В один из июньских выходных родители и я — семнадцатилетний юноша — отправились в областную больницу проведать бабушку. У нее подозревали рак и, поэтому она лежала не в городской, а в областной клинике. Еще дома отец всех предупредил держаться бодренько и ни в коем случае не напоминать о её болезни. Я торжественно пообещал, но особого энтузиазма от поездки не испытывал. Хоть бабуля и родная, и проведать ее — семейный долг, в тот день из-за этого у меня безнадежно «горел» поход на речку в компании с симпатичной подружкой.
Дорога до больницы ещё больше опустило настроение. В те времена личные авто были редкостью. Так, что добирались мы переполненным донельзя автобусом. У него не открывались окна, и все пассажиры, изнемогая от жары, кляли погоду и душного мучителя на колесах. В конце концов, основательно упарясь, мы добрались до места. Последним испытанием стала прокаленная солнцем дорожка, которую мы преодолели на последнем дыхании и вошли в больничный корпус. Здесь в прохладе здания спасались от полуденного зноя больные и их посетители. В вестибюле стоял ровный шум — кругом жаловались на болячки, делились новостями, давали наставления.
Бабушка уже ждала нас, заняв место на одном из диванчиков. Увидев ее, я искренне обрадовался. Досада за сорванную поездку на речку бесследно улетучилась. Мне было жаль славную бабуленцию, которая и не догадывалась о своей страшной болезни. Держалась она молодцом, живо интересовалась новостями. Мы наперебой галдели, совали ей домашние угощения, бестолково суетились.
Внезапно что-то отвлекло меня. Что, я сразу не понял. Монотонный шум в вестибюле как-то смялся и удивленной волной прокатился по залу. Я обернулся. От двери прямо к регистратуре, противно шаркая по мраморному полу, шел старик. Несмотря на жару, на нем была порыжелая от времени шинель железнодорожника и пыльные кирзовые сапоги. В руках старик держал корзинку, прикрытую несвежей газеткой. Сивое, щетинистое лицо его облепила маска тупой усталости. Он походил на бомжа, шел, распространяя кругом затхлый запах давно не стираного белья. Люди на его пути невольно отстранялись, освобождая дорогу, некоторые брезгливо отворачивались. Толстяк с соседнего диванчика проворчал: «Совсем дед из ума выжил, спутал больницу с приемкой стеклотары». Старик, ни на кого не обращая внимания, дотащился до справочной и закричал в окошко: «Горбатюк здесь? Га? На третьем? Га?». Девчонка в белом халатике принялась что-то втолковывать ему, но старик продолжал талдычить свое. Девчонке из справочной скоро надоело возиться с бестолковым дедом, она схватила телефон и отвернулась от него. Тот сокрушенно махнул рукой и отошел от окошечка. С ближайшего диванчика тут же вспорхнула молодая парочка. Старик устало пристроился на освободившееся место и громко запричитал: «А може она вмерла? Чего ж я тащился в такую даль?»
Мало-помалу окружающих перестал интересовать старик, я же продолжал исподволь наблюдать за ним. Его шинель в такую жару, тяжелые сапоги и, наконец, таинственная Горбатюк невольно возбуждали мое любопытство.
Минут через пять медсестра привела в вестибюль старушку. Старушка плохо передвигалась, одной рукой опираясь о медсестру, а другой о стену. Хрупкое тело ее в широченном больничном халате казалось совсем ссохшимся. Старик не сразу заметил их, а, увидев, встрепенулся, рванулся навстречу жене. При этом он заковырялся и чуть не упал. Его еле успели поддержать стоящие рядом молодые ребята. Неуклюжесть старого чудака вновь захватило внимание окружающих. Кое-где заулыбались. Увы, чужая неловкость частенько радует обывателей. Их надежды развлечься дальше не сбылись. Случилось то, чего никто не ожидал. Старики вдруг стали обниматься, то истово, то нежно, не обращая внимания на глазеющих вокруг. И ничего не было в этом комичного. Пыльный старик и тщедушная старушонка радовались встрече как шестнадцатилетние. Разноголосый вестибюль затих. Даже медсестра повидавшая в больнице боль, надежду и смерть, и та стояла, боясь шевельнуться. Приученные скрывать свои переживания все были поражены искренней обнаженностью их чувств. Сказка вечной любви не в книгах, а здесь, перед глазами стояла сейчас в образе доживающей свой век пары. Наверное, не одному мне пришло на ум: «А может и правда?»
Внезапно старик отстранился от жены. Как можно скоро для своих лет он побежал к оставленной на диванчике корзинке, покопался в ней. Вынув оттуда небольшой газетный кулечек, он вернулся к жене, протянул ей. Та приняла гостинец, прижала к груди. Но скрюченные артритом пальцы не удержали кулек. Из него посыпались конфеты, копеечное драже.
Звонко стуча по мраморному полу, конфеты раскатились по сторонам. Их бросились собирать, совать обратно старушке. Та улыбалась, благодарно кивая головой. По щекам ее катились слезы радости и бессилия.
Случилось это много лет назад. Я повзрослел, у самого появились дети. Но для меня все продолжают падать и катиться, вспыхивая в солнечных лучах, маленькие шарики — сахарные капельки любви.
