свинцовая тяжесть сковывает мышцы, дикие боли терзают затылок. Но Клара борется с недугом. Она превозмогает слабость, старается больше двигаться, работать… Более двух лет так держалась, а тут грянула новая беда.
Говорят, она чуть не умерла от паралича. Началось все со злого, рвущего легкие сухого кашля, простуды, подхваченной при возвращении из тайги. Потом на лице вскочил пустяковый чирий. От него воспалилась надкостница черепа — и воспаление мозга. В таком состоянии и сняли ее с поезда. Была на краю бездны. Пришлось делать операцию. Удалили большой кусок теменной кости. Рана затянулась, но металлическую пластинку пока ставить нельзя: масса воспалительных очагов еще таится в костной ткани. Но теперь все это позади. Кончились все беды. Молодец, Клара, выкарабкалась!
Скоро придет Эдик, узнает, что ее выписывают, обрадуется, побежит искать такси.
Вчера он был таким грустным, смотрел как-то особенно преданно и странно. Чудак! Еще начнет жалеть, опекать. Не выйдет! Слабой себя считать она не привыкла.
Почему раньше ее не тянуло так к Эдику? Считала его мальчишкой, хорошим товарищем, и только. Девчонки-однокурсницы утверждали, что Эдик чем-то похож на Инсарова. «Он всегда такой серьезный. Долг для него прежде всего». Выдумают же. Неловкий, стеснительный парень с географического факультета и тургеневский Инсаров?
Эдик добрый, ну где ты, почему не едешь? Сейчас врач даст последние наставления, оформит документы, и можно ехать домой…
Не суждено было Эдику отвезти в тот день Клару домой…
То, что Клара услышала от врача, потрясло ее, снова свалило в постель. Ей нельзя вести самого обычного образа жизни — учиться, работать, любить, рожать детей… Ей можно только есть, пить, дышать. Ее ждет участь живого трупа!
Неужели кончилась ее короткая дорожка? Нет! Нет! Лучше умереть!
Малейшая простуда или нервное перенапряжение — и катастрофа!
Тихо в белой палате. Только глухо стонет лежащая на койке Клара…
Глава вторая
Старый проводник терпеливо ждет. Геологи вот уже часа два увязывают вьюки. Второй месяц старик живет среди геологов, привык к ним, полюбил. Ему нравятся молодые, веселые парни и их такие же молодые и веселые спутницы в сапогах с ремешками на голенищах, в легких зеленых куртках с капюшонами.
Вон муж и жена. Он старший геолог, заместитель начальника. Лицо строгое, глаза внимательные, голос серьезный. Все к нему обращаются с вопросами, слушаются, хотя все, кроме самого молодого — рабочего Юры, называют его запросто: Эдя или Эдик. Не в пример ему жена — Клара. Эта как есть круговерть. То на аккордеоне пиликает, то песни распевает.
Нда-а, и что за народ? Все им недосуг. По горам да по долам бродят, камни ищут. Землю долбят, канавы большие роют. И все нипочем — дождь, ветер, ненастье… Неуемные. Иной раз еле ногами двигают, а только разожгут костер, пожуют наспех, и пошло-поехало: шутки, песни, смех.
Чего только не нагородят! Такого иной раз наслушаешься, голова кругом идет, как чугун гудит. Вон и сейчас о чем-то спорят. А стрекоза-то начальникова, Клара, больше всех разоряется.
Оказывается, она прочла в книжке, что у Дзержинского были синие, чистые, веселые глаза, а вот у ее Эдика не хватает во взгляде веселья. Скажет же такое! Хоть и муж он ей, а начальник…
Целыми днями проводник топчется то возле оленей, то обихаживает лагерь. Руки его редко расстаются с острым топориком. Тюк да тюк. Там кол у палатки надломился — заменит, тут тренога над костром подгорела. Заменить надо. А дров сколько идет! Хоть и не его это забота, а как без дела просидишь?
Начальникова женка все лето с этим долговязым птенцом Юркой-коллектором ветки да траву из леса в рюкзаках таскают и в печке жгут.
Смех и грех. По сумочкам разложат» как в магазине. Спорить зачнут. Боятся, слышь, перепутать. Печку-то вон откуда на гору волокли. Воронки в ней железные. Натолкают в них траву, в дырочки на печке пхнут. А потом над золой трясутся: в пакеты ссыпают, подписями метят. Какой-то новый метод испытывают. Наука!
— Эх-хе-хе, — кряхтит проводник. Ноги болят: быть непогоде. Когда-то и он был молодым. Его крепкие ноги будто не имели сносу. Сколько истоптали ичигов, бродней, армейских сапог! Дважды перебитые, переломанные, они после госпитальной койки снова несли его по дорогам войны. И в мирное время ногам тоже не было покою: не счесть холодных рек, что перебрели они!
А геологи, хоть и кричат, но дело делают. Один за другим шлепаются около проводника тюки. Юра помогает ему поднять их на оленей. Дело не простое: надо, чтобы было и посильно для животных, и приторочено как следует. Идти-то не торной тропинкой, а где придется. Геологи свертывают лагерь, грузят палатки на оленей, заливают костры.
— Трогай! — машет рукой начальник. — Юра, где Клара?
— Клара Ивановна во-о-он туда пошла, — показывает юноша.
— Клара-а! — несется по ущельям. —
