротник шубы был поднят, а розовые солнцезащитные очки закрывали половину лица, Дженнифер не ошиблась: это была Ники Армитаж — хрупкий, почти неземной силуэт не оставлял в этом сомнений. Пару лет назад она одновременно появилась на обложках двух модных глянцевых журналов и журнала новостей. Стиль Ники, этот стиль настоящей женщины, ранимой и в то же время опасной, потряс Дженнифер, так резко он отличался от ее стиля.

Позже Ники оставила модельный бизнес и исчезла из поля зрения. Дженнифер слышала от других моделей, что Ники, возможно, отправилась в Индию, чтобы встретиться с гуру, во всяком случае, что-то в этом роде в изысканном мире высокой моды это означало, что она перестала существовать.

Она проводила Ники взглядом и вдруг поняла, что не может упустить эту возможность. Она частенько подумывала о том, чтобы вовлечь Ники в свой новый проект, но до сих пор так и не собралась позвонить в агентство. Поглощенная этим, она встала и пошла по Пятой Авеню за изысканной женщиной в чудесной шубе. В конце концов, ей пришлось долго играть роль полицейского, ибо Ники перешла улицу и направилась к последнему свободному столику на террасе перед Стэнхоупом. В небольшом элегантном кафе под открытым небом было полно народу, зашедшего сюда пропустить стаканчик, наблюдая за жизнью оживленной улицы.

Модель как раз прикуривала сигарету от своей золотой зажигалки, когда Дженнифер подошла к ее столику и остановилась, не зная с чего начать.

— Простите, — решилась она, — мы можем поговорить? Дело в том, что мне бы хотелось кое о чем вас спросить.

Ники сняла очки, откинула со лба длинную черную челку и выжидающе посмотрела на Дженнифер. Миндалевидная форма глаз придавала ее лицу что-то азиатское. Дженнифер показалось, что в их темной глубине она видит свое отражение.

— Я вас слушаю.

— Я фотограф, — объяснила Дженнифер, чувствуя, как взгляд Ники скользнул по ее плечу. — Я узнала вас. Вы модель, и я давно мечтала сфотографировать вас. Меня зовут Дженнифер Сорел.

Ники протянула руку к небольшой кожаной сумочке, лежавшей рядом с ней на сиденье. Она достала экземпляр того самого журнала «New Man» и раскрыла его так, чтобы весь разворот со скандальной статьей о мужской сексуальности был хорошо виден собеседнице.

Дженнифер рассмеялась и отдернула руку. Она почувствовала странное напряжение, исходящее от этой маленькой женщины, подобно электрическому току.

— Видите, я тоже вас знаю. Садитесь, пожалуйста. Я хотела выпить чаю, но теперь, пожалуй, предпочту «Bloody Mary». Выпьем за нашу встречу.

Когда подошел официант, они заказали две порции «Bloody Mary» и теперь сидели, разделенные столиком, внимательно изучая друг друга.

— Я никогда не забуду, как вы потрясающе выглядели на обложке того французского журнала — кстати, как же он назывался? — года два назад. Помните, элегантные мужчины в смокингах, а на переднем плане вы, вся в серебре и золоте.

Ники улыбнулась почти застенчиво и ответила на любезность низким, чуть хриплым голосом:

— А вы даже симпатичнее, чем на картинке. Вы живая.

Чопорно-строгий официант принес напитки: кроваво-красное сооружение, увенчанное веточкой зелени. Дженнифер пригубила бокал, не сводя глаз с Ники.

— Мне приятно, что вы помните ту фотографию, но я уже больше года не работаю и едва ли вернусь к своему занятию. Вам с вашей репутацией следовало бы фотографировать топ-моделей. Почему вы предпочли меня?

— Я называю это зрительной интуицией. Ваша внешность уникальна. По крайней мере, я вижу такую впервые. Камера схватывает в вас что-то особенное… кошачье. Нечто таинственное, почти первобытное.

— Продолжайте, — нетерпеливо попросила Ники.

— Пожалуй, вы будете отлично смотреться в окружении кошек. Только не подумайте, что я сошла с ума. Я уже все продумала: какой объектив подойдет, что будет на вас, обстановку.

Ники покачала головой:

— Не знаю, что сказать, Дженнифер. Роль модели меня больше не привлекает. Сейчас для меня важно другое.

— Может быть, вы все же подумаете, — в голосе Дженнифер слышалось разочарование. — Я была бы вам очень признательна.

Ники выглядела смущенной. Ее взор был обращен внутрь, на губах блуждало загадочное подобие улыбки. Это бесстрастное, потемневшее лицо скрывало напряженную внутреннюю работу. В ее душе вызревало решение.

— Нет, — сказала она наконец.

— Нет? Но…

— Нет, здесь не о чем думать. У меня есть предчувствие в отношении вас, а я привыкла доверять своему сердцу.

Дженнифер и не пыталась скрыть своего удивления:

— Значит, вы согласны. Это верно?

— Я не хочу терять время в мучительном ожидании следующего шага. Когда я прочла вашу статью в «New Man» и увидела эти невероятные снимки, мне захотелось узнать, что вы за женщина. Ваш подход к исследованию заинтриговал меня. Иногда мне самой было смешно. А теперь, когда мы познакомились, я просто очарована Дженнифер Сорел.

Дженнифер опустила глаза и посмотрела на свой бокал:

— Можем мы побыть наедине в ближайшее время?

— Сейчас я свободна. Пойдемте со мной. Машина ждет.

2

Ники махнула рукой, и огромный черный лимузин мягко затормозил перед ними. Красивый брюнет в строгом темном костюме с белым воротничком вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Когда они оказались в полумраке салона, брюнет закрыл дверь, но Дженнифер, оглянувшись, успела заметить, что он смотрит на нее с восхищением.

Снаружи машина сверкала, внутри же она казалась увитой плющом пещерой. Звуки улицы не проникали сюда, а шторки, прикрывавшие тонированные стекла, усиливали ощущение безопасности. На обитых кожей сиденьях лежали в живописном беспорядке бархатные подушечки. Пол был устлан пушистым ковром. От кабины салон отделяла перегородка, служившая одновременно барной стойкой и подставкой для телевизора.

Поза Ники как нельзя лучше подчеркивала стройность ее бедер: девушка сидела лицом к Дженнифер, скрестив свои смуглые ножки, и последней пришлось отвернуться к окну, чтоб не показаться нескромно глазеющей на обнаженную плоть, открывшуюся ее взору. Она откинулась назад, утопая в мягкой коже сидений и ощущая кончиками пальцев ее сливочно-нежную поверхность. Она глубоко втянула в себя воздух, наполненный запахами меха, костра, дорогой кожи и изысканных духов — неповторимый аромат роскошного лимузина.

— Вкусно пахнет, правда? — спросила Ники. — Как шоколад или свежий кофе. Это так возбуждает… Я завожусь каждый раз, когда попадаю в эту машину.

Дженнифер улыбнулась, стараясь глядеть в лицо Ники, но взгляд ее, не в силах бороться с нарастающим возбуждением, невольно скользнул вниз, где разошедшиеся полы шубы открывали взгляду стройные бедра и маленькую плоть между ними. Чтоб отвлечься, она принялась гладить шубку Ники, увы, слишком поздно осознав, что выдает себя.

Руки сами тянутся к ней, в голосе Дженнифер послышалась дрожь:

— Я давно мечтала о такой. Мне нравится смотреть, как мех оживает на свету, как он мягко струится.

— Мягко струится… да. Это нужно ощутить обнаженным телом. Чертовски заводит. Сейчас я чувствую, как электричество перетекает в мои соски. Знаешь, у меня очень чувствительные соски. Хочешь взглянуть?

Ники распахнула шубку, и взгляд Дженнифер упал на ее грудь — смуглые округлости с темнокрасными горошинами сосков. Пальцы Дженнифер, соскользнув с шубки, ощутили шелковую гладкость кожи.

— Ты носишь ее на голое тело? — Кровь застучала у Дженнифер в висках.

— Конечно. Шубки вполне достаточно. Машина всегда поблизости.

Ладонь Дженнифер легла на плоский живот Ники. Глядя в темно-синие глаза этой женщины, она тонула в их чернильной глубине и не находила дна.

— Давай, Дженнифер, давай, — шептал грубый, прокуренный голос Ники, — мои соски ждут твоего прикосновения. Поиграй с ними.

Дженнифер не заставила себя упрашивать.

— Они восхитительны, — простонала она, когда ее пальцы, скользнув на грудь Ники, нащупали набухшие, чуть сморщенные ягодки и, сдавив, слегка потянули их на себя.

Дженнифер ласкала изящное, смуглое тело в распахнутой шубке, ее руки ощутили мягкость шелковистых волос под мышками, взобрались по крутому изгибу маленькой упругой попки, нырнули в уютную ложбинку между двумя загорелыми стройными ножками.

Здесь Дженнифер ждало разочарование. Промежность Ники была гладкой, как яйцо, и абсолютно голой. Там, где она ожидала найти гнездышко курчавых волос, зияла жаркая влажная плоть в глубине спело раскрывшихся створок.

Ники закрыла глаза и запрокинула голову, кусая губы, как от боли. Она задохнулась от наслаждения, когда указательный палец Дженнифер скользнул внутрь ее тела. Ее бедра ритмично двигались, скользя по гладкой коже сидений, ноги дрожали. Она обхватила Дженнифер и прижала к себе, стараясь под жакетом и свитером ощутить прикосновение тела.

Дрожь волной прокатилась по телу Дженнифер. Ее набухшие груди жаждали ласки. Она вся подалась в ответ на легкое прикосновение подруги. И два женских тела забились в объятиях в плюшевой тишине салона.

Она была точно наэлектризована, может быть оттого, что еще сегодня утром, едва проснувшись, она захотела секса, но все же решила на сей раз не искать выхода в мастурбации.

Она измучилась. Она просто умирала от желания. Ах, если бы у этого хрупкого создания был твердый член, такой же гладкий, как рваный шелк ее промежности, и яички, которые она могла бы катать в ладони.

Когда, наконец, наступила разрядка, обе девушки тяжело дышали. Свирепый вид Ники говорил о том, что она готова кончить во второй раз. Это был тот самый образ, который Дженнифер хотела запечатлеть.

— Сыграй со мной, Дженнифер, — страстно попросила Ники. Просто пойдем и сыграем в одну игру. Ладно?

Потом Дженнифер всегда удивлялась тому, как легко она приняла решение. Ей была нужна Ники.

— Хорошо, я верю тебе. Я пойду.

— Отлично. Вера — самое главное. А теперь я отведу тебя к себе и познакомлю с братом. Но я хочу, чтобы твои глаза были завязаны.

— Но зачем?..

— Пожалуйста, не спрашивай. Просто доверься мне.

3

Ники достала из кармана своей шубки длинный белый шелковый шарф и, ловко свернув его, накинула на глаза Дженнифер. Внезапность, с которой она начала свою игру, ошеломила Дженнифер. Она была застигнута врасплох, не успев хорошенько обдумать свое решение. Впервые с того момента, как она стала взрослой, она ощущала себя беспомощной и полностью зависящей от другого человека.

— Только одно условие, Ники…

— Какое же?

— Не отходи от меня ни на шаг. Если уж ты начала свою игру, делай так, чтобы я все время чувствовала тебя рядом.

— Обещаю. С этого момента я сделаюсь твоей тенью.

Машина плавно затормозила, и Дженнифер, напряженно вслушиваясь, уловила частое дыхание Ники, потом она услышала, как открылась и захлопнулась дверца кабины.

— Мы приехали, — сказала Ники.

Дверь открылась, шофер и Ники помогли ей выбраться из машины. Они быстро пересекли тротуар и одолели пролет из восьми ступенек. Когда в замке звякнул ключ, шофер удалился. Они поднимались по длинной витой лестнице, и Дженнифер слышала, как ее каблуки гулко стучат по паркету. Ники держала ее за руку и вела по устланному ковром залу. Они остановились, потом снова открылась дверь.

— Когда ты познакомишь меня с твоим братом? — поинтересовалась Дженнифер.

— Он скоро будет. Джон уже пошел за ним. А пока ты сможешь освоиться. Я помогу тебе снять сапоги.

Они приближались к чему-то горячему.

— Камин? — спросила Дженнифер.

— Мы любим тепло, — пояснила Ники. — Огонь здесь никогда не гаснет.

Она усадила Дженнифер на плюшевый диванчик перед камином и, встав на колени, принялась стягивать с нее сапоги. Ее маленькие, упругие грудки то и дело касались коленей Дженнифер. Наконец, по легкому прикосновению рук к ее гладким разгоряченным ступням Дженнифер поняла, что так плотно облегающие ногу бобровые сапоги сняты. Она чуть запрокинула голову, устремляя невидящий взор в лицо Ники.

Дженнифер ощутила на своих губах первый поцелуй Ники, легкий, как лепесток розы. Ее губки обхватили, нежно посасывая, нижнюю губу Дженнифер, а ловкий остренький язычок принялся так старательно слизывать с нее сладкую влагу, что Дженнифер невольно застонала. «Точно кошка», — подумала она. В своем изысканном искусстве любви Ники напоминала кошку.

Дженнифер обняла хрупкие плечики Ники, провела рукой по ее волосам, спускаясь по гладкому шелку спины все ниже к уютной ложбинке.

— Я хочу почувствовать на себе твое обнаженное тело. Эта одежда сводит меня с ума. Дай, я помогу тебе избавиться от нее.

Дженнифер сбросила твидовый жакет, а потом умелые руки Ники через голову стянули с нее свитер, освободив высокую упругую грудь. Ее соски сладострастно набухли, и ей хотелось знать, смотрит ли теперь на них Ники. По крайней мере, она на это надеялась. Она стянула брюки со своих длинных ног и откинулась на спину. Теперь она лежала, чуть раздвинув колени. Руки Ники ласкали внутреннюю поверхность ее бедер, вот они достигли пушистой поверхности лобка, кончики пальцев заплясали на срамных губах.

— О, как я хочу видеть тебя! — вырвалось у Дженнифер.

— Лучше вообрази меня.

— Тогда прижмись ко мне покрепче. Если не увидеть, так дай мне почувствовать тебя.

Они лежали на диване, перед потрескивающим камином, обнаженные, похожие на двух больших кошек, одна — зрячая, другая — ослепшая, и руки каждой ласкали и тискали грудь подруги, вновь и вновь скользя по теплым шелковым изгибам тела. Теперь, когда ее глаза были завязаны, Дженнифер чувствовала, как инстинкты пробуждаются в ней, обретая новую свободу. Точно вместе со зрением она утратила сознательную часть самой себя и слепота сделала ее невидимой.

Она выгнулась всем телом, когда губки Ники принялись колдовать у ее чресел. От ритмичных движений маленького острого язычка, работавшего подобно головке дятла, ее обдавало горячей волной наслаждения.

— Чертовка! — жарко прошептала Ники, — ты вся мокрая… Это слаще меда.

Ники подняла в воздух дрожащие ноги Дженнифер, и ее язычок глубоко проник в щель наслаждения. Возбуждение достигло предела. Дженнифер не могла более терпеть. Обвив ногами голову Ники, она неистово вращала задницей, описывая круги на плюшевой поверхности дивана.

Ее руки терзали тело мучительницы, взбираясь на горы и низвергаясь в расщелины женской плоти. Она выгибалась дугой, бросаясь из стороны в сторону, а потом ее руки и губы обретали жаждущую, влажную плоть Ники и упивались ею.

Из горла Ники вырвалось глухое рычание, и Дженнифер почувствовала, как волоски на шее у девушки встали дыбом. Ей представилась Ники с длинными черными усами и пучками белоснежных волос над миндалевидными глазами — существо, преисполненное таинственности и бесконечно желанное. Вспоминая о задуманном снимке, она мысленно видела ее, окруженную кошками, рычащую прелестницу с непроницаемо-янтарными глазами и своевольно изогнутым хвостом.

Вкус Ники будил в душе Дженнифер все новые образы: вот ее язык проник между лепестками розы. Нектар течет по губам. Пахнет чем-то здоровым, и свежим, и удивительно вкусным. Дженнифер прижалась щекой к нежным лепесткам цветка, кончиком языка провела по краю крохотного розового отверстия, осторожно и медленно, так осторожно, как только могла, обхватила губами клитор. Она знала, как чувствительна эта часть тела, и, избегая прямой ласки, еще раз со всей нежностью, на какую была способна, провела языком по обнаженной щелке.

Темнота была лучшим ее одеянием, соблазнительным, пробуждающим чувственность. Она могла теперь воплотить самые заветные свои желания и любить женщину, не смешивая ее образ с воспоминаниями о мужчинах. Ей предоставлялась возможность ласкать Ники и купаться в ответной ласке, ощущать языком и руками ее возбужденную плоть, не стесняя себя более рамками гетеросексуальной любви и теми условностями, которые зрение могло бы только упрочить.

Здесь не было ничего от привычных схем. Каждое ощущение бросало вызов ее ошеломленному сознанию своей новизной и яркостью. Она чувствовала, что теряет опору, сходя с ума от близости женского тела, упиваясь его вкусом и запахом. Не важно, где она была сейчас и что делала, ураган чувственности подхватил ее и унес куда-то за пределы реальности.

Она ближе притянула к себе Ники, плотно обвив руками округлые бедра, и почувствовала, как ее любовная энергия возвращается к ней вместе с поцелуями Ники. Не в силах доставить друг другу большее наслаждение, они, одурманенные сексом, кончили в объятиях друг у друга и провалились в сон.

Через несколько минут поцелуи Ники разбудили Дженнифер. Она глубоко со свистом вдохнула и, чувствуя, как язык Ники скользнул в выемку пупка, раздвинула ноги навстречу новым ласкам. Однако ее ожидания были обмануты. Вместо того чтобы плотнее прижаться к подруге, Ники внезапно отпрянула. Что случилось? Руки Дженнифер потянулись к повязке.

— Не трогай. Еще рано. Алэн пришел.

Дженнифер уронила руки. Она повернулась к камину, чувствуя смущение и беспомощность оттого, что незнакомый мужчина видит ее возбуждающую наготу, оставаясь невидимым для нее. Кровь бросилась ей в лицо. Она попыталась прикрыть ладонями соски своих тяжелых тугих грудей.

Она откинула назад волосы, дрожа в ожидании его прикосновений, точно лесная лань. Чувствуя, что лишается своего главного достоинства независимости, она все же не решилась сорвать повязку. Любопытство и желание победили страх.

Она жаждала мужчину. Она ждала его. Его запах уже достиг ее носа.

Он начал с волос. Ее охватила дрожь. Когда он поднял волосы высоко над подушкой, волна возбуждения прокатилась по ее телу: от шеи до кончиков пальцев. Она поймала его запястья, притянула к телу. Он играл с ее грудью, заставляя соски торчать, а потом, обхватив их пальцами, сжимал так сильно, что, несмотря на острое блаженство, ей становилось больно.

Она жадно прислушивалась к его дыханию, сосредотачивая на нем все внимание и стараясь представить себе его облик, его руки. Был ли он невысокий, как Ники? Волосатый? Разгоряченное воображение рисовало ей различных мужчин, и все образы были такими рельефно-яркими, как будто она их видела.

Он молчал. Он был хозяином положения, от него зависела развязка этой маленькой драмы, и он упивался властью над ней. А она слишком хотела его, чтобы противиться, каждая клеточка ее тела трепетала в ожидании его следующего движения.

Когда его пальцы коснулись ее нижних губ, она судорожно сжала бедрами его руки. Его пальцы знали все ее тайные желания, они без труда находили те самые точки, на прикосновения к которым ее тело отвечало наиболее чутко и страстно. Она повернулась, и вот его руки уже ласкали ее восхитительную попку, а один палец дерзко двигался взад и вперед в щелке, окруженной полумесяцами плоти.

Она неистово рванулась к нему и обвила руками.

— Не играй со мной. Дай мне почувствовать твое тело.

Он придвинулся ближе, и она ощутила прикосновение грубой материи пиджака. Сначала ей показалось, что ее пальцы в темноте обшаривают стены какого-то банка в надежде найти окно банкомата; потом она коснулась его лица и шеи, они показались ей гладкими. Она расстегнула рубашку и положила руки ему на грудь. Дженнифер улыбнулась, почувствовав, как его сердце билось часто-часто в предвкушении близости.

Ее руки медленно спустились по его торсу к промежности. Она провела рукой по бугорку под молнией и почувствовала ответное биение, точно там прятался маленький зверек. То, что она не может его видеть, становилось невыносимым. Она сгорала от любопытства. Он был одетым, а она голой, и она даже не знала, как он выглядит. Желание было так сильно, что на сей раз она не ему не противилась.

«Я должна видеть тебя», — потребовала она, пытаясь сорвать повязку.

4

Тысячи светящихся точек плыли перед глазами Дженнифер. Она часто моргала, но все, что она могла различить в облике Алэна, стоявшего спиной к камину, высоко подняв свою львиную голову, было пламенно-желтое сияние пламени, обтекающее силуэт его тела. Он держал руки в карманах своего темного пиджака, так что длинные, гибкие пальцы, привыкшие к работе с клавиатурой, которые так поразили ее вначале, оставались скрытыми от нее.

Когда ее глаза привыкли к свету, первое, что поразило ее в Алэне, была какая-то лучистая энергия, излучаемая этим человеком. Его взгляд завораживал ее не меньше, чем языки пламени, играющие за его спиной. Он вызвал в ее памяти эпиграмму Ларошфуко, которую она когда-то учила в школе: «Страстный темперамент — лишь фантазия тела». Это был фавн.

Хотя он был высок, в его чертах Дженнифер могла найти изящество, придающее ему сходство с Ники. В обоих из них жил отец.

Но где же Ники? Она медленно обвела взглядом огромную комнату. На потолке плясали зловещие тени. Заваленный одеждой диван казался островком, на противоположном конце которого сидела Ники, скрестив за спиной руки, подобно одалиске. За освещенным пространством простиралась неведомая темнота, но здесь, на диване, было тепло и уютно, безопасно и соблазнительно хорошо.

— Разденься, — попросила Дженнифер.

— Не сейчас, — произнес он в ответ голосом человека, знающего, чего он хочет. Он придвинулся к ней, не сводя с нее глаз, и провел рукой по светлым мягким волосам. Она заметила, что ширинка его расстегнута, и ждала, замирая от волнения. Его пальцы нащупали ложбинку у основания ее черепа — жгучее удовольствие пронзило ее, как удар тока. Она поймала его руки и зажала в ладонях, как будто желая согреть, а потом, наклонив лицо, обхватила губами его указательный палец, погружая его во влажное тепло своего рта. Едва заметное движение тела выдало его удивление, но он быстро справился с собой. Что ж, если он не хочет расстаться с одеждой, демонстрируя свою мужскую гордость, то она покажет ему на деле, сколько способов есть у женщины, чтобы раздеть, мужчину.

Она всосала губами его указательный палец и слегка потянула на себя кожу так, точно собираясь делать минет, глядя ему прямо в лицо мутным от страсти взором. Ей нравились его губы тонкая, немного жестокая нижняя и полная верхняя размыкавшиеся в ослепительной улыбке.

Взгляд его зеленых глаз завораживал. Это был откровенный, зовущий, игривый взгляд, предвкушающий их общее блаженство, ту вожделенную цель, которую можно достичь только вместе.

Она внутренне торжествовала, когда Алэн, нагнувшись для поцелуя, нежно прильнул губами к ее губам, а его язык проник в теплую глубину ее рта. Она почувствовала восторг и головокружение. Его сильные руки крепко обнимали ее, жесткая ткань пиджака кололась.

«Закрой глаза», — приказал он. Его страсть передавалась ей, заставляя ее колени дрожать. Она сжала бедра, чувствуя как сок наслаждения сочится из ее тела.

Она послушно закрыла глаза, ожидая, какой сюрприз он собирается преподнести ей. Темнота показалась ее привычной и знакомой, как старый друг. Так она чувствовала себя раскрепощенной, но, в крайнем случае, у нее всегда оставалась возможность подглядеть.

Он отошел, и она почувствовала, как маленькие ручки Ники возбуждают ее розовые большие соски, делая твердыми и упругими. Язычок Ники проник внутрь уха, принялся часто-часто вылизывать розовую раковину, и Дженнифер почувствовала у себя на шее легкое дыхание Ники. Она поймала себя на том, что, отвечая на ласку подруги, мысленно остается с Алэном.

Она так хотела его, что больше не могла лежать с закрытыми глазами.

Он раздевался очень медленно. Загипнотизированная, следила она за тем, как он вынимает из штанов огромный, толстый член, будто собирается преподнести подарок. Он задумчиво поглаживал член, точно взвешивая на ладони свое достоинство, с поразительным терпением дожидаясь, когда он достигнет своих истинных размеров. Дженнифер была в восторге от увиденного. Она провела рукой по своим жаждущим соскам, облизала пересохшие губы.

Она была во всеоружии, но он не двигался. На мгновение она почувствовала себя уязвленной: раньше ей не приходилось предлагать себя дважды.

— Он хочет, чтобы я подошла к нему, — донесся сзади голос Ники. Ее лицо излучало бесконечное желание. Дженнифер показалось, что она пьяна.

— Он твой брат.

— Да. Мне повезло. Я знаю, что ему нравится. Смотри, Дженнифер, смотри.

Дженнифер недоверчиво откинулась на спинку дивана, наблюдая за тем, как Ники опускается на колени перед своим братом, как она прежде, чем ослабить галстук и расстегнуть рубашку, отдает дань уважения великолепному члену с набухшими темно-лиловыми венами. Когда же он наконец был раздет, Ники снова опустилась на колени, медленно, дюйм за дюймом, все глубже погружая член себе в рот, пока ее руки нежно ласкали яички. Дженнифер охватила зависть. Когда нежный пушок, покрывавший яички, коснулся нижней губы Ники, у Дженнифер пересохло в горле. Алэн дрожал всем телом, как если бы его пронзил ток, но не кончал, он не позволял себе кончить, точно разыгрывая представление перед Дженнифер.

Он поднял Ники с колен и притянул к себе. Потом поднял, поддерживая ягодицы ладонями; она обхватила его тело ногами. Она льнула к нему, обвивая шею руками, пока он медленно входил в нее. Она выглядела как ребенок, взобравшийся на тропическое дерево.

В отблесках огня они казались красными танцоры, унесенные вихрем страсти, с запрокинутыми головами и приоткрытыми губами, с зубами, стиснутыми в схватке за блаженство.

Эта сцена так захватила Дженнифер, что ее руки незаметно скользнули в промежность, пытаясь немного смягчить желание. Ощущение было такое, будто крохотный язычок орудовал у входа во влагалище. А в глубине сознания какой-то недремлющий голос твердил: инцест. Все, что она знала об этом, она вычитала в газетах или услышала на курсах английской литературы в Смите, когда проходили биографию лорда Байрона. Общество накладывало на это строжайший запрет, даже если двое взрослых людей вступали в связь по собственному желанию.

Она поняла, что больше напугана этой мыслью, чем поражена. В конце концов, Алэн и Ники отлично смотрелись вдвоем. Она решила беспристрастно взглянуть на инцест, тем более что он происходил у нее на глазах, а потом решить, что она думает об этом.

Прежде всего она подумала, что, живя вместе, брат и сестра имели прекрасную возможность отрепетировать этот спектакль. Их движения были безупречны, они просто тонули друг в друге. Второй ее мыслью было, что они, по-видимому, не осознают, что нарушают табу, на их лицах во все время близости не было ни тени стыда.

Она безумно хотела присоединиться к ним, но боялась помешать. Тело Ники сотрясал оргазм, она стонала всякий раз, когда Алэн, напрягая мощные ягодицы, все глубже входил в нее. Ноготки Ники впились в его задницу.

Дженнифер услышала похожий на причмокивание звук, когда Алэн, за секунду до бешеной эякуляции, снял Ники с члена и отнес на диван. Он посадил ее рядом с Дженнифер и опустился на колени между ними. Он поцеловал закрытые глаза сестры и раздвинул все еще дрожащие ноги.

Дженнифер терпеливо ждала, когда Ники придет в себя. Она обняла ее и почувствовала, как бешено, подобно пойманной птичке, колотится сердце Ники. Она гладила мокрые черные волосы маленькой женщины, пока она, наконец, не успокоилась и дыхание ее не сделалось ровным. Теперь Ники могла говорить.

— Ты видела? Мой брат потрясающий любовник, ты видела? — она посмотрела на брата с обожанием и похлопала его по щеке. — Вставай, Алэн. Покажи моей подруге, каков он у тебя в покое. Я думаю, ей понравится.

Алэн встал перед Дженнифер. Его пенис торчал между ног, точно гигантский рог. Головка покачивалась всего в каких-то шести дюймах от ее лица. Ей хотелось обхватить ее губами, влажными и теплыми, но она подняла глаза и спросила:

— Почему ты завязал мне глаза?

— Это часть игры. Театр секса.

— На этот раз мои глаза будут открыты.

Он подошел ближе и потерся головкой члена такой бархатистой, такой желанно-зовущей о ее щеку. Она почувствовала, как у нее пересохло в горле от возбуждения, она прижалась к нему с ответной лаской. Она ласкала его руками, проводя языком по губам, чтобы сделать их влажными и наконец-то овладеть им.

Она взяла его тяжелые яички и покатала в ладони. Ей нравилась их шелковистая поверхность, нравилось проводить рукой по его промежности от яичек к влажной щели между ягодиц, где на пути ее дерзких пальцев вставало плотно сжатое колечко ануса.

— Я хочу не только твой рот, — шепнул он, увлекая ее за собой. — Как только я увидел тебя, я едва сдержался, чуть штаны не лопнули. Не сочти это за грубость. — Он встал на колени и раздвинул ее ноги так, чтобы без труда спрятать между ними лицо. Она была потрясена его поспешностью. Сильные руки удерживали ее бедра. Снова беспомощность.

«Но как я люблю это», — с улыбкой подумала она, красиво поводя бедрами и приглашая Ники разделить игру, с наслаждением чувствуя, как зубы впиваются в плоть ее жадных сосков. — Как чудесно быть начинкой в этом любовном сэндвиче, прослойкой, соединяющей брата и сестру».

У Алэна оказался горячий рот.

Он излучал тепло. Его язык массировал клитор, потом несколько раз скользнул туда и обратно по ее щелке, прежде чем нырнуть во влагалище. Он плясал в ней подобно язычку пламени. Она застонала помимо собственной воли. Изнемогая, она протянула руки к его голове, чтобы, обняв ее, получить возможность контролировать пожар страсти, разожженный им в ее теле. Он изменил позу, теперь пляшущая головка его члена билась о влажный, волосатый край лобка.

— Не дразни, — взмолилась она. Она жаждала его внутри себя. Она распахнула перед ним створки плоти, предвкушая сладостную боль вторжения. Она разочарованно застонала, когда он вышел, но в следующее же мгновение он вновь вошел, на сей раз чуть дальше, с каждым разом врываясь все дальше в ее разгоряченную плоть.

Он двигался медленно, с изысканной осторожностью, превосходно чувствуя каждую складочку ее влагалища и умея ее разгладить. Он балансировал на руках, так что она не чувствовала ни малейшей тяжести, а потом врывался в нее, словно сам дьявол погонял его.

Она повернула голову, чтобы поцеловать его, но губы Ники встали между их губами, а ее язычок проскользнул между губами Дженнифер. Это был долгий страстный поцелуй, и когда он кончился, Алэн поцеловал ее. Он пил влагу ее рта, словно нектар.

Острое наслаждение, редко испытываемое ею прежде, ошеломило Дженнифер. По мере того как Алэн двигался в ней взад-вперед с бесчеловечной ритмичностью, ей показалось, что если он не остановится, она просто взорвется, сойдет с ума, захлебнется в безудержном вопле экстаза.

Она почувствовала, как первый оргазм потряс ее тело. А те шестнадцать, что последовали за ним с поразительной быстротой, заставили Дженнифер по-новому взглянуть на сексуальные возможности.

5

Все молчали. Распростертые на диване, они чувствовали себя ошеломленными, как если бы в их жизнь ворвалась комета, пронзила комнату и оставила на память догорающие огоньки камина.

Дженнифер дремала в объятиях Алэна, ее нога покоилась на ноге Ники. Она поглядела на красные огоньки камина, угасающие и снова вспыхивающие в непрестанной борьбе со смертью. Часто после секса с незнакомцаминаступала гнетущая напряженная тишина, но теперь, в обществе Ники и Алэна, она чувствовала себя уютно, в ее душе царил мир.

От этого, правда, ей было не легче задать вопрос, который крутился у нее в голове. Ей потребовалось немало времени, чтоб заставить себя нарушить молчание.

— Я хочу, чтобы вы объяснили мне кое-что, — начала она наконец.

— Объяснили что, дорогая? — промурлыкала Ники.

— Мне придется быть откровенной. В противном случае я была бы разочарована.

Она заметила, как брат с сестрой обменялись загадочными взглядами.

— Так вот, — начала Дженнифер. — Вы знаете, что я придерживаюсь довольно свободных взглядов. Вы читали мою статью в «New Man»…

Ники не пришла ей на помощь.

— Ну и… — вежливо поинтересовалась она. — Продолжай.

— Но ведь он… твой брат.

Ники бросила на нее озорной взгляд. Впрочем, может быть, ей только показалось.

— Нет, если уж быть точным, он мой сводный брат. — Она замолчала и смерила Дженнифер взглядом. — Но я все еще не понимаю.

— Ники, но ты спала с ним. Большинство людей скажет, что это инцест.

Она махнула рукой, как бы отметая обвинения.

— Слово из двух слогов, которое не способно правдиво описать нашу связь. Это этикетка, которую я не желаю носить. И не стану носить.

Дженнифер обратилась к Алэну:

— Ты понимаешь, что я имею в виду? Что вы живете среди людей и для вашего счастья не безразлично их мнение.

Он положил руку на ее голый живот. Его ответ прозвучал несколько вызывающе:

— А что мы такого сделали? Мы причинили тебе вред?

— Конечно, нет. Я этого и не говорю. Видимо, я просто на время сошла с ума.

— Вот так и говори, — отрезала Ники.

— Мы не живем среди людей. Для этого мы слишком богаты. Так что люди никак не могут принести нам вред.

— Только пользу, как ты, например, — засмеялась Ники. — Когда ты вошла в наш мир, мы стали еще счастливее.

Алэн встал и потянулся:

— Секс пробуждает у меня аппетит. Сейчас я подброшу дров в камин и оденусь. Потом я разыщу Джона и узнаю, как там насчет ужина.

Дженнифер едва не попросила разрешения Алана снять его за одеванием. Он был высокий и гибкий. Надевая и снимая одежду, он одинаково возбуждал ее.

Теперь он глядел на них сверху вниз, напоминая молодого английского лорда, спокойного и невозмутимого, как будто последние несколько часов он не отдал неистовому сексу со своей смуглой сестрой и блистательной незнакомой блондинкой.

— Вдвоем вы просто обворожительны. Теперь я понимаю, почему паши заводят гарем. Вы не даете мне уйти.

— Мы всего лишь немного отдохнем, — успокоила его Ники. — Ведь должны же мы поболтать. Кстати, не забудь, что Джон уезжает на этой неделе в отпуск в Тринидад.

— Может быть, я уговорю его взять нас с собой, — пошутил Алэн.

— Какой необычный, — сказала Дженнифер, когда он ушел. — Меня до сих пор охватывает дрожь от его прикосновений. — Когда я пошла за тобой на улице, я и подумать не могла, что это закончится таким… приключением.

— Но ведь ты объехала весь мир, — возразила Ники. — Ты красивая, умная женщина. Неужели опыт не научил тебя секретам любви?

— Но и до сих пор еще есть много того, с чем я не встречалась, о чем даже не думала.

— Как мои отношения с Алэном?

Дженнифер кивнула.

— Я не наивна, Ники. Просто раньше я с этим не сталкивалась. Я не думала, что это так соблазнительно. Я хочу понять, как это случилось, что связывает вас.

— Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе про несчастное детство, раннюю травму, — она шмыгнула носом. — Ничего подобного не было. Правда совсем в другом.

— Но в чем же? Ты можешь мне рассказать? Я хочу понять?

— Не знаю, с чего начать… Мы с Алэном… мы делим мир пополам. С тех пор как… Мне было тогда семь, а ему десять. Это было двадцать лет назад.

— Что случилось двадцать лет назад? Надеюсь, не секс.

— О нет! Просто тогда мы впервые встретились. Раньше мы ни разу не видели друг друга. Наши матери вечно ссорились, а Пэр Митя был в Гималаях.

— Пэр Митя?

— Наш отец. Его настоящее имя было князь Михаил Бакирчевский, но все звали его Пэр Митя.

Дженнифер вспомнила этого человека. Несколько лет назад, в журналах появились статьи о неком русском мистике, который учил, как важен сексуальный опыт для достижения просветления. Особенно для избранного меньшинства.

— Почему ваш отец решил соединить вас только тогда?

— Я думаю, он только тогда вспомнил о нас. Наш отец все делает по-своему. Тогда он встретился с нашими матерями, и они решили, что мы будем жить по полгода то у одной из них, то у другой. Мы разрывались между Лондоном и Гаваями. Но через полгода мне было уже все равно, где жить, лишь бы мы были вместе.

— Ты часто видела своего отца?

— Нет, пока я не выросла и не стала понимать его работу.

Дженнифер погладила мягкие волосы Ники, потрепала ее по щеке. Ей хотелось узнать про Пэра Митю, но с этим можно пока подождать. Теперь ее интересовали Ники и Алэн. В их истории было что-то сказочное.

— Когда ты первый раз поняла, что с Алэном тебя связывает нечто большее, чем просто сестринская любовь?

— Пожалуй, я не могу сказать точно когда. Это происходило так медленно и так долго. Даже когда я была совсем маленькая, Алэн часто трогал меня. Целовал, иногда шлепал по попке. Это было так здорово. Так приятно. Он любил играть с моими волосами. Часами мог расчесывать их.

— А ты прикасалась к его телу? — Дженнифер была поглощена этой историей… Ее романтическое воображение рисовало ей зарождающуюся любовь двух существ, выступающих на людях как брат и сестра, а в часы досуга располагающих поистине уникальной возможностью сближения.

— Да, конечно, и он всегда радовался моим прикосновениям. Но до двенадцати лет я не осмеливалась дотронуться до его «штучки», я не хочу называть его член теми грубыми словами, которые пишут на заборах. Я знала, что это особая часть его тела так же, как язычок, такой вкусный ласковый язычок.

— И что же дальше?

— Я очень удивилась, когда он первый раз достал его. Он напоминал мне маленького зверька, которого брат прячет от меня в кармане. Алэн сам так говорил. Потом я всегда просила позволения поиграть со зверьком.

— Он никогда не заставлял тебя, не делал тебе больно?

— Зачем? Ведь он мой брат. Ему стоило только попросить.

Ники взглянула на нее таким искренним, таким ясным сияющим взором, что Дженнифер не нашлась, что ответить.

— Вот так история, — произнесла она. — Подожди, пусть уляжется пыль в голове.

Ники нежно поцеловала ее в лоб, подышала на ухо.

— Почему ты называешь мысли пылью?

— Я сравниваю свой мозг с линзой объектива. Неразрешенные вопросы покрывают стекло пылью.

— Ты говоришь, как мой отец. Может быть, на днях ты с ним встретишься.

— А я даже уверен в этом, — произнес Алэн из-за спины Ники. Он возвышался над ними, держа в каждой руке по маленькому стаканчику с красной жидкостью.

— Улучшает аппетит, — посоветовал он.

Дженнифер пригубила стакан и узнала в красной терпкой жидкости «Punk Y Mes».

— Не пора ли нам одеться, Алэн? — спросила Ники. Ей очень шла роль испорченного ребенка. — Джон настаивает на соблюдении определенных правил. И мы согласились их придерживаться.

— Да, делай все что угодно, только не на улице, и не пугай лошадей.

Он принес их одежду и положил на диван, а сам держал шубку из стриженого бобра, чтобы Ники, встав, сразу могла нырнуть в нее.

— Мне нужно будет во что-то переодеться, — вздохнула она с легким раздражением. Она завернулась в переливчатый мех и подняла воротник. — Во что-нибудь, что понравится Джону. В ту ночь его просто взбесил мой спортивный наряд. Он ничего не сказал, но я-то видела.

Дженнифер недоумевала:

— Минутку, разве Джон не ваш шофер? В смысле разве вы не наняли его?

— Все выяснится за ужином, — пообещал Алэн. — Джон Гамильтон не слуга, Джон — это целая история.

6

Зал был убран в стиле XVIII века. Толстый ковер, огромные зеркала во всю стену в тяжелых дубовых оправах, высокие окна, выходящие в маленький садик, занавешены пурпурной тафтой. Алэн пододвинул Дженнифер обитый красным бархатом стул в стиле Людовика XVI, и она села за круглый столик, покрытый изысканной белой скатертью. Он сел напротив и взял ее за руку; он выглядел свежим и элегантным в своем выходном костюме.

— Но где же Ники, — спросил он, поглядывая на дверь. — Она приводит себя в порядок. Мне, наверное, следовало бы пойти с ней. Но мне не хочется смывать с себя запах твоей кожи. И потом, секс всегда вкусно пахнет.

Он подмигнул ей и чарующе улыбнулся, его взгляд опять скользнул к двери. Дверь открылась, и появилась Ники в своей голубой пронизанной золотой нитью тунике, похожая на неземное видение. Алэн подошел, чтобы пододвинуть ей стул, и, пользуясь случаем, как бы невзначай коснулся сзади ее руки. Ники затрепетала.

— Ты заставляешь меня покрываться мурашками. Как ты думаешь, Джону понравится эта туника?

— Кажется, он был с нами, когда ты покупала ее.

Джон Гамильтон безупречно выбрал момент. Он появился, когда вечер за окном становился из золотого серебряным. Со спичкой в руках он нагнулся через стол, чтобы зажечь свечи.

Дженнифер затаила дыхание. У Джона были широкие плечи и узкие бедра, он держался необыкновенно прямо. Глубоко посаженные темные умные глаза и твердый подбородок говорили о властной натуре. Губы кривила едва заметная веселая улыбка, как будто он вспоминал какую-то шутку, и вообще, ему больше пристало бы быть безупречно образованным джентльменом, чем воспитателем двух непослушных детей. На нем был строгий темный костюм и белый галстук, на лацкане которого поблескивала крохотная серебряная булавка.

— Добрый вечер, — сказал он, разливая вино. С необыкновенной грацией он подал им холодную баранину, свежие бобы и картошку, запеченную в винном соусе.

Потом, к удивлению Дженнифер, он пододвинул четвертый стул, поставил на стол еще один прибор и подсел к ним.

Если воспитание в Гринвиче и Коннектикуте и научило чему-нибудь Дженнифер, так это не обращать ни малейшего внимания на причуды слуг. Но это было что-то новенькое. Официант и не подумал отойти, подав закуски, — не пожелал стать фигурой второго плана.

Чувствуя ее недоумение, Алэн попытался объяснить:

— Сегодня все не так, как всегда. Обычно Джон не удостаивает нас своим присутствием за ужином.

— Думаю, его заинтересовала ты, — добавила Ники.

Дженнифер не сводила глаз с Джона, он преспокойно опустошал свою тарелку. Когда он поднял глаза, его взгляд сбил Дженнифер с толку.

— Я читал вашу статью. Отличная работа для такой трудной темы, — он говорил быстро и четко, с едва заметным западноиндийским акцентом.

— Спасибо, — ответила она так же быстро.

— Однако вам едва ли удалось проникнуть в суть явления, — продолжал он, вытирая губы краешком белоснежной салфетки с таким же изяществом, с каким только что разрушил ее ожидания.

Ники залилась чистым звенящим смехом:

— Вот видишь, Дженнифер, Джон наш проводник на дорогах жизни. Он играет сразу много ролей: секретаря, шофера, шеф-повара, дворецкого, своего рода наставника…

— А еще дяди, отца и друга, — перебил Алэн.

— И любовника, — напомнила Ники.

— Да, это тоже, — согласился Алэн.

В наступившей тишине Джон подлил всем вина. Дженнифер показалось, что он подмигнул ей, впрочем, это мог быть лишь отблеск свечи. Уголки его рта дрогнули. Ей хотелось узнать больше.

— Необычные отношения, — Дженнифер замолчала и обвела взглядом присутствующих.

— Мы необычные люди. Наш стиль жизни устраивает нас, а Джон делает наш путь легким, — сказал Алэн.

— Естественно, не бесплатно, — уточнила Ники. — Его зарплата может, пожалуй, сравниться только с доходом вице-президента нефтяной кампании.

Джон усмехнулся:

— Плюс, прошу заметить, частые отпуска.

— Теперь ты видишь, Дженнифер, что Джон уникален. Сегодня он предпочел присоединиться к нам по случаю скорого расставания. Завтра он улетает в Тринидад.

Их привязанность к Джону была неподдельна, и Дженнифер видела, что их уколы доставляли ему удовольствие. Точно лев со своими детенышами, он притворялся безразличным, в то время как все его внимание было приковано к ним.

— Не по своей воле. Я буду очень скучать.

— Не езди.

— Но я должен, дорогие. Я действительно должен, клянусь вам. Я не виделся с семьей уже полгода. Я соскучился по своему острову.

— Кто же будет за нами присматривать? — спросила Ники голосом маленькой девочки.

— Не беспокойтесь, я подыскал себе заместителя. Единственное, что он не сможет делать, это готовить.

— И выручать нас из беды, — парировала Ники.

— Вам придется хорошо себя вести.

Алэн щелкнул пальцами, он кое-что придумал.

— Знаешь что, Ники. Почему бы нам не отправиться в Порт-оф-Спейн, пока Джон будет на каникулах. Здесь становится холодно, а там так тепло. Мы могли бы заняться любовью на пляже…

— Представляешь, я только что подумала то же самое, — она захихикала.

— Так мы и сделаем, объявил Алэн. — Мы сможем жить на берегу в Лас-Куевас. Джон, твой заместитель, нам не понадобится, на острове мы сможем сами за собой присматривать.

Ники подняла свой пустой стакан.

— Я выпью за это, налей мне, Джон. — Она проговорила это сладким голосом, но в улыбке сквозило торжество.

Джон грустно улыбнулся и налил.

— Порок не знает покоя, — заметил он. — Но предупреждаю, я в ваших выходках не участвую.

— Договорились, — ответил Алэн. Мы едем завтра утром.

Дженнифер стало грустно оттого, что ее друзья, с которыми она только что познакомилась, уезжают так скоро, но она скрыла свои чувства. Она не имела права ничего требовать.

Она была поражена, когда Ники сказала:

— Разумеется, Дженнифер едет с нами.

Алэн стиснул ее руку.

— Пожалуйста, — попросил он.

Она залилась краской:

— Право, не знаю. Мне бы очень хотелось поехать, но мне надо собраться, не могу же я ехать прямо так.

— А почему бы нет. Ты незамужняя, и работаешь сама на себя. Тебя ничто не держит, если ты и правда хочешь поехать.

— А что я буду там делать? — она уже знала, что скажет «да», потому что если не поедет с ними теперь, то будет жалеть всю жизнь.

— Играть с нами, Дженнифер!

7

Через несколько недель Дженнифер собралась написать своей сестре-близняшке в Саутхемптон, штат Нью-Йорк.

Гавань Лас-Куэвас

Порт-оф-Спейн

Тринидад

18 ноября 1981 года.

Дорогая сестра!

Как жаль, что тебя здесь нет. Я хотела бы, чтобы ты наслаждалась вместе с нами. Я исчезла, потому что меня похитили и увезли прямо в рай.

Местные жителя говорят, что теперь здесь не самое лучшее время для туристов. Каждый день на нас обрушивается чудовищный ливень, но длится он не более часа, к тому же он вполне предсказуем. Мне, во всяком случае, погода нравится. Я люблю дождь, помнишь, как, маленькая, я гуляла под дождем и ловила ртом капли воды?

Я чувствую себя виноватой за то, что до сих пор тебе не писала. Надеюсь, Сью МакНифф передала тебе мое сообщение. Понимаю, я исчезла внезапно. Я успела только захватить камеру, взять сменный костюм и сказать Сью, чтобы она передала всем знакомым, что со мной все нормально и что я уехала в незапланированную творческую командировку.

Я сказала, что это командировка, хотя большую часть времени до сих пор я провалялась на солнце, но я действительно работаю. Я хочу воплотить одну старую идею. Помнишь модель по имени Ники Армитаж? Я встретила ее на Пятой Авеню, потом, как обычно бывает, одно за другое… Короче, она согласилась позировать мне с кошками.

Да, именно с кошками. Теперь все, что осталось сделать, это найти их. Я сделала много снимков, но пока не фотографировала Ники. По утрам я езжу по острову в поисках кошек: диких и домашних. (Видишь, я все такая же сумасшедшая.)

Только что вошли Алэн и Ники. Потом продолжу…

Гавань Лас-Куэвас

Тринидад

18 ноября 1981 года.

Дорогая Марина!

Я действительно очень хочу, чтобы ты была здесь и познакомилась с Алэном и Ники и с этим великолепным Тринидадским принцем, их воспитателем.

Я думаю, я влюблена во всех троих.

Я расскажу тебе, как все случилось, когда мы встретимся. Сейчас просто поверь, что я живу полной жизнью. Я стала другим человеком, не спрашивай, что это значит. Я сама еще не до конца поняла.

Я вовсе не хочу заинтриговать тебя. Я уже вижу, как бы бросаешься к телефону, чтобы спросить у подруг, что же я могла иметь в виду. Не читай никому это письмо. Иначе ты погубишь меня.

Знаю, это звучит странно, но я здесь, и ты даже не представляешь, в каком я восторге: жара, влага, джунгли, люди (здесь, как на базаре, можно встретить любую нацию! Конечно, большинство — негры, но есть и восточные индусы в своих сари, мусульмане в фесках, даже сикхи с тюрбанами на головах), а главное — солнце.

Вчера Джон возил нас в одно местечко, к югу отсюда, под названием Зибария, где мы могли смотреть сквозь поток, по-моему, он называемся Пасть Змия, и видеть зеленую выпуклость Венесуэлы. Я вдруг поняла, что, если плыть на юг, можно на лодке добраться до Южной Америки.

Как ты уже могла заметить, я просто влюблена в этот остров, как и в тех, кто привез меня сюда. Но тебе, наверное, будет интереснее узнать о них самих. Я до сих пор не говорила о них, потому что не могу найти нужных слов, чтобы выразить то, что чувствую. Лучше я пришлю тебе пленку, которую я отсняла недавно.

Подожди, Алэн говорит, что мы сейчас едем на пикник в джунгли!

20 ноября, 1981 года

Тобаго

Драгоценная Марина!

Уже почти День Благодарения, и так как я не могу провести его рядом с тобой, попытаюсь хотя бы закончить (наконец) это письмо и самолетом отправить его туда, что мы в шутку называем здесь «цивилизацией».

«Здесь» я имею теперь в виду «Тобаго», еще один остров, где не так влажно, как в Тринидаде, и Джон Гамильтон привез нас на побережье, неподалеку от Бухты Бойца, где мы живем на вилле и каждый день проводим на пляже. (Я по-прежнему сохраняю остроту чувств.)

Здесь в основном живут негры. Они строят дома на сваях и изумительно владеют техникой резьбы по дереву, их произведения здесь можно встретить повсюду. Поражает их мудрость и чувственность.

Ладно, ладно, довольно путевистики, как ты это называешь (я слышу, как ты произносишь это слово). Ты хочешь знать, что я делаю на тропическом острове в обществе двух мужчин и женщины, когда в Манхэттэне приближается Рождество? Хорошо. Я постараюсь тебе объяснить. Может быть, если я попытаюсь доверить бумаге некоторые свои мысли, ты убедишься, что я еще сохраняю остроту чувств, хотя временно они отошли на второй план. Пожалуй, я и сама смогу в этом убедиться.

Самое главное, чему я научилась от Ники и Алэна, это поступать по наитию. Я имею в виду, что мне это никогда не удавалось до встречи с ними. Ты же знаешь, все должно быть рассчитано и выверено по времени от разговора с друзьями до главного снимка. Теперь я просто делаю то, чего мне хочется в данный момент. Я могу быть здесь непредсказуемой.

Чем я занимаюсь здесь, кроме секса? Ныряю и наблюдаю за рыбами. Ловлю омаров на рифах при лунном свете. Хожу к пещере Робинзона Крузо, что возле Пиджен Пойнт. И еще раз занимаюсь любовью.

Смею тебя заверить, что образ немедленного удовлетворения очень соблазнителен. Ники и Алэн привыкли воплощать любую свою фантазию, так что с тех пор, как я встретила Ники в Стэнхоупе месяц назад, я чувствую себя как на карусели.

Их единственный авторитет Джон Гамильтон. Он своего рода гений и делает все возможное. В конце концов, это его остров, здесь он король. Мы имеем все, что пожелаем. Но через некоторое время пребывания здесь тебе уже так мало нужно…

Сейчас Ники лежит в гамаке, потягивая сок из кокоса, который ей только что принес Алэн. Вообще-то мы сейчас на пляже, люди строят замки из песка, курят травку, чувствуя себя свободными и… немного помешанными.

Ну как я могу описать этих развратных детей? Алэн абсолютно независим и никому не подчиняется, разве только Джону. Я до сих пор не видела, чтобы кто-нибудь преобразовал до такой степени само понятие мужественности и сексуальности. Для него не существует преград, в чем я могла убедиться, и это делает его свободнее всех, кого я когда-либо встречала. По правде говоря, он испорчен, но так прекрасен, что это не имеет значения.

Ники, как ты знаешь, была топ-моделью. Ведущие агентства, а таких было немало, поскольку она очень темпераментна, рассылали ее карточки по всему миру. (Даже в здешнем супермаркете она наткнулась на собственное изображение на потертом рекламном плакате.) Большую часть времени мы проводим как сестры, но иногда она устраивает мне сюрпризы. Я в восторге от ее быстроты и непредсказуемости. Вчера вечером у нас была пирушка на берегу моря. Зажарили поросенка, потом сидели на песке и пили ром. И вдруг ей вздумалось изображать дочь Нептуна, богиню волн.

Она кинулась к кромке воды, Алэн за ней, оба голые, ибо Алэн как раз держал в объятиях чернокожую местную девушку, когда услышал про затею Ники; она заплыла довольно далеко, а лунный свет ярко освещал поверхность океана, делая ее серебристо-зыбкой. Он бросился в воду и поплыл за ней, еще трое мужчин последовали его примеру. Четверо мужчин настигли ее, вытащили на берег и положили на песок, а потом вернули к жизни при помощи грандиозного сексуального действа, что оказалось куда эффективнее традиционных способов!

Да, она маленькая шлюшка, но я ее обожаю. Да, он эгоистичный монстр (временами), но он мне безумно нравится. Джон Гамильтон — их гувернер, но я просто боготворю его.

Джон Гамильтон поистине душа этого острова. Он сам бы так не сказал, но я уверена, что каждое дерево, которое растет здесь, он считает своим братом из другой жизни. Когда он возит меня по острову на своем джипе, я чувствую себя супругой короля.

В общем, я могу продолжать еще долго, но думаю, лучше остановиться. Надеюсь, что моя болтовня поможет тебе понять мой теперешний строй мыслей. Хотя, может быть, то, что я сейчас переживаю, вообще невозможно изложить в письме.

У меня все отлично, мы классно проводим время. Вот сейчас я испытываю на себе непредсказуемость Армитаж.

Теперь готово. Алэн говорит, что на берегу есть одно место, которое он хотел бы мне показать. Надеюсь, это только повод, чтобы остаться со мной наедине.

Целую и люблю.

Д.

8

В открытые окна спальни повеяло соленым бризом с юга, со стороны Венесуэллы. Дженнифер проснулась от послеобеденного сна, все еще ощущая пряный запах полудня и воображая, что он доносится с дельты реки Ориконо, которая была совсем недалеко.

Она чувствовала себя отдохнувшей. Пока она спала, прошел дождь, но теперь опять светило солнце, и ничто, кроме капелек влаги на листьях высоких пальм, не напоминало о непогоде. Где-то в зеленых зарослях за домом птичка вновь и вновь повторяла свою песенку: «Говорил ли? Говорил ли?» Она надела через голову белую кружевную сорочку, расправила ее на своей упругой груди и вышла на веранду. В воздухе порхали птицы, добывая нектар из сотен пышных экзотических цветов, названия которых она не знала, эти цветы были столь сочными и пестрыми, столь полными жизни, что казалось, принадлежали кисти Джорджа О’Кифе.

Буйство пейзажа будило в ней чувства: перед глазами представала картина, полная цветов и света, уши ласкало пение птиц и шум моря, ноздри трепетали, вдыхая густой, напоенный ароматами воздух.

Их вилла стояла на пологом зеленом холме, возвышающемся над белым песком побережья и изумрудной гладью Карибского моря. Лазурное небо было безбрежно и почти безоблачно, точно в нем отражался спокойный простор океана. День клонился к вечеру, и солнце медленно скатывалось в море.

Она прошла по кафельному полу веранды к невысокому каменному парапету, чтобы оттуда полюбоваться на пляж и вечно движущуюся белую полоску прибоя, но на самом деле пейзаж не привлекал ее внимания она думала о снимках Ники, которые сделала сегодня утром.

Ее мечта сбылась: Джон Гамильтон нашел им идеальное место для съемки, водопад с многочисленными пещерами. С кошками оказалось сложнее: хозяева животных молодого льва, двух гепардов и леопарда то и дело норовили вмешаться со своими советами, и все же ей удалось сделать несколько эффектных снимков. Естественно, она оказалась права, предполагая, что соседство с кошачьими выгодно подчеркнет красоту Ники. Делая снимки, она была уверена, что зритель сможет почувствовать дикую красоту этих кадров, а может быть, даже увидит тайну Ники, как ее видит она.

К несчастью, одна из кошек, толстая Сиамеза, одна из самых безобидных, поцарапала плечо Ники, так что выступило несколько капель крови. Алэн был тут как тут, чтобы поцелуями вытереть кровь. Эта его преувеличенная забота о сестре начинала надоедать Дженнифер, омрачая ее отношение с ними.

Джон Гамильтон предложил пригласить хозяев животных на вечеринку на берегу моря: на острове любое событие могло стать поводом для вечеринки.

Ей нужно было подумать о том, что надеть, но прежде чем вернуться в спальню, она бросила еще один взгляд на берег и заметила знакомую фигуру.

Женщина танцевала у кромки прибоя. На ней был изящный бюстгальтер, облегающий пышную грудь, длинная белая прозрачная юбка на бедрах открывала чуть округлый живот. Это была Шерон, из местных, каждый день танцевавшая на одном и том же месте. Ники говорила, что Шерон пытается соблазнить Джона Гамильтона.

Дженнифер наблюдала за попытками Шерон понравиться Джону Гамильтону со все возрастающим сочувствием. Джон по несколько раз в день входил и выходил из дому, но оставался все тем же гордецом, предпочитающим проводить большую часть времени с семьей в Порт-оф-Спейн, как он и собирался делать.

Она подошла к телескопу, установленному, чтобы наблюдать за проходящими лодками и редко показывающимися китами. Она настроила его так, чтобы ясно видеть танцующую. Шерон танцевала точно волшебный дух острова.

Она была красива и необыкновенно соблазнительна, Джон Гамильтон должен иметь ледяное сердце, чтобы рано или поздно не покориться. Ее движения были подобно движениям самого океана. Смуглая грудь с трудом помещалась в бюстгальтере. Ее изящные руки были подняты над головой, обнажая мягкие черные волосы под мышками, такие же темные, как локоны, рассыпанные по ее плечам. Ее улыбка была загадочно-соблазнительна.

Шерон расстегнула лифчик и высвободила грудь, позволяя ей свободно двигаться в такт танцу. Теперь она сбросила юбку, поводя плечами и бедрами так призывно, точно хотела соблазнить само море. Язык ее бедер и пальцев красноречиво беседовал с мягким морским воздухом. «Это сама Терпсихора, — подумала Дженнифер, — танцующая на пустынном берегу».

Но берег не был пустынен. Со стороны дома к ней направлялся обнаженный мужчина, мускулистый и широкоплечий, с узкими бедрами, длинными ногами и крутыми сильными ягодицами. Это был Джон Гамильтон, наконец-то решивший забрать свою награду. Он спешил.

Дженнифер поспешила навести телескоп на Шерон и успела поймать на ее лице выражение недоверчивого изумления. Вот это выражение сменилось безудержной радостью, и она уже бежит по пляжу навстречу ему, с распростертыми объятьями и отчаянно прыгающей грудью. Он поймал ее и закружил в воздухе.

Глаза Дженнифер расширились от удивления, когда она увидела возбужденный член Джона Гамильтона. Черный и тонкий, похожий на дубинку, он достигал восьми — девяти дюймов в длину. Шерон направила член в розовую щелочку между ног, его руки обхватили ее ягодицы, ногами она обхватила его за талию, и он ворвался В нее, стоя по колено в мягком, сыпучем песке.

Дженнифер завидовала блаженному выражению лица этой женщины, ее сияющей улыбке победительницы. Она с сожалением подумала о том, что ее настойчивость с Алэном не привела ни к чему. Когда бы они ни занимались любовью, страстная сестрица была рядом. Они ни разу не были одни.

Наблюдая за тем, как Джон Гамильтон занимается сексом с Шерон, она представляла на их месте себя и Алэна, и ее пальцы помимо воли скользнули к заветному бугорку в промежности. Средний палец достиг входа во влагалище и часто-часто задвигался в нем. Она была так поглощена зрелищем и доставляемым себе удовольствием, что не заметила, как Алэн подошел к ней сзади и обнял за талию, его член упирался ей в спину.

— Знаешь, ты очень сексуальна, когда делаешь это. Чувствуешь, как воспламенил меня один твой вид, — он шептал ей на ухо, и его горячее дыхание пробуждало в ней волну страсти.

Она повернулась и обняла его за шею. Его дразняще-львиные черты лица и грива медно-рыжих волос делала его похожим на сатира.

— Я принесу напитки, — объявил он, указывая на два спелых кокоса на соседнем столике.

— Взгляни, Алэн, они так прекрасны, не правда ли? — Она показала на фигуры на пляже, Алэн внимательно посмотрел в телескоп.

— Точно это деревья занимаются любовью. Так естественно.

Они стояли на веранде в лучах заходящего солнца, потягивая через соломинки ром и кокосовое молочко и наблюдая пылкую сцену на пляже. Наблюдаемое, как всегда, возбудило Дженнифер. Когда Алэн обнял ее за талию, она прижалась щекой к его плечу. Его рука медленно скользнула ей на грудь, но никто из них не сводил глаз с побережья. Она приветствовала смелость его руки, спустившейся с груди на живот и вот уже достигшей лобка. Она слегка раздвинула ноги, чтобы позволить ему при помощи сильного указательного пальца доставить ей легкий кайф.

— О-ох, — сорвалось с приоткрытых губ.

Они стояли щекой к щеке и мерно покачивались, лаская друг друга, глядя на маленькие фигурки внизу.

Они не слышали шагов Ники.

— А, привет! Вы тут вдвоем, видно, забыли, что у нас гости. Они уже начинают прибывать, и вот-вот поднимут ропот.

Теперь она увидела, на что смотрели Дженнифер и Алэн, и в ее глазах вспыхнул огонек.

— Возбуждает, — признала она, — понятно, почему вы здесь застряли.

Она оставила их и пошла встречать первых из прибывших гостей.

— Потом… на пляже, — шепнул Алэн Дженнифер, когда они уже направлялись вслед за Ники к смеющейся группке людей.

Женщины выглядели очень соблазнительно в своих коротких цветастых платьицах, с яркими лентами в черных прямых волосах, спадающих им на плечи. У них были высокие груди и застенчивые улыбки, а их кавалеры были худые, мускулистые и черные от загара. Она носили узкие пестрые брюки и улыбались ослепительнобелозубыми улыбками. Их возбужденная речь представляла смесь местных вариантов английского и французского.

Дженнифер помахала им рукой и поспешила обратно в спальню, предоставляя Алэну и Ники встречать гостей — ей нужно было одеться. Она причесывалась обнаженная перед зеркалом. «Сегодня, — думала она, — будет моя ночь». В животе сделалось тесно от желания, казалось, внутренности готовы вывалиться наружу. Розовые соски потемнели и налились кровью.

Она снова вышла на веранду, вместо лифчика на ней была белая хлопчатая лента, а золотистозагорелые ляжки плотно облегали узкие белые шорты. Был уже почти вечер, все собрались на пляже. Волнующая музыка настойчиво звала присоединиться.

Она босиком спустилась по усыпанной песком дорожке и подошла к группке веселых гостей, играющих на железных барабанах и танцующих вокруг ревущего костра.

Ники и Алэна не было видно, но красивый молодой человек с бутылкой рома в руках предложил ей выпить и когда она согласилась, проворно забрался на кокосовое дерево, чтобы своим острым, как бритва, мачете срезать подходящую ветку. Он налил в один из плодов слишком много рому и с поклоном протянул ей.

— Меня зову Генри, — проговорил он приятным голосом, доставая из кармана сигарету с марихуаной, размером напоминающую сигару. — Куришь? — Его голос был теплым, как крепкий виски.

Она кивнула, закурила сигарету и сделала несколько затяжек.

— Мм, вкусно. Местная?

— Травка? Нет, с Ямайки. Ганья. Видите ли, Джон Гамильтон — человек путешествующий. Он разъезжает по всему миру с господином Алэном и госпожой Ники.

— Я помню тебя, Генри. Это ты привел Сиамезу, которая поцарапала Ники, когда мы фотографировались на водопадах.

— Я очень сожалею, что так вышло.

Дженнифер потягивала напиток из своего кокоса, чувствуя, как ром разливается по ее жилам. Ганья расслабила ее. Солнце нарочито медленно сползало в море за спиной Генри, оплывая пурпурно-оранжевым ореолом. В теплом вечернем воздухе растворялись ароматы экзотических цветов. Ритмичная музыка железных барабанов едва доносилась сюда с берега, заглушаемая шумом прибоя. Вечер был полон романтики, на небе вставала полная луна, и Дженнифер хотелось забыть обо всем и стать совершенно свободной. Нет, она понимала, что и так непозволительно расслабилась. Прошел уже месяц с тех пор, как она была в Тринидаде и Тобаго, а работа по-прежнему стояла на месте. Праздность Ники и Алэна была столь соблазнительна, что Дженнифер начинала опасаться, что если она тотчас же не уедет обратно в Нью-Йорк, то останется здесь на всю жизнь.

Почему бы и нет? Какая-то часть ее души была готова слиться с неспешным течением жизни на острове.

— Твой белый наряд притягивает лунный свет, — заметил Генри.

— А ты тень. Мы хорошо подходим друг другу: лунный свет и тень.

Он улыбнулся в ответ на ее любезность, и она подошла поближе к нему. Она ожидала увидеть кого угодно, только не Ники.

Сестра Алэна шла по направлению к ним, на ней был черный купальник, едва прикрывающий ее полную грудь. Края купальника слегка отгибались, обнажая темные заостренные соски.

— Вечер добрый, Генри, — промурлыкала она. Я вижу, ты встретил нашу Дженнифер.

— Я хотел повидать тебя. И извиниться за тот случай с кошкой…

Ники повела маленьким загорелым плечиком, на котором остался едва заметный след царапины:

— Тогда поцелуй мое плечико, чтобы оно быстрей зажило.

Генри послушно склонился над ее плечом и провел по царапине длинным розовым языком.

— Тебя искал Алэн, — сказала Ники, обхватив руками шею Генри.

Генри облизал губы и бросил извиняющийся взгляд на Дженнифер: может быть, потом…

Она поняла.

Она обвела глазами берег в поисках Алэна. Спускались сумерки, и гости постепенно сбрасывали с себя одежду. Какой-то мужчина гнался за женщиной, заходя все дальше в воду, наконец поймал ее в объятия, оба стояли по колено в прибрежной пене. Когда, упав, они катались в полосе прибоя, их тела светились фосфорическим блеском.

Она шла по пляжу к костру. Поджариваемый на костре поросенок выглядел очень аппетитно. Женщина по имени Мари, которая помогала ей обшаривать остров в поисках кошек, улыбнулась и предложила ей полную тарелку овощей: маниока, эдое, танниа. Дженнифер присела у огня перекусить.

Трое мужчин, играющих на барабанах, не знали усталости. Их руки неустанно поднимались и опускались, головы были запрокинуты назад в упоении музыкой. Люди танцевали, некоторые совсем забылись, другие брели по берегу, взявшись за руки, или ласкали друг друга, прислонившись спиной к стволу дерева. Ей нравилось видеть в мужчинах нежность, а в женщинах нетерпеливое желание. Возможно, здесь, в Тобаго, сексуальные отношения были так хороши оттого, что мужчины считали себя королями, а своих жен королевами. Они не учились танцевать на дискотеках, их гибкие загорелые тела выражали в танце все, от семейной истории до тайной фантазии, но прежде всего это был флирт. Даже их пальцы излучали сексуальность.

Закончив есть, она облизала пальцы и бросила бумажную тарелку в огонь. Потом она подошла к воде и села на влажный песок, наблюдая за движением волн, кативших свои воды от далеких европейских берегов. Ее охватывало странное мистическое чувство, когда она оказывалась лицом к лицу с вечнодвижущимся великим океаном, его непрестанный гул вселял в нее новую уверенность. Точно из уважения в вечному бытию, из недр которого когда-то возник человек, парочки вокруг нее предавались любовным утехам, и волны, набегая, окатывали их тела теплой водой Карибского моря.

Подле Нее весело каталась по мокрому песку та самая парочка, которую она видела в волнах, и Дженнифер вдруг поймала себя на том, что с завистью смотрит на ее скользкую розовую щелку и его член, твердый и толстый.

Когда вышла луна и осветила тропическое побережье, Дженнифер встала и побежала к темной воде. Она нырнула в мягкую светящуюся глубину и быстро поплыла к далеким скалам у входа в бухту. Чувствуя усталость, она вернулась к берегу и раскинулась на влажном песке, предоставив волнам омывать ее утомленное обнаженное тело — топ и шорты она подарила беспокойным волнам в океане.

Она услышала, как Алэн зовет ее. Он подошел и сел рядом с ней на песок:

— А ведь ты русалка, Дженнифер… О чем ты думаешь?

— Я хотела доплыть до Франции и пообедать в маленьком городке на английском побережье.

— Тебе не стоит далеко заплывать одной, иногда здесь встречаются акулы. — Он положил руку ей на плечо.

— Я каждую ночь хожу купаться, когда вы с Ники идете спать. Здесь лучше думается.

— И о чем ты думаешь?

— Мне пора возвращаться в Нью-Йорк. Пора возвращаться к реальности.

— Работа? — спросил он голосом человека, который никогда не работал.

— Да. Я сделала снимки, которые мне были нужны. Теперь я боюсь, что если не уеду сейчас, то не уеду уже никогда.

— Но что значит работа по сравнению с этим? — Он показал рукой на рай вокруг них. Полная золотая луна, серебряная полоска берега, темная гладь океана.

— Ты хочешь сказать, что я должна забыть все и остаться здесь с вами?

— Почему бы нет? Мы будем путешествовать, мы будем делать все, что только пожелаем.

Она медленно покачала головой:

— Ты не понимаешь, что для меня значит моя работа.

— Когда ты тогда подошла к Ники на улице ты все еще считаешь, что хотела только сделать несколько снимков?

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, ты хотела чего-то большего. Может быть, ты хотела ощутить жизнь такой, как она есть, непосредственно, не через объектив камеры.

— Мне надо возвращаться, Алэн. Дело не только в работе. У меня есть сестра-близняшка, своя квартира, своя жизнь.

— Я хотел бы познакомиться с твоей сестрой. Она такая же, как ты?

— Мы похожи, как две капли воды.

— Ваш темперамент так схож?

— Так же, как ваш с Ники.

Он взял ее за руку. Она не противилась. Некоторое время они сидели, глядя в море.

— Ты ведь никогда не сможешь до конца подчиниться? — сказал он после некоторого молчания.

Она поняла, о чем он спрашивает, и пододвинулась ближе, склонив голову на влажное плечо.

— В этом моя беда, — призналась она. — Мне нравится моя карьера. Камера позволяет мне бывать всюду, встречаться с разными людьми. Я всегда хотела быть успешной женщиной, которая годится не только на то, чтоб дарить радость мужчине. И что в итоге? Я здесь, и мое единственное желание — это дарить радость тебе, ну не смешно ли? Она принужденно засмеялась. — И что самое смешное, я не знаю тебя, говорю тебе это, положивруку на сердце.

— Продолжай, — попросил он. — Только давай уйдем отсюда.

Она опиралась на руку Алэна, и они шли, проваливаясь в песок, по направлению к лесу. Они взобрались на пологий холм и оказались в чаще тропического леса. Их окружали тенистые деревья джакаранды со своими шипами, но там, куда указал Алэн, землю покрывала гладкая зеленая травка. Они сели.

— Чудесное место, — сказала Дженнифер.

— Это одно из любимых мест Ники.

— Ох, — в ее голосе явственно слышалось разочарование.

— Что? Оно тебе не нравится? — при лунном свете она могла прочесть на его лице неподдельное удивление. — Ники называет его своим заколдованным местечком.

— Догадываюсь почему. — Она пыталась скрыть свою ревность, но ей это плохо удавалось. Раньше ей никогда не приходилось прятать свои чувства.

— Не ревнуй к Ники, она моя сестра.

— Но она также твоя любовница. Это меняет дело.

— Она относится к тебе, как к сестре.

— Я тоже пока не вспоминаю, что она моя соперница.

— Соперница?

Она кивнула:

— Ты очарован ею, а я люблю, чтобы мужчина принадлежал мне целиком.

— Сейчас я принадлежу только тебе.

Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Она сказала то, что должна была сказать, теперь дело было за ним. Она могла расслабиться и наслаждаться его вниманием, принадлежащим сейчас ей одной.

— Я знаю, — ответила она, — это чудесно.

Он встал на колени, возвышаясь над ней:

— Я хочу заняться любовью.

— Ты можешь забыть о сестре?

— Да.

— Тогда трахни меня. От всего сердца. Дай мне все, что можешь.

— Пока что лучшим был наш первый раз. Твои глаза были закрыты, помнишь?

— А теперь трахни меня с открытыми глазами.

— Я хочу тебя.

— Тогда посмотри на меня.

Она взглянула ему в глаза и прочла там обещающую страсть. Она чувствовала, что он хочет чего-то большего. Но что бы ни было, она готова была дать ему это.

Побежденный желанием, он бросился на нее с удивляющих обоих страстностью, но его натиск лишь обрадовал ее: наконец-то он принадлежал ей. Лежа в темноте, она хотела крепче прижаться к нему, ощутить его кожу своей, почувствовать совсем близко биение его сердца. Ее руки с такой силой обнимали его, точно она надеялась слиться с ним в одно целое.

Его твердая плоть скользнула в нее, точно меч в ножны. Она подняла ноги, облегчая ему путь, упиваясь силой его толчков, слыша сладкое чавканье соединяющейся плоти, ощущая задницей прикосновение его бедер.

Он сопел над ней, тихонько рыча, с удвоенной силой врываясь в ее благодарное тело. Именно его энтузиазм зажег в ее душе искру. В ее промежности бушевала буря, и она прижимала его к себе со всей силой, на какую была способна. Его член бился внутри нее, бешено ударяясь о стенки. Он хотел весь влезть в нее.

В ответ она готова была вывернуться наизнанку, напрягая мышцы влагалища, чтобы сделать его таким же уютным для него, каким был бы ее рот. Они катались по земле, точно играющие волны.

Наконец он замедлился и вовсе замер, отдыхая, положив щеку ей на плечо и тяжело дыша. Она обняла его, и что-то дрогнуло в ее душе. Что-то, крепко привязанное, вырвалось на свободу. Она знала, что рискует влюбиться.

— Я хочу твою жопу, — шепнул он ей на ухо. — Я хочу всю тебя.

— Я твоя, Алэн, — прошептала она. — Куда тебе будет угодно.

— Ты ничего не утаишь от меня?

— Только будь нежен. Я не люблю, когда меня грубо трахают.

— Но я только что отымел тебя по полной!

— Это было сильно, но не грубо.

Она почувствовала в себе его растущее наслаждение, вызванное ее покорностью. Он медленно вышел, снимая ее с себя, как плотно облегающую резиновую перчатку. Она разочарованно вскрикнула, почувствовав пустоту внутри, но она знала, чего он хочет. Ее поражало его нетерпение.

— Помоги мне, — просопел он, — я должен войти в тебя сзади.

Она встала на колени в траве, подняв кверху задницу и опираясь на предплечья, на эта поза ей не нравилась. Она предпочитала видеть его лицо и читать наслаждение в его глазах. Она снова легла на спину.

— Помоги мне, — взмолился он вновь.

— Прошло уже много времени, — ответила она, — я хочу тебя, но, думаю, нам нужна смазка.

Ей не нужно было ничего добавлять к сказанному. Он обхватил руками ее ягодицы и нетерпеливо развел их, припадая губами к открывшемуся отверстию. Кончиком языка он проник в плотное колечко ануса, смачивая его слюной до тех пор, пока оно не стало настолько влажным, чтобы он мог просунуть в него свой мизинец.

Дженнифер затрепетала. Несмотря на возбуждение, она чувствовала себя напряженно. Она пыталась расслабить одну за другой все мышцы тела, но тревога не покидала ее. Анальный секс был гораздо более личной формой секса, чем все другие.

Она развела ягодицы руками и подняла ноги. Она почувствовала, как его пульсирующая плоть ворвалась в тело, и вздрогнула, кусая губы. Благодаря хорошей смазке боль была вполне терпимой, но было трудно представить, что эта боль способна перерасти в наслаждение.

Он прокладывал себе путь осторожно и медленно, учитывая нерастянутость ее прямой кишки, плотно сжимавшей его непомерно раздувшийся член.

Теперь он был весь внутри нее, по самый лобок похоронен в недрах ее задницы.

— О-о! Как мне хорошо, Дженнифер. Держись, теперь я начинаю двигаться…

Ей нравилось смотреть на его лицо, пылающее и искаженное страстью, его оскаленные зубы, выпученные глаза, трепещущие ноздри, смотреть, сознавая, что она доставила ему это острое удовольствие.

Его ягодицы задвигались быстрее, он врывался в ее прямую кишку, и боль становилась дискомфортом, а потом напряжением, точно ее внутренности готовы были вывалить наружу. Она тяжело дышала, пораженная его натиском, но прошло совсем немного времени, и она уже задыхалась от радости. Она не знала, как это случилось, но нарастающее наслаждение, поднимаясь из эротического центра, вдруг захватило ее всю. Руками она ласкала его плоскую грудь и твердые соски, скользила между их животами, чтобы пальцем возместить недостаток внимания своему влагалищу. Ее палец двигался ритмично, в такт его члену, и она могла ощутить его твердую плоть через тонкую перегородку.

Они оба совершенно обезумели, крича и визжа, они катились к берегу по волнам блаженства.

— Я кончаю, Дженни. Побудь со мной. Не расслабляйся еще немного!

Она чуть не взвизгнула, чувствуя, как горячая струя обожгла ее изнутри; они двигались друг в друге.

— Я люблю тебя! — прорычал он ей на ухо.

Ответом ему был ее оргазм, такой сильный, что у нее не осталось сил для крика, и она могла лишь прошептать, что тоже его любит.

9

Рейс 727, на котором Дженнифер возвращалась в Нью-Йорк с Карибского моря, прошел сквозь плотные кучевые облака, и теперь глазам Дженнифер предстала картина, всегда заставлявшая ее сердце учащенно биться. На расстоянии нескольких тысяч футов под ней простиралась нью-йоркская гавань, покрытая белыми барашками пены, а дальше начиналась земля обетованная, родной дом.

Над Манхэттеном вставало солнце, когда их взору предстало величественное зрелище каменных джунглей. Вверху декабрьское небо было холодно-голубым, но ниже, над зданиями Всемирного Торгового Центра, оно казалось пыльно-оранжевым, пронизанное рассветными лучами.

Дженнифер прижалась носом к стеклу и глядела вниз на остров, воображая увидеть свой дом на Бигман Плейс, что рядом с Ист Ривер, и даже свою скучающую по хозяйке квартиру. Случай увлек ее на Карибское море, и теперь она возвращалась в Нью-Йорк, в реальность, везя с собой сорок отснятых пленок с лучшими кадрами, какие ей когда-либо удавалось сделать.

Она знала, что фотографии будут хороши. Ники с кошками. Джунгли. Вилла на берегу моря. Шерон. Всепобеждающая чувственность. У нее остались воспоминания и снимки, теперь она могла вернуться к привычной жизни.

Она должна быть счастлива.

На самом деле она подумывала о том, чтобы со следующим рейсом вернуться на остров, ей казалось, что там она узнала любовь.

Ее задница чудесно болела — ощущение, как будто вы лижете кончиком языка маленькую ранку во рту. «Любовь на острие иглы», — думала она, ерзая в кресле, стараясь удобно устроить свой зад на сиденье.

Дама приняла душ и сделала себе омлет. Потом скрутила себе папироску с травкой из своего колумбийского запаса, что позволяла себе только раз в месяц, когда нужно было принять важное решение. Она налила себе глоток брэнди. Сжимая бокал в руке, она прошла босиком через свою темную гостиную и остановилась, глядя в окно на Ист Ривер. Вода блестела в лучах солнца. Она наблюдала за буксиром, медленно выпуская дым.

Было странно после такого приключения снова оказаться в Нью-Йорке. Она встретила Ники в воскресенье, солнечное воскресенье, а теперь был солнечный понедельник, прошел только месяц.

Этот месяц показался ей годом. Она повернула голову, подняла жалюзи, и комната наполнилась светом.

Щурясь на свету, она нажала кнопку на своем телефоне, который автоматически соединил ее с офисом Сью МакНифф. Потеряв ориентацию, она хотела таким образом вернуться к реальности: Она обрадовалась, когда услышала хриплый голос Сью. Ее кашель показался ей знакомым и дорогим.

— Добрый день, вы звоните в офис Сью МакНифф, но Сью только что вышла.

— Сью, это я, Дженнифер.

— Не вешай трубку, дай мне прокашляться.

Дженнифер отставила трубку от уха, ожидая, пока на другом конце прекратится сдавленный кашель Сью.

— Дженни, что у тебя?

— Сорок пленок Tri-X. Сью, я вернула мечту в фотографию.

— Отлично. А теперь, как дела?

Со Сью всегда было так: сначала дело, потом грубый допрос о личном.

— Сложно сказать. — Она хотела бы закончить на этом.

— Какого черта, Дженни? Ты хотела заснять эту Ники Армитаж и засняла. Не вижу в этом ничего сложного. Дженни, мы можем поговорить начистоту. Тебе незачем таиться от меня. Разве ты не рада вернуться домой?

— Я должна была остаться там. Он просил меня.

— Имеешь в виду парня по имени Алэн?

— Сью, он заставляет меня хотеть то, чего я никогда раньше не делала. Ты не знаешь, что значит заглянуть за пределы реального глазами человека, который может взять тебя туда.

— За пределы?

— В другое пространство. Сью, я знаю, это трудно понять. Но с Алэном это случилось, действительно случилось. Я хочу пройти с ним этот путь до конца.

— Так что произошло?

— Ники всегда была рядом.

— Ну и что, она его сестра.

— И любовница тоже.

— Ого!

— Они спят в одной постели. Уже много лет.

На другом конце провода послышалось сопение, Сью никогда не пытался скрыть свою западную невинность, особенно после того, как научилась ловко ее использовать, чтоб усыпить бдительность окружающих. Она быстро оправилась.

— Интересно, — произнесла она. — Хороший материал для дневника. Но инцест? В самом деле, Дженн.

— Ты не понимаешь…

— Знаю, ты не хочешь вдаваться в подробности.

— Ладно. Я хочу знать, что произошло, пока меня не было. Мне кажется, что я отсутствовала много лет. Введи меня в курс событий.

Сью усмехнулась:

Ну что ж, хотя я думаю совсем не об этом, у тебя накопилось около трех сотен телефонных звонков. Ты пользуешься популярностью. «Time», «Vogue», «Self» — они все предлагают в полтора раза больше, чем дали бы до твоей публикации в «New Man».

— Секс, — сказала Дженнифер.

— На данный момент ты единственная женщина, которая говорит на эту тему. Думаю, именно это и твои фотографии принесли тебе известность.

— Я хотела бы вернуться к работе как можно скорее. Я всех просила позвонить на следующей неделе, если их намерения серьезны. Никогда не помешает лишний раз обдумать дело хорошенько.

— Никто не должен уходить разочарованным, — повторила Дженнифер излюбленный принцип Сью.

— Правильно. Ты хочешь работать? Я найду тебе занятие. Есть пара дел, которые помогут тебе забыть обо всем, в том числе и о Карибских островах.

— Ну.

— Я только назову пару русских имен, если ты сидишь.

— Я сижу и считаю буксиры.

— Юрий Московой.

— А! Что с ним? — Дженнифер выпрямилась на стуле.

— Он хочет, чтобы ты сделала его портрет.

— Но почему? Это просто мечта, но…

— Удача улыбнулась тебе. Я спросила его представителя, почему он выбрал тебя, и он сказал, потому что видел, как ты снимала его друга Нуриева. Ему понравилось, что ты носишь юбки, это так женственно.

— Нет, Сью, это все не то.

— Но ведь ты носишь юбки.

— Когда жарко, в юбках прохладнее.

— Сказать ему, что ты отказываешься?

— Не будь дурой, Сью.

— Тебе не кажется, что ты берешь на себя слишком много. Эмоциональные перегрузки…

— Прекрати, Сью. Если что-то и способно отвлечь меня от мыслей о Тринидаде, о Ники и об Алэне, так это работа над портретом Москового.

Сью хихикнула:

— Я рада, что ты опять прежняя, Дженни. Без тебя мне и работа не в радость. Эти дамочки, чья красота и грация держат меня в бакалейной лавке, едва ли способны завязать шнурки без посторонней помощи.

— Перезвони мне, Сью, и скажи, когда я смогу встретиться с Юрием Московым.

Дженнифер уперлась ногами в стеклянную дверь своего балкончика и допила брэнди. Солнце играло на палубах корабля «Circle Line».

Она снова сняла трубку, чтобы позвонить сестре в Саутхемптон. Прошло немало времени, прежде чем в трубке послышался голос Марины:

— Алло.

— Привет, Рина! Я вернулась.

— Дженни! Слава богу, теперь я могу дышать спокойно. Каждый день я волновалась о тебе. Думала, как ты там на этих богом забытых островах. Солнце, мухи…

— Ну хватит, Рина.

— Я получила твое письмо. По-видимому, это серьезно.

— Забудь про письмо. Я поступила по велению сердца и до сих пор не знаю, что думать об этом.

— Не усложняй жизнь, Дженнифер. Бессмертный Чаро сказал, что на свете важна еда и шуры-муры. Так как прошло…

— Шуры-муры удались на славу. Просто здорово!

— А Алэн?

— А что Алэн?

— Я думала, что ты захочешь меня с ним познакомить за коктейлем в «Palm Court». Романтическая, невинная встреча, что-нибудь под стать обстановке.

— Прекрати, Марина. Прекрати сию же секунду.

— Что я такого сказала?

— Это серьезно, Марина. Алэн много значит для меня.

Она могла представить, как Марина готовится выслушать долгий доверительный монолог. С Мариной ей всегда удавалось излить душу.

— Так что происходит? Тебе надо выговориться.

— Я думала, что он самостоятелен, но он лишь часть команды.

— Разве ты не можешь уговорить его на некоторое время оставить сестру на острове?

— Нет, он совершенно поглощен ею.

— Тогда ты должна выбросить его из головы. Поняла?

— Это не так просто. Он засел у меня в голове. Слышу его голос как раз в тот момент, когда собираюсь пойти спать, чтобы забыть о нем.

— Бедняжка. Тебе просто необходимо развлечься. Ты могла бы прийти ко мне, но, думаю, тебе будет сейчас не очень приятно увидеть Джека. Он поступил со мной как ублюдок.

— Извини, я плохо слышу…

— Да так, ничего. Я начинаю понимать, что чувствуют другие. Мне всегда так везло в любви, что, видно, пришло время платить по счетам. Джек Август один из них. Знаешь, что ты наделала, оставив меня с ним?

Дженнифер хихикнула, надеясь, что Марина ее не слышит. Джек Август был издателем журнала «New Man» и не так давно пользовался уважением Дженнифер. Но потом стало ясно, что ему мало иметь даже обеих сестер Сорел, и Дженнифер порвала с ним.

— Кстати, — спохватилась Марина. — Этот человек приглашает нас на Новый год в свой загородный дом в Вермонте. Он спрашивал, как я думаю, поедешь ли ты. Я сказала, нет. Я права?

— Вообще-то я бы хотела поехать. Хочу поговорить с ним об одном деле. Есть одна задумка.

Через несколько часов, когда она принимала пенистую ванну, позвонила Сью МакНифф.

— Все устроено, — объявила она.

— Что устроено?

— Встреча с Юрием Московым, дорогая. Ты увидишься с ним завтра.

10

Московый был богом танца, и зрители, и критики сходились во мнении, что он самый замечательный танцор, покинувший родную Россию с тех пор, как Барышников совершил свой знаменитый побег за «железный занавес» прямо со сцены Кировского балета.

Дженнифер дважды видела его выступления в Нью-Йорке и еще много раз по телевизору. Ей казалось, что он летает по сцене, подобно волшебному Питеру Пену.

Что больше всего привлекало Дженнифер в ее профессии то, что фотографу разрешалось заниматься любыми проектами, какие только его привлекали, встречаться со своими кумирами, с теми, о ком она грезила много лет, как о Юрии Московом.

Он снимал номер в отеле Сен-Этьен на Пятой Авеню. Она нагрузила машину аппаратурой, необходимой для съемки, и шофер направился по 79 стрит через парк. Время приближалось к Рождеству. Везде лежал глубокий снег. На фоне стального зимнего неба деревья казались черными и голыми.

Дженнифер не терпелось встретиться с Юрием Московым, и в этом было не только служебное рвение. Она была его страстной поклонницей, она грезила о нем. Часто, глядя на его танец, она думала, что никто другой не сможет сфотографировать его так, как она. Многие люди поют под душем, Дженнифер часто начинала день с танца под музыку «Лебединого озера».

Два боя помогли Дженнифер затащить ее аппаратуру к номеру-люкс под самой крышей, где ровно в полдень она должна была встретиться с Юрием. Получив щедрые чаевые, они удалились, оставив Дженнифер, окруженную многочисленными сумками, перед дверью.

Прежде, чем постучать, она взглянула на свои часы «Rolex» и отметила, что опоздала на пять минут. Она старалась быть пунктуальной.

Зная, что Юрий ценит в женщинах именно женственность, Дженнифер надела сегодня свой шелковый костюм-тройку. В жакете, широкой юбке с золотым поясом и белом топе она чувствовала себя несколько неуклюже. Ощущение избытка одежды компенсировалось разве лишь тем, что, надев кружевные чулки и пояс, она «забыла» трусики. Встречаясь с кумиром, она придерживалась правила: «Будь наготове. Кто знает, что будет».

Она постучала еще раз и стала ждать. Она услышала шаги, и дверь внезапно распахнулась. Дженнифер зарделась, точно школьница.

Юрий Московой стоял перед ней в черной шелковой пижаме. Одной рукой он поскреб во всклокоченных, падающих на лоб волосах, а другой почесал промежность. Она заметила, как в ширинке пижамы пульсировала головка его пениса, и в смущении отвернулась. Его лицо выглядело заспанным, глаза были припухшими ото сна. Он нахмурился и искоса посмотрел на нее, обнажая крепкие белые зубы.

— Кто вы? — сонно пробормотал он, яростно протирая глаза. Его широкое славянское лицо стало похоже на кошачью морду.

— Сейчас двенадцать часов, полдень. Ну, теперь вспомнили?

— Нет. Я каждый день встаю в двенадцать, — проворчал он и снова почесал в промежности. Этот жест был ей неприятен, ибо она вновь могла кое-что заметить.

— Дженнифер Сорел, — представилась она.

— Динь-дон, динь-дон, — пробасил он, — минутку, минутку. Сейчас я вспомню.

Он оглядел ее с ног до головы и, видимо, остался доволен. Он поднял брови, когда взгляд его упал ей на грудь, теперь он проснулся, его глаза ожили, это было ясно как день.

— А вы красивы. Аж дух захватывает. Теперь я вспомнил. Вы фотограф. Щелк, щелк. Ну проходите. Давайте я вам помогу. Но прежде, прежде…

Он смачно поцеловал ее пальцы.

— Боже, как же я мог забыть? — сокрушался он, качая головой.

Он взял две сумки и пошел впереди нее по длинному коридору, увешанному балетными снимками в дорогих оправах, изображающих его гастроли по всему миру. Дженнифер, изумленная, следовала за ним, чувствуя себя настолько беспомощной, что из простого чувства самозащиты остановилась, поставила вещи на пол и достала свой «Никон». Настроив фотоаппарат, она засняла Юрия Москового в тот момент, когда он ставил сумки посреди комнаты.

Услышав щелчок, он обернулся:

— What are you doing? — закричал он с сильным русским акцентом.

Она была так поражена, что начала заикаться:

— Я… я думала, может быть, кадр скрытой камерой. Чтобы вработаться, — неуверенно добавила она.

— Никаких скрытых камер, — от возмущения он перешел на русский. Несмотря на растерянность, Дженнифер владела собой. Ей уже не раз приходилось иметь дело с эксцентричными звездами, но такое она видела впервые.

— Не кричите на меня, — проговорила она тихо, но настойчиво. — Извините, если я напугала вас.

Он помотал головой, как бы приходя в себя. Его густые брови выгнулись дугой, мясистый нос нервно подрагивал. Потом он осклабился:

— Извините, мисс Сорел. У нас камера — это оружие. Скрытую съемку ведут спецслужбы. Я действовал инстинктивно.

— Я здесь, чтобы сделать фотографии для вашей книги о том, как вы сбежали из России. Я Дженнифер Сорел.

— Вы уже говорили.

— Кажется, не помешает вам это напомнить.

Он выдохнул с облегчением:

— Вы сильная женщина.

— Я такая, какой приходится быть. И это мне нравится.

— Вам нравится снимать русских грубиянов, только что пробудившихся от сладких грез о царизме и ведущих себя с вами по-хамски?

— Вы — Юрий Московой, — напомнила она ему, как секунду назад напоминала себе.

— Это значит, что вы готовы терпеть мой дурной нрав?

Его нижняя губа отвисла, он бросился на неубранную кровать под канделябром. Растянувшись на кровати, он скрестил ноги и нахально смотрел на нее. «Русский Мик Джаггер», — подумала она.

Она осторожно взглянула на него. Он улыбался, растянувшись на простынях. Нет, это не улыбка, решила она; вовсе не улыбка, это сладострастная ухмылка.

— Вы не готовы к съемке. Может быть, мне прийти попозже, когда вы позавтракаете?

Он вскочил и принялся расхаживать по комнате в своей пижаме. Смелый взгляд Дженнифер остановился на круглом гладком бугорке его задницы и на другом бугорке поменьше, обозначившемся спереди. И все же она не могла не думать об Алэне. Она слишком долго пробыла с ним.

— Я не знаю, что делать с женщинами наподобие вас. Я согласен, мои американские поклонницы приходят ко мне, но я не знаю, что делать. Иногда мне кажется, что мой танец для них ничего не значит. Они хотят большего, чем может дать мужчина. Entrechat их не впечатляют, они рассматривают их как прелюдию. Не могли бы вы объяснить, чего хотят американские женщины.

— Я не могу, мистер Московой.

— Юрий. Для женщин такой потрясающей красоты я просто Юрий.

— Не просите меня объяснить поведение американок, Юрий. Это заняло бы слишком много времени.

— Но вы могли бы?

Она кивнула и улыбнулась.

Конечно, она могла бы, причем весьма доходчиво ехидная ухмылка говорила, что он понял это.

Он принял позу, раскинув руки, и обнажил зубы в широкой улыбке. Она направила «Никон» в его сторону и вежливо отщелкала дюжину кадров.

— Это не то, чего я хочу, — сказала она наконец.

— Чего же вы хотите?

— Реальности, а не этих избитых поз.

— Я измотан, я устал, а вы хотите, чтобы я был изобретателен.

Ему нужна встряска, вот что, решила Дженнифер.

Она обвила его шею руками и прижалась к его груди своей полной грудью. Он обнял ее за узкую талию и плотнее притянул к себе.

— Вы отлично себя чувствуете, — сказала она. — Ваше сердце точно кролик в грудной клетке. Ваша одежда заводит того, кто танцует, сама по себе, даже без секса.

Он задрал ей сзади юбку и положил руку на голую задницу, тиская в руках ягодицы и прижимая ее к своему возбужденному члену. Его большой рот слился с ней в поцелуе, а язык скользнул ей между зубами.

— Я хочу вас прямо сейчас, — пробормотал он. Он был требовательно-решителен, и Дженнифер почувствовала, что многолетняя страсть одерживает над ней победу. Но одежда…

— Подождите, — выдохнула она, точно извиняясь, — дайте мне снять костюм.

— Одежда? — воскликнул он и, схватив ворот ее белого шелкового костюма, резко рванул его вниз, обнажая грудь. Он спустил пижамные штаны, перешагнул через них, открыв ее взору великолепно возбужденный член, и направился к ней, взвешивая на обоих ладонях крупные яички, точно преподнося ей подарок.

Он сгреб ее в объятия и отнес в другой конец комнаты, на неубранную огромную кровать, где она лежала теперь на спине в одном кружевном поясе и чулках, с разгоряченной грудью, ожидая когда великий танцор совершит свой грандиозный прыжок, вонзая свой отточенный инструмент в ее тело. Все было так, как представлялось ей в мечтах. Ошеломляющая, романтическая страсть и легкий холодок страха при мысли о том, что, ослепленный желанием, он готов ее почти изнасиловать.

Жаждущий взгляд устремленных на нее глаз усиливал возбуждение. Она раздвинула ноги, чтобы он мог видеть, что и она истекает соком от нетерпения.

— Давайте же, Юрий. Теперь дело только за вами.

Она закрыла глаза, ожидая, когда мускулистое тело навалится на нее, предвкушая его тяжесть, тепло, запах страсти.

Обидные слова поразили ее, заставляя открыть глаза.

— Вы потаскушка. Соблазнительница…

Сначала она не поняла его. Возможно, из-за акцента. О чем он говорил? Он распял ее голую на кровати, когда они были всего десять минут знакомы, и он же, кажется, упрекает ее. Она потянулась к нему, но он отстранился. Ее поразило то, что он встал и принялся расхаживать по персидскому ковру перед кроватью.

— Нет! — яростно воскликнул он, теребя пальцами свою шевелюру так, точно там гнездился сам дьявол.

— В чем дело, Юрий? Пожалуйста, давайте займемся любовью, — позвала она, но он, казалось, не слышал. Он остановился в ногах кровати и глазел на нее. Она глядела на его сильные ноги танцовщика и тяжелую плоть гениталий, когда он заговорил. Его голос чуть охрип от волнения, а член был наполовину возбужден.

— Нет, я сохраню все, каждую каплю энергии для танца. Жаль, что у вас осталось обо мне превратное мнение.

— Не выдумывайте, Юрий.

Что за черт! Она встретилась с ним взглядом, читая у него в глазах желание, страх, томление, нерешительность и еще какую-то непостижимую глубину.

Она вздохнула с сожалением и села на кровати.

— Жаль, что я не люблю сигареты, сказала она. — Сейчас было бы самое время.

— Я сейчас оденусь как следует, и тогда, может быть, мы будет вести себя более культурно по отношению друг к другу. Я буду позировать, а вы снимете кадры, которые войдут в историю танцевального искусства.

— Я не понимаю. Вы только зря сбили меня с толку.

— Не вам задавать мне вопросы, мисс Сорел, — сказал он холодно, стоя в другом конце комнаты перед дубовым гардеробом. Он распахнул дверцу и достал белую холщовую рубашку и мятые джинсы. Он говорил, пока одевался, и густая прядь каштановых волос спадала на белый лоб.

— Мне стыдно за то, как я встретил вас. По натуре я не склонен нападать на прекрасных незнакомок. Америка предоставляет столько соблазнов, что мне хочется получить все и сразу. Я становлюсь подобен ребенку, потому что все так доступно… Эти сочные тела американок, точно плоды на деревьях, мне очень жаль…

Дженнифер сидела на кровати, надевая лифчик. Ее глаза горели.

— Не жалейте о том, что вы набросились на меня, а жалейте о том, что не довели начатое до конца. Вы могли бы воплотить одну мою фантазию, которую я лелеяла полдюжины лет. Чего вы не понимаете в американских женщинах, по крайней мере в этой американской женщине, так это того, что они сами способны выбирать. Когда вы коснулись меня, вы сделали это с моего благосклонного согласия. Вы не знаете, какая у вас власть над женщинами, Юрий?

Было видно, что ее слова удивили его.

— Спасибо, что вы это сказали. Ваше достоинство лишь подчеркивает мою неотесанность, — проговорил он с усилием.

— Вы не понимаете меня, Юрий. Я не считаю, что вы вели себя грубо, по крайней мере передо мной вам не за что извиняться, разве только за то, что не завершили начатого.

Он шумно вздохнул.

— Это правда? — в вопросе слышалось недоумение. — Конечно, вы говорите так лишь для того, чтоб я лишний раз почувствовал себя скотом.

Она вскочила с кровати и обвила его шею руками. Она ласково перебирала его каштановые локоны, глядя ему прямо в глаза. Ей было очень важно то, что она собиралась ему сказать.

— Послушайте, Юрий, я фотограф. Я снимаю людей. Некоторые их них мне нравятся, некоторые нет. Вы попали в число первых. Когда я вижу, как вы танцуете, я мысленно перевоплощаюсь в вас и я хочу секса с вами.

Снова обретая уверенность в себе, он обнял ее и прижал к своей широкой груди.

— Я, право, не знаю, что делать. Пожалуй, лучшее, что я могу дать вам, это кадры, которых не снимал еще ни один фотограф.

— Я хочу только, чтобы вы были естествененны.

— Не будьте глупышкой, — он приложил ей палец к губам, у вас будет то, чего не было никогда у других фотографов.

В Дженнифер заговорил профессиональный интерес. Она огляделась в поисках одежды и заметила обрывки на полу у кровати.

— И что же я надену, — сокрушенно произнесла она.

— Вам холодно? — заботливо осведомился он.

— Я голая, а вы одеты. Да, мне нужна одежда.

— Так… — он задумчиво почесал свой квадратный подбородок.

Он огляделся, потом прищелкнул пальцами. Он шагнул к гардеробу и распахнул его. Мгновение он стоял в нерешительности, затем выдернул горностаевую шубку и бросил ей. Она поймала ее детским движением и утонула в ней.

— Вам очень идет. Женщина, для которой я привез ее, сбежала с моим братом, так что мне очень приятно отдать эту шубку вам.

— Так тепло.

Улыбка осветила его грубое русское лицо. В его глазах светилось счастье.

— Теперь вы должны сделать отличные кадры. Я не могу более стоять на вашем пути к успеху.

Дженнифер с усилием проглотила его слова. Они оставляли неприятное двойственное впечатление, ему не стоило их говорить. Она принялась распаковывать аппаратуру и устанавливать освещение. Работа помогла ее успокоиться.

— Что я должен делать? — спросил он, видя, как она сгибается под тяжестью аппаратуры.

— Пойти побриться. Мне нравится ваша борода, но, я думаю, большинство людей все же предпочтет гладкое лицо у великого танцора.

Он покраснел как мальчик и кивнул. Он пошел в ванную и прикрыл за собой дверь.

— Фу, — Дженнифер глубоко вздохнула. Она была рада получить передышку от неистового вихря по имени Юрий Московой. Теперь у нее было время установить освещение. Она закрепила свой «Никон» на треноге и занялась некоторыми деталями, связанными с выдержкой.

Выйдя из ванной, Юрий выглядел собранным и спокойным. Вид камеры и направленных на него прожекторов, подействовали благотворно. Он непринужденно улыбнулся, а Дженнифер нахмурилась, надеясь, что он не собирается разыгрывать перед ней тот спектакль, который знаменитости репетируют перед зеркалом, а потом демонстрируют всем фотографам.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он.

— Притворились другим человеком, другим танцором.

Идея ему понравилась. Роль другого человека открывала новые возможности. Он поднял руки над головой и начал танцевать.

— Это обычный народный танец, — объяснил он ей, в то время как его ноги отбивали такт на полированном полу комнаты. — А вот это, например, Руди Нуриев.

Дженнифер видела, как он все больше воодушевляется, изображая стиль Нуриева так точно, что она готова была поверить в волшебное чудо.

— Вы разучили это заранее, — сказала она, щелкая затвором фотоаппарата.

— Мы с Руди друзья. Он такой мастер, что ему легко подражать.

— Прошу вас, снимите одежду и продолжайте.

— Публика будет шокирована.

— Публика оценит красоту вашего тела. — Она играла на его тщеславии.

— Да, пожалуй.

Он разделся и танцевал перед ней, удивительно точно копируя стиль Барышникова и Петра Мартинса. Он превратил уютную гостиничную комнату в сцену.

Наконец он сказал: «Хватит». Когда он остановился, на его красивом русском лице можно было заметить лишь легкую тень усталости. Он был в отличной форме, несмотря на измождение, и тело его казалось не знающим усталости, почти нечеловеческой машиной, состоящей из сухожилий и мускулов.

— Вы засняла все, что нужно? Я старался искупить свое ужасное поведение.

Она дотронулась до его щеки.

— Да, я знаю. Я должна бы быть счастлива.

— Но?.. Почему вы несчастны?

— Эти снимки все же несовершенны. Я хотела, чтобы вы излили душу передо мной, чтоб вы были абсолютно свободны.

Он замер, не закончив движения, неподвижный, как изображение Кабуки.

— Я танцор, и я свободен.

— Нет, вы связаны тем, что вы делаете. Я хочу сфотографировать вас, а не роль, не перевоплощение. Вас. Понимаете?

— Да, — произнес он не вполне уверенно, дотрагиваясь до ее груди и как бы ища в этом поддержку. Она не противилась его прикосновениям, но он уклонился. Что бы вы хотели от меня?

— Выйдите на улицу. Может быть, там мне удастся сделать настоящую фотографию.

— Настоящую?

— Да, самодостаточную. Дайте я объясню: я пытаюсь сделать фотографию, которая вырвала бы вас из формальной структуры танца, которая вас сковывает. Я хочу, чтобы это было то самое.

— Что же?

— Я пойму, когда увижу. Когда картинка в моей голове совпадет с тем, что я вижу через объектив. Щелкнуть именно в этот момент и вот у меня есть то, чего я ищу.

Юрий шагал по комнате взад и вперед, его лицо покрылось румянцем. Он выглядел неутомимым и возбужденным.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Да, да. Но давайте прогуляемся. Я хочу подышать свежим воздухом. Может быть, на улице вам удастся осуществить задуманное.

— Вам не кажется, что надо одеться?

— Я надену пальто, а внизу мы оба будем голые.

«Должно быть, это такая мода», — подумала Дженнифер, вспоминая обнаженное тело Ники под ее длинной шубой.

Они были одни в гостиничном коридоре. Он взял ее за руку, и Дженнифер опять стала всего лишь поклонницей, мечтающей по пути на очередное выступление в Центре Линкольна о том, что они когда-нибудь станут любовниками.

Двери лифта открылись, и они вошли внутрь. На Юрии были мягкие ботинки и длинное пальто, доходящее до лодыжек. Они молча стояли и смотрели друг на друга, потом глаза Юрия внезапно вспыхнули, он потянулся к ней.

Распахнув пальто, он принялся жадно ласкать ее грудь, потом руки скользнули ниже. Он закинул одну ее ногу себе на пояс, чтобы член, похожий на железный прут, мог легче достичь своей цели. Мощные частые токи заставляли ее дрожать всем телом в припадке сексуального исступления. Он пропарывал ее насквозь, до самых сокровенных глубин желания.

«Динг», — лифт сообщал о скором прибытии в вестибюль.

— У нас есть десять секунд, — прошептал он ей на ухо, — я сейчас кончу в тебя, ты сладкая американская задница, ты похотливая американская сучка…

Опять раздался сигнал.

— О-о-о, — простонал он, глубже вгоняя член в ее тело. Его тело сотрясал мощный оргазм, он дрожал с ног до головы.

— О! Отдай мне все, — шепнула она.

Он отступил на шаг — член с каплями спермы на головке казался лишь немного меньше. Они как раз успели запахнуть полы пальто, когда стальные двери бесшумно открылись, и они ступили в вестибюль гостиницы Сэн Этьен.

На их лицах играл румянец, и они по-прежнему тяжело дышали, когда Юрия увидели две поклонницы. Он нетерпеливо нахмурился, как ребенок, которого отрывают от интересной игры, чтобы сказать родителям «Спокойной ночи», но все же взял шариковую ручку и поставил свой автограф на пакетах для покупок, которые протягивали ему фанаты. Две дамы с завистью оглядели Дженнифер. В ухмылке Юрия блеснуло что-то волчье.

По выражению его лица она поняла, что именно теперь может сделать тот самый кадр. Он облизал губы, точно собираясь ее съесть.

— Давай поднимемся, Дженнифер, — предложил он.

11

Дженнифер бежала по песчаному пляжу в Тобаго, она почти летела. Песок попал ей в лицо она проснулась, лежа на спине в гостиничном номере Юрия Москового, в отеле Сэн Этьен. Юрий лежал поперек ее обнаженного тела и храпел. После одного из тех эротических утренних снов, что кажутся еще правдоподобнее оттого, что всегда бывают незаконченными, она проснулась в темной комнате отеля и ощутила себя похороненной.

Она поцеловала его в висок, подышала на ухо, — он спал как убитый. Она повернулась направо, потом налево, и наконец ей удалось высвободиться из-под груза его тела. Она никогда не думала, что танцоры балета, эти крылатые создания, могут быть такими тяжелыми. Она подползла к краю кровати, но он поймал ее за лодыжку и притянул обратно.

— Эй ты, спешащая женщина, — проворчал он, иди сюда!

— Юрий, мне надо в туалет.

— А? — Он играл с ее грудью, щипал за соски.

— Я сейчас приду.

Он ослабил пальцы, и она выскользнула из постели, спотыкаясь побрела через комнату по мягкому гостиничному ковру. Голова гудела. Когда они вернулись в номер, у нее хватило глупости и безрассудства пытаться не отстать от него в выпивке. Пока они занимались любовью, он иногда останавливался, чтобы выпить. Когда они отдыхали, он пил «Столичную» со льдом. Он размахивал перед ней бутылкой водки со словами: «Вот моя русская кровь и сперма». Когда она, презрительно сморщившись, заметила, что, по ее наблюдениям, мужчины, которые злоупотребляют спиртным, не слишком искусны в сексе, он заорал, что это, мол, американские проблемы.

— Когда я выпью, я трахаюсь как бог. И чем больше я пью, тем лучше трахаюсь.

Конечно, Дженнифер было лучше знать, но ее первоначальный скептицизм сменился молчаливым изумлением, когда Юрий после четвертого вулканического извержения рухнул на нее и заснул мертвым сном.

Она подошла к окну, чтобы, выглянув из-за тяжелых бархатных штор, увидеть оживленную Пятую Авеню и убедиться, что после всего, что случилось, в реальном мире по-прежнему течет жизнь. Она выпала из него на несколько часов, пока исполняла свой постельный танец вместе с великим Московым. Она вздохнула и расправила плечи, позволяя тяжелой портьере снова скрыть от нее внешний мир.

Главным объектом, привлекавшим к себе внимание в белой ванной комнате, отделанной в старинном стиле и похожей на пещеру, была огромная ванна, настолько большая, что казалось, могла вместить несколько поколений Рокфеллеров, случись на Пятой Авеню революция. Ее округлое дно возвышалось на подставке над белым кафельным полом. Стены комнаты от пола до потолка были зеркальными, несколько растений в горшках и ваза-биде, располагавшаяся рядом с ванной, завершали интерьер. На тумбочке, в которой Дженнифер обнаружила несколько пушистых полотенец, стояла вазочка с маргаритками.

Пока Юрий проспится после водки, она успеет принять роскошную ванну, а потом ей, возможно, удастся снова склонить его к сексу. При этой мысли она ощутила, как по всему телу побежали мурашки.

Пока вода медленно наполняла огромную ванну, она стояла перед зеркалом, изучая себя. Ею руководило даже не личное тщеславие, а уважение к природной щедрости, одарившей ее красотой. Если она замечала изъян, она ревностно бралась за его исправление при помощи упражнений и диеты. Дряблое, обвислое тело противоречило ее принципам.

Она с сожалением заметила, что загар начал бледнеть, нозолотистая кожа по-прежнему светилась здоровьем. Это была прекрасно сложенная американка ростом в пять футов и семь дюймов с неправдоподобно красивой внешностью: маленькие гибкие ступни с педикюром розовато-лилового цвета, крепкие округлые ягодицы, переходящие в стройные бедра, пологая выпуклость лобка, покрытая коротко стриженными рыжеватыми волосами, плоский живот, высокая упругая грудь с торчащими розовыми сосками.

Она обернулась и через плечо посмотрела на те прелести, что подолгу задерживали на себе взгляды поклонников. Плотные круглые полусферы ягодиц слегка подрагивали, когда она напрягала ногу. Их полнота плавно переходила в стройность стана. Очертания ее плеч заставляли думать о крыльях.

Она осталась довольна своими наблюдениями. Она была одарена великолепным храмом тела, внутри которого пульсировала жизненная энергия.

Она воображала, как Алэн смотрит на нее, чувствуя возрастающее возбуждение у себя между ног. Она не могла выбросить его из головы. Юрий был всего лишь фантазией, простой и плоской, а Алэн!

Облегчившись, она присела над вазой-биде. Ей всегда было приятно чувствовать, как струи воды омывают промежность, добавляя к эротическим ощущениям ощущение чистоты и свежести. Она чувствовала, как сперма вымывается из ее тела.

— О-о-ох! — тихонько застонала она. Французы, конечно знали, что делали, изобретая это замечательное приспособление. Выключив воду, она почувствовала себя заново родившейся. Розовой изнутри.

Она танцевала перед зеркалом, подняв руки, и заметила, что светлые вьющиеся волоски под мышками подросли. Пробуя воду в ванной, она подумала, что у нее еще предостаточно времени, чтобы побрить их. Она порылась в тумбочке Юрия, ища бритву.

Лезвие безопасной бритвы с такой приятной легкостью скользило по намыленной коже подмышек, что Дженнифер приходилось следить за собой, чтоб не слишком увлечься. Бритье доставляло ей эротическое удовольствие, ибо делало кожу гладкой, а гладкая кожа повышала чувственность, по ней пальцы могли скользнуть куда угодно.

Когда Юрий, протирая глаза, вошел в ванную, он увидел, что Дженнифер, поставив одну ногу на край вазы-биде, выбривала себе треугольник на лобке. Она не поднимала глаз, пока не закончила.

— Что ты делаешь? Я не люблю бритых женщин.

— Я ждала, пока ванна наполнится, и мне надо было убить время. Что в результате? Открытие. Я открыла, что бритье очень возбуждает. Не замечал?

Она многозначительно взглянула на его грудь, покрытую густыми вьющимися волосами. Он последовал за ее взглядом, потом поднял глаза:

— О нет, только не это. — Он сгреб ее в объятия, грубо, по-медвежьи прижал к себе, так что ее щека оказалась у самого сердца.

Она играла с его туго закрученными колечками волос, пока он не скорчил гримасу.

— Позволь мне побрить тебя, Юрий, пожалуйста. Доверься мне.

— А ты еще та сучка. Я не могу отказать тебе. Что ж валяй, если это добавит тебе перчику.

— Что-то вроде этого, — усмехнулась она.

Он ждал, точно мученик, готовясь к худшему, потом его решительные черты дрогнули, и он заявил, что должен выпить перед испытанием. Ей пришлось позволить ему отыскать бутылку водки.

Он вернулся, неся в одной руке стул с прямой спинкой, а в другой — водку.

— Обезболивающее, — радостно ухмыльнулся он, отхлебывая из бутылки и усаживаясь перед огромным зеркалом в позолоченной раме.

Она залюбовалась на него: он сидел безукоризненно прямо, несмотря на изрядное количество выпитого. Его пухлые губы скривила довольная усмешка, когда он увидел, как Дженнифер накладывает ему на грудь горячее полотенце, а потом наносит крем для бритья. Он представлялся себе терпеливым лордом, достаточно смелым для того, чтобы позволить женщине водить бритвой вверх и вниз по его груди.

— Забавная процедурка, — крякнул он, глядя в зеркало.

Не слишком-то смейся, Нарцисс. Моя рука может дрогнуть, и тогда ты помрешь похожим на девушку твоей мечты.

Он зарычал от удовольствия, провожая взглядом руку, спускающуюся по его белоснежной груди, и тут же его глаза стремительно возвращались на ее грудь.

Холодная сталь бритвы плавно скользила по его коже между сосками. Дженнифер работала уверенными длинными мазками, завороженная своей работой.

Взгляд Юрия был прикован к изображению в зеркале позади Дженнифер. Она стояла на коленях на кафеле, и ее полная округлая попка двигалась в такт ее работе. Чуть ниже призывно мелькал темный маленький треугольник.

Он отхлебнул еще. Теперь его грудь была голой, как попка младенца. Дженнифер встала и с одобрением оглядела сделанное. Его грудь стала доступна для поцелуев. Она встала на колени и поцеловала его в правый сосок, тугой, налитый кровью комочек плоти. Ее мягкие губы обхватили его и слегка сжали, точно стремясь откусить, язычок быстро-быстро вылизывал маленькую горошину, а зубы слегка покусывали ее. Потом она уделила внимание и левому соску.

Юрий закатил глаза, запрокинул голову и громко застонал.

— Никогда еще… — пробормотал он так искренне, что она почти поверила.

Из того, что ей доводилось слышать, следовало, что русские женщины в постели не многим лучше манекенов, но с другой стороны, он уже достаточно прожил в Америке, чтобы успеть испытать утонченные ласки танцовщиц, всегда доступные для звезды. Ее губы и кончики пальцев не пропустили ни одного сантиметра его гладкой, новорожденной груди, прежде чем, послушно склонив голову, она обхватила губами гладкую головку члена. Дженнифер почувствовала, как горячая волна поднимается внутри нее в тот самый момент, когда вода из переполнившейся ванны достигла ее ступней.

— Ванна! — взвизгнула она и бросилась к кранам. Погрузив руки в теплую воду, она закрутила воду. Горячая волна, выплеснувшаяся на бедра, доставила Дженнифер острое удовольствие.

Юрий стоял позади нее, положив руки на ее задницу, а его указательный палец уже тонул в теплой влажной щелке между ног. Дженнифер подождала, пока вода частично уйдет, и водрузила затычку на место.

— Давай вместе примем ванну.

— А ты трахнешь меня под водой?

— В противном случае мне придется сделать это на холодном кафеле.

Они погрузились в тепло. Вода доходила обоим до шеи, а руки и ноги всплывали, почти невесомые. Дженнифер поймала себя на том, что ноги ее не могут держаться вместе, вода поднимала и раздвигала их, предоставляя Юрию непреодолимый соблазн. Он поднырнул под нее и завел свой полувозбужденный член в ее промежность, но в воде достигнуть желаемого было так же трудно, как дозаправить ракету в открытом космосе. Когда же он справился с этим, он обхватил в воде ее ноги, а руками заставил покрепче обвить себя, чтобы снова не разъединила их. Он двигался, как в замедленной съемке, а затем, резко поднявшись на ноги, вогнал в нее член с такой силой, какой требовала эта позиция. Точно Посейдон, восставший из морских глубин, он довел ее до неистового оргазма, и их голоса, слившись в страстном крике, огласили кафельный простор ванной.

12

Был последний день старого года, и снег укутал белым одеялом три четверти земли. Неделями колебавшийся вокруг нулевой отметки, столбик термометра упал в северо-восточных штатах до ужасной цифры —23 °C и замер, вероятно, застыв от мороза.

В штате Вермонт было холоднее, чем в морозилке, а узкая дорожка, которая, петляя, вела через национальный парк «Green Mountain» от степных холмов в глубокую низину, была занесена снегом, порой таким глубоким, что сугробы по обе стороны дороги скрывали желтый, уже порядком потрепанный, но любимый «Porsche-68» Марины Сорел.

Вместе с сестрой Дженнифер решила оставить на время Манхэттен и провести Рождество в загородном доме Джека Августа, который, помимо других экзотических ролей, которые доводилось видеть Дженнифер, играл роль идейного вдохновителя, редактора и издателя журнала «New Man».

Дорога была темная и зловещая, крупные мокрые снежинки, бросаемые порывом ветра на лобовое стекло, на миг вспыхивали, освещенные светом фар, точно алмазный дождь. В машине было тепло и уютно. Марина бесстрашно вела автомобиль, ни на секунду не переставая болтать. Они явственно чувствовали, как преодолевают пространство.

Уже несколько часов, пока жемчужный полдень медленно клонился к вечеру, сестры делились новостями. Дженнифер рассказала про Алэна и Ники Армитаж, и про Джона Гамильтона, и даже про сцену в ванной с Юрием Московым, а Марина предоставила сестре полный перечень выбранных бакалавров и краткий отчет о своих любовных похождениях с их теперешним хозяином, Джеком Августом. Приближаясь к цели своего путешествия, затерянной где-то близ Братлеборо, сестры чувствовали потребность делиться самым сокровенным, изливая в беседе отягченную душу.

— Джек Август не желает ни на йоту поступиться своей драгоценной свободой, — пожаловалась Марина.

— Но почему он должен это делать? — недоумевала Дженнифер. — Почему надо поступаться свободой?

— Не знаю, Дженнифер. Ты иногда такая идеалистка, что у меня просто нет слов.

— Я просто очарована Ники и Алэном именно потому, что они не теряют ни капли своей независимости. Они делают то, к чему в данный момент их влечет.

— Это нетрудно делать, когда есть деньги… Знаешь, большие деньги рождают иллюзии. Нет, я не хотела бы быть столь импульсивной.

— Мне кажется, что я больше наслаждалась собственной непредсказуемостью, чем ты, стараясь не отстать от Джека.

Марина кивнула в темноте.

— Знаешь, что он сказал, когда я по невинности предложила ему помощь в организации нашей сегодняшней пижамной вечеринки? Он сказал, что предпочитает поручить все приготовления секретарю и не хотел бы видеться со мной до выходных. Ну скажи — ублюдок.

Боль, звучавшая в Маринином голосе, напомнила Дженнифер о собственных непростых отношениях с Джеком Августом. В течение одного восхитительного месяца она делила любовь Джека с сестрой-близняшкой, пока не поняла, что самым разумным выходом из положения будет разрыв.

— Думаю, больше всего в этой истории мне не дает покоя то, что для Джека власть над нами всегда была важнее нас самих. Или любовь. Или секс.

— Погляди, сестренка, мы почти приехали. Расскажи о себе. Я больше не хочу обсуждать Джека.

— По существу? Я, кажется, влюблена в Алэна. Но Ники никогда не отдаст его. Вот и все, вот и все дела.

— Порочный треугольник, немыслимо. Почему бы не выбросить их из головы. Хотя, по-моему, я это уже говорила.

— Почему ты не выбросишь из головы Джека?

— Гм, это скверно.

— В Алэне есть что-то интригующее, что не дает мне покоя.

— А Юрий?

— Он безумен еще больше, чем они.

— Но Юрий Московой, он же бог. Я бы не отпустила от себя такого мужчину.

— Ну что ж, я могу вас познакомить.

— Нет, с меня хватит и Джека.

Дженнифер подумала, что сейчас самое время сменить тему.

— За окном так холодно, бррр… Надеюсь, у него большой камин.

Они свернули с располагающей к разговорам главной магистрали на более извилистую дорогу. Теперь Марина сбавила скорость, миновала два каменных моста, а затем, прогромыхав по занесенному снегом деревянному мосту, повернула налево, заставляя свой старый добрый Porsche, буксуя, взбираться по горной дороге на небольшое плато, открывшееся после подъема. Наконец дорога вывела их к одинокому дому, нелепому каменному сооружению, построенному в 20-е годы в грузинском стиле. Они заметили еще две машины: «Мерседес» и «Вольво», их включенные фары освещали стоянку. Огромная черная собака выбежала из дому, чтобы поприветствовать их.

Дженнифер положила руку на массивную голову пса и взглянула в ночное небо, осыпавшее землю белыми, холодными хлопьями. Свет фар выхватывал из темноты ледяные искорки. Дженнифер почувствовала себя в ледяном замке на краешке Земли. Джек Август вышел из дома, чтобы помочь им справиться с чемоданами, которые они с трудом вытаскивали из «Porsche». Он схватил два самых тяжелых чемодана и потащил по глубокому снегу к дому, крича через плечо:

— Привет, Марина, привет, Дженнифер! Добро пожаловать на Северный полюс! Смотрите под ноги, здесь немного скользко.

Его сильный голос воскресил в ней прошлое, и Дженнифер вдруг почувствовала такую слабость в ногах, что подскользнулась и непременно упала бы, если бы Марина не поддержала ее:

— Осторожней, сестренка.

— Я знала, что ты не дашь мне упасть. Я была уверена.

В прихожей он помог им снять шубы и подчеркнуто держал их на некотором расстоянии, точно они напоминали ему о недавнем убийстве — он считал варварством, что такие прекрасные, элегантные женщины носят шкуры диких животных.

Насколько Дженнифер могла судить, он нисколько не утратил былой красоты. Те же волосы, цвета воронова крыла, спадающие на высокий лоб, тот же крупный нос властелина (небольшая горбинка только усиливала впечатление, что это лицо принадлежит лидеру, воину, завоевателю), те же резко очерченные чувственные губы. Выражение карих глаз молниеносно менялось, становясь то веселым, то презрительным. Этот человек был создан, чтобы повелевать, и высокий белый ворот свитера, видневшийся из-под твидового пиджака, почему-то напоминал Дженнифер рюш королевского наряда.

Он обнял обеих женщин за плечи и повел в гостиную, по дороге он поцеловал Дженнифер мягкими, чуть приоткрытыми губами, шепча:

— Ты как всегда ароматна.

Она оттаяла. Секрет его обаяния заключался в умении уделить все внимание женщине — пусть даже на одну минуту, ему требовалось всего несколько жестов, чтобы произвести неизгладимое впечатление.

Комната дышала неброским грубоватым уютом. Картины на стенах, старинные стулья, шелковые плафоны ламп, дубовый пол и, наконец, вязаный коврик перед камином, на котором лежал знакомый пес.

Перед камином в кресле-качалке сидела гостья, прибывшая раньше них. Красный спортивный костюм плотно облегал роскошную фигуру. У нее были голубые тени и медно-рыжие волосы, подстриженные по-мальчишески. Когда она встала, чтобы поприветствовать сестер, очки, лежавшие у нее на коленях, упали на пол. Она была немного близорука, и это только добавляло ей прелести.

— Это Мисти. Она участвует в моем новом проекте. Очень милая женщина, советую не забывать об этом, не то она сама это напомнит.

— Добрый вечер, Мисти, — сказала Дженнифер, протягивая руку. Марина мрачно взглянула на незнакомку и только кивнула.

— Добрый. Вы, должно быть, замерзли. Идите сюда, к камину, тут нам всем хватит места. — В голосе женщины прозвучала неподдельная забота.

Дженнифер подошла поближе к камину, с благодарностью чувствуя его тепло.

— Знаешь что? Как Джек и обещал, ты выглядишь превосходно — я должна это признать. Ты понимаешь, о чем я? — она говорила задумчиво, низким, хрипловатым голосом.

Дженнифер заинтриговал необычный образ мыслей этой женщины.

— Я понимаю. Откуда ты знаешь Джека? — она повернулась, подставляя ноги теплу камина. Ей хотелось побольше узнать о Мисти и согреть ноги.

— Слушай, я не знаю, смогу ли ответить тебе на этот вопрос. В общем, Джек вложил деньги в мой фильм, так? И часто приходил на съемки. Кстати, это был эротический фильм, к счастью для нас всех, включая Джека Августа, он принес огромные сборы. «Райские птицы». Может, слышала рекламу?

— Не знала, что Джек занимается кино.

— Между нами говоря, у него просто был романчик.

Дженнифер наклонилась поближе к Мисти, ей очень нравился этот разговор. Она видела, как Джек наклонился над каминной полкой и что-то говорил, а Марина, грея спину у огня, напряженно слушала, это можно было заметить по ее слегка выдвинутой вперед челюсти.

— Чем ты занимаешься, Дженнифер? — спросила Мисти.

— Я фотограф.

— Что же ты фотографируешь?

— Все что угодно. Честно говоря, этот вопрос всегда ставит меня в тупик. Я только что завершила серию фотографий Юрия Москового.

— Я не знаю, кто он такой. Ты когда-нибудь снимала мужчину и женщину за этим занятием. Я имею в виду снимки, которые не показывают детям.

— Я делала пару сфальцованных вклеек. По-моему, получалось довольно сексуально…

— Ты возбуждаешься, когда делаешь это? То есть когда фотографируешь?

Дженнифер кивнула:

— Иногда.

Мисти захлопала в ладоши, как пятилетний ребенок.

— Как я счастлива, что ты не сказала, — Мисти дергала свой вздернутый носик, — они все одинаковы. Ведь если что-то возбуждает тебя, ты можешь об этом поговорить. Так?

— Ты попала в самую точку, — ответила Дженнифер. Она чувствовала, что между ними рождается дружба. Ее завораживала невинная испорченность Мисти.

Она услышала шипение шампанского, и Марина объявила, что настало время проводить старый год.

— Он был таким удачным для меня, — сказала Мисти.

Джек принес всем по бокалу «Dom Perignon», и они встали в кружок вокруг камина, потягивая вино, слушая музыку Guy Lombardo по местному вермонтскому радио и думая об уходящем 1981-м. Джек принес Дженнифер еще шампанского и похвалил ее коричневое шерстяное платье:

— Это последний писк моды, если я что-нибудь понимаю, но самое замечательное, как оно тебе идет.

Дженнифер подарила ему нежный взгляд скорее сестры, чем любовницы.

— Твой прогноз для меня, Джек. Что ждет меня в 1982-м?

— Я отвечу тебе серьезно: работа. За шесть недель читатели завалили нас письмами по поводу твоей статьи в «New Мал» о мужской сексуальности. Не забывай о своей карьере. Давай подумаем, что еще ты могла бы предоставить в журнал.

— Я хотела бы кое-что с тобой обсудить.

Прежде чем она успела что-нибудь добавить, вмешалась сестра, обвив руками шею Джека и притянув его лицо к своему для страстного поцелуя, который благодаря его рукам, ласкающим тело Марины, стал еще более страстным. Покинутые Дженнифер и Мисти поцеловались в щечку.

Где-то часы били полночь.

13

Следующий день они провели, катаясь на лыжах со склона близлежащей Маунт Сноу и вернулись домой насквозь продрогшие. Марина сделала им горячий тодди, а Джек пошел приготовить горячую ванну.

Дженнифер стояла, вся дрожа, перед вновь затопленным камином, когда к ней подошла сестра. Мисти сидела в кресле-качалке, снимая сапоги. Она чувствовала себя больной, потому что несколько раз упала, катаясь на спуске для новичков. Может быть, Джек пригласил ее смеха ради? Или он хотел создать себе выгодный фон и разбавить ею общество близняшек Сорел?

— Ох, у меня все болит, — простонала Мисти, роняя сапоги на пол.

— Мы все в таком состоянии, — добавила Марина. — Это моя первая лыжная прогулка в этом году.

— Ты когда-нибудь натиралась маслом? — спросила Мисти.

— Когда-то очень давно.

— Сейчас я натру вас обеих маслом, прежде чем мы залезем в горячую ванну. Вы почувствуете себя умершими и попавшими в рай, а у меня от работы перестанут болеть плечи.

— Чудесно. Где ты училась массажу? — Этот вопрос Дженнифер навел Мисти на длинный разговор о себе, больше похожий на поток свободных ассоциаций, но оттого не менее интригующий.

— Я училась массажу в массажном салоне. Нет, я там не делала настоящий массаж, я только училась. Так у меня появилось собственное дело, постоянный штат девочек.

— Но как ты познакомилась с Джеком? — Марина хотела знать все подробности.

— Он финансировал фильм, в котором я снималась. Не знаю, почему…

В ванной стоял массажный стол. Дженнифер и Марина быстро разделись.

Дженнифер растянулась на столе, положив голову на руки. Она приготовилась к наслаждению. Мисти густо нанесла масло на ее спину и плечи, а потом ее жесткие пальцы нащупали и принялись разминать уплотнения. Дженнифер благодарно застонала, чувствуя, как в ее затвердевшее холодное тело теплыми волнами вливается расслабление.

— У тебя волшебные руки, Мисти. Я оттаиваю.

— Твое тело так прекрасно. Вы обе могли бы у меня разбогатеть.

— Ты не единственная, кто говорил нам это. — Она подмигнула сестре, распростертой на соседнем столе. У Марины был замечательный цвет кожи, несмотря на время года. Ее ягодички аппетитно вздрагивали при каждом движении. Черные волосы веером рассыпались по спине.

«Интересно, — подумала Дженнифер, — сочтут ли меня самовлюбленной, если я признаюсь, что тело Марины — самое совершенное тело в мире?»

— Ах, душечка, горячая ванна — это просто чудо! — воскликнула Мисти, стягивая свой спортивный костюм и влезая в ванну к Джеку.

Ее грудь всплывала на поверхность, поражая Дженнифер большими глянцевыми, точно накрашенными сосками. Мисти перехватила ее взгляд.

— Неплохо выглядят, когда накрашены, правда? Только сейчас все смоется. Ну да ладно.

Дженнифер блаженствовала, откинув голову и закрыв глаза. Горячая вода была восхитительна, от нее тепло передавалось всему телу. Массаж и горячая вода вернули ей свежесть и силы, утраченные вместе с тобагским солнцем.

Джек сидел в воде напротив нее, поглаживая бедра Мисти. Марина с безразличной ухмылкой разместилась по другую сторону от него. Дженнифер надеялась, что сестра не станет устраивать скандала.

— Это самое подходящее место, чтобы провести первый день года, — Джек потянулся за горячим тодди. Да еще с тремя самыми прекрасными женщинами, каких я знаю.

— Ты думаешь, что справишься со всеми нами? — спросила Марина.

— Так, так, так, — вздрогнула Дженнифер. Она разгадала блеск сестриных глаз, это был опасный знак.

Мисти хихикнула.

— Ага. Или у тебя глаза больше, чем эта штучка?

— Посмотрим, — самодовольно заметил Джек. — Но я сомневаюсь.

— Это самое потрясающее, что я только испытывала с тех пор, как вернулась из Тобаго, — сказала Дженнифер.

— А что ты там делала? — спросил Джек.

— Я фотографировала Ники Армитаж. Помнишь? Изящная, смуглая…

— Да, помню. Они пропала из виду.

— Я поехала на Карибское море с ней и ее братом Алэном.

— И что за снимки ты делала?

— Они не для слабонервных, Джек. Подожди, и ты сам увидишь.

— Может быть, они для «New Man».

— Расскажи Джеку, кто такие Ники и Алэн, — попросила Марина, скажи ему все, что ты говорила мне.

— Подожди-ка, они случайно не связаны с этим гуру, о котором вечно кричат передовицы бульварных изданий, чтобы домохозяйки читали их, стоя в очереди в супермаркете.

— Пэр Митя их отец. Они сводные брат и сестра.

— Пэр Митя! Да, да он самый. Пэр Митя со своим культом секса. Оргазм как медитация. Неплохой материал!

— Я слышала о нем, — сказала Мисти.

— Похоже, крепкий орешек, но не в моем вкусе, если вы меня понимаете.

— Я хотел бы получить несколько его фотографий для «New Man», может быть мы посвятим ему целый разворот. По-моему, их легко достать.

— Нет, как раз наоборот. В том-то и дело, Джек. Он принимает гостей очень редко и по одному. А его последователи вообще работают в одиночку. Никакой формы одежды или чего-нибудь подобного. Они не продают книги на лотках. Существует всего несколько старых фотографий Пэра Мити. И ни одной его последователей.

— Я могла бы поговорить с Ники и Алэном, если хочешь.

— Может быть, они познакомили бы тебя с ним. Похоже, что эта статья будет твоим новым триумфом, если, конечно, ты берешься за нее.

Говоря, Джек, должно быть неосознанно, играл с сосками Мисти. Дженнифер не могла поручиться, но ей казалось, что она может различить руку порнозвезды между ног Джека. Марина выглядела так, точно готова закатить истерику, но в последний момент перед взрывом у нее созрело более приятное решение. Она встала на колени, так что вода скрывала ее по плечи.

Джек взглянул на нее сверху вниз бесстрастным взглядом мужчины, который привык подходить ко всему с собственной меркой. Ее плохо скрытая ревность, казалось, только подогревала в нем пыл для дальнейших ухаживаний за Мисти. Подныривая у него между ног, Марина напоминала о своих правах.

— Мисти, — обратился он к женщине, чьи соски продолжал щипать, — каким будет продолжение в твоем фильме? Я имею в виду трех женщин и мужчину в горячей ванне. С чего начнет мужчина?

Марина поднялась из воды прямо перед ним:

— Введи в меня палец. Это для начала.

Он скривил губы в ухмылке и прищурился, потом вытянул палец, чтобы проложить им путь между нижними губами Марины и соскользнуть в уютную щелку, обильно уснащенную медом, которого от его прикосновений становилось еще больше. Большим пальцем он надавил на клитор.

Затем его палец стал короткими медленными толчками входить во влагалище. Он прикрыл глаза, поглощенный своей работой.

Дженнифер ощутила легкое щекотание внизу живота, воскрешая в памяти те мгновения, когда пальцы Джека врывались внутрь ее тела. Она пододвинулась поближе к нему.

Марина вращала бедрами, вновь и вновь насаживая себя на средний палец Джека, его ладонь принимала в себя ее промежность, и казалось, он удерживал Марину на одной руке. Мисти, склонившись, лизала головку толстого члена. Его левая рука оставалась свободной, и он принялся ласкать ею грудь и живот Дженнифер, потом, скользнув в промежность, нащупал средним пальцем отверстие в трепещущей плоти.

— О-о-х, — простонала Дженнифер, чувствуя первую, чудную волну возбуждения. Она хотела бы ощутить в себе его член, но и палец был твердым и сильным, мощно двигаясь вперед и назад. Как и Марина, она плясала на его жестком пальце, вращая задницей, и с плеском плюхаясь в воду.

Со стороны казалось, что он держит обоих сестер на ладонях, приводя их в движение и заставляя плясать, точно кукол. Дженнифер наклонилась вперед и, поймав его сосок зубами, слегка сдавила его, лаская языком нежную плоть. Джек застонал и закрыл глаза.

— Я хочу, чтоб он вошел в тебя, — шепнул Джек Дженнифер, вынимая палец и притягивая ее к себе на колени. Мисти помогла ей занять такое положение, спиной к нему, чтобы член мог глубоко войти в тело. Его руки получали власть над ее грудью, а зубы слегка покусывали ее шею.

— Скачи на нем, Дженни, — подбадривала Марина.

Дженнифер двигалась все быстрее и быстрее, чувствуя вздутые вены каменно-твердого пениса так глубоко внутри себя, что казалось, он касался в ней мест, которых еще не касался никто. Чудесный огонь полыхал в ее теле, мгновенно распространяясь по нервам, и каждую минуту Джек был готов кончить в нее, и в этот миг он принадлежал бы ей, и ей одной.

Но он вышел из нее, толчки были такими сильными, что она воскликнула, не в силах бороться с желанием:

— О, введи опять! Мне надо ощущать тебя внутри! Пожалуйста, о прошу тебя, не выходи из меня!

Марина и Мисти — союзницы и набросились на Джека. Мисти поймала член и помогла Марине, которая вобрала его всего в себя, шумно удовлетворенно выдохнув.

— Слава богу! Ты сберег его для меня. Я хочу, чтобы ты кончил, пока я скачу на тебе.

— Это уже не за горами, — предупредил Джек. — Она плещется во мне, как кипящее масло.

Марина бешено мотала головой взад-вперед, ее черные волосы разметались по лицу. Мисти ласкала ей грудь, а Дженнифер, сама готовая кончить в любую минуту, неистово ласкала себя, следя, когда Джек достигнет высшей точки.

Она опустилась на колени подле Мисти и поймала яички Джека, плавно скользившие по воде. Они сжала их и сомкнула пальцы в колечко, чтобы обхватить ими основание члена, как только он выйдет из влагалища.

Это была пирамида желания, в основании которой находился Джек. Три женщины предвосхищали малейшие его желания, стремясь выполнить его просьбу прежде, чем Джек открывал рот, чтобы попросить. Их тела извивались в горячей ванне, точно некая новая форма подводной жизни.

Они почувствовали момент, когда он больше не мог противиться растущему давлению изнутри. Его глаза расширились, точно им открылось нечто невиданное, руки неистово сновали между ног Мисти и Дженнифер, замыкая всех четырех в единую цепь наслаждения, все его тело яростно сотрясалось, точно пытаясь передать трем женщинам неистовство своего оргазма.

— Есть, — выкрикнул он, когда это наконец свершилось. — Мы все кончили одновременно!

Это было самым лучшим началом года.

14

Шел небольшой снег. Был тот час, когда уже горят фонари, но на улице все еще не стемнело. Дженнифер быстро шла по 65-й Восточной улице и остановилась перед знакомым зданием, одним из самых замечательных строений из бурого камня на этой улице. Именно сюда Ники привезла ее с завязанными глазами, чтобы познакомить с Алэном.

По телефону Джон Гамильтон сказал ей, что Ники и Алэн в Европе. Она не смогла скрыть своего разочарования.

— О, — протянула она безутешным голосом.

— Могу я помочь?

Она вкратце рассказала ему о своем желании сфотографировать Пэра Митю и его последователей.

— А почему «New Man» интересуется этим? Полагаю, опять это дело с сексуальным культом? — в его вежливом голосе зазвучало презрение.

— Джон, вы меня знаете. Я не собираюсь причинять вреда своей камерой.

— Приходите сегодня вечером в шесть. Поговорим.

Она поднялась по восьми каменным ступеням, ведущим к украшенной орнаментом двери, испытывая одновременно радость и беспокойство перед новой встречей с Джоном Гамильтоном. Он был сильной, обаятельной личностью и во время их пребывания в Тобаго всегда сохранял дистанцию. Заманчивая возможность.

Дверь открылась прежде, чем она успела позвонить, и она была так ошеломлена, что сделала шаг назад.

Это была Шерон, женщина, которая танцевала каждый вечер на пляже, пока не соблазнила неприступного Гамильтона.

— Входите, — пригласила она, потупившись и держа тяжелую дверь открытой.

— Очень рада вас видеть, Шерон. Вот так сюрприз.

Шерон просияла и протянула руки за горностаевой шубой Дженнифер, на которой поблескивали снежинки.

Дженнифер бросила взгляд в высокое, в полный рост, зеркало и убедилась, что не ошиблась в выборе стиля простого, элегантного, намекающего, надев зеленую шелковую шаль и черное бархатное колье.

— Господин Джон Гамильтон желает принять вас в трофейной комнате. Это сюда.

Она проводила Дженнифер по крутой лестнице, любуясь, как прирожденная танцовщица легко и плавно восходит по ступеням.

Дженнифер ожидала увидеть в трофейной комнате огромные металлические кубки и диски, обычные атрибуты успеха и физической силы, но трофейная комната Армитаж не походила ни на что виденное ранее.

Комната представляла собой музей в миниатюре. В больших и маленьких стеклянных ящиках с подсветкой хранились сувениры, собранные за многие годы неистового странствования по миру. Одни были серьезными, другие казались странными: Дженнифер с изумлением глядела на золотой парчи брюки с едва заметным пятном в промежности. Брюки были ярко освещены и снабжены объяснительной надписью, поясняющей их значение. Из нее явствовало, что в этих самых брюках Ники играла в теннис в тот день, когда ее тренер соблазнил ее.

Дженнифер подавила смех.

Джон Гамильтон прокашлялся:

— Я подумал, что, когда вы увидите эту комнату, то сможете лучше понять Ники и Алэна.

Дженнифер протянула ему руку, но передумала и поцеловала его в щеку:

— Спасибо, что согласились поговорить со мной, Джон. Я часто вспоминаю этот месяц, проведенный с вами на острове. Я соскучилась по всем вам.

— Ники и Алэн были очень расстроены особенно, кажется, Алэн когда вы вернулись в Нью-Йорк. Им не часто удается найти людей, с которыми можно играть в подобные игры.

— Играть?

— Они взрослые котята, но котята такого льва, как Пэр Митя.

— Вы его знаете?

— Да, я расскажу вам о нем.

Он шагнул к стойке в углу комнаты, она пододвинула высокий стул и попросила налить ей перрьер с ломтиком лимона. Она живо представила себе, как Ники с Алэном сидят за стойкой, обсуждая свой очередной «трофей».

— Как вы думаете, смогу я с ним встретиться? Если бы вы познакомили нас, я уверена, что смогла бы уговорить его на несколько фотографий.

Джон Гамильтон покачал головой и рассмеялся.

— Я знаю, вы очень настойчивы, Дженнифер, но вы просто не понимаете. Пэр Митя — один из величайших учителей нашего времени. У него достаточно причин, чтобы не желать появления собственных фотографий и фотографий своих последователей. Они не смогут делать то, что он хочет от них, если обретут известность. Народ не поймет их. Журналисты так много лгали на эту тему, что все окончательно запуталось.

— Вы говорите о сексуальном культе? Я не занимаюсь подобной чепухой. Но кто эти его последователи?

— Серьезные люди, Дженнифер. Мужчины и женщины, которые согласны с Пэром Митей в том, что существует много разных путей к просветлению, и то, что подходит для одного, не действует на другого. Они выбрали сексуальность.

— А эта ваша серебряная булавка? Что она означает?

Людей Пэра Мити можно встретить повсюду, по ней мы узнаем друг друга.

— Она напоминает крохотное колесико.

— Это просто круг «О», символизирующий женское влагалище.

Дженнифер отхлебнула свой перрьер, размышляя над тем, что сказал Гамильтон.

— Почему же Ники и Алэн не носят подобных булавок?

— Потому что они его плоть от плоти. Серебряную булавку получают те, кто решил вступить в общество Пэра Мити.

— А вы?

— Что я? Пэр Митя попросил меня быть их телохранителем.

— Их личным ангелом-хранителем?

Он усмехнулся. Ей нравилось смотреть, как в его глазах вспыхивал огонек, точно он смеялся над некой, ему одному известной шуткой, будучи слишком замкнутым, чтобы делить с ней веселье. Она наблюдала за тем, как он разливает золотистое пиво, и любовалась его изящными смуглыми кистями рук.

— Как мог бы фотограф, который желает быть допущенным к съемке Пэра Мити… как мог бы такой фотограф заслужить серебряную булавку?

— Я могу рассказать про серебряную булавку, но заслужить ее трудно, и даже если это вам удастся, нет гарантии, что вам будет дозволено то, что строго запрещено другим.

— Кто-нибудь из них удостаивался булавки?

— Вы твердо решили не отступать?

— Джон, тут дело не только в фотографиях. Речь идет об Алэне. Я хочу быть во всеоружии по этому поводу.

Она почувствовала, что отношение Джона к ней меняется.

— Но я не понимаю. Вы могли остаться на острове с ним…

— И с Ники.

— Ники? — он недоумевал. Вы хотите сказать, что они брат и сестра? Но он стерилизован, вы знаете об этом. Их связь не более, чем эротика, без биологических последствий.

— Это не то. Просто я не могу делить его. Я никогда не могла делить с кем-то мужчину.

— Вы пытались?

— Да, с моей сестрой-близняшкой. Мы с ней очень близки, но это не помогает.

Джон Гамильтон грустно покачал головой.

— Это совсем плохо. Никто и ничто не разлучало их с самого детства.

— Я думала, что если я буду фотографировать, если я буду все время рядом, то, может быть, тогда…

— Я понимаю, его голос стал теплее.

— Помогите мне, Джон, — она коснулась его руки.

— Я бы хотел. Вы очаровательны, Дженнифер. И очень упрямы. Право, не знаю, смогу ли я, хотя…

— Почему нет?

— Люди, которые получают серебряную булавку, осведомлены в вопросах секса. Они выработали свое понимание вопроса задолго до того, как пришли к Пэру Мите.

— В общем, я не очень стыдилась своих побуждений, Джон. Можно сказать, что я им следовала.

— Любовные отношения с постоянным партнером не имеют никакого отношения к сексуальной жизни обладателей серебряной булавки, основанной на свободе и воображении.

Шерон стояла у стойки, слушая их. Она не сводила больших темных глаз с лица Джона Гамильтона, как будто боялась, отвернувшись, упустить что-нибудь.

— Женщине нужна помощь, Джон. А не пространные речи.

Это был голос Шерон, но он прозвучал так неожиданно, что Дженнифер показалось, будто в комнате есть еще кто-то.

— Что я должен, по-твоему, делать? — подчеркнуто терпеливо обратился Джон Гамильтон к Шерон.

— Показать ей зеркальную комнату. Посмотрим, будет ли она по-прежнему интересоваться Пэром Митей.

— Зеркальная комната?

Джон Гамильтон объяснил:

— Пэр Митя — большой шутник. Ему наскучило жить здесь, и он приказал оборудовать зеркальную комнату, где он мог бы проверять сексуальный потенциал некоторых своих последователей. Ники и Алэн развлекались в ней, когда он забыл о ее существовании.

— И мы тоже, — добавила Шерон, наморщив нос.

Пойдемте, я покажу вам.

Это была маленькая комната, примерно девять на двенадцать, все стены и потолок которой были зеркальны, а пол из губчатой резины покрыт бархатом.

Дженнифер вежливо взглянула в зеркало. Она была в недоумении.

— Может быть, я несовременно мыслю, но я ничего не понимаю…

— Одна из этих зеркальных стен также является окном.

— Ты имеешь в виду, что люди по ту сторону стены могут все видеть?

— Или записывать на видео то, что тут делается.

— И что я должна тут делать?

— Мастурбировать.

— Прямо так? Ни подготовки, ни музыки?

Он кивнул:

— Согласно теории Пэра Мити, ты по-настоящему свободен в сексе только тогда, когда перестаешь идентифицироваться с гениталиями. Если бы я попросил тебя сесть и поесть в этой комнате, это не показалось бы тебе трудным заданием. Мастурбация, секс сам по себе, не более неприличны, чем прием пищи. В обоих случаях физиология находит удовлетворение.

— Я не считаю, Джон, что я — это мое влагалище. Но я могу решать, кому его показывать.

— Пэр Митя отнес бы этот аргумент к разряду «секс как имущество».

— Не говори, что ты собираешься заставить меня сделать это.

— Попытайся. Тебе придется пройти через худшие испытания, если ты хочешь увидеть Пэра Митю.

Когда дверь закрылась за ним, она минуту стояла в нерешительности. Зеркала отражали ее растерянное лицо. Может быть, тут поможет самовнушение…

Она медленно провела краем своей зеленой шали по ноге, пытаясь представить, кто сейчас за ней наблюдает. Пусть по ту сторону стекла будут Джон и Шерон, тогда все в порядке, в конце концов, она подсматривала за ними на пляже, но только не незнакомые люди. Не видеокамера. Она не хотела появиться мастурбирующей на кабельном канале телевидения.

— Не могу, — призналась она собственным отражениям в зеркалах.

Из микрофона донесся голос Джона:

— Почему нет?

— Это слишком личное. Я могу сделать что-нибудь другое.

— Алэн говорил, что у тебя восхитительная попка. Задери юбку и покажи ее нам.

— Ты хочешь ее видеть? Я покажу ее тебе, но не незнакомцам.

— Просто задери юбку. Представь, что я единственный человек, который видит тебя.

— Я даже не знаю, где ты. Это так жутко.

Она стояла посреди маленькой зеркальной комнаты, стыдливо скрестив руки на груди. Ее глаза были широко открыты, ноздри дрожали. «Я застенчивый человек, — точно говорила она своим отражениям, — публичное раздевание невыносимо для меня».

— Ты обусловлена своим воспитанием. Это не важно. Ты должна освободиться от него.

— Но я не понимаю, почему, показывая интимные места, я могу освободиться от этой зависимости.

— Очень просто. Ты можешь считать, что обусловленность преодолена, если ты можешь при случае показать попку с такой же легкостью и непринужденностью, с какой позволяешь людям смотреть на твой локоть.

Дженнифер с минуту обдумывала его слова и решила, что она не позволит Джону Гамильтону злорадствовать, уличив ее в закомплексованности. Она сняла шаль, держа ее на некотором расстоянии от тела, и обнажила упругие ягодицы с белыми следами от купальника. Она дерзко обвела глазами комнату:

class="book">— Довольно?

— Великолепно. Ты не имеешь права скрывать такое чудо природы. Теперь наклонись вперед, чтобы я мог видеть остальное.

Дженнифер зарделась и запахнула юбку. Наглость Джона ошеломила ее, как шлепок по попке.

— Я не стану делать этого, Джон. Я отказываюсь унижаться. Через эту черту я не переступлю.

— Унижение это то, чему учит тебя твоя культура. В моей стране голые тела ничем не отличаются от голых деревьев или голых камней. Не придавай такого значения своей заднице, она есть у всех, не так ли?

Его слова звучали разумно, но их одних было недостаточно, чтобы заставить ее показать самые интимные уголки своего тела. До сих пор ее нагота была подарком, которого удостаивались любовники, а не всеобщим достоянием, наподобие изображения на монете. Она не была всеобщей собственностью.

В то же время ей становилось ясно, что выгоды, которые она может извлечь из этого испытания, требующегося для получения серебряной булавки, не сводятся к фотографиям для «New Man» или свиданию с Алэном. Она начинала понимать, что в ее собственной сексуальности существуют пробелы. Темные пятна, на которые ей хотелось бы пролить свет.

— Прежде чем я смогу отправить тебя к Пэру Мите, тебе придется освоить две вещи. Ты не сможешь принадлежать к группе «О», пока не научишься быть сексуально независимой и не отделишь свое «Я» от своего пола.

— Но как я могу приступить к этому?

— Ты начнешь с Виды Ланкастер.

15

В детстве Дженнифер трогала гениталии так же, как она трогала язык или пупок. Играя, они с сестрой часто прикасались друг к другу: нежность за нежность.

Смутные воспоминания об этом сексуальном рае прерывались в ее сознании резким вмешательством взрослых: запретом матери, однажды заставшей Дженнифер за тем, что, лежа в пенистой ванне, она то засовывала, то вытаскивала два пальчика из чудесного отверстия между ног. Ей было лет семь или восемь.

— Дженни, милая, там нельзя трогать ручками. Это некрасиво.

В семь лет она не поняла, почему то, что приятно и никому не мешает, плохо, но поверила матери, и с тех пор мастурбировала лишь изредка, за закрытыми дверями. В свои двадцать пять лет она имела весьма смутное представление о том, как выглядит ее щелка. Лепестки бутона, сокрытого меж ее ног, открывались лишь взглядам любовников.

Джон Гамильтон отправил ее на Виндермере Фарм, в Нью Джерси, где по выходным одна обладательница серебряной булавки проводила уединенные встречи с женщинами, желающими обрести сексуальную независимость. Это была Вида Ланкастер, высокая угловатая блондинка, с умными глазами, которые замечали все, что вы делаете. Она обо всем говорила быстро и взволнованно, и все же производила впечатление исключительно спокойного человека. Когда они стали заниматься йогой, она оказалась невероятно гибкой.

Она сидела во главе стола за легким вегетарианским завтраком в залитой светом гостиной. Дженнифер сидела справа от нее, а слева разместились еще три женщины. Вида отрезала каждой из них хлеба, сырого, темного хлеба с изюмом. Дженнифер успела купить гвоздик, которые теперь стояли в голубой вазе на другом конце дубового стола.

— То, что я попыталась организовать здесь, это женское общество, — сказала Вида, — то есть место, куда приходят женщины, чтобы продемонстрировать, что значит быть сексуально независимой и научиться видеть красоту собственной сексуальности. Здесь они делятся друг с другом опытом.

Заговорила какая-то женщина с розовыми волосами:

— Ты научишь нас кончать, ведь так?

— Можно сказать и так, если ты хочешь на этом закончить.

— Как?

— Первый шаг, — промолвила Вида, — это следить за своим языком. Мы не мужчины и, как вы увидите, не нуждаемся в них для удовлетворения наших сексуальных потребностей.

После завтрака они пошли в большую комнату, одна стена которой была прозрачна и открывала вид на заснеженную ферму. На отполированном дубовом полулежали коврики, по пять в кругу, так что женщины, чья одежда была разбросана по комнате, могли смотреть друг на друга. Они встречались взглядами и поспешно отводили глаза.

Дженнифер сидела в позе лотоса, не сводя глаз с Виды. Без одежды Вида выглядела не так внушительно. У нее были чуть отвислые груди и костлявые коленки.

— Сестры, я приглашаю вас в путешествие, — начала Вида. Она сидела с прямой спиной, точно жрица Инанна, сумарианская богиня любви. Сегодня мы все вместе посмотрим туда. У вас в руках маленькие зеркальца, в которые вы имеете полное право смотреть. Мы серьезно взглянем на то, что дает жизнь человеку и начало всем наслаждениям. Этот замечательный орган, эти нижние губы, влагалище, щелка, бутон, грот, киска, это центр вашей сексуальности. Сексуальность дана вам, чтобы испытывать оргазм.

Дженнифер установила зеркальце между ног и взглянула в него несколько скептически. Мужчинам нравилась ее киска, вот и все, что ее интересовало, все, что было ей нужно. Ей нравились их «штучки», так что все было справедливо. Какая разница, что теперь ее немного тошнило от вида собственных гениталий? Но… почему ее все-таки тошнило?

Она огляделась. Другие женщины подолгу и с любопытством глядели в зеркальца. Кэти, женщина с розовыми волосами, лежала на спине, расставив ноги, и широко открытыми глазами пялилась в зеркальце.

Дженнифер раздвинула нежный светлый пушок и при помощи двух пальцев приоткрыла нижние половые губы. Жемчужного цвета жидкость собиралась на нежно-розовой поверхности. Она должна была признать, что цвет ей понравился ей всегда нравился такой цвет, но вот внешние губы были, пожалуй, слишком велики. Они портили ее безупречную красоту.

У каждой из вас форма половых органов немного отличается. Пройдите по кругу и посмотрите на все варианты. Не пытайтесь найти некую среднюю, обязательную для всех норму. И кстати, не впадайте в заблуждение, будто ваша лишена привлекательности. Первый человек, которому она должна нравиться, это вы сами.

— Мой муж говорит, что от меня пахнет, — сказала женщина по имени Ферн. Ее муж работал телепродюсером, и у него вечно не хватало на нее времени.

— В смысле чем? Дезодорантом? Если вы подмываетесь, то ваш запах должен быть приятен нормальному мужчине. Всякая хорошая вещь на свете имеет свой запах.

— Может быть, ему не нравится именно мой.

Две женщины подползли к ее коврику и принялись разглядывать ее влагалище. Дженнифер присоединилась к ним. Запах Ферн показался ей приятным. Пока она стояла на коленях, другая женщина понюхала у нее. Скоро все пять женщин ползали по полу, изучая друг друга, точно мартышки.

Тем же вечером Вида показала им слайды с женскими гениталиями. Она сказала, что им необходимо научиться понимать и любоваться разнообразием вариантов. Это было не только полезное, но и впечатляющее зрелище, по существу красивое. Одна женщина захихикала, другие присоединились к ней. Они сидели в кружок на своих матах в общей комнате, потягивая домашнее вино из бузины и радуясь, что свет погашен, ибо лица их пылали от смущения.

Кэти задала элементарный вопрос:

— Эй, но я ведь не интересуюсь женщинами. Созерцание женских штучек меня не заводит. Я не лесби. Мы смотрели на себя в зеркальца, потом друг на друга, теперь эти слайды, но ведь я здесь, чтобы научиться быть сексуальной с мужчиной.

Вида выключила проектор и включила свет. Ее сережки звякнули, когда она откинула со лба выбившиеся пряди волос. Она принялась со страстной убежденностью объяснять философию своей методики:

— Кэти, ты никогда раньше не видела себя. Ты была очарована, я это заметила. И я не думаю, что женщина может быть хорошей любовницей, если она не испытывает восхищение перед тем, что доставляет ей столько удовольствия. За годы работы с сотнями женщин я пришла к выводу, что причина их сексуальных проблем коренится в том, что они не ладят с собственными половыми органами. Их приучили не смотреть, не трогать, полагаться в получении удовольствия только на мужчину.

— То, чему учим мы, это познакомиться и подружиться со своей щелкой, чтобы научиться любить ее. Когда это будет достигнуто, мы научим вас мастурбировать, — она отхлебнула вина из бузины, — хотя вас и не придется учить тому, что приходит само собой. По сути дела, все, что вам требуется, это разрешение снова вернуться к детской невинности и вспомнить, как вы ласкали себя, пока общество не погрозило вам своим длинным пальцем. А поскольку мы даем вам разрешение мастурбировать открыто, с полным сознанием своего права на этот невинный источник удовольствия, то вы сами будете поражены тем, какую бурю чувств сможете породить в собственной промежности без посторонней помощи. Вот почему мы здесь делаем акцент на независимости. Мастурбация — ключ к полноценной сексуальности, поскольку, как мы только что видели, если вы не можете доставить удовольствие себе, вы не сможете ничего предложить другому. Я надеюсь, что ответила на ваш вопрос, Кэти.

Она откинула назад волосы. В знак признательности Кэти сложила ладони вместе и вежливо поклонилась. Теперь ей было о чем подумать.

— Есть еще вопросы? — спросила Вида, обводя взглядом комнату.

Дженнифер молчала и заговорила, лишь когда Вида вопросительно взглянула на нее:

— Сегодня я пережила много замечательных моментов, но я все еще не знаю, смогу ли я сделать это. Я имею в виду, что мне придется еще перебороть свое отвращение к гениталиям.

— Я рада, что вы высказались, Дженнифер. Мы все знаем вас как замечательного фотографа, и, конечно, по вашей статье в «New Man». В каком-то смысле вы секс-символ Америки. Поэтому если даже вы испытываете затруднения в отношении собственных гениталий, здесь что-то не так.

Все глаза устремились на Дженнифер.

— Я просто подумала, что вы правы. Вот что я хочу сказать. Я мастурбирую, как и все остальные. Но всякий раз мне немножко стыдно делать это. Как будто я обманываю или что-то в этом роде. И я никогда не смотрю на себя.

Ласковая улыбка Виды ободрила ее:

— Продолжайте, для женщины важно сказать об этом.

— Это все. Я фотограф, а не оратор. Все, что, вижу я стараюсь запечатлеть на пленку. Мне трудно объяснить, что это значит, чувствовать, как, играя с собой, ты становишься свободней, но, думаю, это правда.

— Можно попросить вас об одолжении, Дженнифер?

— Пожалуй… можно. — А что ей оставалось делать.

— Сегодня на вечер по плану назначена демонстрация. Вы согласны?

— Согласна что?

— Продемонстрировать. Показать нам, как вы мастурбируете. Идите на стол у окна, — она указала на стол, напоминающий гинекологическое кресло, оснащенное стременами, — и просто позвольте себе расслабиться.

— Я… я не думаю, что смогу.

— Почему же нет? Здесь только мы, женщины. Суть демонстрации в том, что чем больше удовольствия вы доставите себе, тем больше будет поддержка аудитории. Мы все последуем вашему примеру на столе или прямо в зале.

Дженнифер дрожа влезла на стол.

Она боялась, что кто-нибудь засмеется, но женщины молчали, исполненные уважения к ее смелости первой публично проделать то, что все они, за исключением Виды Ланкастер, до сих пор делали лишь в кабинете гинеколога.

Не то чтобы они мастурбировали перед доктором, но когда Дженнифер раздвинула свои восхитительные ляжки и вдела ноги в металлические стремена у основания экспериментального стола, они вдруг припомнили те фантазии, что приходили им в голову, пока врач орудовал своими холодными инструментами.

Они обступили Дженнифер в ожидании, когда она начнет. Ее пальцы нервно бегали по ляжкам, кружили по треугольнику внизу живота.

— Прикоснись к себе, Дженнифер, — торопила Вида, — как ты делала это, когда была маленькой.

Другие голоса присоединились к голосу Виды, и Дженнифер, понукаемая ими, принялась тереть и ласкать свою грудь. Она закрыла глаза и вызвала в памяти образ Алэна, мечтая, чтобы он был сейчас здесь и удовлетворил ее желание.

Продолжая настойчиво массировать места, служившие источниками удовольствия, она забыла о смотрящих на нее людях. Их внимательные глаза и сдерживаемое дыхание отодвинулись и померкли. Она знала, что впервые в жизни она способна лететь туда, куда она хочет. Раньше она мастурбировала, чтобы снять напряжение, секс как таковой имел при этом второстепенное значение. Теперь она обрела нового любовника: себя саму.

Ей предстояло оторваться от земли, отягченной предрассудками, предупреждениями и намеками, и она поднялась, и, пронзая верхние слои стратосферы, она слышала уже только мерную работу машины: стук сердца, шум врывающегося в легкие воздуха, легкую дрожь в животе.

— Давай, Дженнифер, лети, — подбадривала ее Вида Ланкастер, и откуда-то из рокочущей глубины до Дженнифер донеслись голоса других женщин, которые восторженно визжали, когда она снова, снова и снова достигала вершины, всякий раз по собственной воле.

16

— Не хочешь ли ты подарить мне подарок, милашка? — обратилась Дженнифер к невысокому, видимо робеющему мужчине, который нерешительно топтался у двери в спальню. — В конце концов, это наш первый раз.

Мужчина протянул ей две сложенные пополам пятидесятидолларовые бумажки и, когда она взяла деньги, слегка ткнул пальцем ей в ладошку. Она делано засмеялась, потом повернулась спиной к нему, чтобы спрятать деньги в ящик комода. Она была в шелковой юбке и на каблуках.

Мужчина нетвердо держался на ногах, но торчал, подумать только, он торчал! Когда он только вошел в ее просторную гостиную, в квартире на Парк Авеню, где три дня в неделю Дженнифер работала жрицей Афродиты — девушкой по вызову, доступной любому мужчине, она подумала, что с этим мужчиной будут проблемы. Он горел внутренним огнем.

У него было сильное, но страдающее лицо. Он казался полным, но полноту придавали ему хорошо развитые мышцы, а не жир. Он носил дорогой костюм, подобранный, однако, без вкуса и дерзко закрученные кверху усики. Его звали Адам, судя по тому, как он представился, подчеркнуто внятно произнося свою фамилию. Глядя на Дженнифер своими мутными глазами, он сказал, что он армянин, художник, изображающий в абстрактной манере женские тела. Два года он провел один в Вермонтском сарае, переделанном под мастерскую, рисуя воображаемые груди и ягодицы. Это был страстный человек с большими руками, видимо обуреваемый желаниями и старающийся загасить этот огонь крепким брэнди. Он пришел к ней, потому что так долго не был с женщиной, что счел бы жестоким явиться к обычной девушке, не утолив прежде свою долго сдерживаемую страсть.

Услышав, что именно ей выпала подобная честь, Дженнифер понимающе кивнула и повела его в роскошную с огромной ванной, где должен был побывать каждый клиент, прежде чем он попадал в спальню. Он послушно стоял возле раковины, пока она расстегивала ему ширинку и доставала его длинный гладкий член. Она вымыла его с мылом теплой водой, превращая необходимую гигиеническую процедуру в дразняще соблазнительный ритуал. Часто мужчины настолько возбуждались, что кончали прямо в мочалку.

Джон Гамильтон сказал, что для того, чтобы перестать ассоциировать себя с собственным влагалищем, ей следует поработать проституткой. Она должна была стать сексуальным объектом. Секс — свирепая буря, и ей следовало уяснить, что она не более, чем одна из миллионов пылинок, захваченных и унесенных ею, буря определяет и направляет ее движения.

Он бросил вызов ей как бесстрашной путешественнице, и она приняла его. В поисках подходящего храма проституции она вспомнила о подруге Джека Августа — Мисти. Помимо работы в фильмах, Мисти содержала что-то вроде любовного бизнеса. Она предоставила в нем Дженнифер одно из самых замечательных мест.

Сюда Дженнифер приходила, чтобы прислуживать, отрекаться от себя, своей гордости и своих нужд.

— Что ты предпочитаешь, любимый? Хочешь, я потру тебе спинку или сделаю массаж ног?

Адам кивнул в ответ, обнажая зубы в благодарной улыбке. Он даже не прошел, а прошествовал к кровати и осторожно растянулся на ней. Он много выпил, но это был сильный мужчина с сильно развитым половым инстинктом. Дженнифер сбросила шелковую юбку и шагнула к кровати, и присела на корточки над его спиной, чтобы легкими прикосновениями пальцев и ладоней снять напряжение с его спины, плечей и ног.

— Тебе нравится, любимый? — спросила она. Ей не приходилось подбирать слова. За два дня она переспала с восемью незнакомцами и заработала столько, сколько заработала бы за час работы фотографом. Ей нравилось разнообразие мужчин, но она не могла позволить себе сделать заработок от проституции своим основным доходом. Ее запросы далеко превосходили финансовые возможности девочки по вызову.

Но она задумчиво улыбнулась — теперь она может приглашать клиентов в качестве хобби. Неплохо получить от какого-нибудь Адама сотню долларов за удовлетворение его сексуальных фантазий. Он пошевелился под ней, и она соскочила. Он приподнялся, опираясь на локоть, и в этот момент напоминал ей любимого дядюшку Митча, с его густыми усами и внимательной белозубой улыбкой, как будто только и ждущего, чтобы она сделала ошибку.

Ей не нравился этот вид, поэтому она обняла жесткое, мускулистое тело, скользя по нему руками в поисках эрогенных зон.

— Тебе нравится, когда о тебе заботятся?

— О да, — уверенно ответил он. — Да, мне нравится, когда ты спрашиваешь, чего я хочу. Как я предпочитаю. Хочу ли я, чтобы музыка играла тише или чтобы ты улыбалась шире?..

Он положил руку ей на талию, потом на грудь. Он играл с ее сосками, и его движения отзывались ответным желанием в ее теле.

«Несправедливо, когда мужчина может вот так играть с тобой», — подумала она.

Позволь мне поцеловать твоего дружка, — попросила она, тыкаясь носом в головку члена. Обхватив руками его ягодицы, она прижималась лицом к его телу, проводила языком по яичкам. Она знала, что делает, давно усвоив, что настоящая мечта каждого мужчины — это найти женщину, которая по крайней мере притворялась бы влюбленной в его член. Роль Дженнифер сводилась к тому, чтобы создавать и поддерживать иллюзии своих клиентов.

— Я хочу всю тебя, — твердо проговорил Адам. — Сегодня я взбесившийся бык.

— Ты заплатил два раза по половинке, так что позволь мне пососать. Я это хорошо умею.

— Нет, я хочу выпить тебя, как фруктовый коктейль. Я хочу тереться лицом об тебя, ощущать твой сок на моем теле. Просто ляг на спину и подними ноги вверх, раздвинь ноги и разведи губки твоей киски.

То, как он говорил возбудило Дженнифер даже больше, чем она того хотела. Он, очевидно, не собирался сдерживать себя перед ней. Желание распирало его изнутри, его лицо побагровело.

Она сделала все, как он сказал, придерживая пальцами с накрашенными ногтями верхние половые губы и открывая для него сочную розовую плоть между стройными поднятыми вверх ляжками.

Он начал с поцелуев в подколенные ямочки, постепенно поднимаясь своим влажным ртом все выше по внутренней поверхности бедер. Потом он остановился на мгновение, и, взглянув на него, она заметила, что он почти благоговейно смотрит на влагу ее пещерки, лаская себя рукой.

— Пососи у меня, лапочка. Засунь свой толстый язык в мою дырочку. Трахни меня языком, — слова сами приходили ей на ум.

— Ты так чудесно пахнешь, — пробормотал он из расщелины ее ног.

«Еще бы, — подумала Дженнифер. — Духи, которыми я пользуюсь, стоят 450 долларов флакон».

Она перебирала пальцами густые волосы своего клиента, ее охватывала дрожь от ощущения того, как его длинный язык вновь и вновь входит в ее тело. Он начинала опасаться, что Адам не шутил, обещая довести ее до изнеможения.

Горячие волны поднимались от промежности к пупку. Он держал в руках ее мягкие половинки, лаская расщелинку между ними. Он нащупал жесткое колечко влагалища и ввел в него палец на глубину одной фаланги. Он притянул ее к лицу, он походил на человека, который ест арбуз, так чавкая, что одни эти звуки могли бы внушить ей отвращение к любовнику, но теперь они лишь разгорячили ее. В конце концов, они были проявлением нежности.

Она отстранилась от него, чувствуя первые признаки приближающегося оргазма. Он поднял голову и довольно улыбнулся, его усы и подбородок блестели, обильно смоченные любовным соком.

— Ты вкусная, как персик, и горячая, ты обожгла мне язык. У тебя такая маленькая уютная дырочка, что я боюсь, как бы тебе не было больно, когда я вгоню в нее мой армянский член.

— Войди в меня, Адам. Ничего, если мне будет больно, ты сводишь меня с ума. Я хочу ощутить внутри себя это чудовище, — она внутренне рассмеялась над нелепостью их диалога, но он был сейчас уместен.

— Тогда приготовь мне путь. Я не хочу брать на себя ответственность. Приготовься, что я буду трахать тебя так сильно, что мой член выйдет у тебя через горло.

Тугая багровая головка его торчащего члена источала предкоитальную жидкость. Она обхватила ее обоими руками и направила во влажную глубину влагалища, приветствуя его силу и заведенная его грубой речью, которую она относила за счет пробуждаемого ею желания.

У него были сильные плечи. Он опирался о постель мускулистыми накаченными руками, медленно работая ягодицами и дюйм за дюймом проникая в нее. Она подняла задницу навстречу ему, приглашая на всю длину утопить в ней член. Она напрягла мышцы влагалища, заглатывая его в себя, так, что он застонал от наслаждения.

— Ты отличная трахальщица. Она у тебя узкая, как горло, я знаю. Такой кайф, точно ты пьешь меня своей киской.

Она закинула ноги ему на плечи, а он приподнял ее задницу над кроватью, чтобы достичь наибольшей глубины проникновения. Его тело била крупная дрожь. Она ухватилась за его руки и плечи, чувствуя глухие удары его сильного тела о ее задницу и заднюю поверхность бедер. Он трахался так рьяно и так быстро, что первые несколько минут она могла только беспомощно повисать на нем. Он так глубоко проникал в ее тело, точно хотел припечатать ягодицы к матке, пришить задницу к сатиновой простыне. Он вошел в ритм и теперь двигался безостановочно, не зная усталости. Его глаза были закрыты, крупные черты лица светились блаженством. Он напоминал чемпиона-велосипедиста, наездника или пловца, который, достигнув определенного предела скорости, без труда удерживает его.

Он балансировал на одной руке, другой лаская твердые груди Дженнифер, стискивая их с такой силой и так энергично, что она не успевала открыть рот, чтобы пожаловаться, как тут же его рука уже гладила ее живот или оказывалась на заднице. Он сжал гладкие половинки в руке, а потом стал похлопывать ее по попке, точно наездник, подгоняющий лошадь. Она быстро двигала задницей вверх и вниз, шепча ему на ухо слова ободрения, как будто хотела проверить, сколько этот дикий человек способен не кончать. Она начинала терять терпение, готовая кончить в любую минуту, балансируя на тонкой грани оргазма. Если она не заставит его разрядиться как можно скорее, то ей конец. Поэтому ее слова стали грубыми, чтобы достичь его сознания:

— Ты просто разрываешь меня на части, любимый. Я чувствую, как сок из твоих яичек жаждет вырваться на свободу. Они стали такими тяжелыми, такими полными. Давай же, утопи меня в сперме. Наполни меня до краев.

Она почувствовала, как дрожь, зародившаяся в руках, мгновенно овладевает им, доходя до икр и кончиков пальцев, пока, наконец, он не затрясся всем телом, как ракета, готовая к пуску.

Его глаза вдруг распахнулись. Они готовы были выскочить из орбит. Язык высунулся в щель между зубами, и она почти видела, как пар валит у него из ушей. Теперь она была спокойна, что выйдет из этой гонки победительницей и что он кончит раньше нее. Она протянула руку и обхватила двумя пальцами основание его члена.

Это было последней каплей. Он, казалось, не ожидал этого, и невольный стон сорвался с его губ.

— О-о-о! — застонал он опять, врываясь в нее с силой быка, вновь и вновь пропарывая ее промежность, пока горячий сок любви не вырвался из него, выплескивая в нее два года копившееся желание.

В тот же день за обедом, в кухне на Парк Авеню, Дженнифер рассказала Мисти про Адама.

— Так нельзя, Дженни. Мои девочки очень быстро понимают, что если позволять все клиентам, то кончишь тем, что не сможешь сидеть. Запомни, это намного проще, просто довериться клиенту и уступить ему власть над ситуацией.

— Но он ловил такой кайф. И потом, он так грязно ругался, это очень заводит.

— Они все такие. Часть твоей работы состоит в том, чтобы позволить им излить всю брань на тебя. Каждая хорошая проститутка знает, что они приходят не за сексом, а за иллюзией.

— Забавно. Я всегда считала, что отдаваться за деньги позорно. Мне все еще трудно требовать плату за то, что приносит мне удовольствие, но я могу понять тех, кому очень нравится быть девочкой по вызову. В эти выходные я работала на полную катушку. Я могу считаться профессионалкой.

Мисти отхлебнула кофе и захрустела морковкой. Открытия Дженнифер произвели на нее впечатление.

— Я до сих пор не понимаю, почему ты это делаешь. Ты известный фотограф. Тебе не приходится сводить концы с концами.

— Я бы ни за что не согласилась упустить этот опыт. Я так довольна собой. Джон Гамильтон был прав: я действительно стала контролировать свою сексуальность. Я чувствую дистанцию между ею и мной.

— Опыт это, конечно, хорошо, но я все же предпочитаю заниматься любовью перед камерой. Кстати, ты обещала заснять меня.

— Я помню. Сегодня вечером я пойду домой, постараюсь отдохнуть, а на той неделе ты зайдешь в мою студию, — Дженнифер улыбнулась, а там ты увидишь как эта работа превращается в стиль жизнь.

17

Наконец настал день, когда Пэр Митя потребовал Дженнифер к себе, в свое новое святилище на севере штата Нью-Йорк. Джон Гамильтон позвонил ей: Ники и Алэн вернулись в Штаты, чтобы повидать отца. Они спрашивали о ней, и он рассказал, какой талантливой ученицей она оказалась.

Необыкновенно ясным утром в начале февраля Дженнифер, одетая в неброское шерстяное пальто и голубые джинсы, с огромной сумкой через плечо, заказала такси до Гранд Сентрал Стейшн. В просторном вестибюле, занятом экспозицией «Кодак», она купила билет и поспешила к отходящему поезду. Он неторопливо направится к восточному побережью горделивого Гудзонова залива и в конце концов доставит ее в уютно раскинувшийся на реке городок Ринеклифф, где будут ждать ее на машине Алэн и Ники. Поезд был почти пуст, так что она могла выбрать место у окна и, глядя на проплывающий за окном пейзаж, попытаться собраться с мыслями.

Последние несколько месяцев выдались бурными. Она многому научилась и внутренне повзрослела. Она была другой женщиной, чем та, что, повинуясь внезапному порыву, подошла к Ники Армитаж, а потом с удивлением осознала себя втянутой в череду событий, которые повлекла эта встреча.

Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. В голове проносились мысли и видения; картинки, предстающие перед ее внутренним взором, можно было разделить на три нечеткие группы:

1. Была ли она в самом деле влюблена в Алэна? Теперь она думала, что да, но тогда ночью, на пляже, когда она подставила ему свою задницу, она была в этом уверена. Что так влекло ее к нему? Она решила, что это было его умение держать нос по ветру в поисках новых приключений, его спонтанность и непредсказуемость.

Но было и что-то большее. Ей казалось, что она любила его, потому что не могла до конца разгадать, или… почему? Потому что от него хорошо пахло? Это правда. Он покорил ее? Это тоже правда. Тут был сложный клубок причин, но поскольку она была романтиком, то всегда скептически относилась к любви и не спешила отвечать на вопрос: влюблена она или нет. У нее и раньше бывали подобные эмоциональные увлечения, но они никогда не приносили ей удовлетворения.

2. Ее мысли крутились вокруг святилища, конечного пункта ее путешествия. Она пыталась представить себе, каким оно окажется и какой окажется она там. По своему опыту она знала, что лучше одеться просто, поэтому на ней было грубое шерстяное пальто вместо горностаевой шубки и джинсы вместо ее любимого материала шелка.

Особенно ее интересовал Пэр Митя. Было трудно представить, как мог бы выглядеть отец Алэна и Ники. Этот необыкновенно харизматичный и необыкновенно богатый духовный вождь был легендой. Она ломала себе голову над тем, удастся ли ее уговорить его на пару снимков или нет. Она была готова к встрече с ним, но вопрос был в том, был ли он тем, кто ей действительно нужен.

3. Еще она думала о Виде Ланкастер и борделе Мисти на Парк Авеню. Мастурбация и проституция. Личное и публичное, внутреннее и внешнее, независимость и сосуществование — оба опыта сильно повлияли на нее. Они дополняли друг друга в ее сознании. Она научилась тому, о чем говорил Джон Гамильтон, она думала: как стать настолько ответственной за свою сексуальность, чтобы не нуждаться ни в ком, кроме себя; как разорвать связь между сексом и эмоциями; как разделить сердце и влагалище. Она была чем-то большим, чем сумма пережитого ею, но и меньшим, поскольку ей все еще чего-то не хватало для нового приключения.

Она все еще была погружена в свои мысли, когда поезд остановился в Ринеклиффе. Она сошла со станции и оглядела автостоянку. Она увидела серый «Мерседес» и, сойдя с асфальта, направилась к нему, хрустя ботинками ручной работы по смеси льда и гравия.

Она думала, что кто-нибудь из них Алэн или Ники выйдет из машины навстречу ей, но этого не случилось. Когда она была уже в пяти шагах от ухоженной дорогой машины, послышался шум заводящегося мотора.

Она подергала ручку передней дверцы и убедилась, что она заперта. Ники сидела за рулем, но не открыла дверь. Дженнифер залезла на заднее сиденье, где ее страстно приветствовали губы Алэна.

Контраст между реальностью поезда и тем миром, которым окружили себя Алэн и Ники, был так велик, что Дженнифер поначалу противилась, пытаясь увернуться от поцелуев Алэна. Но он был так настойчив, что ей не оставалось ничего другого, кроме как сдаться.

Его язык проник ей в рот, а руки расстегнули пальто, чтобы коснуться возбужденных сосков. Другой рукой он через грубую ткань джинсов разминал ее промежность, тщетно пытаясь нащупать клитор.

Ники отчаянно вела машину по узким сельским дорогам, изредка сбавляя скорость, когда олень или одичавшая собака выбегали на дорогу, а потом снова поддавая газу. Сказав: «Привет, Дженнифер. Мы скучали по тебе. Теперь мы хорошенько развлечемся», — она все время смотрела вперед.

Дженнифер держала Алэна на расстоянии вытянутой руки. Ей нравилось смотреть на него. Дыхание ее вновь установилось.

— Я хотел этого долгие месяцы. Я не встречал женщины, которая целуется как ты.

— Ах, Алэн, как хорошо снова видеть тебя, прикасаться к тебе и слышать твой голос. Я оставила на том острове часть своего сердца.

— Тебе придется вернуться за ней?

— Думаю, да…

— Я был уверен, что ты вернешься следующим же рейсом. Я отложил поездку в Париж. А ты не вернулась.

— Я думала об этом. Я тысячи раз прокручивала в своем мозгу ту ночь на пляже…

— Тогда почему ты не вернулась?

Дженнифер колебалась, боясь, что Ники услышит их разговор. Но потом пожала плечами: другого пути нет. Она должна была высказать ему все.

— Алэн, я хочу провести с тобой наедине больше, чем одну ночь в жизни. Мы прожили на острове месяц, и только одну ночь мы были одни. Одну ночь!

Хотя она и не повышала голоса, эта фраза, месяцами крутившаяся у нее в голове, произвела такое впечатление, будто она прокричала ее во все горло. Алэн отвернулся и принялся глядеть в окно. Они миновали крупные фермы по разведению лошадей, имения на великой реке Гудзон и, наконец, въехали через каменные ворота на территорию святилища.

18

Святилище Пэра Мити представляло собой одиноко стоящее приземистое здание с оштукатуренными стенами, глядящее с высоты обрыва на Гудзон. Около столетия здесь был доминиканский монастырь, и его планировка идеально соответствовала запросам Пэра Мити. Великолепный пейзаж, уединенность, огромное количество пристроек и простор основного здания, включающего как маленькие комнатки для встреч наедине, так и большие помещения для собраний, все это определило выбор Пэра Мити и заставило его приобрести здание.

Алэн провел Дженнифер в узкую келью, где ей предстояло спать, и попросил прощения. Она не могла бы сказать, о чем он сейчас думает.

— Может быть, я зайду к тебе вечером. Сейчас мне надо повидать отца. Он пытается научить меня вести дела.

— А когда я увижу его?

— Когда он решит, что ты готова, и ни минутой раньше. Он всегда говорит: «Главное, правильно выбрать момент». Возможно, он пришлет тебе сообщение. Тогда делай все, что он попросит. Значит, он считает, что ты должна пройти через этот опыт, прежде чем сможешь его понять.

Дженнифер кивнула и села на кушетку в своей узкой келье, на душе у нее было неспокойно.

Она откинулась на спину, подложив руки под голову, и попыталась припомнить все, что знала о Пэре Мите.

Он был настоящим русским князем, некоторые утверждали даже, побочным сыном Романова, сводным братом Анастасии, родители которого исчезли из виду незадолго до революции. Он появился в Афганистане, очень смахивающий на бандита, а потом семимильными шагами двинулся на Запад, останавливаясь, чтобы поучиться в знаменитых университетах Германии и Италии, и не пропуская ни одного злачного места, где он мог бы надуть противника в карты. Его карточные выигрыши позволили ему построить карьеру в сфере финансов, а потом он забрал все свои сбережения и купил землю. С этих пор он не работал.

Освободившись от ведения финансов, он стал читать лекции о революционной природе эроса перед небольшими группками слушателей. Скоро он уже собирал полные залы тех, кто хотел бы услышать, что думает этот поднявшийся из низов миллионер о сфере духа и о том, что сам он стал называть «наукой сексуальности». Как и всякий радикальный проповедник он вербовал сторонников в среде неудовлетворенной молодежи, но вскоре обнаружил, что его идея о сексуальности как просветлении обсуждается по всему миру. Чтобы избежать пристального внимания, он отправился в Гималаи, но это, естественно, лишь добавило загадочности к легенде о нем. Вернувшись в Европу, он вел затворнический образ жизни, путешествуя с небольшой группкой последователей по континенту, пока наконец не осел в Соединенных Штатах.

Сообщение, о котором говорил Алэн, Дженнифер получила в тот же день после обеда. В огромном зале около ста мужчин и женщин — мужчины носили бороды, у женщин были длинные волосы — ели чинно и с аппетитом. Некоторые на секунду прерывали свое занятие и дружелюбно обращались к ней, но она не понимала этих людей. Они составляли общность, в которой она чувствовала себя чужой.

Сообщение было оставлено возле ее тарелки. Оно было напечатано на голубой открытке:

«Вам нужно сделать еще один шаг. Достичь еще одного уровня перед прорывом».

Прорыв? Она подняла брови. Еще один уровень.

Алэн не пришел. Она вернулась в свою комнату и рано погасила свет.

Дженнифер плохо спалось в ту ночь на ее узкой кровати. Может быть, это осторожность янки не давала ей заснуть, заставляя ворочаться. В три часа ночи она со всей отчетливостью спросила себя, не перешла ли она на сей раз черту, не зашла ли слишком далеко в своем увлечении, как любовницы и погоне за сенсационными снимками. Страх не давал ей покоя, как боль в горле.

Она могла бы сидеть в своей квартире и следить за проплывающими паромами. Тогда ей не пришлось бы пролежать всю ночь без сна в монастырской кровати, не зная, что принесет с собой утро.

Должно быть, она проспала всего пять минут, когда легкое щекотание на веках разбудило ее. Она замотала головой и увидела улыбающегося ей Алэна, он наклонился так близко, шепча «Пора вставать!», что черты его лица показались ей искаженными. Он целовал ее в закрытые глаза.

Она поймала его руку и положила себе на грудь. Но он отвел руку. Она взглянула на свои часы «Rolex» на ночном столике. Было пять утра.

— Алэн! Еще ни свет ни заря, — запротестовала она, но Алэн прижал палец к губам в знак молчания.

— Одевайся.

Она натянула свои голубые джинсы и свитер, чтобы утренний холодок не так пробирал ее.

— Я еще не проснулась как следует, — зевнула она.

— Поэтому группы и собираются так рано. Сразу после сна защитные силы человека ослаблены. На него легче воздействовать.

— Что за группы? — спросила она, торопливо следуя за ним по коридору.

Он отвечал через плечо:

— Они называются группы «О», по форме серебряной булавки.

— И что они символизируют? Оргазм, по всей вероятности.

— Нет. Это банально. Они символизируют открытость. Открытость — это ключ, как говорит мой отец, открытость и доверие.

Группа «О». К участию в знаменитых группах «О» в святилище Пэра Мити допускались только те, кто, по мнению гуру, мог стать настоящими мастерами секса, обычно не более шести человек за один раз. Они считались таким тяжелым испытанием, что их сравнивали с прохождением сквозь строй.

Идея была проста: чтобы высвободить сексуальный импульс из всех условностей и ограничений, накладываемых на него обществом, человек должен пройти через радикальную ломку ценностей. Всякое предубеждение следовало переосмыслить.

Дженнифер сидела в центре круга, окруженная шестью голыми людьми, на жестком гимнастическом мате. Стены этой просторной комнаты были обиты тем же материалом. Они были серые и жесткие, местами запачканные участниками прежних групп «О».

В комнате пахло как в спортивном зале, но к запаху пота здесь примешивался ни с чем не сравнимый мускусный запах секса, который показался Дженнифер особенно острым, хотя, возможно, это объяснялось тем, что ее нос еще спал и воспринимал запахи чересчур обостренно.

Она оглядела круг голых людей и увидела Алэна, сидевшего, скрестив ноги, и что-то шептавшего на ухо Ники. Остальные четыре человека были примерно ее возраста: трое мужчин и девушка, которую, как она узнала, звали Николь. От выгоревших глаз Николь ей сделалось не по себе.

— Доброе утро, — нервно проговорила она.

Присутствие в комнате Алэна и Ники придало ей уверенности.

— Начинай, Дженнифер, — сказал Алэн, — просто начинай говорить.

Возможно, из-за раннего часа, но у них был неумолимый вид судей, уже принявших решение и не собирающихся его менять, что бы она ни сказала.

— Думаю, вам известно, — начала она, обращаясь к ним, что я прошла курс Виды Ланкастер. В течение одних выходных я предлагала себя всякому мужчине, который оказывался рядом. Мне двадцать пять лет, и я делаю успехи. Не относитесь ко мне строго.

— Как насчет любви? — спросила Ники.

— Разумеется, я люблю Алэна. Иначе я не была бы здесь. — Дженнифер отвечала быстро, уверенно. Она вызывающе глядела на присутствующих. Она подняла подбородок, показывая свою изящную шею. Пусть говорят о любви: это ее тема.

— Но вы еще хотите получить разрешение фотографировать нас, счастливых детей Пэра Мити, — в голосе Николь прозвучал сарказм.

— Это мой способ познавать мир. Камера — продолжение меня, можно сказать, сексуальный орган.

— Мне кажется, это твой способ прятаться от мира, Дженнифер, — сказала Ники.

Ах, Ники… было так много вещей, которые она не могла сказать этой маленькой экстравагантной женщине. Она отвернулась.

Впоследствии Дженнифер думала, что участие в группе «О» было, пожалуй, единственным важным эпизодом в ее жизни. Эти шесть человек знали ее лучше, чем она сама знала себя. Если она говорила: «Я не могу это сделать» — ей показывали, как надо сделать.

Первым барьером была демонстрация.

Они проговорили все утро, прервавшись для завтрака, а потом Алэн, как главный в группе, объявил первое упражнение этой недели, которую они должны были провести вместе. Многим это покажется трудным, но это лишь первый шаг за черту.

Демонстрация. Публичный показ своего тела. Это просто было не для нее, вот почему она опустила юбку в зеркальной комнате Джона Гамильтона, вот почему так глубоко потрясла ее встреча с Алэном, когда она предстала перед ним обнаженная с завязанными глазами, вот почему, несмотря на красоту, оначувствовала себя неловко перед камерой. Поэтому она предпочла — возможно Ники была права — спрятаться за объектив.

Конечно, Алэн знал это. Она заметила в его ответном взгляде озорную искорку. Говоря, он выглядел почти хулиганисто, этакий сексуальный Гекльберри Финн.

— Сегодня утром мы говорили о себе и о том, как мы, каждый по-своему, пытались освободиться от условностей. Программы, в которых мы участвовали, семинары, конференции. О нашем опыте в любви, в сексе. Мы говорили и говорили, и сказали достаточно. Слова не помогут нам найти путь к себе. Или друг к другу.

Теперь нам предстоит всем вместе приложить усилия, чтобы освободиться от тех представлений о сексуальности, которые у нас сформированы. Это будет болезненно, подчас опасно, потому что некоторые упражнения связаны с нанесением телесных повреждений. Правила просты: вы можете уйти в любой момент, но больше вы сюда не вернетесь.

Он поглядел в лицо каждому из присутствующих, чтобы убедиться, что его поняли.

— Вы говорили о себе, — продолжал он, — это просто. Теперь вам предстоит показать Свою плоть. Кто хочет быть первым?

Дженнифер огляделась вокруг, чтобы отыскать на лицах следы такого же беспокойства, какое испытывала она сама. Николь ловко закалывала волосы, точно готовясь к тяжелой работе. Мужчины были невозмутимы. Всем им перевалило за тридцать, и никто не отличался особенной привлекательностью. Один походил на мелкого хулигана или безработного актера. Его волосы рано поседели и были зачесаны назад с обоих висков, наподобие крыльев. Дженнифер чувствовала, что его тело поведает ей больше, чем он сам рассказал за это утро, что его зовут Монте.

— Может быть, ты, Дженнифер? — спросил Алэн.

— Что я должна сделать?

— Представиться каждому в этой комнате без единого слова. Используя лишь язык тела и сексуальности.

— Насколько откровенной должна я быть?

— Насколько сможешь.

— Как долго?

— Сколько хочешь.

Она подумала: «Это как раз то, чего я боюсь», но не сказала ни слова. Он ясно дал ей понять, что она должна заслужить его, что в группе между ними ничего нет.

Она сглотнула и подумала, не попросить ли повязку на глаза.

Она быстро прикинула свои возможности. Было, кажется, только две ситуации, в которых она могла преодолеть свою парализующую застенчивость и совершенно свободно показать себя. Когда она занималась любовью с кем-то особенно близким и когда ее глаза были завязаны.

Она крепко зажмурила глаза. Стало легче. Она могла вообразить, что на нее никто не смотрит. Она могла обдумать свои действия.

— Дженнифер? Ты все еще с нами?

Дженнифер открыла глаза. Ей было некуда спрятаться. Они все смотрели на нее выжидающе или насмешливо, как Николь. У нее в руках не было камеры, чтобы отгородиться от них. Она была в центре всеобщего внимания.

Человек по имени Монте облизал губы, и она заметила, что они у него искусаны. Она продемонстрирует себя ему и проигнорирует остальных, Именно ему она подарит свои подарки.

Но прежде всего она встала перед ним на колени и нагнулась, чтобы дать ему почувствовать всю силу своих голубых глаз и всю женственность, сокрытую за ними. Его темные зрачки были жестки и требовательны, он смотрел на нее спокойным взором дрессировщика зверей. Она прочла на его лице равнодушие к женщинам и способность устоять перед обезоруживающим влиянием красоты, подобной красоте Дженнифер, но прочла это слишком поздно.

Она целовала его, касаясь губами изодранной кожи, просто впиваясь в его губы, чтобы привлечь к себе внимание.

Сев на колени, она скрестила руки и стала стягивать через голову свитер. Этим движением она обнажила грудь, розовые ягодки сосков подрагивали перед лицом Монте, и он почти ощущал во рту их вкус.

Женщины любили Монте, потому что могли увидеть собственное отражение в каждом уголке его тела. И все же он презирал их. Он презирал откровенность Дженнифер, и она чувствовала это.

Она залилась краской и обеими руками откинула со лба волосы. Монте смотрел на ее грудь, ему хотелось потискать ее, прижать в своему возбужденному члену, и все-таки он был исполнен презрения. Половина населения земного шара женщины, грудь не такая уж редкость. Дженнифер Сорел, знаменитый фотограф, должна была предложить ему нечто большее, чем собственную обнаженную грудь, чтобы он принял ее подарок.

Его высокомерие бросало ей вызов. Может быть, он не был так жесток с другими женщинами, потому что они не провоцировали его, но к Дженнифер это не относилось.

Она с досадой чувствовала, что Алэн и Ники не сводят с нее глаз. Николь и двое других мужчин не так сильно ее волновали, но при Алэне ей было стыдно осуществить задуманное. Она не была уверена в том, сможет ли она вообще заставить себя сделать это, но если она все же сделает и Алэн увидит это, что ж, разве это не одно из его же заданий? Демонстрация. Обнажение.

Что бы это ни значило.

Для нее это значило уподобиться животному, отказавшись от своего человеческого достоинства, низвести все богатство своей личности до телесного проявления на тот или иной вкус. С другой стороны, она знала, что ее поведение результат привилегированного существования, полностью обусловленный культурой.

Она встала и принялась снимать брюки, слегка извиваясь, чтобы стянуть их с круглой попки, потом, стоя на одной ноге, стащила штанины, ни на минуту не сводя глаз с лица Монте. Он сидел у ее ног, достаточно близко, чтобы дотронуться до нее.

Обнаженная, Дженнифер была намного красивее, чем все женщины, каких приходилось видеть Монте. Это было написано в его глазах. Он часто моргал, но она видела довольный блеск в страстных взглядах, которые он кидал на ее ноги и попку.

Выпрямившись во весь свой рост, она возвышалась над ним, точно только что созданное изваяние, а он глядел на нее во все глаза с восхищением человека, впервые открывшего для себя искусство, и начинающего понимать, что все женщины, каких он видел до сих пор, грубые римские слепки с изящного греческого оригинала.

Его презрение исчезло, и его восхищенный взгляд безмолвно приветствовал ее красоту. Взглядом кошки, выслеживающей мышь, он смотрел на ее грудь и треугольник Венеры, виднеющийся между ног. Тронутая его внезапной переменой, она подошла ближе, чтобы позволить ему насладиться изгибами ее тела и гладкостью кожи. Она позировала ему одному, закрывая глаза на всех остальных, безмолвных наблюдателей этой сцены. Она ушла в мечты, окутывая себя ими, пока он ощупывал ее, она чувствовала его жесткие пальцы на своих икрах, чувствовала, как они ползут вверх, достигая подколенных ямочек. Она хотела стряхнуть с себя реальность, высвободив ногу, в конце концов ей удалось уговорить себя раздеться перед незнакомыми людьми и она наслаждалась своим совершенством.

Он плотно обхватил руками ее лодыжку. Она взглянула на него сверху вниз и еще раз попыталась высвободиться. Прежде он не обращал на нее внимание, теперь он пытался ограничить ее свободу.

Теперь она поняла, почему Пэр Митя лично подбирал участников в группы «О» и не допускал сюда людей с улицы. У нее было смутное предчувствие, что в этой маленькой комнатке с ней может случиться беда, и нет гарантии, что Алэн вмешается.

Этот человек, будь он неладен, раздражал ее. Она не привыкла к тому, чтобы ей так упорно надоедали. Он щупал ее ляжки, а потом выкинул какой-то фокус, лишив ее опоры, так что она упала ему на колени. Это случилось против ее желания, она боролась, пытаясь высвободиться из объятий, пока он не отпустил ее. Она откатилась к противоположной стене и только теперь перевела дыхание. Монте пристально глядел на нее, злость еще пуще распалила его.

— Ну же, Дженнифер, — голос Алэна вернул ее к реальности.

Что? Ей нужно было прочистить горло.

— После обеда у нас запланировано другое упражнение, к которому идеально подойдет то, чем вы с Монте занимаетесь сейчас.

— Алэн, я ничем не занимаюсь с Монте. Ты сказал мне выполнить это первое упражнение, что я и делала. Монте в данном случае наблюдатель, который поступил со мной нечестно.

Алэн присел рядом с ней.

— Послушай, Дженнифер, тебе надо пройти этот путь до конца. Отдаться полностью, ничего не утаивая, — говоря, он нежно перебирал ее волосы.

— Хорошо. Что я должна делать? Я ведь не отказываюсь, Алэн. Ты же знаешь, я пытаюсь.

— Доведи до конца то, что ты начала с Монте. Извлеки из этого опыта все, что сможешь.

— Но почему не с тобой?

— Потому что ты очень агрессивна в сексе, от этого нужно избавиться, и потом я не хочу быть побежденным в драке. Монте в этом плане идеально тебе подходит: он раздражает тебя, а ты его. Мы, остальные члены группы «О», сможем понаблюдать за вашим поединком и многому для себя научиться.

— Премного благодарна, — она скорчила ему рожу.

— Дженнифер, если ты не можешь сделать этого, ты можешь уйти, — твердо сказал он.

Он хотел ее поражения? Эта мысль добавляла ей неуверенности, она не знала, что делать дальше. Ей вдруг пришло в голову, что группа «О» была своеобразным тестом на прочность, который не могла пройти ни одна из прежних подружек Алэна, поэтому у Ники и не было соперниц.

Она покачала головой. Нельзя думать о таких вещах. Ники была дорогой подругой, красивой, очаровательной, изобретательной, сексуальной, но всегда чересчур.

Она знала, что будет делать, когда снова повернется к Монте, раздевшемуся и теперь стоящему у стены, так что тень скрывала половину его лица.

План действий был готов. Она пройдет через испытание группой «О» и в качестве награды получит из рук Пэра Мити серебряную булавку, как сексуально просвещенная и все это она сделает для того, чтобы заполучить Алэна, чтобы понять природу своего влечения к нему и то, почему она чувствовала себя обязанной проделать ради него все эти невероятные вещи.

Сколь ни готова была Дженнифер, как ей казалось, увидеть обнаженного Монте, все же у нее отвисла челюсть, когда она увидела его гигантский пенис, лежащий на бедрах, точно третья рука. Она знала мужчин с большими членами, но размеры Монте были невероятны. Она почувствовала судорогу в животе. Так вот, чем объяснялся его успех…

Она села на мат перед ним, указывая на место подле себя.

— Присаживайся, — пригласила она, улыбаясь широко и дружелюбно. Она даже забыла о своей наготе, стремясь привлечь в себе этого мужчину.

Он сел рядом с ней, глядя в сторону Она подумала, что его баки выглядят романтично. Они преждевременно поседели, ведь он был еще молодым человеком. Он больше не казался ей похожим на мелкого хулигана.

— Тебе нравилось смотреть на меня, я видела.

— А тебе нравилось обнажаться. Что, не так?

— Это было неожиданно для меня, поэтому я ударила тебя. Не люблю, когда меня держат силой. Я очень независимая.

Он рассмеялся, точно не веря ей, коротко и обидно. Он был англичанином и говорил со среднеанглийским акцентом.

— Это правда, — настаивала она.

— Ты независимая? С таким-то телом? Нет, некоторые мужики лапают тебя. Я прямо вижу, как тебя трахают.

— Это неправда.

— Он здесь, в этой комнате. Этот Алэн. Ты сохнешь по нему, поэтому ты здесь.

— Оставь Алэна в покое. Это мое дело.

Он замолчал, думая о чем-то своем.

— У тебя уже встал, ты в курсе? Я никогда не видела, чтобы у мужчины был такой большой, как у тебя.

— Женщинам нравится, — согласился он. — У меня уже бывали удачные и не очень случаи с женщинами из-за моих размеров.

— Разве размер так важен?

Он фыркнул:

— Не спрашивай меня. Ты женщина. Ну-ка скажи мне, важно ли, чтобы штучка была внушительных размеров?

— Да, пожалуй.

— Хочешь потрогать?

— Да, но потом будет сложно…

— Нет. Можешь смело трогать. Я хорошо себя контролирую.

Дженнифер рассмеялась гортанным смехом. Она чувствовала себя так, точно ей было десять лет и она играла в доктора в отцовском подвале. Она протянула руку и потрогала сперва жесткие бугры мускулов на его ноге, а потом шелковистую поверхность упругого члена.

В свои двадцать пять лет Дженнифер могла с уверенностью сказать, что повидала все типы членов, какие только изобрела природа, но никогда еще ей не приходилось видеть столь непропорционально большого. Она обхватила член пальцами, точно измеряя его, потому что она не могла поверить, что, лаская яички этого человека, ей придется прерваться, чтобы перенести ласку на другой конец копья, массивного органа, наливающегося кровью по мере того, как кончики ее пальцев касались его.

«Сколько же он весит! — мысленно воскликнула она. — Что я делаю, играя с ним? Он не может войти в меня. Я сошла с ума. Такая связь немыслима».

Она взвесила на ладони его желание. Почувствовав толчки, она отвела руку. Он стал твердым, но все это она проделала лишь из любопытства, ему ее не в чем упрекнуть.

Может быть, если бы в этот момент Монте нагнул свою шею, почти такую же толстую, как его член, чтобы встретить нетерпеливые губы Дженнифер, она отдалась бы ему так же охотно, как те женщины, что боготворили его фаллос.

С минуту они смотрели друг на друга, точно враги. Он привык, что женщины были без ума от его члена, а она привыкла срывать мужчин, словно цветы в саду.

Никогда в жизни она не задумывалась о размерах члена, разве что иногда с удовольствием отмечала, что штучка в самый раз. Всегда ее возбуждал весь мужчина: его голос, запах, манера говорить, то, насколько он был внимателен ней. Никогда секс не сводился для нее к размеру органа, к простому количеству плоти.

— Я знаю, о чем ты думаешь, он слишком велик для тебя.

Она рассмеялась:

— Конечно же, нет.

— Это я так думаю. Я думаю, что ты думаешь, что он слишком велик. Но это не так, я сейчас покажу тебе. Вот увидишь: все будет хорошо. Ты пожалеешь, что он слишком мал, когда ощутишь его внутри себя.

— Ты шутишь, конечно.

— О, нет. Почувствуй его. Просто почувствуй, как это круто. Почувствуй!

Дженнифер сжалась изнутри, понимая, куда ее завело все это. Только не это. Его длинная дубинка уперлась ей в бедро. Дженнифер отпрянула от него, царапая нежные ягодицы о грубую ткань мата.

— Нет, — возразила она.

— Да, — настаивал он. Он быстро приблизился к ней, пригвоздил ее кисти к мату, и ногами придавил ее ноги. Она всегда удивлялась, какие мужчины тяжелые. Его ноги, например, весили тонны, она не могла пошевелиться под ним.

Напрасно она пыталась соединить ноги, он развел их в стороны сильным, решительным движением, точно это были ноги куклы, и нетерпеливо тыкался между них своим членом.

— Не делай этого, — крикнула она, но напрасно.

— Теперь, — сказал он повелительно, — ты должна расслабиться. Просто расслабить все мышцы ниже пояса. Иначе у нас ничего не получится.

Замирая, Дженнифер почувствовала, как его жесткая плоть упирается ей в пупок.

— Но я не хочу, — запротестовала она, стараясь ногами победить его превосходящую силу и молотя ими до тех пор, пока он не поймал обе и не встал на колени, независимо от ее протеста намереваясь осуществить задуманное.

Он действовал продуманно и медленно, неуклонно приближаясь к цели, когда ей удалось сокращением ягодиц отбросить его назад.

— Ты хочешь меня изнасиловать!

— Вы все поначалу так говорите.

— Я не хочу трахаться с тобой, эй, слышь ты! Не хочу! Убирайся! — Она отчаянно извивалась, пытаясь высвободиться.

— Расслабься, я сказал. Он такой твердый, милашка, что я ни за что не ручаюсь. Ты ведь трогала его…

Она знала, что он говорит серьезно и что у нее нет ни малейшей возможности противостоять его грубой силе.

— Алэн! Пожалуйста, уведи его! — взмолилась она.

Алэн не реагировал, она не слышала, чтобы кто-нибудь из присутствующих отозвался на ее крик о помощи.

Она была не готова принять его. Она попыталась уползти, но он быстро остановил ее. В это грубых жадных толчках, чувствовалась решимость вогнать в нее свой огромный член, овладеть ею, не обращая ни малейшего внимания на то, хочет ли она его.

— Ох, — простонала она.

Он прорвал первую линию обороны, сухой вход во влагалище, и продвигался все глубже как ни в чем ни бывало. Она почувствовала, как ее нутро сжалось, противясь непрошеному вторжению, она молотила его по спине сжатыми кулаками. Она не кричала, ибо знала, что ей никто не поможет. Это была ее битва. Гигантский кусок плоти, ворвавшийся в ее плоть, не имел никакого отношения к ее чувствам. И она будет бороться с ним, как только сможет.

Один из способов был заставить его поскорее кончить при помощи мышц живота и влагалища. Если уж она не могла выгнать его, то оставалось только выжать.

Но он вошел в нее, не обращая ни малейшего внимания на ее сопротивление. Несмотря на все ее усилия, он работал четко, как метроном. Когда она стала вращать тазом в надежде выдавить его из себя, он усмехнулся и вогнал шпагу по самую рукоять.

— Убирайся! — крикнула она, глаза ее пылали.

— Тебе нравится, — проговорил он. — Я же знаю, тебе нравится.

— Нет мне не нравится, я терпеть тебя не могу! — отвечала она.

Она подняла руки, чтобы выцарапать ему глаза, но вместо этого ее пальцы впились ему в спину, боясь наказания.

«Так вот, что значила записка, — подумала она, — еще один уровень перед прорывом».

Он был слишком велик для нее, но дело было не в этом. Если бы она хотела его и помогала ему войти, все было бы хорошо. Проблема была не в тех ощущениях, которые причинял ей гигантский член, заполняя все пространство внутри ее ибо после первых же толчков по сухому довольно быстро выделилась смазка. Проблема была в том, что он овладел ею насильно. Он не был жесток, но он сломил ее сопротивление превосходящей силой, сковав ее так, что она не могла пошевелиться.

У Дженнифер был богатый сексуальный опыт. Мужчины жестко трахали ее и прежде, большинство из них по одному разу и она знала, что Монте не причинит ей боли, если она не будет сопротивляться, что все, что ей нужно, это дождаться, когда он кончит. Но она не пойдет у него на поводу, играя по старой схеме: когда тебя насилуют, расслабься и попытайся получить удовольствие. Даже если ей приятно, он не узнает об этом, и ему не будет приятно. Насилие никогда не приносит удовольствия.

Она не ожидала, что он станет упрашивать:

— Пожалуйста, двигайся. Я должен ощущать твое тело.

— Нет.

Зная, как сильно он хочет ее содействия, она еще больше утвердилась в решении сломить его пассивным сопротивлением, оставить ему бездвижное мертвое тело. Она закрыла глаза и представила себя медитирующей по технике йоги, центр ее бытия был глубоко внутри, и все, что происходило с ее телом, лишь сотрясало стены дома, в котором она находилась.

Он тряс ее.

— Только не это! — умолял он. Помоги мне, хотя бы чуть-чуть, ну пожалуйста, ты ведь такая красивая.

Она покачала головой, зная, что победа за ней.

Он двигался внутри нее, но никак не мог достичь высшей точки. Наконец он вышел из нее и попросту кончил на мат, его член стал похож на сморщенный рог, торчащий у бедер.

19

— Как ты хочешь отомстить Монте, Дженнифер, — Алэн держал ее в объятиях.

— Не знаю.

— Ты не сердишься?

— Конечно, сержусь.

— Он сделал тебе больно?

— Только в моральном смысле. Уязвленная гордость и прочее.

— Ты должна жаждать мести. Это естественно.

— Я знала, на что иду, Алэн.

— Ты слишком спокойно относишься к этому, ты держишь все в себе.

— Я научилась владеть собой.

— Скажи мне правду: как ты хочешь отомстить Монте.

— Какого ответа ты ждешь, Алэн? Что я хочу сделать с ним то же, что он сделал со мной?

Он пожал плечами:

— Почему бы и нет? Это пойдет ему на пользу.

Чего она действительно хотела, так это того, чтобы он увел ее в какое-нибудь уединенное место в святилище и пробыл там с ней подольше, но она знала, что не сможет этого сказать.

— Ты не хочешь открыться, Дженнифер, — сказала Ники. Она вместе с Алэном пыталась оставить Дженнифер наедине со своей яростью, вызывая ее на откровенность.

— Тебя изнасиловали, Дженнифер. Это сделал он, и он здесь, сказала Ники, указывая на распростертого на полу человека.

— У меня есть кое-что как раз для него, — сказала Николь, доставая из вместительной сумки огромный черный резиновый член, приделанный к кожаному поясу.

Дженнифер глядела на это приспособление, и в ее воображении возникали живые сцены, рисующие возможное его использование.

— Надень это, — подбадривала ее Николь, — трахни его этой штукой.

Взглянув в его сторону, Дженнифер заметила, что Монте пристально смотрит на нее. Его губы опять кривила презрительная усмешка. Он слышал слова Николь и поддразнивал ее сделать это.

Она думала, хватит ли ей смелости.

— Не думай об этом, — шепнула Николь, — просто действуй! Делай с ним все, что тебе вздумается.

Дженнифер кивнула. Она сделает это. Николь помогла ей закрепить приспособление на талии, так чтобы Дженнифер могла свободно орудовать членом. Он был достаточно эластичный и в то же время твердый, как дубинка. Оружие. Она вдруг ясно представила себе, что должен чувствовать мужчина, вооруженный этим тайным оружием.

Николь и Ники, обе маленькие женщины, точно амазонки накинулись на Монте и пригвоздили его руки к мату. Он дернулся, пытаясь вырваться, но не стал упорствовать в борьбе. Его огромное тело была распростерто на полу, пассивное и обессиленное.

— Он сам хочет, — сказала Николь. — Мне кажется, он этого хочет.

— Теперь, Дженнифер, — скомандовала Ники, — он не сможет пошевелиться.

— Но я не могу прямо так.

— Почему же?

— Ему будет больно. Нужна смазка.

— Возьми в сумке, — сказала Николь, указывая рукой на сумку.

Дженнифер нашарила в сумке баночку вазелина и до блеска натерла им член. Она встала на колени над телом своего насильника, положив руки на мускулистые ягодицы.

— Нет, — его протестующий голос прозвучал слабо, и женщины не обратили на него ни малейшего внимания.

Дженнифер раздвинула его ягодицы внутри их покрывал нежный темный пушок и во влажной глубине обнаружила плотно сомкнутый розовый бутон. На нее пахнуло потом и спермой, следы которой оставались на волосах.

— Вгони его вовнутрь, Дженнифер, — подбадривала Ники, — ну же.

Три женщины окружили распростертого на полу голого мужчину, точно ангелы мщения. На их лицах было написано непоколебимое желание покарать виновного.

Ники дотянулась до губ Дженнифер и запечатлела на них поцелуй, точно вдыхая в нее решительность. Дженнифер засунула мизинец в анус Монте и отдернула руку, почувствовав ответное давление.

— Ну же, Дженнифер! — подначивали ее Николь и Ники, и Дженнифер уперла конец своего члена в маленькое розовое колечко. Он дернулся, и член соскользнул, но она, пользуясь помощью подруг, тотчас водворила его на место.

Она вошла в него, по крайней мере, на глубину двух дюймов и услышала его пронзительный крик. Все силы двух женщин уходили на то, чтобы удерживать его сильные ноги.

Дженнифер торжествовала, теперь она была покорительницей, а он испытывал на себе то, что недавно заставил ее пережить: унижение и беспомощность.

Накипевшая злоба покидала ее с каждым новым толчком длинного члена, который она все глубже вгоняла в задницу Монте, то почти вынимая его, то вновь засаживая в тело на все восемь дюймов его длины. Непривычная роль активного участника секса захватила ее своей динамикой. Так вот что чувствуют мужчины! Чувство превосходства, чувство власти над кораблем, знакомое каждому капитану, вот что вы испытываете, глядя сверху вниз на голую задницу человека, удовлетворяющего вашу похоть.

Она врывалась в него с той же страстностью, с какой он ее насиловал. Жаль, что черный искусственный член не был связан с ее клитором, и она не могла ощутить ту упругость тела, о которой всегда говорят мужчины. Но она пыталась вообразить ее на основе того сопротивления, которое оказывало тело ее вторжению, того, как анус пытался удержать в себе член.

— Что, прочувствовал, сукин сын? — спросила она, энергично действуя членом. — Надеюсь, что твоей заднице теперь так же больно, как было моему влагалищу, но мне важнее, чтобы ты понял, что ты заставил меня испытать. Ты изнасиловал Дженнифер Сорел, человека, знающего себе цену и ценящего свободу. Ты заставил меня ощутить себя не властной над собственной сексуальностью, которая всегда была особенно дорога для меня. Я пришла сюда, чтобы научиться обнажать то, что культура учит нас скрывать и подавлять, а ты мне очень быстро напомнил, почему я должна прятать свое тело…

— Что я хочу показать тебе? — продолжала Дженнифер, все более распаляясь по мере того, как черный член входил и выходил из его тела, и готовая без устали трахать его. — Что я хочу показать тебе? Я хочу преподать тебе урок, что женщина — не носовой платок, которым ты пользуешься, а потом выбрасываешь его на свалку.

Она еще раз грубо ворвалась в него. Он повернул голову на мате, чтобы посмотреть на трех своих пленительниц.

— Ты же просила этого. Ты дразнила меня…

— Да, пожалуй, мне сказали вести себя так. Но ты прав: я дразнила тебя. Как ребенок дразнит льва в зоопарке. Ты не мог сдержаться.

— Твоя красота заставила меня забыть обо всем… Я не ожидал этого. Я всегда мог владеть собой. Это все из-за тебя, клянусь, все из-за тебя. Я не насильник.

Она не поверила его словам. Она снова глубоко вошла в него и почувствовала удовлетворение, когда он застонал.

— Тебе ведь нравится чувствовать его в своей заднице, Монте, — спросила Николь, наклоняясь к нему, чтобы выдохнуть вопрос в самое ухо, а затем еще раз повторить его, уже с большим злорадством в голосе.

Кажется, вопрос оказался последней каплей. Собравши откуда-то силы, он взревел, вскидываясь, чтобы стряхнуть с себя женщин. Дженнифер почувствовала, как натяжение ремней ослабло, когда член был вышвырнут из задницы.

Он встал на ноги, подобный разгневанному богу, держа обоими руками свой восставший член, как фермер, пытающийся выдернуть какой-нибудь крупный корень.

— Как это случилось? — спросила Ники. Дженнифер взглянула на Николь. Та пожала плечами. Что они натворили?

— Вот! — крикнул он им. — Откуда вам знать, что значит возиться с этой штукой? Она втягивает меня в беду повсюду, куда бы я ни пошел. Женщины дразнят. Мужчины шутят. Жаль, мне не хватает смелости отрезать его и стать кем-нибудь другим.

Его слова прозвучали так искренне, с такой красноречивой страстностью, что Дженнифер была тронута и снова почувствовала себя сбитой с толку.

— Почему ты изнасиловал ее? — спросила Ники. — Только не говори, что твой малыш заставил тебя сделать это.

Он упал на колени перед тремя женщинами. Только по его взгляду, украдкой брошенному поверх их голов, можно было догадаться, что он обращается также к Алэну и к еще двум мужчинам, до сих пор безмолвно наблюдавшим за сценой.

— Мой член — настоящий альбатрос. Когда я был мальчишкой, он уже имел теперешние размеры. В старших классах от девчонок просто не было отбоя. В чем же можно винить меня, если окружающие с самого начала придавали такое значение тому, что от меня не зависело? Посмотрите на меня. Я обычный парень. Ничего особенного. Но стоит мне снять брюки, женщины так и липнут ко мне, думая, что я великолепный любовник. Я не виноват в том, что они липли ко мне и ожидали слишком многого, но это именно так и было. И даже когда у меня не все так здорово получалось, они, кажется, не замечали или им просто было все равно. Главное, им было чем похвастаться перед подружками, как парень похваляется тем, что уложил в постель девчонку с самыми большими сиськами в городе.

— Ты кое-чему научился, не так ли? — спросила Дженнифер. — Ты понял, как женщины умеют добиваться своего? — Ее голос звучал резко, но в душе она начинала проникаться симпатией к Монте.

Он покачал головой.

— Все, чему я научился, это платить женщинам той же монетой. Они были для меня объектами, сменяющими друг друга. Я мог трахнуть любую, и это ничего не значило. Им был нужен не я, а мой член.

Николь желчно рассмеялась, хотя по ее глазам было видно, что рассказ тронул и ее. Эта история была понятна каждой женщине, потому что, даже если у нее самой не было огромной груди, такая грудь была у ее подружки.

— Но это еще не значит, что ты можешь ходить и насиловать женщин, — возразила Дженнифер.

— Я уже сказал, что потерял власть над собой, как только тебя увидел. Я прошу прощения за то, что произошло, но когда я увидел твое тело, то понял, что пойду на все, лишь бы обладать им.

— И ты пошел на все, — напомнила Дженнифер, — кстати, как твоя задница?

Он потрогал рукой сзади и поморщился:

— Болит.

— Моя пизда тоже.

Они поглядели друг на друга с сочувствием. Ники и Николь наблюдали за ними, с повышенным интересом ожидая, что произойдет дальше. Они сбросили с себя одежду, и Дженнифер отлично понимала, что они сделали это не для того, чтобы продолжать интересный разговор о незавидном положении сексуального объекта. Они заявляли о готовности вступить в игру.

— Ну что ж? Одного взгляда на 10-дюймовый, налившийся соком член Монте было достаточно, чтобы понять, что его с лихвой хватит на всех. Она заметила, как подведенные черной тушью глаза Николь горели от нетерпения, а Ники, хоть и была более сдержанна, все чаще бросала взгляд на восставший член.

Дженнифер шагнула в перед. Разумеется, она имела больше прав на Монте. Она пострадала и могла рассчитывать на вознаграждение.

Осторожно, как японская гейша, она наклонилась между ног Монте и всосала головку его гигантского пениса. Она играла с ним языком, слизывая выделяющуюся жидкость и чувствуя, как ласки отзываются ей приятным щекотанием в области клитора. Сосание заводило ее, особенно когда ей доводилось взять в рот член таких выдающихся размеров.

Она выпустила член, видя, как жаждет Ники закончить начатое ею, как влажно блестят ее губки в предвкушении соприкасания.

— Оставляем его тебе, — сказала Дженнифер, уступая свое место у ног Монте.

Николь была реалисткой. Зная, что Ники не скоро кончит, она занялась двумя оставшимися в комнате мужчинами, кроме Алэна. Она знала, что Дженнифер сама претендует на ведущего группы «О».

Дженнифер приняла как поздравление восхищенный поцелуй Алэна, поцелуй человека, который сам еще не до конца поверил в свершившееся у него на глазах превращение. За их спиной бушевала оргия, когда они обнялись, точно никогда еще не прикасались друг к другу.

Дженнифер подарила Алэну долгий страстный поцелуй, стараясь вложить в него все чувства, обретенные сегодня в группе, все, чего ей не хватало ранее.

Когда их губы разомкнулись, Алэн объявил, что самая важная встреча еще впереди:

— Мой отец хочет видеть тебя.

— Сейчас? Не может он подождать?

— Видимо, нет. Он всегда говорит: «Главное правильно выбрать момент».

20

Пэр Митя взял за правило никогда не принимать более одного человека одновременно, и то, что он говорил во время таких персональных аудиенций, соответствовало личности приглашенного. Пэра Митю не интересовали массовые движения.

Алэн подвел ее к уединенному домику своего отца, приютившемуся в уголке имения, в стороне от основных построек. Ночь была довольно прохладной; от реки поднимался туман.

Они остановились перед невзрачного вида домиком, и Алэн прижал ее к себе так крепко, чтобы чувствовать ее грудь через ткань пальто. Он хотел ей что-то сказать и мучительно подбирал слова.

— Дженнифер, я хочу сказать тебе кое-что. Я не вижу причин, чтобы не любить тебя. Там, на острове, все было всерьез.

Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Боясь, что, отвечая, она может напугать его своей эмоциональностью, Дженнифер лишь прошептала в ответ: «Да, всерьез».

Он повернулся и пошел прочь, оставив ее одну. Она подождала, пока его шаги по мерзлой земле не стихнут вдали. Потом глубоко вздохнула, выпуская изо рта клубы пара, и постучала в простую дверь уединенного жилища Пэра Мити.

Дверь со скрипом приоткрылась, как бы сберегая внутреннее тепло помещения, и показался человек среднего роста с белой бородой.

— Да, — произнес он.

— Я — Дженнифер Сорел. Вы назначили мне встречу.

— Я помню. Входите.

Она шагнула за порог и обнаружила, что комната освещается лишь слабым лунным светом, падающим из окна. Бородатый человек вытаращил на нее глаза и поманил скрюченным пальцем.

Она последовала за ним через просторную комнату, полную, кажется, спящих кошек. Она шла, с удивительной ловкостью умудряясь не наступить ни на одну из них, и остановилась, когда Пэр Митя зажег свет над кухонным столиком.

Желто-зеленый шелковый абажур, покрывающий лампу, делал отбрасываемый ею свет приглушенным и мягким, как раз таким, какой приятнее всего для глаз ночью. Она висела над белым лакированным кухонным столиком, на котором находилась баночка арахисового масла, раскрошившаяся по краям, отсыревшая буханка черного хлеба и огромный нож.

Белобородый человек сел за столик и взял в руку нож. Он отрезал два ломтя черного хлеба и протянул один из них Дженнифер.

— Хотите есть?

— Я хотела бы увидеть Пэра Митю. Это вы?

— Что вы хотите узнать? — спросил он.

Он посмотрел на нее из-под белых кустистых бровей и улыбнулся самой прекрасной улыбкой, какую Дженнифер когда-либо приходилось видеть. При помощи ножа он размазал коричневатое масло по влажной поверхности хлеба, потом поднес бутерброд ко рту. У него были крепкие белые зубы, оставившие следы на хлебе и масле, когда он откусил кусок хлеба и стал пережевывать его с наслаждением.

Дженнифер пододвинула себе стул и села напротив Пэра Мити. Ей вдруг вспомнились все те вопросы, касающиеся Ники и Алэна, что приходили ей в голову за последние месяцы. Она лихорадочно рылась в памяти. Честно говоря, она не знала с чего начать. Огромное количество вопросов совершенно сбило ее с толку. Наконец она решила начать с того, что было для нее самым важным.

— Я хотела узнать про вашего сына, — начала она, я люблю Алэна, по крайней мере, мне так кажется.

Он фыркнул и едва не подавился арахисовым маслом.

— Мой сын? Мне никогда не удастся приобщить его к делам. Он предпочитает мотаться по миру за своей прыткой сестренкой. Я испортил своего сына, мисс Сорел. Он рос одиноким ребенком, у довольно холодной матери, поэтому я соединил его с сестрой. Теперь я жалею о том, что настоял, чтобы они воспитывались вместе. Но о таких вещах всегда узнаешь слишком поздно.

— Да, пожалуй.

— Думаю, вам бы лучше удалось справиться с двумя детишками? — Он поднял свои белые пушистые брови. Он был трогательнее, чем казалось на первый взгляд.

— Вы гуру?

— Нет.

— Но так пишут в газетах.

— Газетам приходится давать поспешные ответы на сложные вопросы. Вы выглядите довольно умной, способной размышлять над трудными вопросами…

— Я люблю Алэна, это непростой вопрос.

— Понимаю, и поэтому вы здесь. Вот почему я спросил, когда мы вошли в кухню, что вы хотите узнать.

— Как я могу отвоевать его для себя, вот что я хочу знать. Вы его отец, может быть, у вас будет идея.

Пэр Митя прожевал последний кусочек и рыгнул, прикрывая рот ладонью. Он погладил бороду.

— Люди всегда приходят ко мне за идеями. Что я думаю о том или об этом? Если бы меня посещали великие идеи, не кажется ли вам, что я уже давно копал бы нефтяной колодец голыми руками, а не сидел бы здесь. Могу заверить вас, что здесь бы меня не было.

Дженнифер собрала крошки в кучку на столе.

— Что бы вы сделали на моем месте?

Пэр Митя протянул руку через стол и взял ее за локоть, вновь разметая собранные ею хлебные крошки.

— Дженнифер, мой сын бездельник. По сути дела, он — пропащий человек. Если бы я не присылал ему деньги, он бы попросту голодал.

— Вы не хотите, чтобы он сам о себе заботился?

— Почему я должен интересоваться тем, сколько он зарабатывает.

Дженнифер задумалась над этим. Состояние Пэра Мити недаром считалось огромным, оно позволяло ему тратить огромные суммы на содержание своих детей.

— Но вы не задумываетесь о том, каким человеком он станет?

— Конечно, задумываюсь, а как вы думаете? Но что я могу поделать. У меня нет ни малейшей надежды на лучшее.

— А что насчет Ники?

— Что насчет нее?

— Она липнет к Алэну как банный лист.

— Мне это не нравится, если вы об этом спрашиваете. Думаю, они должны были быть вместе какое-то время, пока были маленькими, но теперь они взрослые.

— Еще какие взрослые.

— Они прошли через мою школу, мои занятия, учились у моих учителей.

— Вы необыкновенный отец.

— Я скверный отец. Но мне кажется, я научил их главному: не верить ничему, что им говорят — кто бы это ни говорил, — пока сами не убедятся в этом, и никогда не строить планов.

— Почему вы научили их не строить планов?

— Потому что, дорогая моя, планы нужны тем, кто уверен, что наступит завтра.

— Но завтра, кажется, пока наступает.

— Да, до тех пор, пока однажды оно не наступит. Это не значит, что мы можем всегда на него рассчитывать.

Он просиял и добродушно подмигнул ей. Он дразнил ее, уводя в сторону от вопроса. Плутая вокруг да около, он выведывал все, что ему было надо, а потом давал свой совет, такой же запутанный, как и вся речь.

— Вы, я вижу, замечательная женщина, к тому же умная. Как вас угораздило спутаться с моими бездельниками.

Она поведала ему о том, как заметила Ники на Пятой Авеню, как подошла к ней на террасе Станхоупа, и обо всем, что случилось за это время, закончив рассказом о своем опыте в группе «О».

Он внимательно слушал, его широкое русское лицо прорезали многочисленные мелкие морщинки, когда он смеялся над самыми пикантными эпизодами.

— Скажите, — попросил он, когда закончил смеяться, — чему вы научились в борьбе за серебряную булавку? Она, видно, вам чертовски необходима.

— Я думала, что если я получу булавку, вы, может быть, позволите мне сфотографировать вас и еще несколько человек, имеющих этот знак. Журнал «New Man» был бы рад разместить на своих страницах иллюстрированную статью о вас.

По его глазам нельзя было понять, о чем он думает.

— Да, да, продолжайте. Расскажите мне о вашем опыте. Вопрос о фотографиях мы пока отложим.

— Мне кажется, самое ценное мое открытие — это то, как мало я знаю о себе с сексуальной точки зрения.

— Что ж, скромность всегда украшает, особенно молодых людей. Но не могли бы вы быть чуть-чуть поконкретнее?

— Я поняла, кто я такая. В каждой ситуации я глядела на себя новыми глазами. Я открыла красоту своих гениталий и научилась удовлетворять себя в сексуальном плане. Это важно, мне нравится быть независимой.

— А другие люди? Что вы узнали о них во время общения? Вы стали им больше доверять? Стали более открыты? Естественны?

— Да. Вспомните, доверие было моей первой игрой с Ники. В группе «О» я была уничтожена, как было сказано в вашем послании. Меня заставили отдать все. Меня, можно сказать, разобрали на составные части. И вот я та, кто я есть.

Он покачал головой.

— Или, как говорится, «что видите, то и ваше». Глядя на вас, я был бы более чем доволен приобретением.

— Секс иногда кажется мне чрезвычайно сложным делом. Он стоит затраченных сил, но подчас требует действительно много сил.

— Да. Поэтому я и затеял все это… обучение. Чтобы несколько прояснить дело. У меня создается такое впечатление, что все без умолку болтают о сексе, ничего не зная о нем, не имея ни малейшего представления. Только то, чему их научили родители, которые лишь добросовестно повторяли рассказ, слышанный от своих родителей. И с каждым поколением дело все более запутывается.

class="book">— Но те, что носят серебряную булавку, вырвались из круга культурной обусловленности.

— Это так. Когда я начал развивать свое учение о сексе как о науке — которая предполагает ряд определенных правил — я был уверен, что в мире, кроме меня, еще есть люди, которым также известно, что результатом секса не должно быть чувство вины, потрясения, стыда, дети или брак, что это приятное и простое дело, которое, если ему не мешать, протекает вполне здоровым, естественным образом. Я стал искать таких людей. Найти их было нелегко, за исключением тех случаев, когда я встречал публичных «деятелей секса» в том или ином его проявлении. Я обнаружил, что люди, торгующие своим телом — проститутки, порнозвезды, стриптизеры — более восприимчивы к моим идеям, чем остальные представители общества. Потому что они знали правду об этом: они каждый день работали с людьми. Они собственными глазами видели, как простую человеческую функцию запутывают до невозможности.

— Как насчет людей, живущих здесь, в святилище, с вами? Я не видела на них серебряных булавок.

— Только несколько сотен людей во всем мире были удостоены серебряной булавки. Они носят булавку, чтобы другие, такие же, как они, могли их узнать. Те, кто носит серебряную булавку, признаны мастерами секса и способны давать в честь Эроса невиданные представления. Они служат примером для саморазрушающегося человечества, напоминают людям о том, что другой мир возможен.

— Разве они никогда не видели друг друга, чтобы узнавать без булавок?

— Я никогда не принимаю одновременно более одного посетителя. Общение иногда возможно с одним человеком, но никогда с двумя или более. Люди, которые живут здесь, не посвященные. Это просто те, кто находит для себя смысл в моих идеях и хочет жить вместе в знак этого согласия. Приятные люди, но, между нами, довольно скучные. Можно сказать, что они поняли мое учение о сексе слишком буквально. Они сделали секс таким простым и естественным, что он стал неинтересен. Забавно, не правда ли?

— Честно говоря, они не очень сексуально выглядят.

— У них нет искры, чтобы воспламениться Эросом и, сгорев дотла, оставить после себя чистый белый пепел секса.

Алэн говорил, что так вы пришли к своему учению. Строгое безбрачие.

— Это разрядка для стареющего мужчины. Скорее не физически, а морально. Любовь и ревность сильно изматывают. Я подал в отставку, но все еще люблю наблюдать со стороны.

Дженнифер не очень понравилась эта мысль.

— Думаю, что мое пламя еще не скоро потухнет, и я надеюсь, что никогда не перестану желать мужской ласки. Я ощущаю потребность в прикосновении.

— Аминь, — произнес он. Пока они разговаривали, он расправился с черным хлебом, поглощая каждый кусочек медленно, со вдумчивым наслаждением.

Этот разговор на кухне прояснил для Дженнифер ситуацию. Беседуя с Пэром Митей, она убедилась в том, что не сможет фотографировать по всему миру людей, носящих серебряную булавку. Это было бы не только непростительным вторжением в их частную жизнь, но могло и вовсе уничтожить результаты их труда, направленного против мертвой неподвижности и условности традиционного секса.

Но это не означало, что она не сможет снять Пэра Митю, если он ей это позволит. Она надеялась, что он разрешит, потому что в его славянских чертах читалось достоинство и сила характера, точно специально созданные для фотографии.

— Вы позволите мне сфотографировать вас, Пэр Митя? Я захватила с собой камеру в сумке на случай, если вы согласились бы мне позировать. Это не займет много времени.

— Я думал, вы никогда не попросите. Я слышал, как камера ударилась об стол, когда вы клали сумку. — Он застенчиво подмигнул ей, поднимая седые брови. — Я не позволю вам снимать обладателей серебряной булавки, потому что это повредит делу. Люди неправильно отнесутся к своей работе, появятся сенсационные заголовки. Но вы можете снять меня, если хотите. Я смотрел вам в глаза, и мне кажется, это будут хорошие кадры.

Дженнифер почувствовала такой прилив счастья, что ей захотелось перепрыгнуть через стол и расцеловать Пэра Митю. Она достала из сумки камеру и поднесла к глазам, регулируя фокус и выдержку.

— Не позируйте, — попросила она, — просто сидите за столом, сметая хлебные крошки.

Пэр Митя, отделенный от нее кухонным столом, и Пэр Митя в объективе были двумя разными людьми. Схваченный камерой, его крупный крючковатый нос мог поведать без слов целую историю. Завитки и рокайльные изгибы его седой бороды становились знаками личности. Добрые глаза казались сквозь объектив пламенными. Камера чудесно преобразила его, открывая в невзрачном человеке революционера, чье учение о простоте сексуальности — попытка противопоставить культурной обусловленности научные принципы — облетело мир, как благая весть.

Пэр Митя не годился в актеры. У него была прекрасная, сияющая улыбка и полные любви глаза. Редко доводилось Дженнифер фотографировать человека, чьи черты так правдиво отражали бы его личность. Самое бытие его просилось на фотографию.

Отщелкав три пленки, она опустила камеру.

— Я могла бы фотографировать всю ночь напролет, — сказала она ему. — Ваше лицо постоянно изменяется.

— Довольно. Спасибо, — он замахал рукой. — Это утомительно. — Он обоими локтями оперся на стол.

— Вы плохой актер.

— Да? Думаете, я тщеславен? — Он вскинул голову. — Это интересно. Может быть, вы правы, — в задумчивости он пощипывал бороду.

Она видела, что он устал. Было поздно, пора расставаться. Она поняла, что провела с Пэром Митей больше времени, чем позволялось ученикам, но один, самый главный вопрос, остался неразрешенным.

Она спросила прямо, стоя на кухне и глядя на седобородого человека за белым лакированным столом. До сих пор он уклонялся от ответа на ее вопрос.

— Что мне делать с Алэном? Я люблю его, но Ники ходит за ним как тень. Я не хочу быть для них третьей.

— Вы и не должны. Ники и Алэну пора выбрать каждому свою дорогу. Их близость была хороша, когда они были младше, но они зашли слишком далеко.

— Не хотите ли вы мне что-нибудь посоветовать, как разлучить их.

— Только одно: отвлечь внимание. Ники так сильно привязана к Алэну, только потому что еще не встречала равного ему мужчину.

— Это довольно трудно сделать. Несмотря на свои недостатки, Алэн единственный в своем роде.

— Познакомьте Ники с мужчиной. Возраст как раз подходящий.

Дженнифер нахмурилась, тщетно пытаясь представить себе такого мужчину. Ники знала, что лучшее воплощено в ее брате: внешность, ум, сексуальный опыт, дерзость и располагающая к себе искорка безумия.

— Вам пора идти, — напомнил Пэр Митя. — Общение в столь поздний час с женщиной вашей наружности пробуждает во мне голос плоти, так что идите.

— Ладно, — согласилась она, собирая вещи и надевая пальто. — Вы правы. Уже пора.

Она приблизилась к нему, чтобы попрощаться, протягивая ему руку в мягко освещенной кухне. Когда он обнял ее, она почувствовала себя полностью успокоенной.

Она шагнула прочь, но он окликнул ее:

— Постойте!

Она остановилась у стола в ожидании. Она догадывалась о том, что он ищет в карманах своего груботканого пиджака.

Наконец он подошел к ней, как ребенок, размахивающий зажженным фейерверком. Это была маленькая серебряная булавка в форме буквы О.

— Носите это, чтобы напоминать людям, что альтернатива существует.

21

Был День святого Валентина, канун Луперкалии, древнеримского праздника плодородия, который обладатели серебряных булавок отмечали 15 февраля. Юрию Московому предстояло последний раз в Америке исполнить главную партию в «Лебедином озере», после чего он отправлялся в продолжительное турне по Европе. Нарядная театральная публика уже собиралась в ожидании представления. На площадке перед театром перекупщики бойко торговали билетами.

Дженнифер знала, что это ее последняя возможность увидеть Юрия. Она позвонила ему и сказала, что хотела бы после представления провести за кулисы свою подругу, Ники Армитаж, чтобы познакомить с ним.

— Да, да, — согласился он. — Но я надеюсь, нам удастся избавиться от нее на некоторое время. Я хочу побыть с тобой наедине.

Когда в тот вечер Дженнифер и Ники вошли в фойе театра, гул голосов на минуту смолк, и все головы повернулись в сторону этих двух самых красивых женщин вечера.

Они вошли, держась за руки, Дженнифер, в горностаевой шубе, которую подарил ей Юрий, своими завитыми золотистыми волосами напоминающая греческую богиню, и Ники, смуглая, экстравагантная, с головы до пят закутанная в белоснежный мех марабу.

Они откинулись на спинки сидений, и огни погасли. На них хлынула чарующая, романтичная музыка Чайковского. Когда Юрий Московой появился на сцене, знакомый танец обрел новое измерение. Дженнифер и Ники не сводили с него глаз.

— Он великолепен, — шепнула Ники во время антракта.

— Ты хотела бы познакомиться с ним? — Дженнифер не чувствовала ни малейших угрызений совести, манипулируя желаниями Ники и направляя их в нужное русло.

— Дженнифер, он просто бог! Я бы все отдала, чтобы познакомиться с ним.

Когда упал занавес, Ники откинулась назад и глубоко вздохнула:

— Сегодня я увидела то, чего не надеялась увидеть никогда в жизни: совершенную красоту в сочетании с абсолютной грацией. Я была бы осчастливлена навсегда, если бы мне удалось провести несколько минут с таким человеком, как Юрий Московой.

Ники как всегда преувеличивала, но Дженнифер была уверена, что встреча с Юрием изменит жизнь Ники. Она надеялась на это.

Когда занавес упал в пятый раз и аплодисменты постепенно замерли, Дженнифер повела Ники за кулисы, пользуясь теми проходами, которые вели в его личную гримерную, что показал ей Юрий.

Когда они вошли, Юрий расхаживал взад и вперед по комнате, одетый в бархатную мантию. На его высоком лбу все еще поблескивали капельки пота. Юрий пребывал в восторженном настроении, после представления он переживал краткие, но от этого еще более сладостные минуты эйфории.

— Это всегда берет за душу. Чайковский писал истинно русскую музыку. Я плачу от тоски по Родине, когда слышу ее.

— Ты великолепен, Юрий, — сказала Дженнифер. — Я привела подругу, чтобы познакомить с тобой. Ее очень тронуло представление. Это Ники Армитаж.

Юрий отвесил церемонный поклон и склонился над рукой Ники. Она закатила глаза от удовольствия. Впервые, насколько Дженнифер могла припомнить, Ники теряла дар речи.

— Вам понравилась музыка? — поинтересовался он.

— Я не слышала музыки.

— Вы не слышали Чайковского?

— Я смотрела на вас, мне некогда было слушать.

— О, — он обнажил в улыбке свои крепкие белые зубы, это другое дело. — Его широкое грубоватое лицо просияло от удовольствия.

— Там вы были Богом.

— Да, я, должно быть, неплохо танцевал. Возможно, кое-что можно было замедлить, в некоторых местах…

Это была проверка. Он глядел на нее, подняв брови.

— Да, пожалуй, — неуверенно произнесла Ники. Это могло бы добавить поэзии… Но с другой стороны, ваш танец утратил бы эту звериную мощь.

Дженнифер наблюдала за выражением приятного удивления на лице Юрия. Он поймался на удочку. Можно было только восхищаться искусной работой Ники. У Юрия не оставалось шансов.

— Вы, кажется, отлично разбираетесь в танце, мисс Армитаж.

— Ники. Просто Ники. Я ваша раба. С этого дня я посвящаю себя вам.

— Но вы, верно, сошли с ума, — он обратился за поддержкой к Дженнифер. — Я не понимаю американских женщин. Дженнифер, ты обещала мне объяснить их.

Дженнифер пожала плечами:

— У каждой женщины есть тайный образ воображаемого идеального мужчины, который она может не осознавать, но узнает тотчас же, как только встретит. Я думаю Ники узнала его, как только вас увидела. Я сидела рядом с ней и видела ее первую реакцию.

Юрий задумался, он выглядел польщенным, но, видимо, не знал, что делать дальше. Он почесал голову и принялся расхаживать перед двумя женщинами.

Он заметил, что обе они были все еще в шубах, а в гримерной было очень жарко.

— Снимите шубы. Снимите шубы, и мы выпьем шампанского. Сегодня у меня праздник.

— Вы рады, что едете в Европу?

— Да. Там я понимаю женщин. Они не делают таких заявлений.

Бутылка с шампанским стояла в ведре со льдом на его туалетном столике, который освещали десятки маленьких лампочек. Среди них виднелись поздравительные телеграммы.

— Пейте, пейте, — приговаривал он, наливая пенистое вино в стаканы и протягивая их женщинам, которые сняли шубы и положили на стул.

На Дженнифер было длинное черное платье, украшенное блестками и среди них серебряная булавка. Ники выглядела чрезвычайно женственно — в кружевной блузке с черным поясом и длинной черной юбке.

— Вы обе так красивы, что я не знаю, как с вами обращаться. Как простой смертный ведет себя с нимфами?

— Он занимается с ними любовью, если хочет. Он овладевает ими, как король или бог. Он овладевает ими, потому что его искусство и красота заслуживают награды.

Пока Ники говорила это, его внимание было приковано к ее черным сверкающим глазам. Можно было подумать, что она рассказывает ему сказку. Когда он заговорил, его голос звучал хрипло:

— Танец очень сексуален. Он возбудил вас. Вы думаете, что я здесь такой же, как на сцене? Дженнифер знает, что это не так.

Ники улыбнулась, как бы давая знать, что она не Дженнифер. Она будет смотреть на него горящими глазами, что бы он ни говорил. Дженнифер прочла упрямство на лице Ники, которая видела свою добычу и не собиралась ее упускать.

Успех Дженнифер зависел от того, добьется ли своего Ники, поэтому она решила помогать ей всем, чем сможет.

— Юрий, — сказала она, — я должна тебя предупредить. Ники привыкла добиваться своего. Сопротивление бесполезно.

Юрий кивнул и поглядел на Ники, его лицо потемнело.

— Вы испорчены, как и большинство американских женщин.

— Это правда.

— Вы хотите заняться со мной любовью?

— Я уже сказала.

— Прямо здесь? При Дженнифер?

— Я привыкла получать то, чего я хочу, немедленно.

— Ба! Что я должен думать? Входите в мужскую гримерку и подобным образом предлагаете ему заняться любовью. Мне кажется, это бесстыдство.

— Я бесстыжая. Спросите Дженнифер.

Юрий допил третий стакан шампанского, и оно ударило ему в голову. Спокойные ответы Ники отрезали ему все пути к отступлению. Дженнифер видела, как отблеск желания тенью лег на его раскрасневшееся лицо.

— Вы готовы выполнить мою просьбу? — спросил он Ники. — Любую?

— Только попросите.

— Покажите мне грудь. Распахните блузку, чтобы я мог видеть. Мне кажется, она у вас маленькая и стыдливая.

Ники улыбнулась своей победе и расстегнула первые две пуговки кружевной блузки. Смуглое тело ярко выделялось на фоне белого кружева.

— Почему вы остановились? — спросил он.

— Может быть, вы хотите продолжить сами?

— Да, я расстегну. Мелкие пуговки выскальзывали у него из пальцев, ладони то и дело касались маленькой упругой груди Ники. Сквозь прозрачную блузку Дженнифер видела, как соски Ники стали твердыми. Расстегнув блузку до бархатного пояса, он запустил руки внутрь и стиснул обе груди в ладонях.

— Жаль, я не могу сделать их побольше для тебя, — шепнула Ники, точно извиняясь, на лице ее было написано острое наслаждение.

Дженнифер почувствовала себя лишней, гладя на эту страстную игру. Она ждала момента, когда можно будет подключиться и помочь Ники.

— Тебе приятно трогать их, Юрий? Чувствуешь, как возбуждаются соски? То же самое происходит со всем моим телом. Я хочу, чтобы ты знал, что только ты виноват в том, что я исхожу любовным соком весь сегодняшний вечер, с начала балета. У меня было такое чувство, что ты танцуешь для меня одной, занимаясь любовью только со мной. Я не могла отвести глаз от бугорка у тебя между ног.

Его глаза расширились от неожиданности и удовольствия. Ее слова, несомненно, возбуждали его, но не менее несомненно и то, что он не мог до конца поверить услышанному.

— Ты такая смелая, — удивленно произнес он, — в России женщина никогда не говорит о таких вещах.

— Я не могу больше ждать, Юрий. Я знаю, у тебя уже встал, я вижу это через твою мантию. Я знаю, что ты возбужден.

— Ах ты, американское чудо! — воскликнул Юрий, расстегивая пояс своей мантии и обнажая мощную эрекцию. — Ты так возбудила меня, — сказал Юрий, — взгляни, что ты натворила — это чудовище крайне несговорчиво. Он похлопал по члену обоими руками, точно наказывая его за излишнюю самостоятельность.

Ники упала на колени перед Юрием, ее горячее дыхание достигало головки члена.

— Вот чего я хочу, — проговорила она, точно в трансе. — О, как я хочу этого. — Она взглянула на Дженнифер без тени смущения. — Помоги мне, Дженнифер, подержи его твердым для меня.

Дженнифер не сразу поняла, что Ники имела в виду? Но все же она встала позади ошеломленного Юрия, обвила его тело руками и обхватила основание члена пальцами, возбуждая и не давая ему опасть, пока Ники колдовала спереди.

Точно заклинательница змей, Ники приблизила губы к набухшей головке члена и высунула язык, только самым кончиком касаясь его плоти. Ее язычок быстро-быстро сновал вокруг отверстия, из которого только что выделилась перламутровая капля прекоитальной жидкости. Юрий невольно подавался вперед всем телом, чтобы придвинуться к ее губам, но всякий раз она отступала назад, продолжая дразнить его.

— Я должен трахнуть тебя прямо сейчас, — прорычал он, — я больше не могу терпеть. Если ты не прекратишь, я кончу тебе в лицо.

— Нет, не теперь, еще рано. Я покажу тебе, как можно это немного продлить…

— Ты хочешь свести меня с ума?

— Да, в этом моя главная цель.

Она встала, не обращая ни малейшего внимания на бешеную эрекцию, и направилась к туалетному столику.

— Мне всегда хотелось узнать, как это будет — отдаться на столе. Сейчас я это выясню.

Она запрыгнула на стол и задрала свою черную юбку, обнажая черные чулки. На ней был пояс, оттенявший черным кружевом голый, лишенный волос лобок.

— Я вся к твоим услугам, Юрий. Я хочу тебя до боли в животе. Мое сердце бешено колотится. Иди сюда и трахни меня.

Он шел через маленькую комнатку, точно загипнотизированный, весь во власти Ники, и его член плясал по воздуху впереди него.

Ники руками помогла ему войти в себя, обхватив его тело ногами, так что все, что Дженнифер могла видеть — это ноги в черных чулках, скрестившиеся у него за спиной.

Она подошла ближе, теперь уже сама возбужденная. Сильные ягодицы танцора работали ритмично, сокращаясь и расслабляясь, сокращаясь и расслабляясь. Она шагнула к нему и провела по ним рукой, соскальзывая в щелку и глубже вгоняя его член в Ники.

— О, — крикнул он, — я не могу в это поверить.

— Еще, Юрий. Войди в меня со всей силой. Торопись, пока я не кончила. Скорее, скорее…

Она расслабила ноги, обвивавшие его тело, и он закинул их себе на плечи, чтобы глубже проникнуть в Ники.

— Сейчас, Юрий. Сейчас кончай со мной! — закричала Ники.

— Подожди, подожди, я не поспеваю за тобой, ты очень уж быстрая, — простонал он сквозь зубы.

— О, хорошо. Я, кажется, кончаю. Да, вот оно, ты чувствуешь? Ты чувствуешь, Юрий?

— Трепещет, словно птичка. Да, я чувствую. О, ты доконала меня. Ты доконала меня.

Они потонули друг в друге и в том новом мире, который успели себе создать. Дженнифер улыбнулась и покачала головой. Ники еще раз удивила ее.

Они забыли про ее присутствие. Она тихонько надела шубу и на цыпочках вышла из комнаты, оставляя их танцевать свой эротический pas de deux.

Через несколько дней Ники позвонила ей, чтобы сообщить новость.

— Ты не поверишь, что я собираюсь сделать, Дженнифер.

— Не тяни. Помнишь, что ты говорила мне про сюрпризы?

— Я еду с Юрием в турне по Европе. Он говорит, что после того, как он встретил меня, он не сможет танцевать, если я не буду с ним каждую ночь.

— Поздравляю.

— Я вот только беспокоюсь за Алэна. Что он будет делать без меня.

— Думаю, он найдет себе занятие. Не волнуйся, Ники.

— Могу я попросить тебя об одолжении?

— Конечно.

— Присматривай тут за ним. Он нуждается в заботе.

Ники не могла видеть злорадной усмешки на лице Дженнифер, когда она отвечала:

— Разумеется, Ники, я позабочусь о нем. Ничто не доставит мне большего удовольствия.

22

Уже много солнечно-влажных дней провели они на борту яхты «Серебряный орел», легкого судна в восемьдесят футов длиной, созданного для приключений, следуя вдоль зеленых берегов Тобаго. Они ночевали в пещере на берегу, готовили там рыбу, которую поймали за день, и занимались любовью. Они занимались любовью ночью и дней, и карибское солнце покрывало их тела бронзовым загаром.

Они скользили по волнам, гонимые легким бризом, на фоне синего неба. Дженнифер лежала на палубе, загорая и предаваясь мечтам. Ее выгоревшие на солнце волосы, рассыпанные по смуглому разгоряченному телу, делали ее похожей на прекрасное белокурое видение. На ней был лишь крохотный черный бикини, скорее соблазнявший, чем прикрывавший ее тело. Он подчеркивал округлые ягодицы и стройные ноги, хотя это было необязательно.

Много раз она пыталась вести дневник, но о счастье трудно писать. По крайней мере, ей не удавалось описать ту разновидность счастья, которая выпала на их с Алэном долю. Вместо этого она записывала те впечатления, что проплывали иди проносились в ее мозгу, как дельфины, резвящиеся в изумрудной глубине. Она писала крупным размашистым почерком.

Это небо, но небо не бывает таким влажным, таким ровным и гладким. И все же это правда: я могу ущипнуть себя, и все равно я здесь, все равно я загораю посреди древнего моря. Судно несется вперед, подпрыгивая, точно камешек в воде.

Алэн совсем другой, когда он один. Без своей сестры он спокойный и невозмутимый. В сексе он неутомим. Иногда мне приходится просить его остановиться. Он теперь кажется скорее не высокомерным молодым человеком, а удовлетворенным сластолюбцем, который обрел гармонию с миром.

Ники и Юрий в Европе. Мы получили открытку из Нидерландов, но это было неделю назад, когда мы заходили в порт, чтобы забрать почту и провиант. Она все еще влюблена до безумия, и Алэн говорит, что это ее характер и что все так и останется. Он, кажется, не думает о ней, хотя я не знаю, что он вспоминает, когда вот так смотрит в даль.

Теперь, когда я получила серебряную булавку, он стал по-новому уважать меня. Я думаю, он не верил, что его отец даст мне булавку. Иногда он так смотрит на меня, точно старается понять, что за чары во мне сокрыты.

Я пригласила Марину на остров в следующем месяце. Ей нужен повод на время отделаться от Джека Августа, и я чувствую себя в долгу перед ней, потому что ей приходится вести с ним борьбу за меня. Джек расстроился, что я решила не фотографировать последователей Пэра Мити. Я пыталась объяснить ему, что общество не поймет учение Пэра Мити, но он не стал слушать. Я отдала ему снимки Пэра Мити, и это его только отчасти смягчило.

Боюсь, что моя бедная сестренка пала жертвой этого недовольства Джека мной. Мне кажется, ей пора с ним проститься.

Она кончила писать и взглянула вверх на полуденное солнце. Она ждала, что Алэн, который в это время обычно обсуждал с капитаном «Серебряного орла» дальнейший маршрут плавания, с минуты на минуту присоединится к ней. Кроме великолепного повара-китайца на судне находилось три человека экипажа, которые умело правили им.

Услышав его шаги, она подняла голову и улыбнулась.

— Как ты смотришь на то, чтобы заняться подводным плаванием, дорогая? — спросил он. — Капитан говорит, что мы приближаемся к удобному месту. Он указал рукой на синюю толщу воды. Там внизу кораллы.

— Против кораллов не возражаю. Иди-ка сюда.

— Что? — Он сделал шаг по направлению к ней.

— Подойди поближе, дурачок.

Он нагнулся над ней, опираясь на растопыренные пальцы, и обнял ее за шею.

— Сюда, на палубу, — продолжала она звать.

Он огляделся:

— А как же экипаж?

— А что экипаж?

— Они все здесь. Они заметят.

— Мне все равно. Они знают, чем мы занимаемся в каюте каждое утро и каждый вечер, а еще иногда днем в душе. Они должны были давно привыкнуть. Если я и научилась чему-то, зарабатывая серебряную булавку, так это не стесняться наблюдателей.

Она провела кончиками пальцев по бугорку, виднеющемуся сквозь голубые французские шорты. Оттянула резинку, и член тут же встал.

— Господи! Ты только посмотри. Я хочу ощутить его внутри себя. Я хочу этого сию же секунду. Он такой большой и твердый, посмотри, как он становится красным, это не загар.

Он усмехнулся над ее словами, но он знал, что она не шутит.

— Давай, заходи со спины, это интереснее. И удобнее. Смотри, я подниму задницу вверх, чтоб тебе было легче войти.

Он помог ей стянуть черные трусики с упругих, крутых бедер и, спустив, оставить их болтаться на ладыжке. Он смотрел сверху вниз на соблазнительно круглую задницу неожиданно белую на фоне загорелого тела и на два отверстия, открытые его вниманию. Они зазывно блестели и подмигивали ему.

Он взял свой член у основания рукой и, опустившись на колени, вогнал ей во влагалище. Он вводил его медленно, чувствуя, как тугая плоть, точно крохотные губки, всасывает его член в себя. Когда он весь утонул в ее щелке, волна нестерпимого наслаждения захлестнула его и он принялся двигаться взад и вперед так быстро, как только мог, стараясь удержаться на вершине блаженства.

— Вот оно, Алэн. Только не прекращай, дорогой, делай это вечно. О, мой славный любовник, ты умеешь им пользоваться, ты умеешь им пользоваться…

Она извивалась под тяжестью его тела и вращала задницей, приветствуя его толчки. Они оба забыли о солнце над головой, и о море внизу, и об устремленных на них глазах.

Животом он касался ее выгнутой спины, она опиралась на палубу руками и коленями, а он обнимал ее сверху, тиская в руках полные тугие груди, горошинами сосков упирающиеся ему в ладони.

— Дженнифер, у меня такое чувство, что ты засасываешь меня в бездну, точно я попал в водоворот.

— Позволь себе утонуть, не противься этому. Трахай меня, трахай в задницу, делай, что хочешь.

Он вышел из влагалища, чтобы войти в трепещущее анальное отверстие и не встретить там прежнего сопротивления. Он начал с осторожностью, но уже внутри почувствовал себя вновь захваченным той же волной наслаждения, и вот он уже вновь врывался в нее со всей страстностью, на какую был способен. Он почти достиг высшей точки, когда она вдруг перестала двигать задницей и соскользнула с члена. Она села.

— Я хочу сыграть с тобой в одну игру, — в ее голосе зазвучало озорство, она знала, каким опустошенным чувствует он себя теперь. — Ладно?

— Все, что угодно, дорогая. Все, что ты захочешь. Только скажи.

Она изогнулась всем своим красивым загорелым телом, чтобы достать крохотный черный лифчик от купальника, сорванный с нее в порыве страсти.

— Подойди сюда, — приказала она.

Он подошел, ничего не понимая. Она быстро обвязала лифчик вокруг его глаз. Мгновенно исчез солнечный свет и море.

Пытаясь обнять ее, он только ловил руками воздух.

— Просто доверься мне, Алэн, — сказала она, — теперь моя очередь доводить тебя до безумия…

Путь от манхэттенской Пятой Авеню до цветущего острова Тобаго и далее до таинственного святилища на севере штата Нью-Йорк Дженнифер проходит рука об руку с бывшей топ-моделью Ники и ее сводным братом-любовником Алэном. И только для того, чтобы познать и овладеть таинствами сексуального учения знаменитого русского мистика Пэра Мити. Чтобы сблизиться с этой необыкновенной семьей и добыть материал, обещанный Джеку Августу, энергичному издателю журнала «New Man», Дженнифер должна не просто переступить через все известные табу, но и освободиться от собственных внутренних запретов, о существовании которых она даже не подозревала.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.