========== Невыполнимая работа ==========
Вокруг была резня. Одни люди разламывали другим кости и отрубали конечности, крошили черепа, более безумные издевались над обездвиженными жертвами, расчленяя ещё живых, а те в ответ вопили. Вся земля была покрыта кровью, и её количество с каждой секундой лишь росло. Лэас не мог понять абсолютно ничего: чьи голоса он слышал вокруг, кто и с кем дерётся, всё было чересчур нечётко, будто какой-то придурок ударил Лэасу по башке, и тот до сих пор не отошёл от травмы. Внятным оказалось лишь чувство страха, сковывающие всё тело. Приближалось что-то ужасное, и Лэас это понимал.
Из размытости и суматохи его вытащила боль. Она возникла неожиданно, разлилась по всему телу и соединилась в одном месте — левой коленке. Оттуда же донёсся жутко бесящий стук, он был резким и будто зацикленным. Лэас посмотрел на источник мучений — ногу.
Из неё торчала кость, и по ней стучал человек в броне. Он был страшен, с изрезанной мордой, залитой кровью одеждой и отрубленным ухом. В такт ударам он смеялся и качался из одной стороны в другую. У Лэаса от всего этого закружилась голова. Ему было сложно представить, зачем такое может кому-то понадобиться, но боль и стук не позволяли думать, зато желание крови лишь усиливалось. Лэас жаждал взять меч и раскромсать обидчика на мелкие части, но не вышло хотя бы немного подвигать рукой. А воин всё продолжал, снова повторяя ужасное действие, боль усиливалась, как и страх. Единственное, что он смог сделать — прохрипеть:
— Зачем?
— За твоего брата, — каждое слово стражник проговаривал отдельно, но Лэас всё равно не мог понять, на кой кому-то так мучить человека? Не лучше ли убить или хотя бы оглушить?
Это зрелище продолжалось несколько минут, пока Лэас не обнаружил, что голову он поворачивать может. После такого открытия он повернулся и увидел не менее чудовищную картину. Она наводила ужас и страх в разы сильнее собственной боли, казалось даже, перебивала её. Неотчётливые фигуры в тёмных и красных тонах. Они походили на скоморохов. Только вот одеты шуты были во всё чёрное, и из них торчали кости. Из рук, ног, даже груди. Головы и вовсе оказались полностью лишены кожи, а глаза буквально горели огнём. Эти безумцы, будто по барабанам, ударяли по своим же костям, и, похоже, такое действо приносило им только удовольствие.
Лэас попытался убежать от всего, что видел, вернуться к собственному телу, но вскоре услышал знакомый голос. Он не был уверен, хочет ли сейчас смотреть на его обладателя, возможно, умирающего и изрубленного, но повернулся. Брат стоял возле стены, привязанный к ней. Стражники поливали его из своих дорожных фляг. Закончив это действие — подожгли. Воздух наполнился дымом даже здесь, в двадцати метрах от казни, забивался в уши и рот, а потом появился крик. Это орал брат, он прилагал все усилия, чтобы сбежать: брыкался на столбе, из-за чего муки, похоже, только возрастали, проклинал стражей, которые над этим лишь смеялись. Лэас попробовал отвернуться, но и головой теперь не управлял. Вскоре брат всё же смог уйти, разорвав непрочные верёвки. Весь в крови и гари он бежал, но стражники сразу же его нагнали, проткнули ноги копьями, и он начал ползти. А мучители в это время смеялись и кричали ужасные вещи о брате. А тот всё полз по пустырю и что-то хрипел. Неожиданно он поднял голову и посмотрел на Лэаса, после чего произнёс:
— Ты не спа…
Он не успел договорить — стражник с молотом начал стучать по его голове. Та податливо входила в землю, как гвозди вбиваются в древесину. Вскоре в оголённом черепе образовалась дырка, из которой фонтаном разлилась кровь.
Она хлестала везде! Как и стук, то там, то здесь появлялся новый его источник. Маленькие дети, бьющие по пню, отец, дробящий горную породу, сам Лэас, от холода стучащий зубами. Всего этого становилось всё больше, и он, не в силах хоть на что-то вокруг повлиять или чем-то пошевелить, закрыл глаза и начал кричать, пытаясь притупить свои мучения, агонию людей рядом, уничтожить кровь и стуки.
Лэас открыл глаза и попал на свободу от всего реального, грядущего или происходящего во сне. Теперь он не был скован абсолютно ничем: ни чёртовым кошмаром, ни дурацким обществом.
Вокруг стало темно, и организм Лэаса окутало приятное тепло — он находился дома. Но что-то всё равно не давало ему покоя — бесящий стук, будто вылетевший из сна и продолжавший терзать его до сих пор, и он пугал Лэаса. Рекурсивные сны вещь неприятная, и если это один из них…
Он быстро взялся проверять реальность всех частей тела. Сперва решил убедиться в наличии головы, и та оказалась на месте. Он стряхнул пот, неприятно разъедающий кожу, и ещё раз проклял своё воображение. После Лэас проверил ноги: одна там, где ей самое место, другой нет, как и должно быть. Затем туловище и руки, они всё там же, где находились раньше, и что важнее — существуют. Первый этап проверки пройден, остался второй.
Лэас в спешке зажёг лампу, и появился свет. Он был довольно слабым, еле освещал всю комнату, но это оказалось в разы лучше, чем темнота. После Лэас открыл тумбу и достал оттуда любимую книгу: “Охота и её особенности”. Лэас быстро распахнул её на случайной странице, глаза начали бегать по строкам: “Оленья слабость в Осень — их голос”. После второго прочтения фраза не изменилась, как и третьего. Для Лэаса это было настоящее счастье, ведь ему сегодня не придётся просыпаться несколько раз.
А стук до сих пор повторялся, что означало одно — к Лэасу пришли гости, и они были чересчур настойчивы. Этот звук сильно портил и так плохо начавшийся день. Лэас, конечно, ждал компании, но не раньше полудня, хотя, может, сейчас и вовсе вечер уже. А там счастливые моменты с учениками, их обучение, цивилизованная охота, Сципул. В любом случае посетитель не являлся даже знакомым Лэаса, ведь всякий, кто пусть немного, но знал Лэаса, смыслил, как вывести его из дома. Ученики и вовсе имели бы наглость кричать, но смогли бы выгнать на улицу упрямого учителя.
Нет, это кто-то незнакомый, а Лэас не тот человек, что станет открывать каждому встречному, однако и позволить неизвестному продолжать портить день в планы Лэаса не входило, и он решил пойти и выгнать незваного гостя.
Лэас начал искать протез, но нигде его не находил. Да, вот и у темноты появились свои минусы. Даже со светом от лампы почти ничего не видно, ибо горела она чересчур тускло, лишь давая понять, что находится в нескольких футах от неё. К счастью, пламя в ней можно было изменять. Это Лэас и сделал, взяв в руки светильник и усилив огонь.
Комната сразу озарилась светом, и, хоть он и наполовину не мог сравниться с солнечным, глаза Лэаса от непривычки были ослеплены, но через пару десятков секунд всё же приспособились. Ужасно долго, но лучше, чем в таком же оцепенении позориться перед тем, кого Лэас собирался прогнать. Вспомнив об этом, он вновь пускает корни надежды, что гость ушёл, но это появившееся на долю секунду мечтанье прерывает повторяющийся стук.
Любимый арбалет, нож для разделки животных, антресоли и книги, лежащие на них, — эти привычные атрибуты собственного жилья Лэас заметил только после полного приспособления к свету. Нашёл он и ту вещь, что искал. Всё это время протез лежал около тумбы, а Лэас его попросту не заметил. Сразу после обнаружения он подобрал и начал надевать столь нужную железку. Это всегда было трудным процессом, и Лэас закончил лишь через пару десятков секунд. После надел штаны и рубашку.
Лэас ещё немного отдохнул, взял в руки лампу и пошёл к двери, каждый шаг отзывался болью в виде щипков, и она лишь усиливалась. Он упорно продолжал идти, надеясь на лучшее, но понял, что нужно было возвращаться к кровати, только тогда, когда жжение стало невыносимым. Он уже падал и чувствовал — вскоре будет лишь больнее, и вспомнил про лампу. Буквально за секунду до подобного исхода он спас дом от пожара, поставив её на пол.
После этого было лишь бесконечное жжение в несуществующей ноге. Её будто снова и снова рубили, прямо как в тот роковой день, а то и хуже. Встать Лэас не мог, да и шевелиться теперь было сложно, и даже видеть. Он позволил себе всё, но плакать не стал, не допустил усугубление позора. Лэаса окружили крики, которые почти заглушали неприятные чувства, но и такое лекарство не помогало. Боль не прекращалась, и она не прервётся ещё очень долго, Лэас это понимал. Быть может, конца ей и не будет, зато с каждой секундой она ослаблялась, и Лэас всё же смог встать.
После он вернул лампу в руки и подошёл к двери. Он уже не хотел открывать, но стук продолжался, и здесь он звучал лишь громче, вынуждая прибегать к встрече с гостем.
Наконец его пальцы потянули за ручку, дверь заскрипела, и в комнату полился ярчайший солнечный свет. Лэас хотел отвернуться, но вспомнил про гостя. Им оказалась всего лишь старуха. Вид её не отличался от десятков таких же: неприятные морщины, разбросанные по коже, грубый нос и бедное платье — всё, что было у неё. Выделяло её из множества иных только печальное лицо и свёрток, который она держала в руках. Во время осмотра женщина не проронила ни слова и явно не намеревалась сама начать диалог. Испугалась? Как же это надоело Лэасу. Люди боятся или ненавидят, или презирают, а то и вовсе всё и сразу…
— Что нужно? — грубо произнёс Лэас.
— Лэас, если я не ошибаюсь, он живёт здесь, — бодро заявила старуха.
— Это я.
— Ах, да, извиняюсь, просто привыкла… — начала она.
— Если вам что-то нужно, то изъясняйтесь, и без лишних слов, пожалуйста. Если это значимо — говорите быстрее. В случае несущественности проблемы просто уходите! — изрёк Лэас и сразу понял, что произнёс всё это как-то слишком бездушно, автоматически.
— Нужна помощь, охотник, и думается мне, моя проблема вас заинтересует. У меня пропал сын.
— И что? Неужели, по-вашему, я должен протягивать руку благодетели каждому встречному? — последовали закономерные вопросы. Зачем Лэасу помогать неизвестному человеку? В таких поступках есть хоть какой-то смысл, или, быть может, выгода? Нет, ничто из этого, тем не менее, он знал для чего: обещания брату, городу и лично себе. Но Лэас устал. Охота ли всё испортила, или он делал попытки оправдаться перед самим собой?
— Но мне больше не к кому обратиться, — произнесла она.
— И что?
— Он ваш ученик.
— Я для всех детей этого города учитель. Неужели я должен следить за каждым?
— Нет, но я думаю, он вам не менее дорог. Его зовут Сципул. Он никогда не говорил о вас в дурном тоне. Но недавно он ушёл на охоту и не вернулся.
— Сципул. — Это имя, оно многое сказало Лэасу и лишь больше испугало, но усталость сразу ушла. Он обязан помочь и найти ученика.
— Как долго его нет? — спросил Лэас уже в более нейтральном тоне.
— Больше недели. Я бы не явилась к вам, если бы он пришёл в обещанный срок, а обязывался он управиться за три дня.
— Я помогу, но обнадёживать вас клятвами не стану, даже для лучшего ученика такой роскоши не позволю.
— Хорошо, большего мне всё равно не нужно, однако, охотник, можете постараться? Это не приказ, я понимаю, вы такое не любите, просто у меня-то больше ничего и нет, кроме сына.
Сразу после этих слов старушка, довольная и всё ещё мрачная, направилась куда-то. Она бы так и ушла, но Лэас остановил её рукой прежде этого.
— И вы, конечно, меня простите, но вы забыли сказать, как давно, зачем и куда пошёл ваш сын.
— Когда именно он это сделал, я уже объяснила — ровно неделю назад. Отправился Сципул ночью, разбудил ещё так неприятно. Сказал, что идёт на охоту. Оленя вроде поймать намеревался, денег нам получить, или хотя бы еды. Выглядел он довольно взволнованно, но я ему поверила. Вот до сих пор ещё и не вернулся. Больше я ничего не знаю. — Этой информации было чересчур мало, но и у Лэаса поубавилось желание грубить, всю злость он в силах выместить и за городом, а пока нужно хотя бы закончить разговор без язвительностей.
— Думаю, большего и не понадобится, спасибо, можете идти.
Гость ушёл, и Лэас с тем же скрипом закрыл дверь. Хоть он во время разговор и не выдавал эмоций, но каждую фразу после имени ученика он произносил через силу, ведь его переполняли одновременно печаль и восторг. Вновь охота, и Лэас почти уверен — не на животных, ибо лучшего ученика не победил бы медведь — просто не унюхал бы, да и даже в случае обнаружения любым зверем у Сципула всегда с собой ловкость, сила и сообразительность, лук, кинжал и кулаки. Но если всё произошло так, как предполагает Лэас, то ученик уже мёртв. Лэас быстро отогнал эти мысли — ему и самому пора собираться на охоту.
Комментарий к Невыполнимая работа
Полностью изменено в лучшую сторону.
========== Город ошибок ==========
Лэас медленно шёл по городу, как всегда хромая. Вновь его губило собственное упрямство и гордость. У него никогда не было трости, и она так бы и не появилась, если бы Рамор не подарил ему её. Но и её он не взял. Теперь он жалел об этом, но всё равно был горд за себя, хотя гордиться было нечем, ведь вокруг было пусто. Ни одного живого человека вокруг и правда не было, все они спали или были в таверне.
К месту, где она находилась, Лэас и направлялся не для того, чтобы выпить там или любоваться ею издалека, он хотел ещё раз увидеть библиотеку.
День выдался прекрасным, и путь к святыне был не менее хорош. Лэас вновь удивлялся красоте своего города. Обычно он её не замечал, но настрой был нужный, и город начал казаться вполне величественным, даже прекрасным. Таким он был всегда, просто обычно лишь мысли залезали к Лэасу в сознание.
Вокруг были десятки домов. Они казались уникальными, но большинство объединяло одно — все они были из дерева. Деревянные гиганты возвышались и были разбросаны по всему городу: от центра до самого края. Их окна были украшены фресками, мотивы которых были животными: олени, волки и совы. Двери были не менее красивы, но выглядели угрожающе.
Каменные дома тоже удивляли. Из камня строений было в разы меньше, и каждое такое было поистине уникальным. Одноэтажная гостиница, идеально вычищенная, с десятками окон и имеющая самый странный вид двери — большой камень. Его просто брали и закрывали на ночь им большую дыру — вход, а утром вновь открывали. Или таверна. Конечно, Лэас её не любил, но внешний вид её был хорош, и он не мог этого отрицать. Она казалась одним целым, а крыша переливалась золотом. Да даже некоторые дома бедняков, которые украшали многолетние мхи, выглядели чудесно, хоть и грязновато.
Наконец Лэас дошёл до центра. Тут он и остановился. Наконец он увидел величайшее здание города — святыню. Но она была построена не для какого-то вымышленного человека, мага или тритона, нет. Она была построена для Лэаса, личный храм, и выглядело это здание величественно — построено из кирпича, с несколькими окнами, одно из которых являлось витражом. Но хранила библиотека внутри более ценные вещи, чем в церкви. Там, конечно, не было оркестра, но было что-то действительно стоящее — книги. Не так много, всего пару десятков, но этого хватало. Книги о ядах, противоядиях, медицине, охоте и слабостях животных, истории и даже несколько не ремесленных. Всё это Лэас читал и перечитывал в перерывах между охотой и сном.
Лэас даже улыбнулся, но ему было пора идти, и улыбка исчезла. Лэас не ценил красоту, как что-то полезное, но теперь он был обязан ещё раз осмотреть хотя бы взглядом всё то, что увидел до этого, ведь впереди лежала худшая часть города. Худшей она была не только из-за постоянной вони, множества подозрительных людей и нищеты. Это было везде, по всему городу и миру. Для Лэаса была особенная причина ненавидеть ту, обездоленную часть города. На секунду Лэас даже задумался, а стоит ли туда идти, но вспомнил о Сципуле и начал свой нелёгкий путь.
Город почти не менялся, но Лэас уже чувствовал вблизи то, что его тревожило, а после и увидел. Перед ним находился частично разрушенный и наполовину обгоревший кусок стены. Сейчас осталось лишь это, а ведь когда-то она была цела и даже огибала весь город. Быть может, она была и длинной, но непрочной, что сделало её разрушение довольно скоротечным. После этого был пожар, и стена окончательно развалилась: остался лишь этот кусок. Возводил эту стену когда-то именно Лэас. Рамор предлагал свою помощь — передать управление стройкой лучшему строителю города или хотя бы купить нормальные материалы, но Лэас не слушал, желая сэкономить и потешить своё самолюбие, а получил лишь позор. Теперь это место, куда вешают объявления, написанные кривым почерком на сыром пергаменте.
Не желая больше смотреть на эту печальную картину, Лэас повернулся и пошёл дальше. Вокруг до сих было пусто, но теперь Лэаса это печалило. Он заходил всё дальше и дальше, дома сменялись складами, а пустые улицы — расставленными тут и там торговыми лавками. Какие-то были пусты, в каких-то шла активная продажа. Здесь были люди, и Лэас вспомнил, почему он невзлюбил общество. Все сторонились его, держались от него подальше, но не могли и слова сказать. Единственным, кому было плевать — торговцам, и один из них выделялся больше всего.
Его “лавку” украшала скошенная надпись “Мясная лавка”. Магазин и вовсе был целым домом. Внутри сидел тот самый торговец — страшный старик, весь обвешанный золотом. Да и сама лавка, можно сказать, была золотая, если не считать вход и склянки с разноцветными жидкостями. Когда-то здесь продавали протухшее мясо. В этом вновь был виновен Лэас — поверил бедному старику, у которого такое “в первый раз”. Рамор вновь всё исправил и, похоже, сильно поднял бюджет Венаторского княжества, раз разрешил продавать яды.
Лавки кончались, и начиналась последняя часть города. Именно здесь находились кузницы, тренировочные площадки и новая стена. Кузница ему сейчас и была нужна. Когда-то и её он строил, но она сгорела, развалилась, ведь построена была из того же материала, что и стена. Лэас чудом выжил, а Рамор её восстановил. Снаружи она выглядела строго, но красиво. Из огромной трубы шёл слабый дым, и казалось, что внутри происходит что-то страшное, но Лэас знал — это лишь кузнец бьёт по наковальне.
Лэас зашёл в кузницу и понял, внутри тоже многое изменилось: печь стала больше, огонь в ней стал гореть ярче, а наковальни получили более широкое основание. Похоже, Рамор ещё и хорошему мастеру подарил эту кузницу, ведь вокруг были десятки хороших мечей, стрел, кинжалов и другого оружия. Кузнец Лэасу сейчас и был нужен, он закончил ковать и охлаждал изделие. Лэас попытался сказать свой заказ, но его прервало шипение.
— Мне нужны болты. — На второй раз его всё же услышали.
— Хорошо, говори сколько и приходи завтра, — ответил кузнец.
— Они нужны мне сегодня.
— У меня куча заказов охотник, приходи завтра, — монотонно ответил тот.
— А у меня нет времени, старик.
— Ладно, есть у меня несколько болтов.
— Отлично, несите все.
Кузнец ушёл в другой конец комнаты, а вернулся уже с болтами. Они выглядели превосходно.
— Вот твои болты, но за каждый плати в два раза больше.
— Хорошо. — Лэас взял горсть монет и положил в руку кузнеца. После чего забрал болты и направился к выходу.
Ещё несколько сот шагов и Лэас уже не в городе, но ещё и не в лесу. Город конечно прекрасен, но так скучен. Вот охота — другое дело. Теперь ему пора идти, нужно искать ученика.
========== Смерть ==========
Ита пристально всматривалась в лес. Бесформенные тени двигались и извивались меж деревьев. Вокруг появлялись и исчезали тысячи звуков: писки, вой и бесконечные дикие смешки. Сердце колотилось, дыхание было неровным. Она выждала, простояла так несколько секунд, после чего оглянулась по сторонам.
Ита точно слышала его здесь недавно. Как она могла потерять след? След какого-то грязного дикаря. Нужно продолжить поиски, возможно, единственный шанс доказать свою важность.
Один неосторожный шаг, и раздался хруст. Этот звук был тихим и угас довольно быстро, так же стремительно появились его последствия — из лесной чащи вылетели тучи летучих мышей. С ними — тьма. Звуки становились всё громче, резали уши. Сердце будто остановилось, дыхание замерло. Ита уже вытащила кинжал, но всё пропало, и оружие вернулось в ножны.
В этот момент она думала об одном. Не умереть, не так. Вспомнила о жестокости и силе охотников. Скрытны, быстры и бесчеловечны — этим славится народ Венаторов. От них никогда не уходит добыча. Так ей говорили книги и люди. Ита не верила ни тем, ни другим, но в умении дикарей прятаться сомневаться не приходилось.
Ита сделала ещё несколько шагов. Попадались ей лишь грязь, деревья и листья. Лес преображался с рассветом. Тени, похожие на монстров, успокоились, в небе стало хоть что-то видно. Ещё совсем рядом стояло сломанное дерево, под ним красовался грязевой отпечаток ноги, и в кустах что-то блестело.
“Весной нет росы, стекла здесь быть не может”.
Ита быстро припала к земле. Свистящий звук появился сразу, после него она метнулась в кусты. Иту охватывала паника, тело онемело. Вокруг снова стало темно и жутковато. Начинался дождь — ненавистное Ите явление. Но несмотря на это, страх исчезал быстро. Безопасное место, так думала Ита, до тех пор, пока не вспомнила о главной особенности охотников. Её в любую секунду могла пронзить стрела. Ждать она не собиралась и начала двигаться. Сначала встала за дерево. После перекатилась за поляну, закрытую зелёными стражами. Та была хорошо освещена, даже слишком. Также присутствовали ещё несколько кустов, множество деревьев и овраг за ними.
Затем перекатилась в кусты. Дождь стал лить в полную силу. Ита никогда не любила это природное явление, теперь нужно быть осторожней, чтобы не упасть в грязь. В кустах стало совсем ничего не видно. Ита выглянула из них, дикарь до сих пор стоял и направлял стрелу в кусты, из которых она давно ушла. Всё-таки они не так зорки, это ей на руку. Осторожно Ита перешла к огромной ели. К счастью, ливень заглушал все звуки и о бесшумности беспокоиться не приходилось. Остался последний рывок. Теперь овраг был в каких-то десяти метрах. Дождь продолжал усиливаться, никаких звуков, кроме него, слышно не было. Ита представила себе лёгкую победу над лучником, славу спасения отряда. И сразу же в этом усомнилась: дикарь так и не выстрелил. После этого достала кинжал и посмотрела за дерево. Там никого не было.
Ита отпрыгнула и повернулась. Охотник стоял близко, буквально в пяти метрах перед ней. Дикарь как-то успел зайти ей за спину. Люди всё же не врали. Стремительно он начал приближаться. Его левая рука держала кинжал, на лице можно было прочитать лишь злобу.
Охотник целился в ногу. Быстрым движением руки Ита отбила атаку. На мгновенье послышался звон металла. Почти сразу его затмил дождь. Дикарь попытался атаковать сбоку, но Ита отбила эту атаку и сделала ещё один выпад сама. Дикарь увернулся. На его лице проскользнула ухмылка, будто злая насмешка, говорящая, что Ита слаба.
Выпад, на этот раз в голову. Худший вариант для удара и очень странный. Ита отбила атаку и рубанула по руке дикаря. Полилась кровь, дикарь выронил кинжал и что-то закричал. После Ита со всей скоростью направила клинок в ногу дикарю. Кинжал был почти у цели, когда Ита увидела нож. Он летел ей в грудь. Иту сразу охватила паника. Бежать некуда, возможна даже смерть. Нет, она не позволит этого. В последний момент Ита подставила руку.
Дикарь упал в грязь. Кровь лилась и сразу смывалась дождём. Иту трясло, сердце переполняла ненависть, по щекам текли слёзы. Ножи в руках засели намертво. Она вытащила один из той, что хлестала кровью. Но нож соскользнул и сделал разрез на полладони. Ита вскрикнула, замолкла и положила оружие в сумку. Другой кинжал продолжила использовать по назначению.
Вокруг становилось всё темнее. Ита хотела завершить начатое. Она подошла к месту, где был дикарь. Было много теней, но Ита отчётливо видела — тени охотника нет. Рядом был овраг, буквально в двух метрах. Этот факт ещё больше ожесточил Иту. Она не хотела смертей, но и прощать того, кто хотел убить её, ещё и таким бесчестным способом — сбросом в овраг. Нет, такое непростительно.
Сам охотник спрятался плохо, если собирался это делать. Он находился в противоположной стороне, примерно в семи метрах. Он ползал и, судя по всему, что-то искал.
Ита сделала рывок, и охотник сразу же повернулся. На его лице впервые был страх. После второго рывка в руках у дикаря появился пропавший клинок. Ита сделала выпад. Даже сидя дикарь отбил атаку, но уже намного медленнее, чем когда он стоял. Ита ускорилась, но все удары отбивались. Вдруг охотник потянулся к поясу. Ещё удар — и вновь отбит. Ещё один — и откуда-то появился нож.
Ита отпрыгнула, легко увернувшись, но дикарь в это время уже встал. Покачиваясь, он принял защитную стойку. Ита сделала ещё несколько быстрых ударов. После последнего дикарь чуть не упал. Ита воспользовалась моментом и вновь сделала порез на руке охотника. Он упал и начал отползать, вновь потянулся к поясу. Он взял свой последний нож в руки, но на этот раз не кидал. Ита сделала выпад и уничтожила последнюю надежду парня. Он попытался подобрать оружие, но вновь упал в грязь.
Ита подошла к нему, тот не полз назад, лишь пытался отбиваться кулаками, но махал слишком хаотично. Так всегда делают загнанные в угол животные. Трясущиеся руки нащупали на холодной земле палку. Через мгновение она уже летела в дикаря. Ита не надеялась на это, но ветка попала в цель. Сучки впивались в кожу охотника, наверняка причиняя невероятную боль. Дикарь с трудом вытащил из лица ветвь и упал. Единственное приятное зрелище за сегодня закончилось.
Адреналин ушёл и желание убийства вместе с ним. То, что пару секунд казалось приятным, стало тошнотворным. Но Иту волновало не это, а дикая боль. Она появлялась быстро и не щадила ни одну часть тела: сначала в руке, той самой, которую недавно украсили красной линией, затем начала разливаться — к локтю, потом к телу и наконец к ногам. Эту боль было тяжело описать как-то, кроме пламени. Будто входишь всем телом в пламя, но здесь ты не мог уйти, как не пытайся. В таком состоянии — истерзанная, с порванной одеждой и множеством синяков — Ита упала на колени. Она закрыла глаза и закричала. Ей было плевать на всё, кроме ужасного жжения. Дождь легко перебивал крик, а горло быстро хрипло, и Ита прекратила.
Немного спустя она начала собирать оружие. Боль отзывалась при каждом движением руки, но Ита терпела. Когда она подобрала последний нож, из кустов послышались голоса. Овраг, плохое владением телом и лишь одна рука — слишком опасно. Ита спряталась в кусты. Звуки всё усиливались. Вот уже можно услышать обрывки разговоров и смех. Что-то о девчонке, обузе, деньгах. Так себя не ведут убийцы, как и воры, но обычно именно это и обсуждают. Это только больше насторожило Иту.
Наконец они появились. Трое человек — двое одеты бедно, последний в богатых одеждах и с золотой цепочкой. Взглянув на лица, Ита поняла — это Бонум и два его помощника. Ита стрясла с себя грязь, попыталась сделать невозмутимое лицо и вышла. Забытая на несколько минут боль вернулась. Она хотела возмутиться разговорами, сказать первое слово, но не успела.
— Вот ты где! Ты понимаешь хоть, чего ты наворотила?! — крикнул лекарь. Светлая кожа, щетина и злобный настрой были дополнением к и так страшному крику.
— Мы тебя везде искали, — без желания пробормотал Тилл. После бросил пару косых взглядов и начал ходить, так же хаотично, как недавно махал руками охотник. Сегодня он был даже бледнее брата, а его клинка не было в ножнах.
— Как видишь, я здесь, Вус. И сделала всё, чтобы помочь вам. Теперь ты посмотри на меня. Подойди и сделай так, чтобы я не сдохла. — Она хотела прокричать, но вышел лишь тихий шёпот.
— Помочь?! Помочь?! Чем же ты помогла? Тем, что заставила нас искать тебя в этом тёмном лесу? — продолжал Вус, будто не услышал просьбу о помощи и не заметил вид Иты.
— Перевяжи меня.
— Он не взял все свои микстуры, — появляется Тилл. — Забыл.
— Ты знал об опасности и не взял даже бинтов?! — влез в разговор командир.
— Но они мне и не нужны. Я же полевой лекарь. — Выражение лица Вуса сменилось на стыдливое.
— Но ткань получше травы будет, не так ли?! Она спасла нас от облавы, возможной расправы, а ты…
— Позвольте мне, командир, — возвращается Тилл. — Нужно было тебе больше читать! И отцу тебя пороть. Леди спасла нас, а ты пытаешься её раздавить, за что?
— Но брат…
— Не бойся, Ита, он принесёт все травы.
На этих словах спора они уходят. Ушли оба, оставив Иту совсем одну с ним. Бонум никогда не был хорошим собеседником, всегда недолюбливал Иту за тот случай в детстве, и эта “любовь” была взаимной. А теперь ей пришлось остаться с ним одной и это уже веяло неприятностями.
— Теперь ты, Ита. — Акцент командир сделал на имени. — Он мёртв? — Бонум указал на тело дикаря.
— Нет, — облегчённо шепчет Ита. Только сейчас она замечает, что её голос ещё и хрипит.
Сразу после ответа командир проткнул охотника своим именным копьём. Оно обагрилось кровью, как и ноги Бонума. Глаза его горели, будто это приносило особое удовольствие. Тело Иты потеряло равновесие, и она упала — то ли от неприятного зрелища, то ли просто от усталости. В любом случае встать она так и не смогла, а боль в ранах, которая, казалось, достигла своего пика, вновь усилилась.
— Зачем ты это сделал?
— Знаешь ли ты такое слово, как безопасность, Ита? Он угрожал нам, мог о нас рассказать, могло случиться непоправимое.
— Но он же ничего не сделал, он просто ребёнок.
— Это спорно, тем более ты так долго с ним сражалась, так много ран получила. Неужели тебе и вправду его жалко? Тебе, девочке, так страстно желавшей быть воином. А этот тебя и саму убить пытался.
— Бонум, знаешь ли ты, как охотники платят за смерть соплеменника? Знаешь ли, кто они такие, кто их лидер?!
— Знаю я пару сказок, но не думал, что ты веришь в эти бредни. Называть себя самой разумной было лицемерно. Хотя, в любом случае, это не настоящая причина.
— Дакс и Вус были со мной в городе, они докажут…
— Уже доказали: маленькие дети, их матери и воры. Хорошие бесчеловечные убийцы, не так ли? Скажи настоящую причину столь большого милосердия.
После этих слов появилась другая боль, но не физическая. Никогда Ите не хотелось бы раскрыть свою слабость. Сзади слышатся шаги, спасительные шаги. Не хотелось бы сейчас драться с новыми врагами, к счастью это оказались и не они. Из кустов выходят Тилл и Вус. Тилл всё так же нервничал, но пыл Вуса поугас. Его голова была опущена, улыбка сменилась нейтральностью, да и шёл он позади брата, чего обычно себе не позволял. Как только он дошёл до Иты, он протянул ей пергамент, свёрнутый в трубочку.
— На, покури, боль облегчит. — Говорил он тоже не как обычно — с криком и эмоциями, а спокойно и размеренно.
— Твою гадость? Я не собираюсь, мне не настолько больно.
— Прости уж, вся нужная трава мокрая. Да и ты же хотела помощи, так принимай. — После этих слов Ита ожидала резких слов от Тилла, но он, похоже, вновь впал в апатию.
— Ты мне просто помогать не хочешь, да?! — пытается кричать Ита, но это прозвучало нелепо: хрип и тихий голос приглушили всю резкость.
— Я согласен с Вусом — кури. Это приказ, — вернулся в разговор Бонум.
— Но это даже не лекарство!
— Приказ! Вус, иди сюда, а ты, Тилл, понесёшь Иту.
— Но провинился же он! — Она указал на Вуса. — Да и я могу идти.
Из-за такого заявления Бонум будто впал в ступор. Он только смотрел на Вуса и ждал чего-то. Через несколько секунд Вус понял, чего хочет командир, и ушёл с поляны.
— Вот я и боюсь, Ита. Вдруг он поранит тебя за то, что ты выкинула его бесценный опиум, или вовсе убьёт, — проговорил это командир с особым удовольствием. Сразу после и Бонум оставил Иту. Этому уходу она уже скорее радовалась.
Ита выбросила трубочку из пергамента в овраг, как только ушёл Бонум. Остался лишь Тилл, но его не заботило состояние отравы брата. После некоторой паузы он всё же начал разговор.
— Мне жаль. Я ничего не могу поделать. — Сразу после этих слов он последовал приказу Бонума и поднял Иту на руки.
— Мы никогда не сможем совладать с тем, что он добрый, никогда.
Комментарий к Смерть
Полностью переписано.
========== Волки ==========
Вокруг было темно и очень грязно. Деревья давно иссохли, и образованную пустоту заполняли лишь бесконечные кусты и высокая трава. Пробелов в этих зарослях, тем не менее, было довольно много, и представляли они из себя малые полянки. К одной из таких и шёл Лэас. Для старого и безногого он удивительно бесшумно пробирался сквозь ещё не высохшие после дождя траву и кусты, но очень медленно. Кому-то эти мгновенья могли бы показаться мучительно долгими, даже скучными, но Лэасу они были бесконечно приятны, ибо он находился на охоте.
Пространство вокруг снова наполнили бездушный вой, за эту ночь прозвучавший не раз. Именно к нему и направлялся Лэас, стараясь идти как можно тише. На то существовали свои причины: протез, сильно затрудняющий передвижение, опасность быть растерзанным за самый тихий шорох и желание продлить моменты охоты, которой суждено когда-то закончиться. Существовала и другая причина — волчий вой. Но что-то в нем было не так, он звучал слишком далеко от пастбищ и селений людей, но излишне близко к окраине леса. К тому же вой появлялся каждые пять минут, а одиночный волк не смог бы так голосить. Значит, всё просто, в глуби чащи пребывает целая стая этих существ, но что она могла найти в мертвой части леса?
Лэас искал пропавшего ученика и не желал находить бездыханное тело, и это являлось последней, важнейшей причиной. Только вот волки любят убивать, ведь им нужно чем-то питаться, а большую часть кроликов и другой, обычной для этих хищников пищи уничтожили такие, как Лэас. Означает ли это, что где волки, там и труп? Наверняка да, а может быть и нет. Лэас попытался отринуть эту мысль, просто вышвырнуть из головы, но всё же вполне понимал, что и его ученик мог быть застигнут врасплох. Тем не менее Лэас страшился найти труп Сципула, одновременно мечтая о таком исходе.
Охота, чёртово любимое занятие, нет, на этот раз цена за неё по-настоящему высока. Слишком колоссальна, бесчеловечна, ужасна. Только о ней и думал Лэас, гадая, а не заплатил ли кто-то кровавой монетой? Если же некие свихнувшиеся — безразлично: люди или звери — осмелились на подобное действо, тогда можно считать, что они уже мертвы, о да, в случае уплаты Лэас отыграет в полную силу. Спасти ученика или начать охоту — ради этого Лэас шёл и продолжает идти к вою.
Где-то вдали ухали совы, везде стрекотали сверчки, а буквально в ста метрах от Лэаса повторился вой. Пахло грязью и потом, и лишь чуток пылью. Вдалеке что-то горело, а вблизи не было видно ничего, кроме очертаний непонятных форм и теней деревьев и травы. Всё будто пыталось напугать Лэаса, но его такие дорожные страхи лишь вымораживали. Бесило именно повторение одного и того же каждую охоту, всё это он уже видел и не раз, а надоесть могут и экзотические удовольствия. Вот и Лэасу сперва стало скучно от таких “страхов”, а потом и вовсе начало бесить, лишь отвлекая от по-настоящему важного — охоты.
Дыхание Лэаса было размеренно, кинжал всегда наготове, как и арбалет. Ему не о чем волноваться — одежда вполне защитит от клыков, а любимое оружие дальнего боя поможет находиться поодаль от любых иных видов драк. Конечно, Лэас не считал себя бесстрашным — возможная смерть и люди со своими хаотичностью, нравами и презрением к старому охотнику пугали его не меньше огня, но неужели ему стоило бояться тех, чьи повадки, инстинкты и другие аспекты жизни он выучил наизусть через книги и практику? Думать над ответом долго не пришлось — в таком страхе смысла просто нет.
Но всё же Лэаса настораживало то, что вой повторялся часто и явно был не одиночным. Количеством сможет взять любой хищник, а уж волки со своей привычкой собираться в стаи тем более. Ради личной безопасности ему следует быть осторожным, именно поэтому сейчас он пробирался с такой опаской.
Вдруг из-за кустов донёсся шум: чёткий и страшный. Это был звук рвущейся плоти и громкого чавканья, будто кто-то поедал сырое мясо оленя. Лэас подходил к ним всё ближе, и с каждой секундой собственная вера в себя падала, а ужас рос. Как он и предполагал, здесь находились волки. Другая его догадка также оправдалась — они что-то ели. Звери были довольно худы, а их пищей являлся человек, и он точно уже сдох. Конечно, Сципул — охотник, а только такие обыкновенно по лесам и ходят, но он ли это? Лица убитого отсюда Лэасу, даже с его зрением, не было видно. Слишком темно, да и волки силуэтами закрывали башку человека. Тем не менее такой исход вполне допустим, и он печален, но возможно и то, что это всего-то простой путник, потерявшийся в лесу. При последнем варианте сражение за труп становится абсолютно лишним, но вот при первом является не только осмысленным, но и просто необходимым для Лэаса.
В поисках ответов он начал огибать круг. Сейчас ему важно было любое подтверждение верности или ошибочности собственной теории. Первое, что явилось доказательством, — одежда. Такую носили все охотники из их города: кожаную, с чёткими краями, твёрдыми складками, высокой прочностью и знаком княжества в углу. Тем не менее ныне она была безвозвратно утрачена, а Лэас держал в руках лишь эмблему города. Остальные части одежды оказались разбросаны по всей поляне и, наверняка, вокруг неё. Вторым подтверждением был лук — он всё время лежал на пустыре, но Лэас заметил его только сейчас. Это оружие он заказывал лично для ученика и запомнил каждую деталь лука, и теперь, благодаря звёздному свету, мог утверждать — человек, недавно умерший и растерзанный волками — Сципул.
Лэас быстро подался вперёд, желая одного — смерти убийц. Так же скоро он понял, что безрассудство его погубит. Для начала нужно рассчитать свои силы и сравнить их с силами противника, и только после этого сделать выбор — идти в бой, точно зная план победы, или вовсе не вступать в битву.
Поляна огромна, почти без травы, сражаться на ней опасно, а Лэасу ещё и весьма неудобно. Волков, по крайней мере, здесь, четверо, что довольно странно для этих тварей — ведь обычно они образуют стаи более чем из десяти особей, бывает даже, их количество достигает двадцати. Лэас охотился и на такие огромные своры, но то было давно, когда он сам пребывал в лучшей форме, да и нынешнее высокомерие не мешало, в то время разделить радость охоты с другими людьми являлось обыденностью. Воспоминания о молодости напомнили и тех, кто именно истреблял этих тварей и продолжают уничтожать — сами они, охотники. А ведь таких, как Лэас, в княжестве существует немало, вот волков и поубавилось, да и других зверей.
Силы Лэаса даже по сравнению с этой стайкой довольно слабы: три арбалетных болта, охотничий кинжал и опыт, а также удобные для засады кусты. Точно, он просто перестреляет трёх волков из своего оружия, а потом зарежет последнего. В ближнем бою с хищниками, конечно, тяжко, но с одним он должен справиться. Либо он победит, либо сдохнет, причём глупо и недостойно. Нет, он не закончит жизнь таким идиотским способом, Лэас обязан выиграть, а поскольку это единственный рабочий план, по которому получится одолеть всех четырёх зверей, то пора на охоту.
Лэас подошёл к более пригодной позиции и замешкал. Всё должно пройти безупречно, ведь промах может оказаться летальным. Затем встал в незаметную и при этом удобную позу для стрельбы, после чего пришлось муторно заряжать арбалет. Спустя десять секунд всё было готово. Осталось лишь нацелиться на зверя, на что времени уйдёт в разы меньше. Наконец Лэас выбрал животное, которое умрёт первым — самого крупного волка, он был лишь чуть толще остальных. Судя по всему, он вожак, а значит самый опасный в стае. Лэас выстрелил и не промахнулся: буквально через секунду в шее главаря красовался болт. Животное упало, издавая стонущие звуки и захлёбываясь в крови. Важнейшее преимущество волков — после количества, конечно — было потеряно, а с ним координации и глаза. Звери, тем не менее, явно не собирались стоять на месте или убегать как можно дальше. Нет, они начали рычать и вынюхивать убийцу собрата.
Всё вокруг стало пугающим и непонятным, даже темнее, чем прежде. Сердце Лэаса стучало, словно барабаны, пот не сходил со лба, и Лэас дышал, будто бешеный пёс. Тем не менее трястись рукам, как и всему остальному телу, он не позволил, быстро вернул дыхание в обычное русло и стряхнул пот со лба. Затем зарядил ещё один болт. На этот раз в цель он выбрал самое неподвижное животное. Долго выжидать для идеального выстрела он не стал, и снаряд вылетел из арбалета очень скоро. После упал и ещё один волк, в этот раз Лэас поверг врага прямо в сердце, и он умер мгновенно. Такой факт неизмеримо обрадовал бы Лэаса, только вот оставшаяся пара зверей до сих пор жива и бежит прямо на него, а отпугнуть их криками явно уже не получится.
Времени нет, Лэас в спешке зарядил арбалет, частично потеряв контроль на всем телом, кроме рук. В сей момент волк был уже донельзя близко, буквально пару десятков шагов — и он находился в прыжке. Обычному человеку такая дистанция показалась бы вовсе не опасной, но зная, насколько далеко твари прыгают… Это конец для кого-то из них — либо зверя, либо Лэаса. Он натянул арбалет. Расстояние от него до волка уменьшилось до двенадцати шагов. Лэас смиренноприцелился, и осталось лишь девять. Он готов выстрелить, а между ними жалких полдюжины ярдов. Время будто замирает: волк с раскрытой пастью над Лэасом, а тот в панике жмёт на спусковой крючок. Либо он, либо зверь, по сути никакого выбора, только случайность решит исход. Животное чересчур близко, но нынче оно падает уже из-за физики. Лэас отошёл, и труп упал наземь, враг повержен. Сам Лэас теперь весь в крови, но что сие по сравнению с уходом из жизни? На этот раз он попал в глаз и проткнул голову насквозь. Враг мёртв, Лэас победил, всё закончено. Поляна до сих пор пуста и красива, а вот окружающий лес теперь весь в крови и кишках.
Только волков было четверо, и Лэас понял это очень кстати. Он вынул кинжал из ножен и начал выжидать. Вскоре он услышал рычание и звуки бега, затем повернулся, как оказалось — вовремя. Лэас быстрыми выпадами отогнал животное в сторону. А волк ведь ему чуть шею не сломал, едва ли голову от тела не отделил, чуть не растерзал на мелкие кусочки. Да, если бы он не достал оружие заблаговременно, зверь бы исполнил всё это.
Волк вновь пошёл в нападение, но Лэас давно узнал, как бороться с ему подобными. Он просто продолжил размахивать кинжалом. Главное в таком деле — резкость и сила удара, волки этого боятся. Зверь, казалось бы, отошёл, решил убежать, но вновь быстро напал. Как предсказуемо. Один мощный удар — и волк лежит на земле, скуля, второй — и зверь мёртв. Из него течёт кровь, но органы хотя бы не вываливаются наружу, и этому надлежит радоваться. Теперь точно конец сегодняшней охоте, Лэас победил, а всё лишь ради любимого дела и ученика.
Лэас вышел на поляну и ощутил запах свежего мяса, крови и пота, срезанной травы и хвои. Все они скорее приятны Лэасу, нежели противны, да и может ли быть иначе? Для Лэаса нет, ибо это запахи спокойствия и законченной драки. Вдруг появилось жжение в колене. Опять она его терзает, чёртова фантомная боль, снова невовремя, естественно это лучше, чем если бы возникла несколько минут назад. Сдерживая жжение по всему телу, он пошёл к не менее ужасной и больной вещи — к трупу. Теперь Лэасу важно и то, точно ли он дрался за ученика.
Перед ним явно человек. Тело целиком оголено, украшено лишь глубокими ямами от укусов и багряными нитями, лезущими из живота. Почти полностью мертвец был разодран, а кровавые ошмётки от него разбросаны по всему полю, и лишь голова почему-то оказалась нетронута. На ней тоже находились гниющие ранки, но они чересчур малы и теперь, по чертам лица, можно точно сказать, что человек — Сципул.
Подойдя, Лэас нехило удивился и одновременно возрадовался. Не волки убили его ученика, да, покойного обгрызли эти лохматые ублюдки, только вот на фоне относительно мелких укусов очень выделялась чудовищная дыра. Она находилась прямо возле сердца, близко к вылезающими органами, подобную волки не сделают, их зубы не настолько огромны и остры, да и не каждый нож на такое способен — скорее копьё. Рану от него ни с чем не спутать, её сделали люди. Это доказывает отсутствие стрел возле лука, да и кинжала нигде нет, спёрли. Похоже, что уроды далеко и не ушли, волки — не падаль, гниль есть бы не стали. А раз так, то он найдёт их и отомстит за ученика, не вернётся к матери Сципула безрезультатно. Да и он знает, куда идти — за кострами. Теперь стало понятно, кто их создаёт. Явно не охотник и не разведчики, а воины, именно они убийцы. Опасно и сложно, но Лэас любит охоту и своего ученика достаточно, да и свой принцип он никогда не нарушит.
“Глаз за глаз. Смерть за смерть”
========== Плата ==========
Ита не спала уже вторую ночь. Её терзали сомнения насчёт ненужных смертей. К ней на ум всё лез тот мальчик, погиб он, по сути, от маленького промедления и — одновременно — от действий. Конечно, он был для Иты врагом, жаждал её смерти, делал попытки убийства и не имел даже капли сострадания. О нём не стоит волноваться. Ита понимала это, но знание ничего не давало, облегчение не приходило. Милосердие не уместно на войне, не нужно такое качество её участнику, тем более обращённое к врагу. В этом Иту убеждали все, да и она сама очень желала принять такую точку зрения, но не получалось. Ита считала смерть недопустимой вещью, ошибкой, как природы, так и человека, а жизнь тем, чего не должен отнимать никто. Существовала и другая причина: в глубине души она боялась того, что рассказы безумцев окажутся явью. Мщение охотников, ещё больше смертей, море крови, трупов, жестокости… Нет, Ита не допустит подобного исхода, не позволит умереть тем, кого она любит, кто ей близок, не даст смерти забрать хотя бы ещё одну жизнь, даже повода для этого.
— До сих пор не спишь? — Голос донёсся сбоку. Это был Дакс.
— Как ты…
— Понял? Ну, во-первых, ты сидишь, а во-вторых, твои пальцы… — Любовник указал на её руки. Они стучали друг о друга, порождали еле слышный звук. Ита засмущалась и перестала. Действия эти были незначительны, но от них появилось чувство тревоги — Ита не могла припомнить, долго ли повторяла столь бессмысленные действия.
— Давно я так?
— Неважно. Интереснее знать, почему ты не спишь?
— Я не могу… Глупо, конечно, звучит, но так и есть. Пока знаю, что мы в опасности… я просто не в силах позволить себе сон, — неуверенно ответила Ита.
— Но тебе необходимо спать! Вроде сильная девушка, а понять, чего не нужно делать, чтобы ты не сдохла, неспособна, — говорил Дакс грубо, но по-своему ласково. Он явно не желал Ите обиды.
— Из-за меня погиб человек, — недовольно ответила Ита.
— Эх, сколько разговоров об одном и том же. Ты не виновна в смерти того парня, как долго повторять? Что бы ты вчера не сделала, всё равно не смогла бы никого остановить. — Лицо Дакса выражало недовольство. Иту это оскорбляло, но она была не в силах ответить ничего внятного, лишь сумела прокричать:
— Я… Я могла бы!
— Ох, глупышка. Что ты сделала бы? Ты, конечно, способна ударить Бонума хоть сейчас и попасть после этого в розыск. Такие действия вчера непременно привели бы к твоей скорой гибели, но ведь так было бы лучше? Да? Или вовсе убить сына феодала и получить ещё более жуткую смерть… или жизнь. У тебя не было выбора, детка, признай это, — говорил Дакс всё с насмешкой, но Ита теперь отчётливо видела в столь грубых словах истину.
— Я могла… Хотя, кому я вру. Прав ты, Дакс. В первом, втором, третьем — всегда честный. Только вот меня мучает один вопрос. Почему ты не говоришь про то, что я не должна вспоминать о том парне?
— Не мне решать, какой следует быть твоей памяти. Ты никому ничего не обязана, тем более себе. Ну а кто считает иначе… впрочем, они попросту глупцы. Ни черта не добьются словами, а на поступки не готовы. Вот мой ответ, а теперь прошу — поспи хотя бы двадцать минут. — Конечные слова он проговорил с особой нежностью. Ита покраснела, но отозвалась:
— Так не тебе же решать, сам сказал, — усмехнулась Ита.
— А я и не приказываю, я умоляю — спи, — последнее слова Дакс прокричал, будто направлял её на нужное действие, но Ите уже было всё равно.
— Хорошо. — Ита зевнула, распрямилась в спальном мешке и закрыла глаза.
Вдруг появился крик. Он был будто во сне, исходил оттуда. Кто-то звал её, иные проклинали. Мыши, лес, лучник. Картинки сменялись одна другой, Иту наполнял страх перед неизвестным, и будто это уже она кричала. Сон закончился, но произошла смерть, а потом Ита открыла глаза.
Ей было безумно холодно и почему-то пахло гарью. Дакс не находился рядом, палатку наполнил солнечный свет, а снаружи кто-то, прямо как во сне, кричал. Ита вылезла из спального мешка, наспех оделась и вышла на улицу.
— Что произошло? — спросила она у человека. Кто находился перед ней, Ита не увидела, глаза были ещё немного заспаны. Единственное, что она понимала, — силуэт неподвижен.
Ита обошла человека вокруг и поняла — это Дакс. Тот так и стоял на месте, будто застыл, и указывал пальцем вдаль. Лицо его свидетельствовало о горе, по щекам текли слёзы, волосы были взъерошены, а главное оружие, нож, почему-то лежало на земле. Ита подняла его и вернула хозяину, а после взглянула на место, куда указывал Дакс.
Там находился знакомый силуэт. Ита пригляделась и сообразила, что это Новисай. Она его не знала и никогда не понимала, разговаривал он не часто, и то лишь с Даксом, но драться умел. Он всегда являлся самым сильным в команде, будто кабан. Теперь же Новисай стал немощен, словно мышь. Простреленная нога, кровь, недавние крики — всё говорило об этом, но больше всего сказало состояние — Новисай упал, не в силах подняться. Ите отчего-то стало жалко такого незнакомого соратника, и она пустила слезу, но поняла, что нужно действовать и делать это быстро.
Ита ещё раз взглянула на Дакса, тот лишь повторял имя друга вновь и вновь. Сейчас он бесполезен, нужен весь отряд, а он пытался помочь Новисаю ещё меньше, чем любовник Иты, его члены лишь просиживали время у костра, грели руки и занимались иными, не менее бесполезными вещами. Выражения лиц каждого говорили ровным счётом ничего. Не находилось в них ни печали, ни радости. Выделялся только Бинот, глаза которого были устремлены к небу, а не к земле.
— Почему вы ничего не предпринимает, а просто сидите? Вы оглохли, ослепли, вам плевать? Да как вы смеете греться тут, пока Новисай в опасности? — утвердительно прокричала Ита.
— Мы видим и слышим, всем сердцем переживаем за соратника — ответил Бонум, — но не можем уйти без двух человек. — Эти слова выбили Иту из колеи.
— Двух? — еле слышно задала вопрос Ита. Он адресовался скорей себе, но ей ответили, и даже не Бонум, а Вус:
— Мой брат пошёл спасать Новисая, — сказал он с печалью и гордостью.
Только сейчас Ита обнаружила: Тилла тоже нет, после повернулась. Новисай до сих пор сидел и стонал, и к нему пробирался Тилл, и вроде был незаметен. Может, всё не так плохо? Да! Он выживет, ведь его до сих пор не обнаружил враг, он вернётся — дала себе надежду Ита. Сразу после этой мысли Тилла пронзила стрела, только, в отличие от Новисая, в сердце. Тилл упал, и из него потекла кровь. Ита представила себе, что происходит вблизи, и обрадовалась хотя бы своему расположению. После Ита отвернулась и заревела, словно ребёнок, не в силах остановиться. Она редко плакала, но Тилл был ей почти так же дорог, как Дакс, приходился настоящим другом. Всегда поддержит и защитит, он, в отличие от остальных, не считал женщину на войне особенным.
— Нет. Нет. Нет, — теперь уже Ита повторяла эти слова тихо, почти беззвучно.
— Зачем ты его туда отправил, Бонум? — сквозь слёзы пролепетала Ита, после успокоилась и грозно сказала: — Ты не знаешь эту обманку, Бонум? Выстрел — и человек обездвижен, ещё один — и второй мёртв. Может, тебе просто плевать на жизнь Тилла?! Ты погубить всех нас хочешь?! — последнюю фразу Ита прокричала.
Бонум вмиг стал будто плюшевый: лицо его искривилось так, как у маленького ребёнка, который совершил ошибку. Он отдалялся от Иты, несмотря на то, что находился довольно далеко, на “безопасном расстоянии”, даже пустил слезу, наверняка фальшивую.
— Я не отправлял его, себе бы такого не позволил, только вот и остановить не смог, и он пошёл. Я предупреждал Тилла, Вус тоже, да и Бинот, но он не слушал.
— Ты виновен в его гибели, как бы ты не оправдывался, — крикнула Ита.
— Я лишь вас защищаю. Могла бы хоть за это поблагодарить! Многие лорды такого себе не позволяют. — Он сменил вину на упрёки, и его нынешнее поведение лишь больше взбесило Иту.
— Ладно, на поле все равны — убьём того, кто уже уничтожил двух наших парней.
— Нет, это глупо и опасно.
— Что? У нас численное преимущество!
— Я не рискну ещё большим количеством жизней и запрещаю идти к тому убийце, и не только тебе, а всем. Мы вернёмся домой, и там всё будет хорошо.
— Ты в этом уверен? За потерю двух разведчиков в один счастливый момент к тебе вполне могут нагрянуть и забрать.
— Чушь, не забывай, чей я сын!
—Глупец — вот кто ты. Нас пока что больше, и мы можем окружить врага, но будь по-твоему. Бинот, дай лук.
— Зачем он тебе?
В этот момент Иту передёрнуло. Что им сказать? Быть может — правду? Ту самую, что говорит о нужде убийства Новисая? Не для забавы конечно — для дела. Ита помнит все уроки военного ремесла и уловки, одной из которой является трюк с простреленной ногой. Они этого не понимают, не знают. Для них правда будет звучать дико: “Я — трусливая и подлая девушка. Готова хладнокровно убивать своих бывших друзей. Врага же не только не могу прикончить, но ещё и жалею, словно мне он давний друг”. В контексте и того хуже, да и кто будет вслушиваться в такую речь? По мнению слушающих, она лишь предлог для создания могилы собрату по войне. Или ей облапошить соратников, безмолвно умертвить Новисая и выглядеть ещё большей предательницей. Наверняка подумают, что сговорилась с недругом заранее. Нет, она обязана убить Новисая, ведь враг смог найти их так скоро. Теперь он буквально за несколько минут подстрелил одного её соратника, а другого обездвижил. Вот Ита и задалась вопросом: если враг сделал всё это без каких-либо сведений о них, то что он сможет со знаниями Новисая? Ита остановилась — впервые она не знала ответа, да и не хотела узнавать. После Ита оглянулась и поняла, что вот так глупо стоит несколько минут.
— Чего молчишь то? Нет ответа? — Теперь и Бонум напомнил ей о вопросе.
— Есть. Лук нужен для выполнения одной цели — убить Новисая. С вами, слабаками, всё равно его не вернуть, а рассказать врагу он способен многое, и уж будьте уверены — скажет. — Вокруг была тишина, и никто её не нарушал. — Зачем всё это? Вам до сих пор плевать — не доверяете, не понимаете. Пусть Бинот сам стреляет. — Все вокруг застыли в шоке, даже не ответили, и лишь Бинот монотонно проговорил:
— Не одобрит такого бог, я тебя предупредил. — С этими словами он кинул лук.
Тот приземлился к ногам Иты, и она его подняла. После ещё раз взглянула на остальных членов отряда. Все до сих пор стояли, ничего не делали, это и хорошо, значит никто не против. Только вот и Ите тяжко убивать соратника, хоть и малознакомого. Её руки тряслись, глаза до сих пор слезились. Она снова посмотрела на пейзаж: сплошной лес, поляна и рассвет. Затем вдохнула побольше воздуха и, наконец, зарядила лук, прицелилась и выстрелила. Кто-то ударил её и не слабо. Рука соскользнула, возникло головокружение, и Ите стало понятно — мимо. Она поднялась и взглянула на обидчика: это был Дакс. Теперь шок поразил Иту, но только сейчас она услышала ещё и крик Дакса.
— Зачем ты такое делаешь, дура? Совсем ум вышибло?
— Дакс, это и вправду ты? Даже если так, молчи или говори спокойнее.
— Ты не заслужила такого разговора, Ита. Ты принадлежишь только мне, и это единственная причина, почему я тебе его дам, — проговорил он это удивительно спокойно. После небольшого отдыха Дакс продолжил: — Это слишком, Ита — убивать своих, когда они могут спастись. Вот о чём я.
— Дакс? Это не перебор, мои слова вполне логичны, хоть и печальны. Ты и сам понимаешь, что твоего друга убьют в любом случае.
— Всё ещё можно исправить, всегда имеется шанс на хороший исход. Новисай сбежит. Как бы долго ты не предпринимала попыток меня переубедить, есть одно обстоятельство — Новисай до сих пор жив, у него ещё осталось время. — Видно было, что Дакс искал причины для продления мгновений существования друга. Глаза сузились и учащённо моргали. Взор мелькал от Новисая к луку и обратно. Лицо исказилось и выражало злобу и готовность на всё. Сами движение также подтверждали желание — Дакс наворачивал круги.
— Не ты ли мне недавно заявлял, что иногда ничего нельзя изменить? Даже если ты поменял взгляды, то почему не замечаешь уловку? Стрелок не убил его лишь для того, чтобы позже получить побольше информации о нас. Зачем я тебе это до сих пор объясняю? Ты уже видел такую уловку раньше, да и сам испытывал, я же помню.
— В тот раз… Тогда… Да как ты осмелилась вообще что-то предъявлять? Мне плевать на всё, пока я здесь, ты не убьёшь Новисая! — Дакс вновь стал злобным, а вдобавок к этому его вид пугал. То ли взглядом, то ли рукой у ножа. Ита отошла от него подальше, хотя знала, что её любовник — самый слабый человек в отряде.
— Дакс, послушай уже, обратись к разуму, выкинь эмоции и пойми — у нас с каждой секундой всё меньше времени, быть может, в одного из нас уже целятся, а мы тут только и делаем, что сидим и спорим о тяжёлом, но единственно верном решении.
— Ты должна перестать сеять раздор. Даже если ты считаешь убийство правым и веришь в свои слова, это ничего не меняет, ибо подобное мнение является истиной исключительно для тебя. Ты на самом деле пойдёшь до конца? — Он простоял в молчании несколько секунд, а Ита так и не ответила. — Вперёд! Тебе ничто не мешает: убей меня и тогда перейди к нему. — Дакс демонстративно встал как раз там, куда Ита направляла оружие. Она ходила, делала рывки, неожиданные манёвры, но её любовник двигался вместе с ней. Напряжение лишь росло, но Ита смогла беспристрастно сказать:
— Перестань, успокойся, Дакс, неужели ты считаешь меня настолько жестокой? Я не такая и не потеряю последнего разумного человека.
— Не стреляй, и я останусь цел, — сухо ответил Дакс.
— Перестань, Ита, — раздражённо закричал уже Бонум, — Дакс прав, ты не убьёшь нашего собрата! Ты можешь отговариваться сколь угодно, девочка. Все вы вправе это делать, но никто больше не посмеет убивать без моего ведома. Рискнёте — вам не жить.
— Вы все идиоты, теперь точно. — Ита вновь заплакала.
— Быть может это, так — не вмешаться в диалог раньше было ошибкой, признаю, — но нынче, как видишь, и справился и даже готов кое-что предложить. Мы спасём Новисая и убьём того, кто прострелил его ногу — я обещаю. — Ита не поверила этим словам, но немного успокоилась.
— И как же?
— Сейчас собираемся и валим, после я всё объясню, клянусь.
========== Бега ==========
Они бежали. Нет, даже не так — сбегали. Страх накрыл их всех и не хотел отпускать. Иту чувства тревожили не меньше, внутри всё бурлило, но она понимала, что в любой момент можно остановиться. Ита говорила об этом непрерывно, постоянно повторяла одни и те же фразы. Каждый в отряде сознавал сложность ситуации, Ита же понимала ещё и то, что выход из этого положения есть, и он намного проще самих обстоятельств. Бонум же лишь неизменно повторял: права Ита в одном — ситуация не из простых. Командир обещал спасение Новисая, победу над врагом, но всё оттягивал момент исполнения. Для Иты в этих поступках проскальзывал скрытый смысл, слова “Я самодовольный ублюдок”. Бонум считал себя вечно правым, в этом виделось подтверждение не произнесённого. Единственным исключением для него являлся такой случай: он не прав, но эта неправота ведёт к истине. Только это не работало: разводить костры было ошибкой, убийство оказалось ненужным, побег же не имел никакого смысла. Ничто из этого не привело к верному решению, к успеху хоть в чём-то.
Бежали они уже не первый час, с каждой секундой напряжение росло, время неустанно вело к ночи, будто ускорялось. Грязь находилась повсюду — в земле, облаках, деревьях и людях. Вокруг был сырой лес, который состоял только из дубов и редких елей, из-за их плотного взаимного прилегания казался страшным, будто замкнутым. Ещё больше ужаса приносил один факт — скоро прольётся дождь, понять это можно было по грозовым тучам. Иногда попадались кустарники, цеплялись за одежду и портили её. Единственным спасением от всего этого стали поляны, но и они не были безопасны. Здесь Иту пугала уже не природа, а тайный убийца, который непременно следил. Пахло потом, пылью и шишками. На фоне этих трёх другие запахи казались мелочными. Тишины не было нигде — её постоянно прерывало хлюпанье ботинок, разговоры и роса, бега животных и ещё немало лесных звуков.
Нужно ли говорить о последствиях этих решений? Вместо безопасности и радости соратники Иты получили утомление и злость. Побег не приближал их к заветной защите, скорее отдалял её наличие, ведь силы у каждого иссякали, нужда во сне и еде росла, а уж с психикой у всех произошёл полный перекос. Ита заметила это давно, долгое время просто не верила, но после очередного “тихого” разговора отрицать изнеможение соратников стало бессмысленным и бесправным поступком. Всё выдавали лица и одежда товарищей, тон их голоса. Каждый из них теперь был в грязи, постоянная дорога давно разорвала и очернила обноски, но за сегодняшний день они потемнели сильнее всего. Ни на одном лице не было улыбки, хотя бы намёка на неё, у каждого соратника из-за утренней неразберихи появились особые признаки.
Бонум постоянно гладил живот, всё время смотрел на лесные ягоды и рюкзак Вуса, будто не привык к голоду. Одежда его была намного чище, дороже и красивей, чем у других, но теперь и она ухудшилась от постоянного движения: появились потёртости, само одеяние промокло, от изначальной одежды почти ничего не сохранилось. Выражение лица у Бонума сделалось унылым и грозным. Всё оно и, наверняка, тело под одеянием покрылись потом, но незначительно. В поведение Бонума также произошли изменения: то и дело он останавливался и стоял на месте. Сам он это называл “отдыхом”, хотя тех, кто прекращал движение разом с ним или отваживался заговорить о привале, он осуждал и засыпал всякими обвинениями, после рассылал выполнять мелочные дела. Ничего не осталось от давнего, позавчерашнего Бонума, кроме скверного характера. Он чудесным образом сохранился, даже сделался жёстче. Для Иты он остался лицемером, хвастуном и самолюбом. Да и как можно было думать о нём, если все другие соратники находились в куда более неприятных условиях.
Вус превратился в монстра. Пот покрывал его тело полностью, будто жирную свинью, и оттого к нему никто не подходил. На спине Вуса был огромный рюкзак, в котором лежали все вещи командира, самого Вуса и недавно убитого Новисая. Шагал он медленно, постоянно отряхивался от неприятной жидкости, ну а Бонум при каждой его остановке кричал на Вуса, и тот шёл дальше. Закутан он был в жаркие одежды, которые лишь ухудшали положение. Тело его окрасилось в белый цвет, на лице проскальзывали слёзы. С настроем у него тоже всё было не так: Вус просто ушёл в себя, почти не разговаривал. Оно и понятно. Недавно он потерял, быть может, не идеального, но единственного брата. К Вусу Ита испытывала неприязнь, даже теперь остались отголоски этого чувства, но более ей было жалко наивного.
С Даксом происходило что-то не то. Двигался он быстро, к Ите не приближался. При всей его подготовке и силе он был единственным, кто не вспотел, сохранил чистоту, но сменилось поведение. Дакс то и дело вглядывался в лес, искал там что-то скрытое, возможно, друга, который давно мёртв. Обыкновенно он разговаривал со всеми и о чём угодно, теперь же к Даксу было сложно и страшно приближаться. Ита не раз подходила к возлюбленному, но он всегда её отвергал. За эти недлинные промежутки времени она увидела кое-что. Он старался уйти от всех проблесков солнца, чем страдали остальные, но не Ита и Дакс. Он не устал, не в недосыпе была причина. Ита так и не нашла логичного повода, но обнаружила кое-что другое — тик. Часто он повторял бессмысленные действия, ещё более неоправданные, чем молитвы у Бинота. Ите он был сейчас мил и противен.
На фоне всех этих людей, которые устали и изменились за несколько минут, лишь один выделялся достаточно. Другим действия и внешность были продиктованы утренним инцидентом, для Бинота же такой причины не находилось. Он просто сошёл с ума. Без сомнения, в нём осталось что-то человеческое — он тоже промок, но скорее от воды, вылитой себе на одежду. Ряса его казалась особенно важной. До этого костюм священника был лишь походным, но теперь Ита вспомнила о том, кем является безумец. Часто он повторял непонятные слова и странные действия. Он двигал руками, глядел в небо и будто отдавал ему знаки. Лицо же его изображало одно — печаль. Самым же необычным было то, что в отличие от предыдущих дней Бинот шёл вблизи отряда. Нередко он высказывал недовольства, злился будто именно на то, что нарушил собственноручно созданный устав. Боги — так он часто говорил. Для Иты вера в каких-то всевышних существ находилась бредовой идеей, но почему-то у неё появилось желание повторить изречение Бинота. Она попыталась, но слово заменилось на другое — Чёрт!
О своём состояние Ита закричала бы, но не имела права. Самая сильная — так она себя назвала когда-то и пока что благополучно удерживала этот статус. В физическом плане её и вправду ничего не тревожило, разве что слабо проявленный пот. Несмотря на это идеальное здоровье, Ита устала. Руки и ноги находились в полном порядке, но она изнемогала в другом плане. Ей было до жути неприятно за всех остальных соратников. Бонум не предоставил им отдыха, еды или короткого привала. Он же и Дакс не дали ей спасти товарища утром. Сама же Ита нуждалась в хотя бы небольшой передышке.
— Нам нужно сделать привал. Этого хочет бог, хочу и я, думаю, все здесь, — сказал Бинот. Такой поступок стал неожиданностью, ибо до сего момента ни с кем, кроме своего бога, он и не общался. Несмотря на это, Ита была рада такому ходу событий, давно сама сказала бы, но после утреннего разговора не решалась.
— Разве?! Никто, кроме тебя, фанатик, и твоего бога не устал. Мы не допустим в своих рядах больших потерь, а для этого нужно двигаться. Мы остановимся только тогда, когда прикажет командир! — прокричал Вус рьяно, с жесткостью. Видно было, как сильно он устал: у него подгибались ноги, опустились руки, скривилась спина. Похоже, теперь он ещё и забыл все свои прошлые просьбы о том же, лишь бы в глазах Бонума быть хорошим. Даже потеря брата его не изменила. Частично Ита согласилась и с фразой Вуса, но всё же слова Бинота оказались верны, и она была готова отстаивать эту идею.
— Нет, Вус, тут прав Бинот. Не веришь мне, так помысли, что бы сказал твой брат. “Нужен привал” — думаю, это. Ну и устали все, просто погляди вокруг, да что другие, ты себя-то видел? Нам необходим отдых. — Ита сказала всё это резко, неразборчиво.
— Мой брат был бы за? Тогда я тоже. — Вус сменился вмиг, и не только в теле, ещё и в лице. Наконец он остановился, стоило Тилла упомянуть, и образумился.
— Отлично, замечательно. Надеюсь, командир не против. — Ита вновь сменила голос, последние слова и вовсе звучали как утверждение, а не вопрос. Из глаз у неё сыпалась желчь и тут же выливалась на командира. Бонум наконец полноценно вмешался в разговор. До этого он лишь стоял и наблюдал за ним.
— Устали, значит? Это относится ко всем? — промолвил Бонум. Ите показалось, что говорил он угрожающе, но позицию не сменила.
— Да, да, да, — вразнобой произнесли все, и лишь Дакс почему-то ничего не сказал. Мысленно Ита молила об одном слове, Бонум же выжидал и когда захотел заговорить, наверняка разрушить возможность, Дакс посмотрел на Иту и ответил: — Да.
— Правда значит, хорошо. Нам действительно нужен привал. Ошибкой было не слушать вас до этого, я считал себя одного усталым, но и вы тоже… — Бонум ответил как-то томно. Он всё время переводил взгляд на разных людей. Ита впервые за сегодня смогла найти в нём положительные качества: он влез в разговор, и это вмешательство оказалось нужным, полезным. Больше всего её порадовало и удивило то, что он не спорол какую-то чушь типа “Я здесь командир”.
— Отлично, значит, разбиваем привал — произнёс Бинот. О его существовании Ита почти забыла, а ведь именно он затеял этот разговор. Бонум же продолжительное время молчал, что-то обсуждал у себя в голове, почти беззвучно то-то шептал себе под нос. К несчастью, даже с идеальным слухом Иты услышать это не представлялось возможным.
— Конечно. Только вот где? Не поможешь, Ита? — наконец произнёс Бонум и этим вновь удивил Иту, второй раз за день.
— Ты спрашиваешь у меня? — смущённо спросила Ита.
— Кого же ещё? Не ты ли разбираешься в местностях лучше всех. По крайней мере, в нашем отряде. Я других не знаю, — сказал Бонум. Начал фразу он очень энергично, но вскоре вновь вернулся к медленному, горестному тону и такому же лицу.
— Хорошо, сейчас! — произнесла Ита и сразу же приступила к осмотру местности. Всё осталось как прежде — грязь, слишком открытые поляны и лес. Наконец, она нашла идеал и объявила свой вердикт.
— Вон там, — чётко указала Ита пальцем.
— Это место? Уверена? — произнёс Бонум, который теперь также направлял взгляд туда, где находилась рука Иты, но явно видел не то, что должен был.
— Нет, чуть правее, — сказала Ита.
— Точно? Там же густой лес, негде ставить лагерь и так далее, — произнёс Бонум очевидные вещи и одновременно совершил неимоверную ошибку.
— Я надеялась, что ты не потерял зрение. Там поляна, довольно маленькая. Она скрыта за деревьями, я отчётливо вижу. Мы спрячемся за ними, и если больше не будем… — произнесла Ита, но не успела закончить.
— Хорошо, там и остановимся. — Бонум Иту нагло перебил на важнейшем моменте. Отчего-то этот поступок показался ей надуманным, специальным, но она всё же хотела высказаться.
— Да, хорошее место, — вдруг влез в разговор Дакс, который после своего “да” точил какую-то палку и будто абстрагировался от всех, не слушал.
— Та поляна освящена богом. Мне нравится, — сказал Бинот довольно громко и с непонятной радостью. Смолчал лишь Вус. Он то ли вновь ушёл в себя, то ли считал болтовню теперь бесполезной, то ли следовал постулатам брата. Ита же молчать не собиралась, она бы заговорила, но как только подобная возможность появилась, все вокруг ускорились, перестали слушать хоть кого-то, просто не воспринимали теперь. Лишь Вус продолжал идти медленно. Остальные шли к месту отдыха удивительно быстро, прикладывали все последние силы. Поляна оказалось идеальной в представлении Иты. Именно такую она искала — сплошной пустырь, без единой травинки и запахов. Здесь было видно всё, что происходило внизу, и работало это лишь в одну сторону. Не достигали поляны и страшные, неприятные звуки.
Минут через двадцать развели костёр, несмотря на все предупреждения Иты и прошлые такие же промахи. Огонь — смерть для любого человека на войне. Этот урок ей когда-то дали, его она запомнила легко и теперь считала одним из главных правил, важностью которых её отряд всё время пренебрегал. Конечно, поляна сама по себе скрыта, но это никак не умаляло дыма и света. Проблема только в том, что переубедить соратников было невозможно.
Все товарищи исчезли в пустоте и замолчали, создавали странное ощущение, понять которые не выходило. Лишь Бонум чем-то занимался: вновь проговаривал что-то себе под нос. Дакс стоял, глядел куда-то вдаль, Вус тоже. Бинот выделялся тем, что не молился, а смотрел на всех остальных. Ита не знала, говорит ли он бессвязные слова мысленно, но это давало меньше поводов для злости. Сама же Ита пыталась прийти в норму, успокоиться. Она вновь испробовала всё, и снова помогло лишь одно лекарство. Ита просто точила нож. Это смягчило гнев Иты, но был и отрицательный эффект. Прошедшая битва и сегодняшний ужасный случай придали этим металлическим звукам что-то мистическое, страшное. Они навевали воспоминания о мальчике, которого Ита почти забыла, возненавидела, но не смогла стереть из памяти окончательно. Она всё же не прекращала точить нож — возможно, скоро новая битва, да и успокоительный эффект повыше.
Наконец обстановка пришла в некую норму, все сошлись к костру. Лицо каждого соратника теперь можно было увидеть, но делали они всё то же — ничего. Только Бонум действовал: он встал на пень и заговорил:
— Друзья, братья, соратники. Все мы ещё помним утреннее печальное событие. Ита покушалась на жизнь Новисая, от рук недруга умер Тилл. Лично для меня это небывалая трагедия. Я знал обоих. Тилл был хорошим малым. Всегда помогал мне, желал только добра. Новисая я знал меньше, но он был членом нашего отряда, действовал во благо и может выжить. Жертва Тилла не будет забыта! Мы не воины, лишь разведчики, но чем мы хуже? Неужели мы не имеем права мести? Имеем! Утром я совершил ужасную ошибку от недосыпа — отпустил врага. Такого не произойдёт впредь, отныне мы будем идти только вперёд! Мы убьём его, её или их, отомстим за Тилла и спасём Новисая. Никого из вас я не принуждаю, но всё же спрошу — кто со мной?
— Я всегда с тобой, Бонум, и я отомщу за брата, — прокричал Вус. Его настроения вернулись, кажется, он снова был счастлив.
— Мой бог давно пророчит кровь, мы не должны его предать, — ответил Бинот. Несмотря на ужасное содержание, говорил он это размеренно, наслаждался каждым словом.
— Мой друг не умрёт! — прокричал Дакс. Его долгое молчание внезапно обратилось в страшный яростный крик.
Только Ита была против. Она не сомневалась в искренности монолога и ответов на него, понимала, что Бонум не хитрит, не льстит, он уверен в своих словах. Более того, её окутывали эти же чувства — она отомстила бы и сама, но существовала одна проблема. Поздно, раньше нужно было убивать, утром, например. Тогда бы она поддержала такие настроения, но не сейчас. Печальнее всего, что свой протест Ита могла изложить лишь молчанием, когда Бонум её прервал там, на словах о костре Ита всё поняла. Бесполезно что-то говорить глухим, открывать глаза слепым. Так Ита и сделала. Она встала и ушла, а её ухода, похоже, никто и не заметил.
========== Звери ==========
Везде пахло углём и потом, отчего Лэаса пробирала дрожь. Многого он не мог понять за последние несколько дней, но всегда помнил одно — существует немало вещей, которых стоит бояться. Рабы страшатся плётка хозяина, дворяне ищут везде яд, безоружные на войне содрогаются перед солдатами. Зверям же следует сторониться костров, ведь они убивают, по крайней мере, приближают гибель. Лэаса пугало именно нелогичное для животных поведение. Он нашёл уже немало безобразных лагерей, и нигде разведчики не заметали следы. Лэас не представлял, насколько должны быть сильными и глупыми те, с кем ему необходимо сражаться. Он бы подумал, что против него достойный враг, если бы Лэас сам не знал ещё кое-что. Звери, которые чего-то страшатся, либо прячутся от опасности, либо пытаются её уничтожить — так до победы или смерти. Убийцы Сципула подобному правилу не подчинялись. Он от этого вновь стал ребёнком, который жизни ещё не видал. Добыча теперь не пряталась, как и не предпринимала попыток убить его, будто страха не было.
Звери сначала бежали, да с такой скоростью, которую Лэас не мог вообразить. Примерно за день они преодолели расстояние в три раза больше его пути. Это было логично, хоть и портило все планы Лэаса. На следующие сутки звери стали медленнее, будто обленились, прошли расстояние даже меньшее, чем Лэас, и всё же он их не догнал. Теперь же они и вовсе никак не передвигались, будто намеренно сменили стратегию на худшую. Враги совершили большую ошибку, обеспечили себе скорую смерть, когда превратили Лэаса в добычу. Всё это он смог сделать только по кострам. Враги часто разводили их в начале, продолжали их создавать и при сближении. Лэасу становилось страшно и радостно. Всё приближался момент отмщения, но костры до сих пор удивляли. Тем не менее найти разведчиков Лэас так и не смог, но теперь понимал, что это и не нужно — они сами к нему придут и умрут от своей же глупости.
Он понял это недавно, когда общался с одним из упырей. Тот выдал очень много ценной и в таком же объёме бесполезной информации. Лэас не ошибся, когда применил старый и вечно рабочий трюк. Он торжествовал на побоище, как радовался и сейчас. Только пытки были неприятной частью. Лэас не прогадал, когда оставил в живых одного — воины, как и разведчики обязаны знать язык врага, боль же развязывает его любому.
Конечно пытки поначалу не действовали. Парень просто гордо их терпел. Через некоторое время он произнёс первую фразу: “Я ничего не скажу”. Вскоре же из него полилась вся нужная информация. Сначала он назвал страну, из которой эти недоумки пришли — Агрейтон. Парень рассказал о ней что-то большее, но Лэасу было плевать. Тогда его тревожило лишь одно — княжество. На вопрос о нём узник выдал что-то о своём доме, но всё это было довольно бесполезно. После Лэас спросил: “Зачем вы сюда пришли? Почему вас так мало?” Ответ оказался неожиданным. Не воины они, а разведчики. От этого заявления Лэас рассмеялся, но быстро понял, что парень не врёт, не в таком он состояние. Именно из-за него он не понимал игр с приближением и удалением, с кострами и не скрытыми следами даже сейчас. Вскоре он и вовсе впал в печаль, в какой находился и теперь— битва будет неинтересной, скучной, а Лэас любит поиграть с добычей, понаблюдать за её беспомощными действиями, как это делают собаки или кошки. Вскоре печаль ушла, а злость и желание выполнения обещаний и осуществления мести лишь возросла.
Парень тот сказал и княжество — Палудивское. Они обязались доставить туда какую-то украденную информацию. Лэас знал об этом ужасном месте давно, оно располагалось рядом с одним из рассадников рабов. Путь туда точно лежал через реку, обойти которую у разведчиков не получится. Разлив вскоре охватит каждый водоём. Они просто не успеют спастись, даже если побегут к речке со всех ног. Этот факт вдохновил Лэаса. Судьба для него подобрала идеальное время, лучшее место из возможных и прекрасных, слабых жертв. Они не идут ему в руки сами, зато загнали себя в угол.
Парень намолол ещё немало чепухи, только бы его желание наконец-то исполнилось. Численность и сила отряда, взаимоотношения, характер и количество оружия — лишь это волновало Лэаса. Он узнал, что всего осталось пятеро человек, причём один из них баба, а остальные — аристократические псы, взятые в разведчики по прихоти отцов и дедов. С оружием был смех да и только — один меч, копьё и два кинжала на пятерых. Лэас в тот момент окончательно убедился, что победа окажется простой.
Последние слова парня соединились в глухом гласе. Он молил о смерти. В начале пыток он вообще ничего не просил, затем жизни, и наконец настал финальный этап. Обыкновенно Лэас не делал одолжения своим врагам, но в этот раз решил — невыполнение просьбы будет неправильным даже для него. Он понимал, что волкам, муравьям и иным животным плевать, мёртв связанный человек или нет. Они не прочь погрызть даже живого. Лэас не стал медлить и ответил на мольбу.
Уже второй день подряд он искал убийц Сципула, но всё не шло по его идеальному плану, ибо было даже лучше. Сейчас Лэас осматривал потухший костёр и пространство вокруг него. Таких за последние дни он находил немало, каждый из них казался неправильным, ненужным, но этот был довольно свежим. Пепел в нём ещё тлел, такое происходит с пламенем, которое потухло после ночи, а это означало одно — Лэас догнал их. Его возмутили сам костёр, лень разведчиков и явное невежество при создании источника огня. По всей поляне расположились следы от сапогов и дырки от кольев. Здесь точно находились люди, это доказывали смрад и отсутствие нового костра, хотя время близилось к ночи. Лэасу же оставалась ждать знака в небе, а пока пора было вновь скрыться в лесу.
Дышать стало непросто, внутри всё давно наполнил пепел, отчего появилось желание уйти. С юга дул ветер, и почему-то Лэасу казался он предвестником, и он поспешно побрёл в лес. Лишь светлячки, которые сейчас освещали кусты и редкую траву, служили источником света. От этой темноты и красоты Лэасу стало тепло на душе, он почувствовал, что к нему вернулась безопасность. Ныне день для него был во много раз лучше предыдущих. Пропали звуки, которые бесили Лэаса, не давали ему спать прошлые ночи. В самой чаще всё тоже было тихо и умиротворенно — ни одной души. До полного счастья Лэасу не хватало лишь понимания планов передвижения убийц Сципула. Тогда бы он застал их врасплох и перебил по одному. День отмщения для Лэаса станет лучшем в месяце.
Всё это время он шёл по следам, которые оставили недотёпы. Ему казалось, что он до конца чего-то не понимает. Путь разведчиков был слишком бесхитростен. Они точно знали о погоне, несмотря на это, убийцы не путали следы. Каждый шаг был отчётливо виден даже в темноте, когда солнце уже зашло за горизонт, а луна ещё не поднялась. Направление изменилось не резко, всё время оставалось примерно одинаковым, иногда следы даже обрывались, но Лэас продолжал идти по тому же направлению и всегда находил потерянное.
Шёл он необычайно быстро для себя, ветер давал ему одну подсказку — враги близко. Хотел бы Лэас быть ещё и бесшумным, но не выходило. Всё время он задевал своей одежду кусты, к счастью, твёрдая ткань не позволяла себя так легко порвать. Иногда он наступал в грязь и несколько секунд молчал, будто рядом стоял враг. Всё это происходило из-за скорости Лэаса, но и тут ничего нельзя было поделать — если он не успеет к новому огнищу или придёт только к утру, то не осуществит свой план, а может быть, потеряет след или умрёт, ибо второй раз этот трюк даже с такими “воинами” не пройдёт. Лэас шёл уже тридцать минут, с момента усиления дальнего пламени его ориентиром стал ещё и почти невидимый здесь дым. Наконец он подошёл к лагерю достаточно близко и удивился, ибо он догнал их очень скоро, всего за несколько дней. Всё же подходить к костру вплотную было бы глупостью. Тем не менее и без этого он увидел двух человек, которые спорили о чём-то. Он хотел всё применить приём, но понял, что не сейчас, это бесполезно и опасно. Разговаривали всего двое — мужчина и женщина. Голоса их было отчётливо слышно, но вот лица скрылись в ночи. Лэас представил себе и одного, и другого — оба с виду наверняка прилизаны и неприятны. Пришёл же он не на начало разговора, лишь на какие-то крики, которые выглядели довольно странно, бестолково и смешно вне контекста.
— Дакс! Когда ты успел так поглупеть? Ты не видишь? На нас открыли охоту, как назверей. Мы не может ничего изменить и это только из-за вашей с Бонумом глупости, — это произнесла девка. Говорила она рьяно, но старалась не кричать. Гнев и печаль всё равно вырвались из её глотки. Лэас же истерики ненавидел. Тем не менее, баба была права, ибо они истинно не смогут изменить свою судьбу. Это предсказание, конечно, её не спасёт. Лэас вновь посмотрел на арбалет и всё же решил окончательно — не сегодня. Он не глуп, не будет стрелять в людей так близко к их лагерю, тем самым обеспечит себе выживаемость.
— Неужели тебе на всех плевать? Утро ничему не научило? Тилл не заслуживает отмщения, а мой друг спасенья? Это ты хочешь сказать или что? Всё о возможности изменить что-то было оговорено утром. Она у нас есть, больше пересказывать не собираюсь! — Парень кричал, в отличие от девушки, он не приглушал звуки, не делал слова мягче. Лэасу же они казались смешными, особенно его позабавило отмщение. Эти люди слепы, а у таких обычно не получается даже цель нормально найти, а отомстить уж тем более. Лэас чуть не засмеялся на словах о спасение одного из соратников, оба давно мертвы и один по собственной воле. Больше всего Лэасу нравился факт — эти люди являлись худшими разведчиками, какими они тогда окажутся воинами? Лэас предполагал, но представить не мог, ибо вместо хоть чего-то была пустота и кровь.
— Я уже сказала о своём отношение ко всем, они мне не чужды. Встречный вопрос — тебе плевать на здравый смысл, на меня? Я понимаю, почему ты так реагировал утром, но сейчас должен перестать. Ты был умён, мог обхитрить любого, теперь же обманываешь лишь себя, вовлекаешь в этот самообман и меня. Ты ослеплён местью, превращаешься в идиота, — последние слова девка смаковала, но в принципе говорила всё спокойно. Это было непонятно Лэасу, ибо парень, который вёл с ней диалог, не мыслил как-то особенно, а она совершала попытки переубедить безумца. Права девка оказалась во всём, кроме отношения к такому человеку.
— Теперь я идиот? После всего, что я сделал? Понимаешь, я не плюю на здравый смысл, не уподобляюсь тебе. Я всё ещё тебя не бросил, хотя поводов достаточно даже сейчас. Всегда ты была мне дорога. Лишь один факт меня останавливает от принятия твоей позиции — мне не плевать на убийцу моего брата, который пока что жив. Ты хоть знаешь, кем для меня был Новисай? Навряд ли, по глазам вижу, да и плевать тебе на него, — произнёс он это сбивчиво и довольно странно. Для Лэаса в таком поведение виделись одновременно бессмысленные слова и уход от темы. Девка, конечно, задавалась вопросом, нужна ли она этому парню, но не на нём сделала акцент. Фактически Лэасу было глубоко плевать, он лишь выуживал из их слов то, куда они пойдут завтра, а пока что получил только затёкшую ногу, постоянный запах пота, который дополняли укусы мошек и грязь по всему телу.
— Мне не плевать на Новисая, если ты хочешь знать, но мы упустили шанс, пойми уже. Он был, я не говорю обратное, но повторюсь — он пропал. Мщение охотникам теперь, когда они окончательно исчезли в лесах, — ужасная затея. Сам же знаешь — скрытны, бесчеловечны и опасны, — произнесла девка это с каким-то страхом и Лэасу такое было даже в угоду, его же хвалили. Всё-таки ему дали сегодня повод для шутки, ибо он один.
— Нашла мне доказательство — сказки. Я тоже слышал их от родителей. Видел я стариков и шлюх, которые сочиняли легенды о страшных охотниках и тут же рассказывали. Как ты вообще можешь подвергать сомнению наш успех из-за своих детских страхов? — произнёс парень и тем обидел Лэаса, но всё же смех вновь его переполнил, но остался внутри. “Сказки” сочиняли сами охотники.
— Легенды? Если бы, хотя, может, ты и прав. Повторюсь в третий и последний раз. Вслушайся сейчас, Дакс, — у нас был шанс на месть, на то, чтобы убить врага, теперь же мы его потеряли из-за побега, больше никогда не вернём. Охотник сейчас наверняка в тени, может далеко, но они быстрые. Он перебьёт нас всех, а мы и не заметим. Теперь ответь только на один вопрос, тогда мы закончим бессмысленный спор. Тебя не переубедить? — вдруг спросила девушка и тем предала доверие Лэаса, он ожидал от нее бунтарства, продолжения дискуссии, а она похоже сдалась.
— Нет, я тебе уже объяснил почему. У нас есть шанс, всегда он будет, не исчезнет никуда. Меня не переубедить, потому что я прав, а вот можно ли тебя, любимая? — произнёс парень. Этим он вновь раздражил и повеселил Лэаса. Наконец он понял, кем друг другу приходятся эти двое.
— То же. Я права, чёрт возьми, за меня всё говорит учитель и его книжки с уловками, мой опыт. Стой, не кричи, послушай — ссориться не желаю. Нам нужно перемирие, хотя бы между мной и тобой. Объясни просто, что мне завтра делать и куда ты направляешься. Я подслушала твой разговор с командиром, и он был неприятен. Скажи, в какое место ты идёшь, и я согласна больше не кричать, — произнесла девушка. Она окончательно распалась как личность для Лэаса, существовала теперь лишь в физическом мире. Он был доволен, ибо вскоре он восстановит эту бунтарскую особу, направит её на других. После убьёт, хоть и истеричную, но девку, что автоматически говорит всё о её физической силе.
— Ладно, мне тоже неприятны твои истерики. Мои попытки переубедить тебя превращаются в мерзкие вопли, не дают нормального результата. Ты моя любовь, я не должен так поступать. О походе: не понимаю, чем ты слушала, но всё же расскажу. С Бинотом мы направимся на север. Командир нам дал одно важное задание — мы пойдём на разведку, после которой месть свершится. В общем-то ничего опасного, мы будем рядом и вдвоём сможем так или иначе убить охотника или спасти друг друга. Это всё. — Лэас не слушал ничего после одного слова — север. Теперь он знал, где ему нужно совершать ритуал, а за этим он сюда и пришёл. Получил он, конечно, намного больше — усиление желания убить конкретно этого парня, что в таких дела важно. Несмотря на это, тот оказался прав — месть свершится, но не его, а Лэаса. Так же незаметно он отсюда ушёл, ибо пора было готовить главное оружие к приходу гостей.
========== Настоящая охота ==========
Лэас знал что такое безумие, замечал его повсюду. Это мерзкое состояние прилипало к каждому, не давало покоя носителю. Он видел, как полоумие меняет людей, не даёт ни малейшего шанса на выздоровление. Несмотря на это знание, Лэас грезил, что является хозяином безумия, а не наоборот. Видел он и глупость и бесполезность надежды. Не раз он замечал, как она, словно злостный паразит, проникает внутрь человека и питает душу ложью. Ничего из этого не нужно Лэасу — ни мелочное состояние, ни обманчивая вера. Ему необходима лишь охота.
К ней он готовился всю ночь: расставлял капканы и клетки, затягивал силки и развешивал удавки. Не нашлось времени только на самый эффективный способ — ямы, покрытые листьями и палками. Тем не менее, и существующих ловушек вполне хватало. Когда-то Лэас прочитал интересную мысль: “Жизнь — один огромный капкан. У каждого, кто попадётся в неё, единственный исход — смерть”. Долгое время он размышлял над этой фразой, но так и не пришёл к согласию с самим собой. Он был уверен, что всякий, кто попадётся в жизнь — умрёт. Лэас видел и большое противоречие — ловушки созданы для скорой смерти, существование же — вещь мучительно долгая. Он метался с этой мыслью, пока расставлял всё, но так и не пришёл к чему-то однозначному.
Лэас не был о себе высокого мнения, но когда смотрел на результат своей работы, восхищался ею. “Любой, кто попадётся в неё — умрёт” — наконец он понял, как эта фраза точна, подходит не только для жизни. Он был так убеждён в этом от одного — все его ловушки с определённого момента безотказно ловили зверей, которых Лэас потом благодушно убивал. Нет обстоятельств, способных помешать теперь срабатыванию капканов и силков. Несмотря на смену целей, они также хороши и безотказно работают. Гордился он и тем, что от любой ловушки он услышит характерный звук, тогда жертва просто не сможет убежать.
Всю нынешнюю ночь и большую часть дня он их расставлял. Много пришлось проверить не одноразовых ловушек. Успел он и отоспаться: в его распоряжение были целых два часа между заходом луны и рассветом. Он бы не спал вовсе, если бы не знал о своей болезни. От недосыпа у него тряслись руки, пару раз на охоте это сыграло злую шутку, теперь же он не мог такого допустить.
Несмотря на все его старания и апатию, Лэас ощущал страх. Он убедился, что ловушки сработают, но разуверился в себе, ибо недосып оставил свой отпечаток. Руки не тряслись, но Лэас чувствовал, что в любой момент могут начать, и этого опасался. Он бы на такое и внимания не обратил при обычной охоте, но она была очень специфической, ибо нацеливалась не на животных, а на людей. Такими, по крайней мере, враги выглядели, но внутренне они и звери, казалось, для него были одинаковыми, эти уроды точно. Разведчики действовали разумно и хаотично, но всё решал лишь один факт — Сципул зверски убит. Его убийцы не заслуживают милосердия, тем более человечного отношения — к этому выводу пришёл Лэас.
Теперь же ему оставалось одно — мучительно ждать, когда появятся хоть какие-то людские звуки. Он не сомневался, что разведчики придут, всё делал по указаниям, которые ему выдал тот парень. Чувствовал он и приближение охоты, оттого лишь сильнее грезил о будущем, чётче оглядывался вокруг.
Лэас учуял запах смерти, то ли от своих фантазий, то ли от предчувствия. В это мгновение он был близок, как никогда, но всё же далёк и слаб. Вонь сырых деревьев и ржавого металла и вкус гари стали лишь предвестниками драки. По-настоящему запах смерти проявился в самом Лэасе. Он видел десятки способов убийства, каждый из них ему импонировал, но не всякий был реализуем. Не сможет Лэас прижать врага к дереву из-за ноги или разбить башку о пустырь из-за отсутствия камней. Тем не менее, он всё ещё способен уронить врага на траву, где его найдёт смерть. От этих мыслей Лэас заинтересовался природой. Сегодня она выделялась особой красотой — солнце вышло в зенит, что дало идеальный обзор, немало лилось с реки холодных ручейков, которые своим блеском и тихим журчанием отвлекали внимание на себя. Ещё здесь расположилось много тысяч деревьев. В их тенях Лэас всегда скрывался. Всё это было довольно обыденно, но безопасность его радовала. Последнее, что он увидел — предстоящие события. Ещё раз он прокрутил в голове возможные способы убийства, затем вернулся к делу.
Наслаждение природой и размышления Лэаса прервал крик. Он был резким и неприятным, но не бил по уху, а наоборот — давал именно то, чего он желал. Только за одно он себя корил — если бы не вопль, то он бы и не заметил этого действа, так и не поймал бы уродов.
Ждать он не стал, сразу направился туда, откуда исходили голоса. Он желал побыстрее очутиться в объятьях охоты. Рассудок будто опьянел. Шёл он медленно и тихо, боялся раскрыться, но такие риски не были его прихотью — всё решила открытая местность. Изредка он оступался, за оплошностью же шёл тихий, часто незаметный звук — шуршание или треск. К радости Лэаса, люди, за которыми он гнался, оказались глухи и слепы к ним. Он был таким же, немало собственных оплошностей происходили от неидеальных ушей. Поэтому Лэас мог утверждать, что его никто не слышит. Тем не менее, при любом шорохе он на несколько секунд останавливался и оглядывался.
Наконец Лэас нашёл источник голосов, удостоверился в своём слухе. Он не собирался глупить и подходить ближе, лишь укрылся за деревом. Здесь всё стало отчетливей. Лэас смог пронаблюдать за теми, кто попался в ловушку — один безрезультатно выбирался из неё, другой же ему помогал какое-то время, а потом встал рядом и о чём-то заговорил. Лэас подошёл ещё чуть ближе. Теперь он слышал голоса и даже слова, а не хаотичные дальние звуки. Двое спорили о всяких глупостях, обвиняли друг друга. Темы для разговоров разведчики выбрали странные: бог и истинный путь являлись им важнейшей проблемой, на заднем же плане они говорили о мести. Все слова казалось глупостью, важно было лишь то, что враги не умеют работать в команде.
От всего этого Лэасу стало весело, с опаской он перешёл в кусты. За эти короткие мгновенья он почувствовал страх, ещё сильнее замедлился. Наконец он остановился и зарядил арбалет. Делал он это полминуты, отчего-то неуклюже, после подготовился к стрельбе, но увидел, что теперь на него нацелился лучник. Быстро он понял свои ошибки: плохо спрятался и недооценил этих двух, но даже на размышления не было времени. Он просто прыгнул в кусты, которые его порезали, но спасли. Вместе с ним на землю сорвался и арбалет. Лэас быстро осознал, что сделал глупый шаг. Не нужно было переходить в кусты — от этого он чуть не сдох. Понял он и другое — дальше только хуже, ибо ему необходимо совершить невозможное — внезапно стать быстрым.
На него вновь направили взмах, и на этот раз Лэас увернулся, но без какого-то страха. После же он вышел из кустов и двинулся к парню с луком, увидел, что второй всё ещё в ловушке. Почти бегом он добрался до разведчика, после достал из ножен кинжал и быстрыми ударами попытался выбить лук у бородача. Тут же враг сбросил своё оружие наземь, и стало понятно, что всё это зря — у парня больше нет стрел.
Противник же отошёл метров на пять. Лэас его нагнал и ранил в спину. После он увидел ужасное — размах оружия. Ему показалось будто в руках врага меч и стало страшно. Так же быстро он понял, что это всего лишь нож, причём даже не для разделки животных. Парень самоуверенно атаковал, Лэас же довольно легко отбил удар. Ему это кажется какой-то игрой, но лишь до определённого момента. Он отражал все замахи, но у него не хватало скорости, чтобы ответить на них.
Снова парень совершил серию ударов, но каждый Лэас отбил. В какой-то момент он стал отходить всё дальше. Бородатый же не улыбался, но и не грустил, просто продолжил натиск. В эти мгновенья Лэас жалел, что оставил арбалет и необдуманно пошёл к врагу. Потом же его объял совсем другой страх — он не знал что за спиной, просто не помнил, и это незнание может оказаться роковым случаем. Там мог находиться овраг, дерево или даже собственный арбалет. Поэтому он встал в защитную стойку и отражал удары.
Делал Лэас это недолго, порядка двадцати секунд и всё время готовился. Он отбил пару выпадов и наконец атаковал сам. Идеально он рассчитал силы бородача, и уже тот отступал. Враг пропустил ещё несколько ударов и тогда Лэас понял — готов. Он легко погрузит противника в прекрасный вечный сон. Один порез по шее и враг мёртв, все проблемы решены. Наконец он ударил. Рука шла к заветной победе, лицо бородатого поменялось, весь мир будто замер, но внезапно в ногу Лэасу что-то попало. Потом же он понял, что лезвие вонзилось в несуществующую конечность, но боли это не отменило.
Жжение сильно выбило Лэаса из равновесия, от бессилия он закрыл глаза, но не упал, просто не мог себе такого позволить. Весь его план рушился, он промахнулся, но на удивление отбил удар. Он хотел в этот момент одного — уйти подальше и ждать, пока фантом исчезнет, но возможности не представлялось. Поэтому Лэас использовал свою недавнюю тактику. Он вернулся в стойку, со слезами на глазах отбивал выпады. Противник же его будто специально поддавался — бил мощно, но редко. Лэас же отражал эти плохие удары через боль. Сражение длилось долго, шло монотонно и однообразно, но и противопоставить он ничего не мог, лишь раз за разом отбивал атаки. Наконец рука врага соскользнула и Лэас, даже в таком состояние вновь подготовился к финальному удару. Бородатый всё это увидел, уклонился, но от собственной глупости упал и теперь полз. Лэасу зрелище казалось смешным, ибо он с болью быстрее ходит, чем этот бородатый ползает. Враг сделал попытку побега, но не смог, Лэас настиг его и теперь. Он прижал парня к земле, сам же залюбовался природой.
Сейчас он увидел не только деревья и солнце, но и грязь. Этим моментом он наслаждался. Осталось лишь двое — охотник и его добыча. Для Лэаса это был лучший миг, для жертвы же самый страшный век. Наконец он прекратил действо, посмотрел на парня, ударил с намерением убить, но кто-то отразил его выпад.
Лэас увидел обидчика, и понял, насколько же он ошибся. Верёвочная ловушка — ужасная идея, худшая из возможных. Конечно она чудесно смотрится, но эту красоту перебивают бесполезность, тяжесть и нулевая эффективность. Перед ним тот, кто попался в ловушку и из неё спорил с почти убитым. У парня было темноватая кожа, и Лэасу это не понравилось. Даже такое незначительно отличие вывело его из себя, напомнило ужасные дни. На лице парня играла ярость, в руках лежал кинжал — именно та вещь, благодаря которой он выбрался из ловушки.
Лэас был уверен: парень умеет драться, он сможет повеселиться. Каждый раз ему мешали фантомные боли, от чего он немного отклонялся и всё же отбивал атаки противника. Теперь они стали слабыми. Парень дрался неуверенно и непонятно. Лэаса же охватил страх — он помнил, что ещё не отделался от предыдущего противника, к этому прибавилась усталость. Всё это заглушалось адреналином, но частично. Лэас подумал о смерти: он либо быстро победит, либо погибнет. Он выбрал первое, но не знал выбора своего врага. Противник же разочаровывал — он всё время отступал, ослаблял свой напор, дрался неохотно. Лэасу это надоело, да и парня было жалко, как страшно за возможное невыполнение миссии. Тогда он закончил всё быстро — выбил кинжал из рук врага. Лэас вновь удивился, ибо сделал это без её разрезания — хватило мощного удара и парень лишился своего оружия.
Он одновременно ликовал и был разочарован. Радовался он проигрышу бородатого, сожалел же что враг оказался слишком слаб. Разведчик, конечно, сделал попытку побега. Только Лэас сразу схватил его за твёрдую одежду и даже со своими силами удержал. Он не продлил своё удовольствие — без промедления отпустил врага и полоснул ему по шее. Парень же откинулся назад, закрыл глаза и так же быстро ударился о землю. Сам он никаких звуков не издал.
Лэас продолжил дело: отправился на поиски второго врага, который либо охотился на него, либо до сих пор лежал на земле. Лэас сам-то не был уверен в том, убил он разведчика или нет, ибо не появилось звуков, как и доказательств того, что он выжил. Он оглянулся и убедился — бородач не умер, а сбежал. Сделал он это очень глупо, необдуманно, оставил все свои немногие вещи, даже кинжал, не помог другу, предал его. Смеялся Лэас и от того, что тот бородатый позволил ему двигаться дальше. Почему-то в нём взыграла честь и всплыла одна ассоциация — крысы, которые сбегают с корабля. Бородач выжил сам, но не спас своего товарища, что Лэаса удручало и радовало. Он даже увидел того парня и отправился на поиски арбалета. Через несколько минут нашёл, но понял, что всё бесполезно — парень уже далеко. Лэасу плевать — ловушек ещё много, и даже если бородатый обойдет их всех, то попадётся в главный капкан вместе с дружками.
Ему стало плохо — из него ушёл адреналин, а вкупе с ним скудная еда. Кое-что вернулось — фантомная боль невероятно усилилась, а многие порезы на руках проявились в ней же. Голова наполнилась необычными звуками, вместе с ними закатились глаза, и Лэас погрузился во тьму. На мгновенье ему стало хорошо, но так же быстро он вырвался из этого состояния — теперь перед ним была размытость, даже блевать больше не тянуло. Для Лэаса адреналин ушёл слишком рано, не позволил совершить столько дел. Он мог успеть устранить второго противника, всего-то нужно было найти ловушку, в которую он попался, перезарядить и смазать арбалет, вернуться за своими малочисленными вещами, но ему стало важным другое.
Наконец он посмотрел на труп недавно убитого парня. Он удобно пристроился у одного из деревьев. Теперь для него это была единственная компания, но ему она чем-то нравилась. Шея парня выглядела хуже всего — сама по себе тонкая дополнительно прорезана Лэасом. Глаза закрыты, язык высунут наружу, с него капает кровь. Этой же жидкостью опрысканы почти всё горло и одежда. На коже она смешалась с грязью и выглядела словно гниль. Та не распадалась и не обросла личинками мух. Мертвец ещё не вонял, не превратился к кости. Это случиться очень скоро, через несколько лет парень разложится, пройдёт все прекрасные стадии.
Лэас же улыбался, но не от мертвеца рядом. Он и вправду отличался от безумца, ибо такие радуются лишь одной смерти, ему же нравилось совершенно иное — скоро трупов будет семь.
========== Исход ==========
Они бежали. Сейчас их можно было сравнить с одним — крысами, но такое сравнение стало бы оскорблением для невинных животных. Они хотя бы покидают корабль первыми. Соратники Иты сделали иначе.Их поступок благороден, но абсурден. Не умно так делать тем, кто знает, что вскоре корабль пойдёт ко дну. Глупо смиренно ждать своей участи. На словах стоять до последнего красиво и великодушно, так же выглядит со стороны, но на самом деле тупо. Сейчас Ита думала более всего о Бонуме. Вместе с остальными соратниками он понял эту простую истину в тот поздний час, когда изменить что-то нереально.
Ита предупреждала весь отряд об их шествии ко дну. Только её соратники заимели гордость, не послушали девку. Вместе с тем они ещё и ослепли, не заметили очевидного самостоятельно. Два этих фактора привели к тому, что весь отряд теперь находился в вечных бегах. Ита сейчас понимала — она и сама недостаточно давила, изъяснялась слишком мягко. Эта маленькая оплошность сильно портила дело.
Постоянно Ита искала поводы изречь своё недовольство. Все теперь пристрастились к окружающей разрухе — Бинот, Бонум, Вус. В порыве гнева Дакс рекомендовал Ите свалить из отряда. Это было хорошее предложение, но его выполнение теперь для Иты потеряло смысл. Собственная ошибка усилила эффект — зачем она верила их словам?
После вчерашнего дня Ита неустанно поливала всех живых соратников грязью, кричала на них, много плакала, указывала на их ошибки. Она припоминала им фразы, мелкие оплошности и крупные провалы. Всё это было ритуалом, который Ита создала для самой себя. Она не хотела случайно перерезать товарищам глотки. От действия спасал крик, он был лучшим средством против стресса, а соратники стали единственными людьми, которые находятся рядом. Ита долгое время держала себя в руках, но за последние двадцать четыре часа узнала несколько секретов, увидела и услышала немало неприятных слов. От этого Ита не держала себя в руках. Она была готова на истеричное поведение, потеряла ценность жизни, не имела вещей, которых могла лишиться. Самым важным пунктом в её ненависти был один поступок — смерть любовника. Трое сделали всё ради неё. Бинот предал Дакса, хвастался тем, что благодаря этому спас свою жизнь. Командир подстроил смерти трёх человек. Вус слепо шёл за кумиром. Все поступки были ужасны, но Ита выбрала худшего соратника для битья.
— Урод ты, Бинот! — в который раз повторилось за утро. — Самому-то не мерзко в отражение смотреть?!
— На всё воля божья! — ответил он. Сказал он это сухо и спокойно слишком фанатично. Он не оправдывался, постоянно повторял одну фразу и возносил руки к небу.
— Волю бы его, да на твою смерть! — странно произнесла Ита.
— Бог взял, бог… — последнее слово Бинот точно сказал, но его заглушило течение, которое появилось ниоткуда. Ите стало теперь плевать на священника, интереснее была речка. Ита всегда любила слушать её, это успокаивало организм. Это произошло бы и сейчас, если бы рядом находился Дакс.
— Река, — заметил Бонум. В голосе его был какой-то трепет и прискорбие, будто он сообщил никому доселе неизвестные вещи. В одном слове чувствовались печаль, разочарование, казалось, Бонум заплачет. Ите стало жалко доброго урода, но на секунду.
Отчего-то Ита не могла терпеть и подошла к реке. Соратники тоже остановились и заобсуждали дальнейшие планы. В течении Ита увидела своё прекрасное отражение. Она кинула в него камень. Вскоре послышался характерный хлюп, галька пошла ко дну, но отчего-то всплыла, преодолела несколько метров и вернулась в воду. Тут Ите стало страшно из-за воспоминаний. Отряд переходил эту реку всего пару недель назад. Тогда течения почти не было и они всё равно чуть не потеряли одного человека, теперь шансы выжить исчезли.
— Бог! Не знаю, слушаешь ли ты своего раба или нет, но сейчас должен. Я молю об ответе на один вопрос. Почему в виде жертвы ты выбрал меня? — прокричал Бинот. Его голос перебил реку, но быстро превратился в шёпот. Глаза фанатика направились на небо и искали в пустоте спасения. Иту это позабавило, она загляделась на его дальнейшие действия. После несуразных слов Бинот резко и будто хаотично замахал руками, делал круги по всему побережью. Потом он подошёл к Вусу и взял у него льняной мешок.
С этого момента Ита прекратила наблюдение, ибо смотреть на всё это неприятно, да и она не нуждалась в чёртовом фанатике. Ещё больше укрепило её позицию то, что для избиения появился мальчик получше. Бонум просто стоял, ничего не предпринимал. Вид командира ужасал: одежда потеряла прежнее богатство, лицо стало печальным, весь он покрылся потом и грязью. По дороге Бонум всё время признавал свои ошибки и извинялся, но так и остался командиром. Ите было плевать, сейчас у неё появилась одна нужда. Тогда она подошла к Бонуму почти вплотную. Он это заметил, но пятиться назад не стал.
— Ты рад?! — спросила Ита.
— Чему нужно радоваться? — произнёс Бонум и отошёл.
— Ты ещё спрашиваешь? Ладно, объясню. Рад ли ты всем этим людям, которые сдохли по твоей глупости… или желанию? Рад ли ты будущему? Рад ли тому, что мы имеем сейчас? Рад ли ты подлому убийству, крови на своих руках? — спросила Ита. В тоне её был восторг разоблачения и печаль, которая не уходила со вчерашнего утра.
— О каком убийстве ты говоришь? Не рад, можешь больше не спрашивать. Не нужны нам сейчас истерики, они ничего не дадут, — сказал Бонум. Он стал спокойным, хотя слова и были отмазкой, чтобы не отвечать на вопросы поважнее. Им некуда идти, никак не спастись, время для истерик пришло.
— Первом, я об этом убийстве, — увлечённо ответила Ита, Бонум отошёл дальше, испугался такой слабой девочки по его словам. Она это расстояние сразу сократила, вынудила командира отреагировать.
— Ты и сама прекрасно знаешь ответ — Тилл был и остаётся для меня не родным братом. Теперь перестань, не нужны нам истерики, — произнёс Бонум и словами подтвердил их необходимость. В ином случае он бы просто промолчал или направил отряд в путь.
— Тилл? Я не про него, чёрт возьми. Я говорю об убийстве маленького мальчика. Помнишь? Он был совсем невинным, с кровью, текущей отовсюду, дырой от твоего копья, в грязном белье. Рад ли ты сейчас этой смерти? — сказала Ита и почувствовала, как Бонум на глазах сыпется, подбирает ответ, который мог бы служить оправданием, но не находит.
— Знаешь, Ита, наши соратники погибли не из-за мальчика, не от его руки. Теперь это не имеет никакого значения! — произнёс Бонум. В голосе впервые послышалась робость, которую неумело маскировали под волнение. Ита всё поняла и продолжила игру.
— Ты не можешь утверждать, что он не имеет отношения к нам, всякое бывает. Я не о следствии говорю. Просто ответь: рад ли ты тому, что благодаря тебе тот парень никогда больше не увидит света, как и жизни? Рад ли плачу матери, которая скоро узнает о трагедии? — сказала Ита. Этим она не объясняла Бонуму свою правду, просто била по больному месту.
— Теперь это знание нам не даст ничего. Спор бессмыслен. Ты упрямишься, я вижу, тогда получай ответ, — начал Бонум довольно резво, будто кричал что-то на весь лес, но быстро замер, — убийство мне сейчас кажется поступком глупым, мелочным, совершенно ненужным, но это не ошибка. Я равнодушен ко всем врагам, мне абсолютно плевать на смерть того, кто чуть не убил одного из моих соратников, — закончил он всё очень спокойно, на фоне чего последнее заявление казалось дерзостью, предательством. В тот момент Ита разозлилась, искала план словесного отмщения.
— Тебе плевать на него?! Ладно, всё равно не переубедить. Тогда скажи, подпадает ли это мнение под Тилла и Новисая? — произнесла Ита. Еле она удержалась от крика за слова о мальчике. До сих пор в ней жила вера, что его смерть ничего не переломила, была ошибкой.
— Ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, Ита. Я отношусь к Тиллу, как и ко всем членам отряда. Он был очень хорошим спутником, а мне вовсе стал словно брат. Новисая я знал хуже, но он являлся прекрасным человеком, это я сказать могу. Смертям их радоваться было бы величайшим преступлением, за такое я любого убью. Первым их палача, моя ненависть к нему безгранична, — ответил Бонум. На этот раз он не выжидал, говорил довольно сумбурно, но искренне.
— Неужели ты действительно так глуп? — злорадствовала Ита, после чего засмеялась. Этот смех Бонума не просто взбудоражил, но и напугал. Теперь он не отходил, но долго не мог найти ответ на такой лёгкий вопрос.
— Опять ты о своих бреднях, Ита. Не важна тут моя характеристика, — начал Бонум.
— Ладно, не буду тебя мучить — ты действительно глуп. От Тилла исходила ненависть, часто он рассказывал о твоих поступках и их тупости. Новисая сюда подкинули, он недолюбливал здесь всех, но тебя невзлюбил с самого начала, готовился к твоему убийству. — Ита сказала это очень быстро, Бонум молчал, такие слова ошеломили бы любого, а он был персоной ранимой. Ита теперь перестала смеяться, но ей нравилось выбивать командира из колеи, видеть его недоумение, смотреть, как он вспоминает все слова двоих товарищей и ужасается их реальному значению.
— Не знал я этого. В любом случае, Ита, это не важно. Плевал я на то, чем они были. Для меня Тилл и Новисай вечные соратники, которые отдали свои жизни за отряд. Радоваться их смертям я бы не стал никогда, будь они хоть тысячу раз уродами, — закончил Бонум. Теперь он подбирал слова, делал паузы. Ита изменилась в лице, во всём сначала видела честность, но к концу пошла ложью. Её распирало от злости, не могла она терпеть вранья. Ита вплотную подошла к Бонуму, отчётливо почувствовала ужасную вонь, страх и отчаяние, которые от него исходили, но в лице появилось раскаяние. Ите стало жаль командира, но она всё помнила, поэтому ненависть с желанием кричать вернулись стремительно.
— Уверенно, однако, ты это произнёс, не рад смерти любого товарища. А как же Дакс?! — Ита выплеснула всё честное, единственно верное для неё. Её поглотило отчаяние. Несколько часов назад новость о смерти любимого она не восприняла никак, спала, потом ужаснулась, теперь всё время перебирала в голове воспоминания, которые связались с Даксом. В них Ита видела счастье, а Бонум его рушил.
— Не рад! Как можно? — ответил он. В этих словах не было твёрдости, только страх. Иту одолевали и разрушали воспоминания, Бонум усиливал этот процесс.
— Врёшь! Ты рад, иначе не дал бы погибнуть соратникам. У тебя была возможность спасти его, просто не отправлять туда, но ты, ты… — пролепетала Ита, но не могла говорить что-то полноценно, её одолели слёзы и горе. Всё дальше она уносилась в прошлое, вспоминала самые счастливые дни с Даксом, тогда не было войны, гибели соратников. Теперь он стал жертвой, и это принять Ита не могла. Вдруг через слёзы Иты что-то прорвалось — сзади шёл и шатался Бинот. В руках находился меч, который окрасился чьей-то кровью, и его занесли над командиром.
— Бонум! — предупредила Ита его, но теперь он вышел из себя. Бинот подходил всё ближе, а командир к этим шагам был совершенно безразличен.
— Хватит, наслушался. Ита, замолчи наконец! Ты постоянно истеришь, что противно, и не только мне — всем. Ты замедляешь отряд, мы бы за этот разговор прошли бы по реке милю вверх. Ты не истеришь — так ты говорила. Ещё о своём уме, независимости от чувств. Я вижу — ты лгала, ибо точно понимаешь, что я делал всё для… — На этом слова Бонума замерли. Ита видела Бинота, предупреждала, но командир её не слушал. Он впал в ту болезнь, что просил вылечить Ите. Теперь он мёртв. Из горла Бонума потекла рвота, где перемешались густая чёрная кровь и ужасные ягоды. Глаза его закрылись и окутались пеленой. Ита потеряла последнюю надежду. Затем показался клинок, который полностью пронзил живот. Бонум что-то пробубнил. В словах этих были непонятные обрывки: “тря”, “дела”, “сё”, “рост”, из которых собрать ничего не вышло. Потом он положил на плечо Иты руку. Сразу в её памяти возникла отчётливая картина — так с ней прощались родители. Бонум упал. На него было неприятно смотреть, но он так и приковывал взгляд. Из спины торчал острый меч. Он создал ужасную дыру, и пазл сложился. Почему-то Иту не тянуло блевать, голова не кружилась, руки не онемели, но по глазам потекли слёзы. Ей осточертело всё, у неё украли последнего, возможно, неприятного, но близкого человека.
Наконец Ита вернулась к виновнику потери. За это время она успела забыть о Биноте, теперь его увидела, и он стал совершенно другим. Обгорелые губы, странные глаза и хаотичные телодвижения. Несмотря на это, он пытался вытащить меч из мертвеца.
— Что ты наделал, священник чёртов! Для чего? — спросила Ита, замерла, не смогла двинуться вперёд или назад. Крик перемешался со слезами, превратился в хрип.
— Ты ещё спрашиваешь?! Не ты ли ругала еретика недавно? Мой бог хочет крови, его желания совпадают с твоими, что не так? Я помогаю великому в деле, вот и всё, — произнёс Бинот и продолжил вытаскивать меч из Бонума. Ите стало страшно, она не могла подойти ближе. Тысячу раз Ита представляла себе сцену лёгкого убийства Бинота, сотни отвергала, видела неожиданные обстоятельства. От этого сбивалось дыхание, сердце ускоряло ход. Несколько раз она брала кинжал в руки, но те тряслись.
— Урод! Фанатик! Идиот! Не сдалась мне его смерть! Ты хоть понимаешь, что уничтожил последний шанс на спасение?! Мы могли бы идти по течению вечно, спаслись бы так. Ты сознаёшь это?!— прокричала Ита. Её бесила и печалила ситуация. Теперь она видела, что у них были шансы на спасение, если бы не Бинот. Он вынул меч из трупа, от Иты ускользнула последняя возможность убийства. Сразу он наскочил на место, где Ита долгое время стояла, но она исчезла.
— Куда ты, девочка? Не беги! Ты меня не услышала? Бог хочет крови, он спасёт своих помощников. Я просто иду в рай, помогаю тебе в этом. О чём я вообще? Ты меня не знаешь, не видишь, как многое я сделал для отряда, — прокричал Бинот. Всё это время он искал Иту своими безумными глазами. В его речи окончательно закрепились фанатичные и неприятные вещи. Ите это было противно, до сих пор она помнила священников в своём городе, то, как их презирали люди и их смену мира к худшему, но этот переплюнул всех.
Дела Иты шли плохо, не по плану, которого не было. Сейчас она скрылась в кустах и стала его разрабатывать. Адреналин пришёл к Ите ещё в разговоре с Бонумом, усилился после смерти командира, но без храбрости это была совершенно лишняя субстанция. Ита помнила жизненные уроки: кинжал всегда проигрывает мечу. Она придумывала план, но её постоянно отвлекали. До этого ей было плевать на всё, кроме разговора, теперь её увлекла речка. Пена, песок и ракушки — они выглядели чудесны. На поверхности воды красовалось другое — солнце. Оно дарило ей множество цветов. Главным образом Иту захватывало сочетание всего с громкими звуками. Всё это приводило её к странному желанию, которое она и сама осознать не могла. Единственное, что было понятно, — жизнь мешала осуществлению её мечт, драка с безумцем неизбежна.
— Так вот ты где, девочка, пошли к богу! — прокричал священник и запрыгнул на какие-то кусты. Это выглядело смешно, он упал на землю и порвал своё одеяние. Иты там не нашлось. Фанатик не был глуп до этого, последний его поступок подтверждал — он испытывает галлюцинации. Ита сразу поняла, отчего это всё. Впервые оказался полезным порошок Вуса. Лучше было бы, если тот вовсе не носил его с собою, и сам выжил бы и командира помог бы спасти. Тем не менее, Ита наплевала на причину и последствия, важным было то, что это ей на пользу.
Иту поглотил страх. Без сомнения, священник ещё ошибётся, кустов слишком много. Он попадёт, и тогда Ите несдобровать. Она не ждала смерти. Последний раз ей представилась ужасную гибель во всех деталях. Ита увидела два трупа — свой и Бинота. Он смеялся, отчего Иту чуть не вырвало. Сражаться тоже было плохой альтернативой. Ита имела при себе только лёгкий кинжал, Бинот носил с собой меч. Она всегда насмехалась над его скоростью с этим оружием, но теперь испугалась. Против длинного клинка очень сложно сражаться коротким, скорее, невозможно, надеяться на победу — безумие. Ите оставалось ждать нужного момента, но каждый промах Бинота укреплял страх Иты, подталкивал к действию. Совершенно неожиданно, когда Ита потеряла надежду, фанатик чудесным образом повернулся к ней спиной. Это был идеальный момент для нападения.
Бесшумно она подкралась к нему, подготовилась вонзить кинжал в спину, иного варианта не нашлось. Всего пару шагов и одна секунда отделяли Иту от заветной победы, внезапность давно за ней закрепились. Так же неожиданно богапоклонник повернулся. На то не нашлось никакой видимой причины, Ита перемещалась незаметно, он в этот самый момент только что прыгнул в кусты, сам заглушил себе единственное резкое движение Иты. Тем не менее, он повернулся, и вместе с ним на Иту пошёл меч. Легко он отразил этот удар, Ита еле смогла защитить рану от порезов, но та онемела, кинжал чуть не вылетел из руки. Вместе с этим тело Иты пронзило неприятная вибрация, которая её словно облегчила, чуть не сбросила на землю. Уши наполнили странные звуки. Такие обыкновенно появляются тогда, когда в комнате сидишь и молчишь долгое время.
Все эти ощущения, которые тянулись к пустоте, исчезли через секунду, их заменило лёгкое бурление внутри и готовность ко всему. Противник никуда не подевался и усилил напор. От него пришёл мощный и быстрый выпад. Только он, единственный для Иты смертельный, направлялся не на неё, а вбок. Удар этот чуть не позволил выбить оружие из рук Бинота, но времени он много не дал. Одно Ите стало понятно — фанатик из тех, кто обожает сильные хаотичные удары. Этому она не удивилась, ещё в детстве никто кроме Иты не любил точность, только теперь у неё не было заветного меча.
Ита встала, и сразу Бинот атаковал. Она увернулась простым перекатом. Фанатик дал ей много времени, и Ита успела его обойти. Дыхание у неё сбилось окончательно, руки вздрогнули, на лбу выступил ненавистный пот. Она почти вспорола уроду живот, до его смерти оставались жалкие дюймы. Удар отразили, Ита только и успела, что порвать одеяние священника и выжить. После произошло повторение странных выпадов от Бинота и безнадёжных попыток Иты убить его. Третий цикл прошёл хуже всего, фанатик замедлился и отупел, а после очередной неудачи он остановился.
— Ты ведь не поняла, глупая! Всё может закончиться быстро, и бог мой извинит тебе всю ересь, по доброте своей пустит на настоящую твердь, ну а перед этим, конечно, его покорного слугу. Сделаешь иначе — всё закончится быстро, и тебя подземное царство ждать не будет, ты попадёшь в лимбо! Так, может, облегчишь мне задачу?! — Всё это фанатик говорил довольно спокойно, на последних фразах бросился в битву.
Хладнокровие его словам не придало ни капли смысла, Ита легко отвергла заманчивое предложение и увернулась. На этот раз Бинот ударил совершенно глупо — слишком сильно. Усталость фанатика Ита подметила сразу и сейчас направила на него свой кинжал, впервые она уверилась, что сможет убить урода. Всё шло идеально, Бинот стоял на месте, не двигался, ничего не отражал, только на этот раз сама Ита совершила глупость — промахнулась.
Еле она удержалась на ногах, но сразу усталость куда-то ушла. Ита увидела всё безумие, поняла, что она не сможет победить, ну а промах для неё — худшая из ошибок. Бинот словно не устал, продолжил атаковать своим мечом всюду. Он сделал выпад. Она ответила перекатом. Всё шло хорошо, только её нога обнаружила камень. Ещё секунда, и Ита растянулась на земле. Каждое мгновение невесомости она чувствовала приближение чего-то ужасного, при самом падении всё пошло хуже — камни впивались Ите в бока, ранили её, создавали синяки. В голове у неё был полный бардак, ибо произошло совершенно невозможное: в ней заблуждали бесконечные видения и линии боли.
Резко всё прекратилось. Ита увидела, что упала, ощутила это телом, желала встать, но организм не дал. Она прямо чувствовала на себе дыхание смерти, наблюдала ужасные её видения. Меч близился, но что хуже этого — вставать было бесполезно, если Ита это сделает, то её всё равно проткнут. Впервые за долгое время Иту преисполнили страх и ужас. Не смерти она боялась, сколько темноты.
Её почему-то взяло любопытство. Ита теперь была абсолютно беззащитна, а на неё несся фанатик. Что-то в этом ей казалось интересным, но в той же мере отвратительным. Более всего ей не нравилось одно — сдохнуть так. Ита мечтала погибнуть в бою, но ином. Это была бы великая битва, где перед смертью она и сама поубивала бы немало врагов. Там Ита пожертвовала бы собой, спасла бы жизни тысяч и решила ход истории. За это её бы запомнили, написали бы ей легенды и оды. Здесь произошла потасовка со своими, в которой Ита проигрывала, никого не убила, а вспоминать её некому. Единственное, что осуществлялось — смерть.
Ита замечталась, а Бинот был на расстоянии ярда. С последнего вида прошло всего пару футов. Фанатик направил свой меч, держал прямо над головой, выигрывал. Вдруг сзади послышался редкий бег, затем шею Бинота оплели чьи-то руки. Планы Иты изменились, и она перекатилась. Через секунду фанатик уронил меч прямо туда, где лежала Ита, сейчас поняла, что недавно сдалась, а могла бы спастись и без этого человека, но быстро прекратила бранить себя, теперь наблюдала за сценой смерти урода. Всё больше руки прижимались к шее Бинота, тот пытался их убрать, но быстро потерял координацию и просто хаотично завертел ими в воздухе. Наконец он проиграл, издал своеобразный хрип и упал, после синяя краска окончательно охватила его лицо.
За трупом этого фанатика оказался Вус. Для Иты он всегда былглупым толстяком, не способным хоть на что-то, кроме услуг командиру. Теперь он выглядел героем. Волосы его взъерошились, упали на глаза. Тело казалось примером силы, руки — образцом превосходства.
Без сомненья, Ита была рада Вусу. Недавно для неё умер, теперь воскрес. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, не могли ничего сказать. Ите было сложно произнести хоть что-то, она не привыкла благодарить людей. Последний раз Ита говорила тёплые слова своему любовнику, но тот был золотым человеком.
— Спасибо! — начала Ита. Только завершить ей никто не дал, из живота Вуса вылетело что-то похожее на стрелу. Третий раз за день она видела труп, и второй человека проткнули. Рвота и кровь появились сразу, обгадили лицо. В его выражение Ита заметила не только удивление, но и ужас. На нём проскользнула улыбка, потом что-то похожее на слова предательница. Этот миг будто длился вечно. За него Ита успела пересмотреть все свои разговоры с Вусом. Тогда она была к нему слишком жестока, строга, предвзята, а он такого не заслуживал. Вус рухнул на землю.
Это уподобилось одному — кошмару. Ита протирала слезливые глаза, закрывала их, била себя по голове, чем возвращала ненавистную боль, пинала камни, всё повторяла не раз. Это оказалось бесполезным занятием, как и бег. Ита просто носилась по поляне от чувств непонятно зачем и куда. Она смотрела на трупы, которые не вернуть к жизни. Ужасный Бинот выглядел не таким страшным, скорее уродливым. Бонума Ита всё ещё проклинала, но не относилась к нему плохо. Он был добрым, не мог поступать иначе. Вус стал ангелом, выше него находился только Дакс.
Наконец Ита что-то заметила. Она бегала долго, и за ней кто-то следил. За это время печали Ита совершенно забыла о странной смерти Вуса. Она продолжила своё бессмысленное занятие. Мимо неё пролетела железная стрела. Тогда Ита вспомнила про убийцу, поняла — не всё кончено.
Обстрел закончился, но никто не появлялся. Ита подумала, что в неё стреляют из кустов и отошла от них подальше. Это было бесполезным действом, вскоре враг явился сам. Преспокойно он вышел из укрытия. Он оказался довольно низким, был весь в грязи, в руках держал странный лук. Ита не ждала чуда, но в порыве злости вынула кинжал из ножен. Это оружие она считала лучшим для убийства беззащитных людей. Не смогла Ита сдержать гнева и перед нападением почти рычала на охотника, повторяла всего одно слово “Ты”. После этих резких фраз все слёзы исчезли.
Старик в ответ только улыбнулся, зарядил странный лук. За это время Ита успела до врага добежать. С первым ударом она поняла, что у него не осталось никакого оружия. Он отражал выпад своим необычным самострелом. Ита понимала всю глупость поступка, но вернулась в реальность. Он вышел и зарядил странный лук пустотой. Это её пугало. Такой вседозволенностью обладают глупцы и те, кто по-настоящему силён. Он смог убить всех остальных, причём в одиночку, без помощи других охотников. Ита предполагала, что в легендах про них есть доля истины. Эти вопросы мучили Иту несколько секунд. Может и так, но у него окончились снаряды для оружия, что означало одно — победа близка.
Атака странным луком вернула Иту к реальности. Удар отбросил её на несколько метров. Встала она быстро, решила не допускать больше повторения прошлой ситуации, Вуса теперь нет. После этого выпада дикарь кинул своё оружие на землю.
Ита вернулась к охотнику. Быстро она сократила дистанцию. Враг Иты сейчас ослабел и остановился. В этот момент Ита увидела, что противник её спокоен и молчалив. Улыбка на нём так и осталась. Наконец Ита сделала выпад, но его легко отразили. Она повторила заученное слово “Чёрт”. Охотник ударил мощно и изящно одновременно, но с Итой ничего не произошло, она увернулась. Ита пострадала, но в другом плане, ибо забыла правило, по которому обещала жить: “Нельзя недооценивать противников. Никогда”. Она думала, что карлик без своего странного лука ничего не может. Не учла Ита многих обстоятельств, очевидной возможности владения несколькими орудиями.
Теперь последовала серия выпадов, но от дикаря. Он очень хорошо дрался кинжалом, на уровне Иты. Друг другу они подарили немало ран, которые для неё ощущались болезненно, а противнику на них было плевать. Один неосторожный удар — и кинжал Иты направился к ноге дикаря. Она думала о лёгком нанесение ран врагу, за что получила бы клинок в спину, только цель оказалось необычайно твёрдой. Ита порвала там одежду и поняла: вместо ноги у дикаря какая-то железка. Её это вдохновило и испугало — со своей невзгодою он продолжал сражаться, и дрался хорошо.
Ита использовала другую стратегию. Быстро она ушла в кусты и стремительно выкинулась из них. Во время прыжка Ита уверилась, что выиграла, но вскоре поняла — она опять недооценила врага. Наскок не удался — охотник ей только поранил руку. Боль прорезала и жгла её. Другой конечностью она продолжила драться. Враг Иты использовал иную стратегию — стоял и отражал удары.
Наконец Ита прорвала оборону дикаря, но вернулась на своё место. Впервые с лица врага слезла улыбка, он чуть не закричал, но теперь наоборот — наступал с большей скоростью. Со своей ногой он успевал обходить Иту, наносил удары слишком быстрые. Такие обычно опасны для мечника, но ему они шли на пользу. Он будто изматывал её, но Ита отчётливо видела, что он и сам уставал. Она отражала выпады, но всё больше приходилось отходить. Сзади была река. Слышала Ита её журчанье, чудесный звон. В определённый момент у Иты возникла мысль — не играет ли с ней дикарь?
Наконец она придумала кое-что. Ита спряталась в кустах. Ей казалось это одновременно чудом и позором. На последнее она наплевала, никто теперь её не пристыдит. Из первого Ита выжала весь потенциал, понимала, что времени не хватит, ибо спрятаться от такого — невозможно, он медленно к ней подходил. Она не сбежит, со всей этой кровью, без Дакса — просто умрёт, но и умирать нужно с честью. Ита нацелилась на это и придумала план.
Она вышла на открытое поле. Охотник её нагнал, пошёл быстрее. Здесь появился запах трупов, крови и фиалок. Ита посреди поля встала, страшилась за свою жизнь, но понимала необходимость всего этого. Калека идеально её атаковал. Она же превосходно отбила все удары. Битва продолжалась долго, Ита просто искала нужный момент.
Пришло ознаменование победы — промах дикаря. Выпад Ита легко отразила и сама пошла в контратаку. Она быстро и сильно резанула по руке врага. Из-за этого вылетел кинжал, появилась кровь, сам охотник закричал. Дикарь испугался, но стерпел всё это, потянулся к своему оружию второй рукой. Ита врага опередила — ловко пробралась к кинжалу и выкинула его в реку. Дикарь посмотрел на неё озлобленно, но более не напал. Он просто убегал. Ита подобрала совершенно непримечательную палку и ударила ей со всей силы.
Старик упал сразу. Глаза его закатились, челюсть закрылась, железка вместо ноги заскрипела. Ита продолжила бить дикаря палкой по голове, телу и конечностям. Так она отшибла свою руку, но при ней была ещё одна. Ита продолжила избивать дикаря той палкой, и остановила её только поломка оружия. Потом она взяла кинжал и вонзила прямо в сердце противника. Ита поднялась и посмотрела на результат собственной работы. Несколько секунд она пыталась его воскресить и пинала. Он на мгновенье открыл глаз, что-то своим хриплым голосом проговорил и умер. Это было удивительно, но Ите стало плевать. Она посмотрела на плод своего избиения.
Охотника покрыла кровь. Руки, ноги и нос у него сломались и разбились. Дикарь и до этого не был приятен на вид, теперь стал отвратительным чудовищем: нос перекосился, один глаз проткнули, другой кровоточил, лоб наполнился ранами и выдвинулся, подбородок расчетвертился, кожа во многих местах исчезла. Вся одежда на калеке порвалась, на руках отчетливо обозначились кости, которым не суждено срастись. Грязь покрыла всё тело охотника и ухудшила картину.
Адреналин ушёл вместе с этим видом. Его исчезновение ознаменовалось ужасными изменениями. Ита ощутила нестерпимую боль. Каждый раз после драки она чувствовала её, но не могла привыкнуть. Битва была теперь счастливым сном. Со сложностями Ита свыклась. Только сейчас она заметила свои раны. Десятки новых порезов и шрамов, руки, которые были в крови, и изрезанные ноги. Всё это она бы пережила. Только один порез прошёл поперёк вен. Ита не помнила, когда противник сделал ей такой подарок и кто именно его оставил, в пылу битвы она ничего не замечала. Теперь это не имело значения. Ита не выживет — вот что стало важно.
Можно было перебинтовать рану или дойти до ближайшего поселения, если бы не проблемы. Медик давно умер, а самый близкий город слишком далёк и враждебен. Все настои и ткани соратники бросили где-то, чтобы быстрее сбегать. Сама Ита не лекарь. Обстоятельства стали главными виновниками, в чём-то — Бонум, но теперь плевать и на это. От невозможности спастись Иту накрыл страх. Она погружалась в пустоту, чувствовала, что скоро уйдёт со всеми остальными. Ничего Ита не могла сделать — это её страшило.
Она думала об ускорении своей смерти кинжалом, но поняла одно — Ита совсем не хотела уходить из жизни здесь. Не от благородства, не от желания погибнуть в бою и получить оду или вовсе запомниться неизвестной женщиной. Она просто не хотела больше быть здесь, ложиться рядом с неприятными ей мертвецами. Для Иты остался один вариант, и Ита выбрала именно его.
Последний раз она посмотрела на эту поляну. Та вся в крови и оружие. Ита отвела взгляд. Здесь лежало четыре мертвеца, умерли её друзья и враги. Потом она посмотрела на лес. Тысячи раз Ита представляла труп Дакса — сделала это и сейчас. Он не нравился ей в таком виде, но она не могла отключить мысли. Там погибли её соратники и любовь всей жизни. Ита подошла к каждому трупу и их рассмотрела, она ценила их по-своему. Единственный, кто не вызвал хоть какой-то симпатии — безумный священник.
Всё это ей надоело окончательно. Ита скинула с себя оружие и одежду. Ничто ей не пригодиться больше. Потом она пошла в лес. Он страшен и тёмен, но Ита не искала там волков. Вместо них она выбрала бег, разбежалась, с каждой секундой набирала обороты. В ноги её вошли иглы и грязь, но ей стало плевать. Она не умрёт на этой ужасной поляне. Ита прыгнула в реку и поверила — течение ведёт в единственно правильно место.
