Пари (СИ) [лейтенант Кеттч] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1. Что делать, и кто виноват? ==========

ОБЖшник сегодня что-то лютует… Надо затаиться, прикинуться ветошью и не отсвечивать. Как вдруг… Звонок сотового. Чёрт… Забыл выключить. Сую руку в сумку. Да где же ты? Ловись рыбка большая и маленькая… Быстрее… Ну? Ага, вот он! И кому ж я мог понадобиться, настырному такому? Номер незнакомый. Сбросить или ответить? Изворачиваюсь, попутно едва ли не в первый раз в жизни порадовавшись, что ростом меня судьба не обидела, нет, но сильно пожадничала, и забравшись с головой под парту, шепчу:

— Алё…

— Ты где?! — голос тоже, вроде, незнакомый.

— На ОБЖ, — шепчу я.

— Почему ты там, а не здесь?! Ты должен быть на репетиции. Ты прошёл кастинг! Ты в почту вообще заходил?!

Простите, ЧТО?! ПРОШЁЛ?! Я?! Омамадорогая… Нет, я хотел выругаться куда более цветисто, но ОБЖшник бдит, и слух у него как у летучей мыши, так что я удержался, даже если ругнулся мысленно.

— Живо руки — в ноги, и — бегом! — услышал в трубке я. — У нас всего три дня!

Чёрт… А всё Васька Сидоров, чтоб ему до конца ОБЖ икалось. Да я бы в жизни на этот кастинг не пошёл. У меня и так дел полно: сборы, тренировки, соревнования. Сидели мы на днях с Васькой у меня дома. Дверь в большую комнату открыта, и слышно, как соседка тётя Зина маму увещевает. Мол, ты смотри, Галка, как бы твой по кривой дороженьке не пошёл. Клуб, мол, где-то неподалёку открыли. Да и не просто клуб, и не просто ночной, а гей. Тут мы с Васькой уши на полметра распустили. Интересно же. Мне, например, ни разу в жизни геи не попадались. Ни в клубе, нигде. И не спрашивайте, как я в тот клуб прошёл. Проник. И всё тут. Правда, на сборах. И в обычный, не в гей. Да и что бы я стал в нём делать? А тётя Зина, наш местный борец за нравственность, знай не унимается. Мол, это «гнездо порока и разврата» чуть ли не в соседнем дворе открылось, и, мол, набирают в тот клуб мальчиков в стриптиз. Сама, дескать, объявление читала.

Своих детей у тёти Зины нет, вот она и пытается молодое поколение облагодетельствовать. Меня, кстати, в гимнастику с её подачи отвели. Пугала она маму, мол, с бомжами начнёт тусоваться, водку пить, а то и наркоту горстями глотать и вещи из дома выносить. А я что? Мне гимнастика понравилась. Вот только было мне пять лет, когда она речи про бомжей с водкой завела!

В общем, посмеялись мы с Васькой и, как я наивно думал, забыли. Только Васька с Колькой, ещё одним ненормальным из нашего класса, как оказалось — нет. Как выяснилось много позже, они даже сбегали к тому «клубу», чтобы удостовериться, что там действительно висит объявление, и принялись меня окучивать. В итоге меня таки взяли на слабо, и я пошёл. Я ожидал, что кастинг будет проводиться на чём-то вроде сцены, подиума, может даже, вокруг шеста полуголым придётся извиваться под музыку. Всё же оказалось предельно буднично и банально: что-то типа репетиционного зала с зеркалами, обычная физкультурная скамейка вдоль стены, в углу — пианино, на нём — колонки. Самый обыкновенный мужичок чуть за тридцать, представившийся Романом Борисовичем, сначала предложил нам «показать товар лицом», а потом подвигаться под музыку. От первого предложения я реально завис. Товар лицом? В смысле? Стриптиз, или что? Видя моё замешательство, Борисович предложил: «Ну что ты умеешь? Что ты делаешь лучше других?» Собственно, мой договор с друганами заключался в том, что я приду на просмотр. Никаких дополнительных условий, типа добиться выступления в клубе, мне не ставили. Я уже тут, так что… Я молча отошёл к дальней стене, мимолётно пожалев, что не размялся, и что в зале нет ни специальной дорожки, ни хотя бы мата, разбежался и сделал пару переворотов, сальто и в конце винт. Потом подумал, встал вверх тормашками, походил на руках, сделал вверх ногами шпагат и перешёл в стойку параллельную полу. Мне, КМСу по гимнастике, всё это было раз плюнуть. Я ожидал, что мужик меня пошлёт, но у того аж глаза разгорелись.

Соискателей было немного, человек семь. Личности весьма колоритные. Была парочка явно балетных пацанов, парень, станцевавший вприсядку, дёргавшийся как ужаленный током бугристый качок, жонглёр (У меня сложилось впечатление, что Васька и тот внимательнее их объявление читал) и совсем уж странный тип, уверявший, что он не в гриме и без костюма плохо смотрится, и всё предлагавший Борисовичу что-то смотреть на телефоне.

В конце, когда «товар лицом» предъявили все, мужичок-Борисович щёлкнул пультом от колонок, повернулся к нам спиной, бросил: «Повторяйте!» — и зажёг. Я аж поразился, насколько этот живший музыкой мужик отличался от чёрствого сухаря, проводившего просмотр. Едва зазвучали первые такты, мужичок-Борисович преобразился. Глядя то в зеркало, то на него, я, как мог, повторял в полной уверенности, что меня не возьмут.

Всё это время в углу, фактически скрывшись за инструментом, сидел бритый ёжик лет на пять-семь меня старше. Судя по цвету ёжика — блондин чуть светлее меня. Кто он такой, и зачем он там был нужен, я сначала не понял. Когда в итоге нас, взмыленных и полуживых, оставили в покое, Борисович выдал нам что-то типа анкеты. Я по-быстрому заполнил графы. Кое-как. На всякий случай написал своё мыло так, чтобы как минимум три буквы можно было перепутать, а вот телефон, не иначе как по привычке, написал правильно, что в итоге в корне изменило мою судьбу.

— Так кого вы выбрали? — поинтересовался любитель грима.

Я б на его месте ни на что не рассчитывал.

— Для себя я всё решил, — отозвался Борисович, — но выступать-то вам не со мной одним. Лёш, всё записал? — это он обратился к ёжику, сидевшему в углу.

— Ага, — отозвался тот и, оперевшись о пианино, осторожно поднялся со скамеечки.

— Давай сюда.

Парень осторожно захромал к Борисовичу и передал ему телефон.

— Сегодня же нарежу, скомпилирую и пошлю остальным. У них есть… — потрясающе пластичный Борисович снова превратился в обыкновенного мужичка, каких из ста сто на каждой улице, — время до полуночи, чтобы посмотреть и проголосовать. Как-никак, им с вами работать.

Мне всё это уже не было интересно. Я же знал, что меня не выберут. Во-первых, я не танцор. Во-вторых, я пришёл на пари. В-третьих…

А теперь уже обыкновенный Борисович всё говорил и говорил.

— … Трое выбранных поедут с нами в тур. Всем спасибо. А троим — до встречи.

Я развернулся к двери.

***

Васька и Колька ждали на улице.

— Ну?

— Что?!

— Да ничего, — пожал плечами я.

Парней следовало проучить. Я уже на середине просмотра понял, что гей-клуб тут ни при чём, а зал этот Борисович, скорее всего, просто взял в аренду. Я засунул руки в карманы и зашагал к дому.

Как я и ожидал, Васька с Колькой кинулись за мной.

— Говори же, ну?

— Что там было?

Я сказал:

— Ну музыку нам включили, ну пройтись велели походкой от бедра. Потом разделись под музыку, потом — оделись. На шесте, кто что может, сбацать попросили.

Тут я заметил, что парни отстали. Я обернулся. Оба стояли с очень сложными выражениями на лицах.

— Но меня не взяли, — небрежно бросил я.

— А… А почему? — осторожно поинтересовался Колька.

— Сказали, что я недостаточно голубой. Все другие кандидаты были в стрингах, а у меня — семейники с купидончиками.

Парни клацнули челюстями.

— Ошибся я с выбором, — усмехнулся я. — Ну, в общем, пока. До завтра, — и я, не оборачиваясь, затопал домой.

Откуда мне было знать, что на следующий день раздастся телефонный звонок, и мне придётся прямо с урока сломя голову нестись на репетицию? Я бежал и задавался вопросами: что делать, и кто виноват? Что делать, поскольку мне почему-то ужасно захотелось поучаствовать в том, что устраивает этот Борисович, хотя я даже не знал, что именно? И кто виноват в том, что мне этого хочется?

Так и не найдя ответов на вопросы, я подбежал к двери клуба и рванул створку. Дверь оказалась заперта. Чёрт…

========== Часть 2. Брутально-няшный зайка ==========

Я снова рванул дверь на себя. И снова — ничего. Я нажал плечом. Закрыто. Да что ж такое! Я постучал. Кулаком. Потом — пяткой. Ноль реакции. Я огляделся. Звонка, разумеется, нет. Справа и слева от входа — две камеры наблюдения. Я помахал руками одной. Потом — другой. Глухо.

Я посмотрел на часы. 10:12. Клубы работают до пяти. Наверное. Работники сейчас, надо полагать, отсыпаются дома в тёплых постельках. Может, Борисович снял зал, и входить надо с чёрного хода? Я припустил бегом. Дом, в котором располагался клуб, был длинным, едва ли не во весь квартал. Современная многоэтажка. Но с дыхалкой у меня всегда было хорошо. И вот я на задворках дома. Но чёрт… Бесконечный ряд разнокалиберных железных дверей. Клуб был где-то в центре, но… Как узнать, которая дверь мне нужна? Может, эта? «ООО Голубые дали». Или эта? «ЗАО Радуга +». А что такое «Лучше наличными»? Тайный бордель? А «Кролики-великаны» кто? Мальчики по вызову? Я пошёл вдоль длинного ряда дверей. «Тудранктуфак*», «Какой большой!», «Восьмиклассница», «Как приятно»… Боже, да тут, похоже, одни извращенцы работают! Внезапно распахнулась дверь рядом с табличкой «Пышечки и булочки», и на железную лестницу выплыла необъятных габаритов дамища в кружевном передничке и крахмальной наколке. Фемина мазнула по мне равнодушным взглядом и, прикуривая, щёлкнула зажигалкой. Я побежал дальше. Как известно, как вы яхту назовёте… Я бежал и читал таблички. «Медцентр КАРИЕС». Жуть какая! «Длинные руки». Штаб-квартира мафии? «Засада». На кого? «Мокрое дело». Филиал «Длинных рук»? Я не удержался и поднялся по ступенькам, чтобы прочитать мелкие буковки «ремонт и реставрация ванн». Уф-ф-ф…

Я в полном отчаяньи присел на ступеньку, ведущую к реставраторам-мокрушечникам. И тут меня осенило. Пышечка с булочками! Ну, конечно! Раз она здесь работает, то знает, кто её соседи! И я бросился к курившей мадаме.

— Простите, — увидев, что она разворачивается, чтобы войти обратно в здание, издали закричал я. — Извините!

Дама обернулась.

— Где здесь гей-клуб?

Пышечка выпустила из пальцев почти докуренную сигарету.

— Здесь где-то гей-клуб, а я не знаю, в которую дверь входить.

Мдама покосилась на соседнюю табличку «Как приятно» и хмыкнула.

— Малыш, а не рано ли тебе?

Ненавижу! Ненавижу и свой рост, и тех, кто меня так называет!

— Ты просто ещё не встретил подходящую женщину, — колыхнув необъятными «булочками», сказала «пышечка» и плотоядно осклабилась.

Мне почему-то сразу вспомнилось жуткое словосочетание «интрамаммарный секс», которое попалось мне где-то на просторах интернета. Мне представилось, как «пышечка» удушает мужика своими «булочками», сдавив ими шею партнёра в смертоносном захвате.

— Рано тебе по гей-клубам ходить. Шестнадцать-то хоть исполнилось?

«Как пить дать, извращенка!» — подумал я и невольно попятился.

В сумке затрепыхался телефон. Это пришла СМСка от Васьки «Ты куда слинял? Классная бушует. Ей ОБЖшник стукнул, что ты прямо с урока сдристнул». «Ладно, проблемы будем решать по мере их обострения», — подумал я и набрал верхний, сохранившийся в памяти телефона номер.

— Алё! — после первого же гудка услышал я. — Ты где?!

Фоном пульсировало что-то ритмичное.

— Я заблудился. Здесь сплошные двери. Мне в которую? — отходя от «Пышечек и булочек», спросил я.

— Не понял… — послышалось в трубке. Музыка зазвучала глуше. — Я в коридоре. А ты где? Ты на каком этаже?

— Я на улице… За клубом…

В ответ из трубки донеслось что-то не очень внятное, но, судя по тому, что мне удалось разобрать, не особо печатное.

— Назови точный адрес. Я вызову тебе такси. Стой там и не сходи с места.

Я заозирался и рванул к углу дома, чтобы разобрать его номер.

Такси прибыло быстро. По дороге я представлял себе разные ужасы, которые могут приключиться с человеком, едущим неизвестно куда, неизвестно к кому и не сообщившему об этом ни единой живой душе. Такси остановилось возле здания, похожего на ДК ещё советской постройки. На ступеньках под навесом, в серых трениках, чуть более тёмной кенгурухе и в серых же шлёпанцах ждал Борисович.

Расплатившись с таксистом, он бросил мне:

— Идём, горе ты моё луковое…

Я обиделся, но промолчал. Мы поднялись на второй этаж, потом долго шли по коридорам, пока не оказались в достаточно современном зале с зеркалами, станками и окнами в две стены. Пол, слава богу, был из какого-то серого материала, а не из занозисто-лохматых от времени и вонючих от постоянного полива лейкой плашек. Ни малейшего намёка на маты или акробатическую дорожку я в зале не заметил.

Спиной к нам, перед зеркалами стояли трое. Двоих я узнал сразу. Это были сидевший в углу во время просмотра «ёжик» и один из «балетных» соискателей. Третий был мрачным чернявым бородачом с рельефной мускулатурой. Не, я, конечно, в курсе, что бороды — писк сезона, но, по мне, с бородой хорошо смотрятся только спасающиеся от таёжного гнуса геологи, греющиеся в бороде полярники и ещё йети.

— Чего ждём? Раздевайся, — это, разумеется, был Борисович.

Он уже скинул пластиковые банные шлёпанцы и подошёл к стоявшей у зеркала троице. Балерун и бородач также были босиком.

Чёрт… Переодеться мне было не во что. Я бросил на скамейку сумку, скинул куртку, снял кроссовки и носки. Может, у них дресс-код такой, босиком?

Борисович критически глянул на мои джинсы и сказал:

— Знакомьтесь, ребята. Это — Дима. Бывший гимнаст. А это — Лёша, Альберт и Богдан, — он указал на ёжика, балеруна и бородача.

«Почему бывший?» — изумился я, но вслух промямлил:

— Очень приятно…

У меня, конечно, были проблемы с ногой, но я с переменным успехом работал над их преодолением.

— Значит, так. Повторяю кратко. Для опоздавших. Ребята, у вас — три дня. Всё с ноги берёте вслед за Лёшей. Лёша, дрючь их в хвост и в гриву. Дмитрий, сиди смотри внимательно и запоминай. Мы сейчас эту часть ещё раз прогоним, я еду домой и в аэропорт, а вы — учите дальше. И, Лёш, не забудь, вечером нужно отдать их Ксюше. Она обещала задержаться до восьми. Паспорт с собой? — этот вопрос был обращён уже ко мне.

Я кивнул.

— Вот и хорошо. Начали!

Лёша-ёжик щёлкнул пультом, из стоявших на полу колонок ахнула музыка, балерун и бородач пошли по залу, а Борисович то и дело что-то подправлял и комментировал.

Когда Ёж выключил музыку, Борисович направился к стоявшим у углу ботинкам. Надев их, он изрёк:

— Дмитрий, не вздумай стричься. Альберт — завтра с утра поставишь их всех к станку, и на час — они твои. Татуировку доделаешь после тура. Богдан, бороду привести в порядок, полностью не брить. Всем — пока. До встречи через четыре дня.

— Чего это вдруг не стричься? — спросил я уже захлопнувшуюся дверь. Нет, мне нравилось то, что отросло у меня на голове, но мне всегда казалось, что никто не вправе решать за меня, ходить мне лохматым или нет. А этот мужик, как там его, Богдан, он что, так спокойно относится к тому, что кто-то решает за него? Хотя, я б на месте Борисовича его побрил. Принудительно. В наказание за бороду.

— Иди сюда, — позвал Ёж.

Я подошёл к зеркалу.

— Смотри.

Я посмотрел. Я, мелкий русый блондин с так и просящимися в хвост патлами, в джинсах и облегающей рубахе. Поджарый шатен Альберт в мешковатой футболке, чёрных лосинах и лохматых гетрах. Интересно, где у него татушка, и как Борисович про неё узнал? Богдан, от глаз до желудка скрытый чёрной лохматой бородищей, в спортивных штанах и майке. Ёж, не то седой, не то очень светлый блондин в джинсах и расстёгнутой рубашке, узлом завязанной на животе. Ростом почти такой же, как остальные. Чуть выше их, но намного выше меня, почти на целую голову. Не такой пересушенный, как Альберт, но и не такой бугристый, как Богдан. Фигура, без учёта роста, разумеется, почти как у меня. Скорее всего, свой брат-спортсмен.

— Что видишь?

— Нас, — пожал плечами я.

— Мы — разные. У каждого — свой типаж. И своя специализация. И это хорошо, — он посмотрел на меня в зеркало. — Прекрасных трепетных принцев от балета у нас пока не было, — он перевёл взгляд на Альберта. Тот хмыкнул. — Мрачных трагиков — тоже, — это он о Богдане. Из недр буйно колосящейся бородищи донеслось откровенное ржание. — Я — загадочный и недоступный. А ты… — он, чуть склонив в плечу голову, посмотрел на меня уже не в зеркало, а смерив взглядом от лохматой макушки до босых пят. — Ты — няшный зайка с потугой на брутальность. При виде нас женщины от восторга выть будут.

Я клацнул чуть не обороненной на пол челюстью. Няшный? Я? Зайка?! Против брутального я ничего не имел.

— Чего стоим? Работаем. В шесть напомните, чтобы я вас отпустил. Поедете к Ксюше.

Альберт и Богдан встали справа и слева от Ежа.

Видя в зеркале мой недоумевающий взгляд, он добавил:

— Ксюша — наш отдел кадров, пиар-менеджер и рекламный отдел в одном флаконе. Она вас оформит на работу и закажет билеты. Через три дня вы летите в Гусиноозёрск.

«Куда-куда? В Гусино что? У меня контрольная по химии через три дня, но… Чёрт… А если сказать родителям, что у меня сборы? Борисович что-то говорил про конец тура. Вдруг пронесёт? Может, всё это безумие и ненадолго», — подумал я и встал чуть позади всех, между Ежом и Альбертом.

— Продолжаем! — объявил Ёж и щёлкнул пультом.

На часах было 11:50.

Комментарий к Часть 2. Брутально-няшный зайка

* Слишком пьян, чтобы трахаться.

___________________

Названия реальные, почерпнуты отсюда: http://fishki.net/1286299-samye-neobychnye-nazvanija-kompanij.html

========== Часть 3. Три нелёгких дня было у меня ==========

Три дня было у меня. Ну, не только у меня. У нас троих было только три дня на то, чтобы запомнить всё, что мы должны были выучить.

Я всегда считал себя парнем выносливым. Как-никак — спортсмен. Оказалось — нифига я не выносливый. «Брать с ноги» тоже оказалось не так просто, как оно звучало. В нашем распоряжении имелся лишь хромающий Ёжик-Лёша и ноутбук, где номера, увы, были сняты из зала или в лучшем случае из-за кулис, но не сзади со сцены, как видят всё танцующие. Соображать что, к чему и как, было весьма неудобно.

Часа через два я уже был разоблачён до трусов. Я был в том состоянии, когда на эстетику становится наплевать. Недоделанная татушка Альберта меня уже не интересовала, хотя и была теперь видна невооружённым взглядом. Да и бородища Богдана теперь не вызывала желания постебаться, хотя, как ему не было в ней жарко, было выше моего понимания.

Из нескольких походя брошенных Борисовичем фраз и из скупых объяснений Ёжика картина вырисовывалась следующая. Поначалу существовавший исключительно за счёт голого энтузиазма и редко появлявшихся спонсоров и перебивавшийся с хлеба на воду коллектив постепенно обрёл своего зрителя и начал получать прибыль. Начался первый нормальный сезон. В залах были аншлаги. И сразу же пошла череда неудач. У Ёжика оказалась недолечена старая травма, а может, плотный гастрольный график сделал своё чёрное дело, и Лёшу отправили домой долечиваться. Через день ещё один из танцоров подвернул ногу на ровном месте. На следующий день выбыл третий — разрыв ахилла. Будучи в теме, я знал: это — почти на год. Правда, второй раз ахилл уже не порвётся. Ещё через пару дней у четвёртого — надрывы связок. Короче, выступать было надо, а нагрузка на оставшихся возрастала. А вместе с ней возрастала и вероятность новых травм.

В одном из городов внезапно исчезла фирмочка, отвечавшая за организацию выступлений. Никто не отвечал на звонки, СМСки и письма на «мыло». Концерты пришлось отменить. Роман Борисович организовал доставку танцоров в следующий город, заселил их в гостиницу, а сам вылетел на просмотр, организованной вездесущей Ксюшей меньше чем за двое суток. В результате чего мы, новенькие, уже к полудню плохо реагировали на внешние раздражители. Я так точно думал только о том, как бы оказаться побыстрей на улице и купить большую бутыль воды. Нет, две бутыли. По два литра. А можно, и три. А, может, купить одну, но на пять?

Ёжик, казалось, в жидкости вообще не нуждался. Но, с другой стороны, он, командуя нами, не сильно и напрягался, да и к тому же берёг ногу. У Альберта и Богдана бутылочки с водой уже давно опустели. Когда Ёж объявил: «Перерыв полчаса», — мы, не дослушав про то, что потом будет ещё один перерыв, куда дольше, похватали стоявшую в углу обувь и рванули на выход.

На крыльце наша живописная группка остановилась. Я — потому, что понятия не имел, в какой район города меня занесло, и где тут искать магазин или ларёк. Альберт, как и я, оглядывался и крутил головой. Богдан же прогудел:

— Не знаю, как вы, а я — в магазин.

При этом на стоянке что-то пискнуло, и одна из машин моргнула фарами.

— Тут рядом ничего нет, — Богдан обвёл рукой стоявшие вокруг красно-кирпичные здания, в стародавние времена явно относившиеся к какому-то заводу. — Подвезти?

— Да! — хором ответили мы с Альбертом.

В магазине, надо полагать, мы являли собой странное зрелище: трое взмыленных полураздетых парней, носившихся по узеньким полуподвальным коридорам «Пятёрочки» в поисках бутилированной воды, а потом жадно присосавшиеся к горлышкам бутылок, едва отойдя от кассы.

Во время второго перерыва я просто свалился на пол и отказался идти куда бы то ни было.

Вечером, когда Ёж всё-таки объявил репетицию оконченной, Богдан повёз нас к Ксюше. Я покорно подписывал, что давали, и что-то отвечал, когда спрашивали. Узнав, что мне ещё нет восемнадцати, Ксюша долго ворчала, кому-то звонила и, как я понял, обещала Роману много-много радости по возвращении из тура.

Когда мы вышли из огромного, уже полупустого офисного здания, втиснутого в историческую застройку, мне хотелось только одного: лечь, и чтоб не беспокоили. С недельку. А лучше — с две.

Бородач Богдан по жизни оказался отнюдь не мрачным трагиком. Он великодушно подбросил нас с Альбертом до ближайшего метро. Как выяснилось, Альберту нужно было проехать лишь пару остановок. Мне же требовалось доехать до самого центра, а после пересадки — почти до самого конца моей ветки.

Дома я, забив на еду, кое-как ополоснулся и свалился в кровать, в последнюю секунду вспомнив, что телефон следует поставить на зарядку и включить на нём будильник. О том, что следует накрыться одеялом, я не вспомнил, так как вырубило меня мгновенно. Про то, что следовало бы хотя бы узнать домашние задания, я, разумеется, даже не подумал.

Когда утром я открыл глаза, меня встретила абсолютная тишина: родители ушли на работу, сестра — в школу. Я попытался бодро вскочить с постели, но не тут-то было. Я сполз с неё. Как дед или, правильнее сказать, как первоклассник наутро после первого урока физкультуры, когда физрук был в особо мстительном настроении. Болели мышцы. Все, везде и одновременно.

Поклёвывая носом и позёвывая, я посидел на кухне над завтраком и, понимая, что если поеду на репетицию на городском транспорте, то наверняка опоздаю, вызвал себе такси. Как там говаривали в фильме бабушкиной и дедушкиной молодости, «Наши люди на такси в булочную не ездят»? Будем надеяться, что папе не придёт в голову проверять списания по карте, которую он же сам мне и оформил.

Надо полагать, таксист был сильно изумлён, когда малолетняя, мелкая, тщащаяся выглядеть брутально няшка вроде меня, назвав адрес дома культуры, как заправский алкаш, попросила «остановить у ларька или магазина». Я, видимо, не внушил таксисту никакого доверия, так как перед магазином с меня потребовали оплату или залог. Что поделаешь? Пришлось заплатить. Картой. Потом, разумеется, я вернулся. С упаковкой воды. Чего мелочиться? Пить же и завтра будет хотеться. И даже интересно, куда она девается? Я выпил вчера литров шесть только днём, но удобства вечером так и не посетил. С трудом удерживаясь от того, чтобы не охать и не морщиться, я вместе с упаковкой воды снова загрузился в такси.

Добравшись до зала, я плюхнул упаковку на пол и, чуть отойдя в сторону, осторожно опустился рядом. Лежать… Горизонтально… И не шевелиться… Какой кайф… Приезд на такси помог мне прибыть первым… Хотя, стоп… Зал был открыт. А значит…

Я приоткрыл один глаз. Передо мной остановились чьи-то ноги. Ноги были босы. Значит, свой. У одной косточки — небольшая припухлость. Ну разумеется… Ёж. Кому тут ещё быть?

— Что, совсем плохо? — услышал я.

— Да не то чтобы очень, — отозвался я. Должен же я был держать лицо? — Но, если честно, то не ахти, — признался я и закрыл глаза.

Послышались шуршания и шорохи. Что-то плюхнуло рядом со мной. Я снова приоткрыл глаз. Рядом со мной лежал синий спортивный мат. Откуда он? Вчера его здесь не было. Я б заметил.

— Перебирайся, — услышал я, и меня не особенно вежливо перекатили на синий холодный дермантин. — Сейчас полегче станет.

Мне на лопатки легли сильные ладони. Надавили. Распластали меня по мату и пошли по спине. Чёрт… Хорошо-то как… Я снова закрыл глаза. Прикосновения лечили. Убаюкивали…

Но кайф был быстро сломан. В коридоре послышались голоса, грохнула дверь, и уже знакомый голос заржал:

— Ути-пуси какие нежности! — это был Богдан.

— Иди в пень, — не поднимая головы, отозвался я. Это было самое литературное из того, что лезло в голову. Выразиться откровеннее, то есть, с потугой на многоэтажность мне не позволили опасения, что малолетнее хамло взрослые дяди к себе не возьмут. Но чтоб позлить и оставить плацдарм за собой, я добавил: — Завидуешь? Завидуй молча. И попроси Альбертика помять тебе спинку.

Теперь заржал уже Альберт.

— Продолжай, пожалуйста, — это я обратился к Лёше-Ёжику.

Заржали все.

— Массажный салон закрыт, — объявил Ёж и слез с моих ног, на которых сидел верхом. — По-быстрому разминаемся и продолжаем.

Я вздохнул и начал вставать. И чуть не плюхнулся обратно на мат. Буйная кучерявая бородища Богдана была превращена в нечто, напоминающее гибрид бороды с усами, а-ля киношный Эркюль Пуаро или мультяшный дрессировщик. Бр-р-р!

***

Вечером нас повезли в магазин. Там уже суетилась вездесущая Ксюша-мастер на все руки и, судя по всему, ещё и костюмер в одном флаконе. Нам была отобрана устрашающего вида куча шмотья, которое пришлось перемерить. Я, прикалываясь, даже походил походкой «от бедра», вихляя задницей. Чего я никак не ожидал, так это реакции присутствовавших в магазине дам и подзатыльника от Ежа. Ксюша куда-то умчалась с пакетами выбранной для нас одёжки, а нам были выданы визитки какого-то магазина с наказом ехать туда незамедлительно, купить в двух экземплярах обувь по списку (да-да, список нам выдали тоже) и получить у продавца товарный чек для компенсации затраченных средств.

В дверях меня удержал Ёж.

— Деньги-то есть? — спросил он.

— Плохо у тебя поставлена разведка, — усмехнулся я, имея в виду, что при оформлении на работу я дал Ксюше номер своей карты, и подразумевая, что раз у человека имеется банковская карта, то и какие-то деньги на ней должны быть. Про то, что карту мне оформил папа, и что у него есть доступ к информации по ней, я тогда совершенно не подумал.

На третий день я снова не пошёл в школу. В ДК после нескольких часов репетиций Ёж повёл нас в зал, в котором принялся объяснять тонкости, связанные в раскладкой номеров по сцене. Он называл это смешным словом «разводка». Потом нам втроём было велено повторить всё, что мы выучили. В зрительном зале погас свет. Ёж включил один-единственный прожектор, бивший адски белым светом сбоку и попросту слепивший глаза. Не знаю, как смотрелись Альберт с Богданом, но я, как мне показалось, ошибся везде, где только было можно, и даже там, где нельзя. Ближе к вечеру нас отпустили.

Мне оставалось лишь поставить родителей перед фактом, что я внезапно уезжаю на… На сборы.

А ещё уже почти в полночь я явился своему тренеру под дверь и, глядя в пол, не смея поднять глаз, рассказал всё, сказал, что уезжаю на три недели. Сказал, что золотая олимпийская медаль одна, и что нужно знать, когда в безумной гонке за ней следует отходить в сторону. Сказал, что если ничего не сложится, я, возможно, вернусь.

Тренер меня выслушал, кивнул и молча обнял. А ещё пожелал удачи.

Теперь я точно знал, что вступаю в новую жизнь. Вот только было немного обидно, что тренер так запросто отпустил, и что родители мне сразу и безоговорочно поверили.

========== Часть 4. Первый раз ==========

Через три недели я вернулся домой совсем другим человеком. Вернулся подкованным в самых неожиданных областях. Многое в новой жизни вызывало вопросы и озадачивало. Коллеги по танцевальному коллективу порекомендовали мне срочно поместить в соцсетях фото с девушкой. Причём, фотку пооткровеннее. Это мотивировали необходимостью защиты тайны личной жизни от фанаток. «Какие фанатки? — думал тогда я. — Где я, а где они? Да и по чему им тут фанатеть?» Как вскоре выяснилось, мало же я знал тогда о фанатках. И как они исхитрились отыскать меня в соцсетях, учитывая мои самые обыкновенные имя с фамилией? Дмитриев Сергеевых — пруд пруди. Я лично проверил. В Контакте их оказалось больше четырнадцати тысяч. В России — больше десяти. В Санкт-Петербурге — больше тысячи. Правда, подходящего возраста всего пятьдесят пять человек, но неужели кому-то не лень искать? Пока мы переезжали из города в город, мысли мои были заняты отнюдь не соцсетями. Мысль была одна: спать! Да и сотовый в одном из первых городов я исхитрился потерять вместе со всеми паролями и номерами телефонов. Слава богу, родители у меня люди адекватные и не параноики. В ближайшем после потери телефона городе я купил новый аппарат, местную СИМку, позвонил отцу и рассказал про потерю. Тот назвал меня бестолочью, немного пожурил, но, судя по всему, не стал проверять, какому региону принадлежит новый номер. По возвращении домой я обнаружил в сети кучу сообщений от чисто нейтральных с пожеланиями успехов и благодарностями до явно странных и просто неадекватных. Но обо всём по порядку.

В Пулково нас ждала вездесущая Ксюша. Ждала с носильщиком и клетчатым мешком купленных вчера и, как нам объяснили, подогнанных за ночь под наши размеры шмоток. Места в самолёте у нас оказались в разных концах салона. Так что даже не могу сказать, хорошо было, что у меня не имелось возможности переговорить с Альбертом и Богданом, или нет.

По прилёту нас встретило такси. Я был уверен, что нас привезут в гостиницу и покормят. Да-да, не забывайте про растущий и требующий пищи организм. Но нас привезли к какому-то подобию ДК, неуловимо напоминавшему тот, в котором нас три дня дрючил Ёж.

Нас встретил Борисович, опять ставший похожим на самого обыкновенного мужичка, и отвёл нас в самую настоящую театральную гримёрку с нестерпимо-белыми лампочками по периметру зеркал. При виде Богдановской бороды а-ля Пуаро он хмыкнул, но ничего не сказал. Нам в приказном порядке было велено переодеваться и идти на сцену. Репетировать. Что было, в общем и целом, логично, учитывая, что трёх дней и Ёжика, изображавшего собой сразу восемь человек, было явно мало.

Когда я робко вякнул про еду, мне было сказано, что за три часа до выхода на сцену есть нельзя вовсе, чтобы живот не торчал. Я сглотнул слюну и заткнулся. Но ненадолго.

На сцене нас уже ждали. Не считая Борисовича, там сидело, стояло и лежало пять человек. Да, я видел их в записи в ноуте у Ежа, но те, кто на видео казались единым слаженным синхронно работающим организмом, здесь выглядели натуральной сборной солянкой. Разномастные футболки и штаны, балетки, тапочки и кроссовки, бандана с черепами, разностильные причёски. Кто-то выше, кто-то ниже, но всё равно все выше меня. Возраст — на вид от двадцати до тридцатника. Причём, последние явно превалируют. И тут я. В их компанию, мля…

Как я уже сказал, молчал я недолго.

— А почему в костюме только мы?

— Потому, что ты его в первый раз сегодня видишь, — прилетел мне подзатыльник от крупноватого, несколько отяжелевшего мужичка, возможно, когда-то и бывшего стройным лебедем.

— Так-так! Ребята, не ссорьтесь! — это был Борисович. — Знакомиться будем сегодня вечером после выступления, а сейчас — работаем. Новенькие, внимание! Сейчас прогоним финал, потом — остальное.

Финал? Какой-такой финал? У Ежа никакого финала не было! Но в третий раз вякнуть я не успел.

В ответ на наши изумлённые взгляды Борисович пояснил:

— Выходим. Делаем пам, пам, пам, пам. Потом — сюда. Потом — вот так. А потом — пам, пам. Руку — сюда. Головой — вот так. Ну, а дальше — у каждого свой кусок. Чтоб новички финал не слили, сначала — ты, — и Борисович ткнул пальцем в кого-то из старичков, — потом — Дима-Альберт-Богдан, — нас назвали троих оптом, как некое триединство из Ленина, Маркса и Энгельса, — и остальные. У каждого — короткое соло. Пока ставят музыку, показывайте, свои фишечки, ребята.

Он, вообще, как, нормален? Мне доводилось видеть, чем порой заканчиваются попытки понтануться и сделать даже не самые технически сложные вещи без разминки и разогрева. Нет уж. Я себя люблю такого, какой я есть. Меня прорвало, и я всё-таки высказался:

— Вот прям щас. Разбежался и пошёл. Вы тут часом банк не ограбили? Нет? А то есть риск на больничных разориться. Вы — как хотите, а я пошёл разминаться.

Уходя за кулисы, я увидел, как Альберт завернул вслед за мной.

— Кажись, сработаемся, — донеслось со сцены. Жаль, я не слышал, кто это сказал.

Я шёл по узкому коридору и решал, где здесь вообще можно найти помещение для разминки. В идеале хорошо бы — на сцене, но там вся ждущая развлечений толпа.

Нас нагнал Богдан.

— Куда пойдём?

Я вспомнил множество соревнований, в которых участвовал. Где мы порой только не разминались!

— Может, в фойе? — предложил я. Хотя, кто их тут знает, какие у них здесь правила?

— Идём в гримёрку? — предложил Альберт, и удивительным образом разобравшись в запутанных коридорах, безошибочно завернул в нужную сторону.

Минут десять мы разминались. Я усиленно думал над кучей вопросов одновременно. Что именно сделать сейчас, чтобы они все утёрлись? Что, из того, что можно для этого сделать, безопасно делать здесь, прямо на жёстком полу без матов? И что попроще для исполнения будет смотреться особо эффектно?

Нас не беспокоили. Поразминавшись, мы вернулись на сцену, где Борисович тоже дирижировал чем-то наподобие разминки.

Мы остановились на краю сцены. По мановению руки Борисовича замолкла музыка, и все головы повернулись в нашу сторону.

Я пожал плечами, отошёл совсем уж в край кулисы, разбежался и сделал пару сальто и винт. Потом вернулся в центр сцены, походил на руках, развернулся спиной к залу и сам себе поаплодировал пятками. В ответ — тишина. Я развернулся в профиль, медленно прогибаясь в спине, опустил стопы к полу и, почти встав на мостик, резко вздёрнул ноги вверх и в прыжке перевернулся в нормальное положение.

— Два брата-акробата, — когда я развернулся лицом к Борисовичу, пробормотал кто-то за моей спиной.

— Вы ваш финал «разведите» так, чтобы я с самого краю оказался, — обратился к Борисовичу я.

После меня свои «фишечки» показывали Альберт и Богдан. Альберт, на мой вкус, был слишком уж балетным. Хотя, что я понимаю в балете? Альберт был лёгким, летящим и изящным, но, как мне думалось, на подобные шоу народ ходит не на пируэты поглазеть. Богдан явно был «с миру по нитке», но интересен. На мой непросвещённый взгляд, разумеется.

Потом Борисович по нескольку раз прогнал те номера, которые мы учили с Ежом. Нам было сказано, что с завтрашнего дня нас начнут «вводить» и в другие танцы, заняться которыми Ёж-Лёша не успел. Минут за тридцать до начала выступления нас согнали со сцены и развели по разным гримёркам, чтобы «старички» бдили за нами, тыкали носами и по первости водили за руку.

Про поесть я уже не заикался, хотя желудок подводило от голода. Я просто выскользнул в фойе и купил в буфете пару бутербродов, которые провалились внутрь, словно их и не было.

К моему возвращению, на подзеркальниках в гримёрке и на полу в кулисах появились бутылки с водой. На них один из парней старательно выводил буквы чёрным маркером.

— Ты — Дима? — полуутвердительно произнёс он.

Я кивнул, и он кривовато вывел на бутылке заглавную букву Д.

Когда все начали переодеваться, я мысленно присвистнул. И куда меня занесло? У них тут у всех, ну, то есть, почти у всех, похоже, была какая-то тату-мания. Якудзой себя парни вообразили, что ли? Никогда этого не понимал. Хотя с последних рядов, возможно, только по татухам и можно определить, кто здесь кто. Принцип, как в порно, мысленно хмыкнул я. У кого-то — на руке, у кого-то — на спине, у кого-то — на груди.

Удивление у меня вызвали не только цветные разводы по телу. Похоже, с техникой безопасности здесь полный швах, или парни откусили кусок не по зубам: на каждом третьем был либо фиксатор, либо тейп. Но додумать эту мысль я не успел. Зазвенели звонки. Первый… Второй… Третий… Пора.

Пару лет спустя попалась мне в сети шутливая диаграмма «Мысли танцоров во время выступления». По восходящей градация шла так: ритм, позиция в линиях, хореография, когда вступать, меня все хотят. Признаюсь вам, про ритм, хореографию и кто кого хочет, думать мне тогда в голову не приходило. Все мысли были заняты лишь позицией и боязнью вылезти наперёд всех или наоборот отстать.

В одном из перестроений я исхитрился зацепиться необмятыми новёхонькими кружевами на манжете за пуговицу соседа справа. Манжета не отцеплялась. Я дёрнул. Не помогло. Я дёрнул сильнее. В итоге я так и заканчивал номер с куском кружев, свисавших с рукава, а в следующем танце один из парней чуть не убился, наступив на вырванную мной с мясом пуговицу. Когда избавившись от сцепления с манжетой соседа, я чуть скосил глаза, чтобы оценить размеры катастрофы, то с изумлением обнаружил, что пресловутая линия не нарушена, а посмотрев вечером снятое из зала видео, сообразил, что «отцеплялся» я от соседа в самой дальней от края сцены точке, и зритель, скорее всего, ничего и не заметил. Когда после того самого злополучного перестроения я оказался лицом к залу, то увидел, что зрители встают. Последнюю треть концерта меня пёрло, плющило и таращило, такая энергетика шла из зала. Впрочем, плющило и таращило не одного меня.

На последнем такте финала я вдруг понял, что сил у меня нет. Кто-то меня тискал, кто-то чмокал. Потом на щеке обнаружился след от сиреневой помады. В руках почему-то оказался букет роз.

Что там говорил Борисович? Что с завтрашнего дня нам троим придётся выступать больше? О-о-о… Теперь меня уже не удивляли ни выбывшие из-за травм, ни фиксаторы, ни тейпы на телах коллег. Удивляло другое: почему они ещё живы и могут перешучиваться и улыбаться?!

Комментарий к Часть 4. Первый раз

Та самая диаграмма: https://pp.userapi.com/c841037/v841037503/26192/ox66_IYaI-M.jpg

========== Часть 5. Первая ночь ==========

После поклона я собрался было переодеться, пытаясь попутно сообразить, что мне делать с букетом роз, но меня едва ли не за шиворот развернули к ближайшему зеркалу, сунули в руки влажную салфетку и велели привести себя в порядок. На щеке обнаружился помадный поцелуйчик. Переодеться мне не дали и повели в фойе фотографироваться. Какого хрена? Я на такое не подписывался!

Вот уж точно фанатки-неадекват. На что им эти фотки сдались? На стену вешать? Перед подругами хвастаться? Так было бы чем. В соцсетях выкладывать? Опачки… Только этого мне не хватало. А ребята так спокойно… И шутят ещё. И троллят. Прикольно. А тётки не понимают, что над ними тонко стебутся. Мне понравилось.

Когда жаждавшие фоток и автографов иссякли (А автографы-то им на что?!), нас погнали забрать из гримёрок вещи и загрузили в автобус. А поесть?! Я стойко молчал, но когда набрал в грудь воздуха, чтобы всё сказать о воистину гестаповских методах и несоблюдении КЗоТа (я где-то слышал это слово), автобус остановился, и с радостным гомоном все повалили на выход. Среди воплей я расслышал «вареники» и мысленно одобрил. Выходит, жрать хотел не я один.

Нам дали время «до полуночи» на то, чтобы поесть и познакомиться с городом. Хотя как можно “познакомиться” меньше чем за два часа, мне ясно не было. В круглосуточной вареничной я загрузил в себя солянку, пельмени и вареники с вишней. Всё куда-то прошло, словно и не в меня. Потом, уже неспешно, я смаковал курник и попивал чай.

Кто-то пошёл прошвырнуться по улице, кто-то вышел покурить. Они тут ещё и курят?! И живы после шоу?! Ну дают! Но большинство никуда не пошло и тупо втыкало в телефоны, сидя перед неубранными тарелками.

Как только нас снова загрузили в автобус, все уснули. Остались бодрствовать только водитель и я. Нет, ну какая вселенская несправедливость! Все спят, а я не могу. Я устраивался и так, и эдак — не помогало. Парни спали либо сидя (и как им удавалось?), либо поднимали подлокотники кресел и устраивались на четырёх сиденьях сразу. Причём, реально спали и как-то даже в проход не падали. Кто-то ещё и храпел на весь автобус, а они все спали, млять…

За несколько часов я весь извёлся. Даже сходил на стоянкевместе с водителем попил кофе. Гадость неимоверная. Но всё равно потом не уснул. Врут, что турки кофе специально перед сном употребляют. Одно хорошо: в автобусе тепло, и жрать больше не хочется.

Часов через пять нас привезли в какой-то город. Автобус остановился на набережной, зевавшие мятые ребята выползли из тепла на улицу. Раскрылось чрево автобуса, мы выгрузили вещи и вошли в гостиницу.

Борисович посмотрел на меня и объявил:

— Дети и инвалиды — вперёд.

Чёрт… И здесь стебётся… Ну ладно, я ему припомню. Со временем. Всё.

Меня зарегистрировали. Я собрался было ползти к лифту, как услышал:

— Завтрак с семи до девяти. Не забудь поесть, чтоб еду как вчера не требовать.

Ох, нахал ядовитый!

Борисович же продолжил:

— Все свободны до полудня. В двенадцать ровно собираемся возле… Дима, какой у тебя номер?

— Одиннадцать семнадцать, — я глянул на выданную к магнитному ключу памятку.

— Вот возле его номера и собираемся. И не опаздывать. Будем репетировать. Потом — едем в зал. Там всё, что успеем, разводим по сцене.

Я потащился к лифту. Пока я его ждал, то успел заметить, что следующим ключ от номера получал тот парень, у которого плечо было в тейпе. То есть, «инвалид». Может, у них тут не всё так запущено, как мне сначала показалось?

Я оставил чемодан у порога, дополз до кровати и… разбудил меня грохот кулака по двери.

— Эй, дитё… Ты тут?.. Спишь, что ли?.. Ты ел?.. Эй!

Я разлепил веки и огляделся. Я в одежде лежал на кровати, хотя, вроде, только что присел, чтобы снять кроссовки. Я извлёк из-под себя сотовый и посмотрел, который час. 08:51. Чёрт! Я вскочил.

За дверью обнаружился тот самый «инвалид в тейпе». Как там его? Альф, он же Орёл. Ну с Орлом всё ясно, Орлов. Но куда смотрели родители, называя сыночку Альфредом? Учитывая появление в коллективе Альберта, теперь следовало, возможно, ожидать появления Адольфа, мысленно хмыкнул я.

— Ты ел? Нет? Тогда — вперёд! — и меня потащили к лифту.

За едой я немного проснулся и уже был способен слушать то, что вещал Орёл.

— … по первости всегда так. Потом привыкнешь. И спать научишься везде… А ты что, и в самом деле, в школе?.. А экзамены как сдавать будешь?.. А родители что сказали?..

Я что-то невразумительно мычал в ответ. Шведский стол в гостинице оказался весьма неплох, и я больше внимания уделял еде, не болтовне. Альфред это понял, но, похоже, не обиделся. Сообщил, что в гостинице мы остаёмся до завтрашних двенадцати часов, после чего нас повезут в следующий город.

***

На втором шоу было чуть легче. Старички по-прежнему водили меня за руку, в нужный момент выталкивали из-за кулис или наоборот придерживали за шиворот.

Днём в фойе на одиннадцатом этаже Роман Борисович развёл ещё два номера, доработали которые мы уже в театре на сцене. В этот раз мы выступали в настоящем театре с позолотой, бархатными портьерами и бабушками-билетёршами.

Про обед почему-то снова никто не вспомнил. Но перед самым концертом я сумел сбежать из театра и затарился в домовой кухне, находившейся на той же площади, наисвежайшими булочками, здраво рассудив, что потолстеть при таком режиме дня мне точно не грозит.

В этот раз мне подарили какой-то разлапистый тропического вида букет. Ночью он так пах, что пришлось выселить его в ванную, зайдя в которую утром, я принялся чихать как кот.

После шоу автобус отвёз нас обратно к гостинице, и все, закинув костюмы в номера, собрались идти гулять по ночному городу и ужинать в ресторане. Как я уже говорил, телефон с родной СИМкой я потерял, и то ли мне забыли сообщить, то ли я сам всё прослушал, но мне на карту, как выяснилось, была переведена некая сумма, не то командировочные, не то ещё что, и я решил идти со всеми, поняв, что вполне могу себе это позволить.

========== Часть 6. Десять дней, что изменили мой мир ==========

Бродить по тёмным улицам всем быстро наскучило, и мы запилили в ближайшее ещё работавшее заведение. Самое странное заключалось в том, что, немного посидев, парни опять пошли гулять! И более того, никто, вроде ж, ничего крепкого не пил, но на улице парни принялись отплясывать! На пешеходной улочке возле какой-то псевдогреческой кафешки играла музыка. Сиртаки. Парни встали в линию и… Чёрт… С кем поведёшься, как говорится… Я смотрел на то, как они дурачились под музыку, и у меня в голове зрела идея. Идея абсолютно безумная и хулиганистая. Но я видел этот танец на сцене. И отнюдь не в греческом стиле. Надо будет обдумать хорошенько и, быть может, переговорить с Романом?

На вечерне-ночной прогулке нам, новичкам, было обещано, что по окончании испытательного срока нас ждут шашлыки в честь окончательного официального приёма в состав. Я подзавис. Ох, как здорово было бы туда пойти! Но что мне делать на шашлыках у взрослых, чуть ли не в два раза старше меня дядь? И как объяснить подобное родителям? А главное, как половчее посвятить их в то, что их чадушко вместо учёбы и подготовки к экзаменам или хотя бы соревнованиям принялось плясать на сцене?

Утром, наученный горьким голодным опытом, я похитил на завтраке пяток кексов с изюмом и пирожок с капустой. Должен же я был чем-то питаться днём?

Кстати, в следующей гостинице мне так не повезло. Шведского стола не было. На завтрак всем выдали по два кусочка булки, порционную финтифлюшку масла, тарелку с малипусечной порцией гречневой каши, крохотную котлетку, пару кругляшов огурца, чашку с кипятком и пакетик с чаем.

Все последующие дни были похожи один на другой. С небольшими вариациями, конечно. Нас либо привозили сразу в концертный зал на репетицию, либо после выступления грузили в автобус и посреди ночи, а то и на рассвете заселяли в гостиницу. И в том, и в этом случае Роман (Борисовичем я его уже даже мысленно не именовал) разводил один-два танца. С обедом вечно происходили какие-то косяки и непонятки, но я приучился утаскивать хоть что-то съедобное с завтрака. Разумеется, если там можно было хоть что-то утащить.

Гостиницы нам попадались самые разные. От достаточно современных, где утром горничная в передничке приносила завтрак чуть ли не в постель, до старых советских со скрипящей ДСПшной мебелью с покосившимися створками, не открывающимися или, наоборот, не закрывающимися фрамугами и дверьми, но зато с настоящими паркетами и коврами.

Когда мне показалось, что вся программа наконец-то «разведена» и выучена, я выдохнул с облегчением. Но не тут-то было. Роман принялся устраивать тренировки и мастер-классы. Меня принудительно ставили к «палке». Скажу вам честно, это был мрак и ужас. У станка я смотрелся инородным телом, полным кретином, бревном и тупым чмо. Степан, отяжелевший лебедь, и Альберт, новенький, ржали надо мной как подорванные. Ясное дело, никакого станка в гостиницах и ДК не было, и меня ставили к стенке, подоконнику, парапету. Но если в театре появлялся доступ в репетиционный зал… Это был ад. Для меня, конечно. Не для них. Зато в коридоре одного ДК обнаружилась целая стопка матов. И тогда мне было поручено провести урок по акробатике. Ох и оттянулся же я!

Помимо спонтанных развлекух утром после завтрака или вечером после выступления периодически возникали и форсмажоры. Где-то в конце первой недели состоялось моё повторное боевое крещение. У одного из парней приключилось банальное расстройство желудка. Он остался в гостинице, а вот я, разумеется, не добровольно, оказался одним из выводящих в самом первом номере. БЕЗ РЕПЕТИЦИЙ. БЕЗ ПРОГОНОВ. Я стоял и трясся у кулисы. В теории я знал этот танец с любого места. Но то в теории. В принципе, там и танца как такового не было. Так, мельтешение по сцене. Но в уме перекроить номер на нечётное количество участников… Ох… Обычно я выходил вторым во второй группе и не задумывался ни о чём. Просто шёл за Романом и ориентировался на него. Но тот, чтобы совсем уж не калечить номер, встал на место захворавшего, и выводящим во второй группе оказался я. Тот танец я пережил, хотя, возможно, выглядел тогда как шевелящий губами идиот. Да-да. Я считал. И, возможно, вслух. Вместо второго чётного я оказался первым нечётным, да, к тому же, ещё и крайним заводящим. И да, я как сова крутил головой, проверяя, туда ли я пошёл, отстал я или слишком спешу.

В тот день я, видимо, выглядел полным придурком, поскольку это был единственный раз, когда мне не подарили ни цветочка.

Достаточно быстро я понял, что компания в этом театре танца подобралась более чем специфическая. Народ троллил всех и вся. Начиная с ни в чём не повинных случайных зрителей и упоротых фанаток и заканчивая своими же коллегами и художественным руководителем. Меня мучил когнитивный диссонанс. Рассказать уважаемому и обожаемому тренеру анекдот? Даже неприличный? Да запросто! Но заменить художественному руководителю содержимое бутылочки с шампунем на зелёную краску? Или за пять минут до выхода на сцену лёгким движением руки ляпнуть коллеге по сцене на плечо переводную татушку не очень приличного содержания… Троллили и разыгрывали, слава богу, только «своих». На меня не покушались. Но я чувствовал, что это временно.

Как я уже говорил, домой я приехал подкованным в самых разнообразных областях. И с ощущением, что за первые десять дней я стал «своим». В одном из городов ко мне в антракте подвалил Вадик Анисимов. Подвалил с просьбой сразу после шоу кое-куда с ним сходить. Времени вести длительные переговоры в перерыве не было. Но и давать согласие незнамо на что было стрёмно.

— Я ж местный, — сказал Вадик. — В общем… Тут в зале кое-кто сидит… И мне нужно… Очень нужно, кое-куда пойти. Но не одному…

Я оторвался от шнурков на кроссовке и посмотрел на Вадика. У него глазах стояла такая тоска… Словно уловив мои колебания, он продолжил:

— Ты не подумай ничего такого. Мы как на такси приедем, так на нём и уедем. Это максимум на час.

Я пожал плечами и кивнул.

— Я к тебе зайду, когда нас в гостиницу привезут?

— Заходи, — ответил я.

Вадим действительно ко мне зашёл. Уже в куртке, с шарфом на шее и в каких-то не особо потребных драных джинсах. Он критически оглядел абсолютно нормальные мои и изрёк:

— Раздевайся.

— Чего? — офонарел я.

— Такой прикид не пройдёт, — Вадик открыл шкаф и вытащил сценические резиновые псевдоджинсы и кислотного цвета майку, которую я надевал исключительно на репетиции.

— Ты чего? — изумился я. — А как же штраф?

Да-да. Штрафы у нас были. За «покурить», за «опоздать», за мат, за «поесть в костюме» и т. д.…

— Ты ж не есть в нём будешь, — отозвался Вадим. — Не кочевряжься.

Я переоделся, натянул куртку, и мы вышли в коридор. Нам никто не встретился, и я с облегчением выдохнул. Как оказалось — рано.

Таксист, услышав от Вадима адрес, разве что не сплюнул. Когда мы вошли в достаточно неброско оформленный клуб, я понял, почему. Девушек в клубе не было. Ни одной. А публика была весьма специфична. Я, надо полагать, явил миру весьма сложное выражение лица, так как Вадим развернул меня к себе, как маленького вытряхнул из куртки и сказал:

— А ты что, не знал?

— Нет… — пробормотал я. — Откуда бы?

Вадим опустил голову.

— Я думал, тебе рассказали…

— О чём?

— Когда мы в прошлом году здесь были, мой бывший устроил после концерта форменный скандал. Я был уверен, что ты в курсе…

Теперь мне стали понятны сегодняшние переглядывания ребят и постоянное ненавязчивое присутствие в коридоре у раздевалок одного-двух старичков.

— Он здесь? — спросил я.

— Должен быть. И на концерте сидел в первом ряду… Он меня… выгнал, и я уехал в Питер. Я, собственно, и уехал просто чтобы больше его не видеть. А как только мы стали мелькать то здесь, то там, я снова стал ему нужен. Мне даже номер пришлось сменить… Звонил, упрашивал… Я сказал «нет». Я не игрушка… — прошептал Вадим.

— И ты решил отыграться на нём?

— Да.

— Ну тогда пошли зажгём, — я схватил опешившего Вадима за руку и потащил на танцпол.

Там мы устроили целое шоу. На нас пялились и капали слюнями. Я даже пожалел, что в клубе не было шеста. Ух, я б там сбацал.

Не прошло и десяти минут, как появился тот, ради кого всё это и было затеяно. Чернявый. Глазки с поволокой. Капризно изогнутые губы. Тьфу… Подержанный купидончик. Но ростом выше и Вадима, и, понятное дело, меня.

За ним семенило нечто. Подведённые глазки. Полосатые патлы. И вихлявая походочка. Одёжка в облипочку. Тьфу ты. Почти как у меня. Оно хватало чернявого за руки, надувало губки и звало:

— Сёмочка, что ты там увидел, мой сладенький?.. Сёмочка, а может, лучше домой?.. Ну, Сёма-а-а…

«Сёмочка» молча подвалил ко мне и попытался ухватить за грудки.

— Вадим мой. Не смей его лапать…

Драчуном я не был никогда, но без особого труда увернулся.

— Это ты, мудила, не лапай моё, — боже, это я сказал? Я?!

— Как ты мог?! — этот вопль был обращён уже к Вадиму. — Как ты мог променять меня на него?..

— А вот так и мог, — выкрикнул тот. — Кто почти каждую ночь тащил в постель всё новых мужиков? Может, я? Может, вот это — тоже моих рук дело? — Вадим рванул вверх рукав облегающей белой футболки.

Я знал, что там увижу. Не особо заметный, но большой странной формы шрам.

— Пошли отсюда, Дим. И, кстати, как там тебя? — это Вадим обратился к накрашенному манерному пугалу, дёргавшему «Сёмочку» за рукав. — Будь осторожней. Если ты не любитель боли и тройничков, так и вовсе от него беги, — Вадим развернулся и зашагал к выходу.

Я, опомнившись, рванул в гардероб, схватил наши куртки и припустил за Вадимом.

В такси тот молчал. Только кусал губы, и по щекам катились слёзы. Когда мы уже подъезжали к гостинице, наплевав на таксиста, я обнял Вадика, тот судорожно всхлипнул и, уткнувшись мне носом в плечо, разревелся.

Да-да. Ночью я спал в чужой постели. Но вы всё не так поняли. Вадька держался за меня во сне и то и дело, не просыпаясь, судорожно всхлипывал. Мы так и спали. Он — в белой рубахе и драных непристойных штанах, я — в жуткого цвета майке и концертных джинсах. Я лежал и думал о рассказе Вадима, о том, как «Сёмочка» попытался силой его задержать, когда тот высказался против очередного «третьего» в их постели. Я смотрел в темноту и мне казалось, что я снова и снова слышу судорожные всхлипы «А ведь я его любил… И до сих пор, похоже, люблю…»

Штраф из моей первой зарплаты всё-таки вычли. В такси я исхитрился сесть на что-то жирное, видимо, оставленное на сиденье предыдущим пассажиром.

Утром Вадька не смел смотреть мне в глаза и на завтрак не пришёл. Я, не скрываясь, понапихал в пакет булочек, оладий, драников, нарезанных яблок и отнёс это ему. В автобусе все молчали. Я устроился на сиденье с ногами и сразу уснул.

До следующего города мы ехали весьма недолго. Нас даже почему-то повезли обедать. Что, разумеется, не могло не радовать.

Нас было восемь человек, плюс ведущий, плюс звуковик, световик и водитель. Расселись все свободно, за несколькими столами. Вадим от меня просто шарахнулся. Ну и дурак. Думает, что ли, что я всем рассказывать буду или дразнить?

За столом напротив меня оказался Орёл, тот самый, который в один из первых дней будил меня на завтрак.

Когда ему позвонили, я старался не слушать, но не затыкать же себе уши?

— Да, моё Солнышко… Да, Мариночка… Да… А ты кушала сегодня?.. А вчера?.. Настоящую еду?.. Точно?.. А Стасика покормила?.. Едой?.. Да, Мариночка… Да, Солнышко моё… Мама заезжала?.. Да?.. Да… И я — тебя… Да…

Чем дольше я слушал, тем в большее изумление впадал.

— Вот так и живём, — завершив разговор, потёр переносицу Альфред. — В доме нет еды. Настоящей. Она своими кормами и травой и ребёнка пытается кормить.

Как мне доводилось слышать, люди порой изливают душу случайному попутчику. Уж не знаю, почему, но Альф принялся изливать наболевшее мне. У его жены после родов произошёл сдвиг по фазе. Сдвиг на почве похудения. Жена познакомилась на детской площадке с какой-то крейзанутой фитоняшкой, перестала есть нормальную еду, отказалась от мяса и перешла на траву и сухие корма. И даже пыталась кормить этим ребёнка. Маленьким Стасиком занимались исключительно Альфред, его мама и сестра.

— Вот так и живём, — повторил Альф. — Реальная жизнь её теперь мало интересует. Только и стоит с сантиметром у зеркала. Или на кухне зёрнышки поштучно отмеряет… В общем, будешь жениться, Дим, смотри не нарвись на фитоняшку…

Что на это ответить, я не знал. Может, у этой Марины комплекс из-за мужа? Может, она боится, что он её растолстевшую бросит?

В тот день меня ждала ещё одна исповедь. Да что ж это за напасть? Когда мы садились в автобус, Никита Луценко уже был там и с кем-то ругался по телефону.

— Сука… — закрыв лицо ладонью, пробормотал он. Убрав руку и увидев меня, он добавил: — Никогда не спи с фанатками, Дима. А если уж очень приспичит, уноси гандон с собой.

— Че… Чего?! — прошептал я. Уши у меня при этом загорелись, как два красных фонарика.

— В унитаз, говорю, его спускай. Или с собой забирай.

Как мне потом рассказали, где-то с год назад Никите в Контакт написала какая-то девица. Мол, «Я беременна» и «Ты разбил мне жизнь». Опознать девицу по фотографии Никита не смог. Но в том городе, что был указан у девицы в профиле, группа когда-то снималась в рекламном ролике и прожила больше недели. Съёмки длились по два-три часа в день. Остальное время все погибали от скуки и, соответственно, развлекались, кто как умел.

— … видимо, она вынула его из ведра, куда я его бросил, — вздохнул Никита. — Короче, учись, Дмитрий, на чужих ошибках, чтоб своих не совершать.

— А… А как ты узнал, что ребёнок твой? — промямлил я.

— А я, чтоб она отвязалась и претензий не выдвигала, тест на отцовство предложил сделать.

— И… И что?

— Как оказалось, отец — я.

Я уселся на своё место позади Никиты. Ну дела… Помнится, папа во время лекции про гандоны надевал их на огурцы и спускание резиновых изделий в унитаз очень не рекомендовал. Но то папа. Мне тогда вообще показалось, что во время импровизированной лекции он смущался куда больше меня.

***

Когда вечером после концерта автобус подполз к гостинице, в фойе обнаружились огромный чемодан, куча разнообразных пакетов и Ёж. После этого безумного дня я обрадовался ему как родному.

И только вечером, уже засыпая, я сообразил, что теперь, с его приездом, все танцы придётся «разводить» и заучивать по новой.

========== Часть 7. Солист балета ==========

Утром нас повезли в очередной город. В этот раз в автобусе я оказался позади Романа и Ежа, который делился с ним новостями о каких-то проектах и общих знакомых. Подслушивать я и в мыслях не имел, но, сидя рядом, не услышать хотя бы отдельных слов было невозможно. Речь шла о новых номерах, «активном включении новеньких» и близящемся возвращении некоего Тёмы.

Новыми номерами и новенькими они занялись сразу по прибытии. Идея, как я понял, принадлежала Лёхе-Ежу, но ставить номер они с Романом собирались совместно.

В автобусе они слушали какой-то отрывок через одни наушники. До меня доносилось уже привычное: «А вот здесь — пам, пам, пам… А потом — поворот!» и «силуэт», «руки», «сегодня же закажем» и «Репетиция — сразу по приезде». Кто б сомневался, что про обед опять никто не вспомнил!

Номер был поставлен для нас троих: Альберта, Богдана и меня. С моей точкой зрения постановщики не посчитались и в центр поставили не одного из них, а меня. Мотивировав это тем, что для эстетики и симметрии мелкого, то бишь, меня, нужно ставить в центр, и что сюжет только выиграет, если в центре будет такой, как я. Аргументы, что Альберт самый гармоничный и эстетичный, ими приняты к рассмотрению не были.

Номер был поставлен за два дня. Световик сделал картинку, ещё через пару дней в очередной город нам доставили костюмы, чёрные с ног до головы — для массовки и телесного цвета брюки для нас, и… И состоялась премьера*.

В полной темноте звучали шаги. Сначала тихо, потом всё громче и ближе. Я выходил из самой дальней кулисы, стараясь шагать в такт стуку подошв на треке. За двадцать одну секунду я должен был оказаться в центре у задника. Раздавался раскат грома, и передо мной высвечивалось нечто наподобие лунной дорожки, по которой я должен был идти навстречу зрителю. Мои аргументы о том, что шаги босого человека не могут разноситься эхом, Ёж и Роман разбивали красивыми фразами вроде «художественная условность» и «поэтическая метафора». Короче, я шёл к авансцене из центра, чуть позже появлялся Богдан, за ним — Альберт. Когда мы оказывались почти у самого края сцены, перед нами вставало «зло»: чёрные руки массовки, из-за цвета одежды, сливавшейся с окружающей чернотой. Лежавшие до этого на полу и встававшие перед нами, не давали пройти, удерживали, завязывали нас в узлы, чинили препятствия. Лунная дорожка гасла, и я оставался в свете единственного прожектора. Нужно было дойти точно до того места, куда он будет направлен, а подгадывать по первости было реально нелегко. «Зло» росло, множилось, одолевало, я падал, распростёршись у края сцены. Прожектор гас. Массовка перемещалась к Богдану. Загорался другой прожектор, и зло «сживало со свету» и его. С Альбертом всё повторялось. У каждого из нас шёл сольный кусок, а «зло» толпилось вокруг и тянуло к нам свои алчные конечности. В конце, когда перед финальной частью звучали гитарные переходы, зло растворялось. Мы поднимались и «уходили в закат» по выложенной прожекторами «лунной дорожке». Сначала падал Богдан, потом — Альберт. Я, дойдя до занавеса, оборачивался и бросался обратно. Альберт и Богдан тянули ко мне руки… С последним аккордом гас верхний свет, и на фоне подсвеченного белым задника становились видны наши застывшие силуэты. Уходящий в сторону света — мой, и полулежащие, стремящиеся туда же — их.

Скажу честно, я не был уверен, что этот номер понравится хоть кому-то. И в первые секунды, когда едва затихли последние аккорды музыки, ждал вежливых хлопков, перемежаемых едва ли не свистом. В зале стояла тишина. Она всё тянулась и тянулась. В темноте мы ушли на свет кулис, и тут грянула овация. Врать не буду, это было приятно, хотя я прекрасно понимал, что адресована она постановщикам, а не лично мне.

У нас всё получилось, мы успели в музыку, хотя, по крайней мере, мне, сделать это, было не так-то и легко.

После той «премьеры» мне подумалось, что теперь я хоть в какой-то степени оправдываю написанное в трудовой книжке. Хотя, кого я пытаюсь обдурить? Где я, а где «солист балета», чёрт побери?! Когда я узнал, что именно Ксюша-отдел кадров и всё остальное в одном лице написала мне в трудовой, я чуть не рухнул.

Гастроли продолжались. Я быстро понял, что жить по принципу «Что день грядущий нам готовит?» — слишком нервнически и малопродуктивно и, взяв пример со старичков, пустился во все тяжкие. Разыгрывал, прикалывался, ржал и развлекался. Было весело.

Когда тур начал приближаться к концу, буйное веселье мне пришлось немного подумерить. Я начал задумываться над неизбежным возвращением в школу и его неминуемыми последствиями и принялся скачивать из сети учебники. Коллеги, чтоб им было неладно, прознав про то, предложили мне помощь. Я даже не знал, огорчаться мне или радоваться, поскольку всю последнюю неделю переездов меня гоняли почти по всем предметам и в хвост, и в гриву, решали со мной задачи и, то ли на полном серьёзе, то ли для прикола, натаскивали на интервью на английском языке.

За несколько дней до возвращения домой к нам снова прибыло пополнение: тот самый Тёма, Тимур Лукин. Да… Тут было на что посмотреть. Вроде, и нет ничего, но, чёрт, как этот Артём смотрелся в движении и что при этом вытворял! Фигура — ни одной непропорциональной мышцы, феноменальная гибкость, скорость, отдача. Да просто не человек, а свернувшаяся кольцом и готовая к молниеносному броску змея! Причём, видно, что парню всё это досталось от природы. Такого совершенства никакими тренировками не достичь. Это или есть, или нет. А уж какая работоспособность… И полное отсутствие завышенного самомнения…

Теперь, когда танцоров стало даже больше, чем их изначально было, работать стало легче. Появилась возможность хотя бы изредка передохнуть между выходами на сцену.

И вот настал день возвращения. Родители, что очень странно, поверили абсолютно всему, что я им наговорил.

В школе, что тоже удивительно, обнаружилось, что я не так уж и сильно отстал. ОБЖшник и классная вели себя так, словно ничего и не было. Я вёл себя тише мыши и ужасно скучал по тому сумасшествию, которое происходило во время тура.

Дня через три после моего возвращения к учёбе, посреди ОБЖ внезапно распахнулась дверь, и возникший на пороге дежурный семиклассник провозгласил:

— Сергеев здесь? К директору его!

ОБЖшник мстительно ухмыльнулся.

Ну что ж… Как известно, отольются кошке мышкины слёзки. Хотя, мы ещё посмотрим, кто здесь кот, а кто мышка. Я встал и, игнорируя сочувственные взгляды Васьки и Кольки пошёл на выход.

Комментарий к Часть 7. Солист балета

* Я всегда презирала и не понимала сонгфики (перевод “Невесты” не в счёт), и тут… Наступил момент, когда приходится давать ссылку на музыку. Простите.

http://mobipo.org/song_listen/dmitriy-malikov-finita-la-comedia

Хотя да, я в курсе, что мало кто взял бы композицию с подобным названием. Театральные люди весьма суеверны.

========== Часть 8. Хвост достали — нос увяз ==========

От Элеоноры Ивановны, нашей директрисы, я выходил в страшной задумчивости. Я ожидал чего угодно, но только не того, что произошло в её кабинете. Я никогда не интересовался наличием или отсутствием на рабочем месте руководящего состава нашей школы. Как оказалось, напрасно. У директрисы только что закончился отпуск, и провела она его… Правильно, именно там, где были на гастролях мы. Я ожидал выволочки, попыток пристыдить за то, что я променял спорт на фиглярство, короче, я ожидал чего угодно, кроме того, что произошло на самом деле.

Директриса захотела бесплатную контрамарку к ближайшей праздничной дате. И ладно бы лично для себя, а то — всему педагогическому коллективу школы. Ну не хило ли, а? Я ей сказал, что у меня испытательный срок, что, кстати, было абсолютнейшей правдой, что распространением билетов занимаюсь не я, и что в ближайшие праздники в Питере не планируется никаких выступлений. На самом деле я ни малейшего понятия не имел, где выступления планируются, и когда, но здраво рассудил, что к первому или девятому мая мы едва ли будем участвовать в каких-то специальных программах, а в июне Элеонора Ивановна мне уже не директор.

Я выслушал стандартную лекцию о важности и нужности образования, после чего меня отпустили. У двери кабинета меня встречали мои верные оруженосцы Васька и Колька. Сочувственно хлопнув по плечу, они вручили мне оставленную на ОБЖ сумку и потупились с виноватыми лицами. Ну да, да. Кто всю кашу заварил? Вот то-то!

По дороге из школы я позвонил Роману и спросил про график гастролей. Вопрос его явно изумил, но, по его словам, никакой тайны в этом не было. Мне было рекомендовано пройти на официальную страницу в интернете или немедленно задать вопрос о конкретной дате или городе. Я заикнулся про экзамены. Роман ответил в том смысле, что пока идут экзамены, я остаюсь в городе и учусь.

Домой мне всё равно предстояло идти мимо бывшего здания школы, в связи с отсутствием нужного количества детей давно превращённой в РОНО, и я решил туда заглянуть.

Из РОНО мне пришлось сбежать. Правда, меня и не сильно ловили. Как-никак я спортсмен, хоть теперь и бывший, в этом Роман оказался прав. Толстые целлюлитные тётки предпенсионных лет на каблуках — те ещё преследователи. А зашёл я с невинным вопросом. Можно ли экзамены сдать в другом городе? Тётки сказали, что можно, но заявление надо заполнять заранее. Я заикнулся, что работаю и каждый день переезжаю в новый город. Что тут началось… Были упомянуты социальные работники, рабский труд несовершеннолетних и лишение родительских прав. На этом я сбежал. И хорошо, что я им при входе не представился.

В голове у меня в то время творился полный сумбур. Утром я был в школе. После — мчался репетировать. Мне было до ужаса неловко, что из-за меня репетиции переносили на середину дня.

Большую часть танцев мы исполняли босиком, и я за каким-то рожном решил перед отъездом в тур сделать педикюр. В голове ещё начали бродить мысли о татуировке. Я, видимо, насмотрелся на остальных. Но, поскольку ногти отрастут, а татуировка — это, вроде как, навсегда, я решил, что сначала следует хорошенько подумать.

Чего я никак не ожидал, это того, что на педикюр уйдут полтора часа. Полтора, Карл! Но это ладно. Хуже всего то, что в тот же салон припёрлись девчонки из нашего класса и, увидев меня, выпали в осадок, покучковались у входа, похихикали, пошептались, и их вымело на улицу. Терять мне было уже нечего, и я решил подстричься. Вернее, покраситься. Под енота. Енота-альбиноса. А ещё попросил сделать мне косую чёлку на один глаз. Гулять — так гулять.

Пока я сидел в салоне красоты, то оголодал окончательно. Поэтому, отклонившись от курса, завернул в торговый центр. Но мне не посчастливилось. Когда до него осталось всего ничего, над головой внезапно грохнуло и ливануло. Да так, что сухого не мне не осталось ровным счётом ничего. Я, чавкая насквозь мокрыми кроссовками, добежал до козырька при входе в торговый центр и влился в толпу таких же, как я, ждавших окончания этого апокалипсиса местного разлива. Над головой кондиционеры исправно сифонили ледяным воздухом. Меня стало ощутимо потряхивать. Только заболеть не хватало!

— Дим? — услышал я и обернулся.

С супермаркетовскими пакетами в руках рядом стоял совершенно сухой Ёж и изумлённо пялился на чёрно-коричневые полосы на моих волосах.

— Привет, — взмахнул рукой я.

Как оказалось, мы были почти соседями. После дождя резко похолодало, и Лёха забрал дрожащего меня к себе домой греть и сушить. Меня ощутимо потряхивало, и я не сильно тому сопротивлялся.

Квартира у Ежа оказалась в новом доме, и в ней было гулко и пусто. Я аж обалдел. Пустой коридор, огромный балкон, шикарно отделанная ванная, оборудованная кухня, а в комнате — велосипед, встроенный шкаф, какой-то суккулент с толстыми листьями и матрас прямо на полу.

Лёха загнал меня греться в ванную, накормил и, выдав свои шмотки, отправил домой. И если футболка на мне ещё худо-бедно сидела, кроссовки были почти по размеру, то штаны пришлось подвернуть. С пакетом мокрых вещей я потопал домой.

Мой причесон поверг родителей в такой ступор, что чужая одежда прошла мимо их взора. А на следующее утро я уехал «на сборы» в надежде, что по возвращении всё-таки найду способ сообщить родителям об изменениях в своей жизни.

После полутора недель дома, мы снова оказались на гастролях. В этот раз — не так далеко и всего на двенадцать дней. Уже в поездке выяснилось, что следующий заход — три города в Европе через неделю. Узнав об этом, я завис. На выезд на зарубежные соревнования родители оформляли нотариальную доверенность на тренера. А как быть здесь? Оформлять её на Романа? Так сначала надо родителям объяснить, кто он такой. Правда, очень быстро выяснилось, что билеты, гостиницы и всё остальное было оформлено очень давно, поэтому нас, новичков, оставляли за бортом. Не, я ещё по опыту соревнований знал, что шанс что-то повидать в поездке минимален, но было немного обидно.

Когда мы только собирались в аэропорту, я не придумал ничего умнее, чем в присутствии всех подойти к Лёхе и вручить пакет с ссуженной мне одеждой. И нет, чтобы просто отдать, я ещё принялся цветисто благодарить. Парни стояли вокруг и ржали. Беззлобно, конечно, но принялись весьма недвусмысленно проходиться по возможным обстоятельствам, при которых Лёхина одежда могла оказаться у меня. Но зато на причёску все отреагировали положительно. И то хлеб.

По возвращении в школу я обнаружил, что девчонки шепчутся по углам, бросая на меня странные взгляды. Но бомбу про педикюр бросать в болото они почему-то не спешили.

Прошла неделя, и в следующий тур парни улетели без меня. И тут в разгар ОБЖ у меня опять раздался звонок сотового в сумке. Я снова залез под парту. Звонил Роман.

— Алё… — прошептал я.

— Ты где?

— На ОБЖ, — это уже, похоже, становилось традицией.

— Я тебе адрес сейчас скину. Бери такси и дуй на интервью!

— Ка… Какое интервью?..

— На телевидении. Нас пригласили, а нас в стране нет. Богдан с Альбертом по домам разъехались. Остаётесь только ты и Косой.

— Какой Косой?!

— Лёня. Лёня Косорезов. Тот, у которого ахилл. Вот вы интервью и дадите. Это в честь июньского выступления в БКЗ.

Чёрт… Я, как в замедленных съёмках, выполз из-под парты, сгрёб в сумку учебники и тетради (телефон пискнул принятой СМСкой с пришедшим адресом) и направился к двери.

В коридоре я нос к носу столкнулся с Элеонорой Ивановной.

— Сергеев, ты куда?

Вдвойне чёрт… Концерт в Питере… И директриса, жаждущая получить контрамарку…

— Интервью давать… На телевидение, — ответил я и, чтобы избежать вопросов, ответов на которые не знал сам, рванул бегом.

Комментарий к Часть 8. Хвост достали — нос увяз

Вот это — наш главный герой. Вид сзади, так сказать. До посещения парикмахерской.

http://static.diary.ru/userdir/3/3/2/5/3325608/85242308.jpg

========== Часть 9. Победа! Враг истреблён. Почему ж мне так одиноко? ==========

На телевидении творился какой-то хаос. Важно выглядевшие люди куда-то спешили и, как мне показалось, старательно изображали активность.

Меня встретили у вахты и проводили наверх в студию. «Косой» уже был там. Вместе с костылями, разумеется. Дурацкая ситуация, с какой стороны ни посмотри. Я и вдруг даю интервью. Да ещё, как выяснилось в последнюю секунду, в прямом эфире. И на пару с человеком, которого вижу первый раз в жизни.

Меня усадили на диванчик перед камерами. Подбежала тётечка и, колыхая безбрежным бюстом перед нашими носами, принялась нас чем-то мазать и пудрить. Мне, как обычно (за последние недели я даже привык), было просюсюкано что-то типа «Ой, ути-пуси, какой лапа», Леониду причесали буйную бородищу а-ля вышедший из леса геолог. И да, у него из рукавов тоже выглядывали цветные разводы татуировок.

Вели передачу двое, мужчина и женщина. Я, к своему ужасу, узнал их обоих. Вели они авторскую программу с потугой на единственно правильное освещение культурных событий культурной столицы. Мама с папой, конечно, вряд ли будут смотреть подобное, но у бабушки дома телевизор голосит круглосуточно. «Это конец», — пронеслось в моей голове. Нет, пронеслось там другое, созвучное. А ещё соседка тётя Зина… И ведь не откажешься уже… Ох…

Вопросы ведущих, как это обычно и бывает на подобных передачах, были дебильнее некуда. А если попадались умные, то я, в связи с тотальным отсутствием информации, помалкивал в тряпочку и изображал декорацию. У меня вообще сложилось впечатление, что пригласить должны были кого-то другого, что этот кто-то отказался, и в последнюю секунду вспомнили про нас. Вопросы ведущих демонстрировали полное незнание ими нашей специфики. И если мужчина ещё хоть как-то выкручивался, то его напарница несла откровенную пургу и не краснела. Ответы Косого мне больше напоминали незавуалированную рекламу. «Ответ на этот вопрос вы получите, придя на наше июньское шоу», «Описывать это словами бесполезно, лучше прийти и увидеть» и так далее и тому подобное… Мне даже было немного неловко. И от этих ответов, и от того, что я сижу словно мебель. Когда иссякли заранее заготовленные дебильные вопросы, ведущие решили подключить зрителей. О, это был ещё больший мрак! Создавалось впечатление, что звонят сплошные озабоченные непристроенные дуры. «А женаты ли вы, Лёня/Дима?», «А какие девушки вам нравятся?», «Расскажите про свой идеал женской красоты», «Как с вами можно познакомиться?», «Куда вам можно написать?», «Кто из ваших коллег неженат?» и прочее, прочее, прочее… После всех этих вопросов меня перестал удивлять совет повесить в соцсетях откровенную фотку с какой-нибудь девушкой. Только где бы её раздобыть?

А один из последних вопросов меня и вовсе поставил в тупик. «Какой самый запомнившийся букет вам подарили?» Ну не рассказывать же про тот огромный тропический ужас, что мне пришлось выселить в ванную?! Не скажешь же правду! Люди ж обидятся! А дура-ведущая, видимо, напоследок решила блеснуть: «Какой необычный букет вы хотели бы получить?» Ну я ж не лошадь, чёрт бы вас всех побрал! И потом, парень с букетом выглядит настолько дико, что дальше некуда! Нет, я всё понимаю: зритель хочет выразить свою благодарность не только аплодисментами. Но зачем же нас выставлять так, словно мы на эти букеты напрашиваемся?! Короче, я решил схохмить: сказал, что не отказался бы от съедобного букета. Косой заржал, что если танцорам начнут дарить букеты из конфет, то всех придётся вскоре увольнять за излишний вес. Да при таком графике работы можно жрать, что угодно и в любом количестве! Я изобразил лицом усиленную работу мысли и ответил, что согласен и на низкокалорийный букет. Я пошутить хотел, а что тут началось! Как так, почему моя девушка не следит за тем, чем я питаюсь? Не объяснять же им всем, да ещё в прямом эфире, что я ещё школу не закончил, и времени на девушек у меня нет. А учитывая, что мне рассказали ребята, я даже не был уверен, что в ближайшем будущем захочу выкраивать на девушек время.

Когда передача подошла к концу, я с облегчением выдохнул. Нас отпустили, и тут на меня накатила паника. Ведь ещё чуть-чуть, и придётся сказать родителям правду.

Мы с Лёней вышли из студии и направились к лифтам. Косорезов ловко шуровал на костылях, я плёлся следом, мысленно отбирая слова для обращённой к родителям речи.

Внезапно в моём кармане завибрировал телефон. Нет, это был не Роман. Номер мне был неизвестен.

— Алё? — ответил на звонок я.

— Сергеев, ты там нахрен сдурел, что ли? — заорали в трубке.

Голос я узнал. Это был мой давний главный непримиримый и принципиальный соперник, Эдуард Воеводский. Нет-нет, врагами мы не были, но уже очень давно соревновались исключительно друг с другом.

— Откуда у тебя мой номер, Эдик?

— Дали, блять. Ты что, серьёзно?

Я прекрасно понимал, что Воеводский имел в виду. Я внезапно исчез с шахматной доски, и все уравнения без моего участия в одночасье оказались решёнными. Как там на тему подобного высказались японцы? «Победа! Враг истреблён. Почему ж мне так одиноко?» Со всем этими турами я как-то совсем позабыл про Эдика.

— Да, — ответил я.

— Что, с ногой совсем плохо стало?

Откуда он?.. Нет, ну я где-то с полгода не тренировался, но потом-то, когда я вопреки словам врачей вернулся, мы снова соревновались друг с другом. Хотя по-первости раз за разом в итоговой турнирной таблице я оказывался в самом хвосте. После соревнований в Нижнем, где я вчистую «сделал» Эдика, мы больше не пересекались.

— Ты о чём?

— Да не пизди. Тебя полгода не было, а теперь ты ногу бережёшь.

— Что? Так было заметно? — не сдержался я.

Приговор врачей звучал как «два года без физических нагрузок», но это означало бы крест на всём. Травму я получил в марте, в мае добавил по тому же месту. Но как только я смог хоть как-то шевелиться, в ноябре я уже вернулся в зал. На всех соревнованиях я оказывался как минимум на одну строчку ниже Воеводского, но через год я его всё-таки обошёл.

— Ну… В общем, да, — услышал в трубке я.

— Тогда ты знаешь ответ, — пожал плечами я и вслед за Лёней вошёл в лифт.

— Но если всё так плохо, может, можно что-нибудь предпринять? Зачем же к пидорам в подтанцовку идти?

— Чего?! — я вышел из лифта и, уже не обращая внимания на Лёню, продолжил разговор: — Воеводский, ты там часом головой мимо мата не приложился?

— Сергеев, я наверное, зря позвонил, но поверь, мне тебя будет очень не хватать…

В трубке запищали гудки.

— Ахренеть… — пробормотал я.

Меня подёргали за рукав. Я обернулся. Разумеется, это был Лёня.

— Давай-ка, пока такси сюда едет, во-о-он там посидим, — Косорезов махнул костылём в сторону стеклянных дверей кафе. — А то странная какая-то ситуация получается: интервью на пару даём, не будучи даже знакомыми, — хмыкнул он.

Я пожал плечами и поплёлся в кафе.

— Для новичка ты очень даже неплохо держался, — заметил Лёня, когда мы уселись за столиком.

— Вообще-то я кладезь талантов, — хмыкнул я.

***

Когда прибыло вызванное Косорезовым такси, мы вышли на улицу.

— Смотри, — толкнул меня локтем Лёня. — Похоже, это по наши души.

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал. У нижней ступеньки кого-то ждали две девушки с букетами. Как только мы поравнялись с ними, девушки бросились к нам. Вернее, к Лёне.

Вручив ему один из букетов, прощебетав соболезнования по поводу ноги и пожелания скорейшего выздоровления, обе развернулись ко мне.

— А вас, Дима, мы видели только на видюшках в интернете, нонадеемся скоро всё рассмотреть в живую! — выдала одна.

— Это — вам! — другая передала мне хрустящий бумажный пакет и небольшой букетик из бутончиков-розочек.

Я заглянул в шуршащую бумагу. В пакете была корзинка, из которой торчали… наколотые на палочки помидорки-черри, маслины, огурцы и прочие овощи! Я открыл было рот, чтобы сказать, что я шутил так, но как я его открыл, так и закрыл. Зачем людей обижать?

— Спасибо… — промямлил я.

Спас ситуацию Лёня. Вернее, таксист, нажавший на клаксон.

— Спасибо, красавицы! — пробасил Косорезов. — Дима, тебя до метро подбросить?

— Да! — ухватился за его спасительное предложение я и вслед за ним запрыгнул в машину.

***

Когда я вернулся домой, родителей ещё не было. Экзекуция откладывалась. Я оставил съедобный букет на столе и принялся пристраивать розочки в вазу.

— Пока матери дома нет, я бы хотел получить детальные разъяснения по поводу вот этого! — я аж подпрыгнул, услышав за спиной голос отца. — И этого! И ещё я хотел бы понять, каким образом, уехав на сборы в Подмосковье, мой сын три недели шатался по Сибири!

Я обернулся. Чёрт… Дело плохо. У отца в руках была банковская распечатка с моей карты. И почему я не послушался Ксюшу, когда она предлагала мне оформить другую?

Я, подыскивая слова, которые, как на грех, куда-то разом подевались, принялся нервнически отколупывать оливки от палочек, составлявших центр съедобной икебаны.

— Девочки в школе сказали, что он в мужской стриптиз устроился, — выдала, заглянув на кухню Эллочка, моя младшая сестрёнка.

Я при этих словах чуть не подавился оливкой.

========== Часть 10. Падение, взлёт и ошибка ==========

— Я устроился на работу. Я уже взрослый, — выдал я. И наверняка выглядел при этом как обиженный ребёнок.

В общем, вечером дома разразился ад кромешный. Попутно выяснилось, что я на этих выступлениях заработал больше, чем отец получает в месяц. Похоже, именно это и задело его больше всего. Мама заламывала руки и вопрошала, как я дошёл до того, чтобы перед самыми экзаменами по-чёрному прогуливать школу, папа ругался не самыми литературными словами, Эллочка то и дело лезла в разговор и под руки. Я реально уже с трудом удерживался от того, чтобы не отвесить ей подзатыльник.

Меня стыдили, увещевали и вызвали к здравому смыслу. Конец этому бедламу положила своим звонком бабушка, потребовав от родителей отчёта, почему её внука показывали по телевизору, а ей об этом ничего не сказали.

Когда на следующее утро я пришёл в школу, брошенная девчонками бомба про педикюр не взорвалась. Это стало уже неактуально. Вот, ей-богу, никогда не думал, что столько людей смотрят ящик. За мной начали толпами ходить малолетки. И я почувствовал себя экзотической зверюшкой в зоопарке.

Мне тогда крупно повезло. Через два дня я снова уехал на неделю. После произошедшего дома и всей этой нездоровой движухи в школе я был просто счастлив оказаться в «нормальной» обстановке с нескончаемыми переездами, бесконечными гостиницами, хронически пропущенными обедами и выступлениями почти каждый день в новом городе.

В один из дней, когда репетиция на сцене уже завершилась, а до выступления ещё оставалось время, народ разбрёлся кто куда. День был солнечный и тёплый. Валяться на диванчике в коридоре у меня желания не было, и я, вслед за курильщиками, вышел на улицу. Нашёл я их быстро. На задворках ДК парни сидели на старом деревянном давно некрашеном покосившемся заборчике и тёрли за жизнь. Обойдя их, я собрался было тоже устроиться на заборе с наветренной стороны, как сам не понял, что произошло. Раздался треск. Я только что стоял, как вдруг оказался на земле, придавленный этим самым некрашеным заборчиком.

Как потом выяснилось, один из ребят начал слезать, и они все, вместе с заборчиком спланировали на меня. Упавшую часть забора, разумеется, приподняли, и попытались вытянуть из-под неё меня. Я не вынимался, а ещё и заорал. Секцию забора подняли и увидели, что мне в ногу вошли два огромных ржавых гвоздя, криво торчавших из давно некрашеных досок.

Меня подхватили, довлекли до гримёрки и бросили на диванчик, где вытряхнули из брюк. Откуда-то появились перекись и пластырь. Когда кровь остановили, я рискнул взглянуть на ногу. На ней были явственно видны две дырки со свежезапёкшейся кровью. Мне в тот день крупно повезло: оба гвоздя вошли мимо костей и артерий.

Оставленные гвоздями дырки залепили пластырями и до начала шоу оставили меня лежать с поднятой ногой. Роману решили на всякий случай ничего не рассказывать.

Где-то в конце первого отделения в свете прожектора я вдруг выхватил взглядом лицо тётки, сидевшей в первом ряду. Глаза — плошки, в которых плещется ужас. Что такое? С чего бы? Я скосил глаза на ногу, и мне немного поплохело. Пластырь, видимо, съехал, и светлая штанина была густо пропитана кровью.

В перерыве я, напрочь позабыв про план ничего не рассказывать Роману, кинулся к нему с вопросом про лишние штаны, наличие аптечки с гемостатической губкой, бинт и пластырь.

Меня опять завалили на диванчик, вытряхнули из штанов и велели лежать, задрав ногу. В итоге, во втором отделении меня выпустили только на поклон. К тому же в чужих штанах.

В качестве наказания штраф влепили всем. Мне — за порчу костюма, курильщикам — за курение, всем остальным — просто за компанию, чтоб неповадно было. Как говорится, во избежание, и ради предосторожности. Можно сказать, что за недонесение начальству.

Оставшаяся часть тура прошла куда веселее. И плодотворнее.

На следующий после инцидента с забором день я рискнул подойти к Роману по поводу своей идеи с Сиртаки. Идею Роман одобрил, и мне тут же было предложено вчерне «развести» танец по сцене.

Уяснив, что за идея меня посетила, парни воодушевились, и к концу тура номер был полностью готов. Не хватало лишь реквизита и костюмов. Вот тут-то и вышел затык, из-за которого премьеру танца пришлось отложить до выступления в БКЗ.

И вот тот день настал. Экзамены были сданы. Дома произошёл ещё один почти скандал, когда выяснилось, что документы я собираюсь подавать на заочное отделение. За пару дней до выступления родители съездили за контрамарками. Я категорически отказался в этом участвовать, чтобы не знать, в какой части зала они будут сидеть, и то и дело туда не смотреть и не отвлекаться. Ксюше были даны детальные инструкции не давать родителям первый ряд и вообще поместить их так, чтобы они ненароком не попались мне на глаза.

Сиртаки, уже давно переименованный нами в «алкоголики», и номер для меня, Богдана и Альберта шли во втором отделении. В «алкоголиках» мы выходили на сцену босиком, в плащах и с бутафорскими пивными кружками в руках. Танцуя «в линию» мы периодически обнажали бок, потом разворачивались к залу спиной, меняли руку и оголяли уже другой. Весь фокус заключался в том, чтобы на протяжении всего танца сохранять морду кирпичом и, запахиваясь одной полой плаща, полностью скрывать телесного цвета резиночку, шедшую от галстука-бабочки на шее до символического мешочка на причинном месте.

Буквально за пару часов до нашего выхода на сцену появился Лёня Косорезов, притащивший бутафорских красных раков, которых для смеху прицепили на наши мини-стринги. Когда на поклоне мы развели руки в стороны, а потом выпрямились, и так рыдавшие от смеха зрители окончательно сползли под кресла. Не знаю, как другие ребята, а я за эти две с небольшим минуты едва ли не в кровь искусал себе щёку, чтобы не разоржаться прямо на сцене.

В самом конце, на поклоне, я разглядел в зале родителей. Мама и бабушка аплодировали стоя. Папа, с таким лицом, словно его заставили, хлопал тоже. Эллочка махала руками и скакала на месте. Собственно, если бы не её прыжки, я б, возможно, своих и не заметил. Бабушка попеременно то кричала «Браво!», то свистела в два пальца, как заправский хулиган. Короче, переход во взрослую жизнь удался.

На следующий день мы, новенькие, были приглашены на те самые пресловутые шашлыки в честь нашего окончательного приёма на работу. Знай я, чем всё закончится, я б, может, и не пошёл. Хотя, нет, я бы пошёл всё равно. Было вкусно и весело. Под самый занавес Лёша-ёжик опрокинул на меня пластиковый стаканчик с коньяком. Так что легко представить, что произошло дома, когда в районе часа ночи, характерно благоухая, и, заметьте, абсолютно трезвый я нарисовался на пороге. Я был в такой эйфории, что возможно, и вёл себя немного неадекватно. Отец разбушевался. А вот я сглупил: решил, что надо эту бурю переждать и нормально поговорить с родителем уже завтра, вынул телефон и позвонил Лёше.

— Лёш, ты уже дома?.. Один?.. Я у тебя сегодня переночую, ладно?.. Да… Буду минут через пятнадцать.

Не обращая внимания на ошалелые глаза отца, я засунул телефон в карман, развернулся и ушёл в белую ночь.

Комментарий к Часть 10. Падение, взлёт и ошибка

Номер с плащами, кружками, стрингами и раками существует в реальности. Увы, виден он был мною очень давно, и на ютьюбе не обнаружен. Если кто пришлёт на него ссылку, буду очень благодарна.

========== Часть 11. По чужим постелям ==========

Меня разбудил вопль:

— Вставай, би недоделанный! Что ты своему отцу про меня наплёл?!

— А? — я сел и принялся непонимающе озираться. Я сидел на диване на чьей-то роскошной кухне. Ах, да. Я у Лёхи-ежа.

— Ты сам виноват. Нечего было меня коньяком обливать.

— Что за баечку ты выдумал? Твой папаша меня с лестницы спустить попытался за растление несовершеннолетнего чада. Пока я ему тебя, дрыхнущего на диване в полном одиночестве, не предъявил, он мне всё мозг выносил и врезать пытался.

Я с открытым ртом внимал Лёхе. Я-то точно был трезв. Но когда успел набраться мой папа?!

— Чего сидишь? Дуй за отцом и разбирайся. Мне только лестничных разборок для полного счастья не хватало!

И я подул. Подорвался с дивана, выскочил на улицу и помчался домой.

Правда, перед тем, как входить в квартиру, я поднялся на один пролёт выше и на всякий случай позвонил маме. Мне было рекомендовано ждать, когда отец успокоится, и только тогда возвращаться.

Сидя на пыльном подоконнике, я размышлял о сложностях жизни и дожидался, когда родители уйдут на работу. Нет, ну ясно ж теперь, в кого у меня столь буйная фантазия. Но додуматься до такого… Папаша точно что-то курил, не иначе.

Дома, строго-настрого пригрозив Эллочке разнообразными карами, если она куда-нибудь денет мою записку, я прицепил на холодильник послание родителям:

«Я разочарован. Сильно. Временно эмигрирую к бабушке. Потом — еду в тур.

Надеюсь, к моему возвращению вы одумаетесь.

Д.

РS. Папа, какого хрена ты нападаешь на моих друзей? Лёха виноват только в том, что облил меня коньяком.»

PPS. А если бы я на самом деле был геем, ты бы меня выгнал, да?

Сложив вещи, я по старой памяти поплёлся пешком к метро, а потом — на вокзал, напрочь позабыв о том, что я теперь взрослый самостоятельный человек, вполне способный оплатить поездку на такси. В электричке я почти час грустил у окна, размышляя о сложностях бытия. Бабушка жила в Зеленогорске, так что времени на размышления у меня было с избытком.

Услышав о подозрениях отца, бабушка лишь посмеялась и пообещала с ним разобраться. Я попросил этого не делать. Бабушка в ответ покачала головой и ответила, что сама решит, как ей воспитывать собственного ребёнка.

Я в очередной раз порадовался, что могу уехать от этого бедлама. Рано утром, по звонку будильника, я отлепился от дивана, погрузился в такси и поехал в аэропорт. От бабушки до аэропорта ехать было раза в три дальше, чем из дома, и я о многом успел подумать. У меня мелькала мысль погуглить, сколько стоит снять квартиру или комнату, но я решил с этим не спешить. Как же хорошо, когда у тебя есть всегда лояльная бабушка. А вот куда бы я пошёл, не будь у меня никакой другой родни, кроме родителей, и окажись я голубым?

Всё-таки плохо, когда в голове беспрестанно крутятся невесёлые мысли, да и, видимо, наложились друг на друга отсутствие серьёзных тренировок в последнее время и необходимость делать кульбиты прямо на жёстком полу. Посреди первого же шоу я почувствовал боль в некогда травмированной ноге.

На третий день перед первым выходом на сцену меня догнала СМСка от бабушки «Съездила промыла мозги твоему папаше-обормоту. Вернёшься — всё будет хорошо». Я предполагал подобный исход и без бабушкиного вмешательства, но получить именно такое сообщение, какое тебе и хочется получить, согласитесь, было приятно.

В середине первого отделения у меня был продых аж на два номера. Когда я забежал в гримёрку, то увидел помаргивавший сигнал на телефоне. СМСка. Интересно, от кого? Я открыл её и прочёл. Уж лучше бы я этого не делал. Присланная СМСка гласила: «Ты всё равно мой сын, а я твой отец, и то, что ты гей, этого не меняет. Мы ждём тебя дома. Твой папа».

Сначала я икнул. Потом — перечитал. Потёр глаза. Прочитал второй раз. Поискал, обо что постучаться головой.

— Дмитрий! На сцену! — рыкнул появившийся в дверях Роман, мгновенно преобразившись из невзрачного мужичка в тирана и деспота.

Я подскочил, заозирался и рванул. Ближе к концу номера мы делали что-то вроде пирамиды, какие в довоенные годы показывали на парадах физкультурников. На самую вершину, как самый мелкий, должен был залезть я. Последняя СМСка настолько выбила меня из колеи, что я полез не с той ноги. Переделать что-то на полпути уже было невозможно, и я лез не туда и не по тем, по кому я должен был лезть. Парни, сообразив, что что-то пошло не так, решили меня подстраховать. Кто-то поднял руку и крепко взялся за больное место на ноге. Я дёрнулся, плечо подо мной пошатнулось, и я полетел вниз.

Специально акробатикой я не занимался никогда, но был уверен, что сумею выкрутиться и не убиться самому, и не пришибить других. Но, увы. Парни о моих планах не знали. А потому стали меня ловить и делать это как можно элегантнее и незаметнее для зрителя. Типа, всё так и было задумано. Я потом посмотрел это видео. Меня действительно поймали и даже вертикально поставили на ноги.

Но падая, я успел треснулся головой обо что-то жёсткое. Позже выяснилось, что это было плечо Тимура. А сам я заехал локтем Степану в глаз. После чего он достаточно долго был похож на пирата, и никакой грим его не спасал.

Я кое-как добрался до конца номера, ушёл вместе со всеми за кулисы, привалился к какому-то железному, приятно-холодному кронштейну и сказал:

— Ребята, дальше — без меня.

Потом я помню, как меня несут. Несёт Роман. Меня укладывают в каком-то кабинете на прохладный кожаный диван. Я переворачиваюсь носом вниз. Не впервой. Так меньше будет кружиться голова. Потом рядом оказывается пожилой дядечка в белом халате.

— Что болит, молодой человек?

— Нога, — отвечаю я и для верности сгибаю нужную ногу в колене.

— А как же сотрясение? — слышу я вопрос седенького дядечки.

Меня переворачивают и чем-то светят в глаза.

Потом я помню, как меня одевают и усаживают в автобус.

В гостиницу меня вносит Ёж. Когда тебя несут, это не так уж и плохо. Я опять слышу «дети и инвалиды»… Меня снова несут. Я на мягкой кровати… Обнять прохладную подушку и спа-а-ать…

Уже много позже выяснилось, что меня на всякий случай решили не оставлять на ночь в номере одного. Ёж вызвался за мной бдить. А вот тётка на ресепшене не иначе как слеша в сети начиталась и дала нам номер с двуспальной кроватью. Пока Лёха собирался идти вниз, попросить, чтобы нам дали другой, я уснул, и Ёж плюнул и решил оставить всё, как есть.

Та тётка с ресепшена, хотя, может, конечно, и совсем не она, под ником не разберёшь, на фанатской страничке тиснула новость, что, мол, новенький Димочка Сергеев, не скрываясь, ночует в одном номере с Алексеем Смирновым, а тот его на руках носит. О наличии подобного сайта я узнал лишь пару месяцев спустя. А тогда Алексей, сам о том не догадываясь, подлил масла в огонь, растянувшись на кровати, провокационно задрапировавшись в простыню и поместив в Инстаграмме селфик, на который попала моя нога.

Да мало ли чья нога там могла быть, скажете вы. Но увы, видимо, по причине наличия собственных денег и впервые появившегося свободного времени я перед самым туром сделал на ноге над косточками круговую временную татуировку, которую, разумеется, на первом же выступлении сфоткали и выложили в сеть, а теперь опознали на последнем инстаграмовском снимке Алексея.

Утром я проснулся с адской головной болью, которую не снимали никакие таблетки. Вечером меня оставили лежать в номере. Впрочем, выступать я был не в состоянии. На следующий день Роман волевым решением отправил хромого и маявшегося головной болью меня домой.

Вылет самолёта задержали на пять часов. Потом из-за грозового фронта он приземлился в Воронеже, где нас отвезли в гостиницу. Из Воронежа мы тоже вылетели с опозданием. Поэтому, оказавшись в родном Пулково, я выдохнул с облегчением. Но, как оказалось, рано.

Утром я очнулся на незнакомом диване в незнакомой квартире. Голова по-прежнему тупо болела. Я закрыл глаза.

— Доброе утро, Дим, — услышал я.

Осторожно приоткрыв один глаз, я увидел тоненькую блондинку.

— Как ты себя чувствуешь? Завтракать будешь?

Желудок уже подводило от голода, но я не знал, как при сотрясении он отреагирует на еду. Поэтому я прошептал:

— Нет…

Чуть пошевелившись под одеялом, я понял, что лежу в трусах и почему-то в носках.

— Ты кто? И как я сюда попал? — спросил блондинку я.

========== Часть 12. Стокгольмский синдром? ==========

Я тут же сам сообразил, какую глупость сморозил. Вчера, когда самолёт наконец-то приземлился, мне настолько осточертела головная боль, что хотелось только одного: лечь куда угодно, и чтоб не беспокоили. В фойе ко мне подошла эта самая блондинка, стала интересоваться здоровьем и состоянием, а потом просто взяла, как маленького, за руку и куда-то повела. Я помню, как она что-то говорила про какой-то сайт, про выложенное видео, про Флайтрадар, на котором она искала мой самолёт. Ещё там что-то было про тётю, Самару и уехавших до вечера воскресенья родителей. Такси вроде бы ехало в нужную мне сторону, я закрыл глаза, и когда открыл их, обнаружил себя в родном районе, но не на своей улице. Блондинка расплачивалась с водителем.

Почему-то я пошёл за ней. Не иначе, как это было временное умопомрачение, вызванное сотрясением остатков мозгов. Как я оказался на диване, я, честное слово, не помнил.

Я лежал и одним глазом смотрел на блондинку. Потом осторожно открыл второй. Маша! Вот, как она вчера представилась!

Скажу вам честно, с девушками у меня всегда было как-то не очень. Во-первых, нет у меня на них времени, во-вторых, эти вечные «ути-пуси» и «Дима, ты няша» взбесят, кого угодно. Я же хочу, чтобы во мне видели личность (немалого масштаба), а не милую симпатяжку. Да-да, я в курсе, что это комплекс Наполеона. Мне нравится быть в центре внимания. Мне нравится выступать, но я не терплю, когда меня тискают, чмокают и теребят. Может, папа прав, и я гей? Или я всё-таки асексуал? Уж лучше второе.

Голова продолжала болеть. Как же меня это достало! Судя по солнцу за окном, утро уже перешло в день. На диване я весь затёк и всё себе отлежал. Я потянулся под одеялом. Ногу, не иначе как уставшую от долгого лежания в одной позе, внезапно свело.

— Чёрт… — процедил сквозь зубы я.

— Что такое? — переполошилась стоявшая надо мной Маша.

— Нога… Свело…

— Которую?

— Правую…

Я собрался было сесть и избавить себя от этой неприятности, но Маша меня опередила: запустила руку под одеяло, подвела прохладную ладонь под икру и нехило в неё вонзилась двумя длинными ноготками. Мышцу мгновенно отпустило.

— Всё? — спросила она.

— Ага… — расслабился я. — Спасибо.

— Да не за что. Тебе поесть надо. Это у тебя от слабости.

— А ты где так наловчилась? — спросил я.

— А у меня папа медик.

— Понятно, — ответил я, чтобы хоть что-то сказать.

— Ты лежи, — объявила Маша. — Я тебя кормить сейчас буду.

«Ну вот, начинается, — подумал я. — И для неё я слабый, хилый, калечный, беспомощный, требующий заботы няша». Хотя именно таким я тогда и был.

Через пару минут в комнате снова появилась Маша. С чайной ложечкой и розовым йогуртом.

Сначала я хотел возмутиться, но уж очень хотелось есть, и я решил досмотреть это шоу до конца, чтобы узнать, чем же всё закончится.

Жутко выглядевший розовый йогурт оказался очень даже ничего. Или это я был таким голодным? Второе, думаю, куда более вероятно.

Когда ложка заскребла по донышку, я, неожиданно для себя, спросил:

— А ещё есть?

Прежде, чем Маша успела вернуться с кухни со следующей баночкой, я уснул.

Вечером, вместо того, чтобы уйти домой, я дополз до ванной и забрался под душ. Если быть совсем откровенным, домой мне не хотелось. Там вечно мельтешащая Эллочка и папа с его новым бзиком. Можно было бы, конечно, уехать к бабушке, но сил не было. Я стоял под струями воды и думал, что и здесь могу нарваться на нехилое такое выяснение отношений. Вот выйду я в коридор, а там Машин папа и… Упс… Я заржал. Видимо, с головой у меня точно были нелады.

Разумеется, при выходе из ванной меня никто не подстерегал. Завтра должно было наступить воскресенье, и должен буду вернуться домой. Очень странно, но Маша меня не сильно напрягала. Рядом с ней было тихо и ненапряжно. Правда, в роли получателя «Я вам пишу — чего же боле?», пусть и в куда более современном варианте, я чувствовал себя более чем неловко.

Как оказалось, на майских праздниках Маша гостила у тёти в Самаре. Та прихватила её на концерт. На НАШ концерт. Где Маша узрела меня и решила застолбить. Ну как тут не вспомнить печальную судьбу богомолов? На фанатском сайте выложили то злосчастное видео с развалившейся пирамидой, а по слухам, которыми, как известно, земля полнится, я не только не принимал участия в следующем шоу, но и вообще нигде больше не показывался там, где появлялись наши ребята. Короче, фанатки, совсем как оруэлловский старший брат, следят за тобой. Мне тогда подумалось, что Маше, вооружившейся списком городов из нашего гастрольного тура и данными с сайта Флайтрадар и ухитрившейся вычислить рейс, которым я летел, следовало идти в частные детективы, а совсем не на иняз.

Всё это я узнал уже после того, как поздно вечером рядом с уже засыпавшим мною Маша плюхнула ещё одну подушку, принялась двигать меня по дивану к спинке, устроилась позади лежавшего на боку меня и по-хозяйски закинула на моё одеяло ногу.

— Ты чего? — переполошился я.

— А ты мне нравишься. И я тебя никому не отдам, — объявила мне в затылок Маша и, видимо для того, чтобы я не сбежал, перекинула через меня ещё и руку.

Я не стал спихивать Машу с себя и дивана. Вот уж не знаю, что стало тому причиной: воспитание, так и не прошедшая головная боль или слишком рано проявившийся Стокгольмский синдром.

После длительных Машиных излияний и славословий я ухватил её за ладонь, пристроенную мне на живот, подтянул её под щёку, зарылся моськой в подушку и уснул.

Утром меня разбудили разговоры прямо надо мной. Я прислушался к своим ощущениям. Голова не болела. Вообще. Казалось, она — воздушный шарик с гелием, который вот-вот воспарит к потолку. Господи, как мне было хорошо!

Но ровно до того момента, как я услышал:

— Папа, знакомься. Это Дима.

Вот тут я понял, что попал. И что уходить домой надо было вчера вечером.

Комментарий к Часть 12. Стокгольмский синдром?

Хммммм… Проверка правописания не работает. Если кто что увидит, буду очень благодарна.

========== Часть 13. Подставная девушка ==========

Стоявший надо мной мужчина разглядывал меня с неподдельным интересом, словно я был неким неизвестным науке явлением, заслуживающим всестороннего изучения.

Маша невозмутимо продолжила:

— Он головой ударился. И ещё у него нога болит.

Я закрыл глаза. Цирк. На сцене. С моим участием. Хорошо хоть без коней. А я, похоже, в роли акробата. Которого по ошибке сейчас отправят в клетку ко льву.

Машин отец, ну совсем как Маша, без спросу запустил руку под одеяло и принялся жамкать мне ноги. Так вот в кого она такая! Как говорится, яблочко от яблоньки…

— Которая?

Ответить я не успел, поскольку мужчина цепанул меня за больное место, да так, что я дёрнулся и заорал.

Ногу тут же отпустили.

— Сколько пальцев? — продолжил Машин отец.

— Один, — не раскрывая глаз, ответил я.

Тот хмыкнул.

— Откуда знаешь?

— А всегда один показывают и ждут, сколько назовешь.

Машин папа оказался травматологом. А что? Вполне полезное знакомство. И мужик он оказался вроде ничего. Долго мял, сгибал и разгибал мою многострадальную ногу, надавал кучу полезных советов и даже вызвался меня проводить после того, как всё его семейство за завтраком пыталось впихнуть в меня Демьянову уху.

— Вообще-то Маша хорошая девочка, — услышал от него я, когда мы вышли на улицу (Машину попытку пойти вместе со мной он пресёк на корню).

«Он что, её мне сватает, что ли?» — изумлялся я, топая к дому. Но самое поразительное произошло тогда, когда мы до него дотопали. Машин папа, как выяснилось, звали его Александр Евгеньевич, вручил мне свою визитку и пригласил «заходить, если что». Я едва не выпал в осадок. Что ж это получается? Маша их так достала, что они от неё избавиться спешат?

Дома мы с папой обходили друг друга по большому радиусу. Эллочка носилась как угорелая и, не скрывая любопытства, ждала шоу. Я не доставил ей этого удовольствия. Мама горестно взирала на происходящее.

С немалым изумлением я обнаружил в Контакте кучу посланий самого разнообразного содержания от пожеланий скорейшего выздоровления до диких признаний в неземных чувствах. А о толпах, непонятно с какого перепуга возжелавших добавиться ко мне в друзья, я и вовсе молчу.

Для начала я всё везде позакрывал, оставив на поверхности одну единственную концертную фотку.

Похоже, парни были правы. Нужна фотка с девушкой. Даже если просто для отвода глаз. У Вадика и того на аватарке — обнимашки с фигуристой блондинкой. А о том, что на всех фотках его двоюродная сестра, фанаткам знать совсем не обязательно. Только где ж мне взять ту девушку, которая согласится попозировать со мной за просто так?

Видимо, головой я ударился серьёзно, поскольку на следующий день, просочившись в парадную вслед за какой-то тёткой, я возник на Машином пороге с идиотским вопросом: «А гулять Маша выйдет?»

И, разумеется, она вышла. Правда, ждать мне её пришлось минут тридцать. Видимо, наносила боевую раскраску. Но это мелочь.

От моего предложения пофоткаться вместе Маша пришла в неописуемый восторг. Ну ещё бы!

Селфи палки у меня никогда не было. Как выяснилось, у Маши — тоже. Я по-всякому вытягивал руку, но ракурс получался один ужаснее другого.

Сначала мы фоткались возле Машиного дома. Как уже было сказано, фотки вышли дебильнее некуда. Потом мы перешли на детскую площадку чуть подальше. Слава богу, что там не было детей. Нет-нет, ничего неприличного мы не делали, но вели себя как два дебила, обнимая зайчиков, залезая в домики и машинки.

Потом мы пошли по району в поисках «идеального» места для селфи. Шли, принимая по дороге позы одна страннее другой, и безуспешно снова и снова фоткаясь.

Как-то незаметно мы отошли достаточно далеко от Машиного дома, как вдруг нам навстречу попался Ёж с супермаркетовскими пакетами в руках. Я на мгновение завис. А, собственно, чего тушеваться? Я отобрал у Лехи пакеты, плюхнул их на ближайшую старушечью скамеечку при входе в ближайший подъезд и велел фоткать нас с Машей.

И Ёж оторвался. На вроде бы простенький телефончик он отснял почти профессиональную фотосессию. На соседнюю скамейку мы садились, ложились, вставали. Меня укладывали Маше на колени, и Машу усаживали на мои. Мы прыгали по команде со скамейки и перелезали через неё. Лёха разве что не заползал под лавочку ради удачного кадра.

Прощаясь с нами, Лёха как-то очень подозрительно ржал.

Я проводил Машу обратно до дома. У парадной она целомудренно чмокнула меня в щёку. Протестовать я не стал.

Дома после разбора полученного благодаря Ежу богатства я остановил свой выбор на фотке, на которой мы с Машей такие счастливые и довольные стоим на скамейке на фоне голубого неба и пушистых белых облаков.

Но тут опять пискнул комп, и двузначная циферка жаждущих добавиться ко мне в друзья сменилась трёхзначной. Я вздохнул и открыл совсем другую фотку. Ту, на которой мы с Машей выглядели какими-то взмыленными, расхристанными и, на первый взгляд, впопыхах одевшимися. «Нате, получите!» — мстительно подумал я и загрузил эту фотку вместо аватара.

========== Часть 14. Проверка на вшивость ==========

После закрытия доступа к странице число желающих добавиться не сильно уменьшилось. Зато теперь периодические вопросы про девушек и отношения пошли косяком.

Через несколько дней я не придумал ничего лучше, чем повесить граничившее с хамством объявление «В связи с отсутствием пресс-секретаря ответы на вопросы даются при наличии свободного времени» и закрыл личку.

Наши уже вернулись из тура, у нас официально было несколько дней выходных. Лето было не ахти какое лето, но я предвкушал встречу и даже жаждал оказаться на репетиции. Утром я проснулся с больным горлом и голосом как у серого волка. Родители были на работе. Эллочка где-то носилась с подругами. Я перевернулся на другой бок, завернулся в одеяло с головой и решил болеть по всем правилам. Но отлежаться и выспаться мне не дали. Принялся дрыгаться и подпрыгивать в пароксизме вибро-звонка, выложенный возле подушки сотовый. Частично ожидая, что это Роман зовёт на репетицию, я ответил. Но это оказался не он.

— Мелкий, ты во что там влип? — услышал я голос Ксюши.

Как оказалось, с самого прихода на работу её донимала звонками какая-то девица, требовавшая либо дать ей номер Сергеева Димы, либо переслать Диме её номер. Девица утверждала, что это она на моей аватарке и в качестве доказательства, что она — это именно она, грозилась в знак подтверждения прислать Ксюше своё фото.

— Возьми у неё номер, — прохрипел в трубку я, — и скажи, что я ей позвоню. Но потом, — добавил я и упал на подушку.

Но позвонил я Маше не «потом», а вскоре. Наша квартира вообще не была заточена под моё в ней пребывание. Так уж сложилось. Я годами либо приходил домой с тренировок только ночевать, либо был на сборах и соревнованиях, а потому с тех самых пор, как чуть подросшему мне поставили кроватку, а потом — диван в большой комнате, я в ней так и жил, а остальные считали своим неотъемлемым правом тусоваться в ней. Они ж привыкли, что меня в этой комнате, как правило, нет, а места — полно.

Вот и сейчас Эллочка притащила стадо своих подруг смотреть плазму в моей, пардон, в большой комнате. А я что? Я так, мебель… Короче, девчушки-вселушки спокойно болеть мне не дали.

В итоге я-таки позвонил Маше, совершенно не подумав о том, что стояло лето, была суббота, и её родители уехали на дачу. По прибытии к ней домой я был раздет, уложен в кровать, и Маша принялась играть в доктора. Нет-нет, ничего даже отдалённо напоминающего то, о чём вы подумали. Она просто приносила мне носовые платки и пичкала таблетками. Самое странное, что к вечеру воскресенья мне действительно полегчало.

Ну, а вечером, как вы уже догадались, вернулись Машины родители. Обнаружив под одеялом меня, машин папа хмыкнул:

— Это уже входит в традицию.

Я дождался, когда Александр Евгеньевич выйдет из комнаты, натянул одежду, вежливо со всеми попрощался и, периодически сморкаясь, побрёл домой. Маша увязалась меня провожать.

— Куда пойдём?

Я решил проверить Машу на вшивость и ответил:

— Педикюр делать.

— А давай! — если Маша и обалдела, то виду не подала.

Сидеть во время процедуры было скучно, но зато мне удалось до мелочей продумать, как мне тогда казалось, гениальный план. Вернее, я думал тогда, что до мелочей.

Я набрал на телефоне «На сегодня планы есть?» и отослал Вадику.

Вскоре в ответ пришло осторожное «Ну не то, чтобы. А что?»

Я ответил «Нужна помощь», совершенно не подумав, что Вадик может посчитать себя мне обязанным и примчится, бросив всё.

— В кафе потом сходим? — нисколько не сомневаясь в Машином ответе, поинтересовался у неё я.

Маша просто просияла.

Искоса поглядывая на Машу, я скинул Вадику свой план. Он, как ни странно, согласился поучаствовать.

В кафе, после того, как мы сделали заказ, Маша удалилась за дверку с надписью «WC». Тут же появился Вадик. Но дальше всё пошло совсем не по плану. Вадик должен был усесться за наш с Машей столик. Она столь усиленно предъявляла на меня права, что мне захотелось посмотреть, как она поведёт себя, когда на меня начнёт предъявлять права кто-то другой, да к тому же не девушка. Предъявлять права, разумеется, для виду. Но тут…

Тут к нам подлетел какой-то парень. Оттолкнул меня. Навис над Вадиком. Мне показалось, что он ему вот-вот врежет. А какое у Вадика при этом сделалось лицо… Я тысячу раз пожалел, что затеял этот дурацкий розыгрыш.

— Юра… Это совсем не то, что ты думаешь… — начал было Вадим.

Чёрт… Чёрт. Чёрт! Да тут всё гораздо хуже, чем я думал!

Тут, наконец-то, вернулась Маша.

— Вадик — мой! — процедил этот Юра, глядя на меня.

— А Маша — моя, — скажите, что мне ещё оставалось ответить, учитывая ситуацию? — А Вадик — мой друг!

Я, ухватив Юру за рукав, развернул его в противоположную от Вадика сторону и добавил:

— Выйдем — разберёмся, — Маше я крикнул: — Посиди с Вадиком. Я — быстро.

Драчуном я не был никогда. Шансов навалять этому Юре у меня было мало. Он был и выше, и крупнее, и старше. Нет, увернуться от него я б, скорее всего, успел, но побить — едва ли. Однако, тот послушно вышел на улицу вслед за мной.

Едва мы миновали двойные стеклянные раздвижные двери, как он начал:

— Узнаю, что ты с ним за моей спиной трахался…

Я перебил:

— Узнаю, что ты его хоть пальцем тронул — прибью!

— Ты — меня? — глядя на меня сверху вниз, усмехнулся Юрий.

«Знает он про предыдущего Вадькиного парня, или нет? — думал я. — Если — да, то почему так себя ведёт? Если не знает, выходит, Вадик притягивает к себе мудаков?» Но вслух я сказал другое:

— Машин папа — травматолог. Узнаю у него, куда бить, и пришибу, если на Вадике хоть синячок замечу.

До Юрия, кажется, начало доходить.

— Подожди, вы работаете вместе? А Маша — твоя девушка?

— Да.

— Уф-ф-ф… А я-то дурак… Я было подумал… Он СМСками перекидывался с кем-то, а потом подорвался как бешеный… Ну и я — за ним.

— В том, что ты дурак — сомнений быть не может, — пробормотал я и вернулся в кафе, снова миновав раздвижные стеклянные двери.

На столе уже стояло заказанное. Вадик изо всех сил держал лицо, но было видно, что ему не до Маши с её жизнерадостным щебетанием.

— Вадь, прости, пожалуйста, — начал я. — Я не подумал.

Что сказать ещё, я не знал.

— В общем, знакомьтесь. Это — Маша, — я сделал жест рукой. — А это — Вадик, — аналогичный жест в противоположную сторону. — Вадь… Извини ещё раз… Твой обормот ждёт тебя на улице… Едва ли он ушёл…

Вадик поднялся и побрёл в сторону выхода.

— Дим, а что это было? — махнула рукой в сторону двери Маша.

— Ревность, Маша, страшная штука, — глубокомысленно изрёк я и без аппетита поковырял вилкой салат, — особенно, когда ревнует дурак…

========== Часть 15. Сваха ==========

Следующий тур и так был небольшим, но неожиданно стал ещё короче: вместо трёх выступлений в последнем городе по вине организаторов не вышло ни одного, и мы раньше времени возвратились домой.

На самую первую после выходных репетицию Вадик не пришёл. На второй он появился и выглядел, на первый взгляд, как обычно. Репетиция, как всегда, проводилась утром, а днём Вадик позвонил и предложил мне, прихватив Машу, встретиться в кафе. Я ничего не заподозрил и вызвонил Машу, которая, разумеется, была на седьмом небе от счастья, что я изъявил желание с ней куда-то пойти.

После того случая с ревнующим бойфрендом Маша долго меня пытала, правда ли, что Вадик из «этих», а уверен ли я, и как я узнал. Вопрос о том, не из «этих» ли я сам, и не потому ли я до сих пор не оприходовал Машу, мне, слава богу, задан не был. Я попытался взять с Маши слово, что она будет вести себя прилично: не будет пялиться на Вадика как на неведому зверушку и не будет задавать неловких вопросов, но та лишь фыркнула в ответ. Я горько вздохнул.

Кафешка, выбранная Вадиком, была, разумеется, совсем не той, в которую в прошлый раз зазвал его я, и где чуть не произошла безобразная сцена. Вадик нас уже ждал. Выглядел он как-то уныло, но силился улыбаться. Как оказалось, мои подозрения были не беспочвенны. Ревнивый собственник Юрий ему изменял. По возвращении домой Вадик обнаружил того в самый разгар трудов сексуальных. Над упоённо постанывавшим и старательно подмахивавшим парнишкой. На этом, по словам Вадика, его толком не начавшийся роман был окончен. Вчера Вадик перевозил вещи. Потому и на репетицию и не пришёл.

Как выяснилось, пригласил он нас, чтобы поблагодарить и немного развеяться. Дескать, до той сцены ревности в кафе, ему и в голову не приходило задуматься, с кем он связался. При этих словах Вадик потёр руку. Я подцепил пальцем манжет рукава его длинной футболки и потянул вверх. Под рукавом скрывался синяк: отпечаток пятерни.

— Забудь, — Вадик опустил рукав, — проехали.

Общий разговор не клеился. Маша молчала, словно в рот воды набрав. «Неужели у меня настолько развит дар убеждения?» — изумлялся я. Вадим вздыхал и то и дело изворачивался, чтобы посмотреть себе за спину. Я тоже пару раз взглянул в ту же сторону. И не нашёл там ничего заслуживающего интереса: просто столик, и какой-то парень за ним.

Я уже начал подумывать о том, чтобы предложить куда-нибудь пойти, что-нибудь сделать, как дотоле молчавшая Маша вдруг выдала:

— Вадик, да что ты всё крутишься? Не парься. Просто подойди и познакомься.

Услышав подобное предложение, Вадик аж подпрыгнул от неожиданности.

— Так он же… А я… А как?.. — промямлил он.

— Ну хочешь, я к нему подойду? — и, не дожидаясь ответа, Маша встала и решительно зашагала в сторону столика, за которым сидел парнишка-блондин.

Вадик аж сжался, словно пытаясь стать незаметнее.

— Да ну чего ты в самом деле, — попытался приободрить его я. — Здесь люди кругом. Не будет тут никто устраивать сцену. В самом худшем случае тебя пошлют. Вежливо. Или не очень. Но не более.

Добавить что-либо я не успел. Вернулась самозванная парламентёрша.

— Иди, знакомься, — выдала она Вадику и уселась рядом со мной.

Вадик обернулся. Малиново-пунцовый парнишечка старательно изучал взглядом поверхность стола, то и дело сквозь занавешивающую глаза чёлку бросая взгляды на Вадика.

— Иди уж, — ткнул Вадика локтем я. — Потом всё в подробностях расскажешь. Да ладно-ладно, шучу, — добавил я при виде его огромных глаз.

Вечером произошло то, чего я больше всего опасался. Сидели, значит, мы с Машей на скамеечке возле её парадной, как она вдруг спрашивает:

— Дим… А ты, в общем… Ты точно не из этих?

Не, ну я не пробовал, хотя мне не только не хотелось, даже мыслей таких ни разу не возникало, но вот, что Маше отвечать? Я чувствовал, к чему всё идёт, и ощущал себя богомолом, подготовляемым на заклание. По счастью, в тот раз обошлось. Спас меня Роман, позвонив именно тогда, когда не ответить на заданный Машей вопрос уже было невозможно.

Когда я выслушал фонтанировавшего идеями Романа, мне подумалось, что прав был тот, кто сказал «Язык твой — враг твой». Ну кто меня за него тянул, когда однажды разоткровенничавшись, я признался ребятам, что был уверен, что на просмотре мне придётся изобразить что-то вроде танцев на шесте. Видимо, кто-то пересказал мои откровения Роману, и тот решил воплотить идею с шестом в жизнь. По интонациям было ясно, что Роман не просто загорелся идеей, а всё продумал.

В приказном порядке мне было велено явиться на следующий день на репетицию.

Ах да, Вадик на репетицию опоздал. И снова пришёл в закрытой футболке, но с такой довольной мордахой, как у кота, похитившего у хозяина канарейку, заевшего её двадцатипроцентной сметаной и запившего её краденными сливками.

========== Часть 16. Танцы на шесте и около ==========

Роман придумал даже не танец на шесте, а что-то типа стриптиза наоборот. Хоть и возле шеста. «Наверняка насмотрелся мультика „Ограбление по…“» — подумал я, когда Романобнажил перед нами глубины планов громадья. Мне предстояло выйти в одних, так их, перетак, стрингах и, как можно соблазнительнее изгибаясь, одеться, попутно извиваясь и загибаясь буквой зю на пилоне. «Ну я попал, — думал я тогда, — дома такое точно не порепетируешь!» И, мало того, что я должен был исполнить стриптиз наоборот, Роман счёл необходимым добровольно-принудительно отправить меня на курсы. Блинский блин! Мало того, что, кроме меня, там не было ни одного парня, так ещё вдобавок ко всему, Маша, прослышав об этом, начала меня встречать после занятий, превентивно позыркивая на всех, кто оказывался в пределах досягаемости.

Ей, видимо, надоело ждать поползновений с моей стороны, поскольку по возвращении из следующего тура она встретила меня едва ли не у трапа самолёта и куда-то помчала на такси, даже не поинтересовавшись моими мнением и желанием.

В дороге меня начали догонять СМСки с советами от ребят. Содержание некоторых из них было таким, что у меня начали дымиться кончики ушей. От греха подальше я даже отключил телефон.

Маша привезла меня к себе на дачу. Ну, разумеется, день-то рабочий, и родители в городе.

Этот тур был абсолютно безумным. В некоторые дни у нас было по два шоу в день. Мы едва успевали переезжать из города в город. К концу тура мы, ну я-то точно, едва передвигали ноги. Постоянно хотелось спать. О еде я уже не вспоминал. На сцену мы выползали на автопилоте, и только энергия зала позволяла нам дожить до второго отделения. Ну, а тогда открывалось второе дыхание, и последняя часть концерта, как обычно, проходила на ура.

Я прекрасно понимал, какие наполеоновские планы строила в отношении меня Маша, но сейчас я рад, что тот день закончился именно так, как он закончился.

На даче не оказалось света. Уезжая, родители на всякий случай привернули рубильник. Но не тот, что над счётчиком, а другой, находившийся на улице, в будочке-сарайчике. Не любившей строительные работы на даче Маше, разумеется, знать о втором рубильнике было неоткуда.

Я был настолько вымотан, что сразу плюхнулся на диванчик, предоставив Маше разбираться с поисками электричества. Я решил дать ей пострадать, а потом явиться супергероем-спасителем и предложить растопить печку и на ней сготовить ужин. С мыслью, что вот прямо сейчас я встану и героически разрешу возникшую проблему, я вытянулся на диванчике и… проснулся уже утром в той же позе, но уже под двумя одеялами.

Маши в комнате не было. За окном шёл дождь.

То, как мы по телефону со стремительно тающей зарядкой объясняли таксисту, как нас найти в садоводстве, где нет ни названий улиц, ни номеров домов, можно излагать отдельной историей.

И как на ближайшей репетиции стебались надо мной парни, когда я появился с разбитой скулой и повязкой на руке. Это голодный я, наконец-то завидев подъезжающее такси, резво рванул по мокрому крыльцу на мокрую же траву и нехило так навернулся.

Такси в тот день развезло нас по домам. Вот только Маша, похоже, на меня ужасно обиделась.

========== Часть 17. Если женщина что-то просит, ей надо непременно дать. Иначе она возьмёт сама ==========

Я, видимо, падая с крыльца, нехило приложился головой, так как внезапно сам стал строить планы относительно того, как бы и в самом деле как-нибудь где-нибудь уединиться с Машей. И так, чтобы никто не помешал!

В общем, стал я думать, но у меня не придумывалось ничего. Везде в это нерешаемое уравнение попадали либо Эллочка, либо родители, то мои, то Машины.

Всё кончилось тем, что в моё недодуманное уравнение с множеством неизвестных вломилась сама Маша. Во время тура по области и близлежащим городам как-то раз поздно вечером после шоу, фактически ночью, на пороге моего номера материализовалась она.

Я уже собирался заползать в кровать, когда за дверью послышалось сначала шуршание, потом — поскрёбывание, а после него — полноценный стук. С мыслью «Да кого ж там принесло?» я, уверенный, что это кто-то из своих, распахнул дверь.

— Привет. Мальчики мне сказали, где тебя искать.

«Нда-а-а… Надо будет выяснить, кто эти мальчики, и почему они так стремятся устроить мою личную жизнь», — сделал зарубочку на будущее я, но посторонился, пропуская Машу в номер.

Она вошла и с любопытством огляделась. Разбросанные, вернее, разложенные в правильном творческом беспорядке костюмы, обувь, одежда.

— В общем, я пошёл спать, — объявил я и, повернувшись к Маше спиной, заполз в труселя, бросил на спинку стула полотенце, которое намотал на бёдра, перед тем, как открывать дверь. — Как я понимаю, своим ночлегом ты не озаботилась. Можешь занять диванчик. Спокойной ночи. Ночью не шуметь. Меня не будить, не кантовать. Утром я должен быть свежим и работоспособным. Всё — завтра, — объявил я и накрылся одеялом, совершенно не задумываясь, как Маша будет спать на куцем угловом диванчике без подушки, одеяла и постельного белья. Вас бы на моё место после двух шоу подряд — вы бы тоже забыли о правилах приличия и гостеприимства. Пусть даже по отношению к непрошеным гостям.

***

Я, довольный как тот хрестоматийный кот (Я крут! Да! Йуху-у-у!), уткнулся носом куда-то Машке в ухо. Резиночка с моих волос к этому моменту куда-то уже съехала. Потом, кстати, мы её искали по всему номеру и так и не нашли. На языке мешался волос. Я вяло попытался отплеваться. Не вышло. Я вытянул его изо рта. Тьфу ты… Длинный. И не разберёшь в полутьме, чей. «У меня хвост отрос, кажись, длиннее, чем у Маши. Подстричься, что ли?» — лениво подумал тогда я.

И тут Машка саданула мне кулачком. Не больно, конечно. Но, учитывая момент, неожиданно.

— Я вообще-то тоже хочу, — услышал я.

О чём это она? Я поднял голову.

— Шевелись давай. И побыстрее.

Понятнее мне не стало.

— Кончил? Так вот я тоже хочу.

Для верности Маша ещё и тряхнула меня.

«Чёрт… Вот всё-таки не нужно было этого делать», — вяло шевельнулось в моём мозгу. Я же, как мог, пытался объяснить ей, что лучше остаться друзьями. «Ну, началось…» — мысленно вздохнул тогда я.

***

Дубль два прошёл лучше. После чего я, совершенно не вспомнив советы старших коллег относительно резиновых изделий и унитаза, не распутывая себя от Машкиных рук-ног, завернул нас обоих в одеяло и задрых.

Завтрак мы оба благополучно проспали. Когда же мы с Машей спустились в местную кафешку, я порадовался, что никого из наших в ней не было. А ещё я задавался вопросом, как Вадику наутро после ночки, явно проведённой не в полном одиночестве, удавалось выглядеть так свежо. Я, в отличие от него, смотрелся как-то не очень: сонный, зевающий, взъерошенный и мятый. Впрочем, посмотрел бы я на вас: Маша всю ночь отнимала у меня одеяло, спихивала с подушки и крутилась, как сбрендивший вентилятор.

За едой Маша пребывала в страшной задумчивости. Ну неужели мой ответ ввёл её в такой ступор?!

Утром, в очередной раз разбудив меня, Маша выдала:

— Вот теперь ты должен на мне жениться.

— Фигушки, — ответил я и вытащил из-под Машкиной головы свой выкрашенный под енота хвост. — С чего бы вдруг? Это ты на мне должна. В качестве компенсации моральных издержек. Соблазнила, совратила и увлекла в мир греха и разврата. И вообще, рано мне жениться. Я ещё маленький.

— В каком это смысле? — развернулась ко мне Маша.

— В самом прямом. Совратила несовершеннолетнего — значит, ты мне теперь должна, — с как можно более серьёзным выражением лица объявил я. — С тебя теперь разные плюшки и ништяки.

— Подожди, но ведь на сайте написано…

— А там опечатка. И город не тот, и день рождения перепутали. Восемнадцать мне будет только в конце октября.

========== Часть 18. Проблемы в раю ==========

Перед прибытием автобуса, который должен был отвезти нас в следующий город, я успел проводить Машу на электричку, привести номер в благопристойный вид и успеть к заявленному времени спуститься с вещами в фойе.

Вопреки моим ожиданиям, парни надо мной не ржали. Но об искавшей вчера меня Маше не вспомнили, возможно, лишь потому, что автобус к указанному часу к гостинице не прибыл. Куда он делся, ясно не было. Время стремительно утекало, и на звонки на номер, указанный в договоре, никто не отвечал. В итоге мы отловили водителя-гастарбайтера (с маршруткой, разумеется, вместе) и, посулив ему денежку, попросили отвезти нас в соседний город.

Костюмы и прочий реквизит мы затолкали под сиденья, на сиденья и развесили на поручнях. Места для нас осталось не так уж и много. Времени оставалось впритык, поэтому было принято решение потерпеть, не отлавливать вторую маршрутку и ехать стоя.

Но на сгинувшем неведомо куда автобусе наши приключения не закончились. Покупка воды (упаковками, разумеется) обычно поручалась пригласившей нас стороне. В этот раз мы приехали впритык. Времени едва хватило, чтобы переодеться и без разминки выйти на сцену. Уже после начала выступления выяснилось, что во всех упаковках была вода с газом. Скакать по сцене два часа, не выпивши ни грамма воды, как вы догадываетесь, невозможно. И вот мы уже булькали и, не сдерживаясь, рыгали прямо на сцене. Пузыри требовали выхода. Превентивное отвинчивание крышечек ничего не давало, так как открытые бутылки махом выпивались минут через пять после открытия.

К концу шоу мы уже не были способны ни смеяться, ни ругаться, настолько довели нас пузырики. По его окончании Альфред громогласно рыгнул и глубокомысленно изрёк, что нам крупно повезло, что воду нам купили обычную, а не лечебно-столовую со слабительным эффектом.

По возвращении домой обнаружилась весьма странная вещь: на телефонные звонки Маша отвечала, но категорически отказывалась встретиться, находя сотни причин, по которым это нельзя было сделать немедленно. И учебный год у неё начался, и домашние задания надо было делать, и с мамой куда-то съездить, и подругу навестить…

Меня начали преследовать мысли о том, что, возможно, это я что-то сделал не так, что не зря везде пишут, что женщины в постели ничего не испытывают, а только притворяются. Короче, возникла дилемма: что делать, и кто виноват.

Не чувствуя себя виноватым ни в чём, я решил идти мириться. Но перед этим следовало выяснить, когда Машу можно будет застать дома одну.

Для этого я разыскал визитку, некогда выданную мне Машиным отцом, и позвонил Александру Евгеньевичу. Разумеется, всей правды я сообщать ему не стал. Сказал лишь, что хочу встретиться с Машей. Самое странное, что Александр Евгеньевич, подсмеиваясь, сообщил мне Машино расписание и добавил:

— Что, первые проблемы в раю? Главное — не сдаваться при первых трудностях, юноша, и будет вам счастье.

Я решил никак не реагировать на подначку. Нет, ну в самом деле, едва ли Маша рассказывает родителям совсем уж всё. Хотя, если и рассказывает им что-то, то, скорее всего, именно отцу. Слишком уж отстранённой и погружённой исключительно в себя показалась мне её мать.

В общем, в час икс я затаился на один пролёт выше нужной мне двери. И был я там не один, а с огромной цветочной композицией, увенчанной тремя гигантскими подсолнухами. Ими она мне и глянулась, но вот ворочать корзину, в которую и было установлено это богатство, было ужасно неудобно. Ждал я Машу долго. Потому и проворонил её появление из лифта. Пока я примеривался, как бы половчее ухватить композицию, Маша уже проскользнула в недра квартиры. Обхватив корзину, я пошёл вниз по лестнице. Подождав под дверью минут пять, я надавил на кнопку звонка, предварительно убравшись из поля зрения сам, но поставив корзину в центре лестничной площадки.

Дверь распахнулась. Я, как профессиональный рецидивист-домушник, ловко переместился так, чтобы Маша не смогла захлопнуть перед моим носом дверь, и приступил к выяснению отношений.

Маша переводила взгляд с меня на топырившиеся за моей спиной подсолнухи и несла какую-то чушь про то, что нам некуда спешить, что не следует бежать впереди паровоза и прочее, прочее, прочее.

Я её перебил.

— А ну-ка стоп. Кто за мной с конца мая бегал и навязывался? А теперь у тебя времени нет, и мы спешим? Кто к чёрту на рога поехал ради того, чтобы ко мне в постель залезть? — тут мне подумалось, что проводить подобного рода разборки на лестнице — моветон. Но меня уже понесло. — Кто притворялся и врал? Может быть, я?!

На этом выкрике приоткрылась одна из дверей на площадке, и на лестницу выглянула востроносая старушка, эдакая постаревшая седенькая Шапокляк.

— Давай поговорим в доме, — нервно поглядывая на старушку, сказала Маша и, придерживая дверь ногой в шлёпанце, потянулась, чтобы, ухватив за край, втащить через порог цветочную композицию.

Разумеется, эта затея успехом не увенчалась. Зато дверь спихнула с Машиной ноги тапок и с сочным металлическим лязгом захлопнулась за её спиной.

— Блять… — достаточно громко пробормотала всегда изящно выражавшаяся Маша.

Седенькая Шапокляк высунулась на лестницу ещё на полкорпуса.

Я продемонстрировал ей сразу два третьих пальца. Старушка мгновенно исчезла, и её дверь тоже захлопнулась с металлическим грохотом.

— Ну вот, — прокомментировал произошедшее я. — Теперь мы одни. Надеюсь, у тебя на плите чайник не стоит? — добавил я.

— А? Что? Чайник? Нет, — ответила Маша.

***

Когда Александр Евгеньевич вернулся с работы, то застал идиллическую картину. Перед входом в квартиру стояла гигантская цветочная композиция с подсолнухами. А одним пролётом выше на лестничном подоконнике на моей расстеленной куртке сидела Маша в домашнем халатике и шлёпанцах. Уложив голову к ней на колени, возлежал я. Маша пыталась чесать мне за ухом. Я старательно изображал помуркивание. Ну если ей нравится, почему бы не подыграть?

Ах, да. Как выяснилось, Маша ушла в подполье, начитавшись «мудрых» советов в интернете. Кто-то где-то написал, что статья грозит не только в том случае, если мальчик старше восемнадцати, а девочка младше. Но и наоборот.

Я лежал на подоконнике и думал, стоит ли шантажировать Машу этой статьёй или просто подождать. Два месяца Маша не выдержит точно.

========== Часть 19. Женюсь? Женюсь… Какие могут быть игpушки, и буду счастлив я вполне… ==========

В более-менее благостном расположении духа я вернулся домой. Хорошее настроение улучшилось в разы, когда стало ясно, что ужин вот-вот появится на столе. В полной готовности я устроился на кухне и принялся, периодически вздыхая, гипнотизировать взглядом стоящую на плите кастрюлю и методично ощипывать горбушку с буханки хлеба.

— С чего такие вздохи? Влюбился, что ли? — не оборачиваясь в мою сторону, внезапно поинтересовалась мама.

— Вроде, да, — совершенно не подумав, что именно я говорю, автоматически ответил я и залез на диванчик с ногами.

— Вот и хорошо. Давно пора, — отозвалась на это мама. — Как её зовут? — мама поставила передо мной тарелку.

— Маша, — ответил я.

Но не успел я взять в руки вилку, как из прихожей донеслось папино:

— Решил с мальчиков снова перейти на девочек?

Мне захотелось постучаться головой о стол или иную другую жёсткую поверхность.

— Папа… Ну сколько ж можно?! Я тебе сотню раз повторил, что нет никаких мальчиков! И я тогда не пил! На меня на пикнике коньяк вылили. По ошибке!.. И у Лёши я просто спал на диванчике! А из-за твоей дурацкой СМСки я тогда чуть шею себе не сломал!

— Зря мы с тобой, Галя, дело на самотёк пустили, — входя на кухню, начал папа. — Парень годами по сборам и соревнованиям мотался. У них там одни мужики вокруг! Сбили парня с пути истинного! Где ему там обращению с девочками научиться?

Мама в ответ на эти стенания лишь всё громче стучала ножом о разделочную доску и всё активнее шуровала поварёшкой в кастрюле.

— Он и теперь, Галя, куда пошёл? Правильно, туда, где баб нет!

И тут я понял, как так выходит, что люди совершают глупости и даже смертоубийства в состоянии аффекта. Я, конечно, не девочка, и резких гормональных всплесков у меня быть не должно, но от обиды на отцовские слова у меня внезапно сорвало тормоза.

— Знаешь, что? Я, пожалуй, зря тогда не ушёл… к бабушке или ещё куда. С меня хватит! Сколько можно?! Или тебе так хочется, чтобы я непременно оказался геем? Тогда… Тогда… Тогда усынови Вадика. От него из-за голубизны родители отказались.

Настроение папашиным демаршем было испорчено вчистую. Я оттолкнул от себя тарелку и слез с диванчика.

— И вообще… Я вот завтра же женюсь! Хотя, нет. Завтра не получится. Сразу после дня рождения! — выдал я, вынесся в коридор, перепрыгнул из шлёпанцев в кроссовки и, не шнуруя их и не дожидаясь лифта, помчался по лестнице вниз.

Ещё от парадной я позвонил Маше, велел одеваться и ждать меня внизу, завязал шнурки и припустил бегом в сторону её дома.

— А мы, собственно, куда? — задала вполне резонный вопрос Маша, когда я, для верности ухватив её за руку, повлёк её за собой. — Куда ты меня тащишь?!

— С родителями знакомить! А завтра с утра поедем заявление подавать. Надоели! Домыслы какие-то строят… Навоображали себе… чёрт знает что… и меня совсем не слышат…

— Дим… А, Дим! Я ж не одета толком… И не накрасилась!

— И так сойдёт! — не оборачиваясь, буркнул я. — Я им сейчас тебя предъявлю, соберу вещи и уеду к бабушке. А потом комнату сниму… или квартиру… В общем, что-нибудь придумаю. Не могу я с ними больше! Пусть Эллочку воспитывают, раз с моим воспитанием запоздали!

В парадной я фактически затолкнул Машу в лифт и нажал на нужную кнопку.

— Вот! — объявил я, когда на мой звонок родители открыли дверь. — Знакомьтесь. Это — Маша. Это — мама. Это — папа. А ещё есть Эллочка, — выдал я.

— Но Димочка… — начала было мама.

— Никаких «но»! Надоело! Сами сказали, что меня поздно воспитывать! Вот Эллочкиным воспитанием и займитесь!

Я заскочил в большую комнату, схватил рюкзачок, затолкал в него из шкафа, что первое попало под руку, и бегом вернулся в прихожую, как раз вовремя, чтобы услышать папино:

— … отдаёте себе отчёт в том, что вас с ним ждёт?

— Вполне, — вздёрнула голову Маша. — Дима — мой. И никому другому не обломится.

На этих словах я объявил:

— На этом знакомство объявляется закрытым. На свадьбу мы вас не приглашаем, но о дате регистрации в известность поставим. Идём отсюда, Маш, — я щёлкнул собачкой замка и подтолкнул Машу к выходу.

В памяти откуда-то всплыло киношное «Умалишённых не регистрируют!» Я захлопнул за собой дверь и повлёк Машу вниз по лестнице.

Дотащив её за собой до угла дома, я уселся на весёлой расцветки скамеечке на краю детской площадки. Маша опустилась рядом.

— Что это было? — услышал я. — Предложение руки и сердца?

— Типа…

— Нет, ежели что, я согласна, но… Они тебя там что, совсем допекли?

К этому моменту мне стало стыдно своего взбрыка, но папаша тоже хорош, что тут ещё скажешь?

— Не то, чтобы очень… Просто… Так вышло… — дал невероятно подробное и развёрнутое объяснение происходящему я. Думаю, в тот момент Маша наверняка пожалела, что связалась со мной.

— Я сейчас бабушку предупрежу, — я вытащил телефон.

— Какой же ты ещё маленький… — вздохнула Маша. — Звонить пока не надо. Сделаем так: ты сейчас меня у дома подождёшь, а потом мы кое-куда сходим.

В ответ я пожал плечами.

Когда Маша вышла из парадной, при ней была сумочка и целлофановый пакет.

— Нам тут недалеко, — объявила она.

Выхода у меня не было, и я поплёлся за ней. Шли мы недолго. Мы вошли в дом постройки конца восьмидесятых и, проигнорировав лифт, поднялись на второй этаж. Маша достала ключ и отперла крайнюю со стороны лестничного окна дверь.

— Вот… Прошу… — она жестом пригласила меня войти.

В квартире было чисто, гулко и почти пусто. Было видно, что в ней давно никто не живёт, а ремонт хозяева, наверное, делали сразу после въезда.

— Мы сюда родственников селим, когда они в Питер приезжают, — объяснила Маша. — А вообще-то, квартира моя. Мне её троюродная тётя завещала.

Я мялся у двери.

— Не стой как бедный родственник, — скомандовала Маша. — Заходи. Раздевайся…

В животе у меня внезапно громко заурчало.

— А поесть тут что-нибудь есть? — спросил я.

— Есть — нет. Пить — есть, — рассмеялась Маша.

========== Часть 20. Женюсь. Женюсь… ==========

— Лучше есть, — отозвался я. — Потом — пить. Да и то, смотря что.

Как выяснилось, в большой комнате в одном из отделений секретера находилось нечто вроде бара с разнокалиберными бутылками. Я хотел было пошутить по поводу спаивания несовершеннолетних, но хорошо, что вовремя опомнился и промолчал, вспомнив, чем закончилась моя шутка про совращение малолетних.

В отключённом стареньком холодильнике обнаружились две банки с солёными огурцами и несколько баночек с вареньем. Больше, если, конечно, не считать начатой пачки чая, соли и сахара, ничего съедобного в квартире не нашлось.

— Ну не подумала я, — оправдывалась Маша, выгребая из принесённого ею пакета зубную щётку, пасту, ведёрного размера косметичку и (тут я не сдержался и заржал в голос) огромную упаковку резиновых изделий номер два.

В итоге было принято решение заказать пиццу. Две пиццы. Больших. Но сейчас. Половины от одной и второй были закинуты в старенький холодильничек на завтра.

Огромный диван был успешно крещён. Он не скрипел, и соседи нам в стену не стучали. Переезд можно было признать успешным.

Утром мы и в самом деле поехали подавать заявление. Но, как оказалось, не всё так просто. Подать его на «через месяц» было невозможно из-за моего возраста. Подать за месяц до дня рождения — тоже: я должен был быть в туре. Мы излазили с Машей всю страницу, где на сайте было выложено расписание туров по дням и городам больше чем на полгода вперёд, но найти даты в интервале тридцати дней, чтобы совпало моё пребывание в родном городе, удалось только на апрель. Оно бы, в общем, и ладно, но написанное гигантскими буквами «в графике гастролей возможны изменения и дополнения» несколько смущало и сбивало с толку.

— Давай я к тебе куда-нибудь приеду! — предложила Маша.

— Ага, — хмыкнул я. — А потом через месяц нам вместе придётся вернуться в тот город.

Идею заверить моё заявление у нотариуса и прислать его по почте или передать с Машей работники ЗАГСА зарубили на корню, ибо «не положено».

Я снова полез в интернет и принялся изучать графу «изменения сроков» на сайте ЗАГСа. Беременность невесты… Не подходит. И слава богу. Наличие одного или нескольких совместных детей… Не то. Тяжёлая или неизлечимая болезнь… Нет. Вот оно: служебная командировка!

И я принялся звонить Ксюше.

— Привет, ты можешь мне выдать справку с графиком гастролей?.. Зачем?.. Надо. Заявление в ЗАГС подаю. А двух совпадающих дней в пределах тридцати дней не найти.

И тут… Тут раздался восторженный ах. А за ним — вопль:

— Дима! Сам Дмитрий Сергеев! Ой! А я ходила на ваши шоу! А-а-а! О-о-о! А можно с вами сфоткаться?! А автограф вы дадите?

Мадама без возраста, не желавшая доселе входить в наше положение, изумлённо воззрилась на двух молоденьких девочек, ворвавшихся в её кабинет.

— Вы к нам жениться, да?

— Да, — ответил я. — Только нас не хотят регистрировать.

— А почему? У невесты справки нет, да?

— Какой справки?

Девочки хихикнули в унисон.

— О беременности.

Мне показалось, что Маша сейчас схватит со стола тяжёлую кожаную папку с железными уголками и хорошенько приложит по голове сначала одну щебетунью, затем — другую, а потом — для общего количества и меня.

В общем, нам было велено привезти справку с датой гастролей (за которой мы тут же смотались), я сфоткался сначала с одной щебетуньей, потом — с другой. Маша всё это время сверлила работниц ЗАГСА взглядом, под которым обе девицы быстро сникли, пискнули “Спасибо!” и оперативно слиняли.

По возвращении со справкой (мы заодно прихватили и оплаченную квитанцию) мы принялись выбирать день. Следовало учесть несколько факторов: дата должна была быть после моего дня рождения, я должен был быть в городе, и выбранный нами день не должен был быть выходным.

Выяснилось это в тот момент, когда я заикнулся о том, что нам нужно только расписаться, что нам категорически не хочется слушать пафосные речи с насквозь лживыми интонациями, придыханием и фальшивым закатыванием глаз.

И вот мы выбрали одиннадцатое ноября и радостно свинтили на улицу.

Из ЗАГСа мы поехали домой к Маше забирать подсолнухи. Потом я обнаружил, что телефон сел, и пошёл домой за зарядкой и ноутом. Мне повезло. Дома никого не было, и мне не пришлось ни в чём отчитываться перед родителями или отвечать на дурацкие вопросы Эллки.

Когда я вернулся к Маше, мне на пороге был вручён новёхонький ключ.

Как только я сунул вилку зарядного устройства в розетку, телефон принялся трезвонить и выдавать бесконечные списки тех, кто пытался со мной связаться. В списке были в основном родительские номера. А сейчас звонила бабушка.

Мне было велено не обращать на папу внимания, делать то, что я считаю правильным, и в наикратчайшие сроки предъявить бабушке Машу.

Нами было решено поужинать и ехать к бабушке с утра.

Чтобы ужинать, еду ещё надо было купить и приготовить. И вот тут-то началось самое интересное. Выяснилось, что готовить Маша не умеет. СОВСЕМ. Я это понял, когда в квартире что-то грохнуло. Вбежав на кухню, я увидел перепуганную Машу, немного помятый алюминиевый ковшичек на плите и подозрительные жёлтые брызги на потолке. Это Маша варила яйцо для салата.

Пока я аварийно оттирал потолок, Маша жарила яичницу, смотрела на меня и давала ЦУ. Разумеется, яичница сгорела.

После того, как я слез с потолка, я снова заказал пиццу, а в голове у меня начали крутиться фразы из какого-то старого фильма «Ты без меня пропадёшь!» и «Это мой крест, и нести его мне!»

========== Часть 21. Женюсь! ==========

За чуть меньше чем два месяца между подачей заявления и бракосочетанием чего только не успело с нами случиться!

Мы посетили бабушку. Они с Машей сразу нашли общий язык. Впрочем, в бабушке я не сомневался никогда.

Я тайно вынес из дому «Книгу о вкусной и здоровой пище», второе издание, 1953 год, фактически антиквариат. Дома она всё равно никому не нужна. Папа с Эллой не готовят, а мама и без книги умеет. Отсутствия фолианта никто и не заметил. А я со временем его верну.

Как-то раз, когда Маша ушла в институт, а я уже не спал, но продолжал валяться в полудрёме, перемежая её потягушечками, в коридоре раздался скрежет ключа, и появился Александр Евгеньевич, Машин папа. Вот оно, ощущение неловкости, когда ты лежишь голый под одеялом, одежда валяется в паре метров от кровати, и в комнату входит отец твоей вроде как будущей супруги.

Разговор с Александром Евгеньевичем вышел достаточно странным. Раньше он, как мне казалось, чуть ли не сватал и не навязывал мне Машу, а теперь всячески выведывал, что у нас, да как, и что мы планируем делать.

В итоге всё кончилось тем, что я ему немного нахамил (когда вопросы, на мой взгляд, начали переходить грань дозволенного). Я порекомендовал Машиному папе завести себе вторую Машу, а ещё лучше парочку, и непременно научить их готовить.

К возвращению Маши из института в дверь квартиры был врезан ещё один замок, и ключ Маше в этот раз вручал уже я.

Маша призналась, что её мама изначально не верила в далеко идущие планы дочери и считала их не стоящей внимания блажью. Теперь же крайним оказался папа. Поскольку вовремя не пресёк, не остановил и не доглядел.

Вот уж не думал, что не только мне, но и Маше придётся сидеть как сычу и прятаться от собственных родителей!

Во время установочной сессии ребята уехали в тур без меня. Сессия только подтвердила то, что я и так уже знал: фанатки следят за тобой, и интернет и соцсети им в помощь. Было выдвинуто не менее пяти абсолютно абсурдных взаимоисключающих теорий моего отсутствия: я женюсь, любовница бросила меня с младенцем на руках, уйдя к любовнику, я уволился сам, я был уволен за голубизну, я временно не способен выступать, поскольку ушёл в запой.

Под ненавязчивым влиянием ребят я поддался стадному чувству, проколол себе ухо и сделал татуировку. Узоры на теле меня не привлекали никогда. Отвращала их перманентность. Но почти ежедневное общение с покрытыми разводами парнями сделало своё чёрное дело. Я захотел попробовать. Но сделать это решил так, чтобы татуировка не мозолила глаза мне самому и была меленькой и не особо заметной. Короче, сделал я небольшой геометрический узор на лопатке.

К дырке в моём ухе Маша отнеслась равнодушно, а вот обнаружив у меня на спине «обновку», попыталась меня побить. Бегаю я хорошо и уворачиваюсь ловко. Машуня меня не поймала и не достала. Попыталась было бросить в меня чашкой, но промахнулась. А потом мыла стену и пол. Поскольку в чашке оказался недопитый кефир. Семейная жизнь — это, оказывается, весело!

Правда, потом в наказание Маша отлучила меня от тела. Хых! На следующий день мне всё равно нужно было уезжать в тур. Вместе со своим телом. И Маше оно целых три недели не доставалось.

По возвращении домой меня ждал бурный примирительный секс во всех позах и на всех поверхностях. Никак не ожидал, что Маша — такая затейница.

За те три дня, что я жил дома, татуировку Маша не упоминала, всячески угождала мне, и если бы не её, откровенно говоря, провальные попытки готовить, я бы, пожалуй, почувствовал себя султаном или падишахом.

На восемнадцатилетие я получил три подарка: отмену танца на шесте из-за невозможности быстро и надёжно устанавливать и демонтировать этот шест на сцене (это был подарок от Романа), Машино внезапное появление в мой день рождения в Камышине и крошечную серёжку с миниатюрными «Д+М» (ну да, да, должна же Маша даже в своё отсутствие как-то «метить» принадлежащую ей территорию). Сами понимаете, есть ли в Камышине камыши, я в тот раз посмотреть так и не успел. Но отпраздновали мы хорошо. Утром Маша уехала домой, а я загрузился в автобус и проспал до следующего города, где ребята пинками и матюгами выгрузили меня возле гостиницы.

Вечером после концерта ребята поздравляли меня с днём рождения. Было весело. Правда на следующий день одного из старичков, Игоря, Роману пришлось объявить травмированным. Не скажешь же внезапно нарисовавшимся по наши души журналистам, что человек страдает от похмелья, и людям его такого предъявлять нельзя!

Через несколько дней я вернулся в Питер, и наступил день икс.

Когда мы вышли из ЗАГСа на улицу, то с изумлением увидели длиннющий лимузин у входа и рядом с ним всех наших. Всех-всех. Ксюша таки сдала меня с потрохами и, как оказалось, давным-давно рассказала Роману, какую именно справку я у неё получал.

Ах да, после того, как нас расписали, необъятная дама без возраста, на шпильках и с огромными овальными серьгами, стремившимися дорвать последние миллиметры кожи на растянутых мочках, вопреки моим просьбам начала нудить про светлое будущее, бережное отношение друг к другу и новую ячейку общества. Но я зыркнул на неё так, что мадам захлебнулась этой вязкой патокой на полуслове. Всё-таки я многому научился у Маши за эти пять с половиной месяцев.

========== Часть 22. У меня впереди целых восемь тактов… ==========

Ребята принялись кричать «Горько!» И что нам с Машей оставалось? Правильно, поцеловаться прямо на ступеньках ЗАГСа.

Под аплодисменты и крики «ура» Роман вручил нам конверт. В нём обнаружилась путёвка. Нет, не на месяц, всего на неделю. И не на Канары, а в Ленобласть. Но зато какие там оказались пейзажи! И тишина!

Я вякнул было про тур, на что мне ответили, что моё внезапное заявление на отпуск уже давно подписано. Мне осталось лишь подобрать запрыгавшую вниз по ступенькам челюсть и поблагодарить.

И это моё отсутствие в туре на фанатской страничке тоже обсосали со всех сторон. Были версии о том, что я лечусь от зависимости, что мне под дверь подкинули младенца в шали, и что я теперь ищу его мать, что любовник увёз меня в Европу, и много-много других, не менее оригинальных. Но самой моей любимой версией стало то, что меня побила моя же девушка, и я теперь вынужденно прячусь ото всех, пока не сойдут синяки. По версии неуёмных фанаток побила она меня за то, что я поцеловал какую-то девицу на фотосессии.

Уехали мы с Машей на следующий день с утра. После шумного и вечно спешащего города оказаться в звенящей тишине было очень непривычно. Хотелось не то выковырять из ушей вату, не то ходить на цыпочках по лесным дорожкам и разговаривать едва слышным шёпотом.

В доме отдыха, в котором мы оказались, почти не было отдыхающих. Учитывая время года, ничего странного в этом не было. Вокруг стояли сосновые леса. Сам дом отдыха находился на берегу озера.

В первое же утро, когда после завтрака, на котором, кроме нас, почти никого не было, мы вышли на берег. ВСЁ озеро было покрыто тоненьким слоем льда. Стояла ТИШИНА. Маша ступила на первый понтон, вдававшийся в озеро и… Случилось ЧУДО. Покачивающийся понтон вызывал едва заметные волны. Они ломали тоненький лёд, и края льдинок едва слышно позванивали, соприкасаясь краями… Мы с Машей застыли. Над водой расходился нежный звон. Вокруг озера стояли неколебимые ветром сосны. Звон и тишина…

Я осторожно ступил на понтон и обнял Машу сзади. Льдинки зазвенели снова. Теперь уже по-другому. Мы ещё долго стояли, то слушая тишину, то перебираясь с одного понтона на другой, то делая несколько шагов и снова застывая и слушая едва слышное позванивание первого тонкого льда.

Увы, больше подобного чуда нам ни слышать, ни видеть не довелось. Температура продолжала стоять в районе нуля, но либо лил дождь, либо дул ветер, и лёд на озере больше не появился.

Как это ни странно, инфа про нашу с Машей свадьбу не всплыла нигде. Через неделю мы вернулись в город, и я уехал в очередной тур.

Там, внезапно, не пойми, не разбери, почему, меня начали мучить спазмы в мышцах ног. Никогда с таким не сталкивался. Ни до, ни после. Как-то утром я минут десять, не меньше, не мог слезть с кровати. И ладно бы, схватило икру, здесь-то я знал, что делать: просто втыкаешь изо всех сил ногти в мышцу с двух сторон, и отпускает мгновенно. А тут… Внутренняя мышца бедра. Боль адская, и что с ней делать, не ясно.

Вечером, во время выступления, ту же мышцу «схватило» снова. Слава богу, приключилось это за сценой. Парни уложили меня на старенький диванчик у кулисы с наказом лежать, не рыпаясь, и не лезть на сцену. Мол, «Мы и без тебя справимся». Среди прочего до меня донеслось сочувственное «Совсем заездила девка парня». Я лежал и не мог ни разогнуть ногу, ни пристроить её так, чтобы отпустило, ни посмеяться над дикостью подобного предположения. Начался следующий номер. Без меня. Ногу не отпускало. И тут мне на помощь пришёл старый советский фильм. «У меня ещё шестнадцать тактов… У меня впереди целых восемь тактов…» сколько тактов до выхода на сцену оставалось у меня, я понятия не имел. Мне никогда не приходило в голову их считать. И вообще, у меня складывалось впечатление, что на сцену мы выскакивали, когда внутри что-то торкнет, а не под строгий ритм и счёт.

Я, конечно, не балерина, но в трудовой у меня написано “артист балета”. Сжав зубы и мыча, я заставил себя встать… Выпрямиться… Сделать несколько шагов в сторону сцены и… Вот ведь чудо… Ногу отпустило. ПОЛНОСТЬЮ.

Если парни и удивились моему появлению, то виду не подали, и остальная часть шоу прошла, как ни в чём ни бывало. Так что? Искусство отражает жизнь? Или всё-таки жизнь — искусство?

Комментарий к Часть 22. У меня впереди целых восемь тактов…

Имелся в виду фильм “Анна Павлова” https://www.youtube.com/watch?v=2veSy1jhfDw

========== Часть 23. Акела промахнулся. Впрочем, вся стая — тоже ==========

Началась зима, и Акела промахнулся. А за ним — и все мы. Причём, по-крупному.

Почему-то никто, и в особенности Роман, не подумал, что место, вполне пригодное для выступления летом, может перестать быть таковым зимой. Мы на несколько дней уехали на север. Темно. Холодно. На улице, разумеется. А в одном из городов — и в так называемом Ледовом дворце. На улице было -27. В зале — изо рта вырвался парок. Зрители, все поголовно, сидели в шубах, унтах и шапках. Поначалу я никак не мог понять, почему никто не аплодирует. И только потом до меня дошло, что едва слышный, доносящийся из зала, шорох, напоминавший скорее шелест сухих листьев на ветру, и был аплодисментами. Просто зрители хлопали, не снимая варежек.

Наше выступление не отменили. Хотя, думаю, следовало бы. Температура в зале оказалась неожиданностью для всех, в том числе и для меня. Где-то за месяц до того я зачем-то зашёл на сайт местного Ледового дворца и очень изумился, обнаружив, что концерты в этом дворце спорта прекращаются ещё в середине предыдущего месяца, и единственный концерт в следующем — наш. Мне следовало бы догадаться, чем всё закончится, и какой будет температура в напоминавшем стеклянную коробку зале, но голову я не включил, а потому мёрз как все. При дыхании изо рта вырвался парок. Вдобавок, от нас, как от лошадей, ещё и валил пар.

Почему никто не заболел, и как чудом никто в подобных условиях не получил травму, для меня так и осталось загадкой.

Но на выступлении при почти минусовой температуре наши злоключения не закончились.

То ли из-за морозов, то ли ещё из-за чего наш рейс отменили. Теоретически можно было вернуться в Питер и на поезде, но тогда пришлось бы отменить выступление в родном городе. В Москву же самолёты почему-то летали исправно. Поэтому нас перерегистрировали на другой рейс, и в Пулково мы приземлились ровно за полтора часа до начала концерта.

Потом зрители писали на фан-страничке, что мы выглядели какими-то заморенными и измученными. Посмотрел бы я на них после всех этих пересадок-перелётов!

Мозги, видимо, устали у всех, поскольку косяков на этом выступлении оказалось немеряно. Сначала меня бросили не туда. Немного не туда. Правда, меня поймали. Успешно. Но даже на непросвещённый взгляд сделали это косо-криво. Потом один из ребят вышел не в том костюме. Причём, за сценой никто из наших даже не заметил, что надел он не то. Видимо, голова у всех была занята одной лишь мыслью, что ещё чуть-чуть — и нас ждёт недельный отдых.

Думаю, из зала всё это выглядело очень странно. На сцене — четверо парней в резиново-кожаных облегающих штанах, босиком и с голыми торсами, и тут из кулис появляются ещё двое: один — такой же, второй — в рубашке, джинсах и кроссовках. Пришлось бедолаге устраивать импровизированный стриптиз, избавляясь от рубашки.

Но это было не всё. Одному из «босоногов» особо «повезло»: он попал ногой на остроугольную стразину, отлетевшую от чьего-то костюма. Моря крови не было, но со сцены парень ушёл, хромая, а потом выковыривал эту радость из ступни.

Ещё в одном номере уронили бандану. Так она и пролежала, болезная, до начала антракта.

А почти в самом конце второго отделения, в номере, где мы, шестеро, изображали кого-то вроде злых санитаров и шпыняли по сцене психа в смирительной рубашке, произошёл казус. Когда «псих» должен был выскользнуть из рубашки и благополучно сбежать от нас за сцену, липучки на рубашке почему-то не разлепились.

На репетициях мы рассматривали и такой вариант. В этом случае стоявшим с краю «санитарам» полагалось ухватиться за рубашку и хорошенько дёрнуть. В репетиционном зале всё это проходило на ура. А тут — ничего. Бежавший в сторону кулисы Игорь ожидал, что с него сорвут рубашку, но липучки не расцепились, а дёрнули его, бедолагу, за подол, в результате чего он улетел со сцены носом вперёд, да ещё с завязанными за спиной руками. В паре сантиметров от пола ему удалось как-то извернуться, но приложился он неслабо. На фанатском сайте потом даже поужасались тому, как «что-то бумкнуло» в момент падения Игоря за сценой.

Во время финального танца свет прожекторов «поплыл» совсем не в ту сторону, куда требовалось по канве танца. Я так и пробыл до поклона, на котором включили полный свет, неким привидением, передвигавшимся исключительно по неосвещённой части сцены.

Под конец выступления мысли, по крайней мере, у меня, были лишь об одном: чтобы этот кошмар закончился, и, желательно, побыстрее. Сам я, вроде, нигде не накосячил, но мне нестерпимо хотелось провалиться сквозь сцену или, что куда лучше, зажмуриться, а потом открыть глаза, перенесясь на пару часов назад, к началу сегодняшнего шоу, а то и вовсе — во вчерашний день, пусть даже в обледенелый дворец спорта.

На поклоне мы стояли как истуканы с каменными, ничего не выражающими, лицами. Правда, Игорь, едва скрывшись в кулисе, сорвался в истерический хохот. Я молча обошёл его и направился в гримёрку. Сил ни на что уже не осталось.

Когда я вышел из служебного выхода на улицу, то обнаружил, что зима закончилась, и на голову мне льёт дождь. Но мне было всё равно. Я натянул капюшон, и уже не обходя луж, покатил чемодан в сторону стоянкитакси.

Приехав домой, я, не приподнимая, перекатил чемодан через порог, снял куртку, сунул её затихшей Маше в руки, разулся и, даже не зайдя в ванную, прошёл в комнату, кое-как разделся, плюхнулся на кровать, накрылся одеялом с головой и отвернулся к стене. Я скорее почувствовал, чем услышал появление на пороге недоумевающей Маши.

— Обними меня, — сам не знаю, зачем, попросил её я.

========== Часть 24. Я сама придумала тебя. Я сама тебя нарисовала ==========

POV Маши

Меня будит настырное копошение под боком. С трудом продираю глаза. В свете уличного фонаря вижу, что Димка, не просыпаясь, упорно пытается накрыться предварительно сброшенным одеялом. Вот только одну ногу он при этом засунул в вырез пододеяльника, и из-за этого ничего у него не выходит.

Со вздохом сажусь и начинаю его выпутывать. Уж очень спать хочется, а пока он под одеялом по уши не скроется, покоя мне не будет. Как только нога оказывается на свободе, и одеяло перевёрнуто нормальным образом, Димка ловко ухватывает его край и, по-прежнему не просыпаясь, натягивает на себя.

Нет, у меня нет мыслей типа «И угораздило же меня связаться с малолеткой!» Хотя мне порой кажется, что Дима ещё совсем ребёнок. И как я могла поверить в то, что ему уже двадцать два? Две одинаковых строчки подряд! Одинаковые города, одинаковые даты рождения! Как можно было не догадаться, что это опечатка на сайте?!

Теперь мне смешно. А тогда я испытала шок. Столько усилий, чтобы прийти к цели, и в метре от неё так облажаться!

Если Дима задрых носом к стенке, да ещё сам попросил обнимашек, дело не дрянь, конечно, но, в общем, очень близко к этому. Обниматься во сне он не любит. И спит под отдельным одеялом, завернувшись в него, как гусеница в кокон. Вечно жалуется ночью на холод и во сне периодически утаскивает одеяло у меня. Может, это он на сцене так замерзает и отогреться потом не может? Говорят, в театрах вечные сквозняки. Я Диме шутки ради подарила на день рождения шерстяные лохматые носки. Почти гольфы. Думала приколоться, а он, мало того, что в полный восторг пришёл, так ещё и спать в этих колючках повадился. Пришлось сменить ему одеяло на потолще.

Просыпаюсь. Прислушиваюсь. Спит. Я выспалась. Лежать просто так ужасно скучно. Нет, я в курсе, что из тура Дима всегда возвращается как выжатый лимон. Потом почти сутки спит и только после этого снова становится адекватным человеком. А вот трахается он со мной только тогда, когда выспится. Может, он асексуал, и ему это не очень надо? Или он, как Никита, спит в туре с фанатками? Хотя, нет, едва ли. Он же про Никиту мне сам рассказал. Или он так сильно устаёт, что ему уже не до секса? А если оно уже сейчас так, то что же дальше будет?

Вопросы, вопросы, вопросы… И нет на них ответов… Совместная жизнь оказалась совсем не такой, как я ожидала. И Дима оказался совсем другим, не таким, как я его навоображала. Дима оказался лучше. А вот семейная жизнь — хуже. Одной дома скучно. Надо стирать, убирать и готовить. И в магазин ходить. И не забывать вовремя оплачивать квитанции. И денег у родителей просить… Сложно, в общем… И институт хочется прогулять в те дни, когда Дима дома. Эх… Скорее бы у него началась следующая сессия, и мы снова жили бы как люди… Всё-таки взрослыми быть ох как непросто, и у Димы это получается лучше.

Рядом со мной шевелится одеяло, и под ним начинаются потягушечки и довольное урчание, и всё это, как обычно, во сне. Похоже, вчерашний кризис миновал. Интересно, что же у них там произошло? В туре или во время питерского выступления? Дима мне, конечно, всё сам расскажет, не сегодня, так завтра, но узнать-то хочется сейчас!

Повозившись во сне, Дима продолжает спать дальше.

Шарю рукой на столике у дивана, нащупываю телефон и углубляюсь в дебри слухов и домыслов на фанатской страничке.

Значит, так… Игоря уронили, но он улыбался на поклоне. Бедолага… Впрочем, что ему ещё оставалось? Не то… Косяк со светом в финале. Тоже не то… Вадик уронил бандану. И что? Да по ней убиваться никто б не стал… Мимо… Богдан перепутал костюмы… Свежо и оригинально, что тут скажешь… Ну что ж они тут чушь всякую обмусоливают?! Та-а-ак… Диму чуть не уронили. Судя по тому, что я сейчас вижу рядом, его поймали. И не «чуть», а взаправду. «Чуть» в подобного рода ситуациях является решающим фактором… Что там дальше?.. Бедолага Альф наколол ногу… Точно Альф, не Дима? Вчера он, вроде, не хромал. Бесцеремонно отгибаю Димино одеяло, чтобы проверить. С ногами всё в порядке. И с обеими родинками на большом пальце левой ноги — тоже. Ур-р-р! Димка здесь, и весь мой! Вместе с родинками! Ур-р-р! Ур-р-р!

Дима продолжает спать. Уже совсем светло. Ну сколько ж дрыхнуть то можно?! Хорошо, хоть не храпит. Вылезаю из-под одеяла, накрываю им Диму и плетусь на кухню, готовить завтрак. Тоже — не самая весёлая из обязанностей.

Та-а-ак… Что тут у нас есть? Мдя-я-я… Не густо… Каждый раз напоминаю себе, что надо заранее запасаться продуктами, но всё время забываю. Наверное, надо окончательно сюда перебраться и не сбегать на время Диминого отсутствия к родителям.

Днём схожу… сходим, в магазин. Вдвоём хоть не так скучно.

Ну что же, что у них там, блин, произошло?!

Комментарий к Часть 24. Я сама придумала тебя. Я сама тебя нарисовала

Весь фанфик - воспоминания Димы о молодости.

А вставки с ПОВом - скажем так, прямой “поток сознания” героев в момент речи.

========== Часть 25. Принц-администратор ==========

Утром, вернее днём, когда я отоспался, Маша накормила меня завтраком: яичницей с беконом и солёными огурцами. Нет-нет, огурцы были вприкуску. Она их не пыталась пожарить. Присланы они были той самой тётей из Самары, которая на майских праздниках прихватила Машу на наше выступление. Тётя мечтала со мной познакомиться лично, а пока в устрашающем количестве слала Маше огурцы и варенье.

Бекон оказался солёным. Огурцы, разумеется, тоже. Яичницу Маша щедро посолила. Попробовав её, я хмыкнул, что кто-то либо влюблён, либо беременный. Маша в отместку шмякнула меня батоном по макушке. Думаю, вы поняли: завтрак мы не доели.

Как я уже говорил, примирительный секс — это здорово! Потом мы выбросили недоеденную пересоленную яичницу, сходили в магазин, затарились продуктами и почти не вылезали из «берлоги» до самого моего отъезда.

После недельного отдыха началась уже привычная круговерть. В этот раз — двадцать три дня вдали от дома с двумя заездами в родной город. Один раз между самолётами у нас было пять часов, в другой — семь.

Оба раза Маша дулась на меня по-страшному, поскольку я, игнорируя всё, выставлял будильник на телефоне и заваливался под одеяло на диван. Всё-таки сон на уже ставшей родной поверхности заменить не может ничто.

Сколько бы мы ни ездили, где бы ни выступали, меня всегда поражало то, что те номера, что встречались бешеными аплодисментами в одном месте, ждали равнодушные хлопки — в другом, и то, что вежливо терпели в Питере, могло сорвать громовые овации в области. Или наоборот. Зрители из больших городов, не стесняясь, хлопали и орали там, где им хотелось, а вот в маленьких городках — дожидались окончания танца и начинали аплодировать только тогда. Нужно признаться, подобная тишина нервирует до сих пор. А во вскакивавших с места, оравших «Браво!» и хлопавших, подняв руки над головой, я вскоре даже в полутьме зала научился различать наших питерских фанаток. Что заставляет их периодически появляться в самых непредставимых местах — до сих пор выше моего понимания.

Эти гастроли в двадцать три дня нам дорого дались. Сначала косяком пошли ляпы и ошибки. Потом несколько человек выбыли из-за травм. В том числе и я. Ту самую, старую, травму ноги уже стало сложно скрывать, и Роман в приказном порядке велел мне ехать домой. Ехать туда не хотелось. Маша с родителями была в это время в Испании, и я предложил Роману компромисс: оставить меня в качестве… массовки, раз столько народу выбыло, и некому стало затыкать образовавшиеся дыры.

Чисто массовочных номеров у нас почти не было, и Роман перевалил на меня всё от «подай-принеси» и «подпиши бутылочки с водой» до «выйди в зал посмотри, начинать или подождать» и «позвони узнай, какой номер у высланного за нами автобуса» и тому подобного.

Сказать, что я ловил от новых обязанностей непередаваемый кайф, значит соврать, но меня поддерживала мысль о том, что нога в любой момент может пройти, и что своей, вроде, и незначительной деятельностью я хоть как-то облегчаю ребятам жизнь. Порой приходилось проявлять смекалку. Для простоты я даже начал представляться по телефону личным секретарём Романа или администратором коллектива.

В мои руки попал черновой список гастрольных городов на май. Несколько строчек в центре были вычеркнуты, и Роман попросил меня позвонить организаторам наших выступлений в городах, находившихся в нижней части списка и узнать о возможности переноса выступлений на более ранние сроки, записать возможные даты и вернуть список ему.

На вопрос о вычеркнутых городах, Роман ответил, что доехать туда можно лишь на автобусе, но что везти нас туда местные автопарки желанием не горят из-за ужасной дороги, соединяющей эти города. В один из этих городков я и сам года полтора назад ездил на соревнования. Дорога и впрямь напоминала полигон, покрытый быстрорастворимым асфальтом и денно и нощно подвергавшийся бомбардировке.

Во время одного из концертов я сидел за сценой и от нечего делать я открыл в телефоне карту. Как оказалось, все эти городки соединяла железная дорога. Я нагуглил расписание. Выяснилось, что поезда дальнего следования там не ходили. Дорога была неэлектрифицированной. Но три раза в день по ней ходил дизель. Мне стало любопытно, есть ли в городах, соединённых этой дорогой, площадки для выступлений и гостиницы. Как подсказал мне интернет, ДК, бывшие кинотеатры и клубы с залами там имелись. Просмотр сайта одного из ДК показал, что в городишке уже пару месяцев ничего не происходило. На собственный страх и риск я позвонил по указанному на сайте ДК номеру.

Нужно ли говорить, что в мае в этих трёх городках нас встречали с восторгом, поскольку интересных зрелищ в их краях не было уж очень давно. А во взятом у нас областным телевидением интервью я, не видя смысла молчать, упомянул, что местные АТП отказались нас везти из-за отсутствия нормальной дороги, и что машинист местного дизеля, привыкший перевозить воздух и пяток бабулек-пенсионерок, три дня фигел, видя на станциях одних и тех же парней, грузивших в его, помнившего ещё Советский Союз, малиновый подкопчёный венгерский дизелёк, кофры с аппаратурой и костюмы в чехлах. Видимо, это интервью попалось на глаза кому-то из руководства области, поскольку после него дорогу заасфальтировали в течение недели, а нам от имени чиновника, ответственного за развитие культуры в данной области прислали персональное приглашение на осень и гарантию выделить бесплатный автобус для гастролей. Как известно, бесплатный сыр бывает только в мышеловках. К автобусу прилагалось приглашение на интервью. Видимо, для того, чтобы мы спели дифирамб местной администрации.

Роман тогда пошутил, что назначит меня главным, когда решит отойти от дел. Мы все тогда лишь посмеялись, но кто мог знать, что те слова станут пророческими?

Осенью местные жители нас встречали как триумфаторов. Про бесплатный автобус никто, разумеется, и не вспомнил. Про интервью — тоже. Как подсказал мне интернет, того чиновника сместили с должности задолго до начала нашего тура.

А нога, как я и предвидел, перестала болеть так же внезапно, как начала. И я закончил тот декабрьский тур, как должно. То есть, выступая на сцене.

Комментарий к Часть 25. Принц-администратор

Автор лет семь назад ездила на соревнования по подобной дороге. Кое-где в асфальте были дыры, в которые вполне можно было вложить валун или большую морскую черепаху. Асфальтированная дорога напоминала грунтовку. Автомобиль вихлял как слаломист по трассе. Подвозившая меня от Тулы тренер, сказала, что уже выучила эти дыры наизусть, но в тёмное время суток ездить по этой дороге не рискует.

Что в тех краях теперь — не знаю, но надеюсь, что ситуация улучшилась.

========== Часть 26. Там мышь! И другие приключения Вадика ==========

Январь начался с очередных казусов. Правда, большей частью смешных, иногда неожиданных, но имевших порой далеко идущие последствия. Никто из наших не заболел, никто не травмировался. А то, что пошли странные слухи… Так тьфу на них. Я-то знаю, что всё, ну или почти всё, что пишут фанатки у себя на страничке — выдумка и неправда. А если и правда, то помноженная на такой вымысел, что разглядеть за ним истину не представляется возможным.

Во-первых, за новогодние «каникулы» где-то треть ребят ухитрилась потолстеть. Альберт так и вовсе успел нагулять дрожащий жирок на животике и ляжки. Это ж как праздновать надо было?! Ещё треть парней загадочным образом похудели до торчащих рёбер. При виде вторых Роман хмыкнул, при виде первых — покачал головой, но ничего не сказал. Возможно потому, что и сам за праздники прибавил пару-тройку кило.

И вот первое выступление. Начинаем выходить на сцену. И тут… заминка. Налетаю лбом на застывшего передо мной Вадика. Легонько подпихиваю в спину — ноль реакции. Что за чёрт! Выглядываю из-за его плеча. Из противоположной кулисы ребята уже вышли. Стоят. Ждут нас. Тянется напряжённая пауза. Замечаю, что на сцене, у задника, лежит что-то белое, маленькое. Снова подпихиваю Вадика вперёд. Теперь уже кулаком. Не идёт. Стоящий позади меня Игорь подталкивает уже меня.

— Там мышь! — вдруг выдаёт Вадик.

Я присматриваюсь. А ведь и правда! Скорее даже, не мышь, мышонок. Маленький… Миленький… Неспешно идёт за спинами у ребят и что-то деловито вынюхивает на сцене.

В голосе Вадика — паника. На сцене — всего лишь мышь. Мышонок! Понимаю, что Вадика я силой не выпихну. Оборачиваюсь к ничего не понимающему Игорю.

— Телефон!

Да, именно на такой случай за сценой лежит старенький аппаратик с уже набранным номером звукорежиссёра.

Хватаю телефон и нажимаю кнопку. Трубку снимают мгновенно.

— Что там у вас?

— Василий, врубай! — кричу я. Мышь побоится звука и уйдёт. — Врубай! — повторяю я.

И Василий врубил. Вот только эффект от этого оказался не совсем такой, как ожидал я. Мышонок заметался по сцене. Теперь его заметили и зрители. По залу прокатилось оживление. Игорь за моей спиной громко заржал. Один из стоявших на сцене ребят топнул в надежде пугануть мыша. Именно это и возымело эффект. Мышонок рванул по прямой и сиганул со сцены в зал. Я, уже не в состоянии сдерживаться, мелко трясся от хохота, уткнувшись лбом Вадику в спину.

— Иди уж, — выдавил из себя я.

Начало концерта было скомкано. Мы то и дело принимались глупо хихикать. Вадик на нас дулся. Как мышь на крупу.

В общем, начало тура было весёлым. Да и продолжение — ничуть не скучнее.

В следующем городе во время выступления рядом с Вадиком лопнул софит. Вадик и виду не подал, что что-то не так, но когда вернулся за кулисы, его ощутимо потряхивало.

Места в гостиницах мы всегда резервировали из расчёта по номеру на каждого. Только вот бронь, сделанная чуть ли не за полгода, порой испарялась самым загадочным образом. Правильнее сказать, загадочным образом трансформировалась в весьма странный набор комбинаций. Полагаю, в гостиницах фишка такова: поселить гастролирующих покомпактнее, ведь они лишнего времени не имеют и едва ли станут закатывать скандал. Обычно при заселении нас пытаются убедить, что произошла накладка, и селят по двое. Но бывало, что нам не везло, и кого-то селили в семейном номере с двуспальным лежбищем и двухэтажной кроватью. Выспаться в подобной ситуации, как правило, не удаётся никому. Обязательно находится кто-то, кто храпит, кто-то, кто вертится, и кто-то, кто простужен, кашляет и чихает. Двухэтажная кровать скрипит и качается, кажется, даже от дыхания. Оказавшиеся на двуспальном ложе ржут как кони и обмениваются бородатыми шуточками типа «Не приставай, пра-а-ативный!»

При подобных условиях очередь на «пожить одному», сами понимаете, соблюдается наистрожайше.

После шоу мы переехали в соседний город. Вот только в гостинице нас поселили, кого как. Мне, Вадику и Степану с Богданом достался блок на четверых с двумя комнатами и кухонькой. Вадик сразу завалился спать. Я — тоже. Засыпая, я слышал, как кто-то бесконечно плескался в ванной, но не придал этому значения.

Посреди ночи меня и, возможно, полгостиницы разбудил вопль. Нет, ВОПЛЬ. Я вскочил и рванул за дверь. На полу у стенки сидел Вадик. В руках у него было что-то большое и белое. Из соседней комнаты выскочил Богдан. За ним — Степан. В почти полной темноте раздался «плюх». Богдан витиевато выругался и, подобно дирижёру, сделал движение рукой сверху вниз. Раздалось «хрясь», а потом — «звяк», «бряк», и что-то с грохотом покатилось нам под ноги. Я нашарил на стене выключатель и нажал. Наверху что-то зашипело, заискрило, и где-то в районе Богданового пупка заморгала одинокая покачивающаяся на проводке лампочка. Сидящий на полу Вадик закрылся белой футболкой, что была у него в руках. Богдан прижимал ладонь к стремительно заплывавшему глазу. Да-а… Картина маслом. Немая сцена. Куда там «Ревизору»!

Как выяснилось, когда все залегли по койкам, Степан, самый крупный и большой из всех, постирал в ванной футболку. Тоже немаленького размера. Вот только змеевик уже был занят нашими носками. Не долго думая, он связал шнурки, зацепил их за выступ на плафоне в прихожей, прицепил к петле от шнурков вешалку и повесил на неё мокрую футболку. Ведь, как известно, движение воздуха в коридорчике даёт шанс почти полностью просушить футболку к утру. Да и кому могло прийти в голову, что Вадику посреди ночи приспичит выйти в коридор, не включив при этом свет?!

Вадик спросонья принял футболку за привидение. Богдан получил вешалкой в глаз и, дёрнув за шнурки, оторвал плафон от потолка.

Когда мы снова залегли по койкам, и я уже засыпал, рядом послышался шорох.

— Ты спишь? — прошептал Вадик.

— Уже нет, — немного раздражённо прошептал в ответ я.

У Вадика была странная особенность организма: он либо ложился и мгновенно засыпал до будильника, либо мучился бессонницей по многу дней подряд.

— Ну ладно… Забирайся… — сдался я и подвинулся к стенке.

Вадик тут же подхватил свою подушку и одеяло и устроился рядом, компактно свернулся, прижавшись к моему боку спиной, и, ровно задышав, уснул.

Подружившись с Вадиком, я понял, что то, что я ошибочно принимал за виктимность, ею не являлось. Вадик, просто-напросто боялся быть один. А что уж что тут было первопричиной, бог весть…

Разумеется, я никому не рассказывал, что в бессонные недели работал снотворным для Вадика. Мы же ничего такого не делали, да и на что мне в этом смысле Вадик? Парни — не по моей части, хотя Вадик и уверял, что я с Машей очень скучно живу и многое из-за этого упускаю.

Разумеется, с утра пораньше Роман, тоже разбуженный ночным переполохом, пришёл с инспекцией. Ему скромно предъявили останки сложенного в угол плафона, от которого предварительно отвязали шнурки, и вежливо пожаловались на нерадивость работников гостиницы, заселяющих людей в номера с толком не прикрученными к потолку осветительными приборами.

Роман хмыкнул, но ничего на это не сказал.

При выезде из гостиницы перед нами извинились за неисправность электроприбора и цветисто приглашали приезжать ещё.

А вот на фанатской страничке ни слова о плафоне и ночном переполохе не появилось. Зато всплыл опус о том, что Дима Сергеев всегда селится в одном номере с Вадиком Анисимовым, и что подушки и одеяла после их выезда из гостиницы уже в который раз обнаруживаются в одной кровати.

Кто-то тут же вспомнил мой летний «роман» с Лёшей Смирновым, и фанатствующая «губерния» пошла упоённо писать…

Я почему-то не подумал, что Маша тоже порой заходит на фанатскую страничку, и потому устроенный ею публичный «каминг-аут» наших с ней отношений оказался для меня полной неожиданностью.

========== Часть 27. Если б не было тебя… ==========

Следующим городом в гастрольном списке была Рязань. Остаться мы в ней должны были на две ночи. Вечером после шоу мы заселились в гостиницу, а выехать из неё должны были утром через день. Целые сутки у нас должен был быть свободный день, то есть, выходной.

Через пару минут после входа в номер, который нам с Вадиком опять достался на двоих, раздался стук в дверь. На пороге мы обнаружили Машу и чемодан.

— Вадик, ты бы погулял где-нибудь? — с порога начала она.

Вадик двинулся на выход.

— Погулял до завтра, — договорила фразу Маша. — Лучше даже до послезавтра. У Игоря с Альфом в номере кресло есть. Раскладное. Я узнавала.

Вадик потрясённо застыл.

— Маш, ты вообще… — начал я, но Вадик покачал головой, хмыкнул, отодвинул меня в сторону, вернулся в номер и вышел из него уже с сумкой.

— Спокойной ночи и приятных сновидений, — фыркнул он. — Игорь с Альфом в котором?..

— В триста пятом, — спокойно ответила Маша и, легонько подтолкнув меня в глубь номера, захлопнула дверь.

***

Потом мы с ней лежали, обнявшись и по уши накрывшись двумя одеялами и обоими покрывалами. Минус двенадцать на улице при незаклеенных деревянных рамах без половины ручек и батареи, прогретой до температуры 36,6, простора для фантазии нам не дали. Скажу сразу: заниматься сексом, следя за тем, чтобы одеяло не съезжало — полный отстой.

Я уже засыпал, когда Маша вывернулась из покрывально-одеяльного кокона и принялась рыться в сумочке. Снова устроившись рядом, она попросила:

— Дим, сюда посмотри.

— А? — с трудом разлепил глаза я.

Маша по-всякому пристраивала над нами телефон, чтобы сделать селфик. Я показал телефону язык. Маша ткнула меня локтем в бок. Отщёлкав несколько кадров, Маша снова почти полностью скрылась под одеялами.

Утром мне никуда не надо было спешить, не надо было вскакивать и бежать. Я, стараясь ненароком не высунуть руку или ногу из-под одеяла, потянулся.

— Лежи смирно… — сонно пробормотала Маша.

Я, что для меня нетипично, осторожно перевернулся, подтянул к себе Машу и обнял. «Какая же я всё-таки сволочь, — подумалось тогда мне, — я ведь ей даже ни разу не сказал “Я тебя люблю”».

— Маш?..

— М-м-м-м-м?

— А почему я? — продолжая лежать, уткнувшись ей носом в плечо, поинтересовался я.

— В смысле?

— Почему? Почему ты тогда привезла меня к себе?

— Ну я же ещё тогда сказала: ты мне понравился, — Маша обхватила меня руками. — Ты красивый, умный, у тебя чувство юмора… С тобой хорошо… Ты классный…

— начала перечислять она.

— Маш, а почему ты тогда приехала?

— «Тогда» — когда?

— Когда в кровать ко мне залезла.

— Тебя потерять боялась, — фыркнула мне в макушку она.

— Так я — вот он я… Куда б я делся… — невероятно информативно ответил я и вздохнул. — Слушай, а кроме меня, их у тебя сколько было?

— Кого?

— Ну парней… — уточнил я.

— Чего-о-о?! — Маша спихнула меня с себя и даже немножко потрясла. — Боже… Какой же ты глупый…

— А только что говорила, что умный, — не смог удержаться от того, чтобы не вставить шпильку, я.

— Ты один и был, — ответила она. — А то ты сам не понял. Я как вспомню, как я тебя в гостинице соблазняла, так смешно становится.

— Подожди… Но как?

— Как что?

— А кровь?

— Какая кровь?

— Ну у девушек… — начал я.

— Ну не знаю… — пожала плечами Маша. — Может, у тебя член слишком маленький? Я у других его, прости, не видела.

Я поперхнулся таким “комплиментом”. После длительного молчания я спросил:

— То есть, я один был, правда?

— Правда.

— Слушай, Маш…

— Ну чего?

— Я ведь тебе так и не сказал… Ну и вообще… У нас всё не как у людей… А вдруг это не любовь?

— А что?

— Ну не знаю… Дружба… Привычка… Удобство… Я, похоже, подкаблучник полный… Меня всё устраивает: знать, что ты есть, и что я к тебе вернусь.

Маша недовольно пошевелилась рядом.

— Нет, это здорово, что ты есть, — продолжил я. — Я даже не знаю, как бы всё было, если б не было тебя… Просто…

— Просто что?

— С тобой всё ровно, спокойно и просто.

— А ты хочешь сложно?

— Нет… Но Вадик говорит, что я многое упускаю…

— А ты что, попробовать хочешь? С Вадиком или с кем другим?

— Тьфу на тебя! — возмутился я. — Я же не в этом смысле!

— А в каком? Я в тебя кефиром как-то запустила. И батоном стукнула…

— А потом сама стену от кефира отмывала, — хихикнул я.

— Ну было дело… Я б не сказала, что всё просто и спокойно. Ты, похоже, маму мою забыл. И папу своего…

Я вздохнул.

— Ну вот представь: мы живём-живём… И тут — бац! И я влюбляюсь в какую-нибудь… Ну не знаю… Элеонору Зибульвег.

— В кого-кого?

— Да не важно в кого. Представь: страсть, скандалы, перехлёст эмоций… Как-то у нас с тобой всё слишком спокойно… — я уже и сам был не рад, что из меня выплеснулся этот поток сознания. — Вот что тогда делать?

— Эх, Дима, Дима… — Маша снова притянула меня к себе. — Что делать? Я бы тебя к ней отпустила…

— Чего-о-о?! — я даже голову поднял.

— Ты бы всё равно ко мне вернулся.

Тут Маша сначала фыркнула, а потом и вовсе захохотала. Я вопросительно посмотрел на неё.

— Видела я твою Элеонору.

Теперь захохотал уже я.

— Такие не в твоём вкусе.

— Вообще-то да.

***

Когда, перед тем как после полудня мы вылезли из кровати, Маша спросила:

— А ты правда меня любишь?

— Правда. А что?

— Меня все эти разговоры на сайте достали.

— Какие разговоры?

— Что ты гей и не по девочкам.

— Забей и не бери в голову, — отозвался на это я.

— Уже поздно.

— В смысле?

— Я наш селфик выложила.

— И что? А я — по осени наши фотки, — пожал плечами я. — Помнишь, нас Лёша на скамейке фотографировал?

— Это — другое.

— Ну выложила — так выложила. Никто ж внимания не обратит, — уверенно ответил я. — Можно даже перед зеркалом фоток ню наделать. Никто не заметит.

— Не, — отозвалась Маша. — Ню не надо.

— Стесняешься, да? — пошутил я.

— Нет. Здесь холодно, и освещение плохое. Мы выйдем зелёными и пупырчатыми как крокодилы… — Маша замолчала, а потом добавила: — А ты точно меня любить будешь, даже если я селфик выложила?

— Буду. Если пообещаешь не краситься под Элеонору.

Маша фыркнула. Мы переглянулись и заржали уже вдвоём.

***

Весь день мы с Машей бродили по заснеженным улочкам, даже не догадываясь, какие круги уже идут от Машиного селфика, всколыхнувшего фанатское болото.

Вадик обе ночи в Рязани ютился на раскладном кресле у Игоря и Альфреда.

Комментарий к Часть 27. Если б не было тебя…

Имя гипотетической Элеоноры взято с потолка.

Ну а прообраз тут:

https://www.tulup.ru/gallery/20070211/hi/img_2232.jpg

https://www.youtube.com/watch?time_continue=19&v=Y-RC1pjG1Rw

========== Часть 28. Сержант на плацу и другие разбитые стереотипы ==========

Вторая ночь в гостинице тоже весьма способствовала привыканию к обнимашкам. Так было и теплее, и комфортнее. Утром я бегом проводил Машу на поезд, благо что для этого требовалось лишь перейти площадь. Уже в автобусе, когда я подсел с извинениями к Вадику, то с изумлением услышал, что тот обе ночи погибал от жары в номере Игоря и Альфреда. Когда нас привезли обедать, я узнал, что половина ребят, так же как и я, оказались в номерах с едва тёплыми батарейками и были после жалоб переселены в то же крыло, что и Игорь с Альфредом. Единственным, кто остался там, куда его поселили, был я.

Через пару дней после отъезда Маши я от нечего делать залез на фанатскую страничку. Стыдно сказать, для того, чтобы получить доступ к части тем, мне пришлось пасть столь низко, чтобы зарегистрироваться! Ради того, чтобы не спалить своё мыло, мне даже пришлось завести второй почтовый ящик. Дабы поддержать мировое равновесие, я зарегистрировался как «Элеонора Z». Раз они там все считали меня геем, я решил притвориться девушкой. Тем более, что чисто мужских ников в списке пользователей я не нашёл и десятка.

Рылся в форуме я долго. Тыкался по разным темам. Дивился безграничности фантазии некоторых, но в итоге нашёл. Некая «Маша да не ваша» выложила наш с Машей селфик, заретушировав на нём себя. Рядом с довольным мной явственно виднелась прикрытая одеялом хрупкая девичья фигурка. К концу пятидесятистраничного обсуждения фанатское сообщество склонилось к двум версиям: Димочка Сергеев для конспирации заплатил какой-то девахе за постановочное фото, и Дима не шифруется, он просто би и спит с тем, кто попадёт под руку. Пардон, под член.

Самое смешное, что ещё недавно циркулировавшие по фанатскому форуму слухи о подкинутом мне младенце в шали и о наличии у меня поколачивавшей меня за походы «по фанаткам» девушки, уже были позабыты.

Как я потом узнал от ребят, были гостиницы, где всех всегда селили только по одному, хотя, разумеется, были и те, где с бронированием происходили вечные запутки и непонятки. В тех случаях, когда предстояло заселение в давно известную и проверенную гостиницу, и находилась эта гостиница не на другом конце страны, многие ребята беззастенчиво пользовались ситуацией, и к ним приезжали жёны и подруги. Так что Маша со своим визитом не оказалась в этом деле первооткрывательницей. Просто в отличие от других, она явилась тогда, когда сама сочла это нужным и никого не поставила в известность.

В один из вечеров я убедился, что и Вадик пользуется этой негласной возможностью. Влетев с разбега в его почему-то незапертый номер, я обнаружил прикрывшуюся при виде меня одеялом парочку: Вадика и того самого парнишку с длинной чёлкой, Машиного «крестника». Пробормотав: «Двери надо запирать, обормоты», — я оперативно свинтил в коридор.

***

По весне Степан, самый крупный и габаритный из всех, тот самый, который сушил на плафоне футболку, внезапно сделал неожиданный пирует: решил сменить амплуа, согласившись стать зицпредседателем каких-то «Рогов и копыт». Я предположил, что со всё увеличивавшимися габаритами ему просто было тяжело на сцене, но «Рога и копыта»… Ребята пытались его отговорить, но ничего не вышло. Лёне Косорезову гипс сняли уже давно, но всерьёз нагружать ногу пока было нельзя. Поэтому Роман решил взять ещё двух новичков. Решение, с какой стороны ни посмотри, правильное и вполне логичное.

Новичков поручили остававшемуся без дела Лёне, как когда-то Лёше поручили нас с Альбертом и Богданом. В те дни, когда мы были в Питере, прошло несколько репетиций и прогонов. Всё шло гладко и спокойно, ничто не предвещало сюрпризов. Новеньких звали Игнат и Михаил. На первый взгляд, вполне нормальные ребята, адекватные, трудолюбивые, имевшие немалый опыт выступлений. В отличие от меня. И старше, разумеется. Но такого номера, как откололи они, никто не ожидал.

Когда минут за пять до выхода на сцену, стоя за кулисой, я обернулся, то при виде подошедших новичков просто обалдел. В то мгновение я понял, что чувствует сержант, орущий на нерадивых салаг на плацу. Оба парня были накрашены. Нет, НАКРАШЕНЫ. Накрашены как портовые шлюхи. Стоп… Откуда в моём тогдашнем лексиконе подобные выражения? У парней были чёрные тени от верхнего кончика век до бровей. И дальше. До ушей. Нет-нет, я был в курсе про сценический макияж, но то, что я перед собой видел, было явным перебором.

Взгляд направо. Налево. В углу — ведро и швабра с длинным сиреневым мочалом на конце. В памяти всплывает старый французский фильм и уборщица, полощущая такую же сиреневую шевелюру Пьера Ришара в ведре. Но, увы. Воды в ведре не обнаружилось. И вот тогда я моментально осознал несколько вещей. Первое, что вымыть двоих за оставшееся до выхода на сцену время я банально не успел бы, даже если бы в ведре была вода, и мне удалось бы оторвать одну из лохматушек от швабры, и если бы парни не сопротивлялись. И второе, что если я сейчас заору на них, как сержант на плацу, это делу не поможет. Поэтому я просто стоял и молча пялился на представший моим глазам ужас.

За пару минут до выхода на сцену рядом материализовался Роман, всегда появлявшийся у края кулисы в последнюю секунду, и тоже застыл, увидев рядом со мной двух «панд».

— Смыть, — негромко приказал он, но так, что один из парней немедленно дёрнулся бежать. — В антракте. Всё. Смыть.

И тут я явственно прочитал в беззвучном шевелении Романовых губ «Дебилы, блять!»

Кстати, оба, и Игнат, и Миша, оказались ребятами вполне ничего. А накрасились они по привычке. После почти годичного стояния в кордебалете какого-то мюзикла.

========== Часть 29. Звезда и смерть Элеоноры Z ==========

Да был ли мальчик-то?

В Нижнем Новгороде мне пришлось убить «Элеонору», верой и правдой прослужившую мне несколько месяцев. Элеонора Z почти никогда и ничего не писала на форуме, она не открывала тем, не участвовала в срачиках и холиварах, ловко уворачивалась от выпадов троллей и не распространяла сплетен. Но порой во время длительных переездов, при наличии интернета, разумеется, она иногда старательно, иногда лениво и небрежно шерстила фанатский форум, вольно или невольно выясняя умонастроения фанаток и периодически донося их до парившего в дебрях творчества Романа. Порой она отвечала в личке на вопросы, на которые фанаткам неоткуда было получить ответ, но которые не являлись коммерческой или иной тайной. Элеонора не вступала в коалиции, и даже самым рьяным форумчанкам так и не удалось выяснить, ни кто она, ни чьей же фанаткой была сама Элеонора. По её собственным словам, Элеонора профессионально занималась танцами. Информация, которой она делилась в общем доступе, могла быть получена только на инсайде, но от кого? Элеонора не признавалась. Намекала лишь на некие сугубо внутританцевальные сплетни, доходившие до неё через третьи руки, но от лиц действительно приближённых.

И вот, в городе, шедшем в гастрольном списке перед Нижним, у меня оторвалась часть ногтя. На ноге. Почему? Да кто ж знает? Отстричь надорванную часть аккуратно у меня не вышло. Всё равно оставались две неравные, никак не связанные между собой половинки, цеплявшиеся за всё и вся и не дававшие быстро переодеваться между номерами. Вадик робко заикнулся про лак для ногтей в несколько слоёв, да только где ж его взять за пятьдесят минут до выхода на сцену?

Я было попытался пошутить, что Вадику по статусу положено всегда носить лак при себе, но мне тут же прилетело по затылку. Хоть и по-дружески, но ощутимо. И я заткнулся.

Но не иначе, как в моём мозгу встряхнулось что-то нужное, и меня осенило! Элеонора! Вот, кто меня спасёт!

Я извлёк телефон, зашёл на сайт и набрал о окне поиска «Нижний Новгород, участники». Есть! Аж целых восемь штук! И у троих светится зелёный значок онлайна. Так… Кто тут? «Зая я одна такая», «люблюальфреда» и «Роза123». Первый ник напрочь отбивал желание общаться с его обладательницей. Второй — шёл мимо кассы. Оставался третий. Я ткнул в значок лички.

«Привет. На шоу сегодня идёшь?» — отстучал я.

Ответ пришёл незамедлительно: «Да. А ты?»

«Я уже здесь. Но мне нужна твоя помощь», — ответил я, старательно избегая форм женского рода.

«Какая?»

«У тебя лак для ногтей с собой есть?»

«А тебе зачем?»

«Лак, говорю, есть?»

«Нет. Но можно у Лёли попросить. Она напротив ДК живёт»

«Звони. Пусть несёт. Бесцветный. С моей стороны — куча плюшек»

«Каких?»

«Приходи к служебному входу — узнаешь»

«А кузнеца с собой брать? ;) »

«Нет. Только Лёлю и лак. Можно лак без Лёли. И ещё хорошо бы фен. Вас Вадик Анисимов встретит»

Когда минут через десять я увидел Вадика в сопровождении двух девушек, я, не без некоторого сожаления, нажал на кнопку «удалить аккаунт». Тут же высветились две рамки: «Это было необдуманное решение. Отменить удаление» и «Да, удалите мой аккаунт». Я нажал на «Да».

Потом Лёля, оказавшаяся весьма милой и адекватной девушкой, извлекла из пакета устрашающих размеров косметичку и принялась «лечить» мой ноготь. Слои лака намазывали и тут же сушили феном. Намазывали и сушили. Намазывали и сушили…

Вадик всё это время развлекал «Розу» байками.

Когда высох последний слой лака, Роза поинтересовалась:

— А Элеонора-то где?

— Какая Элеонора? — хором переспросили мы с Вадиком.

— А не было никакой Элеоноры, — добавил я.

Роза торопливо затыкала в айфон. Но среди пользователей форума никаких Элеонор не обнаружилось.

***

Во время шоу Роза с Лёлей сидели в первом ряду ложи у самой сцены и ушли домой, прижимая к груди свои билеты на четвёртый ряд балкона с автографами всех наших.

Бесцветный лак был оставлен Лёлей мне на память. Фен она, разумеется, забрала с собой.

А на форуме ещё долго обсуждался вопрос «А была ли Элеонора?», но, как обычно, свежие сплетни о том, что Вадик женится (что, сами понимаете, к реальности не имело ровным счётом никакого отношения), что Альберт доделал татушку, и что Лёня Косорезов возвращается (а это было абсолютнейшей правдой) быстро вытеснили этот вопрос из повестки дня и умов фанаток.

Ну, а когда мне снова стало скучно во время переездов, на форуме появился «призрак Элеоноры».

Ах да, самое странное, что ни Роза, ни Лёля так и не проговорились о том, как оказались в ложе, билеты в которую вовсе не поступали в продажу. По крайней мере, в открытых для «призрака» темах, об этом не было сказано ни полслова.

========== Часть 30. Супермегакорпоратив ==========

Восемнадцатого февраля был устроен новогодне-деньсвятоговалентинский корпоратив. Так сказать, два в одном флаконе. Восемнадцатое оказалось первым выходным, который мы проводили в родном городе. Объявили нам о нём где-то недели за две. Я почему-то предположил, что это будет что-то сродни весенним шашлыкам, с которых всё и началось. Нет, понятно, что шашлыки в середине февраля — нонсенс, ну, может, Зарница какая-нибудь, катание на ватрушках, оленях, снегоходах или ещё что. По приезде домой из очередного тура выяснилось, что мы идём в пафосный ресторан. Я немного завис при этом известии, но решил, что имевшийся у меня, совсем как у Тома Сойера, «другой костюм» вполне сойдёт и для этой цели. Но прав я оказался лишь частично. Маша, извещённая мною об этом мероприятии лишь в день возвращения из тура, то есть, меньше чем за трое суток до Часа икс, объявила мне бойкот, поскольку, идти, по её словам, ей туда было не в чем. Мои попытки объяснить, что там наверняка не будет дам в мехах, бриллиантах и вечерних платьях, не увенчались ничем.

Доморощенной Лисистратой было объявлено, что мне отказано от тела. Если бы Маша вспомнила про хранившуюся за шкафом раскладушку, то, возможно, я был бы изгнан в другую комнату, а то и вовсе на кухню, но Маша в пылу возмущения о ней позабыла. В конце тура я всегда чувствовал себя словно пропущенным через мясорубку и потому, завернувшись в одеяло как в кокон и накрывшись им с головой, я пробормотал:

— Ага… Ага… Да. Завтра мне это скажешь… Ага… И накажешь. Всё — завтра.

Я поплотнее задрапировался в одеяло. «Завтра будет новый день, и настроение у Маши будет другое, и желания — тоже», — подумал я и, не успев додумать мысль про возможные завтрашние желания Маши, уснул.

POV Маши

Спит… Боже, какие ресницы! Ну почему у меня белёсые, полупрозрачные, короткие и никакие, а у Димки… Да на них спички класть можно!

Как он мог! У них корпоратив, они в ресторан идут, и придумали это, наверняка, не вчера.

А в чём мне идти?! И в чём на корпоративы вообще ходят? Да ещё в ресторан?!

Там будут сплошные тётки лет тридцати и старше. И ещё я… Что мне среди них делать?

И на какие, простите, шиши мне купить то, в чём туда ходят? Ну да, да. Перед каждым отъездом Дима вкладывает пачечку купюр в «Справочник молодого официанта». Я, бывает, вынимаю оттуда купюру-две, но стрёмно мне деньги оттуда тратить. Они же не мои. А у родителей на платье для корпоратива просить… И ещё на туфли! И сумочку! Ох…

Спит!.. Дрыхнет, как ни в чём ни бывало! Впрочем, ладно, он всегда такой, когда из тура приезжает. Проснётся завтра — и ух, я его… А что бы мне с ним сделать? Вадик говорит, что мы скучно живём? Вот и повеселимся!

***

Ага! Завозился. Уже утро. Сейчас я его накажу, а потом поведу платье покупать!

Утром я проснулся от того, что по мне елозила Маша. Елозила и тискала. Ну я же говорил!

Пока я выдирался из паутины сна, до меня начало доходить, что что-то было не так. За левую руку меня что-то тянуло вверх и не давало её опустить.

Я открыл глаза. Так и есть.Какой-то лохматой бечёвочкой Маша ухитрилась прикрутить мою кисть к чему-то тяжёлому, находящемуся на полу за спинкой дивана-уголка. Как потом выяснилось, всё было проще: бечёвочка была притянута к ножке. Другая рука аналогичнейшим образом была примотана к Машиной половине дивана.

— Ты наказан! — водрузившись на меня верхом, объявила Маша.

— Ага… — хмыкнул я и поелозил под ней. — Готов делом искупить, — я подёргал за верёвочки. А ведь крепко привязала, чёрт побери!

— В наказание пойдёшь сегодня со мной покупать платье.

Я хотел было высказаться по этому поводу, но не стал. Ещё воспримет это как-нибудь не так. Она же учится, а не работает, и в этом не виновата. Я решил не рыпаться и посмотреть, чем всё закончится. Но на всякий случай я поелозил под Машей ещё и потёрся о её ягодицу своей заинтересованностью. И добавил:

— Давай, не стесняйся. Надеюсь, свет выключать не будешь? Должен же я сполна насладиться таким зрелищем.

И тут Маша бросила взгляд на светленькие прозрачненькие занавесочки, за которыми светило солнце. Потом — на лежащего под ней меня. Снова — на окно и… покраснела. Вся. От лба до, видимо, пяток, съехала с меня на диван и уткнулась мне в бок.

Чёрт… Надо было следить за языком! Как я мог забыть! Она же жутко стесняется и прежде, чем самой меня на что-то раскрутить, предварительно выключает свет.

— Маш, — легонько постучал правым локтем ей по макушке я. — Отвяжи… У меня рука затекла, — я даже подёргал левой, но бечёвочка лишь впилась в кисть и не развязалась.

***

Нужно ли говорить о том, что когда мы всё-таки выбрались из кровати, Маша протаскала меня по магазинам целых пять часов!

В знак протеста я пошёл на корпоратив в джинсах и футболке с длинными рукавами. Они лучше скрывали проступившую на левой руке синюшную полоску.

Маша мучилась на каблуках, сидела, словно проглотив аршин, но, невзирая на это, натёрла новым туфлём ногу.

Корпоратив был — супермегазашибись! Мне понравилось! Было весело, вкусно и клёво.

Правда, Роман, видимо, обратился в какое-то агентство или подписал договор, не читая, так как к прочим развлечениям прилагался шоу-балет, который мы бесстыдно обстебали, вытолкали за дверь и зажгли сами.

Когда мы расходились по домам, уже в гардеробе, я услышал от Вадика:

— А ничё так вы с Машей отжигаете.

Я проследил направление его взгляда. Чё-ё-ёрт… Я уже давно снял длинную футболку и красно-синие полоски на левом запястье были видны, надо полагать, всем.

Вадик с уважением посмотрел на невозмутимо стоявшую рядом со мной Машу.

И да, Маша ошиблась. Остальным жёнам было ещё далеко до тридцати пяти. И в вечерних платьях до пола и на аршинных каблуках не пришла ни одна.

Вам интересно, с кем пришёл Вадик? Да как обычно, с двоюродной сестрой, обладательницей пятого, а, может, и шестого размера. Глядя на тоненького Вадика, стоявшего в гардеробе рядом с обладательницей этих форм, я почему-то опять задумался о виктимности и интраммамарном сексе.

========== Часть 31. Сусанин, балкон и Смоленск ==========

В голове спящего человека явь иногда весьма причудливым образом мешается с вымыслом. А уж что творится во время ночного переезда в голове спящего сидя танцора, только что отпахавшего два шоу в два отделения, объяснить не сможет скорее всего даже он сам.

Вот и я, пригревшись в тёплом автобусе, дремал под равномерное покачивание. Свет в салоне был приглушён. Редко попадавшиеся фонари освещали лишь проносившиеся за окном ёлки и сугробы по обочинам. Да-да, где-то на просторах нашей необъятной родины даже сейчас случается зима.

Мне снился снег, бесконечные искрящиеся белым поля и почему-то мы, бредущие в банных пластиковых шлёпанцах и концертных костюмах по дороге.

Внезапно я проснулся. Разбудило меня изменение окружающего пространства. Автобус стоял. В начале салона горел свет. Дверь на улицу была открыта. Из неё явственно тянуло холодом.

Я вытащил телефон. Пусто. Сигнала нет. Где же мы? Должны быть где-то под Смоленском.

Натянув куртку, я вылез из автобуса. На улице стоял нехилый морозец. Над еловыми макушками в белёсом ореоле всходила почти полная луна. В безоблачном небе перемигивались Венера и далёкие звёзды. Но что-то в окружавшем меня пейзаже было неправильно.

И тут я понял, что! Впереди не было дороги. Фары выхватывали из темноты искристый девственно-белый снег!

Сзади, из-за автобуса появился матерившийся молодой парень, наш водитель.

По его словам, в связи с почти тотальным отсутствием дорожных знаков и незнанием трассы, ехал он по навигатору, а когда пропал сигнал, просто продолжил движение в прежнем направлении. Шоссе стремительно сужалось. Расчищенный асфальт постепенно сменился укатанным снегом. Потом снег — колеёй, а шоссе — узенькой дорожкой явно местного значения. После последней развилки, круто уходившей в сторону мерцавших на горизонте огоньков, подобие дороги превратилось в неторенную целину, и навигатор перестал настаивать, что ехать следует именно в эту сторону. Поэтому наш водила на всякий случай решил встать, чтобы поразмыслить над тем, что теперь делать, и как быть.

Постепенно проснулись и остальные наши ребята. На общем консилиуме было сделано несметное количество фоток, которые при появлении сигнала были немедленно залиты в Контакт и Инстаграм, словно весь мир с замиранием сердца ждал новостей о сгинувших под Смоленском французах танцорах.

Водитель осторожно почти километр пёхал задним ходом. На ближайшей развилке он сдал назад и развернулся (к этому времени возродился интернет) и поехал обратно, вопреки заверениям навигатора, что мы движемся в противоположную от Смоленска сторону.

Нужно ли говорить, что водителя до самого конца тура мы иначе как Сусаниным не именовали.

По прибытии в Смоленск один из новичков решил заняться физкультурой на свежем воздухе. Вернее, это я так сначала предположил. Правда, потом выяснилось, что этот придурок делал на балконе «эффектные» селфи, забравшись на шедшую сантиметрах в пятидесяти от перил железную решётку, по которой, надо полагать, летом ползёт плющ. Игнату крупно повезло: его заселили на второй этаж по фасаду. Под балконом находилась огромная куча снега, собранная с площадки перед гостиницей.

То ли это и была та самая усталость железных конструкций, то ли решёточка категорически не была заточена на удержание вертикальной позиции при наличии повисшей на ней туши… Короче, она изогнулась и плавно опустила Игната в сугроб. Там стряхнула и снова выпрямилась. Айфон Игнат в снегу отыскать сумел, а вот второй шлёпанец — нет.

Вообразите наше изумление, когда взорам репетировавших в холле Альберта, Богдана и меня предстал босой на одну ногу, припорошенный снегом, синюшный от мороза Игнат. Поскольку Михаил, его сосед, где-то бродил, дверь их номера, разумеется, была заперта. Ставить в известность об упавшем с балкона постояльце ни администрацию, ни Романа мы не стали. Поэтому до возвращения Михаила Игнату пришлось отогреваться в нашем с Вадиком номере.

Приключения в Смоленске и под Смоленском ещё долго служили неиссякаемым источником шуточек и подначек, и хотя мы не рассказали о выпадении с балкона Роману, штраф он впаял почти всем: и Игнату, и мне, и Альберту с Богданом, и Вадику и даже Михаилу. Как говорится, слово — не воробей, шутить надо меньше и следить за языком в присутствии начальства. Мы сами были виноваты.

========== Часть 32. И Ленин такой молодой! Грибы! Комсомол и весна! ==========

Начиналась весна. Бушевали гормоны, с каждым днём всё веселее бежала по жилам кровь, цвели сады, и в душе звучала музыка… Вычеркните. Везде была непролазная чавкающая серая тающая грязь, выдававшая себя за снег, или накопившаяся за зиму пыль. Матюги в душе не звучали, но музыки в ней поначалу не было точно.

Приближались выборы. Города были заклеены предвыборными лозунгами, плакатами и агитацией.

В одном из гастрольных городишек прямо за кулисами ДК обнаружилось самое натуральное ведьмино кольцо: почему-то в круг были собраны пыльные гипсовые бюсты. Были там и Ленины, и Сталины, Брежнев, Дзержинский, Киров, почему-то затесавшиеся в эту компанию Мичурин и Чехов и ещё несколько деятелей, опознать которых мы так и не смогли. Там же, за сценой, висели красные матерчатые треугольнички для передовиков труда и табличка «Дом образцового обслуживания».

Сам ДК уж точно образцово не обслуживался. Залежи пыли и хлама за сценой поражали воображение. Мы, как могли, перетаскали его в самые дальние углы, чтобы не налетать на серо-белые бюсты, напоминавшие выросшие после дождя грибы. Но предварительно мы, разумеется, нафоткались с ними. Реакция в Контакте и Инстаграме была самой разной, от «Клёво, парни, ну вы даёте, так держать!» до «Сталина на вас нет, ироды!»

После выступления, когда народ фоткал уже нас и у нас же брал автографы, к нам подошла группка из пяти интеллигентно-учительского вида бабушек. От неё отделилась одна, с седеньким пучочком на затылке, кружевным воротничком на строгом чёрном платье и с тросточкой в руке, и поинтересовалась:

— Ребята, а где же обещанный стриптиз? Непорядок!

Мы дружно выпали в осадок, а потом заржали. Как оказалось, бабушкам за пару часов до концерта перепали билеты одной из внучек, которая вместе с друзьями решила не идти. Ни бабушка, ни её подруги желания покидать кресла-качалки и расставаться с вязанием под привычное бормотание сериалов не испытывали, и внучка под большим секретом призналась, что билеты-то на самом деле на мужской стриптиз! Бабушки подумали-подумали и решили всё-таки сходить! Это ж когда ещё к ним в тьмутаракань приедет мужской стриптиз аж из самой культурной столицы!

Отсмеявшись, мы рассказали бабушкам анекдот про преподавателей, впервые пришедших на стриптиз, и студентов, отказывавшихся выходить перед преподавателями на сцену. Расстались мы с бабушками едва ли не лучшими друзьями. Бабушки приглашали нас приезжать ещё и обещали обязательно прийти на концерт. В этот раз — с внучками.

Самое смешное, что когда мы уже грузились в автобус, прибежал мужичок в очочках, как выяснилось, директор того самого ДК, и потребовал, чтобы мы «всё возвернули назад». На наш недоумевающий вопрос, что «всё», если мы вообще ничего не брали, нам было велено вернуться и поставить грибы, то есть, гипсовые головы, на прежнее место, в круг. На вопрос «Зачем?» нам было сказано:

— В круге лучше улавливаются звуковые радиоволны грибов.

Мужичка мы пожалели. Он на полном серьёзе считал, что пыльные гипсовые головы, когда-то стоявшие в фойе ДК, помогают ему удерживаться на должности с советских ещё времён. Мы по-быстрому сбегали в зрительный зал и расставили гипсовые бюсты в кружок. В центре сцены. Как-никак, афиша, висевшая перед входом в ДК, обещала на завтрашнее утро «Золушку». Вот мы, давясь от хохота и напевая, и расставили бюсты на сцене.

И да, мы заранее знали, что Роман уже подписал договор на следующее выступление через полгода. Но не в ДК, а в местном облдрамтеатре.

Что мы пели? Да разумеется, «Встаньте, дети, встаньте в круг!» Хотя, надо признать, больше ржали, чем пели. Но при виде гипсовых бюстов я теперь всегда принимаюсь глупо хихикать и напевать.

Комментарий к Часть 32. И Ленин такой молодой! Грибы! Комсомол и весна!

Ссылку на фотку, надоумившую меня на эту главку, уж простите, дать не могу. Но если уж совсем невтерпёж - пишите в личку.

Автор в курсе, что на самом деле песни, упомянутой в названии главы, не существует.

Тексты песен, всех трёх, и анекдота без проблем можно найти в сети. Да и ту самую передачу про грибы - тоже.

========== Часть 33. Наступило лето. Время делать это ==========

С зимнего корпоратива в сеть просочилась лишь одна фотка. Фотка торта. И хотя народ в соцсетях буйно требовал наши фото, видео и даже рецепт начинки, больше нигде не появилось ничего.

Со следующим же «корпоративом» всё вышло совсем по-другому.

Приближалось лето. В один из первых жарких выходных, когда выступлений не было, Роман объявил добровольно-принудительный пикник. Мы всей толпой выехали за город, жарили шашлыки, фоткались, орали караоке, пытались купаться в мелкой холодной речушке, короче, резвились как дети.

Позже, на той самой, не к ночи будь помянута, фанатской страничке всплыли почти все фотки, столь неосмотрительно выложенные некоторыми из ребят в сети.

На «домашнем» выступлении за пару дней до загородных шашлыков вернулся Лёня. Две трети номеров перед этим снова пришлось «разводить», но теперь меня это уже не пугало.

Лёня и выложил ту самую фотку. На ней был он сам, довольный и улыбающийся: в одной руке — бутылка с Кока-Колой (как выяснилось, профессиональные танцоры иногда тоже пьют эту гадость), в другой — вилка с наколотой на неё сосиской (танцоры и такое, как оказалось, едят). Казалось бы, что такого? Но на заднем плане обнаружился я. И ещё Маша.

Совершенно не помню, чтобы перед нами позировал Лёня. Правда, с другой стороны, как бы я его заметил? Я стоял к нему спиной.

Короче, то, что на заднем плане этого фото делали мы, выглядело весьма провокационно и двусмысленно. Маша, в чисто символичном купальничке из четырёх треугольничков и тоненьких ленточек зачем-то забралась на капот авто Романа и уселась там чуть ли не на шпагат. Я стоял перед ней и, видимо, что-то говорил, опираясь о машину. Маша тогда стащила с моего «енотовидного» хвоста резиночку и ерошила мне волосы. Но со стороны видок вышел, конечно, ещё тот.

Если бы эта фотка так и лежала тихо-мирно на закрытой страничке у Лёни, ничего бы, возможно, и не было. Но кто-то фотку перепостил, кто-то отрезал на фотке Лёню и увеличил нас.

Но это было только начало.

В конце первого же выступления после тех выходных, мы, как обычно, вышли фоткаться и раздавать автографы. Нас с Вадиком зрительницы в тот раз не сильно желали: мы просто тихо стояли в углу и шептались ни о чём, периодически вставая, как мебель, куда укажут, и улыбаясь, когда делались общие снимки.

Кто-то из присутствовавших, видимо, сфоткал нас, когда мы шептались. И всё бы ничего, но со стороны это выглядело не так, что мои губы — рядом с ухом Вадика, а словно они касаются его щеки, а сам он при этом довольно улыбается.

После выкладки этих фоток фанатки вспомнили всё: и мою ночёвку в одном номере с Лёхой, и кучу прочих сплетен.

Я стал подумывать об окончательном нашем с Машей «каминг-ауте». Вот только никак не мог придумать, как это сделать.

В одном из городов, как я тогда думал, мне повезло: у нас брали интервью в стиле «Ой, какие они тут все классные! Девки, набегай!» Но журналистка была весьма разочарована нашими ответами и под конец даже перестала скрывать это. Ну ещё бы! Столько парней, и почти все женатые!

Я, самый мелкий (как по росту, так и по возрасту), стал главной целью её нападения и отдувался за всех, отвечая на абсолютно идиотские вопросы. О степени своей свободы я сказал, что женат, но возомнившая себя акулой журналистка не отставала. На вопрос «Как вы с женой познакомились, и как поняли, что подходите друг другу?» я ответил абсолютную правду и одновременно попытался схохмить:

— Я ударился головой, а когда пришёл в себя, выяснилось, что сбегать поздно: будущая жена меня уже похитила и уволокла в свою пещеру.

Скрывавшийся за спинами ребят Вадик громко заржал.

Остальные тоже давали настолько же глупо звучавшие ответы, насколько глупыми были заданные нам вопросы.

Статейка, тиснутая этой мадам, вышла в какой-то местной газетёнке, кою мало кто увидел, но это был несомненный шедевр. Статья была не иначе как приурочена к всемирному дню блондинок и каждому из нас был посвящён более чем красочный абзац.

Общий стиль статьи был таков: несоответствие внешнего внутреннему. Мол, мы только на сцене няшки, а на самом деле у нас жуткий рассадник порока и разврата. Были упомянуты Никитина тяжба за ребёнка, синяки на Вадике, татуировки, пирсинг, слухи, моя старая спортивная травма, и моё же появление на сцене в окровавленной брючине, моё падение с «пирамиды», ночёвка в одном номере с Ежом и его селфик в постели, на который попала моя нога, и последовавшее за этим моё исчезновение с гастролей. Игорь был объявлен хроническим алкоголиком. Надо полагать, кто-то где-то всё-таки тиснул либо фото, либо видео с моего дня рождения. Вспомнила автор статьи и наше полностью провальное выступление в Питере. Упомянут был даже водитель, заблудившийся вместе с автобусом под Смоленском! Не было забыто и то, что с Вадиком мы обычно селились в одном номере. А уж сколько было вылито на Игната с Мишей за макияж… Рядом с той самой фоткой на капоте авто красовалось то самое фото с Вадиком, и высказывались весьма смелые предположения об ориентации нас всех. Жёлтая пресса… Ну что с неё возьмёшь? Жаль, на лбу у журналистов не написано, что они из себя представляют.

А ещё в статье было сказано, что мы разгромили зал того ДК, где нами было оставлено ведьмино кольцо из бюстов на сцене.

После этого моя и так небольшая любовь к фотосессиям с фанатками сошла на нет, а любви к интервью и журналистам не прибавилось.

========== Часть 34. Вилочки. Или досмеялись ==========

Я никогда не верил в приметы, но в возрасте двадцати лет впервые задумался над тем, что на пустом месте они не возникают.

Как-то у меня везде начали падать на пол вилки. Иногда даже по нескольку раз в день. Ребята смеялись, предлагали мне перейти на палочки или ложки и заранее заказывали в ресторане для меня дополнительную вилку. Я отшучивался.

Гром грянул, когда минут за тридцать до выхода на сцену мне позвонила Маша и принялась рыдать в трубку. Понять, что у неё произошло, из невнятных всхлипов «Это ты во всём виноват», «Как же теперь», «Я ж не знала» и «Мне на работе посоветовали» было невозможно.

Находились мы тогда не так далеко от Питера. С трудом выяснив, что сама Маша цела, её родители живы, и, насколько ей известно, мои — тоже невредимы, я пошёл ставить Романа в известность, что прямо сейчас еду домой.

Роман дирижировал парнями на сцене:

— Раз, два, три… шесть! Раз, два, три… нога!

Непосвящённых подобный счёт обычно вводил в ступор. А также «Пам, пам, пам — сюда. Пам, пам, пам — туда!»

Роман меня отпустил. Впрочем, именно такой реакции я от него и ожидал. Ехал я сначала на такси в гостиницу, потом на нём же — до вокзала. Затем — на странной конструкции из двух плацкартных вагонов и тепловоза по одноколейке, где скорость была не намного выше чем у классического велосипедиста из школьного задачника, и где ветки кустов царапали и скребли по бокам вагона. По приезде на узловую станцию я пересел на первый же поезд дальнего следования и к утру был дома.

Едва я открыл ключом дверь, в прихожей появилась зарёванная Маша. Она схватила с полочки под зеркалом нечто и ткнула им в мою сторону.

— Вот! Это ты во всём виноват!

В руке у Маши была бумажная полосочка. С двумя полосочками.

— Ага, я. А ты в этом, типа, совсем не участвовала, — заметил я.

Зарёванная Маша разревелась опять.

«Приехали, — пронеслось у меня в голове. — Я, конечно, дома иногда бываю по семь дней в месяц, да и те не подряд, но почему я ничего раньше не заметил?»

***

Месяца три или четыре назад нам попалась упаковка резиновых изделий из явно бракованной партии. И вот — результат.

Первое изделие из упаковки при надевании разорвалось на две части. В соотношении два к одному.

Оторжавшись, мы вынули второе. Результат — почти один в один. Я шутки ради предложил Маше прогуляться до магазина или аптеки.

На дворе стояла ночь. Лил дождь. Маша предложила сначала посмотреть, что будет с третьим изделием. Из чисто научного интереса, разумеется.

Как я уже сказал, никуда мы в ту ночь не пошли. Третье изделие №2 прекрасно натянулось. А вот при снимании тоже порвалось. Почти посередине.

Ржали мы в ту ночь с Машей ну о-о-очень долго. И, судя по всему, досмеялись.

***

Выходит, примета права. Не зря у меня последние пару месяцев то и дело из рук и со стола падали вилки. При воспоминании о вилках и рваных изделиях я улыбнулся.

— Чего ты ржёшь?! — всхлипнула Маша и швырнула в меня полосочками.

— Ну не плакать же, — отозвался я. — В суд как, обращаться будем?

— За… Зачем? — шмыгнула носом Маша.

— Чтобы отомстить производителям за порвавшийся презерватив, — с как можно более серьёзным лицом ответил я.

Маша изумлённо воззрилась на меня, а потом хихикнула.

«Ну вот и ладушки, — подумал я. — Так гораздо лучше».

***

Много позже выяснилось, что рыдала Маша от обиды и только потому, что хотела «насладиться каждой минутой», а тут — бах, и выяснилось, что она уже совсем беременна.

Комментарий к Часть 34. Вилочки. Или досмеялись

Была добавлена вставная глава.

Добавлена сюда: https://ficbook.net/readfic/5925563/16544563

Так уж вышло. Интернет порой неожиданно подкидывает весьма необычные идеи.

========== Часть 35. Show must go on ==========

Я вошёл в купе. Пассажиров в вагоне почти не было. Соседей по купе — тоже. Забросив сумку под полку, я осторожно сел, бездумно глядя прямо перед собой. Неловко выйдет, если соседками окажутся женщины и попросят поменяться с ними на верхнее место.

Старая спортивная травма, периодически беспокоившая меня на протяжении большого количества лет, внезапно сделала невозможными не только танцы, но и даже просто безболезненную ходьбу. Я терпел, сколько мог, но от Волгограда почти до самой Москвы проехал хромым балластом. И если на первом шоу, сжав зубы, я дотерпел до конца, то выйти на второе уже не смог. В последнем перед Москвой городе Роман вручил мне билет на поезд.

Пока ребята выступали, у меня было время походить по врачам. Ничего нового для себя я не услышал. В медицинских учреждениях, от первого же попавшегося, ближайшего к месту выступления полуподвального «медцентра», до профильных больниц мне говорили примерно одно и то же. Мол, никаких нагрузок, и всё само со временем придёт в норму. И что-то типа «А давно вы себе в паспорт заглядывали? Чай уже не мальчик! И со здоровьем дальше только хуже будет! Нефиг по сцене скакать, скромнее надо быть и сдержаннее себя вести. Какие в вашем возрасте танцы?» И, как обычно «Два года без физических нагрузок». Проблема заключалась в том, что подобные рекомендации не устраивали меня. Мне двадцать девять… Ждать два года?.. Это конец.

Я никогда не думал, что под тридцатник окажусь ни с чем. Одна из причин, по которой я с такой лёгкостью ушёл из спорта, заключалась как раз в том, что я не хотел оказаться выброшенным на обочину жизни в двадцать с небольшим. Чего боишься, то с тобой и происходит, так ведь?

Поезд уже должен был отправляться, а соседей всё не было. Мой взгляд упал на одинокую красно-бело-клетчатую коробочку с «сухпайком». Коробочка — одна штука. Я еду в купе один. Или Роман заказал четыре билета, а три потом сдал? С него станется.

Пришла проводница и проверила паспорт и билет. Видимо, я как-то не так выглядел, поскольку она прочитала мне лекцию о необходимости вести себя прилично, не трогать уже застеленное чужое бельё, и предупредила, что перед выходом придёт пересчитать тапки, салфетки и зубные щётки.

Кстати, щёток я тогда так и не нашёл. Уже утром обнаружилось, что паста и щётка были засунуты в… тапки!

После ухода проводницы я улёгся и мгновенно уснул. И спал, не просыпаясь, пока проводница не заколотила в дверь и не принесла завтрак.

Я действительно спал. Без кошмаров, без сновидений. Я не рыдал в подушку, не рвал на себе волосы. Внутри было пусто и гулко как в пересохшем колодце.

При подходе к дому я попытался надеть нейтральную «маску», но не смог.

Звонить в дверь я не стал. В квартире было тихо. Я заглянул на кухню. Маша что-то лепила на засыпанном мукой столе.

При виде меня она не выразила изумления. Роман позвонил предупредить?

Не знаю, что вдруг сорвало меня с тормозов. Я уселся на диванчик. Маша молча продолжала орудовать скалкой.

— Ну что, разводимся? — спросил я. Откуда это вылетело, я не знал. Мы всегда делаем больно именно тем, кто нам дороже всего. — Теперь я больше на танцор. Я теперь безработный.

На мгновение оторвавшись от муки, Маша вскинула на меня взгляд, но ничего не сказала.

Я закрыл глаза и прислонился затылком к стене. Зарыться бы куда-нибудь и дня два оттуда не вылезать. А потом сжав зубы, начать жить сначала.

Смешно. От чего хотел уйти, там и оказался. Я встал, и ничего не объясняя, ушёл с кухни.

— А мелкие где? — обернулся в дверях я.

— К родителям отвела. Пусть поживут у них пару дней.

Я молча развернулся и всё-таки вышел.

Роман точно звонил. Они тут все что, всерьёз думают, что я в запой уйду или номер какой выкину?

Я побродил по квартире. Постоял у окна. В одежде завалился на наш с Машей диван и уставился в потолок.

Надо будет найти работу. Только какую? Что я умею? И кому это может быть нужно? Разве что детским тренером куда-нибудь. Смешно. От чего ушёл, к тому и вернулся. Только десять лет спустя.

Разбудила меня Маша, пристраивавшаяся рядом. В комнате и за окном было темно.

Я завёл за спину руку, подтянул к себе Машу, нашарил её руку и, поднеся к губам, коснулся кисти.

— Прости меня. Я…

Маша придвинулась ещё ближе и таким знакомым собственническим движением закинула на меня ногу.

— Вот увидишь, всё утрясётся, — произнесла мне в лопатку она.

Может, тогда Роман её не просто предупредил, а рассказал многое из того, о чём сам я узнал много позже? Я потом так и не расспросил Машу, а теперь, много лет спустя, поднимать эту тему, наверное, уже глупо.

***

Два дня я давил диван, ходил по врачам, которые не сообщили мне ничего нового, пытался изобразить из себя повара и гулял с детьми. Выводы за столь короткий срок я сделал неутешительные: врачи ничего не знают, постоянно стоять у плиты скучно, и идеальным отцом мне не быть. Я с ужасом думал, что вот так мне и придётся жить до конца моих дней, когда каждый день происходит одно и то же, вернее, когда в твоей жизни не происходит совсем ни-че-го.

Визит к Семёну Фёдоровичу, моему тренеру, ничего не дал. Он был явно рад меня видеть, но, боже мой, как он постарел с тех пор, как мы в последний раз виделись, и какие безрадостные перспективы он передо мной развернул!

Дома мне снова предстояло нацепить улыбку и быть идеальным папой и мужем, что, кстати, у меня не особо и получалось.

Спас меня Роман. То, что предложил он, было всяко лучше прозябания в детской спортивной школе (Да и каков из хромого тренер?) или бессмысленного перекладывания бумажек в однодневных «Рогах и копытах». Роман предложил мне занять его место. Сам же он собирался начать новый проект. По его словам, он уже давно хотел переключиться на что-то новое, а тут подвернулся удачный повод. Хотя, это ещё, конечно, вопрос, для кого он удачный.

Я подумал, подумал (секунд тридцать) и согласился.

***

На фанатской страничке моего отсутствия на шоу почти не заметили. Лишь три человека вопросили «Куда делся Дима?», «У Димы отпуск, да?» и «Надеюсь, Дима не уволился?»

Дима не уволился. Он размышлял, как вчерашние коллеги его воспримут в качестве руководителя, и где и кого брать на место Романа и себя.

========== Часть 36. Я не сдамся без боя ==========

Прошло два года. Роман с нуля успешно создал новое шоу и перестал выступать, оставив за собой лишь общие руководящие и постановочные функции.

Ксюша-отдел кадров, пиар-менеджер и всё остальное в одном флаконе вышла за Лёню Косорезова, но наотрез отказалась брать фамилию мужа.

Никита Луценко отсудил-таки себе ребёнка. Быть гастролирующим отцом-одиночкой оказалось невозможно, и он, посидев пару месяцев дома, перевёз к себе маму из областного райцентра.

Сын Альфреда, к великой радости отца, по стопам матери не пошёл: парень с удовольствием ел мясо и презирал полезные корма и траву.

Альберт, весь с ног до головы, подобно якудзе, постепенно покрылся разводами татуировок.

Богдан, также, как и раньше, утопал в густющей колосящейся бородище.

Степан похудел и снова вернулся на сцену.

Лёха-Ёж открыл собственную танцевальную школу.

Игнат и Михаил ещё не раз попадали в странные происшествия и всегда выходили сухими из воды.

Бабушки, жаждавшие стриптиза, стали одними из самых верных фанаток и даже приобщили к этому своих внучек.

Васька и Колька, с которых, собственно, всё и началось, тихо и подкаблучно существовали под чутким руководством жён, отдавая им зарплату, получая карманные деньги и изредка утаивая от супруг мелочь на пиво.

Эдуард Воеводский, так и не сумев отобраться в сборную, поступил в институт физкультуры и без серьёзных тренировок стремительно растолстел.

Элеонора Ивановна и ОБЖшник продолжают работать на прежних должностях.

Галина Кирилловна, мать Димы, души не чает во внуках.

Павел Фёдорович, его отец, так никому и не признался, что в студенческие годы заглядывался на парня из параллельной группы, и что старосте Галочке он на пятом курсе сделал предложение только для того, чтобы быть таким, как все.

Димина бабушка, невзирая на почтенный возраст, ещё бодра духом и быстра разумом.

Эллочка закончила школу и поступила в институт.

Соседка тётя Зина по-прежнему является ярым борцом за нравственность окружающих.

Удивление Александра Евгеньевича, отца Маши, поначалу ужасавшегося тому, что его воспитанная, но избалованная и своенравная дочь, подобно паучихе, утащила в нору и прибрала к рукам глянувшегося ей парня, постепенно переросло в восхищение столь ловко и выгодно произведённым дочерью манёвром.

Машина мама, Марина Георгиевна, тоже обожает внуков, но в глубине души до сих пор сокрушается по причине вопиющего мезальянса дочери, краснодипломной выпускницы престижного вуза, с малолетним попрыгунчиком, закончившим всего лишь спортивный ВУЗ, да и тот — на заочном.

Сам Дима по-прежнему, посреди ночи, не просыпаясь, сбрасывает одеяло и снова, тоже во сне, пытается им укрыться, залезая ногами в пододеяльник, чем неизменно будит жену, которая ворчит и вынужденно выпутывает его обратно.

Сама Маша ни разу ни на минуту не усомнилась, что, успев вперёд всех, отхватила себе самый лакомый кусочек и вовремя застолбила территорию.

Её тётя из Самары после стольких громких восторгов со стороны племянницы была ужасно разочарована знакомством с её избранником. Умение делать сальто и ходить на руках, с точки зрения тёти, являлось сомнительным талантом, не дающим никаких преимуществ.

Дочь Маши и Димы, видимо, унаследовала отцовское нестандартное отношение к пододеяльникам и упоённо жевала их в младенчестве. Младший же не заморачивался подобными сложностями и громко орал посреди ночи каждый раз, когда его посещало желание подзакусить.

***

В темноте кулис у края сцены переминался с ноги на ногу молодой мужчина с собранными в енотий хвост волосами. Рядом, но чуть в стороне, стоял парнишка лет восемнадцати и восторженно ел его глазами. Из внутренних помещений театра упругой, никуда не спешащей походкой вышел второй мужчина, чуть постарше, чуть повыше и чуть посуше первого, хлопнул его по плечу и сказал:

— Да всё будет нормуль. Не ссы, Дим.

— А не пошёл бы ты, Вадик… — проворчал первый.

«Вадик» так же неспешно вышел на сцену, а стоявший рядом с первым мужчиной парень, явно тушуясь, сказал:

— Дмитрий Павлович, вот увидите, всё будет хорошо.

«Дмитрий Павлович» усмехнулся, ловким движением руки взъерошил парнишке волосы и, чуть надавив ладонью на затылок, придал тому ускорение на сцену. После чего закинул собранные в полосатый хвост волосы за спину, сделал глубокий вдох и в который уже раз, не считая тактов, в одному лишь ему ведомый момент, когда изнутри что-то торкает и выталкивает вперёд, шагнул из полутьмы кулис в свет прожекторов сам.

***

Да, я знаю, что скорее всего проиграю. Но я всё-таки попробую. По-другому я просто не смогу.

Я не сдамся без боя.

Я не сдамся. Нет.

***

В конце шоу, как обычно, зрители устроили овацию и долго не отпускали выступавших со сцены.

Один из танцоров, обладатель роскошного полосатого хвоста, счастливо улыбался, хотя и ушёл со сцены, едва заметно хромая.

Комментарий к Часть 36. Я не сдамся без боя

Вот так, совершенно незаметно, шутливый миник превратился в макси. Даже не верится.

С уважением,

Ваша ICE ADDICT aka лейтенант Кеттч.

========== Разбей себе лоб фейспалмом! БОНУС ==========

Комментарий к Разбей себе лоб фейспалмом! БОНУС

Бонус — глава добавочная. Смысла вставлять её куда-то в середину и путать читателей не вижу.

Действие бонуса происходит где-то через год после прихода Димы в коллектив.

С кем регулярно происходят дурацкие происшествия? Да со мной, разумеется! И порой такие, что при воспоминаниях о них хочется разбить себе лоб фейспалмом.

В одном из городов (только не спрашивайте, в каком, к середине тура их названия мешаются и путаются в памяти) вечером в гостинице отключили горячую воду. Я, ничтоже сумняшеся, решил помыться холодной. Нет-нет, я не слёг с воспалением лёгких, не начал кашлять или сморкаться. Я даже ни разу не чихнул. Но вечером, уже засыпая, я почесал засвербевшую щёку.

Проснувшись же утром, я с ужасом взирал на красное пятно простуды на щеке и насохшую на губе корочку. Я прекрасно понимал, что где-то через сутки пятно станет меньше и бледнее, а ещё дня через два о нём не останется даже воспоминаний, но тогда… Тогда я с ужасом стоял перед зеркалом и взирал на украшавшие меня радости.

За завтраком кто-то из парней предложил попросить водителя автобуса по дороге в следующий город притормозить у парфюмерного магазина, чтобы я смог купить себе пудру и загрунтовать пятно. Подобная идея меня возмутила. Во-первых, я не девушка, чтоб пудриться, во-вторых, простуду лучше не трогать, чтобы не расползлась на полрожи.

Шоу в тот день прошло на ура. С аншлагом. Зал был большой, с ложами и балконом. Про город не спрашивайте. Как я уже говорил, его названия я не помню. Знаменитая шутка «Да не знаю я, в каком мы городе! Мы откуда-то куда-то едем!» возникла не на пустом месте. Да и не так важно, где именно это произошло. Важно то, что в зале сцена была не особо высока, и большого пространства между нею и первым рядом не имелось, и что я, видимо, так лыбился, что корочка на губе лопнула, и мне то и дело приходилось слизывать с неё солёную каплю.

По окончании шоу, как обычно, в фойе была устроена фотосессия. Я, учитывая физиономию, старательно тусовался за спинами ребят. Благо, что рост позволял мне спрятаться за ними совсем.

Я был как-то больше был озабочен тем, чтобы не отсвечивать, а не тем, чтобы разглядывать явившихся по наши души дам. Как оказалось, зря.

Посреди фотосессии Богдан вдруг начал обхлопывать карманы в поисках телефона, а потом и вовсе треснул себя ладонью по лбу.

— Чёрт… — услышал я. — Я ж его на усилитель положил!

А ведь и правда! Всю растанцовку Богдан втыкал в экран. Заработав замечание от Романа, он положил аппарат на колонку, где тот, видимо, и остался.

Светить свекольно-красной щекой и лопнувшей губой мне совершенно не хотелось, и я увидел прекрасный повод слинять.

— Я принесу! — вызвался я и, не дожидаясь ответа, рванул в зал.

Телефон, разумеется, обнаружился там, где его и оставили. Спешить обратно я не стал. Когда же я вернулся, все уже расходились.

С вещами мы потянулись к автобусу, и словно из ниоткуда возник журналист и как банный лист пристал к Роману. Дожидаясь, когда мы поедем, кто-то принялся бродить по служебному фойе, кто-то засел в автобусе, кто-то, воспользовавшись тем, что Роман занят и не видит, побежал курить за угол.

Я послонялся по фойе. Потом решил выйти на улицу. И вот там-то меня поджидала ОНА. Сначала я даже не понял, что происходит. Ко мне бодрым шагом рванула высоченная тощая дама лет тридцати пяти.

— Если вам нужна помощь, вы её получите! — с места в карьер налетела она.

— А?! — это было всё, что смог выдавить из себя я.

— Здесь нечего стыдиться. Помощь — рядом! Мы готовы её оказать!

«Сумасшедшая!» — пронеслось в голове у меня.

— С насилием и рукоприкладством нужно бороться и, не скрываясь, говорить об этом! — за стёклами очков глаза дамы вдохновенно блеснули.

— Э-э-э… Наверное, вы правы… — глядя на неё снизу вверх, выдавил я.

— Распускающих руки нужно привлекать к ответу!

— Н-н-ну да… — мне тогда подумалось, что при беседе с человеком с нестабильной психикой лучше не противоречить.

— Правда, мы специализируемся на помощи женщинам, подвергающимся домашнему насилию, но в нашем регионе есть организации, работающие и с детьми! — изрекла дама.

— Я… очень этому рад… — глупо промямлил я.

И тут до меня ДОШЛО. Ребёнок-жертва насилия — это я! Она решила, моя губа и пятно на щеке — результат чьего-то рукоприкладства. Я воззрился на даму. Нет, ну ростом меня природа, конечно, обделила, но всё-таки не настолько, чтобы признавать меня ребёнком!

Дама всё вещала и вещала что-то. Ребята с любопытством взирали на происходящее из окон автобуса.

— Это простуда. Меня за сценой просквозило, а потом я вымылся под холодной водой. Вот и всё, — перебил её я.

Но даму было уже не остановить.

— Не нужно стесняться обращаться за помощью!.. Она рядом!.. Достаточно руку протянуть!.. Молчать нельзя!.. Надо действовать!

— Да говорю же вам, это простуда!

Из служебного выхода появился Роман. Я умоляюще посмотрел на него. Но тот, едва вырвавшись из цепких журналистских ручонок, не просёк ситуацию и, решив не мешать, прошёл мимо.

— Роман Борисович! — официально окликнул его я, хотя мысленно воззвал: «Ромчик! Спаси от спасительницы! Она мне не верит!»

Вслед за Романом из служебного выхода появились Богдан и Альфред. Рядом с ними я, должно быть, смотрелся совсем мелким.

— Дим, закругляйся! — походя бросил Альф.

— Простите, мне пора, — сообщил непрошеной спасительнице я.

— Возьмите хотя бы визитку. И обязательно позвоните, — она сунула мне в руку картонный прямоугольничек. — Вам помогут! Вам обязательно помогут! У вас тут настоящая дедовщина! Вас нужно спасать!

— От вас бы спастись! — выдохнул я и рванул к автобусу.

— Позвоните! И вам помогут! Вам обязательно помогут! — вещала мне в спину она.

В автобусе я плюхнулся на сиденье и выдохнул.

— Куда ты должен звонить? — поинтересовался Альф.

— Я — жертва вашей дедовщины, — заржал я.

Сидевшие рядом парни изумлённо переглянулись.

— А ведь и правда! — воскликнул Богдан. — То-то она на меня так зыркала, когда ты за телефоном побежал!

Альф протянул руку, под подбородок приподнял мне голову и чуть повернул, чтобы получше разглядеть мою многострадальную щёку. Не желавшая заживать губа по-прежнему кровила, и я слизнул очередную солёную каплю.

— Хорош! Ничего не скажешь! — прокомментировал Альфред.

Все посмеялись и забыли.

Вот только на общем фото, выложенном кем-то из фанаток на сайте, я и впрямь выглядел так, словно меня хорошенечко отметелили. И утром, когда мы спустились на завтрак, вместе с официанткой с подносом и кашей появился полицейский в форме. Он подплыл к Роману, сразу определив в нём главного, о чём-то недолго поговорил и направился к тому столу, за которым сидел я. Рядом с Богданом, Альфредом и Вадиком. Все взгляды устремились на меня.

— Пожалуйста, ваш паспорт, — услышал я.

— А он э-э-э… в номере.

— Поступил сигнал о насилии над несовершеннолетним.

На этих словах я подавился кашей. Альфред саданул меня кулаком по спине. Вадик протянул мне стакан с водой.

— Пожалуйста, паспорт, — повторил коп.

Ситуацию усугубил Богдан.

— Дайте же ребёнку сначала поесть! — воскликнул он.

***

После того, как я принёс паспорт, служитель закона смог убедиться, что я не только совершеннолетний, но ещё и женат.

Следующим утром на жертву побоев я уже не походил ничем. Красное пятно за ночь превратилось не в синяк, а в россыпь коричневых сухих корочек, да и губа перестала кровоточить.

Сидевшие за столами парни не сильно походили на злобных «дедов», да и раз нет заявления от потерпевшего, то нет и дела о рукоприкладстве.

Название города, где всё это произошло, в памяти моей незадержалось, а вот о том, как по поводу и без ребята меня ещё долго именовали «несовершеннолетним ребёнком», я помню до сих пор.