КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Моргейн [Кэролайн Джэнис Черри] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Кэролайн Черри Моргейн

ВРАТА ИВРЕЛ

ВСТУПЛЕНИЕ

Среди нас есть много страстных читателей, которые иногда готовы с увлечением читать даже обрывок газеты, найденный на полу автобуса, если больше ничего не подворачивается под руку. Книги всю жизнь сопровождают многих из нас, как бесконечный поток сменяющихся впечатлений о необыкновенных людях и событиях. Одни из них сразу захватывают нас, и мы без остановки буквально проглатываем их, другие требуют более глубокого и вдумчивого чтения и иногда вызывают даже противоречивые чувства, вплоть до недоверия, но постоянно приковывают наше внимание до последнего слова на последней странице. Тогда мы неожиданно останавливаемся, с сожалением покидая мир, созданный автором, и уже без сомнения знаем, что эта книга будет обязательно отложена, чтобы занять место на и без того тесной книжной полке: мы будем перечитывать ее снова и снова. И вполне может быть, что восторженный читатель тут же позвонит своим знакомым, и еле сдерживаясь от восхищения, переполненный победным триумфом, воскликнет: «Посмотрите, что я нашел!". И он по праву будет гордиться тем, что первый среди своих друзей пережил волнение при открытии еще одного нового мира.

Однако подобная удача приходит не часто. Еще реже она приходит к тем, кто за долгую читательскую жизнь перелистал многие сотни страниц. Я так уверенно говорю об этом, потому что смогла пережить подобное чувство не более чем в десяти или двенадцати случаях за более чем сорок лет постоянного общения с книгами. Яркими вспышками в моей жизни были, например, такие книги, как «Властелин колец», сочинения Дэвида Мейсона, пара романов А. Меррита, которые в свое время обрушили на меня целый новый мир не похожих ни на что мыслей и рассуждений. У меня есть и еще несколько любимых книг, которые я не перестаю перечитывать с огромным удовольствием во второй, пятый, десятый раз и всегда ощущаю душевный трепет, как будто открываю их впервые.

Но еще никогда после прочтения «Властелина Колец» я не была так увлечена, как при встрече с книгой «Врата Иврел». Я не знакома с автором, но ее талант столь значителен, что я могу ей только позавидовать. Она создала удивительно близкого нам героя, поместив его в чужом, непонятном и чарующем мире, изображая обычаи, образ мыслей людей и историю так отчетливо и живо, как будто все это существует прямо где-то рядом с нами. Впечатления от прочитанного не просто остаются в голове и волнуют сознание. Книга начинает входить в вашу жизнь, захватывая дыхание проникает внутрь, оставаясь навсегда с вами.

В большинстве фантастических романов мы встречаемся с обычной схемой, когда героем является типичный супермен, вокруг которого начинают бешено разворачиваться события, и это окружающее его постоянное движение и создает иллюзию жизни. В романе «Врата Иврел» суровый Вейни начинает жить с первого же момента своего появления на сцене, созданной для него автором. Конечно, он не принадлежит к типу таких непревзойденных героев, как Конан, но он обладает очень строгим кодексом чести, который помогает ему преодолевать все, что он ненавидит и чего боится в душе. Читатель без оглядки, полностью верит всем его сомнениям, понимает его промахи и его непреклонную борьбу против собственной слабости. Он одобряет его и радуется вместе с ним даже небольшому триумфу от тени победы, когда герою приходится расстаться даже с честью, которая является его последним достоянием, и когда тот осознает, что есть нечто гораздо большее, чем обычные клятвы и условности.

В романе нет ни суперменов, ни демонических женщин, а показана обычная человеческая жизнь героев, пронизанная многочисленными сомнениями и страхами. Они, подчиняясь чувству долга, продолжают идти вперед, в сплошной мрак, где, как они уверены, их поджидает смерть. Раненые, почти на пределе сил, униженные на глазах у всех родных и близких, они продолжают двигаться вперед к последнему испытанию.

Немного найдется книг, где раскрываются подобные характеры, которые притягивают к себе читателя, полностью уводя его из окружающего мира. Там дается законченная живая картина чужой жизни, сделанная так талантливо, что каждый воспринимает ее целиком, не раздумывая над тем, что это всего лишь плод авторского воображения. Все это вполне могло быть, но только в другом измерении.

Прочтение этого романа было удивительнейшим испытанием для меня. И с этого момента я, как профессионал, хорошо знакомый с книгами подобного плана, постоянно ловлю себя на мысли: «Почему я не могу писать именно так?"

Но мне очень этого хочется.

А. Нортон.

ПРОЛОГ

Именно Врата были причиной гибели многих цивилизаций. Врата находились в разных уголках Вселенной и существовали многие тысячелетия, связывая разрозненные галактические цивилизации в единую империю Пространства и Времени. Это была гигантская, уходящая в вечность сеть, в которой Врата являлись шлюзами, через которые можно было где-то и когда-то войти и куда-то прийти, может быть, туда, где выжить было невозможно.

Вначале эти свойства Врат были мало изучены и не представляли большого интереса. Но когда, со временем, при исследовании первых погибших цивилизаций был обнаружен эффект сжатия времени, производимый Вратами, то были созданы технологии, позволявшие использовать эти свойства для передвижения. С этого момента обычные звездные корабли реального времени использовались лишь на расстояния нескольких световых лет для доставки обычных грузов с оборудованием или для перевозки технического персонала. Путешествия же к дальним мирам и перемещения внутри них совершались с использованием эффекта Врат и происходили практически мгновенно.

Более того, при переходе через Врата деформировалось время, что позволяло осуществлять перемещения между двумя точками пространства на расстоянии десятков световых лет, не опасаясь старения самих исследователей, которое неминуемо сопровождает людей на кораблях реального времени. Поэтому стало возможным посещать не один выбранный для жизни или исследований мир, а путешествовать по целой цепочке еще неизведанных миров и звезд.

Законы материального мира не позволяют осуществлять возврат во времени. Согласно теории, обоснованной еще во времена, когда был открыт эффект Врат, связанный с трансформацией Времени, оказалось, что путешествия с их помощью в Будущее не имеют особого риска, и почти не отличаются от обычных перелетов, регулярно происходящих в Настоящем. Однако вторжение в Прошлое может непредсказуемо воздействовать на жизнь людей и события в подвергнувшихся такому вторжению мирах.

Итак, путешествующие во времени перебираются в более удаленные века, и кроме того, они же перемещаются и в пространстве, вторгаясь без всякого разрешения в чужие события, в чужую жизнь, свободно нарушая течение чужого времени.

Очень часто незваные пришельцы колонизуют чуждые им новые миры или устраивают с ними эксперименты, а затем совершают прыжок вперед во времени, чтобы увидеть результат. Пришельцы пополняют свою жизненную энергию, отбирая ее у тех, кто странствует сквозь века в реальном времени, не имея права на использование Врат. Жизненная сила нужна им не столько для удовлетворения собственного честолюбия или накопления богатства, сколько для удовлетворения страстного желания все время проходить через все новые и новые Врата.

Поэтому возможно, что и до сих пор в каком-то из миров кто-то перемещается во времени и пространстве, буквально каждую минуту, а наш реальный мир искривлен и порван на части, образующие своего рода аномалии, которые усиливаются по мере приближения к границам искаженного Вратами Времени и Пространства.

Теоретики из Научного Отдела предположили, что когда открывались некоторые сохранившиеся миры, то среди древних реликвий, выброшенных временем за ненадобностью на свалку, можно было бы отыскать и Врата.

Эти Врата существуют в самом деле. Мы даже можем говорить о том, что они существуют и Будущем, и в Прошлом. Но мы не можем ничего сказать об их протяженности в тот момент, когда мы непосредственно пользуемся ими. Согласно существующему убеждению тех, кто многократно перемещался с их помощью, и которое существует, правда без всяких доказательств, мир, сталкиваясь с миром, рушится, и осколки двух миров создают огромную путаницу. Среди этих аномалий могут оказаться и прошлые, чудом сохранившиеся остатки нашего же собственного мира, которые могут уничтожить нас, если вдруг, двигаясь по искривленной дуге Времени, они вернутся к Нам в Настоящее.

Ученые полагают, что Врата, через которые уже раз было произведено перемещение во Времени, должны быть закрыты со стороны наиболее удаленного временного пространства, иначе мы будем постоянно подвержены риску очередного внутреннего взрыва, который в свое время уничтожил пришельцев. Теоретическую сторону этой проблемы они разработали сами, на основании данных о том, что еще очень давно, при открытии первых Врат, их собственный мир был свидетелем подобного взрыва, когда была разрушена первая чужая цивилизация. В дальнейшем же последовало и новое практическое тому подтверждение, когда была разрушена и их собственная цивилизация. Существует, таким образом, постоянная опасность со времен открытия первых Врат, что наше собственное существование может быть подобным же образом подвергнуто опасности в любой момент.

Поэтому по мнению большинства специалистов Отдела использование Врат должно быть прекращено. Предполагалось, что они будут использованы в последний раз для их закрытия или даже полного уничтожения. С этой целью уже подготовлен специальный отряд, но шансы на успех при этом крайне малы, так как продолжительность такой экспедиции может быть неопределенно долгой, а возвращение практически невозможным из-за того, что, с одной стороны, гибель людей может произойти из-за ловушки или из-за попадания в смертоносный для них мир, а с другой, путь через многие Врата из-за своей длительности будет не под силу даже нескольким поколениям участников экспедиции. Они так никогда и не достигнут последних, окончательных Врат.

Журнал Объединенного Научного Отдела, том XXX, стр.22

* * *
Те, кто бывал на вершине Иврел и вернулся назад, видели там надписи на камне. Эти старинные письмена кваджлинов, вырубленные на скалах, напоминали письмена древних германцев. И когда кто-нибудь из людей трогал их руками, пытаясь очистить от пыли веков, вокруг возникало неистовое пламя, которое зажигали колдовские силы, забирая и душу и тело. Как будто это место притягивало все колдовские силы, отпугивая от него всех окружающих, и охраняло гору и все, что было расположено за ней.

Но предание говорит, что если ребенок, особенно сероглазый от рожденья, попадал туда и, благодаря молодости и силе, ему удавалось убежать от всепоглощающего огня, на радость всего рода, то вопреки всем колдовским силам он становился веселым, жизнерадостным, сохраняя молодость и силу дольше других.

Книга «Начал», Хайт эн Корис

* * *
В год 1431 по Всеобщему Календарю правители земель Инор, Корис, Бейн и Корис-Сит объединились в войне за земли царства Хеймур, расположенные за горой Иврел. Ими правил в то время чародей Фай, сын Фая, властителя земли Ра-Хеймур. Он же был и властелином горы Иврел, у подножия которой раскинулась долина Айрен.

В это самое время к находящемуся в изгнании властителю земли Корис по имени кайя Тифвай, который был сыном Хана, прибыло пятеро неких чужеземцев, которых никто раньше не встречал в этой земле. Говорят, что они появились там вслед за великим Южным ветром, и рассчитывали на гостеприимство кайя Тифвая и Риса Гира, сына Лиллома, властителя Инора, обещая в обмен помощь и поддержку. И говорят, что среди них была светловолосая женщина ростом с обычного мужчину. Скорее всего близкая по крови к кваджлинам. И была там еще другая женщина, с золотыми волосами, однако и она не была похожа ни на кого из живущих рядом людей. Остальные трое были темноволосыми мужчинами. В то время никто внимательно не разглядывал этих Пятерых, потому что и Гир и Тифвай были ослеплены страстным желанием победы в намеченной войне, где собирались вернуть захваченные у них земли. И, привлеченные обещаниями наград, к ним присоединились властители соседних царств, и они набрали всадников семь тысяч и еще пеших воинов три тысячи, и, развернув свои штандарты, двинулись против властелина горы Иврел.

В долине Айрен стоял покрытый древними письменами камень, похожий на камни, стоящие в Иноре и Сифе, и еще более похожий на камень горы Иврел. Этот одиноко стоящий камень всегда обходили стороной, хотя он и не причинял никому вреда.

К этому камню вслед за Тифваем и чужеземцами и прискакал властитель Эндара, который намеревался участвовать в штурме горы Иврел и властителя Хеймура. И тогда стало ему ясно, что Тифвай был обманут чужеземцами. Все десять тысяч войска стремглав понеслись к подножию Иврел и полностью погибли, растворившись в вечности. Среди них спасся только один высокий юноша по имени Тем Реф из земли Бейн. Его лошадь пала на скаку, и этим спасла его жизнь. Когда же он увидел, что не осталось кроме него ни живых ни раненых в долине Айрен, хотя нигде не было видно даже тени неприятеля, Реф из Бейна покинул поле и провел оставшуюся жизнь за молитвами в монастыре, скорбя день и ночь по погибшим.

Совершив подобное Зло, чужеземцы исчезли. Но от людей из Инора тем не менее можно было слышать, что женщина вернулась к ним, но тут же в ужасе бежала, когда увидела вооруженных людей. Говорили, что она умерла за нагромождением камней, и это место они стали называть Могилой Моргейн, потому что под таким именем она была известна в земле Инор-Пиввн, хотя, как стало известно, у нее было множество имен, среди которых были даже княжеские титулы. Говорили, что она спит там, ожидая, пока не рухнет Великое Проклятье и она будет свободна. Поэтому каждый год люди из селения Роумел поклоняются Великим Духам и приносят им Дары, чтобы те следили за ее сном. Иначе, если она проснется, то причинит им новые несчастья.

Что же касается других, то их больше никто никогда не видел ни в долине Айрен, ни в Иноре.

Из Летописи земли Бейн

1

Любой мужчина, родившийся среди народа Эндара или Карша, был горд как от сознания, что вошел в этот мир обычным человеком, а не дикарем, каких еще можно было встретить в земле Лан, находящейся к югу, так и от того, что не был заражен колдовством и имел чистую кровь, не смешанную с кровью кваджлинов, как это было среди народов, живущих в земле Хеймур к северу от них. Земли Эндара были почти сплошь покрыты лесом, а земли Карша большей частью были заняты горами. Между людьми, населяющими их, издавна существовало некоторое соперничество, хотя разница между ними была чисто условной. Одни были хорошими охотниками, а другие не менее удачливыми скотоводами. Но на самом деле и те и другие были настоящими мужчинами и отличались редким благочестием. Когда-то они составляли один народ, который жил под властью Верховных Королей земли Карш.

Но чтобы быть достойным представителем рода — Мориджа, Бейна или Инора, — нужно было заслужить полное уважение большинства членов рода на всех уровнях. Именно таким образом народ Эндара-Карша воспитывал у многих поколений любовь и уважение к земле и людям.

Внутри же каждой из этих общностей существовали отдельные родовые кланы, где непосредственно формировались чувства любви, преданности и гордости, где человек становился собственно человеком. Почти всегда существовало несколько правящих родовых кланов, которые сменяли друг друга, соперничая за право старшего. Остальные должны были просто повиноваться им. Это был бесконечный, повторяющийся процесс борьбы за обладание властью. Народ Мориджа выделялся в этом отношении. Там был только один правящий клан, а пять остальных находились на положении подданных. На самом же деле таких кланов там должно было бы быть два: Ила и Нхи. Но клан Ила прекратил свое существование около ста лет назад, когда все мужчины этого рода погибли в долине Айрен. И теперь главными оставались лишь Нхи.

Вейни был нхи. Его главными достоинствами были честность и благородство. Но он был и великолепным воином, искусно обращался с оружием и лошадьми, был очень подвижен и обладал отвагой, которая иногда граничила с самоубийством. В то же время он был настойчив и всегда старался держаться независимо. Стремление к независимости было именно тем качеством, которое было присуще всем нхи, и благодаря именно этому качеству весь их клан постоянно участвовал в многочисленных заговорах и изменах. Вейни не обманывался на свой счет: все эти черты были неотъемлемыми для людей их клана. Но это было и естественно, поскольку каждый, кто заботился о «чистоте» крови, старался сохранить в себе эти особенности и передать их дальше.

Его сводные братья тоже обладали подобными качествами, и, без сомнения, таким же был и их отец, предводитель Нхи, Риджен. Но Вейни имел еще и кровь рода Кайя, которую он получил от матери, происходившей из земли Карш. Эти люди были артистичны и своенравны, и гордость очень часто управляла их чувствами. Братья же Вейни принадлежали по крови к роду Маай, который являлся одним из самых воинственных кланов среди живущих в земле Моридж, хотя и не занимал правящего положения. Эти люди были скрытны, холодны и даже, в какой-то степени, жестоки. В характере Вейни было поступать безрассудно и искренне, в то время как оба его брата предпочитали скрытно обсуждать свои дела только вдвоем. Он был опрометчив, тороплив, но отходчив, тогда как его братья были неумолимы в своих решениях. И не было ничьей ошибки, кроме как их отца, в том, что под одной крышей собрались такие разные характеры.

В один из осенних дней, на двадцать третьем году их жизни в Ра-Моридже, один из сыновей Риджена погиб.

Вейни не хотел идти в дом, особенно когда там находился отец. Его удалось привести туда лишь силой, с помощью нескольких человек из рода Маай. Он вошел в освещенную факелами затхлую комнату, наполненную мерцающим огнем и ужасом, и не мог смотреть в глаза своему отцу. Он встал на колени, уткнулся лбом в холодный каменный пол и, неподвижный, оставался в таком положении до тех пор, пока Риджен не обратил внимание на его все еще остававшиеся длинными волосы. Нхи Эридж был очень тяжело ранен: острый длинный меч почти полностью отрубил пальцы на его правой руке, на той руке, которая привыкла держать оружие, и старый сан Ромен со священником стояли возле стонущего воина, стараясь облегчить его страдания.

Нхи Кандрис был в куда худшем положении. Он уже не дышал, и его тело, перевязанное красной лентой, чтобы душа не смогла покинуть его до самых похорон, неподвижно лежало между ритуальных огней на деревянной скамье в той части комнаты, где хранилось оружие.

Эридж едва не задохнулся от крика, когда раздалось шипение, сопровождавшее прикосновение раскаленного металла. В этот момент Вейни вздрогнул. Возможно, причиной мог быть и тяжелый запах паленого человеческого тела. Но вот стоны стали слабеть, особенно, когда применявшееся для анестезии настоянное на специальных травах вино сделало свое дело. Тогда Вейни поднял голову, беспокоясь о том, что и этот брат мог умереть: некоторые не выдерживали шока в момент прижигания раны в сочетании с наркотическим действием вина. Но пока его сводный брат все еще дышал.

И тогда нхи Риджен изо всех сил ударил его, отбрасывая удивленного Вейни на пол. Его голова еще гудела от удара, когда он вновь встал на колени, поникнув головой у ног отца.

— Ты кайя, ты убийца, — сказал старый Риджен. — Будь ты проклят. Пусть мои проклятья лягут на тебя вечным позором. — Слезы текли по лицу отца, и это поразило Вейни сильнее, чем удар. Он взглянул вверх и увидел, как невероятно изменилось лицо Риджена. Вейни никогда и подумать не мог, что нхи Риджен способен так рыдать.

— Чтобы сейчас часами не выслушивать мольбы о прощении или твои оправдания, ублюдок, мне вообще не следовало иметь сына из рода Кайя. Кайя и нхи дают плохое потомство. Мне нужно было быть более благоразумным.

— Я только защищался, — запротестовал Вейни, с трудом шевеля разбитыми губами. — Кандрис не шутил. Его не остановила даже кровь, вот смотри… — Вейни повернулся боком, чтобы можно было видеть кровоточащую рану, оставленную легким учебным оружием. Но отец просто отвернулся, словно его это не интересовало.

— Кандрис был моим старшим сыном, — наконец вновь заговорил он, — а ты всего лишь плод жалкого ночного развлечения. И теперь я так дорого заплатил за ту ночь. Но ведь я взял тебя в дом, я обещал это твоей матери, которая была уже больна, когда носила тебя. Она собиралась умирать, и ты должен был бы умереть вместе с ней. Мне следовало понять, что это был бы самый лучший выход. А теперь Кандрис мертв, а Эридж изувечен, и все из-за моей привязанности к тебе, ублюдок. Неужели ты рассчитываешь стать наследником рода Нхи, если их не будет? Ты на самом деле так думаешь?

— Отец, — прошептал сквозь слезы Вейни, — они собирались убить меня.

— Нет. Только слегка сбить с тебя спесь, но не более того. Во всяком случае, они никогда не стали бы тебя убивать. Нет. Нет. Это ты стал убийцей. Ты поднял оружие на своих братьев во время учения, когда Эридж даже не был вооружен. А в итоге ты жив, а моего старшего сына уже нет, и я не вижу другого объяснения произошедшему, кайский ублюдок. Я не должен был брать тебя сюда, в дом. Никогда.

— Отец, — закричал Вейни, но тяжелая рука предводителя Нхи вновь опустилась на его лицо, и слова потонули в струях крови, стекающей по губам. Вейни свалился на пол и зарыдал.

— Что мне делать с тобой? — после долгого молчания спросил Риджен.

— Я не знаю, — ответил Вейни.

— Мужчина сам должен заботиться о своей чести, ты знаешь это.

Вейни в очередной раз взглянул вверх, содрогаясь от слабости. Он не находил слов для ответа. Упасть на собственный меч и умереть — вот о чем говорил его отец. Любовь и ненависть так тесно слились в нем, что он буквально разрывался на части под действием этих противоречивых чувств. Слезы, переполнявшие его глаза, усиливали чувство стыда.

— Так ты воспользуешься им? — спросил Риджен.

В этих словах заключалось понятие чести, так как это понимали люди из рода Нхи. Но кровь кайя была в нем не менее сильна, а народ Кайя очень любил жизнь.

Тишина повисла в воздухе.

— Нхи не могут убивать друг друга, — вновь заговорил Риджен. — Теперь ты должен оставить нас.

Ты очень ловок, а твои таланты давно известны. Твоя рука более правдива, чем твой язык. Ты всегда готов к убийству. И вот теперь твой брат мертв. Ведь ты собирался убить обоих братьев, из которых один даже не был вооружен. Ты не можешь ничего сказать мне в свое оправдание, и отныне ты будешь проклят. Ты будешь илин. Так я решил.

— Да, господин, — произнес Вейни, вновь касаясь пола почти всем лицом и ощущая вкус пепла на своих губах. Для тех, кто был объявлен отверженным, дальнейшая перспектива была очень простой: человек, лишенный покровительства рода, человек, лишенный хозяина как бездомный пес, становился просто-напросто бандитом и его ожидал печальный конец.

— Я повторяю, что ты очень ловок, — продолжал Риджен. — И наилучшим выходом для тебя будет найти приют в Иноре, поскольку Рис, правитель Инор-Пиввн, женат на женщине из рода Кайя. Но не забывай, что есть еще повелитель Джервейн, который принадлежал к роду Маай и земли которого ты должен пересечь. Если он убьет тебя, то твой брат будет отомщен, и эта кровь не запачкает ни рук, ни оружия Нхи.

— Ты действительно хочешь этого? — спросил Вейни.

— Ты выбрал жизнь, — коротко ответил ему отец и схватил короткий ритуальный меч, висевший на поясе сына. Это было Оружие Чести, которое разрешалось носить лишь благородным людям, с давних пор называвшимся юин. Затем другой рукой он захватил длинные волосы Вейни и неровно обрезал их до нормальной длины. Длинные пряди волос, являвшиеся символом мужской зрелости и благородства, упали на каменный пол, после чего нхи Риджен, поставив ногу на лезвие, переломил меч и вложил обломки в руки Вейни.

— Исправь его, если сможешь, — произнес он.

Его голую шею непривычно холодило, и он, найдя в себе остатки сил, поднялся с пола, не выпуская из рук обломков меча.

— Могу ли я взять лошадь и оружие? — спросил он уже без всякой надежды, но в то же время отчетливо понимая, что без них он просто-напросто погибнет.

— Можешь взять все, что принадлежит тебе, — ответил предводитель Нхи. — Наш род хочет поскорее забыть тебя, и если ты будешь пойман в пределах нашей земли, то умрешь как чужеземец или как враг.

Вейни поклонился и вышел.

— Ты трус, — донесся до него отцовский крик, напоминая о неудовлетворенной гордости Нхи, которая требовала его смерти. Сейчас он и сам, пожалуй, хотел умереть, но это все равно не снимало с него позора. Он был отмечен как уголовный преступник для повешения и даже как самый низкий из них: изгнание не исключало его дальнейшего наказания. Таково было правосудие, которое вершил лично предводитель Нхи Риджен. Мрачная натура нхи особенно проявлялась в моменты, когда дело касалось мести.

Он отыскал свое оружие и прикрыл позор на своей голове кожаным чепцом, поверх которого водрузил шлем, обвязанный белым шарфом в знак того, что отныне он илин, странствующий воин, который надеется, что глава какого-нибудь рода пригласит его к себе на службу.

Люди, отверженные родом, зачастую становились разбойниками либо попадали в рабство к любому, предъявившему на них права, где их использовали как бесплатных работников. Иногда люди, почитающие религию и верящие в искупление грехов, могли, согласно законам предков, объявлять о том, что такой-то илин взят в услужение сроком на год, после чего ему могло следовать отпущение грехов.

Некоторые превращались в наемников, получая плату, теряя статус юин, или превращались в обычных воров, если теряли честь и совесть, а если не теряли, то умирали с голоду, или убивали и грабили, находясь на службе у какого-нибудь правителя, который потом возлагал на них всю ответственность за содеянное.

Срединные Царства никогда не жили в мире. Там постоянно шли войны, но они никогда не были достаточно серьезными, чтобы обеспечить сносную жизнь тем, кто пополнял ряды отверженных и становился наемником. Ужасающая нищета ожидала их на всем пространстве Срединных Царств, включая и землю Карш. Темные колдовские силы на холодных вершинах Хеймура и преступившие закон правители, еще более опасные, чем духи с высоких вершин, подступали к ним со всех сторон.

Именно здесь и находилась Моридж Эрд, земля народа Маай, где правил Джервейн, который преграждал путь Вейни на Инор, лишая его таким образом единственной надежды.

Шла вторая зима его странствий. Потоки холода уже спустились с высоких гор в долины, когда еле живая обессилевшая лошадь наконец привела его к земле, где правил Джервейн, и теперь оставалась последняя безнадежная попытка прорваться к югу.

Где-то на этом пути черная стрела попала в его любимого мерина по кличке Мэй, с которым он не расставался с тех пор, как был посвящен в воины. После этого они еще долго спасались бегством по горным перевалам, пытаясь добраться до Лао. Люди Джервейна преследовали их от холма к холму, но постепенно отстали, потому что рядом уже был Инор, а род Маай не испытывал большого желания иметь дело с Рисом из Инор-Пиввна, где у них никогда не было друзей, а кроме того, никто не хотел лишний раз подвергать опасности свои земли.

Вейни слишком поздно заметил, что дорога, по которой он ехал уже достаточно долго, не та, которую он искал. Она была выложена камнями и явно напоминала старую дорогу кваджлинов.

Время от времени путь ему преграждали камни, и тогда приходилось их объезжать, так что у Вейни появились сомнения на счет того, куда вела эта дорога. Наверняка она вела к гибельным, заколдованным местам! Начал идти снег, покрывая все легким белым саваном. Вейни всю ночь не сомкнул глаз, постоянно находясь в седле, и отважился заснуть только под утро, когда кругом стало тихо и он перестал опасаться волков.

Весь следующий день он ехал ущельем, чувствуя, как слабеет от холода, и наконец увидел впереди долину, где обширное пространство занимали нагромождения гигантских камней.

Теперь уже не было никаких сомнений, что эти каменные громады были когда-то воздвигнуты здесь руками кваджлинов. Это была долина Моргейн: он узнал ее по песням, сказаниям и сказкам, которые ему доводилось слышать раньше. Это было место, которое вызывало тяжесть на сердце у тех, кому доводилось проезжать здесь даже в ясный полдень. Люди из земли Карш-Эндар старались всегда объезжать его. А сейчас клонящееся к закату солнце скрылось за стайкой плотных облаков, сползающих с горных вершин, возвышавшихся за его спиной.

Он с трудом осмелился взглянуть вверх, туда, где два каменных столба венчали конический холм, называемый в легендах и песнях Могилой Моргейн. Опускающееся солнце тут же затрепетало в его глазах, словно бабочка в паутине, разрываясь и подрагивая. Это был Колдовской Огонь, подобный большому огню, который появлялся на вершине Иврел, где великий властелин Хеймура показывал, что сила кваджлинов еще не иссякла и время освобождения от них не пришло.

Вейни завернулся в тонкий, превратившийся в лохмотья плащ и пустил истощенную лошадь быстрой иноходью, стараясь побыстрее миновать нагромождения колдовских камней у основания холма. Колдунья с огненными волосами ввергла людей Эндара-Карша в войну, швырнув половину Срединных Царств в лапы чародея. Невозможно было понять что порождало охватившее Вейни тягостное чувство. Было трудно даже дышать. То ли это Камни действовали на него, то ли его собственные воспоминания о Моргейн?

Ему иногда казалось, что копыта лошади выбивают размеренный ритм старинных стихов, которые эхом отдавались в его голове. Он плохо помнил сами стихи, память сохранила лишь неполное содержание этой старинной легенды.

…В год, когда Хеймуром правил Фай,

Пять Чужестранцев к нему прискакали…

Трое из них были темноволосы,

Золото Солнца и снег горных вершин

Головы двух других покрывали.

Самой красивой была снежная белизна,

Но роковой оказалась та красота,

Прокляты были все, кто слушал ее тогда…

Мужчины исчезли все,

Лишь волки остались в лесах…

Дурная песня в таком месте и в такой час была плохим предзнаменованием. Все эти годы, с тех пор, как пред миром впервые предстали белые как снег волосы Моргейн, можно было часто слышать от слабоумных людей, которые якобы видели ее, в то время как большинство считало, что она спит, ожидая случая, чтобы уничтожить новые поколения мужчин, точно так же, как она уничтожила в свое время людей Эндара в долине Айрен.

Если этот холм на самом деле хранил останки Моргейн, то это место было самым подходящим для ее жестокой нечеловеческой крови. Даже деревья вокруг ссохлись, будто сама природа реагировала на присутствие Камней, как чистая душа страдает и чахнет при приближении дьявола. Вершина холма была совершенно голой, ни одно дерево не росло там.

Вейни был рад, когда все-таки миновал узкую дорогу у подножья холма и оставил позади устрашающее пространство долины Камней.

Небольшое стадо оленей резво пронеслось по свежему снегу.

Он быстро схватился за лук и слабеющей рукой пустил стрелу в ближайшего оленя. Стрела, однако, пошла неточно и лишь слегка задела бок животного.

Раненый олень бросился бежать, не разбирая дороги и окрашивая снег яркими пятнами крови. Вейни решил, что вторая стрела не исправит положения, и только наблюдал, как олень скрывается среди каменных столбов в долине Моргейн.

Продолжая пристально вглядываться в долину, он окончательно понял, что лишь кваджлины могли создать все эти монументальные нагромождения, которые с трудом можно было считать архитектурой. Его взгляд неожиданно привлекло какое-то странное движение на холме. Оно было столь неуловимым, что ему даже пришлось поднести к лицу тыльную сторону ладони, чтобы, прикрыв глаза, сквозь неплотно сжатые пальцы сфокусировать изображение. Солнце быстро садилось, погружаясь в темноту новой волны облаков, спускающихся с гор и заволакивающих большую часть неба сзади него.

Он вновь взглянул на каменные столбы и на катящееся вниз солнце, мерцающее словно лужа расплавленного золота, в которую были вдавлены каменные изваяния.

И в этом дрожащем и ярко пылающем золотом закате сначала появилась голова лошади, а потом сама лошадь и всадник. Белый всадник на серой лошади четко вырисовывался на янтарном колеблющемся солнечном диске. Вейни даже прикрыл глаза, ослепленный этим зрелищем.

Тем временем всадник спустился с заснеженного холма вдоль его теневой стороны. Эффект неестественной белизны создавался белым плащом и облаком от дыхания, которое мгновенно образовывалось в морозном воздухе.

Он понимал, что может пришпорить коня и ускакать, но все время чувствовал странную слабость, как будто был разбужен посреди одного сна и тут же погружен в середину другого.

Он взглянул на загорелое лицо женщины под меховым капюшоном и увидел белые волосы, белые брови и серые глаза, подобные облакам, надвигающимся с востока.

— Здравствуй, — сказала она, обращаясь к нему, очень тихо и спокойно. В этот момент Вейни успел заметить, что на сером седле, чуть ниже ее колена, висит большой меч с позолоченной рукояткой в форме дракона, а сбруя ее лошади явно была изготовлена в земле Корис. Он был абсолютно уверен в своих предположениях на ее счет, так как хорошо помнил ее описание по старинным легендам и по рассказам в Книге племени Ила.

— Я направляюсь на север, — сказала женщина низким голосом, в котором чувствовался легкий акцент. — А тебе, кажется, в другую сторону? Но солнце уже клонится к закату, и я хочу отправиться с тобой.

— Я знаю, кто ты, — сказал он.

Белые брови изогнулись в недоумении.

— Разве ты охотишься за мной?

— Нет, — ответил он, чувствуя, что лед, обволакивающий его сердце, опускается еще ниже, и с трудом находя слова для ответа.

— А как тебя зовут?

— Я Вейни из рода Нхи и близкий по крови народу Мориджа.

— Но имя Вейни не характерно для Мориджа.

Старая гордость уколола его. Имя действительно принадлежало народу Корис, откуда вышла его мать. Но только постепенно он рассказал ей обо всем, что с ним приключилось, и как он, голодный и ослабевший, оказался около этого странного холма. То, что произошло на самой его вершине, Вейни теперь относил только за счет собственной усталости и голода и считал, что эта женщина из какого-то богатого и знатного рода просто встретилась ему на дороге, а то, как она появилась на самом деле, он вообще не помнил.

Однако она была здесь, и он видел, что она по меньшей мере наполовину относится к кваджлинам, прежде всего потому, что чувствует себя как дома в этой снежной пустыне с мертвыми деревьями.

— Я знаю одно место, — сказала она, — где нет такого сильного ветра. Пойдем, я покажу тебе, где это.

Она повернула серую лошадь к югу, в ту сторону, куда направлялся и он. Ощущение сна, охватившее его, пока не проходило. Сумерки между тем надвигались, подгоняемые плотной завесой облаков. Исчезающая временами Моргейн, подобно сказочному духу, виднелась впереди, но серая лошадь оставляла следы, по которым Вейни мог находить дорогу.

Они объехали холм и увидели стадо оленей, которые кормились там с подветренной стороны. Это была первая удача, которая выпала ему за несколько дней. Он взялся за лук.

Но прежде чем Вейни успел натянуть его, яркая вспышка света подобно молнии соскользнула с вытянутой руки Моргейн, и олень тут же свалился замертво. Остальные убежали.

Моргейн показала рукой, что им нужно повернуть направо.

— Там есть пещера, где можно найти приют. Я уже пользовалась ей раньше. Только прежде захвати с собой оленины. Она, я думаю, нам пригодится. Даже за самой маленькой охотой должен следовать приятный заслуженный отдых.

И она направилась вверх по склону. Он же достал нож и приготовился выполнять просьбу, хотя и не очень любил заниматься разделкой туш. Он обратил внимание на то, что на теле оленя нигде не было видно ран, и только небольшие капли крови, вытекавшие из ноздрей, окрашивали белый снег. И вид этой красной крови на белом снегу мгновенно разбил сон и заставил трепетать все его существо. Ему не нравился подобный способ убийства. Казалось, животное глядит на него широко открытыми глазами, продолжая находиться в глубоком сне, подобном тому, который только что охватывал его самого.

Он оглянулся через плечо. Моргейн стояла на гребне холма, держа в руках поводья, и поджидала его. Первые хлопья снега пронеслись в воздухе вместе с усиливающимся ветром.

Вейни вонзил нож в тушу, отвернувшись, чтобы не видеть этих широко открытых глаз под ветвистыми рогами.

2

Огонь пылал в невысоком пространстве около выхода из пещеры, воздвигая стену теплого воздуха между ними и снежной метелью. Вейни не хотел есть это мясо, хотя от голода, мучившего его уже несколько дней, болели суставы, а последнее напряжение даже вызвало противную дрожь во всех мышцах. Его сил хватало лишь на то, чтобы сидеть и ловить мясной запах. Когда же Моргейн закончила готовить этот случайно подвернувшийся ужин и протянула ему кусок, тот уже не показался Вейни чем-то отличным от обычного мяса и выглядел так аппетитно, что пустой желудок заставил его отбросить все былые колебания. Человек не должен променивать свою душу на небольшой кусок оленины, но ведь так или иначе, а зверь-то был убит.

Незаметно наступила ночь. Через теплый барьер пробивались отдельные снежные хлопья, подгоняемые порывами ветра. Снаружи две лошади, лошадь колдуньи и обычный гнедой, стояли рядом, вздрагивая под резкими и злобными порывами ветра. Когда горячая оленина наконец-то наполнила желудок Вейни и слабость стала понемногу отступать, дрожь — стихать, а силы — прибавляться, он собрал немного зерна, которое оставил от ужина, и вышел из пещеры, чтобы разделить его между лошадьми. Серый, наиболее излюбленная масть лошадей в земле Бейн, как говорилось в песнях и легендах, стал обнюхивать его руки так же охотно, так же дышал на них теплом, как и его собственный маленький мерин. Красота серой лошади тронула сердце Вейни. На какое-то мгновенье он забыл все дьявольское зло, окружавшее его, поглаживал бледно-серую гриву и вглядывался в большие оживленные глаза. Он подумал (все нхи всю жизнь разводили животных), что потомство этой лошади украсило бы любой табун: эта порода была широко распространена во времена последних Верховных Королей Эндара. Но вот уже давно не было Верховных Королей, и слава этой породы прошла вместе с их славой.

Сейчас власть Верховных Королей оставалась реальной только в Хеймуре, но тамошние владыки сильно отличались от героических правителей Бейна и Кориса, которые объединяли людей не внутри мелких родов, а на гораздо более высоком уровне, не позволяя узким родовым барьерам разделять целый народ. Вейни тут же вспомнил старинную ужасную почти легенду, почти быль, времен правителей Хеймура, когда едва ли целая армия двигалась на них, чтобы найти смерть в долине Айрен.

От этих мыслей он вздрогнул, поеживаясь на леденящем ветру, и вернулся к огню, чтобы по-прежнему быть в центре всех противоестественных необычных событий сегодняшней ночи, туда, где у огня сидела Моргейн, закутавшись в пушистый белоснежный плащ, а рядом с ней лежала сбруя серого коня и вложенный в ножны сверкающий меч с золоченой рукояткой в форме дракона.

Они сидели молча. И молчание их напоминало скорее молчание старых друзей.

Ветер продолжал забрасывать снежные хлопья в пещеру, обещая перерасти в бурю. Вейни в первый раз глубоко осознал, что наверняка не выжил бы в сегодняшнюю ночь, ослабевший от голода и окруженный разбушевавшейся снежной стихией.

В пещере возле входа лежала груда сухих сучьев. Но откуда это дерево взялось здесь и кто его нарубил, он не мог даже представить. И когда он поднялся, чтобы подбросить веток в костер, то заметил, что Моргейн стояла на коленях в глубине пещеры, пытаясь что-то отыскать под грудой небольших камней.

Он вспомнил, как она сама сказала ему, что уже пользовалась этим местом раньше.

Взглянув в ее сторону с подозрением и одновременно с любопытством, он заметил у нее в руках туго набитый кожаный мешок, покрытый пылью, а когда она погрузила туда руку, то оказалось, что там лишь порошок, который частично просыпался через края. Она быстро отдернула руку, как будто дотронулась до чего-то мерзкого и грязного, и вытерла пальцы о земляной пол. Ее рука была покрыта тонкими струйками крови, которые вытекали из-под кожаного рукава. Здоровой рукой Моргейн старалась зажать рану на поврежденной кисти.

Она сидела, время от времени вздрагивая, подобно человеку, охваченному каким-то глубоким страхом. Вейни опустился на корточки рядом с ней, недоумевая и даже жалея ее, а в глубине его сознания неотступно вертелась мысль: как Моргейн смогла за такой короткий промежуток времени пораниться. Но в то же время он осознавал, взглянув на ее рану, что та выглядела немного подсохшей. Скорее всего, решил Вейни, это случилось, когда он был занят разделкой оленьей туши.

— Сколько? — спросила наконец она. — Сколько времени меня не было здесь?

— Больше ста лет, — ответил он.

— А я подумала, что наверняка меньше. — Она подвигала рукой и взглянула на рану, стараясь не придавать ей большого значения, потому что та была не достаточно глубокой, чтобы вызывать опасения, но все-таки причиняла боль.

— Подожди, — сказал он, доставая свою сумку с намерением помочь ей залечить рану: он полагал, что того требует долг, хотя бы в обмен на оказанное гостеприимство и ночлег в пещере. Но Моргейн отказалась от его помощи, предпочитая воспользоваться своими способами лечения. Тогда он сел и стал с беспокойством наблюдать, как она доставала небольшие металлическиесосуды и другие предметы, вообще неизвестные ему. Она не стала перевязывать рану, а после всех манипуляций покрыла ее розоватой пленкой, которая, как ни странно, не позволяла ей кровоточить. И в этот момент Вейни вновь подумал о том, что перед ним образец медицины, явно заимствованной у кваджлинов. Вполне возможно, что она не хочет пользоваться обычными средствами, опасаясь, что они могут только повредить ей.

— Как это случилось? — спросил он, глядя на рану, напоминающую ровный след или от острого меча, или от боевого топора. Но у нее не было в руках ничего, чем можно было бы сделать такой порез. Сучья были нарублены еще раньше, а расположение раны на руке не позволяло ему понять, каким именно образом Моргейн могла ее получить.

— Инорцы сделали это, — коротко сказала она. — Предводитель Рис Хелн, сын Гира. Он и его люди.

Хелн был уже больше ста лет в могиле.

Вейни почувствовал, как его охватывает новое беспокойство, а в груди возникает щемящая пустота. И очень хорошо понял, что при этом означал ее взгляд. Она благополучно сбежала от инорцев, преследовавших ее, и теперь, почти через сотню лет, их пути пересеклись именно в тот момент, когда за мгновенье до этого на ее руке появилась эта самая рана.

Это было похоже на безумие. Он опустил голову и ушел в себя, предоставив возможность и ей побыть наедине с собственными мыслями.

Наконец, утомленный перенесенной дорогой и голодом, опустошенный волнением от волшебства и страхом от встречи с диким зверем, он завернулся в старый тонкий плащ и устроился спать около скалистой стены.

Треск новых сучьев, подброшенных в огонь, разбудил его, все еще не отдохнувшего, и он увидел, как Моргейн, стряхнув снег с плаща, вновь прошла на свое прежнее место. Ее взгляд скользнул по нему, и их глаза встретились. Теперь он уже не мог притвориться спящим.

— Разве ты уже отдохнул? — спросила она со странным акцентом, который с давних пор был характерен для народа Корис и действовал на Вейни, вызывая внутреннюю дрожь, гораздо сильнее, чем ветер или холодная скала за спиной юноши.

— Немного, — ответил он и с усилием сел. Ему часто приходилось спать и в полном вооружении, и в гораздо худших условиях, но сейчас он чувствовал себя еще хуже от того, что предыдущие ночи провел в седле, а между переходами через горные перевалы почти не отдыхал.

— Вейни, — окликнула его женщина.

— Да?

— Садись ближе к огню, мне нужно поговорить с тобой.

Он без особой охоты выполнил ее просьбу и пристроился у огня, по-прежнему кутаясь в плащ, чтобы согреться. Она сидела, укрывшись своей меховой накидкой, так что ее лицо наполовину находилось в тени, и смотрела прямо в его глаза.

— Хелн отыскал это место, — сказала она. — Об этой пещере ему рассказал охотник, которого я не стала убивать. И тогда едва ли не целая армия поднялась из Инор-Пиввна и бросилась сюда. Можешь себе представить: они послали за мной целую армию… — Она звонко рассмеялась. — Им понадобилась целая армия, чтобы захватить эту маленькую пещеру. Конечно, я догадывалась, что они придут, и была готова. А почему нет? Они заняли все поле, расположенное к югу от пещеры. Я сразу бросилась бежать, но они, даже пренебрегая опасностью, заняли и долину Камней, чтобы не дать мне уйти. Тогда я побежала туда, куда, как мне казалось, они не должны были бы пойти. Вот там-то я и должна была ждать, пока кто-нибудь не освободит меня. Я не имею возраста и поэтому не старюсь. Течение времени ничего не значит для меня. Но все, что происходит в жизни, должно быть освобождено от ненужных наслоений и вычищено от пыли, как чистят лошадей, а потому сегодня ночью нам надо кое-что исправить в нашей памяти. Ты боишься меня…

Это было очевидно, и даже слишком. Он боялся Моргейн и не стыдился признаться в этом. Его сердце начинало учащенно биться каждый раз, когда она пристально глядела на него. Он с трудом переносил взгляд этих серых нечеловеческих глаз. И если бы он не знал, что эта ночь наверняка может оказаться для него смертельно опасной, он убежал бы от этого места и от подобной компании. Но надвигалась снежная зимняя буря, уже были слышны ее яростные и свирепые завывания. Вейни очень хорошо знал горы. Иногда в горах снег шел не переставая по несколько дней, и все, кто оказывался в пути, не имея подходящего укрытия, погибали вместе с лошадьми.

— Наша беседа не принесет никому никакого вреда, — продолжала женщина. Она протянула Вейни небольшую фляжку с вином. Он нерешительно взял ее, но ночь обещала быть холодной, и к тому же он так или иначе уже разделил с ней ужин. Поэтому он сделал несколько глотков и вернул флягу Моргейн. Она аккуратно вытерла губы и тоже выпила и отставила фляжку в сторону.

— Я хочу попросить тебя рассказать мне конец моей истории, — сказала она. — Я на самом деле не знаю ее целиком, просто не могу знать. Что произошло с людьми, которых я знала тогда, и что, собственно говоря, я сделала?

Он внимательно посмотрел в ее глаза, в глаза самого заклятого врага всех людей из земли Эндар-Карш, который предательски отправил десять тысяч человек на верную смерть и превратил в руины половину Срединных Царств. Но он не мог сказать ей именно это. Ему было бы гораздо легче рассказать о ней кому-нибудь другому, а глядя в это прекрасное открытое лицо, он чувствовал, что не в силах этого сделать.

Он так и не нашелся, что сказать.

— Мне кажется, — заметила она, — что у этой истории не самый приятный конец, судя по твоему молчанию. Но ты все равно должен сказать мне это, нхи Вейни.

— Собственно говоря, к тому, что ты уже рассказала сама больше нечего добавить. После всего, что произошло в долине Айрен, после полного разгрома, который обрушился на Эндар-Карш, Хеймур поглотил Корис, распространив свое влияние на все земли к востоку от Элис Кейдж. Тебя так и не нашли, несмотря на то, что люди из Инора бросились за тобой в погоню. Ты просто исчезла, а те, кто остался, долго преследовали твою тень, но в конце концов и они все погибли. Все, что было вокруг тех мест, превратилось в голую пустыню, напоминающую вот эти голые горы, а долина Айрен до сих пор считается проклятым местом, и ни один человек не отваживается пойти туда. Даже люди из Хеймура избегают тех мест. Ходят слухи, — добавил он, — что Фай, который сейчас правит Хеймуром, и есть тот самый Фай, который правил там в те времена. Я не знаю, правда это, или нет. Властелина Хеймура всегда называли Фай, сын Фая. Но окрестные жители рассказывают, что это тот же самый человек, который сохраняет молодость вот уже больше ста лет.

— Это вполне может быть, — сказала она тихо и безрадостно.

— Вот и конец всей истории, — закончил он. — Все до одного погибли. — В глубине сознания он верил в то, что она сказала об истории с Фаем. Он только не мог найти этому объяснения. Ну, что ж, он разделит с ней это место, которое укрывает их от снежной бури, но ничего больше он разделять с ней не будет.

Наконец она оставила свои расспросы, а он устроился спать по другую сторону костра.

Настало утро, призрачное и по-прежнему снежное. Но вот среди бесконечной серой гряды низких туч появились разрывы, и это очень обрадовало Вейни. Он был слишком напуган снежной бурей, которая могла надолго запереть его в этой тесной пещере да еще в такой малоприятной компании, в то время как лошади оставались снаружи, на зимнем холоде.

Она поджарила на костре куски оленины, которые составили их завтрак, и добавила к этому немного вина. Он отрезал горячее мясо своим ножом, придерживая его большим пальцем, с удивлением глядя, как она, с трудом, но очень аккуратно разрезала мясо на маленькие кусочки, посолила каждый из них, хорошенько осмотрела, лишь после этого дожарила, и, видимо, убедившись в их качестве, стала есть, подхватывая острием небольшого столового ножа. Затем она завернула остатки в кусок кожи, который отыскался у него для этих целей.

— Ты не хочешь ничего оставить? — спросил он.

— А что означает твой белый шарф? — спросила она вместо ответа.

Он как раз старался проглотить очередной кусок, который сейчас показался ему слишком пересоленным по сравнению с теми, которые он уже проглотил до этого, а от вина почувствовал слабость в желудке.

— Этот шарф означает, что я илин, — ответил он. — Отверженный.

— Ты разделил со мной этот приют и пищу, — сказала она, — как в свое время люди Кайя в Корисе приютили меня и вернули мне все мои права, илин.

Вейни опустил голову на руки. Он ненавидел себя даже тогда, когда все его существо было подавлено страхом, и даже не осознавал того, что Моргейн — женщина. Он разделил с ней тепло очага, так же, как он сделал бы это с любой из крестьянок в земле Иниш. Но люди из маленьких деревень никогда не делали попыток предъявить право, по которому каждый илин мог быть взят во временное рабство.

Моргейн тем не менее попыталась это сделать.

— Я прошу сделать для меня исключение из общих правил, — сказал он. У него было право именно на такую просьбу, и он не чувствовал себя от этого приниженным. — У меня есть родственники в Инор-Пиввне, и я направляюсь туда. Меня изгнали из всех земель, относящихся к Мориджу, и я не смею возвращаться туда. От меня очень мало пользы кому-либо. — Он снял шлем, который до этого уже надел, чтобы выйти наружу, и вновь обвязал его белым шарфом, который снимал на ночь, обматывая им шею. — Я отвергнут моим родом, и теперь все нхи и все маай охотятся за мной. Я могу найти приют только в Инор-Пиввне, а ты, как сама сказала, не идешь туда.

— Почему это случилось с тобой? — спросила она, и он почувствовал, что теперь сможет выдержать взгляд.

— Это произошло из-за убийства, вернее, из-за братоубийства. — Он, видимо, не смог бы рассказать этого никому другому, даже людям, которые уединенно живут вдали от больших селений и не придают большого значения понятиям родовой чести. Но слова тем не менее с большим трудом срывались с его губ. — Была небольшая драка, которую начал он, госпожа. А кончилось тем, что я его убил. Я убил моего сводного брата, который принадлежал к роду Маай. Поэтому против меня, подчиняясь голосу крови, ополчились два рода, и я ничем не смогу помочь тебе. Я только могу поблагодарить тебя за ночлег, но уверяю, что тебе нет никакого смысла предъявлять свои права на меня. Ты можешь нанять меня за плату, и то лишь на короткий срок и для вполне определенной работы. Ты сама не можешь оставаться здесь, потому что тебя прокляли в землях Эндар-Карш и каждый, кто услышит твое имя или увидит тебя, вряд ли удержится от того, чтобы лишить тебя жизни. Но послушай, что я тебе скажу. Теперь, когда я знаю наверняка кто ты есть и как великодушно ты поступила со мной, я хочу дать тебе хороший совет: перевал, переходящий в ущелье к югу от этого места, проходит через Инор, и я сам придерживаюсь этого пути. Так или иначе, я могу провести тебя через эти земли. Я помогу тебе безопасно перебраться в южную часть Инора поближе к земле Иврел, где гораздо теплее. Это будет уже ближе к равнинам земли Лан. Там дикие, почти первобытные места, но, по крайней мере, там отсутствует кровная месть, и ты сможешь жить там в безопасности. Послушайся совета и позволь мне отплатить тебе добром за добро. Это самое лучшее, что я могу сделать для тебя, и я готов честно выполнить это обещание без всякого принуждения.

— Я не собираюсь делать исключений, — сказала она, и это тем не менее было ее правом.

Он едва не выругался, выходя из пещеры и направляясь к лошадям. У него было время подумать о той клятве, которую он дал, становясь на путь отверженных, и разорвать ее казалось ему равносильным потере души. Он прижался головой к теплой шее коня и так стоял, подрагивая на зимнем ветру, но не в силах побороть оцепенение. Ему казалось, что было бы проще погибнуть в этой холодной пустыне, под снежным покровом, или просто умереть от проклятия кваджлинов.

Наконец он услышал скрип снега сзади себя. Это Моргейн вышла из пещеры и остановилась почти рядом с ним, ожидая, что он решит: нарушит ли клятву, разбивая этим свою душу, или рискнет прислуживать существу, подобному ей. Для человека в его положении единственной ценностью являлась собственная жизнь, и, казалось, жизнь была бы в большей безопасности, если бы он немедленно бежал, а не оставался со светловолосой Моргейн.

Потом Вейни вспомнил об олене и тут же почувствовал, как его спину и плечи охватывают судороги, будто он уже начинает терять жизненные силы. Он не сможет убежать от этого или, возможно, какого-то другого, ему еще неизвестного оружия.

— Мое требование вполне законно, — сказала она.

— Если я останусь с тобой, то этот год будет последним в моей жизни, потому что после этого я буду помечен как враг во всех землях Эндар-Карша.

— Я согласна с этим. Моя собственная жизнь будет не долгой. Поэтому у меня нет сострадания и к твоей.

Она протянула руку, и Вейни уступил, взяв ее в свою. Тогда Моргейн вынула из-за пояса короткий меч и сделала на ней глубокий надрез: темная кровь медленно вытекала на зимнем холоде. Она поднесла рану к губам, и после этого он сделал то же самое.

Соленый привкус крови, как ни странно, привел его в чувство. Затем Моргейн принесла из пещеры золу и смешала ее с кровью, чтобы засыпать раны по древнему способу, которым когда-то пользовались Кайя.

Он прислонился лбом к обжигающему снегу, и ледяной холод вызвал оцепенение и уменьшил пульсирующую боль в руке. С этого момента эта женщина должна была в какой-то мере отвечать за него: следить, чтобы ни он, ни его лошадь не умерли с голода, хотя многие удельные правители пренебрегали этим правилом, сажая своих временных рабов на весьма скудный паек.

Моргейн принадлежала к бедному сословию: у нее не было даже собственного дома, который мог приютить их, а род, к которому принадлежал ее новоиспеченный раб, так или иначе был готов уничтожить его. Что же касается его самого, то отныне он должен был просто-напросто следовать приказам: никакой другой закон не охранял его. По приказу же он мог даже выступить против своих родственников или против всего рода, повинуясь прихотям своей хозяйки, которая используя своего раба вполне могла не считаться с понятиями чести. Он должен сражаться против ее врагов, заботиться о ее домашнем очаге и делать все, что она потребует в течение года с того момента, как он дал жестокую клятву, став отверженным.

Или же она могла дать ему вполне определенное задание, выполнив которое, он мог быть свободен, не дожидаясь, когда пройдет целый год. Эта работа могла быть чрезвычайно трудной и опасной, но так или иначе, она была предусмотрена законом.

— Что я должен делать? — спросил он, выходя из оцепенения и отгоняя нахлынувшие мысли. — Ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя отсюда на юг?

— Мы отправляемся на север, — коротко ответила она.

— Госпожа, это похоже на самоубийство, — воскликнул он. — И для вас, и для меня.

— Мы отправляемся на север, — вновь повторила она. — Подойди сюда, я перевяжу тебе руку.

— Не нужно, — сказал он, набирая ладонью снег и стараясь остановить кровотечение. — Я не хочу пользоваться твоей медициной. И я выполню свою клятву, а сейчас дай мне позаботиться о себе самому.

— Я не настаиваю, делай как знаешь, — сказала она.

Неожиданно новая мысль, еще более ужасная, посетила его, и он поклонился Моргейн еще раз, прежде чем она ушла в пещеру.

— Что еще? — спросила она.

— Если я умру, то, как я предполагаю, ты закатишь мне благочестивые похороны. Но уверяю тебя, я этого не хочу.

— Что это значит? Ты не хочешь, чтобы тебя похоронили?

— Только не по ритуалу кваджлинов. Я предпочту, чтобы мой труп достался любым хищникам, нежели этот обряд.

Она пожала плечами, как будто это ее вообще не касалось.

— Хищные птицы и волки смогут еще раньше позаботиться о нас, — сказала она. — Но мне нравится твой взгляд на подобные вещи. Скорее всего, у меня просто не будет времени на это. А теперь поторапливайся и собери все, что нам необходимо в дорогу. Мы расстаемся с этим местом.

— Куда мы отправляемся?

— Туда, куда я должна идти.

Он поклонился в знак согласия, но с тяжестью на сердце, понимая с возрастающей уверенностью, что в душе никогда не согласится с ней. Она и все, связанное с ней, означали лишь одно: смерть. Вряд ли могло быть что-нибудь более жестокое для илина, чем попасть в рабство при подобных обстоятельствах, но он сам выбрал этот путь, принеся клятву. Если человек в таких условиях выживал в течение года, то он очищался от преступного прошлого и от позора. Небеса в этом случае должны будут принять искупление всех его грехов.

Однако, выжить удавалось не многим. Предполагалось, что Небеса и в этом случае карали, поскольку почти все выжившие кончали жизнь самоубийством.

Вейни обработал рану с помощью старых, хорошо известных ему средств, хотя она и не сильно беспокоила его, а затем собрал все, что могло понадобиться им в дороге, и оседлал обеих лошадей. Тем временем небо прояснилось, и солнце показалось из-за облаков. Его лучи холодно поблескивали на золоченой рукоятке меча, который Вейни привязывал к серому седлу. Золотой Дракон искоса поглядывал на него, раскрыв пасть, полную зубов, которыми он удерживал стальной клинок. При этом его растопыренные лапы защищали руку, а изогнутый в сторону хвост служил защитой для пальцев.

Сначала Вейни боялся даже прикоснуться к нему. Эту работу делали явно не люди из Кориса, если только этот меч вообще был сделан человеческими руками. Он явно принадлежал чужестранцам, и когда Вейни, очень внимательно рассматривая ножны, рискнул слегка выдвинуть лезвие, то обнаружил на нем странные буквы, похожие на чешуйки стекла, дотронуться до которых у него не хватило смелости. Такого лезвия ему никогда не приходилось видеть: оно казалось опасным, несмотря на то, что с виду казалось очень хрупким.

Он быстро задвинул клинок в ножны, испуганный шагами за своей спиной.

— Правильно, не следует вынимать этот клинок, — резко прозвучал ее голос. А когда он внимательно взглянул на нее, понимая, что сделал что-то не так, она добавила более спокойно: — Это подарок одного из моих приятелей, предмет оскорбленного самолюбия. Он имел большие способности. Но если ты не любишь все, что относится к кваджлинам, то и не протягивай к этому руки.

Он поклонился, избегая ее взгляда, и продолжал работу, теперь уже около своей лошади, стараясь почаще укрываться за седлом.

Клинок назывался Подменыш. Он припомнил это опять-таки по песням и легендам и удивился, как это мастер мог дать своему детищу такое неудачное имя, даже если был кваджлином. Его собственный меч был куда более скромным. Он был сделан из настоящей стали, хорошо закален и не имел никакого имени, как предназначавшийся для обычного воина или для бастарда правителя.

Он повесил его на свое седло и вскочил на лошадь, ожидая Моргейн, которая почему-то мешкала.

— Ты так и не хочешь слушать меня? — Он все еще пытался урезонить ее в самый последний момент. — На севере ты не будешь в безопасности. Давай отправимся на юг, в сторону Лана. Там живут племена, которые ничего не знают о тебе, и поэтому ты очень легко пройдешь через эти места. Я слышал, что дальше к югу есть даже города. Я мог бы проводить тебя туда, и ты смогла бы там жить. Но на севере за тобой станут охотиться и в конце концов убьют.

Она даже не стала отвечать ему, а только тронула поводья, и серый конь начал спускаться с холма.

3

Волки уже разделались с оставленной им тушей оленя. Скорее всего это произошло уже после того, как снег неожиданно прекратился. Все пространство было утоптано многочисленными следами, среди которых можно было заметить и такие, которые явно не походили на волчьи. Скорее всего это были следы диких зверей из лесов Кориса. Может быть, они принадлежали собакам.

Вейни не боялся волков. Они редко нападали на людей, пожалуй, только в особенно суровые зимы. Но звери из лесов Кориса были намного опасней. Они всегда убивали. Они убивали и при этом не всегда поедали свои жертвы, такова была их извращенная натура. Возможно, и здесь происходила кровавая бойня между ними и волками.

Моргейн тоже смотрела вниз, разглядывая следы на снегу, и казалось, была абсолютно невозмутима от этого зрелища. Возможно, подумал он, она не видела ничего подобного во времена, когда Фай еще не изменял законы природы в таких масштабах и формах, которые устраивали только его. Возможно, и волшебство выросло за эти годы и стало более могущественным, нежели в те времена, о которых она еще помнила, и что самое главное, она даже не представляла себе всех опасностей, навстречу которым они направлялись.

Или, возможно, и это было худшее из всех предположений, он сам до сих пор не мог себе представить, что едет рядом с ней, колено в колено, очень мирно в такое ясное утро. Он боялся Моргейн из-за ее репутации, и это было естественно. И все же, думал он, его страхи из-за ее присутствия скорее всего просто выдуманы им самим.

Обглоданная кость лежала прямо поперек дороги, и его лошадь шарахнулась от нее.

Они вернулись в долину Камней, пересекли замерзший ручей, кое-где проломив не слишком толстый лед, и двинулись по ветру вдоль серых скал, в тени вершины, называемой Могилой Моргейн. Там поднимались две вырубленные из камня колонны, между которыми мерцало чистое небо.

Моргейн взглянула вверх, на вершину горы, мимо которой они проезжали, и на ее лице появилась улыбка любопытства. Вейни уже начал понимать, что она явно не сгорала от желания ехать по тому же самому пути, где люди Хелна преследовал и ее по пятам.

— Кто освободил тебя? — неожиданно спросил он.

Она повернулась к нему, и в ее взгляде было явное замешательство.

— Ты сказала, что кто-то должен был освободить тебя из этого места. Что это за место? И как ты оказалась там? И кто тебя освободил?

— Это Врата, — сказала она, и в его памяти вновь вспыхнула картина кошмара, когда он увидел белого всадника на фоне солнца: очень тяжело держать в памяти подобное безумие.

— Если это были Врата, — сказал он, — тогда откуда же ты пришла?

— Я была в пространстве между и должна была находится там до тех пор, пока что-либо не нарушит поле. Это тот самый неклассический выход из Врат. Он напоминает омут пустого времени, очень пустого. Но в конце концов я вновь была вынесена на этот берег.

Он взглянул вверх и все не мог понять ее слов, но самым лучшим объяснением было то самое зрелище, которое он наблюдал здесь вчера.

— Так кто же освободил тебя? — спросил он в очередной раз.

— Я не знаю, — ответила она. — Я въехала туда, преследуемая по пятам людьми. Какая-то тень накрыла меня, и я выехала назад. Это было похоже на то, как будто я закрыла на мгновенье глаза. Нет, даже не так. Это было только между. Только это было гораздо дольше, нежели во всех других случаях, когда я оказывалась между. Я думаю, что ты и был именно тем, кто освободил меня. Но я не знаю, как ты это сделал, и, главное, я сомневаюсь, что ты и сам это знаешь.

— Это невозможно, — сказал Вейни. — Я не проходил мимо самих Камней.

— А я бы на твоем месте не стала надеяться на память, — сказала она.

Она вновь повернула голову вперед. Он ехал следом за ней, так как дорога, проходившая у подножья холма, была довольно узкой. Он видел покачивающийся светлый хвост серой лошади и покрытую белым плащом спину Моргейн. Присутствие же того малопонятного сооружения, которое она называла Вратами, набрасывало непроницаемую завесу на все его мысли. У него было время, чтобы пожалеть о той клятве, которую он дал в этом месте, — теперь он понимал, что за год, проведенный с Моргейн, увидит и услышит много такого, что противно натуре благочестивого, набожного человека. Но таково было испытание, посланное ему судьбой.

Вейни смотрел на фигуру, движущуюся впереди него по старой разбитой дороге, и, глядя на окружавшие их невысокие скалы, ощущал себя человеком, попавшим назад, в детство, где его со всех сторон обступали старые игрушки. Разумеется, при этом он не брал в расчет Моргейн и не забывал, что слово кваджл означало зло, а люди, принадлежащие к племени кваджл, могли делать так, что человек просто забывал некоторые вещи или события, происходившие с ним. Они не нуждались ни в транспорте, ни в смертельном оружии, а лишь занимались практическим колдовством, превращая в чистую материальную субстанцию все, что хотели, и делали это до тех пор, пока их постоянно растущее зло не поглотило и не превратило в руины их самих.

И поскольку Моргейн, живая и здоровая, полная сил, едет по этой дороге, придерживая у колена меч, из давно забытых времен, то, глядя на оставшиеся руины, окружавшие их сейчас, она может вспоминать, как они выглядели на самом деле, до катастрофы.

Говорили, что этот самый Фай, сын Фая, был бессмертен и мог сохранять свою молодость, отбирая чужую жизнь, и что он не умрет до тех пор, пока будет находить неудачников, над которыми сможет проделывать подобные вещи. Но Вейни не мог поверить этим слухам, вызывавшим у него лишь улыбку, потому что он твердо знал, что все люди смертны.

Но ведь Моргейн была жива, и не умирала в течение вот уже почти сотни лет, и до сих пор оставалась молодой. Она считала сто лет вполне умеренным сроком. Возможно, ей приходилось пребывать и в еще более долгих снах, чем этот.

Верхняя часть дороги была завалена снегом. Обе лошади, серая и гнедая, старались изо всех сил, перебираясь через заносы. Но животным был нужен отдых, и поэтому путешественникам приходилось делать частые остановки в пути. Только к полудню они начали пересекать опасные места, правда, не встретив на пути ни людей Маай, ни следов диких зверей.

Это было большой удачей и означало, что их конец еще не наступил.

— Госпожа, — заговорил Вейни во время одной из таких остановок, — если мы и дальше будем передвигаться в том же направлении, что и сейчас, то мы очень быстро окажемся в долине Моридж Эрд. А если мы войдем в нее, то наши шансы на успех значительно упадут. Моя лошадь происходит из этой земли, а там правит Джервейн, который поклялся посадить мою голову на копье, а все остальное изрубить на куски. Так что ничего хорошего ни тебя, ни меня здесь не ждет.

Она лишь слегка улыбнулась. С самого утра у нее было веселое настроение, с того самого момента, как они миновали долину камней и углубились в сосновый лес, разбросанный между скал.

— Мы повернем на восток, не доходя до нее, и углубимся в Корис, — ответила она.

— Госпожа, ты очень хорошо знаешь дорогу, — хмуро заметил он. — Тогда зачем я понадобился тебе в качестве проводника?

— А как бы я тогда узнала, что именно Джервейн является правителем Моридж Эрд? — все еще улыбаясь, сказала она. Но в ее глазах тем не менее не было и тени улыбки. — Между прочим, я никогда не говорила, что ты мне нужен в этих землях именно как проводник, илин.

— Тогда что я должен делать?

Но Моргейн промолчала. Она всегда пользовалась этой привычкой, когда он спрашивал ее о чем-то неприятном. Более человечные люди могли бы спорить, протестовать, объяснять. Моргейн же в подобных случаях просто молчала, и против этого не было никаких аргументов, а оставалось лишь ощущение полного крушения всех надежд.

Он забрался в седло, и через некоторое время стало ясно, что они достаточно резко свернули на восток, прямо по направлению к самым восточным землям Корис, которые теперь были в руках Фая.

Они вновь оказались в сосновом лесу, когда незаметно надвинулись сумерки. Но они не стали останавливаться даже когда стало совсем темно и на небе появилась луна, изредка прятавшаяся за облаками. Дорога была спокойной, и они хотели поскорей добраться до открытого пространства. Лунный свет помогал им.

Но неожиданно новая гряда облаков плотно занавесила ночное солнце, и им стало гораздо труднее пробираться в темноте через густой лес. Недалеко от дороги, под раскидистым деревом, они решили передохнуть. Здесь относительно сухо и можно было набрать сучьев для костра.

Как появился сам огонь, Вейни так и не заметил: в тот момент он отошел, чтобы подобрать еще немного сухих веток, а когда вернулся снова, то огонь уже горел, проскальзывая тонкими язычками по сухим сучьям.

— Но я хочу сказать, госпожа, что в этом есть и большая опасность, — сказал он, глядя на Моргейн сквозь слабый еще огонь. — В лесу могут оказаться люди, которых заинтересует либо свет костра, либо запах дыма. А здесь не бывает людей, которые привыкли относиться с уважением к кому-либо. Мне не хотелось бы с ними встречаться этой ночью, поэтому лучше сделать огонь не очень сильным и не жечь костер всю ночь.

Тогда она раскрыла ладонь и в слабом свете разгорающегося костра показала ему черный блестящий предмет, странный и пугающий. Непонятно почему, но этот загадочный предмет напугал его. Может быть, потому, что эта вещь не могла быть сделана человеческими руками, которые он знал, и это вызывало какое-то отвращение к тому, что было в ее красивой и гибкой руке.

— Это вполне поможет справиться и с разбойниками и с диким зверем, — сказала она. — А кроме того, я уверена, что ты можешь очень ловко обращаться с мечом и с луком. К тому же илин, как правило, долго не живет.

Вейни молча понимающе кивнул.

— Достань наши запасы, — скомандовала Моргейн.

Он так и сделал, разложив все, что у них оставалось, на снегу, который он стряхнул с ветвистого дерева. Тогда она взялась готовить мясо, а он тем временем разделил остатки зерна между измученными лошадьми.

Он вернулся и сел к огню, стараясь разработать окоченевшую руку.

— Нужно спускаться с верхней дороги вниз, иначе будет очень тяжело. Зерна остается всего лишь на один-два дня, а лошади могут погибнуть без пищи. Мы должны спуститься в нижние долины.

Она едва заметно кивнула.

— Мы сейчас идем по самой короткой дороге, — сказала она.

— Госпожа, я не знаю этого пути, хотя несколько раз проходил от Мориджа к Эрду через границу Корис.

— Эту дорогу знаю я, — сказала она и взглянула вверх на затянутое облаками небо.

— Куда мы идем, госпожа? — спросил он, надеясь на этот раз получить ответ. — Мы что-то ищем?

— Нет, — ответила она. — Я знаю, где находится то, что мне нужно.

— Госпожа, — опять спросил Вейни, опасаясь, что вместо ответа вновь последует молчание. Он даже совершенно искренне поклонился, чувствуя, что не сможет больше выдержать ни одного дня неизвестности. — Госпожа, куда мы идем? Куда?

— К вершине Иврел. — И прежде чем он открыл рот, чтобы выразить свой протест, она добавила: — Я не сказала тебе, какую работу я хочу поручить тебе по существующему закону.

— Нет, — согласился он, — не сказала.

— Теперь я скажу это, илин. Ты должен убить властелина Хеймура Фая и разрушить его замок, если я умру.

Внезапно у него вырвался смех, переходящий в рыдания. Именно это она уже обещала шести правителям, и десять тысяч человек погибли при такой попытке. Поэтому с тех пор многие полагали, что она никогда не была врагом Фая из Хеймура, а только лишь другом и слугой, помогая ему захватить Срединные Царства.

— Но я пойду с тобой, — сказала она. — Я не прошу тебя одного делать это. Но я могу исчезнуть, и вот тогда это и будет твоей работой, на которую я наняла тебя по закону.

— Но почему? — неожиданно резко спросил он. — Из-за мести? Но что я мог сделать плохого именно вам, госпожа?

— Я собираюсь закрыть Врата, — сказала Моргейн, — и если я погибну, то это означает, что ты должен сделать это вместо меня. Я не думаю, что смогу научить тебя действовать иначе, чем ты привык. Но если ты возьмешь мое оружие и сумеешь направить его в самое сердце чародея, то этого будет достаточно: я сама сделала бы то же самое.

— Если ты хочешь разрушить Врата, — с горечью произнес он, хотя даже и наполовину не верил ей, — то можно начать прямо здесь, в Инор-Пиввне, на том месте, где ты появилась.

— Это бессмысленное занятие. Все Врата опасны, но среди них есть Главные, которые вы называете Колдовским Огнем. Без них все остальные должны потухнуть. Это, пожалуй, единственное, чем Фай не может управлять. Он просто не знает, как, и поэтому не может ими пользоваться. Он не принадлежит к моей крови, но он имеет дело с вещами, о которых знает лишь наполовину, хотя, может быть, — добавила она, — что за сотню лет его мудрость могла и возрасти.

— Я ничего не понял из твоих слов, — вновь заговорил Вейни. — Освободи меня от этого. Это ведь не делает тебе чести, принуждать меня сделать именно это. Я должен идти с тобой, потому что поклялся выполнять для тебя работу, пока ты не увидишь, что эта работа выполнена, независимо от того, мала она или велика. Я поклялся в этом, даже если это займет больше года, даже если нужно будет идти к Иврел. Но ты не должна заставлять меня делать то, о чем только что сказала, и при этом еще брать с меня слово отверженного.

— Но все, о чем ты говоришь, я получила от тебя вместе с твоей клятвой, — сказала она очень мягко. Затем неожиданно ее голос стал еще более дружеским: — Вейни, я в отчаянии. Нас было пятеро, пришедших сюда, и четверо погибли, потому что мы не знали, с чем именно столкнулись. Оказалось, что не все старые знания погибли во время катастрофы. Фай нашел себе учителей, и, возможно, он и сам преуспел в изучении этих предметов. По крайней мере в некоторой их части, как мне кажется. Его невежество столь же опасно, как и его злоба. Но если я посылаю тебя, я не пошлю тебя неподготовленным к такой встрече.

Вейни опустил голову.

— Не говори мне о подобных вещах. Если тебе нужна верная рука, я всегда буду здесь, рядом, но ничего другого я не собираюсь делать.

— Спасибо и на этом, — сказала она. — По крайней мере сейчас. Я не буду принуждать тебя ни к каким неизвестным тебе вещам, которых ты не должен делать.

И с этими словами она принялась готовить мясо.

Он снял шлем, который уже достаточно долго давил ему на брови, и, завернувшись в плащ, стал готовить мясо по своему вкусу, разделив со своей хозяйкой лишь вино. После еды он отошел к поваленному дереву и устроился отдыхать на его верхней части, оставив нижнюю для нее. Эта постель была неудобной, но она была лучше, чем покрытая снегом земля.

Снег, который пошел ночью, кончился под самое утро. Солнце было ярким, и их путь в нижние долины теперь уже не вызывал затруднений.

Сверху они уже могли различать перемежающиеся внизу белые и зеленые пятна, где менее высокие места были покрыты лесом, который простирался далеко-далеко, насколько хватало глаз, подступая к долинам Корис.

Где-то там, в дали, подернутой туманной дымкой, лежал зловещий конус Иврел, но отсюда его еще нельзя было увидеть.

Они передвигались медленным шагом, отыскивая траву для лошадей и останавливаясь для отдыха. Теперь им попадались даже изгороди, которые были первым признаком близости человеческого жилья.

Это был первый знак, принадлежащий людям, который Вейни увидел с тех пор, когда над ним пронеслась последняя стрела Маай, и ему от этого теперь даже легче дышалось. За последние несколько дней, да еще в такой компании, любой мог бы забыть и людей, и фермы, и овец, и обычную устоявшуюся жизнь.

Вскоре они увидели небольшой дом, очень уютный, с каменными стенами, с небольшим садом, который зарос травой, сейчас кое-где покрытой снегом.

Моргейн покачала головой, в ее глазах проглядывало недоверие.

— Что это за дом? — спросил ее Вейни.

— Это ферма, — сказала Моргейн. — Очень славная и удобная. Я провела там всего одну ночь. С тех пор прошел всего месяц моей жизни. Там жили очень добрые люди.

Вейни подумал, что они должны были быть бесстрашными людьми, чтобы приютить Моргейн после событий в долине Айрен. Когда они проезжали мимо дома, он повернулся в седле и увидел, что большая часть крыши уже обвалилась.

«Пожар?» — подумал он. В этом не было ничего удивительного. Такого рода месть была обычным явлением в этих местах, особенно по отношению к людям, которые приютили колдунью. Моргейн имела редчайшую историю несчастий, которые сопутствовали ей и жертвами которых большей частью становились невинные люди.

Она не видела этого. Она ехала впереди, не оборачиваясь; Вейни погнал свою лошадь, чтобы догнать серого. Теперь они скакали рядом, колено в колено, мрачные и молчаливые. Моргейн никогда не радовалась компании. Возможно, из-за своей меланхолии.

Неожиданно там, где елки становились гуще и скрывали от них маленькую ферму, они увидели двух оборванных детей, мальчика и девочку.

Грязные, со впалыми щеками и огромными темными глазами, они, казалось, были ничьи, сидя на заборе в такой снег и холод. Они быстро соскочили и бросились к ним, протягивая худые руки.

— Хлеба, хлеба, — кричали они. — Подайте милостыню ради милосердия.

Серый, Сиптах, встал на дыбы и задрал голову. Моргейн направила его в сторону, едва не задевая мальчика. Она с трудом сдерживала животное, пока лошадь с безумными глазами, тяжело дыша, не перемахнула через невысокий забор. Вейни же твердой рукой удержал свою лошадь, ругая безрассудных детей. Такие беспризорники не были чем-то необычным в земле Корис. Они попрошайничали или просто беззастенчиво воровали.

Им было не больше двенадцати лет, и на первый взгляд можно было подумать, что они брат и сестра, а возможно, и близнецы. Теперь у них опять было то же самое выражение глаз, как у голодных волчат, все то же просящее выражение лиц, когда они отбежали в сторону от опасных копыт лошади.

— Хлеба, — по-прежнему кричали они, протягивая вперед руки.

— У нас еще есть приличные запасы. — Вейни обратил свои слова к Моргейн, имея в виду, что в их багаже еще можно найти остатки мороженой оленины.

Когда Моргейн кивнула ему в знак согласия, он нагнулся и развязал мешок, привязанный к спине Сиптаха. В этот момент девочка подошла ближе к гнедой лошади, и ухватившись за седло, обрезала одну из подпруг.

Он очень длинно выругался, когда неловко отклонился в сторону, съезжая с седла, потерял равновесие и уронил все, что было в мешке, а девочке удалось убежать. Мальчик медлил, но потом, когда Вейни бросился за ним, и он попытался перескочить через забор.

— Осторожней, — предупредила Моргейн.

Вейни уже схватил было его за руку, когда неожиданно подбежавшая к ним девочка ткнула его в руку шилом. От неожиданности он выпустил мальчишку, и пара маленьких хищников убежала с добычей, затерявшись среди деревьев. Он вернулся к Моргейн, высасывая по дороге кровь из раны, которую ему нанесла дерзкая девчонка и которая оказалась достаточно глубокой.

— Воры — они еще опаснее разбойников, — бормотал он. Ему было неудобно за то, что он так оплошал перед своей хозяйкой-госпожой, перед своей лио. Он закрепил седло и запрыгнул в него, мрачный и молчаливый. Ему было не по себе от того, что он не справился со своими обязанностями, и он чувствовал двойную досаду: перед самим собой и перед своей лио.

Неожиданно он очень странно почувствовал себя, так, будто в него влили огромный сосуд вина: в голове стоял сильный шум, а тело теряло координацию.

Он с тревогой взглянул на Моргейн, намереваясь с неохотой, но все же попросить ее помощи, как вдруг неожиданно почувствовал, что действительно нуждается в ней. Он не мог понять, что происходит с его чувствами. Казалось, у него начинается лихорадка и его раскачивает в седле.

В этот момент гибкая и сильная рука удержала Вейни от падения. Моргейн подогнала Сиптаха почти вплотную, стараясь удерживать своего спутника в седле. До него еще доходил ее голос, когда она резко приказывала ему держаться.

Он выровнялся, но затем опустился вперед и почти упал на спину лошади.

Моргейн уже спрыгнула с коня и рассматривала его поврежденную руку. Вейни чувствовал боль, чувствовал, как ее губы прикасаются к ране. Она поступала с его раной так, как делают при укусе змеи: высасывала яд, посылая кому-то, возможно, ему же, длинные проклятья на языке, которого он не мог понять и который пугал его.

Он пытался помочь ей, но на некоторое время почти совсем потерял сознание и с большим удивлением обнаружил, что она вновь едет на Сиптахе, придерживая рукой повод его лошади, и что они едут по заснеженной дороге. На ней был его тонкий плащ, а ее меховая накидка укрывала его спину.

Он цеплялся за седло из последних сил, пока не понял, что Моргейн привязала его, чтобы он не упал. Тогда он расслабился и стал покачиваться в такт движению лошади. Это было его первое наказание. Он не мог найти в себе силы, чтобы попросить о чем-нибудь, и с трудом осознавал эпизоды всего путешествия, рассыпанные на огромном темном пространстве.

И эта темнота опускалась с неба.

Он чувствовал, что умирает, и был уверен в этом. И тогда его охватило беспокойство. Он подумал, что Моргейн забудет его просьбу и похоронит его по обычаю чужестранцев. Он был напуган, и этот страх вызывал в нем внутренний протест: он не хотел умирать. Время от времени он пытался заговорить с ней, но слова терялись где-то на полпути, а с губ срывались только лишь искаженные звуки, на которые она перестала обращать внимание, полагая, что он просто бредит.

Потом он почувствовал, что они едут не одни, а в сопровождении всадников. Он видел над собой гребень шлема, с изображением волка, хватающего зубами оленя. Он узнал эту эмблему и безнадежно пытался предупредить об этом свою госпожу.

Окружающие тоже приняли его слова за бред.

Моргейн теперь была рядом с ними, в одном строю.

Двигаясь таким образом, они въехали в долину Корис, направляясь в Ра-Лиф.

4

Комната, где лежал Вейни, выглядела весьма убогой. Ее углы были сплошь затянуты паутиной, а со всех сторон раздавались ужасные звуки, как будто в проемах стен что-то крошилось и постоянно двигалось. Пустоты между камнями скорее всего служили убежищем для многочисленных пауков. Дверь косо входила в деревянную раму, которая, в свою очередь, плохо прилегала к каменному дверному проему. Кронштейн для факела едва держался, болтаясь на одном из четырех гвоздей.

Кровать была неудобной уже потому, что сильно провисла, и Вейни, силясь повернуться, сначала с помощью левой руки пытался определить ее размеры. Его правая рука под действием яда сильно распухла. Он до сих пор не мог отчетливо вспомнить, что собственно произошло до того, как он попал сюда. Ончувствовал, что рядом с ним находится некто, постоянно следящий за тем, чтобы посторонние не задерживались возле него подолгу. Но он надеялся, что ясность придет к нему позже.

Наконец он догадался, что это была Моргейн. Сейчас, без обычного белого плаща, одетая в темную мужскую одежду, она казалась еще более высокой и стройной. Поверх всего на ней была наброшена тайхо, широкая черная накидка, отделанная серебром. Эта женщина имела странную склонность следовать моде и вкусам прежних времен. На стуле рядом с ней висел Подменыш.

Вейни внимательно смотрел на нее, по-прежнему пытаясь обрести полную ясность, вспомнить, как они добирались сюда, и не мог. Моргейн же смотрела на него и напряженно улыбалась.

— Все кончилось хорошо, — сказала она, — ты не потерял руку.

Он подвигал опухшей рукой и попытался согнуть пальцы, но они пока не слушались его. Ее слова все еще пугали его, потому что он чувствовал, как рука с трудом сгибается в локте, вызывая боль.

— Флис! — позвала кого-то Моргейн.

В комнате появилась девушка, держа в руках куски холста и таз с горячей водой. Она почтительно поклонилась Моргейн, и та, хмуро взглянув на нее, указала головой в сторону Вейни.

Горячая вода вызвала боль. Он сжал зубы и терпел, пока ему меняли компресс, стараясь сосредоточить внимание на девушке, которая делала перевязку. Флис была темноволосой, с глазами, напоминавшими ягоды терна, сильная и женственная. Она улыбалась, задевая его лицо низким вырезом платья, когда ей приходилось наклоняться. Ее поведение и манеры напоминали Вейни большинство девушек из бедных кланов или вообще из крестьян, которые надеялись попасть в дом, принадлежавший богатому роду. Трудно было ожидать, что человек в его положении мог иметь знатный титул, но она вела себя так просто потому, что он был не опасен для нее, и кроме того, он все-таки был чужаком.

Она как смогла уменьшила мучившую его лихорадку, дала ему выпить сильно разбавленного белого вина и произносила при этом какие-то слова, смысл которых не доходил до него. Когда руки Флис коснулись его лба, он понял, что она не обращает никакого внимания на его короткие и неровно подрезанные волосы, которые должны были бы насторожить любую благоразумную женщину относительно его личности и заставили бы бежать прочь.

Затем он вспомнил, что действительно находился среди людей из рода Лиф, где изгнанники и нарушители закона могли находиться до тех пор, пока не надоедали прихотям их предводителя, Кесидри. Ничего особенного не было в том, что очень часто эти приказы, если их так можно назвать, просто не выполнялись. Среди этих людей такой человек как он, не был в диковинку. Возможно, что они просто считали его более бесчестным, чем были сами.

Но вот он увидел, что Моргейн стоит сзади девушки, и в ее взгляде проступает едва ли не явное отвращение, которым она выражает недовольство нерасторопностью и своеволием служанки. Затем она отвернулась и подошла к окну, чтобы избежать ответного взгляда.

Он закрыл глаза, удовлетворенный тем, что боль в руке стала ослабевать и можно было немного отдохнуть. Он потерял остатки мужского достоинства, будучи спасен своей лио, женщиной, а теперь допустил, чтобы другая к тому же ухаживала за ним.

Правитель земли Лиф не только терпел присутствие Моргейн, но даже с некоторой, может быть, излишней пышностью оказывал ей почет и уважение. Он даже подарил ей парчовую накидку и позволял на равных с ним пользоваться правами в отношении его собственных слуг.

Девушка неожиданно замешкалась, и ее рука, явно заблудившись, попала не туда. Он поправил ее, возмущенный таким обращением в присутствии его лио и ее временной хозяйки. Флис захихикала.

Послышался шорох парчи: это Моргейн вернулась от окна, сердито взглянула на девушку и коротко кивнула ей. Флис сразу стала серьезной и рассудительной и начала с несколько вызывающим видом убирать таз и полотенца.

— Оставь все это, — приказала Моргейн.

Флис перенесла все на стол около двери и, поклонившись, вышла из комнаты.

Моргейн подошла к кровати, подняла компресс на его руке и покачала головой, а затем быстро направилась к двери и приперла ее стулом. Теперь никто снаружи не мог так просто открыть ее.

— Мы в опасности? — спросил Вейни, увидев такие приготовления.

Моргейн в этот момент была занята мешком — доставала оттуда свои собственные лекарства.

— Я предполагаю, что так оно и есть, — сказала она. — Но я прикрыла дверь не по этой причине. Там нет замка, а я подозреваю, что эта дрянная девчонка шпионит за мной.

Вейни напряженно наблюдал, как она раскладывает все необходимое для леченья на столике рядом с ним.

— Я не хочу…

— Возражения бесполезны. — Она открыла баночку и намазала рану ее содержимым. От лекарства в руке появилась пульсирующая боль, но через мгновенье ей на смену пришло успокоение. Затем Моргейн что-то смешала с водой и дала ему выпить, настаивая, чтобы он проглотил все без остатка.

После этого его вновь стало клонить в сон, и, засыпая, он начал осознавать, что Моргейн сейчас основное действующее лицо во всем непонятном и загадочном, что сейчас происходило вокруг них.

Когда он проснулся, то увидел, что она по-прежнему сидит около него, чистит его шлем и затачивает оружие. Он решил, что она занимается этим исключительно от скуки. Моргейн слегка повернулась в его сторону и спросила:

— Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Лучше, — ответил он. Теперь, казалось, лихорадка наконец отступила.

— Ты можешь подняться?

Он попробовал. Оказалось, что это не так легко сделать, но он решил, что, поскольку он не одет, то ему следует вставать самому, без посторонней помощи, и едва не упал. Моргейн оценивала его изучающим взглядом, который приводил его в смущение. Но, видимо, он не мог угадать ее мысли.

— Ты не сможешь скакать на лошади с большим напряжением, — сказала она, — что само по себе беспокоит меня. А я не расположена оставаться здесь, потому что не доверяю нашему хозяину. У меня может появиться желание в любой момент покинуть этот дом.

Он вновь присел, подбирая свою одежду, и начал одеваться, помогая себе лишь одной рукой.

— Наш хозяин, — заметил он, — предводитель Лиф Кесидри. И ты, безусловно, права. Он настоящий сумасшедший.

Он опустил бытовавшее мнение о том, что Кесидри имел в своих жилах еще и примесь крови кваджлинов и что именно это обстоятельство, как считалось, и было причиной его сумасбродств. Моргейн, по крайней мере если отбросить ее эксцентричность, выглядела вполне нормальной.

— Отдыхай, — неожиданно предложила она, когда Вейни уже оделся, по ее же первоначальному предложению. — Тебе еще может понадобиться сила. Они поставили наших лошадей в нижние конюшни, около главного входа. Если выйти из этой комнаты, то нужно будет повернуть налево, спуститься на три пролета по лестнице и налево будет нужная дверь. Запомни это. И еще послушай. Я хочу рассказать тебе, что я увидела здесь, на тот случай, если мы будем уходить отсюда порознь.

И присев на кровать рядом с ним, она, используя простыню как огромную карту, попыталась показать ему расположение комнат, дверей и залов с тем расчетом, чтобы он мог получить полное представление о том, где и что находится, ни разу не побывав там и не увидев этого собственными глазами. Выслушав ее рассказ, Вейни понял, что его лио очень профессионально разбиралась в вопросах защиты, и его оптимизм по поводу пребывания в этом месте даже немного возрос.

— Мы пленники, — спросил он, — или же все-таки гости?

— Я по крайней мере называюсь гостьей, — сказала она, — но мне кажется, что это место не очень-то располагает к этому.

В этот момент в дверь постучали. Кто-то пытался войти в комнату.

— У тебя есть желание засиживаться здесь? — спросил он.

— Я чувствую себя, — сказала она, — скорее как мышь, пробегающая около кошки: на первый взгляд нет никакой опасности, и зверь выглядит очень приятным, сытым и ленивым, но на самом деле это может быть и обман, за которым последует немедленный быстрый прыжок.

— Если только кошка действительно голодна, — заметил он, — то мы просто обманываем себя.

Она кивнула, соглашаясь.

Осторожный стук последовал снова.

Вейни схватился за свой меч, закрепляя его на поясе с таким расчетом, чтобы он попадал под левую руку. Моргейн тем временем отодвинула стул и освободила дверь.

Это опять была Флис. Она застенчиво улыбалась и кланялась. Теперь, когда лихорадка почти полностью отступила, Вейни мог получше рассмотреть ее. Она не была такой молодой, как это показалось ему в первый раз. Ее щеки были сильно подкрашены, а платье никак не напоминало о сельской идиллии: оно было просто неряшливым. Флис притворно и глупо улыбалась, глядя то на Моргейн, то на Вейни.

— Вас приглашают, — наконец сказала она.

— Куда? — спросила Моргейн.

Флис избегала ее взгляда и поэтому, рабски согнувшись, не поднимая глаз, добавила:

— В зал, госпожа. — При этом она бросила еще один любопытный взгляд на Вейни. — Приглашают только вас, госпожа. Они ничего не говорили про мужчину.

— Он илин, и служит мне, — объяснила ей Моргейн. — А в чем дело?

— Вы должны встретиться там с моим господином, — сказала Флис. — Все будет хорошо, — настаивала она. — Я позабочусь о вашем спутнике.

— Не затрудняй себя этим, Флис, — сказала Моргейн. — Он прекрасно обойдется и без тебя. Ты можешь быть свободна.

Флис заморгала. Она, казалось, была не особенно умна. Затем она повернулась, сделав почти на ходу быстрый поклон, и убежала.

Моргейн взглянула на Вейни.

— Прими мои извинения, — сухо сказала она. — Ты в состоянии спуститься в нижний зал?

Он поклонился в знак согласия, окончательно впадая в замешательство, удивленный неожиданным раздражением Моргейн. Он не собирался проводить время с Флис, хотя и внутренне протестовал против того, как с ней обращалась Моргейн. Он пропустил мимо ушей ее насмешки и согласился сопровождать ее вниз. Он все еще плохо держался на ногах, но надеялся, что эта слабость вот-вот пройдет.

Она кивнула ему и направилась к выходу из комнаты.

За порогом все выглядело так, как она и описала ему. Коридор находился в весьма плачевном состоянии, что было обычным для большинства давным-давно заброшенных замков, которые новые хозяева заняли, даже не пытаясь приводить их в жилое состояние. В воздухе стоял запах плесени и тошнотворная вонь помоев, оставшихся от недавних празднеств.

— Давай выйдем прямо наружу, — предложил ей Вейни, когда они спустились по лестнице на нижний этаж — по ее рассказу он помнил, что выход должен быть налево. Где-то там стояли и их лошади. Они могли бы попытаться побыстрее сбежать из этого проклятого места, где правил не разум, а безумие. — Лио, давай не будем оставаться здесь, давай убежим прямо сейчас.

— Пока у тебя не будет сил, чтобы скрыться от погони, мы не можем этого сделать, — ответила она. — А бежать я готова с удовольствием. Так что не поднимай панику и не обижай лишний раз наших хозяев.

Они прошли по длинным коридорам, где изредка попадались слуги, похожие на нищих, которых можно иногда встретить у ворот замка или поместья собирающими там милостыню в отведенные для этого три дня. Для правителя было большим позором содержать своих людей в таком виде.

Замок был старым, большим, но еще крепким. Его стены помнили времена, еще более давние, нежели путешествие Моргейн в долину Айрен. И если она видела этот замок и его залы в то время, то сейчас зрелище было весьма печальным: превратившиеся в лохмотья гобелены, голые камни, просвечивающие сквозь грязные и стершиеся ковры, и крысы, перебегающие дорогу едва ли не на каждом шагу.

— Много ли тебе удалось увидеть внутри? — спросил он ее, когда они проходили по одному из коридоров.

— Вполне достаточно, — ответила она, — чтобы понять, что здесь нас не ожидает ничего хорошего. Послушай, нхи Вейни, несмотря на то, что у тебя с народом Лиф родственная кровь, ты по-прежнему принадлежишь мне, не забывай, что ты илин.

— У меня нет ничего общего с народом Лиф, — сказал он. — Благоразумные люди избегают даже встреч с ним. Безумие как дрожжи сидит здесь у всех в голове. Оно бродит и поднимается. Следи за своими словами, лио, если не хочешь никого обидеть.

Неожиданно он увидел худое лицо мальчика, злобно поглядывающего на них из-за угла поперечного коридора. Его сестра стояла рядом с ним, поблескивая крысиными глазками, и хищно улыбалась. Вейни зажмурился, а когда открыл глаза, то уже никого не увидел. И он усомнился, был ли там вообще кто-нибудь.

Дверь в главный зал уже отворили для них, и он заторопился, стараясь не отстать от Моргейн.

Присутствующие там в основном напоминали разбойников, среди которых находился лишь один человек, о котором можно было сказать, что это и есть предводитель Лиф Кесидри. Он сидел на почетном стуле в самом центре комнаты. На вид ему было не более тридцати лет. Его нездоровое детское лицо имело желтоватый оттенок и было обрамлено бахромой темных волос, которые свисали длинными свалявшимися прядями и явно требовали ухода. Беспокойные глаза постоянно что-то искали, перескакивая с одного на другое. В углах его рта проступала слюна, что определенно выдавало в нем больного человека. Было ощущение, что он действует на окружающих подобно лихорадке, бросая их то в жар, то в холод.

Его одежда была отделана золотом, а оружие — драгоценными камнями, хотя и в том, и в другом чувствовалось грубое излишество. Воздух вокруг него был пропитан запахом духов, что скорее всего делалось с целью замаскировать стоявшую вокруг него вонь. Когда они подошли ближе, это уже не вызывало никаких сомнений. Это была комната человека с явно больным обонянием.

Кесидри поднялся, протягивая тонкую руку, чтобы указать Моргейн место, которое она может занять. Она уселась на низкую скамью, которая была здесь самым почетным местом для гостей, предварительно отвесив грациозный поклон. Кесидри в свою очередь поклонился ей, проявляя учтивость вежливого хозяина.

Вейни должен был волей-неволей преклонить колено у ног предводителя Лиф и сделать самый низкий поклон. Это было уважение, до которого предводитель Лиф снисходил, осознавая, что этот раб все-таки принадлежал Моргейн. Вейни пробрался стороной на свое место позади нее. Горечь подступала к его губам: он был воином, во всяком случае когда-то, и еще он был гордым человеком. Он всегда помнил, что нхи Риджен был гораздо выше этого пользующегося самой дурной славой, скользкого человека. Но Вейни не забывал и о том, что перейдя в число отверженных, он потерял всю связь с прошлым и стал человеком без имени. Не могло быть и речи о каком-либо протесте: правитель Лифа был очень опасен.

— Я буквально заинтригован вашим появлением у нас, — сказал лиф Кесидри. — Вы действительно та самая Моргейн из Айрен?

— Но я никогда не говорила об этом, — ответила она.

Лиф заморгал, слегка откинулся назад, явно находясь в растерянности и нервно облизывая губы.

— Но ведь вы — сама реальность, — продолжал он после паузы. — Второй такой как вы просто не может быть в целом мире.

Неожиданно лицо Моргейн тронула улыбка, не менее опасная, чем ее собеседник.

— Вы совершенно правы, и я действительно Моргейн.

Кесидри глубоко вздохнул. Он исполнил еще один реверанс, который должен был означать проявление самого высокого уважения к гостю в этом зале.

— А как же вы оказались среди нас? Вы вернулись, чтобы начать новые войны?

В его голосе звучало нетерпение и предвкушение удовольствия.

— К сожалению, все пока обстоит очень прозаично, — ответила Моргейн. — Я нахожусь здесь по необходимости. А вас, кажется, начинают интересовать мои путешествия? И, — она потупила глаза, — вы были чрезвычайно милосердны и щедры ко мне и к моему илину. Но я была бы не менее благодарна, если бы подобная справедливость была разделена и между близнецами.

Кесидри вновь облизнул рот, и в его взгляде появилось некоторое беспокойство.

— Вы говорите, близнецы? А, эти злые-презлые ребятишки?! Они будут наказаны.

— Разумеется, так и должно быть, — заметила Моргейн.

— Вы пообедаете с нами сегодня вечером? — спросил он, меняя тему разговора.

— Это очень приятное и почетное для меня приглашение, лиф Кесидри, — ответила Моргейн, по-прежнему не меняя улыбки, которая оставалась восхитительной и чистой. — Но мой илин и я… мы нуждаемся в отдыхе.

— Да, но его болезнь не должна помешать…

— Мой илин нуждается в уходе, — сказала она. Тон, которым она произносила это, был очень учтивым, но в нем сквозила ледяная решимость. Улыбка не сходила с ее лица.

Кесидри даже вздрогнул, будто наскочил на невидимую преграду, и тоже улыбнулся, взглянув в этот момент на Вейни, который молча вернул этот взгляд. Он был весь охвачен внутренней уверенностью, что грязные убийства — это главное, что присуще сердцу человека по имени лиф Кесидри, и понимал, что ненависть предводителя Лиф направлена отнюдь не на Моргейн, перед которой тот испытывал благоговейный страх, а на человека, которому он не мог приказывать именно сейчас.

Внезапно Вейни испугался. Он не был уверен в том, хватит ли у Моргейн сил, чтобы выйти победительницей из этого поединка? Она, на его взгляд, очень легко принимала ту смертельную игру, которую ей навязывал сумасшедший. Но теперь ему ничего не оставалось, как продолжать оценивать достоинства своей лио и с напряжением ожидать, отдаст ли она его Кесидри, если будет вынуждена бежать из этого зала, напоминающего притон сумасшедших убийц? Не осталось ли всходов от тех семян человечности, которые, возможно, изредка попадались на ее жизненном пути?

Но пока так или иначе она защищала свои права с властным упорством, то ли для того, чтобы спасти его, то ли для того, чтобы просто потешить собственное высокомерие.

— Но вы должны были умереть? — задал очередной вопрос Кесидри.

— Да, я действительно едва не умерла, — прозвучало в ответ. — И по моим представлениям я была здесь совсем недавно, всего месяц назад. Но в то время здесь правил Иджнел.

Безумные глаза Кесидри, поначалу заблестевшие, а потом вновь заморгали, когда Моргейн совершенно непреднамеренно назвала имя правителя, который был его предком и умер около ста лет тому назад. В его взгляде появилась злость, поскольку он воспринял это невинное замечание как насмешку.

— Именно недавно, — повторила она совершенно спокойно, — потому что все время, которое вы прожили здесь, для меня прошло как промежуток между вчера и сегодня. Мир очень велик, а я привыкла проходить сквозь него, не задерживаясь на извивах многочисленных дорог. Сейчас я здесь, вместе с вами, и должна заметить, что вы очень похожи на Иджнела.

Выражение лица Кесидри непрерывно менялось, будто подвергалось атаке самопроизвольных эмоций, и, в конце концов, приняло маску, которая, как он считал, наиболее походила на его предка.

— Но каким образом? Как вам удается делать это?

— С помощью огня, который можно наблюдать в Инор-Пиввне. Не составляет большого труда использовать это пламя для подобных целей. Единственное, что нужно для этого, так это смелость. Нужно заметить, что это довольно-таки жуткое путешествие.

Это было уж слишком. Кесидри несколько раз глубоко вздохнул, как человек, падающий в обморок, и откинулся на спинку стула, бессильно опустив руки на длинный меч и открыв от изумления рот.

— Вы должны рассказать нам об этом как можно больше, — сказал он наконец.

— Я с удовольствием сделаю это за обедом, — сказала Моргейн.

— Ах, останьтесь сейчас, посидите с нами, выпейте вина, — просительно заговорил хозяин.

Моргейн вновь, уже в четвертый раз за время приема, холодно улыбнулась. И на этот раз ее улыбка была ослепительной и фальшивой.

— С вашего разрешения, повелитель, мы хотели бы отдохнуть после такой тяжелой дороги. Иначе, боюсь, вечерний прием мы просто не выдержим. Поэтому мы поднимемся в нашу комнату и немного отдохнем. Когда же подойдет час обеда, вы пришлете за нами.

На лице Кесидри появилась гримаса недовольства. Момент был очень опасный, но Моргейн продолжала многообещающе улыбаться, и если бы окружающие не были так поглощены собой, то наверняка почувствовали бы, что эта обворожительная улыбка источает смертельный холод. Кесидри поклонился в знак согласия. Моргейн встала и тоже поклонилась.

Вейни вновь оказался у ног правителя Лифа, заметив при этом взгляд, которым тот провожал удаляющуюся Моргейн.

Этот взгляд, к его удовлетворению, по-прежнему выражал благоговейный страх.

Вейни все еще подрагивал от изнеможения, когда они наконец добрались до своей относительно безопасной комнаты. Он сам придвинул стул к двери и только после этого уселся на кровать. Моргейн своей холодной рукой ощупала его лоб, чтобы убедиться, насколько спала лихорадка.

— Хорошо ли ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Достаточно хорошо, госпожа. Я прошу вас, не сходите с ума и не вздумайте что-нибудь попробовать за этим обедом сегодня ночью.

— Да, не очень-то приятная перспектива, но я обещаю тебе это. — Она отстегнула меч и прислонила его к стене.

— Ты играешь с ним, — сказал Вейни, — но не забывай, что он сумасшедший.

— Он привык всегда поступать по-своему, — сказала Моргейн, — а новизна ощущений чрезвычайно интригует его. — Она присела на свободный стул и сложила руки. — Отдых — вот что нам сейчас необходимо.

Он прилег на кровать, упершись плечами в стену, и задумался.

— Я рад, — сказал он, отвлекаясь от собственных мыслей, — что ты не сбежала отсюда одна и не оставила меня погибать от лихорадки. Я благодарен тебе, лио.

Она взглянула на него.

— Но ты полагаешь, что в некоторых случаях гораздо лучше быть илином, чем находиться у меня на службе? — неожиданно спросила она.

Эта мысль охладила его.

— Да, я так считаю, — сказал он. — И место, где мы сейчас находимся, как раз и представляет самый худший из всех возможных вариантов.

Он лег поудобней и закрыл глаза, пытаясь отдохнуть. Руку ломило. Она все еще была опухшей. Ему очень хотелось выбежать на воздух и приложить к ней холодный чистый снег: он был уверен, что это поможет гораздо лучше, чем компрессы, которые делала Флис, или медицина кваджлинов, которую использовала Моргейн.

— У этого маленького бесенка был отравленный нож, — неожиданно вспомнив, пробормотал он. — Ты видела их?

— Кого?

— Мальчика… девочку…

— Здесь?

— В нижнем коридоре, мимо которого мы проходили.

— Я бы не удивилась, если бы они были там.

— Почему ты терпишь все это? — спросил он. — Почему ты не воспротивилась, когда люди предводителя Лиф привели нас сюда? Ты вполне могла бы сама справиться с моей раной, и, как я думаю, с ними тоже.

— Возможно, ты просто преувеличиваешь мои способности. Я не могу даже поднять больного и ослабевшего мужчину, но не это главное. Пока у нас есть время, я что-нибудь придумаю. Но ты обязан заботиться о моей безопасности, нхи Вейни, и о моей защите. Я надеюсь, что ты оправдаешь мои надежды и выполнишь свой долг.

Он поднял свою все еще опухшую руку.

— Вот это — ограничивает все мои возможности в данный момент, если нам придется бежать.

— Вот видишь, ты и ответил сам на свой первый вопрос. — В этом была вся Моргейн, когда ее охватывало раздражение. Она вновь уселась было на стул, но потом встала и нервно прошлась по комнате. Ей сейчас было бы легче, если бы она могла хоть чем-нибудь занять руки, но здесь не было ничего подходящего, и она лишь нервно сжимала и разжимала их. Тогда она подошла к окну и молча стояла некоторое время, уставившись в него. Потом вернулась назад.

Так они и коротали время: она то сидела, то ходила по комнате, чем доводила Вейни до безумия, в результате чего он тоже вставал, если боль утихала, и ходил по комнате вместе с Моргейн, как никогда сильно ощущая всю безысходность их положения. Он даже не мог понять истинную причину ее беспокойства: то ли она просто не могла спокойно сидеть и ждать, то ли переживала, что цель, к которой она стремилась, ускользает от нее? Во всяком случае, это было не просто обычное беспокойство, свойственное людям в подобном положении. Это очень напоминало то, что не давало ей покоя в течение всего их путешествия, когда любая неблагоприятная задержка в дороге нестерпимо раздражала ее.

Создавалось впечатление, что она неистово стремилась куда-то место, где была смерть и Колдовской Огонь. Она хранила эту тайну и возмущалась каждым даже самым мелким человеческим вмешательством в ее миссию.

Тем временем солнце садилось, и в комнате темнело. Очертания предметов стали расплываться, как будто сами растворялись в наступающем мраке. В дверь постучали. Моргейн ответила. Оказалось, что это была Флис.

— Хозяин приглашает вниз, — сказала она.

— Мы выходим, — ответила ей Моргейн. Девушка задержалась в дверях, нервно перебирая руками, потом исчезла.

— Она испорчена, как и все остальные, но все же более достойна жалости, чем они, — заметила Моргейн, прикрепляя меч к поясу и проверяя, все ли необходимое она взяла с собой, стараясь припрятать часть предметов под своей одеждой. — На тот случай, если во время нашего отсутствия кто-нибудь займется проверкой наших вещей, — пояснила она.

— Но у нас по-прежнему остается шанс бежать, — сказал он. — Давай убежим, лио. У меня хватит сил. Ведь нет никаких причин, чтобы я не мог хоть как-нибудь, но скакать на лошади.

— Нужно терпеть, — настаивала она, — пока этот Кесидри заинтересован в нас.

— Но помимо всего, — заметил он, — этот человек просто безжалостный убийца.

— Колдовской Огонь есть и в земле Лиф, — сказала она. — А жить по соседству с ним не очень полезно. Я не хочу надолго оставаться здесь.

— Ты хочешь сказать, что дьявол, обитающий в этом огне, так испортил здешних людей?

— Возможно, и есть излучения, — сказала она, — которые вредны. Однако я не знаю всех возможных последствий, их длительного воздействия, знаю только одно: мне не понравилась та пустыня, которую я видела по дороге из Инор-Пиввна, и мне еще меньше нравится то, что я увидела в Лифе. Здесь люди изувечены больше, чем там деревья.

— Но ты не сможешь предупредить об этом всех, живущих здесь, — возразил он. — Они в любом случае очень охотно перережут нам глотки, расскажем мы им это или нет. И если ты имеешь в виду что-то еще, связанное с ними, что-то…

— Осторожно, — сказала она, — мне кажется, что там кто-то есть.

Когда насторожившие их звуки стихли, Вейни выругался.

— Это место полно подслушивающих и подсматривающих слуг.

— А мы и на самом деле самые интересные объекты для подслушивания, — сказала Моргейн. — А теперь идем в нижний зал. Чувствуешь ли ты себя в состоянии идти туда? Если ты действительно не можешь, то предоставь мне объяснить это им.

Говоря по правде, его не радовала перспектива повести целый вечер с сумасшедшим предводителем Лиф. Однако и все еще не покидающая его лихорадка тоже вызывала у него опасения. Он предпочел бы сейчас просто сбежать, именно сейчас, пока он хоть как-то держится на ногах. Если в зале случится какая-то неприятность, то вряд ли он сможет помочь Моргейн или даже самому себе.

На самом же деле, когда он подвел итог ее оружию, которое она сможет использовать для собственной защиты, в конечном счете оказалось, что это всего лишь ее единственный илин, владеющий одной лишь левой рукой.

— Я могу остаться здесь, — сказал он.

— Вместе с его слугами, которые будут заботиться о тебе? — спросила она. — Ты даже не сможешь закрыть от них дверь. Ее можно было бы закрыть, если бы я оставалась вместе с тобой в комнате, тогда никто не счел бы это странным. Скажи мне, если ты нездоров, и я сама останусь здесь и сама закрою дверь.

— Нет, — сказал он. — Я достаточно хорошо себя чувствую. И скорее всего ты права относительно здешней прислуги. — Он подумал о Флис, которая может, вероятно, нагнать на него лихорадку или наградить болезнью еще более отвратительной. Он вспомнил близнецов, которые как крысы нырнули в темноту коридора: непонятно почему, но они сами и их маленькие ножи пугали его гораздо больше, чем вооруженные луками и стрелами люди Маай. Ведь он не смог бы даже ударить их, потому что они все-таки были детьми. Это всегда останавливало его руку, хотя в данном случае они были лишены совести, а их маленькие кинжалы были опасней крыс, чьи острые зубы и делают их устрашающими, несмотря на небольшие размеры. Теперь он боялся даже и за Моргейн, если нечто подобное им может бродить по коридорам и скрываться в темноте.

Наконец она вышла. Он последовал почти прямо за ней на расстоянии шага, что соответствовало этикету и обеспечивало ее безопасность. Он обнаружил в этом обстоятельстве еще одну интересную деталь: как только Моргейн начала свой путь по коридорам, на него перестали обращать внимание: никто не хотел замечать слугу, тем более, что встречавшиеся им в коридоре слуги Кесидри боялись его хозяйки. Этот страх отражался в их глазах. В этом замке это была своего рода огромная дань, если не уважения, то настороженного почитания.

И когда наконец она появилась в зале, все бандиты, составляющие местную знать, встретили ее с прежней опаской, которая чуть притупляло блеск их горящих глаз, словно лед и холодный ветер мощной волной накатились на них. Действие этой волны имело странную закономерность: почтение, рожденное страхом, проявлялось в большей степени там, где волна уже прошла, а там, куда она только надвигалась по мере того, как Моргейн шла по залу, было лишь бесстрастие и безразличие.

Сейчас она напоминала Вейни убийцу, возможно, более изощренного, чем любой из присутствующих, уважавших ее именно за это. Но он постарался отбросить эти недостойные мысли.

Предводитель Лиф, восседающий за столом, стоявшим на возвышении, с улыбкой наблюдал за ней. В его глазах была страсть, не меньшая, чем в горящих глазах окружавших его бандитов, но только она была холодна как лед и смешана со страхом. Красота Моргейн была непревзойденной. Вейни старался никогда не думать об этом, а если подобные мысли приходили ему в голову, то он загонял их в самые дальние уголки своего сознания. Он не хотел уподобляться кваджлинам. Но когда он увидел ее в этом зале, увидел ее голову, подобную ослепительному полуденному солнцу, блестевшему в опустившемся вечернем сумраке, увидел ее стройную элегантную фигуру в черном тайхо, несущую меч-Дракон с элегантностью, которая была присуща только истинному хозяину этого меча, то необычное видение неожиданно пришло к нему: он, как в лихорадочном сне, увидел перед собой гнездо, полное гниющих отбросов, где среди многих была одна самая живая, самая быстрая змея, более опасная, чем все остальные, и безгранично прекрасная. Она царила над ними и гипнотизировала окружающих глазами ящерицы, источая смертельный сон и улыбки.

Вейни даже содрогнулся от этой дьявольской картины и тут же пришел в себя. Теперь он видел, как Моргейн кланяется Кесидри, и выполнил свой собственный ритуал, стараясь не глядеть в бледное лицо безумца. После этого он отступил на свое место, а когда было подано угощение, тщательно исследовал и даже сам попробовал вино, которое им предложили.

Моргейн выпила. Он хотел бы знать, насколько ее таланты и искусство могли противостоять яду или отраве, или спасти его, поскольку он сам явно не мог этого сделать. Сам же он старался пить очень маленькими редкими глотками, ожидая, по крайней мере, головокружения, однако ничего не последовало. В конце концов, решил он, если бы их собирались отравить, то сделали бы это более тонко.

Хотя меню было разнообразным, они выбирали самые простые закуски, ели понемногу и очень медленно. Поток вина, казалось, был нескончаем, поэтому они пили очень умеренно и не торопясь. И когда наконец они разделались с последним блюдом, сопровождая это взаимными улыбками, а слуги принесли еще вина, Кесидри не выдержал.

— Леди Моргейн, — просительно обратился он к ней, — вы задали нам головоломку и обещали разрешить ее сегодняшней ночью.

— Вы говорите о Колдовских Огнях?

Кесидри суетливо обошел стол, чтобы сесть поближе к ней, и энергичным движением руки сделал знак писцу в заплатанном халате, который весь вечер вертелся около него.

— Пиши, пиши, — скомандовал он хранителю архивов земли Лиф.

— Мне было бы очень интересно взглянуть на Книгу Лиф, — почти прошептала Моргейн, — особенно на те места в ней, где говорится о временах моего отсутствия. Не могли бы вы, правитель Кесидри, великодушно разрешить мне взглянуть на нее?

«Ну, где же милосердие? — подумал Вейни, — неужели мы обречены оставаться здесь еще?» Он до сих пор надеялся, что они смогут уйти отсюда значительно скорее, но теперь лишь прикидывал толщину книги и оглядывал окружавших их надоедливых людей, переполненных вином и посматривающих, как дикие звери, истомившиеся по убийству, и думал, когда их терпению может прийти конец.

— Мы должны быть великодушны, — воскликнул Кесидри. — Возможно, это единственный раз, когда в течение многих лет кто-то заинтересовался покрытой плесенью веков Книгой Лиф, наполненной, как и должно быть, убийствами и кровосмешением. Но уверяю вас, что помимо мрачных событий, других полезных новостей там очень мало.

— Я посмотрю ее прямо здесь, — сказала Моргейн, беря в руки пухлый том, в то время как его создатель и хранитель, несчастный пахнущий вином старик, сел у ее колена, покрытого парчовой накидкой, и глядел на нее снизу вверх, сморщив нахмуренные брови и кося глазами. Его глаза слезились, а из носа постоянно подтекало, и он все время вытирал лицо рукавом. Она с треском раскрыла книгу, отделяя друг от друга слипшиеся страницы ногтем, и начала внимательно просматривать их, отыскивая именно те года, события которых интересовали ее.

Где-то рядом, в глубине зала, несколько менее почетных гостей были вовлечены в разговор, который скорее напоминал самый разгар азартной игры. Моргейн не обращала на это никакого внимания, хотя Кесидри был несколько обеспокоен этим. Предводитель Лиф присел едва ли не на корточки, чтобы лучше слышать ее, со страхом перенося ее долгое молчание. Она же в это момент водила указательным пальцем по строчкам, будто боялась пропустить нужное слово. Вейни мог видеть через ее плечо желтоватый пергамент, исписанный бледными красно-коричневыми чернилами. Это было удивительно, но по невнятному шевелению ее губ можно было представить, что она разбирает эти старинные каракули. Ее губы постоянно двигались, когда палец отслеживал новые слова.

— Мой дорогой старый друг Иджнел, — тихо проговорила она. — Здесь есть упоминание о его смерти. Возможно, это было убийство? — Кесидри склонил шею, чтобы разглядеть слово. — И его дочь, маленькая Линна, утонувшая в озере. Это печальные события. Но Тоом правил действительно…

— Мой отец был сыном Тоома, — прервал ее Кесидри. Его глаза все время с беспокойством следили за ее лицом, как будто он со страхом ожидал приговора.

— Я помню Тоома, когда он еще играл на коленях у своей матери. Леди Армвел, самое изящное, самое нежное существо. Она была из рода Кайя. Я появилась в этом замке ночью… — Она перелистала несколько страниц назад. — Да, вот здесь, видите: «…пришла она в замок, принеся печальные известия с дороги. Правитель Эрелд…» — это брат Иджнела и моего друга Лри, который отправился со мной в долину Айрен и погиб там, — «…правитель Эрелд, путешествуя в ее обществе потерпел неудачу при попытке спасти Лиф от Тьмы, которая надвигалась на него». — Да, да. Это еще одно печальное сообщение об Эрелде. Он был хорошим человеком, но ему не повезло. Стрела, пущенная из леса, настигла его, а меня преследовали по пятам волки… «при этом она опасалась, что граница была уже окончательно уничтожена и не было никакой возможности говорить о спасении всех Срединных Царств. Можно было попытаться спасти только Лиф и Кайя, которые потеряли много мужчин и были практически разбиты. Тогда, простившись с землей Лиф, она оставила замок в большом трауре…» — Да, это должно быть где-то здесь. Мне все время кажется, что я пропала где-то здесь, в Лифе. — Ее пальцы продолжали листать страницы. — О, а вот здесь есть что-то новенькое. Мой старый друг Зри, он был советником у Тифвая, вы знаете об этом? Или нет? Хорошо, тогда послушаем. «…Кайя Зри явился в Лифе, и был он другом королей из земли Корис». — На ее лице блуждала роковая усмешка, как будто прочитанное сильно развлекло ее. — Друг, — она тихо рассмеялась. — Он всегда был только другом жены Тифвая. Но закончим на этом сплетни.

Кесидри завертелся на месте, спрятав обе руки в рукава, его напряженные лихорадочные глаза нервно перебегали от Моргейн к книге и снова к Моргейн.

— Зри был настоящей лисой, — сказала она. — О, это был очень ловкий человек. Можно было не сомневаться, что он не покажется в долине Айрен после того, что там случилось, хотя он и уехал вместе с нами. Зри всегда держал ухо к земле: как говорил Тифвай, у него был нюх на несчастья. Иджнел тоже никогда не верил ему. Но Тифвай был неудачником. И я удивилась, когда Иджнел взял его с собой. «… он оказал нам честь своим присутствием и опекал… молодого короля Лифа Тоома… во всех важных делах, и был, кроме того, телохранителем леди кайя Армвел и ее дочери Линны при кончине Лифа Иджнела…"

— Зри был наставником моего отца, — сказал Кесидри, когда Моргейн задумалась о чем-то своем. Он продолжал что-то лепетать, нервничал, страстно желал понравиться и угодить. — И он учил некоторое время моего отца. Он был очень старым, и у него было много детей…

Неожиданно в окружении Кесидри кто-то захихикал, скорее всего это был стоящий сзади него юин. Это было очень необдуманно и недостойно момента. Лиф Кесидри быстро повернулся в его сторону. Молодой воин поклонился ему и так же быстро попросил прощения, одновременно сделав замечание в глубину зала, где и находился истинный источник недоразумения.

— Что за человек был Тоом? — спросила Моргейн.

— Я не знаю о нем почти ничего, — сказал Кесидри. — Он утонул, как и моя тетка Линна.

— А кто был вашим отцом?

— Лиф Хес, — с гордостью произнес Кесидри. При этом он попытался найти страницу, где были соответствующие записи. — Он был одним из самых великих правителей.

— Так же опекаемый Зри?

— Говорят, что у него было много золота. — Кесидри не выказывал и тени смущения. Но потом его лицо неожиданно помрачнело. — Но я никогда не видел своего отца. Он умер, вернее, утонул.

— Как неудачно, но мне кажется, что все это яснее ясного, мой дорогой Лиф. Где это произошло? На озере?

— Они полагают, — Кесидри понизил голос, — что мой отец совершил самоубийство. Он всегда был угрюм и нелюдим. Он постоянно думал об озере, особенно после того, как Зри исчез. Зри…

— …утонул?

— Нет. Он уехал и никогда больше не возвращался. Это была ужасная ночь. Как-никак, а он был уже немолод. — На лице Кесидри появилась гримаса. — Я ответил на каждый из ваших вопросов, а вы так и не ответили на мои. Где вы были все эти годы? Что сталось с вами, раз вы не умерли?

— Если человек, — заговорила она, продолжая читать, — направился прямо в Колдовской Огонь в Инор-Пиввне, значит, он знал, что делал. Это может сделать всякий, все дело лишь в цене.

— Колдовские Огни Лифа, — произнес он, облизывая уголки рта. — Они могут быть вполне пригодными для этого?

— Более чем, — ответила она. — Однако это очень рискованно. Огонь несет определенную потенциальную опасность. Я знаю, что это вполне безопасно в землях Инор-Пиввна, но я не уверена, что то же можно сказать и об огнях земли Лиф, поскольку я их не видела. Они находятся за озером, где, как я вижу, было столько жертв. Поэтому я предпочла бы другое место, предводитель Лиф. Поищите в Инор-Пиввне. — Она по-прежнему уделяла ему лишь часть своего внимания, продолжая листать страницы. Затем ее взгляд неожиданно переместился на престарелого придворного ученого-писца. — Ты выглядишь достаточно старым. Может быть, ты помнишь меня?

Старик задрожал, пытаясь согнуться в самом почтительном поклоне, чтобы Моргейн заметила его учтивость, но так и не сумел сделать это достаточно грациозно.

— Госпожа, в то время я даже и не родился.

Она с любопытством посмотрела на него и негромко рассмеялась.

— О, значит у меня в Лифе не осталось никого из друзей. Нет никого, кто был бы так же стар, как я. — Она перевернула еще несколько страниц, потом все быстрее и быстрее еще несколько, пока наконец не остановилась. «…В этот печальный день был похоронен Лиф Тоом в возрасте семнадцати лет и его супруга… леди Лиф Джем…» — Да, конечно, это были одновременные похороны.

— Моя бабушка повесилась с горя, — пояснил Кесидри.

— О, значит ваш отец стал предводителем Лиф очень рано, когда был еще совсем молод. А Зри в те времена был еще очень силен.

— Зри. Зри. Зри. Учителя надоедают.

— У вас тоже был учитель?

— Лилл. Кайя Лилл. Сейчас он мой советник.

— Я никогда не встречалась с Лиллом, — сказала Моргейн.

Кесидри облизнул губы.

— Он не придет сюда сегодня ночью. Он сказал, что нездоров. Но я, — он понизил голос, — никогда не замечал, чтобы Лилл когда-нибудь раньше болел.

«…Лилл из рода Кайя… устроил блестящий прием… по случаю дня рождения Лифа Кесидри, самого благородного из правителей… две девицы…»

— Разумеется. — Моргейн заморгала, переворачивая страницу. — Очень оригинально. Да, мне приходилось видеть много балов, приемов и увеселений.

— Лилл очень ловок и искусен, — заметил Кесидри. — Он находит разные способы, чтобы развлекать и удивлять нас. И если его сегодня нет, значит, несмотря ни на что, он уже думает о том, что можно было бы устроить для нас завтра.

Тем временем Моргейн продолжала просматривать страницы.

— Это очень интересно, — уверяла она Кесидри. — Я должна извиниться за то, что так увлеклась вашими записями, но они действительно заинтриговали меня. Я постараюсь отплатить за ваше гостеприимство и терпение.

Кесидри очень низко поклонился, не обращая внимания на сидящих за столом.

— Мы будем помнить и сохранимсамые подробные записи о вашем пребывании у нас. Это очень высокая честь для нашего замка.

— В земле Лиф я всегда находила поддержку, — сказала она в ответ.

Кесидри неожиданно протянул свою руку, отбрасывая всякие приличия, как ребенок, восхищенный привлекающим его блеском, и положил дрожащие пальцы на золотого дракона и на руку Моргейн, лежащую на рукоятке Подменыша.

Она замерла. Каждый ее мускул как будто заледенел в одно мгновенье. Затем она очень мягко и осторожно убрала свою руку с позолоченной рукоятки меча.

Вейни был весь напряжен, а его левая рука уже была готова опуститься на рукоятку его безымянного оружия. Возможно, они даже смогли бы добраться до середины зала, прежде чем около пятидесяти мечей изрубили бы их на куски.

Он же должен был охранять спину своей госпожи.

Кесидри убрал руку.

— Освободи лезвие, — сказал он. — Вынь клинок. Я хочу его рассмотреть.

— Нет, — сказала она. — Я не могу сделать это здесь, где меня окружают друзья.

— Клинок ковали в Лифе, — настаивал он, поблескивая темными глазами. — Говорят, что все волшебство Колдовского Огня при этом вошло в него. Местный кузнец помогал делать и эту рукоятку. Я хочу посмотреть ее.

— Я никогда не расстаюсь с ним, — сказала Моргейн очень мягко и спокойно. — Я храню его как сокровище, очень бережно. Он был сделан Ченом, которой был самым дорогим из моих приятелей, и в этом же принимал участие лиф Омри, как вы уже сказали. Чен владел им некоторое время, но подарил его мне незадолго до того, как погиб в долине Айрен. Поэтому с тех пор я никогда не расстаюсь с ним и всегда с тяжелым сердцем вспоминаю о друзьях из Лифа, которые сделали его.

— Покажите, — вновь повторил свою просьбу Кесидри.

— Он принесет беду, если его вынуть из ножен, — сказала она, — и я не сделаю этого.

— Но мы просим об этом.

— Я не буду этого делать… — И вновь последовала подтверждающая отказ искусственная улыбка, которая была тверже алмаза. — Я не хочу никоим образом принести беду в дом Лифа. Поверьте мне.

Гримаса недовольства отразилась во всем облике Кесидри, его щеки покраснели, дыхание участилось, и в зале установилась мертвая тишина.

— Мы просим об этом, — повторил он.

— Нет, — сказала Моргейн. — Я не сделаю этого.

Он вновь потянулся к рукоятке, а когда Моргейн уклонилась от его движения, злобно ухватился вместо этого за книгу, вскочил на ноги и бросил ее в камин, из которого во все стороны полетели угли.

Старик-писец словно краб стремительно бросился за фолиантом, проливая на себя чернила. Ему в конце концов удалось спасти книгу, затушив воспламенившиеся уголки. Он продолжал еще долго шевелить старческими губами, как будто разговаривал с ней.

А Кесидри закричал, обрушивая брань на своих гостей, пока пена не появилась в углах его рта, и он повернулся в сторону наиболее возбужденных и испуганных из присутствующих в зале. Неблагодарность оказалась главным рефреном его обвинений. Он рыдал. Он проклинал.

— Ты кваджлинская колдунья, — кричал он уже в который раз, брызгая слюной. — Колдунья! Колдунья! Колдунья!

Вейни был уже на ногах, пока еще не обнажая меча, но уже готовый к этому в любой момент. Моргейн сделала последний глоток вина и приготовилась встать. А Кесидри все еще кричал. Он поднял руку, замахиваясь на нее и содрогаясь от того, что у него не хватит смелости ее ударить. Моргейн даже не вздрогнула и не подумала уклониться, в то время как Вейни начал осторожно вытягивать меч из ножен.

Дикий шум поднялся в зале с новой силой, но так же неожиданно начал замирать, как будто смертельная волна покатилась от дверей. Там появился высокий худой человек, сохраняющий чувство собственного достоинства в этом сумасшедшем доме. На вид ему было лет сорок-пятьдесят. Тишина мгновенно заполнила все уголки зала. Кесидри начал, несмотря на рыданья и хныканье, говорить что-то в свое оправдание, не переводя дыхания и все еще не освободившись от раздражения.

Так неожиданно появившись, этот удивительный человек приблизился к Кесидри и, преклонив колени, отдал ему дань уважения в изящном поклоне.

— Лилл, — сказал Кесидри дрожащим голосом.

— Очистить зал, — сказал тот, кого называли Лиллом. Его голос звучал здраво, тихо и жутко.

Все притихли, даже бандиты в глубине зала. Кесидри в какой-то момент попытался проявить неповиновение, но Лилл очень внимательно посмотрел на него, и тот исчез, сбежав в тень за занавесом, прикрывающим дверь.

Лилл поклонился официальным легким поклоном, обращаясь теперь только к оставшимся двоим.

— Знаменитая Моргейн из рода Кайя, — произнес он мягко. В его голосе звучало здравомыслие. Вейни коротко вздохнул и сунул меч назад в ножны. — Вы не самые желанные гости, даже несмотря на то, что вас пригласили в этот зал, — продолжал Лилл, — но я хочу предупредить тебя, Моргейн, что тебе вряд ли удастся вернуться сюда еще раз, если ты и дальше будешь искушать Кесидри. Он все еще ребенок, но вся беда в том, что он командует другими, а они далеко не дети.

— Я надеюсь, что мы входим в один клан Кайя, — сказала она, давая холодный отпор его невоспитанности. — Меня приняли в него, и поэтому я имею право так говорить.

Он поклонился еще раз, теперь, как показалось, действительно выражая почтение.

— Прошу прощенья, но ты удивила меня. Когда до меня дошли слухи, я не поверил. Я подумал, что, возможно, это чья-то злая шутка с целью разыграть меня. Но ты здесь, самая настоящая, какая только можешь быть. Я вижу тебя и узнаю. А кто этот молодой парень?

— Мы все здесь из одной семьи, — сказал Вейни в оскорбительной манере, потому что Лилл не был достаточно учтив с Моргейн. — Я принадлежу к роду Кайя со стороны матери.

Лилл поклонился и ему. Некоторое время его удивительные с открытым взглядом глаза смотрели на него, освобождая от ярости и гнева.

— А имя? Твое имя?

— Вейни, — сказал молодой человек, пораженный неожиданным вниманием.

— Вейни, — повторил Лилл негромко. — Вейни. Да, это действительно имя из рода Кайя. Но находясь здесь, я мало связан с кем-либо из этого рода. У меня другая работа… Леди Моргейн, разрешите мне проводить вас в вашу комнату. Вы только что избежали массы всяческих неприятностей. Я услышал крики и угрозы и спустился сюда исключительно ради вашего спасения, и простите мне эту назойливость.

Моргейн кивнула ему, выражая таким образом благодарность, и они продолжая, идти рядом, начали спускаться вниз, а Вейни, на которого теперь больше не обращали внимания, шел в нескольких шагах сзади них и следил за коридором и выходящими в него дверями.

— Да, в первый момент я действительно не поверил, — продолжал свои объяснения Лилл. — Я подумал, что это очередная шутка Кесидри или кого-нибудь из его окружения. Его фантазии очень часто непредсказуемы. Могу я спросить, почему?…

Моргейн и тут использовала свою ослепительную и фальшивую улыбку.

— Нет, — ответила она, — я ни с кем не обсуждаю свои дела, чтобы кто-нибудь не увязался за мной. Скоро я должна быть уже в дороге, и мне не нужна помощь. Поэтому и то, что я делаю, никого не должно интересовать.

— Вы хотите идти в земли Кайя?

— Один раз меня приняли там хорошо, — сказала она, — но я сомневаюсь, что и этот, второй прием будет таким же. Лучше расскажите мне о себе, кайя Лилл. Как и чем живет Лиф сегодня?

Лилл сделал элегантный жест рукой, как бы пытаясь охватить все окружающее их. Он был очень приятный человек, даже красивый, с седой головой. Его одежда темно-синего цвета была очень скромной. Он вздохнул, высоко подняв плечи.

— Вы видите, как сейчас идут дела, леди. Я стараюсь поддерживать единство земли Лиф, выступая против попыток быть втянутыми во всякие опасные события. С тех пор как Кесидри придерживается своих привычек устраивать приемы и развлечения, которые отвлекают его от более опасных занятий, Лиф процветает. Но, к сожалению, здесь не предвидится новых достойных поколений. Сыновья и внуки кайя Зри, которого, как я понимаю, вы не особенно высоко цените, все еще являют собой хоть какую-то, но защиту для Лифа, и будут оставаться таковой еще в течение некоторого времени. Они служат хорошо. В этом зале вы видели все, что достанется будущему.

Моргейн воздержалась от замечаний. Теперь они уже поднимались по ступеням верхней лестницы. Узкое маленькое лицо некоторое время внимательно следило за ними, но быстро отпрянуло в темноту и исчезло.

— Близнецы, — сказал Вейни.

— О, — заметил Лилл, — это Хши и Тлин. Мерзкие типы.

— С очень ловкими руками, — сердито продолжил Вейни.

— Они тоже олицетворяют собой Лиф. Хши играет на арфе, а Тлин поет. Кроме того, они воруют. Не пускайте их в свои комнаты. Я подозреваю, что вы находитесь здесь по милости Тлин. То, что нам известно о случившемся, очень похоже на нее. Она всегда отличалась недостойным поведением… Но оставьте близнецов мне. Я сам позабочусь, чтобы они не причинили вам неприятностей… А как Кесидри вел себя сегодняшней ночью?

— Он, мне кажется, был перевозбужден, — сказала Моргейн, — и скорее всего от того, что ему не часто приходится встречать здесь посторонних людей.

— Да, не много и не при таких обстоятельствах.

Они миновали последние ступени и остановились в коридоре, почти перед дверью их комнаты. Слуги, занятые своим делом, низко поклонились, когда Лилл и Моргейн проходили мимо них.

— Вы хорошо поели? — неожиданно спросил Лилл.

— Да, достаточно хорошо, — ответила она.

— А теперь спите спокойно, леди. Надеюсь, что вас ничто не потревожит. — Он отвесил обычный поклон, как только Моргейн направилась в комнату, но когда Вейни последовал было за ней, Лилл, протянув руку, задержал его.

— Она действительно находится в большой опасности, — сказал он. — Я боюсь, что она сделает что-нибудь необдуманное. Ей нужно уезжать отсюда сегодня же ночью. Я говорю это тебе вполне серьезно. — Лилл наклонился поближе к Вейни и обнял его рукой за плечи, как обычно позволяют себе хозяева в обращении со слугами. — Не доверяйте ни Флис, ни близнецам, не доверяйте никому из людей Кесидри.

— А разве вы не относитесь к ним?

— Я никак не заинтересован в том, чтобы этот замок был разрушен. Но это может случиться, если Моргейн начнет защищаться. Пожалуйста, поверьте мне. Я знаю, что она ищет. Идем со мной, и я покажу тебе это.

Вейни раздумывал, вглядываясь в темные спокойные глаза стоящего рядом с ним странного человека. В них проглядывала какая-то особенная печаль, и еще они излучали магнетизм, который заставлял верить им. Сильные пальцы, сдавившие его плечо, были и дружескими и в то же время настойчивыми и жесткими.

— Нет, — ответил Вейни. Ему было трудно сразу подобрать слова. — Я илин, и я подчиняюсь только ее приказам. Я не могу без разрешения вмешиваться в ее дела.

Он высвободил плечо из-под настойчивой руки, отыскал дрожащей рукой дверь и, не сразу найдя ручку, открыл ее, протиснулся внутрь и тщательно закрыл за собой. Моргейн вопросительно взглянула на него. Ее взгляд выражал некоторую озабоченность. Но он ничего не сказал ей, чувствуя внутреннюю слабость, раздражение от того, что ему хотелось поверить Лиллу, и недовольство от того, что он не мог этого сделать.

— Нам нужно уходить отсюда, — требовательно сказал он наконец. — Прямо сейчас.

— Но прежде чем мы это сделаем, мы должны еще кое-что узнать, — ответила она. — Пока я нашла всего лишь начала ответов на свои вопросы, и мне необходимо узнать все остальное. Я надеюсь получить полный ответ, если мы останемся.

Спорить с Моргейн было бесполезно. Вейни устроился около небольшого камина с маленькой и очень дымной топкой, который тем не менее все-таки давал тепло и согревал комнату. Он не стал располагаться на кровати, с тем чтобы Моргейн сама могла воспользоваться ей.

Но она не собиралась отдыхать. Он увидел, что она стоит у окна. Она вглядывалась в темноту через щель между приоткрытыми ставнями, от которой в комнате, и без того холодной, возникал дополнительный сквозняк.

— Мне кажется, что люди в этом замке никогда не ложатся спать, — заметила она, обращаясь к Вейни, когда он зашевелился, чтобы переменить положение и устроиться поудобней. — Я все время вижу отблески факелов на снегу.

Он что-то пробормотал в ответ и взглянул в ее сторону, когда она отходила от окна, направляясь к кровати. Она сбросила сапоги и парчовую накидку, а все, что она брала с собой в нижний зал, теперь лежало рядом с ней. Затем она сняла легкую кольчугу прекрасной тонкой работы, достойную многих королей минувших лет, и кожаную куртку, постепенно освобождаясь от вооружений, становясь в ездовых бриджах и тонкой батистовой рубашке стройной и женственной. Он отвел глаза и лишь слышал, как она устраивается отдыхать, укрыв ноги парчовой накидкой.

— Ты не должен думать, что как-то ущемлен, — пробормотала она. — Ты вполне можешь занять тут свою половину.

— Но здесь теплее, — ответил он, по-прежнему сидя на жестких камнях и желая только одного: не видеть ее так, как он на самом деле видел ее сейчас. Она имела в виду буквальный смысл своего предложения и ничего больше, и он прекрасно это понимал и не собирался никоим образом ее за это порицать. Он сидел около огня, сжав руки, и пытался свыкнуться с тем, что он илин и должен оставаться им в любой ситуации. Он должен служить Моргейн и сопровождать ее, лежать же безоружным рядом с ней означало подвергать себя опасности.

Его пугало общение с кваджлинами. Он загонял эту мысль как можно глубже, потому что от воспоминаний об этом у него стыла кровь. Понятие кваджл означало смертельно опасный. Поэтому любой, кто родился как обычный порядочный человек, не должен был думать по-иному.

Он тут же вспомнил настойчивость Лилла. Здравый смысл, который читался в глазах этого человека, привлекал Вейни и убеждал, что выход может быть найден. Он все больше сожалел, что не послушался советника Кесидри. Ведь он и сам считал, что больше не было никаких причин, по которым им следовало бы задерживаться в Ра-Лиф. Его лихорадка почти утихла. Он на всякий случай еще раз проверил свою руку после всех медицинских упражнений и нашел, что ее состояние явно улучшается. Вокруг раны еще была небольшая краснота, но опухоль спадала. Он считал, что, несмотря на некоторую слабость, вполне может скакать на лошади. Так что причин для задержки не было, но Моргейн, как ему казалось, хотела чего-то добиться от Кесидри и его сумасшедших приближенных, ее интересовало что-то настолько важное, что она была готова идти на подобный риск, ставя на карту обе их жизни.

Это было невероятно. Он проникся симпатией к Лиллу, который, будучи разумным человеком, был вынужден жить в этом кошмаре. И понимал, что такой человек, как он, мог тосковать здесь по себе подобным и мог оказать помощь, когда кто-то, как они, попадал здесь в паутину.

— Госпожа, — он встал, подошел к кровати и опустился на колени, нарушая сон Моргейн. — Госпожа, давай уедем отсюда.

— Спи, — приказала она. — Мы все равно ничего не сделаем ночью. Весь дом находится в движении, как потревоженный улей.

Он вернулся к огню и через некоторое время начал клевать носом.

Но вот у дверей раздался легкий стук. Он хотел было разбудить Моргейн, но вспомнил, что уже один раз будил ее, и решил не испытывать снова ее терпенье, а осторожно освободил меч, немного испуганный и тем не менее не совсем уверенный в своих опасениях: это могли быть просто крысы.

Но тут он увидел, как медленно поворачивается ручка и так же медленно открывается дверь, ограниченная в движении стулом. Тогда он поднялся на ноги и увидел, что Моргейн тоже проснулась и потянулась за оружием.

— Леди, это Лилл. Впустите меня, побыстрее.

Моргейн кивнула. Вейни убрал стул, и Лилл как можно осторожнее проскользнул в комнату и закрыл за собой дверь. На нем был плащ, как будто он собрался в дорогу.

— Я захватил для вас еду и могу быстро проводить вас к конюшням, — сказал он. — Идемте. Вам надо уходить, потому что другого шанса у вас не будет.

Вейни взглянул на Моргейн, на губах у которой застыл вопрос. Она нахмурилась и неожиданно кивнула.

— Что так обеспокоило тебя, кайя Лилл?

— Я наверняка лишусь головы, если меня поймают, но, с другой стороны, если люди Кесидри нападут на вас я потеряю этот дом, в котором живу. А я боюсь, что они собираются сделать именно это. Идемте, леди, идемте. Я выведу вас отсюда. Пока они все еще ведут себя тихо и спокойно. Я насыпал снотворного в вино, которое пьет перед сном Кесидри. Он еще не проснулся, а другие пока просто ничего не подозревают. Идемте.

В коридоре не было никого. Они осторожно начали спускаться по лестнице, проходя этаж за этажом. У центральной двери на стуле сидел сторож, склонив голову на грудь. Что-то в его позе насторожило Вейни, но он подумал, что этот человек тоже выпил вина и теперь просто спит в таком неудобном положении. Когда же они осторожно подошли к самой двери, Вейни разглядел, что вся одежда сидящего на стуле человека была спереди чем-то облита, что было трудно различить на темной материи. Подозрения тут же охватили его и неприятный холод пробежал по спине, когда он понял, что этот человек был убит так легко и просто, ни за что.

— Это твоя работа? — прошептал он, обращаясь к Лиллу, но Моргейн услышала эти слова, бывшие всего лишь реакцией на охвативший его страх.

— Нужно торопиться, — сказал Лилл, легко открывая большую тяжелую дверь. Теперь они были во внутреннем дворе, где почти кругом падала тень от вечнозеленых деревьев. — Эта дорожка ведет прямо к конюшням. Там все готово.

Они побежали, стараясь все время держаться в тени. Неожиданно Вейни сообразил, что Лилл может очень легко защитить себя от обвинений в убийстве, свалив все это на них, в результате чего они будут объявлены убийцами.

Но если они откажутся бежать, тогда Лилл окажется в большом затруднении. Подобный риск для него был очень велик, хотя в этом месте убийства были обычным делом, особенно среди сумасшедших.

Он задыхался от подобных мыслей. Ему хотелось поскорее покинуть стены Лифа. Знакомый мягкий нос лошади коснулся его в темноте, и Вейни понемногу успокоился, вдохнув знакомый запах. Взяв гнедую под уздцы, он оглянулся и увидел, что Моргейн уже привязывает свой меч на его обычное место к серому седлу и готовит Сиптаха.

Тут он обратил внимание, что Лилл вывел еще одну, уже оседланную лошадь.

— Я хочу убедиться, что вы в полной безопасности выедете из Лифа, — сказал он. — Здесь никто не посмеет спросить меня, куда и зачем я отправился. Я могу быть в любой момент где угодно, а именно сейчас мне лучше быть вне замка.

Но вот какая-то тень мелькнула на дороге, когда они проезжали через двор. Эта тень на самом деле состояла из двух небольших силуэтов, напоминающих людей. К тому же и звуки шагов послышались на каменных плитах.

Лилл выругался. Это были близнецы.

— Поезжайте, — сказал он. — Больше нет смысла прятаться.

Они пришпорили коней и поскакали прямо к воротам. Там тоже были убитые сторожа, как показалось ему, всего трое. Лилл резко приказал Вейни открыть ворота, и тот соскочил с коня, откинул тяжелый засов и распахнул их, отскакивая в сторону, когда черная лошадь Лилла и Сиптах пронеслись мимо него, унося двух всадников в темную ночь.

Он вскочил на спину гнедой, которая, конечно, не могла сравниться с теми двумя настоящими скакунами, и погнал ее вслед за ними, с ужасом ощущая, как сама смерть крадется и торопится следом.

5

Озеро Домен имело дурную славу, и не только по сведениям из Книги Лиф. Старая дорога, ведущая туда, проходила между рядами голых деревьев, которые отчетливо выделялись на фоне ночного неба. Здесь почти не было снега. Снег очень редко выпадал в землях Корис, хотя леса, подступающие к вершинам гор, были заснеженными. Озеро уже было рядом, и уже виднелись звезды, отражавшиеся в его зеркальной поверхности.

Теперь лошади, выпускавшие клубы пара, могли перейти на шаг. Копыта иногда постукивали в ночной тишине, попадая на случайный камень.

Вокруг них был лес, создававший впечатление некоторого сходства этого места с Инор-Пиввном, особенно усиливавшееся присутствием Камней, которые явно подсказывали, что Врата Корис-Лиф находятся где-то рядом. В воздухе чувствовалось напряжение и подавленность, как перед наступлением бури.

И очень скоро, как только они поравнялись с пространством озера, перед ними возникли большие каменные колонны, поднимающиеся прямо из темной воды. В слабом свете луны казалось, что они просто выгравированы на гладкой поверхности озера. По мере того как они подъезжали ближе, стали видны обломки и других колонн, подтверждавшие, что на самом дне озера хранятся остатки сооружений кваджлинов.

И еще две колонны, возвышавшиеся над остальным пространством, венчали голый холм, расположенный против водной поверхности.

Моргейн сдерживала лошадь, внимательно вглядываясь в странный и мрачный вид останков затонувшего города и в силуэт колонн на фоне звездного неба. Ночной воздух слегка мерцал вокруг этих столбов, и даже блеск ярких звезд не мог скрыть этого сияния, проходившего сквозь Врата.

— Мы спаслись от преследования, — сказал Лилл. — Люди из клана Кесидри боятся посещать это озеро.

— Иногда кажется, что эти столбы лежат в воде, — заметила Моргейн, осматриваясь кругом. Она спрыгнула с коня и теперь растирала рукой его щеки.

Вейни, измученный долгим ожиданием побега, тоже был на ногах, как и они. Он взял повод Сиптаха и повел его вместе со своей лошадью медленным шагом, чтобы таким образом дать им остыть, а лошадь Лилла накрыл своим плащом. В воздухе было холодно. Им пришлось скакать сюда довольно долго, и его маленькая Мэй едва поспевала за двумя более крупными лошадьми. Он еще долго старался уберечь ее от переохлаждения, массировал рукой и не давал пить воду, пока не счел, что все в порядке. Позже он дал ей немного зерна из общих запасов и, забрав назад свой плащ, завернулся в него и попытался уснуть, слушая монотонный разговор Лилла и Моргейн, которые продолжали обсуждать жизнь и дела Лифа. Они вспоминали старые убийства или какие-то давние случаи, которые так или иначе были связаны с этим озером.

Вскоре его отдых прервала Моргейн, ей понадобился Подменыш, с которым она никогда не расставалась и который сейчас лежал среди багажа, на котором спал Вейни. Она подвесила его к поясу и отправилась вдоль озера в сопровождении Лилла.

Неожиданно в окружавшей их тишине Вейни услышал звук лошадиных копыт пока еще далеких всадников. Он импульсивно вскочил и закрепил седло на Сиптахе, потому что она была его первой заботой. Как раз в этот момент Моргейн и Лилл, как ему показалось, тоже услышали приближающиеся звуки и повернули назад. Вейни тем временем уже одевал седло на свою гнедую. Бедная Мэй может умереть, если им придется скакать так, как они неслись сюда. Он очень беспокоился за нее: все нхи слишком любили лошадей, чтобы загонять их подобным образом, хотя в других случаях они же бывали чрезвычайно жестокими.

Лилл седлал свою лошадь сам.

— И я все еще очень сомневаюсь, — сказал он, — что они отважатся прийти сюда.

— Я верю в расстояние гораздо больше, чем в удачу, — сказала Моргейн. — Поступай, как хочешь, кайя Лилл.

И она вскочила в седло, привязав Подменыш на его обычное место, и пришпорила серого.

Вейни только собирался запрыгнуть в седло и догонять ее, когда рука Лилла лишила его равновесия, и он закачался, получив сильный удар.

— Оставь ее, — почти прошипел он, — и не вздумай ехать за ней. Послушай, что я скажу тебе. Она заберет твою душу, как она уже делала не раз, кайя. Послушайся меня.

— Но я илин, — запротестовал он. — И у меня нет выбора.

— Это клятва? — очень быстро прошептал Лилл, в то время, как копыта Сиптаха перемешивали гальку. — Она ищет силы, чтобы окончательно разрушить срединные земли. Ты еще не знаешь, с каким дьяволом ты связался. Она лжет, кайя Вейни. Она лгала и раньше, и в итоге Корис, Бейн и Моридж превратились в руины. Неужели ты будешь помогать ей в этом? И пойдешь против своего народа? Я знаю, что клятва илина говорит: уничтожь семью, уничтожь домашний очаг, но только не лио. Но говорится ли там, что ты должен уничтожать свой собственный род? Идем со мной, идем со мной, кайя Вейни.

Для своего возраста Лилл был удивительно сильным человеком. У Вейни даже оцепенела рука, когда Лилл ухватил его выше локтя. Его жесткие глаза поблескивали в темноте. Звук погони приближался.

— Нет, — закричал Вейни, подбирая поводья и пытаясь сесть в седло, и тут почувствовал боль в голове. Все закружилось перед ним, а он сам мгновенно оказался под своей лошадью, которая аккуратно перешагнула через него, стараясь не задевать копытами. Но он все-таки поднялся и, еще плохо соображая, что случилось, начал вытаскивать меч.

А Лилл был уже над ним и протягивал к нему руку. Сама мысль о том, что он может оказаться в плену у людей Лифа, была противна Вейни и доводила его до бешенства. Он резко повернулся, вырываясь от него, и даже не с целью защитить себя, а для того, чтобы только освободиться, чтобы догнать Моргейн и исполнить свою клятву ради спасения собственной души. Мэй была вне досягаемости, а черный конь был под руками. Вейни вскочил в седло и пришпорил его еще раньше, чем подумал о поводьях, подбирая их на ходу и прижимаясь в седле, чтобы сохранить равновесие. Черный конь поскакал, далеко выбрасывая длинные ноги, и они уже начали огибать озеро, на котором теперь поднимались небольшие волны.

Черный выбрал нужный темп, а Вейни пришпорил его еще, безжалостно и беспощадно заставляя рвануться вперед с новой силой.

Серая лошадь была уже видна впереди. Когда Моргейн оглянулась на стук копыт, она стала подгонять серого, который даже заржал то ли от принуждения скакать еще быстрее, то ли от безнадежной попытки оторваться от черного коня.

Она все время смотрела назад, не выпуская оружие из руки, пока он не подъехал ближе.

— Вейни, — воскликнула она тихо, когда он уже скакал рядом. — Ты стал вором? А что же случилось с Лиллом?

Он дотронулся до головы и почувствовал боль, несмотря на кожаный подшлемник. Головокружение иногда подступало к нему: то ли от удара, то ли от лихорадки. Он не мог определить точно.

— Лилл не был твоим другом, — сказал он.

— Ты убил его?

— Нет, — выдохнул он, и некоторое время согнувшись держался рукой за седло, пока не прошла боль в голове. Затем выпрямился и пустил черного иноходью, чтобы Сиптах все время был рядом с ним. Вряд ли кто-нибудь из Ра-Лифа мог бы догнать их теперь.

— Ты сильно ранен? — спросила она.

— Нет.

— Что он сделал? Он поднял оружие против тебя?

— Он пытался удержать меня, пытался убедить меня нарушить клятву.

Он не стал рассказывать ей все остальное. Ни о назойливости, с которой тот подступал к нему, ни о подлом чувстве, которое он увидел в его взгляде, ни о лихорадочной озабоченности, с которой тот добивался от него предательства, ни о том, как дважды с необъяснимой жестокостью хватал его руку, ни об алчности, которая подобно голоду поблескивала в глазах этого странного человека.

Он не мог рассказать этого никому: он даже не знал ни как это назвать, ни чем это могло быть вызвано. Он не мог понять целей этого человека, когда тот напал на него. Но при этом он очень хорошо чувствовал лишь то, что готов лучше умереть, чем попасть в руки людей предводителя Лиф и особенно в руки Лилла. Он припомнил, что стоял к нему спиной, и если бы тот хотел его убить, то сделал бы это легко и просто. Но вместо этого Лилл нанес ему удар по голове, рискуя вступить в рукопашный бой. Все говорило о том, что он хотел захватить Вейни живым.

Он не мог вспоминать об этом поединке без содрогания. Он не хотел причинять никакого вреда Лиллу и только чувствовал отвращение из-за того, что ему пришлось украсть и его багаж и его лошадь. Черный конь по своим качествам был более выносливым, но менее благородным, чем его маленькая Мэй, и то, что она осталась в таких руках, очень огорчало его.

Теперь их обступал густой лес, и они ехали по нему до тех пор, пока не появились просветы между деревьями и не проглянуло небо. Ветки, ослепляя их, продолжали хлестать по глазам, и лошади были утомлены такой дорогой.

— Здесь нет подходящего места для стоянки, — запротестовал он, когда Моргейн опустила повод. — Госпожа, давай проспим ночь в седлах, а лошади пусть идут, пока могут. Это лес земли Корис. Возможно, он был не таким густым в твое время, но сейчас, уверяю тебя, он стал почти непроходимым. Ну, пожалуйста.

Она вздохнула от безысходности, но при этом взглянула на него, послушала и кивнула. Он спешился, взял поводья обеих лошадей и повел их.

В конце концов она заснула в седле, по способу, которым часто пользовались в земле Карш.

Он шел, пока мог идти, уже несколько часов, пока не споткнулся от изнеможения. Тогда он остановился и положил свою руку на шею Сиптаха.

— Госпожа, — сказал он тихо, стараясь не беспокоить казалось слушающие их деревья. — Госпожа, теперь лучше вам последить за дорогой, потому что я могу уснуть прямо на ходу. Кругом все спокойно.

— Хорошо, — согласилась она и спустилась вниз. — Я знаю эту дорогу, хотя все вокруг сильно изменилось.

— Я должен сказать тебе, — продолжал он хрипло, — что кайя Лилл будет преследовать нас, пока у него хватит сил. Я думаю, что он обманул нас очень во многом, лио.

— А что, собственно, случилось там, Вейни?

И он попытался рассказать ей, что произошло у озера, но никак не мог сразу подобрать слова.

— Лилл очень странный человек, — наконец сказал Вейни, — и он очень настаивал, чтобы я оставил тебя. Он пытался дважды напасть на меня.

Она нахмурилась.

— Даже так? И что же это было за предложение? В какой форме он его излагал?

— Чтобы я нарушил свою клятву и пошел с ним.

— Для чего?

— Этого я не знаю. — Тут вновь на него нахлынули воспоминания, и его голос задрожал. Он подумал, что она может заметить это, и постарался побыстрее запрыгнуть в седло. — Первый раз — я просто ушел, а второй раз — я предпочел твое общество.

Ее озабоченное бледное лицо, освещаемое лишь светом звезд, было повернуто к нему.

— Многие из поколений, живших в этом доме, утонули в озере. Или по крайней мере исчезли в нем. Я не знала, что у тебя были затруднения, и мне не нравится, что я оставила тебя. Я решила, что между вами было молчаливое согласие, поэтому, когда тебя не было видно, я не задерживалась, полагая, что ты не должен был бы задержаться, если с самого начала вы были врагами.

— Я был воспитан как нхи, — сказал он. — Мы никогда не нарушаем клятвы, лио.

— Тогда я прошу прощенья, — сказала она.

А вот этого, по его глубокому убеждению, лио никогда не должна говорить илину, независимо от нанесенной обиды.

И в этот момент лошади понеслись, несмотря на усталость, отворачивая головы на сторону, раздувая ноздри и выкатывая глаза, которые белыми пятнами сверкали в сумраке леса. Что-то похожее на крупную змею или ящерицу проскочило между ногами лошадей, большое и светлое. И еще некоторое время было слышно, как оно двигалось через чащу.

Вейни выругался. Его руки все еще двигались сами по себе, почти неуправляемые, а в груди была щемящая пустота.

— Это полное безумие, — негромко воскликнула Моргейн. — Фай не знает сам, что делает. Интересно, много ли здесь такого?

— Леса полны зверей, которых он сам произвел, — сказал Вейни. — Некоторые только пугают лошадей и не приносят вреда, зато другие могут делать жуткие вещи, которые невозможно представить. Говорят, что волки, обитавшие раньше в земле Корис, никогда не были такими свирепыми и не нападали на людей до… Он хотел сказать «до событий в Айрен», но не закончил фразу из уважения к ней. — Вот почему мы не должны засыпать здесь, госпожа. Теперь они могут сделать все, что угодно, даже убить.

— Они не были выведены здесь, — сказала она, — а были перенесены сюда. Но ты прав, это место действительно не подходит для отдыха. Эти звери, некоторые из которых почти сразу же умирают, чувствуют себя как грудные младенцы, преждевременно попадающие либо в очень холодное, либо в слишком теплое для них место. Одни будут постоянно умирать, но кое-кто из них может выжить, вполне успешно развиваться и дать потомство. Иврел, очевидно, позволяет охватывать многие пространства. Да, Вейни, Фай очень невежественный человек. Он высвобождает много такого, о чем не имеет ни малейшего представления. Может быть, он получает удовольствие от созерцания пустыни, которую сам создает.

— А откуда он берет все это?

— Оттуда, где подобные вещи являются самыми обычными. Из других ночей, и из других Врат и мест, где все это было красивым и свойственным окружающей обстановке. Нельзя делать переселение без всяких правил. Нельзя устраивать такие варварские атаки на природу. Весь Эндар-Карш должен считать подобные вещи заблуждением. Идем же, идем.

Но Вейни уже потерял охоту ко сну и держал повод своей рукой. Он закрыл глаза, как только Моргейн двинулась по дороге, все еще высматривая белое существо, огромное, размером почти с человека, и предпочитающее бегать по открытым местам. Это было одно из многих нелепых недоразумений местного леса, не опасное, но безобразное до крайности.

Говорили, что есть еще худшие. Иногда, как гласила легенда, скелеты, найденные вблизи Айрен, являющиеся отходами искусства, которым владел Фай, принадлежали самым удивительным зверям и животным, относительно которых очень трудно было предположить, что подобное могло жить на свете. Единственным положительным, что он вынес из путешествия через лес, была очевидность того, что Моргейн была очень напугана, а это означало, что ей не чужды некоторые человеческие чувства. Затем он вспомнил, как она в первый раз встретилась с ним, выезжая из места, которое она объясняла не иначе, как пространство между берегами большого омута, где в итоге ее вынесло на этот берег.

Он начал подозревать, что она была на самом деле. Хотя он и не мог выразить этого словами, но смысл его подозрений сводился к тому, что и Моргейн, и это бледное существо, бегающее по лесу, попали в Эндар-Карш одним и тем же путем. Только она попала сюда не случайно, а вполне с определенной целью.

Она стремилась к Вратам, к источнику могущества, которым обладал Фай.

Она стремилась разрушить все, что лежало на этом берегу, поскольку здесь начали происходить такие необъяснимые и неестественные явления. Но если бы она оказалась на том самом месте, где сейчас находился властелин Хеймура, то от этого ситуация не стала бы менее рискованной. Она ничем не связана с землей Эндар-Карш, даже своим рождением, по крайней мере так думал он, и ничем не была обязана тем, кто там проживал. Вот чему он служил на самом деле.

А Лилл предупреждал его, что она лгала. При этом один из двух обязательно лгал, это было ясно. Он пытался своим агонизирующим рассудком понять, как должен поступить, если Моргейн действительно лгала ему.

Что-то еще мелькнуло в темноте: сова или какая-то подобная ей птица. Она пролетела почти над его головой. Он нервно натянул повод, и черный конь задергал шеей. Только под утро они смогли остановиться и уснуть. Но все равно, и в этом месте они не стали расседлывать лошадей, а лишь сняли багаж, чтобы использовать его для отдыха. Моргейн отдыхала первой, а он вспомнил, что у седла черной лошади тоже был багаж, который он мог бы использовать, и это вновь напомнило ему о позоре, который он принял на себя, сбежав на чужом коне. Однако интерес к багажу был теперь еще более обоснован, подогреваемый его последними размышлениями. Он захотел узнать хоть что-нибудь о человеке по имени Лилл.

Когда же он нашел там некий предмет, то уверился, что почти получил ответ на свой вопрос, который не давал ему покоя почти все время пути. Это был золотой орден, вделанный в ручку небольшого ножа, похожего на те, что многие всадники держат под покрывалом седла. На золотом овале был изображен символ, подобные которому он видел в долине Камней и которые обычно связывали с кваджлинами. Всегда, когда люди находили какой-нибудь непонятный и древний предмет или знак, они называли его кваджл и старались отделаться от него. Но он тем не менее не был уверен, что его находка относится к вещам именно такого сорта. Он показал его Моргейн, когда она проснулась, в свою очередь собираясь приступить к дежурству, пока он должен был отдыхать.

— Это скорее всего ирнн, талисман, — сказала она. — Искушение судьбы, и никакого другого смысла он не имеет. — Но она тем не менее все вертела и вертела его в руках, рассматривая со всех сторон.

— Но он не приносит удачи человеку, — сказал Вейни.

— Среди людей предводителя Лиф встречаются многие с примесью крови кваджлинов, — наконец сказала она. — Лилл же является их советником и наставником. Наставники правят там уже почти сотни лет. Там каждый наследник престола производил сына и после топился в течение года. Если Кесидри способен произвести сына, то вероятнее всего, что и он присоединится к своим прародителям, а Лилл будет воспитателем теперь уже его сына, — и добавила, немного не к месту, глядя на лезвие: — Лилл, который произвел Хши и Тлин.

— Возьми этот клинок, лио. Я не хочу держать его у себя, и, возможно, он принесет счастье именно тебе.

— Я не отношусь к кваджлинам, — сказала она. Это утверждение, как он отметил про себя, еще несколько дней назад, при их первой встрече, могло наполнить его либо сомнением, либо облегчением. Сейчас же оно очень плохо сочеталось с тем, в чем он подозревал ее.

— Кем бы ты ни была, — сказал он, — избавь меня от него.

Она кивнула, принимая его отношение без видимого возражения, и, пристроив нож у себя на поясе, поднялась.

Стрела с зеленым оперением воткнулась в землю между ее ступнями.

Она бросилась назад, хватаясь за оружие, такая же быстрая, как сама стрела. Но еще быстрее Вейни успел схватить ее и толкнуть, не заботясь о повреждениях: эта стрела была предупреждением. Если бы она выстрелила, они были бы мгновенно засыпаны зелеными стрелами со всех сторон.

— Не делай этого, — крикнул он ней, и, повернувшись в сторону леса, широко развел руки и обратился к невидимым наблюдателям: — Эй, Кайя! Кайя! Кайя! Разве вы хотите покрыть позором свои души и стать убийцами людей из своего рода? Мы ваши родственники, причем самые близкие.

Тогда кусты зашевелились и раздвинулись. И он наблюдал, как красивый высокий мужчина, чем-то похожий на его мать, вышел из тени кустов, где было еще несколько стрелков. Он встал, очень обдуманно расположившись между ними и высокомерной Моргейн, поведение которой сейчас можно было сравнить лишь с упорством Маай, но явно могло быть смертельно для нее в этой ситуации.

Они еще даже не спросили их имен, а просто стояли, ожидая, когда те заговорят и назовут себя сами. Глядя на живую женщину, которая очень точно соответствовала тому, как описывалась во многих балладах, существовавших сотню лет, они хотели убедиться, что не сходят с ума. Но он мог лишь только догадываться, что происходило в их головах. Они же только и делали, что во все глаза смотрели на Моргейн, а она смотрела на них, в бешенстве сжимая в руках оружие, которое могло поразить их всех гораздо быстрее и вернее всяких стрел.

Ее они могли бы убить без всякого сожаления, но тогда вместе с ней был бы мертв и ее илин, служивший ей щитом. Однако пока этого не происходило. Он слышал раньше рассказы о том, что попадавших сюда людей Маай всегда находили с тремя стрелами кайя, выпущенными прямо в сердце. Род Кайя жил на беспокойной земле, они почти со всех сторон подвергались постоянному нападению и видимо поэтому в них было воспитано пренебрежение к опасности. Они никогда не просили ни у кого защиты, как это часто делали люди в других землях, а сами активно охотились на мерзких зверей, наполнявших местные леса, и постоянно грабили границы Хеймура, заставляя Фая держаться осторожно по отношению к ним и принимать во внимание их наглость и бесстыдство.

Вейни опустил руки и сделал уважительный поклон, но Моргейн, однако, не стала этого делать: она по-прежнему не двинулась с места, и это ни у кого не вызывало настороженности, поскольку Кайя не могли знать, какой опасности они все еще подвергались.

— Я нхи Вейни, и я же кайя, — сказал он, — и я же илин, находящийся на службе вот у этой леди, которая еще очень давно была принята в род Кайя.

Их предводитель, низкорослый человек, родственник главы клана, отвесил самый низкий поклон и взглянул прямо на Вейни.

— Нхи Вейни, родственник кайя Роха. Ты действительно кайя, но мне кажется, что ты не принят в здешний клан.

— Но зато она принята, — сказал Вейни, что само по себе было и вполне надлежащим ответом, и допускало соответствующее поведение: илин не должен придерживаться лишь своих личных правил поведения и общения, когда он защищает интересы лио, когда нарушается ее безопасность или она подвергается запугиванию, как в данном случае. — Это Моргейн, и она принята в клан Кайя и никогда не была отвергнута им.

Теперь было видно, что они явно испугались и были похожи на людей, со стороны наблюдающих странный сон, но упорно не желающих поддаваться ему. Но они продолжали тем не менее молча смотреть то на нее, то на серую лошадь по имени Сиптах, и их мечи по-прежнему оставались в ножнах, а низкие и продолжительные поклоны следовали один за другим.

— Мы отведем вас в Ра-Корис, — сказал наконец маленький человечек. — Меня зовут Тоумен.

Тогда Моргейн учтиво поклонилась, а Вейни молчал, как и подобает слуге, хозяйка которого наконец-то взяла дело в свои руки.

Кайя явно не были в восторге от этой встречи. Вейни же понимал, что принятие Моргейн в клан формально не было отменено, потому что подобная отмена выглядела бы как бессмысленная месть давно умершему человеку. Молодой же предводитель Кайя, кайя Рох, его родственник, которого он почти и не видел раньше, все еще находился в состоянии кровной вражды с Нхи, вступаясь за честь его матери, пострадавшей, по мнению Кайя, от руки Риджена. Если бы ту стрелу в него в свое время пустил не маай Джервейн, а сам Рох, то наверняка она попала бы в цель.

Когда солнце поднялось, а время шло к полудню, лес наполнился ярким светом и преобразился. В разных местах стали видны небольшие хижины, похожие на шалаши, но построенные из прочных веток или даже из стволов деревьев. Клан Кайя был чуть ли не единственным родом, который не имел каменных строений. Когда-то у них был старый Ра-Корис, прекрасный дворец, построенный из камня, резиденция Верховных Королей. Развалины его по-прежнему лежали недалеко от того места, где они сейчас находились. Считалось, что развалины дворца до сих пор посещают устрашающие призраки былых защитников этого дворца, тех гордых людей, которые сражались здесь до последнего против сил, вторгшихся из Хеймура. Внуки и правнуки воинов той поры, когда здесь впервые появилась Моргейн, смогли построить лишь деревянный дворец, потому что их владения сильно сократились, а богатства иссякли. У них остались лишь их луки, их таланты и добыча от охоты, которой они занимались, борясь с голодом. Но тем не менее, никто из них не выглядел больным, а женщины и дети были стройными и красивыми. Во всех них чувствовалась красота и внутренняя сила, что резко отличало их от людей Лифа.

Мальчишки бежали впереди отряда, но при этом были подтянуты и молчаливы, как будто подчинялись законам охотников даже находясь у себя дома. Перед большой аркой главного строения стояло много встречающих. Здесь путешественники остановились, сопровождаемые лишь Тоуменом и его людьми, которые убрали свое оружие и проявляли полную взаимную учтивость, расступившись пред ними.

Ра-Корис являл собой задымленный дворец с земляным полом, не лишенный определенного блеска и великолепия. Там было два этажа и несколько комнат, имеющих выход в главный зал. Внутри даже в ясный день горели факелы и пылал огромный камин с многочисленными отдушинами для отвода тепла, какой не всегда можно было встретить даже в каменных замках.

— Здесь вы можете временно располагаться, пока не явится Рох, — сказал Тоумен.

Моргейн выбрала место поближе к камину, и женщины, находившиеся в зале, с некоторой робостью предложили им обед, состоящий из хлеба, оленины и меда. Они нашли все это восхитительным после той подозрительной еды, которую им подавали в Лифе.

Но люди все же опасались их и, тихо перешептываясь, с осторожностью наблюдали за ними из темноты углов.

Моргейн не обращала на них никакого внимания и просто отдыхала. Вейни же был озабочен своей раненой рукой. Наконец утомленный теплом, которого было в избытке в этом зале, он умерил свою гордость и, сняв шлем вместе с кожаным подшлемником, начал обследовать свою голову в том месте, где Лилл нанес ему удар. Один из молодых кайя, у которого еще даже не отросли до нужной длины волосы, рассмеялся, глядя на него. Вейни очень зло взглянул в его сторону, но потом опустил голову и больше не обращал внимания на окружающих. Сейчас он был в таком положении, что не мог реагировать на оскорбления. Моргейн стояла между ним и окружающими, так как сейчас только она могла отдавать ему приказы, он же не мог поступать по своему усмотрению.

К концу дня, когда кусочки неба, проглядывавшие сквозь маленькие окна, потемнели и затянулись облаками, у дверей возникло неожиданное движение и в зал вошли охотники, одетые в костюмы из коричневой кожи и вооруженные луками и мечами.

Среди них был один, который, как знал Вейни, являлся его ближайшим родственником. Он узнал его еще до того, как тот вышел из всей группы вперед и встретил их как хозяин этого дворца. Вейни припомнил, что видел его еще очень давно, когда тот был еще ребенком. Как ни странно, но его память сохранила именно картину той давней поры. Молодой предводитель Кайя выглядел его братом в большей мере, чем его настоящие единокровные братья.

— Я кайя Рох, — сказал он, поднимаясь на небольшое земляное возвышение. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Моргейн, когда-то принятая в род Кайя, умерла, — сказал он, — около ста лет назад. Чем вы можете доказать, леди, что вы и есть та самая Моргейн?

Она, не делая привычного поклона, поднялась со своего места и передала в руки Вейни некий предмет. Он поднялся, с меньшим почтением, чем этого требовали обстоятельства, и внимательно рассмотрел его, прежде чем передать Роху. Это был старинный, сделанный из оленьего рога орден времен Верховных Королей Кориса, и когда он увидел его, то понял, какое это огромное сокровище.

— Это принадлежало Тифваю, — сказала она. — Знак его полного доверия ко мне. Он полагал, что если будет необходимость, я смогу командовать его людьми, если у меня будет этот знак власти.

Лицо Роха побледнело при виде этой древней реликвии. Он смотрел на амулет и нервно сжимал его в своей ладони. И неожиданно в его манерах появилась странная мягкость.

— Кайя дал вам то, что вы просили, более ста лет назад, — заметил он, — но ни один человек из четырех тысяч, ушедших с вами, так и не вернулся назад. На ваших руках очень много крови, Моргейн, признанная кайя. Но я должен выполнять волю моего предка. Что вы хотите от нас?

— Всего лишь краткого приюта и покоя. А еще мне хотелось бы знать, что вам известно о Фае из Хеймура.

— Все ваши просьбы выполнимы, — сказал он.

— А сохранились ли ваши книги?

— Вы ведь знаете, что от Ра-Кориса остались одни развалины. Там хозяйничают только волки и другие дикие звери. Если Книга Кайя и сохранилась, то скорее всего она находится именно там. Здесь у нас нет ни средств, ни времени, чтобы вести записи событий.

Она с почтением поклонилась.

— Я хочу предупредить вас, что Лиф пришел в движение. Мы оставили их, когда они уже были готовы отправиться в погоню. Так что теперь вам надо следить за своими границами.

Рох сжал и без того тонкие губы.

— Вы подарили нам бурю, леди. Мы пошлем людей по вашему пути, чтобы проверить, насколько мог продвинуться Лиф, если они вообще отважились на это. Нам приходилось встречаться с ними и раньше, поэтому мы знаем их тактику.

— Они сильно обеспокоены. Лошадь, на которой скакал Вейни, этот черный конь, принадлежала Лиллу. Мы покинули Лиф очень неожиданно, глубокой ночью, после пререканий с правителем Кесидри и его советником кайя Лиллом.

— Лилл, — тихо произнес Рох. — Этот воистину черный волк. Я просто польщен количеством ваших врагов, леди. Сколько времени вы собираетесь провести у нас?

— Только одну ночь.

— Вы отправляетесь на север?

— Да, — ответила она.

Рох облизнул губы.

— И все из-за этой старой вражды? Говорят, что Фай до сих пор жив. Мы никогда не могли даже вообразить, что вы тоже можете выжить. Мы дадим вам людей, леди. Мы не хотим оставаться в беспокойстве за вас.

— Я не собираюсь ничего у вас просить.

— Вы хотите взять с собой лишь этого? — Это было первым проявлением внимания, которое Рох обратил на Вейни. Он лишь скользнул взглядом гордых молодых глаз в его сторону, и вновь обратился к ней: — Вы должны бы сделать лучший выбор, леди.

Затем он отошел и приказал женщинам приготовить комнату для Моргейн в верхнем этаже и отдельное место для Вейни около камина. Моргейн не возражала против этого, поскольку это было полностью в правилах Кайя, и при этом они, разумеется, находились под их защитой, как они отнюдь не чувствовали себя в Лифе. После того как Моргейн и Рох поговорили еще некоторое время, она наконец покинула зал и поднялась наверх.

Теперь Вейни смог освободиться от снаряжения и оружия, и, оставшись в одной рубашке и кожаных штанах, вознамерился устроиться на одеялах, которые были постланы для него у теплой стороны камина.

В этот момент к нему подошел Тоумен и, тихо поговорив с ним, пригласил его к Роху. Это было, пожалуй, единственное, от чего Вейни не мог отказаться. Рох сидел, скрестив ноги, все на том же возвышении, окруженный мужчинами.

Внезапно Вейни почувствовал, что ощущение покоя куда-то уходит. Кругом стоял веселый шум, болтовня женщин и детей. Этот шум заглушал более тихий разговор, который вели мужчины, образовавшие плотный круг, так что со стороны никто не мог разглядеть, что собственно происходило там.

Он не встал на колени, по крайней мере до тех пор, пока они явно не показали ему, что он должен это сделать. Затем все вновь уселись вокруг него и Роха, положив мечи около себя.

У него была мысль громко позвать Моргейн с тем, чтобы предупредить ее о таком вероломстве, но потом он понял, что на самом деле у него нет причин беспокоиться именно о ней, а в таком случае его собственная гордость не позволяла ему поднимать шум. Здесь были его родственники, и здесь не могло быть никакой угрозы для илина. Но обида Роха могла быть очень велика. Он ничего не знал о своем родственнике, а его сведения о чести Роха были весьма скудными, но тем не менее именно это и удерживало его от паники.

— А теперь, — сказал Рох, — нхи Вейни, ты должен рассказать нам полную правду о ней и о ваших с ней делах.

— Она не лгала вам, но и не говорила всей правды. Она действительно Моргейн, а я всего лишь илин, прислуживающий ей.

Рох долго и неприязненно смотрел на него.

— Итак, Риджен выбросил тебя вон. Ты отобрал у него одну из его главных драгоценностей, оставшуюся от жены из рода Маай, и поэтому он выгнал тебя. Но ты не должен рассчитывать на наше родство. Моя тетка не собиралась производить тебя на свет. Я порицаю ее лишь за то, что она не покинула Моридж и не вернулась к нам.

— А зачем она должна была возвращаться к вам? Разве вы приняли бы ее обратно? Я должен гордиться ею за ее поступок. Гордость Кайя не позволила бы принять ее назад, независимо о того, с кем она была до этого, с Ридженом или с кем-то другим. Она дала мне жизнь и после этого умерла. Ее страдания были очень велики, но все же это было лучше, чем быть с вами после того, как вы не посмели пойти в Моридж, чтобы вернуть ее назад, потому что боялись. Вы боялись того, что Риджен придет сюда с тем, чтобы забрать ее у вас. Так где же ваша честь, мужчины рода Кайя?

Тишина была полной. Неожиданно весь зал опустел. Было слышно лишь, как где-то потрескивал огонь.

— Что стало с ней? — спросил наконец Рох, сдвигая равновесие в сторону жизни. — Она действительно умерла, как говорили, при твоем рождении?

— Да.

Тогда Рох медленно вздохнул.

— Было бы лучше, если бы Риджен утопил тебя. Возможно, он и сожалел, что не сделал этого. И вот ты здесь. Так что оставайся жить, нхи Вейни, ридженов выродок. Что мы можем сделать для тебя?

— Вы должны сделать лишь то, о чем она просила вас, и выпустить нас утром из этого зала.

— Ты служишь ей по собственной воле?

— Да, — сказал он. — Это было вполне честное требование с ее стороны, согласно Закону. Теперь я под ее опекой и должен платить за это.

— Куда она направляется?

— Она моя госпожа, — ответил Вейни, — я не в праве рассказывать вам что-либо о ее делах. Лучше займитесь своими. Вы должны остановить Лиф у ваших границ ради ее спасения.

— Но куда она идет, нхи Вейни?

— Спросите лучше ее, я уже говорил вам.

Рох щелкнул пальцами, и мужчины потянулись к мечам, лежащим перед ними. Они обнажили их, образуя круг, где каждый клинок был направлен в центр, в его сторону. Где-то в зале упала тарелка. Какая-то женщина пробежала мимо занавеса на дверях.

— Спросите Моргейн, — вновь повторил Вейни, — а если вы будете продолжать настаивать, кайя Рох, я буду считать, что больше не осталось чести во всей земле Кайя. И мне будет очень стыдно за это.

Рох слушал его молча. Вейни чувствовал огромную слабость внутри: его нервы были напряжены в ожидании последнего давления с их стороны, чтобы с его губ успел сорваться крик, который должен был бы разбудить Моргейн от сна. Он не был слишком смелым. Он очень давно обнаружил, что у него не хватает мужества выносить боль или издевательства. Его же братья открыли это еще раньше, чем он. То же самое ощущение охватывало его сейчас, напоминая о том, что он испытывал, когда братья в отсутствие старого сана Ромена ставили его на колени, вызывая слезы на его глазах. В один из таких фатальных моментов он обнажил оружие против Кандриса, который издевался над ним. Все это сделали за него его руки, а рассудок оставался в это время в стороне.

Но Рох еще раз щелкнул пальцами, и они оставили Вейни в покое.

— Иди на свое место, — сказал Рох, — илин.

Он поднялся, поклонился и пошел, на удивление самому себе, очень твердо. Он добрался до своего места, где прилег, завернувшись в плащ и сжав зубы, надеясь, что тепло от огня уменьшит дрожь в его теле.

Сейчас ему хотелось убивать. На любую попытку публичного оскорбления, на любую попытку террора он знал только один ответ. Он смахнул слезы с глаз и начал думать о том, что возможно его отец был прав: его рука была более мудрой, чем он сам. При всем этом, он очень многого боялся: боялся смерти, боялся Моргейн, боялся Лилла и сумасшествия Кесидри. Но никогда не было такого страха, какой он испытал находясь среди родственников, среди тех, для кого он был просто бастардом, к тому же отверженным.

Однажды, когда он был еще ребенком, Кандрис и Эридж заманили его в подвал замка в Ра-Моридже и там оставили одного, в темноте, вместе с крысами. Они пришли за ним только тогда, когда он с ободранными в кровь руками обессилел до того, что не мог больше кричать. Они явились туда с факелами, повалили его на пол и притворились, будто собираются убить его. Впоследствии они очень испугались, как бы он не показал жестокие следы, оставленные на его руках.

Он никому не рассказал об этом. Он понимал условия своего пребывания в доме нхи уже тогда, переживая все свои обиды в одиночку, дожидаясь того времени, когда Кандрис и Эридж будут посвящены в воины и, может быть, тогда их честь не позволит им так издеваться над ним.

Но он ошибался. Отношение к нему оставалось таким же, и скрытое презрение не исчезало, а становилось очевидным, когда он совершал очередную ошибку, которая тут же стоила ему чести.

А теперь даже Кайя пытались поступить с ним точно таким же образом, нападая как волки на оленя.

Тем не менее было что-то такое, что притягивало его к предводителю Кайя, к этому самолюбивому человеку, сходство по крови у которого можно было заметить не только по лицу, но и по рожденью. Но Рох был законнорожденным. Отец же Роха фактически обрек на гибель леди Айлел в то время, когда она носила ридженова ублюдка, который никоим образом не должен был появляться здесь, чтобы не порочить чистоту их семьи и не создавать соперничества его сыну Роху.

И Кайя боялись его, и, почуяв страх, готовы были перерезать ему горло, если бы не их долг перед Моргейн.

Поздно ночью он был разбужен звуками шагов, которые отчетливо были слышны на каменных плитах около камина. Он поднялся на руках, в то время как Рох сел на пол около него, вглядываясь в его лицо. В панике он потянулся было к мечу, но Рох опередил его, положив свою руку на рукоятку.

— Ты пришел сюда из Лифа, — спросил Рох тихо. — А где же ты встретил ее?

— В Инор-Пиввне. — Он сел, подбирая под себя ноги и поправляя волосы, налезающие на глаза. — Но я еще раз повторяю, спросите Моргейн сами о ее делах, а никак не ее слугу.

Рох медленно кивнул.

— У меня просто есть кое-какие мысли, и мне кажется, что она до сих пор не отказалась от тех целей, которые у нее были и раньше. Она будет твоей смертью, нхи Вейни. Но ты уже знаешь об этом и сам. Забирай ее отсюда как можно скорее, как только настанет утро. Мы уже чувствуем дыхание Лифа около наших границ. К нам уже поступили сообщения. Уже начали погибать люди. Лилл попытается ее остановить, если сможет. Но, с другой стороны, есть предел, до которого мы можем дойти, рискуя жизнями наших людей.

Вейни пристально посмотрел в карие глаза своего собеседника и почувствовал неудобство: первый раз человек разговаривал с ним так, как будто он по-прежнему принадлежал к воинам знатного рода. Это было похоже на то, что Рох хотел как-то оправдаться перед ним за произошедшее и намекал на родственные отношения между ними. Он глубоко вздохнул и продолжил разговор.

— А что ты сам знаешь о Лилле? — спросил он в свою очередь Роха. — Он действительно кайя?

— Жил-был кайя Лилл, — заговорил Рох. — И наш Лилл был очень хорошим человеком, пока не стал советником в Лифе. — Рох посмотрел вниз, на камни, и по лицу его скользнула усмешка. — Я не знаю точно, но были слухи, что в Лифе он стал кваджлином. Говорили, будто он, подобно Фаю из Хеймура, очень старый человек. Но что я могу сказать определенно, так это то, что он самый могущественный человек в Лифе. Да ты и сам знаешь это. Временами он превращается в тихого врага, и тогда странные звери приходят в наши леса. Лилл, видимо, не имел желания накликать чуму ни на наши, ни на их земли, и не менее усердно очищает свой лес от этой нечисти. Но то, что у нас находится Моргейн, никак не улучшает отношений между Лифом и нами.

— Пожалуй, я поверю твоему рассказу и этим слухам, — сказал наконец Вейни. Холодок уже добрался до его желудка, когда он мысленно вернулся на берег озера.

— А я не верил до сегодняшней ночи, пока она не пришла сюда, — сказал Рох. — Послушай, ведь ты почти мой брат, и мне жаль тебя. Сколько времени ты еще будешь служить у нее?

— Мой год еще только начался, — сказал Вейни. — И между ними установилось молчаливое согласие, что этот год будет последним годом. — Это сопровождалось печальным покачиванием головы Роха.

— Если случится так, — сказал Рох, — если случится так, что ты будешь свободным, то возвращайся сюда, в Кайя.

И прежде чем Вейни смог ответить что-нибудь, Рох исчез в дальнем коридоре, который вел куда-то вглубь перенаселенного, похожего на крольчатник дворца.

Он был почти шокирован тем, что услышал, потому что никогда даже и не мечтал получить от Кайя приглашение вернуться в их род.

Но в этом была и определенная жестокость. Он может умереть гораздо раньше, чем кончится этот год. Моргейн смертельно опасна из-за своих малопонятных ему целей, а он должен постоянно следовать за ней, потому что у него нет выбора. Еще минуту назад у него не было такой исключительно важной для него надежды.

И вот только сейчас она появилась. Он оглядел зал, может быть, самый странный из всех, какие можно встретить в Эндар-Карш. Здесь во всем чувствовалась жизнь.

Женщины, дети, честь.

Но все эти понятия, окружающие здесь людей и заполняющие их жизнь, тем не менее не имели к нему никакого отношения и не могли иметь. Он повернулся и, обхватив колени руками, долго смотрел на огонь. Если даже она умрет, что вероятно и имел в виду Рох, Вейни все равно продолжит свой путь, чтобы разрушить Хеймур.

И если так случится, то ты будешь свободен.

Но он помнил, что за всю историю человечества Хеймур еще ни разу не пал.

6

Казалось, что все кайя вновь вернулись утром, чтобы увидеть их отъезд. Они были почти такими же молчаливыми, как и при их появлении здесь вчерашним днем. Казалось, что ощущения вражды исчезли из их отношений теперь, когда Рох сам проводил их к лошадям и сам помог Моргейн сесть в седло.

Он поклонился с еще большей учтивостью, когда она была уже в седле, и сказал достаточно громко, чтобы могли слышать все собравшиеся.

— Мы будем все время следить, не преследует ли вас кто-нибудь, пока вы будете на территории Кайя. Но и вы должны помнить о нашей безопасности, леди.

Моргейн поклонилась в седле.

— Мы благодарны вам, кайя Рох, вам и вашим людям. Мы никогда не спали так крепко и так спокойно, как под вашей крышей. Мир вашему дому, кайя Рох.

И с этим она направилась к дороге, и Вейни проследовал за ней сквозь толпу приглушенно переговаривающихся людей. И вновь, как и при их появлении, дети кайя сопровождали их словно эскорт, стараясь бежать рядом с лошадьми и не обращая внимания на замечания взрослых о приличиях в поведении. В их глазах было первозданное восхищение от того, что они были свидетелями живой легенды, могли ощущать, как давние дни неожиданно ворвались в новую жизнь. Те самые дни, затянутые дымкой веков, о которых они слышали в песнях и балладах. Казалось, что они не боятся ее и не питают к ней ненависти, а просто с детской непосредственностью воспринимают это величайшее чудо, созданное исключительно для их собственного блага.

Это происходило от того, подумал Вейни, что она была так красива, и они даже не могли бы поверить, что от нее может исходить несчастье. Она поблескивала в солнечных лучах подобно сверкающему льду.

— Моргейн! — кричали они не очень громко, как всегда привыкли делать Кайя. — Моргейн!

И наконец дрогнуло даже и ее сердце, и она обернулась к ним, весело улыбаясь.

Затем она пришпорила Сиптаха, и они оставили далеко позади себя этот чудесный дворец вместе с сердечностью Кайя, все еще продолжающих стоять в солнечном свете утра. Лес снова сомкнулся вокруг них, накрывая их тенью и наполняя холодом их сердца, и долгое время они ехали молча.

Он даже не отважился рассказать ей о желании, которое возникло в его сердце: вернуться назад, к этому дворцу, где для них была по крайней мере надежда быть принятыми назад, в обычную человеческую жизнь. Но для нее это было невозможно, и наверное именно поэтому, подумал он, ее лицо казалось таким подавленным с самого утра.

Когда день уже клонился к вечеру, он наконец понял, что не лесной сумрак является причиной его неясных мучений. Однажды они услышали странный дикий крик на деревьях. Она взглянула наверх с таким выражением на лице, которое могло быть лишь у человека, которого постигло личное и глубокое горе, и находившегося в замешательстве по поводу того, где он находится.

Эту ночь они решили провести в лесной чаще. Моргейн сама собрала сучья для костра, стараясь сделать его совсем небольшим, чтобы огнем не привлечь непрошеных гостей. Временами она смеялась или разговаривала с ним, но он постоянно замечал, что ее смех звучал неестественно звонко, а по ее взглядам можно было понять, что мысли ее находятся очень далеко от этого леса и от него.

Ее состояние наполняло его тревогой. Он не мог смеяться в ответ и только часто поглядывал на нее. Наконец он взглянул в последний раз и неожиданно склонился к земле, демонстрируя вопросительную позу.

Она ничего не сказала, только пристально посмотрела на него, когда он поднялся.

А вопросы буквально рвались у него изо рта. Он не мог выбрать ни одного из них, не рассчитывая получить холодный ответ или, что более вероятно, просто молчание.

— Отправляйся спать, — приказала она ему в конце концов.

Он склонил голову и убрался на свое место, до тех пор, пока не настанет его очередь дежурить.

Ее настроение неожиданно изменилось под утро. Она улыбнулась, легко и свободно, а за завтраком вела разговоры о своих старых друзьях, большинство из которых были короли Срединных Царств. В частности, разговор зашел о Тифвае, о том кем были его сын и его жена. Этот разговор напоминал беседы, которые часто можно слышать от стариков, когда они рассказывают о тех, кто давно умер и не знаком молодым. Самым худшим при этом было то, что она действительно знала все, о чем говорила, и при этом ее серые глаза постоянно искали его, стараясь встретить понимание или хотя бы самые маленькие признаки положительной оценки того, что она умела и знала, как нужно разговаривать с ним.

— Тифвай, — заметил он, — должно быть, был великим человеком. Как бы мне хотелось знать его.

— Бессмертие, — сказала она, — может оказаться невыносимым для всех, исключая лишь бессмертных. — И улыбнулась. Но он видел ее насквозь.

Она неожиданно затихла и казалась подавленной, даже когда они вновь ехали по дороге. Было видно, что ее постоянно одолевают мысли. Он все еще не знал, как подступиться к ней при таком ее настроении. Она казалась словно бы запертой на замок.

Это было похоже на то, что он как бы порвал тонкую нить, связывающую их во время разговора этими самыми словами: «Как бы мне хотелось знать его». Она почувствовала в этом сострадание, а может быть, и жалость. В любом случае, она не хотела слышать от него ничего подобного.

К вечеру, как только лес слегка отступил, и среди деревьев появились обширные луговины, они наконец увидели холмы. К западу от них подымалась громада Элис Кейдж, вершины которой были покрыты снегом. Она определяла границу, за которой уже лежали земли Мориджа. Вейни смотрел на нее, как чужестранец. Он смотрел туда, где был его дом, и плохо узнавал эти места, как бы рассматривая знакомый город с другой стороны стены.

Вскоре окрестности раскинулись перед ними еще шире, и, стоя на холме, они могли целиком видеть всю мощную северную горную цепь.

Где-то там была Иврел.

Ее вершина не была такой высокой, как, например, Проут, но она ласкала взор прежде всего своим абсолютно симметричным и вправо и влево конусом. За ней виднелись другие вершины: Кэт Вредж и Кэт Сведжур, и уходящие вдаль крепостные валы Хеймура. Но Иврел была самой примечательной из всех вершин. Небольшое количество снега лежало лишь на самом ее пике, большая же часть была либо темной, либо зеленой, покрытой лесами.

А у ее подножья, пока не видимая на расстоянии, что создавало ощущение, будто огромная гора парит в воздухе, лежала Айрен.

Моргейн пришпорила Сиптаха, и они в полном молчании поскакали вниз и вверх по холмам. Она не выразила желания остановиться даже тогда, когда первые звезды засверкали на небе и появилась луна.

Иврел постепенно надвигалась, принимая угрожающие размеры. Ее белый конус, сияющий в лунном свете, напоминал видение.

— Госпожа! — Вейни наклонился в седле, не выдержав наконец, и подхватил повод серого. — Лио, будь терпелива и благоразумна. Айрен не то место, куда можно так легко приезжать ночью. Давай остановимся.

Как ни странно, но она остановилась. Он очень удивился этому. Она выбрала место, где спрыгнула с коня, а затем сняла с него и дорожный мешок. После этого уселась, завернувшись в плащ, и больше не заботилась ни о чем. Вейни поспешил сделать их лагерь более удобным. Он всегда был чем-то обеспокоен в таких ситуациях: ее подавленное настроение томило его душу, и от этого ему было неуютно рядом с ней.

Однако его попытки не принесли никакой пользы. Она погрелась возле огня и продолжала сидеть молча, уставившись на угли. При этом она без всякого аппетита жевала приготовленное для нее мясо, но все-таки через силу доела до конца.

Он взглянул вверх на нависающие над ними вершины и вдруг отчетливо почувствовал исходящую от них опасность. Это была проклятая земля. Ни один нормальный человек из Эндара-Карша никогда не остановится здесь, на этом самом месте, где сейчас сидели они, и никогда не подойдет так близко ни к Иврел, ни к Айрен.

— Вейни, — неожиданно заговорила она, — ты очень боишься этого места?

— Прежде всего, я не люблю его, — ответил он. — Да и боюсь тоже.

— Я наложила на тебя Обязательство уничтожить Хеймур, если я сама не смогу этого сделать. Имеешь ли ты хотя бы представление, где находятся его главные укрепления?

Он поднял руку и протянул ее куда-то в сторону слегка выщербленного пика Иврел.

— Где-то в этом направлении, прямо по старой дороге.

— Да, там действительно есть дорога, которая выведет тебя прямо туда. Другой нет, по крайней мере раньше не было.

— Ты надеешься, — спросил он, — что я смогу сделать это?

— Нет, — сказала она, — но, тем не менее, это возможно.

После этого она завернулась в плащ и приготовилась дежурить, чтобы он смог отдыхать.

Казалось, прошло совсем немного времени, а она уже склонилась над ним. Несмотря на усталость, он спал очень чутко. Она тронула его за плечо.

— Мне кажется, что в этом месте могут появляться мелкие бродяги, — сказала она, — сейчас никакой опасности нет, но я на всякий случай затушила костер.

Он понимающе отреагировал на это и увидел, что она вновь кутается в мех, как человек, к которому подкрадывается сон. Он подошел к погасшему костру, опустился на колени, вынул из ножен меч и долго смотрел на угли, вслушиваясь в ночные звуки, в мирное ржанье лошадей, чьи ощущения были более острыми, чем у людей.

Вскоре под шепот затихающего ветра, едва пробивающегося сквозь деревья, он начал бороться против неумолимо подступающего сна.

И вдруг он услышал ее крик.

Он тут же вскочил с мечом в руке и увидел, как Моргейн борется с чем-то, с силой опуская кулак в окружающую темноту. Первой ему в голову пришла мысль о неожиданном нападении. Он приблизился к ней, попытался поднять ее и удержать от истеричных движений, чтобы унять дрожь, внезапно охватившую ее. Но она оттолкнула его и пошла прочь, прямо против холодного ветра, потом остановилась, скрестив руки на груди, и так молча стояла некоторое время.

— Лио? — окликнул он ее.

— Отправляйся спать, — сказала она. — Это был всего лишь сон, просто один из моих старых снов.

— Лио…

— У тебя есть свое место, илин. Вот и отправляйся туда.

Он понимал, что это выходила ее внутренняя боль, но тем не менее это все равно задевало его. Он вернулся к костру и снова завернулся в плащ. Прошло значительное время, прежде чем она смогла прийти в себя и вернулась на свое место. Он уставился на огонь, чтобы не глядеть в ее сторону, но, как оказалось, она думала иначе и уже стояла около него, глядя вниз.

— Вейни, — сказала она, — ты должен простить меня.

— Я тоже хочу, чтобы ты простила меня, госпожа.

— Сейчас тебе лучше поспать, а я подежурю некоторое время.

— Я не хочу спать, лио.

— Я сказала тебе что-то не то и не так?

Тогда он сделал полупоклон, по-прежнему не глядя на нее.

— Я илин, и у меня действительно должно быть место рядом с золой твоего костра, лио. Просто раньше я привык пользоваться большей честью, чем эта, но в конце концов я примирюсь и с этим.

— Вейни. — Она тоже присела у огня, подрагивая на ветру без плаща. — Ты мне просто необходим. Без тебя этот путь будет страшным и невыносимым.

Его охватила неожиданная жалость к ней. В ее голосе чувствовались слезы, и чтобы не видеть, как она будет плакать, он как можно ниже склонил голову и некоторое время оставался в таком положении, пока ее дыхание не стало более ровным. Только после этого он рискнул взглянуть ей в глаза.

— Чем я могу помочь тебе? — спросил он.

— Я уже говорила тебе об этом, — сказала она. Теперь перед ним была прежняя Моргейн, которую он хорошо знал, хорошо вооруженная, с твердым взглядом серых глаз.

— Но ты не должна верить мне.

— Вейни, тебе не следует вмешиваться в мои дела. Я убью и тебя, если это поможет мне подняться на Иврел.

— Я знаю это, — сказал он. — Лио, я хочу, чтобы ты выслушала меня. Я знаю, что ты готова умереть, чтобы достичь этой вершины, и, возможно, для этого ты готова убить нас обоих. Мне не нравится это место. Но с тобой бесполезно спорить, и я это понял с самого начала. Я клянусь, что если ты выслушаешь меня, если ты только позволишь мне, я выведу тебя безопасным путем из Эндара-Карша и…

— Ты уже говорил это, так же как и то, что со мной бесполезно спорить.

— Но почему? — спросил он. — Госпожа, эта ваша война безумие. Однажды она уже была проиграна, а я не хочу умирать.

— Они тоже не хотели, — сказала она, и ее губы сжались, вытягиваясь в узкую и жесткую линию. — Я слышала, что говорили обо мне в Бейне перед тем, как я отправилась в путешествие из того времени в это. И я думаю, что я должна была хорошо запомнить это. Но я пойду туда все равно, и это будет только моим делом, а твоя клятва не предусматривает твоего согласия на мои дела.

— Нет, — подтвердил он. Но в этот момент он уже понял, что она не слушает его: она задумчиво вглядывалась в темноту, в сторону Иврел, в сторону Айрен. Его же по-прежнему мучил вопрос, которым он не хотел травмировать ее, но без ответа на который он чувствовал себя не в силах приблизиться к долине Айрен.

— Что там такое с ними было? — наконец спросил он. — Почему после событий в Айрен нашли всего лишь нескольких человек?

— Там был ветер, — ответила она.

— Лио? — Ее ответ охладил его как взрыв неожиданного безумия. Но она, по-прежнему сжимая губы, открыто посмотрела на него.

— Это был ветер, — повторила она. — Там было поле врат, искривленное у основания Иврел, и легкий туман, который был в то утро, втягивался туда, как дым втягивается в трубу, ветер… Это и был ветер, какого ты не можешь себе вообразить. Вот он и прошелся по Айрен. И унес десять тысяч жизней. Мы знали, мои друзья и я, только мы пятеро знали об этом. И я до сих пор не уверена, что было ужаснее: знать это, как знали мы, или не знать ничего, как те, кто погиб там, так ничего и не поняв. Там была прозрачная межзвездная темнота… только бесконечная пустота, заполняемая туманом… Но я выжила. Я одна была достаточно далеко от этого места: в мою задачу входило обогнуть Айрен с другой стороны. Лри, мужчины из Лифа и я, мы были на высоком месте, когда все это началось. Я не смогла удержать мужчин: они считали, что должны помочь тем, кто был внизу вместе с их королями, и бросились туда. Они не захотели слушать меня, потому что я была женщина. Они решили, что я просто испугалась, и поскольку они были мужчинами и не боялись ничего, то они и бросились туда. Я не могла им объяснить и не могла последовать за ними. — Ее голос стал срываться, но она справилась с ним. — Я была более осведомленной, чем они, чтобы идти туда, это должно быть очевидно. Я знала гораздо больше их всех. Но пока я сама поняла, что происходит, ветер уже прошел над нами. Некоторое время никто не мог дышать, нам не хватало воздуха. Когда же это прошло, я подняла Сиптаха на ноги и уже не помня себя поскакала к Иврел. На моем пути оказались силы Хеймура, и я повернула от них. Была свободна только дорога на юг. Земля Корис приютила меня, но я лишилась и этого убежища и двинулась к Лифу, и некоторое время скрывалась там, прежде чем отправиться в Инор-Пиввн. Я надеялась поднять там армию, но они не стали даже слушать меня, а вместо этого решили меня убить. Когда они уже нагоняли меня, я укрылась во Вратах: у меня не было другого убежища для того, чтобы переждать. Но я не думала, что это будет столь долгое ожидание.

— Госпожа, — сказал он, — то, что произошло в Айрен, я имею в виду как было совершено убийство людей без всякого сражения… не повторит ли Фай с нами то же самое, когда мы войдем в долину Айрен?

— Если он будет знать точное время нашего появления там, то да. Ветер… этот ветер образовался из воздуха, который с огромной скоростью втягивался в открытые Врата, а их поле распространялось до камня, стоящего в долине Айрен, открывая в этом пространстве межзвездную бездну. Но будет большим несчастьем для Хеймура, если она будет существовать некоторое продолжительное время. При всем своем безрассудстве, он этого не сделает.

— Тогда, в Айрен, он знал это?

— Да, знал. — Лицо Моргейн вновь стало жестким. — Был только один человек, который начинал этот путь вместе с нами, но который так и не дошел до долины Айрен и не стоял там вместе с нами. Он хотел заполучить все могущество Тифвая и для этого уничтожил Тифвая и его жену, а позже, убив Иджнела, стал наставником его сына.

— Кайя Зри.

— Вот именно, Зри. И до конца своих дней я буду убеждена, что он был подкуплен и все время действовал в интересах Хеймура. Он сам нацелился на царство и сам получил его, однако он не сам спланировал это.

— Лилл. — Вейни произнес имя почти не задумываясь и внезапно почувствовал, как ее глаза уставились на него.

— Почему ты подумал о нем?

— Рох сказал, что у них в свое время была какая-то история с Лиллом. Он считает, что этот Лилл… что этот Лилл очень стар, лио, что он так же стар, как сам Фай.

Теперь во взгляде Моргейн отчетливо проступил страх.

— Зри и Лилл. Необычайно, но возможно. Утопить всех наследников Лифа, если только они действительно утонули…

Он тут же вспомнил слабое мерцающее зарево над Вратами у озера, и понял, что она имела в виду. Сомнения обрушились на него. И тогда он осмелился задать вопрос, который не давал ему покоя:

— Значит, и ты, при желании, можешь жить таким же образом?

— Да, — ответила она.

— И ты пробовала это делать?

— Нет, — сказала она и, словно читая его мысли, добавила: — Это можно сделать, пользуясь свойствами Врат. Но я должна сказать, что переселиться в другое тело — очень непростая вещь. Я не уверена даже сейчас в том, как действительно достичь этого, хотя мне и казалось, что я это знаю. Прежде всего, ведь это смертный грех: тело должно быть отнято у кого-то. Это тебе понятно? А Лилл, если только это правда, действительно очень старый человек.

Он вздрогнул, вспомнив прикосновение чужих пальцев к своей руке и голодное выражение глаз. Слова, произнесенные тогда Лиллом, до сих пор сохранились в его памяти: «Идем со мной, и я покажу тебе… Она заберет твою душу, как она уже делала не раз. Идем со мной, кайя Вейни. Она лжет. Она уже лгала и раньше. Идем со мной».

Произнеся со вздохом молитву, он поднялся, некоторое время стоял, содрогаясь от ужаса при мысли, что все его существо, его молодость и сила могут стать предметом чьей-то алчности.

Но он по-прежнему ничего не понимал.

— Вейни, — раздался озабоченный голос.

— Говорят, — он пришел в себя и повернулся к ней, — что Фай тоже очень старый человек, во всяком случае, это заметно по его глазам.

— Если, — сказала она очень спокойно, — я умру или исчезну, а тебе придется идти в Хеймур одному, старайся не попадаться им живым. Я, во всяком случае, этого делать не собираюсь ни при каких обстоятельствах, Вейни.

— О, Небо, — прошептал он. Желчь подступила к его горлу. Неожиданно он начал осознавать, каковы на самом деле были ставки в войнах между кваджлинами и обычными людьми и какие призы ожидали на самом деле побежденных. Он уставился на нее как невинный младенец, не ощущая никакого ужаса.

— И ты поступила бы именно так? — спросил он.

— Я постоянно думаю о том дне, — сказала она, — когда я должна буду выполнить все задуманное, и я должна быть готова к нему.

Тогда он выругался. Ему не хотелось оставлять ее одну в этот момент, именно тогда, когда первые признаки человечности начали проступать сквозь непроницаемую маску. Именно это и удерживало его.

— Садись, — сказала она. Он сел.

— Послушай, Вейни, — продолжила она. — У меня нет времени, чтобы заниматься воспитанием в себе добродетели. Поэтому я лишь пытаюсь пользоваться теми остатками ее, которые еще сохранились во мне. Но их очень немного. Что бы ты сделал сам, если бы умирал, и у тебя был бы лишь один выход: убить кого-то, не для того, чтобы растянуть свою старость со всеми ее болями и болезнями, а чтобы снова стать молодым? Для кваджлина не существует ничего более невыносимого, чем смерть. Они потеряли своих богов, а вместе с ними потеряли и веру, которая, возможно у них когда-то была. Для них существует только один закон: жить, чтобы наслаждаться удовольствиями, это значит жить, чтобы наслаждаться силой.

— Ты хочешь обмануть меня? Ты, должно быть, одной с ними крови?

— Нет, уверяю тебя, я не имею с ними ничего общего. Но я хорошо знаю их. Например, Зри… если ты прав, Вейни, то теперь это многое объясняет. Не с точки зрения честолюбия, а с точки зрения того самого отчаяния: чтобы жить. И для этого необходимо сохранить Врата, от которых эта его жизнь целиком зависит. Я никогда не наблюдала за ним раньше именно с этой стороны. Что именно он сказал тебе?

— Только то, что я должен оставить тебя и пойти с ним.

— Хорошо, что ты вовремя почувствовал это. Иначе…

И вдруг в ее взгляде появилась настороженность, и она тут же схватилась за тот самый черный предмет, который постоянно висел у нее на поясе, за оружие. В первый момент он подумал, что где-то рядом появились посторонние, но тут же понял, впадая в панику, что черный предмет был направлен прямо на него.

Он застыл, чувствуя, что превращается в глыбу льда. Его мозг отказывался понимать что-либо, кроме того, что она неожиданно сошла с ума.

— Иначе, — продолжала она, — у меня был бы очень подходящий компаньон для путешествия к Иврел, который с давних пор был уверен, что меня уже нет в живых, компаньон, который теперь рассчитывал, что близость Врат позволит ему в таком случае разделаться со мной. Я оставила тебя на озере с гнедой кобылой, кайя Вейни, а ты тем временем украл черного коня, принадлежащего Лиллу. Ведь я подумала, что это он скачет следом за мной, когда первый раз оглянулась на дороге, а мне не очень-то хотелось одной находиться в его компании. Я очень удивилась, что это был ты.

— Госпожа, — воскликнул он, протягивая вперед руки, чтобы показать, что он ничем не угрожает ей. — Я поклялся… госпожа, и я никогда не обманывал… тебя. Уверяю тебя в этом.

Тогда она встала и, не спуская с него глаз, подошла к тому месту, где лежал ее плащ и остальные вещи.

— Оседлай мою лошадь, — приказала она.

Он осторожно подошел к лошади, чувствуя постоянное присутствие оружия за своей спиной, и сделал все, о чем она просила. Моргейн продолжала внимательно наблюдать за ним, даже когда садилась в седло.

Затем она повернулась в ту сторону, где стоял черный конь. И Вейни мгновенно прочитал ее мысли: она хотела убить лошадь, чтобы оставить его без средств передвижения, поскольку Закон не разрешал ей убить илина.

Он рванулся вперед и встал между ними, глядя вверх с неимоверным ужасом. Это было бесчестно — отделываться от человека таким путем, убивая его лошадь и фактически обрекая этим на смерть. В какой-то момент он поймал ее взгляд, испугавший его своей дикостью, как будто она была готова расправиться и с лошадью и с ним.

Но вдруг она резко повернула голову Сиптаха к северу и быстро поскакала вперед, не оборачиваясь.

Некоторое время он пристально смотрел ей вслед, ошеломленный, полагая, что она сошла с ума.

Он и сам уже был на грани этого.

Он медленно собрал свои вещи, привязал багаж к седлу, проверил сбрую и вскочил на лошадь. Черный уже знал, что должен догонять серого, поэтому его можно было и не подгонять. Он поскакал вниз по холму, делая широкий круг, чтобы было легче пойти на очередной подъем и догнать серого.

Он все еще ожидал удара стрелы или молнии, который сбросит его с седла или повалит его лошадь. Наконец Моргейн повернулась и увидела, что он ее догоняет. Но она непрепятствовала этому, а напротив, чуть попридержала Сиптаха.

— Ты похож на дурака, — сказала она, когда они наконец уже поравнялись и скакали рядом, и выглядела при этом так, как будто собиралась заплакать, но у нее хватило выдержки. Убрав оружие на пояс, под плащ, она взглянула на Вейни и покачала головой. — Ты действительно самый типичный представитель людей из земли Карш. Больше никто не может иметь столько дурацкой гордости. Зри, должно быть, уже сбежал бы, если был бы даже более храбр, чем мы когда-то. Но на самом деле мы не такие смелые, и мы лишь просто вынуждены играть в эти игры с Вратами, пересиливая свой страх. При этом мы очень многое можем потерять, если будем допускать такую роскошь, как добродетель и бесстрашие. Но я все равно завидую тебе, я позавидую любому, кто может позволить себе такой широкий жест, как пренебрежение жизнью.

По своему природному простодушию он чувствовал, что она хотела просто напугать его. Но теперь на него трудно было воздействовать чем бы то ни было: будь то ее настроение или недоверие. И словно в подтверждение своих ощущений, он произнес ломающимся голосом:

— Меня очень легко ввести в заблуждение, лио, гораздо легче, чем это делаешь ты. Любой их твоих самых простых трюков удивляет меня, но ни один из них уже не пугает.

И, как обычно, она промолчала.

Иногда ему казалось, что она смотрела на него очень неприязненно и атмосфера между ними источала яд. Уходи прочь, казалось, говорил ее взгляд. Уходи прочь, и я не буду тебя удерживать. Но он не хотел оставлять ее, понимая, что на самом деле ей очень трудно и она нуждается в нем. Нарушить раз данную клятву было не сложным делом, но нарушить клятву тогда, когда эта женщина не могла самостоятельно позаботиться о себе, было тяжелым делом. В ее характере было нечто, что убеждало его в том, что она была очень далека от восприятия истинных причин происходящих событий. Поэтому и не всегда могла понять то упорство, с которым он продолжал сопровождать ее, несмотря на все неудобства своего положения.

Рассвет постепенно перерастал в холодное тусклое утро. С севера накатывались низкие тяжелые облака.

Под их покровом они оказались над крутым склоном, откуда была видна раскинувшаяся между разбегающимися в обе стороны холмами долина Айрен. Она была очень широкой и ласкала взор своим слегка вогнутым в самом центре пространством. Когда они остановились на краю этой огромной чаши, Вейни все еще не был уверен, что это и есть то самое место. Но потом он увидел, что с другой стороны этого гигантского углубления находится геометрически правильный конус Иврел. Центральная же часть этой чаши напоминала бесплодную пустыню. Они все еще были слишком далеко, чтобы рассмотреть как следует все детали, включая и Камень в центральной ее части. Но он догадывался, что этот мрачный символ находится именно в центре этого таинственного места.

Тем временем Моргейн уже спешилась и отвязывала Подменыш от седла, из чего он заключил, что эта остановка может быть долгой. Он последовал ее примеру и тоже соскочил с седла. Тем временем она повернулась и пошла вдоль долины, и он не думал, что ему следовало сопровождать ее. Поэтому он уселся на выступ скалы и стал ждать, всматриваясь в раскинувшееся перед ним пространство. В его голове вновь возникали картины, где тысячи всадников неслись по долине серым весенним утром, которое затягивало долину туманом, а люди и лошади двигались подобно призракам в туманной мгле, и ветер, сильный ветер, как она говорила, втягивал туман, словно дым в дымоход.

Но в это утро над долиной висели низкие облака, светило зимнее солнце, а внизу были отчетливо видны трава и деревья. Прошедшая сотня лет залечила все шрамы, которые когда-то были оставлены здесь, и теперь никто не мог даже предположить что за трагедия здесь разыгралась.

Моргейн все еще не возвращалась. Он ждал уже долго, и его охватило беспокойство. Наконец он решительно поднялся и пошел в ее сторону по гребню холма. Он вздохнул с облегчением, когда через некоторое время нашел ее там. Она стояла на холме и неподвижно смотрела на долину. Какое-то время он не отваживался приблизиться к ней, но потом решил, что должен это сделать, потому что долина Айрен не то место, где можно позволить находиться одному: здесь могут быть и дикие звери, и не менее дикие люди.

— Лио, — позвал он ее и начал приближаться. Тогда она повернулась и пошла ему навстречу, и уже вместе они вернулись туда, где оставили лошадей. Там она вновь привязала меч к седлу Сиптаха, взяла в руки повод и замерла, глядя на долину.

— Вейни, — сказала она, — Вейни, я устала.

— Госпожа? — спросил он, и первая его мысль была о том, что она хочет остановиться здесь надолго, а ему не хотелось сейчас даже думать об этом. Но когда она взглянула на него, то он понял, что она говорила совсем о другой усталости.

— Я боюсь, — обратилась она к нему. — Я осталась одна, Вейни. И у меня нет больше ни благородства, ни жизненных сил. Вот здесь, — она протянула руку в направлении долины, — вот здесь я оставила их и поскакала дальше, по краю склона, — она указала в направлении скалы, густо поросшей деревьями, — и вон с того дальнего места я наблюдала гибель армии. Когда-то я и мои товарищи составляли сотню самых сильных и отчаянных людей, но с годами нас становилось все меньше и меньше, и вот теперь я осталась совсем одна. Я начинаю понимать тех, кого называют кваджлинами. Когда необходимо сохранить свою жизнь, то человек оказывается на грани своих возможностей, теряет и честь и мужество, подчиняясь только одному инстинкту — необходимости выживания.

Тогда он неожиданно начал понимать страхи, охватившие ее. Он почувствовал в ней что-то сходное с Лиллом, когда тот тоже хотел что-то получить от него. Он больше не хотел слушать ее откровения, от которых возникал лишь устрашающий кошмар, от того, что правда сталкивала его с невообразимыми вещами, смысл которых все время ускользал от него или попросту был закрыт.

— Я могла тебя убить, — сказала она, — просто из-за паники. Меня очень легко напугать, теперь ты видишь это, и к тому же я бываю не очень-то рассудительна и склонна к риску. Но единственный мой безнравственный поступок заключается в том, что я по-прежнему верю тебе, после того как пыталась лишить тебя жизни. Как видишь, у меня совсем не осталось такой роскоши, как добродетель.

— Я не совсем понимаю тебя, — сказал он.

— Я надеюсь, что это и к лучшему.

— Что же ты в таком случае хочешь от меня?

— Чтобы ты и дальше придерживался своей клятвы.

Она вскочила в седло, подождала, когда запрыгнет он, и затем поскакала, намереваясь объехать долину по склону, в точности повторив путь, который она проделала в день сражения.

Сейчас ее состояние было на грани безумия, и о рассудке говорить не приходилось. Он все больше проникался этим. К тому же она продолжала бояться его, потому что он, как ей казалось, подвергаясь смертельной опасности, продолжал вести себя спокойно и даже по-дружески по отношению к ней, как будто ничего и не произошло.

Путешествие вокруг долины оказалось долгим, им даже пришлось несколько раз остановиться для отдыха. Солнце тем временем прошло через зенит, а облака начали собираться в плотную темную завесу вокруг конуса Иврел, предвещая бурю, настоящий северный ураган, похожий на те, которые иногда можно было наблюдать в землях к северу от Корис и которые либо обрушивали потоки снега в долины, либо, что было чаще всего, приносили ледяной холод, от которого трескались деревья и погибали люди и звери.

Ураган уже приближался, разбрасывая вокруг них первые, еще редкие, заряды дождя со снегом.

Постепенно становилось все темнее. Они решили сделать последнюю остановку перед тем как двинуться непосредственно в сторону Иврел.

А опасность тем временем уже обрушилась на них. Пока что единственным предупреждением о ней было беспокойное поведение лошадей: Сиптах тяжело дышал и иногда негромко ржал вместе с черным конем. Они остановились, чтобы, затаившись на мгновенье, прислушаться. В этот момент Вейни, уже наполовину спустившийся с седла, вновь вскочил в него, выхватил меч и резким движением опустил его на смутные очертания бесформенных теней, которые неожиданно набросились на них из лесной тьмы, окутавшей пространство между скалами. Скорее всего, это были люди Хеймура, одетые в звериные шкуры. Те, которые находились уже рядом с ними, были пешие, но за ними можно было различить и всадников. Их было пятеро, вырвавшихся из темноты, которые первыми столкнулись с оружием Моргейн, которая защищалась, не делая различий между людьми и лошадьми. Отброшенные назад, они устремились к нижнему повороту дороги. Склон холма защитил их, и они вновь были на ногах, расплывающиеся в туманной мгле, темные фигуры, которые было трудно даже принять за людей.

Ножи засверкали, как только эта дикая орда вновь приблизилась к ним, нацеливаясь на ноги и животы лошадей, которые понеслись, пришпоренные седоками, заставлявшими их сделать этот последний рывок для их же спасения. Моргейн закричала и ударила одного из нападавших в лицо, свалив его на землю. Вейни еще раз пришпорил Черного, и тот со всех ног поскакал в сторону Сиптаха, пристраиваясь сзади и не отступая от него ни на шаг.

В подобной свалке бесполезно было надеяться на благополучный исход, и поэтому самым лучшим было все-таки бегство. Вейни оценил это решение Моргейн, которое она приняла, возможно, инстинктивно, подчиняясь первому импульсу надвигающейся опасности. Вейни сделал то же самое, и они поскакали, надеясь только на выносливость лошадей. У него самого сердце уже подкатывало к горлу, не столько от быстрой скачки, сколько от ощущения погони, которая теперь преследовала их по скалистому склону. Казалось, что на всех малоизвестных им дорогах, среди которых была и та, где скакали они, направляясь к узкому ущелью, ведущему на запад от Айрен, мелькали размытые тени.

Но неожиданно, с запада, прямо перед ними, появились всадники, вынырнувшие из узких складок между холмов. Они вытягивались дугой, преграждая им путь и заставляя повернуть назад.

Моргейн хотела чуть развернуться и попытаться объехать дугу всадников прежде, чем они полностью отрежут их от дороги на север, заставляя вернуться назад, в Айрен, к засаде, которая была за их спиной. Сиптах уже еле бежал и начинал спотыкаться. Путь вперед был закрыт. Тогда она отпустила поводья и взялась за оружие, а Вейни придерживал рвущегося вперед Черного, чтобы быть все время рядом с ней, и обнажил меч, собираясь защищать ее слева.

Теперь всадники, окружавшие их со всех сторон, начали приближаться, стягивая кольцо.

— Лошади выдохлись, — сказал Вейни. — Госпожа, мне кажется, что нам придется умереть здесь.

— У меня нет намерения делать это, — сказала она. — Стой недалеко от меня, илин. Только не переступай пространство впереди меня и старайся быть все время на одной со мной линии.

И в этот момент ему показалось, что он узнал крапчатую низкорослую лошадь одного из всадников, который был немного впереди остальных и командовал приближающейся к ним цепью. Под ним была лошадь с белой звездой на лбу, именно такая, какую и ожидал увидеть Вейни.

Эти всадники были явно из земли Моридж. Их часто можно было встретить на подступах к Элис Кейдж или даже внутри границ Хеймура, особенно в те периоды, когда силы Хеймура или Кайя досаждали им.

Он перехватил ее руку, на что сразу последовал яростный взгляд, полный злобы и подозрения. Ужас начинал охватывать ее.

— Это Моридж, — пояснил он ей, и в его словах чувствовалась явная просьба. — Мой род — Нхи. Поэтому прошу тебя, госпожа, не отнимай у них жизнь. Мой отец — их предводитель. Он злопамятный человек, но он же человек достаточно честный, чтобы не нарушать Закон. А Закон илина говорит, что мой грех и мое преступление никак не затрагивают ни тебя, ни твоих дел. У Мориджа и у тебя нет кровной вражды. Ну, пожалуйста, госпожа, не отнимай у них жизнь.

Она раздумывала. Но ему хотелось спорить с ней, а главное, она должна была знать о том, почему он так возражал ей. Если им придется скакать еще, отрываясь от погони, то их лошади окончательно упадут и им не удастся спастись бегством, а если они и оторвутся сейчас, то на севере их могут встретить новые силы, уже из Хеймура, и финал может быть тот же самый. Здесь же была вероятность получить хотя бы убежище, если не хороший прием. И в конце концов она опустила свою руку.

— Пусть же это будет на твоей совести, — произнесла она свистящим шепотом. — На твоей совести, если только ты обманываешь меня.

— Сохранить собственную душу я должен согласно клятве, — сказал он, потрясенный ее словами. — И ты должна бы уже понять это за время нашего путешествия. Я не собираюсь погубить тебя. Ни тебя, ни свою душу, лио.

Оружие было убрано.

— А теперь иди и поговори с ними, — продолжила она. — И если в тебя не попадет дюжина стрел, я, может быть, пойду вместе с ними, но только под твое слово.

Он убрал меч и широко раскинул руки, слегка подняв их вверх, осторожно подгоняя вперед черного коня, пока не подъехал к окружавшим их всадникам на расстояние, где звук голоса был уже отчетливо слышен.

— Я илин, — громко произнес он, понимая, что никто не отважится совершить бесчестный поступок, убив илина, не рассчитавшись предварительно с его хозяином. — Я же нхи Вейни. И ты, нхи Парен, сын Лелна, должен помнить мой голос.

— Кому ты служишь, илин нхи Вейни? — последовал вопрос с противоположной стороны, и он узнал голос Парена, слегка грубоватый, хорошо знакомый и немного радостный.

— Нхи Парен, эти холмы кишат людьми из Хеймура и даже из Лифа. Во имя милосердия Небес, возьми нас под свою защиту, чтобы мы могли добраться до Ра-Мориджа и обратиться к Нхи с просьбой об убежище.

— Но ты, как нам кажется, служишь нашим врагам, — с подозрением произнес Парен, — и должен дать честное слово, если это не так.

— Сейчас речь идет не об этом, — сказал Вейни. — У вас не может быть причин для опасений. Мы просим убежища, нхи Парен, и только предводитель Нхи имеет право дать нам его или отказать, а не ты. Поэтому ты должен сообщить об этом в Ра-Моридж.

Последовала длинная пауза, затем решение было принято:

— Забирайте их обоих, — раздалась команда, обращенная к цепочке всадников, и те двинулись вперед, плотным кольцом окружая и его и Моргейн. В какой-то момент Вейни испугался, как бы она не поддалась панике и не накликала на них смерть, в том случае, если Парен будет настаивать на сдаче оружия.

А Парен в первый раз как следует рассмотрел Моргейн в окружавшей их темноте и даже чуть не вскрикнул от удивления, посылая заклинания небесам. Окружавшие его мужчины явно чувствовали себя будто в дьявольском наваждении и пытались делать руками сообразные моменту знаки, надеясь что они защитят их от дьявола.

— Мне кажется, что вам было бы не совсем приятно держать в руках мое оружие, учитывая ваши религиозные запреты, — сказала Моргейн. — Но я знаю как разрешить эту задачу. Дайте мне плащ, я заверну в него все свое оружие, и вы будете уверены, что я не смогу им воспользоваться с обычной легкостью. Я думаю, что нам надо побыстрее убираться из этих мест. Вейни был прав, когда говорил об опасностях, подстерегающих нас со стороны Хеймура.

— Мы вернемся назад, к Элис Кейдж, — сказал Парен и взглянул на нее так, как будто его мысли только и были заняты оружием. Затем он приказал Вейни, чтобы он дал ей плащ, и проследил очень внимательно, как она заворачивала в него свое снаряжение и закрепляла узел на седле. — Выстроиться, — приказал Парен своим людям. И с того момента, как путешественники были окружены всадниками, больше ничем не ограничивал их относительной свободы.

Теперь они вновь скакали колено в колено, он и Моргейн, окруженные со всех сторон всадниками. И пока они еще не отъехали далеко, она попыталась было передать Вейни завернутое в плащ оружие. Но он опасался брать его, понимая, что Нхи безусловно увидят это. И действительно, реакция последовала мгновенно: один из всадников, принадлежащих к клану Сан, более безрассудный, чем все остальные, забрал его у них. Вейни оставалось только наблюдать за Моргейн, понимая, как тяжело ей переносить подобное обращение.

Но она только наклонилась вперед и слегка согнулась в седле, следя за тем, чтобы не упасть. Ее рука была все время прижата к ноге, а сквозь бледные пальцы проступали тонкие струйки крови.

— Договорись с ними об убежище для нас, — сказала она ему, — на каких угодно условиях, илин. Ведь между мной и кланом Нхи нет ни кровной мести, ни других поводов для вражды. И попроси их остановиться, когда это будет возможно, мне необходимо позаботиться о ране.

Он взглянул на ее бледное напряженное лицо и понял, что она вконец перепугана. Тут же прикинув, сколько ей потребуется сил, чтобы выдержать эту дорожную тряску, пока они доберутся до Элис Кейдж, он, обогнав ее, поскакал прямо через кольцо всадников, к нхи Парену.

— Нет, — сказал тот, когда Вейни обратился к нему с просьбой. И сказано это было очень твердо. Решение было непоколебимо. Он не мог брать на себя ответственность за людей в чужой земле, где они не были хозяевами. — Мы остановимся, когда доберемся до Элис Кейдж.

Вейни вернулся назад. Моргейн кое-как все еще держалась в седле, бледная и несчастная, сгибаясь под порывами ветра, и продолжала скакать. Она даже не собиралась останавливаться, когда ее окликнули передовые всадники, отыскав подходящее место для привала, пока Вейни едва не силой заставил ее слезть с седла.

Он приготовил ей место и принес все ее медицинские принадлежности и лекарства, которые взял у человека, хранившего плащ с ее вещами и оружием. Затем он взглянул на отряд сопровождавших их мрачных людей, и Парен, который всегда старался соблюдать приличия, приказал всем отойти подальше.

Тогда Вейни принялся за ее рану, которая оказалась достаточно глубокой, стараясь использовать, насколько мог, ее медицинские средства: его душу переполняло отвращение, когда ему приходилось прикасаться к этому руками, но он убеждал себя в том, что ее организм, возможно, лучше всего поддается лечению именно этими средствами и методами. При этом она еще пыталась что-то подсказывать ему, поскольку большая часть этих предметов ему была просто неизвестна. Он сделал ей перевязку, в результате чего прекратилось по крайней мере кровотечение.

Когда он наконец поднялся, нхи Парен подошел к нему, посмотрел, как обстоят дела, и скомандовал своим людям, чтобы они собирались в дорогу.

— Нхи Парен. — Вейни, проклиная себя, пошел вслед за ним, и они остановились среди людей, уже сидевших в седлах. — Нхи Парен, не можем ли мы задержаться здесь хотя бы до утра? Разве есть нужда так спешить сейчас, когда между вами и вашими преследователями находятся горы?

— Вы сами находитесь в большей опасности, нхи Вейни, — сказал Парен. — И ты, и эта женщина. Армии Хеймура уже поднялись. Теперь нельзя останавливаться ни на минуту. Мы должны немедленно отправляться дальше, в Ра-Моридж.

— Но ты можешь послать туда гонца. Ведь такая спешка может убить ее.

— Мы отправляемся прямо туда, — по-прежнему упорствовал Парен.

Вейни грязно выругался, сдерживая гнев. Нхи Парен не был жестоким человеком, но он был очень упрям, как все нхи. Вейни поправил свое седло, чтобы развернуть на нем мягкую подстилку. Гнев все еще кипел в нем.

Он повернулся, чтобы отвести лошадь туда, где пока еще лежала Моргейн.

— Прикажи кому-нибудь из своих людей, чтобы он помог мне поднять ее, — попросил он Парена сквозь стиснутые зубы. — И будь уверен, что я все расскажу об этом нхи Риджену. У него, по крайней мере, есть справедливость, а его честь заставит его сожалеть о твоем поступке, нхи Парен.

— Твой отец умер, — сказал Парен.

Вейни остановился как вкопанный, чувствуя, как лошадь подталкивает его в спину, а повод по-прежнему находится у него в руках. Его руки начали двигаться произвольно, останавливая животное.

— Кто же сейчас предводитель Нхи? — спросил он.

— Твой брат, Эридж, — ответил Парен. — Эридж. И мы получили приказы относительно тебя. Как только твоя нога ступит на эту землю, мы должны доставить тебя в Ра-Моридж. Что мы и делаем. Это не мое решение, — добавил он более мягким тоном, — нхи Вейни, но мы должны его выполнять.

Он понял все, несмотря на оцепенение, невнимательно поклонился Парену, оценивая новую реальность, совершенно неожиданную для него. Парен принял этот знак с должным уважением порядочного человека и выглядел даже несколько смущенным. Возможно, чтобы скрыть свое огорчение, он постарался побыстрее заняться своими людьми, чтобы они помогли поднять Моргейн.

Замок Мориджа, Ра-Моридж, по утверждениям многих был неприступен. Он стоял высоко на холме, почти врезаясь в него своими стенами. Две линии ворот на подъездном пути, а так же близко расположенные соседние холмы усиливали его безопасность, так что его никогда не удавалось взять во время войн. Замком поочередно владели два клана: сначала Ила, а теперь Нхи. Но это происходило в основном мирными путями: либо вследствие новых родственных отношений, таких как женитьба, либо путем семейных интриг, а в последний раз в результате гибельной неудачи в долине Айрен, но никогда путем прямого штурма или осады крепости. Большие стада лошадей и рогатого скота паслись на землях, окружавших замок. В долине же располагались многочисленные деревни. Они находились в относительной безопасности, потому что там никогда не было ни волков, ни посторонних людей, ни диких зверей из лесов Корис, терроризирующих все вокруг, как это часто происходило в других местах. Крепость нависала над окружавшими ее землями подобно суровому старцу над любимой дочерью, голова которого была увенчана короной в виде зубчатых стен и островерхих башен.

Вейни по-прежнему любил это место, и в его горле по-прежнему вставали слезы, когда он видел замок, принесший ему столько огорчений. Он тут же вспомнил о своем детстве, о весне и об откормленной белогривой Мэй, той самой первой его лошади, и о своих братьях, которые тоже выезжали с ним на лошадях в те дни, когда воздух был таким теплым, что они выезжали с непокрытыми головами, когда фруктовые сады стояли все в цвету и вся огромная долина была наполнена бело-розовыми облаками цветущих деревьев.

Теперь же перед ним был свет уже меркнущего зимнего солнца, падающий на крепостные стены, звуки от вооруженных всадников, окружавших его со своих сторон, и тяжесть Моргейн на его руках. Сейчас она спала, а его руки онемели и спина превратилась в раскаленный столб. Моргейн имела очень немного впечатлений от этого последнего участка их пути, потому что сильно ослабела, хотя кровотечение уменьшилось и рана не выглядела такой тяжелой. Он подумал, что, может быть, ей следовало бы бороться со слабостью и приготовиться к сопротивлению, но она не знала, что их дела на самом деле так плохи, тем более, что все нхи были хорошо расположены к ней. Они делали для нее все, что могли; все, чем могли ей помочь, вплоть до того, что даже прикасались к ней или к ее лекарствам, и, казалось, их страх перед ней должен был понемногу ослабевать.

Она была очень красива, выглядела очень молодой и даже казалась простодушной, особенно когда были закрыты ее серые глаза. Мужчины из низших кланов находили общий язык и часто развлекались даже со знатными дамами. Напротив, мужчины из богатых кланов находили зачастую общий язык с женщинами из окрестных деревень. Но ничего подобного никто не позволял себе в отношении Моргейн, вероятно потому, что она имела все права предводителя клана, а может быть потому, что ее все время оберегал илин, который, даже будучи без оружия, должен был бы ее защищать, а нападать на безоружного человека было против правил чести. Но скорее всего это могло быть потому, что она имела репутацию кваджлина, а с ними и со всем, что к ним относилось, мужчины не хотели иметь ничего общего.

Нхи Парен изредка интересовался ее самочувствием, а за ним и другие так же проявляли знаки внимания и удивлялись, что она до сих пор спит.

Один из них, нхи Рин, сын Парена, вел себя так, как будто испытывал благоговейный страх перед ней. Он был еще очень молод, а его голова была полна стихов и легенд. Он был талантлив и играл на арфе, чему обучались многие мужчины из знатных кланов. Чувства, которые переполняли его взгляд, выражали, во-первых, совершенное изумление, а во-вторых, культ поклонения, который предвещал большую опасность для благоденствия его души.

Нхи Парен, казалось, видел весь развивающийся процесс и неоднократно в резкой форме отправлял сына в боевое охранение на самый дальний фланг цепочки вооруженных всадников.

Теперь им уже не требовалась такая чрезмерная опека, поскольку всадники выехали на дорогу, ведущую прямо к воротам. Нхи Редж построил эту дорогу, мощеную камнем, звеневшую сейчас под копытами коней, около пятидесяти лет назад. Здесь же был сооружен небольшой канал для отвода воды, собирающейся на холмах от весенних дождей.

Путешественников встретили Красные Врата, которые получили свое название от цвета развевающихся там многочисленных штандартов Нхи, большинство которых были красные с черными геральдическими знаками. Когда они въезжали во внутренний двор, то здесь не было слышно никаких звуков, кроме как от трепещущих на ветру флагов, да звона копыт о каменные плиты. Вскоре перед ними появился слуга, который низко поклонился нхи Парену, после чего между ними состоялся короткий разговор.

Вейни продолжал сидеть в седле, терпеливо ожидая, пока молодой Рин и с ним еще один человек помогут ему снять Моргейн с седла. Он был уже готов и к аресту и к любой другой форме проявления насилия. Обсуждать их положение можно было бы лишь в одном случае: если бы они были обычными путешественниками. Поскольку было решено разместить Моргейн в самой солнечной западной башне, то они втроем перенесли ее туда в сопровождении охраны, а там предали в руки перепуганных женщин, которые не совсем отчетливо представляли себе свои новые обязанности.

— Разрешите мне остаться с ней, — попросил Вейни. — Ведь они не знают, как и чем ей можно помочь… Или, по крайней мере, оставьте ей ее лекарства.

— Лекарства мы ей оставим, — заметил Парен. — Но насчет тебя у нас есть другие указания.

И они повели его вниз по ступеням в небольшой зал, который являлся жилой частью замка, где слева находилась комната Эриджа, и где была небольшая лестница, которая вела в среднюю часть башни, и где находилась комната, которая когда-то принадлежала ему. Но они провели его в другую, которая принадлежала Кандрису. Запор на ее двери открывался с трудом, видимо, здесь редко бывали посетители.

Взгляд Вейни выражал молчаливый протест, когда он смотрел на Парена. Это было похоже на безумие — помещать его в подобную тюрьму. Парен чувствовал себя явно не в своей тарелке, но ослушаться приказов не мог, а лишь выражал тайное недовольство ими.

Плесень и время, все разом пахнуло на них. В комнате было холодно, пол покрыт пылью, которая попадала сюда через щели в ставнях окна.

Слуги принесли дрова, корзину с углем, чтобы можно было растопить камин, и свечи, при слабом свете которых Вейни осмотрел комнату, вспоминая знакомую обстановку. Здесь, видимо, ничего не должно было меняться с того утра, когда погиб Кандрис. Он узнал преданную руку отца в этой патологически выраженной гамме чувств.

Здесь же на спинке стула была одежда Кандриса, около камина стояли его сапоги, и общее впечатление усиливалось запыленной постелью, на которой он последний раз спал.

Вейни выругался и попытался выйти назад, но с другой стороны двери увидел вооруженных людей, так что не было никакой возможности сопротивляться этому безумию.

Ему принесли воду, чтобы он мог умыться, тарелку с едой и немного вина. Все это было поставлено на длинный стол около двери.

— Кто приказал сделать это? — спросил наконец Вейни. — Эридж?

— Да, — ответил Парен, и его тон ясно дал понять, что он не одобряет подобных поступков. В его глазах было выражение жалости по поводу того, что никто не может, к сожалению, нарушить этот закон. — Мы не должны оставлять тебе ни твое снаряжение, ни какое-то другое оружие.

Такое положение дел было вполне понятным. Так должно было быть. Вейни разделся: не торопясь снял шлем, кожаную куртку, кольчугу и передал их одному из сопровождавших его людей, потом подождал, пока они проверят, нет ли у него другого оружия. Оставшись в одной тонкой рубашке и кожаных штанах, он чувствовал, как холод, наполнявший комнату, начинает охватывать его. Он был рад, когда все ушли и наконец оставили его одного. Теперь он мог спокойно присесть около камина, чтобы согреться. Вскоре у него появился и аппетит, он воспользовался пищей и вином, которое ему было оставлено, и даже согрел воду в небольшом котле, висевшем над огнем. Усталость брала свое, и он подумал о том, как провести ночь. Может быть, будет правильнее, как виноватому и раскаивающемуся, пристроиться, скорчившись у камина, чем спать на этой ужасной постели?

Но он был нхи, и этого было достаточно, чтобы поступить против подобных правил. Он рассудил, что не сделает из себя жертву призрака, обитающего в этой комнате и разгневанного на него за прошлое убийство. Поэтому он сбросил покрывало и улегся на кровать, сняв лишь сапоги.

Это было редкое время, когда он мог отдыхать без тяжести кольчуги, особенно ночью, а такого одиночества было вполне достаточному, чтобы почувствовать себя вполне уютно. Он уснул, как только холодная постель нагрелась от его собственного тела и как только напряжение спало с его расслабленных мышц. А когда он спал, он больше не думал ни о чем.

7

Звук шагов по каменным плитам неожиданно разбудил его. Вейни почувствовал, что он уже не один, повернулся на спину, едва не впадая в панику, и сбросил с себя покрывало, пытаясь подняться на вытянутой руке.

Около кровати стоял человек, одетый в черную, отделанную серебром одежду, и Вейни так и застыл, опустив на пол одну босую ногу. Огонь в камине давным-давно погас, а дневной свет еще слабо пробивался через узкую щель в окне. В комнате чувствовался сквозняк.

Это был Эридж, постаревший, с огрубевшим лицом. Его черные волосы были разделены надвое прямым пробором, что соответствовало его теперешнему положению. Но глаза были все те же, дерзкие, с издевательской усмешкой.

Когда Вейни встал, то увидел, что они были одни в этой жутковатой комнате, и дверь в коридор была закрыта. Скорее всего по другую ее сторону находились вооруженные люди. Поэтому иллюзий о своей безопасности он не питал. Он смело и открыто взглянул в лицо Эриджа, в какой-то степени даже игнорируя его, и отошел в сторону, чтобы надеть сапоги. Затем он подошел к столу, где еще оставалось немного вина, и, захватив с собой эти остатки, перешел к камину, надеясь, что вино немного ослабит холод, который начал опять пробирать его. Эридж молча наблюдал за всеми его действиями, не прерывая их.

Когда же он, опустившись на колени, начал разжигать огонь, то вновь услышал шаги Эриджа за своей спиной и почувствовал осторожное прикосновение длинных пальцев, которые перебирали концы его, теперь уже длинных до плеч, волос. Их можно было уже свободно держать в руке, хотя они и не были так длинны, как обычно требовалось для посвящения в воины. Прикосновения Эриджа были очень осторожны, словно он гладил волосы ребенка.

Вейни поднял голову, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, но не пытался повернуть ее, приготовившись к тому, что каждую секунду может последовать жесткий рывок. Но он ошибся.

— А мне казалось, — заговорил Эридж, — что остатки чести, которые еще были у тебя, когда ты покидал этот дом, не позволят тебе вернуться сюда.

Неожиданно Эридж отпустил его волосы. Вейни воспользовался этим, повернулся и встал. Эридж был выше его, и поэтому ему всегда было трудно смотреть на старшего брата, когда тот находился на близком расстоянии от него. Спина Вейни находилась недалеко от огня, уже разгоравшегося в камине, и жар, исходивший оттуда, начинал беспокоить его. Но Эридж не отступал ни на шаг и не пытался освободить его и от этого испытания.

Тут Вейни заметил, что у Эриджа почти совсем нет правой руки: он прятал на своей груди, в складках одежды, лишь жалкий обрубок, на который с ужасом и уставился Вейни, а Эридж поднял его повыше, чтобы тот мог лучше видеть.

— Это твоя работа, — сказал он просто. — Как и многое другое.

Но Вейни не стал выражать своих сожалений по этому поводу. Он просто не мог произнести в этот момент тех слов, которые выражали чувства, охватившие его. Эридж был очень тщеславен и к тому же очень искусен в обращении с мечом, луком и арфой.

Жар от разгоревшегося камина вызывал уже нестерпимую боль в ногах, и Вейни сделал непроизвольное движение вперед и уронил кубок с остатками вина, который покатился, разбрызгивая темные красноватые капли по пыльному полу.

— Ты появился здесь в очень странной компании, — заметил Эридж. — Это действительно она?

— Да, — тихо ответил Вейни.

Эридж некоторое время обдумывал его ответ. Ведь он все-таки наполовину маай и обладал холодным и практичным умом, который заставлял его больше сомневаться, чем принимать что-либо на веру. Возможно поэтому многие люди из этого рода не отличались чрезмерным почитанием религии. Трудно было сказать, какая из его сторон победит в конкретный момент: богопослушный нхи или циничный маай.

— Я уже видел несколько вещей, принадлежащих ей, — продолжил он. — И они подтверждают, что это действительно она. Но, с другой стороны, ее рана кровоточит как и у обычного смертного.

— На нашем пути есть враги, — заговорил Вейни неожиданно охрипшим голосом, — которые не будут особенно приятными и для Мориджа. Поэтому вам лучше разрешить нам продолжить наше путешествие, как только она хоть немного придет в себя. Мы постараемся не причинить вам никаких неприятностей: ведь если мы уедем, никто уже не будет нападать на эту землю, преследуя нас. Все внимание Хеймура будет обращено только в нашу сторону, и ему будет просто некогда связываться еще и с Мориджем. Если же вы попытаетесь удерживать ее здесь, то ситуация может измениться.

— А если она умрет здесь?

Он внимательно посмотрел на Эриджа, будто изучая его, и начал подводить итог прошедших двух лет: один ребенок погиб, и взамен должен быть убит другой, хладнокровно, по расчету. Эридж был человек настроения, обладал тщеславием, а иногда и добротой. Это и отличало его от Кандриса. Но теперь весь его облик скорее напоминал мрачного, совершенно нелюдимого человека, с лицом покрытом глубокими морщинами вдоль щек и вокруг глаз.

— Отпусти ее, — сказал Вейни. — Люди с севера преследуют ее, а тебе нет никакого смысла ввязываться в борьбу с Хеймуром. Этого никогда не следует делать, и ты это знаешь очень хорошо.

— А куда и зачем она направляется? — спросил Эридж.

— Чем меньше народ Мориджа будет иметь с ней дел, тем лучше будет для этой земли. Возможно, что давняя кровная вражда, которая все еще не утихла, и возможно, что она даже более опасна для них, чем для тебя. Во всяком случае, я стараюсь говорить тебе только правду.

Эридж раздумывал какое-то время, изучая огонь в камине, и наконец, спрятав обрубок руки в складки одежды, поднял темные глаза, внимательно глядя на Вейни. А в его взгляде чувствовались твердость и расчет.

— Последний раз я слышал о тебе, когда маай Джервейн пытался убить тебя, но ты исчез, украв лошадь в Эрде.

— Прошло почти два года, как я миновал земли Маай, — подтвердил Вейни. — Я действительно сбежал от них и взял лошадь, но в обмен на свою.

Губы Эриджа тронула веселая усмешка высокомерия.

— Я так понимаю, что это было еще до поступления на эту службу?

— Да, еще до этого.

— И как же случилось, что ты оказался в таком положении?

Вейни пожал плечами. Было холодно, и поэтому он вернулся к камину и встал там, обхватив себя руками, чтобы согреться.

— Видимо, от избытка простодушия, — ответил он. — Я воспользовался приютом там, где никак не должен был этого делать, и слишком поздно понял, что женщина тоже может иметь все необходимые права, как и лорд-правитель. Ее предъявление прав на меня полностью соответствовало Закону.

— И ты спишь с ней?

Он взглянул на брата, едва не впадая в шок.

— Илин и лио, подобная ей? Нет, я не занимаю такого положения. Нет.

— Но она так красива. И она наверняка кваджлин. Мне не хочется, чтобы она оставалась под крышей нашего замка. Она не может предъявить здесь никакие права, а я не намерен предоставлять их ей.

— Но ей и не нужны никакие права именно здесь, — сказал Вейни. — Ты только отпусти нас, чтобы мы могли продолжить наш путь.

— А в чем состоит твоя служба? Что именно она потребовала от тебя по Закону?

— Я не думаю, что могу сказать тебе это по своей воле. Но уверяю тебя, что это никак не связано с землей Моридж. Мы завернули сюда только потому, что подверглись нападению людей из Хеймура.

— И если все будет так, как ты говоришь, то она отправится… куда?

— Во всяком случае, она как можно скорее уедет из твоей земли. — Он взглянул в лицо брата, отбросив все высокомерие и надменность: Эридж, по его убеждению, должен следовать чувству мести, даже несмотря на гостеприимство, которое он им оказал. — Я клянусь тебе в этом, Эридж, и я, находясь здесь, не имею ничего против тебя. Если ты отпустишь нас, я обещаю, что за всю мою жизнь от меня не будет никакого вреда этой земле.

— Что тебе нужно от меня? Какой помощи ты просишь?

— Только чтобы нам вернули наши вещи и дали, если можно, продуктов в дорогу, поскольку наши запасы почти кончились. Мы уедем тут же, как только она сможет сесть на лошадь.

Эридж вновь уставился на огонь, при этом немного скосив глаза, но потом все-таки перевел хмурый взгляд на Вейни.

— Но в этой благотворительности есть одна загвоздка.

— Какая?

— Ты. Ты сам. — И лишь только Вейни успел взглянуть на него, последовало жесткое разъяснение: — Я отпущу ее, — сказал Эридж, — с продуктами, с лошадьми, со всем ее багажом, и она сможет ехать куда хочет. Но тебя я отпускать не собираюсь. Вот в этом и состоит мое условие.

«Договорись с ними об убежище для нас, приказала она ему еще до того, как потеряла сознание. На каких угодно условиях, илин». Он знал, что это не делало ей чести, отказываться от него, но, с другой стороны, он знал, что сама Моргейн испытывала постоянную неотвратимость судьбы, для которой, казалось, она только и жила. Это было в ее стремлении добраться до Хеймура, и она была готова, по ее собственным словам, отдать и его жизнь, если бы это помогло ей переступить через неприступные границы.

— Когда я закончу свою службу у нее, — он сделал еще одну попытку, — я обещаю тебе, что сам вернусь в Моридж.

— Нет, — возразил Эридж.

— Тогда, — сказал он наконец, — заключая подобную сделку, ты должен поклясться мне, что она выйдет отсюда со всем, что было у нас, с лошадьми и с оружием, и с запасом продуктов, и чтобы ее проводили до любой из границ, какую она выберет.

— А что в отношении тебя? — спросил Эридж. — Ведь если я гарантирую ей это, то означает ли это, что никогда не получу никаких бедствий ни с твоей, ни с ее стороны?

— Никаких, — подтвердил Вейни. И тогда Эридж произнес все, что входило в его обещание и поклялся, что выполнит его. Подобную клятву должен был выполнить человек, даже будучи наполовину маай.

И с этим Эридж ушел. Вейни же опустился на колени около камина и подбросил дров в ослабевшее было пламя, пока огонь не разгорелся с новой силой. В комнате было тихо. Он огляделся по сторонам, и его взгляд везде натыкался на вещи Кандриса. Он никогда не придерживался того мнения, что воспоминания о смерти должны царить вокруг живущих, хотя сам находился на службе у человека, который по всем данным должен был бы умереть сотню лет назад. Но относительно этой комнаты он мог сказать, что здесь чувствовался определенный страх, или грех, или какие-то необъяснимые силы духа Кандриса, из-за чего здесь не ощущалось уюта.

Неожиданно он услышал какие-то звуки и движение, доносившиеся со двора. Он подошел к щели в ставнях окна и взглянул через нее. Первое, что он увидел, были уже оседланные Черный и Сиптах, вокруг которых суетились люди.

Затем в сопровождении еще двоих появилась Моргейн и с помощью присутствующих забралась в седло. Она с трудом держалась в нем, еле-еле перебирая в руках поводья.

Гнев начал охватывать все его существо, когда он увидел, в каком состоянии ее выпроваживают из замка. Эридж, видимо, рассчитывал, что она умрет по дороге.

Тогда Вейни с трудом просунул плечо через открывающуюся узкую часть окна и закричал, обращаясь к ней:

— Лио! — Его голос терялся, относимый ветром. Но она все же взглянула вверх и долго шарила глазами вдоль высоких стен. — Лио!

Тогда она подняла руку в знак того, что увидела его. Она повернулась к окружавшим ее, и по ее облику он понял, что она выражала им свое возмущение, получая в ответ лишь выражение молчаливого замешательства. Постепенно почти все отошли от нее, кроме тех, кто должен был следить за лошадьми.

В этот момент его охватил неподдельный страх за нее. Ему показалось, что она готова взяться за оружие и быть убитой, не зная существа происходящего.

— Таковы условия договора об убежище, — прокричал он вниз. — Ты получила свободу в обмен на меня, но прошу тебя, не верь ему, лио!

Теперь, как ему показалось, она поняла. Резко развернув Сиптаха, она пришпорила его, направляя его иноходью прямо к воротам, так что Вейни даже испугался, как бы она не упала на повороте. Черный конь Лилла пронесся за ними следом. Его повод был привязан к седлу Сиптаха, а на его седле он заметил багаж. Свой собственный.

И еще один всадник пронесся вслед за ними, пока еще были открыты ворота.

Это был Рин, певец и музыкант. На его спине даже была видна арфа. Слезы навернулись на глаза, когда Вейни увидел эту картину. Он и сам не мог понять причину этой слабости, но подумал о том, что возможно это был неизрасходованный гнев от того, что она подхватила еще одну невинную жертву, так же, как в свое время обрекла на гибель его самого.

— Отец умер, —сказал Эридж, — шесть месяцев назад. — Он вытянул ноги перед камином в своей убранной коврами большой комнате, которая раньше принадлежала их отцу, и взглянул вниз, где на камнях около огня сидел Вейни, скрестив ноги, как нежеланный гость, отнимающий у хозяина вечер. В воздухе пахло вином. Эридж наполнил свой кубок, стоящий на столе около его левой руки, и знаком предложил Вейни, но тот отказался.

— Это ты убил его, — добавил Эридж, как будто они обсуждали малознакомый им предмет, — в том смысле, что ты убил Кандриса. Отец очень переживал его смерть, и это сильно подействовало на него. Он даже сохранил нетронутой его комнату, которую ты уже видел. То же самое можно наблюдать и в нижних конюшнях. Он лишь выпустил его лошадь. С тех пор бедное животное, видимо, одичало, или стало добычей волков, кто знает? Отец же насыпал огромный курган в западной части леса, там, где он похоронил Кандриса. Мать ничего не могла с ним поделать. Она стала быстро сдавать и в один прекрасный момент умерла прямо на ступенях. Или, что тоже возможно, после того, как он толкнул ее. С тех пор он просиживал долгие часы на этом кургане. Ведь ее тоже похоронили там. Сам он умер вскоре после нее. Был дождливый день, и мы, волей-неволей, но решили увести его оттуда. Вот после этого он заболел и умер.

Вейни не пытался глядеть в его сторону, а лишь слушал, ощущая, что голос его брата чем-то напоминает ему голос Лифа Кесидри. Те же манеры, та же непредсказуемая жестокость. Все, что исходило от него, было ужасно, особенно в пору их детства. И вот сейчас этот человек, но только правящий кланом Нхи, сидел перед ним и играл в те же жестокие игры, и это придавало всему происходящему очень нездоровый привкус.

Эридж слегка толкнул его ногой.

— Он так и не простил тебя, ты знаешь это.

— А я и не ожидал, что это случится, — ответил Вейни, не собираясь поворачиваться.

— Но он так и не простил и мне, — сказал Эридж после небольшой паузы, — того, что я, один из его законных сыновей, остался жить и не смог стать чем-то совершенным. Отец любил совершенство во всем: в женщинах, в лошадях и… в сыновьях. Ты был первым, кто разочаровал его и напугал меня. Он ненавидел живых нхи, остающихся калеками.

Вейни уже с трудом выслушивал это. Он повернулся, по-прежнему стоя на коленях, и поклонился так, как никогда еще не кланялся своему брату. Это был поклон, предназначенный для главы клана, при котором брови плотно прижимались к каменным плитам пола. После этого он выпрямился и взглянул на Эриджа с безнадежным выражением вопроса.

— Разреши мне уехать отсюда, брат. Я должен догнать ее. Она все еще очень плоха, а я дал ей клятву, которую обещал сдержать. Если я выживу, я вернусь сюда, и мы закончим наши дела.

Эридж молча взглянул на него. В какой-то момент ему даже показалось, что его брат немного ослаб и потерял свою гордость. Эридж осторожно улыбнулся.

— Иди в свою комнату, — коротко сказал он.

Вейни выругался и, поднявшись, сделал так, как ему было приказано: вернулся в жалкую комнату Кандриса, пыльную и наполненную привидениями и отбросами, где он был вынужден спать на кровати Кандриса, носить его одежду и мерить шагами пол в абсолютном одиночестве.

Эта ночь была дождливой. Вода проникала через щели и трещины в ставнях. Временами раскаты грома, как будто скатывающиеся с горных вершин, пугали всех вокруг. Он прикрывал глаза, когда неожиданные вспышки молний разрывали темноту, и вглядывался сквозь щели в очертания холмов под низкими облаками, желая знать, как Моргейн справлялась там одна. Была ли она еще жива, или не выдержала и умерла от своей раны, или, может быть, смогла найти новый приют? Временами дождь перемежался со снегом, а гром продолжал периодически грохотать.

Утром все окружающее Ра-Моридж пространство было покрыто чистым белым снегом. Но очень скоро дороги вновь запачкались землей и превратились в грязно-коричневые полосы на белом снежном покрывале. Снег никогда долго не лежал в землях Моридж, за исключением, пожалуй, горной цепи Элис Кейдж.

Весь этот день, как и весь предыдущий, никто не приходил в его комнату, даже чтобы принести пищу. Но вечером вновь последовало высочайшее приглашение, и он вновь был вынужден сидеть за столом напротив Эриджа.

На этот раз посреди стола, прямо между блюд и вина, лежал длинный лук Кайя.

— Мне хотелось бы знать, что это означает? — наконец спросил Вейни.

— Кайя пытались перейти наши границы сегодня ночью. Твое предупреждение сбылось: у Моргейн оказались очень неожиданные преследователи.

— Я уверен, — сказал Вейни, — что она не вступала с ними в сговор.

— Нам пришлось убить пятерых, — сказал Эридж с некоторым самодовольством.

— Я встречал человека в Ра-Лиф, — сказал Вейни, растягивая в непонятной улыбке губы и наливая себе вина, — который очень похож на тебя, брат мой, законный наследник Риджена. Он точно в таком же виде содержал комнаты в своем замке, точно так же, как ты, принимал гостей и так же как и ты, следил за своей честью.

Эридж, казалось, был даже развлечен этим замечанием, но это было всего лишь тонкое, с его точки зрения, прикрытие.

— Послушай, мой ублюдочный братец. Твой юмор этим вечером перешел всякие границы. Ты пренебрегаешь нашим гостеприимством.

— Братоубийство не принесет облегчения и тебе, как оно уже обернулось несчастьями для меня, — сказал Вейни, стараясь говорить холодно и спокойно, что на самом деле было очень далеко от его внутреннего состояния. — Даже если ты окружишь себя слугами из рода Маай, подобно тем, которые сейчас стоят сзади этих дверей, то не забывай, что большинство из тех, кем ты управляешь, принадлежат к Нхи. Перережь мне горло и ты узнаешь, что именно Нхи никогда тебе этого не простят.

— Ты так думаешь? — удивленно спросил Эридж, откидываясь назад. — Ты не имеешь прямых корней, ублюдок, кроме меня. А я не думаю, что Кайя могут сделать что-нибудь, если даже и захотят, в чем я сильно сомневаюсь. И к тому же, она очень быстро оставила тебя. Могу с уверенностью сказать, что ты оказался в роли исполнительного слуги всего лишь по причине колдовства. Именно оно смогло заставить тебя служить кому-либо. Ведь ты всегда был хорош только лишь для игры в засаду.

Кое-что из того, что Эридж говорил о нем, было близким к правде: младший брат, сопротивлявшийся старшим, ублюдок, противоборствующий законным сыновьям, он не всегда оставался в рамках чести. Братья же устраивали на него засады, особенно часто с тех пор, как умерла его няня и он вынужден был поселиться в крепости Ра-Моридж.

Это было время, когда, по его воспоминаниям, они перестали быть братьями. Уже тогда они воспринимали его не как бедного родственника, а как соперника. Может быть, к счастью, он не помнил всех подробностей той поры: ведь ему было тогда всего лишь девять лет. Эриджу было двенадцать, а Кандрису тринадцать. Именно тот возраст, когда дети бывают чрезмерно и непредсказуемо жестоки.

— Мы были детьми, — сказал Вейни. — Это разные вещи.

— Когда ты убил Кандриса, ты был уже достаточно сообразителен.

— Я не хотел его убивать, — запротестовал Вейни. — Отец говорил мне, что Кандрис не собирался предпринимать ничего серьезного против меня, но я этого не знаю. Эридж, он сам напал на меня, и ты видел, ты видел это. А я никогда не собирался нападать на тебя.

Эридж уставился на него холодно и опустошенно.

— За исключением вот этой моей руки, которая случайно прикрывала его смертельную рану. Ведь он уже лежал в тот момент, ты, грязный ублюдок.

— Я был очень напуган и плохо соображал. Я был не прав. Я совершил преступление и теперь искупаю свой грех.

— Действительно, — сказал Эридж, — Кандрис собирался немного проучить тебя. Он никогда не любил тебя, и ему было не по вкусу, что ты занимал место среди воинов, он считал, что ты не имеешь на это права. Я сам не обращал на это внимания, но он был мой брат, и если бы он решил перерезать тебе горло, будучи наследником Нхи, я и тогда был бы на его стороне. Жаль, что мы были плохо вооружены. Ты оказался проворней с этим мечом, гораздо проворней, чем мы могли себе представить. Я должен отдать тебе должное, ублюдок, ты был хорош.

Вейни взялся за кубок и допил остатки вина.

— Отец сделал хороший выбор наследников, разве не так? Все трое — будущие убийцы.

— Отец был лучше всех, — сказал Эридж. — Но он убил нашу мать: я просто уверен в этом. Он же подтолкнул Кандриса к смерти, оказывая тебе определенное внимание. Нет ничего удивительного, что ему являлись призраки.

— Тогда освободи замок от них. Отпусти меня отсюда. Наш отец относился к тебе не лучше, чем ко мне. Отпусти меня.

— Ты уже просил меня об этом, и я тебе отказал. Почему бы тебе не попробовать бежать?

— Я думаю, — ответил Вейни, — что я никогда бы не смог добраться даже до первого этажа Ра-Мориджа.

— Но позже тебе придется пожалеть о том, что ты не использовал этот шанс.

— Ты хочешь запугать меня. Я знаю эту игру, Эридж. Ты всегда был большим специалистом в таких делах. Я же всегда старался верить тебе, гораздо больше, чем я верил Кандрису. Мне всегда хотелось думать, что у тебя еще оставались хоть какие-то понятия о чести, в то время как он в этом сильно нуждался.

— Ты ненавидел нас обоих.

— Мне жаль тебя, мне жаль даже Кандриса.

Эридж улыбнулся и встал из-за стола, направляясь поближе к камину, где было теплее. Вейни присоединился к нему. Эридж, продолжая держать кубок с вином в своей руке, уселся на привычный стул против огня, в то время как Вейни устроился на теплых камнях. Долгое время они сидели молча, и еще два кубка опустели в руке Эриджа, его лицо раскраснелось, а дыхание стало более тяжелым.

— Ты слишком много пьешь, — сказал наконец Вейни. — Особенно этим вечером ты выпил очень много лишнего.

Эридж поднял обрубок руки.

— Вот это болит долгими холодными вечерами. И уже долгое время я пью, чтобы лучше заснуть. Конечно, я должен прекратить это, если не хочу кончить так же, как отец. Ведь именно вино уничтожило его, я хорошо это знаю. Когда он пил, а это было почти постоянно после смерти Кандриса, он становился невменяем. Он отправлялся на его могилу, и там его посещали призраки. Мне бы не хотелось умереть таким образом.

Подобная рациональность делала его похожим на сумасшедшего. А иногда Вейни казалось, что перед ним рассудительный человек, способный к прощению. По его мнению, человек не мог говорить подобным образом с врагом. И ему казалось, что были моменты, когда они становились в большей мере братьями, чем когда-либо еще. В эти моменты он думал, что понимает Эриджа через его настроение, через складки и морщины, которые еще резче выделялись на его лице, делая его на несколько лет старше, чем он был на самом деле.

— Твоя хозяйка, — сказал Эридж, — все еще не покинула Моридж, хотя ты уверял меня в том, что она оставит нас?

— Это ее дело.

— Должен я вернуть ее, чтобы задать ей этот вопрос, или могу задать его тебе?

Вейни пристально взглянул на него, пытаясь как можно быстрее понять цель этого вопроса, прозвучавшего среди полубессмысленного, болезненного и большей частью слабого и надуманного юмора. Такой оборот дела меньше всего нравился ему.

— Ее дела касаются Хеймура, и я могу добавить только одно: она не принадлежит к числу друзей Фая. Давай считать, что этого достаточно для объяснений.

— Действительно?

— Это правда.

— Но все равно, — сказал Эридж, — она не покинула Моридж. А ведь все мои обещания были основаны именно на этом.

— И мои тоже, — сказал Вейни.

Эридж посмотрел на него сверху вниз. Больше не было и следов веселья в его глазах. В одно мгновенье он преобразился. Теперь пред Вейни был нхи Риджен, только более молодой, непреклонный и полный злобы.

— Ты можешь идти.

— Я прошу, не предпринимай ничего против нее, — в последний раз предостерег его Вейни.

— Можешь убираться, — повторил Эридж.

Вейни поднялся и вышел без обычного поклона. В коридоре он увидел охрану: все были из рода Маай. Эридж не доверял его охрану людям нхи.

Но с тех пор, как он вошел в эту комнату, охрана удвоилась. Теперь его поджидали уже четыре человека.

Неожиданно он решил вернуться, услышав слабый звук выдвигаемого из ножен меча. Через открытую дверь он видел, как Эридж обнажил свой длинный меч. В этот момент короткого замешательства они ухватили Вейни за спину и пытались удержать.

Терять ему было нечего. Он осознавал это и приблизился к брату, полный решимости разнести ему, по крайней мере, череп, чтобы не было у Нхи щенков из рода Маай для управления Ра-Мориджем. Во всяком случае, Нхи это пошло бы на пользу.

Но его все-таки успели схватить, и левая рука Эриджа, сжимающая рукоятку меча, опустилась ему на голову, заставляя его упасть на колени.

Он хорошо знал эту подземную часть крепости, которая уходила глубоко внутрь холма, где были расположены многочисленные коридоры и комнаты, используемые для хранения припасов. Зимний холод наполнял это подземелье почти в любое время года. Теперь там редко кто бывал, потому что это место было небезопасным из-за обвала, который произошел там еще в незапамятные времена. Часть помещений хранилища были укреплены с помощью колонн, а туннели и коридоры снабжены подпорками. Когда Вейни и его братья были еще детьми, им запрещали посещать сами подвалы, а разрешали играть в верхних складах безопасного западного крыла замка. Летом в них было прохладно, а зимой тепло.

Однажды, когда он уже жил в Ра-Моридже, братья уговорили его пойти с ними вниз, в самые нижние и глубоко расположенные сырые и холодные подвалы. Они взяли с собой только одну лампу и тайком отправились в это рискованное путешествие.

Там они и оставили его. Никакие его крики никоим образом не могли быть услышаны наверху.

И вот теперь его волокли в это самое место без света, без воды, одетого только в штаны и рубашку при таком жутком холоде. Он сопротивлялся, как мог, перепуганный тем, что они свяжут его здесь и оставят, как однажды сделал Кандрис. Они втолкнули его в темноту и захлопнули за ним дверь, повернув несколько раз ключ в замке.

Он же в исступлении пытался открыть ее, пока у него хватало сил. Но наконец его плечи и руки обессилели. Он опустился около двери, в единственном месте, которое он запомнил в этой кромешной тьме и которое было не таким ледяным, как все остальное пространство. Когда он сдерживал дыхание, то единственными звуками, которые доносились до него, было отдаленное, едва различимое журчание воды.

Но вскоре появились крысы. Они подбирались осторожно, останавливаясь всякий раз, как только он производил неосторожный звук. Он уже отчетливо слышал шуршанье их маленьких лап, когда они перебегали вдоль стен или прямо над ним, в лабиринтах многочисленных перекладин, расположенных у потолка.

Он ненавидел их, чувствуя отвращение, еще со времен давних кошмаров, пережитых в этом месте. Он ненавидел их даже при свете дня: один их вид отбрасывал его память назад, погружая его в темные пространства, где эти твари кишели тысячами, где они вселяли ужас и где он был маленьким и беззащитным.

Но он не осмелился долго так лежать, опираясь о дверь. Ведь крысы как правило сторонились человека, который все еще бодрствовал, и он понимал это очень здраво, несмотря на охвативший его страх, а кроме того, он хорошо знал, что они могут сделать с человеком, который спит. Поэтому он начал ходить, чтобы хоть таким образом спастись от сна, и один раз, когда прилег отдохнуть, то почти немедленно почувствовал что-то легко скребущееся в его ногах. Он приподнялся с прерывистым криком, эхо которого ужасающими раскатами разнеслось в темноте, и вскочил на ноги.

Этот звук, видимо, напугал их, но отнюдь не надолго. Вскоре они вновь бесстрашно принялись за свои прежние занятия.

Временами к нему подступал сон. Это чаще случалось в те моменты, когда он, обессиленный, внезапно опускался вниз. Поэтому он ходил до тех пор, пока не прислонялся к стенам, чтобы хоть как-то отдохнуть, постоянно удерживаясь от падения на пол, просыпаясь уже в полусогнутом состоянии. Тогда он карабкался вверх по стене, стараясь подняться, и так удерживал себя на слабеющих ногах.

Но вот в коридоре послышался звук шагов, где-то внизу появилась полоска света, и наконец дверь открылась. Яркий свет факелов ударил ему в лицо, и он увидел темные фигуры людей, которые стояли в коридоре. Он вышел к ним, как к дорогим друзьям, почти падая на их руки, как в единственное спасительное место.

Они почти на руках оттащили его наверх, прямо в комнату, где находился Эридж. За окном была ночь, и он догадался, что прошла одна ночь и один день с тех пор, как он спал в последний раз. Его колени дрожали, а руки отказывались слушаться его, когда он попытался сесть на указанное ему место за столом, напротив своего брата.

Прежде всего он попробовал вина, надеясь, что с его помощью исчезнет холод из желудка, который сковывал его изнутри. Но есть он не хотел и взял лишь небольшой кусок хлеба с сыром.

Нож выпал из его руки, и он решил, что с него достаточно. Он отодвинул свой стул и, несмотря на то, что Эридж еще не закончил обед, лег около горящего камина, наслаждаясь теплом. Постепенно его ощущения притупились, и наступило полное изнеможение. Он проснулся, когда почувствовал удары сапога по ребрам.

Он заставил себя собраться, имея сильное желание оттянуть возвращение в свою тюрьму любым разговором, более терпимым отношением к мрачному юмору Эриджа, но охрана Маай была уже рядом. Они подняли его и потащили вновь туда, где в кромешной темноте бегали крысы. Он сопротивлялся отчаянно и безрассудно, вырываясь от них. Ему даже удалось добраться до стола и схватиться за нож, которым он попытался пырнуть кого-то в руку, прежде чем они обезоружили его. Удар ногой в голову заставил его немного затихнуть. Когда он уже падал на пол, его единственной мыслью было то, что сейчас они вновь потащат его вниз, а в бесчувственном состоянии он наверняка достанется крысам. Именно по этой причине он и продолжал сопротивляться с такой яростью, пока второй удар в грудь не заставил его потерять сознание.

Он все еще лежал на полу. Он мог уже ощущать и свет, и тепло, и мягкость ковра под пальцами рук. Затем он почувствовал еще и холодное стальное острие на своем запястье, прижимавшее его руку к полу, поднял глаза и увидел Эриджа, который сидел, опираясь на ручку стула, а в его руке был длинный меч, поблескивающий в пламени камина.

— А у тебя, оказывается, гораздо больше выносливости, чем следовало ожидать, мой ублюдочный братец, — сказал тот. — Казалось бы, несколько лет назад у тебя должно бы быть больше причин для этого, чем два дня назад. Разве ты находишься в таком долгу перед ней, что даже не можешь сказать, зачем она явилась сюда?

— Я уже объяснил тебе, — ответил Вейни, — что я сам не до конца понимаю ее цель. Она говорила, что собирается уничтожить Колдовские Огни. Но я не знаю, зачем. Может быть, это дело ее чести. Но они никогда не приносили никакого вреда землям Эндар-Карш, поэтому я не думаю, что она причинит какой-нибудь вред и Мориджу.

— И ты, конечно, не знаешь, какую выгоду она получит при этом?

— Нет. Она сказала только один раз… упомянув, что собирается убить Фая и что это не… — Он шевельнул рукой, лезвие разрезало кожу, и Вейни решил, что двигаться еще рано. — Эридж, поверь, что она не враг.

Рот старшего брата скривился в кислой усмешке.

— Но Фай владеет очень многим, и никто из его окружения не обещает нам ничего хорошего.

— Но она собирается всего лишь уничтожить его, а не захватить его власть и силу.

Лезвие поднялось вверх. Вейни встал на колени, ощущая боль в голове и в груди, там, где его ударили. Теперь он воспринимал цинизм Эриджа вполне серьезно.

— Мой маленький брат, — продолжал тем временем Эридж. — Мне кажется, что ты и на самом деле поддался колдовству, а если это так, то твой рассудок уже пострадал. Посмотри на меня. Посмотри внимательно. Я клянусь тебе, и ты знаешь, что я держу свое слово, что если ты покинешь ее на самом деле, откажешься от этой службы, то я не буду хранить на тебя зла. — При этом длинный меч резко дернулся, впиваясь в руку. Вейни убрал ее за спину, перепуганный. Но лезвие упорно преследовало его и теперь застыло прямо у глаз, гипнотизируя его как змея.

— Послушай, ублюдок, — сказал Эридж, — почти два года я занимался искусством владения мечом с помощью левой руки. Но все оказалось напрасным. Не увенчались успехом и все попытки Ромена спасти мои пальцы. Сначала я потерял их, а потом руку. Хочешь, я расскажу тебе, как я поклялся в том, что сделаю, если встречу тебя на расстоянии вытянутой руки, ублюдок? Кандрис заслуживал того, что он получил от тебя, но ведь я только пытался прикрыть его в тот момент, только удержать тебя от нового удара. Ведь я не был даже вооружен. В том, что ты сделал, нет никакой чести. И я не прощу тебе этого.

— Это всего лишь обычная ложь, — сказал Вейни. — Ты с такой же радостью убил бы меня, хотя я и был менее опытен в бою, чем каждый из вас. Я был таким всегда.

Эридж рассмеялся.

— Вот теперь передо мной Вейни, которого я знаю. Кандрис проклял бы меня при всех и даже не задумываясь перерезал бы мне горло, если бы я как-то досадил ему. Но ты знаешь, что я тоже могу сделать это, и поэтому ты должен бояться. Ты слишком много думаешь, кайский ублюдок. И ты всегда отличался очень изощренным воображением. Но это делает тебя трусливым, потому что ты никогда не пытался научиться применять эти свойства ума себе на пользу. Но годы сделали свое, ты стал старше и сильнее. Сейчас я не уверен, что смог бы справиться с тобой, даже если бы ты тоже воспользовался одной левой рукой.

— Эридж, — заговорил Вейни, стараясь изо всех сил поддержать задушевный и рассудительный тон. — Эридж, неужели ты хочешь, чтобы этот зал уподобился тому, который мне пришлось наблюдать в Лифе? Разреши мне уехать отсюда. Ты знаешь, что я нахожусь вне закона. Я понимаю, что заслужил это. То, что я вернулся сюда в расчете на милосердие отца, было чистым безумием. Я никогда не пришел бы сюда, если бы знал, что мне придется иметь дело с тобой. Это было моей ошибкой. Но Нхи потеряют свою честь именно при тебе. Ты хорошо знаешь, что Нхи не разделяют твоих устремлений, иначе тебе не пришлось бы использовать охрану из маай.

— Тогда чего же ты хочешь от меня?

— Чтобы ты обращался со мной, как это принято у Нхи. По крайней мере, как со своим братом.

При этих словах Эридж едва улыбнулся, вытаскивая из-за пояса короткий меч, символ Чести, и бросил его на камни, где он со звоном упал недалеко от огня. После этого он вышел.

Вейни очень внимательно наблюдал за ним и невольно вздрогнул, когда хлопнула дверь и тяжелый засов опустился с другой ее стороны. Страх вновь вернулся к нему, как старый друг, близкий и знакомый. Он даже некоторое время не мог взглянуть на лежащий на каменном полу меч. Он не просил этого, а хотел только лишь освобождения. Но, так или иначе, это был честный, даже более, чем честный ответ на все, о чем он просил Эриджа.

В конце концов он повернулся, не вставая с колен, отыскал эфес клинка и, взяв его в руку, нашел, что он не очень удобно лежит в ней, и, более того, Вейни отчетливо ощущал, что пока он держит ее в руке, то в значительной мере теряет и смелость и мужество, которые ему были необходимы, чтобы сейчас сделать то, что ему предлагал почти два года назад нхи Риджен.

Возможно, подумал он, это было сделано с целью обезопасить себя от всех трудностей, которые, может быть, не хотел брать на себя Эридж, а может быть, это был его последний жест милосердия: его боль была гораздо сильней, чем честь, символизируемая этим клинком.

Но этот жест требовал и желания и смелости, за которыми Эридж обратился именно к нему, зная очень хорошо, что его брат-кайя не способен сделать это.

И Вейни тоже хорошо знал, что Эридж, в этом месте и в этом случае, мог. И точно так же это мог сделать Кандрис или их отец. В них была определенная кровожадность: они должны были поступить именно так, если только это могло досадить их врагу или лишить его возможности осуществить месть.

Он положил меч на пол, на расстояние вытянутой руки, закрыл глаза и затих. Теперь, чтобы схватить его, был нужен лишь один-единственный побудительный импульс.

После некоторых раздумий, он окончательно пересилил страх, потому что понял, что не собирается делать это. Он оставил клинок лежать там, где он был, а сам переместился поближе к огню и лег, подрагивая всем телом, его грудь резко вздымалась, а челюсти были крепко сжаты в предчувствии очередных оскорблений или насилия.

Когда дневной свет начал пробиваться в комнату, он все еще находился в изнеможении, хотя по-настоящему и не заснул всю ночь. Он услышал приближающиеся по коридору шаги, и внутри него возник на какой-то миг толчок к тому, чтобы с опозданием сделать то, что должно было быть сделано вовремя и с достоинством.

Он даже не стал обдумывать убийство Эриджа с помощью этого же клинка. Это было бы бесполезным делом, с одной стороны, в результате которого он должен был бы с позором умереть, а с другой стороны, это убийство было бы лишено всякой чести или оправдания для него самого.

В комнату вошло несколько человек. Эридж отправил остальных за дверь, и, оставшись один, прошел по ковру, поднял лежащий на камнях клинок и вложил его в ножны, висевшие на поясе.

— Я и не думал, что ты сделаешь это, — заметил он. — Но зато теперь ты не сможешь выражать недовольство, что я обесчестил тебя. — И с этими словами он положил руку на плечо Вейни, стоявшего на коленях, и пытался поднять его.

На глаза Вейни навернулись слезы. Он не желал этого, но ему было обидно, что подобно другим сражениям с Эриджем, это тоже оказалось тщетным, и он уже понял это. Затем, к его полному дальнейшему позору, он ощутил руку Эриджа около себя. Эта рука предлагала ему приют, и было нужно лишь опуститься рядом на колени, как мир был бы восстановлен. Теперь обе руки брата лежали на нем после столь долгого отчуждения от дома и от родственников, да и от самого Эриджа. Он взглянул на него и увидел, что Эридж тоже плачет. Тут брат ударил его рукой, нервно и немного грубо, чтобы привести в чувство, и продолжал удерживать уже на расстоянии вытянутой руки: лицо Эриджа было мокрым от слез.

— Я нарушил клятву, — сказал он, — потому что я поклялся, что убью тебя.

— Я хочу, чтобы ты выполнил ее, — ответил Вейни, и Эридж крепко обнял его и потрепал, как маленького ребенка, взлохмачивая его волосы, которые все еще были детской длины, и оттолкнул.

— Ты сам бы никогда не сделал этого, — сказал Эридж, — потому что ты слишком любишь жизнь, чтобы умереть. Это большой дар, брат. И именно поэтому ты всегда будешь слабым врагом.

Как Моргейн, подумал Вейни. Неужели это передалось от нее? Но ведь он с самого начала своего путешествия имел две половинки своего собственного короткого меча, символа Чести, сломанного его отцом. Поэтому его слабость отнюдь не была заслугой Моргейн: он на самом деле не заслужил честь стать юйо среди Нхи. Подобные вещи имели цену, которая зачастую должна выплачиваться значительно позже их получения, а он был не согласен с такой формой оплаты.

И он вновь заплакал от осознания этого. Эридж очень осторожно похлопал его по уху, заставляя взглянуть на него.

— Ты ограбил меня, — сказал он необычно резко, — ты отнял у меня брата, отца и даже часть моего тела. Неужели у тебя нет желания хоть как-то компенсировать мои потери?

— Что ты хочешь от меня?

— Мы сделали из тебя врага. Кандрис ненавидел тебя и в итоге погиб от твоей руки, а отец всю жизнь считал тебя очень неудобным и даже нежелательным для нашего дома. Я же сам относился к своему брату очень послушно, и всегда делал так, как он хотел. Что ты чувствуешь по отношению ко мне? Ненависть?

— Нет.

— Вернешься ли ты домой? Твоя лио оставила тебя по собственному выбору. Теперь ты просто брошен. Твоя служба кончилась, и если я дарую тебе прощенье, то ты перестанешь быть илином. А я могу сделать это, потому что я готов простить тебя. Ты мне нужен, Вейни. Ведь здесь только я один остался от всей семьи, и при этом я не могу сам себе отрезать кусок за столом. Рано или поздно мне понадобится брат с двумя здоровыми руками, брат, которому я мог бы полностью доверять, Вейни.

Это обрушилось на него так быстро и неожиданно, что он был изумлен и подавлен. Но, с другой стороны, почувствовав руку брата на своей руке и предложение обрести дом и честь, он на какое-то время растерял все остальные свои чувства.

Но не совсем.

Неожиданно он покачал головой.

— До тех пор, пока она будет жива, — сказал он, — и даже после ее смерти, я должен буду выполнять свое Обязательство, данное ей. Вот почему она должна была оставить меня. Я обязан убить Фая и разрушить Колдовские Огни. Вот что она возложила на меня по Закону.

— Она возложила на тебя и еще кое-что, — заявил неожиданно после паузы Эридж. В его голосе чувствовался страх. — Небеса защищают безумцев. Разве ты не слышал свои собственные слова, Вейни? Почему ты решил, что она именно об этом просила тебя? Ты не смог наложить на себя руки прошлой ночью, почему же ты решил, что она поручит тебе что-то более простое? Ведь она просто-напросто приказала тебе убить самого себя, только и всего.

— Это было справедливое Обязательство, согласно Закону, — возразил он, — и она действовала в рамках своих прав.

— Но сейчас она оставила тебя.

— Нет, это ты отослал ее от меня. Она была ранена, и у нее не было другого выбора.

Эридж с силой сжал его руку.

— Я предоставлю тебе место рядом с собой. Несмотря на то, что ты был вне закона, несмотря на то, что ты до сих пор был вовлечен в эту смертельную игру, ты был бы в Ра-Моридже вторым человеком после меня. Вейни, послушай. Посмотри на меня, Вейни. Ведь как-никак, а я человек. Ты можешь потрогать меня и ощутить человеческое тело и тепло. Но ведь она — порождение Колдовского Огня. Эта леденящая душу женщина очень опасна для всех, кто был рожден человеком и в чьих жилах течет человеческая кровь. Ведь она убила десять тысяч человек. И всех — во имя одной и той же лжи, а сейчас ты повторяешь ту же ошибку и веришь в ту же самую ложь. И я не хочу, чтобы кого-нибудь из моего дома ожидал подобный конец. Посмотри на меня. Ты видишь? Можешь ли ты чувствовать себя так же легко, когда смотришь в ее глаза?

Ему же вновь вспомнились слова, которые говорил Лилл: «Ты даже не заешь, как велик дьявол, которому ты служишь… Она лжет, так же как лгала всегда, чтобы разрушить Корис… Клятва илина гласит: разрушь семью, разрушь очаг, но только не лио. Но разве там говорится об уничтожении всего рода?… Пойдем со мной, кайя Вейни…"

— Вейни. — Рука брата опустилась вниз. — Уходи. Я приказал, чтобы тебя проводили в твою комнату, в твою бывшую комнату, в башне. Отдохни до завтра, а вечером мы поговорим еще раз, и ты поймешь, что я был прав.

Он все еще спал. Он так и не поверил, что это возможно для человека в его положении, который был лишен сразу и совести и разума, после чего все его остальные чувства были попросту заперты и недоступны для употребления. Он спал крепко, в своей собственной постели, которую помнил еще с детства, а проснулся от боли в голове и в груди, напоминавшей об ударах, полученных накануне от людей Маай.

Пробуждение, однако, вернуло его еще и к другим, не менее болезненным страданиям, связанным с воспоминаниями о том, как он не мог заснуть всю ночь на полу, в темном подвале, заполненном крысами, и о кошмаре, который он испытал в комнате Эриджа, и о том, что самым лучшим для него было бы остаться, напустить на свое лицо маску гордости и чести и пытаться постоянно носить ее перед другими.

Но даже это последнее воспоминание казалось ему бесплодным. Он знал, что это был самообман. Разве возможно было в этой крепости найти хоть кого-нибудь, кто мог бы забыть все происшедшее прежде, а особенно Эридж? Так он лежал и думал до тех пор, пока слуги не принесли воду. Он с удовольствием умылся, не забыв при этом все свои синяки и ссадины, и только после этого оделся в чистую одежду, которую ему тоже принесли. Каким-то необъяснимым, скорее извращенным движением ума, он вновь вернулся к мысли о том, как нхи Риджен обрезал его длинные волосы, которые за два года изгнания отросли. Неожиданно он отбросил их назад, схватил рукой и сделал то же самое на глазах у обомлевших слуг, которые не посмели даже двинуться с места, чтобы остановить его.

В таком виде и с таким настроением он отправился на очередную вечернюю встречу со своим братом.

Эридж однако не оценил эту жестокую шутку.

— Что это за сумасбродство? — прохрипел он, глядя на него. — Вейни, ты позоришь весь дом.

— Я уже однажды сделал это, — ответил он очень спокойно. Эридж пристально глядел на него, но все-таки у него хватило терпенья на время оставить эту тему. Вейни же без приглашения уселся за стол и ел, не поднимая лица от тарелки и не произнося лишних слов. Эридж ел почти в такой же манере, но в конце концов отставил наполовину незаконченную тарелку. Видимо, выдержка все-таки изменила ему.

— Послушай, брат, — сказал Эридж, — зачем ты позоришь меня?

Вейни закончил ужин и вышел из-за стола, направляясь к камину, где было единственное по-настоящему теплое место. Через некоторое время Эридж присоединился к нему и положил руку ему на плечо, заставляя его обернуться.

— Я могу уехать отсюда? — спросил Вейни. Эридж выругался.

— Нет, ты не свободен в этом решении. Сейчас ты представляешь семью и обязан находиться здесь.

— Но для чего? Для того, чтобы быть подле тебя? И это после всего, что было? — Тут Вейни взглянул на брата и понял, что проявлять дальнейшую агрессивность невозможно. В этот момент на лице Эриджа застыло выражение неподдельного страдания. Вейни не ожидал увидеть такое, как ему показалось, почти естественное раскаяние и, может быть, поэтому не знал, как правильно оценить его. Он отошел к столу и сел. Эридж вернулся вслед за ним и сел напротив.

— Если бы я дал тебе оружие и лошадь, — неожиданно спросил он, — что бы ты стал делать? Последовал бы за ней?

— Я связан клятвой, — сказал Вейни и так посмотрел на Эриджа, как будто хотел выжать из него нужный ему ответ: — Где она?

— Она остановилась недалеко от Бейн-эй.

— А ты действительно можешь дать мне оружие и лошадь?

— Нет, я не могу этого сделать. Послушай, брат мой, ведь ты нхи. Я прощаю тебе все твои прегрешения и не держу на тебя зла.

— Спасибо тебе за это, — сказал Вейни очень спокойно. — Я так же прощаю тебе твои.

Эридж облизнул губы. Временами старый нрав вспыхивал в нем, но он старался гасить его. Он склонил голову и коротко кивнул.

— Они были значительными, — заметил он, — но из них последний был самым мелким. Но я клянусь тебе, что ты будешь моим братом, наследником, вслед за моими собственными детьми. При нашем правлении будет значительно больше успехов, чем при моем или даже при правлении нашего отца, если только ты возьмешься за ум.

Вейни потянулся к вину. Что-то в этих словах раздражало его. Он поставил кубок на место.

— Что же ты хочешь от меня?

— Ведь ты знаешь эту колдунью. Ты долго был рядом с ней. Ты должен знать, что она ищет, и я готов держать пари, что ты знаешь, как это можно заполучить: я думаю, что неявно это выражено в комиссионных, которые она обещала тебе. Я уверен, что ты видел, как она использовала какие-то силы, которые она, скорее всего, извлекает из своего оружия. Ведь ты проезжал с ней через лес Корис. Я даже подозреваю, что ты знаешь, как именно их можно использовать. Я не верю в магию, Вейни, и я думаю, что и ты мало веришь в нее. Все, что происходит в мире, проходит через руки людей, а не через желания, обращенные к волшебной палочке, а потом извлекаемые из прозрачного воздуха. Разве не так?

— Но как это связано с тобой и со мной?

— Покажи мне, как делаются эти вещи. Ты даже можешь сдержать свою клятву относительно Фая, если хочешь, но ты должен будешь убить его с моей помощью. Запомни, что в тебе течет человеческая кровь и твоя преданность должна распространяться только на людей. Послушай, послушай меня! Когда-то, во времена Верховных Королей, владения нашего отца занимали самое высокое положение в Срединных Царствах. Теперь Верховных Королей уже нет, а с ними нет и той силы, которая когда-то была у нас. И я подозреваю, что эта сила, которой владели некогда мы, была у нас похищена благодаря этой колдунье. И теперь в наших силах вернуть ее обратно в Моридж, для тебя и для меня. Взгляни же на меня, мой младший брат! Я клянусь тебе, что ты будешь вторым после меня.

— Я все еще илин, — запротестовал Вейни, — и я свободен от всех твоих обещаний. Сила Моргейн заключается в том, чем она владеет, и если ты не лжешь, то она по-прежнему владеет этим. Не пытайся сделать ей вызов, Эридж: она просто убьет тебя. А мне не хотелось бы, чтобы так случилось.

— Но послушай меня еще раз. Ведь если она имеет дело с Колдовским Огнем и если она имеет дело с Фаем, то она не может быть нашим другом. Ведь в данном случае, когда она займет его место, мы просто получим одного Фая вместо другого. При этом не забывай, что она еще менее человечна, чем он… Она очень склонна к мести, а обладая такой силой, она может сделать такое, о чем сейчас трудно вообразить. Что можешь сделать ты против ее честолюбия? Подумай об этом, брат.

— Ты сказал, что она остановилась рядом с Бейн-эй, — произнес Вейни, игнорируя все сказанное Эриджем. — Не похоже, что она бросила меня здесь. Скорее всего, она ждет меня. Она все еще надеется, что я смогу прийти.

Эридж рассмеялся, но его улыбка как бы потонула в мрачном и холодном взгляде Вейни.

— Ты все еще очень наивен, — сказал Эридж. — То, что она ожидает, еще не означает, что она ожидает именно тебя. Она не может ждать из-за такой мелочи по сравнению с ее делами.

— Что же тогда это может означать?

— Можешь ли ты показать мне способ, с помощью которого она пользуется своей силой? — спросил Эридж. — Я не прошу тебя нарушать клятву. Если она отправляется за смертью Фая или собирается разрушить Хеймур, я не буду ссориться из-за этого. Но если она ищет силу только лишь для себя, то это меняет все положение дел. Разве клятва, которую ты ей дал, может позволить подчинить ей твой собственный народ? Если это так, то эта клятва граничит с позором.

— Она предполагает уничтожить силу Фая, — сказал Вейни, — и она ничего не говорила о создании своей собственной силы или какой-либо другой.

— Нет, ты уж договаривай, — сказал Эридж. — Предполагает уничтожить силу Фая… зачем? Чтобы жить в бедности и прозябать в безвестности? Или рисковать, наживая столько кровных врагов? Ведь ты для нее ничего не значишь. Я предлагал ей тебя в обмен на обещание пойти на юг. Но она отказалась.

Вейни пожал плечами. Для него не было новостью, что он не нужен ей, разве что как средство для осуществления ее целей. И она никогда не обманывала его в этом.

— Она просто вышвырнет тебя в сторону, — сказал Эридж. — А что еще сделать подобное сердце в Хеймуре, если оно не имеет никаких привязанностей? Она создаст еще больший холод и еще большие опасности. Я предпочитаю врагов с характером, но при этом с понятием чести. Мне больше по душе сражаться с людьми. Фай стар и почти сошел с ума, но он никогда не вел войну с нами, ни он, ни его предшественники. Он лишь занят своими зверями и своими прихотями. Но как ты смотришь на то, если всем этим начнет заниматься Моргейн?

— А что ты сам сделал бы, обладая всем тем, о чем мы сейчас говорим, — грубовато спросил Вейни. — Нечто подобное тому, что я видел в Ра-Моридже?

— Оглянись вокруг, — сказал Эридж. — Посмотри повнимательней, как живет народ. Уверяю тебя, что не так уж и плохо. Много ли ты видел такого, что следовало бы изменить? У нас есть свои законы, храмы, тишина полей, и лишь наши враги, Кайя, досаждают нам. Вот это и есть моя работа. И мне не приходится стыдится за то, что я делаю здесь.

— Действительно, Моридж выглядит очень хорошо, — сказал Вейни. — Но что касается тебя самого, ведь ты не сможешь обращаться с теми вещами, с которыми имеет дело Моргейн, а кроме того, ведь она не собирается их отдавать. Лучше попытайся найти в ней союзника. Это будет самое лучшее, что ты сможешь сделать для Мориджа.

— И присоединиться к тем десяти тысячам, которые погибли в Айрен? С ее помощью?

— Но она не убивала их. Большая часть всех этих рассказов — ложь.

— Но если это произошло с ее помощью, то это одно и то же. И я не хочу, чтобы Моридж и Нхи постигла та же участь. Я не могу поверить ей. Но этому — этому — я поверил бы, я поверил бы, что она ценит силу. — Он поднялся в возбуждении и достал из шкафа, стоявшего рядом со столом, какой-то сверток. Пока он держал его в руке, ткань развернулась, и Вейни увидел, к своему ужасу, золотую рукоятку Подменыша. — Вот что держит ее в Бейн-эй. И я бьюсь об заклад, брат мой, что ты должен знать кое-что об этом.

— Я знаю только одно: она приказала мне держать руки подальше от него, — сказал Вейни. — На что и ты должен обратить внимание, Эридж. Она говорит, что большая опасность может исходить от этого проклятого клинка, и я верю в это.

— Я знаю, что она ценит его больше своей жизни, — сказал Эридж, — и даже больше, чем все остальное, что у нее есть. Это было очевидно. — Он резко дернулся, когда Вейни попытался протянуть руку к мечу. — Нет, этого я тебе не дам. Но мне хотелось бы услышать твои объяснения о том, что он значит для нее. И если ты действительно мой брат, то ты расскажешь мне об этом по собственному желанию.

— Я честно скажу тебе, что не знаю, — ответил Вейни, — и если ты благоразумный человек, то ты позволишь мне вернуть ей эту вещь еще до того, как она успеет принести нам несчастье. Из всех вещей, которые есть у нее, эта — самая опасная, которой боится даже она сама.

И он сделал вторую попытку взять меч, начиная опасаться за намерения Эриджа относительно клинка: тот считал, что именно этот предмет являет собой источник силы. Он думал так уже хотя бы судя по тому, как Моргейн хранила его и никогда с ним не расставалась. Неожиданно Эридж повысил свой голос до крика, и в распахнувшуюся дверь вбежала четверка маай.

А Эридж уже обнажал клинок, выдвигая его из ножен здоровой рукой. Лезвие напоминало полупрозрачный лед, который мерцалопаловым отливом, и весь окружающий воздух как будто начал петь у них в ушах. Вейни сразу узнал эту ужасающую вибрирующую мелодию, которая срывалась с кромки лезвия.

— Нет! — закричал он, отскакивая в сторону. Воздух уже почти ревел в темноте, и сильный ветер затягивал их. В этот момент все четверо маай уже исчезли, втянутые в безбрежное пространство, открывшееся между ними и дверью.

Эридж внезапно отбросил клинок, который заскользил по полу, сокрушая все вокруг себя. Неожиданно для самого себя Вейни быстро подхватил ножны и осторожно пополз к лежащему на полу клинку. Он взялся за золоченого Дракона в тот момент, когда в дверях появились новые люди, привлеченные шумом в комнате. Все та же прозрачная звездная темнота поглотила и их, и в это время рука Вейни начала неметь.

Он понял, что именно это ощущение оцепенения, которое почувствовал и Эридж несколько мгновений назад, заставило того отбросить меч. Внезапно Вейни услышал странный крик и почувствовал, как чья-то рука опустилась на его запястье.

Тогда он рванулся и побежал вниз по лестнице, но не для того, чтобы разрушать все вокруг, а для того, чтобы наконец-то обрести свободу, и никто в этот миг, никто их тех, кто видел произошедшее, кто видел это жуткое мерцание неизвестного им мира, вихрем срывающееся с опалового лезвия колдовского меча, зажатого в его руке, не посмел остановить его.

Он хорошо знал дорогу. Миновав главный выход, он побежал к конюшням, где суматошно наорал на плачущего конюха, чтобы тот оседлал для него самую лучшую лошадь. И все это время вся крепость пребывала в полной тишине. Укрываясь от стрел, которые, как он ожидал, каждую минуту могли обрушиться на него из узких крепостных окон, он добрался до ворот и приказал мальчику открыть их.

Держа ножны и повод в одной руке, а другой сжимая трепещущий клинок, он вскочил в седло и поскакал. Стрелы, как он и ожидал, мчались ему вдогонку. Одна из них, пущенная с крепостной стены в темноту просто на удачу, задела кромку меча и исчезла в бесконечности. Другая попала в лошадь, заставив ее спотыкаться. Но несмотря на это, он был свободен. Перепуганная стража при виде угрозы со стороны колдовского оружия не посмела задерживать его. Вторые ворота остались позади, и теперь он мчался по дороге, извивающейся по склону холма.

Пока еще не было видно его преследователей. Он представил себе, как Эридж собирает людей, пытаясь отобрать тех, кто отважится участвовать в погоне. То, что Эридж будет среди них, не вызывало у него никаких сомнений. Он очень хорошо знал своего брата, чтобы представить себе, будто тот мог отказаться от задуманного.

И Эридж, в свою очередь, очень хорошо знал, по какой дороге будет скакать Вейни, и если бы он не вырос на земле Моридж, ему не удалось бы ускользнуть от них. Он скакал, выбирая самые короткие дороги, которые значительно сокращали его путь к окончательной свободе. И он и Эридж очень хорошо представляли себе всю паутину окрестных дорог.

Теперь все зависело лишь от того, успеет ли он добраться, если это вообще возможно, до Бейн-эй и до Моргейн быстрее, чем его преследователи или их стрелы.

8

Погоня вновь была за его спиной. Когда он оглядывался назад, всматриваясь в отдельные пятна снега, окружавшие дорогу и поблескивающие в свете ночных звезд, он одновременно мог различать и темную массу всадников на вершине холма или вдоль дороги. Но хорошо объезженная лошадь все время поддерживала расстояние между ними почти постоянным.

Он ни разу не задержался в дороге надолго. Страх оказаться на расстоянии полета стрелы подгонял его. Если бы им удалось приблизиться на это расстояние, то ему уже не удалось бы выжить. Он уже почти не сомневался, что все его преследователи были маай и изнывали на предмет его убийства, поскольку это был единственный способ вернуть назад то, что он увозил от них.

Поэтому остановки в пути были очень опасны. Иногда ему приходилось останавливаться, чтобы дать отдых лошади. Для этого он выбирал такое время, когда уже не мог различить своих преследователей, предполагая, что они делают то же самое, но прекрасно понимал, что в один прекрасный момент он может сделать роковую ошибку или потерять скорость и время. Так они продвигались уже целый день по долинам Мориджа, когда появились первые сигнальные огни на вершинах холмов, предупреждающие, что здесь недалеко находится граница. Эта сеть сигналов была своего рода средством защиты, которая предусматривала еще и то, что все, кто был в состоянии, должны были патрулировать дороги и проверять каждого встречного около жизненно важных дорог. Ему не хотелось встречаться с ними, потому что он не хотел подвергать их опасности, которая могла исходить от колдовского клинка. Некоторые жители этих районов, преимущественно из кланов Сан или Торин, были без всякого сомнения хорошими стрелками из лука, и это была еще одна причина, по которой он старался избегать встреч.

На одной из первых остановок он ухитрился вложить устрашающее лезвие в ножны, боясь подвергнуть самого себя действию того опасного огня, который был сродни самим Вратам. Для этого он положил ножны на землю и осторожно, с большим страхом, поместил острие внутрь, не надеясь, что они смогут удержать эти колдовские силы. Но свечение моментально было втянуто внутрь, а клинок легко лег на место, как в собственный дом, после чего он смог поднять его как обычный меч.

Именно картина исчезновения тех четырех маай, от которой он не мог отделаться до сих пор, когда они были унесены, втянуты в эту пустоту, наполненную прозрачной межзвездной тьмой, волновала его до сих пор. Он не мог забыть людей, которые даже не понимали, от чего и как они умирают.

Если такое было возможно, то он с радостью предпочел бы выбросить Подменыш, освободиться от этого смертельного груза, оставив его лежать где-нибудь в ожидании очередного незадачливого хозяина. Но в этом-то как раз и состояла его обязанность: он должен был сохранить его, чтобы вернуть Моргейн, которой принадлежал и которая имела достаточно рассудка, чтобы держать его в ножнах. Сам же он продолжал содрогаться при мысли, что ему придется вновь обнажить его, и, может быть, он боялся этого даже больше, чем стрел, которые в любой момент могли появиться за его спиной. В этом мече была все та же зловещая сила, хотя и более замедленная, чем в том отвратительном оружии, которое он видел у нее последний раз. Об этом ему все время напоминала рука, которая все еще ныла от общения с этой колдовской силой.

Он старался сократить остановки до минимума, все время подгоняя лошадь, чтобы увеличить разрыв, понимая, что она выдохнется раньше, чем они доберутся до Бейн-эй, где он рассчитывал отыскать Моргейн. На его пути попадались деревни, в которых маай могли заменить лошадей, после чего им только оставалось ждать, когда падет его лошадь. Его внутренняя боль, последствия многочисленных побоев, не утихала, а на губах периодически появлялась кровь, не то из разбитых губ, не то из какого-то более глубокого места.

Когда он в очередной раз взглянул назад, то понял, что Маай вот-вот будут недалеко от него.

Не оставалось другого выхода, кроме как съехать с главной дороги, чтобы попытаться запутать погоню. В следующий же момент он рискнул воспользоваться узкой дорогой, сильно разбитой уже после того, как выпал снег. В конце концов он решил двинуться по ней и едва уговорил бедную лошадь сделать этот поворот.

Эта дорога была ему известна. Недалеко от нее находилась маленькая деревня, Сан-Моридж, принадлежавшая клану Сан. Эти люди были приветливыми и жили очень уединенно вот в таких небольших селениях, разбросанных то тут, то там. Однако они же были очень свирепы по отношению к врагам. Там же была небольшая ферма, которую он помнил потому, что его старый воспитатель и учитель военного искусства, сан Ромен, был из этих мест. Он был в великом долгу перед ним: этот человек был единственным во всем Ра-Моридже, кто хорошо относился к кайскому ублюдку и всегда залечивал его ушибы и мелкие раны.

Это был долг, который он не мог сейчас оплатить, но отчаяние подавило в нем все гордые порывы. Он знал, что на ферме есть конюшня, расположенная сзади маленького дома, где в давние времена он и Эридж поили своих лошадей.

Оставив уставшую лошадь на краю дороги, и положив Подменыш на плечо, он направился вниз вдоль придорожного рва, пока не увидел конюшню.

Тогда он побежал, стараясь держаться в тени, распахнул дверь и быстро вошел внутрь. Ему нужно было торопиться, пока люди в домике сана Ромена не почувствовали присутствие посторонних. Он выбрал подходящую уже оседланную лошадь, какая только могла приглянуться ему в такой темноте, и вывел ее наружу.

Где-то в доме уже слышались звуки торопливых шагов. Поэтому он быстро вскочил в седло и пришпорил лошадь в тот момент, когда уже открывалась дверь в доме. Перескочив через канаву, они выбрались на дорогу, где он погнал ее, подталкивая пятками под ребра. Он все время выдерживал направление на пересечение дорог, которое уже виднелось впереди. Там он развернулся, направляясь прямо в Бейн-эй, по более длинной, но менее опасной на его взгляд дороге.

Когда неожиданно впереди показался всадник, Вейни решил, что это кто-нибудь из местных бедных кланов, но потом разглядел, что этот человек был снаряжен как воин. Не было никакой надежды, что его низкорослый зверек может обогнать более сильную лошадь, и нечего было думать о том, чтобы избежать неминуемой встречи. Поэтому Вейни ехал не торопясь, покачивая ногами, как обычно делают загонщики скота, возвращающиеся к вечеру домой. Но сейчас все еще была ночь, на домах горели сторожевые огни, а он никак не походил на пастуха в одежде, которая скорее отличала в нем молодого воина, юйо, а никак не жителя этих удаленных окраин. Кроме того, у него был длинный меч, а его рубашка из тонкого батиста выдавала в нем человека, преждевременно покинувшего какой-нибудь большой замок, принадлежащий знатному клану.

И он подумал с тоской, что, может быть, ему придется даже убить этого человека. Он отыскал на поясе то место, где был закреплен меч, отстегнул ножны и взял Подменыш одной рукой так, чтобы при этом вторая рука удобно ложилась на рукоятку.

И тут ему показалось, что он узнает эту дичь, которая случайно попалась ему на ночной пустынной дороге.

Это был один из братьев, чей отец был Торин Эфен. Вейни не знал отца, но он часто видел детей Эфена, длиннолицых, никогда не расстающимися с лошадьми, суровых и непреклонных во всех размолвках, возникающих с наиболее богатыми представителями рода Торин.

— Юйо, — обратился к нему Вейни, — у меня нет никакого желания нападать на тебя. Я нхи Вейни, сейчас находящийся вне закона, но я не ищу ссоры с тобой.

Человек, а это был действительно один из отпрысков Эфена, разрешил ему подъехать ближе, несмотря на то, что сам остановился. Он смотрел на него с большим любопытством, удивляясь, без сомнения, что за сумасшедшего он встретил: в такой одежде и на такой невзрачной лошади. Даже при бегстве мужчина должен был бы выбрать что-нибудь получше.

— Нхи Вейни, — сказал он, — мы слышали, что ты был где-то в Эрде.

— Сейчас я направляюсь в Бейн. Я украл эту лошадь прошлой ночью, поэтому она так выглядит.

— Если ты соберешься красть очередную, юйо, то береги получше свою голову, ведь ты плохо вооружен. У меня тоже нет никакого желания убивать тебя. Ты сын Риджена, и убивать тебя, тем более отверженного, не сделает чести и не принесет удачи никакому воину.

Вейни поклонился в знак понимания услышанного, затем поднял повыше меч, который он держал в руках.

— А это, юйо, меч, который я не должен потерять. Этот меч имеет имя и принадлежит тому, у кого я в данный момент нахожусь на службе. Я илин и подчиняюсь другим законам. Спроси в Ра-Моридже, и они тебе расскажут, с чем ты случайно столкнулся на этой дороге и чего едва избежал.

И он чуть выдвинул Подменыш из ножен, чтобы были видны только странные древние символы, нанесенные на поверхность клинка. Глаза человека округлились, а лицо побледнело, в то время, как его руки по-прежнему лежали на собственном мече.

— Кому ты служишь? — задал он очередной вопрос. — И кому принадлежит вещь, подобная этой? Похоже на работу кваджлинов.

— Спроси в Ра-Моридже, — вновь последовал ответ. — По законам, которыми пользуется только илин, я могу ехать дальше, потому что мой хозяин находится здесь, в Моридже, и ты по Закону не можешь использовать волю Риджена по отношению ко мне. Я же прошу тебя, сойди с лошади, освободи ее от своего багажа, а я взамен дам тебе свою. Я отчаявшийся человек, находящийся в безнадежном положении, но не вор, и я не загоню твою лошадь до смерти, если у меня будет очередной шанс заменить ее. Эта же низкорослая кобыла взята из Сана. Если твоя лошадь знает дорогу домой, я отправлю ее тебе назад, как только у меня будет такая возможность. — Было видно, что человек взвешивал перспективы возможного поединка и затем благоразумно капитулировал. Он слез с лошади и быстро снял свои вещи.

— Эта лошадь принадлежит клану Торин, — сказал он, — и если потеряется где-то в этих краях, то всегда сможет найти дорогу домой. Но я прошу тебя позаботиться о ней, я ее очень люблю.

Вейни поклонился, затем вскочил в седло, развернул лошадь и послал ее в галоп, чтобы не получить в спину стрелу с красным оперением, поскольку он заметил лук среди вещей его нечаянной дорожной жертвы.

А тем временем от одного места к другому, вдоль всего пространства Мориджа, его преследователи имели возможность отдыха и замены лошадей с седлами и со всем необходимым в дороге.

Вновь надвигалась ночь, темнота сгущалась очень быстро, и на окружающих холмах вспыхнули яркие огни, обозначавшие границы.

Он подумал о том, как человек, встреченный им на дороге, вернется в Сан-Моридж на их низкорослой лошади, и тогда уже без всяких сомнений люди из Сана и Торина, объединившись, двинутся за ним, в то время как с другой стороны к нему будут подступать Нхи и Маай, и наконец все соединятся в Бейн-эй в расчете захватить его там.

Для того, чтобы снять с человека снаряжение, его надо по меньшей мере убить. Но Подменыш не был оружием, которое оставляло победителю труп, который он мог ограбить. Кроме того, чтобы убить человека, надо было иметь соответствующие качества, а у него их явно не хватало. Такова была его природа: не убивать, если есть такая возможность. Так требовала честь, которой он все еще придерживался, понимая, что есть некий предел, который он не мог преступить в своих действиях.

Несомненно, если он будет пойман людьми клана Торин, то они с большим удовольствием передадут его Нхи и Маай.

Теперь многие, очень многие знали, где он должен появиться. Существовал самый короткий путь к Бейн-эй, но он был очень затруднен тем, что как раз там находился старый разрушенный форт, развалины которого лежали среди холмов, где были луга для выпаса скота, и поэтому его очень часто посещали дети, сопровождавшие на пастбище отцов, а иногда даже и парочки, назначавшие там любовные свиданья. Эти каменные развалины разделили много трагедий, как во время войн, так и в мирное время.

Проводник, сопровождавший Моргейн, арфист из рода Нхи, с воображением зеленого юнца, предвкушающего любовное свидание, наверняка не мог придумать ничего лучшего, как привести ее именно в это укрытие, которое, к сожалению, имело только один выход.

На холмах можно было видеть мужчин, которые явно несли охрану и вели наблюдение. Он знал, что они должны быть там, еще и не подъезжая сюда близко. Все, кто ехали в Бейн-эй, не могли миновать этого узкого места и стрелков из лука, расположенных кругом и охранявших этот кратчайший путь.

Он оставил лошадь привязанной на тот случай, если ему пришлось бы возвращаться, хотя ветки кустов, которые он использовал для этого, были не очень густые и прочные, и поэтому животное могло и само освободиться и сбежать домой. Захватив с собой меч, он пешком отправился к холмам.

Многочисленные тропинки вокруг Бейн-эй не охранялись: их было слишком много, а против больших нападающих сил обычно было принято использовать местных пастухов и крестьян. Ведь известно, что нападающие воины всегда предпочитают для сражений большие открытые пространства, где они могут использовать свою тактику и мастерство, в то время как в подобных местах им была бы навязана совсем другая война, к которой они явно не были готовы, и тогда Бейн-эй становился для них сущей ловушкой, что в какой-то мере делало его неприступным.

Он продвигался бесшумно, проявляя огромное терпенье, и постепенно перед ним открылся вид и на остатки башни, и на развалины стен, которые он помнил с детских лет. Где бегом, где ползком, часто останавливаясь и прислушиваясь, он тенью скользил в пространстве: опыт, приобретенный после почти двухлетнего путешествия через земли Маай, кражи продуктов и охота с целью спасения от голода на снежных вершинах Элис Кейдж требовали не меньшей осторожности, чем у волка, и привычки все делать в одиночку.

Наконец он добрался до стены, и его пальцы уже ощущали щели и трещины в каменной кладке, с помощью которых он должен был подняться на самый верх этого старого защитного сооружения. Он перебрался через гребень стены, приземлился на мокрую траву и спустился по склону в небольшое огороженное пространство. Сейчас он ощущал всю усталость, скопившуюся за время пути, чувствовал, как подергивались его напряженные мышцы, ощущал чуть ли не каждую свою кость и, конечно, приступы голода. Страх, как часто с ним случалось, не оставлял его и здесь. Ведь он вполне мог воспринимать это место как ловушку, расставленную ему Эриджем. Он неожиданно почувствовал зуд в плечах, и у него возникло ощущение, будто стрела уже направлена в его спину из какого-то укромного места, где расположились невидимые наблюдатели.

Он начал поддаваться страху, полагая, что это оправдано, и, огибая угол каменного сооружения, все время старался держаться в тени, где было укромное пространство, образованное естественной складкой холма. В этом месте в стене был пролом, который он хорошо помнил, достаточно широкий, почти в размер двери, на худой конец его можно было использовать в качестве укрытия.

Он крался вдоль стены к этому месту, когда уловил присутствие лошадей.

— Лио! — свистящим шепотом произнес он в темноту. Ответа не последовало. Он стал идти еще осторожней, пока не заметил бледную шерсть Сиптаха, справа — черную.

— Не двигайся, — дошел до него шепот Моргейн. — Вейни, ты знаешь, что это значит.

Он застыл, полностью затаившись. Ее голос доносился из пространства впереди него. Кто-то еще, скорее всего Рин, двигался позади него. Потом он ощутил на себе чьи-то руки, которые тщательно обыскивали его в поисках оружия, пока не остановились на рукоятке меча. Он повернул голову, чтобы удобней было снять перевязь. Наконец-то он был освобожден от этого груза, присутствие которого вызывало в нем лишь одни внутренние страдания.

Рин передал меч Моргейн. Теперь Вейни мог разглядеть ее тень в свете ночных звезд. Стоя перед ней, он почувствовал, что его колени невыносимо дрожат.

— Разреши мне присесть, — обратился он к ней. — Я провел день и ночь в седле, добираясь до этого места, и все-таки догнал тебя, лио.

— Сядь, — сказала она, и он свалился как сноп на колени, и был бы рад опустить голову и спать, но ни место, ни момент не располагали к этому. — Рин, — сказала она, — следи за подступами. Я хочу немного порасспросить его.

— Не верь ему, — сказал Рин, что обожгло Вейни и даже бросило в ярость. — Нхи не могли дать ему этот меч в подарок и отпустить его на свободу из-за любви к тебе, леди.

Злость закипала в нем. Он ненавидел сейчас этого юнца, который был таким гладким и обтекаемым, который еще не был покрыт рубцами, которые оставляет жизнь, и был так уверен в своих делах с Моргейн. Он уже нашел было подходящие слова, но почувствовал, как они застревают у него в горле, и только покачал головой. Но Рин тем не менее ушел. Вейни слышал шелест плаща, когда она усаживалась на колени в некотором расстоянии от него.

— Госпожа. — Он поклонился и прижался лбом к земле, затем заставил себя разогнуться. — Силы собраны достаточно большие. Они либо еще в пути, либо уже здесь. Эридж жаждет получить все могущество Фая, рассчитывая, что сможет использовать его для себя.

— Ты кричал мне, чтобы я не верила ему, — сказала она, — и я на что-то надеялась. Но как я могу поверить теперь тебе? Этот меч был подарен или украден?

То, что она сказала испугало его, так сильно, как может напугать только нечто, имеющее силу: он знал, как мало сострадания было в ней в те моменты, когда она теряла веру. У него же не было никаких доказательств.

— Сам меч, который я привез сюда, является подтверждением моих слов, — сказал он. — Эридж вынул клинок, тот стал убивать. Поэтому он испугался его и уронил. Когда меч упал, я подхватил его и бежал. В моих руках был могущественный ключ, госпожа, к воротам и дверям.

Некоторое время она молчала. Он слышал шелест выдвинутого наполовину лезвия и легкий щелчок, когда он было убрано на место.

— Ты держал его открытым?

Она спросила это таким тоном, как будто желала иного ответа.

— Да, — сказал он слабеющим голосом. — Я не жажду обладать им, лио, и я не хочу иметь такое оружие, даже если буду совсем безоружным. — Ему хотелось рассказать ей о людях Маай, и о том, что произошло. Но он не мог подобрать нужных слов для этого, а только лишь видел отражавшиеся в его сознании те потерянные лица. А в душе он ощущал, что не хочет знать, что с ними случилось.

— Он открывает Врата, — сказала она и отошла в темноту. — Рин, ты видишь что-нибудь?

— Ничего, леди.

Она вернулась назад и на этот раз попала в слабый свет звезд, так что он смог разглядеть ее лицо, наполовину скрытое тенью.

— Нам нужно отправляться. Прямо сейчас, ночью. А ты, может быть, думаешь по-другому, а, Вейни?

— На всех высоких местах здесь расположились стрелки, вооруженные луками. Но я буду поступать так, как ты решишь.

— Не верь ему, — вновь прошипел Рин откуда-то сверху. — Нхи Эридж ненавидит его слишком сильно, чтобы быть таким беспечным в обращении с ним или с мечом.

— Так что же ты скажешь, Вейни? — спросила Моргейн.

— Я ничего больше не скажу, — ответил он. Внезапная слабость овладела им, и она была сильнее, чем траты сил на пререкания с мальчиком. Его глаза остановились на Моргейн в ожидании решения.

— Нхи вернули мне все, кроме Подменыша, — сказала она, — не подозревая, как мне кажется, что некоторые из возвращенных ими вещей служили оружием. Но они выбрали этот меч, поскольку это был знакомый им предмет, в отличие от других. Они же вернули мне и все, что принадлежало тебе: твое снаряжение, лошадь, твой меч и седло. Иди и готовься в дорогу. Весь багаж лежит там, в углу. Я не сомневаюсь, что ты абсолютно прав насчет стрелков, но мы должны ехать: все, что исходит от тебя, не остается без последствий.

И он отправился готовиться в путь. Он отыскал угол, где лежало все, что она перечислила: знакомая грубая мужская одежда, которая уже много лет была его второй шкурой. Когда он оделся, то почувствовал, что вес снаряжения стал намного больше, чем он привык ощущать: слабость не проходила, даже наоборот, усиливалась. Теперь даже руки дрожали почти при каждом движении.

Он обдумывал предстоящую дорогу, которая проходила внизу по самому узкому месту, и начал осознавать, что у него уже почти не осталось сил, чтобы в ближайшие часы преодолеть еще и этот путь.

Не оставляла приятных впечатлений и их попытка выбраться отсюда невредимыми. Он хорошо изучил звук стрел Маай за время, когда пробирался на юг через Эрд и Моридж. Разница могла быть лишь в точности попаданий.

Моргейн подошла к нему, посмотрела на его руку, взяла ее в свою и повернула запястье вверх. Предмет, который она поднесла к ней и от которого Вейни получил короткий и неожиданный удар, напоминал то оружие, которым она часто пользовалась в случае возникающей опасности. Он вздрогнул от неожиданности и со страхом посмотрел на нее.

— Я знаю, что ты не одобряешь этих методов, — сказала она, — но я должна это сделать, потому что я не должна терять тебя, илин.

Он потирал то место на руке, куда пришелся удар неизвестной ему силы, пытаясь обнаружить привычную рану, но ничего не находил. В то же время он начинал чувствовать себя несколько необычно: усталость начинала исчезать, кровь начинала двигаться быстрее. Это было что-то от кваджлинов, вновь подумалось ему, и, как уже много раз до этого, он почувствовал страх. Если бы она подавала ему хоть какие-то надежды, то она не стала бы делать с ним подобные вещи.

Я не должна потерять тебя, илин.

Она слишком задержалась в ловушке, расставленной ей в Моридже из-за Подменыша. Он чувствовал это своим сердцем и не осуждал ее за это. Но неужели в этом огромном мире не могло найтись маленького кусочка участия по отношению к илину, который служил ей, и больше всего именно здесь, в Моридже.

Он занялся подготовкой к отъезду с твердым убеждением, что не должен пропасть, тем более теперь, когда под ним есть конь, который легко понесет его отсюда вниз и дальше, по холмам Бейна.

У них было три лошади: Сиптах, ненавистный ей Черный и лошадь Рина, хорошей крови, но имеющая слишком длинные ноги и немного худая в груди. Вейни считал, что она вполне сможет пройти весь предстоящий им путь, так что их молодой проводник мог спокойно ехать с ними.

— Только оставь арфу, — сказал Вейни, когда увидел ее, как и прежде, привязанной на спине молодого нхи. — Она будет сильно греметь в дороге.

— Нет, — ответил тот очень решительно, как и следовало ожидать от нхи Рина, сына Парена. И словно ища поддержки, Вейни взглянул в сторону Моргейн, зная, что мальчишка будет обращать все внимание только на ее слова.

Но она ничего не сказала и, эффектно вскочив на спину Сиптаха, слегка тронула поводья, а Вейни пристроил Черного вслед за ними, когда лошади уже огибали угол, за которым виднелись ворота, которые следовало открыть. Вейни направил Черного прямо туда, приподнял тяжелый засов и раздвинул створки. Моргейн и Рин пронеслись через них, а он задержался всего лишь на мгновенье, запрыгивая в седло и подгоняя пятками коня. Сиптах с ходу перемахнул через остатки стены, напоминая ему, что в этом месте нужно делать прыжок, о котором он уже забыл за эти годы. Рин взял препятствие относительно легко, а Черный прыгнул немного неудачно, и, поскользнувшись на мокрой траве, слегка присев на задние ноги, словно птица.

И в этот момент посыпались стрелы. Вейни укрылся от них, перебросив себя через спину коня на другую сторону, стараясь свеситься за седло, насколько это было возможно. Он надеялся, что и остальные сделали то же самое.

Сквозь вздымающуюся черную гриву он видел небольшой сноп красного огня, вырвавшийся из рук Моргейн. После этого в воздухе стало тихо, потоки стрел прекратились. Он не знал, что именно произошло в результате этого слепого выстрела, но они были из земли Моридж, эти люди, и в глубине души он надеялся, что они просто убежали от страха, побросав свои луки.

Но вот впереди показался самый узкий участок дороги. Вейни постоянно подгонял Черного, который теперь обогнал даже Сиптаха, как бы отвечая на все домогательства Вейни, который тем временем постоянно направил его к северу, где была расселина между холмами.

Моргейн скакала, низко пригнувшись в седле, и через мгновенье была уже опять рядом с ним. Она безотчетно смеялась, затем привстала в седле, протягивая в его сторону руку, но, так и не коснувшись, вновь опустилась, ускоряя бег. Сиптах с раздувающимися ноздрями и светлой головой летел вперед рядом со звездами, отражавшимися в его почти белой гриве.

Вскоре они остановились, чтобы подождать молодого наездника. Оба стояли довольно долго, и Вейни даже сделал предположение, что того могло просто выбросить из седла.

Но с ним все было хорошо, если не считать некоторой бледности на лице, которая стала особенно заметна, когда он подъехал к ним. Его лошадь немного сбавила темп и как будто хромала. Вейни соскочил с седла, чтобы посмотреть в чем дело. Оказалось, что стрела попала в ногу и некоторое время болталась в ней. Когда Вейни исследовал рану пальцами, то понял, что она неглубока и не представляет большой опасности.

— Он должен выдержать, — заключил он. — Со временем это пройдет.

— Тогда давайте уходить, — сказала Моргейн, поднимаясь на стременах, чтобы взглянуть на дорогу. — Их удивление скоро пройдет, оно не будет долгим: они никогда не видели меня с огнем в руках, но теперь познакомились и с этим. Они будут приучать себя к такой возможности и снова обретут храбрость, теперь еще и в отношении этого.

— Куда именно ты хочешь направиться сейчас? — спросил Вейни.

— К Иврел, — коротко ответила она.

— Госпожа, как раз на нашем пути находится замок Бейн. Когда-то люди, жившие там, были почти твоими друзьями. Вполне возможно, что мы сможем получить у них пристанище и на этот раз, если доберемся туда раньше Эриджа.

— Я не доверяю никаким крепостям и замкам вблизи Иврел, — сказала она. — Нет, мы не будем останавливаться в Бейне.

И они поскакали, сначала легкой иноходью, чтобы не переутомлять лошадей. Вскоре Вейни почувствовал, как его ощущения притупляются, а бок пронизывает сильная боль. Пощупав болящее место, он обнаружил небольшую рану, которая, к счастью, не кровоточила и, следовательно, не могла унести его жизнь, но тем не менее беспокоила его. Чтобы немного отдохнуть и облегчить боль, он зацепился одной ногой за высокую луку седла и, придерживаясь обеими руками, позволил себе на некоторое время заснуть.

Его разбудили звуки колоколов.

Он посмотрел вверх и осторожно расслабил мышцы, которые затекли за время сна. Тут же он увидел, к своему стыду, что Рин ведет его коня, а вокруг уже начинается утро нового дня. Они двигались цепочкой по очень мирной усаженной хвойными деревьями дороге, проходящей вдоль каменной стены.

Тогда он наклонился вперед и взял повод в свою руку, пытаясь сообразить, где они находились: он наверняка должен был бывать в этих местах раньше. Это был монастырь Бейн-эн, самый большой в всей земле Эндар-Карш, который сохранился до сих пор. Там находилась обитель Серых Отцов. Он проехал вперед, чтобы присоединиться к Моргейн, удивляясь, знала ли она об этом месте или направилась сюда по совету Рина. В этом месте было множество свидетелей ее появления в Бейне, и уже по одному этому очень трудно было надеяться на безопасность даже здесь.

Братья-монахи, побросав свою работу, с выражением полного удивления собрались на стене. Некоторые из них бросились вперед, чтобы приветствовать странников, но очень быстро остановились в нерешительности, видимо отбросив первоначальные намерения. На их лицах отражалась растерянность. Но при всем том на самом деле они были очень добрые люди, и Вейни не боялся их.

Тем временем лицо Моргейн выражало ужасающую слабость и боль: видимо, рана вновь начала беспокоить ее. Когда он увидел это, то до боли прикусил губу, понимая, в чем дело.

— Ты думаешь остановиться здесь? — спросил он ее.

— Я не думаю, что аббат сможет перенести это, — сказала она.

— А я не думаю, что ты сможешь перенести дальнейшее путешествие, — заметил он. И в тот же момент взглянул на молодого Рина с темными кругами вокруг глаз, который выглядел жалким и несчастным. И подумал, что вряд ли преследователи бросятся искать их именно здесь.

Он уверенно направил Черного прямо к воротам, вспомнив о небольшом домике для гостей, который содержал здешний аббат. Этот дом очень редко использовался зимой, и был в основном предназначен для таких гостей, пребывание которых непосредственно в святых стенах было либо затруднено, либо вообще нежелательно.

Ни у кого не спрашивая разрешения, на глазах у изумленных Братьев, он провел их прямо за изгородь, которой дом был отгорожен от помещений собственно монастыря. Там он спешился и помог Моргейн спуститься на землю. Она очень неловко попыталась воспользоваться его протянутой рукой, изображая настоящую леди, но ее нога не позволила выдержать этот ритуал до конца, и она слегка присела, опираясь на его руку, выразив ему благодарность легким кивком и взглядом серых глаз.

— Это место будет убежищем для нас, — сказал он. — Таковы законы. Никто не может тронуть нас здесь, а если это место будет окружено… ну что ж, мы обдумаем это тогда, когда это произойдет.

Она вновь кивнула, по ее лицу было видно, что силы вот-вот оставят ее, и она сожалела, что их было здесь всего лишь трое: она, он и молодой воин, еще не научившийся должным образом обращаться с ушибами и ранами, который сам едва мог взобраться по ступеням.

К счастью, других гостей в домике не было. Вейни был очень доволен этим и, прежде чем отправиться к лошадям и принести багаж, помог Моргейн хоть как-то устроиться и прилечь. Он вручил смертоносный меч ей прямо в руки, а сам спустился во двор, чтобы разобраться с остальным.

Рин помогал ему управляться с лошадьми и перенести в дом багаж вместе с седлами. После этого они вместе отправились в конюшню, где Рин с напряжением следил за Вейни, который взяв немного масла из того, что они употребляли в пищу, медленно втирал его в рану лошади.

— Теперь она не будет хромать, — заключил он. — Это была обычная стрела, а в такое время, когда нет никаких паразитов, садящихся на рану, она не будет гноиться. Масло облегчит боль, но мне кажется, здесь останется шрам.

В дом они возвращались вместе по небольшой дорожке среди высоких зеленых деревьев. Колокола в этот час молчали, видимо, Братья предавались молитвам.

Неожиданно для себя Вейни заметил, что Рин изменился. Он даже не мог сразу решить, что это было. Он помнил только, как этот мальчик с арфой за спиной стремглав бросился за Моргейн через ворота Ра-Мориджа. Теперь же рядом с ним шел усталый повзрослевший человек, вместе с ним разглядывавший все окружавшее их. В нем появилась новая, неуловимая пока твердость, но уже отражавшаяся тем не менее в его глазах, которые теперь больше изучали, чем удивлялись.

Вейни заметил в нем признаки этой умиротворенности и по-своему оценил ее. Он осторожно положил Рину руку на плечо, и так они подошли к дому. Он понизил голос, чтобы не разбудить Моргейн, и сказал:

— Сейчас я буду дежурить, и, уверяю тебя, что я не смогу долго продержаться. Потом настанет твоя очередь, а потом ее.

Молодой Рин мог бы попытаться протестовать, как бывало уже не раз, когда он отправлялся в поездки со своим отцом по Мориджу. Сейчас же он принял положение дел как должное и устроился на голой кровати, в то время как Вейни отыскал свой меч и уселся на ступенях дома, опершись головой о руки, лежащие на его рукоятке. В таком положении он мог оставаться достаточно долго, не засыпая. Он много ночей провел в дороге, неся охрану таким образом.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, он будто в кривом зеркале увидел другие времена и другое место, когда ему приходилось наблюдать за гостями, останавливающимися в малом замке в Моридже. Там оставались ночевать люди из богатых кланов, перебирающиеся с пастбища на пастбище. Иногда там останавливались даже предводители разбойников, а сопровождавшие их люди шатались вокруг, пьянствовали, а по ночам крушили обстановку комнат в поисках дверей. Самый отъявленный злодей обычно выполнял роль сторожа и наблюдал за их отдыхом, сидя на ступенях крыльца, где он охранял дверь с мечом в руках и с устрашающим видом отпугивал детей, которые прятались в засаде, наблюдая за необычными посетителями.

Охрана у дверей являлась и своевременным предупреждением другим возможным гостям, что им вряд ли удастся воспользоваться этим пристанищем и чтобы они, не въезжая во двор, отправлялись искать ночлега еще куда-нибудь.

Вот в таком положении его и застали святые Братья.

Он очнулся от своих мыслей, как только раздались первые шаги по каменным плитам, которыми был вымощен двор. Он изменил положение и сел более прямо, по-прежнему придерживая меч, опущенный между колен, в то время как одетые во все серое монахи приблизились к ступеням с глиняными горшками, в которых принесли еду.

Они поклонились, пряча руки в складках одежды. Вейни выразил им неподдельную учтивость в ответ на это и в свою очередь поклонился им столь низко, насколько позволяла его поза.

— Можем мы узнать? — последовал традиционный вопрос. Он мог быть оставлен и без внимания. Но Вейни снова поклонился, еще раз выражая глубокое почтение к святым Братьям.

— Мы люди, находящиеся вне закона, — сказал он, — а я к тому же еще и беглый пленник. Мы никого не убили там, откуда пришли, и тем более в Бейне. Мы не будем трогать ни ваши стада, ни ваши луга, и не будем причинять никакого насилия и жестокости никому из живущих здесь. Мы просили только убежища.

— Все ли… — Последовало некоторое замешательство при очередном вопросе, который тоже задавался в случаях, когда дело касалось именно разрешения на убежище. — Все ли вы истинно человеческой крови?

Моргейн не надевала капюшон, когда они въезжали в монастырь. И она, в своей одежде, очень близкой к легенде, являла собой ее живое олицетворение, которое могло до смерти перепугать любого религиозного человека в Бейн-эн.

— Кроме, быть может, одного, — сообщил он им по этому поводу, — но она не является кваджлином. — Такой ответ вызвал явный испуг, который тут же отразился в их кротких глазах. И, скорее всего, благодаря легенде они уже поняли, кто приехал к ним, если только здравый ум позволял им поверить в это.

— Мы предоставим вам убежище, — сказали они, — всем, кто вошел сюда с миром. Это относится и к тем, у кого порочная кровь, и к тем, кто сопровождает их, если им это будет необходимо. Мы благодарны вам за рассказ о себе. После вашего отъезда мы совершим над домом обряд очищения. С вашей стороны было очень учтиво, что вы так разговаривали с нами, и мы будем уважать ваше уединение и никак не побеспокоим вас. Вы истинный сын человеческий?

— Я родился человеком, — ответил он и поклонился им еще раз. — Святые Братья, — добавил он, когда они уже повернулись и собрались уходить. Они посмотрели на него, все как один кротко, все с одинаково загорелыми лицами и все с одинаково терпеливыми манерами, как будто у них всех было одно сердце, которое и управляло ими. — Помолитесь за меня, — попросил он их. И продолжил, поскольку при этом он должен был бы подать им хоть какое-то подаяние, просто как знак милосердия: — У меня нет ничего, что я мог бы дать вам.

Они поклонились почти одновременно с ним.

— Не придавайте этому значения, добрый человек. Мы помолимся за вас, — ответил один из них. С этим они удалились.

Когда солнце начало опускаться, надвигающиеся сумерки принесли с собой холод. Пока у него были силы бороться со сном, он продолжал дежурить, хотя время, когда он должен был разбудить Рина, давно прошло. Наконец, когда силы все-таки начали оставлять его, он спустился вниз по ступеням, чтобы собрать все, что принесли монахи. Он перенес в дом глиняные горшки, после чего мог уступить место у дверей Рину.

Моргейн проснулась. В горшках, которые принесли монахи, был черный хлеб, мед, соленое масло, мясная похлебка, вареные бобы, которые немного уже остыли, но все равно понравились Моргейн, чье питание, как он подозревал, в последние дни было более чем скромным. Он выделил Рину его порцию, с которой тот отправился прямо на ступени, где голод и аппетит скомпенсировали неудобство обеденного стола.

Для лошадей Братья также принесли несколько охапок сена и меру с зерном, что не прошло незамеченным для Вейни. Он даже отсыпал часть зерна в багажные мешки, припасая его для будущего путешествия. В наступающих вечерних сумерках, когда солнце почти скрылось за западными склонами гор, Рин устроился на ступенях лестницы со своей арфой. Он негромко напевал одному ему известные песни, аккомпанируя сам себе. Его тонкие изящные пальцы извлекали из струн удивительные по красоте звуки, послушать которые пришли к воротам даже некоторые монахи, временно оставив свою работу. Рин улыбался, глядя на них отсутствующим взглядом. Но их настроение сильно изменилось, когда в дверях появилась Моргейн. Одни из них пытались даже осенить ее крестным знамением, до смерти перепуганные, и это, казалось, сильно опечалило ее. Она вежливо поклонилась им и, получив ответные поклоны, вернулась в дом, где было тепло от горевшего камина.

— Мы должны уехать сегодня ночью, — сказала она, когда Вейни присел на камни рядом с ней у огня.

Он был очень удивлен таким неожиданным решением.

— Лио, для нас нет более безопасного места, чем это.

— Я не собираюсь отсиживаться в убежищах, — сказала она. — Моя цель — Иврел и больше ничего. Считай, что это мой приказ, Вейни.

— Да! — коротко отреагировал он и поклонился. Она внимательно посмотрела на него, когда он выпрямился, и нахмурилась.

— Что это? — спросила она, указывая рукой на его затылок и шею. Его рука сама собой поднялась, ощупав косо срезанные концы волос, а лицо слегка покраснело.

— Лучше не спрашивай, — сказал он.

— Ты илин, — сказала она, и в ее тоне угадывалось осуждение. — Это сделал ты или?…

— Таков был мой выбор.

— Что же произошло на самом деле в Ра-Моридже между тобой и твоим братом?

— Ты приказываешь мне рассказать?

Ее губы были напряжены, а серые глаза готовы были пронзить его насквозь. Возможно, она понимала скопившееся внутри него страдание.

— Нет, — последовал кроткий ответ.

Было не в ее правилах оставлять что-либо невыясненным, тем более если оно угрожало ее безопасности. Он понимал ее интерес к происходившему в Ра-Моридже и был благодарен за то, что не понадобилось давать полный отчет, и уселся на теплые камни, слушая звуки арфы и наблюдая за силуэтом восхищенного лица Рина, все еще различимого в надвигающихся сумерках на фоне поросших хвойными деревьями зеленых холмов и монастырской церкви с высокой колокольней. Песня неожиданно оборвалась: прядь волос случайно упала на лицо певца, и он отбросил ее движением головы. Но руки продолжали свое движение по струнам, негромко выводя мелодию, как бы отдавая дань этому месту и монахам, которые с восхищением слушали ее.

Вскоре зазвонили колокола, напоминающие о том, что приближается вечерня, серые цепочки монахов вновь потянулись к святой обители, и, казалось, с их уходом сумерки стали надвигаться еще быстрее.

Путешественники еще раз перекусили остатками монастырской еды и устроились спать, хотя бы на часть ночи.

Но уже очень скоро Моргейн, которая дежурила на этот раз, растолкала их и приказала собираться в дорогу.

Тонкая красная полоса близкого рассвета уже появилась на горизонте.

Снаряжение было быстро собрано, лошади оседланы, и Моргейн в последний раз погрелась у камина, бросив прощальный взгляд на приютившую их комнату.

— Я не думаю, что они ожидают получить от меня какой-либо подарок на прощанье, — наконец сказала она. — Да мне и нечего им дать.

— Они постарались освободить нас от этих забот, — сказал Вейни, заверяя ее в том, что им не о чем беспокоиться, и было несомненно, что и в его мешке не было ничего интересного для святых Братьев.

Рин немедленно проверил свои вещи, и нашел лишь несколько монет, которые он и оставил на кровати. Всего лишь несколько мелких монет.

Они уже ехали по дороге, и лучи восходящего солнца едва-едва пробивались через утреннюю дымку, когда Вейни вспомнил про арфу и не увидел ее, как обычно, за спиной Рина.

Вместо этого там находился лук, чем Вейни был откровенно опечален. Позже он увидел, что и Моргейн заметила это и уже приготовилась сказать что-то на этот счет, но вовремя удержалась. Таков был выбор юноши.

Среди жителей Бейна существовало поверье, что монастырь Бейн-эн являл собой осколок, оставшийся здесь еще от времен сотворения Небес. Это был поистине райский уголок. Чем бы он ни был на самом деле, сущей правдой было то, что это место превосходило по красоте даже Моридж. Хотя на дворе стояла зима, золотистые пастбища и зеленые кедры придавали ему сказочную красоту и изящество, а могучая горная цепь, образованная массивами Кэт Вредж и Кэт Сведжур, окружала долину грядой заснеженных вершин. Недалеко проходила прямая дорога с изгородью вдоль нее, что можно было встретить только в Бейне. Два раза им попадались деревни, расположенные вдоль нее, отливающие золотом соломенных крыш, как будто дремлющих под зимним солнцем, с белыми стадами овец, пасущихся рядом с избами и похожими на плавающие облака.

Один раз, когда им пришлось проезжать через такую деревню, они стали свидетелями небывалого, как им показалось, смятения: дети стояли с широко открытыми глазами, сбившись в беспорядочные кучки и прячась за материнский подол, а мужчины побросали работу и, казалось, не знали, что именно им следует делать. С одной стороны, они были готовы бежать за оружием, с другой стороны, им казалось, что следует готовиться к приему важных гостей. Такое неожиданное впечатление произвели на них путешественники.

Но, возможно, жители деревни просто ослепли от неожиданно яркого солнца, и вообще не видели ничего, или же убеждали себя в том, что не должны предпринимать никаких действий против путешественников, направляющихся на восток: в ту сторону едут только те, кто пришел сюда из Хеймура, а при них не следует хвататься за оружие, так как это может принести несчастье.

— Лио, — нас уже видело очень много людей, и поэтому так или иначе о нашем появлении узнают в Ра-Бейн уже к вечеру.

— К вечеру, — сказала она, — мы на самом деле будем уже вон за теми холмами.

— Если бы мы чуть свернули в сторону и попросили бы убежища в Ра-Бейне, то вполне возможно, что они и пригласили бы тебя, — настаивал Вейни.

— И поступили бы с нами так же, как это произошло в Ра-Моридже? — возразила она. — Нет. Я не соглашусь больше ни на какие задержки.

— К чему такая спешка? — запротестовал он. — Госпожа, мы все устали, и ты не являешься исключением в данном случае. После такого долгого ожидания, которое длилось почти сто лет, что значит один день задержки для отдыха? Да мы могли бы и не уезжать из монастыря.

— Ты не готов продолжать путь?

— Готов, — заверил он, но это была вынужденная ложь. На самом же деле он чувствовал себя разбитым, все его кости буквально разламывались от боли, но с другой стороны, он был уверен, что и она находится не в лучшем состоянии, и ему было стыдно выставлять напоказ свои недуги. В нее вновь вселился тот самый дух, который принуждал ее идти к Иврел несмотря ни на что. Вейни уже знал, что значит встать на ее пути в такой момент, и если ее нельзя было убедить в необходимости даже короткой задержки, то и речи не было о том, чтобы совсем отговорить ее от этого предприятия.

Когда солнце светило им уже в спины, а день клонился к вечеру, отливая красным закатом на снежных вершинах Кэт Сведжур, поднимавшимися прямо пред ними, Вейни оглянулся назад, чтобы проверить дорогу, как обычно делал время от времени.

На это раз он увидел там именно то, чего опасался увидеть: их преследовали.

— Лио, — негромко окликнул он Моргейн. И она и Рин почти одновременно взглянули в ту сторону, куда показывал Вейни. Лицо Рина побледнело.

— Скорее всего, они сменили лошадей в Ра-Бейне, — заметил он.

— Это как раз то, чего я и боялась, — сказала Моргейн. — Ведь между Мориджем и Бейном нет ни войны, ни кровной мести.

И она чуть пришпорила Сиптаха, переводя его на легкую иноходь. Вейни же вновь посмотрел назад. Всадники упорно приближались, и их лошади были явно в лучшей форме.

— Мы должны добраться до холмов, чтобы самим выбрать место, где произойдет наша встреча. Это, я думаю, должно произойти еще до приближения к границе, — сказала Моргейн. — Я не хочу этого сражения, но оно, рано или поздно, все равно будет навязано нам.

Вейни тем не менее еще раз взглянул назад. Он уже догадался, кто преследовал их, и ощущал свинцовую тяжесть в желудке. Один раз он уже совершил братоубийство. Сражаться же и убивать по приказу лио было долгом каждого илина, пусть даже дело касалось его собственной семьи. Это было жестоко, но тем не менее таков был Закон.

— Возможно, это Нхи, — сказал он, обращаясь к Рину, — и ты не должен участвовать в этой стычке. Ведь ты не илин, и до тех пор, пока ты не поднял руку против Эриджа и твоих родственников, ты не можешь считаться отверженным. Поэтому я предлагаю тебе покинуть нас. Иди домой.

Лицо Рина отражало полное внутреннее смятение. Но в его взгляде одновременно чувствовалось и присутствие мужского духа. Это уже не был просто капризный взгляд ребенка, который не собирается уступать своего.

— Делай так, как он говорит, — настаивала Моргейн.

— Я поклялся, — сказал он, — что не отступлю.

Таков был финал этого короткого разговора. Он был свободным человеком, этот Рин. Он пошел тем путем, который выбрал, и это был путь отверженных. Вейни был очень раздосадован тем, что на поясе Рина был только короткий меч, символ Чести, и не было длинного боевого меча. Но, с другой стороны, такие как он, в сущности еще дети, не умели обращаться как следует с длинным мечом в настоящем бою. Ему было безопасней воспользоваться луком.

— Тебе знакома эта дорога? — спросила Моргейн.

— Да, несомненно, — ответил не задумываясь Вейни. — Но она так же хорошо известна и им. Едем.

И он свернул на дорогу, расположенную между холмов и проходящую недалеко от въезда в Корис, где, по его мнению, Эридж меньше всего мог преследовать их. Эта дорога ближе всего примыкала к Айрен.

Лошади должны были все время скакать иноходью, несмотря на то, что им все время приходилось преодолевать подъем. Он с беспокойством взглянул через плечо, чтобы выяснить, как обстояли дела у тех, кто был сзади.

Их преследователи несомненно получили свежих лошадей, чтобы так неотрывно преследовать их, и это произошло, скорее всего, не без участия правителей Ра-Бейна. Но как там на самом деле относились к ним и к их преследователям, с уверенностью сказать не мог никто.

Впереди, кроме того, находились передовые заставы Бейна, расположенные в районе Кэт Сведжур и состоящие преимущественно из вооруженных луками стрелков и очень небольшого числа всадников. Путь беглецов лежал мимо них.

Вейни выбрал темп, который считал самым подходящим, и продолжал придерживаться горного ответвления дороги, несмотря на желание Моргейн воспользоваться ее нижней веткой, пролегающей ближе к долине.

Их преследователи, без сомнения, хотели захватить их сами, хотя могло иметь место и некоторое соглашение между правителем Бейна и Эриджем: курьер с головокружительной скоростью наверняка мчался всю ночь, чтобы предупредить об их побеге передовые посты около границ Бейна. Он надеялся все же, что этого не произошло, потому что маршрут, по которому они сейчас продвигались, пока не был перекрыт: в противном случае град стрел уже давно заполнил бы все пространство вокруг них.

Те, кто был сзади, конечно, предпочли бы сначала убить под ними лошадей, если бы были уверены, что это им удастся. Впереди них был небольшой каменный форт Ирн-Сведжур, расположенный на высоком утесе.

— Мы не сможем проскочить под ним, — запротестовал Рин, думая, без сомнения, о лучниках. Но Вейни только подстегнул лошадь и пригнулся в седле. Моргейн вслед за ним сделала то же самое.

Теперь они были на расстоянии полета стрелы как сзади, так и спереди. Уверенные в том, что их крепость гарантирует абсолютную безопасность, стража смотрела вниз, наблюдая за безумцами, скачущими по горной дороге, недоумевая, кто из них враг, а кто друг: ведь и в Моридже, и в Бейне были весьма простые указания на этот счет. Те, кто едет на восток, друзья; те, кто едет на запад, — враги. Перед ними же были две группы всадников, которые словно безумные мчались на восток.

Вейни вновь оглянулся, когда они удачно миновали опасное место. В этот момент он обратил внимание на то, что один из всадников отделился от группы преследователей и поскакал по направлению к крепости. Он посылал проклятья и требовал, чтобы гарнизон Ирн-Сведжур как можно скорее отправлялся в погоню за беглецами. Он увидел также, как зашаталась и упала лошадь Рина.

На открытом месте, под надвигающимся градом стрел, лошадь мышиной масти закончила свой путь в самый разгар погони. Вейни начал сворачивать к тому месту, где выступ скалы давал хоть какое-то укрытие от стрел. Здесь он спрыгнул с седла, держа в руке меч и лук, и, оставив Черного под скалой, бросился на дорогу. Моргейн тоже спешилась, чтобы помочь ему прикрытием, держа Подменыш в руке. Вейни не сомневался, что и черный предмет, изрыгающий молнии, был на своем месте — на поясе.

Когда он, задыхаясь, подбегал к стоящему на дороге Рину, то поднимать лошадь было уже бесполезно, так как в нее почти на его глазах попала стрела.

— Рин! — закричал Вейни. Его голос, ломающийся и хриплый, относило ветром, но Рин услышал и, спотыкаясь, пошел в его сторону. Рука Рина была залита кровью, из нее торчала черная стрела. Он не мог даже натянуть лук, который теперь был ему бесполезен. Всадники уже приближались к ним, а четверо были ближе всех: Нхи, Маай, и с ними Эридж.

Вейни с некоторым запозданием выхватил меч из ножен и в этот момент увидел, что Моргейн сделала то же самое, но поскольку он знал, что именно она выхватила, то не стал делать попыток защищать ее с фланга. Мерцающий опал вновь ожил в ее руке, всасывая стрелы и заставляя их терять свою цель, отправляя в неизвестность их, а за ними и кричащих от ужаса людей.

Ветер завывал, подгоняемый этим вихревым потоком, меч подчинялся уверенно державшей его руке, и в результате ничто не задело их, ничто не прошло сквозь мерцающую паутину, которую он соткал в воздухе. Сквозь волнистую зыбь Вейни увидел темную разгневанную фигуру Эриджа, свернувшего в сторону с гибельного пути, которого другие не избежали.

— Нет! — кричал Вейни, хватая Рина, который тоже закричал и бросился из укрытия вперед, в пространство между поднятым вверх клинком и всадниками.

И его поглотило вместе с ними.

В одно мгновенье Моргейн отвернула лезвие в сторону, но спасительное движение запоздало: ее лицо было переполнено ужасом в тот момент, когда всадник налетел на нее, заставляя отступить в сторону.

Вейни почти разрубил его лошадь, бесчестно, в припадке отчаяния, свалив ее вместе с всадником, и тут же убил нхи Брена, который никогда не причинял ему никакого вреда. Он даже почувствовал головокружение при виде крови, глядя на агонизирующие трупы. Теперь большая часть нападавших оттянулась назад в расчете укрыться в кустах или высокой траве от все еще преследующих их огненных стрел, похожих на молнии. Около двадцати лошадей и всадников оставалось лежать на дороге, а вокруг них сухие деревья уже были охвачены тонкими языками трепещущего на ветру пламени: Подменыш в правой руке Моргейн все еще был обнажен.

Но другие спаслись. Вейни отчетливо видел среди них Эриджа, хотя он и знал, что его брат никогда и ни от чего не побежал бы. Тем не менее сейчас он был среди отступивших.

Вейни опустился на колени, опираясь на рукоятку меча, и пристально смотрел на содеянное ими. Моргейн продолжала стоять, по-прежнему держа в руках Подменыш, напоминавший тускло мерцающий опал. Как только она начала вдвигать его в ножны, он мгновенно принял обычный вид, не отличаясь от прозрачного стекла.

Она отдыхала, опираясь рукой о скалу, пока наконец, с ощущением огромной усталости, как будто накопившейся за столько лет и неожиданно свалившейся на нее, пошла прочь от этого места, лишь коротко взглянув на Вейни.

— Идем к лошадям, пока оставшиеся не пришли в себя и не начали новую атаку, — сказала она. — Идем, Вейни.

Она не плакала. Он заставил себя подняться и попытался поддержать ее, видя, что она вот-вот упадет. Ему в какой-то момент показалось, что она все-таки вот-вот заплачет, но она лишь на мгновенье прислонилась к нему, продолжая вздрагивать.

— Лио, — просительно обратился он к ней, — они не вернутся назад. Позволь, я один схожу и отыщу лошадей.

— Нет. — Она отстранилась от него и начала пристраивать оружие на пояс, а затем попыталась надеть перевязь для меча на плечо. Но руки дрожали и плохо слушались ее, и ему пришлось помочь ей справиться с этой несложной работой. Ощутив на себе привычную тяжесть оружия, она в последний раз огляделась кругом, и они поспешили на поиски лошадей, которые некоторое время были предоставлены самим себе.

Неожиданно из ближайших кустов перед ними выскочили люди в коричневой, серой, зеленой и пятнистой одежде. Это были люди Кайя, которые все время скрытно двигались вдоль их пути к Ирн-Сведжур. Среди них было много знакомых лиц, включая и Тоумена. Там были все, кого они встречали в Ра-Корис, самым последним появился и кайя Рох.

Предводитель Кайя быстро окинул взглядом дорогу, с ужасом глядя на дело рук своих недавних гостей.

Потом едва различимым жестом он подозвал Тоумена и отдал ему какие-то приказы, после чего Тоумен увел всех людей в лесные заросли.

— Идемте, — сказал Рох, обращаясь к Моргейн и Вейни. — Один из наших людей находится с вашими лошадьми совсем недалеко от дороги. Мы узнали их. Именно они и помогли нам отыскать вас, когда мы заметили, откуда эти лошади прибежали.

Моргейн смотрела на него с выражением внутренних сомнений, казалось, что она все еще не доверяет этому человеку, несмотря на то, что она совсем недавно провела целую ночь в его лесном дворце. Затем кивнула. Вейни вытер свой меч о траву: в отличие от оружия Моргейн, его требовало этого нехитрого, но ухода.

Идти пришлось действительно недалеко. Лошади ждали их, вычищенные сухой травой, и выглядели уже не такими усталыми. Хотя кайя не были профессиональными наездниками, они всегда очень заботились о животных, и Вейни поблагодарил их за это. И Моргейн поблагодарила их в свою очередь. Он даже не рассчитывал, что в таком настроении она сделает это.

— Можем ли мы остаться вместе с вами? — спросил Вейни, обращаясь к Роху и предполагая, что в надвигающуюся ночь им следует отдохнуть. Он и сам ощущал смертельную усталость.

— Нет, — сказала Моргейн, прерывая его довольно твердо. Она уже сняла Подменыш и теперь привязывала его к седлу, а затем подхватила и расправила запутавшийся повод на шее Сиптаха.

— Лио. — Вейни очень редко дотрагивался до нее. Сейчас же он схватил ее за руку и пытался настоять на своем. Но ледяной холод в ее глазах остановил слова, которые так и застряли у него в горле.

— Я тоже пойду, — сказал он тихо.

— Вейни.

— Да, лио?

— Почему все-таки Рин выбрал смерть?

У него задрожали губы.

— Я думаю, что он даже не знал, что делал. Ему казалось, что он сможет остановить тебя. Ведь он не был илин и не подчинялся Закону. Одним из тех людей был его господин и мой брат. Другим был Парен, его отец. И ему все равно пришлось бы потом уйти от нас.

Вейни подумал, что Моргейн проявит хоть какие-то признаки печали или огорчения, однако ничего подобного не увидел. Ее лицо оставалось жестким, и он отвернулся, чтобы не ощущать позора за гнев, который поднимался в нем не меньше, чем огорчение. С затуманенным взором он едва отыскал повод своего коня и быстро вскочил в седло. Моргейн уже была в движении: пришпоривала Сиптаха, подгоняя его вниз по дороге.

Рох уже некоторое время придерживал повод черного коня, потом взглянул на Вейни:

— Кайя Вейни, куда же она отправилась?

— Это знает только она, кайя Рох. Это ее дело.

— Мы, Кайя, имеем и глаза и уши в земле Моридж, и поэтому нам удавалось постоянно прослеживать ваш путь и наблюдать за происходящим. Мы ожидали даже возможного сражения, но только не этого…

— Я спешу, Рох. Отпусти повод.

— Я понимаю, что клятва илина сильнее голоса крови, — сказал Рох. — Но послушай, кайя Вейни, ведь они были твои родственники, те люди, оставшиеся на дороге.

— Разреши мне ехать, я еще раз повторяю, Рох.

Казалось, на лице Роха отражалась какая-то внутренняя борьба мыслей или желаний. Затем он еще крепче взялся за повод, пропустив руку под уздечку.

— Я провожу тебя до границы моей земли. Я знаю, что ты не заставишь сопровождать тебя пешком. Признаюсь, что мне не хочется иметь больше никаких неприятностей с Моргейн. Вы настроили против нас Лиф, и они до сих пор угрожают нам. Теперь вы бросили против нас и Нхи, и Маай, да еще и Хеймур в придачу. А сейчас и Бейн зашевелился. Эта женщина приносит с собой войны, как зима приносит снежные бури. Я проведу тебя очень тихо и безопасно. Мое присутствие рядом с тобой будет гарантией того, что люди Кайя, которые встретятся нам, не принесут тебе вреда, и они, в свою очередь, не пострадают, как это было с Нхи.

— Хорошо, поднимайся, — сказал Вейни, освобождая ногу из стремени. Рох был стройным и худощавым, но и под таким дополнительным весом лошади было нелегко. Тем не менее он все же слегка подгонял коня, чтобы не потерять Моргейн.

Моргейн не должна была бы загнать Сиптаха, это Вейни знал очень хорошо, и поэтому был уверен, что как только ее раздражение пройдет, она сбавит темп скачки. И действительно, вскоре он увидел ее в том месте, где дорога проходила через естественную арку, образованную деревьями. Светлая спина Сиптаха и ее белый плащ отчетливо выделялись в темноте.

Тогда он пустил Черного побыстрее, а она остановилась и ждала его, услышав звук копыт. Оружие вновь было в ее руке, но когда они подъехали, она уже убирала его.

— А, это Рох, — сказала она.

Ее щеки поблескивали от влаги. Вейни сразу заметил это и почему-то обрадовался. Он, как бы извиняясь, кивнул ей, и получил в ответ почти такой же кивок. Облизнув губы, она опустила руки на седло.

— Нам следует сделать привал, — сказала она благоразумно и тихо, в той же манере, которую Вейни очень хорошо знал за ней, — в любом месте, которое ты сочтешь безопасным.

9

Теперь почти весь горизонт перед ними занимала Иврел, которая была, пожалуй, самой заснеженной вершиной среди горной цепи Кэт Вредж, и вершиной самой необычной. Небо уже имело ровный голубой оттенок, а на востоке слегка было тронуто восходом, о чем они могли догадываться, наблюдая эту часть пространства в промежутках между горными пиками. Единственная звезда все еще оставалась в вышине, слева от конуса таинственной вершины.

Сейчас это место выглядело очень красиво, особенно если смотреть от северной границы Айрен, и было очень затруднительно представить все дьявольское зло, связанное с ним.

— Еще один день, — сказала Моргейн, — и, может быть, еще один привал отделяют нас от этого места. — Но когда Вейни взглянул на нее, он не увидел радостного возбуждения, которое ожидал увидеть. Лишь слабость и страдание отражались в них.

— И тебе нужна именно Иврел? — спросил Рох.

— Да, — ответила она. — Я все время стремилась туда. — Она взглянула на него более внимательно. — Кайя Рох, мы находимся на границе Корис. Здесь мы должны с тобой расстаться. Нет никакой необходимости, чтобы ты провожал нас дальше.

Рох нахмурился, глядя на нее.

— Что ты ищешь здесь? Какую пользу ты хочешь извлечь и этой горы? — спросил он.

— Что бы это ни было, где бы оно ни находилось, это останется у нас, а тебе лучше уйти. Прощай, Рох.

— Нет, — сказал он вызывающе грубо, а когда она попыталась, как бы не замечая его, направить Сиптаха мимо, добавил: — Я задал тебе вопрос, Моргейн, названная кайя, и прошу во имя нашего расположения к тебе ответить. И если ты без ответа проедешь мимо меня, я буду преследовать тебя, пока не узнаю, какому делу я помогал: доброму или злому, оказывая тебе приют.

— Я не могу сказать тебе этого, — ответила она. — А кроме этого отказа, у меня нет никаких прегрешений перед землей Корис. Я должна добраться до Врат, и там мы простимся. Ты больше не увидишь меня. Я сказала тебе все, что могла, но думаю, что ты ничего не понял из этого. Если бы я хотела оставить тебе средства, которые помогли бы тебе стать вторым Фаем, то во-первых мне понадобилось бы для этого очень много времени, которого у меня нет, а во-вторых, я не хочу оставлять после себя никаких опасных знаний.

Рох продолжал смотреть на нее, явно неудовлетворенный этим более чем пространным объяснением, которое не изменило ни его тона, ни его вызывающего поведения. Наконец он повернулся к Вейни:

— Послушай, родственник, ты посадишь меня снова сзади себя?

— Нет, — тут же вступила в разговор Моргейн.

— Я не должен отставать от нее, — сказал Вейни.

— Ты задерживаешь нас, Рох, — продолжала настаивать Моргейн, — а это может обернуться для нас всех очень большими неприятностями.

— Тогда я буду следовать за вами, — сказал он, не сводя с нее глаз.

Моргейн развернула Сиптаха на северо-восток, и Вейни с тяжелым сердцем подгонял своего коня, чтобы не отставать, а сзади них устало тащился Рох. Так они миновали границы Корис и Кайя, и дальше перед ними начиналась земля, где ни Роху, ни любому пешему идти было небезопасно. Он мог относительно свободно передвигаться только до тех пор, пока на них не напали бы дикие звери или люди из Хеймура. Моргейн наверняка оставила бы его умирать среди дороги, если бы он попытался хоть как-то задержать ее в пути.

Так же должен был поступать и Вейни. Во время сражения он и сам не отважился бы обременять свою лошадь, а при отступлении подчинялся клятве, которая требовала от него защищать Моргейн, и он не мог идти на двойной риск, изнуряя коня, прежде чем выполнит требование хозяйки.

— Рох, — обратился к нему Вейни. — Это будет твой конец.

Рох ничего не ответил ему, только поудобней пристроил свой заплечный мешок и продолжил путь. Будучи воспитан среди суровых лесов, которые всю жизнь окружали Кайя, Рох научился достаточно быстро преодолевать большие расстояния, но он должен был бы знать, что на сей раз этот путь может грозить ему потерей жизни.

Полагая, что это решение Рох принял сознательно, Вейни поскакал вперед, перейдя на галоп, с тем расчетом, что вскоре их преследователь отстанет, и, осознав все безумие собственного решения, повернет обратно. Но Вейни не мог поступить так по собственной воле. Его поступки сейчас зависели от Моргейн, которая тем не менее перешла на медленный шаг, в результате чего в полдень Рох все-таки догнал их и даже смог разделить с ними обед: эту милость она оказала ему без всяких условий и ограничений. Однако он вновь оказался позади них, когда они после отдыха тронулись в путь.

По мере продвижения на север они стали замечать, как меняется окружающая их природа: хвойный лес сменился низкорослыми деревьями, чаще стали попадаться большие заснеженные пространства. Теперь Вейни все чаще смотрел назад, отыскивая там Роха и наблюдая за его состоянием.

— Лио, — обратился он наконец к Моргейн, — разреши мне сойти с коня и немного пройти пешком, а он пусть сядет в седло. От этого лошади не будет хуже.

— Он сам выбрал свой путь, — сказала она. — Но я хочу сказать лишь одно: когда мы столкнемся с очередной опасностью, я хочу, чтобы рядом со мной был ты, а не он. Нет. Я не хочу, чтобы ты делал это.

— Разве ты не доверяешь ему, лио? Ведь мы ночевали в его дворце в Ра-Корис, и там у него была масса возможностей причинить нам неприятность.

— Все это так, — сказала она, — из всех людей в Эндаре-Карше Рох стоит по доверию на втором месте после тебя. Но ведь ты знаешь, как ограничено это мое доверие. А еще меньше у меня бывает милосердия.

И он впал в глубокие раздумья о предстоящей ночи и следующем за ней дне, в течение которых он все еще должен будет служить ей, и том, что она сказала по поводу своей смерти. Это очень опечалило его, и занятый этими мыслями, он даже забыл о Рохе. В глубине сознания Вейни тем не менее догадывался, что у нее были какие-то планы по поводу Роха.

О чем-то подобном она сама заговорила после полудня, когда лошади медленно поднимались по гребню горы. Плотный снег хрустел под копытами, а дыхание, мгновенно превращавшееся в пар на морозном воздухе, было хорошо заметно даже при ярком солнечном свете. Но тем не менее это место было гораздо более легким после всех скал и ледяных глыб, которые они только что миновали.

— Вейни, — сказала она, — у тебя, возможно, будут затруднения по поводу того, куда ты отправишься из Хеймура, когда я исчезну. Было бы хорошо, если бы ты подыскал себе место, куда ты можешь вернуться. Что ты думаешь делать? Ведь нхи Эридж не простит тебе того, что я сделала с ними.

— Я не задумывался над тем, что именно я буду делать. Но, в конце концов, ведь есть еще Кайя. Эта земля все еще остается открытой для меня, если только Рох и я вернемся живыми из этого похода.

— Я хочу, чтобы с тобой было все хорошо, — сказала она тихо.

— Но разве ты должна умереть? — спросил он.

Ее серые глаза стали вдруг необычно мягкими.

— Если у меня будет выбор, то, конечно же, нет. Но если у меня выбора не будет, то тогда и ты не будешь свободен. Ты знаешь, что ты должен сделать: убить Фая. И, возможно, Рох поможет тебе в этом. Поэтому я и разрешила ему пока следовать за нами. Но если я останусь жива, то я все равно должна буду войти во Врата Иврел и, проходя через них, закрыть их, что будет равносильно смерти Фая. Ведь когда Иврел будет закрыта, все Врата, находящиеся здесь, в этом мире, должны будут замереть. А без них Фай не сможет поддерживать свою неестественную жизнь: ведь он живет, пока существует его тело, но взять новое для продолжения жизни он уже не сможет. Это, кстати, касается и Лилла, и многих других дьявольских созданий, так или иначе связанных с Вратами.

— А что же будет с тобой?

Она пожала плечами.

— Я не знаю, где я могу оказаться. В каком-то другом месте. Или буду рассеяна в вечности, как те люди около Кэт Сведжур. Я не могу этого знать, пока не войду во Врата, где смогу сделать все необходимое, чтобы они благополучно пропустили меня. Вот в этом и состоит моя задача. Я должна закрыть, запечатать Врата, и я должна идти до тех пор, пока я не пройду их все и не увижу, что больше ничего не осталось.

Он пытался ухватить смысл ее рассказа, но не мог себе даже вообразить нечто подобное, и содрогнулся. Он не знал, что ей сказать, потому что так и не понял, что же означали ее слова.

— Вейни, — сказала она, — ты вынимал Подменыш из ножен, и тебе было страшно это делать.

— Да, — подтвердил он с пониманием. В его голосе и сейчас чувствовалось отвращение. Она внимательно наблюдала за ним, не сводя настойчивых серых глаз, но при этом бросила настороженный взгляд через плечо в сторону видневшейся вдалеке фигуры Роха.

— Я хочу сказать тебе, — продолжала она, чуть смягчив голос, — что если со мной что-то произойдет, то на этот случай ты должен кое-что знать. Тебе не надо пытаться читать то, что написано на самом клинке, но ты должен знать, что это не просто какие-то древние слова, это ключ. Чен записал его на лезвии из опасений, что если мы все погибнем или нам на смену придет новое поколение, то с помощью этого ключа Иврел все равно может быть запечатана навеки. Ты должен использовать это, когда попадешь в Ра-Хеймур, если сможешь: поле меча, направленное на источник энергии, находящийся там, может разрушить все Врата в этих землях. Но есть и другой путь. Это же можно проделать около самых главных Врат, у Врат Иврел: нужно вынуть меч из ножен и бросить его туда. Оба пути решают поставленную задачу.

— А что же все-таки написано на нем?

— Там написано достаточно, чтобы дать любому все необходимые сведения о Вратах. По крайней мере, я так думаю. Этот меч охраняется самими Вратами, и поэтому его нельзя уничтожить. Вот почему я все время берегу его. Чен был, видимо, не в своем уме, когда решил сделать эту запись. Мы все предупреждали его, что знания кваджлинов не должны использоваться ни в каком виде. Но дело уже сделано, и исправить это невозможно.

— Этот меч охраняется самим Колдовским Огнем?

— Да, именно так.

После этого они продолжали ехать на некотором расстоянии.

— Вейни, ты храбрый человек. И я обязана сказать тебе прямо и откровенно: если тебе придется использовать Подменыш именно так, как я тебе рассказала, ты должен будешь умереть.

Его охватил неожиданный холод.

— Я не такой храбрый, лио, как ты думаешь.

— Я имею в виду другое: ты можешь сдержать клятву?

Он собрал свои разбегающиеся мысли, разметавшиеся от ее слов, с усилием успокоил их и понемногу стал успокаиваться сам. Он с самого начала знал, что под конец должно произойти что-нибудь подобное.

— Я сдержу ее, — просто сказал он.

— Он приближается, — сказал Вейни с облегчением. Теперь уже отчетливо раздавался скрип снега под ногами рядом с тем местом, где они остановились, чтобы подождать его. Здесь был небольшой поворот дороги вокруг зарослей деревьев и выступа холма. Темнело. Снег сверкал при свете звезд вокруг них, и лишь в тени хвойных деревьев он был слегка ослаблен. Некоторое время никого не было видно. — Разреши мне поискать его, лио.

— Стой там, где стоишь, — сказала она. — Если это Рох, он так или иначе должен будет появиться.

И в конце концов среди деревьев на нижнем склоне появилась отчетливая тень. Это был Рох, спотыкающийся от усталости.

— Поезжай вниз, к нему, — сказала Моргейн, предоставляя таким образом единственную милость изнемогающему от усталости на склоне холма лучнику.

Вейни добрался до Роха, когда тот был уже на половине пути к вершине холма. Вейни и не ожидал получить от него что-либо, кроме откровенно выраженной злости. Но тем не менее он помог ему сесть сзади себя на коня.

— Здесь вполне подходящее место для привала, — сказала Моргейн, когда они наконец собрались вместе. — И удобное для обороны, — указала она на небольшое нагромождение скал, поросших деревьями и кустарником.

И это было правдой: так или иначе, но Моргейн почти автоматически реагировала на подобные вещи.

— Действительно, — сказал Вейни, — ведь сегодня ночью нам придется обойтись без огня.

— Я думаю, что это будет правильное решение, — согласилась она. Затем спешилась, отвязала Подменыш и начала отвязывать седло. У них еще были запасы зерна, подаренного им святыми Братьями, и немного пищи. В итоге это оказалось не самым плохим привалом по сравнению с теми, которые у них были в окрестностях Инор-Пиввна.

Вейни подождал, пока Рох спустится с коня, а затем спрыгнул вслед за ним. Рох все же свалился на снег и теперь пытался подняться без посторонней помощи. Вейни присел рядом с ним на колени и предложил ему немного вина, чтобы тот мог согреться, а потом начал растирать его, чтобы побыстрее привести в чувство. Опасность переохлаждения на таком долгом пути всегда сопровождала любого, кто отваживался на такой пеший переход.

Моргейн приблизилась к ним и молча накрыла Роха своим плащом, взяв взамен его. Тот только с благодарностью кивнул ей.

Накормив лошадей и закончив собственный ужин, они почувствовали, как постепенно возвращается тепло.

Все молчали. Возможно, если бы не Рох, Моргейн и не была бы столь безучастной, но сейчас она явно не была расположена к разговору.

— Почему? — наконец не выдержал столь долгого молчания Рох. Его голос все еще подрагивал от холода. — Почему вы так настойчиво идете именно туда?

— Но этот вопрос ты уже задавал и раньше, — сказала Моргейн.

— Но так и не получил на него ответа.

— Потому что я не могу дать тебе полный ответ, Рох, — сказала она.

Она уже заменила плащи, вернув Роху его, и отошла поближе к скале, где ветер не задувал так сильно. Там она попыталась уснуть, по-прежнему не выпуская Подменыш из рук.

— Спи, — сказал Вейни, обращаясь к Роху.

— Я слишком замерз, чтобы спать, — ответил он. Это обстоятельство заставило Вейни взглянуть на него с некоторым примирением. Какое-то время они оба молчали. Лицо Роха отражало страдание и усталость, а его тело продолжало подрагивать под тонким плащом. — Я думаю, — снова заговорил он хриплым, запинающимся голосом, — я думаю, что могу умереть на этой дороге.

— Нам осталось максимум еще один день, — попытался успокоить его Вейни. — Только один день, Рох. Ты должен продержаться.

— Возможно, — ответил тот, опустив руки на колени и положив на них голову. Неожиданно он поднял ее и взглянул на Вейни. — Послушай, брат мой. Ведь ты почти мой брат? Ответь мне ради нашего родства. За чем она охотится здесь и почему мне нельзя знать об этом?

— Но это не несет никакой опасности ни для Кайя, ни для Корис.

— Значит, ты уверен в этом, если дал клятву?

— Рох, — обратился к нему Вейни почти просительно. — Не пытайся сломить меня. Я все равно не смогу ответить на твои многочисленные вопросы, вопросы, вопросы… Я знаю, что ты хочешь, чтобы я оборонялся всякий раз, как только ты подступаешь ко мне со своим вопросом, и ждешь, когда у меня лопнет терпенье, чтобы получить ответ. Но я не хочу этого, Рох. Достаточно. Оставим этот разговор.

— Мне иногда кажется, что ты и сам не знаешь ответов, — неожиданно сказал Рох.

— Хватит, Рох. Если дела на Иврел пойдут не так, как им положено идти, я сам расскажу тебе все, что знаю. Но до этого момента я должен молчать. Ложись спать, Рох, ложись.

Но Рох по-прежнему сидел, обхватив себя руками и упираясь ими в колени. Наконец он покачал головой.

— Я не могу спать. Мои кости так и не прогрелись, поэтому некоторое время я просто обречен бодрствовать. А ты можешь спать, и даю слово, что не причиню тебе вреда.

— У меня есть собственное слово, — сказал Вейни, подумав при этом, что на самом деле он уже давно был готов ко сну. — Она не давала мне указаний, перекладывать свои обязанности на тебя.

— Разве она должна приказывать тебе по любому поводу, мой дорогой родственник? — Глаза Роха были очень добрыми и внимательными, и Вейни вспомнил ту ночь в Ра-Корис, когда они сидели друг против друга у камина, и Рох пригласил его вернуться, когда это будет возможно, в землю Кайя.

— Все это предусмотрено клятвой, которую я дал ей.

Но когда прошел час или больше, Вейни почувствовал, как усталость одолевает его, а сон тяжелым покрывалом давит со всех сторон. В какой-то момент он был напуган неожиданно возникшей над его головой тенью и вздрогнул, приходя в себя. Это была рука Роха, опустившаяся на его плечо.

— Брат мой, ты уже измотан вконец. Прошу тебя, разреши мне подежурить за тебя.

Это было разумно и звучало очень убедительно и здраво.

Но в его голове уже прозвучал ответ, который не задумываясь произнесла бы Моргейн в подобном случае.

— Нет, — сказал он слабым голосом. — Сейчас ее время дежурить. Отдыхай. А я немного подвигаюсь. Если же меня и дальше будет клонить в сон, то я разбужу ее. Но я не могу поступить иначе.

Он поднялся, слегка покачиваясь от того, что ноги оцепенели от долгого сидения, и подумал, что Рох, находящийся сзади, хочет помочь ему.

Но неожиданная боль пронзила его голову, и он раскинул руки, чтобы удержаться от падения, но удары последовали вновь, один за другим, и он медленно погрузился в темноту.

Он почувствовал, что связан. Это было первым ощущением, когда он пришел в себя. Он лежал вниз лицом, и все, что ему удалось, это лишь встать на колени. Он сделал это очень осторожно, опасаясь нового удара по голове. Повернувшись на одном колене, он увидел белую массу — это была Моргейн, над которой стоял Рох, держа в руках Подменыш.

— Рох! — закричал Вейни, разрывая тишину. Моргейн не реагировала на его крик, и страх смертельным холодом охватил его. Он неожиданно для самого себя вскочил на ноги, но тут же зашатался. Рох держал меч так, будто угрожал им и уже собирался выхватить клинок из ножен.

— Рох, — грубо закричал Вейни. — Рох, что ты сделал?

— С ней? — Он посмотрел вниз, стоя по-прежнему около лежащей на земле Моргейн. — Ничего. Она себя чувствует так же, как и ты. Но теперь ты не сможешь причинить мне вреда, кайя Вейни, по ее желанию. Ведь я имею право знать, что же именно приютил в своем дворце, и на этот раз ты ответишь мне. Если я буду удовлетворен ответом, я отпущу вас обоих, а если нет, то возьму все эти проклятые Небом вещи и запрячу их так далеко, что никто никогда их не найдет. А после этого оставлю вас здесь один на один с Хеймуром и волками.

— Рох, ты просто сумасшедший дурак и позволяешь себе бесчестные поступки.

— Если ты считаешь себя вполне честным, — заметил Рох, — и это же касается и ее, то у тебя есть право нарушить закон. Я могу допустить это. Но речь идет не о защите гордости. С нас достаточно одного Фая. Я не хочу, чтобы еще раз повторилось то, что произошло в долине Айрен, я не хочу, чтобы продолжались войны, когда-то развязанные кваджлинами, и войны, развязанные Хеймуром. И я убежден, что мы будем в большей безопасности, если рядом с нами будет только один Фай, а не Фай, объединившийся с нашими новыми врагами на севере. Мы, народ Кайя, именно те, кто больше всех пострадал при трагедии в Айрен. Я помогал ей на пути к Кэт Сведжур, мой дорогой родственник, но она отнеслась ко мне как к врагу, когда я попытался идти с ней на север. Мне кажется, что она хотела бы со всеми обходиться так, как обходится с тобой, если только ты с ней не заодно.

— Ты просто сумасшедший, — сказал Вейни, сделав движение вперед, когда рука предводителя Кайя попыталась выдвинуть лезвие из ножен.

— Положи его на место! — продолжал настойчиво кричать Вейни. — Не делай этого, не вынимай клинок из ножен.

Рох же только в этот момент обратил внимание на сам клинок, почти наполовину вынутый из ножен. Лишь мгновенье он смотрел на него, а потом медленно задвинул назад и положил меч на снег.

— Оружие кваджлинов и кваджлинские войны, — воскликнул он с отвращением. — Корис достаточно настрадалась от них, брат мой.

Моргейн зашевелилась, начиная приходить в себя. Когда она неожиданно открыла глаза, то обнаружила себя тоже связанной. Рох помог ей сесть, поправляя на ней плащ. Было видно, что ему с трудом удается преодолеть страх от прикосновения к ней.

Моргейн, в свою очередь, очень удивилась, бросив взгляд на Вейни. В этом взгляде скорее было выражение растерянности и замешательства, чем обвинения. Казалось, что она не была даже сильно напугана. Но взгляд этот очень больно ударил Вейни, едва ли не в самое сердце: илин не справился с работой должным образом.

— Лио, — сказал Вейни, обращаясь к ней, — этот так называемый родственник напал на меня сзади. Я не думаю, что он прислуживает дьяволу, но, определенно, он большой идиот.

— Тебе лучше помолчать, — заметил, обращаясь к нему, Рох. — Я уже слышал все это от тебя, а теперь хочу задать несколько вопросов только ей.

— Отпусти меня, — сказала Моргейн, — и я позабуду о твоем вероломстве.

Но в этот же момент раздался неожиданный посторонний звук, осторожный и тихий, почти на грани слышимости, а затем со всех сторон послышался отчетливый и нарастающий скрип снега под множеством ног.

— Рох! — закричал Вейни, чувствуя почти физическую боль от происходящего и стараясь хоть как-то добраться до того места, где на снегу все еще лежал Подменыш.

Но тут темные фигуры бросились на них. Люди, налетающие с яростью диких зверей, подступали со всех сторон. Рох исчез, будто провалился куда-то вниз, смятый, словно молотом, этой черной волной, похожей на половодье. А поток тем временем обрушился и на Вейни. Он перевернулся на спину, отбиваясь ногами, чувствуя, как веревки врезаются ему в лодыжки и отнимают последние надежды на продолжение борьбы. Тогда они оставили его в покое, наблюдая со смехом, как он пытается встать на колени. В конце концов это удалось ему только с третьей попытки.

Но эти люди пришли не из Хеймура и не из Кайя.

Это были бандиты из Лифа. Вейни узнал некоторых из них, которые были в том самом зале.

Мгновение стояла тишина. Постепенно он сбросил часть веревок, опутавших его, и мог свободнее наблюдать за неожиданно свалившимися на них захватчиками.

Сейчас они были заняты Рохом, стараясь привести его в чувство. Моргейн, связанная, как и Вейни, пока оставалась предоставленной самой себе и, прижимаясь спиной к скале, смотрела на них подобно загнанному в угол волку.

Один из бандитов держал в руках Подменыш, осторожно выдвигая лезвие их ножен. Моргейн с интересом наблюдала за ним, хотя про себя очень надеялась на его невежество.

Но вот на вершине холма появились всадники. Клинок мгновенно вернулся в ножны, но меч по-прежнему оставался в преступных руках. Бандиты стояли и ждали, когдавсадники приблизятся к поляне.

— Все сделано хорошо, — сказал кайя Лилл.

Он соскочил с седла и огляделся, в то время как один из бандитов передал ему все отобранные у Моргейн трофеи, в том числе и Подменыш, который Лилл взял с почтением и страстью.

— Да, узнаю Чена, — сказал он, обращаясь к Моргейн с ироническим поклоном. Он с удовлетворением посмотрел на Роха, приходящего в себя, и рассмеялся, поскольку он и молодой предводитель Кайя были старыми врагами.

После этого он подошел к стоявшему на коленях Вейни и, не обращая на его содрогания и беспомощную улыбку, положил руку на его плечо как старый друг, но в тоже время слишком по-хозяйски.

— Илин нхи Вейни, он же кайя, — сказал Лилл очень мягко. — Ты хорошо себя чувствуешь, нхи Вейни?

Тому больше всего хотелось плюнуть в него, но во рту у него пересохло, и движение, которое он попытался сделать, было трудно понять. Вейни все время чувствовал, что кто-то из банды держит его сзади за воротник, так что он едва мог пошевелиться, в то время как тонкие пальцы Лилла исследовали его висок.

— Обращайся с ним очень осторожно, — отдал Лилл приказание стоявшему рядом бандиту. — Я тотчас узнаю о любых повреждениях, которые могут быть причинены ему, и постараюсь отплатить за это.

Затем последовало общее приказание:

— Посадите их на лошадей, мы должны отправляться в дорогу.

День вновь начал погружаться в темноту, окрашивая красными отблесками заката окружающие их снега. Они ехали очень медленно, потому что среди них были и пешие, а кроме того, в этом месте воздух был уже сильно разрежен. Впереди ехал Лилл. Теперь он вернул себе и черного коня и багаж, а на его седле, у колена, был привязан Подменыш.

Несколько человек из Лифа ехали между ним и Моргейн, еще двое пеших вели под уздцы Сиптаха, и двое же вели лошадь, на которой восседал Рох, который не мог идти пешком. А черная кобыла, на которой теперь ехал Вейни, была милостью, которую Лилл лично, с циничной учтивостью, предоставил ему в обмен на ту кобылу, которую он когда-то украл.

Он был по-прежнему связан, но его руки теперь были завернуты назад, а ноги перехвачены веревками под животом лошади. Рох и Моргейн были не в лучшем положении. Рох большую часть времени просто висел в седле, удерживаемый только веревками. Моргейн, казалось, не имела внешних повреждений, но Вейни догадывался о том, какие мученья она испытывала внутри.

Лилл был кваджлином и, конечно, обладал всей массой древних знаний. Возможно, он мог даже прочитать древние руны Подменыша, и тогда даже Фай, которого Моргейн называла человеком невежественным и в науках несведущим, вряд ли мог противостоять ему.

Они вновь ехали между деревьев, в основном хвойных, и густо разросшегося кустарника, временами перемежающегося с уступами черных скал. Но теперь им все чаще попадались все более и более низкорослые деревья, которые почти стелились по земле, их обнаженные корни, многократно переплетаясь, цеплялись за скалы, а голые стволы подтверждали, что здесь прошла длительная эволюция, прежде чем появился этот вид растительности.

И среди этой снежной пустыни они увидели мертвого дракона.

По крайней мере, то, что они увидели, очень напомнило им это сказочное животное. Оно было огромных размеров, замерзшее, как им казалось, в страшных муках. Одно перепончатое крыло было наполовину раскрыто, казалось жестким и окоченевшим. Остальная часть была фактически скелетом, оставшимся после присутствия здесь местных хищников.

Многое, что попадалось им в этой заснеженной высоте, вызывало боль и отвращение. Однажды им попались даже остатки человека, ставшего, видимо, добычей волков.

Казалось, что дневной свет рано потускнел в этом дьявольском месте. Им приходилось уже в сумерках осторожно пробираться через низкорослые хвойные деревья, сильно сросшиеся между собой. Мужчины постоянно держали наготове луки, и их глаза непрерывно обшаривали таинственный лес.

Наконец деревья стали редеть, и их взорам открылась полная картина этого мрачного места. На гребне горы был виден небольшой дополнительный подъем, на котором стояли полуразрушенные колонны, имевшие, как ни странно, огненный оттенок, и испещренные старинными письменами, напоминающими руны. Они располагались чуть в стороне от черных скал, разбросанных на самой вершине Иврел.

Это были Врата.

Они были гораздо больше тех, что можно было увидеть в Инор-Пиввне или в Лифе, около озера Домен. Прошедшие годы не тронули металл, а мерцающая паутина, прямо между них уходящая в глубину, сливалась с блеском звезд, сиявших над аркой рядом с белеющей в сумраке вершиной Иврел. Разреженный воздух действовал на нервы раздражающе. Лошади артачились и боялись идти вперед. Всадники спешились и приготовились к ожиданию.

Моргейн помогли спуститься первой. Ее ноги были свободны, и ее быстро провели к одному из низкорослых деревьев, растущих недалеко от Врат. Следующим был Рох, который делал попытки сопротивляться. И наконец подошла очередь Вейни. Когда его сняли с лошади, он подумал, что с ним поступят точно так же, однако Лилл приказал вывести его вперед.

Вейни ударил стоявшего рядом с ним бандита, приготовившегося было выполнить приказ, толкнул его на землю, и тогда тот ударил его в ответ. Вейни тоже упал, а стоявший рядом бандит замахнулся на него арапником.

Неожиданно Лилл оказался над ним, ругая своих помощников и приказывая им поднять Вейни.

— Руки прочь от него! — сказал раздраженный Лилл. — Только посмейте причинить ему какой-либо вред. Я сам убью любого из вас, кто оставит на нем хоть царапину. — Он осторожно снял с Вейни плащ и отдал его человеку, постоянно сопровождавшему его. Потом Лилл осторожно ощупал его кости, тщательно исследовал те места, куда были нанесены удары, особенно голову, и, конечно, ноги, где за время долгого пути могли образоваться раны от веревок. Возможно, боль в ногах, которую он постоянно ощущал, и могла быть его единственной возможной местью Лиллу. Очень жаль, думал он, что его взяли так легко и просто: Рох должен был бы заплатить за свой идиотизм.

Еще момент, подумал он, и от нхи Вейни уже ничего не останется, хотя его тело будет продолжать двигаться и жить, являясь временным прибежищем для Лилла-Зри, который еще собирается отомстить и Моргейн и Роху.

Эта мысль не покидала его, пока Лилл преодолевал последнее расстояние, подталкивая Вейни вперед, к безжизненному склону горы. Он почувствовал, что сейчас начнет падать вниз, если никто не поддержит его. Он закачался, еле держась на голых скалах, в то время как Лилл шагал рядом с ним, широко и уверенно направляя их к Вратам, которые уже нависали над ними. Звезды сияли в их глубине, и ветер слегка обдувал их, указывая путь к гигантскому заливу, похожему на омут.

Он рос и рос по мере того, как они приближались, закрывая собой небо. Второй человек, сопровождавший их, немного замешкался, но Лилл все время подгонял их, и они тащили Вейни вперед, вверх и вверх, пока не остановились, покачиваясь, на этом устрашающем ветру, балансируя в пространстве около Врат.

Тогда Лилл приказал им развязать руки Вейни и сам стал придерживать его.

— Я не хочу оказаться в таком малоприятном для меня положении, будучи связанным, — сказал он, — меня не очень-то радует такой непривлекательный приют.

Когда они развязали его, Лилл уже держал его затекшие руки своими цепкими пальцами, по-прежнему стоя сзади него и удерживая его с такой страшной силой, которой невозможно было сопротивляться. Он пристально смотрел в простирающийся пред ним залив, этот гигантский омут, покачиваясь и временами теряя равновесие.

— Как это происходит? — спросил Вейни. На самом деле ему не хотелось этого знать, но его смелость иногда пасовала перед неизвестностью: он просто боялся, что издаст неосторожный крик, за который ему было бы стыдно.

— Это неприятно скорее для меня, чем для тебя, — пояснил ему Лилл. — Ведь я должен буду разрушить это свое прежнее тело, практически до смерти. А ты просто ощутишь на минуту падение в пространство. Но ты никогда не достигнешь его дна. Ничего не бойся, и у тебя не будет поводов для страданий.

Лилл знал, чего боится Вейни, и поэтому старался обмануть его любым способом. Вейни уже открыл было рот для нового вопроса, но воздержался от него и только склонил голову.

— А что касается твоих спутников, — заметил Лилл, — то ты, конечно, любишь их?

— Да, — сказал Вейни.

Лилл чуть улыбнулся, но его глаза никак не разделяли этого выражения, словно на лице у него появилась маска.

— Что касается кайя Роха, то это очень давняя история, которой я просто буду наслаждаться. Я понимаю тебя так, что ты завещаешь мне руководить предводителем Кайя, требуя, чтобы он правил в соответствии с кровью, которую разделяешь ты. То же самое касается и Мориджа. Ты никогда не ценил свою наследственность, как я. И не печалься о Моргейн. Без своего оружия она абсолютно безвредна, а кроме того, она обладает великим множеством знаний, которые представляют большой интерес для меня. Кроме того, учитывая твою молодость, она будет представлять для меня и другой, не малый интерес. Ведь Флис так надоедлива.

Вейни издал звук, напоминающий плевок, который не рассмешил и не напугал Лилла, а просто остался незамеченным, и они продолжили подъем. Теперь он сопротивлялся, вырывал руки и противился, как только мог, но все его попытки терялись как в песке, подавляемые тем, что неумолимо надвигалось на них.

Темнота, окружавшая их, теперь была абсолютной, а звезд — больше, чем бывает видно на небе в обычной обстановке. Это были облака звезд, медленно наплывающие друг на друга. Воздух в этом месте был абсолютно мертвый, как будто и он был охвачен полным оцепенением. Казалось, что они погружаются в мерцающее ничто, хотя они явно чувствовали, что все еще продолжают подниматься по гигантскому углублению, а крутизна склона, по которому они на самом деле шли, постепенно уменьшается. Ветер завывал вокруг них, пагубный и звонкий, гудящий от избытка энергии и притупляющий чувства.

Наконец Лилл добрался до Врат и тронул руками их арку. Его пальцы прошлись по ее поверхности, и мгновенно внутри Врат установилась абсолютная тишина. Ветер прекратился. Вибрация изменила свой тон, он стал более высоким, и опаловый блеск, напоминающий блеск Подменыша, пролился на них из-под арки.

Сопровождавший Вейни человек пошатнулся на мгновение, и Вейни, повернувшись, бросился со всех ног вниз по склону, падая, поднимаясь, скользя на выступах скал, пошатываясь от головокружения.

Бежать — было единственным устремлением, которое подчиняло себе все его сознание в данный момент. И с трудом через огромное его давление пробивалось еще одно: Моргейн.

Но он вряд ли смог бы ей помочь. Ведь как он только приблизится к ней, его окружит добрая дюжина людей, с которыми он не сможет справиться.

Подменыш.

Он бежал, скользя и обдирая руки, ударяясь при каждом падении. Мужчины старались преградить ему путь. Он жадно втягивал воздух, сворачивая влево, в сторону от Моргейн и Роха, разгоняя в стороны лошадей. Наконец он увидел впереди знакомый силуэт Черного. Не задерживаясь ни на секунду, он вскочил в седло и почти на лету подхватил поводья. Животное узнало его и поскакало вперед, подчиняясь его командам.

Всадники тут же бросились вслед за ним. Шум и крики поднялись со всех сторон, хотя никто не пустил ни одной стрелы. Он даже не пытался смотреть на гребень горы и не обращал внимания на погоню. Он скакал назад, по пути, который они только что проделали к вершине.

Если Врата сейчас были недоступны для него, то все еще оставался Ра-Хеймур, где правил Фай. У его колена теперь находился Подменыш, золотой дракон на рукоятке которого был уже привычен его руке. С мечом, получающим свою энергию от Врат, в руке, он надеялся проложить путь к источнику силы Фая, разрушить его, что одновременно означало уничтожить Врата, уничтожить себя и уничтожить Моргейн. Теперь он знал и это.

И уничтожить Лилла.

Мир не должен увидеть того, что сможет сделать Лилл, если добавит к своей силе еще и силу Моргейн. Фай будет просто жалким карликом по сравнению с этим новым дьявольским созданьем.

Он гнал лошадь без всякого сожаления, стараясь как можно дальше уйти от Иврел.

Даже Лилл должен опасаться его сейчас, потому что все оставшееся оружие Моргейн — ничто по сравнению с этим клинком, напоминающим бледный опал. Когда Вейни вырвался на главную дорогу, он немного сбавил темп и дал лошади отдышаться.

Дорога сворачивала, огибая нижний выступ холма, и этот поворот, по его представлению, вел прямо в Ра-Хеймур, потому что вряд ли было во всем Хеймуре другое место, которое могло бы похвастаться наличием в нем просто дороги.

Он пустил лошадь средним аллюром. Люди предводителя Лиф очень неохотно стали бы преследовать его, но, подгоняемые Лиллом, конечно, могли и ускорить погоню. И единственной надеждой на ее отсутствие было то, что Лилл все-таки понимал, что же на самом деле есть Подменыш, или же его могла остановить мысль о том, что илин из земли Моридж мог знать, что можно сделать с помощью этого клинка.

Большая тень неожиданно налетела на него, и Черный громко заржал, а он сам получил в плечо удар, который выбил его из седла, посылая вниз, переворачивая в воздухе и бросая на снег и лед.

Суставы двигались, кости были целы, но расслаблены и разбиты. Он попытался управлять своими конечностями, чтобы сдвинуться с места, но короткий меч уперся ему под подбородок, отжимая его голову назад, вниз, вдавливая в утоптанный снег.

Он увидел над собой склоненную фигуру, у которой рука, лежащая на колене, была неестественно короткой.

— Брат, — произнес Эридж свистящим шепотом.

10

— Эридж. — Вейни попытался подняться во второй раз, и тут Эридж неожиданно поднялся сам, освобождая его. Затем он убрал короткий меч на пояс и прошел по дороге прямо к тому месту, где его лошадь стояла рядом с черным конем, на котором только что скакал Вейни.

Вейни, спотыкаясь, выбрался из канавы, и, хромая, тщетно старался обогнать брата. Но тут к своему ужасу он увидел, что Эридж уже нашел, что было под седлом у черного коня.

Свирепая улыбка появилась на лице Эриджа, когда он взял вложенный в ножны клинок, прижимая его обрубком руки, а левой рукой сжимая золотого Дракона, и в такой позе поджидал приближающегося Вейни.

Он остановился сразу, как только уловил угрозу, исходящую от Эриджа. Его все еще трясло, а руки и ноги с трудом выполняли нужные движения. Он даже попытался выровнять дыхание, чтобы высказать несколько разумных на его взгляд аргументов.

— Там, — он указал рукой в сторону Иврел, — есть кваджлин, который пришел сюда из Лифа. — Голос Вейни прерывался, но звучал достаточно внятно. — Эридж, Эридж, вместе с ним люди из Лифа, и этот дьявол гонится за мной по пятам. И ты, и я, мы оба, находимся в страшной опасности. Я поеду с тобой прямо по этой дороге, и отнюдь не для того, чтобы сбежать. Я клянусь тебе, что все обстоит именно так.

Эридж, казалось, что-то обдумывал, его темные глаза поблескивали во мраке. Затем он коротко кивнул, как бы подтверждая свое решение. Он прикрепил Подменыш к поясу, так что рукоятка приходилась под левую руку, и направился к лошади.

Вейни удалось забросить в седло свое абсолютно больное тело только со второй попытки, после чего он пустил Черного в галоп вниз по дороге, теперь уже в компании Эриджа, который направился к лесу, хотя любая попытка углубляться туда именно сейчас была чревата угрозой нападения. Лошади перешли на ровную иноходь, направляясь к скалистому участку дороги. Здесь еще были остатки снега, сохраняющие следы, зато деревья и кустарники были очень густыми, что сильно затрудняло их преследование, да еще в такой темноте. Это слегка напоминало детскую страсть Эриджа устраивать засады в подобных местах. У Вейни же все окружающее вызывало такую же тревогу, как и то, другое место, по дороге в Инор-Пиввн. Возможно, эти воспоминания появились у него от скал и деревьев, попадавшихся ему на глаза, к которым невольно было приковано его внимание и чувства, так же сильно, как могут цепляться пальцы за любой твердый предмет перед надвигающейся опасностью. Я пропаду здесь, думал он. Я сошел с ума, что согласился поехать с ним. Но у него не было сил на то, чтобы остаться, а главное, ведь Подменыш был теперь у Эриджа, который держал его в своих руках, так же как он держал в своих руках и его долг, как илина перед его хозяйкой: ведь Эридж должен был бы быть рассудительным, во всяком случае надежда на это пока не оставляла Вейни.

После продолжительной скачки по лесной дороге Эридж неожиданно остановился, когда они выехали на достаточно просторную поляну, и приказал Вейни спуститься вниз.

И тут его неожиданно охватила паника. Неосознанное желание немедленно пришпорить коня не покидало его, но он нашел в себе силы спрыгнуть с седла, тщательно следя за моментом приземления, чтобы удержать равновесие и не упасть. Он двигался, с трудом переставляя ноги, направляясь к центру свободного пространства, как и указывал ему Эридж.

— Где она? — спросил старший брат, нагибаясь и отстегивая Подменыш.

Теперь Вейни знал наверняка, что Эридж собирается его убить после того, как он ответит ему. Между тем клинок неумолимо выползал из ножен, подтверждая то, что теперь Эридж знал природу этого меча и знал, как использовать его.

Вейни бросился вперед, хватая Эриджа за пояс, и они упали вместе на снег, а меч, все еще находящийся в ножнах, упал рядом с ними.

Когда локоть Эриджа врезался в лицо Вейни, тот на мгновенье даже ослеп от неожиданного сильного удара, и, как бывало и раньше, в пору их детства, оказался внизу, по-прежнему проигрывая своему брату. Он на некоторое время даже лишился чувств, получив такой яростный отпор. Когда ощущения вновь вернулись к нему, и он смог наконец вздохнуть, то попытался сделать последнюю попытку вывернуться и, когда она удалась, оказался сверху и продолжал дальнейшую борьбу только лишь с целью собственного освобождения. Он ухватил руками голову Эриджа и бил ее о мерзлую, покрытую тонким слоем снега землю. Он продолжал это до тех пор, пока тот не ослаб и прекратил борьбу. Когда Вейни добрался до Подменыша, то следующей его мыслью была лошадь. Придерживая меч, он подбежал к Черному и не глядя ухватил поводья.

Конь заржал в тот момент, когда бросок Эриджа пришелся в согнутую спину Вейни, отбрасывая его вниз под копыта лошади. Подменыш выскользнул из его расслабленных бесчувственных пальцев, а когда Вейни повернулся, чтобы отразить внезапную атаку, Эридж нанес ему еще один удар, в плечо. Он сделал полшага вперед, покачнулся, и тут же кулак Эриджа отбросил его на снег. Затем Эридж навалился на него, упираясь коленом в грудь и придерживая обрубком руки, еще достаточно сильным, его отведенную в сторону руку. Он быстро выхватил короткий меч, символ Чести, и протиснул его к горлу Вейни, обрезая мешающие ремни от его снаряжения.

— Треть Нхи полегла у Ирн-Сведжур, — тяжело дыша, почти прошипел Эридж. Его дыхание срывалось, переходя на хрип. — Это сделали вы оба, ты и она. Где она сейчас?

Вейни был напуган присутствием лезвия у собственного горла и был не в состоянии произнести ни слова. Он лишь инстинктивно пытался дышать и постепенно застывал, подрагивая от напряжения, когда чувствовал, как пот стекает по его шее. Боль от лезвия сразу напомнила о себе, как только он попробовал слегка расслабиться.

— Отвечай мне, — не отступал Эридж.

— Лиф. — Он слегка передвинул руку, чтобы уменьшить давление на нее. — Кваджлин и люди из Лифа захватил ее, чтобы она рассказала им все, что знает. Эридж, Эридж, нет, не убивай меня. Им нужны ее знания, и если они их получат, тогда они объединятся с Фаем против нас.

Давление сверху слегка ослабло, но по-прежнему присутствовало. Была одна, очень слабая надежда, что Эридж заинтересуется его рассказом. Колено продолжало давить, затрудняя дыхание, и иногда ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

— А ты, ублюдок? Что делаешь ты, сбежав в одиночку оттуда?

— Хеймур, вот место, где находится источник силы. Только разрушив его, можно остановить их всех. Я должен убить Фая, а для этого мне надо попасть в Ра-Хеймур. Эридж, прошу тебя, отпусти меня.

— Ах ты, грязный ублюдок. Я гоняюсь за тобой еще от Ирн-Сведжур. Другим такая охота оказалась просто не под силу, они испугались опасностей, которые могут поджидать их в Хеймуре, да и оружия Моргейн. Я же поклялся им, что принесу им твою голову. Я хотел бы привести тебя туда живым, но с одной рукой, боюсь, мне этого сделать не удастся. Я должен сделать это ради людей Нхи и Маай, Сан и Торин, и особенно ради тех нхи, которые погибли. А уже потом я подумаю, как получше использовать тот подарок, который ты так неожиданно преподнес мне. У меня больше не будет врагов, которых я должен буду бояться. И если ты намеревался с его помощью безопасно добраться до Ра-Хеймур, то нет никаких причин, почему этого не смогу сделать я.

— Пойдем вместе со мной.

— Однажды я уже предложил тебе воспользоваться такой возможностью, но оказалось, что тебе была больше по нраву эта колдунья, нежели земля Моридж. Ты даже готов убивать нхи ради нее.

— Эридж, ты, по крайней мере, должен понимать, что я не могу нарушать своей клятвы. Помоги мне попасть в Ра-Хеймур. Прямо сейчас. Мне надо быть там раньше, чем наши враги придут туда. Разреши мне совершить эту месть: уничтожить Фая, как просила Моргейн. И если я смогу, то и кваджлина. Я говорю очень искренне, Эридж. Послушай меня. В Ра-Хеймур есть страшное оружие, и, несомненно, если наши враги приберут его к рукам, то даже имея Подменыш, возможно, и не удастся взять эту мощную крепость. Сделай так, как я прошу тебя. Идем со мной. Это моя клятва, которую я дал ей: разделаться с Фаем. А после этого все, что было между нами, так и останется между нами, и я не буду оправдываться.

Эридж очень пристально взглянул на него и даже прищурил глаза.

— Ты был приговорен быть илином по закону, который определил наш отец, за убийство Кандриса. И ты мог бы быть свободен от этого, если бы я услышал твои объяснения о происходящем. Но ты так и не предоставил мне удовлетворительных объяснений. Предположим, я приговорю тебя еще на год быть отверженным.

— Мне кажется, что удовлетворить твои требования не сложно.

— Поклянись, — сказал Эридж, — той самой клятвой, что ты дал ей, что будешь выполнять Обязательство по отношению ко мне, не зависимо от того, что она может быть жива. И это будет год, за который ты будешь просто благодарить меня, кайский ублюдок, ибо твоя служба не остановит меня от того, чтобы передать тебя родственникам Парена или Брена, когда все закончится. Но если такая цена устраивает тебя, я, пожалуй, подожду перерезать твою глотку прямо сейчас и прямо здесь. Я даже пойду с тобой в Ра-Хеймур. Устраивает ли тебя такое условие, ублюдок? Ты готов платить?

— Да, — сказал Вейни без малейшего колебания. Но клинок все еще был прижат к его горлу.

— Бьюсь об заклад, — добавил Эридж, — что ты знаешь, как использовать этот меч, и знаешь эту колдунью лучше, чем любой из живущих на свете. И если взятие Хеймура освобождает тебя от обязательств перед ней, а год еще не кончится, то давай заключим соглашение, братец, что когда Хеймур падет, он будет мой, и ты тоже будешь мой с этого самого момента. И ты не должен говорить об этом Обязательстве ни ей, ни Фаю, никому.

Вейни уже увидел ловушку, которую Эридж расставил для Моргейн. Сам будучи вероломным и подозрительным, он подозревал вероломство в каждом и всегда восхищался хитростью людей: маай в душе, он заранее думал о всех способах выживания, даже тогда, когда на это не оставалось никаких шансов, как в этом походе на Хеймур.

А еще он очень не любил клятвы: каждая из них была сплетена очень плотно и не оставляла места для отступлений.

— Я вынужден согласиться, — сказал Вейни.

— И, во имя спасения твоей души, ты не должен пытаться уничтожить меня, — сказал Эридж. — Ты отдаешь мне Хеймур, отдаешь мне Фая и эту колдунью, и этого самого кваджлина.

— Столько, сколько останется в живых, — согласился Вейни.

— И обещаешь, что не покинешь меня и не будешь бороться против меня.

— Я согласен.

— Тогда давай руку, — сказал Эридж.

Это была нечестная сделка: законы илина не позволяли давать новую клятву, так же как не могло быть двух пересекающихся Обязательств на его совести или в его поступках. Но Эридж настоял на этом, и Вейни высвободил руку и сжал зубы, пока тот надрезал его ладонь. Затем Эридж прикоснулся губами к ране, а после него то же самое сделал и Вейни, сплевывая кровь на снег. Конечно, это не было Обязательство, принятое в полной форме по Закону, но тем не менее это была клятва, причем очень сильно связывающая его. Когда Эридж освободил его, чтобы он смог наконец подняться, Вейни встал сначала на колени и, захватив пригоршню снега, сжал ладонь в кулак, как делал это уже однажды в пещере недалеко от Инор-Пиввна. Он содрогался от глубокого страданья, которое целиком овладело им, вызывая полную внутреннюю опустошенность.

Его настоящий хозяин, которому он служил, имел право проклясть его душу и погубить ее. И вот теперь он дал своему брату такое же право. Но при этом он знал, что получил бы полное прощение только от Моргейн и никогда бы не получил этого от Эриджа. Он знал, что хотя его лио была очень жестока в некоторых случаях, она никогда не проявляла просто жестокости по отношению к нему. Именно знание этого факта укрепляло его в мысли, какой именно клятве он должен следовать.

И, если потребуется, убить брата, как он убил треть Нхи.

Он сделал это для своей лио, выполняя свой долг согласно Закону и клятве илина, которые связывали его. Поэтому он принял участие в убийстве людей из своего клана. Казалось, теперь не было ничего худшего, чем то, во что он был втянут.

— Вставай на ноги, — сказал Эридж. Он уже прикрепил меч к седлу и, расправив поводья, вскочил на лошадь, поджидая брата.

Вейни поднялся, отыскал Черного, который стоял, свесив повод, на некотором расстоянии от поляны. Он вставил ногу в стремя и вскочил в седло, пересиливая боль в изможденном теле.

— Ты будешь проводником, — сказал Эридж. — Поезжай вперед и, главное, хорошенько помни о своей клятве.

Вейни сначала направил Черного по обратному пути, а затем резко свернул на север, к главной дороге, которая, как он знал, находилась рядом. Когда через поредевшие деревья они наконец увидели ее, то оказалось, что покрывавший ее снег был нетронут, а это означало, что на этом участке значительное время никто не проезжал.

В тот момент, когда они выезжали на эту широкую дорогу, что-то пронеслось над вершинами деревьев, видимо, встревоженное их появлением: они расслышали лишь быстрое хлопанье крыльев в лесной темноте. Эридж внимательно вглядывался в окружающий мрак с выражением ненависти на лице. Это была естественная реакция нормального человека на все, что постоянно происходило в этом лесу.

Вейни уже давно перестал вздрагивать при виде подобных вещей. Он взял хороший темп, отмечая про себя, что они оставляют слишком уж отчетливый след для Лилла и его людей, если только те соберутся преследовать их именно здесь. Но теперь об этом можно было не думать, потому что все равно к сердцу Хеймура вел только один самый короткий путь, и они скакали именно по нему.

Теперь Черный скакал очень медленно. Было невозможно и дальше так гнать лошадь, как он делал это по дороге на Иврел. Вейни попридержал коня, обернулся и решил остановиться. Место было очень неподходящее для отдыха: с одной стороны лес, с другой — нагромождение скал.

— Давай двигаться дальше, — сказал Эридж.

— Я не могу больше так гнать коня. Он может не выдержать, — немедленно возразил Вейни, но все же так и не остановился, а продолжал двигаться вперед медленным шагом.

Тогда Эридж пришпорил свою лошадь, и Черный по привычке поскакал за ним, переходя на более быстрый бег. Вейни старался по-прежнему сдерживать его и надеялся, что таким образом конь выдержит путь до ворот Ра-Хеймура.

Они продолжали скакать этой заснеженной дорогой, пока не добрались до ее пересечения с другой, направленной к ней под углом и явно ведущей к Иврел. Следы указывали на то, что здесь прошли и пешие, и конные. Более мелкие следы ног принадлежали явно жителям севера, скорее всего людям из Хеймура, а более крупные — жителям Эндара.

На снегу же виднелись пятна крови и брошенные трупы.

Вейни соскочил с коня, хотя Эридж и возражал против этого. Он проигнорировал его приказы и, быстро перебегая от одного тела к другому, перевернул их, чтобы увидеть лица. Двое были из Лифа, трое других были низкорослые, темноволосые, и явно принадлежали к жителям Хеймура, а один, самый красивый, был похож на кваджлина. После этого он почувствовал некоторое облегчение.

Эридж негромко свистнул, стараясь привлечь его внимание: неожиданно вокруг возникло непонятное движенье, сопровождаемое скрипом снега и металлическим скрежетом, раздававшимся среди скал. Эти звуки мгновенно вывели его из оцепенения и заставили взглянуть немного вверх, чтобы увидеть темные тени на выступе скалы, нависающей над дорогой.

Он стремглав побежал к лошади, забросил себя в седло и тут же заставил Черного взять с места, еще с трудом отыскивая поводья и пригибаясь, так же низко, как и Эридж.

— Эридж, — прокричал он, что было мочи, — люди из Хеймура настигают нас сзади, но кайя Лилл и люди из Лифа находятся на этой дороге впереди нас. Люди из Хеймура не смогли их задержать здесь. Нам нужно отходить, иначе мы наедем прямо на них.

— Тогда у нас одним врагом будет меньше, — заметил Эридж.

А это значит, что и Моргейн и Роха, если они еще живы, ждет такая же участь: Эридж, который теперь обладал мечом, с такой же радостью убил бы их, как людей из Лифа во главе с кайя Лиллом. Ведь Нхи всегда были в состоянии извечной кровной вражды с ними, а что касается Моргейн, то эта вражда была еще очень свежей и кровоточащей: всего лишь с момента бойни у форта Ирн-Сведжур.

— Дай мне меч, — попросил его Вейни, поскольку у него не было даже кинжала. — Если не ее меч, то по крайней мере хоть какое-нибудь оружие.

— Но я не хочу, чтобы это оружие было за моей спиной, — сказал Эридж, пренебрегая клятвой, которая существовала между ними. Но это было его право, и от этого клятва не теряла свою силу.

Вейни сжал зубы, еле сдерживая гнев и считая Эриджа по меньшей мере сумасшедшим. Тем не менее он старался не отставать от Эриджа, который гнал лошадь прямо по открытому месту, готовый расправиться с любым отрядом всадников, среди которых могла быть и Моргейн. После того урока, который она преподнесла ему у Ирн-Сведжур, он был готов на все. Вейни же сожалел об этой клятве и еще по одной причине: потому что Эридж готов был убить их обоих, и он, Вейни, отдал Подменыш врагу, еще более безумному, чем кайя Рох.

Дорога извивалась, так что там, где деревья справа, а скалы слева ограничивали обзор были слепые повороты.

И они встретились с ними неизбежно: перед ними оказался самый тыл колонны Лилла, которую они наконец увидели впереди себя. Те были явно испуганы их приближением, но подбадривали себя, готовые проучить своих неожиданных преследователей, и уже городили частоколы из копий, после чего вся колонна стала напоминать ощетинившуюся тень.

Эридж схватился за Подменыш и без каких-либо колебаний начал освобождать клинок. Он направлял свою норовистую лошадь на выставленные копья, в то время как лезвие на глазах превратилось в мерцающий опал, и звездная темнота соскользнула с его заостренных граней. Те, кто непосредственно соприкоснулся с ней, превратились в ничто, исчезли, другие же успели отскочить в сторону, как раз там, где Вейни собирался проехать, но они продолжали исчезать, и их оставалось все меньше и меньше. Несмотря на то, что становилось все темнее, было видно, как с гор спускались люди, одетые в звериный шкуры, и перерезали направление, в котором продолжал двигаться Вейни. Это были люди из Хеймура. Они издавали, как всегда при нападении так характерный для них дикий вой, от которого кровь стыла в жилах. Последнее, что он отчетливо увидел, бросив взгляд на остатки колонны, движущейся по дороге впереди, было выделяющееся на темном фоне белое пятно. Это был Сиптах, окруженный всадниками из Лифа. Через мгновенье они прибавили ходу и быстро поскакали вперед, оставляя на дороге лишь тех, кто был без лошадей. Скорее всего они уже знали, что именно преследовало их.

А темные фигуры продолжали нестись на них сплошным потоком. Вейни ничего не оставалось, как посильнее пнуть ногой свою запетлявшую было лошадь, чтобы немного осадить ее. В этот момент копье ударило его под ребра, и он почувствовал сильную встряску. Безоружный, он ухватился обеими руками за древко и попытался вывернуть его из рук нападавшего.

В этот момент лошадь под ним свалилась, и тут же чьи-то руки обхватили его, валя на землю. Мгновенно последовал блеск опускающегося клинка, но лезвие тут же отскочило от кольчуги, к удивлению его противника. Тогда другие попытались проделать над ним то же и с тем же успехом, сокрушая воздух вокруг него. Они насели на него буквально со всех сторон, и он потерял сознание, погрузившись в темноту.

Пробуждение было неожиданным.

Он с трудом начал подниматься на ноги, все еще изумленный своим освобождением, скользя и спотыкаясь на сбитом и окрашенном кровью снегу. Крики в какой-то момент еще раздавались в его ушах, но потом наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра, уносящегося в пустоту. Наконец все смолкло.

Он с усилием встал на одно колено, и тут рядом раздались шаги. Подняв голову, он с изумлением взглянул на Эриджа, который в этот момент вкладывал меч в ножны. Кругом не было видно ни тел, ни убегающих людей, только они двое, и их лошади, стоящие рядом друг с другом.

Он быстро повернулся, чтобы взглянуть в том направлении, где исчезли всадники. Но не увидел там никого.

— А всадники? — спросил наконец Вейни. — Они убиты, или им удалось спастись?

— Они спаслись, — сказал Эридж. — Если бы ты не упал… но это, видимо, кровь Кайя сказалась в тебе. А теперь вставай.

Он поднялся, неожиданно почувствовав руку Эриджа, и был очень удивлен, когда так близко взглянул на своего брата. На лице его он обнаружил то же мрачное выражение, которое уже наблюдал в Ра-Моридже: гнев, смешанный с чем-то еще, похожим на неистовую жестокость. Но рука, которая поддерживала его, оставалась твердой, но спокойной.

— Почему ты остановился? Только из-за меня? — с некоторой насмешкой в голосе спросил Вейни, на самом деле чувствуя в своем брате проявление некоторой сентиментальности. — Разве ты не хотел продолжать свою месть? Или это оказалось просто затруднительно?

Губы Эриджа дрожали в гневе.

— Ублюдок ты, и больше ничего. Я не ушел бы отсюда, даже если бы Нхи были побеждены людьми с севера. Поторапливайся.

Следуя противоречию в поступках, Эридж оттолкнул его и слегка ударил, так что Вейни вновь опустился на одно колено, все еще чувствуя головокружение от непроходящей слабости. Он приготовился уже встать, лишь на мгновенье задержавшись в этом положении, и пойти к лошадям, когда длинный меч Эриджа ударился о снег перед ним. Он без лишних раздумий подхватил его.

А Эридж тем временем уже был в седле и глядел на него напряженно, с ненавистью и страхом, которые не мог скрыть.

Если бы Вейни не знал Эриджа, он подумал бы, что тот, подобно Кесидри, безумен. Но, так или иначе, он знал его и тут же понял, какие чувства владели его братом. Эридж боялся его. Искалеченный им когда-то, он потерял значительную часть своего боевого искусства и теперь боялся его, и очень часто просыпался по ночам с теми же самыми мыслями, как был уверен Вейни, которые в свое время одолевали и Риджена, и Кандриса утром на площадке для упражнений с оружием.

Отец во всем любил совершенство, так однажды сказал ему Эридж. И он ненавидел нхи, оставшихся живыми калеками.

Он никогда не простил мне, что один из его законных сыновей остался жить, и остался жить именно калекой.

Но у Эриджа, как понимал Вейни, были и другие причины, чтобы в конце концов вооружить его, несмотря на все противоречивые стороны этого шага. Однорукий человек, в одиночку попадающий в Хеймур… Возможно, он боялся смерти гораздо меньше, чем доказательства своей слабости.

Вейни поклонился, выражая признательность и уважение своему брату.

— Вероятно, нам придется умереть, — сказал он, чувствуя, что его сведения об ожидавшем их конце, тяжелым камнем давили на его сердце. — Эридж, одолжи мне Подменыш, несмотря ни на что. И я клянусь тебе, я пройду с ним впереди, но только сам. И все, что только может сделать человек, обладающий этим мечом, сделаю я. Я отдам тебе Ра-Хеймур, если останусь жив, а если нет, то это будет означать, что мы взялись за невыполнимую задачу. Эридж, именно это я имею в виду. Я обязан сделать это для тебя.

Эридж коротко и зло рассмеялся.

— Твое беспокойство напрасно. Когда я сброшу ножны, то фактически я всегда буду сзади меча.

— Но ты будешь находиться в непосредственной близости от него, ты будешь рядом с ним, — упрямо настаивал Вейни. — Эридж, не делай того, чего не следует делать. Я знаю, что ты хочешь сокрушить все, но я говорю еще раз: предоставь это сделать мне.

— Ты большой специалист по вранью, а я далек от мысли верить тебе, особенно там, где замешана она. Сейчас, например, ты просто пытаешься задержать меня, но всему должен быть предел. Собирайся в дорогу.

Он больше не мог даже выдержать направления, в котором следовал Эридж, и находился на грани падения, как только они оказались на скользком склоне холма, изо всех сил натягивая повод, чтобы сдерживать коня. Наконец лошадь остановилась уже внизу, а Вейни медленно перегнулся через седло, стараясь не потерять повод.

Эридж подъехал прямо к нему и сам ударил Черного, направляя того вперед. Вейни удержался в седле, но лошадь снова встала, и он, не обращая внимания на Эриджа, использовал последние оставшиеся силы, чтобы спуститься с седла и дойти до плоской скалы, которая так и притягивала его. Он шел к ней как пьяный, и так велико было его стремление, что он буквально свалился на нее, а не сел, как намеревался до этого, разбрасывая руки и ноги на холодном камне. Он не обращал внимания на все попытки Эриджа поднять его. Все, что ему было нужно, это время, чтобы унялась боль, охватившая его изнутри.

Эридж быстро наклонился над ним, и Вейни в конце концов понял, что тот пытается поднять его голову, подкладывая под нее искалеченную руку. Тогда он сам взял из его рук фляжку с вином и выпил.

— Ты просто замерз, — сказал Эридж, отходя от него. — Сиди, сиди.

Затихая от слабости, охватившей его, Вейни понял, что брат пытается укрыть его своим плащом, и наклонился в его сторону, ощущая тепло, которое понемногу стало проникать внутрь.

— Пей, — повторил Эридж. Он выпил еще и неожиданно уснул.

Когда он открыл глаза, то ему показалось, что прошло лишь одно мгновенье. Но на самом деле он проснулся от солнечного тепла, и Эридж сидел недалеко от него, придерживая в руках Подменыш, как это делала Моргейн во время отдыха. Эридж не спал: первое же движение Вейни было воспринято им с большим подозрением.

— У нас есть немного еды, — заметил он после некоторых раздумий. — Но мы можем перекусить прямо в седле. Мы и так потеряли много времени.

Хлеб и твердый сыр, которым они закусили, вместе с небольшой порцией вина добавили ему новых сил. Вейни взглянул на брата при дневном свете и увидел изможденное небритое лицо с ввалившимися глазами и темными кругами, оттенявшими их. Но он рассчитывал, что даже при обычной скорости и с небольшим запасом провизии их путь в Ра-Хеймур может закончиться вполне успешно, во всяком случае, еще вчера вечером ничего подобного он не мог бы сказать.

— На самом деле у них было не на много больше времени, чем у нас, — сказал он Эриджу. — Ведь есть некоторый предел… и для людей, и для лошадей. Они не могли уйти далеко вперед.

— Вполне возможно, что нам удастся перехватить их, — согласился с ним Эридж. — По крайней мере, такая возможность есть.

— Я чувствую себя гораздо лучше, — сказал Вейни. — И могу продолжать путь. Послушай меня, Эридж. Между нами есть некоторая разновидность Обязательства. И поскольку я сейчас свободен от обязательств перед ней, то я должен служить только твоим интересам и, следовательно, должен взять для тебя Ра-Хеймур.

— И, конечно, ты хочешь оставить за собой колдунью.

— У нее нет притязаний на Ра-Хеймур, кроме как разделаться с Фаем. После этого она отправится своим путем и никогда не вернется назад. Она не собирается причинять тебе неприятности, Эридж. И я прошу тебя, совершенно искренне, не ищи путей к ее убийству.

— Конечно, ты должен просить об этом, будучи илином под ее опекой. Я понимаю это. Но зная это, я сам пойду с тобой в Ра-Хеймур и, кроме всего, я никогда не отдам этот клинок в твои руки, мой ублюдочный братец. Ты однажды уже заставил меня поверить тебе, и это очень дорого мне обошлось. Не думай, что я совершу подобную ошибку второй раз.

После этого разговора Вейни понял, что должен заполучить клинок у Эриджа либо силой, либо выкрасть его, либо как-то обмануть брата, так чтобы Эридж был бы вынужден сам сделать то, что должно было произойти: разорвать клятву и совершить убийство.

Еще до того, как он узнал от Моргейн, что именно он должен сделать, находясь у нее на службе, он уже начал подозревать, какая смерть уготована ему, когда он выполнит в точности все ее приказы.

Подменыш питается энергией Колдовского Огня Иврел. Черная пустота, открывающаяся за ним, и была источником того мерцания, которое срывалось с его граней, направляя все, что попадалось на его пути, во Врата, унося всех в межзвездную бездну, где никто не мог жить, так же, как дракон, останки которого они видели, не смог жить среди снежных равнин, окружающих вершину Иврел. Подменыш, направленный на Врата, замыкал эту бездну саму на себя, ветер подхватывал ветер, создавая в этом месте всесокрушающий вихрь.

Возможно, что даже сам Ра-Хеймур последует туда вместе со всем, что его окружает. Сила, увлекшая в эту бездну вместе светром, поднявшимся над Айрен десять тысяч человек, не будет церемониться с одним-единственным человеком, если эта дыра будет широко открыта для разрушения самой себя.

Он с содроганьем подумал о перепуганных лицах тех, кого он видел втягиваемыми в это поле, вспоминая весь ужас и замешательство, которое они отражали, напоминая людей, первый раз отправляющихся в гости к Дьяволу.

Должно быть, то же ожидало и их. Именно к такому финалу должны были придти два до сих пор оставшихся в живых сыновей нхи Риджена за всю их ненависть и постоянное взаимное противостояние.

Он отвернулся от Эриджа, ожидая, чтобы ветер высушил слезы на его лице, и еще раз внутренне подготовился к тому, что должен был сделать согласно данной клятве.

Перед ними, в направлении прямо на север, лежала огромная долина, покрытая травой и окруженная снежными пиками. Она была абсолютно пустая и казалась гибельной, что чувствовалось даже на расстоянии.

— Вот это, — сказал Вейни, указывая на уродливые очертания и думая о той пустыне, которую оставят здесь Врата после их появления, — должно быть, и есть Ра-Хеймур. — Когда он немного напряг зрение, то смог различить огромный холм, которым и могла быть скрытая в тумане крепость.

Однако им так и не удалось захватить Лилла в пути. Недалеко от них пролегала пустынная дорога, которая усиливала впечатление, что они одни в этой безбрежной заснеженной пустыне.

— Но здесь слишком светло, — сказал Эридж, — и слишком открыто. Я чувствую себя просто голым на этой дороге, да еще при дневном свете.

— А ночью?

— Это кажется мне единственным подходящим решением.

— Я могу сказать тебе даже больше, — заметил Вейни, проявляя под конец завидное упорство. — Мне вовсе не хотелось бы сейчас продолжать эту миссию.

Эридж внимательно посмотрел на него и, казалось, некоторое время оценивал его слова, даже был испуган тем выражением, с которым Вейни их произносил. Казалось, он ожидал чего-то более грубого и более подозрительного.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Эридж, и в его тоне звучала искренность. — Чего ты опасаешься? О чем она предупредила тебя?

— Послушай, брат, — сказал Вейни, — и ты, и она держите меня с помощью клятвы. И если моя прежняя лио все еще жива и находится здесь вместе с ними… то я имею два Обязательства: одно для Моргейн, другое для тебя. Мне не хотелось бы, чтобы вы встретились в одном месте с желанием перегрызть друг другу глотки.

— Я скажу тебе почти то же самое, — сказал Эридж, — если окажется, что у нее нет намерений убивать, то я тоже не буду связывать себя этим. Я никогда не убивал женщин, и мне не нравится эта идея.

— Благодарю тебя, — сказал Вейни совершенно искренне.

Потом он вспомнил Лилла.

— Эридж, послушай меня. Если окажется, что наше дело проиграно, постарайся умереть. Все эти рассказы о долгой жизни Фая не сказки, а сущая правда. Если они схватят тебя, то твое тело будет продолжать править или в Ра-Хеймуре, или в Моридже, но душа твоя исчезнет навеки.

Эридж негромко выругался.

— Это правда?

— Ради меня ты должен уменьшить свои подозрения, если Моргейн еще жива. Помоги мне освободить ее, и наши шансы на выживание возрастут в тысячу раз.

Эридж не сводил с него тяжелого взгляда.

— На самом деле я знаю обо всем этом столь же мало, как и ты, — заговорил Вейни, заранее протестуя против возможных возражений. — Я не знаю и половины того, что может ожидать нас здесь. Но мне кажется, что она знает это и для собственного спасения, я думаю, встанет на нашу сторону. Ведь на самом деле кроме нее этого не сможет никто. Но если ты хочешь начать с того, что будешь убивать направо и налево, или будешь удерживать женщину в беспомощном состоянии, уничтожая нашу реальную возможность выжить, то тогда можешь просто связать мне руки и ноги, прежде чем мы отправимся туда, и результат будет тот же самый. Но я думаю, что ты поступил бы гораздо умнее, если бы использовал в этом деле нас обоих.

Эридж ничего не ответил, но казалось, что он очень серьезно задумался над этими словами, и они оба молча направились в лесные заросли, откуда долина уже не была видна.

— Мы отдохнем здесь некоторое время, — сказал Эридж, — а дальше отправимся ночью. Как ты думаешь, будет ли Фай сопротивляться приходу Лилла?

— Я не знаю, — ответил Вейни. — Мне казалось, Моргейн предполагает, что когда-то Фай был хозяином, а Лилл его слугой, так, по крайней мере, было во времена Айрен. Но с тех пор между ними было много разногласий. И если Лилл доставит к нему Моргейн, она может оказаться именно тем ключом, который откроет ему многие двери. В зависимости от хода дел, может оказаться и так, что мы будем иметь дело только либо с Лиллом, либо с Фаем. Никто не знает, какие мотивы управляют поступками кваджлинов на самом деле. Мне кажется, что Лилл не зря ждал столько лет, чтобы отправиться в Ра-Хеймур. Но это только мое предположение. Моргейн же ничего не говорила по поводу их планов. — И после некоторого молчания он добавил, поскольку Эридж по-прежнему сидел на лошади, слушая его: — Я не уверен, что Фай кваджлин. Возможно, он просто человек, который содержит кваджлинов у себя на службе. Моргейн назвала его невежественным человеком, который постоянно вмешивается во всю окружающую жизнь. При этом она заметила, что Колдовские Огни дурно влияют на все живое. По некоторым слухам, если только они достоверны, Фай дожил до преклонного возраста, поэтому можно сказать, что он действительно не относится к кваджлинам, так же как к ним не относится и Моргейн, хотя ты и не веришь в это. Но вот Лилл действительно кваджлин. Я рассказал тебе общую картину всего, что окружает нас здесь и с чем мы столкнемся в ближайшее время. И хотя моя клятва ограничена только Фаем, но я распространяю ее прежде всего на Лилла. И будет лучше всего, если ты разрешишь мне выполнить это.

— Ты хочешь освободить колдунью.

— Да, но при этом, я убью Лилла, который является угрозой для всех наших дел, и для этого мне нужна твоя помощь, Эридж. Я хочу чтобы ты понял, что все мои дела в Ра-Хеймур связаны с Фаем, а освобождение Моргейн никак не является предательством по отношению к тебе.

Эридж спрыгнул с коня. Вейни продолжал оставаться в седле, и Эридж взглянул на него, подняв лицо вверх, навстречу зимнему солнцу.

— Во всем этом есть одна главная деталь, которую необходимо прояснить еще раз: ты должен охранять мою жизнь и помочь мне взять Ра-Хеймур самому. Вот что является итогом всего сказанного здесь.

— Ты получил мою клятву, — сказал Вейни с печалью в сердце. — И я знаю, что именно она является итогом всего.

Луна была скрыта за плотными облаками. По крайней мере и такая помощь со стороны природы устраивала их.

Ра-Хеймур располагался на невысоком голом холме и являл собой, даже по внешнему виду, оплот кваджлинов в виде громадного куба без всяких украшений, без башен, без защитных обводных стен и других видимых простым глазом сооружений. Вымощенная камнем дорога поднималась к воротам, вокруг которой не видно было даже травы. Правда, травы не было и на всем холме.

Некоторое время они лежали, припадая к земле, там, где оставили своих лошадей. Нигде не чувствовалось даже признаков жизни.

Эридж взглянул на Вейни, пытаясь услышать его мнение.

— Меч вполне может проломить эти двери, — сказал Вейни. — Но остерегайся ловушек, брат мой, и помни, я всегда буду сзади тебя: я не хочу разделить судьбу Рина.

Эридж понимающе кивнул, потом выбрался из укрытия, стараясь не пропустить возможные непрошеные тени. Вейни торопливо следовал за ним. Они не пошли к воротам прямо по дороге, а старались держаться в тени стен, приближаясь к воротам под некоторым углом.

На металлических колоннах, к которым крепились створки дверей, ведущих в эту мрачную цитадель, были выгравированы древние надписи. Сами же створки были сделаны из дерева и металла и напоминали аналогичные ворота во многих крепостях. Когда Эридж взялся за Подменыш, и его черное поле достигло дверей, воздух со свистом ударил в эту преграду, разнося на куски дерево, металл и вырывая камни. Когда осела пыль, они увидели груду камней, частично заваливших проход.

Эридж удивленно смотрел на разрушения, которые сам произвел за один лишь миг, а затем перебрался через завал и оказался в огромном незнакомом пространстве, которое было наполнено светом, но он нигде не мог отыскать огонь, который, по его мнению, должен был бы выполнять роль источника света.

Вейни бросился за ним, содрогаясь от страха и прихватив по пути порядочного размера камень, и как только Эридж начал поворачиваться, чтобы взглянуть в его сторону, опустил его на голову брата, прикрытую шлемом. Но оказалось, что одного удара было недостаточно. Эридж упал, но не потерял сознания и пытался подняться с клинком в руках.

Вейни быстро повернулся, чтобы избежать мерцающей паутины меча, и ударил Эриджа по руке, выбивая из его рук смертоносное оружие. Меч упал.

Он схватил его и взглянул вниз, на все еще лежащего брата, чье лицо перекосилось от ярости и страха. Эридж посылал ему проклятья, но в его голосе чувствовалась нерешительность, а его мысли порождали страх, холодящий кровь.

Вейни взял ножны, которые Эридж отдал ему без всякого сопротивления, и импульсивно, под действием чувства сострадания к нему, положил рядом с ним его же длинный меч.

И в этот момент полетели стрелы.

Он почувствовал их полет еще на расстоянии, не поворачиваясь в этом направлении, и знал, что они летели со ступеней лестницы. Подменыш, зажатый в его уверенной руке, менял траектории полета стрел, и, таким образом, они оба оказались в безопасности. Он знал возможности меча, поскольку наблюдал за тем, как с ним обращалась Моргейн, и понимал, что Эридж никогда не смог бы воспользоваться им таким образом.

Вполне возможно, что Эридж сам понял это обстоятельство, или, по крайней мере то, что продолжение их личные распри может оказаться не безопасным и даже фатальным для них обоих: он поднял длинный меч с обещанием выполнить все, что от него требовалось, и которое явно выражалось в его глазах, и последовал за Вейни, который уже начал двигаться по выбранному пути.

Убить человека со спины не представляло большого труда, даже если он был и в кольчуге. Но для этого Эриджу нужно было как минимум две руки, а он не хотел рисковать.

Но неожиданно Вейни выбросил из головы все мысли об Эридже, переполненный впечатлениями от незнакомого места. У него едва не захватило дыхание, когда он увидел потрясшие его размерами залы, а так же множество дверей и лестниц. Моргейн посылала его сюда почти вслепую, и ему ничего не оставалось делать, как только проверять едва ли не каждый зал, каждое укромное место до тех пор, пока он либо найдет то, что он ищет, либо его враг найдет его спину.

Эридж тем не менее старался тщательно выполнять свои обязанности, следуя за ним едва ли не по пятам, когда они поднимались на очередной этаж.

Там они обнаружили зал, очень похожий на нижний, но отличающийся тем, что в конце его находилась металлическая дверь, сверкающая поверхность которой напоминала колонны вокруг Колдовского Огня. Неожиданно Подменыш начал издавать звук, вызывающий вибрацию в руке, от которой она буквально онемела. Звук становился сильнее по мере приближения туда. И тогда он побежал вперед, к этой двери, полагая, что скорость будет их лучшей защитой против возможного нападения. Он остановился как вкопанный, когда обе половины огромной двери медленно распахнулись в обе стороны, приглашая его внутрь.

Он все еще продолжал стоять, испуганный блеском металла и ярким светом, который исходил откуда-то издалека, переливаясь всеми цветами радуги и вибрируя в такт с вибрацией меча.

«Поле, направленное на собственный источник энергии, будет способно разрушить все Врата в этом мире».

Пульсация двух конфликтующих энергетических полей достигла наконец его руки, и он ощутил его в собственном сознании, не вполне уверенный, действительно ли она исходила от меча, или это было всего-навсего состояние его притупленных чувств.

Он поднял меч, ожидая фатального исхода, но не почувствовал никаких изменений. Тогда он слегка повернул лезвие вправо. Боль в руке возросла.

— Вейни, — закричал Эридж, хватая его за плечо. На лице брата отражался застывший ужас.

— Вот сюда, — указал ему Вейни. — Стой здесь и охраняй мою спину. — Но Эридж не двигался. Он не хотел отходить от младшего брата, как только попали в этот зал.

Теперь Вейни кое-что начал понимать: было очень странно и никак не вязалось с характером Моргейн, чтобы послать его на такое важное предприятие и почти ничего не сообщить о подробностях его проведения. Ее инструкции были весьма ограничены. Но на самом деле в этом не было необходимости: меч сам управлял поиском, излучая звуковые сигналы, отражавшиеся в руке, вызывая разной степени боль. После путешествия по этому длинному коридору, который был явно построен кваджлинами, звуки вибрации окончательно притупили все его чувства, пока слева перед ним не возникло странное видение.

Там стоял старик, совершенно лысый, морщинистый, одетый в серую одежду. Он протягивал к ним руки, бормоча еле слышно какие-то слова, возможно, в свое оправдание. На его старом лице виднелись кровоподтеки.

Вейни поднял меч, угрожая им из этого заведомо смертоносного положения, но не увидел никакой реакции. Но видение не пропадало, преграждая им путь ценой собственной жизни.

Фай, какое-то внутреннее чувство подсказало ему это. Фай, сын Фая, правитель Хеймура.

Но неожиданно старик упал, пытаясь поймать руками воздух, а в его спине, покрытой серым, торчала стрела, разбрызгивая вокруг капли крови.

В глубине зала стояла отчетливо различимая фигура человека, одетого в серое и зеленое. Это был молодой предводитель Кайя, медленно опускающий свой лук. С неожиданной поспешностью, почти затаив дыхание, Рох направился к ним, забрасывая на ходу натянутый лук за спину.

Вейни немедленно отыскал ножны. Наступила мгновенная тишина в воздухе, а его перегруженные звуками уши едва смогли разобрать слова, которые произносил Рох. Он скорее почувствовал, что руки предводителя Кайя уже настойчиво пожимают его, хотя тот все еще продолжал двигаться в его сторону.

— Вейни, дорогой кузен, — воскликнул Рох, игнорируя присутствие своего кровного врага, Эриджа, который стоял здесь же рядом, держа в руках меч. — И Фай и Лилл, они больше не существуют. Моргейн избавила нас от них обоих, но…

— Она жива? — прервал его Вейни.

— Жива, с ней все в порядке. Она хочет разрушить это место, Вейни. Пойдемте, пойдемте отсюда, иначе это будет сплошная каменная могила. Поторопитесь.

— А где она?

Рох поднял глаза вверх, на ступени лестницы.

— Она забаррикадировалась там, наверху, вместе со своим оружием. И обещает убить каждого, кто приблизится к ней. Вейни, даже не пытайся добраться до нее. Она просто сошла с ума. Она убьет и тебя. Тебе нет никакого смысла встречаться с ней.

— А Лилл?

— Он умер. Почти все погибли, а большинство слуг Фая просто разбежались. Теперь ты свободен от своей клятвы, Вейни. Уходи отсюда. Ведь нет никакой необходимости погибать здесь.

Пальцы Роха с усилием тащили его, а темные глаза были полны страдания. Неожиданно Вейни оттолкнул его руку и бросился вверх по ступеням. Когда он оглянулся, то увидел, что Рох стоял в явной нерешительности, а потом бросился бежать в противоположном направлении, исчезая на повороте лестницы, ведущей вниз. Эридж стоял, поглядывая в обе стороны, потом не выпуская и рук меча, бросился по лестнице вслед за Вейни, с широко открытыми глазами и выставленным вперед мечом.

— Фай мертв, — сказал Эридж. — Он мертв, и твоя работа для этой колдуньи выполнена. А теперь: останови ее.

Эти слова подобно удару молота вывели его из равновесия. Он некоторое время беспомощно смотрел на Эриджа, признавая справедливость его заявления и стараясь понять, где же теперь на самом деле проходили границы его обязательств. Затем он встряхнул головой, отбрасывая все лишние и подозрительные мысли: его первейшей обязанностью было добраться до Моргейн, и как можно скорее.

Он повернулся и побежал, перепрыгивая через две ступени, пока не ворвался почти в такой же зал, где они встретились с Фаем.

И вооруженная Моргейн встретила там их обоих, живая и невредимая, как и говорил Рох.

— Лио! — закричал он, выбрасывая в сторону свою пустую руку, как будто только одна эта рука могла принести какой-либо вред, в то время, как другая его рука бросила Подменыш к ее ногам.

— Нет! — закричал Эридж, но на этом прекратил свои дальнейшие протесты, глядя, как Моргейн подняла с пола меч, не сводя с них черного предмета, который по-прежнему был в ее руке. Потом она опустила и его.

— Вейни, — сказала она. — Вот мы и встретились. — После чего она присоединилась к ним, и они начали спускаться вниз, осторожно, проверяя каждый шаг. Она вполне доверяла Вейни, который шел за ее спиной. И внезапно он понял причину этой осторожности.

— Фай мертв, — сказал он.

Она взглянула на него с выражением печали в глазах.

— Это была твоя работа?

— Нет. Это сделал Рох.

— Нет, не Рох, — сказала она. — Фай отпустил меня. В этом была его единственная надежда нанести поражение Лиллу и сохранить свою жизнь. Он дал мне этот слабый шанс. Я должна была бы спасти его жизнь, если бы только смогла. Рох еще внизу?

— Он сбежал, — сказал Вейни, — сославшись на то, что ты хочешь разрушить этот дворец. — И вновь ужасные подозрения охватили его. — Это ведь был не Рох, не так ли?

— Нет, — сказала Моргейн. — Рох погиб на Иврел вместо тебя.

И она помчалась вниз по ступеням, останавливаясь лишь на поворотах, и ворвалась в зал, в котором они только что встречались с Рохом.

Но теперь там было пусто, за исключением трупа Фая, лежащего в луже крови.

Тогда Моргейн побежала дальше, обгоняя эхо, разносившееся вокруг от звуков ее ног, несущихся по каменным плитам. Вейни бежал следом за ней, чувствуя, что Эридж все еще вместе с ними. Его душила ярость, когда он вспоминал о Лилле и о том, что тот хотел сделать с ним. И еще он не был уверен, что может сделать Моргейн, используя все свое дьявольское оружие в такой ситуации.

Она добежала до самого конца зала и остановилась в том месте, где поднимались гигантские лучи света, издали похожие на огромные двойные колонны. Оставив меч на небольшом выступе, чем-то напоминающем прилавок, она сделала несколько уверенных движений рукой прямо внутри светящегося пространства. Ужасающий шум, похожий на раскаты грома, обрушился на них со стен, и почти одновременно со всех сторон зазвучали голоса на неизвестных языках. Столбы света дрогнули и завибрировали в такт непонятным звукам.

Она повторила это же движение еще раз, так быстро, как только могла, отбежала к прилавку и склонилась над ним, опустив голову, как будто присутствовала на похоронном обряде.

Затем она повернулась и подняла голову. Ее глаза были очень серьезны и остановились прямо на Вейни, как бы отыскивая его взгляд.

— Ты и твой брат должны сейчас же, как можно скорее, покинуть это место, — сказала она. — Лилл говорил правду, но, как всегда, только лишь часть ее. Все, что здесь есть, будет разрушено. А вся опасность состоит в том, что машина заблокирована таким образом, что я не в состоянии ее освободить. Ра-Хеймур будет уничтожен так скоро, как только всадник может добраться до Иврел. Ты свободен от своей клятвы, Вейни. Я получила все, что мне было нужно. А теперь прощай.

И с этими словами она быстро прошла мимо них и начала в одиночестве спускаться по широкой лестнице.

— Лио! — закричал он, останавливая ее. — Куда ты идешь?

— Он запер открытые Врата по своему способу, и я должна теперь идти вслед за ним. У меня очень мало времени, поскольку он взял хороший старт. Но он очень осторожен, этот Лилл. Я надеюсь, что для самого себя он оставил еще некоторый запас времени.

С этим она повернулась и начала идти еще быстрее, пока не побежала.

Вейни рванулся было вперед.

— Брат мой, — остановил его Эридж. И Вейни встал на полпути, когда она уже исчезла из вида.

Когда затих последний звук ее шагов, он наконец повернулся и взглянул в разгневанное лицо своего брата, потом опустился на колени и молча поклонился, упираясь бровями в каменный пол, делая таким образом подтверждение, что его клятва по отношению к Эриджу все еще имеет силу.

— Твое смирение немножечко запоздало, — сказал Эридж. — А теперь вставай. Я хочу видеть твои глаза, когда ты будешь отвечать на мои вопросы.

Он молча исполнил, что от него требовалось.

— Она действительно говорила правду?

— Да, — сказал Вейни. — Я думаю, что это была правда. Но если у тебя есть сомнения на это счет, то ты можешь понаблюдать за этим местом с расстояния дневного перехода. Если оно все еще будет стоять, значит, это не было правдой.

— А что такое Врата?

— Я не знаю, как это объяснить, — сказал он, — но скорее всего это похоже на то место, проходя через которое можно оказаться по другую сторону Колдовского Огня, но только выйти назад в том же самом месте не всегда удается. Во всяком случае, нечто подобное она говорила мне. Очень жаль, но я ничего не понял из ее объяснений. Если Врата, находящиеся на Иврел, будут разрушены, то тогда все Колдовские Огни на нашей земле погаснут, просто перестанут существовать. И тогда не будет больше никаких Фаев и никакого колдовства во всем нашем мире.

Он взглянул вокруг себя, и ему показалось, что они находятся внутри какого-то гигантского чудовища, у которого вместо вен пульсируют пучки света, разносящие во все стороны живительную энергию.

— Если у тебя нет желания умереть, Эридж, — сказал Вейни, — то мне кажется, что мы должны убираться из этого места, не дожидаясь, пока здесь что-то произойдет.

Лошади по-прежнему были на том самом месте, где они и оставили их. Они поджидали своих хозяев и щипали попадающуюся здесь же рядом траву, не находя ничего необычного в происходящем. Вейни проверил упряжь и запрыгнул в седло. Эридж вслед за ним проделал то же самое. Они отправились в обратный путь по открытой и самой короткой дороге, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на серый куб Ра-Хеймура, разрушенные ворота которого теперь напоминали им нечто схожее со смертельной раной.

Они держали путь на Моридж.

— Больше нет правителя Хеймура, — наконец, нарушив тишину, сказал Вейни. — Теперь ты и Бейн в состоянии подчинить себе эти земли, образовав союз Дружественных Королевств. Так, видимо, будет удобней для всех живущих здесь людей.

— Правитель Бейна очень стар, — заметил Эридж, — а кроме того, у него есть дочь. Я не думаю, что на старости лет у него появится соблазн вести войны, укорачивая свою жизнь и разоряя свои земли. Возможно, мне удалось бы договориться с ним и вступить в приемлемое соглашение. А поскольку кайя Рох больше не правит в Ра-Корис, то эти люди будут не так опасны для нас. Правительница в Пиввне принадлежит к роду Кайя. Если Кайя в Корис будут в наших руках, то и Кайя в Пиввне тоже будут нам подчиняться. — Эридж продолжал строить планы и рассуждал о вероятности возможных малых войн.

Но Вейни смотрел все время на дорогу впереди себя, которая теперь петляла, поворачивая к югу. Он не оставлял искренней надежды еще раз увидеть Моргейн, как он постоянно видел ее в своем воображении, выезжающей из солнечного зарева Врат в Инор-Пиввне.

— А ты не слушаешь меня, — неожиданно обрушился на него с упреками Эридж.

— Да нет, я слушаю почти все время, — сказал Вейни, моргая и сбрасывая с себя бремя воспоминаний.

Но после этого он еще часто видел на себе укоряющий взгляд Эриджа и кислое выражение на его лице.

— Кроме нас, — продолжал Эридж, — в Ра-Моридже не осталось больше никого из правящих кланов. — Солнце уже пригревало, они медленно ехали рядом, колено в колено.

— Послушай, ублюдок, — сказал неожиданно Эридж. — А ведь вполне может быть, что ты захочешь объявить себя предводителем Кайя, если уже не собрался сделать это. А тогда ты будешь угрожать мне. Ведь сейчас у них нет главы рода. И мне сдается, мой ублюдочный братец, что ты уже готов объявить себя их предводителем. Но только учти, что никогда илин не сможет стать лордом.

— Я не собираюсь делать никаких заявлений по этому поводу, — успокоил его Вейни. — Я даже не думаю, что могу это сделать, и не думаю, что хочу.

— Но я не сомневаюсь, что они предпочли бы тебя вместо меня, — сказал Эридж. — И поэтому ты по-прежнему остаешься самым опасным человеком для меня во всем Эндаре-Карше до тех пор, пока будешь оставаться в живых.

— Я не представляю никакой опасности для тебя, потому что следую своей клятве, — сказал Вейни. — Но ты же ни на насколько не хочешь поступиться своей честью, хотя бы для того, чтобы поверить мне.

— Однако ты не сдержал своей клятвы в Ра-Хеймур.

— А у тебя, однако, не было никаких неприятностей с Моргейн. И у меня тоже.

Эридж долго и внимательно смотрел на него, затем остановил, дотрагиваясь до его коня.

— Дай мне руку, — сказал он, протягивая ему свою левую. Вейни протянул, недоумевая, свою левую руку. Старший брат пожал ее медленно и по-дружески.

— Уезжай, — сказал Эридж. — А если я услышу после этого, что ты опять появился в земле Моридж, я пошлю тебе Обязательство, и оставшийся год ты будешь служить мне как илин. Но я не думаю, что ты захочешь вернуться сюда.

И он жестом указал ему на дорогу впереди.

— Если она примет тебя — поезжай.

Вейни долго смотрел на него, затем чуть крепче сжал его сильную, твердую руку.

После этого он ударил посильнее коня, отгоняя от себя все мысли о том, что он безоружен и что Моргейн должна была бы за это утро ускакать уже очень далеко.

Он должен как можно быстрее покрыть это потерянное расстояние. Он должен разыскать ее. Он подумал еще и о том, что даже не оглянулся на своего брата, который так просто развязал сложный узел их отношений, отпуская его на свободу, хотя, как он понимал, тому очень не легко было решиться на это.

Отпуская его, Эридж расплатился за все, подумал Вейни и тут же поймал себя на мысли, что очень хотел сказать на прощанье несколько слов благодарности своему брату, но ему показалось, что Эридж просто посмеялся бы над ними.

Ему не удалось найти ее на дороге. Он был в пути уже второй день и наконец решил воспользоваться той самой дорогой, по которой Лилл добирался к Иврел. Возможно, и Моргейн должна была бы использовать именно ее. Иврел была уже близко, и у него не оставалось времени на бесполезные задержки в пути, даже связанные с отдыхом лошади. Он лишь выходил из себя, когда такое случалось, и боялся не только сбиться с пути, но вообще потерять надежду отыскать ее.

Наконец он поднялся на высоту, откуда уже виднелся склон Иврел, на котором должны были быть Врата. Тогда он пустил Черного с такой скоростью, на какую тот был только способен в этих условиях, иногда теряя из вида гребень горы, который был его целью, пока не въехал в лес низкорослых деревьев.

Неожиданно для себя он обнаружил следы ног на снегу, старые следы, оставленные здесь людьми и животными. Казалось, они ничего нового не расскажут ему, но, может быть, по привычке, он начал изучать их более внимательно и обнаружил среди них несколько свежих.

Они рассказали ему, что Рох-Лилл-Зри проехал здесь на черной кобыле, а после него проехала Моргейн.

Дыханье висело белым облаком, которое было видно даже при ярком солнечном свете, воздух резал легкие. Он пустил лошадь шагом, помня о том, что у него нет оружия, а лошадь может не выдержать, если вдруг придется долго скакать в хорошем темпе.

Неожиданно через поредевшие деревья по изменению блеска солнца на снегу он уловил отблески какого-то движения, как будто яркая освещенная солнцем белая масса перемещалась вдали. Он прибавил ходу и выскочил на открытый участок дороги.

— Подожди! — прокричал он.

И тогда она остановилась. Он догнал ее и остановился рядом, задыхаясь, но облегченно улыбающийся. Она наклонилась в седле, протягивая ему руку.

— Вейни, Вейни, ты не должен был следовать за мной.

— Ты собираешься пройти через них?

Она взглянула на Врата, наполненные мерцающей темнотой, и на звезды, горящие почти над ними, несмотря на яркий солнечный свет.

— Да, — сказала она и вновь повернулась к нему. — Но не задерживай меня. Это преследование было просто бессмысленным. Я не знаю, как Врата поведут себя, вынесут ли они меня в то же самое место, куда направился Зри, или я окажусь где-то еще. А ты не должен думать об этом. Это не относится к тебе! Ты был полезен некоторое время. Ты был просто незаменим со своим кодексом илина, со своей выдержкой и родственной дружбой… это все принадлежит тебе и окружает тебя в этом твоем мире, где ты должен продолжать свою жизнь. Мне действительно был очень нужен такой человек, на которого я могла положиться. Ты выполнил свой долг и закончил службу. Теперь наступил конец. Ты свободен от всех обязательств и должен радоваться этому.

Он не мог произнести ни слова, только неподвижно смотрел на нее до тех пор, пока она не убрала свою руку с его руки и не поехала прочь. Он наблюдал, как она поднималась по горному склону и как Сиптах упрямился, а ей приходилось все время направлять его вперед, к черной пропасти, заставляя опуститься в нее.

И они исчезли в ней.

Мы не храбрецы, мы просто играем в эти игры с Вратами. Мы можем очень многое потерять в обмен на роскошь быть добродетельными и смелыми.

Он стоял еще мгновенье, глядя на склон горы, воспринимая с каким-то новым обостренным чувством окружающие его деревья, зимний холод, долгий путь в Моридж, и просьбу Эриджа поддержать его устремления в Эндар-Карш, и потерю Моргейн.

И каждое из воспоминаний вызывало в нем боль, пожалуй, кроме одного: как меч-Дракон постоянно находил путь к источнику питающей его энергии, так же действовали его собственные чувства.

Он неожиданно пришпорил коня и начал подниматься вверх по склону Иврел. Сиптах уже ушел, и теперь Черный как будто понимал, что ожидало его.

Залив, похожий на омут, раскрыл перед ними свою пасть, и черная межзвездная пустота, без малейшего ветра, раскинулась впереди. Было только лишь легкое, едва уловимое дуновение, похожее на утренний бриз, напоминавшее ему, что было перед ним.

Темнота, абсолютная темнота, и… падение.

Лошадь опускалась, поднималась и извивалась под ним, пытаясь отыскать хоть какую-то опору.

И наконец нашла ее.

Они скакали по заросшему травой берегу, и теплый воздух окружал их со всех сторон. Лошадь фыркала от удивленья, но продолжала бег.

Впереди них на холме уже виднелись знакомые очертания движущейся белой тени, хорошо различимые под двойной луной.

— Лио! — закричал он. — Подожди меня!

Она замедлила ход, поворачиваясь и глядя назад, затем спустилась вниз по склону холма, чтобы остановиться.

А он уже шел рядом с лошадью, соскочив с нее еще не дожидаясь, когда она совсем остановится, и немного замешкался, не зная, радость или гнев ожидают его при этой встрече.

Но она рассмеялась и, раскинув руки, обняла его, а он обнял ее, прижимая крепко, пока она не откинула назад голову и не взглянула на него.

Это был второй раз, когда он видел, что она собирается заплакать.

ИСТОЧНИК ШИЮНА

ПРОЛОГ

Кто бы ни был тот, кто построил первые Врата, ведущие через время и пространство, наверняка ничего хорошего благодаря им он не получил.

Кел нашли Врата среди странных руин Силена в мертвом мире, который вращался вокруг их родного солнца. Использовав их как образец, они построили другие Врата, искажая миры, искажая звезды, искажая время.

Затем, оказавшись в ловушке, они заманили туда и других, и поскольку кел экспериментировали со временем, экспериментировали с мирами, они собрали различные существа и животных из искаженного Вратами пространства. Создавая цивилизации, они проскакивали по времени вперед, чтобы увидеть их будущее, в то время как те их соотечественники, кто отказывался пройти через Врата, проходили этот путь веками через реальное время.

В конце времен собрались те, кто прошел сквозь века, много и отчаянно экспериментируя. В самой реальности начали появляться какие-то зловещие признаки: нарушение законов времени и возрастающая неустойчивость. Некоторые из кел давно предчувствовали приход этого. Многие сошли с ума, вспоминая истины, которые истинами больше уже не были, или которые могли бы быть, или которые уже не будут, или еще только будут, в зависимости от времени и пространства, деформированного и, под конец, растерзанного.

Миры лежали в руинах. Это были всего лишь остатки творений кел или миров, ими переделанных. И по-прежнему кое-где существовали Врата, пережившие время и не тронутые катастрофой.

И люди начали осваивать лежащие в руинах миры, использовать и заселять их.

Человеческие существа были среди прочих жертв кел, оставленных на разрушенных мирах вместе с другими обитателями, подобными кел. И потому они не доверяли Вратам и боялись их.

Сотни мужчин и женщин прошли через Врата кел, отправляясь неведомо куда, но снаряженные для того, чтобы закрывать все несущие угрозу Врата от самого начала времени и пространства и вплоть до последних Врат. И было создано особое оружие, способное противостоять силе Врат, и в то же время само являющееся Вратами, для того, чтобы запечатывать мир за миром, век за веком — битва, возможно бесконечная или фатально зацикленная, ограниченная только освоенным кел пространством и возможностью доступа к тем Вратам, которые создавали не сами кел. Сначала их было сто. Но Врата взимали свою дань.

КНИГА ПЕРВАЯ

Самой последней осталась в живых женщина по имени Моргейн, изощренная в колдовстве кел и обладающая мечом, несущим смерть. Много зла сотворила она в Моридже и Бейне, бросая вызов всем своими преступлениями… Но затем сбежала, взяв с собой нхи Вейни, вынужденного расстаться со своим домом, ибо он был ее илином и был связан клятвой.

Нхи Эридж, предводитель Маай. Книга Ра-Мориджа

Кайя Рох, предводитель Кайя, повелитель Ра-Мориджа, отправился за Моргейн для спасения своего кузена… но нхи

Эридж в своих писаниях упоминает, что кайя Рох пропал в этом путешествии, а душа, вселившаяся в подобие Роха после того, была враждебна любому человеческому существу.

Книга Бейн-эн

1

Семь лун протанцевало через небеса мира за то время, за которое в древние времена прошел бы всего лишь один день. В те дни были открыты Источники богов, дающие силу и богатство повелителям кел, которые правили задолго до Королей. Сейчас Источники были закрыты — ни люди, ни кел не могли ничего изменить. Когда-то во все стороны от Шиюна и Хиюджа здесь были обширные земли; теперь этот мир медленно тонул.

Таков был порядок вещей, который дочь Эла майжа Джиран принимала за норму.

Всю свою молодость она наблюдала, как воды медленно, но неотвратимо наступают на границы мира, как Хиюдж стал наполовину меньше, а серая масса моря становилась все обширнее. Когда ей исполнилось семнадцать, она заметила, что за годы ее жизни Хиюдж почти полностью исчез.

В то время, когда она была ребенком, селение Чадрих находилось недалеко от холмов Бэрроу в Хиюдже, а за ним простиралась огромная морская стена, защищавшая поля, которые давали хороший урожай, и пастбища для овец, коз и другого скота. Теперь здесь было пустое пространство. Три парселя земли, на которых держался Чадрих, полностью скрылись под водой вместе с пограничными камнями и уже бесполезными остатками древней морской стены. Дома, сложенные из серого камня, превратились в руины, вода текла по улицам или, во время Хнота, когда все луны соединялись, стояла, застыв на уровне окон. Дома без крыш стали гнездовищем для белых птиц, высиживающих своих крикливых птенцов над безжизненным морем.

Люди, пережившие разрушение морской стены, суровые холода и голод в ту зиму, покинули Чадрих. Они нашли себе убежище: одни среди жителей болотистого Эрина, другие решили направиться за Шиюн, ища спасение в укреплениях у легендарных Источников Абараиса, или в Охтидж-ин, к владыкам-полукровкам. До Бэрроу доходили новости от тех, кто достиг Эрина; но о тех немногих, которые ушли по дороге в Шиюн, никто ничего не слышал.

Морская стена рухнула, когда Джиран шел десятый год. Теперь во всем Хиюдже оставался лишь небольшой кусок сухой земли, а также лабиринт маленьких островков, разделенных болотами, сохранившихся от разрушительной соли благодаря течению широкой Адж, протекающей с Шиюна и несущей свои темные медлительные воды к серому морю. Во время шторма, когда Адж бурлила, коричневый ил смывал драгоценную почву и землю в море, поглощая холмы и большие острова. Во время высокого прилива, когда луны дружно сходились в Хноте, море наступало на землю и пожирало заболоченные зоны, где зеленая трава отмирала и застывали гниющие лужи, а огромные морские рыбы заходили в Адж. Единственное, что теперь оставалось в Хиюдже для коз и диких болотных пони — это болотные растения. Море поглотило основную часть холмов Бэрроу, а разросшееся болото съело их склоны, угрожая окончательно отрезать Хиюдж от Шиюна и полностью обречь на умирание. Земля, раньше столь зеленая и плодородная, превратилась в нагромождение затонувших деревьев, ряд маленьких островков суши и еле заметных водных проток, которые можно было преодолеть только с помощью плоскодонных лодок, используемых болотниками и жителями Бэрроу.

Даже холмы Бэрроу стали островами в последние годы этого мира.

Люди возвели эти холмы сразу после времен Мрака. Они были гробницами королей и принцев Королевства Людей в те стародавние времена, когда была разбита Луна, когда произошло падение кел и люди отогнали полукровок кел в далекие горы. В те дни людям принадлежало все лучшее в мире, они правили в широкой плодородной долине и владели в Хиюдже огромным богатством.

Они хоронили своих героев в таких вот каменных горах-гробницах. Воины и короли, украшенные золотом и драгоценными камнями, лежали со своим железным оружием, как бы утверждая свою вечную власть над фермерами-крестьянами. Они пытались возродить древнюю магию Источников, которые вызывали страх даже у полукровок кел. Однако время гордых королей Бэрроу прошло, оставив после себя лишь погребальные холмы, гроздями украшающие великий Источник под названием «Корона Анла», поглотивший их богатства и вернувший взамен лишь нищету.

Теперь сохранились лишь рассеянные деревеньки, населенные фермерами, проклинающими любые воспоминания о королях Бэрроу. Последующие поколения избегали старых крепостей и мест погребения, что были в долине реки. Чадрих был ближе к Бэрроу, чем любые другие поселения, но он исчез последним среди всех поселений Хиюджа, что, конечно, давало жителям из Чадриха основания для определенной наглости до тех пор, пока рок не прибрал их самих. И холмы Бэрроу стали для всех последним прибежищем; жители Бэрроу, никогда не отличавшиеся достаточным самоуважением, теперь были могильными ворами, иногда, правда, собирающими коренья или занимающимися ловлей рыбы, всегда обвиняемыми (пока Чадрих сохранялся) в ограблении жителей и разграблении погребенного золота. Но Чадрих тоже погиб, а отчаявшиеся люди Бэрроу — самые южные из всех — жили в укреплении, представлявшем собой разрушенную крепость королей Бэрроу, являвшуюся последним величайшим строением во всем Хиюдже. И сохранилась еще сама Корона Анла.

Таков был мир Джиран. Загорелая и разгоряченная, она правила своей плоскодонной лодочкой, смело отталкиваясь от дна пролива, который во времена отлива был едва ли не по колено. Она была боса, так как обувь носила только зимой, в юбочке с бахромой, подогнутой выше колен, поскольку никто не мог ее сейчас видеть. Закрепленные банки с хлебом и сыром, а также с пивом, находились на корме, где еще была сетка и пригоршня гладких камешков — она была очень умелой охотницей на коричневых болотных птиц.

Прошлой ночью шел дождь, и Адж достаточно наполнилась, разлившись по обмельчавшим каналам, помогавшим ей течь среди холмов. Наверное, к вечеру опять будет дождь, судя по собиравшимся облакам на востоке, напротив абрикосового солнца. Но прилив Хнота уже прошел. Семь лун протанцевали по предгрозовому небу, и течение Адж было единственным, что омывало прибрежные тростники. Холмы Бэрроу, почти полностью исчезавшие во время прилива Хнота, теперь гордо торчали из воды, несмотря на дожди, а Стоячие Камни Джуная были и вовсе сухими.

Это было священное место — эти каменные обломки и этот островок. Неподалеку проходил путь к глубоким болотам, и люди оттуда приходили к камню Джунай на встречи с людьми из Бэрроу, чтобы торговать с ними — ее высокорослые родственники с маленькими мужчинами глубоких болот. Мясо, ракушки и металлы интересовали людей из болот. Сами они предлагали дерево и различные изделия, отлично сделанные лодки и корзины. Но гораздо важнее, самой торговли, было соглашение, позволяющее этой торговле происходить регулярно и быть взаимовыгодной, что исключало поводы для вражды. Любой человек из Бэрроу мог приходить и покидать эту землю совершенно свободно. Здесь, конечно, бывали и находящиеся вне закона — либо человеческие существа, либо полукровки — изгнанные из Охтидж-ина или из Эрина, и их нужно было остерегаться, но столь далеко на юге их очень редко замечали в последние четыре года. Последних трех болотники повесили на дереве смерти недалеко от старых руин построек кел на холме Ниа, и люди из Бэрроу дали им золота за хорошую службу. Болотники являлись как бы защитным барьером для Бэрроу от различных невзгод, кроме моря, которые в ответ не причиняли им никакого вреда. Эрин был глубоко запрятан в болотах, и болотники редко покидали его пределы. Когда они приходили торговать, то никогда не позволяли себе даже встать в тень человека из Бэрроу, а только громко молились ипадали на колени под открытым небом, словно боясь какой-то порчи или ловушки. Они предпочитали свои умирающие леса и свои собственные жалкие владения, и потому не желали слышать никаких упоминаний о королях Бэрроу.

Здесь, на краю мира, лежала раньше земля Бэрроу, широкая и пустынная, превратившаяся ныне в конические холмы, омываемые приливами, над водами которых парили белые птицы. Джиран лучше всего знала главный остров и каждый камень, не тронутый водой. Знала их по именам королей и героев, забытых за границами Бэрроу, жители которого провозгласили, что короли — их предки, и распевали старые песни с выговором, который не понимал никто из болотников. Некоторые холмы были полыми внутри: тщательно уложенные, покрытые землей камни с давних пор предохраняли их сокровищницы от разграбления предками Джиран. На других холмах были видны попытки проникновения в гробницы захороненных здесь, но они все еще надежно защищали своих мертвых от живущих. Некоторые же были обычными холмами без полостей, сделанных людьми для сокровищниц королей и оружия. Возможно, они уже отдали богатства, заключенные в них, чтобы поддержать жизнь укрепления Бэрроу, снабжая золотом его жителей, которые делали из него кольца и продавали их болотникам, которые выменивали на них в Шиюне злаки для последующей продажи в Джунае. Люди Бэрроу не испытывали трепетного страха перед сердитыми призраками своих собственных предков; они разбивали древние символы и расплавляли золото, из которого те были сделаны.

Кроме пшеницы и золота, у них были козы и они охотились, что давало, помимо торговли, независимый источник пищи. Ежедневно Джиран и ее двоюродные братья косили траву, грузили ее на лодочки или же на спины черных пони, которых использовали на холмах. Так они готовились к дням большого прилива Хнота, кормили свой скот и заготавливали сыр, делали домашнего приготовления мясо, которое ценилось у болотников наравне с золотом.

Маленькая лодочка достигла того места в стремительном течении, где Адж достигала небольшого островка, и Джиран маневрировала на мели, стараясь придерживаться берега. Вдалеке был виден край мира, где Адж встречалась с безбрежным морем, а горизонт в серой дымке сливался с небом. Над этим возвышалось огромное округлое пространство холма короны Анла.

Она не собиралась подплывать слишком близко к этому месту, где было кольцо Стоячих Камней. Даже в День Средигодья этот холм не считался безопасным, когда туда приходили священники — ее дедушка из укрепления Бэрроу и старик Хез из Эрина. Однажды пришли даже священники из Шиюна по длинной дороге из Охтидж-ина: это было тем более значимо, что здесь находился один из двух настоящих Источников. Но никто не приходил к ним с тех пор, как рухнула морская стена. Теперь ритуалы были неотъемлемой частью жизни хию, ни у кого и в мыслях не было, что ими можно пренебречь. И в тот день, когда полные страха священники не отважились подойти ближе, чем на расстояние брошенного камня, Хез из Эрина и ее дедушка разделились и с тех пор были порознь. Еще в стародавние времена короли Бэрроу отдавали Источнику людей, но этот обычай исчез с падением королей. Жертвы не оживили Источники и не восстановили луну. Стоячие Камни пустыми окоченелыми глыбами топорщились в небо, некоторые опасно накренившись; этот огромный холм, теперь уже не безопасный, лишь напоминал о былой силе и уже увядшей красоте, но уже не защищал ни людей, ни полукровок. Священники пели молитвы и спешно удалялись. Это место совершенно не подходило для уединения; чувство тревоги не исчезало даже тогда, когда звучали молитвы: умиротворенное пение превращало любой посторонний шум, производимый человеком, в эхо. Единственное, что короли Бэрроу хотели довести до совершенства и что было центром всех устремлений жителей Бэрроу, это то, что после того, как воды поднимутся и зальют весь Хиюдж, этот холм и эти странные камни все же останутся.

Джиран размашисто гребла от этого места по течению среди других островков. Следы древних, как и королей Бэрроу, часто встречались здесь на россыпях камней, торчащих из воды и у подножья холмов. Здесь было ее любимое место, где она могла работать в одиночестве — здесь, на краю Короны Анла, далеко за границами, которые никто из болотников не пересекал даже в День Средигодья, далеко за пределами того пространства, за которым ее родичи отважились бы работать. Она наслаждалась тишиной и одиночеством вдали от кипящего хаоса жизни в укреплении Бэрроу. Здесь не было ничего и никого, кроме нее самой, шепота волн, всплесков воды и ленивой песенки насекомых на утреннем солнце.

Холмы проплыли мимо, скрывшись из виду, и она направилась к правому берегу ветреного канала к холму под названием Джиран, в честь которого она сама была названа. Здесь тоже был Стоячий Камень, но возле его основания уже иногда плескалась вода, а сам Джиран, как и другие холмы, громоздящиеся здесь, был покрыт зеленой травой, взращенной сладкими водами Адж. Она ступила из плоскодонки на землю — голые ноги чувствовали себя привычно и уверенно на влажной поверхности — раскрутила веревку и пришвартовала лодку, чтобы быстрое течение не утащило ее. Затем принялась работать. Насекомые прекратили на мгновение стрекотать, услышав свист серпа, затем снова затянули свои песенки, словно согласившись с ее присутствием. Когда травы набиралось достаточно для снопа, она обвязывала ее жгутом, оставляя позади себя ровные ряды. Работая, она забиралась все выше и выше по холму по направлению к Стоячему Камню.

Время от времени Джиран останавливалась и распрямляла натруженную спину, ощущая приятную боль, несмотря на молодость и привычку к этой работе. В эти мгновенья она оглядывала горизонт, устремляя свой взор на дымку, собирающуюся на востоке. С вершины холма, когда работа близилась к концу, она могла видеть весь путь до Короны Анла и кольцо камней вокруг нее, все в дымке влажного воздуха. Она не любила смотреть на юг, где мир заканчивался и умирал. Когда она смотрела на север, щуря в надежде глаза, — как это происходило в ясные дни, — ее воображение рисовало гору на далекой земле Шиюн, но все, что она могла увидеть, были грязно-голубые, темные очертания деревьев на горизонте вдоль Адж — всего лишь болото.

Она часто приходила сюда. Здесь она работала одна в течение уже четырех лет, с тех пор, как ее сестра Сил вышла замуж и она обрела свободу. Она была очень красива, стройная, худенькая с крепкими мускулами, но знала, что время и тихая жизнь, как у Сил, могут изменить это. Отваживаясь на путешествие к холму Анла, она бросала вызов богам. Она выбирала одиночество, несмотря даже на надзор небес. Джиран была самой младшей в семье. Сил была рождена второй, а Соша — самой старшей из трех сестер. Сил сейчас была женой Нгира, ходила всегда беременной и уже начинала выглядеть так же, как ее тетушки. Их мать Ивон умерла от родильной горячки после рождения Джиран, а отец, по словам людей, утопился. С тех пор их стали воспитывать тетки, взяв на себя непомерный груз и преисполнившись жалости к себе. Все три сестры были очень близки, объединившись против своих кузенов и кузин и женской тирании теток. Соша была лидером и заводилой всех проказ и приключений. Но замужество изменило Сил, она в двадцать два года быстро постарела. Только Соша осталась в памяти Джиран неизменно прекрасной — ее смыло водой во время большого прилива Хнота, когда рухнула морская стена; в последнем воспоминании Джиран Соша стоит в то последнее утро своей жизни на плоской лодочке, и солнечный свет струится вокруг нее. За ночь до этого Джиран видела плохой сон — Хнот всегда наводил на нее ночные кошмары — и пересказала свой кошмар Соше, рыдая в темноте. Но Соша только рассмеялась, как обычно встречала все неприятности, и на следующее утро подошла слишком близко к приливу Хнота.

Соша счастливее, чем Сил, думала Джиран, вспоминая жизнь Сил и размышляя о том, как мало осталось времени для собственной свободы. Кроме кузенов, у нее не было других кандидатов в мужья в укреплениях Бэрроу, и единственным, кто захотел ее, был Фвар, брат Гира, мужа Сил, из того же племени. Фвар был очень озабочен этим и, поскольку Джиран все время работала отдельно от своих кузин, ему никак не удавалось застать ее одну. Иногда она с горечью думала о том, чтобы убежать в глубокие болота, представляя, как Фвар злится, что кто-то украл его невесту, ясновидящую дочь Эла, единственную незамужнюю женщину в крепости Бэрроу. Она уже видала женщин из болот, которые приходили за мужьями в Джунай, злых и нищих, как ее тетки, как ее сестра Сил; а еще были женщины из Чадриха, которые просто пугали ее. Самыми приятными, но совершенно безнадежными в ее снах были мысли об огромном северном острове Шиюн, куда уходило золото, где правили полукровки и их процветающие слуги жили в достатке и роскоши, в то время как весь остальной мир тонул.

Когда она косила траву серпом, она думала о Фваре, стараясь вложить всю силу своей ненависти в руку и искренне желая почувствовать такую же ненависть по к нему, хотя и знала, что ненависти этой нет. Она была обречена на недовольство. Она отличалась от всех детей Ивон и от самой Ивон. Ее тетки говорили, что в крови Ивон был какой-то порок, и это очень сильно проявлялось в ней, делая дерзкой и дикой. Ивон, как и Джиран, видела сны. Ее дед Кельн, священник из крепости Бэрроу, дал ей дерево сича и семена азаля, чтобы вложить в амулет, который она носила на шее, — вместе с каменным крестиком королей Бэрроу, которые, по слухам, защищали от колдовства, — но она продолжала оставаться мечтательной. Пороки полукровок, как утверждала ее тетка Джинал, от которых никакие амулеты не защищали, были единственным, что последние могли использовать в отношениях с людьми. Злые языки утверждали, что ее мать Ивон встретила однажды владыку-полукровку или кого-то еще хуже на дороге накануне Средигодья, когда по дороге еще можно было ездить, а мир был шире. Но линия Эла шла от священников, и дед Кельн однажды шепотом утешал Джиран тем, что ее отец в молодости тоже видел сны, но заверял, что этот недуг прошел у него с годами.

Ей бы очень этого хотелось, потому что некоторые сны приходили к ней, когда она бодрствовала, и в одном из них она видела себя в Шиюне, сидящей на огромном холме среди сватающихся к ней полукровок, по сравнению с которыми Фвар — ничтожество. Это были сны-желания, совершенно не похожие на сны, от которых ее прошибал холодный пот, в которых она переживала обреченность Чадриха или судьбу Соши, видела под водой лица утонувших — сны о Хноте, приходившие, когда луны начинали сближаться, а небо, море и земля вздымались в конвульсиях. Казалось, что приливы и отливы двигаются в ее крови, делая ее мрачной и расположенной к диким выходкам во времена прилива Хнота. В ночи прилива она даже боялась уснуть; все луны сияли, и она клала ростки азаля под подушку, лежа без сна столько, сколько могла.

Ее кузины, как и все в доме, боялись, когда она говорила об этом, считая, что все это болезненные желания и мечты. И только Фвар, который ничего не уважал и которого меньше всего волновало подобное, хотел ее в жены. Другие предлагали ей более кратковременные и менее постоянные связи, но она оставалась одна. И была несчастна.

Существовала еще одна причина, которая держала ее в крепости Бэрроу: страх, что если кто-то из болотников возьмет ее в Чадрих, он может потом отказаться от нее и оставить вне закона, без всякого прибежища, умирать в болоте. Может быть, у нее хватит решимости однажды отважиться на этот риск, но этот день еще не настал. Сейчас она была свободна и одинока, и счастье, что у нее были Соша и Сил, было лучшее время в жизни, когда она могла скитаться по островкам как ей хотелось. Конечно, что бы о ней ни говорили и о чем бы ни перешептывались тетки, она не была рождена от владыки-полукровки, или от маленьких людей из Эрина, — ни за горсть золота, ни в обмен на него. Она была уроженкой Бэрроу. Море вполне могло поглотить весь Хиюдж на протяжении ее жизни, затопив холмы Бэрроу и все вместе с ними, но это было еще так далеко и не пугало ее в этот теплый день.

Возможно, подумала она, улыбаясь про себя, она совершенно равнодушная и время от времени сумасшедшая, но ровно настолько, насколько может быть сумасшедшим человек, живущий на краю земли. Может быть, в тот момент, когда она видела свои беспокойные сны, она и была здорова; а в дни, когда чувствовала мир и покой, была по-настоящему сумасшедшей, впрочем, как и все другие. Это приятно тешило ее тщеславие.

Руки Джиран продолжали работу, размахивая серпом и аккуратно связывая снопы. Ничто не привлекало ее внимания, кроме песенки кузнечиков. В ранний полдень она отнесла все вниз, чтобы погрузить на лодку, и села отдохнуть у воды. Поела, наблюдая за бурлящей у холма водой. Это место она знала великолепно.

Пристально вглядевшись, она вдруг поняла, что на другом берегу появилась новая любопытная тень, и выглядит она словно рана на холме, открытая рана в камне. От неожиданности она проглотила не жуя большой кусок и оставив все лежать — банки, серп, снопики травы, — подобрала только веревку и, весло.

Гробница. Погребальная пещера была вскрыта дождем, который шел прошлой ночью. Ее руки вспотели от возбуждения, когда она, оттолкнув лодку от берега, гребла по узкому каналу.

Другой холм был почти идеально коническим со следами шрамов на вершине — все подозрительные холмы, могущие содержать в себе сокровища, носили такие раны, нанесенные жителями Бэрроу, проверявшими, что здесь находятся за могилы. Конечно, эти исследователи ничего не находили и оставляли могилы зиять своей пустотой под открытым небом.

Но воды, подмывающие основание холмов, сделали то, что людям не удалось, и возможно открыли то, что люди не нашли: сокровища, золото, предметы роскоши — здесь, на краю мира. Днище плоскодонки задело прибрежные камни, и Джиран спрыгнула в воду, бредя по колено до тех пор, пока не ступила на берег. Она втащила лодочку на твердую землю, в тень деревьев. Затем задрожала от волнения, обнаружив, что камень, торчавший над погребальной пещерой, был словно обрублен на конце, доказывая, что не являлся работой естественных сил. Дождь просто омыл его, подставляя первым лучам солнца, поэтому естественно, что она не могла увидеть это несколько дней назад. Она двинулась к зияющему отверстию и вошла внутрь.

Здесь был могильный холод и мрак. Это была одна из самых богатых погребальниц. Джиран с трудом сглотнула, чувствуя комок в горле, вытерла руки о юбку и сжала плечи, протискиваясь в узкий проход. На секунду она растерялась, вспоминая, насколько опасным может быть такое путешествие в одиночку, и подумала, не стоит ли вернуться назад и посоветоваться с кузинами. Но вороватые кузины наверняка откажутся. Она вспомнила облака, надвигающиеся с востока, означавшие, скорее всего, дождь.

По мере того как ее глаза привыкали к темноте, она начала различать свет, пробивающийся из какой-то расщелины наверху. Должно быть, верх могилы тоже освещен, поскольку купол разбит. Она не могла увидеть, что находится внутри тоннеля, но знала наверняка, что там целая, неразграбленная могила. Ни один из воров прошлого не отважился бы войти в сводчатую могилу сверху, если только не задавался целью сломать себе шею. Все попытки древних кладоискателей наталкивались на расщелину в холме, в которую можно было только провалиться и завалить самого себя камнями. Так что этот шанс был для нее как награда, о которой поколения жителей Бэрроу могли только мечтать. Возможность стать предметом сплетен и легенд на столь долгое время, пока существует этот мир.

Она сжала амулеты, висящие на шее на кожаном шнурке и защищающие от призраков. С ними ей было не страшно в темноте и неизвестности подобных мест — она привыкла бродить по могилам и погребальницам с самого детства. Единственною опасностью, которая ей грозила, был слабый потолок и вход в тоннель. Она отлично понимала, насколько ненадежными являлись покатые стены этого храма. Много раз она слышала, как один из ее дядей, Лар, свалился и нашел свою смерть среди костей открытой гробницы короля по имени Ашо. Затаив дыхание, она начала потихоньку двигаться вперед, протискиваясь в узкие проходы, не щадя нежной кожи и сгорая от нетерпения.

Затем она пошла по проходу в самой гробнице, вымощенной тропинке, которая вела выше и выше, к двери, словно лестница башни, к проходу, который едва мерцал в рассеянном свете. Она подняла руку и потрогала камни, которые, знала, должны были быть вокруг. Первый подступ был на уровне ее роста, и она не могла добраться до вершины следующего блока. Это доказывало, что она находится у могилы одного из Первых Королей, сразу после времен Тьмы, поскольку потом люди не строили таких богатых и помпезных усыпальниц.

Этот холм, уже даже не несущий имени короля, старый и забытый, был одним из ближайших к холму Анла, и по традиции располагался поближе к силам, над которыми эти короли хотели властвовать — так говорилось в легендах, ко временам которых им всем хотелось бы вернуться. Забытое имя; но он был велик и всемогущ, и, конечно, подумала Джиран с замиранием сердца, очень, очень богат. Она шла по тропинке, ведущей к могиле, щупая в темноте путь, и вдруг неожиданный страх охватил ее, — об этом она не подумала, — возможно там окажется логовище какого-нибудь дикого зверя. Ей не приходило это в голову раньше, поскольку в воздухе вроде бы не было никакой угрозы, но, в любом случае, было бы неплохо, чтобы сейчас с ней оказалось весло или, того лучше, серп. Однако больше всего она сейчас нуждалась в лампе.

Она вошла в зону, расположенную под куполом, где солнечные лучи падали сверху, обрисовывая контуры предметов на полу и освещая золотистую пыль на камнях и замшелых руинах. Ее шаги отдавались эхом высоко над головой.

Она видела много могил, некоторые зачастую были едва ли больше тела короля, захороненного в ней, видела и две огромные куполообразные усыпальницы Ашрана и Анла, которые были давным-давно разграблены, и гробница Ашрана давно уже была открыта небесам. Однажды она наблюдала за вскрытием одной из небольших могил, за работой своих дядьев. Но никогда ей еще не доводилось в одиночестве нарушать молчание и темноту погребального склепа.

Упавший со свода камень разломал погребальные дроги, и слабый свет освещал лишь то, что должно было быть останками короля: старые тряпки и кости. У стены напротив была другая груда останков, принадлежавших, должно быть, его двору — прекрасным леди и смелым рыцарям. Она представила похоронную процессию, следующую за своим королем для того, чтобы умереть, — все одеты в великолепные одежды, молодые и прекрасные, распевающие религиозные песни. В другом месте, должно быть, была залежь заплесневевших костей их лошадей, огромных высоких животных, которые топтались и упирались от страха, совсем не желая, в отличие от своих господ, последовать в усыпальницу — тех самых животных, которые бегали когда-то по равнине, где сейчас плещется море. Она отчетливо разглядела поблескивающую в пыли сбрую.

Она знала легенды и песни, написанные на древнем языке, которые были жизнью и смыслом Бэрроу; богатство их содержания давало пищу ее самым счастливым мечтаниям. Она знала по именам всех королей, которые были — гордая майжа — ее предками, она знала, как они жили, хотя не могла прочитать их письмена. По картинам она знала, как они выглядели, и была влюблена в красоту волшебного искусства, процветавшего в те времена. Она искренне сожалела о том, что эти вещи обречены временем на разрушение и тлен. Конечно, она уже многое забыла из того, что ей приходилось видеть в детстве, ибо не сознавала тогда красоту предметов, не понимаемых болотниками, даже не отдававшими себе отчета в культурной ценности золота, используемого ими в торговле. Сказки были необходимы, чтобы учить детей, но их красота не ценилась в Бэрроу. Цену имело только золото или что-то, чем можно было обладать.

Двигаясь, она задела какой-то предмет около двери. От ее прикосновения он издал звук, отдавшийся в темноте гулом. В горле застрял ком, она внимательно и тревожно прислушалась к пустоте, образовавшейся после эха, и устыдилась своей дерзости: она, Джиран, дочь Эла, позволяет себе грабить короля.

Она отошла от стены и вошла в главное помещение, где свет, устремляясь сверху вниз на остатки гроба, поблескивал на пыльном металле. Она увидела тело короля, его одежду, всю обвитую паутиной, и потемневшие от времени кости. Кисти его рук были сложены на груди, пальцы унизаны, в свое время, кольцами, а на лице лежала золотая маска, — она много раз слышала, что такова была традиция. Смахнув пыль, которая покрывала маску, она увидела прекрасное мужественное лицо. Глаза маски были закрыты. Высокие скулы и изящные очертания губ указывали на то, что это был скорее кел, чем человек. Погребальный художник выточил даже тоненькие полосочки бровей и ресниц и вырезал губы и ноздри так тонко, что, казалось, они подрагивали от дыхания. Это было лицо молодого человека такой красоты, что она знала наверняка — оно будет преследовать ее впоследствии, когда она будет спать рядом с Фваром. Жестокая, бессердечная. Она пришла ограбить его, сорвать маску и оставить от него лишь грязный прах.

При этой мысли она отдернула руку и задрожала, притрагиваясь к амулетам на шее. Она отошла и обратилась к другим мертвым, лежащим вдоль стены. Обирая их, она брела без разбора между останков, снимая золотые украшения и смешивая кости, чтобы призраки не были способны на месть.

Что-то проскочило между останками и напугало ее так, что она чуть не выронила свои сокровища. Но это была всего лишь крыса, из тех, которые обычно гнездятся на островах и питаются утонувшими животными, а иногда селятся в открытых могилах.

«Кузина», — поприветствовала она ее с горьким юмором, сердце ее забилось в панике. Носик крысы торчал вверх, как бы упрекая, и когда она двинулась дальше, показалось, что она словно бы плывет. Джиран поспешно собрала в юбку все, что могла унести, затем повернулась к выходу и, с трудом продвигаясь по узкому тоннелю, поспешила на свет. Выбравшись наружу и погрузив все в плоскодонку, она огляделась вокруг, чтобы убедиться, что была одна. Неожиданное богатство вынуждало ее опасаться свидетелей, даже там, где их не должно было быть. Она прикрыла все травой на дне плоскодонки и опять поспешила ко входу, с тревогой поглядывая на темнеющее небо.

Облака на востоке сгущались. Она хорошо знала, как быстро могут они двигаться, когда ветер начнет гнать их, и теперь спешила вдвойне, чувствуя приближение шторма и понимая, что потоки воды могут снова запечатать вход в могилу.

Она снова проскользнула во тьму, нащупывая путь, пока глаза опять не привыкли к темноте. Теперь она шла через кости лошадей, собирая куски золота с кожаной упряжи. Она не хотела тревожить эти останки, поскольку они принадлежали животным, которых она жалела, вспоминая маленьких пони из крепости Бэрроу. Если бы в ее силах было оживить их, ей бы хотелось, чтобы они снова гуляли по равнинам, которые теперь скрыло море.

Все собранное она отнесла к выходу, сложила в небольшой треснувший горшочек и опять вернулась к останкам придворных. Собирая небольшие предметы, она в то же время прислушивалась к раскатам грома вдалеке; наполняя юбку, она медленно пробиралась между костями во тьме, которая постепенно становилась глубже и холоднее.

Промозглый воздух повеял на нее из глубины тьмы, и она остановилась с золотом в руках, пытаясь вглядеться в слепящую темноту. Она почувствовала присутствие другой, более глубокой пещеры, черной и пустой.

Это пугало и одновременно притягивало. Она вспомнила, какой сокровищницей оказалась могила Ашрана, где богатства было на целый королевский двор. Несколько минут она колебалась, перебирая амулеты, которые должны были обеспечивать ее безопасность, затем, преодолевая страх, убедила себя: над холмами начиналась гроза, напоминая себе, что может быть это ее единственный шанс.

Шепча молитву Арзаду, спасающему от призраков, она почти на коленях двинулась вперед, в зияющую темноту. Неожиданный металлический звук воодушевил ее, она еще больше склонилась и углубилась во тьму.

Ее пальцы наткнулись на истлевшую одежду, и она с отвращением отдернула руку, но затем вновь нащупала металл; звук падающих предметов отозвался эхом — сердце ее чуть не остановилось. Рассыпанные вокруг нее вещи оказались покрытыми пылью драгоценными камнями, блюдами и чашами из золота. По сравнению с этим все, собранное ею раньше, было простыми безделушками.

Она в страхе замерла на мгновение, затем, собрав все, что смогла унести, вернулась в тоннель, разложив все предметы на едва проникающем сюда дневном свете. Капли дождя уже начинали барабанить по пыли, когда она наконец выползла наружу, вся продрогшая, и уложила свою увесистую находку в лодку, шатаясь от усталости. На небе она увидела черные клубящиеся тучи. Воздух стал холодным, ветер с воем стелился по траве. Как только разразится шторм, вода поднимется и забурлит; она вдруг ощутила ужас при мысли, что может утонуть прямо здесь, если бы вода затопила вход в могилу. Тогда она была бы похоронена в этой темноте.

Но все же она оставила там чашу, наполненную золотыми изделиями, каждое из которых было весьма тяжелым.

Она снова спустилась во мрак, а затем уверенно, зная дорогу, направилась в основную погребальницу, где лежал король.

Щадить его было бесполезно. Неожиданно она ощутила себя настоящей воровкой, рассудив, что вода все равно затопит здесь все и смоет маску. Она подошла к королю. Единственное место, освещенное едва пробивающимися лучами солнца. Несколько капель дождя уже упали на маску и смотрелись как слезы, размывающие пыль; ветер, уже проникающий в усыпальницу, трепал ее юбку, поторапливая. Она снова подумала, насколько счастлив он был и насколько одинок теперь, ограбленный, в компании призраков, которые здесь все опустошили. Когда-то перед ним расстилались поля, обширные и зеленые, когда-то он владел укреплениями и поселениями, по сравнению с которыми Чадрих был просто ничем. «Наслаждаться властью, никогда не испытывать голода и умереть среди всех этих сокровищ — замечательная судьба», — подумала она.

И вот под конец он обворован девчонкой из Бэрроу, своим потомком, которая хотела всего лишь иметь теплую одежду, достаточно еды и когда-нибудь все-таки увидеть зеленые горы Шиюна.

Рука Джиран на секунду застыла над маской, закрывающей его лицо. В этот момент она заметила странный предмет среди костей его пальцев. Раздвинув пальцы, она взяла его. Птичка, которая, она знала, и по сей день еще летает над болотами. Не очень-то счастливый символ, который носили воины, часто рискующие жизнью, — вряд ли это было частью его вооружения. Ей пришло в голову, что какая-то женщина в горе положила это как последний дар.

Было что-то странное в том, что такое существо, как эта чайка, может как-то объединить их, почти ровесников, что он тоже видел этих птиц где-то над дальними берегами, даже не подозревая о своих потомках. Она немного поколебалась, поскольку белая морская птица, улетающая за пределы конца света и возвращающаяся оттуда, была символом смерти. Но, будучи воспитана в Бэрроу, она носила среди своих амулетов белое перышко чайки, которое считалось для девочки счастливым амулетом, как раз предостерегающим ее от смерти. Фигурка птицы была золотой и очень изящной. Она согрелась в ее руках, словно не была сделана века назад. Джиран потрогала тонкие детали ее крыльев — и в этот момент увидела пыльные драгоценные камни рядом с королем. Среди болотников они не почитались, поскольку, по поверьям, приносили несчастья.

Дождь ударил ей в лицо, падал крупными каплями на пыльные кочки и на маску. Джиран задрожала от холодного ветра и по звуку воды, бегущей где-то снаружи, поняла, что задерживаться здесь становится небезопасно. Гроза бушевала над холмом.

В панике она собрала все, что смогла унести, и побежала к выходу, пытаясь пролезть со своим богатством через узкую щель на дневной свет, под дождь. Воды в канале поднялись и начали относить лодку от безопасного берега.

Джиран посмотрела на бурлящую воду и не отважилась положить свой груз в лодку. Подумав, она поставила тяжелую чашу с золотыми предметами в сторону, повыше на берегу, чтобы ее не затопило водой. Затем, осторожно отвязав канат, забралась в лодку и подняла весло. Волна подхватила лодку и развернула ее. Ей пришлось приложить все свое умение и силы для того, чтобы грести через ревущий канал к холму Джиран. Здесь она разгрузила лодку, сложив обмытые дождем драгоценности в юбку, и стала пробираться вверх по холму, стараясь не потерять ничего из своих богатств. Она высыпала содержимое юбки у подножья Стоячего Камня и повторила путь вверх и вниз с нагруженным подолом несколько раз, складывая свои сокровища в то место, где они будут в безопасности.

Затем она попыталась направить плоскодонку назад, к Бэрроу; дождь хлестал ей в лицо, а ветер мешал плыть. Лодка рвалась из рук, не подчиняясь управлению. Отчаявшись, она снова вытащила лодку на землю, стараясь забраться как можно выше по холму, с трудом переставляя израненные ноги и раздирая юбку о прибрежный кустарник. Наконец она достигла нужного уровня; дождь хлестал ей в лицо, вспышки молний ослепляли. Теперь лодка была в безопасности, что сейчас, возможно, было ценнее, чем золото.

В конце концов ей удалось взять себя в руки, и она стала искать какое-нибудь средство, чтобы согреться. У лодки было промасленное днище, поэтому Джиран перевернула ее вверх дном, придерживая плечом, и сделала себе убежище, мало-мальски укрывающее от дождя. Забравшись внутрь и завернувшись в остатки кожи, она стала мечтать о еде, которая осталась на берегу и которую течение, конечно же, унесло.

Дождь отчаянно хлестал по днищу лодки, и Джиран, стиснув стучащие зубы, наблюдала, как вода ползет все выше и выше по холму, подбираясь ко входу в могилу, закрывая богатства, которые она вынуждена была оставить на холме. Неожиданно в ее глазах отразился серо-зеленый свет молнии, и передняя часть Бэрроу начала погружаться в канал, смываемая течением, а кости и прах королевских останков медленно поползли вниз. Она сжала амулеты и стала возносить молитвы шести могущественным силам, наблюдая как рушится погребальница и вспоминая прекрасную маску усопшего. В легендах говорилось, что призраки выходят во время Хнота в канун Дня Средигодья, что короли затопленной долины правят затонувшими душами жителей Бэрроу и окрестных деревень в своих призрачных дворах и что над болотами может быть виден свет, который отмечает их владения. Она рассчитывала на то, что убила нескольких призраков, разрушив чары, которые держали их на земле. Они, должно быть, ушли вместе с дождем туда, где больше нет никаких королей.

Шею ее обвивали связанные звенья цепочки королей-близнецов Баджена и Соджена, которые должны были принести процветание, а также серебряное кольцо Анла, для благочестия, осколок раковины Сита, повелителя морей, против утопления, камень Дир, отгоняющий лихорадку, крест королей Бэрроу, способствующий безопасности, и железное кольцо Арзада, предохраняющее от семи неблагоприятных сил… и белое перышко чайки, принадлежавшее когда-то Моргин-Анхаран — амулет, подобный тому, который носили многие жители Бэрроу, хотя болотники использовали эти перья только для обделки своих окон и дверей. Джиран знала, что все эти вещи защитят ее от зла, которое может быть принесено ветрами; она сжала их в кулаке, пытаясь не думать об опасностях своего настоящего положения.

Она ждала, когда сумерки превратятся в беззвездную ночь и когда страхи подберутся к самому сердцу. Дождь беспощадно колотил по днищу лодки, и она боялась, что вода пробьет ее легкое укрытие.

Она знала, что где-то за холмами ее кузены и дяди тоже ищут спасения на каком-нибудь возвышенном месте, но, возможно, с большим комфортом. Они ушли в лес за дровами и, вероятно, сидели у огня в развалинах на холме Ниа, дожидаясь, пока дождь успокоится. Никто не пошел бы искать ее; будучи жительницей Бэрроу, она должна была достаточно хорошо знать, что делать в подобной ситуации. Они вполне резонно могли предполагать, что если она утонула, то ей невозможно помочь, а если предприняла правильные действия, то она не утонет.

Но, как бы то ни было, ей было одиноко и страшно, когда она слушала, как гроза шумит над головой и вода подбирается вверх по холму. Наконец она полностью забралась в свое укрытие, спрятавшись от завывающего ветра, завернулась в кожаные тряпки и прислушалась к дождю, что бил сверху со звуком, который мог свести с ума.

2

Наконец дождь прекратился, стал слышен шум бегущей воды. Джиран очнулась от короткого сна и вытянула ноги, разминая их в темноте. Тяжело дыша, она выбралась из-под лодки и огляделась: облака и тучи уже рассеялись, оставив после себя чистое небо и сияющие в ночи луны Сит и Анли.

Перевернув лодку на дно, она встала на ноги, откинула назад мокрые волосы. Вода бурлила еще высоко, а на севере было легкое сияние, предостерегающее, что дожди могут скоро вернуться, отразившись от невидимых гор Шиюна, чтобы с новой силой пролиться над Хиюджем.

Но сейчас был момент затишья, и она чувствовала удовлетворение от того, что смогла выжить. Джиран размяла затекшие руки и стала греть их под мышками, тяжело вздыхая. Что-то укололо ей грудь, и она вспомнила, что пригрела на груди теплую металлическую чайку. Она вытащила ее. Удивительный орнамент заблестел в лунном свете, изящный и прекрасный, напоминая о той красоте, которую она не смогла спасти. Она потрогала любовно выточенную вещицу и затем опять спрятала ее на своем теле, сожалея о тех сокровищах, которые ей не удалось спасти от воды. Но эта вещичка принадлежала только ей. Кузены не могут отнять у нее эту замечательную вещь — награду за ужасную ночь и обездоленность. Она чувствовала, что эта птичка должна принести ей счастье. У нее в разбитом горшке была целая коллекция таких безделушек и маленьких картинок: бесполезные на первый взгляд морские камешки, вещи, которые никто никогда бы не подобрал. Люди предпочитали кусочки золота и были правы, а она, возможно, не права: всегда лучше иметь кусочек золота, который можно пустить на обмен.

Но только не эту маленькую чайку, она никогда не пожертвует чайкой.

Ее могли бы избить вместо награды, если бы заподозрили, как много золота она потеряла, спасаясь от наводнения, особенно если бы она рассказала им историю о золотой маске, которую пожрала вода, и она способствовала этому. Она понимала, что сделала не все возможное, но…

Но, — думала она, — если удастся представить все в таком свете, что она спасла все, что там было, то, возможно, несколько дней будут благоприятными для Джиран, дочери Эла. Возможно, все смягчатся по отношению к ней, несмотря на ее больное воображение и плохие сны. Наконец-то она сможет поехать на следующую торговлю в Джунай, и тогда — ее воображение разыгралось и представило самую желанную вещь на свете — она сможет приобрести замечательный кожаный плащ из Эрина, плащ, отороченный мехом, который она будет носить и во дворце и дома и никогда не будет подвергать воздействию непогоды, плащ, в котором она будет представлять себе, что укрепление Бэрроу — это Охтидж-ин, и в котором она сможет почувствовать себя настоящей леди. Это было бы здорово, когда она выйдет замуж и будет сидеть среди роскошных вещей и своих теток, пряча на груди маленькую золотую птичку — память о короле.

И рядом будет Фвар.

Джиран горько вздохнула и отвлеклась от своей мечты. Было бы замечательно иметь такой плащ, но Фвар все портит. Он испортил ее мечты. Когда он будет лежать с ней в постели, он, наверно, найдет эту чайку, отнимет ее, переплавит в кольцо для торговли и изобьет ее за то, что она укрывала птичку. Она даже не хотела думать об этом. Она чихнула и поняла, что наверняка подхватит лихорадку, если всю ночь проведет здесь.

Она прошлась, разминая мышцы, и наконец решила, что согреется, собирая найденное золото и перенося его в лодку. Она забралась на холм, скользя по мокрой траве, хватаясь за кусты и подтягиваясь, и, наконец, нашла все вещи около Стоячего Камня в целости и сохранности.

Она подняла голову и оглядела окрестности, освещенные двумя лунами, место, где возвышался еще один холм и остатки третьего. Перед ней расстилались широко разлившиеся воды, казалось, танцующие в лунном свете, бликующие на юге.

Корона Анла.

Она светилась, будто бы отражая мертвенные огни, парящие над болотами. Протерев глаза, она снова посмотрела туда с холодным страхом, поднимавшимся откуда-то из живота.

На вершине холма Анла не было ничего, кроме камней и травы, ничего, что могло бы так светиться. Похоже, что это были призраки и ведьмы, резвящиеся вокруг камней Короны.

Ей отчаянно не хотелось забираться наверх, даже ради золота. Она почувствовала себя почти голой и беззащитной; Стоячий Камень был похож на камень Короны Анла и взирал на нее словно живой.

Но она опустилась на колени и собрала золото — столько, сколько могла унести, и соскользнула вниз, к плоскодонке. Загрузив ее вещами, она вернулась назад, и опять, и опять. И каждый раз, когда она смотрела в сторону холма Анла, она видела огни.

Холм Джиран больше уже не служил прибежищем и не укрывал от того, что происходило у Короны Анла: они стояли слишком близко друг другу, и странные вещи вполне могли произойти и здесь. Она решила не ждать до утра; само солнце не смогло бы утешить ее, а холодный взгляд со стороны короны Анла пугал.

Уж лучше опасность течения: против воды она хоть могла бороться. Она спустила нагруженную лодку и взяла длинное весло. Оказавшись в лодке, она почувствовала, как течение понесло ее, и попыталась взять управление в свои руки. Течение завертело лодку как скорлупку, попавшую в быстрый ручей. Джиран старалась предотвратить столкновение с камнями, торчащими здесь и там, и чуть не потеряла весло.

Она уже не могла нащупать дно. Теперь она использовала шест и зачерпнула немножко воды, но неожиданно ее плоскодонка накренилась, а затем метнулась по бурлящей Адж в сторону холма, по течению, против которого бороться было бесполезно. Здесь уже не было дна, и она перешла на корму и работала шестом, отталкиваясь на мели, и наконец выбралась в канал между холмами Анла и Бэрроу. Джиран отвела взгляд от распространяющегося с холма неестественного свечения, которое танцевало над водами, и попеременно использовала шест и весло, зная, что должна идти только этим путем и что этот канал около Анла будет наиболее мелким. Она двигалась по направлению к древнему пути. Течение толкало ее по направлению к Адж, а затем вынесло к тому морю, где утонула Соша. Но здесь, до тех пор пока она придерживалась кромки берега, где плоскодонка еще могла цепляться за прибрежные кусты, воды были безопасными.

Она направлялась к дому.

Время от времени Джиран отдыхала, гребя к уступам Бэрроу и работая так быстро, как позволяло ей дыхание. Ужас, который она испытала у короны Анла, казался теперь улетучившимся, исчезнувшим из памяти, так же как и внутренности гробницы, а ночные кошмары — граничащими с нереальностью. Страх все еще сжимал ее горло, но сейчас куда большей угрозой была туча на севере, озаряемая вспышками молний.

Она боялась самих холмов, которые стали прибежищем для маленьких существ, с которыми ей не хотелось делить эту ночь, крыс, тени которых мелькали по берегу, а также змей, которые шмыгали в траве, где она отдыхала.

Течение открыло новые каналы, места, совсем незнакомые ей, и преобразило даже хорошо знакомые холмы. Она направляла лодку по течению, руководствуясь звездами, которые стали затягиваться облаками. Она чувствовала, что ее несет на юг, и старалась понять, где находится. Наконец-то перед ней поднялись над водой очертания старинных зданий Чадриха. Ее сердце забилось от радости, потому что она знала, что все сомнения и опасности теперь позади.

Журчание воды и веселая песенка лягушек и других существ в высокой траве были словно прелюдией к движению лодки, шлепкам весла по воде, шуршанию речного дна под днищем. Джиран собрала все силы, чтобы встать на ноги, теперь со смелой уверенностью балансируя на плаву. Лодку прибило к затопленным хорошо знакомым камням.

Чадрих. Она помнила, как в девять лет была выкинута отсюда, из дома, и помнила людей, которые показывали пальцем на нее, на ребенка Бэрроу, околдованного дьяволом, потому что они знали, что этот ребенок — фея, которая видит мечты. Она была безутешна, видя опустевшие дома и окна с пустыми проемами. Люди Хелма, которые жили здесь впоследствии, ненавидели людей из Бэрроу. Но затем, когда ей было двенадцать, все они утонули. Вода забрала их, и она даже не могла вспомнить, как они выглядели.

Джиран толкнула лодку ближе к берегу, пустив ее по узкому каналу, который когда-то был улицей, вымощенной камнями. Опустевшие и обескровленные здания смотрели ей вслед; руины превратились в гнездовья встревоженных птиц. Достигнув края Чадриха, она увидела на фоне черного неба первые северные очертания Бэрроу и обрадовалась — там находится ее дом. По сторонам замелькали холмы — огромные конические вершины, которые опять напомнили ей затянувшееся тучами небо. И тот свет, мелькающий за деревьями, как звездочка в сумерках, впервые увиденный ею, должен быть светом с башни крепости Бэрроу, светом дома.

Теперь вода была спокойной и неглубокой. Джиран оглянулась назад: за холмами не было ничего кроме пустой темноты. Она заставила себя забыть об этом и стала смотреть только вперед, на огонь, к которому она направляла свою лодку. Свет стал мигать заметнее, неожиданно поднялся ветер, который задирал ей юбку и ерошил воду. Она услышала легкий шепот камней и кустов, росших на болотах Бэрроу. Начинался шторм, отсветы танцевали на черной воде. Джиран стала работать сильнее, когда первые капли упали на нее, заставляя искать прибежище почти рядом с домом. Вслед за своими гребками она стала слышать всплески воды, похожие на шаги шагающего человека, может быть, где-то на другой стороне холма. Она остановилась на минутку, отдавая лодку на волю волн, но звук не прекратился. Может быть, это какое-то животное выбежало из болот, потревоженное грозой. Здесь обитали дикие пони и еще встречались олени. Она позволила лодке плыть самой по себе, а самаприслушивалась к звукам, пытаясь определить, было это четвероногое или двуногое существо.

И холодный пот выступил на ее коже. Может быть, это один из ее сородичей ищет дом. Но оно двигалось неустанно и независимо от звуков ее лодки и не отвечало на ее голос. Она почувствовала, как волосы на затылке зашевелились, когда представила себе дикое животное, случайно забредшее сюда. Разные вещи случаются во время наводнения и грозы. И вдруг раздался крик, тоненький, разнесшийся в воздухе по холмам. Она решила, что это блеет какая-то глупая коза. Как близко она от дома. Она даже хихикнула. Наверное, это кто-то из домашнего скота.

Лодка начала двигаться еще быстрее. Джиран боялась, что звук, который она будет производить веслом, привлечет к ней внимание, и потому пустила лодку по основному течению воды, бурлящей вокруг холмов. Она должна остановить это. Она пользовалась веслом осторожно, но все же производила шум, несмотря на все попытки двигаться бесшумно. Она весьма беспокоилась о том золоте, которое блестело в лунном свете около ее ног, сокровище, которое могло соблазнить преступников или духов, если они здесь были. Совершенно одна в темноте, она стала думать о том, откуда эти предметы взялись, и стала волноваться о маленьком амулете в виде чайки между ее грудей, который покалывал при каждом движении. Вещичка, которая лежала между пальцев мертвого короля.

Она недооценила канал, стараясь не производить шума. Весло стало бесполезным, и она беспомощная дрейфовала по течению, ожидая момента, когда оно снова вынесет ее на мель. Лодку крутило, но на повороте к острову она замедлила свой ход. И тут Джиран лицом к лицу столкнулась со всадником, с темной фигурой человека на лошади, которая была по живот в воде. Всадник и его лошадь были единым целым. Джиран стала нервно искать дно, не спуская со всадника глаз. Страх сковал ее руки, она не могла крепко держать весло. Всадник оказался близко к ней, и она увидела под остроконечным шлемом бледное лицо молодого человека. Его черная лошадь топталась на месте, вращая большими блестящими глазами.

Джиран не могла кричать. Он повернулся в ее сторону и что-то прокричал ей тонким голосом, рассеявшимся по ветру. Она вспомнила о весле и налегла на него, пытаясь отвести лодку в другой канал, ища путь из этого лабиринта. Вода за ее спиной плескалась под черной лошадью, она чувствовала это даже не оглядываясь назад. Она двигалась теперь больше с яростью и испугом, чем с осторожностью. Волосы ослепляли ее. Наконец она оглянулась и сквозь пряди волос увидела на фоне освещенной воды его черный силуэт. Джиран повернула голову, и в то время, когда плоскодонка проходила между двух холмов, впереди замерцал спасительный огонек башни крепости Бэрроу. Она изо всех сил старалась не думать о том, что, оказывается, ее преследовало. Черный король в маске, чьи непотревоженные кости она оставила лежать там, в глубине холма. Ей стало холодно, от усталости она не чувствовала рук и ног, лишь биение сердца и покалывающую боль в груди при дыхании.

Укрепление Бэрроу заняло все ее мысли, она плыла к нему, ловко огибая холмы и задевая кусты. Уже на берегу, обернувшись, она даже на расстоянии все еще могла различить черного всадника. Она бросила весло на землю, за веревку подтащила плоскодонку на берег, скользя по мокрой земле. Ей был уже слышен шум приближающегося всадника, и она сложила куски золота в свою юбку, затем бросилась бежать, цепляясь босыми ногами за траву. Перед и над ней маячил дом, поскрипывающий ставнями на окнах, сквозь которые пробивался свет, и старый огонь на башне, направляющий заблудившихся детей Бэрроу домой.

Она уронила кусочек сокровища, подняла его, опять пустилась бегом. Хлестал дождь, ветер со страшной силой бросал капли ей в глаза, доносились раскаты грома. Она ощущала хлюпанье воды за своей спиной, чувствовала большое тело и, оглянувшись назад, снова увидела черную лошадь и всадника. Огни холодно мерцали на воде, освещая его бледное лицо. Стали неистово лаять собаки. Она притронулась к своим приносящим счастье амулетам, придерживая подол юбки, и продолжала бежать, слыша всадника за своей спиной. Трава была скользкой. Джиран уронила кусочек золота, но у нее уже не было времени остановиться. Ноги опять поскользнулись на камнях, которыми была вымощена дорога, и она бросилась к закрытой двери.

— Дедушка, — закричала она, стуча по мокрому дереву. — Быстрее!

Она слышала за собой всадника, звуки животного, ступающего по мокрой земле, звон металла, тяжелое дыхание. Она опять глянула через плечо и увидела, что всадник помогает лошади взбираться на холм. Ноги отказали ему, он потерял равновесие и упал, зацепившись за упряжь коня. Джиран видела в свете молнии отблеск его шлема.

— Дедушка, — снова закричала она.

Наконец дверь открылась. Она кинулась внутрь, ожидая, что всадник исчезнет, как все призраки, но тот не исчез. Он был почти у двери. Тогда она выхватила дверь из неверной руки деда и захлопнула ее, задвигая щеколду, покрытую золотом. Тарелки и чашки посыпались на пол и стали вращаться, пока не замерли. Джиран повернулась и посмотрела на испуганные женские лица, собравшихся в комнате. Женщины и дети, мальчики слишком маленькие, чтобы быть вместе со взрослыми мужчинами. Здесь была Сил и тетя Джинал и тетя Зай. Но здесь не было мужчин, кроме дедушки Кельна. И она устремила на него отчаянный испуганный взгляд, потому что понимала, что у дедушки нет для нее ответа. Веточки азаля и белые перья анхаран висели над входом в дом и над окнами на обоих этажах. Они посмеивались над этим, но ежегодно обновляли их, потому что те отваживали смерть от дома. Были определенные законы, которые установили мертвые, и все подчинялись им.

— Сигнальный огонь, — выдохнул дедушка. Его руки тряслись больше обычного, он махнул женщинам. — Зай! И все в доме. Идите наверх и спрячьтесь.

Полная Зай повернулась и побежала к западной двери, ведущей к башне — позаботиться о сигнальном огне. Другие начали толкать испуганных детей к лестницам. Некоторые плакали. Собаки неистово лаяли. Закрытые во дворе, они были бесполезны. Старая Джинал стояла как вкопанная, задрав острый подбородок. Сил остановилась, ее живот был большим от третьего ребенка, а другие дети держались за ее юбки. Сил сняла с себя теплую коричневую шаль и обернула им плечи Джиран, обнимая ее. Джиран обняла ее в ответ, едва сдерживая слезы. Сзади раздался звон шпор о камни, топот возле дверей — взад-вперед, взад-вперед и к окну. Ставни скрипели, не открываясь. Затем в течение долгого времени не было ничего, кроме шумного дыхания лошади за окном.

— Это преступник из Охтиджа? — спросил дед, глядя на Джиран. — Где он начал преследовать тебя?

— Там, — удалось сказать ей, невольно лязгая зубами. Затем попыталась дать какое-то толковое объяснение.

Шаги достигли двери, послышался сухой стук. Дети закричали и повисли на Сил.

— Бегите, — сказал дедушка, — торопитесь. Уводите детей наверх.

— Торопитесь, — повторила Джиран, толкая Сил, которая пыталась заставить ее пойти вместе с ней. Но она не могла оставить деда, такого хрупкого. Джинал тоже осталась.

Сил побежала к лестнице, ее дети — за ней. Удары в дверь стали ритмичными, и белое дерево раскололось под острием топора. Джиран почувствовала, как рука деда обнимает ее, и схватилась за него, вся дрожа, глядя на разламывающуюся дверь. Эта дверь не предназначалась для такой атаки, никто из преступников не отважился бы разрушать дом. Целая доска отлетела. Дверь повисла на петлях, и рука вооруженного человека проникла внутрь, пытаясь ее выломать.

— Нет, — закричала Джиран, освобождаясь от деда, и побежала на кухню за разделочным ножом, думая только о необходимости защиты. Но раздался треск, дверь распахнулась. Она застыла на полушаге и увидела еле державшуюся на петлях дверь. За ней в струях дождя стоял король-воин. В его руке был топор, лук висел за плечом, а из-за плеча виднелась рукоять меча. Дождь хлестал и делал его лицо похожим на лицо утопленника. Он стоял, с лошадью за спиной, и оглядывал комнату, словно искал что-то.

— Возьми золото, — предложил ему дедушка голосом, каким обычно говорил в те времена, когда был священником.

Но незнакомец, казалось, был не заинтересован в этом. Он ступил через порог и повел свое высокое животное вперед — такую лошадь, какую в Хиюдже не видели давно, со времен падения морской стены. Она помедлила в проеме, а затем поспешно вошла внутрь, ее круп задел висящую дверь и окончательно сорвал ее с петель. Золотая чашка была раздавлена ее копытами и отскочила, вращаясь, словно обычный камень. Никто из них не двигался, воин тоже. Он возвышался в центре их маленькой комнаты и смотрел по сторонам. Грязная вода с него и лошади капала на каменный пол и смешивалась с кровью, которая текла из раны на его ноге. Дети наверху кричали. Он глянул на лестницу и направился к ней, и сердце Джиран упало. Затем он увидел камин, отпустил вожжи лошади и подтолкнул ее вперед, поближе к очагу, направляясь туда же сам, оставляя за собой мокрый кроваво-водянистый след. Там, стоя спиной к мерцающему огню, он наконец взглянул на них своими дикими глазами. Они были темными, эти глаза, темными были и его волосы, такие же, как у повелителей севера, как слышала Джиран. Он был высокий и в древних доспехах. В нем было какое-то изящество, и это подчеркивало нищету их маленькой крепости. Она знала, кто он такой. Ей это было известно. Чайка была возле ее груди, она сняла и протянула ее ему в руки в надежде, что он уйдет и вернется туда, откуда пришел. Невольно она встретилась с его глазами, и холод пробежал по ее телу. На нем не было следов паутины, которые могли бы быть заметны при свете огня. Он отбрасывал на пол длинную тень, капли воды стекали с его волос, и потому длинные волосы воина, завязанные в пучок, как носили их древние короли, выглядели прилизанными. Его грудь поднималась и опускалась, слышно было тяжелое дыхание.

— Женщина, — сказал он дрожащим голосом. И она смогла разобрать акцент, какой никогда раньше не слышала, может быть, не слышала даже в самых старинных песнях. — Женщина-всадник, весь… весь белый…

— Нет, — сказала Джиран, притрагиваясь к белому перу-амулету. — Нет. — Она не хотела, чтобы он говорил. В отчаянии она открыла рот, чтобы приказать ему замолчать и отослать домой, как поступила бы с забредшим сюда болотником. Но он был так далек, так далек от подобного, и она чувствовала себя бессильной. Ее дед не шевелился — священник, все религиозные чары которого потерпели поражение. Ни слова не произнесла и Джинал. За стеной крепости бушевала гроза, дождь попадал в разрушенный проем двери, которая должна была защитить людей от поднимающейся воды. Гость смотрел на них со странным, потерянным выражением, словно чего-то хотел, а затем, с трудом и очевидной болью, он повернулся и, с помощью рукоятки топора подцепив чайник, висящий над очагом, наклонил его. Пар заклубился из огня, пахнущий травами тетушки Зай. На каминной полке стояли деревянные плошки. Он наполнил одну из них и прислонился к камням там, где стоял. Черная лошадь неожиданно встряхнулась, разбрызгивая по всей комнате грязную воду.

— Убирайся отсюда, — закричал дед Кельн голосом, полным отчаяния и страха.

Чужак глянул на него, не отвечая, очень усталым взглядом. Он не двинулся, лишь поднял клубящуюся плошку к губам, чтобы отхлебнуть бульона, по-прежнему воинственно глядя на людей. Его рука дрогнула, и он разлил часть содержимого. Лошадь выглядела печальной, с понурой головой, и ногами, ободранными, когда она пробиралась по течению. Джиран плотнее обмотала сухой шалью свою шею и заставила себя прекратить дрожать, решив, что им не грозит никакая опасность. Внезапно она двинулась через комнату к полкам и вытащила одно из одеял, которые они использовали во времена холодов. Она вручила это вторгшемуся в их дом, и когда он, поняв ее намерения, нагнулся вперед, она обернула его этим одеялом. Он взглянул вверх, держа чашку в одной руке, а другой подбирая одеяло. Он сделал жест, показывая на чайник, затем на нее, щедро предлагая им угощаться их собственной едой.

— Спасибо, — сказала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе. Она была голодной, холодной и несчастной. И чтобы показаться смелее, чем была на самом деле, Джиран пододвинула к себе чайник, взяла другую миску и зачерпнула бульон ковшом.

— Все ели? — спросила она спокойным голосом.

— Да, — сказала Джинал.

Она увидела, что еды оставалось еще достаточно. Ей показалось, что чужак может заподозрить, что другие еще не накормлены, и сможет определить количество людей в доме. Она оттолкнула чайник подальше от его взгляда, насколько могла, села напротив него и стала есть, несмотря на ужас, который сдавил ее желудок. Веточки азаля и белые перья, — подумала она, — совершенно бесполезны, точно так же, как и силы ее дедушки. Она побывала там, где ей быть не следовало — и появился тот, который не мог появиться. Он смотрел на нее, словно больше никого не существовало, словно его не волновали ни старик, ни старая женщина, которым он обязан был огнем и едой.

— Я хотела бы, чтобы ты покинул наш дом, — неожиданно объявила Джиран, обращаясь к нему, словно он был разбойником, как предположил ее дед, и желая подтвердить это. Его бледное со щетиной лицо не выказало никаких признаков обиды. Он взглянул на нее с такой усталостью в глазах, что, казалось, едва мог держать их открытыми, и чашка стала выскальзывать из его руки. Он поймал ее и сел прямо.

— Мир, — пробормотал он, — мир всем вам.

Затем прислонил голову к камню и несколько раз моргнул.

— Женщина, — сказал он. — Женщина на серой лошади. Вы видели ее?

— Нет, — сказал строго дедушка. — Ничего подобного. Нет.

Глаза чужака уставились на сорванную дверь с таким неистовством, что Джиран проследила за его взглядом, словно ожидая увидеть эту женщину прямо здесь. Но был только дождь, и холодный ветер дул из открытого проема. Он обратил внимание на ту дверь, которая была на западной стене.

— Куда она ведет?

— В стойло, — сказал дед. И осторожно добавил: — Я думаю, что лошади будет лучше там.

Но чужак ничего не ответил. Его веки отяжелели. Он опустил голову на камни камина и кивнул с грустью, которая давила на него. А дед спокойно подобрал вожжи черной лошади, и гость не протестовал. Он повел ее через дверь, которую тетушка Джинал поспешила открыть. Животное поколебалось, поскольку встревоженные козы заблеяли внутри. Но теплое стойло пахло соломой, и конь прошел в темноту, а дед толкнул дверь и закрыл ее. Джинал опустилась на скамью в своем потревоженном доме и, сложив руки, сидела спокойно-напряженная. Чужак смотрел на нее встревоженным взглядом, и Джиран почувствовала вдруг жалость к своей тетке, которая обычно была смелее, чем сейчас. Прошло некоторое время. Голова чужака свесилась на грудь, его глаза закрылись. Джиран села рядом с ним, боясь пошевельнуться. Она поставила свою чашку в сторону, отметив, что Джинал поднялась и спокойно пересекла комнату. Дедушка, который был рядом с Джинал, прошел на середину комнаты и взглянул на чужака, и тут послышался скрип на лестнице. Джинал подошла к лестнице, взяла огромный нож, который они использовали для разделки туш, и спрятала его в складках своих юбок. Она вернулась к дедушке.

Опять что-то заскрипело. На ступеньках стояла Сил. Джиран не хотелось видеть ее здесь. Ее сердце заныло. Ужин камнем лежал в желудке. Они не были ровней королю-воину и не могли быть. И ее добрая сестра Сил, отяжеленная ребенком, — ей не следовало спускаться по лестнице. Джиран внезапно встала на колени и дотронулась до гостя. Его глаза в панике открылись, он схватил топор, который лежал поперек его колен. Она чувствовала, что в комнате все затихли, словно замороженные.

— Я извиняюсь, — сказала Джиран, удерживая его взгляд своим. — Раны… не хочешь ли ты, чтобы я полечила их?

Он на минуту смешался, его глаза заглянули ей за спину. Может быть, подумала она в ужасе, он увидел, что здесь происходит. Затем он в знак согласия кивнул головой и выпрямил раненую ногу, высвобождая ее из-под одеяла, так, что она могла видеть порез на коже штанов и глубоко разрезанную плоть. Он отстегнул от пояса кинжал с костяной рукояткой и разрезал кожу штанов еще больше, чтобы она могла добраться до раны. Джиран почувствовала приступ тошноты. Она взяла себя в руки, пересекла комнату и стала рыться на полках в поисках чистой ткани. Джинал подошла к ней и попыталась вырвать тряпку из ее рук.

— Позволь мне, — сказала Джиран.

— Замолчи, — ответила Джинал, впиваясь ногтями в запястье.

Джиран вывернулась и освободилась, окунула тряпку в чистую воду и подошла к чужаку. Ее руки дрожали, а глаза слезились, когда она начала работу. Но вскоре она пришла в себя. Она промыла рану, затем оторвала большой кусок материи и крепко перевязала ее, но так, чтобы не причинить ему боль. Она очень волновалась за своего деда, за Сил и за Джинал, которые смотрели, как она прикасалась к чужому мужчине. Когда она закончила, он положил свои руки на ее. У него были очень изящные длинные пальцы. Она и представить себе не могла таких рук у мужчины. На них были шрамы и множество всяких линий. Она подумала о мече, который выглядел так, будто им никогда не пользовались. Эти руки, может быть, убивали, но при этом имели прикосновение, похожее на руки ребенка. И глаза незнакомца были добрыми.

— Спасибо, — сказал он и не сделал никакого движения, чтобы отпустить ее. Его голова опять прислонилась к стене, а глаза начали закрываться. Затем они открылись. Он поборол приступ усталости. — Как твое имя? — спросил он.

Никому нельзя называть свое имя, потому что оно обладает магической силой. Но она побоялась не ответить.

— Майжа Джиран, дочь Эла, — сказала она и дерзнула спросить: — А как твое?

Он не ответил, и тревога закралась в ее сердце.

— Куда ты ехал? — спросила она. — Ты преследовал меня? Зачем?

— Чтобы выжить, — ответил он с таким простым отчаянием, что ее сердце замерло.

Затем он замер в изнеможении. Все ждали, когда он заснет, целый дом замер в ожидании: около пятидесяти женщин и один старик. Она подсела ближе к нему, прислонилась плечом, и положила его голову себе на плечо.

— Женщина, — слышала она его бормотание. — Меня преследует женщина.

У него была лихорадка. Она чувствовала, что лоб у него горячий, и слушала бормотание, которое было следствием той же безумной напряженности. Его голова соскользнула и прижалась к ее груди, а глаза закрылись. Она посмотрела поверх него, встретив только встревоженный взгляд Сил и больше ничей. Небольшая передышка — удобное время, чтобы с ним разделаться. Но он не сделал им ничего плохого. И такой бесславный конец — в доме, переполненном одними женщинами и детьми, от кухонного ножа. Она не хотела такого кошмара в крепости Бэрроу. Она не сможет продолжать жить, — сидеть у костра и шить, работать на кухне, выпекая хлеб, видеть своих детей, играющих около очага. Она всегда будет видеть кровь на этих камнях. Его горячее тело обжигало ее, его тяжесть придавила ей плечо. Все чувства в ней притупились, а безумные мечты на время испарились. Она видела, что и остальные потеряли интерес ко всему этому, просто сидели и ждали. Джиран помнила корону Анла и то, что преступила тот предел, у которого все человеческие существа должны останавливаться, нарушила все древние заклятья, и поэтому чужак так легко прошел мимо перьев над дверью, совершенно не ведая страха. Надо бы спросить об этом своего деда, но он был беспомощным. Вся его власть и магические чары разрушены. В первый раз она засомневалась в силе не только своего деда как священника, но и вообще всех священников. Ей удалось увидеть такую вещь, какую ее дед никогда вообще не видел. Она была там, где со времен королей не ступала нога человека. Неожиданно крепость показалась ей маленьким и незащищенным местом посреди окружающей дикости пустыни Хиюдж, местом, где над всем упорно властвовала иллюзия закона. Однако реальность была куда страшней — она тяжело давила и дышала у ее плеча. Они не должны уничтожить его в своем безумном стремлении к мнимой справедливости, веря в свою непогрешимость. Она начала волноваться, задавались ли они вопросом, кто он такой на самом деле, увидев перед собой уставшего и раненого беглеца. Они были слепы. Они не могли видеть его манеры, его древнее оружие, его высокую черную лошадь, которую не встретишь нигде в Хиюдже. Возможно, они просто не хотели ничего этого видеть, иначе должны были бы признать, насколько уязвимой была их безопасность. А может быть, он пришел, чтобы разрушить их мир, превратить укрепления Бэрроу в такие же руины, как и Чадрих, проехаться в последний раз по затопленному миру и еще раз подтвердить славу королей Хию, которые пытались властвовать надо всеми и потерпели поражение, так же, как до них полукровки из Шию. Она не отважилась будить его. Она сидела, онемевшая, пока гроза не затихла вдалеке и не потух в очаге огонь, и никто так и не отважился потревожить незваного гостя.

3

Снаружи послышалось какое-то движение, мягкие шаги по мощеной дороге. Джиран подняла голову, просыпаясь от полудремы; ее плечо онемело под тяжестью гостя. Вошла Зай, дрожащая и мокрая, толстая Зай, которая выбегала поправить сигнальный огонь. Ее губы посинели от холода, капли дождя стекали с ее юбок, и двигалась она так тихо, как только могла. Из тумана за ней пробирались другие. Они входили один за другим, вооруженные кухонными ножами и веслами, держа свое оружие наготове. Никто не разговаривал. Сердце Джиран сильно стучало. Ее губы пытались остановить их, ее кузенов, кузин и дядьев. Дядя Нарам был первым, кто направился к очагу. За ним последовал Лев, а за ним Фвар и Ингир. Неожиданно Сил поднялась со скамьи возле двери. Но Джинал была около нее и остановила ее руку, предупреждая, чтобы она молчала. Джиран бросила дикий взгляд на своего деда, который беспомощно стоял в проеме двери и смотрел на людей, вторгшихся со своим оружием. Возможно, и ее руки сжались, или был какой-то тревожный звук, которого она не расслышала. Но незнакомец неожиданно проснулся, и она закричала, почувствовав, как его руки толкают ее по направлению к толпе. В тот же самый момент он вскочил на ноги, опираясь на выступ очага, и они бросились к нему, переступая через Джиран, распростертую на полу. Фвар, который больше стремился схватить ее, чем врага, жестко сжал ей руку, валя с ног. Наверху заплакал ребенок, но быстро затих. Джиран, застыв от боли в объятиях Фвара, смотрела на незнакомца, который отскочил в угол. Его движения были быстрее взмаха птичьего крыла, она увидела лук в его руке. Одно движение — и огромный меч с плеча соскользнул ему на бедро. Он отстегнул ножны и готовился вытащить оружие. Они запаниковали и поспешили к нему всей толпой, но неожиданно ножны просвистели через комнату, и меж его рук мелькнула яркая вспышка в виде дуги, которая вдруг окрасилась кровью и отбросила людей назад в панике и ужасе. Он согнулся в своем углу, тяжело дыша, но свежие раны уже были на его врагах и никто не отважился броситься на него. Незнакомец двинулся, и Фвар отпрянул назад, выкручивая руку Джиран так больно, что она закричала. Сил тоже закричала. Незнакомец обошел комнату, подобрал упавшие ножны, не сводя взгляд с людей. И те отодвинулись еще дальше, никто не хотел еще раз напороться на его меч. Наверху слышались испуганные крики. И вдруг Джиран услышала за собой голос деда:

— Какова твоя воля? Скажи и ступай.

— Моя лошадь, — сказал он. — Ты, старик, принеси все мое снаряжение, все до единой мелочи, иначе я тебя убью.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он с огромным мечом в руках смотрел на людей. Никто из них не пошевелился. Только ее дед осторожно двинулся к двери стойла и открыл ее, повинуясь приказу гостя.

— Отпусти ее, — сказал незнакомец Фвару.

Фвар освободил Джиран, и она повернулась и плюнула ему в лицо, дрожа от ненависти. Фвар ничего не сделал, лишь глаза его уставились на чужака в молчаливом гневе. А она подошла к нему, никогда раньше не испытывая такой радости избавления от чего-то. Она отошла от Фвара и встала возле чужака, который мягко касался ее и который до сих пор не причинил ей никакого вреда. Она повернулась лицом ко всем своим жестоким и уродливым кузинам и кузенам, с их толстыми руками, доморощенными взглядами и отсутствием всякой смелости. Когда-то ее дед был совершенно другим. Но теперь он мог полагаться только на этих людей, которые мало чем отличались от бандитов. Джиран глубоко вздохнула, отбросила с лица слипшиеся волосы и с отвращением взглянула на Фвара, ожидая теперь его мести за испытанный им стыд. Стыд из-за нее, которую он уже считал своей собственностью. Она ненавидела его с силой, которая заставляла ее дрожать, и от которой перехватило дыхание, зная, насколько в действительности она беспомощна. Теперь она не была больше с ними. Незнакомец забрал часть ее, благодаря своей собственной гордости, потому что поступал так, как должен был поступать король. И сделал он это не потому, что она чем-то отличалась от своих кузин.

Он уронил свой лук, пуская в ход меч. Она наклонилась, медленно подобрала его, и он не возражал. Затем Джиран медленно прошла в другой угол и перерезала веревки, на которых висели колбасы и белые сыры. Джинал завизжала от ярости, разбудив ребенка наверху. Чтобы сдержать крик, она зажала рот костлявыми руками. Джиран собрала все вещи, валявшиеся на полу, и отдала гостю.

— Вот, — сказала она, складывая их на камне. — Возьми все, что хочешь.

Ее слова озлобили остальных. Дверь стойла открылась, дед Кельн ввел в заполненную людьми комнату, черную лошадь. Воин взял левой рукой поводья и поправил седло, проверяя упряжь, не переставая наблюдать за людьми.

— Я возьму одеяло, если ты не возражаешь, — спокойно сказал он Джиран. — Завяжи в него еду и привяжи сюда.

Она наклонилась и под свирепыми взглядами родственников свернула все в аккуратный сверток, перевязала веревкой от сыра и прикрепила сзади к седлу, как он просил ее. Она боялась лошади, но ей хотелось сделать для него хоть что-нибудь. Затем она отошла в сторону. Он тем временем закреплял упряжь и выводил лошадь через проем двери в туман, и никто не отважился остановить его. Он помедлил снаружи на мостовой, его фигура посерела в свете утра. Она видела, как он забрался в седло, повернулся, и туман поглотил его вместе со звуком копыт. Больше ничего от него не осталось. Джиран знала, что теперь ее ждет. Она дрожала, закрыв глаза, и вдруг ощутила в своей руке еще одну вещичку, оставшуюся от минувшей встречи, еще одно напоминание о древних волшебниках — нож с костяной рукояткой, такой, с которыми хоронили древних королей. Она взглянула на людей, истекающих кровью, от которых исходил дурной запах, такой, каким никогда не пах он, несмотря на то, что пришел из грязного потока и после долгой скачки. И ненависть была на их лицах, такая, с какой он никогда не смотрел на нее, несмотря на то, что был на грани смерти. Она оглянулась на побелевшее лицо Сил и совершенно безжизненное лицо Джинал. Любовь давно покинула их.

— Иди сюда, — сказал вдруг осмелевший Фвар и попытался дотянуться до нее рукой. Она махнула ножом по его лицу, распарывая плоть, и услышала крик, и увидела кровь, заливающую его рот. Затем она повернулась, расталкивая их. Увидела Сил, с маской ужаса, обезумевшего деда, заслонившего ее, чтобы защитить. Она сдержала свою руку и побежала через туман в холод и дымку. Шаль соскользнула с ее плеч, зацепившись за угол. Она поймала ее и продолжала бежать в сторону черных кустов, проступающих сквозь туман. Собаки лаяли как сумасшедшие. Она добежала до каменного убежища в западном углу крепости, и здесь соскользнула вниз, сжимая нож кровавыми пальцами, почти что изнемогая от рвоты. Ее желудок свело при воспоминании о лице Сил, перекошенном от ужаса. Глаза наполнились слезами. Она слышала крики перепуганных лягушек — голоса кузин, искавших ее. Затем ощутила, как горячие слезы побежали по ее лицу. Она снова вспомнила Сил, свою сестру, которая уже сделала выбор ради своего спасения и спасения своих детей. Сил никогда не смогла бы ее понять. Она была преданной женой Гира, который, не заботясь о ее чувствах, пытался облапать Джиран, напившись в праздник Средигодья. Гир получил тогда на память шрам, и Джиран все еще помнила о том кошмаре. А теперь Фвар. Она знала, что сильно поранила его. Он, конечно, не простит ей этого. Она сидела, дрожа в холодном белом тумане, и прижимала к груди маленький амулет в виде чайки, принадлежавший мертвому королю.

— Джиран!

Это был голос ее деда, сердитый и отчаянный. Даже ему она не смогла бы объяснить, что с ней произошло, почему она стала угрожать своим кузенам. Обречена на смерть, должно быть сказал бы он, во что и все другие всегда верили. Он сотворил бы над ней святые знаки и очистил бы дом, и обновил бы разбитые амулеты. Неожиданно она подумала, что все это не имело никакого смысла, эти заговоры и амулеты, хранящие от зла. Они жили своей собственной жизнью в тенях конца мира. И ее дети от Фвара или другого человека были бы детьми конца света. Возможно, они пытались бы продолжать жить так, не замечая, что море каждый день пожирает болота и подтачивает камни, на которых еще с трудом держится эта земля. Они жили бы в надежде с помощью золота купить годы, как они покупали сейчас пшеницу. Они мечтали бы о безопасности, вечном тепле и комфорте, так, словно жизнь их рассчитана на вечность и блаженство, и не видели бы никаких примет конца… Здесь не было мира. Короли Бэрроу унеслись из жизни как ветер в темноте, и мир завершился, наступает конец всего, но они не хотят этого видеть.

Вернуться к Фвару, чтобы провести с ним остаток жизни до последнего вздоха, или же до того момента, пока один из них не убьет другого — вот единственный выбор, который был перед ней. Она набрала полный рот воздуха и вдохнула его, уставясь в белую пустоту, и знала, что она теперь не вернется назад.

Джиран выбралась из укрытия и спокойно побрела сквозь туман. Слышался шум на берегу — люди искали ее лодку. Вскоре они нашли золото, оставленное ею в ночи, и стали кричать в порыве жадности в борьбе за богатство, которое она принесла. Она не сожалела о золоте, так как у нее не было больше желания владеть им или чем бы то ни было. Она спокойно прошла мимо двери стойла и незамеченная заглянула внутрь. Козы блеяли, птицы волновались на насесте, и ее сердце замерло, потому что она знала, что может быть, обнаружена в любую минуту. Но никакого движения в доме не было, все еще была слышна свалка у лодки, далекие разъяренные голоса. Лучшего шанса не будет. Она проскользнула внутрь, в стойло, и открыла ворота. Затем взяла уздечку, накинула на пони и стала выводить его наружу. Он пошел только после того, как она ее натянула. Маленький толстошеий пони, который носил поклажу и забавлял детей. Джиран взяла седло и закрепила на его спине.

Он почувствовал тепло ее тела; пришпорив его босыми пятками, она направила его вниз по холму. Вода утром стояла еще высоко, и копыта пони глубоко увязали в грязи, оставляя следы там, где солнце уже подсушило землю. Пони осторожно прокладывал себе дорогу к следующему сухому участку. Маленькое животное, взращенное в болотах, знало дорогу среди затопленных островков значительно лучше, чем ездовая лошадь странника-короля. Джиран погладила его шею, когда они спокойно добрались до следующего холма. Ее голые ноги были мокрыми до колен и окоченели от холода; пони склонил голову и вздохнул в возбуждении, чувствуя, что это необычный день в его жизни.

Они поднимались вверх и спускались вниз по холмам Бэрроу, по таким запутанным проходам, что ей приходилось часто управлять пони. Туман в это утро был особенно холодным, и она чувствовала боль в лопатках, проведя бессонную ночь, но не могла позволить себе отдых. Фвар мог последовать по следам, он стал бы преследовать ее даже если бы никто больше этого не стал делать. Она не думала ни о его отце, ни о братьях, которые могли бы остановить его, и потому была полна страхом.

Наконец в тумане она нашла путь, который искала: камни старой дороги, твердую основу для ног пони. Джиран спрыгнула с животного, вдыхая теплоту его тела, и завернулась в мокрую шаль. Она поздравила себя с удачной попыткой побега, впервые поверив в правильность своего решения. Даже лошадка шла бодро, ее копытца стучали о камни, эхо гуляло в невидимых холмах. Это была единственная дорога, оставшаяся во всем Хиюдже, сделанная кел, более древними, чем сами короли. Она верила, что где-то впереди, возможно, дальше к северу, едет король-странник. Это был единственный путь, по которому мог следовать всадник. У нее не было надежды догнать его чудесную длинноногую лошадь, во всяком случае, пока они оба не достигнут древнего пути. Но в своих сокровенных мечтах она все-таки думала, что он ждет ее, именно ее, чтобы стать проводником через опасные дикие болота.

Постепенно он исчез из ее мыслей, словно видение в ночи. Теперь все вокруг стало серо-белым. Лишь маленькая чайка у сердца и костяная рукоятка, прикрепленная к поясу юбки, доказывали, что он действительно существует. Здравый смысл говорил ей, что она подвергает себя опасности, отдаваясь прямо в руки болотников или, еще хуже, тех, кто знает о ее снах и ненавидит ее, так же как люди Чадриха ненавидели ее, маленькую дочь Ивон.

Но утром весь ужас ночных кошмаров казался оставшимся позади. К тому, что пряталось за стенами укрепления Бэрроу, возврата уже не было. Там, еще совсем близко, она предчувствовала ожидавшую ее смерть. Вдали от укреплений Бэрроу было спасение, но сейчас, когда она удалялась все дальше и дальше, чувство неуверенности снова овладело ей. Она старалась верить, что едет в Шиюн, где крепости большие и безопасные, где люди обладают золотом хию. Не так важно было добраться туда, как просто двигаться без остановки. Скорее, скорее — стучало в голове, и сердце билось, как в лихорадке.

Соша улыбалась в то утро, когда покинула их. Джиран вспоминала ее одеяние в солнечном свете, лодку, скользящую от пристани в лучах золотого света. Соша выбрала этот путь во время большого прилива Хнота, когда безумие разливалось, как разливалась сейчас вода по их каналам.

Джиран позволила темным мыслям овладеть ее разумом, хотя обычно пыталась отогнать их. Она думала, жива ли была бы сейчас Соша, если бы ее не поглотило большое серое море? Какие ночные кошмары видела бы она, какие страшные монстры преследовали бы ее лодку и похожа ли была бы ее жизнь в крепости Бэрроу на жизнь ее сестры Сил? Джиран вытащила из-за пазухи амулет-чайку, чтобы посмотреть на него при дневном свете, в безопасности, и подумала о короле под холмом и о страннике, который был во власти кошмаров, так же как и она.

Белая женщина-всадник, преследующая черного незнакомца. Ночью она дрожала, вспоминая его прикосновения, думая о белых перьях и о том, что находится у ее сердца, и о семи неблагоприятных силах, которые однажды пленили его, до того как девочка из Бэрроу пришла туда, куда не должна была приходить.

Чайка с распростертыми крыльями холодно блестела в ее руке, древняя вещичка, излучающая зловещую красоту. Эмблема пустоты на краю мира, из которой только белые чайки могли появиться, как потерянные души. Моргин-Анхаран, которую болотники проклинали и за которой следовали короли после своей смерти. Белая Королева, Смерть. Ужас охватил ее и хотел заставить выбросить амулет далеко в болото. Было время Хнота, как и тогда, когда не стало Соши, когда земля, море и небо смешивались и сходили с ума и приходили сны, ведущие ее туда, куда ни один человек никогда не пришел бы.

Но ее рука твердо сжалась, она опять положила птичку на грудь. Она не могла видеть, что было за туманом. Время от времени копыта пони звякали о голые камни, иногда она слышала всплеск воды или чавканье грязи. Темные тени холмов вырисовывались в плотном воздухе, и она медленно проезжала их, словно огромных свернувшихся змей, прячущихся в болотах.

Высокие и узкие Стоячие Камни виднелись впереди по обеим сторонам дороги. Пони направился к ним, и сердце Джиран забилось сильнее, ее пальцы сжимали повод, в то время как она успокаивала себя, что не нарвется на какого-нибудь хищника. Один из камней стал вырисовываться более отчетливо. Теперь она поняла, насколько далеко заехала, не видя ничего из-за тумана. Все больше и больше камней было видно вокруг. Она хорошо знала, где находится: неподалеку были разрушенные укрепления кел на холме Ниа. Камни, которые стояли еще до того, как сломалась луна.

Теперь она ехала по краю болот. Маленький пони упорно шагал по дороге, его копыта звенели о камни или глухо ударяли о землю. И все, что она могла видеть в этом мире, были только камни и маленькие клочки земли, по которым ступал пони. Так и должно было быть в том месте, где человек проезжал по краю самого мира.

Проезжая по мягкой земле, она взглянула вниз и увидела отпечатки больших копыт. Дорога поднималась здесь уже так высоко, что вода больше не скрывала ее, и старые камни были хорошо видны. Три из них стояли прямо возле дороги. Издалека доносилось эхо, отражавшееся от камней.

Джиран не нравилось это место, которое явно было старше, чем короли Бэрроу. Она держалась руками за короткую гриву пони и уздечку, когда тот шел с осторожностью, подняв голову. Эхо не затихало. И неожиданно она услышала звон металла подкованной лошади. Джиран ударила пятками в толстые бока пони, призывая всю свою смелость. Перед ней внезапно выросла тень черной лошади со всадником, поджидающим ее. Пони заколебался. Джиран опять ударила его пятками и заставила идти, и воин прямо перед ней. Темная тень в тумане. Его лицо стало видно лучше. На голове у него по-прежнему был заостренный шлем, и еще теперь на нем был белый шарф. Она остановила лошадку.

— Я искала тебя, — сказала она, но сдержанность всадника наполнила ее сердце неуверенностью. И ощущением того, что что-то в нем изменилось.

— Кто ты, — спросил он, окончательно сбивая ее с толку. — Откуда ты едешь? Из крепости на холме?

Она начала подозревать, что сходит с ума, и, прижав холодные руки к лицу, задрожала, а пони стоял, переминаясь, перед мордой высокой черной лошади. С мягким позвякиванием копыт о камни и шлепаньем воды из тумана появилась серая лошадь. Верхом на ней была женщина в белом плаще, и ее волосы были бледны как день, белые, как изморозь. Женщина, о которой бормотал тот воин в своем ночном кошмаре, белая женщина-всадник, которая преследовала его. Она подъехала прямо к нему. Белая королева и черный король вместе. Джиран направила своего пони в сторону, подальше от них. Но черная лошадь опередила, рука воина вырвала у нее поводья. Пони шарахнулся от такого обращения, и короткая грива тоже выскользнула из ее пальцев. Ее тело накренилось, и она упала на спину, видя перед собой только белый туман. Джиран ничего не успела понять, потому что страшная темнота зависла над ней.

КНИГА ВТОРАЯ

4

Это не было похоже, несмотря на точно такие же деревья, на Эндар. Воды текли здесь медленнее, над холмами раздавался недружелюбный шепот. Луна блестела сквозь туман как огромный диск, зависший над землей. В воздухе ощущался запах гниения.

Собрав вязанку сухого хвороста для поддержания огня, Вейни был рад вернуться к костру. Надо разогнать туман и пересилить сырость с помощью дыма. Наконец-то они обрели какое-то прибежище, несмотря на то, что душа жителя Карша, которым был Вейни, ненавидела строителей таких сооружений.

Старинные камни были когда-то частью огромной стены, остатками древнего строения. Серая и черная лошади паслись у подножья холма, окруженного руинами. Маленький пони топтался чуть в стороне. Черные животные были хорошо видны на фоне далеких деревьев, а серый Сиптах казался в тумане лошадью-призраком. Три тени двигались и щипали траву за оградой из мокрых веток. Коричневая шаль девушки лежала на камне возле огня. Вейни начал подбрасывать в огонь ветки, и сырое дерево стало рассыпаться искрами, занялось огнем; поднялось горькое облачко дыма. Но полыхал огонь очень недолго, и Вейни с благодарностью посмотрел на источник тепла.

Он снял свой шлем, обвязанный белым шарфом, и сдвинул кожаный налобник, высвобождая свои каштановые волосы, длинные, как у воина, хотя он потерял право на это вместе со своей честью. Он сидел, сложив руки на коленях, и смотрел на девушку, которая лежала на белом плаще Моргейн под ее наблюдением. Теплый плащ, сухая постель, подушка из седла под головой — это все, что они могли сделать для этого ребенка, который едва отвечал на их заботы. Он подумал, что падение с пони могло причинить ей сильный вред, потому что она беспрестанно тряслась в полном молчании и глядела на них обезумевшими и дикими глазами. Теперь она казалась более спокойной, с тех пор как он сходил за дровами. Это, подумал он, плохой или хороший признак? Согревшись, он поднялся и вернулся к Моргейн. Он волновался, не понимая, почему Моргейн уделяет столько внимания этой маленькой девочке, и ждал, что она отошлет его обратно к огню.

— Поговори с ней, — к его удивлению спокойно сказала Моргейн.

Она освободила ему место, он присел на колени и поймал один из взглядов девочки — безумные, но спокойные глаза, как у дикого животного. Девочка что-то с трудом пробормотала и потянулась к нему. Он дал ей руку, ощутил мягкое прикосновение ее пальчиков.

— Она нашла тебя, — сказала она, едва дыша, с акцентом, который трудно было понимать. — Она нашла тебя. И ты не боишься? Я думала, вы враги.

Да, теперь он все понял. Он похолодел от этих слов, чувствуя за спиной присутствие Моргейн.

— Ты встретила моего кузина, — сказал он. — Его имя кайя Рох.

Ее губы задрожали, она взглянула на него с полным сознанием в темных глазах.

— Да, — сказала она наконец, — ты другой. Я вижу, что ты другой.

— Где Рох? — спросила Моргейн.

Угроза в голосе Моргейн испугала девочку. Она попыталась двинуться, но Вейни не отпустил ее руку. Ее глаза опять вернулись к нему.

— Кто ты, — спросила она. — Кто ты?

— Нхи Вейни, — ответил он, в то время как Моргейн молчала, и после раздумья повторил свое имя: — Нхи Вейни из клана Кайя. А кто ты?

— Джиран, дочь Эла, — сказала она и добавила: — Я иду насевер, в Шиюн, — словно эта информация и она сама были неразделимы.

— А Рох? — Моргейн встала на колени и схватила ее за руку.

Рука Джиран отпустила его руку. На мгновение девочка уставилась в лицо Моргейн, ее губы дрожали.

— Не надо, — попросил Вейни свою повелительницу. — Лио, не надо волновать ее.

Моргейн отпустила руку девочки и поднялась, возвращаясь к костру. Несколько секунд Джиран смотрела в ее сторону, на ее лице были следы испуга. — Дай-кел, — пробормотала она наконец.

Дай хал, высокий клан кваджлов, — все, что смог понять Вейни. Он проследил за взглядом Джиран, который был прикован к Моргейн. Худая, завернутая в черную кожу, она сидела у костра и ее волосы поблескивали в отсветах огня. Он прикоснулся к плечу девушки, и она вздрогнула.

— Если ты знаешь, где Рох, — сказал он, — расскажи нам.

— Я не знаю.

Он отдернул руку, тревога возросла в нем. Ее акцент был странным. Он ненавидел эти развалины — обиталище призраков. Это был сон, в который он сам себя заманил. И у него все еще была свежая рана, которую он получил, когда гнался за ней. Рана кровоточила, и он не сомневался, что у него был шанс умереть здесь, под этим страшным и низким небом. В первую ночь, потерянный, оглядываясь вокруг, он молился. Он все больше и больше боялся, что так и останется на этой земле, на этих бесплодных затопленных холмах, которые воплощали сам ад и в которых маялись потерянные души. Это было бы проклятием для него.

— Когда ты приняла меня за него, — сказал он ей, — ты сказала, что искала меня. Это значит, что он должен быть на этой дороге?

Она закрыла глаза и отвернула лицо, слабое, со следами пота над бровями. Он вынужден был уважать такую смелость. Она — крестьянка, а он воин из клана Нхи. Дрожа от страха и ужаса в этом аду, он ехал за ней и ее маленькой лошадкой, готовый использовать против нее силу вооруженного воина. И это было большое везение, что ее череп не разбился, попав на мягкую землю вместо камня.

— Вейни, — позвала Моргейн позади него.

Он оставил девочку и вернулся к своей хозяйке. Сел рядом с теплом костра. Моргейн пристально смотрела на него, явно чем-то недовольная. Она держала в руках маленький предмет, золотое украшение.

— Она встречалась с ним, — сказала Моргейн, поджав губы. — Он где-то здесь, рядом. Возможно, где-то в засаде.

— Но мы не можем истязать лошадей. Лио, мы совершенно не знаем, что нас здесь может ожидать.

— Но она может знать. Она точно знает.

— Она очень боится тебя, — возразил он мягко. — Лио, позволь мне расспросить ее. Мы должны дать отдых лошадям. У нас есть время. Есть время.

— То, к чему прикасался Рох, не заслуживает доверия, — сказала она. — Помни это. Возьми дар на память.

Он протянул руку, думая, что она имеет в виду украшение, но в ее руке блеснуло лезвие, и в его сердце прокрался ужас, потому что это был клинок чести, предназначенный для самоубийства. Сначала он подумал, что это ее, потому что он выглядел точно так же как работы мастеров Мориджа. Затем он понял, что это не так. Это был клинок Роха.

— Сохрани его, — сказала она, — вместо твоего собственного.

Он неохотно взял его и всунул в пустые ножны на своем поясе.

— Храни меня от зла, — пробормотал он, крестясь.

— Храни меня от зла, — повторила она, воздавая дань уважения его верованиям, которые, возможно, никогда не разделяла, и сделала какой-то божественный знак, словно запечатывая его, желая охранить его от зла и от плохого предзнаменования этого клинка.

— Ты можешь вернуть это ему, если хочешь. Это было у ребенка с невинным лицом. Помни об этом, когда обращаешься с ней ласково.

Вейни соскользнул со своего сидения и сел, скрестив ноги, возле нее, угнетаемый плохими предчувствиями. Непривычная тяжесть клинка на его поясе был жестокой насмешкой, конечно же неумышленной. Он был безоружным. Моргейн вкладывала во все свой, только ей известный смысл. Убей его, означало это. Он взял клинок, меньше всего желая использовать его по прямому назначению. Он потерял право на это. Неожиданно он почувствовал вокруг вихрь напряженности: Рох, странная девочка, потерянный клинок, целая сеть каких-то уродливых совпадений.

Моргейн протянула руку второй раз, давая ему маленький золотой предмет: изящно вырезанную птичку с крыльями. Он опустил ее в карман на поясе. — Верни это ей, — он понял, что Моргейн имела в виду. — Ты сам теперь будешь иметь с ней дело. — Моргейн наклонилась вперед и подбросила в огонь дров. Маленькие веточки быстро занялись красными язычками. Отсветы костра блестели на звеньях ее серебряной кольчуги, на плечах, освещали загорелое лицо, светлые глаза и светлые волосы неестественным светом в сгущающейся тьме. Она была колдуньей-кваджлом, несмотря на то, что по крови была человеком. Сам он был родом из далеких гор Эндара-Карша, из местности под названием Моридж. Возможно, она родилась именно здесь, куда привела его. Он не спрашивал. Он чувствовал соленый ветер и запах гнили и знал, что потерял все, на что только мог надеяться. Его любимые горы, стены его мира — все исчезло навеки. Какая-то сила словно бы выбросила его на границу мира и показала ему все уродство, лежащее за его пределами. Солнце было бледным и далеким от земли. Звезды дрожали на небе, а движение лун не поддавалось никакому разумному объяснению.

Огонь стал выше, так как Моргейн не пыталась скрывать его. — Не достаточно ли? — спросил Вейни, нарушая тишину, которая царила над развалинами, древними и зловещими. Он чувствовал себя раздетым, свет делал их уязвимыми для врага, который ночью мог появиться на дороге в любой момент. Но Моргейн просто пожала плечами и подбросила в костер еще одно большое полено. Ей нечего бояться, у нее достаточно могущественное оружие. Может быть, она рассчитывала, что ее враги побоятся приближаться к излишне сильному огню. Колдунья была сумасшедшей и временами непредсказуемой. Бывали моменты, когда Вейни подозревал, что она идет на риск не для того, чтобы испытать своих врагов, но с более темным намерением: испытать саму судьбу.

Жар огня больно лизнул его, когда повеял легкий ветерок — первый намек на ветер, который мог разогнать туман. Но затем все опять стихло, и тепло опять расплылось в воздухе. Вейни дрожал от холода и протянул одну руку к огню, держа ее до тех пор, пока жара не стала невыносимой, затем согрел другую. За ручьем был холм и Врата среди Стоячих Камней — это был путь, по которому они ехали, темный сверхъестественный путь. Вейни не нравилось вспоминать о том моменте мрачного наваждения, который привел его сюда, словно во сне. Он попал сюда так же, как Моргейн, и как кайя Рох перед ними, в землю, которая лежала возле широкой реки, под небом, какого никогда не было над Эндаром-Каршем.

Моргейн развернула их поклажу, и они в молчании поели. Это было последнее, что у них оставалось, а затем им нужно было найти пропитание где-то на этой бесплодной земле. Вейни ел рассеянно, беспокоясь, должен ли он что-то предложить Джиран. Больше всего он боялся, что это не понравится Моргейн, и потому так и не решился. Он смешал последние крошки с хорошим вином из Бейна, убрал это, сохраняя на будущее, и уставился в огонь, все время возвращаясь мыслями к судьбе девочки. Его пугало то, что Моргейн не пользовалась среди людей доброй славой. И иногда — заслуженно.

— Вейни, ты сожалеешь?

Он взглянул на нее и увидел, что Моргейн пристально смотрит на него на фоне красных отблесков глазами, серыми как море, серо-кваджлинскими. Ее мягкое древнее произношение имело большую силу, чем ветер, который охлаждал его, напоминая, что она знала больше Врат, чем другие, что она выучила его человеческий язык давным-давно и иногда забывает, сколько веков уже прожила. Он пожал плечами.

— Рох, — сказала она, — теперь уже не твой родственник, не думай об этом.

— Когда я найду его, — ответил он, — я его убью. Я поклялся в этом.

Наконец она спросила его:

— Так вот зачем ты пришел сюда?

Он уставился на огонь, не способный говорить, в то время как тревога поднималась в нем, когда она начинала донимать его такими вопросами. Она не была одной с ним крови, он оставил свою землю, родных, все, чтобы следовать за ней. Были вещи, о которых он знал, но не хотел и не разрешал себе думать. Моргейн обязала его служить ей, и он открыл свою ладонь, дважды перерезав ее клинком клятвы. Он был ее собственностью безо всякого права голоса, обесчещенный, но призванный защищать ее честь. Это был прощальный дар его клана, так же, как и коротко обрезанные волосы, которые указывали на то, что он находится вне закона, человек, предназначенный только для повешенья. Незаконнорожденный братоубийца. Никакой собственник не хотел бы иметь такого человека — только Моргейн, чье имя проклиналось везде, где она была известна.

Ирония была в том, что служба илина-убийцы заставляла его проливать еще больше крови, чем момента поступления на службу. И оставался еще Рох, с которым нужно было покончить.

— Я пришел, — сказал он, — потому что я поклялся в этом тебе.

Она поворошила огонь толстой палкой, и искры рассыпались как звезды, подхватываемые ветром.

— Сумасшедший, — заметила она горько. — Я совершенно определенно сказала тебе, что ты свободен и что для тебя нет места вне Карша, вне закона и людей, которых ты знаешь. Я хотела, чтобы ты поверил мне.

Он воспринял эту истину и пожал плечами. Он знал, что Моргейн соображает лучше, чем любой из живущих, и знал, что клятва, которой она связала его, не имеет ничего общего с символическим порезом на его руке. И что та страшная клятва, которой кто-либо связывал себя с ней, — более жестока, чем любое обязательство. То, что ей было на самом деле необходимо, лежало в ножнах у ее ног — украшенный драконом меч, который не был настоящим мечом, но все же оставался при этом оружием. Это было единственное долговое обязательство, которое связывало ее, и она ненавидела его больше всех зол человеческих или кваджлинских.

— У меня нет чести, — предупредила она его однажды. — И это вовсе не сознательно я иногда рискую, неся тот груз, который должна нести. Я не могу позволить себе такую роскошь, как добродетель.

И еще одна, которую она сказала ему и в которой он никогда не сомневался:

— Я бы убила тебя, если бы это было необходимо.

Она охотилась за кваджлом, она и ее клинок, который назывался Подменыш. Кваджл, за которым она охотилась, имел теперь облик кайя Роха, предводителя Кайя. Она искала Врата и последовала туда в полубезумном состоянии, потому что это не давало ей ни мира, ни счастья. Он не мог этого понять. Он держал Подменыш в своих руках, даже однажды использовал его против врагов, и это лежало на его душе таким тяжелым грузом, что никакая епитимья служения илина никогда не могла бы оправдать его воспоминаний.

— Закон гласит, что ты можешь попросить меня оставить службу. Но ты не можешь приказать мне. Если я остаюсь, я остаюсь. Это мой выбор, а не твой.

— Но никто еще не отказывался оставить службу.

— Конечно, — ответил он.

— Были и раньше илины, у которых просто не было выбора. Человек может быть, например, изувечен на службе. Тогда он может умереть с голоду. Но до тех пор, пока он остается илином, его лио должен по меньшей мере кормить его. Каким бы плохим его положение ни было в других отношениях.

— Ты не можешь заставить меня покинуть тебя; твое милосердие всегда было более щедрым, чем милосердие моих братьев.

— Но ты не хромой и не слепой, — возразила Моргейн, потому что не привыкла, чтобы кто-то оспаривал ее утверждение.

Он сделал успокаивающий жест рукой, зная, что задел ее за живое. Он уловил на секунду какое-то сомнение в ее интонации, и это его ужаснуло, разрушило его умиротворение. Он хотел сказать что-то еще, но Моргейн с неожиданным недовольством отвернулась от него в сторону, отнимая у него эту возможность.

— По крайней мере, у тебя было время сделать выбор, — сказала она наконец. — Я давала тебе его, нхи Вейни. Помни об этом, хоть иногда.

— Да, — сказал он осторожно. — Вы любезно предоставили мне возможность выбора, лио, и помните, что я выбрал то, что сам захотел.

Она еще более нахмурилась.

— То, что сам захотел, — сказала она. — Вполне неплохо.

Но пока она смотрела на огонь, ее задумчивость возрастала, и становилось очевидно, что она раздумывает об их пленнице. Ее взгляд носил следы какой-то внутренней борьбы. Вейни начал подозревать ее в грязных намерениях, связанных каким-то образом с ее вопросом. Ему хотелось знать, что она задумала.

— Лио, — сказал он, — мне кажется, что девочка совершенно безопасна.

— Ты уверен в этом?

Она дразнила его. Он пожал плечами, делая жест беспомощности.

— Я не думаю, — сказал он, — что у Роха было время подготовить засаду.

— Время Врат не соответствует реальному времени твоего мира. — Она бросила в пламя кусочек коры, запачкав руки. — Ложись спать. У нас сейчас есть время, чтобы один из нас мог поспать, а мы тратим его. Ложись спать.

— А она, — спросил он, кивнув в сторону Джиран.

— Я поговорю с ней.

— Лучше отдохните вы, — попросил он ее через минуту, сам того не желая, борясь с непонятным гневом.

Моргейн была измотанной и уставшей. Ее тонкие руки были обвиты вокруг колен, сжаты до того, что проступали жилы. Несмотря на усталость, Вейни чувствовал, что вокруг что-то происходит.

— Лио, позвольте мне наблюдать за округой.

Она согласилась, так, словно все беспокойство свалилось с нее, и даже вес ее кольчуги, который мог заставить болеть кости сильного мужчины за многие дни верховой езды, которые измотали и его, жителя Карша, рожденного в седле. Она наклонила голову к коленям, а затем откинула ее назад и расправила плечи.

— Да, — сказала она хрипло, — конечно же, я с радостью позволю тебе это.

Она заставила себя подняться с Подменышем в руке, но, к изумлению Вейни, протянув меч ему, не вынимая из ножен.

Она никогда не расставалась с ним, даже ночью спала с этой проклятой вещью. И никогда не отходила от того места, где лежал Подменышем, больше, чем на расстояние нескольких шагов. Когда она ехала верхом на серой лошади, он был у нее либо под коленом, либо за спиной. Вейни вовсе не хотелось притрагиваться к нему, но он взял его и осторожно пристегнул к поясу.

Так она и оставила его возле огня. «Может быть, — подумал он, — она волнуется о том, что воин, который охраняет ее сон, не должен быть невооруженным. Может быть, она имела еще какую-нибудь цель, напоминая ему, что он сопровождает ее по собственному выбору». Он предположил это, глядя, как она укладывается среди развалин, там, где камни собраны в виде арки. Она положила седло вместо подушки и укрылась легким плащом. Свой он потерял, как потерял и свой меч, иначе бы сейчас под раненой пленницей лежал его плащ, а не ее. Сознание этого раздражало его. Он последовал за Моргейн без вещей, чтобы облегчить их путь, и теперь был вынужден пользоваться тем, что имела она. Но Моргейн доверяла ему. Он знал, как тяжело ей было разрешить другой руке прикоснуться к Подменышу, который был связан с ней словно бы кровными узами. Она не должна была одалживать его своему слуге, но она это сделала, и Вейни не знал, почему.

Во время долгой тишины, когда она, казалось, уже заснула, он очень беспокоился, насколько ясной мишенью делал его огонь. Рох, если его руки остались такими же ловкими, был одним из лучших лучников лесов Карша. И, возможно, девочка имела родственников, которые искали ее, если этого не делал Рох. А может быть, — Вейни пробрала дрожь от этой мысли, — Моргейн устроила здесь ловушку с помощью яркого огня, используя для приманки их жизни. Она была способна поступить так, одолжив ему свое дикое оружие, чтобы немного освободить свое сознание, зная, что он, по меньшей мере, сумеет им воспользоваться.

Он поставил меч между колен, прислонив рукоятку в виде дракона к своему сердцу, не отваживаясь лечь из-за тяжелой кольчуги, хотя невыносимо устал и его глаза слипались. Он слышал слабые звуки переступающих во сне лошадей, которые постоянно дребезжали уздечками. Вокруг слышались звуки ночной жизни, такие же, как дома: кваканье лягушек, случайные всплески воды, производимые болотными существами во время их охоты.

Была еще одна задача, которую Моргейн поставила перед ним. Это Джиран. Он притронулся холодной рукой к поясу и, чувствуя жесткую поверхность рукоятки клинка чести, подумал о Рохе и о том, что же случилось с ним. Треск огня вернул его к другим воспоминаниям, к другому костру, в один из зимних вечеров в Ра-Моридже, в убежище, которое однажды было предложено ему. Тогда Рох хотел восстановить родство с илином, находящимся вне закона. Он однажды почти полюбил Роха, одного только Роха среди всей своей родни, честного и смелого человека, кайя Роха, предводителя Кайя. Но человек, которого он знал в Ра-Моридже, был мертв, и тот, кто обладал теперь обликом Роха, был кваджлом, древним и весьма враждебным существом. Клинок чести был не для врагов. Это было последнее средство для спасения своей чести. Рох, конечно, бы выбрал этот путь, если бы у него был шанс. Но шанса у него не было. Врата способны перемещать души из одного тела в другое, и прежний хозяин тела при этом умирает. Именно это зло и восторжествовало над кайя Рохом. Рох на самом деле был мертв, и то, что жило в нем, должно быть убито ради спасения Роха. Вейни вытащил лезвие из ножен, потрогал его кончиками пальцев, содрогнувшись при мысли, как же Рох мог потерять то, что ни один воин никогда бы не оставил.

Она нашла тебя, сказала девочка, принимая его за другого. И ты не боишься?

Он вдруг понял, что сам Рох боится Моргейн, избегает ее, поскольку она убила всех его предков и имела власть почти над всем Каршем. Но Рох был мертв. Моргейн, видевшая это, сказала, что он мертв. Вейни сжал обе руки на холодных ножнах Подменыша, отворачивая глаза от огня и видя, что Джиран проснулась и смотрит на него. Она знала Роха. Моргейн поручила это дело ему, и он думал о том, как выяснить, где же правда. Но при этом ему вовсе не хотелось ответов.

Неожиданно девочка вскочила на ноги, и он вскочил тоже, и пересек ей путь до того, как она смогла сделать еще два шага. Он схватил ее за руку и опять усадил на плащ, держа Подменыш на безопасном расстоянии в другой руке. Она вскочила и довольно ощутимо ударила его по шлему, и Вейни в гневе встряхнул ее. Она во второй раз ударила его, и тогда он ответно ударил ее, довольно больно, но она не закричала. Ни один звук не вырвался у нее, кроме нескольких вздохов. Ни один звук, которым женщина могла бы просить помощи у женщины, но только не у Моргейн. Он знал, кого именно она больше всего боялась. И когда она прекратила бороться с ним, ослабил хватку, будучи уверенным, что теперь она не убежит. Она высвободилась и стояла спокойно, тяжело дыша.

— Успокойся, — сказал он, — я не трону тебя. Будь умницей, а то разбудишь мою госпожу.

Джиран подобрала белый плащ Моргейн и накинула на плечи, закутавшись до подбородка.

— Отдай назад моего пони и мои вещи, — сказала она.

Ее акцент и дрожь в голосе затрудняли понимание того, что она говорит.

— Позволь мне уйти. Клянусь, что я никому не скажу. Никому.

— Я не могу, — сказал он. — Я не могу без ее разрешения сделать это. Однако мы не воры.

Вейни дотянулся до своего пояса, нашел маленькую чайку и протянул ее девочке. Та схватила ее, стараясь не касаться его руки, и спрятала где-то на шее под подбородком. Джиран продолжала смотреть на него дикими темными глазами, блестящими в отблесках огня. Из-за синяка на щеке левый глаз казался темнее.

— Ты его кузен? — спросила она. — Или его враг?

— В моих краях, — ответил он, — это вещи вполне совместимые.

— Но он был добр ко мне, — сказала Джиран.

Вейни горько ухмыльнулся.

— Тебе это вполне могло показаться.

Неистовый взгляд ее глаз был как физический отпор, напоминающий ему, что даже у крестьянской девочки есть врожденное чувство чести, которое он уже потерял. Она выглядела очень маленькой и напуганной всем происходящим. Через мгновение он отвел взгляд в сторону.

— Извини меня, — сказал он.

Она продолжала хранить молчание, все еще дыша так, словно бежала.

— Как ты встретилась с ним и когда?

— Прошлой ночью, — сказала она, произнося слова с разными акцентами. — Он пришел к нам, раненый, и мои сородичи пытались обворовать и убить его. Но он дал резкий отпор. Он мог убить всех их, но он не стал этого делать. Он был очень добр ко мне.

Ее голос дрожал от усилий сделать так, чтобы ее было легко понимать.

— Он ушел, ничего не украв, даже того, в чем мог нуждаться. Единственное, что он взял — это то, что принадлежало ему, и то, что я отдала ему.

— Да, он дай юио, — ответил он ей, — джентльмен.

— Великий лорд?

— Именно таким он и был когда-то.

Ее глаза оглядывали его сверху вниз и казались вопрошающими.

А кто ты? — представлял он себе ее мысли, надеясь, что она не спросит. Стыдясь своих незаплетенных волос, значения белого шарфа, того, что он илин. А может быть, она поняла это, заметив разницу между ним и кайя Рохом, его высокорожденным кузеном. Он не смог бы всего объяснить. Подменыш лежал поперек его колена. Он беспокоился о нем, словно это была живая вещь. К тому же угрожающим было само присутствие Моргейн, обязывающее его молчать.

— Что ты сделаешь с ним, если найдешь его? — спросила Джиран.

— А что я, по-твоему, должен сделать?

Она укутала колени мехом и посмотрела на него. Она смотрела так, словно ждала, что он ударит ее, так, будто она собирается защищать Роха, сделает все ради его спасения.

— Что ты здесь делала, — спросил он у нее, — без плаща и еды? Ты не могла рассчитывать уехать далеко.

— Я еду в Шиюн, — ответила она. Глаза ее наполнились слезами, но скулы были твердыми. — Я с холмов Бэрроу. Я могу охотиться и ловить рыбу. У меня был пони, до тех пор пока вы не взяли его.

— Откуда у тебя нож?

— Он оставил его.

— Но это клинок чести. Мужчина ни в коем случае не должен терять его.

— Была борьба, — ответила она тихим голосом. — Я предполагала отдать это ему обратно, когда найду его. Я лишь хотела использовать его при необходимости.

— Чистить рыбу?

Она отпрянула от издевки в его голосе.

— Где Рох? — спросил он.

— Я не знаю. Действительно не знаю. Он ничего не сказал. Просто уехал.

Вейни смотрел на нее, взвешивая ее ответ, и она отвернулась от него, словно ей не нравилось выражение его лица.

— Иди спать, — наконец неожиданно сказал он и поднялся, тем не менее посматривая назад, чтобы быть уверенным, что она не убежит. Но Джиран осталась на месте.

Он сидел на камне возле костра так, чтобы видеть ее. Некоторое время она продолжала смотреть на него сквозь языки пламени. Затем резко отвернулась и закуталась в плащ. А он сложил руки на рукоятке Подменыша, опершись на нее, и весь его мир был перевернут тем, что она сказала ему. Он понимал ее расположение к Роху, даже несмотря на то, что был для нее чужаком. Он знал манеры своего кузена, тот путь, которым он овладевал сердцами тех, кто с ним встречался. Точно так же Рох однажды расположил к себе и его, несмотря на все другие свои недостатки. Было больно знать, что этот человек не изменился, сохранив свою былую мягкость и честность, все благородство, какое было в нем. Ведь это была лишь иллюзия. Душа Роха не могла выжить. Моргейн уверяла его в этом — значит, это было так. Можешь вернуть это ему, — сказала Моргейн, вооружая его.

Он думал об этой ее встрече с Рохом, и другой ночной кошмар вернулся к нему. Двор в Моридже. Блеск клинков, смерть брата, в которой он был виноват. Разрушить, осквернить этим клинком дом, в котором от Роха осталось лишь лицо и голос — вот что ожидало его, к чему он должен был себя готовить. О небеса, думал он, и болезнь вновь возвращалась к нему. Это всего лишь его внешность.

Девочка сказала: он был добр ко мне, он ушел ничего не взяв, даже того, в чем нуждался. Но в кваджле не могло быть никакой доброты, в кваджле, который ради собственной жизни забрал жизнь Роха. Ничто так не просто и человечно, как доброта. Высокорожденный воин, лорд, не унизился до воровства даже при великой нужде. Это не было характерной чертой кваджла, который лгал, убивал и воровал три поколения подряд. Великодушие и щедрость были ему неведомы. Это был не кваджл. Это были манеры самого кайя Роха, более доброго, чем практичного, в жилах которого текла кровь, которую оба они разделили. Это был сам Рох.

— Вейни, — услышал он шепот и с замирающим сердцем повернулся к темной фигуре, даже будучи уверен, что это всего лишь Моргейн. Он немного испугался того, что не заметил ее движения, хотя она и была приемной кайя и двигалась очень тихо, но больше всего его беспокоили те мысли, во время которых она подошла к нему. И то, что он нарушил клятву, в то время как она верила ему. На мгновение он почувствовал, что она изучает его. А затем, пожав плечами, она села у огня.

— Мне вовсе не хочется спать, — сказала она.

Страдание и неприязнь — вот что мешало ему разговаривать с ней. Ее глаза встретились с его глазами, вызывая в нем страх. Она была способна к иррациональному. Зная это, он все же оставался с ней и вспоминал: он не единственный, кто шел на это. На ее совести было куда больше крови друзей, чем врагов. Она убивала больше тех, кто разделял с ней хлеб, чем тех, кому желала смерти. Рох был одним из этих последних, кто таким образом пересек ее путь — и он был достоин жалости. Вейни подумал о Рохе и о самом себе и вдруг ощутил как бы огромное расстояние между собой и Моргейн.

Он выкинул Роха из головы.

— Мы отправляемся в путь? — спросил он ее.

Это было рискованно, и он знал это, поскольку в нынешнем настроении Моргейн могла ухватиться за эту мысль. Он видел, что это очень соблазняет ее. Но поскольку это предложение исходило от него, она должна была ответить разумно.

— Мы выезжаем рано утром, — сказала она, — иди, отдыхай.

Он был рад этому прощению, зная ее состояние сейчас, и глаза его болели от усталости. Он взял меч в руки и передал ей, радуясь, что избавляется от него, чувствуя, что ее страдание было как бы сосредоточено в этом мече. Может быть, подумал он, это и мешало ей сейчас спать. Держа меч, она наклонилась к огню, устраиваясь поудобнее.

— Все было спокойно, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она и перед тем, как он встал на ноги, спросила: — Вейни?

— Да?

Он опять опустился на свое место, желая и не желая разделить ее мысли.

— Ты веришь тому, что она сказала?

Значит, она слышала все, что происходило. Он почувствовал раздражение, пытаясь вспомнить, о чем говорил вслух, а что сдержал в своем сердце. Он взглянул на Джиран, которая спокойно спала или же притворялась.

— Я думаю, что это было правдой, — сказал он. — Она слишком невинна для нас, для того, что нас заботит. Мне кажется, лучше отпустить ее утром.

— А я думаю, что она будет в большей безопасности в нашей компании, — ответила Моргейн.

— Нет, — запротестовал он. Ему в голову пришли мысли, которые он не отваживался высказать вслух, болезненные мысли, которые напоминали, что их обществе не может быть безопасной ни для кого.

— Но для нас так будет лучше, — ответила она стальным голосом, не допускающим возражений.

— Да, — с трудом произнес он, ощущая какую-то пустоту и плохое предчувствие. Ему трудно было дышать.

— Пойди отдохни, — сказала Моргейн.

Вейни удалился от огня в поисках того теплого местечка, которое она только что покинула. Когда он лег среди их утвари и укрылся жестким одеялом, каждый мускул его дрожал от напряжения.

Ему хотелось, чтобы дочь Эла убежала, когда они будут ехать вместе, или, еще лучше, чтобы они потерялись в тумане и никогда бы не встретились. Он перевернулся на другой бок и уставился в слепую тьму, вспоминая дом и другие леса, зная, что теперь находится в ссылке, из которой возврата нет.

Все Врата, ведущие назад, были запечатаны. И идти отсюда можно было только дальше вперед. «И теперь его судьба такова, — думал он со все возрастающей тревогой, — что он никогда не узнает, куда же они идут». Висящее у него на поясе оружие, Моргейн и украденный эндарский конь — вот все, что было здесь от того мира, который он знал. И был еще Рох, и этот ребенок, который принес с собой дурные предчувствия о мире, которого он знать не хотел. Это был теперь его собственный груз — Джиран, дочь Эла. И он сожалел о том мгновении, когда подловил ее на дороге, чего она могла бы избежать, если бы пошла другим путем.

5

— Вейни, — он проснулся от прикосновения руки Моргейн к его руке, пробуждаясь от сна более глубокого, чем он того желал. — Приготовь лошадей, — сказала она.

Ветер дул свирепо, качая ветви над головой, развевая в темноте ее волшебные волосы.

— Уже скоро рассвет. Я позволила тебе спать по возможности подольше, но погода заставляет нас двигаться.

Он невнятно забормотал в ответ, поднимаясь и протирая глаза. Когда он взглянул на небо, то увидел на севере, за безжизненными деревьями, вспышки молний. Ветер холодно дул сквозь листья. Моргейн уже свернула их одеяла и упаковывала их. Ему нужно было затушить огонь и отыскать тропинку с холма, среди каменных развалин, через узкие проходы, а затем опять подняться сюда так, чтобы лошади тоже могли пройти. Лошади заволновались при его приближении, уже встревоженные погодой. Но Сиптах узнал его, и он нежно погладил коня. Серый Сиптах был более благородный конь, чем его собственный эндарский. Он взял за поводья серого и домашнего пони Джиран и повел их назад тем путем, которым спускался из руин. Джиран уже проснулась. Он увидел ее стоящей у огня и подошел к ней, чтобы спросить о чем-нибудь, но Моргейн перебила его, забирая поводья лошадей.

— Я подержу их, — сказала она резко, — сходи за своим.

Он колебался, глядя через плечо на испуганное лицо Джиран, и почувствовал глубокое волнение от того, что оставил ее на попечение Моргейн. Но не было ни времени, ни права на споры. Он повернулся и опять углубился в тень, делая то, что обязан был делать, и не зная, что ожидать от непредсказуемой Моргейн.

Наступал рассвет. Он легко отыскал своего коня в сумерках, которые уже почти рассеялись, несмотря на то, что клубящиеся тучи заметно заглушали солнечный свет. Он отвязал лошадь, быстро взнуздал ее и, закинув повод на спину, быстро перевел через ручей и опять вверх, к руинам.

Он облегченно вздохнул, найдя Джиран спокойно сидящей возле умирающего костра, завернутую в коричневую шаль, с кусочком хлеба. Моргейн закрепляла седло на Сиптахе, ее Подменыш висел через плечо, как будто она находила, что окружающая обстановка более чем спокойная.

— Я сказала ей, что она поедет с нами, — сказала Моргейн, когда он пристраивал одеяло на спине лошади.

Он ничего не ответил, опечаленный решением Моргейн. Он согнулся и поднял седло, стал укреплять его на лошади.

— Похоже, она не возражает, — сказала Моргейн, пытаясь что-нибудь вытянуть из него в ответ.

Он был поглощен своей работой и избегал ее взгляда.

— В таком случае, — сказал он, — ей следует ехать верхом вместе со мной. У нее рана на голове, и мы должны оказать ей такую милость, если вы не возражаете.

— Как хочешь, — сказала Моргейн через некоторое время.

Она завернула свой белый плащ в водонепроницаемое кожаное покрывало и прикрепила сзади на седло. Наконец, одернув подпругу, она закончила седлать Сиптаха и повела лошадь к костру, около которого сидела Джиран. Джиран прекратила есть и сидела, задумавшись, с кусочком хлеба в руках. Завернутая в свою жалкую шаль, с синяками под глазами и свалявшимися волосами, она казалась очень маленькой, но несмотря на это был какой-то огонь в ее тяжелом взгляде. Вейни тревожно посмотрел на Моргейн, когда та остановилась перед ней.

— Мы готовы, — сказала ей Моргейн. — Вейни повезет тебя сзади.

— Я могу ехать на своем пони.

— Делай так, как тебе говорят.

Джиран поднялась и двинулась к нему. Моргейн вдруг резким движением схватила ее за ремень. Вейни увидел это и уронил сумку, которую держал в руке.

— Нет! — закричал он.

Неожиданно из руки Моргейн вырвалось красное пламя. Джиран страшно закричала, когда оно коснулось дерева позади ее, и Вейни схватил уздечку, когда лошадь шарахнулась. Моргейн опять убрала оружие за пояс. Вейни переводил дыхание. Его руки пытались успокоить испуганную лошадь. Но Джиран вообще не двигалась. Ее ноги застыли в намерении сделать шаг, который она так и не сделала, а руки обхватили перевязанную голову.

— Скажи мне еще раз, — сказала Моргейн мягко, но очень требовательно, — что тебе незнакома эта земля, Джиран, дочь Эла.

Джиран опустилась на колени, ее руки вцепились в волосы. — Я никогда не заходила дальше по этой дороге, — ответила она дрожащим голосом. — Я слышала. Я только слышала, что она ведет в Шиюн и что где-то здесь раньше был ручей. Я не знаю.

— И ты отправилась в этот путь без еды, без плаща, без всякого снаряжения? Чтобы охотиться и ловить рыбу? А что согреет тебя ночью? И почему ты вообще едешь по этой дороге?

— Хиюдж затопляется водой, — объяснила Джиран. — С той поры, как Источники закрылись и луна была сломана, Хиюдж стал затопляться, и скоро будет совсем затоплен. Я не хочу утонуть.

Ее слова повисли в воздухе, затем были подхвачены ветром и заглушены звуками переступающих животных.

— Как давно, — спросила Моргейн, — начался этот потоп?

Но Джиран вдруг расплакалась, слезы потекли по ее щекам, и казалось, что она не способна отвечать.

— Как давно, — переспросила Моргейн.

— Тысячу лет назад, — ответила Джиран.

Моргейн посмотрела на нее лишь на мгновение.

— Эти Источники — то самое каменное кольцо? Это ты имеешь в виду? Те камни, которые возвышаются возле большой реки? И там еще, к северу, должен находиться самый главный Источник. Ты знаешь, как он называется?

Джиран кивнула, ее руки схватились за ожерелье, которое висело у нее на шее: белое перо, кусочек металла и камень. Она ужасно дрожала.

— Абараис, — ответила она тихо. — Абараис в Шиюне. Дай-кел, дай-кел, я говорила тебе только правду. Все, что я знаю. Я сказала тебе все.

Моргейн подошла к девочке, предлагая ей руку, чтобы помочь взобраться на лошадь. Но Джиран с испугом шарахнулась от нее.

— Не бойся, — сказала Моргейн нетерпеливо, — я не причиню тебе вреда. Только не раздражай меня. Я показала тебе, и лучше, чтобы ты сразу поняла, как ты далеко зашла с нами.

Джиран все же не подала ей руку. Она встала на ноги без посторонней помощи и накинула шаль на плечи. Моргейн отвернулась и подобрала уздечку Сиптаха, легко взбираясь в седло. Вейни наконец свободно вздохнул. Он оставил лошадь и вернулся к огню, подобрал шлем и надел его, завязывая кожаный ремешок на голове. Напоследок он загасил тлеющие угольки их ночного привала. Он услышал, как лошадь двинулась, повернулся и увидел Сиптаха, стоящего на его пути, и Моргейн, застывшую наверху. Он глянул вверх и ужаснулся тому взгляду, которым она смотрела на него.

— Никогда, — прошептала она, — никогда не смей кричать не меня.

— Лио, — сказал он, пытаясь вспомнить, что же он сделал и какой крик издал. — Прости меня, но я не ожидал.

— Ты все еще не знаешь меня, илин. Ты не знаешь меня даже наполовину.

Ее суровость наполнила его холодом. Минуту он испуганно смотрел на нее, так же завороженный этим холодом, как Джиран, неспособный ответить ей. Она пришпорила Сиптаха. Он поискал упряжь пони, ослепленный стыдом и гневом. Отвязал лошадку от ветки и накинул седло.

— Пошли, — приказал он Джиран, борясь с гневом в своем голосе, чтобы не направить его на ту, которая не заслужила этого. Он поднялся в седло, освободил место ей, неожиданно встревоженный тем, что потерял из виду Моргейн. В сумерках была видна лишь бледная тень Сиптаха. Джиран попыталась встать в стремя, но не могла достать до него. Он наклонился в нетерпении вниз, схватил ее за руку и дернул, поднимая так, чтобы она могла перекинуть ногу через лошадь.

— Держись за меня, — приказал он ей, резко положил ее стыдливые руки вокруг своего пояса и пришпорил коня, который устремился вперед со стремительностью, испугавшей пони. Он последовал за Моргейн, пытаясь избегать веток, которые попадались на пути. Убирая их правой рукой, он еще раз пришпорил коня. Кое-что он все-таки видел — просвет среди деревьев и дорожку, которая лежала перед ним.

Обязательство души — вот что такое была клятва илина, и он эту клятву нарушил. Сила и влиятельность Моргейн распространялись повсюду. Война кваджлов разрушала королевства и свергала королей, и делала имя «Моргейн, принятая в клан Кайя» проклятым во всех землях, где только обитал человек.

Она искала и находила Врата, волшебные ворота, соединяющие миры, и запечатывала их за собой, одни за другими. Так был изменен и его мир. Он был рожден и вырос среди людей, в то время как для нее, находившейся тогда между Вратами, минуло лишь несколько ударов ее сердца. В тот день, когда он дал ей свою клятву, часть его умерла. Та часть, которая позволяла ему жить обычной жизнью человека, слепого и равнодушного ко всем ужасам, которые им пришлось пережить. Теперь он принадлежал Моргейн. Он не мог оставить ее. И ради спасения чужого человека, что он попытался сделать, он нарушил мир между ними, и она, конечно, не простит это ему. Так всегда бывало с Моргейн, и ему следовало либо полностью принадлежать ей, либо быть зачисленным в ряды ее врагов.

Деревья преграждали путь. Он с ужасом подумал, что потерял ее. Она пыталась наверстать время, отделяющее ее от Роха, стремящегося к Вратам, которые могли стать страшным оружием в умелых руках. Она не остановилась бы дольше, чем было необходимо ее телу для отдыха, ни на час, ни на минуту. Она заставила их ехать через потоки воды и через грозу, гонимая страхом, что Рох может опередить их у главных Врат. Но при этом они даже не были уверены, что Рох следовал по тому же пути.

Когда они стали спускаться с холма, он почувствовал, что руки Джиран обвились вокруг него. Пони плелся за ними, в то время как его конь пробирался по тропе, пытаясь выбраться на мощеную дорогу.

Он с облегчением вздохнул, когда увидел Моргейн. Она остановилась в дымке, бледная фигура на дороге под сводом ветвей деревьев. Он поспешил пришпорить коня и подъехал ближе, измотанный трудной ездой. Моргейн стояла в тени, и когда он подъехал к ней, она развернула Сиптаха, повернувшись к нему спиной, и не спеша поехала дальше по дороге.

Другого он и не ждал. Она ничем не была ему обязана. Он вел лошадь, его лицо горело от гнева и сознания того, что Джиран является свидетельницей их отношений. Руки Джиран обнимали его, ее голова прислонилась к его спине. Наконец он осознал, как сильно она вцепилась в него, и слегка прикоснулся к ней.

— Мы сейчас в безопасности, — сказал он. — Ты можешь отпустить меня.

Она дрожала. Он чувствовал это.

— Мы едем в Шиюн? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Похоже, что да.

Гром грохотал над головой, заставляя лошадей нервно вздрагивать; дождь начал пробиваться сквозь листья. Время от времени дорога спускалась в низину, и тогда лошади быстро бежали по мелкой воде. Наконец деревья кончились, солнце показалось над горизонтом, там, где дорога уходила к своей самой высокой точке. И везде была видна только земля. Заполненные дождевой водой впадины и густые травы простирались вокруг. Там, где вода затопляла дорогу, вонючая гниющая зелень преграждала путь и мертвые ветки боролись с течением.

— Джиран, — сказала Моргейн после долгого молчания, — а как называется эта земля?

— Хиюдж, — сказала Джиран. — Все на юг отсюда — Хиюдж.

— И люди все еще живут здесь?

— Некоторые, — ответила Джиран.

— А почему мы не видим их?

Последовала долгая пауза.

— Я не знаю, — сказала Джиран голосом, в котором чувствовалось сомнение. — Может быть, они боятся. Скоро будет прилив Хнота, и все сейчас на наиболее высоких землях. Хнот — это всегда наводнение, — добавила Джиран едва слышно.

Вейни не мог видеть ее лица. Он ощущал прикосновение ее пальцев, держащихся за седло, и чувствовал, насколько ей не нравились вопросы Моргейн.

— Шиюн, — сказал Вейни. — Что ты знаешь об этом месте?

— Это просторная земля. Там растет пшеница и стоят большие крепости.

— Хорошо защищенные, значит?

— Да, там живут могущественные и богатые короли.

— Это хорошо, — сказала Моргейн, — что ты теперь с нами, правда, Джиран, дочь Эла? Ты все-таки знаешь эти земли.

— Нет, — твердо сказала Джиран. — Нет, леди. Я всего лишь могу рассказать то, о чем слышала.

— Как далеко простирается это болото?

Пальцы Джиран коснулись спины Вейни, словно ища поддержки.

— Оно увеличивается, — сказала она, — а земля уменьшается. Я помню, как люди из племени шию приходили в Хиюдж. Это было очень давно.

— И шию не приходят сейчас?

— Я не уверена, что дорога проходима, — ответила Джиран. — Они у нас не появляются. Но болотники торгуют с ними.

Моргейн все выслушала, ее серые глаза стали задумчивыми. В течение всего долгого пути она не сказала Джиран ни одного утешительного слова. К полудню они достигли места, где на небольшом расстоянии от дороги росли зеленые деревья. Гроза постепенно затихла, все еще брызгая на них капельками дождя. Они расположились отдохнуть на обрамленном течением островке с сочной зеленой травой — небольшое пятнышко красоты в гниющем пространстве. Водянистое солнце безуспешно боролось с серой дымкой, но маленькая луна была почти не видна на небе.

Они дали волю коням, Моргейн разделила оставшуюся еду и угостила Джиран. Но Джиран, схватив свой кусок, отсела на узкую полоску травы как можно дальше от них. Она сидела сжавшись в комочек рядом с болотом, предпочитая не очень живописный вид и одиночество. И Моргейн по-прежнему не произнесла ни слова. Вейни ел, сидя на берегу позади нее. Он думал о том, что не только гневзаставляет ее молчать. Бывали периоды, когда Моргейн долго блуждала в своих мыслях. Что-то давило на ее разум, и он понимал, что ему это недоступно.

— Она, — неожиданно сказала Моргейн, уставясь на него, мягким голосом, — пустилась в этот путь, потому что была в отчаянии. Она сказала, что из-за боязни утонуть, Вейни, но может ли тот, кто всю свою жизнь провел в страхе, неожиданно пуститься в путь без всяких приготовлений?

— Рох способен быть убедительным, — ответил он.

— Этот человек не Рох.

— Да, конечно, — сказал он, встревоженный этим заявлением, избегая ее глаз.

— Она говорит так, чтобы мы могли ее понимать, несмотря на сильный акцент. Я не знаю, откуда она появилась, Вейни. Совершенно очевидно, что она выросла не из земли или из тумана вчера днем.

— Я думаю, — сказал он, оглядываясь на Джиран, которая смотрела в сторону леса и больших тенистых деревьев над дорогой, — я думаю, что ее сородичи обитают в той крепости, которую мы проехали, и вовсе не благословили ее уезжать оттуда. Возможно, они ищут ее. И мы, — сказал он, — можем напороться из-за нее на неприятности. Или, что более вероятно, саму ее ждут неприятности, если она отправится с нами дальше. Лио, я настоятельно прошу тебя отослать ее, пока она еще достаточно близко от дома и может найти дорогу назад.

— Мы не действуем против ее воли.

— Я надеюсь, что это так, но мне кажется, мы как раз на том пути, по которому они будут преследовать нас.

— Лошади ведут нас по дороге, но на этой земле я вижу только следы одинокого человека-путешественника, единственные следы. Уверена, что Рох где-то впереди, и думаю, что местным жителям вовсе не хочется следовать по этой дороге навстречу приключениям. Мне кажется, я видела тень сегодня утром, перед тем, как мы вышли на тропу.

Он похолодел от гнева на самого себя, вспомнив свою беспечную езду, когда она повернулась к нему спиной и молчала всю дорогу. Он воспринял это как упрек.

— Твой глаз был зорче, чем мой, — сказал он. — Я был слеп.

— Возможно, это была лишь игра света. Я не совсем уверена.

— Нет, — сказал он, — я никогда не сомневался в твоих способностях к предвидению, лио. Я хотел бы, если это возможно, чтобы ты передала мне хоть часть своего дара.

— Мне кажется, сейчас не время обсуждать это, — сказала она, — с гостьей за твоей спиной. Возможно, она встретила нас преднамеренно, а не случайно. И если это произошло специально, значит, у нее есть сообщник, возможно, сам Рох. А если случайно, то почему она чувствует себя так свободно на этой уродливой земле? Она не так проста, как кажется. А ты слишком добросердечен.

Он и сам знал это, и ему было стыдно. Все время, пока они ехали, он чувствовал себя потерянным на своей собственной земле. Слепой и глухой, он ехал по этой дороге как человек, потерявший все свои ощущения, и конечно был ей плохим помощником. У Моргейн были все основания сердиться на него.

— Сегодня утром я был слишком удивлен, иначе не закричал бы, — сказал он.

— Не надо больше об этом.

— Лио, я дал клятву и честно пытаюсь следовать ей. Я не мог поверить, что ты можешь убить ее.

— Так ли это важно? — спросила она. — Ты не способен предугадывать мои действия — у тебя для этого недостаточно знаний. Да это от тебя и не требуется.

Лошади спокойно прогуливались. Вода колыхалась под ветром. Его пульс тревожно бился, гнев наполнял его. Он встретил взгляд ее бледных глаз, сам того не желая. Ему не нравилось смотреть в них.

— Да, — сказал он через некоторое время.

Она ничего не ответила. Ее манера не опускаться ни с кем до спора была высшей степенью наглости. Это касалось и его, Вейни, который во имя нее совершил обряд, связавший его сильнее всякой клятвы. Когда-то он поклонился ей до самой земли, положив голову на руки, и стал по ее требованию илином. Она ненавидела, когда ей возражали. Ее сердитый взгляд потемнел. Она столкнула камень в воду и, неожиданно поднявшись, схватила узду Сиптаха, вспрыгивая в седло. Она ждала, и гнев свел ее скулы. Он встал, взял узду своего коня и черного пони, отвернувшись от Моргейн, забрался в седло и направился к Джиран, которая ожидала на берегу.

— Садись, — сказал он ей. — Садись ко мне или забирайся на своего пони, если хочешь.

Джиран взглянула на него. Ее лицо с синяками под глазами было изможденным. Не говоря ни слова, она подошла к его седлу. Он не ожидал, что она сделает такой выбор, но она была очень уставшей. Он смягчил гнев, который все еще владел им, зная, что выражение его лица может напугать девочку, и помог ей сесть позади себя. Но когда она обхватила его руками, он неожиданно вспомнил слова Моргейн и передвинул клинок чести на поясе дальше вперед. Затем пустил лошадь галопом, догоняя Моргейн, которая уже ждала его на дороге. Он думал, что она поедет впереди, но она заставила Сиптаха идти рядом с его конем, нога в ногу, хотя и не смотрела на него. Это было их обычное молчаливое общение. Он собрал все свое умение, чтобы устроиться поудобнее, но в течение долгого пути она не произнесла ни одного слова, до тех пор, пока холодная тень деревьев опять не укрыла их.

— У меня плохое настроение… — неожиданно сказала Моргейн. — Не обижайся.

Он взглянул на нее и подумал, что во всем мире только она одна могла сказать это так легко. Он кивнул и сделал неопределенный жест, потому что слова причиняли ей боль. На самом деле по закону об илине она ничем не была обязана ему. Но что-то волновало ее, что-то в глубине ее сердца, и Вейни не хотел касаться этого. Чужая земля изматывала их обоих, как ему казалось. Их нервы были напряжены. Он чувствовал боль в теле и вес кольчуги, которая давила зловеще. Внезапно он понял: Моргейн боялась. Она боялась Роха, засады, а также тех вещей, о существовании которых он и не подозревал.

— Да, — пробормотал он наконец, устраиваясь поудобнее в седле. — Просто мы оба устали, лио. Вот и все.

Казалось, это удовлетворило ее. Еще долго они ехали через однообразные, окруженные дикими лесами и страшными болотами края, по землям, расположенным высоко над водой. Эта дорога, сделанная кваджлами, древними колдунами, до сих пор была пригодной. Еще не так давно он поискал бы другой путь, а не тот, который выбрала Моргейн, потому что кваджлинские дороги вели в места кваджлов, и имя тому месту, куда они направлялись, было Абараис в Шиюне, который искала Моргейн. По-видимому, еще очень долго они могут ехать по этой дороге, никем не видимые, совершенно одни. Он чувствовал тяжесть Джиран на своей спине, и, казалось, время от времени она засыпала. Было непривычное ощущение близости другого существа. Незаконнорожденный илин, без матери, он мог вспомнить мало моментов, когда кто-то вообще прикасался к нему. И потому испытывал некоторую тревогу, хотя за его спиной был безопасный груз.

Он посмотрел на Моргейн, которая постоянно была начеку, изучая каждую тень. И вдруг ему пришло в голову, что эта непобедимая Моргейн была сейчас испугана, и причиной этого страха был маленький ребенок, спящий у него за спиной.

Под вечер лес сомкнулся на их пути и больше не уступал им дороги. Становилось все темнее и темнее, и казалось, что вечер наступил раньше срока. Деревья переплетались ветвями над головой, кусты теснились на краю дороги, не позволяя двум всадникам следовать рядом. Моргейн на своей лошади, не ведающей преград, двигалась по этому узкому пути, тень среди теней, всадник на бледном коне, чьи светлые волосы казались вражеским флагом для любого, кто не любил кваджлов. Они ехали вслепую, не способные видеть ничего за зарослями кустов, которые оплели своими корнями все близлежащие камни.

Прикрой, спрячь свои волосы, — хотел сказать ей Вейни, но чувствовал, что она все еще не склонна прислушиваться к его советам. Было не время для новых ссор. Тучи опять начали закрывать небо, и от этого стало еще темнее. Лес казался бесформенной массой, придорожные деревья — глубокими пещерами, покрытыми мхом, а сама дорога — тропой без начала и конца.

— Я боюсь, — неожиданно запротестовала Джиран. Единственные слова, произнесенные ею по своей воле за весь день. Ее пальцы вцепились в наплечный ремень Вейни, словно она требовала его вмешательства. — Небо покрывается тучами, и это плохой знак во время прилива.

— Каков твой совет? — спросила ее Моргейн.

— Вернуться назад. Позади известная нам дорога. Пожалуйста, леди, давайте вернемся назад, на более высокую землю, так можно быстрее.

— Но высокая земля далеко отсюда.

— Но мы не знаем, куда эта дорога ведет, — торопила Джиран с отчаянием в голосе. Она вцепилась в рукав Вейни. — Пожалуйста!

— Ты, наверное, хочешь, — сказала Моргейн, — чтобы мы остались на одной стороне от наводнения, а Рох в безопасности на другой?

— Рох может и утонуть, — ответил Вейни, неожиданно встревожась тем, что девочка, возможно, рассуждала в этот момент более здраво, чем его госпожа. — И если он утонет, то все, что необходимо нам, это выжить и продолжать спокойно наш путь. Лио, я думаю, что девочка дает нам правильный совет. Давай вернемся назад.

Моргейн не удосужилась ответить. Она ударила пятками Сиптаха, и тот пустился почти во всю мочь.

— Держись, — приказал Вейни Джиран, с трудом сдерживая гнев.

Ее руки обвили его, в то время как пришпоренный конь помчался по дороге, а маленький уставший пони потрусил за ним. Стоит только оступиться, наступить в лужу, которая окажется глубже, чем выглядит… Он боялся этой отчаянной скачки, которую выбрала Моргейн. Еще больше он боялся быть пойманным в этой низкой темной части земли, куда надвигалась гроза. Они углублялись все дальше и дальше, и не было никакого намека на высокую землю. Наоборот, становилось только хуже. И Моргейн, которая слепо настаивала на своем решении, вела их дальше.

Тучи сгущались все больше, ветер взъерошивал воду в водоемах. Однажды что-то большое и темное скользнуло по воде, когда Сиптах наступил туда, а потом исчезло под мутной поверхностью. Птицы начали выскакивать из-под копыт, пугая лошадей жуткими криками, но они не остановили скачку ни на минуту. Дорога на грязном берегу раздваивалась в месте, где большая скала раскололась на две части, меж которыми тек поток грязной воды, и Сиптах пошел по одной из них, скользя по грязи копытами, переваливая круп, пока выбирался на твердую поверхность. Вейни послал своего коня по другому пути, а пони скользил в стороне от дороги. Конь Вейни вдруг поскользнулся, отчего Джиран вскрикнула, но все же поднялся по склону, дрожа, а пони отстал и начал соскальзывать вниз. Вейни соскочил с седла и схватил пони за уздечку, пытаясь помочь ему. Но пони не мог этого сделать и смотрел на него несчастными глазами. Тогда он снял с него уздечку.

— Нет, — запротестовала Джиран.

Но он мотнул головой, указывая на глубокую грязную ловушку вокруг них, приказывая ей оставаться на лошади. Ему было жаль животное, но еще больше жаль было собственные жизни. Он перекинул пустую уздечку через седло, затем подхватил вожжи и повел свою лошадь в противоположную сторону. Моргейн уже не было видно, когда он достиг перекрестка. Он вскочил в седло, избегая смотреть на Джиран. Она держалась за него, в то время как он пришпоривал измученное животное. Он слышал ее сопение, то ли от печали по пони, то ли от ужаса за саму себя. Он не знал наверняка. На своем лице он почувствовал первые капли дождя, и паника поднялась в нем. Горькая уверенность в том, что надвигается катастрофа.

Через минуту он снова увидел Моргейн. «Она отказывалась повернуть назад, — подумал он, — потому что сама понимала, что пути для спасения не было, и в отчаянии решила найти конец этого пути». Хлещущий водопад меж листвы бил по их лицам и лужам; заметно похолодало. Довольно скоро бег стал невозможен. Камни на тропе стали скользкими, и лошадям приходилось осторожно пробираться по ним. Дождь хлестал вовсю, подгоняемый сильным ветром, ослепляя и заставляя лошадей отворачивать морды. Вороной споткнулся о корень, попытался высвободиться, чувствуя похлопывание хозяина по его мускулам, вздрагивающим от бесполезного усилия. Вейни высвободил ногу из стремени, затем повел лошадь, поскальзываясь на камнях. Впереди шел Сиптах, теперь тоже медленно.

— Лио, — закричал он сквозь рев воды, которая поглощала половину звуков, — дайте я пойду впереди.

Она услышала и посторонилась, давая провести его вороного вперед. Он увидел лицо Моргейн, мокрое и изможденное до ужаса. И вспомнил, как мало она спала. Теперь она наверняка осознала, что должна была бы послушаться Джиран, которая была знакома с этой землей. Но она так и не предложила повернуть назад. Джиран не проронила ни слова, не возражала. Она только держалась за седло. Ее волосы омывались водой. Шаль намокла как тряпка и свисала с плеч. Она даже не поднимала головы.

Вейни шел по ветру, его ноги быстро онемели в холодной воде, потому что сапоги совершенно промокли. Грязь набилась в них и хлюпала, и он старался двигать ногами так быстро, как только мог, превозмогая усталость. Ночь опускалась, дорога терялась в сумерках. Перед ними лежали только клочки земли, которые поддерживали деревья и образовывали каналы, превратившиеся в потоки воды. Только случайные камни или отсутствие больших деревьев указывали на присутствие дороги, скрытой сейчас водой.

Огромная стена возвышалась вдоль дороги, увитая виноградником, и стояло темное дерево, которое умудрилось вырасти под углом, а затем умерло, оставив после себя только скелет. В большинстве таких каменных сооружений постоянные дожди выточили пещеры, но этот камень оказался прочным. Здесь Моргейн замедлила шаг, наклонилась в седле и раздвинула в стороны виноградные лозы, читая древние письмена, словно надеялась по ним найти путь.

— Эрхн, — сказала она. — Здесь было когда-то место под названием Эрхн, а теперь ничего не осталось.

— Эрин, — неожиданно сказала Джиран, — Эрин — это укрепление болотников.

— Где? — спросил Вейни. — Где это должно находиться?

— Я не знаю, — твердо сказала Джиран. — Но, леди, если оно рядом, то мы найдем прибежище. Они должны нас принять. Они не отошлют нас прочь.

— Ну что же, резонно, — ответила Моргейн. — Если это тоже сооружение кваджлов, то оно должно быть недалеко от дороги.

В течение некоторого времени они прислушивались к завываниям ветра, качающего ветви, и завораживающему ревом воды, которая бурлила вокруг них, — приметы, которые сами по себе были доказательством того, что даже убежище чужаков будет для них спасением. Моргейн заставила Сиптаха опять двигаться, а Вейни пытался выбраться на тропинку, тяжело дыша. Временами он падал на колени, и тогда чувствовал силу бегущей воды своими дрожащими мускулами.

— Сядь на лошадь, — сказала ему Моргейн. — Давай поменяемся. Я буду идти некоторое время.

— Вы не должны сейчас делать это, — он глянул назад и увидел что ее уставшее лицо исказили гневные черты. — Лио, — добавил он, пока имел перед ней преимущество, — я думаю, что вы были бы более благоразумной, если бы меня с вами не было.

Он стряхнул воду со своих глаз и снял шлем, который лишь добавлял вес, больно давя на голову.

— Возьмите у меня это, — попросил он ее.

Он бы снял и доспехи, если бы у него было время, поскольку здесь некого было защищать. Она взяла у него шлем и повесила его на луку седла.

— Ты прав, — сказала она ему словно бы в утешение.

Он глубоко вздохнул и продолжал идти, поглаживая пальцами лошадиную морду и чувствуя всю тяжесть пути через бурлящие темные воды в уже спускающейся ночи. Держась за лошадь, он шел через течение, которое почти что сбивало его с ног. Один раз он провалился по пояс в яму, и со все возрастающим ужасом подумал, что у него больше нет сил идти. Впереди не виднелось просвета, и темная вода бурлила меж деревьев. Что-то всплеснуло среди рокочущей воды, пока он мешкал, и уставилось на него издалека. Он оглянулся и увидел Моргейн по пояс в воде, борющуюся с течением и пытавшуюся достать Сиптаха, который стоял в стороне. Он отчаянно выругался, пытаясь пробраться к ней, чтобы умолять ее набраться разума, но она сразу поймала его за руку и привлекла его внимание, указывая налево. Блеск молнии высветил в той стороне темную массу — груду камней, темный и массивный, увенчанный деревьями холм, с которого низвергался поток воды.

— Да, — сказал Вейни хрипло, в то время как надежда снова зародилась в нем, но он не мог ничему верить на этой земле, и показал на это Джиран. Она посмотрела туда, куда он указывал, и ее глаза потемнели, а лицо побледнело в отблеске молнии.

— Что это за место? — закричал он. — Что это может быть?

— Эрин, — ответила она дрогнувшим голосом. — Это похоже на Эрин.

Моргейн больше не отставала. Вейни повернул голову и увидел ее движущейся в том же направлении, и они подавали друг другу знаки всплесками воды. Пробираясь вброд, она вела Сиптаха через течение. Он вытер глаза и пытался догнать ее, уже больше не опасаясь старых развалин и дьяволов или других существ, обитавших в этих болотах. Он больше всего боялся воды, которая кружилась вокруг него и холодила колени, образуя течением воронки. Он видел путь, который искала Моргейн, двигаясь от одной высокой точки до еще более высокой, где росли деревья. Он смахивал ослепляющие капли с глаз и пытался следовать по направлению ее руки.

— Идите вперед, не ждите нас, — закричал он, переполненный страхом за нее. Но она отказалась, и он понял, что просил о чем-то для нее невозможном. Она была слишком легкой, чтобы крепко держаться на земле. Ей пришлось вскарабкаться на седло, в то время как Сиптах боролся с сильным течением. Вейни стоял почти по плечи в воде, и лошади уже начинали плыть, делая отчаянные попытки своими уставшими телами.

— Господи, — закричала Джиран.

Вейни повернул голову и увидел надвигающуюся огромную массу отблескивающей воды. Дерево, с корнями вырванное из земли, неслось течением прямо на них.

— Лио! — закричал он, предупреждая.

Но оно уже ударило со всей силы в бок вороного, протаранило кольчугу и вырвало вожжи, потащило его по течению. Сиптах проплыл над ним, топя его под собой, опутав стременами. Корни дерева распростерлись над ним, цепляясь за кольчугу. Он боролся, пытаясь выбраться наверх. Дерево перевернулось вместе с ним, опять погружая его в воду, увлекая за собой. Наступил момент холода, мрака, вечности. Вейни обнял ствол и пытался перевернуть дерево, используя силу течения. Он почувствовал камень возле лица, судорожно вдохнул водяную пену. Затем дерево вырвалось у него из рук, и его выбросило на камень. Схватившись за него и превозмогая боль, он вытащил себя из-под воды, глотнул воздух, увидел другие камни, темнеющие рядом, и спасительный берег неподалеку. Он отчаянно оттолкнулся от этой опоры, был тут же подхвачен течением и остался бороться без всяких сил, отяжеленный усталостью и тяжелым обмундированием. На мгновение он понял, что больше не может сопротивляться течению. Потоки воды тянули его назад, закручивали словно листок, бросая животом на торчащие из воды камни, лишая его дыхания. Истерзанный водой и обессиленный, он все-таки двигался, пытаясь пробраться сквозь лабиринт этой заводи к берегу. На какое-то время он онемел, пытаясь справиться с тяжестью своего обмундирования. Наступило время тьмы, дождь почти успокоился. Он еле двигался, переползая с камня на камень. И вдруг увидел, что эти проклятые камни были руинами кваджлов, и именно они спасли ему жизнь. Монолиты склонились над ним, словно огромные гиганты, собравшиеся в темноте.

— Лио! — закричал он сквозь рокот воды и завывания ветра. — Моргейн!

Ответа не было.

6

Занималась заря, через сумрачные облака пробивался рассеянный свет. Вейни отдыхал около небольшого ручья, возможно, у того самого места, откуда он начал свои поиски. А может, и нет. В свете дня вещи приобретают другие очертания. Неизменным было только журчание потока да мягкий шорох дождя, стекающего с листвы. Везде вода — завораживающее ощущение.

— Моргейн! — кричал он.

Он не помнил уже, сколько раз повторял это имя. Он искал всю ночь в этих руинах, перебираясь от одного островка к другому, изредка отдыхая. Его голос охрип, кольчуга давила на плечи, и ему было теперь значительно легче просто встать в холодную воду, в грязь, и позволить воде поглотить его. Но он не мог умереть, не зная, что случилось с его госпожой. За свою жизнь он предал многих своих соплеменников и друзей. Некоторые из них умерли. Но тем людям было на кого опереться в своей жизни, а у Моргейн не было в этом мире никого. Он напряг мускулы и забрался на сухое место; отдохнув немного, стал пробираться на другой берег, в сторону холма. Пульс стучал в ушах. Он снова и снова представлял себя в Моридже, лучником маай на своей тропе. Ему казалось, что кто-то преследует его. Он не мог точно вспомнить, где было это место и почему он пытался выбраться оттуда? Он ли преследовал или его преследовали? Один из тысяч ночных кошмаров в его жизни, и невозможно было отличить воображение от реальности. За этими Вратами он чувствовал себя совершенно потерянным. Вдруг Моргейн привиделась ему мертвой. Он отверг эту возможность, потому что она всегда выживала, даже тогда, когда все остальные умирали. Может быть, она ранена или где-то бредет в одиночестве по этой земле. Эти образы очень волновали его. Она должна была быть осторожней, когда эта масса свалилась на них. Сиптах был где-то между Моргейн и этой волной. То же было и с его вороным. Она должна бы… Мысли стали теряться в его сознании, но он пытался убедить себя, что она жива. Ее желанием было отпустить его, дать ему возможность самому искать спасение, потому что она несла Подменыш и потому должна была сама бороться за жизнь. Это были те самые рефлексы, которыми она жила. Для нее был только один закон — найти Врата, любой ценой. Только бы поскорее уйти с этих затопляемых земель.

Внезапно он понял, что она, конечно же, верит в то, что он понимает ее устремления и понимает, что она поступает рационально, но ему необходимо оставить ей какие-то отметины в этом квакающем болоте, чтобы они могли все же встретиться. Дорога кваджлов… Если бы она была здесь и видела, что ее илин все еще пытается следовать за ней…

Со страхом он начал думать, что, возможно, она нашла эту дорогу раньше его, и что ночью, во время грозы, она ушла, спасая хотя бы одну из лошадей, когда он остался пешим и не способным догнать всадника. Он стал прикидывать, какое из направлений его мыслей может быть ложным, и побрел, прокладывая путь прямо через кусты. В полдень он добрался до первых камней. Он приложил все усилия, чтобы найти остатки течения, и не нашел ничего. Измотанный, он прислонился к дереву и вытер грязные руки о штаны, пытаясь привести мысли в порядок. Такое отчаяние овладело им, что он закричал от гнева и горечи. Невозможно, чтобы она была где-то рядом, иначе она услышала бы его, и бесполезно было звать ее по имени, зная, что ответом будет только тишина. Возможно, она двигалась где-то впереди него, найдя дорогу. Им необходимо достичь Абараиса как можно быстрее. Если молитвы слышны на небесах и помогают Моргейн, она сможет найти его. Он бы ждал ее сколько нужно у Врат Абараиса, спасаясь от людей, от Роха, от чего бы то ни было, до тех пор, пока будет жив…

Вдруг он почувствовал жуткую боль в груди. Горло болело, жар сжирал его. Ему и раньше случалось болеть в дороге, но тогда не боялся продолжать движение, полагаясь на силу лошади, которая несла его. Теперь можно было надеяться лишь на свои дрожащие мускулы, а неизвестные существа уже поджидали его падения под темной поверхностью воды. Вейни брел вдоль дороги, пытаясь найти хоть какие-то признаки земли, но затем решил: если Моргейн идет по следам Роха, то ему лучше вернуться назад. Он отломил изогнутую ветку дерева, обточил и окунул оба конца в грязь, оставив знак, который любой из Эндара-Карша мог прочитать: «следуй», и подписался знаком клана Нхи. Это сохранится до тех пор, пока воды не побегут опять. Еще он подобрал камень и сделал отметину на дереве, стоящем у тропы. Он стал придерживаться дороги, больше боясь потерять ее, чем быть обнаруженным.

Но наступил момент, когда силы его иссякли, у него вдруг перехватило дыхание. Он прислонился к дереву и присел, осторожно дыша, чувствуя, что его ребра словно бы сломаны. И страх опять стал переполнять его. Когда-нибудь он узнает, что же произошло с ней. Затем он опять встал на ноги и пошел дальше, уже ни о чем не думая. А потом было еще много таких моментов, когда он не мог понять, что с ним. Наконец он дошел до места, где канал заканчивался. Он в растерянности присел у края воды, пытаясь вспомнить, как боролся, чтобы не утонуть, и силы оставили его. Бессонная ночь полностью лишила его способности двигаться.

Вдруг на него упала тень, он услышал шуршанье ткани. С трудом придя в себя, он увидел босые ноги и кусок коричневой юбки. В следующий момент что-то ударило его по руке. Удар пришелся бы по голове, если бы его реакция не была достаточно быстрой. Он бросился на нападающего, придавил его весом, почувствовал человеческую плоть. Она присела, все еще пытаясь достичь его лица, но он держал ее на расстоянии. Джиран. Он понял это, когда вгляделся в ее лицо. У нее могли быть сведения о Моргейн. Но вдруг он испугался, что убил ее, и стал трястись в отчаянии.

— Где она? — спросил он неузнаваемым шепотом.

Джиран сопела и боролась, не переставая бормотать, что ничего не знает. Наконец он понял, что она говорит правду и, весь дрожа, разжал руки. Когда он выпустил ее из своих объятий, она рухнула на грязный берег, тяжело дыша.

— Я не знаю, не знаю, — продолжала она причитать сквозь слезы. — Я плыла до тех пор, пока не выплыла из течения. Вот и все.

У него появилась надежда, что Моргейн жива, потому что она умела плавать. Ведь девочка выжила, и он тоже. Встав на ноги, он поднял оброненный Джиран посох и с его помощью попытался нащупать дно. Глубина была ему по пояс. Ощупывая дно посохом, он перебрался на другой берег. Сзади раздался всплеск воды. Он повернулся и увидел Джиран, пробирающуюся через канал вброд, с юбкой, развевающейся по течению. Она боролась против течения, стоя в слишком большой для нее глубине. Измотанная, достигла берега и начала на него забираться.

— Отправляйся назад, — сказал он хрипло. — Иди домой, где бы ни был твой дом. И считай, что тебе повезло.

Но она продолжала карабкаться вверх по склону. Все ее лицо было в синяках, со свежими красными подтеками. Это сделала его рука. Волосы свисали прядями. Она достигла подножья холма и закинула волосы за плечи.

— Я иду в Шиюн, — сказала она, с трясущимся подбородком. — А ты иди куда хочешь. Это моя дорога.

Он глянул в ее переполненные слезами глаза, ненавидя ее упрямство, потерянный и отчаявшийся. Тишина вокруг и плеск бегущей воды могли кого угодно свести с ума.

— Если Абараис находится в Шиюне, — сказал он, — я тоже пойду этим путем. Но я не намерен ждать тебя.

— И не будешь ждать ее?

— Она придет сама, — сказал он и вдруг с невероятной поспешностью пошел прочь.

С посохом идти было гораздо легче, и он не хотел расставаться с ним, меньше всего заботясь о том, нужен ли он Джиран. Она шла босая, но боль его собственных ног, стертых намокшими сапогами, была еще хуже. К тому же он умудрился вывихнуть сустав. Он не подавал руки, чтобы помочь ей, непрестанно мучился от боли и был в отчаянии. И в течение этого долгого пути он все время думал о том, что у нее нет никакого повода желать ему добра. Если он бросит ее, то она сможет найти его спящим и сделать то, что уже пыталась. Он мог привязать этого ребенка к дереву и оставить на милость наводнения, но честь дай юйо запрещала ему поступать так с человеком. Иногда он смотрел на нее сверху вниз, желая, чтобы она вообще никогда не рождалась, а когда она смотрела снизу вверх на него, он начинал нервничать под этим упрямым взглядом. «Сумасшедшая, — думал он, — ее собственные родичи выгнали ее, потому что она сумасшедшая. Какая другая девчонка отважится пуститься в путь одна за каким-то чужим мужчиной?»

Но в конце концов он утратил бдительность и шел, уже не думая о том, что случилось. Усталость ослабила его ноги так, что он едва не валился без чувств. Джиран тоже еле держалась на ногах.

— Мы должны отдохнуть, — сказал он суровым голосом и так холодно, как только мог.

Обхватив девочку за талию и не обращая никакого внимания на ее яростное сопротивление, он стащил ее с дороги к корням деревьев, удобным для отдыха и не таким холодным как камни. Она дрожала.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал он, — успокойся и отдохни.

На всякий случай все еще не отпуская ее, он прислонил голову к торчащему из земли корню и закрыл глаза, пытаясь немного вздремнуть. Она оставалась спокойно рядом с ним, и тепло их тел помогло им согреться.

Вейни проснулся от того, что у нее вырвался крик.

— Успокойся, — приказал он ей, — успокойся.

Он рефлекторно сжал руку, затем ослабил ее, и чувство усталости стало казаться даже исцеляющим, когда все ужасы оказались позади. Джиран смотрела на него, положив голову ему на грудь. И, встревоженный ее взглядом, он спросил:

— Есть ли кто-то, кто беспокоится о тебе?

Девочка не ответила. Тогда он понял, что она не поняла его вопрос.

— Мы должны были отослать тебя назад, — сказал он.

— Я бы не ушла.

Он поверил ей. Искренность в этом маленьком хриплом голосе была абсолютной.

— Ты сказала, что Хиюдж затопляется. Но это лишь предположение. Здесь ты могла утонуть с таким же успехом.

— Моя сестра уже утонула, — ответила она. — А я не собираюсь.

Дрожь пробирала ее, а глаза с ужасом уставились на что-то за его спиной.

— Хнот становится все сильнее, и луны, и приливы, а я не хочу видеть это снова. Я не хочу быть в Хиюдже во время этого.

Ее слова взволновали его, хотя он не понимал их смысла. Ужасные луны, при виде которых он, скорее всего, содрогнется.

— А Шиюн? — спросил он. — Может быть, там еще хуже?

— Нет, — ее глаза встретились с его. — Шиюн — это то, куда идет золото, где растут злаки, где никто не умирает от голода.

Он сомневался в этом, видя Хиюдж. Но он не задумывался о причине ее иллюзий, поскольку была вероятность, что никто из них так и не узнает правды.

— А почему же отсюда ушли не все хию? — спросил он. — Не все твои родичи?

Она нахмурилась, ее глаза затуманились.

— Я думаю, они просто не верят, что это настанет. По крайней мере, при их жизни. А может быть, для них вообще не имеет значения, когда придет конец. Весь мир умрет, и воды поглотят его.

— Но она… — Блеск вернулся в ее глаза, вопрос задрожал на губах. Она замолчала, боясь того, что он мог спросить. — Она имеет власть над Источниками?

— Да, — подтвердил он.

— А ты?

Он неуверенно пожал плечами.

— Эта земля, — сказала Джиран, — чужая для тебя.

— Да, — ответил он.

— Точно так же пришли короли Бэрроу, и рассказывают, что за Источниками лежат огромные горы.

— На моей земле, — сказал он, вспоминая с болью, — были такие горы.

— Возьми меня с собой.

Ее кулачок уперся ему в грудь, а глаза наполнились таким искренним желанием, что было больно смотреть в них. И она дрожала у него в руках. Он обнял ее за плечи, желая, чтобы то, о чем она его просила, стало возможным.

— Я сам потерялся, — без Моргейн.

— Ты веришь, что она придет в Абараис? Туда, где Источник?

Он не ответил, только пожал плечами, не желая, чтобы Джиран знала о них слишком много.

— Зачем она пришла сюда? — спросила Джиран на выдохе, и он почувствовал напряжение в ее теле. — Зачем она пришла?

В ее глазах чувствовались надежда и страх, которых он не понимал. Но это притягивало его. Она предполагала, что спасение заключено в колдовстве Врат, возможно, только для нее, а может быть, и для всей земли.

— Спроси Моргейн, — сказал он, — когда мы встретимся. Что касается меня — я должен охранять ее и идти туда, куда идет она. Я не должен задавать ей вопросов.

— Мы называем ее Моргин, — сказала Джиран, — и Анхаран. Мои предки знали о ней. И короли Бэрроу ждали ее.

Холод пронизывал его. Ведьма. Так называли Моргейн люди на его земле. Она была все еще молода, в то время как в его мире прожили и ушли в мир иной три поколения людей. И все, что ему было известно о ней, это то, что она откуда-то пришла и что она не была человеческим существом.

«Когда это было?» — хотелось спросить ему, но он не отважился. В Эндар-Карш она пришла не одна, ее сопровождали соплеменники. Люди считали ее кваджлом. Но она клялась, что она не кваджл. Он предпочитал не верить легендам, считавшим ее бессмертной, и ему также не хотелось верить во все зло, приписываемое ей. Он просто следовал за ней, не задавая вопросов, как это делали и другие, теперь уже обратившиеся в пыль. Она говорила о времени как о воде или о воздухе, так, словно была частью самой природы. Сердце его переполнялось непонятным страхом, когда он начинал думать об этом. Моргейн не знакомы эти земли, успокаивал он себя, потому что она спрашивала Джиран о природе этих мест и, значит, нуждалась в проводнике, рожденном в этом веке, потому что однажды в Эндаре она заблудилась в лесу, который успел вырасти с тех пор, как она проезжала по тем краям в последний раз.

— Пора, — резко сказал он Джиран. — Пора идти.

С помощью посоха он встал на ноги и помог ей подняться. Девочка выпустила его руки только, когда они снова вышли на дорогу. Теперь Джиран смотрела на него по-другому, с надеждой. Он понял это с чувством вины. Она взглядывала на него и время от времени машинально касалась ожерелья и креста или притрагивалась к золотой птичке, которую он вернул ей. Крестьянская девочка обладала кусочком золота, странно не сочетающимся с ее грубым платьем и натруженными руками.

— Мои предки, — сказала она, — короли Бэрроу.

— Как называется ваше племя? — спросил он ее неожиданно.

Ее глаза широко раскрылись.

— Мы майжи, — сказала она. — Все умерли, остались только майжи.

Майжи. Маай. Маай и Яйла. Его сердце, казалось остановилось, а рука упала с ее плеча, когда он вспомнил Моридж и свой собственный клан, который был по крови враждебен ему. И исчезнувший клан Яйла, на смену которому в Моридже пришли нхи. — Маай Джиран, дочь Эла, — пробормотал он, называя ее именем, которое было известно племени Эрд, некогда жившим за горами, о котором при жизни самого Вейни уже почти все забыли.

Она молча глянула на него, босоногая, в платье из толстой шерсти. Она не поняла, какая связь была между ним и маай и как это было связано с Джиран, дочерью Эла. Враждебность по отношению к маай не имела никакой силы здесь, против женщины на затопленных долинах Хиюджа.

— Пошли, — сказал он, крепче прижимая ее к себе.

Люди различных кланов заметно отличались друг от друга: кайя были импульсивными, нхи очень упрямыми. Клан маай был скрытным и холодным. И жестокость, которая преследовала его всю жизнь со стороны сводных братьев, была от племени маай, и девочка эта была потомком маай.

Маай ненавидели его и долго ожидали момента реванша. Но он отказался думать обо всем этом применительно к Джиран. Она была его спутником на этой дороге, и лучше, чтобы она была союзником на пути, который казался бесконечным, и лучше, чтобы она молчала, а говорили только ветер и бурлящая вода. Были вещи и похуже вражды, и здесь они поджидали их на каждом шагу.

Вечером, когда свет стал золотисто-красным, они пришли в место, где болота расходились вширь, а деревьев почти не было. Вдоль дороги рос тростник, огромные стаи белых птиц встревоженно взлетали, когда они подходили близко. Змеи проскальзывали мимо по застоявшимся лужам и скрывались в тростнике. Вейни глядел на птиц, которые дразнили их, и сгорал от желания подстрелить их, поскольку голод отзывался в желудке болью.

— Дай мне кожаный шнурок, — попросила его Джиран.

И из-за любопытства он отплел один из шнурков, свисающих с его пояса, которые использовал для всякой всячины. Он смотрел, как снуют ее крепкие пальцы, и понял, что она пытается сделать захват для камня. Он дал ей еще один шнурок, чтобы сетка получилась покрепче. Потом они долго шли спокойно, до тех пор, пока птицы не стали летать над их головой. Неожиданно она крутанула сетку и сделала быстрый, очень умелый бросок. Птица упала с неба и свалилась за тростниками, почти у воды, и что-то схватило ее из темной воды и унесло куда-то. Джиран просто стояла на берегу и смотрела, как исчезает ее добыча.

— В другой раз, — сказала она.

Но больше птиц не было. Затем, когда опустилась ночь, Джиран раздвинула тростники, срезала их возле корней и съела сердцевину, предлагая ему тоже. Это успокоило боль в животе Вейни, но у тростника был горький вкус, и он не думал, что человек может прожить долго, питаясь такой пищей. Где-то впереди лежала просторная плодородная земля, и они шли по дороге, ведущей к ней. На небе сияли луны — их было пять.

Разбитая луна, как назвала их Джиран; статичная Анли, демоническая Сит, танцующая рядом с ней. Только самая большая луна, Ли, все еще не взошла. Медленная и величавая, она появится позже, ночью. И другие обломки сломанной луны покажутся по сравнению с ней игрушечными.

— Когда-то давно, — сказала Джиран, — была только одна луна.

Кругом простирались просторы земли,
Которые ночью луна освещала,
И были Источники, силу дающие,
Но прибыли Трое, разбили луну,
И сделали так, что Источники умерли.
Вот такая у нас есть детская песенка.

— А что за трое?

— Три другие луны, — ответила она. — Демон и две леди. Луна была разбита, и после этого мир стал тонуть. И однажды, когда останется одно лишь море, луна упадет в него и мир расколется на куски. Но ни одному живому человеку не будет дано увидеть это.

Вейни взглянул на небо, на Анли с низкой орбитой, за которой кружилась Сит. Ночью луны были словно бы окружены облаками. Лунная пыль, так назвала это Моргейн. И он подумал о странном колдовстве умирания этого мира, о том, как исчезает в нем красота. Он вспомнил луну Ли, выглядевшую как какой-то огромный фонарь над облаками, грозящий в любую минуту упасть.

— Скоро, — сказала Джиран, — будет прилив Хнота, когда Ли возьмет над всеми верх. И тогда поднимутся воды и затопят дорогу. Уже скоро.

Он задумался. Тогда Моргейн не увидит никаких знаков, никаких отметин, никакого пути. Предупреждение Джиран добавило новые тревоги. Но Моргейн не должна задержаться в низинах. Возможно, сейчас, в этот момент, она не дальше, чем у тех деревьев, лежащих на горизонте. Он заметил, как медленно идет Джиран, все еще пытаясь шагать с ним в ногу, но ни разу не пожаловавшись, хотя ее дыхание становилось все тяжелее и тяжелее. Он чувствовал свои собственные ноги, слабые от усталости, и тяжесть кольчуги. Возможно, Моргейн где-то позади них. Он остановился там, где мелкое болото встречалось с травянистым берегом, взял Джиран за руку и перенес ее туда. Она села, прислонив голову к его груди и укрыв шалью их обоих.

— Мы опять двинемся в путь до того, как поднимется солнце, — сказал он.

— Да, — согласилась она.

Он закрыл глаза, и сон пришел так быстро, что унес с собой все тревоги.

Джиран закричала. Проснувшись, он оттолкнул ее от себя и оглянулся вокруг: никого. Джиран всхлипнула, и жалобность этого звука отозвалась в нем. Он прижал ее к себе, всю дрожавшую, хотя его собственное сердце тоже подпрыгивало. «Она видела сон», — подумал он. Девочка многого насмотрелась за время их путешествия, и у нее были причины для ночных кошмаров.

— Постарайся снова уснуть, — сказал он ей, держа ее так, как держат испуганного ребенка.

Он опять прислонился к дереву, угнетаемый мыслями о том, что шансов найти Моргейн уже совсем не осталось. Он подумывал о том, чтобы подождать ее, давая ей время догнать их. Но он просто больше не выдержит и убьет себя и Джиран, если вода опять поднимется. Ради спасения Джиран он должен двигаться вперед до тех пор, пока они не найдут безопасное место, если такое вообще существует на этой земле. Затем, без Джиран, он может и посидеть где-нибудь, наблюдая за дорогой, ожидая и надеясь.

Моргейн не была бессмертной. Она, как и Рох, могла утонуть, и если она пропала, — эта мысль опять стала возвращаться к нему, — тогда сам он просто обязан выжить для того, чтобы выполнить то, что он поклялся ей сделать. А сейчас, наверное, надо бы добыть пищу для спасения Джиран. Она все еще всхлипывала, ее тело вздрагивало, как будто что-то тревожило ее. Земля вокруг, залитая лунным светом, была полна тревоги. Джиран все еще не спала, ее глаза были направлены на болото. Вейни повернул голову и увидел поднимающийся в небе огромный пустой диск, который заливал светом всю землю. Ему было неприятно смотреть на него.

— Тебе не спится? — спросил он Джиран.

— Да, — сказала она и отвернулась. Ее тело все еще было напряжено и переполнено страхом.

— Давай используем лунный свет, — сказал он, — и пройдем еще немного.

Она не возражала.

К полудню над ними начали виться клубы облаков. Темные, они распространялись по всему небу и к вечеру покрыли все пространство от горизонта до горизонта, а верхушки деревьев дрожали от ветра надвигающейся грозы. Нельзя было медлить ни минуты. Ноги Джиран дрожали, она собирала последние силы, чтобы продвигаться дальше. Вейни пытался помогать ей, насколько мог, зная, что нести ее не сможет. Дорога, у которой не было конца. Он постоянно вспоминал о Моргейн.

Тучи вокруг все сгущались. А Джиран рядом с ним говорила о своих надеждах. Там, впереди, богатство, настаивала она. Там изобилие и нет опасности наводнения. Она говорила так, словно пыталась убедить себя в своей собственной правоте, но голос ее отвлекал Вейни, давая ему избавление от собственного отчаяния.

Внезапно она замерла, не проронив ни звука, и упала, не отпуская его руку. Он упал рядом с ней, пытаясь понять, что с ней случилось. Вдруг словно быиз-под земли раздался всплеск, и Вейни оттащил Джиран от края воды. Затем наступила тишина. Они лежали, глядя друг на друга. Лицо Джиран побледнело, ее ногти впились в его запястье. Она откинула с лица свои слипшиеся волосы и отдышалась. Он почувствовал тот ужас, с которым Джиран жила всю свою жизнь в страхе, что мир ее умирает. Он поднял ее, прижал к себе, стряхнул грязь с ее ободранных локтей, с залитых слезами щек, понимая теперь, чего ей стоило быть такой смелой.

— Слабенькое землетрясение, — сказала она. — Когда морская стена обрушилась и половина Хиюджа была затоплена, земля содрогалась примерно так же, — сказала она ему, нервно улыбнулась и попыталась шутить: — Как у нас говорят, мы теперь стали на ладонь ближе к морю.

Он не мог смеяться, но прижал ее поближе, оценивая силу ее духа и пытаясь укрыться от ветра, несущего тяжелые капли дождя. Они продолжали путь даже там, где земля была взрыхлена дождем. Вейни все еще дрожал и потому не был уверен, что подземные толчки прекратились. Небо потемнело до болезненно-зеленоватого цвета, начал хлестать дождь и шум его поглотил все другие звуки, отделяя стеной от всего прочего мира их и тропинку, по которой они шли. Местами вода на дороге доходила им до щиколотки, и Вейни пробовал камни шестом, чтобы не упасть и не быть смытым потоком.

Вечерело. Холмы проступали вокруг них, словно волшебные, материализовавшиеся из серо-зеленой мглы и завесы дождя. Неожиданно они увидели какой-то рассеянный свет, и перед ними замаячила серая тень, расплывчатая как иллюзия.

— Шиюн, — выдохнула Джиран. Ее рука сжала его руку. — Мы достигли Шиюна.

Вейни ничего не ответил, потому что мысли о Моргейн отвергали всякую радость от того, что они живы. Но ему было приятно видеть счастье Джиран, и он сжал в ответ ее руку. Холмы приближались по мере того как они шли и по мере того как убывал день. Вода уже не скрывала дорогу, а кружилась между холмами. Внимание Вейни привлек высоченный холм в стороне, похожий на великана, а на нем — серые башни чуть светлее облаков, клубящихся над их головами в штормовых сумерках.

— Это Охтидж-ин, — закричала ему Джиран сквозь рычание воды. — Это Охтидж-ин! Первое из укреплений Шиюна!

Ее голос наполнился радостью при виде этого зловещего места. Она направилась вперед, но Вейни остановился, и она остановилась тоже, закутываясь в свою шаль, начиная дрожать от холода, который быстро пробрал их, как только они прекратили двигаться.

— Он хорошо защищен, — сказал Вейни, — и, может быть, нам следовало бы ночью обойти его стороной.

— Нет, — заспорила она. — Нет.

В ее голосе слышались слезы. Он бы с удовольствием согласился с ней и сделал бы так, как она хотела, но подумал о том, как много она знала о Моргейн. И еще он вспомнил о своей клятве.

— Я бы не стал доверяться этим укреплениям, — сказал он.

— Болотники торгуют с людьми из Охтидж-ина, — убеждала она его, дрожа и кутаясь в шаль. — Мы здесь в совершенной безопасности. О Господи, они дадут нам еду и прибежище, или мы умрем от холода прямо здесь. Это действительно безопасное место.

Он повиновался рывку ее руки. Они подошли ближе, и он смог разглядеть это место под названием Охтидж-ин, которое, обнесенное огромной стеной, представляло собой большую крепость. Много башен поднималось вокруг центральной башни, которая была частью стены, укрепленной многочисленными подпорами, такими, словно каждая из них была гениальным изобретением, которое впоследствии никогда не переделывалось. Черные деревья, все еще сохранявшие листочки на своих ветвях, наклонились в сторону юга под силой штормового ветра. Все место казалось настолько заброшенным, словно упадок длился многие столетия и дело уже шло к смерти. Он протер глаза от дождя и попытался внимательно рассмотреть крепость.

— Идем же, — быстро шептала Джиран.

Ее зубы дрожали от холода. «Может быть, — подумал он в смятении, — Моргейн все-таки придет этой дорогой, потому что другой здесь нет». Джиран потянула его за руку, и они пошли по тропинке, ведущей к холму, к внушительным деревянным воротам с аркой над ними, которые выглядели не такими древними, как окружающие их камни. «Лучше, пожалуй, — подумал он, — казаться безобидными прохожими, которые не несут в себе никакой угрозы».

— Хей! — закричал он в сторону грозных стен, пытаясь перекричать ветер. И услышал, что его голос очень слаб и в нем совсем нет того, что он пытался в него вложить. — Эй, откройте ворота!

Вскоре на одной из башен замерцал свет, послышался звук открываемых окон и звон колокольчика. В открытых окошках появилась целая группа теней и исчезла. Затем наступила тишина, лишь слышался звук воды, сбегающей со стен, которая собиралась перед воротами на дороге, устланной камнями. Послышался звук открывающейся двери, и какой-то человек в черном одеянии высунулся, чтобы взглянуть на них. С осторожностью он открыл ворота пошире и отступил назад, давая им дорогу.

— Проходите, — сказал он, — проходите скорее.

7

— Священник, — сказала Джиран, — священник шию.

Вейни облегченно вздохнул. Черное одеяние не было привычным для его родной земли, хотя звук колокольчика и ласкал слух и был знакомым. Но священник на этой серой, умирающей земле, где не было никаких признаков жизни, был подтверждением того, что здесь есть люди. Вейни все еще боялся войти внутрь, опасаясь, что лучники на стенах держат их под прицелом. Точно также охранялись от всяких ночных гостей и границы Карша и Эндара. Вейни держал руки на виду и пристально смотрел на священника.

— Отец, — сказал он охрипшим и слабым голосом, выдавая свою тревогу. — Отец, женщина на серой лошади, или на черной, а может быть, пешком… Вы видели ее?

— Нет, — ответил священник, — никого. Если бы какой-нибудь путешественник проезжал мимо Охтидж-ина, мы бы знали об этом. Проходите и чувствуйте себя как дома.

Джиран прошла вперед. Вейни почувствовал промелькнувшую тревогу и приписал это своей измотанности. Все равно, было уже слишком поздно. Если он побежит, то они легко настигнут его. В противном случае их ждут приют и еда, и нужно быть сумасшедшим, чтобы отказаться от этого. Джиран тянула его за руку, и он вошел в маленькие воротца, которые вели в пространство между двумя стенами, из которых торчали факелы, а дождь барабанил по их медным крышам.

Второй священник закрыл ворота на засов. И Вейни почувствовал приступ нового недоверия — к этим двойным воротам. Еще одна стена защищала внутреннее пространство крепости Охтидж-ин. Второй священник дернул за шнур, звоня в колокольчик, и мощные внутренние ворота открылись, освещаемые факелами и заполненные вооруженными людьми. Копьеносцы стояли под факелами с развевающимся на ветру пламенем, в доспехах и вооруженные копьями с устрашающими зубьями. Они создавали ощущение чего-то ужасно грозного в такой малонаселенной земле. Даже Джиран казалась растерянной и держалась поближе к Вейни.

Священник опирался на посох, стиснув на нем кулак. Наконец он отпустил его и сделал копьеносцам знак открыть проход внутрь крепости. Джиран и Вейни увидели священников и копьеносцев со всех сторон, а также толпу молчаливых мужчин и женщин, завернутых в драные плащи. Спокойствие длилось недолго, затем начали раздаваться крики, кто-то пробивался вперед, расталкивая других, руки тянулись сквозь ряды копьеносцев, чтобы дотронуться до них. Джиран закричала, и Вейни прижал ее, радуясь, что гротескно выглядящие воины с копьями все-таки охраняли их. Он посмотрел в безумные глаза людей и открытые рты, выкрикивающие слова, которых он не мог понять, ощутил их руки на своей спине и плечах. Копья вонзались в истеричные лица, брызгала кровь. Вот как они поступали со своим собственным народом.

Вейни взирал на происходящее в ужасе и проклинал себя за то, что они пришли сюда. Их привели в центральное помещение, главную постройку крепости. Сквозь дикие лица и тянущиеся руки Вейни увидел покрытые пятнами плесени стены, а напротив жалкие обломки зданий с уродливыми подпорами. Грязный двор был завален мусором, и трещины, заполненные водой, и иссеченные дождем лужи заполняли пространство между камнями, лежащими по двору. Рядом содержался скот: коровы и козы. Все помои из амбара сливались во двор. В углу, около ступенек, по которым они поднимались в хранилище, лежала какая-то груда шерсти, возможно мертвая крыса или еще какое-нибудь разлагающееся животное, уродливо размытое дождем. Видимо, простолюдины жили в таком страшном убожестве. Ни один уважающий себя лорд в Эндаре-Карше не содержал бы так своих людей, не допустил бы такого упадка, даже если бы его земля находилась в состоянии войны.

Неразбериха царила в этом месте и нищета. И пока гости поднимались по ступенькам, стража вынуждена была не один раз применять оружие. Еще одни ворота с большой задвижкой и замком, охраняемые внутри, предстали перед ними. Привратник впустил их внутрь. «Естественно, — подумал Вейни, — хозяин должен жить за цепью и железными решетками, если допустил такую нищету для своих людей». И это, конечно же, не обещало никакой милости странникам, если этот человек ничего не сделал даже для своих собственных подданных. Вейни теперь желал бы никогда не видеть этого места, но решетки поднялись и поглотили их, лязгнув за спиной.

Они оглянулись и увидели, как привратник водворяет на место цепь и запирает ворота, блокируя их огромным бревном, а руки жителей по-прежнему тянутся сквозь решетки и голоса что-то кричат им. Со страшным скрипом открылись внутренние двери, и они увидели закругляющийся и уходящий вверх коридор и священника с четырьмя копьеносцами, стоящими вдоль него с факелами.

Они начали восхождение. Этот путь привел их к центральному залу, в котором эхо раздавалось где-то наверху под куполом. Все место пахло как-то прогоркло и затхло, как обычно бывает от мокрых камней и стоячей воды. Пол коридора был неровным, потрескавшимся в нескольких местах, трещины в стенах кое-как заделаны паклей.

Стражники шли рядом с ними: двое с факелами за спиной и трое впереди, и тени их бежали по стенам. За их спинами стоял ужасающий шум голосов, доносящихся от ворот. И по мере того, как они забирались вверх, становились слышны звуки музыки, странной и дикой. Музыка делалась все слышнее и сопровождалась жутким аккомпанементом железной поступи вооруженных людей. Их обволакивал теплый воздух со сладким привкусом. Джиран дышала так, словно она бежала, и Вейни тоже вдруг почувствовал приступ сонливости от усталости, голода и неожиданной жары.

Он потерял бдительность и пришел в себя только тогда, когда послышались мягкие голоса и музыка стихла. Золотые блестящие фигуры мужчин и женщин застыли в полуобороте, высокие, худые, с серебристыми волосами. Кваджлы. Джиран прижалась к Вейни, и ее присутствие успокаивало его. Вдруг один из высоких бледных мужчин направился к нему, изучая его спокойными серыми глазами. Прозвучал приказ на неизвестном языке. Стража взяла Вейни за руки и повернула налево по направлению к следующей двери. Другой бледный человек спокойно сопровождал их, и они прошли в соседнее ярко освещенное помещение. Оно было меньших размеров, с пылающим камином, у которого лежала белая собака, которая вскочила и начала неистово лаять, и этот лай отзывался эхом и кружился по коридорам до тех пор, пока один из стражников не заставил ее замолчать.

Опять заиграла музыка. Вейни смотрел вокруг себя, сравнивая нищету людей, встретивших их около ворот, с роскошью и богатством, окружавшими их здесь. Резное дерево, ковры, бронзовые лампы — место, где собирались лорды-кваджлы, сверкая украшениями, драгоценными камнями, разговаривая с мягким странным акцентом. Трое из них прошли вперед и уселись в кресла за длинным столом. Старый человек, одетый в зеленое с серебром, был тем первым, кто взглянул на них. И Вейни принял его за лорда этого замка. По правую руку от него сидел молодой человек в черном с серебром, по левую — человек в голубом с зеленым, с фантастическими украшениями на одежде. Его глаза очень странно, обволакивающе смотрели на Вейни.

Вейни перевел взгляд и почувствовал, как Джиран сделала шаг назад. Ему хотелось немедленно бежать отсюда, несмотря на стражей, цепи и двойные ворота. Джиран здесь не грозила опасность, в то время как с ним может случиться все что угодно, если они узнают кто он и как сюда попал. Враги Моргейн. Он пришел ее дорогой и сам отдал себя в руки ее врагов. И это был конец. Они сидели, изучая его, шепчась на непонятном ему языке. Фигуры в черном присоединились к бледной блистательной компании, сопровождаемые вооруженными стражниками, и что-то зашептали сидящим лордам. Священники здесь были на службе у кваджлов.

«Они потеряли своих богов», — однажды сказала ему Моргейн. Вейни стоял спокойно, прислушиваясь к дебатам и наблюдая. Священник на службе у демона — вот кому он поверил и в чьи руки себя отдал. Комната словно бы отодвинулась от него; мягкий звук голосов, обсуждавших его, был похож на гул пчелиного роя или на шум дождя. Он словно задремал, погрузившись в эти звуки, пытаясь из последних сил не упасть без чувств.

— Кто ты? — резко спросил старик, глядя прямо на него, и он понял, что к нему обращаются уже второй раз.

Если это настоящий лорд в собственном замке, то ему положено согнуться перед ним в поклоне. Но он илин и должен только склонить лицо, выказывая свое уважение к лорду. Однако на Вейни напал столбняк и он не мог шелохнуться.

— Лорд, — сказал Вейни шепотом, который остался от его голоса, — я нхи Вейни из клана Кайя. — Он притронулся к руке Джиран, которая прислонилась к его руке, — а она — маай Джиран, дочь Эла, из крепости в Хиюдже. Она говорит, что ваша крепость очень уважаемая, а также что здесь нам предоставят приют на ночь и снабдят провизией, необходимой в пути.

Последовало молчание, младшие лорды переглянулись. Старый улыбнулся улыбкой волка своими бледными и холодными, как у Моргейн, глазами.

— Я — Байдарра, — сказал старый лорд, — хозяин Охтидж-ина. — Жестом направо и налево он показал на молодых людей, и один из них, в черном и голубом, посмотрел на него пустыми и холодными глазами с какой-то поволокой. — Мои сыновья, — сказал Байдарра, — Хитару и Китан.

Он испустил длинный вздох, опять вздохнул, и улыбка застыла на его лице.

— Из Хиюджа, — пробормотал он наконец. — Говорят, что землетрясения и наводнения обильно сеют смерть на вашей земле. Вы с холмов Бэрроу, — сказал он Джиран. — А вы — нет.

— Нет, — согласился Вейни, не найдясь, что сказать. Акцент выдавал его.

— Вы, наверное, далеко с юга, — добавил Байдарра.

В комнате было очень жарко. Вейни знал, что лорд имеет в виду — что далеко на юге текут лишь реки и находится огромный холм с кольцом Стоячих Камней, и ничего не ответил.

— Кто он, — неожиданно спросил Байдарра Джиран.

Вейни почувствовал, как ее рука сжалась. Крестьянская девочка, босоногая, среди блистательных лордов. И ему вдруг показалось, что она единственное человеческое существо среди них, среди этих священников, этих богов, этой знати.

— Он великий лорд, — ответила она тихим голосом и с такой интонацией, что на мгновение ее ответ показался ему опасной иронией. Но он знал ее, а они нет. Байдарра посмотрел на нее долгим недовольным взглядом, и Вейни сердечно благословил ее уважение к нему.

— Незнакомец, — неожиданно сказал Хитару, одетый во все черное.

Вейни понял, что именно беспокоит его в этом человеке — глаза его были темными, как у людей. Несмотря на белоснежные волосы, в его голосе и в черных глазах не было никакой доброты.

— Ты упомянул женщину, — сказал Хитару, — на сером или черном коне. Кто она?

Сердце Вейни сжалось. Он стал искать ответ, проклиная себя за поспешность, и в конце концов просто пожал плечами, отказываясь отвечать и надеясь, что Джиран тоже откажется. Сейчас она могла делать вид, что она не в курсе, но придет время, когда они будут спрашивать не только с помощью слов. И тогда Джиран скажет все, что ей известно.

— Почему вы здесь? — спросил Хитару.

Мы ищем убежище от дождя, чуть было не сказал он. Но Джиран неожиданно подала ему знак, и он сдержался.

— Ты не кел, — сказал с другой стороны Китан, с полуприкрытыми затуманенными глазами, и его голос был мягок, как у женщины. — Ты даже не полукровка. А ведешь себя как один из южных королей. Это загадка, и она интригует меня. Но если ты один знаток Источников, о путешественник, — то почему ты оказался у наших ворот, прося подаяния? Имеющие власть не страдают от голода и одеваются лучше, чем ты.

— Милорд, — возразил священник.

— Помолчи, — ответил Китан тем же мягким голосом. — Твое дело — производить впечатление на толпу во дворе, человек.

Байдарра задумался. Затем встал на ноги, опираясь на одну из ручек кресла. Он взглянул на священника, сжал губы, словно собирался что-то произнести и раздумал. Он посмотрел на других лордов и охранников, затем его взгляд вернулся к Китану и Хитару. Хитару задумался, Китан откинулся на спинку кресла с отрешенным взглядом и пошевелил рукой, делая какой-то неопределенный жест. Священник отступил, молчаливый и несчастный, и Байдарра медленно повернулся к Вейни — во всех его движениях чувствовалась старость и казалось, что какая-то горечь запечатлелась в его бледных глазах и затрудняет движения его губ.

— Нхи Вейни, — сказал он спокойно, — желаешь ли ты ответить хотя бы на один из вопросов, которые тебе задали мои сыновья?

— Нет, — ответил Вейни, больше беспокоясь о людях за спиной в демонских шлемах, чем о толпе. В Эндаре-Карше следовало избегать кваджлов, бояться любого упоминания о них. Но здесь кваджлы властвовали. Он вспомнил двор, где жили люди, настоящие люди, которые кричали и пытались дотянуться до них и которые все-таки доверились кваджлам.

— Если вы действительно ищете убежище, — сказал Байдарра, — вы будете его иметь. Еда, одежда, все, что вам необходимо. Охтидж-ин даст вам приют.

— И откроет утром ворота? — спросил Вейни.

Лицо Байдарра было непроницаемым.

— Мы озадачены, — сказал Байдарра. — И до тех пор, пока мы озадачены, наши ворота будут закрыты. Сомнения, возможно, будут быстро разрешены. Мы поищем на дорогах ту леди, о которой вы упомянули. А вы будете иметь приют на ночь.

Вейни поклонился самым вежливым способом.

— Я благодарю вас, милорд Байдарра, — сказал он почти беззвучным голосом.

Они опять пошли через открытый коридор, все еще в сопровождении стражи. Вейни держал Джиран рядом с собой, чтобы стража не разлучила их. Джиран казалась бездыханной и едва понимала, что происходит. Вокруг сновали суетливые слуги, одетые в коричневое, с подносами и постельным бельем в руках. У каждого из них был темный шрам на правой щеке. И Вейни понял, что это были шрамы от ожога на живом теле, знак, отличавший домашних слуг от толпы снаружи. Гнев закипел в нем от того, что лорды в Охтидж-ине могли метить людей, словно это были души, предназначенные служить им в замке. А люди пошли на это, только чтобы избежать нищеты, царившей снаружи. Возможно, это убило в них все человеческое.

Спираль сделала зигзаг, они прошли по прямому коридору и вышли на другой виток, который вел снова вверх, и оказались в одной из внешних башен. Перед ними распахнулась дверь в скромный холл, где в очаге весело плясали языки пламени. Он был застелен коврами и отделан деревом, посередине стоял длинный стол, покрытый льняной скатертью. Слуги, склонив головы, торопились на скользящих ногах покинуть комнату, подгоняемые командами.

Стража исчезла и двери закрылись. Снаружи упал засов, отдаваясь эхом — неприкрытая правда гостеприимства кваджлов. Вейни с негодованием посмотрел на деревянную дверь, страх и гнев одновременно вскипели в нем и комок подступил к горлу. Но он обнял дрожащие плечи Джиран и подвел ее к очагу. Он усадил ее там, где она могла прислониться к камням. Ее голова поникла, она вся дрожала. Наконец-то долгожданный отдых. Но чувство голода все еще беспокоило его, а вид еды и напитков был слишком соблазнительным. Он принес поднос с мясом и сыром и сел рядом с Джиран. Его руки тряслись от усталости и возбуждения, и он положил их на камни, встав на колени перед очагом. Он налил две пенящиеся чашки и вложил одну из них в безжизненную руку Джиран.

— Пей, — сказал он горько. — Мы достаточно заплатили. Им нет смысла отравлять нас.

Она подняла обе руки и сделала большой глоток из чашки. Он отхлебнул питье, чувствуя кислый вкус, но влага эта действовала успокаивающе. Джиран опустошила свою, и он налил ей еще.

— О, лорд Вейни, — сказала она наконец, и ее голос был таким же хриплым, как и у него. — Это ужасно! Это ужасно! Это даже хуже, чем крепость Бэрроу! Лучше бы мы погибли.

Убежище, к которому стремились хию, связывая свои надежды с землей обетованной, плодородной и солнечной землей, дарующей жизнь. Жестокий финал.

— Если у тебя будет возможность, — сказал он, — беги и смешайся с людьми во дворе.

— Нет, — сказала она в ужасе.

— Там, снаружи, еще есть надежда. Посмотри на тех, что прислуживают здесь. Разве ты не видела? Лучше быть во дворе. Послушай меня — ворота могут открываться в течение дня. Они обязательно должны открываться. Ты пришла по дороге, и ты можешь вернуться по ней. Возвращайся в Хиюдж. Возвращайся к своим родичам. Тебе нет места среди кваджлов.

— Полукровки, — сказала она и сухо сплюнула; взъерошила свои слипшиеся волосы, ее желваки заходили. — Они лишь наполовину люди, или даже меньше. Я должна была бы относиться к ним так, как они сейчас отнеслись к нам, если слухи о моей бабке правда. Мы были королями Бэрроу, а полукровки были тогда попрошайками. Они были ненамного лучше, чем люди из низины. Теперь мы обокрали наших предков, утащили все золото и продали все полукровкам. Но я не поползу в эту грязь снаружи. Однако лорды, высокие лорды, такие как Байдарра, — они из древних, — Байдарра и один из его сыновей. — Она дрожала. — У них такая же кровь, как у нее, а вот священник… — Она фыркнула и презрительно пожала плечами. — Глаза у священника темные, а волосы светлые, как и у остальных. Они не лучше, чем я, и я не боюсь их. Я не пойду назад.

Все, что она сказала, он проглотил молча, с холодком в сердце; даже маай претендовали на родство с кваджлами, и он не мог этого понять. Вейни выругался и прислонился к камину. Положив голову на руки и уставившись в огонь, он стал думать, что ему делать.

Ее рука легла на его плечо, мягко, пугливо. Жара стала обжигающей. Он страдал, не желая думать о том, что его ждет.

— Я не пойду назад, — повторила она.

— Нам надо уходить отсюда, — сказал он, сознавая, что это невозможно, но, быть может, обещания помогут ей обрести смелость. А еще он сказал это от собственного страха, боясь, что она расскажет лордам Охтидж-ина все, что знает: давая ей надежду, он словно бы покупал ее молчание. — Только молчи обо всем, и мы найдем, как выбраться из этого зловещего места.

— Идти в Абараис, — сказала она. Ее хриплый голос немного ожил. Огоньки заплясали в ее глазах. — К Источникам, к твоей земле, в горы.

Он лежал, думая, что они стали самыми большими врунами, каких только можно себе представить. Он, который когда-то был дай юйо из Мориджа и считал себя человеком чести. Он чувствовал себя виноватым, вспоминая смелую выходку в главном зале и ругая себя за то, что Джиран могла пострадать из-за него.

Он илин, связанный клятвой службы; и это главное, что она не знает, иначе не доверила бы ему свою жизнь. Ему было стыдно за свое ничтожество.

Девочка предложила ему еду и вторую чашку напитка, сама с аппетитом набрасываясь на пищу. Он ел только для того, чтобы набраться сил, едва ощущая вкус еды и запивая ее большими глотками кислого питья.

Затем начал снимать с себя мокрую кольчугу и разбитые сапоги, развязывать шнурки у горла, и вынужден был порвать некоторые из них, чтобы расстегнуть пряжки на плечах.

Джиран встала, чтобы помочь ему снять давящую кольчугу. Освобожденный от лишнего веса, он зарычал от удовольствия, способный дышать. Затем снял холщовую безрукавку, промокшую от дождя и пота, всю в кровавых подтеках.

— О господи, — с жалостью в голосе сказала Джиран. И, взглянув на себя, он увидел, насколько его одеяние натерло кожу, в какие тряпки превратилась его холщовая рубашка, какие рубцы остались там, где швы терлись о тело. Он, потягиваясь, поднялся, собрал все тряпье и бросил его на пол, дрожа от холода.

Среди одежды на столе он нашел несколько рубашек, сделанных из мягкой тонкой материи. Ему непривычно было ощущать мягкое плетение ткани, но он с благодарностью подумал о прикосновении чистого и сухого материала.

Джиран подошла, выискивая среди подарков кваджлов что-нибудь для себя. Она нашла подходящий балахон, коричневое белье, и замерла в нерешительности, словно это были живые и враждебные вещи. Коричневые одежды, такие, какие носили слуги.

Он с ругательством вырвал это из ее рук и бросил на пол. Она смотрела, испуганная, маленькая и несчастная в своей мокрой одежде.

Вейни выбрал одну из юбок и пару рубашек.

— Надень это, — сказал он, — ты будешь по крайней мере сухой.

— Господи, — сказала она с дрожью в голосе, прижимая предложенную одежду к груди. — Господи, не оставь меня в этом месте.

— Иди переоденься, — сказал он и отвернулся, не желая смотреть на ее мучения. Вдруг Джиран и на него посмотрела с сомнениями, словно пытаясь найти подтверждение той лжи, которую услышала от него.

Незамужние девушки в деревнях Эндара или Карша, случалось, соединялись с юйо известных кланов. Крестьянские девушки надеялись понести от хозяев и родить незаконнорожденных детей, чтобы впоследствии жить в комфорте — это было делом чести для юйо. При этом обе стороны соблюдали свои обязательства, основанные на взаимном доверии.

— Господин, — сказала она через комнату.

Он посмотрел на ту, что все еще стояла в разорванных крестьянских юбках, облепивших ее.

За дверью послышался грозный и воинственный шум толпы. Джиран устремилась к ней.

Щелкнула задвижка. Вейни увидел, как дверь открылась и холодный ветер ворвался в комнату, трепля языки огня. В коридоре стоял человек в зелено-коричневом и опирался на длинный меч в ножнах, взирая на Вейни в замешательстве.

— Кузен, — сказал Рох.

8

— Рох, — ответил Вейни и услышал движение слева. Джиран бросилась к нему. Он не повернул головы, надеясь, что она останется нейтральна. Вейни стоял в рубашке и штанах, а Рох был вооружен длинным мечом, который держал в руке.

В комнате не было никакого оружия, ни ножа, ни железной утвари у камина… В отчаянии Вейни раздумывал, чего стоят его собственные силы, силы безоружного человека, против человека с мечом.

Рох еще сильнее оперся на рукоять меча и приказал охране, толпившейся в коридоре, отойти. Они двинулись в сторону, и он сделал мирный жест рукой.

Вейни не двинулся. Рох подбросил меч и перехватил его другой рукой. Затем игривым движением кинул его на стол около двери и сделал несколько шагов вперед, слегка прихрамывая и глядя с тем трезвым напряженным выражением, которое было ему свойственно.

Его взгляд переметнулся от Вейни на Джиран, и он был совершенно сбит с толку.

— Девочка, — сказал он с любопытством. Затем потряс головой и направился к креслу, опустившись в него и положив локти на подлокотники. Он тихо и невесело рассмеялся.

— Я думал, что это Моргейн. Где она?

Этот простой вопрос сразу объяснил присутствие Роха в крепости Охтидж-ин. Вейни повернул к нему лицо, благодарный случаю за то, что у него есть возможность сразиться хоть с одним врагом, и желая, чтобы Джиран молчала.

— Она, — сказал Рох, — где-то здесь.

Это была наживка, которую ему хотелось проглотить: его сжигало любопытство, что еще знает Рох. Он перекинул вес на другую ногу и заговорил, сдерживая дыхание.

— Похоже, что ты нашел здесь довольно радушный прием, — холодно ответил он Роху, — среди существ, подобных тебе.

— Да, я сделал их сговорчивыми, — сказал Рох. — И ты тоже мог бы, если бы пожелал говорить с ними.

Вейни оттолкнул Джиран в сторону, в самый дальний угол комнаты.

— Отойди, — предупредил он ее, — что бы ни случилось здесь, ты не должна пострадать.

Но она не ушла, лишь съежилась от его грубости и смотрела на них, поглаживая ушибленную руку.

Вейни подошел к столу, где лежал меч, ожидая, что Рох остановит его. Но тот не сделал этого. Он взял меч обеими руками и вытащил его из ножен, ожидая реакции Роха. Но Рох не двигался. Лишь искорка беспокойства промелькнула в его карих глазах.

— Ты лжешь, — сказал Вейни. — У тебя лишь облик моего кузена.

— Ты не знаешь, что это не так, — ответил ему Рох.

— Зри, Лилл, Рох… Сколько имен у тебя уже было до этого?

Лилл, насмешливый хозяин Лифа, чей дразнящий юмор и мягко обволакивающую ложь он прекрасно знал. Он зорко следил за ним, ожидая, когда наглый и непредсказуемый облик Лилла проглянет сквозь человеческие глаза Роха. Он следил за знакомым и величественным движением его рук, тем жестом, который выдал бы чужака, скрытого в теле его кузена.

Но ничего подобного не случилось. Рох сидел, спокойный, наблюдая, его быстрые глаза следили за каждым движением. Он боялся. Он вел себя как… как самый настоящий Рох.

Вейни целиком вытащил меч. «Теперь, — подумал он. — Теперь или никогда. Без всяких сомнений, без жалости».

Его рука сжалась, но Рох только взирал на него в напряжении, когда он двинулся.

— Нет, — закричала Джиран через всю комнату, и взмах меча едва не задел ее руку. Он стоял, в нерешительности вспоминая двор в крепости Мориджа и кровь, и приступ тошноты вдруг охватил его, забирая остатки сил.

С проклятьем он сунул меч в ножны, зная себя так же хорошо, как и Рох.

Трус — его незаплетенные волосы указывали на это. Он увидел отблеск довольства в глазах Роха.

— Приятно видеть тебя, — сказал Рох тихим осторожным голосом, — нхи Вейни. Очень приятно встретить хоть одну добрую душу в этой проклятой земле. Но мне жаль тебя. Я думал, ты будешь более благоразумен и вернешься домой. Я никогда не думал, что ты пойдешь за ней, даже если она прикажет тебе. Видимо, тебя принудила к этому чрезмерная гордость нхи. Я сожалею об этом. Но я очень рад тебя видеть.

— Ты лжешь, — процедил Вейни сквозь зубы. Но слова Роха, как стрела кайя, попали прямо в цель. Он вдруг ощутил с отчаянием свое положение изгнанника и почувствовал вдруг, что появление Роха, как и любого, кто мог бы своим присутствием напомнить ему о том, что действительно было с ним когда-то, бесконечно ценно для него. Признаки его дома, язык родной земли даже в устах врага услаждали слух.

— Нет смысла ссориться при свидетелях, — сказал Рох.

— Нет смысла разговаривать с тобой.

— Нхи Вейни, — мягко сказал Рох, — пойдем со мной отсюда. Я отослал стражников. Пойдем. — Он поднялся с кресла, осторожно подошел к двери и выглянул. — Мы одни.

Вейни колебался. Это было то, чего он больше всего желал. Но он знал, что у Роха нет никаких причин желать ему добра. Он пытался понять, в какую ловушку его заманивает Рох, и ничего не мог придумать.

— Пошли, — торопил Рох.

Вейни пожал плечами, подошел к камину, где лежало его снаряжение, надел перевязь и прицепил к нему меч, держа руку наготове. Он вызывал Роха на бой.

— Как хочешь, — ответил Рох. — Но этот — мой, и я прошу тебя вернуть его мне.

Джиран тоже подошла к камину. Она переводила испуганный взгляд с одного на другого. Многого она еще не понимала, и Вейни чувствовал это в ее взгляде.

— Я не оставлю ее одну, — ответил он Роху.

— Здесь она в безопасности, — ответил Рох. Он глядел прямо на Джиран, взяв ее несопротивляющуюся руку, и заботливо попытался успокоить девочку.

— Не бойся ничего в Охтидж-ине. Я помню твою доброту и возвращу ее вдвойне, когда смогу, также, как я возвращаю другие вещи. Никто не причинит тебе вреда. Никто.

Она успокоилась, но, казалось, не верила ничему. Вейни медлил, боясь, что Рох преследует какую-то цель, разделяя их. С другой стороны, сам он причинит ей зло, беря с собой, когда у него в Охтидж-ине одни только враги.

— Я не думаю, что у меня есть выбор, — сказал он ей, не зная, поняла ли она. Он повернулся к ней спиной, чувствуя ее взгляд, пока шел к выходу. Рох открыл дверь и вывел его в тусклый коридор, где холодный ветер всколыхнул легкую одежду, заставив Вейни задрожать.

Нигде не было видно стражников. Рох закрыл дверь и задвинул засов.

— Пошли, — сказал он и двинулся влево по направлению к спиральной пирамиде.

Виток за витком, пока они поднимались, Вейни видел, что Рох очень измотан, так, что должен держаться за стену, чтобы не упасть. Рох взбирался прихрамывая, и Вейни смотрел ему в спину. Его рука покоилась на рукоятке меча в ожидании, что Рох проявит хоть какие-то признаки страха и хотя бы раз оглянется назад. Но Рох этого не сделал. «Самонадеянный наглец», — подумал Вейни с бешенством в сердце, но это было так похоже на Роха.

Наконец они прибыли на уровень самого верхнего этажа, поднялись по ступенькам к двери. Рох открыл дверь, впуская шквальный ветер, который немилосердно закружил по башне, пробирая до самых костей. Снаружи была ночь и запах недавнего дождя.

Он последовал за Рохом в дверь, на самую вершину главной передней башни Охтидж-ина, где лунный свет струился через рваные облака. Анли и Сит были над головой, а за ними прятались мелкие обломки разбитой луны, в то время как горизонт украшало плоское бледное лицо Ли, все в рытвинах и шрамах. Ветер свободно дул над открытым пространством. Вейни отступил назад, под укрытие башни, но Рох подошел к краю. Его плащ прижало к нему налетевшим ветром.

— Подойди сюда, — позвал его Рох, и Вейни подошел, понимая, что совсем обезумел, зайдя так далеко вместе с кваджлом в человеческом обличьи. Он достиг края и посмотрел вниз, и голова у него закружилась от одного вида крепостных стен и камней внизу. Он схватился рукой за каменный выступ, и эфес меча больно ударил по другой руке.

Если Рох задумал убить его, подумал он, то у него были на это причины. Вейни взглянул на окрестности вокруг, на блеск луны в черных потоках воды, кружившихся вокруг холма. Через эти холмы пробегала дорога, которая была для него сейчас недостижима.

Рука Роха прикоснулась к его плечу, привлекая внимание, заставляя оглянуться назад. Его другая рука описала круг в воздухе.

— Я хочу, чтобы ты посмотрел на это, — сказал Рох, пытаясь пересилить ветер. — Я хочу, чтобы ты видел красоту этих мест, прежде чем Моргейн уничтожит эти земли — ведь она сделает это.

Он тяжело посмотрел на Роха, опираясь на каменную глыбу, поскольку ветер пытался свалить его.

— Невозможно, чтобы ты смог убедить меня в этом, — сказал Вейни и протянул руку со шрамом к лунному свету. — Рох или Лилл — ты все равно должен помнить, кто я такой.

— Ты сомневаешься во мне?

— Я сомневаюсь во всем, что касается тебя.

Лицо Роха, с волосами, которые трепал ветер, вдруг стало очень серьезным.

— Я знаю, что она наш общий враг и охотится за мной. Но от тебя, нхи Вейни из клана Кайя, я не ожидал такого. Мне казалось, что ты пользовался моим гостеприимством. Ты спал у моего очага. И это ничего для тебя не значит?

Вейни сжал свои пальцы на холодной рукоятке меча, поскольку они стали замерзать от холода и неметь.

— Ты предполагаешь, что произошедшее между Рохом и мной совершенно обычно среди кайя, и если ты хочешь, чтобы я поверил тебе, тогда скажи мне слова, которые напоследок сказал мне Рох в Ра-Моридже, когда никто нас не мог слышать.

Рох колебался.

— Ты можешь вернуться назад, — сказал он, — освободившись от нее.

Это было правдой. Вейни онемел от неожиданности. Он прислонился к камням, стараясь уменьшить дрожь и резко отвернув свое лицо от Роха.

— Не исключено, что Рох посовещался с другими, прежде чем сказал это мне.

Рох толкнул его в плечо, и лицо его от ветра болезненно перекосилось.

— Вейни, ты можешь спрашивать все что угодно, чтобы испытать меня, но при этом никогда не поверишь мне до конца, и ты знаешь это.

— Есть одна вещь, на которую ты не можешь ответить, — ты не можешь сказать мне, почему ты находишься здесь, на этой земле. Рох не смог бы последовать той дорогой, по которой шли мы. У него не было на то причин, а у Лилла были. Лилл побежал бы ради своего спасения. А Рох — нет.

— Он здесь, — сказал Рох, прижимая руку к своей груди, — и я тоже здесь. Мои воспоминания, все, что принадлежит Роху, тоже здесь.

— Нет, — ответил он. — Нет, Моргейн сказала, что это невозможно. И я скорее поверил бы ее словам, чем твоим. Не зависимо ни от чего.

— Я твой кузен. Я мог убить тебя, но я твой кузен. У тебя есть меч. Здесь нет свидетеля, который бы мог подтвердить, что здесь состоялась несправедливая битва, если, конечно, лордов Шию это вообще волнует. Тем более, что у тебя давно уже репутация братоубийцы. Ты можешь воспользоваться оружием. Или послушай меня.

Вейни сбросил руку Роха со своего плеча, на секунду ослепленный волосами, которые упали ему на глаза. Он откинул их назад, подошел к краю и уставился вниз, на вымощенный двор, в то время как ветер толкал его в спину, готовый сорвать его с края и бросить вниз.

— Нхи Вейни, — позвал его Рох. Он оглянулся и увидел, что Рох последовал за ним. Он упрямо отвернул голову и опять уставился вниз, на мощеный двор и бедные клетушки, прячущиеся между стен крепости. Он почувствовал затишье ветра, в то время как Рох подошел и остановился сзади.

— Если ты мне родственник, — сказал Вейни, — освободи меня из этой крепости, и тогда я поверю в твое родство.

— И тебя совсем не заботит тот ребенок, который пришел с тобой?

Он посмотрел назад, онемевший и не способный спорить, и лишь пожал плечами.

— Джиран? Она хотела попасть сюда, в Шиюн, в Охтидж-ин. Это земля, о которой она мечтала. Так что мне до нее?

— Я считал тебя добрее, — сказал Рох через некоторое время. — Я думаю, что она тоже думала о тебе лучше.

— Я илин, и больше ничто. Здесь живые человеческие существа. И она может выжить. Они все выживут.

— Здесь действительно есть люди, — сказал Рох и указал на заваленный двор, где скотина и люди делили соответствующие клетушки. — Много людей в Охтидж-ине, и такова их жизнь от рождения и до смерти. Сегодня это люди, а завтра — жалкие остатки тех, кто выживет в этой земле, прозябая в нищете, и лорды кваджлов знают это. Эти лорды, нхи Вейни, разрешают людям иметь прибежище среди этих стен. Из милости они кормят этих людей и одевают их. Они ничего не должны им, но тем не менее разрешили им жить на своей территории. У тебя нет ни капли милосердия. Ты бы разрешил им умереть, этой девочке и всем остальным. И именно так ты поступил бы и со мной. Лезвие меча, кузен, добрее, чем то, что ожидает всю эту землю. Смерть — добрее.

— Я не имею ничего общего с тем, что случится с этими людьми. Я не могу ни помочь, ни причинить им вреда.

— Разве не можешь? Источники являются их надеждой, Вейни. Все, ради чего они живут и ради чего будут жить в этом мире, это Источники. У них нет возможности использовать их. Но с Источниками эти люди смогли бы выжить. Я смог бы сделать это, и Моргейн могла бы, но не сделает. Ты знаешь, что она этого не сделает. Вейни, если эта древняя сила будет использована так, как она уже однажды была использована, их судьба будет совсем другой. Взгляни на это, взгляни. И запомни это, кузен.

И он взглянул, сам того не желая. И не хотел потом вспоминать ту картину, которую видел, лица, которые дико выглядывали из-за копий стражников, отчаянные руки, пытающиеся дотянуться до них через заграждения.

— Все это ложь, — сказал он. — И ты сам — ложь.

— Клянусь лезвием меча, — сказал Рох, — если ты думаешь, что все это неправда…

Вейни поднял лицо и взглянул на Роха, пытаясь распознать правду, пытаясь увидеть то, что возбудило бы в нем ненависть, и ничего не нашел. Только зеркальное отражение самого Роха, больше похожее на него, чем на его собственных братьев.

— Дай мне выйти отсюда, — бросил он вызов тому, кто носил обличье Роха, — если ты хочешь, чтобы я поверил тебе. По крайней мере, ты знаешь, что я сдержу свою клятву. Если у тебя есть какое-нибудь послание для Моргейн, ты можешь передать его мне, и я доставлю его, если, конечно, смогу найти ее, в чем сильно сомневаюсь.

— Я не буду спрашивать тебя, где она, — сказал Рох, — Я знаю, куда она сейчас направляется, и знаю, что ты бы не сказал мне больше, чем это. Но другие могут спросить тебя.

Вейни дрожал, вспоминая собрание бледных лордов и леди, которые не имели ничего общего с человеческими существами. Падение вниз принять было бы проще, чем это. Он ступил на самый край башни крепости, проверяя себя, есть ли у него хоть какие-нибудь остатки смелости.

— Вейни, — закричал Рох, привлекая его внимание. — Вейни, ей будет не трудно уничтожить этих людей. Они увидят ее и потянутся к ней, доверившись. И тогда она убьет их. Это случалось и раньше. Ты думаешь, что в ней есть хоть капля сострадания?

— Здесь его тоже нет, — сказал он, и слова почти застряли в его горле.

— Ты знаешь, в каких условиях они живут, — сказал Рох. — Ты сам видел.

Вейни громко выругался, отступил от края и стал искать вход, попытался открыть дверь, борясь с силой ветра. Он распахнул ее, и Рох придержал ее, входя вслед за ним. Свет факелов на стенах дико метался до тех пор, пока дверь не захлопнулась. Рох закрыл замок. Они стояли возле противоположных стен маленького коридора, глядя друг на друга.

— Скажи им, что ты не смог убедить меня, — сказал Вейни. — Может быть, твои хозяева простят тебя.

— Послушай меня, — сказал Рох.

Вейни отстегнул ножны меча и бросил его через коридор. Рох поймал его и посмотрел на него в растерянности.

— Да простит меня Бог, — сказал Вейни.

— За то, что ты не совершил убийство? — спросил Рох. — Это не последовательно.

Вейнипосмотрел на Роха, затем отвел взгляд, быстро пошел по коридору и увидел внизу стражу. Он остановился, когда их оружие скрестилось перед ним.

Рох догнал его и взял за руку.

— Не торопись. Послушай меня, кузен. Глашатаи уже разъехались в разные стороны, несмотря на грозу, предупреждать по всей стране о возможности ее появления. В каждую крепость, в каждую деревню. Она не встретит гостеприимства среди людей.

Вейни освободился, но Рох опять поймал его руку.

— Нет, — сказал Рох. Стража в шлемах с оружием стояла наготове, ожидая. — Ты хочешь, чтобы тебя вели как крестьянина, приговоренного к повешению? — зашептал Рох в его ухо. — Или ты пойдешь миром?

Рука Роха сжалась, торопя его. Вейни чувствовал хватку на своем предплечье, и Рох повел его через стражу, через все повороты и закоулки коридоров. Они не остановились около дверей комнаты, где содержалась Джиран, а прошли дальше в разветвляющийся коридор, который, казалось, вел назад, в главную башню. Стража с двумя факелами шла позади них.

— Джиран, — напомнил Роху Вейни, когда они входили в другой коридор.

— Я думал, что это дело больше не волнует тебя. У тебя еще будет шанс встретить ее, — продолжил Рох.

— Она искала тебя, надеясь на лучшее, чем то, что ожидало ее здесь. Ты был все-таки добр к ней, сказала она.

— Она будет в безопасности, — ответил Рох, — я всегда держу свое слово.

Вейни нахмурился и взглянул в сторону. Рох больше ничего не сказал. Они вошли в третий коридор, который вел к глухой стене. В узком месте по правую сторону была глубоко запрятанная дверь. Тени бежали по стенам, в то время как стражники догоняли их, пока Рох открывал дверь.

Это была простая комната с огнем в очаге, с деревянной скамьей около камина, столом и креслами. Здесь их поджидал Хитару — темноглазый сын Байдарра, сидевший в окружении других людей со светлыми волосами, но только у Хитару они казались настоящими. Длинные шелковистые белые локоны ниспадали ему на плечи. Он опирался локтями на колени, грея руки около огня. Там же стоял и священник, чьи обесцвеченные волосы образовывали подобие нимба вокруг лысеющей головы.

Вейни остановился в проходе, сбитый с толку этой картиной. Рох положил руку ему на плечо и мягко подтолкнул вперед. Стража последовала за ним, и двери закрылись. Наконец-то были сняты шлемы, открывшие лица, тонкие и бледные, такие же, как у высоких лордов. Глаза, такие же темные, как у Хитару. Молодые люди, все, кто собрались здесь, включая священника, были совершенно спокойны. Это было пышное собрание лордов. Стража ожидала и снаружи и внутри. Эти вещи тревожно запечатлелись в мозгу Вейни, предупреждая о серьезности происходящего. Все собрание дышало какой-то злобой, силой и преступным союзом кваджлов.

Он угодил прямо в сердцевину всего этого.

— Ты ничего не добился от него? — спросил Хитару Роха.

Рох занял свободное место на скамье около огня, протянув к нему одну обутую ногу, располагаясь поудобнее и оставляя Вейни так, словно ему не грозила никакая опасность.

С брезгливой наглостью Вейни переступил с ноги на ногу, его руки легли на рукоятку меча. Он сжал губы. Улыбка играла на его лице, легкая и дразнящая, и медленно, используя их нерешительность, он двинулся для того, чтобы занять место рядом с Рохом, на скамье около теплого очага. Рох слегка подвинулся, поставив обе ноги на пол, а взгляд Хитару стал гневным. Вейни встретил этот взгляд с упрямством, хотя и не чувствовал себя в такой уж безопасности. «Вот человек, — подумал он, — который с удовольствием применил бы силу и насладился бы этим».

— Мой кузен, — сказал Рох, — человек слова. И он держит его. Но дела сейчас обстоят так, что он не внемлет никаким увещаниям, а подчиняется только приказаниям своей госпожи. Вот такой он человек.

— Опасный человек, — сказал Хитару, и его темные глаза пристально оглядели Вейни с ног до головы. — Ты опасен, человек?

— Я думаю, — с усилием медленно сказал Вейни, — что пока еще Байдарра — хозяин в Охтидж-ине.

— Вот видите, каков он, — ответил Рох, и на лицах вокруг можно было заметить страх и ужас. Хитару моргнул.

Вейни произнес про себя молитву из священного писания. То, что происходило, нравилось ему все меньше и меньше.

— А его служанка? — спросил Хитару. — Что она может сказать нам?

— Ничего, — ответил Рох, и пока длилось молчание, сердце Вейни колотилось со страшной силой. — Практически бесполезно спрашивать ее на этот счет, и я не позволю причинить ей вред, милорд.

Вейни слушал, не веря, что Рох защищает его. В какой-то момент он заметил оттенок напряженности, появившийся в манерах Хитару. Неуверенность теперь сдерживала его от понукания Роха.

— Ты, — сказал Хитару неожиданно, взглядывая на Вейни, — ты утверждаешь, что пришел через Источники?

— Да, — ответил Вейни, поскольку понимал, что бесполезно это отрицать.

— И ты умеешь управлять ими? — спросил священник хриплым спокойным голосом. Вейни взглянул в лицо священника, читая на нем желание, но не зная, как управлять этим желанием, которое сгущалось в комнате, сконцентрированное на нем и Рохе. Он не хотел умирать. Он не хотел умирать, четвертованный кваджлами по причине, которую не понимал и которая не имела к нему никакого отношения.

Он не ответил.

— Ты человек, — сказал священник.

— Да, — подтвердил он и заметил, что на поясе у священника висит нож — любопытное дополнение к его одеянию. И что все другие тоже были вооружены. У священника на шее висела цепочка с различными предметами — камнями, раковинами и костью — знакомыми Вейни. И Вейни понял, что когда-то уже видел такие. Он смотрел на священника, и весь гнев, какой он мог собрать против вооруженного опасного священника, находившегося на службе у дьявола, поднялся со дна души человека, который служил Моргейн и который сопровождал девочку, у которой были точно такие же предметы.

Упаси его господь от этого священника. Вейни отвел от него взгляд, чтобы не выказывать свой страх, не вооружить их тем же самым оружием.

— Человек, — сказал Хитару, глядя на него своим неподвижным взглядом, — это действительно твой кузен?

— Половина его является моим кузеном, — ответил Вейни, сбивая их с толку.

— Вот видите, как он говорит правду, — сказал Рох мягко, шелковым голосом, в котором слышались металлические нотки. — Это не всегда выгодно для него. Но он слишком честный человек, мой кузен Вейни. Он многих сбивает с толку таким поведением. Но он нхи. Вы, конечно, не поймете этого, но он нхи и он никак не может нарушить обязательство чести. Он говорит правду. Он сам себя делает своим врагом. Но со всей своей честностью скажи им, зачем твоя госпожа пришла на эту землю? Зачем?

Теперь он понимал причину своего присутствия среди них. Он знал, что должен был оставаться спокойным с самого начала. Сейчас же его молчание будет ему обвинением. Его мускулы напряглись, мозг оцепенел.

— Запечатать Источники навсегда, — ответил Рох. — Скажи мне, мой честный, мой честолюбивый кузен, это правда или нет?

Он все еще сдерживал себя, отчаянно ища какую-нибудь ложь, не будучи искушенным в этом. И не было ничего, что он мог бы придумать.

— Тогда опровергни это, — продолжал Рох. — Можешь?

— Я отрицаю это, — сказал он, словно повинуясь тому, что Рох хотел от него, и даже его слипшиеся губы знали, что им управляют.

— Поклянись в этом, — сказал Рох. — Поклянись своей честью.

Своей душой — вот в чем заключалась эта клятва, и все глаза были устремлены на Вейни. Словно волки, сидящие в кругу. Его губы стали складываться в слова, хотя он знал, что все попытки бесполезны, совершенно бесполезны. Его душа была на службе у Моргейн, и та заставляла его еще раз продаться.

Но Рох положил свою руку на его руку, милостиво останавливая его и заставляя дрожать от приступа тошноты.

— Нет, — сказал Рох, — не бери на себя этот грех, Вейни. Ты не сможешь нести это бремя. Ты видишь, как обстоит дело, лорд Хитару. Я сказал тебе правду. Мой кузен честный человек. И ты, милорд, поклянешься мне, что не поднимешь на него руку. Я еще раз заявляю, что это мой кузен.

Жар бросился в лицо Вейни. Казалось, не было никакого смысла противиться сказанному в его защиту. Он встретил темный злой взгляд Хитару.

— Ты благороден, — сказал Хитару после некоторого молчания и глянул на Роха. — Он твой кузен, но даже сам я не могу ручаться за своего отца.

— Никто, — сказал Рох, — не поднимет на него руку.

Хитару посмотрел вниз, затем в сторону, и поднялся.

— Никто, — отозвался он послушно.

— Милорды, — добавил Рох, тоже поднимаясь. — Желаю вам спокойной ночи.

Наступило молчание, и гнев молодого лорда как будто затих. Конечно, им было непривычно, что сын Байдарра таким образом прощался с темноволосым гостем, но страх густо разлился по всей комнате, когда Рох взглянул на всех них. Они избегали смотреть ему в глаза, переглядываясь и пытаясь изобразить неожиданно возникший интерес к камням на полу или охранникам у двери. Хитару пожал плечами, фальшиво расслабившись.

— Милорды, — сказал он своим компаньонам. — Священник…

Они потянулись к выходу, бряцая металлом, эти утонченные прекрасные лорды, со своими стражами, получеловеческими существами. Наконец в комнате остался только Рох, который спокойно закрыл дверь, делая комнату уютной.

— Отдай мне меч, кузен, — сказал Рох.

Вейни остановил его воинственным жестом, удерживая руку на рукоятке. Он потряс головой и дал понять, что у него нет желания, чтобы к нему сейчас подходили близко.

— Мне кажется, ты не понял, — сказал Рох. — Я спас твою жизнь и твою личность от страшной опасности. У меня здесь есть определенная власть. До тех пор, пока они боятся меня. И тебе нет никакой пользы бороться против меня.

— Ты спасал и свою собственную жизнь, — сказал Вейни и встал, прислонясь спиной к камину. — Так что они не будут жестоки ко мне, зная, что твой родич всего лишь человеческое существо.

— Это тоже верно, — сказал Рох. Он начал открывать дверь и замешкался, оглянувшись назад. — Мне хотелось бы, чтобы я смог убедить тебя быть благоразумным.

— Я хочу вернуться в ту комнату, где был, — ответил Вейни. — Мне кажется, она для меня более удобна.

Рох нахмурился.

— Я сомневаюсь в этом.

— Не трогай ее, — сказал Вейни.

Рох снова нахмурился. Его лицо стало грозным.

— Я сказал, — ответил Рох, — что она будет в безопасности. И она будет в большей безопасности, если она будет подальше от тебя. Я надеюсь, ты понимаешь это.

— Да, — ответил Вейни через некоторое время.

— Я бы помог тебе, если бы ты прислушался к моим словам.

— Спокойной ночи, — сказал Вейни.

Рох помедлил, гнев исказил его лицо. Он протянул руку, и она беспомощно опустилась.

— Нхи Вейни, моя жизнь завершится, если твоя госпожа разрушит Источники. И все на этой земле… умрет. Но для нее это не имеет никакого значения. Может быть, она сама не в состоянии управлять собой и не отвечает за то, что делает. Я подозреваю, что это так. Но у тебя, во всяком случае, есть выбор. Все эти люди умрут, хотя они не заслуживают этого.

— Я должен сдержать клятву. У меня нет выбора.

— Ты поклялся дьяволу, и такую клятву ты можешь нарушить.

Он нехотя поднял руку, чтобы перекреститься, но он остановился, а затем с трудом завершил жест в этом темном гнезде кваджлов, где священники служат дьяволам. Он весь похолодел внутри.

— Может ли она поступить так, как ты, — спросил Рох. — Вейни, есть ли какая-нибудь земля, проходя через которую она не была бы проклята, и справедливо? Знаешь ли ты, на чьей стороне воюешь? У тебя есть клятва. Ты стал слеп и глух. Из-за нее ты убил своих родичей. Но чему ты поклялся? Тебя волновало когда-нибудь, что осталось от Эндара-Карша? Ты никогда не узнаешь, что натворил там, и, может быть, это и хорошо — для твоей собственной совести. Но здесь ты можешь видеть, что делаешь. И ты будешь жить с этим. Думаешь ли ты, что Источники виноваты в той нищете, в которой живут эти люди? Думаешь ли ты, что Источники — это зло? Потеря их разрушила эту землю, и это было результатом действий Моргейн. Вот что она оставляет за собой там, где проходит. Нет ничего более ужасного, чем видеть то, что она оставляет за своей спиной. И ты, и я знаем это. Мы были рождены в хаосе, который она устроила в нашем родном Эндаре-Карше. Царства пали, целые кланы вымерли по ее вине. Она — ходячий ужас, сеющий смерть и голод. Убивать — ее главное предназначение. Ты не можешь остановить ее, потому что разрушение — цель ее существования.

Вейни отвернулся и посмотрел на закопченные стены, на маленькую прорезь окошка с деревянным ставнем.

— Ты не хочешь слушать, — сказал Рох. — Возможно, ты стал таким же, как она.

Вейни оглянулся, его лицо побелело от гнева.

— Лилл, — назвал он его последним именем, которое тот носил перед тем, как сокрушил Роха. — Убийца детей. Ты мне уже предлагал небеса в Ра-Лифе, и я видел, каким даром это было, какое процветание ты приносил туда, где прошлась твоя рука.

— Я теперь уже не Лилл.

Вейни почувствовал, как его сердце сжалось. Взгляд этого человека действовал на него завораживающе.

— Тогда кто говорит со мной? — спросил он спокойным голосом. — Кто ты, кваджл? Кем ты был?

— Рох.

Комок подступил к его горлу. Он отвернулся.

— Убирайся отсюда. Сделай милость, оставь меня одного.

— Кузен, — сказал Рох мягко. — Тебя когда-нибудь интересовало, кто такая Моргейн?

Вопрос повис в воздухе, стали слышны потрескивание огня и свист ветра за узким окошком. Ему стало трудно дышать.

— Полагаю, что кое-чем ты интересовался, — сказал Рох. — Ты не совсем слеп. Спроси себя, почему у нее только внешность кваджла, а сущность дьявола. Спроси, всегда ли она была честна с тобой?… Ты знаешь, что нет, особенно, когда это мешало ее темным замыслам. Спроси меня, как много во мне от Роха. И я скажу тебе, что душа моя — это Рох. Спроси, почему я спас тебя, ненавидящего меня? И я скажу тебе: потому что мы на самом деле кузены. Я чувствовал, что должен спасти тебя, потому что мои импульсы человеческие. А человек ли она? Меньше, чем кто бы то ни было здесь, чья кровь лишь наполовину чиста. Спроси себя, кому ты поклялся, нхи Вейни.

— Уйди от меня! — закричал Вейни, и дверь распахнулась, вооруженные стражники в ту же секунду влетели внутрь с оружием наизготовку. Но Рох поднял руку и остановил их.

— Желаю тебе спокойной ночи, — пробормотал Рох и удалился.

Дверь затворилась. Послышался звук закрывающейся снаружи щеколды.

Вейни отдышался, сидя на скамейке возле огня.

Полено разломилось, и языки пламени моментально побежали вдоль него и погасли на конце. Он смотрел на тлеющие угольки, и ему казалось, что пол заходил у него под ногами, подобно тому, как он падал в пространство между Вратами.

Снаружи блеяли животные. Он слышал отдаленный звук встревоженных голосов и осознавал, что какое-то странное дрожание проходит через все его мускулы, но земля оставалась спокойной. Наконец он тяжело вздохнул и стал смотреть на огонь, до тех пор, пока от света и тепла, согревающих его, глаза не закрылись.

9

Утром появились стражники. Слуги, вносившие еду и воду, неожиданно наполнили пространство шагами, звуками открывающихся задвижек и дверей. Соблазнительные запахи появились вместе с блюдами на подносах.

Вейни поднялся на ноги возле угасающего очага. Все тело ныло. Боль в опухших стертых ногах заставляла его жестоко страдать, от отчаяния он начал колотить по стене. Копья в руках стражей угрожающе опустились по направлению к нему. Слуги — неслышно ступающие люди с отметинами в виде багрового круга на лицах — уставились на него. Отметиной был также и страх в их глазах, обязательный и постоянный.

— Рох, — сказал он слугам и стражам хриплым голосом, — пошлите за Рохом. Я хочу видеть его.

Этим утром он вспомнил о луке, потерянном, когда он был с Моргейн, и о том, что он поклялся совершить. О том, что он сказал ночью и чего не сказал.

Никто ему не ответил. Запуганные слуги смотрели по сторонам. Похожие на демонов с затененными глазами стражи-полукровки с одинаковыми лицами смотрели на него без всякого выражения.

— Мне нужна смена одежды, — сказал он слугам.

Они шарахнулись от него, словно он был дьяволом, и, на всякий случай спрятавшись за стражников, стали потихоньку удаляться.

— Огонь почти погас, — закричал он им. Необъяснимая паника взяла над ним верх и заполнила холодную темную комнату, в которой он находился. — Этого не хватит на весь день!

Слуги удалились. Стражники тоже вышли, закрыв дверь. Задвижка вернулась на место.

Он задрожал, гневаясь сам не зная на кого — на Роха, на лордов этой крепости, на самого себя, пришедшего сюда добровольно. Он стоял и смотрел на дверь, понимая, что нет такой силы, которая может открыть ее, и никакой крик не принесет ему свободы. Он оперся на стол и сел на край скамьи, холодно размышляя, вспоминая каждую дверь, каждый поворот, каждую деталь в крепости и снаружи. Где-то в Охтидж-ине — он пытался вспомнить эту комнату — была Джиран, которой он не мог помочь.

Он попил того, что оставили слуги, урывками соображая, что его хозяева не дадут ему ни огня, ни еды в течение всего дня.

Он ел рассеянно, все время представляя себе эту крепость — ее коридоры, ворота, расположение охраны, опять и опять приходя к одному и тому же заключению: он не может невидимым пройти через все барьеры, не сможет уйти от них на этой земле, которой не знает, пешим, не будучи знаком с ландшафтом и дорогой, на которой его враги могут легко найти его.

Только Рох приходил и уходил по этой дороге.

Только Рох может вывести его на дорогу, и это будет ценой его свободы.

Пища безвкусно падала в желудок, в то время как он прикидывал, чего ему будет стоить попасть в Абараис, если он доверится Роху.

Уничтожить Роха — вот что она приказала ему сделать, и он поклялся сделать это и не мог ни освободиться, ни убежать, будь то честный или бесчестный поступок. Честь не обсуждалась между илином и лио.

Не было необходимости волноваться, что случится с ним потом. Это не имело никакого отношения к его клятве. Это больше не давило на его сознание. Это освобождало его от обязательств.

Он неожиданно почувствовал себя уютно, зная границы своего существования, зная, что больше нет необходимости бороться против всех увещаний Роха. Наконец он прикинул все возможности и понял все, что необходимо было понять.

Никто так и не входил в комнату. Длинный день миновал. Вейни подошел к узкому окну, позволявшему видеть лишь кусочек неба, и отодвинул деревянную ставенку, закрывавшую щель. За ней не было видно ничего, кроме каменной стены, до которой он почти мог дотянуться вытянутой рукой. Он оперся на подоконник и попытался посмотреть вниз. Внизу был выступ. Слева тоже виднелись выступы башни, которые ограничивали обзор. Справа была другая стена, ее также можно было потрогать.

Он оставил окошко открытым, несмотря на бесполезность этого действия и холод, проникавший через него. Так привыкший к небу над головой, он счел ограниченность этого пространства невыносимой. Он наблюдал за тем, как крепнет дневной свет, когда солнце засияло прямо через щель, и смотрел на ползущие тени, в то время как солнце клонилось к горизонту. Он слышал крики детей, мычание скота, стук колес, будто ворота Охтидж-ина были открыты и за окном была привычная обстановка. Люди кричали со странным акцентом, которого он не понимал, но был рад слышать эти голоса, которые казались такими обычными и человеческими.

По мере угасания дня, тени приобрели более мягкие очертания. Раздались звуки приближающейся грозы. Капли дождя застучали по маленькому пространству выступа, видневшегося за окном. Редкие капли застучали с возрастающей силой, пока не превратились в настоящий ливень.

В очаге сгорела последняя деревяшка, хотя Вейни очень осторожно и экономно поддерживал огонек остатками дров. Комната сразу выстыла. Снаружи упорно шелестел дождь, ударяясь о камни.

Послышалось звяканье металла о каменную стену — звук присутствия вооруженных людей. Это было не впервые за этот день. Временами такие звуки доносились из отдаленной башни. Они ничего не значили. Вейни стал прислушиваться только тогда, когда понял, что они приближаются. Почти в кромешной тьме он поднялся на ноги, надеясь на то, что сейчас появятся такие ценные вещи, как дерево для камина, пища и питье, и опасаясь, что вместо них будет что-то другое.

«Пусть это будет Рох», — думал он, дрожа от гнева, но воспринимая все вещи такими, какими они представали во всей своей наготе.

Задвижка отодвинулась. Он моргнул, ослепленный светом факелов, появившимся в открытом проеме двери. По стенам заплясали тени стражников и людей, заполнивших помещение. Отсветы факелов вспыхивали на их мундирах, бронзовых шлемах и бледных волосах.

Байдарра — он узнал старика, — а вместе с ним Хитару. Эта комбинация из прошлой ночи всплыла в его памяти. Бесплодные встречи с его поработителями, молодые лорды и таинственность.

Вейни спокойно стоял возле камина, пока стражники устанавливали свои факелы в специальные подставки. Те части комнаты, которые не освещались, были очень темными, и серый дождливый дневной свет затаился по углам, бледнея в свете факелов. Казалось, вся атмосфера комнаты переменилась — она стала незнакомой после вторжения кваджлов, которые противостояли всем его намерениям. Он смотрел на стражу, ожидающую около прохода, с демоническими лицами, освещенными факелами, и странным обмундированием. Он смотрел на Байдарру с медленно возрастающим ужасом, и сознание привело его к мыслям о самом себе и о Рохе.

— Нхи Вейни, — приветствовал его Байдарра без угрозы в голосе.

— Лорд Байдарра, — ответил он, слегка склонив голову и отвечая с мягкой вежливостью, несмотря на то, что стражники вокруг него противоречили любым проявлениям вежливости. Волчье тонкое лицо Хитару рядом с лицом его отца не выражало, казалось, ничего, кроме добрых намерений. Взглянув на них опять, Вейни встретился с бледными глазами старого лорда. — Я думал, что вы пошлете за мной, чтобы встретиться.

Байдарра напряженно улыбнулся и ничего не ответил на такую наглость. Неожиданно опять возникло ощущение таинственности всего происходящего и явного нежелания хозяина Охтидж-ина, чтобы его пленник передвигался по крепости, чтобы кто-то заметил это движение. Байдарра не задавал вопросов, ничего не предлагал, а лишь ожидал, пока его пленник, враждебно настроенный к лордам Охтидж-ина, предложит что-нибудь сам.

С пониманием этого у него появилась смутная надежда, что, уничтожив Роха, он получит шанс. Это не было делом воина. Он испытывал стыд из-за этого, но не думал, что сможет устоять против того, что само идет ему в руки. Его собственные мысли поразили его.

— Вы пришли узнать от меня то, что вам не сказал Рох? — спросил он.

— А что бы это могло быть? — спросил его мягко Байдарра.

— Что вы не можете верить ему.

Байдарра опять улыбнулся, на этот раз с большим удовлетворением. Черты его лица были состарившимся отражением лица, стоящего близко к нему, Хитару — с мелкими чертами, тонкокостное, но глаза Байдарры были бледнее. Это были… черты Моргейн, подумал он с внутренним страхом, смущенный таким совпадением ее черт с чертами ее врагов. В Эндаре-Карше чистокровных кваджлов уже давно не осталось. Здесь он увидел их впервые и, сам того не желая, подумал о Моргейн. Спроси себя, говорил Рох, устрашая его, кому ты дал клятву?

— Идите, — приказал Байдарра своим слугам, и они вышли, закрыв дверь.

Но Хитару остался, и Байдарра нахмурился.

— Слишком честный, — пробормотал Байдарра без удовольствия и взглянул на Вейни с какой-то дразнящей улыбкой на тонких губах. — Мой сын, — сказал он, кивая в сторону Хитару, — человек с непоколебимой решимостью и большими амбициями. Человек неожиданных и сметающих все решений.

Вейни взглянул через плечо Байдарры в спокойное лицо Хитару, замечая горделивость этого человека, который стоял за плечом своего отца и слушал, как тот унижает его перед пленником. На какой-то неуловимый момент Вейни почувствовал глубокую симпатию к Хитару, поскольку и сам был бастардом, полукровкой, проклятым собственным отцом. Затем закралось подозрение, что все это не случайно, что Байдарра имел основания не доверять родному сыну, и потому у него была причина прийти в камеру заключенного и задавать вопросы.

У Хитару тоже была причина держаться поближе к отцу, пока тот не узнал о встречах и событиях, произошедших ночью в стенах Охтидж-ина. Вейни встретился, сам того не желая, со взглядом Хитару, и Хитару ответил ему взглядом своих темных человеческих глаз, бурлящих дурными намерениями и обещающих жестокость.

— Рох потребовал от нас, — сказал Байдарра, — относиться к тебе вежливо, хоть он и называет тебя своим врагом.

— Я его кузен, — ответил Вейни спокойно, опровергая собственные утверждения относительно Роха.

— Рох, — сказал Байдарра, — дает напрасные и невыполнимые обещания. Безграничная наглость. Можно подумать, что он может изменить форму луны или повернуть вспять воды. Он так неожиданно прибыл, так странно взволновал всех нас, ведет себя как древние человеческие короли и клянется, что имеет власть над Источниками. Он ищет наши рунические записи, роется в наших картах и древних книгах, которые не представляют никакого интереса. А что такое ты — нхи Вейни из клана Кайя? Будешь ли ты подчиняться доброй воле Охтидж-ина? Что должны предложить мы тебе, чтобы ты спас нас всех? Поклонение, как богу?

Тень сарказма чувствовалась во всей этой речи, и холод пронизывал при мысли о Рохе, предводителе Кайя, хозяине Ра-Кориса, роющемся в рассыпающихся от древности рунических записях, которых люди никогда не читали, никто, — кроме Моргейн.

— Рох, — сказал Вейни, — лжет вам. Он не знает всего. Но вам лучше бы держать его подальше от своих книг.

Серебристые брови Байдарры сдвинулись, словно он ждал совершенно другого ответа. Метнув взгляд на Хитару, он отошел к прорези окна в дальнем конце комнаты, где дневной свет окрасил его волосы и одежду оттенками белого. Он на секунду выглянул через прорезь окна, словно пытаясь разглядеть что-то, ускользающее от его взора, затем оглянулся назад и медленно вернулся в круг света факелов.

— Мы, — сказал Байдарра, — мы все здесь подлинные кел. Мы большей частью полукровки, но, тем не менее, все же являемся кел. И никто из нас не имеет таких способностей. И нет их в тех книгах. Карты тоже теперь бесполезны. Земли, нарисованной на них, уже нет. Из них ничего нельзя почерпнуть.

— Я надеюсь, — сказал Вейни, — что это так.

— Ты человек, — утвердительно сказал Байдарра.

— Да.

— В этих книгах, — продолжал Байдарра, — ничего нет. Древние тоже были из плоти и крови, и если люди боготворят их, то это их собственный выбор. Священники… — старый лорд пожал плечами, указывая на стену со стороны двора, — паразиты, самые низкие среди полукровок. Они насквозь лживы, несут какую-то околесицу, верят, что когда-то они управляли Источниками, и отправляют какую-то специальную службу им. Но даже самые старые записи не восходят ко временам Источников. Эти книги совершенно бесполезны. Короли Хию были для Источников настоящим бедствием, они вмешивались в силу Источников и старались подкупить их, принося им жертвы, но все равно власти у них было не больше, чем у священников Шию. Они никогда не умели управлять Источниками. Они сами были здесь только пришельцами. А потом море стало захватывать Хиюдж, а теперь появился Рох, да и ты сам. И ты клянешься, что сам прибыл через Источник. Это так?

— Да, — сказал Вейни едва слышным голосом.

Многое из того, что сказал ему Байдарра, казалось преувеличением. Однажды в Эндаре один человек попытался расспрашивать Моргейн. Слова ее надолго застряли в его памяти, ожидая какого-нибудь нормального объяснения. Она ответила тому человеку: мир расширялся по спирали, а я прошла насквозь. И неожиданно он начал понимать беспокойство лордов кваджлов, чувствуя, что в нем и Рохе встретилось то, что никогда не должно было встречаться… При этом где-то в Охтидж-ине, далеко-далеко от гор Эрда и Мориджа была девочка-маай.

— И женщина, — спросил Байдарра. — Она была на серой лошади?

Вейни ничего не ответил.

— Рох говорил о ней, — продолжил Байдарра. — Ты сам говорил о ней. Девочка из хию подтверждает это. Слухи бродят при дворе. Беззаботные разговоры между слугами. Рох говорит о ее темных намерениях. Девочка из хию связывает ее с легендами.

Вейни пожал плечами, чтобы казаться не очень встревоженным, хотя его сердце забилось сильнее.

— Хию сама навязалась мне. Я думаю, что ее племя прогнало ее. Иногда она говорит дикие вещи. Она, наверное, сумасшедшая. Я бы не очень доверял тому, что она говорит.

— Анхаран, — сказал Байдарра. — Моргин-Анхаран, седьмая и самая неблагоприятная сила — в суевериях королей Хию и Эрина всегда была неразбериха. Белая Королева. Ну, конечно, если ты не из хию, это должно быть незнакомо тебе.

Вейни помотал головой и перехватил у себя за спиной одну руку другой рукой.

— Нет, это незнакомо мне, — сказал он.

— Как ее настоящее имя?

Он пожал плечами.

— Рох, — сказал Байдарра, — говорит, что она — угроза всему живому. Он говорит, что она пришла сюда, чтобы разрушить Источники и всю землю. Он предлагает для нашего спасения все способности, какие бы ни имел. И кое-кто, — добавил Байдарра со взглядом, заставившим Хитару отвести глаза, — кое-кто желает припасть к его ногам. Но не все из нас столь доверчивы.

В последовавшем молчании Вейни не хотелось смотреть на Хитару, да и на Байдарра, который явно намеренно унижал своего сына.

— Может быть, — мягко продолжил Байдарра, — вовсе и нет такой женщины, а ты и девочка-хию просто заодно с Рохом. Может быть, у вас есть какие-то цели, о которых мы здесь, в Охтидж-ине, еще не знаем. Человеческие существа выгнали нас из Хиюджа. Короли Хию никогда особенно не беспокоились о нашем житье, и они никогда не обладали той силой, которую Рох приписывает себе.

Вейни смотрел на него, отчаянно подсчитывая и взвешивая все «за» и «против».

— Ее имя Моргейн, — сказал он, — и я бы советовал вам предложить ей большее гостеприимство, чем Роху.

— А-а, — проговорил Байдарра. — И что же она может предложить?

— Предостережение, — ответил Вейни, четко проговаривая слова и зная, что они не очень обрадуются им. — И я тоже дам вам один совет: отпустите его и меня и постарайтесь не иметь никакого дела ни с кем из нас. В этом ваше спасение. Единственное ваше спасение.

Выражение издевки сошло с усталого лица Байдарры. Он подошел ближе, наклонился, сосредоточив на Вейни свои трезвые бледные глаза — высокий типичный полукровка. Вейни встретил взгляд лорда глаза в глаза. Легкие пальцы доверительно прикоснулись к его руке. Боковым зрением он видел Хитару, прислонившегося к столу со сложенными руками и оставшегося холодным.

— Сейчас Хнот, — сказал Байдарра, — когда воды поднимаются, ехать никуда невозможно. Этот кайя Рох хочет отбыть в Абараис с нами сейчас, сегодня, до того, как дороги закроются. И при этом очень беспокоится, чтобы ты оставался здесь так можно дольше. Что ты скажешь на это, нхи Вейни из клана Кайя?

— Вы многое потеряете, если дадите ему возможность достичь Абараиса, — сказал Вейни. Пульс клокотал в нем, когда он смотрел в лицо старого кваджла и думал о Рохе, который завладеет главными Вратами, о той силе, которая может разрушить другие Врата, если он достигнет этих и уничтожит их. — Если вы дадите ему возможность достичь их, то вы попадете в зависимость к тому, от кого никогда не освободитесь ни вы, ни одно из следующих поколений и тех, которые будут после них. Это я знаю наверняка.

— Он утверждает, что может делать то, что обещает, — неожиданно проговорил Хитару. Они повернулись к Хитару, который отошел от стола и направился к своему отцу.

— Его сила такова, — сказал Вейни, — что цари Шиюна и Хию будут плясать под его дудку. Они вынуждены будут доставить ему это удовольствие, милорд. Но вы не кажетесь человеком, который потерпит над собой хозяина.

Байдарра презрительно улыбнулся и посмотрел на Хитару.

— Возможно, — сказал Байдарра, — ты дал нам хороший ответ.

— Но, с другой стороны, кое-что мы и обретем, — сказал Хитару и схватил руку Вейни с такой жестокостью, что гнев на секунду ослепил его. Он высвободил руку, сдерживаясь, чтобы не вцепиться в горло принцу. Он отрывисто вздохнул и посмотрел на Байдарру — на повелителя.

— Я бы не хотел видеть Роха в Абараисе, — сказал Вейни, — и, как покажет вам собственный опыт, милорд, я прав, но опасаюсь, что вы можете опоздать изменить свое мнение.

— А можешь ли ты сам управлять Источниками? — спросил Байдарра.

— Пошлите меня в Абараис, чтобы я дождался там своей госпожи, и скажите, что вы хотите в оплату за это. Это будет куда более полезно для вашей земли.

— Можешь ли ты, — спросил Хитару, опять хватая его за руку, — сам управлять Источниками?

Вейни вгляделся в красивое волчье лицо с мраморными ноздрями, в темные глаза, блистающие жестокостью, в шелковистые белые от природы волосы.

— Уберите от меня руки, — удалось ему сказать, и он опять обратился к Байдарре. — Милорд, — продолжил он с отчаянием, но спокойно, — милорд, в этой комнате состоялась некая сделка. Ваш сын, Рох и другие молодые лорды объединились. Посмотрите в лицо правде.

Лицо Байдарры ожесточилось под властью чувств. Он оттолкнул в сторону Хитару и ужасно взглянул на Вейни, потом, с тем же жутким выражением, повернулся к своему сыну. Блеснуло лезвие, — и Байдарра согнулся, не успев закончить начатое слово. Второй удар Хитару развернул и отбросил его. Яркая кровь брызнула изо рта и горла. Байдарра упал вперед, на Вейни, согнувшегося под тяжестью умирающего тела. В ужасе от горячей крови, текущей по его рукам, он дал телу упасть.

Вейни посмотрел на оружие сына, который только что без малейших признаков раскаяния убил своего отца. На его белом лице были страх и ненависть. Вейни встретился с глазами Хитару и понял весь ужас того, что уготовано ему.

— Теперь обращайся ко мне как к лорду, — мягко сказал Хитару, — лорду Охтидж-ина и всего Шиюна.

Паника охватила Вейни.

— Стража, — закричал он, в то время как Хитару поднял окровавленный нож и вонзил его в собственную руку. Брызнул второй фонтан крови. Нож полетел, ударившись о ноги Вейни, разбрызгивая потемневшую кровь Байдарры. Вейни отпрянул. Открылись двери, вперед выступили вооруженные люди с пиками, направленными на него.

Хитару наклонился к огню, слизывая кровь со своих пальцев и прижимая раненую руку к груди.

— Это он! — закричал Вейни, отпрянув от града копий, посланных в него, но со свистом пролетевших мимо. Он упал на четвереньки и пополз к двери. Стражники задержали его, отбросили в сторону и подняли. Он успел схватить нож, который лежал в луже крови, и метнул его в горло Хитару.

Лезвие попало в вооруженного стражника. Лицо перед ним перекосила гримаса боли. Новые потоки горячей крови полились по его рукам. Стражники оттащили Вейни назад и повалили на скамью, обрушив на него град ударов. Он лежал в полубессознательном состоянии в луже крови, уже не зная точно, чья она — его или Байдарры. Они скрутили ему руки, веревки впились в запястья.

В отдалении послышались сигналы тревоги, звон оружия, звуки женских голосов и глубокие стоны людей, которые едва доходили до его сознания, все более поглощаемого хаосом, разверзнувшимся перед ним. Он оставался на полу, и никто его не трогал. Пришли люди за телом Байдарры и унесли его в скорбном молчании. Они забрали и другой труп, и Вейни с ужасом понял, что этот на его счету. Затем, когда комната была убрана, принесли еще факелы, собрались люди, его подняли за волосы и бросили к ногам Хитару.

Хитару сидел, и священник перевязывал ему руку чистым холстом, смоченным в масле. На лице Хитару лежал отпечаток тревоги. Его окружали вооруженные люди, и один, с бритым лицом и обесцвеченными волосами, вручил Хитару чашу, которую тот залпом выпил. Потом он оглянулся, вернув чашу, и откинулся в кресле, пока священник накладывал повязку. Пришли несколько лордов в тонких одеждах, элегантных и сверкающих украшениями. В комнате царило молчание, но из коридора долетал несмолкающий шепот собравшихся снаружи. Когда лорды один за другими подходили, здороваясь с Хитару, тот делал легкий поклон в знак уважения, некоторым только кивал. В этой кровавой комнате сейчас происходила передача власти. Один из старших лордов, чье приветствие было холодным и неуверенным, оглядывался на вооруженных стражников, а вокруг стояли молодые люди, которые не переставали улыбаться и не выказывали никаких признаков скорби.

Позже всех в сопровождении трех стражников пришел Китан с восково-бледным длинным лицом. Он склонился, чтобы поцеловать руку брата, и перенес ответный поцелуй в щеку с холодным и отчужденным лицом. Он споткнулся, когда пытался встать, повернулся, сопровождаемый стражей, сонно моргнул и уставившись вниз.

Постепенно отчужденность исчезла из его глаз, в них показались признаки узнавания, безумная ненависть и жестокость.

— У меня не было оружия, — проговорил Вейни, боясь гнева этого молодого лорда так же, как и расчетливости Хитару. — Оружие было только…

Рука в доспехе хлестнула по губам, ослепляя его. Никто не желал выслушивать его, даже Китан, который просто взирал пустыми глазами, не интересуясь, что тот хотел сказать. Через некоторое время кто-то увел Китана за руку, словно несмышленого ребенка.

Вошли женщины с бледными волосами и холодными лицами; они поклонились, поцеловали руку Хитару и в молчании удалились в коридор. Шепот, запах духов и масел разнесся над вооруженными стражниками.

Затем, пробираясь между расступившимися скорбящими, вошел Рох в сопровождении охранников, по одному с каждой стороны. Рох был вооружен, одет в плащ, из-под которого торчал длинный меч, и нес лук — полностью готов к дороге.

В сердце Вейни внезапно зародилась нежданная отчаянная надежда, иллюзия, что Рох может спасти его, которая умерла в тот же момент, когда Рох, не обращая на него внимания, обратился сразу к власти, к новому могуществу, к сыну Байдарры.

— Милорд, — пробормотал Рох и наклонился, но не поцеловал руку Хитару и не оказал больше никакого знака уважения, отчего лица, в том числе и Хитару, помрачнели. — Лошади оседланы. Нам нужно выступать на закате, как и было намечено. Я думаю, нам лучше поторопиться.

— Никакой задержки не будет, — заверил Хитару.

Рох опять поклонился, настолько, насколько это было необходимо, затем повернул голову и впервые посмотрел на Вейни, который стоял на коленях меж двух стражников. — Кузен, — сказал с сожалением Рох, как человек, упрекающий слишком нерадивого юнца. Жар бросился в лицо Вейни и что-то опять откликнулось на этот голос. Он взглянул в карие глаза Роха и тонкое загорелое лицо, ища Лилла, борясь с собственной ненавистью. До него вдруг дошло, что только они двое здесь знали Эндар-Карш и что он никогда не увидит его снова, и когда Рох уйдет, он должен будет остаться один среди кваджлов.

— Я не завидую тебе, — сказал Вейни, — иметь в дороге такую компанию.

Глаза Роха тревожно метнулись к Хитару, затем вернулись назад. Рох наклонился, взял Вейни за руку и поставил на ноги, не обращая внимания на стражников. Его рука была нежной и доброй, как рука брата.

— Поклянись служить мне, — сказал Рох тихим голосом, только для одного Вейни. — Оставь ее, и я заберу тебя отсюда с собой.

Вейни мотнул головой, отказываясь и сжимая челюсти, показывая, как бы он хотел этого на самом деле.

— Они не нанесут тебе вреда, — продолжил Рох, которому не нужно было так говорить.

— Твоя воля — не закон для них, — ответил Вейни. — Я не убивал Байдарру, клянусь своей честью, я не убивал. Они сделали это, чтобы запутать тебя. Я для них ничего не значу.

Рох задумался.

— Если я увижу тебя в Абараисе с ней, я не смогу идти на компромиссы, я не могу с тобой…

— Тогда, если ты надеешься на это, возьми меня с собой сейчас, не спрашивая с меня клятвы. Ты знаешь, я не могу дать ее. Но неужели ты больше веришь им, чем мне? Ты будешь одинок с ними, и когда они получат то, что хотят…

— Нет, — ответил Рох через некоторое время, пока доверие и сомнение боролись в нем. — Нет, это не будет мудро с моей стороны.

— По крайней мере, забери отсюда Джиран.

Опять Рох поколебался и, казалось, почти согласился.

— Нет, — выговорил он, — я не доставлю тебе такого удовольствия. Чтобы ты продолжал надеяться на мою долгую жизнь, она останется здесь.

— Чтобы ее убили, так же как и меня?

— Нет, — ответил Рох, — я позаботился о твоем содержании и позабочусь о том, чтобы они сдержали свое слово. Мы совершили сделку — они и я. Я увижу тебя в Абараисе.

— Нет, — возразил Вейни, — я не думаю, что так будет.

— Кузен… — мягко сказал Рох.

Вейни, отвернувшись, выругался, комок поднялся к его горлу. Он прошел мимо своих стражей, у которых не было указаний на этот счет, и потому они стояли тупо, как скот. Никто не остановил его. Он подошел к окошку и посмотрел на блестящие от дождя камни.

Группа за группой присутствующие отбывали по своим делам, бряцая оружием и громко ступая по коридорам. Постепенно собравшиеся разошлись. Рох ушел одним из первых. Вейни не повернул головы, чтобы посмотреть. Он слышал, как комната опустела и дверь тяжело закрылась. Где-то далеко по залам разносилось эхо шагов вооруженных людей.

Во дворе начали ходить люди, послышался цокот копыт по мостовой. Голоса людей — мужчин и женщин — доносились в суете, на какой-то момент они становились ясными, а затем растворялись опять.

Новый лорд покидалОхтидж-ин. Прежний, возможно, еще не был похоронен. Таково было намерение Хитару — уехать вместе с Рохом в поисках власти. И Рох этот с сомнением в голосе, с угрозами и предостережениями, пообещал ему привести его тоже в Абараис до того, как дорога будет закрыта. Возможно, Байдарра возражал против этого путешествия, находя поводы для отсрочки. Но Байдарра уже не мог никому помешать — может быть, из-за предостережения Роха. В этом был жестокий юмор Хитару — возложить вину на того, на кого Рох меньше всего этого желал.

Вейни слышал, как несколько лошадей, потоптавшись во дворе, выехали из Охтидж-ина.

Если Моргейн жива, то она должна будет столкнуться с этим отрядом по дороге, если не оказалась более осторожной и мудрой и не проскакала уже мимо Охтидж-ина прямо к Абараису. Это была единственная надежда, которая осталась в нем. Если Моргейн поступила так, то с Рохом покончено — он будет беспомощен. Наверняка боязнь этого засела в мыслях Роха и подвела его к порождению всей этой сумятицы в Охтидж-ине. Это привело его к союзу с теми, кто отвернется от него при первой же возможности. Если Рох приедет слишком поздно, если Моргейн успеет раньше и Источники уже будут мертвы и запечатаны, то эти самые союзники наверняка вынуждены будут убить его, и тогда горькая расплата будет ожидать в Охтидж-ине заложника за дела мертвого врага.

Но если Рох не опоздает, а Моргейн собьется с дороги, то тогда все сложится по-другому. Он должен будет отправиться в Абараис служить Роху. И поскольку он останется без хозяина, он должен будет поклясться служить другому господину.

Ничего другого не оставалось, и у Вейни не было иного выбора, кроме как добиваться смерти Роха — и умереть вместе с ним.

Где-то закрылась дверь, эхо разнеслось в глубине крепости. Раздался скрежет по камню, потом шаги в коридоре. Он думал, что теперь его до последнего момента оставят в покое, но задвижка на двери позади него щелкнула. Он оглянулся, и кровь застыла в жилах — он увидел Китана, окруженного вооруженными людьми.

Китан подошел к краю стола с гневным выражением. Черты его деликатного лица были застывшими и холодными.

— Они уезжают, — сказал Китан.

— Я не убивал твоего отца, — запротестовал Вейни. — Это Хитару.

Никакой реакции. Китан спокойно стоял и смотрел на него. А снаружи, от ворот, доносились звуки переминающихся с ноги на ногу лошадей. Затем ворота с треском хлопнули. Китан протяжно вздохнул, так медленно, словно экономил воздух. Он прикрыл глаза и открыл их, все с тем же холодным спокойствием.

— Через некоторое время мы должны будем похоронить моего отца. Мы не будем устраивать никакой особой церемонии. Затем я займусь тобой.

— Я не убивал его.

— Не убивал? — холодные серые глаза Китана, безжизненно взирающие на Вейни, блеснули искрой иронии. — Хитару хочет обладать большим, чем Охтидж-ин. Ты думаешь, кайя Рох позволит ему это?

Вейни ничего не ответил, подозревая, что это испытание, которое ему не понравилось. Китан улыбнулся. — Этот твой кузен будет мстить за тебя? — спросил он.

— Возможно, — ответил Вейни, и Китан опять улыбнулся.

— Хитару всегда был утомительным, — сказал Китан.

Вейни вздохнул, наконец-то поняв его мысли.

— Если твой брат тебе враг — освободи меня, я не союзник Роха.

— Нет, — мягко сказал Китан, — я волнуюсь не об этом. Возможно, это ты виноват, а может быть, и нет, но для меня это не имеет значения. Я не вижу будущего ни для кого из нас и доверяю тебе не больше, чем Хитару доверяет твоему родственнику.

— Хитару, — сказал Вейни, — убил твоего отца.

Китан улыбнулся и пожал плечами, поворачиваясь к нему спиной. Направляясь к двери, он сделал знак одному из людей. Этот человек подозвал других, которые держали меж собой маленькую сжатую в комочек тень.

Джиран.

Он не мог помочь ей. Она узнала его, когда он немножко придвинулся в свет факела. На ее лице лежала тень гнева. Но она ничего не сказала, глядя на него. Вейни опустил глаза, словно прося прощения за все, что произошло между ними, и поднял их опять. Не было ничего, чем он мог бы облегчить ее страдания и, возможно, если бы он что-то сказал, то ей было бы еще хуже. Это обнажило бы его вину перед ней.

Он отвернулся от всех и шагнул назад к окну.

— Зажгите огонь на западной башне, — приказал Китан одному из стражей, и они удалились, закрыв дверь.

10

Гром гремел почти постоянно, и факелы, задуваемые ветром, который свободно врывался через малейшую щель, один за другим потухли, погрузив комнату в темноту. Вейни сидел около окна, прислонившись к камням и давая холодному ветру и каплям дождя омывать лицо и руки, которые совершенно затекли. Холод облегчал боль от побоев. Он подумал, что наверняка простудится, если они задержатся надолго, но пока это было ему на пользу.

Он смахнул воду с глаз и посмотрел на блестящие капли дождя, собиравшиеся в камнях напротив узкого окна. Он весь, насколько было возможно, сконцентрировался на этом медленном процессе и растворился в нем.

Где-то около ворот зазвенел колокольчик, монотонный и зовущий. Послышались голоса, потерявшиеся в грозе. Вернулась погребальная процессия, подумал он. И острый страх начал закрадываться в него, смешиваясь с гневом. Но от этого вкус всего происходящего становился еще более горьким, поскольку больше всего он сердился на себя, что без всякой цели попал в эту ситуацию, что служил игрушкой в руках других и погибнет безвинно, как несмышленый младенец. Он доверился, но его ожидали и он попался.

Таким же образом попался в ловушку и сам Рох, взявший себе в союзники людей, не ведающих чести, попался в сети, которые не смог бы представить себе никто в Эндаре-Карше. Лучше бы Рох погиб, но сейчас Вейни не хотел этого — пусть Хитару удивится, узнав, что Рох способен отплатить ему сполна.

Ничего другого ему не оставалось.

Колокольчик все еще звонил, и теперь в коридорах, где гулял ветер, гулко отдавались шаги целой толпы людей. Звук царапаемого металлом камня и задвижка, открывающаяся за его спиной. Это были стражники. В свете факелов, которые они принесли с собой, на их демонических шлемах и вооружении все еще блестел дождь. Со второй попытки Вейни заставил себя встать на ноги и отошел подальше, пытаясь сосчитать их.

Их было восемь, десять, двенадцать… «Так много?» — с горечью спросил он себя, удивленный тем, что они могут бояться его, в то время как руки его связаны, ноги закоченели от холода и вообще он едва стоит.

Они грубо схватили его и потащили по коридору — вниз и вниз по спирали, мимо любопытных белых лиц леди-кваджлов и выпученных глаз слуг. Холодный ветер ударил в него, когда на самом последнем уровне спирали его подвели к закрытым железным воротам с запирающей их цепью.

Снаружи были дождь и возбужденная толпа — масса орущих ртов, за воплями которых не было слышно звона колокольчика. Вейни упирался, отчаянно отказываясь идти туда, куда его вели. Но стража сгрудилась вокруг него с поднятыми пиками и заставила спускаться вниз по ступенькам. Обезумевшие лица окружили его, полетели камни. Вейни почувствовал удары по плечам и отпрянул, когда чьи-то пальцы вцепились в его рубашку и попытались оттащить от стражи. Скорчившись и крича, человек свалился вниз, когда пика ударила его в живот, и вооруженные люди заспешили, отгоняя толпу. Вейни больше не сопротивлялся стражам, боясь встретиться с еще большей жестокостью.

Колокольчик у ворот все еще звонил, добавляя свой сумасшедший голос к этому безумию. Дверь в башне открылась, дополнительная стража встретила их, чтобы принять в это убежище, грозно выставив для защиты оружие. Копьеносцы пошли вниз, но толпа бросилась внутрь. Вейни попал в окружение стражников, но из толпы стали хватать и тащить его так, что почти удалось вырвать. Началась кровавая и жестокая свалка с вооруженными стражниками, которые продвигались вперед по раненым и умирающим. Весь ужас происходящего был за пределами понимания причин этой ненависти — направлена ли она на него или против их собственных лордов… Сознание, что Байдарра убит, что огромная сила, которую хранила эта крепость, пропала… На смену неожиданно пришла менее жестокая власть, которую установил в Охтидж-ине Китан, но сумасшедшие особо не разбирались, кого атаковать.

Послышался глубокий и настойчивый звук, который так сотряс стены, что раздались крики, а стража остановилась на месте в оцепенении. И вдруг с грохотом падающих камней ворота в одну секунду исчезли. Арка, которая возвышалась надо всем, вдруг разломилась, камни завертелись вокруг в темноте — и пропали.

Чернь сбилась в кучу, побросав свое оружие — вырванные колья и камни — на мостовую. Стражники подняли свое бесполезное оружие при виде невиданного зрелища — в темноте, где раньше были ворота, стоял всадник в сером плаще на белой лошади, с ослепительно белыми волосами, отсвечивавшими в сете факелов, и сверкающим мечом. Лезвие его было извлечено из ножен, и тьма окутывала блестящий длинный предмет. Серая лошадь медленно шла вперед, а толпа сжималась и подавалась назад.

Моргейн!

Она пришла сюда, она пришла за ним. Вейни пытался освободиться, испытывая вдруг дикое желание рассмеяться, но в этот момент стражник ударил его, и он упал. Он лежал спокойно, застыв на мокрой мостовой, глядя на грязные копыта Сиптаха на уровне своей головы. Она приближалась. Он не испугался, увидев над собой простертую руку Моргейн и обнаженный Подменыш, горящий опаловым огнем, несущий смерть на своем острие — то забвение, с которым никто из кваджлов не мог бы справиться. Он боялся шевельнуться, пока лошадь нависала над ним.

— Рох… — попытался он предупредить ее, но голос его затерялся в шуме бури и криках.

«Дай-кел», — услышал он крики поодаль. «Анхаран, Анхаран!» — раздался повторяющийся крик-предупреждение, эхом отдающийся от стен. Затем во всем дворе среди людей и кваджлов вдруг воцарилось спокойствие.

Сиптах отошел в сторону. Вейни попытался достать колени Моргейн, и когда сделал это, его дыхание перехватило ужасающей болью. Когда взор его прояснился, он увидел Китана и других лордов одних, без стражи, и не было никакого звука, никакого движения среди кваджлов. Их лица и белые волосы, раздуваемые ветром, были в свете факелов еще бледнее.

— Это мой товарищ, — сказала Моргейн, перекрывая шум дождя, и не было такого места во дворе, где ее не могли бы расслышать. — Но плохое же гостеприимство вы ему оказали.

В то время, когда слышался только упрямый стук дождя по булыжникам и неустанное постукивание копыт Сиптаха и других лошадей, еще один всадник проехал через разрушенные ворота. Незнакомец восседал на черном коне, потом соскочил с седла и остался ждать.

Вейни заставил себя встать на ноги, будучи осторожен со свечением Подменыша, который опасно блестел прямо рядом с ним.

— Лио, — проговорил он, заставляя звуки с трудом пробиваться из собственного горла. — Рох выехал по северной дороге перед закатом солнца, он еще недалеко!

Он освободила свой клинок чести, отстегнув его одной рукой и заставив Сиптаха встать на дыбы. — Повернись, — сказала она и наклонилась с седла над ним, разрезая веревки, которыми были связаны его руки. Онемевшим рукам было очень больно. Он взглянул на нее, повернувшись, и она указала ему на лошадь, которую человек подвел к ним.

Вейни глубоко вздохнул и с трудом подошел к лошади, пытаясь забраться в седло. Голова кружилась, а руки были слишком слабы, чтобы держать повод. Он взглянул на лицо в шрамах, искаженное какой-то необъяснимой обидой или яростью, и увидел горькую усмешку в темных глазах крестьянина.

Загремели камни. Темные тени двигались в пелене дождя, пробираясь через осыпь камней, загородившую въезд в крепость — руины двойной стены: люди… или даже меньше чем люди. Вейни увидел их и почувствовал покалывание в шее, наблюдая за темными тенями, которые двигались словно какие-то пресмыкающиеся через беспорядочно наваленные камни.

Неожиданно крикнув ему, Моргейн пришпорила коня в сторону сломанных ворот, раскидывая входящих. Вейни тоже дернул вожжи, но его вороной, привыкший бежать за серым, уже повернулся. Он восстановил равновесие в седле, в то время как лошади миновали разрушенные ворота, и опять обратил внимание на толпу, пробирающуюся сквозь омываемые дождем камни. Они спускались с холма, и лошади, чувствуя свободную дорогу, стучали копытами по мостовой все быстрее и быстрее. Моргейн ехала впереди и все еще держала меч наготове. У Вейни не было никакого желания ехать с ней рядом, пока у нее в руке был обнаженный пылающий меч.

Каменная кладка дороги затерялась в грязи и кустах, затем опять вынырнула, и тряска больно отозвалась в животе и легких. Дождь ослеплял, и молнии усиливали этот эффект: Вейни перестал заботиться о том, куда они едут. Он знал только, что должен следовать за серой лошадью. Боль изматывала его и жгла изнутри, а мускулы напряглись от страданий, заставляя неметь мозг и атрофируя любые чувства, кроме тех, которые заставляли его держаться за повод и сидеть в седле.

Лошади запыхались и замедлили шаг: Вейни беспокоило, что Подменыш еще блестит, ему хотелось, чтобы тот поскорее занял свое место в ножнах. Моргейн задала вопросы, на которые он не смог дать ясных ответов, не зная этой земли и ее законов. Она пришпорила Сиптаха, и серый приложил все силы в рывке, а вороной последовал за ним. Вейни нещадно ударил его шпорами, когда животное начало отставать, боясь, что потеряет Моргейн из вида и зная, что она не остановится. Они завернули на резком повороте, галопом понеслись вниз, а затем опять наверх, через мелкую воду и высокие земляные насыпи.

Когда они забрались на подножие гор, с которого открывался вид на холмы, перед ними раскрылась широкая долина, повсюду неслись потоки воды, так далеко, насколько мог видеть глаз. Они с клокотаньем и ревом поглотили всю дорогу.

Моргейн с ругательствами прервала скачку, и Вейни тоже осадил вороного. Обе лошади топтались на месте. Все, дорога потеряна. Вейни склонился к луке седла, и дождь хлестал его по спине до тех пор, пока боль не прошла и он опять смог разогнуться.

— Мы его не догоним, — сказала Моргейн, ее голос дрожал.

— Да, — ответил он без всякого выражения, закашлялся и опять склонился в седле, пока спазм не прошел.

Брюхо Сиптаха терлось о его ногу, и он почувствовал прикосновение Моргейн на своем плече. Он поднял голову, и вспышка молнии осветила их. На ее лице застыл встревоженный взгляд, капельки дождя как драгоценные камни сверкали на ее бровях.

— Я думал, — сказал он, — что ты уже проехала мимо или потерялась.

— У меня были некоторые трудности, — ответила она и гневно ударила себя ладонью по ноге. — Жаль, что у тебя не нашлось шанса убить его.

Он принял обвинение. — Когда дождь прекратится… — начал он оправдываться.

— Нет, это Саводж, — сказала она в ярости. — Насколько я слышала, это не паводок. Это море, прилив. После Хнота, после лун…

Она глубоко вздохнула. Вейни встревожила последняя зловещей силы молния, осветившая все вокруг, она придала клубящимся на небе тучам странное очертание. Когда следующая вспышка осветила лицо Моргейн, она повернула к нему голову и пристально смотрела на течение вод с выражением загнанного волка. — Может быть, — сказала она, — непредвиденные трудности остановят его, даже если он пройдет через Саводж.

— Возможно, лио, — сказал он. — Я не знаю.

— Если нет, то мы узнаем об этом через несколько дней.

Ее плечи опустились — признак чрезвычайной усталости. Она наклонила голову, затем запрокинула ее, разбрызгивая капли дождя с волос, и снова пришпорила Сиптаха.

Может быть, она заметила блеск молнии лишь впервые, потому что на этот раз она встревожилось. — Вейни? — спросила она, догоняя его. Ее голос донесся до него словно откуда-то издалека.

— Я могу ехать, — сказал он, хотя был почти на грани. Перспектива еще одной сумасшедшей скачки пугала его. Он вряд ли сможет вынести это. Боль в ребрах отдавалась при каждом вдохе. Он начал дрожать, чувствуя холод, хотя раньше верховая езда обычно согревала его. Моргейн развязала на шее свой плащ и набросила ему на плечи. Он поднял руку, отказываясь.

— Надень, — настаивала она, — не надо упрямиться.

Он с благодарностью закутался в плащ, почувствовав вместе с ним теплоту ее тела, и стал согреваться. Она отцепила от своего седла и передала ему фляжку. Вейни глотнул и чуть не захлебнулся, но через минуту горячая божественная жидкость согрела ему горло.

— Оставь ее себе, — сказала она, когда он пытался вернуть ей фляжку.

— Куда мы поедем?

— Назад, — сказала она, — в Охтидж-ин.

— Нет, — возразил он, поддаваясь страху. Страх был заметен в его голосе, и это заставило Моргейн с удивлением посмотреть на него. От стыда он пришпорил вороного, который понес его назад к Охтидж-ину, а Сиптах гарцевал сзади легкой походкой. Он ничего не сказал, не желая даже смотреть на нее, но под плащом прижал рукой свои ноющие ребра и пытался не обращать внимания на панику, которая застыла словно глыба льда в его животе.

Рох без всяких препятствий пробирается к Абараису, они же возвращаются в Охтидж, где их ожидает предательство и вероломство.

А затем он ощутил новый прилив стыда, когда вспомнил девочку-хию, которую там оставил. На этот счет он дал себе клятву и должен выполнить ее.

— Джиран, — сказал он, — тоже была со мной, теперь она пленница.

— Забудь о ней. Что случилось с Рохом?

Вопрос обжег его. Чувство вины смешалось в нем со страхом. Он смотрел на шею вороного. — Хитару, лорд Охтидж-ина, — сказал он, — поехал с Рохом на север, чтобы достичь Абараиса до того, как переменится погода. Я пришел туда, ища пристанища. Это не Эндар-Карш. Мне не удалось, лио, я сожалею.

— Что было раньше: Рох уехал или ты пришел?

Он сознательно не уточнял это в своем рассказе. Ее вопрос попал прямо в цель. — Я пришел, лио, — сказал он.

— Он оставил тебя в живых.

Он взглянул на нее, пытаясь выглядеть спокойным, хотя вся кровь, казалось, сконцентрировалась у него животе.

— Тебе кажется, что я славно проводил время в этом местечке? Что, ты думаешь, я мог сделать? У меня не было шанса расправиться с ним.

Ложь лилась непрерывным потоком, он почувствовал желание немедленно взять все свои слова обратно, потому что неожиданно между ними возник барьер.

Более того, он увидел в ее взгляде не просто подозрение. Спокойное и устрашающее недоверие. Последовало долгое молчание, их лошади шли бок о бок, и ему хотелось выслушать справедливые обвинения в свой адрес, чтобы Моргейн напомнила ему о тех обязательствах, которые он имел перед ней, но она молчала.

— А что бы сделала ты? — наконец закричал он, прерывая молчание. — Ты бы приехала позже?

— Нет, — сказала она вдруг упавшим голосом.

— Ты пришла вовсе не за мной, — неожиданно сказал он. — Тебе был нужен Рох.

— Я не знала, — сказала она очень спокойно, — где находишься ты. Я знала лишь, что Рох находится в Охтидж-ине, и больше никакие слухи до меня не доходили.

Она опять замолчала, и долгое время, пока они ехали под дождем, он кутался в ее теплый плащ и размышлял о том, что сама она говорила ему только правду, которую, однако, он знать не хотел.

Она была более честна с ним, чем он с ней. Рох назвал ее лгуньей, но она не лгала даже тогда, когда маленькая неправда была бы для него облегчением. Он думал об этом с успокоением, и мысль эта согревала его.

— Лио, — сказал он наконец, — где ты была? Я искал тебя.

— В Эрине, — ответила она, и он с горечью выругал себя.

— Они простолюдины, — сказала она, — их легко было удивить, они боялись меня. Я ждала там, но они сказали, что тебя не видели.

— Значит, они были слепы, — сказал он, раздражаясь, — я придерживался дороги, я ни разу не оставил ее. Единственное, что могло прийти мне в голову, — что ты будешь продолжать путь, не дожидаясь меня, зная, что я в любом случае последую за тобой.

— Значит, они знали, — сказала она, нахмурившись. — Знали.

— Может быть, — сказал он, — они просто слишком сильно боялись тебя.

Она выругалась на своем родном языке и потрясла головой, и то, что отразилось на ее лице при вспышке молнии, лучше было не видеть.

— Джиран и я, — сказал он, — мы вместе шли по дороге, и это привело нас в Охтидж-ин. Мы были без еды и без всякой надежды. Я не знал, что найду здесь. Меньше всего я ожидал встретить там Роха. Лио, это крепость, в которой правят кваджлы, и там есть кое-какие записи, в которых копался Рох.

Проклятие чуть было не сорвалось с ее губ, она хотела сказать что-то, но вдруг порыв ветра донес до них крики отчаяния и шум битвы. Моргейн остановилась и вгляделась в зловещее зарево между холмами.

— Охтидж-ин, — сказала она и пришпорила Сиптаха, летя по дороге. Вороной встрепенулся и пустился вслед за ней. Вейни согнулся, не обращая внимания на боль внутри, и в его памяти отмечались лишь все повороты дороги, в то время как крики становились ближе.

Неожиданно укрепления Охтидж-ина выросли перед ними, и они увидели, что внутренний двор весь озарен огнем, клубящийся дым поднимается от главных ворот, где черные размытые фигуры пытались бороться с языками пламени.

Тени метались по дороге, можно было различить женщин и оборванных детей, тюки и другую утварь. Серая лошадь, а за ней черная проскакали мимо, заставив столпившихся людей отпрянуть в испуге.

Они въехали во внутренний двор, где царил хаос, и огонь пожирал людские жилища, и клубы горького дыма поднимались в дождливое небо. Мертвые животные лежали вперемешку с телами людей, среди которых были как темноволосые, так и с белыми волосами, как люди, так и полукровки.

Около ворот, ведущих внутрь крепости, возле стены остатки стражи боролись с крестьянами, и все вокруг было усыпано мертвыми.

Люди отпрянули от копыт первой лошади, сжались и закричали, в то время как колдовской меч был вынут из ножен и озарил все опаловым светом, устрашая их больше, чем огонь. Пролетело копье. Темнота поглотила его, и оно исчезло.

Стражник, запустивший его, наткнулся на острия атакующих оборванцев. Это был последний из сопротивлявшихся. Остальные опустили руки, и нападающие пошвыряли их лицом прямо в грязь и кровь во дворе.

— Моргейн! — приветствовала ее армия оборванцев, поднимая свое оружие. — Анхаран, Анхаран! — Вейни сидел рядом с ней на своем вороном, в то время как люди окружали их в настоящей истерике, пытаясь дотянуться руками, трогали Сиптаха, слишком близко подходя к обнаженному мечу. Освещаемые его сиянием, они обступили и Вейни. Он терпел это, понимая, что тоже стал теперь частью легенд, которые окружали Моргейн, принятую в род Кайя, что он стал тем, чем пугают детей и заставляют людей дрожать от страха. И они обвиняли его во всем, что ему пришлось пережить, отказываясь рассказать его госпоже правду — что чуть позже в Охтидж-ине они и сами наверняка убили бы его.

Он не сопротивлялся, хотя дрожал от желания расправиться с ними. Они в течение целого часа приветствовали его и окружали своим нездоровым обожанием.

— Анхаран! — кричали они. — Моргейн! Моргейн! Моргейн!

Моргейн осторожно вложила Подменыш в ножны, свечение погасло. Она соскользнула на землю в толпу, и люди расступились, освобождая ей путь.

— Отведи лошадей, — приказала она человеку, который, казалось, меньше чем остальные боялся ее, а затем пристально посмотрела на главную башню. Во дворе стало тихо.

Моргейн прошла к ступенькам, ведущим в башню, с Подменышем в руках, готовая обнажить его в любую минуту. Здесь она остановилась на виду у всех, и оборванные и окровавленные люди окружили ее, воздавая ей неуклюжие почести.

Вейни спешился, забрал вещи, привязанные к ее седлу, и отказался от предложенной ему помощи. Люди почувствовали его нерасположенность и отстали.

Моргейн подождала его, пока он поднимался по ступенькам, а затем они вошли внутрь. Вейни с вещами через плечо следовал за ней вверх по ступенькам к открытому входу. Внутри, распростертый, лежал стражник-привратник с застывшим выражением ужаса на лице.

Люди с факелами освещали им путь. Вейни пришел в ужас от того, что увидел в главном зале со спиральными лестницами. Мертвые мужчины и женщины, кваджлы и невинные люди, слуги. Он продолжал идти по ступенькам, снившимся ему в заточении в ночных кошмарах, хромая вслед за Моргейн, которая шла с мечом в руке.

«Она покончит со всем этим, — предсказал ему Рох, — и положит конец надеждам этих людей. Вот с какой целью она пришла сюда».

11

В зале лордов тоже царил хаос, тела лежали повсюду. Даже белая собака валялась около очага в луже крови, которая растеклась по коврам и камням и смешивалась с кровью ее хозяев. Толпа слуг в углу стояла на коленях.

В другом углу собрались оборванные мужчины и крестьяне, захватившие трех стражников с белыми волосами, полукровок, в защитных шлемах.

Вейни остановился, увидев это, и неожиданно жар бросился ему в лицо, затрудняя дыхание. Он прислонился к дверному косяку, в то время как Моргейн вошла в комнату и осмотрелась.

— Унесите мертвых из крепости, — сказала она оборванцам, ожидавшим ее приказаний, — и похороните их. Есть ли среди них их повелитель?

Старший из мужчин сделал беспомощный жест руками. — Неизвестно, — сказал он с акцентом, понять который было трудно.

— Лио, — отозвался Вейни, — в Охтидж-ине правит человек по имени Китан. Он брат Хитару. Я знаю, как он выглядит.

— Будь рядом, — приказала она отрывисто и сказала другим: — Поищите его, и сохраните все бумаги, какие только найдете, и принесите их мне.

— Хорошо, — сказал один из стоящих рядом людей, на которого она смотрела.

— А что с остальным? — спросил старший, выступая вперед. — Что делать с другими вещами, которые мы будем находить, леди?

Моргейн нахмурилась и огляделась вокруг — воинственная и зловещая фигура среди грубой кожи и лохмотьев. Она посмотрела на пленников, на мертвых людей, на маленького простого человека, который ждал ее распоряжений, и пожала плечами.

— Мне-то какое дело? — сказала она. — Все, чем вы будете заниматься здесь, меня не волнует. Только не попадайтесь мне на глаза. Поставьте стражу около двери и пришлите слуг для помощи.

Ее глаза устремились туда, где толпились домашние слуги. Люди с отметинами, в коричневых ливреях, которые прислуживали кваджлам. — Этих мне будет достаточно. И, Хаз, пришли мне своих сыновей для стражи — больше я ни о чем тебя сегодня вечером не прошу.

— Хорошо, — сказал старик и неуклюже согнулся, имитируя вежливость лордов. Он указал в ее сторону молодым людям небольшого роста, которые приблизились к Моргейн с опущенными глазами. Самый высокий из них был ей всего лишь по плечо, но они были крепкого телосложения.

«Болотники, — подумал Вейни. — Люди из Эрина».

Между собой они говорили на языке, который он понять не мог. Народ, которого он раньше никогда не встречал в своих землях. Маленькие и скрытные; их законы были ему неизвестны. Их было много, и они толпились в коридорах. Это они преднамеренно не нашли его для Моргейн, когда она посылала их искать его. И тем не менее она вернулась назад к ним, будто доверяла им. Он вдруг заволновался, что безоружен и что их жизни фактически в руках этих маленьких скрытных людей, говорящих между собой о секретных вещах на никому не понятном языке.

Мимо промелькнула высокая фигура, одетая в черное. Вейни отпрянул в изумлении, узнав священника, приближающегося к Моргейн. Он рванулся и, схватив священника за одежду, бросил его на пол.

Моргейн смотрела вниз на лысеющего беловолосого священника, чье тонкое лицо было искажено ужасом и который трясся в мертвой хватке Вейни. Священник подполз к Моргейн и пытался встать на ноги, возможно, чтобы сделать попытку убежать, но Вейни крепко держал его.

— Выкиньте его во двор, — сказал Вейни, вспоминая, как этот самый священник заманил его в Охтидж-ин, обещая ему безопасность, и как этот священник стоял рядом с Байдаррой. — Пусть он испытает свою судьбу там, среди людей.

— Как твое имя? — спросила священника Моргейн.

— Гинун, — едва произнес полукровка. Он повернулся, чтобы взглянуть на Вейни. Темноглазый пожилой человек, может быть, больше человек, чем кваджл. От страха его губы тряслись. — Великий лорд, многие будут помогать тебе, многие, и я буду помогать тебе. Наши лорды ошибались.

— Думаешь, я поверю тебе? — спросил Вейни с такой горечью, что ему было трудно говорить. Он освободил старика. — Ты знал своих лордов, ты знал, что должно будет случиться, когда вел меня к ним.

— Возьми нас с собой, — прошептал Гинун, — возьми нас с собой, не оставляйте нас здесь.

— Куда? — спросила Моргейн холодным тоном. — Куда, по-твоему, мы направимся отсюда?

— Через Источники, через Врата в другие земли.

Ужасно было видеть надежду в глазах священника, когда тот переводил взгляд с одного на другого. Его подбородок трясся, а глаза были наполнены слезами. Он поднял руку для того, чтобы прикоснуться к Моргейн, но вдруг потерял смелость и прикоснулся вместо этого к руке Вейни, всего лишь пальцами, не больше. — Пожалуйста, — просил он его.

— А кто тебе это сказал? — спросила Моргейн. — Кто?

— Мы ждали, — прошептал хрипло священник. — Мы стремились к Источникам, и мы ждали. Проведи нас через них, возьми нас с собой.

Моргейн отвернулась, не желая больше говорить с ним. Плечи священника опустились, он начал вздрагивать от рыданий. Затем посмотрел на Вейни. Его лицо было мертвенно-бледным. — Мы служили кел, — сказал он, словно оправдываясь. — Мы ждали, мы ждали. Лорд, поговори с ней. Лорд, мы будем помогать тебе.

— Уходи отсюда, — сказал Вейни, ставя его на ноги. Тревога закралась в его сердце, когда он смотрел на священника, который служил дьяволу, чьи молитвы были на службе у кваджлов. Священник вырвался из его рук, все еще глядя на него умоляющими глазами.

— Она не будет иметь с тобой никаких дел, — сказал Вейни священнику. — И я тоже.

— Короли Бэрроу, — зашептал священник, глаза которого отвернулись от него, а затем уставились снова. Он импульсивно трогал амулеты, которые висели на его одеянии. — Лорд Рох пришел с истиной. Это была истинная правда.

И священник направился к двери, но Вейни схватил его и вернул назад. Тот бессмысленно боролся, как отчаявшийся человек.

— Лио, — сказал Вейни спокойным голосом, вызывающим страх у всех, кто его слышал, и готовый к любому повороту событий священник затих. — Лио, не разрешай ему уйти. Этот священник навредит тебе при первой возможности. Умоляю, не пренебрегайте моими словами.

Моргейн посмотрела на него, затем на священника. — Бравый священник, — сказала она стальным и чистым голосом в тишине, которая вдруг воцарилась в комнате. — Фвар!

Из того угла, где стояли плененные стражи, вышел человек. Самый высокий по сравнению с остальными, ростом почти с Моргейн. У него было квадратное лицо, заживающий шрам бежал по правой щеке вниз через обе губы. Вейни сразу узнал того, кто гарцевал на вороном во дворе.

— Да, леди, — сказал Фвар. Его акцент был понятнее чем у других, и вел он себя с достоинством, стоя прямо.

— Собери своих сородичей вместе и найди тех кел, которые выжили. Я не буду убивать их, Фвар. Я хочу посадить их в одной комнате под стражей. Ты знаешь, что я держу данное мной слово.

— Да, — ответил Фвар и нахмурился. Его лицо могло показаться вполне обычным, но это было не лицо, а маска, на которой больше всего выделялись глаза, горячие и жестокие — Для некоторых из них вы пришли слишком поздно.

— Меня не волнуют те, кто проклят всеми, — ответила Моргейн. — Я обязана только тебе и полагаюсь только на тебя, потому что ты мне понятен.

Фвар поколебался и, поклонившись, направился к выходу.

— И еще, Фвар…

— Леди?

— Охтидж-ин отныне крепость людей, и я свое дело сделала. А те, кто занимаются сейчас грабежом — они крадут у тебя.

Эта мысль явственно отразилась на лице Фвара, и прочие присутствующие внимательно следили за происходящим.

— Да, пожалуй, — сказал Фвар.

— Леди, — сказал другой с сильным акцентом. — Амбары с зерном… Будете ли вы раздавать?…

— Разве не Хаз ваш священник? — спросила она. — Пусть ваш священник откроет амбары и поделит это ваше зерно среди ваших людей. Не спрашивайте меня больше о таких вещах. Это меня не волнует. Оставьте меня.

Наступило молчание.

Один из болотников махнул стражникам-кваджлам, гоня их к двери. Двинулись и все остальные, Фвар и Хаз, остались только трое сыновей Хаза, которые были назначены стражниками, и всхлипывающий священник Гинун, а также трое слуг, стоящих на коленях в дальнем углу.

— Покажите мне, — сказала Моргейн слугам, — где лучшие комнаты с крепкими дверями, достаточно безопасные, чтобы мы могли бы поместить там священника для его же собственной защиты.

Она говорила с ними мягко, и некоторые зашевелились, другие, набравшись смелости, взглянули на нее, тут же опустив глаза.

— Там, — сказал старший из них и указал в сторону двери, которая вела из центрального коридора внутрь.

Там, напротив большого главного зала, была маленькая комнатка без окон. В ней Моргейн и велела запереть священника, закрыть задвижку на двери и обмотать ее цепью, поставив у дверей стражу. Идея посадить священника под арест принадлежала Вейни, и он проделал все это не торопясь.

Ему не хотелось смотреть священнику в глаза, когда тот уселся в темной комнате, где было запрещено держать какой-либо огонь, чтобы он не принес вреда ни себе, ни другим с его помощью. Ужас священника был почти осязаем, и Вейни колебался закрывать дверь.

Священник дьяволов, который ползал около ног Моргейн и чья нечистота словно бы запачкала их самих. Вейни с отвращением смотрел на этого человека, видя, как он боится темноты, и понимал его страх.

— Успокойся, — сказал он наконец Гинуну так, чтобы стражники не слышали, — ты здесь в большей безопасности, и будешь в безопасности до тех пор, пока ведешь себя тихо.

Когда Вейни закрывал дверь, священник с белым лицом и ужасом в глазах все еще смотрел на него. Вейни задвинул задвижку и обмотал вокруг нее цепь, вспоминая крышу башни, где сидел под замком он сам, и слова Роха. Он подумал, что ему никогда не хотелось бы увидеть, как вел себя тогда этот священник. Он, илин, никогда не скажет об этом Моргейн. Он не доверит ей свои воспоминания.

И он не знал, было ли это из-за добродетельности или из-за трусости.

Сыновья Хаза заняли свои места около дверей. Моргейн поджидала его в нижнем зале. Он вышел к ней через палаты, в которых сидели когда-то великие лорды, и бросил ее вещи на камни рядом с очагом.

Еще несколько тел попались им. Порванные гобелены, тела стражников и бывших лордов лежали среди разбитого стекла и перевернутых кресел. Вейни знал их. Одно из них было телом старой женщины, другое — телом одного из старых лордов, который с неохотой поклонялся Хитару.

— Наведите здесь порядок, — резко сказала Моргейн слугам, — и уберите их.

И, пока они делали это, она пододвинула тяжелое кресло прямо к очагу, к огню, который все еще горел там, разведенный для бывших хозяев, вытянула ноги и скрестила их в лодыжках, не обращая никакого внимания на грязную работу, которую выполняли слуги. Она поставила Подменыш концом на пол, прислонила сбоку от себя и протяжно вздохнула.

Вейни отвел глаза от того, что происходило в комнате. Слишком много страшных смертей. Он был воином, но он привык к сражениям, а не к истреблению вооруженными людьми безоружных. Ему не хотелось в дальнейшем вспоминать все то, что произошло в Охтидж-ине.

Где-то здесь была Джиран, потерянная в этом хаосе, уцелевшая или погибшая от жестокой руки одного из болотников. Он подумал об этом с болью в сердце, ощутил собственную измотанность и услышал шум толпы снаружи. Несчастным женщинам этой крепости уже ничем нельзя было помочь. Но Джиран верила ему, когда он говорил ей, что заберет ее из Охтидж-ина.

— Лио, — сказал он и упал на колени рядом с очагом, у которого сидела Моргейн. Его голос дрожал, но ему не было стыдно, потому что оба они были уставшими. — Лио, где-то здесь Джиран, я должен найти ее, я перед ней в долгу…

— Нет.

— Лио.

Она смотрела в огонь, ее загорелое лицо было усталым, а белые волосы все еще мокрыми от дождя.

— Если ты выйдешь наружу, во двор, то какой-нибудь шию воткнет тебе нож в спину. Нет, достаточно.

Он поднялся на ноги, тронутый ее заботой, уставший от бесполезных дебатов и борьбы своих доводов с ее. Он посмотрел на дверь, раздумывая над тем, что она высказала свои возражения и больше нет смысла продолжать убеждать ее, но, тем не менее, направился к выходу. Он знал о ее доброте, и она тоже знала это.

— Илин, — ее голос догнал его. — Я отдала тебе приказ.

Он остановился. Это был голос чужого человека, холодный и незнакомый. И сама она была окружена незнакомыми ему людьми, намерений которых он не знал. Он смотрел на нее, и страх подобрался в его сердце. Было такое ощущение, что она, как и вся земля, изменилась.

— Я не собираюсь повторять тебе мои доводы, — сказала она.

— По отношению к кому-нибудь другому, — ответил он, — это могло бы быть полезно.

Последовало долгое молчание. Она сидела и смотрела на него, а он наблюдал, как в ней растет холод.

— Что ж, можешь поискать свои вещи, — сказала она. — А затем можешь взять лошадь и эту девочку хию, если она еще жива, и уходите с ней, куда хотите.

Она всегда говорила именно то, что имела в виду, и он затрясся от бессильного гнева. В ее голосе не было ни одной сердитой нотки, ничего такого, против чего он мог бы восстать, никакой надежды на то, что он не так понял или что она не так выразилась. На него давила жуткая усталость и пустота, которую невозможно было постичь, — если он уйдет сейчас, то никогда больше Моргейн не увидит.

— Я не узнаю, — сказал он. — Я не узнаю ту, кому дал клятву.

Ее глаза оставались сфокусированными на чем-то за его спиной, словно она уже распрощалась с ним.

— Ты не можешь прогнать меня, — закричал он на нее, и его хриплый голос сломался, лишая его последних остатков достоинства.

— Нет, — согласилась она, не глядя на него. — Но если ты остаешься со мной, то не должен обсуждать мои приказания.

Он отрывисто вздохнул и подошел туда, где она сидела, преклонил колена на камне у очага, сорвал плащ, который она дала ему, отложил его в сторону и смотрел в одну точку до тех пор, пока не почувствовал, что может говорить, не теряя самоконтроля.

Она нуждалась в нем, убеждал он себя. И, тем не менее, она не приказывала ему остаться. Джиран, подумал он, будет оставаться в его памяти до конца его дней, но Моргейн… Моргейн он не может покинуть.

— Могу я хотя бы, — спросил он спокойно, — послать одного из слуг, чтобы они поискали ее?

— Нет.

Он отчаянно вздохнул, чуть не смеясь, надеясь, что это была необдуманная реакция и что она передумает, но смех и надежда умерли, когда он взглянул на нее прямо и увидел, что холодность все еще была на ее лице. — Я не понимаю, — сказал он. — Я не понимаю.

— Когда мы клялись друг другу, — сказала она слабым голосом, — ты попросил меня об одной любезности, и я пошла тебе навстречу. Не вмешивайся в то, что тебя не касается. Так что — не оставишь ли ты в покое и эту девочку?

— Я не понимаю, лио. Она была пленницей, и ее куда-то увели. Возможно, она страдает. Женщины там, снаружи, — добыча болотников и толпы во дворе. Однако ведь ты тоже женщина, неужели ты не можешь найти способа помочь ей?

— Она, может быть, страдает, и если ты хочешь спасать ее, то оставь службу у меня и ищи ее, а если нет, то имей сострадание к ней и оставь ее в покое.

Она на некоторое время замолчала, ее серые глаза обвели комнату с порванными гобеленами и разбросанными богатыми украшениями. Со двора все еще доносились крики и стоны, ее взгляд суетливо забегал. Она опять взглянула на него. — Я сделала то, что была вынуждена сделать, — сказала она отсутствующим мертвым голосом. — Я привела сюда обитателей Бэрроу и болотников Шиюна потому, что мне необходимо было достичь этой земли, чтобы выжить. Больше меня с ними ничто не связывает. Я не хочу руководить ими, я просто пришла вместе с ними и буду здесь только до тех пор, пока можно будет двигаться дальше. Несмотря ни на что, всех их я оставлю у себя за спиной.

Он слушал, и что-то внутри у него сжалось — не от слов, но от тона, которым они были произнесены. Она лгала. О всем своим сердцем надеялся, что понял ее или наоборот не понял совсем. Подняться сейчас, выйти за дверь и оставить ее, сделать что-нибудь, чтобы доказать, что он не принадлежит ей — он не знал, смелость это или трусость.

— Я останусь, — сказал он.

Она посмотрела на него, ничего не говоря. В нем рос страх — такой странный и тревожный был у нее взгляд. У нее под глазами появились какие-то тени. Он понял, что она не спала и не отдыхала все последние дни, не имея товарища, охранявшего ее сон среди чужаков, не имея того, кто смог бы заполнить пустоту и молчание, окружающее ее.

— Я попрошу поискать ее, — сказала она наконец. — Может быть, ее найдут, если ты сможешь дать достаточно ясные указания.

Он услышал надменность в ее голосе, зная, что за этим скрывается, весь дрожа поклонился, до камней очага и опять сел.

— Тебе сейчас просто необходимо поспать, — сказала она. — Хотя бы час, а потом я тебя разбужу и отдохну сама.

Он осмотрелся вокруг, посмотрел в открытый проход в следующую комнату, где слуги сновали туда-сюда, унося бывших владельцев. Где-то горел свет, открывались и закрывались двери, шуршали одежды. Теплая постель — долгожданная роскошь, о которой он и не мечтал.

«Это отличается, — подумал он, — от того, что этой ночью будут иметь другие». Джиран, если она все еще жива, Китан, лишенный власти, Рох, пробирающийся втемноте сквозь бурю и наводнение и видящий свой собственный ночной ужас с Моргейн в виде главного действующего лица. Рох с Абараисом имел шансы победить их.

Сейчас Моргейн смотрела на него с обычным выражением лица, немного усталым, хорошо ему знакомым.

— Лучше сначала отдохни ты, — сказал он. — А я посижу у огня и присмотрю за слугами.

Она поблагодарила его взглядом из-под полуопущенных ресниц и мотнула головой: — Иди спать, я позволяю. Твоя совесть будет чиста.

Он едва не упал, встав на затекшие ноги, и прислонился к каминной полке, смотря на нее извиняющимся взглядом. Ее глаза, встревоженные и задумчивые, благословляли его. Вейни почтительно и благодарно склонил голову. Ночные кошмары окружали его, ужас всего того, что происходило в этой крепости. Останови это, — хотелось взмолиться ему, — прикажи им прекратить этот ад, ты ведь можешь и не делаешь.

Однажды она вела за собой армию. Это было еще до его рождения. Десять тысяч человек следовали за ней — и пропали, канули в неизвестность, кланы и королевства исчезли, династии погибли, а Эндар-Карш погрузился на сотни лет в нищету и разруху.

По ее прихоти клан Яйла исчез до последнего человека, поглощенный Вратами; та же судьба постигла многих других из Карша, исчезла часть кланов Нхи и Маай. Жуткое подозрение закралось к нему в душу.

Он оглянулся на нее, на одинокую фигурку перед огнем, и открыл рот, чтобы сказать ей о своих страхах и подозрениях и услышать в ответ, что они не имеют под собой никакой почвы.

Но здесь были слуги, которые наверняка будут подслушивать и везде повторять услышанное. Он не отважился заговорить, повернулся и вышел в другую комнату.

Здесь была мягкость пухового матраца, уют гладких тканей, чистота во всем.

«Скоро она поднимет меня, — подумал он лишь на секунду. Не так много осталось до утра». Он спал полностью одетым, в чистой одежде, которую нашел в шкафу и которая принадлежала бывшему лорду, такому же высокому, как и он, поскольку подходила по длине рукавов и ширине плеч. Удобная и мягкая одежда ласкала тело, наконец-то можно отдохнуть, расчесав волосы и побрившись в теплом месте, опрысканном заботливой служанкой или убитой леди-кваджл какими-то снадобьями.

Он отвлекся от этих мыслей и приказал себе не вспоминать о том, где находится и что происходит снаружи. Он был в безопасности. Моргейн наблюдала за его сном, также как и он будет наблюдать за ее. Он отмел прочь все мысли, полностью доверившись ситуации, и убедил себя в том, что никто не имеет права украсть у него заслуженный отдых.

Время от времени негромкие его беспокоили звуки. На мгновение скрип наружной двери встревожил его, пока он не услышал мягкий голос Моргейн, спокойно говорящей с кем-то. Затем дверь опять закрылась, и он увидел мягкий свет в ее комнате. Он знал, что скоро она позовет его на дежурство. Он опять погрузил себя в несколько оставшихся минут, предназначенных для драгоценного сна. Он услышал всплески воды в ванной комнате, освещенной одной простой лампой и отблесками камина из соседней комнаты. Благодарный за предоставленное ему время и удовлетворенный тем, что она тоже будет иметь возможность отдохнуть, он с наслаждением опять закрыл глаза.

Шорох одежды разбудил его, и пред ним явилась женщина-кваджл в белом халате, бледная как призрак. Он не сразу узнал ее, и его сердце забилось в панике, предчувствуя убийство и смерть. Это была Моргейн. Она откинула покрывало с другой стороны огромной кровати, и он с некоторым стыдом приготовился покинуть свое место.

— Продолжай спать, — шепнула она, успокаивая его, — слуги снаружи охраняют нас, и дверь заперта изнутри. Пока есть такая возможность, нет нужды бодрствовать кому-то из нас.

В руке у нее был Подменыш, который всегда лежал рядом с ней во время сна. Она положила его, эту страшную и опасную вещь, сверху на покрывало и словно пропасть разделила их. Вейни лежал очень тихо, чувствуя, как матрац подался под ним, когда она улеглась рядом и укрылась покрывалом.

В то же время вместе с мягким шумом ее дыхания он почувствовал вес Подменыша, лежащего между ними.

Он больше не хотел спать, сердце его учащенно стучало. Его тревожило то, что он не сразу узнал ее. «Заиндевевшие волосы, — так пелось о ней в одной старой балладе, — и иней этот весьма обжигает». Было мило с ее стороны, что она не послала его к очагу, заботиться о таких мелочах было так на нее не похоже. Возможно, она сама не могла бы спать спокойно, если бы отослала его на холодные камни. Возможно, это было компенсацией за те грубые слова, которые она сказала ему недавно.

Но все равно это было не похоже на их походные привалы, когда они делили вместе один плащ и тепло костра — два товарища, всегда готовые к внезапному нападению из темноты.

Он прислушивался к ее дыханию, старался предчувствовать каждое движение с ее стороны, пытаясь отвлечься от других мыслей на ее счет. Он мысленно взмолился, волнуясь, правильно ли она поймет его, если он удалится к очагу. Такая женщина, как она, может и не придать значения этому жесту.

«А может быть, — думал он, чувствуя себя несчастным, — она хочет, чтобы он преодолел этот барьер, и специально испытывает его».

Моргейн спросила его тогда, почему он пошел за ней. Твое милосердие, ответил он ей, гораздо более великодушно, чем у моих родственников. Это замечание словно хлестнуло ее. Он и теперь не понял, что ее так рассердило.

Он был человеком. А она? Он не был уверен в этом. Он боялся бога, а она не была богобоязненной. Логика была не применима в рассуждениях относительно нее. Все аргументы Роха разбивались, когда он находился рядом с ней, и он точно знал, что привело его на эту сторону Врат, несмотря на то, что до сих пор боялся смотреть в ее чуждые серые глаза и боялся лжи с ее стороны, и этот страх превращался в какое-то другое чувство, и потому он боялся сам себя и боялся ее, своей госпожи, убийцы десятков тысяч людей, ее, которая на вид была кваджлом.

Он совершенно запутался, пытаясь размышлять так, и у него было только одно средство — знание того, что он житель Карша и нхи и что она проклята в его земле. Половина из того, что люди говорили о ней, было ложью, но то, что он видел собственными глазами, ужасало и не поддавалось никакой логике.

Наконец он понял, что речь идет не о логике и не о добродетели, которые мешают ему разобраться во всем, а о том, что если хоть однажды он попытается преодолеть холод между ними, Моргейн перестанет доверять ему. «Илин, — сказала она однажды, довольно грубо, — ты должен знать свое место». «Илин, — добавила она сегодня ночью, — делай то, что я тебе приказываю».

Гордость мучила его. Он не мог позволить такого отношения к себе. Он начал соображать, какую ошибку допустил в их отношениях, если она относится к нему как к человеку, а он пытается быть одновременно и человеком, и слугой. В нем жил какой-то компаньон старше, чем он, очень требовательный и злой, и это давило на его сознание.

Если она действительно хорошо относится к нему, но не хочет ставить в неудобное положение, держа его на расстоянии, то ее желание приблизить его к себе теперь свидетельствует о необычайной доброте и расположении к нему.

И все-таки он с тревогой думал, ради чьего спокойствия она положила меч между ними — ради своего или ради его?

12

Что-то упало, громко ударившись о пол.

Вейни проснулся, протянул руку и понял, что место рядом, где должна была лежать Моргейн, пусто и холодно. Белый дневной свет разливался по соседней комнате.

Спрыгнув с кровати и открыв дверь, он увидел Моргейн в привычном черном одеянии, стоявшую возле открытой внешней двери. Книги были разбросаны по полу, ящики выдвинуты, кругом был беспорядок. Слуги вносили еду, над тарелками поднимался пар и аппетитный запах, золотые чашки блестели на длинном столе.

А за внешней дверью, рядом с Моргейн, стояли совершенно другие стражники, другой крови, более высокие и стройные, совершенно не похожие на болотников. Она спокойно отдавала им приказания и получала отчеты.

Вейни взъерошил волосы, все тело его болело, а ноги были покрыты ранами.

Он вернулся в спальню, нашел в шкафу свежую рубашку и пару узких сапог, затем сел на кровать, пытаясь засунуть в них ноги, и стал прислушиваться к голосам Моргейн и людей в соседней комнате. Он не понимал, что там происходит. Расстояние было значительное, а произношение ему незнакомо.

Ему казалось нетактичным явиться сейчас к ней и вмешаться в ее дела. Он подождал до тех пор, пока Моргейн не распрощалась с ними и пока слуги не удалились, закончив завтрак. Только тогда он поднялся и отважился выглянуть в ее комнату.

— Садись, — предложила Моргейн, указывая на место за столом и с задумчивым выражением пожала плечами. — Вот уже полдень, а дождь льет не прекращая, все кругом затопило и нет возможности выбраться. Предполагается, что к вечеру ненастье утихнет. Так говорят шию.

Вейни подвинул предложенное ему кресло, но когда стал садиться, заметил пятно на ковре и замер. Она взглянула на него, и он отодвинул кресло, обошел вокруг стола и сел на противоположной стороне, не глядя вниз, пытаясь забыть кошмары прошлой ночи.

Моргейн сидела молча. Он наложил себе еду в золотую тарелке после нее и отпил горячий, незнакомый на вкус напиток, который согрел его больное горло. Он ел, не проронив ни слова, находя ужасно неудобным делить стол с Моргейн — еще более неудобным, чем делить с ней постель. И ему казалось ненормальным сидеть за столом в ее присутствии. Это было возможно в другой его жизни, когда он был сыном лорда, был знаком с придворными манерами и не пользовался репутацией отшельника вне закона.

Она продолжала молчать. Но существовавшая между ними отчужденность здесь, в Охтидж-ине, делала ее длительное молчание даже удобным для него.

— Похоже, они не слишком хорошо кормили тебя, — заметила Моргейн, когда он в третий раз потянулся за едой, а она успела закончить только первую порцию.

— Да, не очень.

— Ты и спал как убитый, впервые за все время, что я тебя знаю.

— Ты могла бы разбудить меня, когда проснулась.

— Мне показалось, что тебе необходим отдых.

Он пожал плечами.

— За это спасибо, — сказал он.

— И еще я понимаю, что твое ложе здесь было не очень уютным.

— Пожалуй, — согласился он, взяв чашку в руки. Ему было тревожно от ее странного юмора и от того, что она обсуждала это с такой настойчивостью.

— Мне стало известно, — сказала Моргейн, — что ты убил двух людей, один из которых — хозяин Охтидж-ина.

Он поставил чашку на блюдце и, держа ее пальцами, стал вращать, а сердце его билось как после долгого бега.

— Нет, — сказал он, — это неправда. Одного человека я убил, но лорда Байдарру убил Хитару, его собственный сын, находясь в одной комнате со мной, и я должен был быть повешен за это в следующую ночь. Другой его сын, Китан, возможно знает правду. Я не уверен. Все было сделано очень грамотно, лио. В комнате не было никого, кроме Хитару и меня, и никто не знает наверняка, что случилось.

Моргейн оттолкнула свое кресло и развернула его так, чтобы видеть Вейни через угол стола. Она отклонилась назад, рассматривая Вейни с хмурым выражением, которое заставило его почувствовать себя еще более неудобно.

— И еще, — сказала она. — Хитару уехал в сопровождении Роха и взял с собой основные силы Охтидж-ина. Почему? Почему он взял стражников?

— Я не знаю.

— Должно быть, ты пережил ужасное время.

— Да, — наконец произнес он, потому что она молчала и нужно было заполнить паузу.

— Вейни, я не нашла Джиран, дочь Эла, но пока я искала ее, я услышала странные вещи.

Ему показалось, что краска хлынула ему в лицо. Он сделал глоток, чтобы облегчить спазм в горле. — Я слушаю тебя, — сказал он.

— Говорят, — продолжала она, — что вы с ней были под личной охраной Роха, и что по его приказу вы оба содержались в комфорте и безопасности до тех пор, пока Байдарра не был убит.

Он поставил чашку и взглянул на Моргейн, вспоминая, что любого подозрения для нее достаточно, чтобы совершить убийство, но она сидела и завтракала, разделяя с ним напитки и еду, хотя узнала обо всем этом еще поздним вечером, перед тем, как лечь спать рядом с ним.

— Если ты думаешь, что не можешь доверять мне, — сказал он, — ты можешь отделаться от меня прямо сейчас, тебе не следует ждать.

— Ты собираешься отвечать, Вейни? Или ты будешь морочить мне голову? Ты опустил многое в своем рассказе, а твоя клятва, нхи Вейни, не предусматривает этого.

— Рох был прекрасно принят здесь, как мне показалось, и он пообещал, что и я буду в безопасности, это верно, но не в таком комфорте, как ты думаешь, лио. И позже, когда Хитару захватил власть, Рох тоже вмешался.

— А ты знаешь, почему?

Он помотал головой и ничего не сказал. Предположений было много, но ему не хотелось обсуждать их с ней.

— Ты разговаривал с ним самим?

— Да. — Последовало долгое молчание. Он чувствовал себя не в своей тарелке, сидя в кресле и глядя ей в глаза; никогда еще между ними не возникало такого напряжения.

— Тогда у тебя должны быть какие-то соображения.

— Он сказал, что делает все это из-за родства.

Моргейн ничего не ответила.

— Он сказал, — продолжал Вейни, — что если ты окажешься для меня потерянной, то тогда он может требовать от меня расторжения клятвы.

— Это было твое предложение? — спросила она, и когда негодование отразилось на его лице, ее взгляд сразу смягчился. — Нет, — прикинула она. — Нет, ты бы не сделал этого. — Она мгновение смотрела на него с каким-то затаенным страхом, так, словно хотела сказать то, о чем давно думала.

— Ты слишком невежествен. И твоя невежественность — большая ценность для него.

— Но я не стал бы помогать ему бороться против тебя.

— Но ты беззащитен. Ты невежествен и беззащитен.

Кровь ударила ему в лицо от гнева. — Да, конечно же, — сказал он.

— Я могу исправить это, Вейни.

Стань тем, чем стала я, служи тому, чему служу я, выноси то, что выношу я… Жар разлился по его телу.

— Нет, — сказал он. — Нет.

— Вейни, ради себя самого, послушай меня.

Надежда была в ее глазах. Никогда она так настойчиво не просила его выслушать ее. Может быть, она надеялась на то, на что раньше не могла надеяться. Он вспомнил также то, о чем на время забыл, разницу между Моргейн и кайя Рохом: что Моргейн, имея право приказывать, всегда воздерживалась от этого.

— Лио, — зашептал он, — я буду пытаться сделать все, что ты прикажешь мне, но не все приказы я в состоянии выполнить.

— Все, кроме одного, — заключила она тоном, кольнувшим его в самое сердце.

— Лио, все, что угодно.

Она потупилась, и словно занавес опустился между ними, затем вновь подняла глаза. В них не было горечи, только глубокое сожаление.

— Не надо стараться выглядеть бравой передо мной, — сказал он, уязвленный. — Ты чуть не погибла в наводнении, пытаясь следовать дальше, не завершив своих дел здесь. Это на тебя очень похоже. Но делаешь ты это не ради меня, а ради себя самой.

Ее глаза опять опустились и снова поднялись.

— Да, — сказала она без следов стыда, — но теперь, Вейни, мои враги не оставят тебя в покое, и твое неведение не в силах спасти тебя от этого. Отныне, пока ты досягаем для них, ты никогда не будешь в безопасности.

— Я понимаю твои слова так: ты всегда была милосердна ко мне и никогда не обременяла меня своими кваджлинскими способностями, и ради этого мне следует делать для тебя больше, чем требует моя клятва. Неужели этого тебе мало? Ты можешь приказывать, ведь я всего лишь илин. Приказывай — и я сделаю все, о чем ты просишь.

В глубине ее глаз появилась жесткость; отрицание и утверждение пытались перевесить друг друга, и было заметно отчаяние. — О, Вейни, — сказала она мягко, — ты просишь меня о добродетели, которой, как ты знаешь, я не обладаю.

— Я жду твоих приказов, — сказал он.

Она нахмурилась и уставилась куда-то в сторону.

— Я пытался, — сказал он после долгого молчания, — достичь Абараиса и там дожидаться тебя. Если бы мне удалось использовать Роха, чтобы попасть туда, я бы ушел с ним и там постарался бы остановить его.

— Каким образом? — спросила Моргейн, рассмеявшись. Но затем опять повернулась к нему, и ее взгляд по-прежнему был умоляющим. — Если бы меня не стало, что ты смог бы сделать?

Он пожал плечами, пытаясь найти ответ на самую ужасную вещь, которую мог представить.

— Бросил бы Подменыш во Врата. Этого было бы достаточно?

— Если бы ты мог справиться с ним. Это убило бы тебя и разрушило бы только одни Врата. — Она взяла Подменыш и положила его поперек кресла. — Эта вещь создавалась для другой цели.

— Пусть лучше остается в ножнах, — сказал Вейни, когда Моргейн стала вынимать лезвие. Затем зашел ей за спину, поскольку не доверял этому проклятому клинку. Моргейн держала его, наполовину вынув и повернув плоской частью лезвия к Вейни, и кваджлинские руны на его поверхности светились мягким опаловым сиянием.

— Любой, кто сможет прочитать это, — сказала она, — сможет управлять Вратами, и я думаю, ты понимаешь, что из этого может получиться и почему нужно бояться, что Рох завладеет им. Для всех будет чрезвычайно опасно — если ты настигнешь его, имея этот меч с собой.

— Убери его, — попросил Вейни.

— Вейни, способен ли ты прочесть эти надписи на кваджлинском языке? Прочитать, понять их смысл и научиться пользоваться ими? Или я прошу у тебя слишком многого?

— Это очень важно для тебя?

— Да, — ответила она.

Он отвел глаза и кивком согласился.

— Забери Подменыш себе, если меня вдруг не станет. Знай, что этот меч научит тебя всему, и воспользуйся им только в том случае, если у тебя не будет другого выбора.

— Я сделаю это, — ответил он, и холод охватил его, как будто лед упал на его сердце. Именно так когда-нибудь и завершатся их совместные странствия, и он понял, что всегда знал это. Моргейн вложила меч с драконом-эфесом в ножны и, держа его на сгибе руки, кивнула в сторону огня, возле которого лежало вооружение и свернутый плащ.

— Это твое, — сказала она. — Слуги нашли это сегодня ночью. Оденься. Я больше не доверяю этому месту. Все прочие дела мы уладим потом. Мы еще поговорим об этом.

— Хорошо, — согласился Вейни, радуясь тому, что этот их разговор прекратился — она могла добиться от него и большего, и она добьется еще большего, отнимая его у самого себя по маленьким кусочкам. Возможно, она тоже знала это.

Он почувствовал какую-то легкость в ее поведении и был рад этому. Он поднялся и пошел к очагу. Моргейн подошла к нему и смотрела, как он развязывает плащ, в котором были его вещи. Его вооружение, знакомый шлем — он был удивлен и рад, что все это сохранилось. Здесь была его кольчуга, очищенная от грязи и ржавчины, с обновленной кожей. Он получил эти вещи назад с огромным облегчением, поскольку это было все, чем он владел в этом мире, за исключением еще черной лошади и седла.

Выпал лук со стрелами с костяными наконечниками. Лук Роха. Болезненные мысли вдруг вернулись к нему. На мгновение он почувствовал, как много она знала из того, что здесь произошло.

— В следующий раз, — сказала она за его спиной, — найди способ использовать это.

Вейни поклонился до самого пола, коснувшись его лбом, благословляя сам себя. Он поколебался, затем полностью закончил ритуал и после этого подобрал лук и все, что ему принадлежало, и понес в другую комнату, где чувствовал себя в большем уединении и мог одеться и вздохнуть спокойно.

«Она могла оставить меня умирать здесь, в этом мире, а сама уйти дальше», — подумал он, завязывая дрожащими пальцами шнурки на одежде.

Но теперь (после того, как перспектива открылась перед ним), эта мысль не так устрашала его, и, мало-помалу, он терял самого себя, а она приобретала все. Убийство толкнуло его к ней, братоубийство, а служба илина была лишь искуплением. Он размышлял о самом себе, о том, кем он был и кем он стал, и тот человек, которым он стал теперь, больше не способен был на преступление, которое он когда-то совершил. Он облачился в кожу и металлические доспехи, в которых провел большую часть своей юности. Раньше он испытал бы привычное чувство защищенности, но теперь это больше не казалось ему залогом спокойствия.

Пока что у тебя нет выбора, — предупредила его Моргейн, — как нет его и у меня. Он пристегнул лук Роха к поясу, и этот груз тяжестью лег на его сердце. Он почувствовал желание использовать его.

Тень легла у двери, и он поднял глаза. Это была Моргейн еще с одним подарком — длинным мечом в ножнах.

Он повернулся и принял клинок из ее протянутых рук, поклонился и прижал ножны ко лбу, как человек, который принимает подарок от своей госпожи. Это была вещь кваджлов, он не сомневался в этом, и даже в большей степени, чем Подменыш, который по крайней мере был сделан человеком. И с ним в руках, впервые за все время их путешествия через эту землю, он почувствовал гордость, чувство, которое Моргейн особенно ценила. Он вытащил меч из ножен и увидел, насколько добротно тот был сделан: с двойным лезвием, с четкими кваджлинскими надписями. Он был длиннее самых длинных мечей жителей Карша, а лезвие его казалось очень тонким, и это было как раз то оружие, с которым он умел обращаться.

— Я благодарю вас, — сказал он.

— Будь во всеоружии. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из этих людей нанес тебе удар в спину, а они бьют только так. Они волки, чужаки, случайные союзники, ищущие сиюминутную выгоду.

Он повесил меч на свой пояс, продев его через кольцо на плече в наиболее удобном для него положении. Ее слова тронули его своей прямотой.

— Лио, — сказал он тихим голосом, — давайте уедем отсюда вместе. Забудьте этих людей.

Она кивнула назад в сторону улицы. — Дождь все еще моросит. Мы тронемся сегодня вечером, когда наводнение спадет.

— Лио, я сделал то, что вы просила. Теперь ваша очередь уступить мне. Я пойду готовиться к отъезду прямо сейчас. Я оседлаю лошадей, и мы заночуем уже где-нибудь в другом месте. Лучше холод и дождь, чем оставаться этой ночью здесь.

Он видел ее беспокойство и сомнение и видел, что ее раздражала неизвестность, ей хотелось знать, что происходит сейчас за камнями и поднявшейся водой. И на секунду он почувствовал в себе волнение, какой-то инстинкт говорил ему, что рядом с ними есть кто-то еще.

Она махнула в сторону другой комнаты.

— Книги… я только начала знакомиться с ними.

— Не доверяйте этим людям.

— Иди, — неожиданно приказала она ему, — иди посмотри, все ли спокойно.

Он запахнул свой плащ, подобрал шлем и, помедлив, оглянулся на нее.

Он все еще был неспокоен, оставляя ее в этом месте, и считал необходимым предупредить ее о людях, которым она откроет дверь. Но он не мог приказывать ей. Он надел шлем и прошел между охранниками, взглянув на них с недоверием. Затем вгляделся в другой конец коридора, где без еды и питья был заключен Гинун.

Еще один соблазн. Он не отважился поставить стражу у дверей, за которыми находился священник. Нужно было что-то сделать с ним, но Вейни не знал, что.

Он поспешно запахнулся в тяжелый плащ и застегнул его. Миновал болотников, которые повернувшись смотрели на него и делали знаки, которых он не понимал. Затем вошел в спиральный коридор крепости, прошел мимо других людей, чувствуя спиной их взгляды. Даже вооруженный, он не чувствовал себя здесь в безопасности. Факелы горели, воткнутые возле каждой двери, их было дикое множество; маленькие люди из Эрина свободно сновали вперед и назад, некоторые из них были пьяны и в своих крестьянских одеждах не сочетались с окружающей их роскошью. С тяжелым взглядом он проходил мимо других людей — высоких и утонченных, похожих на Фвара. Что-то угрожающее было и в них.

Люди из Бэрроу и болотники, сказала Моргейн, называя тех, кто следовал за ней. Люди Бэрроу — неожиданно дошло до Вейни.

Маай.

Сородичи Джиран.

Он стал торопиться, спускаясь по коридору. Террор, пропитавший воздух этого места, отныне обрел для него имя.

Во дворе было куда спокойнее, чем в главной башне. Люди, которые попадались ему по дороге, останавливались и смотрели на него. От этого Вейни было жутко, но они только стояли и наблюдали за ним.

Он нашел конюшню, где Сиптах и его вороной стояли вместе, о них хоть и плохо, но позаботились. Рядом, на перекладинах висели седла. Лошадь обрадовались появлению знакомого человека.

Что-то шевельнулось в тени; он замер, прислушиваясь, и потянулся рукой к мечу.

— Господин, — прозвучал из темноты тихий дрожащий голос. Женский голос.

Он стоял, прислонившись к стропилам в конюшне, по голосу узнав ее. Она пошевельнулась и он увидел в темноте что-то белое.

— Джиран, — позвал он ее мягко.

Она вышла, ступая осторожно, словно все еще не была уверена в нем. На ней по-прежнему была все та же оборванная юбка и блузка. Из волос торчала солома. Она стояла, держалась за стропило, на приличном расстоянии от него, и казалось, что она едва держится на ногах.

Он задвинул меч обратно в ножны и подошел к ней.

— А мы искали тебя, — сказал он.

— Я была около лошадей, — ответила она тонким голосом. — Я знаю, что она пришла. И я не знала, что ты жив.

Он тяжело вздохнул, осознав, что один из его кошмаров наконец-то закончился.

— Ты в безопасности. Теперь здесь люди из Хию, твои сородичи.

Она долго молчала. Ее глаза обратились к седлам, висящим на стропилах, затем снова на него.

— Вы уезжаете?

Он понял, что она имеет в виду, и печально помотал головой.

— Многое изменилось. Тебе небезопасно находиться с нами. Я не могу взять тебя.

Слезы потекли у нее из глаз. Неожиданно в ее взгляде промелькнула ярость, и он вспомнил, как нашел эту девочку, одну на болотистой дороге.

А теперь он должен оседлать лошадей и вернуться к Моргейн, доверив лошадей Джиран.

— Хотя бы увези меня из Охтидж-ина, — сказала она.

Вейни не мог смотреть на нее. Он устроился на одном из седел, раздумывая, как поступить.

— Пожалуйста, — попросила она.

Он взглянул на нее и снял седло с перекладины.

— Я не свободен, — ответил он, — и не могу давать обещаний. Ты маай, ты забыла о Хиюдже, и ты должна была, глядя на меня, понять, что я больше не юйо и что у меня нет чести. Ты ошиблась, поверив мне. Я сказал то, что должен был сказать, потому что у меня не было выбора. Я не могу взять тебя с собой.

Она отвернулась и пошла прочь. Он думал, что она вернется в темноту, сядет и будет плакать, и тогда он оставит ее здесь до того, как решит, что им с ней делать.

Но она не вернулась. Она подошла к куче, взяла уздечку и седло в руки и понесла эту тяжесть… Он наблюдал, как она подходит к нему и солома падает из-под ее пальцев, она тяжело дышит, глаза ее полны слез. Он преградил ей дорогу и взял за руки, и все содержимое упало на солому, а он выругался на нее. Джиран стояла с пустыми руками, смотрела на него, а ее глаза ослепли от слез.

— По крайней мере, когда ты будешь уезжать, — сказала она, — ты мог бы помочь мне выбраться на дорогу, только не оставляй меня, у тебя нет такого права.

Он стоял спокойно. Она наклонилась, пытаясь поднять седло с земли, и вся затряслась, поскольку в ее руках не было силы. Он выругался и, взяв у нее седло, повесил его на ближайшее стропило.

— Ладно, — заключил он. — Я оседлаю лошадь и для тебя. А что ты будешь делать потом — твое личное дело. Выбирай, какую.

Она смотрела на него поджав губы, затем пошла к стропилам, положила руку на гнедую кобылу.

— Я возьму эту.

Он пошел взглянуть на кобылу, которая была достаточно широкой в груди, но мелковатой.

— Могла бы выбрать и получше.

— Эту.

Он покачал головой, размышляя, что она все равно сделает так, как хочет.

Когда кобыла Джиран была оседлана, он занялся своей лошадью и Сиптахом. Накинул на них уздечки, подготавливая к долгому пути. Закрепил кожаные ремешки и затянул подпруги. Наконец, закрыв стойло, он приготовился выйти.

— Я должен пойти посоветоваться со своей госпожой, — сказал он Джиран, которая ожидала его около своей кобылы. — Мы скоро выезжаем. Может быть, что-то задержит наш отъезд, но ненадолго.

Гнев отразился на ее лице, и он повернулся, чтобы уйти, размышляя, что лошади будут в безопасности, пока Джиран находится рядом с ними.

— Нет, — зашептала Джиран у него за спиной, неожиданно подбежала и поймала его за руку. Он оглянулся — ужас застыл у нее на лице. Чувство какой-то западни ужалило его.

— Лорд, — зашептала она, — здесь прячется какой-то человек. Не оставляй, не оставляй меня здесь.

Он сжал ее руку так сильно, что она вскрикнула.

— Как их много? Что ты еще приготовила для меня?

— Нет, — выдохнула она, — он один, — и указала в сторону стойл в темноту. — Он здесь. Не оставляй меня с ним. Китан, это Китан.

Она вскрикнула. Он отпустил ее руку, понимая, что сделал ей больно, и Джиран потерла руку, не делая попытки бежать.

— Когда началось нападение, — сказала она, — он пришел сюда и не смог выйти. Когда он спал, я взяла вилы и подошла к нему, чтобы убить его, но побоялась. Теперь он слышит, как мы уезжаем, и придет сюда опять, когда будет безопасно.

Он осторожно вытащил меч из ножен. — Ты покажешь мне, где, — сказал он, — и если ты ошибаешься, Джиран…

Она помотала головой. — Я думала, что мы уходим, — зашептала она сквозь слезы. — Я надеялась, что нет необходимости убивать его. Я не хочу…

— Спокойно, — сказал он и схватил ее за запястья, толкая вперед. Она последовала за ним, так тихо, как могла в темноте. Из маленьких квадратных окошек едва пробивался свет, освещая лабиринт коридорчиков с полками, уставленными пустыми емкостями. За перегородкой шел поворот в стойла, углубления которых пустовали. Здесь уже свили себе гнезда птицы, тревожно замахавшие крыльями.

Рука Джиран притронулась к нему, предупреждая, и указала на ряд наиболее темных стойл. Он пошел в этом направлении, таща ее за собой, заглядывая в стойла и беспокоясь о том, как легко устроить здесь западню.

Белая тень промелькнула из стойла, побежала. Вейни оставил руку Джиран и бросился наперерез к следующему ряду.

Человек с развевающимися белыми волосами бежал к дальним стойлам. Вейни преследовал его, все время видя его мелькающую голову в свете открытых окон.

Гонка была ужасающей. Кваджл исчез снаружи тогда, когда Вейни только достиг стойла. Он остановился, жутко выругался и, озираясь вокруг, напряг слух. Джиран подбежала к нему.

Он опустил меч, и вдруг снаружи донеслись крики, там началась суматоха, похожая на погоню, звуки ее стали отдаляться. Китан исчез, но поймать его не займет много времени, потому что целая крепость Охтидж-ин была начеку.

Он выругался так, как никогда не позволял себе, и, больно схватив Джиран за руку, направился опять к передним стойлам.

— Оставайся здесь, — сказал он, — и позаботься о лошадях. Я иду к Моргейн. Мы уезжаем как можно быстрее.

13

Во дворе царил хаос, люди выбегали изо всех дверей, но Вейни прошел, расталкивая всех, расчищая себе путь сквозь массу народа, выбегавшего из главного здания крепости. Люди отшатывались в испуге, когда видели его. В левой руке он держал меч в ножнах и вошел в главный зал крепости, двигаясь так быстро, как мог не переходя на бег. Он боялся бежать: паники и так было достаточно, а он был хорошо известен как слуга Моргейн.

Он достиг зала лордов на самом верху башни, миновал внутренние посты стражников. Они видели его оружие, но, узнавая его, тут же убирались с дороги. Он открыл дверь и захлопнул ее за собой, впервые переведя дыхание.

Моргейн взглянула на него. Она стояла около окна, рука ее лежала на подоконнике. Страдание было в ее взгляде, откуда-то снизу со двора доносились человеческие крики.

— Ты что-то нашел? — спросила она его.

— Китана, — сказал он. — Лио, лошади оседланы, и нам необходимо ехать немедленно, пока никто не заметил наших приготовлений к отъезду.

Снаружи донесся крик, она высунулась в окно, глядя вниз, во двор.

— Они схватили его, — сказала она спокойно.

— Давайте поедем, лио. Давайте уедем отсюда, пока еще есть время.

Она повернулась к нему во второй раз, и он увидел в ее глазах сомнение. В нем опять поднялся страх. В одном он солгал ей — и эта ложь набирала силу, стена отчуждения росла между ними.

— Не думаю, что будет милосердием с нашей стороны попытаться, чтобы они отвели его в холл. Они приведут его в крепость, без сомнения они приведут его сюда. Так мало времени и так много трудностей, Вейни… У тебя был шанс встретиться с ним?

Он поспешно выдохнул: — Я клянусь вам, послушайте меня. Есть такие вещи, которые лорд Китан может сказать, но не перед вашими людьми. Не расспрашивайте его и отделайтесь от него как можно скорее.

— Что я не должна спрашивать его?

Он почувствовал укор в вопросе и помотал головой.

— Нет, лио. Послушайте меня, пока вы не сделаете известным Охтидж-ину все то, что сказал Рох. Избегайте этого. Существуют вопросы, на которые вы не хотите, чтобы были даны ответы. Там, внизу, священник… и шию во дворе, и слуги-кваджлы, оставшиеся в живых. Китан не принесет вам добра. Ему нечего сказать. Он не может сказать ничего такого, что вы хотели бы услышать.

— И у тебя был бы шанс встретиться с ним? Вейни?

— Да, — закричал он голосом, который потряс тишину.

— Это возможно, — сказала она через какой-то момент. — Но если ты прав, было бы хорошо знать, что он уже сказал.

— Вы готовы, — спросил он ее, — выехать через несколько минут?

— Да, — сказала она и показала на огонь, около которого лежали все ее принадлежности. У самого него ничего не было.

Снаружи в холле началось какое-то движение, а вскоре звуки криков и тяжелый топот приблизились. Тяжелая рука распахнула дверь. — Леди, — раздался голос снаружи.

— Пусть войдут, — приказала Моргейн.

Вейни открыл дверь, его рука прикоснулась к ножнам длинного меча. Одно малейшее движение — и он выхватит его.

Изможденные люди толпились снаружи, но главным среди них был человек из Бэрроу со шрамом на лице, Фвар, окруженный своими сородичами. Вейни встретил гневное лицо с холодностью и отступил назад, потому что Моргейн приказала так, потому что это были ее люди. Жестокие люди, не такие, как люди из Эрина. Он сожалел, что видит сейчас тех, кто совершил массовое убийство в Охтидж-ине, и понимал, что какое бы ни было поручено им убийство, они насладились бы этим.

И среди них, окруженная со всех сторон, стояла фигура лорда-кваджла, тонкого и испуганного. Кровь залила его шелковую рубашку, белые волосы были растрепаны, а на лбу запеклась струйка крови.

Фвар бросил испуганного полукровку на пол. Моргейн уселась в кресло, отклонилась назад, Подменыш был у нее под рукой. Она спокойно смотрела на бывшего лорда Охтидж-ина, который пытался встать, но его держали. Вейни, встав на свое обычное место у плеча Моргейн, увидел ярость в серых глазах кваджла, но в них уже не было мечтательности и туманности, в них был только страх и ненависть.

— Это Китан, — сказал Фвар, и его израненные губы улыбнулись.

— Пусть он встанет, — сказала Моргейн, и такая ненависть была во взгляде Китана, что Вейни похлопал по своему мечу в ножнах, предупреждая его, но плененный полукровка был благоразумен. Он с трудом поднялся на ноги и слегка склонил голову, как бы не признавая реальности.

— Я помещу тебя вместе с остальными, — мягко сказала Моргейн, — с остальными твоими сородичами, которые остались живы, в верхней части этой башни.

— Зачем? — спросил Китан и бросил взгляд вокруг себя.

Моргейн пожала плечами: — Ради того, чтобы эти люди были хозяевами здесь.

Элегантный молодой лорд стоял, дрожа, вытирая кровь, его взгляд устремился на Вейни, который посмотрел на него без всякого почтения, и опять отвернулся.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал он. — Почему вы все это сделали с нами?

— Вам просто не повезло, — сказала Моргейн.

Наглость этого ответа казалось, перехватила у Китана дыхание. Он горько засмеялся.

— Скажите, какой прок вы получили от таких союзников, которые у вас есть. Что вы обрели?

Моргейн нахмурилась, глядя на него. — Фвар, — сказала она, — я не думаю, что есть смысл держать их.

— Мы можем позаботиться об этом, — ответил Фвар.

— Нет, — возразила она. — У тебя есть Охтидж-ин и у тебя есть мой приказ, Фвар, не убивать их. Подчинишься ли ты ему?

— Если это твой приказ, — ответил Фвар с сомнением.

— Так, — сказала Моргейн, — Фвар и его преподобие Хаз из Эрина правят в Охтидж-ине и будут править в соответствии со своими правилами. Что касается меня, я покидаю это место, как только наводнение схлынет, и ты будешь последним, кто видел меня, лорд Китан.

— Они убьют нас.

— Может, и нет, но будь я на твоем месте, лорд, я бы поискала прибежище где-нибудь в другом месте, может быть, в Хиюдже.

Последовал смех, краска залила щеки Китана.

— Почему? — спросил Китан. — Почему ты сделала это с нами? Это чрезмерная, безграничная месть.

Опять Моргейн пожала плечами. — Я только открыла ваши ворота, — сказала она, — а то, что было рядом со мной снаружи — не мое дело. Не я привела их, у меня есть свой путь.

— И ты говоришь об этом так спокойно — ты, которая уничтожила цивилизацию.

Китан взглянул на чудесные гобелены, лохмотьями свисавшие со стен. — И это богатство, искусство тысячелетий, разрушено не людьми, а животными.

— Там, — сказала Моргейн, — наводнение. Крепость Бэрроу затопляется. Эрин уходит под воду. Больше им ничего не оставалось, как идти на север. Ваше время прошло, и вы сами выбрали такие условия. Это был ваш собственный выбор.

Кваджл стиснул руки, словно от холода: — Наш мир погружается, но это недоброе время еще недавно было наше, и земли эти были нашими, и мы наслаждались этим. Источники однажды перевернули весь мир, и все жители Бэрроу бросились тогда в наши земли. Это привело и многие другие человеческие существа к гибели, и только мы, единственные, выжили в этом всемирном хаосе. Соблазнившись Источниками, эти люди обрекли свои собственные земли, а теперь пришли разрушить наши. Может быть, и он тоже такой же, — сказал он, глядя обжигающим взглядом на Вейни, — пришедший через Врата. Может быть, тот, кто назвался Рохом, пришел с этой же целью, и опять короли Бэрроу будут править нами. И это мог сделать только имеющий власть открыть то, что было запечатано.

Моргейн нахмурилась и выпрямилась, держа Подменыш на коленях. Неожиданно Вейни двинулся в сторону полукровки, чтобы заставить его замолчать и вывести из комнаты. Но резкая команда Моргейн остановила его. Никто не шевельнулся, даже тупо смотрящие крестьяне. Моргейн поднялась, неудовольствие отпечаталось на ее лице. Она подошла к Фвару и на секунду задумалась.

— Короли Бэрроу, — сказала она с призрачным выражением в глазах. Вейни увидел это и вспомнил Айрин и призраков, преследовавших ее, армию, исчезнувшую в обширной долине, десять тысяч человек, от которых не осталось даже следа.

И вспомнил своих сородичей, погибших от ее руки всего несколько месяцев назад.

— Лио, — сказал он с напряжением, — мы теряем время. Отпусти этого полукровку или запри его с другими. Он не заслуживает внимания.

Моргейн быстро взглянула на Китана. — Как давно?

— Лио, — сказал Вейни, — это бесполезно.

— Как давно?

Китан собрался с силами, вздохнул, принял привычную наглую позу, свойственную ему во время его правления, несмотря на то, что пальцы Вейни впились в его руку: — Очень давно. Достаточно давно, чтобы эта земля превратилась в то, чем она является сейчас. И, конечно же, — крикнул он с надрывом, — ты хочешь предложить то же, что предложил человек по имени Рох. Жизнь, богатство, восстановление старинной власти. Лги мне в глаза, древний враг, предложи купить мое расположение — это, судя по ситуации, тебе вовсе не лишне.

— Убейте его, — приказал Фвар.

— Твой враг ушел в Абараис, — сказал Китан, — чтобы завладеть Источниками и захватить весь север. Хитару ушел вместе с ним, со всеми нашими силами, и скоро они вернутся назад.

Страх заполнил всю комнату. Люди из Бэрроу, казалось, едва дышали. Только Моргейн была абсолютно спокойна.

— Шию говорят то же самое, — сказал один из болотников.

— Когда спадет наводнение, — сказала Моргейн, — тогда мы разделаемся с Рохом, и он не вернется в Охтидж-ин. Но это — мое дело, оно не должно заботить тебя.

— Леди, — спросил Фвар, и страх слышался в его голосе, — когда ты достигнешь Источников, что тогда ты сделаешь с ними?

Вейни слушал, оцепенев от ужаса, держа одной рукой полукровку, другой схватившись за рукоятку меча. Она не должна была отвечать — глазами он пытался предупредить ее.

— Мы последуем за тобой, — сказал человек из Бэрроу. — Мы твои, и мы последуем за тобой.

— Возьми их, — засмеялся Китан дразнящим и гордым смехом, и внезапно большинство людей из Эрина бросились прочь из зала, расталкивая высоких людей из Бэрроу.

Китан все еще смеялся, и Вейни, ругаясь, отталкивал в сторону бегущих людей из Эрина. Он выпростал свой меч, и Китан отпрянул на безопасное расстояние.

— Нет, — приказала Моргейн, — нет. И потом, обращаясь к людям из Бэрроу: — Фвар, останови людей из Эрина и найди мне Хаза. — И люди из Бэрроу сами остановились, словно завороженные ее бледным лицом, и уставились на нее. Один из них притронулся к амулету, свисающему со шнурка на его шее. Фвар ударил его по губам.

А Китан молча улыбался и опять решился на речь. — Конец миру, конец всему свету, а вы слепы, трусы из Бэрроу. Ведь это именно она привела вас сюда через Источники, чтобы отплатить вам за все, что вы сделали… Это ваше собственное, ваше личное проклятье. Прошел всего лишь взмах ее ресниц, но вИсточниках нет времени, нет расстояния. Вы отомщены.

Сверкнул нож, вынутый из ножен: человек Моргейн из Бэрроу двинулся к Китану. Вейни грозно посмотрел на него, и тот, с бледным, опухшим, изрытым оспой лицом попятился назад. В комнате повисло молчание, тяжелое и давящее. Неожиданно послышалось какое-то движение снаружи, словно животные в стойлах одновременно стали переступать с ноги на ногу. Мебель задрожала, графин с вином задребезжал на столе, а затем кресла заплясали и пол зашатался под ногами, вдруг разделяясь огромной трещиной. Трещина образовалась и на стене, ее было видно в пыльном дневном свете. Вырвался огонь, горящая дорожка побежала по ковру. По всей крепости раздались крики и топот.

Грохот сотряс стены, оглушая и отдаваясь во всех комнатах крепости.

Затем все закончилось, и только тревожные крики изредка раздавались в крепости. Вейни стоял, прислонившись к спинке кресла, Китан — около стола, и смешки вырывались из него, а люди Бэрроу стояли около стен, белые и дрожащие.

— Прочь, — закричала Моргейн. — Все — прочь отсюда. Очистить крепость! Прочь!

Началась паника. Хию толпой поспешили к дверям, в спешке толкаясь и давя друг друга. Вейни, с мечом, направленным в сторону Китана, увидел Моргейн, которая задержалась, чтобы собрать свои вещи у очага.

— Идем, — сказал он ей, хватаясь за ее поклажу, но она предпочла нести ее сама. Вейни отпустил Китана, намереваясь прикрывать, и полукровка бросился вон из дверей, побежал от холла по другому коридору, по пути, идущему наверх.

— Там его люди, — сказала Моргейн, и Вейни на секунду почувствовал уважение к лорду-кваджлу, понимая, о чем тот волнуется.

В стороне Вейни увидел расколовшийся дверной проем, закрытый на задвижку и обмотанный цепью.

Священник.

— Иди, — закричал он Моргейн и сам побежал, затем остановился и откинул задвижку.

Комната была пуста. Священник был достаточно тощим человеком, и образовавшейся щели было достаточно для того, чтобы он убежал.

Вейни повернулся и побежал за Моргейн, минуя залы, в которых было все перевернуто, вдоль стен, грозно нависших над ним. Он увидел ее, выбегающую в главный коридор.

Паника царила повсюду. Многие факелы потухли, погрузив коридор в темноту. Кричащие женщины и дети из Эрина боролись со стражей крепости за проход, и мужчины жестоко толкались там, где сила могла помочь им пройти. Один из сыновей Хаза расчищал проход для Моргейн, крича ей слова, смысл которых понять было невозможно. Моргейн пыталась отвечать ему и хваталась за его руку, ища опоры, когда они продвигались по коридору.

С криком упал ребенок, и Вейни поднял его за одежду и оттолкнул в безопасное место, прислушиваясь к скрежету камней. Было слышно, как где-то внизу поток воды ломал все на своем пути.

Моргейн, путь для которой теперь расчищал один из болотников, продолжала двигаться, и Вейни видел ее безжалостную борьбу.

Внешние ворота так и оставались открытыми со времен нападения. Он ясно видел Моргейн на ступеньках в льющемся потоке дождя, и когда догнал ее, запыхавшись, с кружившейся головой, смутно понял, что они двигаются под натиском обезумевшей толпы.

Его глаза, как и ее, в шоке уставились над разрушенными воротами, где на месте еще недавно стоявшей огромной башни зияла дыра. И жалкие люди ползали по щебню под падающим дождем там, где огромные камни валились на их жилища, круша все на своем пути, не щадя деревья и человеческую плоть.

Люди увидели стоящую неподалеку Моргейн и начали кричать и умолять. А самые смелые из них подошли, дрожа от страха. Они собрались все вместе, толпой: болотники и жалкие обитатели этой крепости, хию и шию объединились в своем отчаянии. И никто не притронулся к ней.

Она спустилась с последней ступеньки и пошла меж их рядов, в то время как они отпрянули, очищая ей дорогу и давя друг друга, боясь столкновения с ней. Вейни шел за ней с мечом в руке, видя толпу, которая однажды угрожала ему, а сейчас отчаянно молила о помощи. Руки притрагивались к нему так, как они никогда не решились бы притронуться к Моргейн. Это была мольба о спасении.

Моргейн, закутавшись в плащ и опустив капюшон, обернулась и бросила последний взгляд на крепость. Огромная трещина по всей стене крепости зияла чернотой и грозила дальнейшим разрушением.

— Я не ручаюсь, что эта постройка простоит и час, скоро будут другие разрушения, — предрекла она, окинув взглядом всех собравшихся во дворе, сама находясь в состоянии шока.

Все начали беспрестанно молиться. Неожиданно Моргейн запрокинула голову и закричала людям из Эрина, собравшимся вокруг нее:

— Не оставайтесь здесь, скоро здесь все будет разрушено, уходите отсюда!

После этих прощальных слов снова началась паника. Моргейн схватила Вейни за рукав. — Лошади… Забери лошадей до того, как упадут стены.

— Да, — согласился он. Затем решил, что ее нельзя оставлять здесь. Но потом увидел ее лицо с выражением необъяснимого упрямства, увидел людей, толпящихся вокруг нее, и понял, что просто так ей не уйти. Он побежал, уворачиваясь от людей то там, то здесь, через заваленный камнями двор, в конюшню, помня о Джиран, которую оставил на произвол судьбы.

Дверь конюшни была открыта, он толкнул ее. Внутри был хаос, балки обвалились там, где лошади запаниковали и разбили свои барьеры. Здесь был вороной конь с дикими глазами, не способный убежать, потому что был крепко заперт. Другие кони тоже были все еще в стойлах.

— Джиран, — позвал он громко, с облегчением видя Сиптаха — свою собственную лошадь — и кобылу Джиран в безопасности.

Никто не ответил, но послышалось шуршание в соломе.

Из темноты выступил Фвар. За ним из своего укрытия вышли люди с поклажей, некоторые — с ножами в руках. Вейни отпрянул и быстро оценил обстановку.

Он выхватил меч из ножен, бросил их в людей, ударил человека с левой стороны, отбросив его в солому, затем наклонился, чтобы увернуться от какого-то летящего предмета, и ударил второго, сильно его ранив.

Позади послышался страшный треск и испуганное ржание Сиптаха. Вейни увернулся от ножевого выпада и схватил руку человека, повернув его нож против хозяина, вывернул ее и отбил ногами человека, нападавшего с другой стороны.

Остальные отступили, включая Фвара, который пытался встать на ноги, сжимая в руке нож. Вейни прыгнул на него, но взмах упряжи в руке появившейся Джиран был быстрее. Уздечка обрушилась на голову Фвара, и он закричал, ослепленный больше гневом.

Вейни перевернул меч лезвием к себе и обрушил на голову Фвара рукоятку, и тот упал лицом в солому. Джиран стояла, тяжело дыша, все еще сжимая кожаную, обшитую металлом упряжь в своих руках. Слезы текли по ее лицу.

— Землетрясение, — бормотала она, перепуганная насмерть. — Дождь и землетрясение… О, сны, сны, милорд, я видела сны…

Он вырвал упряжь из ее рук, причинив ей боль, и схватил ее за руку. — Иди, — сказал он, — садись на лошадь.

В его мозгу крутилась только одна мысль — убить Фвара. Из всех, кто был здесь, он был единственным, кого Вейни хотел бы заколоть, но сейчас это было бы самым настоящим убийством. Привыкший к честному бою, он проклял помощь Джиран, но после того, как он убил сородичей Фвара, его нельзя было оставлять в живых.

Джиран вернулась со своей кобылой. — Убей его, — настаивала она дрожащим голосом.

— Но это же твой сородич, — сказал он гневно, напоминая ей слова, которые она однажды сказала ему. — Иди, — закричал он ей и подтолкнул ее в седло, когда она поставила ногу в стремя, и когда она уселась, он подстегнул кобылу и послал ее вперед.

Затем он выпустил Сиптаха и свою лошадь и повел их к выходу, минуя валяющиеся тела. Ножны от его меча лежали в куче соломы. Вейни наклонился и, не останавливаясь, поднял их, замешкавшись только в проеме двери для того, чтобы прикрепить меч к своему поясу, и взобрался на лошадь.

Вороной поспешил вперед, Вейни с трудом сдерживал испуганное животное, ведя в поводу еще и жеребца Моргейн. Он нагнал Джиран, которая с трудом вела маленькую кобылу через толпу. Вейни выругался, жестоко пришпорил коня, и толпа в ужасе расступилась, когда три лошади проскакали через нее. Люди вокруг стремились вперед, к разрушенным воротам, с набитыми тюками на спине, некоторые вели животных или толкали тележки. Женщины несли детей, старшие дети несли младших, и мужчины с трудом двигались, нагруженные неподъемной поклажей.

И из самой крепости потянулся народ, несущий золото и другие подобные вещи, которые сейчас были так бесполезны. Это были люди, которые пришли завоевать сокровища Охтидж-ина и теперь упорно тащили их, несмотря на катастрофу.

Моргейн прислонясь к прочному камню с Подменышем в руках, стояла около разрушенной башни: спокойная фигура на фоне этого хаоса.

Она увидела их, и неожиданно ее лицо исказилось таким гневом, что Вейни почувствовал страх. Когда они с Джиран подъехали к ней, она не произнесла ни слова, а только поймала уздечку Сиптаха и, поставив ногу в стремя, сама взобралась в седло и пришпорила своего серого коня. Крик донесся со стороны толпы. Растерявшаяся корова не разбирая пути пронеслась сквозь толпу, их лошади замерли и остановились.

Земля неожиданно опять вздрогнула, рухнула еще одна башня. Лошади взвились на дыбы и попятились. Крики испуганных людей были неразличимы среди грохота падающих камней.

Из накренившейся главной башни появились другие фигурки: люди и кваджлы с несколькими вооруженными слугами. Среди них был и священник в черном одеянии.

— Вейни, мы не можем медлить, — сказала Моргейн.

Он не спорил с ней, его душа страдала от всего увиденного, он не мог больше выносить вид этих человеческих мучений. Жизнь на этой земле прекратиться, — подумал он, — когда обрушится главная башня, похоронив под собой живых и мертвых.

Лошади двинулись, Моргейн ехала впереди, прокладывая дорогу через медленно текущую толпу, более осторожно, чем должен был это делать боевой конь. Вейни держался поближе к Моргейн, наблюдая за толпой, и только однажды взглянул на Джиран, ехавшую колено в колено с ним. Он встретил ее глаза, темные и яростные, вспоминая, как не так давно она уговаривала его совершить убийство. И он был рад, что она выжила и что он опять взял ее с собой.

Но с огромным желанием он ускакал бы от нее сейчас прочь, в то время как Моргейн искала, где бы перебраться через камни. Оставался лишь небольшой чистый участок, где лошади могли проехать. Другого пути из Охтидж-ина не было.

Цепочка людей потянулась от Охтидж-ина на север, и последовали туда же, быстро двигаясь мимо этих жалких фигур, бредущих пешком.

И когда они были уже далеко, до них опять донесся грохот, земля вновь вздрогнула. Вейни повернулся в своем седле, и другие тоже обернулись и смотрели, как рушиться крепость. Центральная часть Охтидж-ина потонула в руинах. Звук этого донесся до них моментом позже, возрастая и умирая. Джиран вскрикнула, вопли отчаяния и ужаса пронеслись среди людей.

— Все закончено, — сказал Вейни испытывая приступ тошноты, при мысли о невинных жертвах, которые не смогли покинуть крепость в этой суматохе.

Моргейн была единственной, кто не обернулся. Она вела свою лошадь на север.

— Конечно же, — сказала она после того, как они отъехали еще дальше. — Пролом в воротах лишил опоры переднюю башню, и падение этой башни повлекло за собой падение других.

Это было делом ее рук, это она пробила ворота. Вейни слышал пустоту в ее голосе и понял, какое страдание лежит за этим. Я никогда не оглядываюсь на то, — говорила она, — что оставляю за собой. Он хотел, чтобы и сам он мог не видеть этого.

Дождь шептал, падая на траву, и поток бежал между холмами, крутясь вокруг валунов и других препятствий. Время от времени они обгоняли людей, семьи, проезжали мимо брошенной утвари и вещей. Как-то они увидели старика, лежащего в стороне от дороги. Вейни спешился, чтобы осмотреть его, но тот был мертв.

Джиран завернулась в свою шаль и дрожала. Моргейн беспомощно пожала плечами и сделала ему знак возвращаться назад к лошади и забыть об этом.

— Без сомнения, почти все другие тоже умрут, — сказала она, и в ее голосе не было ни сожаления, ни слез.

Он опять взобрался в седло, и они продолжили путь.

Облака над головой начали по клочкам рассеиваться, одна из лун сияла несмотря на дневной свет, плоская и белая, кусок сломанной луны, двигавшийся заметно быстрее, чем другие. Скоро должна была взойти ужасная Ли.

Серо-зеленые холмы скрыли от них то, что некогда было Охтидж-ином. Они медленно ехали по узкой тропе, по которой шла колонна несчастных людей. И были первыми, кто достиг холма, за которым расстилалась равнина, залитая водой Саводжа. Это было безликое и мертвое пространство, тянувшееся на многие километры, дорога доходила только до воды, а дальше только камни возвышались над поверхностью течения. От этой гниющей земли и воды распространялся запах моря, смешиваясь с запахом других разлагающихся вещей. Вейни выругался от отвращения, когда ветер принес эти запахи, он посмотрел вперед к горизонту и увидел, что холмы кончаются и смешиваются с какой-то серостью, которая была границей этого мира.

— Скоро будет прилив, — пробормотала Джиран, — и река разольется, как это случилась с Адж.

— И опять отхлынет сегодня вечером, — сказала Моргейн.

— Может быть, — сказала Джиран. — Может быть, но будет это только тогда, когда настанет время отлива.

Шум приближающейся к холму колонны донесся до них. Моргейн взглянула через плечо, восседая на Сиптахе и сдерживая его.

— Пусть это холм будет наш, — сказала она яростно. — Мы не будем чувствовать себя спокойно в компании других. Вейни, надо остановить их.

Она подвела Сиптаха ко главе колонны, где были сильные мужчины, жители Эрина, которые вышли раньше других и были наиболее выносливыми. Вейни поднял свой меч над седлом и прокладывал для нее путь, словно ее собственная тень, в то время как она раздавала приказы и направляла сбитых с толку людей в одну и в другую сторону от дороги, приказывая им делать убежища и разбивать лагерь.

Здесь были двое мужчин из Бэрроу, высоких и мрачных. Вейни заметил их, стоящих вместе, и бросил на них любопытный взгляд, волнуясь, были ли эти двое вместе с Фваром, не участвовали ли они в той засаде, которая поджидала его в конюшне, и знают ли они о том кровопролитии, которое произошло между ними.

Казалось, им было ничего не известно. Но что-то волновало их. Они сердито смотрели на Джиран, стоящую около вороной кобылы на сыром пронизывающем ветру, укутавшуюся в шаль и дрожащую от холода.

— Это наша девчонка, — сказал один из двух людей Бэрроу Моргейн. Моргейн ничего не ответила, только взглянула на него с высоты Сиптаха, и человек замолчал.

Но Вейни, подъехавший сзади, услышал бормотание, которое раздалось, когда Моргейн отвернулась, и суть этих слов была отвратительной. Он повернул свою лошадь лицом к двум мужчинам из Бэрроу и горстке болотников.

— Скажи это громче, — бросил он им вызов.

— Эта девчонка — колдунья, — сказал один из болотников. — Она дочь Эла и проклята в Чадрихе. Она прокляла Чадрих, и он пал. Землетрясение и наводнение поглотили его.

— И крепость Бэрроу, — сказал один из людей Бэрроу, — а теперь и Охтидж-ин. — Она привела врага в крепость Бэрроу, — добавил другой. — Она колдунья, она прокляла крепость, убила всех, кто был в ней, стариков, женщин и детей и свою собственную сестру. Отдайте ее нам.

Вейни колебался, но вороной гарцевал под ним, тучи сгущались вокруг него и он вспомнил сумасшедшие глаза беглянки и напряженное тело за его спиной во время пути.

О, сны, сны, милорд, я видела сны…

Он пришпорил своего вороного, пустил его сквозь протянутые руки, ища Моргейн, которая двигалась среди толпы, раздавая приказания. Он присоединился к ней, ничего не сказав.

Лагерь стал оформляться, развязывались тюки, и одеяла, натянутые между деревьями, служили подобием палаток. Кто-то развел огонь. Мокрое дерево дымилось, и дым расползался в тумане, однако было достаточно светло. Колонна все еще подтягивалась, и люди радовались привалу.

Моргейн вернулась на холм, который выбрала и куда она не позволила вторгнуться никому. Там ее ждала Джиран, вся трясясь, с сучьями, которые собрала для костра. Вейни спешился, уже чтобы нарубить веток и построить убежище, но Моргейн, спрыгнув с Сиптаха, взирала на наводнение, которое простиралось пред ними. Его темные воды смешивались с белым туманом.

— Вот здесь выше, — сказала она, указывая на место, где дорога служила как бы мостиком. — Мы можем попробовать пройти после отдыха.

От этой мысли он похолодел.

— Но лошади не смогут преодолеть это. Давай подождем, это не может продлится долго.

Она стояла, как будто не соглашаясь с его советом, глядя на дальний берег, где поднимались горы, где был Рох, Абараис и армия полукровок.

— Это наводнение недостаточно сильное, чтобы задержать Роха надолго, — размышлял Вейни, но не хотел тревожить ее расспросами. Моргейн была в отчаянии и сильно измотана. Она потратила много сил, отвечая на вопросы людей, давая им советы, помогая разбить лагерь.

— Возьми нас с собой, — молили они, окружая ее.

— Где мой малыш, — продолжала спрашивать ее женщина, хватаясь за уздечку ее лошади. — Я не знаю, — ответила она, но вопросы не прекращались.

— Увижу ли я когда-нибудь свою дочь, — спрашивал отец, и она, взглянув на него растерянно ответила: «Да», и, пришпорив с яростью серого, пустила его через толпу.

Она стояла в плаще, накинутом на плечи, и взирала на реку, которая казалась живым врагом. Вейни смотрел на нее, не двигаясь, чувствуя ее настроение, которое все больше и больше становилось непредсказуемым.

— Ну вот, теперь будем отдыхать, — сказала она через некоторое время.

14

Природа дала им этим вечером лишь короткую передышку. Дождь прекратился, но небо было усеяно рваными тучами, и дым от сотен костров вился вокруг и висел жутким туманом над лагерем. Пугающая Ли огромных размеров поднялась, самая ужасная из всех лун, которые плыли по небу или остались где-то за горизонтом.

Они отдыхали, утолив голод, сидя около костра в убежище из ветвей. Джиран была тоже здесь, она ела свою долю провизии с таким аппетитом, что Моргейн тронула ее за руку и положила еще кусочек хлеба ей на колени с милосердием, которое удивило как Вейни, так и Джиран.

— Она пряталась в конюшне, и потому посланные тобой люди не могли найти ее, — объяснил Вейни, поскольку Моргейн не спрашивала его об этом, а это волновало его и будило в нем гнев.

Моргейн в ответ только взглянула на него непроницаемым взглядом.

Но Моргейн дала ему обещание, и он с усилием изгнал сомнения из своей головы.

— Джиран, — неожиданно сказала Моргейн. Джиран с трудом проглотила кусок хлеба и повернула в ответ голову. — Джиран, здесь есть твои сородичи.

Джиран кивнула головой, ее глаза с беспокойством взглянули на Моргейн, враждебно и отчаянно.

— Они пришли в Эрин, — сказала Моргейн, — потому что искали тебя, и они знают, что ты здесь. Некоторые из Эрина тоже знают твое имя и говорят, что ты тоже полукровка и что люди прокляли тебя, поскольку ты сделала наговор на их селение.

— Лорд, — сказала Джиран тонким голосом и склонилась в сторону Вейни, словно он мог предотвратить дальнейшие вопросы. Он сидел озадаченный и боялся заговорить.

— Землетрясение, — сказала Моргейн, — сотрясло Хиюдж как раз тогда, когда мы втроем покидали его. Были тяжелые разрушения в Эрине, где была я, и люди Бэрроу тоже пришли туда. Они сказали, что от крепости Бэрроу ничего не осталось.

Джиран задрожала.

— Я знаю, — сказала Моргейн, — что ты не можешь быть в безопасности среди своих сородичей… или среди людей Эрина. Лучше, если бы ты потерялась, Джиран, дочь Эла. Они спрашивали меня о тебе, и я ничего не сказала, но это — пока. Вейни знает и он расскажет тебе, что я совсем не великодушная и настанет время, когда мы не сможем удерживать тебя у нас. Меня не волнует, что заставило тебя оставить крепость Бэрроу. Я не думаю, что ты опасна, но твои враги так не считают, и по этой причине мне бы не хотелось, чтобы ты следовала вместе с нами. У тебя есть лошадь. Ты можешь взять половину нашей еды, если хочешь; Вейни и я справимся, и было бы очень разумно с твоей стороны, принять это предложение и попробовать найти другой маршрут через эти холмы, спрятаться и пожить в какой-нибудь пещере. Иди в горы и поищи какое-нибудь место, где тебя никто не знает. Таков мой совет.

Рука Джиран вцепилась в руку Вейни:

— Лорд, — сказала она испуганно и с мольбой в голосе.

— Как-то, — сказал Вейни, едва дыша, — Джиран рассказала мне все о себе, хотя это было ей совсем невыгодно, и я должен сознаться тебе, что дал ей обещание… Я знаю, что не имел права давать никаких обещаний, но она поверила мне. Лио, позволь ей идти вместе с нами. У нее нет другой надежды.

Моргейн смотрела на него долгим пристальным взглядом, и ему показалось, что прошла вечность.

— Ты говоришь верно, — выдохнула она наконец. — Ты не имел права.

— Но, тем не менее, — сказал он очень спокойно, — я прошу об этом. Потому что я сказал ей, что защищу ее.

Моргейн повернулась, чтобы посмотреть на Джиран.

— Беги как можно дальше от нас, — сказала она. — Это наилучший дар, какой я могу тебе сделать. Но можешь и остаться, если веришь его слову, если у тебя не хватает разума последовать моему совету. В отличие от Вейни, я ничего тебе не обещаю. Можешь идти с нами так долго, как можешь, и до тех пор, пока тебя это устраивает.

— Спасибо, — почти беззвучно сказала Джиран, и Вейни сжал ее руку.

— Иди, — сказал он, — отдыхай. Пусть теперь все будет так, как будет.

Джиран отошла от них, остановилась, и уселась среди кустов за костром. Они остались одни.

— Я извиняюсь, — сказал Вейни, поклонясь до земли и боясь ее молчания больше, чем ее гнева.

— Меня там не было, — сказала спокойно Моргейн, — и потому об этом я могу знать только с твоих слов. Но останется она с нами или нет — помочь я ей не могу. Эти… — она указала кивком в сторону лагеря, — у них тоже есть желания.

— Они верят, — сказал он, — что для них есть выход, что путь этот лежит через Источники, что они найдут землю по другую сторону врат.

Она на это ничего не ответила.

— Лио, — сказал он осторожно. — Ведь ты можешь сделать это. Ты же можешь дать им то, во что они верят. Разве нет?

На дальнем конце лагеря поднялся среди прочих звуков этого вечера шум, отдаленные крики, которые донеслись до них: крики какой-то разборки.

Моргейн нахмурилась и резко махнула головой:

— Да, могу. Но не буду.

— Ты же знаешь, почему они последовали за тобой. Ты знаешь это.

— Их вера мне чужда. Я не буду делать это.

Он подумал о падших башнях Охтидж-ина: всего лишь на ладони от моря. Моргейн засмеялась, пытаясь превратить все в шутку. Где-то плакал ребенок. Среди толпы были невинные и беззащитные дети.

— Их земля, — сказал он, — умирает, и все они увидят ее конец, и открытые Врата будут для них спасением…

— Их время закончилось, вот и все, и это случается со всеми мирами.

— Во имя небес, лио!

— Вейни, куда мы должны взять их?

Он беспомощно покачал головой.

— Разве мы не собираемся покинуть эту землю?

— Но нет абсолютной уверенности, что за Вратами что-то есть.

— Но если у них больше нет никакой надежды…

Моргейн положила Подменыш на колени. Чешуя дракона на рукоятке отблескивала золотом в отсветах костра, и она поглаживала чешуйки своими пальцами.

— Два месяца назад, Вейни, — кем ты был?

Он моргнул, возвращаясь в памяти через Врата, через горы: дорога в Инур, зимняя буря.

— Я был вне закона, — ответил он, не уверенный в том, что он должен был вспомнить, — и маай преследовали меня.

— А четыре?

Он с тревогой засмеялся. — Все было точно так же. Моя жизнь изобилует этим.

— Я ведь была в Корисе, — сказала она. — Подумай об этом.

Смех в нем исчез, потонув в бездне столетий. Айрин, массовое убийство. Предки его сородичей были на службе у Моргейн и сгинули в Корисе. Теперь все они уже давно обратились в пыль.

— Но это все-таки было сто лет назад, — сказал он. — Ты спала, и как бы это ни было свежо в твоей памяти, это все-таки было сотни лет назад, и то, что ты помнишь, не имеет отношения к происходящему.

— Нет, Врата вне времени. Ничто в них не может быть точно определено. Такова была судьба этой земли — однажды использованные там Врата, оказавшиеся широко открытыми, перенесли сюда множество людей, забросив их в те земли, что не принадлежали им. Это была не их земля, Вейни, они завладели ей, люди, которые говорили на одном из языков Эндара-Карша. И именно об этом я хорошо помню.

Он сидел очень спокойно, пульс бил в его жилах, пока он не встревожился по другому поводу.

— Я подозревал, — наконец сказал он, — что это могло быть так. Джиран и ее сородичи — маай.

— Ты не говорил мне этого.

— Я не знал, как это связать вместе; я думал, что те, кто мог попасть сюда через Врата из Эндара-Карша, все были затеряны или истреблены, и эти люди, которые…

— Которые помнят меня, Вейни?

Он не мог ответить; он видел ее руки, сложенные вокруг колен, сплетенные пальцы и наклоненную вперед голову, слышал ее речь на языке, который был ее собственным, видел, как она качает головой в отчаянии.

— Здесь прошли тысячи лет, — возразил он.

— Для Врат не существует времени, — ответила она ему, сердито нахмурившись, и, увидев его замешательство, покачала головой и смягчилась. — Здесь нет противоречия. У каждого из них было свое время: и у тех, кто жил раньше на этой земле, и у тех, кто вторгся в нее. Теперь все это ушло в прошлое. Все ушло.

Вейни нахмурился, нашел пальцами ветку и стал ломать ее — раз, два, три — на одинаковые частички, и бросал их в огонь.

— Они умрут голодной смертью раньше, чем утонут. Горы дадут им убежище, в котором можно остановиться, но камни не накормят их. Не будет ли жестоко, лио, не помочь им?

— Как однажды это уже произошло здесь? А чью землю я дам им, Вейни?

Он не ответил. Запахи гнилой земли усиливались. Внизу в лагере шум не прекращался, но неожиданно резкие звуки прорезали воздух где-то совсем рядом.

Моргейн взглянула в том направлении и нахмурилась.

— Похоже, что Джиран исчезла.

— Ей нет смысла этого делать, — сказал он, вставая на ноги, но вспомнил настроение девочки, слова Моргейн и его прощание с ней. Лошади мирно паслись, пощипывая траву, вороной конь вместе с другими, все еще оседланный, хотя подпруги были ослаблены.

Моргейн поднялась, притронулась к его руке.

— Если она ушла, доброго ей пути; она вообще чудом спаслась, поэтому не надо волноваться за нее.

Крики приближались: послышался топот лошадей на дороге, дикие голоса. Вейни выругался и направился к лошадям, но времени было мало: всадники взбирались по холму, лошади под ними скользили по мокрому склону.

И вдруг в свете костра поднялась Джиран, Вейни заметил мелькание ее икр и оборванные юбки. Всадники подъехали к ним — белоголовый лорд, и двое беловолосых домашних слуг.

Джиран забилась в убежище в то время, как Вейни отстегнул кольцо своего меча и взял его в руку, но Моргейн опередила его. Красное пламя засверкало в ее руках и трава вокруг заколыхалась. Лошади испугались, Китан первый из трех, поднял свою руку, закрываясь от сияния, и подался назад, останавливая своих людей.

И увидев Моргейн, он закричал на своем языке голосом, полным ужаса.

— Останови их, останови их!

— Зачем, Китан? — спросила она.

— Они убьют нас, — закричал кваджл дрожащим голосом. — Останови их! У тебя есть сила остановить их, если ты захочешь.

В лагере был какой-то неясный шум, они могли слышать это даже здесь. Он приближался — люди, идущие вверх по склонам.

— Приготовь лошадей, — сказала Моргейн.

Два огня появились за ветками молодых деревьев. Огни двигались, и темная масса двигалась за этими огнями. Полукровки повернулись, чтобы посмотреть — ужас был на их лицах. Вейни спрыгнул, нашел Джиран, схватил ее и толкнул к их убежищу.

— Собери все! — закричал он ей с перекошенным лицом.

Она побежала и стала собирать все, что попадалось ей под руку, пока он закреплял подпруги у лошадей. Упрямый вороной испугался, когда он стал забираться в седло: он схватился за луку седла и совершил маневр, который едва ли когда-либо повторял с тех пор, как был мальчишкой, вооруженным до зубов, и увидел, к своему ужасу, что Моргейн стала щитом для этих трех кваджлов, которые были за ее спиной, перед лицом быстро надвигающейся толпы с обезумевшими лицами.

Он пришпорил коня вперед, расталкивая кваджлов, ведя Сиптаха к Моргейн.

Она оставалась спокойной, встретившись взглядами с пешими людьми. Моргейн смотрела на то, как они приближались, и страх поднялся в нем от воспоминаний о разрушенной крепости.

И в свете факелов он увидел людей Бэрроу, и Фвара… Фвара с его искаженным шрамам лицом, и даже темнота не скрывала злобы на нем. Они пришли, с ножами и кольями, и с ними шел священник Гинун.

— Лио! — закричал Вейни изо всех сил, на которые был способен. — На лошадь!

Она двинулась без всяких вопросов, повернулась в одно мгновенье и вспрыгнула в седло. Он смотрел не отрываясь на Фвара, какую-то секунду разглядывая убийцу. В следующий момент Моргейн пришпорила Сиптаха прямо на них, сминая их так, что он даже испугался. Она отстегнула Подменыш и держала его через луку седла.

— Полукровки! — выкрикнул кто-то как проклятье, и из другой части толпы раздались крики ужаса.

Моргейн вела Сиптаха прямо на толпу, потом подалась спокойно назад, но они все испуганно ринулись назад, освобождая дорогу.

— Фвар! — закричала она громко. — Фвар, чего ты хочешь?

— Его! — закричал Фвар с какой-то ужасной наглостью. — Его, который убил Гира, и Авана, и Ифвая.

— Ты привела нас сюда, — закричал один из сыновей Хаза. — Но у тебя не было в мыслях помочь нам. Это все было ложью. Ты разрушишь Источники и убьешь нас. Если это не так, то скажи нам.

И после этих слов толпа закипела. Раздался рев, словно идущий из одного горла, пугающий своей интенсивностью. Они начали толкаться и подаваться вперед.

Вдруг сзади через кваджлов пробился всадник: Вейни повернул голову и увидел Джиран с огромным мешком на седле перед ней, увидел темные руки головы, которая подбиралась из-за деревьев, пытаясь окружить их. Джиран предупреждающе закричала. Слепой инстинкт Вейни заставил обернуться в другом направлении. Он увидел, как нож полетел из руки Фвара, и поднял свою руку. Нож ударился о доспехи и упал в грязь под копыта лошадей. Крик Джиран все еще звенел у него в ушах.

Толпа подалась вперед, Моргейн попятилась. Вейни обнажил свой меч, огонь запылал в руках Моргейн, направленный на людей Бэрроу. Первые ряды с криками ужаса пошатнулись.

— Анхаран! — закричал кто-то, и некоторые пытались бежать, бросив оружие и потеряв всякую смелость, но натыкались на копья другой части толпы и на камни, которые летели к ним. Сиптах испугался и громко заржал.

— Лорд! — закричала Джиран. Вейни скакал вокруг, в то время как шию подошли к ним, пытаясь атаковать лошадей. Вороной отпрянул назад, и Вейни в отчаянии прильнул к нему. Кваджлы отбивались голыми руками.

Вейни хотел повернуться, чтобы посмотреть, что происходит с его госпожой, однако у него было достаточно и своих врагов, прямо перед лицом. Он вращал длинный меч с яростной силой, пришпоривая безжалостно вороного на атакующих, смешал их беспорядочные ряды и только тогда решился обернуться, услышав крики за своей спиной.

Тела лежали на холме кучей, повсюду горели огни. Толпа спасалась бегством, катясь вниз по холму впереди Сиптаха.

Моргейн ничуть не медлила; Вейни пришпорил вороного и последовал за ней, не думая ни о какой стратегии, лишь сознавая, что она хочет выбраться на дорогу.

Люди кричали и разбегались по сторонам, и Вейни почувствовал, как вороной споткнулся о тело, которое упало перед ним, затем пришел в себя и опять пустился вскачь по дороге. Моргейн повернула, направляясь через Саводж по боковой тропинке. Возбужденные голоса врагов доносились с другого пути, куда те по ошибке свернули.

По другую сторону простиралась затопленная земля. Пустое пространство мелкой воды и дорога, пролегающая тонкой ниточкой через нее, к затопленному перекрестку, где воды кружились около камней темными воронками. Здесь в, стороне от главного пути, Моргейн остановилась, и Вейни вместе с ней, гарцуя на лошадях. Вдруг он заметил, что к ним галопом скачут четверо всадников. Это были три испуганных кваджла и девочка из Бэрроу, и шум доносился через Саводжа из-за их спин.

На другой стороне холма люди хию пришли в себя. Слышались крики и плач. Были видны огни факелов. Ясно различалось свечение большого костра, а с дерева свисали какие-то предметы — это встревожило Вейни.

— Они повесили их! — с отчаянием закричал Китан.

Но ни Китан, ни двое его людей не отважились направиться к этим телам. Его люди, понял Вейни, еще помнили об огромном количестве висящих трупов при правлении кваджлов в обрушившемся Охтидж-ине, среди которых были женщины и старики. Повешенные были кваджлами, но горечь поднялась в его горле, когда он посмотрел в ту сторону.

Неожиданно донесся крик собравшихся около дерева, заблестели приближающиеся факелы, что знаменовало новую атаку на них.

— Отойдите назад! — приказала Моргейн свои спутникам, и они заторопились, в то время как темные фигуры уже появились на их тропинке. Подменыш вырвался из своих ножен, опаловое свечение разлилось вдоль по его лезвию и замерцало на самом кончике, и первый из атакующих людей попал в поле его действия и закрутился, засосанный вечностью.

Но толпа не отступила, другие напирали на них с дикими глазами и криками отчаяния. Вейни наклонился вперед со своим мечом, держа лошадь, чтобы удержать ее от падения с обрыва. Моргейн пришпорила Сиптаха на эту движущуюся толпу, сверкнуло ужасное лезвие, описав дугу и место заполнилось трупами.

С победным криком она поехала дальше, пытаясь заставить людей ретироваться, поражая любого человека, который замешкался. Лезвие блестело своим холодным опаловым огнем, медленно и безжалостно пожирая человека за человеком при каждом обороте.

— Лио! — закричал Вейни и подскакал к ней, плечом коня сбросив с обрыва кричащего болотника. — Лио! — он подъехал к краю земли, и возможно только теперь она впервые услышала его. Она повернулась к нему, и он увидел неожиданный эллипс света, который мерцал прямо перед ним. Вейни с трудом объехал этот круг, вороной скользил на мокрых камнях, спотыкаясь.

Он пришел в себя, лошадь дрожала под ним. Ожесточенное лицо Моргейн взирало на него в свете Подменыша.

— Убери его, — заторопил он ее остатками голоса. — Остановись! Не надо!

— Отойди назад!

— Нет, — закричал он ей, но она не послушала его и повернула Сиптаха головой к людям, которые собирались опять на холме, и бросилась вперед по размокшей земле. Женщины и дети закричали и побежали, мужчины отчаянно сгрудились, но она не поехала дальше, а лишь размахивала своим мечом из стороны в сторону.

— Лио! — кричал ей Вейни, осторожно двигаясь возле нее.

Она остановилась, осадив лошадь, взирая на огромное пустое пространство, которое проложила между тропинкой и атакующими. После безумия воцарилась ужасная тишина. Она держала свой меч обнаженным.

Отдаленный голос нарушил это спокойствие, и было ясно, что его владелец прячется где-то здесь, в темноте. Проклятия понеслись в сторону Моргейн. Она не двигалась. Казалось, это ее не провоцировало, несмотря на то, что от некоторых слов даже Вейни задрожал от ярости и захотел достать этого человека. Он почти что ответил ему сам, но что-то в молчании Моргейн и в ожидании в ответ либо атакующих, либо слов в защиту было пустым. Она держала Подменыш, и пустота охватывала его душу. Она не двигалась, и голос успокоился.

Наконец-то Вейни принял решение и направил своего вороного вперед.

— Лио, — сказал он так, чтобы она поняла, что это именно он. Она не протестовала, когда он приблизился, но так и не отвернула головы от темноты, в которую вглядывалась.

— Хватит, — сказал он ей спокойно, — Лио, убери меч.

Она не ответила и не двигалась еще некоторое время, затем подняла Подменыш так, что темнота расступилась от его острия, осветив палатки и жалкие убежища, и одно огромное дерево, с которого свисали трупы, напоследок взмахнула им, и свечение умерло.

Затем она опустила руку, словно ей не под силу стало держать меч.

— Возьми его, — сказала она хрипло.

Он подъехал к ней ближе, протянул обе руки, мягко разжал ее онемевшие пальцы на драконовой рукоятке и забрал его. Зло, которое было заключено в этом мече, пробежало через его тело и через мозг так, что глаза его затуманились и все чувства обострились.

Она не предложила ему ножен, а что еще могло поглотить этот огонь и сделать его безопасным — он не знал.

— Отъезжай назад, — сказал он.

Но она ничего не ответила и не двинулась. Она сидела, молчаливая и прямая. Уверенный в себе, он полагал, что имеет меньше желания использовать этот меч, чем она. Жизни целых народов были на ее совести. Его же преступления можно было измерить по людской шкале.

Они сидели на лошадях бок о бок, пока он не заметил, что меч причиняет боль его руке, и боль эта стала невыносимой. Он только считал свои вздохи и наблюдал медленный закат Ли. А лошади расслабились под седоками.

В лагере не было заметно никакого движения.

— Отдай его мне, — сказала наконец Моргейн. Он повиновался, боясь самого акта передачи этого оружия, поскольку он мог быть фатальным. Но ее рука была сильной и уверенной, когда она приняла меч.

Он посмотрел за спину, на Саводж, где их ждали другие.

— Воды становятся ниже, — сказал он. — Убери его.

— Иди, — сказала она хрипло. — Отъезжай назад!

Он повернул лошадь и поехал к кваджлам, ожидающим дальше по дороге. Джиран держала уздечку своей кобылы, сидя на краю камня.

Девочка встала, увидев его, дрожа от усталости.

— Лорд, — сказала она, берясь за уздечку вороного, чтобы привлечь внимание Вейни, — Лорд, полукровки говорят, что мы сможем пересечь поток. Они говорят, что можно попытаться. — Было какое-то дикое отчаяние в ее лице, будто бы было что-то, глубоко сокрытое в нем. — Лорд, она разрешит нам поехать?

— Поезжайте прямо сейчас, — приказал он ей сам, потому что не было смысла ждать Моргейн, и наблюдал, как они взбираются на лошадей и направляют их в этот опасный переход. И в то же время ужаснулся собственной бессердечности, что он мог послать мужчин и женщин вперед, чтобы они проложили путь для его госпожи — вместо себя, потому что она была ценна лишь для него, но никак не для них. Вот каким он становился, служа Моргейн. Он ожесточил свое сердце, несмотря на то, что в горле был комок стыда, когда он смотрел, как четыре скорбных фигуры пробираются по камням через опасное наводнение. И когда он увидел, что они удачно прошли половину пути и все еще способны продвигаться вперед, он повернул и поехал назад, к Моргейн.

— Сейчас, — сказал он хрипло. — Надо ехать сейчас, лио. Мы сможем пройти.

15

Вейни занял место впереди, едучи на вороном по камням, а вокруг грохотало и отдавалась эхом вода. Отступившая вода оставила землю блестящей под лунным светом. Несколько деревьев без корней лежали там и сям во влажной долине, некоторые из них преграждали тропинку, создавая завалы ветвей, которые свисали со стороны, где их подталкивало течение. Кучи голых веток, увешанные полосками мертвой травы и листьев. Затем тропинка взбиралась выше, над каменистым плоскогорьем, над водой: здесь был мост, который пролегал через расселину.

Пожалуйста, небеса, — подумал Вейни, созерцая то, что лежало перед ним, — пусть эта земля выдержит нас. Лошадь помедлила, оступившись. Он мягко тронул ее пятками, и они продолжали движение.

Течение рычало и бурлило под мостом там, где земля еще была полностью закрыта водой. Это сооружение было создано из огромных валунов, и ни землетрясения, ни наводнения не сдвинули их. Дерево свешивалось у края дороги, подмытое струями воды, и издалека казалось, что это всего лишь маленький кустик, но корни были где-то высоко над всадником и лошадью. Вейни избегал смотреть прямо на течение, которое завораживало взгляд. Он мог только наблюдать за водами, бурлящими со всех сторон и затоплявшими все это пространство на этой земле. Мост проступал в тумане в виде смутного пятна среди развалин и рычания воды.

Вейни повернул голову, беспокоясь о настроении Моргейн, ехавшей позади него. Она держала Подменыш в ножнах на плече, ее бледные волосы блестели в лунном свете и развевались на ветру. Позади них на тропинке мерцали огни многих факелов — толпа тоже двинулась через наводнение. Воспоминания об Охтидж-ине все еще преследовали их.

Моргейн снова насторожилась, беспокоясь за их безопасность на мосту. Дорога была широкой, но от грохота воды ее глаза выглядели дикими в предчувствии беды. Это было не самое подходящее место для прогулок. Однако впереди небольшая группа вместе с Джиран перевалила через мост, и теперь они осторожно ехали по тропинке и взбирались по откосу дороги по ту сторону.

Занималась заря, когда они миновали этот последний и самый опасный перевал. Солнце осветило дорогу перед ними, и вода показалась им еще более глубокой, так что невозможно было без страха смотреть вниз, где огромные белые клубы поднимались и кипели вокруг арок с кваджлинскими очертаниями. Вода скользила внизу, в пропасти, и Саводж исчезал, преобразуя море в реку.

Они приближались к обрыву; Вейни пришпорил лошадь, и та начала набирать скорость, разбрызгиваяводу из-под копыт. Он бросил напоследок взгляд через плечо, вдруг охваченный страхом, что Моргейн захочет вернуться назад, не желая рисковать на этом хлипком мосту. Но она этого не сделала. Сиптах тоже устремился вперед, следуя за вороным, и Вейни опять повернулся к безопасным горам, которые маячили впереди, и дороге, ведущей к холмам, в Абараис.

Некоторое время они с трудом ехали по дороге среди холмов и вскоре догнали окаменевших от усталости кваджлов и Джиран. Джиран ехала несколько в стороне от полукровок, оглядываясь назад, словно хотела присоединиться к ним, но боялась. Видимо, боялись этого и полукровки. Неожиданно Моргейн пришпорила Сиптаха, заставляя его бежать вдоль поднимающейся по холмам дороги. Вейни почувствовал иссякание сил эндарского вороного и неуверенность в его поступи.

— Ради бога! — закричал он Моргейн, когда вороной сделал последние усилия и больше уже не мог бежать. И бейнский серый тоже покрылся потом. — Лио, для лошадей достаточно.

Она послушалась его, сбавив темп, и лошади опять пошли шагом. Слышалось их сильное и надрывное дыхание. Свет становился ярче, высвечивая верхушки холмов вдалеке — их последнее пристанище. От них веяло проникающим в сердце одиночеством. Вейни вспомнил обширные цепи родных ему гор, острые верхушки которых доставали до самых небес и простирались так далеко, как только мог видеть глаз. Эти горы имели неясные очертания и были такими старыми, что казались закоченевшими у моря. На склонах холмов стали появляться признаки жизни: обработанные поля, защищенные террасами и каменными глыбами от наводнения; следы недавней работы местных фермеров — маленькие поля и сады, местами залитые водой. Сразу же становилось понятно, что именно здесь находится основа силы Шию, то неиссякаемое богатство, которое веками поддерживало всех этих блистательных лордов.

У подножия длинного холма, с которого дорога была видна во всех направлениях, Моргейн наконец спешилась. Вейни тоже слез с лошади и взял уздечку Сиптаха из ее безжизненных рук. Она посмотрела далеко вдоль дороги, где полукровки только начали путь к холму.

— Сделаем остановку, — сказала она.

— Да, — ответил он удовлетворенно и взялся ослабить подпруги, чтобы освободить лошадей. Моргейн пошла к насыпи камней на холме, лежать на которых было лучше, чем на мокрой земле.

Закончив работу, он принес фляжку ликера хию и завернутую еду и предложил ей. Она сидела с Подменышем, отстегнутым от пояса, прислонясь к камню плечом, ее правая рука согнулась на коленях от боли. Подняв голову, она с усилием взяла то, что он ей предложил. Тем временем полукровки уже подъехали близко к ним, а Джиран была все еще далеко.

— Лио, — сказал Вейни осторожно, — было бы хорошо, если бы мы отдохнули сейчас. Лошади загнаны так, что не могут идти. Возможно, нам еще понадобится, чтобы они сослужили нам хорошую службу.

Она кивнула, безвольно принимая его аргументы, невзирая на то, согласуются ли они с ее мнением или нет, наблюдая за происходящим без малейшего интереса в глазах. Он прислушивался к приближающимся полукровкам с особым гневом, не желая, чтобы чужаки были рядом с ней, когда она находилась в таком настроении. Он и раньше замечал за ней такое — когда она двигалась машинально, по необходимости, и была в то время как бы потерявшейся. Время было слишком быстротечным для нее, шедшей от одних Врат к другим и снова к следующим Вратам, участвовавшей в войнах, давно забытых даже его предками.

Теперь и он был отрезан сотнями лет. Джиран… Он взглянул на ее отдаленную фигурку с неожиданным осознанием. Тысячи лет. Он не мог вместить это в своем разуме. Сотни было достаточно, чтобы от человека остался лишь прах. Пяти сотен могло хватить для того, чтобы не осталось никакого воспоминания о Моридже.

Моргейн, проносящаяся через столетия, проникла в его век, пленила его и вместе с ним пересекла тысячелетие, отделявшее их от рождения Джиран, предки которой были захоронены в Бэрроу.

О, Господи, прошептали его губы.

Ничего из того, что он знал и помнил, больше не существовало. Все было убито временем, превратилось в пыль. Он понимал, чего лишился, проходя через Врата. И это было безвозвратно. Ему хотелось спросить Моргейн, узнать о тех вещах, которые она скрывала от него.

Но кваджлы были уже рядом. Лошади топтались на краю дороги. Лорд Китан, безоружный, с непокрытой головой, спрыгнул со своего седла и направился к ним с одним из своих людей, в то время как другой занялся лошадьми.

Вейни поднялся, отстегнул кольцо, на котором держался его меч, и занял место между Китаном и Моргейн. Китан остановился. Уже совсем не тот элегантный лорд Китан. Его утонченное лицо осунулось, плечи опустились. Он поднял руку, показывая, что безоружен, а затем опустился на камень на порядочном от Моргейн расстоянии. Его люди уселись рядом с ним на землю, их бледноволосые головы склонились в изнеможении.

Джиран подъехала и, соскользнув с седла, попыталась ослабить подпругу своей лошади, затем подвела животное к зеленевшему пятну травы и наконец в изнеможении села рядом с ней.

— Отпусти повод, — посоветовал Вейни. — Кобыла устала, она не убежит, — и протянул в ее сторону руку. Тогда Джиран подошла и присела рядом с ним на голую землю, склонив голову на колени. Моргейн заметила ее присутствие, бросив на нее такой взгляд, каким обычно смотрела на животных. Вейни прислонился спиной к камню, его голова кружилась от недостатка сна и ему казалось, что земля все еще содрогается под ногами, словно он едет на лошади.

Он не отважился заснуть. Он следил за полукровками уставшими глазами до тех пор, пока жажда не пересилила его. Он подошел к лошади и, взяв фляжку, выпил ее до дна, не спуская глаз с кваджлов, которые не шевелились. Затем выбросил ее через плечо и вернулся, задержавшись около седла Джиран, к которому был привязан узел из одеял. Он снял его, а затем предложил другую фляжку Моргейн, которая с благодарностью взяла ее, отпила и передала Джиран.

Кваджлы задвигались. Вейни увидел, что один из слуг поднялся на ноги, подошел к ним с мрачным лицом и обратился к Джиран. Он протянул руку к фляжке, требуя ее. Джиран поколебалась, но Вейни кивнул, и полукровка схватил фляжку и отнес ее к Китану. Лорд кел пил судорожно, затем отдал флягу своим людям. Через некоторое время тот же самый слуга вернул ее, протянув в руки Вейни. Вейни стоял, играя желваками, и он кивнул в сторону Джиран, у которой тот взял фляжку. Он отдал фляжку ей, глядя на Вейни с беспокойством. И склонил голову — жест вежливости у кваджлов. Вейни вернул ему этот жест, без удовольствия и без грации.

Слуга вернулся к своему хозяину. Вейни схватился за кольцо, пристегнул к нему меч и уселся у ног Моргейн.

— Отдыхай, — попросил он ее, — я присмотрю.

Она завернулась в плащ и прислонилась к камням, закрыв глаза. Джиран свернулась калачиком, а лорд-кваджл подложил руки вместо подушки, во всем его облике и в том, что он делал чувствовалось какое-то страдание.

Их окружала тишина, было лишь слышно, как паслись лошади, да ветер шумел в листве. Вейни поднялся и прислонился к массивному камню — так легче было сдерживать сон. Однако глаза его сами закрывались, колени подгибались от усталости, несмотря на то, что он, житель Карша, умел спать в седле. Всему есть границы.

— Лио, — сказал он в отчаянии, и Моргейн проснулась. — Может быть, нам все же следует тронуться дальше? — спросил он. — Она посмотрела на него, едва державшегося на ногах от усталости, и помотала головой. — Отдыхай, — сказала она, Вейни опустился на холодную землю, и мир опять задвигался в ритме бесконечного лошадиного бега. Ему не нужно было многого, чтобы отдыхать — лишь расслабить спину и руки и куда-нибудь опереть голову.

День уже клонился к полудню, когда он проснулся. Моргейн сидела в прежней позе, с Подменышем через плечо. Когда Вейни взглянул на нее, то увидел в ее серых глазах ясность и спокойствие, которых не было раньше.

— Пора двигаться, — сказала Моргейн. И Джиран тоже очнулась от сна. Моргейн передала ему фляжку. Он отхлебнул достаточно, чтобы прочистить горло, с гримасой проглотил жидкость и возвратил фляжку ей.

— Отдышись, — приказала она ему, когда он поднялся, чтобы посмотреть лошадей. Такая забота была мало похожа на нее. Он увидел напряженность в ее взгляде, направленном на полукровок, и Китана, который извлек из кармана какой-то маленький белый предмет и положил его в рот.

На минуту Китан согнулся, оперев голову на руки, белые волосы упали, скрывая его лицо. Затем изящным движением он запрокинул голову и положил платок на место.

— Акил, — тихо пробормотала Моргейн.

— Лио?

— Этот порок, очевидно, самим болотникам не свойственен. Другое дело — торговля. Я подозреваю, что это нечто вроде их мести Охтидж-ину. Теперь он несколько часов будет послушным и общительным.

Вейни посмотрел на лорда-полукровку, на его затуманенные глаза и отрешенность от всего мира. Он был истинным сыном Байдарры, сыном кваджла, наследником, которого старый лорд предпочитал Хитару. Но Китан выбрал мирное отречение от трона. Вейни взирал на этого человека с отвращением.

Но неожиданно он подумал, что Китан не прибегнул к снадобью ни прошлой ночью, когда толпа убивала его собственных людей на его глазах, ни тогда, когда он был оповещен об убийстве Байдарры и призван воздать дань уважения своему брату. По-видимому, акил был чем-то вроде бегства от реальности — Вейни хорошо понимал интриги раздираемого междоусобицей дома. Возможно, это брало начало в скуке, испорченности вкусов и ограниченности возможностей Охтидж-ина.

Я видела сон, говорила ему Джиран, которая, видя, что происходит вокруг нее, не могла выносить этого и потому убежала в Шию, питая надежду, что здесь будет иначе. Но лорду Шию, сидящему неподалеку от них, бежать было некуда.

Вейни смотрел на Китана, пытаясь понять, в какой мере это был человек, а в какой акил, когда он стоял тогда в его камере в ту ночь в Охтидж-ине, холодно планируя его убийство только для того, чтобы досадить Хитару. Убийство наверняка должно было быть изысканно извращенным и жестоким.

И Моргейн взяла их с собой: Китана и его людей, у которых не было повода желать ей добра; она задержалась ради них в то время, как лорд-полукровка предавался своим мечтам, и его присутствие их раздражало.

— Эта дорога, — неожиданно обратилась Моргейн к Китану, — ведет прямо к Абараису? — Китан согласился кивком головы. — И другая дорога вам неизвестна?

— Нет такой, по которой могли бы проехать лошади, — сказал Китан. — Другая дорога идет через горы, и вокруг одни пропасти. Это единственный безопасный путь для пеших людей, хотя и не очень быстрый. Нам не стоит беспокоиться о преследовании, но, — добавил он с тяжелой улыбкой, — главная опасность впереди: настоящий хозяин Охтидж-ина с основными силами ждет нас, и с ним будет труднее сладить, чем со мною в Охтидж-ине.

— Наверняка, — сказала Моргейн.

Китан улыбнулся, положив локти на каменные уступы за спиной. Его бледные глаза смотрели на нее как бы очень издалека, и взгляд их был непроницаем. Люди, которые были рядом с ним, казались словно бы братьями, с бледными волосами, собранными в хвост, с одинаковыми профилями, темными глазами.

— Почему вы с нами? — спросил Вейни. — Вы хотите завоевать наше доверие?

Китан почти не шевельнулся, лишь немного нахмурился. Он с каким-то затаенным вызовом вперил свой взгляд в Вейни и протянул бледную руку с тонкой перевязью, прижав ее к сердцу.

— Я к вашим услугам, лорд Бэрроу.

— Вы ошибаетесь, — сказал Вейни.

— Почему, — спросила Моргейн очень мягко, — милорд Китан, бывший лорд Охтидж-ина, вы решили идти вместе с нами?

Китан мотнул головой назад и почти беззвучно засмеялся, указывая в направлении Саводжа.

— У нас не было выбора, не правда ли?

— И когда мы встретимся с Рохом и силами Хитару, вы будете на нашей стороне?

Китан нахмурился.

— Я теперь ваш, Моргин-Анхаран. — Он протянул длинные ноги и скрестил их, словно отдыхал в собственном замке. — Я ваш самый преданный слуга.

— Конечно же, — сказала Моргейн.

— Без сомнения, — Китан наградил ее еще одной отдаленной улыбкой, — я сослужу вам так же, как те, кто последовал за вами в Охтидж-ин.

— Это более чем вероятно, — сказала Моргейн.

— Ведь они тоже ваши люди, — с упором воскликнул Китан, словно бы намекая на что-то, и Джиран испуганно метнулась к камню, около которого стоял Вейни.

— Когда-то это было так, — сказала Моргейн, — но те, которых я знала, уж давно похоронены. А их дети совсем не мои.

Лицо Китана стало мягким, смех вернулся в его полузакрытые глаза.

— Но они все же следуют за вами, — сказал он, — и в этом есть ирония. Они знают, что вы сделали с их предками, и продолжают следовать за вами, потому что надеются, что вы поможете им. Именно вы — то, во что они верят. Даже люди из Эрина, которые ненавидят вас и подчиняются лишь из страха. — Он широко улыбнулся и засмеялся, почти не дыша. — Реальность, реальность. Единственная твердая точка во всем этом бессмысленном мироздании. Я кел, и я никогда не мог найти опору, за которую можно было бы зацепиться или поверить во что-то. Вы, Анхаран, пришли, разрушили Источники и все существующее. Вы единственная рациональная вещь во всем мире, поэтому я следую за вами, Моргин-Анхаран. Я ваш преданный почитатель.

Вейни вскочил на ноги, схватившись рукой за пояс, возмущенный тоном кваджла, его дразнящей манерой и изысканной речью. Однако Моргейн, должно быть, не страдала от этого, поскольку не в ее привычках было реагировать на слова.

— Оставь его в покое, — сказала Моргейн. — Приготовь лошадей. Пора двигаться, Вейни.

— Я мог бы перерезать их подпруги и уздечки, — сказал Вейни, меча гневные взгляды на полукровку и двух его слуг. — Тогда они смогут испытать себя в верховой езде, и нам не нужно будет дальше терпеть их рядом с собой.

Моргейн была в нерешительности относительно Китана.

— Пусть он идет с нами, — сказала она. — Сейчас его смелость идет от акила, это скоро пройдет.

Самоуверенность Китана была уязвлена этим. Он нахмурился, прислонившись к камню, и отдаленность в его взгляде пропала.

— Приготовь лошадей, — сказала она и добавила: — Если он будет на нашей стороне — хорошо, если нет — то хию будут помнить, что он служил у меня.

Тревога появилась на лицах слуг, такой же отпечаток, как на лице Китана. А затем последовали поклон и змеиная улыбка. — Архтейн, — сказал он ей. — Шаррон э триссн нтинн.

— Архтейн, — эхом повторила Моргейн, и Китан опять отклонился назад с оценивающим взглядом, как будто что-то произошло между ними, ироничное, полное юмора.

Это был язык камней. Я не кваджл, говорила Моргейн, и Вейни не знал, верить ей или нет. Но когда он, повинуясь нетерпеливому жесту Моргейн, уходил готовить лошадей, то обернулся к ним, к бледноволосой госпоже и бледноволосому кваджлу вместе, высоких и худых, похожих во всех отношениях, и холод пробежал внутри него.

Джиран, в своих коричневых лохмотьях, единственное нормальное человеческое существо, вскочила и побежала за ним. Вейни бросил на землю тюк, в который она связала все их принадлежности, и начал заново заворачивать одеяло, стоя на коленях у дороги. Она встала на колени рядом с ним и начала помогать ему, а затем он привязал каждый тюк по отдельности к трем седлам. Он также позаботился об упряжи ее кобылы, чтобы все было в порядке, потому что от этого зависела ее жизнь.

— Пожалуйста, — сказала она наконец, притрагиваясь к его локтю. — Можно я поеду с тобой? Разреши мне быть с тобой.

— Я не могу обещать этого, — он избежал ее взгляда и поспешил заняться своей лошадью. — Если эта кобыла не сможет следовать за нами, хотя она с виду крепкая, ей все же удастся увезти тебя от хию. У меня другие обязанности. Сейчас я не могу заботиться ни о чем другом.

— Эти люди, лорд… Я боюсь, они…

Она не закончила, разразившись слезами. Он взглянул на нее и вспомнил ту ночь, когда Китан скрутил ее и отдал в руки стражников, людей в полумасках и демонских шлемах. Они схватили ее, а не его.

— Ты знаешь этих людей? — спросил он ее поспешно.

Она не ответила, лишь посмотрела на него беспомощно, с краской стыда на щеках. Он вопрошающе посмотрел на слугу Китана, который готовил лошадь для своего хозяина. Где-то затаенно он подумал, какой бы суд они учинил над ними в Карше. Ее предки были, хотя она и забыла об этом, дай юйо, честные, благородные и гордые.

Он не хотел спорить с ней или ссориться. Он был на службе.

Он взял ее за руки. Они были маленькие, грубые — руки крестьянки, знакомые с тяжелым трудом.

— Твои предки были… — сказал он, — были благородными людьми.

Ее рука, оставляя его, подползла к груди, где, как он помнил, был маленький золотой амулет, который он однажды вернул ей. Боль из ее глаз куда-то ушла, в них осталось что-то чистое и далекое от происходящего.

— Кобыла, — сказал он, — не сможет унести тебя так далеко, маай Джиран.

Она оставила его. Он смотрел на нее, стоящую в стороне от дороги, нагнувшуюся за пригоршней гладких камешков, которые она складывала в свой подол. Затем, ухватив повод кобылы, она забралась в седло.

И внезапно у подножья этого длинного холма, на дороге, он увидел темную массу, поднимающуюся из-за поворота.

— Лио, — позвал он, встревоженный отчаянным упорством тех, которые следовали за ними пешком. Не для мести. Для мести они наверняка не могли бы идти так далеко и так решительно… Скорей всего — во имя надежды. Во имя последней надежды, которую они возлагали даже не на Моргейн, а на Роха.

Там были люди шию, и священник, который знал, что Рох обещал в Охтидж-ине. Там также был Фвар: для Фвара целью, конечно же, была месть.

Моргейн стояла около него, глядя на дорогу.

— Они не могут передвигаться с нашей скоростью, — сказала она.

— А в этом у них нет нужды, — сказал Китан, и теперь из его голоса исчезла ирония и издевка. Страх просачивался сквозь дымку его глаз. — Между нами и Абараисом находятся войска, миледи Моргейн. Войска моего брата. Хитару преодолеет все препятствия, которые встретит на своем пути. Твои враги послали курьеров во все стороны, и люди будут узнавать тебя. Они будут поджидать тебя. Да, будут поджидать тебя — в надежде, что ты поможешь им выжить. На нашем пути наверняка будет мало препятствий.

Моргейн посмотрела на него тяжелым взглядом, сняла Подменыш с плеча и прицепила к седлу перед тем, как поставить ногу в стремя. Вейни тоже забрался в седло, подъехал к ней ближе, уже не думая ни о том, что ждет их, ни о маай Джиран. Он должен защищать Моргейн — а за трех их компаньонов он не в ответе.

Перед ними открылись плодородные земли, богатые злаками. Кое-где виднелись маленькие болотца, среди деревьев мелькали озерца.

Скалы вздымались башнями со всех сторон, ограничивая небо, и вид этот напоминал ему родину, но это была чужая земля. Он смотрел на темные расселины между мокрыми камнями, из которых торчали сорняки в человеческий рост, и знал, что по крайней мере в одном Китан был честен — здесь не было иного пути для всадника, и если и были какие-то тропинки на холмах, то нужно было родиться на этой земле, чтобы суметь пройти по ним.

Они не подгоняли и без того усталых лошадей. Китан следовал за ними, и его двое слуг тоже, а последней ехала Джиран, чья вороная кобылка отстала на приличное расстояние.

В сумерках, проходя одно из узких мест, они заметили, что дорога покрыта камнями, уложенные людьми. У стен лесистого холма приютилась деревенька, каменные домики теснились вдоль дороги.

— Чья это? — спросила Моргейн Китана. — Этого не было на картах.

Китан пожал плечами.

— Таких тут много. Местность вокруг — это земли Сотарна, но я не знаю их названий. Здесь будут и другие, населенные человеческими существами.

Вейни недоверчиво посмотрел на лорда-полукровку и рассудил, что тот, возможно, говорил правду, потому что лорд Шиюна вряд ли будет затруднять себя изучением деревенек, которые не находятся на его собственной земле.

Моргейн выругалась и перешла на медленный шаг — на дороге были заросли деревьев и нагромождения камней. Вдоль нее между деревьями тек ручеек. Она позволила Сиптаху напиться и спешилась сама, встала на колени и стала пить прямо из ладони. Кваджлы последовали ее примеру, и даже Китан пил из этого ручейка, как какой-то крестьянин. Джиран тоже догнала их и спустилась вниз со своей кобылы на холодный берег.

— Отдохнем некоторое время, — сказала Моргейн Вейни.

Он кивнул и наполнил их фляжки водой, в то время как Моргейн наблюдала за тем, что происходило вокруг.

И все время, когда они давали передышку лошадям или перекусывали, Моргейн не спускала глаз с компаньонов, и сам он всегда был настороже, пока не спускалась темнота и день не превращался в ночь.

Джиран держалась поближе к Моргейн и к нему. Она сидела спокойно, заплетая длинные волосы в косу, перевязывая ее ниткой, вырванной из оборванной юбки.

Теперь она сидела с ними так, словно у нее было особое право. Вейни встретил ее глаза, помня, что именно из-за нее он нарвался на засаду, которую устроил Фвар, и размышлял, что будь он врагом маай Джиран, он должен был бы получше наблюдать за своим тылом. Воин клана маай, даже сдерживаемый различными кодексами чести, все же оставался опасным врагом. Джиран, как он помнил, об ограничениях, предписываемых кодексом чести, не знала ничего.

Она смотрела сквозь тьму на слуг Китана, но те избегали смотреть на нее.

Когда они вновь забрались на лошадей, Джиран нагло пересекла путь Китана и его людей, повернулась и дерзко взглянула на самого Китана.

Лорд-кваджл заметил дерзость крестьянки-хию, но никак не среагировал, только отвел свою лошадь в сторону, давая ей проехать.

— Скоро нам придется прорываться, — сказала Моргейн, — и с того момента я не думаю, что мы будем отдыхать дольше, чем несколько минут на каждой остановке. Мы около Сотарна, а это совсем недалеко от Абараиса.

— Завтра, лио? — спросил Вейни.

— Завтра вечером, — сказала она, — или никогда.

16

Деревенька раскинулась по левую сторону дороги, молчаливая в темноте, покрытая зеленью и камнями, которые отбрасывали тени под светом Анли: это было нагромождение различных каменных домов, окруженное невысокой стеной.

Копыта лошадей звенели, и звук отдавался от стен, когда они проезжали мимо. Внутри домов не было никакого движения, ни малейшего проблеска света; никто не открывал закрытые ставнями окна, расположенные высоко над землей, не слышалось никаких признаков жизни. Ворота были закрыты, какой-то белый предмет был прикреплен к их центру.

Это было прибитое крыло белой птицы, края которого чернели от запекшейся кровью.

Джиран прикоснулась к своему ожерелью и пробормотала что-то тихим голосом. Вейни судорожно перекрестился и взглянул на закрытые окна, торчащие там и сям скалы в надежде найти хоть какой-нибудь признак жизни.

— Вы здесь не нежданный гость, — сказал Китан, — как я и предупреждал.

Вейни взглянул на него, затем на Моргейн. Он встретил ее глаза и увидел в них тень — так же, как это было около моста.

Она мотнула головой — быстрый и странный жест, полный тревоги — и пустила Сиптаха иноходью, оставляя деревню за спиной.

Проход перед ними смыкался в месте, где около самого края дороги собрались камни величиной с человека. Вейни взирал на темные вершины и дрожал, пришпоривая коня. Они прошли через узкую горловину этого заваленного камнями места, и эхо раздалось повсюду, но, к счастью, не последовало обвала.

А когда они пересекли еще одну долину, он повернулся и увидел красное зарево сигнального огня за их спинами.

— Лио, — сказал он.

Моргейн оглянулась и ничего не сказала. Предупреждение было дано. С этого момента остановок больше не будет. Вскоре они заметили другое, ответное пламя, с холмов по левую сторону.

Крепость появилась пред ними в утреннем свете, наполовину скрытая лесистыми откосами, стены были украшены многочисленными башенками, более последовательно, чем в Охтидж-ине. Но они были такими же старыми. Эта крепость главенствовала над самой широкой из долин, которые они видели на своем пути. Возделанные поля лежали вокруг.

Моргейн на короткое время остановилась, изучая укрепление, преграждавшее им путь.

Далеко за ними на лошадях ехали три кваджла, Джиран замыкала всю группу.

Заметив дымок, зависший над этими стенами Вейни вытащил из ножен меч и положил обнаженное лезвие через седло. Моргейн достала Подменыш из-под колена и тоже положила его через седло.

— Лио, — сказал Вейни мягко, — когда ты будешь…

— Я буду осторожна, — сказала она.

Она пришпорила Сиптаха, и вороной рысью последовал за ним к башням.

Дым упорно поднимался вверх, словно огонь горел уже давно, предупреждая об опасности. Он расползался темной тучей по небу, и когда они подъехали близко к стенам, то увидели стаи перепуганных птиц, летающих над крепостью.

Ворота были распахнуты и сорваны с петель. Мертвая лошадь лежала у обочины, рядом с изгибом дороги, ведущей к этим воротам, птицы взметнулись с нее, испуганные приближающимися всадниками.

И — поперек пустого проема ворот была натянута веревка, на которой болтались несколько белых перышек.

Моргейн подъехала ближе и, не останавливаясь, миновала ворота. Вейни хотел было запротестовать, но она, не проронив ни слова, просто проехала в арку, и он поспешил догнать ее, пока она преодолевала странное препятствие в виде натянутой веревки. Единственными звуками, раздававшимися в тишине, были звон копыт и эхо, разносящееся вдоль стен, а также шум ветра.

Запустение царило внутри, стаи потревоженных стервятников поднялись с истерзанных останков быка, лежавшего посреди двора. На ступеньках крепости они увидели мертвого человека, другой лежал в стороне и тоже служил добычей для птиц. Он был кваджлом. Его белые волосы доказывали это. А трое повешенных на дереве с обгорелым стволом медленно вращались посреди двора.

Моргейн перед въездом потянулась за своим оружием, и огонь пробежал по натянутым веревкам с белыми перьями. Она направила Сиптаха вперед. Дым все еще клубился в центральной части крепости, и исходил он от обломков человеческих жилищ. Моргейн пришпорила коня, когда группа Китана появилась в воротах.

Едва Китан взглянул на царящий здесь беспорядок, его тонкое лицо перекосилось от ужаса. Страх был и на лице Джиран, которая прибыла к воротам последней. Ее кобылка игриво переступила через развевающиеся обрывки веревки с перьями. Джиран замерла, сжимая в кулаке амулеты, висящие на ее шее.

— Давайте уедем отсюда, — сказал Вейни, и Моргейн взялась за поводья, готовая дернуть их. Но Китан неожиданно сорвался с места, громко закричал, так что эхо разнеслось в пустоте, и опять закричал, и наконец развернул свою лошадь для того чтобы исследовать разрушенную крепость, мертвых, висящих на дереве, и тех, кто лежал во дворе, в то время как двое его людей с белыми и испуганными лицами осматривали все вокруг вместе с ним.

— Сотарн! — воскликнул Китан в гневе. — Здесь было почти семь сотен наших людей, не считая шию. — Он указал в сторону вьющихся по ветру веревок. — Поверье шию. Это для того, чтобы запугать вас.

— Пополнил ли Хитару здесь свои силы? — спросила Моргейн. — Это произошло в результате заговора или войны?

— Он следует вместе с Рохом, — сказал Китан. — А Рох пообещал ему исполнить его заветное желание, точно так же, как пообещал это и всем другим полукровкам.

Он взглянул вокруг себя на жилища, которые когда-то служили убежищем для людей, а теперь пустовали. Только теперь Вейни, понял почему деревня и долины были такими безлюдными.

Неожиданно один из слуг пришпорил коня и направил его к воротам. Другой медлил, его бледное лицо было похоже на маску страха и неуверенности.

Затем он тоже поехал и исчез из виду, бросив своего хозяина, ища безопасности в другом месте.

— Нет! — закричала Моргейн, предупреждая порыв Вейни преследовать их, и затем, когда он подъехал назад: — Нет, все равно уже был сигнальный огонь. Этого было вполне достаточно, чтобы предупредить наших врагов. Пусть они едут. — А затем обратилась к Китану, сидевшему на лошади и задумчиво глядевшему вслед покинувшим его слугам. — Хотите последовать за ними?

— Шиюну теперь конец, — сказал Китан дрожавшим голосом и взглянул за ее спину. — Если Сотарн пал, никакая другая крепость не устоит против Хитару, против кайя Роха, против толпы, которую они вооружили. Делайте то, что вы задумали, и позвольте мне оставаться с вами.

В его надломленном голосе не было больше и следа наглости, он склонил голову, прислонившись к седлу. Когда он опять поднял лицо, в его глазах стояли слезы.

Моргейн смотрела на него пристально и изучающе.

Затем, не говоря ни слова, она проехала мимо него к воротам, где лохматые веревки бесполезно болтались на ветру. Вейни задержался, давая Джиран и Китану проехать вперед. У него было чувство, что где-нибудь среди руин прячутся разведчики. Ведь кто-то пытался их напугать.

Но атаки не последовало, ничего, кроме встревоженных птиц и шепота ветра среди развалин. Они миновали ворота и выехали на дорогу, ведущую вниз.

Вейни смотрел на лорда-кваджла, который ехал перед ним, на его склоненную беловолосую голову, раскачивающегося в такт движениям коня. У Китана не было выбора, не было возможности выжить в той пустыне, в которую превратился Шиюн, беспомощный без своих слуг и крестьян, которые кормили бы его… А теперь и без всякого убежища, которое могло бы его приютить.

«Уж лучше острие меча», — подумал Вейни, повторяя то, что когда-то сказал ему Рох, вспомнил, кто именно сказал это ему, и понял, что это было правдой.

На перекрестке дорог Моргейн увеличила скорость.

— Быстрее! — закричал Вейни полукровке, пришпорив коня, и ударил коня Китана рукояткой своего меча, набирая бешеную скорость. Они повернули к северу, на главную дорогу, и опять замедлили шаг, проезжая под бойницами стен. По неожиданному импульсу Вейни взглянул назад и увидел на стенах Сотарна коричневые согнутые фигурки — одну и еще одну, — оборванные, притаившиеся наблюдатели, которые мгновенно исчезли, когда поняли, что их увидели.

Старики остались, молодые же были унесены той приливной волной, которая устремилась к Абараису. Молодые, которые хотели жить, которые пошли бы на все ради жизни, как и та толпа, которая все еще следовала по пятам за ними.

Земля за пределами Сотарна сохранила больше следов жестокости. На дорогах пеной взбилась грязь, словно земля была не в состоянии выносить то, что текло по ней к северу. Но толпы людей и лошадей прошли по этой дороге, и в грязи все еще оставались не затертые следы копыт.

— Они прошли, — сказала Вейни Моргейн, когда они ехали колено в колено рядом с Джиран и Китаном, — сразу дождя.

Он пытался поддержать ее надежды. Она нахмурилась и покачала головой.

— Хитару, наверное, задержал их всех здесь, — сказала она низким голосом. — Он, скорее всего, разделывался с Сотарном. Но если бы я была на месте Роха, я бы не стала медлить ради такого грязного дела. Если бы у меня был выбор, я бы направилась в Абараис. Ибо только уже будучи там, можно быть уверенным, что никакая крепость не устоит. Я хотела бы знать, где сейчас находятся силы Хитару, и я догадываюсь, где сейчас Рох.

Вейни тоже задумался над этим, но это были неприятные мысли, и он стал думать о вещах, которые ему были более понятны.

— Войско Хитару, — сказал он, — похоже, на данный момент насчитывает около трех тысяч.

— Здесь еще много отдельных деревень, — сказал Китан.

Полукровка отъехал немного назад, кобылка Джиран, которая никогда не вырывалась вперед, тоже задержалась, и они оказались вчетвером рядом на дороге. Китан был спокоен.

— Но у него лишь половина здравого смысла, — сказал с отвращением Вейни. — Может быть, он и его силы достаточно разделены.

— О нет, — сказал Китан, сразу выпрямляясь в седле, и в его глазах промелькнула грусть. — Я хорошо слышал ваши рассуждения… Оставь утешения при себе, человек. Я могу ответить на ваши вопросы.

— Тогда скажи, — сказала Моргейн, — чего мы можем ждать от них. Получит ли Хитару поддержку от других крепостей? Примкнут ли они к нему?

— Хитару, — рот Китана искривился в гримасе презрения. — Сотарн всегда боялся его, но ему удалось захватить власть в Охтидж-ине. А потом пришла эта напасть. Они, конечно, были правы… Некоторые наши поля тоже были затоплены водой в этом сезоне. И это было неизбежно, что наиболее честолюбивые из нас потянутся подальше от Саводжа.

— Будут другие крепости сражаться на его стороне или нет?

Китан пожал плечами.

— Это безразлично для хию и для нас, даже если бы мы кланялись и целовали руку в Охтидж-ине. Мы, которые ничего не хотели, кроме как жить спокойно… Мы не имеем силы против кого бы то ни было. Да, конечно, многие будут с ним, но какая при этом у них будет цель? Мои слуги бежали к нему, вот куда они пошли. В этом нет никаких сомнений. Они узнали мои планы и испугались, что могут проиграть. Поэтому они пошли за ним. Небольшие крепости не замедлят поступить точно так же.

— Ты тоже можешь идти, если хочешь, — сказала Моргейн.

Китан посмотрел на нее, встревоженный.

— Ты достаточно свободен, чтобы сделать это, — сказала она.

Лошади шли бок о бок, и теперь Китан смотрел на Моргейн с меньшей уверенностью, словно она и наркотик вместе сделали его неспособным принимать решения. Он посмотрел на Джиран, взгляд которой был тяжелым, и на Вейни, взгляд которого оставался равнодушным. И ему стало казаться, что он замешан в какую-то грязную игру.

На мгновение Вейни показалось, что Китан уйдет, его тело напряглось в седле, а глаза были рассеянными.

— Нет, — ответил Китан, и его плечи опустились. Он ехал рядом с ними, одинокий в своем несчастье.

Никто больше не разговаривал. Вейни ехал, довольный присутствием рядом с ним Моргейн — их близость позволяла ему ничего не говорить; он знал ее мысли, и даже если бы они были сейчас одни, ей нечего было сказать ему. Ее глаза изучали тропу, по которой они ехали, но мысли были очень далеко.

Наконец она вытащила из-за голенища своего сапога сложенный и пожелтевший от времени кусок пергамента — карту, вырванную из книги, и молча, согнувшись в седле, указала ему на дорогу на плане. Огромная расселина Саводжа была легко узнаваема; земли Охтидж-ина на карте выглядели как большие плодородные поля, которых больше уже не существовало. Также были нанесены поля по другую сторону расселины и между холмами, и крепости, которые, казалось, были Сотарном, разбросанные вокруг центрального хребта.

Между гор, отмеченный кругом, лежал Абараис; Вейни не мог читать письмена, но Моргейн громко произнесла это название, указав на него пальцем. Он поднял глаза от бурых чернил и пожелтевших страниц к горам, которые теперь маячили перед ними, покрытые темной вечнозеленой растительностью. Их вершины были округлыми и гладкими, а склоны представляли собой нагромождения огромных камней, старых, изъеденных непогодой, — руины гор умирающей земли.

Разбитая луна проплывала в чистом небе; погода стояла ясная и теплая, когда солнце было в зените, но к вечеру холмы казались окутанными каким-то влажным туманом.

Облаков не было видно, сухой воздух приятно согревал легкие. Еле заметный дым от костра поднимался далеко в горах, где должны были быть другие крепости, отмеченные на карте.

— Я думаю, это должен быть Домен, — сказал Китан, когда они спросили его об этом. — Следующий после Сотарна. По ту сторону гор лежат Маром и Арайсит, и силы Хитару, возможно, там уже побывали.

— Все увеличиваясь в количестве, — сказала Моргейн.

— Да, — ответил Китан, — весь Шиюн теперь в его руках — или будет через некоторое время. Он уничтожает жилища, как мы видим, и это хороший способ заставлять людей следовать за ним. Может быть, он уничтожает и сами крепости. Вряд ли он потерпит соперничество каких-нибудь лордов.

Моргейн промолчала.

— Это не принесет ему добра, — сказал Вейни. — Хитару может завладеть Шиюном, но Рох управляет Хитару, подозревает об этом сам Хитару или нет.

Камни, стоящие вдоль дороги, напоминали Хиюдж, но здесь, в сумрачном свете, они казались более могущественными. А за камнями по дороге пробиралась беловолосая фигура, нагруженная вещами.

Они быстро догнали его, и, заслышав их приближение, он должен был оглянуться, но не сделал этого. Он продолжал двигаться по тропе, скрючившись от боли.

Было что-то грозное в таком глухом упорстве; Вейни положил меч через луку седла, когда они поравнялись с человеком, боясь от него какого-нибудь затаенного намерения. Он не хотел, чтобы этот человек оказался возле Моргейн, и, расположив свою лошадь между ними, поравнялся с ним.

Но тот так и не посмотрел на них, а шел, опустив глаза, шаг за шагом, опираясь на посох, представляющий собой остатки копья. Он был молод, в одеждах придворного, с ножом на поясе. Его белые волосы были завязаны в хвост, на щеке был порез и синяк, кровь сочилась через грубые бинты на его ноге. Вейни окликнул его, но тот продолжал идти; он выругался, приставив меч к груди юноши. Кваджл остановился, глаза его смотрели в никуда, но когда Вейни убрал меч, опять пошел, борясь со своей хромотой.

— Он сумасшедший, — сказала Джиран.

— Нет, — ответил Китан. — Он просто боится увидеть Моргейн.

Их лошади медленно двигались наравне с юношей по извивающейся тропинке, и Китан ласково начал расспросы на его языке — но получил в ответ только сердитый взгляд, да невнятное бормотание. Были названы имена, которые заинтересовали Вейни, но больше он не мог понять ни единого слова. Юноша истратил последний запас своего дыхания и замолчал, продолжая идти, как и раньше.

Моргейн пришпорила Сиптаха, двигаясь вперед рядом с Вейни и Джиран. Китан тоже последовал за ними. Вейни посмотрел на юношу, который все еще упрямо плелся сзади.

— Что он сказал? — спросил Вейни Моргейн. Она пожала плечами, не в настроении отвечать.

— Он из Сотарна, — ответил Китан на ее молчание, — и такой же псих, как и все остальные жители. Он говорит, что направляется в Абараис, куда идут все, поверив этому кайя Роху.

Вейни взглянул на Моргейн и увидел ее мрачное лицо. Она пожала плечами.

— Значит, мы поспеем слишком поздно, — сказала она, — как я и боялась.

— Он пообещал им, — сказал Китан, — другую, более хорошую землю и надежду выжить, и они поверили ему. Они собираются в армию, чтобы всем вместе уйти туда, и крепости брошены — они говорят, что в них больше нет нужды.

Он снова взглянул на Моргейн, ожидая какого-нибудь ответа, но его не последовало. Она ехала теперь медленно, проезжая мимо брошенных полей. Он видел ее напряженность, которая скрывалась за поверхностным спокойствием.

Такой жестокости и террора его нервы долго не выдержат.

«Давай оставим все, — хотел сказать он, — найдем затерянное в горах место и подождем, пока Источники закроются. Здесь достаточно жизни для нас. Мы можем выжить и состариться до того, как воды поднимутся, чтобы затопить эти горы. Мы могли быть одни, в безопасности, далеко от всех наших врагов».

Она сделала свой выбор, размышлял он сам с собой, но начал думать о том, что было бы, если бы Рох вдруг внезапно исчез. Она уже все равно ни перед чем не остановится и вступит в бой против целой армии, забрав всех с собой.

Это были предательские мысли; он понял это и судорожно перекрестился, желая отогнать их. Затем встретил ее взгляд и испугался, что она почувствовала его страх.

— Лио, — сказал он спокойным голосом, — какое бы решение вы ни приняли, я буду рядом.

Это, казалось, убедило ее. Она опять посмотрел на дорогу, по которой они ехали, и на холмы.

Опускалась ночь, сумерки ложились тенями между холмов, освещенных тусклым и уродливым светом. Они поехали среди камней, наваленных на дороге, и им стало ясно, что здесь когда-то было массивное строение, от которого остался лишь фундамент, лежавший теперь в виде свай и частей арок. На земле были видны следы большого количества людей, прошедших этой дорогой совсем недавно.

Посреди дороги лежал мертвый человек. Черные птицы поднялись с его тела, как тени в темноте, тяжело взмахивая крыльями.

Вейни с ужасом подумал о жестокости, царящей в этой армии; отчаявшиеся, испуганные люди — люди и полукровки, собравшиеся вместе. Вскоре они подъехали еще к двум мертвым телам, одним из них была женщина, другое лежало в черном одеянии священника — тощего и старого.

— Они совсем одичали! — воскликнул Китан.

— А что будем делать мы? — наконец спросила Джиран, которая молчала большую часть дня. — Что будем делать мы, когда достигнем Абараиса, если они все собрались там?

Это был не праздный вопрос, а отчаяние… Джиран, которая знала меньше, чем они, что должно будет случиться, и которая воспринимала все очень терпеливо и с надеждой. Вейни взглянул на нее и беспомощно покачал головой, предвидя, что она сама начала догадываться, о чем Моргейн пыталась честно предупредить ее, беззащитную девочку из Бэрроу.

— Ты, — сказала Моргейн, — все еще вольна оставить нас.

— Нет, — спокойно ответила Джиран. — Как и лорду Китану, мне не на что надеяться. Я не могу пройти туда, куда мы направляемся, — по крайней мере одна, — она сделала жест беспомощности, словно трудно было объяснить это словами. — Разрешите мне попробовать с вами, — сказала она затем.

Моргейн на минуту задумалась над ее словами, в то время, как они ехали по дороге, и наконец кивнула головой в знак согласия.

Темнота все сгущалась до тех пор, пока не остался только свет меньшей луны и следы путей других лун на небе — туманные арки через звезды. От одной стены широкой долины до другой чернели тени огромных руин, и этобыли уже не Стоячие Камни, а остроконечные прямые вершины с изгибающимися ступеньками на внешней стороне. Они приближались с обеих сторон дороги и вскоре почти перекрыли ее; путь стал узким. Они больше не могли видеть холмы. Каменные вершины обрамляли края тропинки и торчали как ребра возле хребта дороги.

Копыта лошадей рождали громкое эхо, а туманные перспективы этого пути, освещенные лишь луной, могли таить в себе много засад. Вейни держал меч наготове, мечтая как можно скорее миновать это извилистое место, понимая всю неразумность езды вслепую сквозь темноту. Дорога теперь стала абсолютно неразличимой, и когда она поворачивала, торчащие каменные иглы перекрывали им обзор со всех концов.

А затем она начала подниматься, словно ветер, по длинным каменным террасам, которые вели в кромешную тьму — беззвездные тени по мере их приближения стали принимать форму огромного каменного куба; им открылось сооружение, над которым возвышались каменные шпили, давно уже смутно различаемые ими издалека.

— Эн-Абараис, — пробормотал Китан. — Здесь — путь к Источникам.

Вейни ехал теперь со страхом. Моргейн вытащила Подменыш и держала его наготове. Серая лошадь нервно переступала, оступалась и снова двигалась вперед по узким террасам; Вейни пришпорил вороного, заставляя его бежать след в след за серым.

Здесь не было Врат, но была крепость, сооруженная в том месте, откуда можно было управлять Вратами: место могущества, непобедимый кваджлинский бастион, который Рох просто не мог обойти, оставить в покое.

Для них тоже не было иного пути.

17

Дорога упиралась в крепость Эн-Абараис и исчезала в длинном аркообразном проходе, черном и безрадостном в ночи, а скрученные каменные иглы стояли вдоль другой дороги, ведущей прямо к крепости. На перекрестке этих двух дорог Моргейн задержалась, изучая все направления.

— Китан, — сказала она, когда попутчики их догнали. — Ты будешь наблюдать за дорогой отсюда. Джиран, идем с нами.

Джиран встревоженно огляделась, но Моргейн уже направлялась вниз — бледноволосый призрак на бледном коне, почти исчезающий в тени.

Вейни тоже поехал за ней, слушая, как Джиран торопится следом. Что будет делать Китан, останется ли он, перебежит ли к их врагам — Вейни отказывался думать об этом; Моргейн наверняка испытывала его на слабость. Но сейчас ее мысли были далеко, и она нуждалась в своем илине.

Он догнал ее в темноте. Она остановилась в проходе, спешилась и толкнула дверь левой рукой, держа Подменыш в правой.

Дверь открылась легко, холодное дыхание крепости пахнуло на них из темноты, только лунный свет освещал высокие отполированные камни. Она ввела Сиптаха вперед, через дверь, и Вейни наклонил голову и осторожно проехал за ней, а копыта зазвенели в глубокой тишине. Джиран следовала сзади пешком, таща за собой упирающуюся кобылку, и ее копыта тоже били по мостовой.

Вейни вытащил меч из ножен и обнажил его. Внезапно свет засиял в руке Моргейн — она сделала то же самое, вытащив из ножен Подменыш. Опаловое свечение усиливалось, и этого света было достаточно, чтобы осветить зал, перекрученные каменные иглы, закругленные пещеры, лестницу, которая вилась между всеми этими каменными изваяниями.

От Подменыша исходил звенящий звук, сначала мягкий, а затем болезненный для слуха, и это пугало лошадей. Свет разгорелся еще ярче, когда Моргейн повела мечом справа налево, и потому им стал виден путь, по которому они должны идти, повинуясь силе ищущего лезвия.

Но если бы открытые Врата оказались на пути луча незащищенного ножнами меча, это было бы концом для них обоих.

Моргейн быстро убрала меч в ножны, но лошади все еще дрожали. Вейни погладил своего вороного по взмокшей шее и соскользнул вниз.

— Пошли, — сказала Моргейн, — Джиран, присмотри за лошадьми. Кричи, если увидишь кого-нибудь. Прислонись спиной к камню и стой здесь. И, ко всему прочему, не доверяй Китану. Если он придет, предупреди нас.

— Да, — согласилась та тонким голосом, еле дыша. Вейни поколебался, думая о том, что надо бы дать ей оружие; но она все равно не смогла бы его использовать.

Он повернулся, догнал Моргейн и стал охранять ее со спины, наблюдая за тенями по всем сторонам. Тени сгущались, и когда темнота стала абсолютной, какой-то свет стал исходить от руки Моргейн, безопасный, холодный и магический, светящий специально для них. Ему никогда не нравились подобные вещи, но он доверял той руке, которая держала его. Ничего, что она могла сделать, не могло напугать его здесь, в месте, полном сверхъестественного могущества кваджлов. Металлический меч, который он нес, был вещью здесь бесполезной, все его боевое искусство и способности — ненужными. Он мог только высматривать засаду.

Они уперлись в дверь; та шумно заскрипела, когда Моргейн притронулась к ней. Неожиданно пульсирующий свет упал им прямо в лицо и что-то зазвучало вокруг; он услышал эхо собственного крика, пролетающего сквозь залы.

Это было сердце Врат, Источники, то, что управляло ими, и несмотря на то, что Вейни видел нечто подобное и раньше и знал, что ни звук, ни свет не могут причинить ему вреда, он не смог сдержать страха в своем сердце, предательские мышцы были напряженными от страха и безумия, которые вдруг охватили его.

— Входи сюда, — приказала ему Моргейн; намек на жалость в ее голосе больно кольнул его, и он, крепко держа свой меч, пошел рядом с ней, идя шаг в шаг в отблесках длинного луча света, направленного вперед. Свет, более красный чем закат, окрасил ее волосы и кожу и блестел кровавыми отблесками на кольчуге и золотой рукоятке Подменыша. Звук, который рычал над ними, заглушил их собственные шаги, и казалось, что они беззвучно плывут в тумане. Моргейн даже не взглянула на ужас, таившийся по разным сторонам от них. Для нее такое место — дом родной, подумал он, наблюдая за ней. В эндарских доспехах, которые были на сотни лет старше Вейни, она застыла перед центральной частью пылающих панелей и коснулась их руками, отчего повсюду вдруг вспыхнул яркий свет, раздались громкие звуки, заглушившие все прочие, и он задрожал.

Кваджл, подумал он, такая же, какие все они.

Точнее, такая, какими они хотели быть.

Она резко оглянулась и поманила его. Он подошел, неуклюже и с опаской, потому что в этом наводнении звуков кто-нибудь мог неожиданно напасть на них из засады, но Моргейн дотронулась до его руки и привлекла его внимание к тому, что ее волновало.

— Здесь заблокировано, — сказала она, преодолевая шум. — Заблокировано на широкое открытие Врат — работа Роха. Я предполагала, что это может случиться, если он придет сюда первым.

— Вы ничего не можете сделать? — спросил он, и за ее плечом увидел пульсирующие огни, которые были силой и жизнью Врат. Он вынес многое, столько, сколько мог, и даже больше; он знал также, что это была ее последняя надежда, и, значит, рука Роха запечатала эту надежду. Он пытался собраться с мыслями, невзирая на жуткий шум, но тени и звуки как будто смеялись над ним, — хаос, который вывеивал все воспоминания. Такое уже происходило с ним раньше — между Врат он не мог удержать в мыслях ничего. Однажды он уже проходил через подобный зал, и теперь он вспомнил пятно крови на полу, коридор, лестницу, которые выглядели по-другому — и где-то в том доме была разрушенная дверь, а на его стороне воевал брат, которого он уже давно потерял.

Который давно уже обратился в прах. Девять столетий назад.

Вейни совершенно запутался, и это причиняло ему боль. Он видел, как Моргейн повернулась и притронулась к панели, борясь с чем-то, чего он не понимал. Он осознавал, что она оказалась беспомощной.

Моргейн!

Это был голос Роха, прозвучавший громче, чем шум вокруг них.

Вейни взглянул наверх, сжимая в кулаке рукоятку меча: очертания Роха плыли среди света и звуков, силуэт невероятных размеров, гораздо больших, чем в жизни.

Он говорил, он шептал слова на языке кваджлов, и шепот этот перекрывал все звуки, исходящие от стен. Вейни слышал свое собственное имя, произнесенное этими несуществующими губами, и перекрестился, чураясь того, что маячило над ним. Затем он услышал, как очертание прошептало имя Моргейн, оно шептало еще что-то, чего он не мог понять, хотя это был его кузен Рох. Он видел лицо, так похожее на него — карие глаза, маленький шрам через щеку, который он помнил. Это был настоящий Рох.

Ты здесь, кузен? — спросил неожиданно образ, и холод сковал сердце Вейни. Возможно, нет. Возможно, ты остался в безопасности в Охтидж-ине, и только твоя госпожа пришла. Но если ты рядом с ней, помни, о чем мы говорили с тобой на крыше, и знай, что мои предупреждения были правдивы: она безжалостна. Я запечатал Источники, чтобы отрезать ее от этих мест, и я надеюсь, что этого будет достаточно, но Вейни, родич, ты можешь прийти ко мне. Ей я не позволю пройти, но я приму тебя. Для тебя есть путь из этого мира, который я предоставлю и другим, если она не помешает. Приди, встреться со мной в Абараисе. Если ты можешь еще слышать это послание, то у тебя все еще есть шанс. Воспользуйся им и приди.

Образ и голос исчезли. Вейни стоял, пораженный на секунду, затем отважился посмотреть на Моргейн, чтобы увидеть вопрос в ее взгляде, когда она посмотрела на него — абсолютное недоверие.

— Я не пойду, — упрямо сказал он, — между нами не было никакого договора, лио. Я не пойду к нему.

Ее рука соскользнула с оружия, которое было прикреплено у нее сзади, пояс вернулся на место. Неожиданно она вытянула руку и взяла его руку, потянула к стене и положила ее на холодные огни.

— Я покажу тебе, как это делается, — сказала она. — Я покажу тебе это, и в жизни своей, илин, в своей душе никогда не забывай этого.

Ее пальцы двигались, направляя его. И сердце замирало — так пугало Вейни это прикосновение к холодным вещам. Она настаивала, и он продолжал держать руку, напрягая память, стараясь запечатлеть все, что могло ему пригодиться при прикосновении к силам Источника.

Опять и опять она заставляла его повторять за ней движения, которым учила его, а бессмысленный призрак Роха все еще висел над ними, передразнивая их. Руки Вейни тряслись, когда он в который раз повторял эти движения, и пот струился по его горячему телу.

Он завершил пассы и посмотрел на нее, умоляя взглядом прекратить все это и покинуть это место. Она посмотрела на него, ее лицо и волосы были окрашены кровавым светом, и снова лицо Роха начало плавать в колышущемся воздухе.

Кивком головы она прекратила эти страшные сеансы и повернулась к выходу. Они шли по длинному проходу, и нервы Вейни кричали, заставляя его бежать. Его затылок покалывало, словно голос Роха преследовал их, он знал, что если он повернется и взглянет, то там будет висеть в воздухе лицо Роха, увещевающее его с помощью доводов, которые ничего для него не значили. Уж лучше беспомощно ждать, пока поднимается море, чем сдаться тому, кто лгал ему с самого начала и на время заставил поверить в то, что его родич жил в этом проклятом аду, в этой бесконечной ссылке.

Темнота лежала перед ними, Моргейн закрыла дверь и запечатала ее, встряхнув Вейни от задумчивости, показывая, как нужно это делать. Он бездумно кивнул, не понимая, что происходит — все его чувства были переполнены звуком и светом и ужасным знанием того, чем она напитала его мозг.

Ему было хорошо известно, что люди и кваджлы убивали друг друга в надежде владеть этим; а сам он не хотел этого всем своим сердцем. Он отнял руку от стены, все еще ослепленный, ощущая грубый камень подушечками пальцев и ступеньки под ногами, передвигаясь в безопасности от меча, который Моргейн снова держала в руках, а мозг его все еще был заворожен тем, что он видел. Он хотел, чтобы все это исчезло, и знал, что уже слишком поздно, поскольку он связан клятвой, от которой нет освобождения.

Они спускались все ниже и ниже по извивающейся лестнице, до тех пор, пока не услышали знакомый топот копыт и увидели лошадей. И ему было трудно понять, как вещи, столь знакомые ему, все еще могли существовать после посещения этой ужасной комнаты.

Моргейн убрала меч, когда они ступили на последнюю ступеньку, и Джиран подошла к ним, переполненная вопросами, которые задавала шепотом — ее испуганный голосок и движения напомнили Вейни, что она также переполнена ужасом этого места, но она не ведала, что внутри, и он завидовал этому неведению.

— Иди назад, маай Джиран, — сказал он ей. — Скачи тем путем, которым мы пришли, и спрячься где-нибудь.

— Нет, — неожиданно сказала Моргейн.

Он взглянул на нее, растерявшийся и несколько испуганный, но он не мог видеть ее лица в темноте.

— Идем наружу, — сказала она и повела Сиптаха через дверь, поджидая их в лунном свете.

Вейни не мог смотреть на Джиран, не имея ответов для нее. Он вел вороного наружу и слышал, как Джиран идет за ним.

— Джиран, — сказала Моргейн, — выйди первой и посмотри, там ли Китан.

Джиран не возразила ни словом и пошла в сторону выхода, ведя свою лошадь по длинному проходу среди склоненных каменных столбов к тому месту, где сидел Китан — тень среди теней.

— Вейни, — мягко сказала Моргейн. — Ты пойдешь к нему? Ты примешь то, что он предлагает?

— Нет, — запротестовал он сразу же. — Нет, я связан клятвой и не могу поступить так.

— Не надо клясться так поспешно, — сказала она и, когда он начал возражать ей: — Послушай меня. Это приказ. Иди к нему, отрекись и иди с ним.

Он не мог поверить, что его уши слышат это; слова застряли у него в горле.

— Это мой приказ, — сказала она.

— Это ваша уловка, — сказал он, уязвленный тем, что она не поверила ему и затеяла с ним игру. — Вы изощренны в них, но я не думаю, что заслужил это, лио.

— Вейни, если я не смогу пройти через Врата, один из нас должен сделать это. Я слишком хорошо известна, к несчастью для тебя. Но ты иди к нему и поклянись ему в службе, научись всему, чему он сможет научить тебя, и если я не смогу убить его, то ты сделаешь это. Иди.

— Лио, — запротестовал он, и все его мышцы дрожали. Он запустил похолодевшие пальцы в черную гриву лошади. Все, чему он верил и чему поклонялся, вдруг рассыпалось на его глазах, как горы, которые исчезли тем утром за Вратами, сменившись голым и уродливым пейзажем.

— Ты илин, — сказала она. — И потому в том не будет твоей вины.

— Принять хлеб и приют — а затем убить человека?

— Разве я когда-нибудь говорила тебе, что у меня есть честь?

— Но нарушение клятвы, лио… Даже ему…

— Один из нас, — сказала она сквозь зубы, — один из нас должен пройти. Останься верным внутри себя, но заставь свои губы говорить то, что нужно, чтобы ты выжил. Живи. Он не будет подозревать тебя. Он поверит тебе, и это будет та служба, которую ты можешь сослужить мне; убей его и сделай то, чему я научила тебя, илин. Ты сделаешь это для меня?

— Да, — сказал он наконец и горько добавил: — Я должен сделать это.

— Забери с собой Китана и Джиран, сочини какую-нибудь сказку, чтобы Рох поверил, как оказался разрушен Охтидж-ин, как ты был освобожден Китаном — упусти лишь мое участие во всем этом. Пусть он поверит, что ты в отчаянии. Склонись перед ним и умоляй приютить тебя. Делай то, что ты должен, но останься живым и пройди Врата — и исполняй мои приказы до конца своей жизни, нхи Вейни. И даже за ее пределами, если достигнешь этого.

Долгое время он ничего не говорил. Он бы скорее всего расплакался, если бы попытался заговорить, но он не хотел, чтобы его стыд продолжался. Затем он увидел влажный след, блестевший на ее щеке, и это потрясло его больше, чем то, что она сказала ему.

— Оставь мне клинок чести, — сказала она. — Он вызовет лишние вопросы, на которые у тебя не будет ответа.

Вейни отцепил его и отдал ей.

— Да будет так, — пробормотал он, и слова едва прошли через его горло. Она повторила это и прикрепила клинок к своему поясу.

— Будь осторожен со своими спутниками, — сказала она. — Иди, торопись.

Он хотел склониться к ее ногам, как илин, наконец-то уходящий окончательно, без своего на то желания, но она не позволила, положив свою руку на его. Это прикосновение было завораживающим, на секунду он поколебался, переполненный тем, что хотел сказать ей. А она совершенно неожиданно наклонилась и прикоснулась губами к его губам, легким прикосновением и очень быстро. Это лишило его дара речи, а через секунду она уже повернулась, чтобы взять узду своей лошади. То, что он хотел сказать, неожиданно показалось ему мольбой, она не поняла бы, возник бы спор, а это было бы вовсе не тем прощанием, о котором он мечтал.

Он вскочил в седло, она сделала тоже самое, и они поехали так быстро, как могли, к развилке дорог, где ждали Китан и Джиран.

— Мы едем дальше, — сказал он им, и его слова показались ему странными и уродливыми. — Мы трое.

Они выглядели испуганными, но ничего не спросили; возможно, вид их обоих — илина и лио — испугал их. Вейни повернул свою лошадь на дорогу, ведущую в темноту, и они поехали за ним. Внезапно он оглянулся в страхе, что Моргейн исчезла.

Но она все еще была здесь. Вместе с Сиптахом они выглядели тенями на фоне света за их спинами.

Фвар и ему подобные скоро должны будут придти сюда. Неожиданно он понял ее намерения. Люди Бэрроу, следовавшие за ней века назад, участвовали вместе с ней в битвах, и это были жуткие воспоминания, оставшееся в их памяти. Подменыш для них был синонимом смерти. Он вспомнил ее в Саводже, сметающей человека за человеком, — и то, что он увидел тогда в ее глазах.

Они все были твоими людьми, с отчаянием говорил ей Китан. Даже кваджл был устрашен ее чудовищными деяниями. Но они следовали за ней, и на этот раз она ждала их, хотя Вейни побивался, что она может повернуться и против них. Это было ее собственное бремя, которое не давало ей покоя.

Она будет ждать, пока Врата не окажутся открытыми. И на какое-то время она прекратила свою погоню и переложила свою задачу на него. Слезы застили ему глаза, еще был шанс вернуться и отказаться от того, что она приказала ему сделать.

Но она не простила бы этого.

В свете поднимающейся Ли они въехали в очередной проход и увидели долину Абараиса, расстилающуюся перед ними, всю в каменных руинах, а далеко впереди — огни лагеря, разбросанные как звезды над горами — призраки всего Шиюна собрались здесь.

Вейни оглянулся: Моргейн уже не было видно.

Он пришпорил вороного и повел своих спутников к огням.

18

Огромный диск Ли клонился к горизонту. Облака пятнами плыли по лунной дорожке. Тонущая луна все еще освещала им путь. Из-за холмов, поднимающихся с одной стороны дороги, постоянно можно было ожидать засады: Вейни боялся — боялся каким-то затаенным страхом, но не за себя; он беспокоился за те распоряжения, которые были ему отданы. В любой момент пущенная стрела могла поразить его. Смерть была бы очень быстрой и совсем не мучительной.

Пока что у тебя нет выбора, — ее слова отдавались эхом в его голове, как неподдающаяся таинственность, как факт, который невозможно отрицать. Пока что у тебя нет выбора, как нет его у меня.

Как-то Джиран заговорила с ним, он не понял того, что она сказала, да и не особенно волновался об этом — он только взглянул на нее, и она тут же замолчала; Китан тоже посмотрел на него, и его бледные глаза были теперь трезвыми и устремленными вдаль.

Огни костров становились все ближе, они раскинулись перед ними полем из звезд, красные и тревожные созвездия, постепенно меркнущие, как созвездия на небе, с первыми проблесками дня.

— Нам не остается ничего другого, — сказал Вейни спутникам, — кроме как раскаяться перед моим кузеном и надеяться на его благосклонность.

Они промолчали, но на их лицах был страх, который владел ими с тех пор, как они неожиданно и без всяких объяснений двинулись из Эн-Абараиса. Они все еще не требовали от него никаких дополнительных объяснений. Может быть, они знали, что у них на это нет права.

— В Эн-Абараисе, — продолжал он, пока они ехали, — мы поняли, что у нас нет другого выбора, и моя госпожа освободила меня.

Он подавил дрожь в своем голосе, крепко сжав челюсти, и продолжал свивать ложь, которую мог потом использовать в разговоре с Рохом.

— В ней оказалось больше доброты, чем может показаться. Ради моего спасения, если не ради вашего. Она знает все, она знает, что Рох примет меня, но никогда не примет ее. Вы тоже для нее ничто, и она о вас не волнуется. Но Рох ненавидит ее больше, чем кого бы то ни было, и чем меньше он узнает, что на самом деле произошло в Охтидж-ине, тем более вероятно, что он примет меня и вас. Если он узнает, что я приехал от нее и вы также из ее компании — он наверняка убьет нас. Но ко мне он все-таки имеет кое-какую благосклонность. Решайте сами, насколько он будет колебаться в вашем случае.

Они по-прежнему ничего не говорили, но тревога в их глазах не уменьшалась.

— Скажите, что Охтидж-ин обратился в руины, пострадав от землетрясения, — попросил он их, — и скажите, что болотники атаковали вас, потому что море забрало Эрин. Скажите все, что может показаться правдой, но не говорите, что мы посещали Эн-Абараис. Только она могла пройти через те двери и только она могла узнать то, что она узнала. Забудьте, что она была с нами — иначе я умру, и боюсь, что буду не одинок в этом.

Он был уверен в Джиран, у них был долг друг перед другом, но Китан — другое дело; он был кваджл, которого Вейни боялся, но именно кваджл был нужен ему для того, чтобы его ложь выглядела правдой.

И Китан знал это. Его нечеловеческие глаза вдруг загорелись какой-то силой и затаенной радостью.

— А если не Рох отдает там приказания? — сказал Китан. — Если там правит Хитару? Что я тогда должен сказать?

— Я не знаю, — сказал Вейни. — Но убийца отца вряд ли остановится перед братоубийством. Он ничем не поделится с тобой… если только он не любит тебя. Как ты думаешь, может это быть так, Китан, сын Байдарры?

Китан обдумал это и затем вдруг резко спросил: — А насколько твой кузен любит тебя?

— Я буду служить ему, — ответил Вейни, чувствуя, что слова застряли у него в губах. — Я илин, теперь без хозяина, и мы из Эндара-Карша, он и я… Ты этого не поймешь, но это означает, что Рох возьмет меня с собой, и я буду служить ему как его правая рука, и это то, чего он не сможет найти больше нигде. Я нуждаюсь в тебе, милорд Китан, и ты знаешь это; мне необходимо быть на стороне Роха, и ты знаешь, что можешь уничтожить меня одним неловко сказанным словом, но и ты нуждаешься во мне, если тебе придется иметь дело с Хитару; и ты знаешь, что я скажу Хитару. Ты не любишь его. Оставайся со мной — и я отдам тебе Хитару, даже если для этого потребуется длительное время.

Китан раздумывал, сжав губы.

— Да, — ответил он, — я доверяю твоим рассуждениям, нхи Вейни. Но здесь есть два моих человека, которые могут все испортить.

Вейни вспомнил о слугах, которые убежали, добавив тем самым приличную долю тревоги в его размышления. Он пожал плечами.

— Мы не можем предотвратить это. Лагерь большой, и если бы я был на месте этих людей, я не торопился бы к властям и не стал бы докладывать, что бросил своего хозяина.

— А не делаешь ли ты сам сейчас того же? — спросил Китан.

Жар стыда бросился ему в лицо.

— Да, — хрипло подтвердил он, — но она сама послала меня на это. Однако эту подробность Роху знать не надо… Только что Охтидж-ин пал, и что мы убежали оттуда.

Китан раздумывал какое-то мгновение.

— Я помогу тебе, — сказал он. — Возможно, мои слова помогут тебе попасть к твоему кузену. Увидеть Хитару побежденным будет для меня достаточной наградой.

Вейни посмотрел на него, взвешивая, сколько правды было за этим циничным взглядом, и вопросительно посмотрел на Джиран, которая ехала сзади во время их разговора. Она выглядела испуганной тем, что она, крестьянка, оказалась впутанной в дела лордов, которые боролись за власть.

— Джиран? — спросил он ее.

— Я хочу жить, — был ответ. Он увидел в ней ярость и уверенность, и его губы сжались. — Я останусь с тобой, — сказала она.

Слезы появились в ее глазах, боль страха скопилась в них. Но он сейчас ни о ком из них не волновался, ни о маай, ни о лорде-полукровке, только о том, чтобы они не погубили его. Его мысли уже бежали вперед, в многотысячеглавый лагерь, лежащий впереди, и все его мысли были направлены на то, как избежать засады. Надо было поспешать, так как караульные из толпы, следовавшей за Рохом, уже виднелись в дымке начинающейся зари. С тревогой он заметил разгорающийся яркий свет посреди этих огней, и ему это не понравилось.

Вскоре они выехали из каменных руин и теперь ехали среди побегов молодых деревьев, вязанок хвороста, лежащих у начала склона гор, заготовленных для использования качестве топлива, и довольно скоро почувствовали дым костров, на которых готовилась пища, услышали голоса. Караульные поднимались со своих постов, опираясь на копья, и направлялись в их сторону. Вейни упрямо продолжал ехать по дороге, и другие с ним, и когда они подъехали ближе, темноволосые люди замешкались, завидя их, и отпрянули, так и не бросив им на слова. Может быть, так на них подействовало присутствие Китана, подумал Вейни, отказываясь от соблазна глянуть назад, а может быть, с особой иронией подумал он, это потому, что сам он похож на своего кузена, Роха, как вооружением, так и посадкой на коне. Гнедой Роха и его собственный вороной были из одной крепости и в одинаковой сбруе.

Они въехали в лагерь, который раскинулся в беспорядке по обеим сторонам мощеной дороги. Медленным шагом они проезжали через шию, и люди толпились около мерцающих костров и смотрели на них, проезжающих в свете зари, с затаенным любопытством.

— Мы должны найти Источник, — мягко сказал Вейни, — и там же мы найдем Роха.

— Это должно быть в конце пути, — ответил Китан и кивнул вперед, на дорогу, которая начинала взбираться по склонам.

Где-то зазвучала труба, тонко и далеко, одинокий звук, разносящийся по склонам гор. Это зазвучало опять и опять, посылая дрожащее эхо через стены долины. И тогда лагерь стал двигаться, послышались голоса, явно возбужденные; дым от костров стал исчезать.

Джиран смотрела по сторонам с испугом.

— Они начинают двигаться, — сказала она. — Лорд, наверное, Источник открылся, и они начинают двигаться.

Это было правдой: люди везде покидали места привалов, собирали свои жалкие пожитки; кричали дети, блеяли встревоженные животные. Через некоторое время те, у кого было с собой мало поклажи, двинулись по дороге, ведущей прямо к Источникам.

Вот он, дар Роха, подумал Вейни, и его сердце заныло от чувства измены. Его человеческая душа сжалась от вида этих перегруженных людей вокруг него, которые сторонились копыт лошадей. Моргейн обрекла бы их; но они собирались жить.

Он приехал для того, чтобы упасть к ногам Роха — и в тот же день убить его; и этим он предавал этих людей. Вейни сознавал, что он сам — воплощенное Зло, он хочет обмануть доверие людей, чьи лица сияли отчаянной надеждой.

Такова была служба Моргейн.

По крайней мере, у тебя было время подумать, прежде чем сделать выбор, сказала она ему однажды. Ты никогда не сможешь понять мои побуждения, нхи Вейни. У тебя недостаточно для этого знаний.

Он только сейчас начал понимать, что это действительно так.

С гримасой боли он натянул узду и пришпорил своего вороного, распугивая крестьян-шию со своего пути, заставляя людей посторониться перед ним и его двумя спутниками, которые держались как можно ближе к нему. Лица перед ним расступались в дымке занимающегося дня в страхе и отчаянии.

Дорога постепенно забиралась вверх, и изгиб ее поднимался к массивной и странной вершине. Неожиданно им попался отряд кваджлов, облаченных в демонские шлемы, с блестящим вооружением. Среди них были и бледноволосые леди и дети.

Прохождение по дороге было очень трудным, поскольку справа зияла огромная пропасть. Повелители кваджлов были с непокрытыми головами, их белые волосы развевались на ветру.

Вейни отъехал назад и потянулся за мечом.

— Нет, — сказал поспешно Китан, — они из Сотарна. Они не станут останавливать нас.

Вейни с трудом послушался Китана и ехал плечом к плечу с ним и Джиран, когда они подъезжали к полукровкам, держащим копья поднятыми.

Китан заговорил с ними, и среди слов, которые он произнес, Вейни узнал лишь несколько. Одно было Охтидж-ин, другое — Рох, а третье было собственное имя Китана; лорд Сотарна выпрямился в своем седле и отъехал в сторону, а вооруженные люди с копьями расступились.

Но когда они проехали сквозь их ряды, воины Сотарна последовали за ними, и Вейни это не понравилось, хотя это и облегчало им проезд через другие толпы полукровок, которые поднимались по крутому склону. Возможности повернуть назад больше не было, он уже попал в руки кваджлов. И ему ничего не оставалось, как доверять Китану.

А что, если Рох уже прошел, и это Хитару устраивает ему встречу? Вейни выкинул эту мысль из головы.

Поворот дороги неожиданно привел их туда, откуда был виден округлый холм, окруженный цепочкой людей и полукровок; лошади шли, спотыкаясь, ослабленные долгим путем.

И всеми своими фибрами Вейни почувствовал дыхание Врат, это покалывающее нервы ощущение, которое заставляло кожу покрываться мурашками, а все чувства напрягаться. Это был почти звук — и в то же время нет. Это было почти прикосновение.

Сквозь пробивающийся из пастельных облаков сумрачный свет он видел место, к которому они шли: там были палатки, невдалеке паслись лошади, в тени наклонившихся каменных изваяний дорога заканчивалась.

Источник.

Это был круг Стоячих Камней, такой же, как в Хиюдже: не простые Врата, но целое скопление их, и все они были живыми. Опаловые цвета, похожие на дневной свет мерцали в них — игра могучих сил, которая наполняла воздух тревогой; но одни Врата, похожие на пропасть, особенно сильно мерцали лазурно-голубым светом, от которого болели глаза.

Китан выругался.

— Они настоящие, — сказал кваджл, — они действительно существуют.

Вейни пустил своего вороного иноходью, пришпорил кобылку Джиран, вдруг неожиданно отказавшуюся идти, и увидел испуганные глаза девушки, в ужасе застывшие на Вратах; ее рука была прижата к горлу, где висели кусочек металла, белое перо и каменный крестик — амулеты того, во что она верила. Он резко окликнул ее по имени, и она оторвала взгляд от холма и последовала за ним.

Лагерь у подножья холма уже снялся с места. Их прибытие было отмечено криками, голоса были тонкими и терялись в густом воздухе. Вооруженные люди с длинными белыми волосами окружили их.

— Китан из Охтиджа, — слышал Вейни шепот. Он отстегнул свой меч и положил его через седло, когда они медленно проезжали мимо бледных сероглазых лиц, сдерживая ярость.

Китан задал им вопрос и получил быстрый ответ. Он поднял глаза к вершине холма и поехал в том направлении. Вейни держался за ним, кобылка Джиран по другую сторону, в то время как толпа медленно расступалась, давая им проход. Он слышал произнесенное собственное имя и имя Байдарры; видел нахмуренные угрожающие лица, ненавидящие взгляды, и руки невольно схватились за оружие: он был обвинен в убийстве Байдарры. Он надел на свое лицо маску неприступности и правил коня вслед за Китаном.

Всадники проехали сквозь расступающуюся толпу, облаченную в демонские шлемы. Послышался приказ, и среди них в кольце поднятых пик показался всадник с хорошо знакомой фигурой, серебристыми волосами, красотой кваджла и человеческими глазами.

Хитару.

Вейни закричал, выхватив меч, и бросился на врага, наткнувшись на стену пик, которые отбросили его лошадь назад, а самого его ранили. Один из копьеносцев упал, Вейни ударил другого, отскакивая назад, и опять назад, и крутился, пугая тех, которые были у него по бокам. Он опять выругался: люди Хитару разбежались, позабыв о чести, но вооруженные слуги столпились перед своим хозяином, чтобы защитить его.

Вейни вздохнул, крепче стиснул рукой меч, намечая слабейшего, и услышал, как другие всадники подъехали сзади. Джиран закричала; он подался назад, взглянул на подошедших, стоящих за Джиран и за Китаном, и увидел то, что отчаянно хотел увидеть.

Рох. Лук висел через его плечо, меч лежал на седле. Люди Охтиджа и Сотарна расступились перед ним, и он не спеша занял среди них свободное место.

Вейни успокоил взмыленного вороного, приструнил его, когда тот стал от страха кидаться в разные стороны. Приближался еще один всадник. Он бросил на него взгляд: Хитару восседал на своей лошади с мечом в руке.

— Где? — спросил Рох, привлекая его внимание. — Где Моргейн?

Вейни пренебрежительно пожал плечами, хотя чувствовал напряжение в каждом мускуле.

— Спустись с лошади, — приказал Рох.

Вейни вытер лезвие своего меча о круп вороного коня, затем спустился вниз, все еще держа меч, и отдал уздечку лошади Джиран. Затем вложил меч в ножны и застыл в ожидании.

Рох смотрел на него со своего коня, и когда Вейни убрал свое оружие, Рох тоже спешился и, передав повод слуге, повесил свой меч на бедро и подошел ближе, чтобы они могли разговаривать, не повышая голоса.

— Где она? — опять спросил Рох.

— Я не знаю, — ответил Вейни. — Я пришел искать убежище, как и все остальные.

— Охтидж-ин превратился в развалины, — неожиданно сказал Китан из-за его спины. — Случилось землетрясение, и все рухнуло. Болотники идут сюда, и многие из наших повешены. Вейни и девочка из Бэрроу были со мной в пути, и благодаря им я жив. Собственные люди бросили меня.

Последовало молчание. Вейни ждал каких-нибудь выкриков или других эмоций кваджлов из Охтиджа, окружавших их.

— Эрис, — сказал неожиданно голос Хитару; всадники подъехали ближе, и Вейни повернулся в тревоге.

Двое людей без шлемов встали рядом с Хитару: беловолосые, с оружием, они были похожи как братья — совсем не устыдившиеся смены своего хозяина.

— Твои соглядатаи, — пробормотал Китан и исхитрился иронично поклониться. Привычная отчужденность зазвучала в его голосе.

— Ради того, чтобы защитить моего брата, — мягко ответил Хитару, — от его собственной натуры, которая хорошо известна своей прямотой и искренностью. Ты достаточно хладнокровен, Китан.

— Новости, — сказал в свою очередь Рох, — опередили тебя, нхи Вейни. Теперь скажи мне правду. Где она?

Вейни повернулся и посмотрел на Роха и секунду почувствовал себя ужасно.

— Милорд Хитару, — сказал Рох, — лагерь двигается. Я думаю, что пора готовить к переходу твои силы. И вы тоже приготовьтесь, лорды Сотарна и Домена, Марома и Арайсита. Мы совершим переход.

Ряды людей зашевелились; приказ передавался по ним, и заметная часть их стала расходиться. Люди Сотарна начали подниматься по холму.

Но Хитару не двигался; ни он, ни его люди.

Рох взглянул на него и на людей, которые толпились вокруг него.

— Милорд Хитару, — сказал Рох, — пусть лорд Китан идет с тобой, если ты считаешь, что он может быть полезен.

Хитару отдал приказ. Двое слуг выехали вперед и встали по обе стороны от Китана, чье бледное лицо было совершенно беспомощным.

— Вейни, — сказал Рох. Вейни взглянул на него. — Я опять, — повторил Рох, — спрашиваю тебя.

— Я был освобожден, — сказал Вейни медленно, с трудом произнося слова. — Я прошу огня и убежища, кайя Рох, предводитель Кайя.

— И ты клянешься в этом?

— Да, — сказал он, и голос его дрожал. Он встал на колени и напомнил себе, что должен делать и говорить то, что приказала госпожа, то есть лгать, не взирая на стыд; но было горько делать это на глазах у врагов и союзников. Он наклонился до самой земли и прикоснулся лбом к примятой траве. Он слышал голоса, тонущие в проклятом удушливо-влажном воздухе, исходящем от Источников, и был рад, что не понимает ни единого слова.

Рох не приказал ему подняться. Вейни на секунду откинулся назад, все еще смотря в землю, его лицо горело от стыда, от унижения и от лжи.

— Она послала тебя, — сказал Рох, — убить меня.

Вейни взглянул вверх.

— Я думаю, что она совершила ошибку, — сказал Рох. — Кузен, я дам тебе прибежище, которое ты просишь, поверив твоему слову, что она освободила тебя от службы. Можешь не клясться мне в этом. Я думаю, что ты слишком нхи, чтобы предать самого себя. Но она не поняла этого. В ней нет никакой жалости, нхи Вейни.

Вейни резким неожиданным встал на ноги: клинки сверкнули возле него, но он сдержал руку, чтобы не выхватить свой меч.

— Я пойду с тобой, — сказал он Роху.

— Но не за моей спиной, — ответил Рох. — И не по эту сторону от Источников. Я не верю твоей клятве.

Он опять взялся за узду гнедой кобылы и поднялся в седло, бросив взгляд на холмы, где силы Сотарна рядами шли вперед, туда, где уже столпились испуганные люди.

Задние ряды двигались с большей скоростью, чем те, которые входили в зону завывающего воздуха, колеблющиеся, толкающие друг друга, подпираемые сзади; лошади шарахались из стороны в сторону, вызывая сумятицу.

Неожиданно где-то внизу стал нарастать гул, крики неслись из-за поворота горной тропы.

Рох поехал на эти звуки, и страшное подозрение возникло у него, когда он глянул за поворот: крики неслись откуда-то дальше, и где-то наверху горы зазвучала труба, отдаваясь эхом.

Вейни стоял спокойно, в его сердце возникла неожиданная надежда — то, о чем подозревал Рох, было правдой. Он понял и выругался от отчаяния и от гнева за то, что Моргейн сделала с ним, послав его сюда, на встречу лицом к лицу с Рохом.

Вейни изогнулся, вскочил на свою лошадь и выхватил поводья из протянутой руки Джиран в тот момент, когда кваджлы ринулись к нему. Вороной рванулся вперед, выигрывая драгоценное время. Наконечник копья ударился о его кольчугу, чуть не пробив ее; он ударом меча сбил копьеносца, который с криком упал на спину, затем еще одного человека, еще и еще.

— Нет! — раздался голос Роха в его гудящих ушах. Он обернулся на вороном, удивившись, что оказался в пространстве, свободном от врагов. Часть войска была уже в стороне от него: Рох, его собственная охрана и все пятьдесят лордов Охтиджа тянулись к холму, и люди Сотарна, кричащая толпа людей, направлялись к Источникам, их ряды включали в себя испуганных животных, которые тащили нагруженные тележки. Войска Сотарна начали редеть, и во главе этого хаоса стоял Рох.

Люди из Охтиджа теперь тоже направлялись вперед. Вейни пришпорил коня, проскочил под угрожающе занесенным копьем и неожиданно увидел, как упал человек, которого ему не удалось выбить из седла. По его лицу струилась кровь. Упал второй, а еще один встретился с его клинком, и снова лорды Охтидж-ина отступили в замешательстве. В воздухе раздался свист, и Вейни увидел камень, который поразил еще одного человека из Охтиджа — слугу, предавшего Китана.

Джиран.

Он отошел назад, полностью укрывшись за огромными камнями на склоне холма, и там была Джиран с пращей, которая выбивала из седла одного человека за другим, заставляя всадников ретироваться, оставляя за собой мертвых.

Джиран и Китан: краем глаза он видел, что полукровка все еще рядом, слизывает кровь со своих пальцев, прижатых к рукаву. Джиран с голыми ногами и царапиной на щеке слезла со своей маленькой кобылки и быстро набирала пригоршнями камни.

Полукровки продолжали двигаться вверх по склону, где рассыпались в беспорядке люди Сотарна.

И тут на склон высыпали люди, сразу с обеих сторон, заставляя ретироваться полукровок. Появились толпы маленьких людей, тоже вооруженных, добавляющих страха, производимого идущим перед ними. Они были безжалостны в своем отчаянии и не различали людей и полукровок.

— Болотники! — закричала в страхе Джиран.

Толпа заполонила пространство между ними и Источником. — Наверх, — закричал Вейни Джиран и, пришпоривая уставшего вороного, направил его вверх по склону, с запозданием думая, услышали ли его Джиран и Китан.

Болотники узнали его и в ярости закричали, а некоторые атаковали, но те, кто попадался ему по дороге, выскакивали из-под копыт черной лошади. Тех же, кто не хотел уступать пути, он просто проскакивал, рубя мечом, и его рука болела от усилий; он чувствовал усталость лошади, но пришпорил ее еще сильнее.

А за склоном горы он увидел ее. Серая тень бледного Сиптаха в расселине, где она стояла. Пространство вокруг нее было свободно, люди бежали с криками отчаяния, другие падали тут же на землю. Красный огонь валил всех, кто стоял на ногах.

— Лио! — закричал он, сокрушая мечом человека, нападавшего на него. После этого он бросился по склону, чтобы присоединиться к ней. Она увидела его. Он безжалостно пришпорил коня, и они соединились в одну линию, черная лошадь и серая, бок о бок, и когда они взбирались по холму по направлению к Источникам, враги разбегались в разные стороны.

В первых рядах образовалась толпа из всадников и людей, мешающих друг другу пройти, и пришлось использовать красный огонь Моргейн, который валил тех, кто был на пути. Но толпа опять восстанавливалась за счет подошедших сзади. Полетели стрелы. Моргейн повернулась и направила огонь в том направлении.

Люди Охтиджа дрогнули и разбежались, толпа перед ними исчезла. Сиптах, завидя, что путь свободен, устремился вперед, и Вейни пришпорил своего вороного.

Внезапно лошадь под ним накренилась, закричала от боли — и земля перевернулась, он упал на камни, теряя сознание и погружаясь в темноту…

Вейни попытался подняться на ноги. И первое, что он увидел, был его черный конь, умирающий с обломком стрелы в груди. Он встал на ноги, прислонившись к камням, оперся на свой длинный меч, глядя на склон и видя яркое свечение, тень Сиптаха в некотором отдалении, Моргейн у подножья холма со Вратами.

Вокруг нее были враги. Красные вспышки периодически мерцали на фоне опалового свечения, и присутствие Врат тяжело давило на всех, кто был в пределах видимости.

Всадники бросились к ней, полсотни лошадей взбиралось по холму. Вейни громко выругался и заставил себя оторваться от камня, пытаясь пешком взобраться посклону, но боль скрутила его ногу, и он тяжело захромал.

Она бы не задержалась ради него. Не должна была. Он продолжал карабкаться, опираясь на меч.

Всадник приблизился к нему сзади, он повернулся, подхватил копье и метнул его, выбив полукровку из седла. Лошадь, шарахнувшись, встала на дыбы. Вейни ударил ее рукояткой своего меча и пытался продолжить путь, слыша за собой полумертвого всадника, который полз вслед за ним.

Он увидел, что Моргейн возвращается, пробиваясь обратно сквозь ряды врагов.

— Нет, — закричал он, пытаясь дать ей знак; измотанный серый Сиптах не смог бы нести двойной вес в этой битве, Вейни увидел, что Моргейн, пытаясь достичь его, не видит целое сборище всадников за своей спиной.

Подскакала Джиран и соскользнула с гарцующего вороного коня.

— Лорд! — закричала она, кидая поводья в его руку, и добавила дрогнувшим голосом: — Езжай!

Он вскочил в седло, чувствуя, как лошадь напряглась под ним, и это было спасение и жизнь; но он задержался, натягивая поводья, и протянул Джиран свою окровавленную руку.

Она отпрянула, убрав руки за спину. Испуганная лошадь топталась на месте, в то время как Джиран пятилась по усыпанному трупами склону.

— Езжай, — закричала она яростно и выругалась.

Он медленно поехал назад, к склону, где его ждала Моргейн, и увидел, что враги расступились, а она что-то кричала ему, но он ничего не мог расслышать.

Тогда он пришпорил вороного, чтобы присоединиться к ней на холме. Силы Охтиджа расступались перед ним, в то время как всадники падали под огнем Моргейн. Испуганные крестьяне кричали и путались под ногами у лошадей.

Они поднялись к подножию холма, враги перед ними в беспорядке разбегались. Здесь были вперемежку крестьяне и лорды, они исчезали в жуткой бездне, которая и была Источником Абараиса, и опаловое свечение плясало меж камнями, вокруг голубого пространства, бездонно простирающегося перед ними, поглощая пеших и конных, и казалось, что небо смешалось с землей, и сжигающее голубое пламя на фоне серых небес Шиюна было ужасающим зрелищем.

Сиптах сделал один длинный прыжок; вороной пытался попятиться, но Вейни вонзил шпоры ему в бока и в отчаянии безжалостно направил его вперед, и они упали в голубое яркое небо…

Настал момент темноты, а затем лошади опять обрели под ногами землю, и они оба все еще скакали как во сне, мимо испуганных людей, расчищая себе дорогу.

Их никто не преследовал, во всяком случае пока; стрелы, летящие им вслед, были редки и выпущены поспешно; крики тревоги разносились за их спинами, пока не остался только топот скачущих лошадей. Перед ними простиралась равнина.

Они бросили поводья и дали возможность измученным лошадям идти шагом. Вейни оглянулся и увидел орду, окружающую все еще излучающие сверхъестественную энергию Врата: воинство Роха, люди и кел, по-прежнему дикие и обездоленные.

Перед ними простирались широкие ровные зеленые луга. Вейни глубоко вдохнул, почувствовал, насколько чист здесь воздух, и взглянул на Моргейн.

Она все еще не могла говорить. Он видел, что она была еще слишком слаба, преодолев долгий путь, к которому не была готова.

— Мне нужна была армия, — сказала она наконец-то тонким, едва слышным голосом. — А со мной был только один воин, которым я могла повелевать и который сослужил мне верную службу. И я благодарна тебе, Вейни.

— Да, — ответил он и подумал, что этого достаточно. Теперь пришло время подумать о других вещах.

Она вытащила Подменыш, давая этим понять, что их ждут новые испытания на этой просторной земле.

ЭПИЛОГ

Люди, повозки, нагруженные животные, разнообразный домашний скот — все поглощала эта ужасающая бездна. Джиран лежала между остывающим трупом черной лошади и грудой камней и с ужасом взирала на холм, где блистал огонь — Источник, пожирающий все, что к нему приближалось. Всадники, поторапливающие испуганных лошадей, пешие крестьяне, гордые кел, мужчины с обесцвеченными волосами священников, сжимающие амулеты — они прошли ряд за рядом, призраки Шиюна и Хиюджа.

Солнце достигло зенита и клонилось к горизонту, а исход все продолжался.

Джиран закуталась в шаль, дрожа от холода, и прислонилась щекой к камню, никем не замеченная крестьянская девочка, ничего не значащая для тех, кто устремил все свои надежды к Источнику.

Наконец, уже к вечеру, никого не осталось. Последним был полукровка, долго ползший, взбираясь по мокрому холму, переползая через тела убитых. Теперь остался только неестественно тяжелый воздух и завывание ветра через Источник, да огни, блистающие на фоне серого, затянутого тучами неба.

Одна-одинешенька, Джиран поднялась на дрожащие ноги и пошла, осознавая безысходность своего положения. Приблизившись к полыхающему огню, она стояла у края Источника, дрожа от холода, в ужасе перед ослепительно-голубой пропастью, и порывы ветра толкали ее внутрь.

Ее кузены ушли. Все ушли — люди из Эрина, люди из Бэрроу, Фвар и лорды Охтидж-ина.

Вот то, к чему так стремилась она, а вместо этого теперь этим владел Фвар и люди Эрина.

Она всхлипнула и повернулась спиной к Источнику, потеряв всякую надежду, и вдруг вспомнила о талисмане, который уже долго носила с собой.

Она достала ее из-за пазухи, маленькую фигурку чайки, потрогала тонкую резьбу крыльев, и глаза ее сощурились, вглядываясь в детали маленького амулета. Джиран повернулась и забросила этот блестящий кусочек в бездну Источника. Ветер подхватил его, амулет растворился в воздухе.

Она повернулась и тихо пошла прочь, подальше от огней, в серый свет дня. На полпути вниз по холму ветра уже не было, здесь было тихо. Джиран обернулась на огни, и они показались ей такими же призрачно размытыми, как воздух над болотами. Сияние начало гаснуть. Вскоре остался только серый дневной свет между стенами Источника. И стены эти были всего лишь простыми камнями.

Джиран смотрела до тех пор, пока слезы на ее лице не высохли, затем повернулась и побежала по холму вниз. Вдруг какое-то движение испугало ее, и она увидела всадника, показавшегося из-за камней. Вороной конь и человек в голубой одежде с белыми волосами были ей ужасно знакомы.

Она стояла спокойно, ожидая. Лорд-полукровка тоже не торопился. Он пересек тропинку, пропитавшаяся кровью тряпка была обернута вокруг его левой руки.

— Китан, — сказала она. Она не упомянула его титула, потому что теперь он уже ничем не владел. Он держал в руках меч, но, странно, она его не боялась.

Потом он вытащил ногу из стремени, слегка наклонился и протянул ей свою тонкую руку.

Он нуждался в ней, цинично подумала Джиран. Он не был готов к испытаниям на этой земле. Она поставила ногу в стремя и почувствовала прилив сил. Вокруг были поля, еще не залитые водой.

Вороной конь побежал, Джиран обняла Китана сзади и отдыхала, укачиваемая движением лошади, в то время как они спускались с холма. Она закрыла глаза и решила больше не оборачиваться — во всяком случае до тех пор, пока дорога не повернет, скрывая от них холм.

В небе загремел гром, стали падать первые холодные капли дождя.

ОГНИ АЗЕРОТА

ПРОЛОГ

Первые Врата были найдены расой кел на безжизненной планете их родной солнечной системы. Кто создал их, какая судьба постигла творцов — этого кел так и не узнали. И не пытались узнать. Им достаточно было тех великих перспектив, которые открывали перед ними Врата, путей к безграничной власти и свободе, возможности кратчайшим путем пересекать пространство, совершать прыжки с планеты на планету, со звезды на звезду, чтобы переносить во все достижимые места технологию Врат и устанавливать связь. Врата были построены на каждой планете кел, и возникла транспортная сеть, действующая в мгновение ока и связывающая воедино бескрайнюю космическую империю.

Это и стало причиной их гибели. Ибо Врата открывали пути не только в Пространстве, но и во Времени, как вперед, так и назад по путям развития миров и звезд.

Новообретенная расой кел власть выходила за пределы их воображения; они стали свободны от времени. Их планеты изобиловали трофеями дальних путешествий — зверями и растениями, и даже подобными кел существами. Они творили красоту и чудеса и уносились вперед во времени, чтобы посмотреть, как развиваются цивилизации, основанные ими — в то время, как их подданные жили в реальном времени и умирали через положенный срок, не допускаемые к той свободе, которую могли бы дать им Врата.

Реальное время стало для кел слишком скучным. Знакомое настоящее, нудный быт и повседневная текучка стали казаться тюрьмой, в которой ни один кел не мог долго просидеть, а будущее… оно обещало спасение от этого. Хотя совершившим путешествие в будущее не было пути назад. Возвращение было слишком опасным, чреватым многими нежелательными последствиями. Существовал огромный риск необратимого изменения самой реальности. Лишь будущее всегда оставалось открытым… и все кел ушли.

Первые смельчаки поначалу были довольны, изучали те столетия, в которых поселялись, и уставали от них, и безудержно шли все дальше и дальше, догоняя детей своих детей, опровергая все возможные законы развития природы. Все больше и больше кел убегали из-за подобной тоски, вечно неугомонные, ищущие удовольствие и нигде подолгу не задерживающиеся — до тех пор, пока постепенно все они не оказались в будущем, где само время стало уже странным и нестабильным.

Некоторые пошли еще дальше, понадеявшись на Врата, которые на самом деле могли уже и не находиться там, где им полагалось быть. Другие же полностью лишились смелости и изверились в дальнейшем будущем, не потому уже не торопились покидать обжитое место, пока их не охватывал ужас, беспокойство за судьбу настоящего, куда прибывали все новые и новые толпы из далекого прошлого. Вся реальность была охвачена чем-то вроде лихорадки.

Возможно, некоторые смельчаки отважились вернуться в прошлое, а может быть, запутанность переполненного будущего стала чрезмерно велика. Прошлое и возможное будущее перемешались. Кел сходили с ума, не верили в очевидное, вспоминали то, что никогда не случалось.

Время вырвалось на свободу. Лихорадка сменилась грандиозными нарушениями, структура пространства-времени не выдерживала перенапряжения, сотрясалась, разрывалась, и действительность оказалась раздробленной на куски.

И тогда всем мирам кел пришел конец. Остались только обломки их славного прошлого — камни, разбросанные по планете… камни, почему-то неподвластные самому времени… земли, где ухитрилась возродиться цивилизация, и другие земли, где жизнь полностью исчезла и остались только руины.

Остались Врата, ведь они находятся за пределами пространства и времени… да, они устояли. Уцелели немногие кел, вспоминающие прошлое или возможное прошлое.

И наконец, пришли в этот мир люди, осваивающие огромную темную пустыню бывших миров кел. И нашли Врата.

Люди были здесь и раньше, слуги кел, обреченные на вымирание. Люди заглядывали во Врата и страшились того, что видели, ибо видели они могущество и запустение. Сотни их вошли в те Врата, и были среди них мужчины и женщины, и пришлось им забыть о возвращении. Они могли идти только вперед, и они навсегда закрыли за собой Врата, уничтожая их одно за другим, расплетая смертоносную паутину, сотворенную кел… они шли к Последним Вратам на краю времени.

Они закрывали мир за миром… но уменьшились при этом числом, и жизнь их становилась необычайной, растягиваясь на тысячелетия реального времени. Некоторые из них пережили второе и третье поколение, а некоторые сошли с ума.

Затем они начали проникаться отчаянием, полагая, что вся их борьба безнадежна, ибо если оставить хотя бы одни Врата, все может начаться сначала; всего лишь одни незакрытые Врата могут перечеркнуть плоды усилий всех их жизней.

Под воздействием этого страха они создали оружие, неподвластное Вратам, которое питалось их силой; оружие для своей защиты и хранилище знаний о Вратах — все, что было им о них известно. Роковая парадоксальная сила против парадоксальных Последних Врат, за которыми никакого дальнейшего пути не было — или же скрывалось нечто гораздо худшее.

Их оставалось всего пятеро, когда они создали это оружие.

Но лишь один уцелел и смог обладать им.

Бессмысленна эта летопись. Какой в ней толк, если мы последние, но ведь хоть что-то раса должна оставить после себя. Мир угасает, приближается наш конец… не для нас самих, быть может, но все же приближается. А мы всегда любили оставлять о себе память.

Знайте же, что повергла нас в руины Моргейн, принятая в род Кайя, Моргин-Анхаран, называемая Белой Королевой, носящая перо чайки, — она была самой смертью, сошедшей на нас. Это Моргейн погасила на севере последний очаг, разрушила Охтидж-ин и опустошила эти земли.

Задолго до нынешнего века она уже была проклятьем нашей земли, ибо она ездит в сопровождении людей тьмы, живших здесь за тысячи лет до нас. Ибо тот, кто едет перед ней, и тот, кто едет за ней, ликом и прочим всем неотличимы — и точно так же неотличимы они от нее.


Теперь мы видим наше величие только во сне, я и моя королева, а все остальное унесла с собой Моргейн.

Надпись на камне на бесплодном острове Шиюн

1

Равнина уступила лесу, и лес сомкнулся над ними, но они не останавливались для привала до тех пор, пока не опустились зеленые тени и не наступили зеленые сумерки.

Вейни остановился, чтобы глянуть назад, и облегченно вздохнул. Они ехали дальше, пока не стало совсем темно, и наконец Моргейн натянула поводья серого Сиптаха, заметив небольшую поляну возле ручья, под сенью старых деревьев. Это было тихое, красивое место, хотя и здесь с ними оставался тот страх, что не покидал их все эти дни.

— Лучше этого места нам не найти, — сказал Вейни, и Моргейн кивнула, устало спрыгивая с коня.

— Я стреножу Сиптаха, — сказала она, когда ее спутник спешился. Это было его обязанностью — стреножить лошадей, разводить огонь, всячески заботится об удобствах для Моргейн. Таков был долг илина, для того только и существующего, чтобы служить своей госпоже. Но они скакали очень долго, больше дня, у него болели раны и потому он рад был ее помощи. Он распряг свою кобылу, вычистил ее скребницей, расчесал ей гриву — в последние дни ей тоже было нелегко, она нуждалось в хорошем отдыхе. Кобыла была не лучшей парой для серого жеребца Моргейн, но она была вынослива и имела еще и другие достоинства. К тому же, она была подарком. Подарком девушки. Он не смог бы забыть об этом, даже если бы захотел. Потому-то он и заботился о маленькой шиюнской кобыле с такой тщательностью. А также потому, что родом он был из Карша, страны, где дети привыкают сидеть в седле раньше, чем ходить по земле. Плохое обращение с лошадьми всегда вызывало в его душе боль.

Он забрался в гущу леса, набрал охапку хвороста, что оказалось вовсе нетрудно, и принес этот хворост Моргейн, — та уже развела небольшой костерок. Для нее это было тоже вовсе несложно, ибо для этого у нее были такие средства, о которых он предпочитал не думать. Они были очень непохожими друг на друга, он и она, вооруженные одинаково, как все воины Эндара-Карша, одетые в кожу и металл, на нем коричневая кожа, на ней — черная; ее кольчуга из продолговатых звеньев, серебристая, не похожая ни на одну из кольчуг, его — самая простая, из обычных широких колец. Но он, в отличие от Моргейн, принадлежал к человеческой породе. Волосы и глаза его были бурыми, как земля Эндара-Карша, у нее глаза были бледно-серые, а волосы как утренний иней — волосы кел, древнего прекрасного врага рода человеческого, за которым по пятам всегда следовало зло. Она отрицала, что принадлежала к их роду, однако у него было другое мнение: он считал, что она просто не хранит верности своим сородичам.

Он внимательно смотрел на разведенный ею костер и прислушивался, все время прислушивался. Где-то неподалеку были враги, он не верил этой земле, оба они были здесь чужими. Но огонек был невелик, и лес надежно скрывал их. Они уже столько дней были лишены тепла, и отдых был им просто необходим.

При свете костра они разделили друг с другом скудные оставшиеся у них припасы. О том, что запасы иссякают, они не беспокоились — судя по всему, в окрестностях водилась дичь. Они оставили до завтра лишь немного черствого хлеба, а затем Вейни, которому приходилось в дороге спать лишь в седле, с радостью согласился отдыхать первым. Моргейн осталась нести вахту около костра.

Но Моргейн взялась за рукоять меча, зачем-то вытащила его из ножен… и сон с него как рукой сняло.

Меч этот назывался Подменыш — злое имя подлой вещи. Он не любил находиться рядом с ним, был ли меч обнажен или в ножнах, однако он принадлежал ей, и потому выбора у него не было. На вид это был меч с рукоятью в виде дракона работы мастеров Кориса в Эндаре, умерших за сотни лет до его рождения, лезвие которого, однако, оканчивалось кристаллом. Прекрасные руны, искусно вырезанные на нем, поигрывали опаловыми красками. Но не стоило смотреть на эти краски, они отупляли чувства, хотя можно было без опаски прикоснуться к мечу, когда сила его находилась в сокрытии под ножнами. Он не знал этого наверняка и никогда не пытался узнать, но Моргейн ни разу не подавала виду, что боится меча, как не боялась и сейчас. Она встала, а затем вытащила его из ножен.

Вспыхнули опаловые краски, освещая все вокруг странным светом. Стало светло как днем. Тьма превратилась в колодец вокруг острия меча, и вид у него от этого стал еще более жутким. Завыл ветер. Подменыш брал силу из Врат и сам был Вратами, хотя никто не рискнул бы пройти через них.

Он всегда был связан с источником своей силы и светился более ярко, когда острие его было направлено на Врата. Моргейн стала искать, ведя острием по кругу. Деревья вздыхали, выл ветер, и руки ее, лицо, волосы купались в сиянии. В этом сиянии погибло какое-то насекомое, несколько листьев, сорванных с деревьев, оказались в бездонном колодце и тут же исчезли. Клинок мерцал, будучи обращен к западу и востоку, но более всего он светился, когда острие указывало на юг. Яркое свечение слепило глаза. Моргейн держала его в вытянутой руке.

— Ничто не изменилось, — огорченно сказала она, — ничто не изменилось.

— Прошу вас, лио, уберите его! Он нам не даст более хорошего ответа и добра нам не принесет.

Она уступила. Ветер утих, огненный шар на конце клинка погас, она села, держа в руках меч в ножнах. Лицо ее ничего не выражало.

— Ответ — юг. По-видимому, именно так.

— Спите, — настаивал он, видя ее усталые глаза. — Лио, у меня болят кости, но я не усну, пока вы не выспитесь. Если вам не жалко себя, пожалейте хотя бы меня. Спите.

Она провела дрожащей рукой по глазам, кивнула и легла прямо там, где сидела, даже не устроив для себя ложе. Но он тихо поднялся, достал одеяла, расстелил одно из них подле нее и перекатил ее на одеяло, а потом накрыл другим. Она прошептала слова благодарности и еще раз приподняла голову, когда он подкладывал под нее ее сложенную одежду. Затем заснула мертвым сном, и Подменыш лежал на ней, как любовник. Она не отпускала его даже во сне, эту злую вещь, которой служила.

Он считал, что они уже основательно заблудились. Прошло четыре дня с тех пор, как они прошли через пустоту, которой не мог осознать разум, прошли через Врата. Путь назад был невозможен. Они покинули те места и не знали, куда попали, что за люди здесь живут — они знали только, что сюда вели Врата, и что те Врата, через которые они прошли, теперь уже уничтожены, закрыты.

Было это результатом войны, которую они вели — войны против древнего волшебства, против могущества, созданного кел. Такова была одержимость Моргейн и таков был долг его, ее слуги… и не ему было судить, почему она выбрала именно этот, а не другой путь. Сам он шел за нею потому, что в Эндаре дал ей клятву. Она искала главные Врата этого мира, Врата, которые ей надлежало закрыть. И она нашла их, потому что Подменыш никогда не лгал. Это были те самые Врата, через которые они попали в эту страну, и через которые следом за ними ворвались их враги.

Они бежали, спасая свою жизнь, но, как назло, эта страна уже оказалась во власти их врагов.

— Это на нас все еще воздействуют те Врата, которые мы только что покинули, — сказала Моргейн, когда они начинали путешествие к северу и меч в первый раз предупредил их. Но по мере того, как они удалялись от Врат, а меч давал все тот же обескураживающий ответ, Моргейн начинала что-то невнятно объяснять о горизонте и кривизне земной поверхности и о других вещах, которые Вейни понять не мог. Но затем в конце концов покачала головой, и на лице ее был страх. Он пытался убедить ее, что они все равно ничего сделать с этим не могут, что им остается только бежать, что враги рано или поздно настигнут их. Но утешить ее этим он не мог.

— Я буду точно знать, — сказала она, — если этот сигнал к сегодняшнему вечеру не ослабеет, то меч может найти Врата, меньшие по размерам, но все же возможно, что мы на другой стороне мира или слишком далеки от Врат. Малые Врата сияют не так ярко. Если сегодня меч будет светить так же, как и прежде… тогда мы будем знать наверняка, чего мы добились.

Теперь они это знали.

Вейни снял с себя часть доспехов. Не было у него такой кости, которая бы не болела, но сегодня у него был плащ и огонь, и он был скрыт от глаз врагов, и это было лучше, чем то, что он имел прежде. Он укутался в плащ и прислонился спиной к старому дереву. Меч свой он положил обнаженным на колени. Шлем с головы он снял в последнюю очередь и отложил в сторону, с наслаждением чувствуя, как волосы щекочет ветерок. На шлеме его была белая повязка илина. Ручей журчал в камнях, вздыхали деревья, тихо переступали лошади, пощипывая на прогалине чахлую траву. Шиюнская кобыла выросла в стойле, она не умела чувствовать врага, но на Сиптаха можно было положиться как на человека: тот был обучен, как надо вести себя в бою, и не доверял чужакам, и потому Вейни верил серому коню как себе самому. Полный желудок, тепло, ручей, из которого можно утолить жажду, изобилие дичи, достойной охоты.

Поднялась луна — маленькая, непуганная; увидеть что-нибудь подобное, когда не знаешь пути домой, бывает полезно. Луна была похожа на ту, что всходила над лесами Эндара-Карша. Он мог бы даже почувствовать себя спокойным — если бы Подменыш показывал какой-нибудь другой путь.

Заря поднялась тихо и незаметно, с пением птиц и фырканьем лошадей. Вейни по-прежнему сидел, поддерживая голову руками и с трудом удерживаясь, чтобы не закрыть смыкающихся век. Моргейн пошевелилась, протянула руку к оружию, изумленно заморгала, увидев его, опершись на локоть.

— Что случилось? Ты спал на посту?

Он вздрогнул в предчувствии ее гнева и потряс головой.

— Я решил не будить вас. Вы выглядели очень усталой.

— Что ж, по-твоему, будет лучше, если ты сегодня будешь вываливаться из седла?

Он улыбнулся и опять покачал головой, все же задетый ее тоном. Она не любила, когда о ней слишком пеклись, и потому очень часто заставляла себя ехать, когда больше всего ей хотелось остановиться и отдохнуть. Это было непременной частью отношений межу ними, между илином и лио, слугой и госпожой. И она никак не могла научиться полагаться на кого-то и хоть кому-то доверять.

«Предполагается, что я умру, — подумал он и почувствовал боль в душе. — Как и все, кто служил ей раньше».

— Седлать ли мне лошадей, лио?

Она встала, окутав плечи одеялом — утро стояло прохладное — и, уставившись в землю, прижала ладони к вискам.

— Мне надо подумать. Получается так, что нам надо бы возвращаться. Мне надо подумать.

— Думать лучше на свежую голову.

Глаза ее сверкнули, и он тут же пожалел о своих словах — для него, прекрасно знающего все ее привычки, было недопустимо говорить так. Он знал, что сейчас она вспылит, поставит его на место, приготовился снести это, как случалось уже сотни раз, случайно или не случайно, и просто стал ждать, когда это пройдет.

— Пожалуй, так, — сказала она, и он был удивлен. — Что ж, седлай лошадей.

Он поднялся и оседлал лошадей, чувствуя в сердце тревогу. Движения давались ему с болью, он прихрамывал, что-то покалывало в боку. «Сломанное ребро, наверное, — подумал он. — Несомненно, ей тоже тяжко, хотя сон восстанавливает силы…» Но более всего его тревожила ее внезапная уравновешенность: за его выходкой последовала ее уступка. Они слишком долго путешествовали вместе и путь утомил их до крайности. Никакого отдыха, никогда не отдыхая, из одного мира в другой, затем в следующий, и снова в другой мир. Они умели терпеть боль, но ведь помимо тела у человека есть еще и душа, смертельно уставшая от смертей, и войн, и ужаса, который не покидал их, гнался за ними и которому им теперь предстояло идти навстречу. Если бы она ответила ему гневной отповедью, он бы вполне это понял.

— Лио, — сказал Вейни, когда закончил запрягать коней, а она опустилась на одно колено, чтобы погасить огонь, уничтожить все следы их пребывания здесь. Он опустился на колени и припал к земле, как подобало обращаться илину. — Лио, мне пришло в голову, что если наши враги находятся там, куда мы собираемся вернуться, то нам нужна передышка. Они, конечно же, вымотались от этого перехода не меньше, чем мы. А что касается нас — лио, поймите, что я пойду с вами куда прикажете и буду с вами до самого конца, и сделаю все, что вы потребуете — но я устал, у меня незажившие раны, и мне кажется, что нужен небольшой отдых на несколько дней, чтобы кони набрались сил, и совсем не лишним было бы настрелять дичи.

Он просил так, будто нужно это было только лично ему. Если бы он говорил за них обоих, она тут же заупрямилась бы и ни за что не уступила. Даже сейчас он ожидал скорее вспышки гнева, чем согласия. Но она лишь устало кивнула головой, и, более того, положила ладонь на его руку. Краткое прикосновение — весьма редкий для нее жест, ни в коем случае не интимный.

— Мы проедем сегодня вдоль леса, — сказала она, — посмотрим, может, удастся настрелять дичи. Ты прав, лошадей переутомлять нам тоже ни к чему. Они заслужили отдых, у них уже торчат ребра. Да и ты, я вижу, хромаешь, рука у тебя плохо действует, и все же пытаешься взять на себя часть моей работы. Ты имеешь право говорить все, что считаешь правильным.

— Значит ли это, что вы согласны?

— Я много раз поступала с тобой неблагодарно. Я сожалею об этом.

Он хотел засмеяться, но не смог. Этот приступ меланхолии нравился ему все меньше. Люди прокляли Моргейн в Эндаре и Карше, в Шиюне и Хиюдже, а также во всех странах, лежащих между ними. Друзей у нее было гораздо меньше, чем врагов. Даже его она однажды случайно чуть не принесла в жертву, и если говорить честно, то при необходимости поступила бы так даже не задумываясь.

— Лио, — сказал он, — я понимаю вас лучше, чем вам кажется. Я не всегда знаю, зачем вы что-то делаете, но всегда знаю, что движет вами. Я всего лишь послушный вам илин, но илин имеет право спорить с тем, кому он служит. Однако сами вы служите совсем уж безжалостной вещи. Я это точно знаю. Вы безумны, если полагаете, что меня удерживает с вами только моя клятва.

Он сказал, что хотел. И тут же пожалел об этом. Он встал и занялся делами — стал приводить в порядок упряжь, делать что-нибудь, лишь бы не глядеть ей в глаза.

Когда она наконец подошла к Сиптаху и взяла поводья, лицо у нее снова было хмурым, но скорее от замешательства, чем от гнева.

Моргейн ехала молча, неторопливо, опустив поводья. А его вскоре одолела усталость. Он согнулся в седле и сунул руки под мышки, заснув в седле — так часто делали люди Карша, когда уставали в пути. Она ехала впереди и отгибала ветви, чтобы они не хлестали его. Солнце было теплым, а листья тихо шелестели, словно пели песню. Как в лесах Эндара — будто само время повернулось вспять и они ехали по тропе, по которой следовали в самом начале своих странствий.

Что-то хрустнуло в кустах. Лошади встрепенулись, он тут же проснулся и схватился за меч.

— Олень. — Она показала в заросли, где недвижно лежало животное.

Оленем это не было, но очень похоже на оленя, все в золотистых пятнах. Он спешился с мечом в руке, опасаясь острых рогов, но они оказались каменно-неподвижны. У Моргейн было и другое оружие помимо Подменыша, подобное тем, что было у кел. Оно убивало безмолвно и на расстоянии, не оставляя видимых ран. Она развернулась в седле, дала Вейни нож для свежевания, и он принялся, смутно припоминая иные времена, снимать шкуру с животного, как будто это был олень, убитый им в побеленных зимой горах его родины.

Он выбросил это сравнение из головы.

— Будь у меня лук, — сказал он, — я бы тоже смог добыть оленя, лио.

Она пожала плечами. Она чувствовала, что гордость его уязвлена — мужскую работу выполняла женщина. Тем не менее обеспечивать пищей илина полагалось госпоже. Иногда он замечал, что она явно мучается при мысли, что не может предоставить ему иного очага, кроме лагерного огня, иной крыши кроме покрова ветвей, и только скудную еду. Из всех лордов, которым мог служить илин, Моргейн была самой могущественной, но в то же время и самой бедной. Оружие, которое она дала ему, было старым, конь — краденым, а пища — тоже чем-то вроде этого. Они все время жили как какие-то бандиты. Но по крайней мере сегодня и в ближайшие дни голод им не грозил, а потому он умерил тщеславие и поблагодарил госпожу за этот дар.

Долго в этом месте находиться не следовало. Птицы встревожились, какие-то твари порхали с места на место — весть о смерти распространялась. Он взял лучшие куски мяса, отрезав их быстрыми ударами острого лезвия — этому искусству он научился в Карше, когда находился вне закона и ему приходилось охотиться на волков на территории враждебных кланов. Тогда надо было хватать и бежать, заметая следы. Так он поступал до тех пор, пока не встретился с Моргейн, принятой в род Кайя, и не променял свою свободу на право сопровождать ее.

Он отмыл руки от крови и привязал шкуру с мясом к седлу, в то время, как Моргейн прятала останки оленя в чаще. Вскоре о них должны были позаботиться хищники, но он внимательно осмотрелся, уверясь, что нигде не осталось лишних следов. Не все их противники были слабыми знатоками леса. Кто-нибудь из них мог бы различить даже очень слабый след. Одного из таких врагов он боялся больше всего. Этот недруг принадлежал к клану Кайя, лесным обитателям Кориса в Эндаре, родному его племени… родному по матери. Этот недруг был ему близким родственником по материнской линии.

На этот раз они рано разбили бивак и наелись досыта. Они стали готовить мясо, которое собирались взять с собой — вялили его на костре, стараясь прокоптить как можно лучше, чтобы оно как можно дольше не испортилось. Моргейн сказала, что будет дежурить первой, и Вейни лег спать рано и проснулся, разбуженный своим чувством времени. Он заподозрил, что она не стала бы будить его, памятуя о том, как это сделал он прошлой ночью, но свое место она уступила ему без возражений. Она не любила излишних споров.

Он сидел и подбрасывал в костер тонкие ветки, чтобы мясо ни на секунду не переставало коптиться. Куски мяса стали жестче, он отрезал полоску и принялся лениво жевать. О том, что это можно делать так неспешно, он почти забыл; что можно отдохнуть целых два дня, ему уже и в голову не приходило.

В темноте зафыркали и зашевелились лошади. Сиптах проявил некоторый интерес к кобыле, но маленькая шиюнская лошадь, похоже, не отвечала взаимностью. Никаких поводов для беспокойства. Звуки были привычные, знакомые.

Внезапное фырканье, шевеление ветвей… у него напрягся каждый мускул, сердцебиение участилось. Затрещали кусты. Это были кони.

Он поднялся, стараясь не производить шума. Протянул меч и коснулся им Моргейн.

Глаза ее открылись. Она сразу все поняла, встретилась с ним взглядом, и он посмотрел туда, откуда послышался слабый звук. Он скорее почувствовал, чем услышал его. Кони по-прежнему беспокоились.

Она поднялась, не сказав ни слова, как и он. Ее белая фигура среди черных теней представляла собой слишком хорошую мишень. Рука ее была не пустой: маленькое черное оружие, убившее оленя, нацелено в том направлении, откуда донесся звук, но она не пустила его в ход. Она схватила Подменыш, более надежное оружие, и стиснула рукоять, затем скользнула во тьму и исчезла.

Кусты шевелились. Обезумевшие кони рвались с привязи, испуганно ржали. Он двинулся между молодыми деревцами и вдруг… то, что он принял за лишайник, зашевелилось — черная паучья тень, внезапно ожившая. Он пошел дальше, пытаясь следовать его движениям, не слишком осторожничая, поскольку Моргейн охотилась на того же, на кого и он.

Вторая тень, на этот раз Моргейн — он стояла спокойно, не забывая, что у нее есть оружие, очень опасное и убивающее издали. Впрочем, она была не из тех, кто стреляет вслепую из страха. Они встретились и постояли недолго рядом. В темноте не слышалось ни звука, кроме храпа потревоженных лошадей.

Зверь больше не показался. Вейни сделал жест — повернул вверх ладонь, — предлагая вернуться к тому месту, где горел костер. Они быстро вернулись, и, пока Моргейн собирала еду, он погасил костер. Рот его был закрыт на замок страхом, ощущением возможной засады и необходимостью срочно убегать. Они скатали одеяла, оседлали лошадей, уничтожили следы лагеря, все это сделав молча и быстро. Вскоре они вновь ехали во мраке, уже другим путем, стараясь следовать в безлунной тьме не в ту же сторону, куда отправился шпион, чтобы не встретить его друзей.

Вспоминая фигуру, испугавшую его, неестественные движения, которые сразу бросались в глаза, он сказал:

— У него была странная походка.

Что подумала Моргейн — для него осталось тайной.

— Там, куда ведут Врата, много странных обитателей.

Но никто больше не встречался им во тьме. День застал их уже вдали от места ночлега, и маршрут их, видимо, отличался от выбранного прежде, а может, и нет. Зеленые ветви окружали их со всех сторон, не давая увидеть направление пути.

Позже они наткнулись на дерево со стволом, обвязанным белой веревочкой. Дерево было приметное, старое, обожженное молнией.

Вейни остановился. Это было свидетельство того, что здесь побывал человек. Но Моргейн ударила пятками Сиптаха, и они поехали дальше, туда, где следы пересекали их путь.

Колеса оставили в грязи колею.

К его разочарованию, Моргейн свернула на дорогу. Не в обычае Моргейн было искать встречи с местными людьми, о которых она ничего не знала.

— Кем бы они ни оказались, — произнесла она, — если это добрые люди, мы предупредим их о том, кого привели за собой. Если понадобится, постараемся защитить их и сразимся с нашими врагами.

Он ничего на это не ответил. Это выглядело настолько нелогичным, как, впрочем, и любые другие действия людей, которые собирались повернуть и противостоять многочисленной орде, прекрасно вооруженной, способной превратить в пустыню мир, по которому она шла.

Вывод: Моргейн сказала ему не всю правду. Суть же заключалась в мече, висевшем на седле у ее колена. Сама Моргейн тоже обладала частицей этой силы, и следовательно, не безумие вело ее этим путем, а просто бесстрашие.

Он поехал за ней, поскольку таков был его долг.

2

Вдоль дороги встречались всевозможные признаки человека: то колесная колея, то следы раздвоенных копыт скота, то сломанные ветки и клочья шерсти на придорожных деревьях. Вейни решил, что это тропа, по которой местные пастухи гонят стада на водопой. Где-то неподалеку должно находиться пастбище.

День уже клонился к закату, когда они оказались в центре всего этого.

Здесь была деревня, в которой могли бы обитать какие-нибудь лесные жители Эндара. Правда, крыши здесь были другой формы, с выгнутыми скатами. Они купались в солнечном сиянии, на них падали тени старых деревьев, зеленовато-золотистая дымка окутывала старые срубы и крыши, крытые соломой. Деревня представляла собой как бы единое целое с лесом, если не считать того, что бревна срубов были крашенными, хотя краски давно выцвели. Изб было около тридцати, и они не были ограждены стеной для защиты. Загоны для скота, одна-две телеги, пыльные амбары. И одно огромное здание из бревен с резными карнизами и соломенной крышей. Не дворец какого-нибудь лорда, а просто громоздкое покосившееся строение со множеством окон.

Моргейн остановила коня и, оказавшись рядом с ней, Вейни натянул поводья. Он почувствовал слабость в груди.

— У такой деревни, — сказал он, — не может быть врагов.

— Будут, — ответила Моргейн и пришпорила Сиптаха.

Их появление вызвало в деревне небольшую суматоху. Дети, возившиеся в пыли, оторвались от игр и уставились на них. Женщины выглядывали в окна и тут же выскакивали из дверей, вытирая руки о подолы. Два старика вышли из большого дома и стали дожидаться, когда они приблизятся. К этим двум подошли люди помоложе, а также старухи и парнишка лет пятнадцати, и еще работник в кожаном фартуке. Подошли и другие старики. Они хмуро стояли, обычные люди, смуглые, невысокие.

Вейни нервно вглядывался в простенки между домами и просветы между деревьями, окружавшими их и небольшие поля, лежавшие за деревьями. Он вглядывался в открытые окна и двери, в загоны и на телеги, ожидая нападения. Его не было. Он сжимал пальцы на рукояти меча, висевшего на боку коня, но Моргейн держала руки на виду — она казалась мирной, грациозной. Ему стало стыдно, что он оглядывается на все так подозрительно.

Моргейн натянула поводья возле небольшой кучки народа, собравшейся на ступенях большого дома. Люди поклонились все вместе, грациозно и торжественно, как лорды, и когда они вновь подняли лица, на них было выражение почтительности, но ни в коем случае не страха.

«Не верьте нам, — подумал Вейни. Вы еще не знаете, кто придет за нами». Но на лицах не было ничего, кроме уважительности, и самый старый из людей поклонился и приветствовал их.

И тут сердце Вейни замерло. Эти люди говорили на языке кел.

Арртейн — так они обращались к Моргейн, что означало «миледи». Пока они странствовали, Моргейн мало-помалу обучала его этому языку. Он вполне понимал слова вежливого обращения, угрозы и прочее самое основное. Эти маленькие смуглые люди не были кел. Но старики, совершенно очевидно, почитали их, и потому приветствовали Моргейн, приняв ее за кел, на которых она была похожа.

Он взял себя в руки. Поначалу душа его содрогнулась, когда он услышал этот язык из человеческих уст. Но он быстро смирился с этим. Повсюду, где бы ни побывали кел, их речь оставила свои следы, и даже язык Вейни, по словам Моргейн, содержал много оставленных ими понятий. Это было трудно понять, но это было так. Однако больше всего его удивило то, что люди эти говорили на почти не искаженном языке кел. Кемейс — так они обращались к нему, что означало «спутник» и звучало почти как кемен. Здесь, где почитали кел, он не мог быть «милордом».

— Мир всем, — приветствовал он их тихим голосом, как было принято почти везде, и услышал:

— Какую радость мы можем доставить тебе и твоей леди?

Но он не мог ответить, хотя и понял вопрос.

С ними заговорила Моргейн, а они — с нею. Спустя мгновение она искоса глянула на него.

— Слезай, — сказала она на языке кел. Сказано это было исключительно для того, чтобы заверить жителей деревни в их мирных намерениях. Он спешился, но ни на миг не утратил бдительности и не отошел от нее ни на шаг, лишь стоял, сложив руки на груди, чуть в стороне, откуда он мог видеть и ее, и тех, с кем она говорила, и тех, кто подходил с разных сторон. Слишком много людей, слишком тесная группа. Это ему не очень нравилось, хотя ни один из них не проявил недружелюбных намерений.

Кое-что из того, что говорилось, он понимал. Уроков Моргейн было достаточно, чтобы он понял, что им обещают приют и еду. Акцент слегка отличался от того, с которым говорила Моргейн, но не резал слух, как ее слова, когда она говорила на его родном языке.

— Нам предлагают приют, — сказала Моргейн, — и я решила согласиться остановиться здесь, по крайней мере, на ночь. Пока нам здесь, как я вижу, ничего не грозит.

— Как пожелаете, лио.

Она показала на красивого мальчика лет десяти.

— Это Син, старший из внучатых племянников Битейн. Он присмотрит за лошадьми, но я бы предпочла, чтобы этим занимался ты — с его помощью.

Это означало, что она решила остаться с ними одна. Это не слишком обрадовало его.

— Прошу сюда, кемейс, — сказал мальчик. Моргейн удалилась в дом вместе со стариками, а мальчишка повел Вейни в хлев, пытаясь скрыть неловкость, как любой деревенский мальчишка, не привыкший к чужакам и оружию. Пожалуй, он дивился его росту, благодаря которому Вейни в этой деревне выглядел весьма внушительно. Ни один мужчина в деревне не доставал ему до плеча. Возможно, думал он, его считают здесь полукровкой кел, и гордиться этим он не мог. Но спорить с ними не имело смысла.

Син о чем-то болтал, пока они не пришли в хлев и не начали распрягать лошадей. Он что-то пытался отвечать, пока ему это не надоело, и на очередной вопрос Сина ответил:

— Прости, я не понимаю.

Мальчишка удивленно уставился на него, поглаживая кобыле холку.

— Кемейс? — спросил мальчишка.

Он не мог объяснить. Он мог сказать: я здесь чужой, или я из Эндара-Карша, или что-нибудь другое, но стоило ли? Не лучше ли было предоставить все подобные разговоры Моргейн, которая понимает этих людей и сама способна выбрать, что можно сказать, а что нужно скрыть?

— Друг, — сказал он, потому что умел сказать это, и лицо Сина просветлело.

— Да, — сказал Син и стал чистить кобылу скребницей. Син с радостью делал все, что показывал ему Вейни, и узкое лицо его засияло от удовольствия, когда Вейни улыбнулся и попытался выразить удовлетворение его работой. Хорошие люди, люди с открытыми сердцами, подумал Вейни и почувствовал себя в безопасности.

— Син, — сказал он, тщательно выговаривая слова, — ты займешься лошадьми. Согласен?

— Я буду спать здесь, — сказал Син, в его темных глазах вспыхнул восторг. — Я буду заботиться о лошадях, о вас и о вашей леди.

— Пошли со мной, — сказал Вейни,поднимая на плечо их имущество: седельные сумки с тем, что было им необходимо на ночь, с пищей, которая могла привлечь зверей, и с сумкой Моргейн, в которой не оставалось ничего, что могло бы потешить чье-либо любопытство. Общество мальчика доставляло ему удовольствие — тот, разговаривая с ним, ни на минуту не утрачивал спокойствия, и счастливое выражение не сходило с его лица. Он положил ладонь на плечо Сина, и мальчик просто надулся от важности на глазах у мальчишек, глядевших на него издали. Они добрались до большого здания и поднялись по деревянным ступенькам.

Они вошли в большое помещение с высоким потолком. В центре стоял длинный ряд столов и скамей — место для трапезы. Здесь был огромный очаг, возле него сидела Моргейн, немного бледная, вся в черном, с серебристой кольчугой, сверкающей в тусклом свете, окруженная жителями деревни — мужчинами и женщинами, молодыми и старыми, одни сидели на скамье, другие — у ее ног. На краю этого человеческого круга матери баюкали младенцев, а остальные внимательно прислушивались.

Ему дали пройти. Предложили сесть на скамью, и хотя ему положено было сидеть на полу, он не стал отказываться. Син свернулся калачиком у его ног.

Моргейн посмотрела на него и произнесла:

— Нам предлагают приют и все, что потребуется, экипировку и еду. Ты, похоже, их очень удивил — они не могут понять, кто ты такой, почему ты так высок и так отличаешься от них, и они несколько встревожены, потому что мы пришли к ним вооруженные до зубов… Но я объяснила им, что ты поступил ко мне на службу в далекой стране.

— Здесь наверняка есть кел.

— Я тоже так полагаю. Но даже если и так, они не враги этому народу. — Она старалась говорить как можно спокойнее, затем снова перешла на язык кел. — Вейни, это старейшины деревни — Серсейн и ее муж Серсейз, Битейн и Битейз, Мельзейн и Мельзейс. Они говорят, что мы можем на ночь остановиться у них.

Он склонил голову, выражая благодарность и уважение к хозяевам деревни.

— Отныне, — сказала она ему, вновь на эндарском, — вопросы им буду задавать только я. И вообще разговаривать с ними.

— Я ничего не скажу.

Она кивнула и заговорила со старейшинами на языке кел, и понять его он уже не смог.

Трапеза в ту ночь выглядела странной. Холл сиял огнями, в очаге горело пламя, столы ломились от еды, на скамьях теснились молодые и старые жители деревни. Моргейн объяснила, что таков их обычай — собираться на вечернюю трапезу в холле всей деревней, как это принято в Ра-Корисе и в Эндаре, но сюда допускаются даже дети, родители позволяют им играть и сносят их болтовню, чего не позволяют в Карше даже детям лордов. Дети, наевшись до отвала, сползали под столы и там шумно играли, крича и смеясь так громко, что не давали взрослым спокойно поговорить.

В этом холле они не боялись яда или кинжала. Вейни сидел справа от Моргейн, тогда как илину полагалось стоять сзади и пробовать пищу, которую предлагали его госпоже. Но это сама Моргейн распорядилась иначе. В загоне коням дали свежего сена, а их хозяева сидели в теплом холле среди людей, которые скорее согласились бы позволить убить себя, чем причинять кому-либо зло. Когда, наконец, никто уже не мог есть, детишек, которые никак не хотели угомониться, увели по домам, самый старший из их компании вел остальных и никто не боялся, что детей, вышедших в темноту, будет подстерегать опасность. В холле девушка заиграла на длинной, необычно настроенной арфе и запела прекрасно поставленным голосом. Вторую песню пели уже все, кроме них, и тоже под звуки арфы. Затем им предложили сыграть, но Вейни давно забыл уже это искусство. Руки его загрубели и вряд ли смогли бы извлечь из струн что-нибудь путное. Моргейн тоже отказалась — он вообще сомневался, что ей когда-либо приходилось заниматься музыкой.

Вместо этого Моргейн пустилась в разговор, и то, что она говорила, похоже, было селянам по душе. Они немного поспорили, о чем — он не разобрал, а после девушка спела напоследок еще одну песню.

Ужин закончился, жители деревни разбрелись по домам. Дети постарше принялись стелить гостям ложе у очага. Две кровати и ширма, и чан с теплой водой для мытья.

Наконец последние из детей спустились по деревянным ступенькам, и Вейни сделал глубокий вдох, радуясь уединению. Моргейн расстегнула доспехи, сняла с себя их тяжесть, чего не могла сделать в пути, опасаясь внезапного нападения. Если она так поступила, подумал он, то это позволительно и ему, и с наслаждением разоблачился до рубашки и штанов, затем за ширмой вымылся, а потом снова надел все на себя, потому что все-таки не до конца доверял этой деревне. Моргейн поступила так же, и они приготовились ко сну, положив оружие возле себя.

Он дежурил первым и внимательно прислушивался, нет ли в деревне какого-нибудь движения, подходил к окнам и разглядывал темные дома, лес и освещенные лунным светом поля, но снаружи не было никого. Он вновь уселся в тепле очага и в конце концов начал верить, что этот небывалый покой и гостеприимство — настоящие. Впервые за долгие годы пути их встречали не проклятиями, не обнаженной сталью, а одной лишь добротой.

В этой земле еще не знали, кто такая Моргейн.

Утро принесло запах свежевыпеченного хлеба. Вокруг холла ходили люди, носились дети, на которых цыкали взрослые, чтобы те не шумели.

— Пожалуй, было бы неплохо, если бы нам прислали кусочек горячего хлеба, — пробормотал Вейни, почувствовав аромат выпечки. — В дороге он был бы нам вовсе не лишним.

— Мы не уходим, — ответила Моргейн. И он в изумлении уставился на нее, не в силах понять, добрую новость он услышал или нет. — Я тут пораздумала и решила, что ты прав: здесь мы можем сделать передышку, а если мы не отдохнем, то в конце концов загоним коней и сами выбьемся из сил. За любыми из Врат нам не найти приюта. Так стоило ли отправляться в новый дальний переход, если мы ничего не выиграем? Пожалуй, три дня отдыха мы можем себе позволить. Думаю, твой совет был разумен.

— Теперь я уже сам в этом сомневаюсь. Вы никогда меня не слушали, а мы тем не менее живы.

Она рассмеялась.

— Это верно, но иногда мои планы из-за этого шли прахом. Раньше я не обращала внимания на твои советы и ничего путного из этого не выходило. Но теперь я согласна с тобой.

Они замолчали — пришли дети с серьезными выражениями на лицах. Они принесли им горячий хлеб, свежее молоко и сладкое масло. Моргейн и Вейни ели так, будто вечером их не накормили вдоволь, потому что для людей, находящихся в бегах, такой завтрак был просто роскошью.

Три дня пролетели быстро, но мягкость и доброта селян сделали многое, и это не осталось незамеченным Вейни. Из глаз Моргейн исчезла боль, иногда она улыбалась и даже смеялась.

Лошади тоже отдохнули. Дети приносили им пригоршни зеленой травы, холили их, расчесывали гривы и хвосты, чистили шкуры, и под конец Вейни осталось только подковать их — при том, что деревенский кузнец с радостью вызвался ему помочь.

Когда бы он ни появлялся в хлеву, дети, особенно Син, хватались за поводья и пытались задавать ему вопросы о животных, о Моргейн и о нем самом. Но он мало что мог понять в их речи.

— Пожалуйста, кемейс Вейни, — говорил Син, когда он опускался отдохнуть на корыто с водой. — Можно нам посмотреть оружие?

Он вспомнил, как, когда был мальчишкой, сам он с благоговением взирал на дай юинов, благородных представителей высшего клана, вооруженных, на конях, в доспехах… и тут же вспомнилась горечь — он был незаконнорожденным, побочным сыном Лорда. Сейчас перед ним были простые деревенские мальчишки, которым не нужно было готовиться к будущим распрям и войнам, с таким же любопытством они могли, например, интересоваться звездами и луной…

— Хорошо, — сказал он на своем языке, благословив их в душе, и, сняв крепежное кольцо с эфеса, вытащил меч. Он позволил грязным пальчикам коснуться клинка и разрешил Сину — отчего сердечко у ребенка восторженно забилось — взять меч за рукоять и подержать на весу. Затем он забрал его, потому что ему не нравилось видеть в руках у ребенка столь грозную вещь, пролившую так много крови.

Затем они стали просить, чтобы он показал другой клинок, который он носил, но он нахмурился и покачал головой, положив ладонь на кривую рукоять у пояса. Они настаивали, но он отказался, потому что Клинок Чести был не для их рук. Он был предназначен только для самоубийства, и Вейни дал клятву, что не воспользуется им для другой цели.

— Это эларх! — заключили они благоговейно, и он не имел ни малейшего представления, что они при этом имеют в виду. Но они перестали задавать вопросы и не проявили больше желания прикоснуться к клинку.

— Син, — сказал он, решив кое-что выведать у детей, — приходили сюда когда-нибудь люди с оружием?

На лице у Сина, да и у остальных, возникло недоумение.

— Ты не из нашего леса, — сказал Син.

Вейни пожал плечами, выругав себя за опрометчивость, которая выдала его даже этим детям. Они знали свою землю и вполне смогли опознать в нем чужака.

— Откуда ты? — спросила маленькая девочка, широко раскрыв глаза, в которых были страх и восхищение. — Ты не сиррин?

Остальные возмущенно закричали, и Вейни, чувствуя свою беззащитность перед их маленькими руками, отвернулся и стал сосредоточенно укреплять меч к поясу. Он натянул перевязь, передвинул меч за плечо. Затем сказал: — У меня дела, — и ушел.

Син помчался следом.

— Пожалуйста, не ходи за мной, — сказал он, и Син отстал. Выглядел он встревоженным и задумчивым, что не слишком обрадовало Вейни.

Он вернулся в холл и там застал Моргейн, сидевшую вместе со старейшинами клана и несколькими молодыми людьми, мужчинами и женщинами, которые пришли сюда, оставив дома свою работу. Он медленно приблизился, и ему, как и раньше, уступили место. Он долго сидел, прислушиваясь к разговору, иногда кое-что улавливая или предполагая, что улавливает. Моргейн иногда замолкала, чтобы позволить объяснить ей что-либо — и это было странно для нее, потому что люди говорили в основном о сборе урожая, о своем быте и развлечениях или о делах своей деревни.

«Словно селяне, обсуждающие со своим лордом дела деревни», — подумал он. Тем не менее, она внимательно слушала и мало говорила — такова была ее привычка.

Наконец деревенские жители разбрелись, Моргейн уселась поближе к огню и расслабилась. Подойдя, он опустился перед ней на колени и спросил, какое наказание постигнет его за то, что он выдал их детям.

Она улыбнулась, выслушав его.

— Я думаю, нам это не опасно. Я не смогла толком разобраться, как повлияли кел на жизнь этой страны, но все это настолько странно, что я не думаю, что нам удалось бы сойти здесь за своих.

— Что означает слово «эларх»?

— Оно происходит от слова «аррх», что значит «благородный», или «ар», что означает «могущество». В зависимости от ситуации. А может, и того, и другого. Некогда к лорду Кел обращались «арртейс», что означало как его положение среди кел, так и могущество, которым он обладал. В те дни для людей слово кел было синонимом слова «милорд», и суть этого была во Вратах, подвластных кел, но ни в коем случае людям. «Эларх» относится либо к могуществу, либо к лордам. Вещь либо опасная, либо могущественная. Вещь, до которой нельзя дотрагиваться людям.

Чем больше он понимал язык кел, тем больше его тревожили мысли о самих кел. Эта ненавистная надменность… и многое другое, о чем говорила ему Моргейн, хотя бы то, как кел использовали в своих целях людей, или то, что лежало в основании его собственного мира. Он подозревал, что очень о многом она не решалась ему рассказать.

— Что вы скажете этим людям, — спросил он, — когда в эти земли по нашим следам придет беда? Лио, как они будут к нам относиться после этого и за кого они нас примут?

Она нахмурилась, наклонилась вперед, положив руки на колени.

— Я думаю, нас обоих они считают кел — тебя, быть может, полукровкой… Но задавать вопросы напрямик я не решилась. Что нам делать? Предупредить их? Хотелось бы. Но мне хотелось бы также знать, что мы в них разбудим, сделав это. Они мягкосердечны — это подтверждается всем, что я здесь видела и слышала. Но то, что их защищает… может быть несколько иным.

Я согласна с их точкой зрения, что они живут в глуши, и это безопасная жизнь, но в полном забвении, и потому им следует просто плыть по течению.

Будь осторожней в своих словах, — посоветовала она. — Когда говоришь на языке обитателей Карша, остерегайся упоминать имена, которые могут быть им известны. Для этого нам придется стараться говорить на их языке. Я сделала для этого все возможное, и ты тоже; в этом ключ к нашей безопасности, Вейни.

— Я пытаюсь, — сказал он.

Он одобрительно кивнула, и остаток дня они провели, прогуливаясь по деревне и по окраинам полей, разговаривая друг с другом. Он старался запоминать каждое слово, которое могло ему здесь пригодиться.

Он ожидал, что Моргейн назначит отъезд на следующее утро. Она этого не сделала. Когда пришла ночь и он спросил, выедут ли они вообще, она пожала плечами и не ответила. На следующий день он не стал более задавать вопросов и занялся обычными делами, как и Моргейн.

Тишина действовала на него целебно; долгий кошмарный сон, оставшийся за их спинами, казался иллюзией, а это солнечное место было реальным. Моргейн ни слова не говорила об отъезде, словно боялась сглазить, навести лишним словом беду на них самих и на людей, давших им приют.

Но подсознательная тревога не проходила, ибо дни проходили за днями, а они все не отправлялись в путь. Однажды он спал бок о бок с нею — они спали теперь одновременно, не неся по очереди дежурства, — и проснулся в холодном поту, с испуганным вскриком, который заставил Моргейн потянуться к оружию.

— Дурные сны в такой спокойной деревне? — спросила она. — На свете есть много мест, где они гораздо уместнее.

Но в ту ночь она тоже была беспокойна и долго после этого лежала, неподвижно глядя в пламя очага. Он не помнил, что именно ему приснилось, просто что-то зловещее и ползучее, словно клубок змей, и он ничего не мог с собой поделать.

«Это обитатели деревни не дают мне покоя», — думал он. Оба они были здесь не к месту и оба знали об этом. И все же они тянули время, думая больше о себе, чем о других, наслаждаясь покоем… который крали у людей, давших им приют. Он думал: испытывает ли Моргейн то же самое чувство вины? Или ей все равно, а важна только забота о собственном благополучии?

Он почти готов был задать ей эти вопросы, но она впала в меланхолию, и он понял по какой причине. Когда он встретился с ней следующим утром, вокруг были люди, а позже он тоже не решился — то, что ждало их за пределами этой деревни, не особенно побуждало к спешке. Моргейн собиралась с силами и была еще не готова, не следовало ее беспокоить ненужными расспросами…

Он смирился и занялся изготовлением стрел для лука, который приобрел у одного из жителей деревни, отличного лучника. Тот предлагал подарить ему оружие, но Моргейн настояла, чтобы он принял ответный дар — золотое кольцо неизвестно чьей работы, долгое время лежавшее в ее седельной сумке. Вейни расстроился, полагая, что кольцо что-то значило для нее, но она рассмеялась и заявила, что все, с чем было связано кольцо, осталось теперь в прошлом.

Так ему достался лук, а лучнику — кольцо, вызвавшее зависть у его друзей. Вейни стал тренироваться в стрельбе в компании подростков и Сина, который повсюду таскался за ним, как собачонка, и с радостью делал все, что бы он ни просил.

Лошади нагуляли в загоне и на выпасе жирок, обленились, и Моргейн, которая прежде не могла и часа провести праздно, подолгу сидела на солнышке и разговаривала со старейшинами и молодыми пастушками, рисуя на куске козлиной шкуры на удивление всем окружающим — селяне никогда не видели карты. Хотя жители деревни знали, что мир их просторен, они никогда не видели его в такой перспективе.

Деревня называлась Мирринд, равнина за лесом — Азерот, лес — Шатан. В центре большой окружности, которую представляла собой Азерот, Моргейн нарисовала паутинку рек, которые питали большую реку под названием Нарн. Посреди этого круга она написала также «афатин», что на языке кел означало «Огни», или, в просторечии, «Врата Мира».

Мирные жители деревни Мирринд знали об этих Вратах и с благоговением называли их «Азерот Афатин». Следовательно, до этих пределов их знание мира простиралось. Но Моргейн не выспрашивала подробностей. Она составила карту и написала все названия рунами кел.

Вейни знал, что означают эти руны, как знал и значение слов выученного им языка. Он сидел на ступеньках холла и выводил эти символы в пыли, записывая с их помощью все те новые слова, которые узнавал. Дети Мирринда, толпой бродившие за ним от холла к стойлам, от стойл к стрельбищу, быстро заметили, что он занимается чем-то новым и собрались вокруг.

— Эларх! — заявили они и это означало: Вейни делает то, что выше их понимания. Они восприняли это благоговейно, без насмешек и все отошли, кроме Сина, который сидел в пыли на корточках и пытался копировать символы.

Вейни посмотрел на паренька, работавшего так сосредоточенно, что позабыл обо всем на свете и почувствовал жалость к себе самому, лишенному того, что принадлежало его законным братьям.

Вот перед ним среди детей Мирринда сидел один, которому хотелось большего, чем остальным, который схватывал больше и который — после их отъезда — должен будет пострадать больше всех, обретя желания, которые Мирринд удовлетворить не мог. Родителей у мальчика не было — обоих их сгубила какая-то давняя пагуба. Он не расспрашивал. Мальчик считался сыном всей деревни и ничьим конкретно.

«Остальные вполне заурядны, — подумал Вейни, — но этот?» Вспомнив свой меч в маленькой ладошке Сина, он почувствовал, что его пробрала дрожь, и выругал себя.

— Что ты делаешь, кемейс? — спросил Син.

— Желаю тебе добра, — он стер ладонью руны и поднялся, чувствуя на душе тяжесть.

Син как-то странно посмотрел на него; Вейни поднялся по ступенькам холла. Где-то вдали, на единственной улочке Мирринда, раздался пронзительный крик — не крик играющего ребенка, что было здесь довольно обычным, а крик женщины. Внезапно его как обухом по голове ударило; повернувшись, он услышал, как вдали кричали уже мужчины — в ярости и горе.

Он застыл. Пульс, который, казалось, давно уже успокоился, превратился вдруг в знакомое паническое биение. Он не мог заставить себя идти ни туда, ни к Моргейн, не в силах был пошевелиться. Затем долг и привычка заставили его броситься вверх по ступенькам в сумрачный холл, где Моргейн разговаривала с двумя старейшинами.

Объяснять ничего не потребовалось — в ее руке был Подменыш и она уже стояла на ногах, готовая бежать.

Син последовал за ними, когда они пошли по улице к толпе селян. Они услышали чей-то плач, и когда Моргейн подошла, ей уступили дорогу все, кроме немногих — старейшины Мельзейн и Мельзейс стояли, не пытаясь сдерживать слез, и молодая жена и две женщины постарше стояли на коленях, прижав ладони к лицам. Они покачивались взад-вперед, всхлипывали и трясли головами.

— Эт, — сказала Моргейн шепотом, глядя на парня, одного из красивейших и умнейших в этой деревне — Эта из клана Мельзейн, удачливого в охоте и стрельбе из лука, счастливого человека, пастуха, который всегда был весел, любил молодую жену и не имел врагов. Горло у него было перерезано, а на обнаженном теле были и другие раны, которые не могли послужить причиной смерти, но явно вызывали мучительную боль, прежде чем он погиб.

«Они бы все равно бы его убили, — мрачно подумал Вейни. — Он мог бы сказать им сразу все, что они выпытывали — это ничего бы не изменило». Затем он вспомнил, что предвидел такое — и содрогнулся. Он знал об этом. Он почувствовал головокружение и тошноту, будто никогда прежде не видел мертвецов.

Нескольких детей рвало, они с плачем жались к родителям. Рядом с ним оказался Син, и он положил ладонь мальчику на плечо, отвел к старейшинам клана. Битейз взяла Сина на руки.

— Надо ли на это смотреть детям? — спросила Моргейн и, не дождавшись ответа, заговорила. — Всем вам грозит опасность. Вышлите вооруженных людей на дорогу, окружите постами деревню. Где его нашли? Кто его принес?

Вперед вышел один из юношей — Тал, чьи ладони и одежда были окровавлены.

— Я, леди. Через брод. — По щеке его текли слезы. — Кто сделал это, леди? Зачем?

Совет собрался в холле. Мельзейны тем временем готовили тело своего сына к погребению. В воздухе витала невыносимая тяжесть. Битейн и Битейз тихо плакали, но клан Серсейн помимо печали испытывал еще и гнев, его членам непросто было взять себя в руки, чтобы говорить спокойно. Когда все наконец утихли, поднялся старик и стал расхаживать взад и вперед.

— Мы не понимаем! — вскричал он вдруг, взметнув дрожащие руки. — Леди, разве вы не ответите мне? Вы не наша госпожа, но разве мы не приняли вас, как подобает такой высокой гостье и ее кемейсу? В деревне нет ничего, чего мы не предложили бы вам. Но теперь получается так, что вы требуете в придачу еще и наши жизни?

— Серсейз! — дрожащим голосом произнес Битейз, положив руку на его плечо.

— Нет, я слушаю, — сказала Моргейн.

— Леди, — сказал Серсейз. — Эт пошел туда, куда его отправили вы. Так говорит вся наша молодежь. Вы просили его не рассказывать старейшинам, и он вас послушался. Куда вы его посылали? Он не был кемейсом — он был просто сыном своих родителей. Он вовсе не должен был слушать вас. Разве вы не почувствовали, какая страсть овладела им? Гордость его не позволила ему отказать вам. На что вы его послали? Можем мы узнать это или нет? И кто погубил его такой страшной смертью?

— Чужие, — ответила Моргейн. Вейни не знал всех слов, но многое понимал, а остальное был способен домыслить. Он испытывал все те же чувства, что и Моргейн, стоя в сумраке холла. «Мне седлать коней?» — спросил он ее на своем языке, прежде, чем собрался совет. «Нет», — ответила она, и в глазах ее была пустота, словно она хотела принять кару за свой поступок. Он все понимал и пот тек у него по коже под доспехами. — Мы надеялись, что они сюда не придут, — добавила она.

— Откуда? — спросила Серсейн. Старуха положила ладонь на составленную Моргейн карту, лежащую на столе. — Ты расспрашивала о нашей земле, словно искала что-то. Ты не наша леди. Твой кемейс не из наших сел, он даже не нашей крови. Ты пришла откуда-то издалека. Может быть, там, откуда вы явились, такие вещи вполне обычны? Не ожидала ли ты, что это случится, когда посылала Эта? Может быть, твои помыслы слишком высоки для нас, недостойных, но ведь ради них дети наши жертвуют собой. Кроме того, неужели ты не могла нам сказать открыто? И почему даже сейчас ничего не говоришь нам? Объясни.

Несколько мгновений стояла полная тишина, слышалось потрескивание головешек в очаге. Где-то за стеной блеял козел, где-то плакал ребенок. Потрясенные лица старейшин казались застывшими в холодном свете, льющемся из множества окон.

— У нас есть враги, — сказала наконец Моргейн. — Они вышли из Азерота. Мы набирались здесь сил и были настороже. Посылая ваших людей, я заботилась о вашей же безопасности. Я сделала это только потому, что ваши юноши знают эти леса гораздо лучше, чем мы. Да, мы здесь чужие, но мы и не из их рода. Мы хотели предупредить вас — но не так, как это случилось. Вы же сами сказали мне, что Эт зашел слишком далеко, подвергшись наибольшему риску. Я предполагала это. Я предупреждала его. Очень хорошо предупреждала.

Вейни прикусил губу, сердце у него защемило. Ничего подобного ему Моргейн не говорила… Ведь он мог пойти сам, пойти и вернуться, но не так, как вернулся Эт. Вместо него она послала ни в чем не повинных юношей, не знающих, какой опасности они подвергаются.

Но старейшины сидели тихо, скорей испуганные, чем разгневанные, и держались за ее слова как утопающие за соломинку.

— Раньше никто не проходил через Азерот? — спросила Моргейн.

— Тебе лучше знать, — прошептала Битейн.

— Ну, что ж, итак, это случилось, — сказала Моргейн. — Вы живете рядом с равниной, а там сейчас множество людей, чужих, вооруженных и намеренных захватить всю равнину Азерот и прилегающие к ней земли. Они могли бы пойти в любую сторону, но избрали это направление. Их тысячи. Мы с Вейни не можем их остановить. Эт наткнулся на один из их разъездов. Они искали добычу, теперь они нашли ее. Я могу дать вам только один горький совет: забирайте всех своих людей и уходите из Мирринда. Уйдите подальше в лес и спрячьтесь там. Если враги опять подойдут близко — бегите. Лучше лишиться жилья, чем жизни. Лучше жить в бегах, чем служить людям, которые так поступили с Этом. Вы не можете драться, следовательно, вы должны бежать.

— Ты поведешь нас? — спросила Битейн.

Так просто, так быстро поверили. Сердце в груди Вейни перевернулось, а Моргейн грустно покачала головой.

— Нет. Мы должны идти своим путем, и лучше будет для нас и для вас, если вы забудете, что мы вообще были среди вас.

Они наклонили головы, одна за другой. Казалось, они считают, что их миру пришел конец… впрочем, так оно и было.

— Нам предстоит оплакивать не только Эта, — сказал Серсейз.

— Пожалуйста, останьтесь на эту ночь с нами, — сказала Серсейн.

— Мы не должны…

— Пожалуйста. Только на эту ночь. Если вы останетесь, мы не будем так бояться.

Серсейн даже не предполагала, что Моргейн обладала силой, способной их защитить. К удивлению Вейни, Моргейн наклонила голову и согласилась.

Вскоре плач в Мирринде возобновился, когда старейшины рассказали людям, что узнали и какой получили совет.

— Это наивный и простодушный народ, — сказал тяжело Вейни. — Лио, я боюсь, с ними произойдет нечто ужасное.

— Если они достаточно простодушны, чтобы во всем мне поверить, они, быть может, выживут. — Она замолчала, потому что в дверь вошли женщины и дети, чтобы начать приготовления к вечерней трапезе.

Вейни отправился к лошадям и убедился, что все уже приготовлено к утреннему отъезду. Он был один, когда вышел из хлева, но когда подошел к воротам, то услышал позади топот ног. Это был Син.

— Позволь мне идти с тобой, — попросил его Син. — Пожалуйста.

— Нет. У тебя есть родственники, которым ты нужен. Подумай о них и будь счастлив, что они у тебя есть. Если ты пойдешь с нами, ты никогда больше их не увидишь.

— Ты разве никогда не вернешься к нам?

— Нет. Скорее всего, нет.

Это было сказано прямо и жестоко, но необходимо. Он не хотел, чтобы мальчик тосковал по нему и ждал его возвращения. Он и так слишком сильно разбередил его мечты. Вейни нахмурился и принялся за работу, надеясь, что мальчик обидится и уйдет.

Но Син взялся помогать ему, как обычно, и Вейни решил, что быть с ним строгим невозможно. В конце концов он посадил Сина на спину Мэй, о чем Син мечтал постоянно; Син стал гладить кобыле холку и вдруг залился слезами.

Вейни ждал, пока мальчик не перестанет плакать, помог ему слезть, и они вместе вернулись в холл.

Обед прошел в печали. Песни не звучали, потому что людям, похоронившем на заре Эта, петь не хотелось. Слышались только перешептывания, а некоторые не стали даже есть, но никто не жаловался, не высказывал обид, даже близкие родственники Эта.

Во время трапезы Моргейн обратилась к людям. Никто ее не прерывал, даже дети не плакали. Они спали на руках у родителей, утомленные дневными событиями.

— Еще раз я советую вам уходить, — сказала Моргейн. — Хотя бы поскорее выставьте стражу, а когда уйдете, постарайтесь как можно лучше замести за собой следы. Я и Вейни сделаем все, что сможем, чтобы отвести от вас зло. Но их тысячи, у них кони, оружие, и среди них люди и кел.

Люди были в смятении, старейшины были просто поражены. Битейн встала, опершись на клюку.

— Как могут кел желать нам зла?

— Эти — могут, поверьте мне. Эти кел здесь чужие, они жестоки, даже более жестоки, чем люди. Не пытайтесь бороться с ними, бегите от них. Их слишком много. Они прошли сюда через Огни на их собственной земле, разрушенной и погубленной, и пришли сюда, чтобы покорить вас.

Битейн громко застонала и села на место. Похоже, ей стало плохо. Битейз принялся ее успокаивать. Вейни выпрямился на стуле, беспокоясь за старейшину.

— Мы никогда не видели такого зла, — сказала Битейн, когда наконец пришла в себя. — Леди, мы понимаем теперь, почему вы не хотели нам говорить. Кел! Ох, леди, что же здесь происходит?

Вейни наполнил кубок пивом и осушил его, пытаясь смыть ком в горле, ибо он не мог бы описать, кто гонится за ним и теперь угрожает Мирринду, но был уже очень давно впутан в это дело и не мог позволить себе свернуть с пути.

Но одно он должен был сделать определенно, это относилось к Клинку Чести, который он, убийца родственника, испытывающий чувство вины, носил при себе. Он не мог убить себя от жалости к себе, от нерешительности, не мог даже убить, спасая жизнь.

И Моргейн — она знала, кто преследует их, знала, быть может, еще тысячу лет назад, с тех пор, как люди покорили время. Люди, которые прошли через Врата. За ней следовала армия — дети детей тех людей.

Он многое хотел утопить во хмелю этой ночью. Он хотел напиться допьяна, но был слишком осторожен, да и время было слишком грозное, чтобы искать себе утешение. Он выбросил грустные мысли из головы и, как всегда, решил наесться впрок — за ними гнались волки, а человек должен стараться наедаться, если не уверен, что грядущий день может дать ему передышку для еды.

Моргейн тоже ела все, что ставили перед нею, и это, подозревал он, был не аппетит, а то же чувство, что и у него. Она обладала способностью к выживанию — это был ее талант.

Когда холл опустел, они собрали припасы, которые могли унести с собой, уложили их в два тюка — не просто для того, чтобы разделить тяжесть. Существовала постоянная опасность, что они разлучатся или один погибнет, а другому придется продолжать путь. Каждый вез на своем коне все необходимое для жизни.

— Спи, — велела она, когда он собрался нести караул.

— Довериться им?

— Спи спокойно.

Он положил рядом меч, она улеглась с Подменышем под рукой — без доспехов, как в первую ночь, когда они появились в Мирринде.

3

Снаружи что-то двигалось. Вейни слышал это, но это было похоже на ветер, качающий деревья, и больше не повторилось. Он опустил голову, закрыл глаза и вновь погрузился в сон.

Затем послышался другой звук, скрип половиц, и Моргейн зашевелилась. Он вскочил с мечом в руке еще до того, как полностью открыл глаза. Моргейн стояла рядом, уже вооруженная. Перед ними стояли трое.

Это были не люди. Кел.

Они были высокие и худые, их белые волосы спадали на плечи, чертами они походили на Моргейн — такие же утонченные и прекрасные. Они были безоружны, выглядели не угрожающе. Они были явно не из той орды, что шла через Азерот.

Моргейн слегка успокоилась. Подменыш находился в ее руке, но она не вынула его из ножен. Вейни стоял во весь рост и держал перед собой меч.

— Мы не знаем вас, — сказал один из кел. — Мирриндяне сказали, что имя твое Моргейн, а твоего кемейса зовут Вейни. Эти имена для нас звучат непривычно. Они сказали, что вы послали юношей в лес выслеживать чужих и один из них погиб. Как нам следует это понимать?

— Вы друзья мирриндян? — спросила Моргейн.

— Да. А кто ты?

— Это рассказывать долго. Но здешние люди приняли нас гостеприимно, и мы не причиним им зла. Вы собираетесь защитить их?

— Да.

— Тогда уведите их из этих мест. Здесь для них уже небезопасно.

Последовала минутная пауза.

— Кто эти чужие? И кто все-таки вы?

— Я не знаю, с кем говорю, милорд кел. Очевидно, вы миролюбивы, потому что пришли с пустыми руками. Очевидно, вы друзья мирриндян, потому что они пропустили вас без шума. Следовательно, я могу довериться вам. Но вам все равно придется собрать старейшин, чтобы они подтвердили, что я могу вам доверять, и лишь тогда, быть может, я дам ответ на некоторые из ваших вопросов.

— Меня зовут Лир, — сказал кел и слегка поклонился. — И, в отличие от вас, мы здесь у себя дома. Вы не имели права делать то, что сделали, а также требовать от мирриндян, чтобы они покинули свои дома. Если вы предполагаете и дальше идти через Шатан, мы должны убедиться, что вы не собираетесь творить зло, или мы уверимся в том, что подозреваем: вы относитесь к той злой силе, которая вторглась сюда. Тогда вам несдобровать.

Это было прямой угрозой, Вейни стиснул рукоять меча и приготовился противостоять не только этим трем, которые стояли перед ними в холле, но и тем, кто прятался за незащищенными окнами. В свете очага он и Моргейн были прекрасными мишенями для лучников.

— Вы достаточно хорошо осведомлены, — сказала Моргейн. — Вы успели поговорить с мирриндянами? Думаю, нет, иначе вы не стали бы считать нас возможными врагами.

— Мы встретили в лесу чужаков и справились с ними. И мы пришли в Мирринд и спросили, и нам рассказали о вас. О вас отзывались хорошо, но разве они вас знают?

— Я скажу вам то, что сказала им: в вашу страну вторглись чужеземцы. Люди и кел прошли через Огни Азерота. Это голодная и опасная орда, они пришли из страны, в которой давно исчезли закон и порядок. Мы бежали от них, Вейни и я, но мы не хотели привести их сюда. Они рыщут, как волки в поисках добычи, и рано или поздно они найдут Мирринд. Я надеюсь, что никто из тех, с кем вы повстречались, не убежал к своим. Иначе они будут здесь очень скоро.

Кел, похоже, встревожился и обменялся взглядом со своими спутниками.

— У вас есть оружие, которым вы смогли бы защитить эту деревню? — спросила Моргейн.

— Этого мы тебе не скажем.

— Скажите хотя бы, будете ли вы защищать деревню?

— Это наша обязанность.

— Так, значит… они заботились о нас потому, что приняли за кел?

— Да, именно потому.

Моргейн наклонила голову.

— Что ж, теперь я понимаю многое из того, что меня удивляло. Если Мирринд находится под вашей опекой, это хорошо говорит о вас. В таком случае я скажу вам: мы с Вейни собираемся вернуться в Азерот, чтобы сражаться с той ордой, о которой я говорила. И мы пойдем туда независимо от того, согласны вы или нет.

— Ты ведешь себя дерзко.

— А ты нет, милорд кел? У тебя есть какие-то права, но не больше прав, чем у нас.

— Такая дерзость — свидетельство силы.

Моргейн пожала плечами.

— Ты разве спрашиваешь разрешения, когда идешь по Шатану? И мы не будем.

— Если вы хотите уйти отсюда, вам все же придется просить разрешения. Но я вам его дать не могу. Куда бы вы ни пошли, вы будете постоянно под нашим наблюдением, миледи, чья речь нам незнакома, чьи манеры нам тоже непривычны. Я не могу сказать вам ни да ни нет. Дело в том, что вы меня очень тревожите, а кроме того, вы не из наших краев.

— Верно, — согласилась Моргейн. — Когда мы начинали свой путь, это было не в Азероте. Есть наша вина в том, что шиюнская орда выбрала именно это направление, но мы этого не хотели. Их ведет человек по имени кайя Рох, предводитель Кайя, а также кел по имени Хитару, но они оба не в силах справиться со своей ордой. Им неведома жалость. Если вы попытаетесь драться с ними лицом к лицу, то вас будет ожидать такая же смерть, как Эта. Я знаю, что они уже показали вам свою натуру, и надеюсь, что они пришли сюда все-таки ради меня, а не ради Эта.

Трое переглянулись, и тот, что стоял впереди, наклонил голову.

— Двигайтесь к северу вдоль реки, если хотите остаться в живых. Там наши повелители решат, стоит ли оставлять вас в живых. Это недалеко. Если вы не послушаетесь нас, мы будем считать вас врагами. Друзья приходят к нам в открытую и ничего не скрывают.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел вместе с двумя своими спутниками. Один из них оказалась женщиной. Они ушли так же бесшумно, как и пришли.

Моргейн тихо и гневно выругалась.

— Мы пойдем туда? — спросил Вейни. Он не испытывал к тому желания, но и не хотел наживать больше врагов, чем они уже имели к этому времени.

— Если мы начнем драться, то можем наделать столько бед, что этот ни чем ни повинный народ может остаться без защиты перед шиюнской ордой. Мы и сами, к тому же, можем погибнуть в этой бессмысленной драке. У нас нет выбора, и они это знают. Я не думаю, что они пришли сюда незваными.

— Мирриндяне? Трудно поверить.

— Мы не из этих краев. Серсейн же прямо так и говорила. Сегодня, когда убили Эта, они усомнились в нас, а может, они хотят получить от нас помощь. Они очень настаивали, чтобы мы остались у них на ночь. Может быть, хотели спасти нам жизнь. А может, я просто слишком подозрительна. Мы сделаем так, как просят кел. Их присутствие не очень меня удивляет: я с самого начала чувствовала их влияние на это место, слишком уж мирное и не такое забытое Богом.

— Эти кел мягче, чем те, которых я встречал, — сказал он и тяжело вздохнул. — Лио, говорят, что в некоторых лесах Эндара, называемых призрачными, животные ведут себя очень смело, не боятся никого… будто на них никогда не охотились.

— Здесь не совсем так. — Моргейн повернулась к очагу. Она постояла возле него некоторое время, потом положила Подменыш и взяла доспехи.

— Уходим?

— Я думаю, нам нет смысла здесь оставаться, — сказала она. Затем оглянулась. — Вейни, они, быть может, и мягкие, и, может, нами движут одни и те же побуждения, но есть тут кое-что… В общем, ты знаешь. Я никому не доверяю.

— Верно, — согласился он и сам облачился в доспехи, водрузил на голову побитый шлем, который не надевал со времени их появления в Мирринде.

Затем они отправились к загону, где стояли кони.

Когда они открыли ворота, в загоне зашевелилась маленькая тень. Возле лошадей спал Син. Мальчик шагнул вперед и не издал ни звука, не попытался разбудить деревню… Он заливался слезами и все же протягивал вперед маленькие ладошки, помогая им седлать коней и привязывать переметные сумы. Вейни протянул ему руку, но тот с неожиданной силой обнял его. Затем, подавив свою боль, Вейни повернулся и забрался в седло. Моргейн уселась на коня, а Син под уздцы вывел лошадей.

Они тихо проехали по деревне, но в каждом доме при этом открывались двери. Выходили сонные жители в ночном белье и молча стояли в лунном свете, провожая их печальными глазами. Кое-кто помахал им вслед. Старейшины вышли на дорогу, преградив им путь. Моргейн остановила коня и поклонилась в седле.

— В нас нет больше нужды, — сказала она. — Если лорд кел Лир — ваш друг, он позаботится о вас.

— Ты не из них, — тихо сказала Битейн.

— Разве ты это не подозревала?

— Да, леди. Но ты нам не враг. Возвращайся, мы будем тебе рады.

— Благодарю тебя. Но у нас есть еще дела. Вы доверяете им?

— Они всегда заботились о нас.

— В таком случае, они и сейчас о вас позаботятся.

— Мы запомнили твои предупреждения. Мы выставим посты. Но вы не сможете проехать через Шатан без их позволения. Счастливого пути, леди. Счастливого пути, кемейс.

— Желаю вам удачи, — сказала Моргейн. Они проехали сквозь толпу, не в спешке, не как беглецы, но в печали.

Затем за ними сомкнулась тьма леса, они проехали мимо часовых, которые с грустью помахали им и пожелали успешного путешествия, и двинулись вниз по ручью, которому предстояло вести их.

Кругом не было ни признака присутствия врагов. Кони медленно шли во тьме. Оказавшись уже далеко от Мирринда, они спешились и провели остаток ночи закутавшись в одеяла и по очереди неся охрану.

Утро застало их в пути, они шли вдоль речушки по едва различимой тропе, пробираясь сквозь негустую листву, носившую неуловимые признаки того, что раньше здесь ходили.

Время от времени они слышали в кустах шорохи и испытывали чувство, что за ними наблюдают. Оба хорошо знали, что нельзя во всем полагаться на ощущения, к тому же никто из них даже мельком не смог заметить наблюдателей.

— Это не враги, — сказала Моргейн, когда чувство слежки ненадолго покинуло их. — Враги не настолько искусны в продвижении по лесу. Среди них лишь один — кайя.

— Рох вряд ли может оказаться здесь, — сказал Вейни.

— Я тоже сомневаюсь в этом. Наверное, это местные кел сопровождают нас.

Ей это не нравилось. Он чувствовал ее настроение и был согласен с нею.

Кустарник тянулся вдоль всего их пути. Кони не могли двигаться бесшумно, не ломая ветвей и не шурша листьями, и все же они постоянно слышали посторонние звуки, не шелест ветра. Он слышал эти звуки и постоянно оглядывался. На какое-то время звуки исчезли. Их путь очередной раз повернулся. Тропа поворачивала на изгибе ручья и здесь не была рассчитана на седоков — им приходилось сильно нагибаться, чтобы проехать под свисающими ветками. Это были гораздо более дикие и старые заросли, чем там, где они вступили в лес.

Вновь послышался посторонний звук.

— Сзади, — сказал Вейни, встревоженный.

— Покажутся ли они наконец или нет? — сказала она на языке кел.

Когда они, преодолевая трудности, сделали следующий поворот, на тропе перед ними предстал призрак — юноша, одетый в пестро-зеленый наряд, высокий и светловолосый, с пустыми руками.

Кони зафыркали. Моргейн, ехавшая впереди, придержала Сиптаха, и Вейни подъехал к ней настолько близко, насколько позволяла узкая тропа.

Юноша поклонился, затем улыбнулся, будто их удивление позабавило его. Здесь рядом был по меньшей мере еще один человек — Вейни услышал шорох позади, и плечи его напряглись.

— Ты — один из друзей Лира? — спросила Моргейн.

— Я его друг, — сказал юноша и замер, положив руки на пояс, наклонив голову и улыбаясь. — А вам хотелось моего общества, и потому я здесь.

— Я предпочитаю видеть тех, кто разделяет со мной путь. Я так понимаю, ты тоже поедешь на север?

Юноша ухмыльнулся.

— Я ваш страж и проводник. — Он сделал тщательный поклон. — Зовут меня Леллин Эрирен. А вас приглашают провести ночь в лагере милорда Мерира Мленнира, вас и вашего кемейса.

Мгновение Моргейн сидела молча, а Сиптах гарцевал под нею, привычный к резким стартам, которые обычно следовали за такими внезапными встречами.

— А как зовут того, кто наблюдает за нами?

К Леллину вышел еще один маленький смуглый человек, вооруженный мечом и луком.

— Мой кемейс, — сказал Леллин. — Сизар.

Сизар поклонился с грацией лорда кел, икогда Леллин повернулся, чтобы возглавить группу путешественников, предложив им следовать за ними, Сизар пошел пешком.

Вейни сквозь ветви следил за ними, чувствуя некоторое облегчение, ибо Сизар был человеком, как жители деревни, и был вооружен, в отличие от своего лорда. Либо их здесь все очень любят, либо они надежно защищены, подумал он, а также подумал, сколько их может оказаться поблизости?

Леллин оглянулся и ухмыльнулся, подождал, когда они приблизятся, и повел их другой тропой, в сторону от ручья.

— Так будет быстрее, — сказал он.

— Леллин, — сказала Моргейн, — нам посоветовали двигаться только вдоль ручья.

— Не беспокойтесь. Лир указал вам правильную дорогу, но по ней вы не придете и до утра. Следуйте за мной спокойно. Со мной не заблудитесь.

Моргейн пожала плечами, и они продолжили путь.

В полдень проводники объявили привал, и все немного отдохнули. Леллин и Сизар взяли предложенную им пищу, но тут же исчезли без единого слова и не появлялись очень долго, пока их не устали ждать и не стали собираться в путь.

Вокруг пели какие-то птицы, Леллин и Сизар то и дело сворачивали с тропы, чтобы появиться на следующем повороте. Похоже, здесь существовали более короткие пути, по которым не мог проехать всадник.

Затем, уже под конец дня, они почувствовали слабый запах дыма, и Леллин, вынырнув из чащи после одного из своих исчезновений, загородил тропу. Он снова поклонился, руки в боки.

— Мы уже близко. Прошу следовать за мной, не отставая и не перегоняя. Сизар пошел вперед, предупредить, что мы подходим. Со мной вам ничего не грозит, я отвечаю за вашу безопасность. Сюда, прошу вас.

Леллин повернулся и повел их по тропе, столь заросшей, что им пришлось спешиться и вести коней в поводу. Моргейн замешкалась, снимая Подменыш с седла и перевешивая его за плечи, а Вейни снял с лошади не только меч, но и лук с колчаном, и пошел последним, поглядывая через плечо и вокруг. Но ничего опасного он не замечал.

Это была не совсем поляна, не такая, как то место, на котором стояла деревня Мирринд. Среди деревьев с широкими кронами располагались шатры, а одно дерево было самым раскидистым — только его ствол шел на девять или десять человеческих ростов вверх, и лишь потом начиналась крона. Остальные деревья стояли вокруг него кольцом, раскинув длинные ветви, прикрывавшие тенью все шатры.

Никто им вроде бы не угрожал. Среди местных жителей были высокие беловолосые кел — и мужчины, и женщины, — и маленькие смуглые люди. Здесь были несколько стариков обеих рас, в мантиях — старые люди и старые кел, и у тех и у других волосы были посеребрены, что делало их похожими друг на друга, хотя некоторые люди носили бороды, а кел — нет, люди лысели, а кел, похоже, нет. Молодые, в зависимости от пола, носили бриджи или туники, а некоторые были вооружены. На вид они были добродушны, поступь их была свободной и уверенной, когда они сопровождали иноземцев, пришедших в их лагерь.

Но прежде, чем они успели войти в лагерь, Леллин остановился и поклонился.

— Леди, прошу вас, оставьте кемейсу ваше оружие и пройдите со мной.

— Как вы уже заметили, — сказала вежливо Моргейн, — мы с вами придерживаемся разных обычаев. Сейчас я не буду противиться и оставлю оружие кемейсу, но что еще от меня вы намерены потребовать?

— Лио, — хрипло произнес Вейни, — не соглашайтесь, прошу вас!

— Спросите вашего лорда, — сказала Моргейн Леллину, — действительно ли он настаивает на этом. Что касается меня, мне не хочется соглашаться, я бы предпочла уехать отсюда… И я могу это сделать, Леллин.

Леллин помедлил, нахмурясь, затем отошел к самому большому из шатров. Сизар остался ждать, сложив руки на груди. Они тоже ждали, держа в руках поводья лошадей.

— Они выглядят миролюбиво, — сказал на своем языке Вейни. — Но сначала они разлучат нас с конями, вас — с оружием, меня — с вами. Если вы согласитесь, нас могут порубить на кусочки, лио.

Она коротко рассмеялась, а глаза Сизара блеснули. Он был удивлен.

— Не думай, что я этого не понимаю, — сказала она. — Но не стоит тревожиться раньше времени, пока мы точно не узнаем, что у них на уме. Кроме того, нам не нужны лишние враги.

Ожидание было долгим, и все это время на них глазели стоящие вокруг обитатели этого лагеря. Никто не обнажил оружия, не натянул тетивы, не оскорбил их. Дети стояли рядом с родителями, старики стояли в первых рядах собравшихся. Они не производили впечатление людей, готовых совершить насилие.

Наконец Леллин вернулся, по-прежнему хмурясь, и поклонился.

— Идите так, как хотите. Мерир не настаивает, только я прошу вас оставить лошадей. Сизар позаботится о том, чтобы они были накормлены. Идите со мной и постарайтесь не пугать Мерира и выглядеть мирно, иначе нам придется показать вам совсем другое свое лицо, чужеземцы.

Вейни повернулся, снял с седла Сиптаха сумку Моргейн и повесил ее на плечо. Сизар взял поводья обоих коней и увел их, в то время как Вейни сопровождал Моргейн. Они вошли в зеленый шатер, самый большой в лагере.

Здесь не было никаких признаков засады. В шатре сидели старики в мантиях, безоружные, кел и люди, которые выглядели слишком дряхлыми, чтобы владеть кинжалом. Среди них сидел старый-престарый кел, чьи белые волосы густо лежали на плечах, с золотистой ленточкой вокруг головы на манер короны. Его одежда была зеленой, как весенняя листва, на плечах — воротник из серых перьев, гладких и с темными кончиками, обработанных очень искусно.

— Мерир, — тихо сказал Леллин, — лорд Шатана.

— Приветствую вас, — вежливо сказал Мерир низким голосом, и для Моргейн тут же поставили кресло.

Она села, Вейни остался стоять за ее спиной.

— Ваше имя — Моргейн, ваш спутник — Вейни, — сказал Мерир. — Вы гостили в Мирринде, пока не взяли на себя смелость послать юношей в Шатан и не потеряли одного из них. Теперь вы говорите, что направляетесь в Азерот и предупреждаете о вторжении через Огни. И оба вы не из Шатана. Верно ли все это?

— Да. Не думайте, милорд Мерир, что мы не понимаем большинства из того, что происходит на вашей земле. Но мы не враги вам, мы враги лишь тем, кто занял равнину. Мы собираемся сражаться с ними по-своему, как умеем сами, и если для этого нам нужно ваше позволение, мы просим его.

Мерир долго смотрел на нее, щурясь, а она смотрела на него. Наконец Мерир повернулся и обратился к одному из старейшин.

— Вы далеко заехали, — сказал он затем ей. — Пока вы у нас, можете пользоваться нашим гостеприимством. Вы выглядите встревоженной. Если вы считаете, что нам грозит немедленное нападение, скажите, и я заверяю вас, мы будем действовать. Но если есть время, то, возможно, вы не будете против того, чтобы переговорить с нами.

Моргейн ничего не ответила и сидела на своем кресле, пока старый лорд отдавал распоряжения приготовить для них шатер. Вейни стоял, положив руку на спинку кресла Моргейн, следя за движениями и прислушиваясь к шепоту окружающих, ибо они оба знали, что такое Врата, и знали их силу, а знание это кое-кем из кел было утеряно, и некоторые кел готовы были убивать, лишь бы вернуть его. Как бы ни миролюбив был этот народ, всегда надо быть начеку.

Принесли питье и предложили им обоим, но Вейни взял кубок из рук Моргейн, отпил первый и вернул ей, прежде чем отпить из своего кубка. Она держала кубок в руке, в то время как Мерир пил из своего.

— Таков ваш обычай? — спросил Мерир.

— Нет, — сказал Вейни, — но у нас слишком много врагов.

Остальные кел посмотрели на старого лорда, выражая взглядами сомнение.

— Нет, — сказал им Мерир, — пусть будет так. Я поговорю с ними. Мы будем говорить, — добавил он, — о том, что надлежит обсуждать лишь на советах старейшин. Хотя вы настаиваете, чтобы ваш кемейс оставался с вами, не могли бы вы все же отослать его за пределы шатра?

— Нет, — сказала Моргейн. Никто из кел тоже не вышел. Те, что находились в шатре, остались сидеть. — Садись, — велела она, повернув голову в его сторону. Вейни уселся у ее ног, скрестив ноги и положив рядом меч и лук. Это было уже скорее формальностью, но он еще раз поднял кубок и отпил во второй раз, потому что не почувствовал дурноты после первого глотка. Моргейн попробовала напиток, вытянула ноги, скрестив лодыжки в сапогах, словно ее не заботило, нравится это кел или нет. Она явно сделала это намеренно. Вейни хорошо понимал это и чувствовал ее напряженность. Она пыталась определить границы их терпения, и пока ей это не удавалось.

— Я не привыкла, чтобы мне приказывали, — сказала она, — но это ваша страна, лорд Мерир, и мне следует соблюдать приличия и порядок.

— Вы здесь потому, что это было целесообразно… для нас обоих. Вы правильно сказали: это моя страна, и необходимо соблюдать вежливость по отношению к нам. Расскажите нам побольше, чем только то, что вы рассказали мирриндянам. Кто эти люди, из-за которых вы здесь очутились?

— Милорд, по ту сторону Огней лежит страна под названием Шиюн… Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Это было несчастное место. Народ там голодал. Сначала люди, а затем и кел. Вначале кел были богаты, а люди жили в достатке. Но великое наводнение лишило их почти всего. Затем пришел человек по имени кайя Рох, знавший секреты Врат, которые кел той страны уже давно забыли. Сам он был не из Шиюна, этот самый Рох, а пришел туда из-за Врат Шиюна. Из Эндара-Карша, откуда и мы оба. Вот как мы появились в Шиюне — мы шли следом за Рохом.

— Кто обучил этим знаниям человека? — спросил один из старейшин. — Как случилось в земле под названием Эндар-Карш, что человек приобрел такое могущество?

Моргейн помедлила.

— Милорд, похоже… похоже, что человек может менять свое тело на тело другого человека с помощью могущества Врат. Вы знаете об этом?

В шатре наступила полная тишина. На лицах присутствующих отразилось смятение, но лицо Мерира осталось неподвижной маской.

— Это запрещено, — ответил Мерир. — Мы знаем об этом, но не выпускаем это знание за пределы Совета.

— Мне отрадно видеть, что ваши правители — старики. Очевидно, здесь почитают старость. Возможно, я действительно оказалась среди людей добрых намерений.

— Эта смена тел — плохое дело.

— Но кое-кому в Эндаре-Карше оно было известно. Кайя Рох… некогда он был великим мастером и знал многие тайны. Он — кел, во всяком случае, изначально, хотя у меня нет на то доказательств. Потому что тела он использовал человеческие. Он убивал людей, одного за другим, забирал их тела, и жизнь его длилась много поколений людей и кел. Он был кайя Зри, он был кайя Лилл, и наконец он завладел телом кайя Роха, предводителя Кайя, правителя той земли — кузена Вейни. Потому-то Вейни и знает кое-что о Вратах, но это горькие знания.

После этого он бросился бежать от нас, потому что знал, что жизнь его в опасности… Жизнь? Я даже не представляю, сколько жизней он прожил, был ли он вначале мужчиной или женщиной, родился ли он в Эндаре-Карше или прибыл из других мест. Он стар и очень опасен, и обладает знанием могущества Врат. По этой причине мы гнались за ним до Шиюна, и он оказался в ловушке на умирающей земле — что наводило ужас на живущих там людей, которым до вымирания оставалось, наверное, всего несколько поколений. Но для того, кто привык жить вечно, такая смерть казалась чрезмерно быстрой.

Он пришел к кел той земли и к людям и заявил, что обладает властью над Вратами, давно утраченными ими знаниями, и способен вывести их на новые земли, которые они смогут захватить… Итак, он обрел армию и открыл себе дорогу.

Нам с Вейни не удалось остановить его. Все, что мы могли сделать — это пройти через Врата. Мы были измотаны и бежали, пока не попали в лес, а затем и в Мирринд. Мы остановились там на отдых, а заодно попытались выяснить, что это за страна и где можно найти силы, способные остановить орду. Мы не хотели втягивать в эту войну мирриндян — они не воины, мы видели это. Мы сказали им выставить посты, чтобы враг не застал деревню врасплох. Теперь вы видите, что времени осталось мало и нам нужно возвращаться в Азерот, чтобы попробовать там хоть что-то сделать. Этого от нас требуют обстоятельства, милорд.

Присутствующие зашептались, зашевелились, бросая на Мерира полные тревоги взгляды. Старый кел сидел, сжав пересохшие губы. Наконец его лицо перестало быть маской.

— Это страшная история, леди.

— Видеть это было еще страшнее, чем слышать. Сможем ли мы с Вейни что-нибудь сделать — не знаю. Время покажет. Есть слабая надежда, что орда не станет разыскивать Мирринд. Но все равно, рано или поздно они появятся здесь… По вполне понятным причинам я не стала предлагать мирриндянам выйти им навстречу. Мне никак не удавалось понять следующее: почему мирриндяне боялись их не больше, чем нас? Я их предупредила. Но мне кажется, Эт попался им потому, что боялся их не больше, чем меня. Это меня и печалит больше всего.

— Вы не имели права, — сказал кто-то, — посылать человека в Шатан. Они думали, что выполняют поручение кого-то из нас, и рады были послужить вам. Таким образом, вы просто отправили Эта на смерть.

Глаза Вейни яростно сверкнули.

— Спокойно! — сказал Мерир. — Нхи, скажи, мог бы кто-то из нас поступить лучше, если бы он был один и должен защищать деревню? Нам гордиться тоже нечем, потому что эти двое просочились в Мирринд так ловко и устроились так мирно, что мы никогда не узнали бы о них, не случись это несчастье. Но могло быть и хуже… ибо и то зло тоже могло проникнуть в Мирринд совершенно незамеченным и никто не защитил бы деревню. Эти двое и другие малыми группами проходили мимо наших постов, и в этом есть и моя вина.

— Скорее всего, Эта допросили, — сказала Моргейн. — Если так, то сделать это мог только кел, ибо никто, кроме кел, не мог бы разговаривать с Этом. Люди в Шиюне не говорят на вашем языке. Ваши люди говорили, что они убили этих пришельцев — но можете себе представить, как настроена к вам орда, если среди разъезда были кел и если этим кел удалось бежать? Сообщение от убийц Эта, весть от уцелевших из этого разъезда, обязательно приведет сюда орду. Они не из тех, кто отступает перед опасностью. Вы должны спросить об этом Лира. И я так поняла, что вы не позволяете мирриндянам покинуть деревню. Если вы намерены защищать их, то, я надеюсь, вы сознаете свою ответственность, милорд. Я весьма неспокойна за их будущее.

— Милорд! — Это был Леллин, вошедший незамеченным, и все взгляды тут же обратились к нему. — С вашего позволения.

— Да! — сказал Мерир. — Иди скажи Нхирасу, пусть он возьмет это на себя. — Старый кел вновь уселся на свое место. — Увести куда-то жителей деревни — дело нелегкое, но то, о чем вы рассказали, требует решительных действий. Скажите мне вот что. Как вы вдвоем рассчитываете справиться со своими врагами?

— Рох, — сказала Моргейн, помедлив. — Кайя Рох — это главная опасность, а за ним стоит Хитару из Охтидж-ина, в Шиюне, который возглавляет кел. Прежде всего нам следует избавиться от Роха, а потом — от Хитару. Без вождей орда распадется. Чтобы захватить власть, Хитару убил своего отца и погубил других лордов. Народ его боится, но не любит. Их руководители тут же разделятся на фракции и передерутся друг с другом или с людьми, что более вероятно. Люди в орде, как и кел, тут же разделятся, по меньшей мере, на три группы. Хию, болотный народ и люди Шиюна. Вместе их удерживает Рох, и это ему дается далеко не просто. Эти два вождя окружены тысячами охранников и держатся для безопасности у Врат Азерота. Это же Главные Врата, не так ли, милорд Мерир?

Мерир медленно кивнул.

— Да. Но откуда вы это узнали?

— Узнала. И есть место, откуда они управляются… или нет?

Вновь слабое шевеление среди присутствующих.

— Кто ты, — спросил один из них, — чтобы задавать такие вопросы?

— Выходит, вы об этом тоже знаете. Вы должны поверить мне, милорды, или можете пойти к Роху и просить его рассказать свою версию этой истории… Хотя я не советую вам этого делать. Он умеет использовать подобное место. Он имеет войска, чтобы удерживать его… сколько захочет. Но что касается меня, то я должна все же спросить: где оно, лорды?

— Не будем спешить, — сказал Мерир, — по тому, что вы сделали, мы вроде бы можем вам поверить… да, леди, я вижу, вы хорошо представляете, о чем говорите. Но вот что касается нас… мы лелеем наш мир, леди. Давным-давно мы поселились в этом лесу. Возможно, вы меня понимаете, ибо ваши знания древних искусств, должно быть, значительны, раз вы смогли пройти такой путь и с такой легкостью задавать подобные вопросы, и прошлое вы знаете неплохо. Здесь жили люди и мы, и люди нас одолели. Это могло означать для нас конец. Но, как вы видите, мы живем мирно. Мы не допускали кровопролития между собой и не ссорились с соседями. Возможно, вы не понимаете, как мучительна для нас та вещь, о которой вы спрашиваете, как мучительно для нас то, что от нас требуется разрешить вам преследовать ваших врагов. Мы с огромным трудом добились мира, и при этом нам приходится применять власть, чтобы на нашей земле царил порядок. А теперь вы требуете, что бы мы отпустили вас и позволили убивать всякого, кого вам заблагорассудится? Ведь мы же несем ответственность за свой народ. Что, если после вас выйдет еще кто-то и потребует для себя таких же прав?

— Во-первых, милорд, ни мы, ни наши враги не относятся к этой земле. Эта распря началась по отношению к вам вовне, и вы будете чувствовать себя в безопасности, если она не выйдет за пределы Азерота и в нее не будет вовлечен ваш народ. Во-вторых, милорд, если вы считаете, что в ваших силах покончить с этой угрозой, то молю вас — сделайте это. Мне не по душе, что нам вдвоем придется противостоять тысячам, и если есть другой выход, поверьте, я с радостью соглашусь.

— Что же вы предлагаете?

— Ничего. Я намерена отвести беду от этой страны и от ее народа, и мне не нужны союзники. Вейни и я внесли сюда некоторый беспорядок. Я не хочу вам зла, и потому не хочу здесь задерживаться.

Подобные слова должны были прийтись им не по нраву, и Вейни напрягся, стараясь не выдавать этого. Лорд Мерир подумал, затем пригладил свою мантию и кивнул.

— Леди Моргейн, будьте нашей гостьей в этом лагере сегодняшней ночью и завтра днем. Дайте нам время обо всем подумать. Возможно, я позволю вам то, о чем вы просите: дам разрешение проехать через Шатан. Возможно, нам удастся заключить более далеко идущее соглашение. Можете не бояться нас. В этом лагере вам ничто не грозит.

— Милорд, вы много спрашивали у меня, а сами ничего не рассказали. Знаете ли вы, что сейчас происходит в Азероте? Имеете ли вы сведения, которыми мы не располагаем?

— Я знаю, что там сейчас огромное войско, как вы и сказали. Была так же попытка вытянуть энергию Врат.

— Попытка — следовательно, неудачная. Значит, вы по-прежнему держите центр энергии, удаленный от Азерота.

Серые глаза Мерира, водянистые от старости, уставились на нее. Он нахмурился.

— Мы обладаем энергией, возможно, достаточной, чтобы справиться с вами. Но не пытаемся. Довольствуйтесь этим, леди Моргейн. Прошу вас.

Она встала и наклонила голову, и Вейни тоже поднялся на ноги.

— Если вы уверяете, что непосредственной опасности пока нет, я соглашаюсь быть вашей гостьей, — сказала она. — Но уверяю вас, что в ближайшее время они предпримут очень решительные попытки. Я убедительно прошу вас защитить мирриндян.

— Они охотятся за вами, эти пришельцы, разве не так? Вы говорите, что Эт наверняка рассказал о вашем присутствии и, следовательно, вы опасаетесь за мирриндян.

— Враг хочет остановить меня. Они боятся, что я всех предупрежу об их приходе.

Глаза Мерира сузились.

— А может, еще чего-нибудь? Об этом вы могли предупредить их и в самом начале, и все же не сделали этого, пока не погиб человек из Мирринда.

— Я больше не совершу такой ошибки. Признаю, я боялась сказать им, потому что многое в Мирринде казалось мне непонятным… их беззаботность, например. Я не верю никому, чьих помыслов не понимаю… даже вам, милорд.

Это не понравилось собравшимся, но Мерир поднял руку и велел им замолчать.

— Ты принесла с собой нечто новое и нежелательное, леди Моргейн. Это свойственно тебе, ты вся пронизана этим. Эта кровь, эта война… Ты — хлопотный гость.

— Я всегда хлопотный гость. Но я не нарушу мир вашего лагеря, пока длится ваше гостеприимство.

— Леллин позаботится, чтобы вы ни в чем не нуждались. Не бойтесь ничего — ни ваши враги, ни мы здесь вам не страшны. Никто не придет сюда без нашего позволения, а сами мы блюдем собственные законы.

— Я им не полностью верю, — сказал Вейни, когда они вошли в маленький шатер. — Я их боюсь. Может быть, потому, что я не могу поверить, что интересы кел… — Он остановился, чтобы перевести дух, пойманный серым нечеловеческим взглядом Моргейн, и продолжил, пытаясь побороть подозрение, которое росло в нем с начала похода, — что интересы кел могут иметь что-то общее с нашими… возможно, потому, что я научился не доверять их намерениям. Они кажутся мирными, но это-то меня и тревожит…

— Тогда скажу тебе, Вейни, что если они лгут нам, то никогда еще нам не грозила такая опасность, как сейчас. Но лес Шатан — их владение, они его знают, а мы нет. Поэтому нет особенной разницы, будем мы спать в этом шатре или в лесу.

— Если мы покинем этот лес, то укрытия нам придется искать только на равнине, а там не скроешься от наших врагов.

Они говорили на языке Эндара-Карша и надеялись, что никто здесь не сможет понять их. Вряд ли жители Шатана имели связи с миром по ту сторону Огней, но в этом нельзя было быть полностью уверенными… Не было гарантии, что никто из этих высоких, улыбчивых кел не был их врагом с равнины Азерот. Враги их были всего лишь полукровками, но в некоторых из них крови кел было достаточно, чтобы они выглядели неотличимо от настоящих.

— Я пойду проведаю лошадей, — сказал он, не в силах расслабиться в маленьком шатре, — и проверю, насколько широки границы нашей свободы.

— Вейни, — сказала она. Он оглянулся, пригибаясь возле выхода. — Вейни, в этой паутине надо двигаться очень осторожно. Если здесь поднимется тревога, нам может не поздоровиться.

— Я не подниму тревоги, лио.

Он постоял снаружи, оглядывая лагерь. Прошел между островами шатров, стоящих среди деревьев, пытаясь определить направление, в котором увели коней. Быстро темнело, сумерки здесь были ранними, и жители лагеря двигались как тени. Он осторожно шел, пока не увидел среди деревьев бледную фигуру Сиптаха, и пошел в том направлении. Никто не преградил ему путь. Некоторые люди с интересом смотрели на него и, к его удивлению, детям не препятствовали идти за ним следом, хотя они следовали в некотором удалении. Дети кел наравне с детьми людей. Они не приближались к нему, не проявляли непочтительности. Они просто смотрели.

Он увидел, что о конях хорошо позаботились, что упряжь подвешена на достаточной высоте от влажной травы, кони вычищены и накормлены, а перед каждым из них стоит бадья с водой и остатки меры зерна. Зерно продано обитателями деревни, подумал он, а может быть, это дань. Лесная тень не позволяет расти злакам, а с виду этот народ не похож на фермеров.

Он похлопал Сиптаха по лопатке, отдернул руку, когда жеребец попытался ущипнуть его. Это было не игрой — лошади нервничали, им не хотелось отправляться в путь на ночь глядя. Он погладил малютку Мэй по гнедой шее, смерил взглядом длину привязи и пут, которыми были стреножены кони, и понял, что здесь все в порядке. Пожалуй, они знают, как заботиться о лошадях, подумал он.

Позади зашелестела трава. Он обернулся и увидел Леллина.

— Сторожишь нас? — спросил Вейни.

Леллин поклонился.

— Вы — наши гости, — сказал он, словно бы сдерживая свои эмоции. — Кемейс, на совете было рассказано… рассказано о том, какая участь постигла твоего родственника. О таких вещах мы не говорим открыто. Мы знаем, что такое возможно, но стараемся скрывать это знание, чтобы не случилось подобного зла. Но я тоже вхожу в совет, и я знаю. Это ужасно. Мы выражаем глубокое соболезнование.

Вейни уставился на него, заподозрив поначалу насмешку. Затем понял, что Леллин сказал это всерьез. Он наклонил голову в знак благодарности.

— Кайя Рох был хорошим человеком, — сказал он печально. — Но теперь он и не человек вовсе. Он худший из наших врагов. Я не могу думать о нем, как о человеке.

— Однако для кел это представляет ловушку — при каждой перемене тела он теряет все больше и больше от своей исходной личности. Вряд ли это стоит того. Только лишь зло может искать подобной долгой жизни.

Когда он услышал это, сердце его заледенело. Рука упала с холки Мэй. Он отчаянно пытался найти слова, чтобы спросить о том, о чем он легко мог бы спросить на своем языке.

— Если он выбирал для своей цели злого человека, то часть личности этого человека должна жить в нем, править его телом?

— Да, пока он не поменяет тело на другое. Так говорят наши старики. Но ты сказал, что твой кузен — добрый человек. Возможно, он недостаточно силен, но, может быть, и нет. Тебе это лучше знать.

Его пробрала дрожь, и в серых глазах Леллина отразилась тревога.

— Может быть, есть еще надежда, — сказал Леллин. — Если часть личности твоего кузена способна оказывать влияние, а это вполне возможно, то он может бороться с тем человеком, который его убил. Это слабая надежда, но, может быть, ее стоит принять во внимание.

— Спасибо, — сказал Вейни шепотом и отошел от коней.

— Я тебя опечалил?

Вейни беспомощно покачал головой.

— Я плохо говорю на твоем языке. Но я понял. Я понял, о чем ты говорил. Спасибо, Леллин. Хотел бы я, чтобы это было так, но…

— У тебя есть причины думать иначе?

— Не знаю. — Он помялся и направился обратно в шатер, потому что понимал: Леллин все равно пойдет за ним по пятам. По дороге он чуть задержался и дал Леллину шанс идти рядом с ним. Они шли молча. Вейни не хотел ничего обсуждать и даже не имел для этого слов.

— Если я причинил тебе боль, прости, — сказал наконец Леллин.

— Я любил моего кузена. — Это был единственный ответ, который он смог произнести, хотя все было гораздо сложнее. Леллин ничего не ответил и отошел, когда они приблизились к шатру. Вейни вдруг почувствовал, что рука его сжала клинок Чести. У доблестного Роха не было даже шанса сопротивляться, ему пришлось против воли стать вместилищем для Зри-Лилла. И Вейни дал клятву убить это существо. Надежда, о которой сказал ему Леллин, потрясла его. Неужели его родственник еще жив? Возможно, он живет, заключенный в одном теле с врагом, убившим его.

Он вошел в шатер, тихо уселся в углу, снял часть доспехов и стал в темноте возиться со шнурками. Моргейн лежала, глядя вверх, на мечущиеся по верху шатра тени. Она бросила на него взгляд, словно хотела удостовериться, что с ним ничего не случилось, но не стала отрываться от своих раздумий, чтобы поговорить с ним. Она часто погружалась в подобную молчаливость, когда думала о чем-то, что касалось только ее.

Он понимал, что слишком открыто разговаривал с кел, выдавая мелочи, о которых этому народу знать не следовало бы. Он был готов поделиться своими мыслями с Моргейн, признаться в том, что он сделал, как однажды в Шиюне он был с Рохом наедине и при этом видел в нем не врага, а лишь человека, которого считал своим родственником. В тот раз рука его дрогнула, и он подвел ее…

Ему захотелось непременно узнать точку зрения Моргейн на то, что сказал ему Леллин. Но в глубине души у него оставалось подозрение, что Моргейн давно уже знала о двойной сущности Роха. Она наверняка знала больше, чем сказала ему. Однако он не мог упрекнуть ее в этом, потому что это могло бы повлиять на взаимное доверие между ними. Она, возможно, перестала бы доверять ему, если бы подумала, что его верность ей дала трещину, если бы заподозрила, что он не хочет смерти Роха, и ему казалось, что так и в самом деле могло получиться. И еще он знал: если он сам убедится, что она способна на такое, в его отношении к ней что-то изменится. Ведь для него самого сущность Роха уже не могла оказать влияния на его действия: Моргейн желала смерти Роха по своим причинам, которые с местью ничего общего не имели. В любом случае, он связан клятвой и не может отказаться выполнять приказ, даже если придется при этом выступить против друга или родственника. Возможно, она хотела скрыть от него правду. Обман с благой целью. Однако он был уверен, что этот ее обман — не единственный.

Он убеждал себя, что нет смысла продолжать терзаться. Между ним и Рохом война. Люди умирают на войне, и иначе быть не может — он был по одну сторону, а Рох по другую, и ничего изменить было нельзя.

4

Ночью в лагере безбоязненно жгли огни, а на открытом месте пылал большой костер. Вокруг него под звуки арф пелись песни. Эти песни в чем-то напоминали те, которые звучали в Карше. Слова были на языке кел, но исполняли их люди. Некоторые мелодии казались простыми, благозвучными и привычными, как сама земля. Вейни вышел из шатра и стал слушать. Шатер их располагался неподалеку от костра, крайние из сидевших расположились прямо возле их полога. Моргейн присоединилась к нему, и он принес из шатра одеяло, так что они могли сидеть вместе со всеми и слушать. Им поднесли еду и питье. Ужин здесь готовили на всех, как и в Мирринде, и ели прямо под звездами. Они с благодарностью приняли пищу, не опасаясь ни сонного зелья, ни отравы.

Затем арфа перешла к певцам-кел, и музыка изменилась. Она была как ветер, и гармония ее была непривычной. Пел Леллин, а его юная жена-кел подыгрывала ему, и звучало это так непривычно, что по спине у Вейни побежали мурашки.

— Это прекрасно, — прошептал наконец Вейни на ухо Моргейн. — Но это совершенно нечеловеческая музыка.

— Бывает так, что и людская красота не имеет для людей никакой ценности.

Она была права, и эти слова добавили тяжести на его плечи. Моргейн понимала красоту того, что собиралась уничтожить.

«Это исчезнет, — думал он, оглядывая лагерь. Это исчезнет, когда мы сделаем то, что хотим сделать, и уничтожим могущество их Врат. Я не могу ни помочь им, ни изменить их судьбу. Мы уничтожим все это, а также убьем Роха». Это его опечалило, и подобную же печаль он часто видел в глазах Моргейн, но никогда не понимал ее до сегодняшнего вечера.

За спиной послышалось шевеление. Моргейн повернулась, он тоже. Там стояла молодая женщина. Она поклонилась и произнесла:

— Лорд Мерир зовет вас. — Она говорила шепотом, чтобы не отвлекать слушателей, сидевших рядом. — Прошу вас.

Они поднялись и пошли следом за ней, немного задержавшись только для того, чтобы убрать одеяло. Моргейн прихватила свое оружие, он — нет. Женщина отвела их в шатер Мерира. Мерир сидел там с одним юным кел при свете единственного факела.

Они остались с ним наедине. Моргейн и Вейни вежливо поклонились.

— Садитесь, — предложил Мерир. Он был закутан в мантию коричневого цвета, у ног его тлели угли из очага. Для них были заготовлены два кресла, но Вейни предпочел усесться на полу: илину не подобает сидеть на одном уровне с лордом.

— Если желаете, можете подкрепиться, — сказал Мерир, но Моргейн отклонила его предложение и, следовательно, Вейни тоже вынужден был отказаться. Место его было достаточно удобным, он сидел на циновке возле очага.

— Вы очень гостеприимны, — сказала Моргейн. — Нам предоставили все, в чем мы только могли нуждаться, ваша вежливость заставляет почти забыть об опасности.

— Не могу сказать, что вы желанные гости. Вы принесли слишком печальные новости. Но при этом вы очень мирно пробрались через лес, не сломали ни одной ветки и не причинили вреда нашим людям… и, следовательно, для вас здесь есть место. И потому я склонен верить, что вы действительно противостоите захватчикам. Возможно, в качестве врагов вы очень опасны.

— В качестве друзей мы тоже опасны. Я по-прежнему прошу всего лишь разрешить нам идти своей дорогой.

— Таясь от нас? Но это же наш лес.

— Милорд, мы сбиваем друг друга с толку. Вы смотрите на мое дело, я — на ваше. Вы создаете красоту, и я чту вас за это. Но не все то золото, что блестит. Простите меня, но я не собираюсь разбалтывать то, что знаю, каждому встречному. Откуда мне знать, насколько велика ваша сила? Чем вы можете мне помочь? И эти люди — они поддерживают вас из любви или из страха? Возможно ли убедить их повернуть против вас? Я в этом сомневаюсь, но мои враги в этом очень настойчивы, и некоторые из них — люди. Насколько искусно ваши кемай владеют оружием? Ход событий здесь выглядит мирным, и потому, быть может, они просто разбегутся в страхе после первой же стычки. Или если они умеют воевать, но станут вдруг вашими врагами, и я паду от их рук? Каковы порядки в вашей общине и кто правит вами? Имеете ли вы полномочия что-то обещать и держите ли свое слово? Даже если ответы на все эти вопросы меня удовлетворят, я все равно не стану торопиться посвящать кого-либо в свои дела, потому что не верю, что другие могут вести этот бой так долго и так упорно, как я.

— Ваши вопросы прямы и вполне разумны. По этим вопросам я могу понять многое из вашей натуры, и не скажу, что мне это по душе. Миледи, меня весьма пугает само то, что вы совершили переход через Врата Азерота. Мы не считаем, что совершать такое — доброе дело.

— Это свидетельствует о вашей мудрости.

— И все же вы это сделали.

— Наши враги в подобных делах сомнений не знают. И они должны быть остановлены. Вы знаете о существовании других миров. Вам известно также, что никому не может быть ведомо, куда приведут Врата. Поэтому вы поймете меня, если я скажу, что ни одному другому миру не грозит такая опасность, как вашему. Этот человек станет расходовать энергию Врат не иначе, как только на полную мощность. Сколько еще я должна сказать человеку, способному это понимать?

В глаза Мерира прокрался ужас.

— Я знаю, насколько губительны могут быть переходы через эти Врата. Одно подобное бедствие уже сваливалось на нас, и мы отказались от знания Врат, установили мир с людьми и побороли все искушения, толкавшие нас ко злу… Мы жили в мире. Никто из тех, кому мы покровительствуем, не остается голодным, никому не причиняется вред. Здесь нет ни воров, ни убийц, ни человеконенавистников. Мы живем, тщательно обдумывая каждый свой шаг, не делая многого из того, что могли бы сделать. Это основа всех наших законов.

— Меня в первую очередь удивило, — сказала Моргейн, — что люди и кел живут здесь в мире. В других местах — по-другому.

— Это плоды здравого рассудка, не больше, леди Моргейн. Разве это не естественно? Люди размножаются гораздо быстрее, чем кел. Срок жизни у них короче, но их больше. И разве мы не должны относиться с уважением к такой жизнеспособности? Разве это не сила, такая же, как мудрость или отвага? Хоть они и слабее, но способны одолеть нас. Войну с ними мы рано или поздно проиграем. — Он наклонился к Вейни и положил руку ему на плечо. Это было мягкое прикосновение, и в глазах его была доброта. — Человек, ты всегда сильнее нас. Мы оказались достаточно разумны, чтобы жить с тобой в мире, и хотя ты не шел по пути знаний с самого начала, вполне возможно, к концу времен ты дойдешь уже без нас… Мы сделали вас своими приемными сыновьями. Как же получилось, что ты отправился в путь с леди Моргейн? Чтобы отомстить за своего родственника?

К лицу его прилила кровь. Он смутился и уныло ответил:

— Я дал ей клятву. — Всего лишь половина правды.

— Очень давно вы, люди, все были именно такими. Вы были безрассудны, потому что распоряжались жизнью во всей ее полноте. Но мы взяли себе кемай и жили в согласии с этими людьми, а остальные остались жить в деревнях. Посредством кемай мы устанавливали порядок и делали неприятные, но необходимые вещи, а иногда кемай совершали подвиги, рискуя собой ради других. Людям свойственно безрассудство. Но когда молодым умирает кел, он зачастую не оставляет после себя никого, и в смутные времена число наше быстро сокращается. Наши женщины способны беременеть раз-два в жизни, да и то с перерывом в несколько лет. В наших интересах сохранять мир и по совести обходиться с теми, кто имеет перед нами такое преимущество. Понятно ли тебе это?

Мысль эта поразила Вейни. И он осознал, как редко встречал он детей кел, даже среди полукровок.

Мерир убрал руку с его плеча и взглянул на Моргейн.

— Я дам вам помощь, миледи, независимо от того, просите вы ее или нет. Зло пришло, и мы не можем позволить, чтобы оно коснулось Шатана. Возьмите с собой Леллина и его кемейса. Я посылаю с вами свое сердце. Он мой внук, сын моей дочери, последний из увядающей линии. Он будет с вами, куда бы вы ни пошли.

— А сам он согласен на это? Я бы не хотела брать с собой того, кто не понимает опасности.

— Он сам вызвался.

Она с сожалением кивнула.

— Возможно, ему удастся вернуться к вам, милорд. Я постараюсь, чтобы он остался жив.

— Даже это от вас — достаточно много, не правда ли?

Моргейн не ответила на вопрос, на миг в шатре повисла тишина.

— Милорд, я еще раз вас прошу вас помочь нам добраться до того места, откуда управляются Врата.

— Это место называется Нихмин, и оно хорошо защищено. Даже сам я не могу попасть туда по первому же своему желанию. То, о чем вы просите меня — более чем трудно.

— Мне отрадно слышать это. Но союзники Роха не ведают жалости к своим слугам и будут ломиться туда до тех пор, пока не пробьют брешь в обороне. Я должна получить туда доступ.

— Ты просишь власти над нами.

— Нет.

— Да, это именно так… ибо, когда ты окажешься там, пред тобой будет слишком большой выбор, и ты, возможно, забудешь даже о своих врагах. И не будешь ли ты там для нас столь же опасна, как и они?

Моргейн не ответила, и Вейни напрягся, с ужасом подумав, что Мерир все понял. Если не всю правду, то какую-то ее часть. Но старый кел тяжело вздохнул.

— Леллин отведет вас. И я пошлю с вами еще помощников.

— А вы сами, милорд? Вы, конечно, не станете сидеть сложа руки… Но могу ли я узнать, где вы будете находиться? Я не хочу причинить вам вред, приняв по ошибке за врага.

— Доверьтесь Леллину. А мы пойдем своей дорогой. — Он поднялся. — Мирриндяне были изумлены, увидев, как вы делаете карту. Принеси лампу, юный Вейни, и я покажу вам нечто, что может оказаться полезным.

Вейни снял с подставки светильник и последовал за старым кел к стенке шатра. Там висела выцветшая от времени карта; Моргейн подошла и стала смотреть на нее.

— Это Азерот, — сказал Мерир, указывая рукой на большой круг в центре карты. — Шатан — это лес вокруг, а Нарн и его притоки снабжают деревни водой. Видите? Каждая из них расположена около воды. Вот здесь находится Мирринд.

— Такие круги не могут быть естественного происхождения.

— Правильно. Кое-где деревья не росли, хотя там была вода. Люди расширили эти места, подрубив лес, а там, где он начинал расти слишком густо, поставили изгороди, чтобы за ними жили, не выходя за пределы леса, дикие звери. Все круги сделаны намеренно, и границы между территориями деревень тоже четко различимы. Это дает нам возможность скрытно ходить от деревни к деревне. Мы не любим открытых пространств, в отличие от тех людей, которые занимаются возделыванием земли или пасут скот. Кроме того, — добавил он, положив руку на плечо Вейни, — это помогает нам не допускать войны. Некогда люди разъезжали огромными ордами, и между нами были постоянные распри. Они угрожали нам… но жизнеспособность у Шатана еще больше, чем у людей. Они воевали с нами огнем, и это было самое худшее, потому что для этого оружия мы наиболее уязвимы… но лес вырастал заново, а те люди, что были на нашей стороне, восстанавливали изгороди. Мы не единственные, кто живет в лесах в этом мире, но мы старше всех. Есть такие места, где сами люди управляют своим обществом, ведут войны и разрушают, а кое-где и создают красоту — за таких мы рады, но не можем жить так, как живут наши соседи. Мы слишком слабы. Тех людей, что живут за пределами нашей страны, мы зовем сирриндимами. Они большей частью всадники и избегают наших лесов. Вы понимаете, леди Моргейн, как велико мое беспокойство, что сирриндимы могут вдруг стать лагерем около Азерота.

— Их наверняка весьма интересует Нихмин, который, должно быть, не очень далек от Азерота, хотя я не вижу его на вашей карте. И еще Нарн… он может стать для вас опасным. Это дорога, которая проведет их через вашу страну.

— Да, это действительно так. Нарн выведет их прямо к землям сирриндимов. Это довольно серьезная угроза, и мы это понимаем. Начнись сейчас война, нам несдобровать. Захватчиков надо удержать в Азероте и ни в коем случае не пропустить в северные равнины. Из всех направлений, по которым они могут двинуться, это для нас будет наихудшим… и я думаю, что именно это направление они и выберут, потому что вы находитесь здесь, и они об этом рано или поздно непременно узнают.

— Я вас поняла, — сказала она.

— Мы их удержим. — В глазах старика была печаль. — Мы потеряем многих, но удержим их. Выбора у нас просто нет. Отправляйтесь в путь. Но сначала выспитесь. Утром к вам присоединятся Леллин и Сизар, и мы будем надеяться, что вас ждет удача, леди Моргейн. Мы верим вам. Я надеюсь, вы не причините нам вреда.

Она наклонила голову, выражая уважение старому кел.

— Доброй ночи, милорд, — сказала она, повернулась и вышла. Вейни аккуратно поставил лампу на место и, когда старый кел уселся в кресло, поклонился, как это делали люди его народа — коснулся лбом земли.

— Человек, — тихо сказал Мерир, — лишь благодаря тебе я поверил твоей леди.

— Почему, лорд? — спросил он, ибо его удивили слова старика.

— Твоя преданность ей — вот что больше всего меня убедило. Самолюбие обычно приводит к тому, что человек и кел не доверяют друг другу. Но ни ты, ни твоя госпожа не подвержены этой болезни. Ты служишь ей, но не потому, что боишься. Ты презираешь слуг, но ты для нее больше, чем просто слуга. Ты воин, как сирриндим, но все же не похож на кемай. Ты с уважением относишься к старости, даже если имеешь дело со стариком не твоей крови. Такие мелочи говорят больше, чем слова. И потому я склонен доверять твоей леди.

Вейни был потрясен этим, понимая, что они не оправдают доверие старика, и испытал страх. Он почувствовал себя совершенно прозрачным и при этом нечистым.

— Постарайся сохранитьЛеллина, — попросил его старик.

— Да, лорд, — прошептал он, понимая, что действительно будет выполнять это обещание. Слезы застлали его глаза, он заговорил с трудом, снова усевшись на циновку. — Благодарю вас за заботу о моей леди, которая очень устала, мы оба устали от сражений и странствий. Спасибо за то, что вы дали нам передышку, и за то, что поможете пройти через ваши земли. Могу ли я идти, милорд?

Старый кел попрощался с ним, он поднялся с циновки и вышел из шатра. Моргейн он нашел на прежнем месте, среди слушающих в темноте пение кел.

— Нам надо выспаться, — сказала Моргейн. — К тому же, доспехи здесь бесполезны. Спи спокойно. Боюсь, в следующий раз это нам удастся сделать не скоро.

Он согласился с ней, повесил между ними в качестве занавеса одно из одеял, с наслаждением освободился от доспехов и одежды, завернулся в одеяло и лег. Моргейн поступила так же и улеглась на мягкие шкуры, служившие им постелью. Самодельный занавес не доставал до пола, а снаружи проникал слабый свет от костра. Он видел, что она смотрит на него, оперев голову на руку.

— Что задержало тебя у Мерира?

— Мой ответ может показаться странным.

— Я задала вопрос.

— Он сказал, что верит вам только из-за меня… что будь в наших душах зло, оно не осталось бы от него сокрытым… Они, несомненно, принимают вас за одну из своих.

Она горько рассмеялась.

— Лио, мы принесем этим людям несчастье.

— Успокойся. Даже в Эндарине я не говорила о таких вещах. Эндарин связан с кел тесными связями, и там было небезопасно. Кроме того, кто знает, на каком языке говорят эти сирриндимы? И как много кел знают этот язык? Ведь не напрасно же с нами отправляется Леллин. Не забывай, что мы все время будем не одни.

— Я не забуду.

— И все же ты знаешь, Вейни, что у меня нет выбора.

— Я знаю. Я понимаю.

На ее мрачном лице проступила печаль.

— Спи, — сказала она и закрыла глаза. Это был самый лучший совет, какой она могла ему дать.

5

Они уезжали, не пытаясь сохранить свой отъезд в тайне. К шатру Мерира подвели коней, и там Леллин попрощался со своим дедом, отцом, матерью и дядей — это были серьезные, доброглазые кел вроде Мерира. Родители его выглядели слишком старыми для такого молодого сына и отъезд его восприняли тяжело. Сизар тоже трогательно попрощался с ними, поцеловал им руки и пожелал им всего доброго. Похоже, кемейс не имел родственников в этом лагере.

Им предложили еды на дорогу, и они не стали отказываться. Затем Мерир вышел вперед и протянул Моргейн золотой медальон изящной и прекрасной работы.

— Я даю это вам, — сказал он, — чтобы вы могли безопасно путешествовать. — Другой медальон, серебряный, он повесил на шею Вейни.

— Эти вещи дают вам право просить все что угодно у любого из наших людей, кроме тех эрхе, которые мне не повинуются. Но даже они отнесутся к ним с уважением. В Шатане это — лучшее средство защиты, чем любое оружие.

Моргейн в знак уважения поклонилась ему, а Вейни склонился к его ногам, ибо без помощи старого лорда путешествие грозило стать трудным и опасным.

Они подошли к коням. Шкуры Сиптаха и Мэй блестели после мытья, и по самим ним было заметно, что о них хорошо заботились. Кто-то украсил упряжь Сиптаха звездчатыми синими цветами, а упряжь Мэй — белыми… Странное украшение, даже для коня жителя Карша, подумал Вейни. Но это был дружеский жест, как и все жесты этого доброго народа, и он тронул его.

Для Леллина и Сизара лошадей не было.

— Мы получим их позже, — объяснил Леллин.

— Ты знаешь, куда мы направляемся? — спросила Моргейн.

— Мы отправимся туда, куда вы желаете. Когда понадобятся лошади, они у нас будут.

Таким образом, сразу стало ясно, что в пути за ними будут следить не только глаза Леллина.

Когда они выезжали из лагеря, люди и кел провожали их глубокими поклонами — словно бы трава гнулась под сильным ветром. Они будто бы провожали старых друзей. Это продолжалось почти до края леса.

Там Вейни повернулся и глянул назад, чтобы убедиться, что это место существует на самом деле. Они уже находились в тени леса, но лагерь был залит золотистым светом — городок из шатров, готовый в любую минуту сняться с места и быстро исчезнуть, раствориться в лесу.

Они въехали в лес, и сразу стало прохладней. На этот раз они поехали по другой тропе, не по той, по которой приехали сюда, и Леллин пояснил, что они будут придерживаться ее до полудня. Леллин шел перед Сиптахом, в то время как Сизар тенью скользил в кустах. Время от времени кел тонко посвистывал, и впереди тогда отзывалось эхо, а иногда, на радость Леллину, звуки эти были мелодиями кел, дикими, странными.

— Не надо слишком рисковать, — сказала ему Моргейн после одной из таких перекличек. — Среди наших врагов есть такие, которые знают лес.

Леллин повернулся и ответил легким поклоном. Прогулка, похоже, доставляла ему удовольствие, на лице его появилась улыбка. — Здесь пока повсюду наши люди, — сказал он. — Но я не забуду вашего предупреждения, миледи.

Он казался хрупким, этот Леллин Эрирен, но сегодня, как это ни выглядело странным для его народа, он шел вооруженным — с маленьким луком и колчаном со стрелами с коричневым оперением. Вейни отметил, что этот высокий худощавый кел, скорее всего, может пользоваться своим оружием с таким же искусством, с каким его кемейс умеет бесшумно ходить в кустах. Несомненно, они с Моргейн производили такой шум, что их проводникам могло казаться, что они шумят нарочно. С таким же успехом они могли ехать по лесу, распевая во все горло песни.

Днем они отдохнули, Леллин подозвал Сизара и велел ему сесть рядом, возле ручья. Кони напились, а путники перекусили. Они привыкли за последние дни питаться хорошо, привыкли к регулярным трапезам, тогда как прежнее путешествие измотало их так, что доспехи висели на них как на вешалке. Теперь они снова были в пути и остановились на привал погреться на теплом солнышке. Глаза Моргейн были полуприкрыты, но сама она была настороже и смотрела на двух своих проводников так, будто те что-то против нее замышляли.

— Нам следует двигаться дальше, — сказала она гораздо раньше, чем им хотелось, и встала. Они поднялись, Вейни взял с земли седельные сумки.

— Миледи Моргейн говорит, что наши враги знают леса, — сказал Леллин Сизару. — Будь очень внимателен.

Человек прижал руки к поясу и коротко кивнул.

— Пока все тихо, никаких признаков опасности.

— Опасностей на нашем пути будет сколько угодно, — сказала Моргейн. — И сейчас мы уже отъехали на заметное расстояние от вашего лагеря. Сколько еще времени вы будете нас сопровождать?

Оба посмотрели на нее с явным удивлением, но Леллин опомнился первым и церемонно поклонился.

— Я назначен вашим проводником и буду сопровождать вас, куда бы вы ни пошли. Если на вас нападут, мы будем вас защищать. Если вы нападете на других, мы будем в стороне. Если вам понадобится уйти на равнину, мы с вами не поедем. Если наши враги проникнут в Шатан, мы будем иметь с ними дело, и до вас они не доберутся.

— А если я попрошу вас проводить меня в Нихмин?

Леллин посмотрел ей прямо в лицо, словно бы пытаясь ответить взглядом.

— Меня предупреждали, что вы хотите попасть туда, и теперь я предупреждаю вас, миледи: это опасное место, и не только для ваших врагов. У него есть свои собственные защитники, те эрхе, о которых говорил вам мой дед. Для вас безопаснее туда не ходить.

— Но я все равно туда поеду.

— Значит, и я тоже, миледи. Но если вы намерены напасть на это место, предупреждаю: лучше вам этого не делать.

— Если на него нападут мои враги, оно может не устоять. Если оно падет, то погибнет Шатан. Я говорила об этом с милордом Мериром. Он предупреждал меня о том же, о чем и ты, но сказал, что я могу поступать по своему усмотрению. И послал тебя охранять меня, разве не так?

— Да, — сказал Леллин и с лица его исчезла вся радость и спокойствие. — Если вы решили обмануть нас, то, естественно, ни я, ни Сизар не можем вам этого позволить. Хотя вы, возможно, сумеете ускользнуть от нас или сделать что-нибудь еще. И еще мне хочется верить, что такого все же не случится.

— Можешь мне поверить. Я обещала лорду Мериру, что ты вернешься домой в целости и сохранности, и я постараюсь выполнить свое обещание.

— В таком случае, я отведу вас туда, куда вы просите.

— Леллин, — сказал Сизар, — мне это не нравится.

— Я ничего не могу поделать, — сказал Леллин. — Если бы дед сказал, что мы не должны идти в Нихмин, мы бы не пошли, но он ничего подобного не говорил.

— Как ска… — произнес Сизар и умолк. Все застыли, затаив дыхание. Приглушенный топот копыт, птичьи крики. И вновь то же самое, но почти рядом.

— Мы уже не в безопасности, — сказал Леллин.

— Почему ты так решил? — спросил Вейни. Его интересовало, по каким признакам Леллин судит о таких вещах. Тот прикусил губу и пожал плечами.

— Поведение обитателей леса. Чем сильнее угроза, тем пронзительнее кричат птицы, тем быстрее движутся звери. У них есть разные песни для разных целей, а это была песня предупреждения.

— Надо двигаться, — сказал Сизар. — Если мы не хотим, чтобы нас настигла опасность.

Моргейн нахмурилась, кивнула, и они поехали дальше.

Они не раз еще слышали такие предупреждения и весь день ехали по лесу, огибая по дуге Азерот. И хотя они ехали неизвестным им путем, места эти казались знакомыми.

— Мы возле Мирринда, — наконец решила Моргейн, и Вейни почувствовал то же самое, хотя его и удивляло, зачем пришлось давать такой крюк.

— Вы правы, — сказал Леллин, — мы к северу от нее. Нам лучше держаться как можно дальше от края Азерота.

К вечеру они проехали мимо Мирринда и пересекли две маленькие речушки, едва замочившие копыта коней. Затем они въехали в рощу, где большинство деревьев были обвязаны белыми веревочками.

— Что это? — спросил Вейни, видевший такие метки близ Мирринда. В тот раз он не спрашивал об этом, потому что в Шиюне такие вещи имели зловещий смысл. Леллин улыбнулся и пожал плечами.

— Мы близ деревни Кархенд, а веревками мы помечаем деревья, которые им позволено срубить. Чтобы они не рубили на дрова хорошие деревья. Так мы делаем во всем Шатане, для их и для нашей пользы.

— Как садовники, — заключил Вейни. Эта мысль его позабавила, потому что в Эндаре, тоже лесном мире, люди рубили деревья где хотели и какие хотели, и деревьев все равно оставалось много.

— Да, — сказал Леллин. Эта идея, похоже, пришлась ему по душе. Он постучал по темному стволу старого дерева, мимо которого они проходили в наступающих сумерках. — Я изучил эти деревья больше, чем кто другой, и осмелюсь сказать, знаю их не хуже, чем деревенские знают своих коз. Еще когда я был мальчишкой, я ходил с одним стариком, и он меня многому научил. Действительно, мы вроде как садовники. Мы ухаживаем за этим лесом, как за цветником.

— Пора уже делать привал, — сказала Моргейн. — Ты присмотрел какое-нибудь место заранее, Леллин?

— Кархенд. Там нас пустят в холл.

— И в опасности окажется еще одна деревня? Я предпочла бы лес.

Леллин отвесил поклон и отошел на шаг.

— Я понимаю ваше беспокойство, миледи, но нет нужды оставаться в лесу. Утром у нас будут кони, и здесь нам ничего не грозит. Вы встретите там знакомых. Кое-кто из мирриндян решил на всякий случай укрыться в Кархенде.

Моргейн посмотрела Вейни в глаза. Когда она дала согласие, он не сказал ни слова, но был рад. Больше двух лет он провел под открытым небом, но Мирринд напомнил ему об удобствах, которые, казалось, он забыл навсегда. Он твердо помнил, как просыпался в Мирринде по утрам, как ел горячий хлеб и масло — их вкус ему никогда уже не забыть. Он подумал, что выносливость его начала покрываться ржавчиной. Путешествие через Шатан выглядело слишком легким, хотя они проехали за день большой путь и избежали каких-то опасностей…

Сизар вернулся на тропу и пошел рядом с ними в сгущающейся темноте. Вскоре они увидели, что лес кончается и начинается открытое пространство, поросшее травой. В последних лучах заката они выбрались к Кархенду.

Вся деревня высыпала встречать их. — Сизар! Сизар! — кричали бегущие навстречу дети. Они окружили кемейса и вцепились в него ручонками.

— Это деревня Сизара, — сказал Леллин. — Здесь живут его родители, братья и сестры, так что вам не удастся избежать их гостеприимства. Да и меня не забудут.

Здесь жили три клана: Селен, Эрен и Тезен. Сизар, принадлежавший к клану Тезен, расцеловал сначала старейшин, затем родителей, затем братьев и сестер. Приход его не вызвал особого удивления, похоже, это было вполне обычным делом, но Вейни недоумевал, почему молодой кемейс, которому предстояло сопровождать их в опасном путешествии к Нихмину, привел их в свою деревню, подвергнув ее, таким образом, немалой опасности.

Леллина тоже встретил самый теплый прием. Ни старый, ни малый не проявляли особого благоговения перед ним. Он пожал руки родственникам Сизара, поцеловал в щеку его мать.

Затем они внезапно увидели мирриндян, спускающихся по ступенькам холла, будто бы те ожидали, пока хозяева деревни поприветствуют своих гостей. Они спускались — Битейн и Битейз, старейшины Серсейна и Мельзейна, и молодые женщины… некоторые из них бежали, спеша выразить свою радость.

Среди прочих детей здесь был и Син. Вейни подхватил его за талию, и мальчишка оказался на спине Мэй. Син выглядел даже немного опешившим, когда Вейни дал ему в руки уздечку… но Мэй слишком устала, чтобы доставить ему беспокойство, она даже не отошла от Сиптаха.

Моргейн поздоровалась со старейшинами Мирринда, обняла Битейн, которая успела стать ее подругой, а затем последовал хор приглашений войти в холл, подкрепиться с дороги.

— Посмотри за лошадьми, — велела Моргейн, и Вейни взял поводья Сиптаха, а следом на Мэй двинулся Син, самый гордый мальчишка в Кархенде.

Сизар шел впереди, показывая дорогу, а позади тянулась стая мальчишек и девчонок из Мирринда и Кархенда. Они хватали лошадей за хвосты, но не было недостатка и в ручонках, протягивающих им траву и лакомства.

— Поосторожнее с серым, — сказал им Син, великий знаток лошадей. — Лягается!

Совет был правильным, потому что дети подошли слишком близко, не обращая внимания на железные подковы лошадей. Но Сиптах, как и Мэй, вел себя на удивление спокойно, словно ему было прекрасно известно, как вести себя с детьми. Вейни увидел, что кони находятся в добрых руках, и похлопал Сина по плечу.

— Я позабочусь о них, как всегда, — сказал Син. Вейни не сомневался, что так оно и будет.

— Увидимся в холле за ужином. Садись там рядом со мной, — сказал Вейни, и Син засиял.

Он взглянул в сторону холла; Сизар ждал его в воротах, опершись на изгородь.

— Напрасно ты ему это позволил. Ты, наверное, сам не ведаешь, что делаешь, — сказал он.

Вейни резко глянул на него.

— Не надо баловать мальчишку, — сказал Сизар. — Можешь навредить ему, сам того не понимая.

— А если он хочет уехать отсюда? — Его охватил гнев, но в Эндаре-Карше тоже был такой закон, что каждого человека ждала своя судьба.

Сизар оглянулся, в глазах его было раздумье.

— Пошли, — сказал он, и они пошли к холлу. Следом за ними потянулась стая ребятишек, пытающихся подражать мягкому шагу кемейсов. — Оглянись и пойми меня правильно, — продолжал Сизар. — Сейчас мы для них — мечта. Но когда они достигнут определенного возраста… — Сизар тихо рассмеялся, — они будут думать по-другому, кроме очень немногих. И когда они услышат зов, они пойдут, но это будет только так, и никак иначе. А что касается этого мальчика: от него это не уйдет, но не искушай его так рано. Он может попробовать раньше, чем настанет его время, и пожалеет об этом.

— Ты хочешь сказать, что он уйдет в лес, к кел?

— Такое никогда не говорится, никогда не предполагается, и думать об этом нежелательно. Но те, кто уходят — они уходят тогда, когда вырастают и становятся отчаянными, и им это не запрещается, если только раньше они не погибают в лесах. Это никогда не говорится… но среди детей ходит легенда, что когда им исполняется двенадцать, они могут уйти. Или чуть позднее… Но опаздывать нельзя. Они сами выбирают, уходить или остаться. Мы их не удерживаем… Никто из детей не погибает в пути, поскольку мы можем помочь. Но мы и не балуем их. У деревень своя жизнь, у нас — своя. Ты должен понять это. Мы для тебя удивительны?

— Иногда.

— Ты не такой, как обычные кемейсы.

Он опустил глаза.

— Я — илин. Это нечто другое.

Они в молчании подошли к холлу.

— В тебе есть какая-то странность, — сказал Сизар, и это встревожило его. Он поглядел в глаза Сизара, в которых была жалость. — Я думаю, это печаль по поводу твоего родственника. В обоих вас есть что-то необычное, причем у каждого — свое. Твоя леди…

Что бы ни говорил Сизар, казалось, что он не договаривает, и Вейни испытующе посмотрел на него.

— Леллин и я… — Сизар сделал безнадежный жест. — Кемейс, мы подозреваем в тебе то, о чем нам не было сказано, что ты… Ну, что-то давит на вас обоих. И мы оба предложили бы помощь, если бы знали, в чем именно она должна заключаться.

«Выпытывает информацию?», — подумал Вейни и пристально посмотрел на собеседника. Слова Сизара несколько встревожили его. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и неубедительной.

— Я постараюсь исправить свои манеры, — сказал он. — Я не думал, что я такой неприятный спутник.

Он повернулся и поднялся по деревянным ступеням в холл, где уже был приготовлен ужин, и слышал при этом, как Сизар поднимается следом.

Ужин в деревне начали готовить до их прихода, но еды хватило и на гостей. Как и Мирринд, Кархенд выглядел живущей в достатке деревней, и шуток за столом было не меньше, чем еды. Звучал смех, улыбались старики, беседуя возле очага, весело играли дети. Никто никого не обижал: судя по всему, законы кел пользовались здесь всеобщим уважением.

— Нам пришлось многое оставить, — сказала Серсейз. — Мы тоскуем без Мирринда, но здесь чувствуем себя в большей безопасности. — Другие согласились, хотя клан Мельзейн все еще оплакивал Эта, и их здесь было очень мало. Большинство молодежи Мельзейна, мужчины и женщины, предпочли остаться в Мирринде. — Если кто-нибудь из этих чужаков войдет в лес, — сказала Мельзейн, — обратно они уже не вернутся.

— Возможно, это вообще не случится, — сказала Моргейн. Мельзейн кивнула.

— Прошу к столу, — сказала Саллейс из Кархенда, пытаясь бодрым тоном развеять унылое настроение. Все потянулись к столам и уселись на скамьи.

Син вбежал в холл и уселся на обещанное ему место. За едой они не разговаривали, ограничиваясь быстрыми взглядами. Он был здесь, и для Сина этого было достаточно. Но Сизар, поймав его взгляд, быстро посмотрел на мальчика, словно хотел сказать о чем-то, что было и так очевидно.

— Это все равно случится, — сказал он, и Вейни понял его мысль, которую никто другой понять не мог. С души его свалился груз. Он посмотрел на Моргейн и увидел удивление на ее лице, и подумал, что существует по крайней мере одна его мысль, о которой она не знает и которой он не считает нужным с ней поделиться.

Затем он ощутил озноб. Он вспомнил, где находится, и вспомнил, что в пути лучше не заводить дружбы. Большинство тех, с кем он был хорошо знаком, уже погибли.

— Вейни, — сказала Моргейн и схватила его за запястье. Звук ее голоса словно бы разбудил его. — Вейни?

— Нет, ничего, лио.

Он успокоился, постарался не думать об этом и решил не позволять себе быть мрачным с мальчишкой, который даже не представлял, что за страх угнетал его. Он некоторое время ел с трудом, затем аппетит вернулся и, наконец, он полностью выбросил унылые мысли из головы.

Арфа заставила людей замолчать, заявляя тем самым, что пришло время для обычного вечернего песнопения. Запела девушка по имени Сирн, пение которой они уже слышали в Мирринде. Затем мальчик из Кархенда спел песню для Леллина, который был кел их селения и пользовался любовью его обитателей.

— Теперь моя очередь, — сказал затем Леллин, взял арфу и спел им песню людей.

Затем, не выпуская из рук арфу, он дернул струну, заставив их всех умолкнуть, и со странным выражением на побледневшем лице осмотрел лица людей, собравшихся в тускло освещенном холле.

— Будьте осторожны, — сказал он. — Всем сердцем прошу, будьте осторожны, кархендцы. Мирриндяне не могли рассказать вам всего о том, что вам грозит. Вас охраняют, но ваши стражи малочисленны, а Шатан велик. — Он нервно коснулся струн, и те тревожно отозвались. — «Войны Архинда»… я могу спеть вам о них, но вы и так слышали много раз… как воевали сирриндимы и кел, пока мы не изгнали сирриндимов из леса. В те дни люди сражались против людей, и сражались они с помощью огня и топора. Будьте бдительны. Сейчас такие же сирриндимы появились в Азероте, а с ними предатели-кел. Опять возродилась былая вражда.

В зале послышался испуганный шепот.

— Это плохие вести, — сказал Леллин. — Мне больно говорить об этом. Но будьте осторожны, будьте готовы даже уйти из Кархенда, если понадобится. Имущество — это ничто. Для вас драгоценны только ваши дети. Эрхендимы помогут вам отстроить дома из камня и дерева, и у вас к тому же есть собственные руки, так что надо быть готовыми помочь любой другой деревне, которая окажется в беде. Доверьтесь нам: эрхендимы зачастую невидимы, но они сделают все, что от них зависит. Мы будем делать, что сможем, по-своему. Возможно, этого окажется достаточно. Если нет, нам понадобятся ваши стрелы. — Струны медленно запели мелодию кел, люди сидели тихо и внимательно слушали. — Идите по домам, кархендцы и мирриндяне, идите под их кров. Мы, четверо ваших гостей, сегодня ляжем спать рано. Не вставайте поутру, чтобы проводить нас.

— Лорд, — сказал один из молодых кархендцев, — мы будем сражаться вместе с вами, если это может помочь.

— Ваша помощь должна заключаться в защите Кархенда и Мирринда. Она нам может очень пригодиться.

Юноша поклонился и вышел со своими друзьями. Остальные кархендцы тоже покинули холл, при этом каждый поклонился гостям. Но мирриндяне остались, ибо кров им тоже был предоставлен в холле. Вышел лишь Син.

— Я пригляжу за лошадьми, — сказал он, и никто его не остановил.

— Леллин? — сказал Сизар, и Леллин кивнул. Сизар, видимо, хотел провести ночь со своими родственниками. Он вышел.

В холле долго не устанавливалось спокойствие. Здесь были разгулявшиеся дети и неугомонная молодежь. На веревках над оконными рамами висели одеяла, создавая подобие занавесей, а для гостей было оставлено место у очага.

Наконец все утихли, и они уселись поудобнее, без доспехов, отпили по несколько глотков из фляги Леллина, которую дал ему в дорогу Мерир.

— Здесь, похоже, все хорошо, — сказала Моргейн шепотом, которого требовал поздний час и спящие дети. — Ваш народ очень разумно организован для долгой мирной жизни.

Глаза кел замерцали, и он сбросил внешнюю серьезность, которую носил словно плащ.

— Действительно, у нас было пятнадцать столетий, чтобы учесть ошибки, допущенные нами в войнах. Мы давно уже начали думать о том, что нам делать, когда придет такое время. И вот время пришло, и теперь мы действуем.

— Неужели последняя война была так давно? — спросил Вейни.

— Да, — ответил Леллин, и Вейни это удивило — в Эндаре-Карше войны были достаточно частым явлением. — И мы надеемся, что нам все же удастся ее избежать.

Вейни долго думал об этом после того, как они улеглись на одеяла. Кел лег рядом с ним.

Пятнадцать столетий мира. Ему, привыкшему к войнам, эта мысль была непривычной. Он не мог понять, как можно жить, избегая распрей и кровопролитий, в тени зеленого леса. И все же красота деревень, мир и порядок — все это было ему по душе.

Он повернул голову и посмотрел на спящую Моргейн. Тяжелое бремя, бесконечное путешествие… и в их жизни было более чем достаточно войн. «Может быть, нам нельзя находиться здесь?» — подумал он, но быстро отбросил эту мысль.

Еще не наступило утро, когда в Кархенде раздался топот копыт. Вейни и Моргейн поднялись с мечами в руках. Вслед за ними к окнам подошел Леллин.

Появились всадники на двух оседланных конях. Еще двух коней они вели в поводу. Они привязали этих коней к изгороди и отъехали.

— Хорошо, — сказал Леллин. — Они прибыли вовремя. Они пригнали этих коней с пастбищ Алмархейна, неподалеку отсюда, и я надеюсь, успеют благополучно вернуться домой.

На ступеньках одного из ближайших домов появился Сизар, задержавшийся, чтобы расцеловаться с родителями и сестрой. Повесив лук на плечо, он пошел через улицу, направляясь к холлу.

Они вернулись к очагу и спокойно надели доспехи, стараясь не разбудить спящих мирриндян. Вейни отправился за лошадьми и увидел, что Син уже проснулся.

— Вы едете к Азероту драться с сирриндимами? — спросил он, пока они вдвоем седлали коней. Он уже не был маленьким мальчиком, этот мирриндянин. Он видел смерть Эта и покинул свой родной дом.

— Я никогда не могу сказать, куда я направляюсь, Син. Когда станешь старше, иди к кел. Я не должен был говорить тебе этого, но говорю.

— Я пойду с тобой. Сейчас.

— Нет. Но когда-нибудь ты пойдешь в Шатан.

В темных глазах мальчика вспыхнул жар. Люди Шатана были невысокими. Син вряд ли станет когда-либо выделяться среди них ростом, но в нем уже пылал огонь, который сжигал его детство.

— Я найду тебя там.

— Не думаю, — сказал Вейни. В глубине глаз Сина была печаль, и вновь он почувствовал укол боли в сердце. «К тому времени Шатан не останется таким. Мы пойдем и уничтожим Врата, и убьем этим его надежду. Все переменится — либо по нашей вине, либо по вине наших врагов». Он схватил Сина за плечо и протянул ему руку.

Уходя, он не оглядывался.

Им не удалось покинуть деревню без шума. Несмотря на намерение удалиться быстро и тихо, они все же разбудили мирриндян, которые встали попрощаться с ними. Мать Сизара принесла им в дорогу хлеба, отец Сизара предложил отменного фруктового вина, а брат и сестра пошли проводить отбывающих странников. Они тихо рассмеялись, когда Леллин поцеловал сестру Сизара в щеку, поднял ее и поставил на землю, хотя она уже была взрослой девушкой, правда, крошечной по сравнению с кел. Она засмеялась, с улыбкой опустив, а затем подняв глаза.

Затем они забрались на лошадей и тихо поехали среди деревьев, мимо часовых, стоявших в тени. Листья скрыли от них Кархенд, и вскоре они слышали только шум леса.

Сизар ехал понурясь, и Леллин, с огорчением за друга, поглядывал на него. Причина его плохого настроения была понятна — он, а также, вероятно, и Леллин с радостью предпочел бы остаться, чтобы защищать Кархенд, но обстоятельства сейчас были сильнее их.

Наконец Леллин тихо свистнул… и почти моментально последовал ответный свист, медленный и четкий. Сизар тут же несколько повеселел, и всем им стало полегче.

6

Выехав из Кархенда, они следовали по дороге, идущей вдоль речки, и путь их был легок. Лошади эрхендимов — обе кобылы, под Леллином с белыми чулками на трех ногах — казались более резвыми, чем Сиптах, и потому Сизар и Леллин почти все время ехали немного впереди.

Они переговаривались друг с другом приглушенными голосами, и ехавшие сзади не могли расслышать слов, но не испытывали к ним недоверия, да и сами тоже тихо переговаривались друг с другом, стараясь говорить большей частью на языке кел. Моргейн никогда, насколько Вейни ее знал, не была склонна к разговорам, но с тех пор, как они оказались на этой земле, она заговаривала с ним довольно часто. При этом она учила его правильной речи, часто поправляла его произношение. Затем, похоже, говорить много вошло у нее в привычку. Он был рад этому, и хотя они никогда не говорили о своих делах после отъезда из Эндара-Карша, он часто рассказывал о доме и о лучших днях своей юности в Моридже.

И сейчас они говорили об Эндаре-Карше, как говорят о покойнике, когда проходит боль расставания с ним. Он вспоминал свои молодые годы, а она знала о том, что случилось за сотни лет до его рождения. Некоторые ее истории были мрачны, но в них была какая-то внутренняя красота. Она была путешественницей во времени, и теперь он стал таким же, как она, и они могли свободно говорить о подобных вещах.

Но однажды она вспомнила о маай Сейджайне, предводителе рода Маай, который вел за собой армии Эндара-Карша — и глаза ее затуманились, и она погрузилась в молчание, ибо от того, что произошло с этими людьми из кланов Маай, Яйла и Кайя, началась история ее отношений с Азеротом. Они когда-то служили ей, и они исчезли во времени и пространстве, втянутые во Врата. Маай уцелели. Их дети, внуки и правнуки уже тысячу лет обитали в Шиюне, вспоминая ее лишь как злую легенду, окутывая ее мифами — пока всех их не согнал со своих мест Рох.

— Сейджайн был добр и щедр к друзьям, — сказала она через некоторое время. — Таковы же и его дети, но я не отношусь к их друзьям.

— Кажется, собирается дождь, — произнес он, чувствуя, что пора сменить тему.

Она с изумлением посмотрела на него, затем взглянула на небо, где только-только начали появляться серые облака, и снова на него. Потом засмеялась.

— Да, это очень кстати, Вейни. Все правильно.

После этого она ехала уже с другим выражением лица и не пыталась встретиться с ним взглядом. В душе его поднималось нечто горькое и сладкое одновременно. Он сначала боролся с этим чувством, затем, взглянув на спину Леллина — Леллина, который грацией не уступал Моргейн — нашел другую интерпретацию того, что она ему сказала. И вновь к нему вернулась та доброта, которая часто удерживала его от ошибок в отношениях с нею.

Он засмеялся, что вызвало странный ее взгляд.

— Да это я так, — объяснил он и быстро перевел разговор на тему о привале на ночь. Она не стала выпытывать, почему он смеялся.

Дождь не исполнил своей угрозы. Они беспокоились, что предстоит ночевать в сырости, но облака прошли мимо, лишь слегка окропив лес, и они улеглись на берегу речки, покрыв за день немалое расстояние. Они сытно поели и легли спать под открытым небом. Казалось, все лишения, которые им пришлось пережить в прежних путешествиях, были дурным сном, а эта земля была слишком доброй, чтобы быть причиной невзгод.

Вейни первым нес дозор, но даже и это было для них легче, потому что дежурить предстояло вчетвером, так что Вейни имел возможность поспать подольше. Он уступил свой пост Леллину, который привалился к дереву, протирая глаза, в то время как сам он укладывался спать, не испытывая никаких опасений.

Но вскоре его пробудило прикосновение к спине, и он тут же почувствовал страх. Он перекатился на спину и увидел, что Леллин точно так же будит Моргейн, а Сизар уже проснулся.

— Смотрите, — прошептал Леллин.

Вейни напряг в темноте зрение, проследив за взглядом Леллина. Среди деревьев на другой стороне ручья стояла тень. Леллин тихо присвистнул, и тень шевельнулась: человекоподобная, но не человек. Она с тихим плеском вошла в воду, совершая слегка подпрыгивающие движения на длинных нижних конечностях. А затем у Вейни побежали мурашки, ибо он уже понял, что видел уже такое существо, и в сходных обстоятельствах.

Леллин поднялся, и все они встали на ноги, но не двинулись с места, пока Леллин не подошел к ручью, где находилось это существо. Ростом оно превосходило Леллина. Конечности у него были расположены как у человека, но движения были другими. Когда существо подняло голову, глаза его в солнечном свете оказались совершенно темными, черты лица были тонкими, а рот очень маленьким, если исходить из размера глаз. Ноги, когда оно двигалось, сгибались коленями назад, как у птицы. Вейни попятился, не столько от страха, сколько от смущения, потому что вид у существа был явно не угрожающий.

— Хейрил, — прошептала ему на ухо Моргейн. — Только раз в жизни я видела такого.

Существо вышло на берег и оглядело их своими огромными глазами. Невозможно было определить, самец это или самка. Темной окраски тело казалось уродливым под густым шерстистым нарядом, скрывавшим его почти целиком. Леллин что-то говорил и жестикулировал. Затем он повернулся и возвратился к остальным, а хейрил перебрался на другую сторону ручья, поднимая ноги, как цапля.

— Здесь были чужие, — сказал Леллин. — Он очень взволнован. Видимо, случилось что-то очень плохое, раз хейрил сам пришел к нам. Он хочет, чтобы мы шли за ним.

— Кто они такие? — спросил Вейни. — Что ты смог узнать из его слов?

— Они живут здесь с давних пор — обитают в самых глубоких местах Шатана, куда мы забредаем редко, и обычно они никаких отношений с кел или людьми не поддерживают. Они говорят на своем языке, но мы не можем ему научиться, а они не могут, да и не хотят, учиться нашему. Однако они могут объясняться жестами. Если хейрил пришел нас о чем-то просить, мы должны выполнить его просьбу, миледи Моргейн. Видимо, случилось что-то чрезвычайное.

Хейрил ждал их по другую сторону ручья.

— Мы пойдем за ним, — сказала Моргейн. Вейни ни словом не возразил, но в желудке возникла знакомая пустота. Он собрал пожитки и быстро, но без спешки, занялся лошадьми. То, от чего они отвыкли за эти спокойные дни, нахлынуло на них вновь, и он понял — не стоит надеяться, что они доберутся в Нихмин спокойно.

Они пересекли ручей, двигаясь как можно спокойнее, и хейрил поскакал перед ними, словно тень, пугающая коней. Он выбирал путь, неудобный для всадников, и часто им приходилось отгибать ветки, чтобы те не хлестали по лицу. Каждый раз, когда они отставали, хейрил молча ждал, пока они приблизятся.

— Это безумие — следовать за ним, — сказал Вейни, но Моргейн не ответила. Хейрил маячил впереди, но при этом ощущалось присутствие других. Лошади замечали это, фыркали и мотали головами.

Может, их здесь много, думал Вейни. Он отстегнул кольцо, позволяя мечу съехать на бедро, и пригнулся к шее Мэй, проезжая под низко нависшими ветвями.

Лес поредел. Затем проводник вывел их на поляну посреди леса, где над травой, казалось, зависло что-то вроде бабочки. Подъехав ближе, они увидели мертвого хейрила. Бабочкой казалось оперение стрелы, торчавшей из его спины. Проводник что-то часто-часто залопотал.

Леллин спешился и сделал вопросительный жест. Хейрил не ответил ни словом, ни движением.

— Это не наша стрела, — сказал Сизар. В то время как Сизар и Моргейн оставались на конях, Вейни спешился и наклонился над мертвым хейрилом, внимательно осмотрев стрелу в свете звезд. Это была вовсе не длинная, аккуратно оперенная коричневая стрела эрхендимов. На ней было перо морской птицы, не водившейся в лесах Шатана.

— Шию, — сказал он. — Леллин, спроси их: где они?

— Я не могу… — сказал Леллин и тревожно оглянулся. Моргейн сунула руку за спину, где носила самое маленькое свое оружие, ибо теперь повсюду вокруг стояли высокие неуклюжие тени, движущиеся как цапли. Не хрустнул ни один сучок. Они возникли словно бы ниоткуда.

— Прошу вас, — сказал Леллин, — ничего не делайте. Не двигайтесь. — Он повернулся к первому хейрилу и повторил жест-вопрос, добавив к нему несколько других.

Хейрилы переговорили друг с другом на непонятном щелкающем языке. В этих звуках слышался гнев. Один из них подошел к мертвецу, и Вейни сделал шаг назад, только один шаг, чтобы они не подумали, что он пытается бежать. Он стоял очень близко к этому хейрилу, и темные огромные глаза пристально смотрели на него. Хейрил протянул паучью руку и коснулся его. Пальцы ощупали его одежду, слегка вздрагивая при каждом прикосновении. Он не двигался. Свет звезд переливался на гладкой темной коже существа, на складках его одеяния. Он вздрогнул, когда хейрил провел пальцами по его спине, и бросил вопросительный взгляд на Моргейн. Лицо ее было бледным и напряженным, а в руке ее было оружие, которым она убивала оленей. Если она воспользуется им, подумал он, ему не уйти отсюда живым.

Хейрил и Леллин обменивались жестами, гневными со стороны хейрила, успокаивающими со стороны Леллина.

— Они верят тому, что вы говорите о пришельцах, — сказал наконец Леллин. — Они спрашивают, почему мы едем с вами. Они видели вас двоих прежде, одних.

— Около Мирринда, — тихо сказал Вейни. — Там я видел одного из них. Он убежал, когда мы за ним поехали. — Легкая как ветер рука хейрила коснулась его плеча и с неожиданной силой сжала, заставляя его повернуться. Он повиновался — и оказался лицом к лицу с одним из этих существ. Сердце Вейни отчаянно заколотилось.

— Это ты, — послышался за спиной голос Сизара. — Это ты тревожишь их. Ты слишком высок для Шатана. Они понимают, что ты не нашей крови.

— Леллин, — сказала Моргейн, — советую тебе сделать что-нибудь, прежде чем я сама…

— Миледи, не надо ничего делать. Мы здесь совсем одни. Наши сородичи не знают, что мы здесь, и я не думаю, что поблизости есть кто-нибудь из эрхендимов. Да если бы и были, они вряд ли смогли бы нам помочь. Эти леса принадлежат хейрилам, и у нас мало шансов бежать. Они не свирепы, но сердить их не стоит.

— Достань одну из моих стрел, — велел Вейни и повторил, увидев, что никто не пошевелился. — Достань.

Леллин сделал это. Он двигался очень осторожно. Вейни показал ее хейрилу, обратил его внимание на коричневое перо и показал на стрелу, торчавшую в трупе. Хейрил что-то сказал своим сородичам, они откликнулись тоном, в котором, похоже, гнева было уже меньше.

— Скажи им, — попросил Вейни Леллина, — что эти люди из Азерота — не друзья нам, что мы идем сражаться с ними.

— Я не уверен, что смогу, — в отчаянии сказал Леллин. — Языка жестов у них как такового нет, объяснить подобные тонкости почти невозможно.

Но он попытался и, похоже, добился успеха. Хейрил обратился к своим сородичам, и некоторые из них приблизились к трупу, взяли его и унесли в лес.

Затем один из них взял Вейни за плечо и потянул за собой. Он сопротивлялся, упирался ногами в землю, поскольку был очень испуган тем, что его полностью окружили. Леллин двинулся следом за хейрилами, о чем-то спрашивая их. Хейрилы отвечали плюющими звуками.

— Они хотят, чтобы все мы шли за ними, — сказал он.

— Лио, надо убегать отсюда!

Она не послушалась его. Вейни оглянулся, пытаясь прикинуть, удастся ли ему прорваться к коню и ускакать. Моргейн не двигалась, видимо, обдумывала другие варианты.

Сизар пробормотал что-то, непонятное Вейни.

— Оружие у них отравлено, — сказал он. Моргейн повторила более громко и на понятном Вейни языке:

— Вейни, дротики у них отравлены. Я думаю, Леллин знал это с самого начала. У нас неудобное для боя положение, и боюсь, их здесь гораздо больше, чем мы видим.

По лицу его заструился пот, холодный, как сама ночь.

— Сложная ситуация. Я приношу свои извинения. Что посоветуете, лио?

— Вейни спрашивает совета, — сказала она Леллину.

— Я думаю, у нас нет другого выбора, кроме как повиноваться и не делать ничего подозрительного. Я не думаю, что они причинят нам вред, если им не угрожать. Но они не могут сами сказать нам, чего же от нас хотят. Я думаю, они могут успокоиться, показав нам что-то. Они рассуждают совсем иначе, не так, как мы. Они очень возбудимы и переменчивы. Убивают они редко, но мы все равно не заходим в их леса.

— А эти леса — куда они ведут?

— Это все тоже наши леса, но мы сейчас гораздо ближе к Азероту, чем мне хотелось бы. Ваши враги, похоже, наделают еще много таких дел, о которых всем нам придется пожалеть. Кемейс Вейни, я не думаю, что они причинят тебе вред.

— Лио?

— Думаю, пока пойдем с ними, а там посмотрим.

Леллин перевел ее слова примирительным жестом. Хейрил мягко взял Вейни за плечо, и он пошел пешком, в то время как остальным было позволено ехать на конях. Рука хейрила мягко соскользнула ему на талию, сухая, как старые листья, и неприятно холодная. Существо повернулось и что-то защебетало, обращаясь к нему, и когда он споткнулся, помогло ему подняться. Страх его уменьшился, несмотря на приводящую в смущение необычность лица, которое то и дело поворачивалось к нему. Существо поторапливало его, но не угрожало.

Он не раз оглядывался, чтобы убедиться, что не потерял остальных. Но всадники ехали следом, медленнее и теми тропами, которые были удобны лошадям. Сизар, к облегчению Вейни, вел Мэй в поводу. Но тут же он почувствовал вновь прикосновение к плечу, и хейрил потащил его дальше.

Он попытался объясниться с ним жестами, которые в Эндаре-Карше означали «куда»? — движение открытой ладонью вперед и назад. Похоже, хейрил не понял. Он коснулся его лица цепкими паучьими пальцами, ответив жестом, которого не понял Вейни, и потянул его следом, вверх и вниз по густо заросшим склонами. Вейни чуть не задыхался от бега.

Вскоре они вышли на открытое пространство, окруженное лесом. Хейрил снова схватил его за руку. Под ногами у него оказался мертвый человек, а на другом конце этой поляны — другой. Тела были почти скрыты в тени деревьев. В свете звезд он увидел дубленую кожу и ткань и узнал врагов. У одного из них в колчане были стрелы с белым оперением. Высвободив одну руку из пальцев хейрила, он нагнулся и поднял одну из стрел, показал существу перья. Казалось, хейрил понял, затем взял стрелу из его руки и бросил ее на землю. И потащил его дальше.

Он глянул через плечо и на миг испугался, не увидев остальных. Затем они появились, и он прикрикнул на хейрила, который тащил его слишком быстро, не принимая во внимание то, что Вейни был в доспехах, а сам он — налегке.

Затем они вышли на длинную прогалину, в небе светили звезды, не скрытые верхушками деревьев. Прогалина вела на широкую равнину, и вдали на ней сияло что-то помимо звезд, какие-то рассеянные огни. Там, где они стояли, кусты были вырублены, деревья повалены, пни отчетливо белели в лунном свете.

Хейрил показал на лагерь, на пни и обвинительно ткнул пальцем в Вейни.

— Нет, — жестом ответил он. Что бы ни подозревал хейрил, что бы он ни затевал, ответ мог быть только «нет». Моргейн и остальные уже подъехали, и хейрилы окружили их. Он взглянул на нее, а она смотрела на огни врагов.

— Это не главные силы, — прошептала она. И это наверняка было правдой, потому что ни Рох,ни Хитару не стали бы рисковать, покидая Врата.

— Вот что хотели показать нам хейрилы, — сказал Леллин. — Они гневаются за деревья и за убийство. Они винят нас в том, что случилось.

— Вейни, — тихо произнесла Моргейн, — попытайся быстро вскочить на коня.

Он исполнил это без промедления, вцепился в гриву Мэй и вскарабкался в седло. Хейрилы зашевелились, но ни один из них не попытался его остановить. Он помнил, что у них отравленное оружие, и сердце бешено колотилось у него в груди.

Моргейн повернула Сиптаха к зарослям. Хейрилы стояли у нее на пути, подняв руки, не желая пропускать.

— Они не хотят, чтобы мы находились в лесу, — сказал Леллин. — Они не причинят нам вреда, но не желают, чтобы мы оставались на их земле.

— Они гонят нас на равнину?

— Да.

— Лио, — сказал вдруг Вейни, который прочитал ее мысли и которому они не понравились. — Прошу вас! Если мы на них нападем, далеко в лесу мы не уйдем. Они слишком проворны в зарослях.

— Леллин, — сказала она, — почему здесь поблизости нет ваших людей? Где же те эрхендимы, которые должны были предупредить нас о приближении врага?

— Похоже, хейрилы заставили их уйти… Мы не можем спорить с темным народом… Леди, я боюсь за Мирринд и Кархенд. Я очень боюсь. Наверняка остальные эрхендимы отступили, чтобы как можно быстрее предупредить всех и защитить деревни. Они не отважились бы зайти так далеко, узнав о том, что здесь темный народ. Леди, простите меня, я не выполнил свой долг. Это я завел вас сюда и теперь не вижу никакого выхода. Эрхендимы, видимо, просто не подозревали, что после сигнала предупреждения сюда кто-нибудь может поехать. Мы проехали, и я при этом думал только о сирриндимах. Я не подозревал, что здесь окажутся хейрилы. Я подозреваю, что хозяева Нихмина призвали их.

— Эрхе?

— Ходят слухи, что хозяева Нихмина могут использовать их. Возможно, они — часть защиты Нихмина, и если это так, то я и сам удивлен. Убедить их не проще, чем убедить деревья. Они ненавидят как кел, так и людей.

— Но если это так, то вероятно, что и сам Нихмин сейчас под угрозой нападения?

— Это возможно, леди.

Некоторое время он молчал. Вейни тоже чувствовал, что под мирными кронами Шатана, где все казалось таким благополучным, зреет опасность.

— Будьте сейчас очень осторожны, — сказала она и переместила Подменыш с плеча на бедро. Одна ее ладонь поднялась в жесте, который почему-то заставил хейрилов умолкнуть и уставиться на нее. Она сняла ножны.

Затем двумя руками медленно подняла меч, опаловый свет клинка медленно описал дугу. Свет замерцал на темных глазах хейрилов и усилился, когда она направила клинок вперед. Внезапно он вспыхнул на полную мощность, и от острия возник колодец тьмы. Хейрилы попятились, глаза их казались красными зеркалами. В листве деревьев зашумел ветер иномира, взметнул ее волосы. Хейрилы закрыли лица своими паучьими руками и стали пятиться, кланяясь и издавая невнятные звуки.

Она спрятала меч в ножны. Леллин и Сизар спешились и склонились к копытам Сиптаха. Хейрилы, испуганно щебеча, стояли в отдалении.

— Теперь ты понимаешь меня? — спросила она.

Леллин поднял искаженное ужасом бледное лицо.

— Леди, не теряйте… не теряйте ни в коем случае эту вещь! Я понимаю вас. Я ваш слуга. Мне приказано быть им, и я буду им. Но знает ли милорд Мерир, что у вас этот меч?

— Возможно, подозревает. Он назначил тебя моим проводником и не запретил мне искать Нихмин. Объясни хейрилам, что мы пройдем через их лес, и позаботься, чтобы они поняли тебя.

Леллин поднялся и сделал, как ему было велено. Он быстро объяснился с хейрилами жестами, и те растаяли среди деревьев.

— Они не станут нам мешать, — сказал он.

— На коней.

Эрхендимы вскочили в седла, и Моргейн медленно повела Сиптаха вперед. Серый мотнул головой и заржал, выражая свою неприязнь к хейрилам, и они беспрепятственно въехали в лес, где хейрилы жались по сторонам, словно тени.

— Теперь я понимаю твою печаль, — произнес Сизар, когда их окутала тьма. Вейни оглянулся, затем поглядел на Леллина и на сердце у него снова стало тяжко, ибо эрхендимы начали понимать их, носителей Подменыша… понимать зло и угрозу, исходящие от них.

Но теперь они, как и Вейни, тоже служили Подменышу.

7

Хейрилы по-прежнему сопровождали их, двигаясь как тени в тающем свете звезд. Они ехали как могли быстро, и хейрилы не делали угрожающих движений, но и не оказывали им помощи, когда они путались в густых зарослях. Леллин и Сизар, плохо знавшие эти места, могли только предполагать, какой путь здесь короче.

Затем под утро лес перед ними расступился, и среди деревьев заблестела темная вода.

— Нарн, — сказал Леллин, когда они натянули поводья. — Нихмин начинается за ним.

Моргейн встала в стременах и склонилась над лукой седла.

— Где мы можем перебраться на тот берег?

— Кажется, тут где-то есть брод, — сказал Сизар. — На полпути между Марханом и равниной.

— Остров, — сказал Леллин. — Мы никогда не забирались так далеко к востоку, но слышали об этих местах. Совсем неподалеку к северу должен быть остров.

— Начинается день, — сказала Моргейн. — Река — открытое пространство. До врагов — рукой подать. Ошибка недопустима, Леллин. Но нельзя и медлить, ждать, пока нас отрежут от Нихмина.

— Если они захватят Мирринд и Кархенд, — возразил Леллин, — то узнают, в какую сторону мы направились, и кое-кто из них быстро поймет, что это значит. — Он увидел ошеломление на лице Сизара. Кемейс хорошо понимал смысл его слов и опасность, которая угрожала его родичам.

— Сможем ли мы узнать у хейрилов, перебрались ли пришельцы через Нарн?

Леллин оглянулся. Вокруг них не было никого. Ни шелеста листвы, ни вздоха не было слышно. Ни единого признака их спутников. Моргейн тихо выругалась.

— Похоже, дневной свет им не по нраву. А может, они узнали что-то, чего не знаем мы. Веди, Леллин. Надо бы добраться до этого брода как можно быстрее, пока не рассвело окончательно.

Леллин погнал коня вперед, к северу, стараясь держаться в тени деревьев. Но им часто встречались кусты и поваленные паводком деревья, которые затрудняли продвижение. Иногда им приходилось выезжать на берег, где их легко могли заметить с той стороны. Иногда приходилось забираться глубже в лес, почти теряя реку из виду.

Они устали, проведя большую часть ночи без сна, устали трястись в седлах, уклоняться от бьющих по глазам ветвей. Кони утомились, карабкаясь вверх и вниз по склонам мелких притоков, оступаясь и спотыкаясь. Начинался рассвет, и они уже видели над лесом краешек солнца.

Наконец они выбрались к островку — длинной косе, покрытой кустарником.

Они медлили. Моргейн погнала Сиптаха вперед по склону, к броду. Вейни пришпорил Мэй и, не думая о том, следуют ли за ним Леллин и Сизар, двинулся за Моргейн. Но он слышал за спиной топот копыт. Моргейн торопилась. Позади были враги, впереди — то, что она искала. В такой ситуации у нее не могло быть сомнений, как действовать.

Войдя в воду, кони замедлили шаг, преодолевая течение. Вода доходила им до колен. Сиптах попал в яму и выбрался из нее с заметными усилиями. Вейни обогнул это место, и эрхендимы тоже. Лошади оказались по грудь в темной и напористой воде. Мэй соскользнула вслед за Сиптахом. Вейни уже почти решил слезть с нее, но она нашла твердую почву, и река стала быстро мелеть по мере того как они пробирались к острову. Сиптах, самый сильный из коней, держался хорошо, и Вейни торопливо погнал кобылу на вторую половину брода, проклиная упрямство Моргейн. Вскоре он снова начал выбираться из воды. Моргейн была уже на берегу и смотрела назад, на них.

Что-то с шипением подлетело и ударило в нее. Она поникла и немного сползла с седла. Сиптах громко заржал. Вейни крикнул и всадил шпоры в бока кобылы. Собрав силы, Моргейн выпрямилась в седле, но затем снова согнулась и едва не свалилась. Она держалась за луку, забросив поперек седла одну ногу, и на ее бледном лице была гримаса боли, а там, где ее не прикрывали доспехи, засела стрела с белым оперением. Испуганный Сиптах развернулся и побежал.

Вокруг сыпались стрелы. Вейни пригнулся и отчаянно погнал кобылу и берегу. Моргейн снова вскарабкалась в седло, вцепившись изо всех сил в поводья.

— Всадники! — закричал сзади Сизар.

Вейни не оглядывался. Он смотрел только на песок, летевший из-под копыт жеребца.

Конь замедлил бег, споткнулся, задрожал. Сизар и Леллин обогнали его. Сизар схватил было поводья Мэй. — Нет! — закричал Леллин, и Сизар хлестнул своего коня. Расстояние между Вейни и эрхендимами все больше и больше увеличивалось.

— Спасайте ее! — крикнул он им вслед, видя, что они медлят. — Помогайте ей!

Мэй была тяжело ранена и едва держалась на ногах. Он в отчаянии направил ее к росшим у берега деревьям, чтобы там спешиться и спасаться бегством. Но она все же подвела его. Когда она оказалась на песке, силы ее иссякли, и она упала прежде, чем он успел спрыгнуть. Упав, она сломала себе шею и уже не могла пошевельнуться, прижав его к песку.

Он пытался выбраться из-под нее, слыша, как всадники приближаются. Но Мэй придавила телом его ногу, и он ничего не мог поделать. Он не мог надеяться даже на то, что они просто прикончат его, чтобы продолжать преследование. Они не стали этого делать. Четверо из них спешились, в то время как остальные поскакали вслед за беглецами.

У него был меч, и он ухитрился схватить его за рукоять, понимая, что не сможет справиться с ними, что они могут всадить в него стрелу с безопасного расстояния.

Это были не шиюнские полукровки, это были люди. Он узнал их сразу, как только они оставили своих коней и двинулись к нему. И он ругался, пока они, торжествующе ухмыляясь, обступали его кольцом.

Маай Файхар, предводитель Маай… Майя Фвар, так звучало это имя на диалекте хию. Не могло быть сомнений, что это покрытое шрамами, с рассеченными ножом губами лицо принадлежит именно ему. Фвар когда-то был на службе у Моргейн, прежде чем разошлись их пути. Остальные были соплеменниками Фвара, все — маай, кровно ненавидевшие Вейни.

Они довольно хохотали, а он пытался вылезти, думая о стреле уже без страха, надеясь, что Фвар покончит с ним издали.

— Принеси сюда ветку, — велел Фвар одному из своих родственников, Минуру. Тот принес длинный сук росшего на песке дерева, длиной в рост хию и толщиной в человеческое запястье.

Они были не глупы. Но Вейни был наготове, и когда Фвар нанес удар, парировал его мечом, однако сук вновь и вновь бил по шлему, оглушая его, и наконец удар пришелся по пальцам, сжимающим меч. А затем маай набросились на Вейни. Он выхватил кинжал, и хотя сверху навалилась целая куча людей, ранил одного из них. Кинжал у него вырвали. Затем они достали веревку и стали пытаться связать ему руки за спиной. Он бешено вырывался, и им удалось сделать это не с первой попытки.

После этого Вейни понял, что теперь ничего сделать не сможет. Он лежал лицом в песок, собираясь с силами для того, что будет дальше. Один человек пнул его в живот, и Вейни сложился чуть ли не пополам, не в состоянии посмотреть, кто же его ударил. Это были маай, люди хладнокровного и мстительного клана. Маай в Карше тоже ненавидели Вейни и поклялись убить его. Но эти потомки гордых маай, потерявшихся во Вратах — они ничего не знали о чести, презирая ее, как презирали все на свете, кроме себя. Фвар просто яростно ненавидел его.

Наконец его высвободили из-под Мэй. «Лучше бы она меня задавила насмерть», — подумал он, но песок все равно спас бы его от смерти. У него еще оставалась слабая надежда, но когда его поставили на ноги, в колене вспыхнула боль, и никакие удары и проклятья не могли заставить его удержаться на ногах, он полностью утратил надежду освободиться.

— Посадите его на коня, — велел Фвар. — Тут могут быть его приятели… А мы должны все-таки оплатить тебе должок, нхи Вейни из клана Кайя, за всех моих братьев и других родственников, убитых тобой.

Вейни плюнул в него. Это было все, что он был в силах сделать, но это не дало желаемого результата. Фвар просто смерил его взглядом. Он был неглуп, этот человек — Моргейн не взяла бы к себе на службу бестолкового увальня.

— Я думаю, он бы хотел, чтобы мы задержались здесь как можно дольше. Но сейчас ей помогают лорды кел, и с ними мы разберемся потом. А пока заберем добычу и отвезем ее в стан.

Один из них подвел коня. Вейни ударил животное коленом в подвздошье, и конь с жалобным ржанием убежал прочь.

Они связали ему лодыжки и как куль перевалили через седло другого коня, привязав, чтобы он не мог больше задерживать их отъезд. Шлем упал на землю. Один из маай поднял его и, глупо ухмыляясь, нахлобучил себе на голову.

Затем они быстро двинулись вниз по течению реки, не заботясь узнать, догнали ли Моргейн шиюнские всадники или она умерла от раны… Он вспомнил кровь на песке, и у него защемило сердце. Но если так, то он должен выжить. Если она жива, он будет ей нужен. Если она умерла, то он тем более должен оставаться в живых. Он сам поклялся в этом.

Он не упрекал себя за то, что искушал хию, пытаясь заставить их подарить ему быструю смерть. Но когда он вспомнил о ней, о данной им клятве, то собрался с силами, приготовясь вести долгое противоборство, в котором для него вовсе не было чести.

В разгар утра хию остановились. Вейни понял, что кони замедлили бег, чуть позже его отвязали от седла и грубо бросили на песок. Он лежал неподвижно, не глядя на них; он смотрел на темные воды Нарна, текущие по принесенным ими же откуда-то издалека камням. Один хию подошел к нему, запрокинул ему голову, поднес к губам флягу. Вода. Он выпил то, что ему дали. Они окатили его водой и ударили, пытаясь привести в чувство. Он почти не реагировал, хотя находился в полном сознании.

Подошел Фвар, схватил его за волосы, потряс. Наконец Вейни обратил на него взгляд.

— Гер, Аван, — назвал Фвар мертвых своих братьев. — И Ифвай. И Террин, и Эджан, и Прафвай, и Рас. И родственники Минура, и вот здесь Иран, у которого был брат Хул, а у Трина были Ситана и Алви…

— И наши жены, и наши дети, и все, кто умер до того, — сказал Иран. Вейни взглянул на него, увидел в глазах его ненависть, не уступающую ненависти Фвара. Братья Фвара погибли от его руки, возможно, он убил и других — много полегло тех, кто преследовал его… Женщины и дети погибли не по его вине, но для хию это не составляло разницы. Теперь они могли издеваться над ним, отомстить; раз он попал к ним в руки, он должен отплатить за все, что им пришлось пережить — за Моргейн, которая им на беду повела их предков в Айрен и в затопляющийся Шиюн — за все это они отомстят ему. Ибо Моргейн здесь нет, а он у них в руках.

Он не ответил им — в этом не было смысла. Трин сильно ударил его, и Вейни отвел голову назад, а затем плюнул в него кровью, в этот раз точнее, чем в предыдущий. Трин снова ударил его, но на третий раз Фвар остановил его.

— У нас еще целый день и ночь, да и потом время будет.

Эта мысль доставляла им удовольствие и вызвала у них злые и издевательские речи, на что Вейни просто стиснул челюсти и уставился на реку, стараясь не реагировать, когда кто-нибудь из них подходил к нему и бил. Большинство угроз ему было непонятно, потому что эти люди говорили на грубом диалекте Карша пополам с языком кел, с обилием слов, применявшихся только на болотах, и он их попросту не понимал, потому что языку хию его научила молодая женщина, чья речь была мягче. Но о чем говорили эти люди, догадаться было несложно.

Он разозлился. Он стал зол на себя, что так глупо попался, и потому чувствовал больше гнева, чем страха. Он никогда не был смельчаком. Будь он безрассудно смел, он не лишился бы дома, имущества и чести, а погиб бы вместе со своими родственниками. Но он не мог вынести их мучений — мальчишеская слабость: он был слишком привязан к ним, любил их так сильно, что даже не понимал этого.

Этих людей он ничуть не любил, и потому кипел от злобы, что судьба распорядилась так, что из всех своих недругов он попал в руки именно этих ничтожеств из клана маай с холмов Бэрроу, к Фвару, чью жалкую жизнь он пощадил, будучи слишком нхи, чтобы убивать поверженного врага. Теперь ему предстояло получить награду за свое милосердие. По поводу Моргейн они тоже отпускали грязные шуточки, разражаясь гнусным смехом, и Вейни приходилось терпеть это, внутренне надеясь, что рано или поздно они совершат ошибку, развязав ему руки, и он сможет дотянуться до Фвара.

Они этого не сделали. Они слишком хорошо знали его и ухитрились снять с него доспехи, не развязывая его, обвязав веревкой лодыжки и подвесив его к суку, как убитого оленя. Это их тоже немало развлекло, и они били его, заставляя раскачиваться, пока кровь не залила его голову и он едва не лишился чувств. Тогда только они развязали ему руки, окончательно сняв с него доспехи. Но даже и тогда он ухитрился вцепиться в Трина, хотя и не смог удержать его. Они принялись бить его, кровь потекла по лицу и рукам, залила песок под ним. Наконец он потерял сознание.

Всадники, много всадников.

Он слышит стук копыт, заглушаемый пульсациями у него в голове. Вокруг падают трупы, тяжело ржут кони.

С той стороны, откуда течет река, появляется еще больше всадников. Он вспоминает Моргейн и пытается очнуться, напрягает затуманенные глаза, чтобы увидеть, поймали ее или нет. И видит коней — как темные тени. Сиптаха среди них нет. Один всадник подъезжает к нему, сверкая кольчугой, сереброволосый.

Кел. Шиюнский кел.

— Разрежьте веревку, — приказал он.

Поймавшие его люди принялись резать путы. Вейни попытался поднять онемевшие руки, чтобы защитить голову, понимая, что сейчас погибнет. Но всадники в доспехах схватили его, стащили на землю. Он не пытался сопротивляться, чувствуя, что они его поддерживают. Это не люди Фвара, но вряд ли они ему в большей степени друзья, чем родичи Фвара, и, похоже, они еще более жестоки. Однако сейчас им нужно, чтобы он жил. Он лежал на песке у копыт коней, в то время как кровь устремилась наконец в его конечности, а сердце натужно билось. Он слышал проклятья лорда кел, обращенные к людям, которые чуть не убили его.

Моргейн, думал он. Что с Моргейн? Но ничто из того, что они говорили, не позволяло ему понять, что с ней.

— Езжайте прочь, — сказал лорд Фвару и его родственникам. — Он наш.

Как и в Шиюне, у кел здесь было больше власти. Фвар и его люди сели на коней и отъехали, не сказав ни слова о мести — а это означало, что врагу, обидевшему маай с холмов Бэрроу, не поздоровится, когда он подставит им спину.

Вейни с трудом оперся на локоть и проводил их взглядом, но при этом мало что увидел, кроме лошадиных ног и нескольких кел, стоявших на земле. Все они были в чешуйчатых доспехах и побитых шлемах, которые придавали им вид демонов. Лишь их лорд оставался без шлема и сидел верхом. Его белые волосы развевались на ветру. Это был шиюнский лорд, которого он не знал.

Вооруженные люди перерезали веревки на его лодыжках и попытались поднять его на ноги. Он покачал головой.

— Колено… Я не могу идти, — хрипло произнес он на языке кел.

Это их удивило. Люди в Шиюне не говорили на языке хозяев, хотя кел говорили на языке людей.

— Он поедет верхом, — сказал лорд. — Алар, твой конь понесет этого человека. Подбери все, что здесь разбросано — людям не ведомо, что такое порядок. Они оставили все это врагу. Ты, — впервые он обратился непосредственно к Вейни, и тот мрачно взглянул на него, — ты — нхи Вейни.

Он кивнул.

— Я полагаю, это означает «да»?

— Да. — Кел говорил с ним на языке людей, а он ответил на языке кел. Бледное нервное лицо лорда отразило гнев.

— Я Шайен, сын Нхинна, принц Сотарра. Остальные мои люди охотятся за твоей хозяйкой. Стрела, которая ее достала — единственная услуга, за которую мы благодарны этим скотам-хию, но и без нее судьба твоей высокородной госпожи была бы незавидна. Мы об этом позаботимся. А ты, Вейни из клана Кайя — тебя мы ждем в гости в своем стане. Лорд Хитару очень желает увидеть тебя вновь. Гораздо сильнее он хочет видеть твою леди, но и тебя тоже. Он будет более чем обрадован.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Вейни и не сопротивлялся, когда они связали ему руки и посадили верхом на коня. Боль ран едва не лишила его чувств. Он раскачивался от головокружения, едва не вываливаясь из седла, и шию принялись спорить, кому из них марать руки и пачкаться, помогая ехать этому полуголому и окровавленному человеку.

— Я из Карша, — сказал он сквозь зубы, — и пока конь подо мной, я не упаду с него. И я тоже не хочу, чтобы ко мне прикасались руки кел.

Они стали говорить что-то насчет того, что неплохо бы поучить его вести себя, но Шайен велел им замолчать. Они медленно двинулись по песчаному берегу — видимо, прогулка им нравилась больше, чем ненужная спешка. Вейни этому был рад. Склонив голову, он прильнул к коню, измотанный до предела. Он поднял голову только раз — когда они переходили вброд через Нарн, а после этого перед ними открылась широкая равнина Азерота.

Под копытами коней захрустела трава, и удерживаться в седле стало значительно легче.

Он был жив, и это — самое главное. Он умерил гнев и склонил голову — пусть думают, что человек боится их. Они не могли ожидать от него неприятностей, эти кел, которые ставили клеймо на лицах своих слуг, чтобы отличать их от слуг других кел, относясь к человеку как к животному.

Не было ничего удивительного в том, что на первом же привале они вправили ему колено, промыли раны так же тщательно, как, скажем, обхаживали бы больную лошадь, не грубо, но и не ласково, и все же никто из них не дал ему напиться, потому что тогда губы его коснулись бы той посуды, которой пользовались они сами. Один из них бросил ему еды, когда они ели, но она так и осталась на траве нетронутой, потому что они не стали развязывать ему руки, а унижаться перед ними он не желал.

— Вместе с тобой и твоей хозяйкой ехали кел, — сказал Шайен, подъехав к нему поближе. — Кто?

Он сделал вид, что не слышал вопроса.

— Что ж, у тебя будет время подумать, — сказал Шайен и раздраженно пришпорил коня, сделав вид, что ответ его не особенно интересует.

Это «кто» подразумевало имя, словно они считали Леллина одним из своих, предавшим кел. Похоже, понял он, и в нем снова вспыхнула надежда, похоже, они еще не поняли сущности эрхендимов, не поняли, что на этой земле кел живут с людьми на равных. Похоже, Эт выложил им далеко не все, а может, он даже не достался им живым.

Он поднял голову, поглядел на раскинувшийся впереди горизонт, на травянистую равнину. Линия горизонта была почти идеально ровной, лишь кое-где ее заслоняли кусты терновника. Неестественность формы Азерота была незаметна человеку, стоявшему посреди нее. Равнина была слишком обширна, чтобы охватить ее одним взглядом. Возможно, шию еще многого не знают. Допустим, что никто из народа Леллина еще не попал к ним в руки и что Мирринд еще не разгромлена…

Он отчаянно надеялся на это, хотя почти не верил, что самому ему удастся спастись.

На ночь они стали лагерем на открытом месте, и на этот раз, стащив его с коня, ему быстро развязали руки, стоя вокруг с обнаженными мечами, чтобы он не сбежал. Он немного поел, и один из них налил ему воды в ладонь, сохраняя таким образом чистоту своей фляги. Но на ночь они снова связали его, привязали к одному из тяжелых седел, лежащих на земле, чтобы он не смог бесследно скрыться во тьме. Потом кто-то набросил на Вейни плащ — ветер был пронзительным, а он был раздет.

Все они заснули совершенно беззаботно, не выставив стражи. Он долго пытался высвободиться, замышляя выкрасть коня и ускакать на нем. Но ему было не дотянуться до узлов, а веревки были стянуты слишком крепко. Измученный, он тоже заснул, а наутро его разбудил пинок под ребра и ругань кел.

На другой день было то же самое. Ни еды, ни воды до вечера, вечером же — только чтоб не умер. Он копил гнев, который поддерживал его не меньше, чем пища, и сдерживал свои чувства, снося их брань. Только однажды Вейни не сдержался: когда стражник схватил его за волосы, он резко повернул к нему голову, и тот отошел на шаг, увидев ярость на его лице. Его сбили на землю — только за то, что он отважился взглянуть одному из них в глаза. Затем стали мучить. Но еще большие пытки они предвкушали по возвращении в лагерь и говорили об этом открыто, потому что знали, что он их понимает.

— Вы ничем не лучше ваших приятелей с холмов Бэрроу, — сказал он им наконец на их языке. Один из них ударил его, но Шайен нахмурился, грубо велел своим воинам замолчать и оставить Вейни в покое.

В ту ночь, когда они стали лагерем у одного из притоков Нарна, Шайен долго и задумчиво смотрел на него после того, как остальные улеглись спать. Он смотрел так пристально, что Вейни стало не по себе, и еще больше — от того, что они с Шайеном оказались в стороне от его кел.

Затем Шайен подошел и сел рядом с ним.

— Человек, — было приятно, что только кел пользовались этим словом. — Человек, говорят, ты был близким родственником кайя Роху.

— Кузеном, — ответил он равнодушно. До сих пор он не сказал им ни одного слова в ответ. Он решил ничего им не говорить, но Шайен глядел на него с искренним любопытством.

— Фвар хорошо поработал над тобой, так, что сходство едва уловимо, но я вижу его. И эта Моргин-Анхаран… — Он назвал имя, под которым ему была известна Моргейн, и засмеялся. — Может ли умереть Смерть? — ибо Анхаран была хорошо известна среди жителей болот Шиюна, и именно таковой была ее природа как Белой Королевы.

Он понимал иронию кел, который не верил ни во что, не признавал никаких богов, и замкнул свой слух для ненужных слов. Но Шайен вынул кинжал и прижал его к щеке Вейни, заставив его запрокинуть голову. — Какая ты все-таки прекрасная добыча, человек, если ты знаешь то, что знает Рох. Ты хоть понимаешь, что можешь получить свободу и все блага, если скрываешь то, что я предполагаю? Человек, который говорит на нашем языке. Я бы не побрезговал усадить тебя за свой стол и… даровать тебе кое-какие другие привилегии. Видит бог, есть в тебе некая величественная гордость, которой лишены иные кел. По тебе заметно, что ты не хию. А умеешь ли ты быть разумным?

Он посмотрел в глаза Шайена. Они были бледно-серыми в свете дня, что так редко встречалось среди полукровок. Он был почти чистой крови, этот принц. То, что он услышал от Шайена, потрясло его — он ценился среди кел, он был великолепной добычей для власть имущих. Он обладал знаниями Врат, благодаря которым Роху удалось стать правителем этого народа.

— А чем же плох Рох?

— Кайя Рох делает ошибки, которые могут для него плохо кончиться. Ты мог бы избежать этих ошибок. Ты можешь сделать даже так, что удастся убедить Хитару простить тебя.

— И ты преподнесешь все это Хитару, да? Я буду под твоим началом, отдам тебе все, что смогу, а ты обретешь вновь ту власть, которой лишил тебя Хитару.

Лезвие повернулось и слегка укололо.

— Кто ты такой, чтоб судить о наших делах?

— Хитару поставил всех лордов кел на колени, потому что с ним был Рох. Неужели ты можешь любить его за это?

Ему показалось, что Шайен сейчас от ярости убьет его. Но впечатление оказалось ошибочным, хотя лицо принца исказилось. Он вставил кинжал в ножны и сказал:

— Тебе нужен покровитель, человек. И мог бы оказаться им. Но ты должен играть в мои игры.

— Есть ли в этом выгода для меня? Объясни.

— Это очень просто. Расскажи мне все, что знаешь, и я смогу тебе помочь. Иначе — нет.

Вейни посмотрел Шайену в глаза и увидел, что это лишь полуправда.

— Но если я дам тебе достаточно знаний, чтобы ты мог тягаться с Хитару и Рохом, то нужда во мне отпадет, не так ли? Дать тебе знания, чтобы ты смог усилить свое влияние среди своих собратьев-лордов? С Хитару такое не пройдет. Надо быть смелее, лорд шию, иначе тебе не следует мечтать использовать меня в качестве оружия. Порви с ними обоими — и я буду служить тебе и дам могущество, которого ты жаждешь. Но никак иначе.

— Кто тот кел, который ехал с тобой?

— Я тебе не скажу.

— Ты считаешь, что можешь противиться?

— Твои воины… насколько ты можешь им доверять? Ты уверен, что среди них не найдется такого, кто продаст тебя Хитару? Почему ты велел им отойти? Нет, если ты собираешься отделиться от Хитару, я нужен тебе живым и здоровым. Я ничего не скажу тебе. Но я все же помогу тебе получить то, чего ты хочешь.

Шайен сидел на корточках и смотрел на него, сложив руки на груди. Вейни понял, что с этим принцем кел он зашел слишком далеко. Он увидел, что глаза Шайена затуманились, и надежда его испарилась.

— Говорят, — прошептал Шайен, — что ты убил отца Хитару. Неужели ты надеешься после этого договориться с ним?

— Ложь. Хитару сам убил своего отца. А меня обвинил, чтобы спасти свою репутацию.

Шайен хищно усмехнулся.

— Да, мы все так думаем. Но лорд Хитару таков, что теперь он ненавидит тебя, будто ты и в самом деле убил его отца. И неужели ты думаешь, что я соглашусь на твой безумный план? Жизнь мало чему тебя научила, человек.

По коже Вейни поползли мурашки, но он все же покачал головой.

— Ты, однако, хорошо знаешь, что толку от твоей службы ему для тебя не будет. Избери мой путь, лорд Шайен, и получи то, что хочешь. Иначе не получишь ничего. Жизнь достаточно меня научила, чтобы я понимал: я могу спастись только благодаря своим знаниям.

Шайен нахмурил белые брови.

Какое-то время Вейни мог читать мысли в его глазах, и ни одна из них ему не нравилась.

— Ты уверяешь, будто знаешь, как надо ладить с нами и как я должен поступить с другими лордами. Ты не знаешь нас, человек.

— Я знаю, что буду мертв, как только ты получишь то, что хочешь.

На лице Шайена появилась улыбка.

— Ты слишком подозрителен, человек. Не следует заранее обвинять во лжи своего возможного благодетеля. Ведь я, возможно, сдержу свое слово.

— Нет, — сказал он, хотя в душе его зародилось сомнение.

— Подумай об этом еще раз завтра, когда мы передадим тебя Хитару.

Шайен поднялся и уселся в некотором отдалении. Вейни повернул голову, пытаясь разглядеть выражение его лица, но Шайен отвернул голову и стал пить из своей фляги.

Возле него сидели остальные, кел-полукровки с бесцветными волосами и грубыми чертами, ненавидевшие людей за то, что в их собственных жилах текла человеческая кровь.

Шайен повернул голову и слегка улыбнулся ему, насмешливо подняв флягу.

— Завтра, — пообещал Шайен.

Они перешли вброд две мелкие речки, одну на заре, другую в полдень. Вейни понял, что теперь они уже где-то недалеко от Врат, стоявших на Азероте. Ему становилось все страшнее, он не мог не испытывать боязни перед их могуществом, их способностью поглощать и преобразовывать материю.

Но пока еще он не видел ни одного признака Врат. В течение дня они сделали несколько остановок, но очень коротких — Шайен обещал, что в этот день они доберутся до стана Хитару и, видимо, решил выполнить обещание, чего бы это ему ни стоило. Вейни в пути больше ничего не сказал Шайену, и тот ничего не говорил ему, лишь изредка бросая на него пристальные взгляды. Он понимал, что единственный его шанс — положиться на слово Шайена, но не поднимал глаз, удерживаясь от соблазна.

Вечером они не остановились для отдыха, а ночь неожиданно оказалась холодной. Он попросил у них плащ, но ему отказали, хотя тот стражник, который давал ему плащ прежде, сам не носил его. Просто отказ доставил им некоторое удовольствие. После этого он наклонил голову, стараясь не обращать на них внимания. Они опять стали угрожать ему, и на этот раз Шайен смолчал.

Затем впереди на горизонте появилось сияние — холодное, словно луна. Но сама луна висела в небе, а свет за горизонтом был куда ярче.

Врата Азерота, которые люди называли Огнями.

Он поднял лицо, глядя на этот страшный свет, и увидел, что впереди, уже совсем близко, горят маленькие огоньки костров и движутся уродливые тени. Он увидел шатры и палатки.

Они проехали мимо часовых, сидящих в шалашах из травы, миновали границу лагеря, где паслись кони — крошечные в сравнении с огромным лагерем шию, лагерем целой нации, вырвавшейся через Врата на эти просторы. Даже более, чем просто нации — лагерь остатков целого мира.

И они нацелились в сердце Шатана.

«Это случилось из-за меня и Моргейн, — не мог не подумать он. — Я сделал для этого не меньше, чем она. Небо, прости нас».

Они въехали в лагерь. Внезапно Шайен велел перейти на галоп, и они помчались мимо шатров и шалашей.

Люди ошалело смотрели, как они пролетают мимо — маленькие темные тени. Настоящие люди из болот Шиюна. Вейни видел их взгляды и похолодел, когда кто-то показал на него и истерически заорал:

— Ее человек! Ее!

Люди бросились наперерез, пытаясь загородить им дорогу, цепляясь за стремена. Жители болот узнали его и с радостью разорвали бы на части, упади он с коня. Кел пришпорили лошадей и прорвались, промчались в более тихую часть лагеря, где створки щетинящихся шипами ворот быстро растворились и пропустили их внутрь.

Толпа остановилась — закрытые ворота, частокол и щетина из пик надежно преградили ей путь. Кел замедлили езду, кони тяжело дышали, грызя удила. Они медленно поехали по направлению к большому навесу, самому большому в лагере.

Он был сооружен из кусков ткани и снопов травы, а часть его представляла собой большую палатку. Внутри горел огонь, просвечивая сквозь холстину, и звучала музыка, непохожая на музыку эрхендимов. Они остановились. Подошли стражники, взяли под уздцы лошадей.

Вейни сняли с седла.

— Осторожней, — сказал Шайен, когда один из стражников встряхнул его. — Это очень ценный человек.

И, самолично взяв Вейни за локоть, повел его в шатер.

— Ты не был мудр, — сказал Шайен.

Он покачал головой, не уверенный, избежал ли ловушки, которая могла его погубить, или отказался от единственной надежды на спасение. Но вряд ли, подумал он. Кел редко бывает честен даже с кел. А в то, что он сдержал бы слово, данное человеку, просто нельзя было поверить.

Он часто заморгал, оказавшись вдруг в тепле и на ярком свете.

8

Хитару.

Вейни остановился, поддерживаемый Шайеном, пытаясь потверже встать на больную ногу. Он сразу узнал этого высокого, закутанного в черное лорда. Музыка стихла, благородные лорды и леди Шиюна прекратили праздные разговоры и, лежа на кушетках и подушках, внимательно уставились на него.

Трон, на котором восседал Хитару, представлял собой кучу холстов и тряпок. Вокруг него располагалась группа стражей-полукровок, одни в состоянии почти полной одури, другие трезвые, вооруженные и в доспехах. В тени в углу жалась обнаженная женщина. Хитару воззрился на незваных гостей, сначала с пустым, слегка удивленным выражением, которое тут же сменилось заметной радостью.

Лицо его было узкое, с запавшими глазами, и тем поразительнее были эти глаза, что выглядели как человеческие, в то время как остальные черты его лица были типичными чертами кел. На плечах лежали длинные шелковистые волосы. Парча, в которую он был облачен, была поношенной, кружева растрепаны. Но богато украшенный меч, который он носил, выглядел готовым к действию. Хитару улыбнулся и, казалось, вокруг него поплыли миазмы того, что некогда было Шиюном, а сейчас лежало на дне морском.

— Нхи Вейни, — пробормотал Хитару. — А Моргейн?

— Это скоро выяснится, — сказал Шайен.

Вейни стиснул зубы и отвернул голову, глядя мимо них. Но при мысли об опасности, грозившей Моргейн, он почувствовал прилив сил.

Убить Хитару? Эта мысль не давала ему покоя в прежние дни, но теперь она показалась ему бесполезной, потому что здесь были тысячи таких же, как он. Завоевать среди них власть? Это казалось совершенно невозможным. Он — человек, а кто как не человеческое существо корчится, хныча, обнаженное в углу?

Он шагнул вперед. Хотя руки его были связаны, стражники пришли в движение. Некоторые направили на него острия пик. Он остановился, уверенный, что они не станут сами нападать на него.

— Я слышал, что ты и Рох в ссоре, — сказал он Хитару.

Это произвело впечатление. На миг воцарилась тишина, лицо Хитару стало бледнее обычного.

— Прочь! — сказал Хитару. — Все, кому здесь не положено быть — прочь!

Таких оказалось много: женщина, большинство кел. Один полубесчувственный лорд кел остался сидеть, привалясь спиной к мешкам и глядя на все мутными глазами. На лице его играла бессмысленная усмешка. Осталась средних лет женщина-кел и горстка лордов. И все стражники, хотя многие из них были погружены в грезы и сидели в ногах своих лордов с туманными глазами, сжимая оружие в безвольных руках. Однако оставалось достаточно таких, у кого мозги были в порядке. Хитару устроился поудобнее на своем троне из тряпок и взглянул на него с застарелой и хорошо знакомой ненавистью.

— Шайен, что ты рассказал этому человеку?

Шайен пожал плечами.

— Я обрисовал ему его положение и назвал его возможную стоимость.

Глядя на Шайена, Хитару прищурил темные глаза.

— Знания, которыми обладает Рох? Ты это имел в виду?

— Возможно, у него тоже есть эти знания. Он это скрывает.

— От него может быть больше проку, чем от Роха, — вмешалась женщина. — Ведь человечишки его ненавидят, и среди них у него мало сторонников. Вот одно из преимуществ, которое может иметь по сравнению с Рохом этот человек.

— У тебя, наверное, в этом деле еще и личный интерес, — сказал Хитару, и леди неприятно засмеялась.

— Мы с тобой знаем правду. Не надо плевать в колодец, милорд Хитару. Стоит ли поминать старое? Шиюн остался позади. У тебя есть возможность избавиться от Роха и тех, кто его поддерживает — воспользуйся же ею.

Эта речь не доставила радости Хитару, но женщина говорила так, словно привыкла, чтобы ее слушали, и она была старой крови, сероглазая и беловолосая, а стражники вокруг нее имели чистый, незатуманенный взгляд. Одна из лордов-землевладельцев, понял Вейни. Не Сотарра, как Шайен, но, возможно, Домена, или Мароме, или Арайсита. Лорды Шию были не слишком уступчивы по отношению к Хитару.

— Ты слишком легковерна, леди Халах, — сказал Хитару. — Этот человек умеет вывертываться из рук, как уж. Он удивлял даже Роха, который его неплохо знает, и моего злосчастного братца Китана. Не попытаешься ли ты и нас так же удивить, человек?

Вейни не ответил. Спором с Хитару он все равно не мог ничего добиться. Надежда могла состоять лишь в том, что ему удастся стравить его с кем-нибудь из вассалов.

— Конечно, попытаешься, — ответил за него Хитару и засмеялся. — Уже замышляешь. Ты даже не думаешь поблагодарить нас за то, что мы избавили тебя от судьбы, которую тебе уготовили люди? Остерегайся его, Шайен. Нога у него наверняка не сломана, хотя, наверное, он пытался убедить тебя в обратном. Его кузен говорит, что он не умеет лгать, но он умеет хранить тайны, не правда ли, Вейни из клана Кайя? Тайны Моргин-Анхаран… — И он сказал слово, которого Вейни не знал, но подозревал, что оно означало, и стиснул зубы сильнее. — Ну-ка, взгляни на меня. Мы с тобой неплохо знаем друг друга. Итак, эта Моргин сбежала. Куда?

Он не ответил.

— За большую реку, — сказал Шайен. — В дебри леса, со стрелой хию. Наши всадники пошли за ней по следу, и если они ее еще не поймали, то все равно вряд ли она выживет с такой раной. Милорд, с ней был кел и еще один человек. И есть еще кое-что, о чем нашему пленнику не хочется говорить.

— Китан?

Вейни наклонил голову и скрыл свое удивление. «Мой злосчастный братец», — назвал его Хитару. Жаль, что Китана не было в лагере, иначе могла бы возникнуть какая-то надежда на него. Китан попытался бы тайно помочь ему, чтобы не противостоять Хитару самостоятельно.

— Найдите его, — приказал Хитару. В голосе его прозвучала резкая нотка, он был раздражен, чего явно пытался не выдавать. «Оружие Моргейн, — подумал вдруг Вейни. — Вот тот, кто страстно хочет узнать о нем».

— Милорд, — сказал Шайен, — мои люди сейчас пытаются сделать это. Возможно, им это уже удалось.

Хитару промолчал, покусывая губу, и отношения между ним и Шайеном стали достаточно очевидными.

— Я привел вам вот этого живым, — очень тихо сказал Шайен. — Я вырвал его из лап хию. Иначе он попал бы в другие руки, милорд.

— Мы благодарны за это, — ответил Хитару, но глаза у него были холодные, мертвые. Он перевел взгляд на Вейни. — Ну, что ж. Ты в жалком положении, не так ли, Вейни? В этом лагере нет человека, который не горел бы желанием заживо содрать с тебя кожу, и ты хорошо это знаешь. К тому же, поблизости отсюда находятся хию, псы Роха. А твоя хозяйка не пойдет сюда, если она вообще еще где-то ходит. Вряд ли ты можешь надеяться на дружеское отношение кайя Роха. И тебе хорошо известно, какую любовь питаем к тебе мы.

— И все же вы вынуждены пока ладить с Рохом, не правда ли, лорды Шию?

Лица его собеседников побагровели от гнева. Стражники направили на него острия своих пик. Только Хитару улыбнулся.

— Да, кое на что нам приходится идти, чтобы не ссориться с ним, — сказал он. — До тех пор, пока он является хранителем нужных нам сведений, мы относимся к нему с соответствующим уважением. И он опасен. Конечно, нам это известно. Но теперь ты можешь предложить нам кое-какие преимущества, не так ли? Ты знаешь то, что известно Роху, и при этом не столь опасен. А если все же получится так, что ты лишишься жизни, — ну что ж, у нас останется Рох. Ты свободен, Шайен. Мы благодарны тебе.

Никто не пошевелился. Хитару протянул руку к выходу, и стражники наклонили пики.

Шайен вышел твердым шагом вместе со своей свитой. Один из лордов засмеялся утробным смехом. Остальные расслабились, усаживаясь поудобнее, и Хитару натянуто улыбнулся.

— Он пытался привлечь тебя на свою сторону? — спросил Хитару.

Вейни ничего не сказал, сердце его упало при мысли, что он отказал тем, кто мог сдержать свое обещание. Хитару прочел, казалось, его мысли и медленно кивнул.

— Мы тебе предоставим вот какую возможность, — сказал он. — Ты выложишь нам все, что знаешь, и останешься жив — может быть. И однажды Рох проснется и узнает, что мы в нем больше не нуждаемся. Если ты сам сделаешь это, то поступишь мудро. Иначе мы получим все, что нам необходимо, против твоейволи, и тебе придется об этом пожалеть. Так каков твой выбор, человек?

Вейни покачал головой.

— Я ничего не могу вам рассказать. Только показать. И мне для этого нужно находиться во Вратах.

Хитару засмеялся, и его люди вместе с ним, ибо планы Вейни были просто очевидны.

— Ах, тебе бы очень хотелось там оказаться, не правда ли? Нет, все то, что ты можешь показать, ты можешь и рассказать. И расскажешь.

Вейни вновь покачал головой.

Рука Хитару приблизилась к плечу кел, который грезил с открытыми глазами возле его трона. Он сдавливал его, пока тот не обратил к нему удивленное лицо.

— Хиран, дай-ка мне двойную дозу того, что ты принял… да-да, но я знаю, что у тебя есть еще. Дай мне, если ты не слишком глуп.

На красивом лице Хирана появилось осмысленное и неприязненное выражение, он вырвал плечо из пальцев Хитару и, сунув руку в клапан на поясе, вытащил нечто, что вложил дрожащими пальцами в ладонь Хитару. Хитару улыбнулся и передал полученное стоявшему рядом стражу.

— Держите его! — велел он.

Вейни понял и отпрянул, но сзади уже стояли, и у него не было шансов вырваться. Он потерял равновесие и рухнул вместе со своими стражниками. Они перевернули его, заставили раскрыть рот и всыпали пилюли в горло. А кто-то под смех остальных, который прозвучал как гром колоколов налил еще и питья. Он пытался выплюнуть, но они не давали ему закрыть рот, пока не пришлось проглотить пилюли. Затем они с хохотом отпустили его, он перекатился на живот и попытался заставить себя исторгнуть пилюли обратно, но было уже поздно. Он почувствовал на себе их действие и понял, что его заставили принять акил — весьма популярное среди кел и добывающих его для них болотников снадобье, от которого исчезают чувства и по телу расходится слабость. Ощущения были странными: страх его не уменьшился, но он оказался как бы в отдалении и теперь равнодушно взирал на себя со стороны. Ему стало тепло, исчезла боль и все остальное показалось приятным.

— Нет! — яростно закричал он, и они засмеялись. Звуки эти показались ему нежными и далекими. Он вновь закричал и попытался отвернуть от них лицо, но стражники подхватили его и поставили на ноги.

— Когда это пройдет, мы добавим еще, — сказал Хитару. — Поставьте его, пусть стоит. — Вейни отпустили. Он не мог двинуться ни в одном направлении, потому что боялся, что упадет. Сердце болезненно билось, в ушах слышался рев. Зрение затуманилось, он мог видеть только в пятне перед глазами, но между ним и этим пятном была тьма. Однако еще хуже была теплота, расползавшаяся по коже, уничтожая чувство тревоги. Он пытался бороться с ней всеми оставшимися силами.

— Что за кел ехал с тобой? Кто он?

Вейни покачал головой, и один из стражников схватил его за руку, отвлекая внимание, чтобы он ничего не успел придумать. Стражник ударил его, но удар этот вызвал у него только удивление. Тьма, окружавшая Хитару, внезапно расширилась.

— Кто? — повторил Хитару, затем закричал: — Кто?

— Леллин, — ответил Вейни в изумлении, зная, что он не должен этого делать, но не в состоянии справиться с собой. Он покачал головой, вспомнил Мирринд и Мерира, и все то, что он мог им выложить. По лицу его потекли слезы, он вырвался из рук стражника и зашатался, пытаясь восстановить равновесие.

— Кто таков этот Леллин? — спросил Хитару кого-то другого, ответом ему была гулкая тишина. — Кто таков этот Леллин? — спросил Хитару у Вейни, но тот покачал головой, и вновь покачал, отчаянно сопротивляясь страху, который пытался поглотить его жизнь и его сознание.

— Куда вы направлялись, когда на вас напали хию?

Он вновь покачал головой. Его не стали еще раз спрашивать об этом, хотя ответ мог означать смерть. Он знал это и знал, что они легко могут вытрясти из него ответ.

— Что ты знаешь о древнем могуществе? — спросила женщина по имени Халох, и женский голос заставил его смутиться.

— Куда вы ехали? — заорал Хитару, и Вейни попятился от этих страшных звуков и уперся в стражников.

— Нет, — сказал он.

И вдруг стена шатра упала. За ней стояли люди, Фвар и другие, с натянутыми луками. Стражники направили на них пики, но лучники медленно расступились, и в шатер вошел Рох.

— Кузен, — сказал Рох.

Голос его был мягок — голос доброго и сочувствующего родственника. Рох протянул руку, и никто из кел не рискнул бросить ему вызов. — Пошли со мной, — сказал Рох, и снова: — Пошли.

Вейни пытался вспомнить, почему ему следовало бояться этого человека, но лицо Роха не выражало ничего, кроме искренности. Он пошел, пытаясь не замечать окружающей его тьмы. Рох схватил его за руку, потянул за собой, а лучники Фвара сомкнулись за ними, словно занавесью закрыв его от кел.

Затем на него обрушился холодный ветер, и ему не удалось сдержаться, и не задрожать.

— Мой шатер в той стороне, — сказал Рох, помогая ему держаться на ногах. — Иди же, будь ты проклят.

Он попытался, но вывихнутая нога опять подвела его. Прошло еще много времени, прежде чем он оказался в шатре Роха на лежанке из снопов. За плечами Роха стояли хию; опустив луки, они глядели на него в тусклом свете костра, дым от которого поднимался клубами и исчезал в отверстии на крыше. Среди них был Фвар.

— Идите, убирайтесь отсюда, — велел Рох хию. — Все вы. Следите за кел.

Они вышли, хотя Фвар удалился последним, адресовав Вейни широкую и злобную ухмылку.

Затем Рох опустился на корточки. Он протянул руку к его лицу, повернул его к себе и уставился ему в глаза.

— Акил?

— Да. — Туман в голове был слишком густ, чтобы Вейни мог сопротивляться. Он отвернулся, дрожа, ибо теплота стала уже опаляющей — не болезненно, но слишком чувствительно.

— Где Моргейн? Куда она могла уйти?

Это вызвало у него беспокойство. Он покачал головой.

— Куда? — повторил Рох.

— За реку… Фвар знает.

— Там — контроль Врат, не так ли?

Вопрос этот обрушился на него внезапно. Он взглянул на Роха, и заморгал, и понял, что реакция выдала его.

— Хорошо, — сказал Рох, — мы это подозревали. Мы будем продолжать обыскивать весь тот участок. Она не решится появиться здесь, где Главные Врата… ладно, это мне тоже известно. Следовательно, она должна пытаться завладеть контролем над Вратами. Она наверняка найдет это место, у нее для этого есть возможности — если она еще жива. А ты как думаешь?

— Я не знаю, — сказал он, и слезы удивили и ошеломили его. Он не мог сдержаться. Чувства нахлынули на него, а вместе с ними — и память. — Фвар говорит, она тяжело ранена.

— Больше всего меня тревожит ее меч. Представь этот меч в нежных руках Хитару… Это не должно случиться, Вейни. Ты должен предотвратить это. Куда она ушла?

Слова звучали резонно, мягко и приятно.

Он потряс головой и выругался. Рука Роха упала, он поудобнее устроился на корточках, глядя на Вейни как на неприятную проблему. Лицо его, так похожее на лицо лежащего перед ним брата, исказило раздражение.

— Сколько тебе дали? Сколько тебе дали акила?

Он покачал головой, не зная ответа.

— Оставь меня. Оставь меня в покое. Я не спал уже много дней. Рох, дай мне поспать.

— Не спи. Это может плохо кончиться, если ты сейчас заснешь.

В этих словах не было той грубости, которую можно было ожидать. Уже не в первый раз он смотрел в лицо врага, которое принадлежало его кузену. Он заморгал, пытаясь вникнуть в слова Роха, и вздрогнул, когда Рох положил ладонь на его распухшее колено.

— Фвар сказал, что на тебя упала лошадь. Есть ли еще повреждения?

— Фвар знает.

— Я так и думал.

Рох вытащил кинжал и помедлил, видя, что Вейни увидел его и узнал. — Ах, да. Ты нес его… чтобы вернуть мне, конечно же. Ну что ж, спасибо. — Он разрезал повязку на колене, и боль проникла даже сквозь акил. Но Рох касался колена очень нежно.

— Сухожилие разорвано… Перелома, похоже, нет, и я постараюсь тебе помочь. Я развяжу тебе руки, если ты не будешь делать лишних движений. Ты должен сам обещать это.

— Некоторое время не буду.

— Молодец, — Рох перерезал путы, убрал клинок и массировал затекшие руки Вейни, пока жизнь не вернулась в бескровные, затекшие пальцы. — Ты достаточно ясно понимаешь, где ты, не правда ли?

— Врата, — вспомнил он и припомнил, что именно привело Роха в это место. Его охватила паника. Пальцы Роха впились в его запястье, не дав сделать судорожного движения, нога отозвалась огнем, и боль в сочетании с акилом едва не лишила его чувств.

— В таком состоянии ты все равно никуда не удерешь, — прошипел Рох ему в ухо и отпустил его руку. — Чего ты можешь ожидать здесь? Что тебя прирежет первый встречный? Пораскинь мозгами. Если бы я даже захотел, я не смог бы отпустить тебя.

Он часто заморгал, пытаясь мыслить трезво, пытаясь вернуть жизнь в пальцы. Он дрожал и был весь в холодном поту.

— Лежи спокойно, — сказал Рох. — Поверь мне. Перемена тел — не слишком приятное занятие. Впрочем, меня оно вполне устраивает, — добавил он иронично.

Он ничего не ответил. Акил заставил его сознание уйти куда-то вдаль. Боль отступила, сменилась теплом.

— Между нами должен быть мир, — сказал Рох тихо. — Заверяю тебя, от хию я тебя защищу.

— Кто ты сейчас? Лилл, да?

— Нет. — Рох улыбнулся. — Скорее, все же нет.

— Рох… — жалобно произнес он, но улыбка увяла и вновь вернулось хмурое выражение и прищур глаз.

— Я сказал, что не причиню тебе зла.

— Кто «я»? Рох?

— Я… — Рох покачал головой и поднялся. — Ты не понимаешь. Нет ни разделения, ни противоборства… Я… — Он прошел через шатер, споткнувшись и опрокинув горшок с водой, и на миг отвлекся, чтобы налить воды в полурасколотую чашку и протянуть ее Вейни. — Возьми.

Он жадно выпил. Рох опустился на колени, снова наполнил чашку водой и стал очень осторожно промывать его раны, вымачивая в чашке лоскут ткани.

— Я скажу тебе, каково это, — говорил Рох. — Поначалу — сильнейший шок. Затем несколько дней — словно во сне. Ты — оба. Затем часть сна начинает таять, и ты уже не можешь ее припомнить, как это бывает с обычным сном. Я когда-то был Лиллом. Теперь я кайя Рох. Кажется, мне нравится эта моя форма. Но раньше, возможно, нравилась прежняя. Все, чем был Рох, все, что он помнил, все, чем он дышал и что ненавидел — все это я содержу в себе в сжатом виде.

— Кроме его души.

На лице Роха появилось раздражение.

— Такое понятие мне не ведомо.

— У Роха она была.

Руки Роха вздрогнули, и он покачал головой.

— Ты знаешь, кузен, иногда я бываю упрям, и в такие минуты лучше меня не раздражать.

— О, небо, мне тебя жаль.

— Ты так и норовишь меня разозлить, — процедил Рох сквозь зубы. Движения, на миг ставшие резкими, вновь обрели прежнюю мягкость. — Ты не представляешь, чего мне стоило успокоить стан, когда пришла весть о тебе. Болотники осадили барьер и уже планировали, как вырвать тебя из рук кел.

Он смотрел на Роха словно бы издали.

— Приди в себя, — настаивал Рох. — Тебе дали слишком много снадобья. Что ты им сказал?

Он растерянно покачал головой. Некоторое время он и в самом деле не мог ничего припомнить. Рох схватил его за плечо и потряс.

— Что? Ну, скажи же. Неужели ты допустишь, чтобы они знали, а я не знал? Подумай…

— Они просили… просили меня рассказать, что я знаю о Вратах. Им надоело зависеть от тебя. Они сказали, что поскольку люди в лагере хотят меня убить, они более способны обеспечить мне безопасность, чем ты… Так думал Шайен… или еще кто-то… Я не помню. Но Хитару… хотел узнать то, что знаю я… и не говорить тебе, пока не настанет удобное для него время…

— Что ты знаешь? Что ты знаешь о Вратах? Сообщила ли она тебе достаточно сведений, чтобы ты был опасен?

Он попытался вдуматься, грозит ли ему что-нибудь со стороны Роха. Но голова его совершенно не соображала.

— Есть у тебя такие знания? — спросил Рох.

— Да.

— И что ты им сказал?

— Ничего. Я ничего не сказал им.

— Я слышал, как тебя вели к ним. Я предполагал как раз то, что ты мне сказал.

— Они при первой же возможности перережут тебе горло.

Рох засмеялся.

— Да, это верно. Но твое — еще раньше, если я не буду тебя защищать. Что ты знаешь такого, чего ты им не сказал?

Его захлестнул страх, так, что не помогло даже действие акила. Он отчаянно закрутил головой, не решаясь заговорить.

— Я скажу тебе, что я подозреваю, — сказал Рох. — Моргейн получила помощь, о которой никто здесь не догадывается. Она побывала в одной деревне, я знаю это доподлинно. Хитару тоже это знает. Там живут люди, очень скрытные, и там живет еще кто-то. Не так ли?

Вейни ничего не сказал.

— Да, там есть кто-то еще. Я это знаю и думаю, что там кел. Не правда ли, кузен? И у тебя есть друзья. Возможно, это те, кто уехал вместе с ней, когда она бежала. Союзники. Союзники-туземцы. И она замышляет захватить контроль над Вратами и уничтожить меня. Разве не в этом ее цель? Это единственный разумный путь для нее. Но меня не очень волнует то, что может и чего не может Моргейн в том состоянии, в каком она находится сейчас; гораздо больше меня беспокоит — кому достанется ее оружие. С ней есть человек и кел. Так сообщил Фвар. Кто они и что они могут сделать, если к ним в руки попадет этот меч?

В голове его хаотически замелькали мысли: Мерир, подумал он. Мерир способен правильно им воспользоваться. Но затем он усомнился, вспомнив, что Моргейн заметила в мирриндянах много странного.

— Фвар кое-что принес мне, — сказал Рох. — Он не хотел отдавать, но Фвар весьма боится моего гнева и с готовностью отдал, чтобы не иметь неприятностей. — Он вытащил из пояса серебряный кружок на цепочке — подарок Мерира. — Это было на тебе. Я вижу, что эта штучка очень незнакомой работы, ничего похожего на работу наших родных мастеров или шиюнских. Видишь, на нем руны кел. Они означают «дружба». Кто твои друзья, нхи Вейни?

Он покачал головой, глаза его затуманились. Вновь им начал овладевать страх.

— Не совсем честно давить на тебя, когда ты напичкан этой дрянью, не так ли? Ты открыт, как чистая страница. Что ж, больше не буду. Но мы еще поговорим, когда ты придешь в себя. То, о чем я тебя спрашивал, я спрашивал не для того, чтобы причинить тебе вред. И ты не должен спать, Вейни. Не закрывай глаза. Смотри на меня осмысленно.

Ему это не удавалось, и Рох ударил его, чтобы привести в чувство.

— Не спи. Можешь злиться на меня, если это поможет. У тебя в глазах все еще туман от того наркотика, и пока это не пройдет, ты не должен засыпать. Я видел, как в стане люди от него умирали. Они умирали во сне. А ты мне нужен живым.

— Зачем?

— Что ж, по-твоему, даром я сегодня подставлял свою шею? Мне нужна за это хоть какая-то награда.

— Чего ты хочешь?

Рох засмеялся.

— Я хочу твоего общества.

— Я предупреждал… Я предупреждал, что ты не можешь ожидать от своих друзей доброго отношения. Ты — человек, а они ненавидят таких, как ты.

— Правда? — Рох засмеялся. — Так значит, ты признаешь во мне своего кузена?

«Кел сказал мне, — чуть было не проговорился он, — что ты — почти он». Но он был не настолько безволен, чтобы сказать это, и вовремя остановился. Рох обратил на него странный взгляд, затем пожал плечами и снова стал протирать его раны. Прикосновения причиняли боль, и Вейни морщился. Рох тихо выругался.

— Ничего не могу с этим поделать, — сказал он. — Благодари за это Фвара. Я стараюсь, но ничего не получается. Радуйся, что акил пока действует.

Рох действительно был осторожен и искусен. Он очистил раны, смазал их теплым маслом и перевязал самые кровоточащие из них. Он положил горячий компресс Вейни на колено, затем сменил его. Временами голова Вейни опускалась, и Рох приводил его в чувство и, наконец, позволил ему заснуть, тревожа только тогда, когда менял компрессы. Проснувшись ненадолго, Вейни увидел, что стоит глубокая ночь, и снова заснул, но Рох вскоре снова разбудил его, в очередной раз меняя компресс.

— Рох? — удивленно спросил он.

— Я не причиню тебе боли.

— Кто-нибудь может подсмотреть.

— Кто? Фвар? В моем шатре мало слуг. Спи, кузен.

Он заснул. Это сон был спокойным, в первый раз с тех пор, как он покинул Кархенд. Это был последний и самый приятный эффект слабеющего действия акила. Измученный, теперь он мог отдохнуть.

9

Когда Рох разбудил его вновь, в щели полога просачивался дневной свет, а сквозь дымовое отверстие над головой — туман. Перед ним стояла пища. Вейни уселся и стал поедать завтрак — хлеб и соленую рыбу, запивая кисловатым шиюнским напитком. Впервые за несколько дней он мог наесться вдоволь, как бы ни была проста эта пища и какие бы воспоминания она ни вызывала о Шиюне.

Пережевывание пищи вызывало боль, а на теле не было места, которое бы не саднило. Но колено в то утро уже могло сгибаться спокойно, и боль в нем, которая все эти дни была такой постоянной, что Вейни почти привык к ней, начала утихать. Он не стал одеваться, а просто закутался в отрез ткани, и Рох сказал, что горячий компресс должен оставаться на колене до обеда.

— Спасибо, — сказал Вейни.

— Что, искренняя благодарность? Это больше, чем я получил во время последней встречи. И думаю, что ты по-прежнему хочешь перерезать мне горло, кузен.

— Я в здравом рассудке и понимаю, что обязан тебе.

Рох криво усмехнулся и подлил воды в горшок, стоявший на огне, затем уселся и налил себе кружку шиюнского напитка, а выпив, скорчил гримасу. — Потому, что я не поступил с тобой так, как должен? Они накачали тебя этим наркотиком так, что ты перестал что-либо соображать, и если бы это продлилось достаточно долго, пожалуй, ты бы выдал им все, что знал, и этого было бы достаточно, чтобы они тебя пощадили… а может быть, и нет. Ты бы прожил столько времени, сколько им хватило бы, чтобы насытиться твоими мучениями. Ты должен быть мне благодарен. Но, конечно же, мне все равно пришлось бы выручать тебя — это было необходимо для меня самого. Ты мог меня погубить. А что касается всего остального, то тут ты прав — за тобой должок.

Вейни повернул ладонь шрамом вверх — на ней был знак Моргейн, рана, зарубцевавшаяся с кровью и пеплом.

— Я не могу так поступить, и ты это знаешь. Все, что я должен сделать, я сделаю — таков закон илинов. Не обещаю, что могу отступиться от него — это выше моих сил.

— Но у тебя их достаточно, чтобы напомнить об этом мне.

Он пожал плечами, обеспокоенный — Рох всегда имел возможность вырвать у него из груди сердце.

— Похоже, тебя не слишком испугало происшедшее в том шатре в минувшую ночь. Они пока не готовы покончить с тобой. Пока. Но однажды они все-таки найдут способ.

— Я знаю. Я знаю, в какой мере могу доверять Хитару, и мы давно ушли за эти границы.

— Потому-то ты и окружаешь себя подобными Фвару. Тебе хорошо известно, что он и его родичи некогда служили Моргейн, но стали ее противниками, когда не смогли получить от нее то, чего хотели. Они поступят так же и с тобой, в ту же минуту, как только ты пойдешь наперекор их желаниям. Это во мне говорит не только ненависть. Это правда.

— Я не упускаю этого из виду. Но есть еще тот факт, что Фвар и его родня предпочитают служить мне, а не кел, потому что хорошо знают, насколько кел любят их. Кел ненавидят всех людей в этом лагере — и хию, и болотников, — всех, кто имеет хоть малейшее представление о независимости. Но болотники не любят Фвара. Фвар и его люди малочисленны, и он знает, что если он потеряет бдительность, то болотники окунут его мордой в грязь. Фвар любит власть. Она ему просто необходима. Но чем больше власти, тем больше у тебя врагов. Когда он думал, что Моргейн даст ему власть, он присоединился к ней, и пока был уверен в ней оставался ей верным и сопровождал ее во всех опасностях. Ко мне он присоединился только потому, что знал: ему не совладать с кел, а я имею влияние в этом лагере. Фвар держит болотников под жестким контролем, и это меня устраивает. Он важен для того, чтобы я мог здесь существовать. Без меня он ничто, и он это знает. Но пока он служит мне, кел в этой стране не будут править хию и болотниками. И как ни горды кел, они понимают, что остальные превосходят их числом и что те люди, которые все еще служат им — это не более чем просто скот. Ни один человек из Шиюна не питает симпатий к болотникам и хию, но при этом ни один человек, живший под властью кел, не любит своих хозяев, даже те, кто носят клеймо на лице. Кел очень боятся своих собственных слуг и действуют вдвойне жестоко, чтобы держать их в повиновении. Но в открытую об этом они не говорят. С другой стороны, не получится ничего хорошего, если люди прознают об этом, не правда ли? Еще хлеба?

— Нет.

— Отношения между ними изменились с тех пор, как к власти пришел Хитару, — продолжал Рох, покачивая головой. — Для этого потребовалось принудить кое-кого из кел вести себя прилично. Однако во время перехода выживали только сильнейшие, а они и в обычное время не слишком жизнеспособны.

— Ты выбрал Хитару в союзники, хотя тогда у тебя был другой выбор.

— Да, — сказал Рох, наполняя обе их чашки. — Впрочем, позднее я жалел об этом. Мне всегда не везло с союзниками. Кузен… Где, по-твоему, скрывается Моргейн?

Вейни проглотил кусок, неожиданно ставший сухим, и потянулся за чашкой. Он стал пить, сделав вид, что не слышал вопроса.

— То место, куда она намеревалась попасть, переправляясь через реку, — сказал Рох, — это, несомненно, и есть место контроля. Я так полагаю, и Хитару, конечно же, тоже. Патрули Хитару обшарят там каждый кустик. Хитару не хочет, чтобы хию шли по ее следу. Я же настаивал на том, чтобы послать туда Фвара, и вот почему: Фвару не слишком хочется заниматься этим, но даже он видит, какая нам грозит опасность, если люди Хитару завладеют ее мечом. Я не сомневаюсь, Хитару и сам напуган, да и такие, как Шайен — если кто-нибудь из них получит меч, Хитару не поздоровится. Хотя, признаюсь, мне вовсе не по душе и мысль о том, что он окажется у Фвара. Конечно, Фвар, будь его воля, оставил бы тебя лежать под конем и погнался бы за нею. Теперь он локти кусает, но по-прежнему боится ее. Он однажды видел действие ее оружия — и был тогда вне себя от страха. Тогда-то он и стал ее ненавидеть. Он отважился издали пустить в нее стрелу, но оказаться лицом к лицу с ней и Подменышем… Впрочем, это совсем другой разговор. Фвар иногда не в состоянии понять, чего же он сам хочет. Инстинкт выживания у него порой сильнее, чем желание добиться цели. Сейчас он сожалеет об этом, но момент упущен — благодаря тебе, конечно.

— Упущен так упущен, — сказал он, и слова с трудом вырывались у него из горла. — Я ничем не могу тебе помочь.

— Между нами мир, мир — вот что я советую тебе помнить. Каждый раз, когда ты пытаешься идти против меня, вспоминай об этом — и выброси из головы тактику кел. Сегодня ночью, если бы я хотел, я мог бы сделать то же, что и они. Нет, я — единственная твоя надежда на спасение.

— Лилл был расположен к таким союзникам, как Фвар — бандитам, головорезам. Таких мерзавцев в его окружении всегда хватало. Я вижу, ты не изменился, и шансы мои, следовательно, равны тем, какие были у меня в Шиюне.

В глазах Роха появился туман, но затем они медленно прояснились. — Я тебя не виню. Я не верю своим союзникам, но это ты вынудил меня быть с ними. Они убьют меня, когда смогут, в этом я не сомневаюсь. Ты здесь в безопасности настолько же, насколько и я… только потому, что Хитару боится восстания в стане людей, которое вспыхнет, если он попытается захватить тебя. Кроме того, у него есть причина ждать.

— Какая причина?

— Весточка, которую в любую минуту может прислать один из его патрулей — что в их руках оружие Моргейн. И в ту же минуту, друг мой, мы с тобой окажемся покойниками. Есть и еще одна опасность: что я, ты и Моргейн окажемся не единственными, кто может использовать энергию Врат. Возможно, подобным знанием обладает еще кто-то в этой земле. И если это так… Это так, Вейни?

Он ничего не сказал, пытаясь сохранить бесстрастное выражение лица.

— Я подозреваю, что это возможно, — сказал Рох. — Но чего бы еще мы ни боялись, меча надо опасаться в первую очередь. Безумием было даже делать такую вещь. Моргейн знает об этом, я уверен. И мысль об этом… Я знаю, что написано рунами на этом лезвии, по крайней мере, часть того. Этого никогда не следовало писать.

— Она это знает.

— Ты можешь идти? Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

Он с трудом поднялся, и Рох протянул ему руку. Они прошли к дальнему краю шатра, Рох отдернул рваный полог и указал ему на горизонт.

Там, в сиянии гораздо более холодном, чем лунный свет стояли Врата. Вейни смотрел на них и содрогался от их близости, от присутствия этой смертоносной энергии.

— Не самое приятное зрелище, правда? — спросил Рох. — Они пьют разум, как воду. Они довлеют над нами. Я жил в их присутствии столько, что уже чувствую их сквозь стену шатра. Возле этих Врат мир между людьми невозможен — это чувствуют все, и люди и кел, — но из-за нее они боятся уйти отсюда, а сейчас они уже боятся и оставаться здесь. Некоторые, наверное, все же уйдут. Те же, кто останутся, сойдут с ума.

Вейни повернулся, отпустил руку Роха и едва не упал, но Рох вовремя подхватил его, отвел на место и помог опуститься на циновку возле костра.

Рох опустился рядом с ним на корточки, положив руки на колени, а затем уселся поудобнее, скрестив ноги.

— Теперь ты видишь, что в этом месте есть и другой источник безумия, не только акил. Причем гораздо более мощный. — Он поднял кружку и допил остатки напитка, глотая почти с трудом. — Вейни, я хочу, чтобы ты какое-то время защищал мою спину, как защищал ее.

— Ты безумен.

— Нет. Я тебя знаю. Не существует человека более надежного. Что касается твоей клятвы, то даю слово, ты можешь ее сдержать, когда захочешь. Я устал, Вейни. — Голос Роха вдруг прервался, в карих глазах появилась боль. — Я прошу тебя делать только то, что не противоречит данной Моргейн клятве.

— В таком случае, это может произойти в любое удобное для меня время. И я не буду тебя предупреждать.

— Я знаю. И все же прошу тебя. Только об этом.

Вейни был изумлен, вновь и вновь обдумывал эти слова, не находя в них ловушки, наконец кивнул:

— А до той поры я сделаю все, что могу. Хотя вряд ли смогу многое. Я не понимаю тебя, Рох. Мне кажется, ты что-то затеял, и я не верю тебе.

— Я сказал, чего я хочу. А сейчас я тебя покину на время. Спи. Делай, что хочешь, пока остаешься под этим кровом. Не ступай пока на больную ногу. Ставь компрессы, пока не пройдет.

— Если Фвар осмелится подойти ко мне…

— Они не ходят в одиночку, ты же их знаешь. Не тревожься об этом. Я буду присматривать за ним, так что тебя не должно беспокоить, где он.

Он поднялся и повесил на пояс меч, но оставил колчан и лук.

Выходя, он опустил полог шатра, закрыв от Вейни свет.

Вейни улегся на прежнее место и натянул на голову одеяло. Никто не потревожил его, и прошло много времени, прежде чем вернулся Рох, не сказав ни слова о том, что он делал. Однако лицо его было озабоченным.

— Я буду спать, — сказал Рох и улегся на свое ложе. — Разбуди меня, если будет необходимость.

Это было непривычное положение — Врата с одной стороны, враги-кел — с другой, а сам он охраняет родственника, которого поклялся убить. От неспособности делать что-то он думал о Моргейн, посчитал дни с момента их расставания. Четвертый день. За такой срок любая рана могла либо подзажить, либо проявиться в полную силу.

Весь день он накладывал компрессы на колено, а к концу дня Рох сменил повязки на его ранах и на время покинул его, после чего возвратился с едой. Затем Рох дал ему поспать, но среди ночи разбудил и попросил посидеть на страже, пока он отдохнет.

Он смотрел на Роха и гадал, что же происходит такое, что Рох не рискует, чтобы они спали оба. Лицо у Роха было таким, будто усталость его была уже невыносимой, словно была наконец единственная ночь за много суток, когда он мог заснуть, не боясь за свою жизнь. Вейни бдил до рассвета и лишь затем вздремнул, пока Рох занимался своими делами снаружи.

Его разбудил звук шагов. Это был Рох, а в лагере царила суматоха. Он вопросительно посмотрел на кузена, но Рох, не произнося не слова, уселся на циновку и положил меч рядом. Затем налил себе питья. Руки у него дрожали.

— Все скоро успокоятся, — сказал он наконец. — Самоубийство. Мужчина, женщина, двое детей. Такое здесь случается.

Вейни в ужасе уставился на Роха, потому что в Эндаре-Карше такого никогда не бывало.

Рох спокойно пожал плечами.

— Это все из-за кел. Это они толкают людей на подобные вещи. И это еще не самое страшное зло. Врата… — Он вновь пожал плечами, на этот раз с дрожью. — Они довлеют надо всеми, кто здесь.

Занавес откинулся, и Вейни увидел вошедших Фвара и его людей. Он потянулся к горшку с напитком, но не для того, чтобы пить. Рох перехватил его запястье.

— Все угомонились, — сказал Фвар, избегая взгляда Вейни, глядя на Роха. — Родственники уже начали хоронить погибших. Но возникло много других проблем. Хитару нас оттесняет. Мы не можем держать людей повсюду.

Мгновение Рох молчал.

— Хитару играет в опасную игру, — сказал он спокойным голосом. — Садитесь — и ты, Фвар, и твои люди.

— Я не буду сидеть рядом с этим псом.

— Садись, Фвар. Не испытывай моего терпения.

Фвар долго раздумывал над этими словами, затем мрачно уселся возле очага, а его родственники расположились рядом.

— Ты требуешь от меня слишком многого, — сказал Вейни.

— Не ссорься с ними, — сказал Рох. — Это входит в твое обещание.

Вейни мрачно наклонил голову, посмотрел на Фвара. — Только раз этого просит Рох.

— Ладно, — дерзко ответил Фвар, но Вейни склонен был полагаться на его слово не больше, чем на слово Хитару. А то и меньше.

— Я скажу вам, почему вы не должны враждовать, — сказал Рох. — Потому что всем нам грозит гибель, поскольку мы между кел и болотниками. Потому что… — Он показал за плечо, туда, где за стеной шатра скрывались Врата, — потому что эта штука сведет нас с ума, если мы здесь останемся. А нам это не нужно.

— Куда, в таком случае? — спросил Фвар, и Вейни стиснул зубы и уставился на циновку, чтобы скрыть свое удивление. Ему вдруг стало страшно, сердце подпрыгнуло, когда он пришел к неожиданному заключению: он не верил ни одному слову Роха, но ему оставалось только принять это. Альтернативой были или Фвар, или другие.

— Нхи Вейни может принести нам существенную пользу, — сказал Рох тихо. — Он знает эти земли. Он знает Моргейн. И он знает, каковы его шансы в этом лагере.

— Особенно в окружении таких, как эти, — сказал Вейни, и тут же из ножен выскочил кинжал, но Рох раньше обнажил свой длинный меч и упер острие в живот Трина.

— Я снова прошу: мир, или никто из нас не сможет уйти из этого стана… или же не уцелеет в пути.

Фвар сделал Трину успокаивающий жест, и кинжал спрятался в ножны.

— Ставки сейчас гораздо выше, чем вы думаете, — сказал Рох. — Вскоре это станет ясно. Но будьте готовы к походу. Будьте готовы выехать даже нынче ночью.

— Шию пойдут следом.

— Возможно, пойдут. Вам, возможно, придется их убивать. Есть такой шанс. Но мой кузен — это другой вопрос. Не вздумайте заколоть его в спину. Слушай меня внимательно, Фвар, предводитель Маай. Убьешь его — и с одной стороны от тебя откажется народ Шию, с другой — местные люди. А это не лучше, чем наше нынешнее положение. Ты понял меня?

— Да, — сказал Фвар.

— Смотри на вещи более просто. Что касается меня, я не буду участвовать в ваших приготовлениях. Шию требуют от меня, чтобы я послал вас на разведку. Если вас спросят, так и скажите. Если же возникнет переполох… впрочем, постарайтесь его избежать. Идите.

— Кого ты предаешь, Рох? Всех?

Темные глаза Роха встретились с глазами Вейни.

— Всех, кроме тебя, мой кузен.

В голосе звучала холодная насмешка.

Он опустил глаза, не в силах выдержать этот взгляд, будивший в нем сомнения.

— Я пойду с тобой.

— И будешь защищать мою спину?

Он пристально смотрел на Роха.

— Тебя надо защищать в основном от Фвара, кузен. Да, я буду охранять тебя, а ты меня. Всегда один из нас будет бодрствовать, но притворяться спящим.

— Ты заранее продумал этот поход? Еще тогда, когда отобрал меня у Хитару?

— Да. Прежде я не мог оставить Врата, опасаясь Моргейн. Теперь же я не могу оставаться здесь, опасаясь ее… Теперь я знаю то, что мне нужно было знать, и ты поможешь мне, нхи Вейни из клана Кайя. Я отправляюсь к Моргейн.

— Я не поведу тебя.

— Я бегу от союзников, кузен. Я все равно попаду к ней. Возможно, она погибла, и тогда мы, мы оба посмотрим, что нам удастся сделать. Но она не умирает так легко, эта ведьма из Инор-Пиввна. И если она жива… Что ж, я попытаю счастье с ней.

Вейни медленно кивнул, чувствуя, как засосало под ложечкой.

— А с Фваром ты поосторожнее, — сказал Рох. — Будь спокойнее.

— Оружие.

— Получишь. Твое собственное. Я забрал все твое имущество у хию. И наложу повязку тебе на колено. Вон там одежда получше, чем эти лохмотья, которые дали тебе хию.

Он склонился над грудой, на которую ему указал Рох, нашел собственные сапоги, а также все остальное, что ему было нужно, и оделся. Он и Рох носили одежду одного размера. Он старался не смотреть на Роха и держать свои мысли при себе. Рох знал, что когда придет время, Вейни повернет против него. Рох знал это, и тем не менее вооружал его. Эта мысль отнюдь не доставляла ему удовольствия.

Рох устроился в углу возле стены из травы и глядел на него из-под полуприкрытых век. — Не веришь мне? — заключил он.

— Не больше, чем дьяволу.

— Поверь мне, наконец: за пределами этого лагеря ты должен полагаться на меня и защищать меня, иначе маай Фвар с обоих нас сдерет шкуры. Ты можешь погубить меня, но обещаю — это не принесет тебе пользы.

Суматоха не стихала. Через час она разгорелась с новой силой, затем Трин сунул голову в шатер и, тяжело дыша, произнес:

— Фвар говорит, что все готово. Нет смысла ждать дотемна. Говорят, надо бы отправляться. Болотники хотят поджарить его на медленном огне. По мне — так правильно хотят, но если они поднимутся на нас и если кел их поддержат… В общем, если хочешь вывести отсюда коней, надо делать это сейчас, быстро, пока они там что-то замышляют. А то потом, когда у них дойдет до дела, у нас может ничего не получиться.

— Хорошо, — сказал Рох.

Трин плюнул в сторону Вейни и вышел. Вейни сидел неподвижно, вздрагивая от гнева.

— Сколько времени они еще будут нужны нам? — спросил он.

— Смирись, тебе предстоит вытерпеть гораздо худшее. — Рох бросил Вейни кипу одежды. Он поймал ее, но не стал больше ничего делать, ослепленный яростью. — Да-да, кузен. Ты будешь вооружен, но ничего не должен делать. Ты дал мне обещание, и я уверен, что ты его выполнишь. Умерь типичный для нхи норов и не делай ничего сгоряча. Забудь об отмщении, пока не придет время… Поступай как илин. Ты помнишь, что это такое, верно?

Вейни дрожал. Сделав несколько порывистых вздохов, он ответил:

— Я не принадлежу тебе.

— Но пусть несколько дней будет именно так. Несколько горьких дней… Благодаря этому тебе удастся их пережить — разве это не будет означать, что ты послужишь ей?

Этот аргумент попал в цель.

— Хорошо, — сказал он и принялся натягивать на себя одежды хию. Рох делал то же самое.

В шатре лежало еще две груды. Одну из них Рох передал ему, и она оказалась неожиданно тяжелой.

— Твои доспехи, — сказал Рох. — Все твое имущество, как я и обещал. А вот твой меч. — Он развернул и протянул Вейни оружие, а также пояс и прочее. Вейни быстро подпоясался, так торопливо, что перевязь задела рану на плече, и та заныла. Рох меньше походил на хию, чем он, потому что волосы у него на затылке не были стянуты в узел воина, как полагалось лорду Эндара, а были сбриты наголо. Его собственное лицо, покрытое шрамами, не знало бритвы уже неделю, а волосы отросли до плеч. Обычно они не спадали на глаза благодаря шлему или повязке, но теперь Вейни распустил их, что позволило скрыть некоторые из шрамов. Он вспомнил поведение хию и постарался принять наглый вид, соответствующий манерам дворовых псов. При мысли о том, что предстоит покинуть шатер, он почувствовал себя голым, кровь в жилах застыла.

Рох собрал свое оружие, главным из которого был прекрасный эндарский лук. В колчане находились необычайно длинные стрелы кайя с зеленым оперением. За пояс он сунул Клинок Чести с костяной рукояткой, подвесил меч и топор, причем последний предназначался для ношения на седле. Предводитель клана, подумал насмешливо Вейни. Как бы он ни маскировался, он не мог выглядеть как-то иначе.

И когда возле шатра затопали кони, а вдали послышались крики людей, он вышел и увидел высокую черную кобылу Роха, выделявшуюся среди менее рослых шиюнских лошадей. Никакой надежды проехать скрытно… Наверняка поднимется тревога… — Чертова спесь кайя, — выругался Вейни вслух и забрался в седло на гнедого, которого ему подвели. И снова выругался, когда в ноге вспыхнуло пламя. Он откинул волосы с глаз, взглянул и увидел группу всадников-кел, движущуюся к ним со стороны центра стана.

— Рох! — закричал он.

Рох увидел их, развернул вороную и помчался сквозь хию, ведя за собой около сорока всадников.

— Мы оторвемся от них! — закричал Рох. — Они ничего не смогут нам сделать!

Стражники увидели их приближение и смутились. Рох натянул поводья, закричал, чтобы открывали проход, и в появившееся отверстие хлынули хию. Вейни держался рядом с Рохом. Он даже опомниться не успел — так быстро все произошло. Они пронеслись по лагерю людей, нацеливаясь на собравшуюся там толпу.

Мечи вылетели из ножен. Испуганная внезапностью толпа вздрогнула и разбежалась по сторонам, осталось только несколько замешкавшихся. Одного человека сбили и затоптали, но вскоре люди опомнились, в ярости заорали и стали швырять вслед всадникам камни. Вейни пригнулся. Ему не пришлось обагрять меч кровью — ни людей, ни хию, скакавших рядом.

Перед ними была равнина. Рох рассмеялся:

— Кел сейчас поедут через разворошенный улей.

Он оглянулся и уже не увидел людей. Не было ни летящих им вслед камней, ни драк. Люди спрятались, и всадников шию не было видно. Либо они решили проехать другим путем, не через лагерь людей, либо их попытка прорваться здесь не удалась — в обоих случаях у беглецов была фора перед преследователями.

— Когда Хитару узнает, что мы ушли, — сказал Рох, — а он, наверное, уже узнал, — он не сможет удержаться от преследования.

— Да, — сказал Вейни. — Я тоже так думаю.

Он вновь глянул через плечо, в сторону всадников хию, и утвердился в мысли, что приходила ему в голову и прежде: после бегства Роха весь этот огромный стан зашевелится и снимется с места.

Он ничего не сказал, поняв наконец ту ловушку, в которую попал. Он хотел жить и потому закрыл глаза на все, кроме проблем своего спасенья.

Мирринд, с тоской подумал он. Мирринд и все эти земли.

10

Они гнали коней пока те не обессилели и перед тем, как сделали привал, уже стемнело. Костров на ночь не зажигали, двинуться в путь им предстояло на рассвете. Вейни соскользнул с седла, держась за луку, и едва устоял на ногах. Но тем не менее он позаботился о коне, взял упряжь и подошел к Роху, наклонив голову, когда проходил среди хию. Он думал, что если кто-нибудь из них поднимет на него руку, он повернется и убьет его. Это было безумием, и он это понимал. Обойдя человека, который поглаживал свою лошадь по холке, он приблизился к Роху и сказал, облачив себя, как в маскировочную одежду, скромностью илина:

— Я бы хотел переодеться.

Он положил ношу своего коня на землю и уселся на нее, так как стоять ему было тяжело.

— Я тоже. Переодевайся.

Вейни с отвращением сбросил одеяние хию и остался только в рубашке и штанах. Он надел кожаную подкольчужную куртку и хотел было натянуть кольчугу, но плечи у него онемели и это ему не удалось. Он накинул поверх куртки плащ, и больше ничего. Рох переоделся. Подойдя к Фвару, он приказал:

— Нам нужно, чтобы часовые следили за всеми сторонами горизонта. Шию наверняка гонятся за нами, но кто-то из них может возвращаться из лесу, и не стоит рисковать встречей с ними.

Фвар издал какой-то звук, который можно было принять за согласие, повернулся и отошел, как бы невзначай зацепив сапогом здоровую ногу Вейни.

Вейни упал, в колене возникла острая боль. Он перекатился и с трудом стал подниматься. Рох уже стоял на ногах с обнаженным мечом.

— Еще раз ты сделаешь это, — сказал Рох, — или вообще прикоснешься к нему, и я снесу тебе башку с плеч.

— За этого?

Вейни уже почти поднялся, но Рох положил ладонь на его руку и удержал его, а когда Вейни заупрямился и все же встал, он повернулся к нему и жестко ударил ладонью по лицу.

— Ты забываешься. Наверное, у Моргейн больше терпения, чем у меня. Будешь доставлять мне хлопоты — я отдам тебя им.

Гнев на миг ослепил его, но затем он все понял, опустил голову и снова сел. Это позабавило хию, и он тоже не смог сдержать смех, который, как бы ни был мерзок, разрядил обстановку.

— Он илин, — сказал Рох. — Тот самый, о котором поется в песнях. Наверное, мы забыли обычай, ибо он не вольный человек. Он подчинен Моргейн, он ее слуга, и не более. По законам Эндара он не виновен, если прольет чью-то кровь — в этом вина только Моргейн. Теперь он у меня на службе, маай Фвар. Или ты предпочел бы убить его и лишиться последней надежды на спасение? Это твой выбор. Убей его — и у нас не останется проводника и возможности беспрепятственно пройти по лесу. За нашими спинами Хитару. Почему, как ты думаешь? Из-за меня? Нет. Я мог бы уехать, и Хитару стерпел бы это, как и все, что я делал, потому что он боится убить меня. У меня знания, которые позволяют ему находиться на этой земле… знания о Вратах и о могуществе, которое даже более велико, чем подозревает Хитару. И поскольку ты служишь мне, Хитару боится нас обоих. Но слушай меня, и я скажу, что послужило причиной наших разногласий с Хитару, почему он пошел против нее — а он сделал это, можешь вернуться обратно и убедиться. Это потому, что у него была возможность допросить этого человека, и теперьон достаточно знает — он знает, что с помощью этого человека я могу сбросить кел… и захватить власть над всеми этими землями.

Наступила мертвая тишина. Все люди стояли, внимательно слушая его слова. Вейни отвернулся, опустил голову, сжимая в руке рукоять меча.

— Как? — спросил Фвар.

— Этот человек знает лес, знает его жителей и Моргейн. Кел не смогут найти ее. Он сможет. Он позволит нам отнять у нее оружие и захватить место контроля над Вратами. Неужели вы думаете, что лорды кел позволят вам беспрепятственно завладеть всем этим? Они будут рисковать головой, лишь бы воспрепятствовать нам. Неужели вы думаете, что им хочется оказаться под властью людей? Но мы справимся с ними. Никто… ни один не смеет поднять руку на этого человека. Я обещал ему за помощь жизнь. Кел не смогут ничего от него добиться. И вы тоже, друзья мои. Но меня он слушаться будет: он знает, что я свое слово сдержу. А теперь, если все это вас не устраивает, отправляйтесь к Хитару — испытайте судьбу, может, он и пощадит вас. Или же можете остаться со мной, но тогда держитесь от него подальше, иначе рискуете остаться с одной рукой. Он слишком ценен для меня.

— Но так будет не всегда, — сказал кто-то.

— Клянусь! — закричал Рох. — Выбрось это из головы, Дерт! Выбрось это из головы!

Окружающие мрачно молчали. Дерт сплюнул на землю и кивнул. Остальные тоже пробормотали свое согласие.

— Четыре дня, — сказал Рох, — и мы добьемся всего того, ради чего вы пришли ко мне. Тогда вы будете вольны делать все, что захотите. Это вас устраивает? Четыре дня.

— Ладно, — сказал вдруг Фвар, и остальные с ним согласились. — Ладно, лорд, — сказали другие, лагерь утихомирился, люди разошлись, тихо обсуждая друг с другом, что будет, когда они получат власть над лордами кел.

Вейни тяжело сглотнул и посмотрел на Роха, который устраивался на ночь. Рох ничего не сказал.

— Тебе больно? — спросил он некоторое время спустя. Вейни покачал головой, хмуро глядя на Роха. Он не отваживался ответить — родичи Фвара наверняка подслушивали. К этому надо было привыкнуть. Рох не должен был его успокаивать или делать что-нибудь, что могло выдать соглашение между ними. А Вейни не мог справиться с сомнениями. Вдруг Рох только что сказал правду?

Рох стиснул его предплечье.

— Поспи немного, кузен.

Вейни закрылся одеялом и улегся. Он заснул, но ненадолго.

Посреди ночи Рох разбудил его. Он открыл глаза и стал дежурить, в то время как Рох улегся спать. Вокруг звучало сопение спящих людей, фырканье коней, ощущалась напряженность от столь странной комбинации людей и целей. Она действовала на него угнетающе.

При первом намеке на рассвет лагерь ожил, часовые стали расхаживать среди спящих и пинками расталкивать их, обходясь со своими сородичами не милосерднее, чем с чужаками. Вейни не мог одобрить такой побудки, но встал и разбудил Роха, разочаровав хию, который направлялся к ним. Рох уселся и принялся натягивать на себя доспехи. Люди уже седлали коней, проклиная ночную тьму и холод. Фвар под одеяния шию надел чешуйчатые доспехи. Вейни заметил это еще в первый раз, когда встретился с ним. Он с трудом натянул свою кольчугу, надел латы, нахлобучил на голову шлем, убрав волосы с глаз. А Рох сунул ему за пояс еще один кинжал, не Клинок Чести, а простой шиюнский нож.

— Ты долго и преданно носил мой клинок, — сказал он насмешливо. — Я не могу не отблагодарить тебя.

— Я тебя тоже, — сказал Вейни.

Он поместил это оружие в соответствующее место за поясом и пошел посмотреть на коней. Продвигаясь среди хию, он опустил голову и не реагировал на их насмешливые взгляды, задыхаясь от гнева, напоминая себе, что должен сохранять спокойствие. Это были всего лишь подначки, хотя за всем этим лежала злоба. Они надеялись спровоцировать его, чтобы на него разгневался Рох… «Будешь доставлять мне хлопоты, — сказал тогда Рох, — я отдам тебя им». Они ожидали этого. Но илину из Эндара-Карша было не привыкать к таким насмешкам. Служба у Моргейн с самого начала была столь же тяжелой. Он вдруг вспомнил ее лицо, и голос, и вежливость, с которой она к нему обращалась, и тут же отбросил это воспоминание.

Она не могла быть мертва. Он не мог оказаться привязанным к миру, в котором ее бы не существовало. Рассудок не мог смириться с такой мыслью.

— Лорд, — сказал кто-то и показал на юг, в направлении Врат. Там, на горизонте, была другая заря, мерцание красного света, более яркого, чем настоящий рассвет.

— Огонь, — прошипели многие рты.

Рох поглядел в ту сторону и вдруг подал знак отправляться.

— Должно быть, кел усмирили вызванный нами переполох. Иначе и быть не могло, не стоило и надеяться. Огонь означает, что они согнали с места нижний лагерь: мы уже наблюдали подобную тактику. Они теперь идут за нами, а их разъезды отправились в путь задолго до того. Надо отправляться немедленно. Они идут за нами. Все.

Когда наступило утро, все отчетливо увидели дым на горизонте. Но вскоре ветер рассеял его. Ветер крепко дул с юга. Будь иначе, огонь не мог бы погнать всю орду на них.

— Они направляются к реке на юге, — заключил Рох, повернувшись в седле и глядя назад. — Это хорошо. Безумие заставляет их предполагать, что они поймают нас на этих равнинах.

— Их всадники передвигаются наверняка куда быстрее огней, — сказал Вейни и тоже оглянулся. Но увидел лишь воинов Фвара, их лица были приятны ему не более, чем лицо Хитару. Он вновь повернулся и обменялся с Рохом несколькими словами, заботясь скорее о спокойствии своего кузена.

На привале он стреножил коня Роха и сделал все то, что делал, когда сопровождал Моргейн. Днем хию вели себя непривычно покорно — все, что они делали, они делали на глазах у Роха. Было мало презрительных взглядов, и лишь однажды Фвар широко улыбнулся и засмеялся. — Жди, — сказал Фвар, и только. Вейни твердо посмотрел на него, понимая, что главная опасность для него — нож в спину, когда придет время, но Фвара остерегаться надо было постоянно.

Как-то раз он увидел, как Фвар смотрит Роху вслед. Когда он смотрел ему в лицо, то глаза у него были совершенно другими.

«Это человек, который никогда ничего не забывает, — подумал Вейни. Он считает, что кое-что ему должен я, кое-что — Рох. Это несомненно».

«Стереги мою спину», — говорил ему Рох, зная своего слугу.

Они перебрались через две реки, утром и в полдень, держа путь чуть восточнее чем прямо на север, направляясь к истокам Нарна. Это направление выбрал Вейни, Рох согласился с курсом, а Фвар и его люди следовали за Рохом.

Он вспомнил, что к северу располагался лагерь Фвара или людей Хитару, там, где он попался, и опять ему туда не хотелось. Однако именно там был брод через реку Нарн. Но между ними и рекой была еще полоса леса, который не очень-то любил людей, и Вейни повел отряд туда, надеясь, что там их всех ожидает гибель. На это он решился, когда услышал разговор Роха с хию. Лучше погибнуть, чем навести их на Моргейн. Он жил лишь одним страхом — что Фвар вспомнит, где именно они его скрутили, и поймет, что их водят за нос. Фвар бывал в этих местах и, возможно, хорошо знал здешние опасности.

Но этого не случилось. Он старался ничем не выдать себя, ехал, свесив голову на грудь и делая вид, что ему тяжело переносить боль ран и усталость. На самом деле он порой ухитрялся даже вздремнуть в седле, но недолго, и старался не позволить им сменить направление.

— Всадники! — вдруг сказал Трин.

Вейни поднял голову и поглядел туда, куда он показывал. На севере клубилось облако пыли. Сердце его тревожно заныло.

— Там должен быть лагерь шию, — сказал он Роху. — Но они могут еще не знать, что ты порвал с Хитару.

— Они узнают это достаточно скоро, — сказал Фвар. — Дайте ему что-нибудь прикрыть доспехи, быстро.

Хотя это было сказано Фваром, к этим словам стоило прислушаться. Вейни отстегнул кирасу и снял шлем, распустив волосы на манер людей с Бэрроу. Фвар снял с себя тунику из шерсти и передал ему.

— Одевай, ублюдок, и спрячься среди нас.

Он послушался, набросив грязное одеяние на кожу и кольчугу и спрятавшись в центре этой волчьей своры, где он был не столь заметен. Лицо его горело от ярости на Фвара, отпустившего ему насмешку; в пылу гнева он вспомнил, что Рох был его близким родственником по материнской линии, и такое оскорбление было не из тех, которые прибавляли чести клану Кайя или дому Роха.

Всадники Фвара тесно сомкнулись вокруг него, но волосы у них были темными и никто из них не был такими высокими, как он. Он старался как можно меньше выделяться, но мало что мог сделать. Наездники быстро приближались и, судя по облаку поднятой пыли, явно двигались им навстречу.

— Лагерь Сотарра, — пробормотал человек слева. — Это люди Шайена.

Рох и Фвар выехали вперед навстречу всадникам — разумный маневр, если среди них был и сам Шайен. Всадники замедлили движение, натянули поводья, остановились, кроме трех своих предводителей, которые не остановили коней. Всадники Фвара достали стрелы и приготовили луки, но постарались сделать это скрытно.

Здесь и в самом деле был Шайен. Вейни узнал молодого лорда кел и поблагодарил небо за расстояние, разделяющее их. Все пока выглядело мирно. Шайен приказал им остановиться и последовать за ними в его стан.

— Я не хочу, чтобы вы, выродки с Бэрроу, носились где вам вздумается по моей территории. Вы совсем обнаглели, как я погляжу — не подчиняетесь моим приказам.

— Они подчиняются моим приказам, — сказал Рох, повернувшись к нему лицом. — Прочь с дороги, лорд Шайен. Это мой путь.

— Можете, конечно, ехать дальше, но тогда скоро вам предстоит въехать в лес, и тогда вы потеряете своих людей, да и сами тоже погибнете. Из леса еще никто не возвращался живым, и я применю силу, чтобы остановить тебя, лорд Рох. Ты слишком рискуешь.

Рох поднял руку. Хию наставили на всадников натянутые луки.

— Мы едем дальше, — сказал Рох.

Неповиновение людей привело Шайена в изумление.

— Да ты совсем сошел с ума!

— Отойди с моего пути. Не пытайся выяснить границы моего безумия.

Шайен развернул коня, и сопровождавшие его отступили вместе с ним. Он пришпорил коня и помчался к своему лагерю, мерцавшему чешуйчатыми доспехами и пиками. Один из людей с холмов Бэрроу вслух поблагодарил за защиту нескольких богов.

Рох двинулся дальше, Фвар и Трин последовали за ним. Они проскакали мимо шиюнских наездников, стоявших спокойно и просто смотревших на них. Сначала с флангов, потом со спины они оказались открытыми для шию, но те оставались неподвижными. Наконец шию остались вдали, Рох пришпорил коня и помчался галопом, а вслед за ним и все остальные. Так они мчались до тех пор, пока кони не начали спотыкаться, и все же на привал остановились не раньше, чем совсем стемнело.

Фвар потребовал обратно свой плащ. Вейни с радостью сбросил его с плеч, стреножил своего коня, коня Роха и… коня Фвара, потому что тот, под общий хохот компании, бросил ему свои поводья, как это сделал Рох. Все они стали звать его словом «ублюдок», видя, как оно на него действует.

Он не глядел в их лица, расседлывая коней и идя через хию обратно к Роху, возле которого сидел Фвар.

Ему тоже ничего не оставалось, кроме как сесть, когда Фвар ухватил его за плечо и грубо потянул вниз.

— Ты ведь наш проводник, не так ли? Так уверяет лорд Рох. Так что там сказал Шайен насчет опасности в лесу?

Он сбросил руку Фвара.

— Опасность есть, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Для тебя опасности есть везде, куда бы ты ни поехал. Я могу провести вас через них.

— Какие опасности?

— Там другие кел.

Фвар скривился и взглянул на Роха.

— У Моргейн есть союзники, — объяснил Рох.

— В какую ловушку ты задумал завести нас? Однажды мы уже доверились ей и страшно поплатились за это. В таких делах я никому не поверю.

— В таком случае, тебе не позавидуешь. С одной стороны — Хитару, с другой — Шайен и лес, через который ни одному из вас не проехать.

— В этом твоя заслуга.

— Я хочу поговорить с тобой наедине. Вейни, отойди.

— Позаботься об этом, Трин.

Вейни начал подниматься, но Трин вскочил раньше, схватил его за руку и поволок в дальний конец лагеря, где стояли кони.

Фвар и Рох говорили друг с другом, словно две тени во мраке. Их не было слышно. Вейни смотрел на них, пытаясь все же расслышать, стараясь не обращать внимания на своего сторожа, который внезапно схватил его ворот и потянул к земле. — Сядь, — посоветовал Трин, и он послушался. Трин несколько раз со злобной ухмылкой на лице пнул его по больному колену. — Рано или поздно мы заберем тебя от него, — пообещал он.

Вейни ничего не ответил, рассчитывая, что все будет совсем иначе.

— Нас тридцать семь, и все горят желанием разделаться с тобой.

Он опять промолчал, и Трин снова занес ногу. Вейни схватил ее и выкрутил, так, что Трин полетел вниз, испугав коней, и заорал, зовя на помощь. Вейни ударил хию, встал над ним и рассек веревку, которой была привязана лошадь. Та отпрянула; он потянул веревку к себе, почувствовал, как к нему приблизилась темная масса, и залез на нее.

Лошадь заржала и дернулась, пытаясь вырваться от удерживавших ее хию. Соскочив с животного, Вейни бросился с кинжалом на кричащую массу людей и ударил вслепую, но у него перехватили запястье, вырвали кинжал и едва не сломали руку.

Его свалили на землю, затем кто-то схватил его за грудки и рванул на себя. Он мог ударить, но увидел блеск кольчуги и понял: перед ним Рох. Тот выругался и встряхнул его, и Вейни откинул волосы со лба, готовый драться со всеми, кто попытается пойти на него. Один попытался — Трин, живой, с окровавленным лицом и ножом в руке.

Фвар остановил его, выхватив из его руки кинжал.

— Нет, — сказал Фвар. — Нет. Оставь его.

Хию зловеще попятились, стали разбредаться. Дрожащий от злобы Вейни, хрипло вздохнул. Рох не отпускал его. Он схватил руку Роха и сбросил ее.

— Пытался бежать? — спросил Рох.

Он ничего не ответил. И без того было очевидно, что пытался.

Рох схватил его за руку, повернул запястье вверх и вложил в нее ручку кинжала. — Забери и скажи спасибо мне.

Вейни опустился на землю, Рох некоторое время стоял, глядя на него сверху, затем повернулся и побрел прочь. Фвар стоял в стороне, и Вейни поднялся, ожидая вспышки злобы со стороны Фвара, со смущением думая о том, что именно он остановил расправу.

— Кто-нибудь, добейте коня, — сказал Фвар. Кто-то из людей подошел к лошади и прекратил ее мучения.

Вейни двинулся к Роху. Фвар взял его за руку.

— Пошли, — сказал Фвар и повел его через толпу.

Никто не поднял на него руку. Один лишь Трин порывался, но Фвар отвел его в сторону, что-то сказал, и Трин стал умиротворенным.

Неожиданно успокоившись, Вейни оглянулся на Роха, который отвел взгляд и начал готовиться к ночному отдыху.

11

Они опять двинулись в путь до зари, и к тому времени, как наступило утро, вдоль северного горизонта перед ними уже изогнулась темная стена Шатана.

Весь этот день они испытывали странное беспокойство, которое заставило всадников остановиться и переговорить перед тем, как они въехали в гущу деревьев.

Вейни теперь ясно видел и понимал, что задумал Рох, но не осмеливался задавать ему вопросы, потому что рядом с ним, как всегда, был Фвар. «Я обезумел, — по-прежнему думал он, — что поверил ему». Он боялся и чувствовал гнетущую тяжесть на сердце, которую не могла облегчить близость Шатана. Ехать в эту тьму…

Он пощупал колено и подумал, что на коне он человек, а без коня — все равно, что мертвец. Мчаться во весь опор через эту чащу было немыслимо, идти пешком, хромая, тоже не представлялось возможным. Вопрос в том, как далеко ему удастся завести эту банду прежде, чем кто-то потребует остановиться и предъявит ему обвинение.

И все же Рох позволял ему вести их, даже после предупреждения Шайена, а когда Фвар проворчал что-то, велел ему замолкнуть. Никто не посмел ему возразить. Слышался только шепот ехавших позади.

В полдень они остановились и уселись, не выпуская из рук поводья, позволив коням отдохнуть, а сами немного поели и утолили жажду, не распаковывая ничего, что могло бы вызвать заминку, готовые ехать в любую минуту.

Началась азартная игра, в которой требовались опыт и проворство, где воображаемой ставкой была судьба всех кел. Рох сидел, не улыбаясь, не встречаясь взглядом с Вейни и ничего не говоря.

Внезапно он встрепенулся, схватил его за плечо. Повернувшись, Вейни увидел дымку пыли на южном горизонте.

— Думаю, нам пора двигаться, — сказал Рох.

— Да, — прошептал он. Не могло быть сомнений — это Хитару со своими всадниками и орда Шию.

Фвар грязно выругался и приказал своим людям садиться в седла. Они оторвались от игры и торопливо забрались на коней. Вейни взгромоздился на свою лошадь и еще раз оглянулся, схватив поводья.

На горизонте было уже не просто облачко пыли — оно растянулось в широкую дугу, идущую на них с юга и запада.

— Шайен, — сказал он. — Шайен примкнул к ним.

— Должно быть, пыль увидели в лагере Сотарра, — догадался Фвар и выругался. — И наверняка в стороне Нарна тоже есть кто-нибудь. Они тот час же двинутся сюда.

Рох не ответил, лишь вонзил шпоры в бока черной кобылы. Все поспешно поскакали за ним, переведя коней на отчаянный галоп. Но шпоры и нагайки не могли заставить слабых коней мчаться быстрее сильных, и некоторые хию начали отставать… Утомленные путешествием, животные из Шиюна не могли догнать эндарскую кобылу, а Вейни с самого начала похода хорошо ухаживал за своим гнедым. Животное так и не привыкло к нему, человеку более высокого роста, чем любой хию, но оно было менее утомлено, чем остальные, да Вейни пока и не пытался вырваться вперед. Сейчас не имело значения, кто будет впереди, главное — не оторваться от остальных, когда впереди уже видна зеленая линия…

Кел догоняли; он оглянулся и увидел сквозь пыль отблески металла. Несомненно, это были кел; кони и упряжь у них были лучше и они могли бы загнать своих лошадей насмерть, лишь бы не упустить беглецов.

Рох оторвался уже далеко, и всего лишь несколько хию держались около него. Вейни натянул повод, огибая всадника, затем, не увеличивая скорости, обогнал еще троих. Он прикусил губу и направил коня к тому месту, где, как ему показалось, в лесу был более легкий проход.

Теперь облако пыли было не только позади них, но и угрожающе близко на востоке.

Остальные тоже обратили внимание на эту силу, возникшую, словно по волшебству, в сиянии металла. Хию встревоженно закричали, пришпорили и подхлестнули коней, словно это могло им помочь, словно кони могли от этого быстрее скакать по земле, где и пешком идти было бы трудно.

Вдруг одна лошадь с визгом упала прямо под ноги другой. Вейни оглянулся: одним из упавших всадников был болотник, и его товарищ тоже спешился, чтобы помочь ему. Итого отстали трое. Человек подобрал одного упавшего и поскакал вслед за остальными, но перегруженный конь начал заметно отставать.

Вейни выругался. Он был родом из Карша и слишком любил лошадей, чтобы радоваться тому, что сейчас происходило. Дело рук Роха, эндарское коварство Роха, подумал он, но лишь потому, что ему необходимо было на кого-то обратить свой гнев.

Лес был уже совсем близко, но и всадники кел были на расстоянии полета стрелы. Замелькали стрелы, пока еще не долетая до цели. Затем стрелять в них прекратили, потому что лучникам приходилось сбавлять скорость, чтобы выпустить стрелу, что никакой пользы преследователям не приносило.

Вейни скакал теперь уже далеко не последним; еще три, нет, четыре лошади упали, остальные выглядели так, будто тоже могли свалиться в любой момент.

— Хей! — закричал он и наконец все же воспользовался шпорами, еще быстрее устремился вперед, обогнал почти всех, стремительно сокращая расстояние до леса, догоняя эндарскую кобылу Роха. Вейни пригнулся, хотя стрелы пока еще не попадали в цели; лес был уже почти перед ним. Рох пересек барьер из зеленого кустарника перед лесом, за ним Фвар, затем Трин. Теперь он был третьим, остальные тоже под разными углами устремлялись к тому же месту в лесу. Одна лошадь бежала без седока.

Конь под Вейни крепко держался на ногах и нес его к приближающейся зеленой стене. Сзади раздавались крики, еще несколько всадников оказались на земле. Лошади не могли нестись во весь опор по каменистой почве, что вызывало затруднения не только у беглецов, но и у их преследователей. Вейни уже не оглядывался, не интересуясь, кто именно оказался на земле. Дыхание коня под ним казалось оглушительным, быстрая перестановка ног, с попытками избегать камней, воспринималась им как движения собственного тела. Он сжимал и отпускал бока коня коленями, пытаясь тем самым общаться с ним на том языке, который понимали обученные лошади в Моридже. Быстрый взгляд вперед показал ему, что Рох еще виден, неподалеку от него были Фвар и Трин, а также третий и четвертый человек. Еще один всадник пересек кустарник, его лошадь продралась через заросли и заскользила за ними вниз по склону, затем с видимыми усилиями поднялась по противоположному склону оврага. Этим всадником был Минур. Сзади продолжали раздаваться вскрики от падений.

За полосой кустарника протекал ручеек, воды в котором было едва достаточно, чтобы закрыть копыта коня, и конь Вейни хотел было здесь остановиться, но Вейни ему не позволил, погнал вверх по склону, снова нашел выбранное им ранее направление. Он не стал подгонять лошадь бежать во весь опор, лишь принуждал сохранять скорость. Стало темнее — не только от близости леса, но и от того, что спускались сумерки.

Он повернулся в седле и увидел неподалеку Роха, Фвара, Трина и Минура; еще трое почти нагоняли его. Фвар посмотрел назад, встретился с Вейни взглядом, и глаза его сказали, что теперь, наконец, он все понял.

Вейни пришпорил коня и попытался направить его чуть в сторону, но тот, оценив склон, ведущий к деревьям, отказался сворачивать с тропы, по которой бежал, и Вейни продолжил скакать туда же, вытаскивая меч. Фвар с мечом в руках уже ехал ему навстречу. Помня о его кольчуге, Вейни ударил повыше. Фвар парировал удар; Вейни пришпорил своего коня, заставив его рвануть на лошадь Фвара, предполагая вынудить ее развернуться так, чтобы тот не мог нанести удар. Но вместо этого она резко отскочила в сторону и налетела на другую лошадь, без седока. Обе лошади упали, а Фвар оказался под ними.

Подскочил еще один противник — Минур. Вейни развернул дрожащего гнедого, крутанул мечом над головой и парировал удар. От силы удара пальцы его онемели, но он тут же поднял меч. Минур отчаянно попытался отразить рубящий удар, но Вейни даже не заметил этой попытки: голова оказалась на пути мечи, и человек с Бэрроу умер без звука, рухнул наземь, как куль.

— Хей! — закричал Вейни и ринулся на остальных. Ударил направо, ударил налево — опустели еще два седла, он даже не понял, чьи. Гнедой содрогнулся, когда один из неприятельских коней натолкнулся на него, и едва устоял на ногах. Вейни отпустил поводья и увидел Роха — тот был на коне, лук натянут, стрела с зеленым оперением нацеливалась на приближающихся преследователей.

— Рох! — крикнул ему Вейни.

Стрела вылетела. Рох развернул коня и пришпорил его, помчавшись к Вейни. Вслед ему полетело несколько стрел с белым оперением, но ни одна не достигла цели. Вейни повернул и погнал гнедого в глубину леса, вниз по склону, прорываясь между кустов и деревьев. Черная кобыла маячила неподалеку.

Позади раздался яростный вопль. Вейни заставил коня подниматься по другому склону, слушая, как в отдалении трещат кусты. Его конь с трудом одолел подъем, прошел еще некоторое расстояние и остановился, дрожа всем телом — силы его были уже исчерпаны. Вейни слез с него, перерезал подпругу, снял седло и упряжь и шлепнул коня по боку, отгоняя. Рох так же поступил со своей кобылой, хотя та еще могла нести его. Затем он повернулся назад и выпустил еще одну стрелу.

— Мы еще мало их положили, — сказал Вейни, едва переведя дух. Он сжал в кулаке рукоять меча и с сожалением подумал о своем луке, утраченном вместе с Мэй.

Звуки преследования слышались неподалеку от тропы — и вдруг прекратились, их просто не стало. Наступила тишина, почти полная, если не считать своего тяжелого дыхания.

Рох тихо выругался.

Закричал человек, затем другой. В лесу слышались пронзительные вопли, внезапный треск кустов рядом с ними едва не заставил Роха выстрелить. Из чащи вырвалась обезумевшая лошадь без седока и проскакала прочь. Повсюду слышался треск и лошадиное ржание.

Затем тишина.

Вокруг шептались заросли. Вейни выронил меч на сухую листву и стоял неподвижно, всматриваясь в сгущающиеся тени и чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом.

— Положи лук, — прошептал он Роху. — Положи, иначе ты мертвец.

Рох послушался, не сказав ни слова и более не шевелясь.

Повсюду двигались тени. Слышалось тихое щебетание.

— У них отравленное оружие, — прошептал Вейни, — и им уже пришлось на своей шкуре испытать, что такое человек. Тихо. Стой неподвижно, и все.

Затем, широко разведя руки, он отошел в сторону от Роха, на середину тропы. Он постоял там, затем осторожно повернулся, оглядев каждую пядь зарослей, пока не увидел странную тень, которую искал — но не на земле. Огромные глаза смотрели на него сверху.

Он сделал знак, какой делал Леллин. И когда не заметил никакой реакции, согнул здоровую ногу и неуклюже опустился на колени, по-прежнему с широко разведенными руками, чтобы было видно, что у него нет оружия.

Существо зашевелилось. Невероятно, как оно могло так легко спускаться, даже не прибегая к помощи ветвей, а просто цепляясь за кору дерева. Оно смотрело на него, высокое, длиннорукое. Теперь щебет раздавался повсюду, тени двигались, выбираясь на тропу.

Они нависали над ним, стоящим на коленях, словно башни. Он продолжал оставаться совершенно неподвижным, а они касались руками его плеч и рук; длинные сильные пальцы хватались за одежду и доспехи, вызывая непривычные ощущения. Они подняли Вейни на ноги, и он повернулся и с дрожью поглядел в их лица.

Они что-то говорили ему, хватались за его одежду, в их быстрых голосах звучал гнев.

— Нет, — прошептал он и тщательно прожестикулировал: друг, друг — рука, прижатая к сердцу.

Никакого ответа. Он медленно поднял руку и показал в направлении, в котором хотел продолжать путь, но они не собирались отпускать его. Они подтащили его к Роху, который стоял неподвижно в их нечеловеческих руках.

Он попытался высвободиться из их рук и двинуться по направлению к Роху, но его не выпустили. Он насчитал их десять… двадцать. Темные лица, бездонные глаза казались невосприимчивыми к логике и эмоциям.

— Это хейрилы, — сказал он тихо Роху. — Обитатели леса.

— Союзники Моргейн?

— Нет. Они сами по себе.

Ночь уже наступила, погас последний луч заката. К ним выходило все больше и больше хейрилов, все они говорили одновременно и голоса их звучали как шум водопада. Но наконец появились другие тени, которые просто стояли и смотрели, и внезапно наступила тишина.

— Амулет, — сказал Вейни. — Рох, амулет. Он еще у тебя?

Рох очень медленно сунул руку за ворот и достал его. Он засиял в свете звезд — серебряный круг, дрожащий в ладони Роха. Один из хейрилов протянул руку, прикоснулся к нему и что-то тихо прощебетал.

Затем один из самых высоких, пришедших позже, двинулся вперед походкой цапли, несколько раз останавливаясь и, похоже, не торопясь. Он тоже потрогал амулет, прикоснулся к лицу Роха. Он заговорил, и звук был тихим, глубоким, словно пение лягушки.

Вейни снова осторожно поднял руку, показывая на тропу, по которой хотел идти.

Опять никакого ответа. Он сделал шаг, и никто не вмешался. Он сделал еще шаг, и еще, и еще, идя очень осторожно, поднял свой меч и сунул его в ножны. Рох двинулся следом, подобрав свой лук. Хейрилы не издали ни звука. Они уходили, шаг за шагом.

Медленно следуя по тропе, они спустились с холма. Никто им не препятствовал. Тропа привела их к ручью и там исчезла, оставалось только идти по течению. Позади хрустели кусты. С деревьев доносилось щебетание.

— Ты с самого начала так и планировал? — прошептал Рох. — Шайен это понял. Жаль, что мне не удалось.

— А что планировал ты? — полушепотом сказал Вейни в ответ. — Я обещал идти с тобой и защищать твою спину, кузен, и только. Но что ты пообещал Фвару, что его так порадовало?

— А что, по-твоему, я мог ему обещать?

Он ничего не ответил и не остановился — продолжал идти, прихрамывая, по корням и мху. Под их ногами журчала вода, но они не решались склониться над ручьем и вволю напиться, пока в горле не начало невыносимо саднить.

Вейни опустился на колено и зачерпнул в ладонь прекрасной прохладной влаги, Рох последовал его примеру. Зашуршали кусты. Сверху посыпались листья и ветки, падая возле них в воду. Они поднялись не дожидаясь, пока начнут падать более крупные сучья. В лесу двигались тени. Они пошли дальше, и шелест в кустах затих.

Настало время отдохнуть. Они покинули ручей, выйдя к заманчивой тропе. Вейни опустился на землю, поглаживая колено, а Рох растянулся на листве, тяжело дыша. Их окружала тьма.

Внезапно ветви вокруг начали трястись. Послышался треск, в опасной близости от них, сломав молодое деревце, упал здоровенный сук. Вейни поднялся, цепляясь за ветви. Рох с большим трудом тоже встал. Треск в ветвях подгонял их. Они пошли, и треск прекратился.

— Как долго они будут нас гнать? — спросил Рох. Голос его дрожал от изнеможения. — Куда они нас ведут?

— До утра. Прочь из их лесов. — Он держался за больную ногу и тяжело припадал на нее. Боль слепила глаза. Он думал: хейрилы и так сделали большую уступку, не убив их, как остальных. Наверное, двое-трое из них вспомнили, что он проходил через лес в сопровождении кел — если у них есть память, если за темными глазами вообще что-нибудь существует, хоть какое-то подобие человеческих мыслей.

Жестокие, как сама природа, они хотят, чтобы в их лесах не маячили чужаки. Он понял, что возможность уйти для них была верхом милосердия хейрилов. Они повстречали еще одну, более широкую тропу, но после нескольких шагов по ней из кустов в лица им полетели пригоршни листьев и щебет стал гневным.

— Назад, — сказал Вейни, потащив за собой Роха, который, видимо, хотел поступить иначе, и они пошли по почти непроходимой тропе, которая уводила их в глубину леса.

Он упал. Ладони его зарылись в листья, и некоторое время он лежал неподвижно, пока щебет неподалеку не предупредил его, что надо идти, и Рох с проклятьями не схватил его за руку. — Вставай, — сказал Рох, и, когда он вскарабкался на ноги, положил руку Вейни себе на плечо и потащил, пока тот не очнулся.

Ночь заканчивалась, все вокруг стало серым. Тени, подгонявшие их, становились все более и более видимы, иногда они проносились мимо них с большей скоростью, чем та, на которую способен в зарослях человек.

Наконец, когда рассвело окончательно, шелест по кустам утих, ничто больше не тревожило деревьев — пастухи словно бы растаяли в дебрях леса.

— Они ушли, — первым заметил Рох и прислонился к дереву. Вейни оглянулся, и снова чувства начали покидать его. Рох поймал его за руку, и он сел, растянулся на сухой листве, почти сразу же отключился.

Он проснулся от прикосновения к лицу и понял, что лежит на спине, а рука Роха, холодная и влажная, провела по его лбу.

— За этими деревьями есть ручей, — сказал Рох. — Проснись. Нам нельзя проводить еще одну ночь на этом месте.

— Да, — прошептал он и пошевелился, вслух застонав от ломоты в конечностях. Рох помог ему подняться и спуститься к воде. Там он напился, вымыл болящую голову и по возможности смыл с себя грязь. На руках его оказалась кровь, и на доспехах тоже. Фвар — вспомнил он, отмывая ее.

— Где мы? — спросил Рох. — И кого мы можем здесь найти? Только таких, как они?

Он покачал головой.

— Я заблудился. Я не представляю, где мы.

— Житель Карша, — презрительно сказал Рох. Сам он был эндарцем, выросшим в лесах, в то время как жители Карша обитали в горах и долинах. — Во всяком случае, этот лес где-то примыкает к реке, — сказал он, показав на ручей. — И к броду, по которому она пыталась пройти.

— Чтобы пройти к тому броду, нужно пересечь лес хейрилов. Если хочешь, можешь идти. Я туда не пойду. Это была твоя идея — взять меня проводником. Я никогда не утверждал, что могу сделать то, в чем ты при мне уверял Фвара.

Рох пристально посмотрел на него.

— Это верно, но все же ты знал, как выпутаться, когда мы встретились с теми существами. И здесь ты уже бывал. Мне кажется, ты скрываешь правду, мой кузен. Может, ты и заблудился, но знаешь, как можно отсюда выбраться и найти Моргейн.

— Иди к черту! Ты отдал бы меня хию, если бы понадобилось.

— Своего родственника? Думаю, я слишком горд для подобных вещей. Надеюсь, в это ты должен поверить. Нет, я обещал им отдать тебя, когда мы доберемся до Моргейн, но ведь я тоже могу говорить не всю правду, кузен. Так или иначе, я все равно оставил бы их где-нибудь по дороге. Я слышал предупреждение Шайена и мог бы повернуть. Но я доверился тебе. Разве житель Карша вместе с жителем Эндара не смогли бы оторваться в лесу от хию? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь считал их надежными союзниками? Фвар ненавидел меня ничуть не меньше, чем тебя. Он заколол бы меня в спину в тот самый момент, когда решил бы, что Моргейн ему больше не угрожает. Он думал, что его позиция прочна, потому что против Моргейн у него есть я, и просчитался, позволив мне иметь за спиной человека, который бы меня прикрывал. Фвар в мыслях уже видел себя хозяином этих земель и терпел нас до времени, потому и согласился, чтобы я доверился тебе, своему врагу. Сам-то Фвар на это был неспособен и не верил, что другие могут пойти на такое. Но ты и я, Вейни, мы другие люди. Мы с тобой знаем, что такое честь.

Вейни тяжело сглотнул, с трудом допуская, что это может быть правдой.

— Я обещал тебя прикрывать — но не более. Я свое обещание выполнил. Ты говорил, что попытаешься найти Моргейн и договориться с ней. Что ж, попробуй — только без моей помощи. На этом наш договор расторгнут. Иди своей дорогой.

— Разишь наповал. Удобное ты выбрал время, чтобы бросить меня.

Вейни неуклюже поднялся на ноги, выхватил меч, но едва сам не опрокинулся и потому прислонился к дереву. Однако Рох по-прежнему стоял на коленях, ничуть не обеспокоившись.

— Мир, — сказал Рох, подняв открытую ладонь. На губах его играла насмешливая улыбка. — Неужели ты и в самом деле думаешь, что сможешь без меня пробраться через эти леса? Нет уж, кузен, хоть ты и неблагодарен, я не могу тебя бросить.

— Оставь меня.

Рох покачал головой.

— Новое соглашение: я иду с тобой. Мне надо лишь поговорить с Моргейн — если она еще жива. А если нет, кузен… Если нет, то мы с тобой заново все обдумаем. Очевидно, у тебя есть союзники в этом лесу. Ты думаешь, что не нуждаешься во мне. Что ж, это более чем похоже на правду. Но я пойду за тобой, обещаю. Так что с таким же успехом я могу идти вместе с тобой. Ты ведь знаешь, что никто из Карша не сможет сбить меня со следа. Ты разве не знаешь, откуда я?

Вейни выругался и сомкнул руку на рукояти меча.

— А ты разве не знаешь, — хрипло спросил он Роха, — что Моргейн послала меня убить тебя? Знаешь ты, что у меня нет выбора, когда дело касается клятвы?

С лица Роха исчезла улыбка. Рох обдумал эти слова, затем пожал плечами. Руки его свободно лежали на коленях.

— Да, но сейчас ты едва ли в состоянии справиться со мной, верно? Для меня ты будешь просто неподвижной мишенью, и это тебе вряд ли понравится. Я пойду с тобой к Моргейн и переговорю с ней.

— Нет, — ответил он, и выражение лица Роха стало еще более встревоженным.

— Неужели в этом и состоит твоя преданность госпоже — предупреждать ее врагов, что она беспощадна, что она неумолима, что она не понимает логики, когда дело касается выгоды или опасности для нее? Мои самые древние воспоминания, которые сейчас кажутся уже снами, — они связаны с ней, кузен. Хию зовут ее Смерть, а шиюнские кел когда-то смеялись над этим. Но недолго. Я знаю ее. Я знаю, каковы мои шансы. Но кел не забудут и того, что я сделал. Я не могу вернуться: они не пощадят меня. Я видел, что они сделали с тобой — а я учусь быстро, кузен. Мне пришлось уйти от них. Она — все, что мне осталось. Я устал, Вейни, я сильно устал, и мне снятся дурные сны.

Вейни уставился на него. Ни следа гордыни и иронии. Голос Роха дрожал, а под глазами лежали тени.

— Это в твоих снах… а есть ли в них то, что Лилл сделал со мной и с ней?

Рох поднял глаза. В них был ужас, устоявшийся, отчетливый. — Не напоминай мне об этом. Эти воспоминания приходят ко мне по ночам. И я сомневаюсь, что тебе нужен мой ответ.

— Когда тебе это снится, что ты чувствуешь?

— Роху это ненавистно.

Вейни вздрогнул, глядя на лицо Роха, искаженное страданием, словно внутри у того происходила война. Он вновь уселся на берегу ручья, и Рох некоторое время сидел и дрожал, как в лихорадке, обхватив себя руками. Наконец дрожь прекратилась, черные глаза вновь стали проницательными и насмешливыми.

— Рох!

— Да, кузен?

— Нечего тут рассиживаться, надо идти дальше.

Они пошли вдоль берега ручья, потому что любой ручей в Шатане вполне мог служить дорогой, причем более надежной, чем тропы, ибо все поселения людей располагались близ воды. Иногда им приходилось прорубаться сквозь заросли, перебираться через упавшие стволы. Их мучил голод, но зато в воде недостатка они не испытывали. В ручье водилась рыба, которую они пытались ловить, когда делали остановки — не слишком привычное занятие для человека из Карша, но у Роха это получалось еще хуже.

Вейни ковылял, а следом за ним шагал Рох, не говоря ни слова. Он сделал себе посох и опирался на него при ходьбе, хотя колено тревожило его уже меньше, чем другие раны, которые покрывали почти все его тело и временами ныли так, что на глазах выступали слезы.

Едва наступила ночь, он упал и заснул, не чувствуя ничего. Рох заснул неподалеку от него. Он поднялся, когда было уже светло, растормошил Роха и они отправились в путь.

— Мы спали слишком долго, — сказал Рох, беспокойно глядя в небо. — Скоро полдень.

— Я знаю, — сказал Вейни, испытывая беспокойство. — Мы не должны больше останавливаться.

Он старался идти как можно быстрее и несколько раз отваживался свистеть, имитируя, в меру своих способностей, посвист Леллина. Но никто не отвечал ему. Ни единого признака обитаемости — только трепет крыльев птиц между деревьями, словно в этой части Шатана никто не жил. Кел поблизости не было, а если были, то, они предпочитали оставаться невидимыми и неслышимыми. Рох чувствовал это. Всякий раз оборачиваясь Вейни видел тревогу в глазах Роха, и ему передавалось его беспокойство.

Они набрели на старое дерево, перевязанное белым шнурком. Оно прогнило в середине и предназначалось на дрова.

— Мирринд, — сказал ему Вейни. Пульс у него участился, потому что теперь он точно знал, где он, куда их вывел маленький ручей.

— Что это такое? — спросил Рох.

— Деревня. Ты должен знать о ней. Шию убили одного из здешних жителей. — Затем он оставил эту тему — у обоих у них было мало сил, ссориться с Рохом не имело смысла. — Пошли, осторожно.

Он поискал протоптанную тропу и нашел ее, петлявшую среди кустов. Он шагал как мог быстро. С помощью тропы, подумал он, можно попытаться найти лагерь Мерира… Но он не был уверен в том, куда ведет этот путь, и существовал шанс, что Мерир с людьми снялся с места и перебрался куда-нибудь подальше. Он боялся, что до того, как наступят сумерки, они вновь наткнутся на хейрилов.

Внезапно за деревьями открылась поляна, и когда они вышли на нее, перед ними оказались только каменные фундаменты и обгорелые бревна там, где стоял раньше Мирринд. Он выругался и прислонился к одному из деревьев у дороги. Рох поступил более мудро, не сказав ничего, и Вейни, проглотив ком в горле, двинулся вперед, в тени деревьев и руин.

Пшеница стояла высоко, хотя начали уже появляться сорняки. Холл высился почти невредимым. Но запустение вокруг было полным.

— Здесь нельзя оставаться, — сказал Рох. — Неподалеку отсюда лагерь Сотарра. Там люди Шайена. Мы зашли слишком далеко. Соберись с мыслями, кузен. Нельзя находиться на открытом месте.

Он некоторое время постоял, оглядываясь, затем с болью повернулся и последовал совету Роха.

И тут под ноги им ударила стрела, вонзилась в дерн и затрепетала. У нее было коричневое оперение.

12

Рох попятился от стрелы, как от змеи, и схватился за свой лук.

— Нет, — сказал Вейни, удерживая его.

— Твои друзья?

— Когда-то были. Может быть, остались ими. Эрхендим, лер нфим ахалийя Мерирен!

Ответа не последовало.

— Ты полон сюрпризов, — сказал Рох.

— Стой спокойно, — велел Вейни. Голос его дрожал, и он был очень усталым, молчание обескураживало его. Если даже эрхендимы повернули против него, тогда надежды не оставалось никакой.

— Кемейс! — послышался голос сзади.

Он повернулся. Там стоял человек, кемейс. Он не знал его.

— Иди.

Он пошел, и Рох двинулся следом. Кемейс растаял в лесу, и когда они вышли на то место, где он стоял, то не увидели ни следа человека. Они пошли дальше.

Внезапно перед ними возник беловолосый кел, вышедший из тени деревьев. Его лук был натянут, на них смотрело острие коричневоперой стрелы.

— Я друг Леллина Эрирена, — сказал Вейни. — И кемейс Моргейн. Этот человек — мой кузен.

Стрела не шелохнулась.

— Где Леллин?

— С моей леди. Я не знаю. Я надеялся, что эрхендимы знают.

— У твоего кузена пропуск Мерира. Но он хорош только для одного человека, того, кто его носит.

— Отведите нас к Мериру. Мне есть что передать ему для его внука.

Стрела медленно опустилась и соскочила с тетивы.

— Мы отведем вас туда, куда сочтем нужным. Один из вас не должен здесь находиться. Он не имеет права. Кто?

— Я, — признался Рох, снимая с шеи амулет. Он вложил его в руку Вейни.

— Вы пойдете со мной оба.

Вейни кивнул, когда Рохвопросительно взглянул на него. Он вновь повесил амулет на шею и тяжело захромал вслед за кел.

Они не останавливались, пока совсем не стемнело. Лишь тогда эрхин остановился и опустился на землю между корнями большого дерева. Вейни тоже опустился, и Рох рядом с ним, но спустя мгновение Рох потряс его и произнес:

— Они предлагают еду и питье.

Вейни выпрямился и взял предложенное, хотя почти не испытывал желания есть. После он привалился к дереву и взглянул на эрхендима. Теперь их было двое, потому что к кел присоединился его кемейс.

— Вам что-нибудь известно о том, где Леллин и моя госпожа?

— Мы не будем отвечать.

— Считаете нас врагами?

— Мы не будем отвечать.

Вейни покачал головой, простился с надеждой узнать что-нибудь и прислонил голову к коре.

— Спите, — сказал кел и завернулся в плащ, слившись с деревом в одно целое. Кемейс тихо исчез в чаще.

Утром перед ними оказался другой кел и другой кемейс. Вейни изумленно глядел на них, не понимая, как они могли так тихо поменяться. Рох бросил на него исподлобья не менее встревоженный взгляд.

— Меня зовут Тирхен, — сказал кел. — Моего кемейса — Хайм. Мы поведем вас дальше.

— Мы — нхи Вейни и кайя Рох, — ответил Вейни. — Куда?

Кел пожал плечами. — Просто поведем.

— Вы вежливее, чем ваш предшественник, — сказал Рох и взял Вейни за руку, помогая ему подняться.

— Они были стражниками Мирринда, — сказал Тирхен. — Можно ли было ожидать от них радушия?

Тирхен повернулся к ним спиной и исчез, и некоторое время их вел Хайм. — Молчи, — тихо сказал кемейс, когда Рох хотел было заговорить. Они шли весь день с небольшими привалами, и под вечер Вейни опустился на землю и довольно долго лежал неподвижно, прежде чем отдышался и из глаз исчез туман.

Рох коснулся его.

— Сними доспехи. Я понесу их. Иначе ты совсем свалишься.

Он поднялся и принялся снимать доспехи. Рох ему помогал. Кемейс ждал, затем предложил ему еду и питье, хотя днем они уже ели.

— Мы пошлем за конями, — сказал Хайм. Вейни кивнул, чувствуя облегчение.

— Нет сведений, — спросил Вейни, — о том, что с моими спутниками?

— Нет. Мы знаем только о том, что происходит в этой части Шатана.

— Но ведь вы же общаетесь с другими. — В нем промелькнула надежда, быстро убитая мрачным взглядом Хайма.

— Последнее время хороших новостей мы не получаем, кемейс. Я понимаю твое горе. Я и так сказал слишком много. Вставай, пора идти.

Он поднялся с помощью Роха. Без доспехов идти было легче. Только с приходом ночи он окончательно вымотался и стал то и дело оступаться. Но вел их теперь Тирхен, не Хайм, и Тирхен не выражал желания остановиться.

— Пошли, — сказал он, — надо идти.

Рох обнял Вейни и поднял на ноги. Они пошли следом за Тирхеном и шли до тех пор, пока Рох сам стал едва не падать с ног.

Затем перед ними в свете звезд возникла поляна, где на шести конях их ждали четверо эрхендимов.

— Надо понимать так, что остановки не будет, — произнес Рох надтреснутым голосом.

Вейни не узнал никого из встреченных. Ему помогли усесться на неоседланного коня, и он поехал следом за одним из эрхендимов. Рох самостоятельно взобрался на другую лошадь, и они медленно тронулись в путь.

Вейни наклонился к шее лошади и расслабился. Инстинкт и привычка позволяли ему не упасть под копыта. Боль утихла, стала вполне переносимой. Ровная поступь лошади подействовала на него успокаивающе. Время от времени он засыпал, хотя однажды это привело к тому, что он поранился о низкую ветку. Он почти не обратил внимания на эту ссадину — на его теле их было уже более, чем достаточно. Путники словно тени двигались сквозь ночь и к утру добрались до другой поляны, где их ждали другие лошадей с другим конвоем.

Он не стал спешиваться — наклонился, схватился за гриву и перелез на другого коня. Сопровождавшие их почти сразу же двинулись дальше, не предложив воды и пищи. Вейни просить не стал, и им это было все же предложено в полдень, а до тех пор они ехали без передышки. Он ехал словно бы в тумане, тело все онемело. Конвой с ними не разговаривал. Рох был все еще здесь, на некотором отдалении — Вейни увидел это, когда оглянулся. Эрхендимы ехали между ними, и потому они не могли говорить друг с другом. Наконец он понял, что их не разоружили, и это было для него облегчением. Он понял, что у Роха по-прежнему оставались его и свои доспехи и оружие. Сам он ни на что уже не был способен и мечтал только о плаще — было очень холодно, даже в разгар дня.

Наконец он попросил об этом сопровождающих, вспомнив, что эти кел не той подлой породы, что Хитару, и не жестоки по своей природе. Ему дали одеяло, и он завернулся в него, затем ему предложили еды и питья, ненадолго приостановившись. Только два раза за этот день они ненадолго спешивались.

К ночи они опять поменяли коней и получили новых проводников. Вейни протянул обратно одеяло, но кел вежливо набросил его ему на плечи и уехал.

Эрхендимы, которые опекали их на этот раз, вели себя гораздо более вежливо, наверное потому, что их состояние вызывало у них жалость. Но на заре их снова безжалостно передали другим, и обоим пришлось обратиться к провожатым за помощью, чтобы спешиться.

Вейни перестал считать пересадки — все они слились в один сплошной кошмар. Он то и дело слышал посвист и разные звуки, доносящиеся из чащи, словно они ехали по густонаселенной местности.

Однако никто из стражей леса на глаза не показывался.

Деревья здесь были чудовищных размеров, но не тех пород, к которым они привыкли. Стволы казались стенами, кроны отбрасывали тени, создававшие в лесу подобие сумерек.

Там их и застала ночь — беззвездная мгла под навесом ветвей. Но они чувствовали запах дыма, один из коней заржал, и вдали раздалось ответное ржание.

Впереди замерцал свет. Вейни опустил руки на колышущиеся плечи коня и смотрел на мягкое мерцание, на скопище шатров среди огромных стволов, на игру красок в пламени костра. Он заморгал, разгоняя слезы усталости, затуманивающие видение.

— Лагерь Мерира? — спросил он человека, который вел его коня.

— Он посылал за тобой, — сказал человек, но больше не произнес ни слова.

До них доносилась прекрасная музыка кел. При их приближении она затихла. Люди отошли от большого костра и стояли черной линией теней вдоль дороги, которая вела в лагерь.

Эрхендимы остановились и велели им спешиться. Вейни соскользнул, держась за гриву. Чтобы идти, ему потребовалась поддержка двух эрхендимов. Ноги его подгибались, тело все еще подстраивалось под движение коня, и, казалось, земля под ним колышется.

— Кемейс! — услышал он крик и тут же оказался в объятиях маленького человечка. Он остановился, протянул дрожащую руку и прижал темную голову к сердцу.

— Как ты здесь очутился? — спросил он мальчика — из тысячи вопросов, которые не давали ему покоя, только этот он смог достаточно понятно сформулировать.

Гибкие ручонки не отпускали его, пальцы пытались цепляться за куртку, когда один из эрхендимов взял его и отнял от Вейни.

— Из Кархенда всем пришлось уйти, — сказал Син. — Пришли всадники. Все сожгли.

— Иди отсюда, дружок, — сказал кемейс справа. — Иди.

— Я ушел, — сказал Син. Руки его не разжимались. — Я ушел в лес и встретил кел. Он привел меня сюда.

— Сизар вернулся? Леллин?

— Отойди от него, — сказал кемейс. — Мальчик, тебе что сказано?

— Иди, — тяжело произнес Вейни. — Син, я больше не пользуюсь расположением твоего народа. Иди, как тебе сказано.

Ручонки отпустили его. Син поплелся позади. Вейни побрел дальше — в лагерь Мерира, ничего другого ему не оставалось. Его ввели в шатер, но Рох остался сзади. Он не понял этого, пока не оказался перед креслом Мерира.

Старый кел сидел, закутавшись в простой серый плащ, глаза его были печальны и блестели в свете очага.

— Отпустите его, — сказал Мерир, и они повиновались, а Вейни опустился на одно колено и с уважением поклонился старику.

— Ты весь изранен, — сказал Мерир.

Это было не то начало разговора, которого он ожидал от старого человека, чей внук пропал и чей народ оказался под угрозой, на чью землю напали враги.

— Я не знаю, где Леллин, — сказал он. — Я бы хотел отправиться на поиски его и моей госпожи, милорд.

Брови Мерира сдвинулись. Старый лорд в шатре был не один — его окружали мрачные вооруженные люди и кел, и среди них были старейшины, с темными от гнева глазами. Но лицо Мерира было хмурым от боли, а не от обиды.

— Ты не знаешь положения вещей. Мы знаем, что вы перебрались через Нарн. А после этого хейрилы, темные… вытеснили нас из этих мест. Не потому ли, что вы отправились на поиски Нихмина?

— Да, лорд.

— Потому что твоя леди поступила так, вопреки моим пожеланиям. Потому что ей было нужно лишь одно, и предупреждения не могли остановить ее. Теперь Леллин пропал, и Сизар, и она сама исчезла, и нам приходится воевать. — Гнев прошел, старец успокоился, в его серых глазах ровно отражался свет факелов. — Я предполагал, что все так и случится. Расскажи мне, кемейс, обо всем как можно подробнее, и я выслушаю тебя. Возможно, какая-нибудь мелочь позволит нам понять и простить вас.

Вейни так и сделал. Посреди рассказа голос у него пропал, и ему дали воды. Он продолжал в полной тишине.

Когда он закончил, никто не сказал ни слова.

— Прошу, — сказал он, — дай мне коня и еще одного — для моего кузена. И наше оружие. Ничего больше. Мы найдем их.

Тишина не прерывалась. Под ее гнетом он протянул руку к шее, взялся за цепочку амулета, снял его и протянул Мериру. Мерир положил амулет на циновку перед собою, потому что пальцы его не могли держать украшенье без дрожи.

— Тогда отпусти нас хотя бы пешком и без оружия, — сказал Вейни. — Моя госпожа пропала. Я хочу только найти ее и тех, кто с нею.

— Человек, — сказал Мерир, — зачем ей нужно попасть в Нихмин?

Ему не понравился этот вопрос, потому что он слишком сильно затрагивал все, что касалось Моргейн и ее знаний.

— Разве не там находится контроль над Азеротом? — парировал он. — Разве не оттуда можно управлять тем местом, где находятся наши враги?

— Именно, — сказал кто-то.

Он сглотнул, сжал кулаки и прижал их к коленям, чтобы не дрожали.

— Во всем, что здесь происходит — моя вина. Я несу за это ответственность. Я скажу, почему они пришли: они преследовали меня, и Нихмин ничего общего с этим не имеет. Моя госпожа ранена. Я не знаю, жива ли она еще. Я клянусь, что она не намерена причинять вам зло.

— Нет, — сказал Мерир. — Возможно, не намерена. Но ты рассказал нам еще не всю правду. Она просила правды у меня. Она просила, и я сказал ей правду, рискуя навлечь на нас войну, потерять людей и дома. Да, я видел, кто ваши враги. Они несут зло. Но ты все же не рассказываешь нам всей правды. Вы с ней прошли через лес хейрилов. Это не мелочь. Ты отважился использовать хейрилов, чтобы спастись от своих врагов, и при этом выжил — это удивляет меня. Темные отнеслись к тебе неожиданно милостиво — а ведь ты человек. И теперь ты еще раз просишь нас тебе поверить. Ты хочешь, чтобы мы снарядили тебя в дорогу, но ты так и не сказал нам всей правды. Мы не причиним тебе зла, не бойся, но позволить тебе принести еще больший хаос на нашу землю… Нет. Нет, пока ты не дашь мне ответы на мои вопросы.

— О чем же ты хочешь спросить меня, лорд? — Дрожа, он склонился над циновкой и выпрямился. — Лучше спроси меня завтра. Думаю, я смогу тебе ответить. Но сейчас я очень устал и не в состоянии думать.

— Нет, — сказал другой кел, наклоняясь к креслу Мерира. — Разве может ночной отдых повлиять на правду? Лорд, подумай о Леллине.

Мерир некоторое время был в раздумье.

— Я спрашиваю, — сказал он наконец, хотя в его глазах было опасение показаться недобрым. — Я спрашиваю, кемейс. В любом случае жизнь твоя вне опасности, но свобода — нет.

— Можно ли просить кемейса выдать тайну его господина?

Это на всех произвело впечатление — гордые люди обменялись сомневающимися взглядами. Но Мерир прикусил губу и печально взглянул на него.

— Но есть ли здесь то, что можно предать, человек?

Вейни медленно моргнул, отвел взгляд и покачал головой.

— Мы никогда не желали вам зла.

— Зачем вам нужно в Нихмин, кемейс?

Он попытался придумать правдоподобный ответ и не смог. Он снова покачал головой.

— Может, вы хотите причинить какой-то вред Нихмину? Это вполне логичный для нас вывод. И еще нас встревожило то, что она прошла через лес хейрилов. Должно быть, у нее для этого достаточно могущества. Нам не следовало ее отпускать.

Ему сказать было нечего, но и молчание было небезопасным. Дружба, которой они наслаждались, исчезла.

— Она хотела захватить Нихмин, — сказал Мерир. — Зачем?

— Лорд, я тебе не отвечу.

— Следовательно, это ее действие направлено против нас — иначе тебе незачем было бы скрывать ответ.

Он в страхе посмотрел на старого кел, зная, что надо что-нибудь придумать, что-нибудь убедительное. Он указал примерно в сторону Азерота, откуда пришел. — Мы против них. И это правда, лорд.

— Но я не думаю, что ты говоришь правду относительно того, что касается Нихмина. Она хотела захватить власть. Зачем ей это было нужно? «Ни одному другому миру не грозит такая опасность, как вашему» — это ее слова. Должен ли я понимать это так, что она решила уничтожить Нихмин?

Вейни подумал, что лицо, наверное, его выдало. Для тех, кто на него смотрел, его испуг наверняка был очевиден. В воздухе повисла напряженность — такая, что трудно стало дышать.

— Кемейс?

— Мы… мы пришли остановить шию. Чтобы предотвратить то, с чем вы столкнулись.

— Да, — сказал Мерир некоторое время спустя, и никто не пошевелился. — Уничтожив проход. Захватив и уничтожив Нихмин.

— Мы пытаемся спасти эту землю.

— Но при этом боитесь говорить правду тем, кто на ней живет.

— То, что творится там… там… это результат того, что ваши Врата были открыты. Вы хотите, чтобы было еще хуже?

Мерир смерил его взглядом. Чувства Вейни были в смятении. Он нервно вздрагивал. Где-то он потерял одеяло, а где — не помнил. Кто-то набросил на него плащ, и он закутался в него, не переставая дрожать.

— Этот человек, Рох, — сказал Мерир. — Введите его.

Спустя мгновение появился упирающийся Рох, но он был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Когда его подвели к Мериру, Вейни поднял голову и тихо сказал: — Это лорд Мерир, кузен. Правитель Шатана заслуживает уважения. Прошу тебя. Ради меня.

Рох поклонился: лорд и предводитель клана, обезоруженный и оскорбленный, но не потерявший достоинства. Поклонившись, он уселся на пол, скрестив ноги, — выражая почтение скорее своему родственнику, чем Мериру, потому что в том случае он мог бы потребовать кресла или остаться стоять.

— Лорд Мерир, — сказал Рох. — Свободны мы или нет?

— Это вопрос, не так ли? — Мерир перевел взгляд обратно на Вейни. — Это твой кузен. Однако ты сам же ранее предупреждал нас о том, кто он есть.

— Извините, милорд…

— Кайя Рох! — Глаза Мерира вспыхнули. — То, что ты творил, все мы считаем достойным презрения. Это убийство. Сколько раз ты это делал?

Рох ничего не ответил.

— Лорд, — сказал Вейни. — Сейчас он — другая половина. Разве вы не помните?

— Что он одновременно и палач, и жертва? Но как я могу определить, с кем именно разговариваю?

— Не надо причинять ему зла.

— Нет, — сказал Мерир, — зло он причинил себе сам. — Мерир закутался в плащ и погрузился в молчание. — Уведите их, — сказал он наконец. — Мне надо подумать. Уведите, и позаботьтесь о них как следует.

Их схватили за плечи, но достаточно вежливо. Вейни с трудом выпрямился — одна нога ничего не чувствовала, другая едва слушалась его. Эрхендимы, поддерживая его с боков, помогли дойти в соседний шатер, где груда мягких шкур еще хранила тепло чьего-то тела. Там он и лег, не в силах расслабиться, имея возможность бежать, но не имея для того сил. Оба они так и замерли в тех позах, в которых были положены, и вскоре заснули.

Стоял день. В проеме прохода в шатер была чья-то тень. Вейни часто заморгал. Тень опустилась и превратилась в Сина, который сидел на корточках, положив руки на колени, и спокойно ждал.

Рядом с ним был еще кто-то, и, повернув голову, Вейни увидел мальчика-кел. Его длинные волосы и совершенно серые глаза казались непривычно странными для детского лица. Тонкие изящные ладони подпирали подбородок.

— Мне кажется, тебе не следует находиться здесь, — сказал Вейни Сину.

— Нам можно, — сказал кел с видом абсолютной уверенности в своих словах.

Рох пошевелился, протянул руку за оружием, но ничего не нашел.

— Не беспокойся, — сказал Вейни. — Все в порядке, Рох. С такой охраной нам ничего не грозит.

— Вот еда, — отчетливо сказал Син.

Вейни повернулся и увидел, что для них все подготовлено — вода для умывания, одежда, хлеб, кувшин и чашки. Син подобрался поближе и уселся, с серьезным видом налил в чашку молоко и предложил… предложил ее Роху, когда тот протянул за ней руку. Они позавтракали хлебом с маслом и козьим творогом — это была их лучшая еда за многие дни.

— Его зовут Эллюр, — сказал Син, показывая на своего друга-кел, который сидел рядом с ним, скрестив ноги. — Я думаю, что буду ему кемейсом.

— Да. Такое возможно. Скоро мне позволят это. — Эллюр наклонил голову.

— Тебе не больно? — спросил Син, прикасаясь к перевязанному колену.

— Все в порядке.

— Это твой брат?

— Кузен, — сказал Рох. — Кайя Рох, предводитель Кайя, юный сэр.

Мальчики уважительно наклонили головы.

— Кемейс Вейни, — сказал Эллюр, — это правда, что за вами в Шатан пришло много людей?

— Да, — сказал он, потому что не мог солгать ребенку.

— Эллюр слышал, — сказал Син, — что Леллин и Сизар пропали и что леди ранена.

— Это так.

Мальчики некоторое время молчали. Оба выглядели огорченными.

— Говорят, — сказал Эллюр, — что если вас отпустят, то к тому времени, когда мы вырастем, на свете уже не останется эрхендимов.

Он не смог отвести взгляда. Он посмотрел им в глаза, в темные человеческие и в серые глаза кел, и почувствовал себя так, будто ему нанесли смертельную рану.

— Это может оказаться правдой. Но я не хочу этого. Совсем не хочу.

Наступило долгое молчание. Син покусывал губу, пока на ней не показалась кровь. Затем наконец кивнул:

— Да, сэр.

— Он очень устал, — сказал Рох. — Молодые сэры, может быть, вы поговорите с ним позже?

— Да, сэр, — сказал Син и поднялся, коснувшись руки Вейни. Эллюр последовал за ним, словно маленький бледный призрак.

Вейни улегся, чувствуя, как рядом ложится Рох, и его начал бить озноб. Рох накрыл его одеялом и, видимо, понял, что не следует ничего говорить.

Наконец сон сморил его. Но ненадолго. — Кузен, — прошептал Рох и потряс его. — Вейни!

В проеме входа высилась тень. Там стоял один из кемай.

— Проснулись, — сказал он. — Хорошо. Идем.

Вейни кивнул на вопросительный взгляд Роха, они выбрались из шатра и остановились, моргая, в ярком солнечном свете. Снаружи оказалось четверо эрхендимов.

— Мы сегодня увидим Мерира? — спросил Вейни.

— Возможно. Нам это неизвестно. Но пойдемте с нами — мы позаботимся о том, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Рох попятился, не доверяя им. — Если бы они замышляли что-то против нас, у них была возможность это сделать. У нас нет выбора, — сказал ему Вейни на понятном здесь только Роху языке, и тот согласно кивнул и вышел. Вейни при ходьбе тяжело припадал на ногу, голова у него кружилась, раны саднили, но то, что он сказал Роху, было правдой: выбора у них не было.

Они вошли в просторный шатер, где сидела одетая во все серое старуха кел, которая внимательно оглядела их с ног до головы. На лице ее отразилась жалость.

— Меня зовут Эрхил, — сказала она властным голосом. — Я избавляю от ран, а не от грязи. — Она жестом указала на них юному кел, стоявшему в дальнем углу. — Нтайен, отведи их и сделай, что сможешь. Эрхендимы, помогите Нтайену, если это понадобится.

Молодой кел раздвинул перед ними занавеси, словно бы ожидая беспрекословного подчинения. Вейни прошел, отвесив поклон старой женщине, Рох проследовал за ним, а затем и стражники.

Горячая вода была уже готова, пар выходил в отверстие в стенке шатра. По настоянию Нтайена они разоблачились и вымыли все тело, даже волосы, для чего Роху пришлось расплести узел, что было постыдным для любого человека, но он ни словом не возразил, только хмурился. У Вейни же подобной гордыни давно не осталось.

Вода обожгла раны, Вейни охватила дрожь, с которой он не смог справиться. Нтайен спокойно занялся предварительной подготовкой к лечению. Вейни следил за его действиями со страхом. На теле Роха ран оказалось совсем немного, и для него оказалось достаточно небольшого количества целебной мази и чистых бинтов из льняной ткани. После этого Рох, завернувшись в простыню, сел на циновку в углу, стянув волосы узлом воина и с недоверием наблюдая за действиями Нтайена.

— Сядь, — сказал Нтайен Вейни, показав на скамью, где стояли его лечебные средства и инструменты. Ловкие руки Нтайена смазали каждую рану обезболивающей мазью; некоторые ему пришлось вскрыть, и он велел эрхендимам на всякий случай подойти поближе, но боль оказалась не слишком сильной. Вейни закрыл глаза и расслабился, когда худшее было уже позади, доверившись искусству и доброте кел. Благодаря чистым повязкам раны больше не кровоточили.

Затем Нтайен обследовал колено — и позвал Эрхил, которая положила ладони на сустав и пощупала его.

— Сними шины, — сказала она, затем прикоснулась к его лбу, прижала ладони к щекам, повернула его голову к себе. Она была царственной, в ее серых глазах сияла доброта. — Дитя, у тебя лихорадка.

От удивления Вейни чуть не рассмеялся — она назвала его «дитя». Но кел жили долго, и когда он заглянул в эти старые глаза, столь спокойные, он подумал, что большинство людей должны ей казаться детьми. Она покинула их, и Рох поднялся с циновки, глядя ей вслед со странным выражением на лице.

«Он в чем-то такой же, — подумал Вейни, и по коже у него побежали мурашки. Такой же, как Лилл… как древние…» Он внезапно испугался Роха, и ему захотелось, чтобы тот как можно быстрее покинул это место.

— Мы закончили, — сказал Нтайен. — Сюда. Здесь для вас чистая одежда.

Кемай предложили им такую же мягкую и свободную одежду, какую носили эрхендимы, зелено-серо-коричневой расцветки, а также сапоги и пояса хорошей выделки. Они оделись, и прикосновение чистой ткани к коже само по себе тоже оказало целебное действие, восстанавливая достоинство.

Затем эрхендимы откинули занавес, и они снова оказались перед Эрхил.

Эрхил стояла возле трехногого столика, которого раньше здесь не было. Она что-то помешивала в чашке, которую протянула затем Вейни.

— От лихорадки, — сказала она. — Это горько на вкус, но целебно. — Она потянула ему кожаный мешочек. — Здесь есть еще. Пока не пройдет лихорадка, пей отвар. Ты должен много спать, тебе нельзя ездить и носить доспехи. Это тебе в дорогу.

— В дорогу, леди?

— Выпей.

Он послушно выпил. Отвар был горек, как и было обещано, и он сделал гримасу, возвращая чашку. — В дорогу — куда? К тому месту, куда я просил лорда Мерира отпустить меня, или в другую сторону?

— Он сам тебе скажет. Боюсь, мне это неизвестно. Возможно, это зависит от того, что ты ему скажешь. — Она взяла его ладонь, кожа ее была теплой и мягкой, старушечьей. Серые глаза смотрели ему в лицо, и он не мог отвести взгляда.

Затем она отпустила его и уселась в кресло, утонув в нем, поставила чашку на столик и посмотрела на Роха. — Подойди, — сказала она; тот приблизился и опустился перед ней на колени, там, куда она указывала открытыми ладонями — несмотря на то, что он был лордом и предводителем клана, — и она наклонилась, обхватила его лицо ладонями, заглядывая ему в глаза. Она смотрела очень долго, и Рох наконец устало сомкнул веки, не в силах больше выдержать ее взгляд. Затем она прикоснулась к его лбу губами, по-прежнему не отпуская его.

— Для тебя у меня нет питья, — прошептала она. — Такие раны я лечить не умею, как бы мне этого ни хотелось.

Она уронила руки. Рох поднялся на ноги, направился к выходу, но был остановлен там властным жестом кемейса.

Вейни оглянулся на Эрхил, вспомнив о вежливости, и поклонился, но леди сделала ему знак уходить, он поспешил увести Роха. Рох ничего не говорил и не оглядывался, и молчал еще долго после того, как они возвратились в свой шатер.

В полдень Мерир послал за ними, и они отправились к нему в сопровождении тех же нескольких эрхендимов. Старый лорд кутался в мантию, отделанную перьями, на голову был надет золотой обруч. Его окружали вооруженные кел и люди.

Рох поклонился Мериру и уселся на циновку. Вейни опустился на колени, выражая полное повиновение, и тоже сел. Лицо Мерира было серьезным и хмурым, некоторое время он лишь разглядывал их, не говоря ни слова.

— Кемейс Вейни, — сказал он наконец. — Меня не может не беспокоить твой кузен Рох. Как, по-твоему, я должен с ним поступить?

— Отпустить его вместе со мной.

— Итак, Эрхил уже сказала тебе, что ты нас покидаешь?

— Но не сказала — куда, лорд.

Мерир нахмурился и откинулся на спинку кресла, сложив руки перед собой.

— Твоя леди породила много зла на этой земле. Много вреда она принесла нам, и многое нам еще предстоит пережить. Я не могу закрыть на это глаза. Весь народ Шатана не может этого сделать. И при этом я еще боюсь, что ты не сказал мне всей правды. Но, тем не менее, я не должен удерживать тебя. — Он взглянул на Роха и отвел взгляд. — Ты настаиваешь, что он — твой союзник, но неужели ты думаешь, что твоя леди одобрит это?

— Я рассказал вам, как мы стали союзниками.

— Да. И все же, я думаю, она должна была тебя предупредить. Это сделаю я. Эрхил уверяет, что теперь она много ночей не будет спать из-за него, и она тоже предупреждает тебя. Но ты не слушаешь.

— Рох сдержит данное мне слово.

— Возможно. Возможно, ты знаешь его лучше. Смотри, чтобы это было именно так. Мы отправимся на поиски твоей леди Моргейн, и ты пойдешь вместе с нами. И он тоже, раз уж ты настаиваешь. Вы получите все назад — оружие и имущество. И свободу. Я требую от вас только обещание, что вы примете участие в этих поисках под моим началом и будете повиноваться моему слову как закону.

— Я не могу, — хрипло произнес Вейни и повернул ладонь к Мериру, показывая шрам. — Это означает, что служу я только своей госпоже, и никому другому. Но я буду повиноваться, пока это не противоречит моему служению ей. Умоляю вас удовлетвориться таким обещанием.

— Этого достаточно.

Он благодарно коснулся лбом циновки, едва отваживаясь поверить, что они свободны.

— Готовьтесь, — сказал Мерир. — Мы вскоре отъезжаем. Ваше имущество будет вам возвращено.

Подобная спешка совпадала с его желаниями. Это было больше, чем он надеялся получить от старого лорда — и на миг в нем вспыхнуло подозрение. Но он вновь поклонился и встал, а Рох встал рядом с ним.

Они вышли без сопровождающих. Эрхендимы удалились.

В своем шатре они нашли все, что им принадлежало, как и обещал Мерир: оружие и доспехи, все вычищенное, смазанное маслом. Рох прикоснулся к луку, словно встретил старого друга.

— Рох, — оказал Вейни, внезапно встретившись взглядом с темными глазами кузена.

На миг он увидел чужака, холодного и грозного, и подозрения вспыхнули в нем с новой силой.

Затем Рох справился с отразившимся на его лице гневом и отложил лук на груду шкур.

— Давай пока не будем надевать доспехи, по крайней мере в первый день похода. Твоим больным плечам незачем носить эту тяжесть, и, несомненно, наших врагов пока нет поблизости.

— Рох, поступай со мною честно — и я так же буду поступать с тобой.

— Ты обеспокоен? — спросил Рох, мрачно посмотрев на него. — Для всех них я — чудовище. Ты был необычайно добр, рассказав обо мне.

— Рох…

— А разве ты не рассказал им правду о ней, о твоей госпоже-полукровке? Да, полукровке, кто же она еще? Не чистокровный кел и не человек. Несомненно, она делала то же, что делал я, ни больше, ни меньше. И я думаю, ты всегда знал это.

Он чуть было не ударил; остановил руку, дрожа от сдерживаемого гнева. Снаружи были эрхендимы, их свобода находилась под угрозой.

— Успокойся, — прошипел Рох. — Спокойнее! Я ничего не сказал. Я многое мог бы сказать, но не сказал, и ты это знаешь. Я не предал ее.

Это была правда. Он взглянул в бесстрастное лицо Роха и понял, что тот не лжет ему. Рох не предал их.

— Я знаю, — сказал он. — И я отплачу за это, Рох.

— Ты не можешь сделать этого, ты недостаточно для этого свободен. Наверное, ты забыл, кто ты.

— Но мое слово… мое слово чего-то стоит. И для них, и для нее.

Лицо Роха скривилось, будто он получил удар.

— А ты горд, илин, если думаешь так.

— Ты лорд клана моей матери. Я не забыл этого. Я не забыл, что ты предоставил мне кров в то время, когда остальные родственники гнали меня.

— Ага, значит, все-таки ты мне кузен?

В его вызове не было настойчивости. Вейни отвернулся.

— Я сделаю то, что сказал, Рох. И смотри, отвечай тем же. Если попросишь прощения как лорд моего клана, я дам его; если попросишь прощения как мой родственник — я дам его. Если тебе не нравится, что кел говорили со мной, а не с тобой, то за тебя говорит другая твоя часть, которую я не люблю. С ним я дела иметь не желаю.

Рох ничего не сказал. Они не торопясь уложили пожитки в узлы, которые было удобно привязывать к седлам, а на себя нацепили только оружие.

— Я сделаю то, что сказал, — произнес Рох. Это снова был Рох, и Вейни в знак понимания наклонил голову. Вскоре их позвали.

13

Отъезжающие собрались возле шатра Мерира. Шестеро эрхендимов, все — высокого роста. Двое молодых; двое почти старики — волосы кемейса были почти такими же белыми, как у кел, лица морщинистые от времени; и старшая пара эрхендимов, женщины-эрхинды, кемейс казалась не такой старой, но все же волосы ее были серебристы от седины, в то время как эрхин, подобно всем кел, выглядела моложе своего возраста, не старше тридцати.

Для них были подготовлены кони, и Вейни порадовался: гнедой для него и рыжий для Роха, с мощной грудью, сильные при всей своей грациозности. Такими красавцами могли бы гордиться даже коневоды Мориджа.

Все пока не садились в седла. Для одной лошади — белой кобылицы необычайной красоты — наездник еще не пришел. Вейни прицепил свою кладь к седлу, порадовавшись, что ему предоставили флягу, седельные сумки и хорошее серое одеяло, чего сам он просить не решился. Подошли кемейсы и предложили плащи ему и Роху. Они с благодарностью приняли их, поскольку было прохладно.

Все было готово к отъезду, но они продолжали ждать. Вейни снова чувствовал себя в норме, то ли от снадобья Эрхил, то ли от прикосновения к коню и оружию под сумами… то ли успокоившись, что у него было все для бегства, если что-нибудь заставит Мерира изменить свое решение.

Один из кемай принес гирлянду цветов и повесил на шею белого коня, а другие принесли гирлянды для всех отъезжающих эрхендимов.

Эллюр принес белые цветы для Роха, а Син — гирлянду ярко-синих. Мальчик приподнялся на цыпочки, вешая венок на шею черному скакуну, так, что они свисали словно крошечные колокольчики. Затем Син посмотрел на Вейни.

Закончив подготовку к отъезду, Вейни посмотрел на Сина — и осознал, что из этого путешествия он может не вернуться. Похоже, Син тоже так считал. На глазах его блестели слезы, но он сдерживал их. Он теперь жил в Шатане, он уже не был больше мальчиком из деревни.

— Мне нечего подарить тебе на прощание, — сказал Вейни, порывшись в памяти и поняв, что у него нет ничего, кроме оружия. — А у нас принято дарить что-нибудь перед отъездом.

— Я сделал это для тебя, — сказал Син и вытащил из-за пазухи вырезанную из дерева голову лошади. Работа была необычайно искусной. Судя по всему, Син был мальчиком весьма одаренным. Вейни взял ее, сунул за пазуху. Затем в отчаянии снял с пояса кольцо — простая сталь с просинью и чернью. Когда-то на этом кольце держался запасной ремень, но теперь его не осталось. Он вложил кольцо в ладонь Сину и сомкнул на нем его смуглые пальчики.

— Эта простая вещь — единственное, что осталось у меня от моего дома, от Мориджа в Эндаре-Карше. Не проклинай меня, когда вырастешь, Син. Мое имя — нхи Вейни, и если я чем-то тебя когда-нибудь обидел, то я не хотел этого. Пусть всегда в этом лесу будут эрхендимы и мирриндяне, и когда вы с Эллюром станете эрхендимами, старательно заботьтесь об этом.

Син обнял его. Подошел Эллюр и взял его за руку. Он посмотрел на Роха, лицо его было печальным.

— Ра-Корис очень похож на эти места, — сказал Рох, вспоминая свои владения в лесном Эндаре. — Если у меня и не было причин противостоять шию, то теперь, когда я увидел это место, они у меня появились. Но защитить их я постараюсь по-своему, не отбирая у них той единственной вещи, которая может их спасти.

В руку Вейни вцепилась рука мальчонки, он посмотрел на Роха и почувствовал беззащитность — в его распоряжении не было никаких аргументов, кроме его клятвы.

— Если она мертва, — сказал Рох, — то я понимаю твое горе, кузен, и не желаю тебе зла, но ведь в этом случае ты станешь свободен, и будешь ли ты тогда дальше идти к ее цели? Неужели ты лишишь их всего этого? Я думаю, в тебе есть жалость. И они тоже наверняка на это надеются.

— Молчи. Не пытайся разжалобить меня.

— Хорошо, — согласился Рох. — Не будем больше об этом. — Он положил ладонь на холку лошади и оглянулся, посмотрев на огромные деревья, высившиеся над шатрами. — Но все же подумай о судьбе всего этого, кузен.

В толпе послышался шепот, она раздвинулась, пропуская Мерира — совсем уже не того Мерира, которого они видели раньше: древний лорд в одежде для верховой езды, с оправленным в серебро рогом на боку и мешочком, который он подвесил к седлу белого коня. Прекрасное животное повернуло голову, привычно ткнулось носом ему в плечо. Он погладил его по морде и взял поводья. Ему не потребовалась помощь, чтобы забраться в седло.

— Будь осторожен, отец наш, — сказал один из кел. — Да, — откликнулись остальные. — Будь осторожен.

Пришла Эрхил. Мерир взял руку леди.

— Управляй в мое отсутствие, — попросил он и сжал ее руку. Остальные начали садиться на коней. Вейни попрощался с мальчиками, жестом показал им уходить и забрался в седло. Гнедой пошел сам, без понукания, когда тронулись остальные кони, и прежде, чем отъехать подальше, Вейни оглянулся. Эллюр и Син бежали за ним, пока не отстали. Он помахал им рукой, когда они добрались до края лагеря, и последнее, что он увидел, — двое пареньков, печально стоящие на опушке, светловолосый кел и маленький, смуглый человечек. Затем они скрылись за зеленой листвой, и Вейни повернулся в седле.

В пути они почти не разговаривали; двое молодых эрхендимов следовали впереди, двое — возле Мерира. Вейни и Рох ехали следом, и двое эрхендимов — позади. Они ехали без мечей, эти эрхендимы, но луки у них были длиннее человеческих, на изящных руках были специальные перчатки для стрельбы из лука, старые, полупоношенные. Кемейс этой пары часто отставал и исчезал из виду, в то время как кемейс пары, едущей впереди, часто уходил вперед, разведывая дорогу.

Старых эрхендимов звали Шарн и Див. Вейни поговорил с эрхин Перрин, женщиной-кел, ехавшей рядом с ним. Ее кемейс звали Виз, а молодую пару — Ларрел и Кессан. Это были красивые парни, напомнившие ему Леллина и Сизара.

Под вечер они остановились. Кессан исчез незадолго до остановки и не появился, когда его ожидали; Ларрел беспокоился и хотел было отправиться на его поиски, но кемейс пришел как раз перед тем, как они уже собрались снова садиться на коней, и пробормотал Мериру извинения.

Затем откуда-то послышался свист эрхинов, тонкий и чистый, как пенье птицы, говорящий им, что все в порядке.

Его было приятно слышать, потому что это был первый сигнал, который они услышали за время поездки, словно тех, кто рыскал поблизости по лесу, было немного. Эрхендимы стали вести себя менее скованно, в глазах Мерира мелькнула улыбка, в то время как раньше они были печальны.

Затем Ларрел и Кессан оба покинули их и уехали вперед. Они так и не появились к ночи, когда остальные уже не могли разобрать пути и остановились на ночлег.

Они расположились у ручья и рискнули развести огонь. Мерир решил, что это достаточно безопасно. Все вместе они сидели у костра за совместной трапезой. Вейни ел, хотя почти не испытывал голода. Однако после дня езды он вновь почувствовал озноб и сварил себе зелья Эрхил.

Затем он с радостью улегся на одеяло и с облегчением вытянулся, потому что раны его болели и он был утомлен даже столь коротким путешествием. Но он не хотел оставлять Роха у костра одного, боясь, что тот проговорится или как-нибудь разозлит эрхендимов. Все шансы были за то, что Рох сдержит слово, но он не мог заставить себя довериться ему полностью, поэтому позволил себе лишь полудрему, положив голову на руки и наслаждаясь если не сном, то хотя бы теплом огня.

Мерир шепотом инструктировал эрхендимов; те передвигались осторожно, и Вейни поднял голову, чтобы посмотреть, что случилось.

Перрин и Виз взяли в руки свои луки и вложили в них стрелы.

— Тревога, лорд? — с беспокойством спросил Вейни. Однако эрхендимы никуда не уходили и не совершали больше никаких действий.

Мерир сидел, не шевелясь, закутавшись в плащ, лицо его было хмурым и неспокойным. Чистокровный кел внешне обычно казался нежным, почти хрупким, но Мерир выглядел вырезанным из кости, твердым и остроглазым.

— Нет, — сказал Мерир тихо. — Я просто велел им сторожить.

Старые эрхендимы сидели у костра возле Мерира, и что-то в их поведении говорило, что возле лагеря врагов сейчас нет. Старые стражи сидели лицом к костру, положив стрелы в луки, хотя тетивы их не были натянуты.

— Это нас вы стережете, — понял Вейни. В голосе его зазвучал гнев. — Я верил тебе, милорд.

— Я тоже тебе верил, — сказал Мерир. — Сними пока свое оружие. Я не хочу недопонимания. Старайся поступать так, чтобы нам не пришлось ссориться.

Вейни расстегнул пояс, снял меч и кинжал, отложил их в сторону. Рох последовал его примеру, хмурясь. Див подошел и собрал оружие, переложил его поближе к Мериру.

— Прости нас, — сказал Мерир. — Мне нужно кое о чем его расспросить. — Он встал, Шарн и Див тоже, и сделал знак Роху. — Пойдем с нами, чужестранец.

Рох поднялся на ноги, и Вейни тоже стал подниматься. — Нет, — сказал Мерир. — Будь мудр, не делай этого. Я не хотел бы причинять тебе зла.

Луки натянулись.

— Манеры у них несколько отличаются от манер Хитару, — тихо сказал Рох. — Я не возражаю против того, чтобы они меня спрашивали, кузен.

И Рох, обладающий знаниями, способный предать их, добровольно пошел с ними. Они удалились по берегу ручья, где их укрыли деревья. Вейни остался на месте, стоя на одном колене.

— Я прошу тебя, — сказала Перрин, ее лук был натянут. — Прошу, ничего не делай, сиррин. Мы с Виз редко промахиваемся даже по мелким мишеням. Обе мы не промахнемся ни за что. Они не причинят вреда твоему родственнику. Прошу тебя, сядь и не заставляй нас быть настороже.

Он сел. Тетивы луков ослабились. Он уперся подбородком в ладони и стал ждать.

Наконец эрхендим привел Роха и посадил его под бдительным оком лучников. Вейни встретился с Рохом взглядами, но этот взгляд ничего ему не дал.

— Пойдем со мной, — сказал Шарн, и Вейни поднялся и последовал за ним во тьму, где над ручьем, плещущим среди камней, нависали деревья.

Мерир ожидал, сидя на поваленном дереве: бледная фигура в лунном свете, закутанная в плащ. Эрхендим остановил Вейни в нескольких шагах от него, и он стал ждать, не выказывая почтения старому кел. Мерир предложил ему сесть, но он отказался.

— Ах, — сказал Мерир, — ты считаешь, что с тобой дурно обращаются. Но как же иначе мы должны с тобой обращаться, кемейс? Разве мы не здесь, разве мы не идем путем, который ты указывал, несмотря на то, что ты не был с нами честен?

— Я не давал вам клятвы верности, — сказал Вейни, чувствуя, как упало сердце, ибо он предположил, что Рох совершил худшее. — Я никогда не лгал тебе. Но некоторых вещей я просто не могу говорить. Шию, — он указал кивком в сторону Азерота, — для этого применяли акил. Но сомневаюсь, что вы прибегнете к этому. Вы совсем другие.

— Тогда почему ты поступаешь с нами точно так же?

— Что рассказал Рох?

— Ах, вот чего ты боишься…

— Рох не лжет… по крайней мере, в большинстве случаев. Но половина его — это не Рох. Та его половина с радостью перерезала бы мне горло. Я знаю это. Я говорил тебе, как обстоят дела. Я говорил это. И я не надеюсь, что все, что он скажет тебе, будет безопасно для меня или моей леди.

— Это правда, кемейс, что твоя леди имеет некую очень могущественную вещь?

Будь сейчас день, Мерир бы увидел, как лицо Вейни побледнело. У него засосало под ложечкой. Он ничего не сказал.

— Это так, — сказал Мерир. — Она могла бы мне сказать. Но не сказала. Она ушла от меня и пошла своим путем. Ей не терпелось добраться до Нихмина. Но она этого не сделала… Я это знаю.

Сердце Вейни быстро забилось. Некоторые люди обладали даром пророчества — так, во всяком случае, было в Шиюне. Но у Мерира было нечто большее, чем просто способность к прорицанию.

— Где она? — требовательно спросил он Мерира.

— Ты угрожаешь? Неужели?

Он подскочил к старому кел и схватил его за грудки прежде, чем эрхендимы успели вмешаться. И почти сразу у него возникло чувство, что где-то рядом действует сила Врат. Чувства его притупились. Он вцепился в лорда кел, держа его за одежду, рванул; Мерир закричал, головокружение усилилось, и на миг наступила мгла, черная и холодная.

Затем — земля. Он лежал на скользких листьях, рядом с ним — Мерир. Эрхендимы схватили его — он смутно ощущал на себе их руки — и оттащили от лорда. Мерир слабо пошевелился.

— Нет, —сказал Мерир, — не причиняйте ему вреда. — Сталь спряталась в ножны, Шарн двинулся на помощь Мериру, осторожно поднял его и помог усесться на бревно. Вейни остался стоять на коленях, не чувствуя ни рук, ни ног. В голове его зазвучал голос, удивляя его, сбивая с толку — потому что это был голос Мерира.

Сила Врат. Место, где был лорд кел, заряжено ужасом силы Врат. «Я знаю», — заявил голос Мерира, и это означало, что Врата остались пока целы, Моргейн не лишила их могущества.

— Итак… — пробормотал наконец Мерир, — ты достаточно храбр для этого… достаточно храбр, чтобы сражаться с таким стариком, как я.

Вейни опустил голову, откинул волосы со лба и встретился с гневным взглядом старца.

— Милорд, честь я потерял очень давно и весьма далеко отсюда. Я хотел лишь встряхнуть тебя.

— Ты проходил через Врата по меньшей мере дважды, и я не мог напугать тебя этим. — Мерир вытащил из складок одежды крошечную шкатулку и осторожно открыл ее. В ладони его что-то замерцало, и хотя это «что-то» было очень маленьким, Вейни отшатнулся — он понял опасность.

— Да, — сказал Мерир, — твоя госпожа — не единственная, кто обладает на этой земле могуществом. Я тоже. И я узнал, что подобная вещь оказалась на свободе в Шатане… и я хотел узнать, что это было. Я долго искал. Могущество оставалось скрыто. Вы наткнулись на Мирринд, и вам повезло. Я был раздражен, узнав, что вы среди нас. Я послал за вами и выслушал вас… я ведь уже знал тогда, что в Шатане есть подобная вещь. Я позволил вам идти, надеясь, что вы выступите против наших врагов. Я поверил вам, ты сам знаешь это. И все же, вопреки моему совету, вы отправились искать Нихмин. А защитники Нихмина гораздо более могущественны, чем я. Кое-кого из них она миновала, и это меня позабавило — но это не значит, что она сможет пройти мимо всех остальных. Возможно, она уже мертва. Я не знаю. Леллин должен был вернуться — и не вернулся. Я думаю, Леллин почему-то поверил вам — иначе он вернулся бы очень быстро, но я не уверен, что он долго прожил после того, как покинул Кархенд. У меня есть только твое слово. И Нихмин все еще стоит. Ты вернулся в наши руки, словно мы твои кровные родственники. Доверился, надо полагать… И своим молчанием подтвердил мое предположение о том, ради чего она пришла сюда. Уничтожить то, что защищает эту землю. Она — носительница той силы, которую я чувствую, — в этом я теперь твердо уверен. Я спросил кайя Роха, почему она хочет уничтожить Нихмин. Он сказал, что такое разрушение — ее предназначение, а в чем суть этого — он не понимает сам. Я спросил, почему же тогда сам он разыскивает ее, и он сказал, что после того, что он сделал, ему больше некого держаться, кроме нее. Ты сказал, что он редко лжет. Но ведь его слова были ложью.

Вейни охватила дрожь. Он покачал головой и сглотнул.

— Лорд, сам он верит в это.

— В таком случае я задам тебе тот же вопрос. Во что веришь ты?

— Я… не знаю. Многое из того, что Рох считает правдой, я таковой не считаю. И я к тому же служил ей. Я сказал ей однажды, что не хочу знать никаких тайн. На этом мы поладили, и теперь я не смогу тебе ответить, даже если бы хотел. Я всего лишь знаю ее лучше, чем знает Рох — и знаю, что она не желает причинить вам беды. Она этого не хочет.

— Это — правда, — оказал Мерир. — Во всяком случае — ты веришь в это.

— Я никогда не лгал вам. И она тоже.

Он сделал попытку встать, но эрхендимы поспешили положить ему руки на плечи. Мерир сделал жест, чтобы его отпустили. Он встал — видно было, что ему дурно, он едва стоял на ногах — и глянул сверху на щуплого лорда.

— Именно Моргейн пыталась не дать шию проникнуть на эту землю. Можете винить меня, можете винить Роха за то, что они пришли сюда, — она же предвидела это и пыталась предотвратить. И еще я знаю, лорд, что в той энергии, которой вы пользуетесь, есть зло, и рано или поздно оно овладеет вами, как овладело шию… Эта вещь, которую вы держите в руке, — прикасаться к ней опасно, я знаю это. И она тоже прекрасно это знает. Она ненавидит ту вещь, которую ей приходится носить, ненавидит больше всего на свете.

Мерир внимательно смотрел на него, лицо его было освещено призрачным опаловым сиянием. Затем он закрыл коробочку, и свет угас, бросив последний красноватый отблеск на его лицо.

— Кому же еще чувствовать ту вещь, о которой сказал Рох, как не тому, кто носит подобную? Это въелось в мои кости, — сказал он. — Те Огни, которые носим мы, светятся мягко, ее вещь — сильнее. Но она не принадлежит нашему миру, эта вещь. Лучше бы она никогда сюда не приходила.

— Но именно она и привела нас сюда, лорд. Будь эта вещь в чьих-нибудь других руках, я предпочел бы, чтобы это были ваши руки, а не руки шию.

— А свои руки предпочел бы моим?

Он не ответил.

— Это меч, не так ли? Оружие, которое она ни разу не извлекала из ножен. Единственная вещь такого размера.

Он, поколебавшись, кивнул.

— Я скажу тебе, нхи Вейни, слуга Моргейн, что в прошлую ночь сила эта была задействована, и я почувствовал себя так, как никогда прежде с момента вашего появления в Шатане. Что это было, как думаешь?

— Меч был извлечен из ножен, — сказал он, и надежда и страх вспыхнули в нем. Надежда — что она выжила, страх — что ей грозила опасность, заставившая ее обнажить меч.

— Да, я тоже так рассудил. Я возьму тебя с собой. У тебя мало шансов добраться туда в одиночку, так что не забывай, кемейс, что ты едешь под моим покровительством. Если же тебе угодно — поезжай сам, испытай судьбу.

— Я останусь с вами, — сказал он.

— Отпустите его, — сказал Мерир страже. Эрхендимы отошли, хотя и не отставали от Вейни, когда тот направился к костру.

Там под охраной лучников оставался Рох. Эрхендимы жестами сказали им, что все в порядке, и лучники спрятали стрелы в колчаны.

Вейни шагнул к Роху. В глазах его стояла пелена гнева. — Встань, — сказал он, и когда Рох не подчинился, схватил его и рывком поднял. Рох стряхнул его руку и ударил, но он увернулся и нанес ответный удар. Рох осел на землю.

Эрхендимы вмешались, обнажив мечи. Один кольнул Вейни, и он попятился. Он вновь обрел чувства. Рох попытался подняться и броситься на него, но эрхендимы остановили и его.

Рох медленно выпрямился, мрачно глядя на Вейни и вытирая окровавленный рот. Он сплюнул кровь и вытер рот еще раз.

— Итак, — сказал Вейни на эндарском, — теперь я защищаю только собственную спину. О себе заботься сам, предводитель клана, кузен. Я илин, но не твой. Всем соглашениям конец. Я предпочитаю, чтобы мои враги стояли ко мне лицом.

Вновь Рох сплюнул, в глазах его полыхнула злоба.

— Я ничего им не сказал, кузен. Но будь так, как пожелаешь. Договор разорван. Можешь убить меня без предупреждения. Нхи вышвырнули тебя. Я все еще предводитель клана и не слагаю с себя этого звания. Кайя тоже отрекаются от тебя. Будь илином до конца своих дней, убийца родственников, и благодари за это свою натуру. Я не сказал им ничего, чего бы они еще не знали. Скажи ему, лорд Мерир, что я выдал? Что я сказал тебе, о чем бы ты не сказал прежде?

— Ничего, — сказал Мерир. — Он ничего нам не сказал. Это правда.

Гнев оставил Вейни, и некоторое время он безмолвно стоял перед Рохом. Наконец он покачал головой и опустил окровавленную руку.

— На меня слишком много свалилось, — сказал он устало. — Я бью в ответ — и ошибаюсь. Это мое проклятье. Я снова возьму твое слово, Рох.

— Но я тебе его не дам, ублюдок нхи!

Рот Вейни скривился. Он еще раз сплюнул комок крови и отошел.

Вейни приблизился к своему ложу и улегся. Он лежал, слишком измученный, чтобы спать.

Остальные устраивались на отдых. Костер погасили. Перрин и Виз были назначены нести стражу.

Рох лег рядом с ним, глядя на небо. Рот его был плотно сжат, лицо гневное, и Вейни так и не узнал, заснул Рох в ту ночь или нет.

Утром лагерь медленно ожил, эрхендимы медленно начали собираться и седлать лошадей. Вейни поднялся одним из первых и начал натягивать доспехи; Рох, глядя на него, поступил так же. Оба молчали, не глядя впрямую друг на друга. Мерир поднялся последним и настоял на скором отъезде. Они так и сделали: отъехали сразу же после завтрака. Перед этим Мерир велел вернуть им обоим оружие.

— Не нарушайте между собой мира, — предупредил их Мерир.

— Я не буду покушаться на жизнь моего кузена, — сказал тихим голосом Вейни, только для Мерира и Роха.

Рох ничего не сказал, накинул перевязь, поместил на место Клинок Чести и направился к лошади. Вейни проводил его взглядом, вежливо поклонился Мериру и пошел следом за Рохом.

Они не заговорили. Рох смотрел на него не иначе, как со злостью, что делало разговор невозможным, и Вейни повернулся, седлая коня.

Рох был готов отправляться; он тоже, и повел своего коня к остальным, которые были уже в седлах. Но по пути, повинуясь горькому импульсу, он остановился и подождал Роха.

Рох запрыгнул в седло, и он поступил так же. Колонна начала двигаться.

— Рох, — сказал он наконец, — неужели мы оба не можем внять голосу рассудка?

Рох поглядел на него холодным взглядом.

— Что, испугался? — спросил он на эндарском. — Сколько они от тебя узнали, кузен?

— Возможно, столько же, сколько от тебя, — сказал он. — Рох, Мерир вооружен. Почти так же, как и она.

Рох этого не знал. Лицо его медленно прояснилось.

— Так вот, значит, что тебя тревожит. — Он болезненно сплюнул в сторону. — Значит, на этой земле есть нечто, способное ей противостоять. Вот почему ты в таком отчаянии. Что ж, ты сделал большую ошибку, заставив меня быть готовым в любой момент вцепиться тебе в горло. Это тебе сейчас нужно меньше всего. И говорить тебе об этом тоже не стоило. Это твоя вторая ошибка.

— Он бы все равно сказал тебе, если бы ты спросил. А так я точно знаю, что тебе об этом известно.

Некоторое время Рох молчал.

— Я не знаю, как смогу отплатить тебе за то, что ты ради меня сделал. Это что-то новое — слышать от нхи признание в том, что он совершил ошибку. — Голос его надломился, плечи опустились. — Я уже говорил, кузен, что устал. Мир, кузен, мир. Когда-нибудь мы убьем друг друга — быть может. Но для этого сначала надо знать, за что.

— Оставайся со мной. Я буду просить за тебя. Я говорил тебе это прежде, и я не передумал.

— Не сомневаюсь. — Рох снова сплюнул, вытер рот и выругался, мотнув головой. — Ты выбил мне два зуба. Пусть это сотрет другие сомнения. Что ж, посмотрим, как будут обстоять дела. Посмотрим, способна ли она внять голосу рассудка, а также эти люди. Сам я предпочитаю похоронные обряды Эндара, но если все обернется иначе, я знаю и обычаи Карша.

— Взаимно, — прошептал Вейни.

Рох горько рассмеялся и наклонил голову. Тропа сузилась, и дальше они уже не могли ехать стремя в стремя.

Возвратились Ларрел и Кессан — они просто поджидали на очередном повороте тропы. Они встретились с Мериром и переговорили.

— Мы доехали до самого Лаура, — сказал Ларрел. Оба эрхендима и их кони выглядели усталыми. — Из Мирринда пришла весть — вокруг никаких врагов, все спокойно.

— Странное это спокойствие, — сказал Мерир, наклонясь в седле и бросая взгляд назад. — Столько тысяч людей — и по-прежнему все спокойно.

— Я не знаю, почему так, — сказал Вейни, потому что взгляд Мерира упал прямиком на него. — Я скорее ожидал немедленного нападения. — Затем в голову ему пришла другая мысль. — Люди Фвара. Если кто-нибудь из них остался в живых…

— Да, — сказал Рох. — Они могли предупредить остальных, рассказать, что такое лес. А может быть, это сделал Шайен.

— Они могут рассказать, что именно она ищет?

— Все шию знают, где она оторвалась от погони.

— Да, — заключил Мерир, — возле Нихмина.

Вейни вспомнил, что меч был обнажен две ночи назад. Для орды было вполне достаточно времени, чтобы скопиться вблизи берега Нарна. Он почувствовал, как в лесной тени на его коже выступил холодный пот.

— Надо поторопиться, — сказал он.

— Мы близ владений хейрилов, — сказал Мерир, — и здесь не место для безрассудной спешки.

Но они продолжали движение, и усталые эрхендимы тащились вместе с ними и останавливались очень редко, только затем, чтобы не заморить коней. Они делали остановки и спешивались только в полдень и перед закатом, затем седлали коней и вновь углублялись в заросли.

На этот раз под окружающими их огромными старыми деревьями ночь опустилась быстрее. В лесу вновь и вновь слышалось тихое щебетанье, пугающее коней.

Затем на тропе впереди вспыхнуло опаловое сияние, отчего конь Мерира весь словно бы засветился — всадник и конь выглядели так, будто бы были под водой. Огонь угас.

После этого несколько мгновений лес был совершенно безмолвен. Затем появились хейрилы — суетливые снующие тени. Один из них взвизгнул, и кони замотали головами, загарцевали, порываясь бежать.

Мерир повел их дальше вперед, и странные проводники сновали вокруг, исчезая во мраке леса и появляясь вновь; затем почти все отстали, их осталось трое, тихо щебечущих. Было ясно, что лорд Шатана имеет здесь право свободного прохода. Они признавали могущество Огней, один из которых Мерир держал в поднятой руке, и при этом даже сами эрхендимы выглядели испуганными. Внезапно Вейни понял, насколько малы в самом деле были его шансы пройти самостоятельно через лес, населенный этими существами, и с дрожью вспомнил, как они с Рохом пробирались среди них. Они служили Огням в какой-то странной манере, возможно, боготворили их. В своем незнании Вейни смог найти проход там, где даже лорд Шатана не мог идти безрассудно и без опасения… Наверное, кто-то из них узнал в нем спутника другого человека, который тоже нес Огонь… Очевидно, он и Рох уцелели только потому, что хейрилы вспомнили Моргейн.

Сердце его билось быстрее, когда он глядел на темные, похожие на цапель тени впереди на тропе. Они могут знать, подумал он. Если хоть одно живое существо знает, где сейчас Моргейн, то оно — среди них. Он отчаянно надеялся, что они отведут их к ней этой ночью, и желал, чтобы нашелся хоть кто-нибудь из его спутников, кто мог бы объясниться с ними. Даже Мерир не мог этого; когда он общался с ними, он делал это исключительно жестами.

Надежда угасла. Хейрилы не вели их ни в какое укромное место, а только за пределы своих владений. На закате они переправились через Нарн. Черная и широкая река — такой она казалась из-за деревьев, но они заметили место, которое, похоже, было пригодно для переправы — песчаные банки и мели, над которыми бурлили барашки. Хейрил указал им место на берегу, сделал жест — можно перейти — и внезапно исчез.

Вейни спрыгнул с коня, удержал равновесие, вцепившись в деревце, и сделал попытку остановить одного из них. Трое, показал он жестом. Где? Возможно, хейрил что-то понял. Огромные глаза сверкнули в свете звезд. Он сделал паучьими пальцами какой-то жест, подняв руку. И показал в сторону реки. Следующий жест — трепет пальцев. Затем он повернулся и побрел прочь, оставив его в безнадежности.

— Огни, — сказал Шарн. — Река. Очень много.

Вейни глянул на кел.

— Тебе повезло, — сказал Шарн. — Он мог бы и убить. Не касайся их.

— Больше ничего от них мы узнать и не могли, — сказал Мерир и направил коня к воде.

Хейрилы исчезли. Ощущение их присутствия уже не угнетало их, и эрхендимы быстро двинулись за Мериром. Вейни взобрался в седло и поехал за Рохом и Виз. Нетерпение гнало его еще долго после того, как он получил от существа крохи информации. Спускаясь к воде, он оглядывался по сторонам, потому что хотя это место и выглядело неудобным для засады, ситуация была похожа на ту, когда под ним убили лошадь. Единственное отличие заключалось в том, что хейрилы проводили их фактически до самого берега и, возможно, еще продолжали охранять.

Нужно было соблюдать осторожность еще в одном — пески эти могли оказаться зыбучими. Но все обошлось благополучно, лишь во время переправы конь юного Ларрела оступился, и тот промок до костей. Он стал дрожать от холода и усталости, и потому, наверное, этот кел выглядел даже более нежным, чем это им свойственно. Кессан набросил ему на плечи свой сухой плащ, но Ларрел упрямо забрался в седло, готовый продолжать путь.

— Нам надо скорее уезжать отсюда, — сказал он, дрожа. — Брод слишком легко держать под прицелами луков.

Никто не возразил ему ни слова. Мерир повернул к югу, и они ехали до тех пор, пока кони могли нести их.

Днем они остановились и поели, чего не успели сделать в утренней спешке. Никто не проронил ни слова, даже горделивые кел от изнурения сидели недвижно. Рох вытянулся на нагретой солнцем земле, на единственном освещенном пятнышке, которое ему удалось найти вблизи стоянки, и лежал как убитый. Вейни поступил подобным же образом, и хотя многодневная лихорадка, похоже, оставила его, он чувствовал, что крепость костей его растаяла и сила покинула его вместе с жаром. Рука его, на которую он случайно посмотрел, показалась ему странной, кости проглядывали явственней, чем прежде, на запястье были раны. Доспехи свободно висели на теле. Он устал настолько, что не имел сил даже пошевелиться, устроиться поудобнее.

Что-то испугало лошадей.

Он повернулся. Эрхендимы вскочили на ноги, Рох тоже. Послышался свист, краткий и вопросительный. Мерир сделал несколько шагов в ту сторону, и Шарн ответил сложным посвистом. Вейни ни на секунду не усомнился в том, что это был секретный лесной язык эрхендимов. Послышался ответ, не менее сложный.

— Это весть… — произнес Мерир после некоторого молчания, — из Нихмина. Там встревожены. Сирриндимы… Шию, которых ты привел… идут вверх по течению Нарна большими силами.

— А Моргейн? — спросил Вейни.

— О Моргейн, о Леллине, о Сизаре — ничего. Словно само их существование отныне покрыто тайной. Живые они или мертвые — их присутствие в Шатане неощутимо, иначе эрхендимы из тех мест сказали бы нам. Они не говорят. Что-то в этом не так.

Сердце его упало. Он почти простился с надеждой.

— Пошли, — сказал Мерир. — Мы не можем позволить себе терять время.

14

Угроза не заставила себя долго ждать. Чье-то передвижение вспугнуло птиц под покровом зарослей на другом берегу Нарна, и вскоре появились всадники, но от врагов их отделял широкий Нарн и поблизости не было брода, чтобы одна из сторон могла напасть на другую.

Враги тоже заметили их и остановились на совет. Это были кел с демоническими шлемами на головах, в чешуйчатых доспехах, на низкорослых шиюнских конях. Вооружены они были пиками, но с собой несли не только их. Вождь, чьи белые волосы развевались по ветру, подвел своих воинов к самому берегу. Эрхендимы были поражены их видом: похожие на жителей Шатана фантастические существа в доспехах — словно порождение акилового сна.

— Шайен! — прошептал Вейни, ибо никто из шию не мог держаться с таким дерзким видом, кроме него и Хитару. Кел завел свою лошадь по колени в воду и закричал, бросая им вызов.

Их компания продолжала двигаться в противоположном по отношению к банде из Сотарра направлении, но Шайен и его люди развернулись и двинулись параллельным курсом. Со стороны бывших обитателей Сотарра летели стрелы, большинство их падало в воду, некоторые ударяли о камни на берегу.

Кел Перрин подъехала к берегу и, вскинув лук, выстрелила. Один из кел в демонических шлемах вскрикнул и скорчился в седле, а его товарищи поспешили помочь ему.

На том берегу поднялся крик ярости. Виз тоже подвела коня к берегу и тоже выпустила стрелу, попавшую в цель.

— Дай мне твой лук, — попросил Вейни Роха. — Если ты не стреляешь, дай мне.

— Шайен? Нет. При всей твоей ненависти к нему, он — враг Хитару и лучший из всей этой породы.

К тому же было уже поздно. Шию отступили за пределы досягаемости выстрелов эрхендимов, убедившись в недальнобойности своих луков и меткости обитателей Шатана. Они двигались по другому берегу реки на порядочном расстоянии, но не было ни времени на остановку, ни способа добраться до них. Перрин и Виз ослабили луки, а другие эрхендимы плотно держались вокруг Мерира, внимательно разглядывая заросли по эту сторону реки. Следовало двигаться быстро, но на берегу это было трудно. Тем не менее, они гнали коней во весь опор, чтобы увести врагов подальше от брода.

Когда Вейни посмотрел назад, он заметил, что на стороне шию белым перышком поднимается дымок.

Перрин и Виз посмотрели в том же направлении, и лица их стали суровыми от гнева.

— Огонь! — воскликнула Перрин так, словно это было ругательство, и остальные оглянулись.

— Сигнал шию, — сказал Рох. — Они сообщают своим приятелям, находящимся ниже по реке, что мы здесь.

— Мы стараемся не разводить большие костры, — мрачно сказал Шарн. — Если они не дураки, они должны были расчистить место, прежде чем разводить огонь.

Вейни опять оглянулся, посмотрел на Нарн, текущий сквозь толщу лесов, — брешь в доспехах Шатана, врата для людей с огнем и топорами… А хейрилы спят, беспомощные при свете дня, подумал он. Он увидел далекую тень всадников, мелькнувшие на солнце доспехи — Шайен загасил сигнальный огонь и шел за ними следом.

Они вновь остановились на отдых, их кони были все в мыле. Вейни занялся мелочами, приводя в порядок свое снаряжение, в то время как эрхендимы взяли на себя заботу о конях. Они были лесными жителями, не привычными к коням, и потому обходились с ними с чрезмерной осторожностью.

— Лорд, — сказал он, опускаясь на землю перед Мериром. — Лес — это одно, открытая местность — это другое. Мы не должны выжимать из коней остатки сил, кони нам могут понадобиться совершенно неожиданно. Если шию тайком переберутся на эту сторону и прижмут нас к реке, усталые кони нас не унесут.

— Этого я не боюсь.

— Ты загонишь коней насмерть, — сказал Вейни и оставил попытки дать старому лорду совет. Он потрепал по холке измученную белую кобылу, затем сам опустился на землю возле Роха, который сидел, свесив голову на колени.

Через некоторое время они снова забрались в седла, но, казалось, Мерир все же внял его совету, и они двигались медленно.

Как Моргейн, подумал Вейни, гордый и упрямый. Когда он подумал о ней, это было как если бы нож разбередил рану. Его пробрала дрожь, он снова бросил взгляд назад, туда, где следом за ними, вне досягаемости луков, скакал Шайен. Вейни затряс головой, пытаясь избавиться от тревожных мыслей: они в любой момент могут встретить шию и на этой стороне реки, а у следующего брода Шайен переправится к ним.

Рох подъехал к нему поближе, и лошади пошли стремя в стремя. Он протянул Вейни одну из ковриг эрхендимов. — Ты не ел на привале.

У него не было аппетита, но, почувствовав участие, он взял ковригу и съел, запивая водой, хотя та легла в желудке словно свинец.

— Возьми, — сказала Виз.

Он выпил, ожидая, судя по запаху, огня, и огонь был, достаточно жгучий, чтобы у него на глаза навернулись слезы. Он сделал еще несколько глотков и вручил флягу Виз, чьи темные глаза на старом лице были молоды и добры.

— Ты печален, — сказала она. — Мы понимаем тебя, ведь мы тоже кемейсы и эрхины. Мы сочувствуем тебе. — Она втиснула флягу ему в ладонь. — Возьми. Это из моей деревни. Мы с Перрин можем взять еще.

Он был не в силах ответить ей. Она кивнула, понимая, и отъехала. Он подвесил флягу к седлу, затем, подумав, предложил глотнуть Роху. Рох не отказался, затем вернул ему флягу.

Начинала подкрадываться ночь. Солнце пылало за темной кромкой Шатана, за рекой, с востока надвигалась тишина.

Они ехали, пока не стемнело окончательно, и остановились, когда им преградила путь река, впадающая в Нарн.

Внезапно вокруг задвигались крадущиеся тени, и щебетанье предупредило их о приближении хейрилов.

Один из них ждал на берегу реки, словно некая огромная неуклюжая птица, стоящая на мелководье. Он что-то настойчиво защебетал и отпрянул, когда Мерир двинулся к нему.

— Мы не сможем выдержать еще один такой переход, — сказал протестуя Шарн. — Лорд, вы не сможете.

— Мы будем ехать медленно, — сказал Мерир и повернул белую кобылу в направлении, указанном им существом.

Хейрил скрылся по грудь в воде, но течение было слабым, и они все перебрались за ним на другой берег и углубились в заросли.

Хейрил настаивал на спешке, но они не могли двигаться быстро. Кони оступались на камнях, скользили по склонам. Деревья здесь были старые, земля густо заросла кустами. Хейрилы сновали вокруг, находя для себя проходы, через которые не могли пройти кони.

Внезапно во тьме перед ними появилась белая фигура, эрхинд или кто-то того же рода, одетый во все белое, пеший. Волосы его были длинны, внешне он был похож и в то же время не похож на эрхендимов, выглядел в лунном свете более хрупким, чем они.

Леллин.

Юноша поднял руку.

— Дед, — сказал он Мериру. Затем подошел и принял протянутую руку старика, помогая ему слезть с седла. Он был серьезен, в нем заметна была перемена — печальное спокойствие, совершенно несвойственное, казалось, этому юноше. — Ах, дед, тебе не следовало приезжать сюда.

— Почему? — спросил Мерир. Старый лорд, казалось, немного испугался. — Какое безумие тебя охватило? Почему у тебя такое лицо? Почему ты не послал весточку, как обещал?

— У меня не было возможности.

— Моргейн, — сказал Вейни, подъезжая ближе к Мериру. — Где Моргейн?

— Недалеко. — Леллин повернулся и протянул руку. — Там каменный холм, а по другую сторону…

Вейни пришпорил коня, оторвался от остальных и пригнулся, не слушая их окриков. Конь под ним оступался, по доспехам хлестали ветки. Конь скользил по склонам и вздрагивал, чувствуя близость хейрилов. Погоня следовала по пятам. Эрхендимы… Он слышал настигающий топот копыт. Внезапно впереди показался широкий луг, залитый светом звезд, и низкий холм, о котором говорил Леллин. Вейни проломился сквозь тонкую изгородь молодых деревьев и помчался к холму.

Впереди в свете звезд появились фигуры в белых одеждах, с белыми волосами, развевающимися на ветру, все охваченные слабым свечением. Он заметил это мерцание, натянул поводья, пытаясь остановиться — и не успел.

Все погрузилось во тьму.

— Кемейс!

Прикосновение к плечу. Он услышал поблизости лошадиное ржание и почувствовал парализующее воздействие силы Врат.

— Кемейс!

Леллин. Под руками — жесткая трава. Он заставил себя подняться. Чья-то рука вцепилась в него и потянула вверх. Он посмотрел в лицо Сизара — тот был тоже в белом, как и Леллин, оба безоружны. Он изумленно огляделся, осмотрел кел в белых одеждах и этих двоих, которые прежде были эрхендимами. Один из кел держал поводья его коня, стоявшего стреноженным.

Здесь были и остальные… Мерир спешился и стоял среди кел в белых одеждах, серое пятно между ними. Вдали, среди остальных, стоял Рох, окружавшие его эрхендимы сбились в кучу, словно были испуганы.

— Ты допущен, — сказал Леллин, — показывая в направлении холма. — Она послала за тобой. Так что иди, и поскорее.

Он быстро пробежался взглядом по второму кругу, взирая на белые фигуры, почти физически ощущая молчание. Все его ощущения были расплывчатыми — сила Врат поработала над его нервами. Внезапно он повернулся и пошел, гонимый нетерпением. Один из них последовал с ним, показывая путь — маленькую тропинку, петлявшую среди деревьев. Вейни был не в силах бежать, как ему этого ни хотелось.

Холм был невысок, едва ли больше, чем просто каменная выпуклость среди деревьев. По обе стороны от него были старые корявые стволы, изогнутые ветром силы Врат — удивительные силуэты в свете звезд. Он осторожно поднимался по тропе, сердце его ныло от страха.

Тропа изогнулась, и за поворотом стояла она, белая фигура, похожая на других, тех, с которыми был Леллин, стоявшая среди камней. Ветер играл ее белыми волосами и тонкими одеждами. Она была безоружна и без доспехов, хотя он знал, что по своей воле она никогда бы не рассталась с Подменышем.

— Лио… — произнес он сдавленным голосом и замолк. Ему не хотелось подойти ближе и почувствовать, что она изменилась, он не хотел терять ту Моргейн, какой она была.

Но она двигалась к нему, а разница была заметна только в одежде. Она казалась призраком, но этот призрак пробирался по камням с энергией Моргейн, простирая к нему руки. Он схватил ее, как призрачную иллюзию, — и мгновение спустя оба с головокружительной радостью убедились, что они настоящие.

Она ничего не сказала. Прошло много времени, прежде чем он сам нашелся, что сказать. Но затем он вспомнил о ее ране и понял, насколько она похудела — он мог, наверное, причинять ей боль своими прикосновениями. Он отвел ее туда, где камни заканчивались, и посадил, усевшись на камень у нее в ногах.

— Все ли в порядке? — спросил он.

— Мы увидели дым… отсюда. Я надеялась, ты поймешь, что тебе грозит опасность. Я послала вестника — хейрила. И видела, что ты приближаешься. Я не могла их предупредить. Я закричала, но из-за ветра они не услышали. Леллин… Леллин тебя нашел, не правда ли?

— У реки, — сказал Вейни. Голос подвел, и он прислонил голову к камням. — О, небо, я и не представлял, как найду вас.

— Сизар обнаружил на берегу мертвую Мэй. И следы копыт вокруг нее. Они искали дальше… Но эти места кишели шию, и им пришлось убраться. Что случилось?

— Много всякого. — Он коснулся ее руки, легонько сжал ее, чтобы лишний раз убедиться, что перед ним не призрак. — Кто эти люди?

— Эрхе. Хранители Нихмина, помимо всего прочего. Они опасны. Но без их помощи мне бы не выжить.

— Вы свободны?

— На этот вопрос сложно ответить. Идти отсюда просто некуда. Три ночи назад болотники попытались прорвать нашу защиту. Они и сейчас неподалеку… Тогда нам пришлось вступить в бой. Леллин… Сизар… Эрхе. Я долго старалась не вмешиваться, чтобы враги не узнали, что я здесь. Но потом не смогла.

В его голове роилось множество вопросов. Он чувствовал, что рука ее стала тонкой и хрупкой.

— Ваша рана…

Она провела рукой по бедру.

— Заживает. Эрхе — искусные лекари. Я не помню, как мы сюда добрались, но Леллин и Сизар знали, куда ехать… или думали, что знают. И эрхе… пропустили нас.

— Если вы не можете держаться в седле…

Он не закончил мысль, почувствовав слабость во всем теле.

— Да. Я думала о том же. Но ты в конце концов добрался до Мерира. И не послал мне вести.

Он смутился на миг, видя, к чему она это сказала.

— Если бы мой путь мог быть таким прямым… — начал он, и внезапно его охватил страх, словно бы он вдруг понял, что происходило. Больше всего его пугало то, что она узнает, что он побывал в руках врагов. Сила Врат способна менять людей. Доказательством тому был Рох, и Вейни вспомнил, что она способна убить спутника, в котором сомневалась.

— Простите меня, — сказал он. — Мне пришлось заключать союзы, чтобы добраться сюда. И Мерир знает как то, что вы храните, так и то, зачем вы сюда пришли… то есть мы. Простите.

Мгновение она молчала. В глазах ее отражался страх.

— Выходит, теперь об этом знают и эрхе?

— Но это еще не все, лио. Один из тех, кто приехал с нами, — Рох.

Она попятилась.

— Я был у Врат и вернулся, — хрипло произнес он, не отпуская ее. — Клянусь, лио, у меня не было выбора. И я бы не добрался сюда, если бы не Рох.

— А как же твоя клятва? Как? Ты не мог, не имел права оставить его в живых. И ты привел его ко мне?

— Он помогал нам обоим. Он просил только возможности встретиться с вами. Я предупреждал его… клянусь, я предупреждал его и предлагал бежать. Но… он просто не мог уйти. Он разорвал со всеми своими союзниками. И если бы не он… Неужели вы хотя бы не выслушаете его?

Она опустила взгляд.

— Пошли со мной, — сказала она и встала, не убирая руку из его ладони. Вейни поднялся и пошел вместе с ней по камням, к другому склону холма, к другой тропинке. — Наш лагерь здесь, — сказала Моргейн. — Это удивительная постройка: Нихмин не знал топора. Но эрхе принесли леса и построили это для нас. В некоторых отношениях они более чем добры.

Среди высоких деревьев было едва заметно деревянное жилище. Возле него пасся почти призрачный конь. Сиптах. Он узнал его, Моргейн очень любила этого коня и печалилась бы, если бы ей пришлось его потерять. Он разглядел еще двух коней, пасущихся поблизости, — очевидно, Леллина и Сизара. Кони выглядели гладкими и ухоженными.

— Рох, — прошептала она, когда они направились к деревянной постройке. — Эрхе рассчитывали по меньшей мере еще одну ночь содержать вас подальше от меня, чтобы задать вам свои вопросы. Я в этом не сомневаюсь. Но они понимают узы кемейса и эрхин, и когда я обвинила их в том, что они причинили тебе вред, они отпустили тебя — от стыда, наверное. Присутствие Роха — вот что меня беспокоит. Я не позволю ему себя провести.

— Мы можем попытаться бежать отсюда.

Она покачала головой.

— Боюсь, что это приведет нас в руки шию. Они здесь по меньшей мере с двух сторон. — Она откинула полог, занавес из серого шелка наподобие вуали хейрилов, и Вейни вошел следом за ней.

Моргейн опустилась на колени, разворошила угли в очаге, и помещение осветилось тусклым красноватым светом.

— Хейрилы не любят огня, — сказала она, — нам приходится быть очень осторожными. Опусти занавес. Сними доспехи. Враги не смогут добраться сюда, не подняв шума, а что касается эрхе… Они не такие. Я посмотрю, что найдется из еды…

Он стоял не двигаясь посреди маленького деревянного жилища, а она рылась в коллекции горшочков в углу. На стене висела упряжь Сиптаха, а также коней Леллина и Сизара. Еще здесь были три ложа, устланные серым шелком и отгороженные шелковыми же шторами. В углу аккуратно лежали доспехи Моргейн и Подменыш — как самый заурядный меч. А ведь для нее раньше было немыслимо даже просто выйти наружу без этой штуковины, без других хитрых приспособлений, без которых она бы не выжила… Да, в ней произошли перемены, она стала какой-то чужой и далекой. В этом деревянном жилище все вещи ему были знакомы, и только она была чужой.

Он смотрел в тусклом свете на нее, стройную и изящную, словно кел в белых одеждах, и очертания ее вызывали печаль — так явственны были следы недавно перенесенной боли. Он почти потерял ее, подумалось вдруг, возможно, именно это и повлияло на нее.

— Вейни?

Он потянулся к завязкам доспехов, неуклюже развязал. Моргейн помогла ему снять с себя железо, и он облегченно вздохнул. Потом она налила ему воды, дала хлеба и сыру, которых он смог съесть всего лишь несколько кусков. Он почувствовал сильное желание прилечь у стеночки и вздремнуть. Было тепло, да и она теперь находилась рядом. Пока было достаточно и этого.

— Об остальных не тревожься, — сказала она. — Леллин и Сизар предупредят, если что-то случится, а эрхе нам с ними не опасны. Ты рад их видеть, Вейни?

— Да, — слабо выдохнул он.

Она села на циновку возле жаровни, сомкнула пальцы на колене. Мгновение она разглядывала его, словно пыталась не упустить ни малейшей подробности.

— Ты поранился.

— Сейчас уже все прошло.

— Ты упал…

— Это моя вина, — он поморщился. — Я хотел предупредить вас, что я не один.

— Тебе это удалось. — Лицо ее стало более сосредоточенным, нахмуренным. — Вейни, ты расскажешь мне все, что случилось?

— О Рохе?

— О Рохе. И обо всем прочем, что мне не помешало бы знать.

Он опустил и снова поднял взгляд.

— Я действовал не в соответствии с вашей волей. Я знаю это. Мне следовало его убить. Я в этом виноват… и это уже не в первый раз. Я заключил с ним соглашение, и он просил только о возможности поговорить с вами. Ничего другого он не просил, и я дал ему слово, что в этом ему помогу. У него нет союзников и нет надежды.

— И ты ему веришь?

— Да. В этом я ему верю.

Она сжала пальцами колено, так, что костяшки побелели.

— И чего ты ожидаешь от меня?

— Не знаю. Не знаю, лио. — Он сделал сокрушенный жест, который самому ему был ненавистен, но сделать который требовали обстоятельства. — Я сказал ему, что поговорю с вами. Позволите ли вы мне это, выслушаете ли меня? Я дал ему слово.

— Не надейся, что это к чему-нибудь приведет. От этого ничто уже не зависит.

— Все, что я прошу, — это выслушать. Все это не очень просто объяснить. А я прошу лишь немногого.

— Ладно, — сказала она тихо, сделав долгий вздох. — Я буду слушать.

— Как долго?

— Как пожелаешь. Пока не сядет солнце, если хочешь.

Он опустил голову на руки, собираясь с мыслями. Ничто не приходило на ум, кроме начала — и он начал с начала, задолго до того, как повстречался с Рохом. Она выглядела удивленной, но слушала, как и обещала. Из серых глаз ее исчез гнев, появилась задумчивость, а Вейни излагал ей все, все те мелочи о его жизни на родине, которые раньше она не знала, о чем ему больно было ей рассказывать. О жизни в Моридже мальчишки-полукровки, о постоянной вражде между Нхи и Кайя, о том, как он стал ублюдком предводителя Нхи. А также то, чего она не знала об их уже совместных странствиях — сведения о Рохе, о Лилле, о ночи, которую они провели в палатке Роха в Ра-Корисе, и о другой ночи, вместе с ней в лесах близ Иврел, когда она спала, и в Охтидж-ине в Шиюне, и многое другое, чего она не знала. Она слушала, и понимание на ее лице иногда сменялось гневом, иногда замешательством. Но не говорила ничего.

Он рассказал ей и о самых последних событиях: о Фваре, о лагере Хитару, о лагере Мерира. О том, как они добирались сюда. Он ничего не утаил, принеся в жертву свою гордость, и в конце рассказа уже не смотрел на нее, с трудом выдавливая из себя слова. Ибо он был все же наполовину нхи, а нхи горды и не склонны к подобным откровениям.

Когда он закончил, Моргейн сжала кулаки. Спустя мгновение расслабилась.

— Кое-что из этого мне не мешало бы знать раньше.

— Да, но кое-что из этого я раньше не знал и сам.

— Впрочем, ничего из того, что ты рассказал, меня не беспокоит. Но Рох… Рох… Я бы не стала полагаться на него. Ни за что бы не стала.

— Вы увидите его. Но… но, быть может… я не знаю, лио.

— Впрочем, никакой разницы. Это ничего не меняет.

— Лио!

— Я предупреждала тебя, что в этом нет никакой разницы. Рох или Лилл — оба они враги.

— Но Рох…

— Оставь меня на время одну. Пожалуйста.

Его самообладание готово было вот-вот лопнуть. Он и так сказал слишком много болезненных для себя вещей, а она лишь пожала плечами. — Ладно, — сказал он и с трудом поднялся на ноги, спеша выйти на холодный, бодрящий воздух. Но она поднялась и не пустила его, схватив за запястье. Ударь он в гневе — он причинил бы ей боль. Он сдержался, и слезы хлынули у него из глаз. Он отвернулся.

— Подумай, — яростно сказала она. — Подумай — что же мне теперь делать с твоим подарком?

— Вы ни за что не поверите его слову… Но это — все… только его слово, и мое слово тоже. Впрочем, для вас все это — ничто.

— Ты не прав.

— Я не хотел доставлять вам излишнего беспокойства.

— Так что же теперь делать? Держать его как пленника? Он слишком многое знает и обладает инстинктами Лилла.

— Временами… временами мне кажется, что он — только Рох. Он говорил, что другой появляется в нем только во снах. Возможно, сны действуют на него сильнее, когда рядом нет ничего, что он помнит из своей жизни как Роха. Я только предполагаю. Возможно, именно я — тот, ради кого он пришел сюда, потому что пока он со мной — он мой кузен. Я лишь предполагаю это.

— Возможно, — сказала она мгновение спустя, — не исключено, что предчувствие тебя не подводит.

Это чувствительно укололо Вейни. Он повернулся и посмотрел на нее, в ее серые глаза, в лицо с чертами чистокровной кел. — Рох говорил… и не раз, что вы должны знать, каково это… что вы сами испытывали это.

Она ничего не сказала, но сделала шаг назад.

— Я не знаю, — прошептала она. — Я не знаю.

— Он сказал, что вы — такая же, как и он. Я спрашиваю вас, лио. Я всего илин, вы можете приказать мне замолчать, ведь я дал вам клятву. Но я хочу знать. Я хочу знать.

— Не думаю, что ты и в самом деле хочешь знать это.

— Вы сказали, что вы на самом деле не кел. Как я могу поверить в это? Вы сказали, что никогда не делали того, что сделал Лилл. Но, — с трудом добавил он, преодолевая тяжесть, — если вы не кел… лио, вы и не другая.

— Ты утверждаешь, таким образом, что я обманывала тебя.

— Так почему вы не могли сказать мне правду? Лио, небольшая ложь, даже что-то навроде лжи — я не могу этого понять. Не могу понять — почему? Если бы вы сказали мне, что вы сам дьявол, я бы не смог отказаться от той клятвы, которую вам дал. Возможно, вы просто щадили меня. Но с тех пор случилось столько всего…

— Это тебя успокоит?

— Если я пойму вас — да. Даже очень.

Серые глаза замерцали. Моргейн протянула ему руку ладонью вверх. Он положил сверху свою ладонь, сжал ее, словно давал клятву, и даже делая это, он не мог не думать о том, что ладонь у нее узкая, а пальцы длинные. — Правда, — сказала она, — в том, что я, как и Хитару, полукровка. Когда-то давно — и очень далеко от Эндара-Карша… Не только кел ощутили на себе последствия катастрофы, в мире вымирают не только они. У них были предшественники, которые и создали Врата. — Она засмеялась, смех прозвучал словно издалека. — Вижу, что ты не понимаешь. Однако шию — из моего прошлого, в то время как я — из их прошлого. Это парадокс. Их полно в тех мирах, где есть Врата. Ну что, успокаивает ли это тебя?

В лице ее был страх… какое-то беспокойство, подумал он отупело, возможно, за его рассудок. Он едва понимал суть сказанного ей — безумие, сотворенное со временем Вратами. Неужели может быть кто-то более древний, чем кел? Он не мог даже вообразить такое. Но он причинил ей боль, и эта мысль не давала ему покоя. Он сжал ее пальцы, отпустил, взял в ладони ее лицо и поцеловал возле губ — просто в знак того, что по-прежнему ей предан. Он был согласен верить даже в ее ложь, хотя и пытаясь при этом понять, что же было ее причиной.

Понять суть сказанного Моргейн ему не удавалось, он прекратил попытки и поднялся на ноги.

— Ну что ж, — произнесла она. — Хорошо уже хотя бы то, что ты здесь.

Он кивнул, не зная, что ответить.

— Иногда ты меня удивляешь, Вейни.

И пока он пытался найти достойный ответ, она покачала головой и отошла в сторону, сцепив руки и опустивголову. — Конечно, ты пришел к такому заключению — что еще могло тебе прийти в голову? Несомненно, в это верит и Рох. И чтобы это принесло как можно меньше вреда… Вейни, я прошу тебя, держи это при себе, никому не говори. Я не кел. Но то, что я родилась гораздо раньше, в Шатане значения не имеет. Отныне это неважно.

— Лио…

— Я не буду уверять тебя, что знаю природу Роха. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я настраиваю тебя против него. Это не так. Это не так, Вейни.

— А я теперь раздираюсь между двумя клятвами… О небо, лио! Я думал о том, как сохранить жизнь Роху, а теперь… теперь я боюсь, что преуспел в этом. Я клянусь, что не буду больше подвергать испытанию ваше расположение ко мне. Я этого не хочу. Лио, делайте все, что считаете нужным для своей защиты. Я никогда больше не стану вас ни о чем просить. Не слушайте меня.

— Я знаю себя. Не надо отказываться от всего. — Моргейн встряхнула головой и тонко улыбнулась ему. — Это Нихмин. Ты увидишь его таким же, каким его увидела я. Мне вовсе не хочется проливать в таком месте кровь. Но мы далеко от Эндара-Карша, и мне жаль Роха. Мне жаль его даже как Лилла — хотя Лилла жалеть гораздо труднее: я знаю его жертв. Дай мне время подумать. Иди, поспи. Пожалуйста. Ночь еще не закончилась, а ты выглядишь таким усталым.

— Да, — согласился он, хотя вовсе не от усталости ему не хотелось больше спорить с ней.

Она уступила ему циновку возле восточной стены, свою собственную. Он улегся, не испытывая сильного желания спать, но расслабленная поза вскоре вызвала тяжесть во всем теле, и он уже не мог даже пошевелиться. Моргейн накрыла его одеялом и села на циновку рядом с ним, взяв его за руку. Он беспричинно вздрогнул, словно в лихорадке, но при этом был слишком уставшим, чтобы чувствовать ее прикосновение. Он стал дышать спокойнее, переплетя свои пальцы с ее. Затем уснул, погрузившись в тяжелую тьму.

15

Утром она ушла. Он нашел пищу: молоко, хлеб, масло и куски холодного мяса. На куске масла был начерчен один из значков Карша, гриф, с которого начиналось слово «Моргейн».

Это должно было означать, что ему ничто не грозит. Он съел больше, чем, как ему казалось, он сможет, и на углях стоял горшок с подогретой водой. Он вымылся, побрился — своим собственным лезвием, потому что мешок с его вещами оказался здесь. Несомненно, он был снят с Мэй. Лук его лежал рядом с доспехами, а также прочие вещи, которые, как ему казалось, он навсегда потерял. Он был обрадован — и огорчен, решив, что они, должно быть, рисковали для этого жизнью — она, Леллин и Сизар.

Но ее собственное оружие по-прежнему лежало в углу, и его начало беспокоить, что она так долго ходит безоружной. Он вышел наружу, не беря с собой оружие, посмотреть, нет ли ее поблизости. Сиптах тоже исчез, хотя все казалось спокойным.

Затем взгляд Вейни уловил движение. Он увидел, что она возвращается верхом, поднимаясь по склону, босоногая на спине серого коня, странная фигура в белых одеждах. Она соскочила с седла и накинула поводья на ветку, на лице ее было встревоженное выражение, но оно тут же исчезло. Когда она заметила его, лицо ее тут же стало другим. Он увидел это и ответил слабой улыбкой.

— Сегодня они снова тревожили нас, — сказала она. — Проверяли оборону.

— Разве так следует отправляться на разведку? — Он не хотел, чтобы голос его звучал гневно, но она пожала плечами и не ответила. На лице ее появилось хмурое выражение, и она отвела взгляд, глядя мимо него.

Он оглянулся. К ним направлялись три эрхе, и с ними шел человек, высокий человек в зелено-коричневом одеянии.

Это был Рох.

Они привели его ко входу в деревянное строение и остановились. Они не подталкивали Роха, когда вели, но и оружия у него не было.

— Спасибо, — сказала Моргейн эрхе, отпуская их, но они отошли не далее, чем до ближних камней.

Рох поклонился, как лорд, пришедший с визитом к лорду, с усталой иронией на лице.

— Входи, — сказала ему Моргейн.

Рох вошел, прошел мимо полога, откинутого для него Вейни. Лицо его было бледным, небритым и испуганным, хотя он пытался скрыть это. Он выглядел так, будто не спал этой ночью.

— Садись, — предложила ему Моргейн и сама уселась на циновку возле очага. Рох сел напротив нее, сложив ноги. Вейни опустился на корточки возле плеча Моргейн, как подобало илину, и сделано это было намеренно — Роху предлагалось сделать вывод. Он с нелегким чувством подумал о мече, лежащем в углу, и безоружности Моргейн.

— Кайя Рох, — спросила Моргейн, — все ли у тебя в порядке?

На лице Роха дрогнул мускул.

— Вполне.

— Мне потребовалось много настойчивости, чтобы тебя привели сюда. Эрхе имели другие намерения.

— Ты обычно добиваешься того, чего хочешь.

— Вейни просил за тебя, и очень просил. Никто не мог быть для меня более убедительным, чем он. Но даже учитывая все это — и то, что я благодарна тебе за его спасение, — разве мы не враги? Рох или Лилл, ты все равно не испытываешь ко мне приязни. Ты ненавидишь меня. Так было в Ра-Корисе. Или ты из тех, кто способен с легкостью передумать?

— Я надеялся, что ты мертва.

— Ах! Вот в это я верю. Это меня удивляет — слышать от тебя правду. И что бы ты сделал?

— То же самое. И при этом, наверное умер бы. Но… — Он поймал взгляд Вейни. — Но этого не случилось, не правда ли, кузен?

— А теперь? — спросила Моргейн.

Рох угрюмо ухмыльнулся, разведя руками.

— Мое положение весьма печальное, не правда ли? Разумеется, я предложу вам мои услуги. Я не сумасшедший, чтобы не попытаться. Но я не думаю, что ты намерена их принять. Ты выслушиваешь меня, чтобы удовлетворить сострадательность моего кузена. И я говорю с тобой потому, что ничего от этого не теряю.

— А также потому, что Мерир и эрхе оказались ночью глухи к твоим мольбам, не так ли? — спросила она.

Рох удивленно заморгал.

— Ну, ты ведь не ожидала, что я не попытаюсь, не правда ли?

— Нет, конечно. Но что еще ты попытаешься сделать? Причинить вред Вейни, который доверился тебе? Возможно, нет: я почти верю в это. Но ко мне ты никогда не испытывал добрых чувств, даже когда был в иной оболочке. Будучи Зри, ты продал своего короля, свой клан, всех тех людей… Когда ты был Лиллом, ты топил детей и превратил Лиф в свою чумную вотчину, поверг его в такую бездну отчаяния…

В глазах Роха появился страх. Моргейн замолчала, и Рох уселся, дрожа как лист… Претенциозность и цинизм бесследно исчезли. Вейни взглянул на него, и ему стало больно, он положил руку на плечо Моргейн, безмолвно прося ее не мучить его. Но она не послушалась.

— Тебе не нравится, — прошептала она. — Вейни говорил, что тебе снятся дурные сны.

— Кузен! — взмолился Рох.

— Я не буду бередить твои раны, — сказала она. — Мир. Рох… Рох… Я ничего больше не скажу об этом. Мир.

Дрожащие руки Роха закрыли лицо. Он замер на какое-то время, бледный и слабый, и она оставила его в покое. — Принеси ему питья, — сказала она. Вейни принес флягу, на которую она указала взглядом, и опустился перед ним на колени. Рох взял ее трясущимися руками и отпил. Когда он успокоился, Вейни остался возле него, продолжая держать за плечо.

— Теперь ты успокоился? — спросила Моргейн. — Рох? — Но он не глядел на нее. — Я не причиню тебе больше боли, — сказала она. — Прости меня, кайя Рох.

Он ничего не ответил. Она поднялась, взяла стоящий в углу Подменыш — и полностью вытащила его из ножен.

Рох не поднимал глаз.

— Я могу заставить его умереть! — прошептал он сквозь зубы. — Я могу заставить его умереть!

Несколько мгновений был слышен бешеный скрежет зубов. Вейни понял, что в нем происходит, и вцепился в него. — Рох! Останься со мной! Останься со мной!

Вскоре рассудок вернулся к Роху. Он тяжело дышал, склонив голову на колени.

— Рох, она больше не будет. Она обещала. Она не будет.

— Когда я умру, я снова стану собой. Неужели она мне этого не позволит?

— Ты не умрешь. Я знаю. Я знаю ее. Она не позволит.

— Она позволит это. Неужели ты думаешь, что она хоть раз допустит, чтобы я оказался у нее за спиной? Или позволит себе отдыхать, когда я рядом?

Занавес на двери приподнялся и опустился. Там стояла Моргейн.

— Боюсь, что я подслушала, — сказала Моргейн. — Занавес не слишком хорошо глушит звук.

— Я скажу это тебе в лицо, — сказал Рох. — Повторю слово в слово, если ты что-нибудь плохо расслышала.

Моргейн нахмурилась.

— Вот что я тебе скажу, а ты слушай внимательно. Если хочешь, можешь прогуляться к реке, и там ты увидишь столько шию, что поймешь — любые ссоры между нами сейчас бессмысленны. Что касается меня, то доброта, как известно, мне не свойственна. Но убийство мне тоже претит. И… — Она слегка приподняла Подменыш и ткнула им в пол, — я не так хорошо дерусь, как мужчина, однако не поручу Вейни сразиться с тобой. Ты прав: я не доверяю тебе так, как ему. Я не надеюсь, что мои слова убедительны. Я не хочу, чтобы кто-нибудь стоял у меня за спиной. Но нам грозит общий враг. Эта земля не заслужила той чумы, которую… навлекли на нее ты и я, не правда ли? Ты и я создали эту орду. Окажешь ли ты помощь в том, чтобы остановить ее? Идет война, и стоит ли поднимать вопрос о наших взаимоотношениях?

Рох казался сбитым с толку, затем опустил руки на колени и горько засмеялся. — Да. Я сделаю это.

— Я не прошу от тебя клятвы, с меня достаточно просто слова, Рох.

— Я даю его, — сказал Рох. Он встал, и Вейни вместе с ним. — Ты получишь от меня то, что просишь. Все… все, что потребуешь.

Губы Моргейн сжались. Она повернулась, прошла к дальней стене и сунула Подменыш под свои доспехи. — Здесь есть еда. Вейни, присмотри, чтобы он получил все, в чем нуждается.

— Мое оружие, — сказал Рох.

Она посмотрела на него, состроила гримасу.

— Ладно, я позабочусь об этом. — Она повернулась и снова занялась своими доспехами.

— Моргейн, принятая в род Кайя!

Она подняла голову.

— Не ты… не ты привела меня из Ра-Кориса, я пришел сам. Не ты направила орду на эти земли: это сделал я. И я не приму от тебя крова, еды и питья — пока дела обстоят именно так плохо. Если настаиваешь, я повинуюсь, но если нет — я позабочусь о себе сам, чтобы не связывать тебя и себя взаимными обязательствами.

Она помедлила. Вид у нее был удивленный. Затем она отошла и подняла занавес на двери, дав сигнал ожидавшему снаружи эрхе. Рох вышел, задержавшись, чтобы сделать вежливый поклон. Моргейн опустила за ним занавес и села, положив голову на колени. Мгновение спустя она выругалась на своем языке и отвернулась, не глядя ему в глаза.

— Вы сделали ровно столько, сколько он просил, — сказал Вейни.

Она посмотрела на него.

— Но ты ожидал большего.

Вейни покачал головой.

— Нет, лио. Я боюсь, что вы сделали слишком много. Вы рискуете жизнью, давая ему то, что даете. Он ведь может убить вас. Я от него этого не ожидаю, но все равно не хотел бы, чтобы он находился возле вас. Но он тоже рискует, и может быть даже в большей степени. Он мой кузен. Он привел меня сюда живым. Но… если он поступит в чем-то неправильно, лио, он проиграет. Вы сделали лучшее из того, что могли сделать.

Она прикусила до крови губу.

— Он человек, твой кузен. Я не могу отказать ему в этом.

И она повернула голову, подняла свои доспехи, с гримасой натянула их на себя. — У него будет шанс, — сказала она. — У него есть доспехи и лук — впрочем, они в этих местах мало полезны… Нам грозит куда более серьезная опасность.

— Они подготовились?

— Часть из них сейчас на Силете, притоке Нарна, который чуть южнее от нас. Основная сила у Нарна, и на заре они начнут переправляться на наш берег.

— Вы допустите это?

Она горько рассмеялась.

— Я? Допущу? Боюсь, что здесь я бессильна. Это допустили эрхе — позволили окружить нас шаг за шагом. Они могущественны, но их мышление, их воззрения сугубо оборонительные, и они меня не слушают. Я бы, конечно, поступила иначе, но до недавних пор я ничего не могла сделать. А теперь, похоже, все, что я смогу, — оказать им посильную помощь в защите этого места.

Он поклонился и стал собирать свои доспехи.

Они оседлали коней, не только Сиптаха, но и коней Леллина и Сизара, и собрали все, что было необходимо им в походе. То, о чем думала Моргейн, она держала при себе, но он задумался над ее словами — территория Нихмина была ограничена водой и лесом, а шию захватили реку, что отрезало им путь к отступлению.

Лес вокруг них был почти непроходимым, и такую ситуацию никто из Карша не счел бы удобной. Ни места для маневра, ни пути для бегства. Кони для них были почти бесполезны, а холм — слишком низок, чтобы можно было его удержать.

Они поднимались по склону холма среди искривленных деревьев, спускались по петляющей тропе среди камней и, наконец, снова выехали на луг. — Не видать их, — сказал вполголоса Вейни, беспокойно оглядывая реку.

— Они научились остерегаться этого места. Но, боюсь, это ненадолго.

Она повернула Сиптаха направо, и они устало поехали через лес, через кусты, через участок, где росли очень большие деревья. Тропа вела их — а также их врагов, тоскливо подумал Вейни. Только что по ней проехали чьи-то кони.

— Лио, — спросил он, — куда мы едем? Что вы задумали?

Она пожала плечами, но вид у нее был встревоженный.

— Эрхе отступили. Но они не имели намерения уступить нас врагу. Я доверяю Леллину и Сизару, но они не предупредили меня. Я не хотела забирать их коней из того места, где они их оставили, но и потерять их я не хочу.

— Они отправились… навстречу врагу?

— Там, во всяком случае, они должны быть. Но сейчас, мне кажется, эрхе не там, где должны были бы быть.

— И Рох?

— И Рох, — подтвердила она. — Хотя иногда мне кажется, что не он — главная проблема. Мерир… Вот за кем нужен глаз да глаз. Быть может, он весьма достойный лорд… Но кто знает, Вейни, кто знает. Разве ты не замечаешь? Я — та, кем меня считают шию. Они подозревают меня в зловещих намерениях, я не могу не отвечать им тем же.

— Я принадлежу вам, лио.

Она взглянула на него, удивленная горечью его слов.

За поворотом была одна из эрхе, молодая женщина-кел. Она молча стояла среди папоротников, светлое пятно в зеленой тени.

— Где ваши друзья? — спросила ее Моргейн.

Эрхе подняла руку, показывая дальше по тропе.

Моргейн направила Сиптаха вперед, но медленно, потому что тропа слишком заросла. Вейни оглянулся: эрхе по-прежнему стояла, подозрительно глядя им вслед.

Затем они выехали на другую поляну, где росло мало деревьев, и на этой поляне ждали кони. Там были эрхендимы, сидели шестеро, приехавшие с Мериром, и Рох. При их появлении Рох поднялся на ноги.

— Где Мерир? — спросила Моргейн.

— Уехал. — Рох показал вдаль. Он говорил на эндарском и был побрит, умыт и выглядел так, как положено дай юйо, которым он был, и у него снова было оружие. — Похоже, никто ничего не делает. Говорят, шию обложили нас с обеих сторон, а старики по-прежнему занимаются тем, что чешут языки. Если никто так и не пошевелится, к вечеру мы попадем в лапы к Хитару.

— Идите со мной, — сказала Моргейн и соскочила с седла. — Коней оставим здесь. — Она набросила поводья Сиптаха на ветку, и Вейни сделал то же с конем, на котором он ехал, и с тем, которого вел в поводу.

— Идемте со мной, — позвала она остальных более строгим голосом.

Они выглядели неуверенными. Ларрел и Кессан поднялись, но старые эрхендимы медлили. Наконец Шарн поднялся, и все шестеро пошли, прихватив с собой оружие.

Куда бы они ни направлялись, Моргейн, похоже, знала дорогу. Вейни держался за ее спиной, чтобы Рох не мог идти слишком близко к ней, смотрел по сторонам и временами оглядывался на идущих позади эрхендимов. Тропа внезапно сузилась. Он испытывал беспокойство, потому что они были слишком беззащитными в этом лесу, несмотря на то, что у Моргейн было весьма опасное оружие.

За переплетением ветвей и лоз перед ними встала стена из серого камня — изъеденного лишайником, обветренного, расколотого во многих местах корнями деревьев, — и стена эта образовала наверху купол.

Вход в купол охраняли эрхе, по одному с каждой стороны дверного проема. Дверь была открытой, и эрхе не попытались преградить им путь.

Внутри разносилось эхо голосов, которое стихло при их появлении. Небольшое помещение освещалось пламенем факелов, в центре, на открытом пространстве, стоял Мерир.

Один из эрхе поднялся — невероятно старый кел, морщинистый, сгорбленный, опирающийся на клюку. Он вышел на то место, где стоял Мерир.

— Вы не здешние, — сказал он. — В это помещение никто не должен входить с оружием. Мы просим вас уйти.

Моргейн не ответила. На лицах всех эрхе было выражение страха… Старые лица, очень старые, древние.

— Если мы все призовем наше могущество, — сказал другой, — мы погибнем. Но здесь есть другие, обладающие таким же могуществом, что и мы. Пусть они уйдут.

— Милорд Мерир! — Моргейн пошла от дверного проема к центру комнаты, Вейни следовал за ней. То же сделали и остальные, занимая места перед советом. Он был обеспокоен тем, что она отошла от двери, подозревая, что тут есть стражники, эрхе, носители силы Врат. Если ей придется воспользоваться своим оружием, он должен находиться рядом, чтобы прикрыть ее спину, чтобы успеть сразить хотя бы одного из них…

— Милорды, — сказала она, оглянувшись. — Враги наступают. Что вы намерены делать?

— Мы не звали тебя на наш совет, — сказал старейший.

— Вы отказываетесь от моей помощи?

Наступило гробовое молчание. Посох старейшего стукнул по полу, разнеслось эхо.

— Милорды, — сказала она, — если вы отказываетесь от моей помощи, я покину вас. А если я уйду, вы падете.

Мерир сделал полшага вперед. Вейни затаил дыхание, потому что лорд знал, в точности знал, что она имеет в виду: разрушение Врат, которые давали им могущество. И, конечно же, он уже поведал об этом остальным.

— То, что ты носишь при себе, — сказал Мерир, — могущественней всей силы эрхе, вместе взятой. Но оно облечено в форму оружия, и это — безумие. Это злая вещь. Оно и не может быть другим. Полторы тысячи лет мы мирно использовали свою власть. Для защиты. Для процветания. Ты стоишь здесь, живая только потому, что все это было именно так, и говоришь нам, что если мы не уступим твоему требованию, то ты пойдешь против нас, и уничтожишь Нихмин, и оставишь нас нагими перед нашими недругами. Но если мы послушаемся тебя, что тогда? Поведай, каковы твои условия.

Какое-то время не было слышно ни звука, ни движения.

Внезапно по камням возле двери прозвучали шаги.

Леллин и Сизар.

— Дед, — произнес Сизар сдавленным голосом и поклонился. — Леди… вы просили меня сообщить, когда враги завершат переправу. Они ее уже завершили. Сейчас они движутся сюда.

Шепот обежал комнату и быстро стих.

— Не следовало тебе выполнять ее просьбу, — сказал Мерир.

— Я говорил вам, дед, что сделаю это.

Мерир медленно покачал головой.

Он посмотрел на Моргейн, на других присутствующих. Не в силах сдержать его взгляд, все, кроме Перрин, опустили глаза.

— Ты уже начала уничтожать нас, — сказал Мерир. — Глаза его были полны слез. — Ты предлагаешь либо свой путь — либо ничего. Мы могли бы, наверное, отразить шию, как когда-то отразили сирриндимов, но теперь нам придется иметь дело с таким войском, осаждающим нас, какого на этой земле еще не бывало.

— Леллин Эрирен сказал, — заявил старейший, — что он за нее. А следовательно, уверяет он, он будет выполнять ее приказы, а не наши.

— Иначе говоря, — сказала Моргейн, — совет потребует, чтобы я была глуха и слепа. Ибо только в таком случае Леллин и Сизар выполнят волю совета. Но служа мне — они служат вам.

Губы Мерира сжались в тонкую линию, и Леллин поглядел на старого лорда, медленно поклонился ему, затем Моргейн, и снова поглядел на деда.

— Я не могу требовать этого, — сказал Леллин, — но, дед, здесь нужны эрхендимы. Пожалуйста. Идите и посмотрите. Они покрыли берег реки, словно новый лес. Пойдите и посмотрите на них. — Он обвел раздраженным взглядом всех эрхе. — Если вам хватает смелости, пойдите и посмотрите на эту орду. Вы говорите о том, чтобы впустить ее в Шатан, о том, чтобы быть в мире с нею — таком, какой у нас с оставшимися сирриндимами. Пойдите и посмотрите.

— Есть еще одна опасность для нас, — сказал старейший, — и она уже здесь. — Сила Врат вспыхнула над его головой, в воздухе зала словно бы натянули струны.

Свет усиливался. Один за другим эрхе прибавляли к этому свою Силу, пока эрхендимы не отвернулись от сияния к стене, а купол загудел.

— Лио, — прошептал Вейни и выхватил из ножен меч, потому что двое эрхе загородили проход и воздух между ними засветился.

— Спокойно! — крикнула Моргейн.

Старейший ударил посохом по полу, и звук от этого почти потонул в напряженном воздухе. Полуслепые глаза напряженно смотрели на нее.

— Сейчас лишь шестеро из нас разбудили Силу. Нас тридцать два. Мы превзойдем то, что есть у тебя.

Моргейн отстегнула кольцо Подменыша, и меч съехал на бедро. Вейни оглянулся на старейшин, на испуганных эрхендимов, на Роха, чье лицо было бледным, но руки сжимали оружие.

— Еще два, — сказал старейший. Гудение в воздухе усилилось, и Моргейн подняла руку.

— Но вы же знаете, каков будет результат, — крикнула она.

— Мы согласны во имя этого умереть, все мы. Проход, который мы здесь откроем, возможно, будет достаточно широк, чтобы уничтожить всех наших врагов. Но ты, кто не любит эту страну… ты, конечно же, не можешь присоединиться к нашему решению. Один за другим мы будем присоединять свою Силу, и мы не знаем, сколько нас понадобится, чтобы проход был создан, но мы узнаем это. Ты можешь попытаться воспользоваться своим оружием. Если ты это сделаешь, мы ответим тебе всей той силой, которую имеем. Или же ты извлечешь свой меч и завершишь, без сомнения, проход: сила его бесспорна. Она может проглотить и нас, и многих других. Но попробуй обнажи этот меч — и мы уничтожим тебя. Наше слово — крепко. Ты не сможешь испугать нас.

Сила Врат звенела в воздухе.

— Лио, — сказал Вейни, — ваше другое оружие…

Она ничего не ответила. Он не решался взглянуть на то, что происходило перед нею, не сводя глаз с эрхендимов, стоявших с оружием за ее спиной. Рох, Леллин и Сизар отдалились от остальных, и страх был на их лицах, но они стояли, сложив руки и не двигаясь.

— Милорды, — вдруг произнесла Моргейн. — Милорд Эрхе! Мы ничего не выиграем, выиграют только враги.

— Мы сделали выбор, — сказал Мерир.

— Вы сидели здесь до тех пор, пока я не пришла в отчаяние и не попыталась вас расшевелить. Эта ловушка — ваших рук дело, лорд Мерир? Она хорошо задумана.

— Мы приняли окончательное решение погибнуть, — сказал Мерир. — Мы стары. Здесь есть и другие. Но в этом нет нужды, если сила, которую ты имеешь, превосходит значимость твоей собственной жизни. Если мы добавим еще несколько бриллиантов в эту паутину, леди Моргейн, она будет завершена. Ты чувствуешь это. И я. — Он протянул руку со шкатулкой. — Вот еще частица Силы. Возможно, она приведет к завершению. Добавить ли ее к остальным?

— Хватит! Хватит! Я вижу, что вы способны это сделать. Довольно!

— Тогда отдай меч.

Она сняла его и поставила перед собой острием на пол.

— Милорды эрхе! Лорд Мерир прав… Это злая вещь. И даже она одна сама по себе — великое зло, хотя и зло скрытное. Ваше могущество разделено на много рук; но тот, кто получит мое, будет гораздо сильнее, чем все остальные. Кому? Кто из вас претендует на это?

Никто не ответил.

— Вы никогда не видели открытых Врат, — сказала Моргейн. — Вы никогда не собирали эту энергию в целое, понимая, что проход опасен. Вы правы. Должна ли я вам показать? Ну что ж. Дайте мне показать, как Нихмин прекратит свое существование. Вы цените логику, милорды, так прислушайтесь ко мне. У меня нет злых умыслов, я не для того пришла, чтобы завладеть Нихмином под угрозой его уничтожения. Я пришла просто разрушить его, вне зависимости от того, остановит это моих врагов или нет. Мне не нужна власть над вами.

— Она сошла с ума, — сказал старейший.

— Дайте мне показать вам. Спрячьте алмазы. Если я вас не убедила, то достаточно извлечь всего лишь несколько из них, чтобы при обнаженном Подменыше ваша задача осуществилась… и моя тоже. Вы не отдаете себе отчета, что я тоже вольна умереть по своему выбору.

Старейший шагнул назад, смущенный. Мерир сделал жест беспомощности.

— Она правильно говорит, — сказал Мерир. — Умереть мы всегда успеем.

Сила угасла, гораздо внезапнее, чем появилась, алмаз за алмазом исчезли. Затем Моргейн протянула вперед Подменыш. Опаловое пламя осветило руны Подменыша, острие прокололо тьму, загудел ветер. Кто-то закричал. Сияние омывало лица. Она качнула мечом, и ветер завыл громче, заиграл пламенем факелов, хватаясь за платья и волосы и кружа под куполом. Вейни сделал шаг в сторону, даже не почувствовав, что движется, пока не наткнулся на Леллина.

— Вот проход, который вы могли бы образовать, — закричала Моргейн, перекрывая рев ветра. — Сейчас он открыт перед вами. Глядите в него. Хватит ли теперь у вас смелости обнажить свои алмазы? Лишь небольшого количества их достаточно, чтобы весь купол вместе с нами оказался неизвестно где! Волна сотрясения воздуха повалит немало деревьев в округе, и может быть, как вы говорите, вместе с вами исчезнет немало врагов. Или даже больше — вся окружающая местность окажется в «нигде» и «никогда». Это то самое могущество, которого боялись отцы ваших отцов. Вам лучше держаться от него подальше. Но что будут делать ваши дети? Что, если когда-нибудь кто-то менее мудрый, чем вы, вновь обретет его? Что, если я отдам вам меч, и однажды кто-нибудь из вас вытащит его? На нем начертаны знания о Вратах, и его нельзя уничтожить. От него можно избавиться только одним способом — если кто-то пройдет с ним во Врата, через Огни. Для любого, кто обретет этот меч, он будет страшным искушением. И для обладающего им есть только один выбор — унести его из этого мира, скитаться с ним из мира в мир. Разве не об этом говорится в ваших легендах? Те же легенды говорят, что подобное могущество существует, и оно будет появляться вновь и вновь. Но все же у этой силы должен быть какой-то конец. Хочет ли кто-нибудь носить его на таких условиях?

Она подняла меч выше, и пустота разверзлась и взвыла. За спиной ее был Рох. Вейни все время смотрел за ним, не упуская его из виду. Лицо Роха было напряженным, в глазах отражался опаловый свет.

Внезапно Рох рванулся, так стремительно, что Леллин, Сизар и стоящие на страже эрхе не успели и пошевелиться. Вейни не поднял меча, проводив взглядом выбегающего Роха. Он обвел взглядом других — лица бледные и напряженные. Он повернулся к Моргейн. Рука ее дрожала от меча, который заставлял неметь тело и душу, на лице выступили капли пота.

— Вы должны позволить убрать его из вашего мира, — сказала она. — Дайте мне уйти из вашего мира и навеки закрыть за собой проход. Иначе и не надейтесь, что Шатан уцелеет. Это… это не любит живых.

— Спрячь его, — сказал Мерир. — Немедленно убери.

— Ну, как, насмотрелись? Я всегда сомневалась в мудрости того, кто сотворил подобную вещь. Я знаю о сокрытом в нем зле. И творец его прекрасно знал, для чего он его делает. Возможно, не случайно его форма именно такова — чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его предназначении. Не стоит спорить — эта вещь не должна существовать. Ваши прекрасные алмазы — ни что иное, как нечто подобное. Их красота убивает вас. Их полезность убивает вас. Однажды кто-нибудь соберет их вместе, и вы вдруг узнаете все черты этого. Глядите. Глядите же!

Она описала широкую дугу, крутанула мечом, быстрее и быстрее, и ветер обрушился на них, свет стал ярко-белым, пустота расширилась и, казалось, в комнате осталось совсем мало воздуха. Кожа стала неметь от холода, и эрхе вжались в кресла, а стоявшие, шатаясь, прислонились к стенам, словно ноги уже не держали их.

— Прекрати! — крикнул старейший.

Она послушалась, спрятала меч в ножны. Ветер тут же прекратился, вой стих. Темная пустота и яркое свечение тоже исчезли, купол был тускло освещен, свет факелов погас, только полоска света падала на них из дверного проема. Она положила меч в ножнах перед собой.

— Вот то могущество, которым вы обладаете, эрхе. Вам достаточно сложить ваши крохотные алмазы в одно целое. Вы знали об этом? Мы тоже вооружены… подобным же образом. И я дарю вам это знание — ибо когда-нибудь кто-нибудь все равно открыл бы это, и вам пришлось бы использовать это знание именно так.

— Нет.

— Сможете ли вы забыть, что я сказала вам? — спросила она приглушенно. — Сможете ли вы забыть то, что видели? Сможете ли вы взять меч и веками держать его в ножнах, когда поднимутся и двинутся на вас города сирриндимов, когда люди возрастут числом и вас останется мало? Кто-нибудь достаточно злой, человек или кел, однажды извлечет его. И меч этот, в отличие от ваших алмазов, которые погаснут, если запереть Врата, — это знание, как строить такие Врата.

Наступила мертвая тишина. Некоторые эрхе плакали, склонив головы на колени.

— Возьмите его, — сказала Моргейн. — Или же расстаньтесь с Нихмином и поступайте так, как я вам говорю. Я сказала вам правду. Я показала вам. И пока Нихмин остается открытым, эта правда всегда может обратиться в бездну под вашими ногами. Закройте проход. Закройте Нихмин, и камни ваши потеряют свое свечение, и Шатан останется… незащищенный, но живой. Держите Нихмин открытым — и однажды вы обязательно погибнете. Но что бы вы ни выбрали, у меня такого выбора нет. Я должна унести этот меч из этого мира. Я должна унести этот меч. Не только Шатан в опасности. Не только ваши жизни. Зло будет существовать везде, пока существуют такие проходы. И наибольшая опасность грозит как раз тогда, когда вы думаете, что вы в безопасности. Эти маленькие камни — большее зло, чем Подменыш. Потому что вы не понимаете, что такое эти осколки Врат. Соединенные вместе, они выпьют из вас силы и разрушат не только ваш собственный мир. Они дотянутся и до других.

Старейший кивнул, посмотрел на других и на Мерира. Леллин плакал, Сизар тоже — оба они склонились к полу. К ним присоединились двое эрхендимов.

— Мы услышали правду, — сказал Мерир. — Я думаю, мы услышали правду, и первым понял это мой внук.

Старейший кивнул, руки его дрожали так, что посох покатился по полу. Он взглянул на окружавших его эрхе. Никто больше ничего не сказал.

— Делай, как считаешь правильным, — сказал он затем Моргейн. — Уходи от нас. Мы закроем за тобой Нихмин.

Моргейн долго и медленно выдохнула и поклонилась им. Мгновение спустя она пристегнула Подменыш к себе и задвинула его за плечо.

— Нам предстоит проложить себе путь к Азероту через множество шию, — сказала она. — Враги, милорды эрхе, сейчас уже продвигаются со стороны реки. Что вы намерены предпринять?

Последовала долгая пауза.

— Мы… должны удержать это место и Нихмин. Нихмин окружен. Враг уже захватил всю округу. Мы можем обратиться к эрхе, которые удерживают сам Нихмин — они сделают все, что ты скажешь. Ты можешь ехать отсюда. Мы можем дать тебе семь дней, чтобы достигнуть Азерота и пройти, а затем уничтожить наше могущество.

— Вы падете. Шатан будет полностью открыт шиюнской орде.

— Мы победили сирриндимов, — сказал Мерир. — Эрхинды отгонят и этих неприятелей.

Моргейн поглядела на них, на каждого в отдельности. Наконец она сложила руки на груди и уставилась в пол, бросив перед этим взгляд на Вейни. Он попытался ничем не выдать своих чувств. Наконец она повернулась к Мериру.

— Примете ли вы мою помощь? Я не могу оставить вас с таким подарком, как тот, который ждет снаружи. Да, мы с Вейни можем проскользнуть и добраться за семь дней до Азерота. Но в том, что находится снаружи, — моя вина. Я не хочу взваливать ее на ваши плечи.

Старейший медленно приблизился к ней, опираясь на посох. Он отвесил глубокий поклон, и когда выпрямился, посмотрел на нее так, словно на сами Врата.

— Для тебя… для тебя здесь найдется много проходов.

— Да, старейший. Я старше тебя.

— Намного, я полагаю. — Тонкая рука протянулась вперед, прикоснулась к запястью Вейни, тусклые серые глаза посмотрели ему в глаза. — Кемейс… нам жаль вас обоих. Обоих. — Он взглянул на Леллина и поклонился, то же сделали все остальные. — Вы опытны в войнах. Мы — нет. Ты нужна нам. Если на то есть твоя воля, помоги нам.

— Наконец-то мы с вами понимаем друг друга. Мы посовещаемся.

— Мы согласны, — сказал Мерир.

— Ты сказал, что можешь передать сообщение защитникам Нихмина. Немедленно передайте им, чтобы они дождались нас. Вы должны удерживать это место, как сумеете, а они — Нихмин, пока мы не придем к ним. Милорд Мерир… — Она кивнула ему, приглашая присоединиться, и двинулась к двери неуверенным шагом. Вейни, шедший рядом с ней, почувствовал, как она ищет его руку для поддержки. Меч изнурял душу и тело, оба они знали об этом. — Рох, — произнес он вдруг бесстрастным тоном. — Где Рох?

Его беспокоило это — кто знает, на какое безумие мог тот решиться?

Но Рох ждал снаружи, сгорбленная фигура на старом камне. Он сидел, обхватив себя руками. При их приближении он поднялся. В глазах его была мука.

— Они отпустили вас, — сказал он. — Они отпустили вас.

— Они согласились, — сказала Моргейн. — Они сами запрут Нихмин. Другого выбора у них нет.

Взгляд его был изумленным. Они прошли мимо, и Рох последовал за ними.

16

Они нашли коней на поляне под присмотром эрхе, молодых кел, двух женщин, одетых в белое. Вид их говорил, что они не подозревали о том, что произошло под куполом. Эрхе не предложили помощи, но и не оказали сопротивления.

— Милорд, — сказала Моргейн Мериру, — надо вызвать сюда эрхендимов, если мы намерены защищать это место. Можете вы сделать это?

Старый лорд кивнул, повернулся, натянул повод белого коня и двинулся в направлении реки. Даже сквозь деревья можно было слышать шум голосов, лошадиное ржание — орда приближалась.

— Я должен посмотреть на это, — сказал Мерир.

Это было безумие. Но об этом просила Моргейн.

— Эй, — сказала она. — Леллин, Сизар?

— Холм в наших руках, — сказал Леллин. — Во всяком случае, был совсем недавно.

Эрхе стояли в лесу и дальше, на лугу.

— Не оставайтесь здесь, когда они придут, — сказала Моргейн. — Вы лишь напрасно лишитесь жизни. Укройтесь со стариками.

Они поклонились, благодаря ее на свой молчаливый манер. Может быть, они могли спрятаться, может, и нет. Они не ответили.

За лугом поднимался каменный холм, среди деревьев петляла тропинка. Крики орды звучали уже совсем близко.

Они преодолели подъем, не слезая с коней, и поехали дальше. Моргейн вела их через заросли деревьев, которые покрывали этот склон и уходили дальше. Здесь вокруг было много камней — массивных базальтовых глыб.

Моргейн натянула поводья и слезла с седла, оставив Сиптаха стоять здесь. Остальные спешились, привязали коней среди деревьев и последовали за ней.

Вейни оглянулся. Подъезжал последний из них, Рох, который сейчас имел возможность бежать. «Сделай же это», — подумал вдруг Вейни от всей души.

Но он не стал ждать Роха: какую бы битву ни вел Рох, это касалось только его. Он повернулся и последовал за Шарном и Див, вверх по камням.

С холма — он был выше, чем это казалось, потому что возвышался над макушками деревьев — открывался вид на луг. Неподалеку стояли каменные столбы — не дело рук кел или человека, а природные останки. Между двумя из них стояли Мерир и Моргейн вместе со всеми остальными.

Вейни осторожно прошел мимо Див к Моргейн и теперь мог видеть реку и часть лесов хейрилов. Во все стороны отсюда простирался безбрежный зеленый лес и была видна часть долины реки.

А поблизости… поблизости шевелилось что-то бесформенное. Словно бы, как и говорил Леллин, на берегах Нарна вырос новый лес, кипящая масса, отблескивающая металлическими остриями пик и шлемов. Большинство из наступающих было верхом. Орда заполнила весь берег и бурлила в горловине низины, ведущей к югу, продвигаясь уверенно и без спешки. Голоса, казалось, вырывались из могучей единой глотки.

— Их так много, — прошептала Виз. — Во всем Шатане не наберется столько эрхендимов. Нам даже не хватит стрел.

— А также не хватит времени выпустить их, — сказал Ларрел.

Моргейн подошла ближе к краю. Вейни встревоженно схватил ее за руку, хотя расстояние было велико и вряд ли ее могли заметить. Она поняла предостережение и остановилась. — Это место невозможно удержать, — сказала она. — Даже если бы это и входило в наши намерения. Склон на другой стороне слишком широк. Эта высота может стать для нас ловушкой. Но вражеское кольцо еще не сомкнулось. Если можно привести эрхендимов… прежде, чем они начнут использовать огонь и топор, и если мы сможем удержать орду возле врат Нихмина…

— Это можно, — сказал Леллин. — Дед, это просто необходимо.

— Мы не можем сражаться с ними, — сказал Мерир. — Во всяком случае, не по их правилам — верхом и в доспехах.

— Не верьте тому, что видите… — сказал Рох, приближаясь. — Послушайте меня. Не верьте внешней видимости планов шию. Это я учил их. Хитару захватил весь север Шиюна за какие то дни. А он — более способный ученик, чем его учитель.

— Чего ты от них ожидаешь?

Рох взглянул на реку, сделал гримасу.

— Я думаю, здесь должно быть восемь-десять тысяч — им необходимо только подобраться к этому месту. А с другой стороны к Нихмину должны приближаться втрое большие силы. Возможно, они поднимаются по речушке, что течет к северу отсюда. Они перехватят любого из нас, кто попытается бежать в том направлении. Они укрываются в кустах по обе стороны от нее, а это — всего лишь представление, чтобы нас отвлечь.

— А брод по течению Нарна?

— Можешь мне поверить, что о бродах шию узнали в первую очередь. А сколько всадников в орде — никто не считал. Даже кел не знают этого. Но не меньше сотни тысяч, и все убийцы и забияки. Даже молодежь. Они опустошили свою землю и перебили на ней всех, прежде чем прийти сюда. Даже дети их режут людей на кусочки. Убийство нисколько им не претит; убийство, кража и любое другое преступление. Они будут драться — тем более, если считают, что враги их беспомощны.

— Можем ли мы довериться его совету? — спросил Мерир.

Моргейн кивнула. — Верь, — сказала она тихо, — этот человек желает вам добра, лорд Мерир. Его собственная земля похожа на Шатан, и самому ему столько лет, что все его воспоминания больше похожи на сны. Разве это не так?

Рох вздрогнул, посмотрел на нее и протянул руку к камням, чтобы опереться на них.

— Милорд, — сказала Моргейн, — я не думаю, что даже эрхендимы смогут драться с большей любовью к этой стране, чем этот человек.

Мерир взглянул на него. Рох наклонил голову, глаза его были полны слез.

— Да, — сказал Мерир. — Я верю.

Голоса на лугу стали громче. Звуки напомнили им об опасности.

— Нельзя здесь оставаться, — сказал Вейни. — Лио…

Она сделала шаг назад. Но Мерир медлил. Он взял в руки рог в серебристой оправе, который все время носил с собой.

— Нам лучше сесть на коней, — сказал старый лорд. — Мы можем привлечь внимание. У нас есть странный закон, друзья-чужеземцы. Рог не должен звучать в Шатане. И все же мы носим их, хотя они и молчали последние пятнадцать столетий. Ты просила вызвать эрхендимов. Садись на коня.

Она оглянулась на орду, которая роем уже начинала подниматься на холм. Затем она кивнула и быстро пошла назад вместе с остальными. Остались только Леллин и Сизар.

— Мы не оставим их, — сказал Шарн.

— Да, — сказала Моргейн. — Не оставим. Приготовьте для них коней. Я думаю, нам предстоят скачки.

Они приблизились к коням. Затем быстро уселись в седла.

Внезапно раздалось протяжное завывание, которое переросло в ясный, чистый зов рога. Вейни оглянулся. На вершине холма стоял Мерир и трубил в рог, который звучал над лесом и лугом. Толпа ответила на это разъяренным криком, приняв за вызов. Но рог зазвучал громче, чем голоса врагов, отражаясь эхом от камней, призывая снова и снова.

Затем издалека послышался ответный зов рога, слабый, как шелест листвы. Рев орды заглушил его, но эрхендимы успели услышать ответ.

— Пошли! — крикнула Моргейн, и Мерир с помощью Леллина и Сизара двинулся вниз по тропе. Наконец все они вместе помчались верхом, огибая камни, и за спиной у них прозвучал леденящий душу вой, и справа с таким же воем вырвались шию.

— Анхаран! — кричали они. — Анхаран! — На их языке это означало «Смерть».

Из руки Моргейн вырвалось красное пламя, из лука Перрин — стрела. Несколько всадников из орды упало, но нельзя было задерживаться, и Вейни пришпорил коня, загородил ее и, уклоняясь от ветвей, ответил выстрелом. Перед ними была тропа, ведущая вниз. Они мчались, ветер свистел в ушах, и лошади, оступаясь, поворачивали на полном скаку.

Враги еще не добрались до вершины холма. У подножья Моргейн низко склонилась в седле и направила Сиптаха в лес. Вейни оглянулся через плечо. Шию продолжали преследование.

Шарн и Див, Перрин и Виз, а также Рох — они прикрывали отход. Они отстреливались. Ларрел и Кессан были с Мериром, потому что Леллин и Сизар оказались безоружными. Они были слишком малочисленны, и трое из них не могли сражаться. Но меткие стрелы, летящие в орду, поубавили пыл шию.

Вейни держал в руке меч. Они с Моргейн скакали в авангарде, и от лука в рукопашной схватке не было бы проку. Моргейн вылетела вперед — ей нужно было пространство для полноценного использования своего черного оружия и меча, а место илина было слева, где полагается быть щиту. Вейни изо всех сил старался следовать этому правилу, насколько возможно было в бешеной скачке среди ветвей. Но всадники-кел, менее искусные, тем более вооруженные длинными пиками и в шлемах, которые наполовину слепили их, не могли здесь двигаться так быстро. Вскоре шум погони затих в отдалении.

В лесу показался просвет. Они завернули за поворот тропы, и Моргейн резко натянула поводья, увидев двух эрхе.

Эрхе помахали имруками.

— Нет, — сказала Моргейн. — Вы только зря погибнете. Сила алмазов не остановит тех, кто гонится за нами.

— Слушайтесь ее, — сказал Мерир. — Садитесь сзади на наших коней. Вы нам нужны.

Их посадили на своих коней Леллин и Сизар. Моргейн продолжила путь, и они пересекли маленькую поляну.

— Сюда. — Впервые Вейни услышал речь эрхе. Молодая женщина-кел, сидевшая за спиной Сизара, показала в направлении, противоположном тому, в каком они ехали, и Моргейн мгновенно повернула коня.

Казалось, шию потеряли их след. Некоторое время они шли пешком, чтобы дать отдохнуть коням, и вдруг вышли на открытое пространство. Вейни тут же забыл обо всем на свете. Там высились два холма, дальний неестественно пологий, а за ними простиралась равнина, освещенная заходящим на западе солнцем. Наверху стояла крепость, возобладающая над окружающими землями — куб, величественность которого соответствовала тому могуществу, что было в нем заключено.

Нихмин.

А перед ними на безлесом просторе, окутанные послеполуденным туманом, сверкали доспехи и суетилась темная масса людей.

Моргейн натянула поводья еще до того, как они выехали из-под прикрытия леса. Смятение редко появлялось на ее лице, но сейчас оно там было. Нихмин был окружен таким множеством врагов, сколько камешков было на берегах Нарна. Они простирались серой кипящей массой во всех направлениях, поднимались на дальний холм, словно волны прибоя.

— Лио, — сказал Вейни, — надо убираться отсюда. Иначе преследователи прижмут нас к осаждающим… и тогда для нас не будет ничего хорошего.

Она развернула Сиптаха. Звуки погони тоже становились различимыми.

— Они нас уже прижали, — сказала она. — Здесь засада повсюду. Они подошли по трем рекам. Пройдут дни, прежде чем эрхендимы смогут собрать такие силы.

Лицо Мерира было мрачным.

— Мы никогда не сможем их собрать. Все они придут сюда своими путями, и все они будут драться.

— И все они умрут, — в отчаянии сказал Вейни. — Это безумие — тягаться так с подобной силой.

— Все никогда не умрут, — сказал Шарн. — Пока стоит Шатан. Но потребуется время, чтобы справиться с ними. Первые из нас, кто столкнется с ними, погибнут наверняка, и тысячи погибнут позже. Но это наша земля, и мы не позволим им покорить ее.

— Но Нихмин может пасть, — сказала Моргейн. — У них достаточно воинов, чтобы завалить его телами. Даже сила алмазов не сможет долго удерживать их. Нет, мы не должны ожидать здесь, что же случится. Где доступ к Нихмину, лорд?

— Отсюда его не видать. Это три холма, Меньший Рог, крепость над дорогой, ее врата выходят на эту сторону… Темный Рог, который вы видите отсюда, и там расположен вход в Нихмин. Мы можем надеяться подобраться не ближе, чем к Белому Холму, прежде чем они бросятся на нас.

— Поехали туда, — сказала она. — По крайней мере, не будем дожидаться, пока они нас прикончат здесь. Попытаемся.

— Они узнают вашего коня даже издали, — сказал Рох. — Таких, как у вас и у лорда Мерира, нет больше ни у кого.

Моргейн пожала плечами.

— В таком случае, они узнают и меня, — сказала она. В лице ее вдруг промелькнуло недоверие, и она посмотрела на вооруженного Роха, который мог оказаться у нее за спиной в такой ситуации, когда никто не сможет его остановить.

Но шум погони уже приближался, медлить было нельзя. Она пришпорила Сиптаха и двинулась вперед.

Она собиралась добраться до Белого Холма, расположенного между ними и Нихмином. Точно так же поступил бы и Вейни, будь у него выбор.

— Они уже сзади! — закричал Кессан. Они оглянулись и увидели передние ряды преследователей, несущихся за ними через чащу леса.

— Вперед, — крикнула Моргейн. — Леллин, Сизар, Мерир, скачите, как сможете. Мы разгоним этих и поедем за вами. Остальные — со мной!

Правильно, — подумал Вейни. Пятеро безоружных из их группы смогут выиграть расстояние. Девятеро вооруженных смогут задержать преследователей. Он не стал натягивать лук — он не умел стрелять с седла. Он был нхи и потому, слева от Моргейн, обнажил шиюнский меч. Перрин, Виз, Рох, Шарн, Див, Ларрел и Кессан выпускали стрелу за стрелой и всадники летели с коней, а из самого маленького оружия Моргейн бил красный огонь. Кони и всадники летели наземь, но все же горстка воинов — в демонических шлемах, с выставленными вперед зазубренными пиками, — прорвалась с задыхающейся от бега толпой пеших болотников следом за ними.

Вейни свесился вбок, уклоняясь от направленной в него пики, и добрый конь устоял, когда он восстановил равновесие и обрушил на кел удар меча. Лицо того исказилось от страха — он не мог отразить пикой меч. Затем острие меча ударило в незащищенное горло, и всадник опрокинулся через лошадиный круп назад.

— Хей! — услышал он сбоку. Это был Рох с длинным мечом. Он не привык сражаться на равнинах, но кел, нападавший на него, уже валялся под копытами своего коня.

Остальные неслись на них. Один всадник поник в седле, подбитый вспышкой красного пламени. Вейни использовал секунду, подаренную ему Моргейн, чтобы обрушить меч на скачущего следом всадника, на чьем полускрытом шлемом лице отразился ужас, когда он понял, что не успеет защититься. Вейни срубил его и оказался в гуще болотников. Они тут же рассеялись, испугавшись огня, обрушиваемого на них Моргейн, превращающего людей в дымящиеся куски мяса. Трава горела, в воздухе раздавался топот ног обратившейся в бегство толпы. Ее безжалостно преследовали стрелы эрхендимов и выстрелы Моргейн, оставляя на поле мертвых и умирающих.

Вейни развернул коня, глянул на лицо Роха — бледное, мрачное и удовлетворенное. Он увидел Ларрела на земле и склонившегося над ним Кессана. Тот был настолько залит кровью, что не осталось надежды, что он жив. Пика кел пронзила юному кел живот.

Вскочив на ноги, Кессан схватил лук и послал три стрелы вслед отступающим шию. Попали они в цель или нет — он не видел. Лицо кемейса было залито слезами.

— На коня! — крикнула Моргейн. — Кемейс, на коня! Твой лорд нуждается в тебе!

Кессан помедлил, лицо его исказилось от печали и нерешительности. Шарн приказал ему то же самое, и он вскочил в седло, оставив своего эрхина среди мертвых шию. Потрясение еще не обрушилось на Кессана со всей силой. Вейни вспомнил, что у них есть еще двое безлошадных… Теперь уже один: Перрин подхватила поводья коня Ларрела.

А Рох, как только они двинулись дальше, подхватил повод одного из шиюнских коней. Они перешли на галоп и мчались во весь опор, и Кессан не оглядывался.

Перед ними был Белый Холм, и они уже приближались к нему. Моргейн вывела Сиптаха вперед, и серый скакал с такой скоростью, какую было не развить коням эрхендимов.

Моргейн приказала всем остановиться на расстоянии полета стрелы от этого холма. Группа Мерира была неподалеку. Вейни видел, как Моргейн стремительно приближается к ней и, наконец, они воссоединились.

— Ларрел, — прошептал Мерир, увидев, кого не хватает. Вейни вспомнил слова Мерира о том, что во время войн кел умирают молодыми, и почувствовал печаль. Но еще больше ему было жаль несчастного кемейса, который сидел, свесив руки, и заливался слезами.

— Садитесь в седла, — велела Моргейн эрхе. Сизар помог им взобраться на коней. Они держались за поводья так, будто никогда не имели дело с лошадьми.

— Старайтесь не отрываться от нас, — сказал им Рох. — Держите поводья в руках и ни в коем случае не тяните их изо всех сил. Держитесь за седло, если боитесь упасть.

Эрхе были испуганы. Они понимающе кивнули, и тут же все тронулись в путь. Вейни поглядел на женщин и выругался, показал им, как надо поворачивать и как останавливаться, с ужасом подумав, что станется с этими беспомощными существами, когда они на всем скаку влетят в шиюнскую орду. Он поглядел на Роха и получил в ответ хмурый взгляд.

— Ларрел был только первым, — сказал Рох. Пояснения были излишни — эрхендимы не имели доспехов и вооружения для близкого боя. Только он, Рох и Моргейн могли вести такой бой. Вейни ехал ближе к Моргейн, делая это в равной мере и по привычке, и по необходимости.

— Смотрите, — крикнула одна из эрхе, указывая вперед: на Белом Холме был зажжен сигнальный огонь, ветер уже разносил облако дыма.

Этого было вполне достаточно.

Шум, донесшийся со стороны орды, был похож на гул прибоя, и даже тому, кто привык к сражениям и знал, как определять численность войска в поле, казалось, что врагу несть числа. Весь лагерь Азерота понесся на них, жаждущий захватить новый мир взамен утопающего. К ним приближались всадники-кел, воины в демонических шлемах, холодная щетина стали и острых пик.

Затем Вейни расстался со слабой надеждой спастись, ибо одни только болотники могли налететь и задавить их своей численностью. Не говоря уж о шиюнских всадниках. Они уже поняли, что имеют дело с Моргейн, и ненависть их вспыхнула с удвоенной силой. Сотня всадников, две сотни, три… Рев поднялся до небес, заглушая топот копыт.

Внезапно Мерир выехал вперед на белом коне, который с легкостью пошел стремя в стремя с Сиптахом, и прокричал:

— Уходите! Отступайте! Мы с эрхе чего-то стоим.

Моргейн послушалась его, отставая все больше и больше, и Вейни задрожал, видя, как старый лорд и хрупкие эрхе в белых платьях двинулись к частоколу пик. Мерир и его спутницы разъехались подальше друг от друга, и вокруг них замерцала вдруг Сила Врат. Одна из эрхе внезапно упала с седла, не удержавшись, но та, что скакала на лошади Ларрела, ехала наравне с Мериром.

Упавшая эрхе с трудом поднялась на ноги, как ребенок, — она выглядела маленькой и беспомощной. Вейни подскакал к ней и обхватил поперек талии, как хватал призы на скачках в Карше, втащил перепуганную девушку на коня и положил через седло. Моргейн выругала его за столь рискованный поступок, и он осмелился бросить на нее разгневанный взгляд.

— Держись возле меня! — крикнула Моргейн. — Оставь ее, если сможешь, и держись возле меня!

— Держись! — крикнул Вейни эрхе, чувствуя, что конь уже начинает задыхаться. Но хрупкая девушка отказывалась подниматься, колотила кулаком по его бедру, пока он не понял, что она держит в руке алмаз и хочет, чтобы он знал об этом. Она, казалось, сильно ударилась при падении. Вейни сунул меч в ножны и схватил ее одной рукой за платье. Тонкая рука обвилась вокруг его шеи, отчаянно вцепилась. Девушка закинула ногу за его ногу, проявляя больше храбрости, чем он от нее ожидал. Наконец она уселась на шатанском коне, и тот устоял, лишь оступился однажды, и вдруг Вейни почувствовал силу Врат.

Он понял, чего она от него хочет, и пришпорил коня, помчавшись вперед во весь опор, на который было способно измученное животное… не выполнив приказа Моргейн, один из немногих раз. Он мчался вперед и слышал, что кто-то скачет следом… Моргейн.

Конь захрипел и зашатался, когда они приблизились к вражескому строю, но маленькая эрхе держалась крепко, и Вейни заморгал от блеска протяженной, отчетливо различимой линии пик, приближающейся к ним, словно растущий горизонтально лес.

Это было безумие. Они не могли столкнуться с этой массой и уцелеть. Разум отказывался управлять телом, даже когда ужас Силы Врат затрещал в воздухе над их головами. Он подумал, что это добавился Подменыш, и еще больше испугался, но Моргейн еще не вытаскивала меч. В строй ударило красное пламя ее меньшего оружия, безжалостное к коням и всадникам. Животные полегли длинной чередой; те, что двигались за ними, смешались в жуткую кучу, кричащую и визжащую. Но остальные перехлестнули через них. В лица им по-прежнему были направлены пики.

Вейни отклонился в сторону, и тут сила Врат ударила в ряды всадников словно булава, опрокинув множество коней и седоков с перекошенными лицами. Но несколько ближайших воинов оставались невредимыми и все еще верхом, хотя и слишком ошеломленные, чтобы верно наносить удары. Вейни мог лишь уклоняться. Меч ударил по шлему, по плечу — он вертелся из стороны в сторону и как мог старался защитить эрхе. Конь то и дело оступался, выравниваясь с большими усилиями, и они медленно продвигались среди трупов и бесчувственных тел. Он получил не один удар, но наконец они выехали на более или менее свободное пространство.

Орда попыталась вновь потеснить их, изгородь зазубренных копий преграждала им путь. Но тут из ножен выскользнул Подменыш, сила которого ударила по нервами и заставила коня зашататься даже на таком расстоянии. Эрхе спрятала свой алмаз.

Потом вейни услышал хриплый крик. Он оглянулся и увидел неподалеку от себя Роха и Леллина. К ним приближались шию. Он ссадил с седла эрхе и схватил меч. Конь споткнулся о труп, но Вейни ударом шпор заставил его выправить равновесие.

Хитару. Он увидел лорда кел, приближающегося во главе тройки всадников, и приготовился к встрече. Но Рох уже пронесся мимо, меч ударился о меч, зазвенел металл, вздрогнули кони. Вейни бросился на всадника, прикрывавшего Хитару справа, тоже вооруженного мечом. Полукровка издал вскрик ненависти и ударил. Вейни отбил меч и рубанул по шее, узнав в последний миг противника — опоенного акилом фаворита Хитару. Он скривился от отвращения и развернул коня к тем двоим, которые обошли его с тыла, но стрелы эрхендимов уже избавили его от опасности удара в спину. Рох не нуждался в помощи — Вейни увидел, как обезглавленное тело Хитару поникло в седле, и вдруг вокруг остались только трупы, а также кучка наполовину парализованных людей и коней, только начинавших приходить в себя, основная же часть орды вздымала пыль в отдалении.

Он развернул коня, испуганно пытаясь найти Моргейн — и увидел ее среди живых, сжимающую в руке сверкающий Подменыш.

Затем он вспомнил о другой спутнице и поглядел направо, развернул коня. Он со стыдом увидел, что маленькая эрхе вся оборвана и окровавлена — она стояла возле оставшегося без всадника коня и неуверенно пыталась попасть ногой в стремя. Сизар первым приблизился к ней и помог ей, не спешиваясь. Затем Вейни увидел остальных, и они двинулись вперед, торопясь сократить расстояние между собой, Моргейн и Мериром, ибо шию уже начали приходить в себя.

Но Моргейн и сама не мешкала. Увидев их приближение, она погнала Сиптаха вперед, к восстановившим ряды пешим болотникам, и обратила их в бегство. Вокруг летели короткие стрелы, но не находили цели — удирающие шию не могли прицеливаться точней.

Меньший Рог уже высился неподалеку и был хорошо различим, а болотники и шиюнские всадники перед ними рассеялись. Некоторые погибли, унесенные мглой с острия Подменыша, многие убежали, в страхе побросав оружие, карабкаясь по камням по обе стороны дороги.

Перед ними открылись широченные ворота, и за ними они увидели еще одни ворота, за которыми были тускло освещенные камни и дорога. Моргейн двинулась в этот узкий проход в укрытие, и Мерир рядом с ней, а остальные в отчаянной спешке следовали за ними, ибо стрелы ударяли по камням вокруг них. Заняв это убежище, они обнаружили, что оно пусто — крепость с расколотыми и разбитыми воротами, как ближними, так и дальними. Эхо копыт, стучащих по камням, загремело под высоким сводом и стихло. Въехал Рох, и Леллин и Сизар, и Шарн и Кессан и Перри, и эрхе с ними. Виз въехала последней, с опозданием. Перри наклонилась в седле, чтобы обнять ее, опечаленная, — кемейс была вся в крови.

— Див не приедет, — сказал Шарн, и слезы заблестели на лице старого эрхина. — Мы теперь будем с тобой парой, Кессан.

— Да, эрхин, — сказал Кессан более твердым голосом. — Я буду с тобой.

Моргейн медленно выехала за ворота, через которые они проникли в крепость, но шию, похоже, не торопились нападать, и она вернулась обратно. Она нащупала ножны и вложила в них Подменыш. Затем наклонилась в седле, едва не упав. Вейни спешился и подскочил к ней, помог спуститься и в страхе склонился над ней.

— Я невредима, — сказала она еле слышно. Лицо ее было все в поту. — Я невредима. — Он опустился возле нее на колени, крепко обнял и держал так, пока дрожь ее не прошла. Это была реакция, последствия использования меча. Остальные выглядели едва ли лучше — старый лорд был ни жив ни мертв, а маленькая эрхе лежала на камнях и хныкала, ибо она, как Шарн и Кессан, тоже оказалась одна.

— Двери, — прошептала вдруг Моргейн, пытаясь подняться. — Наблюдайте за врагом.

— Не беспокойся. — Вейни поднялся и отошел, направляясь к дальним от них разбитым воротам крепости. Преградить здесь проход не было почти никакой возможности: от ворот мало что осталось. Он посмотрел на петляющую за ними дорогу, теряющуюся в ранних сумерках. Врагов было не видать.

— Леллин, — сказала где-то позади Моргейн. Она стояла на ногах в других воротах, пытаясь в одиночку закрыть их. Леллин поднялся ей на помощь. Вейни тоже подбежал, и остальные присоединились к ним, как ни были измучены. Внизу, на равнине, в серой дали собиралась сила, продвигались всадники, поднимая орду на ноги и подгоняя ее вперед.

— Итак, — хрипло сказал Рох, — кое-чему они научились. Это им следовало сделать с самого начала — завалить нас трупами. Хитару сделал бы это гораздо раньше. Но какой вождь ни возглавляет их теперь, ему наплевать, сколько он потеряет человеческих жизней.

— Эти двери надо закрыть, — сказала Моргейн.

Петли были сорваны. Дверь, толщиной в человеческую руку, угрожала развалиться на части, когда они все вместе силились затворить ее. Они прикрыли также другую створку ворот, и это было сделать легче — там уцелела одна петля.

— Вон то бревно, — указал Рох на грубо обтесанный ствол дерева. — Это, конечно же, был их таран. Можно подпереть центр.

Это было лучшее, что они могли сделать. Они с трудом подтащили бревно, подперли им покрепче ворота, но эти сломанные створки вряд ли долго устоят, если шию применят другой таран. По сути, ворота представляли из себя нерассыпавшиеся щепки, и хотя они завалили их изнутри обломками других ворот, эта преграда выглядела очень слабой.

— Они их не сдержат, — в отчаянии сказал Вейни, оперевшись на них головой и руками. Он взглянул на Моргейн и увидел, что на ее лице, измученном и бледном, написано то же самое.

— Если они нас еще не атакуют, — сказала она, — то лишь по одной причине — ждут подхода остальных. Они собираются обрушиться на нас с двух сторон и раздавить. А если мы не отвратим их нападение на сам Нихмин, то в конце концов они смогут разбить и его ворота. Вейни, у нас нет выбора. Но мы не удержим это место.

— Те, которые сейчас внизу, вцепятся нам в пятки прежде, чем мы успеем подняться наверх.

— Так что, нам сидеть здесь и умирать? Я еду.

— Разве я сказал, что я — нет? Я с вами.

— Тогда — на коней. Темнеет, мы не можем терять ни минуты.

— Вы не должны ехать, размахивая этим мечом. Он вас убьет. Дайте его пока мне.

— Я буду нести его, пока смогу, — произнесла она хриплым голосом. — Но я не буду применять его возле Нихмина, потому что при этом существует опасность, которую можно и не почувствовать — существует предел близости. Ошибка может погубить нас. Если тебе потом придется нести его — берегись обнажать его вблизи алмазов. А если кто разбудит силу, дремлющую в крепости, я надеюсь, ты вовремя это почувствуешь. Вырвавшись на свободу, она способна смести здесь все вокруг.

Она слабо оттолкнулась от ворот, шатаясь, двинулась к Сиптаху и взяла поводья. — Будь возле меня.

Остальные забрались на коней, усталые, намеренные отправиться с ними. Моргейн оглянулась и не сказала ничего. Только на Роха она глядела долго и твердо. Несомненно, на уме у нее был только Нихмин — и в этом Рох был с нею заодно.

Рох отвел взгляд и еще раз осмотрел хрупкую баррикаду. Звуки приближения орды становились ближе. Враг подошел уже к подножию холма.

— Я попытаюсь какое-то время удержать их, — сказал он. — По крайней мере, они не успеют догнать вас. Это увеличит ваши шансы.

Вейни взглянул на Моргейн, надеясь, что она возразит, но она лишь медленно кивнула.

— Да, — сказала она. — Ты сможешь сделать это.

— Кузен, — сказал Вейни, — не надо. Ты не успеешь спастись.

Рох покачал головой. В глазах его была решимость.

— Ты прав, но я не хочу уходить отсюда, пока здесь от меня есть хоть малейшая польза. Кроме того, ты недооцениваешь меня, нхи Вейни.

Вейни с болью в сердце обнял его, затем повернулся и забрался в седло.

Сизар внезапно выкрикнул предупреждение — шум приближающейся орды доносился не только снизу, но и сверху, какие-то войска приближались к ним с другой стороны. На ногах оставались только Перрин и Виз, оперевшись на свои луки.

— Здесь слишком много работы для одного лучника, — сказала Перрин. — Троих может быть достаточно, чтобы заставить их призадуматься. Кроме того, если кто-нибудь нас обойдет, мы сможем прикрыть Роха.

— Вы позволите нам это, лорд? — спросила Виз, и Мерир наклонился и взял руку в перчатке для стрельбы из лука.

— Да, — сказал он, — всем троим.

Вейни последовал за Моргейн, слишком глубоко погруженный в свою печаль, чтобы смотреть на остальных. Проблем у них хватало: Леллин и Сизар по-прежнему были безоружны, с ними была маленькая эрхе, окровавленная, едва державшаяся в седле, но ехавшая наравне с Мериром. Только у Шарна и Кессан были луки — единственные двое вооруженных.

— Как далеко? — спросила Моргейн эрхе. — Сколько поворотов до Рога? Сколько отсюда до самой крепости Нихмин?

— Три до Темного Рога, потом еще… четыре, пять — я не помню точно, леди. — Голос эрхе был едва слышен. — Я была здесь только однажды.

Они двигались по тесному ущелью, скалы высились по обе стороны от них. Наконец они в полутьме приблизились к пологому темному отрезку пути.

— Засада, — пробормотал Вейни. Моргейн уже потянулась за Подменышем.

Сверху внезапно посыпались камни, кони в ужасе заржали. Подменыш рассек воздух и взвыл, затягивая то, что падало сверху, в узкий холодный вихрь. Грохот перешел в стон: единственный камень, который долетел до них, изменил направление над самыми их головами и умчался куда-то в сторону. По телу Вейни под доспехами струился пот.

Сиптах перешел на бег. Они двигались вперед под градом стрел, но нависающий утес и ветер Подменыша защищали их от гибели.

Но когда они выехали за поворот и предстали перед своими врагами, стрелы полетели прямо в них. Моргейн повернула меч, и он заставил поток стрел умчаться в ничто, и ветер засосал нескольких неосторожных, приблизившихся на опасное расстояние. Против них стояли люди с деревянными копьями, и Моргейн прошлась вихрем по их рядам, после чего повсюду остались лежащие тела и разбросанное оружие, а уцелевшие с визгом рассеялись во тьме.

Шию охватила паника. Они ударились в бегство, помчались по дороге, и к ним Моргейн не испытывала жалости. Она преследовала их, и на пути ее не оставалось трупов.

За поворотом их ждала тьма, они оказались в тени Темного Рога, уходящего в небо, и перед ними открылось широкое пространство, шириною в полет стрелы, на котором скопились вражеские силы.

Внезапно Кессан закричал: враги устроили камнепад, отрезая им путь к отступлению.

Колдовской меч и простая сталь — они вступили в противоборство, и Моргейн пришлось прижаться к скале Рога. Эти шию не обратились в бегство. Они кричали «Анхаран!», узнав Моргейн, и голоса их были сиплыми от ярости. Они наступали, размахивая булавами и пиками, демонические шлемы с одной стороны и серая масса болотников с другой.

Отступать было некуда. Леллин и Сизар, Шарн и Кессан, вооружившись от убитых врагов, сомкнули ряд возле иззубренной скалы Рога, прижав коней спинами к утесу, в то время как Подменыш делал свое смертоносное дело.

Затем враг, похоже, выдохся, попятился, не устояв против силы Врат. Вейни пришпорил коня, решив, что Моргейн попытается прорваться, но она не стала этого делать. Он подавил порыв, увидев в опаловом свете ее лицо. По лицу ее текли струи пота. Она уже была не в силах сама спрятать меч в ножны. Вейни принял его из ее рук и почувствовал своими костями его парализующую силу, неприятную и жуткую. Оказавшись без меча, она просто поникла на шее Сиптаха, и он оставался рядом с нею, с обнаженным мечом, потому что не хотел воодушевлять врагов, пряча его в ножны.

— Сделаем попытку, — сказал Мерир, придвинувшись ближе. — Пусть наша сила добавится к вашей.

Моргейн выпрямилась и покачала беловолосой головой.

— Нет! — воскликнула она. — Нет. Такое сочетание слишком опасно. К скале, к скале, лорд.

Затем снизу раздался гулкий удар, эхо которого покатилось выше. Даже шепот врагов затих, и лица эрхендимов на миг стали изумленными.

— Таран, — сказал хрипло Вейни, сжимая драконью рукоять Подменыша. — Скоро они прорвутся через Меньший Рог.

— Те, кто здесь, будут ждать, — сказал Леллин, — пока к ним не подойдут на подмогу силы с Меньшего Рога.

— Мы должны сами атаковать тех, что сверху, — сказала Моргейн. — Смести их с дороги и попытаться прорваться к дверям Нихмина.

— Мы не можем, — сказал Вейни. — Мы прижаты к скале, и нам не пройти. Вряд ли выше мы найдем другое такое место, где сможем выстоять.

Моргейн кивнула.

— Если мы сможем продержаться какое-то время, то эрхендимам, возможно, удастся собраться с силами. Во всяком случае, у нас есть вода и еда. Бывает хуже.

— Мы сегодня еще не ели! — воскликнул Сизар.

Моргейн тихо засмеялась, остальные улыбнулись.

— Да, — сказала она. — Не ели. Пожалуй, надо использовать эту возможность.

— По крайней мере, хотя бы утолить жажду, — сказал Шарн, и Вейни почувствовал вдруг, что в горле у него пересохло. Он отпил воды из фляги, протянутой ему Моргейн, потому что не мог выпустить из рук меча. Вторая ее фляга обошла круг, наполненная огненным напитком, от которого тепло разбегалось по жилам. Сизар разломал на всех одну или две лепешки, а Кессан предложил поесть и эрхе, но она согласилась только на глоток воды.

Пища подействовала на изнуренных людей и кел благотворно. Вейни вытер глаза тыльной стороной ладони и понял вдруг, что вокруг царит тишина.

Удары тарана прекратились.

— Теперь уже скоро, — сказала Моргейн. — Вейни, дай мне меч.

— Лио…

— Дай его мне.

Он отдал меч и сразу же почувствовал, что его рука и плечо ноют, не столько от отдачи тех ударов, что ему пришлось наносить, сколько от самого этого меча. Ощущение это внезапно усилилось. «Сила алмазов, — подумал он, — в крепости над нами кто-то достал алмаз».

Затем в голову пришла утешительная мысль: «Значит, они знают, что мы здесь».

Враги еще не наступали на них. Снизу доносился нарастающий шум с той части тропы, которая вилась под Темным Рогом. Звук стал наконец приближаться, становясь все громче.

— Нам надо продержаться, — сказала Моргейн. — Хотя бы просто остаться живыми.

— Они идут, — сказал Кессан.

Это было действительно так. Темная масса всадников выползала во тьме на склон. Увидев, как их много, Вейни упал духом. Они просто задавят нас своей численностью, промелькнуло в его голове. Демонические шлемы, беловолосые всадники, несметное число пик и копий в лунном свете… И один из них был с непокрытой головой.

— Шайен! — в ярости закричал Вейни, поняв теперь, кто пробился через оборону Роха, хотя сам Рох однажды пощадил его. И тут же подавил гнев — надо было думать о другом, о стрелах шию, летящих с флангов. Моргейн отражала их, и все же одна ударила его в кольчугу под ребро, и у него перехватило дыхание. Шарн и Кессан истратили последние стрелы в другом направлении, на всадников, и все их стрелы попали в цели, а Леллин и Сизар неплохо управлялись с шиюнскими пиками. Но постепенно их оттеснили обратно к утесу.

На них накатывалась волна. В центре ее был Шайен, он был упрям и не думал об отступлении. Вокруг него теснились всадники, и Моргейн погнала Сиптаха вперед, нацеливаясь на самого Шайена. Однако это ей оказалось не под силу — Подменыш забирал людей и всадников, но их было слишком много. Все больше и больше их выливалось на дорогу, с лязгом стали и топотом копыт.

Вейни держался рядом с ней, делая все, что мог, и внезапно, в тот миг, когда отхлынули демонические шлемы, перед ним появился просвет. Он дико закричал и бросился вперед, всадив шпоры в бока лошади. Никто не пытался вступить с ним в бой.

Шайен узнал его: лицо лорда кел исказила гримаса мрачного довольства. Сверкнул клинок, встретясь с его мечом, и он пригнулся в сторону, когда Шайен нанес еще один удар. И тут же почувствовал, как удар задел-таки спину, и мускулы плеча онемели. Он с трудом выпрямил локоть, ведя острие меча вперед, и ощутил, как оно пробило доспехи и вошло в плоть. Шайен издал крик, полный ярости, и умер.

Рядом бушевала сила Врат, рядом была Моргейн. Ветер тьмы подхватил человека, который бросился на него. Лицо, кружась, унеслось во мглу, крошечная фигурка исчезла. Вейни закачался в седле, и хотя поводья были по-прежнему заплетены в пальцах левой руки, конь оказался неуправляем. Сиптах ударил его плечом, заставил отшатнуться. Моргейн попыталась расположить своего коня так, чтобы он отгораживал Вейни от нападающих.

Взгляд ее внезапно замер, прикованный к Рогу.

— Нет! — закричала она, отклоняясь в седле назад. Вейни увидел беловолосую эрхе, стоявшую с поднятой рукой, и фигуры людей, подбирающиеся к ней снизу. Но эрхе смотрела не на них, а на Моргейн, вытянув по направлению к ней сжатую ладонь. Белый призрак на фоне камней.

Затем в руке ее вспыхнул свет, а с острия Подменыша сорвалась тьма и устремилась к Рогу, холодная и жуткая. Огромные камни полетели в эту мглу, уменьшаясь на глазах, а с ними и люди, и кони, и всадники, и обломки скал, стремительно засасываемые в звездную пустоту. Белая фигурка эрхе сверкнула и унеслась, подхваченная этим ветром. Свет ее неожиданно погас, осталось только сияние Подменыша, а земля все еще ходила ходуном и содрогалась.

Кони носились взад и вперед, часть дороги исчезла. Сверху покатились огромные камни, подминая всадников. Внезапно обвалился целый край скалы. Ближайшие всадники в ужасе закричали, а Моргейн, визгливо выкрикнув ругательство, выстрелила из своего оружия, убив ближайшего к ней человека.

Оставалось лишь немного шию. Они бросились назад, смешавшись с болотниками. А Вейни выронил меч из окровавленных пальцев и правой рукой забрал поводья из бездействующей левой.

Часть неприятелей попыталась съехать вниз по склону, цепляясь за непрочные камни. Другие сбились в кучу и отчаянно пытались защищаться, но в них летели их собственные стрелы, выпущенные из луков эрхендимов.

Наконец наступила тишина. Острие Подменыша осветило поле, усеянное мертвыми скорченными телами, вывороченные камни и семерых уцелевших. Кессан лежал мертвым на руках Шарна, старый эрхин тихо плакал. Эрхе исчезла. Сизар был ранен, а Леллин трясущимися руками пытался оторвать лоскут ткани для повязки.

— Помоги мне, — надтреснутым голосом произнесла Моргейн.

Вейни попытался помочь, опустив поводья, но рука уже не слушалась ее, когда она пыталась протянуть ему меч. Меч осторожно взял Мерир, опередив Вейни.

Могущество… Беспокойство отразилось в глазах старика, и мысли, рожденные им, не были радостным для них. Вейни потянулся к кинжалу, подумал, что может успеть ударить прежде, чем меч коснется его и Моргейн.

Но в следующее мгновение Мерир направил меч в сторону и попросил ножны. Смертельная сила скользнула в укрытие, сияние погасло, оставив их слепыми во тьме.

— Забери его, — хрипло сказал Мерир. — Забери его у меня.

Она взяла меч и прижала его к груди, как запеленутое дитя. Несколько минут она не шевелилась, совершенно измученная, затем запрокинула голову, оглянулась и сделала тяжелый вздох.

Никто из лежащих вокруг них не шевелился. Кони стояли, обессиленно свесив головы, все, даже Сиптах. Вейни почувствовал, как жизнь возвращается в его спину и руку — но лучше бы он этого не чувствовал. Он протянул руку и нащупал разрубленную кольчугу и рассеченную кожу. Он не мог понять, течет кровь или нет, но судя по тому, как двигалось плечо, кость осталась цела. Он спешился и нагнулся за своим мечом.

Затем он услышал крики, доносящиеся снизу, и сердце в груди у него застыло. Он с трудом взобрался на коня, остальные тоже стали подниматься. Шарн замешкался, чтобы забрать колчан со стрелами с тела болотника. Леллин взял себе лук и колчан и был теперь вооружен так, как привык. Но Сизар едва смог залезть в седло.

— Поехали вверх, — сказала Моргейн. — Надо опасаться засады. Впрочем, возможно, что камнепад перегородил путь снизу.

Они ехали медленно, не погоняя изнуренных коней, вверх по извилистой тропе, ничего не видя во тьме.

Моргейн не вынимала меча, и никто не хотел, чтобы она это делала. Они ехали все выше и выше, и ничто, кроме мерного топота копыт, не нарушало ночной тишины.

Внезапно перед ними вырисовалась большая квадратная арка и огромная крепость, построенная из того же камня, которым был сложен холм.

Нихмин — если и должно было где-либо в этом мире остаться еще сопротивление, так это здесь, но, тем не менее, его не было. Огромные двери были избиты и в трещинах, но все же выдержали натиск.

Мерир сверкнул камнем — раз, другой, окрашивая свою ладонь в красное.

Затем огромные двери медленно раскрылись внутрь, и они въехали в яркий свет, где, стоя на блестящем полу, их ожидал тонко очерченный эрхе в белых одеждах.

— Ты — та, о ком нас предупредили, — сказал старейший.

— Да, — сказала Моргейн.

Старейший поклонился ей и Мериру, и все остальные наклонили головы.

— У нас один раненый, — сказала Моргейн устало. — Остальные будут караулить снаружи. Преимущество у нас здесь будет только в том случае, если мы не позволим напасть на нас неожиданно. Но вам надо уйти.

— Я пойду, — сказал Сизар, хотя лицо его было измученным и казалось не по годам старым. — Нет, — сказал Леллин. — Я присмотрю за ними вместо тебя.

Сизар согласно кивнул и сполз с коня. Не подхвати его эрхе, он бы упал.

17

Холодный ветер хлестал меж камней, за которыми они укрывались. И они сидели неподвижно, кутаясь в плащи, согреваемые горячим напитком, который принесли им эрхе. Эрхе взяли на себя заботу о лошадях, и Вейни успокоился, видя, что они сведущи в этом деле.

Позже к ним присоединился Сизар, поддерживаемый двумя молодыми эрхе и закутанный в тяжелый плащ. Леллин поднялся, чтобы помочь ему, но не сказал ни слова. Кемейс опустился у ног его и Шарна, прислонясь к их коленям. Моргейн сидела чуть в стороне от остальных и следила за подступами к Нихмину, время от времени поглядывая на Вейни. Рука у нее болела, возможно, были и другие раны. Она держала ее прижатой к груди, подтянув к подбородку колени. Вейни сел так, чтобы по возможности заслонять ее от ветра — единственная услуга, которую она могла принять, возможно просто потому, что не замечала ее. Его мучила боль, раздирающая буквально каждый мускул, но не только своя — еще и боль Моргейн.

Подменыш только что сеял смерть, он унес столько жизней, сколько никому из них не под силу было сосчитать, и к тому же унес еще и одного друга. Именно это сейчас тяготит ее душу, думал Вейни.

Внизу что-то копошилось — накатывало на камни, над которыми возвышался Нихмин, и пятилось обратно.

— Наверное, дорога завалена камнями, — предположил Вейни, и тут же подумал, что это может напомнить Моргейн об эрхе.

— Да, — сказала она на эндарском, — я надеюсь. — И затем, покачав головой, добавила: — Это был несчастный случай. Но я не думаю, что иначе мы могли бы спастись. Нам еще очень повезло… что никто из нас не оказался в пространстве между Подменышем и эрхе.

— Вы ошибаетесь.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Это не случайность, — сказал он. — Маленькая эрхе знала, что произойдет. Я перевозил ее через поле. Она была очень смелой. И я думаю, что она задумала это раньше, только выжидала момента, когда можно будет осуществить замысел.

Моргейн ничего не сказала. Возможно, ее успокоил этот довод. Она повернулась и снова стала вглядываться во тьму, откуда все слабее и слабее доносились крики. Вейни взглянул в том направлении и снова на нее, с внезапной дрожью, потому что увидел, как она вынимает свой Клинок Чести. Но она отрезала один из ремешков, свисавших с ее пояса, и отдала его ему, убрав клинок обратно в ножны.

— Что я должен с ним делать? — спросил он, удивившись.

Она пожала плечами.

— Ты никогда не говорил мне, за что был обесчещен, почему ты стал илином. И сама я… Я никогда не приказывала тебе отвечать на вопросы, — добавила она.

Он опустил глаза, сжав пальцами ремешок, почувствовав волосы, захлестнувшиеся от ветра вокруг его лица и шеи.

— За трусость, — ответил он вдруг. — Я не умер так, как велел мой отец.

— Трусость? — она засмеялась. — Ты — трус? Перевяжи волосы, ты слишком долго пробыл со мной в пути.

Она отчетливо выговаривала каждое слово, глядя ему в лицо: ее серые глаза не позволяли проявить неповиновение. Он зажал ремешок зубами и откинул волосы назад, чтобы перевязать их, но раненая рука не слушалась в таком положении. Ему не удавалось заплести косу, и он со вздохом разочарования выпустил ремешок из зубов.

— Лио.

— Могу помочь, — сказала она, — раз у тебя болит рука.

Он взглянул на нее. Сердце на миг перестало биться. Никто не имел права касаться волос юйо, кроме ближайших родственников или женщины, находившейся с ним в интимной связи.

— Но ты мне не родственница, — сказал он.

— Да, мы далеки от родства.

Значит, она знала, что делает. Он пытался найти какой-то ответ, но лишь бессильно повернулся к ней спиной, продолжая попытки заплести косу непослушными пальцами. И тут же почувствовал прикосновение Моргейн. Пальцы ее были проворными и мягкими, и она принялась плести косу с самого начала.

— Боюсь, что мне не удастся заплести настоящую косу нхи, — сказала она. — Когда-то давно мне приходилось заплетать косу кайя, к которым я принадлежала.

— Сделайте как у кайя — мне это не будет стыдно.

Моргейн, касаясь его очень нежно, сплела косу, и Вейни в молчании наклонил голову, чувствуя, что не сможет заговорить, даже если захочет. Они были уже давними друзьями, он и она, весьма сильно разделенные по происхождению в пространстве и во времени, и отношения между ними были илин и лио — но он чувствовал, что на самом деле это было не так, что-то в их отношениях было очень неправильно. Вейни боялся, что в действительности это… но эту мысль он постарался выбросить из головы.

Она закончила, взяла из его рук ремешок и затянула его. Узел воина был хорошо знаком и вместе с тем непривычен ему, он заставил его вновь вспомнить о Моридже и Карше, где ему позволено было его завязывать. Он повернулся, встретил ее взгляд, не опуская глаз. Это тоже было ему непривычно.

— Есть многое, чего мы друг в друге не понимаем, — сказал он.

— Да, — сказала она. — Многое, — она отвернула лицо и стала смотреть в темноту, и внезапно он понял, что внизу тишина — ни лязга оружия, ни отдаленных криков, ни лошадиного ржания.

Остальные тоже заметили это. Мерир встал и оглядывал поле, но были видны только смутные очертания каких-то предметов. Леллин и Сизар склонились над камнями, пытаясь что-нибудь разглядеть, но тоже, похоже, ничего не видели.

Затем откуда-то издали послышались крики — не воинственные, а вопли ужаса. Это продолжалось долгое время и доносилось из разных места.

А после наступила полная тишина.

Над восточным горизонтом появились проблески рассвета.

Свет дня, как всегда в Шатане, пришел медленно. Он зародился на востоке, касаясь серых облаков, и прочертил смутные тени от камней, от развалин дальних ворот Меньшего Рога. Белый Холм в утреннем тумане принял свои очертания, стали ясно видны груды мертвых тел, окружавших его. С рассветом появились птицы. Бродили одинокие кони, беспокойно щипая траву.

Но от орды… не осталось ни одного живого.

Прошло долгое время, прежде чем кто-то из них пошевелился. Эрхе медленно вышли вперед и стояли, глядя на картину опустошения.

— Хейрилы, — сказал Мерир. — Наверное, это совершили темные.

Но затем протрубил рог и привлек их взгляды к северу, к самому краю безлесного места. Там собиралась небольшая группа людей, и, как только их заметили, они двинулись к Нихмину.

— Пришли, — сказал Леллин. — Эрхендимы пришли.

— Сообщи им ответ, — велел Мерир, и Леллин поднес к губам рог.

Лошади вдали перешли на бег.

Моргейн поднялась, опираясь на Подменыш.

— Нужно расчистить дорогу, — сказала она.

Нижняя дорога Темного Рога представляла собой сплошные руины, она была почти полностью завалена камнями. Они осторожно приблизились, и эрхендимы, увидев эту картину, разочарованно заворчали. Но Моргейн выехала вперед, спешилась и достала из ножен Подменыш.

Клинок замерцал, ожил, и камни один за другим закружились в круговороте тьмы, срывающейся с острия, и умчались неведомо куда… Но она убирала камни не подряд, а выборочно, так, что одни камни сами скатывались вниз, а другие можно было сдвинуть руками. А когда она закончила свою работу, Вейни заморгал от удивления, ему все еще виделись обломки, уносящиеся, крутясь, в пустоту. Был расчищен только узкий проход, но и это казалось невозможным тому, кто помнил, что здесь было совсем недавно.

Они осторожно двинулись по тропе, поглядывая на кручу над головой, и Моргейн все время была наготове.

Ниже путь был страшен — тела шию загромоздили дорогу. В некоторых местах Моргейн пришлось расчищать путь среди мертвецов, и они были готовы встретить уцелевших одиночек, готовы к засаде или к камнепаду — но ничего этого не произошло. Единственным звуком был топот копыт их коней.

Наконец они приблизились к Нижнему Рогу. Этой минуты Вейни боялся больше всего. Но им все равно надо было проехать через эту крепость, иного пути не было. Свет проглядывал сквозь разбитые ворота. Они въехали внутрь и обнаружили там только смерть, только мертвых — людей и кел, пронзенных стрелами или зарубленных. Щепки от разнесенных дверей были разбросаны повсюду, и им даже пришлось спешиться и вести коней в поводу среди мертвых шию.

Посреди прохода лежала Виз — маленькое тело, не больше какого-нибудь болотника, все исколотое.Неподалеку от дальних ворот они наткнулись на Перрин — белые волосы рассыпались по ее плечам и луку, сжатому мертвыми пальцами. Стрела нашла ее сердце. Но Роха они не увидели.

Вейни выронил поводья коня и стал искать брата среди мертвых, но тщетно. Моргейн ждала, ничего не говоря.

— Я должен найти его, — взмолился он.

— Я тоже, — оказала она.

Он ходил среди мертвых тел и обломков досок, с трудом переставляя ноги. Леллин тоже стал помогать ему.

Именно Леллин и нашел Роха, привалившегося к створке ворот, сорванной с петель.

— Он жив, — сказал Леллин.

Вейни помог расчистить обломки, которыми был полузавален Рох. Глаза Роха были приоткрыты. Шарн поднес флягу с водой, и Вейни омыл лицо Роха, дал ему глотнуть. Затем с тяжелым сердцем он посмотрел на Моргейн, не зная, правильно ли они поступили, что нашли его.

Она оставила Сиптаха стоять на месте и медленно приблизилась. Лук Роха лежал рядом с ним, в колчане оставалась последняя стрела. Она взяла лук и колчан и опустилась перед ним на колени, нахмурив брови, держа лук в руке.

На дороге послышался конский топот. Моргейн поднялась, передала оружие Леллину и прошла через ворота. Но поступь ее была спокойной, и Вейни остался на месте, придерживая руками Роха.

Это были эрхендимы. Они принесли с собой дыхание Шатана, эти всадники в зеленой одежде, с прекрасными волосами и смуглой кожей. Они спешились, торопясь встретиться с Мериром, и громко выразили свое огорчение, найдя своего лорда в таком месте и в таком состоянии, а также обнаружив здесь мертвых эрхендимов.

— Нас было четырнадцать, — сказал Мерир, — когда мы впервые оказались здесь. Двое безымянных, Перрин Селехнин, Виз из Амиленда, Дев из Тирхинда, Ларрел Шайлон, Кессан из Обизенда. Они — самая горькая наша потеря.

— У нас только небольшие раны, лорд, и мы рады этому.

— А орда? — спросила Моргейн.

Эрхин посмотрел на нее и на Мерира с удивлением во взгляде.

— Лорд, они передрались друг с другом. Люди и кел дрались до тех пор, пока почти все не погибли. Безумие продолжалось, и некоторые погибли от наших стрел, а многие бросились в лес и были встречены там хейрилами. Но по большей части они сами истребили друг друга.

— Хитару, — внезапно произнес Рох. Голос его был сухим и незнакомым. — Хитару не стало — и их повел Шайен. А после его смерти все их единство распалось.

Вейни сжал руку Роха, и тот посмотрел на него туманным взглядом.

— Я слышал это, — сказал Рох, вздохнув. — Они исчезли, эти шию. Это хорошо.

Он говорил на эндарском языке, но карие глаза с трудом приобретали осмысленное выражение, и наконец он узнал тех, кто стоял вокруг него.

— Судя по тому, что ты можешь говорить, ты поправишься, кайя Рох, — сказала Моргейн.

— Даже умереть красиво я не могу, — насмешливо произнес Рох. — Прошу за это простить меня.

Моргейн отвернулась, нахмурившись, и отошла. — Эрхендимы перевяжут его и позаботятся о нем. Я не хочу, чтобы он был близко к эрхе или к Нихмину. Лучше увести его в Шатан. — Она оглянулась, осмотрела развалины. — Когда-нибудь я обязательно вернусь сюда, но сейчас я хотела бы оказаться в лесу… в лесу, и отдохнуть.

На этот раз, в сопровождении старых и новых друзей, ехать через Азерот им было гораздо легче. Они переправились через две реки, и наконец впереди показались палатки эрхендимов и горящий в ночи костер.

С ними ехал Мерир — это было почетное сопровождение — и Леллин, и Сизар, и Шарн. И Рох, всю дорогу молчавший и думавший о своем.

Рох сидел в стороне, среди незнакомых эрхендимов из восточного Шатана, охраняемый ими, хотя он мало что делал и еще меньше говорил, и ни разу не предпринял попытки бежать.

— Этот кайя Рох, — прошептал в темноте Мерир, в то время как остальные занимались едой, — он полукровка, и более того… Но Шатан примет его. Мы примем даже остатки шию, которые запросили у нас мира, — они у себя привыкли жить в лесах. А может ли кто-нибудь любить лес больше, чем человек, который готов был отдать за него жизнь?

Он обращался к Моргейн, и Вейни глянул на нее с внезапно вспыхнувшей надеждой. Но Моргейн не сказала ни слова, лишь покачала головой.

— Он сражался за нас, — сказал Леллин. — Мы с Сизаром просим за него.

— Я тоже прошу, — сказал Шарн. — Леди Моргейн, я остался один. Я бы взял этого человека себе в пару, и Див не стал бы упрекать меня. И Ларрел, и Кессан.

Моргейн опять покачала головой.

— Давайте сегодня не будем говорить об этом. Прошу вас.

Но Вейни все равно заговорил с ней об этом, когда они остались одни, в шатре, который им отвели. Он не мог видеть ее лица, но чувствовал, что настроение у нее тоскливое.

— То, что предлагает Шарн… вы думали об этом?

Ее серые глаза встретились с его глазами.

— Я тоже прошу, если от меня это хоть как-то зависит, — сказал он.

— Не проси. Разве я не предупреждала тебя? Я никогда не шагну ни вправо, ни влево, чтобы сделать так, как хочешь ты. Я знаю только один путь, Вейни. Если ты не понял этого, значит, ты вовсе не понял меня.

— Если вы не поняли моего вопроса, то, значит, меня вы тоже не поняли.

— Прости, — сказала она чуть слышно. — Да. Поняла. Ты ведь нхи. Но подумай о нем, а не о своей чести. Помнишь, ты говорил… о борьбе, которую он ведет. Сколько времени он сможет выносить это?

Он вздохнул и впился пальцами в свое колено, ибо это было правдой — он не знал, какая тьма окутывает душу Роха. Огни вот-вот должны были угаснуть. В определенный день и час Нихмин лишится своего могущества, и час этот был назначен на завтрашний вечер.

— Я приказала, — сказала Моргейн, — чтобы сегодня стража охраняла его особенно бдительно.

— Вы спасли ему жизнь. Почему?

— Я следила за ним. И я все еще слежу за ним.

Он ни разу не заговорил с ней о Рохе за все те дни, которые они провели в лесу близ Нихмина, пока лечились Сизар и Рох. Но когда они уже были готовы к отъезду, она приказала, чтобы Роха взяли под стражу.

— Я хочу твердо знать, где ты, — сказала она Роху, и тот поклонился с иронией на лице.

— Несомненно, у тебя есть и более суровые желания, чем это, — ответил Рох, и в глазах его было странное выражение. Много странного было в нем во время этой поездки, даже этой ночью. Рох был спокойным, веселым, и часто это был Рох, а часто — нет. Возможно, и эрхендимы не до конца понимали его. Если кто и подозревал что-то, так это Мерир. И, возможно, Шарн, которому тоже было известно, кто такой Рох.

— Думаете, я не понимаю, какую боль он испытывает? — спросил Вейни. — Но в этой боли — и моя вина.

— Мы не можем рисковать, пока Огни не угаснут, — сказала Моргейн. — А кто из нас прав, выяснится только потом.

— Когда вам ничто не будет угрожать?

— Когда мне ничто не будет угрожать.

Наступила долгая пауза.

— Никогда я не позволяла себе прислушиваться к голосу не разума, а сердца. Такова моя натура, Вейни. Но если я причиню вред этому человеку, ты возненавидишь меня, повинуясь при этом голосу сердца, а не рассудка. А я рисковать не могу. Я должна оказаться права. Не могу сказать, что испытываю к Роху неприязнь — но только когда Огни погаснут, пусть… Я надеюсь, он окажется бессилен.

«Я знаю, что написано рунами на этом лезвии», — вспомнил Вейни. Это поразило его, как гром с ясного неба. Это были слова Роха, сказанные ему, когда его разум был помутнен от акила. Теперь он совершенно отчетливо вспомнил их.

— Он знает многое, — хрипло произнес он. — По крайней мере, часть знаний Подменыша для него не тайна.

Мгновение она смотрела на него с изумлением на лице, а затем опустила глаза и прошептала что-то на своем языке.

— Итак, я убил его, — сказал Вейни. — Сказав вам это, я убил его.

— Честь нхи, — произнесла она, усмехнувшись.

— Отныне я не смогу спать спокойно.

— Ты тоже служишь чему-то большему, чем просто самому себе.

— Да, и это почти такая же преданность, как ваша по отношению к той вещи, которую вы носите с собой. Возможно, именно поэтому я всегда понимал вас. Старайтесь держать Подменыш подальше от Роха. Если что произойдет, я сделаю то, что должен буду сделать.

— Я не могу требовать от тебя этого.

— В данном случае, лио, это решать мне.

Она сложила руки и положила на них голову.

Свет постепенно угас. Они молчали и не спали, пока угли в очаге не потухли. Наконец Вейни заснул, сидя, свесив голову на грудь.

Утром они проснулись поздно. Эрхендимы не спешили будить их, но когда завтрак был готов, они вышли из шатра, и Моргейн облачилась в белые одежды, а Вейни — в одеяние, предоставленное ему эрхендимами. Рох по-прежнему держался на отдалении, не ел, хотя стражники принесли ему еду и убеждали подкрепиться. Он выпил немного воды и сидел, склонив голову на руки.

— Мы возьмем Роха, — сказала Моргейн Мериру и остальным, когда они позавтракали. — Наши с вами пути теперь расходятся, но Рох должен поехать с нами.

— Как скажешь, — сказал Мерир. — Но до Огней мы вас лучше все же проводим.

— Будет лучше, если мы поедем одни. Оставайтесь здесь, лорд. Мирриндяне и эрхендимы нуждаются в вашей заботе. Объясните им, почему мы так и не вернулись.

— Есть один мальчик по имени Син из Мирринда, который хочет стать кемейсом.

— Мы знаем о нем.

— Обучите его, — попросил Вейни старого эрхендима. Он увидел, что в глазах кел появился теплый огонек.

— Да, — сказал Шарн, — мы обучим его. Огни угаснут, но эрхендимы останутся.

Вейни удовлетворенно кивнул.

— Мы с Сизаром поедем с вами, — сказал Леллин. — Не до самых Огней, а просто какое-то время. Через наши леса проехать непросто, и…

Моргейн покачала головой.

— Нет, вам надо охранять Шатан. Мы поедем одни. Вы уже сделали для нас все, что могли.

«А как же Рох?» — был немой вопрос в глазах эрхендимов. Затем на лицах их отразился страх.

— Нам пора, — сказала Моргейн. Она сняла с шеи золотой медальон на цепочке и вернула его Мериру. — Это был великий дар, лорд Мерир.

— Он заслужила та, которую мы не забудем.

— Мы не просим у тебя прощения, лорд Мерир, но о некоторых вещах мы сожалеем.

— В этом нет нужды, леди. Мы воздадим в своих песнях почести вам и вашему кемейсу, до тех пор, пока песни будут звучать из уст эрхендимов.

— Это великий дар, лорд.

Мерир наклонил голову, затем положил руку на плечо Вейни.

— Кемейс, когда будешь готов к пути, возьми себе белую лошадь. Никто из наших коней не сравнится с ней.

— Лорд, — сказал он, пораженный и тронутый. — Это же ваша лошадь!

— Она праправнучка той, что когда-то была моей. Я очень дорожу ею — и потому дарю ее тебе. Ты будешь заботиться о ней, я знаю. Сбруя на ней тоже твоя. Зовут эту лошадь Эрхин. Она будет носить тебя долго и верно. И вот еще, — сказал он, вкладывая в его руку коробочку с маленьким алмазом эрхе. — Все эти Огни погаснут, когда исчезнут Врата. Но если твоя госпожа позволит, я дарю тебе это. Не оружие, а просто средство защиты и способ для тебя найти к ней путь, если ваши дороги разойдутся.

Вейни взглянул на Моргейн, и она кивнула.

— Лорд… — сказал он и хотел опуститься на колени, чтобы поблагодарить, но старый кел удержал его.

— Нет. Мне недолго осталось жить. Мы будем чтить тебя, кемейс. И когда наши дети давно обратятся в прах, ты и твоя леди, и мой маленький подарок… будут сопровождать тебя в пути, который тебе еще суждено пройти. Доброй вам дороги. Я буду вспоминать вас до самой смерти. И эти воспоминания будут доставлять мне радость.

— Прощайте, лорд.

Мерир кивнул и, отвернувшись от них, велел эрхендимам собирать лагерь.

Они приготовились к отъезду, облачившись наполовину в свои, наполовину в подаренные им эрхендимами доспехи, и у каждого из них был добрый шатанский лук и колчан, полный стрел с коричневым оперением. Только Рох остался безоружным: Моргейн сняла тетиву с его лука и привязала ее к седлу, а меч его отдала Вейни.

Рох не выглядел удивленным, когда ему сказали, что он поедет с ними.

Он поклонился и забрался на гнедого жеребца, предоставленного ему эрхендимами. Движения еще давались ему с болью, и он пользовался меньше левой рукой, чем правой, даже когда оказался в седле.

Вейни сел на белую Эрхин и осторожно подвел ее к коню Моргейн.

— До свидания, — сказал Мерир.

— До свидания, — вместе сказали они.

— Прощайте, — сказал Леллин, и они с Сизаром отвернулись, а затем и Мерир. Шарн помедлил.

— Прощайте, — сказал им Шарн и посмотрел на Роха. — Прощай, кайя Рох…

— Спасибо вам за доброту, Шарн Тиоллин.

Затем Шарн отъехал, а с ним и остальные эрхендимы. Они направились к северу.

Моргейн пришпорила Сиптаха и поскакала на север, не слишком спеша, ибо Огни не должны были погаснуть до заката и впереди у них был целый день.

Время от времени Рох оглядывался назад, и Вейни тоже, пока эрхендимы не исчезли вдали. До тех пор никто из них не произнес ни слова.

— Вы не возьмете меня с собой за Врата, — сказал Рох.

— Не возьмем, — сказала Моргейн.

Рох медленно кивнул.

— Я ждала от тебя объяснений, — сказала Моргейн.

Рох пожал плечами и некоторое время не отвечал, но по лицу его текли струи пота.

— Мы старые враги, Моргейн, принятая в род Кайя. Почему — я никак не мог понять до недавнего времени, до Нихмина. Теперь я наконец понял твою цель. В чем-то она меня успокоила. Я удивлялся только тому, почему ты сохранила мне жизнь. Неужели ты передумала? Мне не верится, что ты могла изменить свои намерения.

— Я уже говорила тебе. Мне не доставляет удовольствия убивать.

Рох рассмеялся, затем запрокинул голову, прикрыв от солнца глаза. Он улыбался, глядя на них.

— Благодарю, — сказал он. — Так, значит, ты ждешь решения от меня. Ты когда-то велела Вейни сохранить мой клинок. Если ты отдашь его мне здесь — вдали от Врат — я смогу использовать этот дар по его назначению. Но там, в том месте… я не могу тебе поручиться, как я поведу себя там. Там творятся такие вещи, вспоминать о которых мне вовсе не хочется.

Моргейн натянула поводья. Вокруг них была только трава. Врат было еще не видать, но не видать уже было и леса — ничего живого поблизости. Лицо Роха выглядело совсем бледным. Она протянула ему костяную рукоять его собственного Клинка Чести. Он поцеловал его, сунул в ножны. Она отдала ему лук и его собственную последнюю стрелу и кивнула Вейни: — Верни ему меч.

Вейни повиновался, и тут же с облегчением увидел, как чужак исчез и с ними остался только Рох. Лицо Роха было печальным и понимающим.

— Я не буду говорить с ним прямо, — сказала Моргейн за спиной у Роха. — Мое лицо будит в нем воспоминания. Пожалуй, лучше, если он будет смотреть на меня как можно меньше. Знаешь ли ты, кто он сейчас, Вейни?

— Да, лио. Сейчас он стал самим собой. Да и был, мне кажется, самим собой в большей степени, чем вам казалось все это время.

— Но тогда, с тобой, в Шатане… И в какой-то мере — сейчас… Я для него самая нежелательная спутница. Я — единственный, кто враг и Роху, и Лиллу. И потому он не может ехать с нами. Кайя Рох, ты хранишь знания, из-за которых тебя опасно оставлять здесь. Ты можешь вновь оживить Врата в этом мире и загубить все, что мы сделали.

Он покачал головой.

— Нет. Сомневаюсь, что я способен на такое.

— Это правда, кайя Рох?

— Правда или нет — я не знаю. Это просто наиболее вероятно.

— Тогда я предоставляю тебе выбор. Если у тебя есть силы, чтобы расстаться с жизнью — сделай это. Для Шатана это будет самый безопасный вариант. Но если ты чувствуешь, что сможешь продержаться остаток своих лет, — выбери Шатан.

Он осадил коня и посмотрел на нее с ужасом на лице.

— Я не верю, что ты можешь предложить это.

— Мы с Вейни без затруднений сможем добраться отсюда до Врат. Мы будем следить за тобой, пока ты не скроешься за горизонтом, а потом полетим как ветер, и ты не сможешь догнать нас. Это избавит нас от одной неприятной возможности. Но о другой, о той, которая может грозить Шатану — о ней должен позаботиться кайя Рох. Я знаю, что Рох не может желать зла этой земле.

— Ты считаешь, что я для этого достаточно силен? — спросил Рох.

— Шарн будет рад, когда увидит тебя, — сказала Моргейн. — А мы с Вейни будем завидовать твоему изгнанию.

Лицо Роха просветлело, он порывисто развернул коня и поехал… но тут же остановился, поклонился Моргейн, не слезая с седла, затем подъехал к Вейни и обнял его.

В глазах его были слезы. Вейни тоже плакал — в такие минуты это позволительно и мужчинам.

Рука Роха нащупала узел воина у него на затылке.

— Коса кайя, — сказал Рох. — Тебе возвращена честь, нхи Вейни. Я рад этому. А ты вернул мне мою. Говоря откровенно, я не завидую твоему пути. Но благодарю тебя, кузен, за многое.

— Тебе будет нелегко.

— Я клянусь тебе, — оказал Рох, — и я сдержу свою клятву.

Он отъехал и вскоре растворился в дали, залитой солнечным светом.

Сиптах рысил подле Эрхин, ведя себя спокойно и без опаски.

— Благодарю вас, — сказал Вейни.

— Я боюсь, — сказала Моргейн подавленно, — что это самое безумное, что я сделала за всю свою жизнь.

— Он не причинит вреда Шатану.

— И еще я взяла с эрхе клятву, что, пока они живы, они будут охранять Нихмин.

Он поглядел на нее, удивленный, что она предпочитала держать это от него в секрете.

— Даже благодеяния мои не обходятся без взаимных расчетов, — сказала она. — Ты ведь знаешь эту мою черту.

— Знаю, — кивнул он.

Рох уже совсем скрылся за горизонтом.

Они скакали по равнине, золотая трава шуршала под копытами коней.

Вскоре показались Врата, опалово мерцающие в свете дня.

ЭПИЛОГ

Стояла поздняя весна, зеленая трава покрывала равнину Азерот, и ковер этот пестрил золотом и белизной полевых цветов.

Для эрхендимов место это было непривычным.

Четыре дня назад два всадника отъехали от края Шатана, направляясь к этому месту, где земля была плоской и пустой и откуда во все стороны не было видно леса. У них возникло ощущение наготы, неприкрытости от глаз весеннего солнца.

Когда они добрались до своей цели, их все больше одолевало одиночество.

Жуткие и неестественные, Врата высились над равниной. Когда они подъехали ближе, лошадиные копыта застучали по камням, поросшим высокой травой, по кускам полусгнившего дерева, оставшимся от огромного лагеря, который стоял когда-то на этом месте.

Они проехали почти за самые Врата, от которых через столь короткий срок остались только огромные камни. Быстрота этого разрушения вызывала у них дрожь.

Кемейс спешился — невысокий человек, с посеребренными сединой темными волосами, с железным кольцом на пальце. Он заглянул за Врата, где были только трава и полевые цветы, и долго смотрел, пока к нему не подошел эрхин и не положил руку ему на плечо.

— Как все это было? — вслух поинтересовался Син. — Как все это было, Эллюр, когда они куда-то вели?

У кел не было ответа. Он стоял и смотрел, его серые глаза были задумчивы. Наконец он сжал плечо Сина и повернулся. К седлу Сина был привязан длинный лук. Эллюр отвязал его и передал Сину.

Син взял старый лук, взял его в руки, благоговейно погладил темное незнакомое дерево, осмотрел оружие, которого никогда не изготовляли в Шатане, и с большим трудом натянул его. Трудно было понять, можно ли из него еще стрелять — хозяин давно не брал его в руки. Но у них была одна стрела с зеленым оперением, и Син вложил ее в тетиву. Оттянул до конца и нацелил в солнце.

Стрела взлетела в небо и исчезла из виду.

Он расслабил лук и положил его под аркой Врат. Потом отошел на несколько шагов и остановился, чтобы посмотреть на них в последний раз.

— Пойдем, — торопил его Эллюр. — Син, не горюй. Старый лучник не желал этого.

— Я не горюю, — сказал Син, но глаза его увлажнились, и он вытер их.

Он повернулся и, вскочив в седло, отъехал. Эллюр двинулся за ним. Лишь через четыре дня они окажутся в спокойствии родного леса.

Эллюр однажды оглянулся, но Син — ни разу. Он сжимал в кулаке кольцо и смотрел только вперед.

ВРАТА ИЗГНАННИКОВ

ПРОЛОГ

Первые Врата были найдены расой кел на безжизненной планете их родной солнечной системы.

Кто создал их, какая судьба постигла творцов — этого кел так и не узнали. И не пытались узнать. Им достаточно было тех великих перспектив, которые открывали перед ними Врата, путей к безграничной власти и свободе, возможности кратчайшим путем пересекать пространство, совершать прыжки с планеты на планету, со звезды на звезду, чтобы переносить во все достижимые места технологию Врат и устанавливать связь. Врата были построены на каждой планете кел, и возникла транспортная сеть, действующая в мгновение ока и связывающая воедино бескрайнюю космическую империю.

Это и стало причиной их гибели. Ибо Врата открывали пути не только в Пространстве, но и во Времени, как вперед, так и назад по путям развития миров и звезд.

Новообретенная расой кел власть выходила за пределы их воображения; они стали свободны от времени. Их планеты изобиловали трофеями дальних путешествий — зверями и растениями, и даже подобными кел существами. Они творили красоту и чудеса и уносились вперед во времени, чтобы посмотреть, как развиваются цивилизации, основанные ими — в то время, как их подданные жили в реальном времени и умирали через положенный срок, не допускаемые к той свободе, которую могли бы дать им Врата.

Реальное время стало для кел слишком скучным. Знакомое настоящее, нудный быт и повседневная текучка стали казаться тюрьмой, в которой ни один кел не мог долго просидеть, а будущее… оно обещало спасение от этого. Хотя совершившим путешествие в будущее не было пути назад. Возвращение было слишком опасным, чреватым многими нежелательными последствиями. Существовал огромный риск необратимого изменения самой реальности. Лишь будущее всегда оставалось открытым… и все кел ушли.

Некоторые пошли еще дальше, понадеявшись на Врата, которые на самом деле могли уже и не находиться там, где им полагалось быть. Остальные полностью лишились мужества и изверились в дальнейшем будущем, и уже не торопились покидать обжитое место, пока их не охватывал ужас, беспокойство за судьбу настоящего, в которое прибывали все новые и новые толпы из далекого прошлого. Вся реальность была охвачена чем-то вроде завихрений.

Возможно, некоторые смельчаки отважились вернуться в прошлое, а может быть, запутанность переполненного будущего стала чрезмерно велика. То-что-должно-быть и То-что-было перемешались. Кел сходили с ума, видели то, чего нет, вспоминали то, что никогда не случалось в существовавших мирах.

Время вырвалось из-под их власти. Завихрения сменились грандиозными вихрями, структура пространства-времени не выдержала перенапряжения, затряслась, сжалась и разлетелась на куски.

Всем мирам кел пришел конец. Остались только обломки их прошлой славы — камни, где-то неподвластные самому времени, а в других местах страдающие от него… планеты, где ухитрилась возродиться цивилизация, и миры, где жизнь полностью исчезла и остались только руины.

Остались Врата, ведь они за пределами пространства и времени… да, они устояли.

Уцелели немногие кел, вспоминающие прошлое, или то что могло быть прошлым.

И, наконец, в мир пришли люди, исследовавшие огромную темную пустыню, в которую превратились миры кел. И они нашли Врата.


Люди были здесь и раньше, слуги кел, обреченные на вымирание. Люди заглянули во Врата и испугались того, что увидели: могущества и запустения. Ровно сто вошли во Врата, и были среди них мужчины и женщины, и пришлось им забыть о возвращении. Они могли идти только вперед, и они навсегда закрыли за собой Врата, уничтожая их одно за другим, расплетая смертоносную паутину, сотворенную кел… они шли к Последним Вратам на краю времени.

Мир за миром они закрывали Врата… но уменьшились при этом числом, и жизнь их стала необычайной, растянулась на тысячелетия реального времени. Некоторые из них пережили второе и третье поколение, а некоторые сошли с ума.

Затем они начали проникаться отчаянием, полагая, что вся их борьба безнадежна, ибо если оставить хотя бы одни Врата, все может начаться сначала; всего лишь одни незакрытые Врата могут перечеркнуть плоды усилий всех их жизней и сделать бессмысленными все их жертвы.

Под воздействием этого страха они создали оружие, которое только Врата могли разрушить, ибо питалось оно их силой: оружие для своей защиты и, одновременно, хранилище знаний о Вратах — все, что было им о них известно. Апокалиптическая сила против парадоксальных Последних Врат, за которыми никакого дальнейшего пути не было — или же скрывалось нечто чернее любого ночного кошмара.

Их оставалось лишь пятеро, когда было создано это ужасное оружие.

Но лишь один уцелел и смог обладать им.

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Видение лошадей, одна серая, другая звездно-белая, обе снаряжены для войны… один всадник темный, другой — белый, скачущие через неизвестность и ночь…

* * *
Серые тени рассвета; лошади и всадники появляются на кряже над рекой, скрытые туманом. Они опускают копья пониже и, как в кошмарном сне, все одновременно кидаются в атаку. Это засада, и ниже их, через осоку, спокойно едут всадники, люди Ичандрена, их оружие лежит на седельной луке. Ичандрен смотрит вверх, ошеломленный первым слабым криком, а потом на них сверху, через утренний туман, обрушивается гром, и из дымки появляется колючая изгородь из концов копий. Договор нарушен, долина стала ловушкой, призрачные всадники несутся с каждого склона.

— Назад! — кричит Ичандрен, поворачивая лошадь.

Большинство его людей успело только вскрикнуть и умереть, пронзенные копьями, и лишенные всадника лошади бегут, поднимая брызги, по поросшим камышом и осокой берегам. Туман полон теней, теней врагов, люди в замешательстве, только маленькие группки бьются, не видя друг друга. Каждый звук искажается, эхо от смеси команд, криков и звона оружия гуляет по холмам.

Кто-то пытается ускакать; но из тумана позади них появляются новые тени, звук рогов добавляется к неразберихе бою. Ичандрен выкрикивает команды, но все бесполезно, врагов слишком много, а его голос теряется в суматохе боя.

В отчаянии он собирает вокруг себя всех, кого может, поворачивается и скачет обратно тем же путем, которым пришел, в мир теней и призраков.

* * *
В опаловом сиянии рассвета, в тумане, стрелы черным снегом падают на тело и сталь, гремят о деревянные щиты, прониют через каждую щель в доспехах. Удар за ударом, молот не переставая бьет по наковальне. Лошади кричат и падают, железными копытами сокрушая раненых и убитых. Люди пытаются спастись бегством, вырваться из-под взгляда безжалостных всадников.

Но надежды нет. Ичандрен попал в засаду. Хитреца-Лиса перехитрили, и вражеские всадники замкнули круг, добивая тех немногих, кто ускользнул от стрел.

Но большинство собралось вокруг Ичандрена, их лошади были убиты, а они сами ранены.

Стрелы кончились. Наконец мечи против мечей, люди против людей. Люди Ичандрена против тех, кто продал душу Морунду.

— Брон! — кричит Чи ап Кантори, увидев, что его брат упал, его место в защитном кругу опустело и к нему немедленно качнулись гребни шлемов людей Морунда. Вокруг Ичандрена собрался клубок отчаявшихся людей; Чи пытается сдвинуться на несколько футов и умереть, защищая тело брата, потому что не все ли равно где умирать: их защитное кольцо прорвано и сейчас их всех расстреляют из луков.

Но тут позади него раздался гром. Чи повернулся, поднимая меч, но их было только двое, в шлемах и с масками на лицах. Они, грохоча, шли к нему через ручей, бросая в воздух водяную пыль, освещенную первыми лучами солнца.

* * *
Третий шаг, серая лошадь и белая, горделиво медленно и неумолимо, как судьба…

* * *
Мрачная процессия достигает места казни, смертоносной земли. Им пришлось пошагать, последним оставшимся в живых после битвы у ручья Гиллина. Но Ичандрена среди них нет. Голова лиса насажена на копье за воротами замка Морунд, выражение ее лица странно спокойно, особенно учитывая то, что ему пришлось перенести; и теперь вороны клюют ему глаза, как эти вороны и коршуны сделали со многими-многими другими.

Вороны-падальщики взлетают в воздух и здесь, в конце всех дорог, черные силуэты на фоне бледного больного солнца, глухие удары испуганных крыльев напоминают грохот копыт по песчаной…

Но этот день окончился, Ичандрен мертв, его люди видели, как он умирал, видели и то, что с ним делали перед этим, так что смерть стала для него избавлением.

Теперь их черед. Потревоженные птицы опять садятся на поля, и только один-единственный ворон с важным видом вышагивает по краю дороги.

— Стой! — кричит лорд Гаулт, Гаулт ап Месиран, но это не тот Гаулт, которого знал Ичандрен, брат по оружию, которому он безоговорочно доверял. Это совсем другое создание, которое нынче захватило власть над Крепостью Морунд. Ему служат кел, хотя волосы Гаулта темные, как у людей, он силен телом и очень высок, просто громаден; его люди боятся даже находиться рядом с ним. Вот каким он стал. Именно Гаулт привел сюда пленников, в то место, где собираются вороны, где растут странные, перекошенные деревья. Он неспроста выбрал его. Недалеко отсюда, за изгородью, начинается по-настоящему странный лес: в нем нет животных, и даже птицы не летают над его сердцем. И из этого места Гаулт правит всем югом.

Все, дальше они не пойдут, потому что здесь то самое место, где Гаулт расправляется с врагами, где кончаются закон и разум. Лошади шарахнулись и заржали, почувствовав запах падали. Белые обломки костей, растащенные хищниками, мусор, запорошенный пылью, дорога взбирается на лысый холм — а там столбы и рамы, торчащие в небо, некоторые пустые, а к некоторым еще привязаны скелеты, сохранившие клочья плоти.

Пленники, пошатываясь, идут навстречу судьбе, а на них обрушиваются ругательства и удары, еще более жестокие чем те, от которых они страдали раньше, потому что стражники боятся этого места и хотят как можно скорее убраться отсюда. Пленники идут, смущенные и растерянные; они карабкаются на холм, доходят почти до вершины, и тут что-то — то ли мужество, то ли обломок черепа, попавший под ногу, то ли черный взгляд глаз-бусинок ворона, на мгновение переставшего клевать труп — разрушает чары, ломает строй, и один из них пытается сбежать. Всадники мгновенно догоняют его, два воина поднимают кричащего человека в воздух и швыряют на верхушку холма. Другие всадники, с копьями и дубинами, обрушивают град ударов на беглеца, а то, что осталось, волокут к столбам.

Лорд Гаулт на огромной чалой лошади поднимается на гребень вслед за ними. — Я не бросаю вас на произвол судьбы, — говорит он, копыта его лошади крушат пустые черепа. — Я оставляю вам еду. И много воды. Разве я могу сделать что-либо еще?

Чи ап Кантори слышит его голос, но смутно, среди множества других голосов, потому что палачи, покончив с Эранелом, ап Кнари, Десиндом и рыжим Фальвином, самым младшим двоюродным братом Ичандрена, как раз взялись за него. Он пытается сопротивляться, как он делал по дороге сюда, но на него опять обрушиваются удары древками копий, он сдается и прекращает бороться, ему остается только ждать того, что враги с ним сделают. Запах трупов повсюду, в руки впиваются острые обломки костей, он лежит в грязи, глядя в белое небо, в котором горят огни и носятся тени дьяволов, потом его хватают, волокут по дороге и приковывают к раме. Да, даже когда они уйдут, от этих кандалов не избавиться.

Кто-то ругается. Чи узнает Десинда по голосу, отдаленному и неестественному. Потом раздается смех Гаулта. Дыхание Чи восстановилась, тени дьяволов исчезли, он крутит руками, натыкаясь на кости, и проверяет цепи. В конце концов, убедившись, что цепи прочнее некуда, а всадники только развлекаются, глядя на его попытки, он валится на землю возле столба, к которому прикован.

Рядом с каждым из них стоит мех с водой. И немного еды. Лорд Гаулт желает им всего хорошего, потом уезжает со своими слугами.

Каждый из осужденных прикован одинаково, голенью к потрепанному погодой столбу. Цепь ровно такой длины, чтобы они не могли дотянуться друг до друга, как бы не старались. Руки не связаны, им даже оставили оружие, но это продлит их жизнь ненадолго.

Вечером приходят волки, ожидавшие добычу. Они уже давно знают, чего надо ждать, когда появляются всадники. Волки не спешат. Это полукровки, в каждом из них есть много собачьей крови. Они глядят собачьими взглядами и ползут вперед, как псы у камина в поисках вкусной косточки, но с хитростью и показной храбростью, которой нет ни у одной собаки. Они отступают, когда в них кидают обломками костей или даже пригоршнями пыли, отпрыгивают от криков или угроз, но долгими ночными часами они подкрадываются все ближе и ближе, пока, наконец, некоторые из них, высунув языки, не оказываются совсем рядом с линией пленников, и начинают наскакивать на людей, проверяя, достаточно ли те ослабели или решили сдаться.

На второй вечер их терпение вознаграждается. Те, кто не сдался, получают некоторую передышку, пока ужасные звуки несутся от других столбов, где волки дерутся между собой за куски плоти и хрустят костями.

Оставшуюся часть ночи волки — и люди — отдыхают.

* * *
Лошади скачут по миру, серая в яблоках и белая, окруженные опаловым мерцанием, шаг за шагом. Их копыта едва касаются гниющих листьев лесистых верхушек холмов, ноги вытянуты — как и всадники, они ошеломлены окружающим миром и им холодно от пронизывающего ветра.

Всадники не сдерживают их. Они не знают, где находятся… но им это не в первый раз.

* * *
Лучи солнца падали на рощи странно выглядящих молодых и старых деревьев, непрекращающийся ветер качал стволы из стороны в сторону… много раз они видели такие места, и только что прошли через ворота, торчащие в небо из вершины холма над ними, могущественные, источающие злую силу в душный воздух.

Лошади, убежав от наводящего ужас места, поскакали медленнее, деревья стали расти гуще, вскоре они неспешно ехали по лесу, в котором среди деревьев стояли камни, в полтора раза выше, чем всадник, сидящий на коне. Лошади фыркали, знакомясь с чужим миром и его запахами, но всадники ехали молча.

Со временем лошади решили остановиться, всадники не возражали и продолжали изучать мир, слушать шепот ветра и веток, и глядеть, впитывая в себя это странное искалеченное место.

— Мне здесь не нравится, — сказал Вейни, дернув плечами, и наклонился вперед в седле.

Лошади: серая в яблоках и белая, разнополые, как и всадники; Моргейн в черном и серебряном, Вейни в сером и зеленом, у нее волосы белые, как у кел, у него обычные человеческие, светло-коричневые под остроконечным стальным шлемом, вокруг которого обвязан белый шарф… так они выглядели. Они ничего не знают об этом мире, но тут должна быть дорога, которая поведет их — и они верят, что опять найдут ее: что бы кел не строили, они всегда делали это одинаково, по одному и тому же образцу. Самое главное они сделали: вырвались из Ворот и их сумятицы, пересекли пропасть и оставили за спиной пустоту, этот холодный кошмар, который теперь лежит между ними и вчера — и одни Небеса знают, как давно было это «вчера».

Они в доспехах и вооружены. Моргейн — госпожа, Вейни — вассал; она была тем, кем она была, а он — Человеком: так обстояли дела.

— Мне все равно, — ответила Моргейн, заставляя серого жеребца пойти вперед неторопливым осторожным шагом.

Вернуться они не могли. Никто из них и не собирался. Вейни бросил быстрый взгляд назад, где тонкие, изогнутые спиралью деревья уже скрыли из виду большую арку, которая и была Вратами келов — чуть-чуть другими, чем те, которые они видели, но очень похожими на Врата, которые он знал очень хорошо, в мире, похожем на этот; он слишком хорошо знал его, знал и редкие листья, которые росли унылыми пучками на концах веток, освещенные тусклым и (как он решил, и время доказало, что он оказался прав) садящимся солнцем.

Врата, стоящие позади, были по-прежнему могущественны: воздух вокруг них мерцал и они излучали силу, но даже они не могли перенести их назад, или туда, куда им надо было идти, не могли подсказать направление. Впрочем сейчас было только одно направление — вниз по склону, от одного стоячего камня к другому, между деревьями, такими же омерзительными, как и ощущение, разлитое в воздухе.

Жизнь здесь — борьба. Тот, у кого есть ноги, убегает; тот у кого есть корни, вырастает странным и перекошенным, от деревьев до кустов, с ветками узловатыми и измученными, с деформированными и, зачастую, свернувшимися листьями. Лошади насторожили уши и время от времени встряхивали ими; скорее всего, все дальше и дальше удаляясь от холма с Вратами, они чувствовали в воздухе то, что заставляет волоски вставать на теле и слышать звуки, которых нет.

Они проехали через сумятицу камней и деревьев, и в конце концов оказались перед остатками каменных стен, из которых росли перекошенные молодые деревца; ни одно из деревьев не достигло зрелости, но многие из них уже лежали на земле, сломанные ветром и гниющие.

Вейни внимательно глядел вокруг, пока его белая кобыла плясала и вздрагивала под ним, ее быстрые нервные шаги звенели по наполовину похороненной мостовой, эхо от них время от времени звучало в унисон с шагом железных подков серого жеребца. — Здесь было что-то вроде крепости, — прошептал он, и нервно прервал сам себя, как всегда забыв в подобные мгновения, что его душа проклята.

— И большой, — ответила Моргейн, то ли гадая, то ли точно зная; Вейни мигнул и опять поглядел кругом, пока лошади шли неспешным шагом, а разрушенных стен становилось все больше и больше. — Похоже, мы нашли наш путь.

Копыта по камню. Похороненная мостовая. Вейни думал о том Пути, который принадлежит всем местам, всем воротам, всем небесам: есть только один Путь, и любые ворота неизбежно приводят на него.

— Ни единого признака людей, — прошептал он.

— Возможно их и нет, — ответила Моргейн. — Но возможно есть.

Ничего не понятно. Он оглядел развалины взглядом опытного воина, отыскивая ориентиры, места, которые он мог бы выделить из этой неразберихи темно-желтых и белых камней. Плоские, ничем не примечательные участки, и более узкие места, где остались фундаменты домов, мастерских, складов. Люди — несметное количество людей должно было жить в этом месте, и заниматься своими делами; но сколько же земли они должны были обрабатывать, чтобы накормить такое число людей в такой суровой местности, или они жили войной и разбоем? Тогда мира здесь не могло быть.

Вейни попытался представить себе здания, которые стояли на месте ближайших руин, из голых фундаментов поднялись дома, которые (он ничего не мог поделать с собой) очень напоминали крепость, казармы и дома для гостей Ра-Мориджа в далеком Эндар-Карше, такой же вымощенный булыжником дворик, в центре которого всегда была лужа, в которую слуги выливали грязную воду. Перед его мысленным взглядом стояли серые булыжники, а не желтый камень, по которому ступали копыта белой кобылы — болезненное прикосновение родного дома, как бы плохо ему не было, когда он жил в нем.

Он вспомнил другие переходы через ту пропасть, через которую они только что прошли, ночь, когда он увидел две луны и странно искаженные созвездия; той ночью он впервые увидел море черной воды среди тонущих холмов; взошел рассвет и показал ему землю, где не было ни одной горы, тоже в первый раз в жизни, горизонты, убежавшие в бесконечность и небо, упавшее под собственной тяжестью.

Вейни мигнул, и опять ясно увидел руины, разоренные и заброшенные; крики птиц оживили еще свежие воспоминания, его охватило предчувствие опасности, рядом море и резкие крики серых чаек, а им грозят неестественно большие луны.

Он моргнул в третий раз, и оказался в лесу, в небе с криками метались черные вороны, а в камнях не было никакой угрозы.

Позади них только пыль, друзья давно мертвы, все, кого они знали, изменились и до них невозможно дотянуться, хотя боль от расставания с ними свежа, как это утро и остра, как нож. Он попытался стать таким же мудрым, как его госпожа и не думать об этом.

Они перевалили через плечо холма, руины и лес уступили место пустым равнинам справа и садящемуся солнцу слева. Где-то за холмами завыл волк.

Моргейн ослабила кольцо на перевязи меча, и оружие с рукояткой в виде дракона соскользнуло со спины набок.

Этот меч, у него есть имя: Подменыш. Собственный клинок Вейни, безымянный, из простой эрхендимской стали. Кроме меча у него есть лук, тоже сделанный эрхендимами, колчан добрых стрел, и камень рядом с сердцем, в маленькой серой коробке, которую подарил ему великий лорд — как воспоминание, и это было совсем недавно. Но миры сдвинулись, мертвые стали пылью; а они оказались в месте, где этот маленький ящик стал не большим утешением, чем злокозненный клинок, принадлежащий его госпоже, на рукоятке которого лежала ее рука.

На горизонте взлетели птицы, черные пятна на фоне садящегося солнца; в этот час птицы должны собираться стаями и улетать, но на пустых холмах собрались совсем не полезные полевые птицы.

— Смерть, — прошептала Моргейн. — Падальщики.

Опять завыл волк опять, другой ответил.


Опять сумерки, желтоглазые и перекошенные, Чи ап Кантори заставил себя встать на колени и собрать все оружие, которое у него есть: человеческую кость в одну руку, и несколько звеньев ржавой цепи в другую; потом он заставил себя встать на ноги и опереться спиной о столб, в который от его попыток и трения цепи уже образовалась впадина, но недостаточно глубокая. Железо держится. Еда кончилась, из меха он только что выдавил последние капли воды.

Сегодня ночью все кончится, подумал он,так что следующего дня ему не увидеть, и он не будет лежать здесь, страдая от жары и жажды, слушая сухой шорох крыльев, хлопанье и удары, и чувствовать трупный запах, а клюв стервятника будет рыться в костях, в поисках оставшейся плоти. Сегодня ночью он не будет достаточно быстр, челюсти прокусят его броню, а быстрые стремительные лапы, которые кружили вокруг него последнюю ночь, найдут горло и покончат с ним. Все, кроме него мертвы, последним погиб Фальвин. Стая оттащила тело Фальвина так далеко, как позволяла цепь, и разорвала его, ссорясь и дерясь из-за каждого куска, а он, Чи, лежал около столба, который стал опорной точкой и центром его существования. Они растерзали даже броню, остались только тряпки между голыми костями; днем волкам помогали вороны, так что теперь от Фальвина не осталось ничего, кроме костей и огрызков плоти, возможно слишком маленьких, но они довольны и этим.

— Ублюдки, — опять поддразнил он их, но его голос мало чем отличается от их карканья, ничего нельзя разобрать. Ноги болят так, что, как кажется, все сухожилия перерезаны, зрение то уходит, то возвращается. Он уже не помнит, почему он должен сражаться. Но он не отдаст им свою жизнь задаром, они дорого заплатят за нее; не сделает он и то, что сделал ап Кнари, который, отдав свою воду и еду Фалькону, сел и стал ждать смерти. Ап Кнари потерял сына у ручья Гиллина. А потом волки убили его самого, как и многих других. Чи тоже тосковал по брату, павшему у ручья. Но не собирался сдаваться. Все эти дни, час за часом, он тер цепью по столбу, протаскивал ее вперед и назад; пока волки дрались над телом Дезинда, он вытянулся на земле настолько, насколько позволили ржавые звенья, протянул как можно дальше руки и ремнем зацепил несколько костей предыдущей жертвы — теперь это его защита и надежда на свободу. Чи сражался со столбом со всей своей тающей силой, напрягал ноги и руки, надеясь, что его вес может заставить столб сломаться там, где он уже немного износился, где к нему прикреплена цепь; но столб стоял, твердый как скала, в которую был вделан: это был потрепанный погодой дуб, и он не треснул.

Черногривый волк подбежал поближе, разинул пасть — отвлекает внимание. А потом волчица, с обрубленным ухом, бросилась на него сбоку. Да, он уже видел это раньше и знает ее трюки. Чи повернулся и махнул цепью, Обрубленное Ухо увернулся; потом на Черную Гриву и Серого — он дал имена им всем. И выдавил из себя скрипучим, как у ворон, голосом. — Эй, сука, попробуй опять. Давай поближе…

На этот раз они напали парами и тройками. Чи стоял, прижавшись спиной к столбу, правая ступня больше не хотела служить ему, от цепи она распухла внутри сапога, бесчувственная вещь на конце ноги. Туда, со скоростью змеи, прыгнул волк и схватил ее зубами. Чи замахнулся на него цепью, а потом ударил зазубренной костью прямо в плечо, и почувствовал, как она ударилась о плотную шкуру и кость. Челюсти сомкнулись на броне, прикрывающей колено и локоть, зубы щелкнули прямо перед лицом, волк с визгом отпрыгнул, когда он махнул цепью на то небольшое расстояние, на которое мог достать. Стая сомкнулась вокруг него рычащим водоворотом, потом удар крыльев и гром налетающих всадников — он увидел их, хотя перед глазами все крутилось: бледные лошади, металлический блеск, бледное знамя волос, раздуваемое ветром…

…назад, в тот же момент. Зубы соскользнули с него, испуганные волки бросились назад, все, кроме серой суки, сверкнул меч, всадник на белой лошади наклонился с седла и рубанул…

Он крикнул, и упал около столба, который не принадлежит этому берегу реки. Все началось сначала. Он лежал, а всадники, спешившись, вели своих лошадей через обломки костей, чтобы схватить его и начать мучить. Ничего не могло быть более жестоким, потому что он потерялся в горячечном бреду конца и не в состоянии опять начать все сначала.


Человек напал него. Ну, он в состоянии драться, немного силы еще осталось.

— Осторожно, — крикнула Моргейн, когда в воздух взвилась цепь, но Вейни отбросил голову в сторону, защитился от удара коленом, потом выкрутил руку и разоружил мужчину с растрепанными волосами, одетого в броню и с цепью в руке. Это еще не конец боя, поэтому он схватил мужчину обеими руками и прижал извивающееся тело к земле.

— Успокойся, — сказал он на языке людей, потому что этот мужчина — человек. — Успокойся. Мы тебе не враги.

Никакого результата. — Мы не собираемся убивать тебя, — сказала Моргейн на языке кел. Потом перешла на человеческий. — Держи его покрепче.

Вейни увидел, что она собирается делать, и оттащил сопротивляющегося человека подальше от столба, так, чтобы цепь, соединяющая его лодыжку и столб, натянулась. Моргейн вынула маленькое черное оружие и зажгла его. Запах нагретого металла. Одно из звеньев цепи раскалилось до красна и выгнулось под давлением огня, мужчина продолжал сопротивляться, но Вейни высвободил руку и закрыл ему глаза, защищая зрение от того, что простой человек не должен видеть; посыпались искры, железо затрещало и треснуло.

— Все, парень. Ты свободен от этой штуки.

— Свяжи его, — сказала Моргейн, более жесткая и практичная из них двоих.

— Извини, парень, я должен, — пробасил Вейни, похлопывая человека по лицу, и обмениваясь с ним взглядами, он увидел голубые, отчаявшиеся глаза, которые, возможно, ищут в нем надежду, потом опять схватил мужчину обеими руками, положил лицом вниз и сидел на нем до тех пор, пока не высвободил один из кожаных шнурков со своего пояса и не связал ему руки за спиной.

Только после этого мужчина, кажется, пришел в себя, во всяком случае он перестал дергаться и лежал спокойно, только время от времени поворачивая лицо и стряхивая с себя грязь, щека на земле, глаза открыты и глядят в никуда, как если бы ему было неинтересно то, что происходило вблизи.

Под броней он строен и сухощав, все тело в грязи, от него пахнет смертью, человеческими экскрементами и волками. Вейни встал и почистился, потом нагнулся, чтобы поднять мужчину на ноги.


Едва повернувшись на спину, мужчина брыкнулся, напрасное усилие. Вейни пожал плечами, рывком поднял его на ноги, тряхнул за загривок и крепко обнял сзади, заранее готовясь подавить сопротивление. — Хватит, — проворчал он, восстановив дыхание. — Лио, я думаю, что глоток воды резко улучшит его мнение о нас.

Моргейн вынула из луки седла фляжку, открыла ее, и наполнила водой маленький стакан, который был крышкой. — Поосторожнее, — сказал обеспокоенный Вейни, она и без него знала, что делать: Моргейн встал сбоку и ждала, пока мужчина не повернул к ней голову. Только после этого она поднесла стакан к его губам.

Быстрые глотки, по телу мужчину прошла дрожь, и Моргейн убрала стакан. — Мы не сделаем тебе ничего плохого, — тихо сказала она. — Ты понимаешь меня?

Человек кивнул, быстрое движение головой. И задрожал в медвежьей хватке Вейни — почти юноша, борода и волосы белые, обесцвеченные солнцем и какие-то блеклые, залепленные грязью. Он ужасно пах, как и все на этом холме, грязь и ссадины усеивали его шею там, где край брони стер ее до крови, а лодыжка с остатками цепи так распухла, что он не мог самостоятельно стоять на ногах.

— Кто заковал тебя? — спросил Вейни, говоря, как и Моргейн, на языке кел.

— Лорд Гаулт, — последовал ответ. Или во всяком случае, что-то похожее на это имя, не сказавшее им ничего.

— Мы посадим тебя на мою лошадь, — сказал Вейни. — И увезем тебя туда, где ты будешь в безопасности. Мы не хотим тебе ничего плохого. Ты понял меня?

Опять кивок. Дрожь не прекращалась.

— Расслабься, — сказал Вейни и ослабил хватку, он уже просто поддерживал мужчину левой рукой. Потом он довел его до склона, где стояли лошади — хорошо выученные и ждущие, но нервничавшие из-за запаха волков и разложения. Он поискал взглядом поводья Эрхин, но Моргейн уже вложила их ему в руку, и удерживала кобылу прямо перед ним. Он не стал предлагать пленнику стремена, учитывая, что руки того были связаны. Вейни просто прислонил его к боку Эрхин и предложил свои руки как стремена. — Левая нога. Давай.

Человек подчинился. Вейни поднял его наверх, прижимая к себе, Эрхин переступала и дергалась, пленник повалился животом на седло, стараясь не упасть с лошади. Вейни поставил на стремя собственную левую ногу, правой толкнулся и перенес ногу через низкую заднюю луку седла и свернутое одеяло, одновременно держа человека так, чтобы он не сполз вниз. Потом, пока Моргейн с трудом удерживала Эрхин на месте, он сел позади пленника, заняв большую часть седла; мужчина опирался на него, ногами обхватив переднюю луку седла, потому что сил перенести ноги через нее у него не было.

— Я позабочусь о нем, — сказал Вейни и взял поводья, которые Моргейн протянула ему.

Она бросила на него озабоченный взгляд. Ну, подумал он, дело сделано; теперь он хотел только убраться подальше от этого места, туда, где они будут пониже и не такие заметные, где запах смерти не будет лезть в ноздри — но сейчас он держал его перед собой в образе человека, вдыхал его ртом, насколько это было возможно, и думал, что даже его оружие и одежда не избавятся от этого запаха еще много дней.

Человек, сидевший прямо перед ним, мучительно закашлял. Болезнь и чума, подумал Вейни. Он уже бывал в таких местах. Он натянул повод, следя глазами за Моргейн, которая уже села на серого. Жеребец тоже беспокойно крутил головой, ржал и дергался, но она быстро заставила его слушаться. Они осторожно поехали по усеянной костями верхушке холма.

— Те, кто заковал тебя, — спросил Вейни у пленника, — они близко?

Возможно человек понял его. Возможно нет. В любом случае он не ответил. Время от времени все его тело сотрясалось от кашля, мучительного и тяжелого, после чего он, истощенный, валился на Вейни, чем дольше они ехали, тем больше его тело скручивалось от боли.

— Он теряет сознание, — сказал Вейни Моргейн. — Я думаю, что его силы на исходе.

Через какое-то время голова человека упала на грудь, и он полностью откинулся на Вейни, потеряв сознание. Но когда Вейни приложил руку на сердце человека, он почувствовал, что оно бьется ровно и сильно. Это сильное сердце, решил он, сердце упрямого человека, сражающегося вопреки всему, такой человек мог бы понравиться ему — мог, если был честным воином, а не грязным предателем, а на этом Пути он видел немало врагов и сумасшедших.

Моргейн опять отвела их к дороге, пересекла ее и оказалась в месте, где маленькая речка бежала среди лесистых берегов. В последнем свете дня они скакали без дорог среди деревьев, по стране, в которой, теперь они это знали, жили волки и люди, похоже на волков. Пока этого достаточно.


Они дали ему воды, долго везли его, оцепенелого, пока не заехали далеко в глухой лес перекошенных деревьев, положили на берегу ручья и освободили руки, мужчина из этой странной пары дал ему небольшой походный хлебец, смоченный ликером, таким крепким, что драл горло.

После чего они оставили его на траве, а сами стали разбивать лагерь, и Чи, глядя ранеными, болевшими глазами, видел, что как они снуют взад-вперед вокруг крошечного костра, призрачные и зловещие. Сердце Чи билось в панике, когда кто-нибудь из них подходил поближе, и успокаивалось только тогда, когда они занимались своими собственными делами. Теперь он знал, что находится в безопасности, на некоторое время, как точно знал, что волки не тронут его, пока не съедят тело очередной жертвы: в такие моменты он мог немного отдохнуть.

Тень упала между ним и костром. Он проснулся и увидел, что к нему протянулась рука, но продолжал делать вид, что находится без сознания, даже когда она опустилась ему на лоб. — Чай готов, — сказал мужчина на языке кел, — пей.

Он не собирался признаваться в обмане. Даже тогда, когда рука скользнула под шею, а его сердце билось как сумасшедшее; он оставался неподвижным, пока мужчина поднимал его голову и поддерживал его за плечи.

Но чашка, которая коснулась его губ, пахла травами и медом. Несколько капель просочилось через губы, теплые и приятные, он не выдержал, рискнул, проглотил их — глоток вызвал кашель и ему пришлось признаться в обмане. Чашка вернулась, опять появилась около его губ. Он опять выпил, из глаз потекли слезы, он сражался с болью в горле; потом третий глоток, после чего его голова опустилась на колено мужчины и чья-то рука нежно погладила ему лоб.

Он рискнул открыть глаза, и встретил лицо такого же человека, как и он сам — но Чи давно научился не доверять внешности.

Ночь, костер, вокруг них только искривленные деревья. Он знал, что находится в Аду, и эта женщина-кел из-за ворот пришла, чтобы потребовать от лордов-кел с этой стороны ворот убираться прочь. Эти чужаки не собираются мстить ему: он ничего не сделал им, разве что родился. И он не знал ничего, что могло быть ценным для них. Так что у них не было никакой причины спасать его, за единственным исключением: они собираются как-то использовать его, а как этот высокий и гордый лорд-кел собирается использовать черноволосого юношу Чи знал слишком хорошо.

Конечно они заберут его с собой за ворота. Потом он вернется, но внутри него будет гость, такой же как в Гаулте, старый призрак, оживший ад, который говорит голосом Гаулта и глядит глазами Гаулта, чужой для этого мира. Бывает, что для этого кел используют кел, но крайне редко. Здоровое человеческое тело — вот что нужно лорду-кел, когда он решает расстаться с телом, в котором родился.

Так что они обращаются в ним так ласково, эта женщина-кел и мужчина быть-может-кел, который выполняет все ее приказы. И они дали ему выпить чай, великолепный чай; ведь этот высокий лорд-кел дал ему то, что они пьют сами: кто он такой, чтобы на него тратить драгоценный напиток? И этот лорд сам положил его голову на мягкую траву и успокаивающе разговаривает с ним, глядя на железо, которое до сих пор обвивается вокруг распухшей лодыжки. — Это самое обыкновенно звено цепи; не бойся, я сейчас легко собью его с тебя, тебе почти не будет больно. — Он приносит топор с коротким топорищем и пару плоских камней, у Чи возникает дурное предчувствие — но лезвие топора становится клином, один камень идет на подпорку, другой — для ударов, приходит женщина и обеими руками касается его лба, ласковое прикосновение, которое унимает сумасшедшую дрожь, бегущую по его нервам, его больное горло престает болеть, а голова кружиться, и все это время мужчина работает уверенными и точными ударами.

Конечно так заботятся только о теле, на которое претендуют. Есть что-то ужасное в безумной расточительности их дорогих вещей, ласковом касании руки женщины, сейчас лежащей на его плече, и ее нежных уверениях: — Он не поранит тебя.

И он тоже сошел с ума, как и остальные, у него все кружится перед глазами, он даже не уверен, лежит ли он на земле, или нет. Мягкое позвякивание металла отзывается в его черепе, боль пробегает по костям ноги и ударяет в бедро, но внезапно железо спадает, и мужчина очень осторожно, ножом, разрезает голенище сапога и что-то говорит женщине-кел словами, в которых нет смысла — а Чи сражается с болью, которая началась в его лодыжке в то мгновение, когда она освободилась от остатка цепи; боль такая, что он хочет, чтобы цепь вернулась обратно, сапог никто не разрезал, что угодно, только не эта невообразимая мука, которая делает его уязвимым. Он старается не показать им этого, пытается не реагировать, когда мужчина пробует его сустав; но спина заледенела, и он может только поглубже дышать.

После этой боли мир какое-то время оставался темным. Они отошли от него. Как хорошо было бы просто лежать, если бы его не вырвало жидкостью, которую они дали ему; и он подумал, что будет, если он просто поднимет голову. Но мужчина принес от костра тряпку, смоченную в теплой воде, и вытер его лицо, шею и руки.

— Ты хочешь еще воды? — спросил этот странный лорд.

Он хотел. Но не стал просить. Это хитрость, подумал он, они хотят, чтобы он поверил им, и поэтому он не будет разговаривать с ними. Где-то вдалеке выли волки, он содрогнулся от холода воды, скатившейся с его воротника; это маленькое судорожное движение ему не удалось подавить. В остальном он лежал совершенно спокойно, и старался, насколько мог, не обращать внимания на то, что они делают.

Пока не почувствовал, как руки мужчины расстегивают пряжки его брони.

— Нет, — сказал он, и выскользнул из-под руки.

— Парень, я не сделаю тебе ничего плохого. Я просто сниму с тебя всю эту ужасную кучу железа и смою с тебя грязь — еще более ужасную. Тогда ты сможешь спокойно проспать до утра.

— Нет, — опять ответил он и моргнул, чтобы получше разглядеть мужчину — обычное человеческое лицо, освещенное огнем костра. Место совершенно реально, как и окружающий лес, хотя ветки деревьев, освещенные костром, кажутся немного призрачными. Он опять вздрогнул, когда пальцы коснулись его, и в отчаянии дернул плечом.

— Но парень…

— Нет. Оставь меня.

— Как хочешь. Твой выбор. — Еще одно прикосновение руки, на этот раз к запястью, он опять убрал руку. — Мир, мир. Отдыхай. Что бы ты не сделал, ты нам не враг. И лучше всего тебе поспать.

Эти слова он вообще не понял. Чи вспомнил о волках, о тех, которым он дал имена — он знал их лица, они знал их пути. Они были живым ужасом, но он знал их, знал, что и когда они сделают: он хорошо выучил врага и знал пределы своего несчастья.

Но этих кел он не понимал. Они собираются охранять его сон, они прогнали волков, и сделали все, что может сделать настоящий друг: быть может они не сделают ему ничего плохого, пока не привезут его к воротам, или вывезут в свой мир. И тогда зло будет без предела, даже того, который был у волков.


— Быть может он убийца, — сказал Вейни. Он сидел у костра на корточках рядом с Моргейн: за долгие годы ночевок на свежем воздухе он привык так сидеть. — Но и я, тоже, — добавил он, пожав плечами. — В чем бы не обвиняли его — пускай Бог решает.

— Он сбежит, — заметила Моргейн.

— Только не с такой ногой. И не этой ночью. Бог в Небесах, лио

Вейни обнял себя руками, скудного тепла маленького костра, который они рискнули развести, явно не хватало, покачал головой и бросил взгляд на темную массу, которая была их гостем, лежавшую как раз за пределами света костра. По ту сторону ворот они оставили щедрую зеленую землю. Их друзья состарились и умерли, все его родичи превратились в пыль — раньше он думал, что ворота ведут из одного мира в другой, но теперь точно знал, что их разделяют годы и столетия; знал и то, что если посмотрит вверх, на небо, то увидит множество звезд, но не увидит знакомых созвездий, сейчас этого зрелища ему не вынести. Горло перехватило, он едва не задохнулся.

— Мы не можем дать ему уйти, — резко сказала Моргейн. Вспыхнувший на мгновение огонь костра осветил ее лицо, глаза дракона на рукоятке меча полыхнули красным. Но он не улетит. Во всяком случае не сегодня ночью.

— Нет, — сказал он. — Насколько я понимаю.

Вейни почувствовал внутри себя холод потери, он жертва, жертва жестокого выбора, который делала Моргейн — она требовала от него всего, что он имел, даже друзей и близких, любую мелочь, а он подчинялся, и вот он здесь, в этой стране, где люди скармливают друг друга волкам. У меня было все, о чем я мечтал. Все было в моих руках — честь, родичи, дом, мой дом — с эрхендимами. Там был мир…

Но без него Моргейн не выдержит, сдастся, погибнет. И с ее уходом от него уйдет тепло солнца. Никто и никогда не сможет опять согреть его, мужчина или женщина, родич или друг. Уйдет то основное, что составляет его жизнь, а без него, без него…

Он въехал в мрачную пропасть ворот — сегодня утром, из золотого луга, оставив своего кузена, последнего, за исключением Моргейн, с которым он мог говорить на родном языке, последнего, за исключением Моргейн, который знал его обычаи, знал, во что он верит, и видел место, в котором он родился. А сейчас слишком поздно. Рох стал прахом за то мгновение, которое потребовалось лошадям, чтобы перенести их сюда.

Вейни резко вздрогнул, как если бы холодный порыв ветра ударил его в спину; наклонил голову и потер заднюю часть шеи, где висела коса воина. Честь требует. Честь, он вернул ее себе. Но и не избавился от белого шарфа, который делает его илином, отверженным воином, вынужденным служить своей госпоже; и когда он спрашивал себя, почему он делает это, мысли разбегались в разные стороны, как и тогда, когда Моргейн пыталась объяснить ему, почему миры крутятся вокруг солнц и что заставляет созвездия менять свою форму.

Кроме того, подумал он, слушая вой волков, они уже не одни, этот мир уже коснулся их. У них на руках человек, который зависит от них, который был на пороге смерти, и который, по чьему-то мнению, заслужил самой ужасной смерти.

Хотел бы он знать меньше, чем знает, или видеть меньше, чем видел во время их странствований.

— Мы не можем бросить его; Небеса знают, что мы не в состоянии ехать быстро с двойным грузом. И Небеса знают — завтра утром у него может быть жар.

Моргейн уставилась на него, взгляд полыхнул огнем, разорвал нависшее молчание. Теперь он был уверен, что понял суть ее мыслей, что она считает заботу об их госте недальновидным и мелочным делом. Подумаешь, одна жизнь! Есть намного более важные дела.

— Мы будем делать то, что должны делать, — жестко сказала она, а он мысленно закончил ее мысль: Я буду делать, и ты будешь делать, или наши пути разойдутся.

Опять надо выбирать. Они оба знали, что именно заставляет его оставаться илином — клятва и желание избавиться от других, еще более ужасных решений. И некуда ему идти, в этом странном мире он вне закона. Вот где настоящая честь — когда мужчина выбирает женщину и отказывается бросить ее даже ради своей чести; а еще она его госпожа, и вассал не может бросить госпожу, есть у него честь или нет; и женщина и госпожа, все это она, которая никогда не свернет ни влево, ни вправо ради него, и к тому же она тоже связана клятвой, еще более чудовищной, чем он.

Он не хотел служить тому же, что и она. Тем не менее, служа ей, он служит этой ужасной вещи, хуже которой невозможно и вообразить, и должен отказаться даже от тени надежды на спасение души. Он родился в земле Карш, его воспитали как нхи, у него есть честь, и он всегда старался поступать по правде и по закону; а она убивала невинных и нарушала любые законы, и ее правда мерцает за всеми горизонтами, сильная, как меч, который она носит — там абсолютная правда, там правда, возвышающаяся над всеми другими правдами, которая делает справедливость ненужной и бесполезной.

Моргейн это понимает. Моргейн делала все, что она должна была сделать, для идеи, которой служила, делала все, что человек из плоти и крови, мужчина или женщина, мог сделать; и при этом так мало думала о самой себе, что могла временами не есть и не пить, и вообще позабыла бы о таких вещах, если бы он не совал еду ей в руку, если бы не защищал ее, хотя он, самый обыкновенный человек, нуждался в еде и отдыхе, а она нет. Время от времени он отвлекал ее от назойливого служения своей цели. И помогал тем малым, чем мог.

Так что он поддерживал ее, как только мог, и при этом они даже не были любовниками. Мало кто догадывался и только Небеса знали точно. Они спали под одним одеялом, и поначалу она клала между ними меч, потом перестала, но что-то останавливало их; это было невыносимо и давало ему еще больше причин нервничать из-за незваного гостя, а тут еще требования его упрямого кодекса чести.

— Я думаю, — спокойно сказал Вейни, — что он не питает большой любви к кел.

— Он человек, — сказала Моргейн, пожимая плечами. — И мы не знаем, кто оставил его умирать.

Я не кел, настаивала Моргейн, все то время, что он знал ее — потому что в его собственной, давно покинутой земле кел внушали людям ужас и считались проклятыми; халфлинг, полукровка, так Моргейн в конце концов разрешила обращаться к ней, когда, совсем недавно, он сумел добиться от нее немного правды о себе.

Это была последняя проверка, когда я проскакал в эти ворота с тобой, или нет? Неужели ты сомневаешься во мне, лио , думаешь, что я не сдержу своего слова?


— Иди, поспи, — сказал она, босая в огонь последние крошки ужина. — Я посторожу.

Вейни взглянул на их гостя, лежавшего в тени. — Если ему что-то понадобится, разбуди меня; не подходи к нему близко.

— И не собираюсь, — сказала Моргейн, убирая сковородку в седельную сумку на боку Сиптаха, как если бы они могли уехать уже завтра утром, несмотря на слабость и болезнь их гостя. Но это была обычная осторожность. Они бы не прожили так долго, если бы бросали свои вещи в момент внезапной атаки. — Если ему понадобится что-то во время твоей стражи, — сказала она, — не забудь меня разбудить, тоже.

— Он только мужчина, — сказал Вейни с легким недовольством, и она нахмурилась.

— Разбуди меня, — жестко повторила она, игнорируя его тон.

Значит этот мир напугал и ее, если она беспокоиться даже о таких мелочах.

— Хорошо, — сказал он, пожимая плечами. Это совсем небольшая уступка.

Он ослабил броню, завернулся в плащ, и тут в нос ударил ужасный запах, оставшийся на одежде после недолгого общения с пленником: наверно теперь ему никогда не избавиться от этого зловония.

Утром, после сна, при свете дня, подумал он, этот мужчина должен придти в себя — Небеса, помогите, чтобы не пришлось иметь дело с сумасшедшим.

И надо будет посмотреть, что он сможет спасти из одежды мужчины — пока они никуда не едут.

Что касается его самого, он очень устал, все кости болят. И у его госпожи, по-видимому, тоже; но она должна думать о том, что делать дальше, а он нет — Моргейн выбирала их дорогу, Моргейн вела все дела, Моргейн говорила, что он должен делать, и Вейни никогда не беспокоился об этом — только о мелочах жизни: лошадях, одежде, еде, и о том, как выполнить задачу, которую Моргейн ставила перед ними. Такое разделение обязанностей его вполне устраивало.

Когда он лег, Моргейн набросила на него свое собственное одеяло, небольшое добавочное тепло, его голова лежала на эрхендимском седле, он расслабился. Закрывая его одеялом, она ласково коснулась его лодыжки, пожелание доброй ночи, маленькая поддержка, он невольно вздохнул и потом думал об этом, глядя в темноту — потому что она ничего не делала просто так — возможно ее жест означал что-то другое, большее, никак не связанное с этим треклятым незваным гостем и с этим миром, который грозил им, заставлял спать по очереди, не снимая вооружения, этой проклятой знакомой ноши, которая, кажется, навсегда закрыла сердце и душу; означал что-то никак не связанное со всеми этими страхами…

Они так близко к тому, чтобы стать любовниками. Совсем близко.

Он опять вздохнул, но по другой причине, и постарался успокоить сознание, чтобы быстрее заснуть — за время пути он хорошо выучил простую мысль: спокойный сон так же драгоценен, как еда и вода, и очень часто намного более редок.

Под броней, прямо над сердцем, лежала тяжелая шкатулка. Он нащупал цепочку, которая держала ее и расстегнул, надеясь, что так будет удобнее… очень аккуратно; потому что внутри была очень опасная вещь, чуть ли не более опасная, чем Ворота, недалеко от которых они разбили лагерь. Камень внутри мог подсказать дорогу к другим Воротам. Но неподалеку мог оказаться еще один такой же камень. Это была сила, и очень опасная..

Это был прощальный дар, дар от человека, которого начал любить, и которого хотел бы иметь отцом. Но на службе Моргейн были только расставания — и смерти. Маленький камень, уравнивавший его с лордами-кел, и замечательная белая кобыла — вот и все, что у него было, не считая оружия; и тем не менее оба эти предмета внушали ему безрассудство и опасное тщеславие, и напоминали о эрхендимах.

Они безвозвратно променяли мир эрхендимов на этот, где ворота выбрасывают в мир столько злой энергии, что вблизи от них опасно находиться, а все деревья изогнулись.

Они все потеряли, замечательный лес и другой, не менее прекрасный, теперь они могут появиться только во сне. Ему снилось, как Моргейн мчится вперед и бросает его, а он никак не может нагнать ее.

Потом ему приснилось, что он опять скачет там, где видел дракона, вмерзшего в снег, и это был конец, конец обычной жизни. Он всегда считал, что люди любят жить там, где родились, со знакомыми опасностями. Это может быть ужасное место, а может быть замечательное, они могут ненавидеть или любить то, что случается с там ними, у них может быть возможность повернуться спиной ко всему, что они знают, и пойти прямо вперед — и тем не менее люди обычно никуда не идут, хотя место, где они живут, может убить их. Он сам был таким человеком. Почти два года он, несмотря на опасность, крутился недалеко от места, из которого его изгнали в восемнадцать лет и даже не мог себе представить, что есть мир за пределами Эндар-Карша.

Пока Моргейн не нашла его.

Она показала ему вещи, которые не имели смысла в том мире, который он знал. И, как тот дракон, растерявшийся и погибший в снегу, он знал, что оторвался от родной земли в тот момент, когда поехал за ней.

Потом ему снились их бесконечные скитания, где он всегда ехал за ней. И тут Вейни проснулся, кулак сжимает камень; какое-то время он лежал, не понимая где он и что с ним, и где Моргейн; его охватил страх, но тут он нашел ее, знакомую тень, под старым изогнутым деревом, освещенную светом звезд, более ярким, чем в любом из миров, которые он видел.

Он опять пошевелился. Лошади не двигались. Дул ветер и шелестели листья на ветках, других звуков не было.

Но — краткая темнота, потом треск, как от горящего полена, его вырвало из сна, в следующее мгновение он вскочил на ноги, меч в руке, Моргейн слева, а их гость справа и медленно идет среди деревьев, хромая на правую ногу и шатаясь. Огонь вспыхнул на гнилом листе. Это оружие Моргейн: он знал его достаточно хорошо — знал теперь, какой звук разбудил его; и, стряхивая с себя остатки сна, бросился вперед, и успел схватить мужчину прежде, чем он дошел туда, где его могли достать копыта лошадей — схватил за плечи, и бросил его вниз на кучу из гнилых листьев прямо около копыт серого боевого коня.

Серый с вызовом заржал и свист Моргейн прорезал темноту. — Сиптах! — крикнула она, когда Вейни закрыл голову руками, а пленника телом, железные копыта пошли вниз, грязь и пыль попали ему в лицо, ударили в плечо, копыта прогремели над ними, все удары копыт мимо его тела, кроме одного. Пленник под ним не шевелился.

— Ты не ранен, — крикнула Моргейн. — Вейни, ты не ранен?

Вейни скатился с человека и попытался успокоиться, тяжело и испуганно дыша, потом посмотрел на госпожу, которая твердо держала повод Сиптаха. Он согнул и разогнул плечо, встал и поблагодарил Небеса, что копыто ударило в кожу и металлическую кольчугу.

— У него мог быть нож, — в гневе крикнула Моргейн. — Да у него могло быть любое оружие. Ты же не знаешь!

Теперь, когда все кончилось, он думал точно так же; более того, он подумал и об ударе копыт, который просвистел мимо головы, и о своих мокрых от грязи коленях. Огромный серый потерял равновесие посреди атаки и едва не убил его; их спасло чудо.

Пленник у его ног застонал и задвигался, его руки задергались, наполовину осознанно. Вейни поставил ногу на спину человека, когда тот попытался встать и вдавил его в землю, на этот раз довольно жестко.

— Не всегда же он будет хромать, — сухо заметила Моргейн, придя в себя.

— Нет, — ответил Вейни, все еще тяжело дыша. Заслуженный выговор уколол его больнее, чем рана. — И никогда не поблагодарит.

ВТОРАЯ ГЛАВА

Серый свет рассвета проник на поляну, и Вейни, всю свою стражу время от времени кормивший костер, подкинул еще немного растопки в его угли. Желтые полосы огня взметнулись вверх, сухая кора дерева, чем-то похожего на иву, ярко вспыхнула и заискрилась. Он добавил еще немного сухих веточек, потом подложил более солидные куски, наслаждаясь бездельем. Редкое мгновение, когда ничего не давит, никуда не надо скакать сломя голову, и нужно думать только о костре, загадочное обаяние которого всегда напоминало ему о доме, и не имело значение, какое небо было над ним и сколько на нем лун. Лошади паслись на другой стороне поляны, где перекошенные деревья пропускали достаточно света, чтобы росла трава — верные часовые, серый в яблоках Сиптах, обученный и для боя и для засады, и Эрхин, чувствующая и знающая лес. Что-то может ускользнуть от человеческих ушей, но лошади всегда поднимут тревогу — и сегодня утром все было хорошо. Катастрофа поджидала их ночью — но не состоялась.

По другую сторону костра свет падал на узкую руку и серебряные волосы. Моргейн спала, маленькая спокойная сценка, такая же красивая, как костер и неяркое поднимающееся солнце.

— Спи, — прошептал он, когда она зашевелилась. Иногда, в эти редкие мгновения свободы, она уступал ему теплые одеяла, и он мог выспаться всласть, пока она готовила завтрак — или он уступал их ей, пока сидел и сторожил на рассвете.

Она наполовину открыла глаза и подняв голову, высунула нос из-под одеял. — Ты можешь идти спать, — сказал она на языке Карш, его родном языке, выговаривая слова по-старинному, так, как никто не говорил к тому времени, когда он родился. Так она, обычно, говорила с ним наедине или сразу после сна.

— Я не хочу спать, — сказал он, и это была ложь: он чувствовал долгие часы дежурства, в глазах слегка кололо, болело раненое плечо и одеяла искушали защитой от утреннего холодка. Но он всегда, когда мог, предохранял ее от трудностей — поэтому между ними так часто возникало соревнование, хмурые взгляды и интриги, каждый старался услужить другому, постоянно ревнуя друг к другу, в результате они вечно спорили, днем и ночью, по делу или без дела.

— Спи, — повторил он, Моргейн откинулась назад и укрылась с головой; он с удовлетворением улыбнулся, нырнул в их седельные сумки и достал сковородку, собираясь готовить завтрак.

Пленник, который лежал, завернувшись в плащ, вдруг тоже зашевелился и перевернулся на другой бок. Вейни какое-то время решал, что сейчас самое важное, а что может подождать: если идти в лес за хворостом, развязав пленника, то надо будить Моргейн и отдавать ей наблюдение за склонным к побегу сумасшедшим; или есть завтрак холодным — ничего из этого Вейни не собирался делать, особенно учитывая то, что пленник оказался достаточно здоровым, чтобы добраться до лошадей прошлой ночью, а он сам заработал очередную рану, спасая ему жизнь. Вместо этого он пошел в лес, оставив пленника связанным.

Моргейн зашевелилась, когда запах готовящихся лепешек и бекона наполнил воздух — достаточно, чтобы привлечь голодных на лиги отсюда, подумал Вейни, и большинство из них будет бандитами, если то, что они видели, характерно для этого мира.

Еще один взгляд на пленника: тот лежал на боку, глядя на них с такой тоской и отчаянием, что Вейни почувствовал его взгляд на себя даже когда отвернулся и опять посмотрел на завтрак.

— Я присмотрю за ним, — недовольно прошептал Вейни, когда Моргейн подошла к костру. Он нацедил чай в их самую маленькую кружку, которую завернул в кусок материи, чтобы сохранить его теплым, потом взял лепешку и кусок бекона и завернул их в скатерть, пока Моргейн садилась, чтобы поесть. — Ешь быстрее, — сказал он, — пока не остыло.

Когда Вейни подошел к пленнику, лежавшему между корней деревьев, тот поглядел на него совершенно осмысленным взглядом. Совершенно осмысленным взглядом очень несчастного и очень голодного человека, который надеется, что еда, наконец, пришла к нему. — Я развяжу тебе руки, — сказал Вейни, садясь на корточки рядом с ним. Он аккуратно поставил еду на мертвые листья лесной поляны. — Но не твои ноги. Только попробуй развязать их, и я остановлю тебя. Ты понял меня? В силу необходимости я доверяю тебе, и думаю что ты можешь ждать как цивилизованный человек. — Он говорил на кел, слова не слишком легко выходили изо рта. Он даже не был уверен, что слушатель понял его. — Ты согласен? Или я заберу еду обратно?

— Еда, — сказал мужчина слабым каркающим голосом. — Да.

— Согласен?

Кивок головы, обеспокоенное дрожание губы.

Вейни положил пленника лицом вниз и аккуратно развязал узлы на руках. Мужчина только глубоко вздохнул и какое-то время лежал лицом вниз, держал руки сзади, как человек, у которого после тяжелой ночи закостенели руки и плечи.

— Он стал спокойнее, — сообщил Вейни Моргейн на родном языке, когда сел завтракать рядом с ней. Он взял стакан чая и посмотрел на свои руки, там, где он случайно коснулся мужчины. На них задержалось ужасное зловоние: человек был грязен до невозможности; Вейни не мог есть, пока не пошел к ручью и не вымыл руки.

Бекон пришлось греть заново: Моргейн положила его среди углей, вместе с чаем, который теперь стал горьковат. Он выпил и скривился.

— Я должна поговорить с ним, — неуверенно сказала Моргейн.

— Нет, — ответил он. — Не должна, пока. Я сам займусь им: суну его в реку прежде, чем солнце поднимется достаточно высоко, и, клянусь, он будет намного чище, когда ты захочешь поговорить с ним.

— Я хочу, чтобы ты поговорил с ним.

— Я?

— У тебя это получится лучше.

— Да, но-

— Нет?

— Хорошо, я могу. — В последнее время она редко просила его сделать что-нибудь трудное: и он решился выполнить ее просьбу, как бы противна она не была, прямо как неразбериха в его голове. — Только—

— Только?

— Он может солгать мне. И как я узнаю? Как я узнаю, говорит он мне правду или лжет? Я не умею распознавать ложь в чужих словах.

— Ты что, собираешься обсуждать мои решения?

— Я не говорил.

Моргейн улыбнулась, легкий изгиб рта, серые глаза вспыхнули. — Ты человек и мужчина, он человек и мужчина. Вот что правда. Я ни то и ни другое; поэтому я не та, кому он поверит. Нет. Узнай, что привело его сюда. Обещай ему то, что ты можешь пообещать. Только… — Она вытянула руку и коснулась его ладони. — Мы не можем освободить его. Не сейчас. Ты знаешь, что я могу ему дать, а что нет.

— Знаю, — сказал он, и подумал, что давным-давно выбрал дорогу, которая привела его сюда — и еще внезапно подумал, как много стран проклинают Моргейн из рода Кайя за те смерти, которые она им принесла. Всю свою жизнь он пытался быть человеком чести и не лгать.

Но он выбрал идти с ней.


Когда Вейни вернулся к мужчине, тот сидел, опираясь спиной о дерево, и глядел на него намного более настороженно, чем раньше, глаза следили за каждым движением — грязная жалкая фигура, вот кем стал их гость при свете дня, с носа на белые усы падали капли крови, катились вниз на всклоченную бороду, на лице грязные разводы и шрамы, высохшая кровь на волосах и виске — напоминание о предыдущей ночи, решил Вейни. Скорее всего этим утром болели и руки пленника.

Но развязывать свои лодыжки он не стал. И съел каждый кусочек лепешки и бекона, вплоть до последней крошки. И что-то еще было в его лице, как если бы съев завтрак он почувствовал, что есть на что надеяться, хотя по-прежнему сильно сомневался в этом.

— Я расскажу тебе, — сказал Вейни, садясь на корточки перед ним и кладя руки на колени, — кто я такой. Я не держу на тебя злобы. Человек в темноте и охваченный лихорадкой — может делать самые странные вещи. Я думаю, что прошлой ночью все так и было. С другой стороны если ты выкинешь еще какую-нибудь глупость, которая будет грозить моей госпоже, я не колеблясь сломаю тебе шею. Ты понял меня?

Человек не ответил ничего. Совсем. Только усталые голубые глаза сверкнули из-под спутанных волос, и от его зловония было трудно дышать.

— Мне кажется, что ты воин, — продолжал Вейни. — И не хочешь быть грязным и сумасшедшим. Поэтому мы сейчас спустимся вниз к воде, я дам тебе масло и целебную мазь, и помогу привести в порядок твое лицо, чтобы миледи могла поглядеть на тебя. Ну, ты понял меня, парень?

— Понял, — слабым голосом ответил пленник.

— И еще, ты должен знать, — сказал Вейни, вынимая Клинок Чести, короткий ритуальный меч, всегда висевший у него на поясе, и начиная распускать узлы веревки на ногах человека, — миледи очень хорошо стреляет из своего оружия, которое тебе лучше не видеть. Это на случай, если тебе захочется на меня напасть. — Он развязал последний узел, снял кожаный ремень и убрал его к себе в свой пояс. — Готово. — Потом осторожно коснулся распухшей правой ноги пленника. — Да. Это воспаление до добра не доведет. Ты можешь ходить? И как тебя зовут, парень?

— Чи.

— Чи. — Вейни встал, взял его за руку и поставил пленника на ноги, придерживая его так, чтобы весь вес приходился на левую ногу. — А меня Вейни. Нхи Вейни и также Кайя, но Вейни вполне достаточно, если мы не в зале замка. Вот так. Пошли к воде. Предупреждаю тебя, она холодная. Я бы тебя вымыл прошлой ночью, вместе с твоей одеждой, но так уж получилось. Давай, быстрее. Я спущу тебя вниз к воде. Я обязательно спущу тебя вниз к воде — или твое тело. Ты слышишь меня?

Судя по мгновенному блеску в глазах мужчины, в его голове промелькнула мысль о побеге; но потом, судя по всему, его мысли резко изменились, во взгляде мелькнул страх — этот самый Чи явно не дурак. Но Вейни отошел от него, вернувшись к костру за своей сумкой.

— Поосторожней с ним! — резко сказала Моргейн, когда Вейни наклонился к своему мешку, лежавшему рядом с ней. Ее глаза не отрывались от пленника. Но он и не сомневался в этом, поворачиваясь к пленнику спиной.

Вейни пожал плечами, на мгновение присел и встретился с ней взглядом. — Ты сказала, чтобы я действовал так, как хочу.

— Не глупи.

Он глубоко вздохнул. Она освободила его, ненадолго, а сейчас опять хочет сковать по рукам и ногам. Обычно она так не делала, и его больно кольнуло. Ясно, что ее что-то тревожит, быть может волнуется за него. — Лио, истощенный человек, хромающий на одной ноге и ниже меня ростом, ничего не может со мной сделать. Да еще при свете дня. И когда ты не сводишь с него глаз.

— Мы не знаем этот мир, — прошипела Моргейн. — И мы ничего не знаем его возможностях.

— Никто и ничто не пришло к нему на помощь на вершине холма.

— Ты слишком самонадеян! Все может быть. В чужом мире невозможно предвидеть все. Мы до сих пор не знаем, кто он такой.

Ее страстность вселила в него сомнение. Он укусил себя за губу и выпрямился. В любом случае он не спускал глаз с человека, за исключением нескольких мгновений,когда говорил с ней; но, похоже, это пустая отговорка, только для того, чтобы поспорить, тем более, что она прошлой ночью уже просила его быть поосторожнее. Кроме того он и сам пришел к такому же мнению. Бывали случаи, и не раз, когда он спорил с Моргейн, но сейчас не то время: они рискуют потерять пленника.

— Обещаю, — сказал он. — Но пока я с ним не спускай с меня глаз. Пока ты меня видишь, все будет хорошо.

Он выбрал одно из своих одеял, которым пользовался, чтобы обсушиться, взял свою седельную сумку. Потом он спустился с холма, задержавшись на мгновение только для того, чтобы ласково потрепать Сиптаха по плечу: огромный серый и белая Эрхин паслись на травянистом склоне, настороженно поглядывая по сторонам.

Не слишком-то честно использовать спрятанное оружие, одновременно претендуя на благородство; но Моргейн — как она сама сказала — не собиралась давать пленнику и тени возможности. Не слишком-то честно, тоже, испытывать перепуганного насмерть человека, искушать его возможностью побега, проверять намерения: вполне достаточно держать его под надежной охраной, чтобы спасти ему жизнь. И, может быть, жизнь многих других.

Но человек никуда не побежал — пока Вейни говорил с Моргейн и шел по дальнему склону холма, он удовлетворил свои естественные потребности, и, хромая, спустился вниз к воде, и все это время он не осмелился исчезнуть из их поля зрения или затеряться между ветвей. Это обнадеживало. Дойдя до края ручейка Чи с трудом, преодолевая боль, наклонился и стал пить.

— Помойся, — сказал Вейни, бросая на траву позади него свернутое одеяло. — Я посижу здесь столько, сколько тебе надо.

Чи не сказал ничего. Он только сел на берегу, наклонил голову и начал неловко расстегивать застежки, снимая с себя грязную, задубевшую кожаную одежду и кольчугу; часть за частью на траву ложились странно выглядевшие куски брони.

— О, Лорд в Небесах, — прошептал Вейни, которому чуть не стало плохо от этого зрелища — но не в меньшей степени его впечатлило поведение сидевшего на траве человека, полностью пришедшего в себя, который, несмотря на дрожащие руки, крепко сжатые зубы и панику во взгляде, несмотря на оставшиеся на теле следы суровых испытаний — длинные глубокие раны, давно нагноившиеся и глубоко впившиеся в плоть — не издавал ни единого стона. Была ли броня плохо подогнана, но она терла, появились раны, в которые проникла инфекция, вызвав нагноение и лихорадку. Какими бы маленькими эти раны не были вначале, может быть даже укусами насекомых, сейчас они все загноились, и когда Чи снял нижнюю рубашку, полностью избавившись от кольчуги, на ней остались клочки кожи.

Да, этот человек сидел там на верхушке холма не день и не два. Там, на холме, случилось что-то значительно более ужасное, чем они решили, и человек сидел сейчас, дрожа от глубокого шока, пытаясь невозмутимо справиться с тем, чему могли помочь только целитель или священник.

— Парень, — сказал Вейни, вставая и подходя к нему. — Я помогу.

Но мужчина дернул плечом, ожидая, судя по всему, что враг уберет с него руку. Вейни какое-то время размышлял — возможно он боится грубых движений, а возможно, только Небеса знают, его обычаи запрещают незнакомцу касаться его. Вейни опять уселся на корточки, положил руки на колени, и, чтобы не потерять самообладание, закусил губу, пока Чи продолжал, двигаясь неловко, как старик, снимать с себя кожаные штаны, время от времени останавливаясь, побежденный болью, которую больше не мог терпеть. Потом начинал сначала.

Ничего нельзя было сделать, и Вейни ждал, вздрагивая от сочувствия — в Лорд Ра-Мориджа, месте его рождения, говорил, что воины не должны терять самообладания в подобных случаях: дело хирурга, вот что он шептал, морщил нос и шел пить вино или громко говорить с другими людьми в зале. Он не выносил такие тяжелые раны.

Но этот Чи упрямо и осторожно продолжал работать, пока не снял с себя все, потом ступил правой ногой в воду, левой, покачнулся, потерял равновесие и соскользнул с берега, так внезапно, что Вейни решил, будто он упал в какую-то яму.

Чи выпрямился и ухватился за берег — вода была ему по грудь, а Вейни схватил его за предплечье и выволок на траву. Чи отплевывался, тяжело дышал, с его белокурых волос и бороды текла вода, зубы стучали, но, похоже, его трясло от неожиданности, а не от холода.

— Я помогу тебе, — сказал Вейни.

— Нет, — сказал Чи, отшатываясь. — Нет. — Он опять скользнул в воду и облился, дрожа, но стараясь удерживать равновесие.

Вейни дал ему зайти, с беспокойством глядя, как пленник не торопясь наклонил голову и трет кожу, смывая въевшуюся грязь с раненых плечей, рук и тела.

Вейни вытащил из своей сумки мыло. — Возьми, — сказал он, протягивая его над водой. — Мыло.

Пленник сделал несколько осторожных шагов, взял мыло и кусок материи; намылился и опять начал скрести себя. Морщины вокруг глаз исчезли, вместе с грязью. Его загорелое лицо стало совсем молодым, а шея, руки и тело, из которого выпирали ребра и лопатки, белыми.

Чи тер еще и еще, маленькие белые пузыри змейкой стекали вниз, прямо в быструю речку. Да, опасно, вниз по течению кто-нибудь может увидеть. Но опасность была повсюду — в этом месте, в другом, везде в этом незнакомом мире.

— Хватит, — наконец сказал Вейни, увидев, что губы Чи посинели. — Хватит, парень — а, Чи. Дай мне помочь тебе. Хватит.

Какое-то мгновение он думал, что человек его не послушается. Но потом Чи, очень медленно, опустил руки, и также медленно пошел к нему, как человек, который что-то задумал. Рука, ухватившаяся за Вейни, была холодна, как лед. Другая, очень осторожно, положила мыло и кусок материи на траву.

Вейни вытащил его на берег, взял за вторую руку и потянул на траву, на которую Чи немедленно улегся. Но Вейни налетел на него, поднял и заставил прохромать дальше, где дал ему сесть и с ног до головы обернул одеялом, защищая от холодного ветра.

— Вот так, — сказал он, — сиди и грейся. — Вейни быстро выпрямился и увидел Моргейн, стоявшую на склоне холма рядом с лошадьми; и только сейчас вспомнил о нарушенном обещании. Какое-то время она его не видела. Краска залила его лица, и он подошел поговорить с ней.

— Что-то случилось? — спросила она, отгоняя Эрхин, ткнувшуюся в нее мордой в поисках лакомых кусочков. Лицо нахмуренное, но не из-за лошади.

Он опять повернулся спиной к пленнику.

— Он слишком слаб, чтобы бежать, — сказал Вейни. — Небеса знают… Да, пожалуй следующая новость ее не порадует.

— Он не в состоянии ехать. Нет, не сходи вниз, там работа для мужчины. Мне нужно еще одно одеяло. И еще одна седельная сумка.

Она рассеянно посмотрела на него, потом бросила быстрый взгляд на человека на берегу и отвернулась, слегка сжав челюсть. — Я оставлю их на полпути, — сказала она. — Когда он сможет ехать?

— Два дня, — ответил Вейни, — раньше никак. — Он вспомнил раны и добавил, — По меньшей мере.

В глазах Моргейн промелькнула темная мысль — мысль, наружный слой которой Вейни сумел прочитать, но о том, что находится в глубине, не хотел и знать.

— Это не его вина, — сказал он, с удивлением обнаруживая, что защищает пленника.

— Да, — тихо и зло сказала Моргейн, повернулась и пошла на верхушку холма за вещами, которые он просил.

Принеся все это, она с горечью сказала. — Подумай, у нас совсем нет ничего лишнего.

— Мы далеко от дороги, — сказал Вейни. Единственное преимущество их положения, которое он сумел найти.

— Да, — опять сказала она. Все еще злясь. Но не на него. Ей нечего было сказать — и она замолчала, но она умела молчать по-разному, это молчание раздражало его в одном смысле и пугало в другом; ведь они по-прежнему в опасности, и он знал все ее настроения, особенно гневные, и надеялся, что именно это она отложила в сторону, навсегда. Ха, дурак тот, кто надеется на что-то, имея дело с Моргейн!

Он взял то, что она принесла нему, пошел обратно на берег и уселся рядом с пленником — уселся, пытаясь погасить свое собственное разочарование, которое, Небеса знают, он сумел не показать, сумел не вызвать свою госпожу на грубость — какую-нибудь откровенную и отвратительную глупость, сказал он себе, на которую она вполне способна. Она сердита; она зла; она не сделала ничего глупого и не нуждается ни в каких советах от него, который должен знать, что она действительно хорошо умеет сдержать свое раздражение, Небеса сохрани нас от ее настроений и ее беспричинной злости.

Тот, кто был средоточием ее гнева, ничего не знал об этом — он сидел, отдавшись своему собственному несчастью, и, дрожа от холода и боли, пытался высушить волосы.

— Брось, — сказал Вейни и попытался помочь. Чи не дал, задрожав еще сильнее и отшатнувшись.

— Извини, — пробормотал Вейни. — Если бы я знал, о Лорд в Небесах, о тебе, парень—

Чи покачал головой и стиснул зубы, заставив себя перестать дрожать, потом лег и застыл неподвижно, потуже натянув на себя одеяло.

— Сколько, — спросил Вейни, — сколько времени ты был там?

Дыхание Чи со свистом вырывалось наружу через сжатые зубы, он медленно пожал плечами.

— Почему, — спокойно продолжал Вейни, — они оставили тебя там?

— Кто вы такие? Откуда? Из Манта?

— Нет, даже не близко, — ответил Вейни. Ветер на мгновение утих и солнце приятно грело. Где-то, за маленьким лугом, пела птица. Все было тихо и безопасно, лошади спокойно паслись склоне холма над ними.

— Мант? — опять спросил Чи, скруглив спину и подняв голову, весь напрягшись в ожидании ответа.

— Нет, — повторил Вейни. — Нет. — Быть может Мант — какой-то враг, подумал он, потому что Чи ищет в этом слове поддержки, вон его челюсти по-прежнему крепко сжаты. — Мы из того места, где с людьми не обращаются так, как обошлись с тобой. Клянусь тебе.

— Она…, — Чи повернулся и бросил безнадежный взгляд на их лагерь.

— не враг тебе, — сказал Вейни. — И я, тоже.

— Ты кел?

Вопрос заморозил летний день.

— Нет, — спокойно, но твердо сказал Вейни. — Конечно нет. — В Эндар-Карше его коричневые волосы вызывали много вопросов, за спиной он иногда слышал слово «полукровка». Но тот, кто спросил его, вообще блондин, это сбивало с толку. — Разве я похож?

— Не обязательно быть похожим.

Да, этого он боялся. Вейни немного подумал, потом опять заговорил. — Я видел тех, кто похож. Мой кузен — но он был человек!

— И как он?

— Умер, — сказал Вейни. — Много лет назад. — И нахмурился, сообразив, что человек увел его в сторону. Краем глаза Вейни уловил движение на верхушке холма, повернул голову и увидел Моргейн, осторожно спускающуюся вниз — одетую как воин, в черный плащ и серебряную кольчугу, на поясе меч. В каждой руке она держала завернутую к кусок материи чашку, содержимое которой пыталась не разлить.

Вслед за Вейни на нее взглянул и Чи, а потом, откинув голову назад, не сводил с нее глаз, пока она не подошла к ним и не предложила еще дымящиеся чашки.

— Спасибо, — сказал Вейни, беря чашку из ее руки. Увидев это, Чи тоже рискнул.

— Против холода, — сказала Моргейн. Она была все еще недовольна, но не показала это Чи, который снова улегся под свое одеяло. — Тебе нужно что-то еще? — безукоризненно вежливо спросила она. — Быть может горячей воды?

— Нет. Той, которую он уже выпил, пока достаточно, — сказал Вейни. — А потом — когда ветер утихает, на солнце достаточно тепло.

Она отошла от них и, беззаботной походкой, отправилась на вершину холма, где сорвала веточку, очистила ее и, как какая-нибудь деревенская девчонка, пошла по лугу, украшенный драконом меч болтался сбоку.

Она, решил Вейни, на грани взрыва.

Он отдал Чи вторую чашку, хлебнул из своей и сморщил нос, распознав вкус. — Не бойся, — сказал он, видя, что Чи колеблется и нюхает свою чашку. — Чай с травой. — Он опять пригубил. — Против лихорадки. Она дала нам обоим то же самое, чтобы ты не подумал, что это яд. И немного слабого фруктового ликера, чтобы подсластить его. Сама трава очень горькая и кислая.

— Келская ведьма, — сплюнул Чи. — Хочет купить меня за чашку чаю.

— О, да, — сказал Вейни, взглянув на него с некоторым удивлением, так как именно в это верили в Эндар-Карше. Раньше он сам верил в это, и теперь глядел на Чи с умилением, спрашивая себя, где он потерял эту веру. — Некоторые так говорят. Но ты не потеряешь свою душу за стакан чаю.

Да, а сам-то он потерял, подумал Вейни, потерял свою душу за что-то похожее, за кусок оленя. Но это было очень давно, и он проклят, проклят за ту сделку, за помощь незнакомцу в зимнюю бурю.

Чи сумел опереться на локоть, и дрожащими руками, кашляя и расплескивая, упрямо пил чай, глоток за глотком. Вейни выпил собственную кружку, доказывая, что чай безвреден.

Но сейчас, как и тогда, он поможет этому Чи, хотя это будет дорого стоить им обоим. Вейни запустил руку в седельную сумку и вытащил маленький ящичек, искусно выточенный из рога.

Возможно, усмехнулся он про себя, какой-нибудь добропорядочный житель Эндар-Карше решил бы, что там тоже скрыто ведьмино зелье.

— Что это? — устало спросил Чи, допил свой чашку.

— Для ран. Самое лучшее, что у меня есть. Не дает ранам покрываться струпьями и снимает воспаление.

Чи взял ящичек, открыл его и, подцепив немного мази на палец, понюхал ее. Потом помазал рану на колене, заранее зажав губу между зубов, ожидая сильное боли; но достаточно скоро глубоко выдохнул и его лицо расслабилось.

— Это точно не повредит, — заметил Вейни.

Чи начал мазать себя, одну рану за другой, одеяло упало с него, сохнущие волосы растрепались, капли воды падали с их концов. Вейни тоже взял немного и помазал те места, до которых Чи не мог дотянуться, а заодно собственное плечо, потом дал Чи отдохнуть.

— Почему? — откашлявшись спросил Чи, спокойным, насколько мог голосом. — Почему ты спасаешь меня?

— Помощь воину от воина, — сурово сказал Вейни.

— Я свободен? Мне кажется, что нет.

Вейни шевельнул плечом. — Нет, не свободен. Но мы разделим с тобой все, что есть у нас. В нашем положении…, — он глубоко вдохнул, думая о том, что он должен скрыть, чтобы не нарушить верность Моргейн и не попасть в засаду, в этом мире или в обеих, — мы не хотим ничего нарушить в этой земле. Но ты, возможно, не хочешь, чтобы тебя нашли…

Какое-то время Чи молчал. Потом опять сунул руку под одеяло за новой порцией мази. — Да, не хочу.

— Тогда мы должны кое о чем поговорить, не правда ли?

Бледные голубые глаза мигнули, в них появилась сумасшедшинка, как во взгляде ястреба. — Ты вассал Гаулта?

— Кто такой Гаулт?

Возможно правильнее было бы уклониться и ответить иначе. А возможно пришла очередь Чи считать его сумасшедшим — или лжецом. Человек аккуратно зачерпнул пальцем новую порцию мази, намазал на очередную рану, потом мигнул, вокруг глаз появились морщины боли, лицо стало упрямым и неприятным. — Кто такой Гаулт? — безжизненным голосом повторил он слова Вейни. — Ты спрашиваешь, кто такой Гаулт? Неужели вы действительно не знаете?

Вейни опять пожал плечами. — Откуда нам знать? Есть много великих лордов. Не только этот.

— Это его земля.

— Ого! А ты его человек?

— Нет, — резко сказал Чи. — Не был и не буду. — Он понизил голос, и, с придыханием, прошептал, — В отличии от тебя я не буду служить кел, никогда.

Это был вызов, хотя и шепотом, запинаясь на каждом слове. Вейни подождал, пока слова улетят, рассеятся в воздухе. — Она моя госпожа, — сказал он так мягко, как только мог, — и она халфлинг, полукровка, по ее словам. На моей родине ее называли ведьмой, но это не так. Я мог бы посчитать твои слова оскорблением, но я сам когда-то так думал, очень давно.

Чи занялся ранами.

— Это Гаулт оставил тебя умирать, — продолжал Вейни. — Ты сам сказал. Но почему? Что ты ему сделал?

Опять взгляд ястреба, на мгновение. Видно, что он взбешен. — Гаулту ап Месирану? Он очень хорошо живет в Морунде и выжимает все из своей страны. Он не боится ни Бога, ни дьявола, и окружил себя огромной стражей из людей и кел.

— Скажи мне, как ты думаешь, он поблагодарит нас за то, что мы освободили тебя?

Наконец сказано. Долгое молчание, очевидно он обдумывает эту мысль.

— Надеюсь теперь-то ты понял, что мы ему не друзья, — сказал Вейни, — и что миледи желает тебе только добра, и что от тебя мы не получили нечего, кроме ночной тревоги и нескольких новых шрамов на моем плече. Что бы ты хотел — сражаться с нами непонятно для чего? Или ускакать с нами подальше отсюда — пока не покинем владений этого лорда Гаулта?

Чи обхватил руками голову и застыл в этой позе, голова медленно клонилась на колени.

— Тебе не нравится моя идея? — спросил Вейни.

— Он убьет нас, — наконец сказал Чи, искоса бросив взгляд на Вейни и по-прежнему опираясь головой на руки. — Как вы нашли меня?

— Случайно. Мы услышали волков. И увидели птиц.

— И совершенно случайно, — горько сказал Чи, — вы скакали через владения Гаулта.

Человек хотел ключ к тайне — будет лучше, если дать ему маленький намек. — Нет, не случайно, — сказал Вейни. — Дорога. И если наш путь лежит через эту землю, значит так тому и быть.

Молчание.

— Что ты такое сделал, — опять спросил Вейни, — что этот Гаулт так поступил с тобой? Быть может ты убийца?

— Все убийцы на их стороне. Они убили…

— Кого? — спросил Вейни, когда человек внезапно замолчал.

Чи зло покачал головой. Потом нахмурил лоб, с которого свисали еще мокрые волосы, и с вызовом посмотрел на Вейни. — Вы пришли из-за ворот, — твердо сказал он, — если скакали этим путем. Я не дурак. И не говори мне, что твоя леди не знает, чья это земля.

— Из-за ворот—. — Вейни задумался, во второй раз. Жизнь человека подвешена на тонкой нити. И так легко перерезать ее мечом. Или развязать войну и убить тысячи и десятки тысяч. Он помолчал, и наконец сказал: — Я думаю, что если у тебя есть вопросы, миледи может ответить на них…

— А что ты хочешь от меня? — спросил Чи.

— Ничего сложного. Легче не бывает. И тебе подойдет.

Взгляд Чи стал очень озабоченным.

— Спросить миледи, — сказать Вейни.


Намного более спокойный и здоровее выглядящий человек, завернутый в одно из их двух одеял, вот кого Вейни привел к костру, около которого ждала Моргейн. Волосы и борода Чи были чисты и приведены в некоторый порядок, после того как он умылся и причесался. Он был бос, хромал, и болезненно моргал, когда наступал на сучки, разбросанные на пыльной земле. Все свои пожитки он оставил на берегу реки — и только Небеса знают, сколько на них мази или сколько потребуется стирки, чтобы спасти хотя бы кожу: ткань не спасет ничто.

Чи уселся на землю, и Вейни сел так, чтобы быть ближе к нему, чем к Моргейн — на всякий случай.

Но Моргейн, превратив одну из чашек поменьше в черпак, налила из кастрюли обыкновенного чая в три кружки, и, обогнув костер, превратившийся в горячие угли, подошла к Вейни и Чи. Ветер играл негромко шелестевшими листьями и носил их с места на место, покрывая землю движущимися пятнами солнечного света, угли не дымились, а приятно согревали то, что находилось в тени, а лошади, серый в яблоках и белая, спокойно паслись неподалеку, на маленьком пятачке травы и солнечного света. Судя по походке, Моргейн никуда не торопилась, а просто наслаждалась покоем.

Но не по глазам, подумал Вейни. Она была точно так же спокойна даже тогда, когда он поднялся на вершину холма, чтобы отдать чашки и рассказать все, что сумел узнать о Чи. — Самое главное — он знает о Вратах, — быстро сказал Вейни. — Он верит, что мы пришли из-за них, но настаивает, что мы лжем, когда говорим, что не знаем ничего ни об этом лорде Гаулте, ни о стране, в которой находимся.

Сейчас Моргейн спокойно пила чай из кружки, не торопя событий. — Вейни сказал мне, что ты не знаешь, откуда мы пришли, — сказала она после очередного глотка. — Но ты думаешь, что мы должны знать это место, и что у нас какое-то дело к владельцу Морунда. Но ты ошибаешься. Нас сюда привела дорога. Вот и все. Она вьется через все Врата. Ты знаешь об этом?

Чи уставился на нее, но не с вызовом, как раньше, а скорее с ужасом.

— Как и любая дорога, — продолжала Моргейн под шелест листьев и шуршание ветра, — она ведет в любое место. Так устроены дороги. Назови самое отдаленное место в твоем мире. Дорога за лесом ведет туда, так или иначе. И она ведет от этих Ворот к другим Воротам. А Ворота — во множество мест. Вейни сказал, что это ты знаешь. Тогда ты должен знать и все то, что я тебе сказала. А значит, — Моргейн взяла маленькую очищенный от коры сучок, помешала в своем чае, аккуратно подцепила им что-то и отбросила в сторону, — ты должен знать, что приказы лордов действуют только там, куда может дотянуться их рука. И не дальше. Я никогда не слышала о твоем лорде Гаулте, и меня это не волнует. Мне кажется, что не он стоит моих волнений.

— Тогда причем тут я? — горько, с отчаянием спросил Чи.

— Ни при чем, — сказала Моргейн. — Ты — неудобство, попавшееся по дороге.

Да, это было не то, что ожидал Чи. Моргейн опять глотнула чаю, поставила чашку на землю и налила себе еще, а Чи молчал, не в силах сказать ни слова.

— Мы не можем освободить тебя, — продолжала Моргейн. — Да, нам нет дело до этого Гаулта; но ты можешь попасть к нему в руки, и это не принесет ничего хорошего ни тебе, ни нам. Спокойствие — вот что нам нужно. Так что пока ты пойдешь с нами и мы найдем тебе лошадь — судя по всему ты умеешь ездить верхом. Я не права?

Чи уставился на нее, на его лице ясно читались недоверие и паника. — Да, — слабо сказал он. — Да, леди, я умею ездить верхом.

— На самом деле наше дело не нуждается в тебе, ты знаешь об этом, не так ли? Увы, оно стало твоим, потому что наша безопасность зависит от твоей, уверяю тебя. Я уверена, что где-нибудь неподалеку мы найдем тебе лошадь. А пока ты поедешь вместе с Вейни — как только сможешь удержаться на лошади. И ты будешь есть нашу еду, спать на наших одеялах, лечиться наши лекарствами и платить нам за это оскорблениями. — Все это Моргейн проговорила спокойно и негромко. — Но последнее должно измениться. Сегодня ты не будешь делать ничего, только лежать на солнце, голым или одетым, меня не волнует, уверяю тебя. Мне все равно. А теперь о другом. Насколько велики земли Гаулта? Сколько мы должны проскакать, чтобы перестать думать о том, что он может напасть на нас?

Чи сел и посмотрел вокруг обеспокоенным взглядом. Потом закусил губу, подвинулся вперед, выхватил из углей полусгоревшую палочку и начал рисовать на земле. — Вот здесь вы нашли меня. Вот дорога. Здесь…, — он стер большую неопределенную область, — ворота, из которых вы пришли. — Палочка нарисовала извилистую линию, ведущую на север через холмы с волками. — По обе стороны леса. За исключением…, — он показал рукой за деревья, на другой берег реки, где под солнцем зеленел веселый луг. — Там, на некотором расстоянии от дороги, лес почти полностью вырублен — одно дерево там, другое здесь, третье далеко от них обоих.

— Ты хорошо знаком с владениями этого лорда, — заметила Моргейн.

Палочка задрожала, и не из-за ветра. — Север я знаю. И запад не забуду никогда. Они взяли нас здесь. — Палочка опять задвигалась по земле, рисуя дорогу и линию, пересекающую дорогу. — Это Сетой, река. Она течет с гор. Ее пересекает мост, очень старый. По ту сторону моста, на северо-запад, начинаются леса лорда Гаулта, его пастбища и поля; вот здесь его замок, на некотором расстоянии от Старой Дороги. В этих холмах деревня. Между ними дорога. Она тоже принадлежит ему. Есть и другие дороги, помимо Старой Дороги, вот здесь еще одна, она ведет от Морунда вверх, в те же холмы; а вот еще одна, она ведет к ручью Гиллина, потом взбирается на эти холмы, и доходит до деревни. Все эти дороги опасны для вас.

— Дальше, по ту сторону моста, — сказала Моргейн, и обогнула костер, чтобы показать пальцем направо и налево от дороги, — Там есть другие дороги?

— За западными холмами, — Чи немного отошел от нее и палочной нарисовал маленькие линии.

— Люди?

— Высоко в холмах. Не любят незнакомцев. Охраняют границы от любого вторжения: лорды севера время от времени спускаются с гор и убивают некоторых из них — чтобы доказать то, что они хотят доказать. Кто знает что?

Возможно он хотел чем-то ее подколоть. Моргейн не унизилась, чтобы понять чем именно. Она показала на другую сторону. — А здесь, на востоке?

— Крепости кел. Лорд Черот и лорд Сетис, с их армиями.

— Что ты посоветуешь?

Чи какое-то время не двигался. Потом указал палочкой дорогу на западе. — Здесь. Через лес, за полями Гаулта. Между Гаултом и жителями с холмов.

— Но как попасть на нее со Старой Дороги?

— Вот отсюда, леди, напрямик через Лес Гаулта. Я могу провести вас — прямо отсюда. Я точно поведу вас, если вы захотите избежать крепости Гаулта. Я хочу того же самого.

— А откуда ты сам? — спросил Вейни, который до этого не сказал ни одного слова, и подошел поближе к рисунку. — Где твой дом?

Чи глубоко вздохнул и указал место рядом с Морундом. — Здесь.

— Ты жил в крепости?

— Я свободный человек, — ответил Чи. — Там живут некоторые из нас — те, кто спустились с холмов.

— Хорошо вооруженный свободный человек, — заметил Вейни.

Чи встревожено посмотрел на Вейни, но ничего не сказал.

— Там много таких как ты? — спросила Моргейн.

Боится, по-настоящему боится. — Меньше чем было, — наконец ответил Чи. — Мой лорд мертв. Вот и все мое преступление. Теперь я вооруженный и свободный человек. Как и Гаулт, когда-то. Но они взяли его. Теперь он кел — внутри.

— Это, — опять вмешался Вейни, — судьба всех пленников?

— Случается, — сказал Чи, беспокойно оглядываясь по сторонам.

— Скажи нам, — сказала Моргейн, подходя к той точке дороги, где она заканчивалась. — Что лежит впереди?

— Другие кел. Теджос, Мант.

— Что там за места? — спросил Вейни.

— Не знаю. Места кел. Вам лучше знать.

— Но Гаулт их знает?

— Да, я уверен, что да, — ответил Чи хриплым голосом. — Возможно и вы.

— Возможно мы нет, — мягко ответила Моргейн, очень мягко. — Опиши мне путь на север, по Старой Дороге.

Чи поколебался, потом задвигал палочкой, рисую линию, которая шла на север, потом резко поворачивала и направлялась на восток. — Лес и холмы, — сказал он. — Тысячи маленьких троп. Владения кел. Высокий Лорд. Скаррин.

— Скаррин. Лорд Манта. — Моргейн уселась, положила подбородок на руку, наморщила лоб, сжала кулак и долго не задавала никаких вопросов. Потом: — А где живут люди в вашем мире?

Палочка, не колеблясь, указала на запад. — Здесь. — И на восток, рядом с Морундом. — И здесь. Есть те, кто живет на западе, и те, кто живет в земле кел. Но на западе только свободные Люди.

— И ты один из них.

— И я один из них, леди. — На этот раз голос не дрогнул, но был таким же спокойным, как и голос самой Моргейн. — Вы добрее, чем Гаулт, это все, что я знаю. Если человек должен поклясться в верности какому-нибудь из кел — лучше, чтобы это были вы, чем тот лорд, которого нам послал Скаррин. Я проведу вас через земли Гаулта. И если я буду служить вам хорошо — если вы поверите мне и доверите вести вас — то, когда вы будете рядом с людьми, я проведу вас мимо них.

— То есть ты пойдешь против твоего народа, — сказал Вейни.

— Я был пленником Гаулта. Неужели вы думаете, что люди поверят мне? Слишком многие после такого становились шпионами. Никто из тех, кто был около ручья Гиллина, не выжил, кроме меня. Мой лорд Ичандрен мертв. Мой брат мертв. Да будет милость Господа с ними обоими. — На мгновение его голос прервался, но он остался спокоен, руки сложены на коленях. — Никто из живых не поручится за меня. Я не подниму руку против людей. Но и умирать я не собираюсь. Один из моих товарищей на холме — он отдал себя волкам. На вторую ночь. Но я не хотел умирать, и сражался.

На его глазах выступили слезы, проделав мокрые дорожки на лице. Чи не глядел ни на кого из них. На лице не дрожал ни один мускул, все застыло. Только слезы текли.

— Значит, — сказала Моргейн спустя какое-то время, — ты хочешь поклясться?

— Я клянусь вам…, — глаза Чи глядели куда-то за нее, — что каждое мое слово — правда. Я поведу вас. Я уведу вас от всех опасностей. Клянусь моей душой, что не солгу вам, леди. Чего бы вы не потребовали от меня.

Вейни задохнулся от удивления и покрепче обхватил себя руками, во все глаза глядя на человека. Он сам клялся почти такими же словами, когда приносил клятву илина — с раной на ладони и белым шарфом на шлеме — воин-изгнанник, подобранный лордом, он дал клятву на крови, страшную клятву. И сейчас, слыша ее от другого, Вейни почувствовал, как что-то набухло в горле — память о том отчаянии, а в душе шевельнулось чувство, похожее на ревность, ведь этот человек заговорил с Моргейн как вассал с госпожой, ничего не зная о ней и о том, во что ввязывался.

О Бог в Небесах, лио, неужели ты доверяешь этому мужчине и берешь его на тех же условиях, что и меня — меня, который прошел с тобой так далеко, который так близок к тебе? Неужели ты берешь себе другого сбившегося с пути пса?


— Я принимаю твою клятву, — сказала Моргейн. — И отдаю тебя в распоряжение Вейни.


— Ты веришь ему? — спросила его Моргейн позже на языке Эндар-Карша, когда Чи, голый, лежал на одеялах на травянистом береговом откосе, впитывая в себя лучи солнца и, возможно, спал — хотя и видимый из лагеря, но достаточно далеко, чтобы соблюсти приличия. Солнце лучшее лекарство для таких ран, сказала Моргейн. Солнце и свежий ветер.

А еще бальзам и масло. И рядом с ним лежит омерзительно-грязная броня, которой тоже требовались масло и починка.

— Человек поклялся, — сказал Вейни. — Такой клятвой, какой и подобает клясться мужчине. Но, — сказал он через мгновение, вставая на колени рядом с умирающим костром, — человек может продать свою душу за что-нибудь, что он ценит. Например за свою жизнь.

Она долго глядела на него. — Тогда нам нужен крючок, с которого бы он не сорвался.

— Он верит, — сказал Вейни, — в колдовство и в ведьм.

— А ты нет?

Вейни поднял плечи, слабое неловкое движение, его глаза мгновенно метнулись к драконьему мечу, который висел у нее на боку всегда, и весь этот тяжелый день тоже. Рубиновые глаза зло сверкнули с золотой рукоятки; они напомнили ему камень, который он носил около сердца, чужая, опасная вещь. — Я никогда не видел работу ведьм. Только вещи, которые делали кел, и с большинством из них я могу справиться. — Внезапно его охватила растерянность, быстро сменившаяся паникой и страхом, страхом перед тем, кем он стал, сожаление о том, что потерял. — Быть может я сам стал колдуном, — прошептал он. — Возможно именно так работает колдовство. Чи ап Кантори так и думает.

По лицу Моргейн была ясно, что она тоже много чем думает. Но на какое-то мгновение ему стало не до нее, и она поглядела на него в упор, что обычно смущало и тревожило его. Серые глаза стали ясными, в их серой глубине как будто бушевало все пожирающее море; на веках ресницы, такие, которые он никогда не видел ни у людей и ни у кел, темно-серые, бледневшие к кончикам; такими же бледными были и ее брови, но только не волосы, блестящие серебром. Халфлинг, сказала она. Иногда он думал, что это правда. Иногда не знал ничего.

— Ты сожалеешь?

В конце концов он потряс головой. Других слов не было. Вейни глубоко вздохнул. — Я выучил твой урок, лио. Я гляжу только вперед и по сторонам. Никогда назад.

Моргейн прошипела что-то сквозь зубы и отшвырнула полусгоревшую палочку, которой Чи рисовал карту. Непохоже на ее обычное спокойствие. Она оперлась локтями о колени, сгорбилась, прижала ладони к груди и уставилась в никуда.

Вейни молчал. Самое лучшее, что он мог сделать.

Она думала об их, об их жизнях, он был уверен. Она умнее и мудрее его — во всяком случае он привык так думать. Он многого не замечал, не умел правильно оценивать события — Моргейн не пропускала ничего. Она научила его искусствам, которые ужасают их пленника: он умеет работать с воротами, читает надписи кел и знает идеи, которые кел считают правдой — они не верят в богов и стремятся (некоторые из них) обратно в то время, когда они властвовали мирами, и (некоторые из них) вперед в то время, когда они должны восстановить свою власть, чего бы это не стоило их бессмертным душам, от которых они отреклись.

Моргейн рассказала ему, что в древности кел взяли людей, изменили их и, вместе с растениями и самыми разными тварями, провели через ворота во множество миров, и так длилось до тех пор, пока сама ткань Времени не лопнула, Прошлое исказилось, а Настоящее стало катастрофой, в которой смешалось все, что было и чего не было — и мысли об этом холодили его многострадавшую душу, сражались с тем, чему научила его Святая Церковь, правота которой была вне всякого сомнения.

Кел использовали людей как слуг, потому что те очень походили на самих кел… и таким образом кел-лорды сделали ужасную ошибку: Люди, хотя и живут намного меньше кел, намного быстрее размножаются, а это означает, что люди угрожают им.

На его родине, в землях Карша и Эндара, разделенных горной системой, покрытой снегом Матерью Орлов, от кел остались главным образом слухи, за немногими оставшимися в основном охотились, и значительно реже относились терпимо — к беловолосой Моргейн хорошо отнеслись Верховные Короли за сто лет до его рождения, зато в его собственное разрушенное время даже коричневые волосы Вейни были слишком светлыми с точки зрения клана Нхи. А в этом месте…

А в этом месте было слишком много кел. Лорды севера время от времени спускаются с гор и убивают некоторых из них, сказал Чи о рейдах на народ холмов. Чтобы доказать то, что они хотят доказать. Кто знает что?

Вейни знал. Он знал и еще много вещей, которые, как он надеялся, не понимали люди вроде Чи. Понимание этих жестоких убийц, взгляд на них с такой точки зрения, которая разрешала ему исследовать мотивы поступков кел — все это казалось Вейни пропастью, отделяющей его от других людей: такая же пропасть разделяет жизнь и смерть. Он и Моргейн знали столько, что все остальные знания казались пылью.

Что с твоим кузеном? — спросил Чи. Но он не мог ответить: этого он не смог бы объяснить никому, кроме того, у кого, как у лорда Гаулта, за человеческими глазами скрывается кел…

… старый кел, — подумал Вейни. Или тяжело раненый или смертельно больной. Кел, который нашел единственный способ победить человечество, при помощи ворот и силы, которая дает им возможность перенести умирающий разум в чужое тело.

Кел используют ворота, — внезапно подумал Вейни, и ледяная игла коснулась его сердца.

— Лио, — сказал он, — если местные кел используют ворота — что им мешает перемещаться туда, куда они хотят?

— Ничего, — ответила Моргейн, и бросила на него острый быстрый взгляд. — Ты понимаешь — ничего не мешает им. Возможно они знают, что мы здесь, возможно они уже нашли наш след, потому что мы возмутили пространство, пройдя через ворота. И это не самый добродушный народ. Доказательства мы видели. Я расскажу тебе то, что заметила: наш новый друг даже бровью не повел, увидев наших лошадей, снаряжение и то, что мы скачем вместе. Не удивился и тому, что мы вышли из ворот, хотя не знает точно где они находятся. Может быть он не удивился потому, что ничего не знает о воротах, но, поскольку кел в этом мире спокойно входят в ворота и выходят из них, они мастера и в других делах. — Потом она показала на лес вокруг них. — Эти деревья, ты видишь? Такой перекос никак не объяснишь только соседством с воротами. Такое чаще всего бывает, когда ворота выбрасывают из себя слишком много энергии. То есть работают не слишком хорошо. Но то, что кел не в состоянии исправить это, не означает, что они не используют их.

Не самая успокаивающая мысль. — Тогда они могут отправиться вслед за нами.

— Если то, во что верит наш новый друг — правда, то да, могут. А если, случайно, кто-нибудь из Манта или Теджоса охранял ворота, когда мы выходили из них, они уже знают, что ими воспользовались.

Вейни бросил резкий взгляд на человека, спящего на солнце, и его охватила паника.

Это был проводник, которому он не доверял, дополнительная ноша, из-за которой лошади будут двигаться медленнее. Проще всего бросить его здесь, а самим довериться скорости, помня, что человек хромает на одну ногу и не в состоянии бежать.

— Да, будь уверена, охранял. Волки.


В конце концов боль исчезла — вообще все исчезло, кроме ветра и солнца на голой коже, Чи лежал с закрытыми глазами, через веки лилось красное сияние, тепло солнца сменялось холодом ветра, игра природы — такая же неистовая и невообразимая, как его жизнь. Он должен был бы стыдиться своей наготы, но у любого человека, побывавшего в подземельях Гаулта, почти не оставалось стыда. Он должен был бы страдать, но научился наслаждаться мгновениями покоя, даже если они находились между двумя волнами боли, и верить, что еще будут такие передышки — если он сумеет пережить боль между ними.

И вот пришел этот день. С обеих сторон ад. И, тем не менее, это самый лучший день из всех, начиная с ручья Гиллина, и если ад все-таки придет, возможно — только возможно — он будет похож на волны боли, первый намек на порядок в его жизни.

Вот как он теперь разговаривает сам с собой. Возможно там, на верхушке холма, он действительно стал сумасшедшим, разговаривая с волками и зовя их по именам. И все-таки, он уверен, жизнь стала полегче, а завтра будет еще лучше. Он действительно настолько хорошо себя чувствует, что в состоянии планировать на два дня вперед.

О том, что будет потом лучше не думать. Такие мысли опасны — опасны именно сейчас, когда он начал верить глазам этого человека, опасны и легкомысленны; этот человек и женщина-кел говорят между собой, спорят, обсуждают, пожимают плечами и жестикулируют — как два товарища в поле, хотя есть что-то подозрительное в хмурых бровях и скупых жестах, с которыми говорят мужчина и женщина.

Как если бы это возможно! Как если бы человек, мужчина, может добровольно пойти с кел.

Эта леди-кел, которая смеется и обменивается шуточками со своим слугой, женщина, сидящая в лесу в тайне от Гаулта и всех его прихвостней — и, одновременно, колдунья, обладающая силой, способной жечь железо — да, это что-то из ряда вон выходящее, такое, о чем Чи предпочитал не думать.

Сейчас только одно ясно и понятно: он должен идти с ними; а это означает, что он должен попытаться ускользнуть от патрулей Гаулта и радостей верхушки холма. Ради этого можно называть ее леди, склонять перед ней голову и даже — более опасно — слегка надеяться на то, что бывают другие кел и что сделка с леди-кел может быть настоящей — или на то, что ее слуга-человек может стать настоящим другом.

Самая опасное, самое рискованное — дать утвердиться этой мысли даже на короткое время, даже на мгновение, и думать, что кел сможет относится к нему так же, как к своему слуге, этому Вейни, или что рядом с ней — худой женщиной-кел — можно чувствовать себя в безопасности, не продав душу дьяволу, чувствовать так, как он чувствует сейчас, и думать, что у нее не больше силы, чем у Людей.

Если человек смог найти кел-лорда, так свободно обращающегося со своими слугами, то этот человек не должен быть дураком и отказываться от убежища и покровительства, тем более, что его жизнь висит на волоске. Что позорного в этом?

Думать дальше Чи не захотел. Покой сегодняшнего дня грел его душу. И будет греть еще много дней. А сейчас он должен перевернуться и лечь на живот, если не хочет, чтобы кожа обгорела. Самый тяжелый поступок в жизни.

Немного позже он передвинулся в тень, и опять, довольный, неподвижно лежал, завернувшись в одеяло, с руками под головой. Он заснул, а когда проснулся, то почувствовал, как свежий ветер доносит запах готовящейся еды, и он заплакал, глупые слезы сочились из глаз; захотелось собрать все свое мужество, подняться на холм, сесть рядом с костром и почувствовать, что тебе рады — но вместо этого он лежит здесь, глотая слезы, его трясет от страха, страха, что его не примут там, что его опять свяжут и больные плечи не выдержат еще одну такую ночь.

И он не понимал, почему должен плакать и дрожать, как дурак, почувствовав запах лепешек, готовящихся на костре, разве что он еще жив, а все остальные мертвы, как и брат; и тут его мысли побежали обратно на холм, в уши ударил шум волков, в темноте поедающих добычу — безопасный звук, в котором нет ничего печального, просто жизнь сжалась до ночи, до мгновения… до того самого мгновения, когда волки ели, а он еще был жив.

Да, это было безопасное время, вспомнил он. Время холода и молчания, время собирать камни, когда человек понимает, что только жизнь что-то значит, и только его жизнь по-настоящему что-то значит. Друзья отвлекли волков от него, ценой жизни. Вот и все. Пока они были живы, они переговаривались, наполняя тишину утешающими словами, но в конце концов человек всегда хочет прожить немного подольше; и если твой друг — цена за это, человек узнает, что заплатит эту цену, заплатит волкам своим лучшим другом или любимым братом. Да, это было безопасно, вспомнил он… но запах хлеба и звук голосов разбудили что-то болезненное внутри, настолько ужасно болезненное, что может потрясти его и опять сделать человеком.

Так же быстро узел боли развязался, ветер высушил слезы и он лежал, нюхая готовящуюся еду, и думая о том, что он продаст душу за кусок хлеба и немного человеческого смеха. У него осталось так мало того, что можно продать — ровно столько, сколько у него вообще есть. Он и так проклят, и если эта кел и мужчина, который служит ей, захотят взять еще одну душу за немного еды и немного удовольствия, он пойдет на сделку и предаст свой род.

В конце концов он мог приручить волков, и, если бы не эта парочка, сам стал бы волком, не боялся Гаулта и вообще ничего на свете — хотя и недолго. Они вполне могли оказаться врагами Гаулта: ходили слухи, что Гаулт не в ладах со своим Сюзереном. Они могли быть из Манта, или еще откуда-то — женщина сказала откуда, но он не понял; но если они не оставили его волкам, если взяли его с собой, и если бывает такое чудо, как человек, свободно ходящий среди кел и не потерявший собственного рассудка — тогда еще есть надежда…

Онопять задрожал, опять увидев голову Ичандрена на колу за воротами крепости Гаулта, опять увидев подземелья и услышав крики, которые они выжали из человека, который был самым храбрым и сильным из всех, кого он знал, выжали прежде, чем превратить его в красную и ужасную груду мяса и отрубить ему голову…

… Месть. Гаулт никогда не видел его раньше. Он просто ткнул пальцем на некоторых из них: для волков. Гаулт выбрал его не из-за какой-нибудь личной мести.

Но если он станет волком-охотником, то придет время, когда Гаулт научится бояться его и проклянет тот день, когда повстречался с ним.

Вот цель, ради которой не жалко отдать душу.

В первый раз перед ним появилась надежда на будущее, как если бы луч света прорезал туман.

Но тут Чи случайно взглянул в сторону костра, встретился глазами с женщиной и немедленно отвернулся — а после отказывался вспомнить в деталях чувство, охватившее его, чувство физической опасности. Мужчина никогда не ожидает, что почувствует такое, только взглянув на женщину, это трусливо и малодушно… он никогда и никому не признается в этом… если, впоследствии, он будет с женщиной и вспомнит о своем позоре, то у него точно исчезнет желание… лучше вообще отказаться от женщины, любой женщины…

Она действительно ведьма, решил он. Чи знал людей, называвших себя ведьмами, которые только тем и занимались, что шептали над своими травами и зельями, и принимали роды у женщин и кобыл.

Мужчина не должен иметь с ними дела, или, в крайнем случае, только тогда, когда хочет купить амулет, для защиты от злых сил и удачи в делах — и даже тогда, как говорят священники, он может запятнать свою душу, если покупает что-то слишком сильное.

Вот такую огромную силу он почувствовал в женщине-кел. Он знал, что это такое. И все-таки она обошлась с ним намного лучше, чем Мант с Гаултом — тем Гаултом, который был человеком чести, прежде чем кел заманили его в ловушку, посулив договор о мире; тот Гаулт был другом Ичандрена и сражался вместе с ним — Бог помоги им обоим.

Договор. Договор — так сказал Гаулт.

Вот что значит верить кел.

В конце концов этот мужчина, Вейни, спустился с холма: Чи следил, как он идет — и дрожал, как во сне; конечно он идет пригласить его к огню.

Потом Чи сидел, по-прежнему завернутый в одеяло, со своей порцией в руках, но так и не смог съесть ее до конца, настолько слабым оказался его живот. Но они разговаривали и шутили с ним, оба, мужчина и женщина, задали ему несколько вопросов, а потом он лежал около огня, пока ведьма мыла сковородки в воде, как любая женщина его рода; а после того, как она вернулась, Вейни повел лошадей вниз, на водопой.

День угасал, и они, понял Чи, взялись за работу над его снаряжением: счистили ржавчину с колец кольчуги, начистили металл водой и речным песком, и смазали маслом.

Его собственные сапоги стояли рядом, уже готовые, на правом был разрез, но к нему прикрепили длинную полоску кожи, которую можно было обвязать несколько раз вокруг лодыжки и поддержать голенище.

Он видел все это, лежа на боку и накрытый только одеялом… смотрел, как они работают, даже ведьма, выполняют работу раба или, в крайнем случае, слуги, и делают все это для него — для него, потому что им самим совершенно не нужна пара истоптанных и разодранных сапог и броня, намного более бедная, чем те замечательные кольчуги из маленьких стальных колечек и эластичной кожи, которые на них надеты.

Глубокой ночью, когда они сидели друг напротив друга и пришло время спать, мужчина снял седло с лошади, достал постельные принадлежности и улегся прямо там, где сидел, а ведьма завернулась в темный плащ, прислонилась к старому толстому стволу дерева и, судя по всему, собралась сторожить. Они оставили его около теплых углей. И не стали ничем грозить. Даже не связали.

Чи лежа в темноте и думал, думал, наблюдал, потом засыпал и посыпался опять, замечая любое, даже самое маленькое движение, которое они делали. В его душе трепетала надежда, надежда на то, что они, непонятно почему, приняли его к себе. В темноте, никому не видимый, он заплакал, без причины и без остановки.

Он не знал почему, но их доброта что-то сломала в нем, в нем, который не побоялся всех угроз Гаулта, и сейчас он боялся только одного: все это только ложь.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

На следующий ужин они ели рыбу. В лесу не было ничего, даже кролика — Вейни подумал что волки, вывшие всю ночь, наверняка охотятся около ворот, хотя он не понимал, почему они оставались в таком малоприятном месте.

На юге были горы, сказал Чи, и люди; люди на западе и на севере, кел на севере и на востоке; и вообще, решил Вейни, здесь волки — робкие обитатели, как и в других мирах.

За исключением, как сказал Чи, полуволков, любимцев Гаулта.

Чи еще вспомнил, что в те времена, когда война охватывала срединные земли — около человеческих лагерей и деревень появлялись дикие волки и таскали овец. По его словам люди его рода на месте не сидели, а постоянно двигались с места на место — так что сейчас они где-то на холмах, но где?

— Тогда, — сказал Чи, глядя в огонь таким взглядом, как если бы его мысли бродили очень далеко, — тогда мы жили в холде Перо, в Эглунде. Там мы чувствовали себя в безопасности. Но это продлилось недолго — не больше года. Тогда Гаулт сражался вместе с другими лордами. Сам я был еще мальчиком. Я помню — помню войны, постоянные переезды, холодные зимы, снег по грудь лошадям, и умирающих людей, много умирающих людей. Мы пришли в крепость Гаулта, в Морунд. Для него мы были людьми с порубежья. И это были хорошие годы. Я скакал с Ичандреном. Мой брат, мой отец и я. Они мертвы. Все.

Потом он замолчал, надолго.

— Мать? — спросила Моргейн.

Чи не посмотрел на нее. Горло работало, слова выходили. Но глаза, глаза, не двигаясь, глядели в огонь. — Не знаю, в последний раз я видел ее…, — одно плечо поднялось. — Тогда мне было тринадцать. Как раз перед этим Морунд пал и Гаулт ушел на север. Потом он вернулся назад… Другим. А потом — потом он и кел с севера убили почти всех людей-мужчин в Морунде. Убили, и привели людей с востока. Эти сражались за Гаулта. Некоторые из тех, кто жил в Морунде, тоже хотели сражаться за Гаулта, но их собрали всех вместе и отправили служить другим кел-лордам. Гаулт никогда не верил мужчинам, которые сражались за него прежде, чем он стал кел. И ни одной женщине, тоже. Они погрузили их в фургоны. Мы попробовали их отбить у стражников — двадцать человек погибли. Тогда умер мой отец. Их было слишком много.

Еще одно долгое молчание. В костре трещали и ломались сучья.

— Но я почти не сомневаюсь, что мать умерла, — сказал Чи. — Именно тогда. Отец в это верил. И не она одна. Она не была сильной женщиной. А год был плохой.

Двадцать человек погибли, подумал Вейни, пока Чи сидел, погруженный в печальные думы. Хм, Чи сказал это так, как будто это огромная потеря. Но ведь двадцать не так много…

Он встретился взглядом с Моргейн, взглянувшей на него через костер, и понял, что она уже добавила эту черточку в свою картину этого мира, она, которая когда-то учила юного изгнанника понимать лес и устраивать засады; его леди-госпожа, которая скакала от войны к войне и сидела на королевских советах за сотни лет до того, как он родился.

И с тех пор она приводила его и на поле боя и на советы королей.

Вейни оперся руками о колени и пошевелил палочкой угли, оживляя костер.

— Деревья, — сказала Моргейн. — Чи, ты заметил, что они все изогнуты? Тем не менее в лесу нет ничего, что бы вызвало у меня чувство тревоги. Сюда прилетают птицы. Им достается совсем мало силы, текущей из ворот. Тогда почему? Что ты сам думаешь?

— Не знаю, — тихим голосом ответил Чи.

Моргейн ничего не сказала.

— А почему такое может быть? — спросил Чи.

Моргейн сдвинула драконий меч на бедро, подогнула одно колено под себя, и обняла второе колено руками. — Если я брошу листья в этот костер, они вспыхнут, правда?

— Да, леди.

— И ты отпрянешь от него, правда?

— Да, — ответил Чи, еще тише, как если бы боялся даже слышать вопросы о знаниях кел.

— Быстро?

— Да, леди.

— Так и птицы улетят, не в силах оставаться на месте, если ворота вон там сейчас откроются. А ты почувствуешь это своими костями.

Чи заметно вздрогнул.

— Здесь очень хорошее место для лагеря, — продолжала Моргейн, — потому что нам не нужны нежданные гости. Но как часто, по-твоему, ворота открывались?

— Не знаю.

— Возможно нет. Но если их используют, мы будем предупреждены. Если мы поскачем отсюда, Гаулт заинтересуется нами. Если если мы будем ехать по дороге медленно, но без остановок — когда мы окажемся там, где он заметит нас?

— Если мы выедем на закате, — Чи задышал быстрее, — и поедем по западной дороге, то будем глубоко в лесу еще до рассвета. Леди, я не знаю, где могут быть его бандиты, и никто этого не может знать, но я точно знаю, где их скорее всего нет. В тех лесах мы сможем разбить совершенно безопасный лагерь рядом с его землями, провести там весь день, а потом опять поехать по западной дороге. Никто не путешествует по ночам; а утром мы уже будем около холмов. Так что отдыхать днем, путешествовать ночью — вот самое лучшее, что мы можем сделать.

— Итак, — Моргейн бросила взгляд на Вейни и едва уловимо двинула глазами в сторону Чи. — Мы можем оказаться глубоко в лесу еще до рассвета, — сказала она, опять поглядев на Чи. — Ты полностью уверен в этом?

— Клянусь лошадью, можем!

— Тогда мы уедем, — спокойно сказала она. — Если наш гость поклянется, что он в состоянии усидеть в седле, нам лучше всего немедленно уехать из этого места. Нас здесь хорошо приняли, но это не может длиться долго.

Вейни кивнул, соглашаясь, как с опасениями, которые он разделял, так и со спокойствием, которое изо все сил поддерживал в себе.

Да, в этом месте у них была защита — ничуть не меньшая, чем от любого легендарного колдовства — здесь они могли почувствовать любые возмущения ворот.

Но и опасность была рядом: если неподалеку находятся еще какие-нибудь незакрытые каменные ворота, достаточно сильный выброс силы мог легко добраться сюда и обрушиться им на головы, да и враги, наверняка, уже искали их.


У Вейни был запасной комплект одежды: полотняные бриджи и прекрасная рубашка, которую он одевал тогда, когда можно было снять с себя броню, то есть не сейчас: легкая и воздушная, замечательно сшитая — просто жаль надевать такой подарок во время пути, хотя даритель очень настаивал.

Сейчас он положил все это рядом с Чи, вместе с починенными сапогами, а Моргейн тем временем тщательно упаковала и привела в порядок свои седельные сумки.

— Ты еще не в состоянии надеть на себя кольчугу, — сказал Вейни. — Ее повезет моя госпожа. А я повезу тебя, на своей лошади. Помни, ты обещал, что мы окажемся в укрытии еще до подъема солнца.

Чи взял тонкую рубашку и, удивленный, нахмурился. Что ж, он в состоянии ехать, подумал Вейни, и отправился готовить свои собственные вещи и запрягать лошадей. Уже стемнело. Лошади, по видимому, заранее знали, что скоро в дорогу, нетерпеливо били копытами и фыркали, глядя на всю эту суматоху.

Он оседлал обоих и повесил свой меч на правом боку Эрхин, хотя обычно так не делал, но теперь за спиной будет сидеть Чи. Одеяло, которое он обычно вез скатанным, сложил, чтобы оно стало плоским, и привязал под ремнями, идущими к кольцам уздечки, перехватил ремнем мягкое горло Эрхин, потом взнуздал Сиптаха, который наполовину дружески, наполовину нервно хватал его за пальцы. Волнуется, подумал Вейни, несмотря на всю свою подготовку; теперь, когда у жеребца появилась кобыла, неизвестно какие мысли бродят в его голове, и в голове Эрхин.

— Дурак, — прошептал он себе, хотя бы за то что вообще взял ее и тем более за то, что привел ее в землю вроде этой. Он родился в Карше, где человек сначала учиться ездить на лошади, а потом уже ходить. И несколько дней назад он еще был под прекрасным солнцем, надеясь — да спасут их Небеса — на что-нибудь другое, чем это.

Дурак, подумал он опять. Около ворот бродят только несчастья. Обычно там, где сила, собираются самые худшие люди — и, изредка, самые лучшие. Мимо перекошенных деревьев и руин он уже проскакал, а впереди убийство и война.

Все его хитроумные, нежные планы — потому что Моргейн временами сходила с ума и с таким неистовством гнала их вперед, что сама превращалась в скелет, живущий одной мыслью — все его планы, хотя и плохо продуманные, включали в себя путешествие неспешным шагом. Только поэтому он и принял в подарок кобылу, хорошо зная, что сильно рискует — но надеясь, что они не будут носиться как сумашедшие, а будут получать удовольствие от езды, и, может быть, у Эрхин будет жеребенок от серого коня из Бейна; во всяком случае эрхендимы говорили, что это возможно, но сейчас все эти мысли казались сумасшествием.

Сейчас все его инстинкты требовали только одного — бежать.

Он обнял кобылу за шею, прижал голову к щеке и сильно сжал в объятьях, душу пронзила резкая боль, боль вины. — Мы должны идти, — прошептал он ей. Она тряхнула головой, высвобождаясь из его объятий, и беззаботно толкнула носом в бок.

Ни жеребец ни кобыла не хотели останавливаться. Ни одна лошадь никогда не остановится, даже если это будет грозить ей гибелью. Любой всадник знает, что движение — их жизнь и смерть.

Вейни услышал шаги позади себя и повернул голову. Моргейн, принесла седельные сумки. Она поставила их около его ног, потом, коснувшись рукой его плеча, пошла прочь, так удивив его этим жестом, что он застыл на месте и только глупо пялился не ее уходящую спину.

Что это было? — спросил он себя.

Извинение, за что? Сочувствие?

Она сделала это и молча отошла, оставив ему седлать лошадей и спрашивать себя, почти в панике, что она хотела этим сказать.

Он даже не знал, Небеса свидетель, почему он так взволновался, почему его сердце забилось, как от страха, за исключением того, что все это старое привычное занятие людей его рода — короткий дневной сон и долгая ночная езда по враждебной земле, оружие в руках, потом опять сон и наскоро проглоченная еда где-нибудь в укрытии.

За исключением Моргейн, которая, как Небеса, решает, куда и когда они должны идти, а в этом маленьком прикосновении было слишком много дружеского участия и взаимопонимания — как если бы она призналась, что тоже устала и сделана не из железа.

Он бы не хотел таких признаний от своей госпожи.

Вейни закончил работу. Ведя лошадей, он догнал ее над потушенным костром и, поставив лошадей между собой и Чи, снял с пояса свой Клинок Чести и без единого слова отдал ей — ради безопасности. Она поняла и повесила себе на пояс, рядом со своим собственным коротким Каршским мечом с костяной рукояткой, перевесила на спину драконий меч, и только потом взяла поводья Сиптаха из его руки и села в седло. Серый жеребец нетерпеливо фыркнул и слегка дернулся.

Вейни вставил ногу в стремя Эрхин, сел в седло, и, обогнув ее, подъехал к Чи, который ждал, одетый в заимствованную одежду и починенные сапоги; свернутое одеяло он держал в руках.

— Оно тебе еще понадобится, — сказал Вейни, положил скатанное одеяло между коленями и вынул ногу из левого стремени. Чи поставил ногу в стремя, взял предложенную руку и одним плавным движением уселся на спину лошади, так быстро, что Вейни полностью отпустил поводья, как кобыла и ожидала. Свобода позволила ей более спокойно отнестись к двойному грузу на спине; она подняла уши, махнула хвостом и быстрым шагом пошла вслед за Сиптахом.

Мимо деревьев и вниз вдоль реки, ставшей их проводником — свет битком набитого звездами неба и серебристой луны лился сверху с такой силой, что сделал ночь похожей на день, бледная трава и спокойно журчащая вода сияли в темноте.

Чи, сидевший за ним, завернулся в одеяло, потому что здесь от реки тянуло холодом; и Вейни чуть-чуть пошевелил поводьями, направив Эрхин влево от Сиптаха — влево от Моргейн, с защищенной стороны, и никогда с опасной правой. Она завязала волосы для скачки — но не узлом предводителя клана, на который имела право, а простым узлом воина клана Шия из Ра-Кориса, как и он. В свете луны рукоятка Подменыша светилась золотом; яркие серебряные искры вспыхивали на концах рукавов ее кольчуги, сделанной в давно забытые столетья. Лунный свет касался яблок на боках Сиптаха, бледных кончиков его гривы и хвоста.

Они были очарованы — не магией, но чувством перемен, дорогой, мягким влиянием ночного неба, которое сделало их частью земли, к которой они не принадлежали.

И Чи поклялся, своей жизнью, что во время пути им ничто не будет угрожать.


Тем же медленным шагом они выехали на Дорогу, и по старинному каменному мосту пересекли реку. Леса быстро сменились лугами, которые, в свою очередь, опять уступили место угрюмым дремучим лесам. Кричали ночные птицы. Звук лошадиных подков — по земле и изредка по камню, мокрый песок брода, по которому они пересекли небольшой поток, быть может приток реки, от которой они уехали.

— Я не знаю его имени, — ответил Чи на вопрос Вейни. — Знаю только, что мы пересекли его.

Дав лошадям напиться, они поскакали дальше, окунувшись в дикую природу. Да, подумал Вейни, я не слишком хорошо понимаю лес. А это был настоящий дикий лес, весь в вьющихся стеблях и колючках. Но через некоторое время деревья выпрямились и лес стал не такой мрачный. До этого места уже не доходила сила ворот. Они выехали из той области, в которой могли мгновенно узнать, что воротами кто-то воспользовался; и из той области, в которой оружие, связанное с воротами, могло настигнуть их.

Вейни почувствовал, как Чи ткнулся в его спину, но быстро пришел в себя и выпрямился; потом опять, и в третий раз: — Хватит, — сказал он. — Отдых.

— Нет, — прошептал Чи.

Но на этот раз Чи уже не смог выпрямится, схватился за него и застыл. Они еще немного проехали, пока впереди них не оказалась промоина, где надо было спускаться вниз, а потом подниматься на другой стороне. — Чи, — сказал Вейни, хлопая его по колену.

Чи проснулся, пришел в себя и уселся ровно. Эрхин спустилась вниз и быстро забралась вверх, потом пошла быстрее, догоняя Сиптаха.

Они все еще была на Дороге. Отсюда она шла по обширной равнине, протиравшейся вдаль настолько, насколько глаз мог видеть. Звезды на небе гасли одна за другой, Моргейн отпустила поводья и показала на красную полоску на горизонте.

— Чи. Скоро солнце.

Чи не ответил.

— Где мы? — спросила она.

— Все еще на Дороге, — запротестовал Чи. — Леди, это не та земля, которую я знаю. Севернее — да. Но здесь — здесь я был только однажды. Мы все еще на Дороге — и должны уйти по ней дальше.

— Как далеко? — в ее обманчиво-спокойном голосе зазвучали опасные нотки. — Проснись, человек. Ты знаешь, что я хотела бы знать. Ты клялся, что знаешь. Неужели ты хочешь, привлечь к нам внимание врагов? Или ты хочешь сказать, что заблудился и не знаешь, где мы находимся?

— Я знаю, кто я и где я! Там есть развалины, не знаю насколько далеко, но, клянусь, к утру мы будем около них. — Зубы Чи стучали, он хрипло и тяжело дышал. Истощение, подумал Вейни, истощение и ночной холод. — Я ошибся из-за того места, откуда начали. Река должна повернуть. Я знаю, это там, клянусь. Мы все еще можем добраться туда. Но мы можем пойти и в поля. — Он указал на восток, где равнина уходила за горизонт. — Если мы поедем туда, то окажемся на дороге, которая ведет в холмы. И из владений Гаулта.

— И далеко от нашего пути, — сказала Моргейн, осаживая Сиптаха, серый в яблоках подался назад и повернулся. — Как Эрхин, еще может ехать?

— Она постарается, — сказал Вейни и хмуро поглядел полоску светлого неба на востоке, над низкими скругленными холмами. — Лио, я не говорю да или нет, но мне очень хотелось бы убраться с этой дороги. Мне кажется, лучше всего ехать на запад.

— Север, — твердо сказала Моргейн, и сдержала Сиптаха, который уже был готов скакать. — К утру, он поклялся. Совсем скоро.

Она развернулась и поехал вперед, неторопливо, экономя силы лошадей.

— Ты не ошибся? — спросил Вейни.

— Нет, — ответил Чи и задрожал, от холода у него свело горло.

Моргейн сказала «север»; теперь остался один и только один путь, по которому они могут идти; и все меньше и меньше и ему нравились задержки, и еще меньше ему нравилось ожидание долгого пути, все больше и больше ему не нравилось их положение.

— Молись, чтоб ты не ошибся, парень.

Моргейн еще больше сдержала шаг Сиптаха, подстраиваясь под Эрхин, обремененной двойной ношей, а над ними было открытое небо и тающие звезды.


Чи поплотнее натянул на себя одеяло. Ужас не давал ему уснуть. Ночной кошмар, страшный как волки, медленная езда, боль от наполовину заживших ран, медленный монотонный ритм лошадей, которые не могли ехать быстрее, а Гаулт и его миньоны уже скачут на горизонте.

Небо посветлело, маленькие клочковатые облака на востоке сначала слегка порозовели, а потом стали ярко-розовыми, весь мир превратился в пустое блюдо из травы, и через него шла дорога, неестественно прямой след через росисто-серую зелень. Время от времени Вейни и леди разговаривали между собой на языке, который он не понимал, грубая речь, которая отдавалась в ушах странными ритмами; но они говорили негромко и мягко, обмениваясь словом или, много, несколькими. Было в этом что-то жуткое. Неудовольствие. Чи казалось, что речь идет о нем, но он не осмеливался спросить.

— Ну, и где твои развалины? — спросил Вейни, шлепнув его по колену, и только тогда Чи сообразил, что с ним разговаривают.

— Я знаю, что они здесь, — запальчиво ответил он. — Клянусь тебе.

— Только не говори, что солнце врет, — ответил Вейни.

День почти начался. Предметы вокруг начали окрашиваться. И белая кобыла уже порядком устала. Если враги найдут их, подумал Чи, выхода нет — кобыле придется бежать.

Если враги найдут их…

Но на той ужасной верхушке холма он помнил, как будто во сне, как из пальцев Моргейн вылетел свет, металл стал таять и согнулся, а Вейни прикрыл его глаза от этого света.

Оружие, которое тебе лучше не видеть, предупредил его Вейни.

Он посмотрел на открытую местность вокруг и на предательскую гряду холмов, за которой могла скрываться целая армия.

Если они заподозрят засаду, то первым делом убьют его, подумал Чи. Нет сомнений — они так и сделают, решат, что он предал их. И у них будет причина.

Солнце встало. Местность вокруг стала золотой и зеленой.

Когда они достигли вершины подъема и посмотрели в темноту впереди, его охватил мгновенный приступ страха, что там скрывается какая-нибудь банда, пока его глаза не привыкли к местности и он не узнал деревья, которые искал.


Они разбили лагерь между древними камнями, за ручьем, который весело журчал между ними; ветки деревьев склонились над водой и как бы плыли по ее поверхности. Между развалин зданий росла редкая и упрямая трава; лошадей оставили пастись на гребне ближайшего травянистого холма, хорошо защищенного деревьями.

Рискнули развести костер, не слишком большой, но достаточный для того, чтобы согреть немного воды, съели хлеб, который Моргейн испекла на предыдущем привале, и выпили чай — специально приготовленный для Чи, с травами против лихорадки.

Чи прирожденный наездник, осознал Вейни, это очень хорошо — но сейчас он устал, с радостью устроился на траве и, согретый лучами солнца, уснул на покрытом листьями берегу. Вейни решил последовать доброму примеру, оставил стражу Моргейн и растянулся на траве, слушая воду, ветер и пасущихся лошадей.

— Все тихо, — прошептала она, разбудив его. Чи все еще спал. — Ничто не шевелилось. Птица или две. Какое-то животное, никогда раньше такого не видела, приходило пить, выглядит как норка с полосатым хвостом. И еще на этом упавшем стволе грелась черная змея.

Хорошие знаки, безопасные соседи. Вейни глубоко вдохнул и отдал ей одеяла, а сам уселся пониже, там, где не было ветра. Он немного поел, четвертушку лепешки, которую сохранил от завтрака, и выпил чистой воды из ручейка, бежавшего рядом, намного более приятную, чем из реки на прошлом привале.

Когда день начал клониться к сумеркам, а Чи зашевелился во сне, Вейни встал, потянулся, разминая затекшие мышцы, и зажег костер — опять совсем небольшой, чтобы только согреть воду, и быстро потушил его, хотя риск конечно был, даже так.

Моргейн поднялась, съела немного лепешки с копченой рыбой, выпила кружку чая и уселась, опираясь спиной о камень, время от времени ее глаза закрывались. Внезапно ее глаза открылись, в них не было и тени сна. — Мы останемся здесь на день, — сказала она. — От нас до ворот достаточно далеко — и это очень хорошо. Но это наш последний отдых. Еще одна ночь такой скачки — и мы выедем из владений Гаулта. Правильно? — обратилась она к проснувшемуся Чи.

— Правильно, — ответил тот. — Клянусь.

— Имей в виду, что больше я не разрешаю лошади Вейни нести двойную ношу и так утомляться.

— Я пойду пешком, леди. Я смогу защитить себя.

— А ты способен? Учти, я говорю тебе правду: если ты еще не в состоянии — мы дадим тебе день передышки. Но могут быть и другие варианты. Быть может ты что-то знаешь о системе защиты Морунда?

Глаза Чи округлились от страха. — Стражники, — только и сказал он. — Много стражников.

— Мне, — сказал Вейни, опираясь подбородком о предплечье и локтем о колено, — в своей жизни пришлось украсть несколько лошадей. А думаю, что пастбища Морунда неподалеку. Ради такого дела, лио, я могу прогуляться.

Моргейн бросила на него внимательный взгляд. Теперь он понял, что угадал ее намерение, по этому спокойному обмену взглядами.

И у него всю дорогу было нехорошо на душе, примерно по той же причине они и уехали из последнего лагеря: Эрхин могла вести двойной груз, но очень медленно, шагом — а Моргейн была кем угодно, но только не дурой, и не собиралась загонять их лошадей до смерти.

Тем не менее она удивила его, рискнув поверить словам этого человека — и удивила опять, заговорив вслух о Морунде.

— О, — сказал он, на языке Карша, — мы можем разрешить нашему проводнику идти по дороге, которую, как он утверждает, знает — одному. А мы сами, лио, поедем быстрее, оба, ночью и невидимые.

Она опять бросила на него внимательный взгляд.

Вейни слегка приподнял плечо. Ее лицо было не хмуро, подумал он, но, скорее, серьезно и сосредоточено.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказала она и указала на берег ручья.

— Я не думаю, что надо слишком много говорить, — ответил он и не встал. — Я илин. Только попроси. И я сделаю. Украсть лошадь? Ерунда. Возможно я могу взять штурмом Морунд. Едва ли тебе надо особенно тревожиться.

— Ты сошел с ума!

— Не думаю, что я сошел с ума. Я сделаю все, что ты захочешь. Может ли мужчина быть более разумным? Взять Морунд. Лучше, чем потом идти туда, пленником. И намного лучше, чем волочить туда этого несчастного, потому что ты разворошила осиное гнездо, которое теперь надо объехать. Мы зашли так далеко по совету этого человека. Я говорю, давай немного отдохнем, и пойдем туда, куда он ведет нас, вокруг этого места.

Какое-то время она молчала. Потом метнула на него гневный взгляд. — О, да, и доверимся удаче и половине всех банд в округе. Ты этого хочешь?

— Лучше удача, чем этот Гаулт, лио. А мы, что мы должны делать, перебить всех? Ты этого хочешь? Ты к этому ведешь нас? Кто-то, конечно, должен умереть, вроде меня, потому что я прикрываю тебя. На моем правом плече и так рана размером с кулак.

— А чья это вина?

— и на мне висит человек, которому я не доверяю; или мы верим ему настолько, что отпускаем его даже в том месте, где он может поднять тревогу; или убиваем его прямо сейчас. Убить просто — привяжем к дереву, и его найдут либо волки, либо враги; или все таки верим и освобождаем? Тогда, если мы ему настолько верим, почему, ради святых Небес, мы не доверяем ему вести нас, чтобы выбраться из этого проклятого места прежде, чем поднимется шум и крик отсюда и до севера?

Моргейн вскочила на ноги и чуть ли не бегом бросилась прочь. Чи посмотрел на Вейни испуганным взглядом.

— Мы обсуждали, — спокойно сказал Вейни, — как легче всего достать лошадей.

Чи промолчал. Пока Моргейн стояла на берегу ручья, обняв себя руками и глядя в наступающую темноту, он тревожно переводил взгляд с одного на другого.

Вейни потушил костер, подошел к воде и встал на колени, чтобы помыть единственную использованную сковородку.

— Я не понимаю тебя, — сказала Моргейн, стоя рядом с ним, пока он аккуратно чистил сковородку. — Я совершенно не понимаю тебя.

Да, это было не то, что он ожидал услышать.

— Тогда, — ответил Вейни, — мы оба не понимаем друг друга.

— Что ты хочешь?

И это был не тот вопрос, которого он ожидал — или, во всяком случае, не ожидал серьезного тона, с которым он был задан.

— Что я хочу? — он отвернулся от ручья, так как чувствовал, где она стояла: спиной к пленнику и лошадям, ко всем источникам неприятностей. — Понятия не имею.

— Встань с колен.

— Я мою проклятую сковородку, — скривился он, — а ты поворачиваешься спиной к этому человеку. Ты настолько доверяешь ему?

— Сейчас за ним присматриваешь ты. А тебе я доверяю. Так что же ты хочешь? Освободить его? Дать ему провести нас через живущих здесь его соплеменников? А может быть убить его или оставить волкам?

— А. Я думаю, что мы можем верить его клятве.

Она резко выдохнула, и не говорила ничего, пока он поднимался на ноги. Теперь они были одного роста, потому что он стоял в воде. И долгое время не шевелился.

— Или, — наконец сказал он, — ты думаешь, что мы не должны доверять ему? Лорд в Небесах, ты приняла его клятву. Ты же не считаешь меня лицемером? Но, насколько я помню, он почти слово в слово повторил мою.

— Ты из Карша, — досадливо ответила она, напомнив то, что он забыл: это слово обозначало не только язык, но, в намного большей степени, страну, горную область в его родном мире, рядом с которой находился Эндар, почти полностью покрытый лесом.

— Ты не даешь мне вспомнить это, — стиснув челюсти сказал он, и кивнул подбородком в сторону человека, сидевшего у погасшего костра. — Он человек. Но ты, не обращая на меня внимания, приняла его клятву. Ты обманываешь его и отказываешься доверять мне. Почему?

— Я не обманываю тебя.

— Ты не говоришь мне правду.

— Ты умолял меня сохранить ему жизнь.

— Лично я оставил бы его в последнем лагере — оттуда он мог идти на все четыре стороны. И пошел бы с самого начала на запад, через холмы.

Она сжала губы так, как делала всегда, сказав все, что хотела. Все их доводы кончились — последнее слово осталось за ним, и Моргейн замолчала, или, лучше сказать, впала в такое молчание, которое могло длиться часами, и в конце концов улетучивалось, как если бы никто из них не говорил никаких резких слов.

Но Моргейн всегда делала что хотела — просто скакала своим собственным путем, даже если он не хотел идти с ней; уговорить ее было невозможно.

— Я достану тебе эту проклятую лошадь, — сказал он.

Она резко вздохнула. — Мы пойдем его путем, по тропинкам.

Он почувствовал, как его лицо заалело. — Тогда мы будем крутить и крутить.

— Я не просила об этом.

— Этот человек ранен. Как ты думаешь, сколько он сможет пройти.

— Поэтому я хочу подождать здесь. Разве я уже не говорила это тысячу раз?

— Ждать здесь! С врагами за соседним холмом!

— Что ты предлагаешь?

Вот теперь и у него кончились слова. Какое-то время он стоял, наполовину задохнувшись от гнева; потом наклонил голову и пошел мимо нее на верхушку холма, чтобы положить вымытую сковородку к остальным.

Чи поглядел на него с тем же непониманием, его глаза метались с одного на другого — пока не застыла на Моргейн, которая подошла и уселась на корточки рядом с ними.

Какое-то время Вейни сидел, тыкая палочкой в землю. — Я подумал, — мягко сказал он, — что мы могли бы ехать по тропинкам не утомляя лошадей. Чи и я будем сидеть на Эрхин по очереди. Один едет, другой идет, и наоборот.

Моргейн оперлась локтями о колени и уткнулась лбом в ладони. Потом отпустила руки и села на землю, скрестив ноги. — Лично мне, — сказала она, — этот Гаулт из Морунда не мешает.

Душу Вейни опять захлестнула паника. — Лио

— С другой стороны, — продолжала она, — твое предложение имеет смысл. Если, конечно, наш проводник не знает, где можно найти лошадей.

— Нигде, пока мы не доберемся до деревни, — слабым голосом сказал Чи.

— Сколько надо ехать, чтобы выбраться из владений Гаулта?

— Утром мы будем в безопасности.

Вейни взял палочку обеими руками. — Во имя Небес, — сказал он на языке Эндар-Карша, — он скажет тебе все что угодно, лишь бы спасти свою жизнь: сегодня утром он ошибся, и нам пришлось совершенно открыто скакать под солнцем.

— То есть твой совет — доверять, но вначале ты сказал да, а потом нет — и чему прикажешь верить?

— Я Человек. И мужчина. Я могу доверять не веря. Или в чем-то доверять и в чем-то нет. Он в отчаянии, пойми же ты. Подожди меня здесь. А я пойду и украду для него лошадь.

— Хватит уже о лошадях!

— Клянусь тебе…

— Вейни.

— … или даже треклятую лошадь самого лорда Гаулта, если хочешь! Но мне не хочется оставлять тебя наедине с этим мужиком. Вот что меня тревожит, лио. Если я оставлю тебя здесь, я должен буду привязать его к дереву, а я не могу полагаться на его слово и не знаю, как далеко до замка это проклятого лорда. Я честно скажу тебе, чего бы я хотел: идти без лошади, на запад, как можно дальше, и повернуть на север только тогда, когда мы будем в холмах.

— Слишком долго.

— Слишком долго, слишком коротко — Бог в Небесах, лио, мне вообще ничего не нужно, только бы мы спокойно и тихо, не потревожив никого, оказались там, куда ты хочешь попасть, и как можно быстрее. Я думаю, что мы оба этого хотим.

— Он назвал имя, — сказала Моргейн.

— Он? Чи? Что за имя?

— Скаррин, в Манте. Лорд севера.

Сердце Вейни замерло. — Ты его знаешь?

— Только имя. Очень древнее. Быть может мы в огромной опасности, Вейни. В огромной.

Мир исчез, остался только шорох ветра, играющего листьями.

— Опасность? — спросил он. — Где?

— На севере, — сказала она. — Имей в виду, я не уверена. Это очень старое имя, и этот северный лорд может оказать старым человеком, очень старым, даже по моей мерке. И если он знает о нас, есть меры, которые он может предпринять, чтобы поймать нас в ловушку, прямо здесь. Ты понял меня?

— Кто он такой?

— Я не знаю, кто он такой. Я знаю, что он такое. Или догадываюсь. И если я связала этого Чи всеми клятвами и обещаниями, которые смогла получить от него — я не освобожу его, пока ворота не будут рядом с нами, ты понимаешь меня? В Морунде я могу кое-что сделать. Быть может мне удастся вытащить этого северного лорда на юг, подальше от его собственных ворот. Но вполне возможно, что ты прав — скорее всего этот Гаулт сумасшедший, и иметь с ним дело невозможно.

— Ты хочешь заключить сделку с человеком, который скармливает своих врагов волкам?

— Даже с дьяволом можно иметь дело — и иногда значительно легче, чем с честным человеком. Судя по тому, что Чи рассказал нам, среди кел живет достаточно много Людей, вполне довольных своей жизнью, и не нам заботиться о них. Но ты советуешь доверять этому человеку и его народу-

— Этого я не говорил!

— А что ты говорил? Бросить его? Убить его? Ты просишь этого? Или скакать вместе с ним? Мы зашли слишком далеко, и если этот лорд Гаулт найдет нас, всех троих, прячущихся здесь, нам придется сражаться или, еще хуже, уходить через Ворота Морунда.

Вейни собрал волосы, падавшие на глаза, заправил их опять в узел воина и положил локти на колени.

В Эндар-Карше Человек, заметивший кел, немедленно посылал в него добрую стрелу, а то и две.

— Этот Чи, он когда-либо слышал мое второе имя? Ты, случайно, никогда не говорил ему его?

Вейни покачал головой. — Не знаю, — испуганно сказал он. — То, которое использовали шия? — И когда она кивнула: — Не знаю. Нет, не думаю. Не уверен. Не знаю…

— Не говори. Никогда. И не спрашивай меня почему.

Вейни взглянул на Чи, который с мольбой во взоре глядел то на него, то на нее — его жизнь, Чи чувствовал, что спор идет о его жизни, но не понимал ни слова, к счастью для него. Он чувствительный человек, подумал Вейни, его глаза следили за каждым их движением, но что бы он не чувствовал, старался не подавать виду. — Конечно он хочет знать, что мы говорим — только Небеса знают, что он понял — но во имя милосердия Божьего, лио-

Она встала и подошла к Чи; и он встал и пошел вслед за ней.

— Ты можешь идти? — глядя на Чи спросила Моргейн на языке кел. — Ты думаешь, что сможешь идти всю ночь?

— Да, — ответил Чи.

— Он скажет тебе все, что, как он думает, тебе понравится, — сказал Вейни на родном языке. — Он боится тебя. Он боится отказать любому кел, вот почему у нас с ним столько хлопот. Пускай он едет, а я пойду пешком, пускай ведет нас по дорогам, которые, как он говорит, знает, так тихо, как только может. Вот мой совет. Это все, что я могу придумать. Быстро и тихо, чтобы ни один лист не шевельнулся. Я склонен доверять этому Человеку. И ты знаешь, что это не из-за моей человеческой крови: когда мы были у эрхендимов, я не доверял им, ты же знаешь.

— Моя совесть, — так она называла его. — И ты забыл — самый честный человек в мире всегда сражался с нами. Я боюсь их, Вейни, боюсь больше, чем Гаулта и всех остальных.

— Не здесь, — убежденно сказал он. — Не здесь, лио. И, позволь напомнить тебе, только не в моей земле, там, где ты нашла меня.

— Нет. Ты видел только конец. Хуже того, что я делала в Эндар-Карше, я не делала никогда. И большинство из тех, кого я убила, были моими друзьями. — Она очень редко говорила об этом.

С ее лица внезапно исчезли все краски, оно стало как будто вырезанным из кости, таким, как у чистокровных кел. — Но ты сам сказал: здесь не Эндар-Карш. Ты веришь этому человеку, а я, скорее, хотела бы знать, что он хочет выиграть на этом — разве я не говорила, что доброта — не моя добродетель. Но пускай так и остается. Тем не менее я не говорю, что всегда права. Мы пойдем его дорогой.

Север, сказала она — север и старый враг. И он спорил с ее инстинктами, которые сотни раз спасли их, каким бы странным не был ее выбор.

Спаси их Небеса, но кто в этой земле мог знать ее имя, если они никогда не были здесь и никогда не имели дела с этим народом?

— Мы выходим, — сказал он Чи, который недоуменно глядел на них. — Я пойду пешком. Ты поедешь. Моя госпожа думает, что красть лошадь у Гаулта слишком опасно.

Недоумение в глазах Чи не исчезло. Но добавилась благодарность. — Она права, — простодушно сказал он.

Не хотелось считать его слова предзнаменованием.

Вейни подошел к гребню и свел лошадей вниз. Он оседлал их и привел в порядок снаряжение.

— Садись, — сказал он Чи, который ждал, по-прежнему ничего не понимая. — Я поведу лошадь. Время от времени мы будем меняться.

— И еще, — сказала Моргейн, касаясь плеча Чи прежде, чем он успел забраться в седло, — если мы встретим кого-нибудь и ты услышишь другие имена, а не Моргейн и Вейни — ты должен, ради твоей собственной безопасности, как можно скорее забыть их: здесь есть те, кто обойдется с тобой еще хуже, чем Гаулт, и они хватают всех, кто хоть что-то знает — но ты не сможешь сказать им то, что они хотят узнать.

— Леди, — полушепотом сказал Чи. Он посмотрел в ее глаза, находившие совсем рядом, и побледнел. — Да, леди.


Вейни шел, ведьма-кел ехала, они медленно спустились по течению ручью и нашли тропинку, которую Чи хорошо знал — узкую, звериную тропу, по которой ходили не только обреченные олени, но и решительные люди, жившие на границе владений Гаулта, которые, впрочем, часто кончали тем же самым.

Чи смотрел на них со спины лошади — на ведьму-кел, на мужчину, который по большей части шел рядом с ней и о чем-то спорил, с таким неистовством, что живот Чи инстинктивно прилипал к ребрам; человек, поживший на этой земле, хорошо знает, что лорды-кел такой фамилиарности не выносят — или что этот Вейни обманул его и он сам кел. Но в это Чи никак не мог поверить, когда глядел в его карие, очень часто озабоченные глаза, или когда Вейни каким-нибудь образом помогал ему, даже хотя в этом не было необходимости, или когда брал его сторону в споре с Моргейн — а он был уверен, что Вейни делал это.

Кто эти двое были друг другу он еще не решил. Он следил за всеми их движениями, жестами, не пропускал мгновения, когда их лиц смягчались, или она касалась его рукой, отдавая приказ — но он сам никогда не касался ее и никогда не просил ни о чем; самое большее, на что он осмеливался — повысить голос и поспорить с ней.

Иногда он думал, что они любовники. Через несколько минут уже был полностью уверен, что нет — во всяком случае судя по тому, как он обращался к ней: миледи, или госпожа, или третье слово, которое он не понимал, но которое, по всей видимости, означало то же самое.

Сейчас они наполовину шептали, наполовину кричали друг на друга, спорили, и увы — Чи мог бы поклясться! — спор шел о нем, или, точнее, о его жизни.

Он смотрел на их спор, широко раскрыв глаза, и ничего не понимал. Конечно в первую очередь их слова, на чужом языке. Но и кроме слов он наблюдал сцены, которые не видел никогда раньше, за всю свою жизнь. Он глядел на них с восхищением, которое, все увеличиваясь, мало помалу растворяло в себе страх.

Ожесточение, решил он. Но, с другой стороны, между ними двоими была и глубокая привязанность. И даже что-то большее — но он знал, что это не то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной. Это была верность, которая связала их вместе нерушимыми узами.

И это была та самая преданность, с которой люди шли вслед за Ичандреном, пока он не умер.

Внезапно в его душе всколыхнулись чувства, которые, как он думал, умерли, вместе Ичандреном: тоска и боль, как будто он скачет через лес, а ветки и листья хлещут по лицу, из глаз хлынули слезы — но не от страха, как прошлой ночью, а от сладкой боли, беспричинной,за исключением того, он был один.

Он даже задумался, а не заколдовала ли его ведьма, в то краткое мгновение, когда она удивила его, поглядев прямо в глаза, прямо в душу. И опять обнаружил, что плачет — по Фалькону, Брону, по Ичандрену и даже по своему отцу, который так глупо умер много лет назад.

Он ослабел, вот и все. Когда леди осадила своего коня, а Вейни остановил лошадь, которую вел, сказав, что надо немного отдохнуть, ему стало стыдно, он сделал вид, что истощен, зарылся лицом в спину лошади и сполз вниз.

Он сел рядом с ними, на обочине того, что стало грязной тропинкой, уткнулся головой в колени и закрыл лицо руками, чтобы они не увидели его мокрых глаз.

Ему надо найти какой-то способ достать оружие и вырваться от них — этой же ночью, здесь, в чаще леса, который он знал, а они нет. Он мужчина, и не должен полностью подчиняться им, особенно этой ведьме, надо только ускользнуть от лошади и надеяться, что сможет лечь так, чтобы между ним и ими оказались кусты, и они не видели его.

Но тут его мысли потекли в другом направлении. Есть еще клятва, настоящая клятва, он поклялся своей душой. Чи вытер лицо, стер с себя слезы и пот, появившийся несмотря на холодный ночной воздух, взял кружку воды, которую они передали ему, и стал предметом их заботы — хотя раньше Вейни злился, хотя бы наполовину, именно из-за него, сейчас рука Вейни мягко коснулась плеча и спокойный голос спросил, было ли ему плохо во время езды.

— Нет, — ответил он. — Нет, я могу идти, хотя бы немного.

— А лошади могут летать, — в ответ пробормотал Вейни. — Прошло пол ночи. Что мы ищем, что должны увидеть впереди?

— Я узнаю границу, — сказал Чи. — Мы прошли пол пути.

— Ты знаешь вон те равнины?

— Да, знаю, — твердо сказал он, скрывая беспокойство, и, когда леди поднялась, вставил ногу в стремя и сел в седло. Вейни пошел вперед по дороге, ведя за собой лошадь, луч лунного света упал на него и соскользнул, на мгновение осветив призрачного воина в кольчуге и зеленоватой, под цвет леса, коже, с белым шарфом, обернутым вокруг шлема; только сверкнула рукоятка меча, висевшего между плеч — самой заметной части его облика. А леди на серой лошади превратилась в тень: она надела темный плащ с капюшоном и стала частью ночи.

И только он сам остался видим, по настоящему видим, для любого, кто сидел в засаде — без шлема, в бледной полосатой рубашке, верхом на белой кобыле, сиявшей как звезда в ночи. Чи подумал о стрелах и о стенах Морунда, находившего за лесом, не слишком далеко от Старой Дороги.

А еще он подумал о черепе Ичандрена, который по-прежнему белел там, и о телах остальных, выброшенных в мусорную яму, и задрожал, потом достал серое одело и поплотнее закутался в него, частично защищаясь от холодного ветра, а частично для того, чтобы не чувствовать себя таким видимым и уязвимым. Но он все равно дрожал; если он забывал сжать зубы, они клацали в унисон с шагами лошади, ветер что-то нашептывал и приносил тихий шум ночи — и, казалось, он никак не мог проснуться от ужасного сна, начавшегося у ручья Гиллина.

Он уже ехал этим путем, вместе с отрядом Ичандрена. В те дни они были союзниками Гаулта; в те дни они скакали от победы к победе. Прошло всего несколько лет, и из-за лорда севера их судьба изменилась, бесповоротно.

Дорога не изменилась, осталась той же. Но мальчик, который ехал по ней, горящий желанием отомстить за отца и мать, уверенный в победе над тварью, в которую впоследствии превратился сам Гаулт… стал худым и потрепанным мужчиной, умудренным печальным опытом, и ехал вместе с непонятными чужаками, а путешествие, которое тогда казалось приятным и полным радостных сюрпризов, превратилось в настоящий кошмар, вечно длящуюся ночь — такой ужас, который никак не может закончиться; и все, что сделали с его товарищами никак не может закончиться; и ночи на вершине холма никак не могут закончиться: но вот уже утро, то что случилось, случилось, и мужчина как-то выжил, вот и все — но, Боже, эти часы, мужчина должен был их прожить…

Они опять остановились. Женщина что-то тихо сказала — какое-то предложение, от которого Вейни отказался; возможно, подумал он, предложила ему ехать, а самого Чи заставить идти пешком, хотя бы недолго. Но Вейни не захотел, что бы это не было, то ли из-за воображаемой доброты, то ли потому, что так он грелся этой долгой холодной ночью.

И в Чи начал расти страх — страх, что не слишком точно оценил скорость их движения: в тех набегах, которые он помнил, они скакали и никто не шел пешком. Однажды он уже ошибся: подвела память, оцепеневшая от страданий. Но теперь он опять ошибся — и их безопасность улетучивается вместе с убегающей темнотой, таким шагом им не добраться до границы до наступающего дня; и вообще все намного сложнее, чем он думал, оцепенение прошло, голова опять заработала, и он стал спокойно рассуждать — в первый раз со смерти Ичандрена — о положении на границе, которое, как всегда бывает, должно было измениться после битвы: вполне возможно, что они возвращаются не в ту землю, которую он знает.

И больше он не узнает этого места, где он одновременно проводник и заложник.

И нужно либо признаваться им, что дважды ошибся в расстоянии — либо врать, заверяя что все в порядке-

Чи смочил губы. Потом неуверенно шевельнулся в седле. — Парень, — прошептал он, — Вейни.

И тут к шуму листьев, завыванию ветра и мягкому топоту лошадей добавился новый звук. Вейни мгновенно остановил лошадь. Леди осадила своего жеребца, повернулась, подъехала к ним и опять застыла, наполовину обернувшись.

С лесом что-то не то. Волосы Чи встали дыбом, он опять задрожал, и, как и Вейни, уставился на чащу, пытаясь проникнуть взглядом через ночную тишину. Кобыла стояла совершенно спокойно, но, отвечая на касание руки Вейни, ее мышцы напряглись, стали как каменные. Серый жеребец поднял уши, потом отступил назад и резко дернулся, как если бы хотел повернуться, его ноздри раздувались.

И, внезапно, в наступившей тишине послышался еще один слабый звук, далеко впереди.

— Спускайся, — еле слышно прошептал Вейни. — Вниз, парень, быстро. Спрячься. И тихо.

Чи в панике посмотрел на него. — Люди Гаулта, — прошептал он, а в голове билась одна бешенная мысль: ударить пятками по бокам, перехватить контроль над лошадью и ускакать — безоружный, с охотниками Гаулта за спиной.

— Оружие миледи направлено на тебя, — сказал Вейни, — и ты сейчас спустишься на землю.

Чи с изумлением посмотрел на леди. Он вообще не видел никакого оружия, только одетую в плащ фигуру и лицо. В это же мгновение, со скоростью удара змеи, рука Вейни схватила его ногу и дернула в одну сторону, кобыла прыгнула в другую — ночь внезапно и непоправимо встала вверх ногами, и его спина и затылок оказались на земле быстрее, чем ягодицы и ноги.

С лица сбежали все краски. Какое-то время он был беззащитен, из него вышибло весь воздух; он увидел, как Вейни прыгнул в седло, как белая кобыла неслышными маленькими шагами отошла назад, а Вейни аккуратно и тихо вытащил из ножен меч, поднял из грязи упавшее одеяло и швырнул ему.

Чи машинально, ничего не сознавая, схватил одеяло, метнулся к кустам и безопасности, завернулся в одеяло, лег на живот и пополз в лес.

Белая и серая лошадь, как призраки, виднелись среди деревьев, бледные тени, иллюзии, не принадлежащие этому миру, которых мог увидеть лишь ищущий взгляд.

Чи поплотнее накинул одеяло на свою белую рубашку и слился с землей, стал частью бурелома, прелых листьев и трухлявых стволов, на него обрушился острый травяной смрад прошедших столетий.

Такое маленькое происшествие могло убить человека. Порыв ветра. Сильный порыв. Тишина, когда никакой тишины быть не может — но она есть; хватит дрожать, или запах раздавленных листьев долетит до врага. Он напрягся, перестал дрожать и вжался в холодную землю с такой силой, как если бы хотел утонуть в ней.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Стук копыт в ночи, все ближе, все громче — на дороге всадники, достаточно много всадников, подумал Вейни, стоя колено к колену с Моргейн, в темноте; и дрожь по мускулам, холод, который не холод, но желание двигаться. Он почувствовал, как плечо Сиптаха тяжело надавило на его правую ногу, услышал тихие звуки, когда боевой конь натянул поводья и закусил удила.

Эрхин стояла тихо — выращенная и обученная эрхендимами, она знала, что надо молчать, когда одна рука касается ее шеи, а вторая держит поводья. И серого из Бейна научили стоять и молчать; но его научили и многому другому, Моргейн слегка отвлеклась, удила немного ослабли и он получил слишком много свободы. Рядом была кобыла, в его чувствительные ноздри бил запах масла и металла, чужих людей и чужих лошадей; только умелая и знакомая рука могла сдерживать его, покрытого пеной и потом.

Это должно было произойти, подумал Вейни; человек, выросший вместе с лошадями, он чувствовал это в воздухе — чувствовал это во множестве приближающихся лошадей, в возбуждении справа от себя, которое передавалось кобыле под ним, заставляло ее дрожать и грызть удила; а впереди поворот дороги, всадники уже недалеко и совсем скоро вылетят из-за него, слабый непостоянный ветерок доносит до лошадей запах и звуки, все усиливающийся топот копыт и бряцанье металла, звуки не мирных людей, но всадников, одетых в доспехи, и, даже ночью, скакавших тесной и сплоченной группой.

На дороге перед поворотом заржала лошадь, Сиптах фыркнул и, прежде чем Моргейн успела натянуть поводья, встал на дыбы и негромко ответил. Только тут он послушался ее и опустился на землю, сломав кусты; недовольная Эрхин дернулась и нервно отпрыгнула в сторону.

Потом опять все замолчали, обе их лошади и одна впереди на дороге, в лесу стало смертельно тихо.

— Так и есть, — еле слышно прошипела Моргейн. — Они остановились. Теперь они будут сидеть, дожидаясь дня, если нам повезет — и пошлют сообщение своему лорду, если нет.

Вейни вложил меч в ножны. — Мой лук, — сказал он, и показал в направлении дороги. Она наклонилась, отыскала его среди седельных сумок и молча передала ему вместе с колчаном оперенных стрел. Лошади молчали, но было уже поздно. Сиптах мотал головой, стараясь освободиться от поводьев, но Эрхин оставалась спокойна, пока Вейни аккуратно спускался с нее и вел к подлеску. Он захлестнул поводья вокруг молодого дерева, которое должно было удержать ее, даже если Сиптах ускачет, Небо знает куда.

Вейни снял слишком предательски блестящий шлем и передал его Моргейн, проскользнул мимо головы Сиптаха, успокаивающе коснувшись его потной шеи и бесшумно вошел в лес.

Когда он был вне закона, то охотился в лесах Маай не только на оленей. Инстинкты мгновенно вернулись, вместе с памятью о стрелах Маай и голодом: отверженный мальчик из рода Нхи быстро научился выживать, его единственными учителями были его враги, и вот он все еще жив, а некоторые из его сородичей-Маай нет.

Он слышал их, тихих, как могут быть тихими не меньше полудюжины всадников, укрывшихся между кустами — но ни один из них не был так тих, как единственный охотник из Карша, подкрадывавшийся к ним. Он увидел их, безмолвных настолько, насколько можно безмолвно удерживать на месте лошадей, смутные тени в свете звезд. Он неслышно скользнул к ним. Лошади узнали, что он здесь. Они задергали поводья и заволновались. Люди беспокойно оглядывались, глядели назад, на дорогу, по которой приехали, и на лес вокруг.

Мягким плавным движением он поставил лук на подъем ноги, и натянул тетиву; потом открыл колчан, достал три стрелы и распушил их оперение, чтобы даже в темноте они не подвели. Среди них не было стрелы, звук которой он бы не знал. Но одного поврежденного пера, ни единой царапины на трубке.

Он наложил первую и, выбрав ближайшую и самую ясную цель, вышел из-за дерева: не было еще такой железной кольчуги, которая могла устоять перед эрхендимским длинным луком, согнутым до предела. Его раненое плечо напряглось, стрела полетела. Тупой удар, и человек упал.

Остальные повернулись посмотреть. Пока они стояли, ничего не понимая, он наложил вторую стрелу, и второй человек упал, успев только крикнуть, лошадь освободилась и заметалась по дороге.

Третья стрела: все люди уже неслись к лошадям, прыгали в седло и собирались дать деру, но один из них крикнул и свалился на землю.

Вейни вынул еще одну стрелу из колчана, висевшего на боку. Четвертый человек упал со стрелой в спине, оставшиеся в панике поскакали как можно дальше от его огня, по направлению к Моргейн.

Вейни подхватил колчан и, уже не скрываясь, пробежал мимо лежавших на земле; он бежал по дороге за ними, и сердце билось о ребра.

Он услышал крики и треск кустов прежде, чем достиг поворота дороги, повернул, и в лунном свете перед ним возник Сиптах и его всадница, а перед ними носились лошади, обезумевшие от страха, а их всадники лежали в грязи, бездыханные. Он увидел как Чи, выползший из укрытия, хватает одну из бесхозных лошадей, увидел, как Моргейн с ледяным спокойствием наводит на него свое смертельное оружие, и в это мгновение понял, что такое настоящий страх.

— Лио, — позвал он, поднимая повыше руку с луком.

Она узнала его, и повернула жеребца, собираясь скакать за Чи, который уже успел взлететь на захваченную лошадь с ловкостью, которую трудно было ожидать в еще больном человеке.

Вейни подумал, что он мог бы убить Чи прямо сейчас или подстрелить лошадь под ним, и побежал, с ледяным страхом в сердце — он не мог ни крикнуть, ни остановить то, что должно было случиться: он был пеш, а Чи убегал верхом, и она не могла схватить его за руку, она не никак могла остановить его, кроме… Он рванулся и выбежал на середину дороги. Тяжелая броня давила на плечах, воздуха в легких почти не было.

Но Чи уже натянул поводья, укрощая испуганную до смерти лошадь, она почти успокоилась, повернула по широкой дуге и уже едва сражалась со всадником; и Моргейн осадила Сиптаха, поджидая его.

Чи прискакал назад и присоединился к ним, добровольно. Вейни подошел к Моргейн, в боку кололо и звенело в ушах, пот тек из-под кольчуги. Он увидел ужас на лице Чи, ужас человека, который только что видел смерть и знал, что мгновение назад сам был на краю пропасти и в любой момент может упасть в нее. Но Чи сделал выбор и прискакал назад — и этим кое-что заявил, по меньшей мере.

Всего было восемь мертвых, четверо безжизненных тел на дороге, остальные лежали за поворотом. И семь лошадей, убежавших туда, куда эти лошади только и могли убежать — домой, в конюшню, с пустыми седлами и волочащимися поводьями.

— Кто-нибудь убежал? — спросила Моргейн, не отрывая взгляда от Чи.

— Нет, — сказал Вейни, — если никто не прошел мимо тебя.

— Никто, — резко и жестко ответила она, — но лошади убежали, а на мертвых остались знаки, которые вызовут слишком много вопросов в Морунде… Чи! Кто это? Люди Гаулта?

— Гаулта, — низким голосом ответил Чи.

Дыхание Вейни успокоилось. — Я могу позаботиться о знаках. — Все равно он забрызган кровью. И его будет трясти по меньшей мере час. Сейчас он мог делать самую грязную работу. — Если меча народа Чи достаточно.

— Нет, это почти не скроет огненные раны, — задумчиво сказала Моргейн, и холодно добавила. — Огонь скроет. Огонь в этих лесах займет их на какое-то время. Засуньте тела поглубже в кусты.

— О Боже, — испуганно пробормотал Чи. — Сжечь в лесу? Поджечь лес?

— Вейни, — бесстрастно сказала Моргейн. Вейни поставил лук рядом с собой и снял с него тетиву, потом вложил его вместе с колчаном для стрел в левую руку Моргейн, а она все это время не отрывала тяжелый взгляд от лица Чи.

— Помоги ему, — предложила она Чи еще более холодным тоном. — Кажется, у тебя хватает сил.

— Если кто-нибудь остался в живых…, — сказал Вейни. Все его чувства застыли. Внезапно в нем что-то вспыхнуло, он начал отходить, но постарался удержать в себе холод и не думать ни о чем, кроме приказа, который он должен выполнить.

— Найди и помоги им уйти, — сказала она.

На этом приказы кончились. Дальше, конечно, начался ее собственный холод, такой же как у него. Только трус может спросить, что он должен делать в таком случае, только трус может заставить свою госпожу взять на себя ответственность за такое ужасное дело: он ничуть не хуже ее знал, что у них нет ни секунды времени и кругом враги.

Вейни подошел к телам, лежавшим на земле, скользнул рукой к ножнам, расстегнул их и вынул меч. Он слышал, как сзади подошли две лошади, слышал, как один всадник спустился и остановился, ожидая; он не обращал внимания ни на что, кроме тела, предположительно мертвого — тела человека, одетого в ту же броню, что и Чи, в кожу и кольчугу.

Те четверо, с которыми имела дело Моргейн, были несомненно мертвы. Вейни подошел к деревьям, где стояла раздраженная Эрхин — белая кобыла, причина стольких смертей. Он опять надел на себя шлем, освободил кобылу и подскакал к изгибу дороги, где оставил остальную компанию, тех, кто повстречался с его стрелами.

Один из них оказался кел. И все были мертвы.

Спасибо Небесам, подумал Вейни, и тут же ужаснулся собственному богохульству.

Он привязал Эрхин и быстро затащил мертвых так глубоко в кусты, как мог; потом поскакал к Моргейн, где Чи пытался сделать то же самое, шатаясь и пыхтя от попытки утащить следующий бронированный труп в кусты на краю дороги.

Вейни, сам покачиваясь от усталости, предложил свою помощь и они затащили последнее тело далеко в лес.

За все это время Чи не сказал ни одного слова — работал с мрачным искаженным лицом, и, когда они шли обратно на дорогу, слышали только его тяжелое дыхание и треск кустов.

— Ветер на восток, — сказала Моргейн, когда они все уже сидели на лошадях. Сиптах под ней дернулся в сторону Чи или его лошади, и Моргейн твердо сдержала его. — Чи, я верю, что эта дорога ведет на север — прямо на север.

— Да, — ответил Чи.

— Отвечаешь жизнью, — сказала Моргейн, и черное оружие в ее поднятой руке выплеснуло из себя огонь прямо на край дороги. На этот раз Моргейн и не подумала скрывать его от человека, который видел раны, сделанные им, видел, как оно прожигает плоть и кости.

Сухие листья вспыхнули сразу, и тонкая линия огня побежала по земле. С треском вспыхнули стволы, огонь резко усилился. Лошади заволновались, испуганные запахом дыма, и всадники отпустили поводья.

За поворотом дороги Моргейн, не останавливаясь, снова открыла огонь. Взглянув через плечо, Вейни увидел позади них яркий свет.

Сам рассвет не был настолько ярким. За ними бушевала стена огня, всходило солнце, слабое свечение на востоке, совсем незначительное, по сравнению с заревом, осветившим лес за их спинами.

— Это леса Гаулта, — прошептал Чи, повернувшись в седле и глядя назад, когда они дали лошадям немного передохнуть. — Мы сжигаем его леса и ветер несет огонь на его поля.

Вейни тоже поглядел на огненную стену за ними, над которой стелился дым, улетая в еще темное, но уже слегка освещенное солнцем небо. Сейчас он хотел только чистой воды, в которой мог бы умыть руки и лицо, смыть с себя зловоние смерти и вымыть гарь из ноздрей.

Лорд в Небесах, там же еще потерявшиеся лошади, не знающие, безопасной дороги в конюшню. И сама земля…

Сжечь леса? Сжечь землю?


Он не был уверен, что хуже: засада и убийство ничего не подозревавших людей, которые могли бы — только Небеса знают! — убежать только увидев Моргейн; или лорд, который скармливает своих врагов волкам; или темный ужас, которого боялась сама Моргейн, и который был связан с воротами и вещами, которые она напрасно пыталась ему объяснить.

Ворота открывались слишком далеко, слишком во многое, и, как говорила Моргейн, они могли распустить все нити, которые были завязаны с их помощью. Возможно так оно и было. Он не смотрел на мир так, как на него смотрела Моргейн, и не хотел смотреть — не хотел знать, почему движутся звезды, или где они находятся, когда оказываются между воротами, где нет не только звезд, но вообще ничего материального.

Но силу ворот он чувствовал костями. Он слишком часто глядел в никуда и точно знал, что туда манит сам ад.

Вейни знал, что делает человека похожим на этого Гаулта. Он знал, что мир считает его госпожу и его самого бесчестными, но знал и то, что наиболее безответственной вещью в мире было дать хотя бы одному человеку из той группы убежать живым и привести сюда преследователей, потому что если они погибнут, не выполнив задачу — Моргейн часто повторяла ему — погибнет все: что было, что есть и что будет. Она говорила правду, и сама в это верила, хотя часто врала ему, по мелочам. Этой вере он отдал тело и душу. Он даже надеялся — в самых глубоких тайниках своего сердца — что Бог может простить его. Простить его и ее, за все убийства, если они правы и не обманывают сами себя.

И он хотел бы, всей душой, почувствовать угрызения совести или, хотя бы, жалость к тем, кого убивал, как сегодня. Но не мог найти в себе этих чувств. Только ужас. Было и легкое сожаление — главным образом о лошадях; и почти ничего о людях, хотя и одной с ним расы. Он испугался, когда осознал, что что-то невозвратно ускользнуло от него, или он от него, и он не знает, как его вернуть.


— Куда мы направляемся? — спросила Моргейн их проводника, когда они доскакали до поворота, где дорога отворачивалась от восхода и направлялась к все еще темному небу; позади катился огонь, прыгая по вершинам деревьев. — Отсюда мы в состоянии выехать на старую дорогу?

— Это не безопасно, — сказал Чи. Рассвет осветил его усталое лицо и растрепанные волосы, к которым пристало несколько мертвых листьев. Глаза блестели лихорадочным блеском человека, видевшего то, что они сделали. — Если вы хотите засаду, леди, то там ее проще всего найти.

— Куда они направлялись перед рассветом? — резко спросил Вейни, потому что не мог понять смысл их действий; его бесило, что люди оказались так глупы, и он должен был отплатить им за это. Он молился Небесам, чтобы мог почувствовать хоть какие-нибудь угрызения совести.

О Матерь Божья, одному из них было не больше шестнадцати; слезы жалили его глаза, и хотелось разнести все, что могло попасться на пути.

— Я не знаю, — испуганно сказал Чи. — Не знаю.

— Мы думаем, что причина была, — резко сказала Моргейн. — Мы полагаем, что она на этой дороге и мы можем еще встретить ее, к сожалению — ты понимаешь меня, Чи?

— Я не знаю, — запротестовал Чи, качая головой.

— Ты мог попытаться убежать на этой лошади в лес, — сказала Моргейн. — И если бы не эта белая рубашка, ты уже был бы мертв. Восемь уже лежат — они не успели предать нас. Ты все еще понимаешь меня, Чи?

— Да, леди, — слабым голосом ответил Чи.

— Мы уже выехали из земли Гаулта? Где граница?

— Я не знаю, — в который раз сказал Чи, — и, клянусь, это правда. Мы сражались к северу от этого места. Милорд Ичандрен — он мертв. Люди Гаулта оказались ночью на дороге — Бог знает, только Бог знает, леди, что они делали здесь, и где остальные. Но этот огонь, он привлечет их, и не только их — Бог знает кого — и никто не знает, что они подумают, когда увидят. Сейчас здесь земля Гаулта. А его люди никогда не подожгут свою собственную землю. И мы…, — он заколебался, дыхание прервалось. — И мы не должны были жечь землю, по которой едем. Когда огонь погаснет, эта дорога все равно будет принадлежать Гаулту. Останутся только черные обгорелые стволы, за которыми не спрячешься, и он сможет без опаски ездить по еще большей территории.

Последние слова Чи сказал с негодованием. Вейни оперся о луку седла и нахмурился — голос Чи изменился и сам он выпрямился, как если бы хотел бросить вызов леди-кел, угрожавшей ему, а ведь дымящиеся трупы в лесу доказывали, что это не пустые слова. — Кто? — спросил Вейни. — «Mы»? Твои друзья? И как мы будем ездить с ними?

На мгновение Чи застыл, с открытым ртом. В глазах мелькнуло дикое пламя, и в долю секунды исчезло. Потом он перевел взгляд на Вейни, и тут же опять взглянул на Моргейн. — Такие же, как и я, — сказал он. — Они убьют всех нас, вас — только увидев, а меня, меня — когда поймут, что я один из людей Ичандрена. Пленники не должны возвращаться. Но если мы опять выедем на Старую Дорогу, нас поймают люди Гаулта, отведут в Морунд и всех убьют.

Это было настолько мрачно, что вполне могло быть правдой.

— И где они? — спросила Моргейн. — Настолько близко, чтобы заставить всю банду Гаулта прискакать через ночь? И во что мы вляпались?

— В войну, — ответил Чи. — Война, леди, и вы ее начали, убив этих восьмерых и подпалив лес. Даже если сейчас перемирие, Гаулт обязательно решит, что это сделали люди, и люди, только увидев огонь, тоже поймут это. Там наверху, на холмах, они поймут это утром, и спустятся вниз, чтобы ударить пока еще могут, пока люди Гаулта будут заняты, гоняясь за нами — и Гаулт знает это; поэтому он бросит всех, кого сумеет собрать, к холмам, чтобы помешать им. Вот как пойдут дела. Мы должны идти вверх, по самым далеким тропинкам, мы должны идти по ночам и надеяться, что нигде не наследим — засады будут на всех дорогах, до которых люди Гаулта успеют добраться.

Это казалось похоже на правду. Это казалось очень похоже на правду, после стольких обманов и ошибок.

— Почему мы должны верить тебе? — спросила Моргейн. — Ты уже ошибся дважды, Чи.

— Я не хочу умирать. — Голос Чи дрогнул. Он наклонился вперед в седле, холодном ветер трепал рубашку, туго облегавшую плечи. — Как перед Богом, леди — ехать туда, куда вы хотите, означает сунуть голову прямо волку в пасть. Я знаю, что ошибался. И нет мне извинения, хотя я надеялся, что мы поедем быстрее, и думал — напрасно — что хорошо знаю то место. Но вот это место я действительно хорошо знаю. Я здесь жил. И — клянусь жизнью! — на этот раз я не ошибусь.

— Мы не можем больше гнать лошадей, — проворчал Вейни. — Лио, кого бы мы ни встретили, нам от них не убежать.

Моргейн взглянула на него. На мгновение в ее глазах появилось выражение, которое он хорошо знал и боялся — нетерпение, которое могло убить их. Потом рассудок победил.

— Недалеко отсюда я знаю место, — очень спокойно сказал Чи, — где можно разбить лагерь.


Место оказалось поляной, хорошо укрытой между деревьями, через которую тек ручеек, пробивавшийся через камни — не слишком много воды, решил Вейни, когда они прискакали туда, но вполне достаточно. Он спустился на землю и внезапно обнаружил, что все кости болят, кольчуга давит на плечи намного сильнее, чем два дня назад, когда он надел ее. — Давай я, — сказал он, перехватывая поводья Сиптаха, пока Моргейн спускалась с жеребца: серый собрался воевать с украденным гнедым мерином, уши напряжены, движения полны лошадиной хитрости — еще не прямой вызов, но по дороге к нему, слегка увеличенная агрессивность, которая означала, что все три лошади в опасности.

— Он ненавидит гнедого, — сказала Моргейн, протянула руку и, рванув за подбородочный ремень, заставила серого посмотреть на нее. Она ласково потерла нос жеребца, как будто тот был маленьким детским пони. — Не беспокойся, я возьму его в руки. Он разволновался из-за Эрхин.

Щеки Вейни покраснели. Это слишком походило на упрек, и ударило по больному месту.

А Чи, очень разумно, привязал свою лошадь подальше от Сиптаха, на маленькой прогалине среди сосен — хотя бы сосны здесь такие же, как в Эндар-Карше; среди камней зеленели клочки травы.

Расседлывая кобылу, Вейни взглянул мимо плеча Эрхин в сторону Чи. — Небеса знают, — сказал он Моргейн, — что в мешках, которые он получил вместе с лошадью.

— И мы узнаем, — тихо сказала Моргейн, ставя на землю оружие Чи, которое Сиптах так долго нес. — И пускай он сам везет свои доспехи, когда мы опять поскачем. Хуш, Хуш. — Серый попытался заржать, она протянула руку и, схватив жеребца за уздечку, несколько раз сильно дернула. — Ну, ты, веди себя получше.

Но жеребец из Бейна помотал головой и все равно негромко заржал, а Эрхин, стоявшая рядом, вздрогнула. — Еще одно сражение, — улыбаясь сказал Вейни. — Среди многих других неприятностей.

— Эти другие неприятности жалят в два раза больнее, — сказала Моргейн, и раздраженно посмотрела на него, как будто хотела сказать, что природа такая, какая есть.

— Можно избавиться от гнедого.

— Я не просила.

Да, конь Чи мешал, и здорово мешал. Вейни стиснул челюсти, снял с кобылы седло и вытер ее с ног до головы, пока Моргейн делала то же самое с серым, улучшив его настроение.

Потом подошел Чи и принес седельные сумки, висевшие на гнедом.

В руке он держа складной нож.

Чи поднял руку и протянул Вейни нож, рукояткой вперед, а седельные сумки поставил на землю. — Не думаю, что вам понравится, если эта штука будет у меня, — сказал он и, когда Вейни протянул руку и взял нож, добавил. — Обыщи сумки, если хочешь. Или меня.

Вейни уставился на него. Дело чести: верят они Чи или нет.

— Да, — мгновенно сказала Моргейн, в таких делах не колебавшаяся ни на секунду.

Или потому, что ее вассал заколебался.

— Пошли со мной, — сказал Вейни. Во всяком случае все будет вежливо и без свидетелей, никакого позора. Он отвел Чи в сторону, к камням, и убедился, что второго ножа у него нет. Оба чувствовали себя неловко.

— Мне бы хотелось, — сказал Чи, который глядел в сторону, когда его обыскивали, — оставить эту игрушку себе. Мне нужно чем-то бриться. Мне нужен нож, чтобы защищаться, если кто-нибудь захочет убить меня. И мне нужно одеяло, которое есть в сумке. Твое я потерял в лесу. Мне холодно, я мерзну.

— Одеяло возьми, — сказал Вейни, не найдя больше ничего. — А для бритья…, — он-то думал, что этим оружием человек хочет убить себя, и ему это не понравилось. Это не выбор человека, так отчаянно боровшегося за жизнь. И это не тот выбор, который привел его ним — скорее трусость, непонятная в человеке, который столько пережил. — Я дам тебе свой. И я обыщу все остальные мешки, понял?

— Не сомневаюсь, — ответил Чи.


Струйка дыма вливалась в туман, повисший над холмами; Вейни забрался на невысокий камень, чтобы высмотреть все, что возможно, потом спрыгнул на землю и подошел к Моргейн, которая готовила еду. — Наш костер не привлек ничьего внимания, — сказал он.

— На востоке горит?

— Да, и к тому же дует восточный ветер. Там очень много подлеска. Не думаю, что они в состоянии остановить огонь, пока он не дойдет до полей. — Пожар все еще волновал его, особенно мысль о попавших в огненное кольцо лошадях. — Они не смогут пройти по дорогам, если ветер поменяет направление. И никто не сможет.

Какое-то Моргейн ничего не отвечала, потом подсыпала в еду немного соли. — Хотела бы я быть уверенным в этом.

Вейни сел на корточки и положил локти на колени, думая о карте, которую нарисовал для них Чи, прикидывая, сколько они уже прошли и сколько осталось идти на север до места, которое называется Теджос, и где стоят ворота, а потом внутрь земли, принадлежащей кел.

Он по-прежнему не спускал глаз с Чи, а Моргейн, работая, не спускала глаз с него. И вот перед ними появился незнакомец с растрепанной бородой, глядевший из-под белых соломенных волос. Наполнив одну из их сковородок водой из весело журчащего ручейка, вооружившись занятым ножом, куском мыла и расческой из панциря черепахи, принадлежащей Моргейн, Чи вымыл волосы, завязал их в косы и уложил на голове, дав солнцу высушить их до цвета соломы. Сейчас он сидел, наклонившись вперед и упрямо выскребал намыленную бороду.

Узкое лицо, обожженное солнцем наверху и слегка бледное там, где его покрывала борода. Симпатичное лицо, и неожиданно юное — едва ли больше двух десятков лет: от безумца не осталось ничего, ничего кроме молодого человека, от которого невозможно ожидать опыта умудренного жизнью воина, и который, тем не менее, изо всех сил старается предстать перед ними в самом лучшем виде. Чи, одетый в тонкую рубашку, немного дрожал от холода, несмотря на то, что по грудь завернулся в одеяло. Тем не менее, смачивая кожу водой с мылом, он скреб и скреб ее, а вода, капавшая с мокрых кос, холодила плечи и тело.

Возможно все дело в свободе, которую он почувствовал, получив лошадь, и в ветре с родных холмов, который дул ему в лицо. Человек из Эндар-Карша мог понять такое чувство… особенно если этот человек знал, что больше никогда не окажется в своих родных горах; который нашел что-то знакомое в холоде ветра, запахе сосен и в поведении этого молодого человека, к которому по каким-то причинам вернулась гордость — и, возможно, правдивость.

Чи подошел к ним, вернул бритву, сковородку и расческу, поплотнее завернулся в одеяло и, по-прежнему дрожа, уселся около их крошечного костра.

— Бери, — сказал Вейни, протягивая ему кружку чая — и получил в ответ серьезный благодарный взгляд; на этом изменившемся лице такое выражение казалось совершенно естественным, а глаза — странно застенчивыми, как если бы Чи снова стал сам собой…

Золотой луг… расставание. Его кузен скачет к горизонту, последний друг, не считая госпожи.

И было что-то еще в этом юноше, что-то от него самого, и это связывало его с ними; во всяком случае взгляды, которые Чи бросал на него, были серьезными, озабоченными, выжидающими — и даже, возможно, дружескими. Этот человек поднялся над отчаянием.

И Вейни вспомнил — вспомнил родной дом и братьев, свою жизнь, жизнь побочного сына, жизнь Кайя, пленника в доме Нхи, жизнь под той же крышей, что и наследники его отца. Оба брата постоянно мучили его. Средний брат, иногда, бывал помягче. И в эти дни ему казалось, что это знак, что братья в тайне любят его.

Странно — во время их последней встречи он почувствовал что-то похожее, отчаянно малое, как всегда.

Этот взгляд, направленный прямо на него и вызвавший такие воспоминания — судя по всему это отчаянная попытка сказать: смотри, вот я, настоящий Чи, разве я не лучше, чем ты думал обо мне?

Стало больно, как будто напомнила о себе старая рана. Ерунда, просто взгляд, а его сердце повернулось и обнаружило, что этот человек совсем не опасен — глупая мысль, возможно; он вспомнил, что в свое время из-за брата у него появилось глупое убеждение в том, что всегда есть надежда, надежда на изменение, и эта ужасная вера заставляла его страдать все эти годы.

И помогала пережить все, что они делали с ним.

Он рискнул и улыбнулся Чи, невесело, одной стороной лица, чтобы Моргейн, сидевшая по другую сторону, ничего не заметила; и увидел, что в глазах Чи появился огонек надежды — ах, тот самый пруд и та самая бедная отчаявшаяся рыба хватает приманку: бедолага, Небеса, помоги ему, помоги нам обоим, тогда только Моргейн спасла меня. А кто спасет тебя? О Боже, неужели ты рассчитываешь на меня?

Он передал Чи лепешку, которую Моргейн дала ему, отрезал немного сыра и тоже отдал, потом отрезал для Моргейн и для себя. Пустяк, мелочь: сначала гостю, потом себе, но Чи понял. Его глаза сверкнули. Он заметно расслабился и поправил одеяло так, чтобы можно было положить еду на колени; да, у них всех хороший аппетит.

В тех седельных сумках, которыми завладел Чи, была еда: всадник вез с собой хороший запас. Мука грубого помола, бутылка с подсолнечным маслом, немного соли — все пригодится. Вяленое мясо, упакованное отдельно. Смена белья. Сковородка, чашка, точильный камень, рашпиль и затупившаяся бритва, обрывки веревки и кожи, кольца от лошадиной сбруи — пойдет в дело, все; пакет с подозрительными травами, которые Моргейн разложила около себя, и попросила Чи назвать каждую и ее свойства.

— Вот это желтокорень, или золотая печать, — сказал он, указывая на изогнутую высохшую полоску. — Слабительное. — И, указывая на остальных. — Женская шляпка, против лихорадки. Кровавый корень, залечивает раны.

Да, и это не пропадет. А еще одеяло, потому что Чи потерял одно во время боя.

— Учитывая то, что они везли с собой, всадники приехали из места, которое находится не очень далеко, — заметил Вейни, — или не собирались оставаться надолго.

— Да, — ответил Чи, — это был разведывательный отряд отряд, вот и все. Несколько дней здесь, и обратно в Морунд. — Он проглотил очередной кусок лепешки и махнул рукой в сторону холмов. — Там всегда волнения.

— Но сейчас больше, — сказала Моргейн. — Намного больше.

Рука упала. Чи бросил взгляд на Моргейн и все его возбуждение исчезло. Мгновенно вернулся страх, в голову ударили тревожные мысли.

— Я не собираюсь вредить твоему народу, — сказала Моргейн. — И сейчас я кое-что скажу тебе, Чи: я не собираюсь объяснять тебе, кто я такая; но что бы ты не сказал мне, тебе это не повредит… если у тебя нет каких-нибудь особых причин любить этого лорда из Манта?

— Нет, — тихо сказал Чи.

— Я не собираюсь навлекать несчастья на твой народ в холмах, — продолжала Моргейн. — Наоборот, возможно дела пойдут так, что им станет легче жить. У кел есть причины бояться меня. У тебя — нет.

— Почему…, — лицо Чи еще больше побледнело. — Почему у них есть?

— Потому что я добьюсь того, что больше не будет никаких Гаултов — больше никто не будет входить и выходить через ворота. Это, и только это дает им такую власть над вами. Человечеству останется только отступить и подождать. Со временем вас станет намного больше, чем их. И тогда — они знают, что тогда им придет конец. Поэтому они и сражаются против вас.

Чи мгновенно сообразил, что услышал очень опасные слова. На какое-то время он затаил дыхание, потом метнул отчаянный взгляд на Вейни.

— Да, это правда, — твердо сказал Вейни. Но, о Небеса, это была далеко не вся правда. Слишком просто, так никогда не бывает. Это поймет любой человек, выросший среди людей, которые постоянно сражались с кем-нибудь. Моргейн лжет — не договаривает до конца.

— Но что вы собираетесь сделать? — спросил Чи, пораженный до глубины души. — Вы, одна?

— Я закрою ворота. И, учти, это абсолютная правда: когда я это сделаю, мы с Вейни пройдет через ворота и уничтожим их, вместе со всей их силой и всем тем злом, что они делают. Служи мне, как ты поклялся, и я дам тебе возможность выбирать: пройти через ворота или остаться в этом мире, навсегда. Еще никому я не давала такую возможность, и я не советую тебе идти со мной. Но однажды, если ты окажешься в отчаянном положении, то можешь захотеть этого; и, если это произойдет, и если все это время ты будешь честно исполнять свою клятву, я возьму тебя с собой.

Какое-то время Чи сидел не шевелясь, только губы дрожали, взгляд не отрывался от Моргейн. Потом вырвался из-под колдовской силы ее слов и невесело усмехнулся. — Против Манта?

— Против Манта и против Скаррина, который правит там, если он встанет на нашем пути. И против любого, человека или кел, кто встанет на нашем пути. У нас очень простая цель. И очень прямые решения. И мы никогда не обсуждаем их. Мы проходим там, где хотим и лучше всего, чтобы никто не встречался нам по пути, хотя, если твой народ захочет нас принять, мы с радостью примем предложение.

Чи подхватил одеяла, сползшее с плечей, как если бы ветер, внезапно, стал холоднее. Его лицо вытянулось, стало серьезным и задумчивым.

— Чи, я рассказала тебе правду, мою правду. А теперь я хочу услышать твою. Если есть что-то, что давит на тебя, расскажи мне и не держи в себе, но имей в виду, что любое умолчание может стоит тебе жизни. Чи, случилось ли с тобой что-то такое, что ты должен рассказать мне?

— Нет. — Он яростно махнул головой. — Нет. Все, что я говорил, — правда. Да, я ошибся, даже дважды, но я не собирался врать.

— Я спрашиваю тебя второй раз.

— Я не врал!

— Или не говорил всей правды.

— Я вел вас самым лучшим путем из тех, которые знаю. И сейчас я повторяю вам, леди: мы не можем вернуться назад на Старую Дорогу, у нас нет выбора, мы должны идти в холмы.

— Не утверждай, что знаешь больше, чем знаешь.

— Я знаю эти холмы. Я знаю эти дороги — здесь я знаю все, до конца. Здесь я сражался. Вы просили провести вас через другие места, где я был только однажды, но здесь я знаю дорогу — и пытаюсь, леди, провести нас тропинками, которых не знает никакой кел; но если мы вернемся на дорогу, то достаточно одного взгляда на ваши волосы, миледи, и мы все трое умрем.

— Ты имеешь в виду людей?

— Да, людей. Они наблюдают за дорогой, и днем и ночью. Они ждут людей, служащих кел, бандами, по десять-двадцать человек в банде. Они не ждут троих.

— Но ведь бывает такое, — сказал Вейни, — что ваш народ идет на службу кел; а бывают и такие как Гаулт — которые сами знают самые запутанные тропинки; так что у людей Гаулта есть проводники, которые могут провести их через леса.

— Да, бывает. Мой народ наверняка заподозрит, что я сам стал таким, — печально ответил Чи. — Нет никаких сомнений, они так и подумают. Поэтому нам нельзя показываться на дороге. Поэтому мы должны идти тихо и быстро, и я делаю все, чтобы мы так и шли. Я не безопасен для вас. А вы — мой смертный приговор.

— Я ему верю, — спокойно сказала Моргейн Чи, взволнованно ожидавшего ее приговора. Он жадно ловил ее взгляд, как человек, полностью выведенный из равновесия.

— Так что ты покажешь нам, как неожиданно появиться среди твоего народа, — продолжала Моргейн.

— Я покажу вам, как избежать их.

— Нет. Ты приведешь нас за их спины.

Вейни открыл рот, чтобы запротестовать; и закрыл — она сказала эту чушь не просто так.

— Чтобы доказать твои добрые намерения, — добавила Моргейн.

Нет сомнений, Чи думал быстро. В его глазах последовательно появились и исчезли колебание, страх и надежда. — Хорошо, — сказал он через два удара сердца.

— Ты солгал мне, — сказала Моргейн.

— Нет, — Чи яростно замахал головой. — Нет. Я приведу вас туда.

— Признаю, ты быстро думаешь; но ты смертельно неумелый лжец и знаешь, что такое угрызения совести. Хорошо. Я впечатлена. Теперь я знаю пределы того, что можно требовать от тебя. Успокойся, я не намериваюсь нападать на твой народ. Ты понял меня?

— Да, — сказал Чи, чье лицо смертельно бледное лицо вспыхнуло и он неровно задышал.

— Я не буду чересчур обременять твою совесть, — сказала Моргейн. — У меня и так есть один мужчина, который постоянно напоминает мне, что у меня она тоже есть. — Она начала забрасывать огонь землей, как будто не видела смущение юноши. — Не бойся, повторяю тебе: я не собираюсь вредить твоему народу. Этой ночью, когда мы поскачем в горы, ты можешь нестисвою броню — на лошади, или можешь надеть, как хочешь. Я чувствую себя ответственной за твою жизнь, отчасти, да и хочу разгрузить своего коня.

Краска со щек Чи исчезла. Он слегка поклонился, не вставая — быстро соображающий молодой человек, подумал Вейни, которому было стыдно за испытание и обман, стыдно, несмотря на последовавшее потом дружеское и даже более чем щедрое отношение к бывшему пленнику. Настоящая женщина-кел, которая испытывала своего нового вассала-мужчину на преданность и верность, таким вот неприятным образом.

Все это не слишком понравилось Вейни, который, хорошо зная нетерпеливость Моргейн, знал и то, как она обычно обращается с незнакомцами, особенно с теми, кто испытывает ее терпение — резкие слова и открытое предупреждение. Зато теперь Чи точно знает ее желания, знает чего она хочет, а чего нет.

Поев, она отдала ему кружки, для чистки; потом заново уложила седельные сумки. — Иди спать, — приказала она Чи, который все еще сидел напротив нее. Он медленно поднялся, с трудом дошел до того места, где положил седло, накрылся одеялом и мгновенно уснул.

— Ты слишком сурова с ним, — сказал Вейни, возвращая вымытые в ручье кружки.

— Он не дурак, — заметила Моргейн.

— Не похоже, что он хитрит.

Она бросила на него хмурый взгляд, хотя совсем не такой, как на Чи. Тоже честный, но другой. — И я. Теперь, по меньшей мере, он задумается, прежде чем попробует.

— В его глазах ты кел. Будь с ним помягче.

— И опять проверять, верит он мне или нет?

— Ты же женщина, — сказал Вейни, потому что исчерпал все доводы поменьше. — Это не то же самое. Он молод. Ты его пристыдила.

Она опять посмотрела на него тем же хмурым взглядом. — Он вполне взрослый человек. Пусть учится держать себя в руках.

— Ты не должна провоцировать его.

— А он меня. И он должен понимать, что есть определенные рамки, за которые лучше не выходить. Разве я могу сказать, что доверяю ему? Я вовсе не хочу убивать его, Вейни. А ошибки могут довести и до этого. Ты же знаешь. Очень хорошо знаешь. Кто из нас двоих схватил его?

— Я…

— …мужчина. Да. Хорошо, тогда объясни ему, что я не застрелила его, когда он бежал, и что ему очень повезло. И еще объясни, что я не собираюсь прощать его, если он опять ошибется. Я убью его без всякого предупреждения, убью выстрелом в спину и из-за этого не потеряю сон. — Он завязала узел на седельной сумке и подвинула рукоятку Подменыша к поближе к себе, хотя меч и так лежал недалеко от нее. — А пока я буду с ним очень вежлива, если тебе так хочется. И вообще, иди спать. Если мы действительно доверяем этому человеку, ты и я можем себе позволить выспаться.

— Разрази меня чума, если ты услышала…

Лошади, пасшиеся за маленьким гребнем из камня и земли, подняли головы. Вейни краешком глаза увидел их, пульс ускорился, спор прекратился на полуслове. Моргейн тоже мгновенно остановилась. Ее серые глаза побежали от лошадей в лес, который защищал их от дороги, а Чи перекатился под своим одеялом, по-видимому ни о чем не подозревая.

Вейни осторожно встал и Моргейн в то же мгновение вскочила на ноги. Он молча показал рукой на коня Чи, привязанного вдали: быть может что-то тревожное случилось там, и он сам бесшумно направился к жеребцу, пока Моргейн так же бесшумно подошла к пасущейся паре, чтобы успокоить ее.

Гнедой мерин навострил уши, его ноздри раздулись. Вейни придержал его, натянул привязь, как бы сделал с их лошадьми, и приготовился отреагировать на любой звук тревоги. В конце концов может быть они почувствовали самого обыкновенного хищника, или даже одинокого оленя — в этих сосновых лесах не может быть ничего более худшего.

И тут он услышал отчетливое звяканье сбруи, всадники неторопливо скакали вниз по дороге — спускаются, подумал он, хотя в холмах эхо могло обмануть кого угодно. Он зажал пальцами нос гнедого, бросил взгляд на Моргейн и прошептал ей несколько слов на языке Карша. Чи, лежавший между ними, поднял голову, но не сдвинулся с места, только напрягся и покрепче натянул одеяло на плечи — лицом к нему, задом к Моргейн, которая была достаточно близко, чтобы остановить любой крик, но не могла все время следить за ним.

Тишина, ни малейшего звука из лагеря. Гнедой дернул головой и ударил копытом, и Вейни пришлось посильнее сжать его нос, заставляя его успокоиться. Одновременно он скользнул обеспокоенным взглядом по Чи. Тот не шевелился.

Через долгое, очень долгое время звуки начали таять, унесенные ветром. Издали еще доносилось смутное звяканье сбруи и топот лошадей; днем, слава Небесам, всадники больше смотрят на дорогу перед собой и на то, что происходит в долине; никому и в голову не пришло обыскать одинокий каменный холм.

Слава Небесам, еще раз повторил он про себя, они уже погасили костер и вымыли все сковородки, а ветер дул от дороги, а не от них.

Наконец все стихло. Опять запели птицы. Вейни, осторожно, отпустил лошадь, и взглянул на Чи.

И кивнул ему.

Моргейн тоже оставила лошадей и вернулась на берег ручья.

ПЯТАЯ ГЛАВА

Чалый жеребец отпрянул от огня и всадник стегнул его арапником, направив вперед, прямо в дым, туда, где слуги-люди уже орудовали топорами, мокрыми дерюгами и мотыгами, стремясь не дать огню перекинуться через Дорогу. Остальные поскакали вслед за ним — как кел, так и крестьяне, спешно набранные в деревнях.

Киверин, так его звали на самом деле, а вовсе не Гаулт ап Месиран, но временами он сам забывал это, как сейчас, когда мятежники напали на саму землю и лес. Такого еще не было никогда, и желания Гаулта и сущность того, что было Киверином, слились воедино.

Земля горела. Клубы дыма они увидели из Морунда, задолго до того, как нашли первую лошадь без всадника, пасущуюся на лугу рядом с замком. В такую ясную ночь не могло быть никаких причин для огня, кроме одной; и Гаулт немедленно поднял арендаторов, приказал зазвонить в колокола, чтобы разбудить крестьян, и послал гонцов на восток, где жили другие лорды, твердо правившие наследственными землями. К южным Воротам, самому быстрому пути на север, он послал своего помощника, Керейса — потому что война против самой природы, изменение тактики человеческим племенем, было важным делом, и Сюзерен в Манте предпочитал получать сообщения, которые выказывают побольше рвения, а не довольство собой.

Гаулт не хотел, чтобы дело дошло до подобных унижений, более того, ему совсем не были нужны проблемы со Скаррином, который и без того не слишком привечал его; справедливое наказание мятежников — вот что могло спасти его. У ручья Гиллина он сломал спину мятежа, убрал своего бывшего союзника Ичандрена, всегда досаждавшего ему, и дал урок всем остальным; и с того времени мужчина на пегом мерине, ехавший сзади, тоже перестал быть человеком, хотя и выглядел, как человек.

Его звали Джестрин ап Десини, но за его когда-то симпатичном, а ныне изрезанном шрамами лицом жил совсем другой разум, старый друг Гаулта-Киверина, Пиверн. Он получил слишком тяжелые раны в сражении у ручья Гиллина и был вынужден при помощи ворот стать человеком — одним из людей Ичандрена, его кузеном.

Что за ирония, подумал Гаулт-Киверин — два старых друга скачут рядом, стремясь отомстить, ведь Джестрин был союзником и проводником Гаулта во время набега на горы, в котором они, тогда люди, когда-то участвовали и скакали вместе с Ичандреном против кел.

Так-то в их дружбе, подумал Гаулт, есть что-то поэтичное, и даже вдвойне.


Над дорогой спустились сумерки, и сама дорога, которая начиналась в предгорьях как путь для груженых телег, превратилась в узкую тропинку, петлявшую между соснами, бледную линию, проделанную ногами людей или лошадей, и по краям так плотно заросшую мокрой травой, что было легко ошибиться и повернуть не туда, огибая очередное дерево.

Тропа даже не пересекала таких мест, где два всадника могли бы ехать рядом, и на ней было слишком просто устроить засаду.

Мысль о засаде мучила Вейни — постоянно. Как бы мало ему не нравились такие закрытые дороги, еще меньше он хотел бы оказаться на открытой большой дороге, где, если верить Чи, их точно ждала засада. Чи ехал впереди, Моргейн сзади, в тени от верхушек сосен, и, похоже, парень не мечтал о том, чтобы сбежать: он даже решил не надевать свое собственное вооружение, которое Моргейн вернула ему — едва подсохшие шрамы еще сильно болели, объяснил он, и ехать в броне было бы слишком тяжело.

Тем не менее Чи вооружился, до известной степени: у него был тот самый маленький складной нож, который он просил; Моргейн решила хоть чем-то подбодрить его, подумал Вейни. А может быть это еще одна проверка.

Определенно Чи выглядел смущенный, и потом он сказал: «Миледи», на удивление почтительным тоном, пока Вейни стоял рядом с кишками, завязавшимися в узел, рукой, стиснутой на рукоятке меча, и думал, насколько этот ножик близко к животу Моргейн.

Но Чи положил его в ножны и сунул в карман кожаного седла, всю броню привязал позади коня, вместе с одеялом и седельными сумками; а сейчас ехал впереди, безусловно чувствуя за спиной и меч Вейни и оружие Моргейн. Да, вряд ли мысль о предательстве забредет ему в голову, во всяком случае сейчас.

Чи заверил их, что вся тропа идет среди деревьев. И, пока они едут по ней, скорее всего их никто не увидит.

Зато и они сами не могли видеть дальше ближайшего поворота, а вокруг лежал бесконечный ночной лес, в котором они не знали ни одной дороги и полностью зависели от проводника, того самого, который уже дважды ошибся, случайно — если верить его клятве.

Сам Вейни не был уверен в этом. Моргейн могла бы нагло явиться прямо в Морунд, потребовать гостеприимства, привести Чи прямо в главный зал крепости и заставить Гаулта считать его гостем… ее силы вполне хватило бы, чтобы справиться с пограничным кел-лордом.

Если бы он убедил ее поступить так, земля бы не горела, больше полудюжины людей осталось бы в живых, а этот дважды ошибившийся проводник не держал бы их жизнь в своих руках…

«Леди», так Чи обращался к ней, но что кем он считал ее на самом деле? Ведьмой? Чи, несомненно, что-то знал о волшебстве, потому что жил около кел и понимал, что они появляются не из чистого воздуха и злого намерения; скорее всего это были не одни суеверия и он должен был понимать, что это как-то связано с оружием кел. И есть тонкое различие между этим и…

Когда мысли Вейни дошли до этой точки, он вынужден был признаться самому себе, что не слишком хорошо понимает, что такое волшебство, что он носит рядом с сердцем, и что такое меч, с которым не расстается Моргейн, и как он сам одновременно охраняет и ненавидит все, что связано с ней.

А если они встретят на дороге какую-нибудь невинную семью с детьми…

Бог, помоги ими, подумал он; Бог, помоги нам.

И все это время он пытался забыть лицо, затаившееся внутри, за глазами: лицо шестнадцатилетнего паренька, в мертвых удивленных глазах которого отражались равнодушные звезды.

Символ того, что все пошло не так.

Вейни потер глаза, которые жгло от усталости — короткий сон, долгие стражи, запах дыма, все еще висевший над холмами, и где-то там за ними тревога, смертельная как река во время наводнения — пусть Небеса не пошлют им такую же суматоху впереди.

В точке, где дорога поворачивала и начала резко взбираться на плечо холма, Чи натянул поводья и заколебался, заставив лошадь податься назад. Потом, хорошо видимый в свете звезд, резко ударил коня пятками и послал ее вперед, в подъем.

«Я не бегу от вас», вот что он сказал, без слов. «Идите за мной».

Моргейн послала Сиптаха вслед за ним; большой серый занял вся узкую тропу, Вейни дал ему проехать и только потом слегка коснулся Эрхин пятками.

Пока лошади взбирались по узкой тропинке, петлявшей между камнями, звездный свет беспрепятственно падал на них; потом они опять очутились под соснами, среди более густых кустов, ветки что-то шептали призрачными голосами, слышными несмотря на позвякивание сбруи и топот лошадей; они еще долго поднимались, пока не достигли перевала и дорога опять пошла по ровной местности, через глубокие тени, которые бывают только там, где бесконечное число звезд ярко светит с неба, и, казалось, белая Эрхин и серый жеребец из Бейна, вместе со своим закутанным в серый плащ всадником, ярко светятся в ночи.

Потом они выехали на более широкую дорогу, мерин Чи ускорил шаг, они выехали на берег реки и спустились в мелкий поток, разбрызгивая сиявшую в ночи воду.

Внезапно Моргейн пустила Сиптаха рысью, так что сердце Вейни на мгновение замерло в груди, и он ударил Эрхин пяткой в ту самую секунду, когда кобыла сама прыгнула вперед: несколькими небрежными шагами она догнала жеребца и встала рядом с ним, а Моргейн тем временем обогнала Чи и остановила Сиптаха, преградив дорогу гнедому мерину.

— Медленнее, медленнее, — сказала Моргейн. — Куда ты несешься, так быстро и так уверенно? Ты хорошо знаешь дорогу? Или не очень?

— Да, я хорошо знаю дорогу, — ответил Чи и осадил своего коня, который резко остановился, отпрыгнул в сторону и недовольно махнул головой. — Разве иначе я повел бы вас? Клянусь, я хорошо знаю это место.

— И еще. На мой взгляд мы слишком шумим.

— Вейни, — умоляюще сказал Чи, — ради Бога…

— Лио, — сказал Вейни, заставив Эрхин подойти к Сиптаху еще ближе, и почувствовал, как сердце забилось с такой силой, что руки вот-вот затрясутся. Этот парень еще никогда не называл его по имени. В его родной стране вообще мало кто знал его, за исключением Нхи, Кайя и Маай, и, конечно, его кузена Роха, который не любил пользоваться его Каршским именем, и обычно называл его кузен, особенно если был в хорошем настроении. Но в устах Чи это было не ругательство, напротив, это прозвучало как заклинание, именно так, как говорила Моргейн.

Дурак, сказал он самому себе. И его бьющее сердце повторило это слово.

— Куда мы идем? — спросил он у Чи.

— Туда, куда я говорил вам, с самого начала — через холмы к дороге. Перед Богом клянусь, Вейни: я говорю правду, скажи ей. Скажи…

Раздался звук, непонятный, хотя Вейни отчетливо расслышал его. И все остальные тоже услышали, хотя никто из них не пошевелился и какое-то мгновение не дышал.

В руке Моргейн появилось черное оружие, скрытое плащом. Хотя Вейни и не видел его, он знал это так же хорошо, как знал, где земля а где небо. Подменыш ехал всю ночь на ее боку, потому что она была закутана в плащ; но и того, что было в ее руке вполне хватит для того, чтобы справиться с любым одиноким врагом.

Чи качнул головой, еле заметное движение. Глаза быстро пробежали по кромке леса, лицо покрылось белыми пятнами. — Не знаю, — прошептал он, даже слишком тихо. — Клянусь богом я не знаю, что это такое, и я не планировал это. Пожалуйста, дайте мне подойти и поговорить с ними. Может быть это люди — здесь не должно быть кел. Если нет, вы сможете справиться с ними. Если да, скорее всего я смогу поговорить с ними.

— И сказать им что? — ровным голосом спросила Моргейн.

— Если они признают меня — только Бог знает. Они ведь могут убить меня, без всяких разговоров. Но скорее всего они захотят узнать, кто мы такие. — Его голос дрожал, зубы клацали и он тяжело дышал. — Леди, если мы сейчас вернемся на тот берег, то попадем в засаду и они поднимут против нас все холмы. Нечего делать, надо идти и говорить с ними! Разрешите мне!

— Ты думаешь, что мы поедем вместе тобой, — сказала Моргейн.

— Леди, я ничего не думаю, — прошептал Чи, — почти ничего. Только одно: нас слишком мало, чтобы угрожать им, чтобы они испугались нас. Только поэтому они еще не напали на нас. Я могу поговорить с ними, объяснить, что мы не друзья Гаулту — леди, дайте мне попробовать. Это единственный способ. У них луки, и они очень хорошо стреляют из них. Если они начнут охотиться на нас — считайте, что мы покойники.

— Он достаточно храбр, — сказал Вейни на родном языке.

— Да, не спорю, — ответила Моргейн. — И накликал на нас беду, проклятие на его голову.

Это могло быть правдой. Слишком храбрый и честный, Моргейн предупреждала его.

— Что будем делать? — спросил Вейни с упавшим сердцем, — что стоит меньше?

— Попробуй, — сказала Моргейн Чи.

— Стой. — Вейни подвел Эрхин к мерину, и развязал завязки на тюке с броней Чи, висевшем на боку гнедого среди остальных седельных сумок. Он вынул из мешка кольчугу и протянул юноше. — Одень.

В таком случае, подумал он, Чи будет на их стороне.

Чи не стал спорить. Он наклонил голову и, с помощью Вейни, скользнул головой в кольчугу, но пояс застегивать не стал.

Потом взял поводья и заставил мерина спокойно идти вперед, поднялся на берег и доехал до опушки леса.

В этот момент из леса раздался свист, низкий и странный, Сиптах тряхнул головой и Моргейн резко осадила его.

Их положение посреди реки было хуже некуда. Вейни слегка переместился вперед, поставив лошадь между ней и лесом, но за низким берегом укрыться невозможно, а спину защищать вообще нечем.

Вокруг не было ничего, кроме темноты, бурлящего потока и вздоха листьев.

Еще один звук, на этот раз от них: Моргейн расстегнула кольцо, державшее Подменыш на боку, и положила меч в ножнах перед собой, поперек седла.

Все, конец света. Его рука рефлекторно пошла к коробочке, которую он хранил под броней, и он почувствовал ее как уголек рядом с сердцем.

Уничтожение.

Если она сейчас вынет меч, здесь никогда не будет мира. А будут только мертвые тела, громоздящие одно на другое, без числа и счета.

Он спокойно сидел на лошади, думая о лучниках за деревьями, и о том, что сейчас Чи упадет, убитый неведомым убийцей, или найдет союзников, которых приведет к ним, с неведомо какой целью.


Чи ехал не говоря ни слова, погруженный в ватную тишину, и только ветки шуршали, когда он натыкался на них, а листья облепили все тело. Мерин дергался, фыркал и бил копытами, ломая кусты и даже немного грыз удила; Чи все время приходилось сдерживать его.

— Ты кто? — спросил голос, больше похожий на шепот ветра.

— Человек, мужчина, — ответил Чи нормальным голосом, не поворачивая головы. — Ап Кантори. Чи ап Кантори просит разрешения проехать. Нас всего трое, двое остальных остались посреди ручья. Один из нас кел.

Долгое молчание, очень долгое. Он услышал шепот, потом другой, слов было не разобрать. Он по-прежнему не поворачивал голову.

— Сойди с лошади, — приказал шепот.

Он так и сделал, и вздохнул воздух полной грудью, хотя ноги собирались задрожать. «Один из нас кел», сказал он им. Это загадка, способная смутить кого угодно, и заставить их спрашивать дальше. Он полностью беззащитен, и приехал к ним совершенно открыто, не скрываясь. Поэтому еще жив. Он прошел немного вперед, на маленькую полянку, и остановился, крепко натянув поводья, потому что знал, что произойдет. Конь нервно задергался, когда ветки зашевелились и из кустов на поляну скользнула тень, в слабом свете звезд мало чем отличавшаяся от лесного мрака.

Тень подошла к нему, взяла поводья лошади и увела ее прочь. Чи не сопротивлялся.

Он не сопротивлялся и тогда, когда за его спиной появились другие тени и больно схватили его за руки.

— Я прошу безопасного прохода, — сказал он приглушенным голосом. — Со мной леди-кел и еще один мужчина, человек. Они враги Гаулта, который охотится на нас.

На плечо опустилась что-то не очень тяжелое и заскользило к шее, пока холодный острый кончик меча не уткнулся в горло. — Откуда вы пришли?

Шевельнуться означало смерть. И неправильный ответ тоже, и на какое-то время он вообще потерял способность соображать, лесной воздух показался слишком разреженным, а сознание захотело убежать от него, как если бы мир опять сдвинулся, и он вернулся на вершину холма, и все то, что он собирался рассказать им стало кошмарным сном, бредом. Голова закружилась, на какое-то мгновение он даже решил, что те двое, которых он оставил на середине потока, ему померещились, и с ним за все это время вообще ничего не произошло; он вернулся обратно, к людям, вот и все.

Кончик меча посильнее уперся в горло.

— Я все еще человек, — сказал Чи. — И с ней еще один человек. У нее собственные дела, и я тоже хотел бы знать, что это такое. Они сказали мне кое-что — вполне достаточно, чтобы привести их сюда. Я клянусь, что никогда не видел никого, похожего на нее. Как и похожего на него, хотя он точно Человек, но я не знаю откуда. Дайте мне вернуться назад к ним и я приведу их к водопаду. Из этого места нет пути, только назад. Вы сам знаете, что нет. Мы разобьем здесь лагерь и будем ждать, а вы сможете спросить у нее все, что хотите.

Еще одно долгое мгновение тишины. Потом: — Ап Кантори, — сказал шепчущий голос перед ним, — с нами твой брат.

Сердце Чи стукнуло. Обман, слишком жестокий. — Мой брат погиб у ручья Гиллина. Ичандрен убит в Морунде. Я последний из тех, кто выжил.

— Брон ап Кантори жив, — сказал шепот. — Он с Арунденом. В нашем лагере.

Чи не понял, как сумел удержаться на ногах. Он застыл и почувствовал, что не может вздохнуть и ничего не видит, гнев и надежда сменяли друг друга, он никак не мог выбрать между убеждением, что они врут, и надеждой — самой слабой и пугающей надеждой, что это может оказаться правдой.

— Кто они, — продолжал спрашивать тот же голос, — с которыми ты едешь?

Чи не мог говорить. Он забыл, как это делается. Он чувствовал себя лучше, когда люди Гаулта привели его на верхушку холма. Он чувствовал себя лучше, когда сидел в камере под Морундом, зная, что Ичандрен мертв. Все его чувства пришли и ушли, как если бы он собирался потерять сознание, внутри все бушевало.

— Ты думаешь, что можешь сделать это? — продолжал шепчущий голос. — Обмануть нас?

— Я Чи ап Кантори. Моего брата зовут Брон. Он погиб у ручья Гиллина—

Меч опять надавил на горло. Пальцы, мертвой хваткой стиснувшие его руки, почти остановили ток крови.

— И кто ты еще? Как зовут того, кто внутри Чи ап Кантори?

— Скажи Брону, что я здесь. Приведи его сюда. Скажи ему, что он сразу поймет, что я до сих пор его брат. Скажи ему это!

Долгое, долгое молчание. Это была проверка, сказал Чи себе. И он ее провалил. В любое мгновение один из тех, кто стоит перед ним, может отдать приказ и меч взрежет вену — или, еще хуже, они возьмут его к себе и будут спрашивать, его одного…

Но, О Боже, есть, есть надежда, не все потеряно: если Брон действительно выжил на берегу Гиллина, если люди Арундена слышали слухи и способны оказаться в том месте раньше ночи и падальщиков…

Если бы, хотя бы перед смертью, он мог бы опять увидеть брата…

— Освободите его, — сказал голос.


Когда Вейни услышал, как шевелятся ветки, пропуская всадника, выезжающего из леса, он обеими руками взялся за меч, лежавший поперек седла и приготовился. Эрхин нервно дернулась, Сиптах ударил копытом и закусил удила.

Появился всадник, в расстегнутой кольчуге, едва видимый в свете звезд, и спокойным шагом стал спускаться по склону. За ним ехали еще двое, похожие на тени, по каждую сторону, немного сзади.

Чи спустился в поток и остановился, лицом к ним, потом медленно слез с коня и пошел по мелководью, пока остальные ждали на спинах лошадей.

Он подошел к Вейни, слева, стараясь держаться подальше от Моргейн, и у Вейни мелькнула мыль, что если они каким-то образом заставят его спустится, то Моргейн останется без защиты, и они нападут на нее: по меньшей мере у Чи был складной нож, и только Небеса знают, что еще он получил от них.

Но в руках Чи не было ничего — он специально вытянул их перед собой, и, подойдя к плечу Эрхин, положил правую руку на стремя:

— Они согласны на переговоры, — тихо сказал Чи. — Они хотят, чтобы вы поднялись к ним. Там, в лесу, их много. И все стрелы направлены на нас. Похоже, что они будут стрелять по лошадям, если мы попытаемся убежать. — Потом его голос дрогнул от сильного, еле сдерживаемого чувства. — Они говорят, что мой брат жив. Я не знаю. Может быть, это правда. Если так — если он действительно жив, то Брон сможет убедить их выслушать меня.

То, что они окружены, звучало разумно. А вот остальное… Только Небеса знают. Вейни был уверен, что Моргейн услышала все, что сказал Чи: у нее самый острый слух из всех, кого он знал, и, скорее всего, она даже слышала все разговоры в кустах. Тем не менее она не сказала ничего, и на мгновение его хватила паника — человек и человек, сказала она, Мужчина и Мужчина, она доверилась его инстинктам, чтобы иметь дела с этим постоянно меняющимся юнцом.

— Я прошу тебя, — сказал Чи, схватив его ногу и изо всех сил вцепившись в нее. — Я прошу тебя. Я не настолько хорошо знаю эти тропинки, чтобы нестись по ним на лошадях. Впереди чаща, камни и корни. Река ведет в водопаду, и дальше пути нет. Но если мы пойдем с ними, есть надежда, что они выслушают нас, и в любом случае мы будем ближе к дороге. Это люди Арундена ап Корис, и, если они не врут, от моего брата зависит, поверят нам или нет. Пойдем с ними. Но если все пойдет плохо, то, клянусь Небесами, буду сражаться вместе с вами.

— А твой брат? Что о нем?

— Я хочу, чтобы он жил. Все. Больше ничего. И я буду ваш, полностью. Сердце и разум — клянусь, только не убивайте его и не берите ничью жизнь без необходимости. Послушай меня: это последний оплот свободных людей. Я сражался за эту землю, и твоя леди говорит, что у нас еще есть надежда — но если здесь начнется война между Гаултом и леди, если сюда придет огонь… Вейни, клянусь Богом — послушай меня, поговори с ними и сделай их нашими союзниками. Они не просят, чтобы вы отдали оружие. Они вовсе не безрассудные люди. И когда мы окажемся в их лагере, мой брат присоединится к нам. Я знаю, так оно и будет.

— А ты знаешь дорогу по равнине? И через лес? Ты сможешь вести нас?

Рука Чи похолодела, но он по-прежнему крепко держал ногу Вейни. — Во имя Бога, Вейни, я — твой друг. И ты мой. Я никогда не предавал тебя. А сейчас я хочу только одного — выжить; чтобы мы все выжили — я прошу тебя — возьми то, что я принес тебе. Да, я солгал, признаюсь. Но не по злобе — по неведению, переоценил свои силы. А сейчас, клянусь, не лгу и не ошибаюсь. Я привел вас в то место, из которого можно прорваться на холмы — и теперь, когда они перекрыли все дороги, я предлагаю самое лучшее, самое лучшее из того, на что можно надеяться…

— Все твои надежды почти исчезли, дружище. А если дело пойдет плохо, это закончится кровью, кровью твоего народа.

— Делать нечего, — за его спиной сказала Моргейн на языке Карша, — нам остается только посмотреть, к чему все это приведет.

Это его совет, подумал Вейни, довел их до этого, его и Чи. — Да, — тяжело сказал он. И к Чи: — Миледи согласна; мы пойдем.

Рука Чи еще крепче вцепилась в него, невероятно сильная. В глазах засияла благодарность, звездный свет отразился от не пролитых слез. — Клянусь тебе — я с тобой, навсегда. Я не предам тебя. Никогда в жизни. Я знаю, что ты можешь сделать. И если я предам тебя, забирай мою жизнь, немедленно и без сожаления.

Вейни почувствовал в себе импульс непривычного, огорошившего его самого чувства, и разрешил своим пальцам крепко, по дружески, стиснуть пальцы Чи; потом он взглянул в затененное лицо.

— Мой брат поможет нам, — сказал Чи. — И в этом я тоже клянусь. Только не убивайте его.

— Мы не сделаем ничего плохого никому, кто не будет угрожать нам.

— А твоя леди…

— Верь Вейни, — вмешалась Моргейн. — Он не умеет лгать. А что касается твоего брата и остальных — я согласна с ним.


Они поднялись на берег, въехали в лес и поехали по тропинкам, которые знал только Чи и сумрачные безмолвные всадники; было достаточно ясно, что есть и другие наблюдатели, пешие и на конях, на тропинках, пересекавших их путь.

Чем-то они похожи на эрхендимов, подумал Вейни, или на народ Ра-Кориса, из его родного мира. Нельзя и надеяться завоевать их землю дешево, с минимальными потерями людей, или быстро — если только враг не будет совершенно невообразимым; и если враг не будет ценить ни лес, ни землю, и не сожжет все вокруг.

Мы не должны были, думал он при каждом шаге лошади, при каждом шелесте листьев, мы не должны были приносить сюда огонь, мы не должны…

Мысль болезненно стучала в сознании, но запах дыма постепенно исчез, вокруг были только зеленые деревья и лесная сырость — эта земля все больше и больше напоминала ему дом, даже запахом деревьев.

О госпожа, я должен был остановить тебя, отговорить от огня. Почему я не заговорил? Я Человек. И здесь живут люди. Почему же я промолчал?

Или я стал кем-нибудь другим?

Дорога стала совершенно запутанной, узкая тропка спускалась с одного холма и поднималась на другой, еще и еще, пока они не оказались в маленькой лесистой долине, совершенно незаметной в темноте.

Чи ехал впереди, за первым стражем. Моргейн скакала за спиной Чи, Вейни прикрывал ее спину, а второй стражник скакал последним; в чаше леса слышались только мягкие шаги лошадей, скрип сбруи и звяканье уздечки; каждая лошадь следовала за другой и по большей части только мелькание бледного зада Сиптаха и белого хвоста помогали ему понимать, куда они поворачивают.

Эрхин родилась именно в таких краях, ее аллюр стал легким и веселым, в вечно настороженных ушах появилась внимательность, как если бы она слышала сигналы, которые не слышит ни одно человеческое ухо. Однако она не тревожилась, пока; но судя по кончикам ушей и постановке головы она слышала что-то такое, что не слышал он и ожидала неприятностей.

Но дороги назад нет, подумал он, только вперед, глубже и глубже в лес. Понимает это Чи или нет, но такой узкий проход может быть только ловушкой.

Небеса помоги нам. Последний оплот свободных людей. Чи лгал нам раньше; но может быть не соврал сейчас: Моргейн в свою очередь лгала ему — и вот мы все в паутине лжи, они и мы.

Хватит смертей. Во имя Богоматери, хватит убивать детей, делать ошибки и лить кровь, как воду. Увы, это мечта, только мечта.

В конце концов Моргейн остановилась; впереди нее Чи и их проводник осадили коней. Эрхин подошла к Сиптаху и ткнулась головой в бок огромного серого, который в ответ предостерегающе фыркнул.

— Уже скоро, — сказал проводник. — Потерпите.

Ага, сообразил Вейни, здесь что-то вроде границы, и они сейчас пересекут ее: кто-то побежал вперед, предупредить остальных о гостях.

Долгое молчание. Только звуки леса и нервные удары копыт по земле. Чи не говорил ничего, он вообще не сказал ни слова с начала поездки. А их добровольные проводники ограничивались только простыми командами.

Где-то закричала ночная птица.

— Пошли, — сказал проводник, спокойно повернул лошадь и поехал вперед тем же неторопливым аллюром, которым ехал последнее время. За ним Чи, потом Моргейн; потом он сам и замыкающий, тропинка подбежала к лесистому холму и полезла вверх, запетляла среди деревьев и опять стала спускаться вниз, по другой стороне холма.

Порыв ветра, и в первый раз за все время Вейни почувствовал запах дыма и жилья. Не горел ни фонарь ни факел, только деревья стали расти реже и среди них появились кустистые бугры — хижины, больше похожие на невысокие и толстые деревья, чем на жилье, но их создала не природа, подумал Вейни, когда они по-прежнему неторопливо спустились по крутому склону и проехали мимо одной из них, высотой с всадника на лошади и широкой, в отличии от тонких стволов деревьев.

Ничто не шевелилось. Ни дыхания, ни голоса, ни единого огонька. Только когда они выехали на поляну, явно находящуюся в центре лесного поселка, то увидели загон, устроенный среди деревьев, из которого шел запах конюшни и доносились беспокойные шорохи лошадей.

Их проводник спустился с лошади. — Спускайтесь, — сказал он.

— Лучше всего так и сделать, — сказал Чи и первым соскользнул на землю.

Действительно лучше, особенно если где-то здесь есть лучники. Моргейн спустилась с седла, Подменыш на боку, и Вейни тоже, одновременно с Чи; они отпустили поводья, надеясь, что хозяева займутся лошадями.

Едва слышные звуки, и несколько теней выскользнули из-за деревьев и хижин.

Одна из них наклонилась к земле в самом центре поляны, и привычным движением пошевелила что-то палкой; приглушенно засветились угли, человек добавил в костер немного сушняка и языки пламени осветили поляну. Значит народ деревни уверился, что опасности нет, и осмелел настолько, что один из них открыто сидел перед ними на корточках, блики разгоравшегося пламени играли на его лице, освещая пронзительные глаза и тяжелый подбородок.

— Милорд Арунден, — почтительно сказал Чи, и сделал пару шагов вперед; потом остановился, когда человек у костра посмотрел на него с неприкрытой насмешкой.

Тот, кого назвали Арунденом, встал, и вытащил короткий меч, который висел у него на поясе. Огонь позволял видеть обоих: Чи, в полутьме, только пламя блестело на звеньях кольчуги; более взрослый мужчина, на свету, тени на его лице и кожаной броне, мехах и косах воина.

— Странные гости, — сказал Арунден голосом, очень подходившим к лицу: тяжелым и грубым. — Еще страннее, что привел их сюда именно ты. Что хочет Гаулт?

— Милорд, мой брат жив?

— Ответ.

— Гаулт хочет наши жизни, их и мою, милорд. Я человек. И вот он человек. Леди — кел, но она не друг Гаулту.

— Там, ниже, горит земля. Это ваша работа? Что произошло?

Чи не знал, что ответить, и промолчал.

— Так получилось, — сказала Моргейн, и, привлекая к себе испуганный взгляд мужчины, вышла вперед и остановилась перед ним, закутанная в серый плащ фигурка, с капюшоном на лице, скрещенными на груди руками, и невидимым мечом-драконом на бедре, и только Небеса знают, где ее остальное оружие, но Вейни не стал гадать, а шагнул вперед и встал около ее левого плеча. — Кел в вашем мире плохо воспитаны, и мне пришлось просить помощи у этого молодого человека, — продолжала она, обращаясь к лорду. — Так я попала к вам. А пожар — случайность войны, милорд, на вашей границе могло произойти что-нибудь намного худшее.

Лорд Арунден долго мрачно молчал… и молчали темные фигуры, появившиеся среди деревьев за его спиной. Сердце Вейни от страха сильно забилось, он начал быстро прикидывать, что может сделать с людьми вокруг, мысленно нарисовал карту местности — куда бежать, где укрыться.

И где-то здесь, как Чи уверял их, есть лучники.

— Кто ты такая? — резко спросил Атунден, — что скачешь по моей земле со своими слугами. Ты что, отставная шлюха Гаулта?

Все, это уже чересчур. Вейни отстегнул кольцо. Вес рукоятки меча ударил по бедру, но Моргейн, даже не взглянув в его сторону, подняла пустую белую руку, останавливая его, и откинула капюшон, ее бледные волосы заблестели на свету.

— Нет, — мягко сказала она. — Будете еще гадать, милорд Арунден?

— Миледи, — отчаянно всхлипнул Чи, бросаясь между ними. — Милорд…

— Она здесь чтобы угрожать нам? — спросил Арунден. — Или она лазутчик, который должен выведать все, что происходит на холмах, а ты ее проводник?

Моргейн посмотрела на Чи с холодным презрением. — Ты клялся, что он разумный человек.

— Я не дурак! — крикнул Арунден, и с силой ударил своей палкой по углям, вверх взлетели тысячи искр.

— Мне это надоело, — сказала Моргейн Чи и повернулась, собираясь уходить.

— Не уходите, — крикнул Чи. — Подождите — милорд Арунден! Не ошибитесь!

— Я никогда не ошибаюсь. Это ты ошибся…

— Чи! — позвал из темноты голос, и вниз по склону, натыкаясь на камни и корни, прихрамывая, скатился человек.

Вейни опять задвинул меч в ножны, а Моргейн остановилась около него, рука под плащом, челюсти сжаты.

— Брон, это не твой брат, — крикнул Арунден вверх, когда человек подбежал поближе, и махнул ему, приказывая не подходить близко.

— Брон, — тихо сказал Чи. — О, Брон…

Человек решительно похромал вперед — без кольчуги, в бриджах, рубашке и сапогах, полностью безоружный; он подошел и остановился, засомневавшись, по другую сторону костра; Чи, со своей стороны, стоял, не пытаясь подойти поближе к брату — мудро, подумал Вейни, которого так кололо между лопатками, что можно было подумать, что стрела уже в спине.

— Я не Измененный, — сказал Чи едва слышным, дрожащим голосом. — Брон, Ичандрен мертв. А всех оставшихся Гаулт бросил волкам. Меня, Фальвина, ап Кнари… — Его голос оборвался, на мгновение стало тихо. — Они умерли. Все. Вот что с ними случилось. Я думал, что и ты погиб в бою.

— И что ты хочешь? — спросил Брон, еще более холодным, чем у Арундена голосом. — Что ты хочешь здесь?

Чи отвернулся, как если бы его ударили в голову, и затряс головой.

— Что ты хочешь, Чи?

— Проход, — через мгновение сказал Чи, опять поворачиваясь к брату. — Безопасный проход. Клянусь, Брон, мой лорд мертв, и тебя я считал мертвым, леди и этот человек нашли меня, отобрали от волков и вылечили раны. Он не кел, Брон, он человек, такой же, как и я, а она, она освободила меня, дала коня и рассказала то, что лорд Арунден должен знать, ты должен знать, и все остальные должны знать. Клянусь, Брон, я знаю, что не могу доказать, что все мои слова правда, но ты знаешь меня, ты знаешь все то, что знаю и я — проверь, убедись, не забыл ли я чего-нибудь. Брон — ради любви Небес…

Брон заколебался, было видно, что он разрывается между отчаянием и печалью.

И внезапно он широко раскинул руки.

— Нет, — крикнул Арунден. — Глупец!

Но Чи уже шел к нему, медленно, осторожно. Они обнялись и долго плакали, пока Брон не отстранился от Чи и внимательно оглядел его, как если бы при свете костра мог открыть правду.

Вейни глядел на все это, и душа болела — он не понимал почему, только что-то внутри взволновало его: возможно то, что человек вернулся домой, или то, что братья смогут доказать правду.

Или то, что этот Чи только что бросил их из-за любви к брату, быть может под влиянием этого места.

Дурак, подумал он. Быть может он мог помочь нам.

Но Моргейн, стоявшая рядом с ним, безусловно имела на этот счет свое мнение: сейчас Чи ее вассал, вспомнил Вейни, а также проводник и вообще источник всего, что они узнали об этом мире. Чи прав, ради его безопасности она может уничтожить здесь все; если Арунден попытается остановить его, или ударить его или его брата, Моргейн начнет действовать, и, прежде чем она кончит, от Арундена и половины деревни останутся только воспоминания выживших.

Но и она, и Арунден и все остальные стояли сбитые с толку, а Брон ап Кантори опять обнял брата, хотя не был уверен, кого он в точности обнимает: он сам стал заложником, чтобы остановить любого, кто, волнуясь за одного из них, захочет убить другого, одним движением выбив оружие из их рук.

ШЕСТАЯ ГЛАВА

— Ну, — сказал Брон, положив руки на плечи Чи. Чи молчал, его мысли метались в разные стороны, оценивая противоборствующие силы. Леди и Вейни с одной стороны, и Арунден ап Корис, крутой и безжалостный лорд, с другой. Катастрофа могла разразиться в любой момент.

Но Брон держал его так, как если бы не допускал даже тени возможности того, что Гаулт поработал над ним. — Ну, — мягко сказал Брон, как если бы не было ничего странного в том, что Чи появился в лагере в компании ведьмы-кел и человека в необычном вооружении. — Расскажи мне все; скажи, что я могу для тебя сделать; о мой Бог, Чи—. — Внезапно Брон опять сильно сжал его и прижался головой к плечу; и Чи тоже обнял его, поражаясь тому, как исхудал его сильный брат, как мало места осталось между его руками и ребрами Брона, каким хрупким и нематериальным он кажется.

— Я не их, — опять и опять повторял Чи. — Не их. Я не лгу. Клянусь, Брон, я не Измененный.

— Я верю тебе, — сказал Брон. — Я знаю, знаю, но что я должен сделать, что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Просто поручись за меня. Скажи Арундену.

— Сказать ему что? О них? Но кто они, кто они такие?

— Друзья. Они наши друзья.

Брон отступил назад и внимательно посмотрел на него, растерянного, сбитого с толку — на своего младшего брата, который утратил весь свой ум и не мог думать ни о чем, увидев его, но это точно был Чи, тот самый Чи, которого Брон знал с рождения — и которому он верил, потому что хотел верить, потому что сам стал дураком ради него, рискнув своей жизнью и душой ради слабой надежды на то, что Чи еще жив и все еще его брат. В глазах Брона вера сменялась сомнением, надежда — отчаянием, его трепещущие руки снова и снова ощупывали лицо и плечи брата, как если бы он хотел, но не мог поверить, что перед ним плоть и кровь.

— Ты выглядишь неплохо, — наконец сказал Брон.

— Они хорошо отнеслись ко мне, Брон, по настоящему хорошо. А ты…?

— Все хорошо, — быстро ответил Брон. — Я чувствую себя хорошо.

— Ты хромаешь?

— А, ерунда, пройдет, мне уже лучше. Но ты… Боже мой, ты…

— Ты помнить мамину брошь — в виде болотной розы? И еще выемку в стене, где мы всегда прятали наши игрушки-

— Боже мой, Чи…

— И как ты получил этот шрам на подбородке; я ударил тебя пряжкой от сбруи — ты тогда дразнил меня той девчонкой, ее звали Мелтиен. Она умерла во время зимнего перехода…

— Брат! — В полной тишине Брон обнял его. Они заплакали, потом Чи опять заговорил:

— Брон, я поклялся отвести их на север, на Старую Дорогу; и я должен выполнить это…

— На нас направлены все стрелы лагеря. — Брон взял голову Чи руками и страстно поглядел на него. — Кто они? Расскажи мне все, что знаешь. Я не понимаю. Видит Бог, Арунден тоже не понимает. Что мы должны делать?

— Я поговорю ними. Они хотят поговорить с Арунденом, если он выслушает их…

— Он выслушает, — сказал Брон, покрепче обнял его и, вместе, закрывая друг друга телами, они подошли к Арундену, Брон вообще безоружный, а Чи в расстегнутой кольчуге, которая в любом случае не помогла бы против оружия леди.

Но на их пути появился человек, с обнаженным мечом в руке и эмблемой Святой Церкви на груди; Брон остановился, по прежнему держа Чи рукой.

— Если ты не убьешь его, — сказал священник, — это сделаю я. Твоя душа в опасности, Брон ап Кантори.

— И твоя жизнь, — ответил Чи, пытаясь толкнуть Брона за себя, но Брон остался на месте. — Миледи!

— Стой! — крикнул Арунден.

— Милорд, — запротестовал священник.

Но Арунден уже шел к братьям и только раздраженно махнул рукой священнику.Чи стоял на подгибающихся коленях, не уверенный в том, кто из них поддерживает другого. В горле замерзли слова. Вот так всегда, в самые худшие мгновения жизни.

— В нем проклятие, милорд, — сказал священник. — Под видом друга к нам пришло проклятие. Это подарок Гаулта. Убить их, всех. Никаких разговоров с ними.

— И тогда мы не узнаем, чего хочет Гаулт, — задумчиво сказал Арунден. — Не так ли, священник. — И к Чи. — Говори, парень. Кого ты нам привел? Еще несколько изделий Гаулта?


— По меньшей мере лорд говорит, — тихо заметил Вейни, глядевший на сцену перед ним с обеими братьями, Арунденом и двумя вооруженными людьми. С того момента, как Брон позвал Чи, его рука лежала на рукоятке меча.

Слава Небесам, подумал он, что Арунден подошел и остановил мужчину.

— Будем надеяться, что слова брата хоть что-нибудь да значат, — сказала Моргейн на языке Карша. — Я не должна была покидать дорогу. Это была первая ошибка. Встань слева от меня.

— Да, — прошептал он, почувствовал укол, и сердце застучало от страха, старого знакомого кошмарного страха, который повторялся снова и снова. Но Чи подошел к ним, и страх сменился хрупкой надеждой, тем более, что он видел, как Брон говорит с Арунденом.

— Лорд будет говорить с вами, — не очень уверенно сказал Чи, глядя куда-то между Вейни и Моргейн. — Клянусь вам — Арунден совсем не вероломный человек: Бог свидетель, он, может быть, не слишком осмотрительный, и к тому же боится вас, леди, но не может показать этого. Будьте с ним потерпеливее. А тут еще священник, служитель Бога — ну тот, который с мечом. Вот его надо опасаться.

Вейни взглянул во второй раз. Человек не выглядел похожим на священника. Вейни беспокойно вздохнул. Прошло много лет с того момента, как он последний раз имел дело с Церковью; и очень сомнительно, чтобы он захотел бы это сделать сам: слишком далеко он ушел, и слишком сильно изменился — и этот священник—

Сейчас он вообще не решился бы встретиться с любой Церковью: нет сомнений, что он проклят, и не нуждается ни в каком священнике, который будет грозить ему адом.

Или грозить Моргейн, или проклинать ее проклятиями, на которые она не обратит внимания, но от которых не будет лучше никому.

— Нам не нужен священник, — прошептал он. — Отошли его прочь.

— Я не знаю, — с очевидным ужасом сказал Чи. — Я не думаю — не вижу как… миледи…

— Не имеет значения, — прервала его Моргейн. Через швы плаща сверкнуло золото. Она опустила конец Подменыша на землю, обе руки опирались на дужку гарды дракона. — Если так будет быстрее, пусть так и будет.

Вейни открыл было рот, чтобы запротестовать. Но тут же закрыл. Не только Моргейн ничего не знала о Церкви. Он сам почти ничего не знал. И не знал, как сказать то малое, что знал.

Он страстно желал — Бог в Небесах, он страстно желал, чтобы кто-нибудь сказал ему, что он все делал правильно, и его душа не так запачкана, как он считал, или чтобы какой-нибудь добрый священник, вроде тех в монастыре Бейн-эн, или даже сам старый Сан Ромен, положил бы руки на его голову, помолился за него и сказал, что если он сделает так и так, то не будет проклят.

Но у этого священника взгляд другой, недобрый. От этого издалека разит проклятиями и адским пламенем, и встречаться с ним лучше с мечом в руке.

— Ни шагу дальше, — сказал священник, и концом меча провел линию по грязи между ними и Арунденом. — Говорите с ними отсюда.

Моргейн поставила Подменыш на землю прямо перед линией, опираясь обеими руками на рукоятку-дракон, и теперь между ними находился настоящий ад, который священник, даже в своих самых диких видениях, не мог себе вообразить.

— Мы что, будем говорить так? — презрительно сказала она, глядя мимо священника на Арундена. — Может быть он — лорд этого лагеря? Или все-таки вы?

— Миледи, — предостерег ее Чи, и Брон, который дохромал и встал между Арунденом и братом, с ужасом взглянул на Моргейн.

— Я буду говорить с тем, кто здесь лорд, — сказала Моргейн. — Если этот человек, пускай так и будет. И я буду считать его слово вашим.

— Если я скажу говорить с лагерными судомойками, ты будешь говорить с ними, — прорычал Арунден.

Вейни застыл, но рука Моргейн поднялась, останавливая его прежде, чем Арунден закончил говорить.

— Очень хорошо, — сказала она. — Тогда я предлагаю свою помощь им, и весь этот лагерь перевернется вверх дном, если они воспользуются тем, что я скажу. Или вы сами можете выслушать мои слова, использовать их для себя и ваших людей, и не разделить судьбу Ичандрена или, по меньшей мере, посоветоваться с вашими слугами.

— Ты не в таком положении, женщина, чтобы угрожать нам! Посмотри вокруг!

— А вы, милорд, вы посмотрели вокруг? Разве вы не видите кел, которые рыскают по вашей земле и убивают ваших людей? Я могу изменить все это. Давайте поговорим, милорд Арунден! Давайте сядем, как разумные люди, и я расскажу вам, почему хочу пройти через вашу землю.

— Никакого прохода! — заверещал священник, и в тенях зашушукались люди. Но:

— Садись, — сказал Арунден. — Садись и ври, а мы выслушаем твои бредни прежде, чем покончить с вами.


Все больше и больше людей появлялось из темноты, спускаясь на свет: поодиночке и парами, они подходили к Арундену и останавливались рядом с линией, нарисованной священником; появилась девушка в бриджах, с косичками, и засуетилась около огня, принесла и расстелила одеяла — хоть какое-то уважение к гостям, подумал Вейни, продолжавший стоять, с рукой на рукоятке меча, и подмечавший любое движение в тенях по их сторону линии.

На его взгляд все было спокойно: суровый пограничный лорд стоял в окружении своих людей, а Брон и Чи, демонстративно перешедшие линию, что-то настойчиво говорили ему; он не отвечал, сложив руки на толстом брюхе и презрительно слушал, хотя ничем не выражал и враждебность, только нетерпение.

Священник, со своей стороны, нарисовал еще одну линию, и все вместе образовало круг вокруг костра, а потом кончиком меча нарисовал внутри круга знак, по-видимому священный, и в животе у Вейни похолодело.

— У этих людей скверные манеры, — сказал он Моргейн, не забывая поглядывать на фланги и демонстративно не замечая усилий священника.

— Не говоря уже о лучниках, — ответила Моргейн. — Ручаюсь, что один или два находятся где-то наверху — быть может вон там, на гребне. И, заметь, мы не отдадим оружие — эй, там…

Какой-то человек шел к лошадям собираясь увести их. Вейни шагнул вперед, одна рука поднята вверх, вторая на рукоятке меча, и человек остановился.

Лошадь Чи отошла в сторону, смущенная, не знающая, что делать, и способная в любое мгновение, видят Небеса, понестись как стрела; но их собственные лошади стояли там, где они с них слезли, и Сиптах мотнул головой и предостерегающе фыркнул человеку, который шел к нему.

— Я бы не стал, — дружески посоветовал он человеку, который бросил нервный взгляд на боевого жеребца, оценивая его размеры, и предпочел остановиться. — Я бы не стал касаться его, приятель.

На этом все закончилось. Человек посмотрел влево и вправо, как если бы искал помощи или новых приказов, и пошел обратно, оставив в безопасности жеребца, кобылу и все, что на них. Вейни свистнул, негромко и успокоительно, серый из Бейна заржал и встряхнулся, и поднял голову, глядя вокруг осторожно и недоверчиво.

— Миледи, — сказал Чи, подходя к ним. — Миледи, пожалуйста. Подойдите. Только не пересекайте линию.

Моргейн подошла к костру. Вейни шел следом и остановился за ее спиной — место илина, рука на мече, внутри клинообразной отметки, нарисованной на грязи и открывавшей проход к костру.

Арунден стоял со священником и своими людьми — только мужчинами: единственные женщины, служанки, сновали в темноте туда и сюда.

— Садитесь, — не слишком вежливо сказал Арунден и уселся сам, скрестив ноги.

Моргейн изящно села на циновку и положила Подменыш рядом с собой, хотя и почти полностью закрыла его складками плаща — Арунден не пропустил ни одного ее движения, а Вейни глядел на него, не собираясь садиться.

— Вейни, — негромко сказала Моргейн, и он, не споря, тоже уселся рядом с ней, пока все остальные садились и устраивались поудобнее, в том числе Чи и Брон, по другую сторону линии, но недалеко от Вейни.

— Вы нашли этого парня, когда он танцевал с волками, — начал Арунден. — Как и почему?

— Мы ехали мимо, — сказала Моргейн. — И Вейни не любит такие танцы.

— Не любит танцы, — Арунден мрачно хохотнул и обнаженным мечом пошевелил костер, искры взлетели вверх. — Не любит танцы. Откуда вы? Из Манта?

— Снаружи.

Долгое и мрачное молчание. Девушка подкинула в огонь новые ветки сосен, пламя затрещало на иголках.

— Что значит — снаружи?

— Далеко за Мантом. Там, где все иначе. Там я не скармливаю своих врагов зверям, а разбираюсь с ними сама.

Еще одно долгое молчание.

— Кубок! — сказал Арунден.

— Милорд, — яростно запротестовал священник, стараясь подняться на ноги.

— Сиди, монах! — И когда обиженный священник опять уселся, грубо, — Заткнись, сколько можно повторять! Неужели женщина-кел испугала тебя? Заткнись!

Какое-то мгновение никто не шевелился. Потом Чи немного подвинулся, поближе к Вейни. И тут задвигались все, люди с задней стороны круга усаживались как можно ближе к Арундену, задевая и стирая линию, нарисованную священником, а два человека с грубыми жестокими лицами расположились так близко к Моргейн, что Вейни в беспокойстве положил руку на рукоятку меча и привстал.

— Ты! — Арунден ткнул своим обнаженным мечом через костер в его сторону. — Садись!

— Сядь как они, — тихо сказала Моргейн, и Вейни, нервно вздохнув, опять опустился на корточки, а потом сел на циновку, сложив ноги крест-накрест так, чтобы можно было быстро вскочить, если дела пойдут плохо. Моргейн потянулась и коснулась его руки, напоминая, что он все еще держит ее на рукоятке и запрещая вынимать меч, и он неохотно убрал руку, не переставая смотреть на Арундена и всех остальных вокруг себя.

Молодая женщина принесла массивный деревянный кубок и отдала его Арундену; тот передал его священнику. — Ну, — сказал он. — Ну!

Сначала отпил священник. Потом сам Арунден, и передал кубок направо от себя.

И так кубок переходил их рук в руки, через всех собравшихся на той стороне линии, пока не дошел до Брона и Чи.

Наступило полное молчание, все в круге затаили дыхание.

Они выпили, и Чи передал кубок Вейни, вместе с боязливым, молящим взглядом. Почему, спросил себя Вейни. Неужели он боится, что они откажутся? Или это как-то может повредить им?

— Выпей, — сказал Чи. — Ты должен выпить это.

Судя по запаху это был крепкий мед. Вейни с сомнением посмотрел на Моргейн, но, поскольку все остальные выпили, это был не яд, да и рот Чи еще был смочен им. — Лио?

Она слегка кивнула, и он сделал маленький глоток, едва смочив кончик языка.

— Пей, — слева прошипел Чи. — Ради бога, выпей по настоящему. Они должны увидеть.

Вейни поколебался, почувствовал горячий укол напитка, настоянного на травах. На мгновение его охватила паника. Они потребует этого и от Моргейн, подумал он; если это как-то повредит ему, она сразу поймет. Он сделал глубокий глоток и медленно проглотил жидкость, по горлу побежал огонь.

Вокруг костра пробежал шепоток. Он какое-то время держал кубок в руках, чувствуя, как огонь ударил его в желудок, напиток оказался горьким, как будто настоянным на горьких ягодах, необычная еда на странном столе. Медленно он передал кубок Моргейн, шепот стал громче; на ее лице появилось волнение — она точно знала, что он сделал и почему.

Она ободряюще посмотрела на него и сделала очень маленький глоток, тем не менее сделала, по ее мнению; но она все-таки женщина и может позволить себе вольности, а он должен убедить их, и, в конце концов, он выпил столько, что хватит на двоих.

Моргейн передала кубок мужчине справа от себя, и он пошел дальше.

Шепот стал еще сильнее.

— В это напитке есть что-то особенное? — вежливо спросила Моргейн.

— Нет, клюква и бессмертник, — ответил Арунден.

— Чтобы развязать языки, — негромко сказал Чи, сидевший слева от Вейни, — узнать правду.

— Лио…, — сказал Вейни, внезапно почувствовал, что язык не должен быть таким горячим от одного глотка медового напитка. Моргейн встревожено взглянула на него.

— Он безвреден, — твердо сказал Чи. Кубок закончил свой путь. Молодая женщина принесла мех и наполнила его, после чего он опять пошел по кругу.

Шепот становился все громче. — Еще один кубок! — недовольно крикнул священник. — Это отвратительно, отвратительно…

Но кубок уже дошел до него. — Пей, — велел Арунден, схватил волосы священника и с громким смехом ткнул его носом в кубок, и Вейни затаил дыхание и с ужасом посмотрел вокруг, не зная что делать, что священник может сделать, или какой-нибудь человек, уважающий его.

Но никто не сделал ничего.

— Лио, — сказал он, на мгновение захотев очутиться подальше отсюда.

— С тобой ничего не произошло? — прошептала она, не обращая внимания на хохот и шепот.

— Нет, ничего, — сказал он, и это была чистая правда, потому что мгновение прошло, кубок пошел дальше, а священник с недовольной миной смочил рот. Вейни почувствовал, как Чи схватил его руку и сильно сжал ее. — …не повредит, — опять повторил он. — Совершенно безвредно—

Он и сам пришел к такому выводу, хотя напиток оказался очень сильным, а его желудок был пуст, но и это было не так-то плохо: он подумал, что теперь не упадет, если встанет, и не заснет, если сядет, и надо еще немного посидеть, пока голова не перестанет кружиться, и он опять не сможет соображать.

Рука Чи легла на его плечо, тяжелая, но дружеская, и юноша передал ему кубок. Вейни показалось, что каждая деталь сделалась неестественно отчетливой — так же, как от акила, очень похоже, но мягче. Появилось еще несколько кубков, из рук в руки стали переходить бокалы, кто-то пил прямо из мехов, приглушенные голоса что-то неотчетливо шептали. Через его руки прошло еще несколько бокалов, он отпивал, совсем немного, и передавал дальше.

Это было сумасшествие. Вроде бы никакой враждебности, но все застыло в равновесии, как на лезвии ножа, очень странный способ знакомства — напиться почти до полного бесчувствия. В его руках очутился еще один бокал, он сделал вид, что выпил, и отдал Моргейн, которая поступила также, и передала его дальше.

— А вот теперь мы поговорим, — громко сказал освещенный светом костра Арунден, на бороде которого блестели капли жидкости. — Мы поговорим теперь. Миледи кел, прекрасная леди, которая пьет со мной и сидит около моего огня — что вы хотите в моей стране?

— Проход. Безопасный проход.

— Проход, проход… проход куда? В Мант?

— К воротам, — внезапно вмешался Чи. — Миледи — расскажите ему.

— Чи хочет сказать, — негромко сказала Моргейн, и внезапно наступило полное молчание, только ветер шуршал листьями, которые крутились среди сотни или двухсот людей, и ее слова зазвучали в воздухе как удары молота по железу, — что Вейни и я выехали из южных ворот и едем к северным, и наши цели очень не понравятся кел, живущим в этом мире. Мы собираемся пройти через них и запечатать их, навсегда, и больше никто не сможет забирать людей и изменять их, и, конечно, никто больше не сможет входить и выходить через южные ворота, благодаря которым Гаулт хозяйничает за вашими спинами, пока северяне воюют против вас.

— Сила ворот исчезнет. Как только я запечатаю их, они больше не смогут возвращать к жизни.

Полная тишина сменилась возбужденным гулом. — Ха, — крикнул Арунден, и махнул рукой одной из женщин, которая наполнила его бокал. Он сделал большой глоток, крякнул и вытер рот. — Кто это сделает?

— Для того, чтобы сделать это, не нужно много людей, — ответила Моргейн. — Не поможет ни отряд, ни оружие. Ворота слишком опасны, чтобы осаждать их.

— Ха, ты это говоришь мне! — Он глотнул еще раз. — Так кто же?

— Я, одна.

— Ха! — Арунден махнул рукой. — Питье нашим гостям! Ты, одна! Женщина, м'леди кел, и как ты собираешься сделать это? Соблазнить Скаррина?

— Лио, — дернулся Вейни, но ее рука уже скользнула на его и крепко сжала.

— Сила ворот, — сказала она. — Я кел — разве нет? Кел боятся только других кел, использующих ворота со злыми намерениями.

— Кто сказал, что ворота — их единственное оружие, что у них другого? Кел правят и сражаются. Разве это не все, что они делают? Ты лжешь или сошла с ума, женщина.

— Да, они умеют править и могут сражаться. Но они никогда не заходят далеко. Я пойду. Тогда они не смогут выстоять против вас. Понимаешь? Я дам вам возможность, второй такой не будет.

— И пожар — пожар! — в долине!

— Второго такого не будет, — повторила Моргейн. — Потому что иначе Гаулт вскоре расширит свою территорию, а ваша станет меньше, потом еще и еще. Я устроила этот пожар — иначе бы Гаулт понял, понял и предупредил бы своего лорда, а после этого, милорд, вы бы увидели в этих холмах такую охоту, которую вы вряд ли хотите увидеть. Вот мой совет: дайте мне и моим спутникам кров на эту ночь, а утром проведите нас через эти леса так быстро, как только можете. После чего, обещаю вам, у кел будут совсем другие заботы; и, кроме того, вы сможете сделать то, что, подозреваю, не осмеливались сделать никогда раньше: спуститься вниз, в гости к Гаулту. Южные ворота Морунда умрут. В них больше не будет силы. Подумайте об этом. Больше никто не осмелится подниматься в эти холмы. Ваши главные враги начнут стареть и умирать — подумайте, может ли быть более смертельная угроза для кел? Существа, обладающие опытом полудюжины жизней, сражаются с людьми, которые знают только то, чему можно научиться за двадцать лет. И все это прекратится. Вы увидите, как они умирают. И вы увидите, что у них будет все меньше и меньше детей. На каждого ребенка кел придется пятеро детей людей. Вот то, что я предлагаю вам.

Арунден опять вытер рукой рот. Бокал в его руке опасно наклонился. Пока Моргейн говорила, время от времени по собравшейся толпе проносился шепоток, но сейчас было тихо.

Арунден вдрызг пьян, подумал Вейни. Он был пьян и наполовину оцепенел, и гостья, которую он усиленно угощал выпивкой с наркотиком, заколдовала его, напустила туман в голову — обычное колдовство, которое часто использовала Моргейн. Он не раз видел ее работу и сам всегда был начеку; а сейчас глядел на пьяного человека с потным лицом, блестевшими глазами и тяжелым дыханием, отчаянно пытавшегося вырваться из окутавшей его паутины.

— Ты врешь, — наконец сказал Арунден.

— И в чем?

— Ты никогда не сможешь это сделать! И никто не сможет это сделать.

— Это моя забота. Я сказала: приют на одну ночь, безопасный проход на Дорогу. Это все.

— Это-то легко, — сказал Арунден, опять вытирая рот. Он взял бокал, который дошел до него и поднес ко рту. — Пусто!

Женщина поторопилась наполнить его. Одновременно в разных местах раздались крики, и женщины наполнили еще множество бокалов зрителей. Рука Чи во второй раз легла на плечо Вейни.

— Тихо! — заорал Арунден, и сделал еще один большой глоток. — Тихо!

Шум постепенно стих. Только ветер играл листьями и беспокойно шевелились люди.

— Гаулт двинется против нас, — сказал Арунден и внезапно резко вытянул руку к ней, расплескивая ликер. — Вот то, что ты наделала!

— Возможно, — ответила Моргейн.

— Женщина, что ты понимаешь в стратегии? — крикнул Арунден и схватил за плечо одну из женщин с мехом вина в руках, оказавшуюся поблизости. — Вот Элейс — прекрасно готовит и стреляет, пока не забеременеет — красотка, а? — и еще много наших девушек спускались вниз к границе за последние несколько лет, но предводитель? С мечом? Вот ее рука и вот моя — не хочешь ли пойти со мной, Элейс?

Взрыв грубого смеха.

— А что ты скажешь? — спросил Арунден, выставив вперед подбородок и махнув бокалом в сторону Вейни.

Моргейн опять сжала руку Вейни своей. — Терпение, — шепнула она, и смех постепенно стих.

— Пойти с вами? — сдержанно спросил Вейни. — Охотно, милорд. Когда вы будете трезвее.

Мгновение абсолютного молчания. Потом Арунден разразился громким смехом, засмеялись и другие. Он грубо оттолкнул молодую женщину, та едва не упала и вылетела из круга.

— Ты человек? — спросил его Арунден.

— Да, милорд.

— Ты говоришь так же странно, как и она.

— Это возможно, милорд. Я научился языку кел от нее. Я сомневаюсь, что вы сможете понять мой собственный язык.

— Ты из какого клана?

— Нхи. Я из Карша. Но скорее всего вы не знаете моего мира, милорд. Там тоже были ворота — пока госпожа не запечатала их. И было еще много других. Много было и тех, кто нападал на мою госпожу. Очень много. А она здесь, с вами.

Его слова, возможно, произвели впечатление на некоторых из них. И совершенно точно на Арундена, который нахмурился, внезапно успокоился и, возможно, задумался, не было ли в его словах какого-нибудь оскорбления.

— Ха, — наконец сказал Арунден. — Ха. — Он поднял бокал и осушил его. — так. Гостеприимство.

— Да, это то, что мы просим, — терпеливо повторила Моргейн.

— Оружие.

— У нас оно есть, милорд.

— Люди. Тебе нужны люди — по меньшей мере три тысячи человек, чтобы напасть на Мант. — Четыре тысячи!

— Мне нужен только один. И он у меня есть. Это все, милорд. А урожай получите вы — здесь. А три тысячи человек понадобятся вам здесь, в этих холмах, чтобы дождаться того времени, когда кел предадутся отчаянию. Вот то, что вы должны будете сделать.

— Ты опять говоришь мне о стратегии?

— Ну что вы, милорд, как я могу! Никто не может, кроме вас.

— Ха, — сказал Арунден. — Ха! Мудрая женщина. Ведьма! Эй, она ведьма? — Он толкнул локтем священника. — Она ведьма, а?

— Милорд, — пробормотал священник, — она кел.

— Да, есть путь из этих холмов. Есть путь победить все это проклятое племя! Кел против кел! Ведьма-кел — вот что они послали в кровать Скаррина — и как же ты сделаешь это?

— Моя госпожа очень устала, — сказал Вейни. — Мы уже несколько дней в пути, и почти не отдыхали. Она благодарит вас за ваше гостеприимство; и я благодарю вас. Я хотел бы найти здесь место, где можно отдохнуть, прежде чем мы уйдем, милорд.

— Слишком много питья, а?

— Путешествия и питья, милорд, — Вейни быстрым и плавным движением поднялся на ноги: опьянение схлынуло, гнев рассеялся. Он протянул руку и помог Моргейн встать, решив взять дело в свои руки и не дожидаться помощи он пьяного Арундена, почти не способного распоряжаться. — Доброй ночи, благородный лорд.

— Присмотри за ними, — крикнул Арунден, махнув пустым бокалом, женщина прыгнула на ноги и подбежала к ним, а сидящие люди подвинулись, разрывая круг и открывая им дорогу. Послышались новые крики, вино полилось в бокалы.

Чи тоже вскочил на ноги, и Брон. Вейни проводил Моргейн к лошадям через толчею, Чи шел по пятам; и тут юная женщина заступила им дорогу, обращаясь не к ним, но к Чи. — Сюда, — сказала она, — скажи им, что надо идти сюда.

— Наши лошади, — сказал Вейни, и, не обращая внимания на ее слова, он и Моргейн пошли туда, где стояли Сиптах и Эрхин, а толпа за ними перешептывалась в пьяном недоумении. — Лио, разреши мне заняться ними, — сказал Вейни. — Они не должны видеть, что ты тоже делаешь такую работу.

— Один из них может поухаживать за лошадями, — коротко бросила Моргейн. — Пусть только не касается вещей.

— Да, — сказал он, понимая ее слова как приказ оставаться поближе к ней; глубоко вздохнул и быстрым шагом пошел перед ней, встал между лошадями, ослабил ремни и быстро снял с них седельные сумки и одеяла; женские руки уже были слишком готовы взять все то, что лучше было держать от них подальше, а Сиптах начал волноваться и мог стать опасным. — Возьми их, — сказал он и бросил поводья брату Чи, который яростно прихромал сюда. — Найти кого-нибудь, кто почистит их — обоих; если что случится — позови меня. — Сиптах едва сдерживал себя, и Вейни не был уверен, что в лагере найдется достаточно трезвый человек, которому можно доверить двадцатилетнюю вьючную лошадь, не говоря уже о боевом жеребце из Бейна.

— Они готовят жилье для леди, — сказал Чи, появившийся около его локтя.

О Небеса, подумал Вейни, избавь нас от этого. И вслух: — Чи, Брон, я надеюсь на вас, присмотрите, чтобы лошади были привязаны рядом с нами. И все наши вещи пускай будут около нас.

— Да, конечно, — согласился Чи.

Вейни повернулся и пошел вслед за Моргейн и женщиной, который шли от света костра к теням леса, а тем временем крики вокруг пламени стали какими-то необузданными и дикими.

Пока они шли к плохо пахнувшей маленькой хижине, образованной согнутыми молодыми деревьями, суматоха только нарастала. Сплетенные циновки лежали внутри, прямо на земле. Женщины предложили одеяла, воду, хлеб и мех с ликером. — Нет, — коротко сказал он и, отбросив в сторону шерстяной клапан, вошел в хижину, где его ждала Моргейн. Свет костра сочился через дыры в тростниковых стенах. Через два вздоха его глаза привыкли к полутьме, и он разглядел бледные волосы, серебряной волной упавшие на ее плечи, когда она сбросила плащ, очертания лица и глаза, глядевшие на него.

— Я убью его, — сказал Вейни. Напряжение схлынуло, его всего трясло.

Моргейн подошла и обняла его, ее щека на мгновение прижалась к его, руки легли на выпирающие ребра, потом она охватила ладонями его лицо. — Ты был восхитителен, — улыбаясь сказала она и коснулась губами его губ, сбив его с толку тем, как она это сделала. Возможно виноват ликер с наркотиком, которые все еще бродил внутри. Но он не воспринял это как обычный вежливый жест, обнял ее, впился губами в ее полные губы, и — он не был уверен — она сама тоже прижалась к нему посильнее, и он хотел только одного: чтобы она не отстранялась, была рядом, не прогоняла его, и это мгновение длилось вечно, пока мир крутится.

— Вейни, — голос Чи пришел из-за соломенных стен хижины, и Вейни, резко выдохнув, отшатнулся от нее с приглушенным ругательством; рука Моргейн нашла его руку и слегка коснулась ее, потом скользнула к пальцам—

— Что случилось? — спросил он, быть может слишком грубо, откидывая дверь-клапан.

Возможно в его глазах было убийство; возможно его бурное дыхание что-то сказало Чи; а возможно свет костра падал на него не под тем углом, но выражение лицо юноши мгновенно изменилось: удивление перешло в страх.

— Я хочу сказать, — пробормотал Чи, голосом, едва слышным из-за шума, доносившегося от костра, — что я сказал им привязать ваших лошадей вот там. Я сейчас вернусь обратно к огню, если вы — я думаю, что должен — Брон и я… О, простите, — внезапно сказал Чи и бросился прочь, не осмеливаясь даже посмотреть назад; секунда, еще несколько, он схватился за дерево и исчез в тенях леса.

Вейни пришел в себя, дыхание успокоилось, но в голове по-прежнему была полная неразбериха, что-то среднее между гневом и замешательством. Он дал упасть двери-клапану.

Моргейн положила руки к нему на плечи, а головой уткнулась в шею. — Самое лучшее, что мы можем сделать — пойти спать, — прошептала она, его волосы на затылке шевельнулись под ее вздохом.

— Да, — с усилием пробормотал он, думая о том, что заснуть будет не так-то просто, несмотря на ликер, наркотик и истощение. — Они все дураки. По меньшей мере девяносто девять из ста. Я не верю, что Чи такой же дурак как и большинство их…

— Я тоже не думаю, что он такой, — сказала Моргейн. — Он нашел своего брата, вот и все. Пускай празднует.

Огонь и звон оружия, один его брат лежит, убитый его рукой, и второй брат лежит, острый длинный меч почти полностью отрубил ему кисть — потом ссылка, илин, и все его родственники против него. Старый кошмар опять обрушился на него, годы жизни незаконного сына рядом с законными, годы мучений, прежде чем в один день он, испуганный — нет, обозленный! — расплатился за все.

Нхи Кандрис не собирался убивать его. Он собирался и дальше развлекаться, мучая Вейни — но это был плохой день и плохой час, а незаконный брат Кандриса стал более умелым и отчаянным, чем думал сам Кандрис.

А Вейни всегда хотел только одно: чтобы Кандрис простил ему то, что он жив и у них общий отец.

Он вздохнул, отчаянный, внезапный вздох, как если бы холодный могильный ветер вырвал его из сна.

— Вейни?

— Проклятый ликер, — прошептал он. — Пускай Чи сам разбирается со всеми этими делами — меня нет, мои мысли бродят неизвестно где. Я голоден, но так устал, что нет сил идти за едой. Ты что-нибудь пила?

— Не больше, чем была должна.

— Они должны были дать нам что-нибудь побольше, чем эту хижину. Что за дураки подняли такой шум? Что это за люди? А еще этот священник…

Она опять склонила голову к нему. — Это не Эндар-Карш. И они стали такими дурными только потому, что слишком долго воюют. Год за годом они сражаются, терпят поражение за поражением, но надеются. И они действительно дураки, если не думают, как предать нас и, одновременно, навредить Гаулту. Как ты думаешь, насколько далеко мы можем доверять Чи? Еще несколько лиг?

— Не знаю, — ответил Вейни. Он повернулся и скользнул в ее объятия, от костра доносились совершенно сумасшедшие крики и смех. — Он может сдержать свою клятву. А у этих людей нет чести. Чи слишком хорош для них. Это настоящая помойка, лио, и Арунден может удержать их только тем, что снаружи, у костра. Этот пограничный лорд играет в опасные игры. И сам погряз в них по уши. И только Небеса знают, кто такой этот брат Чи.

— О Броне Небеса знают то же самое, что и Чи, — сказала Моргейн. — Что б он пропал, это он завел нас сюда, в эту неразбериху; я не говорю, что его самого не застали врасплох, я не знаю, этого ли он хотел с самого начала, но это место проклято, несчастье поджидает здесь на каждом шагу. Смотри, вот здесь они оставили нам хлеб и мясо; на вид достаточно съедобные; мы возьмем всю еду, которую сможем, и уговорим Чи и его брата вывести нас на Дорогу. Это все, что нам надо от них, и закончим с ними.

— Да, — безнадежно сказал он, а потом с гневом, — Это пустыня, лио, все это место — пустыня. Небеса знают, можем ли мы сделать его хоть немного лучше.

— Или намного хуже, — сказала она.

— Да.

Она схватила его за руку и какое-то время не отпускала. Возможно ее острые глаза могли видеть его в темноте. Для него ее лицо оставалось смутным силуэтом. — Он слишком крепко привязал себя к нам — забудут ли они ему это? Если он останется здесь, будет ли он, или его брат, в безопасности, когда ворота умрут и сила начнет исчезать. А если мы возьмем их с собой — куда? Ты можем предложить им что-то получше? Я тебе говорю, самое лучше — дать им уйти. Те восемь в долине — только первая ласточка. Потом будет намного больше. Когда сила уйдет, здесь начнется ад.

— Лорд в Небесах, лио

— Это правда, нхи Вейни, горькая правда. Я скрываю все, что делаю, но ты-то знаешь, хорошо знаешь, что у меня нет выбора получше — только оставить его рядом с этим огромным дураком, который будет хвастаться даже тогда, когда на него обрушится катастрофа такой силы, какой он себе и представить не может; и Чи, если он останется здесь, либо сбежит от этого пограничного лорда — либо займет его место. Вот лучший дар, который мы можем сделать ему: оставить среди собственного народа и сородичей.

Вейни несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. — Да, — опять сказал он, обдумав ее слова. — Я знаю это, сердцем.

— Тогда будь его другом. Дай ему уйти.

— Неужели у тебя нет сомнений?

— Вейни, Вейни… — На мгновение она замолчала, невысказанные слова умерли в горле. — Разве я не говорила тебе, что ты в любой момент можешь уйти, оставить меня? Я предупреждала тебя. Почему ты не слушаешь?

Какое-то мгновение Вейни не говорил нечего, растерянный, сильная боль пронзила его глубоко внутри. Он несколько раз повторил мысленно ее слова, пытаясь понять, как она от Чи перешла к этому, и что такого он сказал или сделал для того, чтобы опять услышать это предложение.

И тут, наконец, он понял ее — не его! — самую глубокую рану — сомнение, неуверенность в нем, от которой она никак не могла избавиться.

— Этого не будет никогда, — сказал он. — Никогда. Лио, неужели ты до сих пор не поняла? Я не могу оставить тебя. Я никогда не оставлю тебя. Но когда ты поверишь мне?

Долгое молчание. Как он хотел увидеть ее лицо. В воздухе разлилась боль.

— Я не понимаю, — наконец сказала Моргейн, приглушенным и слабым голосом, — почему ты должен любить меня.

— Бог в Небесах…

Но она имела в виду не такую простую вещь, как Бог, а все что составляло ее сущность. Все, чем она была.

Значит она имела в виду совсем не Чи — будь его другом. Дай ему уйти.

Он охватил ее лицо ладонями. Потом поцеловал, в лоб и в каждую щеку, как целуют родных. А потом, в третий раз, поцеловал в губы, но уже совсем иначе. Это был поцелуй отчаяния, долгий и страстный, и ее руки сомкнулись вокруг него, пока снаружи нарастал шум.

И тут он вспомнил, что она не хотела этого, и услышал лошадей, негромко переступавших с ноги на ногу рядом с хижиной; и сообразил, что в этом месте так много плохого, они по-прежнему в опасности и, скорее всего, их опять потревожат. Возможно и она подумала об этом. Он с трудом высвободился из ее объятий, и она коснулась его лица.

— Я думаю, что они привели лошадей, — сказала Моргейн, самые глупые слова, которые могли раздаться в это мгновение, во время одного удара сердца, когда они думали одинаково, когда они хотели одного и того же — и все кончилось, миг растаял, исчез, опять остались только мечты и они соскользнули в обыденную жизнь.

— Да, — сказал он, чувствуя, что они все еще дышат в унисон, что застывший на мгновение мир опять закрутился. Он еще раз вздохнул. — Лучше всего мне выйти и поглядеть на наши вещи.

И, конечно, снаружи он обнаружил несколько человек, которые пытались, без всякого успеха, обиходить серого. — Дайте мне, — сказал Вейни и сам взял поводья. — Поставь гвоздь туда—. Он командовал, а фигуры у костра двигались и орали, освещенные только слабым светом пламени, и он никак не мог выбросить из головы мысли о своей госпоже, и совсем не хотел думать о людях Арундена, о Чи и Броне, о которых стоило бы подумать.

— Фу, фу, — прошептал он серому жеребцу и кобыле, незнакомое место, огонь и незнакомцы нервировали их. Вейни заговорил с ними на родном языке и нежно погладил.

Странно, но внезапно ему стало хорошо и комфортно. Хорошо стоять в ночи в этом жалком месте, выбросив из головы все мысли о всяких лордах, Чи, Броне и предательствах. Он вернулся в палатку, достал вчерашний хлеб, немного меда и их собственный эрхендимский ликер, и съел вместе с ней; как-то так получилось, что они сели ближе друг к другу чем обычно, оперлись друг на друга, оба в доспехах — все-таки они не оказались полными дураками, чтобы снять их, несмотря на искушение.

— Моя стража, — шепнула она, прижавшись к нему щекой, когда они, полные дураки, легли рядом с друг другом, потому что так было легче, чем куда-то двигаться.

И то, что она сказала, каким-то образом испугало его, как злое предзнаменование.

И, как всегда, с ними был третий, неживой. Она положила Подменыш с другой стороны от себя, но рядом, эту ужасную вещь, без которой она не спала, и которая лишала ее покоя.

Он знал, что бессилен против этого кошмара и против тех событий, которые начали менять этот мир.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Какое-то время в лагере было тихо, и Вейни спал беспокойным сном. Суматоха вокруг костра давно улеглась. Через дыры в камышовых стенах струился слабый утренний свет, и какой-то момент он лежал с открытыми глазами, ровно дыша, чувствуя тепло Моргейн рядом с собой и зная, что случившее ночью — не сон. «Спи», в конце концов она сказала ему: если что-нибудь произойдет, они с этим справятся — несмотря на неглубокий сон. Всю остальную ночь вдалеке гремел гром, изредка вспыхивала молния, иногда на камышовую крышу падали редкие капли дождя.

Он опять пошевелился, в полусне, как во всех этих ночах с тех пор, как они вышли из ворот, и только когда она проснулась, слегка коснулась его и сказала «Моя очередь», он заснул, и целый час спал настоящим глубоким сном.

В любом случае от отдохнул лучше, чем обычно, когда сидел и боролся с изнеможением во время первой стражи: судя по тому, как шли дела и учитывая погоду и ночной холод, это была редкая роскошь.

Он полностью вернулся к обычной настороженности и сообразил, что лагерь тихо зашевелился и Моргейн приподнялась на локте.

— Они там проснулись, — неохотно сказал он.

— Лучше всего нам немедленно забрать Чи и уехать отсюда, — ответила она.

— Я найду его.

Она положила руку ему на грудь. — Нет, не уходи. — Тонкие пальцы пробежали по его броне. — Сначала лошади. Потом мы вместе найдем Чи, если он уже не здесь. Иначе нам так быстро не выбраться.

Она всегда была осторожна. Но сейчас для осторожности была другая причина. Внезапно он насторожился, даже больше, чем мгновение назад, предчувствие опасности охватило его, хотя он и не понимал почему.

— Да, — сказал он. Он понимал, что это похоже на инстинкт, и не относился к этим импульсам очень серьезно; но насторожившаяся Моргейн, которой он обычно доверял, нагнала на него холоду и прочистила голову быстрее, чем любая холодная вода.

Он собрался и вышел из шалаша.


Снаружи лежал мир, серый и мокрый от висевшего тумана, но их свернутые одеяла остались сухими, только в капельках росы — хотя он и не ожидал дождя, но, на всякий случай, набросил камышовую циновку на добрую кожу, покрывавшую их вещи; недаром он родился в горном Моридже, где обильная роса и внезапный дождь — самое привычное дело. Лошади замотали головами, переминаясь с ноги на ногу, когда он подошел к ним, и, пока он работал, игриво махали хвостами, довольные тем, что он их высушивает.

Внизу, вокруг погасшего костра, сновали закутанные в одеяла женщины, странные движущиеся силуэты, появлявшиеся из хижин, похожих на их собственную, и плывшие сквозь туман, среди едва двигавшихся фигур мужчин, тоже закутанных в одеяла, которые только начали вставать и бродить у границ лагеря.

Моргейн вышла из хижины с их сумками и повесила их на седло Сиптаха, потом остановилась и внимательно поглядела вниз, на потухший костер и движущиеся фигуры.

— Этим утром будут болеть много голов, — пробормотал Вейни, потуже подтягивая подпругу Эрхин, и услышал, как кто-то идет к ним, через кусты; звук заставил его сердце биться быстрее, от мрачного предчувствия. — Кто это может быть?

Моргейн не ответила, но сдвинула в сторону плащ, в который закуталась, защищаясь от утреннего холода и чужих глаз, которые могли увидеть оружие, всегда бывшее с ней. Подменыш, его она носила на спине. Они стояли, глядя в направлении звука — больше чем один человек, точно.

Наконец из тумана и деревьев появился Чи, за ним хромал Брон.

— Мы уезжаем, немедленно, — спокойно сказала Моргейн. — Чи, одно последнее путешествие, и я освобожу тебя от твоего слова — только доведи нас до Дороги. Там ты можешь покинуть нас и идти туда, куда хочешь, с нашей благодарностью.

— Леди, — сказал Чи, — вы меня плохо поняли. Я хочу идти туда, куда пойдете вы и Вейни, с вами. Я и Брон, вместе. Мы оба это решили. Он все понимает. Он согласен.

— Нет необходимости, — сказал Моргейн, тряхнув головой. — Поверь мне: осталась одна единственная услуга, которую ты можешь сделать для нас, а потом тебе лучше вернуться, уйти в другое место, куда захочешь.

— Я совсем не беспомощен, — горячо заговорил Брон — очень похожий на Чи мужчина, только более высокий. Оба смотрели тем же обеспокоенным взглядом. — Леди, я хромаю, но у меня обе руки, и на лошади я не задержу вас: только нога ранена, вот и все, и она выздоравливает. Я не калека, могу сражаться и не задержу вас.

Молчание, долгое мучительное молчание. — Нет, — наконец сказала она.

Брон, который все это время не дышал, вдохнул, медленно. — Тогда, по меньшей мере, из-за меня не прогоняйте брата.

— Ты не понимаешь, — сказала Моргейн.

— Нет, леди, это вы не понимаете, — так же горячо сказал Чи и вытянул руку к Вейни. — Вейни, нас обоих ценил наш лорд, особенно Брона: Ичандрен обычно говорил, что Брон не испугался бы и самого дьявола. Ты видишь, он ранен, но он выздоровеет — я сам вылечу его; ты никогда не видел, что я могу делать, а мы оба — ты никогда не пожалеешь, если возьмешь нас, и мы будем сражаться за вас, я и Брон, с любыми вашими врагами, людьми и кел; нам не найти лучшего вождя, чем Леди, я верю в это, и Брон думает точно так же. Он знает, что вы должны сделать здесь, а что делать не надо, как надо обходиться с Арунденом — и как со мной. Скажи это ей, Вейни. Скажи миледи, что мы оплатим все, что она потратит на нас. Мы заработаем наше содержание. У нас есть состояние, Нхи Вейни, и есть достоинство.

— Чи, она не оспаривает ни ваше состояние, ни ваше достоинство.

— Тогда что? Быть может ты сомневаешься в нас? Я провел вас через земли Гаулта. Я добился от Арундена свободного прохода. Я поклялся леди. Неужели ты думаешь, что я не сдержу своего слова? Брон и я — мы пойдем с вами на свой счет, и мы докажем тебе, чего мы стоим. Возьми нас на этих условиях. Нам ничего не нужно, только, ради Бога, не оставляй нас с Арунденом.

Ох, запутанное положение, непредвиденное и мрачное, непонятная смесь чести и долга. — Ты хочешь сказать, что Арунден что-то хочет от тебя?

— За жизнь Брона, — сказал Чи. — А за мою, если вы оставите меня здесь, я буду должен отдать все, что у меня есть, и большую часть того, что получу; и нам никогда не освободиться от него. Он всегда найдет возможность загнать нас в долги, такой уж он человек. Леди, — сказал он, обращаясь прямо к Моргейн, — клянусь, мы сумеем прокормить сами себя и не возьмем ничего из ваших запасов — разве я не добыл сам себе лошадь и снаряжение? У Брона есть и снаряжение и хорошая лошадь — прошлой ночью он выменял ее на свой маленький меч. У него есть другой, побольше. Мы не замедлим вас. И мы оплатим наш путь, каждый егошаг.

— Глупость, — резко сказала Моргейн. — Двое раненых людей на территории, принадлежащей кел. И вам придется использовать наши припасы, потому что у нас нет времени для охоты.

— У нас есть еда! Мы возьмем с собой тройной запас — мы…

— Нет, Чи, нет. Если у вас есть какой-нибудь долг здесь, я могу помочь вам. Я разрешаю вам обоим ехать с нами и, по меньшей мере, отсюда я вас вывезу. Но как только мы доберемся до Дороги и проедем по ней так далеко, как возможно, мы расстанемся. И у вас не останется долгов ни передо мной, ни перед Арунденом, и ничего большего я не могу вам дать. И от вас мне ничего не нужно.

— Миледи, разве вы не пообещали, что возьмете меня с собой за ворота, если я захочу?

Моргейн застыла с открытым ртом, захваченная врасплох. Она резко закрыла его и нахмурилась. — Да, это было условие, условие, которое тебе вряд ли понравится. Ты не знаешь ничего о том мире, что лежит за воротами.

— Я думал, это было сказано ради меня — для того, чтобы защитить мою жизнь. Прошло не слишком много ночей. Если все это время ты будешь честно исполнять свою клятву, я возьму тебя с собой.

— Я еще сказала, что не советую тебе соглашаться на это.

— Но, леди я хочу, и мой брат тоже.

— Ты, я сказала. Ты, и никто другой!

Лицо Чи побледнело. — Мы оба. Вы не сможете удержать меня. Я на все готов ради Брона, вы не сможете так поступить со мной, леди.

— Ты даже представить себе не можешь, что я могу сделать, глупец!

— Я знаю, что пойду вслед за вами. И Брон. Мы оба. Не прогоняйте нас. Пожалуйста.

Долгое молчание. Чи чуть не плакал, лицо Брона вытянулось и побледнело. — Ты не боишься этого? — Моргейн махнула рукой в сторону лагеря, мертвого костра, месту Арундена и таких, как он. — Ты не боишься твоего священника и его проклятий?

— Мы пойдем вслед за вами.

— Хорошо, но мы еще поговорим об этом, когда доберемся до Теджоса. И там, быть может, ты будешь думать иначе.

— Леди, — горячо сказал Чи, упал на колени и схватил ее руку, потом и его брат, тоже, встал на колено, взял другую руку и прижал ко лбу; она вытерпела это с ясно выраженным неудовольствием на лице.

— Мы уезжаем, — сказала Моргейн братьям. — Берите оружие и все, что только возможно, седлайте коней. Чи, было бы хорошо, если бы мы избавились от долгого прощания с Арунденом. Или, если без этого не обойтись, скажи ему, что мы всегда будем помнить его доброту — вообще все что угодно, только бы он был доволен и никого не послал вслед за нами.

— Да, леди, — сказал Чи, и Брон прошептал тоже самое, а потом встал с колен, изо всех сил стараясь не покачнуться. Чи поддержал его, и потом они вместе поторопились в лагерь, со всей скоростью, с которой Брон мог идти.

Моргейн тихонько выругалась и покачала головой.

— Ты предложила им свободу, — заметил Вейни. — Очевидно, что они готовы целовать руки любому, кто избавит их от руки Арундена.

— Если бы это было все, что они хотят, — процедила сквозь зубы Моргейн, и повернулась к Сиптаху, чтобы привязать к нему свернутое полотенце.

— А что, по-твоему, они хотят?

Она хмуро поглядела на него через плечо. — Славу. Да назови что хочешь. Силу. Я уже видела таких, много раз. — Она со злостью завязала последний узел. — Не имеет значение. Я могу ошибаться.

— Ты не понимаешь их. Я думаю, что брат Чи — хороший человек. Я думаю, что он тот, кем Чи старается стать. Он молод, лио, быть может слишком горд, слишком мало знает и слишком быстро действует, с ним будут трудности, но он хороший человек. Я готов присмотреть за ним, сейчас и потом.

— Тогда ты сам станешь мальчишкой. Но да, может быть я действительно не понимаю их: чтобы понять мужчину нужен Мужчина, разве я не говорила это с самого начала? И кто сказал, что я всегда держу свои обещания? Я лгу, вру, очень часто, ты прекрасно знаешь. Скажи это юноше.

— Почему всегда я?

— Потому что ты единственный честный человек в нашей компании. Разве я не говорила тебе, как трудно глядеть на честное лицо?

— Я не смогу сказать им…

— Мир, мир, остынь. Мы сделаем это позже. А сейчас я хочу только одного — побыстрее убраться отсюда. Мы и так слишком задержались. А теперь еще эта парочка пошумит в лагере…

— Будет очень нехорошо, если мы уедем, не простившись с Арунденом. Ему будет стыдно, если мы не выскажем лорду этой земли должного уважения.

— Если в Арундене проснется стыд, я готова поверить в любые чудеса. Но, конечно, я соблюду этикет; надеюсь все кончится очень быстро и мы сможет уехать без помех. — Она взяла поводья Сиптаха, взлетела в седло и осадила жеребца, когда тот рванулся вперед. — Будем надеяться, не позже полудня.

Вейни сел в седло намного более осторожно, наклонился и потрепал плечо белой кобылы, пока та спокойно стояла рядом со Сиптахом. В лагере появилось больше народа, которые шлялись туда и сюда по своим делам. Небольшой язычок огня засверкал сквозь туман, вокруг него собралось несколько закутанных в одеяло фигур.

И очень скоро из тумана послышался звук и появились призрачные фигуры двух всадников, но не одних. За ними валила небольшая толпа грубых фигур.

— Вот это я называю неприятности, — сквозь зубы процедила Моргейн, и тут всадники увидели ее и поскакали легким галопом.

Но стряхнуть с себя тех, кто шел следом, им не удалось. Из тумана раздался громкий крик, и темные фигуры припустили вслед за лошадями, другие поднялись от костра, хижин и вообще из всего лагеря.

Братья не стали убегать от неприятностей. Они повернули лошадей и остановились, прямо перед напирающей толпой.

Моргейн послала Сиптаха вперед, а Вейни тронул пятками Эрхин, заставив пойти за Сиптахом, и встал рядом с Чи и Броном, лицом к лицу с самим Арунденом, священником и толпой, собравшейся со всего лагеря.

— Вы не можете взять только их одних, — крикнул Арунден Моргейн, махнув рукой в сторону братьев. — Вот этот должен мне — но я прощаю ему долг. И не буду требовать ни с него, ни с его брата деньги за его содержание. Но, клянусь Небом, если, вы, леди, хотите от меня гарантий безопасности, в моей земле вам будем мало этих двоих, и вам не обойтись без моих всадников. Это чистая правда, леди, хотя только Бог знает, что они наплели вам для того, чтобы уехать вот так, без прощального кубка и не извещая меня, но вы плохо сделали, послушавшись их.

— Милорд Арунден, я советуюсь с вами, но я хочу ехать как можно быстрее, а вы сами знаете, что чем меньше народа, тем быстрее, тише и безопаснее едешь.

— Стрелы быстрее, чем любая лошадь, — сказал Арунден, упершись кулаками в бедра, и пошел вперед. Сиптах дернул головой, почувствовал, что поводья натянулись потуже, и Вейни послал Эрхин вперед, ближе к ней, так что они образовали жесткую стену, перед которой Арундену пришлось остановиться. — Миледи Моргейн — там нет дороги для любого кел, а тем более для женщины с кучкой мужчин, двоих из которых я сам никогда не взял бы с собой, и которой я не разрешал уйти и проехать по моей земле. Мои стражи остановят вас, и, в лучшем случае, вернут сюда, а в худшем застрелят без разговоров! Чтобы эти два негодяя не сказали вам, лучше послушайте меня: вы никогда не проедете через эти леса — а также любые другие! — без надежных людей вокруг себя, и, клянусь Богом, вы не проедете по дороге без таких мужчин, которых знают мои стражники, иначе — клянусь Небесами! — кто-нибудь захочет повязать ваши волосы вокруг своего шлема. Первым делом прикройте ваши волосы, прежде чем кто-нибудь решит, что перед ним один из сородичей Гаулта, и подождите, пока мы не снимем лагерь. Мы поднимем для вас несколько кланов, миледи, и я лично довезу вас до Дороги.

— Мы не нуждаемся в помощи, — сказала Моргейн. — Нас четверо, этого достаточно. И не давите на меня, лорд Арунден. Лучше приглядывайте за Гаултом.

— Не дурите, — сказал Арунден и, отступив на несколько шагов, махнул рукой своим людям. — Сворачивайте лагерь.

Люди мгновенно задвигались, но замерли на месте и повернулись обратно, как только красный огонь прорезал туман и трава занялась прямо у ног Арундена. Какое-то мгновение Арунден стоял, ничего не понимая, потом взглянул вокруг и в страхе отпрыгнул назад, когда крошечный огонек начал разрастаться. Его глаза расширились и он растерянно посмотрел на Моргейн и на Вейни, сидевшего в седле с рукой на рукоятке меча.

— Ведьма! — крикнул Арунден, и священник поднял свой меч.

— Вы были моим хозяином, — холодно сказала Моргейн. — Поэтому я пока буду вежливой с вами, милорд. Поэтому я не тронула вашу страну. Но не ошибитесь во мне. Здесь повелеваю я, и это мои люди, которые поскачут туда, куда прикажу я или Вейни. Не надо мне грубить — вам это очень не понравится. А если вы хотите мою благодарность — милорд — тогда позаботьтесь о безопасности южной границы, где, скорее всего, Гаулт очень недоволен тем, что мы делали с его владениями.

По лицу Арундена пробежало несколько выражений, сменяющих друг друга: от страха до других, более непонятных.

Зато священник, не думая ни секунды, выбросил вперед меч и, сделав знак креста, завыл, перемежая молитвы с проклятиями, бросая гневные взгляды в толпе и в Небеса над ним. Ведьма, слово зашуршало по быстро тающей толпе; даже в глазах Брона появился страх, пока он успокаивал лошадь. У ног священника огонь описал маленький круг, наткнувшись на мокрую траву, и тот внезапно прыгнул на него и стал ожесточенно топтать, пока Арунден и его люди шептались за его спиной. — Огонь, — крикнул священник, — тот самый огонь, который уничтожил лес в долине. Огонь, который ты низвела на землю. Тот, кто сжигает леса — проклят Богом! И вы все прокляты, все, кто едет с ней…

Вейни сдерживал себя. Брон и Чи сделали непонятный знак рукой и отвели лошадей назад, пока священник несся вперед с рукояткой меча, поднятой к Небесам. — Эй! — крикнул Вейни, заметив, что он бежит прямо к Моргейн, выехал вперед и отбросил его назад плечом Эрхин.

— Прокляты навеки! — Священник взмахнул тяжелым мечом и обрушил его прямо на шею Эрхин. Вейни только успел подставить свой меч в ножнах и отбить обнаженное лезвие, потом ударил священника ногой, отправив его кувыркаться по дымящейся траве, священник завыл и, внезапно, подпрыгнул, когда сквозь кольчугу почувствовал тепло огня. — Прокляты! — он вскочил на ноги и нагнулся за мечом.

Арунден ударил ногой по рукоятке меча священника, заставив его воткнуться в обожженную землю.

— Это и есть ваша помощь? — сухо спросила Моргейн. — Тогда я обойдусь без нее, милорд Арунден.

— Вы возьмете то, что я вам даю!

— Я уже сказала вам, что я — враг Гаулта. Если вы будете так добры и сделаете то, о чем я вас просила, то я успею дойти туда, куда собираюсь и сделать то, о чем уже говорила вам, прежде, чем Гаулт поднимет тревогу и сообщит обо всем своему хозяину. Если бы я владела землями, граничащими с владениями Гаулта, милорд, я бы воспользовалась этим советом. Но, конечно, я не собираюсь указывать свободному Человеку, что он должен делать. Теперь ваш выбор — помогать или мешать.

— Не слушайте ее! — крикнул священник и ухватился за меч, когда Арунден задумчиво шагнул вперед.

Арунден повернулся и вытянул руку в то самое мгновение, когда Вейни обнажил клинок; лорд схватил меч за рукоятку, вырвал из руки священника и отбросил далеко в сторону, на траву. — Миледи, — сказал он, — Лучше примите мой совет. Я не собираюсь спорить с вами о стратегии. Я сам пойду с вами, и еще десяток моих людей. Один мой помощник пойдет на юг и закроет дорогу, другие на восток и запад, и передадут ваш совет предводителям других кланов. Череп Ичандрена до сих белеет на шесте рядом с Морундом, и только мое слово заставит моих разведчиков поверить, что эти парни до сих пор люди, и, кстати, ваш Вейни, тоже. Я могу поручиться за вас, и доставить к воротам Теджоса так, что вам не придется выезжать на Дорогу. Мое слово кое-чего стоит в этих холмах, между которыми бродит множество банд — никто не сможет сказать, что я один из прислужников Гаулта! Эй, священник, ты, который ест мою еду и греется у моего огня. Сними проклятье! Сними, ты слышишь меня?

— Бог запомнит, — пробормотал священник и сделал знак рукой в сторону Арундена, изобразив что-то вроде половинки глаза.

— Хорошо сделано, — весело сказал Арунден. — Видите? Мы друзья.

— Лио, — сказал Вейни на родном языке. — Этот человек неисправим. Вы пожалеете о любом добром деле, которое сделаете ему. И тем более о помощи, которую получите от него. Не принимайте его предложение, даже частично.

Но Моргейн молчала, а Арунден стоял перед ней, глядя снизу вверх, мрачный и трезвый.

— Вы не пожалеете, — настойчиво сказал Арунден. — Придет время, и мы понадобимся вам, миледи — вам понадобится кто-нибудь, кого знают люди из других кланов, человек, которого они будут слушать.

— Тогда докажите это сейчас, — сказала Моргейн. — Пошлите гонцов во все кланы, помешайте Гаулте забраться в ваши земли и добраться до южных ворот. Трое ваших людей могут стать нашей гарантией безопасности. Но вся эта земля пожалеет, если Гаулт узнает, что я здесь, поблизости, а потом один из людей Гаулта успеет добраться до южных ворот и привести помощь из Манта — сделайте мне одолжение, милорд Арунден, и буду у вас в неоплатном долгу.

Лицо Арундена почернело, на щеках расцвели красные пятна. Он закусил губу и провел рукой по растрепанным волосам, там, где они торчали из кос воина.

— Тот, кто распоряжается этой позицией, — сказала Моргейн, — доминирует на юге. Когда ворота умрут — вы почувствуете это в воздухе. И тогда вы узнаете, что я выполнила свое обещание; и вскоре вы будете лордом Морунда. Вот то, что я предлагаю вам — то, что вы можете взять и удержать. Югу необходим сильный правитель. Я могу взять с собой трех человек, которых вы мне предложите. Я отошлю их обратно, как только выеду из ваших владений. Но моих собственных я сохраню!

Она повернула Сиптаха и неторопливо поехала прочь, а Арунден застыл с открытым ртом, в его глазах мелькали тысячи злых и жадных мыслей. Вейни не повернул Эрхин. — Езжайте за ней, — сказал он Чи и Брону, которые двинулись, чтобы встать рядом с ним; братья повернули и поехали за Моргейн, оставив его лицом к лицу с Арунденом и его людьми.

— Милорд, — твердо сказал Вейни. — Ваши три человека.

Арунден пришел в себя и назвал три имени, на что Вейни наклонил голову, уважая его выбор. — Я думаю, — сказал Вейни, стараясь, чтобы в его тоне не было и следа наглости, — что ваши люди без труда отыщут наш след.

Потом он повернулся и поехал за Моргейн и ап Кантори.

— Проклят тот, кто поднимает руку на священника Бога, — вслед ему выкрикнул священник. — Да будешь ты проклят!

Вейни бросил взгляд назад. Не блеснул ни один клинок. Одни слова. Моргейн ждала впереди, на склоне, Брон и Чи стояли по сторонам, темные фигуры среди призрачных высоких деревьев.

— Были еще неприятности? — спросила Моргейн, когда он подъехал к ней.

— В спину, во всяком случае, ничего не вонзилось, — ответил Вейни, расслабляясь. Он чувствовал скорее гнев, чем усталость.

— Он не очень-то священник, — сказала Брон. — Никто не смотрит на него всерьез. Все это только слова.

— Мы немедленно едем, — сказала Моргейн, — ничего не изменилось. — Она махнула рукой Чи и Брону, чтобы они ехали вперед. — Вейни?

Вейни пустил Эрхин сразу за Сиптахом, и братья повели маленький отряд через туманную поляну, а потом по тропинке среди деревьев.

— У нас будет эскорт? — спросила Моргейн.

— Он не отказал, — ответил Вейни. — Я сказал ему, чтобы они нашла нас по следу.

— Хорошо, — сказала Моргейн. Потом, на языке Карша: — Разве я не говорила тебе? Сила. Арунден не знает, кто я такая. Он думает, что знает, и хочет сунуть нос во все дыры. По меньшей мере это честная жадность. В любом королевстве случается, хотя и крайне редко, что первый же бунтовщик становится королем. Обычно им становятся те, кто идет за ним, намного худшие.

Он посмотрел на нее, пораженный ее цинизмом. — Бывают лучшие случаи?

— Еще более редко. Не исключено, что он — или священник — замыслил предательство.

— Те трое, которых он посылает?

— Может быть. Или гонец, которого он может послать перед нами — или за нами.

Вейни решил обдумать все это сам. Ему не нравились такие умозаключения. Быть может он должен был бросить Арундену вызов и выбить из него все мысли о предательстве.

Он слишком хорошо знал, что далеко не так умен, как Моргейн, которая в доли секунды находила выход из сложнейших положений и смогла использовать даже этого человека; но прошлой ночью Арунден коснулся ее старого кошмара: однажды он почувствовал, как ее рука сжала его, когда они сидели около костра.

Они не слушают, сказала она в тот момент, человеческие лорды выходят из под контроля; потому что я женщина, они не хотят слышать меня.

И десять тысяч сильных воинов, армия и королевство пали перед ее глазами.

Так началось ее одиночество, в котором только он один сумел проделать брешь. И то, что они почти сделали в ту ночь, было чем-то почти сверхъестественным для нее — Небеса знают, что любое расслабление означает риск, особенно учитывая ношу, которое всегда при ней, ношу с рукояткой в форме дракона, как раз сейчас недобро сверкающую со спины, пока она едет, а также учитывая то, что, как она считала, окружающий мир мог только помешать тому, что она делала, и доверие — большая глупость.

Так что, подумав, он решил сегодня днем не продолжать события предыдущей ночи, и не становиться кем-то другим, но остаться дружинником, преданным своей госпоже, особенно на глазах других.

Мокрые листья стряхивали на них росу, пока они ехали прежним неторопливым шагом, но без остановки, не собираясь помогать медлительным людям Арундена. Толстый странный зверь опрометью бросился в кусты, убегая от подков лошадей: единственное живое существо, которое они видели в тумане. Тропинки поворачивали и пересекались, ныряли в ямы, шли вдоль оврагов и поднимались по их склонам, в этом месте люди ходили много и часто.

Наконец сзади послышалось ржанье лошадей и возгласы всадников. Моргейн натянула поводья. Они остановились на широком плече низкого холма и стали ждать.

— Им потребовалось слишком много времени, — недовольно сказала Моргейн. Она перевесила Подменыш на бок, расправила складки двухстороннего плаща, который ей дали эрхендимы, накрыла голову капюшоном — серая фигура на сером коне, смутно видимая через утренний туман; в следующее мгновение на краю оврага появились всадники — один, второй и третий. Они казались невооруженными, пока через удар сердца не подъехали поближе; тот, кто ехал впереди заколебался, его люди и лошади заволновались.

— Мы не враги, — негромко сказал Вейни, пока человек спускался со склона и поднимался к ним.

— Леди, — сказал самый старший из них, осадил лошадь и почтительно наклонил голову, могучий мужчина с поседелыми косами и потрепанным вооружением.

— Благодарю, — мрачно сказала Моргейн, опираясь на луку седла. — Я буду делать только одно: ехать, ехать быстро и тихо. Я хочу найти дорогу, которая ведет в землю кел, и не хочу навредить никому, и вам в том числе. Я не хочу, чтобы мне говорили о других возможностях, все равно что. Скачите впереди меня, если хотите. Когда мы выедем на дорогу, ваша миссия закончится и вы можете вернуться к вашему лорду. Вопросы?

— Нет, леди.

Она кивнула на тропу, и все трое быстро поскакали вперед. Взгляд Моргейн скользнул по Брону и перешел на Чи, пока она брала в руки поводья серого; последним она взглянула на Вейни.

— Если они не перережут нам горло, — прошептал он на языке Эндар-Карша, и, пока они ехали, оставался поближе к ней. Всадники впереди уже растаяли в тумане, и Брон с Чи ехали гуськом по узкой тропинке. — Брон, — сказал Вейни, — ты знаешь этих троих?

— Старший — Эогар, — ответил Брон. — Остальные — его кузены: Тарс, который потемнее, и Патрин, с лицом в шрамах. Это все, что знаю, милорд — они не хуже и не лучше, чем все остальные.

— Выедем на дорогу — избавимся от них, — со своей стороны заметил Чи, — но хорошо и то, что пока они у нас есть. В словах Арундена очень много правды.


Дождь опять пошел, мелкий и надоедливый, ветер то уносил холодный туман, то он опять лез во все дыры. До полудня солнце никак не могло прорваться через облака, и после полудня лучше не стало. По низинам между холмами бежали ручейки Скругленные ветром головы холмов промокли насквозь, вода бежала по их лицам и шеям, а лесистые бока неясно вырисовывались в водяной дымке.

Отряд двигался ровно, но не быстро, и Моргейн недовольно молчала — Вейни знал этот взгляд, читал выражение поджатого рта и заметил несколько нетерпеливых взглядов, брошенных в небо, и нахмуренные брови, как если бы она глядела на живого врага.

Время, подумал он. Все больше и больше потерянного времени.

— Как далеко Дорога, — утром спросила она у Чи. — Два дня, — сказал Чи, — и мы опять выедем на нее. — Потом подумал и добавил, — Но может быть больше.

Их проводники внезапно остановились, дожидаясь их на тропинке; они потуже завернулись в плащи, а их лошади, прижавшие уши к спине, казались очень мокрыми и несчастливыми.

— Мы должны разбить лагерь, — сказал их предводитель, Эогар, так назвал его Брон. У него был жалкий, потерянный взгляд, он болезненно щурился, вода капала с его волос, и Вейни вспомнил прошлую ночь, лагерный костер и количество питья, которое влилось в глотки еще перед тем, как они ушли.

— Нет, — сказала Моргейн. И опять «Нет», когда Эогар стал говорить о погоде, дожде, лошадях, о скользких камнях и откосах. — Насколько хуже путь дальше? — спросила она, глядя на Чи и Брона, которые подъехали поближе к ним.

— Точно такой же, — ответил Чи, хотя самому ему было намного хуже, чем Эогару: одеяло плохо заменяло плащ, вода пропитала волокно и уже текла внутрь. — Ничем не хуже. Но и не лучше.

Только взглянув на него и на Брона, подумал Вейни, Моргейн оторвалась от своих мрачных мыслей и в ее взгляде появилось что-то более сложное — тревога. — Вперед, — тем не менее сказала она Эогару и его кузенам.

— Леди, — запротестовал Эогар, но Моргейн взглянула на него, и губы воина сами закрылись, борода дрогнула и во взгляде появилось что-то вроде страха. — Да, леди. — Вейни убрал руку с рукоятки меча, и три мокрых и очень несчастных человека повернули своих лошадей и пустили их дальше по голой тропинке, идущей вниз со склона холма.

Он не осмелился ни слова сказать Моргейн, хорошо зная ее настроение и черную ярость, сейчас клокотавшую в ней; он понимал, что за взгляд заставил трех здоровенных мужчин повернуться и без разговоров поехать вперед.

Тем не менее она не поехала за ними, а, глядя с тревогой на Чи, спросила, — Как ты?

— Терпимо, — ответил Чи, и, поглубже вздохнув, выпрямился в седле, — миледи.

Лицо Чи съежилось от холодного дождя, вода текла с волос, но в его глазах светилась не благодарность, нет, но, скорее, обожание. Да, обожание.

Вейни опустил голову и сосредоточился на тропе, по которой их вели проводники, пристально вглядывался в верхушки деревьев и глубины оврагов, которые Эрхин переходила своими уверенными аккуратными шагами.

Он не понимал, почему выражение лица Чи должно волновать его. Это не был взгляд юноши на девушку, которую он страстно желал. Он уже видел такой взгляд — он точно помнил — в часовне, при свете свечи, картина на дереве, лицо за лицом, все одинаковые…

Он не понимал, почему воспоминания из детства и Церкви постоянно возвращались к нему, более реальные, чем мир вокруг, более материальные, чем серый туман, посеревшие от тумана сосны и сколький гранит, или почему они вспомнились ему, когда Чи впервые подошел к ним, и этот горящий сумасшедший взгляд, у которого нет ничего общего с чистым лицом серьезного молодого человека, который почтительно разговаривает с Моргейн и глядит на нее так, как если бы она святая.

Но все-таки маленьких холодок страха он сумел объяснить себе — он понял, что стоит за участливым вопросом Моргейн, дружеским, не похожим на ее обычный разговор с Чи, особенно если она была чем-то отвлечена: Моргейн по-настоящему встревожена.

Я совсем не совершенство, вот что она хотела сказать, снова и снова, предостерегая его. И я не могу позволить себе быть идеалом.

И опять, этой ночью: как ты можешь любить меня?

И этим утром: Я лгу, ты знаешь, что я лгу, скажи ему…

Точно, он почувствовал в ней страх, вот что превратило его внутренности в спутанный клубок: растущее чувство паники, разница между тем, как она заботится о Чи и холодно обращается с Броном; и эти изменения в отношениях между ним самим и ей; а еще этот сумасшедший священник и проклятый подарок пограничного лорда. Нет времени подумать обо всем этом, надо скакать по холмам и оврагам в обществе людей, которым они не доверяли, по земле, где на каждом шагу может ждать засада: он может думать только о том, где они скачут, и что в лесу может подсказать ему о засаде, и о поведении людей, скачущих перед ним. Но, на самом деле, опасность исходила не из леса. Она была сзади, в молчании Моргейн, в том, как она смотрела на Чи и на него самого.

Возможно в этой предвещающей грозу полутьме она обдумывала то, что они оба сделали, обещали или сказали друг другу.

Теперь ничего не казалось ясным и понятным, как раньше. Вейни не знал, что он должен был сделать по-другому сегодня утром, или что он должен был сказать, и совсем не понимал, что должен сделать сейчас.

Быть может надо убедить Чи и его брата уйти, оставить их, прежде, чем случится что-то совсем плохое.

Но все знают, что Чи был в руках кел и они оба скакали рядом с Моргейн кри Кайа; бросить их на этих холмах означало только одно: смерть, смертный приговор для них обоих, для слишком молодых честных людей, у которых нет ни лорда, ни семьи, которые могли бы защитить их, и нет, он чувствовал это, силы сопротивляться нависшей над ними опасности.

Честный человек, вот что сказала Моргейн.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

До самого заката дождь лился через принесенный ветром туман, а в небе сверкали молнии. Уже вечером они подъехали к утесам, нависавшим над каменистым ущельем, которое обычно не было руслом ручья, но сейчас, когда сверху падал водопад, превратилось в кипящий белой пеной поток, бегущий между камней и, в свою очередь, водопадом падавший вниз.

На этот раз Чи и Брон поддержали проводников, предложивших разбить здесь лагерь, и Вейни только обрадовался, когда увидел нависающие сверху утесы, насквозь продуваемые ветром. — Отсюда только один выход, — сказал Брон, — и с вашим оружием никто незваный не сможет ни войти, ни спуститься сверху.

У Вейни была другая мысль на этот счет и он посмотрел на Моргейн: бесконечные войны в нескольких мирах научили его полудюжине способов атаковать такие места; однако Моргейн знала еще больше. Но она не стала возражать, только недовольно посмотрела, мокрая и несчастная, как и они все; холодный воздух смешивался с их тяжелым дыханием.

Они ехали вдоль ручья, освещенные последними лучами солнца, пока не оказались в узком месте, где водопад с грохотом падал вниз и предыдущие путники сплели из хвороста нечто вроде грубой хижины, одним боком опиравшейся на каменный склон. Вейни она не понравилась; но лошади устали после тяжелой дороги по мокрым камням, сами они промерзли до костей, с высоты хлестали сильные порывы ветра, с промокших насквозь веток сосен вниз падали крупные капли воды, ветер подхватывал их и швырял во все стороны, укрыться от них было невозможно: вода бежала по телу под плащами, руки и ноги закоченели; а эта хижина манила обещанием сухости, отдыха и небольшой передышки.

— Нет, — сказала Моргейн, — готовая отказаться от хижины, несмотря ни на что, — я не хочу других гостей, — и сердце Вейни упало, как от слабости, так и признания того, что она всегда права.

— Это убежище охотников, — возразил Чи. — Не думаю, что в ней кто-то есть.

— Проверь, — сказала Моргейн Эогару, и с большим пылом, чем за последние несколько часов, Эогар пришпорил лошадь, взобрался на склон, с некоторым трудом спустился с лошади и, вынув меч, заглянул внутрь.

Потом воин повернулся и махнул им идти к нему, его меч мрачно вспыхнул в темноте. Вейни с облегчением вздохнул и направил Эрхин прямо за кузенами Эогара, не забывая время от времени поглядывать на них и держать свой меч между ними и Моргейн, тем более, что эта мрачная дыра наводила на мысли о предательстве.

Но когда они поднялись по склону и спустились на землю рядом с хижиной:

— В этом месте ничего не слышно, — сказала Моргейн, последняя, кто еще сидел на лошади, ее голос заглушался ревом водопада, бьющегося о камни. — Мне это не нравится.

Вейни взглянул на нее сквозь мокрое седло Эрхин. — Да, — хрипло сказал он, мгновенно понимая, что она права, но чувствуя, как мокрая кольчуга давит на спину, а холодная вода течет по шее и бриджам, собираясь в сапогах. Вторая придирка к этому месту. Он уважал ее инстинкты, но на сердце было тяжело. «Небеса сохрани нас, лио, но здесь по меньшей мере трое людей, которым ты можешь доверять», не сказал, но подумал он.

Но было еще и трое воинов Арундена, высоких и сильных, и если сейчас они поскачут дальше, то эти люди не поднимут ночью мятеж: дождь и усталость свяжут им руки

А он, Бог помоги им, должен выполнить все ее приказы, или она убьет их всех, а он не был уверен, что сможет сражаться после такого дня…

— Мы едем дальше, лио? — спросил он, глубоко и устало вздохнув.

Она взглянула назад, ее взгляд скользнул к Чи с Броном, которые, неясно освещенные вспышками молний, уже сняли седельные сумки со своих лошадей, Чи безуспешно пытался удержать в руках промокшее одеяло, а ветер вырывал его из рук, с мокрых бриджей текла вода. Они оба, молодой мужчина и юноша, еще не оправились от тяжелых ран, страдали от холода и едва стояли на ногах, дойдя по полного изнеможения.

— Нет, — сказала она голосом, таким же усталым, как и у него. Моргейн соскользнула со спины Сиптаха и повела его к хижине. — Мы разожжем костер, если сумеем найти достаточно дерева. По меньшей мере дождь заглушит дым. И если кто-нибудь потревожит нас ночью, ему крупно не повезет.


Для костра они собрали мертвые сучья деревьев, валявшие среди камней, а черное оружие Моргейн заставило их вспыхнуть, чему Вейни по-настоящему обрадовался, потому что, несмотря на сухое сердце сучьев, даже ему, умелому охотнику, пришлось бы пролить море пота, прежде чем растопить такой огонь. Быстрое прикосновение красного света к мелким веточкам и коре, ободранной с деревьев, небольшая помощь от мертвых сухих листьев, валявшихся на полу хижины, и мгновенно появилось маленькое пламя, весело запахло дымом, занялись ветки поменьше, потом загорелись большие толстые сучья, и вот свет огня осветил ее лицо и испуганные лица их спутников.

Люди Арундена не могли и надеяться на такой комфорт.

— Это можно использовать и по другому, — сказала Моргейн человеку, который с ужасом глядел на ее черное оружие. Другой — Патрин — тяжело вздохнул. Никто из них не выглядел уверенным в себе.

Очень хорошо, подумал Вейни. С братьями проблем не будет — Чи сбросил с себя мокрое одеяло и подвинулся поближе к костру, сделанному при помощи колдовского огня кел, а Брон расслабился, снял с себя сапоги, поставил их рядом с костром, и на его лице даже появилась робкая улыбка, хотя он еще и дрожал всем телом.

Однако Эогар и его родственники — другое дело, но и они были в сложном положении, перейдя от своего лорда в подчинение ведьме-кел, несмотря на возражения священника. Они жались друг к другу, немного в стороне от других, старясь согреться. Кузен по имени Тарз сильно чихнул, на мгновение охватил голову руками, и чихнул опять.

Если они начали день с головной болью, злорадно подумал Вейни, сейчас они полностью несчастны. Он даже слегка пожалел их — хотя и не настолько, чтобы повернуться к ним спиной, принес им немного сучьев и горящую бересту, зажав ее двумя ветками, и разжег маленький костер. Однако он не собирался идти наружу на дождь, если им нужно побольше сучьев. — Я, — сказал он, — не собираюсь выходить наружу, во всяком случае ради вас.

Эогар и Патрин поняли намек и отправились в летящий туман собирать древесину для костра, а Вейни вернулся к Моргейн и братьям, ослабил завязки брони, распустил пояс, снял с себя мокрый плащ и, пока Моргейн кипятила чай, сел на пол рядом с Чи и Броном, откинувшись спиной на камень, левое плечо оказалось вблизи сухих веток, из которых была сплетена их хижина.

Лошади снаружи громко жаловались на дождь, а Сиптах угрожающе фыркнул, когда появились двое мокрых незнакомцев. Те, поняв намек, обошли стороной его, кобылу и даже мерина Чи.

Вскоре они вернулись обратно с руками, полными веток; их огонь еще не умер. Внутри, под каменной крышей и деревянными стенами, стало тепло. К этому времени на углях вскипела первая жестяная кружка с чаем, атмосфера в хижине стала менее нервной, и даже Чи расслабился и перестал дрожать.

Вяленое мясо, птица, оленина и хлеб — все это они взяли из лагеря: без нужды Моргейн старалась не использовать их тщательно упакованные запасы еды, которых было не так-то много. Чай согрел их; напротив их костра, в более узкой части хижины, Эогар и его кузены ели свои собственные продукты, которые привезли с собой.

— Ах, — сказал Чи, допив свой чай и слегка поморщившись, глубоко вздохнул и оперся спиной о каменную стену, задев брата. Брон, улыбаясь, пихнул его локтем, и Чи ответил тем же, потом хлопнул Брона по плечу, быстро обнял его, братья посмотрели друг на друга, так нежно, как только могут смотреть люди, родные по духу и крови, которые не ожидали увидеть другого в живых.

Потом Чи внезапно разрыдался, уткнулся в плечо Брона, оба обнялись и застыли в объятьях друг друга, и Вейни обнаружил, что смотрит на огонь; потом перевел взгляд на лицо Моргейн — она страдальчески смотрела на него, и, заметив его взгляд, отвела глаза, только ее руки замелькали, упаковывая еду.

В этом проклятом месте было невозможно уединиться, разве только под дождем. И Чи, который, Небеса знают, отважно сражался и доказал, что он человек чести, не смог скрыть свои слезы.

Потом Чи нагнулся вперед, оперся лбом о колени, косы закрыли лицо и надолго застыл, не глядя ни на кого. Только рука Брона лежала на его спине, пока он тщательно вытирал глаза.

Человек может безопасно сделать это. Вот и все. Снять с себя страшное бремя. Понять, что страшное испытание позади. Хотя это место, с дождем, барабанящим по крыше, и ветром, воющим снаружи, не назовешь надежным убежищем.

Свобода, да возможно. Или жизнь брата.

— Все, я пришел в себя, — объявил Чи, еще раз вытер глаза и перевел дыхание, а потом замахал руками около шеи, обвевая сам себя.

Брон взял его за плечо и тряхнул. В глазах Брона тоже горел огонек, он потрепал Чи по спине, ласково провел пальцами по волосам брата и с такой любовью обнял его, что Вейни в замешательстве отвел глаза.

Возможно они чувствуют себя так, как будто нашли семью.

— Ты на самом деле не знал, что твой брат был там? — спросила Моргейн.

— Да, не знал, — ответил Чи, быстро вздохнув. Потов взглянул на нее, как если бы только сейчас понял вопрос. — Клянусь чем угодно.

— Но ты привел нас в земли, которые знал — на территорию друзей.

Глаза Чи испуганно вздрогнули, быть может слушатели не услышали его слов. Водопад ревел так, что слова были едва слышны.

— Земли Ичандрена, моего лорда.

— А, — сказала Моргейн, и не посмотрела на Эогара; и Вейни осмелился не посмотреть, но быстро вспомнил все, что он знал об Арундене, вспомнил и то, что он потребовал деньги от больного человека, и решил, что лорд с большим удовольствием захватил земли умершего союзника.

— Этот Арунден, кажется, быстро пригребает все к рукам, — пробормотал он.

— Все, — горячо подтвердил Чи. — Чем и известен.

— И все-таки я до сих поражаюсь, что мы нашли Брона, — негромко сказала Моргейн. — Совпадение — это то, что крайне редко случается в любом мире, а хорошее совпадение не бывает почти никогда. Я не доверяю людям, с которыми такое происходит. А тем, по которым ударяет счастье — меньше всех.

Это честно, по меньшей мере. Вот когда Моргейн мрачнела и молчала, это было открытое недоверие. Честность подразумевает честность, и она ожидала, что Чи, на которого она смотрела, будет честным с ней. Чи выглядел смущенным, но сказал на удивление твердо. — Я не думаю, что я счастливый человек, леди, но вы принесли мне счастье.

— Любой человек мог оказаться там, у ворот. Твоим друзьям тоже повезло бы, если бы мы оказались там на ночь раньше. Нет, я имела в виду то, что ты нашел Брона.

— Я даже не надеялся на это, — совершенно серьезно ответил Чи. — Я только шел домой. И боялся ошибиться еще раз. Я думал — я на самом деле думал — что невозможно пройти через холмы, не встретив засаду. Когда вы сказали мне — то что сказали — я знал, что осталась одна единственная надежда — поговорить. Так что я не стал пытаться вести вас длинным путем, но повел коротким, и сильно волновался, леди, вы были правы. Но иначе мы бы все умерли. Я сделал все, что мог.

— И не сказал мне.

Долгое молчание. Чи глядел на нее, и только на нее, в свете костра его лицо казалось очень бледным.

— И ты не знал, — продолжала Моргейн, — что там Брон, или знал?

— Нет, леди, не знал. Клянусь своей душой. Не знал.

— Он не мог знать, — вмешался Брон. В костре треснула мокрая ветка; посыпались искры.

— Тебя подобрал Арунден? — спросила Моргейн.

— Я был тяжело ранен в бою и упал, — сказал Брон. — А потом появились люди Арундена, чтобы забрать все, что только возможно. Украсть все, что только возможно. Вот что они такое.

— Люди Гаулта не стали забирать оружие врагов? — спросил Вейни. — Они всегда так поступают?

— На этот раз, — ответил Брон, глубоко вздохнув. — Почему — я не знаю. Вероятно почувствовали, что люди Арундена недалеко. Но пленников они взяли — это я увидел. И потерял сознание. Я думал, что они будут собирать оружие, найдут меня и прикончат. Но когда я пришел в себя, там был только один из людей Арундена, тот самый, который меня нашел. Вот и все, что я знаю. И люди Гаулта не взяли ни единой моей вещи.

— Тебе невероятно повезло, — заметила Моргейн. — Разве я не сказала, только что, что ненавижу счастливые совпадения?

Брон беспокойно посмотрел на Чи, потом на Вейни, озабоченный взгляд, молящий взгляд.

— Это правда, — сказал Брон. — И это все, что я знаю.

Вейни пошевелился, обнаружив, что его рука замерзла, наверно от ветра, дующего через дыры в сплетенной из ветвей стене. И еще он обнаружил, что сердце бьется слишком часто. — Арунден — он был союзником вашего лорда?

— Мы попали в засаду на пути к нему. Быть может кел знали, что мы должны соединиться в этом месте—. — И тут Брона осенило, судя по его виду. Рот на мгновение остался открытым, взгляд сверкнул и тут же погас.

— И Арунден отступил, — закончила за него Моргейн.

Брон ничего не сказал. Он только резко взглянул в сторону Эогара и опять перевел взгляд на Моргейн. Грудь Чи быстро колыхалась.

— Никто не сможет…, — начал Брон.

— Ты сам сказал, предатели встречаются. Человек, который живет так близко к землям кел, охотник, разведчик—

— Мы совсем не беспечны!

Небеса спаси нас, подумал Вейни. — А ваши враги, разве они не коварны? И не чересчур удачливы?

Оба брата замолчали. Эогар и его кузены что-то горячо обсуждали около своего костра, но из-за рева водопада не было слышно ни одного слова.

— Тогда им очень легко, — сказала Моргейн, — посылать гонцов, любых, которые могут приходить и уходить. Например из лагеря.

— Мы не можем знать, так ли это! — выкрикнул Чи.

— Нет, — спокойно сказала Моргейн, — это может быть совпадением. Все может быть совпадением.

Брон выдохнул, тяжело и устало. — Соглашение с Гаултом?

— Возможно, — сказала Моргейн, — тебе действительно повезло. Случается. Очень редко — особенно там, где дело идет о выгоде.

Пальцы Брона нырнули в волоса, добежали до кос и вцепились в них. Потом он взглянул на Вейни и Моргейн. — Неужели вы, несмотря ни на что, действительно из Манта? Что вы знаете? В какие игры вы играете с нами?

— Мы здесь чужие, — сказала Моргейн. — Мы не от Гаулта и не от Скаррина. И ничего не знаем об этом мире. Но мы слишком много раз видели предательство и жадность, во всех мирах. Возможно и ты хочешь чего-либо — власть или имущество. Мы не будем тебе мешать. Бери все, что ты можешь получить от нас. Мы не стремимся к власти в этом мире. Ты хочешь занять место Гаулта? Или любое другое — бери его.

Брон поперхнулся. — Теперь я верю всему, — слабым голосом сказал он, — что Чи рассказал мне о вас, леди. Я никогда — за всю мою жизнь — во всей моей жизни — никогда — никогда не думал, что приду к тому, чтобы — быть обязанным…

— Кел? — продолжила Моргейн.

Брон проглотил остаток своей сбивчивой речи. Его лицо вытянулось, стало мертвенно-бледным, глаза, в которых плескалась боль, не отрываясь смотрели на Моргейн, как если бы не могли сдвинуться с места. — Но, — сказал он, — я иду именно за вами. Не думаю, что мы проживем достаточно долго. Не думаю, что доживем хотя бы до Манта. Но за то, что вы сделали для моего брата, я пойду с вами до конца; за то, что вы сделали для меня, я сделаю для вас все, что в моих силах. Не буду отпираться — я боюсь вас. За все есть цена — служить кел — и я не знаю, что вы захотите, от нас или кого-нибудь другого. Но если вы действительно сделаете то, что вы говорили — запечатаете ворота — для всех людей в этом мире появится надежда остаться в живых; а сейчас ее нет. Ради этого стоит рискнуть жизнью. А моя и так продлилась дольше, чем я ожидал, начиная с ручья Гиллина. И жизнь Чи, тоже. Где еще мы можем найти место для себя?

Моргейн долго глядела на него, потом отвернулась начала собирать свои вещи. — Я не знаю. Но я могу предложить тебе кое-что. — Она посмотрела на них. — Когда мы окажемся на дороге, поворачивайте обратно. Идите куда-нибудь далеко, где безопасно. Два дополнительных человека — большой риск для меня: любой, как только увидит вас,сразу поймет, что я чужая.

Чи открыл рот, собираясь запротестовать. Как только она замолчала, он закрыл его, поперхнулся, но потом заговорил, — Леди, они считают, что мы Измененные, вот и все. И у них нет никаких причин думать иначе.

— Это достаточно обычное явление?

— Половина кел в Морунде имеет облик человека.

— Да-а, — задумчиво сказала Моргейн, мрачнея на глазах. Она убрала последний мешок в седельную сумку, и крепко затянула ее. — Тогда они должны использовать ворота очень часто.

— Я не знаю, — озадаченно сказал Брон, глядя на брата. — Я не знаю насколько часто они приходят и уходят.

— И никто не знает, — сказал Чи. — Никто из нас не ходит на юг. Когда они хотят придти и уйти — они пользуются воротами Морунда. Так что им нет необходимости скакать через наши земли.

— Часто?

— Возможно несколько раз в год. Я не знаю. И никто…

— Но тогда гонец уже в Манте.

— Да, леди, я так и думаю, — ответил Чи. — Как только загорелся лес. Я думаю, что они немедленно послали его. Хотя Гаулт не слишком любит Мант и своего лорда. Так говорят.

— Это все слухи, — поправил его Брон. — Есть люди, которым удалось убежать от Гаулта. Немного, но есть.

— Слишком уж все это запутано, — сказала Моргейн, и Вейни подвигал усталыми плечами, опять оперся спиной в кольчуге об камень, проверил завязки, поддерживавшие его пояс, и начал заново переплетать три из них.

— Что касается предателей, — сказал он, — нам нет до них дела, друзья ли это или враги. С нами вы в безопасности, во всяком случае вам грозит опасность не большая, чем нам самим. Мы собираемся достичь Манта, а потом отправиться еще дальше. Но оттуда — оттуда нет возврата. Поймите это. Миледи советует вам вернуться. Именно поэтому. Вы должны послушаться ее.

Долгое молчание, и только от костра Эогара доносилось невнятное бормотание его самого и кузенов. Иногда они смеялись, над чем-то своим. Чи и Брон выглядели растерянными и подавленными. Даже глядеть на них было больно.

— Леди, — пробормотал Чи.

— Ради вас и ради нас, — жестко сказала Моргейн.

Опять молчание, еще более долгое, только возгласы с другой стороны костра, где, как Вейни видел уголком глаза, трое дружинников развязали мех, в котором, как он помнил, была не вода, и пустили его по кругу. Ему это не понравилось. Он не хотел никаких ссор, особенно после событий в лагере. — Лио, — сказал Вейни негромко, и, когда она посмотрела на него, взглядом указал ей на соседний костер.

Моргейн нахмурилась, но ничего не сказала. В конце концов они не буянили, а занимались тем, чем всегда занимаются люди во тьму и дождь, занимаются с тех пор, как возник мир.

— Я не понимаю вас, — наконец сказал Чи.

Вейни отбросил завязки и, нахмурясь, посмотрел на него. — Чи, там, между воротами, настоящий Ад, и мы скачем сквозь него. С другой стороны новый мир, но никто не знает хуже или лучше, чем тот, который мы только что покинули. Только Небеса знают, как упорядочены эти миры, но ворота связывают их вместе. Такая связь угрожает жизни этого мира. Когда мы выходим из них, над нами встает другое солнце. Это все, что я видел и знаю. Но то что я чувствую — как если бы мы умерли, прошли через Ад и вышли с другой стороны, и ты не можешь вернуться, попробовать что-то изменить, и ничего из того, что ты знал, не остается правдой. Вот что с тобой произойдет. Эта земля твой дом. Плохой или хороший, здесь ты знаешь и понимаешь все. Подумай об этом. Мне кажется, ты все еще не понимаешь того, что произойдет с тобой там. Повторяю: ничто из того, что ты знаешь, не останется правдой, ты не сможешь быть ни в чем уверен.

— Но ты идешь. И ты Человек. Разве нет?

Вейни пожал плечами. Внутри что-то заныло, хороший вопрос, вот только как на него ответить. — Это не имеет значения, — сказал он. — Я даже не знаю, сколько мне лет. Над головой совсем другие звезды. Я не знаю где я. Я не знаю, сколько лет назад умер мой кузен. А ведь прошло всего несколько дней, как я расстался с ним. Теперь только моя госпожа говорит на моем родном языке. Все остальные умерли. — Он посмотрел на пораженные, посуровевшие лица. — И это самое простое из того, что я могу сказать вам обоим. Мы пришли из ниоткуда. И уйдем в никуда. Если хотите, идите с нами. А по другую сторону ворот покиньте нас. Быть может там вы найдете покой. А может быть мы попадем прямо в Ад и умрем. Мы не знаем и это невозможно узнать. Если, последовав за нами, вы надеетесь добиться славы — или богатства — мы вам не предлагаем ни того, ни другого. И я вообще не знаю, правы мы или нет, когда делаем то, что делаем. Тем более я не хочу впутывать вас в это. И моя госпожа, тоже. Так что для вас самым умным было бы остаться здесь. И вы должны.

— Я не понял тебя, — сказал Чи.

— Я знаю. Но я рассказал тебе правду. Идите с нами до Теджоса, вот и все. А потом езжайте на запад. Затеряйтесь в холмах, скройтесь и ждите. Будет война, большая война. И вот тогда найдите себе достойного лорда, за которым стоит ехать. Вот мой совет, вам обоим.

— А ты колдун?

— Да, наверно.

— Но не кел?

— Не кел.

— Ты мой друг, — сказал Чи потянулся и пожал его руку.

Вейни даже не мог взглянуть на Чи. Слишком больно. Он глубоко вздохнул и перестал вязать завязки.

От другого костра послышался взрыв грубого смеха, сменившийся тишиной. Брон повернулся, чтобы посмотреть, чем они занимаются, потом опять посмотрел на Вейни, нахмурившись, как если бы был слишком слаб, чтобы запретить им веселиться таким образом.

Но и Вейни, тоже, совершенно не собирался сражаться с людьми, которые, в конце концов, решили слегка повеселиться после тяжелого скучного дня, и не имело значение, предатель их лорд или нет.

— После этого они будут лучше спать, — заметил Вейни. — А если утром у них заболят головы, значит им не повезло.

Больше никто не сказал ни слова. Он не мог сказать, кто о чем думает. Они сидели вместе, почти касаясь друг друга. Брон коснулся рукой волос брата, никакой мужчина не будет так касаться другого, даже случайно, даже если они родственники, но Вейни вспомнил, что это только братская любовь, и он здесь чужак. Они понимали, что такое гостеприимство, и святость огня; они передавали друг другу еду и питье; здесь были священники, которые исповедывали их; и тем не менее лорд мог требовать деньги с раненого человека, который пришел к нему в поисках защиты, не разрешить ему вернуться. Но он встречал намного более странных людей, чьи обычаи волновали его намного меньше, потому что были совершенно чужими.

Тем не менее Вейни решил, что сегодня ночью они могут доверить две стражи этим братьям, и никто не перережет им горло, а их спина будет защищена, если дело дойдет до схватки. Пускай эти двое не эрхендимы и не из Карша, тем не менее они достойные люди, и он почувствовал, как его ужин тревожно зашевелился в животе, когда подумал о том, что с ними будет, испугался за то, куда они пойдут, и опечалился, когда понял, что в конце концов нашел человека, который мог бы стать настоящим другом и остаться с ними…

— и этому человеку он все еще не может доверять.

Чи может соврать и никогда не знаешь, лжет он или нет — он не знал, как можно вывести такое пятно. Чи просто не знал, что такое правда.

А он сам был Нхи, не только житель Карша, а Нхи обманывали, искажали и легко предавали; но то, что казалось естественно в той стране, заставляло его скрежетать зубами от гнева, тоже семейная черта — и внезапно он вспомнил почему.

Его братья, да, только они пробуждали в нем эту странную двойственность.

И он убил одного и почти убил другого: формально клан Маай был его кланом только наполовину — горные бандиты стали аристократами, которые не знали прямых путей даже через открытые двери, пословица Нхи, прямо об них. И эта ссора, еще более глупая и ожесточенная, чем обычные свары среди Маай.

Он опять открыл глаза. Перед ним сидел бледноволосый Чи, рядом Брон, лица искажены внутренней болью, глаза ищут ответ в глазах Моргейн, поскольку свои он закрыл.

— Я беру первую стражу, — сказала Моргейн, спасая его от безмолвных вопросов братьев. — Идите спать. Завтра мы выедем еще до рассвета. Самое лучшее для вас — как следует выспаться.

— Да. — Он протянул руку и ослабил пряжки, державшие броню, и нащупал место на камне для плечей. Отстегнув меч, он положил его на колени, и посмотрел на компанию Эогара, продолжавшую веселится. — Тише, — крикнул он этим трем, мгновенно заставив их замолчать, и сам поразился, как покорно они посмотрели на него. — Люди собираются спать.

Никто больше не рискнул нарушить тишину, видя его настроение, он изобретал несчастья и призывал беды — ты слишком много думаешь, как-то сказал ему брат Эридж, ругая его за трусость.

И это была чистая правда. Он вернулся к старым привычкам. Страх — вот что заставило его поступать так; но страх не перед врагами, а друзьями. Его братья преподали ему хороший урок — и вбили его в плоть, кости и нервы.

Он взял меч обеими руками и слегка звякнул им о камень, чтобы Эогар и его кузены поняли все до конца, если у них еще остались какие-нибудь сомнения.


Дождь превратился в еле слышный стук капель по земле, время от времени случайный порыв ветра ударял по хижине, но внутри было достаточно тепло от двух костров и семи тел. Это была бы хорошая ночь, при других обстоятельствах, мрачно подумал Чи, который лежал, свернувшись, рядом с теплым костром, спиной к спине с Броном, но их сердце было сковано холодом, внутренним холодом, и Чи не понимал почему, если только леди, всегда мрачная и холодная, не навела его на них; а Вейни вообще внезапно перестал глядеть ему в глаза, и хотя Чи какое-то время ломал себе голову, так и не понял почему…

Что ты хочешь от меня? Пленник, раб, тот, кто благодарен тебе хотя бы за то, залечил мои раны, что ты хочешь от меня?

Почему он ни разу не сказал, что рад за меня, рад тому, что Брон жив?

Неужели он не может сделать ничего другого, только хмуриться?

Мысли перекатывались в голове, как камни в бурном потоке, наскакивали одна другую, терлись друг о друга; наверху оказывалась то одна, то другая. Внутри все болело. И его бесило, что человек, которым он восхищался, отвернулся от него, а есть еще и личные неприятности — он должен подумать о последствиях того, что его лорд оказался от него, любой нормальный человек должен.

Он должен, думал Чи, как-то умолить леди, одиноко сидевшую в свете углей, прекрасную и ужасную в своей бледности, воплощение всех его детских страхов — а сейчас единственную надежду в постигших его несчастьях. Она опиралась на меч, с которым никогда не расставалась, крестовина и рукоятка которого были вырезаны в виде фантастического зверя. Глаза глядели через багровый свет углей, взгляд был задумчивый, даже мягкий — его так и подмывало встать и заставить себя выслушать.

Нет, он точно сошел с ума: человек, который надеется, несмотря на близкую гибель людей во всем мире, человек, который начал верить в чудеса — ну разве он не сумасшедший?

Но он никак не мог поверить этому, пока не увидел, как рычащая стая волков попятилась назад, и суровый воин с мечом оказался прямо перед ним, а вслед за ним сверху спустилась серебряноволосая женщина — демоны из Ада, сперва подумал он: мир раскололся пополам и за ним пришла смерть. Он вспомнил о мгновениях ужаса, когда страх вытеснил из головы все другие мысли: но он не умер, вылечился от лихорадки и скакал по знакомым лесам с Броном, восставшим из мертвых, и в обществе этих двоих, путешествовавших из мира в мир, и обещавших что, несмотря на все, человечество не погибнет.

Он проскакал по линии, разделяющей надежду и отчаяние, тонкой, как лезвие ножа, и теперь должен уйти в сторону; так полагает человек, на мнение которого он уже привык полагаться, как раньше полагался только на Брона — нет, этого он не мог принять. Он никак не мог поверить, что Моргейн на самом деле собирается отослать его на смерть. Теперь, когда он думал об этом, Чи не мог поверить, что это тот самый Вейни, который был так добр с ним, когда это совсем не было необходимо — и стал таким жестоким и бессердечным. Значит он должен был что-то сделать или сказать — или тогда, когда Арунден оскорбил леди; или когда между Вейни и леди произошло непонятно что, и они его прогнали…

В мгновение ока в его мозгу рождались и умирали отчаянные замыслы, один фантастичнее другого, пока он не обнаружил, что стиснул руки, а сердце как молот бьется о ребра. Чи не выдержал и приподнялся на локте.

— Миледи, — прошептал он, очень тихо, чтобы не потревожить других. Она взглянула на него, и его ладони вспотели: темная фигура в слабом свете углей; его рука затряслась, быть может от холода и позднего часа. Он приготовился высказать, все.

И тут снаружи пришел звук, низкое ржание жеребца, как если бы тот не поладил с другими лошадьми; но это был серый, а Чи знал этот тембр, и знал, что лошадь привязана прямо около стены.

Глаза Моргейн метнулись туда, и она замерла, как камень. И он тоже, пока конь не пожаловался во второй раз, а другая лошадь, находившая ближе к водопаду, заржала еще погромче.

От неожиданности он испугался, тем более, что не спала только она, непредсказуемая и загадочная. — Кто-то снаружи, — сказал он, и в то же мгновение Вейни приподнялся, отбросив свое одеяло, проснулся и Брон, но Моргейн по-прежнему сидела не шевелясь, держа на коленях свой странный меч, только ее длинные пальцы гладили рукоятку, и она взглянула на Вейни.

Вейни встал на колени и быстро застегнул все пряжки своей брони. Лошади уже замолчали, снаружи ревел водопад, по стенам хижины стучал дождь, внутри остался только слабый свет от углей костра. Чи дрогнул и проклял свою собственную трусость, но он не знал и не понимал, кто мог быть снаружи; быть может Арунден предал их и там люди Гаулта, но, быть может, там заблудившийся несчастный охотник из какого-нибудь клана, которого придется успокоить, как говорила леди, еще одно убийство, без которого не обойтись, на этот раз совершенно невинного человека; и его язык примерз к небу.

— Я выйду наружу, — сказал Брон и пошевелился. — Если это случайные путники, они что-то едут слишком поздно, но если это дело рук людей Арундена…

Но Эогар и его кузены спали беспробудным сном, никто из них даже не шелохнулся.

— Я пойду с тобой, — сказал Чи. Никто не стал мешать ему. Эогар и кузены храпели, полностью отключившись. Он вышел на капающий дождь и какое-то время стоял в темноте, ничего не видя, потом появился силуэт Брона, освещенного слабым сиянием углей.

Камень ударил по камню, потом другой, уже ближе. Лошади тревожно захрапели.

— Арунден, — позвал из темноты хриплый голос, перекрикивая рев водопада. — Эогар!

Ну конечно, Эогар вел их по дороге, по которой ему приказали их вести, и Чи нырнул внутрь. — Миледи—. Ему в лицо глядело черное оружие Моргейн и он замер на полушаге. — Это человек Арундена, — сказал он, глядя на огненное оружие леди и полуобнаженный меч Вейни.

Снаружи кто-то подходил, и Брон шагнул вперед, чтобы встретить их. Чи рискнул повернуться спиной к леди и пойти вместе с Броном в шевелящийся туман, где какой-то всадник торопливо спускался к ним по руслу ручья.

— Ты кто? — резко спросил Брон.

— Сайгин, — ответил голос. — Сайгин ап Ардрис.

— Я знаю его, — сказал Брон, когда всадник остановился, немного не доехав до каменной полки, на которой находилась хижина. Сайгин соскользнул с коня и повел его вперед.

— Остановись здесь, — сказал Брон, но человек не послушался его.

— Всадники, — выдохнул он, неловко ступая по камням. — Гаулта.

— Где? — спросил Брон и вынул свой меч, а Чи, которому не понравилась настойчивость Сайгина, потянулся за ножом. — Стой, парень, ни шагу дальше!

— Правда, — сказал ап Ардрис тонким, трясущимся голосом, держа мокрые поводья очень мокрой, опустившей голову лошади. — Гаулт напал на нас — Гаулт, из-за пожара в лесу—

Чи почувствовал, что смысл событий ускользает от него. За собой он услышал движения и ругательства: это Эогар и его люди, разбуженные неприятной новостью и собравшиеся снаружи; Чи знал, что леди разгневается, и вообще все стало непонятным и неопределенным.

Кроме одного: леди зажгла лес и, тем самым, начала войну, и Гаулт в ответ обрушился на Арундена.

Ап Ардрис что-то сбивчиво рассказывал о том, что стражи слишком поздно предупредили о нападении, Арунден попытался контратаковать под прикрытием леса, но у Гаулта оказалось слишком много людей, и слишком хорошо вооруженных. Клан разбежался. Арунден попал в плен. Ап Ардрис не знает, где остальные и кому удалось спастись.

— Что с моим отцом? — Эогар чуть не бегом бросился к ап Ардрису и с силой схватил его за плечи, оба его кузена бросились за ним вдогонку. И если и был здесь человек, которому невозможно было соврать, то это был Эогар, едва не сломавший плечи Сайгину. — Ты видел его? Что ты знаешь?

Трясущимся голосом ап Ардрис поклялся, что он не видел его и не знает, что с ним случилось, как ничего не знает и о своих родственниках.

Рядом с Чи появилась леди, ее шаги утонули в грохоте водопада, за ней стоял непоколебимый Вейни. — Значит Эогар сказал своему лорду, где будет наш лагерь?

— Он и так мог узнать, — запротестовал Чи. — Леди, любой человек в этих краях знает дорогу—

— Значит и наши враги знают, — мрачно сказала Моргейн. — И мы никак не можем узнать, что они знают. Седлайте коней. Немедленно.

Чи на какое-то мгновение застыл, не понимая, что нужно делать, вокруг была ночь, дождь и кошмар. Другие уже задвигались. Чья-то рука крепко схватила его.

— Шевелись, — грубо сказал Вейни, так же грубо, как тогда, когда они были врагами; но Чи никак не мог собрать убежавшие мысли, пока не услышал, как ап Ардрис возражает против мысли, что всадники Гаулта могут быть повсюду — значит Арунден по меньшей мере их не предавал и не собирался убивать; но уж если люди Арундена попали в руки Гаулта, значит скорее всего они узнали и о леди и об их путешествии.

— Они не знают эти леса, — запротестовал было сам Чи, слабая призрачная надежда, но никто его не слушал: все в спешке собирали лагерь. Совершенно ясно, что Гаулт и его люди пойдут в лес.

Он не мог не подумать о том, что случилось с людьми Ичандрена. Очень долго — с тех пор, как сидел на вершине холма, ожидая волков — он вообще не думал о том, что многим из них пришлось еще хуже, чем ему; что Гаулт заковал в цепи своего здорового светловолосого пленника и бросил умирать рядом с Воротами Морунда только из-за злобы на своего Сюзерена: а ведь он мог бы отдать пленника в Мант, где ему нашли какое-нибудь применение. То есть Гаулт бросил открытый вызов своему хозяину.

Но ведь кто-то погиб в бою, кто-то до сих пор в тюрьме, а кто-то, быть может, сумел сбежать и не попасть в темницы Морунда.

Но кто-то — как сказала леди — из охотников, разведчиков, воинов клана, мог остаться человеком только по виду, как сам Гаулт. Именно поэтому никто не ходил к границе в одиночку; именно поэтому раненых не бросали и вместе с другими лекарствами каждый носил с собой яд.

И этот кто-то предал их, живой или мертвый. Кто-то, кто знал все дороги в лесу.


В почти полной темноте чалый жеребец осторожно шел по узкой тропинке, остальные ехали за ним. Они не стали разбивать лагерь на ночь, только несколько раз останавливались для того, чтобы дать отдохнуть лошадям.

Гаулт ап Месиран боялся, поэтому почти без остановки гнал вперед всех остальных. Иногда на поверхности появлялись мысли настоящего Гаулта, а не Киверина — до такой степени он был взволнован, и знал, что Джестрин-Пиверн, который скакал прямо за ним, взволнован еще больше, настолько, что Киверин опасался за рассудок Пиверна. Сильный шок мог повредить разум, еще не очень прочно связанный с новым телом, старые воспоминания могли всплыть на поверхность, как пузырьки из темной воды, и последняя сущность, самая сильная, но отвлеченная сомнениями, может погибнуть, если предыдущая, захватив тело, сумеет реорганизовать саму себя.

Поэтому Джестрин-Пиверн рассмеялся, когда священник в первый раз сказал, с кем они столкнулись — и посмотрел на Гаулта со смехом и отчаянием в глазах, но смех быстро умер, даже быстрее, чем этот священник Арундена, который слишком хотел говорить, высказать свою, кажется настоящую, ненависть к женщине-кел и мужчине, который пренебрежительно отнесся к нему; и дурак, думал, что может выторговать себя жизнь. — Да, так могло быть, — сказал тогда Джестрин, — но нам не нужен священник.

Но священник бросился к Арундену, умоляя спасти его — и поэтому Гаулт спросил этого предателя, которого они поставили стеречь границу: — Что, завел шашни с Мантом, а?

— Они из-за ворот, снаружи, — закричал Арунден, как всегда кричат эти презренные Люди, отрекся от разговора около костра, плакал и клялся, что никогда не предавал их, но эта женщина — она ведьма и видела насквозь все, что он делал.

Поэтому Арунден и был вынужден говорить с ней, поэтому заключил с ней сделку и послал с ней верных ему людей — ведь женщина собиралась напасть на Мант.

— Снаружи, — повторил Гаулт, начиная верить этому помешанному, хотя уже давным-давно никто не приходил снаружи, и сама мысль о том, что такое возможно, могла потрясти мир — вызов силе Манта, вызов самому Скаррину, чью смерть ни он, ни кто другой из его людей оплакивать не будет.

Но вторжение снаружи…

Но угроза, болтовня людей, видевших и слышавших слишком много, — а еще эта кел, которая рассказала людям о воротах такое, о чем они никогда не догадались бы сами…

А священник продолжал молоть языком, что-то нес о своей полезности и неприкосновенности. — Заткните его, — сказал Гаулт, и все поняли, что один из них должен сделать.

Но именно Джестрин мгновенно выхватил меч, перерезал священнику горло и отступил назад, все лицо в пятнах крови: Гаулт успел заметить выражение ужаса и понял причину, по которой Пиверн решил стать палачом.

Изгнание дьявола, сказал бы человек.

Они пришли сюда час назад, выдержали яростную атаку людей, и теперь заподозрили, что им всем грозит страшная опасность. — Мы должны послать гонца на юг, — сказал Джестрин, имея в виду, что кто-то должен пройти через южные ворота и прилететь на север со скоростью мысли. — Через Ворота Теджоса.

— Они узнают и так, — сказал Гаулт и послал маленькую часть своей армии обратно к дороге, чтобы обыскать север, под командованием человека, которому он доверял — и им должен был быть Джестрин, но на Джестрина сейчас нельзя положиться.

Возможно, подумал он, Джестрин сумеет достаточно разозлиться и преодолеет свою растерянность. Возможно им повезет и Джестрин сумеет провести их по этим тропинкам, по которым едет их враг.

Но он никак не мог доверять душевному здоровью Джестрина.

— Этого возьмем с собой, — сказал он об Арундене. — Остальных убить. — И поскакал галопом.

Это было то самое потерянное Оружие. Судя по тому, что говорили священник и Арунден, это могло быть только оно. Это и только это заставляло поверить в их совершенно невероятный рассказ.

Вызов брошен саму Скаррину. Атака на Морунд оказалась сущей ерундой. Возможно Сюзерен что-то такое сделал и навлек на себя неприятности, которые могут уничтожить его и ввергнуть мир в хаос — среди кел ходит загадочная легенда, что такие посещения уже бывали раньше, и само время может сдвинуться, а реальность измениться.

Он не считал себя безупречным лордом. И не знал ни одного такого — Скаррин это Скаррин, и мало кто из его лордов соблюдали законы Скаррина; но сейчас у него нет выбора, он сам должен поехать и разобраться во всем.

Гаулт скакал, не обращая внимания на ночь и дождь, который было бы более благоразумно переждать в лагере. Он доверил предателю вести себя и запятнанного кровью друга, который сражался за свой рассудок. Ни на что другое времени не было.

Эта война началась с битвы за лес, за несколько оленей и кроликов, и за то, чтобы отомстить тому, кто, как он думал, предал его.

Но несколько слов из губ человека, и оказалось, что он сражается за выживание всех кел.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

— Быть может, это обман, — сказал Вейни Моргейн, когда они в спешке седлали лошадей рядом со стеной хижины. Он работал на ощупь, закрепляя седельные сумки, которые мгновенно вымокли под непрекращающимся дождем, в темноте лошади волновались, напуганные незваным гостем и предчувствуя тяжелый путь в полной темноте. Все это напоминало старый затянувшийся кошмар.

Рядом с ними стояли люди Арундена; Эогар и его родственники, Брон и Чи торопливо седлали мокрых злых коней, но конь ап Ардриса стоял, повесив голову, и не мог сделать ни шага.

— Быть может они ждут нас на выезде.

Моргейн не сказала ничего, только перебросила свою седельную сумку через седло Сиптаха и потуже привязала ее.

— Давай я поднимусь на кряж и посмотрю, — предложил Вейни. — Я могу забраться и…

— Да, но это займет множество времени и придется сражаться по отдельности, если дела пойдут плохо.

— Ничего не может пойти плохо. Шум воды покроет любой звук и…, — опять начал он, держа поводья Эрхин.

— Нет, — резко сказала она. Завязав последний узел на другой стороне седла она взяла поводья и посмотрела ему прямо в глаза. — Если бы они собирались напасть на нас, то, скорее, уже стреляли бы по нам с кряжа, находясь в полной безопасности. Ты слишком осторожен, ты всегда был дьявольски осторожен. Поехали.

Щеки Вейни запылали. Но для спора нет времени, да и все равно без толку. — Да, — резко сказал он, перебросил поводья через седло Эрхин и уже собирался сесть в седло.

Она сильно сжала его руку. — Вейни. — Он остановился и, через волны тумана, поглядел ей прямо в лицо. — Больше заботься о себе, не обо мне, ты слышишь меня? Этой ночью мне не нужны преданные дураки!

— Нет, это не я, — возразил Вейни, — ты обо мне плохо думаешь, — их голоса потонули в реве водопада; Моргейн быстро вскочила в седло.

Конечно она имела в виду Чи, Брона и всех остальных, вцепившихся в нее и повисших на ее плечах: в ней нарастала паника от задержек, затруднений и душевной слабости их спутников — он достаточно хорошо знал ее душевное состояние на этой стадии, тем более и в нем начала расти злость; он понимал, что опасность крутится вокруг них как огромная паутина, нити которой все туже и туже обвиваются вокруг них

Он прыгнул в седло и заставил Эрхин встать рядом со Сиптахом. — Если так случилось, — более спокойно сказала Моргейн, — если по какой-то причине кел действительно схватили Арундена — то нас спасет только скорость, больше надеяться не на что. Около Теджоса есть ворота, и если Гаулт действительно скачет по нашим следам, мы можем считать, что очень скоро он доберется до ворот, северных или южных, и лорд в Манте узнает все, что знает Гаулт.

Да, подумал он, осталось мало что такого, от чего совесть может удержать ее. Его охватил холод, старый и знакомый, более пронизывающий, чем ветер и дождь. Моргейн не говоря ни слова повернула голову Сиптаха и поскакала вперед, бледный кончик темного хвоста жеребца метался над землей как блуждающий огонек, а сам Сиптах, казалось, исчез; из них всех скорее белая Эрхин привлекала к себе внимание — дурак, подумал он опять, он не должен был принимать такой подарок; на ходу он выхватил меч, и проехал мимо братьев, жестом приказав им следовать за собой. Остальные, люди Арундена, только садились в седло, дьявол забери их всех. — Держитесь как можно ближе к нам, — сказал он Чи и Брону, когда они подскакали к нему, наполовину потеряв рассудок от того кошмара. — Что бы не случилось, держитесь ближе.

Чи что-то сказал, он не расслышал из-за рева потока рядом с ними, и указал на деревья на верхушке кряжа. Он смахнул капли дождя с глаз и занял привычное место рядом с Моргейн, слева, всегда слева, живым щитом, путь превратился в узкую тропинку, сырой пронзительный ветер слетал со склонов горы, вода текла под плащ и заливала глаза.

Потом поток заметно ускорился и прыгнул вниз, образуя еще один водопад, и перед ними открылась равнина. Моргейн повернула вправо, объезжая скалу, но держась как можно ближе к ней, и дальше, по тропинке среди деревьев, уводящей вверх, а Вейни посмотрел назад, на то место, где они повернули, и увидел, что хвост их колонны не последовал за ними, а повернул в другую сторону, на равнину.

— Лио, — крикнул он, повернув Эрхин, и Брон с Чи также повернулась и выхватили оружие.

— Миледи, — позвал Брон. — Люди Арундена…

— Пускай едут куда хотят, — прошипела Моргейн, и поворачиваясь к ним.

— Мы не знаем…

— Меня волнует только одно: вы знаете путь к Дороге?

— Да, мы знаем, — без тени сомнения в голосе ответил Чи. — Миледи, дайте нам выехать вперед. По меньшей мере в такой ливень мы скорее всего не встретим в лесу разведчиков Арундена.

— Хорошо, — сказала она, и братья без промедления проехали мимо нее. — Не отставай, — это Вейни. — Держись прямо за мной.

Это его устраивало, особенно когда он подумал о кел, скачущих позади — пускай Эогар, ап Ардрис и остальные насладятся встречей с ними, подумал он с черной злобой: никто из них не собирался вернуться к своим родственникам, даже если они у них были, и они безусловно собирались спрятаться в холмах.

Сам он постарался вспомнить, где находится резкий поворот на запад, который нарисовал для них Чи. Он подумал о том, где находится солнце, в каком направлении они едут и где может быть Гаулт; все вместе ему очень не понравилось.

Он немного отстал, когда тропа еще больше сузилась и запетляла среди деревьев, с которых вниз падали большие холодные капли, еще более неприятные, чем ползущий туман; там, где деревья близко подходили к тропе, мокрые ветки тянулись к ним, норовили стегнуть по глазам и по одежде.

Тропинка то слегка поднималась, то опускалась, но всегда оставалась пригодной для лошадей, страдавших от дождя и темноты, и только склон горного кряжа слегка защищал их от порывов ветра.

— Далеко еще? — спросила Моргейн у Брона и Чи. Лошади, даже Сиптах и мерин Чи, сбились вместе, чтобы перевести дыхание, защищая друг друга от порывов ветра, свистевшего вокруг них. — Мы будем там сегодня ночью? Завтра?

— Достаточно далеко, — сказал Чи, и сердце Вейни в отчаянии упало.

— А как далеко для людей Гаулта? — опять спросила Моргейн. — Если он послал гонца в Теджос или обратно к воротам Морунда — мы сможем обогнать его и первыми достичь Теджоса?

— Можем, я думаю, — сказал Чи. — Но, леди, только Бог знает точно! Мы не знаем, сколько времени ап Ардрис добирался до нас, мы не знаем, сколько времени потребовалось Гаулту, чтобы броситься за нами—

— Древняя Дорога впереди нас, — сказал Брон. — Он не мог послать одного из своих обратно в Морунд, если у него нет проводника, а ведь он ударил по своему союзнику, если считать, что Арунден предал нас. У него может и не быть человека, который знает путь сюда: говорят, что Измененные помнят далеко не все — только это спасало нас все это время: они берут некоторых из нас и большинство не помнит ничего, что с ними было раньше.

— Не надейся, — мрачно сказала Моргейн. — Не тот случай. Поверь мне, у него будет любая помощь, которую он только захочет, дьявол забери твой оптимизм!

— Мы достаточно высоко, — заметил Чи. — Чтобы добраться сюда с большим отрядом ему понадобится достаточно много времени; а если где-то по дороге остались в засаде люди Арундена, им придется сражаться с ними…

— Сам Арунден обеспечит им безопасный проход, а его люди будут искать нас! Парень, ты преуменьшаешь наши трудности и не принимаешь во внимание энергию наших врагов! Делай то, что я тебе сказала и выведи нас на Дорогу!

— Туда еще минимум день пути! — для них и для нас — и нет пути короче, клянусь вам, леди! Мы можем повернуть и сражаться с ними!

— Если бы мы могли верить, что они не пойдут прямиком на восток, к Дороге, если бы мы могли верить, что ап Ардрис сказал правду хотя бы наполовину, если бы—. Но время — вот то, чего у нас нет; Чи, больше не спрашивай меня ни о чем! Не заставляй меня объяснять и терять время! Веди нас! Мы найдем надежное место для лагеря, отдохнем и поскачем, когда к лошадям вернуться силы. Это все, что мы можем сделать сейчас.


В конце концов дождь сменился скучным туманом — Чи скакал сквозь него, защищаясь рукой от веток, лезших в лицо, и чувствуя как дрожат ноги лошади, когда тропа шла вниз. Внезапно мерин поскользнулся, сел на ляжки и заскользил вниз по грязи холма; Чи бросил поводья и дал коню сражаться самому.

Наконец конь, с ободранным крупом и дрожа всем телом, остановился на склоне холма. Остальные всадники уже спускались вниз, очень осторожно. Чи, придя в себя, обнаружил, что дрожит не меньше лошади, ноги казались ватными, он слез на землю, поскользнулся и едва не упал, взял мерина за узду и осторожно повел дальше, вниз. Кольчуга грубо терла плечи; он знал эту боль, когда мокрая одежда трет по мокрой коже, и она перенесла его обратно на вершину холма, к волкам; воспоминание было настолько явственно, что на мгновение он перестал понимать, какой лес вокруг и где он находится.

Но рядом появился Брон. Брон, который схватил его, пообещал отдых, уверил, что скоро будет хижина, и Чи закусил губу и сосредоточился на этой боли, а не на ноющих плечах.

— Скоро, — согласился он, стуча зубами, — очень скоро.

— Мы не можем потерять ни одну лошадь, — сказал Вейни, а Моргейн добавила что-то на непонятном языке, они спустились с лошадей и осторожно повели их по скользкому, усеянному листьями дну оврага через темноту и дождь, потом сошли с главной дороги, и, уклоняясь от веток, спустились по еще одному грязному склону.

— Прямо, — сказал Чи, сердце внезапно радостно стукнуло, когда при свете молнии он увидел знакомую древнюю сосну.

Теперь он точно знал где они находятся и куда идти. Он дернул усталого коня и заставил спуститься вбок, обходя топкое место между склонами, потом опять повел его вверх, на другой холм, по заросшему соснами склону, пока не оказался на гребне холма.

Под ним неясно вырисовывалась она, охотничья хижина, скорее похожая на массивную груду веток, но Чи хорошо знал ее, и когда Брон сказал, что проверит ее, шепотом возразил: — Я сам пойду, — и пошел вниз, ведя за собой коня, а Брон пошел рядом и громко крикнул, предупреждая о себе.

Ответа не было. А была только темная груда — хижина, рядом с ней вроде ни одной лошади, лучшее доказательство того, что в ней никого нет. Только какая-то маленькая тварь скользнула в кусты, и усталая лошадь, заметив ее, слегка дернула поводья.

— Эй-эй, — опять закричал Брон, и когда никто не крикнул в ответ, повел свою усталую лошадь к хижине.

Хватит проверок. Чи тоже подвел коня к хижине, оперся на него и занялся подпругой; к тому времени, когда подъехали Вейни и Моргейн, он уже наполовину расседлал своего мерина.

Чи насухо обтер коня одеялом, потом протер ему ноги, сверху донизу; работа успокаивала, приглушала обиду и раздражение; закончив, он поглядел на лошадь брата, оставленную без присмотра: после такой ночи и такой скачки еще нездоровый Брон был не в состоянии позаботиться о ней.

Сам Брон сидел на земле, и Чи подошел к нему. — Брон? — прошептал он, наклоняясь к нему и опуская руку на плечо.

— Рана болит, — сказал Брон. В темноте Чи не видел его лицо и мог только догадываться о побелевшей коже и спутанных волоса и гримасе боли на лице. Он пожал плечо, по братски, и почувствовал, как сердце заледенело.

— Насколько плохо?

Шелест кожи и металла, рука почувствовала, как Брон пожал плечом. — Болит, — повторил он, и перевел дыхание. — Завтра мне будет лучше. Только не бросайте меня. Ведь они не бросят меня, да? Я не отстану — я могу скакать так же быстро, как они.

Чи обнял Брона, крепко прижался к нему, как раз тогда, когда Вейни и леди не обращали на них никакого внимания. — Дай мне твой плащ, — сказал он, быстро снял плащ с Брона, накинул на себя, встал и занялся лошадью Брона, старясь думать только о том, что необходимо сделать — не поворачивать головы, работать и молиться, чтобы ни Вейни, ни леди не заметили темную тень рядом с хижиной, двух волнующихся гнедых меринов, занятый плащ и человека у его ног.

Но Вейни уже шел к нему, ведя двух бледных усталых лошадей, и остановился рядом, в тени.

Чи нагнулся и, пряча голосу, стал тереть ноги мерина. Но он слышал шаги по мокрой грязи и позвякивание металла, когда Вейни прошел мимо и опустился на колени рядом с Броном.

Чи встал и подошел в ним.

— Я немного устал, — сказал Брон, который по-прежнему сидел на мокрых гниющих листьях, прислонясь к стене.

И Чи, в отчаянии, подхватил.

— Он просто устал. Я займусь лошадьми, и серым, тоже, если он меня подпустит…

— Сегодня мы дальше не поедем, — сказал Вейни, коснувшись плеча Брона, встал и положил руку на плечо Чи, дружески тряхнув его. — У миледи есть на это причины. Сколько еще?

— Завтра, — сказал Чи. Сердце билось как сумасшедшее. Легкие горели, воздуха не хватало. — Мы будем там завтра.

— Миледи будет очень благодарна. На самом деле.

— Что еще она хочет от нас? — потерянно спросил он, не веря, что леди сказала такое: наоборот, леди злилась на них с тех пор, как пришлось бежать из того лагеря, и по ее виду было ясно, что все не так, как надо. А теперь Вейни подошел к ним, без приказа леди, по своим причинам, застав их врасплох, и на Чи обрушился страх — беспричинный, потому что сейчас они вообще не могли ехать, ни дальше, ни быстрее, и даже леди на своем железном сером не могла, потому что без них она не нашла бы дорогу.

Но честь — это все, что осталось у человека, когда нет ни клана ни родных, а леди обругала и пристыдила их, даже Брона; он сам впутал брата во все это, а леди обругала его за ошибки, которые он делал и пристыдила Брона за то, что Брон не делал.

— Мы сделаем это, — сказал Вейни. — Чи…

— Да, — сказал он, освободил плечо от руки Вейни и опять принялся за работу.

— Чи, послушай меня. — Вейни положил руку на шею лошади с другой стороны и встал совсем рядом с ним. — У нее одна манера обращения со всеми. И со мной, тоже. Она думает, делает, опять думает, но говорит нам не она, а ее настроение. Это все, что я хотел тебе сказать.

Чи слушал, наливаясь гневом, пока, наконец, холодный усик страха не скользнул ему в сердце. И тогда он вспомнил, что поклялся в верности не просто кел, но ведьме. Он дернул плечами, гнев угас, но родился страх, за ним неуверенность: как должен поступать человек чести в таком положении?

— Она никогда не помнит своего настроения, — продолжал Вейни. — Делай то, что ты должен делать, делай изо всех сил. Когда она поймет, что и как ты сделал, она будет благодарна тебе. И я буду благодарен. Уверяю тебя, она хочет, чтобы я сказал тебе — выведи нас на Дорогу, и, если ты передумал, уйди в сторону, спрячься: а мы встретимся с Гаултом.

— Мант, — сказала Чи. — Мы пойдем в Мант.

— Ты знаешь, что это такое? Ты знаешь, с чем мы собираемся сразиться?

Чи покачал головой. Он не знал и не хотел знать. — Ворота, — сказал он. — Просто ворота, где-то еще.

— Может быть в намного худшем месте.

— Может быть и нет. Для нас — точно нет. — Он схватил Вейни за руку и поволок его в сторону, под деревья, в темноту и ветер. — Вейни, мой брат — он великий человек, он будет им: сам Ичандрен как-то сказал, что никогда не видел молодого человека, который так много обещает.

— Так ты все это делаешь ради него? Для него? Тогда расстанься с нами на дороге.

— Я так не говорил!

— Там ты ничего не сможешь дать нам. И мы ничего не сможет дать тебе. Ты слишком хорошо о нас думаешь. Мы идем сами не знаем куда. И ты охотишься за тем, что не существует.

— Мы не хотим возвращаться и жить как бандиты! Нам не найти другой клан. Мы все делаем для себя — мы — Брон и я. Нам нечего стыдиться.

Какое-то миг Вейни молчал. — Я только стараюсь предостеречь тебя. Ты не может просить у ней слишком много. Я не разрешу тебе.

— Ты — ее любовник.

Глубокий вздох. — Кто я — мои заботы.

— Я имел в виду, что я знаю. И мы точно знаем, что ты ее правая рука. Мы не спорим с тобой. Только не дай ей так говорить с моим братом.

— Миледи будет говорить так, как она захочет — со мной, с Броном, и с тобой! Но я поговорю с ним.

— Сделай, пожалуйста, — сказал Чи. Налетел порыв ветра, он вздрогнул. Получил меньше, чем хотел. Но и так зашел слишком далеко.

Вейни отошел от него. Чи стоял, сжав кулаки, с плащом Брона на плечах, и ждал, пока Вейни не подошел к Брону, который уже встал и стоял рядом с лошадьми, мокрый, без плаща, но по-прежнему упрямый.

Они обменялись парой слов. Недолго поговорили, и, дружески толкнув друг друга плечами, разошлись, и Вейни занялся своими двумя лошадьми, а леди осталась в хижине.

— Я, — сказал Чи Брону, опять подойдя к брату. Он снял плащ и набросил его на плечи Брона. — Пошли внутрь, там нет ветра. Что он тебе сказал?

Брон пожал плечами. — Обыкновенная любезность. Предложил лекарство кел. Я сказал, что у меня есть свое. Не дави на него, Чи.

* * *
Утро принесло с собой туман: было так темно, что Вейни даже не понял, кончилась ли ночь и начался ли день; но он заставил себя поднять болевшие кости, когда света набралось столько, что, по его внутреннему чувству времени, настала его стража. — Отдыхай, — сказал он Моргейн: это была последняя стража — от ночи осталось совсем немного, и Чи с Броном лучше было бы поспать, ведь и они дежурили ночью, поэтому он оставил ей и им еще несколько мгновений сна, а сам нашел их оружие и стал седлать лошадей.

Но Чи быстро вскочил, вышел наружу, в мокрый серый рассвет и подошел к лошадям.

— Я хотел дать вам возможность поспать, — коротко сказал Вейни.

Все они устали и измучены, и в таких условиях люди скорее обижаются на друзей, чем на кого-то совершенно незнакомого. Вот и у него щеки вспыхнули, когда он вспомнил вчерашние слова Чи, и то, что юноша думает, будто что-то знает о его делах.

Илин и его госпожа — он даже не знал, что должен делать, чтобы защитить их честь. Но Чи…

Потому что Чи, будучи Чи, перешел прямо к сути, и он не может бросить ему вызов, ничего не объясняя, как поступил бы с человеком из Эндар-Карша.

Потому чтоЧи, будучи Чи, ничего не понимает, во всяком случае не больше, чем он сам в делах и мыслях этих людей. Брон, похоже, испугался, когда он подошел к нему, чтобы извиниться, и растерялся, если не сказать больше. — Чи не должен был поступать так, — только и сказал он. — Прости его.

А сейчас Брон вышел наружу, прохромал несколько шагов и, чтобы скрыть хромоту, ухватился за один из столбов, поддерживающих хижину.

Вейни сделал вид, что не заметил и не стал предлагать помощь. Больше он не хотел недоразумений. Он накинул на Сиптаха седло и закрепил подпругу.

— Поедим в дороге, — сказал Вейни когда Чи шел мимо; тот кивнул, не сказав ни слова. Возможно, что ему просто не удалось открыть челюсти, сведенные холодом.

Или это реакция человека, чувствующего себя преданным.

Вышла Моргейн, завернувшись в плащ, темной стороной наружу, ее бледное лицо было одного цвета с туманом.

— Сегодня вечером мы будем на Дороге, — спокойно сказала она, беря поводья Сиптаха. — Нет необходимости гнать лошадей.

— Да, — согласился Вейни, благодаря Небеса за то, что хотя бы один из них еще может мыслить здраво.

Они поскакали, держа в руке завтрак: дорожные хлебцы и вода из фляжек, наклоняя головы перед наполненными водой ветвями деревьев, низко висевшими над тропой. Лучи солнце начали пробиваться сквозь туман, воздух немного нагрелся, ветер прекратился. Хоть какие-то удобства.


— Сюда, — сказал Джестрин, направляя свою лошадь вниз, по еле заметной тропинке, не заслуживающей даже названия «тропа», узкая и грязная щель между соснами, отчаянно цеплявшимися за каменистый потрескавшийся склон. Некоторые из людей недовольно заворчали, но Гаулт спокойно поехал следом, потому что Дорога проходила где-то неподалеку, около деревни, прямая голая полоса под холмом со срезанной верхушкой: древние срезали горы, не желая прокладывать Дорогу в обход них; и тем не менее на равнине она резко поворачивала на запад, и никто из ныне живущих кел не знал почему.

Наследники строителей ехали не торопясь, хотя и достаточно быстро, полагаясь на человеческие воспоминания Джестрина-Пиверна и на память Арундена, который помнил и священника и нож Джестрина.

— Клянусь вам, — кричал Арунден после смерти священника, — клянусь чем угодно, я поведу вас! Я вам друг—

— Какой наглый Человек, — сказал Джестрин и засмеялся, как это делал Пиверн, человеческим гортанным смехом. — Ты мне не друг, ни до, ни после того, как я стал человеком; и Бог знает, что никогда не был и другом Гаулта…

Джестрин говорил как люди: манерно, неестественно, клялся и даже ругался человеческими проклятиями. От Пиверна остались только искорки в его глазах — над шрамом от меча, который уродовал когда-то прекрасную щеку. Но и шрам не портил его внешности. Рядом с ним Арунден казался грубым нескладным животным; а ум бывшего лорда вполне соответствовал его внешности.

— За каждое препятствие на пути, — сказал тогда Джестрин, — ты потеряешь палец; и я советую тебе, расскажи мне о том, где находятся твои стражники, вспомни все пароли и условные знаки, иначе, милорд Арунден, ты узнаешь, что такое настоящая боль.

На пути было три засады. Арунден засопел, заныл и принялся громко кричать, что они презирают его, не доверяют ему и не дают ему помочь им.

Но блеск ножа Джестрина остановил этот словесный понос.

— Или ты служишь нам, — сказал Гаулт, — или нет. Решай сейчас. Мы можем обойтись без тебя.

— Милорд, — сказал Арунден.

Поэтому и сейчас они ехали медленно, с натянутыми луками и стрелами наготове.

Джестрин негромко свистнул, со склона послышался ответный свист.

Лошади спускались вниз маленькими ровными шагами, и скоро добрались до места, где тропа расширилась. Там их ждал человек, чьи глаза расширились от изумления за мгновение до того, как стрела Гаулта вонзилась в него. Возможно он поразился увидев Джестрина, вернувшего к жизни из мертвых. А возможно увидев самого Арундена, своего лорда, скачущего рядом с Гаултом, который правил всем югом еще шесть лет назад: по внешности Человек, и вооружен как Человек, он и Джестрин, Киверин и Пиверн — два лучника, два смертельно опасных лучника из Мантского Союза Воинов.

Джестрин улыбнулся, легкой приятной улыбкой, какой даже Джестрин-Человек мог улыбаться, улыбнулся Арундену, который сидел на лошади, потрясенный до глубины души.

— Вперед, — сказал Гаулт и махнул рукой ехавшим за ним воинам.

И они поехали вперед, приближаясь к лагерю людей, помойки которого воняли на лиги вокруг. Именно гарнизон этого лагеря охранял дорогу; предстояло опасное дело. — Мы должны напасть на них, — сказал Джестрин, — и здесь выйти на Дорогу: это самый быстрый путь.

Если, подумал Гаулт, они не увязнут в осаде; но Джестрин обещал что нет: Арунден отзовет с позиций всех лучников.

Гаулт, за спиной Джестрина, выбрал три стрелы: он не поехал на чалом, которого все слишком хорошо знали, но пересел на гнедого. Остальная колонна догнала их на этой более ровной местности и рассыпалась по сторонам, как только среди сосен появились очертания жалких хижин. В небо с поляны легким туманом поднимался серый дым, люди занимались своими домашними делами, ткали одежду и мололи зерно, выменянное или украденное со складов самого Гаулта.

И вообще почему люди должны поднимать тревогу при виде трех людей, скачущих через их лагерь, хотя бы даже с луками наготове, ведь эти всадники проскакали мимо постовых.

Если их что-то и встревожило, то только вид лорда Арундена, скакавшего впереди и громко приказавшего всем собраться в центре деревни.

Но когда остальные двое подняли луки, натянули их и стрелы полетели в тех, кто подчинился, вот тут раздались громкие крики и люди бросились на двух одиноких всадников.

И тогда из кустов вокруг лагеря появились остальные воины Гаулта, стрелы полетели во всех направлениях, не щадя ни кого.

Арунден, к сожалению, замешкался, и случайная стрела сшибла его с лошади.

Сопротивления почти не было. Люди разбежались по кустам, спасая свою жизнь. — Не преследовать! — приказал Гаулт своим воинам. — У нас нет времени.

Когда на поляне все стихло, Гаулт опять поменял лошадь и поскакал туда, куда звал его Джестрин; там небольшая долина, в которой располагалась деревня, резко обрывалась вниз, и стала видна Дорога, цепочка белых камней, бегущая в бесконечность между покрытыми травой верхушками сглаженных холмов.

Джестрин повел их вниз с вершины холма по тропинке, хранившей следы человеческих ног, выступавшие голые корни сосен образовывали что-то вроде ступенек на грязном обрыве, обеспечивая лошадям более надежный спуск на пути вниз, на равнину.

Теперь бояться надо не стрел. А только тех, кого они преследуют.

И все-таки он не мог понять, почему они зажгли его лес и защищают людей. Почему, если они враги, не напали на Морунд? Почему, если друзья, не приехали к нему в гости? Женщина, которую покойный Арунден так многословно описал, конечно не была никакой полукровкой, а в высоком Человеке, ехавшем вместе с ней, безусловно скрывалось сознание какого-нибудь кел-лорда; а если они к тому же враги Манта, вышедшие из ворот во время экспериментов Скаррина, то их с почетом приняли бы в Морунде.

Вместо этого они взяли одного, а потом и второго из бывших людей Ичандрена, которые стали их советниками: Арунден успел рассказать и об этом, помимо всего прочего. Но самым удивительным было то, что один из них Чи ап Кантори: бледноволосый волчонок обманул даже волков Врат Морунда и прожил намного дольше, чем ему полагалось; потомки Кантори были дерзки и отважны, как и их отец, отважны насколько, насколько может быть отважным человек — и, вполне возможно, незнакомцы принесли его в жертву у ворот Морунда.

Но то, что вторым стал Брон ап Кантори, причиняло Гаулту-Киверину настоящую боль: за последние два года Брон не раз похищал слуг Гаулта и трижды руководил налетами на его склады. Он-то думал, что о нем позаботились на ручье Гиллина, как и о других мятежниках Ичандрена.

Брон никак не мог быть кел, потому никогда не был рядом ни с какими воротами; и поэтому Чи, скорее всего, тоже не был. Люди могут сколько угодно подозревать Брона или Чи — но он, Киверин, всегда видит правду. Нет, они оба люди.

И что же это такое, когда кел якшаются с людьми, непонятно с какой целью, не обращая внимания на законную власть?

Вот почему он, Гаулт-Киверин, отправился в этот длительный рейд; вот почему мысли, одна другой хуже, мелькали в его сознании, внушая все большую и большую неопределенность: должен ли он попытаться найти общую почву с этими чужаками, скорее всего врагами Манта, или надо напасть, ударить и убить, а потом надеяться на награду за спасение Скаррина.

А это, подумал он, не должно занять слишком много времени, ровно столько, сколько нужно, чтобы подготовить его убийство. Скаррин мог пренебрегать ссыльным Кивериным. Гаултом героем юга — нет.

Вслед за Джестриным он достиг широкой пустой Дороги, чалый легко догнал гнедого Джестрина, хотя обе лошади устали.

— Мы схватим их, — сказал Джестрин. — Время еще есть.

Теджос, вот о чем, без сомнения, думал Джестрин; там и только там. Туда идут враги, и там мы найдем их, а они — нас.


Тропинка, освещенная последними лучами солнца ныряла вниз, в полумрак, который был еще глубже под огромными деревьями, нависавшими над ней. — Уже близко, — заверил Брон, когда Моргейн спросила его. В полусвете лицо Брона казалось очень бледным, на нем блестели капли пота. Чи время от времени озабоченно глядел на него, но Брон не просил леди сделать передышку; и сам Чи тоже, хотя, судя по сгорбленной спине Брона, боль не отпускала, его руки вцепились в луку седла, при каждом толчке при спуске он болезненно содрогался: наверно рана на ноге открылась и Вейни мог только сочувствовать адским мукам, которые терпел Брон при езде по такой ужасной дороге.

Но, внезапно, они выехали на ровное место, проехали еще немного и лес начал редеть, вот и опушка: перед ними лежала бескрайняя равнина, покрытая травой, по которой были разбросаны зеленые холмы, как две капли воды похожие на своих южных соседей.

Под ясным угасающим небом по покрытой лужами земле отчетливо виднелась цепочка белых камней — след Дороги; и, если посмотреть вперед, даже в сумерках была видна прямая линия, бегущая к горизонту: древние строители срезали холмы, чтобы не допустить ни единого поворота.

Лошади, усталые до изнеможения, все-таки прибавили шаг, очутившись на равнине, и они поехали группами: двое впереди, Брон и Чи, двое сзади — он сам и Моргейн, слева закат, а впереди холмы, холмы и Дорога.

— Скоро мы будем там, — сказал Брон, на мгновение натянув поводья и поравнявшись с ними. — Миледи, мы будем там очень скоро.

— Теджос стоит прямо на дороге, — спросил Моргейн, — не так ли?

— Да, — сказал Брон.

— Тогда мы сможем сами найти его. Прислушайся к моему совету — езжайте обратно, оба.

— Нет, миледи, — твердо сказал Брон.

— Я предупредила тебя. — Она задвигалась в седле. — Это все, что я могу сделать.

— Я знаю о Дороге, — сказал Брон. — Я никогда не был здесь, но мне не раз говорили о ней и о тех местах, куда она ведет. Кое-что я знаю и о лорде в Манте. Я готов продать мои знания. Леди—

— Так далеко, как ты захочешь, — после минутного молчания тяжело сказала Моргейн. — Так далеко, как ты сможешь. Я сдержу свое слово.

Чи тоже подъехал к ним. А потом они молчали, скакали и молчали.

Глаза Чи постоянно искали Вейни, хотя он ничего не просил; но Вейни только пожимал плечами и отворачивался, не обещая помощи или, даже, доброго слова.

Моргейн ударила пятками в бока Сиптаха и ускакала вперед.

— Так она понимает доброту, — сказал Вейни, задержавшись на мгновение дольше рядом с ним, и натянув поводья Эрхин, которая уже рванулась вслед за Сиптахом. Потом он опять отпустил поводья. — Вот и все.

Чи что-то пробурчал. Вейни опять натянул поводья и взглянул назад, за спину Чи, на какой-то предмет, смутно видимый на горизонте, несмотря на сумерки. Еще мгновение назад его не было. На первый взгляд камень или дерево.

Вот только он двигался. И исчез за горизонтом.

Чи и Брон повернулись в седле, внимательно вгляделись в темноту, но не сказали ни слова. — Бог в Небесах, — прошептал Вейни, повернулся и поскакал к Моргейн. — Лио, — сказал он, когда она полуобернулась к нему. — Они сзади. По меньшей мере один — на Дороге.

Она взглянула и придержала Сиптаха. — Мы сами выбираем себе дороги, — негромко сказала она и подождала, пока Чи с Броном нагонят их.

Потом отстегнула кольцо на ножнах Подменыша и положила меч поперек седла.

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

— Я не вижу их, — сказал Вейни. Напрягая глаза он всмотрелся в сгустившуюся тьму, удерживая Эрхин рядом с большим серым жеребцом Моргейн, кобыла нервничала и била копытом по земле. — Мы потеряли их из вида.

— Придут, — сказала Моргейн, Брон вытащил свой меч, а безоружный Чи ждал, ругая свой нож.

— Их лошади устали не меньше наших, — заметил Брон.

— Да, — сказала Моргейн, — может быть.

— Это сумасшествие, — крикнул Брон. — Они в тех лесах. Мы можем расправиться с ними.

— Да, можем, — сказала Моргейн, — а может быть и нет. Убери меч.

— Миледи—

— Делай как я сказала, Брон. Убери меч.

— Миледи, ради наших жизней — выслушайте меня. Вейни…

— Никогда не скачи справа от миледи, — тихо сказал Вейни. Он мучительно почувствовал, что сердце превратилось в камень, мертвый и нечувствительный. Вейни отстегнул свой собственный меч и тоже положил поперек седла: знак готовности к переговорам, настороженного перемирия, когда встречаются Люди, не уверенные друг в друге; впрочем он не был уверен, что в этом мире принято так поступать.

— Вейни, — запротестовал Чи, подъезжая поближе, — ради Бога…

— Делай! — Он хлестнул мечом в ножнах по груди Чи и остановил его рядом с плечом.

Пылая от гнева он смотрел на Чи; но на этот раз меч был в ножнах; но на этот раз он должен был сдерживать себя, дрожащий меч едва не касался плеча Чи. — Никто из них не останется не останется в живых, если дело дойдет до схватки. Ты понял меня? Ни невинный, ни самый чистый. Мы не можем дать им войти в ворота. Мы не можем дать им убежать, ни одному из них. Мы точно знаем, чего хотим, их лучники бесполезны и ни один из них не может убежать. Этого тебе достаточно?

Даже в полумраке было видно, что лицо Чи окаменело, глаза расширились. Брон застыл на месте. Вейни отвел меч и положил его поперек седла, бросив второй взгляд на одного и другого брата.

— Темнота поможет нам, — спокойно сказала Моргейн. Вейни не видел ее лицо. И вообще не хотел ничего видеть. Но, внутренним зрением, он видел мальчика, глядящего на него от грязной дороги так, как если бы увидел саму смерть. А еще он видел ночь, освещенную факелами ужасную комнату в Ра-Моридже, и лицо брата, белое и спокойное.

Придя в себя, Вейни сосредоточился на равнине перед собой и обшарил взглядом холмы кругом, прикидывая, могут ли за ними находится всадники, готовые ударить с флангов, и нет ли лучников на вершине ближайшего к ним.

— Я слышу их, — сказала Моргейн, и мгновением позже он тоже услышал: лошади, скачут по дороге, достаточно быстро. Их собственные тяжело дышали, постепенно успокаиваясь, и бока Эрхин, которые он ощущал ногами, раздувались уже не так сильно. Самая простая стратегия в их положении: враг решил загнать своих лошадей, настигнув их на вершине холма; а они подождут здесь и дадут отдохнуть, себе и животным.

Через гребень холма перевалил совсем небольшой отряд, скорее банда, не больше двадцати человек. Где же остальные? На мгновение Вейни охватила волна холодного страха. Потом на верхушках холмов появились остальные: сорок, восемьдесят, сто и больше всадников спускались со склонов по обеим сторонам дороги.

Зазвенела сталь, Брон вынул меч.

— Нет, — холодно сказала Моргейн. — Ждать. Вы оба держитесь слева от Вейни. Не делать ничего, пока я не скажу вам. Мои запасы терпения и доброты на сегодня исчерпаны. Вейни…, — внезапно она перешла на язык Карша. — Не пытайся пользоваться камнем. Лови!

Он потянулся было за луком, но она бросила ему Подменыш. Он подхватил меч в ножнах одной рукой, испытав прилив холодного страха: она бросила это проклятое оружие ему, и он его держит — и знает, как им пользоваться. Но достаточно посмотреть на неравенство в силах и станет ясно почему.

— Чи! — крикнул он и, несмотря на знакомый страх, сковавший суставы, точно так же ловко бросил свой эрхендимский меч Чи, который аккуратно поймал его.

Он задышал чаще, надеясь, что никто, а самое главное Моргейн, этого не увидит. Все та же слабость, постоянно преследующая его, которая заставляет ладони покрываться потом, как только в них оказываются рукоятка Подменыша и серые ножны; а сердце стучит так, как будто хочет сломать ребра и выскочить наружу.

Небеса спаси нас, подумал он, когда линия всадников начала расширятся, окружая их.

Моргейн, находившая сзади, подала сигнал. Он натянул поводья, и отъехал немного назад, выстроившись в один ряд с Броном и Чи, на равном расстоянии друг от друга. Хилая линия, ничего не скажешь.

Всадники в центре тоже натянули поводья, останавливаясь. По большей части кел. Остальные продолжали двигаться, охватывая их четверку полукольцом. Лио, подумал он, ради любви Небес уведи нас отсюда, назад, вперед, все равно куда!

Моргейн подняла руку к их центру, где было больше всего кел. — Стой, — крикнул один из всадников, человек, и мгновенно все остановились, только лошади шумно дышали и били копытами, а на вооруженных всадниках скрипела кожа и звякали доспехи.

Моргейн не опустила руку, которая по-прежнему смотрела в центр рядов кел.

— Миледи, — сказал ей человек, лицо человека, голос человека.

— Гаулт, — проскрипел голос Чи. — Это Гаулт, на чалом. Человек рядом с ним — Джестрин ап Десини, он был одним из людей Ичандрена.

— Милорд Гаулт, — крикнула Моргейн в ответ. — Мы так далеко от вашего дома. Что такого мы должны сказать один другому, почему вы последовали за мной?

— Мы можем обсудить, зачем вы приехали ко мне. — Гаулт заставил чалого сделать несколько шагов вперед и опять натянул поводья. — Вы выбрали себе странных союзников, миледи. Бандиты. Бунтовщики. Я осудил их, а вы — вы освободили от справедливого наказания. Вы сожгли мою землю и убили моих людей. Неужели вы считаете, что это дружелюбный поступок?

— Я редко практикую справедливость. Обычно сразу убиваю. И не использую красивых слов, милорд Гаулт.

— А что вы держите в руке? — Огромный чалый Гаулта дернулся вперед, но всадник сдержал его и заставил вернуться назад.

— Это то, что заставит вас быть осторожным, милорд. Справедлизатор. Мне сообщили, что вы общаетесь с моими врагами.

— А может быть вас обманули? — Гаулт опять заставил лошадь сделать несколько шагов в другом направлении, медленные, рассеивающие внимания движения в сгущающихся сумерках, но рука Моргейн постоянно следовала за ним.

— Это ваша смерть, милорд. И мое терпение уменьшается с каждым вашим шагом. Вы хотите узнать какой из них станет последним?

Еще три шага. — Он тянет время, — пробормотал Вейни, не переставая изучать холмы вокруг. — Тут есть что-то еще и он ждет темноты.

— Миледи, — опять начал Гаулт. — У нас с вами есть темы для разговора, и быть может больше, чем вы думаете. У нас с вами есть много общего, и быть может больше, чем вы думаете. — Голос Гаулта стал мягче, он опять сдержал своего жеребца. — Поэтому я думаю, что должен иметь дело с вами, а не с джентльменом слева от вас.

— Со мной, — сказала она. — Не сомневайтесь.

— Тянет время, — сказал Вейни. — Лио, достаточно. Давай убираться отсюда.

— Он мой товарищ, — сказала Моргейн Гаулту. — Но — вы ничего не знаете обо мне.

— Неужели? — Опять конь рванулся вперед и Гаулт осадил его. — Вы не из Манта. Вас зовут Моргейн. Так говорят люди. А меня зовут Киверин — и еще много как.

— Лио. Кончаем — сейчас! Не слушай этого гада.

— Вы здесь чужая, — продолжал Гаулт. — Странница, вышедшая из ворот. Вы видите, что я не лгу. Вы угрожаете Манту. А сейчас вы собираетесь убить меня и всех моих людей, иначе я окажусь в Теджосе. Вы считаете, что у вас нет другого выхода. Но вот я здесь, пришел, чтобы поговорить с вами, а ведь мог остаться в Морунде, в полной безопасности — или, узнав, кто вы такая, поехать на юг, к воротам Морунда. Я не сделал ни то, ни другое. Чтобы найти вас я рискнул моей жизнь и благосклонностью моего лорда. Неужели вы действительно считаете меня врагом?

— Не верьте ему, — сказал Брон. — Миледи, не слушайте его!

Гаулт протянул руку, достал меч, висевший на боку коня и бросил его на землю. — Вот, быть может это уменьшит ваши подозрения?

— Отзовите ваших людей, — сказала Моргейн.

Гаулт заколебался, видимо не зная, что делать, потом поднял руку к потемневшему небу.

Черная движущая изгородь появилась на верхушке восточного холма.

— Всадники слева! — крикнул Вейни и вырвал Подменыш из ножен.

Воздух застыл и Эрхин вздрогнула под ним, когда меч освободился, лезвие засветилось опаловым огнем, который разгорался все ярче и ярче, пока сияние не добралось до освободившегося кончика, осветив ножны и его самого.

А потом темнота, более темная чем ночь, образовалась на конце Подменыша, и начала всасывать в себя воздух. Ветер закричал и завыл, в панике закричали люди, темные линии всадников перемешались, начался хаос, некоторые бросились вперед, чтобы встретиться с ним, другие повернулись, пытаясь убежать.

«Ворота!», закричало множество голосов в рядах врагов, «Ворота!» — и это действительно были ворота, ведущие в сам Ад. Он махнул мечом, и лошадь с всадником влетели в ревущую темноту, крича от ужаса. Другие натыкались друг на друга, пытаясь убежать от атаки, а он безжалостно направлял меч на одного за другим, потому что остановиться было невозможно, ни малейшей слабости — меч всасывал в себя материю, опять и опять, кричащие от ужаса живые люди летели прямо в Ад и холод…

— еще один, и еще и еще, пока Эрхин не прорезала огромную неровную дыру в рядах атакующих, которые топтали друг друга, пытаясь убежать от нее.

— Лучники, — услышал он крик. Надо позаботиться о госпоже и товарищах. Он осадил Эрхин и направил кусок ада, который держал в руках, так, чтобы защитить себя — ветер подхватил стрелы и вихрь всосал их в себя, но он не знал, защитил ли он таким образом госпожу, потому что искал и не мог найти ее в неестественном свете и слепящем ветре.

— Лио, — в отчаянии крикнул он, продолжая сражаться, когда какой-то всадник бросился на него. Сила ворот вынеслась из меча, рука и плечо содрогнулись, он оглох от собственного крика: дьявольский свет слепил глаза, люди и кони исчезали в нем, пока он вообще не перестал что-нибудь видеть.

— Лио!

— Вейни! — услышал он, повернул Эрхин, ударил ее пятками, заставив поскакать на слабый звук; кобыла спотыкалась, почти ничего не видя.

Еще один всадник бросился на него. Он махнул мечом и в его жутком свете увидел перекошенное ужасом лицо и открытый в крике рот.

— Брон! — крикнул он, направив меч в сторону так резко, что Эрхин пошатнулась и едва не упала.

Поздно! Брон исчез, его лошадь скакала без всадника.

Он заставил Эрхин повернуться и увидел Моргейн, серебряную и черную, глаза Сиптаха дико сверкали в опаловом свете.

— За мной! — приказала она, отпустила поводья и поскакала по дороге в ночь.

Времени думать не было, он машинально подчинился. Ударив Эрхин пятками в бока, он поскакал следом, держалась справа и сзади, чтобы защитить Моргейн от неведомых опасностей, которых не мог видеть из-за шока в душе и слез в глазах. Были ли враги сзади, он не знал. Но в правой руке он по-прежнему держал обнаженный Подменыш, защищая их обоих: ревущий ветер всосал бы любую стрелу.

Вверх по крутому склону, пока лошади не оказались на мокрой траве, Сиптах обернулся и Эрхин, спотыкаясь, поскакала медленнее, на ее удилах повисла пена.

— Ножны, — крикнула Моргейн, — сунь меч в ножны!

Ножны висели на своем месте на боку; наверно он машинально повесил их туда прежде, чем потерял себя, он не помнил. Дрожащей левой рукой он схватил их, потом повернул закостеневшее и стреляющее огнем правое запястье так, чтобы кончик меча уставился в отверстие ножен, единственной вещи, которая могла сдержать огонь Подменыша.

Внезапно отверстие показалось слишком маленьким, и он испугался, что не сможет успокоиться и попасть в него трясущейся, непослушной рукой. Он задрожал всем телом.

— Ну же! — с тревогой крикнула Моргейн.

И он сделал. Кончик меча отправился домой, огонь стал гаснуть и умер, мгновенно стало темно, а сам он полностью ослеп. Правая рука болела, от кончиков пальцев до позвоночника. Сил не осталось, он не чувствовал под собой ног. — Я убил Брона, — сказал он, как только нашел свой голос, достаточно спокойно. — Где Чи?

— Не знаю, — твердо ответила Моргейн, заставляя Сиптаха подойти ближе. В ее голосе прозвучала сталь. Более мягкого он мог бы не вынести. — Мы не сумели расправится со всеми. Некоторые сбежали. Не знаю кто и сколько.

— Прости. — Горло сжало, воздуха почти не было. — Я…

— Мы рядом с Теджосом. И я думаю, что Мант не сумеет отличить этот огонь ворот от другого. Час у нас есть, по меньшей мере. — Она повернула Сиптаха к склону и поехала вперед, Эрхин, оцепенелая и почти ничего не видящая, пошла за жеребцом, сама.

— Мы совсем близко от ворот, — услышал Вейни. — Проклятье, слишком близко. В нескольких минутах езды. Я не должна была давать его тебе.

— Брон мертв, — повторил Вейни, смутно надеясь, что она не поняла его. Он должен был сказать это во второй раз. Ткань реальности утончилась и опасно натянулась вокруг него, и то, что он сделал, наполовину находится в этом мире, а наполовину совсем в другом, никак не связанном с этим. То, что Было, нельзя исправить, зашить порванную реальность, и, если он не выскажется, миры одолеют его. — Быть может и Чи погиб вместе с ним. Боже мой, Боже мой!

Он заплакал, слезы сочились из глаз, рыдания едва не сбросили его с седла.

— Ты ранен? — резко спросила Моргейн, перехватывая поводья Эрхин. Они остановились. — Ты ранен?

— Нет, — сказал он через рыдания. — Нет. — Жесткие волосы хвоста коснулись его ноги, и он смутно почувствовал, как Моргейн слегка сжала его закрытое броней плечо. Он не один, но одинок, наедине с горем, наполовину оглушенный ветром и ослепленный опаловым светом, который, как красная полоса, все еще мечется перед глазами. Он тонет в этом, не может дышать, и все-таки говорит «Нет, не ранен», когда в следующий раз удается вздохнуть, потому что у нее нет времени на дураков и слабаков, которые убивают друзей и не могут собрать разлетевшееся на куски сознание. Он заставил себя приподняться в седле и ухватиться за поводья.

— Дай мне меч, — сказала она, отчетливо выговаривая каждое слово. — Дай мне его!

Вейни сумел перехватить поводья помертвевшей правой рукой, а левой передал ей Подменыш.

— Ярче, — вспомнил он, довольный уже тем, что, несмотря на полный хаос внутри, сумел хоть что-то вспомнить. Он поднял левую руку и вытянул ее на северо-восток, как раз туда, куда бежала дорога. — Там. Там ворота Теджоса.

Моргейн посмотрела в том направлении, пристегнула меч к поясу и они опять поскакали по Дороге так быстро, как только могли скакать лошади. В правой руке билась боль, и в полуобморочном состоянии он даже не мог понять, билась ли она в такт шагам лошадей или ударам его сердца. Он отчаянно пытался побольше шевелить пальцами, не сомневаясь, что скоро опять придется сражаться. Не забывал поглядывать и на темные гребни холмов, расплывавшихся перед глазами.

— Сила ворот, — внезапно сказала Моргейн. — Мы очень близко, Вейни. Ты чувствуешь ее?

— Да, — прошептал он. — Да, лио. — Она просачивалась под броню, закручивалась вокруг нервов и сухожилий, ползла по черепу, мешала смотреть и думать. Они совсем близко к этой штуке. И, скорее всего, там их ждет засада.

Мы потеряли все, что у нас было, подумал он, все, ради чего она так долго страдала — потеряли из-за одного дурака, который направил меч не туда. Я должен был убрать его в ножны, когда все пошло вразброд. Я должен был поскакать назад. Я должен был…

… должен был — знать, по кому ударил…

О мой Бог, но это могло случиться и с ней.

— Вейни!

Вейни пришел в себя: еще немного, и он упал бы с Эрхин. Он посильнее ухватился за луку седла и почувствовал, как тело Сиптаха ударило его по правой ноге. Моргейн держала его за ремни брони, хотя сейчас он уже мог сам сидеть прямо.

— Ты можешь удержаться в седле? Или мне подержать поводья?

— Я себя чувствую достаточно хорошо, — сумел прошептать Вейни, и взял поводья левой рукой, оставив оцепеневшую правую между собой и лукой седла. Хоть что-то он сумел сделать правильно в эту проклятую ночь: расположиться на спине Эрхин так, чтобы не падать и не создавать своей госпоже дополнительные трудности.

Сиптах пошел вперед, ведя за собой кобылу, и та ускорила шаг, страясь не стараясь.

Куда мы идем?, спросил он сам себя. Боится ли она врагов? Или мы должны идти прямо к воротам и там сражаться?


Все зубы уже болели от излучения ворот, в каждый сустав правой руки вонзился острый нож, боль поползла по груди и ушла внутрь. Как он хотел потерять сознание и немного отдохнуть, а не сражаться с ней во имя долга. Боль добралась до спины, потом до головы и застучала под черепом в такт с шагами кобылы, каждый удар грозил выбросить его из седла.

Держись, повторял он себе, выгнав все мысли, сползая и опять выпрямляясь в седле, держись, держись, держись…


Чалый жеребец остановился там, где была битва, и Гаулт, неловко держась за стремя и сбрую, мучительно медленно спустился на землю и встал посреди поля. Все болело. Он не знал, какое оружие попало в него, но оно прожгло левую руку и вышло через спину. Здесь битва началась и закончилась, все его люди в ужасе бежали от страшного меча-ворот, и здесь должны были остаться трупы.

Здесь он ухитрился не свалиться с чалого, и, когда началось убийство, сумел сбежать, верхом — когда высвобождается сила ворот, любой нормальный человек — или кел — должен как можно скорее бежать с поля боя.

Многие из тех, кто выжил, опять собрались вокруг него — как кел, так и дрожащие от ужаса люди — больше всего из того отряда, который он послал в обход, еще до того, как они напали на лагерь Арундена. Дезертиры сбежали, остальные здесь: они догнали его, когда он собирал остатки своего разгромленного отряда.

Они пошли по полю, проверяя трупы, которых здесь, где прошел красный огонь, было много, слишком много. Проклятая женщина орудовала тем, что он, по ошибке, принял за самое страшное оружие, которым владела эта парочка.

Да, вот здесь огонь коснулся и его. Он бродил среди остывших тел и наконец нашел кого-то живого, который хрипло пробормотал его имя. — Ритис! — позвал Гаулт, — Твой кузен! — и Ритис прекратил свои бесполезные поиски и торопливо подошел, один из немногих счастливчиков.

Но Гаулт по всему полю боя искал Джестрина, и в конце концов нашел — весельчака и умницу Пиверна, который на этот раз отмочил совсем не смешную шутку, бросившись вместе с лошадью между Гаултом и убивающим огнем.

— Пиверн, — печально сказал Гаулт-Киверин, на всякий случай проверяя, бьется ли сердце, но заранее зная, что нет; ночной холодный ветер уже остудил лицо Джестрина. — Пиверн! — закричал он, так его звали в детстве, когда они еще детьми дружили в Манте, так его звали потом, когда вместе сражались за Сюзерена, и потом, когда интриговали против него при дворе. — Пиверн!

Он порывисто прижал Пиверна к груди, но это был только холодный человеческий труп, занятое тело, которое Пиверну пришлось носить, но которое он никогда не любил.

И это была окончательная смерть, невосстановимая: ни ворота Теджоса, ни никакие другие не могли спасти его жизнь, потому что жизнь ушла; Гаулт с удовольствием принес бы в жертву одного из своих людей, чтобы передать его тело Пиверну — да что там, ради самого близкого и самого дорогого друга он отдал бы любого кел, но увы…

И такова была связь между ними, что он пошел бы и на то, на что мало кто осмеливался: войти в ворота вместе с умирающим другом, рискуя рассудком, потерей памяти, самой жизнью.

Так он любил Пиверна.

Но больше любить было некого. Холодное тело, которое Пиверн отнял у предыдущего владельца, и никакого пути к восстановлению.

Все, оставшиеся в живых, собрались вокруг него и молча смотрели, как он стоял на коленях и плакал. Никто не осмелился сказать ни слова. Наконец он дал телу упасть и встал.

— Ворота Теджоса, — сказал он. — Мы идем за ними!

Без сомнения некоторые из них сбежали бы без оглядки, если бы могли. Он знал, что некоторые из них напуганы до смерти, и вообще трусы по природе, но ни человек ни кел не мог спрятаться от него на юге — а теперь они узнали, что он жив.

— Двое скачут в Мант, — сказал он, когда они опять сели на коней. — Остальные вместе со мной за чужаками. Мы возьмем их. Я возьму их, его и ее, и они пожалеют, что вообще родились.


— Лучше? — спросила Моргейн, и Вейни, сидевший на земле опираясь спиной на стоячий камень, откинул голову на твердую поверхность, глубоко вздохнул и, не открывая глаз, кивнул. Он почти не помнил, как они оказались здесь. Он знал, что должен усидеть в седле, но все тело ныло, наполненное такой болью, что рассудок никак не мог поверить, что может болеть так сильно и так долго. Время сжалось, и он не знал, сколько лиг проехал до того момента, когда почти упал. Зато ворота Теджоса остались далеко позади.

Действие силы ворот прекратилось, и он чувствовал себя опустошенным и выпотрошенным, как сухая рыба.

Лошади, которые уже успели слегка придти в себя и начали с интересом поглядывать на траву под ногами, сейчас жадно пили из маленького ручейка. Их ноги были протерты. Он сделал это для Эрхин, а Моргейн поухаживала за серым из Бейна. Пускай сердце обливается кровью, но он родился всадником и должен был сделать это для храброй кобылы после тех многих лиг, которые она пробежала, а Моргейн — кем бы она ни была — для своего серого.

Сейчас она сидела, опираясь спиной на другой камень, лицом к нему — самые обычные камни, лишенные силы, отмечающие дорогу. Одно колено опиралось на меч, который он хотел бы никогда не видеть, и тяжесть которого еще помнил: не сбалансированный, как обычный, ледяное лезвие, по ножнам бегут руны — тайны ворот, как-то сказала она ему, чтобы владелец не забыл. Она научила его понимать их, хотя бастард лорда из Эндар-Карша не должен был уметь читать или писать — он знал для чего, и, с отвращением, выучился, но не больше, чем было необходимо.

Во всяком случае эти руны он мог читать. И они горели в душе как свет в ее глазах.

— Воды? — спросила она.

Он выпил из фляжки, которую она дала ему, держа ее обеими руками и напрягаясь, чтобы ни левая ни правая не тряслись. Боль еще не ушла, но уже утихла, и только душу жгло воспоминание о живом клинке в правой руке. Он отдал фляжку, глубоко вздохнул и поглядел вокруг: сглаженные холмы, камни и дорога, бледная в свете звезд.

— Мы могли бы пройти через Теджос, — прошептал он.

— Ты не мог, — ответила она.

Правда, горькая правда. Иначе он оставил бы ее одну в этом мире, а сам упал — и только Небеса знают куда, и как долго огонь бежал бы в этих костях, если бы он остался под влиянием ворот.

Влияние меча, случайное, как бросок костей, искажало все, а его силу должны были почувствовать в Манте, если тамошние лорды настороже; хотя, конечно, и они могли ошибиться, решив, что это обычное — О Небо! — обычное использование ворот, и тогда Мант не будет делать нечего, пока посланцы Гаулта не пройдут через ворота Теджоса и не расскажут Манту обо всем — а уж в этом сомневаться не приходиться.

Поэтому они убежали. Поэтому они ехали с такой скоростью, как только могли и сколько могли, пока не оказались здесь.

В животе зашевелился холодный комок страха. Трус, он часто слышал это от братьев, отца, и вообще от многих людей в Ра-Моридже. «Ты слишком много думаешь», говорил ему брат. Он никогда не был такими как они. Во всех отношениях.

Если человек думает — если человек разрешает себе задуматься — о прошлом или будущем—

— Это не первый друг, которого забрал меч, — неожиданно сказала Моргейн. — Вейни, ты ни в чем не виноват.

— Я знаю, — сказал он, и мысленно увидел юношу-арфиста из Ра-Мориджа, который бросился между мечом в ее руке и своими родственниками — он думал, что станет героем, а попал в Ад, потому что Моргейн не успела отвести меч.

— Они скакали справа от тебя, — сказала она, — хотя ты их предупреждал.

Да, неплохое извинение, и, конечно, она сама защищается им от упреков совести: единственное и лучшее, которое она смогла придумать. Ему стало больно, когда он понял, чего ей стоило признаться в этом. И не возразишь, потому что действительно все знали, или думали, что знали…

— и арфист знал о мече: а кто в Моридже не знал?

Но Брон — Брон не знал, и даже не догадывался, насколько близка опасность. Они никогда не говорили ему.

Вейни закрыл глаза и изо всех сил сжал веки, как если бы хотел стереть из памяти перекошенное ужасом лицо, горевшее под ними. Хоть бы вернулось солнце и закончилась эта кошмарная ночь, когда все видения оживают перед глазами. Он вспомнил священника, который проклял Чи, проклял Брона, проклял и его самого. Он ничего не сказал об этом Моргейн, потому что испугался. И вот Небеса ответили этому ничтожному человечку, хотя он еще жив, сам не зная почему. Быть может ему суждено кое-что похуже—

Звякнула сбруя, зазвенели удила и кольцо на уздечке: Сиптах поднял голову и, судя по всему, услышал раньше, чем увидел. Жеребец насторожил уши и всмотрелся в темноту, накрывавшую дорогу.

Моргейн мгновенно вскочила, схватила поводья коня и завела его за каменную изгородь: теперь с дороги его не видно.

Вейни тоже встал, шатаясь, и ухватился за поводья, погладил один нос и другой, успокаивая их. — Тихо, тихо, — сказал он на языке Карша, но Сиптах напрягся, дернул передней ногой и вздрогнул.

— Один всадник, — сказала Моргейн, бросив быстрый взгляд из-за края камня.

— Один человек не угроза.

— У многих есть причина гнаться за нами.

— Даже за ворота Теджоса? Один?

Она вытащила свое черное оружие. По дороге ехал мертвый всадник, хотя и не знал об этом. Вейни опять оперся плечом на камень и выглянул из-за него на дорогу.

Всадник ехал на темной лошади. В свете звезд сверкала кольчуга.

Сердце Вейни подпрыгнуло и чуть не сломало ребра. Какое-то мгновение он не мог дышать. — Чи, — сказал он и коснулся руки Моргейн. — Это Чи.

— Оставайся здесь!

Он с недоумением повернул голову — она не убрала свое оружие. — Лио, ради любви Небес…

— Мы не знаем, Чи ли это. Оставайся здесь. Жди.

Он ждал, опершись о камень и тяжело дыша, а неровные удары копыт становились все ближе и ближе.

— Лио, — в ужасе прошептал он, видя, что ее рука поднимается.

Она выстрелила, когда всадник проехал мимо, не заметив их: красная полоса огня пролегла по зеленому лугу. Истощенная лошадь дернулась, едва не упала, всадник осадил ее и повернулся к ним лицом.

Чи соскользнул вниз, держась за луку седла и вцепившись в поводья.

— Чи, — громко сказал Вейни, бросил лошадей и пошел между камнями к дороге.

— Стой! — крикнула Моргейн, и он остановился.

Чи стоял, не пытаясь двигаться, как если бы оцепенел.

— Приведи лошадь сюда, — приказала Моргейн. — И садись.

Чи похромал к ним, ведя за собой лошадь, пока не дошел до первого камня. — Где мой брат? — спросил он. — Куда делся Брон?

Этого вопроса Вейни не ожидал. Он глубоко вдохнул и ничего не сказал.

— Брон мертв, — сказала Моргейн.

— Куда он делся?

— У ворот Подменыша нет выхода, только вход.

Ноги Чи подкосились, он оперся спиной о камень и сполз на землю. Вейни наклонился к нему.

— Чи, пойми, я не мог остановиться. Я не узнал его… Чи?

Чи не пошевелился и не поднял голову. Молчание, долгое и тяжелое, потом Моргейн подошла к Сиптаху и взяла из его седла фляжку.

— Пей, — сказала она, предлагая ее Чи.

Чи поднял голову и взял ее так, как если бы его руки действовали независимо от сознания. Он сорвал пробку и стал пить, медленно, как если бы никогда в жизни не пил, потом опять закупорил фляжку и отдал ей.

— Я боялся, — в отчаянии сказал Вейни, — что вы были там оба. Я почти ничего не видел, Чи.

— Отдохни, — сказала Моргейн, подошла ближе и встала напротив, с Подменышем в руках. — Сейчас мы отдыхаем. А потом возвращайся на свои холмы.

— Нет, — сказал Чи и упрямо тряхнул головой.

— Это приказ. Дальше ты с нами не пойдешь.

Вейни испуганно посмотрел на нее, непроницаемое лицо, освещенное светом звезд, статуя богини войны.

— Лио

— Пойми, он — опасность, — твердо сказала она на языке Карша. — Там, сзади, ворота. Неужели ты забыл?

— У них не было времени!

— Тогда скажи, сколько времени для этого нужно. У них наверняка было много раненых.

— Нет, это Чи! Неужели какой-нибудь кел пришел бы и спросил, куда делся его брат? Неужели кел, только что вышедший из ворот, первым делом спросит о Броне?

— Возможно ты прав. Но есть и еще одна опасность. Кровная месть.

— Месть? Бог в Небесах, лио, неужели ты думаешь, что он хочет отомстить мне? Хотел бы я, чтобы он захотел — чтобы хоть что-нибудь захотел…

— Когда пришел, когда ничего не знал — да. Но сейчас, когда он знает, когда первоначальный шок прошел, он не может не думать о мести. Я не хочу, чтобы он был с нами, за твоей спиной — или моей.

— Ради божественной любви, лио! Я отказываюсь верить в это, и никогда не поверю.

— Мы дали ему возможность, но всему бывает конец. И этот конец — здесь и сейчас. Онуйдет, Вейни.

— Мое мнение?

— Ты, как всегда, волен выбирать.

Вейни в ужасе посмотрел на нее и застыл. Старый ответ. Всегда верный. А здесь, на равнине, около ворот — настоящий ультиматум. И он вынужден подчиниться, иначе ее доверия не вернешь.

— Ты уйдешь, сейчас, — жестко сказала Моргейн Чи.

— Леди—

— Я дарю тебе жизнь. Используй этот момент.

— Но вы взяли жизнь моего брата!

— Да, и пожалели твою. Ты не останешься здесь даже для того, чтобы отдохнуть. Бери свою лошадь и иди. Немедленно.

— Вейни…, — жалостливо сказал Чи.

— Я не могу, — сказал Вейни, заставляя себя произносить каждое слово. — Я не могу, Чи.

На мгновение Чи замолчал. Потом стал тяжело вставать. Вейни протянул ему руку, чтобы помочь, но Чи отбросил ее в сторону, встал и ухватился за поводья коня.

— По меньшей мере, — сказал Вейни Моргейн, — дай ему отдохнуть здесь.

— Нет.

Чи, не глядя на него, сел в седло и исчез в тенях между менгирами.

Он уехал, не сказав ни слова, только несколько раз остервенело ударил плетью истощенного коня. И каждый удар Вейни ощутил на себе.

— Лио, — сказал он Моргейн, не глядя на нее, — я знаю, почему ты так поступила. Я знаю все, что ты можешь сказать. Но, о Матерь Божья, почему мы не могли дать ему отдохнуть, почему не попытались—

— Жалость, — сказала она, — вот что тебя погубит. Я сделала это. И избавила тебя от необходимости. Ради тебя — и ради себя. И я дала ему повод возненавидеть меня. Это мой лучший подарок. И он уже потерял все свое желание присоединиться к нам — прежде, чем оно его убило. Вот так я пожалела его. И — самое лучшее — эта жалость пришла от меня, а не от тебя. Большего я для него — и для тебя — сделать не могла.

Вейни уставился на нее, почти не видя в темноте, на грани между подавленностью и гневом. Она дала волю своему раздражению. Но полностью высказалась и успокоилась. И, возможно, она права. — Да, — сказал он, и резко опустился на землю, решив, что лучше ни о чем не думать, этой ночью, и, возможно, еще многими, многими ночами.

Боль вернулась, на этом раз возникнув где-то за глазами. Он опустил голову на руки и попросил ее уйти из-за глаз, или, если не хочет, из сердца, и унести с собой страх, который леденил желудок. Но боль не послушалась, и от нее не было лекарства, разве только Моргейн, которая знала ее, которая все еще с ним, которая погрузилась в собственное мрачное молчание и которая несла в себе — тут она сказала правду — всю жестокость, на которую он сам был неспособен.


Под светом звезд Дорога простиралась все дальше и дальше, бесконечный ночной кошмар, и Гаулт-Киверин упрямо шел по следу, который они оставили ему. Бок весь промок, рана опять открылась, хотя он тщательно перевязал ее, а аллюр чалого только увеличивал боль.

— Вернитесь назад, милорд, — сказал ему капитан. — Мы продолжим и догоним их. А вы — вы возвращайтесь назад. Мы не можем потерять еще и вас.

Да, правда: в его доме в Морунде слишком много таких, которые жили при дворе и убежали к нему, спасая свою жизнь — и они бояться потерять его, боятся того, кто придет на его место.

Но в конце концов его раны не смертельны, хотя кровь бежит по боку и спине. Он останется жить, что разобраться со всем этим кошмаром, и еще он сказал вслух кое-что, скомпрометировал себя перед свидетелями; оправдаться будет не просто, и только самому: нет, милорд, я никогда не собирался предавать вас. Я только искушал их, чтобы узнать их намерения. Все, что я обещал им, ложь, ложь от начала и до конца.

В Манте придавали огромное значение форме, даже если Сюзерен знал настоящие цели.

А сейчас настоящая, самая главная — месть. И спасение репутации: Гаулт никогда не делал ничего просто так, но всегда с двойной цель; даже, как сейчас, когда речь идет о мести за лучшего друга. Есть много способов добиться одной и той же цели, и месть будет только слаще, если заодно поможет и в чем-либо другом.

Мысли охладили кровь и сформировали цель: никаких договоров с чужаками, он добьется своего без них, сам — и выживет, и уничтожит врагов, своих и Пиверна.

И пару из них своими руками; а покончив с ними, займется Мантом и Скаррином — но здесь грубой силой ничего не сделаешь, понадобятся изощренные интриги. И это цель его рейда.

Внезапно на дороге перед ним что-то появилось: одинокая, быстро приближающаяся тень.

— Что это? — спросил один из его отряда. — Кто это? — потому что позади остался Теджос, где двое гонцов вошли в ворота, неся с собой послание и просьбу о помощи войсками. И это не мог ответ из Манта — не с того направления.

Одинокий всадник приближался, всадник на усталой, шатающейся от изнеможения лошади.

— Лорд Гаулт! — крикнул всадник. — Лорд Гаулт!

Гаулт вонзил шпоры в бока чалого. — Ты кто? — закричал он в ответ.

И получил ответ, когда бледноволосый всадник поскакал прямо к нему, завывая ни как кел, ни как человек.

— Гаулт…

В свете звезд сверкнул меч. Он выхватил свой собственный, и металл зазвенел об металл, когда этот дурак попытался сбить его на землю. В другой руке дурака появился нож. Он прорезал его броню, кончик воткнулся в живот, и Гаулт закричал от неожиданности, когда рукоятка его меча отлетела в сторону и он остался беззащитным, сражаться больше было нечем, а враг воткнул нож до конца прежде, чем его люди могли оказаться рядом и оттащить безумца.

— Милорд, — опять крикнул человек, схватил его обеими руками и поднял из седла, а он схватился руками за живот и глядел сверху вниз на безумца, которого уже схватили и крепко держали его люди.

— Не убивать, — он сумел сказать, а кровь текла между пальцами из раны на животе и по всему телу расползался холод. — Не убивать его.

Человек завыл и бросился к нему, пытаясь, прежде чем его остановили, укусить его, сбить с ног, но его держали крепко.

— Не калечить, — опять приказал Гаулт, а мужчина все еще кричал и рвался, называя его палачом и трусом, и бормотал еще какую-то чушь, которую ослабленный слух Гаулта не воспринимал.

— Я Чи ап Кантори, — наконец проорал человек совершенно отчетливо. — Попробуй снова, Гаулт. Не хочешь ли ты новое тело? Замечательное тело? Я дарю тебе его — мое собственное.

— Да он сумасшедший, — сказал кто-то.

— Что ты хочешь? — спросил Гаулт, восхищенный, несмотря на боль, терзавшую его и холод, тянувшийся к сердцу. — Какова цена — за сотрудничество?

— Месть за брата, — сказал ап Кантори. Его рыдания прекратились, он успокоился. — У нас общий враг. Тебе стоит использовать меня — для мести.

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

Эта вереница всадников была так же наполнена страхом, как и тогда, когда, несколько дней назад, Чи шел с Гаултом и его отрядом — те же самые люди, которые отвезли его к воротам Морунда, но на этот раз он не шел, спотыкаясь на каждом шагу: они разрешили ему ехать, хотя и связали, никто из них не бил его, никто не грозил смертью или увечьем, и после общения с ними на нем не осталось ни одной царапины.

Они скакали так быстро, как только могли, хотя каждый шаг добавлял Гаулту боли: от этой мысли на душе Чи было чуть-чуть легче.

Но по большей части, в этом кошмарном месте, под ночным небом и звездами, он думал о своей собственной судьбе, и время от времени о Броне, но не о Броне их юности, не о Броне в другие, лучшие времена, а о Броне в тот момент, когда меч забрал его. На его лице был выжжен ужас, каждая черточка кричала о нем, каждая пыталась высказать слово, которое не успел сказать Брон, но которое он имел в виду, когда понял, что происходит с ним и когда он падал туда, откуда нет возврата.

И это — хотя и случайно! — сделали союзники, презиравшие их обоих, убившие сначала Брона, а потом и преданность, которую он пытался сохранить в память брата, выбросившие его самого прочь, как какую-нибудь грязную тряпку, чуть ли не обвинив его в том, что он кел, не доверявшие ему — но что-нибудь, хоть что-нибудь, они могли бы сказать, сделать смерть Брона благородной или, по меньшей мере, менее ужасной, чем она была.

Они могли бы извиниться, хоть как-нибудь пожалеть о Броне. Простите, леди, но вы могли сказать: «мы не можем доверять тебе». Прости меня, Вейни, но ты мог сказать хоть что-нибудь, мог убедить леди — ты, который спас меня от волков, который вылечил и был союзником…

…и который убил Брона.

…и который, пожав плечами, выбросил его, видя, как леди угрожает ему своим огненным оружием и чуть ли не самим мечом.

Но он — он выбрал другую судьбу.

Отряд стал подниматься по склону холма, и Чи почувствовал в воздухе силу — все сильнее и сильнее, волосы на голове и на теле встали дыбом, лошади стали шарахаться и грызть удила.

Люди спустились с лошадей; кто-то повел лошадь Гаулта, и его, вслед за ней, хотя недовольный и испуганный мерин сопротивлялся, а чалый Гаулта мотал головой и пытался повернуть обратно.

— Уже недалеко, — сказал тот, кто вел лошадь, и внутри Чи все смерзлось в тяжкий ледяной ком. «Не далеко…». Они перешли холм; за ним, как зубы гигантского зверя, к звездам поднимались черные менгиры.

А за ними воздух трепетал в стоявших на верхушке холма воротах Теджоса, темных и мрачных — простая квадратная арка, внутри которой сверкала одна единственная звезда.

И тут мужество Чи пошатнулось. Потом, когда его истощенную лошадь силой подвели к подножию холма, он уже сомневался во всем, что собирался сделать. Любая месть, стоит ли она души человека? Он попытался освободиться от веревок, бесполезно. Потом он оглянулся и прикинул, как далеко сумеет ускакать, если ударит пятками лошадь, а та сумеет вырваться — но мерин и так делал все, что было в его силах, пытаясь освободиться, и не мог; человек крепко держал его за удила, да и все остальные были неподалеку.

Внезапно, как из-под земли, на их пути появились темные фигуры, заговорившие с Гаутом, сверкнули мечи, Гаулт что-то недовольно ответил. «Кто это?» спросил себя Чи. Ему показалось, что кто-то угрожает самому Гаулту, и эти, другие, прибыли от него, поэтому охрана Гаулта и потянулась за оружием. Слишком сложно. Дела кел, их интриги и обманы, которые могут проглотить их всех, а он случайно оказался рядом.

Но, похоже, Гаулт преодолел все трудности. Во всяком случае линия кел, встретивших их, раздалась и дала ему пройти. Они опять двинулись вперед, к холму. Чи посмотрел на замаскированных стражников: странные фигурах со шлемами в виде демонов и диких зверей, из-под забрал горят глаза, в свете звезд сверкают обнаженные мечи.

И вот Ад, на который он сам себя обрек. Стражники остались позади, только он и человек, который вел его коня, и их окружила сила. Впереди, почти над головой, темнели ворота. Не вернуться и не сбежать, и он сам сделал все это, зная, что произойдет, зная себя, зная, что он не тот человек, который может умереть легко и просто, или сам расстаться со своей жизнью.

И каждый шаг на этом пути он рассчитал заранее и предвидел все, что могло произойти: они могли застрелить его еще на дороге — Гаулт мог быть мертв — Гаулт мог отказаться сражаться с ним, и на него могла накинуться вся банда — они могли рассеяться по дороге и он мог убить нескольких из них, прежде чем подоспеют остальные — или, наконец, он мог проскакать весь путь до замка Морунд и так вызывать на бой кел, одного за другим, до тех пор, пока бы они не убили его.

Или, если бы удалось живым добраться до Гаулта, тот мог ответить на вызов и проткнуть его мечом, или он сам мог убить Гаулта раньше, чем люди Гаулта убили бы его.

И наконец они могли взять его в плен и, в случае отчаянной нужды, использовать именно так, как собирались сейчас.

Вот ради этой сделки он и рискнул. Когда он сидел тюрьме, то слышал, что когда они берут тело, то, иногда, кел, пытаясь завладеть им, ошибается, и все кончается безумием; или, в темноте шептали пленники, увлекаемые безумными надеждами и строя неосуществимые планы, война внутри тела может длиться годами, душа против души, бесконечное сражение за ту же самую плоть.

Родной клан на холмах ничего не мог дать ему. И родной дом, тоже. Но это… это кое-что обещало.

Он решился на это, когда бросился вперед прямо на Гаулта, с безрассудством берсерка проскользнул мимо стражников и вонзил кинжал в живот повелителя юга, хотя полсотни стражников бросилось, чтобы остановить его.

Он продолжал верить, что это возможно, а конь продолжал прыгать и биться под ним, человек стегал его кнутом и заставлял идти дальше.

Война, подумал он, война на другой почве, ты и я, внутри, никто не может убежать — и я поглощу тебя, Гаулт-мой-враг. Тебе останется твой гнев и ненависть ко мне, а мне мой гнев и ненависть к тебе, тебе останутся твои желания, а мне — мои, вот и посмотрим, кто из нас сильнее, кел-лорд!

Боится ли Гаулт-Человек, что я возьму на ним верх? Возможно. Но я — я нет. Я приветствую тебя, война за мою проклятую душу. И я приветствую тебя, Гаулт-мой-враг. Однажды я уже вернулся обратно из ада, куда ты послал меня. Неужели ты думаешь, что я — опять! — не вернусь обратно.

— Немного дальше, — сказал тот же голос.

Или ему показалось, что сказал. Думать было все труднее и труднее, конь под ним не шел а прыгал, кожа чесалась, как будто по ней позли насекомые. Ворота приближались, конь дергался и спотыкался, и как только человек, который вел его, остановился, мерин упал на колени. — Спускайте, — сказал голос, и его сняли с седла. На этот раз их руки совсем не были мягкими, и мир вокруг уходил все дальше и дальше от привычного и знакомого.

Он взглянул в сторону ворот и увидел, что чалый сумел пройти немного дальше, но сейчас и он остановился, одни люди сняли Гаулта с седла и понесли вперед, другие схватили за руки его самого и заставили подниматься вверх, к ночному небу, мерцающему как воздух над огнем, обрамленному аркой ворот.

Все ближе и ближе, пока он не перестал видеть ничего, кроме толстых столбов и единственной звезды под высокой аркой, светлой точки, которая дрожала и плясала в воздухе. Ветер пел странную песню, полную призрачных голосов и звяканья невидимых струн, и его кости сотряслись под эту проклятую музыку.

Еще ближе. Ему показалось, что небо сдвинулось вниз, к воротам, в мозгу заиграла музыка. Внутренности превратились в воду, колени затряслись, он мог идти только потому, что его держали. О Боже, подумал он, что может Человек сделать со всем этим?

И опять: Страх оружие Гаулта. Я не поддамся ему. Я не дал ему запугать себя. У меня есть ненависть. И эта ненависть больше, чем…

На гребне они оказались почти одновременно. Гаулт по-прежнему прижимал руку к животу, но шел сам, опираясь на человека, который сопровождал его. Казалось, что черные колонны освещали вершину холма, хотя сами не светились: адское белое сияние играло на земле и бежало по ногам, телам и лицам людей, которые рискнули подойти к ним. Звуки исчезли, проглоченные тишиной. Небо перекрутилось и выгнулось, стало похоже на разинутую пасть.

Гаулт, внезапно ставший каким-то маленьким, дохромал до левой колонны и оперся на нее, положил на нее одну руку, а потом вторую так, как если бы камень был живой, а он сам мысленно общался с ним — волшебство кел, подумал Чи, с трудом дыша; он знал, что его глаза так и бегают, а на лице написан ужас. Но ужас был и в хватке рук, которые держали его и заставляли стоять прямо, несмотря на подгибающиеся колени. Боялись все: он, Гаулт, сами кел — и все-таки в нем родилось странное чувство: надежда, он надеялся на них, они должны были защищать его, даже ценой своей жизни, они поддерживали его, укрепляли решимость и, даже в этом кошмарном месте, не давали окончательно упасть, телом и духом. Еще немного, еще- повторял он себе, и сосредоточился на слабой боли в руках, единственному, что спасало его от безумия:

Помоги мне, не дай мне уйти, мы только плоть, и эта плоть никогда не будет принадлежать этому


Он уже не мог идти — его подняли, перенесли поближе к столбу, и Гаулт, шатаясь, шагнул вперед, чтобы встретить его перед темной аркой, на краю неба.

— Освободите его, — приказал он, и грубый клинок разрезал веревки на руках.

Руки отпустили его, Чи покачнулся и чуть не упал, поглядел в небо, на котором не было ни звезды, ни холма, только ночь — а потом безнадежно взглянул в лицо Гаулту, в тот самый момент, когда Гаулт схватил его за руки. Над ними мерцал все тот же адский свет, делавший тело мертвенно-белым, и Гаулт подтащил его ближе к себе, ветер закрутился вокруг них, шевеля волосы Гаулта, и вдруг завыл, как воет летний ураган.

Ворота начали распахиваться, намного большие, чем ворота меча, и этот ветер выл намного громче, чем тот, который забрал Брона.

— Ты не передумал? — спросил Гаулт, и подтащил его еще поближе. — Ты идешь на это добровольно?

Чи попытался ответить, но горло сжало и он только кивнул, сердце подпрыгнуло, когда он почувствовал, как рука Гаулта нашла его руку и вложила рукоятку кинжала в застывшие пальцы. — Тогда ты можешь сделать то, что так хотел, — сказал Гаулт и приставил его руку с кинжалом к шее, а сам крепко взялся пальцами за волосы. — Друг.

Чи, во внезапном приступе храбрости, выбросил вперед руку с кинжалом, который скользнул под челюсть Гаулта и ушел в мозг.

Кто-то толкнул его. Он почувствовал удар, холм упал под него и под человека, который был рядом с ним, тошнотворное падение в холод, ветер и в никуда.

А потом что-то пошло не так, чувства стали уходить одно за другим: он видел вещи, имена которых не знал, его ослепил свет, который стал болью. Он закричал и продолжал падать, уже один, медленнее — в крутящуюся темноту, к которой ходил уже кто-то другой, и этот другой оказался мыслью, которая пробудилась в нем и назвала себя Чи, но это был не он сам. Он помнил, как умирал, помнил удар кинжала, пронзивший живот, помнил и удар под челюсть, остановивший дыхание и речь — тогда все залила боль, только боль.

И он закружился, возвращаясь в прошлое, безопасное и терпимое.

Он понял, что случилось с ним, но тут понимание улетело, вырвалось из него и унеслось в темноту, потому что он не мог примириться с ним — со всем, кроме одного, того, что он умер. Да, последним воспоминанием была смерть, но он не собирался углубляться в это, здесь, в темноте, открытый всем ветрам и холоду.

Он использовал прошлое для будущего, для жизни. Он нашел его и вцепился в него. Он назвал его Брон, назвал Джестрин и Пиверн, и никак не мог вспомнить, это брат или друг, и кто его убил, мужчина или женщина, но он помнил, что это один и тот же. Он должен отомстить, и это то, что привело его на север или на юг, по ночной дороге, в каком бы направлении и на каком коне он не ехал.

Потом он обнаружил, что его сердце цело, и стал бояться меньше. Многое другое по-прежнему ускользало, куски, которые могли что-то значить, но теперь он точно знал, куда надо идти и что это за люди, ждущие его приказов.

Он знал все о Морунде. И о холмах. И о Манте. Он видел крепость, врезанную в гору, и великие Врата, которые управляют всеми другими воротами, знал все извивы политики, знал и то, откуда взялись стражи, ждущие под холмом: Сюзерен получил его первое сообщение и послал эту мелочь, чтобы охранять его приход и узнать, что он хочет, а сам Скаррин пока довольствуется сообщением гонцов, которых он послал. Воины Скаррина пытались остановить его, не дать использовать ворота, пока не придет разрешение от Высшего Лорда.

Быть может они надеялись, что он умрет.

Но теперь, когда он все вспомнил, ему есть что сказать им, и это должно вырвать Скаррина из летаргии и заставить послать силы на юг.

Да, он скажет им достаточно, чтобы заставить действовать, но не скажет всего — и не останется с ними и не будет ждать благодарности Скаррина. Он — Киверин Асфеллас. Он и Пиверн сражались здесь, между Мантом и Теджосом, против самых разных врагов высшего лорда: он знал тайные тропинки среди холмов, которые ведут с Дороги и на Дорогу. На этой земле он был абсолютно свободен, сам Сюзерен должен был опасаться его и его связей с воинскими Обществами, и он собирался извлечь прибыль и из нынешнего хаоса — то есть захватить верховную власть.

Он вдохнул.

И опять почувствовал ветер, а мгновением раньше был только холод, замораживающий все чувства.

Он услышал звуки, а а мгновением раньше была полная тишина. Как будто по тьме пробежала рябь, унося его все ближе и ближе к берегу мира.

Он пошевелил ногами, и обнаружил, что стал слабее, чем помнил. Ноги легче, а тело — да, тело моложе, совсем молодое. Но оно обучено и ловко, и у него длинные мускулы, сложение бегуна; оно совсем другое, чем медлительное матерое тело, которое принадлежало Гаулту — больше похоже на тело Киверина, и почти так же красиво, как у кел: великолепное тело!

Но в этом юном теле теперь жило сознание взрослого, умудренного опытом кел, в которое вторгались несерьезные и импульсивные мысли юноши; когда он начал успокаивать их и прошел дальше, к воспоминаниям, то испуганно отскочил обратно: слишком много воспоминаний, и потребуются долгие размышления и нешуточная борьба, чтобы привыкнуть к ним и подчинить их себе.

Сознание колдуна, сказала одна его часть.

Природа, сказала другая, природа и знания.

Бог! — крикнула одна часть.

Но другая упрямо повторила: — Природа.

Зрение прояснилось, как будто рябь на поверхности пруда успокоилась. Под ногами твердая вершина холма, рядом люди и кел, встревожено глядящие на него, знакомые, дружелюбные лица.

— Хесиен, — сказал он, и слегка насмешливо положил руку на плечо высокого кел, зная, насколько Хесиен ненавидит людей.

— Лорд Чи, — не менее насмешливо ответил Хесиен. Это был обычай. Наказание для тех, кто рождался дважды или трижды.

Но люди, находившиеся среди них, еще не убедились до конца. Они шептали что-то о душах, об исчезнувшем Чи и отказывались верить своим глазам. Но высокий элегантный кел без колебаний склонил голову и принес клятву верности ему, Чи ап Кантори, который стал Лордом Морунда и получил все: слуг, домашних, остатки человеческого племени — и даже проблемы с заносчивыми стражниками, ждавшими ниже, и их капитаном.

Он почувствовал раны. Так, царапины. От изнеможения болели колени. Наказание, которое это тело принесло с собой. Ничего такого, что нельзя перенести.

Он поискал оружие — меч, который Человек дал ему: это оружие он не собирался терять. Работа кел — несомненно издалека, может быть из-за моря, а может быть и еще дальше. Он проверил баланс. Великолепно!

Он поклонился в ответ и пошел к чалому; хромой мерин пускай отдыхает: быть может еще восстановится.

Но от любого другого оружия он отказался, отказался и одеться так, как подобает Лорду Юга, оставил себе и эти бриджи, и починеные сапоги и легкую кольчугу.

— Это то, что они ожидают, — объяснил он Хесиену.

* * *
— Вставай, — из ниоткуда прошептал голос Моргейн, мускулы дернулись, тело напряглось, и все в одно мгновение, как будто он застыл на краю водопада. Но под его спиной был камень, он оперся на него, постарался вздохнуть и взглянул на неясную тень, стоявшую между ним и лошадями.

— Я едва не ударил тебя, — выдохнул он. — О, Небеса… — Он глубоко вздохнул и трясущимися руками отбросил волосы с глаз. — Мне снилось…, — но он не стал рассказывать свой сон, который перенес его обратно, к старым местам и старым кошмарам. — Я не собирался спать.

— Лучше всего нам немедленно двигаться.

— Они?

— Нет. Но времени мало. Скоро рассвет. Мы будем ехать, пока в состоянии.

Он поглядел вокруг: Чи и Брон, проснулись ли они, мгновенный импульс, и тут вспомнил все. Воспоминание ударило по всему телу, но он глубоко вздохнул, потер небритое лицо, быстро вскочил на ноги и приказал себе не думать ни о чем, кроме дороги.

Дурак, сказал он себе. Не гляди назад. Гляди вокруг. Гляди вокруг себя. Уж если ты ввязался в это дело, не давай ничему сбить тебя с пути.

Ему хотелось выть. Он перераспределил груз Эрхин и потянулся, чтобы поддержать седло Сиптаха, потому что Моргейн приготовилась садиться в него. — Гляди не на меня, — резко сказала она, беря поводья. Она имеет в виду, что он не должен быть дураком дважды.

Больно. Он не в том настроении, чтобы терпеть ее гнев, а у нее нет настроения спорить. Он повернулся, прыгнул на лошадь и стал ждать на ней, чтобы не терять времени.

Моргейн села в седло и поскакала вперед, не бросив взгляд назад, на него. Всадник, обреченный на смерть и раздающий смерть — вот кто она была; потеря товарища, и то, что она прогнала другого, и чрезмерная жестокость, вроде ее ультиматума — все это одна вещь.

И все из-за меча, который она носила. Из-за жизней, которые он забирал. Из-за того, что она знала, а он нет, и из-за безумия, которое отвлекало ее и которое сегодня утром звало каждого из них.

Он мог выносить все ее многочисленные прихоти пока был илином, но теперь любая из них мог вызвать у него черный слепой гнев, ничуть не меньше, чем у нее.

Наконец она заговорила. Что-то о местности, о которой они скакали, как будто никакой ссоры и не было.

— Да, — сказал он, и добавил, — Да, моя госпожа, — задавив в себе ярость, потому что ее гнев прошел, исчез. В конце концов это ее путь. Он был Нхи, с одного боку, и Кайа, с другого, и гнев легко мог привести к безумным поступкам, он ослеплял и гнал его — даже к братоубийству; после чего ему и пришлось укрыться под законом об илине.

О Небеса, быть илином у женщины, склонной к гневу, это одно. А быть любовником и телохранителем у женщины, наполовину сумасшедшей и одержимой своей целью, совсем другое.

Он вернул себе косу воина. Воздух, холодящий шею, всегда напоминал ему, что, несмотря на честь принадлежать к высшему клану, он выбрал другой путь: клятва илина привязала его к госпоже, и он не был настолько умен, чтобы бросить ее — настолько не умен, что запутался в ее делах, и стал подходить к ней все ближе и ближе, пока не приблизился настолько, что она могла ранить его, свести с ума, а потом забыть, что вообще нападала на него.

Но случилось то, что случилось. Он в западне. С самого начала ее чары влекли его туда.

И она оставила его наедине с призраками — в какой-то момент он услышал топот многих лошадей, потом опять их двоих, а потом за ним уже скакали Чи и Брон. Они притаились во внешнем уголке его глаза, глядели на него из-под кустов и камней; а лучи встающего солнца обманывали его зрение, убеждали его, что они там.

Оба.

Чи мертв, внезапно понял он, и похолодел. Чи мертв.

Вейни не мог сказать, почему внезапно поверил в это, или почему ему мерещились два всадника. Быть может в нем говорила вина или предвидение, ведь они послали Чи назад через местность, где полным-полно кел.

И он заплакал, беззвучно, слезы текли по лицу, он не вытирал их. Позади него Моргейн что-то сказала.

— Вейни, — повторила она.

В этом мире некуда было идти, можно было только отвернуться от нее.

И она замолчала. Ветер высушил его лицо. Говорить было невозможно, любой разговор привел бы их к тому, о чем он не хотел говорить. Вейни вздохнул, поерзал в седле и посмотрел на нее, чтобы она узнала, что он пришел в себя.

Солнце уже поднялось достаточно высоко, и показало им других призраков, вершины холмов, которые были далеко отсюда, показало скалистую, дикую местность впереди, нарисованную золотыми лучами и тенями облаков.

— Отдохни, — она заговорила опять только тогда, когда они подъехали к воде, маленькому пруду между двумя холмами, и на этот раз она разрешила ему поддержать седло Сиптаха, когда спускалась с коня.

Надо была дать лошадям попастись и немного отдохнуть. Вейни освобождал лошадей от удил, когда она прошла мимо и ласково провела рукой по спине. Он почувствовал это даже через броню, и на него нахлынули чувства: легкое облегчение, но, главным образом, нежелание ничего делать или говорить с ней. Это не ссора мужчины с женщиной. Это, в конце концов решил он, восстала кровь, кровь обоих, которых они убили, и с ней она сражалась в своем сознание, а он в своем, и глупо ожидать от нее какой-то пощады или что-то предлагать.

Он подошел к пруду, вымыл руки, лицо и шею, а потом смочил сапоги о грязную траву.

— Не пей, — сказала она из-за спины, напоминая ему об опасности, которую он знал не хуже ее, и он наполовину повернулся к ней, захваченный внезапным приступом ярости.

Но не сказал ничего, встал и пошел обратно, уселся на корточки и обхватил мокрыми руками голову.

— Спи, — сказал он не глядя на Моргейн. — Ты должна выспаться.

— Я не собираюсь ругать тебя.

— Нет, ты должна была дать полному дураку выпить стоячей воды. Лио, здесь ни Эндар, ни Карш. Я это знаю. Все таки я не такой дурак.

— Ты можешь отдохнуть. Тебе надо больше.

— И почему? Потому что я слишком вспыльчивый? Я убил человека. Я убил человека, которого считал другом. И мы потеряли другого. Не имеет значения. — Он отбросил волосы с небритого лица, вылезшие из косы кончики волос лезли в уши и подали на лоб, и у него не было никакого желания перевязывать косу заново. — Я учусь.

Потом он мысленно повторил то, что только что сказал, и взглянул на ее лицо. Боже, почему я это сказал?

На ее бледное лицо опять вернулась маска. Она пожала плечами, отвела взгляд и посмотрела в землю. — Хорошо, что мы используем стрелы только для врагов.

— Прости, — он опустился на колени, но, прежде чем он успел, как подобает илину, поклониться ей до земли, она так быстро выбросила вперед руку, как если бы собиралась ударить его по лицу, но вместо этого сильно ударила в плечо. Он встретил ее злой взгляд, и ничего мягко-женского не было в ударе, который остановил его поклон. А он всего-навсего хотел помириться. Теперь он только глядел на нее.

Она тоже выглядела потрясенной. Наконец, ее гнев стих, рука разжалась, мягко скользнула по его плечу и коснулась его запястья. — Нет пути назад, — сказала она. — Если ты хочешь что-то выучить, пойми: нет пути назад.

Вейни почувствовал, как его горло сжалось. Он вдохнул, пытаясь найти подходящий ответ, не нашел, покачал головой, отвернулся и неуклюже встал, потому что она была слишком близко от него.

— Прости, — сказал он и повернулся к ней спиной. Рука, которая держала меч, опять заболела, и он потер плечо, которое она ударила. — Я понимаю что к чему, лучше, чем ты думаешь. Видит Бог мы оба нуждаемся в отдыхе. И не собираюсь красть твой у тебя. Я не первый, кто по ошибке убил друга в бою, и, видит Бог, я не—. — Он вспомнил арфиста и вздрогнул: все-таки он ранил ее, хотя и не хотел, и не имеет значения, что он сделал или сказал ей. Во всяком случае не большее, чем она ему. Он никак не мог перестать думать сразу о двух вещах: где они могут отдохнуть и как ему избавиться от призраков, притаившихся в уголке глаза, и им овладела внезапная паника: кто знает, какие трудности ожидают их в горах, лежащих впереди.

Сейчас главное — скорость. Но человеческие тела и измученные лошади могли сделать не так уж много до того мгновения, когда сердце разорвется и с костей слезет мясо.

— Это все мои оплошности, — сказала она. Он услышал, как она зашевелилась, ее тень прошла мимо, а потом слилась с его тенью на скудной траве. — Я взяла их с нами, и я дала тебе меч. Твоя собственная сила предала тебя, хотя ты и пытался удержать ее. Никогда — никогда не носи его, пока не научишься управлять собой. Но случилось то, что случилось. Я не сумела тебя обучить этому. Со мной тоже такое было. Ты учишься. И когда-нибудь—

Она не закончила. Он оглянулся на нее и кивнул

Она не закончила. Он оглянулся на нее и кивнул, и отказался смотреть на призраков, которые манили его из кончика глаза, показывая тень на дороге, близко к горизонту. Ее рука нашла его и он крепко сжал ее.

Но призраки настаивали, и на этот раз он должен был взглянуть, и увидел всадника на вершине кряжа.

— Лио, — прошипел он. — На дороге…

Он подпрыгнул, как и она, и бросился к лошадям, подтянуть подпруги и надеть уздечки: сначала Сиптаху, коню госпожи, но она помогла ему, экономя время, и делала то же для Эрхин, когда он подвел к ней жеребца. Последняя пряжка, готово. Он бросил взгляд через плечо и увидел приближающихся всадников: двадцать, тридцать или даже больше.

— Это либо люди Гаулта, либо из ворот, — сказала Моргейн, и поставила ногу на стремя Сиптаха. — Если последнее, мы не знаем, какое оружие у них есть, и мне это не нравится. Поскакали!

Он прыгнул в седло и вслед за ней выехал на дорогу. Светло, и всадники конечно уже заметили их, но дорога узкая, выбора нет — и это само по себе вселило в него страх. Многие вещи, так или иначе связанные с воротами, пугали его, но не переход отсюда туда, и если люди Гаулта добрались из Теджоса в Мант и вернулись обратно, Мант уже предупрежден и мог послать всадников на юг, навстречу им.

Проход впереди все больше сужался: лучи поднимающегося солнца вырисовали дикую нетронутую землю, простирающуюся на север и на восток, а значит выбирать особенно не из чего.

Они победили во множестве сражений. Но сейчас сама земля восстала против них. — С дороги, — крикнул он Моргейн, когда они уже скакали во весь опор. — Ради самих Небес, лио, напрямик нам не пробиться. Они и спереди и сзади — нам их не обогнать! Давай в холмы, пусть они поохотятся за нами там, пусть охотятся хоть всю зиму, станут беспечными и…

Совет человека вне закона. Он должен был его дать. Вейни взглянул на Моргейн и увидел, что ее лицо побледнело и вытянулось из-за безумия, которое толкало ее вперед. Он отчаялся.

— Мы должны проскакать на север так далеко, как только сможем, — бросила она ему. — И так долго, как только сможем.

Вейни взглянул через плечо, преследователи мчались в темноте по краям дороги, скрытые белыми камнями.

— Тогда остановимся и примем бой, — крикнул он. — Лио, во имя Небес, либо то, либо это!

— Могут быть и другие, — крикнула она в ответ, имея в виду местность за холмами, он понял суть ее страха, и попытался рассуждать так же, как и она, о Манте, камнях и воротах.

Всадники легко могли оказаться приманкой, а главная цель — задержать их или сбить с пути.

Опять и опять, она старше и больше сражалась.

Они перевалили через гребень холма и какое-то время скакали одни, помедленнее, так долго, что он успел пару раз оглянуться, и Моргейн обернулась, тоже, ветер раздувал ее волосы.

Преследователи исчезли.

— Мне это не нравится, — сказала она.

Дорога, которая все это время шла совершенно прямо, здесь поворачивала на восток, в точности как на карте, которую когда-то Чи нарисовал для них.

И его инстинкты кричали о ловушке.

— Лио, прошу тебя, давай сойдем с дороги!

Моргейн ничего не сказала, но внезапно повернула Сиптаха в сторону холмов, и пустила его быстрым шагом по травянистой неровной земле.

Глубже и глубже в неведомую холмистую местность, и без проводника.


Наконец они поехали медленнее, держа путь по солнцу, через травянистые холмы, кустарник и невысокий лес.

С верхушек холмов и лесных опушек они внимательно оглядывали окрестности, время от времени останавливались, слушали звуки леса и следили за птицами, пытаясь угадать, не преследуют ли их.

Моргейн больше не говорила. Он тоже скакал молча, весь превратившись в слух, ловя любой намек на кого-то другого.

Солнце село. Только тогда Моргейн заговорила: — Сегодня ночью темнота помогает им, а не нам, тем более мы не знаем местности. Мы должны найти место, где можно немного отдохнуть.

— Спасибо Небесам, — пробормотал он, и когда они нашли хорошее место, глубокую складку между холмами, заросшую кустарником, и когда они укрыли лошадей под деревьями, вычистив и накормив их, только тогда он почувствовал, что опять может спокойно дышать и даже с аппетитом съел ужин, который они приготовили, не разводя огня.

— Давай, — волнуясь сказал он, — проведем завтрашний день здесь, я похожу вокруг и принесу еду для лошадей — не думаю, что мы должны уехать отсюда раньше, чем через несколько дней. Нет, ты выслушай меня до конца! — крикнул он, заметив, что она уже собралась отвечать ему. — Я сделаю все, что ты попросишь, и ты это знаешь. Но все-таки выслушай. Время играет на нас. Даже если потребуется несколько месяцев — мы проживем их здесь и потом отправимся в Мант.

— Нет, — возразила Моргейн. — Нет. У нас нет этих месяцев. У нас нет даже дней. Ты понял меня? Этот Скаррин — лорд Манта — он… — Она опять замолчала, опершись подбородком о руку, лежавшую на колене, между бровями появилась вертикальная складка, отчетливо видная даже в умирающем свете дня. — Есть кел и есть кел, и Скаррин — это древнее имя, Вейни, пойми, очень древнее.

— Ты его знаешь?

— Если он то, что я думаю — да, я знаю, кто он такой. И поэтому мы должны торопиться, потому что он может сбежать. — Она сжала кулак. — Поверь, у нас нет времени, совсем.

— Тогда кто он такой?

— Я надеялась, что его не существует, только легенды. Возможно я ошибалась. — Она вздохнула и пошевелила пальцами руки. — Поговорим о чем-нибудь другом.

— О чем?

— О чем угодно.

Он вздохнул. И подумал о прошлом. О Моридже. Почему? Почему всегда о нем? Почему всегда темные и мрачные вещи оказываются важнее? Крепость, окруженная водой. Лес, в котором водятся твари, которые не любят ни кел, ни людей. Его кузен. Память просто переполнена всеми этими ужасами.

— По меньшей мере сейчас нам тепло, — сказал он, с отчаяния переходя к разговору о погоде.

— И сухо, — заметила она.

— Здесь хорошее пастбище. Несколько дней, — продолжил он. — Лио, мы могли бы остаться здесь на несколько дней. Лошади на последнем издыхании.

— Вейни…

— Прости меня.

— Нет, ты прав, но у нас нет выбора. Вейни — у меня нет выбора.

Она имела в виду что-то другое, а не скорость их передвижения. Голос дрожал.

— Я знаю, — тоже дрогнувшим голосом сказал Вейни.

Она посмотрела на него, протянула руку и коснулась его, легкое прикосновение, которое обожгло его, как раскаленное железо, вырвало из пучины отчаяния и на какое-то время Вейни вообще позабыл об окружающем мире. Он бы и ухом не повел, если бы сейчас на них с холмов помчалась бы целая армия врагов.

Ну, во всяком случае не сразу, подумал он. Ее руки обхватили его. Губы встретились. И что еще они могли сделать, окруженные врагами, в кольчугах, не отдыхавшие много дней и не имеющие величайшую драгоценность: свободное время, в которое можно насладиться обычным человеческим счастьем.

Времени не будет никогда, подумал он, внутри все похолодело, и он прижал ее к себе даже сильнее, чем она его, бронированные руки грубо и отчаянно сжали ее, ни капли нежности. Она потеряла все, что было в ее жизни. Слишком много потерь, слишком много трупов — поэтому на мне больше брони, чем на ней, поэтому она дала мне свое главное оружие, и после катастрофы, обрушившейся на наших друзей, что мы выигрываем, когда ссоримся друг с другом?


В конце концов они улеглись спать после того, как покрутились с бока на бок на неровной каменистой земле, под кустами: временное, ненадежное убежище. Он смотрел, как она спит. Он хотел ее — но надежды не было.

Только они сами могут вылечить то, что мучит их, но слишком уж много мучений.

Моргейн разбудила его ближе к рассвету, тень между ним и наступающим днем. Он услышал ее голос, говорящий ему о завтраке и прошептал что-то в ответ, перевернулся и, чтобы успокоить боль в ноющей руке, вытянул ее перед собой.

— Нам надо двигаться, — сказала она, — время не ждет.

— О, Небеса, — простонал он, сунул голову между коленей и обхватил руками шею.

Моргейн не стала спорить, вернулась к лошадям и села на одну из своих седельных сумок; холодный завтрак уже лежал на кожаном мешке, в котором они держали еду: она знала, что все пойдет так, как она хочет.

Вейни пошел вслед за ней, уселся на траву и стал есть скудный завтрак, так же молча, как обычно.

И, не дал волю своему настроению, не стал очертя голову бросаться в спор.

— Лио, — сказал он, почти закончив. — Послушай меня. Этот твой враг — кто бы он ни был. Ты думаешь, что он может сбежать. Но никто никогда не побежит, если думает, что он победил. Никто не может быть настолько осторожным.

Она не сказала ничего. Не нахмурилась, но напряженно думала.

— Дадим ему потерять нас, — продолжал он. — Пускай этот Скаррин построит какие угодно бастионы против нас. Пускай решит, что заставил нас повернуть. Могущественный лорд — почему он должен бояться и бросать свою крепость? Он вообще никуда не пойдет. А тем временем мы изучим местность, будем идти медленно — наберемся сил, отдохнем, найдем дорогу к нему — разве я не прав?

Ее губы вытянулись в линию. В глазах была война, недоверие и размышление. — Возможно. Возможно. Но если ты не прав, Вейни…

— Что будет делать человек, если его загнать в угол? Этот кел вполне способен войти в ворота в Манте и убежать от нас.

Он сражался за их жизнь, безопасность и рассудок.

Но она положила себе на колени эту вещь, меч, оружие, которое всегда было рядом с ней, днем и ночью, и не давало им покоя.

— Лио, ты охотишься на этого кел, преследуешь его и что он будет делать? Ты хочешь сбросить его: теперь собственные вассалы должны засомневаться в его силе; ты хочешь испугать его — ты всегда бьешь слишком сильно, лио, — послушай меня: ты не знаешь жалости к врагам. Ты не даешь им выбора, и, пока они не подозревают о тебе, это работает хорошо — но и на поле боя ты полагаешься на грубую силу, ни капли мягкости. Ты из тех лордов, которые тратят жизни не считая — прости меня за правду. — Сердце сильно билось и он глядел в ее глаза, сам ужасаясь грубой силе слов, которые только что сказал. Быть может он еще не полностью проснулся, поэтому не запинаясь смог высказать все это, а мирный рассвет вернул ей спокойствие, и она не перебивая выслушала его. — Если бы у нас была армия, я никогда бы не стал спорить: ты сказала идти против любого врага, мой долг — сделать это и верить, что для этого есть причина. Но у тебя нет армии. У тебя есть только один человек. И этот человек, лио, пока дышит, должен защищать тебе спину, и он будет делать это. Но он только человек, один, всегда один и тот же, и, когда-нибудь, если ничего не изменится, ты потеряешь его, потому что он умрет прежде, чемразрешит умереть тебе.

Лицо Моргейн помрачнело. Глаза метали молнии. — Я сама могу защитить свою спину. И, чума тебя побери, мне не нужны дураки, готовые убить себя, я достаточно встречала их на своем пути—

— Я говорю о твоей спине.

Она тяжело дышала. Он тоже. — А я говорю о дураках, — сказала она. — Типа Брона. Чи. Особенно Арундена. — Такой ее видели враги. Она задумалась, надолго, и только потом повернулась к нему. — Десять тысяч людей в Айрене, которые встали не там, где я сказала им стоять, нет, они решили, что должны идти передо мной, потому что я женщина и их проклятая гордость заставила их хладнокровно сделать то, что никакой лорд не мог приказать им делать — броситься в широко открытые ворота…

— Это то, что ты делаешь сейчас. То, против чего я протестую, лио. Ты понимаешь это?

В ее глазах появилось потрясение, испуг, гнев, она покачала головой. — Ты…

— Я говорю тебе, что ты не права. Я не часто так делаю. Но ты не хочешь слушать меня, потому что считаешь, что я хочу чего-то другого, чем ты. Но я слишком люблю тебя: я знаю не настолько много, чтобы понять почему ты делаешь то или это, но готов поставить душу в залог, что ты права; я поклялся идти до конца, с тобой или без тебя, лио, и, если это правда, то выслушай меня, прими мой совет, ведь ты не считаешь меня законченным дураком?

— Я слушаю, — сказала она другим, более мягким голосом.

— Будь ветром. Не заставляй нашего врага бояться. Если он услышит доклады о том, что случилось на юг отсюда, он воспользуется всей своей силой. Он пошлет людей на поиски. У него есть десять тысяч всяких возможностей, и это еще не все. Он не побежит при первых слухах о войне. Наоборот, он первым нападет на нас. А мы станем ветром, и найдем его в его собственном логове.

— Так легко. Вот ты — ты сумел отомстить Маай?

Небеса! ее язычек острее, чем меч.

— Нет, — достаточно спокойно сказал он. Это тактика. Лорд в Небесах, она умеет только атаковать, никогда не защищается, даже со мной. — Нет, не сумел. Но я был один. И они не поймали меня. Но если бы я решил взять жизнь Маай-лорда, своего отца, я бы взял ее. Или ты сомневаешься?

Она задумалась над его словами, между бровями опять появилась озабоченная линия.

— Лио, они вокруг нас. Они наблюдают за дорогой. Нам не нужен шум, и я не думаю — и не верю — что когда слух о нас добежит до этого кел-лорда, он пуститься бежать с поджатым хвостом. Нет. Если он действительно обладает силой, он скорее всего ударит первым по своим собственным людям, чтобы избавиться от всех нелояльных ему, и только потом подумает о нас. А когда он узнает, что нас только двое—

— Он использует ворота, как оружие. Вот то, с чем нам придется столкнуться, если он успеет собрать все свои силы. Он использует все, что у него есть.

— Он может использовать его и сейчас, пока мы идем к нему. Мы не знаем дороги, и не можем передвигаться достаточно быстро. И нас могут выследить. Поэтому лучше всего дать действовать ему самому. А потом мы вернемся.

Она глубоко вздохнула, Подменыш скользнул между коленей, руки сжали дужки гарды, выполненные в виде рук дракона, голова оперлась на рукоятку.

Долго, очень долго она не шевелилась — думала, думала и еще раз думала.

И он сидел не шевелясь, локти на коленях, подбородок на руках, спрашивая себя, куда заведут ее мысли, из какого укромного уголка она наконец сообщит о своем решении, опрокинет все его соображения, и расскажет ему о новых и ужасных вещах.

И тут она подняла голову. — Да, — сказала она. — Но мы ужасно рискуем, Вейни.

Как всегда, он использовал аргумент как оружие при обучении — одно движение, потом следующее и следующее, в надежде, что один из ударов попадет: но только сейчас он услышал то, что она сказала, и понял, что она согласилась с ним.

И, как всегда, когда ему удавалось победить в каком-нибудь мелком споре, он засомневался. В глубине сердца он на самом деле думал, что госпожа сотворит чудо, найдет какое-нибудь средство, которое позволит им без помех проникнуть в Мант и победить врага.

Теперь он знал, что у нее ничего такого нет, что она пренебрегла своми инстинктами, требовавшими самоубийственной атаки, и выбрала его тактику: скрываться, перебегать с места на места и незаметно подкрадываться к врагу, врагу из ее собственного народа—

Теперь вся тяжесть этого решения упала на него, а он не привык носить такой вес. И, возможно, кое-что осталось и на ее плечах. Она посмотрела на него с выражением, которого он не смог понять, хотя уже не таким обеспокоенным — возможно она опять думает, строит новые планы, в целом согласившись с ним.

Он всерьез надеялся на это. Потому что он ничего не знал о тех кел, к которым она собиралась идти, и об их возможностях.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Всадники опять собрались вместе около дороги, и Чи оперся на седло большого чалого, усталый, чувствуя, как кольчуга давит на плечи и кружится голова. Тело, казалось, уменьшилось, свет стал более тусклым, вокруг звучали далекие и странные голоса, называвшие его милорд и говорившие очень вежливо и даже подобострастно. Кел, служившие ему, не удивились и не растерялись. Но некоторые из людей измерили разницу между старым и новым телом, увидели его юное лицо и безусловно замыслили предательство. Впрочем, если бы они подняли бунт, вокруг было достаточно много народа, преданного лично ему, и рядом был капитан всадников Скаррина, посланный чтобы защищать его, несмотря на нынешние слегка ироничные обстоятельства.

Их было немного больше сорока — все, что осталось от отряда, выехавшего из Морунда и набранных по дороге, и еще десять — солдаты Скаррина, которые присоединились к нему в воротах Теджоса. Остальные либо погибли, либо сбежали, либо были слишком сильно ранены, чтобы ехать дальше: надо было выделить не меньше дюжины человек, чтобы ухаживать за ранеными, но он оставил только шестерых, приказал им разбить лагерь и, несмотря на опасность нападения людей холмов, ждать, когда он поедет назад в Морунд. В отчаянном положении приходится прибегать к отчаянным мерам.

Это открытое небо — безумие, подумал Чи. Открытая голубая бесконечность над головой, земля, открытая любому взгляду, внутри все трясется, нервы обнажены, как если бы он лежит голым перед врагами, хотя он отлично помнит, как сражался здесь раньше, в те времена, когда люди заходили вглубь равнин.

Какой-то инстинкт внутри толкал его сразу в двух направлениях, страшное чувство, названия которому нет.

Большинство из тех, к кому он мог бы обратится за советом, находятся далеко отсюда, и когда он повернулся и посмотрел вокруг себя, то не увидел то лицо, которое когда-то изменилось, серебряные волосы превратились в рыжие, с золотым оттенком, как будто отразились в бурной воде: Пиверн. Джестрин. Брон. Тупая боль внутри, там, куда не может достичь ни один голос, в точке, в которой сходятся все воспоминания. Киверин-Гаулт-Чи, он одинок среди тех, кто скачет за ним, и мучительно стремится к родному крову, даже если природа прокляла его и осудила находиться между каменных стен и проклятых лесов…

Но его враги, его главные враги залегли где-то недалеко отсюда и не шевелятся, как солнце на воде пруда; но о нем, ней и самом себя, о мужчине, которым он стал, и о другом мужчине, которого он преследует, Чи вообще не мог думать ясно: это тоже самое, что смотреть на само солнце — видишь только сияние, а форму не разобрать.

— Войска из Манта идут на юг, чтобы встретить нас, — сказал он своим людям, пустив рыже-чалого жеребца по дороге, вдоль которой они выстроились. — Так утверждает капитан. Нам нужно подкрепление. И мы не будем приближаться к врагу, потому что теперь мы знаем, с чем имеем дело. — Рыжий конь дернулся, он осадил его, и опять начал ездить вперед и назад перед теми, кто слушал его, как с серебреными, так и с темными волосами, кел и людьми. — Есть и другие способы расправиться с ними. Я щедро награжу тех, кто будет верен мне. Рассчитывайте на это. Людям я подарю землю. Слышите меня? Но только тем, кто поедет за мной. Я дам вам земли тех трусов, которые сбежали. Вы все знаете, как я плачу за верность — и за дезертирство. Мы сами сделаем все, что необходимо, сделаем так, как мы захотим, и дадим представление войскам из Манта. Наши враги исчезли где-то здесь, среди холмов, они прячутся от нас; но они не знают местности — а мы знаем. Я хочу эту пару. Я очень хочу эту пару. Мне надо говорить что-нибудь еще?


— Я нашел место, — сказал Вейни, когда они опять встретились после того, как облазили все кругом, оставив серого жеребца и белую лошадь в укрытии по другую сторону холма. — Хорошо, — сказала Моргейн, вытирая лоб, — потому что в том направлении нет ничего подходящего.

Они взяли лошадей и перешли туда, где дожди вымыли яму под верхушкой холма, сложенного из песчаника, и где по песчаному ложу, окаймленному холмами, бежал ручеек, почти не видимый из-за колючих кустов и нескольких невысоких деревьев.

Невозможно представить себе лучшее укрытие!

Конечно все это означало холодную еду и едва подогретую воду, но это был отдых, передышка, после тяжелого пути и сражения, это была возможность для лошадей восстановить силы и придти в себя, хотя для него это означало походы за травой, потому что лошади должны были оставаться невидимыми.

Так он и сделал, потом вычистил их обоих до блеска, поправил подкову на левой задней ноге Сиптаха, а потом лег на солнце и уснул, пока Моргейн хлопотала над обносившейся сбруей лошадей. Потом они поменялись, она спала и он работал, а вечером они неторопливо, с удовольствием съели ужин из холодных сосисок, сыра и хлеба.

И разделили последние капли сладкого ликера из меда эрхендимов.

Уже ближе к ночи они сидели вместе и глядели, как солнце, скрытое белыми, нежными облаками садится за холмами, на землю легли золотистые сумерки; они опирались плечами друг о друга и смотрели, как лошади пьют из ручейка и едят траву, которую он сорвал в таких местах, где этого никто не заметит.

Он был доволен. Моргейн оперлась спиной о склон холма и улыбнулась ему одной из своих редких дружеских улыбок. Спокойный и ласковый взгляд ее прекрасных глаз заставил его сердце забиться так, как если бы их обоих заколдовали.

Сумерки коснулись высоких скул Моргейн, серых глаз и серебряных волос, краев кольчужных нарукавников, черной кожи, пряжек брони и — драконьего меча, лежавшего на камне позади ее. Рубиновые глаза бдительного духа-хранителя мелькнули злым красным светом.

Я здесь, казалось говорил он. Я никогда не сплю.

Но это был и его дух-хранитель, тоже. Как и Моргейн — ее молчание, маленькие изменения ее состояния, которые он мог читать или думал, что может — а сейчас он пытался прочитать ее ровный взгляд, в котором была тишина ночи, и умирающий свет танцевал в серых глазах кел и на каждой линии ее лица, которое он видел в самых сладких и самых ужасных снах.

— Как ты думаешь, — наконец спросила она, — сколько времени мы должны провести здесь?

Он нахмурился, потому что приходилась опять возвращаться к спору, в котором он победил. Во всяком случае он так думал. — Лио, не думай об этом. Никогда. Отдыхай, расслабляйся, не делай ничего. Не двигайся и не шевелись: пускай враг бегает за нами, вот что я советую.

— До зимы? — Ее глаза помрачнели.

— Несколько дней, да спасут нас Небес. Всего несколько дней. Пять. Я не знаю.

Он не хотел спорить с ней. Но обнаружил, что мышцы напряглись, дыхание ускорилось, а она недовольно ковырнула ногой камень, который полетел в маленький ручек, текущий у их ног.

Нетерпение и раздражение, вот что она такое. Она не может спокойно сидеть на месте, не умеет ждать и не может отдыхать, если у нее в голове крутятся другие мысли.

— Мы не можем ждать здесь до зимы.

— Бог в Небесах, лио, выслушай меня. Пускай они побегают. А мы посмотрим, что они могут сделать. Вот наша цель.

— А тем временем…

— Бог поможет нам. Завтра — завтра! — я разведаю местность вокруг.

— Мы разведаем.

— Но ты можешь оставаться в…

— Вместе мы сможем пройти несколько лиг на север. Это все. Если новый лагерь будет не таким удобным, мы сможем—

Он безнадежно уперся лбом в скрещенные руки. — Да.

— Вейни, я приняла твой совет — мы пойдем медленно. Мы дадим лошадям восстановиться. Но мы не можем отдаляться от ворот, до которых хотим добраться — совершенно непонятно, что этот лорд из Манта решит сделать.

— Ну и пусть! Пускай делает все, что захочет! Он придет сюда, за нами. Он попытается схватить нас. И не уйдет.

— Мы рискнем всем. И ты это знаешь.

— Ну почему? — спросил Вейни. — Скажи мне, почему этот лорд должен бросить свой народ и сбежать?

— Возможно, что они не его народ.

Он подумал, что должен понимать суть этой странной войны, протянувшейся из мира в мир, с изгибающимся горизонтом и звездами, число которых то увеличивалось, то уменьшалось, и лунами, появлявшимися и исчезавшими. Он попытался придумать умный ответ, чтобы она не решила, будто ничему не научила его.

— Ты имеешь в виду, что он может быть человеком в облике кел?

— Это имя, — ответила Моргейн.

— Скаррин? Не похоже на другие имена. Но есть множество кел с самыми странными именами.

— Это имя из очень старого языка. Я совершенно не представляю себе, где он мог услышать его. Хотя, возможно, это чистая случайность. Бывают же совпадения, и в языках. Но среди кел это имя связано с воротами, с миром ворот, и оно старше, чем кел. И значит это выживший — и очень опасный.

— Ничего не понял. Что ты сказала — старше чем кел? Кто старше?

— Старше, чем любая катастрофа, которую помнят кел. Разве я не рассказывала тебе о всех этих событиях?

Вейни промолчал. Он почти ничего не понял, когда Моргейн рассказывала ему о первой катастрофе, о том, как кел сделали ворота и заставили время течь не туда, пока Небеса не вмешались и не направили его опять вперед, как оно должно течь, и только ворота остались живыми и могущественными, и продолжали изливать свою магию (свою силу, настаивала Моргейн, не будь суеверным) в миры, где жили кел.

— Ты не понимаешь.

Вейни печально кивнул. — Да, не понимаю.

— Я не знаю точно, — сказала она. — Но меня волнует имя. На том, древнем, языке Скаррин означает чужой. Иноземец.

Уже сгустилась темнота. На небе появились первые звезды. Содрогнувшись, он сделал знак, оберегающий от злых духов.

— Таким был мой отец, — внезапно сказала Моргейн.

Он посмотрел на нее, как если бы перед ним открылась пропасть, в глазах все потемнело. Однажды она назвала имена своих товарищей, погибших еще до того, как родились он, его отец, и отец его отца.

Но она никогда не говорила о своих родственниках. Она всегда переводила разговор на непогоду, лунный свет или говорила о его собственном народе.

Я не кел, да, это она повторяла все время. И однажды сказала: Я халфлинг.

— Ты говоришь, что этот Скаррин — из твоего рода?

— Нет, я не знаю.

— А твой отец, кто он?

— Враг. — Не глядя на него она бросила еще один камень в потемневшую воду. — Все это было не в твоем мире. И он мертв. Давай спать.

Но он не хотел сходить с этого пути.

— Он был кел, с твоей точки зрения, — неохотно продолжала Моргейн. — Пускай покоится с миром. Сейчас это не имеет никакого значения. Его звали Энджурин. Ты услышал его имя. А теперь забудь, навсегда. Я ничего не знаю об этом Скаррине, но мое имя может насторожить его, заставить изменить свои планы.

Он задохнулся, потом опять глубоко вздохнул, крутя в своих пальцах стебельки травы, и уставился на свои руки. Долгое время никто из них не произносил ни слова.

Наконец он пожал плечами. — Завтра я разведаю местность, — сказал он, возвращая мир, чтобы ей стало легче, насколько возможно. — Когда пойду за травой для лошадей. Быть может есть что-то за этими холмами.

— Да, — сказала она и, подвинувшись, оперлась плечом о его спину. Он облегченно вздохнул и подставил ей всю спину. — Но лучше мы оба…

— Я. Неужели мы должны пугать любую птицу или кролика между собой и Мантом? — Опять знакомое чувство нависшей катастрофы сжало горло, заставило содрогнуться, и он почувствовал, что должен идти. — Я пойду.

— Пешком?

— Нет, поскачу прямо по ручью. — Он вздохнул, невольно хмурясь под весом ее тела в кольчуге, и посмотрел на первые звезды, появившиеся на небе. — Мы должны отдохнуть, — угрюмо сказал он.

— Ты злишься?

Он опять задохнулся, и повернулся к ней лицом. Да, вот что он хотел сказать. Но она глядела на него серьезно и ласково — очень редкий взгляд! — и он заколебался, не желая обидеть ее.

Она никогда не изменялась, всегда беспокойная, неспособная отдыхать, как будто какая-то темная сила всегда гнала ее вперед.

И она всегда прорывалась через все преграды, иногда чудом — всегда быстрее, чем ожидали ее враги, всегда раньше и не там, где они ее ждали.

Она может свести с ума самого нормального человека.

— Вейни? — спросила она.

— Что еще? — резко спросил он.

На какое-то время она замолчала, потом подвинулась обратно и посмотрела на него раненым взглядом, который прострелил его насквозь и смешал все мысли.

Небеса знают, она посмотрела не на мир, нет. На него. Только на него. Он стал для нее всем миром.

Вейни встал на ноги, срезал несколько цветов, росших радом с ним, опустился на колено и церемонно предложил ей бедный букет, все цветы на ночь закрыли бутоны. Только что срезанные, они сильно пахли травой и весенними лилиями, запах, который — Небеса знают почему — напомнил ему детские скачки на коричневом пони.

Она посмотрела на него в упор. Уголки рта изогнулись, она осторожно взяла цветы, пальцы погладили его руку. — Это все, что ты мне предлагаешь?

— Да, — сказал он, выведенный из равновесия собственной глупостью: она всегда была лучше его в том, что касалось слов. Но, внезапно подумал он, она же не восприняла его букет, как шутку — а может наоборот, он запутался и уже не знал, что думать; как всегда между ними. В отчаянии он пожал плечами и, заведомая чушь, сказал — Если хочешь, я могу найти другие, получше, если пойду вдоль ручья. Тогда я могу принести тебе целую охапку.

Ее глаза сверкнули, потом стали серьезными, она медленно встала на колени, обняла его за шею, и мир стал таким же легким и воздушным, как запах цветов.

— Сделаешь это завтра, — сказала она после долгого мгновения молчания, и начала медленно расстегивать пряжки его брони, как делала сотни раз с самыми разными целями.

Подменыш соскользнул со своего места и с грохотом упал туда, где лежали их плащи и одеяла. Моргейн не глядя протянула руку и положила драконий меч позади них, рукояткой к себе, и освободила волосы, сняв костяную заколку.

Он взял свой собственный меч и положил его с другой стороны. Они никогда не забывали делать это. Слишком много засад была на их пути, чтобы они могли об этом забыть.


Рассвет. Все вокруг покрыто холодной росой, надо готовиться к отъезду. Но Вейни, не открывая глаз и завернувшись в одеяло, сидел опираясь спиной на колено Моргейн, которая тщательно и не спеша расчесывала его волосы, прежде чем завязать косу: высшее удовольствие, которое леди может сделать для своего воина. Он вдыхал в себя спокойствие и наслаждение.

В этот ранний час не происходило ничего плохого, в мире все было хорошо и правильно, и быстрые умелые касания пальчиков Моргейн почти усыпили его.

Он не открыл глаза и тогда, когда она подтолкнула голову немного вперед и начала плести косу, сидел со склоненной головой, пока она перевязывала ее, закалывала и вязала простой узел у основания шеи.

Наконец она закончила. Пришло время подумать о том, что предстоит сделать сегодня. Он опять положил голову ей на колени и вздохнул, когда почувствовал, как тонкие пальцы стали играть его волосами на висках. — Ты собираешься когда-нибудь завязать и их? Или пускай растут так, как им вздумается?

— Делай с ними, что хочешь. — Волос самой лио не касалась ни одна бритва, за исключением той, которую держал он сам, когда становился цирюльником. А эти волосы на висках уже резали и вырывали, но все равно они упрямо вырастали вновь и, откровенного говоря, часто лезли в глаза. — Отрежь их, — нервно сказал он. Его Каршская половина пришла в ужас. Но в клане Кайа меньше заботились о волосах, а именно Кайа вернули ему честь, и он уже давно доказал, что он — настоящий Кайа, хотя по крови только наполовину. Он повернулся к ней лицом и оперся на одну руку, а она достала клинок чести и обрезала один клок волос, потом еще и еще.

Он уже было открыл рот, чтобы запротестовать, но потом передумал, закрыл глаза, чтобы в них не лезли волосы и прикусил губу.

— Остался еще один.

— Да, — сказал он, решив не поддаваться суевериям. Он приготовился увидеть, как она отбрасывает волосы в сторону, и не собирался ни разыгрывать из себя дурака, ни заставить ее считать себя простаком.

Зато она откровенно играла с ним, как делала частенько, и, как делали в Карше, вложила все волосы в его руку.

Оставлять волосы на земле — плохое предзнаменование. У них не было огня, и Вейни бросил их в бегущую воду, чтобы никто не мог повредить его душе.

Потом он повернулся, встал на оба колена, как если бы хотел обратиться к госпоже с официальной просьбой.

— Лио

— У меня есть имя.

Еще до него у нее был любовник. Он знал это, совершенно точно. Но не хотел даже спрашивать. Глупо смотреть назад, в высшей степени глупо, и против всех ее советов—

Как мало у них общего, того, что она могла разделить с ним. По меньшей мере из ее целей.

— Моргейн, — сказал он, нет прошептал. Ее имя. Плохое предзнаменование. Оно горит в легендах королей и волшебников, и с ним связано слишком много смертей. Моргейн Энджурин это совсем другая женщина, не та, которую он любил. Женщина, которую он знал, вообще не имела имени. Но он попытался найти подходящее обращение, и взял обе ее руки в свои. Он стоял на коленях, а она сидела на камне, как какая-нибудь высокая королева на троне, под несколькими последними звездами. — Послушай, госпожа—

— Не стой на коленях, — резко сказала она и сжала руки, которые он по-прежнему держал. — Сколько раз я говорила тебе об этом?

— Да, но я так привык. — Он начал было вставать, но потом опять уселся и упрямо выпятил челюсть. — Я — илин.

— Ты давно свободный человек.

— Да, но разве я делаю то, что хочу? И поскольку ты мой лорд, миледи-госпожа, то я дай- юио, в лучшем случае, и я могу воззвать к своей госпоже стоя на коленях, если считаю, что это самое подходящее и благопристойное положение. И я прошу тебя—. — Она начала было что-то говорить, но он крепко сжал ее руки. — Когда я уйду, не волнуйся, не иди за мной и — ради любви Небес — верь в меня, сколько бы времени это не заняло. Если я повстречаю врагов, то буду ждать, пока они не уйдут. Если я не буду точно знать, что ты здесь, мне придется что-то изобретать. Так что жди здесь и наберись терпения. Никто из нас не должен тревожится, ты поняла меня?

— Да, — тихо сказала она. — Но внимательно гляди по сторонам. Следующий поиск — мой.

— Лио

Но этот спор он уже проиграл. Он встал, отряхнул пыль с коленей и пошел седлать Эрхин.


За разбитым ими лагерем местность изменилась — меньше леса, больше полян и лугов. Он знал это заранее, потому что уже был здесь, когда выбирал место для лагеря.

Он ехал очень внимательно, стараясь найти места пониже, в которых можно укрыться, и ехал скорее на восток, чем на север. Главным образом он старался следовать вдоль ручья, который оставался самой большой надеждой и самым большим страхом: в подобной местности люди инстинктивно тянутся к воде, и враги тоже, и по этому ручью Гаулт мог так же легко найти их, как и они Дорогу.

Около одного из холмов он спешился, забрался на верхушку, лег на живот и со своей наблюдательной точки самым тщательным образом изучил всю травянистую местность внизу, вплоть до кроличьей норы и последнего птичьего гнезда, проверил полет всех птиц, прислушался — и слушал до тех пор, пока звуки местности не стали говорить с ним, пока не стал понимать гул насекомых и чириканье птиц в лесу и лугах.

Он был один. Вокруг не было никого: он был уверен в этом настолько, насколько можно быть уверенным в чем-то, имея дело с незнакомым врагом.

И тем не менее — он не нашел безопасного пути через равнину, во всяком случае днем: только ночью можно было рискнуть и поехать на восток вдоль ручья, хотя и тогда за ними останется след, по которому на следующий день любой ребенок сможет их найти.

И это совсем не хорошо. Если они так и поступят, то, делать нечего, опять придется ехать как можно быстрее, и чего они добились?

Чума побери ее нетерпение и ее спешку. Его подбородок лежал на руке, солнце нагревало спину через броню, а он снова и снова искал способ так рассказать ей о местности, чтобы она поняла, что нужно подождать еще по меньшей мере день и только потом идти, но не прямиком на север, куда она стремилась, а сначала на восток.

Хотя она и рассердится, когда он заговорит о ее безопасности, ему все равно — за исключением того, что его госпожа, преследуя свою цель, скорее всего отправится туда, куда захочет, заставив его следовать за ней; а значит придумывать любые соображения — как разумные, так и безумные — напрасная трата сил, и на самом деле у него нет никакой возможности остановить ее, а если он попытается остановить ее силой, то это будет означать не только нарушение всех клятв — от клятвы илина до клятвы юиона, но и разрыв тех глубоких связей, которые существуют сейчас между ними, и все равно не спасет их жизней, пока она считает, что права.

И пускай Небеса помогут им обоим, потому что она чаще всего права, даже когда явно не в себе, или, по меньшей мере, исправляет свои ошибки лучше всех, кого он знал; и он по-прежнему не уверен, прав ли он был, когда убедил ее действовать вопреки инстинктам. Сомнение грызло внутренности, постоянно мучало все то время, когда он ехал один, без нее, хотя он и утешал себя тем, что она находится в хорошо укрытом месте, где, скорее всего, не привлечет к себе внимания, и легко сможет защищаться, если кто-нибудь все-таки наткнется на нее.

Вот так между ними все и происходит, подумал он; вся эта неразбериха заставляет его беспричинно тревожится. Со всеми своими клятвами они согрешили перед Небесами, и нет священника, и он безусловно нарушил десять тысяч маловажных законов — потому что надо быть сумасшедшим, чтобы соблюдать их, когда на нем и так слишком много кровавых грехов.

Он всегда глупел, когда думал о ней, и поэтому сделал то, что клялся никогда не делать: разрешил себе подумать о том, что могло бы произойти между ними при свете дня, и как он мог бы использовать то взаимопонимание, которое установились между ними — и как он делает одну вещь за другой, которые поклялся не делать с ней. И как она сделает так, что тяжесть решения ляжет на его плечи, хотя из них двоих он не был самым умным…

Если бы он был в земле Маай, подумал он, в те времена, когда его кузены охотились на него, он мог бы спуститься к подножию холма, где оставил Эрхин, и пролежать там целый день. Он заметил бы все, что двигалось, полет любого сокола, шевеление любого листа. И вернулся бы только ночью. Но сзади осталась озабоченная Моргейн; и он не думал, что убедил ее ждать весь день — откровенно говоря он бы и сам не выдержал, если бы она пошла на разведку; в лучшем случае она могла оставаться спокойной до полудня, а потом наверняка вообразит, что столкнулся с какой-нибудь опасностью.

Врагам придется потратить уйму времени, чтобы обыскать все ручейки в округе.

Но долгие усилия приносят плоды, если они, конечно, достаточно долгие.

Обдумав все это один раз, а потом еще трижды, он понял, больше не в состоянии лежать и вообще находится далеко от нее. Он осторожно спустился вниз по склону холма и взял поводья Эрхин, которая все время оставалась на маленькой поляне, со всех сторон окруженной кустами, и повел ее по руслу сухого ручья, по которому поднимался на холм.

Русло сливалось с другим, еще более узким, тоже прорезанным водой, по которому он и приехал сюда из лесистых холмов.

Здесь он сел на лошадь и не торопясь поехал обратно тем же путем, которым приехал сюда, дальше и дальше в холмы, пока не доехал до того места, где сухое русло соединялось с ручейком.


Какое-то время он ехал по самому ручейку, вода которого едва покрывала копыта Эрхин, но смывала следы.

Действительно смывала, что не помешало ему почти мгновенно увидеть признаки того, что здесь проехал всадник.

Кое-где тростник наклонился и вымок, как будто на него наступило копыто лошади. Он стал мучительно вспоминать, не оступилась ли где-нибудь Эрхин, когда утром он проезжал здесь.

Нет, подумал он, и кровь начала холодеть в жилах. Нет. Не оступилась. И в любом случае не здесь. Они ехали совершенно прямо, не оставляя следов. Он отлично помнил эти тростники. И помнил место, где вышел на берег — маленький плоский камень, скатившийся с холма.

Он проследил след до того, как он вышел из камышей — одинокий всадник.

Неужели Моргейн? Она никогда не нарушила бы свое слово без причины. Он безоговорочно верил в это. Она никогда не поехала вслед за ним, если бы не случилось что-то очень плохое.

Были и другие следы, вниз по течению, где ручеек мгновенно и предательски становился глубже и всадник должен был держаться ближе к берегу. Он сам так делал, и всадник, тоже, и оставил на берегу след подковы, совсем другой, чем у Сиптаха и направленный в другом направлении.

Вот теперь он испугался по настоящему. И внимательно осмотрел все холмы кругом.

Если бы он опять оказался в земле Маай в то время, когда родственники искали его, чтобы насадить голову на копье, он сделал бы то, что предлагал Моргейн: зарылся бы где-нибудь в землю и лежал до тех пор, пока охотники не прошли бы мимо. Неделю, две, больше, не имеет значения.

Но тогда у него не было женщины, которая ждала его прямо там, куда ехал всадник, и лагерь был разбит прямо на берегу ручья, как на берегу дороги, и охотники там, а не здесь. Конечно она не будет сидеть сложа руки: они договорились, что она заберется на вершину холма и будет смотреть оттуда. Но Сиптах совсем другое дело — лошадь труднее спрятать, и следы на земле остаются, чтобы с ними не делать. Если кто-то проедет мимо, глядя на берег искушенным взглядом, то, конечно, заметит хоть что-нибудь, и никогда нельзя быть уверенным, что все в отряде Гаулта дураки, хотя один из них и оказался настолько беспечным, что оставил видимый след.

Вейни заставил Эрхин скакать быстрее. По дороге он не забывал оглядываться кругом, в поисках следов, но нашел их только однажды, на перемычке между двух холмов, когда, судя по траве, всадник присоединился к достаточно большому отряду.

Дальше следы шли вдоль ручью, берег был хорошо утоптан, в грязи отчетливо были видны следы подковы более чем двадцати лошадей.

Он поскакал дальше, со страхом вспоминая каждый камень и каждую примету разбитого ими лагеря. Внезапно ему пришло в голову, что это даже хорошо, что их много — такая большая группа не может ехать тихо. Небеса знают, что они не слишком хорошо чувствуют себя в лесу, иначе не держались бы вместе, и Моргейн с ее оружием может легко справиться со всеми ними, особенно действуя из засады. Она должна опасаться только одного: не попадет ли в опасность ее единственный спутник.

Только — он вспомнил о маленьком ящичке, который носил около сердца и с обычным холодом подумал о мече-воротах — если это люди Гаулта. Это мог быть и кто-нибудь другой, например из Манта.

Даже если и нет, она должна десять раз подумать, прежде чем использовать свое главное оружие, из страха, что таким образом она предупредит Мант, который может послать на юг целую армию, чтобы найти их—

Или через ворота Теджоса, и тогда на них нападут с двух сторон.

И только Небеса знают, сколько их всего.

И если один из них действительно тот, кого они так опасались, он сможет овладеть силой ворот, скрытой в Подменыше, и исказить ее так, что Подменыш станет непредсказуемым и опасным для всех, кто окажется поблизости, и для того, кто его держит: Вейни вспомнил одного из эрхендимов, стража ворот, храбро сражавшегося в той войне — и погибшего — и это зрелище часто навещало его, особенно тогда, когда меч был в его руках.

Но подарок, лежавший около сердца, был способом найти ее, светом в темных местах: он мог испугать невежественного врага, но не был оружием — и никогда не будет, особенно для того, кто своим телом защищал Моргейн Энджурин.

Вейни не осмелился использовать его сейчас, даже для того, чтобы предупредить ее. Свой меч он отдал Чи и не забрал назад — в результате остался почти полностью безоружным.

Только лук.

И небеса знают, насколько он опоздал.

Все время, пока он скакал по центру ручейка к лагерю, Вейни напряженно вслушивался. Он оставил Эрхин за кустами, которые полностью скрывали ее, соскользнул на землю, и какое-то время стоял не шевелясь, пока не смог услышать все, вплоть до самого слабого шелеста ветерка.

Птица пела долгую радостную песню, но даже это не успокоило его. На болотистом грязном берегу были отчетливые следы, оставленные несколько часов назад.

Теперь надо было принимать трудное решение. Это место больше не было безопасным, значит и все остальные тоже. Он решил рискнуть и свистнул птицей: я здесь, говорил этот свист, и ничего другого.

Ответа не было.

Он яростно закусил губу, стреножил Эрхин, взял лук и колчан стрел, и скользнул через кусты к подножию холма. Он не боялся, еще нет. Могло быть все, что угодно. Например она могла услышать его, но не ответить, боясь обнаружить себя.

Он пошел к лагерю так, как ходят охотники, часто останавливаясь и прислушиваясь. Когда он вышел на берег ручья, то опять увидел следы, а когда вышел на место, где, под холмом, был лагерь, то с первого взгляда понял, что Сиптах исчез.

Отлично, сказал он себе, она забрала его, и ускакала.

Но повсюду следы лошадей врага, слишком уж их много, они перекрывают следы Эрхин и Сиптаха, и тут уже не имеет значения, насколько хорош всадник, потому что как только любой хороший следопыт найдет начало следа, дальше он пройдет по нему до конца.

Она должна повести их вокруг холма, вот что она должна была сделать. И вести их до тех пор, пока они не угодят в одну из ее засад.

Но отсюда, судя по следам, уехало слишком много всадников, во все стороны, стирая любые следы, которые мог оставить серый жеребец, следы, по которым он мог бы пойти. Значит ему надо выбираться за пределы истоптанной области — и исследовать все вокруг, рискуя нарваться на засаду.

Самое лучшее, решил он, пока исследовать то, что произошло здесь.

Склонившись так, чтобы его не было видно, он стал медленно изучать местность, потом пошел вдоль склона холма, среди камней, постоянно останавливаясь и прислушиваясь. И не слышал ничего, кроме ветра.

Потом взлетела птица, на востоке, сзади от него.

Он застыл на месте, и долго стоял, только изредка шевелясь, чтобы не свело мышцы.

А потом птица позвала, прямо перед ним.

Он спокойно и тщательно оглядел склоны холмов, и те точки, где можно было укрыться, так далеко, как только мог, не выходя на открытое место, и не допуская в себя никаких чувств, ни страха, ни самоупреков в том, что он мог сделать, но не сделал; сейчас надо было сделать только одно: уйти из-под склона холма и найти врага, не обращая внимания на то, что происходит сзади. Иначе ему никогда не найти ее.

Он подождал достаточно долго, чтобы заставить их поволноваться, потом спокойно, не оглядываясь, вышел из-под укрытия из кустов и камней.

По всей видимости они думали, что он пойдет к лошади. Наверняка они нашли Эрхин и устроили там засаду, ожидая что он должен пойти туда, если не хочет убегать пешим.

Где же она? постоянная мысль сверлит голову. Вся местность превратилась в засаду, повсюду следы врагов и не малейшего признака Моргейн.

Если она услышала крик птицы, то, по меньшей мере, предупреждена.

Он сел на землю за камнем и стал ждать, что они сделают, и не было слышно ни единого звука, даже шевеления.

И ветер затих.

Потом покатился булыжник, где-то на голом плече холма над ним. Кто-то шагнул по камням и опять затих.

Вейни аккуратно вынул из колчана три стрелы, одну наложил на тетиву, устроился поудобнее и ждал, не сгибая лук: перед стрельбой не надо напрягать руку.

Шаги раздались опять, ближе, со лба побежали струйки пота, одна покалывающая дорожка, потом другая.

Звук прекратился, потом опять возобновился, человек шел к камню, но запутался в кустах.

Вейни выдохнул, быстрым плавным движением согнул лук, вскочил, обернулся и навел стрелу на человека в блестящей кольчуге, который увидел его и скользнул за раскрошенный камень. Но стрела Вейни по-прежнему глядела ему в лоб.

— Вейни, — выдохнул Чи, вставая из-за камня и делая шаг к нему. — Ради бога — я шел за тобой. Я все время шел за вами. На что вы надеялись, прогнав меня? Положи лук!

— Где она?


— Не здесь. Положи лук, Вейни, ради бога, я видел, как они прошли мимо. Я пошел за ними, но ничего не мог сделать…

— Где она?

— Север, они увезли ее на север.

Его сердце превратилось в лед. Тем не менее он повелительно махнул луком, не опуская его. — Прочь с дороги.

— И меня ты тоже убьешь? — Глаза Чи раскрылись и загорелись бешенным огнем. — Вот как вы поступаете с друзьями!

— Прочь с дороги.

— С друзьями, Вейни, — повторил Чи, и нырнул за камень, из-за которого выскочил. — Ты знаешь это слово? Вейни!

Вейни отвернулся от Чи и побежал вперед, хорошо помня свист, который услышал снизу, хотя и видел лучников, стоявших на его пути. В то же мгновение что-то ударило его сзади в спину между лопатками и сбило на землю.

Он покатился вниз, к подножию холма, больно ударяясь спиной о мешанину из брони, лука и колчана. Шлем слетел, лук потерялся, а он все катился и катился вниз по травянистому склону, переворачиваясь с бока на бок.

Он вскочил, почти ничего не видя, и вырвал из ножен клинок чести. Звуки торопливых шагов, скрежет оружия, смутные фигуры, собравшие на склоне холма, выше и ниже его.

— Живым! — крикну кто-то. — Только живым! Шевелись!

Он закричал, выбрал цель и бросился вперед, прямо на кел, пробил его оборону: стальной клинок вошел в тело, прорвав кожаный панцирь. Но нога поскользнулась на мокрой от крови траве, и еще один враг бросился на него, а потом еще и еще. Покачнувшись, он восстановил равновесие, голова наконец-то заработала, он хладнокровно защищался от их атак, уловив ритм их движений и колебаний. Но тут вторая группа налетела с другой стороны и он потерял с таким трудом обретенный ритм.

Человек, падая, схватил его за ногу. Он покачнулся, все остальные бросились на него, не обращая внимания на клинок и стараясь схватить его за руки; он потерял равновесие и упал, на него свалилась скользкая куча тел.

Они все скатились к камню. Он ударил человека, державшего его, достал локтем в живот второго, потом огрел кулаком третьего, высвободился и вскочил на ноги, едва не упал на неровном склоне и попытался вырвать свой нож из руки удивленного человека, вцепившегося в него.

Опять шаги, тень затмила солнце справа и сзади, множество рук схватили его и ударили о камень. Кончик меча уткнулся в подбородок и заставил голову откинуться назад.

Из кровавого тумана вынырнуло лицо Чи, перекошенное усмешкой, чем-то похожее на волчье, за его спиной толпилось с полдюжины кел и людей.

— Ах, — издевательски сказал Чи, — очень близко, друг. Но не настолько.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Они бросили его на утоптанный берег ручья, на какое-то мгновение он не понимал, что происходит, и только тогда, когда Чи скрестив ноги уселся перед ним, все понял: лицо Чи было маской, за которой жил кто-то другой, чужой.

Значит Чи умер, как и Брон. Многие из товарищей этих людей тоже погибли, некоторые ранены, и он один должен заплатить за все. Нормальная логика, которую он понимал. И совершенно непонятно то, что они, судя по всему, ничего не собирались с ним делать, эти кел и эти люди, которые должны были разорвать его на части хотя бы за тех троих, которые остались лежать на склоне холма.

Зато понятно, почему Чи глядит на него так, как сейчас, холодно и отчужденно — потому что это совсем не Чи. Он среди людей, которые скармливают своих врагов волкам.

Моргейн, его мысли опять побежали по знакомой дорожке. Слава Небесам, она цела, сбежала от них. Она ускакала, сохранила все свое оружие, и в безопасности.

Значит она где-то в холмах, может быть неподалеку. Только Небеса знают, но ручеек, который скрыл его следы, мог скрыть и ее — только она уехала в противоположном направлении, решил он: там Дорога, поэтому враги вряд ли даже подумают о том, чтобы искать ее там, будут искать здесь, и, конечно, ничего не найдут.

Она поскачет на север и на восток, туда, куда ведет Дорога, и, быть может, думает найти его, срезав путь; но надежды почти нет. Не исключено, что она сможет перехватить их около самих Ворот… возможно, но лучше об этом не думать: она не сможет бросить его и попадет в засаду.

Если только… О Боже, если только она не ранена и у нее не будет другого выхода.

И вряд ли он сумеет узнать правду у тех, кто будет допрашивать его.

— Почему вы здесь? — спросил Чи, как если бы у него в голове был список вопросов, на которые он собирался получить ответ. — Откуда пришли? Куда идете?

Они даже не связали его. Тем не менее оказалось, что достаточно трудно поднять голову, вырваться из болота, в котором оказался его рассудок, и увидеть Чи через то, что бегало в глазах и затмевало зрение.

— У нее есть право быть здесь, — сказал он: с одной стороны это правда, а с другой может устрашить всех этих кел.

— Ты человек, настоящий?

Вейни кивнул и пошевелился, что-то полилось вниз по щеке. Он неловко подтащил под себя руки, и, под тяжестью кольчуги и кожи, ощутил рядом с сердцем давление маленького ящичка. Они не нашли его. Он взмолился Небесам,прося их не дать им найти его, хотя все остальное оружие у него отняли, от клинка чести до ножа в сапоге. И эрхендимский меч, который лежал на коленях у Чи, он тоже хорошо помнил.

— Она кел?

Его так часто спрашивали об этом, что он, кивнув, солгал прежде, чем осознал это. — Да.

— Ты ее любовник?

Он не поверил своим ушам, услышав вопрос, и в нем поднялась злость. Усилием воли он сдержал ее, вовремя вспомнив, насколько опасно поддаваться ей. И этот фальшивый Чи не имеет доступа в сознание настоящего Чи — иначе не стал бы спрашивать. — Нет, — ответил он. — Я ее слуга.

— Кто дал ей такое оружие?

— Создатели. Давно умерли. В моем родном мире. — Руки дрожали под ним. Холод лился от земли и от ран. Возможно и страх. Слишком много причин. — Очень давно, — начал он, глубоко вздохнув из-за боли в животе, — что-то случилось с воротами. И это не прекращается, до сего дня, говорит она. Меч сделан для борьбы с ним. Для борьбы…

— Поднеси эту штуку к Воротам, Человек, и умрешь, очень быстро.

Он побоялся согласиться. Но они, похоже, и без того все знали — даже расстояние он ворот, на котором слишком рискованно использовать меч. Значит Моргейн грозит настоящая опасность.

— Что она ищет в Манте?


Дрожь уже достигла плеч и охватила все внутри, боль была везде, но гордость не позволяла показать это врагу и его голос не дрогнет.

— Что она ищет в Манте?

— То, что она хотела найти в Морунде, — сказал он, — совет.

Чи? мысленно спросил он, глядя в знакомое лицо. Чи? От тебе что-то осталось? Ты помнишь, парень? В тебе еще есть что-то человеческое?

— Что за совет?

— Вы все ничего не понимаете. Чи знает. — Он попытался усесться поудобнее, подтянув себя немного вверх, чтобы облегчить боль в бедре, по которому они ударили, и в сухожилии, которое они порезали. Он стиснул зубы и уселся, рискуя, что кто-нибудь сзади размозжит ему череп, и обнаружил, что нет такой части тела, по которой они бы не ударили древками копий. По лицу бежала кровь, темная лужица уже собралась под ним, и он вытер грязной рукой порез на лбу. — Миссия миледи здесь — ты очень хорошо знаешь ее.

— Смерть, — сказал Чи, — смерть и только смерть — для всех кел.

— Тебе это не повредит…

— Смерть.

Все. Суть дела. Никакого мира быть не может, как только эти кел-лорды узнали цель Моргейн. Вейни мрачно посмотрел на Чи и не сказал ничего.

— Куда отправилась твоя леди?

— В Мант.

— Нет, — спокойно сказал Чи. — Не сомневаюсь, что нет. Я помню, друг. Я помню ночь в лагере Арундена — ты и она, вместе — а ты помнишь это?

Он помнил. Этот фальшивый Чи знал слишком много; быть может все.

— Я скорее готов себе представить, — издевательски сказал Чи, — что твоя леди где-то неподалеку, в этих холмах. И я думаю, что она пыталась предупредить тебя — но не смогла до тебя тянуться. А теперь она пойдет вслед за нами, куда бы мы не пошли. А если мы будем настолько глупы и убьем тебя, она скорее всего немедленно появится — и будет мстить. Не так ли?

— Не знаю, — ответил Вейни. — Она могла ускакать в Мант.

— Нет, не думаю, — уверенно сказал Чи. — Она здесь и ждет темноты.

Вейни ничего не ответил. Он напряг мышцы, проверяя, сможет ли он вскочить на ноги, если решит сломать Чи горло. Если убить этого человека, то можно сохранить немного знания от попадания в руки кел.

И тогда, по меньшей мере, этой бандой будет командовать какой-нибудь другой кел, не такой опасный.

— Я думаю, — продолжал Чи, — что она придет сюда, хотя бы для того, чтобы узнать, жив ли ты. Скрытно, даже ползком. И, возможно, ради тебя она может решиться на переговоры.

— Освободи меня, — сказал Вейни. — Я найду ее и передам любое послание, какое ты захочешь. И вернусь к тебе с ответом.

Все вокруг засмеялись.

— Я из Карша, — сказал Вейни, — а мы никогда не нарушаем своих клятв.

Чи долго удивленно смотрел на него и молчал, изредка мигая, как если бы хотел проникнуть вглубь мыслей того, кто не был кел и кого он не понимал. Смех прекратился сам собой.

— Чи? — спросил Вейни, еще спокойнее, собираясь перед рывком.

— Возможно так оно и есть, — прищурившись сказал Чи. — Я бы не сказал, что нет. Но кто может поручиться, что ты вернешься? Никто. А она обязательно придет за тобой. Для этого ты должен только позвать ее — и ты сделаешь это, хочешь ты того или…

Он прыгнул, поскользнувшись на грязной земле, к горлу Чи, и все задвигалось: люди, стоявшие вокруг, набросились на него, а Чи, закричав и отбив первый удар, отпрыгнул назад. Тогда он схватил Чи за одежду и ударил по шее, намериваясь сломать ее, но в него вцепилось множество рук, удары потеряли силу, на него нахлынула волна из тел и прижала к камню.

Еще больше ударов. Он защищался как мог, часть ударов приняла на себя броня. Он надеялся, что успел сломать шею Чи и спас их от множества неприятностей, которые Чи мог им причинить — но, увы, надежда была слабой, и совсем умерла, когда чья-то рука схватила его за волосы и вздернула вверх и он увидел Чи, смотревшего на него сверху, с камня, и улыбавшегося перекошенной кровавой улыбкой.

— …или не хочешь, — закончил фразу Чи.

— Она не дура.

— и она узнает, что ты у нас. Если она появится, то ей придется подумать об этом. Не так ли?

— Она не дура.

— Дурак может убить заложника. Подумай об этом.

Он еще раз рванулся к Чи, пока они не ждали этого. Но и на этот раз ничего не получилось. Они бросили его на землю, и держали до тех пор, пока не расстегнули все пряжки и ремни, а когда он попытался бороться захлестнули горло ремнем, сжали и он потерял сознание.


Человек с неукротимым характером, подумал Чи, пробуя языком рану на губе: с идиотским характером, который начинает сражаться, как только освободит руку или ногу. И этот человек держал в руках меч-ворота. И уничтожил половину его телохранителей-кел и большую часть людей.

В сознании внезапно всплыло воспоминание — цепь на ноге, и этот дикий человек нападает на волков, наклоняясь с седла белой лошади и орудуя своим мечом, чем-то похожий на ангела мщения, кровавого ангела мщения в сумерках мира.

Тот же самый человек, похожий на первого советника могущественной королевы, стоит, склонив голову перед гневом своей госпожи — и защищает его спокойными словами, спокойный взгляд из-под бровей…

Они продолжали бить его, наконец обнаружив, что единственный способ сладить с ним — заставить потерять сознание. — Не убивать! — крикнул Чи, спрыгнул с камня на грязную землю и подошел к лежащему телу, чтобы поближе осмотреть его.

Они раздели его — мужчина с очень бледной кожей, но загорелым лицом и руками, проживший всю жизнь в броне. Сама броня лежала рядом, на берегу ручья — броня лежала на берегу реки, и тот же самый человек предлагал ему лекарства и поддержку…

— Милорд, — сказал кто-то рядом и задал вопрос. Чи мигнул, голова кружилась, он чувствовал странное отчуждение от того что делал, как если бы был только зрителем, не участником.

— Делай что хочешь, — прошептал он, отвечая на вопрос о пленнике; он не осмелился сосредоточиться на этом. Он помнил его гнев. И Джестрина-Брона, мертвого. И своих людей, исчезавших в хаосе ворот.

Эта женщина, он хотел, чтобы она стала его союзником. Этот меч — в Манте нет ничего, что могло бы встать против него. Меч, женщина со своими талантами — и он, со своим ценным заложником. Это — фантастическая мысль, кружившая голову — власть над Мантом, настоящая возможность для осуществления своих самых сокровенных целей.

Он вернулся к камню и уселся, правой рукой ощутив выветренную поверхность. Его люди что-то громко говорили, он недовольно посмотрел туда. — Оставьте его в покое, — сказал он человеку, который крутился рядом. — Он не успокоится до Манта, если вы будете продолжать так, тогда что за заложник у нас будет против силы ворот? Сумерки. Скоро сумерки.

Такое ощущение, как будто сила ворот, перенесшая его в это тело, начала исчезать. В отдалении зазвучали голоса. Он видел, как они поволокли пленника к одному из двух высоких деревьев, торчавших из кустов рядом с ручьем, увидел, как он ударил ногой одного из его людей и в ответ получил такой же удар.

— Упрямый мужик, — прошептал он с болью, жалея его, и это мог быть Джестрин, и мог быть Брон, и в душе поднялась злость, что человек, которому он доверял, не сделал ничего, чтобы помешать злу, которое упало на него.

Или это просто бессмысленная меланхолия. Иногда новый Измененный начинает беспричинно плакать или злиться, иногда в нем кипит возмущение на самого себя. Рассеянные воспоминания предыдущего владельца пытаются найти место в новом сознании, уничтожившим его.

Он уже сражался в такой битве, хладнокровно и спокойно. Он знал, что происходит с ним, знал, как справиться с воспоминаниями, которые пытались реорганизоваться и захватить власть, потому что сердце билось как сумасшедшее, пот заливал все тело, и он видел волков, которые прыгали на ап Кантори, как демоны из тьмы, и слышал, как кости потрескивают, а волки перекликаются между собой, но, не обращая на это внимания, встал и пошел по утоптанной траве к тому дереву, к которому его люди наконец-то привязали пленника.


— Чи, — сказал Вейни и посмотрел на него через кровь и грязь, залепившие лицо. Опять шевельнулись воспоминания о береге реки и доброте. Больно. Он призвал другие воспоминания об этом человеке: еще доброта, подарки, защита от леди, и — убийство, лицо Брона. — Чи. Садись. Давай поговорим. Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать.

Страх. В сердце заполз страх. Ловушка, конечно ловушка. — Ага, — грубо сказал он и тяжело уселся, скрестив руки на коленях. — Что ты хочешь сказать мне? Что ты можешь сказать мне? Или продать.

— Что ты хочешь узнать?

— Я знаю — ты хочешь предложить мне ненадежное покровительство леди, не так ли? А я перешел на сторону Гаулта, друг. Вот что вы оставили мне. И поступил умно, очень умно. И за это должен поблагодарить вас, обоих.

— Но Чи—

— Я пошел к нему добровольно. И теперь мы действуем вместе, сражаемся вместе. А что я был должен делать, по-твоему: ждать, пока бы ты не поступил со мной как с Броном? И ваши враги меня хорошо приняли.

Вейни вздрогнул. Но продолжал. — Чи, — сказал он, — Чи…, — как будто говорил с ребенком.

— Я пошлю тебя в Ад, Вейни. Туда, куда ты послал Брона.

Вейни с ужасом поглядел на него.

— Я хочу только этого. Лучше быть волком, чем оленем. Вот чему ты научил меня, друг. Мальчик повзрослел, мальчика больше не обмануть, мальчик знает, что ты лгал ему и презирал его. Не обращай внимание на лицо, друг: я намного старше, чем тот мальчик, которому ты лгал.

— Я никогда не лгал тебе, Чи. Клянусь своей душой.

Ради Бога, сражайся с ним, Чи. Разве ты не хотел именно этого сражения?


Чи вытащил из ножен нож, и, схватив Вейни за косу, запрокинул голову назад и держал так какое-то время, пока тот не начал тяжело дышать и мышцы шеи не ослабели. Глаза человека были закрыты: он больше не сражался, только инстинктивно старался выжить.

— Что, разучился говорить? Давай, советуй еще! Или ты уже подох, Человек?

Нет ответа.

Чи взмахнул ножом, одним ударом отрезал косу и бросил ее на землю.

Человек вздохнул и в ужасе откинул голову назад, с треском ударившись о дерево, и так посмотрел на него, как будто получил смертельную рану.

Там, в холмах, это предмет гордости воинов. Но для этого человека это что-то большее, намного большее. Это была счастливая мысль, и он заметил, с удовлетворением, что на мрачном лице пленника появилось отчаяние: он пробил брешь в этом упрямом и гордом человеке.

Чи спрятал нож в ножны, в душе усмехаясь над человеческим гневом и слабостью, и отошел от него.

Потом глядя на Вейни, Чи видел только одно: тот сидел со склоненной головой, укоротившиеся волосы неряшливо падали на лицо. Возможно в конце концов он почувствовал боль от ран, а от долгого ожидания его суставы задеревенели.

Но что-то исчезло из него, хотя внешне ничего не изменилось.

На закате он будет товаром, товаром в великой сделке — при первом же запахе раскаленного железа он станет совсем другим, и это будет начало платежа… а потом его гордость, честь, любовь и наконец жизнь, все в обмен на оружие леди.

Всегда и в любом деле, подумал Киверин, должно быть несколько целей: и здесь есть здравый смысл, требующий выгоды, и темная стихия Чи, требующая мести; мщение лучше, чем выгода, но выгодное мщение лучше всего.

И еще есть кое-кто в Манте, которые присоединятся к нему, несмотря на…

Внезапно он почувствовал, как воздух наполнился тревогой, как будто открыли ворота. Один из его людей закричал, и уронил на землю ящичек, который он подобрал среди раскиданных на земле вещей пленника — на землю выпало маленькое пятнышко, блеснувшее как звезда.

— Не трогай его! — Чи прыгнул вперед и ринулся к камню одновременно с капитаном из Манта, но успел раньше и схватил камень, за которым его собственный человек не рискнул нагнуться — слишком маленький, чтобы повредить голой руке, тем более здесь, далеко от Теджоса и Манта; тем не менее под волосы на затылке как будто воткнули маленькие иголочки, а кончики пальцев засветились красным.

И испуганный взгляд человека, который нашел его.

— Милорд! — возразил капитан. И этот напуган, тоже. Тревога в глазах. Эта вещь не для такого как ты, сказал бы капитан, если бы осмелился.

Но не в лицо лорду из Манта, пусть даже и ссыльному.

Чи остановился, подобрал маленький ящичек, из которого выпал камень и который его испуганный человек бросил среди всех остальных вещей Вейни, и положил камень обратно. Тревога по-прежнему висела в воздухе, ее тяжесть лежала у него на плечах. — Я сам передам это, — сказал Чи, в упор глядя на капитана. Свой собственный голос издалека донесся до него. Он повесил цепь с ящичком на шею. — Капитан, я все еще выше вас по рангу.

Капитан ничего не сказал, только стоял, глядя на него злым и смущенным взглядом.

Человек нес это. В голове немедленно начался разброд, одновременно возникли мысли от человеческой половины и от другой, презирающей людей. Внутренний шум — цена бессмертия. Чем старше становишься — тем больше тонешь в человеческом: многие сошли с ума.

За исключением тех случаев, когда Сюзерен приговаривал бунтовщиков-кел, восставших против его власти, стать носителем разума какого-нибудь своего любимца, разум которого был очень стар и очень сложен, даже по меркам кел, и способен полностью подчинить себе хозяина и отсеять все его воспоминания.

Его друзья при дворе спасли его, по меньшей мере, от такого приговора, и пересадили в Гаулта, сохранив неприкосновенными кровь, ум и воспоминания Киверина, и, частично, воспоминания самого Гаулта, особенно о том, как он любил Джестрина, когда Джестрин был человеком. И знание местности, и память о союзниках — и жертвах — Гаулта, но постепенно они все развеялись, за ненадобностью.

Однако кое-что из воспоминаний Гаулта он сохранил: знание о залах Морунда, память о восходах солнца и окнах, и о пяти корзинах зерна, которые можно получать с полей Итонда — эти воспоминания пересеклись с его собственным опытом жизни в Морунде, и временами он сам не был уверен, что из них принадлежит Гаулту, а что ему.

Но война Гаулта закончена. Он больше не пытается утвердить себя. На его месте появился Чи, которого он сам когда-то — ирония судьбы! — осудил на смерть: человеческий разум, сильный, похожий на воду, текущую по хорошо сделанным каналам, юный, не до конца уверенный в себе, жадно стремящийся утвердиться, захватить и подчинить себе более старшие воспоминания, наполнивший всю сущность Киверина своими сомнениями, суевериями, идеями и готовый даже уничтожить ее. Не будь дураком, парень, не руби сук, на котором сидишь.

Это сила — и даже капитан вынужден уважать ее; а у него есть Мант, с которым он всегда может посоветоваться. А то, что я могу сделать, если у меня будет оружие, которое несет леди, ты даже представить себе не можешь.

— Приготовь своих солдат, — приказал он капитану.

— Милорд, — ответил тот. Как же его зовут? А, да, Тайпин. Скользкий тип. Личный агент Скаррина.

Чи глубоко вздохнул, выдохнул через нос и посмотрел на небо: солнце еще в зените.


Солнце спустилось за холмы, тени удлинились и они разожгли костер, не обращая внимания на дым. Вейни глядел на их неторопливые движения, чувствуя острую боль в окоченевших суставах и распухших пальцах. Начиная с полудня ему не удавалось потерять сознание. Несмотря на все усилия. Он хотел этого сейчас, или вскоре после того, как они начнут с ним по-настоящему, и не был уверен, что будет хуже: ожоги, или то постоянное напряжение, которое разрывало его суставы.

Он сжимал и расслаблял плечи, насколько мог, пытался шевелить ногами и пару раз медленно выгнул спину, насколько хватило силы в мышцах, которые еще слушались.

Осталась только одна надежда, надежда на госпожу, на то, что она придет, мудрая и сильная, и совершит чудо: разгромит лагерь, не убив его и не забывая при этом — он молил Небеса — что камень-ворота потерян и находится в руках врага.

Но если чудо совершится, если он выживет, то должен быть способен стоять на ногах. Тогда он сможет уйти вместе с нею и не задерживать ее, потому что, нет сомнения, из Манта уже вышли войска, и он не должен, ну никак не должен, задерживать ее или, еще хуже, заставить искать убежище в этих слишком голых холмах, да еще ухаживать за раненым товарищем.

Товарищем, оказавшимся настолько глупым, что довел себя до этого.

Эта боль грызла его больше, чем любая другая — как так получилось, что его схватили, что он сделал все, что враг хотел от него, а ведь госпожа доверяла ему, считала здравомыслящим человеком. Или он должен отказаться от мысли, что она придет, и потом, искалеченным, стать бременем для нее, если она все-таки вытащит его отсюда.

Потом в голову пришла другая мысль, холодно-рассудочная, что любви для нее недостаточно, главное в ее жизни то, чему она служит. У нее уже был кто-то, перед ним. И она легко рассталась с этим человеком, и всегда поступает только разумно — нет даже тени сомнения, что она никогда не сделает ничего глупого.

Наконец Вейни сказал себе: он может делать все, что захочет, кричать или молчать, дать этим кел разорвать себя на куски, и он этого не будет ничего ни плохого, ни хорошего. Он сам по себе, с того времени, когда ускакал от нее, и так оно и будет, пока кел не притащат его в Мант, где либо убьют, либо, скорее всего, залечат его раны и будут обходиться с ним очень вежливо, пока один из них не захочет использовать его тело для себя.

Или — случайная мысль, которую он яростно попытался прогнать — она могла отправиться прямо навстречу войскам из Манта, ее связали, и она не может вернуться обратно — или еще хуже, намного хуже. В мозгу промелькнули кошмарные видения, одно другого хуже, наложились на запах дыма и неприятный, нервный смех людей, глядящих на медленную смерть другого человека.

Стемнело, сумерки. Кел закончили ужинать и о чем-то неторопливо переговаривались.

К нему подошел Чи, встал над ним и спросил, нет ли у него желания сделать то, что от него хотят.

— Позвать ее? Да, могу, — ответил Вейни, не уточняя, что он мог бы позвать ее только для того, чтобы увидеть. — Но я очень сомневаюсь, что она услышит. Она, скорее всего, ушла вниз по дороге, в Мант.

— А я очень сомневаюсь в этом. — Чи опустился на корточки и взял ящичек, который висел на цепочке вокруг шеи. — Твое?

Западня. Он ничего не ответил.

— Так что ты можешь позвать ее, — сказал Чи. — Сделай это. Сейчас. Попроси ее придти на край лагеря — я хочу только поговорить с ней.

Вейни посмотрел на Чи. Внезапно в груди все сжалось и ему показалось, что холмы стали слишком тихими.

— Давай же, — жестко сказал Чи.

Он искривил рот, как только смог, и свистнул, резко и пронзительно. — Лио!

И уже не внезапная, но постоянная мысль, которая билась внутри него весь долгий полдень «Моргейн, Моргейн! Ради бога услышь меня. Они хотят поговорить с тобой!»

— Нет, мало, — сказал Чи и открыл ящичек: свет из камня-ворот осветил его лицо. Свет стал ярче; плоть поползла. Все, что попало в свет, казалось слишком ярким и искаженным.

— При помощи этой вещи ты можешь почувствовать только то, — сказал Вейни, — что с воротами в Манте что-то случилось. И больше ничего, парень. Я могу почувствовать намного больше. Я могу точно узнать, что случилось.

— Ты — узнать?

— Ты не знаешь, с чем сравнивать. Что правильно, что неправильно. Сила течет наружу—. — Он потерял мысль, когда Чи вынул камень из ящичка, подержал, потом опять положил обратно и поставил открытую шкатулку на землю перед ним.

— Так она узнает, где ты. Позови ее опять.

— Если она здесь, она уже услышала меня. — Он надеялся на этот маленький ящик и на камень. В наступивших сумерках из него лился яркий свет, делавший Чи отчетливо виденной целью. Эх, если бы Моргейн была здесь, если бы она точно знала, что тот, кто стоит на коленях перед Вейни, именно тот, кого надо убить. Она умела быть очень точной, в отличии от лучника. Несколько людей могли упасть на землю раньше, чем поняли бы, что на них напали.

Но, вместо этого, она могла быть по дороге в Мант.

— Нет, мало, — сказал Чи и позвал людей, сидевших у огня. — Ты должен, — сказал он, посмотрев на землю, — быть более убедительным.

На этот раз Вейни не мог избавиться от них. Он мог позвать, хотя это было совершенно бесполезно; но он не стал унижаться и вместо этого несколько раз быстро и глубоко вздохнул, когда они подошли к нему.

И когда железо коснулось его груди, он даже не попытался отстраниться.

Еще раз, и еще. Смех. Люди плевали ему в лицо, и, наверно, это их развлекало. Другие, элегантные кел, просто смотрели.

Зато она в безопасности, думал он не переставая, заставлял себя так думать, заставлял себя повторять это как молитву, представлял себе серого жеребца с серебряноволосой всадницей, скачущей где-то далеко в холмах. Она слишком умна, чтобы попасться.

И это хорошо. Это очень хорошо.

— О Бог…

— Милорд, — резко сказал кто-то из них, чья-то рука схватила его волосы, в горло уткнулся кончик ножа.

Все, конец, подумал он.

Появилась какая-то бледная тень и серым облаком перелетела через ручей. Он мигнул, на мгновение зрение прояснилось и в сгустившейся темноте он увидел блеск серебряных волос, черную фигуру, освещенную только светом звезд, и меч-дракон, в ножнах, концом вниз.

— Лио, — крикнул он, преодолевая боль в горле. — Стрелки.

Нож пронзил ему кожу — это Чи уколол его в бок.

— У нас ваш человек, — крикнул Чи.

— Лио, они знают…

Удар обрушился на его череп, выбросил в темноту, все исчезло, он не понял, успел ли он предупредить ее или только собирался.

— Вы хотели видеть меня или поговорить со мной? — спокойный голос Моргейн пронзил темноту.

Вейни разлепил глаза и увидел открытый ящичек с камнем-воротами. Она не могла напасть, опасаясь, что и его, незащищенного, утянет внутрь, как Брона. Он дернулся в руках тех, кто держал его, но добился только нескольких ударов ногами, слезы боли потекли по его покрытому потом лицу.

— Вы хотите вашего любовника обратно, — подколол ее Чи. — Подходите и мы заключим сделку.

Вейни внезапно приподнялся, выбросил левую ногу и дотянулся до крышки. Свет погас. Он ослеп.

А потом сверкнул Подменыш, опаловый брусок начал разгораться, замерцал белым светом, тем самым, который ничей глаз не хотел бы видеть. Кел, стоявшие лицом нему, засуетились и приготовились бежать.

Но Чи схватил ящичек и прижал его к спине Вейни.

— У меня в руке ящик с камнем, — крикнул Чи. — Только подойдите к моим людям и я открою его!

— Вейни? — раздался голос Моргейн. Он видел ее и кусты, и холм над ней, освещенные Подменышем. Он видел как она колеблется, не осмеливаясь ехать дальше. Но ветер дул и выл, пригибая траву. Никакая стрела не могла в нее попасть.

— Лио, он говорит правду. Делай то, что ты должна. Они в любом случае не оставят меня в покое.

— В совершенном покое, — прокричал Чи, — если вы будете разумной.

— Что вы хотите?

— Лио, это Чи!

Глубокое молчание, и он опять оперся спиной о дерево, удовлетворенный. Все, он сказал ей все, что был должен сказать и она знает все, что должна была знать.

Возможно случится чудо. Но он не надеялся на него. Он наделялся только не то, что она не будет пытаться дальше понимая, что никакая сделка невозможна — только не с Чи, который знает слишком много о ее настоящих намерениях.

— Будь ты проклят, — сказал Чи его плечу, и, поразив Вейни, болезненно засмеялся. Именно так вел себя настоящий Чи: жалуясь и возмущаясь.

— Освободи меня, — сказал он Чи. — Только так ты сможешь заключить сделку. Или, по меньшей мере, дай мне свободно вздохнуть.

— Он у нас, — крикнул Чи в темноту. — Только подойдите ближе, и всю дорогу в Мант он будет платить за это — я сам повешу этот камень ему на шею, если вы решите иначе.

— Дайте мне сказать вам, милорд, что я буду убивать одного вашего человека за другим, но вы не осмелитесь убить его, иначе ваши люди умрут быстрее — и вы увидите насколько быстро. И вы не убьете его хотя бы ради спасения собственной жизни, потому что вы живы только потому, что он жив. А если вы сомневаетесь в моих словах…

Человек рядом с Вейни вскрикнул и упал, Чи повернулся и вцепился в плечо Вейни.

— Ну, что ты будешь делать? — подколол его Вейни.

— Проклятая тварь!

Вейни усмехнулся, сквозь боль.

Огонь Подменыша погас, оставив их слепыми, в почти полной темноте.

Вокруг шептались люди Чи, яростно и боязливо.


На рассвете они накормили его — не слишком сытно, но дали кусок лепешки и кашу, которую его желудок с радостью приветствовал. Они даже развязали ему руки и разрешили попить из ручья и умыться, хотя две дюжины людей глядели на это, и большинство из них было настолько близко, что готово было в любой момент наброситься на него. Юмор ситуации был настоящим бальзамом от боли, которая набрасывалась на него при любом движении и малейшем вздохе. Он надеялся, что чем больше будет двигаться, тем легче ему будет, и отказывался показывать им малейшие признаки боли, которую испытывал или просить у них лекарства, которые они, скорее всего, ему бы все равно не дали. Особенно плохо было с ожогами на груди и животе, тем более, что они собрались опять надеть на него броню — по меньшей мере Чи громко спорил об этом с капитаном, который возражал и громко кричал, что в дороге может быть все.

Но Чи победил, ругаясь и крича еще громче, и сорок придурков мрачно глядели, как он надевает бриджи, рубашку, войлочную куртку и на нее кольчугу, которая стала в десять раз тяжелее, чем раньше; зато его сломанные ребра и обожженный живот будут защищены от случайных ударов. Он запутался в кожаных застежках, и Чи обругал его за то, что он не слишком спешит: судя по всему сам Чи не собирался испытывать судьбу и раздражать своих людей еще до наступления дня.

А потом Чи приказал его связать. Он знал, как они собираются сделать еще до того, как они начали: они хотели отомстить ему за все, что он сделал им; и решил разочаровать их: стоял спокойно, вытянув руки перед собой, и напряг мышцы только тогда, когда они специально надавили на руки, что причинить ему боль.

А камень, который лежал открыто всю ночь и излучал в воздух зло, Чи принес к нему и, как и предупреждал, надел на шею, издевательски глядя прямо в глаза.

— Есть способы, — сказал он.

— Чи, ты еще можешь спасти своих людей. Отдай мне мою лошадь и дай мне уйти. Это все, что ты должен сделать. И у тебя будет еще по меньшей мере пятьдесят лет жизни, победим мы Скаррина или нет. А иначе умрешь через несколько дней — или часов. Неужели ты думаешь, что выживешь, когда от всего отряда останутся только двое: ты и я?

В глазах Чи появился страх. И ненависть. Он отвел руку и, прежде чем Вейни успел уклониться, изо всей силы ударил его по лицу.

Вени тряхнул головой и, отбросив волосы назад, посмотрел мимо Чи, на его людей. Страх, ненависть и открытое негодование.

— Угрозы, — усмехнулся Чи подошел к своему коня. Посмотрел на остальных и махнул рукой. — Быстрее, шевелитесь! На коней! Сегодня нам много скакать.

Слабый глухой звук. Человек, державший гнедого жеребца, с криком упал, в воздух взлетел клуб дыма. Лагерь мгновенно превратился в хаос, лошади заржали и шарахнулись в стороны. Упал еще один, немного подальше.

Чи крутанулся на месте, бросился к Вейни, обхватил его за пояс и с ударом, который выбил весь воздух из легких, повалил на землю. Вейни сильно ударился головой, почти потерял сознание, и пришел в себя от боли: Чи обхватил его руками и волок по земле, и, одновременно, кричал своим людям, приказывая найти и убить Моргейн.

Очень маловероятно, подумал Вейни. Он не сопротивлялся, пускай его используют как щит. Он сидел, закрыв глаза и дышал короткими быстрыми вздохами, пытаясь немного утихомирить боль. — Если она захочет тебя, — прошептал он Чи, — то обязательно достанет.

Прошлой ночью их было сорок и два. Он подсчитал. Один погиб ночью, двое этим утром, осталось тридцать девять.

— Заткнись, — прошипел Чи.

Они остановились, уже хорошо.

Когда люди Чи, парами или тройками вернулись из холмов, их было только тридцать семь, и Чи, стоя, яростно кричал, приказывая сесть на лошадей.

— Скоро придет подкрепление из Манта, — запротестовал капитан, не смущаясь тем, что остальные все слышат. — Давайте построим укрепление и останемся здесь. Вы теряете людей, Киверин, и только из-за вашего проклятого желания идти вперед, оставив позади…

— Делайте, как я сказал! — закричал Чи. — Все на лошадей. Мы уезжаем отсюда. Немедленно!

Капитан-кел, высокий и элегантный, с преувеличенной грацией наклонил голову и, не сказав ничего, пошел к своей лошади.

Вейни предпочитал молчать, ощущая сломанные ребра и раны на животе. Он не проронил ни слова и тогда, когда Чи схватил его за волосы и поставил на ноги, а солдаты грубо толкнули его к Эрхин. Но потом один из них ударил ее, она шарахнулась в сторону, и он невольно напрягся, сопротивляясь, но быстро сообразил, что люди такого сорта способны убить ее несмотря ни на что. Так что он не сопротивлялся, когда его ногу вставили в стремя и дал им запихнуть себя на спину лошади. Поводья Эрхин привязали к седлу гнедого жеребца. Ей это не понравилась, она дергалась и шла боком, пока он не коснулся ее пятками и не заговорил на языке Карша, ласково, убеждая ее, единственного оставшегося друга, подчиниться.

Отряд выехал из лагеря и поскакал через степь к дороге.

Он не удивился. Они надеялись лишить Моргейн укрытия, из-под которого она нападала на них. Весь день они думали только о том, как спастись и отомстить им обоим.

Он сам отдался ходу Эрхин и спал, насколько мог, несмотря на приступы боли от ожогов, оцепеневшие мышцы, боль в плечах и спине, и странное неудобство от незащищенного камня, который болтался там, где Чи привязал его, совсем близко к горлу: сила ворот лилась в сознание, замораживая его, оставалась там и никуда не уходила.

Когда Моргейн понадобится, чтобы он что-то сделал, она сообщит ему. Он не сомневался, что она найдет способ передать сообщение — возможно при помощи самого камня, главное сделать так, чтобы их враг ни о чем не узнал.

Он старался больше ни о чем не думать, если только эти кел не делали что-нибудь, что его изумляло. Думать о том, чем это все может кончиться, или о том, как он умудрился во все это вляпаться, было слишком тяжело, он мог свести себя с ума. Он научился этому от Моргейн: думать только от том, что происходит, отбросив все лишнее. Чем-то это походило на изощренное искусство боя на мечах, в котором не было место сожалениям и воспоминаниям, но только ударам и защите.

Он ждал, вот и все.

И после полудня еще один человек упал с седла.

Крики ужаса, еще выстрелы — несколько человек сломали строй и понеслись во весь опор, за ними остальные, беспорядочной толпой.

Два всадника отделились от остальных и устремились на северо-запад, пока не исчезли из виду.

— Трусы! — заорал Чи остальным. — Они уже трупы. Оставайтесь в колонне.

— Дайте ему уйти! — в ответ прокричал один из кел. — Пускай убирается к своей ведьме, а мы вернемся в Морунд.

— Молчать! — приказал ему Чи. — Неужели ты думаешь, что после этого мы проживем хотя бы час?

— Никто не будет мешать вам, — вмешался Вейни. — Идите домой. Воротами пользуются только высшие лорды, а вы только потеряете ваши жизни ни…

Он успел наклонить голову и подставить плечо под удар ножен с мечом, который Чи со свистом обрушился на него, опять пригнулся при втором ударе, и, когда Эрхин шарахнулась в сторону, ударил по ней пятками.

Кобыла прыгнула и понесла, ударившись о поводья всем своим весом, другая лошадь зашаталась, потеряв равновесие. Какое-то время он смог заставить Эрхин кружить и прыгать, ударяя пятками в бока.

Но потом другие всадники окружили его, схватили поводья и остановили кобылу.

Одним из них был Чи. Когда все кончилось, Чи сунул ножны с мечом ему под подбородок и забросил голову вверх.

— Сегодня ночью, — сказал ему Чи. — Сегодня.

Больше никто не сказал ни слова, кроме Чи, который приказал привязать к Эрхин еще одну веревку, помимо повода.

Они не дали ему ни воды, ни еды, и вообще никак не позаботились о нем, так что дальше он скакал, страдая от жажды, голода и жары — и не отдыхал даже тогда, когда они останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям.

Месть, они были одержимы местью.

Ближе к концу дня из хвоста колонны послышались крики, Чи яростно выкрикнул приказ, и несколько человек помчались к одинокому всаднику, появившемуся как призрак и опять исчезнувшему среди холмов.

Вейни вздохнул и какое-то время не мог выдохнуть, волнуясь за нее.

Но всадник исчез задолго до того, как они примчались туда, где он был.

А через час еще один человек свалился с седла, мертвый.

— Проклятье на твою голову, — крикнул Чи холмам. — Будь ты проклята.

Ему ответило эхо. Больше никто.

Вейни не стал глядеть ему в глаза. Он наклонил голову и ждал, а люди вокруг него тревожно шептались.

Их осталось тридцать три.

Недалеко от него спорили Чи и капитан, негромко и яростно. Судя по всему речь шла о месте для лагеря и о том, как ехать — по дороге или по холмам.

— Она хочет только его, — в конце концов с тихим бешенством сказал капитан. — Воткни в него меч, забери камень и оставь на дороге. Она будет вынуждена остановиться. Без лошади и с раненым на руках — только тогда мы будем хозяевами положения. Только тогда мы опять станем охотниками. Остальное безумие.

Очень разумное предложение. Вейни слушал с упавшим сердцем, и приготовился к еще большей боли.

— Нет! — твердо сказал Чи.

— Это все твое тщеславие, — сказал капитан. — Твое проклятое тщеславие, Киверин! Ты не хочешь ждать Манта — не можешь допустить даже мысли, что кто-то справится с этим лучше тебя. Ты послушаешься меня, или я отправлю сообщение Сюзерену и тебе…

— Нет, это ты послушаешься меня, капитан, или я отправлю сообщение Сюзерену: ты нарушаешь субординацию и не выполняешь мои приказы. Здесь командую я, Киверина больше нет, капитан, Гаулт мертв, и ты не знаешь меня, капитан, ты совершенно не знаешь меня и не знаешь врага, с которым мы столкнулись, и не знаешь оружия, с которым мы столкнулись. Мы живы только потому, что я повесил камень на шею ему. Как бы я не хотел надеть его на шею тебе, но это только поощрило бы ее — зато теперь она не может использовать свое оружие, ты понял меня? Тот, у кого камень на шее, улетит как лист на ветру, если она использует свой проклятый меч против нашего мира, против нас — вот что мешает ей, и больше ничего.

— Ее любовник, харкающий кровью в грязи, помешает больше. — Капитан грязно выругался и вырвал меч из ножен. — И я возьму камень, милорд, и принесу его в Мант, милорд!

Вейни ударил левой пяткой в бок Эрхин, она повернулась и на мгновение он оказался вне досягаемости, но тут Чи выхватил свой меч, солнце блеснуло на клинках и со всех сторон зашипела сталь, вылетая из ножен.

Гром подков, и на него налетел второй всадник; Вейни ударил кобылу пятками и нагнулся, полностью припав к седлу, удар отлетел от его брони, а человек, державший Эрхин махнул мечом, стальная полоса пролетела над его головой и ударилась о меч бунтовщика, рядом с ухом. Лошади били копытами и шарахались из стороны в сторону, Эрхин билась в сутолоке, а он не мог ничего сделать и только лежал на седле, на мгновение зад лошади его защитника подпрыгнул в воздухе, над ним зазвенели клинки, хлынула кровь и один из них упал—

Он сжал пятками бока посильнее и напрягая отчаянно болящие мышцы живота старался удержать равновесие, а сталь по-прежнему звенела над его головой, и он покатился на землю, в пространство между лошадями, спотыкаясь поднялся, помогая себе связанными руками, и побежал.

Крик, грохот копыт за спиной — всадники по обе стороны от него, лошадь толкнула его в плечо, он упал и покатился по земле, опять вскочил и бросился к камням, которые успел заметить…

Если бы Моргейн была рядом, если бы смогла прикрыть его…

Копыта лошади грохотали за его спиной. Он не мог сделать ничего, только бежать, и в последний момент резко бросился в сторону, так что лошадь пронеслась мимо.

Но от второй лошади уклониться не удалось, он упал, шлем слетел с головы, и покатился, ударяясь связанными руками о землю и отчаянно пытаясь остановиться. Наконец встал.

Над ним навис всадник. Длинное копье хлестнуло его по броне и толкнуло обратно, наконечник затрепетал у самого горла.

Он не знал, какая сторона победила, пока голос Чи не приказал всаднику привести его назад, человек спустился на землю, подобрал шлем и посадил его на свою лошадь.

На дороге валялись мертвые тела. Одним из них был капитан, с расколотым черепом. И еще двое кел, быть может солдаты капитана, а быть может и Чи. Трупы, как всегда, оставили стервятникам, а его опять посадили на спину Эрхин.

Он скорчился в седле, чтобы хоть немного отдохнуть и не привлекать к себе внимания Чи.

Больше споров не было. Они проехали еще немного, почти не разговаривая между собой, пока не разбили лагерь на каменистой площадке между двумя холмами, частично срезанными Дорогой, за одним из которых бежал глубокий ручей.

Место было отлично защищено. Расселина между нависавших каменных склонов, защищавших от любой атаки, естественная крепость, и когда они, уже в сумерках, въехали внутрь, сердце Вейни упало, вместе с надеждой, которая весь этот ужасный час и так трепетала на последнем издыхании.

Он опять пересчитал их — двадцать шесть, три трупа на дороге и четверо исчезли, сбежали, подумал он, когда на них напали. Эти кел, конечно, спасли свою жизнь, но шум от схватки должен был долететь до Моргейн даже через холмы. Была, была возможность, что она могла быть поблизости, когда он бежал, или потом — шум должен был привлечь ее, и она могла бы перебить еще несколько человек: занять хорошую позицию среди камней и отстреливать их один за другим, дав ему шанс для побега, под прикрытием ее огня.

Но, увы, ее там не было. Никакого ее следа после полудня, и Чи послал своих людей на поиски.

Она ранена, подумал Вейни. С ней что-то случилось, иначе она бы пришла — она должна придти, должна придти, должна…

А теперь они притащили его в это место, затененное преждевременными сумерками, среди камней, куда она никак не могла попасть: тень легла на него, враги опять схватили его, отняли лошадь и избили так, что он едва чувствовал свое тело. Первый раз с последней ночи Вейни почувствовал холодное отчаяние.

На время ужина они связали ему ноги и дали спокойно полежать. Для него у них нашлась только чашка воды, и когда в отчаянии он перекатился на берег ручья, они только посмеялись над ним. Вот и все, что они сделали для него, но потом к нему подошли несколько слуг-людей и развязали его, и его распухшие руки были холодны и безжизненны, и он почти ничего не мог сделать сам. Они дали ему облегчиться — единственное одолжение, а потом опять связали потащили туда, где кел-лорды, бледные и похожие на людей, сидели под навесом около маленького костра; и Чи сидел среди них, на их лица и глазах отражалось белое сияние камня, висевшего у него на шее.

Вейни опустился на колени, его голова кружилась от голода и истощения, а сила ворот жужжала в его костях. Сейчас он услышит, что они собирается с ним делать, но услышал только шевеление за спиной, где собрались люди, не больше дюжины.

— Ну, я сделал все, что обещал? — спросил его Чи.

— Да, — прошептал он, чтобы сдержать сумасшествие Чи. На все надо отвечать «да».

С ней что-то случилось, наконец решил он. Она не мертва, они бы с радостью сказали. Но ранена, что-то ее держит, быть может нарвалась на засаду, а может быть, О мой Бог, наоборот, она впереди них, устроила засаду и ждет.

И они хотят вытащить ее сюда, чтобы я вытащил ее сюда.

Я не должен делать этого, чтобы они не сделали, на этот раз я не закричу.

Ни звука, опять и опять повторял он себе, пока Чи отдавал приказы и они снимали с него броню.

— Милорд, — сказал один из кел. Не надо. Он — наша защита. Единственная защита, другой нет. Милорд, мы просим вас…

Долгое время Чи молчал. — Вы тоже собираетесь уехать? — наконец спросил он.

Молчание.

— Тогда провалитесь вы все пропадом, бегите в темноту и пытайтесь прорваться! Или делайте то, что я вам говорю. Взять его!

Слуги заколебались. Внезапно один из них резко повернулся и побежал, за ним второй, третий, один за другим, позабыв о лошадях, к дороге. Один из кел попытался преследовать их.

И упал.

Чи прыгнул, и Вейни покатился по земле, сопротивляясь из последних сил и пытаясь ударить его связанными ногами, но Чи схватил его и прижал к себя, одной рукой обхватив шею и чуть не задушив, а вокруг носились кел, тревожно крича.

Жива, подумал Вейни. — Будь осторожна, — крикнул он,прежде чем пальцы сжали его горло и он начал терять сознание. — Лио.

Кел падали один за другим, и оставались лежать недалеко от укрытия.

Когда ночь успокоилась и сознание вернулось, Вейни пересчитал оставшихся. Пять, и шестой, Чи, все еще держит его, железной хваткой. Большинство тел лежали у входа, и один из кел выкрикнул имя, завыл и пополз наружу, чтобы найти друга, несмотря на совет лорда.

— Беги отсюда, — сказал ему Вейни, потому что тот, кто может рискнуть ради дружбы, показался ему лучше, чем остальные. — Садись на лошадь и уезжай. Она не будет преследовать тебя.

Но когда этот кел вернулся обратно, то вырвал его из рук Чи, вцепился в горло и почти задушил, прежде, чем остальные, с трудом, оторвали его.

После этого Вейни лежал тихо, в полубессознательном состоянии, время от времени теряя сознание. Но эти кел проснулись очень рано, в темноте оседлали лошадей и подвели к камню на краю убежища: у каждого из них было по заводной лошади, но Эрхин среди них не было.

Тогда они подняли его и усадили в седло, а потом сломя голову поскакали по узкому проходу, по которому приехали сюда.

Когда пришел день, он пересчитал их. Все шесть, они гнали коней и постоянно пересаживались с одного на другого.

Но вот один из умер, когда менял лошадь. Это тот самый, подумал Вейни, тот самый, который бил меня. Он оцепенело глядел на кел-лорда, который еще шевелился почти под копытами лошади, с черной дырой во лбу и удивленным выражением на лице. Он даже не обрадовался этому, только поднял глаза на низкие холмы и почувствовал, что госпожа, невидимая, в это мгновение смотрит на него.

— Проклятый камень, — громко сказал один из кел под шушуканье остальных. — Она может видеть его.

— Тогда заверни эту штуку во что-нибудь, — сказал Чи, и один из них подошел ближе, стащил Вейни с лошади, остальные перевязали камень лентами и повесили ему под броню, прямо на голую шею.

Сила ворот полилась прямо в тело, и он почувствовал себя намного хуже.

Но стало еще хуже, когда, после долгого подъема, они поднялись на гребень и перед ними открылась широкая скругленная равнина: в слабом утреннем свете казалось, что вдали, высоко над ней, в воздухе висят мрачные скалы.

Мир закружился вокруг него, в одном безумном хороводе слились голубое небо, золотая даль и желтые скалы. Лошадь двинулась опять, зрение прояснилось, но все равно он был еще далеко от остановившегося мира — стало меньше боли, но больше тревоги, чувство ворот ползло по нему, забираясь в нервы и заставляя подняться каждый волосок на теле.

Там, подумал он, поднимая голову к высоким скалам. Врата Манта, они там, наверху.

Без всяких вопросов он знал, что недалеко находится огромная сила и чувствовал себя маленьким прудом рядом с океаном: когда в океане бушует шторм, он поглощает все жизни, находящиеся рядом с ним.

Камень, висевший у него на шее, хотел выпить жизнь, его жизнь, жизнь любого создания, и ничто не могло наполнить его до конца.

Мой Бог, подумал Вейни, если они поднесут эту вещь еще ближе к его телу, если они поднесут ее к сердцу—

Он скакал, сам не зная как. И время от времени слышал из голоса, спорящие между собой. — Ты можешь чувствовать эту вещь, — сказал один из них, и Вейни точно знал, что они имеют в виду: кел чувствовали ее, она била по их нервам и заставляла лошадей дрожать и боязливо дергаться.

Но это было ничто по сравнению с тем, что испытывал он, прикасаясь к ней голой кожей.


Больше никто не умер — быть может из-за скорости движения Моргейн не успевала устроить засаду — они постоянно меняли лошадей, и даже серый Сиптах не мог скакать с ними наравне, без посторонней помощи, тем более в этом месте, где дорога кел превратилась в выветренные каменистые тропы, и всадники ехали не прямо вниз, но, кружа, спускались в долину.

Она отстала, решил он. Эти утесы и неровная, ухабистая землю заставили ее вернуться обратно на дорогу, и она безнадежно отстала. Они победили. Кое-что я должен был сделать лучше. Кое-что я мог сделать лучше.

В первый раз он разрешил себе подумать о том, что мог и должен был сделать иначе, в первый раз с того момента, когда попал им в руки. Да, подумал он, дурак, дважды, трижды дурак — и перебрал в уме все, что он сделал, начиная с того памятного склона холма: он пропустил каждый знак, каждую возможность, которую имел, и он не мог перестать ругать себя, пока боль не прекратила внутренние страдания.

Переждав приступ, он опять сказал себе: дурак. Теперь у нее почти нет надежды на успех.

За все надо платить, подумал он. На этот раз цена слишком велика. И никаких надежд на побег.

Днем кел остановились пообедать. — Давайте накормим и его, — сказал один из них, — иначе он потеряет сознание от слабости. — Чи согласился, и один из них накормил его кусками вяленого мяса и дал попить, уже на скаку; вода капала на подбородок и на седло, мгновенно высыхая на солнце. Его затошнило, желудок резала острая боль, при каждом скачке лошади во рту появлялся привкус крови. Как он хотел бы просто упасть, сломать себе шею и закончить с этим всем, но он родился в Карше, и тело сохраняло ритм, который знало с детства, и не имело значение, как его качало; тот самый дурак, который попал в их ловушку, еще надеялся, что сможет сбежать от них, если найдет как.

На следующей остановке он сумел собраться мыслями, и, когда они меняли лошадей, а он стоял на земле, ударил коленом в бок лошади и отпрыгнул в сторону, когда она заметалась и налетела на лошадь, к которой была привязана. Через несколько мгновений уже все лошади метались в панике.

Кел побежали за ними, а он бросился к одному из них, застывшему на месте от удивления, испугал его диким криком и толкнул плечом раньше, чем кто-то обрушился на него сзади.

Он упал, солдат на него, и одна из лошадей, оставшись без присмотра, дико заржала и понеслась по дороге, один из всадников прыгнул на запасную лошадь и поскакал за ней вслед.

Победа, маленькая победа. Мужчина, сбивший Вейни с ног, перевернул его на спину и посмотрел так, как если бы убийство было бы слишком мягким мщением.

Вейни вытянул ногу и изо всех сил ударил его коленом.

Еще двое бросились на него и прижали к земле, и один из них решил рассчитаться за все. Он потерял представление о том, где находится, пока не почувствовал, что его перестали бить и отпустили, потом услышал звук выстрела, и увидел меч Чи у горла и мертвое тело рядом.

И стук копыт мчащейся во весь опор лошади.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Серый жеребец летел по дороге, его всадница уже была ясно видна, и Вейни тяжело вздохнул, несмотря на колено Чи, прижимавшее его к земле и меч Чи около его горла. Один из двух оставшихся солдат вынул лук наложил стрелу на тетиву.

Вейни махнул ногой, пытаясь ударить лучника. Не сумел. Меч уколол его в шею и прижался к ней, он почти не мог дышать. — Берегись! — крикнул он. Но Моргейн и так уже остановилась. Она соскользнула на землю и пошла к ним через высокую траву.

Лучник натянул тетиву и прицелился, готовясь к выстрелу на далекое расстояние.

— Она легко достанет вас всех, — спокойно сказал Вейни, и лучник ослабил тетиву.

— Огонь! — крикнул Чи.

Лучник опять натянул тетиву. И вновь не выстрелил.

— Огонь, что б ты пропал!

— Ветер навстречу. — Лучник поднял лук в третий раз и натянул тетиву, Его руки дрожали от напряжения, он ждал, когда ветер стихнет.

— Ей ветер не мешает, — сказал Вейни.

— Тогда подожди, когда она подойдет поближе, — сказал Чи и лучник в третий раз ослабил тетиву. Чи ослабил хватку на волосах Вейни, потом передвинул руку на плечо и мягко нажал. — Спокойнее, парень, спокойнее, лежи спокойно.

Это было еще хуже, чем все остальное. Нога Вейни начала дергаться, выгнутая под неестественным углом. Он шевельнул ей. Моргейн подходила ближе и ближе, арка, необходимая стреле лучника, уменьшалась.

Она на полпути. Лучник опять поднял лук, быстро натянул тетиву.

— Аааааа! — заорал Вейни, и Чи ударил его головой о землю. Стрела взлетела.

Моргейн упала, потом опять прыгнула на ноги и побежала к ним.

Лезвие укололо, струйка крови побежала по шее Вейни. — Я убью его! — крикнул Чи.

Моргейн остановилась. Остановился и лучник, вторая стрела лежала на тетиве.

— Убирайся! — крикнул Чи. — Ты не оставляешь мне выхода, женщина!

— Давай заключим сделку! — ветер задул во всю силу и слова Моргейн были едва слышны.

— Ты хочешь сделку, женщина? Выбрось меч, и я подарю жизнь, ему и тебе. Иначе перережу ему горло, сейчас.

Она подошла еще ближе, полетела вторая стрела, сдутая порывом ветра.

— Проклятье! — сказал Чи лучнику. — Огонь!

Лучник потянулся за новой стрелой. Но Моргейн остановилась и подняла руку, направив смерть прямо на них. — Очень простой выстрел для меня. Освободите его и можете скакать на юг. Мое слово! Любой, кто хочет жить, может уйти.

Лучник опустил лук. — Милорд, — сказал кел по другую сторону от Чи и голой рукой оттянул меч от горла Вейни. — Милорд, мы последние. Она убьет нас. Освободите его. Мы проиграли.

Долгое молчание. Чи то усиливал хватку на его плече, то ослаблял.

— Освободи его! — угрожающе сказала Моргейн.

— За цену, — сказал Чи.

— Какую?

— Скажу позже, — ответил Чи. — Ты берешь его на таких условиях?

— Освободи его! — повторила Моргейн. — И я подарю вам ваши жалкие жизни и ваше оружие — или сниму с вас шкуру, если вы будете дальше мучить его. Освободи его, немедленно!

Рука Чи разжалась, меч упал и Чи оттолкнул его ногой в сторону. Потом встал во весь рост, легкая цель. — Освободи его, — сказал он. — Пускай убирается.

Второй кел вынул нож, разрезал веревку, державшую руки Вейни, и деликатно держа его под руку, помог встать. Он не был одним из тех, кто мучил его — высокий серебряноволосый кел, его лицо было совершенно бесстрастно, даже сейчас, при резкой перемене судьбы. Его рука оказалась твердой и надежной, и он мягко поставил его ровно, прежде чем убрал руку.

Вейни похромал вперед, небо было каким-то металлическим, а его руки, лишенные жизни, висели по бокам, и, как и ноги, казалось принадлежали кому-то другому. Он споткнулся, угодив ногой в дыру в земле, едва не упал, и продолжал идти, порывы ветра сдували пот с его лица и больно жалили раны на горле.

Но небо становилось все страннее и страннее, стало полупрозрачным, и он упал на колено, не понимая, как оказался там. Моргейн подбежала, опустилась на колени и схватила его за плечо.

— Я только должен немного отдохнуть, — сказал он. На ее лице появилось выражение недоверия, потом ужас и наконец гнев. Она резко вскочила на ноги и направила оружие на врагов.

— Нет, — с трудом выдохнул он, и схватил ее за руку.

Она не стала стрелять. Он сам не понимал, почему сказал это, но это была еще одна ошибка, как и все остальные, которые он сделал. Он почувствовал, как обрезанные волосы падают на лицо и лезут в глаза, выставляя на показ бесчестие, которое упало на него и на нее: в ее глазах все еще плескался ужас. — Прости, — прошептал он, потому что ничего другого сказать не смог.

— Да будут они прокляты за это!

— Это сделали они, не я. — Он стоял на коленях между ней и неподвижными врагами, которые во все глаза глядели на нее, но сейчас они для нее больше не существовали. Он должен был поклониться до земли, выражая свое полное подчинение, и это слегка уменьшило бы позор для леди из Карша, и не стал просить ее разрешить ему дуэль с человеком, который сделал это, и вообще не стал делать ничего, что могло бы заставить ее разъяриться. — Лио, я устал, вот и все.

— Со мной Эрхин. Там, за холмом. — Она указала головой. — И все твои вещи. С ней и Сиптахом — у этих кел не было даже тени надежды обогнать меня. — Она нашла веревку, которая привязывала камень к шее, и вытащила ее из-под брони: он сразу почувствовал себя намного лучше. Она положила на землю черное оружие, вынула клинок чести и перерезала веревку. — Где ящичек?

— У Чи.

— Тогда это единственная вещь, которую я возьму у него. Это Гаулт?

— Да. — Краем глаза он увидел, что Чи идет к ним. — Во имя Небес, лио, не спускай с них глаз.

В ее серых глазах свернула убивающая ярость — для них, не для него. Он знал степени этой ярости, знал затуманенный, отливающий красным взгляд — она должна была постоянно обгонять их, устраивать засаду за засадой, всегда настороже, всегда в погоне за жертвами.

Моргейн подняла оружие. Она встала на ноги, и Вейни заставил себя подняться, чтобы не позорить ее.

— Я хочу поговорить о цене, — сказал Чи.

— Есть только одна цена, — процедила Моргейн, — и это ваши жизни, милорд, и она за старые грехи, не за новые! У вас шкатулка от камня. Бросьте ее на землю и убирайтесь с моих глаз.

— Цена, миледи!

Рука поднялась, оружие смотрело ему прямо в лоб. — Не заходите слишком далеко.

— Мои враги — и проход через ворота, для меня и моих товарищей. — Чи шагнул вперед, остановился широко развел руки, показывая, что в них ничего нет. — У нас нет дороги назад.

— У вас нет дороги из ада, милорд, и вы колеблетесь на краю. Вейни хочет видеть вас живым, я не понимаю почему — благодарите его на коленях, прежде чем ускачите отсюда. Давай, бросай ящик, мужлан!

Рука Чи дернулась к шее. На солнце блеснула серебряная цепь, он поднял ее над головой и бросил на землю.

— На колени, милорд и благодарите его, иначе я отстрелю вам ноги.


Чи немедленно опустился на землю.

— Благодарите его.

— Лио, — запротестовал Вейни.

— Благодари его!

— Я приношу тебе свою благодарность, Нхи Вейни.

Моргейн опустила руку и стояла, глядя как Чи встает, идет к чалому жеребцу и садится на него; остальные, кел и лучник, который внешне был человеком, тоже сели на лошадей.

— Был еще один, — вспомнил Вейни и его обдало холодом.

— Тот, который погнался за лошадями? — спросила Моргейн. — О нем я уже позаботилась. — Она полуобернулась и свистнула Сиптаху. Серый жеребец тряхнул головой и медленно пошел к ним, его поводья волоклись по земле, а они пошли туда, где Чи бросил шкатулку.

Чи его товарищи ускакали на юг, не задержавшись ни на мгновение. Вейни встал на колени и, сражаясь с головокружением, поднял серый ящичек, который Чи бросил на утоптанную траву. Моргейн передала ему камень, он обмотал его веревкой и положил получившийся шар внутрь. Дикая сила, оставшаяся в воздухе, заставила его руки трястись, когда он вешал шкатулку на шею на своей собственной цепочке, безопасно и надежно.

— Что они делали? — жестко спросила она. — Что они с тобой делали?

Он не рискнул встретиться с ней взглядом. Вместо этого он поднял шлем, валявшийся на земле. Серый жеребец подошел к ним, потряхивая головой и фыркая, он подобрал поводья и положил руку на шею Сиптаха, наслаждаясь дружбой существа, которое не задает лишних вопросов. — Ничего, за исключением того времени, когда я нагонял на них страх. Больше всего я страдал от голода и жажды.

— Садись в седло, — сказала она. — Я сяду сзади. Мы найдем Эрхин и уедем отсюда.

Вейни был рад и этому. Он откинул волосы от лица, надел шлем, положил поводья на спину Сиптаха и с усилием вставил ногу в стремя, напрягся и втащил себя в седло, освободив правое стремя для Моргейн. Она села, положила руку к нему на ногу, уперлась спиной в заднюю луку седла; они медленно поехали, она не держалась за него и даже не касалась его, зная, как ему больно. Она указывала ему направление, они выехали на дорогу и за следующим холмом обнаружили Эрхин, которая мирно паслась вместе с парой заводных лошадей Чи.

Вейни соскользнул на землю, едва не упал, побежал, раскинул руки и обнял Эрхин за голову, вытерпел ее удары по своим больным ребрам и прижался к ее плечу.

На ее седле висели его лук и колчан, хотя их украли разные люди. Здесь был и прекрасный меч, принадлежавший какому-нибудь кел-лорду.

Он оглянулся и взглянул на Моргейн, на лицо, такое же бледное, как у кел, лицо холодной мстительности. На мгновение ему показалась, что она изменилась больше, чем Чи.

Вместо того, чтобы отдохнуть после тяжелой погони, она прошла мимо него к лошадям, которые, безразличные к смене владельца, паслись у склона холма. — Заводные лошади, — сказала она, ведя их обратно. — Ты можешь скакать, Нхи Вейни?

— Да, — прошептал он. Она была такой колючей и далекой, как будто давала ему возможность придти в себя; он дышал воздухом свободы, вставил ноги в свое стремя и взлетел на спину Эрхин. Кобыла пошла медленным шагам, а он взял меч и повесил его на пояс: это то, что он желал прежде всего, еще до еды, воды и холодного ручья, в котором можно вымыться.

Но и этот невозможный подарок сделала ему Моргейн: место среди холмов и камней, где тек маленький чистый ручеек, а по его берегам стояли деревья, бросавшие тень на быстротекущую воду. Она подъехала к самому берегу и спустилась на землю, давая возможность Сиптаху и заводным лошадям попить. Он тоже спустился на землю, держась за завязки седла и кожу стремени: теперь, когда сражение закончилось, он едва мог двигаться, ноги дрожали; он, спотыкаясь, дошел до воды и начал пить и мыться.

Он посмотрел, как она расседлывает большого серого. — Мы слишком многого требовали от лошадей, — сказала Моргейн, и это было все, что она сказала о том, что произошло.

Он лег на берег ручья, шлем упал и покатился с его головы, и дал своим чувствам улететь в головокружительное путешествие, куда они давно стремились. Он почувствовал, что левая рука упала, услышал, как движутся лошади, и с ужасом подумал, что все это только сон и в следующее мгновение братья опять накинутся на него, или появятся другие враги.

Но когда он с трудом разлепил глаза, то увидел Моргейн, которая сидела около дерева, обняв руками колени, и драконий меч лежал на земле рядом с ней. Она в безопасности. И он уснул.


Когда он проснулся, солнце уже садилось. На мгновение его охватила паника, он никак не мог вспомнить, где находится. Но он повернул голову и увидел Моргейн, все еще сидевшую около дерева и спокойно глядевшую на него. Он судорожно вздохнул.

Пока он спал она не спала. По ее виду, по взгляду изнеможенных глаз он понял, что она истощена, устала, но никогда не признается в этом. — Лио, — сказал он, перевернулся на живот, уперся руками в землю и встал на колени.

— У нас еще есть немного времени до темноты, — сказала она. — Если ты вообще можешь ехать. Но ты должен заняться своими ранами прежде, чем они загноятся. И, если понадобится, мы можем провести здесь еще один день.

Ее глаза загорелись, хотя поза не изменилась. В ней было и то и это, тонкое равновесие между гневом и беспокойством, и он не мог угадать, что сейчас сильнее.

Он достал пальцами завязки брони и расстегнул их. — Нет, — сказал он, увидев, что она шевельнулась, чтобы помочь ему. Он проделал все сам, радуясь полумраку, который набросил покров на грязь и раны, но все равно, хотя он и отказался от ее помощи, он не может вымыться так, чтобы она его не видела. Он только повернулся, чтобы скрыть самые худшие раны, и скользнул в холодную воду.

Потом он окунулся, голова и плечи под водой, держась за камни на берегу, потому не мог плыть. Холод заморозил раны. Чистая вода смыла другие воспоминания, он на какое-то мгновение застыл, закрыв глаза и держась за камень, пока Моргейн не подошла к берегу с лечебным бальзамом, полотенцем и его шкатулкой, и резко посоветовала выйти из воды.

— Ты застудишь свои раны, — сказала она и была права, как всегда. Он встал на сухой камень и быстро вытер себя полотенцем, которое она бросила ему. Потом он из него сделал тент, который укрыл его от ветра, пока он чистил зубы и брился, аккуратно обходя порезы и опухоли, потом уселся и стал досуха вытирать волосы.

Моргейн подошла, встала сзади, положила руки на плечи, взяла кончик полотенца и тоже стала сушить его волосы.

Итак, понял он, она простила ему бесчестие. Он положил голову на руки и не шевелился, пока она причесывала его пальчиками — пока она опять не положила руки ему на плечи и не уткнулась в него головой. Ему стало тяжело дышать.

— Я не заслужил этого от них, — сказал он, защищаясь. — Клянусь тебе, лио. Я только попал в их ловушку. Вот за это, да — мне нет извинения.

Ее руки напряглись. — Я пыталась обойти их с севера и предупредить тебя. Но там надо было слишком много идти. Когда я вернулась, было уже поздно. И ты въехал внутрь. Искал меня. Да, искал?

— Да, — прошептал он, с горящим от стыда лицом, вспоминая хорошо утоптанный берег ручья и все ошибки, которые он ухитрился сделать. — Я боялся, что ты попала им в руки, иначе ты оставила бы какой-нибудь знак—

— Да, я не предупредила тебя. И, полная дура, даже в голову не пришло, что ты ринешься внутрь разыскивать меня, думая что я сглупила. Ты знал, что что-то не так, должен был понять, что меня там нет. — Она обошла его и встала так, чтобы он видел ее лицо. — Мы не можем поступать так, снова и снова. Мы не можем быть ни любовниками, ни дураками. Верь мне, что бы ты не услышал, и я буду верить тебе, и тогда мы не дадим нашим врагам ни малейшего шанса.

Вейни осторожно взял ее руку, поднес к губам, потом отпустил, на мгновение его глаза закрылись. — Ты хочешь услышать тяжелую правду, лио?

— Да.

— Ты берешь половину моего мнения и добавляешь половину своего, и я не знаю, хорошо мое мнение или нет, но две половины хороших мнений дают очень плохую сумму. Прошу тебя, не слушай меня! — Его голос дрогнул. Он постарался успокоиться. — Если ты считаешь, что надо идти прямо по дороге, давай пойдем прямо и я не скажу ни слова. Откровенно говоря, то, что считал я, не принесло нам удачи, особенно в последние дни.

Моргейн, с задумчивым видом, сидела на пятках, зажав руки коленями. — Я думаю, что в последние несколько дней я слушала твои советы — и даже слишком внимательно. И я кое-чему научилась.

— Тебе нечему учиться у меня.

— Только этим и занимаюсь. Неужели ты считаешь меня непроходимой дурой, неспособной ничему научиться?

Его сердце немного подпрыгнуло, совсем немного, он не считал себя таким легковерным.

— Ты не веришь мне? — спросила она.

— Нет, лио. — Он даже сумел улыбнуться. — Так уж я устроен.

Ее рот напрягся и задрожал, но не от боли, а, кажется, от усталости. Она подняла руку и кончиками пальцев коснулась его лица, нежно, очень нежно. — Да, верно. Я не знаю, что делать. Я думала только о том, что бы ты сделал, если бы был другой путь, обходной.

— Я бы ломился напрямик, как дурак.

Она покачала головой. — По отдельности мы редкие дураки. Вот это и нужно исправить. — Она отбросила локон волос от его глаза. — Верь мне, больше я никогда не расстанусь с тобой. И верь, что я верю тебе.

Он взглянул на драконий меч за ее плечом, вещь, с которой она не рассталась даже сейчас, и это единственная вещь, ради которой она может бросить его.

Возможно она уловила направление его взгляда. Во всяком случае она опять уселась на корточки, взгляд стал усталым и рассеянным.

— Клянусь жизнью, — сказал он.

И все таки этого было недостаточно. Он хотел бы, чтобы эта мысль вообще не приходила ему в голову, либо быстро исчезла.

Я верил, что ты можешь придти, но только потому, что мы еще далеко от ворот.

А рядом с воротами она не нуждалось в его верности и преданности, и она не могла помочь самой себе. Вот в это он верил. В такие мгновения с мечом в руке она сражалась за ворота — и за свой рассудок.

В такие мгновения, лио, ты можешь отправить меня в никуда, как и твоих врагов.


И это всегда будет так.


— Правда, лио, я не сомневаюсь.

Она устало взглянула него, о Небеса, как отчаянно устало. Он встал на колени и обнял ее, ее голова уткнулась в его голое плечо, худое, но сильное тело, покрытое броней, вздрогнуло, и она тоже обняла его.

— У нас нет выбора — мы должны двигаться, — сказала Моргейн хриплым голосом. — Чи отправился обратно к Теджосу. Я не думаю, что он собирается вернуться на юг.

— Чи — убийца, — ответил Вейни. — Он убил капитана Манта, посланного ему через Теджос. И заставил людей капитана дезертировать.

— Пусть убивают друг друга. — Она вздохнула, ее плечи приподнялись. — Чтобы никого не осталось. Чума на их голову — я должна была убить его — и давно, в том момент, когда…

— Чи, — прошептал Вейни, — он пошел к ним… добровольно, так он сказал. И Мант знает все, что знает он. Никаких сомнений. И оттуда может выехать больше, чем несколько всадников.

Она кивнула, положив голову ему на плечо. — Да, я знаю.

— И никто из нас не может скакать. Что можешь ты сделать ты? Или я? Спать.

Она зашевелилась в его объятиях, подняла руку, чтоб оттолкнуть его, но не сумела и опять повисла в его руках. — Нет, нет, я могу. Я знаю. Это не слишком хорошее место — совсем не безопасное.

И в первый раз за последние несколько дней она сделала больше, чем просто закрыла глаза — уснула.


Чи, наклонившись над ручьем, побрызгал на лицо водой и вытер волосы. За ручьем во тьме стояли те двое, которых оставила ему ведьма — да, ведьма, сказал он себе, и вся келская рациональность может убираться в ад. Он стал суеверным. Точка. Он знал, что потерял душу, чем бы она не была, хотя бы потому, что не понимал, как можно в нее верить теперь, после всех этих событий; или надо верить в то, что волшебство действует в мире и могло существовать до науки, а эти пришельцы обладают знаниями, которые он не понимал.

Ичандрен верил в нематериальные силы. Брон никогда не сомневался в них. Человек, стоявший на другом берегу ручья, Ранин ап Эорунд, знал их еще до того, как в его тело переселился лучник-кел, и, возможно, знает и сейчас. Но они были совершенно чуждыми для Хесиена, кел, чье большеглазое, скуластое лицо казалось красивой маской, на которой не было и следа волнения, в отличии от лица Ранина, лоб которого перекосила тревога — совершенно человеческое выражение, сплетенное с многими другими, более мелкими.

Такими как страх. И как смесь из страха, ненависти и гнева, кипевших в самом Чи, в его обоих половинах. И как месть, месть пришельцам и месть Манту, который всегда был врагом, его и Чи; и сожаление о жизни, которая может тянуться бесконечно, как две капли воды похожая на уже прожитую: он вспомнил Мант эпохи расцвета, лицо Сюзерена, которого юный Чи вообще никогда не видел, и лица родственников и друзей, которых любил Гаулт-Киверин, и которых предал и убил в погоне за лучшим…

Не сам, но их убили чужаки, которые стремятся погрузить во тьму весь мир.

— Возвращайтесь, если хотите, — сказал Чи, Гаулт, Киверин, он — своим последним спутникам, когда они ускакали подальше от врагов.

Ранин только покачал головой. В Морунде никто не ждал его, только в Манте, где был его род и жена, в общем все, что у него самого отнял Скаррин. Да, у него была жена, женщина-человек с холмов — она убежала бы в ужасе, если бы увидела, кем стал Ранин, и разбила бы ему сердце, и вместе с ним и сердце кел внутри его. И Чи это знал.

Хесиен, с серыми, как серое стекло глазами, насмешливо спросил. — Жить среди свиней, милорд? Пасти овец? И ждать правосудия Скаррина?

Он не понимал Хесиена. Киверин, когда был полностью кел, тоже не понимал его, и знал только то, что он был потомком двух знатных семейств, и они оба отказались от него из-за какой-то позорной истории, связанной с игрой, и что Мант приговорил его к смерти за написанные им стихи. Хесиен привязался к Гаулту и играл с ним в Морунде, всегда неудачно.

И все трое опять поскакали на север, даже не подумав вернуться на юг.

— Они не смогут обогнать нас, — сказал Чи, смахивая воду с шеи. — Они будут отдыхать. А потом искать какое-нибудь место, где смогут укрыться — хотя бы ненадолго. Они знают, что за ними охотятся.


Раны затвердели, и Вейни аккуратно работал над ними в темноте, пока Моргейн спала. Он несколько раз пытался медленно встать на ноги, и каждый раз молча и отчаянно ругался, потому что как ни ставь ноги это вызывало острую боль. В конце концов он сжал челюсти, затаил дыхание и сделал это одним резким рывком.

— Ах, — прошептала она.

— Тише, — сказал Вейни, — спи. Я пытаюсь размягчить раны.

Он стал одеваться при свете звезд, шипя от боли надел бриджи, перевязки, рубаху и подкольчужную рубашку, а потом, наконец, кольчугу, которая мучительной тяжестью легла на напрягшиеся мышцы и он еле сумел выдохнуть. Потом застегнул кожаные пряжки, сделав их настолько свободными, насколько отважился. Последним надел пояс.

Свет звезд лился с неба, и он подошел туда, где Моргейн стреножила лошадей, успокоил их и познакомился с теми двумя, которые они добыли у людей Чи — вполне достойные животные, решил он: народ Морунда умел выращивать хороших лошадей.

Потом собрал одеяла, уздечки и седла, последние с усилием, покрывшись холодным потом, но, несмотря на боль, было приятно потянуться, подвигаться и почувствовать, как окоченелые мышцы постепенно начинают работать.

И было еще более приятно усесться на корточки рядом с Моргейн и прошептать. — Лио, мы готовы. Я оседлал лошадей.

— Не ты, — спросонья сказала она, приподнимаясь на локте, и с недовольством. — Ты не должен.

— Я хорошо отдохнул. — Если бы они играли в свою старую игру, он бы сразу набрал десять очков; и это было так же приятно, как и напрячь мышцы: все равно, что вернуться домой.

Дом, подумал он, лучше чем Моридж или любое другое место, которое он знал — дом там, где она.

Моргейн привстала и помедлила, положив руки ему на плечи, он наклонился и прижался к ней, с отчаянной силой, хотя раны еще слишком болели. — Проедем еще немного, пока не начнется день, — сказала она. — Столько, сколько сможем. Потом отдохнем столько, сколько надо и—

Лошади заволновались, оба мерина, кобыла и жеребец, значит для этого есть серьезная причина, Моргейн остановилась на полуслове и прислушалась, и он, тоже, дрожа от ночного холода и закоченевших мышц.

Потом сжал ее руку, сильно, и прошептал в самое ухо. — Согласен. Едем, мне это не нравится.

Он встал на ноги, не застонав, одним движением, не обращая внимания на резанувшую тело боль. Подошел к Эрхин, успокоил ее и заводных лошадей, пока Моргейн занималась Сиптахом.

В свете звезд они увидели, что внизу, там где у подножия холма тек ручей, появился одинокий всадник, который стал поить свою лошадь в маленькой заводи. Спустя какое-то время появилось еще двое, тоже напоили лошадей, и с шумом пересекли поток.

Вейни дрожал. И никак не мог остановиться. Он обнял Эрхин за голову и приказал ей стоять тихо; и насколько мог крепко держал уздечки заводных лошадей, пока Моргейн успокаивала Сиптаха.

Кто бы это не был, но не люди Чи, точно. Скорее всадники из Манта, охотящиеся на опасных чужаков — иначе они бы ехали по дороге днем, как обычные честные путешественники.

Наконец он позволил себе пошевелиться и посмотрел на Моргейн. — Могут быть и другие, — прошептал он. — Они ищут лагерь рядом с водой.

— Наша единственная надежда: они не сумеют отличить наши следы от своих. — Она бросила поводья Сиптаха ему на шею и вскочила в седло. — Или еще лучше — от следов людей Чи.

Он поставил ногу в стремя Эрхин и поднялся на верх с усилием, которое стоило ему очередного приступа.

Если бы они отважились развести огонь, если бы могли приготовить горячий напиток из трав, который вызвал бы пот и прогнал боль, если бы могли прокипятить тряпки и перевязать раны, если бы он мог полежать на солнце и согреться, внутри и снаружи, вместо того, чтобы лежать в холоде и опять скакать, если, если, если — но они слишком близко от ворот, а враг слишком хорошо знает об опасности.

Повернуть назад, с мольбой подумал он. Обратно в холмы, равнины, переждать, восстановить силы.

Но они зашли слишком далеко. Здесь у них нет ни друзей ни убежища, и он больше не доверял своим инстинктам. Ему хотелось, очень сильно хотелось добраться до ворот, и он надеялся попасть куда-нибудь, все равно куда, лишь бы выбраться отсюда и начать все сначала.


Они не осмелились ехать быстро в темноте, по каменистой, неровной земле. Они спустились вниз по длинному изогнутому склону холма, проехали мимо других, пересекли склоны, заросшие кустарником. Ехали тихим шагом, не волнуя лошадей, под ночным небом, слишком открытым, чтобы быть безопасным.

Однажды, когда уши Сиптаха встали торчком и Эрхин поглядела налево от них, внутри его все холодело. Он представлял себе вражескую армию где-то недалеко от них — или одинокого лучника, выстрел которого может быть смертельным. — Скорее всего какие-нибудь животные, — наконец сказала Моргейн.

Дальше и дальше, пока они не остановились в роще, заросшей невысоким кустарником. — Лио, я думаю, надо дать лошадям отдохнуть, — сказал он. — Но разбивать здесь лагерь мне не хочется.

— Да, — сказала Моргейн, соскользнула на землю, привязала поводья Сиптаха к седлу и начала успокаивать жеребца, который то косился на меринов, то поднимал и опускал уши и мотал головой в сторону Эрхин, с которой уже спустился Вейни.

— Да стой же ты, — прошипела Моргейн серому, и натянула поводья, что обычно успокаивало жеребца, но не сейчас: он вскинул голову и раздул ноздри, уши стояли торчком.

— Подожди, — негромко сказал Вейни, так спокойно, как только мог. — Здесь кто-то есть.

Лошади — очень уязвимы. И никакой уверенности, что дальше можно найти для них убежище. Быть может дальше будет только хуже. Сиптах опять протестующе мотнул головой и заплясал на месте.

— На рассвете мы будем как на ладони, — сказала она. — И ничего не поделаешь.

— Тогда они обрушатся на нас всеми силами. Лио, на этот раз…

— Я думала, что ты больше не будешь советовать.

Он слишком резко вздохнул. Из сломанных ребер ударила боль. — Лио

Треснул куст, кто-то поднимался по склону.

— Я согласен с тобой, — сказал он. — Давай убираться отсюда.

— Поехали! — прошипела она, и села на Сиптаха, хорошо выученного и надежного, который пронес ее через все миры.

И он выбрал Эрхин, по той же причине, потому что это была лошадь, которую он знал, которая отвечала на малейшее движение его пяток и коленей. Обоих заводных лошадей он взял на себя, и его седло вздрагивало каждый раз, когда они преодолевали очередной подъем или перепрыгивали через камни, обильно усеивавшие землю. В темноте, при свете звезд, хвост Сиптаха время от времени вспыхивал перед ними, но быстро исчезал за черными кустами и деревьями, а удары копыт, дребезжание брони и сбруи, и скрип кустов угрожающе громко звучали в ночной тиши.

Вниз со склона покатого холма, вдоль крошечного ручейка, они сохраняли постоянную скорость, пока Моргейн не подняла руку и он остановился, тяжело дышащие лошади сгрудились вместе, их громкое дыхание, удары копыт по земле и звяканье сбруи заглушали любые звуки, которые могли идти сзади.

— Я не слышу их, — наконец сказал он.

— И я, — прошептала Моргейн, и, повернув Сиптаха, опять направилась вверх по склону холма, долгий и тяжелый подъем, особенно для того, кто ведет двух лошадей, привязанных к сбруе Эрхин.

Когда они достигли вершины холма, небо на востоке слабо осветилось и звезды начали таять, знаменуя наступление нового дня.

Они поменяли лошадей и поскакали вниз уже на меринах, ведя за собой Эрхин и Сиптаха, слишком усталых, чтобы возражать. Красный край солнца уже поднимался, освещая землю тусклым светом, и на горизонте появились рвущиеся в небо скалы Манта, похожие на кривые зубы гигантского дракона.

Мерин покачнулся, но сумел выпрямиться, и Вейни подбросило в седле; на мгновение весь восток расплылся и закружился, он схватился за луку седла, задержал дыхание и попытался расслабится, пережидая боль. Но боль не уходила, и он укусил себя за щеку изнутри, а потом еще и еще, чтобы боль от новой раны перебила другую, слишком сильную.

Моргейн мгновенно уловила, что с ним что-то случилось и, пока он сражался с собой, подскакала поближе, ее лошадь встала бок о бок с его, среди кустов и камней. — Вейни?

— Все в порядке. — Сердце стучало, его бил озноб, небо не хотело останавливаться, и он испугался, что может упасть, прямо на нее, заставив ее изменить свои планы и делать то, чего она не хочет.

Но нет, подумал он, еще нет. Если угрозы и удары врагов заставляют только покрепче сидеть в седле, его собственная решимость должна сделать то же самое, а потом еда, вода и небольшой отдых прогонят головокружение из головы и оцепенение из мышц.

— Никто не знает, — сказала она, — как долго придется еще скакать. — Вейни — мы можем найти место — мы должны найти его.

Он покачал головой, повернул голову мерина вниз и заставил его продолжить спуск. Слишком много боли, язык не хотел говорить.

Какой-то предмет прошипел в тонком воздухе и ударил его в плечо, как камень, выпущенный из пращи — сила удара наполовину развернула его, но он остался в седле; в следующий удар сердца шипение стрелы достигло его ушей и он понял, что в него попало и что стрелы еще полетят. Мерин от страха бросился вперед, потом дернулся назад и ему пришлось сражаться с ним, удерживая поводья онемелыми руками. В голове билась только одна мысль: отступить назад в укрытие, пока Моргейн не бросилась прикрывать его собой. Мерин зацепился за куст, чуть не упал, выпрямился, но он уже был в укрытии, за камнями, а вот Сиптах и Эрхин сгрудились на открытом месте и дергали повод, пытаясь освободиться. Конь продолжал сражаться с кустами, а Вейни соскользнул вниз, оступился и упал на землю за большим камнем, торчащим из склона. Пока он пытался восстановить дыхание, Моргейн соскочила с коня и бросилась к нему, на ходу стреляя из своего оружия в склон холма, откуда летели стрелы, от выстрелов гудело в ушах.

— Ты ранен? — крикнула она. — Вейни, ты ранен?

Он удара рука онемела, но действовала, он выпрыгнул из-за камня и бросился к Эрхин и Сиптаху, которые крутились на месте, привязанные к испуганным меринам. На седле Эрхин висел его лук. Вокруг свистели стрелы. Одна, на излете, ударила в Эрхин и она отпрыгнула от него, а сзади голос Моргейн ругал его и приказывал прыгнуть в укрытие.

Вейни схватил лук и оборвал завязки, привязывавшие его к седлу Эрхин, выхватил колчан со стрелами, упал и пополз наверх, на верхушку свалившего сверху огромного камня, у края которого собрались лошади.

Подъем забрал все силы. Но он встал на колени, видя только то, что необходимо и не слыша ничего, кроме криков врагов. Он поставил лук на камень, зажал коленом и, весь покрывшись потом, натянул тетиву.

Потом наложил первую стрелу и выбрал цель среди тех, кто роился на горе, как если бы сами кусты и камни ожили в предрассветной полутьме.

Он выбрал цели, прекрасно понимая выгоды своей позиции, и начал стрелять, спокойно, тщательно, будучи уверен, что сам станет целью, если не сможет убить их лучников прежде, чем они накинутся на него и Моргейн, и они действительно пытались: но он брал стрелы, одну за другой, и тряс головой, отбрасывая волосы с глаз, а горячий пот бежал по холодной коже. Он спросил себя, не пробила ли стрела броню, прежде чем отлететь от нее. Во всяком случае все плечо горело, руки от боли сделались слабыми, а местность вокруг опасно качалась.

Но натянуть лук он еще может. Он перевел дыхание, вздохнул, сбрасывая с себя напряжение, и опять сосредоточился на своих целях, посылая стрелы в тех, кого не могло достичь оружие стрелявшей снизу Моргейн, главным образом лучников, которые увидели его и стреляли по нему.

И вскоре его колчан почти опустел.

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Враги укрылись за камнями, разбросанными по склону холма, и в гуще кустарника, целей стало совсем мало. Вейни вытер пот обратной стороной ладони и осторожно, чтобы не повредить оперенье, вынул из колчана последние четыре стрелы и наложил первую на тетиву.

Приближался рассвет. Моргейн оставила свою позицию и стала карабкаться повыше, небольшая серебряноволосая фигурка в черной броне, чья безопасность была делом его жизни, и он внимательно оглядел склон, в поисках любого движения.

Один попытался. Вейни мгновенно поднял лук и выстрелил, напугав лучника, но ветер сбил стрелу в сторону.

Осталось три.

Моргейн добралась до заранее выбранной скальной полки, несколько раз выстрелила по врагам, что вызвало движение на вражеской позиции и предоставило ему цель. На этот раз он не промахнулся.

— Они слишком близко, — крикнула ему Моргейн, но он и сам уже понял, что исключительно опасно использовать Подменыш в этом переплетении камней и кустарников, с лошадями, сгрудившимися вместе в узкой щели между камнями и близкими к панике. — Я иду к лошадям. Оставайся там, где ты сейчас и прикрой меня!

Вейни перевел дыхание и вынул две последние стрелы, сердце пыталось выскочить из горла. Ему не очень понравилась ее идея — ускакать одной от отряда из Манта и воспользоваться Подменышем.

Но иначе надежды почти не было — если они будут ждать, пока появится место для меча, враги могут бросится на них все сразу. Из них двоих только Моргейн по-настоящему знала это оружие. Ничего не оставалось делать, как только быстро выпустить две оставшиеся стрелы и обеспечить ей необходимое пространство.

Она обогнула камень и оказалась на склоне, который вел к лошадям.

Стрела просвистела мимо его позиции и ударилась о камень на волосок от Моргейн.

Он резко повернулся и впился глазами в скалы, находившиеся на их головами. Свернула вспышка, огонь из оружия Моргейн пронесся мимо него и один из камней расцвел красным.

— Вниз! — крикнула она ему. — Вниз!

— К лошадям, — проорал он в ответ. — Давай!

Стрела ударила о камень у его ноги.

Другая взвилась совсем из другого места, пересекла черно-белую каменную полосу и ударила в склон высоко над его головой.

Не по ним. Невидимый лучник. Крик. Попал. Понеслись новые стрелы, на этот раз сверху вниз, по позиции врагов, выгоняя их из-под укрытия, Моргейн повернулась на своей каменной плите и открыла огонь по целям, внезапно ставших видимыми.

Краешком глаза Вейни увидел темное пятно: он повернулся ивыстрелил по человеку, взбиравшемуся по горлышку их маленькой каменной полки.

На таком расстоянии никакая броня не могла защитить от стрелы из эрхендимского лука. Человек закричал, неуклюже упал и соскользнул вниз, но пока Вейни накладывал свою последнюю стрелу, отчаянно пытаясь победить головокружение, а неизвестно откуда взявшиеся стрелы летели над их головами, враги бежали, спотыкаясь, подставляли стрелам спины, красный свет вспыхивал на них, и они падали, мгновенно умирая.

Похоже, стреляло два или три лучника, немного. Когда все кончилось, даже воздух, казалось, застыл. У него все еще оставалась одна стрела. Вейни отказался от мысли использовать ее против отступающего врага. Он соскользнул вниз, неудачно приземлился и упал, потом встал, опираясь на лук, и со стрелой в одной руке и луком в другой похромал через кусты туда, куда уже спустилась Моргейн.

— Миледи Моргейн! — кто-то крикнул сверху.

С отчаянным усилием Вейни пересек последнее расстояние между ними, Моргейн прыгнула к ему навстречу, он бросил ее на землю и прижал сверху своим телом, какая никакая, а защита.

— Никакой благодарности? — Насмешливый голос не умолкал. — Хотя бы одно слово.

— Чи? — пробормотал Вейни сквозь зубы, и сильнее прижал Моргейн к земле, когда что-то большое свалилось с высоты и упало рядом с ними, с отвратительный треском костей и мяса.

Скатился шлем и звякнул о камни. Во все стороны разлетелись стрелы: на камне лежало изломанное тело воина-кел.

Вейни согнул лук и направил его вверх, в поисках цели.

— Это мой подарок, — крикнул им Чи, благоразумно не высовываясь из-за камней. — Одна из ручных зверюшек Скаррина, не моих. Почему я не слышу благодарностей?

— Он сумасшедший, — выдохнул Вейни.

— Отсюда я могу убить вас обоих, — сказал Чи. — А могу дать убить вас солдатам Скаррина. Но не буду. Я бы скорее поговорил. Вы не против?

— Сумасшедший, — повторил Вейни. Его рука затряслась и он постарался собраться. Дышать было тяжело. Он посмотрел на Моргейн. — Там их трое. У меня осталась одна стрела. Но я могу собрать. Прикрой меня.

— Стой! — сказала Моргейн. — Не пытайся.

Вейни опустил лук и ослабил тетиву.

— Миледи, — долетел до них голос Чи. Стрела ударила о камень и отскочила в сторону прямо перед ними. — Это достаточно серьезно для того, чтобы вы мне поверили? Поговорим о том, что я хочу. На ваших условиях.

— Я не вижу негодяя, — прошипела Моргейн, глядя наверх и держа в руке свое черное оружие. — Проклятье на его голову, он может нашпиговать нас стрелами, а я не могу…

— Дай мне…

— У нас есть другие возможности.

— Сбей камень, — прошептал Вейни, глядя на ряды камней, которые Подменыш легко мог убрать. — Лошади—

— Миледи, — голос Чи опять полетел вниз. — Они послали в поле несколько камней-ворот. Не хотите ли поговорить об этом?

— Я слушаю, — после паузы ответила Моргейн.

— Пока мы были в пути, этот камень постоянно излучал энергию. И притягивал их. Не могу отрицать — я сражался против вас. Но теперь с этим покончено. Если вы победите, вы уничтожите ворота в Манте, уничтожите все, и мы погибнем. Если победит Скаррин, мы тоже погибнем — как бунтовщики. У нас почти нет выбора. Вы хотите Мант, я хочу кое-чего другого. И я предлагаю вам союз.

— Союз, — тихо пробормотал Вейни.

— Узкие равнины, — тихо сказала Моргейн. — И нестабильные ворота. И мы совершенно не знаем, где враги нападут на нас.

— Он врет…

Она положила руку ему на плечо и посмотрела наверх, на скалы. — Спускайся! — сказала она Чи.

— Перемирие? — спросил тот.

— Такое же серьезное, как и ваше. — Моргейн выстрелила в верх. — Вы доверяете мне?

Сверху скатился небольшой камень.

— Ради бога, не верь ему.

— А я и не верю. Но хочу его увидеть. Помни, у меня нет угрызений совести.

Он глубоко вздохнул. Руки все еще тряслись. По камню, на который упало тело кел, бежала кровь и капала на землю.

Сверху, на дороге, по которой они приехали, стук копыт. Стук копыт невидимого одинокого всадника, спускающегося вниз.

— Их было трое, — опять сказал Вейни, слушая эхо, разносившее удары копыт по камням.

— Мы не знаем, сколько их теперь, — сказала Моргейн. — В доказательство у нас только один мертвый кел. Возможно он убил своего товарища. Кто знает?

Вейни медленно выдохнул, и оперся спиной о камень, оставаясь полностью на виду.

— С другой стороны, — сказала Моргейн, — Чи уже убил нескольких людей Скаррина. Разве ты этого не говорил? Как это произошло?

— Да. — Дышать было еще тяжелее. Он отогнал все мысли, собрался, сосредоточился на ответе. — Тайпин, так его звали. Из-за камня. Капитан хотел взять камень себе. Чтобы передать его Манту, так он сказал. Может не врал. Но Чи не поверил ему, он хотел камень для себя.

На дороге появился одинокий всадник, юноша в серебряной кольчуге.

— Дурак, — выдохнул Вейни.

— Глупый или отчаявшийся.

— Нет! — сказал Вейни. — Я верил ему на мгновение больше, чем надо. Он врет — хотя и умело.

Ее рука коснулась ран на плече. — Терпение. Выслушаем его. Уж это мы можем себе позволить.

Она стояла, лицом к всаднику, который, оказавшись в каменном лабиринте, слез с лошади и перепрыгнул на плоский камень, на котором лежал Вейни во время боя. Вейни помедлил, потом занял место около ее левого плеча, спущенный лук в руке и смотрит в землю.

Но стрела все еще на тетиве.

Чи широко раскинул руки. — Как вы можете догадаться, мой человек остался наверху, прямо над вами. И у вас есть меч…

Он прошел вперед по неровной поверхности и, легко перепрыгивая с камня на камень, добрался до земли — и встал лицом к ним, опять широко раскинул руки и показал пустые ладони. — Я думаю, что сейчас преимущество у вас.

— Не подходите ближе, — сказала Моргейн. — Для этого меч мне не понадобится.

Чи мгновенно остановился. Как только она подняла руку к нему, с его лица сошла насмешка. — Миледи—

— Я не ваша леди, и лучшей местью за Чи ап Кантори было бы убийство его злейшего врага, Гаулт. Я сохранила вашу жизнь только потому, что под вашим разумом могут быть и другие. Я освободила вас по просьбе Вейни — и потому что мне так захотелось. Вы слышите меня, Гаулт?

— Да, миледи. И мои люди, над нами.

— А нас только двое, милорд Гаулт, и мы оба перед вами, и вот это самое чистое из моего оружия, и благодарите меня, что я не взяла другое. Итак, что вы хотите за вашу помощь?

— То, что я всегда хотел. То, что я легко мог бы получить, если бы вы пришли в Морунд. То, что вы обещали мальчику, когда считали его своим другом…

— Ложь, — резко сказала Моргейн.

— Вейни! — воскликнул Чи, протягивая к нему руки.

— С какой радостью я бы убил тебя, — сказал Вейни и, как только Чи шагнул ближе, натянул лук. — Не дальше!

Чи упал на колени и вытянул вперед руки. — Боже, помоги мне, я даже не знаю, кто я такой, не могу разобраться в самом себе. А что будет, если и вы бросите меня?

— Хватит врать!

— Выслушайте меня. Я знаю здесь все дороги. Вы хотите Скаррина? Я отдам его вам.

— Наш проводник, — иронически сказал Вейни, — которому мы и так многим обязаны.

На лице Чи появился страх, глаза замигали, на мгновение он растерялся, стал облизывать губы, но потом пришел в себя. — Малыш вел вас по неправильному пути. Я не он. Мои люди видят вас. Неужели вы на самом деле хотите поменять свою жизнь на мою? Неудачный обмен.

— Мы могли бы взять его с собой, — сказал Вейни на языке Эндар-Карша. — Я позабочусь о нем.

— Скаррин убьет меня за то, что я сделал — да он убьет нас всех. Выслушайте то, что я говорю. Я знаю, как обмануть его, направить по ложному следу. Я знаю здесь все пути и отдам вам Скаррина… если вы пообещаете взять меня с собой. — Он опустился на корточки и сложил руки на коленях, восходящее солнце зажгло вьющиеся волосы Чи и осветило его серьезное лицо. — И я не предам вас, клянусь.

— Почему? — наконец заговорила Моргейн. — Почему ты предаешь Скаррина?

Чи уселся на ягодицы и сложил руки на бедрах. — Потому что, — ответил он, незнакомо искривив рот и мрачно поглядев на них, — Скаррин — не тот лорд, которого бы выбрал я, и, более того, не тот лорд, который выбрал бы меня. Вы не дура, леди, и я не дурак. Вы знаете о воротах такое, чего не знаю я. Я попытался, и проиграл. Вы победили. Всю жизнь я кланялся лорду, который неоднократно совал меня мордой в грязь… и парень, он заставил меня выслушать его. — Юное лицо неприятно исказилось. — Он напомнил мне, как хорошо вы обошлись с ним.

Вейни стало трудно дышать. — Лио, — прошептал он, — давай закончим с этим.

— Парень собирался убить меня, — продолжал Чи. — Он хотел умереть. И он жаждал мести. Он сам пришел ко мне, чтобы проникнуть внутрь меня, и, если сможет, свести меня с ума. — Рот Чи резко дернулся, ни гримаса, ни улыбка. — Но потом он передумал, в вопросе о смерти. Он больше не стремился к ней. Вместе со мной. И он больше не хочет убивать вас — и меня. Он растерялся, когда вы не убили меня. И теперь он понимает, все больше и больше, каким был дураком, доверившись здравому смыслу воина и разуму человека. И он постоянно повторяет мне, что сейчас я в большей безопасности, чем даже тогда, когда был в Морунде.

— Он ошибается, как всегда. Мне не нужен убийца за спиной.

— Вы нуждаетесь во мне, миледи. И Скаррин докажет это вам, с опозданием, когда убьет вас. Я знаю путь в Мант. А вы никогда не найдете его сами!

— Я делала намного более трудные дела.

— Миледи, по природе я вовсе не бунтовщик. Станьте моим лордом, победите Скаррина, относитесь ко мне так, как к вашему человеку, поставьте меня за своей спиной — и вы увидите, что я совсем не лишен талантов, и, например, могу управлять крепостью в два раза большей чем Морунд, или командовать армией и много чего еще. Я вполне достойный вассал, и ни одному лорду за меня не будет стыдно, если только лорд не будет постоянно бояться, что я побеждаю в любом сражении! Возьмите меня и моих людей и я принесу клятву верности Вейни. Я буду исполнять все его приказы — он честный человек. Я знаю, что он честный человек.

— Но не дурак, — жестко сказал Вейни, опустив стрелу, — и кроме того, парень, я тоже принес клятву верности, моей госпоже, и ради ее безопасности я скорее застрелю тебя сейчас, пока ты стоишь на коленях, чем разрешу тебе стоять за ее спиной. — Стрела задрожала в руке и едва не упала, голова закружилась, а суставы заболели так, что он едва не застонал.

Он попытался сжать пальцы, и почувствовал, как холодный пот жалит рану на лбу, живот завязался узлом от ненависти и необходимости выбора, на ней и так лежало бремя слишком многих тяжелых решений. — Лио, — сказал он на языке Карша, глядя прямо в грудь Чи, — позови остальных. Пускай они спустятся с холма, и я разделаюсь со всеми ними.

Моргейн помедлила с ответом. Пот жег глаза и бежал по бокам, раны жгло, а мышцы руки опасно тряслись. — Нет, — сказала она, и из него вышел весь воздух, мир закрутился вокруг, когда он опустил лук и с трудом встал. — Теперь вы принадлежите Вейни, — сказала она Чи. — Даже если он будет убивать вас, я не вмешаюсь. — Ее рука крепко сжала плечо Вейни. — Нет, — повторила она на языке Карша, — ты слишком много берешь на себя.

Он вздохнул, одним движением поднял лук, полуслепой от боли и отчаяния, и выстрелил. Но Моргейн ударила его по руке, стрела пролетела мимо головы Чи и отбила кусочек от камня за его спиной.

Все застыли на месте — Чи перед ним, с белым от страха лицом, Моргейн рядом. Вейни задрожал от шока после неудавшейся попытки убийства; руки стали тяжелыми и слабыми, голова закружилась, свет начал гаснуть, в ушах зазвенело.

— Да, — сказал он, потому что ему показалась, что он обязан хоть что-нибудь сказать, объяснить, почему он не подчинился ее приказу. Как если бы это сделала часть души, оставшаяся не проклятой, которая не простила. Он опять глубоко вздохнул, сломанные ребра напряглись, зрение затуманилось — удары по голове, недостаток еды, горячка боя. Сейчас он хотел только одного — оказаться в седле Эрхин и пусть она унесет его отсюда. Отдых пойдет ему на пользу, а ночной сон…

Но, о Небеса, теперь этот человек недосягаем, и Моргейн слушает его—

Он не мог думать за нее, никогда, нет, особенно сейчас, когда голова кружится, а все мысли и страхи сошлись в это маленькое пространство между камнями, и любой враг, находящийся рядом, может убить их всех…

А он не может убить этого человека. Моргейн запретила, хотя один раз он уже ей не подчинился. Второй раз — она его выгонит и никогда не простит.

— Ты поклянешься? — спросил он, заранее зная, что для этого создания клятвы ничего не значит.

— Я уже говорил, — сказал Чи и встал. Из его глаз глядела темнота. И глубокое мрачное предчувствие. Потом, внезапно, в них мелькнуло воспоминание, глаза оживились. — Я клялся перед Богом. Этого недостаточно?

Вейни похолодел, когда понял, что голос изменился, стал более человеческим.

Теперь достаточно, возможно.

Какое-то время он молчал, а потом долго смотрел Чи в глаза, пока воздух между ними не стал холодней, пока Чи не понял, что его рукой движет не страх.

— Не пересекай мне дорогу, — сказал он Чи, — и тогда я не верну тебе того, то должен. Где мой меч?

Чи показал взглядом на чалого жеребца.

— Я хочу его обратно.

Чи кивнул. — Да.

— Да, милорд!

— Да, милорд.

— Кликни своих людей. Они могут скакать с нами или ехать, куда хотят, но один неверный шаг — и я положу их головы у твоих ног, а твою — у ног миледи. Какие бы умения тебе не удалось добыть в Теджосе, для меня это ничто, я — Нхи, и мой клан славится тем, что никогда не дает второй шанс.

Возможно Чи поверил ему, во всяком случае он бросил взгляд на него, потом на Моргейн и повернулся лицом к холму.

— Они согласились, — крикнул он скалам. — Спускайтесь.

Должно быть трое, продолжал считать Вейни, а пока подошел к мертвому кел и начал собирать стрелы, рассыпавшиеся вокруг — он нашел двенадцать с сохранившимся опереньем и положил в свой колчан, а Моргейн не спускала глаз с Чи. Ребра жгло.

Их трое, продолжал думать он, ощущая, как бьется пульс в ранах, а сердце прыгает от страха. Она сошла с ума.

Это все из-за Скаррина — того кел-лорда, которого она боялась. Вот что движет ей. Так происходит всегда, когда она хочет что-то узнать — или знает меньше, чем ей хочется, или когда она сомневается в себе…

Он вспомнил ее слова: лучше Дьявол, чем честный человек. О, моя госпожа, вы нашли его.


Двое с вершины скалы съехали вниз, тщательно объезжая огромные камни, и остановили своих коней около чалого жеребца Чи; потом подошли, чтобы почтительно приветствовать недавних врагов — лучник-человек и кел, лицо лучника выдавало сильнейшую тревогу, лицо кел было совершенно бесстрастно.

— Ранин ап Эорунд, — назвал их Чи, — и Хесиен Исирин, оба из Манта.

— Я предоставляю вам простой выбор, — сказал Вейни, опираясь на свой лук, и на этот раз его колчан был полон стрел. — Вы можете уехать, прямо сейчас. А можете идти с нами, и, если вы будете честно служить моей госпоже, я забуду то, что должен вам. Я считаю, что это более чем честно.

Ранин кивнул, его лицо и взгляд прояснели, наверно они говорили правду о нем. — Да, — сказал он и глубоко вздохнул, как если бы вместе со словом из него улетела тревога.

Хесиен уставился в землю и слегка поклонился, а потом посмотрел в глаза Вейни с почти неприкрытой наглостью. — Все что вы хотите, лорд человек.

Вейни посмотрел на него, с трудом сдерживаясь от того, чтобы вбить его в землю. Но тогда надо будет убивать — их всех.

Лучник стрелял по госпоже — но защищая собственного лорда. И этот Хесиен, тоже, делал и сделает все ради спасения своей жизни.

И он тот самый кел, который вмешался, спасая самого Вейни.

— Если они поедут с нами, — сказал он Чи, бросив на кел презрительный взгляд, — помни, что ты за них отвечаешь.

И он повернулся к Чи спиной, чувствуя что их взгляды буравят ему спину. Сердце молотом било в виски, лицо горело, небо стало зеленым, как трава. Моргейн что-то сказала, вроде бы про отъезд, что они должны уехать от этого холма. — Да, — сказал он, повесил на плечи лук и колчан, и пошел распутывать лошадей, которые сами завязали себя вместе с нервными меринами. Мудрый Сиптах стоял спокойно, опустив уши, хотя заводной ремень от Эрхин захлестнул ему зад, зато один из испуганных меринов, чья задняя нога застряла среди камней, а переднюю держал повод, никак не мог успокоился и бился крупом о камни.

Вейни перерезал повода лошадей, освободив их всех, потом беспокойно взглянул на Чи и остальных, но Моргейн не спускала с них глаз, а он видел ее. Потом дружески толкнул Сиптаха плечом и вновь привязал заводных лошадей, и тут вспомнил про меч, который висел на седле коня Чи.

Надо было взобраться на камни и поменять мечи, но речь шла о боевом коне, и пускай сам Чи справляется с ним. А он сам с трудом дышит и вообще не хочет ни карабкаться куда-нибудь, ни видеть поблизости оружие: ребра сломаны, мышцы опять закостенели. Вейни оперся о бок Сиптаха, вздохнул и вывел его вперед, подальше от все еще нервничающих меринов.

Потом он снял тетиву и попытался привязать лук к седлу, но руки дрожали от слабости, а тут еще и ветер утих. Вейни удивился и во второй раз попытался попасть в прорезь. На этот раз удалось, он поставил ногу в стремя и толкнул себя вверх, но боль выпила все силы и, несмотря на холодное утро, он весь покрылся потом, а голова привычно закружилась.

Ничего, сказал он себе, сейчас солнце нагреет металл, а ветра просто нет. Размахивая луком, он собрал лошадей вместе, не обращая внимания на сломанные ребра. Это пройдет.

Пока Моргейн поднималась на Сиптаха, он спокойно сидел в седле, опираясь на заднюю луку седла, пот бежал по всему телу. Ну же, поехали, молчаливо взмолился он, чувствуя как соленый пот жалит раны. В этом месте вообще не бывает ветра. Он страстно желал оказаться за этим холмом, совершенно не представляя, с кем они могут повстречаться там: лучше всего поторопиться, пока они не пришли в себя, но все вокруг медлили, как будто нарочно.

— Они пойдут первыми, — сказала Моргейн, не глядя на него. — Я поговорила с ними.

— Да, — прошептал он. — Пускай солдаты Скаррина сначала постреляют по ним.

— Они могли убить нас, — сказала Моргейн. — Мы были беззащитны. Так что они могут говорить правду.

Он тоже думал об этом.

— Но я не забываю того, что они сделали, — продолжала она.

— Да, — еще тише сказал Вейни. Холм оказался еще более круче, чем он его помнил, когда он сражались на склоне — и повсюду трупы, тридцать, сорок, может быть больше.

Чи и эти двое уже ехали, аккуратно объезжая мертвых.

— Ты в состоянии ехать? — спросила Моргейн.

— Немного устал. Но чувствую себя хорошо. Только жарко. — Вейни стукнул пятками по бокам Эрхин и догнал Чи.

— Стрелы, — сказал он. — Все, какие мы можем собрать. Они нам понадобятся.

— Да, — согласился Ранин и начал кружить по опасному склону, не думая о возможной опасности от человека, кела или земли, потому что только Небеса знают, кто засел на каменных высотах вокруг.

В голове мелькнула мысль: Ранин не вернется. Скорее всего он воспользуется возможностью и ускачет, спасая свою жизнь.

— Меч, — сказал Вейни Чи.

Чи отстегнул меч от седла, притормозил и передал ему. — Хорошая сталь, — только и сказал он.

Вейни не ответил. Он, в свою очередь, достал меч, висевший на седле Эрхин и передал его Чи, рукояткой вперед.

— Меч Алаиса, — прошептал Чи.

— Госпожа не спросила его имя, — грубо ответил Вейни, осадил кобылу, повесил эрхендимский меч на пояс и стал ждать, когда Моргейн догонит их.

Боже, подумал он, почему я это сказал? Почему я всегда выставляю себя дураком?

Моргейн поравнялась с ними. Он быстро прошептал ей, почему нет лучника, и опять пристроился позади всех. Они медленно ехали по склону, по-прежнему объезжая груды мертвых тел, похожие на груды мусора. Опасаясь засады, он каждый раз, проезжая мимо, внимательно вглядывался в трупы. Не спускал он глаз и с холмов над ними, выискивая взглядом блеск оружия, полет испуганной птицы или предмет необычного цвета.

Далеко впереди рыскал Ранин, то спускаясь на землю, то опять вскакивая на коня. Наконец он вернулся назад, везя с собой три колчана со стрелами. — Один я оставлю себе, — сказал Ранин, предлагая другие два, серьезный и озабоченный взгляд, без внутренней злобы.

— Да, я возьму, — сказал Вейни, и человек отдал ему два колчана, а потом опять стал спускаться вниз по склону, догоняя Чи и Хесиена.

Вейни повесил оба колчана на луку седла и с недоумением уставился на уходящего Ранина. Они спустились к подножию горы, к последнему телу, лежавшему лицом вверх. Уже собрались стервятники. На этот раз Вейни не стал смотреть на него. Мужчина был безусловно мертв. Этот час и так был наполнен кошмарами, и он достаточно повидал их за свою жизнь.

Но, слава Небесам, засады не было.

За следующим холмом оказалась плоская широкая долина; Вейни мигнул, когда пот попал в глаза и потер их, пытаясь прогнать туман, из-за которого он почти ничего не видел.

— Вейни? — спросила Моргейн, тяжелый бок Сиптаха ткнулся в его ногу.

— Да? — Голова болела, шлем натирал лоб, солнце раскалило металл, плечи жгло под броней, и боль в ребрах не давала вздохнуть.

— Как ты себя чувствуешь?

— Достаточно хорошо. Еще бы немного ветра.

Чи, который осадил коня и внимательно изучал местность, уже некоторое время ждал их вместе со своими людьми.

— Мы должны пройти немного на юг, — сказал он. — Обогнуть — он махнул рукой, — вон те холмы. Один из них скроет нас из виду. А оружие, которое вы использовали, — он невесело усмехнулся, — улучшит мою репутацию в Манте. По меньшей мере они поймут, что я не лгал и хорошо подумают, прежде чем опять нападут на нас.

— Почему на юг?

— Потому что…, — резко сказал Чи и указал на равнину, лежащую ниже и справа от них, на краю которой виднелись холмы. — Потому что иначе нам придется пересечь равнину, и если вы любите щеголять со стрелой в спине—

— Полегче, парень, — прошептал Вейни, и Чи остановился, потом глубоко вдохнул.

— Миледи, — сказал он тихо, — так безопаснее. Если вы примите мой совет — ссудите мне на мгновение камень и я пошлю сообщение, которое отвлечет их от нас.

— Каким образом? — спросила Моргейн.

Чи натянул поводья чалого, который вытянул уши к Сиптаху. — Очень просто. Две вспышки. Я могу посылать и более сложные сообщения. Я скажу им, что враги ушли в холмы. Вдвоем. Но они попросят подтверждения, а вы не сможете ответить быстро, и тогда они узнают, что это вы. Но я могу ответить.

— Не давай ему, — вмешался Вейни, схватившись рукой за камень.

— Нет, — сказала Моргейн. — Не здесь и не сейчас.

— Миледи…

— Но тогда — ты уже посылал?

— Да, из Теджоса.

— Камнем, парень?

— Да, этим, — ответил Чи, неохотно пожимая плечами. — В первую же ночь.

— И тем самым сказал им, что камень на свободе. Не уходи от ответа. Я и так едва сдерживаюсь. Что ты сделал, что ты подозревал, что ты им сообщил?

— Они и так знают, что что-то пошло не так с того момента, когда вы запечатали камень, — низким голосом сказал Чи. — Ходят слухи, что ворота Скаррина могут отличать один камень от другого и указывать его точное место. Я не знаю. Но я точно знаю, что есть еще два камня, помимо этого. Я видел их собственными глазами, также ясно, как я могу видеть Теджос.

— При помощи камня?

— При помощи камня, миледи. А теперь могут быть и другие. Когда вы перестали посылать, они начали охоту и на меня, не только на вас. Они давно считают меня предателем.

— Не думаешь ли ты, что они могут простить такую мелочь, как убийство помощника твоего лорда? — спросил Вейни.

Глаза Чи полезли на лоб. — Нет. Но, если бы я победил, я бы сделал именно то, что мы делаем сейчас. С вашим оружием. Мант мне не нужен. А вот ворота Манта… И с вашим оружием… Я говорил вам о сделке. И, леди, вы убедили меня: я никогда не поеду в поле вслед за лордом, который не может победить меня. Иначе я буду полным дураком. Вы победили. Я исполняю ваши приказы.

Какое-то время все молчали, только лошади били копытами о землю.

— Давайте посмотрим, — наконец сказала Моргейн. — куда ваши таланты приведут нас.

А потом на языке Карша, когда они не торопясь ехали на юг по дикой, нехоженой местности:

— Не думай об этом. Я выберу любое место для лагеря, которое он предложит, но камень останется у тебя. Вейни, ты бледный, как смерть.

— Я себя хорошо чувствую, — опять сказал он.

Если бы он признался, то она подняла бы тревогу, начала бы искать место для отдыха, а они должны не отдыхать, а прятаться — особенно теперь, когда Мант знает примерно, где их искать, и может вывести в поле отряд за отрядом. Даже у Подменыша есть границы—

— и чем ближе болезненная рана по имени Мант, тем все более и более узкие.

В сознании билась мысль: моя ошибка, все это только моя ошибка. О Небеса, что мы собираемся делать?

И еще другие, из путаницы, жары и истощения: она взяла их с собой только потому, что знает, что я вот-вот упаду; она нуждается в помощи; она берет ее там, где может найти, помощь в борьбе против лорда-пришельца в Манте — против Скаррина — вместо меня — чтобы охранять ее спину-

О Боже, я оставляю ее этим бандитам…

Да, она выбрала странный способ управлять ими, отдав их под мою команду, заставив выпить горькое лекарство — по меньшей мере они думают, что могут оставить меня позади себя: быть может это ее стратегия, дать им капитана, который может в любое мгновение свалиться с лошади, разрешить бороться за ее расположение, и, одновременно, она держала Чи между страхом и надеждой на успех, и он никогда не осмелится напасть на меня, иначе он потеряет ее благодарность, которой с таким трудом добился. Он не предал нас в недавнем бою. Если только он сам не организовал эту засаду…

Человек, который столько лет находился в компании Моргейн из рода Кайя, научился думать по другому, чем раньше, когда считал, что кратчайший путь к цели — удар острым мечом.

Она вполне способна управлять Чи. И, конечно, Ранином. Я должен сказать ей, чтобы она поддержала этого человека.

Еще: Моя слабость пройдет. Может пройти. Должна пройти. Она выигрывает время для меня. Завоевывает территорию.

И последнее: Почему она помешала мне с Чи? Почему ударила по руке?

Почему это так заботит меня?


Что она имела в виду?

Вокруг них сомкнулись холмы, изрезанные заросшими кустами оврагами, скалы и деревья, с каждой стороны крутые склоны. Вейни внимательно глядел вверх, в стороны и назад, но нигде не было и следа врагов.

За исключением перемычки между двумя холмами, там, где рядом с рощей низкорослых деревьев, тек ручей: на ее опушке стоял Хесиен и махал Чи рукой.

Следы оказались старыми. Но не было никаких сомнений, что вчера какой-то всадник остановился здесь, чтобы напоить своего коня, а потом поскакал вдоль склона холма по густой траве, на которой осталось очень мало следов. Вейни подумал о следе, который они сами оставляют: совсем не трудно пройти по нему, если бы кто-нибудь заинтересовался этим следом или решил найти их.

— Что это за место, — зло спросил он. — Дорога для всадников? Которую все знают?

— Несомненно, милорд человек, — сказал Хесиен. — Мы все хотим умереть.

Вейни мрачно взглянул на Хесиена.

— Мы хотим встретиться с врагами не более, чем вы, — сказал Чи. — Но они тут повсюду, вот и все. Я уже говорил вам, что Скаррин воспринял вас очень серьезно. И я опять прошу вас, леди, тоже серьезно: ссудите мне камень.

Моргейн оперлась руками о луку седла и быстро натянула поводья, удерживая Сиптаха, который уже собирался врезаться в чалого. Да, это война. Чалый прижал уши к голове, глаза налились кровью, он то и дело кидал взгляды на серого жеребца.

— Нет, — коротко ответила Моргейн, направила Сиптаха на открытое место, слезла на землю и резко махнула рукой, заставив чалого шарахнуться в сторону. — Убери его подальше! Мы немного отдохнем. По меньшей мере здесь они уже искали. И, пока, больше искать не будут.

— Миледи, — с разочарованием сказал Чи, и отъехал на обезумевшем чалом подальше, вдоль берега ручья.

Значит отдых. Вейни на всякий случай поглядел в их направлении, потом с трудом перенес ногу через переднюю луку седла и соскользнул на землю. Он отпустил поводья Эрхин, чтобы дать ей попить, и подвел обоих лошадей, которые вел, к воде; потом опустился на колени, вымыл лицо и стриженую шею, и на него опять нахлынул ужас того мгновения, когда Чи оскорбил его, совершенно незаслуженно. Он почувствовал, как в нем поднимается мутная волна ярости, убийственной ярости, которую он не испытывал никогда…

— никогда с того дня, когда умер его брат.

— Мы будем отдыхать не больше часа, — сказала Моргейн, которая тоже мылась рядом с ним, дав Сиптаху возможность попить.

— Да. — Он еще раз полил себя из ладоней. Этот ручей, с холодной как лед водой, питался тающими снегами. От холода стало трудно дышать, Вейни внезапно покачнулся.

Свет дня померк, вокруг потемнело.

— Вейни…, — сказала Моргейн.

— Не спускай с них глаз! — сказал он ей на языке Карша, и, потеряв равновесие, тяжело упал на землю, одна нога оказалась в холодной воде, боль ударила в раны так, что он не сумел вздохнуть.

— Вейни?

— Не спускай с них глаз! — спокойно повторил он, сражаясь с паникой. Потом вытащил ногу из воды. — Лио, я немного отдохну здесь. Я устал. Вот и все.

Он услышал, как она наклонилась над ним, и почувствовал, как ее тень закрыла его лицо от жара солнца. Потом он услышал шаги на траве и испугался.

— Лио, не поворачивайся к ним спиной.

Она положила руку к нему на лоб. — У тебя жар, — сказала она.

— Лио, во имя Небес-

— Мы отдохнем здесь, — сказала она. Дневной свет начал возвращаться, но пожелтевший и полный туманных силуэтов, а она была тьмой в центре мира.

— У нас нет времени…

— Вейни, лежи спокойно.

Он так и сделал, сообразив, что они должны отдыхать только час, и он только напрасно тратит время на бессмысленный спор. Он улегся на спину, положил голову на руки и закрыл глаза, спасясь от крутящегося неба. Землю под ним наклонилась и закружилась. Даже во время скачки голова так не кружилась, и сейчас ему пришлось как следует напрячься, чтобы не потерять сознание. Желудок попытался сбежать, но он отказался разрешить ему это, и, заодно, отказался разрешить панике завладеть сознанием и оставил ее лежать на самом дне мыслей.

Совсем немного времени, сказал он себе. Им пришлось ехать слишком долго; а тут еще и сражение, и скачка с врагами, волшебным образом превратившимися в друзей, и все это без отдыха. Один час на спине, а потом его хватит минимум на десять.

Только, о Боже, почему он так ослаб? Голова кружится, и Моргейн осталась наедине с этими бандитами.

Она подошла к нему, встала на колени и, смочив кусок материи в холодной воде, положила ему на лоб.

— Ты глядишь за ними? — прошептал он на родном языке.

— Успокойся, смотрю.

— Лио, убей их.

— Молчи и отдыхай.

— Убей их! — Он приподнялся на локте и схватил холодную тряпку, в ушах молотом застучал пульс, желудок и ребра отозвались глухой болью. — Ты говорила «Мужчина и мужчина». Тогда поверь мне, потому что я знаю, что они хотят: они охотятся за оружием! Только и ждут, когда мы расслабимся, и сразу схватят его. Убей их, без всякого предупреждения.

Ее рука легла ему на грудь, заставив опять лечь на землю. Но он не хотел успокаиваться.

— Послушай меня…, — опять начал он.

— Ш-шш, — прервала она его. — Лежи, я присмотрю за ними.

— Это тот самый человек, который отдал Чи волкам. Это тот самый проводник, который солгал нам и чьего брата я убил. Если он до сих пор не сошел с ума, это настоящее чудо.

— Лежи, не поднимайся. Мне хватает неприятностей, не создавай новых. Пожалуйста. Пожалуйста, Вейни.

Он дал себе вздохнуть и улечься на землю. Она опять намочила тряпку и положила ему на лоб. Он задрожал от холода.

— Я смогу ехать, — сказал он, — через час.

— Пока лежи. Я приготовлю немного чая.

— Мы не можем рисковать, разжигая костер.

Она коснулась пальчиками его губ. — Я сказала молчи. Ш-шш. Маленький. Не волнуйся из-за него. Успокойся.

— Если уж ты собираешься сделать чай, — прошептал он, — сделай из ивы. У меня болит голова.

Он лежал с полуоткрытыми глазами, изредка поглядывая на Чи и двух его людей, которые расположились на берегу ручья. Он видел, как Моргейн собирала веточки и траву, и его живот заныл, когда он увидел, что Чи встал, подошел к ней и что-то сказал.

Он не слышал ни слова из их разговора. Но потом Моргейн вернулась к своему занятию, и, как умела, разожгла костер, а Чи и остальные начали расседлывать лошадей.

Он в страхе уселся и попытался встать на ноги, но Моргейн взглянула на него и подняла руку, подавая сигнал: все в порядке.

Он опять опустился на спину и лежал, пока пульс стучал в висках и солнце било прямо в мозг из-под закрытых век.

Она принесла ему чай, очень горький; и немного завернутых листья пилюль из Шатана, последние. Он запихал в рот столько, сколько смог, запил горьким чаем, проглотил и в изнеможении опустился на спину.

— Я отдохну и смогу ехать, — прошептал он.

— Ты не сможешь скакать через час. Или два.

— Темнота, — сказал Вейни. — Дай мне время до темноты. Ночью мы сможем пересечь равнину. Выиграем время.

Но лучше ему не стало. Наоборот, все болело, даже хуже, чем раньше. Наверно потому, что он лежит и не двигается.

Но тут, ясно и честно, ударила мысль: хуже, мне стало хуже, намного.

Мы слишком близко к воротам.

Он расслабился. Но не спал, а пролежал несколько часов до сумерек, в полузабытье, Моргейн приходила и уходила, давала ему холодной воды. — Я попробую ехать, — наконец сказал он. — Пускай они посадят меня на лошадь. Я не упаду.

Ее глаза испуганно расширились. Она на грани паники. Она нежно убрала его волосы с лица. — Мы останемся здесь, — сказала она.

— С кем? С ними? С… — От вспышки гнева боль опять набросилась на голову. Глаза наполнились слезами, ее силуэт расплылся. — Глупость, лио. Настоящая глупость. Нет времени. Их слишком много. Когда ты будешь спать? Ты не можешь — не можешь рассчитывать на меня, я не могу встать. Прости, но это не зависит от меня.

— Я справлюсь.

— Ты не должна потерпеть поражение из-за меня! Даже не думай об этом. Уезжай!

— Тише. — Слабый голос. Она погладила его лицо, наклонилась и поцеловала его, устало, очень устало. Она погладила его по щеке. — Прости меня. Верь мне. Ты доверяешь мне?

— Да, — сказал он, или подумал, что сказал. Она развязала его оплечье, вынула ящичек с камнем из-под брони и взяла себя.

— Не ему, — запротестовал он.

— Нет, не ему. Я сохраню это у себя, в безопасности.

Было так трудно оставаться в сознании. Темнота стала слишком глубокой и затопила все вокруг, спутанная и непонятная. Он хотел вернуться обратно. Он не хотел засыпать, хотел слушать ее голос.

Но провалился в темноту, такую же, как в Воротах.

Там, в темноте, она бросила его, ушла, и он изо всех сил хотел и не мог узнать, куда.


Чи положил голову на руки, измученный болями в теле и, главное, глупостью этой женщины, которая лишает ее разума.

Она никогда не покинет его, сказал внутренний голос, и до него долетело эхо слов, сказанных той ночью в лагере Арундена: он стоит у двери, смущенный, охваченный ужасом юнец, щеки горят, и, как мальчишка, подслушивает взрослых; и Пиверн, пошедший за ним в ссылку, прискакавший в Морунд на никудышной косматой лошади — Привет, старина, без тебя Двор стал смертельно скучным…


Мысли, мысли и мысли. Он потер глаза ладонями, не понимая, откуда появились эти воспоминания.

— Милорд, — сказал Ранин.

Он взглянул, увидел леди, идущую к нему, и сразу понял — еще одна отсрочка. Она выглядела растерянной и усталой, под глазами залегли тени, лицо вытянулось от истощения.

Она должна поспать. Пришло время, когда должна лечь спать. А потом они поговорят по-другому, с оружием в его руках, и леди придется внять голосу разума.

Но он оказался не готов к тому, что ее рука поднялась, в ней чернело ее страшное оружие, и оно глядела прямо на него. Сердце в груди замерзло: смерть, скорее всего. Наша смерть, только тогда эта сумасшедшая женщина осмелится заснуть.

— Милорд Гаулт, — тихо сказала она. — Киверин, Чи. Я хочу вам кое-что предложить.

— Миледи? — осторожно спросил он.

— Я иду спать. Вы, милорд, позаботитесь о нем, вы сделаете все, что можете для него, вы сделаете так, чтобы завтра он мог ехать; и если завтра ему не будет лучше, я убью — убью вас всех. Если ночью он крикнет — хотя бы однажды — я убью одного из вас. Надеюсь, вы не омневаетесь в моих словах, милорд.

— Но он не сможет завтра ехать — у него жар, он весь горит — и у него с головой не в порядке…

— Вы сомневаетесь в моих словах, милорд? Вы хотите, чтобы я вам доказала, что не шучу?

— Она сошла с ума, — воскликнул Хесиен.

Но Чи уже вскочил на ноги. — Встали, — крикнул он Хесиену и Ранину. И кинул испуганный взгляд на Моргейн, чье оружие глядело прямо на него, а глаза, как и сказал Хесиен, были глазами сумасшедшего человека, доведенного до предела.

ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

— Вейни, Вейни, — нежно позвал его голос Моргейн.

— Да, лио. — Он открыл глаза, пытаясь выхватить ее лицо из сумерек. Но не смог.

— Вейни, ты доверяешь мне?

— Да, лио.

— Я собираюсь отдыхать, всю ночь. Послушай меня. У меня не осталось сил, чтобы позаботиться о тебе—. — Ее нежные пальцы погладили его щеку, голос дрогнул. — Чи поможет тебе, он сделает для тебя все, что может — он согласился, ради спасения своей жизни. Ты понимаешь меня, Вейни? Я не хочу, чтобы ты просыпался, не зная, где я. Но если он повредит тебе, хотя бы немного, я убью его. И если тебе утром не будет лучше, я все равно убью его. Он знает.

Вейни мигнул. Если она говорит таким тоном, то безусловно так и сделает, даже если это совершенно бессмысленно.

— Ты понимаешь?

— Да, — прошептал он.


Темнота на время поглотила его, потом в ней что-то задвигалось — и высветились лица, между ним и ночным небом.

Одно было Чи.

Он забыл, где находится.

— А-аа, — крикнул он и в отчаянии попытался сразиться с ними.

— Тихо, — сказал Чи, и зажал рукой его рот. — Тише, парень. Вейни. Вейни — слушай меня.

Тут он вспомнил, что есть какой-то безумный договор, и Моргейн теперь заодно с ним. Или будет с ним. Но что именно, никак не мог вспомнить.

— Посмотри. — Чи осторожно и даже нежно приподнял его голову и показал ему странное зрелище: Сиптах, ноги привязаны к чему-то вроде пня, и Моргейн, сидит рядом, руки между коленей. Он испугался, но потом разглядел Подменыш, лежащий на бедрах.

— Ты в безопасности, — сказал Чи. — С нами ты в полной безопасности.

— Она обещала убить одного из нас. — Хесиен аккуратно расстегнул пряжку брони на боку Вейни, а Чи положил его голову обратно. — Я не сомневаюсь, кого именно. Милорд Чи необходим, Ранин побеждает всех, а обо мне всегда говорили, что я создаю себе врагов. Я хочу, чтобы вы знали, что я буду действовать очень аккуратно.

Вейни изумленно мигнул. Сейчас он вспомнил ее слова, совершенно сумасшедшие, и лежал спокойно, пока они работали, снимая с него кольчугу. Они сделали это очень нежно, освободили его руки и грудь, и он впервые легко вздохнул.

Темнота, ночь, но ему показалось, что чудовища, стоявшие перед ним, начали бороться с его болью. На раны положили теплые компрессы, и постоянно их меняли, его обложили горячими тряпками, пропитанными настоями трав, заставили выпить пахнувший мускусом напиток и дали что-то вдохнуть, после чего горло перестало болеть. И, наконец, ему стало лучше.

Он заснул, и спал, пока Чи не разбудил его и не предложил еще какой-то напиток.

— Хватит, — сказал Вейни.

— Пей, — жестко сказал Чи. — Проклятие на твою голову, пей: мы не хотим умирать из-за тебя.

В его голосе слышалась паника. Вейни вспомнил ночной кошмар, в котором Моргейн просила его вынести все.

Он приподнялся, опираясь на руку и сдвигая все компрессы, чтобы убедиться, что она в безопасности, и память не подвела его.

Она была здесь. И Подменыш. Сиптах стоял совсем рядом с ней. Ее голова упала вперед, светлые волосы искрились под светом костра и звезд…

— Пей, — сказал Ранин.

И тогда он поверил им, и выпил, голова прояснилась. Он дрожал, но раны болели намного меньше. Они обновили все компрессы и завернули его в одеяло.

Но грудь болела, сломанные ребра по-прежнему стреляли болью. Если бы он не был так слаб, он спокойно вынес бы эту боль. Ожоги почти не чувствовались, остальные раны, боль от которых едва не свела его с ума, стали настолько лучше, что он, казалось, расслабился и оцепенел.

Кел яростно шептались между собой, обсуждая, что еще они могут дать ему. Или сколько дать ему, чтобы поднять его на ноги. Один сказал, что это очень рискованно. Другой возразил: утром он должен сесть на коня, и нет другого способа, иначе он просто не удержится в седле. Это были Чи и Хесиен.

Он лежал и думал об этом. Он попробовал вздохнуть глубже и внутренне сжался, настолько это было больно, потом пошевелил правой ногой, еще хуже, и поглядел на спорщиков.

— Есть что-нибудь, — спросил он, когда боль немного успокоилась, — что разрешит мне сегодня скакать?

Возможно они от изумления потеряли дар речи. Воцарилась полная тишина.

— Да, — наконец сказал Чи. — Есть кое-что в этом роде. Но потом ты будешь себя чувствовать хуже, чем сейчас. Лучше, чтобы ты обошелся без него. Просто скачи. Это то, что она хочет. И мы выполним свою часть сделки.

— Это надо пить, — спросил он, — илиглотать?

— Нет, я сказал.

— Чи — скажи мне, что я должен делать.

— Это может убить тебя, и скорее всего убьет. Так что нет.

— Эта штука даже мертвого поднимет на ноги, — вмешался Хесиен. — Имейте это в виду. Но милорд Чи сказал правду: расплата будет тяжелой.

— Дай мне ее. Принеси. Чи, дай мне ее, и мы будем квиты.

Чи пожевал губу, оперся рукой о колено — юное лицо Чи и умозаключения умудренного опытом кел, глаза которого сверкали в свете костра, пока он обдумывал возможные последствия.

— Ты должен только почувствовать его на кончике языка, — наконец сказал он. — И я скажу тебе правду, парень: если ты возьмешь хоть чуточку больше, ты труп.

Вейни обдумал его слова. Он опять глубоко вздохнул, притаившаяся было боль напомнила о себе, и подумал о том, что его меч и лук понадобятся Моргейн, и очень скоро. Подумал он и том, что им ехать и ехать.

— Чи, ты не тот человек, которого бы я выбрал, — сказал Вейни. — Но ты многому можешь научиться от моей госпожи. Она знает множество слов, о которых ты и не подозреваешь. Если бы ты знал больше, ты мог бы лучше понять ее. И ты бы понял, почему она права. Лучше, чем я. Дай мне эту штуку и не говори госпоже о ней. Самое важное для меня — встать на ноги и помочь ей.

Чи растерянно посмотрел на Вейни. Его кулак, поддерживающий подбородок, сжался и разжался, лоб заблестел от пота. — И что ты сделаешь — положишь лекарство к ней на колени и скажешь, что мы пытались убить тебя?

— Чи, мы с тобой не в ссоре. Что ты хочешь? Чтобы она застряла здесь навсегда — ради меня? Это то, что она сделает. Дай его мне.

Чи порылся в своей сумке и вытащил оттуда пакет. — Одна пилюля. Одна. Не больше. Иначе ты и твое сердце взорветесь. Я кладу в твою сумку. Это все, что я могу сделать. — Он отошел, бросил что-то в воду и поставил на огонь.

— Что это? — спросил Вейни, когда Хесиен собрался дать ему это.

— Я думал, что мы союзники, — сказал Хесиен. — Пей, это от жара.

— Кроме того, — сказал Хесиен, когда Вейни уже выпил, — это тебя усыпит.


Солнце встало, а Моргейн все еще дремала. Когда он приподнял голову, то увидел, что привязь Сиптаха пересекает ей плечо, меч лежит на бедрах, спиной она опирается о камень, а маленькое черное оружие держит в обеих руках, зажатых между коленями.

Чи, под глазами которого залегли тени, предложил ему уже чересчур разварившуюся кашу, его рука дрожала от истощения.

Вейни не стал отказываться и взял ее. Он заставил себя съесть ее до конца. Отказ стоил бы слишком дорого.

За несколько шагов от него Сиптах вскинул голову и вызывающе фыркнул, потому что к нему подошел Ранин. Моргейн резко подняла голову, черный ствол оружия глядел прямо на Ранина.

Но Ранин только принес завтрак и предложил его ей, хотя и не рискнул подойти ближе. Моргейн вскочила на ноги, Подменыш в одной руке, черное оружие в другой, и остановилась, глядя не на Ранина, а на него.

Он тоже посмотрел на нее, слабый, и приподнялся на локте, одеяло упало и он почувствовал удар холодного воздуха.

Какое-то мгновение она молчала. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — ответил он. — Намного лучше, лио.

— Я не собиралась так долго спать…

Он глубоко вздохнул, еще вчера он задохнулся бы от боли. А сейчас, к большому удивлению, нет. Но ему очень хотелось заплакать, это было так просто, и он задвигался, толкнулся локтем, и теперь боль пронзила его насквозь. Мир закружился вокруг.

Моргейн подошла к нему, так махнув ножнами с Подменышем, что все остальные в ужасе отпрыгнули на несколько шагов. Встала на колени и уставилась в него взглядом.

— Я думаю, что кашу можно есть, — прошептал он, — но на твоем месте я бы не стал.

— Почему?

— Они ее испортили, — объяснил он. — Переварили.

Она вернула оружие обратно на пояс и коснулась его рукой, отбросив его волосы с небритой щеки. Несмотря на сон, она выглядела усталой, усталой и смертельно озабоченной. — Мы поедем этой ночью, — сказала она.

— Лио, мы не можем ждать!

— Ты что, опять споришь? Я помню твой совет и приняла его. Здесь мы в безопасности, на время. Лошади отдыхают. Потом наверстаем время.

— Мы не сможем наверстать два дня. Я могу скакать. — Он сел прямо и согнул правую ногу, а она положила руку ему на колено.

— Ты ляжешь и будешь спокойно лежать, вот что ты сделаешь. Тебе не надо делать ничего. — Она коснулась его ребер, там, где Хесиен туго перевязал его рану. — Сломаны, не так ли?

— Нет, рана. — Он глубоко вздохнул, потом задержал дыхание, проверяя снова и снова: если сидеть прямо, было намного лучше. — Я справлюсь.

— Вейни. — Ее рука нашла его запястье и сильно прижала к себе. — Ты меня слышишь? Я скажу тебе кое-что, что может поддержать тебя—

Она заколебалась и замолчала. Не похоже, чтобы то, что ей не хотелось говорить, способно поддержать его. — Что, — спросил он. — Лио, что ты хочешь мне сказать?

— Ты знаешь — когда субстанция входит в ворота — она… она как бы рассеивается… и потом собирается в похожее на первоначальное тело, но уже по ту сторону…

— Ты уже говорила мне об этом. — Ему не нравились разговоры на такие темы. И ему не хотелось думать об этом чаще, чем он должен думать — тем более сейчас, когда перед ними ворота, которые ведут себя не так, как должны. Он бы хотел, чтобы она сразу перешла к сути дела.

— Ты увидишь — эти раны — они не будут болеть на другой стороне. Ты даже не унесешь с собой шрамы. Ты вылечишься.

Вообще-то она могла лгать, с искренним видом. Или говорить кусочки правды. Но не ему, потому что ему это не нравилось. И в таких случаях она никогда не глядела прямо в глаза. Очень просто.

— Что ты говоришь? — спросил он.

— Я выбрала время, — ответила она. — Составила схему перехода, для тебя и для меня — совершенный узор, без единого пятна. С некоторыми ограничениями — они есть, увы — ворота всегда восстанавливают субстанцию. Любые ворота, в любом мире — восстановят тебя таким, каким ты был, создадут тебя заново. И не будет шрамов. Ничего, что напомнило бы тебе о боли.

Сейчас во всем этом смысла не было. Вейни положил руку на ребра, спрашивая себя, сможет ли переход через ворота вылечить и то, что под поверхностью.

Или все остальное, то, что они с ним сделали.

— Колени трясутся всегда, — сказала она. — Особенно перед выбором схемы перехода. Я должна всегда составлять ее. Ни почти никогда нет свободного времени.

— Шатан, — вспомнил он. — Врата Азерота.

— Да, там. Ворота не любят никаких случайных отличий. Они всегда восстановят субстанцию, насколько смогут. Мысли могут уйти. Воспоминания. Тело — не изменится, никогда.

— Не изменится? Никогда? — Его охватила паника. Потом он решил, что должен быть благодарным им. Ведь это что-то вроде подарка.

Данного воротами. Но в любой магии Ворот есть подвох.

— Я же должен стареть…

— Нет. Не телом.

— О Боже, — прошептал Вейни. На мгновение вернулось головокружение. Но в любом случае он смертен, и острая боль в боку и бедре не давали забыть.

Он всегда знал, как выглядит, и считал что становится старше, сила растет, он взрослеет — и был уверен, что так оно и есть: плечи стали шире, руки налились силой. Мужчина всегда замечает такие вещи.

Но нет, это никогда не произойдет. Его жизнь остановилась. Он вспомнил дракона, замерзшего в снегу, с наполовину раскрытым крылом.

— О Боже. — Он взял себя в руки, стал холодным снаружи и внутри.

— Раны никогда не соберут дань с тебя. И возраст — это не для тебя. Ты станешь мудрее, но не старше. И всегда после перехода через ворота вылечишься от всех ран, всегда сбросишь дни и годы.

— Почему тогда такие как Чи? Почему Гаулт? Почему Фай, во имя Небес?. — Ему хотелось выть. Опять он запутался, концы и начала путешествий спутались и переплелись. — Если так может быть, почему они выбрали убивать…?

— Потому что, — сказала она, — они кел. И я знаю то, что они не знают. Называй это наследством моего отца. И если они узнают эту тайну, Вейни, они узнают и другие, которые я никому не расскажу, которые даже не записаны на мече — и которые я не разрешу никому узнать и остаться в живых. — Ее рука опять погладила его щеку. — Я собиралась сказать тебе об этом в более лучшие времена. Но, так получилось, и тебе лучше всего узнать об этом сейчас… Прости меня. Я так нуждаюсь в тебе. И мой путь становится все более одиноким.

Он взял ее руку, оцепенев от внезапного прилива чувств. Прижал к сердцу. И это было все, что он мог ей сказать.

— Отдыхай, — сказала она. Потом встала и пошла прочь, остановившись на мгновение, чтобы взглянуть на Чи и остальных, но главным образом на Ранина, стоявшего позади всех с завтраком в руках. — Я сама приготовлю себе завтрак, — сказала она ему. Потом перевела взгляд на Чи, не сказала ничего и пошла дальше, держа Подменыш в левой руке.

Вейни сидел, пораженный услышанным и неспособный двигаться, на мгновение. Он весь дрожал, то ли от возмущение, то ли от печали. И тут он вспомнил, что знал, всегда знал, что она когда-нибудь предаст его, каким-нибудь образом, но она нашла способ, который он не предвидел.

Ты должна была приказать мне, в его душе вспыхнула ярость. Но, о Бог в Небесах, если уж ты собралась сделать такое, лио, то могла бы не играть со мной, пощадить мою честь и дать мне по меньшей мере тень возможности выбрать свой собственный путь.

Но он не мог сказать ей такое. Не мог ссориться прямо перед посторонними. Тем более сейчас, когда ему нужно было вернуть себе самообладание.

Это и была та защита, на которую она надеялась. Но это за пределами здравого смысла. Это обещает — о Небеса — обещает, обещает…

Он даже не мог себе представить, что это обещает.

Но, в любом случае, она украла у него возможность выбора. И если она думает, что он настолько глуп, что неспособен выбрать свою судьбу, это о чем-то говорит. Чаще всего она оказывается права.

Он протянул руку назад, не глядя пошарил в складках кольчуги и нащупал маленький бумажный пакетик. Он развернул его и увидел несколько крошечных пилюль, лежащих на красной бумаге — ровно восемь.

Он подобрал пояс, закрыл пакетик и сунул его карман на поясе, в котором хранил разный маленькие плоские вещи, и где раньше была бритва с лезвиями. Но люди Чи забрали ее. Судя по всему обратно он ее не получит.

Он лег на спину, чтобы отдохнуть, потому что у него было столько же возможностей переубедить Моргейн, как у Чи. Для задержки были все основания: помимо его самого: лошади должны отдохнуть, а Чи и его люди вообще почти не спали ночью. Если лошади и люди отдохнут, то они могут рискнуть и пересечь ночь равнину, а если придется драться — то них будут силы и для боя, и для бегства.

Но была и опасность, от которой по его телу побежали мурашки.

— Она остается здесь, — Чи подошел и наклонился над ним, золотоволосая тень на фоне восхода. Чи — не самый достойный человек и, конечно, подошел к нему в поисках союзников.

Есть в этом что-то смешное. — Парень, — спокойно и рассудительно сказал Вейни, — она думает. Подойди к ней. Будь терпеливым. И тщательно, насколько можешь, расскажи ей все что ты знаешь о предстоящем пути, и нарисуй карту. Ответь на вопросы. Потом отойди и дай ей подумать. Если ты что-то скрыл — в момент сделки — сейчас время выдать ей все, что у тебя есть. Она не предаст тебя. Скажи, что готов последовать за ней. И докажи.

Это была не вся правда. Но, решил Вейни, это будет неплохо, и даже может спасти их жизни. Хотя Чи, скорее всего, сомневается.

Но Чи отошел от него и подошел к Моргейн, которая копалась в своих сумках, встал перед ней на колени, что-то нарисовал на земле и какое-то время отвечал на ее вопросы.

Тем временем сам Вейни внимательно оглядел окружающие холмы, тщательно изучил подозрительные камни и кусты, которые поднимались стеной вокруг лагеря, и какое-то время наблюдал за полетом сокола, или птицы, очень похожей на сокола.

Он решил, что Моргейн хорошо подумала, выбирая место для лагеря. Широкая долина впереди была как на ладони. На расстоянии полета стрелы было негде укрыться, и, чтобы подойти к ним, врагам пришлось бы пересечь открытое место.

Чи и его люди все это время ехали через холмы впереди Моргейн, и, значит, рисковали попасть в засаду, которые враги могли устроить, расположив два камня с силой ворот по сторонам узкого прохода. Чи безусловно знает об этом. И, конечно, Моргейн опять пустит их всех трех впереди себя, хотя Чи это вряд ли понравится.

Но и ему самому не слишком нравилось, что они вообще скачут вместе с Чи, и он, конечно, рад был бы от избавиться от Чи-Гаулта-Киверина.


Когда он проснулся в полдень, уже была готова еда получше, сделанная самой Моргейн. Вейни заставил себя сесть, натянуть бриджи и встать, потом прошелся и даже сумел сделать несколько упражнений с мечом и немного поприседать, хотя плечо и запротестовало: там, где в него попала стрела образовался длинный черный шрам.

Вейни с усмешкой подумал, что цвет этого шрама еще несколько раз изменится, но, с другой стороны, может быть и нет, по той или иной причине; потом, отправив все эти глупые мысли как можно дальше, махнул руками и сделал пару растяжек: ребра вели себя совершенно прилично, по крайней мере сейчас. Тщеславие, обругал он сам себя, но с удовольствием отметил изумленный и почтительный взгляд Хесиена, и какое-то мгновение стоял не шевелясь, прежде чем пойти обратно в тень и усесться на землю.

Он внимательно проверил все стрелы, которые собрал Ранин, достал маленький складной нож — как жаль, что исчезла бритва! — вздохнул и стал поправлять оперенье некоторых из них. В двух колчанах оказалось только три испорченных стрелы, он отметил их серым пятном на оперенье, как требующие ремонта.

Потом опять встал и пошел посмотреть на лошадей, пробежал руками по их ногам в поисках ран или потертостей, осмотрел подковы, прикидывая, не надо ли их перековать. Сгибаться и выпрямляться было тяжеловато. К тому же Моргейн внимательно наблюдала за ним: он спиной почувствовал ее взгляд и подчеркнуто нежно проверил серого жеребца, изо всех сил успокаивая его, чтобы он не выкинул один из своих грубых трюков. — Итак, парень, ты же не хочешь выставить меня лгуном, а?

Повернулась прекрасная голова с темными разумными глазами, хвост, с белой кисточкой на конце, с силой рассек воздух, копыто ударило в землю. — Хай, хай, — успокаивающе сказал Вейни, предусмотрительно отошел подальше от задней ноги, с которой — слава Небесам — не было никаких проблем, и с остальными, тоже.

Он всегда занимался лошадьми, и старался, когда выпадал удобный случай, как следует осмотреть и поухаживать за ними.

— Поспи, — предложил он Моргейн, остановившись, чтобы умыться по пути обратно в тень. — поспи немного.

Она посмотрела на него с тревогой, которую не собиралась скрывать. Ему не вынести долгий путь.

— Чи клянется, — сказала она, — что нам осталось не так далеко идти.

— Надеюсь он научился определять расстояние.

Ее глаза блеснули, невеселая усмешка, которая сменилась озабоченным взглядом. — Да. Возможно. Не думаю, что засну. Лучше ты иди и отдохни. — Она повесила цепочку с ящичком ему на шею. — Вот. Лучше, чтобы он был у тебя.

Вейни закрыл ящичек руками. Это было не то, что он хотел бы носить открыто.

Она быстро чиркнула ногой по грязи у своих ног. — Смотри, мы — здесь. Так сказал Чи. Это — Мант. Мы должны скакать вот сюда. Этот холм, потом через равнину, и вверх. Здесь проход. Сторожевая крепость, но не Врата.

— Мы действительно близко.

— Нам придется пройти под пристальным взглядом Скаррина. Надеюсь мы прорвемся, но ошибиться нельзя. Начнем на закате. Одна ночь, если мы пойдем прямо. — Она глубоко вздохнула. — И мы попросим проход.

— Попросим?

— Мы придем не как враги. Чи пообещал, что подведет нас к ним. Самое трудное будет потом. Так сказал Чи. — Она начертила ногой впадину за линией, изображающей скалы. — Нейсирн Нейс. Врата Смерти. За ними каменный колодец, очень широкий. Внутри каменные ворота — здесь, здесь и здесь.

Он сел на корточки, потом не выдержал и встал на колени. Стало тяжело дышать.

— Чи клянется, — продолжала Моргейн, — что другого пути нет. Во всех их войнах, междоусобных войнах, никто никогда не смог прорваться сюда, доходил только до гор. Здесь глядят во все глаза. И эти лорды по-настоящему преданы Скаррину.

— Боже спаси нас. — Вейни перевел дыхание. — Лио, давай вернемся. Вернемся, и попробуем еще раз. Мы сможем найти дорогу…

— Эти лорды преданы Скаррину, Вейни. И юг не может выстоять против них. Я думала об этом. У меня была мысль вернуться в Морунд и попробовать захватить юг — но это не поможет. Юг — выгребная яма, мусорная куча, помойка, называй как хочешь; туда они ссылают изгнанников. И там же поселения людей. — Она провела пальцем по рисунку. — Херо, Сенис, Стайнс, Изейда, Ненайс — другие имена я забыла. Здесь, здесь и здесь — это большая страна. И я не сомневаюсь, что Скаррин настроил Мировые Ворота на Морунд. Постоянно на Морунд, и использует их в случае любого вторжения, восстания или появления соперника. Здесь, ниже этих утесов, в этой щели мира, живут люди и изгнанники-кел. Вот здесь, наверху, по всему континенту — только кел. Есть в этом какая-то ирония. Мы знаем, что наш юный проводник совершенно не умел рассчитать время езды…

— Или лгал нам.

… потому что совсем немного ездил за всю свою жизнь, не считая рейдов по лесным тропинкам и запутанным дорогам через холмы. Длинные расстояния пугали его. Всю свою жизнь он прожил в маленьком местечке. И не знал почти ни о чем за его пределами. Расстояние между Херотом и Морундом, например, намного меньше, чем он думал. О Сенисе и Стайнсе, которые примыкают к Хероту, он даже не подозревал. Впрочем, это небольшие владения. Когда-то там жили люди. Потом туда переселились кел, ссыльные кел — вроде Киверина, который стал Гаултом. У юга нет никаких возможностей сражаться с севером, если Скаррин осознает опасность. А сейчас, после сражения у Теджоса, Скаррин осознал, хотя Чи клянется — насколько можно верить его клятвам — что он не говорил Скаррину о нашей цели. И, если можно верить ему, это единственное, что спасает нас от немедленной гибели.

Вейни оперся руками о колени и склонил голову. — Мы должны были вернуться в Морунд, как ты хотела. Сейчас мы это знаем. Мы смогли бы справиться со всем, что мы нашли здесь — что бы мы не нашли здесь. Моя вина, лио, все это моя…

— Я так решила, Вейни. Это было мое решение. Не ругай и не кляни себя. И это по-прежнему мое решение, хотя я, конечно, могу ошибаться. Но Чи считает, что мы можем подойти очень близко перед тем, как они поднимут тревогу.

— С нашими лошадями…

— Или его. Этот чалый совершенно замечательный зверь, сам по себе.

— Но они, нет сомнений, знают нас: их разведчики описали нас во всех деталях. Зато они не знают наших намерений. — Она посмотрела на рисунок перед собой и на мгновение о чем-то задумалась. — Чи говорит, что скорее всего они не вывели в поле слишком много людей, они осторожничают. Он говорил, что достаточно давно у него были какие-то неприятности с Сюзереном — он из знатной семьи, состоял в военном ордене, который потерял все влияние при дворе: огромное несчастье для него, большее, чем для других. Только связи спасли его жизнь, но Сюзерен сослал его в Морунд, чтобы искупить ошибки, если сможет. При дворе решили, что больше не разрешат лордам-людям править на юге, особенно после того как восстал Гаулт — настоящий Гаулт, которого они обманом заманили в Мант и осудили на совместное существование в одном теле вместе с Кивериным; и в этот момент вмешались друзья Киверина, они похитили Гаулта из тюрьмы и заставили стражей ворот соединить их, опережая врагов, которые не захотели бы видеть Киверина в Морунде.

— Где он хорошо послужил их интересам…

— Да, он так и делал. И он собирался вернуться обратно, однажды. Но — как ты и сказал — мы с самого начала сумели убедить его восстать против своего лорда. Он так говорит. Безусловно он достаточно быстро соображает, чтобы замыслить предательство. Так что я не знаю, сказал ли он правду. По меньшей мере, когда он навел порядок на юге, ему удалось завоевать некоторое уважение Скаррина. Но, как он говорит, ему не дали бы добиться слишком больших успехов, если бы он потерял все связи на севере. А потом на юге оказались мы, только вдвоем, он поскакал за нами — и он потерял связь с ними, они перестали ему доверять, но он послал донесение из Теджоса, были свидетели — стражи ворот — что он сражался с нами, и все это, по его мнению, должно вызвать разногласия среди советников Скаррина. Главный вопрос: должны ли мы скрываться или лучше смело идти вперед, сбивая их с толку. Вспомни, что есть единственный путь, по которому мы можем идти, Сейирн Нейс, Врата Изгнанников, каменный колодец, шириной в лигу, который они называют Вратами Смерти — там они могут убить нас в мгновение ока. Как ты когда-то сказал: человек, который думает, что побеждает, не побежит.

— Нет, он пошлет нас прямо в Ад, лио, и вряд ли мы увидим его, когда окажемся на месте!

— Чи пойдет вместе с нами во Врата Изгнанников. Там и только там они уязвимы.

— Бог в Небесах, мы должны положиться на слово этого кел?

Она подняла на него глаза. — Этого человека, и он хочет жить. Так что обращайся с ним как с человеком. И разве я не говорила тебе, что доверяю негодяям больше, чем честным людям? У них нет правого дела, за которое они готовы отдать свою жизнь. Скаррин не может пообещать Чи и его людям ничего, они не верят ему. И они слишком глубоко запутались сами в себе. И знают это.

Какое-то мгновение он не мог дышать. Глаза невольно посмотрели на Чи и остальных, но они никак не могли подслушивать, даже с тонким слухом Хесиена, потому что Моргейн говорила на языке Эндар-Карша.

— Меч…, — сказал он. — Если мы используем его во Вратах Изгнанников, он будет слишком близко к стоячим камням.

— Меч нестабилен. Как и ворота. Мы не можем предсказать. И никто не может — так что будет то, что будет.

— Да, — сказал он, смахнул пот, собравшийся на губе, и вытер руки о колени.

Она опять пробежала взглядом по карте, и еще раз. — Иди отдыхать, и поспи столько, сколько сможешь. Ночью тебе понадобятся все силы.

Он вернулся обратно, лег на спину и уставился на небо, просвечивающее через ветки. Считать листья ничем не хуже, чем думать о том, что давит на тебя. Он подложил камень под шею, и расслабился, положив руки на ящичек с камнем, чтобы быть уверенным в его безопасности.

Когда солнце начало опускаться за холмы, он встал и начал аккуратно одеваться: плотно зашнуровал рубашку и занялся кольчугой, самое тяжелое. Моргейн подошла помочь ему и застегнула последние пряжки, под руками.

— Я сама оседлаю лошадей, — сказала она. — Не спорь. Слышишь, не спорь!

— Да, — сказал он хотя ему это не понравилось. — Потуже, лио. Есть еще одна дырка.

— Ты должен удержаться на лошади.

— Никогда еще не падал, — хмуро ответил он.

Она ничего не сказала, только потуже затянула завязки.


Последние лучи света еще освещали верхушки холмов, когда они сели на лошадей. Впереди всех ехал Хесиен, одетый в коричневый плащ, бледные волосы рассыпаны по плечам, меч в ножнах. Он ехал на великолепном кроваво-красном жеребце без единого белого пятна.

Хесиен сам решил скакать впереди всех, несмотря на все засады: «Это единственный отряд, который, как я считаю, достоин меня.»

Кел-лорд уже скрылся из вида за поворотом, когда Чи с Ранином тронулись в путь. — Вперед, — сказала Моргейн, выбрав расстояние до этой пары. Она накинула на себя черный плащ, и, прежде чем сесть на Эрхин, Вейни надел свой собственный плащ, и накинул капюшон на шлем с белым шарфом.

Засада… да, возможно. Но Хесиен может и предать их, подать сигнал какой-нибудь банде из Манта. Все возможно, абсолютно все…

Тем не менее они без всяких неприятностей выехали на край освещенной светом звезд равнины — склон последнего холма, тропа вела вниз с крутого каменного склона, и там, ожидая их, сидел Хесиен, бросая на поверхность камня странный предмет. Его конь пасся в стороне.

— Постоянно выходит тройка: вы суеверны, милорд?

— Брось свои шуточки, — сказал Чи, осаживая чалого после спуска.

Все пересели на запасных лошадей, остроносые лошади кел заменили Сиптаха и Эрхин, и опять Хесиен поехал первым, хотя на этот он не уезжал так далеко.

Вниз и вниз, вплоть до равнины, трудный, долгий и очень неровный спуск. Держись, говорил себе Вейни, проклиная каждый шаг, который делал келский жеребец. Пот больше не тек, ветер холодил лицо. Он изо всех сил вцепился в переднюю луку седла и думал о красном пакете, лежащем в поясе.

Нет. Рано, решил он. Не здесь. И после каждого толчка и каждой рытвины: не здесь, не здесь, не—

Равнина бежала к горам — но состоящим не из отдельных пиков, вроде Хеймур Маай, как у него на родине, а к каменной стене, построенной какими-нибудь гигантами, как если бы здесь кончался обычный мир и начинался другой, мир богов. Все небо было усыпано звездами, ярко светила луна, по земле бежали длинные тени.

— Так далеко, а они все еще не мешают нам, — сказал Вейни Моргейн.

Он уже хотел одной частью своего помутненного сознания, чтобы враги появились сейчас, как можно быстрее, прежде, чем они достигли равнины — тогда можно было бы сражаться и выбрать другую, может быть лучшую дорогу.

Но их не было и следа.


Наконец они спустились на равнину, и дорога постепенно выровнялась. Вейни почувствовал себя намного лучше, и поглядел назад на след, который они оставляли, скача по травянистой равнине, отлично видимый, предательский след. — Как след в ад, — пробормотал он. Если бы они обошли эту равнину по холмам, а не поскакали напрямик, последовав совету Чи, следа не было бы вообще.

Сейчас они все скакали плотной группой, Хесиен вел их прямо к горам, от которых осталась еле видимая кромка далеко на горизонте.

Ехать был легко. В конце концов Вейни ухватил правую ногу за голенище, с трудом перекинул ее через луку седла, обхватил руками ноющие ребра и, взглянув на Моргейн, которая кивком головы дала понять, что знает о его намерениях, склонил голову на грудь, оперся о заднюю луку седла и погрузился в тревожный полусон, покачиваясь в такт ровному шагу жеребца.

Он разбудил себя, когда они остановились, чтобы поменять лошадей. — Тебе не нужно, — сказала Моргейн, скользнув на землю со спины мерина. — Этот конь достаточно силен, и способен нести тебя. Я же возьму Сиптаха — все-таки я вешу меньше.

Вейни благодарно посмотрел на нее. Он проглотил лекарство, которое она принесла ему, запил водой из ее фляжки, и сидел на лошади, пока остальные разминали ноги. Он не то, чтобы спал, но каким-то образом сумел расслабиться и отключиться. Он точно не знал, как это ему удается. Но встрепенулся, когда они опять сели на лошадей и двинулись вперед, и опять отключился, доверив Моргейн наблюдать за местностью вокруг.

Никому другому он бы не доверил… и ей, тоже, если бы решил, что Чи и его люди замыслили предательство, если бы они не рисковали и своими жизнями, если бы они так не держались за свои жизни, а, значит, боялись предать.

Тем не менее госпожа нуждалась в защите. И, наполовину спящий, раненый, несчастный, он продолжал ехать между ней и ними: под ним был отлично выдрессированный конь, с достаточно ровным ходом, и Сиптах — слава Богам — привык держаться близко от него.

В конце концов он уснул по-настоящему. Голова откинулась назад, он решил, что падает, выровнялся, открыл глаза и увидел, что утесы не стали ближе.

Или они были дальше, чем его глаз хотел увидеть. Ногу свело. Он с трудом перетянул ее обратно, постарался расслабить мышцы, на глазах появились слезы. Все тело болело.

Но он упрямо ехал все дальше и дальше, несколько облаков проплыло по небу, закрывая звезды, потом они исчезли, поднялся ветер, взъерошив бесконечную траву.

Еще одна перемена лошадей. На этот раз он спустился на землю и немного прошелся, разминая ноги и доказывая себе, что может идти, несмотря на боль; заодно проверил подпруги у Эрхин и жеребца.

Но потом надо было садиться в седло. Он остановился, схватился за луку седла и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы набраться мужества перед толчком.

— Вейни! — сказала Моргейн, как раз в тот момент, когда нашел его. Он остановился, лишившись силы духа как раз перед толчком, который должен был выбить слезы из его глаз. — Чи, — сказала она, — пусть один из вас поможет Вейни подняться в седло.

— Миледи, — мгновенно ответил Чи, быстро подошел и предложил свои руки как стремя.

Стыд ужалил его. Но он все-таки поставил ногу в сведенные руки Чи и дал ему поднять себя в седло, как беременную женщину.

— Помощь воину от воина, — сказал Чи.

Вейни вспомнил эти слова. И, сбросив руку Чи с колена, отвел Эрхин подальше от него.


Утесы прорезали небо перед ними, звезды уже таяли на небе, а за ними оставался след, по которому мог пройти ребенок: полоса среди высокой травы. Лошади время от времени набивали рот: на большее не было времени.

Моргейн пересела на жеребца, Сиптах отдыхал. На небе над восточными холмами уже не было звезд. Солнце всходило.

Нам не нужно ничего вспоминать. Сейчас эта мысль грызла его. Поздно менять решения, умные они или нет.


Боже, спаси нас.

* * *
Уже при свете солнца, под монотонный шаг усталых лошадей, они увидели гигантскую утес, заполнивший весь горизонт, от края до края, а перед ним только равнина с сухой землей, а потом невообразимо ровная и высокая стена из живого камня, упиравшаяся в небо и отрицавшая любую логику.

И дыра, синий проход в желтом камне, тень под полуденным солнцем — и закрывающая его сторожевая крепость, о которой говорил Чи. Сейирн Нейс.


Дверь — глаза человека из Карша отказывались верить, что бывают двери такого размера. И только когда сокол пролетел рядом с ними, точка в вышине, Вейни поверил своим глазам.

Врата Изгнанников.

Чи повернул чалого к ним, натянул поводья и поднял руку. — Здесь, — сказал он, — вы видите то, на что мы собираемся напасть. И тем не менее это только самое низкое место в Манте. — Он оперся о луку седла, пожал плечами и содрогнулся. — Мужчина, глаза которого привыкли к размерам Морунда, забыл об этом. А мальчик, мои друзья… мальчик испугался.

Он дернул поводьями и послал чалого вперед, к своим людям.

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Еще немного скачки. На этот раз устремившиеся в небо скалы приближались с каждым шагом. Вейни время от времени поглядывал на двери с железными створками, на поверхности каждой было по двенадцать бронзовых панелей, украшенных фигурами в рост человека, и эти фигуры что-то делали, сначала он не понял что. Только разглядев детали, он сообразил, что это сцены казни и пыток.

— А они вообще когда-нибудь открываются? — спросил Вейни вслух, и голос оказался не такой спокойный, как бы он хотел. Он поискал взглядом маленькие двери для вылазок, которые должны были быть где-то среди панелей, но не нашел.

— Да, конечно, — ответил Чи. — Когда Мант хочет наказать вассалов и высылает их, они открываются.

— Мант вообще любит все чересчур большое.

— Они хотят, чтобы ссыльные помнили, — сказал Хесиен, — как трудно вернуться.

Вейни поглядел на Ранина, который скакал один впереди них, усталый человек на истощенной лошади, ведущий других, еще более усталых, и ставший как-то меньше ростом на фоне жестокой мощи, нависшей над ними.

Вейни почувствовал, как что-то зашевелилось в нем, по отношению к врагам, что-то вроде жалости, прокравшейся в сердце.

Внезапно он увидел перед собой не Сейирн Нейс, но дорогу, резко идущую вниз от подножия серых каменных стен, казавшихся высокими и могущественными, а на дороге юношу, почти мальчика, пораженного горем, в шлеме с белым шарфом, отправленного отцом в ссылку.

По меньшей мере было что-то общее. И были храбрые люди, которые не отступят, несмотря ни на что.

Этот барьер Мант называл справедливостью. Этим лицом он повернулся к своим отверженным и к слугам. Эта сила правила миром, и с уважением относилась к своим подданным — вешала их, сжигала живыми и скармливала волкам, и он не хотел видеть то, что находилась за дверями.

Он с трудом вдохнул поглубже и оперся о седло, перенос веса, который заставил притихнувшую было монотонную боль опять пробежаться по бокам и животу, проклятую, никогда не исчезающую боль. Он не был уверен, что в ногах осталась жизнь. Наконец он нашел новое положение, в котором болело меньше, и замер в нем. Но когда они подъедут к стене, будут изменения, а это означает — только Небеса знают, что это означает. Но если понадобится сражаться, он будет сражаться — во всяком случае пока не упадет с коня.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Моргейн.

— Я справлюсь, — ответил он.

Она не спускала с него глаз все время, пока они ехали. — Ты поклялся, Нхи Вейни.

Это потрясло его. Он слишком близко подошел к клятвопреступлению, так легкомысленно ответив. Но и она, тоже, поступила несправедливо — он давно знал, что она вообще плохо разбирается в таких вещах.

— Вейни, я должна обо всем догадываться?

— Я останусь на лошади, — сказал он, и это была половина правды. — Я смогу защитить себя. — Но он вполне мог себе представить, как она надеется на то, что он прикроет ее, или сделает какую-нибудь глупость чтобы спасти его, если он упадет. Он опять вспотел, в желудке образовался ледяной ком. Он никогда не любил пользоваться лекарствами кел. Он ненавидел их. Более того, он не думал, что они смогут победить окоченение, из-за которого при каждом шаге правой ноги в него впивались иголки. — Ходить — да, я не уверен. Но голова ясная.

На это она не сказала ничего. Наверно она думает — думает о вещах, о которых он не имеет ни малейшего понятия, думает что делать, насколько можно верить ему, и что в своих планах она должна изменить — все это, потому что он был дураком и привел их к этому проходу, а теперь стал бременем для нее.

Я не буду, мысленно запротестовал он. Но он уже. И знает об этом.

Он разрешил Эрхин слегка сбавить шаг — лошади волновались и фыркали, чувствуя в воздухе запах странного и предчувствуя сражения — война, всегда война, в какое бы обитаемое место они не попали. Кел не обращали на него никакого внимания. И Моргейн, тоже, глядела только на каменную стену перед ними.

Он вынул пакет из красной бумаги и, дрожащими пальцами, подцепил одну из крошечных пилюль на кончик ногтя, но затем, утратив решимость и доверие к подарку, шевельнул пальцем и сбросил пилюлю на бумагу. Сложил пакет и убрал его в карман пояса.

Дурак, опять подумал он. Трус.

Он сможет позаботиться о ней, внезапно подумал Вейни. И вообще непонятно, что эти пилюли в красной бумаге лечат. Лучше подождать момента, когда будут нужны ясная голова и твердая рука, а пока лучше не рисковать.

Он, насколько мог, устроился поудобнее, схватился руками за луку седла и посильнее оперся на нее, и дал боли свободно путешествовать по телу, согнув и разогнув правую ногу. Казалось, что в нее впились раскаленные иголки, пот тек по лицу и капал на побелевшие кисти рук.

Он смотрел, как Чи подъезжает к самым дверям, подводит чалого вплотную к краю железного чудовища и слабым человеческим кулаком ударяет по уходящей к небу массе металла, которая едва слышно отзывается на его удары.

— Я Чи ап Кантори, — крикнул он голосом, который рядом с гигантскими дверями казался мышиным писком. — Я Чи, лорд Морунда, Хранитель Юга! Я привез гостей, которые просят аудиенцию у Сюзерена! Откройте двери!

Не откроют, подумал Вейни. Казалось совершенно невероятным, что внутри даже услышат его. Он поглядел на каменную кладку, поддерживающую огромные ворота, ожидая, в лучшем случае, небольшую группу одетых в черное лучников и дождь стрел. Предостережение, вот все, чем он мог помочь в этом месте — крикнуть, чтобы Моргейн успела вынуть меч. Да, но так близко к воротам, огромный риск…

Но грохнул металл, уши резанул стон задвижек, лошади испуганно отскочили: объятая внезапным страхом Эрхин на мгновение встала на дыбы, потом пришла в себя и опустилась обратно. Он ухитрился не потерять равновесие, осадил ее, а потом успокоил запаниковавшего жеребца, повод которого был привязан к Эрхин.

Железные двери заскрипели и начали открываться наружу. За ними оказался затененный зал, размерами под стать им, потолок поддерживали колонны, более высокие, чем любое дерево в Шатане.

Он откинул кольцо, которое удерживало меч на спине, и дал мечу соскользнуть на бок.

— Нет, еще нет, — сказала Моргейн, а Чи и его спутники уже въезжали в огромный зал. Она тоже поехала за ними, так же медленно и спокойно, как мужчины перед ней.

Вейни коснулся Эрхин пятками и сдержал нетерпеливую кобылу, потрепав по потной шее. Рука тряслась.

Разумно. Он проехал между створками дверей, и каждая из них была выше стен Ра-Мориджа. Барельефы на внутренней поверхности ворот он уже не увидел, потому что не осмелился оторвать взгляд прохода, по которому ехал. С каждой стороны высились массивные колонны, освещенные лучами солнечного света, падавшего сверху.

И вот перед ними вторые ворота, тоже вделанные в камень.

Закрытые.

Ожидали ли мы чего-то другого, спросил он самого себя, и вздохнул затхлый воздух, обрушившийся на них, влажный и противно-холодный после жаркого полдня снаружи. Потом он услышал звон: ворота позади них закрывались, и опять пришлось успокаивать Эрхин, которая нервно заплясала под ним. Но огненно-мордый жеребец, повод которого был привязан к Эрхин, не собирался успокаиваться, и бесновался, прыгая из стороны в сторону. Копыта молотили по камню, эхо отражалось от пола и стен, а скрежет работающих машин смешивался со звоном цепей и железных колес.

Широкая полоска солнечного света, лежавшая на них, сузилась и совсем исчезла, когда ворота плотно закрылись позади них.

Лошади постепенно успокоились, и наступила полная тишина.

Среди леса колонн раздались громкие шаги. К ним шел кел в черной броне, его серебряные волосы спадали на плечи, в руке он держал светильник.

Шаги многих ног. Но колонны скрывали все, что двигалось за ними.

— Милорд Хранитель, — сказал Чи, осадив чалого.

— Хранитель Юга? — спросил Хранитель Сейирна. Не молод и не стар, лицо словно вырезано из кости, глаза — холодное стекло.

— Да, милорд, — ответил ему Чи. Юное лицо, юное тело, но перед мрачным лордом на чалом жеребце сидел не юноша. — Я Киверин Асфеллас.

— Вместе с…?

— Ранин ап Эорунд, раньше Тауллин Дарас, и Хесиен Исирин, офицеры у меня на службе, вместе с двумя путешественниками, едущими под мою ответственность. Мы эскортируем эту леди и ее спутника в Мант.

Глаза лорда Хранителя остановились на Вейни, потом перешли на Моргейн и застыли, холодные и непроницаемые. — Они с той стороны.

— Да, милорд. Я настаиваю, чтобы вы говорили с ними уважительно. Произошла ошибка, они прошли через ворота Морунда, связались с людьми, поверили тому, что люди наврали им и в результате получилось дорогостоящее взаимонепонимание. Леди защищалась, и очень сурово обошлась с теми, кто встретился на ее пути.

Умный, собака, подумал Вейни, сердце билось как кузнечный молот, голова слегка кружилась. Чи, выведи миледи наружу, и я твой должник, клянусь.

И, О Небеса, холодные глаза Хранителя перешли на них, но решительности в его глазах стало поменьше.

Не дурак, в любом случае. Не тот, кого легко сбить с ног. — Чем вы защищались, леди?

Моргейн выехал немного вперед; Вейни тут же сдвинулся так, чтобы закрывать ей спину.

— То, чем я защищалась, — холодно сказала Моргейн, — и все остальное — между мной и вашим Сюзереном. Но я от всей души поблагодарю вас, милорд, если встречу от вас больше уважения, чем мне было оказано в этом мире за время путешествия. Более лучшие манеры — великое дело.

Долгое молчание. Потом Хранитель опять заговорил: — Мы должны посоветоваться с властями в Манте.

— Я бы предложила вам, милорд, посоветоваться с самим Скаррином, и не тратить время на всяческих властей и помощников. Он единственный, кто может сказать да или нет, и если ваши так называемые власти не полные идиоты, они все равно обратятся к нему, и я заверяю вас, лорд Хранитель, он будет вам благодарен, если вы обратитесь к нему прямо, а не через цепочку инстанций, которым совершенно ни к чему знать мое имя и мое дело, и так будет лучше для вашей безопасности, милорд Хранитель.

В огромном зале стало совсем тихо.

— Я умоляю вас, — сказал Хранитель, — оставить лошадей моим помощникам и принять мое гостеприимство. Выскажите мне все ваши жалобы, и имена людей, которые вас обидели. Уверяю вас, Сюзерен восстановит справедливость.

Холод пополз по теплому залу, у Вейни возникло чувство, что западня захлопнулась. — Это ловушка, — прошептал он на родном языке. — Лио, прошу тебя, нет.

— Милорд Хранитель, — веско сказала Моргейн, — я боюсь — боюсь за вас. Я очень неудобный гость. Обо мне заботятся Хранитель Морунда и его люди, и я уверена, милорд, что вы одобрите такое положение дел, когда услышите то, что я вам скажу. Хранитель Юга захотел узнать о моих делах больше, чем вы, милорд, когда-нибудь захотите. И он создал для меня трудности. Я пообещала ему, что, если он исправится и его лорд освободит его, я возьму его самого и его людей с собой, и сохраню им жизнь. Но я не собираюсь уходить из этого мира в окружении советников и телохранителей вашего лорда. Я, со всей серьезностью, предупреждаю вас, милорд Хранитель Сейирн Нейс: мои дела — тайна, я уже и так сказала вполне достаточно, чтобы поставить вас с опасное положение. Сделайте так, как я сказала вам. Немедленно пошлите сообщение вашему лорду: Моргейн Энджурин здесь и хочет видеть его, по делам, которые может объяснить только ему самому.

— Эндж…?

Моргейн медленно произнесла слово по слогам. — Будьте точным. Будьте очень точным, милорд. Речь идет о вашей — и его —безопасности.

— Я — у меня нет прямой связи с Сюзереном. Но я могу спросить его. И для этого нужно время. Я прошу вас — сойдите на землю, дайте отдохнуть вашим лошадям, позвольте предложить вам еду и вино—

— Мы подождем здесь.

— Хотя бы глоток воды…

— У нас есть свои запасы, милорд. И мы верим, что в ваше гостеприимство входит быстрое выполнение просьб гостей.

— Миледи, — Хранитель выглядел глубоко обиженным и озабоченным. — Мне нужно время, не очень большое. Прошу вас понять. Сойдите на землю и отдохните. Хотите вы того или нет, но мои люди предложат вам все, что у нас есть. А пока разрешите мне оставить вас, миледи.

Он поклонился и быстрой походкой вернулся в тени.

Они остались одни, и не одни, в этом холодном месте, где самое маленькое движение вызвало громкое эхо, а удар железным копытом звучал как приговор судьбы.

— Мы встревожили его, — спокойно сказала Моргейн на языке Карша, очень невнятно, как только могла. — Это может быть хорошо, а может быть и плохо. Вейни — дай мне камень.

Он отдал. Сердце билось о ребра.

— Пошли, — сказала она, и резко послала Сиптаха вперед, по пустому проходу, к запечатанным дверям.

За колоннами послышались шаги бегущих людей, кто-то пробежал туда, куда направился Хранитель.

Кто-то побежал предупредить его.

Моргейн, проскакав три четверти длинного прохода, внезапно свернула в тень, в другую сторону, натянула поводья и повернула Сиптаха к Вейни, который подскакал к ней, за ним, грохоча по каменному полу, Чи, Хесиен и Ранин.

— Что вы делаете? — спросил Чи, молодой высокий голос, плохо подходивший к серьезным словам.

Блеснул кошмарно-белый свет, и Моргейн открыла камень-врата. Свет коснулся колонн, лиц, сумасшедших глаз испуганных лошадей — и внезапно почти полностью исчез, когда она взяла камень в руку и сомкнула пальцы, окружив его живой плотью.

— Дай мне! — крикнул Вейни, который по опыту знал чувство, которое она испытала при этом, и представил себе, какую боль она переносит здесь, так близко от ворот Манта. Но она крепко держала камень, разрешив вырваться только нескольким лучикам света и осветить каменные колонны, возвышавшиеся рядом с ними.

— Смотри кругом, — приказала она. — Чи, что говорит наш хозяин?

На мгновение все стихло, Вейни высвободил свой лук, вставил пятку в стремя и натянул тетиву.

— Он сообщает о нашем прибытии — мы не слушаемся его приказов…, — сказал Чи.

— Кому?

— Любому, кто смотрит — не знаю точно — даже не знаю, кто это может быть. Он сообщает, что находится в опасности. Он собирается открыть дверь. Он надеется, что мы уйдет от него…

— как можно дальше, — сказала Моргейн. В ее голосе послышалась боль. Он передал то, что я просила его?

— Нет — или мы не видели этого…

— Возьми камень. Передай.

— Передать что? Кто ты такая, женщина, что он должен знать тебя — проклятье, неужели ты лгала мне?

— Передай все, что я сказала Хранителю — пошли это проклятое сообщение, мужчина, пошли в точности так, как я сказала ему, и посылай до тех пор, пока не получишь ответ, или тебе придется посоревноваться с лучниками лорда Хранителя! Или с таким же камнем. Давай Чи, решай, быстро!

Чи протянул руку и взял его. На мгновение камень полыхнул слепящим белым светом, осветив бледное лицо Моргейн и искаженное болью лицо Чи, потом чалый и серый жеребцы шарахнулись в стороны, оба всадника натянули поводья.

Заработали машины, загрохотали цепи вторых дверей. Через зал промчался луч дневного света, ослепляюще яркий. В воздухе разлилась сила ворот, встревоженные лошади отпрыгнули назад, напуганные как грохотом, так и открывшейся дорогой к бегству.

— Этот более могущественный, чем у Хранителя, — сжав зубы сказал Чи. Он манипулировал пальцами, вызывая яркие и резкие вспышки, которые поглощали более тусклые послания Стража, от которых остались только слабые следы. — Мы заглушили его сообщение. Ранин! Стражники двигаются?

— Нет, милорд, — ответил лучник.

— Если ворота Манта сейчас откроются, милорд, — сказал Хесиен, — а эта штука будет у вас в руках—

— Посылай и жди ответа, — резко приказала Моргейн. — Опять и опять — то же самое сообщение. Вейни, гляди в оба! У них остался еще один камень-ворота.

— Миледи, — из прохода раздался голос. — Миледи, прекратите. Вы можете уезжать!

— Не обращай внимания, — тихо сказала Моргейн. — Лорд Хранитель лжет.

— Он действительно лжет, — сказал Чи, читая молчание камня в интервалах между своими вспышками. — Он не сумел… Есть!

Опал замерцал сам, быстрыми энергичными вспышками. Чи накрыл его рукой, мускулы лица вздрогнули от боли. — Скаррин, — хрипло сказал он. — Скаррин, сам — открыл предательство — просит тишину. Он — знает о нашем присутствии. — Знает имя. Он — говорит Хранителю — пропустить — не препятствовать — нам. Спрашивает — кто владеет к-камнем — миледи?

— Отвечай. Скажи ему, что мы. Скажи, что мы пришли поговорить с ним.

— Он слышит нас, — хрипло сказал Чи. И, закрыв ящик и уронив руку. — Он запрещает использовать камень.

Какое-то время Моргейн молчала. Приказ Скаррина — ничто иное, как публичное унижение. Она отпустила поводья и взяла шкатулку с камнем.

— Он приказал нам, — сказал Чи, — идти в Мант.

— И рассчитывать на его снисхождение, — прошептал Вейни. — Среди всех этих камней.

— Это враги Шайена, — сказал Чи взволнованным грубым голосом. — И мои враги — при дворе — которые уничтожили мой Союз. Они совершили роковую ошибку: они думают, что вы мои пленники. Убить нас всех троих — вот что они хотели, и заслужить уважение Сюзерена — как этот лорд Хранитель. Только он должен спрашивать своих командиров — что делать. А сейчас его собственная голова почти на плахе. Они не возьмут на себя ответственность, побоятся. Я думаю, что они не нападут на нас. Во всяком случае сейчас.

— Так они только все потеряют, — заметил Хесиен. — Сюзерен может убить всех нас — а может и приблизить к себе. В любом случае, леди, мы сейчас в руках Скаррина, для добра или зла.

— Мы идем, — сказала Моргейн, — зная, что другого пути нет.

Она повернула голову Сиптаха к свету и поскакала к дверям.

Вейни ударил пятками по бокам Эрхин и послал ее вперед, заводной жеребец дернулся, тяжело подпрыгнул и поскакал вслед за кобылой. Мелькнула мысль: обрезать повод, он положил руку на клинок чести, а потом подумал опять — впереди огромное пространство, еще скакать и скакать, они выехали наружу через вторые двери и увидели отдаленные скалы, освещенные солнцем — далекие стоячие камни властвовали над всей голой пыльной равниной, лишь кое-где поросшей травой, это был каменный колодец, открытый небу, и, после холода Сейирн Нейс, жар солнца молотом ударил по нему.

На мгновение у Вейни закружилась голова — на мгновение Эрхин потеряла направление и не знала, куда скакать, пока он не схватил поводья и не пустил ее вслед за Моргейн. Чи и остальные обогнали их слева. Он прибавил ходу, чтобы не дать им слишком близко подскакать к Моргейн.

— Что будет, — наконец сказала Моргейн, — то и будет. Если Скаррин убьет нас, значит так тому и быть. — Она повернулась в седле и посмотрела назад. — Никто не последовал за нами, точно. Если он управляет воротами…

— Он всегда управляет воротами, — отозвался Чи слабым голосом. — Народ в Манте считает часы своей жизни, а другие торопятся сбежать отсюда. Так здесь живут. Это закон в Манте.

Лицо Чи вытянулось, стало бледным, как смерть, даже обычно бесстрастный Хесиен помрачнел.

— У нас есть родные, которые сумели выжить в Манте, — сказала Ранин. — Но мы не знаем, переживут ли они этот день.

Моргейн не ответила. Возможно она даже не слышала их. Она пустила Сиптаха ровной, пожирающей пространство рысью, которую с трудом поддерживали другие лошади, кроме чалого и Эрхин. Она глядела прямо перед собой, туда, куда лежал их путь; никакой дороги не было, только ряд стоящих камней, расположенных достаточно далеко друг от друга — обыкновенные камни, принесенные сюда при помощи силы ворот, не опасные, не те, которые правитель Манта мог бы использовать против них.

Насколько Вейни мог видеть, камни шли далеко, прямо к скалам, стенам этого каменного колодца.

Путь ссыльных. Врата Смерти. Враги Манта, если бы им удалось прорваться через Сейирн Нейс, оказались бы здесь, на голой равнине, над которой властвовали эти камни.

Здесь ссыльные Мант скакали к Сейирн Нейс, пересекали равнину, прекрасно зная, что обратно не вернуться, что они живут и умирают так, как захотят Скаррин и Мант.

Вроде как пересечь ладонь Бога, подумал Вейни; и поежился от холода богохульства, несмотря на раскалившуюся на солнце броню и пот, бежавший по нему от толчков кобылы, каждый из которых втыкал нож в его внутренности.


Камни измеряли расстояние: ровно сто пятьдесят два. Чи знал их количество. Они все знали. Число лордов, допущенных в совет. Они стояли, как молчаливые обвинители проклятых: безглазые, они смотрели на них, безротые — обвиняли их, стоя ждали, приветствуя вернувшихся ссыльных, которые хотели только увидеть Мант и вернуть себе тело или жизнь. Что именно — решат высокие лорды.

Взрослый мужчина должен думать о таких делах мрачно и решительно, как думали Хесиен и Ранин; думать о родственниках и друзьях, которые уже должны узнать, что их родич решил вернуться.

Но и их враги наверняка узнали об этом — как узнали и то, что леди удалось проникнуть к уху Скаррина, а потом, очень быстро, лорд Хранитель сообщил всем, кому осмелился сообщить, о том, что Хранитель Юга участвует в непонятной игре леди.

И все бросились плести интриги, чтобы сохранить то, что имели.

Кровь — потечет потоком; быть может уже течет, по самым далеким и неприметным связям, которые были у Союза Шайен, течет с того мгновения, когда некоторые силы в Манте узнали, что Киверин Асфеллас возвращается. Возвращается, чтобы отомстить за всех своих мертвых друзей, так он сказал — совершенной местью, разработанной за долгие годы ссылки; его враги умрут, пораженные той самой силой, которая правит всем при дворе.

Шайен, Союз Воинов, от которого остался он один. Это его знак был вытатуирован на родном теле Киверина над сердцем. Осталось совсем мало лордов, которые когда-то поддерживали его, почти никого. Но у высоких лордов есть телохранители и свои собственные источники слухов, и только дураков заставали врасплох — а он еще послал к ним гонцов из Морунда и Теджоса.

Наверно он все сделал хорошо. Жить или умереть — он все сделал хорошо, устремясь к невообразимой цели.

Но внутри него остался маленький удивленный голос, малыш уезжает все дальше и дальше от дома, и тоскует по тому, кто должен скакать рядом.

Эй, парень, печально сказал Киверин, мне тоже кое-кого не хватает. Этот день должен был увидеть Пиверн, пропади мы все пропадом. Это он должен был смеяться, видя, как лорд Хранитель пропустил их назад и уполз, спасая свою шкуру.


Мальчик не понимал того, что видел, и думал только о том, что они все ближе и ближе к воротам, которые, если захочет Сюзерен, могут выпить их в доли секунды, и что у леди есть имя, которое, как она верит, знает Скаррин.

Мальчик боялся, что леди, за которой он уже ехал когда-то, и мужчина, который предал его, — что они лгали ему с самого начала.

Да, я тоже боюсь этого, сказал он мальчику. Но у нас нет выбора, не так ли?

Никогда не говори с ним — гласит мудрое правило, никогда не общайся с тем, кто управлял этом телом до тебя.


Но этот не ушел. Он все еще здесь. Он смотрит на все, как будто хочет изучить его—

Большинство из них не хочет умирать.

Ты бросил меня волкам, расплакался малыш. Ты убил моего лорда.


Да, я так и сделал. А потом ты попытался убить меня . Что касается Ичандрена — я пытался спасти его. Всю эту кашу заварил Арунден — чтобы избавиться от соперника. А сейчас Арунден — пожива для воронов. Перестань распускать сопли, парень. Смерть — мы оба перед ее лицом. Весь мир таков. И вокруг нас не самая плохая компания, из тех, кого я знаю. Гаулт был лжец, Ичандрен все ему прощал, а Арунден вообще предатель с руками по локоть в крови. Проснись и посмотри вокруг себя, парень. Проснись и пойми, что мир, в котором ты родился, помойная яма Манта…


Почти нестерпимый жар солнца, блеск земли, облака пыли, которые поднимались вокруг них, долгий путь для усталых лошадей, и вкус крови после каждого толчка.

Чем дольше они медлят в этом месте, подумал Вейни, тем дольше лорд в Манте слушает советы других, меняет свое мнение, приходит к другим выводам — или какая-нибудь другая сила использует представившуюся возможность, берет силу Мировых Ворот Манта и обрушивает на стоячие камни Нейсирн Нейс.

И тогда бы они увидели последнюю картину в своей жизни: небо и земля рвутся напополам, ветер с воем подхватывает их и бросает в расселину, и они, сознавая, что умирают, летят вниз — только Небеса знают как долго и как мучительно.

Эта мысль держала его в седле, хотя было тяжело дышать. Он закашлялся, вытер рот, и увидел кровь, размазанную по пыльной руки.

Холод пронзил тело Вейни, голова закружилась, как если бы правда наконец нашла его, ударила и выбила из него мозги.

О Небеса, не здесь, не сейчас, еще нет, не в этом месте.


Вейни сплюнул кровь и вытер небритый подбородок, потом вытер руку о грязные бриджи. Моргейн впереди. Он прикинул расстояние, которое еще надо проехать — они на пол пути, еще столько же до каменного прохода, ведущего в Мант: слишком далеко, и все, что он может сделать…

— не заставить ее остановиться. По меньшей мере дать ей пересечь эту равнину и безопасно добраться до той стороны, где у нее появится надежда; здесь вынуть Подменыш невозможно: если выпустить наружу силу ворот, можно уничтожить весь мир.

И, проклятье, слишком поздно для лекарства Чи: оно не вылечит сжатую в тиски грудь и не вернет дыхание; тем не менее он достал сложенный пакетик, красный туман застилал глаза, почти ничего не видно. Он подцепил пальцем то, что, как он надеялся, было одной пилюлей, но, быть может, и больше — кто знает? Он едва не уронил ее, но сумел засунуть в рот и сдержать кровавый кашель. Он сглотнул и вытер рот — красная полоса протянулась по обратной стороне ладони — и стал ждать, надеясь, что сила вернется к нему.

И она пришла. Он осознал, что сердце забилось как сумасшедшее, в глазах все потемнело, боль прекратилась — но вдохнуть он все равно не мог. Он потерял равновесие и сообразил, что Моргейн смотрит на него и натягивает поводья. Сила улетучилась, налетели холод и тепло, и в какой-то ужасный момент он сообразил, что падает, земля стремительно понеслась навстречу…

Он ударился о землю, перекатился на бок, все поплыло, второй удар, и остался лежать в пыли, боль ударила в голову, несмотря на пилюлю, голова затряслась, позвоночник затрещал, ноги выгнулись, боль, как тупой нож, ударила в бок.

Темный силуэт Моргейн мелькнул через пыль, подбежал к нему, опустился на колени.

— Вейни!

Остальные остановились, Чи — позади нее, она чалом жеребце, Ранин и Хесиен как призраки в пыли. Он попытался встать, зная, что это необходимо, боль на мгновение прекратилась. Он попытался оттолкнуться рукой от земли-

И услышал вой ветра, увидел, как Моргейн посмотрела назад, вскочила, коснулась рукоятки Подменыша, небо над их головами разорвалось напополам, в щель хлынула темнота, волосы и плащ Моргейн взлетели вверх, пыль хлынула потоком в небо, как вода через край.

Мир раскололся. От него остались только холод и темнота.


И он увидел ее руку на рукоятке, это должно было распахнуть перед ним ворота.

— Нееет! — крикнул он, потому что еще был жив, и время еще не…


Трещина описала полный круг, голубизна поглотила черноту, остался только свист ветра и холод.

Он лежал на спине на камне, руки под головой. Моргейн над ним, меч наполовину вынут, кристалл на конце рукоятки мерцает, руны играют опаловыми красками.

Вейни понял, что она опять забросила его домой, встал на колени, ошеломленный, потрясенный до глубины души, потом на ноги и снял лук, криво висевший на плече. Рядом стояли Эрхин и Сиптах, взволнованные, без всадников. Чи и остальные пытались успокоить испуганных жеребцов — внезапно они все оказались во дворике с белыми стенами, а вокруг стояли камни, лес каменных плит, белых и пыльных.

Боли не было. Даже там, где повязка слишком сильно стискивала ребра. И ничего не мешало ходить. Он чувствовал себя так, как будто вернулся с легкой утренней скачки.

Ворота-переход. Ворота перенесли их сюда, целыми и невредимыми, только пыль и грязь выбелили черную броню Моргейн и превратили ее лицо в белую фарфоровую маску.

Бог в Небесах, подумал Вейни, вспомнив падение и кровь во рту; но, мелькнула мысль, он может быть проклят уже за то, что благодарит Небеса за подарок кел.

Этого он не знал. Он знал только то, что может стоять, что Моргейн вытянула к нему руку и обняла его, держа драконий меч в другой, а он никак не мог бросить покореженный эрхендимский лук. — Мы живы, — сказала она, и что-то еще, на незнакомом языке, сказала ему, и он, в полубессознательном состоянии, понял: никто из них не умер, они находятся там, куда отправил их Скаррин…

Она крепко держала его. Так крепко, как если бы он тонул, и тут он вспомнил о врагах. Вейни быстро оглядел все вокруг и пробежался взглядом между камнями, которые пятью концентрическими кругами стояли между ними и стенами; потом посмотрел вверх, на края сложенных из массивных камней стен и на безоблачное небо.

Никого, никого кроме Чи, Ранина и Хесиена, сидевших на истощенных лошадях, головы которых свисали почти до земли. Судя по виду эти сильные воины вряд ли могли слезть на землю без посторонней помощи.

Но они сами — и белая лошадь и серый жеребец…

— Колдовство, — прошептал Вейни, не доверяя ничему, а главное своей памяти, которая настаивала, что должны быть боль и сломанные ребра, а не эта неестественная сила и восстановившееся тело, которое слишком крепко сжимали повязки. Он задрожал, хотел остановится и не смог: голова, руки и ноги дрожали как в лихорадке. — Матерь Божья, это — ты не можешь сказать мне, как…

Она протерла уголки его рта своими дрожащими пальчиками, оттирая кровь и грязь. Хлынули слезы, оставляя дорожки на грязной маске ее лица. Она крепко сжала губы и, продолжая держать его рукой, медленно осмотрела все вокруг, пытаясь найти того, кто забросил их сюда.

Потом обратилась к Чи, гневно. — Что это такое? Так Скаррин обычно встречает своих гостей? Или ты не позаботился рассказать нам об этом?

— Я — я не знаю. — Было видно, что Чи поражен и совершенно сбит с толку. — Нет. Нет — такого не было никогда.

И страх — в умных глазах Чи, в спокойных Ранина и холодных Хесиена. Они испугались их обоих, испугались Сиптаха и Эрхин, которые могли скакать, а их лошади нет, испугались даже исцеления, которое совершили ворота.

— Никто из нас, — слабым голосом сказал Ранин, — никогда не встречался с таким и не знал, что это вообще возможно…

— Скаррин! — яростный крик Моргейн отразился от стен и умчался в небо.

— Он пощадил нас, — сказал Вейни. — Лио, он пощадил нас.

Она повернула к нему голову — на него смотрело не милое, любимое лицо, но непроницаемая маска кел, белая и пыльная, смоченная слезами любви и отчаяния. — Не верю.

На одной стороне Чи и его товарищи, которые знали, что такое не должно было случиться с воротами, по всем законам не должно было случиться.

С другой стороны Моргейн…

Я знаю то, что они не знают. Называй это наследством моего отца. И если они узнают эту тайну, Вейни, они узнают и другие, которые я никому не расскажу, которые даже не записаны на мече — и которые я не разрешу никому знать и остаться в живых…


Она прицепила Подменыш к поясу, прошла несколько шагов, подняла с земли его шлем и бросила ему. Он схватил его на лету. Ветер взъерошил волосы, по-прежнему обстриженные. Броня была в пыли, грязи и крови. Почему так, почему он выздоровел, почему произошло все это — он не понимал.

И не надеялся когда-нибудь понять. Даже не хотел. Вейни надел шлем, повесил лук на плечо, и пошел вслед за ней к лошадям.

И тут она остановилась. Потому что с этого угла они увидели то, что раньше заслоняли стоячие камни — ворота, открытые ворота.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

В окруженном высокими стенами дворе было тихо, только звуки их шагов и негромкое фырканье лошадей. И не было ничего над ними, только пустое синее небо.

И открытые ворота, среди стоячих камней.

Моргейн, взяв поводья Сиптаха, молча глядела на них. Вейни, последовав ее примеру, взял поводья изнеможенной Эрхин, а Чи со своими товарищами подошли к ним, ведя своих усталых жеребцов, железные подковы медленно цокали по камню.

— Путь наружу, — сказала Моргейн. — Единственный, который наш хозяин предлагает нам. Кто-нибудь имеет понятие, где мы находимся?

— Ненейн, — тихо сказал Хесиен. — Я почти уверен. Крепость, неприступная. Но никто не видел ее изнутри, за исключением личных стражников Сюзерена. А они редко приходят в город.

— А где Великие Ворота?

Хесиен поглядел вокруг, на небо, на стены, и указал направо от открытых ворот в стене. — Там, мне кажется. Ворота близко — очень близко от Ненейна, на гребне того же холма. Это ваше оружие — я бы долго думал, прежде чем использовать его здесь.

Моргейн какое-то время молчала, глядя на Хесиена. На лице высокого кел-лорда появилось выражение тревоги.

— Ты с кем? — спросила она.

— Только не с Ненейном, — слабым голосом ответил Хесиен. — Меня изгнали. Скаррину не понравились мои стихи.

— Уверяю вас, миледи, никому из нас здесь не будут рады, — добавил Чи. — Нас не ждет ничего хорошего.

Во всех троих не осталось и капли высокомерия. Казалось, что они потеряли всю свою силу и мужество, которое помогало им выжить в любой ситуации, их истощенные лица вытянулись, щеки впали, вокруг глаз появились красные ободки, одежда покрылась густым слоем пыли, который лежал и на истощенных лошадях. Они не спрашивали, что случилось, или почему — они вообще не осмеливались что-нибудь спросить.

— Тогда не говорите Скаррину ничего, — резко сказала Моргейн, повернулась и пристегнула левое стремя Сиптаха к передней луке седла. Потом ослабила подпругу, чтобы боевой конь мог свободно дышать.

С Эрхин надо было проделать то же самое. Вейни повесил свой лук на седло Эрхин, ослабил подпругу и только потом завязки своей собственной брони, которая немилосердно сдавливала тело; но до повязок и подкольчужной рубахи дотянуться не мог, поэтому только поглубже вздохнул и напряг мышцы, пытаясь растянуть то, что мешало ему дышать и двигать правой рукой.

Даже в самом черном волшебстве, подумал он, приводя в порядок свои вещи, есть мелкие, но сводящие с ума недостатки.

Моргейн вернула стремя на место, взяла в руку поводья Сиптаха и посмотрела на Чи и остальных. — Я предостерегаю вас, — сказала она. — Быть может здесь намного безопаснее, чем в замке. И даже смерть безопаснее, чем то, куда мы идем. Выбирайте сами.

Чи изумленно посмотрел на нее. Выражение лица, как у юного Чи. Нахмурил брови, как Гаулт. Или Киверин. — Вы шутите, леди.

— Нет, — ответила она. — Не шучу. — И повела Сиптаха среди камней, к воротам в стене.

Вейни повел Эрхин, за ней на поводу пошел огненномордый жеребец, устало, едва передвигая ногами.

За ними потянулись остальные, железные подковы зацокали по камням.

Вейни решил, что с большим удовольствием избавился бы от тех, кто шел за его спиной. Он вспомнил лекарство, которое дал ему Чи, и то, что оно сделало с ним, когда, в конце концов, он решил им воспользоваться—

— но Чи предупреждал его, вспомнил Вейни. Да, надо отдать ему должное, Чи предупреждал.

И после предупреждения дал ему эти проклятые пилюли — надеясь, возможно, избавиться от него, остаться наедине с Моргейн — во всех смыслах. И если бы он съел их раньше, одни Небеса знают, что могло бы случиться.

Он все время оставался между Моргейн и кел, даже сейчас, когда они петляли среди камней, бледно-золотых стоячих камней — а через ворота в стене уже была видна каменная мостовая, залитая солнечным светом.

Скорее всего еще одна ловушка.

Но ворота привели их в еще один двор, точно такой же, с одним-единственным камнем в середине… плоский, вымощенный плиткой двор, на конце которого находилось закрытое здание, нагромождение этажей, стен и башен, а по обе стороны—

Пропасть: дом на доме, здание на здании, бледно-золотой камень, красные крыши, так далеко, как только глаз мог видеть.

Вейни остановился и уставился на удивительное зрелище — только глядел, в замешательстве, он, который родился в горах и привык к высоте и перспективе.

Вокруг холма широко раскинулись творения нечеловеческих рук, предназначавшиеся не для людей — огромное, накинутое на равнину одеяло из крыш простиралось во все стороны, доходило до утесов, падавших в круглую пропасть Нейсирн Нейс, и исчезало только в тумане, висевшим над горизонтом.

Моргейн остановилась. За ней остальные.

— Мант, — нежно сказал Чи. Так человек мог бы сказать о Небесах и Аде, одновременно.

Другие не сказали ничего.

Вейни никак не мог перестать глядеть на город. Он впился пальцами в жесткую гриву Эрхин и, внезапно, без всякой причины, испугался, что это зрелище может свести с ума лошадей и заставить их устремиться к обрыву, хотя они стояли достаточно далеко.

Моргейн повела Сиптаха дальше. Звук шагов серого вывал их из транса, и он пошел за ней, не рассуждая, к открытой двери двора.

Остальные пошли следом, но на расстоянии.

Дверь — маленькое пятно солнечного света. Она вела в самое сердце крепости, длинный узкий проход, затемненный колоннами.

Они уже видели такие раньше, самые разные. Такие здания всегда стояли рядом с Воротами Мира. В них находились машины, которые управляли силами Ворот.

Это то, что они должны найти; и Моргейн пойдет внутрь. Несомненно. Он увидел, как ее рука легла на рукоятку меча.

— Лио. — Он нашел рукой цепь с камнем, надетую на шею, вынул рукой из-под оплечья и снял, одновременно заставив Эрхин идти быстрее, чтобы догнать Моргейн. Камень — слабая вещь, хотя, он подозревал, и посильнее, чем у Хранителя или похожие на него камни в этом мире, но ему далеко до Подменыша. Ему самому он не нужен, а использовать его против Подменыша — мгновенная смерть.

Или против ворот, которые, как поклялся Хесиен, лежат где-то совсем рядом.

— Он знает, что у нас есть оружие с силой ворот, — сказал Вейни. — Возьми его. Он сильнее, чем те, которыми они пользуются. Быть может он ошибется.

Она поняла. Подумала и отказалась, качнув головой. — Меч, — сказала она на языке Карша. — Я не могу управлять обоими. И никто не может — даже он.

— Меч слишком опасен, — хрипло прошептал он, и уголком глаза увидел, как в глубокой тени прохода что-то зашевелились — кел, мужчина, один, не очень старый.

Какой-нибудь слуга высокого ранга, подумал он, сердце на мгновение замерло в груди, рука легла на рукоятку меча. Но потом он передумал, видя, как образ пожилого кел мигнул, исчез, опять появился. Это только призрак.

И он заговорил. Заговорил словами, которых Вейни не понимал, но, что бы они не значили, они предназначались не ему, Чи или кому-нибудь другому, но только Моргейн. Та ответила, на том же языке, фигура мужчины потускнела и отступила в тень прохода.

Моргейн пошла вперед.

Вейни поймал ее руку, слабое прикосновение, и она уже на пороге. Посмотрела на него. Все: она повернулась и звучно ударила Сиптаха по крупу.

Серый из Бейна прыгнул в дверь, грохот от ударов копыт отразился от высоких стен, и остановился внутри, невредимый.

Она шагнула следом, один шаг, второй, пролагая ему дорогу. Он в мгновение ока оказался внутри, Эрхин за ним, и выхватил эрхендимский меч, который мог бы помочь не только против этой иллюзии, но и намного более материальных врагов.

Вопрос, от того, кто стоял на границе тени и света. Эхо голоса пронеслось над ними и отразилось от стен долгого узкого прохода.

— Он не понимает вас, — сказала Моргейн.

— Он — человек, — сказал мираж. — Я уже прочитал его — в полевых воротах. Я знаю, что вы несете. Да. И не могу не спросить — как такая мелочь вроде него может формировать узор? Я прочитал его страдания. И вмешался, вопреки обыкновению, чтобы спасти его. Я верил, что это и был узор — если вы действительно так цените его. И не ошибся.

— Я благодарю вас за это, — сказала Моргейн.

— Был рад помочь вам, вам, которая прошла столько миров, дочке Энджурина. Скорее всего мы родственники — хотя родство достаточно дальнее. Как поживает Энджурин?

— Он умер, — коротко сказала Моргейн.

— Ах. — Сожаление показалось искренним. Призрак что-то прошептал на незнакомом языке.

— Возможно, — сказала Моргейн, — он устал от жизни. Он много раз говорил об этом.

Еще странные слова.

— Нет, — сказала Моргейн. И на другой вопрос, — Нет. Я путешествую, милорд.

Опять тяжелый голос.

— Для моего друга, — сказала она. — Говорите так, чтобы он мог понять. — И после очередной порции непонятных слов. — Потому что он понимает это и потому что я так хочу.

Голос что-то прогудел. — Может быть. Я была бы рада. — И сама что-то сказала на том же языке. Потом перешла на язык кел и мягко сказала, — Милорд, прошло много времени с тех пор, как я говорила на этом языке. Очень много лет — и у меня не было таких собеседников.

— Вы привели мне преступников и бунтовщиков. — Уголки рта мужчины капризно поднялись вверх. — И еще воина-человека. Весь мой двор перевернулся вверх дном, всякое гнилое полено поднялось со дна, все паразиты засуетились — от Ворот Морунда до самых высоких домов Манта. И что я должен сделать для вас?

— Отдайте мне этих трех бунтовщиков, — ответила Моргейн, — удовольствие от вашей компании и, в подходящее время, свободу выхода из ворот. Я странствую и мне не нужен свой мир.

— Вам не с кем его разделить?

Она засмеялась. — Мы не будем делить мир, милорд. Отец многому научил меня. Я найду себе место. Или вы отдадите этот кому-нибудь другому, милорд теней, и пойдете странствовать с нами.

— С бунтовщиком, убийцей, плохим поэтом и молодым лорденком-человеком? — Скаррин в свою очередь засмеялся. — Идите во дворец, леди света. Смойте с себя грязь. Мой дом к вашим услугам. — Шевелящееся лицо подернулось печалью, стало задумчивым. — Пойти с вами. Это мысль. Действительно мысль. Вы посидите со мной, миледи, и расскажете мне о своих путешествиях и обо всем, что видели — и, быть может, убедите меня, что в этой вселенной есть что-то другое… где-то

Образ растаял.

За ним исчез голос, оставив за собой спокойствие могилы.

Древний, подумал Вейни, содрогнувшись от холода, очень древний, более древний, чем помнит Человек.


Он обнаружил, что смотрит в глаза Моргейн, не понимая, что она сделала или что собирается делать дальше, и внезапно его охватил страх — страх, что в ней есть что-то общее с этим лордом, который презирает даже кел, которыми правит, а к людям относится как к стаду баранов—

Она должна защитить себя от обвинения, что путешествует с человеком-мужчиной. Он чувствовал это. Вейни представил себе вопросы, на которые ей пришлось отвечать, и подходящие ответы: госпожа, любовница… дерзкие, вызывающие ответы, особенно мужчине ее собственного рода, который может говорить с ней на родном языке, неведомом никому другому, быстрый и неожиданный вопрос, веселым тоном, и такой же легкий ответ «О, пришлось потратить много времени, чтобы его приручить».

— Мы сделаем все, что он просит, — сказала Моргейн.

— Да. — Он слишком глубоко забрался в этот странный мир, чтобы сказать что-нибудь еще. Непонятно чего ждать: преданности, любви, смерти, или сумасшествия. Он заблудился, стоит на земле, которая постоянно движется и угрожает сдвинуться снова. Они стояли в изящном внешнем дворе чужого лорда, с тремя испуганными лошадьми на поводу, и тремя кел, ждущими свою судьбу снаружи, и не менее сбитыми с толку.

Ясная цель, внезапно вспомнил он, как будто на него плеснули ведро холодной воды.

Разве мы пришли сюда не для того, чтобы вытащить его отсюда?

Но как она сможет убедить его?

— Позови Чи и остальных, — приказала Моргейн на языке Карша. — Быстро.

Вейни оставил Эрхин стоять и вышел на свет солнца. — Милорд, — сказал он Чи, понизив голос. Лучше всего быть вежливым и избегать споров. — Мы идем внутрь. Мы не знаем, куда. Будьте настороже: Сюзерен настаивал на вашей высылке. Миледи ответила, что вы в ее свите и Скаррин согласился отдать вас ей. Так что если у вас и есть какие-нибудь колебания или угрызения совести, с ним вы в расчете, но я не знаю, сможете ли завоевать его доверие, если дела пойдут хуже.

Чи взглянул на него и пожевал губу. На мгновение на его лице возникло выражение юного Чи. Сомнение; а потом изумление. — Мы с ним рассчитались тогда, когда он не сумел убить меня, — ответил Чи-Киверин. — Это была его ошибка.

Чи повел коня вперед, Хесиен и Ранин следом, на плече Ранина висел натянутый лук. Вейни дал им пройти, взял поводья Эрхин и повел белую кобылу за Сиптахом, которого Моргейн вела по выбранному Скаррином пути.

Засада, вот что постоянно вертелось в его голове.

Но Моргейн спокойно шла впереди, с Подменышем на бедре, через длинные пустынные проходы, и только копыта лошадей гулко стучали по камню.

— Игры, — сказала она воздуху. — Я не люблю игры, милорд Скаррин.

В конце концов возникла дверь, которая могла перемешаться, как всегда бывает в местах с силой ворот, дверь на залитый солнцем двор.

Вейни перерезал повод, ведущий к узде жеребца, ударил его по пыльному крупу и заставил их обоих пройти через дверь. Все вместе они вышли на залитый солнцем двор, который оказался конюшней, чистой, полной соломы и стогов сена, с рядами стойл, колодцем и каменным корытом. Жеребец бросился прямо к воде, и Эрхин со Сиптахом тоже раздули ноздри, подняли уши и с живым интересом подошли к корыту.

— Гостеприимство, — прошептал Вейни, в первый раз спросив себя, только ли из-за расположения к Моргейн призрак Скаррина провел их через длинные коридоры и движущиеся двери. — Можем ли мы доверять ему?

— Он не нуждается в засадах, — сказала Моргейн, наклонилась, смочила руки и лицо, и дала воде проделать черные дорожки на ее пыльной броне. Она выпила из рта демона, который непрерывно извергал свежую воду прямо в корыто.

Вейни тоже воспользовался возможностью, смочил руки и лицо холодной водой, отбросил волосы с глаз, умылся и напился, прежде чем появились Чи и остальные.

Никто не угрожал им. На дворе-конюшне не было других лошадей. Не было ни слуг, ни мальчиков-конюхов. Пока ветер холодил воду на его лице, Вейни внимательно осмотрел стены вокруг себя, надеясь найти хоть какой-нибудь след жизни. Нет. Только голый камень.

— Призраки, — наконец сказал он. — А этот Скаррин ими командует.

— Больше, чем призраки, — прошептала Моргейн на языке Карша, схватила его плечо и прижалась к нему. — Нас могут подслушать. Я не знаю, сколько языков он знает и где побывал.

Его сердце подпрыгнуло до горла и упало обратно. — Даже в Карше?

— Ты сам знаешь, что множество дорог ведут из Ворот в Ворота. Но никто не знает, каким путем он пришел сюда. Их осталось совсем немного, тех, из первоначальной расы, которые могут дойти до ворот любого мира. Они не общаются друг с другом — слишком гордые. Каждый сидит в своем мире — пока — используя знания, которых нет у кел. Они правят. И нет даже малейшей возможности, что они потеряют власть. Они правят сами, без посредников, и меняют мир так, как им хочется. И неизбежно им это надоедает — тогда они уходят, движутся через время или пространство, или через оба. Некоторые старше катастрофы, старше, чем тот мир, который был перед ней. Мой отец, например, так говорил о себе.

— Что это значит «чем тот мир, который был перед ней»?

— Некоторые родились в эту эру — жизни других протянулись через множество эр. Некоторые родились в результате событий, которые уже никогда не произойдут вновь, событий, которые вызвали большие перемены. А жизни некоторых прикованы ко времени. Таким образом эти лорды гарантировали себе протяженность жизни — многими способами. А я — я вовсе не то, что планировал мой отец. Я существую. Поэтому не существуют другие. Например он.

— Я не понял. Ты бросаешь меня. — Несмотря на солнце его пробила холодная дрожь. — Что мы должны делать.

— Я остаюсь у двора этого мужчины, — тихо прошипела она. — В любом случае, Вейни, что бы это не означало, ты не должен возражать, ты понимаешь меня?

— Давай возьмем меч и пойдем через весь дворец пока не найдем его—. — Сердце превратилось в кусок льда. — Только это имеет смысл.

— Мы его никогда не найдем. Он может укрыться в воротах. Может оставить нас здесь. Разве ты забыл?

— Ты не можешь сражаться с ним, лио, во имя Небес, ты не можешь думать о—

— Я сделаю то, что должна сделать. И повторяю тебе: не делай ничего против него. Прошу тебя. Я не хочу помогать тебе в этом. Или мешать. Ты говоришь, что ты все еще илин. И помнишь клятву, которую принес мне. Очень давно я не просила у тебя ничего. И вот сейчас прошу. Ради меня. Ради тебя.

— Скажи мне, что мы должны сделать.

— Ради твоей клятвы. Ничего. Я все сделаю сама.

— И я скажу тебе — я отдам за тебя бессмертную душу и мое спасение — но если он захочет повредить тебе—

— Если дойдет до этого, я отдам тебе меч. И ты будешь владеть им. Ты должен будешь довериться Чи и остальным, если что-нибудь случится. Но, если любишь меня, сделай все, что я тебя прошу. Ты ведь любишь меня? Ты сделаешь все, что я тебя прошу?

Только теперь он сообразил, что именно она просит его, смысл ее просьбы. На мгновение он перестал дышать. Это не то, на что может согласиться мужчина, который любит женщину. Умереть за нее легче, чем согласиться оставить ее умирать.

— Да, — сказал он, потому что любое меньшее было бы предательством. — Да, я понимаю. И исполню клятву. — Он с неудовольствием посмотрел на своих товарищей, которые, возможно, ожидали предательства, потому что не понимали язык Эндар-Карша.

— Мы идем дальше, — сказала им Моргейн и отвела Сиптаха от воды.

— Куда? — спросил Чи.

— Разве я обещала, что буду знать? — ответила Моргейн и повела серого через двор-конюшню дальше, к пустым рядам.

— Все это совершенно бессмысленно, — сказал Хесиен. — Здесь должны быть слуги — или, хотя бы, служители. Где весь народ?

— Только небеса знают, — ответил ему Чи, и подумав, решил, что фраза вполне подходящая. В самом центре его сознания сидел рассерженный юноша, заблудившийся, как и он, в этом месте, которое управляло жизнью их обоих и уничтожило их семьи — и которое оказалось пустотой, к котором живет только эхо. — Сюда приходят благородные кел, — сказал он, обращаясь к леди, которая оказалась старой знакомой Скаррина. — Сюзерену служат Стражи. Что случилось с ними?

Она не ответила.

— Возможно он держит их где-то в другом месте, — еле слышно сказал Хесиен, бросив беспокойный взгляд на Чи.

Смерть, вот что сказала леди, молча; по меньшей мере в этом дворе должны стоять лошади, быть какие-то свидетельства жизни — Чи собрал рассеянные воспоминания взрослого мужчины, правда человека и испуганного—

Гаулт, его держали здесь, когда, похитив, привезли через ворота рядом со стенами. Гаулт помнил. Была ночь, и там были и другие, помимо него, слуги в черном, этот двор кипел жизнью, горели факелы, раздавались крики, а друзья Киверина волокли его, упирающегося и сопротивляющегося, к аду над этими стенами.

— Даже лошадей, — вслух сказал Чи-Гаулт-Киверин, обнаружив, что дрожит: ужасное чувство, как если бы под светом солнца все пошло наперекосяк, стерильная пустота, — нет даже лошадей. — Он ускорил шаг, потянув за собой чалого, которого вел на поводу, и схватил Вейни за руку. — Здесь было множество народа. А теперь нет даже лошадей. Что-то здесь не так. Это ловушка. Заставь леди выслушать меня.

Вейни вырвал руку. Мрачное лицо, быстрое подозрение и темная угроза. Обрезанные волосы упали на глаза и напомнили ему о прошлом, о многочисленных ужасных ошибках и плохих расчетах. Он покрепче сжал челюсть.

Но если и был в их компании осторожный и рассудительный голос, то он принадлежал этому Человеку, Чи верил в это: так говорил ему опыт мальчика и инстинкты Киверина, поражая его самого — и совпадавшего с тем, что говорил парень: этот человек всегда настороже, и всегда готов отложить в сторону все, что не касается насущных проблем.

Доверься ему, посоветовал парень. Расскажи. Остальное — его дело.

Парень, молча сказал Киверин, если и есть что-то, что лежит между нами, то только одно: раньше ты был полный дурак.

— Это все только ради нас всех, — сказал он вслух. — Я клянусь вам, Нхи Вейни, мы идем в ловушку. Каждый наш шаг — ловушка. Он опустошил это место. Даже лошади. Даже лошади. Я не знаю где.


— Ворота, — сказал Вейни, глядя вниз, на худое тело Чи, находившееся совсем рядом.

— В Теджос? — спросил Чи. — Или еще куда-нибудь?

Вейни бросил взгляд на Моргейн, которая с бледным и напряженным лицом шла перед ними к еще одним воротам в этом лабиринте.

— Все возможно, — сказал он.

Человек, который ныл, который повторял Моргейн одно и то же, не испарился.

Но человек с таким лицом и таким голосом никогда не говорил с ними…

… и не говорил иди с ним.

Убеди меня, что в этой вселенной есть что-то другое…где-то…


Более древний, чем катастрофа, сказала Моргейн о Скаррине.

И: не мерь человеческой мерой, не пытайся понять человеческой логикой. Это его собственный опыт.

Все глубже и глубже в западню уходила Моргейн,быстро, ведя за собой всех остальных…

Если бы только Скаррин исчез, если бы не шел перед ними, и запечатывал ворота позади, если бы они не уходили все дальше и дальше в свою тюрьму.

Сейчас он не задавал вопросов. Он понял, что она пыталась сказать ему во время пути — и его сокрушили ее доводы, он не мог мешать ей своим хорошо-обоснованным советом, глупыми надеждами и — прости Небеса — своим жгучем желанием, которое похитило здравый смысл и бросило его на ветер.

А какова моя роль, продолжал думать он, идя за ней. Без меня она поскакала бы прямо к Скаррину и осталась с ним; или прямиком в Морунд, попросила кел о помощи и с самого начала узнала бы намного больше того, чему научил нас юный Чи.

И, возможно, Чи остался бы в живых, а Гаулт остался бы Гаултом, союзником Моргейн.

— Скажи ей, — прошипел ему Чи.

— Она все понимает, — ответил он Чи и его убийце, — и лучше чем я. Лучше, чем любой из нас. Она дала вам возможность вернуться назад. Теперь слишком поздно.

Перед ними открылись очередные ворота. Вейни не удивился. Он уже давно ничему не удивлялся в этом месте. Эти привели их в само здание, в затененный зал, в котором могли быть не только призраки — но он уже давно сомневался, что в замке остался хотя бы один стражник или солдат, вообще хоть кто-нибудь, кроме самого Скаррина, владевшего силой ворот. Когда они вошли в зал, он был позади Моргейн, но внезапно послал Эрхин вперед, обгоняя Сиптаха, и не ожидая от этого ничего плохого.

Эрхендимская кобыла не пошла, но остановилась, смущенная, ее копыта выбили громкое эхо из полированного пола; зал поддерживали колонны, не такие огромные, как в Нейсирн Нейс, но тоже достаточно большие, сделанные из зеленого с черным камня.

В центре был приготовлен стол, уставленный кувшинами и блюдами с фруктами, хлебом, мясом и вообще всем, чем только можно.

Призрак Скаррина повис перед ними и доброжелательно приветствовал, улыбаясь в полный рот.

— Мои гости, — заговорил он, уже не так насмешливо. — Миледи Моргейн Энджурин, моя юная кузина, прошу вас, садитесь. Вы можете доверять моему столу. Конечно вы знаете это. И конечно вы можете оставить лошадей снаружи, а не в моем зале.

— Милорд Скаррин, — сказала Моргейн, — простите меня. В своих путешествиях я видела так много странных вещей и людей — и обнаружила, что люди совершают странные поступки по совершенно замечательным причинам: некоторые только потому, что могут, другие — просто развлекаясь. Я не знаю вас, милорд. Но я хочу сохранить моего коня, мои руки — и моих слуг. И я знаю, что друзья моего отца могут быть не менее сумасшедшими, чем некоторые другие, которых я встретила на своем пути.

Колышущийся призрак негромко засмеялся, как будто ветер прошипел в траве. — Так вы отказываетесь от моего гостеприимства?

— Я не привыкла садиться за стол с тенями, милорд. Наше недоверие взаимно — иначе вы бы не колеблясь пришли и встретились со мной лицом к лицу.

— Миледи мятежников и изгнанников — неужели я могу довериться вашей свите, которая думает обо мне так плохо?

Моргейн засмеялась, отпустила поводья Сиптаха, подошла к столу и села на стул. Он взяла кувшин в руку и налила себе стакан красного вина.

Вейни тоже оставил Эрхин стоять снаружи, подошел и стоял рядом с ней, пока она поднимала бокал за их теневого хозяина.

Скаррин мягко рассмеялся и подплыл к столу, разделенному пополам в самой узкой части. — Вы доверяете мне.

— Нет, милорд владыка Манта. Но я заинтересована. С того момента, как я в первый раз услышала ваше имя — от юного Чи, чьим телом сейчас владеет лорд Морунда — я поняла, кем вы можете быть. Я приняла поведение вашего Хранителя ворот за ваше — к нашему взаимному разочарованию. Никто из всех встреченных мною не казался мне способным сообщить правду — в результате я винила во всех бедах вас, властитель Манта. Если бы я точно знала о делах юга, я бы действовала иначе. А теперь я оставила вам бунтующее человечество, войну и беспорядок — за что я должна извиниться перед вами, милорд.

— Есть и другие земли. Мир велик. И я устал от Манта.

— Я считаю его самым большим из ваших городов. Есть ли другие? Но и этот по-настоящему поразил меня.

— А, их сотни. Повсюду эти города, не изменяющиеся, как миры. И повсюду скука, миледи света, пока вы не пришли — путешествуя, как вы говорите. И еще со слугой-человеком — как его зовут?

— Нхи Вейни и также Кайя. Можно просто Нхи Вейни, с вашего позволения, милорд, — сказал Вейни, потому что, когда холодные глаза призрака повернулись к нему и на него уставилось колыхающееся лицо, ему показалось очень важным хоть что-нибудь сказать. Он в опасности. Без сомнения речь идет о его жизни, и только потому, что он человек, стоящий там, где он стоит, но есть и еще кое-что: взгляд, которым мужчина глядит на мужчину тогда, когда речь идет о женщине — и о крови.

Стеклянно-серый взгляд прошелся по нему, перешел на остальных и вернулся к Моргейн.

— Почему вы пришли?

— А почему бы и нет? — ответила Моргейн. — Я хорошо запомнила уроки отца, который считал, что мир — и даже ряд миров — слишком мало для него. Так считал Энджурин. Она отклонилась назад, стул встал на задние ножки, и внимательно посмотрела на висящий в воздухе образ Скаррина. — Судя по тому, что вы сказали, я думаю, что вы действовали точно так же, как и он — захватывали власть над одним миром, другим, третьим — я права? И наконец вы обнаружили, что этот мир точно такой же, как и предыдущий.

— И как тот, который перед ним, — сказал Скаррин. — И перед этим. Вы еще молоды.

— Как вы меня видите?

— Очень молодой, — мягко сказал Скаррин, ставший юношей с серыми задумчивыми глазами.

— Вы знали Энджурина, — сказала Моргейн.

— Очень давно, — от призрака осталось только лицо, плавающее в тени, красивое лицо с взглядом самой Моргейн, так что теперь Скаррин казался ее братом. — Энджурин мертв! Миры должны были содрогнуться.

— Да, они содрогнулись, — тихо сказала Моргейн. — И все изменилось, милорд пыли и устойчивости. Вы не любите свою жизнь. Рискните, присоединитесь ко мне.

— Для чего, с какой целью?

— Чтобы менять миры, милорд, менять то, что скользит между пространством и временем.

— И это я видел. Много эр, много миров. Я переживу даже следующую катастрофу. Что нового вы можете предложить мне?

— Не хотите ли рискнуть этой надеждой, мой более старший кузен? Риск позволяет легче переносить бессмертие — знать, что личная катастрофа вероятна, или, по меньшей мере, очень возможна, и быть уверенным, что время существует. Энджурин мертв. Разве это не говорит вам, что все возможно? Пойдемте со мной. Миры полны надежды.

— И баранов. Полны теми же самыми возможностями, теми же самыми трагедиями и теми же самыми маленькими сердцами и сознаниями, которые их ведут. Полны затхлыми поэтами, которые думают, что в космосе до них никто не мог ничего сказать. Полны мятежников, которые думают, что могут изменить мир к лучшему и убийц, которые не видят дальше собственного носа и вообще ни о чем не думают. Но, главным образом, полны баранов, довольных ртом, полным жвачки, своим маленьким стадом и бесконечным производством других баранов. А нас мало, и больше не становится, катастрофа постоянно возвращается, в пузыре несчастье за несчастьем. Однажды мир взорвется от бесконечной скуки. И вселенная ничего не заметит.

— Нет, — сказала Моргейн, потянулась, схватила Вейни за руку и притянула его к краю стола. — У меня есть новости для вас, милорд. Кел вышли наружу. Они взяли в космос его предков, так что теперь его кузены путешествуют там, не через ворота и не так далеко, как знают…

— Это их не спасет.

— Нет. Но они расширяют пузырь, милорд, который не видит изменений. Они вовлекают в процесс всех, кого встречают — и все становятся их союзниками. Неужели вы не видите этого, милорд из тени? Это и надежда и изменение. Его род — человечество — осознал ловушку. И избежал ее. Более того, они собираются проколоть пузырь.

Долгое молчание.

— Это убьет их, — наконец сказал Скаррин.

— Возможно. Они уже протянули нити далеко за пределы собственного мира, но еще не сплели достаточно густую сеть.

— Если они сами собираются сделать это, то, скорее всего, запутаются.

— Но они знают другие расы, которые спокойно делают это.

Вейни молча слушал, сердце билось сильнее и сильнее. Легкая рука Моргейн крепко держала его за локоть, судя по клятвам и уверениям разговора он стал всем человечеством, существование которого зависело от победы в этой борьбе. — Что я должен сделать, что я должен сказать, и что она говорит ему — о пузырях и нитях?


Этот лорд может убить всех нас. Он уже очистил свой дом от слуг и их добра, от баранов. Он уничтожил их, или послал в ворота — и собирается последовать за ними.


Человечество избежало ловушки.


Что это значит, что она говорит ему?

— Изменение, — сказала Моргейн, — возможно. Вот чем я занимаюсь.

— А этот — для наследника, — сказал Скаррин. — Для компании. Его потомки — наследники.

— Пойдемте со мной, — сказала Моргейн, — уничтожим нити, которые тянутся в бесконечность. Или привяжите себя покрепче к той, по которой вы прошли так далеко. И постепенно изменения могут стать возможными. Но вы не найдете их внутри узоров; вы обнаружите, что они привязаны к ним — кел, людям. И ко мне, лорд Скаррин, и к тем, кто со мной.

— То есть вы предлагаете служить вашим целям.

— Следуйте вашим. Разве я говорила хоть раз, что хочу больше чем одну дорогу и удовольствие от вашего общества? Мы расстанемся еще раз, милорд Скаррин — когда, никто не может сказать, ни вы, ни я. Вот вам шанс, милорд. Неужели вы слишком привязались к этому времени и этому миру? Неужели вы нашли свой собственный конец времени, и вы вполне довольны одиночеством среди ваших подданных — или я должна соблазнить вас?

— Соблазните меня.

— У нас есть запасная лошадь. — Она покрепче сжала руку Вейни и слегка улыбнулась. — Что вам надо, милорд — свита, топот слуг? У меня есть, немного, и они будут служить вам, как мне. Лошадь, спальный мешок, небо над головой — ваши кости все еще молоды, а в вашем сердце горит огонь. Пойдемте со мной и вы выучите то, что уже выучило более молодое поколение.

Призрак улыбнулся, медленно и ласково. — А Энджурин — поворот судьбы, давший вам жизнь — разве он не видел дальше этого?

— Возможно во всей вселенной есть только одна стоящая вещь, милорд родственник. Свобода.

— Свобода! О, моя юная кузина, леди, вы по ошибке принимаете крышу за небо. Мы все пленники, все. Внутри пузыря мы делаем то, что хотим, двигаем и изменяем. Ворота кончают и ворота начинают. И единственная надежда, которую вы принесли мне, — зараза, которая распространяется по пузырю и расширяет его. Разве это называется надеждой? Нет, не думаю. По сравнению с широтой вселенной она не имеет никакого значения.

— Вы в печали, милорд тени.

— Я бог. Эти бараны сделали меня таким. — Снова смех, негромкий и страшный. — Скажите мне, разве это не причина для меланхолии?

— А меня называли Смерть. Разве это справедливо? Я и моложе и веселее вас. — Она опять засмеялась, встала и оперлась на плечо Вейни, по прежнему не отпуская его руку. — Мало кто из людей любит меня. Но, лорд теней, я живу и хочу жизнь дальше, как и те, кто скачет со мной. И я ищу тех, кто поможет мне. Пойдемте со мной, отбросьте последние подпорки. Или вы хотите провести вечность в Манте, построенном по вашим идеям, в мире, который вы сами создали. Еще один каменный дворец и еще больше верующих? Не лучше ли попробовать потрясти миры?

Призрак резко растаял. В зале стало тихо, только изредка копыто лошади било по полу и громовое эхо пробегало по залу.

— Что вы говорили? — спросил Чи, нарушая тишину. — Кто вы такая, о чем вы говорили — что за подпорки и пузыри? Кто вы?

— Я уже все сказала, — спокойно ответила Моргейн, и ее рука, никогда не покидавшая плеча Вейни, успокаивающе сжалась. Похоже за меч хвататься еще не время. Вейни и не стал; напряжение спало, и он почувствовал, что оцепенел, как птица под взглядом змеи — без страха и неспособный испугаться. Он знал, когда она лжет, даже если она говорила правду. Даже если все, что она сказала, было правдой. Он верил. Больше ничего не оставалось.

— Возможно вы можете уйти, — сказала Моргейн Чи и остальным. — Очень возможно. Я думаю, что ему сейчас не до вас.

Ранин сделал шаг к двери. И остановился, как если бы не знал, что делать, или ожидал, что сделают другие, или ему пришла в голову другая мысль. Остановился и стал ждать.

Потом, издали, послышались тяжелые шаги по пустым коридорам.

На этот раз, подумал Вейни, к ним идет что-то материальное; и вот в тенях коридора, ведущего в зал, появилась фигура.

Сам Скаррин, из плоти и крови, вошел в зал, освещенный светом, который всегда бывает в таких местах, и зал заполнился силой ворот.

— Миледи загадок, — сказал он, остановившись перед входом. — Вы действительно рады увидеть меня?

— О, конечно, — ответила Моргейн тихим, приглушенным голосом. — Добро пожаловать, лорд-тень. — Она сделал несколько шагов к нему и остановилась, а Вейни стоял, дрожа всем телом. Он было дернулся, чтобы идти за ней, но тут же остановился: это было бы глупостью, проявлением враждебности к Сюзерену, и все равно бесполезно. Он смотрел, как Моргейн остановилась, руки на бедрах, приветливо склонив голову. — Милорд, вы меньше ростом, чем я ожидала.

В первое мгновение Скаррин нахмурился, потом обиженно рассмеялся. — Ну, мы одного роста. — Его взгляд скользнул по залу. — Это и есть компания, которую вы просите меня сохранить. Эй, ты, человек, иди сюда.

Сердце Вейни подпрыгнуло. Он одним нервным взглядом измерил расстояние до Моргейн и до Скаррина, и прикинул, есть ли у него даже маленькая надежда втиснуться между ними.

— Я подчиняюсь только приказам миледи, — сказал он так мягко, как только мог, а сердце билось в панике.

— Открытое неповиновение Человека?

— Мое, — сказала Моргейн и, сделав еще один шаг, остановилась, по-прежнему держа руку на бедре. — Я не невоспитанна, милорд, но не отдаю своих слуг другим; я надеюсь, что у вас есть свои собственные, и я верю, что они преданы вам душой и телом. Или вы правите слишком давно и погрязли в интригах? Или это вас вообще не волнует? Мои люди не будут служить вам. Приведите ваших слуг — и пусть они будут достаточно сильными, чтобы выдержать дорогу и достаточно честными, чтобы можно было доверить им свою спину. Пойдемте к воротам и покинем это скучное место. Пройдемся вместе, хотя бы немного. Я очень высоко ценю ваше общество — и ваши советы. В любом случае я намного моложе вас и вы можете многому научить меня. А взамен могу рассказать вам, лорд пыльного Манта, о множестве новых миров, новых миров под новыми солнцами. Обещаю вам.

— Вы очень самонадеянны.

— Как я и говорила. — Она сделала еще два шага и остановилась, широко расставив ноги. — Я — конец. И, возможно, я начало. Время докажет. Я родилась совсем недавно, по вашей мерке времени. И еще не начала жить.

— Еще не начала жить — ты бредишь!

— Я дочка Энджурина, того самого, который утверждал, что пережил катастрофу. Подумайте об этом, милорд. Моя мать спустилась по нити, о которой он не знал, и которая ведет к звездам за пузырем, милорд. Завладев ей, он надеялся расширить свою власть. Но причинность убила его. Он использовал силу. Она презирала его. И я, милорд, тоже. Я убила его.

— Ты?

— И завладела всем его могуществом. Все, что накопил Энджурин, досталось мне. Вот почему я так много вешу в путине времени — самая младшая и самая старшая из нас, в одном теле, и вышла наружу. Во мне воплотилась причинность, милорд.

Скаррин отступил на шаг.

Моргейн подняла руку так быстро и естественно, что красный огонь коснулся лорда раньше, чем Вейни успел увидеть оружие в ее руке и вздохнуть.

— Я не могу умереть! — крикнул Скаррин, но тут красный свет, вылетев из руки Моргейн, коснулся его второй раз, попав прямо в лоб: с гримасой ужаса на лице повелитель миров упал на пол.

Умереть… умереть… умереть… отозвались стены и сводчатый потолок. Эхо от падения Скаррина на пол пронеслось по всему залу, лошади нервно шарахнулись в стороны.

Вейни затаил дыхание, каждая кость в нем дрожала, он никак не мог поверить в то, что это произошло так внезапно и без всякого предупреждения.

И только повернувшись к Моргейн и увидев страх на ее лице, он точно понял, что ничего не кончено. Далеко не кончено. Они сражались с волшебством, как бы Моргейн не называла его; волшебство могло завязать кость в узел, исцелить раны, загнать кровь обратно в вены — и лицо госпожи было бледным и отчаянным. — За мной! — крикнула она и побежала к темному коридору.

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Вейни бежал, с мечом в руке, потеряв из виду Чи и его товарищей — бежал изо всех сил, чтобы не отстать от Моргейн, которая бросилась во внутренний коридор.

Он услышал, как кто-то бежит за ним, обернулся и увидел, что к нему торопятся Чи и остальные двое. — Присмотрите за лошадями! — рявкнул он, не желая, чтобы они была за спиной госпожи, а лошади остались без охраны.

Потом опять помчался за Моргейн, достигнув угла на мгновение позже ее — коридор впереди был заполнен летящими стрелами и упал на пол на нее, не думая ни о чем, за исключением того, что им придется умереть здесь, не понимая что происходит, за исключением того, что враг уже натягивает тетиву, собираясь пустить следующие стрелы, и вот он уже катится к ним с боевым криком воинов Карша «Хаааиииии-Хааии», врезается во фланг двойной линии и машет мечом, пока они еще думают, что убили его, а самые близкие пытаются парировать удары меча кинжалами и составными луками.

Слегка изогнутый меч натыкался на луки, отбрасывал их в сторону и обрушивался на незащищенные руки и шеи, он рубил налево и направо, непрерывно поворачиваясь на месте, и не было времени увидеть, кто напал на него сзади, пока не завершил круг и не убил его, в правой руке меч, в левой — клинок чести, потому что они были слишком близко.

Меч ударил по броне на спине; он отмахнулся клинком чести, выигрывая себе пространство, и ударил мечом. Лук свистнул в воздухе, устремляясь к голове. Он нагнулся, пропуская его, и ударил под подбородок глупца; кто-то, ползавший по земле, встал на колени, нащупал его бриджи и попытался ударами кинжала пробить плотную кожу сапог. Вейни отпрыгнул от него, подставил под опускающийся удар кожаный наруч, страшным ударом меча распорол лицо человека и обратным движением отогнал кого-то слева.

Потом один из врагов внезапно упал со стрелой в шее, и Вейни не понял, откуда она взялась. На броне другого мелькнула вспышка красного света, значит заработало оружие Моргейн, число врагом стало уменьшаться. Вейни глубоко вздохнул, резко повернулся и отбил удар человека, напавшего сзади — тяжелое усилие, удары сыпались один за другим, он крутился и прыгал, спасая свою шкуру. Сталь звенела о сталь, прыжки, уходы, резкие быстрые удары, дышать все тяжелее, все вокруг как в тумане, пот течет ручьем, кровавая бойня никак не может кончится, красный огонь сражает человека за человеком. Кто-то бросился бежать, красная вспышка на его броне, крик, и человек упал на груду товарищей.

Остальные попытались сдаться. Огонь перерезал их, когда они падали на колени, и бросил тела на землю. — Лио! — в ужасе крикнул Вейни, но было уже поздно, и не осталось никого из них в живых, когда он, шатаясь, ударился о стену спиной, жадно хватая воздух и с ужасом глядя на горы трупов.

Чи вытащил свой меч из тела, Хесиен и Ранин прикрывали спину Моргейн, когда она перестала стрелять, стоя на краю побоища, по-прежнему держа черное оружие в руке. Она убьет и их, на мгновение подумал Вейни. В полубезумном лице Моргейн не было и намека на жалость.

Глубоко вздохнув, Моргейн бросилась к уже беззащитной двери и открыла ее, быстро проведя рукой по заклепкам в центре.

За дверью оказалась анфилада ярко освещенных залов, ведущая к другим дверям.

— Оставайтесь здесь, — крикнула Моргейн. — Все! Держите дверь. Вейни — оставайся с ними. И не надейтесь, что Скаррин мертв!

Она убежала прежде, чем он смог запротестовать; и Вейни решил, что будет сторожит тех, кто сторожит двери — надо будет прикрыть отступление, когда им придется бежать изо всех ног.

— Один из вас, — крикнул он Чи, — быстро в конец коридора, к лошадям.

— Проклятие, мы не твои слуги!

— Мертвым ранги ни к чему, мы все в одной лодке и быстро потонем, если останемся без лошадей.

— Ранин! — рявкнул Чи, Ранин опустил лук и побежал обратно, перепрыгивая через мертвых.

У всех остальных были только мечи и кинжалы. Вейни пожалел о своем добром луке, который остался висеть на спине Эрхин, вынул один из руки мертвого и собрал стрелы в колчан, который повесил на плечо.

Одна стрела на тетиве, две в руке с луком. Он проверил тетиву, вышел на пересечение коридоров и устроился под прикрытием стены так, чтобы мог наблюдать за правым проходом, пока Чи, последовав его примеру, тоже выбирал себе лук и колчан; по меньшей мере одна из его частей умела обращаться с ним.

Шаги Моргейн давно уже затихли за самой последней дверью, Вейни оперся плечом о стену и ждал, расслабив мышцы, но будучи готов стрелять в любое мгновение, когда кто-нибудь появится в освещенном коридоре.

Он знал такие места. Машины, управляющие воротами. Там могли быть ловушки, устроенные Скаррином, и еще множество всяких штук, с которыми Моргейн управлялась с легкостью, так что ему было лучше оставаться здесь и не мешать ей. Но он дрожал, как от зимнего мороза, реакция мышц, сжатых повязками, и реакция на бой, пот промочил его насквозь и ему было холодно в самом сердце крепости Скаррина. Он мигнул, смахнув невидимую пленку с глаз, отбросил в сторону волосы, падавшие на лицо, сердце билось молотом в груди, за всю свою жизнь он не часто чувствовал такой ужас.

Он всегда знал, что все кел враги. Чи и Хесиен через коридор от него слегка волновали его, не больше. Но этот—

Этот лорд, который настолько хорошо знал ворота, что пугал саму Моргейн, который умел работать с ними лучше ее—

Что за враг, который может быть одновременно мертвым и живым, получив смертельные удары в голову и сердце?

Единственное объяснение: волшебство и магия, над которыми Моргейн всегда смеялась.

Но я то знаю и то и то. И какая же магия без демонов? Во время службы у ней я постоянно встречал демонов, немало убил, за исключением этого последнего, который говорил, что не может умереть—


О Небеса, мы смогли пройти так далеко, пересечь столько миров и перепрыгнуть через столько лет, и встретиться с этим созданием, маленького роста и высотой в небо, пока так много народа занимаются своими делами в городе под нами, совершенно не зная о том, что происходит над ними — если они вообще еще живы, если все жители города не исчезли, как слуги.


Бог привел нас сюда. И я не знаю, что еще я должен делать; я могу только стоять и защищать ее спину.


Чи дрожал всем телом, стоя около стены и глядя в сторону прохода, который должен был охранять. Колени болели, в животе стоял холодный ком, руки тряслись. Изнеможение. И леди.

Леди не убила их. Вопреки всему тому, что они знали о ней. Не убила, как и надеялся малыш. Не убила, хотя опасна как Скаррин — более, чем опасна: смертоносна, одержима своей целью — как она сама говорила — и сильнее любого хранителя ворот.

Ясно как день — ровня Скаррину. И нрав Скаррина — оставшийся получает все.

Через зал стоял Хесиен, стороживший другое направление, на противоположном углу — Вейни; медленно текли минуты, что-то происходило в комнате, находившейся за этим залом — центр управления для всех ворот мира: именно это Моргейн Энджурин собиралась сделать, именно для этого она устранила Скаррина — и это никак не могло уложиться в его потрясенной голове: Скаррин, который правил в Манте со времени сотворения мира, вечно-юный, отдававший приказы через представителей, и жестокий сверх всякой меры, если какой-нибудь бунтовщик пытался сбросить его.

Скаррин, вокруг которого постоянно кипели заговоры, который смотрел на них как на пьесу, поставленную для его удовольствия.

Ушел — со вспышкой света, простое нажатие руки женщины, которая пришла не для того, чтобы говорить—

И что она делает с воротами в той комнате — свет в залах то вспыхивал, то гас, как если бы весь Ненейн был ранен.

Наконец Чи не выдержал. — Что она делает? — яростно спросил он. — Как ты думаешь, что она делает?

— Что бы она не делала, ей не нужны свидетели, — слова Вейни прилетели через зал, разделявший их. — Верь ей. Если бы она хотела тебя убить, то ты и остальные давно были бы мертвы.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал Хесиен, затянув потуже пряжку на своей броне — бледный и изнуренный, как они все, с тенями под глазами, весь в пыли. Он опять взял в руку меч, зажатый между коленями. — Кто бы она не была, с нами она была честна, а этот пес Скаррин мертв, насколько огонь смог убить его. — Он отсалютовал дрожащей рукой. — Вот все, что мне надо знать.

У этот отчаянного Хесиена вообще не было выбора, но не у него самого — слишком много хорошего и плохого, доброго и злого, света и тьмы смешались в его сознании, уже не говоря о трех разных существах. Другого такого нет во всем мире. И нет другого Нхи Вейни, самого надежного человека из всех них, которому они поклялись в верности.

Ирония, самая настоящая ирония, с болью в сердце подумал Киверин, он находит все больше и больше причин, чтобы любить этого человека, а парень — совсем молодой — прощает его, его, Гаулта-Киверина, прощает старые предательства и сожалеет о потери родственника, который подходил к нему как меч к ножнам — и не имеет значения, что многие из этих несчастий были делом рук самого Киверина, ошибкой Киверина, вмешавшегося в кровавую кашу на войнолюбивом юге — Чи понимает одиночество Киверина, жалеет и утешает его, как может. Война между ними кончилась, но малыш не прощает, не слушает и не понимает — почему он с такой силой осуждает и наказывает себя сам.

Это безумие, подумал Чи, сердце панически забилось. Мир, парень, или мы оба исчезнем.

В конце концов он убьет нас, ответил мальчик, который не хотел умирать. Убьет — когда мы сделаем все, что они хотят, она или он, какая разница? Знание — вот все, что они хотят.

Тогда они заключили невыгодную сделку, разве не так? Чи вытер слезы с глаз. Малыш, мы охраняем его спину. Ты глупец, и все, что ты предлагаешь — огромная глупость. И ты не должен делать из меня врага. Твой брат был умнее. Ты остался на стороне тех, кто сражался со мной, а Брон — Брон пустил свою лошадь по другому пути. Вот правда, которую я помню.


Лжец!


А твой Гаулт — твой герой Гаулт был таким же предателем, как и Арунден. Он продал вас всех, обменял на мир. Неужели ты не знал? Он предал Ичандрена еще до меня. Да, я взял его сюда, на этот холм, но только потому, что у меня не было выбора. Но, малыш, он был подлец. Подлец и дурак. Вот какое наследство я получил от него.


Что за проклятый?


Из комнаты в конце зала, в которой исчезла леди, вырвалась одна вспышка света, другая, послышался вой, который не могло издавать горло живого существа, и глухой грохот, похожий на раскат грома.

— Что она делает, — хрипло спросил Хесиен, опираясь о стену. — Лорд человек, что она делает?


— Не знаю, — ответил Вейни, кусая губу, и посмотрел на открытую дверь, за которой раз за разом вспыхивал красный свет, вой нарастал. — Держи проход. Нам по нему отступать!

Он побежал, доверившись этим людям, пролетел скользкий каменный зал, и через распахнутую дверь ворвался в место, которое уже несколько раз видел во время своих путешествий. Умирающий свет окрасил все вокруг в цвет крови, выли нечеловеческие голоса, грохот и крики доносились со всех сторон.

— Лио! — крикнул он, перекрикивая все нарастающий шум. — Лио!

Она повернулась, глаза отсвечивали красным, на черной броне искрились серебряные волосы, на панелях за ней и рядом с ней тревожно вспыхивал свет.

— Он не мертв! — крикнула она. — Вейни, он спрятал свою сущность внутри ворот — он все еще жив, и ждет бедную душу, которая рискнет войти в ворота.

Вейни попытался понять. Он остановился, поглядел на нее, подумал, а потом подумал еще.

— Нас! — крикнула она. — Он ждет нас, и я не могу избавиться от него. Это та самая неправильность, которую мы все время чувствовали в воротах — он постоянно хранил себя там, привязал себя к ним, навсегда. Он возьмет следующего живого, который войдет в Великие Ворота, пройдет через них и освободится, и мы не в состоянии остановить его! — Она бросилась к нему, схватила за руку и направилась к двери, но не бегом, а быстрым шагом, оставив за спиной вспышки света и неприятное покалывание в воздухе. Вейни знал, что она установила ворота Морунда на саморазрушение и — очень скоро, хвала Небесам — это произойдет. — Он поставил и еще одну ловушку: ворота будут немедленно запечатаны, как только он освободится. Но это я пробила, достаточно легко. И поставила на новое время, несколько часов. Не осмелилась на несколько дней. В этом месте собрано слишком много знания, и есть возможность, что кто-нибудь заново откроет их, хотя я и разрушила систему управления — не рискнула.

Она говорила на старо-каршском языке, совсем не подходящем ко всем этим делам, для которых на кел имелись готовые слова, описывавшие внутреннюю работу ворот и всяческие хитрости, которые она показала ему: как перенаправить силу, закрыть один поток и открыть другой, направить все потоки через каналы и уничтожить, вновь восстановив.

— Я поставила их на уничтожение основного истока, — сказала она на кел, имея в виду линию силы, которая бежит из самого сердца мира.

Все крутилось вокруг этого. Такая вещь, как-то сказала она ему, может разрушить мир, уничтожить саму силу планеты. Я не знаю, что произойдет потом, — однажды сказала она. — Никто больше не пройдет через эти ворота — и через любые ворота, связанные с этими. Для мира это не слишком хорошо. И добровольно я никогда не делаю этого. Но тут само время замкнуто внутри закрытых ворот. Обычно если не трогать сердце, время само уничтожит исток через несколько лет, и нет необходимости для таких отчаянных поступков. Я сделала так мало, как осмелилась.

Он подумал о городе, раскинувшемся вокруг холма Ненейн, о бесчисленных людях и кел, живущих на краю колодца с силой ворот, и о том, что может сделать катастрофа; колени стали ватными, руки задрожали.

Это приговор. Смертный приговор. То самый вой, который он не слышал никогда, угроза для жизни всех тех, кто живет вокруг ворот — вокруг Морунда, Теджоса, Манта или любых других, из которых тянутся нити в сердце мира.

— Сколько у нас времени? — спросил он.

— Три часа, — ответила Моргейн. Часы — так кел считают время. Вейни взглянул на солнце, измерил время так, как считают в Эндар-Карше, и сердце заледенело. — Я не осмелилась дать больше времени, — повторила она. — Это город кел. В Сейирн Нейс может быть хранитель, если он еще не сбежал вместе с остальными.

— Один из стражей мог бы решить проблему, — сказала он, хладнокровно подумав — о Небеса, кем он стал! — о том, где им взять жертву.

— Мы не знаем, способны ли они. Не говори нашим товарищам. Ты понял?

Он увидел, что Чи и Хесиен ждут их на пересечении коридоров, увидел их обеспокоенные лица.

— Ты понял?


— Да, — сказал он, собирая остатки своей души; скорее всего судьба не предложит им ничего лучше.

Как стражники, которые сдались; как сорок солдат Гаулта на дороге; как город, лежащий под ними, обреченный судьбой и воротами на гибель, все эти мужчины, женщины, дети в колыбели…

Ради всех миров, сказала она ему. Все миры — это слишком много, сердце человека не в состоянии их вместить, когда есть один под ногами, и в нем тысячи жизней, и выбор за тобой.

Не говори им — не предлагай даже тень возможности: выбирать или сражаться…

— Пошли, — сказала она Чи и Хесиену, и повела за собой к залу, в котором они оставили лошадей и где до сих пор находился Ранин, стороживший их. — Мы уходим в ворота. Торопитесь. И у нас мало времени. Я установила Врата так, что они закроются за нами и никто не сможет пойти вслед.

Они не спрашивали. Но шли быстрым шагом с оружием в руках, и Чи свистнул Ранину прежде, чем войти в зал.

— Мы уходим в ворота, — сказал Чи Ранину, когда лучник опустил лук и встретил их там, где сгрудились лошади, в углу зала. — Быстро. Уходим, парень. Леди держит обещание.

Но, похоже, Ранина это не обрадовало. — Милорд Чи, — сказал он, — миледи — у меня есть жена.

О Небеса, подумал Вейни.

— Я прошу вас задержаться ненадолго, — продолжал Ранин. — Разрешите мне привести ее.

Чи поглядел на Моргейн.

— Нет, — сказала Моргейн. — Нет времени. Еще немного, и ворота будут запечатаны, проход закроется. Если мы не уйдем сейчас, мы не уйдем никогда.

— Сколько? — спросил Чи.

— Час, — ответила Моргейн. — Возможно. Скаррин повредил ворота, и я не в состоянии исправить их. У нас нет времени, Ранин, твой лорд нуждается в тебе и я, тоже — там, куда мы идем, не любят женщин-полукровок. Тяжелый долгий путь под солнцем, штормы и ураганы; и война, Ранин, непрерывная война, обещаю тебе. Решай побыстрее, не бросай своего лорда!

— Я не могу, — в карих глаза Ранина плескалось страдание. — Лорд Чи — я не могу бросить ее.

Он повернулся и пошел к лошадям. Моргейн подняла свое черное оружие. — Остановись! — крикнула она.

— Миледи! — воскликнул Чи.

Ранин остановился, но не повернулся. Несколько ударов сердца, и он пошел опять.

Моргейн дала своей руке упасть. Она молча стояла и смотрела, как Ранин садится на коня. — Прошай, — тихо сказала она. — Прощай навсегда, Ранин.

Ранин перерезал повод запасной лошади, которую вел, передал его Хесиену, попрощался со своим лордом и товарищами, сел в седло и поскакал, черная тень на свету, к конюшням и городу под холмом.

— На коней! — приказала им Моргейн.

Вейни сглотнул комок в горле, подошел к Сиптаху, взял поводья и подвел серого жеребца к госпоже, пока остальные искали своих. Он не стал глядеть ей в глаза. Насколько он знал, ей не хотелось глядеть в его.

Моргейн не сказала ни слова, и даже не стала ругать его за излишнюю вежливость.

Он должен, решил Вейни. И нет слов сказать ей об этом.

Он почувствовал, как обрезанные волосы щекочут лицо и шею, и внезапно ему показалось, что это знак, знак преступника, знак бесчестья, который можно искупить Мантом, искупить жизнью Ранина и его жены, искупить всю ложь и убийства, которые ему пришлось сделать.

Честный человек, сказала Моргейн, должен сражаться с нами. И храбрый должен.

— Нам надо найти дорогу из этого крольчатника, — резко сказала Моргейн. — Надеюсь, есть какой-нибудь путь от конюшен.

— Не надо искать его, — ответил Чи, сдерживая коня. — Он сохранился в памяти Гаулта. Я пришел к воротам из города, а Гаулт — отсюда. Следуйте за мной.


Чи повел их налево, за фонтан. Огненномордый жеребец подбирал зерно, раскиданное по грязному полу. — Я заберу его, — рассеянно сказал Вейни — невозможно было оставить этого храброго бедолагу судьбе, ожидающей весь Манте, если можно по меньшей мере одну живую тварь спасти от смерти. Он поскакал в сторону от группы, наклонился с седла и схватил поводья, которые упали на голову жеребца. Тот заупрямился и не хотел идти. Вейни рванул поводья, конь сдался, возможно по привычке, и поскакал вслед за ним.

Он догнал остальных прежде, чем они выехали из ворот конюшни, со лба Моргейн исчезли морщины беспокойства, когда она увидела его, но глаза полыхнули огнем, и он знал почему, а Чи спрыгнул с коня и откинул запор на воротах. — Отпусти заводных лошадей, — сказала она Вейни. — Они заартачатся в Воротах. Нам не нужны трудности в последний момент.

Точно. Совершенно точно. Выехав из ворот, он натянул поводья, перед ним простиралась длинная колоннада, Чи снова сел на чалого. Вейни догнал Моргейн, и они достаточно долго скакали ко вторым воротам, затвор которых находился настолько высоко, что Чи открыл его не сходя с лошади. Ворота открылись на голый холм, и только стоячие камни отмечали путь на вершину.

— По меньшей мере без седла, — сказал Вейни, выехав наружу. Он соскользнул на землю, пока все остальные ждали, быстро ослабил подпругу жеребца и снял с него седло; отстегнул уздечку и выбросил вон, потом сильно ударил сконфуженного жеребца по крупу, посылая его прочь. Потом проделал то же самое с лошадью, которую вел Хесиен, и послал ее вслед за жеребцом.

И едва не заплакал. Потом повернулся и сел в седло, проглотив слезы.

Дурак, сказал он себе, плачешь по паре лошадей, когда еще столько надо сделать. Они принадлежат этому миру, вот и все.

И неприятности действительно могут быть — у Ворот.

О Боже, мы правы — или нет? Если бы только я точно знал, что мы правы.

Он держался поближе к Моргейн, пока они медленно взбирались по дороге, ведущей к каменной вершине холма, Чи и Хесиен ехали слева от него, совсем близко.

Внезапно земля вокруг них задрожала, появились трещины, посыпались камни. — Очень много лошадей, — сказал Хесиен, оглянувшись назад.

— Все в Ненейне, — добавил Чи.

Но, с тяжелым сердцем подумал Вейни, не все в Манте. Всем не убежать.


Наверно, если бы он обернулся, то отсюда, с вышины можно было бы увидеть замечательное зрелище: весь Мант, и Нейсирн Нейс и Сейирн Нейс, и, возможно, даже равнины и холмы за ними, вообще все, что ясный день разрешал увидеть.

Но вид этого мира будет мучить его, впоследствии. Я не смотрю назад, всегда говорила Моргейн; и сейчас он тоже постиг эту мудрость: идти через мир одним путем, с одной-единственной целью, и не убивая больше, чем необходимо.

Здесь слишком много знания: он понял ее мысль. Скаррин рискнул, непозволительно рискнул, оставив свою юную кузину рядом с ослабевшими воротами, разве что есть какие-то стражники, мешающие подойти близко, пока ворота окончательно не умерли.

Но нет — здесь нет никаких стражников, насколько можно верить своим глазам: только испорченные леди механизмы и искаженные ворота, и слишком много тех, кто охотно оживил бы ворота и использовал их силу для себя — не по мерке Скаррина, конечно, но все равно смертельно, смертельно в делах миров, звезд и солнц, смертельно в делах, в которых понимала Моргейн, а он нет.

А сейчас он плакал над двумя обреченными на смерть лошадями, и всем сердцем хотел бы встретиться с врагом.

Но нет, никого не было, только в воздухе висело ощущение урагана, и кололо в голову. Эрхин с трудом шла по земле, немного боком, грызла удила, и была готова в любой момент убежать обратно; и остальные лошади, с округлившимися глазами, мотали головами и ржали, недовольные этим местом.

Присутствие Скаррина — человек защитил себя от убийства и случайностей, сохранив себя в воротах — что бы с ним не произошло, обыкновенный переход через ворота позволит ему немедленно завладеть новым телом: совсем другое, отличное от кел знание, сказала Моргейн.

Отличное — корень и ветки.

Наследство моего отца, сказала Моргейн.

И назвала Скаррина родственником — каким бы не было его настоящее имя.

Или ее.

Огромные Ворота медленно выплывали из складки горы, прикрытые стоячими камнями — огромная каменная арка, через которую, как горячечный бред, мерцало синее небо. Конь Хесиена, с дикими глазами, упирался и грыз удила, чалый Чи мотал головой и вздрагивал, но Сиптах, прижав уши к голове и насторожившись, шел вперед, слушаясь поводьев и зная, куда идти и что он должен сделать. Моргейн отпустила поводья и потрепала его по плечу, успокаивая перед предстоящим прыжком.

Ближе и ближе, острожным шагом. Врагов рядом не было. На вершине они были одни, и Дорога вела к месту, где сам воздух имел звук и плотность, и поглощал всякие мелкие звуки, вроде стука копыт и звяканья сбруи.

— Отсюда можно увидеть город, — сказал Хесиен, глядя назад через плечо.

— Попрощайся с ним, навсегда, — ответил Чи, которого, похоже, уже полностью захватила магия ворот.

Она достигли конца дороги. Остался пустой каменный склон, ведущий к самим воротам, на котором остались следы от сотен ног, копыт и колес фургонов. Моргейн натянула поводья.

— Вперед, — приказала она Чи и Хесиену, взмахнув рукой. — Я еще должна кое-что посмотреть на этой стороне. Я догоню вас, не бойтесь.

Чи подобрал поводья, ударил пятками в бок жеребца, рыжий чалый заупрямился, хотел повернуться, и Хесиен подался в сторону, чтобы его конь не увидел борьбы.

— Ранин, — сказал Чи.

— Ворота закроются без предупреждения. Нет времени! Если он успеет, придет. Мы не можем ждать его. Вперед!

Чи, усиленно работая поводьями, старался сдержать чалого, но тот сражался и грыз удила. Лицо Чи нахмурилось. Он смотрел на Вейни, только на него, и Вейни на мгновение перестал дышать, когда Чи опять повернул своего коня.

Опять и опять. Когда он повернулся в следующий раз, он взглянул на Вейни усталым взглядом, все более и более недовольным.

— Как и лошадей, да? Послать нас — первыми?

— Миледи дарит вам проход! — крикнул Вейни. Сила ворот сжала воздух, как надвигающийся шторм. Волосы трещали, металл жалил, когда рука касалась его; он почувствовал это, когда рука легла на рукоятку меча. — Вперед, в Ворота!

— Милорд, — взволнованно сказал Хесиен, сражаясь со своим конем.

— Милорд, наверно это безопасно. Леди сама установила это в воротах, — сказал Чи и посмотрел в ее направлении, а потом на Вейни, медленно, тяжело поднимая поводья. — Не так ли? Там ловушка, а?

— Она не ставила никаких ловушек, — тихо ответил Вейни.

— Нет? — Долгое молчание. — Значит леди подозревает, что ловушка уже там.Разве нет? Разве нет?

Вейни не сказал ничего. Он не мог придумать никакого ответа.

— О, мой друг, — тихо сказал Чи. — Что вы собираетесь сделать? Грозить нам смертью — и заставить рискнуть?

— Смерть вам не грозит, — сказала Моргейн. — Это точно. Там, в воротах, вас ждет нечто. Примете его.

— Иначе вы убьете нас. И что в этом хорошего, для нас? — Чи опять повернул жеребца, твердой рукой держа поводья. — Как вы узнаете? Как вы знаете, что это безопасно?

— Риск только для одного, — сказала Моргейн. — Это правда. И этот один не будет мной. И не Вейни. Обещаю тебе. — Она подняла руку. — То, что в воротах, не убьет.

Чи долго глядел на нее, очень долго. Потом медленно перевел взгляд на Вейни.

— Прости ее, — сказал Вейни, глядя в землю. — У нее нет выбора.

— А тебя?

— У нее нет выбора. У меня есть. Ради ее безопасности — я не могу. Я даже не могу предложить тебе честный поединок.

— Это нечто отвратительное?

— Нет, милорд. Совсем нет. Это Скаррин, ждущий в воротах. Мы не в состоянии избавиться от него, увы. Вот правда. И ловушка. Один из нас — должен стать хозяином для нашего врага.

Чи рассмеялся, коротко и тихо; потом рассмеялся во второй раз, заставив своего жеребца повернуться еще раз. — Он мог. Мог, ублюдок. Так вот что он имел в виду.

Третий смешок, самый короткий из всех. — Малыш настаивает, что все логично. Он берет реванш. Он смущает меня. Он приказывает мне — мы лучше приспособлены для боя. В этом он видит свой реванш, по отношению ко мне. А я — по отношению к нему. Провались ты в ад, парень! Пошли ли вы все с вашими выборами. Хесиен! — Он натянул поводья, повернувшись в сторону ворот. — Хесиен!

— Нет, милорд! — крикнул Хесиен и его конь загородил путь Чи.

— Давай устроим скачки, — сказал Чи, ударил концами поводьев чалого по спине, пятками по бокам. Рыже-чалый полетел, и Хесиен устремился вслед за ним на своем жеребце. — Пусть он выбирает!

Ворота взяли обоих. Одного — и второго. Хесиен не отстал ни на йоту.

Вейни закрыл глаза, и долгое-долгое мгновение сидел, пока не услышал, как Моргейн подъехала к нему, ее живое тепло коснулось его. Он открыл глаза и посмотрел на пустые ворота, вздымавшиеся к небу перед ними, и синее небо опять мерцало там, где мгновение назад была чернота космоса.

— Теперь безопасно, — сказала она, протянула руку и коснулась его руки.

— Это был Чи и Киверин, — сказал он и задрожал, как будто холод ворот пронзил его со костей. — Скаррин — их враг. Но Чи не победил. Они оба — побеждены.

— Скаррин может взять только одно тело, — сказала Моргейн.

Он посмотрел на нее.

— Чи был прав, — продолжала Моргейн, — как всегда. Очень странно, но они подходят для этой борьбы. А Скаррин — их враг. — Ее пальцы дрогнули. — Мы дали им все, что смогли. Все милосердие, какое у нас было. Нхи Вейни.

В конце концов в ее голосе появились слезы. Вейни обрадовался. Она очень давно несла свое огромное бремя, и то, что она может плакать, давало ему надежду, надежду для себя, со временем, после множества путешествий.

Он взял ее руку и держал, пока лошади скакали рядом, кончики пальцев за кончики пальцев. Потом Сиптах прыгнул в ворота, Эрхин за ним, сама.

Серая лошадь и белая. Темный всадник и светлый. Они не знали, куда попадут, но и там будут вместе.


Оглавление

  • ВРАТА ИВРЕЛ
  •   ВСТУПЛЕНИЕ
  •   ПРОЛОГ
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  • ИСТОЧНИК ШИЮНА
  •   ПРОЛОГ
  •   КНИГА ПЕРВАЯ
  •     1
  •     2
  •     3
  •   КНИГА ВТОРАЯ
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •     16
  •     17
  •     18
  •   ЭПИЛОГ
  • ОГНИ АЗЕРОТА
  •   ПРОЛОГ
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   ЭПИЛОГ
  • ВРАТА ИЗГНАННИКОВ
  •   ПРОЛОГ
  •   ПЕРВАЯ ГЛАВА
  •   ВТОРАЯ ГЛАВА
  •   ТРЕТЬЯ ГЛАВА
  •   ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
  •   ПЯТАЯ ГЛАВА
  •   ШЕСТАЯ ГЛАВА
  •   СЕДЬМАЯ ГЛАВА
  •   ВОСЬМАЯ ГЛАВА
  •   ДЕВЯТАЯ ГЛАВА
  •   ДЕСЯТАЯ ГЛАВА
  •   ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  •   ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА