КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Игра навылет [Анна Владимирская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анна и Петр Владимирские Игра навылет

В названии романа употребляется слитное написание «навылет» по настоянию авторов, пожелавших сохранить игру слов.

Все персонажи вымышлены. Совпадение имен и фамилий, а также названий и обстоятельств с реально существующими следует признать случайным.

Человек до того несчастен, что томится тоской даже без всякой причины, просто в силу особого своего положения в мире, и до того суетен, что, сколько бы у него ни было самых основательных причин для тоски, способен развлечься такой малостью, как игра в бильярд или мяч. (…) Человек должен увлечься, должен обмануть себя, убедив, будто обретет счастье, выиграв деньги, хотя не взял бы их, если бы взамен пришлось отказаться от игры, должен выдумать себе цель и потом страстно стремиться к ней, попеременно испытывая из-за этой выдуманной цели алчность, злобу, страх, уподобляясь ребенку, который пугается рожи, им самим намалеванной.

Блез Паскаль. Мысли

1. ПРИЧИНА СМЕРТИ ОЧЕВИДНА

— Причина смерти очевидна, — раздраженно сказал медик. Милиционер пожал плечами.

— Так ведь… крови-то почти нет, — ответил он.

— Ничего необычного. — Врач тоже пожал плечами. — Если не считать дурацкого костюма покойника…

Ему было жарко и скучно. Мало того, что на этот остров машиной не попадешь — только на катере. Мало того, что менты не удосужились привезти свою экспертную бригаду, а вызвали «скорую», так еще и ждать приходится. Это в такое пекло! Всегда и всего надо ждать. Часами, неделями. Катера, ментов, воды… Просил воды ведь полчаса назад, сколько можно?! И кафе пляжное закрыто.

— Мало крови — это еще ничего не значит, — сказал он. — Можно получить весьма серьезную внутричерепную травму даже в результате простой трещины. Особенно если возникло внутричерепное кровотечение.

Милиционер затосковал.

— Перидуральное или субдуральное… Или фактический разрыв тканей мозга, — мстительно добавил медик. — Я предполагаю, что смерть наступила от сильного удара о ветку дерева. Например, вот эту. Видите, как низко она висит над землей? Наклониться не успел.

«Предполагает он, видите ли, — подумал служитель закона. — Это я тут буду предполагать. Да чего там… Несчастный случай».

Оба посмотрели вверх, на ветку. Потом вниз.

На взрыхленной лошадиными копытами песчаной почве распростерся человек. Спиной вверх, голова сильно вывернута вбок. Несмотря на жгучее солнце, он был наряжен в вылинявшую гимнастерку и галифе, на ногах — поношенные кирзовые сапоги. Подмышки и спина опоясанной широким ремнем гимнастерки побелели от пота. Рядом лежал странный головной убор: островерхий войлочный шлем с пятиконечной красной звездой. На открытой макушке погибшего сероватые волосы слиплись от крови — ее действительно было совсем немного. Тут же валялся большой пистолет, выпавший, видимо, из деревянной коробки на ремне. Наполовину прикрытая, из-под тела выглядывала зловещего вида шашка в ножнах.

Милиционер уже в который раз почесал в затылке.

— Цирк какой-то… Красноармейцы, блин!

* * *
Они ворвались на сонный пляж с криками, гиканьем и свистом. Особенно шокировала отдыхающих беспорядочная пистолетная пальба. Все вскочили со своих топчанов, а кое-кто и под топчан от неожиданности залез.

Только вообразите: выбрались вы на пляж. От речного вокзала маленьким катерком всего десять минут — и вы уже на острове посреди Днепра. Валяетесь на горячем песке, никого не трогаете. Тихо, хорошо. Жарко. Под веками пульсируют солнечные овалы. Слышен только плеск воды, шум катеров и водных мотоциклов. Хочется на них посмотреть, но лень открывать глаза. Потому что солнце жжет, тело расслаблено. Медленно дышите… На коже высыхают капли…

А из кафе пахнет шашлыками: надо взять парочку и не забыть пивка. Мммм… Счастье.

И тут раздается громкий треск, крики. Потрясенные отдыхающие видят безумную, невозможную, шизофреническую картину: под вербами, вокруг низенького домика пляжной администрации с ее непременным медпунктом, сонным спасателем и прокатом топчанов — скачут красноармейцы на лошадях. Точно сошли с экрана фильмов о Гражданской войне. Гимнастерки, кожаная сбруя, краснозвездные шлемы. Размахивают шашками, палят из маузеров в воздух. Это в две тысячи восьмом году! До центра Киева рукой подать! Можете вы такое представить?! Тут у кого угодно сердце из груди выскочит.

А еще, поглядите… Мама дорогая!.. На пляж вкатилась запряженная двумя лошадьми телега с пулеметом. Пулеметчик выпустил две оглушительные очереди в сторону реки, поверх голов пляжников. Перепуганные люди попадали на песок. Улыбки, возникшие у некоторых при виде всадников, как ветром сдуло.

Пятеро красноармейцев остановились у обшарпанной веранды, спешились. Все они были разного возраста, двое уже совсем не юноши… Один бросил поводья другому и приблизился к ошалевшим киевлянам.

— Товарищи! — крикнул он громко, раскатисто. — Мы ищем Михайлу Покидько. Вы его не видели?

Молчание.

— А… кхм… Э… А кто это? — сипло спросил пожилой мужчина из-под пляжного зонтика.

— Чиновник, сволочь, шкура продажная! — сердито объявил громкоголосый красноармеец, видимо командир. — Он приговорен революционным трибуналом к смерти за предательство интересов пролетариата!..

— Ой! — воскликнула какая-то девушка.

Эти слова — «революционный трибунал, приговорен» — были так нереальны здесь и сейчас, что все происходящее смахивало на сон. Или внезапную галлюцинацию, вызванную тепловым ударом.

От стола, оборудованного для тенниса, отошел мускулистый парень. Приблизился к красноармейцам и сказал, улыбаясь:

— Парни, кончайте гнать. Развлеклись и хватит. Тут женщины, между прочим…

Он не договорил. К нему подскочили двое, направив прямо в грудь смельчаку стволы маузеров.

— Уберите свои газовые пушки, — велел парень. Улыбка его искривилась.

— Молчи, гад! — выкатив глаза, заорал на него командир. — Убью!!! — И выстрелил несколько раз парню под ноги.

Взметнулись фонтанчики песка, атлет отскочил назад, споткнулся, плюхнулся на песок.

— Повторяю! — заорал командир. — Скорей выдайте нам предателя! Выходи, сволочь, а то всех перестреляем!

Пляжники попятились.

В этот момент за их спинами сорвался с места и побежал к реке мужчина, тряся на бегу толстыми боками. По пути он одну руку вдевал в рукав рубахи, второй пытался набрать номер на трубке мобильного телефона. Ему мешала маленькая сумка на ремне.

— А-а-а! Вот он! Не уйдешь! — закричали люди в гимнастерках и шлемах, размахивая руками. Командир ловко вскочил на коня, догнал беглеца у самой воды и рубанул шашкой по голове. Тот упал, рассыпав свои вещи.

Люди ахнули. Им стало холодно на солнцепеке.

— Не боись, — ласково сказал застывшим пляжникам командир, волоча толстяка за руку. — Я его плоским. Ну-ка, стань сюда!

Он выволок свою жертву на возвышение из песка и мелкой гальки.

— Ты, Михайла Покидько, предатель и зажравшийся буржуй! Именем революции, именем народа ты приговариваешься к смерти! Приговор привести в исп…

Бедный Покидько завизжал, упал на колени.

— Неееет!!! Я ни в чем не виноват!!! Товарищи! — обратился он к толпе изумленных дикостью этой сцены людей. — Товарищи, скорей вызовите милицию!

Всадники загоготали.

— Ага, — радостно сказал один из них, — как обгадился, так товарищи! А то все господа да господа, мать вашу!

Командир протянул руку с оружием в сторону пляжников. Из ствола еще вился дымок.

— Только попробуйте вызвать! — зычно гаркнул он. — И вообще, до вас тоже доберемся! Вы тоже предатели завоеваний Октября! Мы за вас кровь проливали, а вы… Распродали страну! У крестьян землю забрали и строите на ней свои капиталистические банки!.. А пролетариат загнали побираться в подземные переходы!.. Ладно, хватит.

Он повернул маузер в сторону приговоренного и выстрелил. Мужчина схватился за живот. Между пальцами потекли струйки крови, он скрючился и упал лицом вниз.

Люди на пляже застыли в шоке. Кто-то завизжал. Несколько человек схватили в охапку одежду и помчались, сломя голову, в сторону пристани. Там стояли причаленные катера и деревянные лодки с веслами.

Тогда «красноармейцы» рассмеялись — обычным, а не зловещим смехом. Сбросили с голов шлемы, стянули пропотевшие гимнастерки, запутываясь в ремнях с прикрепленным тяжелым оружием. Все это побросали в тачанку, сгибаясь от хохота и утирая слезы.

— Отлично поиграли!

— Да, оторвались здорово…

«Убитый» Михаила встал, улыбаясь и счищая «кровь» и песок с живота. К нему подошли бывшие его преследователи, похлопали по плечу.

— Молодец! Натурально сыграно.

— А эти, надо же — поверили! А где тот, мускулистый?

— Смылся! Вон, в лодке гребет, уже на середине реки.

— Ха-ха! Редкий трус долетит до середины Днепра!

— Ну и знатную же речь толкнул Вовыч! Про распродажу страны, банки и подземные переходы. Скажи?

— А как же! Не зря он в горсовете штаны просиживает. Да, Вовыч?

— Не зря, не зря. Давайте скорее выпьем чего-нибудь, а то я сгорю сейчас…

Пляжники все еще стояли остолбенело, не понимая, как можно — так нагло, ничего не опасаясь, устраивать розыгрыши с расстрелом… Кто на такое способен? Зачем?!

— Внимание, — раздался усиленный мегафоном голос. — Кому стало нехорошо, пройдите в медпункт. Кто считает себя оскорбленными этим представлением, пройдите сюда, в кабинет администрации. С вами побеседует юрист. А кто оценил розыгрыш — заходите в кафе, вас бесплатно угостят!

Возникли откуда-то плечистые парни в черном, выстроились возле домика, поглядывая внимательно на толпу растерянных людей: не бросится ли кто-то слишком нервный на «игроков». Видимо, бывало и такое.

Несколько человек, быстро сообразив, что к чему, прошли к белым пластмассовым столикам кафе и уселись вокруг них в тенечке. Почему не выпить на шару?

— Эй, шутники, — сказал один из любителей дармового угощения. — А этого-то не расстреливали. Чего он тогда лежит? — И он указал большим пальцем себе за спину.

Там, в тени деревьев, бродила лошадь, а рядом с ней на взрыхленном копытами песке лежал один из «красноармейцев».

Лежал, сильно вывернув голову набок.

Живые так не лежат…

* * *
На острове все застыло без движения. Даже листья ив, заселивших весь песчаный берег, не шевелились. Неподвижны были травинки рядом с покойником. Можно подумать, что от почтения, — но нет, природа к смерти равнодушна. Это все жара.

Только несколько человек оживляли сонный пейзаж. Ходили по утрамбованному песку с редкими пучками травы туда и обратно, будто надеялись что-то найти. Чуть ли не обнюхивали низенький домик с облупленной штукатуркой, ветки и землю на пляже. Подолгу смотрели на висячие замки на дверях пляжного домика, потом вдаль, затем на часы — почесывая подбородок, обмахиваясь блокнотами. Все это лишь для того, чтобы заполнить чем-то вязкое ожидание. Скрывая нетерпение, посматривали на беседующих милиционера и доктора.

И зачем надо умирать в такую жару? Кончались бы себе тихо, в постелях, тревожа только родственников… Но нет, где там! Гибнут в летнее пекло и в морозы, и в самых дальних кошмар-дырах в провинции. В выходные тоже мрут как мухи, отрывая от семьи тех, кому в смертях разбираться положено…

Милиционер снова глянул на ветку.

— Значит, ветка и стала орудием уб… То есть несчастного случая, — облегченно вздохнул он.

— Похоже на то, — равнодушно подтвердил врач. — Он получил лишь один удар и скончался на месте, там же, где упал. Перелом шейных позвонков… Кто тут главный, в конце концов?! — не выдержал он. — Сдохнем ведь тоже, только от теплового удара. У кого есть вода?

К нему подошли, протянули пластиковую бутыль с водой на самом донышке. Врач благодарно кивнул, хлебнул и поморщился: теплая.

Из-за деревьев вышел крупный седобородый мужчина в просторной рубахе пятнистой камуфляжной окраски с короткими рукавами; в каждой могучей руке он нес по десятилитровой бутыли. Покрытые прохладными каплями, они запотели, вода заманчиво плескалась внутри. Врач «скорой» невольно сглотнул.

— Извините, что заставил ждать, — сказал водонос. — Мало персонала, все самому приходится… Пейте на здоровье. Пейте-пейте, жарко.

Жадно напились, сразу вспотели, начали утираться: кто платком, кто рукавом.

— Что ж у вас так? — вместо «спасибо» спросил милиционер. — Игры с актерами устраиваем, а ветки не спиливаем. И вот, пожалуйста, трагедия.

— Нехорошо, — кивнул широкополой шляпой подошедший, бывший тут, видимо, главным.

— Как насчет инструктажа? И этого… эээ… безопасности развлечений? — туманно намекнул на чью-то ответственность милиционер.

— А как же, имеется. — Мужчина прижал ладони к груди. — Все расписываются перед мероприятиями. Но вы ж понимаете, всякое бывает. Особенно когда эти, — он мельком взглянул на труп, — богатые развлекаются.

Он подчеркнул интонацией слово «богатые», сразу обозначив границу статуса, невидимую, но хорошо ощутимую. Из своих, значит, нормальных, а не этих «новых». Несмотря на то, что начальник.

— Ну ладно, — подобрел работник органов. — Разберемся. А где свидетели?

Оказалось, что свидетели ждут неподалеку, на базе, и готовы ответить на все вопросы. Там же находится человек, ответственный за игру, и он будет рад дать любые объяснения и возместить любые… эээ… так сказать… Начальник не договорил, но этого и не требовалось. Милиционер кивнул, попросил оставить воду, чтобы утолять жажду, пока они будут заполнять документы, и распорядиться насчет катера: приедут еще за трупом, забирать его в морг. Доктора можно обратно к речному вокзалу доставить, пусть едет дальше по своим вызовам. Справку о смерти написал? Ну и будь здоров. Хотя доктора, они и должны быть всегда здоровы…

Неподвижность сжигаемого солнцем люди засуетились, занятые своими делами. И рассеялись, исчезнув из поля зрения, все детали этой картины: шероховатый истрепанный милицейский блокнот, сползающие по пластмассовому боку бутыли толстые капли, неестественно повернутая голова злополучного искателя развлечений.

Детали… Они собираются вместе, как намагниченные, когда мы напряженно проживаем эпизоды своей жизни. И проживают их вместе с нами, подыгрывают, словно массовка. А когда мы отводим взгляд, они перестают бросаться в глаза. Пропадают из виду, испаряются.

Переходят в небытие.

* * *
Прямо с первого июня в Киеве установилась небывало жаркая погода. Май, последний весенний месяц, будто бы сдал дежурство июню и подмигнул: давай, твоя очередь.

И тот дал.

Всю первую неделю лета столбик термометра показывал днем тридцать пять градусов. Да и вечером никак не меньше. Киевляне ужасались такой жаре и пугали друг друга: «Вы слышали? Завтра будет сорок! — Нет, что вы, я точно знаю, сорок три! — Да-да, и уже есть жертвы, представьте…» И все разговоры велись в том же духе.

Но вы не верьте киевлянам, они любят преувеличить. Ну, может, тридцать шесть градусов было… но не более того. И вообще, жители Киева — люди особенные.

Разные города населены вроде бы похожими людьми — взрослыми и детьми, мужчинами и женщинами. Словом, горожанами. Только предназначены они для разных занятий. В Львове рождаются для того, чтобы пить кофе и читать газеты, в Одессе — развешивать белье во дворах и жарить рыбу. А если вы, скажем, появились на свет в Полтаве, то для того, чтоб есть вареники с крупными полтавскими вишнями и пить ароматный узвар.

Киевляне рождаются для исполнения различных глаголов. Очень хорошо получаются у них такие: гулять, ходить, бродить, пролезать сквозь, шествовать, глазеть. На станции метро «Золотые Ворота», например, можно бродить между колоннами и глазеть на мозаики. Если не по делу едете, конечно. Да и это ведь смотря какую надобность делом считать.

Вот у этой симпатичной женщины даже в такой раскаленный день нашлось занятие в центре столицы. Сразу видно: киевлянка. Стройная, красивая, хоть и не юная девушка. А собственно, что нам до ее возраста? У этой женщины его вовсе нет. Зато есть синие глаза и такое лицо! От него уже не хочется отводить взгляд.

Женщина частенько при перемещениях по городу неожиданно для себя оказывалась на этой, красивейшей в Киеве станции. И уже не удивлялась. Значит, ноги сами ведут, что ж — будем ногам доверять. Мимоходом смотрела на мозаичные изображения древнекиевских князей, задумывалась о постоянном запахе нафталина — откуда он на этой станции?

А торопливые пассажиры метро — задыхающиеся, с мокрыми подмышками — удивлялись, в свою очередь, привлекшей наше внимание женщине. Действительно странно: всем жарко, а она свежая. Чуть ли не холодом от нее веет.

Этому есть очень простое объяснение. Правда, простое оно лишь для Веры Алексеевны Лученко, практикующего психотерапевта. В список многих ее необычных способностей входит умение представлять себе некую картину настолько ярко и отчетливо, что этот образ становится почти реальным. Когда она еще только входила на станцию возле своего дома, словно из парилки шагала в предбанник, у нее перед глазами плескалась призрачная ледяная вода. Ведь если жара становится невыносимой, то надо «поселить» внутри прохладное озеро. То есть вообразить его в деталях. И она давно выработала у себя такую привычку. Вспомнить зимнюю поездку на киевское море… вглядеться вповерхность воды, насквозь… бр-рр… Дыхание замедлилось, по спине пошли мурашки. Ну вот, уже не так жарко.

Никому этого, конечно, не видно. Но многие все же ощущают прохладу ее внутреннего озера. Так вот почему она так притягивает к себе!..

Вот и сейчас. Лученко подошла к автомату, чтобы опустить жетон в его железный рот. Тут круглый пластмассовый диск выскользнул из пальцев, упал на каменный пол станции. Поднимать жетон ринулся парень в наушниках и с рюкзаком за плечами. Наклонился, оценил взглядом тонкие щиколотки, длинные икры, маленькие стопы и изящный рисунок коленной чашечки. А как же: мужчина все-таки. Выпрямился, протянул Вере жетон и — о, вот этот жест в наше время уже вершина вежливости — вытащил из ушей наушники.

Сейчас попробует познакомиться, подумала Вера, проходя на эскалатор. Причем неостроумно попробует.

Действительно, парень выдавил:

— Э… э… эээ… Который час?

М-да. Изношено до дыр, «экалка» ты моя.

— Время обеда. — Она не улыбнулась.

— А давайте пообедаем вместе, девушка! — предложил незнакомец.

И ведь гордится тем, как ловко умеет знакомиться. Вера видела это по его лицу так же четко, как и то, что он тоже выйдет на «Золотых Воротах». Чтобы достать из рюкзака свои ролики и лихо покатить на Владимирскую горку.

— Я что, кажусь голодной? — насмешливо спросила «девушка». Парень был с виду ровесником ее дочери.

— Не, ни разу. Можно и не обедать. Просто хочу вас пригласить, и вообще… Познакомиться.

— А я не хочу приглашаться. И знакомиться не собираюсь.

— Почему?

— Потому.

— А вы избалованная девушка. С вами, наверное, часто знакомятся, поэтому вы кочевряжитесь.

Это словечко вызвало у Веры протест. Она бы с миром отпустила навязчивого ухажера кататься, но он разбудил в ней дремавшего бесенка, и она тут же выпустила его на просторы родного метрополитена.

Бесенок посмотрел в глаза случайному Вериному поклоннику. И тот увидел рядом с собой не симпатичную пассажирку метро, а великаншу, которой он едва до бедра достает. Парень мотнул головой, словно бычок, отгоняющий злого шмеля. Открыл глаза — и похолодел: девушка-то вовсе не великанша, а крохотная малышка ростом с Дюймовочку. Что такое?! Вот что жара может натворить!.. Он побежал по платформе как можно дальше от странной попутчицы, чтобы сесть в другой вагон. И пообещал себе всегда носить в рюкзаке бутылку холодной воды.

А всего-то навсего Вера Лученко вспомнила «Алису в стране чудес» и тот эпизод, когда Алиса то увеличивалась в росте, то уменьшалась…

Однако пора вновь стать серьезной. И что они к ней пристают, эти метроприлипалы и автобусные ухажеры? Неужели по ней что-то заметно? Ведь Андрея сейчас нет ни в городе, ни в стране… Ох, с каким удовольствием она бросила бы все и полетела к нему! Скоро, скоро. Только к Елизавете подскочу быстренько, узнаю, что там у нее, восстановлю справедливость — и до свидания, Киев и киевляне, не поминайте лихом. Но сейчас надо подругам помогать.

А парень никакого одиночества в ней, конечно, не увидел. Мужчина пытается познакомиться не потому, что женщина как-то особенно выглядит, а по собственным внутренним причинам. Нас, людей, слишком много, мы сталкиваемся непрерывно, как песчинки в ручье. И что ж такого, если невольно станешь для кого-то знаком, проекцией его проблем…

Вышла из метро к Золотым Воротам. Красиво, хорошо. Повременить бы сейчас, посидеть под тентом у фонтана. Но, во-первых, после метро все тело сразу обволакивает зной. Надо вновь «включить озеро» — и к подруге в больницу, под защиту толстых каменных стен старинного здания. Там прохладно без всякого кондиционера. И потом, тут все заставлено киосками-лотками-раскладками-торговцами. Романтика прекрасного уголка города непоправимо испорчена. Всюду привкус торгашества. Не очень-то хочется на это смотреть.

— Что с ним? — деловито спросила Вера в ординаторской, надевая белый халат.

— Отравление грибами. Очень тяжелое. Мы промыли ему желудок, теперь он лежит под капельницей, — пояснила завотделением Романова, Верина подруга. — Вводим антитоксин.

— Бредит?

— Пойдем, сама все увидишь. Его фамилия Бегун. Депутат, не простой смертный…

Они прошли по просторному чистому коридору к отдельной палате. У двери стоял человек. Охранник, догадалась Лученко. Хотя на типичного секьюрити тот был совсем не похож. Высоченный, худой, скуластый. Нос немного приплюснут. В глубоко посаженных глазах поблескивает ироничный интеллект…

Он цепко, сверху вниз, осмотрел врачей. Покачался немного с носков на пятку, держа руки в карманах, отодвинулся. Они вошли внутрь.

Это была платная одноместная палата с телевизором, холодильником и отдельным санузлом, аккуратными жалюзи на окнах и цветами на подоконнике. Прямо не лечиться тут хотелось, а отдыхать. Но лежавший сейчас под капельницей слуга народа, депутат, влиятельный и богатый пациент, страдал. Вид у него был неважный: серое лицо, влажная кожа, пожелтевшие белки глаз. Руки беспрерывно дрожали.

Увидев докторов, он забеспокоился и принялся быстро-быстро говорить:

— На острове убивают! Элитная турбаза… Это не лошадь виновата. Его убили, когда мы играли в Красную армию… Большевиками пугали отдыхающих…

Романова и Лученко переглянулись. Большевики, Красная армия? Похоже, действительно бред.

— Шею сломали… — От напряжения больной закашлялся. — А меня отравили…

— Ну, ну, успокойтесь. Вам нельзя так волноваться. Игла выскочит из вены, — попыталась утихомирить пациента Романова.

— Как вы не понимаете, нужно срочно принять меры! — хрипел тот.

— Может, вызвать милицию, пусть они его выслушают? — обратилась Елизавета Сергеевна к своей подруге.

— Они ничего не найдут, — замахал свободной рукой Бегун. — Менты все спишут на несчастный случай…

Пора вмешаться, решила Лученко. Она прикоснулась к его груди.

— Не нужно так волноваться. Сейчас вы поспите. Лекарство поможет. И вам станет легче. А потом, когда вы восстановитесь, мы во всем разберемся.

Ее глубокий грудной голос, как обычно, подействовал. Морщины больного разгладились, спазм отпустил мышцы, глаза полузакрылись. Только капли пота остались на лбу.

— Ну, слава Богу! — облегченно вздохнула Романова. — Он уснул?

Вера не ответила. Она всматривалась в лицо Бегуна. Бегун… Вот ты и прибежал, дружок. С грибами надо бы поосторожнее. Вы, всевластные, сидящие на Олимпе, так же уязвимы, как и мы тут, прозябающие внизу. Теперь от тебя уже ничего не зависит. Только от возможностей твоего организма. Какое разочарование — воображать себя могучим крейсером, а потом обнаружить, что ты обыкновенный бумажный кораблик.

У нее немного закружилась голова. Неужели от жары? Нет, ведь в палате не жарко… Ее влекло течением, уносило прочь, она цеплялась за какие-то ярко светящиеся точки: воспоминания-названия-образы-заботы.

Это не ее сносило, а Бегуна. Это он пытался якорьками воспоминаний уцепиться за ускользающую реальность. А Вера в него «включилась».

Она вновь осторожно прикоснулась к нему ладонью.

— Вот теперь спит, — сказала Лученко. — Чаем напоишь?

— Да, пойдем ко мне, — пригласила подруга. — Милочка, — обратилась она с улыбкой к вошедшей сестре, — посиди тут.

В больнице царила обычная суета. Медленно двигались по коридорам пациенты в своих кое-как повязанных халатах и тренировочных костюмах. Озабоченным шагом проходили доктора, сестры. Лязгал железом грузовой лифт, выпуская из своих слабо освещенных недр носилки на колесах в окружении людей в белых и зеленых халатах. Елизавета Романова здоровалась и улыбалась, при этом на ее щеках появлялись симпатичные ямочки. Эта улыбка, даже если поводов для радости не имелось, согревала пациентов и действовала успокоительно, словно обещая скорейшее выздоровление. Они боготворили свою улыбчивую докторшу.

— У меня чай черный и зеленый. Какой желаешь? — спросила она у Веры уже в своем кабинете.

На бытовую тему переключается, подумала Вера. Она по обыкновению подошла к окну, полюбоваться маленьким заросшим двориком.

— Так чего ты от меня ждешь? А, Лиза? — поинтересовалась Вера, не оборачиваясь.

Она и так знала, что делает сейчас ее подруга. Можно ведь и не глазами смотреть, а видеть всем телом. Сидит за столом, подперев щеку, вся прямо-таки сдобная, как булочка. Излучающая покой и уверенность, невысокого роста, не то чтобы полненькая, но вся какая-то аппетитная. Порой казалось, что и пахнет она ванилью, корицей и изюмом. Серые выразительные глаза на округлом с маленьким носиком лице смотрят доброжелательно. Такая приятная внешность надолго притягивает взгляд. И певучий голос, от которого больным легчает. Она была по-настоящему внимательным врачом, что нынче редкость. Всегда была, еще со времен учебы в мединституте… Как давно это было? Ого, полтора десятка лет назад. Вера Лученко тогда выбрала специальность психиатра, а Елизавета Романова — токсиколога, но это не мешало им дружить. Наоборот: скрупулезность и полная отдача работе сближали женщин еще больше, хотя Вера была моложе. С тех пор их дружба крепла, как хорошее вино. Правда, встречались они редко. Но зато встречи эти каждый раз превращались в мини-симпозиумы.

— Ну как — чего… — За спиной Веры звякнули чашки, уютно зашумел электрочайник. — Меня беспокоят его настойчивые речи об убийствах на каком-то острове. По-моему, на галлюцинации это не похоже. Хотя его состояние очень смахивает на полубессознательное. Вот, пей чай и почитай историю болезни.

Вера села к столу. Бегун Вадим Мартынович поступил в отделение токсикологии с рвотой, диареей и жалобами на боль в эпигастральной области. В соответствующей графе было написано, что он депутат Верховной Рады.

— Так что? — улыбнулась Елизавета, отхлебнув чая из своей чашки, и ямочки вновь заиграли на ее щеках. — Бредит он? Или…

Вера склонила голову набок, внимательно глядя коллеге в лицо.

— Ну что, мне все рассказать? Или сама? — вопросом на вопрос ответила она. С подругой можно без китайских церемоний.

Романова вздохнула и отвела глаза, вокруг да около целый час кружить, а главного так и не решишься произнести. Привычка! Она сразу вырабатывается у тех, кто хоть за что-нибудь отвечает. Это среди больных Елизавета Сергеевна богиня, а для начальства… Здесь, в центральной клинике города, где Романова занимала пост заведующей токсикологическим отделением, начальство ее ценило — насколько оно вообще способно ценить врачей, что называется, «от Бога». Таких, как Елизавета Сергеевна — интуитивных диагностов и чутких докторов, — было немного. Только она хоть и ценный работник, но незаменимых у нас по-прежнему нет. Даже еще меньше… А если Вера Лученко возьмется озвучить непроизнесенное, то все сразу прояснится. Она ж волшебница. Вроде и по сторонам не смотрит, никаких пассов над головой не делает — но видит тебя насквозь и на три метра вглубь: все знает про тебя и про твою жизнь. Про все и про всех. Иной раз страшновато ей в глаза смотреть — а вдруг увидишь там что-то такое о себе, чего не хочется знать наперед. Так что лучше уж сама рассказывай, проницательная ты моя…

— Насчет речей про убийства — само собой, но это ж только повод. — Вера словно прочитала все мысли Романовой у нее на лбу. — Мало ли что может человеку пригрезиться после интоксикации. Но ведь не в этом дело. Просто страхуешься, милая моя. И я тебя понимаю. Главврач вот-вот уйдет на пенсию, и на его место хотели назначить тебя… Только не возражай, у тебя это на лице написано. Подобные шансы не упускают даже такие, как ты. Небось в мечтах уже перестроила всю работу по уму… И вдруг — пожалуйте подарочек, высокопоставленный пациент, бредит. Тут ответственность и зашкаливает. Романова молчала.

— Ладно, не переживай ты так. Я тоже в курсе, что новый министр здравоохранения решил поиграть в демократию и предложил всем слугам народа ложиться в обычные больницы. А в их главной загородной спецлечебнице затеял ремонт. Вот депутата Бегуна к тебе и положили.

— Этот новый министр вообще с головой не дружит… Представляешь, решил извести специализацию. Теперь не будет гастроэнтерологов, урологов, кардиологов, эндокринологов и всех остальных, а только терапевты широкого профиля. — Романова отхлебнула чай и вздохнула.

— Ты шутишь? — удивилась Вера. От этих нововведений Минздрава она была далека.

— Ничуть. Он по телевизору декларировал свои дикие идеи.

— Почему, прежде чем назначать министров, их не отправляют на осмотр к нашему брату психотерапевту? — покачала головой Лученко.

— Когда мы с тобой состаримся, лечиться будет не у кого, — подвела неутешительный итог Романова.

— Может быть, эта новая метла вскоре станет старой и перестанет пыль поднимать. А знатные персоны снова в свои депутатские больницы вернутся. Только и там будут болеть и умирать, как обыкновенные.

Лиза махнула рукой:

— Тьфу на тебя, Верка. Он же не поганок наелся… Да и антитоксин поможет… Все с Бегуном будет о'кей. Еще примет кучу дурацких законов. — Она улыбнулась. — У меня в отделении давным-давно никто не умирал.

— Знаю, — сказала Вера и снова повернулась к пейзажу за окном. Если смотреть на него подольше, то, может, перестанут мелькать возникшие в краях глаз черные птицы. Испугаются красоты, улетят…

Значит, плохо дело. Умрет… Надо было его подробнее про остров расспросить, но тогда она еще не чуяла… А сейчас? Но что, если он еще спит или сон уже перешел в предсмертную кому? Что, если ему все показалось, а она станет его беспокоить — ради чего? Любопытство тут неуместно. Пусть уходит так.

А вот Лизе Романовой — сказать или не сказать? Плохо знать будущее. Еще хуже рассказывать о нем тем, кого оно касается. Правда, коллеге вроде бы можно… Это другим нельзя вываливать голую правду: дескать, может случиться непоправимое, берегитесь и так далее. Ведь все равно никто никогда не слушает. Не воспринимают прогноз, не понимают, что это о них речь. Восхищает лишь само умение заглядывать вперед: ой, да вы прорицательница, практически пифия или как там они назывались? Оракул, короче говоря. Ах, как это здорово, как интересно, мне тоже любопытно, и мне, и мне!

Почему-то никто не понимает: вряд ли можно назвать счастливым человека, обладающего такими способностями. Ничего нет замечательного в предвосхищении того, что сейчас произойдет. Потому что изменить невозможно, а наблюдать тяжело. Идет, скажем, человек через дорогу, транспорта близко нет, свет зеленый, но вы абсолютно уверены в том, что сейчас из-за угла выскочит автомобиль и собьет его. Ведь вам этот автомобиль виден, а ему нет. И вы не в силах ничего сделать. Закричать не успеваете: слишком быстро все случится. Но даже если закричите, предупредите — он не услышит или просто не поверит. А вы знаете, что через несколько секунд послышится удар и человек отлетит с раздробленными костями, умирая налету. Максимум, что в вашей власти, — быстрее отвернуться, изо всех сил зажмуриться, закрыть уши. И что вы теперь ощущаете? Хочется вам видеть этот автомобиль? Предчувствовать, что скоро случится?

Лученко, как всякий врач, умела переключаться. Нельзя переживать за своего пациента и вместе с ним. Но в иной ситуации выставить психологическую защиту не успеваешь…

— Лиза, мне очень жаль, — сказала Вера со вздохом. — Проследи, чтобы вскрытие провели тщательнее. Хоть бы родные высокопоставленного согласились…

Улыбка еще медленно гасла на лице Романовой, разглаживались ямочки на щеках, когда в кабинет вбежала манипуляционная сестра. Она посмотрела на Лученко, не зная, сообщать ли новость при постороннем человеке. Наклонилась к самому уху заведующей отделением и прошептала что-то коротко.

— Как умер?! — громко воскликнула Романова.

— Умер, — беспомощно развела руками девушка.

— Быстрее звони реаниматологам!

— Уже. Они возились минут десять, стимулировали сердце, делали искусственное дыхание… Бесполезно.

Они торопливо прошли по коридору и вбежали в палату. На кровати лежал неподвижный пациент. Смерть еще не успела стереть страдальческое выражение с его лица…

На Романову было жалко смотреть. Обычно приятная, вся какая-то сдобная, из-за чего порой казалось, что и работает она не в больнице, а в цехе кондитерской фабрики — сейчас она разом поникла. Словно сдоба вмиг засохла.

— Не переживай, дорогая, — поспешила сказать Вера. — Ты не виновата. Мы врачи и должны быть готовы… Хотя я понимаю, это все равно очень ранит…

— Но ему после капельницы должно было стать легче! — растерянно сказала Елизавета Романова. — А такое впечатление, что как раз наоборот!

Внезапно от двери отделилась высокая фигура.

— Ва-ва-ва-дим Ма-ма-ма-ртынович не-не должен был ум-умереть!

Сильное заикание телохранителя словно пронзило палату электрическим напряжением.

— Вы кто? — машинально спросила Романова.

— О… О-хранник.

Вера сказала что-то уместное, соболезнующее. Но охранник покойного депутата не слышал. Пожал худыми плечами. Покачался с пяток на носки, быстро-быстро. Снова пожал плечами. Улыбнулся нервной слабой улыбкой.

— Э… этого не мм… м… Не может быть, — сказал он. Смерть Бегуна совершенно выбила охранника из колеи. Лученко внимательнее пригляделась к нему. А ведь ты, парень, слишком эмоционален для своей работы. Абсолютно не держишь удар.

— Как вас зовут? — спросила она, чтобы наладить контакт.

Он вздрогнул, стал озираться. Увидел рядом с собой маленькую женщину в халате, и в глазах его появилась искра осмысленности.

— Я-я-ремчук Ва-ва-валерий, — сказал он, спотыкаясь о каждую букву.

— Ну вот что, Валерий. Пойдемте в ординаторскую, — велела Лученко.

Она чуть ли не силой вытащила его из печальной палаты. Так. Прошли мимо фикусов, столовой в закутке, где больные глотают свое бледное пюре… Направо, мимо потемневшего бюста великого физиолога… Вот и ординаторская. Такая же точно, как и у нее самой в клинике. Шкафы с верхней одеждой, халатами и папками. На столах груды толстых переплетенных тетрадей. На стенах реклама лекарств и красочный плакат, подробно изображающий желудочно-кишечный тракт человека. В комнате двое — девушка, по виду практикантка, и тетка постарше. Пишут.

— Девочки, — твердо попросила Лученко. — Выйдите на минутку, нам тут надо поговорить.

Немного удивившись, «девочки» вышли. Мало ли кто эта энергичная особа, может, очередная шишка из министерства.

Вера еще ничего не решила. Ничего не знала и не осознавала, а только чувствовала. Этого бодигарда надо успокоить и расспросить. Зачем? Да кто его знает, пригодится. Слишком уж он нервничает. Почему, интересно? Ведь не в перестрелке погиб его хозяин, значит, никакой вины охранника нет. И не родственника ведь потерял… Зачем же ему так беспокоиться?

Валерий охотно подчинился симпатичной, уверенной в себе женщине. Сел на стул и сразу как-то уменьшился в размерах. Охотно глотнул чаю. Даже заикаться стал не так сильно. Но Вере не удалось ничего от него добиться. Он только качал головой. И на каждый вопрос монотонно повторял:

— Этого не м-может быть. Этого н-не может б-быть.

— Валерий, — как можно мягче сказала Лученко. — Не переживайте так. Вы же тут ни при чем.

— Я ни при чем. Но мы же… Я же… Это просто п-п… П-редательство! К-какое право он имел ум-умереть?!

В коридоре послышались шаги. Лученко поняла, что сейчас во всем отделении начнется кутерьма. И это только начало настоящего переполоха. Так что времени у нее на Валерия Яремчука совсем не осталось. И после очередного «Этого не может быть» охранника она резко спросила:

— Да что же, в конце концов, он вам обещал?!

— К-квартиру.


2. ГРАБЛИ РАЗЛИЧНЫХ ПАРАМЕТРОВ


Вера заглянула в одну комнату — пусто. Прошла дальше по коридору, заглянула в другую. Тоже никого. Секундочку… Да весь дом пустой. Ну конечно, даже рам на окнах нет. Дом умер.

Дом умер, и его надо похоронить.

«Дома не хоронят», — возразила Вера сама себе. И тут же сама с собой горячо заспорила: а почему? Вот почему умерших людей хоронят, а дома — нет? Ведь их проектируют, потом строят — значит, рождают. Они живут. А потом цепенеют от старости. И долго не умирают.

Их остовы крошат чугуном, их кости-кирпичики вывозят на свалку. Зря: ведь у них есть душа. Потому что в них жили люди. Ели, спали, любили, скандалили, пили, проклинали врагов, ожидали перемен, делали уроки, шептались на кухне, плакали, скучали, мыли окна и вешали шторы, старели, сочиняли стихи и заявления.

В костный мозг дома вросло все это. Теперь он одушевлен, хоть и назначен на слом.

А души не выбрасывают, не размалывают в пыль. Их провожают по правилам. Чтобы о них позаботился какой-нибудь архитектурный бог. Не строят торопливо на месте старого тела многоэтажные имплантаты. Они удобны, но их не ощущаешь.

Наши бессонницы, головные боли, беспричинная тоска, вечные поиски пропавших предметов, неустроенность быта, агрессивность соседей… Что, если это дают о себе знать они — наши неотпетые прошлые жилища?

Ну вот и дождалась: голова болит…

Вера приложила руку к пылающему лбу. Это был сон, всего лишь ленточки образов, осколки подсознания. Надо проснуться окончательно. Надо открыть глаза, как бы ни было больно и трудно.

Цветные ленточки продолжали извиваться под веками, складываться в узоры. Не открывая глаз, она приподнялась на подушке, спустила ногу с кровати. В голую ступню уткнулся холодный мокрый нос. Немного полегчало.

— Что, маленький, гулять хочешь?.. — прошептала Вера. — Сейчас, погоди немного…

В ее колени уперлись две жесткие собачьи лапы. Горячий язык спаниеля прошелся по закрытым векам.

— Фу, глупыш. И без того жарко… Отойди, дай прийти в себя.

Надо цитрамону, что ли, принять. Но ведь не на голодный желудок. А это значит, что придется приготовить чаю. И бутерброд какой соорудить…

Она приоткрыла глаза, посмотрела сквозь ресницы. Болит голова, но ничего страшного. Головой не ходят, ею только думают. А думать мы сейчас не станем. Мы сейчас будем Пая выводить на улицу и во время прогулки упрашивать голову, чтобы перестала дурить. Придумаем для нее какую-нибудь уговорку.

Двигаясь автоматически, Вера надела спортивные штаны и футболку, нацепила солнцезащитные очки и выпустила Пая на лестничную площадку. Они спустились вниз. Пусть сегодня сам побегает, а я постою тут, в тени. Хотя и в тени жарко, но хоть кожу не припекает. И попросим мы госпожу Боль немного потесниться, занимать не всю голову. Подвинуться вперед, к переносице. Так… Сожмем ее в точку. Теперь эту пульсирующую точку потихонечку, как иглу из вены, вытаскиваем. Нет-нет, госпожа Боль, мы Вас не гоним, что Вы. Просто повисите тут рядышком пока…

После холодного душа, таблетки и чая с печеньем и йогуртом боль притупилась. Пай, возбужденный прогулкой, весело носился по кухне и своим нестриженым хвостом-метелкой устраивал сквозняк.

Но ведь просто так голова у меня никогда не болит, подумала Вера. Что же на этот раз? И с кем?.. Неужели «тринадцатое чувство»? То самое, предупреждающее о неприятностях и опасностях. Оно не раз ее спасало, уводило из дурных мест, помогало избегать неблагоприятных событий. Так же «работали» предчувствия и предзнания, когда кому-то из Вериного ближнего круга грозила любая беда. Но зато весь организм реагировал на такую информацию полным разладом. Природа не забывала взять свою дань за сверхчувствительность.

Эх, хорошо бы Андрей позвонил…

Негромко зажурчал сигнал мобильного телефона.

— Здравствуй, милый, — обрадовалась Вера. — А я как раз о тебе думала.

— Доброе утро, любимая, — сказал Андрей Двинятин. — Правильно. Ты обо мне должна думать круглосуточно.

— Не получится, — улыбнулась женщина. — Тогда я буду тебе постоянно звонить. А у тебя роуминг.

Далекая от всех технических тонкостей, Вера не понимала, что такое роуминг. Он ей представлялся чем-то вроде заразной и опасной болезни. Ведь все, кто оказывался в заграничной поездке, даже в так называемом ближнем зарубежье, — например, в России или Белоруссии, — тут же предупреждали: не звони мне, у меня роуминг.

— Да черт с ним, с роумингом, — с горячностью произнес Андрей. — Я соскучился. Мяу.

— Кот. А я не соскучилась, что ли? Вот возьму, брошу все и примчусь в твою Андорру.

— Это мысль!.. Хотя ты ведь и так на следующей неделе собиралась. Визу оформила?

Вера на мгновение запнулась.

— Понимаешь, тут у меня… В общем, у подруги, Лизы Романовой, на работе проблемы. Пока не знаю…

— Ну так давай, — бодро сказал Андрей. Немного преувеличенно бодро. — Решай проблемы, а потом сразу ко мне.

Конечно, он ее никогда не упрекнет. Хотя Верино вечное стремление восстанавливать справедливость в радиусе эн километров вокруг себя могло надоесть кому угодно. Она это прекрасно понимала. Вот бывший муж, например, при словах «внеочередной пациент» или «я распутываю одну житейскую ситуацию» заводился с пол-оборота. Андрей не такой, он не одноклеточный.

— Ладно, — сказала Лученко. — А может, ты ко мне на выходные?

Теперь запнулся Двинятин.

— Понимаешь, заинька, — проникновенно выговорил он. — Работа. Труд.Пахота. Ну как тебе объяснить?..

— Да-да, — не удержалась заинька. — Это же только ты работаешь, а я так, плюшками балуюсь.

— Гм… Слушай, а я за тебя, между прочим, беспокоюсь. — Верный своей тактике менять скользкую тему, Андрей заговорил о другом. — У вас же там дикая жара. Все информационные средства в один голос кричат: караул, в Европе такого еще не было, люди мрут… И тому подобное.

— Надо же, я и не знала…

— Я тоже не очень верю. Но ты смотри там, осторожненько.

— Так тогда я за тебя тоже волнуюсь! Это же ты в Европе, а не я.

— Нет, в Андорре прохладно. А ты на улицу шляпу надевай соломенную. Воду пей.

— Спасибо, доктор! Из мисочки лакать, да?

В таком духе они поговорили еще пару минут. Потом с вздохами попрощались и отключили связь.

Сразу стало пусто. Эхо Андреева голоса отдавалось в сводах черепной коробки, пробуждая уснувшую было мигрень. Пусть бы уж голова болела, лишь бы любимый голос не умолкал. Но он затих.

И зачем она, дура, съязвила насчет его работы? Забыла на секунду, что у мужчин все иначе устроено. А еще называется дипломированный психотерапевт!.. Да уж, как другим советы давать, так она умная. А в личной жизни то и дело натыкаешься на те же грабли, что и все бабы. Грабли тех же параметров: высоты, увесистости и твердости.

Пора бы запомнить наконец: когда мужчина не с тобой, когда он работает — это для тебя. Так он считает. То есть ушел на охоту за мамонтом, месяц где-то шатается, ты сидишь и считаешь часы без него. Ругаешь бесполезные минуты. Тебя заполняет одиночество. Воображаешь, что мамонт ему нужнее, чем ты. Потом он является с кусками мяса, счастливый и довольный, а ты ему: сколько же можно, скотина, я тут одна пропадаю, ты меня совсем забросил! Он в полном недоумении. Чтоб объяснить, рассказывает тебе каждый свой день: как он сидел в засаде, бежал, мок под дождем, сгорал под солнцем… А ты не слушаешь. Если и слушаешь — не понимаешь. Он тебе нужен просто рядом. Без мамонта. Без любой добычи.

Вот она, ошибка! Женский инстинкт заявляет: он нужен тебе для тебя же самой. Не поддаваться инстинктам следует, а позволять мужчине, для которого главное результат, побегать за этим результатом и вернуться.

Если будешь почаще вспоминать свои собственные заповеди, Верочка Алексеевна, то и будешь счастлива в личной жизни…

Она взяла с журнального столика пульт и включила телевизор. Громкий звук ударил по барабанным перепонкам, Вера болезненно поморщилась и сделала тише. Пара молодых людей, девушка и юноша, сочувственно глядя на нее, по очереди рассказывали новости. Они сводились к одному: караул, люди, что делается, жара в Европе убивает сотни людей. Би-би-си сообщает, что в Румынии и Венгрии из-за среднесуточной температуры выше тридцати градусов умерло пятьсот человек. Ох и врут, наверное… В Болгарии зафиксировано сорок пять градусов, м-да… Тепловые удары, перебои в работе сердечнососудистой системы — это все Вере знакомо. Сама видела. Особенно пожилых жара косит. Им бы сидеть дома да водой обливаться, а они — на рынок, за продуктами. В самый поддень. И потом хорошо, если их увозят врачи «скорой помощи». А иногда так и остаются лежать, накрытые, пока спецмашина не заберет.

Может, потому и болит у Веры голова так сильно… Не от жары — от страха человеческого, растворенного в горячем воздухе.

Действительно, бросить все, что ли, и махнуть в прохладную страну лыжников? Закончить период «ходить-на-работу-и-с-работы», и пусть наступит период «любить-и-быть-любимой». Заявление об отпуске доктора Лученко В. А. уже подписано. И на улице Дегтяревской в посольстве Испании виза получена. Лету до Барселоны три с половиной часа, какие проблемы?

Проблема в том, что не можешь ты, дорогая, пообещать и бросить. Конечно, Лизка Романова не дитя, справится как-нибудь. Ну, умер важный чиновник в токсикологии. Все когда-нибудь умирают. Ну, сделает ей главврач выговор. Даже снимут с должности заведующей отделением. Так будет меньше писаниной заниматься и пятиминутками, а больше — пациентами. Врач-то она хороший, опытный…

Вновь сжало болью виски. Вера выключила бубнящий телевизор. Боль не отпускала, в ушах продолжали шуметь голоса, вначале неразборчиво, потом кто-то знакомый далеко, в самой глубине черепа сказал: «Верочка…» Елизавета, легка на помине. Сейчас позвонит.

Вот и стало сбываться Верино предчувствие. Оно работало всегда, но особенно остро включалось во время напряженного вживания в других людей, сообщало о себе дискомфортом при каких-то не вполне ясных угрозах. Вообще-то у каждого есть встроенный в мозг механизм предзнания, подобный компьютеру. Его еще называют интуицией. Он регистрирует сигналы подсознания, информацию из внешнего мира, все мимолетно полученные впечатления — и перерабатывает, сверяясь с накопленным опытом. Перебирает варианты событий, которые могут случиться, прогнозирует вероятности. Прогнозов этих накапливаются сотни и тысячи, они постоянно уточняются и редактируются, отбрасываются старые и возникают новые. Вот и объяснение всяческим чудесам.

Только к интуиции принято относиться не очень серьезно. Ну подумаешь, какие-то смутные подозрения. А вот у Веры интуиция — это не просто компьютер, а мощная, постоянно включенная станция…

Домашний телефон замурлыкал вначале тихо, потом все громче. Вера встряхнулась, взяла трубку и сказала в нее:

— Привет, подруга.

— Верочка, извини, что дома беспокою, — Романова нисколько не удивилась, что Лученко узнала ее без всякого определителя номера. — Тут такое дело… Очень плохое. Надо срочно поговорить.

— Что-то еще случилось? — озабоченно спросила Лученко. Опытным ухом она услышала в голосе обычно спокойной Елизаветы признаки зарождающейся истерики.

— Неприятности с этим… Что отравился… — В трубке всхлипнули.

— Так приезжай скорее.

— А… Ты одна?

— Одна, одна. Мой ветеринар в Андорре. Набирается опыта и учит местных айболитов. Давай, жду.

Надо чайник включить, сообразить перекусон для успокоения нервов. Вера огляделась вокруг — можно ли принимать гостей? Поправила пару подушек на диване, убрала лишнее с журнального столика. Вроде порядок. Ей нравилось ее жилье — много воздуха, мало мебели, второй этаж старого, с толстыми стенами, дома на Подоле. Подруга, актриса Лидка Завьялова, на правах опытного мастера сцены и знатока декораций давно заметила: пространство тут такое хитрое, что трансформируется как угодно. Вот эти диванчики вдоль стен, ими можно перегородить комнату в любом направлении. Можно за пять минут организовать кухню-студию, танцкласс, творческую мастерскую великой артистки…

И серо-оранжевые диванчики, и картина на стене казались сейчас бледными. Когда Вера себя неважно чувствовала, цвета становились будто вылинявшими, глухими.

Она прошла в ту часть квартиры, которая называлась кухней. Никакими дверьми и перегородками она не была отделена. А чтобы по всему помещению не разносился запах пищи, над плитой и частью рабочего стола была установлена огромная, как крыша собора, вытяжка. Под ногами тут же засуетился Пай. Он всюду следовал за хозяйкой, как тень ее пятки. Но особенно охотно — сюда, в царство шуршащих пакетов, вкусно пахнущего ящика по имени холодильник и крошек, падающих со стола. А уж что упало, то, как говорится, мое.

У спаниеля серебристого окраса с бледно-рыжими ушами и двумя такими же пятнами на спине имелись свои правила. Например, на кухне следует удобно устраиваться либо у дверцы холодильника, привалившись к ней боком, либо позади хозяйки, когда она стоит у плиты. Тогда уж точно тебя заметят и вкусненького дадут. Та еда, что в миске, — она и так моя, никуда не денется. А вот что едят другие члены стаи? Надо делиться, надо. Так положено.

Вера достала хлеб из полиэтиленового пакета, сыр из холодильника. Пай тут же принял позу «дай». Он встал на задние лапы, а передними оперся о край стола. При этом в его глазах и надбровьях появилось такое умоляющее выражение, точно он не ел давным-давно. Но Вере сейчас было не до игр с домашним любимцем. В голове уже не голоса шумели, а противно дребезжало. Как телефон… Ага, значит, зазвонит скоро. Неприятный будет звонок, не сулящий ничего хорошего.

Вот он и зазвонил. Вера шла к аппарату через всю комнату, решая: брать трубку или не брать? Голова все еще болит и немного кружится. И в конце концов, может ее не быть дома?.. Эх… Нет. Не прятаться же, в самом деле.

Вера попыталась сосредоточиться — после разговора с Андреем сил все-таки прибавилось — и взяла трубку.

— Слушаю.

— Лученко Вера Алексеевна? — спросили в трубке официально.

— Да.

— Вы должны немедленно явиться для дачи показаний, — голос сделался резким, отрывистым. — Вдова покойного Вадима Мартыновича подала заявление. Вы присутствовали при его смерти. А может, ускорили ее?

Вера опешила.

— Я присутствовала как психотерапевт, — сказала она, не в силах преодолеть растерянность и мучительно соображая: куда явиться? Кто это вообще? Как это — «ускорила»?.. — По приглашению завотделением токсикологии. Чтобы определить, бредит пациент про убийство на острове или…

— Какое еще убийство! И с каких пор психотерапевта приглашают в токсикологию? — напирал позвонивший. — Не ваше это дело. Сидели бы себе со своими психами и не лезли. А с завотделением Романовой тоже разберемся. Вы хоть представляете себе, что произошло? Какого уровня человека погубили?!

От этого хамства Вера, наконец, пришла в себя.

— Стоп, — сказала она негромко, но так, что трубка завибрировала. — Представьтесь, как положено. Кто вы — фамилия, должность. Что вам надо от меня — конкретно. Иначе я положу трубку.

— Ладно. — Голос сбавил обороты. — Следователь городской прокуратуры Семенчук. Вам же это все равно ни о чем не говорит? Давайте подъезжайте ко мне поскорее, в ваших же интересах…

— Я сама знаю, что в моих интересах, — жестко ответила Лученко. — А именно — выйти на работу во вторую смену, чтобы мои пациенты дождались меня у дверей кабинета. Если нужна — шлите повестку. Все.

— Уважаемая, — вновь повысил тон следователь, — вы понимаете, что говорите? С кем? Куда вы вляпались? Родные покойного — влиятельнейшие люди, они ж вас в покое не оставят. За вами что, машину с зарешеченными окнами прислать?

На пушку берет, поняла Вера, едва сдерживаясь. Опыт телефонных разговоров с такими особями у нее имелся большой. Тут важно не сердиться, не реагировать. Хотя и нелегко привыкнуть к человеческой тупости, наглости и хамству, но и бессмысленно ведь злиться на кусающее насекомое, на всех этих комаров, блох, слепней и прочих мелких тварей. Их нужно обезвредить. Иногда она в таких случаях, куражась, начинала говорить детским голосом и сбивала собеседника с толку. То есть поступала нестандартно, по принципу — у тебя спрашивают, который час, а ты отвечаешь про температуру по Цельсию в тени. Такое поведение ею заранее не планировалось и не продумывалось. Она сама не знала, каким приемом изменит сценарий беседы. И сейчас не знала. Бесенок взял управление на себя, и она с интересом услышала свой ответ:

— Неразумный вы человек. Недальновидный. Это я вам с сочувствием говорю. Кто ж с докторами ссорится? К кому потом пойдете со своим геморроем, а? Кстати, хочу вас обнадежить: эта болезнь не лечится. Ее лелеют и холят, с ней устраиваются поудобнее и живут до самой старости. Свечи с красавкой и ванночки с чередой вам уже, наверное, советовали. От себя добавлю — осторожнее с алкоголем, исключить острое и есть как можно меньше копченого.

— Э… а… кх… — Было слышно, что у следователя спазм в горле. Так с ним еще не разговаривали. Но главное, откуда знает?!

— Будьте здоровы, — любезно сказала Вера в замолчавшую трубку и положила ее на базу.

Ничего сказочного в такой догадливости нет. Доктор Лученко по одному лишь голосу могла узнать очень многое. Она и по телефону, на слух определяла болячки собеседника, а уж в личной беседе… Многие удивлялись, восхищались, даже пугались — что такое? Как узнала про гастрит, бронхит, язву? Вера же только смеялась, говорила: у меня слух музыкальный. На самом деле тому имелось банальное медицинское объяснение. Каждой болезни соответствуют свои мышечно-связочные «области зажатости», привычные перекошенности. Они формируют интонации человека, его манеру говорить, дышать, сглатывать, смеяться… Опытное ухо врача «сканирует» такие нюансы просто по привычке, автоматически. И сразу определяет соответствующую дисгармонию, зону напряженности. То есть баррикаду, выстроенную организмом перед агрессивным вмешательством жизненных проблем.

К тому же надо признать, что Вера Алексеевна Лученко — женщина все-таки странная. Необычная, откровенно говоря. Мало того что природа наградила ее уникальными способностями. Так ведь она к тому же использует их не себе на пользу, а другим!.. Одно дело — избавлять людей от депрессии, зависимости, неуверенности. Но зачем еще и вытаскивать их из житейских проблем? Взваливать на себя миссию судьбы?..

Все-таки звонок следователя малость подпортил настроение. Никуда она сегодня не собиралась, вчера отработала последний день перед отпуском. И свободна теперь. Но надо же было как-то срезать нахала… Хоть бы Лизка уже поскорее объявилась, что ли.

Пай басовито залаял в ответ дверному звонку. Ну вот и Лиза пришла. Да не одна, а с Алешей.

— Здрасте, теть Вера, — сказал мальчик и тут же принялся обниматься с Паем.

С семилетним сыном подруги у Веры было полное взаимопонимание. Он тоже не очень интересовался техникой. Всякие там мобильные телефоны и компьютерные игры надоедали ему ровно через десять минут после того, как попадали в руки. Зато все живое, пушистое, лапчатое, языкатое и ушастое вызывало неописуемый восторг. Не очень-то часто Лиза выбиралась к Лученко в гости, еще реже — с сыном. Но всегда Алеша Романов нетерпеливо ждал, когда же они пойдут к тете Вере Лученко. И с порога кидался играть с Паем так по-свойски, будто они встречались каждый день. Дружелюбный спаниель радостно вилял хвостом, мгновенно включаясь в игру.

Пока взрослые разговаривали, ребенок и собака устроили замечательную возню на ковре. Игра называлась «две собаки в стае». Алеша выгибал спину, почесывал лапой ухо и гонялся за своим хвостом, чем приводил песика сперва в легкое недоумение, а затем в неистовый восторг. Они гонялись друг за другом в стране Подстолии, прятались в таинственных междиванных пространствах. Пес подставлял свое розовое пузо мальчику, а тот гладил его пушистый животик и заливался счастливым смехом.

Завести своего домашнего любимца мама и сын Романовы не могли: его некому было бы выводить днем на прогулку. Так, во всяком случае, считала мама. Мальчик после уроков в обычной школе ходил в музыкальную. Но хотелось, конечно, трогать рукой горячий лоб и холодный мокрый нос. Или гладить лохматую выгибающуюся спинку — словом, дружить с чем-то живым, маленьким, глазастым. Лученко сразу разглядела эту Алешину любовь к животным и однажды предложила ему посетить ветеринарную клинику. Андрею Двинятину поручалось провести для мальчика экскурсию.

Восторгам малыша не было предела. Дома он только и рассказывал, как дядя Андрей спас ангорскую кошку, которая упала с шестого этажа. Алеше разрешили войти в операционную, когда все процедуры уже заканчивались, и ребенок смог увидеть лишь беспомощный пушистый комочек. Кошка еще спала. Это здорово, что маленьких больных животных тоже врачуют, как и людей!

Он продолжал посещать клинику. Во все глаза смотрел, как Двинятин лечил перебитое крыло голубю. Ветеринар наложил на крыло птахи крошечную шину, затем посадил пернатого в специальную голубятню, где содержались выздоравливающие птицы. Андрей объяснил малышу, что крыло фиксируют так же, как сломанную руку или ногу человека. В другой раз пациентом был попугай со сломанной лапкой: Андрей взял несколько спичек, прибинтовал их к лапке птицы и снаружи бинт намазал клеем. Как-то раз Алеша помогал дяде Андрею ставить капельницу собаке. Хоть лапы русскому спаниелю и привязали к специальным скобам в столе, но псину необходимо было удерживать: хозяйка не могла видеть крови и всяких там шприцов, дожидалась в приемной. Мальчик добросовестно гладил пса целых полчаса, шептал ему что-то ободряющее.

Однажды в ветклинику вбежала женщина с маленьким черным тельцем собачки на руках. Она плакала и плакала. Сквозь всхлипывания дяде Андрею не сразу удалось разобрать, что она оставила своего питомца в машине и ушла. А автомобиль стоял на солнце… Ветеринар взял спящую собачку и положил ее на стол. Что с ней делали, мальчик не видел: его попросили выйти. Потом узнал, что спасти ее от теплового удара удалось с очень большим трудом. Алеша всем друзьям рассказывал о том, что, оказывается, животных нельзя оставлять в автомобилях на жаре, даже на десять минут. И с видом знатока повторял фразу об обезвоживании организма…

Сейчас, когда Андрея в Киеве не было, Романов-младший всю свою нерастраченную любовь к животным выплеснул на Пая. А Вера, пригласив подругу в дальний угол комнаты, стала вглядываться в ее лицо.

Так, ямочки на щеках куда-то попрятались. Брови домиком у нас, озабоченность и встревоженность не на шутку… Стресс, одним словом. А ведь для Лизы это совсем не характерно. Еще со времен их совместной учебы она отличалась спокойным, вдумчивым характером. К категории эмоциональных дамочек ее никак не причислишь. Зато здравого смысла и рациональности у нее хоть отбавляй.

Елизавета Сергеевна Романова принадлежала своей больнице и профессии целиком, без остатка. В диагнозах она практически никогда не ошибалась. Соглашалась работать по субботам и в праздники. Засиживалась допоздна. Дома писала истории болезней до поздней ночи. Затем — стакан кефира под очередной сериал, душ и сон…

Давным-давно у нее был муж. Потом еще один… Она и сама уже не помнила, когда и кто. Но мужья не выдержали конкуренции с работой и куда-то постепенно испарились. Теперь оставались работа и сын, два самых важных дела. При этом Алеша как-то умудрялся не мешать матери в ее ежедневном трудовом подвиге. В дни, когда занятий в музыкальной школе не было, он тихо делал уроки в ординаторской и дожидался, когда мама закончит все свои дела и поедет с ним домой.

Подруги устроились на угловом диванчике. Первые несколько минут Елизавета даже и рассказывать ничего не могла. Она все порывалась вскочить, Вера брала ее за руку и усаживала обратно. Наконец она сказала:

— Представляешь… — Романова залпом выпила предложенную воду, промокнула лоб и шею платком. — Меня вызывали в прокуратуру! Из-за смерти этого Бегуна. Я уж боялась, что не отпустят! Арестуют!

И она, не останавливаясь, объяснила: дескать, наезжали на нее, запугивали, угрожали каким-то служебным расследованием, намекали на криминальную подоплеку смерти депутата…

Вера кивала и слушала действительно внимательно, но параллельно прикидывала, как успокоить подругу. Переключить надо.

— Пошли на кухню, — сказала она. — Ты продолжай-продолжай, а я пока сооружу кое-что вкусненькое.

Вера достала из холодильника свежие огурцы, кусок буженины, пучок зелени и бутылку молочно-газированного напитка айран.

— Лизанька, — прервала она коллегу, — вымой зелень, пожалуйста.

Надо занять чем-то ее руки. Это помогает успокоиться. Романова сполоснула в раковине петрушку, укроп и две крепкие редиски.

— А что это ты затеяла? — с недоумением спросила она.

— Увидишь, — усмехнулась хозяйка. — Эй, собаки! Есть хотите?

— Не-а, — сказал Алеша.

Пай удивленно склонил голову. Ты что, парень, как это — «не-а»? Разве можно не хотеть есть? Он тут же завертелся под ногами у хозяйки.

— Пай, дай пройти! — велела ему Вера.

Пес неохотно отошел и улегся под стол. Но, увидев, что ему тут ничего не светит, высунул язык и убежал играть с Алешей.

В две глубокие тарелки Вера насыпала мелко порубленного зеленого лука, нарезанные кубиками буженину и зеленые огурцы, пластинки редиса. И залила все это холодным айраном.

— Давай, садись. Налетай. Называется окрошка, — сказала Вера. — Лучшая еда в такое лето… Никаких отказов не принимаю, садись, кому говорят!..

Ложки звякнули о тарелки, и на некоторое время наступила тишина. Складки на лицах обеих женщин разгладились. Действительно, что может быть вкуснее холодной до нытья в скулах, пощипывающей язык окрошки? Когда так жарко. Когда непонятно, как быть и что будет. Жизнь — штука непростая, да. Но окрошке в ней есть место. С кисловатым молочным напитком, диссонирующим ему солоноватым мяском, редиской, утратившей свою жгучесть и сделавшейся в этой компании почти сладкой.

— Ну вот, — вздохнула Вера. Елизавета тоже удовлетворенно вздохнула. — Теперь — по порядку, не спеша.

Она уже чувствовала себя хорошо. Собственно, ей стало легче с момента прихода Лизы. Голова перестала болеть, как только Вера увидела ее несчастное, испуганное лицо. Это всегда помогает. Если у тебя все плохо, тут же как чертик из коробки выскакивает тот-у-которого-все-в-сто-раз-хуже. И тебе становится намного легче, потому что от тебя ждут помощи. Поддержки. Ну словом, только соберешься со вкусом попереживать, как рядом обнаруживается такой же мученик. И сострадательный рефлекс через силу поднимает тебя вверх. И ты утешаешь, говоришь-говоришь до боли в русском языке, а потом обнаруживаешь, что с тобой все о'кей…

— Господи, — всплеснула пухлыми руками Романова, — Верочка, ты не поверишь, но у меня с этим Бегуном просто чертовщина какая-то выходит! Поступил он в отделение с отравлением грибами. Все предварительные анализы и его состояние показывало — вульгарное грибное отравление. После вскрытия наши патологоанатомы, а у меня нет оснований им не доверять, написали в анамнезе — отравление соединениями бария. Всеми этими его сульфидами и хлоридами, плюс родентициды…

— Но это же крысиный яд, если я не ошибаюсь?..

— Вот именно! Типичный! Откуда он взялся, спрашивается?!

— Странно… — задумчиво произнесла Вера.

— Но, как оказалось, это еще цветочки. Ягодки пошли дальше!.. Исчезли анализы из его истории болезни. Словно их вообще никогда не делали! Совпадение? Или абсурд? Мы перерыли все отделение сверху донизу. Нет ни листочка — ни-че-го! — Лиза развела руками, демонстрируя пустоту, образовавшуюся на месте анализов Бегуна.

За миг до сообщения о пропавших анализах Вера уже знала — Лиза скажет именно это. Потому что мало что могло быть хуже. Как она теперь докажет, что в анализах никакого упоминания о крысином яде не было?

— В клинической картине можно было, конечно, и ошибиться. Рвота, боли в животе, понос, тремор, судороги, артериальная гипертензия — эти симптомы при воздействии на организм ядовитых грибов и средств для уничтожения грызунов почти совпадают. Но чтоб пропадали истории болезней, такого я вообще не припомню. Не было подобного! — Романова резко встала и начала вышагивать по комнате.

— Может, ординаторскую не закрыли, кто-нибудь чужой зашел…

— Что ты говоришь! — Романова даже руками замахала на коллегу. — У нас с этим очень строго. Там только свои — доктора, медсестры. Больным не разрешается заходить в ординаторскую, это врачебная территория… Больничное начальство тоже напугано смертью высокопоставленного чиновника. И, как водится, валит все на завотделением, то есть на меня. У вас пациент умер? Умер. Анализы пропали? Пропали. Так что… Дело пахнет плохо. Главврач умывает руки.

— А что милиция? — спросила Лученко. — Ведь приходил кто-нибудь?

Да, рассказала Романова, приходили. Еще до появления жены умершего, то есть теперь уже вдовы. Эти были из районного отделения. Пожали плечами и сказали, что не видят состава преступления. Подумаешь, крысиный яд… Допустим, грибы хранились в каком-то подвале, там травили крыс. Яд попал на грибы. Их законсервировали, покойник поел грибочков — и получил двойное отравление. В итоге имеем несчастный случай. С этим радостным для них выводом представители органов и ушли.

А потом нанесла визит Бегунша. И устроила в отделении истерику, угрожала всех посадить в тюрьму. Кричала, что его нарочно отравили. Что тут все подкуплены. И что она заявит в прокуратуру.

Обе подруги замолчали. Каждая обдумывала сложившуюся ситуацию.

— Верочка, — умоляюще сказала Елизавета. — Я же знаю, только ты можешь меня спасти. Иначе уволят. Еще и под суд отдадут. Что тогда с Алешкой будет? Выручи, а? Да и я к тому же начинаю подозревать каждого своего коллегу: не он ли спер эти треклятые бумажки. И зачем это нужно было делать? Как прикажете дальше работать, если никому не веришь?

— М-да, в нашей профессии без опоры на коллег существовать невозможно. Тут и говорить нечего… Но как именно выручить?

— Да не знаю я… Но ты можешь. Тебе виднее.

«Неужели действительно придется потратить на это отпуск?» — подумала Вера. Почему-то всегда такие «дела» возникают в самый неподходящий момент. А как же Андрей?»

Она без улыбки посмотрела в лицо подруге.

— Мне ведь самой прокуратура угрожает. Звонили только что. Требовали явиться в кабинет немедля. Нахамили… Это ты им сказала, что я присутствовала в палате? Ладно-ладно, не отводи глаза. Сама знаю, ты иначе не могла. Все сестрички меня видели. Да и охранник тоже.

— И что ты им ответила?

— Пусть повесткой вызывают. Еще и сдержалась. Мне сердиться нельзя, а то всех дураков в мокриц превращу к чертовой матери. — Вера улыбнулась. — Я же колдунья.

Елизавета тоже улыбнулась нерешительно, показав наконец свои ямочки.

Но Вера нисколько не преувеличивала и не шутила. Приходить в ярость ей действительно было противопоказано. Гневаться она себе запретила давным-давно, еще в юности, после одного случая.

* * *
Лученко тогда училась на четвертом курсе медицинского института. Читала допоздна, очень уставала. И вот уже вторую ночь подряд не могла заснуть. Наверху, этажом выше, глухими ревущими залпами бухала музыка. И в голове отдавался топот ног.

Вот ведь скотина этот Игорь! Пригласил знакомых, такую же пьянь, включил звук магнитофона до упора — и хоть трава не расти. То просто «умца-умца», то тюремная лирика: «Меня ударили мешком из-за угла»… Тебя бы самого этим мешком, алкоголик проклятый!..

Просить его уняться бесполезно. Еще когда они в детстве играли с ребятами во дворе, Игорь все время норовил ввязаться в драку. Подрос — вообще лупцевал все, что движется. О, вот и вопли сверху, что-то глухо шмякнулось на пол… Визг, удары… И вновь музыка сверлит мозги.

Теперь даже и соседи, и участковый ничего не могут поделать с этим монстром. Связываться не хотят. Пару раз Игорька подвозили к дому на иномарке какие-то подозрительные парни… Спасибо, хоть к Вере не пристает, зато на остальных страх наводит. Его вообще все в подъезде сторонятся. Откуда деньги, если не работает? Значит, так надо. Шумит, скандалит? А нам не мешает. Дело житейское…

Как же быть? Можно отключить, наверное, какие-нибудь пробки, чтобы хоть музыка заткнулась. Но Вера никогда не знала, где они расположены… Она расплакалась. Голова болела невыносимо, и не видно этому конца… Убила бы!!! Просто палкой, палкой по голове! Ради нескольких часов тишины…

Она не помнила, как заснула. Несколько следующих дней и ночей было тихо. В конце недели Вера задумалась, куда подевался сосед сверху, и спросила об этом соседку по этажу. Та перекрестилась.

— Убили его, — сказала она. — Палками забили бандиты какие-то, наверное, свои же дружки… А ты разве не слышала? Его мать ходила по квартирам, деньги на похороны собирала.

— Я допоздна на занятиях… — ответила Вера автоматически и осеклась.

Палками?!

Она смутно припомнила, что однажды вечером видела на ступеньках поломанные цветы. Еще удивилась, зачем разбросали… Не чувствуя ног, зашла к себе в квартиру. Без сил опустилась на стул в прихожей.

Не может быть, чтобы из-за меня… Из-за того, что я подумала…

Хотя…

Однажды что-то такое странное уже случалось. Что же? Сейчас-сейчас… Ну вот, вспомнила. Еще совсем маленькой девочкой она были в гостях у тетки, нашалила, и хозяйка ее шлепнула. Совсем не больно. Но Верочка обиделась… Потом тетка долго не могла понять, отчего у нее рука онемела…

Одноклассник один, ужасно настырный, звонил ей домой по телефону и хулиганил. Влюбился, наверное. Но однажды она так рассердилась, что крикнула приставале что-то обидное… А он на следующий день пришел в школу с перевязанным ухом, обижался: ты так рявкнула, что я оглох…

И еще были случаи… Ведь были же!

Значит, может быть. Все подтверждается. Выходит, ей нельзя сердиться?.. Но ведь она и так всегда старалась быть спокойной и не раздражаться. Пыталась в первую очередь понять. Разве что изредка, когда рассеянна…

Боже мой, зачем мне этот дар?! Не хочу! Не хочу никого наказывать. Не хочу никого судить. Это не мое…

Ночью было тихо, но Вера все равно не могла уснуть. Мучило чувство вины. Хотя люди сами виноваты, но… Жаль тех, кто не ведает, что творит, кто не способен понять — за все приходится платить какую-то цену, потому что мир уравновешен, он стремится к гармонии, несмотря на кажущуюся его несправедливость. Трудно быть «волшебником» и понимать, к чему приведет тот или иной поступок любого из твоих близких и дальних. Даже не просто понимать, а видеть ярко и образно их будущее. Как же могут они этого не предчувствовать?

А ей теперь придется привыкать к тому, что она… Такая. И быть осторожной.

Ведь все на свете для чего-то предназначены. Даже такие, как Игорь. Каждый исполняет какую-то роль… Какую же роль должна играть она, Вера Лученко? Наверное, помогать людям. Лечить…

А потом ей приснился сон. Будто ничего с Игорьком не случилось, он живой, и Вера сказала ему — живи, но не мешай жить другим, так внушила, что он стал со всеми вежливо здороваться…

Мать покойного вскоре переехала. Наверху поселились одни люди, потом другие, после и вовсе квартиру стали сдавать. Жильцы, конечно, не порхали по воздуху — шумели иногда, по праздникам, как и все.

Но Вера уже не сердилась. Если мешало — отвлекалась чем-нибудь, а потом научилась ставить психологические «заглушки». Не слышать.

Теперь она редко сердилась. Почти никогда.


3. НЕ БЫВАЕТ НЕСКЛАДЫВАЮЩИХСЯ ЖИЗНЕЙ


В старый киевский двор въехала большая «тойота» цвета слоновой кости и плавно свернула к гаражам, притормозив перед стайкой голубей. Птицы взлетели, и автомобиль бесшумно продолжил движение, красиво вписавшись в поворот между пустой детской площадкой и бомбоубежищем.

Парень за рулем посмотрел в зеркало заднего вида, сдавая «тойоту» назад. Он не давил на газ, вел медленно, хотя и спешил. Надо принять душ, переодеться, привести себя в идеальный вид — и в ресторан. Через час начнут собираться друзья, вручать подарки… Ведь у него сегодня день рождения. Хочется поскорее все увидеть! Интересно, что подарит Светка. Она на него денег не жалеет, тратит с размахом. Конечно, если ты владелица компании и прибыльного бизнеса, торгуешь цементом целыми составами и у тебя есть свой автопарк — можно не экономить. Вот эту классную тачку года четыре назад она ему передала в пользование по доверенности, практически подарила. Приятно такую водить, черт возьми! К роскоши очень быстро привыкаешь.

Он мельком поглядел по сторонам, приближаясь к месту своей стоянки. Обширное пространство между улицами Чкалова и Рейтарской по периметру окружали высокие дома сталинской постройки. Во дворе всегда было тихо. Может, потому он и становился время от времени прибежищем неопознанных личностей. Бомжи ютились в самом углу, под высоким столетним тополем у темной от времени стены, где не было гаражей, зато росла высокая трава и лопухи. Сидели со своими пакетами и рваными сумками, что-то жевали, пили, никому не мешали. Водитель не обратил на них никакого внимания.

Ну вот. Теперь выйти, поставить на сигнализацию и…

Бум! Сзади стукнуло, и в уши сразу ударил крик:

— Ааааа!!!

Парень мгновенно притормозил.

— Вперед! Вперед, падла! Ты ж его раздавил!

Обливаясь колючим потом, водитель проехал вперед два метра, поставил на ручной тормоз и выскочил из машины. Сзади лежала куча тряпья, из которой торчали грязные голые ноги. Рядом с упавшим хватался за голову сгорбленный человек с клочковатой бородой:

— Наехал на Кузю! Ребята, он Кузю нашего раздавил!..

«Как?! Ведь никого сзади не было, я бы увидел!» — подумал парень и в ужасе подбежал к травмированному. Скорее помочь! Но бородач загородил его собой, выкрикивая что-то неразборчиво-агрессивное.

Через мгновение машину окружили человек пять. Горе-водитель увидел в руке одного из этих типов здоровенную палку и тут же попятился. Он еще ничего не осознал — только складывал в затуманенной голове какие-то слова: что надо вызвать «скорую», оказать первую помощь и вообще проверить, дышит ли их товарищ… Он и об отвращении своем как-то забыл, хотя от них тошнотворно воняло даже на расстоянии нескольких шагов.

Но не только сказать, додумать виновник происшествия ничего не успел. Раздались крики:

— Бля!.. Сука!..

— Что хотят, то и делают!

— Убийца! Фашист!..

И на его машину, на гордую красавицу «тойоту» обрушились удары.

Били палкой и обломком кирпича, бутылками и тележкой на колесиках. Хрустнуло и осыпалось лобовое стекло, жалобно скрипнул металл багажника. Бомжи и не собирались помогать пострадавшему — они были охвачены жаждой мести, входя во все больший раж.

Броситься на них, разогнать взбесившихся бездомных парню и в голову не пришло. Хотя с таким ростом и разворотом плеч, с такой самоуверенной физиономией это было бы для него легким делом. Но водитель «тойоты» храбростью, между нами говоря, не отличался. Он совсем обмер. Его машина! Подаренная любимой!.. В том-то и ужас. Что она скажет?! У Светланы характер решительный и властный, еще бы: тихим нравом с крутой фирмой не управишься. Не поруководишь сотнями мужиков, не выбьешь кредиты и заказы, не подкупишь всех высокопоставленных лиц, каких надо…

Надо же было ему так попасть! Тем более в свой день рождения. Что за невезение!.. Столько лет никаких проблем, и вот… Теперь милиция, разбирательство, суд… За что?!

Я погиб. Ведь Светка за машину меня просто убьет. Или выгонит, что одно и то же. Потому что не даст денег на адвокатов, на откуп от ментов. С нее станется. Если за разбитую японскую вазу она устроила такую истерику… «Надо ценить, что имеешь, — любила она повторять, — а не транжирить как попало». Конечно, ей хорошо!..

Он боялся даже посмотреть на изуродованную «тойоту». Единственное, что решился сделать, — взмокшей ладонью выудил из кармана мобильный телефон. Звонить в милицию. Или подруге, в крайнем случае, сдаваться: у нее хоть охрана есть.

Но на него с воплями налетели, выбили из руки трубку, замахнулись… Самого, правда, не тронули, но продолжали дубасить машину. Жалкий, растерянный, он сделал назад несколько дрожащих шагов. Лицо свело гримасой. Наверное, он сейчас заплачет?.. И ведь как назло, никого во дворе. Никто не выглянет, не поможет. Все сами за себя в этой проклятой жизни…

Бедняга плюхнулся задом на ограду детской площадки и сжал виски в полном отчаянии. Он не видел, как во двор въехали один за другим два автомобиля. Только услышав резкий сигнал, поднял голову, хотел вскочить — и не смог. Это его милая зачем-то сюда приехала. Почему не в ресторан?! Теперь конец…

Распоясавшиеся мстители-бомжи застыли. Из переднего черного джипа вышла женщина, из второго — несколько мужчин. Они подошли, остановились, женщина махнула рукой, и бомжи вдруг грянули стройным хором:

— Нарру birthdau to you, happy birthdau to you…

У несчастного волосы зашевелились на голове и глаза полезли на лоб. Он сошел с ума?..

— Нарру birthdau, dear Володя, happy birthdau to you!!! — допели деклассированные элементы и захлопали своими черными ладонями, сволочи.

Аплодисменты поддержали остальные участники этого безумного шоу. Они окружили бледного, как восковая свеча, именинника, затеребили его, затормошили, закричали: «Вау!», «С днем рожденья, дружище!»

Света обняла его.

— Ну что ты стоишь! Это же игра, дурачок! Испугался?

— Ничего, отойдет! Дай ему минутку, — сказал кто-то рядом.

Он стоял совершенно мокрый. Откуда-то снизу, из живота поднималось желание немедленно всех убить. Особенно ее. Надо было что-то сказать, но ненависть сдавила дыхание. Он отвернулся, чтобы не выдать свои чувства. Сквозь пелену различил несчастную «тойоту» и лжебомжей, которые торопливо скидывали тряпки. И якобы раздавленный Кузя тоже, ублюдок, вскочил как ни в чем не бывало. К ним подошел парень из свиты бизнес-леди, протянул конверт.

— Не надо, за все уже уплачено, — отрицательно покачал головой один из мерзавцев.

«Уплачено?.. За уничтожение автомобиля стоимостью сто тысяч баксов — уплачено?!»

— Берите, берите, — велела Светлана. — Это премия. Молодцы, хорошо сыграли!..

«Кто-то здесь нуждается в психиатре, это точно: или я, или она. Или все. А может, Светка просто захотела красиво и с особой жестокостью меня уничтожить? В извращенной форме».

— Володенька, не сердись, милый! — Женщина повернулась к любимому и протянула ему ключи на брелке. — Вот, держи. Это подарок. «Бентли», суперский автомобиль… Хватит ездить на чем попало, пора остепениться.

— Везет тебе, парень! — с завистью вставил ее заместитель. — Это же не просто «бентли», а «континенталь», классика! Четыреста двадцать лошадей, двести пятьдесят километров в час, кожа, дерево… Эх! В Киеве их всего пара штук. За такой подарок я бы что угодно стерпел!..

— Не дождешься, — усмехнулась Светлана и с тревогой заглянула любимому в глаза. — Ну что? Нравится? Доволен?

Он поднес к лицу ладонь с ключами и брелком с надписью «Bentley». Взял ее руку, поцеловал.

— Спасибо, Светочка, родная… — Он прокашлял непослушное горло. — Это самый лучший в мире подарок. Я счастлив! Особенно, что у меня есть ты.

— Ура-ура-ура! — закричали остальные.

Чпок! — хлопнуло шампанское. Ему налили, его похлопали по плечу, с ним звонко чокнулись.

— Володьке сейчас лучше бы водочки стакан! — с добродушным смехом сказал кто-то. — Стресс залить!

Во всем теле именинника, как в отсиженной пятке, шевелились мурашки. Постепенно отпускало. Черт возьми, а может, так и надо?.. А то живешь без особых взлетов и падений, все ровно как стол, неинтересно, пресно. Зато сейчас он чувствовал каждую клетку своего тела. Каждый пульсирующий сосуд. Каждый волосок на коже. И каждый глоток воздуха был вкусен и свеж.

— Спасибо, ребята!!! — закричал он в полную силу легких. — Я вас всех люблю!

Он заплакал уже дома, под душем. Слезы лились свободно и легко, освобождая грудь от застрявшей горечи. Игра. Ну и что, ничего нового. Всю дорогу так. Играет он и играют с ним. Игра смещает смыслы и тем помогает быстрее приспособиться к безумию и норме, правде и лжи — вот этой всеобщей путанице жизни.

Зато теперь он знает, как будет себя чувствовать в день гибели. И уже не испугается.

* * *
Есть люди, которым для счастья слишком много нужно. Ну, если и не для счастья — не будем замахиваться на высокие такие понятия, — так просто для внутреннего равновесия. Сколько вокруг приятного: лето, солнце, можно пойти на пляж. Можно поехать к морю, плавать в соленом и прохладном, лежать и загорать на сыпучем. А в ожидании отпуска можно пока ходить на работу. И в конце рабочего дня с удовольствием возвращаться домой. Ведь там уже кое-кто подпрыгивает на всех четырех лапах от радости, лижется и целуется.

Но нет. Мало.

Надо, чтобы и всем вокруг было тоже хорошо. Близким, подругам и знакомым. А без этого, если им плохо, если у них проблемы, — будет ныть совесть. Интересно, можно ли ее ампутировать когда-нибудь в конце концов? Живут же люди без совести как-то, и ничего.

Или это не совесть, а жалость? Вот эта постоянная Верина готовность помогать людям в затруднительных ситуациях.

Может, она их жалеет? Может быть. Правда, когда-то было сказано, что жалость унижает, и получается, что… Нет, вряд ли она может унижать. Жалость — это сострадание и милосердие. Их общий с Лизой преподаватель, профессор, говорил: «Врач не имеет права переживать вместе с пациентом, чувствовать его боль. Иначе не сможет ему помочь. Но должен сострадать. Да, вот так, через дефис, в самом высоком врачебном смысле слова — оказать быструю квалифицированную помощь. На настоящее милосердие не все способны, это талант. Зато многие из вас смогут лечить, и это уже много…»

А ведь действительно, милосердие противоречит законам выживания. Природой справедливость не предусмотрена. Естественному отбору доброта чужда. Естественный отбор — это соревнование без всяких принципов. Тогда, получается, Вера Лученко осуществляет противоестественный отбор? Когда не дает событиям происходить своим порядком, пусть жестоким — но своим. Этой зимой в Львове она помогла поймать сбежавшего из тюрьмы маньяка, который держал в ужасе весь город, осужденного на пожизненное заключение убийцу нескольких десятков человек… В прошлом году вывела на чистую воду парочку, папу и дочь — эдаких монстров в человеческом обличье, которые убивали для продвижения по ступеням карьеры…

И что, надо было не вмешиваться? Дать ситуации развиваться по законам естественного отбора? Но ведь это только волки и прочие хищники убивают самых слабых и больных животных. Потому что могут их догнать. А человеческие хищники, наоборот—уничтожают самых лучших. И вообще, хаос поддерживает себя сам, не надо ему помогать. В бесконечных усилиях нуждается лишь сопротивление хаосу, наведение порядка. Тогда проявления милосердия, жалости, сострадания — результат дизайнерских усилий. Осмысленные композиционные построения. Справедливость, которой в жизни по-настоящему мало, — это редактура. А без нее возможны только какофония, абракадабра и дикость.

Вера вздохнула, подошла к раковине, чтобы помыть посуду.

— Ты прежде всего успокойся, — сказала она. — Мне кажется, ничего серьезного тебе не угрожает…

— Ну да, — хмыкнула Елизавета. — Кроме профессионального краха. Или еще чего похуже.

— Ладно тебе, — строго произнесла Лученко. — Таких специалистов, как мы, не увольняют. Что они могут без нас, делателей? Совещаться и заседать? Отчитываться о повышении здоровья нации? И потом, в самом деле, не могла же ты проморгать отравление крысиным ядом. Что-то тут не то.

— А я о чем тебе толкую!

— Понимаешь, Лиз, — виновато заговорила Вера, вытирая руки цветастым кухонным полотенцем, — я уже визу испанскую оформила, к Андрею собиралась, в отпуск… Да погоди ты расстраиваться!.. Давай так. Я попытаюсь быстренько разобраться, где якобыубивают. Правду бормотал твой пациент о том, что он видел, или ему померещилось… Очень уж мне любопытно стало, что это за остров такой. А ты у себя в отделении все переверни, но анализы пропавшие найди. Хорошо?

— Конечно! — обрадовалась коллега. — Как скажешь!

— Кстати. Не сомневаюсь, что вскрытие делали тщательно, но… Помнишь Винницкого?

— Пашку? Конечно! Ты его встречала?

— Давно не виделись. Но он классный спец, надо бы его подключить…

— Делай что хочешь… А мы уже пойдем. Очень на тебя надеюсь, Верунь. Ты ж наша мисс Марпл!

— Лучше я буду Холмсой, а ты моей Ватсоншей, — рассмеялась Вера. — Идем, провожу.

Оторвать Алешу от Пая оказалось трудновато. Они только начали новую игру: мальчик бросал оранжевый мяч, пес его ловил и заставлял издавать писк, сжимая челюсти.

Когда все оказались у двери, Пай посмотрел на хозяйку, вопросительно приподняв бровь.

— Тебя же утром выгуливали, спиногрызик ты мой, — нежно сказала ему хозяйка.

Пай пожал ушами. Ну и что? Это когда было.

— Теть Вера, давайте возьмем его, — попросил Алеша. — Я его выгуляю, хотите?

— Нам некогда, сынок, — сказала Романова. — Пора идти…

— Ладно, — сдалась Вера, — на пять минут. У меня еще домашних дел полно.

Они спустились со второго этажа по каменным стертым ступеням. Пай сразу помчался обнюхивать кусты, стараясь держаться в тени, мальчик с сожалением проводил его взглядом. В уютном подольском дворике было жарко даже под кронами лип и каштанов. На сжигаемой солнцем детской площадке не было никого. Только дымила своей неизменной сигаретой дворничиха, высунувшись из окна полуподвала. И вдалеке, у арки, где был вход в шляпную мастерскую, маячили какие-то фигуры. Вера краем глаза заметила их, и у нее заныл левый висок. Ну вот, опять… Госпожа Боль, мы вас не звали. Надо закрыть глаза. Но и сквозь веки яркий свет сверлит мозг. Когда же это кончится… Или такова реакция на знакомое лицо?

— Слушай, Лизанька. А телохранитель этого… Бегуна, он тебе не докучал? Не следил ли за тобой?

— Чего это ему за мной следить? Крутился в больнице долго, это да. Мешал всем, путался под ногами, я на него прикрикнула, потом забыла. А что?

— Да так… Ну, ни пуха тебе. — Вера чмокнула Алешку в шелковую макушку.

— Так ты обещаешь подумать, Веруня? Включай свои волшебные детективные мозги и, пожалуйста, разматывай мою загадку. А не то съедят меня и даже не подавятся.

Лученко приобняла подругу за плечи.

— Успокойся! Я постараюсь разобраться.

— Господи, у меня гора с плеч свалилась! — улыбнулась всеми своими сдобными ямочками Романова.

Вера смотрела вслед гостям, приложив ладонь ко лбу козырьком. Так и есть. Тот мужчина не случайно показался знакомым. Делает вид, что просто так стоит, не смотрит на уходящую Романову, а на самом деле уставился. И темные очки не скрывают его интереса. Вот, и на Веру посмотрел. Все понятно.

— Эй, вы! — Она махнула ему рукой. — Идите сюда!

Мужчина сделал движение, будто собрался удрать из арки на улицу, потом едва заметно пожал плечами и подошел к Вере. Это был охранник покойного, тот самый длинный и худой заика.

— Знаете, — сказала Вера, — если вы хотите оставаться незамеченным, бросьте эту свою привычку покачиваться с носков на пятку. Она вас выдает.

Охранник нахмурился, задрал нос и демонстративно переступил с носков на пятку. Подбежал Пай с высунутым языком, обнюхал колени охранника, ничего интересного не учуял и, махнув дружелюбно хвостом, устремился к подъезду.

— В-ваша с-с-собака пить х… х-х-хочет, — выговорил телохранитель, видимо, первое, что ему пришло в голову.

— О, — удивилась Вера, — вы не только в слежке и охране разбираетесь, да? Ну что же, пойдемте. Вы мне как раз нужны.

— Это в-вы мне н… н… н-нужны, — с некоторым высокомерием возразил длинный.

— Прекрасно. Все друг другу нужны, что может быть лучше? — усмехнулась Вера. — Пай, домой!

Для охранника худой до поджарости Валерий Яремчук выглядел не очень представительно. Он знал это. Знал и о своей повышенной эмоциональности, которая не приветствовалась коллегами по работе. Только упрямство и бульдожья хватка помогали ему удерживаться в профессии. Он когда-то отслужил в армии, женился, работал в милиции. Скоро понял, что жена-гуманитарий слишком умна для него. Вернее, ее друзья слишком умны, а может, много о себе воображают. Им не нравилось присутствие в компании милиционера… После двух-трёх ссор с женой Валерий из МВД все же ушел, подался в охранники. Сменил несколько агентств — среди своих он как раз выглядел интеллектуалом, что считалось излишним. Жена жаловалась: она зарабатывает мало, он — и того меньше. Они откладывали деньги, чтобы взять кредит и купить квартиру. Но при таких доходах копить им еще лет сто… А тут и дочь подрастает, и у нее свои запросы.

Но Валерий упрямо не хотел признавать, что жизнь не складывается. Значит, надо складывать получше. Не бывает нескладывающихся жизней. Просто надо внимательней складывать. И не промахиваться мимо нужной кнопки на калькуляторе. Может, он хотел получить другую сумму. Или слагаемых так много, что какое-то пропустил. Все бывает. Считай медленно, тщательно, останавливаясь на каждом слагаемом в порядке очереди. В данном случае от перемены мест слагаемых сумма очень даже может измениться.

И она действительно изменилась с появлением в его жизни Вадима Мартыновича. Бегун взял его в свой штат, а со временем, убедившись в надежности Яремчука, второго охранника уволил. Валерий был его водителем, порученцем, нянькой и аудиторией. Зарплата теперь устраивала даже ворчливую жену. А главное, Бегун обещал выхлопотать ему квартиру. У них, бывших партийцев-комсомольцев, а ныне банкиров-бизнесменов, это просто. Взаимозачеты называется.

А теперь хозяина нет. И он, Валерий, опять никому не нужен со своими проблемами. Но он этого так не оставит. Он отомстит за смерть Мартыновича. Найдет того, кто его погубил. Не случайно же он отравился. Валерий, крутясь в больнице, сумел выяснить результаты вскрытия. Понял, что никто землю рыть не будет. Вот почему для начала он стал следить за Елизаветой Романовой, заведующей отделением токсикологии. Она привела его к врачихе, которая приходила в палату незадолго до смерти хозяина. Надо объяснить им, что Мартынович никак не мог отравиться крысиным ядом, это чушь. Надо разведать, вдруг они что-нибудь знают, может, хозяин успел в палате нашептать. Хотя, что он им мог сказать такого, что было бы не известно Валерию?..

— Ну, садитесь, — кивнула Вера гостю на боковой диванчик. — Воды из холодильника? Чаю?

Тот отрицательно покачал головой, снял темные очки, присматриваясь. Она, конечно, старше, чем он вначале подумал, — лет тридцать, никак не двадцать пять. Что Вере Алексеевне Лученко уже под сорок, он, конечно, никогда бы не догадался. Ничего в ней нет особенного, из ряда вон выходящего. Разве что глаза, необычные какие-то, пронзительные. Ну, может, еще широкие прямые брови. Не выщипывает, как все… Густые волосы медово-каштанового оттенка. По темной шелковой волне пробегают маленькие золотистые искорки. Небольшие ухоженные руки создают впечатление хрупкости. Не худая, фигура женственная…

Яремчук прервал затянувшуюся паузу.

— В-вы зачем п-приходили в п… палату к шефу?

Вера подняла бровь.

— Так вот почему вы следили за Елизаветой! — насмешливо воскликнула она. — Чтобы узнать, зачем я приходила в палату. Очень мило! Теперь вы ответьте: что шеф успел вам рассказать про смерть на острове?

Телохранитель опешил и рассердился.

— А в-вам-то что? Успел, не у-у-успел… В-вы что, с-следователь?

Вера задумчиво покачала головой.

— Так, — произнесла она в пространство. — Диалога не получается. Я могла бы, конечно, вас выгнать, хоть вы мне и нужны. Потом бы сами вернулись, разузнав обо мне и наведя справки… Но ведь это потеря времени! — Она решительно встала.

Яремчук тоже поднялся и, повинуясь привычке, покачался с носков на пятку. Вера фыркнула.

— Да сядьте же! Моя квартира слишком мала для человека вашего роста. И вообще, зарубите на своем боксерском носу: мы союзники, а не враги. Вот вы хотите понять, что случилось с вашим шефом, уж не убили ли его часом. Может, и убийцу желаете найти? Так и я того же хочу. Чтобы мою подругу не обвиняли в халатности или в кое-чем похуже. Ясно?

Гость сел. Поиграл бугристыми мышцами на челюстях, сказал:

— Н-но…

— Ну да, ну да, — сказала Лученко, прищурившись. — Не доверяете женщинам. А мне некогда ждать, пока вы узнаете обо мне то, что вам надо… О! Придумала. Попробую вылечить вас от заикания.

— Что? — Валерий отодвинулся на самый край дивана. — Н-не надо… Не выношу л-лекарств.

— Да при чем тут лекарства! — с досадой сказала Лученко. — Я психотерапевт. Вы что, даже минимальных сведений обо мне не раздобыли? Чем же вы занимались все время после смерти хозяина?.. Ладно, молчите.

— Н-не надо… — протянул охранник смешным жалобным голосом.

— Боитесь?

Он насупился.

— Боитесь, знаю. Ничего. Каждый нормальный человек с подозрением относится к гипнозу. Вот усыпят меня, бедненького, и все карманы обчистят. Да? Или внушат гадость какую, воспользуются моей беспомощностью. Все эти Вольфы Мессинги, Чумаки, Кашпировские — шарлатаны. Так? Да не отвечайте вы, не тратьте сил! Что ж поделаешь, если человека требуется уговорить, заставить поверить во что-то не только для того, чтобы охмурить и «развести», — но и чтобы вылечить, развить, выучить!

Лученко всегда хорошо удавалось справляться с заиканием, этим функциональным расстройством нервной системы. Она бралась за лечение детей и взрослых даже в сложных случаях. Когда от таких пациентов отказывались ее коллеги по профессии, она все же бралась помочь им. Зато как приятно было потом слышать легкую речь без запинок, смотреть в благодарные глаза пациентов!

Она взяла стул, села напротив Валерия.

— Облокотитесь на подушку, — скомандовала она решительно. — Смотрите на меня.

Валерий отводил взгляд, ускользал, сопротивлялся.

Веру охватила мгновенная усталость. Она даже глаза прикрыла. А не пошли бы вы все со своими проблемами? Не хочешь — ну и заикайся дальше. Чего вмешиваться? И Лиза тоже… А если бы у Романовой не оказалось такой подруги, которая охотно сует нос не в свои дела? Вытаскивает за волосы провалившихся по самые уши в дерьмо… М-да, Верочка свет Алексевна. Тебе действительно необходим отпуск, с такими мыслями жить нельзя.

Она посмотрела сквозь полуприкрытые ресницы на сидящего перед ней мужчину. И увидела всю его жизнь, как в кино. Детство, юность. Игру в солдатиков и следопытов. Любовь к оружию. Три охотничьих инстинкта: охранять, следить и добывать. В наше время это означает — добывать информацию. Но взрослый сорокалетний мужик остался мальчишкой. Это написано на его лице крупными плакатными буквами. Мальчик потерял Взрослого, учителя-кормильца, командира-начальника. И первая его мысль — не как жить дальше, а как найти тех, кто командира погубил. И будешь тыкаться носом в закрытые двери, как собака без хозяина, провожать взглядом прохожих, суетиться, искать…

Жаль тебя, паренек. Просто жаль — и все. Без всяких высоких соображений о справедливости и милосердии. Ну и что такого? Жалость — это нормально. Естественное женское качество. Так почему я не могу быть самой собой? Даже если я знаю, куда ведет дорога, вымощенная добрыми намерениями. Знаю. Но если не буду вот так брать за шкирку и вытаскивать, спасать, лечить и помогать — перестану быть Верой Лученко. А кем-то другим становиться не собираюсь. От этих мыслей она почувствовала облегчение и даже прилив сил. Стало понятно: придется «показать фокус», достать кролика из шляпы психотерапевта, чтобы добиться доверия.

— Послушайте… Вы согласны, что я вижу вас впервые и ничего не могу знать о вашем прошлом? Так вот… Без всякого гипноза могу рассказать самое простое. В детстве вы обогнали по росту всех сверстников. Конечно, вас дразнили, задирали, смотрели с насмешкой. Вы проклинали свой рост. В школе стало чуть проще — вы уже умели дать сдачи. В секцию бокса записались. Но чем лучше с вами вели себя люди, тем хуже вы себя чувствовали. У вас начинался ступор, когда вы сталкивались с нормальным, человеческим отношением. Вы не могли на людях расслабить мышцы, они как каменные держали вас в себе, замуровывали. Вы боялись обнаружить, что на вас смотрят, боялись сказать не то и не так. И решили, что не умеете общаться… Не могли заставить себя в ответ на улыбку улыбнуться, в ответ на шутку — пошутить. Только мрачнели и старались держаться подальше…

— Как вы… Откуда вы знаете? — Валерий даже заикаться перестал.

— Господи, да говорю же, это самое простое, элементарное. У меня каждый третий-четвертый пациент такой, как вы. И тоже думает, что его проблемы уникальны, неповторимы… Продолжаю дальше — о том, что не лежит на поверхности. В армии вы нахлебались дедовщины. Узнали, какими подонками могут быть братья по разуму. Мучительно самоутверждались. Возможно, там вам и сломали нос… В милиции, где вы служили после армии, быстро поняли, что и тут есть свои неписаные малоприятные законы. Вы разочаровались в идее наказывать подонков и пошли в охранники. Тяжелая работа. Каждый день задействован максимальный объем внимания. Ежесекундная готовность стрелять. Преувеличенная реакция на опасность. Стоишь с утра до вечера — и потихоньку звереешь, становясь волком, а не человеком. Так и хочется кого-нибудь разодрать в клочья… Это постоянный психологический внутренний фон охранника, чтоб вы знали. Зарплата не слишком большая, конкуренция. Вы были на шаг от того, чтобы сделаться киллером. Тем более стреляете метко. Наверняка отлично стреляете…

Яремчук с изумлением уставился на синеглазую докторшу. Маска высокомерия слетела с его скуластого лица, серые щеки порозовели.

— И вы стали бы киллером, наверное. Удержал случай. Что же это могло быть? Я имею в виду не знакомство с Бегуном — это второй фактор. А первый… М-м… Наверное, было так: вы с группой охранников однажды «слетели с катушек», избили молодых людей в каком-нибудь ночном клубе или подобном пафосном заведении. Они у вас не прошли фейс-контроль, сердились, задирались. Слово за слово, завязалась драка. Может, и вы охотно превратились в зверя… Заламывали руки, били, не слушая мольбы о пощаде. Однако потом наступил откат. И, несмотря на то что в милиции вам всем по знакомству помогли избежать ответственности, вы с содроганием вспоминали эту сцену. Больше не могли там работать. Не захотели быть волком… Так как? Теперь будете доверять специалисту?

— Ну, знаете, — он улыбнулся, тряхнул головой. — Никогда бы не поверил, что можно про человека вот так все, досконально… Если бы сам не услышал… Но это же п-по-трясающе! — Валерий обхватил длинными руками свои колени и в этой позе стал похож на ребенка в цирке. — Чудо какое-то! Так т-точно, просто… Расскажите, как это делается?!

Вера улыбнулась в ответ и мягко сказала:

— А вы заметили, что почти не заикаетесь? Все потому, что почувствовали себя свободно. Забыли на минуту о своей зависимости от оценок, об этой внутренней ущербности, придуманной, но очень сильной… А теперь все-таки сядьте расслабленно, посмотрите мне в глаза.

Она посмотрела на него властно, стараясь пробудить рефлекс подчинения. Опытный специалист знает, что с помощью повелительного пристального взгляда легче гипнотизируются люди, привыкшие быть ведомыми, по роду службы приученные подчиняться старшим по званию. Начальственно-уверенный, мощный приказ словом и жестом резко повышает у них и без того сильную внушаемость.

Сперва тщательная словесная формулировка. Несколько умелых коротких слов, точных интонаций — и можно убедить абсолютно во всем.

— Вы меня отлично слышите. Продолжаете глубоко спать. Между нами полное понимание. Верите мне. Вам хорошо, приятно. Можно открыть глаза, можно шевелить ногами и руками. Можно вспоминать. Вы можете все, только продолжаете спать.

Она привычно присоединилась к потоку жизни сидящего напротив — подражая движениям, мимике, ритму его дыхания и угадываемому сердечному ритму… Как обычно, несколько мгновений ожидания — должно получиться; беспричинная, праздничная уверенность в результате — и наконец возникает особое ощущение резонанса. Как всегда, все дальнейшее похоже на скольжение сверху вниз по ледяной горке: радость полета, тебя несет, но ты управляешь движением…

Зрачки расширены, лицо порозовело. Пошевелил руками, уселся поудобнее. Послушен каждому слову, каждой мысли. Постепенно, снимая слой за слоем, как шелуху с луковицы, Лученко повела его по дороге воспоминаний. Да, это оно — такое же, как у большинства. В нем и через него заикается внутренний ребенок, «я маленький», чрезмерно зависимый от старших и их оценок, слабый и неуверенный, тревожно-зависимый маленький мальчик. Не вся личность человеческая, но подсознательная жизненная роль, маленькая встроенная программа. Она включается и начинает управлять, когда собеседник воспринимается как старший. Как значительный в его жизни взрослый. А такими кажутся многие. И незнакомые…

Не спеша, стараясь не выбиться из ритма спокойного дыхания, Вера негромко говорила:

— Сейчас вам хорошо, вы спокойны. Вы чувствуете себя уверенно и свободно. Хотите говорить уверенно и свободно. Вы всегда будете говорить уверенно и свободно, радостно и с удовольствием. Слова льются без малейшей запинки. В общении вы сильны, для вас все возможно. Вы взрослее, сильнее любого — в каждом есть маленький и слабый ребенок. А в вас уже вырос уверенный ответственный взрослый. Вы развиваете его и растите ежедневно, с чувством собственного достоинства… Теперь дышите ровно, мысленно считаете вместе со мной, на счет «три» просыпаетесь бодрым… Один… Два… Три.

Яремчук открыл глаза. Огляделся.

— Послушайте, это просто чудо… Я ведь все слышал, все видел и чувствовал!.. — Он встал, огляделся, замер, прислушался к чему-то. — Фантастика! Я не заикаюсь. — Он улыбнулся Вере совсем другой, открытой улыбкой. — Спасибо, доктор! Огромное спасибо!

— Ерунда, — отмахнулась Лученко. — Это было просто. Есть вещи посложнее. Я еще покажу вам парочку дыхательных упражнений на расслабление. Вам обязательно нужно убирать зажимы. А то ведь вы чуть что — сразу замыкаетесь, как в раковине: хмуритесь, сжимаете челюсти, играете желваками, стискиваете кулаки, сутулитесь.

Валерий посмотрел на свои руки, выпрямил согнутую спину и рассмеялся с облегчением.

— И то правда! А что, я заикался из-за этого?

— В основном да. Есть ведь еще внутренние зажимы, которых вы не видите, но они сопровождают внешние: диафрагма, мышцы брюшины, кишечник… Тело подчиняется вашей подозрительности. Понимаю, работа такая, но вы не участник военных действий. Не стоит тратить жизнь на самооборону. Работа работой, но и остальное тоже достойно внимания… Все. Заикаться вы больше не будете. Теперь, пожалуйста, к делу.

Валерий с готовностью описал Вере остров под названием Ситцевый. Там, на элитной турбазе, собираются богатые и влиятельные люди. Для них устраивают специальные развлечения, в основном спортивные, но не только. Скачки на лошадях, рыцарские турниры, полеты на дельтапланах. Гонки на обычных и водных мотоциклах, парусные регаты. Всего и не упомнишь, много таких игр, есть и забавные — например, заказанные для друзей розыгрыши, игра в красноармейцев, гонки на офисных стульях на колесиках…

Лученко тут же встрепенулась. Гонки на стульях? Это что-то знакомое. Знала она одного «игрока» с такой фантазией… Но охранник покойного депутата, довольный, что говорит плавно и без запинки, продолжал свой рассказ и спугнул воспоминание. С каждым клиентом работает отдельный тренер, называющийся «мастер игры», и он за все отвечает. Ведь игроки-то далеко не молодые люди. Заседают сутками в своих офисах, в депутатских залах и кулуарах, передвигаются только на личных автомобилях с водителями. Какая уж тут ловкость? Но деньги есть, и развлечений хочется нестандартных. Там большой штат обслуги, — что вы, вышколены, как псы служебные. Не то что слову — взгляду послушны. Дисциплина железобетонная. Охранять хозяина там было не от кого.

Вот только эта странная история с крокодилом…


4. ИГРЫ, В КОТОРЫХ ГИБНУТ ЛЮДИ


Пять шагов вдоль ограды, пять обратно. Еще пять туда, еще пять обратно.

Крепко сбитый парень в черной футболке и черных джинсах тихонько вздохнул, украдкой посмотрел на напарника. Надоело считать часы. Вот ему небось не надоело. Он тут второй год охранником работает. А я четвертый месяц.

Но это ж надо, как строго проверяли!.. Будто в разведчики отбирали, честное слово. Хорошо, что я в зал хожу, не опозорился… Он резко напряг и отпустил мышцы. И тесты все прошел. Платят нормально. Надо, надо поскорее привыкать.

И вообще нужно собраться. Тут не шутят…

Он вновь взглянул на коллегу. Тот еле заметно кивнул: мол, все в норме. Сам знаю, что в норме. Мимо меня никто не прошмыгнет.

К приоткрытой калитке неторопливым прогулочным шагом приблизилась женщина. Из пляжников, что ли? Красивая. Ну-ка, проверим тебя, красивая.

Они быстро подошли к ней.

— Здравствуйте, — поприветствовали вежливо. Один раскрыл блокнот. — Ваша фамилия? Вы аккредитованы?

Женщина на миг замешкалась. Почему это?.. Ух, какие глаза — синие, пронзительные. Аж дрожь пробирает.

— Добрый день… Я не журналистка.

Ишь ты, не журналистка. А чего пришла тогда? Из этих, из любопытных? Тогда не пройдешь. Но отвечать надо вежливо и бесстрастно:

— Извините. Вам сюда нельзя.

И напарник добавляет:

— Частные владения, спецмероприятия. Проходите, пожалуйста.

— Мне нужен Хромченко, начальник базы, — сказала синеглазая. — Сергей Юрьевич, кажется.

О, она знает, оказывается, нашего шефа. Начальник базы элитных развлечений для элитных граждан… Но он называет себя «директор острова». Вот смешно!.. Будто бы директор страны или континента. Но попробуй посмейся тут, живо вылетишь. А если это его личная гостья?

— Вам назначено? Как вас представить?

— Вера Алексеевна Лученко. Психотерапевт, — произнесла женщина с некоторой досадой.

— Минуточку…

Напарник отошел в сторону, заговорил негромко в петлицу рубашки: с директором связался. А она стоит, ждет. Все-таки симпатичная, лицо странно притягательное… А вот и игроки-артисты пожаловали. Женщина оглянулась на звуки труб. Полюбуйся, милая, на них, поудивляйся. Думаешь, фильм исторический снимают? Нет, у нас еще натуральней. Смотри-смотри, все равно на игру тебя не пропустят, наверное…

Всадники и пешие в средневековых костюмах шумели, хохотали, задирали пляжников и прохожих дачников. Кое-кто смеялся в ответ и смотрел с любопытством, другие отмахивались.

Подошел напарник, сказал:

— Вера Алексеевна, простите, но вам сюда нельзя. У нас свои доктора есть. Пройдите, пожалуйста. Извините.

Вера Алексеевна пожала плечами и отошла. Ряженые в этот момент замерли. Тот, что с трубой, издал особо громкий звук и торжественно прокричал:

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! И не говорите после, что не слышали! — Здорово отрабатывает свое «герольд», молодец. Интересно, сколько ему платят… — Знатные сеньоры, рыцари и оруженосцы! Все вы, искатели счастья, уповающие на крепость оружия во имя милосердного Бога и Пресвятой Девы Марии, извещаетесь о великом турнире!..

Вся группа сорвалась с места и понеслась вдоль забора. Вдалеке они снова остановились, и герольд продолжал выкрикивать заученный текст собравшимся любопытным.

Охранник в черном едва заметно пожал плечами. Зачем столько народу, столько шума и размахивания перьями? Ну, сразились бы несколько пар, и все тут. Размяли б свои жирные зады, отсиженные в кабинетах. Способны ли они оценить такую высококлассную постановку турнира?

Вот и синеглазая ушла за ними. Любопытная, как все. Скука… Вылинявшее небо, солнцепалит сквозь раскаленнуюдымку. А мы тут стой, неси дежурство. Интересно, сколько я смогу выдержать вот так, на жаре? Я выносливый вообще-то, не сгораю никогда…

Напарник вздрогнул, его рация загнусавила голосом директора острова.

— К его дому, быстро!.. — скомандовал напарник.

Они пробежали к особняку директора триста метров вправо. Быстрее, он ждать не любит.

Черт, черт!.. Докторша-то прошла! Что теперь?! Опустить голову, ниже… Ничего, что это не мы виноваты, а его собственный пес. Надо повиниться. Начальство это любит.

А он улыбается своей широкой улыбкой, как всегда. Конечно, такая женщина. И не выгоняет, наоборот… Сейчас он ей выложит обычные свои байки про пионеров. Когда ребята услышали их впервые, все ухохотались. Он же тут вроде пионерлагерем заведовал. Директор острова со стажем… А по десятому разу уже не так смешно.

Ага, и мне задание перепало. Сопровождать докторшу всюду и рассказывать про остров. Так вот для чего нас заставляют учить этот текст! Ладно. Память у меня хорошая. Прошу, синеглазая, за мной. Я тебе устрою настоящую экскурсию.

Остров у нас красивый, это ты правильно заметила. Тут раньше пионерский лагерь был, детей отдыхать свозили со всего города. Свежего воздуха полно, а еще в рощах много подберезовиков, подосиновиков и лисичек. И рыбалка отличная, так как в остров врезаются затоки, заросшие камышом и осокой. А по периметру идет конная тропа. Тут у нас, кроме турниров, и скачки устраивают, во какие мы крутые.

Ч-черт!.. Зачем я про бобровые хатки ляпнул. Она тут же про погибшего на скачках и спросила. Все-таки врет, журналистка она. А я не отвечу. Только почему ее комары не кусают?.. Меня всего уже изглодали, заразы, шприцы летучие.

Пришли. Сейчас залюбуется разноцветными гербами. Здорово они полощутся по ветру на рыцарских знаменах. И нагрудники ярко блестят на закованных в броню рыцарях. Жаль, фотографировать нельзя. Некоторым журналюгам можно за отдельные деньги. Мы у них тогда разрешение проверяем… О, участники турнира уже надели на головы шлемы с бронзовым забралом в виде маски. Остальные держат их в руках, волоча по земле прикрепленные к макушке разноцветные перья.

— Откуда же ваши клиенты знают, как играть? — спросила подопечная. — С ними работают, обучают?

— Обязательно. — Что за наивные вопросы, мадам… — Специальные «мастера игры». А мы, обслуживающий персонал, подстраховываем и потому тоже разбираемся. Например, грангарда — металлическая пластина. Она прикрывает лицо, шею и грудную клетку бойца. — Ты у меня сейчас все о доспехах узнаешь, милая. И нечего морщить носик. — Манифер, он же «железная рука», защищает кисть в левой латной перчатке. В этой руке рыцарь держит щит или копье…

Загудели трубы, и один из герольдов громко прокричал:

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! Начинается великий турнир! Принять в нем участие может всякий, имеющий на это право знатности, храбрости и мужества. В первый день будет три боя: копьем и мечом, на коне и тупым оружием. Запрещается: горячить коня противника, наносить удары по лицу и бить лежачего. Наградой победителю станет золотой браслет с эмалью! Гербы участников размещены вокруг ристалища! А теперь — присяга. Господа, рыцари и оруженосцы! Не угодно ли вам поднять правую руку к небу и присягнуть верой и правдой, жизнью и смертью, что никто из вас на предстоящем турнире не ударит своего противника острием меча ниже пояса; а если у кого-нибудь упадет с головы шлем во время боя, то никто не дотронется до этого рыцаря до тех пор, пока он не наденет свой шлем и не застегнет его. Не подчинившийся таким требованиям будет лишен своего вооружения и коня и изгнан с турнира!

Речь герольда закончилась громкими аплодисментами и веселыми выкриками поддержки.

Можно теперь продолжить ликбез.

— Турнирами назывались потешные бои между конными рыцарями, — заученно говорил охранник-экскурсовод. — И вообще они вначале проводились, ну, с двенадцатого века, как военные учения. Но потом учения превратились в пышные праздники, где рыцари демонстрировали боевое искусство и мужество перед лицом монарха и знати. Поединок состоит в том, что два рыцаря верхом на конях сближаются и стараются поразить друг друга копьями. Вот… На нашем турнире сейчас будет проводиться «примерный бой».

— Что такое «примерный бой»?

— Он заключается в том, что одинаковое число рыцарей с каждой стороны будут биться друг с другом тупым оружием. То есть копьями с неострыми и закругленными концами или затупленными мечами, так что удары не очень опасны.

— Это разумно. А то я уж волноваться начала, — иронично покивала синеглазая.

— У нас вообще все подчинено принципу наибольшей разумности. Даже кодекс турниров.

— Да что вы?

Смейся, смейся…

— А то. Его знают все участники. Во-первых: кто не представит свидетельства о своем воинском звании, не допускается в число участников турнира. Во-вторых: кто изобличен в вероломстве, тот с позором изгоняется с турнира, а гербы его низвергаются и попираются ногами других участников турнира. В-третьих: кто действиями или даже только словами оскорбит честь дамы, тот будет побит и изгнан с турнира. В-четвертых: кто женится на простолюдинке, тот исключается из числа участников турнира…

— Лихо! — рассмеялась гостья. — «Свидетельства» вы сами, конечно, готовите типографским способом. А в вероломстве кого тут изобличать? Того, кто заплатил за участие? Ваших клиентов с их тягой к нестандартным развлечениям?

Не буду я тебе отвечать на наивные вопросы…

Опять загремели трубы: турнир начался. Что-то она погрустнела. Глупая, сейчас же начнется самое интересное! Э, куда ты сорвалась с места? Туда нельзя! Схватил за руку.

Взгляд синеглазой полоснул, обжег. Он отпустил ее руку и отошел, словно какая-то неизвестная сила толкнула его прочь.

* * *
Маленький катерок, называемый старожилами «речной трамвай», неспешно переплывал через Днепр. Вера Лученко не захотела сидеть внизу. Она стояла на верхней палубе, облокотившись о поручень, и смотрела на разлегшийся на своих холмах Киев. На берегу среди зелени поблескивали маковки золотых куполов. Город был точно изумрудный царь в сверкающих драгоценностях.

Город — отличная декорация для разнообразных историй. Муравейники домов, мигающие окна… Что там внутри, за стеклами, происходит? Какие страсти зарождаются — слово за слово, жест за жестом? Последние поезда метро, пустые темные подворотни, заброшенные дома, торчащие скелеты новостроек. Подземные переходы со спертым воздухом. И люди, люди, потоки людей и автомобилей. Встречи, прощания, центробежная сила узких тропинок воображения… Одинаковые жесты: ладонь возле уха, в ней мобильный телефон — и человек отсутствует.

Нескончаемая река взглядов, обращенных внутрь себя, — на эскалаторах, в длинных утомительных пробках, в эпилептически дергающемся транспорте. В летних кафе за столиками заплетаются нити будущего, и загадки возникают уже сейчас: почему так сердито, с надсадным кашлем кричит в трубку этот седой мужчина? Почему отводит взгляд от своего парня эта девушка? Почему за ними наблюдает некто и усмехается? Почему резко встал и ушел парень с фотоаппаратом? Почему вон та женщина всем спокойно улыбается, но рука с чашкой кофе дрожит? Почему вот уже в третий раз прошел мимо столиков парнишка в желтой футболке? И старушка эта так суетливо трется у столиков…

Счастливы в городе любители загадок: им предоставили огромную книгу, полную головоломок, и ответов в конце нет. Может произойти все, что угодно. В любой момент могут сдать нервы. В любую секунду люди, живые городские персонажи, могут показаться кому-то пустыми шахматными фигурками. Небрежной рукой их смешают, сбросят с доски, отщелкнут куда-то — и забудут навсегда.

Родной город привычен, как собственная, изученная до последнего гвоздика квартира. Как в детстве: теплота, забота родителей, родственников. Растворение без настороженности. Это приезжему надо оставаться самим собой, не теряя бдительности. Город его не сразу принимает: он пробует пришельца на зубок, крутит так и эдак. Пытается перестроить его по своему образу и подобию, поменять привычки, приспособить его устав к своему монастырю. Ваяет под себя, отсекая все лишнее — пока пришелец не перестанет натыкаться на острые углы, пока не впишется в ритм городского дыхания.

Киев Веры Лученко рос вместе с ней и внутри нее. Она познавала его, как познают в детстве себя, свое тело и собственное «я». Он вырастал в ней по частям. Как если б она оказалась в темной комнате: электричества нет, только за окном вспыхивает неоновая реклама, и с каждой вспышкой можно увидеть все больше, узнавая, где что находится. Ага, вот стул — можно сесть. Новая вспышка — виден буфет с посудой и прочая меблировка. Так и осваивалась. Вспышки постепенно помогли создать цельную картину. И когда она начала понимать, что такое город и в каком именно городе она родилась, — оказалось, что они уже вросли друг в друга. Путешествовала, неся Киев в себе. Он в ней, а она в нем. И никогда от него не избавиться, даже если уехать в другую страну навсегда.

Но вот теперь, после всего случившегося, город почему-то отстранился, насторожился. Казался временами чужим. Окутывал душным стоячим воздухом, провожал глазницами витрин. Ей чудилась невидимая темная вуаль, кем-то наброшенная на Киев. Ох, неспроста она! Что-то здесь еще случится!.. Вуаль хотелось сдернуть, высветить лучом, дать городу вдохнуть полной грудью. Это почему-то стало для нее очень важно. Киев — живое существо. У него есть настроение, он болеет, радуется, спит и развлекается. Как собственное тело, его не замечаешь. Пока не начнет беспокоить. И вот как раз сейчас здоровье где-то нарушено. Хорошо бы еще понять где. И Вера должна восстановить прежнюю гармонию организма под названием Киев. Чтобы он снова стал ее сопровождением, дополнением и частью жизни…

Валерий Яремчук не стал провожать Веру на остров Ситцевый. Оказывается, он весь вчерашний день рыскал там, как ищейка, и решил пока больше не мелькать. Да и накануне, сопровождая Вадима Мартыновича, тоже достаточно там покрутился. Ну конечно, Бегун его озадачил. Дескать, он видел во время игры в красноармейцев странное. Якобы тот, который упал с лошади и расшибся насмерть, на самом деле был убит. Но хозяина это так потрясло, что он уже сам не понимал, показалось ему или нет. Поэтому велел своему телохранителю пошустрить и разнюхать, стараясь не привлекать внимания. Чтобы на смех не подняли, если что. Тут ведь игры ставят, и все перепутано…

Телохранитель депутата искал информацию по своим каналам, знакомым, пропадал на этой развлекательной турбазе. Ничего не выяснил. Наслушался только баек всяких от обслуживающего персонала. Мол, остров окружен тайнами и легендами. Например, как вам понравится такая сказочка? Один бизнесмен, очень известный и богатый — а другие на элитную базу, кстати говоря, и не приезжают, — сидел и тихонько удил себе рыбу. Рано утром. Сидел, значит, никого не трогал, и его утащил в реку крокодил. Причем сами рассказчики этого не видели. Еще бы: какие могут быть в нашей полосе крокодилы? Мы ведь живем не на Амазонке. Просто ходили слухи. Ну, пропал человек. Мало ли людей пропадает…

И вообще, с досадой признался Яремчук, вдова Вадима Мартыновича уже уволила его. Поспешила сократить и без того немалый штат прислуги. Вот и все, он уже безработный, и ему надо о себе подумать. А если Вере Алексеевне понадобится его помощь, то он всегда готов. Ради покойного хозяина.

Катер погудел и с задумчивой неторопливостью причалил к берегу. Вера сошла по узкому трапу на деревянные доски пристани, огляделась. Так… Пляжные домики… На больших старых деревьях высоко над землей — забавные плетеные сооружения, вроде сторожевых будок… Ага. Вот тропинка, о которой рассказывал Валерий, а там виднеется и база.

Пахло водой, полусгнившим деревом, нагретой листвой. Радуясь, что надела соломенную шляпу от солнца, она пошла по тропинке. Вдалеке от воды зной стал невыносимым, и Вера опять «включила озеро». А остров-то красив. Пологий, заросший травой по пояс и небольшими осиновыми и березовыми рощицами, он радовал глаз. Не напрасно ему дали веселое название «Ситцевый». Он действительно напоминал ситцевое покрывало, выполненное в модном стиле пэч-ворк — лоскутного шитья. Цветники с белыми маргаритками и голубыми незабудками, желтыми и лиловыми анютиными глазками, стены домов, увитые синим и темно-малиновым диким виноградом, — все вместе было похоже на нарядный ситчик с неназойливым, приятным глазу рисунком.

Ситец вспоминался и при взгляде на дикую природу. Желтели цветочки зверобоя, белела «кашка». Бархатом зеленел подорожник, раскинулись огромные слоновьи уши лопуха. Вот и хорошо, что в этих местах не работала рука садовника. И нигде ни следа от костра. Порядок поддерживают.

Она подошла к забору. Заранее почему-то ожидала увидеть неприступные каменные стены с битым стеклом или колючей проволокой, как в частных владениях в Крыму. Ничего подобного — обычный чугунный забор, даже оригинальный, с коваными завитушками. Правда, за ним прохаживаются люди в черном. Вот скажите, почему охранники всегда в черном? Это фирменный стиль у них такой или знак принадлежности к тайному братству? И ведь в жару! Вот и Яремчук тоже был в черной рубашке с короткими рукавами. А эти в джинсах и просторных футболках.

Ммм… Какая досада. Неужели не пропустят? Лученко рассердилась на себя за нерасторопность. Расслабилась по пути и совсем забыла про все эти строгости! Только сейчас вспомнила, как Яремчук хвалил местную охрану. Забыла, не подготовилась.

Она назвалась, понимая, что либо она потратит зря время, либо как-то исхитрится и пройдет…

Сзади послышался странный протяжный звук. Труба? Вера оглянулась.

Взрывая песок и траву копытами, пронеслись всадники. Они промчались мимо, затем вернулись и принялись кружить вокруг старой раскидистой ивы. Вера подняла брови: на лошадях сидели настоящие средневековые рыцари. Доспехи слепили глаза. Некоторые были одеты попроще, в кольчуги, и держали связки длинных копий остриями вверх — наверное, оруженосцы. Один трубил в трубу. Другие всадники, голые по пояс атлеты, смеялись и время от времени, как в цирке, вскакивали ногами на спины лошадей. За ними бежали еще люди, наряженные, как в кино. Вера поискала глазами камеру с оператором, режиссера — но не нашла. Какое-то представление, что ли?..

Охранники все-таки не дали ей пройти. Вера двинулась за всадниками вдоль ограды, раздумывая, как поступить. Обычно ее пропускали всюду, даже туда, где вход был строго запрещен. Можно попытаться «включить блондинку» и пройти уверенной походкой супермодели или изобразить начальницу, «железную леди» с деловым взглядом. Лученко с детства легко перевоплощалась в кого угодно. Только поначалу этого не осознавала. Мир реальности и фантазий не разделялся, это была одна страна. Она долго не понимала, почему после игр в старом подольском дворе, среди таинственных сараев и обширных палисадников, девчонки ее спрашивали: а куда ты подевала золушкины хрустальные башмачки, платье и корзинку? Потом поняла, что «наводит» образы. Особенно осторожной стала, когда при игре в войну с мальчишками «навела» рану, и «раненый» пацан заплакал по-настоящему…

Интуитивно Вера понимала, что не нужно особо распространяться о своем даре. Еще до поступления в мединститут она прочитала книгу о гипнозе и многое поняла о своих способностях. А однажды умение наводить образы ее спасло от компании каких-то темных криминальных личностей. Она ярко, до рези в глазах вспомнила сцену из старого-престарого фильма «Джульбарс», где пес задерживает шпиона, вызвала в памяти крупный план: оскаленные влажные клыки, подрагивающая верхняя губа овчарки, бешеные глаза. Сейчас ррррразорвет!.. Вера представила себя каким-то Суперджульбарсом, тихонько зарычала и вышла на свет. Парни, сбивая друг друга с ног, улепетнули, а Вера вынырнула из арки двора на улицу и помчалась домой…

Она пользовалась даром наведения образа и для лечения, когда нужно оказаться с пациентом на одной волне. При случае могла, не задумываясь, «включить» любую внешность и тогда пройти в какие угодно двери. Но для этого нужен особый настрой, подготовка. А она растерялась…

Ограда закончилась широко распахнутыми воротами. Песчаный грунт под ногами изрыт копытами — ага, вот куда эта кавалькада рыцарей двинулась. Почему же тут нет охраны, удивилась Лученко, и решилась на авантюру: вошла внутрь. И тут же поняла почему. Навстречу ей откуда-то сбоку вышел огромный коричневый доберман. Без намордника, не на привязи. Остановился, вытянул к ней острую морду, замер. Мощный, матерый, коренастый пес… Он негромко зарычал. Вера кое-что знала о доберманах. Это знание сейчас мешало, могло повергнуть ее в неконтролируемую панику. Быстро реагируй, быстро!.. Она мгновенно собралась, «включила» в воображении рычащего пса. Доберман склонил голову набок, оскалил клыки, напряг лапы. Ошибка! Опять ошибка, да что ж такое сегодня?! Нельзя было пускать ему навстречу собаку — он не боится. Наоборот, еще агрессивнее может стать, хорошо, что пока почему-то стоит на месте… А чего он испугается? Того, чего боятся все: огня.

Она «включила» яркий действующий образ, мгновенно разгорелась, затрещала сухой травой, выбросила вперед длинный гудящий язык пламени.

Пес не завизжал, не бросился наутек — отошел в сторону, хмуро, с недоверием оглядываясь. И на том спасибо. Готовясь на всякий случай вновь полыхнуть, Вера прошла несколько шагов по усыпанной гравием широкой дороге. И увидела совершенно пасторальную картинку: двухэтажный чистенький домик с аккуратным садиком. Почему это так напоминает английский стиль, подумала Вера, и вспомнила: точь-в-точь такие домики ей показывали во время телевизионных путешествий по Великобритании. Стены заросли виноградом и плющом, чувствуется хозяйская заботливая рука, и всему этому много лет…

Из домика вышел мужчина. Сошел бы за английского же пастора — высокий, улыбчивый, широкоплечий, благообразный, седая короткая борода и ухоженные усы, — если б не одежда. Она была совершенно не английской — защитного цвета пятнистая шляпа, такая же просторная рубаха и штаны. На шее болтается рация, в руках мобильный телефон. Еще один охранник, только необычный какой-то. Может, сторож?..

— Вот так-так, — сказал сторож, впрочем, не очень строго. — Незваные гости?

— Извините, — улыбнулась Лученко в ответ его широкой белозубой улыбке на загорелом лице. — Было открыто. А иначе к вам не попадешь.

— Да-да-да, — кивнул мужчина, подходя, — это правда, но как же вас Лорд пропустил? Лорд! Ко мне.

— Он не виноват, — сказала Вера. Она решилавсе-таки немножко побыть «блондинкой». — Песик просто не мог не впустить такую красавицу. Не ругайте его.

Пес медленно подошел к хозяину, опустив голову.

— Что ж ты, Лорд? — мягко укорил его седобородый. — Красавиц тоже надо задерживать.

Он проговорил что-то неразборчивое в рацию.

— Но ведь не для того, чтобы съесть? — вставила Вера кокетливо.

Пес угрюмо посмотрел на нее рыжим взглядом. Мужчина широко развел сильные руки:

— Ведь всем было сказано — аккредитуйтесь заранее! И никаких проблем!

Он все еще улыбался. Улыбались его губы и щеки, но глаза оставались серьезными, холодно-серыми.

— Да не журналистка я…

Тут подбежали ребята в черных футболках. Они подошли к сторожу и вдруг повели себя совершенно как доберман — опустили виноватую голову перед хозяином.

Лученко наконец все поняла и включилась в ситуацию.

— Сергей Юрьевич, — громко сказала она. Пятнистый мужчина оглянулся удивленно, но доброжелательно. — Я к вам, не ругайте ребят. Мне очень нужно перекинуться с вами парой слов, я доктор Вера Алексеевна Лученко. Присутствовала при кончине Вадима Бегуна.

На его лице появилась озабоченность.

— Да, да, слышал. Какая жалость… Но что ж вам не дали мой телефон? Ну ладно, проходите, раз пришли. Хромченко Сергей Юрьевич, директор острова.

— А разве есть такая должность — «директор острова»? — удивленно распахнула глаза Вера.

Хромченко охотно рассказал гостье, что раньше на острове располагался пионерско-туристический лагерь. Где он работал начальником. Потом, в середине девяностых, детские лагеря отдыха стали по-тихому распродавать. Он подсуетился и арендовал остров на пятьдесят лет. Вот его и кличут «директором острова». Почему не оставил здесь детский лагерь? Пока он работал с «милыми» детками, они осточертели ему по самое… адамово яблочко.

Много и с удовольствием говорил Сергей Юрьевич, почти не давая слова вставить, и было видно, что он из тех, кого хочется назвать «весельчак и балагур». Надо бы расспросить его про Бегуна, про другого — погибшего во время скачек… Но поток баек казался бесконечным. Рассказчик сам же им и смеялся, а Лученко оставалось только удивляться. Ведь что смешного, например, в такой истории?

Трое мальчишек отправились на рыбалку. Один из них завернул рыболовные крючки в газету и сел на берег в вечерней тишине. Двое других закинули удочки поодаль. Потом они решили сходить по большой нужде и газетку у товарища-рыбака поперли. Директор, обходя свои владения среди ночи, вдруг за кустами увидел такую картину: один из пацанов стоит со спущенными штанами, а другой заглядывает ему в задницу. Что бы вы подумали? При звуках шагов тот, что был без штанов, с диким воплем унесся в кусты. Остался второй, после допроса признавшийся, что у мальчишки несколько крючков засели в заднем проходе. Можете себе представить смех и слезы причастных к этой истории!

— Вас не шокирует такая правда жизни? — довольно улыбнулся Хромченко.

— Слишком экстремально, — сказала Вера. Нельзя ему показывать истинные чувства, а не то замкнется. — Тут не знаешь, смеяться или плакать! А кстати, не расскажете ли вы о том, как человек упал с лошади и разбился насмерть?..

— Про камень в ухе рассказать? — перебил директор острова и, не дожидаясь согласия, выдал довольно банальную байку. Ну, попал камешек в ухо шкету после купания. Пришлось потом к хирургам возить, когда затемпературил. Чего все-таки он добивается, пугая ее этими страшилками? Удовольствие получает, что ли? Или он привык от всех любопытных таким способом избавляться? Вот и еще историйка — «про мальчика, который сторонился ножей». Едва лишь Хромченко ее начал, слушательница уже поняла, что у парня была гемофилия — несворачиваемость крови. А родители, дураки, ничего не сообщили. Ужас…

— Теперь я поняла, почему даже мысль о детских лагерях вызывает у вас аллергию. Лучше уж с взрослыми работать, — вклинилась Вера, а Хромченко кивал и все порывался еще что-нибудь рассказать. — Скажите, Сергей Юрьевич, в какие элитные игры у вас играл покойный Вадим Мартынович Бегун?

— В основном на лошадях катался. Жирок чтобы растрясти. У нас такие лошади!..

— Говорят, он видел что-то необычное…

Директор острова улыбнулся еще шире. Он со своей негаснущей улыбкой все-таки должен сниматься в рекламе зубной пасты, не иначе.

— Вы, милая моя, доктор или все-таки журналист? По поводу травм и смертей во время скачек когда-то сам Черчилль сказал: «Терпеть не могу лошадей: посередине они неудобны, а по краям опасны». Понимаете намек? А в городе гибнет в сто раз больше народу под колесами автомобилей… Позвольте откланяться. У нас очередное мероприятие. За всем должен сам проследить!.. Вас проводят к выходу. До свидания.

Она пожала плечами. Ну что ж…

— Вера Алексеевна! — послышался знакомый голос. — Вот не ожидал вас тут увидеть!

Из боковой аллеи, раздвигая руками низко свисающие ивовые ветви, вышел плотный круглоголовый человек в «колониальном» костюме. За ним вышагивали еще какие-то люди.

Давно не виделись, подумала Лученко. Так и чуяла, что он где-то рядом.

— Каким ветром вас сюда занесло? — протягивая заранее руку и округляя в улыбке небритые щеки, спросил старинный знакомец, президент фирмы «Игра» Олег Чепурной. Он театрально склонился к Вериной руке и поцеловал.

— Да вот, Олег… — Она сразу поняла, что постановщика нестандартных игр можно использовать в своих целях. — Не позволяют мне войти…

— О! — Чепурной всем корпусом повернулся к директору острова. — Сергей Юрьевич, пропустите под мою ответственность! Перед вами великая женщина!..

Хромченко со своими парнями приблизился к ним, чтобы услышать громогласную повесть о том, как Вера гениально распутала дело о странных происшествиях в городском музее. Как избавила американского миллионера от тюрьмы и нашла настоящего убийцу. И конечно, спасла бизнес Чепурного. Хотя этот случай и послужил ему в качестве пиара. Так в коммерции и бывает: все, что ни происходит, плохое или хорошее, привлекает внимание — а значит, содействует получению прибыли.

Его уже совсем занесло, и Хромченко пришлось вмешаться.

— Ладно, ладно. — Он поманил одного из своих ребят. — Будешь сопровождать. — Повернулся и ушел со вторым, скрылся за сплетением ив.

«Вместо одного пса ко мне приставили другого», — подумала Вера.

— Прошу, — кивнул «пес».

— Простите, Верочка, — заторопился Чепурной. — Тоже убегаю. Мы с вами после увидимся. — И он вместе с собственной свитой ушел за директором.

Охранник бубнил что-то про остров, отмахиваясь ладонью от комаров и даже не притворяясь, что ведет нормальную человеческую беседу. Это явно была сто раз отработанная на посетителях базы лекция. Вера слушала вполуха о лилиях и бобровых хатках в заводях, песчаных пляжах с чистым желтеньким песочком. Стала внимательной лишь при словах о шедшей по периметру острова конной тропе. Но на вопрос парень не ответил, прихлопнул комара на щеке и кивнул подбородком: прибыли. Пасторальная картина резко переменилась, открылось широкое зеленое поле, словно украшенное декорациями исторического фильма. Трепетали на ветру знамена с разноцветными причудливыми гербами, стояли группами люди в рыцарских доспехах. Конюхи держали лошадей.

— Вот, у нас очередное представление, — сказал сопровождающий. — Сегодняшняя игра называется «Рыцарский турнир».

— А кто играет? — спросила Вера.

— Ну как кто… Наши клиенты. Те, кто ищет нестандартных развлечений, — ответил охранник, почесывая искусанный комарами локоть. — Скажите, — спросил он, — а что у вас за репеллент?

— Что? — удивилась Лученко.

— Ну, комары вас не кусают. На острове комары злые… Чем намазались?

— Ах, вот вы о чем. Я просто невкусная, — привычно отговорилась Вера. Не рассказывать же первому встречному о своем умении ставить защиту даже от комаров.

Когда начался турнир, Вера не особенно следила за схватками, она оглядывалась вокруг и прислушивалась к нарастающему беспокойству внутри себя. Что же, получается, здесь на Ситцевом и впрямь неблагополучно?

Она прикрыла глаза.

Крики, гудение, конский топот ровным фоном заполняли уши, словно шум прибоя.

Вот они стали тише, отдалились.

Какие-то далекие звуки… Тяжелое дыхание…

И неразборчивое бормотание…

Смутно мелькнул образ: мужчина падает, долго-долго падает, как в замедленной съемке.

А в груди у него дыра. И он уже мертв, хотя и не знает об этом.

Лученко раскрыла глаза и сорвалась с места. Побежала вперед, к сражающимся, еще не зная зачем, не понимая, что произойдет. Ее нагнал охранник и схватил за руку выше локтя, она глянула ему в переносицу — парень застыл, словно оглушенный, с пустыми глазами. Вера повернулась в сторону очередной пары рыцарей.

Поздно.

Они уже проскакали навстречу и толкнули друг друга длинными палками. Один упал.

Крики, стон трубы. Победитель гордо поднимает копье вверх и совершает круг почета.

Но что такое? Упавший не поднимается. Зрители шумят и громко приветствуют победителя, веселятся и размахивают чем-то цветным.

Он не поднимается.

К нему подходит вначале один человек, потом еще двое в черных футболках охранников.

Он не поднимается.

Обступили его, наклонились, потрогали.

Он не поднимается.

— Тихо! — рявкнул наконец кто-то.

Шум умолкал постепенно, будто кто-то очень медленно вращал против часовой стрелки колесико «sоund».

Лученко успела подойти совсем близко. Когда крикнули «Врача!», она уже стояла рядом.

— Я врач. Посторонитесь.

Она знала, что один из «рыцарей» мертв. Наклонилась, подивилась тому, что «доспехи» мягкие, потом кивнула: ну да, настоящие-то были бы тяжелыми, а это искусная подделка. Велела кому-то наклонившемуся рядом с ней: «Снимите», — нагрудник легко отодвинули. «Ой, как это?!» Под сердцем колотая рана. Глубокая. Из нее льется темная кровь. «Как, почему?! Ведь копья были тупые!» «Ничего не понятно…»

Лученко отошла в сторону и села на какое-то отполированное бревно. Теперь придется ждать, и больше ничего не поделаешь.

Окружающие реагировали, как всегда, по-разному. Одни молчали, не в силах отвести глаз от трупа, и растерянно толпились поодаль, а самые смелые окружили тело. Немногие из них в своей жизни лицом клипу сталкивались со смертью. Тем более с насильственной. Шокированные люди застыли плотной толпой. Картина пред ними казалась нереальной, дикой. Только что, минуту назад этот рыцарь скакал на коне, совершенно живой… А теперь лежит и не двигается.

Другие разговаривали без умолку. Даже не особенно прислушиваясь, Вера через минуту уже знала, что погибла некая весьма важная персона, человек, руководивший строительным бизнесом города. Теперь такое начнется…

Ничего особенного не начнется, подумала Вера. Несчастный случай. Она так ясно увидела весь дальнейший ход событий, что даже прищурилась и отвернулась в сторону. Случайность. Нет виноватых. Случайно надели на древко копья острое лезвие. Сам погибший и надел. Больше некому. Они ж тут на Ситцевом вчера тренировались, были допущены на склад с инвентарем. О технике безопасности предупрежден был? Был. Расписался? Да.

Так что же он?.. А ничего. Кто его знает. Судьба. Почему-то все думают, что судьба — это нить. Или некая женщина смутных очертаний, которую можно попытаться разжалобить.

А судьба — это большой многотонный валун. Он катится вниз с горы, и у него нет «поворотов и стопов». Жалости тем более. Ничего нет, только вес и неотвратимое движение на тебя.

Вот и седобородый директор острова тут как тут. Уже не улыбается. Не до того тебе теперь… Вполголоса разговаривает по телефону. И доберман тут же, и черные парни вокруг него. Давешнего Вериного сопровождающего теребят, расспрашивают, тот трет глаза и оглядывается, ничего не понимает. Скользнул взглядом по Вериному лицу, не узнал. А нечего так за руку хватать, не люблю я этого. Не сдержалась… Ничего. Пару часов продержится ощущение ожога, к вечеру все восстановится, будет как новенький.

Появился раздосадованный Чепурной. Они с Хромченко начали было о чем-то спорить на повышенных тонах, тут же спохватились и замолчали. Олег подошел к Вере.


— Это же просто везение, что вы здесь. Знак! Перст судьбы! — Он присел рядом, утерся кепкой и снова надел ее.

— Не надо так высокопарно, — устало сказала Лученко.

Но Олег не унимался и продолжал благодарить всех святых, что на его жизненном пути встретилась Вера Алексеевна Лученко, которая одна и способна хоть что-то понять.

А Вера, едва слыша его, продолжала досматривать будущее. Чепурной позовет Веру в кафе, будет долго уламывать, упрашивать ее разобраться в недоразумении, ведь только ей это по плечу. Приедут представители органов, с облегчением составят протокол о несчастном случае, вызовут спецмашину для перевозки трупа в морг. Поворчат о несоблюдении техники безопасности. Их угостят. И все разойдутся, довольные друг другом.

А кто-то невидимый кивнет удовлетворенно.

Кто-то. Постановщик.

Продумавший эту сцену до мельчайших деталей кукловод.


5. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ НОМЕР ОДИН


В Киеве нельзя быть страдальцами однообразия. В этом городе мучиться кажущейся бессмысленностью жизни — ошибка. Совершать утром и вечером одни и те же действия, одни и те же движения, жесты, гримасы. Есть один и тот же надоевший завтрак, ехать одним и тем же маршрутом на работу, пусть и любимую, но однообразную, — и начинать ее ненавидеть. За день никогда не успевать все, что планировал, разговаривать об одних и тех же проблемах с одними и теми же людьми…

В этом городе, конечно, работают. Но главное — успевают быть киевлянами.

Для этого обязательно нужно устроиться на лавочке в парке и глазеть на мам или пап с колясками, которые собираются здесь во множестве, будто по какому-то тайному сговору. А студенты пробегают по парку стремительно, как птицы, громко галдя и хлопая сумками на лету.

Нужно наслаждаться булочками с корицей в кафе на Ярославовом Валу. Это после того как вы обошли кругом Золотые Ворота, отдохнули на массивных скамейках под тентами у фонтана.

В Киеве следует пить чай в уютном кафе на площади Толстого. Пить пиво в пабах, в сквериках, на каменных ступенях Майдана, у фонтанов и просто на ходу. Кофе следует смаковать в многочисленных кофейнях.

В Киеве сидят на Майдане поздним вечером, у фонтанов и скульптур. Спасаясь от поливальной машины, перебегают с места на место. Смотрят на огни, глазеют на прохожих, на катающихся роллеров, на прыгающих по бордюрам велосипедистов. Слушают выступления музыкантов, поп-групп и митинги политических партий.

В Киеве шествуют по Крещатику, сворачивают направо и поднимаются вверх по Прорезной улице, минуя бронзового Паниковского-Гердта. А на углу улицы Пушкинской не могут не зайти в «Венские булочки», откуда соблазнительно пахнет сдобой. Тут на стенах, как приятное дополнение к свежайшим булочкам, висят фотографии старой Вены. На радость гурманам, булочки пекутся тут же, в духовом шкафу, и подаются теплыми к разнообразным сортам кофе на любой вкус.

Именно сюда, в «Венские булочки», и повез Чепурной Веру Лученко. Она почти не слушала болтовню Олега, пока они ехали в знакомом ей «хаммере». Все пыталась прислушаться к своей интуиции. Если все эти события на самом деле не несчастные случаи… Что тогда? Бизнес, политика? В таком случае, хитро подстроено. Впрочем, и одинокий, ни с кем не связанный убийца может сплести коварную сеть, как несколько лет назад. Тогда Вера помогла Олегу Чепурному разобраться со странными происшествиями в городском музее.

Олег со своей фирмой поставил в нем фантастическое представление со всем присущим ему размахом. Однако события неожиданно вышли из-под контроля, погиб человек. По подозрению в убийстве арестовали американского миллионера, заказчика игры. Вера смогла разгадать все музейные загадки и заманить убийцу в ловушку…

Чепурной заказал себе каппучино, своей спутнице эспрессо. Президент фирмы «Игра», крупнотелый, полноватый, но не толстый, коротко стриженный, с круглыми ушами и легкой модной «шерстяной» небритостью, с ухоженными руками-лапами, по-прежнему был удивительно похож на коалу. Есть такая медвежья порода велюровых красавцев с задумчивыми, сонными глазами. Их всегда хочется погладить по струящейся шерстке, но это обманчивое впечатление: они независимые существа с загадочным характером.

Вера была рассеянна и, казалось, не слушала собеседника, попивая кофе. Но слышала все, что хотела. Просто она не любила слово «пиар», а Чепурной сейчас вел речь именно о нем и связанных с ним играх. Он хитро посматривал на Веру своими глубокими лукавыми глазками, поводил руками, чтобы хорошо был виден перстень с крупным бриллиантом и двумя излучающими синий свет сапфирами, заливался соловьем о специфике своей работы. Да, главное — удивлять. Именно за удивление платят деньги богатые клиенты. И за адреналин, конечно. Все зависит от вкуса заказчика приключения, хотя до пошлостей и гнуси он старается не опускаться… Ха! Отказал одному немецкому миллионеру в желании побыть пару дней ассистентом гинеколога в России, убедил переквалифицироваться на массажиста. А многие предпочитают одну из самых несложных и недорогих игр, «Ирония судьбы» — так и называется, как знаменитый фильм. Уснуть, как Женя Лукашин, и проснуться в другом городе. Зайти в случайную квартиру — и найти свою судьбу. Это все равно, что кости наугад бросить и выиграть весь банк…

— Олег, — перебила его женщина, — вы же совсем не об этом сейчас думаете. У вас погиб человек во время игры, и вы прикидываете, как уговорить меня разобраться в ситуации.

Чепурной нисколько не смутился, но замолчал.

— Тем более, — продолжала Вера, — вы знаете: уговаривать особенно и не надо, мне самой интересно. Это первое. А второе, вам такие «случайности» даже на руку. Негативная известность — тоже известность, да?

— Конечно! Вера, я прекрасно понимаю вас и даже немного разделяю ваши чувства… Люди не должны гибнуть, и все такое… Но без риска никак невозможно! Ну никак. Вы только оглянитесь вокруг! Наша цивилизация — городская. В каждом городе скопилась чертова уйма народу, как в вагоне метро в час пик. Им тесно, душно и скучно. При этом они должны каким-то образом жить, делать карьеру… В конце концов, простите за высокий слог — искать смысл жизни.

— Вы на мою территорию вторгаетесь, — подняла ладони Вера. — Люди в таких условиях теряют душевное равновесие. Некоторые снимают напряжение развлечениями и зрелищами. Хотят отключить сознание от действительности. Но ведь так можно далеко зайти…

— Ну и пусть заходят, если им хочется! Мы вообще всегда стремимся к запретному, аморальному и опасному. Есть ли в современных людях хоть что-то хорошее?

— А что, разве нет?

— Вряд ли… Хотя… Могу с ответственностью заявить, что во мне сейчас много хорошего. Во-первых, ароматный кофе «каппучино». Во-вторых, пирог с черникой и фирменная шоколадка. В каждом человеке бывает иногда что-то хорошее! Особенно после еды. Только ненадолго… Ха! — Довольный своим остроумием, Чепурной коротко хохотнул.

Лученко не улыбнулась.

— Значит, у вас люди снимают напряжение. Правда, зарабатывают новое, уже от ваших игр…

— Именно! Я и сам такой. Игры меня страшно заводят. Чем труднее организовать их, тем больше кайфа! В пустыне Сахаре или канализациях Мехико, в морге московской больницы или английском закрытом клубе. Да даже здесь, в Киеве, такие чудеса получаются, такие сумасбродные розыгрыши! Это кажется невозможным, нереальным, но деньги делают все. И чем абсурднее — тем лучше, пусть будет игра ради игры! А иногда приходится воплощать странные желания: украсть что-то в супермаркете и выйти, чтоб за руку не поймали. И представьте, такую игру заказывает очень богатый человек! Поваляться в образе клошара под парижскими мостами. Поучаствовать каким-нибудь рядовым багорщиком в тушении пожара, посидеть пару дней в яме у афганских душманов…

Олег перевел дыхание, возбужденно ерзая на своем стуле. Вера со стуком поставила чашку на блюдце.

— Вы слишком увлеклись. Что вас все-таки тревожит, несмотря на такой азарт и полную успешность?

Игрок вздохнул:

— Даже не знаю, как сказать… Несчастные случаи — это исключительная редкость, их у меня было ничтожно мало, и юристы имеются надежные, страховка тоже предусмотрена…

— Но? — подстегнула его Вера.

— Но мне как-то не нравится серия несчастных случаев на этом острове… На Ситцевом.

— Да что вы? — иронично усмехнулась Лученко. — А как же ваш любимый пиар?

— Пиар пиаром, но я должен все знать, — твердо сказал Чепурной. — Что происходит и почему. И держать все под контролем. Могло быть, конечно, и так, что копья на турнире перепутали. Невероятно, но могло. Мог и с лошади человек упасть и сломать шею во время игры в красноармейцев…

— Господи! Это что-то новое?

— Да, забавное приключение, причем «статисты» — обычные люди, пляжники и прохожие…

— А не боитесь напугать кого-нибудь до сердечного приступа?

— У меня врач наготове. И потом, современного обывателя, он же телезритель, не запугаешь: он сразу подозревает скрытую камеру или розыгрыш. Бросьте, это не самая интересная игра.

— Вы остановились…

— Да! Видите ли, Вера… Вы же не знаете, что случай на турнире — это третий «несчастный случай». До этого был еще один, совсем дикий… Боюсь, в это невозможно поверить!

— Вы про отравление депутата Бегуна?


— Что? Какое отравление? — всполошился Чепурной.

— Странно… Что, не слышали? Ведь он тоже играл в красноармейцев. Видел что-то подозрительное, якобы упавшего с лошади на самом деле убили. И вот теперь сам умер.

Чепурной вытер салфеткой лоб и шею.

— Этого еще не хватало!..

— Давайте рассказывайте о третьем случае. То есть уже, получается, четвертом.

— Прямо не знаю, как об этом рассказать… Чтоб вы надо мной не потешались.

— Смелее, Олег! Вот уж никогда не думала, что вы можете быть нерешительным.

— Короче… — начал было он, но тут у Веры зазвонил телефон.

Она извинилась и достала из сумочки мобильник.

— Да. Кто? А, Машенька! Здравствуй. Как детеныш? — Послушала немного. — Хорошо, приду в твой женский клуб, посмотрю. Конечно… Я уже, собственно, в отпуске с сегодняшнего дня, так что могу. Только обещать ничего не буду, ладно? — Она положила телефон на столик и кивнула: — Продолжайте.

— В самые горячие дни мая, помните, когда было самое пекло, — сказал Чепурной, — у нас одного из участников игр съел… крокодил.

— Забавно.

— Я вовсе не шучу! — помотал круглой головой Чепурной.

— Вы хотите сказать, что в Днепре, как в Амазонке, завелись крокодилы? — недоверчиво спросила женщина.

— Тем не менее это факт.

— Не томите, выкладывайте подробности.

— Дело в том, что в одном из богатых особняков кто-то завел себе парочку аллигаторов. А потом, видимо, наигравшись, выпустил их в Днепр. В тихих заводях они подросли и теперь живут в южной части острова. Там никто не купается, даже лодки не причаливают. Однажды в заводи то ли плавал, то ли удил там рыбу один из клиентов элитной турбазы и наш игрок. Потом нашли его останки…

Вера нахмурилась. Чепурной никогда бы не посмел так глупо шутить. Круглые глаза его смотрели на собеседницу с нескрываемой тревогой.

— Это ужасно, — сказала она.

— Да уж… Одного съели крокодилы, второй упал с лошади… Или вроде бы ударился о ветку… В общем, сломал себе шею… Третий случайно зарезан во время рыцарского турнира. А тут еще и депутат, тоже игрок, по вашим словам, отравился.

— Понимаю, — кивнула Лученко. — Слишком много происшествий в одном месте и в одно время… И все погибшие важные персоны входили в ваш клуб любителей экстремального отдыха?

— Да! Они только на Ситцевом были впервые, а вообще мои давние клиенты.

— Что их связывало?

— Кроме отдыха — ничего.

— Они не были друзьями?

— Насколько я знаю, нет… Единственное, что мне известно: дружили их жены, поскольку все собирались в женском клубе.

— А, вы знаете и о женском клубе? — Вере только что звонила знакомая, Маша Лапина, и просила посетить этот самый клуб.

— Меня несколько раз приглашали, и я ставил для них праздничные шоу. Благодарная публика. Хотите еще кофе?

— Спасибо. Я лучше попью сока. Если можно, мандариновый.

Пока Олег делал заказ, Лученко осмысливала услышанное. Чем невероятнее казались истории с отдыхающими на Ситцевом, которых ели крокодилы и пронзали копьями, тем сильнее Вера проникалась неумолимостью фактов. События происходили именно таким образом, чтоб официальное расследование завершилось формулировкой «несчастный случай». Других версий у милиции явно нет.

Вновь зазвонил телефон. Вера посмотрела на монитор — Оля — и взяла трубку.

— Что, доча? Только коротко, я занята.

— Ма, тут тебе повестка из прокуратуры пришла. Я на работу забрала, чтобы тебе отдать.

— Повестка? — удивилась Вера. — Ах да…

— Ты же тут прописана, вот и…

— Когда назначено?

— На сегодня, в шестнадцать часов.

— Это уже скоро. Печать есть?

— Есть. Что-то случилось, ма?

— Нет, все в порядке. Я сейчас заскочу к тебе и заберу.

К столику подошел Чепурной.

— Сейчас все принесут… А вы, Верочка, стали совсем деловой женщиной! Даже мне так часто не звонят.

— Извините… Так обстоятельства сложились. Мне надо уходить. Подбросите?

— Конечно. А сок?

Вера в задумчивости отхлебнула ароматный холодный напиток.

— И кстати, я хочу сделать вам подарок, — неожиданно заявил Чепурной и достал из кармана футлярчик. — Вот. — Он раскрыл его и положил на стол кулон на цепочке. — Называется обсидиан. Это полудрагоценный камень…

— Но красивый… Зачем? Подлизываетесь?

— Боже упаси! Просто давно хотел вас поблагодарить, еще после случая в музее.

— Бросьте. Вы тогда отправили меня в Париж, и мы в расчете. И что вы беспокоитесь? Сами же говорили, что на Ситцевом сейчас аншлаг.

— Да!.. Все тот же адреналин! Такие происшествия привлекают на остров желающих. У Хромченко народу немного, и мне пришлось в два раза увеличить собственный штат…

И все равно мы не можем принять всех желающих. Но! Тем не менее, я недоволен. — Чепурной покачал круглой головой. — Мне не нравится, когда в бизнес вмешиваются странные несчастья. Это вредит репутации. А в моем деле репутация — это все!

— Так все-таки, вы убеждены, что это не несчастные случаи?

— Откуда мне знать? Может, вы… А вообще я не верю в такое стечение обстоятельств. Вдруг кто-то хочет вытолкнуть меня из бизнеса!

— У вас есть враги?

— Как у всякого, кто зарабатывает большие деньги.

— Предположим, я вам помогу. Если мне понадобится…

— Все, что угодно. Вам стоит только назвать сумму…

— Дело не в деньгах.

— А в их количестве! — хохотнул Чепурной.

— Мой интерес к Ситцевому острову связан не с вашими играми, а с тем, что в отделении моей подруги Романовой скоропостижно скончался депутат Бегун. И я помогаю ей выйти из этой истории с наименьшими потерями.

— Наши интересы совпадают… Но вы принимаете подарок, Вера Алексеевна?

— Что ж, спасибо. Кулон неплох. И такая стильная серебряная оправа… — Вера надела кулон на шею и посмотрелась в зеркало пудреницы.

— Вам очень идет! — Чепурной округлил щеки в улыбке. Затем сказал уже серьезно: — Все мои ресурсы к вашим услугам. Ведь если здесь умысел… Тогда этот зверь никому не по зубам. Только такой охотнице, как вы.

* * *
— Простите, — обратилась Лученко к очень полной женщине в черном платье и платке. — Вы тоже в сто пятый кабинет?

— Да, — колыхнула она подбородками.

— Мы тоже туда, — сказали сбоку.

В полумраке Вера разглядела двоих мужчин.

— А как же, тут указано время… — начала она, но ее прервали.

— Да они не успевают. Все свои идут да свои, без очереди.

— За мной будете, — сказала полная женщина.

Вера покорно пожала плечами и села рядом с ней. Следуя привычке с пользой проводить время в любом ожидании, она принялась наблюдать.

Интересно, почему здесь, в прокуратуре, сразу становится пасмурно на душе? Ведь она ни в чем не виновата. Просто интерьер такой, навевает тоску. Стены выкрашены масляной краской такого цвета, к которому больше всего подходит определение «тусклый». Да вдобавок и кабинет, обозначенный в повестке, располагается в полуподвале. Света сквозь маленькие оконца под потолком проникает мало, а лампы не включают. Хорошо хоть скамейки с откидными сиденьями имеются. Можно не стоять, дожидаясь… Да, убого. А ведь тут наверняка решаются очень важные вопросы. Или не решаются…

Много ожидающих у других дверей. В них беспрерывно заходят и выходят, заходят и выходят. Но это не посетители. Молодые невзрачные парни — хозяева кабинетов, их помощницы — женщины с объемными фигурами в обтягивающих джинсах. Их почему-то больше, чем кабинетов. Может, в каждом работает по нескольку человек? Нет, это к ним коллеги спускаются с верхнего этажа.

У каждого в руках пачки документов. Все они при этом громко, не стесняясь, разговаривают с сопровождающим лицом. Или по мобильному телефону.

Одна из женщин, оглядев коридор, искренне изумилась:

— Ой, как вас много!

Выходя из присутственного места три раза в пять минут, хозяин никогда не забывает запереть его на ключ. Тут же со стороны лестничной клетки появляются посетители. Они дергают ручку только что запертой двери и спрашивают:

— Вышел?

— Да, наверх, — с готовностью отвечают из ближайшей очереди. В любой очереди всегда есть желающий ответить на любой вопрос.

Вера заметила, что многих посетителей приводит один человек, как бы экскурсовод. Адвокат, наверное. Как пастух баранов. Они под дверями не стоят, стало быть, адвокатские фирмы покупают здесь свое время. Пастухов несколько. Они время от времени пересчитывают стадо, утешают: уже скоро, просто завис компьютер, и предыдущая группа задержалась, так получилось, простите-извините, надо немного подождать.

Пастухи время от времени куда-то убегают с пачками документов, потом возвращаются. Умудряются развивать приличную скорость в узком коридоре. Сталкиваясь, они заговорщически улыбаются друг другу. Как посвященные во что-то, доступное лишь им одним.

Все терпеливо сидят. С улицы, как комара ветром, заносит случайного парня. Он спрашивает:

— Кто последний?

Один из пастухов ему иронически бросает:

— Тут все первые.

Однако здесь есть и своя элита. Женщины в умопомрачительных драгоценностях и гладкие мужчины с портфелями уверенно открывают любые двери. Без всяких вопросов. И никто им ничего не говорит. И так каждому понятно.

В подобных учреждениях, подумала Лученко, может стоять суперсовременная техника с любой периферией и доступом в какую угодно точку планеты. Но стены присутственных мест источают специальные чиновничьи миазмы. Компьютеры ломаются, бумага кончается, пересыхает картридж. Наступает время чая или совещаний, отчетов или вызова к начальству. И поэтому нужного чиновника, который должен всего лишь занести ожидающего в какой-нибудь список или дать ему пятиминутную справку, — на месте нет. Так что очереди здесь не кончатся никогда.

Полная дама обмахивалась папкой с бумагами. В коридоре было действительно душно. Вера посмотрела на часы. Господи! Сорок минут просидела. Ну, хватит… Она решительно встала и зашла в дверь, не обращая внимания на возгласы за спиной.

В кабинете, тесном от шкафов и стеллажей с распухшими сшитыми «делами», стояли и сидели, разговаривали по телефону и просто между собой, стучали по клавиатуре компьютера и пили чай.

— Кто из вас Семенчук О. Е.? — громко спросила Лученко.

— А в чем дело? — повернулся к ней сидевший за столом молодой человек, которого обступили трое посетителей.

Женщина во всем обтягивающем подняла недружелюбное лицо от клавиатуры, равнодушно-привычно сказала:

— Гражданочка, не мешайте работать, выйдите из кабинета. Вас вызовут.

— Меня уже вызвали! — Вера помахала повесткой. — И больше я ждать не собираюсь. Кому нужны мои показания? Вам. Мне они не нужны! Вы отнимаете мое время, а меня на работе ждут!

— Не надо скандалить. Мы все работаем, нас всех ждут, — лениво произнес молодой человек, по всей видимости следователь. — Оксаночка, выведи.

От компьютера поднялась могучая дева, подошла к Лученко и взяла ее за руку повыше локтя.

— Ой! — вскрикнула Оксаночка. — Током бьется…

Ее рука безжизненно повисла, лицо испуганно вытянулось.

— Ничего, не смертельно, — успокоила ее Вера. — Не нужно за руки никого хватать, не советую.

В наступившей тишине послышался чей-то шепот: «Ни фига себе…»

— Да кто вы такая!.. — Следователь встал и попытался состроить грозную физиономию, но у него получилась скорее удивленная.

В дальнем углу распахнулась обитая кожей массивная дверь. Все обернулись. Оттуда выглянул солидный мужчина в форменном кителе со звездами, пожилой, седой.

— Олег, что за шум? — внушительным тоном спросил он у следователя.

Тот открыл рот, но ответить не успел.

— Меня вызвали повесткой и уже час не принимают! — сказала Вера, получая даже некоторое удовольствие от этого шоу. — Я врач. У себя на работе тоже не в бирюльки играю. Вызывали — принимайте. Не можете — сами идите ко мне на прием.

— Фамилия? — спросил мужчина.

— Лученко Вера Алексеевна.

В глазах мужчины появился блеск интереса.

— Это возмутительно! — нашел наконец нужные слова следователь. — Никакой дисциплины, а еще врач! Александр Семеныч, разрешите охрану вызвать?

Прокурор — так его определила Вера — повернул голову к следователю.

— А сам, без охраны, справиться не можешь… Давай-ка быстро отпускай внеочередников. И вызови всех, кто в коридоре. Работай быстрее… А вас прошу, зайдите ко мне, — обратился он к Вере.

В его кабинете витала прохлада, исходящая от кондиционера под потолком. Пахло ароматным трубочным табаком и кожей мягких диванов. Хозяин кабинета и гостья уселись, прокурор вздохнул, помассировал грудь и сказал:

— Да, врачи бы мне не помешали… Только некогда. А я о вас слышал, Вера Алексеевна.

— Наверное, от Федора Афанасьевича? — улыбнулась Вера.

Сердюк, генерал Министерства внутренних дел, был ее давним другом. И помогал советом не раз.


— Да… Федя вот болеет сейчас. Сердце. Лежит в нашем ведомственном госпитале…

— Да что вы! — ахнула Лученко. — Ой, как неудобно, а я ему давно не звонила, ничего не знаю. Где? Как его найти?

Прокурор махнул рукой.

— Ничего, успокойтесь. Поваляется и выйдет. А вас не пустят… Но к делу. У вас ведь времени, как я понял, нет? В связи с чем вас вызвали?

Вера рассказала о просьбе подруги осмотреть больного, вскоре умершего депутата Бегуна В. М. Умолчала лишь об анализах, неизвестно куда и как пропавших. Потом описала остров и элитную базу. Александр Семенович слегка помрачнел, глубокие морщины стали еще глубже. Он долго молчал, потом произнес вполголоса, медленно, подбирая слова:

— У меня к вам большая просьба. Не лезьте вы в это дело. Мне Федя много о вас говорил, вы хороший доктор и редкий человек. — Он вновь замолчал, раздумывая. — Будет жаль, если сломаете себе шею. Там такие дела… Игры богатых.

— Политика? Крупный бизнес? — деловито спросила Вера.

— Наверное. Даже я не знаю. И, честно говоря, не стремлюсь досконально… Есть вещи, о которых лучше только догадываться. Но вы поверьте старому опытному человеку…

«Даже если убивают? И тогда не захочешь вникать?» — подумала Вера, но промолчала. Бесполезно.

— Спасибо, что предупредили, — сказала она, вставая. — Я постараюсь… А у меня к вам тоже просьба.

— Да? Кстати, повестку вашу я аннулирую. Дайте сюда, подпишу. — Он черкнул по бумаге ручкой. — И можете больше не приходить.

— С удовольствием. Но просьба моя не об этом. Просьба к вам: ложитесь-ка в больницу на обследование. В гастроэнтерологию. Это не сердце у вас, а язва желудка. До свидания.

Она вышла.

Прокурор, подняв брови, поглядел на закрывшуюся за посетительницей дверь, помассировал грудь и тяжело вздохнул.

* * *
Проблемы у Гоши начались, когда вечером он набирал текст, не глядя на монитор. Поднял глаза — и удивился. Что это за слова? Не писал он такого.

Гоша сверился с каракулями в своем блокноте. Ну вот же:

«Если вы полагаете, что целью нашей презентации является возможность рекламы компании «Умный дом» в вашем издании или на канале, — вы заблуждаетесь, дамы и господа! Наша цель — рассказать вам о том, что сегодня именуется «невидимым дизайном». Познакомить с аудиовидео-инсталляциями нового тысячелетия. Окунуть вас в стихию полного синтеза всех ощущений, когда изображение, звук, цвет, свет, музыка, архитектура, живопись и пространство создают абсолютную гармонию…»

И ведь красиво загнул! Ай да сукин сын!..

Но на странице Microsoft'а нашего славного Word'а красовалось черным по белому:

«Мы приглашаем вас пожрать и выпить на шару с единственной надеждой: что вы сделаете нашей фирме реальную скидку на размещение рекламы и таким образом поможете сократить рекламный бюджет. И помните, ребята: чем большую скидку вы выбьете из своих шефов, тем больший откат получите на карман».

Он зажмурился, промокнул мокрый лоб. «Спокойно. Без паники. Я просто переутомился. Сейчас посчитаю до десяти, и все пройдет».

Однако счет до десяти не помог. До пятидесяти тоже.

Он набирал текст медленно. Нажимал клавиши одним пальцем, внимательно глядя на буквы. И все равно вместо «Мы позиционируем себя как серьезного дистрибьютора, сотрудничающего с розничными дилерами и с инсталляционными компаниями», — получалось: «Мы надуваем щеки для солидности, а на самом деле можем вам продать и моток кабеля, и любую дребедень, правда, втридорога — потому что крупных заказов у нас пока нет».

Неужели руки не слушаются своего хозяина?!

Совсем уже взмокший Гоша подскочил в панике к полке и хлебнул коньяку прямо из горла. Наверное, это какое-то заболевание. Нервное? Психическое?.. Чччерт!!! Он застонал. Именно сейчас, когда несколько фирм согласились прийти на презентацию… А главное — на телеканале завтра передача, прямой эфир!..

Молодой президент молодой компании «Умный дом» Георгий Задеснянский любил все делать сам. Лично. Такие вещи, как «делегирование полномочий», ему еще предстояло освоить. И потому пресс-релиз к годовщине компании он не доверил никому. Особенно всяким пиарщикам. Что они могут сказать о его бизнесе? Вот и остался в офисе, когда все уже ушли, чтобы самостоятельно написать текст… И тут такая мистика!..

Тихо шуршали настенные часы. В доме напротив горели два окна. Далеко внизу взрыкивали и тут же пропадали редкие автомобили. Все было как всегда. Кроме этого внезапного и дикого правдолюбия пальцев.

Нет, не может такого быть. Упрямый Гоша попробовал еще раз.

Лучше бы он этого не делал. Теперь на экране ноутбука появилось такое, что у него мурашки по спине поползли.

Надо что-то придумать. Срочно. Не погибать же, блин, во цвете лет.

Он задумался на минуту… О! Лелька, секретарша, сладкая моя! Гоша открыл окно «аськи». Так и есть, сидит в Интернете. Надо ее нагрузить, пусть поможет.

«Лелик! Ты тут?»

«Тут. А ты все на командном посту? Соскучился?»

«Слушай, помоги. Тут глюки какие-то в компе, а мне надо пресс-релиз сформировать… Набери у себя в текстовом редакторе то, что я сейчас продиктую по телефону. Я позвоню. Ок?» «Ок».

— Привет. Ну, готова?

— Давай.

В голосе Лельки слышалось удивление: дескать, шеф пристает к ней среди ночи только затем, чтобы продиктовать текст. Но ведь не откажешь…

— Презентация, — начал Гоша, — даст вам возможность стать не просто зрителем, но действующим лицом сразу трех новых проектов: познакомиться с трехмерной, захватывающей домашней автоматикой от «Умного дома», первыми в стране насладиться новой телепрограммой о дизайне интерьера; наконец, подержать в руках первый номер супержурнала о Hi-Fi-технике «Пуск».

Передохнул.

— Набрала?

В трубке раздался хохот:

— Ну ты даешь, Гошка!.. Много коньяку выпил?

— Что такое?!

— Откуда мне знать? Вот что ты нагородил, читаю: «Мы будем впаривать вам давно известные домашние приборы в конфигурации, о которой, как мы надеемся, вы еще не слышали, а если слышали, то промолчите; заставим смотреть новую телепрограмму, потому что этого требует спонсор-медиа-холдинг; и надеемся, вы похвалите дурацкий журнал, который президент фирмы издает для собственного удовольствия».

— Мммм… — тихо взвыл Гоша, сжав изо всех сил голову.

— Мышонок ты мой, — проворковала Лелька. — Что случилось?

— Я не могу… не могу… — У Гоши перехватило дыхание. Он переждал судорогу. — Это какая-то болезнь. Я не могу ничего написать. Получается чудовищная хрень. А теперь, выходит, что и сказать не могу? Блин, блин!.. Язык не слушается…

Лелька не верила. Но после второй демонстрации убедилась.

— Ни фига себе… Надо срочно к доктору. Как тебе помочь, милый? Может, заместителя поднять? Пусть он работает…

— Нет!!! Замолчи, дура! Идиотка! Если я сам не справлюсь, какой из меня президент?!

— Ах так?! Ну, знаешь! Один барахтайся! И вообще, не звони мне больше. Я спать хочу. — Лелька бросила трубку.

Новое сообщение ICQ замигало внизу монитора. Жена…

«Гош, ты чего там? Когда дома будешь?»

Он осторожно, одним пальцем набрал текст. Перечитал его два раза. Все в порядке: «Извини, я вынужден работать до утра, завтра презентация, не скучай, целую-люблю».

Нажал «отправить». В верхнем окошке появилось: «Не мешай мне общаться с любовницей, вернусь скорее всего утром, одна побудешь, не маленькая. И вообще, ты мне психику вконец испортила».

Дрожащими пальцами Гоша попытался расстегнуть пуговицы на рубашке, но не смог.

«Ах ты, сволочь!!! Можешь вообще не приходить!» — совершенно справедливо возмутилась жена.

Как он оказался на улице, окончательно погибший Гоша не помнил. Мысли метались. Что делать? Что вообще происходит? Что будет? И сначала — по кругу, по кругу. Только одна щепочка-мысль мелькала в этом водовороте: надо молчать. Ну, горло у него заболело. Голоса нет. Может, молчание спасет?

Он сел в машину и помчался по ночному городу. Потом заехал в какой-то глухой переулок, выключил мотор и уронил голову на руль. С трудом, как хлебные крошки со скатерти, попытался собрать в горсть остатки сознания.

Надеяться не на что. Язык говорит совсем не то, что он хочет, а то, что находится в подсознании. И руки предают. В таких условиях ссора с немногочисленнымибизнес-партнерами и гибель — всего лишь вопрос времени. Он остался совсем один.

Даже сигарет нет, чтобы покурить перед смертью. Бросил, о здоровье заботился, кретин. А судьба его с другой стороны приложила.

Мысли устали метаться. Наступил мозговой штиль. В отупении бывший президент компании Георгий Задеснянский протянул руку к радио, оно запело рычащим голосом Высоцкого: «Чую с гибеллльным восторррргом — прррропа-даюююю, прррропадаююююуууу…»

Ну что ж, пропадать так пропадать. С набережной в реку, что ли?.. Гоша знал, что ни в какую реку он, конечно же, не бросится. Просто тянет время…

Заиграл оркестр, запиликали скрипки — это подал голос мобильный телефон. Задремавший Гоша посмотрел на часы — ого! Восемь уже.

— Привет, Гоша. Ну что, на канале встретимся? Сережка. Заместитель и соучредитель, помощник и друг.

— Не встретимся.

— Не понял, — голос в трубке зазвучал резко. — Уже все договорено…

— Не хочу, — равнодушно ответил Задеснянский. — Заболел.

— Слушай, кого это интересует? Столько бабок вложили, так готовились… И прямой эфир не отменишь. Кончай нытье!

«Пропадаю, пропадаю…»

— Аааа, провалитесь вы все. Ладно, поеду. Сами напросились.

В каком-то действительно гибельном кураже Гоша подрулил к известному всему городу зданию в виде остро заточенного карандаша. Вот и студия. Все в сборе. Друг Серж, продавцы домашней техники, специалист по инсталляции, парочка потребителей, музыкант и популярная группа «Гы-гы». До прямого эфира семь минут. Ведущий раздраженно делится с коллегой домашними проблемами, но за тридцать секунд до эфира замолчит, а по сигналу режиссера засияет улыбкой, заискрится глазами — и с искренней любовью обратится к телезрителям.

Георгий взял наушники у оператора и для пробы, безо всякой надежды произнес несколько заученных слов в микрофон: «Наша компания, дочерняя фирма американской такой-то инкорпорейтед, — это новое явление в бизнесе страны». Из наушника полилось: «Наша компания — это просто кучка инженеров. К нормальной технике добавили приставку «супер» и втюхиваем».

Оператор загоготал. А Гоша расслабился. Все равно ведь судьбу не одолеешь, так? Ну, значитца, будем вести себя естественно.

И когда до него дошла очередь говорить — он сказал. Не заморачивайтесь вы, дорогие телезрители, навязанным вам вопросом, что важнее — дизайн или технологии. Важнее не быть лохами. А словосочетание «невидимый дизайн» — такое же искусственное словообразование, как «агрессивный маркетинг», «риск-менеджер» и прочие. Понты, и больше ничего. Да и не по карману среднему потребителю вся эта лабуда.

И про «кино запахов», «театр осязаний» вы не слушайте. Это сказки, чтобы завернуть обычную вещь в красивую обертку. Реклама, туды ее!.. На деньги от нее, проклятой, мы все живем. Особенно эти телевизионщики, вы только посмотрите на их рожи… Директор канала набил карманы, ушел. И новый пришел — наполнять. Круговорот такой, в школе проходили? Состояния делаются из воздуха. А потом вкладываются в недвижимость, в бизнес…

Гоша смутно помнил, о чем он еще рассуждал. В конце концов устал… Сорвал микрофон с воротника, бросил его на студийный диван и вышел в коридор.

— Закурить дай, — сказал охраннику.

Затянулся жадно, закашлялся. Голова сразу поплыла. Встал в сторонке, равнодушный уже ко всему. Сейчас выйдут. Разорвут, наверное, на куски. Скандал будет на всю страну. Ведь им правду озвучили! Хе-хе, без анестезии такую правду нельзя…

Прошло десять минут. Время передачи истекло. Сейчас…

Распахнулись звуконепроницаемые двери, и на обреченного правдолюба двинулись телевизионщики. Впереди с красным лицом печатал шаг режиссер программы, за ним — вице-президент компании «Умный дом».

Послышался шум. Молча, в жуткой тишине, слева и справа по широким коридорам к нему приближались люди со всех этажей телебашни. Сверху по лестнице спускался директор медиахолдинга.

Финал. Гоша закрыл глаза. Горло сжалось в горьком спазме. Хоть бы не заплакать перед ними.

Его схватили… Потом подбросили… В окно хотят вышвырнуть с высоты… Нет, поймали.

— Урра!!! — ворвалось в барабанные перепонки. — Па-здра-вля-ем!!!

— Гошенька, — произнес рядом голос жены. Она-то здесь на кой?.. — С годовщиной компании тебя!

Он открыл глаза, пошатываясь. Вокруг столпилась вся его компания. Что такое? Откуда?

— Это розыгрыш, дружище! Наше тебе общее поздравление! — кричал Серж. — Ты стал участником самой дорогой игры-прикола!

— Объясни человеку подробнее, — хихикнула Лелька. — Видишь, он в шоке.

И ему объяснили!.. Оказывается, они в некой фирме заказали для него игру «Правдолюбие». Нестандартно поздравить захотели, дебилы. Он все правильно набирал на своем компьютере. Просто накануне специалисты «поработали» с компом. Узнав от Сержа, какова стилистика письменной речи Задеснянского, забили несколько фраз в какую-то программу, и она выдавала на монитор этот бред. То же сделали и с «аськой». А Лелька, конечно, всего лишь сыграла по сценарию, стерва. И жена хороша — тоже была в курсе. Даже тут, в студии, предусмотрели: выдали ему в наушник запись его собственного, созданного компьютером голоса, только с другими словами. А в эфир передача, разумеется, не пошла, они только делали вид, что все происходит как обычно. Но запись есть, потом кассетку отдадут. На добрую, блин, память…

Вокруг него плотной стеной стояли люди. Крики, поцелуи и объятия. Его тормошили, жали руку. Зазвенели рюмки, запахло коньяком. Дамам налили мартини.

— За годовщину «Умного дома»!

— Процветания!

Гоша глотнул коньяку, и комок проскочил внутрь. Он напрягся изо всех сил, улыбнулся и рявкнул своим обычным командным голосом:

— Рекламному отделу, внимание! Посмотреть запись! Изучить шоковый метод подачи материалов и разработать рекламную кампанию под рабочим слоганом «Камеди клаб отдыхает»…


6. ТРУДНО РАСПЕЛЕНЫВАТЬ ДУШУ


Нас окружают разные люди. Одних мы записываем в друзья, против имен остальных ставим галочки: «враги», «сотрудники», «соседи». А есть еще люди-знаки. Звонок от такого человека — это знак, посланный откуда-то сверху. Из высших, возможно, космических сфер. Люди, чувствительные к малейшим колебаниям сплетений жизненного полотна, таких сигналов не пропускают.

Вот почему, когда Вере Лученко позвонила Мария Лапина, этого было достаточно, чтобы слушать с большим вниманием. Хотя, казалось бы, Вериному вниманию и без того забот хватает. Сразу после смерти пациента Елизаветы второй человек умер прямо на Вериных глазах, на этом странном рыцарском турнире. И появление старого знакомца-игрока надо обдумать, и предупреждение прокурора, потому как случайностей на свете не бывает. Не говоря уже о том, что отпуск в Андорре и встреча с любимым оказались под большим жирным вопросом…

Чаще всего к доктору Лученко обращались с просьбами. Суть просьбы Лапиной была проста и оттого подозрительна. Она хотела, чтобы Вера посетила женский VIР-клуб, разместившийся в здании картинной галереи в центре города. Дескать, Лапиной стало известно, что в клубе ищут психотерапевта для проведения сеансов арт-терапии. Что поделаешь, модное направление! Но ищут, понятно, не рядового специалиста, а Мастера. И конечно, она сразу подумала о Лученко.

Отказать Лапиной Вера не могла: неловко. Однажды Мария и ее муж-олигарх предложили Вере открыть собственную психотерапевтическую клинику, где доктор Лученко была бы сама себе хозяйкой. Но в тот раз она отвергла роскошный подарок вопреки всем законам логики и здравого смысла. И считала себя обязанной за непринятое. Зачем опять отказываться, тем более когда речь идет о пустяке…

Лученко записала адрес, горячо поблагодарила за предложение и пообещала непременно подъехать.

На другой день она отправилась в галерею, невольно все-таки досадуя. Нужен ей этот дамский ВИП-курятник, как горнолыжнику ласты… Позвонила в дверь старинного особняка, ее впустили, попросили подождать в просторном холле. Вера не стала садиться, а пошла вдоль стен: здесь было на что посмотреть. Изысканная живопись, витражи и мозаика — правда, копии, но прекрасно исполненные, точные копии всемирно признанных произведений искусства.

«Да, отличный интерьер выбрали себе женщины из высшего света, — подумала Вера. — Это же мини-Лувр!»

Она заинтересовалась стоящим перед угловым диваном странным столиком. Резной, украшенный частично перламутром, а частично почему-то мехом. Вера присмотрелась. Столик напоминал какого-то зверя, скорее всего муравьеда. Меховые бока оказались ящиками. Даже морда и хвост «муравьеда» были маленькими ящичками, вот здорово… На столе лежал плотный лист бумаги с заголовком «Клубная жизнь». Ну что ж, любопытно, чем развлекают богатых дам в течение месяца.

«Показ коллекции дамского белья от Влады Рысь.

Выступление аккордеониста-виртуоза Владимира Третьякова.

Презентация сумок-перформансов от дизайнера Эльзы.

Концерт певицы Снежаны, получившей Гран-при на Евровидении.

Дружеские шаржи художника-карикатуриста Сергея Пиаркова.

Создание икебаны мастером-сенсеем Масару Ибоку.

Выставка-ярмарка английского лоскутного шитья.

Дегустация вин Голицынского завода Абрау-Дюрсо».

Даааа… Наверняка этот список красуется на столе постоянно. Чтобы каждый приглашенный проникся, какими эксклюзивными событиями наполнена жизнь клубных дам. Неплохо организован ваш досуг, решила Вера и продолжала осматриваться. Столик-зверь ее положительно порадовал, а неподалеку стояли еще два — шахматный и ломберный. Оба были богато и с фантазией инкрустированы золотом, серебром и драгоценными камнями. Рядом с ними она увидела такие же стулья.

Вера провела ладонью по резьбе, присела. На таком стуле не сгорбишься, он заставляет держать спину прямо. Можно поздравить состоятельных людей: они живут среди изобилия вещей, и не простых, а одухотворенных. Настоящих, с личной уникальностью. Остальные смертные окружены множеством скороспелых поделок, производственным «фастфу-дом». А тут прямо-таки дворец с фамильными ценностями…

В холл вошла небольшого роста плотная женщина лет сорока, в украинской сорочке-вышиванке и темной юбке. Круглое лицо еще больше полнила прическа — уложенные вокруг головы мелкие косички. Пухлые, покрытые темной помадой губы выделялись на белом лице.

— Верочка Алексеевна! Ласточка моя! — пропела она, демонстрируя в улыбке крупные зубы и протягивая к гостье унизанные браслетами руки.

— Мы знакомы? — удивилась Вера.

— Мне о вас столько рассказывали! Столько, что я вас уже почти как подругу знаю.

— Зато я не имею чести…

— Милена Владиславовна Лысобок, — не растерялась женщина, продолжая блистать зубами. — Администратор Женского Клуба. — Она произнесла каждое слово с пиететом, словно с заглавной буквы. — Зовите меня просто Милена.

— Хорошо. Так зачем вы меня пригласили, просто Милена?

— Понимаете… — Она понизила тон до нормального: ей казалось, что она перешла на едва слышный шепот. — Мы задумали проводить арт-терапию. Лечение с помощью искусства, то да се… У нас тут столько картин! Столько культуры!.. Но, между нами, вообще-то я надеюсь, что вы проведете сеанс групповой психотерапии. Потому что наши богатые дамы склонны к… Ну, это…

— К меланхолии? — подсказала Лученко.

— Да! — обрадовалась Милена. От ее громового «да» покачнулись листья скучавшей в углу искусственной пальмы. — И еще к этой… экспресс…

— Депрессии?

— Точно! Депрессии.

Тут Милена своим хорошо поставленным голосом прочитала целую лекцию. Причем явно заученную наизусть с чужих слов. Остановить ее было так же невозможно, как удержать рукой скорый поезд.

— Обожаю групповую психотерапию! Это просто прелесть. Я однажды была… В каком-то клубе, не помню, но было так классно, просто супер. Понимаете, у каждого из нас в жизни бывают моменты, когда, остановив на минутку свой повседневный бег в колесе, осознаешь: что-то в жизни идет не так. Где-то когда-то свернул не на ту дорогу. Но где? Когда? Большинство из нас реагируют на такое осознание депрессией или неврозом.

— Простите, но… — Вера безуспешно пыталась вклиниться.

— Однажды это случилось и со мной. — Речь Милены лилась водопадом. — Как человек цивилизованный и это… как его… падкий на эксперименты, я отправилась на консультацию к психотерапевту. Специалист сказал мне, что я пришла вовремя: как раз сейчас они заканчивают комплектацию команды для групповой психотерапии и я имею уникальный шанс туда вписаться. Могла ли я не согласиться?! Представляете, когда доктор вошел, — кстати, такой красавец, седой, стройный, — то сразу сказал: «Здравствуйте, дамы и господа психи, не нужно этого бояться, мы все неврастеники и депрессивники». Я тогда ахнула — как, и вы тоже?! Да… Но что это я все о себе?

— Действительно, — сказала Лученко. Она уже прикидывала, каким из своих излюбленных приемов прервать словесный поток.

— Идемте!

Администратор Милена поднялась на пролет по мраморной лестнице и ввела гостью в салон, представляющий собой нечто среднее между дамским будуаром и библиотекой.

— Вот. Здесь мы собираемся и принимаем гостей. Да садитесь, девушки, садитесь!

Некоторым из присутствующих разнокалиберных «девушек» было сильно за тридцать, если не сказать больше. Они стояли у полок, полулежали на диванах и почти не обратили внимания на вошедших.

— Так, внимание, девчата! — воззвала Милена Лысобок в полный голос. — Лученко Вера Алексеевна, гениальный психотерапевт, известный гипнотизер, знаменитая…

— Милена, послушайте… — сказала Вера.

— Она сейчас проведет с нами сеанс групповой психотерапии, — продолжала греметь Милена. — Вы должны будете приходить на занятия два раза в неделю, в течение месяца. Одно занятие длится полтора часа. Приходите, в каком бы вы ни были состоянии и настроении. Это же очень просто! Например, я говорю вам: я, Милена, неврастеник и депрессивник! Я одна из вас!

Вера вновь попыталась было открыть рот, но тут же передумала. Она уже все поняла. Активный такой психотип. Непринужденное подавление собеседников, легкая победа в спорах, молниеносная ориентация в любой толпе и при этом опережающее добродушие. На таких невозможно сердиться. У этих людей контакт происходит как по маслу — для них самих, но если их не воспринимают и уходят от общения, они этого даже не замечают. Спасительная любовь к себе!.. Милена заливалась соловьем:

— Но я нашла силы и переборола… Однажды утром я встала и сказала своему отражению в зеркале: я — неврастеник. Да! Но я буду с этим бороться. Надо научиться говорить о проблеме, признать ее! И мы собрались здесь, чтобы помочь друг дружке. Ну, кто не побоится? Вот вы, Валентина. Да вставайте же, вставайте! Говорите!

Вера отвернулась. Все ее силы сейчас уходили на то, чтобы не рассмеяться.

Побуждаемая ударной звуковой волной, поднялась Валентина, похожая на диплодока, с маленькой головкой на крупном теле.

— А… э… Я попробую… Однажды утром я встала…

— Нет, сразу о проблеме! Ну? «Мне кажется, что я…»

— Мне кажется, что я неврастеник, — покорно прогудела Валентина-диплодок. — Наверное, у меня депрессия.

— Поаплодируем! — завизжала Милена. — Она не побоялась назвать свою проблему! А это почти победа над ней! Ну? Хлопаем, хлопаем! Скажем ей хором: молодец, Валя!

— Молодец, Валя… — нестройно произнесли женщины.

Не в состоянии больше сдерживаться, Лученко выскочила на лестницу и юркнула в какую-то боковую дверь, слыша за спиной: «Все обязаны быть искренними!»

Она расхохоталась до слез, согнувшись пополам.

— Уф… Ой… Вот это да… — Судорожно вздохнула, полезла в сумочку.

Только сейчас она заметила, что, на свою удачу, попала в дамскую комнату. Тут же подошла к зеркалу и принялась вытирать слезы. Она уже не жалела, что согласилась прийти сюда. Стоило потратить немного времени, чтобы напрочь забыть все трагедии и проблемы последних дней. Давненько не получала такого заряда бодрости! Но теперь, когда долг благодарности выполнен, можно уходить.

Улыбаясь, она вышла обратно на лестницу. Из-за двери раздавалось:

— Раньше я была депрессивной… А теперь чувствую обновление…

— Скажем — молодец!

— Молодец…

Послышались голоса. По широким ступеням поднималась большая группа женщин, среди которых Вера увидела Машу Лапину. Они поздоровались.

— Ой, Вера Алексеевна, — обрадовалась женщина. — Спасибо, что пришли! Ну что?

— Да там Милена Владиславовна выступает, экономит мои силы.

Лапина понимающе усмехнулась.

— Идемте со мной наверх, в большой зал, — пригласила она. — Там будет показ мод. А потом поболтаем, ладно?

— Разве что одним глазком взглянуть, — согласилась Лученко. Снова не смогла Маше отказать…

По паркету скользили модели в платьях от Влады Рысь. Новая коллекция называлась пафосно: «Обаяние буржуазии». Клубные дамы заворожено провожали взглядами тоненькие фигурки в роскошных туалетах и перешептывались. А Вере что-то мешало спокойно наслаждаться дефиле. Отвлекало, рассеивало внимание. Что ж такое? Оглянулась и сразу увидела трех женщин. Они сидели сзади, отдельно от остальных и выделялись не только темным цветом одежды, но и сходным выражением гордого страдания на лицах. Впрочем, это не мешало им с интересом рассматривать манекенщиц.

«Тук», — сказало Верино сердце.

К замеченным ею женщинам время от времени подходили другие, шептались, окружали их стайкой и вновь отходили в сторону.

— Маша, — прошептала она на ухо Лапиной, — посмотри, кто это там?

Лапина оглянулась.

— А… Я их знаю. Организовали внутри нашего клуба свой кружок вдов.

— И давно они овдовели?

— Совсем недавно. Вчера еще одна присоединилась. Муж погиб по нелепой случайности…

— На Ситцевом. Во время турнира, — закончила за нее Вера. Ее сердце стучало уже изо всех сил. Неужели? Не может быть, чтобы вот так сразу повезло. Чтобы все совпало в одном месте в одно время. Таких удач не бывает. Или бывает?..

— Ага, на острове, — удивилась Маша. — Вы тоже уже слышали?

— Познакомь нас, пожалуйста. А, Маш? Можешь? Придумай что-нибудь, — попросила Лученко.

Я вас уже не отпущу, милые мои, решила она. Надо в лепешку расшибиться, но узнать побольше.

Через несколько минут Вера сидела в полутемном салоне, больше похожем на будуар. На темно-вишневом кожаном диване напротив нее устроились вдовы в черных шляпках. Выигрывая время, Лученко обменялась с ними визитными карточками. Сконцентрировалась, помрачнела, вглядываясь в лица, сканируя чувства, привычно вникая в переплетения человеческих эмоций.

— Примите мои соболезнования… — Надо говорить медленно и сочувственно. Попасть в настрой. И следить за ними. Глаза, веки. Крылья носа, уголки губ. Все отражается на лице: все комплексы и привычки, мысли, болячки, жизнь и характер. Все в виде складок и морщин записано, только умей прочитать.

Обычно Вера практически слышала мысли сидящего перед ней человека. Ну не слышала, конечно, но видела опытным глазом все нюансы мимики, жестов, поведения и в каждом их проявлении прочитывала психологические склонности.

По микродвижениям зрачков, век, лицевых мышц и рук улавливала сиюминутные реакции. Таково бремя специалиста! Порой и не хочешь, а будешь знать все о собеседнике. Ну а уж если сосредоточиться…

Даже коллеги-врачи, люди тоже достаточно опытные, удивлялись ее безошибочной интуиции. Знакомые и близкие отличали эту Верину способность и частенько подшучивали: «Эй ты, волшебница!» Вера и сама подозревала, что, имей она склонность к публичной деятельности или авантюрам, легко могла бы стать всенародной предсказательницей и целительницей…

Так, сначала протянула визитку Бегун Ирина Евгеньевна. Кто первым в группе людей реагирует — тот если и не лидер, то человек решительный. Вот она какая, жена отравленного депутата. Того, с которого началась вся эта история… Немолодая, за сорок. Властное лицо, бледная кожа, темные жесткие волосы, сухие губы… Надо что-то говорить… «Держитесь… Он был достойным человеком…» На скулах лежат пятна ярко-розовых румян, губная помада неровным карминовым веером впиталась в складочки вокруг поджатых губ. Выражение лица говорит: «Я вдова очень влиятельного лица и сама не менее влиятельна». У тебя действительно большие связи, это заметно… Только в пережитом они не помогли… Недавняя психотравма… Властная и прагматичная — растерялась… Благоверный на старости лет загулял… Так вот почему его смерть для тебя была таким облегчением! И в глазах — победный радостный блеск. Едва заметный, в самых уголках — но есть. Хотя смотрит, при всей своей внешней самоуверенности, в сторону. Отводит глаза, разглядывает потолок, картины на стенах, пейзаж за окном… Но только не собеседника. Боится встретиться взглядом. Почему бы это…

Господи! Как же трудно общаться, когда на тебе ярлык психотерапевта. Плюсов ничтожно мало, а минусов сколько угодно. Собеседник сразу замыкается в своей ракушке. Боится диагнозов, зашорен стереотипами. Трудно, очень трудно.

Мужчины увереннее себя чувствуют в словесных диалогах-поединках-переговорах. Звон шпаг, сверкание логики, вопрос-выпад, ответ-уклон. С женщинами намного сложнее. Приходится хитрить. Их секреты следует разбинтовывать незаметно и осторожно. Слой за слоем разворачивать. Слоев намотано много, трудно распеленывать сбежавшую в пятки душу — как младенца. А ведь надо еще и вытереть, приласкать, нежное слово сказать. Завернуть в сухое, накормить, убаюкать… Ох, трудно… Сопротивляется неразумная душа. Кричит только о своем, себя лишь слышит — меня предали… Недодали любви… Опять недодали…

Какое же противоречивое изделие—человек. Его необходимо регулярно кормить, но пища в комплект поставки не входит. Его нужно одевать, но одежда тоже не входит в комплект поставки. Любит комфорт, но его на всех не хватает. Его нельзя мочить (уголовно наказуемо), но следует лечить — иначе ломается до окончания срока службы. Нуждается в понимании, теплом слове, везении, счастье, радости, любви — но условиями производителя это не предусмотрено. И особой пользы не приносит, а за нанесенный изделием вред поставщик не отвечает… Предназначено же оно для поисков смысла жизни. Но оптимальный смысложизненный уровень достигается лишь при обнаружении изделием по утрам на соседней подушке такого же изделия, которое можно погладить…

Так, вторая вдова помоложе. Вся такая плотненькая, в обтягивающем костюмчике. И фамилия подходящая — Ягодка. Звать Фаина. И впрямь похожа на ягодку кизила. «Соболезную… Поделитесь, какая беда постигла вашего супруга…» О, так это жена погибшего во время турнира!.. Глаза красные, понятно… Но все же горе не помешало ей со вкусом нарядиться: на шее крупные бусы из лилового авантюрина, в ушах такие же серьги. «Ах, какая беда…» Почему же и эта вдова только играет в свое горе? И у нее тень радости прячется где-то у век? Муж, Руслан Ягодка, — бизнесмен. «Чем занимался, позвольте полюбопытствовать?» Строительным бизнесом…

Руки… Снимает кольцо, крутит в пальцах и снова надевает… Снимает и надевает… Обручальное, с алмазной насечкой. Руки нервничают… Руки говорят больше, чем лицо. Наверняка тут замешана молодая секретарша. Как говорится, к гадалке не ходить… И складка на лбу, едва заметная, припудренная — кричит: «Если не мне, так не доставайся же ты никому!» Потому что ты с ним вместе начинала… Была его правой рукой и левой ногой, секретарем, бухгалтером, поваром, менеджером, нянькой, любовницей — всем… А он поднимался как на реактивной тяге, и все время оставлял тебя за собой. Где-то сзади, в хвосте…

Кто у нас третья? Оксана Шпилько… Высокая, стройная, с длинной талией. Худое лицо оттеняют великолепные волосы, мелированные, цвета пьяной вишни. Они волнами спускаются ко лбу и завитками падают на высокую изящную шею у самого затылка. И этой вдове горе не мешает тщательно следить за собой… Это ж часа три надо потратить в салоне на такую прическу. И кучу денег… «Примите… Мужайтесь…» Ну и ну!.. Погиб тоже на Ситцевом, сломал шею, катаясь на лошади…

А вот это уже не смешно. Странные происшествия на элитной базе происходят. Но еще удивительнее — почему это судьба мистически свела всех вдов в одно место, в женский клуб? То есть прямо Лученко в руки. Да нет… Наверняка они уже давно образовали собственный клуб, только не вдов, а Клуб Обиженных Жен. Сошлись подруги по несчастью… Тогда все более-менее понятно. Кроме одного: случайно ли их мужья-бизнесмены резво, один за другим отправились на тот свет. Не верится в такое совпадение.

А что, если… Могли обиженные жены как-то помочь своим мужьям перейти в иной мир? Могли, почему нет… Не сами, конечно, способов много. Главное, как все сходится по времени. И не только по времени…

Совершенно случайно три женщины почти одновременно овдовели. Бывает.

Абсолютно случайно они между собой давно знакомы и посещают один и тот же клуб. Тоже бывает.

Конечно же, случайно и то, что каждая из трех смертей — несчастный случай, а никакое не убийство. То есть расследовать их не будут. А что, ничего странного.

Ох, не нравится мне это. Очень не нравится.

Ладно, идем дальше. «Чем занимался ваш муж?» Недвижимость. Значит, деньги не проблема… Продолжаем разбинтовывать… Осторожно, слой за слоем… Но муж был игрок. Зарабатывал огромные суммы и тут же спускал их в казино. Оксана порой не знала, хватит ли денег на то, чтобы купить еду и уплатить за квартиру. Врет, конечно… Тип психологического ребенка. Во всем зависит от мужа. Страх остаться без средств был, конечно, неоправданным. Такие, как ее покойный Шпилько, все до копейки не проигрывают. Напрасно ты стала устраивать тайники, прятать деньги от мужа. Вот он и принялся лупцевать свою супругу. Гибель Юрия сперва потрясла ее: кто же я без него, ведь никто… Но есть такая штука, как брачный контракт. Да и по закону вы с детьми наследники. И под самым последним слоем бинтов написано: «Что ни делается — все к лучшему».

Только почему ты беспрерывно покусываешь внутреннюю поверхность щек и губы? Нервничаем… А может, как-то помогла мужу погибнуть? Не ясно…

Вера Лученко продолжала якобы спокойно и медленно разговаривать, но уже начала уставать от напряжения. Женщины сопротивлялись беседе, перебивали, держались свысока. Бегунша то и дело повторяла свою излюбленную фразу «Вы не понимаете…» Где уж нам понять! Фаина Ягодка совсем замусолила кольцо, ну вот, так и есть — уронила под журнальный столик. Шпилько сейчас свои щеки насквозь прокусит…

Когда-то они были очень красивы. А теперь красота трех женщин спрятана глубоко, как золотой ключик Буратино в пруду у черепахи Тортилы. И жалко их, и есть сомнения:

могли они организовать убийства своих мужей? Или нет? Надо наблюдать, вникать. Вживаться. Вместить их в свое человекоощущение, увидеть в одно мгновение всю жизнь, всю личность. А они не дают. Закрываются, уклоняются. Вот и совсем замолчали… Ирина Бегун достала из сумочки мобильный телефон, принялась нажимать кнопки.

— Вы не могли бы воспользоваться телефоном потом? — спросила Вера.

— А что такое? — удивилась Ирина Евгеньевна. — У меня важная встреча…

— Ой, вспомнила, и у меня, — приподнялась Фаина Ягодка.

Лученко решила пойти напролом.

— Понимаю, вы торопитесь решить все проблемы, связанные с похоронами. Но есть не менее важные вопросы, касающиеся смерти ваших мужей.

— Что? — Шпилько от неожиданности оставила в покое губы.

— Да, — кивнула Вера Алексеевна. — Это вопросы наследства. Вопросы имущества и пунктов брачного контракта…

— А вам какое дело? — возмутилась Бегун. — Вы же доктор, а не юрист!

— Я психотерапевт. И еще помощник в нестандартных ситуациях. Вот сейчас, Ирина Евгеньевна, как раз такой случай, потому что ваш муж не должен был умереть, но почему-то умер.

— На что вы намекаете?! — побагровела вдова.

Две другие, приоткрыв рты, уставились на Веру.

— Я не намекаю, а прямо говорю: мне хотелось бы узнать, кому была выгодна смерть трех состоятельных мужчин. И я это выясню.

— Но зачем вам для этого нужны мы? — пискнула Ягодка.

— Наши мужья были незаурядными людьми! А не просто коммерсантами! Вадим Мартынович был выдающимся общественным деятелем!

— А мой был выдающимся бизнесменом… — копируя ее, произнесла Шпилько.

— Какими они были личностями, вот что меня интересует.

— Прекратите задавать идиотские вопросы! — Ирина Бегун встала, и вместе с ней, как по команде, поднялись остальные женщины. — Разве вы не видите, что нам это неприятно?! Если вам что-то надо, свяжитесь с нашими адвокатами. Пошли, девочки!

— Мы обойдемся без докторов! — ополчилась на гостью Фаина Ягодка.

— Да! Да! К чему эти расспросы… Уже ничего не вернешь! — истерически всхлипнула Оксана.

— Простите, я не из любопытства, а исключительно для выражения соболезнования, — произнесла дежурную фразу Лученко. И как можно быстрее покинула будуар.

Мария Лапина обсуждала с подругами «сеанс психотерапии». Увидела выходящую Веру Лученко и подошла. Может, она что-то о них сообщит?

— А ваши дамы устроили мне довольно холодный прием…

— Ой, да не обращайте вы на них внимания, — сказала Лапина. — Весь клуб знает, что их семьи находились на грани развода. Причем развода трескучего, пакостного. Истории каждой — одна хуже другой. Поэтому даже самый невинный разговор о мужьях для них — как красная тряпка для быка. Если б мужья не погибли — что-то просочилось бы в прессу. А тогда жди настоящего скандала. Тут никакие нервы не выдержат.

* * *
Из прохладного особняка Вера Лученко шагнула в городскую духоту. Старая киевская улица Воровского поднималась от площади Победы к Львовской площади. Слишком узка она для того множества автомобилей, что сейчас пытаются по ней подняться или спуститься. Стоят или медленно едут… Сигналят… И по тротуару не пройти — он перегорожен заборами. Стройки, стройки… Прохожие идут ей навстречу и обгоняют ее, они торопятся, им тесно — не разойтись, толкаются плечами…

Почему-то Вера почувствовала нахлынувшую волну раздражения и горечи.

Кто меняет все вокруг до неузнаваемости? Кто делает из меня вечного странника неприкаянного? Кому это нужно — сносить старые киевские дома и строить новые?.. Перекраивать улицы, переделывать площади. Не за что зацепиться узнаванием, все новое, гладкое, стеклянное — мертвое. Холодное.

Никого и ничего не осталось. Как и не было. Старые особняки, фонтаны и уголки стирают с лица города — как сдирают старые обои: безжалостно, без колебаний. И заклеивают новыми память киевлян. Пластическая хирургия, операции следуют одна за другой… Они делают из любимого города уродца. Только где-то в подворотнях, в темных закоулках еще прячутся испуганные тени старого Киева. Их немного, они отступают перед гордыми европейскими стеклобетонными бизнес-центрами, от которых тошнит. Они как фарфоровые искусственные зубы. Имплантаты, красивые, но чужие.

Как же так получилось, что старой нелюбимой власти давно нет, а прошлое продолжают уничтожать с большевистским азартом? Знание и ощущение своих корней придает человеку спокойное достоинство и лишает страха смерти. Хочется быть не щепкой в реке времени, а камнем. Хочется якорем зацепиться хоть за что-нибудь неизменное. Постоянное. С тайным желанием остаться здесь. Чтобы не разрушили, не ободрали, не застроили, не выбросили на помойку.

Но, как сказано у классика, все выйдет совершенно наоборот…

Черт возьми, совсем расклеилась, подумала Вера. Надо собраться. Уже сидя в маршрутном такси, она набрала номер Винницкого на мобильном телефоне.

— Паша? Здравствуй, дело есть.

— Всегда рад слышать тебя, Верочка… Что случилось?

— Ничего. — Она понизила голос до едва слышного. — Тут одному важному клиенту аутопсию надо бы сделать… Вернее, перепроверить, как проведена предыдущая процедура.

— Хм… А что, разве в твоей клинике патологоанатомы вскрытие проводят спустя рукава? — насмешливо поинтересовался бывший однокурсник.

— Тише ты, я в транспорте… Это не у меня, у Лизы Романовой.

— О, Лизуня!.. Как она?

— Паш, так ты можешь помочь? У тебя, паршивца, руки золотые и глаз-алмаз. Нам тебя не хватает в данном деле.

— Хе-хе! Умеешь уговорить, мать. Ладно, вечером созвонимся, сейчас не могу.

Они попрощались. Вера сунула телефон обратно в сумочку и огляделась. Все держали в руках мобилки. Все они — не здесь, вот забавно… Человек едет в маршрутном такси, все вокруг него стоят или сидят, беседуя по сотовым телефонам, и он тоже разговаривает, и водитель разговаривает — они болтают, слушают, соглашаются, смеются, дают указания, просят прийти, сообщают, что уже подъезжают, — они не видят друг друга, не чувствуют, они разговаривают по мобильным телефонам… Нездешние.

Вера встала, проталкиваясь к выходу, по пути не удержалась, шепнула на ухо сидящей у окна женщине: «Вам лучше выйти, вы побледнели, здесь нечем дышать, можете упасть в обморок…» Женщина удивленно взглянула на неожиданную добрую советчицу. На ее лбу мелкими капельками блестел пот. А Вере стало легче, будто она занозу из ноги вынула. Дальше пусть как хочет, я свое дело сделала…

Завибрировало в сумке. Вера улыбнулась: это мой собственный сотовый спохватился и хочет быть, как все. Хорошо, что ей уже выходить. Она не любила публичных бесед по телефону.

— Слушаю, — сказала она, направляясь к пустой лавочке в тени. По дороге оглянулась: женщина все-таки послушалась, вышла. Вот и умница. Одним тепловым ударом сегодня меньше будет.

— Ма, это я, — сказала дочь энергично.

— Оленька! Как ты?

— Ты уже в отпуске? — спросила Оля и, не дожидаясь ответа, затараторила: — Слушай, я тут вырвалась ненадолго в Дом Выставок, приходи, есть на что посмотреть! Шоколадный фестиваль, представляешь? Угостишь свою маленькую дочечку шоколадом…

— Маленькая, — хмыкнула Вера. Оля вымахала выше мамы на голову и зарабатывала в своем рекламном агентстве столько, что Вере и не снилось. — Попрошайка ты маленькая и поросенок. Сама можешь мать угостить.

— Да шучу я, шучу. Соскучилась.

— Мне домой надо, Пая вывести… — заколебалась мать.

— Ничего с ним не случится, потерпит, — решительно заявила Оля. — Он все равно спит. Ну?

Они договорились встретиться внутри, справа от дверей. Потому что снаружи торчать жарко. По той же причине Вера решила не ехать одну остановку на транспорте, а спуститься на Европейскую площадь пешком. В маршрутке тяжело, душно, много страдальцев, и чувствительную Веру это отвлекает.

Телефон зазвонил, когда она мимо слепящего куполами Михайловского собора свернула на узкую Трехсвятительскую. Оля что-то забыла сказать?

— Да, слушаю.

— Вера Алексеевна, не вмешивайтесь вы в эти дела с погибшими на острове…

Лученко вздрогнула. Голос был странный: высокий, хрипящий, с металлическими прищелкиваниями.

— Кто вы такой?

— Послушайте внимательно, это очень важно, — скрипел голос. — В первую очередь для вас. Если будете продолжать помогать подруге, вашим близким грозят неприятности.

Измененный голос, поняла Вера. Как у робота. Компьютерный, что ли? Что сказать, как реагировать? Она растерялась, молчала. Разлетелась привычная защита, сразу стало невыносимо жарко.

— Я не угрожаю, а предупреждаю. Подумайте, стоит ли жертвовать близкими. Просто остановитесь, и никого не тронут. — Загудел сигнал отбоя, на мониторе высветилась надпись «Звонок закончен».

Вера нахмурилась, вспоминая, как узнать номер звонившего. Вызвала журнал звонков, вгляделась. Ага: «конфиденциальный номер». Значит, неизвестно чей. Андрей как-то ей объяснял, что если хочешь кому-нибудь позвонить, но так, чтобы твой номер ни в коем случае не определялся, то можно заказать эту услугу у своего оператора связи. Причем конфиденциальным легко сделать как мобильный, так и обычный городской телефон. Стоит копейки…

Надо же. Так быстро отреагировали. Уже зашевелились!.. Интересно где — на этой супер-пупер элитной базе на Ситцевом острове? Или в женском клубе? Скорее, в клубе. Уж очень сильно вдовы на нее обиделись…

Она привычно прислушалась к себе. Ничего. Никакой опасности. Молчит «тринадцатое» чувство… И баловство с изменением голоса… Несерьезно как-то, господа преступники. Лученко поколебалась и решила: при моей повышенной реакции на неприятности близких, когда стоит дочери чихнуть или подруге поссориться с любимым, и начинает болеть голова… Я тут же почую.

Так что не надо меня пугать.


7. МИЛИЦИЯ НЕ ЗАЩИЩАЕТ, НО ПРЕДУПРЕЖДАЕТ


Казалось, на шоколадном фестивале собрался весь город.

— «Шокоголики» всех стран, объединяйтесь! — кивая на пеструю толпу, сказала Ольга.

— Сколько народу, оказывается, как и мы с тобой, любят шоколад… — Вера старалась обходить людские водовороты.

— Ну что, ма? Будем смотреть, нюхать и пробовать?

— Если протиснемся, — сказала «ма». Она уже не знала, надо ли было сюда приходить. Слишком много посетителей. И настроение не очень-то «шоколадное», не выходят из головы угрозы неизвестного.

Посреди большого зала струями горячего шоколада бил фонтан. Пахло ванилью и какао. Плотной стеной его окружали взрослые и дети, слышался восхищенный гомон. По периметру стен были огорожены помещения с зазывными надписями «Почта», «Кафе», «Мэрия», «Бутик». Там тоже стояли в очередях за порцией шоколада обыкновенного, шоколада пористого, белого, молочного и десертного.

Впрочем, такой ажиотаж еще не доказывает всеобщую шоколадоманию. Это, скорее, мировосприятие. Просто люди едят шоколад, чтобы не чувствовать себя одинокими, уставшими. Чтобы жизнь на какое-то время перестала подбрасывать им разнообразные проблемы. Ведь у нее, жизни, с этим не задерживается. Бросил любимый или любимая? Наорал начальник, достала теща или свекровь? Замучили дети или взрослые? Короче говоря, все ведут себя неласково и враждебно? Съешь плитку шоколада. Восстанови гармонию в душе, примирись с человечеством при помощи сладкого лакомства из какао.

Стоя в очереди за горячим шоколадом, Оля весело щебетала.

— Мам! А я шокоголик? Как это определить?

— Если ты не просто любительница сладкого, а обожаешь шоколад страстно и всей душой и никогда не изменяешь ему с селедкой…

— Тебе бы все шуточки!

— Если на десерт всегда берешь его. Не выходишь из дому без плитки в кармане. Если он для тебя ассоциируется с праздником и приятными воспоминаниями. Если при малейшей проблеме и плохом настроении ты тянешь за ним руку, чтобы защититься от напастей внешнего мира… Короче, если ты думаешь, что день без шоколадной плитки зря прожит, то ты — это он. Шокоголик. Пойдем на второй этаж?

Экспозиция второго этажа позволяла почувствовать себя героем приключенческого фильма. На больших плазменных экранах демонстрировали первых известных творцов изделий из какао-бобов — индейцев майя. Тут же организовали бойкую «шоколадную магию» — изготовление напитков для воинов. Любители экстремальных ощущений пробовали огненное варево, смесь какао с кайенским перцем, и глаза их наполнялись слезами… Но новые уже стояли в очереди — бесплатно все-таки!

Мать и дочь нашли себе местечко в кафе на втором этаже, где взяли пирожные с веселеньким названием «Шоколадное безумие».

— Это твои профессиональные пирожные, — смеялась Оля.

Они на пару минут отошли за кофе. А когда вернулись, увидели, что в пирожное вставлена бумажная трубочка. Вытащив ее из сладкого крема и обтерев салфеткой, Вера прочла: «Не лезь в это дело, и сможешь есть и пить, не боясь крысиного яда».

Оля прочла записку и потрясенно уставилась на мать.

— И это ты называешь быть «защищенными от напастей внешнего мира»? Мам! Каким делом ты сейчас занимаешься?

— Я всего-навсего пытаюсь помочь Лизе Романовой.

— И поэтому в пирожном…

— Думаю, да.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что в больнице у Лизаветы как раз умер больной, отравленный крысиным ядом.

— Ни фига себе! — Олино лицо вытянулось. — Что ж нам теперь прикажешь делать? Не есть и не пить?!

— Пока что не вижу причин отказываться от «Шоколадного безумия». — И в подтверждение своих слов Вера попробовала пирожное. Отхлебнув глоток кофе, она улыбнулась дочери. — Как видишь, совершенно безопасно.

— Ты знаешь, что тебя просто пугают, да, ма? — Оле, наблюдавшей за матерью всю свою жизнь, было известно о ее повышенной чувствительности к опасности. Она на всякий случай понюхала пирожное и кофе, а потом со вздохом стала есть. — Кто бы это мог быть?

— Здесь столько народу, что засунуть нам записку в пирожное мог практически любой… Олюнь, слушай, мне нужна твоя консультация как компьютерного гения.

— Отвлекаешь, — снисходительно усмехнулась дочь. — Льстишь, чтоб я не дрожала от страха.

— А кто дрожит? Никто не дрожит… Скажи, можно ли с помощью компьютера изменить голос так, чтобы тебя не узнали по телефону?

— Можно и на компьютере отредактировать звуковой файл. Но это долго, во-первых. А во-вторых, это же будет запись, то есть монолог. Есть способы попроще.

— Да? Какие, легкие?

— Легче не бывает. Ты в «Подземном городе» на Бессарабке бывала? Наверняка нет, я знаю, духоты и тесноты не любишь. А там открылся магазин волшебных подарков. Ну, такие вещички прикольные, вроде тапочек с подогревом через USB-порт компьютера и много всякой всячины. Я там видела изменитель голоса, вот штука суперская! Так и написано: «Разыграйте своих друзей! С помощью переключателей на этом приборе создайте себе несколько разных голосов». Работает от батарейки. Похож на рупор с ручкой, сколько стоит, не помню. Но не особенно дорого… Ой, ма, посмотри!

Посреди зала на длинном прилавке устанавливали Эйфелеву башню, маску Тутанхамона и статую Свободы из шоколада. Возле них разместили несколько башен, мостов, женских фигурок и сердец. Ольга, не выдержав искушения, помчалась покупать шоколадную статуэтку. А Вера осталась сидеть у стола, обдумывая угрозы.

Выходит, теперь везде и всюду она будет находиться под неустанным наблюдением тех, кому не понравился ее интерес к смерти Бегуна…

* * *
Вера Лученко собиралась уже спуститься в подземный переход, чтобы на метро поскорее добраться домой. Тут ее окликнули сбоку:

— Верочка!

У тротуара стоял черный автомобиль с затемненными стеклами, пассажир на заднем сиденье чуть опустил стекло и выглянул. Федор Афанасьевич!..

Генерал Сердюк приложил палец к губам, поднял стекло и приглашающее приоткрыл дверцу. Вера все поняла. Она быстро уселась насиденье, и автомобиль поплыл по Крещатику.

— Здравствуйте, милый Федор Афанасьевич, — не скрывала радости Лученко. — А я думала о вас…

— Знаю, девочка. Я тоже думал.

Он хоть и постарел за последние годы, но больным особо не выглядел. Жилистые крепкие руки, подтянутое лицо, умные глаза в сетке морщин, загорелый лоб оттеняют седые короткие волосы.

Федор Афанасьевич Сердюк, работник Министерства внутренних дел, познакомился с Верой Алексеевной давно. Много лет назад она вылечила его жену, «Елену Прекрасную», от заикания. С тех пор майор стал генералом, жена родила ему дочку, а Федор Афанасьевич и Лена относились к Вере Алексеевне не только как к своему семейному доктору, но и как к другу. Открыв для себя уникальность психотерапевта Лученко, понимая, с кем имеет дело, милиционер очень ценил их дружбу. И обращался к ней лишь изредка, в случаях крайней необходимости. К тому же очень тактично. Само собой разумеется, доктор Вера не отказывала. Но только когда расследование дела не шло вразрез с ее представлением о справедливости. Сам Сердюк помогал Вере добыть информацию, когда у нее в этом возникала необходимость.

— Как сердце? — спросила Вера.

— С сердцем у меня все в порядке, — угол рта Федора Афанасьевича нетерпеливо дрогнул. — А вот душа болит… Я, Верочка, не лечился в госпитале. Я там от начальства прятался.

Вера посмотрела на водителя.

— Это мой человек. Все в порядке, — сказал генерал. — К делу. С твоим быстрым умом ты уже догадалась, почему я «болел»…

— Что ж тут догадываться. Честный человек — он неудобен. Не выполняет глупые или преступные приказы…

— Да. — Верин собеседник посуровел, и она увидела: постарел все-таки. — Честным быть даже стыдно теперь, будто это какое-то тайное извращение…

Они спустились по улице Толстого и остановились в густой тени, на узкой улочке позади старого ботанического сада.

— Поговорим здесь, — сказал Сердюк. — Снаружи пекло, а у меня кондиционер.

Вера повернулась к нему.

— Послушайте, мы эту тему ни разу не затрагивали. А я давно хотела хоть с кем-то… Тем более именно с вами. Почему так получается? В одно далеко не прекрасное утро я просыпаюсь и вдруг обнаруживаю, что моя улица переименована. Э, да это еще полбеды! Мой любимый гастроном вдруг закрыли. Потом вместо него возникает хорошо если тысячная по счету аптека, хоть лекарства радом. А обычно красуется бутик супердорогих цацок. Которые никому не нужны, и никто их не покупает.

— Вера…

— Подождите! Дайте уж я «оторвусь». Следующим утром просыпаюсь — перегородили улицу и начали стройку века. На несколько лет. Путепровод какой-нибудь. Выхожу из подъезда — утыкаюсь в зеленый забор. Я этот кислотный зеленый цвет уже видеть не могу!.. Оказывается, снесли соседний старый дом и будут возводить тридцатиэтажный. Перекопали весь двор, и поэтому нет света и воды сутками. Затем я иду на рынок — а рынка нет, вместо него спешно строят стоянку для автомобилей. Я уж молчу про старый Сенной, лежащий в жутких развалинах, напоказ, уже несколько лет! Иду гулять по историческим местам, допустим по Владимирской, — и не узнаю Киева: вместо старых аптек, лавок, хлебных магазинов — казино и адвокатские конторы!

— Вот что, Вера Алексеевна!.. А я тут при чем?! — рассердился генерал. Покосился на водителя.

— Вы хотите курить, Федор Афанасьич? Выйдем на воздух?

Он молча открыл дверь и вышел, Вера — за ним. Они присели на лавочку в тени каштана. Весь тротуар улицы Ветрова был занят автомобилями. Сверкал стеклами банк, оранжевой вывеской завлекал салон красоты, толпились люди у адвокатской конторы. Противоположная, залитая солнцем сторона узенькой улочки принадлежала ботаническому саду. Каменная ограда заросла зеленью, не видной за припаркованными автомобилями.

Сердюк закурил, окутался дымком, помахал коричневой ладонью.

— И главное, — воспользовалась паузой Лученко, — все происходит так, будто не имеет ко мне никакого отношения. Я тут ни при чем, понимаете? Узнаю об этом так же, как о последствиях жары в Италии или сходе лавин в ущельях Альп… Это же все равно, как если бы ко мне в квартиру явился ремонтник и без спроса стал делать перепланировку!

— Чего ты от меня хочешь? — буркнул Сердюк. — Сами виноваты. Выбираете не тех. Почему у вас в городских структурах все не киевляне?! Вот в Австрии…

Вера тоже рассердилась.

— Не тычьте мне Австрию. А вы-то что же? Они помолчали минуту. Вера вздохнула:

— Ладно. Извините, накипело. Генерал кивнул, помолчал.

— Как раз об этом я с тобой тоже хотел… Знаешь, — сказал он, — когда во время «оранжевой революции» я возмутился приказу сверху и открыто не велел специальным отрядам трогать собравшихся на Майдане — сошло с рук. Единомышленники нашлись. А скорее, просто коллеги из генералитета поняли свою выгоду. Они быстрее соображают в смысле карьеры, не то что я. Теперь другое. С честностью нынче плохо. А дослужить до пенсии хочется, год остался. Но есть вещи…

— Например? — спросила Вера. — Мне можете рассказать?

— Кое-что. Все — даже тебе не могу. Да и времени много займет… А вообще-то ты сама уже все прекрасно изложила. В самом центре Киева продали землю под застройку. Как продали, кому — не будем углубляться…

— Жаль, хотелось бы углубиться.

— А смысл? Нам суток тогда не хватит для разговора. Дальше. Как водится, поставили забор, тут же недовольные жители, активисты всяких защитных организаций пикетируют стройку.

— Это все я видела.

— А ты видела, как проходят судебные заседания по таким делам? Их ведь много, и система отработана. Не думай, что достаточно сунуть взятку судье и его помощникам. Все дни разбирательства у здания дежурят накачанные молодчики. Не пускают свидетелей обвинения и журналистов, только своих свидетелей. Тупо.

— Господи! Неужели вот так, внаглую?

— Именно. Они никого не боятся. Вообще никого — нигде и никогда. Ничье возмущение, никакие провокации на них не действуют. Слишком большие деньги стоят на кону. Огромные… Понимаешь, целые состояния для групп людей — для них самих и многочисленных членов их семей. Тут не до церемоний. Так и проходит суд, и понятно, в чью пользу принимается решение. Конечно, активисты не молчат, они пишут в прокуратуру и мое министерство, но вся их суета совершенно бесполезна…

Слова генерала потонули в громкой музыке. Недалеко от них припарковался черный «лексус» с ярко блестящими на солнце зеркальными бамперами. Из него вышла симпатичная девушка и направилась в салон красоты. Звук усилился, и уже не только слов — городского шума не было слышно.

«Итс май лайф!!!» — оглушительно ревело из машины. Вера поморщилась. Как же те, что внутри, не погибли от таких децибелов?

Сердюк подошел к автомобилю, постучал в закрытое стекло. Ему не ответили. В запале он покричал туда, в сторону водителя, — слов не было слышно, — показал руками, чтоб заглушили музыку. Никакой реакции.

Генерал вернулся и сел на лавку рядом с Лученко.

— Плохо иметь пистолет, — тяжело дыша, сказал он.

— Почему? — удивилась Вера.

— Велик соблазн пристрелить мерзавцев. Тошно от них уже, не могу!

— Ай-ай-ай, генерал, — покачала головой Вера. — Нервишки-то у нас шалят. А это уже по моей части.

Она встала.

— Не надо, девочка…

— Не волнуйтесь! — Она подошла к «лексусу», заранее обаятельно улыбаясь. Ей с готовностью открыли дверцу — и тут же музыка умолкла. Сразу стали слышны далекие сигналы автомобилей, гомон птиц, обрывки разговоров прохожих.

Вера отошла от машины, уселась обратно на лавку с видом человека, исполнившего приятный долг. В это время из «лексуса» вдруг выпрыгнули двое парней — именно выпрыгнули, потому что из открытых дверей взвился легкий дымок. Потянуло сгоревшей изоляцией.

— Даже не спрашиваю, что ты сделала, — покачал головой Федор Афанасьевич.

До них доносился испуганный мат. Наконец один парень догадался достать из багажника огнетушитель и направить струю на дымящийся музыкальный центр.

Вера сказала:

— Это действительно неважно. Я рассердилась, да… Но с любителями громкой музыки все будет в порядке. На людей стараюсь не сердиться, чтоб не повредить. А на технику…

Парни оглянулись в сторону женщины и пожилого мужчины, мирно сидящих на лавочке. Один сделал шаг в их сторону, но остановился, будто наткнулся на препятствие.

Они торопливо запрыгнули на свои места, и «лексус» вырулил в сторону улицы Коминтерна.

— М-да, — сказал генерал, провожая его взглядом. — Вот именно поэтому я и рискнул встретиться с тобой. Ты же уникум. Жалко будет, если такой человек разобьет голову о каменную стену толщиной в три метра.

— Вы остановились на том, что суета активистов по защите старого города…

— Да, напрасна. Потому что сверху мне, допустим, велено не реагировать. Или, допустим, приказано арестовывать «нарушителей порядка», когда они превосходящим числом все-таки прорываются в здание суда…

— А вы отказались…

— А я «болею». Даже и не знаю, много ли раз еще «болеть» придется. Слишком часто это стало повторяться. Плохо у нас…

— Знаю. — Вера сочувственно посмотрела на Сердюка.

— Все знают. Скоро небоскребы построят на самых старых холмах, у Лавры. И уже начали. Но это все лирика. Я тебя разыскал не для жалоб… И тем более не для таких горячих и бесполезных дискуссий. Так вот. Не надо вмешиваться в происходящее. Поделать тут ничего невозможно. Это тебе мой совет, не как генерала милиции, а как друга. Я-то знаю десятки таких историй, но сейчас возьмем ту, с которой столкнулась ты. Можно ли найти убийц? Нет, потому что они исполнители и их, возможно, уже самих убрали. Найти заказчиков? Невозможно.

«Откуда ему известна моя история?» — подумала Вера. Впрочем, это риторический вопрос. Ведь знал же об этом тот, кто звонил ей с угрозами. Кто написал записку и воткнул ее в пирожное…

Генерал продолжал:

— До них никому не добраться. Даже тебе, с твоими способностями. Они слишком… как бы сказать… Далеко, высоко. Слишком защищены. Все равно что в другом государстве, даже в другом измерении. Арестовать их и судить? Абсурд.

— И это говорит генерал милиции…

— Да. Кстати, все эти убийства, случившиеся на острове и в больнице, произошли не на моей территории. Да и не убийства это, а несчастные случаи, не забыла? Нечего меня стыдить.

— Я не вас стыжу. Я радуюсь за наш суд, самый гуманный в мире.

— Опять смеешься. Мы-то, милиционеры, обязаны выполнять законные решения суда. Разве нет?

— Смеюсь. А что мне, рыдать, что ли? Я живу на этой планете уже сорок лет и плакать не собираюсь, привыкла. Лучше проконсультируйте как специалист. Смерть Бегуна — несчастный случай, так сказали те ваши коллеги, что занимались им в больнице. Крысиный яд, мол, мог случайно попасть в еду. Допустим. Но почему тогда прокуратура меня вызывает как свидетеля? Не пойму, уголовное дело возбуждено или нет?

— Да очень все просто. Менты — из районного отделения. Им лишнее нераскрытое убийство ни к чему, их и так выше крыши. А в прокуратуру вдова наверняка заявление написала. Должны же они как-то отреагировать.

— И что же, со смертью на острове будет то же самое? Даже с двумя смертями…

— Боюсь, что именно так. То же самое: несчастные случаи.

— Ага-ага, понимаю. Время у нас сейчас такое. Время несчастных случаев. Вот этот вчера вопил о борьбе против коррупции, а сегодня его обвинили во взяточничестве в особо крупных размерах, и он застрелился у себя на даче тремя выстрелами в сердце и контрольным в голову. Несчастный случай. Знаем, читали, слышали.

Генерал опять задышал тяжело, закурил новую сигарету.

— Послушай меня, девочка. Ни для одного человека на свете, кроме жены и дочки, я не стал бы так рисковать. Ни с кем не стал бы об этом разговаривать. Ты… Ну, ты сама знаешь, как я к тебе отношусь. Не будем выражаться красиво и высокопарно. Мне не хочется, чтобы с тобой что-то случилось в этой ситуации, где у тебя нет ни единого шанса.

— Значит, ни единого?

— Иногда в городе случаются убийства, которые хоть как-то можно связать с известными нам личностями. И пусть они обладают разного рода неприкосновенностью и юридически чисты как ангелы, но легче копать и копить улики, хотя бы зная, с чьей деятельностью связано преступление. А тут даже и этого нет.

— Как так нет? А бизнес убитых? А их партнеры всякие, соучредители? Вот был глава какого-то прибыльного дела, миллионер, и вдруг он умирает. Кому это все перейдет?

Генерал рассмеялся, закашлялся.

— Верочка, браво! Ты рассуждаешь как следователь! А я думал, ты в основном по психотипам там всяким, по тайным мыслям специалист…

— Ну хорошо, господин генерал, — усмехнулась Лученко. — Один-один, вы отыгрались.

Он ответил то, что она и ожидала. Что проверять версии по классической формуле сыска «кому выгодно» можно лишь тогда, когда есть дело. А если дела нет, то никто ничего не проверяет. Это лишь в телесериалах адвокаты да доморощенные детективы ведут свои расследования…

— Не говоря уж о том, что самим женщинам весьма выгодно было превратиться в богатых вдов, — добавила она. — Тогда количество версий преступления еще больше увеличивается.

Сердюк рассказал ей и еще кое-что, о чем она частично догадывалась. Почему так сильны эти неназываемые и часто неизвестные заказчики преступлений? Вот смотри. Они ведь сами ничего не делают. Им необходимо огромное количество исполнителей. Адвокаты и прочие юристы — для защиты интересов и подкупа свидетелей. Нужны свои люди в милиции, судах, районных и городских администрациях, исполнительных службах, в политических кругах. Насквозь, сверху донизу, соображаешь? Паучья густая сеть. Как, собственно, у каждого современного человека в течение жизни сплетается похожая сеть. Каждому смертному нужны свои: стоматолог, педиатр и терапевт, офтальмолог, юрист, бригадир строителей, сантехник, компьютерщик, автослесарь, ремонтник бытовой техники, портниха или, как принято нынче выражаться, модельер, тренер по фитнесу, парикмахер… И так до бесконечности. А иначе он всю жизнь простоит в очередях и ничего не успеет.

— И не надо меня стыдить! — горячился Сердюк. — Кое-как живем, не голодаем. Ты лучше спроси, почему всеобщее дерьмо не так широко разлито? Почему на улицах не стреляют, заказных убийств вообще не в десять раз больше? А? Вот мы с тобой сидим тут в тенечке, разговариваем спокойно. Почему? Да неужели не понятно: потому что на сто продажных и бессовестных есть хотя бы один, много — два-три нормальных. И мы, как можем, сдерживаем потоки дерьма, лавируем, хитрим и прячемся — но сдерживаем все-таки. А то бы тут такое творилось!.. Так что послушай старого опытного человека: не лезь без пользы в мясорубку.

— Спасибо, конечно. — Скулы Веры Лученко порозовели, она нахмурила свои широкие брови. — Но я себя чувствую героем голливудского блокбастера. Или тем самым доморощенным детективом из сериала. Когда его все уговаривают не совать нос не в свое дело. Заботливые какие! Да что вы все, сговорились, что ли?!

Она вскочила.

— Не надо меня провожать.

— Погоди, — сказал генерал. Сказал так, что Вера остановилась. — Вот, возьми.

Он достал из кармана ключ и сложенную бумажку. На вопросительный взгляд хмуро обронил:

— Это ключ от квартиры, адрес и код подъезда. Ничего не спрашивай. Я какое-то время проваляюсь в госпитале. Мои сейчас в Германии, еще недели три там пробудут. Если вдруг тебе будет нужно… Спрятаться… Молчи! И бери. Не возьмешь — обижусь по-настоящему. Ну?

Вера взяла ключ. Постояла секунду — и зашагала в сторону улицы Толстого.

Федор Афанасьевич молча смотрел ей вслед.


8. РАСПЛАТА ЗА СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩИХ


На него набросились предательски, сзади, внезапно. Он не ожидал. Такого вообще не ждешь, но в городе он по крайней мере не передвигался без службы безопасности. А здесь, на Ситцевом, у ворот базы охрану пришлось отпустить: своя имеется. Он и расслабился… Вот дурак!.. Фельку послушал: «Элитные развлечения, круто, отдохнешь»… Отдохнул, называется!

Зажатый рот и локти отпустили, но едва он сделал судорожный вдох — вокруг потемнело, голову обхватила грубая ткань. На голову надели мешок?!

— Помогите! — глухо заорал он. — Пом…

Ноги подсекли, повалили на бок. Под ребра ткнули твердым.

— Заткнись, урод, если жить хочешь! — велел решительный голос. — Еще один крик, и стреляю.

В подтверждение щелкнул предохранитель. Звук, знакомый не по фильмам: столько раз с ребятами в тире развлекались…

Он замолчал, экономя дыхание. Но ровно дышать не получалось. Паника затопила мозг, под веками поплыли красные круги. Мешок, кажется, завязывают у ног. Зачем?! Что с ним собираются делать? Хорошо, хоть руки не догадались связать… Вот Феликс, гад, удружил! Кто же это? Наверняка конкуренты. Но почему так грубо? Можно же договориться по-хорошему. Ведь Сенька нынче не кто-нибудь, а крупный бизнесмен. Миллионером стал за четыре года. Как же иначе, если занимаешься алкогольным бизнесом. Понятно, кое-кто хотел бы, чтобы он ушел с рынка, свернул производство. Не однажды машины с грузом останавливали, водителей били, товар уничтожали… Ясное дело, конкуренты! Но у Арсения крыша есть, он не лох. Нанял профессионалов, охранную фирму. Только где они теперь, профессионалы гребаные?! Мешок с миллионером подняли и с трудом понесли: тяжелый, здоровяк.

— Эй! — крикнул он. Пахнущая прелым холстина прижималась ко рту, мешала. — Я забашляю больше! Отпустите! Молчат.

Лишь бы не убили. Я поделюсь. Ладно, жрите! Не умеете работать, только куски отхватывать, кислород перекрывать — ну и черт с вами. Лишь бы жить!.. Это «Серые волки», наверное, кавказская группа. Давно паленой водкой все ларьки наводнили, сливки снимали. А я им тут помешал. Придумал и начал производить водку под названием «По троньки». Двести пятьдесят миллилитров в пластмассовом стакане, похожем на граненый. Крышку сорвал, как со сметаны, — и пей. Пользуется спросом, а вы как думали!.. Или, может, это наемники партии «Союз предпринимателей»? Мои парни под их лидера здорово подкопались, компромата нарыли, есть пара единомышленников, желающих поставить меня на его место…

От страха кишечник свело судорогой. Дышать становилось все труднее. Господи, спаси и сохрани! Свечку поставлю! Или нет, на благотворительность пожертвую… Братцу-неудачнику денег дам, он давно выпрашивает… Храм возведу… А ведь у меня с собой складной ножик, вспомнил Арсений. Всегда ношу с собой, с детства еще хулиганского, подольского. Маленький, но острый. В заднем кармане. Надо достать… Если бросят где, разрежу мешок, вылезу потихоньку…

А что, если… Нет, не может быть. Об этом никто не знает. Ну, почти никто. Давняя история, нехорошая… Начали вдвоем одно дело, оно оказалось прибыльным. Скоро Сеньке надоело делиться, и он обратился к одному из своих подольских дружков. Дружок денег с него не взял, с условием, что займет место соучредителя… Тот, первый, оказался хрупким, не выжил. А семья его свалила за океан… Но… Неужели сын? Вернулся, чтобы отомстить?.. Или у подольского дружка тоже нашлись родственники? Ведь вскоре жадный Сеня и его… Того… Нет, тот был круглым сиротой. Значит, криминальные связи?

Только не сейчас! Не хочу умирать! Когда все просто зашибись, в полном шоколаде! Откуплюсь! Все отдам!

Алкогольный магнат изо всех сил сжал зубы, во рту появился соленый привкус. Извернулся в неудобной позе, пытаясь дотянуться до заднего кармана джинсов. В этот момент его раскачали — закружилась голова — и он почувствовал, что летит. Инстинктивно подтянул колени к подбородку, сгруппировался. Сердце подпрыгнуло и остановилось, горло сжалось, жилы на висках и лбу набухли, голову вот-вот разорвет от напряжения…

Правым боком пленник больно ударился обо что-то твердое. В мозгу промелькнуло — все?! Конец? И тут же захлюпало, струйки воды хлынули сквозь сетчатую мешковину, ноги потеряли опору… Его бросили в реку!!! Вода быстро подступала, вот она уже у груди, возле рта… Нет! Нет!!! Он вдохнул, задержал дыхание, задергался, словно в припадке эпилепсии, — и наконец почувствовал в руке нож. В воде движения стали замедленными, он несколько раз сверху вниз провел лезвием по стенам своей матерчатой тюрьмы, увидел тусклый свет, рванулся к нему, стряхнул остатки мешка. Скорее вверх, к воздуху, к жизни!..

Оказалось, что утопленник погрузился неглубоко. Увидел поверхность воды, скользкие столбы пристани… Выныривать надо потихоньку, чтобы не заметили… В последний момент, когда, казалось, грудь сейчас лопнет, он поднял голову над водой и со свистом вдохнул.

Вроде никого.

Арсений не спешил на берег, часто и глубоко вдыхая сырой воздух. Хоть было тепло, но он дрожал. Так. Первое, что поручу ребятам, — раскопать, кто хотел меня убить. Потом организую ему похищение не хуже этого. Только к ногам привяжу бетонную плиту, чтобы точно не всплыл. Или лучше не тратить время и деньги ни на какие расследования. Велю схватить всех конкурентов, до кого можно дотянуться, — и в воду, как щенят. Будут знать «Арсения Беспощадного»…

По настилу пристани загрохотали шаги, он хотел спрятаться, но не успел, — кто-то, неизвестно откуда появившийся сзади, подхватил его под локти, выдернул наверх. Сверху другие руки вцепились ему в ворот и вытащили. «Беспощадный» задергался, замахнулся ножом — руку намертво зажали и отобрали нож.

— Да все уже, все! — крикнул знакомый голос. — Утихомирься… Сенька, ау! Разуй глаза, это ж свои.

Он машинально протер лицо, проморгался, расправляя слипшиеся ресницы. Феликс. Улыбается, подонок. И еще несколько знакомых физиономий.

— Не узнаешь однокурсников, Сенька? Ну? Несколько ребят, улыбаясь, смотрели на него. Действительно однокурсники.

— Поздравляем с десятилетием окончания политеха! Понравилась игра?

— Самую лучшую для тебя заказали, не жмотничали. Называется «Граф Монте-Кристо».

— Ну расскажи, как это — тонуть…

— Ааааа!!! — Арсений присел, согнувшись, и вдруг бросился на них, молотя руками по воздуху. Убить гадов!.. Что же они с ним… За что?!

Его схватили. Феликс обнял его.

— Не сердись, дружище. Все уже позади…

— А, — оскалился мокрый Сеня, — позади? Тогда конечно, тогда ладно… Ну, отпусти уже, все.

— Наконец-то! — обрадовался ближайший соратник. — Шуток не понимаешь?

Как только отпустили локти и Феликс убрал свои поганые руки с его плеч, Арсений размахнулся и с наслаждением, с брызнувшими слезами врезал ему справа по скуле. Тот упал, а буяна опять скрутили.

— Зовите скорей вашего врача… — озабоченно сказал кто-то за спиной. — А, вы здесь. Давайте.

Припадочного укололи в крепко стиснутое плечо. Он плакал, но все тише, тише… Ну вот и отпустило. Уже спокойно он наблюдал, как врач смочил чем-то квадратик марли и приложил к щеке этого шутника. От боли Феликс зашипел.

— Чудила ты, — обиженно сказал он. — Мы ж могли и другую игру из списка выбрать. Там бы тебя прямо в мешке сбросили с самолета… Парашют бы раскрылся вовремя, конечно, но… Я ж помню, что ты высоты боишься. Так что скажи еще спасибо…

Арсений представил падение с высоты и пошатнулся. Ему и впрямь захотелось сказать «спасибо».

— А если бы у меня не было с собой ножа? — спросил то, что волновало больше всего. Произнес просто, чтобы говорить, слышать звуки слов, ощущать свои губы. В груди разлился покой, страх ушел.

— Нож? Так ведь мы знаем, что он всегда с тобой.

— Мало ли. Мог не взять, — упрямился Сенька.

— Все под контролем было! — заверил какой-то однокурсник. А Феликс, держась за щеку, добавил:

— Что ж мы, изверги? На дне дежурил аквалангист, если что, он бы мешок разрезал и сунул тебе в рот шланг от кислородного баллона.

— Зато какое приключение! — засмеялся кто-то из ребят. — Потом вспоминать будешь!

«Да уж, я это теперь не забуду…» Его повели под руки в сторону базы.

— Теперь — водки и развлечений! — заявил Феликс. — Надо выпить за весь наш выпуск.

Арсений уже полностью чувствовал свое тело. Даже странно. Только что умирал и уже снова жив. Ложная смерть… Тренинг на умирание будто обновил клетки организма. Очень непривычное ощущение. Он даже не знал, хочет ли мстить за эту жестокую забаву, которую розыгрышем можно назвать лишь с большой натяжкой.

Надо ли Фельку того?.. Поменять на другого, без чувства юмора. Или наоборот — благодарить? К новому ощущению предстоит привыкнуть. Успею разобраться со всеми. А сейчас хочется одного: необузданного пьяного разгула.

— Водку будем пить только мою, — сказал он. — Кто останется трезвым, тот мне не друг!

* * *
Ночная велороллерская должна была стартовать, как обычно, в полночь от Майдана Независимости. Собирались всегда под колонной со скульптурой, которую молодежь иронично называла «мама Бэтмена».

Кирилл лихо, обгоняя таксистов, спустился с Михайловской, пересек Крещатик и подъехал к ребятам. Он был в радостном возбуждении. Целую неделю живешь в режиме работа—дом и ждешь вечера пятницы. Тогда начинаешь готовиться: чистить велосипед, подтягивать ремешки шлема, укладывать в подрамную сумку запасную камеру и ключи, крепить на руль фонарь и велокомпьютер, накачивать шины. И воду, обязательно воду не забыть!

Он посмотрел на недавно купленную специальную велобутылку, закрепленную на раме. Лето жаркое, ночи душные, улицы в Киеве крутые. Поднимешься пару раз — и пить захочется нестерпимо. А вот уже и хочется. Кирилл с удовольствием хлебнул из бутылки холодненькой воды — не нагрелась еще, из морозильника, — и вставил ее обратно в крепления. Удобно, хорошо.

А Олька, вредина, еще шутит насчет велобутылки. У тебя, говорит, велобутылка и велокомпьютер, велошлем и велоштаны. У тебя веловсе. Даже велопамперсы. «А велодевушек у тебя там нет? Ну ладно-ладно, шучу». Потом заныла: «Ты на всю ночь? Или вернешься часика в два?» — «Маленькая, а что, если на всю?» — «Маленькие не любят засыпать в одиночестве, — ныла Оля. — Маленькие будут ждать и не спать». — «А пусть маленькие спят, — вздыхал Кирилл. — Им это полезно. А большим полезно на велосипеде кататься хотя бы раз в неделю…»

Оля покорно вздыхала и просила его быть поосторожнее. А он уже мыслями был там, на ночных киевских улицах, несся вниз по спускам, крутил педали на подъемах, тяжело дышал и чувствовал себя совершенно счастливым…

Ребята сидели на каменных ступенях, шутили, курили, пили колу. Подходили к велосипедам, с интересом разглядывали новые «примочки» и «штучки».

Кирилл и не подозревал, что парни могут так же взахлеб обсуждать свои велосипедные прибамбасы, как девчонки — модные тряпки. Разговоры на эту тему слышались со всех сторон.

— Я купил новый передний фонарь.

— У тебя же есть один?

— А два лучше.

Подошли к кому-то из новичков:

— Это у тебя кто? А, «Гэри Фишер». Хорошая марка. Рама позволяет делать апгрэйд…

— Чего-чего?

— Ничего, — снисходительно, — потом поймешь.

С особым уважением смотрели на дорогие двухподвесы: велосипеды с амортизаторами на переднем и заднем колесах. Роллеры не спеша натягивали свои роликовые коньки, перешучивались.

— Смотри, — с гордостью показывал роллер по имени Герман, — видишь, какие царапины? Это я грохнулся на спуске.

— Молодец. Не зря, значит, бабло на защиту потратил, — кивали ему. На коленях и локтях, на ладонях и вообще везде, где только можно, роллеры закрепляли пластмассовые щитки.

— А то!

— Только ты, Гера, все время падаешь. Может, хватит?

— А мне так интереснее! — смеялся Герман. Он действительно весело падал и всех смешил.

Рядом велосипедист уже, наверное, в третий раз показывал шрам на ноге:

— Это я на «Певчем поле» упал, помнишь? В позапрошлую покатушку. — И показывал на свой велосипед. — Вот, черная вставка на раме. Это место сварки. Еще крепче стало!

Кирилл поначалу тоже участвовал в этих беседах. Взахлеб хвастался новым байком, рассказывал, как зимой первый месяц лихачил по квартире: метр вперед, полтора в коридор — и назад. На улицу хотелось нестерпимо. Может, именно поэтому, шутил он, тепло так долго не наступало. Поздняя была весна. Она издевалась: слишком сильно уж рвешься кататься, потерпи. А ничего нельзя желать слишком сильно.

Потом стал помалкивать и просто прислушиваться к себе и велосипеду. Это было так здорово — катить. Все места, куда надо добираться городским транспортом не меньше часа, трястись, торчать в пробках, стали вдвое ближе. И эта игрушка, в сущности, всего лишь железяка, стала дорога как символ преодоления расстояний. Да и себя в большой степени.

Но особенно Кирилла тянуло на пятничные ночные велороллерские покатушки. Мчишь как будто в строю, в массе братьев по разуму, а чувствуешь себя индивидуальностью. Байк, размышлял Кирилл, это самый эгоистичный вид транспорта. Нет двух одинаковых велосипедов, как и людей. Разве лишь в магазине… Но стоит проехать немного, и он уже настроен под тебя, как одежда. Он — это и есть ты. Каждое утро, когда ты уходишь на работу, он остается ждать. Возвращаешься — все еще ждет. Наверное, он не может долго стоять на месте…

Кирилл уже с трудом заставлял себя ездить в маршрутках и на метро. Тяжело быть неподвижным, хочется крутить педали, перемещаться в пространстве с удовольствием, а не в тупой духоте, наблюдая за пассажирами, играющими на своих мобилках. «Наверное, — усмехался компьютерщик Кирилл Румянцев, — все-таки есть особый велосипедный вирус, и я им заболел в этом году».

Под веселые выкрики, по сигналу болельщицкой дудки полсотни ночных энтузиастов двинулись по улицам и тротуарам. Проехали Европейскую площадь по трясучему булыжнику, устремились, лавируя между колоннами стадиона «Динамо», вверх, через Мариинский парк. Прохожих в начале первого на улицах было, как ни странно, много, они останавливались с изумленными улыбками, вспыхивали фотокамерами, свистели вслед и кричали «Вау!». Некоторые автомобилисты братски сигналили: «Та, та, та-та-та, та-та-тата — тата!!!»

Они выехали на улицу Январского Восстания и покатили к музею Великой Отечественной войны. «Бумц-бумц», — звучала ритмичная музыка у кого-то в рюкзаке. Едущие рядом игриво подпрыгивали на передних колесах и дурашливо смеялись. Впереди и сзади катили ребята из так называемой «секьюрити груп», они заранее перекрывали сложные перекрестки, переговаривались по рации, поджидали отстающих, подвозили уставших роллеров, позволяя им уцепиться за седло.

В некотором отдалении ехал мотоциклист. Ничего удивительного — в прошлую покатушку к ним пристроились две девушки на мотороллерах. В своих проездах по ночному Киеву ребята быстро обрастали сочувствующими. И на мотоциклах к ним присоединялись, и на скутерах, и даже на новомодных китайских электровелосипедах.

Мотоциклист держался особняком. Стеснительный, наверное. Под круглым шлемом лица его не было видно. На подъеме один роллер знаком показал ему, что хочет уцепиться, — мотоциклист кивнул. На ходу, обгоняя колонну, роллер вынул фотоаппарат и, держа его в свободной руке, сделал несколько снимков. Еще и покрикивал: «Улыбочку!»

Они подъехали к музею, ведущий остановился: «Ждем отстающих!» Потом со свистом и улюлюканьем ринулись вниз по крутой петляющей аллее. Эта узкая дорога вела к мосту Патона. Кирилл вспомнил, что они тут уже проезжали, дальше будет дорога вдоль Днепра, потом Железнодорожная улица и Московская площадь…

Он переключил передачу и наддал. Ветер свистел в ушах, полутемная аллея неслась навстречу, под колесо. Передний фонарь освещал ее довольно слабо, но видны были красные задние огоньки едущих впереди. Как это здорово — мчаться вот так, приподнявшись в седле, угадывая повороты и объезжая едва видные ухабы и ямки!

Что-то веселое кричали впереди, это, кажется, девушка в розовом шлеме, постоянная участница покатушек, она всегда визжит на спусках. Что-то неразборчивое доносилось и сзади. Сбоку от Кирилла взревел мотор мотоцикла, вот кому надо поосторожнее, ведь мотоцикл весит килограммов восемьдесят, это вам не легкий байк с его пятнадцатью. Почему только он фару не включает?..

Мотоциклист газанул совсем рядом с Кириллом, он успел подумать, что надо посторониться, и даже успел на скорости все-таки подрулить к краю асфальтового полотна, — и вдруг почувствовал, что его сильно толкнули, и он вместе с велосипедом летит через низкий парапет вниз, на крутой склон.

Мир закувыркался и взорвался брызгами огней.

* * *
Оля не стала пока что делиться с мужем своими мрачными новостями. Пусть уматывает на покатушку, зачем его расстраивать. Вон, весь уже светится от радости и предвкушения…

Но поделиться с кем-то тянет невыносимо. Главное, непонятно, что делать и как быть.

Она позвонила маме, получила от нее согласие пожурчать о нашем, о женском, и спустилась маршрутным такси из центра на Подол.

Пай очень обрадовался. Он подпрыгивал, стараясь лизнуть Олю в нос, становился на задние лапы, а передние упирал ей в живот. Озабоченная гостья невольно заулыбалась.

— Давай, дочура, выкладывай, что стряслось у тебя на работе, — сказала Вера, когда они удобно устроились на диванчике. Перед ними стоял столик на колесах с чашками чая и печеньем.

Оля вздохнула.

— Волшебница ты моя, мамуля. Я еще рот не открыла, а ты уже все знаешь. Вот если б ты могла заколдовать мое начальство… Или, лучше, моих заказчиков… Вот тогда б я горя не знала.

— Ну-ну. Проблемы на работе — это не горе.

— Смотря какие… — И Оля изложила маме свои новости.

Слишком уж неожиданным и странным казалось все это.

На фоне абсолютного благополучия и ровного отношения к ней начальства рекламного агентства, где она трудилась. И притом, что последний проект она выполнила с обычным блеском. Шеф сказал еще позавчера, что клиент в восторге. И что пора назначить ее арт-директором, уже и приказ готов. «И то правда, нас трое дизайнеров, и последний год в основном я тяну на себе весь визуальный креатив. В общем, должность арт-директора только юридически утвердит то, чем я занимаюсь фактически. Зато зарплата больше». Словом, Оля радовалась предстоящему заслуженному повышению. К тому же всегда приятно угодить заказчику. Что, кстати, было довольно трудно: он сменил несколько агентств и был всем недоволен. Нелегко визуализировать в рекламе страховой бизнес. Но Оля справилась.

И вот сегодня мрачный шеф заявляет: заказчик устроил ему истерику. Не принимаю, говорит, вашу работу, расторгаем контракт на рекламную кампанию. Что, почему? Что такое?! Непонятно. Не хочет, и все. И эскиз баннера ему вдруг не нравится, хотя накануне он его чуть ли не целовал, требовал поскорее запускать в производство. Мистика какая-то!

— Короче, все из-за меня полетело, — с досадой подвела итог Оля, жуя намазанный плавленым сыром крекер. — Точнее, якобы из-за меня. И шеф теперь намерен удержать с меня все потерянные деньги. Нормально, да?! Да я за десять лет столько не заработаю, сколько он потерял из-за расторжения этого контракта. И вообще, какого черта?!

— Спокойно, тише…

— При чем тут я?! — не успокаивалась Оля. — Такое впечатление, что меня просто использовали как козла отпущения. Тут что-то не то. Какие-то темные интриги, я этим самым местом чую…

— И что?

— А то. Тоже показала шефу, где раки зимуют. Чтобы не наглел и не зарывался. Нет, ну в самом деле!.. Я не позволю с собой так!

— Короче говоря…

— Короче говоря, я плюнула ему в рожу и уволилась с треском, — в сотый раз вздохнула Оля. — Теперь прощай, карьера! Что мне делать, мамочка? Если всюду такие придурки… Какой смысл пахать на дядю в офисе? Если могут подставить в любой момент.

— Могут-то могут…

Оля, не слушая, продолжала:

— Свой бизнес, что ли, открыть… Быть свободным дизайнером-консультантом. И копирайтером заодно.

Оля пришла якобы за советом, но главное для нее — излить душу. Давно известный психологический феномен, подумала Вера. Мужчины стремятся действовать, а женщины — говорить. Но не просто так. Нам, женщинам, необходимо проблему выразить словами. Да не один раз, а несколько. Когда мы озвучиваем то, что нас волнует, причем со стороны это может казаться обычной болтовней, решение проблемы возникает само собой. Из ниоткуда. Пусть мужчины, даже самые умные, этого не знают; пусть они перебивают нас на полуслове, стремясь дать очередной полезный совет — мы будем обсуждать свои проблемы многократно! Пригодятся женщинам, конечно, и полезные советы. Но главное — это общение, разговор. Во время которого вдруг оказывается, что проблема не то чтобы решена — она уже не имеет значения.

Вера многое сейчас могла бы Оле сказать в ответ. Только каким-то краем сознания она чувствовала свою вину. А что, если все это из-за нее, из-за Веры? А вдруг сбываются угрозы неизвестного? Ведь действительно, уж очень странно… Но не стоит сейчас об этом, надо поддерживать беседу. И успокаивать. Например, пояснить в качестве утешения, что не каждому человеку обязательно следует делать карьеру. То есть изо всех сил напрягаться и неуклонно двигаться по служебной лестнице вверх, преодолевая препятствия. Двое из трех опасаются ответственности, трое из десяти не уверены в себе, один из пятидесяти не хочет быть начальником… Можно ведь и просто жить. Да, зарабатывать деньги, но как угодно. Ведь большинство из нас трудится не по специальности или не по призванию. Ну не стала профессия сферой приложения талантов и способностей. У редких счастливцев совпадают работа и любимое дело. Мало кто может похвастать, что с утра до вечера занимается тем, что приносит радость, а за это ему «еще и деньги платят». Словом, хорошо бы различать деятельность для заработка и для души…

Еще хотела Вера сказать своей дочери, что труд не только кормит. Он, как упражнение, формирует характер, конденсирует волю, тренирует душу. Для того чтобы так и получалось, нужно немного: осознанность необходимости. И потом, не следует отождествлять себя и свою работу. Дело — это дело, а ты — это ты. А стремление любой ценой сделать карьеру плодит людей, зависимых от успеха. Есть такие «наркоманы», уже наведывались в кабинет психотерапевта. Причем появились и своеобразные «антикарьеристы». Они добровольно понижают свой уровень жизни: отказываются от теплого места, чтобы осталось больше времени на семью или хобби. Зато чувствуют себя свободными людьми. Можно и так… Как угодно можно, главное — осознанно…

Однако у Веры почему-то закружилась голова, и онемел затылок. Она хотела поставить чашку с чаем на столик и промахнулась. Чашка глухо стукнулась об пол и раскололась.

— Ма, ты чего? Что?..

— Сейчас…

Вера плавно откинулась на спинку дивана… Сейчас… Сейчас пройдет… Комната завертелась, по кругу, по кругу… Даже с закрытыми глазами.

— Мама! — Оля не на шутку испугалась. — Что с тобой, мамочка?! «Скорую» вызвать?

— Нет… — Вера криво улыбнулась онемевшими губами. — Я сама себе скорая… Это что-то не со мной…

— А с кем? — Оля вскочила с дивана, вспугнув уснувшего Пая.

И тут зазвонил один мобильный.

— Да, — сказала она, открыв книжечку телефона. — Кирюша, заяц… Что?!

Она опустилась на диванные подушки с открытым ртом. А у Веры голова уже не кружилась. Потому что она знала: с Кириллом беда.

* * *
Таксист резко бросил машину в глубину ночных улиц. Желтые огни слились в мерцающий поток, теплый воздух обдувал лицо. Ярким рубином вспыхнул светофор, но на перекрестке — никого. Оля сдавленным голосом велела водителю ехать:

«Все оплатим, скорее!» Он кивнул, склонив небритое лицо, — восточный человек — и с визгом шин проскочил перекресток на красный свет.

Оля, сжав зубы до скрипа, постукивала ладонью о колено и бормотала: «Ведь говорила же ему, чтоб осторожней. Ведь просила его, дурака, не ехать. Велосипедист. Байковой, чтоб он сгорел. Поломаю, выброшу к чертям!..»

Вера погладила ее по плечу. Постаралась всю твердость, какую смогла в себе найти, перелить через руку в это плечо. Дочь обмякла, потрясла головой, закрылась руками.

Ничего. Если смог позвонить, значит, в сознании. В палате, не в реанимации — тоже хорошо. Господи, неужели из-за меня!.. Стоп. Держись, доктор Лученко, не скули. Еще ничего не известно. Почему ты заранее решила, что ты всему виной? Чувствую. Брось это! Надо помогать, а будешь скулить — силы потеряешь. Они сейчас нужнее, чем глупая рефлексия.

Автомобиль вибрировал, стыки на мосту Патона глухо и часто постукивали, Вера скосила глаза на спидометр: ого, сто тридцать! Вот уже и Ленинградская площадь пронеслась мимо в фейерверке огней… Развязка у метро… Темная громада рынка «Юность»… Приехали.

Вот оно, десятиэтажное здание больницы неотложной помощи. Так. Если не пустят, надо собраться и пройти. Знаю я наши лечебные учреждения, не пускают в неурочное время даже к здоровым… Проникнуть во что бы то ни стало, а там посмотрим. У входа охранников нет, хорошо… Вот он, у лифта сидит. А мы к лифту не пойдем.

Вера устремилась в боковой коридор, отлично зная, что там найдет выход к лестнице и лифту. Деревянный письменный стол с лампой в абажуре и бумагами, за ним дремлет женщина в белом халате.

— Вы куда? Нельзя посторонним, — приподнялась она.

Лученко не стала тратить на нее ни душевных сил, ни времени: просто достала десятку из кошелька, положила перед ней и молча прошла, увлекая за собой Олю. Женщина уселась обратно. Видимо, здесь это был обычный пароль.

Вера ориентировалась в путанице этажей и коридоров так, будто бывала здесь сто раз. Травматологию нашли очень быстро. Не обращая ни на кого внимания, миновали коридор. Пахло йодом, чем-то вроде валерьянки и почему-то пригорелым молоком.

В палате, кроме Кирилла, лежали на койках еще два человека, они спали. Он бодрствовал, полулежа на подушке забинтованной головой. Повязка напоминала косынку. Оля рванулась было к мужу, но Вера удержала дочь за руку: «Не сейчас, мне надо все выяснить, потерпи и не мешай».

— Кирюша… Ты меня хорошо видишь? Слышишь? Только губами отвечай, головой не шевели.

— Да… — сказал он.

Оля выдохнула со стоном и обессиленно опустилась на стул в ногах кровати.

— Я тебя буду спрашивать, а ты тихо отвечай только «да» или «нет».

Она спросила его о жизненно важном: о тошноте и головной боли, чувствует ли руки-ноги, не двоится ли в глазах и не плавают ли точки в зрачке, легко ли ему дышится, может ли глотать, не онемело ли где… Выяснилось, что голова да, болит, а тошнило чуть-чуть вначале, пока везли сюда, сейчас нет, все остальное в порядке, да не переживайте вы так, мам-Вера, что вы в самом деле…

Лученко всмотрелась в его глаза. В первые часы после сотрясения мозга у человека могут быть сильно расширены или сужены зрачки, если нарушены нервныепути, ответственные за работу глаз. Зрачки были как будто нормальными…

Вошла молодая девушка, всплеснула руками:

— Как вы сюда попали? Вы что?!

Лученко с медсестрой не стала разговаривать. Вышла в коридор и там, дождавшись ее, сделав «железное» выражение лица, рявкнула:

— Я родственник поступившего к вам больного Румянцева. Врач-невропатолог и психиатр. Немедленно приведите сюда доктора.

Испуганную девушку будто ветром унесло. Через минуту, на ходу застегивая халат, прибежал молодой мужчина.

— Томографию делали? — набросилась на него Лученко. — Рентген? По шкале комы Глазго проверили? Гематома есть? Изменения сознания? Какова сердечная и дыхательная деятельность?

— А… Ээээ… — опешил врач. — Не так быстро, коллега. Компьютерную томографию сделали сразу, не волнуйтесь. Гематом и переломов нет…

— Магнитно-резонансную томографию назначили? — спросила Вера, зная, что на ее подготовку требуется время.

— Конечно. Да вы не волнуйтесь. У Румянцева координация не нарушена. Сотрясение, очевидно, даже не средней тяжести, а легкое. Сердце и дыхание в норме. Завтра можете домой забирать, там проследите, раз уж вы специалист…

Вера выдохнула, закрыла глаза.

— А ссадины и ушибы — ерунда. — Она слушала его голос, уверенный, «врачебный». — Кстати, вывих плеча ему еще по пути вправили. Легкий, без разрыва суставной капсулы и связок. Здоровый молодой человек ваш родственник, легко отделался. Но обезболивающее местно пришлось вколоть. Руку некоторое время не нагружать, вы учтите. Минимум на полгода про велосипед пусть забудет.

Вера открыла глаза.

— И про давление вы не спросили, — усмехнулся уголком рта доктор. — А оно чуть повышено, но быстро нормализуется.

— Спасибо, — серьезно сказала Вера. — Не знаю, как вас благодарить…

— Да чего там. Вы только не утомляйте парня. Пообщайтесь пару минут, не больше, и пусть поспит. Возбуждение сейчас ему не очень полезно, понимаете?

— Еще бы не понимать. — Она крепко пожала прохладную ладонь коллеги и вернулась в палату.

Оля сидела на корточках возле мужа, держа его за руку. Вера не выдержала.

— Прости, Кирюша… Боюсь, это из-за меня. — Она помотала головой, чтобы сдержать слезы.

— Мам-Вера, что вы, — сказал Кирилл. — Ерунда какая.

— Что произошло вообще? — спросила Оля. — Можешь рассказать?

— Только покороче, — попросила Вера.

И он рассказал.

Мотоциклист на полном ходу столкнул Кирилла на склон холма. Еще и притормозил, гад, посмотреть на результат своей подлости. Если бы не длинные руки-ноги двухметрового велосипедиста… Он успел сориентироваться чисто инстинктивно и просто встал, пропустив велосипед между ногами. Правда, не удержался и тоже скатился вниз по холму, но недалеко. А если б не рост, перевернулся бы вместе с велосипедом, застрявши в раме, и переломов бы не избежал. Головой обо что-то сильно ударился, шлем раскололся… Но зато череп цел. Спасибо тем, кто с самого начала советовал не ездить без шлема, мало ли что. И вот, пожалуйста. Ребята мгновенно прервали покатушку, собрались и хотели схватить этого парня на мотоцикле. Но он взревел мотором и, расшвыряв самых смелых, умчался вверх, в сторону Лавры. На велосипедах не догонишь… Друзья и «скорую» вызвали, а пока ждали, ловко примотали к боку вывихнутую руку. Молодцы. Не зря мы недавно медзанятия на стадионе проводили, пригодилось…

— Вот сволочи, — снова не выдержала Вера. — Ну, я вам… — Осеклась, глядя на дочь. И сразу пожалела о сказанном.

Оля с ненавистью уставилась на мать, лоб покраснел, щеки стали пунцовыми.

— Так это из-за тебя, значит; — зашипела она, стараясь из последних сил сдержать крик. — Мамочка!.. Ты в какое-то расследование опять влипла, да? Очередное спасение? А, вспомнила. Лиза Романова… Что же ты с нами делаешь?!

— Заяц, успокойся, — с тревогой сказал Кирилл.

— Лежи тихо, травмированный, — бросила в его сторону Оля. Она не сводила с матери глаз. — Ты с ума сошла! Зачем ты лезешь в каждое осиное гнездо? Кто тебя просит делать добро всем встречным-поперечным?! За наш счет!

Кирилл никогда не видел свою жену в таком состоянии. Он пошевелился, но Вера знаком попросила его лежать. Она тоже глядела в Олины глаза. Это истерика.

— Ты о нас подумала?! Когда нас всех убьют, тогда ты, наконец, успокоишься!!! — продолжала Оля. — Она не может терпеть несправедливость, видите ли! Мать Тереза! Мать-перемать!

Вера не отвечала.

— Ты просто чистоплюйка, вот ты кто! Совесть у нее, посмотрите-ка! Разбалованная она у тебя, не выносит малейшего неудобства. Если кого-то обижают, она морщится. Ей некомфортно, она болит и возмущается — и ты стремишься навести порядок! Точно так же, когда плачет маленький ребенок, всякий взрослый страдает и затыкает уши, потому что ему неприятно. Или торопится успокоить плачущего любым способом. Не могут взрослые выносить детский плач. А ты, мамочка, не переносишь несправедливости!

Вера не отвечала.

— Но ведь весь мир устроен несправедливо! — У Оли раздувались ноздри, она уже не могла остановиться. — Обиженных полным-полно на каждом же шагу! Ты всем собираешься помогать?! Каждого вытаскивать из дерьма, куда он сам же и стремился попасть, потому что тупой и недальновидный? А какой ценой? Подумай о цене, мама!

Вера не отвечала. Только все смотрела и смотрела на дочь. Которая всегда была ей подругой. И все понимала. Все. А что не понимала, то чувствовала. Маленький большой человек…

— Ничего не бывает просто так, ты сама всегда говорила! — Оля уже почти кричала. — Закон сохранения. Или, наверное, закон равновесия, как хочешь. Наверное, если где-то количество добра увеличивается, то где-то, соответственно, увеличивается количество зла. И даже не где-то, а прямо рядом с тобой, мамочка! Добро не бывает безнаказанным! Нельзя нарушать порядок вещей, перекраивать его, как тебе хочется — только потому, что ты не можешь видеть обиженных! Это же противоестественно! Кем ты себя вообразила? Божеством?!

Вера изо всех сил сжала руки, — ногти впились в ладонь, — зажмурила глаза, чтобы не дать дочери пощечину. Оля вдруг замолчала, Вера открыла глаза и увидела: она держится рукой за щеку, удивленно смотрит на мать, губы дрожат.

Почувствовала…

«Я сейчас», — сказала Вера Кириллу, увлекая дочь в коридор, к кофейному автомату в стандартном уголке ожидания с диванами, фикусом и телевизором. Просунула в щель бумажку в две гривны, нажала кнопку «Горячий шоколад», автомат пискнул и выпустил тонкую ароматную струйку в пластмассовый стаканчик.

— Возьми. Пей. Жди. Скоро уходим, — отрывисто бросила Лученко и вернулась к Кириллу.

Она все делала автоматически. Лишь потому, что знала: именно так сейчас надо поступать. Все разборы и решения — потом.

— Ну? — Она наклонилась к забинтованной голове Кирилла. — Как себя чувствуем?

— Мам-Вера… Вы не обижайтесь на Олю, ладно? — попросил парень.

— Вот еще, — улыбнулась Вера, с трудом владея лицом. — И не собиралась.

— А я себя прекрасно чувствую. — Кирилл тоже немного растянул губы. — Вечером сбегу домой. Тут кровать короткая. — В подтверждение своих слов он шевельнул длинными ногами, и металлическая спинка жалобно заскрипела.

— Я те дам домой, — нахмурилась Вера. — Только после магнитной томографии. Понял? А хорошо себя чувствуешь, потому что тебе вкатили обезболивающее. Потом рука еще заболит, будь готов и не хнычь. И вообще, врач сказал, что тебе долго нельзя будет кататься на велосипеде.

Кирилл расстроился.

— Ну вот, — заныл он, — я так и знал… Только начал ездить, так хорошо было…

— Кирюша, — подняла бровь Вера, — ты хочешь спорить с врачами? Да и велосипед твой, наверное, разбит вдребезги, так что нет худа без добра. Спасибо скажи, что жив остался.

— Да там только колеса повосьмерило, — ныл травмированный, — а рама что ж… На раму еще много чего можно навесить…

— Ладно, веломаньяк ты наш. Лежи, спи, до утра еще далеко. И звони, как проснешься. — Она поцеловала его в длинный теплый нос и вышла.

Они вызвали такси из холла. Стояли на первом этаже в полумраке, ждали. Потом Вера вышла наружу: надоели больничные запахи. Оля вышла за ней, молчала, не смотрела на мать. Обеим было неловко.

Вере ничего не хотелось говорить. Потом она все-таки посмотрела на дочь и увидела, что у нее из глаз льются слезы.

Глупое, глупое маленькое существо.

Обнять. Приласкать. Погладить по голове.

Оля обмякла и задрожала в Вериных руках…

Спокойно. Все будет хорошо. Ты права. Твоя мать больше не будет заниматься противоестественным отбором. Ставить плотины и перегораживать потоки фортуны. Пусть.

Если бьют в самых близких, беззащитных.

Если режут прямо по сердцу…

Отойдем в сторону и уступим дорогу. Маленькие всегда уступают большим.

Лишь бы не трогали.


9. ЗДРАВСТВУЙ, АНДОРРА!


Вера думала, что увидит Барселону из иллюминатора. Самолет уже снизился и заходил на посадку. Но сверху ничего было не разобрать. Земля казалась аккуратно нарезанной на зеленые прямоугольники. Неведомый кулинар хорошо постарался и добился результата — торжества заданной гармонии над природной беспорядочностью, смысла над хаосом. На зелень он насыпал цукаты домиков. Рядом бросил синие ленты рек, выложил путаницу улиц и пришлепнул блинчиками площадей…

Пассажирка авиалайнера не улыбнулась своим кулинарным ассоциациям. Она просто отвлекалась. С самого Киева не переставала размышлять, как ей быть дальше. И теперь радовалась, что напряжение спадает, и можно смотреть вниз, на чужую красивую землю — и думать о чем-то другом.

Но она обманывала себя. Ни о чем больше она не могла думать. Ничего почти не видела сейчас перед собой. Только лицо Оли, белое, равнодушное. Типично «шоковое» лицо с глазами, сведенными к переносице…

Лученко не хотела, но снова и снова вспоминала вчерашний бесконечный день. Мать и дочь тогда, после больницы, разъехались по домам. Оля с Кириллом жили почти в коммунальных условиях, с бабушкой и отцом, бывшим Вериным мужем. Вера вернулась к себе на Подол. Пай беспокоился, истерически лаял, прыгал на нее и вылизывал. Видимо, чуял поганое настроение, как всегда.

А она посидела немного без мыслей и эмоций. Будто в невесомости повисела. Потом вроде приземлилась: мысли притянули. Закон всемирного тяготения проблем… Итак. Спать ложиться поздно уже, пять утра. Да и как заснуть после такого? Надо ждать. Когда наступит время, приличное для звонков, тогда… Вначале Маше Лапиной. Извини, Машенька, я и рада бы, но не могу, улетаю в отпуск к любимому, в Андорру, вот вернусь — может, и проведу в клубе какие-нибудь занятия. Хоть и арт-терапию, если Милена ваша что-нибудь новое не придумает. И они обе посмеются над энергичной администраторшей женского клуба.

Потом самой Милене Лысобок. Коротко сказать: изменились обстоятельства, пригласите другого психотерапевта. И уже в конце извиняться, класть трубку, иначе придется выслушать много слов не по теме.

Теперь кому-то из вдов, чьи телефоны на визитных карточках. Лучше всего Бегунше. Не хочется, но надо. Ведь как еще довести до сведения неизвестного обладателя компьютерного голоса, что она подчинилась? С какой стороны к нему приходит информация о моих шагах, действиях, разговорах? От вдов, конечно. Звонок с угрозами прозвучал ведь вскоре после моего ухода из женского клуба. Надо поскорее дать им знать, что я больше не интересуюсь ни погибшими на острове, ни отравлением депутатской персоны в больнице, ни чертом, ни дьяволом.

Затем надо и Елизавете, коллеге и подруге, позвонить. Вот тут посложнее будет. Она легко может решить, что я ее предала. Именно в таких выражениях. Ведь обещала же я ей помочь… Ммм… Как все-таки неловко, стыдно. Права Олюня: болит моя чистоплюйская совесть.

Что с того, что я знаю: предательства не существует на самом деле, есть только разное понимание людьми тех или иных поступков. Так часто называют момент, когда человек меняет свои цели… Я отступаю, чтобы спасти близких. Чтобы не ставить их под удар. Этот неизвестный, или, может, неизвестные, видимо, хорошо меня изучили. Знают, куда бить. Угрозы своей жизни я бы не испугалась. А близкие — это табу. Они ни при чем… Важная деталь: с переходом от запугиваний к демонстрации силы эти неизвестные не ждали ни секунды. Значит, противники нешуточные. Олиных заказчиков запугали — удар по дочкиной карьере. Нападение на мужа дочери — удар по ее семье. Это серьезно. Конечно, я сразу отреагирую, тут они правильно рассчитали.

Может быть, Лиза Романова и не станет считать меня предательницей. Может, простит…

А что же еще? Как? Обратиться не к кому. Уж если даже Сердюк…

Одна ты, Вера Лученко. Одна как перст среди этих черных теней в темной комнате. И никто тебе не поможет.

Одиночество примерещилось ей в виде холодных каменных глыб. Они давили, перекрывали видимость, мешали дышать — скорее отодвинуться, убежать! — нельзя, ноги не двигаются…

Громом в тишине ударил телефонный звонок. Оказывается, она все-таки заснула, свернувшись клубочком на диване, а ноги тяжелой теплой тушкой придавил Пай. Она, сонная, даже «алло» сказать не успела, как в трубке закричали:

— Верочка! Верочка!.. Заклинаю тебя! Верочка, сейчас же перестань заниматься отравлением Бегуна!

Лизка?!

— Что такое? Ты…

— Верочка, милая, я тебя умоляю! — Елизавета Романова судорожно всхлипывала. — Прости, что я тебя втянула! Пожалуйста, прости!

— Тебе звонили… — догадалась Лученко. Она окончательно проснулась, и сердце колотилось, стучало в горле.

— Да! Мне звонили! Звонили и сказали, чтобы мы с тобой забыли про Бегуна и его слова. Иначе с Алешей что-то может случиться!..

— Успокойся, Лизавета. Конечно, мы забудем, да уже ничего не помним. Голос у него какой был? Компьютерный?

— Господи, у кого?

— У того, кто тебе звонил.

— Да нет, обычный человеческий голос… Верочка, прости меня! Мне сказали, если стану себя хорошо вести и вычеркну из памяти этот случай, то скоро меня назначат главврачом, как я и хотела. Но я так испугалась за сына, что мне уже ничего не хочется. Пусть увольняют, пусть судят, если есть за что. Мне все равно…

— Не переживай. Я вообще в отпуск улетаю и никого больше искать не собираюсь. Все с тобой будет в порядке.

— Фух, отлегло… Ну, тогда удачи тебе, Веруня… Не сердись на меня…

— Глупая ты, за что же сердиться? Пока, дружочек мой. Будь здорова.

Ну вот, подумала Вера. Доигралась в расследования. В восстановление справедливости. Кому оно нужно такой ценой? Хватит, действительно. Пусть Лизка станет главврачом и живет спокойно. Я, наконец, побуду с Андреем, подышу с ним одним воздухом. Оля, может, вернется в свое агентство и станет арт-директором. И Кирилл сможет спокойно кататься на своем велосипеде… Когда выздоровеет, конечно. Только вот Яремчук, верный пес Бегуна, за хозяина уже не отомстит. Так и будет мучиться в своей тесной квартире с равнодушной дочерью, сварливой женой и больной тещей. Но это его жизнь и его проблемы.

Вера смутно помнила, что долго еще сидела, перебирая эти мысли, как четки. Потом посмотрела на часы и спохватилась, что давно пора Пая выводить. Вывела, накормила его и себя. Собирала вещи в дорожную сумку… Долго заказывала по телефону билет на самолет… Звонила по плану: Лапиной, Бегунше, администратору женского клуба… Что-то еще делала… И сквозь любые хлопоты рефреном пульсировало: все. Больше никогда. Пусть расследованиями занимаются другие.

И за секунду до Олиного звонка сердце заныло — это она тоже помнила… Помнила, что посмотрела на часы, прежде чем ответить на звонок. И четко зафиксировала: шестнадцать двадцать пять. Зачем? Сама не поняла…

Оля тихо так сказала в трубку: «Мама. Пропал Кирилл». Что значит — пропал? А так. Она полдня провела в офисе, ведь надо отрабатывать положенные две недели. И переговаривалась с ним по мобильному. Все было хорошо, он жаловался на боль в плече и ныл, но как-то весело. Жизнерадостно ныл. Дескать, скоро домой сбегу, магнитную… эту самую, томографию, что ли, уже сделали. Голова цела, крепкой оказалась, и делать здесь в больнице совершенно нечего, а дома зато ты меня жалеть будешь… Но час назад его телефон замолчал. В больницу звонила-звонила, еле пробилась, говорят — выписался и ушел.

Тогда Оля набрала домашний номер. Но и там его не оказалось!

— Откуда ты знаешь?

— Баба Зина сказала, — тусклым голосом ответила Оля.

— Это еще не факт…

— Да зачем ей врать?.. — Она помолчала. — Ма, его похитили, да? — спросила Оля почти спокойно.

Это спокойствие больше всего Веру испугало: девочка на грани стресса.

— Ну-ка! Спокойно. Кому надо похищать такого длинного оболтуса? Где его спрячешь? — Она пыталась шутить, но выходило не смешно. А если действительно похитили?! Угрожали ведь… Но она же всем позвонила! Не может быть, не может… Я ж тогда вас под землей достану, мерзавцы!.. — Олененок, быстро ноги в руки и дуй домой. Я тоже немедленно приеду. Может, Кирюша был и ушел, а Зинаида просто не заметила. Сама знаешь, они с твоим отцом вечно заняты только собой.

Вера минут десять суетилась на перекрестке возле Контрактовой площади, ловила такси. Никто не останавливался, она уже начала отчаиваться… И все думала, думала до боли в сжатых зубах, что делать, как быть. Никуда обращаться нельзя, если похитили. Но она ведь и сама может его найти. Если напрячь все способности, войти в то самое состояние — есть шанс отыскать, пройти по следу… Но что дальше?..

Наконец повезло: подобрал какой-то частник. Оля прибыла раньше. Когда Вера вошла в их комнату, дочь сидела на стуле и смотрела прямо перед собой вот этим пустым взглядом со сведенными внутрь глазами. А на письменном столе рядом с ней лежал конверт, фотографии, какие-то бумаги.

Подошла, посмотрела. На снимках Оля. С незнакомым парнем. Они обнимаются… целуются… На двух других фото — лежат в постели. Очень недвусмысленно лежат, и Олино лицо хорошо видно… О Боже!

Вера обняла ее голову, прижала к груди, погладила. А сама в это время быстро пробежала глазами неровные строчки на конверте: «Вот, значит, чем ты занималась, пока я на велосипеде катался. Прощай. И не звони! И в Питер ко мне не приезжай — на порог не пущу!!! К.»

— Не верь, не верь, — зашептала дочери, — это от боли, от ревности он убежал, скоро опомнится, спохватится, мозги включит и подумает…

Оля заплакала, содрогаясь всем телом.

— Ма… Что же это… Я ведь с тобой была! Как он мог поверить, как!..

— Ничего, ничего, все бывает… — Мать продолжала гладить ее тихонько по волосам, по плечам. — Поверил на секунду, он же мужчина, они ревнивы… Все будет хорошо… Ясно, что это подделка… Он сам компьютерщик, поймет…

Зато никто его не похищал… А я уже перестала этим делом заниматься, и всем уже позвонила и послала подальше, убираюсь отсюда в Андорру, к Двинятину… Хочешь со мной?

Оля все вздрагивала, но уже тише, вытирала глаза и твердила, что не хочет никуда, а только в Питер к Кириллу, все объяснить, рассказать… Но Вера отговорила ее. Не надо никуда ехать. Даже и нельзя. Потому что, во-первых, чем Кирилл дальше отсюда, тем в большей он безопасности. Во-вторых, тебе доработать надо. Погрузись в дела, выкинь все это из головы. Нужно немного времени, чтобы те, кто мне угрожал, убедились, что я отступила. А пока Кирилл пусть побудет в Питере. Так спокойнее. Он сам потом объявится, очень скоро, и еще извиняться будет.

…Но где же все-таки долгожданная Барселона? Вера Лученко подозвала стюардессу и спросила ее об этом. Оказалось, что они приземляются вовсе не в самой Барселоне, а в маленьком городке рядом с ней, называется Эль Прат. «Ага. Это как у нас: аэропорт местечка Борисполь обслуживает большой мегаполис Киев», — поняла Вера.

Таможенные формальности не запомнились. Она что-то автоматически заполнила и подписала, предъявила паспорт с испанской визой, заплатила какие-то смешные деньги… Чувствовала, что Андрей где-то рядом, ждет. Ощущала его нетерпение.

— И это весь твой багаж?! — Он появился у самых ступенек эскалатора внезапно, хоть она и высматривала его в толпе.

— Андрюша…

Наконец-то… Скорей схватить, прижаться. Набраться у него сил, как легендарный Антей у земли…

— А что, милый? Ты ожидал даму с картиной, корзиной, картонкой? — Вот уже и легче стало. Она может шутить.

Андрей радостно улыбался. Белые зубы казались ослепительными на смуглом лице. Когда он так загореть успел? Ах да, ведь в крохотном княжестве Андорра, по слухам, большинство дней — солнечные.

— Просто надеялся, что ты догадаешься взять с собой пару свитеров, — сказал Двинятин, нежно обнимая Веру за плечи и целуя в висок. — Здесь же холодно.

— Знаешь, я так устала от нашей киевской жары, что могу и померзнуть немного… А по-настоящему целовать когда будешь? — От радости ей захотелось немного покапризничать.

— Чуть позже. Не здесь. — Андрей ловко поднял ее сумку и повел к выходу в город. — В этой замечательной стране странные обычаи. За вызывающее поведение в общественном месте могут вообще выслать. И никакой статус, никакие деньги не помогут.

— Что?! Это за невинный-то поцелуй после разлуки! — притворно возмущалась его подруга.

Они подошли к автомобильной стоянке. Двинятин распахнул перед ней дверцу небольшого белого автомобильчика. Правда, сейчас он был скорее серым от дорожной пыли. Вера узнала Двинятинский «пежо», похожий на кроссовку.

— Все мое ношу с собой? — сказала она, когда Андрей вырулил со стоянки и злился в негустой поток транспорта. — Так это называется?

— Ну и что, — немного смущенно ответил любимый. — У моих нанимателей и средства есть, и необходимость во мне. Вот я и вписал в контракт условие: доставить мой автомобиль сюда… Мне по делам ездить надо или нет? Автобусом ты бы до меня часа три добиралась, причем без всякого комфорта. Такси дорого стоит, прокат — и того больше. И поймать такси сложно, надо заранее заказывать. Ты же этого не сделала?

— Нет, — улыбнулась Вера.

— Вот видишь!

Они выехали за город. Гладкое шоссе с лиловым асфальтом лилось под колеса все быстрее и быстрее, ветер влетел в приоткрытое окно и принялся играть с Вериными волосами. Она подняла стекло и поправила прическу. Все-таки прохладно здесь, хотя и приятно после киевского пекла.

— Я тебя быстро довезу, не заметишь. Всего двести километров, часа два езды.

— Сколько-сколько? Это получается, сто километров в час? Ну ты лихач… Небось еще и быстрее мог бы.

— По прямой дороге — мог бы. Но дальше начнутся горы.

Мощный мотор негромко гудел. Вера откинулась на сиденье, расслабилась. Конечно, она прекрасно поняла, почему Двинятину так не хотелось на время работы за границей расставаться со своим любимым «пежо». У настоящего мужчины должна быть настоящая игрушка. И если она есть, то всегда только рядом. Их общий знакомый, автомеханик Толя по прозвищу Золотые Руки, однажды уговорил Двинятина перебрать движок и еще кой-какие детальки в машине. «Зачем?» — отнекивался Андрей, хотя согласиться стоило. Потому что железный друг давно нуждался в хорошем ремонте, а денег всегда не хватало. Пользоваться же бесплатными услугами Толи щепетильному владельцу «пежо» было совестно.

Но тот, в конце концов, нашел нужные слова. «Ты представь, едешь по шоссе, кроссовка кроссовкой, и какой-нибудь джип тебя пренебрежительно обгоняет. Ты слегка притапливаешь педаль, уходишь вперед — и все, горизонт чист! А джип сзади задыхается, но поделать ничего не может. А все почему? Потому что у тебя — автомобиль будущего!»

— Да, здорово, Но зачем это мне в городе? — спрашивал Андрей. — Я ведь только по вызовам и езжу.

— А ну как срочный вызов? — заманивал мастер.

— Нуда, ты еще сирену и проблесковый маячок мне предложи. Как в полицейских сериалах.

— А пофорсить? А махнуть с Верой к морю? — гнул свою линию Толя. Когда разговор касался техники, молчаливость его куда-то исчезала. — До Одессы часов десять езды, да с перерывами на отдых все пятнадцать. А так за семь доберешься, заметить не успеешь… Будет приемистей «мерса». Смотри только с непривычки не разгоняйся, разобьешь.

Вера могла бесконечно наблюдать, как Андрей ведет машину — уверенно и ловко. Его точные движения завораживали. Но хочется и вокруг посмотреть. Она отвела от водителя взгляд и с любопытством принялась разглядывать уютные, будто нарисованные пейзажи. Про Андорру она знала только, что эта крохотная страна размером меньше Киевской области расположена на склоне Пиренеев между Испанией и Францией. Горы казались чересчур красивыми, даже ненатуральными с точки зрения горожанина. При этом почему-то вспомнились тролли из сказок. Хотя при чем тут тролли, разве они жили среди круч?.. Наверное, впечатление волшебства создавали вершины, увенчанные голубовато-белыми снежными шапками и обрывающиеся глубокими ущельями.

Ровная дорога кончилась, перед ними лежал «серпантин». С высоты стали видны укрытые в горах небольшие уютные долины, пенистые горные потоки. То и дело поблескивали озера…

Как они добрались, Вера уже не помнила — задремала, уткнувшись носом в плечо Двинятина.

— Приехали, — сказал Андрей негромко, но она сразу проснулась.

Вышла из машины, потянулась, осмотрелась и поняла: она действительно попала в сказку. Узкая деревенская улочка с чистыми, будто вылизанными особняками, заросшими зеленью. За поворотом земля уходила вниз, открывая взору пологие снежные склоны. Даже голова кружится. На блистающих вершинах пестрой цветочной рябью выделялись луга. Оказывается, вот где работает Андрей Двинятин: высоко в горах. Он ей говорил, что тут много фермерских хозяйств. А еще — самые густые леса.

Она вновь оглянулась. За ее спиной трехэтажный деревянный дом будто врос в подножие горы, которая щетинилась над ним дубовыми и буковыми кронами. Вот виднеется и еще одно знакомое дерево — каштан. Далеко наверху гора становилась постепенно голубой, хвойной. Еще выше все оттенки зеленого и голубого покрывал белый снег.

Вот мы и вместе с Андреем, подумала Вера. Вот я и дома.

* * *
Началась почти пасторальная жизнь. В номере Андрея, в маленькой деревенской гостинице под названием «Веселый пекарь», по-испански «Panadero Alegre», вполне хватало места на двоих. Он вставал рано и бежал на ферму к своим бычкам, она дремала еще пару часов. Просыпаться не хотелось: когда включалось сознание, совесть начинала ныть…

Но она справлялась. Давно научилась выносить за скобки торопливое беспокойство. Если постоянно размышляешь о своих проблемах, не в силах найти решения, надо на время забыть о них. Сделать вид, что ты вышла из трамвая, чтобы немного пройтись пешком. А уж потом со свежими мозгами вновь погружаться обратно.

Да и вообще, можно ли думать о плохом в окружении такой красоты? Лученко, зная людей не понаслышке, а как специалист, все равно продолжала удивляться неспособности многих воспринимать Место. То есть приезжают люди в другие города и страны, вымечтанные и любовно описанные, великолепные и потрясающие, — но продолжают сосредотачиваться на себе. Привозят с собой свои тревоги, раздражение, горечь и усталость. Садятся среди Франции, Греции, Австралии, островов Бали — и ждут, что они их немедленно вылечат. Ну хоть развлекут, отвлекут от нудной повседневности.

А так не бывает. Сервис и небо, транспорт и погода почти везде одинаковы. Счастье узнавания нового, радость путешественника — они ведь всегда с тобой. В желании видеть и чувствовать. Если же его нет, то останется лишь вечное недовольство путешественника в самых лучших местах планеты…

Андрей возвращался в номер и будил Веру, вел ее вниз по деревянной лестнице, сидел рядом, пока она завтракала, наперебой расхваливал местную еду. Но от традиционного la parillada Вера отказывалась: кто ж станет с утра поглощать огромную порцию блюда из индейки, кролика, свинины и телятины? Да еще и приготовленных на гриле… Андрей удивлялся и говорил, мол, ему вот нравится, ну ладно, на обед закажешь. А Вера пила чай с овечьим сыром tupi, очень вкусным.

Потом они вместе шли к нему на работу. Идти было недалеко. Ферма с небольшими пристройками располагалась в пяти минутах ходьбы по таким красивым тропам, что хотелось брести целый час, оглядываясь и вдыхая насыщенный ароматом хвои воздух. На ферме в стойлах содержались бычки! Андрей объяснил: это не простые бычки, а бойцовые, дня корриды. Вера пожимала плечами, не понимая, кому здесь нужны кровавые зрелища, а ветеринар взахлеб объяснял: в том-то и состоит вся уникальность затеи его нанимателя!

Пожилого испанца, владельца и гостиницы, и фермы, Вера уже видела. Он пару раз заезжал на ферму и о чем-то темпераментно говорил с Андреем по-английски. Целовал киевлянке руку, рассыпался в комплиментах, судя по приподнятому тону. Но при взгляде на бычков глаза его загорались еще ярче. Он гладил их по холкам, бесстрашно заходил с ветеринаром в стойла и ничуть не обижался, когда ему наступали копытом на сапог, толкали тяжелым боком — только радостно смеялся.

Андрей, пожив некоторое время среди французов и испанцев, тоже, кажется, сделался по-испански эмоционален.

— Представь, — горячо объяснял он любимой женщине, — сеньор Хьюго задумался: какой новый бизнес можно создать в этой стране? Надо ведь развиваться. Штамп про европейский горнолыжный рай уже приелся. Тут ничего качественно нового не придумаешь. Городки-поселения, они же лыжные курорты, все эти Аринсал, Энкамп, Пал, Ордино-Аркалис… Тут у нас в Пас-де-ла-Каса ничего ведь интересного нет, кроме отелей и подъемников. Ну и лыжных трасс, конечно.

— Да уж, тяжело бизнесменам в Андорре, — подначивала Вера.

— Но у каждого городка есть своя изюминка, — не реагируя, продолжал Андрей. — Вот в Канилло есть ледовый дворец, в Эскальдес имеется огромный центр термальных вод. В Энкампе можно посетить автомобильный музей и даже музей русских матрешек. В Ордино — музей значков, он занесен в Книгу рекордов Гиннеса…

— Сплошные музеи! Мы сходим туда?

— Если захочешь… Представляешь, в Андорре и на собачьих упряжках можно покататься, и на вертолете! Забрасывают тебя на вершину горы, и спускайся на лыжах. Если сумеешь. И лишь корриду ездят смотреть в Испанию. Это на одну только дорогу три часа времени, да и билет на автобус стоит сорок долларов, правда, туда и обратно шестьдесят… Вот сеньор Хьюго и подумал: зачем туристу тащиться в такую даль, чтобы посмотреть самое испанское зрелище? Почему бы не построить тут, рядом с Пас-де-ла-Каса, небольшой стадиончик, ферму для бычков? Тем более отель для туристов уже есть. Он уверен, это окупится.

— Да, идея нестандартная… Значит, вот какую «изюминку» придумал твой работодатель!

Фермерское хозяйство поглощало рабочее время Двинятина не полностью. Они много гуляли по зеленым пахучим пастбищам. В эти летние дни, рядом с любимой, Андрей вдруг ощутил все великолепие окружающих холмов, медвяный запах клевера и нагретых солнцем трав, пьянящий сильнее любого вина. Он знакомил Веру со страной, куда она попала впервые в жизни. С высоты маленькая Андорра была видна почти целиком. В подножия гор вцепились жестколистные дубы, выше к ним присоединялись бук и каштан. Дальше начинались ягодные кустарники и густые цветущие травы, затем — хвойные леса. «Типичные» альпийские луга поросли кустарниками и цветами.

— Расскажи про страну, — просила Вера.

— Зимой Андорра — рай для любителей горнолыжного спорта, — автоматически повторял Андрей фразу из путеводителя, думая о чем-то своем.

— Тогда почему мы здесь летом? — шутила его подруга.

— Так мы же здесь не из-за этого, — улыбался он. — Не из-за лыж, в смысле.

И уже осмысленно продолжал: андоррцы не платят почти никаких налогов, здесь нет пошлин на многие товары, зато из соседних Франции и Испании люди приезжают на один день, чтобы сделать выгодные покупки. А с Двинятиным однажды, много лет назад, произошла в Андорре смешная история. Советский Союз уже распался, но паспорта у его бывших граждан оставались еще старые. Пограничники, позевывая, проверили его документы и вдруг оживились. Продайте нам ваш паспорт, говорят. Это еще зачем, изумился Двинятин. Да у вас ведь паспорт страны, которой не существует на свете, ответили ему. Это же раритет!

Вера смотрела вокруг и говорила, что окрестности напоминают ей Грузию. Ну да, отвечал Андрей, только местные жители совершенно не воинственны. У них даже армии нет… И преступности — почти. В столице есть камера предварительного заключения, а наказание осужденные отбывают во Франции или в Испании.

— Хочу совершить какое-нибудь преступление. А потом посидеть немножко во Франции и еще немножко в Испании, — хитро сощурилась Вера.

— Ах так! В таком случае мне придется заняться твоим воспитанием! Нельзя нарушать правопорядок! — говорил он и сам тут же принимался нарушать: целовал ее. А она закидывала руки за его загорелую шею, и они тонули в траве.

Трава почему-то вовсе не мешала любви, даже наоборот, все подсвеченные солнцем нежные травинки, бархатные соцветия и зеленые стебли бесстыдно подмигивали: ну? В жаре поцелуя, как сахар в кипятке, быстро растворилась осторожность, остатки приличий утонули в море желания. Поцелуй длился, длился и дошел уже до края, за которым… Он вопросительно погладил ее по спине. Она тонким пальчиком нарисовала ответ на его джинсовом бедре. И запульсировал ритм, вначале осторожно, затем смелее, будто и не отсутствовал вовсе, а сидел в каждом из них, где-то в груди и животе, и ждал своего часа. Дыхание учащалось, крещендо послушно нарастало, и вместе с ним разливалась уверенность: это и есть сама жизнь, ее горячий пульсирующий смысл. А проблемы и работа, расследования и угрозы, люди и звери — это мелочи. Пустяки, едва видимые крохотные точки где-то очень далеко в космическом пространстве…

У обоих было чувство праздника. Короткий совместный отпуск в Андорре подарил им самое главное: беззаботность и ощущение нежной близости. Эти несколько дней стали для них словно медовым месяцем. Гостиницу окутывала атмосфера чарующего сонного покоя. В ней пекли невероятно вкусные булочки с маком, орехами и изюмом, и запах свежей сдобы пропитал все помещения. Днем подавали сытный деревенский обед: густой фасолевый суп, на второе был гуляш с грибами и овощами или та самая «ла париллада». А на десерт полагался дивный ежевичный пирог со сливками, над которым явно колдовал гениальный кондитер. Домашняя ветчина и сыр, слоеные пироги с сочной мясной начинкой, ягодные корзиночки и пудинги тоже могли покорить любого гурмана.

Один раз они устроили себе «выходной день» и отправились прогуляться по столице, Андорра-ла-Велья. Вера проголодалась, и Андрей завел ее в первый попавшийся ресторан, оказавшийся итальянским.

— Но я не люблю пиццу, — сказала Вера, листая меню.

Андрей ответил, что в итальянской кухне, кроме пиццы, еще сотня разных блюд и что она ведь давно хотела попробовать такое вкусное, слоеное, как оно называется… А, конечно, помню, мясное, мы его с тобой в Крыму пробовали. Вот только название выскочило из головы… Сейчас, подожди минутку, вспомню…

— Кажется, это блюдо начинается на букву «п», — неуверенно предположил Андрей.

— Хм… Да, пожалуй, — сказала Вера. — На «п»? Они поискали в меню, но не разобрались.

— Ты сумеешь объяснить официанту, чего мы хотим?

— Попробую. — Двинятин подозвал молодого человека и что-то ему сказал по-английски. Оказалось, тот чуть-чуть знает русский язык, потому что здесь бывает много русских туристов.

— Вы хотите песто? — спросил официант.

— Нет.

— Пицца?

— Да нет же! Никакой пиццы.

— Тогда памадазис?

— Нет, не то…

Официант исчез и через минуту привел шеф-повара. Они хором взялись перечислять все блюда на букву «п».

— Полента? Панна котта? Паиль? Пассата?

Когда они назвали все, что было в ассортименте, шеф вспомнил еще несколько кушаний: их в данный момент нет, но приготовить можно.

— Пенне? Паштет? Панино с цукини?

Несмотря на старания повара и официанта, мужчина и женщина отрицательно мотали головами. Им уже становилось неловко. Но ресторанные работники непременно желали угодить капризной парочке.

— Пектен, в конце концов?! — На лбу шефа выступила испарина. Он достал из фартучного кармана большой клетчатый носовой платок и вытер лицо.

Неожиданному развлечению обрадовались другие посетители ресторана. Те, кто с интересом наблюдал за сценой, увидели, как женщина устроила пантомиму, раскатывая в воздухе воображаемое тесто и укладывая его слоями.

— Понимаете, это такое, очень вкусное… Что-то вроде слоеной запеканки или плоских тонких коржей… Из мягкого теста, а между ними мясной фарш.

— Аааааа!!! Лазанья? — воскликнул шеф-повар.

— Да! Да! Конечно, лазанья! — обрадовалась Вера.

— О! Боже мой! — схватился за голову официант. — Блюдо на «п»! С чего вы взяли, что лазанья — это еда на букву «п»?! Покажите мне в этом слове хоть одно «п»!

Андрей и Вера посмотрели друг на друга… и захохотали так, что другие едоки невольно улыбнулись.

— Ой! Не могу! — Вера заливалась слезами от смеха. Ей вторил Андрей:

— Лазанья оказалась на букву «п»! Откуда там взялось это «п»?!

Лазанью им, конечно же, принесли. Они очень повеселились в этот день, и Вера даже почти забыла свои грустные мысли.

В другие дни она не мешала Андрею работать. Даже помогала заниматься туберкулинизацией бычков, то есть записывала результаты сделанных им туберкулиновых проб. Он посматривал на ее нежный профиль и думал в сотый, наверное, раз о том, как ему повезло. Внимал ее голосу, будто впервые слышал.

Она забавно называла цвета: не «синий», «серый» или «бордовый», а говорила: «цвет морской волны», «мокрого асфальта» или «пьяной вишни». Могла сказать: «Снег пахнет арбузом». Причем в таком восприятии цвета и запаха не было ни капли манерности.

Ее поражали горы, их несоразмерность человеку. Она говорила: они несопоставимы с нами, маленькими. Примерно как одна буковка — с целой библиотекой. К этим кручам идешь, идешь — а они все так же далеки. Горизонт есть, но горизонт вздыбленный, взбесившийся. И вершины просто неправдоподобно высоки. Поднимаешь голову, задираешь ее все выше, а нужно еще выше, и кажется, эта стена сейчас на тебя упадет… Особенно пугают нависшие над дорогой-серпантином» скалы. А если свалятся? Но больше впечатляет не возможность обвала, а запредельная крутизна. Слишком велики горы по сравнению с человеком, как динозавры среди муравьев. Смотришь на них, и взгляд отталкивается, хочется отклониться назад, опереться на что-нибудь. А не на что.

Или вот эта лестница, прорубленная в камне и ведущая на смотровую площадку. Поднимаешься по ней, словно к небу из центра планеты. Близко, на расстоянии протянутой руки — скальные породы. Где мы — в мезозое или кайнозое? Внизу остался силурийский период, геологические пласты, пучина прошлого…

Да, прошлое… Вера очень скупо поделилась с Андреем событиями последних дней. Вскользь рассказала, что взялась помогать подруге Лизе Романовой, у которой в отделении скончался пациент от отравления крысиным ядом. Описала вдов в женском клубе, их нелюбезный прием. Умолчала о встрече с постановщиком экстремальных игр Чепурным, об угрозах неизвестного, о травме Кирилла. Не хватало еще, чтобы Андрей бросил свою работу и помчался выяснять, кто угрожает его любимой женщине.

Хорошо, что он не придал особого значения ее историям. Заметил лишь, что дамы из клуба вряд ли будут откровенны с чужаком. Он с клубной закрытостью сталкивался в свое время в Великобритании. Это своим надо быть, и то не гарантия…

Вера отключила мобильный телефон. Во-первых, из-за страшного зверя роуминга. Во-вторых, мог позвонить Яремчук, и Лиза тоже могла разбередить совесть. Андрею сказала: отключила, чтоб никто не мешал. Так и вышло. Только Оля пару раз набирала номер Двинятина, ныла в трубку.

Однако Лученко все время находилась в ожидании. Вот-вот что-то произойдет. Она не знала — что, но понимала: долго так длиться не может. Это не конец.

Да, разумеется, она вынуждена была отойти от возникшего «дела». Потому что благополучие и здоровье близких важнее всего, даже восстановления справедливости. Но теперь, когда требование незнакомца выполнено, можно ведь о нем поразмыслить! И она думала, думала… И сама не заметила, как однажды вечером занялась шитьем.

В маленьком уютном магазинчике Вера купила голубой ситец-купон. На небесно-лазоревом фоне белели пушистые папоротники. Над ними летали парашютики одуванчиков, трепетали крыльями прозрачные стрекозы. Так и хотелось сшить из него легкий летний сарафан.

Разложив на кровати ткань, Вера скользила по ней острым обмылком, намечая внешние линии и вытачки, и в десятый раз анализировала ситуацию с киевским расследованием. Нужно придать некую стройность общей картине. Кто же этот неизвестный, который ей угрожал? Вдовы, банально «заказавшие» своих мужей?..

Теперь нужно острыми ножницами вырезать все детали…

А кто следил за ней и ее родными? Эти тетки кого-то наняли? Профессионально выполнено, ничего не скажешь. И разговоры наверняка подслушивали. Сразу после звонка Паше Винницкому всполошились. Значит, тщательного исследования причин смерти Бегуна не хотят…

Теперь нужно все разрозненные части сметать. Создать из разных кусочков ткани одно цельное произведение. Тогда странным образом соединятся в одно целое разорванные нити бытия…

И ведь, чтобы быстро нейтрализовать ее вмешательство, нажали на самые болезненные места. Кирилла чуть не покалечили. Рассорили его с Олей. Лизе Романовой предложили на выбор кнут или пряник. Как говорится, то самое предложение, от которого не отказываются…

Так что теперь делать? Отступить. Вот так просто? Неужели нельзя и сволочь эту из панциря выцарапать, и всех близких из-под удара вывести? Но может, организовали все не вдовы, а кто-то другой, кого не видно и не слышно. А он лишь управляет ими, как манипулятор в театре теней…

Вера Лученко закончила шитье поздно ночью, когда Андрей уже спал. И сказала себе: хватит. Не надо себя обманывать. Притворяться кем-то другим.

Ведь могут пройти дни. Могут промаршировать, как на параде, недели. Даже месяцы. Покажется, что воцарился покой, снаружи и внутри. Будет штиль, безветрие-безвременье. Но ты поймешь, что не можешь жить, бросив начатое. Хоть в скафандр залезь, хоть на край света беги, будут тебе сниться по ночам несчастные, а потом и днем станут шептать в уши. Или смотреть на тебя из густой травы.

Не видать тебе покоя никогда. Да и чем еще заниматься? Чем заполнять досуг и душу, когда ты чувствуешь приближение катастроф и страданий? Слышишь мысли многихлюдей и их мольбы о спасении? Как богу на Олимпе — все знать, понимать, но ничего не делать? Сидеть и пить амброзию? Не получится.

Все мы на этой планете — многоклеточные организмы. Мы не выносим боли, даже если это боль совести. Многоклеточный организм протягивает щупальце и чувствует — горячо. Или холодно. Или кусают, ругают, критикуют. Или требуют любви — яростно, мучительно, настойчиво. И взывают о помощи. Тогда многоклеточный организм вбирает щупальца поглубже, чтобы ничего не ощущать. Горячее обходит стороной, холодное — вообще за три километра. Отворачивается от страдающих, нищих, просящих, убогих, больных. Наращивает броню. Наслаждается равнодушием. Пытается всплакнуть над телесериалом…

У такого организма большой выбор клеток, куда можно себя запереть.

Только вот ненадежные замки…

И дело не в том, заслуживает ли человек, чтобы ему пришли на выручку. Плохой он или хороший, дурак или умный. Все дело в милосердии. Которое просачивается, как правильно определил Воланд, в самые маленькие щели, и никакими тряпками их не заткнуть. Оно, милосердие, не может не быть в тебе, потому что оно и есть ты, и прорвется сквозь все клятвы «больше никогда». Через пустоту в душе прорвется, и снова поймешь: ты обречена на милосердие. Лишь бы было на кого его изливать.

Осталось еще две недели отпуска. Что сказать Андрею? Как он отреагирует на срочный отъезд? Правду выложить нельзя. Врать противно, но он же захочет помогать. И сам тогда подставится под удар этих неизвестных. Андрей, как и Оля, мое слабое место. И если я хочу вылезти из норки на ветер, надо их спрятать получше, чем Кащей свою смерть-иглу от Ивана-царевича. Для Андрея я занимаюсь семейными проблемами Оли и Кирилла, которые поссорились и разбежались. Это почти так и есть. Мне же нужно вернуться в Киев как можно скорее и попробовать разобраться во всем на месте.

Тем более что здесь, в Андорре, я чувствую на себе чей-то внимательный взгляд. Или это мне только кажется?


10. АБОНЕНТ НЕ МОЖЕТ ПРИНЯТЬ ВАШ ЗВОНОК


Ветеринар Андрей Двинятин легко проснулся в семь утра. Солнце уже било сквозь шторы, птицы вовсю щебетали на молодом дубе. У Андрея были свои личные отношения с этим деревцем. В погожие солнечные дни оно отливало всеми оттенками зеленого, от нежно-салатного до темного, до черноты. В непогоду, ветер или дождь, ветви царапались о стекло, словно просились в комнату, пытаясь укрыться от ненастья.

Сегодня на небе было ни облачка. Андрей решил, что и день будет хороший, во всяком случае, так ему хотелось.

Вчера Вера улетела домой. Теперь можно работать до поздней ночи, без оглядки на то, что тебя ждут. И без перерыва на час обеда с прогулкой. Можно погрузиться в свою ветеринарную практику.

Андрей виновато вздохнул. Он был готов проводить с любимой женщиной каждую секунду времени. Но ведь работа… Ему и так невероятно повезло с этим приглашением в Андорру, спасибо знакомому, который его порекомендовал, ветеринару зоопарка. Домик в Пуще, под Киевом, еще неизвестно сколько лет простоял бы недостроенный: денег не хватало. Теперь хватит. Он пробудет здесь до конца контракта, закончит дом и заберет туда Веру. И в конце концов уже с полным правом сделает ей предложение. В смысле, руки и сердца. А также других конечностей и органов, она все возьмет…

Он вскочил, потянулся, отжался от пола и немножко помахал руками. Пять минут посидел в медитации. Потом принял душ и, освеженный, вернулся в комнату застелить постель.

Птицы все пели. Громко, уверенно и с чувством, как хорошо оплаченные гастролеры. Андрей отодвинул штору, выглянул, распахнул створку окна. Пернатые на минуту замолчали, посмотрели на него, ожидая чего-то, потом продолжили концерт. Он покрошил им вчерашнюю булку. Птицы слетели вниз, во двор. Не суетясь и не особенно толкаясь, как-то деловито они принялись угощаться крошками. Появились откуда-то две вороны. Понаблюдали за пиршеством, крутя головой и глядя то одним глазом, то другим. Подошли и присоединились.

До чего же они похожи на маленьких динозавриков, подумал Двинятин. Он недавно смотрел документальный сериал про них. Компьютер помог создателям фильма восстановить внешность доисторических животных и даже их повадки.

Вообще-то птицы не случайно так на динозавров похожи. Особенно хищные: орлы, совы, вот эти вороны. С их ныряющей походкой, ручонками-крыльями, мощными когтистыми лапами, круглым внимательным взглядом. Так что можно сказать — динозавры не вымерли. Они превратились в птиц. Почему бы и нет? А мы-то все твердим: вымерли, вымерли… И выдвигаем версии — от падения метеорита до естественного отбора.

Андрей даже улыбнулся неожиданной мысли. Зачем им вымирать? Это сейчас благодаря человеку и его деятельности некоторые виды, пожалуй, и исчезают с лица земли.

Он спустился на первый этаж по узкой деревянной лестнице, зашел в уютную столовую.

— Доброе утро, сеньор Андрэ, — сказала румяная девушка. — Сейчас, пару минут. Вам один завтрак сегодня?

Она говорила по-английски с забавным акцентом. Здесь изъяснялись в основном по-испански, немного по-французски, но Двинятин предпочитал общаться на английском, хорошо изученном во время стажировок в Великобритании.

— Да, Тереза, — сказал Андрей. — Теперь один.

Он уселся за массивный деревянный стол без скатерти и принялся додумывать забавную мысль про динозавров. Значит, превратились в птиц… Вон как щебечут, даже здесь слышно. Да, они живут среди нас, бывшие древние ящеры, и кто знает — помнят ли свое прошлое? Может, и помнят. Какая-нибудь ворона, уворачиваясь от камня, запущенного мальчишкой, думает: миллион лет назад я бы тебя!..

Мы покупаем бывших динозавров на птичьем рынке и держим их в клетках, Мы крошим им на улице черствый хлеб. Они нас запоминают. И на следующий день, когда мы выходим с пустыми руками, слетаются вновь и хлопают крыльями у плеча.

Некоторые динозаврики храбро пытаются выхватить бутерброд из руки человека. Они знают нам цену и не боятся, даже в своем нынешнем обличье. Они окружают нас повсюду и как бы говорят: вот в кого надо превращаться. А мы, люди, их не понимаем… И порой сами норовим превратиться в динозавров.

Андрей вздохнул.

— Уже несу! — неправильно истолковала его вздох Тереза.

Он задумчиво съел жареный бекон с картофелем и капустой, который здесь называли тринсат, выпил кофе и отправился на ферму.

В середине дня ветеринар вынужден был прервать работу и съездить в столицу маленькой страны. Бычков требовалось прививать от эмфизематозного карбункула, а вакцины у него не было. Он заказал ее недавно, теперь надо съездить получить в центральной ветклинике. Могли и сюда доставить, но так было быстрее. Да и проветриться не помешает.

Через полчаса он уже вышел из здания клиники с пакетом в руке. Сел в свой «пежо»… Странно. Эти ребята зашли со мной, теперь садятся в свой серебристый «ауди». И стоят сзади. Что такое? Совпадение?

Он бросил на них быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Пожал плечами и плавно тронулся с места, вливаясь в неплотный поток автомобилей.

«Ауди» поехал за ним.

Сомнений нет. Значит, следят. Но почему так открыто?

Он решил покататься по центральной части Андорра-Ла-Веллья, время от времени глядя в зеркало. Пожалуй, действуют не так чтоб уж очень открыто. Автомобиль отстал на несколько сотен метров, скрылся за двухэтажным туристским автобусом. Потом опять нагнал. Двинятин несколько раз сворачивал в узкие чистенькие улочки, зажатые между аккуратными домами и зданиями из стекла и бетона, где размещались банки. Вновь выезжал на центральный проспект, притормаживал у светофора, пропуская группу ребят в ярких лыжных костюмах. «Ауди» останавливался поодаль.

Двинятин решительно направил автомобиль на свою высокогорную ферму. Посмотрим, куда вы денетесь. Надо подумать, кто бы это мог быть. Конкуренты сеньора Хьюго? А что, теоретически возможно. В крохотной стране весь доход приносят туристы. И ежели кто придумает для путешественников классное развлечение, быстро разбогатеет. Не может же он сам, ветеринар Андрей Двинятин, представлять для кого-то особый интерес. Настолько особый, чтобы тратить на слежку за ним время и деньги.

Правда, есть один вариант. Это могло быть связано с Вериным делом. Ведь она что-то рассказывала об отравлении очень важной персоны, у подруги в больнице. Но тогда при чем тут Андрей? Хм… Э, в любом случае пусть уж лучше за ним шпионят, чем за Верой.

Он решил пока выбросить наблюдателей из головы. Работа не ждет.

Несколько бычков в стойлах лениво жевали корм. Двинятин поставил в проходе сумку, позвал на помощь Хосе и Мануэля. Они ловко хватали бычков за нос, а Андрей вводил вакцину.

После этого испанские ветеринары ушли обедать. Андрей облегченно вздохнул: ребята хорошие, только беспрерывно курят. Дыму от них!.. Он и сам курил, но привык не делать этого во время работы. У его четвероногих пациентов обычно чуткие носы, зачем же их заставлять дышать отравленным воздухом?

Он вышел за ворота, осмотрел улицу. «Ауди» с преследователями стояла ниже, ближе к повороту. А ребят не видно. Интересно, куда они отправились, чтобы скучать и ожидать? Тут больше ничего нет, кроме моей же гостиницы. Андрей прошел полторы сотни метров — хорошо, тут все рядом — и заглянул в бар. Точно. Сидят у стойки, молчат и пьют… Ребятишки подтянутые, не отморозки, но хлипковатые. Оба в темных очках. Один коротко стриженный, второй наоборот, длинноволосый, с небольшим, стянутым резинкой хвостиком на затылке. На серьезные службы не тянут, а на сыскное агентство — пожалуй. И наверняка русские. Вот один шевельнул губами, оглянувшись и увидев у себя за спиной Андрея. Выматерился. Точно, русские… Возможно, бывшие менты. А вдруг расскажут по-хорошему, что им от меня надо?

Далекому от всякой хитрости Андрею надоели эти игры в следопытов. Он решительно подошел к парням и сказал:

— Ну привет, земляки.

Коротко стриженный поперхнулся коктейлем и закашлялся. Второй, длинноволосый брюнет, среагировал чуть достойнее: более-менее спокойно обернулся и ответил:

— Здравствуйте. Что, из России?

Андрей улыбнулся. В это время бармен подошел, сказал «Буэнос диас, сеньор Андрэ» и спросил, не принести ли ему, как всегда, сока манго.

— Налей моим землякам по пятьдесят грамм водки, Альберто, — попросил по-английски Андрей и обратился к парням: — Вы же сами знаете, что я из Украины. Давайте так: выпейте за мой счет и расскажите, что вам от меня нужно. И кто вас послал за мной топтаться. Тогда я вам ничего не сделаю. Договорились? — Он снова улыбнулся, внимательно следя за реакцией парней.

— Вы что-то путаете, уважаемый, — пожал плечами второй. Поперхнувшийся, видимо, решил отмалчиваться. Только недобро нахмурился. — Откуда мы можем вас знать? Мы тут в отпуске, на лыжах катаемся. Вот, зашли отдохнуть и перекусить. Чего вы от нас хотите?

— Ага, ага, — закивал Двинятин, — понимаю. Меня мама в детстве тоже учила с незнакомыми дядями не разговаривать.

Он нарочно провоцировал их, чтобы как-то проявили себя. Тогда хоть что-то стало бы ясно. Черт, вот бы Веру сюда… Она бы только разок посмотрела и всю их жизнь сразу бы поняла. В самую глубину этой тупой башки влезла и мысли прочитала. Только Веры, к сожалению, здесь нет. Придется обходиться подручными средствами.

Молчат как партизаны. Вот досада. Не загонять же им иголки под ногти. Да и не смог бы я… Вот, Альберто уже искоса поглядывает. Почуял носящуюся в воздухе угрозу, что ли? Внимателен и хороший физиономист, как и положено бармену. Ему тут осложнения ни к чему. Да и мне, в общем, тоже. В этой стране конфликтов не любят.

Он вновь улыбнулся, стараясь вложить в улыбку как можно больше дружелюбия, чтобы успокоить бармена.

— Ребятки, а можете на минутку со мной во двор выйти? Я вам что-то интересное покажу. Не пожалеете. Пошли?

Они, наверное, сейчас оценивают его на предмет рукопашной. Правильный подход. Я вас тоже оценил. Справлюсь однозначно. А вы на меня смотрите, разглядывайте сколько угодно. Я никакой опасности не представляю — ветеринар в клетчатой, не очень свежей рубахе и джинсах с запачканными коленями. Правда, возможно, вы обо мне больше знаете, раз уж вас направили сюда. Тогда жаль — будете готовы…

— Конечно, земляк, идем! — согласился один. И второй кивнул, сказал «Ага». Прокашлялся, значит.

Андрей двинулся вперед, не зная толком, что он им сейчас скажет и что будет делать, но веря, что придумает. Он распахнул тяжелую деревянную дверь, окованную чугунными накладками, вышел наружу… Есть! Придумал! Он даже засмеялся от удовольствия.

— Ну?.. — нетерпеливо спросили за спиной. — Чего веселимся?

Андрей обернулся, но из сострадания решил дать им еще шанс.

— Послушайте, я же все понимаю, — быстро заговорил он. — Вы люди подневольные. Вам дали задание, вас послали… ммм… Скажем так, наблюдать. Я вас первый и последний раз вижу и вежливо прошу: расскажите, кто послал и зачем. Ей-богу, никто не узнает. Вы же можете никому не докладывать, так? Ну а я тем более. Все останется между нами.

Прокашлявшийся сплюнул на землю, сказал:

— А не пошел бы ты на… Чего привязался?

Андрей тихо рассмеялся, вскинул руки ладонями вверх:

— Все! Ладно, ухожу… — Но тут же молниеносно протянул руку, сдернул с носа грубияна солнцезащитные очки. И ринулся на ферму.

Я правильно все рассчитал, думал он на бегу. За спиной слышался топот, раздавались матерные выкрики. Неожиданность, клоунская нестандартность поднадзорного их ошеломила. Спонтанная реакция: догнать, вернуть ценную собственность. Очки и впрямь дорогие, это Двинятин сразу заметил.

Он влетел в помещение, где содержались телята, встал за дверью. Возмущенный владелец очков ворвался внутрь, и тогда Двинятин быстро запер дверь на щеколду. Двое мне для корриды не нужны, второй помешает.

Стриженый парень пробежал по инерции половину дороги по проходу между стойлами, затормозил на кафельном полу, развернулся.

— Ты чего, придурок?! А ну отдай!.. — Он сжал кулаки и бросился на обидчика.

Двинятин открыл ближайшее стойло, похлопал бычка по крутому загривку, накинул ему на шею веревочную петлю.

— Иди сюда, малыш, — сказал он, краем глаза наблюдая за парнем и с удовольствием заметив, что тот остановился в нерешительности.

Бычок охотно вышел в проход, обнюхал ветеринара без особого интереса и, повинуясь нажиму сильной ладони на холку, повернул в сторону незнакомца.

Тот немного попятился.

— Хороший малыш, хороший, — ласково проговорил Андрей, гладя бычка.

— Эй, айболит, кончай свои фокусы… — сказал парень с некоторой опаской в голосе. — Не дури, слышь?

Снаружи в дверь забарабанили. Постучали громче. Сильно ударили ногой. Бесполезно, сооружение добротное…

— Уйди с дороги, — осмелел пойманный в ловушку. — Мой друг волнуется… Зачем тебе неприятности? Давай, пропусти меня, я хочу выйти. Вонища тут у тебя…

Он сразу заметил, что с той стороны проход кончается тупиком, окно узкое, через него не выскочишь. А по бокам в стойлах стоят такие же бычки. Деваться некуда.

Испугался, подумал Андрей, даже про очки забыл. Это хорошо.

— Ну вот что, — начал он. — Ты не хотел по-человечески объяснить, что вам от меня надо? Сейчас заговоришь. Посмотри на этого бычка. Хорошенько посмотри. Они выращиваются специально для корриды. Эль торо браво, бойцовая порода. Они кажутся меньше обычных, но на самом деле этот бычок — триста килограмм сплошных мышц. Пока всего триста, будет больше. Их уже три века разводят, воспитание — крики, палки и прочие раздражители. Улавливаешь?

Рассказывая, он приближался к парню вместе с бычком. Тот отступил назад.

Бычок медленно переступал копытами по специальной шероховатой плитке, обнюхивая боковые заграждения. Двинятин невольно залюбовался подопечным. Мощная грудь, сильная ровная линия спины, прямые короткие ноги, крутой лоб и широко расставленные бесстрашные глаза. Красавец! По всем статям — избранный. Порода…

— Ты уже понял? — продолжал Андрей. — Торо браво нападает без всякой причины. Его не надо провоцировать, он и так вспыльчив. Агрессия у него в крови. Однажды такой бык напал на железнодорожный экспресс…

— Убери его, придурок! — Парень уперся спиной в стену в конце прохода, глаза его забегали.

— Значит, понял, — кивнул Андрей. — Это хорошо. О, слышишь? Твой напарник снова колотит в дверь. Ну и зря, малыш от этого начнет злиться.

Бык действительно насупился и недобрым взглядом уставился на незнакомца.

— Говори: кто послал? Зачем? — велел ветеринар. — Пока не поздно. Я его сейчас выпущу. Ты когда-нибудь прихлопывал ладонью помидор? Вот с такой же легкостью этот бычок тебя размажет по стенке. И так же примерно ты будешь после этого выглядеть.

— Врешь!!! Убери эту тварь! — крикнул допрашиваемый.

Андрей пожал плечами, выпустил из рук веревку и сильно хлопнул бычка по крупу. Бык поскакал вперед, парень завизжал и присел, закрываясь руками. Андрей молниеносно накинул веревку на специальный выступ в ограждении, используя его как блок, натянул. Бычок, хрипя, остановился в полуметре от парня.

— Нам приказали проследить за Лученко!!! Твою мать! Убери! — Бычок свирепо дышал ему прямо в лицо.

— Кто приказал?

— Не знаю!!! Я в охране работаю, шефу заплатили, он нам не докладывает!

— Где работаешь?! — рявкнул Андрей.

— В Киеве, блин, где же еще! Охранная контора «Витязь»!

Ветеринар выдернул пучок сена из бокового стойла, хлестнул им бычка по губам. Торо браво развернулся и потрусил обратно за Андреем, тот ловко открыл дверцу в стойло, перегородив проход, и бычок, направляемый веревкой, вернулся на место.

В это время парень метнулся к двери и, открыв щеколду, выскочил наружу. Внутрь заглянул длинноволосый брюнет.

— Привет славным охранникам «Витязя», — насмешливо приветствовал его Андрей.

Брюнет открыл рот, оглянулся на напарника.

— Только зря стараетесь. Веры здесь нет. Вчера еще улетела в Киев. А я теперь ей позвоню и расскажу про вас…

— Ни фига не улетела! — Это крикнул первый, напуганный. Он показался рядом с напарником в проеме, с сигаретой в дрожащих пальцах. — Куда улетела?! В Борисполе она не появлялась! Дома ее нет, мобильный не отвечает!


— Заткнись, — резко сказал ему длинноволосый. Но его напарник уже не мог остановиться:

— Значит, здесь она! У тебя спряталась!

Андрей растерялся. Как это, не появлялась в Борисполе? Он же ее проводил в аэропорт… Практически посадил на самолет.

— А рейс Барселона—Киев… Самолет прибыл? — Он почувствовал слабость в коленях.

Парни переглянулись и, не сговариваясь, пошли в сторону проселка. Андрей — за ними. Они побежали, запрыгнули в свой «ауди», машина развернулась и поехала вниз, в долину.

Ноги понесли Андрея в боковую пристройку фермы. Там был гараж. Ноги сами соображали, что им делать, да и руки тоже: открыть дверь, вставить ключ в замок зажигания… Голова же вела себя как отдельное государство — она как-то растерялась. Там было пусто и неприятно гулко. Помощи от головы ждать не приходилось.

Вера пропала… Неужели правда?! От этой мысли голове стало больно, и анестезия внезапности закончилась. По всему телу побежали мурашки, мышцы судорожно напряглись. Держа одной рукой руль, он достал из кармана рубашки телефон, нажал на единицу, подержал. Пошел дозвон… «Абонент не может сейчас принять ваш звонок», — сказали ему по-английски равнодушным женским голосом. Еще раз. То же самое.

Еще раз. И еще. «Абонент не может сейчас принять ваш звонок»…

Это уже когда-то…

Не может быть…

Нет. Нет!

Тогда произошло недоразумение. Ты обиделась на меня. Решила, что я тебя предал. Глупенькая…

Где ты, Вера?!

Отзовись. Хоть тенью мысли мелькни!..

Двинятин, сжав зубы до боли в деснах, мчался на своем «пежо» вниз по шоссе. Ухабистый проселок, ферма и гостиница остались далеко позади. Дорога петляла, почти как в Крыму. Только здесь асфальт получше и не так круто. Можно давить до упора. «Догоню — убью гадов. Голыми руками. Что они сделали с Верой?!» — думал он, полностью утратив в эту минуту способность к логическим рассуждениям: ведь «гады» сами искали Веру Лученко…

Двинятину редко приходилось мчаться с сумасшедшей скоростью. Не был он ни лихачом, ни профессиональным гонщиком. Но, отслужив когда-то в воздушно-десантных войсках, умея с тех пор водить все, что ездит, он чувствовал себя на дороге как рыба в воде. Плюс врожденная реакция и уникальная координация. Еще тренер по айкидо удивлялся, говорил ему: «Ты, парень, можешь достичь многого в восточньгх единоборствах. С таким, как у тебя, устройством нервных и мышечных волокон — станешь первым». Он не стал первым, потому что не ставил себе такой цели. Так и остался с виду обыкновенным парнем, не накачанным, но со сногсшибательным автоматизмом и скоростью движений, как у какого-нибудь самурая.

«Пежо» проглатывал несущееся навстречу сиреневое покрытие с желтой разделительной полосой. Дорога ныряла под капот и улетала назад. Впереди застонали шины — это «ауди» проходил очередной виток серпантина. Андрей не тормозил. Пусть его всасывает нарастающая скорость. Он слился с автомобилем, интуитивно чувствуя малейший наклон, вибрацию, угол поворота. Не сделав ни одного лишнего движения, он на «пежо» догонял быстроходный юркий «ауди» и в который раз мысленно благодарил механика Толю Золотые Руки за работу с его машиной. Мелькнула и пропала заправочная станция, справа заграждение и обрыв, слева выросла стена леса, впереди декорацией снежные вершины. Автомобилей нет, хорошо…

Убегающие не вписались в очередной поворот, машина задела бортом ограду шоссе из гофрированного металла, проскрежетала, посыпались искры — и погоня продолжилась. Но они уже совсем близко, в сотне метров. Скоро начнется пологий спуск и долина, дорога расширится. Там можно обогнать и подрезать. Андрей заранее вцепился в руль, чуть сбросил скорость — все равно не уйдут! — и тщательно пристегнулся ремнем безопасности.

Вот, приближается поворот в долину. Шоссе делает аккуратную красивую петлю вокруг поросшей цветами пестро-зеленой лужайки. Он не станет сейчас, как всегда, любоваться этим местом. Он проедет прямо по цветам, чтобы выскочить им навстречу. Станет поперек дороги, выволочет их из машины и будет трясти до тех пор, пока не услышит правду о Вере.

Однако и преследуемые не стали тратить время на проезд по шоссейной петле. «Ауди» с визгом притормозил, прорезал колесами поляну и снова выскочил на дорогу. Вот гады!.. Андрей оскалил зубы и вдавил педаль в пол до упора. «Пежо» рванул с такой перегрузкой, что вся кровь отлила от лица водителя.

А в серебристой «ауди» тихо матерились. За рулем сидел длинноволосый. Стриженый азартно стучал по ноге кулаком и приговаривал, мол, будь он за рулем, «не дал бы этой кроссовке нас догнать». Водитель невнятно огрызался, вдавливая педаль газа до пола. Долго ли такой темп может продолжаться, думал он, догадываясь, что под капотом у «пежо» поработал мастер. Уйти от него можно разве что на гоночном автомобиле-ракете.

Здесь уже были и другие участники дорожного движения. Встречные автомобили притормаживали и прижимались к краю шоссе. Попутные удалялись назад, будто стояли на месте. Еще несколько минут, и кто-нибудь из свидетелей этой гонки сообразит вызвать полицию. Полицейских всего полета человек в этой стране размером с Киев, но приедут быстро и повяжут грамотно. Ни Андрей, ни преследуемые им парни в этом не сомневались. Да и куда спрячешься?

Надо что-то делать… Воздух гудел, завихряясь вокруг корпусов автомобилей, и когда скорость достигла отметки сто пятьдесят километров в час, до багажника «ауди» оставалось уже метров тридцать.

Впереди показался выезжающий из бокового проселка тяжелый грузовик. Андрей вынужден был слегка притормозить, вцепившись в руль, чтобы не занесло. «Ауди» проскочил, водитель грузовика засигналил отрывисто и перекрыл шоссе, медленно поворачивая. Тогда Двинятин съехал на обочину. Машина запрыгала по ухабам, в днище садануло, он обогнул уже непрерывно гудящий грузовик и успел увидеть уходящий вдаль по проселку «ауди». Грунтовая дорога наверняка закончится небольшой деревушкой. Свидетелей не будет, отлично. Из Андорры иностранцев высылают и за меньшие провинности. А уж за такое… Ну, держитесь!

Мотор взревел, комья взрываемой колесами земли застучали по днищу. «Пежо» прыгнул вперед и догнал мчащийся впереди автомобиль секунд за десять. На пути замаячил мост через узкую речушку, беглецы замешкались на мгновение — и наконец, Двинятин сделал, что хотел: подрезал серебристый автомобиль. Пассажиры «ауди» вынуждены были остановиться, чтобы не упасть в воду.

Парни выскочили из машины с двух сторон, надвинулись на Андрея. Он стоял и ждал, уже спокойный, сосредоточенный. Ох как хочется потерять голову и схватить их за волосы, стукнуть лбами — с криком, с хрустом черепов, изо всех сил… Но нельзя. И дело даже не в кодексе айкидо. Не в пресловутом непричинении травм и увечий и запрете на неуравновешенность, чтобы бесконтрольный инстинктивно-упреждающий ответ не нанес ущерба противнику… Когда речь идет о самом дорогом, кодекс можно и нарушить. Но Андрей стал осторожнее после зимней истории.

Тогда, в Львове, ему пришлось схватиться в винном погребе с преступником, сбежавшим из колонии. С убийцей, маньяком, чудовищем. Как ни ловок был Двинятин, он тогда едва уцелел: противник его подло перехитрил, ударом раздробил стопу. Если б не Вера… Пока заживала загипсованная нога, Андрей тренировал руки и торс. И думал, думал: как могло получиться, что какой-то выродок чуть не победил его в схватке? Его, мастера?

Поговорил со знакомыми спортсменами. Один из них, когда-то сидевший в «малолетке», объяснил. В местах заключения есть свои, особые приемы бойцового искусства. Хотя и не искусство это никакое, просто способ выживания, как в джунглях. Называется «гасилка». И есть свои мастера. Перед гасилкой все эти «бои без правил», карате, дзюдо и прочие — детский лепет на лужайке, размахивание слабыми ручонками. Ведь ни одна система рукопашного боя не нацелена на убийство или увечье противника. А в «беспредельной» зоне идет борьба за жизнь с первого до последнего дня срока, каждый день, каждый час. В любую секунду тебя могут проверить на вшивость, подставить. Если не ответить — ты приговорен.

Поэтому тот, кто хочет жить, должен, улыбаясь и сближаясь вплотную с сокамерником, резко, внезапно и глядя в сторону — бить. В солнечное сплетение, в пах, в глаз, в нос, по коленной чашечке, по пальцам руки или ноги, в горло. Заточенной ложкой, острым краем тарелки, электродом, бритвой — чем угодно, что сможет пронести в жилую часть зоны из рабочей. Если ничего нет, убивают и зубной щеткой. Просто руками, в конце концов. Только надо знать, куда метить. Причем неожиданно и один раз, второй попытки не будет.

В колонии осваивают ударную технику на поражение. Учатся наносить удар кровожадно и максимально сильно, внезапно, решительно — почти с безумием, по единственной точке, которая гарантирует болевой шок и отключение противника. Учатся выглядеть безобидно и тихо, скрывать свои агрессивные намерения, чтобы тебя подпустили на нужную дистанцию. Обучаются добивать, не раздумывая. Никакого спорта, просто убийство. Если ты не убьешь, то убьют тебя. Там не шутят и не играют. Там отбывают срок не люди, а загнанные в угол животные.

Вот почему Двинятин чуть не погиб от руки сбежавшего из колонии преступника. В самой жестокой схватке нормального человека не покидает чувство игры, сражения, где можно, в конце концов, сдаться. Выбросить белый флаг, удалиться с потерями — но выжить. И соперника всегда представляешь себе пусть как врага, но человека, а не взбесившееся животное. Особенно в айкидо, когда нужно отождествиться с противником, принять его в свое поле восприятия, чтобы упреждать каждое движение…

Он стоял расслабленно, с застывшим взглядом, обращенным то ли вдаль, то ли внутрь себя. Нападавших вроде и не замечал. Концентрация и слияние с целью. Встать прочно, левая нога чуть впереди. Почувствовать свой центр тяжести. Отбросить все лишнее, несущественное — и звуки, и мысли. Вдохнуть. На выдохе мысленно устремить энергию к низу живота. Зафиксировать внимание на всем пространстве и ни на чем конкретно. Просто дорога, трава и люди. Просто послушный тебе ветер. И послушные тебе противники. Они сейчас послушно подойдут…

Толчок крови в сердце, упругий воздух под ладонями… Руки сами что-то делают, надо им разрешить…

Парни ничего не поняли. Только что, вот сию секунду схватили ветеринара за плечи — и вдруг оба лежат в траве. Причем голова кружится, будто они катались на карусели. Они вскочили на ноги, снова налетели на Андрея. Бум! Он все-таки не выдержал, стукнул их головами. Присел рядом с упавшими, спросил:

— Так что, говорите, Вера Лученко не прилетала в Борисполь? Может, вы ее просто упустили? Не заметили?..

Те молчали. В ауте… Вдруг Андрей почувствовал: что-то изменилось в воздухе. Краем глаза уловил движение в стоявшем близко «ауди».

Третий. Откуда он взялся?

Наверное, он был здесь с самого начала. Просто сидел и наблюдал. Старший?

В воздухе была угроза. Ниоткуда вдруг появилась уверенность: у третьего есть ствол, и он сейчас будет стрелять. Угроза сгустилась и отшвырнула Двинятина в сторону. Грохнул выстрел, тут же второй, пули просвистели мимо.

Он помчался в сторону буковой рощи. На бегу почуял: вот сейчас надо резко вильнуть в сторону. Рванулся вбок, и тут же вслед ему зажужжали пули — три выстрела подряд. Андрей бросился наискосок, прижался к дереву, оглянулся. За ним с пистолетом в руке бежал мужчина, лица издалека не разглядеть, плотного сложения, невысокий, в чем-то серо-черном, контрастном на фоне дальних зеленых холмов и голубоватых горных вершин.

Прекрасный, между прочим, пейзаж для постановки спектакля «Смерть в Андорре», мелькнула у Андрея мысль. На заднике — красиво нарисованные горы и холмы, лужайки и снежные трассы, на сцену выходит злодей и стреляет, все аплодируют и кричат «Браво». Только тут зрителей нет, и убитый артист не выйдет раскланиваться…

Он бросился навстречу стрелявшему. Увидел в послушном усилию воли воображении в руке мужчины не пистолет, а поливальный шланг. Водяных брызг нам бояться нечего… Поворачиваясь резко боком, увернулся от струи воды — одной, другой. Мужчина уже близко, чувствуется его растерянность — жертва не убегает от охотника, а несется на него, и никак в нее не попасть, и еще одна струя воды пролетела совсем далеко, а жертва сама становится охотником, налетает и…

Андрей в молниеносном прыжке достал стрелка. Хлесткий удар, пистолет вылетел из его руки, но он еще что-то пытается вытащить из заднего кармана, резкий удар ногой в живот — обезоруженный падает и переворачивается через голову, тут же поднимается, Андрей стоит рядом, готовый ко всему.

Он смутно ощущал, что может сделать с противником все, что захочет. Давно не испытывал этого чувства. Его разум уснул, остались лишь инстинкты. Противник — крепкий, тяжелый мужик — зарычал, оскалившись, и бросился на Андрея с ножом. Успел достать все-таки… Резкий поворот схваченной руки вперед и вниз — руки действуют сами, без приказа, легко и свободно, — противник пролетел за спину Андрея, будто выпущенный из катапульты. Плюхнулся на траву и тут же понял, что на нем сверху уже сидят, шея у ключицы зажата, как в тисках, правая рука онемела.

— Хватит… — прохрипел поверженный мужчина. — Ты мне руку сломал… Отпусти…

Андрей слегка сжал его ключицу.

— Почему следили за Верой? Отвечай коротко и ясно. Иначе сломаю вторую руку, потом шею. Ну?

У лежавшего потемнело в глазах.

— Осторожнее!.. Кретин… Ты не представляешь, куда лезешь…

Двинятин нажал чуть сильнее левой рукой на подключичную ямку противника, правой надавил на поврежденную руку. Разум продолжал спать. Если любимая женщина в опасности, рушатся все этические комплексы, шелуха цивилизации облетает, обнажается нерассуждающий боец, охотник, зверь.

— Аааа!!! — заорал мужчина.

— Почему следили? Кто послал? Кто твой хозяин?

— Ты не представляешь… — прорычал мужчина и затих: Андрей «выключил» его, уловив невдалеке движение. Это поднялся один из тех двоих, и надо его тоже удерживать в поле внимания.

Подбежал длинноволосый. Андрей был готов уже швырнуть его на землю, но удержался — на лице парня был неподдельный испуг.

— Там… — Он конвульсивно вздохнул. — Вовка… Помоги!

Андрей расслабил плечи, быстро подошел, посмотрел на лежавшего Вовку, потом бросил взгляд в сторону неподвижного стрелка. Ну и ну… Что же он, в своих палил, что ли? У парня на боку кровь, глаза заведены и лицо пожелтело.

— На. — Он дал испуганному ключи от «пежо». — Быстро, сумку из багажника. — Присел, распахнул ветровку на раненом, задрал футболку. Селезенка, темная кровь. Плохо…

Длинноволосый принес квадратную сумку, стоял и смотрел, как ветеринар достает пузырьки, вату, бинты, шприц, как делает уколы, выдавливает вокруг раны какую-то шипящую желтую пену из баллончика. Стоял и думал, что надо бросать эту работу. Бросать на фиг, поскорее, возвращаться в кино к каскадерской работе, где зарплаты на пиво не хватает, зато можно жить придуманными режиссерами приключениями, а настоящими он сыт по горло.

Андрей, работая, размышлял: как я догадался, что у мужика есть ствол? Мне же будто на ухо шепнули. Не понимаю. Такого раньше со мной не было… Может, влияние Веры сказывается? Ее умение все видеть и предчувствовать… Что же с ней случилось, где она теперь? И почему ни о чем не предупредила, если спряталась? Она бы сказала. Не захотела бы, чтоб я за нее переживал. А что, если наоборот — боялась за меня?..

— Все. — Он встал, протянул парню комок ваты. — Сунешь под нос этому… Стрелку, черт бы его побрал.

— Он не из агентства, — угрюмо сказал парень. — Присланный. Не знаю кто. Серьезная, видать, организация, шеф перед ним стелился…

— Ладно. Грузи обоих и дуй в больницу, — сказал Андрей. — Поскорее, может, успеют Вовку спасти. И вот что… Если увижу у себя за спиной…

Парень замотал головой, хвостик волос запрыгал как собачий.

— Нет!.. Никогда. Ну его…

Андрей не стал больше ждать. Вскочил в «пежо», рванул резко с места. Надо успеть.

У него теперь много, очень много забот.


11. ВСТРЕЧА СОСЛУЖИВЦЕВ


— Так что? Ты хочешь, чтобы твой муж случайно погиб? Или нет?

Ничего себе вопросик!.. Она не знала, что ответить. Но сказать ведь что-то нужно: они смотрят внимательно. И ждут, когда она заговорит.

— А… Эээ… Мне надо подумать, — произнесла она. — Это так неожиданно…

«Неужели они действительно могут? Так… просто? Будто чашку кофе выпить? Бред какой-то…» — читалось в ее глазах.

«Неужели мы поторопились? И напрасно доверили ей свою тайну? — думали они. — Что же теперь?»

— Мы тебе поможем. Накажем мужа-изменщика.

— Так хочешь ты от него избавиться?

— Не сомневайся, дурочка.

В ее глупых глазах медленно, как облака в теплую безветренную погоду, проплывали мысли: «Но ведь нас накажут… И как же я тогда… А его деньги… А его фирма…»

— Ты еще и при деньгах останешься. Брачный контракт заключала? Ну вот…

— Юристов мы тебе дадим. И не бойся ответственности. Мы сделаем так, что все будет выглядеть как несчастный случай…

— Ты сможешь продать свои права на его бизнес. Так гораздо лучше. Никаких хлопот, а прибыль капает. Надежнее, чем в банке.

— Сколько? — спросила она бесцеремонно.

— Ну… — Они переглянулись. — Зависит от доходности дела твоего мужа. В год до сорока тысяч…

— Долларов? Но это же так мало!

— Нет, евро… Можно поторговаться немного.

Что же им ответить? Что?

…А началось это недавно, и совсем не так экстраординарно. Однажды три вдовы, как обычно, встретились в своем женском клубе, в кафе, в зале для некурящих. И все молчали о том, что их волновало. У Ирины Бегун опять болела голова.

— Что у нас тут сегодня? — поморщившись, спросила она. Фаина Ягодка и Оксана Шпилько переглянулись. Отвечать не надо, это риторический вопрос. Перед ней список…

— Ага. Выставка английского лоскутного шитья. Пэч-ворк. Не хочется… — Бегун щелкнула пальцами, и официантка вновь налила ей минералки в высокий бокал.

Фаина нервно барабанила пальчиками по стеклянной поверхности столика. Оксана накручивала прядь волос на палец. Перед ними стояли пустые тарелки со следами пирожных.

— Когда нервничаешь, так хочется кушать! — улыбнулась Оксана. — Девушка! Вишневую шарлотку, пожалуйста. И чаю с имбирем.

— А ты не нервничай, — заметила Ирина. — Когда твой благоверный руки распускал, небось сильнее переживала.

Оксана помрачнела и принялась складывать-раскладывать салфетку.

— Ну и что. И где он теперь? Нету. А я без него ноль, пустое место…

Бегун с сожалением посмотрела на нее.

— Дура ты, Ксюша, прости ради бога… Какой же ты ноль? Где ты видишь ноль? Этот мерзавец… О покойниках, я знаю, так не положено, но он же все проматывал в казино. Мы-то знаем! А теперь? Компания «Квадратный метр» перешла к тебе, его законной…

— Ее у меня купили, — вздохнула Оксана.

— А ты как хотела! Все равно ты в недвижимости ни в зуб ногой. И его соучредители тебя бы обворовали. А дон Марлон, душка, привел своих юристов, и — ррраз! — ты богатая женщина…

— Это правда, — будто только сейчас вспомнила Шпилько. — Давайте я вас угощу, девчата!

Молчавшая до сих пор Фаина вскинулась:

— О! Классная мысль. На «Реми Мартен» расщедришься? Тогда давай!

«Ты ведь тоже продала с помощью нашего мецената строительную корпорацию своего покойного муженька, — подумала Шпилько. — Но угощения мы от тебя не увидели».

Они сделали заказ, подождали, пока принесут.

— За то, чтобы мы наслаждались всем, что было нам недоступно, пока были живы наши мужчины, — сказала Ирина Бегун.

Она-то уж точно наслаждалась. Алкогольный бизнес, как ни странно, «потянул» намного больше строительного и торгового.

Выпили, закусили дольками апельсина.

Заговорили о ближайшем будущем. Фаина собиралась лечить нервы во Франции. Уже и путевку купила в Виши, буклеты до дыр зачитала. Она затараторила о Парке Источников, орошениях и великосветском обществе со всей Европы: ведь там омолаживается вся современная аристократия…

Какая скука, подумала Оксана и поделилась с одноклубницами своими планами. Она вознамерилась ехать на Мальдивы. Причем на собственной яхте! Ей один из знакомых мужа свою продаст, все сам оформит, поможет подобрать команду… Красота!

Ирина Бегун еще точно не решила, чем лучше заняться: то ли основать новую партию и добиваться места в парламенте, то ли построить на свои средства медицинский центр. Муж спаивал, а она лечить будет…

— Девочки, — наконец тихо сказала Фаина, — надо решать. Хотим мы ее брать в свою компанию или не хотим?

— Да, Ирочка, — подхватила Оксана. — Что ты думаешь про новенькую? Последнее слово за тобой. По-моему, она наш человек. Потерпевшая от мужика-козла.

— И по-моему тоже, — подтвердила Ягодка.

Ирина Евгеньевна попросила рассказать подробнее. Что ж, хорошо… Несколько дней назад в женский клуб пришла новенькая. Никто особого внимания не обратил — подумаешь, событие. Каждый день кто-то появляется: заполняют анкеты у администратора, выбирают мероприятия. Потом целыми днями или в баре просиживают, сплетничают под легкие и не очень легкие напитки, или шепчутся по углам у картин и скульптур. Только не об искусстве, а о новых цацках и тряпках. Рассматривают, ощупывают друг дружку с горящими глазами. Каждая вновь записавшаяся в клуб интересовала остальных женщин час-другой, после чего становилась своей.

Новенькая, Полина Кутузова, дольше предыдущих задержала всеобщее внимание. Яркая блондинка с шикарной фигурой, да еще и одевается так, что бросается в глаза. Алый корсет подчеркивал идеальной формы бюст, черные шальвары, обтягивая бедра, делали их вызывающе сексуальными. На руках браслеты, на груди золотое колье. Кошачья грация, бархатная кожа, а губы!.. Здесь, в клубе, собирались отборные дамы, красотки, избалованные негой и роскошью.

Но эта Полина с фамилией одноглазого фельдмаршала даже среди них выделялась.

— Ты похожа на мою любимую актрису! — сразу переходя на «ты», заявила ей Милена.

— Ой, правда? — ослепительно улыбнулась Полина Кутузова. — На какую?

— На Дженнифер Лопес.

— Ой, спасибо! Джей Ло и моя любимая. Такая сексуальная!..

Полина Кутузова прошлась вдоль стен, чтобы посмотреть на полотна. Пока она любовалась живописью, несколько самых любопытных женщин утащили Милену-администраторшу на угловой диван, требуя сведений о новенькой. Каковые сведения тут же и получили: замужем за прибалтийским богачом, торговцем морепродуктами. Будет приходить в клуб, пока муж ведет переговоры с киевскими политиками и дельцами о расширении бизнеса. А еще она говорит манерно, с акцентом: от мужа заразилась, не иначе, сама-то русская…

Тем временем Кутузова почти с молитвенным выражением лица разглядывала изображения государственных деятелей, писателей, композиторов, ученых и певуче восклицала:

— Наполлэон!

Этот персонаж был единственным, кого она поименовала правильно. Всех остальных изображенных господ мадам Кутузова называла, мягко говоря, неточно.

— Аматтэй Моцартт! — было сказано у портрета Грига.

— Ботткин! — восторженно произнесла она перед изображением физиолога Павлова.

— О! Обожжаю! Зигмунд Фройт! — вскричала она, указывая розовым хищным пальчиком на Федора Михайловича Достоевского.

После чего несколько дам, постоянных посетительниц клуба, поставили диагноз: «Необразованна, глупа, непосредственна». И барометр общего отношения к Полине Кутузовой установился на отметке «тепло».

Почирикав на тему тряпок и проявив в этом предмете недюжинные познания, Полина окончательно стала своей в компании состоятельных женщин. С ней охотно общались, улыбаясь ее жадным детским вопросам. «А что вы тут делаете, так и сидите в клубе целыми днями? А кто придумал развлекаться здесь женской компанией? А зачем? А кому принадлежит помещение? Неужели одних взносов хватает, чтобы содержать это все?»

С любопытством Полина Кутузова выслушивала ответы. Придумала клуб вроде бы Милена, очень энергичная тетка, и тут же принялась осуществлять идею. Есть некто дон Марлон, спонсор, или хозяин, или кто его знает, как назвать — может, учредитель. То ли немец, то ли итальянец, а скорее всего — такой же наш человек, как и все. Просто похож чем-то на актера Марлона Брандо: это заметилаМилена Лысобок. Так с тех пор и повелось. За год один раз всего приходил, а так его никто не видит. Какой-то бизнес у него, видимо, общий с некоторыми женами высокопоставленных. Иногда появляются юристы и еще какие-то бизнесмены, шушукаются и договариваются… А нам-то какая разница? Нам он, кстати, еще и помогает, дает полезные советы, сводит с юристами. А клуб — классное место, можно тут сутками сидеть, смотреть фильмы и тряпки, журчать о женском, смотреть модные показы и получать прочие удовольствия.

* * *
Киев встретил Андрея Двинятина обволакивающей жарой. В зале ожидания Бориспольского аэропорта было чуть прохладнее, чем снаружи. Первым делом он купил коробку конфет и с ее помощью, подключив обаяние, выяснил: его возлюбленная благополучно приземлилась в Борисполе. Следовательно, разыскивать ее нужно в Киеве. Тогда скорее в город!.. Хорошо хоть, что очереди на автобус до центрального вокзала не оказалось и можно было сразу нырнуть внутрь, а там кондиционер.

Домашний номер он набрал еще раньше, сойдя с трапа. Молчание. Потом Вере на работу. Занято. К ней в клинику, что возле Севастопольской площади, Андрей вначале не собирался ехать. Можно и по телефону все выяснить, хотя вряд ли его любимая там появлялась… Однако дозвониться до главврача было невозможно. В трубке звучала музыка и слова «Подождите, вас соединят». Это было невыносимо, тем более что вначале Андрей звонил с мобильного, еще по пути в город. Затем принялся названивать из телефона-автомата, куда можно было просто бросать мелочь. С пятнадцатой примерно попытки наконец ответила секретарша. И посыпались вопросы: кого, чего, кому, чему — не разговор, а урок русского языка по теме «падежи».

Пришлось плюнуть, ловить такси и ехать лично. В приемной его безуспешно пытались задержать, но главного в кабинете все равно не оказалось. Вместо простого и ясного объяснения, где же он, женщина громко возмущалась поведением Двинятина. Он не стал слушать ее и побежал по этажам, едва не сбивая с ног людей в зеленых и белых халатах и пациентов. Главврач, вытащенный с корнем с какой-то летучки, ничего не понял, сразу сказал: а что? Она в Андорру улетела, к мужу. «Это я муж», — вздохнул Андрей… Главврач радостно его перебил и нажаловался: психотерапевта все с нетерпением ждут, пациенты записаны на месяц вперед, звонят все время и спрашивают ее, прямо ажиотаж. Словом, пусть Вера Алексеевна выходит из отпуска раньше.

Все остальные места, где могли знать про Веру, Андрей объехал за несколько часов. Только вначале еще заскочил домой в надежде найти какую-нибудь записку или другое объяснение. Однако ничего подобного там не оказалось. Более того, практически весь летний гардероб его подруги висел в шкафу нетронутый. Андрей разволновался не на шутку…

Не будем впадать в ступор, сказал он сам себе. Отвлечемся на розыски любимой.

Лиду Завьялову, актрису, в театре он не застал. Зато она была недалеко, тут же в центре Киева, у себя дома.

— Что? — удивилась она. — Верка же к тебе в Андорру улетела. Пропала?! Вот жалость… Она ведь мне обещала!..

— Обещала? Когда и что?

Сидя на кухне, Лида закинула ногу на ногу, тонкий халат распахнулся, обнажая коленки. Андрей старался на них не смотреть. Привычка актрисы соблазнять все мужское население ему не нравилась.

— Ну как что? — Завьялова закурила. — Разобраться с мужиками, конечно. Я тут с ними совсем запуталась. А Верка, видите ли, пропала!.. — Она принялась капризно ныть. — И кто ж мне, бедненькой, поможет теперь?

Андрей подумал, что это обычно мужчины запутываются в искусно расставленных Завьяловой сетях. Такова норма. А чтобы она — это уж вряд ли… Еще пришла мысль, что в популярной актрисе парадоксально сочетаются несовместимые, казалось бы, качества: высокомерие и сентиментальность, злопамятность и щедрость. Но талантливее всего она умеет использовать всех окружающих. Это ничем не прикрытое потребительство некоторые мужчины находили даже по-детски трогательным. Только не он…

Двинятин, конечно, промолчал. А вдруг Верина подруга хоть что-то вспомнит? Но она сидела, курила и болтала лишь о себе. Было ясно, что Лученко она давно не видела и ничего он здесь не узнает.

Он поднялся.

— Вспомнила! — воскликнула Завьялова. — В театр приходили двое ребят, симпатичные такие. Интересовались Верой Лученко.

Андрей слегка остолбенел.

— То есть?

Актриса толком ничего не могла рассказать, твердила лишь одно: спрашивали про психотерапевта, дескать, очень нужна, а на вопрос, почему именно у актрисы допытываются, отвечали туманно…

Он вышел на улицу в раздражении. Как могут дружить столь разные женщины: такая удивительная, тонко чувствующая Верочка и эта примитивная Завьялова?

Все вокруг действовало ему на нервы. Киев пытался остановить Двинятина, намекая на безмятежный отдых, манил лавочками в тени каштанов, пытался позабавить остатками сталинско-пятилеточного стиля городских скульптур, украшавших здания. Какие-то каменные трудящиеся и крестьянки, которых он и не замечал раньше, возвышались над аркой на улице Пушкинской, приглашая пройти на Майдан. Киев вообще-то всегда был заселен кариатидами. Что бы делала без них архитектура модерна? Это они подставили свои крепкие плечи под балконы, колонны и пилястры. А советские кариатиды — рабочие и колхозницы, скотницы и сталевары, инженеры и учительницы, — прихватив с собой орудия труда, оседлали фасады послевоенных зданий. Вот в руках у скотницы смирный каменный поросенок; возможно, именно поэтому он улыбается, а не визжит. У поросенка и его хозяйки одинаковые выражения мордочек… Андрея они не трогали. Ему гораздо больше нравился декор зданий, подобный тому, какой он видел однажды на Тургеневской. Идешь вдоль фасада старинного дома, а между окнами — барельеф с кошачьей физиономией. И смотрит на тебя котяра лукавым взглядом, улучшая настроение.

А вот пасторальные скульптуры советского бытия настроя не повышали. Потому что как учебные пособия по той жизни, как и кино того времени, показывали не саму жизнь, а тогдашнее представление о ней. Вечером, в свете холодных фонарей, они могли показаться инфернальной нечистью — не столь давнее бытие расплодило ее в большом количестве, переплюнув даже Гоголя… Воплощенные в камне агитаторы обращались не к жителям дома, на чьих балконах красовались, а к массам прохожих. Теперь скульптуры удивляли своей наивной верой в торжество безумных идей…

Двинятин удивляться не стал, а отправился на улицу Чкалова в рекламное агентство Даши Сотниковой, второй Вериной подруги. Даша была очень занята, но, услышав о Верином исчезновении, выгнала всех из кабинета и перестала отвечать на звонки.

— Понятия не имею, куда она могла запропаститься, — озабоченно сказала Дарья. — Но, зная Верунчика, уверена: это неспроста. Тем более ко мне уже приходили.

— И спрашивали психотерапевта Лученко? — догадался Андрей. — Двое парней, симпатичные?

— Почему? — удивилась Сотникова. — Вовсе нет. Один дядька, на юриста похож. Но он мне не понравился. Намекал, что если увижу Веру Алексеевну, чтоб посоветовала ей… Как же он сказал? Как-то обтекаемо… Ладно, своими словами: чтобы она сидела тихо и не совала свой нос куда не следует. Так что… Тебе помощь нужна? — спросила она деловито.

— Не думаю. Сам справлюсь.

— Смотри. Среди моих заказчиков есть много полезных людей, обращайся. И держи меня в курсе. Удачи!..

Вот уж к кому можно не ездить, а позвонить — это Оле. Она сейчас на работе, Вера рассказывала, отрабатывает положенные перед увольнением дни. Андрей набрал номер на мобильном, объяснил, что он сейчас в Киеве, и осторожно поинтересовался, не встречалась ли она с мамой. И получил в ответ целое море хлюпанья и хныканья: а где же мама, она обещала меня с Кириллом помирить, это из-за нее мы поссорились, а что ж теперь, а как же, она должна…

— Тебе до меня звонили? Спрашивали маму?

— Откуда знаешь? — удивилась Оля. — Звонил дурак какой-то. Приставал, даже угрожать хотел. Я бросила трубку.

Андрей задумался на пару секунд.

— А что Пай, все еще в пансионе? — спросил он. — В ветлечебнице?

— Где ж ему еще быть. Я не смогла его взять к себе, ты же знаешь нашу бабу Зину… Она теперь кота вздумала завести. Грязного подобрала где-то на мусорнике…

— Как ты думаешь, мама могла появиться там?

— В пансионе, что ли? Пая навестить?

— Да нет, у тебя дома.

— Вряд ли, что ей там делать, у баб-Зины и папика.

— Все равно спрошу.

— Как хочешь… И если найдешь ее, обязательно скажи, что я уже не могу больше! Пусть скорее со мной встретится!

— Ладно. — Андрей отключил связь и задумался.

Визит в бывшую Верину семью особой приятности не обещал, но Андрей уже не испытывал никаких эмоций, кроме тревоги за Веру. Он решительно отправился по известному ему адресу. Дверь открыла, как всегда, бывшая Верина свекровь. Она долго не могла понять, чего от нее хотят, стояла в проеме и с подозрением оглядывала гостя. Из квартиры тянуло чем-то затхлым пополам с пережаренными котлетами.

Наконец, шаркая тапочками, вышел Юрий и равнодушно сообщил: с Верой у него давным-давно никаких контактов не было. А напрасно она не звонит, могла бы и деньжат подбросить. И маме ноги полечить, а то болят… Мать тут же подхватила: да, очень болят, так ей и передайте. Они или не поняли ничего, или не хотели понять: Вера пропала, и он не может ее найти.

На вопрос, не искал ли еще кто-то Веру, они ответили: приходили, кажется, из жилконторы. Насчет прописки. Верой интересовались… И продолжали жаловаться.

Андрею быстро опротивел этот скулеж, и он спустился вниз, вышел на свежий воздух.

* * *
Я зачем сюда вообще залез? Не соображаю толком… Чччерт, темно, где лампочка… Вроде впереди, как это, рычаги. Под ногами педали, слева кнопки… Может, я куда-то не туда договорился… Последнее время мотает меня так, что не вспомнишь. Ага, тумблер над головой, включить. О! Я же в танке. Ну и ну!..

А руки-то дрожат. Не нравится мне это дрожание, и сам я себе не нравлюсь. Но что делать, другого-то себя у меня нет. Немощь тела преодолевается мощью духа. А немощь духа чем? Хитростью: уговариваешь его, что он все может. Уговариваешь, уговариваешь… И он вытирает сопли и действительно может.

Ты же сам этого хотел. Заплатил неслабую сумму, пропиарил акцию, пригласил журналюг. «Проезд человека в танке по дну Днепра!» И база эта с экстремальными играми кстати подвернулась. Они уже под водой джип проводили, в газетах об этом писали, по телевизору показывали. А тут — в танке. Круто!

Это как раз для меня. Проверить себя еще и еще. И с парашютом прыгал. И в джунглях без проводника. В пустыне без воды уже умирал. Ставить себе все новые и новые препятствия и каждый раз гадать: преодолею или нет? Разгадывать загадку по имени «я», заданную с самого рождения и не имеющую, видимо, никакого ответа в конце учебника, кроме одного: смерти.

Все, что угодно, лишь бы доказать всем, что не трус. И главное, самого себя в этом убедить. Каждый раз — как последний. Будто свое собственное последнее желание исполняешь. Кто знает, сколько мне осталось? Может, именно сегодня все кончится? И она, курносая, за мной наконец придет? И тогда отпустит это дикое напряжение, это ежедневное, ежеминутное ожидание смерти, этот ежедневный вопрос: зачем вы меня сюда рожали? Если все равно умирать, то не лучше ли поскорее и красиво?

Вениамин тщательно, как его инструктировали, нажал две кнопки: подачи масла и стартера. Задрожал корпус танка, завибрировало в ушах, потом глухо ухнуло — и дизель завелся. Шум двигателя не был ему слышен под водой, но вибрация стала ниже, мощнее.

Он взялся за рукоятки рычагов. Ччерт, ладони совершенно мокрые… Он вытер их об одежду и вновь взялся за рычаги. Что там дальше? А… Под горлом, прикрепленная к шлемофону, болталась пластмассовая кнопка.

— Я готов, — сказал он, нажав на нее. — Мотор завелся, все в порядке. Прием. — И отпустил кнопку.

— Давай тогда, — услышал Вениамин в наушниках сквозь помехи и треск. — Трогай потихоньку! Отбой.

Он выжал сцепление, правой рукой схватил рычаг переключения скоростей, еще раз посмотрел, где на нем выгравирована первая передача, воткнул ее, правой ступней чуть придавил педаль подачи топлива и плавно отпустил сцепление.

Танк медленно тронулся.

Сквозь узенькое окошко в переднем люке он мог различить лишь тусклую желтоватую мглу. Но движение, хоть и не было видимым, явно чувствовалось. Вениамин прибавил газу. Всем телом он ощущал малейшие неровности дна. Рычаги, которые он сжимал потными ладонями, были совсем не нужны — куда станешь поворачивать в этой тьме? Да и рискованно: могут отсоединиться специальные рукава, по которым выводятся наверх выхлопные газы.

— Как там у тебя, Веня? — послышалось в наушниках. — Прием.

— Еду, мать его так и перетак! — ответил Веня радостно. — Отбой.

Да это ж не сложнее, чем «ланосом» моим управлять. Класс, круто! «Вениамин Гейко проехал в танке по дну Днепра!» Так, наверное, напишут журналисты. Он ведь вам не кто-нибудь, а сын министра. Папочка будет морщиться и в сотый раз ворчать: «Зачем ты привлекаешь внимание к моей персоне?» А затем. Никак он не врубится: сын хочет привлечь внимание к своей собственной персоне.

И вообще, папуля, скажи спасибо, что я в казино уже не играю. Казино — это наркотик, страшный, отравляющий весь организм. Кому-кому, а уж Вене знакомо это исступление, жадный азарт, когда невозможно удержаться от все новых и новых ставок, когда надежда тебя ослепляет и превращает в безоглядного безумца. И никто не в силах тебя остановить… В этот момент рискнешь и своим, и чужим, и женой, и ребенком — чем угодно. Все ставишь на кон.

Все-таки бессмысленная забава — казино. Только этой дерзкой, сумасшедшей затеей и смог перебить вкус. Заполнить сосущую пустоту.

Он наклонился вперед, снова посмотрел в толстое стекло люка. Эх, хоть бы рыба какая проплыла. Или, лучше, пусть ему попадется затонувшая несколько сот лет назад славянская ладья. Он ее увидит, потом наверху опишет, а журналюги раздуют сенсацию.

Радость от удачного осуществления затеи пьянила Вениамина. Хотелось что-то вытворить, учудить, вырваться из узды, почувствовать очередную победу над курносой. А что это мы ползем на первой передаче? Врублю-ка я сразу третью, как на своей машине.

Он выжал сцепление, вдвинул рычаг переключения в щель третьей передачи и отпустил сцепление, одновременно добавляя газу.

Танк дернулся и затих. Наступила тишина.

Что… Что случилось?! Почему так тихо, аж уши заложило?

Наверное, заглох двигатель… Ничего, сейчас мы его опять запустим…

Он нажал обе кнопки.

Вввввввв — выл стартер. Ничего.

Он опять нажал, подержал подольше.

И опять ничего.

И в третий раз попробовал завести, держал кнопку стартера вдавленной целую минуту.

Ничего.

А в четвертый раз вообще никакой реакции не последовало.

Аккумулятор разрядился?!

Испуганный Вениамин вспомнил про связь. Он же не один! Ему сейчас помогут.

— Алло, Антоныч, у меня двигатель заглох. Прием, — сказал он. Молчание.

— Эй, наверху! Куда вы все подевались?! Антоныч! Прием!!!

Тишина.

— Ребята! Помогите! Эй, друзья, вы меня слышите?! Что ж вы меня бросили, гады!!!

Кровь отлила ото лба, от щек. Тусклый свет лампочки над головой померк. Он задышал часто-часто, и все равно воздуха не хватало. В глазах зазеленело, кишечник схватило судорогой.

— Аааааа!!!

Собственный голос в замкнутом пространстве отразился от металла, ударил ему в уши.

Доигрался.

Мысли завертелись штопором, забегали по внутренней стороне черепа, и поймать хоть одну, чтобы зацепиться за нее, он не мог. Голову распирало изнутри, казалось, она сейчас лопнет.

Руки беспорядочно шарили, нащупывая приборный щиток слева, рычаги, собственные колени, живот, грудь. Он еще живой, живой. Живой! А что потом?

Как его отсюда достанут?

Кажется, такой случай был этими суками, постановщиками игр, не предусмотрен…

Это была единственная мысль, которую удалось зацепить в затопившем мозг хороводе. Ледяной ужас пронзил все тело Вениамина, он изо всех сил уперся руками в узкие стены своей подводной тюрьмы и закричал. Заболел живот, заныло горло, застучало в висках. Дышать стало окончательно нечем…

Бум! Бум! — глухо застучало в люк.

Кто-то снаружи стучится!.. Он наклонился вперед и увидел руку, молотящую в стекло. Потом показалось лицо аквалангиста, оно отодвинулось, возник кусок чего-то белого с нацарапанными каракулями.

Вениамин всмотрелся в написанное. Это буквы. Как их читают? Слева направо или справа налево? Он разучился читать… Вот в конце только знакомые знаки. Их называют восклицательными. Я их в школе в первом классе выводил один за другим…

Наконец текст сложился во фразу:

«Включи связь!!!»

Связь? А что это такое? А, от шлемофона идет такой кабель к приборному щитку. Но он его не выключал.

Горе-танкист поймал рукой кабель и, осторожно перебирая пальцами, прощупал его. В руке оказался разъем.

Этот разъем должен входить в паз на щитке. Он выскочил. Наверное, когда я наклонился к люку. Надо вставить…

Он вставил и тут же услышал:

— …ать твою!!! Прием! Да что же за кретин такой попался на мою голову! Прием! Алло! Прием, твою…

— Я здесь, Антоныч. Я Веня. Я здесь, — сказал он с наслаждением. Пусть ругают. Главное — я здесь.

— Аааа!!! Ты здесь, наконец, бля!!! Ты еще не здесь, к сожалению, ты еще там! Что ж ты делаешь с нами, урод!

— У меня кабель выскочил… Случайно… И мотор заглох…


— Слушай меня внимательно! Заводи мотор…

— Не заводится!

— Конечно! Ты ж аккумулятор посадил! А баллон сжатого на что?! Я тебя зачем инструктировал, мать твою!

Веня вспомнил: действительно, ему показывали, как запустить двигатель с помощью сжатого воздуха. Он выполнил все, что было нужно. Вернее, руки все сами проделали, без его участия.

— А теперь вруби первую, держи педаль и ничего не трогай! Госссподи, скорее бы ты уже наверх попал, засранец чертов!

Он ехал по дну оставшиеся метры и тупо думал об Антоныче. Механик-водитель, инструктор на базе… И где они его такого откопали?.. Никакого уважения к важной персоне, ну да фиг с ним… Научил, и хорошо… А ведь все равно я проехал в танке по дну Днепра, что бы вы там ни говорили… Только почему так воняет?

Ответ на этот вопрос он узнал уже наверху, когда дрожащий и ревущий танк выполз на берег. Ему показали руками крест-накрест — глуши, дескать. Он заглушил мотор специальным рычагом позади кресла водителя, с левой стороны. Люк открыли снаружи, и он встал. И вот тогда сразу понял.

В люк заглянуло несколько человек. И журналисты тоже, ой… Что же теперь они напишут?!

— Обгадился, — зажав нос, сказал темнолицый механик Антоныч. — Я ж говорил, засранец.

Его взяли под мышки, вытащили наружу и сразу отошли.

Где-то сбоку визжал знакомый голос. Мамочка. Ну да. «Как вы посмели так рисковать жизнью моего сыночка, какой ужас, да знаете ли вы, что я с вами со всеми сделаю, мне плевать, сколько он вам заплатил и что подписал, я на вас управу найду…»

Пожалуй, надо еще разок прыгнуть с парашютом.

И уже не дергать за кольцо.

* * *
Двинятин отпустил очередного таксиста на Европейской площади.

Что дальше? Куда направиться? Стиснув зубы, он заставил себя пройти к фонтанам позади неуклюжей громады Украинского Дома. Здесь было свежо, шумела вода.

Сел на лавку. Спокойно, спокойно… Хотя бы пять минут покоя и размышлений, и решение должно прийти. Он закрыл глаза. Думать не получалось. Хотелось бежать по улицам, смотреть по сторонам. Вдруг он увидит пропавшую Веру вон за тем углом? Или за этим?..

Нет, так не пойдет. Любимая, возможно, в беде. Хочешь помочь — перестань дергаться, как мальчишка! Рассуждай здраво.

Таааак… В милицию, что ли? Заявить о пропаже человека. Ага, разбежались они искать, как же. Нет, не то. Тут дело серьезное, судя по рассказам Вериных подруг. Очень серьезное… Нанять сыскное агентство? Кстати, «Витязь» этот закрыт… Смылись, гады. Найду хорошую фирму, самую лучшую. Деньги сниму со счета, сколько есть. Пусть только найдут. Могут же у них быть свои консультанты в…

Стоп. Вспомнил! Есть в запасе один номер телефона. На всякий случай. Никогда не пользовался, не было необходимости.

Двинятин, не рассуждая больше, вызвал из меню мобильника записную книжку, нашел нужный номер. Гудки. Бери же трубку!.. Только бы он был сейчас не сильно загружен.

— Вас слушают. — Спокойный, без интонаций голос.

— Привет, Зипун! — обрадовался Андрей. — Это я, Двинятин. Помнишь?

— А, Двинец… Здорово, — потеплел голос в трубке. — Давненько не виделись. Только прости, я сейчас немного того… Занят типа. Давай, излагай.


— Зипун, можешь ненадолго освободиться? Есть срочный разговор. Помощь нужна, короче.

— Хм, даже так? Ну конечно. Для старых друзяк я всегда свободен. Когда и где?

— Говори ты. Мне все равно, — сказал Андрей.

— Момент… Так. Через сорок минут. Дом кофе, Пассаж. Успеешь? Ты у какого фонтана, не на Майдане ли?

Андрей хмыкнул.

— Услышал. Молодец, Зипуняра, не потерял квалификацию. Я на Европлощади. До встречи.

Он нажал кнопку отбоя и достал сигареты. К Пассажу медленным шагом идти десять минут, есть время подумать. Теперь уж точно есть. Сумасшедшая надежда, конечно, но вдруг Зипун сумеет чем-то пособить?

Сослуживец, десантник. Зовут по-человечески Тарасом. Теперь работает в охране у кого-то из крупных политиков, чуть ли не у президента. Неудивительно: феноменальный боец, первоклассный. В роте никто, кроме Андрея, не мог одолеть его в рукопашной схватке. Невысокого роста парень, неброской внешности. Чуть пониже Двинятина, но шире в плечах, коренастее. Спокойный, обманчиво-флегматичный. Никогда не скажешь, что он может броситься на противника с молниеносностью нападающей кобры.

А кличка Зипун появилась после одного приключения. Тарас с напарником наткнулся на группу вооруженных бандитов. Напарника тут же подстрелили, а ему предложили сдаться. Он крикнул, что согласен. Вышел из-за деревьев с опущенным стволом. К нему подошли люди в пятнистой одежде, он насчитал одиннадцать. Обступили, велели бросить оружие. Он с готовностью отпустил автомат… Металл еще не стукнулся о землю, а парень уже успел одной рукой ударить в подбородок стоящего впереди, второй достать нож и одновременно ногой подсечь того, что сбоку. Падая, тот свалил еще одного, а Тарас в это время полоснул ножом по чьей-то руке с оружием, согнутым локтем резко ударил в ребра еще кого-то…

Двигаясь в гуще противников, он в три секунды успел вывести из строя несколько человек. Они, наконец, опомнились, кто-то выстрелил, но Тарас, ожидая этого, нырнул вниз, пуля попала в своего. Затем, упираясь в землю, сделал мощный мах ногами — раз, другой. Это было похоже на гимнастическое упражнение. Сшиб тяжелыми ботинками еще двоих. Не дожидаясь, пока упадут, вскочил и стал наносить короткие разящие удары руками.

Они ничего не могли понять, не успевали просто. Только что перед ними был обезоруженный солдат, и вдруг он исчез, а между ними летает какой-то дьявол — молниеносно поражающий, страшный, безмолвный. Те трое, что оставались на ногах, ринулись врассыпную. Тарас одного уложил подсечкой, во второго метнул нож и попал в ногу, третьего подстрелил непонятно откуда взявшимся в руке пистолетом.

Трое лежали на земле молча, один рычал от боли. Четверо поднялись, тоже не салаги все-таки, бросились на него одновременно все, не тратя времени на то, чтобы поднять выбитое из рук оружие. Тарас еще раз выстрелил, попал кому-то в плечо, тут же выпустил рукоятку пистолета, чтобы освободить руку. Налетевшие отхлынули брызгами: он стоял, как скала, только скала опасная, уничтожающая, опрокидывающая навзничь.

— Лежать лицом вниз!!! — закричал он, как хлыстом стегнул. — Руки на затылок!

Уцелевшие, подавленные его уверенным превосходством, подчинились. Тарас велел им взвалить на спины раненых, в том числе и своего напарника. Сам в это время быстро и ловко нацепил на себя автоматы и приказал идти вперед. Даже не связал им руки. По пути кто-то не выдержал, бросился на него, просто от невозможности осознать — как это? Он же один, а их вон сколько! Тарас спокойно продырявил ему ногу, велел подобрать упавшего и продолжать движение.

Теперь шестеро здоровых тащили шестерых раненых, и были уже не опасны. Некоторые с безумными глазами бормотали молитвы. Так и пришли в часть.

— Вот, упаковал ребятишек, — сказал победитель, с лязгом сгружая трофейное оружие на землю.

Хохот стоял отменный. Конечно, он стал героем дня. Его расспрашивали, его ощупывали — не ранен ли, удивлялись, что ни одной царапины. Над ним подшучивали: «Упаковщик!»

Некоторое время героя звали не иначе как Упаковщик. Потом кто-то вспомнил, что упаковщиками кличут компьютерные архивирующие программы. Одна из них называется Zip. Тараса стали называть Зипом, ласково — Зипуном. Кличка так и прижилась.

Андрей, вспоминая, успел пройти по Крещатику к Майдану, спустился в душный полутемный переход. Тут играла музыка, толпились люди. Андрей протолкался и вышел на другой стороне. По дороге к Пассажу выкурил еще сигарету, не ощущая ее вкуса, даже не понимая, что курит.

Вокруг него пестрыми бабочками кружились прохожие. Обнимались, разговаривали, ели мороженое — яркие, цветные, пестрые, летние. Хмурый Андрей прошел в арку Пассажа, окатываемый справа и слева волнами музыки. На открытых верандах кафе и просто под зонтами отдыхали веселые праздные бездельники, так ему сейчас казалось.

К веранде Дома кофе они подошли одновременно. Зипун ничуть не изменился: такое же спокойное лицо, серьезный внимательный взгляд. Только стал, кажется, еще более коренастым и широкоплечим.

— Привет, Двинец! — углом рта улыбнулся армейский товарищ, обнял Андрея за плечи.

— Привет, Зипун…

— Теперь уже не Зипун, а господин Хобта. Для друзей Тарас Иваныч, — сказал тот и вдруг резко дернул правой, целясь кулаком Андрею в солнечное сплетение. Остановил руку в сантиметре. Андрей не среагировал.

— А ты все такой же! — Зипун громко рассмеялся. — Даже не напрягся, чертяка, мастер! Молодец. Продолжаешь заниматься своим айкидо, что ли? Тренируешься?

Они поднялись по ступенькам на веранду. Зипун уверенно прошел за угловой дальний столик, уселся в плетеное кресло. Двинятин расположился напротив.

— Нет, не тренируюсь, — сказал он. — Это я сам по себе такой ловкий. Да и с кем тренироваться?

Подошел официант, Зипун произнес «Как всегда», и через минуту им принесли по чашке кофе, в двух крохотных рюмках — воду и коньяк.

— Вода мне, я на работе, — сказал Зипун. — А тебе надо расслабиться.

Он взял пахнущий ванилью кофе, прикоснулся губами к чашке. Поставил обратно на стол и локтем якобы случайно сбросил на пол пепельницу. Но она не упала — Андрей Двинятин подхватил тяжелое стекло неуловимым движением руки. Вздохнул, поставил на место.

— Да и ты все такой же, Зипун. Всегда и всех тестируешь?

— Работа такая. Зато я вижу, что передо мной действительно Андрюха Двинец, непобедимый боец.

Оба улыбнулись воспоминаниям. Двинятин от природы был награжден ловкостью и совершенной координацией. Ребята в армии любили устраивать ему «проверки», даже, бывало, приглашали солдат из других подразделений — продемонстрировать уникума. Кто-нибудь зажимал в кулаке несколько мелких предметов: коробок спичек, пару монет, гильзы, пряжку от ремня, тюбик сапожного крема. Подходил к Двинятину и все это подбрасывал вверх. Спорили на банку сгущенки, что ни одна вещь не упадет на землю — и всегда выигрывали. Андрей, как жонглер в цирке, успевал все подхватить, вынимал из воздуха. Однажды его потихоньку напоили и устроили в столовой очередную «проверку». Очень уж любопытно было посмотреть на реакцию Андрея — останется ли она после спиртного такой же молниеносной? Алкоголь на Двинятина действовал забавно: он становился разговорчивым. Он начал что-то горячо рассказывать, расхаживая вдоль стола. Аза его спиной ребята придвигали к краю столешницы тарелки, ложки, кружки и легонько подталкивали. Посуда поочередно падала, но Андрей, не прекращая говорить и не глядя, подхватывал ее. И водворял обратно на стол. Кажется, он даже не замечал, что руки живут как бы отдельно от него. Это так было похоже на цирковой номер, что весь взвод хохотал — до икоты, до слез.

Когда их начали всерьез тренировать, Андрей выбрал щадящее айкидо, а Тарас — агрессивное карате. В учебных схватках Тарас побеждал. Андрей не огорчался, он проигрывал легко и даже, казалось, с радостью. Наставник по айкидо однажды сказал: «Чтобы стать победителем, сперва сумей проиграть, не теряя себя. Нет лучше науки, чем проигрыш». Вскоре Тарас уже не мог одолеть товарища. Когда в спортзале им разрешали выйти друг против друга, собирались все — и солдаты, и прапорщики, и старшие офицеры. Зипун наскакивал на Двинца, рубил ладонями и ногами — но попадал в воздух. Андрей ухитрялся, почти не двигаясь с места, уклониться. Казалось, он играет, зная заранее каждый шаг противника. Время от времени Зипун вдруг валился на маты, и было даже непонятно почему. Правда, мгновенно вскакивал и продолжал бой. Лишь самые внимательные успевали заметить, что Андрей «просто» подталкивает атакующую руку или ногу, выводя соперника из равновесия.

Пару раз Двинятин молниеносно напрыгивал на упавшего и демонстрировал классический болевой прием. Упрямый Зипун не стучал по мату в знак того, что сдается, но Двинятин и не собирался дожимать. Стиль боя у него был дружелюбный. Он выпускал товарища, и схватка возобновлялась.

Представление могло продолжаться сколько угодно, а финал был всегда одинаков. Андрей позволял себя зацепить в ближнем бою за руку или за ногу, Тарас с довольным победным рычанием поднимал его над головой, крутил, и оба со смехом падали, катились по мягкому настилу спортзала…

Зипун стер улыбку с лица, внимательно посмотрел на армейского товарища.

— Хочешь ко мне в команду? — спросил он. — Мне нужны такие, как ты. Редкие экземпляры. Бывшие десантники.

Андрей покачал головой.

— Нет, дружище. Ты меня знаешь. Я свободу люблю. А десантников бывших не бывает. — Он произнес свою любимую фразу.

— Это точно. Ну, тогда выкладывай.

Андрей, стараясь отключить эмоции и излагать лишь факты, рассказал. Пропала его любимая женщина, Вера Лученко, психотерапевт и вообще гений. Описал все сопутствующие ее исчезновению обстоятельства, какие знал. Про ее озабоченность очередным «делом» — отравлением какой-то шишки в больнице у подруги. Обрисовал вкратце инцидент в Андорре и ребят, которые его пасли.

— Представляешь, если бы эти соглядатаи на меня не вышли, я бы еще не скоро встревожился. Мы не каждый день созванивались, роуминг все-таки. А тут я на следующий день после ее отъезда сорвался… И вот я в Киеве. Но ее нигде нет.

— Хорошо искал?

— Как мог. Встречался с ее ближайшими подругами, дочкой, даже с бывшим мужем. Никто не видел, никто не знает, и все скулят: она нам и самим нужна. Мало того: они все, блин, произносят один и тот же текст. Будто заученный.

— Именно?

— Что к ним уже накануне приходили какие-то незнакомые люди. Но представительные, не поймешь кто: то ли «внутренние органы», то ли… наоборот. Искали Веру Алексеевну Лученко, недоверчиво расспрашивали. И сказали: если она появится, передайте, пусть сидит тихо, никуда не лезет. Ммм… Ну то есть она даже не представляет, куда пыталась вмешаться, какого ранга людей обеспокоила. И пусть никакие «дела» не расследует, а то может получиться нехорошо. И мы, дескать, еще заглянем… Вот такие дела, Зипун.

Андрей вылил коньяк в кофе, выпил.

Зипун нахмурился.

— Звучит загадочно, но, пожалуй, действительно серьезно. Погоди. Дай-ка я подумаю…

Он вытащил что-то похожее на мобильный телефон из маленькой черной сумки, охватывающей его руку кожаной петлей. Тонкой палочкой несколько раз прикоснулся к монитору. Подождал, посмотрел результат, опять прикоснулся.

Андрей заинтересовался игрушкой:

— Это что у тебя? Компьютер или мобилка?

— И то, и другое… Коммуникатор, — рассеянно ответил Зипун. — Посиди тихо, я тут по аське связываюсь с кем надо…

Он еще несколько раз пробежался стилусом по коммуникатору. Подождал немного. Потом отложил в сторону, посмотрел на Андрея без всякого выражения.

— Вот что, дружище. Ситуация двоякая: информации нет. Ты понял, да? То есть либо она никуда не пропала, а значит, вот-вот найдется. Задержалась, допустим, где-то… Или не хочет ни с кем вступать в контакт. Даже с тобой. Либо… Либо уже не найдется никогда. Случается, люди исчезают. Мало ли. Тебе ли не знать? Катастрофы, потери памяти и прочее. Сам ведь врач, хоть и ветеринарной медицины.

Андрей посмотрел другу в глаза.

— Значит, никакой информации?

— Вообще никакой. Ты мне поверь, я знаю, у кого спрашивать и как получить быстрый ответ. В любом случае ты будь спокоен и не суетись. Я тебе сочувствую, конечно… Но, судя по тому, что ты рассказал и по намекам моих информаторов, она вполне могла случайно затронуть запретную сферу. Так что… Будешь пыль поднимать — и ее не найдешь, и свою голову потеряешь. А мне не хочется. Ты же профи. Может, все-таки пойдешь ко мне?

Двинятин помолчал, не скрывая разочарования.

— Только если поможешь. Дашь людей, технику. Тогда подпишу обязательство пахать на тебя. Душу продам…

Зипун прищурил глаза, искривил уголок рта.

— Чудак ты. Зачем мне твоя душа? А я человек подневольный. Талант свой продаю, да, но дорого. Только за это с меня спрашивают. Извини.

Андрей встал, достал кошелек.

— Хоть информацией помоги, — сказал он, — если не можешь команду свою президентскую бросить по следу.

— Чудак, чудила, — ласково сказал Зипун. — Откуда ты взял, что я в охране президента? Я ж тебе этого не говорил. Не мог сказать, потому что запрещено. Даже тебе. А информацией — конечно, да, сколько угодно… Да спрячь ты деньги, у меня тут кредит.

— Чего это? — удивился Двинятин. — Какой такой кредит?

— Взаимозачеты. Ну, услуги взаимные. Брось.

Ветеринар пожал плечами и убрал кошелек. Протянул руку другу, крепко сжал.

— Спасибо, что нашел время. Удачи.

— Это тебе удачи, дружище, — сказал Зипун. — И помни, что я тебе говорил. Осторожнее. Ну пока, иди, я тут еще посижу.

Андрей сошел с веранды и сразу затерялся среди прохожих.

Тарас Хобта задумчиво побарабанил пальцами по столу. С противоположной стороны Пассажа из кафе вышел мужчина с рожком мороженого в руке. Хобта кивнул ему, и тот приблизился к увитому цветами краю веранды, встал боком.

— За ним, — тихо сказал бывший сослуживец Андрея. — Меняться каждые десять минут. Если заметит — прекратить.

Мужчина кивнул, облизал шарик мороженого и прогулочным шагом двинулся в том направлении, где скрылся Двинятин. Тогда Зипун вновь взял тонкий стилус, набрал на мониторе номер из одиннадцати цифр и поднес коммуникатор к уху.

— Это я. Да. Передайте заказчику. Первое: Лученко исчезла по-настоящему. Второе: указанным делом больше никто не интересуется. Третье, мое экспертное заключение: выждать неделю, после продолжать… А это уж как вам будет угодно. Не мой вопрос. Такова технология. Мое дело — получить на свой счет обещанную сумму. Не сомневаюсь, что уже перечислили… И последнее: Двинятина не трогать. Я сам прослежу. Да, так и передайте. Именно отвечаю.

Он закончил разговор, бережно спрятал коммуникатор в сумку и быстрой походкой делового человека вышел из Пассажа в сторону улицы Заньковецкой.


12. СГЛАЗ И ПОРЧУ ЗАКАЗЫВАЛИ?


На следующий день Полина явилась в клуб на очередное мероприятие: показ нижнего белья. Среди зрителей находились и представители сильного пола. Как ей шепнули на ушко, это были «друзья клуба». Звуковое сопровождение взяла на себя Милена. Пока девушки прохаживались между стульями в трусиках и лифчиках, она зачитывала в микрофон выдержки из статьи, напечатанной в глянцевом журнале:

— Первое правило ношения одежды: намекай, но не провоцируй. Пара расстегнутых пуговичек на блузке — это ни к чему не обязывающий намек, а вот юбка мини — хорошо спланированная захватническая акция. То же самое относится к рубашкам из марли, брюкам, облегающим, словно вторая кожа, и купальникам бикини леопардовой расцветки. Стоит поискать «золотую» середину…

Полина Кутузова согласно кивала, разглядывая купальники. Сзади она заметила трех женщин в темной одежде.

— А кто это? — спросила она у соседки, загорелой, рыжей, коротко стриженой особы в брючном костюме, таком белом, что ее мускулистые руки казались еще смуглее.

— Где?

— Да вон там, сзади, — кивнула Полина, тряхнув своей роскошной светлой гривой, как из рекламы шампуня.

— Это наши «черные вдовы».

— Почему черные?

Соседка Кутузовой на секунду запнулась.

— Э… Как вам сказать… — Она с сомнением поглядела вокруг и шепнула Полине на ухо: — Пошли покурим.

— А белье? — округлила та свои наивные глазки.

— Белье в каталоге есть. Я тебе после покажу, — непринужденно перешла она на «ты». — Давай в курительную, а то уши пухнут.

В курительной комнате с мягкими креслами, кальянами, среди зеркал и антикварных светильников загорелая атлетка нашептала Полине Кутузовой такую историю. «Черными вдовами» этих теток называют потому, что пауки есть такие. У них, кажется, самки пожирают самцов. «Ой, как страшно! Они пожрали своих самцов?» — спросила Кутузова. «У них мужья умерли один за другим». — «И что?» — «Да ходят всякие слухи…» Кутузова поахала, но было видно, что слушает она невнимательно. Ей хотелось вернуться на демонстрацию нижнего белья.

После показа особо понравившиеся модели можно было сразу купить. Администратор ВИП-клуба и менеджер фирмы, которая устроила показ, принялись разносить женщинам выбранные ими во время шоу образцы. Опоздавшие дамы, не успевшие определиться, столпились в отдельной комнате вокруг товара, прикладывали трусики и лифчики к себе прямо в упаковке, рассчитывались. Стоял веселый щебет.

Полина Кутузова долго перебирала модели, наконец выбрала бюстгальтер «push-up» и самые смелые трусики «string minimum».

— Карточкой можно? — спросила она у менеджера.

— Конечно, — любезно улыбаясь, ответил тот и протянул руку. — Прошу.

Кутузова долго рылась в сумочке, наконец извлекла портмоне с набором пластиковых карт, выудила из него «Master-Card Gold» и наблюдала, как менеджер сует ее в какую-то коробочку. Он возился, возился, затем вернул карточку владелице.

— Простите… — Любезная улыбка его стала слегка напряженной. — Кажется, ваш счет заблокирован. У вас нет другой карты? Или наличных?

— Что? — изумилась Кутузова. — Не может быть! Попробуйте еще.

Ничего не получилось. Менеджер стал еще напряженнее, а блондинка, наоборот, расслабилась, набрала на мобильнике номер и принялась кричать:

— Ты мерзавец! Я себе уже лишнюю тряпку не могу купить?! А ты новый «понтиак» заказал, тварь!

Любопытные женщины обступили красную от злости, возбужденную Полину. И она им громко пожаловалась. Муж, ублюдок такой, заблокировал карту, чтоб она не транжирила деньги. А она разве много тратит?! Только на самое необходимое! Сумочки, туфли, женские тряпочки, салоны красоты… Правда, каждый день. Шопинг помогает ей справиться со стрессом.

— И что теперь делать?! Я убью этого жмота!

С блондинки слетела вся показушная элегантность, и она ругалась, как базарная баба.

На следующий день Полина Кутузова пришла в клуб с плохо припудренным синяком под глазом. «Вот это да!» — подумали некоторые из постоянных посетительниц и посмотрели на Оксану Шпилько: ее покойный муж тоже был любитель руки распускать. Оксана рассказала о новенькой Фаине, они пошептались и принялись за ней наблюдать. Осторожно «прощупали», поговорили немного и выяснили, что ее муж, как и можно было догадаться, мерзавец. «И до чего ж ее история смахивает на наши, просто удивительно!..»

Простодушие и откровенность Кутузовой понравились клубным леди. Так приятно было взять над нею шефство и руководить этой смуглой красоточкой, которая так доверчиво раскрыла сразу все свои тайны. А сходство с Дженнифер Лопес и вовсе делало ее похожей на героиню какого-нибудь популярного американского сериала…

Ирина Бегун постановила: надо с новенькой познакомиться поближе. И они познакомились. Вначале говорила Полина. Она, дескать, не только не обольщается насчет верности своего богача, а вовсе наоборот: он и не скрывает своих амуров на стороне. А она вынуждена терпеть, потому что материально зависит от него. Он нарочно пытается обращаться с ней как с прислугой, хотя той как раз полон дом. И вообще старается на каждом шагу превратить ее жизнь в триллер. Требует, чтоб боялась и знала свое место… А она не хочет! Она, Полина Кутузова, красивая женщина, и как раз свою внешность ему и предоставила за деньги. Поначалу негласный договор соблюдался, а теперь… Красота пока что налицо, а вот средств ее эта скотина лишила!

Уйти? Никогда. Пока еще такого богатого найдешь… Любовника завести? Хорошо бы, но если он узнает — изувечит. Или с юристами своими удумает чего похуже… У него такие связи!.. Нет, тут надо вертеться, держаться и балансировать. Полина и не притворялась, что жить за счет богатенького буратины — это ее основной профессиональный навык, и других ей не надо. А мерзкий характер мужа в данном конкретном случае можно рассматривать как вредность специализации. Зато зарабатывает миллионы. Будь у него характер получше, может, и не имел бы столько… Но иногда так хочется его убить!..

Эти откровения особенно заинтересовали вдов.

— Знакомая картина, — сочувственно поддержала новенькую Фаина Ягодка.

— Неужели и у вас тоже похожая ситуация? — В глазах Кутузовой зажегся огонек интереса.

— Мы через это прошли, милочка. Но для нас теперь все это в далеком прошлом, — сообщила вдова депутата Бегуна.

— Да, я слышала… Вы давно овдовели? — робко спросила Полина.


— Недавно, — одновременно отозвались женщины. А Оксана Шпилько добавила:

— Они ушли один за другим.

— Простите…

— Ничего, ничего. Наш траур — скорее дань обстоятельствам, чем скорбь. — Ирина Евгеньевна Бегун, как старшая среди своих приятельниц, сочла нужным объяснить новенькой их общую позицию. — Поверьте, дорогая, иной раз такое решение вопроса — самое разумное.

— Как приятно попасть в компанию единомышленников! — воскликнула Полина, одарив трех дам ослепительной улыбкой, и простодушно присовокупила: — А какое решение вопроса?

Вдовы промолчали. После ее ухода они единогласно сошлись на том, чтоновенькая вполне может вписаться в их ряды.

Всего за пару дней Полина Кутузова стала своей в клубной тусовке. Чувствовалось, что общение с очень важными дамами доставляет ей истинное удовольствие. Она и сама обожала посплетничать, и слушала с очаровательно трогательным выражением лица, чуть приоткрыв нежные розовые губки.

Оксана и Фаина заводили с ней разговоры о мужьях-предателях, туманно намекали на какую-то месть… Они, как птицы, кружили вокруг нее, но никак не могли решиться. Или «старшая вдова» Ирина Бегун не давала санкции?

Но в один прекрасный день Полине Кутузовой наконец приоткрыли страшную тайну.

— Знаете, дорогая, среди нас есть люди, обладающие некоторыми экстрасенсорными способностями, — шепнула Оксана Шпилько.

— Да что вы! — захлопала мохнатыми ресницами Полина. — Кто же это? Кто-то из наших?

— А вы не догадываетесь?.. — Оксана многозначительно указала взглядом на Ирину Бегун.

— Ой! Правда?! — Кутузова впилась глазами в Ирину Евгеньевну.

Та почувствовала пристальное внимание новенькой и сделала приглашающий жест рукой. Полина и Оксана приблизились и присели рядом с ней на атласный диван. Подошла и третья вдова, Фаина.

— Что ты на меня так смотришь? — напрямик спросила Бегун у Полины.

— Мне Оксаночка сказала, что вы экстрасенс. Это правда?

— Правда, — ответила женщина. Она кивнула со скрытым торжеством.

— И в чем же это проявляется?

— Тебе, Полинушка, трудно будет поверить.

— И все-таки, — не отставала блондинка.

— Ты должна поклясться, что никому не скажешь, — потребовала Фаина, и все вдовы строго покачали головами.

— Клянусь!

— Учти: проговоришься — тебе же хуже… Так вот, — шепотом сказала Ирина Бегун, — я обладаю магическим даром сглаза!

— Вы можете сглазить?! — по-детски испуганно посмотрела на нее Полина.

— Могу, детка. Но только того, кто сделал подлость мне или моим близким.

Тут в салон ввалились женщины во главе с неугомонной администраторшей клуба. Назревало очередное мероприятие. Разговаривать на щекотливые темы стало невозможно. Четверо женщин, не сговариваясь, вышли на лестницу.

— Ирина Евгеньевна! Что вы там говорили о сглазе? — напомнила Полина.

— Ш-ш-ш! Тише! О таких вещах нужно беседовать тет-а-тет! — прошипела Бегун. Она поманила Полину за собой. Вслед за ней отправились и другие вдовы.

Ирина привела всех в небольшую комнату для переговоров, плотно прикрыла за собой дверь, села за овальный стол и пригласила Полину в кресло напротив себя. Две ее подруги заняли места рядом.

— Не думай, что мы, как суеверные старушки, верим в порчу, сглаз, наговор и все прочее. Дела обстоят намного интересней.

— Как? — Вопрос сам соскочил с языка Кутузовой.

— Случилось так, что под действием ужасного стресса, который я испытала из-за своего мужа-подлеца, я неожиданно открыла в себе дар. Стоит мне посмотреть на человека с ненавистью и мысленно пожелать «Чтоб ты сдох!», как мои мысли тут же материализуются.

— Это праааавдааа?! — свистящим шепотом спросила Полина.

— Правда, — кивнула Ягодка.

— Чистейшая правда, — подтвердила и Шпилько.

— И кто же… умер? — сглотнула слюну Кутузова.

— Мужья-предатели, — победоносно посмотрела на новенькую вдова депутата. — Все трое. Эти скоты, которые не уделяли нам должного внимания. Эти мерзавцы, которые использовали наши лучшие годы…

— Но как? — спросила Полина. — То есть… Они умерли… Потому что вы на них наслали… От сглаза?

— Нет, никакой мистики, — хмыкнула Ирина. — Все они стали жертвами несчастных случаев. Один отравился грибочками. Другой свалился с лошади и сломал себе шею. Третий погиб на рыцарском турнире, во время экстремальной игры. Его закололи копьем.

— Дрались понарошку, а умер он по-настоящему, — дополнила Оксана.

— То есть вы хотите сказать… Что стоит вам, типа, пожелать определенному человеку плохого и… С ним произойдет несчастный случай?

— Да.

«Как же быть?» — читалось на лице растерянной Полины. Наверное, таких прямых и решительных действий против мужа она не планировала.

— Но вы никому не расскажете?.. — Она умоляюще сложила ладони. — Ведь если что-то сорвется, если кто-то узнает…

Ирина Евгеньевна снисходительно усмехнулась.

— Милая, а нас кто-нибудь заподозрил? Наоборот. Кого угодно подозревают, но не нас. Если хотите знать, я сама лично явилась в больницу, где умер мой муж, и устроила там скандал. Угрожала всех посадить за то, что отравили Вадима. И не поленилась даже жалобу в прокуратуру направить. Как вы думаете, зачем?

— Зачем? Ведь если вы сами его сглазили…

— Вот именно! Чтобы сбить со следа. Ведь кое-кто, к сожалению, мог знать о наших с мужем натянутых отношениях…

— Да и вообще, — решительно добавила Фаина. — Все это — просто случайность.

— Точно, — энергично кивнула вдова депутата. — Несчастные случаи.

* * *
Ноги сами повели Двинятина вперед, потом вверх по Костельной. Миновал Михайловскую площадь, даже не заметив ослепительного сияния куполов монастыря… Задумавшись, он дошел по тенистой Десятинной до угла с улицей Владимирской. Вот и Андреевская церковь, прямо Андреевский спуск, налево — урочище Гончары-Кожемяки. Они тут любили гулять…

Что теперь? Веры нет нигде, но ведь и отрицательный результат — тоже результат. После встречи с Зипуном он почему-то немного успокоился. Значит, не хотела нигде появляться. Значит, так было нужно… Черт побери, он волнуется за нее, но и она не маленькая. Знает, что делает. Однако могла бы ему сказать!..

Вниз, к Подолу, рекой лилась брусчатка Андреевского, где художники и мастера всех прикладных жанров торговали своими произведениями. Раскаленный город гудел. С Десятинной, которую оккупировали посольства и прочие крутые организации, выезжали черные корабли джипов и нагло заполняли собой всю старую узкую улочку. Жарко… А вот Вера почему-то воспринимает Андреевский спуск как зимнее место. Это у нее с детством связано, она рассказывала. Еще младшими школьниками они с ребятами катались тут на санках. Как муравьи, ползли они по белому тротуару вверх, к церкви. Путь казался бесконечным, тяжелые санки тянули вниз. Дети, как Репинские бурлаки, тащили свое снаряжение на самый верх. Наконец, самая высокая точка, справа бирюзово-золотая церковь, словно царская елочная игрушка, внизу снежно-ледяной желоб спуска. Для форсу, для зрителей, дети несколько раз раскатывались взад-вперед… И летели! Ужас и восторг вместе с ними мчали по бобслею Андреевского. В лицо сыпал снег, санки заносило то на тротуар, то в сугроб. От этого азарт становился еще "сильнее, они правили к середине скользкого желоба — там страшно и можно запросто перевернуться. Обледенелые булыжники вытряхивали душу… Конец полета, маленькая площадь с замерзшим фонтаном «Самсон». Стоит еще раз подняться на самый верх, чтоб ощутить весь неописуемый восторг? Стоит. И они вновь карабкались по склону. Маленькие фигурки на полотне Брейгеля…

Двинятин вдруг обнаружил, что сидит на деревянной лестнице за Историческим музеем. Он держал в руках сигарету… Когда зажег? Ладно. Значит, теперь, когда сердце уже не стучит «вперед-вперед», можно спокойно поразмыслить. Вера говорила что-то о женском клубе. Как его найти? Надо искать Верину знакомую, как ее… Кажется, Маша. Найду. Вот только что сказать Хьюго? Подводить не хочется… Андоррский его наниматель сразу понял, что ветеринара надо отпустить на пару дней, озаботился судьбой «синеглазой сеньоры»… Но бизнес есть бизнес. И ведь до конца контракта каких-то дней десять осталось…

За спиной вначале тихо, потом все громче заиграла музыка. Андрей принялся оглядываться. Смутно вспомнились всяческие легенды, связанные с Гончаркой. На этих холмах порой собирались парни и девушки в кольчугах, чтобы устраивать ненастоящие турниры, потому что место ведь таинственное. Вот с этой самой лестницы, где он сейчас присел, говорят, звучит по вечерам загадочная свирель, потому что когда-то некий злой дух поразил тут стрелой двух влюбленных, и теперь их души поют…

Наконец он углядел, откуда льются звуки. Наверху, на каменном парапете стояли колонки. От них вниз по лестнице спускались парни и девушки. Без кольчуг.

Андрей встал и посторонился.

— Эй, ты с нами? — спросила его какая-то бойкая толстушка.

— С кем — с вами?

— С киевлянами. Ты убирать пришел?

Только тут он заметил, что у всех в руках большие плотные пакеты для мусора. Убирать?

— Вы, это… Энтузиасты, что ли? — спросил он, припоминая что-то. — Бесплатно убираете?

— Ага, — ответил парень в бейсболке с надписью «Интересный Киев». — Смотри, как загадили холмы.

Андрей огляделся. И правда, повсюду на склонах валялись пластиковые бутылки, коробки из-под сока, обрывки замусоленного полиэтилена. Видно было, что здесь не наводили порядок как минимум год. Наверное, некому… А ребята, значит, встречаются здесь и борются за чистоту. Вот уж, действительно, интересный Киев!..

Он ответил, что рад бы, но занят. И, поднявшись обратно к музею, отошел в сторону. Музыка играла уже совсем громко, люди подходили и брали у организатора новые пакеты для мусора.

На чем он остановился? Надо искать женский клуб через Вериных знакомых. Надо будет еще позвонить ее давнему Другу» генералу милиции Сердюку. Он уже звонил ему, но никто не отвечал… Что еще можно сделать? Киев вроде и небольшой город, но если захотеть в нем спрятаться, то…

Двинятин вспомнил, как они с Верой открывали друг другу Киев, как свой семейный альбом. Пролистывали переулки, проходные дворы, особенные тайные лестницы и задворки. Словно фотографию дедушки, показывали знакомые с детства аллеи и скверы. «Смотри, вот здесь был мой дом. Здесь я родилась, видишь? И бегала во дворе с мальчишками, по деревьям лазила… А вот через этот двор можно было пройти, протиснуться между гаражами, пролезть вдоль глухой стены, потом через школьную спортплощадку, и вдруг — ты на набережной…»

Они выходили на Днепровскую набережную. Перегибались через чугунную ограду и смотрели вниз, на темную воду, на стоящих в тени рыбаков. Ну что, теперь куда — наверх? — да, наверх, на фуникулере, рассекая зеленые волны Владимирской горки. Шли по таинственному тихому Георгиевскому переулку, мимо старой, местами осыпавшейся древней стены — и оказывались на улице Стрелецкой. «Гляди, вот через этот двор мы попадали в Софиевский заповедник. Вот по этому дереву залезали на крышу сарая, с крыши через стену прыгали вниз. Собирали яблоки, по вишневым веткам лазили. А здесь был летний кинотеатр, таких уже нет. Родители, теплый вечер, индийское кино, мне скучно, я смотрел вверх, а там, в лучах, бьющих из будки киномеханика, переливались клубы табачного дыма…»

Между Киевом и ними, его детьми и наблюдателями, возникала какая-то таинственная связь. Он нашептывал: взгляните немного наискосок, и вы увидите вдруг на центральной улице зажатый между каменными гигантами какой-то ветхий особнячок. И сразу повеет детством… Настоящий, подлинный Киев скрывается от деловито шагающих туристов, желающих непременно узнать и записать, что, когда и кем построено. Город прячется от настырного любопытства в подворотнях, в узеньких переулках. Но умеющему терпеливо ждать и наблюдать он открывается. Город будто радуется внимательному гостю и переносит его на своих ладонях туда, куда сам хочет. Причем всегда в самое интересное место.

Кто сказал, что Киев — город? Это ясли. Детский сад, школа. Уютное гнездо. Здесь рождаются, чтобы получить свою порцию теплой колыбельности — и вырасти. Уехать. И уезжают… А Киев хранят, словно детские фотографии и воспоминания. Как сны.

Киев вырос на своих холмах, как дерево. Он не построен, он взошел. Он — природное образование. Обронили когда-то в землю зернышко города. Сами не заметили, что обронили. А город рос, рос… Вот почему в Киеве так уютно, как в гнезде. Рядом с ним не испытываешь комплекса неполноценности. Он равен твоей душе. С ребенком он ребенок, с взрослым — взрослый. Он не давит на тебя, не держит тебя, он тебя отпускает — езжай. Но скучать по нему начинаешь сразу, как по детству…

Андрей вздрогнул: завибрировал мобильный телефон в кармане джинсов.

— На ваше имя в театре Русской драмы оставлен билет на сегодня, — сказал незнакомый женский голос.

— Чего-чего?

Лидка, что ли? Коленками своими завлекала… И она в этом театре работает… Но голос не ее.

— Не «чего», а на спектакль «Отелло». Начало в девятнадцать часов.

— Это розыгрыш? Я не просил никаких билетов, — осторожно возразил Двинятин. — И желания идти в театр не испытываю…

— А придется сходить, голубчик, — доброжелательно настаивали в трубке.

— Как вы сказали?! — возмутился было Андрей, но ему ответили:

— Возможно, в театре вы найдете то, что ищете…

У Двинятина перехватило дыхание. Он повернулся и побежал, на ходу соображая, как быстрее добраться до театра.

— Эй! — крикнули ему добровольные уборщики мусора. Они уже закончили, сложили гору переполненных пакетов в пирамиду и веселились. — А шампанского?

В театре он назвал свою фамилию, в окошке администратора ему вручили билет на вечернее представление. Все первое действие Андрей просидел, словно на иголках. Сперва он не очень обращал внимание на сцену. Но вскоре спектакль стал подогревать его ревнивые мысли.

«Почему именно «Отелло»? А что, если Вера решила меня оставить?.. Вдруг ей надоело быть подругой скромного ветеринара… Такая женщина, как она, могла бы спокойно покорить сердце какого-нибудь олигарха. И жить за ним, как за каменной стеной…» Однако ему сделалось тошно от этих мыслей. Кто угодно, но не она.

Наступил антракт. К нему никто не подошел. Рассерженный, он уже хотел уходить, но тут пожилая билетерша сунула ему записку, где он прочитал: «Подойди к ложе осветителей». Ему показалось, что он узнает знакомый почерк. Опять огляделся — вроде никого. Он помчался к указанному месту, сердце стучало так громко, что Андрею чудилось, будто его слышит публика в фойе. Он опять оглянулся на пустой коридор… Из приоткрытой двери осветительской показалась рука и затащила его внутрь.

До боли знакомый голос произнес: «Тс-с, тихо!»


13. ИЩИ МЕНЯ НА СИТЦЕВОМ ОСТРОВЕ


Водитель такси работал в Киеве давно, целый месяц. И озадачить его теперь было трудно. Все основные маршруты он уже знал: к железнодорожному вокзалу и от него, к автобусным станциям и обратно, в аэропорт, к гостиницам. На массивах вообще легко: улицы прямые, только на номера домов знай смотри. А в центре пассажир сам подскажет.

Вот, например, сегодня к нему села странная компания: две женщины и мужчина. Странные, во-первых, потому, что одна, полненькая такая — перепуганная до синевы. Уж он-то всякие лица повидал, знает. Каждый таксист — физиономист и психолог, это уж будьте уверены. Вторая посимпатичнее, глаза красивые, но тоже бледная и сосредоточенная, да к тому же она у них явно командир. И мужчина длинный, хмурый, на спортсмена похож.

Но даже не это его удивило. Ну подумаешь, заболел у них кто или что-то случилось. Дело житейское. Приходилось ему возить и не таких, людей в панике или озабоченных в большей или меньшей степени. Поразительно то, что эти пассажиры сразу сказали: поезжайте прямо, а дальше мы скажем.

— Какое такое прямо? Диспетчер записала: на Борщаговку, — заупрямился осторожный водитель.

Тогда длинный раскрыл перед ним какое-то красное удостоверение.

— Поедешь куда скажут, — строго сказал он.

Но водителя убедило не удостоверение, а пачка денег, которую показала ему женщина-командир. А испуганная умоляюще добавила:

— Пожалуйста, поедем!..

«Ладно. Может, ищут кого… С такими клиентами я сегодня план за неделю сделаю»… Он пожал плечами и бодро двинул автомобиль вперед по узкой улице.

Лиза смотрела на Веру с сумасшедшей надеждой: а вдруг?! Лученко ведь волшебница… Валерий поглядывал недоверчиво, хотя ему очень хотелось верить. Вылечить от заикания — это одно, и за это спасибо конечно, но найти пропавшего?.. Мистика!

Лученко расслабилась на переднем сиденье, прикрыла глаза. Будто спала.

— Сейчас туда, — сказала она, махнув рукой влево.

— Тут поворота нет, — возразил водитель.

— Ну так найди, как объехать, — раздраженно бросил Яремчук, не отрывая глаз от пассажирки рядом с водителем.

Вера Лученко не могла бы объяснить, как это делает. А если б постаралась найти слова — потеряла бы ощущения. Есть немногие люди, которые могут почувствовать спрятанное и найти закрытое. Для этого нужно не напрягаться, а наоборот, рассредоточить внимание и впустить в себя всеединство.

Яремчук боролся с сомнениями. Еще до вызова такси он говорил, по привычке покачиваясь с носков на пятки:

— Нет, все-таки не понимаю. Если б можно было вот так взять и найти кого-то, не зная, где он… Тогда откуда в газетах столько объявлений о пропавших? Я, конечно, видел по телевизору передачи про экстрасенсов, как они угадывают по фотографиям, жив человек или нет, читают закрытые тексты, но… Это же обман. Подтасовка.

Романова молчала. Испуг за сына сковал ее ледяным панцирем, говорить было трудно.

— Валерий, вы слышали, что некоторые собаки заранее знают о приходе хозяина? — Лученко ввязалась в дискуссию в основном для подруги. Все равно какое-то время пройдет до того, как приедет вызванное такси. — Даже если он возвращается домой в разное время, она незадолго до его появления ложится мордой к двери. Встречает.

— И что?

— А то, что от хозяина исходит, упрощенно говоря, некая энергия, и собака ее улавливает на расстоянии. Это чутье, которое можно назвать сверхвосприимчивостью, утрачено человеком еще в древние времена.

— Но вы-то не собака, а Алеша не хозяин. Простите, но это похоже на какое-то шоу. — Он посмотрел на Романову. — Нельзя давать беспочвенную надежду…

— А что, в милицию обратиться? — резко ответила Лученко. — Вам ли не знать: ваши бывшие коллеги не хотят искать пропавших людей, не принимают заявления, тянут резину. «Ушел, убежал, уехал, подождите звонка или писем, скоро объявится»… Или, видя явные признаки насильственной смерти, по своим каким-то причинам утверждают, что это самоубийство. И вообще, что вы знаете о человеческих способностях? Все мы живем под одним солнцем, на одной планете, все переплетено и взаимосвязано. Просто повседневная наша жизнь мешает это понимать, ощущать. Она свое диктует: конфликты, озабоченность личной шкурой, обман, разобщение… И, тем не менее, талантливая душа чует родную душу издалека. Настоящая мать часто знает, что происходит с ее сыном.

— У меня в груди теснило, — глухо сказала Лиза. — Я думала, сердце. А потом он позвонил и сказал, что Алешу забрали, потому что ты продолжала расследование…

Лученко закусила губу. Надо разговаривать дальше, не молчать…

— Представьте, что читаете книгу. Разве вы не чувствуете, что произойдет на следующей странице?

— Я не чувствую, — сказал Яремчук из дурацкого принципа, хотя ведь и впрямь бывало. Читаешь и знаешь: персонаж сейчас сделает то-то и то-то, все к этому идет. — Я читаю, и все.

Вера посмотрела ему в лицо таким взглядом, будто навылет прострелила.

— Не надо врать… Знать будущее — это всего лишь перевернуть несколько страниц. Заглянуть в следующую главу. Так что вы просто не мешайте, — закончила Вера. — Мне и так трудно. Вы закрытого не видите, а мне труднее, я вижу. Мальчик жив. Давайте-ка поторопимся.

Она действительно чувствовала. Все больше входила в особое состояние, когда вся она — сплошное нервное окончание, принимающее отовсюду сигналы, какие-то позывные… Изо всех сил верила, что найдет Алешу и не даст в обиду. Предложит себя на его место. Ведь это к ней имеют претензии те, кто его похитил. Ну вот пусть и делают с ней, что хотят. А мальчика чтоб отпустили.

Как договориться, забрать его — все это смутно пока. Потом, потом… Главное — найти. И верить. Если верить, тогда все получится.

Они ехали в такси по раскаленным улицам Киева. Миновали Верхний и Нижний Валы, Житний рынок, поднялись в центр по Глубочицкой, выехали на Артема. «Налево», — сказала Вера. В видимый только ею узор вплетались неопознанные, никуда не ведущие нити. Они мешали, их надо было распутывать, осторожно нащупывая нужную. То водителю такси звонят на мобильный, и он отвечает: «Ну почему потом нельзя перезвонить? Ну что ты все время обижаешься? Я ж на работе. Понимаешь — на ра-бо-те!» То отвлекают прохожие: вот по аллее бульвара прошуршал сожженными жарой листьями хозяин с собакой. На тугой шее белого стаффорда, кроме ошейника, повязан синий в белую крапинку платочек… Вот милиционер на перекрестке равнодушно жестикулирует своим жезлом. Автомобили застыли в бесконечной пробке. В самое оживленное время светофоры отключают — наверное, чтобы курсанты школы милиции попрактиковались…

Не думать о постороннем, не отвлекаться, прочь все лишнее… У Веры немного кружилась голова, но она не сопротивлялась. Пусть. Может, ее мозг сейчас превратился в мощный локатор. Или как там оно называется. Она улавливала некие сигналы на пороге чувствительности. Не звуковые, не зрительные — непонятно какие.

— Сейчас прямо, — сказала Лученко в очередной раз… Вдруг села, открыла глаза, напряглась.

— Что?! — вскинулась Елизавета.

— Нет… Другое… — невнятно пробормотала Вера и тут же велела таксисту: — Остановите.

Он замедлил ход, но продолжал движение.

— Остановите! — крикнула Лученко.

— Мы же во втором ряду! — огрызнулся водитель, но притормозил, поворачивая к тротуару. Сзади сердито засигналили, узкая улица Артема переходила в Житомирскую и была запружена транспортом. Массивные неповоротливые троллейбусы и желтые маршрутки, застывшие перед светофорами, объехать было трудно. Такси встало на Львовской площади.

— Вера Алексеевна, вы… — начал было Яремчук.

— Сейчас там что-то случится, — перебила его Вера. — Впереди. Опасно. Надо подождать…

Она не закончила. Послышался визг тормозов, гулкий удар, сигналы. Еще удар, послабее. Водитель такси, любопытный к происшествиям, как все водители, высунулся в окно. Справа, с улицы Рейтарской, выезжал кто-то торопливый на красном «феррари», и, конечно, его стукнули в левую скулу. А сзади и в того, и в другого еще впечатались автомобили.

— Уже все, — вздохнула Вера. — Там все живы, ничего страшного… — Она говорила неразборчиво, поспешно. — Можно ехать, быстрее…

Она торопилась продолжать поиски, пока не ушла восприимчивость. Пока, мстя за необычные способности, не разболелась голова. Череп уже и так гудел, словно колокол, в нем сплетались нитями какие-то токи, они пульсировали, дрожали, басовито или тонко звучали, но Вера среди этой какофонии едва уловимо различала Алешину нить.

Таксист тронул автомобиль и поехал вперед, с опасливым любопытством поглядывая на пассажирку. Надо же, почуяла аварию! Интересно, что она еще может ощутить?..

Еще пару раз Вера указала направление. Она чувствовала мальчика. Назревала головная боль, начали дрожать руки. Силы иссякали. Возникали помехи, она улавливала эмоции всех пассажиров такси и самого водителя, они смазывали картину. Зато всплывали другие видения, обрывки образов, почему-то обломки взорванного здания… Будущее спешило состояться, ворваться в сознание и грозно сообщить о себе. Вера не пускала его, а оно разворачивалось перед ней вереницами улиц, машин, людей, разглядывало ее в упор и насмехалось. Ничего-ничего, подбадривала себя Вера. Мы еще посмотрим, кто посмеется последним.

Они вырулили на Европейскую площадь. Лученко велела ехать вниз по Владимирскому спуску. Там набережная, Днепр… Вот так-так!.. Она наконец поняла. Остров. Можно было б и не колесить по городу, если бы раньше додумалась!.. Ведь ясно же давно, что Ситцевый — ключ ко всему. На острове все началось, и там же все должно закончиться. Но это если мыслить логически. А Вера Лученко вам не следователь, а психотерапевт, и не требуйте от нее обычной логики.

— Здесь мы подождем, — сказала она устало, когда такси остановилось возле речного вокзала. — Валерий, возьмите деньги, ищите какой-нибудь катер на ходу, побыстроходнее. Нам надо на Ситцевый остров. Не торгуйтесь, скорее…

Мотор ревел, ветер упорно дул в лицо, не освежая. Вера стояла, полузакрыв глаза, Лиза вцепилась пальцами в борт, Вера погладила ее по руке. Тут ожил Верин телефон. Если б не вибрация, не услышала бы звонка. Кто бы это? Глянула на монитор… Господи, Андрей!..

— Ты где?! — воскликнула она, перекрикивая шум мотора.

И едва различила обрывки фраз:

— Киеве закончил работу раньше прилетел… Где ты?..

— Андрюша, я ничего не слышу! — крикнула Вера. — Ищи меня на Ситцевом острове! На Ситцевом, запомни! Если не буду отвечать — не волнуйся, но найди меня!..

Звонок Двинятина на минуту прибавил сил. Но чем ближе они подплывали, чем отчетливее виднелась знакомая уже пристань — тем Вере становилось страшнее. В самом страхе ничего такого нет, обычно она с ним справлялась сразу. А сейчас не могла. Сил уже не осталось, и предчувствия нехорошие томили. Откуда чудится взрыв? Это ведь ловушка, поняла она вдруг. Просто-напросто западня. Мальчика взяли, чтобы заманить Веру Лученко…

В скрежет собственного страха вплелся другой испуг, посторонний. Алеша!.. Он тоже боится. Она не имеет права поддаваться своей слабости. Все свое — в сторону сейчас.

«Мы уже близко, малыш. Не бойся».

«Кто это?»

«Это я, тетя Вера. И твоя мама со мной».

«Мне страшно, теть Вера! Когда вы придете?!»

«Уже скоро. Держись, Алешенька».

«Я боюсь!.. Возле дверей большая злая собака, она меня стережет».

«Тебе нечего бояться. Посмотри собаке в глаза. Не отводи взгляда. Вспомни, как ты играешь с Паем, и смотри собаке в глаза…»

Катер ткнулся боком в привязанные к пристани резиновые покрышки. Ниточка связи с Алешей прервалась, его голос потонул в других призрачных бубнящих голосах.

Остров утопал в беспечности. Солнце палило немногочисленных пляжников, никого и ничего необычного вокруг. У ограды базы не видно обычных чернофутболочных охранников, только рыбаки вдалеке, под деревьями. Слишком тихо, слишком спокойно. Но тревожно как-то от всей этой картины… Вера быстрым шагом пошла вперед, вдоль ограды базы, где недавно проходила и встретилась с доберманом. Там никого не было. А ее тянуло зайти в дом директора острова, и нить уже была не нить, а канат, и сигнал превратился в кричащую сирену.

Здесь.

Снова навалился страх, перетек в грудь, в ноги. Вера на миг замешкалась. Что-то здесь плохое случится, совсем скоро. Не хочется идти, ноги стоят как вкопанные, организм сопротивляется. Но надо. Ради мальчика. Сейчас он — главное. Его необходимо спасти любым путем. Ведь это ты виновата, что его похитили. Неосторожно позволила себя разоблачить. Не почуяла, с кем имеешь дело. Беспечная, недальновидная… Никогда еще не было у нее такого трудного «расследования». Если удастся выжить, не буду больше браться ни за что похожее. Никогда. Пусть каждый занимается своим делом. Мое дело — психотерапия и психологическая поддержка. Я должна лечить, помогать людям разобраться в себе и своих проблемах, стать самими собой. А разоблачают преступников пусть другие специалисты.

Они подошли к дому, тому самому, похожему на особнячок из английского телесериала. Увитый плющом, с палисадником из незабудок и маргариток, он словно говорил: смотри, какая идиллическая картинка. Однако полная умиротворенность и райские кущи пейзажа не совпадали с Вериной пылающей тревогой. Тишина кругом, только в проеме приоткрытой двери стоит знакомый коренастый доберман. Поглядел угрюмо, оскалил страшные клыки. Яремчук сунул руку под пиджак.

— Подождите… — Лученко шагнула вперед.

Но пес уже узнал ее: та, что жжется огнем. Ничего делать не понадобилось. Он медленно и неохотно отвернул голову, отошел, оглядываясь на женщину через плечо, и скрылся в палисаднике.

Лученко только собиралась сказать: «Он там», — как Романова оттолкнула ее и вбежала в дом. За ней внутрь влетел и Яремчук. Вера чуть замедлила шаг. Куда теперь спешить? Все свершилось. На нее навалилась не просто усталость, а неподъемная, безнадежная каменная гора. Ловушка захлопнулась, господа убийцы. Где же вы?

— Верочка Алексеевна! — позвали сзади.

Она медленно оглянулась.

Чепурной. Олег Аскольдович, собственной упитанной персоной. Не ожидала его увидеть здесь и сейчас… Неужели? Нет, не может быть…

— А где все? — улыбался Чепурной. — Где хозяин? И что вы тут сегодня делаете?

Чепурной? Как же она могла так в нем ошибиться! Но зачем?!

А ведь могла бы давно догадаться. Так похоже на его стиль!.. Все эти жестокие дурацкие игры, погоня за адреналином. И похищенный мальчик как приманка Веры Лученко — тоже похоже на игру. Невозможную, нечеловеческую, кошмарную… Холодно, тепло, теплее… Нашла — и попалась…

— Что теперь? — спросила она. — Отпускайте Алешу. Я здесь. Что вам еще?

— Какого Алешу? — удивился Чепурной. — Вы о чем?

— Давайте зайдем… — Вера уже не могла стоять на ногах, хотелось сесть и прислонить спину к чему-нибудь. В глазах плыл зеленоватый туман, голова болела толчками, наваливал ось равнодушие. Перегруженный организм пытался отключить волю и сознание.

Они вошли. Вера сразу нашла мягкий диван и опустилась на него. Рядом в большом кресле с зеленоватой обивкой Лиза обнимала сына. Валерий Яремчук нервно прохаживался вдоль гостиной, поглядывая в окна.

Мальчик высвободился из маминых тесных объятий.

— Теть Вера, а вы в голове со мной разговаривали! Я слышал.

— Да, малыш… — кивнула Вера.

Лиза Романова плакала, но останавливать и успокаивать ее было не нужно. Сама скоро придет в себя. Сын с ней — значит, все в порядке. Во всяком случае, у них…

Она повернула голову к Чепурному, который разглядывал статуэтки на каминной полке.

— Скажите, Олег, зачем это все? Кто вы такой?

— Что «все», какой «такой»? — вновь удивился он.

— Если уж вам так надо убирать неудобных, — продолжала Вера, не слыша его, — для чего это нужно обставлять идиотскими игрищами? Вы бы еще ритуальные пляски присовокупили. И убивать — зачем? Ведь всех можно, ну не знаю… Купить можно многих. А остальных просто переиграть. Вы же игрок.

Яремчук сжал кулаки, глядя на Чепурного.

— Вера, — изумленно сказал Чепурной, — вы что? О чем вы говорите, о каких убийствах? Я вообще закончил тут свою деятельность, сегодня улетаю. Ребят отпустил на пару часов, как вернутся — сразу в аэропорт… Вы о чем?

— О чем я? — сердито сказала Лученко. — Что вы прикидываетесь невинной овечкой?! А кулон ваш обсидиановый? Это же вы мне его подарили! А я, дура, взяла! Скажете, в нем не вмонтирована ваша игрушка? Эта чертова микровидеокамера, чтоб за всем и за всеми подглядывать? Вы не только преступник, вы еще и маньяк! Мало вам убивать — нет, вам надо позабавиться, удовольствие получить!!! Поиграть, как кошке с мышкой!

Чепурной на миг смутился и отвел глаза, но тут же весело ответил:

— Не пойму, о каких убийствах речь. Ну хорошо, я люблю снимать на видео все подряд. Потому что есть люди, готовые платить за такие реалити-фильмы. Для них это тоже игра. Кругом игра, фарс, и каждый человек может оказаться подставным. И соседи вокруг, и прохожие, и кое-кто из самых… тссс… высоких лиц. А что? Разве это не весело? Разве не отвлекает от нудных забот? Да без моих игр люди жить не могут!

Вера посмотрела на него, как на урода из кунсткамеры.

— Нашли оправдание! Какой-нибудь законченный наркоман тоже может заявить, что он не в силах жить без наркотика. А ваш наркотик еще гнуснее!

— Но почему? — искренне удивился постановщик игр. — Народ это любит, народу нравятся представления. Вы посмотрите, как сейчас популярны всякие розыгрыши, допустим, в телепередачах. Одна «Скрытая камера» чего стоит! И все это не только смотрят, но и рвутся принять участие.

— Да какой же в диких розыгрышах полезный смысл? Кроме траты времени и денег?

— А похвастать потом? Перед друзьями, коллегами, перед всеми? Что тебя напугали бомжи, расколошматив твой автомобиль, но это была шутка, потому что затем тебе подарили новый, еще лучше! Что тебя засунули в мешок и бросили в воду, как Эдмона Дантеса, но ты не испугался, разрезал мешок и спасся! Что ты прокатился в танке по дну Днепра! Что ты скакал на лошади в красноармейском шлеме, махал саблей и стрелял из маузера! А знаете, что одинаковых игр почти не существует? И как непросто порой поставить игру? Например, красноармеец на пляже вначале должен стрелять настоящими патронами, чтобы все выглядело достоверно! А последний выстрел, которым он якобы убивает приговоренного — холостой. Публику это очень впечатляет! Мои игры уничтожают самую страшную бациллу современности, неподвластную даже вам, — скуку! Вере надоело слушать этого маньяка.

— Вы наблюдали за мной и моими действиями, — сказала она. — С помощью вашей видеотехники. И когда увидели, что я снова лезу в ваши дела, что я изменила внешность и под видом Полины Кутузовой хожу в клуб, общаюсь с женщинами, чьих мужей вы убили во время своих игр, — тогда вы похитили мальчика.

— Что?! — Чепурной, наконец, перестал растягивать в улыбке свои небритые щеки и опустил толстую задницу на украшенный резьбой стул у камина.

— Вера Алексеевна, это он? — сквозь зубы спросил Яремчук. В руке он уже держал пистолет. — Скажите, это он? Да? Можно я его пристрелю?

— Кто «он»?! — крикнул Олег. — Вера, уберите вашего пса!

— Валерий, — сказала Лученко, — спрячьте оружие немедленно. Не уподобляйтесь убийце.

Яремчук щелкнул предохранителем. Чепурной подпрыгнул.

— Да какому убийце?! Вы что, с ума сошли, наконец, среди своих психов?! — взревел он раненым медведем. — Видеокамеру вам подсунул, каюсь! Но это же игра, это несерьезно! Да я же их везде рассовываю, эти микрокамеры, всем, даже своей собственной охране! И потом, меня попросили установить вам прибор наблюдения… Это бизнес, ничего личного, в конце концов! Хотя вы же знаете, наблюдать и играть — не только мой заработок, а еще и хобби!

— Вас попросили? Кто?

Входная дверь захлопнулась, щелкнули замки. Все как по команде повернулись на звук.

— Госпожа Лученко и гости, добро пожаловать, — послышался голос из открытого зарешеченного окна. Говорил мужчина. — Располагайтесь поудобнее.

* * *
Андрей Двинятин в недоумении посмотрел на трубку своего мобильного телефона. То, что он сейчас услышал от Веры, ему сильно не понравилось. Что значит — «не буду отвечать»? И как понимать «ищи меня»?.. Ничего себе, «не волнуйся»! От таких слов еще сильнее забеспокоишься. Что это за Ситцевый остров? Вроде бы слыхал, но когда, где?..

Он оглянулся. Огромная очередь на автобус, а рядом жадные акулы — таксисты. Ведь главное, едва пройдя таможенный досмотр в Борисполе, сразу позвонил любимой женщине. А тут «ищи меня»… Нет, все это весьма подозрительно. Не будем мы экономить, воспользуемся услугами акул. Лишь бы быстрее. Ветеринар Двинятин теперь человек состоятельный. Пусть не особо, но уж на домик за городом хватит. Однако, чтобы хозяйку в него привести, надо ее сперва найти…

Таксист выжимал по шоссе сто километров в час, но Двинятину казалось, что они едут медленно. Эх, «пежо» еще только через несколько дней прибудет… Быстрее, быстрее!.. Что опять с Верой? Или все в порядке и он зря волнуется? Ох и заставила она его тогда понервничать, исчезнув после вылета из Андорры. Спасибо хоть, что догадалась назначить встречу в театре, где она гримировалась. Встреча тайком! С собственной любимой!.. Если б не серьезность причин, можно было бы и посмеяться. Вера его привела в чувство, объяснив, что он может спокойно заниматься своей ветеринарией, а у нее тут незаконченное дело, ради которого она должна пропасть без вести. Для всех. И для подруг, и для дочери. Хотела и от него, Андрея, спрятаться, но пожалела бедненького, не выдержала. Но только — тссс! Никому. Никто не должен знать, что Вера Лученко продолжает копаться в одном деле об отравлении. Это опасно, понимаешь?

Он понимал. Он очень хорошо понимал, особенно после схватки в Андорре. И что теперь? Она ему дороже всего, она — его главная ценность. И он никому не позволит подвергать ее опасности. А ей самой — позволит? Как запретить? Невозможно. Нельзя присвоить себе жизнь другого человека, даже самого близкого… Быть рядом все время, защищать? Не получается. Вечно она бросается на помощь знакомым и незнакомым, постоянно пытается всех спасти, будто это в самом деле возможно. Либо она когда-нибудь столкнется с невыполнимой задачей и оставит эту свою благотворительную деятельность, либо…

Что именно «либо», Двинятин решил не додумывать. Он обнаружил, что дергает себя за усы, и тут же положил руки на колени. Спокойно… Вот мы уже и к мосту Патона подъезжаем. Днепр блестит под немилосердным солнцем, слепит глаза.

У таксиста женским голосом хрипло заговорила рация:

— Проспект Победы, сто семнадцать, кто возьмет… Проспект Победы, сто семнадцать…

— Вам именно Почтовую площадь? — спросил водитель у пассажира.

— Ага, — кивнул Двинятин. — Речной вокзал.

Водитель взял в руки микрофон.

— Я пятый, беру проспект Победы… — Он поговорил с диспетчером, уточняя адрес, на минутной стоянке у светофора ловко, одной рукой записал цифры в прикрепленную к приборной панели книжечку.

«Они ведь все знают, эти таксисты», — подумал Андрей.

— Послушайте, — сказал он, — что это за Ситцевый остров такой? Не слышали часом?

Тот поразмыслил.

— Это, кажется, в сторону устья Десны. Минут пятнадцать прогулочным катером. Да вы на набережной спросите.

На набережной народу было немного. Со стороны многопалубного «Тараса Шевченко» гремела музыка. В тени кустов, на лавочках праздно сидели люди, пили колу, пиво и кофе, а под палящим солнцем, на разогретом камне набережной не было вообще почти никого. Лишь у будки с надписью «Расписание рейсов прогулочных катеров» стояла пара человек.

Андрей подошел, спросил про Ситцевый. Тут выяснилась удивительная вещь: на этот остров рейсов сегодня нет. Отменены. А как попасть? Да никак, подождите до завтра.

Странно…

Он отошел от кассы, перегнулся через ограду, посмотрел вдаль, щурясь от яркого света. Есть вдалеке какие-то лодки… Он спустился по лестнице и пошел туда, минуя рыбаков со спиннингами. За ним тут же последовали двое парней, изучавших расписание. Вот как, значит?..

Двинятин оглянулся, остановился и посмотрел на них в упор. Они тоже встали, не особенно скрываясь. Кажется, не менты, не спортсмены-качки и не частные детективы. Но какие-то службисты, это точно. Кто? Черт, как же от них поскорее избавиться?..

Один из молодых людей приблизился, вежливо обратился:

— Так вам на Ситцевый?

— Допустим, — произнес Андрей, глядя в пространство между ним и его напарником.

— Вы туда не попадете. Лучше уйдите с причала.

— На каком основании?

Он мгновенно «включился» в ситуацию. В такие моменты у него обострялось восприятие, секунды тикали медленно, наблюдения и выводы происходили моментально.

— На том основании, что сегодня на Ситцевый наложен запрет.

Второй парень шагнул ближе.

— А вы кто, милиционеры? — поинтересовался ветеринар. — Тогда представьтесь.

Секунды совсем замедлились. Андрей уже «просканировал» второго (исполнителен и туповат, вполне возможно, бывший оперативник, теперь явно работает на частную фирму, мощен и тяжел, но не опасен) и переключил внимание на первого. Глаза поумней, смешлив, высокий и суховатый, плечи сильные, руки и предплечья очень крупные, как у крестьянина. Достойный противник. При последних его словах они поморщились.

— Менты, не менты, какая разница, — сказал тот, что стоял поодаль. — Что вы все ментов не любите? Вам же вежливо говорят…

— Правда, — добавил первый, — сегодня туда никак.

— А почему же, уважаемый? — спросил Андрей. — Если мне туда по делу?

— А там проводятся испытания, — ответил парень, внимательно изучая Двинятина. — Что-то взрывать будут на развлекательной базе. Фейерверки, пиротехника, все такое… Так что, если у вас и впрямь дело — звоните и отменяйте, какие проблемы?

Андрей опять остро вспомнил свой звонок Вере. «Если не буду отвечать — не волнуйся, но найди меня»… И тут эти двое с указанием, видимо, держать и не пущать. Стало быть, сезон охоты на психотерапевта Лученко продолжается? Ну, милая, удружила ты со своим милосердием!.. Он, как на тренировке по айкидо, расслабил плечи и руки, прочно поставил ноги. Затем сосредоточился и увидел всю группу расфокусированным взглядом, будто сверху, как фигуры на шахматной доске.

— Вот что, — сказал Андрей внешне очень спокойно, но в сильном нетерпении. — Может быть, кто-то на Ситцевый и не попадет, но только не я. Идите, ребята, выполняйте свою работу, хватайте кого-нибудь другого.

Он повернулся и зашагал дальше. Молодые люди очень удивились, и второй, которому не терпелось применить силу, — он считал, что сила и есть главное достоинство оперативного работника, — решительно протянул руку к плечу уходящего, с виду самого обыкновенного мужика. Он таких по три штуки пучком завязывал…

Однако рука схватила пустоту, а сам не в меру исполнительный работник вдруг осознал, что почему-то сидит на асфальте. Голова у него закружилась, дыхание в мощной грудной клетке застопорилось. Он ничего не понимал и растерялся: давно с ним не случалось такого конфуза.

Вежливый молодой человек подскочил к этому парню, так ловко и нагло усадившего его напарника на землю. Андрей уже ждал, отрешенный и спокойный, неуловимое движение — и высокий лег рядом с коллегой лицом вниз, ничего не понимая. Ведь он же бывший спецназовец, все приемы нападения и защиты изучил, как же?.. А тут его держат особым приемом за шею под подбородком и за плечо, стоит пошевелиться — и перекроют кислород.

— Дружок, я когда спешу, целый взвод хоть ментов, хоть не ментов уложить могу, — быстро проговорил Андрей лежавшему в ухо. — Оцени, что кости у вас целы. Опять полезете — не гарантирую.

— Ты что, свой? — хмуро спросил «дружок», стараясь не двигаться. — Из спецназа?

— Десантник. Будь здоров…

Когда парни поднялись, Двинятин находился уже далеко.

Однако радоваться было рано. Возле нескольких катеров сидели и стояли похожие ребята. Одни лениво играли мобильными телефонами, другие курили. Пять человек. Много…

Нельзя долго раздумывать. Двинятин медленно выдохнул, ощутил себя взведенной пружиной и в несколько прыжков оказался среди них.

Поворот — сброс руки противника вниз — один упал.

Сзади его схватили за плечо — резкий нырок иповорот — схвативший закричал от боли в вывернутой ладони.

Сразу двое перед ним, и оба одновременно нападают, глупцы, — захват за кисть руки одного и за локтевой сустав второго — поворот вниз — оба покатились, свалились в воду.

И этот закричал… Конечно, в локтевом суставе очень чувствительный нерв, а нечего руки распускать.

В этот момент кто-то ухитрился взять Андрея за шиворот и бедро, сильно швырнул в сторону, но он извернулся в воздухе, как кошка, встал на ноги. Резкий неуловимый удар обеими руками — и нападавший медленно осел, держась за живот.

Вся надежда на то, что хоть стрелять не будут здесь, почти в центре Киева.

Быстрый обзор поля боя. Двое вылезают из воды, первый нападавший тоже уже на ногах и устремляется к Андрею, и насчет остальных понятно — не отстанут. Некогда тут с ними руками махать, надо к Вере, скорее!.. А катера большие, сразу от причала не разгонятся, еще и мотор пока заведешь, черт…

К счастью, краем глаза он увидел в отдалении, там, где кончался камень и начинался песок, за натянутой рыболовной сетью, — водный мотоцикл. И рванулся туда, не рассуждая. Нырнул под руку одного преследователя, второго по пути толкнул в сеть, пусть выкарабкивается. И с разбегу прыгнул в седло.


14. НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ ТРЕБУЮТ ПОДГОТОВКИ


После того как захлопнулась дверь дома, голос снаружи предложил гостям располагаться.

— Вы заперты, но я скоро к вам зайду. Только предупреждаю…

Вера узнала этот голос.

— Вы, Вера Алексеевна, даже не пробуйте взять ситуацию под контроль своими обычными методами, — продолжал говорить мужчина из-за окна. — Я все предусмотрел, вы уж поверьте. Посмотрите наверх, на несколько маленьких окон-витражей. Там сидят трое моих стрелков.

Чепурной, Яремчук, Романова и ее сын посмотрели на цветные оконца. Лишь Лученко не пошевелилась.

— И они держат под прицелом не вас, а мальчика.

Лиза вскрикнула и схватила Алешу, пытаясь закрыть его собой.

— Так что если вы попробуете меня загипнотизировать, что-нибудь такое внушить… Короче, если в моем поведении моим помощникам что-то покажется странным, они тут же застрелят мальчишку… Теперь вы, уважаемый. Вас я не опасаюсь, но пистолетик, пожалуйста, бросьте в угол.

Яремчук опустил ствол и замер в нерешительности.

— Ну что ж… — сказал мужчина. — Уговорите его.

Щелкнул выстрел. Напольный светильник на ножке, рядом с которым стоял Валерий, переломился с треском, матовый плафон ударился об пол и раскололся.

— Пистолет в угол, — повторил мужчина. — И сядьте в кресло, подальше, вон там, у письменного стола.

— Валерий, пожалуйста, делайте все, что он приказывает, — попросила Лученко через силу.

Тот с неохотой отшвырнул пистолет в угол комнаты и сел в кресло.

— Так что, Вера Алексеевна, договорились? Могу войти?

— Договорились. Входите, — сказала она.

Конечно, она не будет пытаться делать ничего, что поставило бы под угрозу жизнь Алеши. Ни к чему глупая бравада. И этот тип за окном не шутит. Она всеми своими натруженными нервными окончаниями чувствовала опасность, только теперь угрожающую не ей, а мальчику. Эта опасность физически висела в пространстве комнаты желтыми толстыми канатами, и концы канатов сходились к голове Алексея Романова, а другие уходили вверх, к маленьким оконцам.

Открылась дверь, и вошел директор острова, начальник базы элитных развлечений Хромченко Сергей Юрьевич. Совершенно такой же, как всегда: широкоплечий и спокойный, улыбающийся одними губами, в то время как круглые светло-серые глаза оставались холодными. Никакой маски он не сбрасывал, ничего зловещего в нем не появилось.

Он с удовольствием оглядел всех собравшихся, присел у двери на стул с резной спинкой.

— Олег, напрасно ты сюда пришел, — обратился он к Чепурному. Тот растерянно моргал. — Тебя я вовсе не имел в виду… Но теперь что уж поделаешь. — Хромченко развел руками. — Тогда тебя тоже придется обезоружить.

— Что? — Чепурной, кажется, считал все происходящее очередной фантасмагорической игрой, только не им поставленной. — У меня никогда не было никакого оружия…

— Достань свой мобильник и брось под стол, — ласково улыбаясь, велел ему Хромченко. — Твоя охрана мне сейчас не нужна… Давай-давай, быстрее, не хочу тебя увечить… Вот так, молодец. Теперь вы — Яремчук, Лученко и ваша подруга…

— Что — мы? — не поняла Вера.

— Возьмите свои телефоны, осторожно, без глупостей, не нажимая никаких кнопок… Бросьте на пол и устраивайтесь поудобнее. Будем разговаривать.

Пришлось подчиниться. Вера собралась, с трудом глотнула и сказала:

— Отпустите мальчика. Отпустите всех. Зачем они вам? Ведь вам нужна была я? Ну вот, я здесь. Пусть они уйдут…

— Уважаемая, — ответил Хромченко, — поскольку я выиграл, окончание партии будет проходить по моим правилам. Сидите все спокойно, если не хотите получить дырку в руке или ноге… Вы правы, я затеял своего рода игру: найдет всесильный экстрасенс Вера Алексеевна Лученко спрятанного на острове мальчика? Или же все ее способности — просто дым, фикция, гипноз? Последняя игра. Найдет — погибнет и она сама, и все, кто придет с ней. И ребенок тоже, конечно. Не найдет — погибнет только ребенок.

Лиза в своем кресле задрожала.

— Что мы вам сделали?! Отпустите нас!.. — Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.

— Мама, мам, успокойся… — сказал Алеша, почему-то глядя при этом не на мать, а на Веру.

Яремчук сжимал зубы, его челюстные мышцы рельефно перекатывались под кожей. Он почти не шевелился, лишь по привычке двигал длинными ступнями взад-вперед, с пятки на носок.

Хромченко продолжал говорить, будто его не прерывали.

— И вам это удалось. Честно признаться, я и не сомневался в вас. Я вас сразу принял всерьез, уважаемая. И сразу уделил вам максимум внимания. Ведь вы это поняли, так?

— Давно поняла, — сказала Вера. — Это ведь вы меня пригласили в клуб через Машу Лапину. Я-то вначале думала: вдовы.

— Нет, — хвастливо заявил Хромченко, — именно я. Заинтересовался вами благодаря Олегу и нажал на свои рычаги, чтобы изучить поподробнее…

— К чему болтовня? — спросила Лученко. Ей хотелось разорвать мерзавца на кусочки, но приходилось сдерживаться изо всех сил: Алеша под прицелом. — Хотите побеседовать со мной? Отпустите всех, тогда поговорим.

Хромченко покачал головой.

— Я же сказал, играем по моим правилам. Будет по-моему.

— Тогда мы с вами станем похожи на хорошего и плохого персонажей блокбастера, которые в конце слишком много говорят, — насмешливо произнесла Вера. — Помните, в финале всех голливудских боевиков плохой парень всегда долго объясняет что-то хорошему, вместо того чтобы действовать. «Ах, как я тебя ненавижу, и ненавидел всегда, сейчас я тебя уничтожу…»

Вера роняла какие-то слова, но на самом деле ей было по-настоящему страшно. Соображать мешала головная боль, в уголках глаз мелькали черные птицы — целые стаи, тучи птиц… Это близкая смерть нескольких человек, но кого?.. Кто останется в живых? Что случится? Как всех спасти? Она не знала и не понимала… Неужели все? А черные птицы — это предвестники и твоей собственной смерти? А впрочем, если убьют мальчика и остальных, какая разница… Она виновата, хваленая победительница чудовищ… А с очередным монстром не справилась… И она так устала…

— Да-да, — улыбнулся седобородый директор острова, — как же, конечно помню. Закон жанра. А хороший парень выжидает и в последний миг обезвреживает болтуна. Так? К сожалению, к нам это никак не подходит. У меня есть невидимые и недоступные вам помощники. — Он показал глазами наверх. — Хотя в одном сходство, пожалуй, наблюдается: я мог бы с вами и не общаться, а просто и деловито убить. Но я, как и плохой парень из классического боевика, хочу получить удовольствие от развязки всей этой истории. Олег Чепурной, слушавший внимательно, склонив голову чуть набок, потер ладони:

— Превосходно! Достоверно!..

Он, кажется, продолжал воображать, что все это — очередная масштабная игра. И его, в общем, понять можно: как отделить размытые границы реальности от искусственно созданных, но не огороженных флажками театральных подмостков? Да и в минуту внезапной опасности человеку все происходящее кажется нереальным, мозг отказывается воспринимать страшное, спасает психику от травмы…

— Ведь получить удовольствие от затраченных усилий — это важно, это необходимое условие, — сказал Хромченко, не обращая на Чепурного внимания. — К тому же хочется продемонстрировать свою всесильность намеченным жертвам.

— И себе, — бросила реплику Вера.

— А что? И себе, а как же, — охотно согласился Сергей Юрьевич. — Почему же лишний раз не доставить себе радость! Вы ведь понимаете, что для меня нет ничего невозможного. Я способен решить любую задачу. Абсолютно любую, даже не имеющую, казалось бы, решения. И мне приятно еще раз в этом убедиться. Возьмем психотерапевта Веру Лученко, женщину, которая чувствует опасность, и поэтому ее ни в какие ловушки не поймаешь. Человек неуязвим? Прекрасно, подумаем о его слабых местах. У Лученко В. А. — это страх за жизнь другого человека. И если его жизнь под угрозой именно по ее вине — тем лучше.

— Именно поэтому вы похитили беспомощного ребенка, — сказала Вера.

Яремчук вдруг очнулся:

— Урод. — Он смотрел на Хромченко с ненавистью. — Урод, ублюдок!.. Тебе это так не пройдет!..

Хромченко не отреагировал. Казалось, кроме него и Веры Лученко в комнате не было никого, и кроме них на свете никого не существовало.

— Без невинного существа вам было со мной не справиться, господин директор, — сказала Вера. — Директор части суши, со всех сторон окруженной водой.

— Смейтесь, смейтесь. Вам непонятно, почему я выкрал ребенка? Почему просто не подослал к вам убийц, чтобы разом с вами покончить? И больше не иметь хлопот — после того как предупредил, а вы все-таки не подчинились?

— Допустим.

— Ошибаетесь. Ликвидировать вас уже пытались. Я никогда не иду по пути наибольшего сопротивления, зачем? Деловой человек дорожит своим временем. Пробовали, не сомневайтесь. Но… Однако вернемся к самому началу. Господин Чепурной, — он кивнул в сторону растерянного игрока, — по моей просьбе вручил вам безделушку с микровидеокамерой. Мне это могло обойтись недешево, будь на месте Олега другой человек, но в данном случае просьба совпала с его известным маниакальным стремлением за всеми наблюдать… Я не желал терять вас из виду, и мне это долго удавалось. Пока в Андорре вы не сняли с себя кулон и не спрятали куда-то.

— Неужели и на таком расстоянии можно… — заговорила было Вера и запнулась. Да ну их в болото, эти технические подробности!..

— Мои камеры связаны со спутниковой сетью, — хвастливо заявил Чепурной. — Обычная в наше время технология. А скоро и камеры не понадобятся, со спутников можно будет наблюдать за каждым человеком в отдельности. И это не фантазия, уже сейчас можно! Есть такая программа «Googl Earth», с ее помощью можно делать снимки любого здания в любой точке Земли, только разрешение пока низкое, но…

Хромченко кивал в такт каждому слову Чепурного; увидев это, тот заткнулся.

— Большое спасибо за разъяснения, — сквозь зубы бросила Вера.

Да, она вспомнила, что в Пас-де-ла-Каса действительно сняла с себя кулон. Носила его какое-то время, не замечая, а вот почему решила избавиться от него?.. Она тогда много размышляла, корила себя за то, что сдалась, и тут же оправдывала, и вновь стыдила… Чувствовала себя неуютно, ей все лишнее на теле начало мешать, раздражать. Она спрятала в косметичку и кулон, и часы наручные, и кольца свои серебряные, и прочие украшения. А вот потом, что потом?.. Она улетела в Киев, жила в квартире Сердюка… А кулон так и не вынимала из сумочки. Ведь она была Полиной Кутузовой, а у Полины другие аксессуары. Иной стиль… Про подаренное Чепурным украшение вообще забыла. Только однажды вспомнила о нем и надела, глупая… Яркой особе, Кутузовой, он оказался даже больше к лицу, чем Лученко. Так и пришла в женский клуб в кулоне с вмонтированной, как оказалось, микровидеокамерой. А Хромченко стало ясно, что Кутузова — это Лученко и что она продолжает расследование. Именно тогда случились странные происшествия, те самые…

Директор острова сказал:

— Но потом вы безделушку вновь стали носить. И я сразу все понял. Кстати… — Хромченко улыбнулся. — Меня здорово позабавили ваши беседы с вдовами. Каковы бабы, а! Вообразили, что умирает именно тот, кого они себе наметили. Сглазили. Потрясающее простодушие!

«Да, с вдовами я прокололась. Почти уверена была, что это они. Уже в клубе, в образе Полины только и думала о том, в какую ловушку их заманить, чтобы разоблачить. Когда они заявили мне об «экстрасенсорных» способностях Ирины Бегун, меня просто поставила в тупик такая наивность. Не поверила сразу… А потом поняла, что надо искать другого, того, кто за ними следит, кто в курсе всех их дел и намерений. Но не успела: он выкрал Алешу и сам объявился…»

— Вас это очень даже устраивало, — сказала Вера. — Не надо притворяться.

— Хорошо, допустим, устраивало. Вы догадались… Вы сразу же сообразили, что все они находились под моей опекой. И под наблюдением. Мне казалось забавным убирать именно того, кому они послали проклятие… Вернемся лучше к вам. Вас вначале, повторяю, хотел просто ликвидировать. Только организовать все следовало, как и прочие смерти, в стилистике несчастного случая. Ясно вам? По глазам вижу, что ясно.

Он уже начал ее не на шутку раздражать своей будто привязанной к ушам улыбкой. Но она и вправду вспомнила.

Вера тогда подумала, что у нее начинается мания преследования. Это у нее-то, у психотерапевта! А какой еще напрашивается вывод, если хочешь выйти из дому и вдруг не можешь себя заставить? Знобит, подташнивает — вот до такой степени не хочется выходить. Причем если идти обратно, вверх по лестнице — пожалуйста, сколько угодно, никаких протестов организм не выдвигает. И через черный ход во двор спуститься не препятствует. Только не через парадную дверь… Нет, это еще раньше началось. Раньше, раньше… Когда она приходила в клуб в образе Полины…

— Несчастные случаи, чтоб вы знали, требуют тщательной подготовки. — Хромченко не притворялся, он действительно получал удовольствие от этой шизофренической беседы. — Возле знакомого вам женского клуба, если помните, идет стройка.

— Секунду, — встрепенулась Лученко. — И вам знакомого клуба. Ведь это вы пресловутый «дон Марлон»? Ну признавайтесь уже, чего там.

Хромченко поморщился.

— Вернемся к Марлону позже. Не перебивайте меня, если хотите узнать все мои, как говорится, мотивации…

— Буду перебивать, — сказала Вера капризно. «Может, успею что-нибудь придумать, если потяну время».

— Как хотите, — развел руками директор. Видимо, это был его любимый жест. Наверное, когда-то ему сказали, что у него сильные руки и при таком развороте плеч они кажутся еще красивее мужской особой красотой. И, черт бы его побрал, это действительно так. — Значит, идет стройка и стоит башенный кран. Удобная позиция. Мы знали, что Полина Кутузова не подъезжает к клубу, как все, на личном автомобиле, а подходит пешком, потихоньку, выжидая удобный момент. Ведь Вера Лученко не умеет водить автомобиль. Так что Кутузова должна была появиться незаметно, чтобы все гадали: кто же привозит эту с виду простоватую, но таинственную блондинку.

Он говорил и явно наслаждался своей болтовней. Чепурной продолжал жадно ловить каждое слово, пребывая в заблуждении, будто он — участник игры. Наверное, он уже создавал в воображении подобный сценарий. Валерий Яремчук время от времени повторял свое «Урод», — видимо, со словарным запасом у него внезапно стало туго. Лиза с сыном сидели тихо, смирно. У Елизаветы даже слезы высохли. По ним не было заметно, что Вера очень осторожно, опасаясь вызвать подозрение Хромченко, их загипнотизировала. Весь разговор Романовы воспринимали как набор дежурных фраз о погоде, а может, как-то иначе, кто знает, чем их подсознание замещает скрытое от них. Главное, что это их обезопасит. Вера, хоть и совсем устала, все же сумела выключить их из разговора почти на автомате, рефлекторно, из милосердия. С Лизой могла случиться истерика от страха за сына, и тогда было бы много хуже…

Хромченко продолжал рассказывать:

— Но, к сожалению, всякий раз, когда готовились уронить бетонную балку на проходящую мимо забора Полину Кутузову, она выбирала другую сторону улицы.

…У Веры тогда начинала резко, толчком болеть голова. По мере приближения к стройке боль усиливалась. Причем именно с той стороны. В первую минуту она грешила на жаркое солнце и жару, заливавшую город уже третью неделю подряд. Но почему именно в этом месте? Она поворачивалась боком, и горячая точка перемещалась по коже, упорно указывая на строительный забор. Тогда женщина переходила дорогу между медленно ползущими автомобилями. Там становилось легче. А у входа в здание клуба, на мраморных его ступенях голова тут же прекращала болеть. И Вера-Полина, увы, сразу об этом забывала: ведь ей приходилось играть роль…

— Заметьте, — говорил Хромченко, — однажды я специально приказал просто наблюдать за вами сверху, не устанавливая балку. И тогда яркая блондинка спокойно шествовала мимо стройки. Увы… После этого было решено использовать известные пути ваших перемещений по городу. Проще всего было взорвать маршрутное такси, идущее от Майдана Независимости вверх, к Львовской площади. Вы ездили в нем два раза в день. Я удачно припомнил взрывы в общественном транспорте, случившиеся в начале года, которые приписали докатившейся до нас из России волне терроризма. Все решили бы, что это новый акт террора, и никто не стал бы его тщательно расследовать… В тот же день, когда утром вы вновь перешли на противоположную стройке сторону улицы, вас уже ожидали на остановке маршрутного такси. Во второй половине дня вы сели в него. Вместе с вами вошел и устроился позади вас человек с чемоданчиком. Он доехал до угла Владимирской улицы и покинул салон, оставив чемоданчик под сиденьем. В нем была взрывчатка.

Лученко вспомнила эту историю на минуту раньше, следом за первой. Неудивительно, что все еще свежо в памяти, ведь она тогда сильно испугалась сама и напугала других. А было так. Она не знала, конечно, что происходило на самом деле. Но, едва автобус свернул направо, в сторону Софиевской площади, Вера заволновалась, непонятно отчего. Потом запаниковала: она почувствовала смертельную опасность. Протолкалась к водителю и потребовала немедленно остановить. Он притормозил, открыл дверь: «Ну, чего ждешь?» Это было уже возле памятника Богдану Хмельницкому… Вера закричала: «Срочно выходите все! Сейчас здесь начнется пожар!» Люди вскочили, некоторые посыпались вон из маршрутки, другие в растерянности застыли. Водитель закричал: «Что ж ты делаешь, дура!» «Открой заднюю!!!» — рявкнула на него Лученко, и он ее, конечно, послушался. Она схватила его за руку и вытащила наружу, откуда силы только взялись. Отбежали в сторону, бросив автобус у тротуара на углу Рыльского переулка, к счастью, пустого в эту минуту. Тут и взорвалось. Стекла вылетели, и маршрутка изнутри вся выгорела в пять минут. Водитель автобуса крестился и оглядывался в поисках своей спасительницы. Некоторые пассажиры тоже пытались найти синеглазую девушку, которая подняла тревогу. Всех волновал, разумеется, один вопрос: как узнала? Но ее уже не было.

Этот сюжет потом вечером показали в передаче «Магнолия-ТВ». Спрашивали: почему женщина, поднявшая крик, потихоньку ушла, воспользовавшись всеобщим замешательством? Может, она и была террористкой, но в последний момент пожалела людей? Эта версия журналистов привлекла внимание к передаче…

— Смерть вашу и других пассажиров списали бы, разумеется, на террористов, — сказал Хромченко. — Но мой человек ехал вслед за автобусом и видел, что ничего не получилось. Убедившись, что попытки обставить вашу гибель как несчастный случай не удались из-за вашей уникально развитой интуиции, я решил просто и банально послать киллера к дому, где вы жили. Должны же вы были выйти в магазин или еще куда-то. За вами осторожно, издалека проследили — зная, что вы чуете слежку. Но стоило рискнуть…

— Я поняла, о чем вы, — сказала Лученко. — Вот только зачем…

— Снайпер занял позицию на крыше многоэтажного дома напротив, — не обращая на ее слова никакого внимания, продолжал Хромченко, — в двухстах метрах. В окно выстрелить не получалось, потому что вы, несмотря на жару, всегда задергивали шторы. Человек ждал. Но вы не появились. Точнее, вы спустились через черный ход во двор. Этого я не предусмотрел, к сожалению, хотя и знал о ваших особенностях, о пресловутом «тринадцатом чувстве» — кажется, так вы его называете среди близких? Был в курсе, но не предполагал, что это у вас до такой степени сильно развито и так безошибочно работает.

Да, Вере давным-давно было известно: если ей куда-то не хочется идти, то лучше и не ходить. Любопытство тут неуместно. Однажды Лученко предстоял визит на Главпочтамт, она уже приближалась к зданию, когда в ушах, где-то глубоко в черепной коробке комариным писком медленно запульсировал голос: «нет… не ходи… не надо… опасно…» Она еще не поняла, что происходит, а ноги уже сами повернули в сторону. Потом узнала о трагедии: арка здания обрушилась, погибло несколько человек. Это известная в Киеве история… Много раз Вера чуяла опасность не столь сильную, а просто где-то собирались митинги противоборствующих партий, происходили столкновения с милицией. Она чувствовала дискомфорт за несколько кварталов, ничего о беспорядках заранее не зная. Многократно убедившись, что интуиция ее не обманывает, она привыкла доверять своим ощущениям, даже мимолетным. Никогда не шла туда, где ей становилось не по себе, либо избегала мест, где предощущалось что-то негативное.

Вот и в тот раз она с трудом заставила себя покинуть квартиру Сердюка, и только через другую дверь. Но начала сомневаться в собственной адекватности. Несколько раз такое, два дня подряд!.. И сама себе поставила диагноз: мания преследования… А оказывается, с ней все в порядке.

— Тогда я и решил выкрасть сына вашей подруги, доктора Романовой, — сказал Хромченко. — Чтобы наверняка заманить вас в ловушку. Я все рассчитал и даже специально подстроил, чтобы вы поскорее узнали о похищении…

Ах мерзавец! Так, значит, это его люди организовали размещение плакатов в этих застекленных коробках, что стоят на тротуарах… Как их там… Лайтбоксах, что ли. «Помогите найти пропавшего мальчика! Алеша Романов, семи лет, ушел из дому и не вернулся… Приметы… Всем, кто знает что-нибудь о пропавшем мальчике, кто видел его, просьба звонить…» И номер телефона. Ах мерзавец!.. А я-то, наивная, не сообразила. Ведь это каких денег стоит, мгновенно организовать такое оповещение! Лизка, может, и собрала бы нужную сумму, сообразила, но не сразу. Вначале потратила бы много времени на милицию. Да она бы вообще не врубилась, разум потеряла от ужаса, и ее можно понять…

Вера, увидев эти лайтбоксы, схватилась за голову и тут же набрала Лизу Романову. Та уже не просто плакала, а выла:

— Это из-за тебя! Я же просила бросить расследование! Ты во всем виновата! Его смерть будет на твоей совести!

Еле удалось расспросить. Оказывается, Романовой позвонили и сказали, что Алешу похитили… Оглушенная, пораженная, выбитая из равновесия Лученко сумела все же быстро разыскать Валерия Яремчука: требовался помощник. Все ему рассказала, объяснила, как она будет искать мальчика. Спохватилась, что нужны деньги, побежала со своей пластиковой электронной картой к ближайшему банкомату… А когда вернулась, Елизавета уже сидела у нее дома. И заявила, что пойдет с ними. Отговорить ее не получилось…

— И даже то я просчитал, — довольный директор все улыбался, — что вы отправитесь спасать мальчишку в любом случае. Конечно, будете чувствовать опасность, раз уж вам дано так точно ее предвидеть. Но все равно пойдете. Ведь на кону жизнь ребенка, а она важнее вашей собственной.

* * *
Водный скутер несся по воде, подпрыгивая на волнах и оставляя позади высокую пенную дугу. Андрей Двинятин внимательно вглядывался в заросший ивами левый берег Днепра, который проплывал теперь справа от него. Вон виднеется какой-то остров. Несколько лодок, катер, баржа старая, покосившаяся… О, а тут в стороне красавица яхта, такую только в кино увидишь. Ладно, нам теперь не до яхт… Поближе… Прочитать табличку на пристани… Точно, Ситцевый.

Он сбавил ход, направил нос в песок пологого берега, между ржавым остовом баржи и яхтой. Причалил, заглушил мотор, ловко перепрыгнул на берег, не замочив ног. Так, куда теперь? Где искать Веру? Ну, остров вроде не очень большой. Спрошу у кого-нибудь.

Он сделал шаг, но замер. Что-то слишком тихо… Андрей постоял минуту в неподвижности, прислушиваясь и присматриваясь. Неподалеку, в тени деревьев за пристанью, у каких-то служебных домиков расположилась компания. Рыбаки. Едят, пьют. А что-то вы слишком старательно не смотрите на меня, рыбаки. Что ж нелюбопытные такие, я так лихо подкатил на водном мотоцикле, а вы ноль внимания… И все почти одного возраста. Ой не нравитесь вы мне, рыбаки. Да и здесь, справа, за высоким бортом яхты, хорошо стоять и ждать… Что ж, все логично. Если набережную со стороны Клева заблокировали, то и тут встретят.

Двинятин быстрым шагом двинулся вдоль яхты, дошел до кормы. И едва мелькнуло что-то справа — перехватил. Спасибо автоматизму тренированного айкидошника: думать и рассчитывать не надо, руки сами все делают наилучшим образом. Парнишка со стволом и рта раскрыть не смог, небось готовил заученное «Стоять на месте!» или «Лечь лицом в песок, руки за голову!»… А тут у него пистолет выдернули даже раньше, чем он его направил. И испугаться не успел, как уже улегся лицом в песок, а безоружную руку больно вывернули…

Следом за ним показался второй, но Двинятин и к этому был готов. Не отпуская первого, деловито подсек второго ногой, да так ловко, что тот упал поперек товарища. Теперь удерживать можно лишь верхнего, а пистолетик тоже отберем, нечего тебе с ним играться…

Все это заняло, может, секунды две. Андрей рассчитывал быстро вырубить ожидавших и скрыться за кормой яхты, где те прятались. Но не успел. Послышался топот ног по утрамбованному песку, Двинятина окружили «рыбаки», и каждый направил на него ствол.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся один из них. — Я же говорил — двое его не задержат!

Зипун!.. Тарас Хобта?! Ничего не понимаю…

Изумленный Андрей замер. К нему подскочили, вынули из рук отобранное оружие, крепко взяли с двух сторон за локти, стиснули плечи.

— Один из лучших! — продолжал бывший сослуживец. — А может, и самый лучший. Да, усатый? Или, скажешь, я круче? Что молчишь?

Двинятин хмуро всматривался в знакомое лицо. Такого подвоха со стороны человека, которому он доверился, почти что друга, — он никак не ожидал.

— Я так думаю, — сказал Зипун удовлетворенно, — что лучший все-таки я. Потому что я тебя переиграл. А помнишь, говорил тебе: иди в мою команду? Надо было соглашаться, чудила. Я ж тебя ценю!.. А ты…

— Не надо врать, Тарас, — процедил сквозь зубы Двинятин. — Никого ты не ценишь. Ты ценишь только деньги.

— Что ж ты меня Зипуном больше не кличешь? А, Двинец?

— Не хочется.

— Ну и дурак. А деньги… Кто ж их не любит? Странный образ мыслей для такого большого усатого мальчика. Ты вот в лыжном раю вкалывал за «спасибо», что ли?

— Я друзей не предавал.

— О, какие мы нежные! «Друзей», «предавал»… Это же просто такая работа, чудак, что тут непонятного?

— Классная теперь у тебя работа, Тарас, — сказал Андрей. — На мерзавцев. Поздравляю с повышением. И кто твой хозяин?

Зипун перестал улыбаться.

— У меня нет хозяина, только работодатель. А ты напрасно так, Двинятин. На мерзавцев? Ты еще скажи, что мы, мол, по разные стороны. Типа ты на светлой стороне силы, а я на темной. Так ты считаешь, дзен-буддист хренов? А зачем твоей бабе было вмешиваться в чужие дела? Мешать уважаемым людям?

Двинятин всеми потрохами ощущал, как уходит время. Пока он тут разговаривает, Вера где-то там в опасности… И дорога каждая секунда. Надо скорее что-то придумать, потому что будет поздно. Перехитрить его… Переиграть?.. Игра?

Он сплюнул на песок.

— Твои уважаемые люди — убийцы, — сказал он. — Ты служишь им, значит, ты и сам убийца. В кого ты превратился, парнишка? На очередном сборе десантников ты спокойно будешь пить пиво, вспоминать службу и смотреть нам в глаза? Или спрячешься со своими хозяевами в особняке?

Зипун моргал, лицо его застыло.

— Лучший, блин… — продолжал дразнить его Двинятин. — Какой ты лучший, если без помощников справиться со мной не можешь!..

— Ты… Ты… — Хобта сжал кулаки. Гнев нарастал в нем, как летящая с горы лавина. Он понимал, что его провоцируют, но стихию остановить невозможно.

Андрей опять сплюнул.

— Зипун, ты меня знаешь. Если с Верой что-нибудь случится, я тебя всюду отыщу. Будем играть в прятки? Прячься тогда тщательней, мальчик!

— Отпустите его, — прорычал Хобта своим бойцам.

Они медлили.

— Тарас Иваныч… Нельзя его отпускать, — нерешительно сказал кто-то из парней.

— Что? — удивился тот. — Ты мне будешь указывать, что можно, а что нельзя?

Он неторопливо шагнул вперед и вдруг молниеносно ударил непокорного ногой в грудь. Парень отлетел в сторону и упал на песок, попытался подняться, закашлялся, снова рухнул…

— Это ты в такую команду меня звал? — усмехнулся Андрей. — Я-то думал: профи… А у вас одни понты.

Хобта протянул руку за спину и вытащил пистолет, направил ствол на остальных.

— Отойдите от него! Быстро!

Парни отпрянули. Задержанный остался один. Сейчас он его разорвет, этого чистоплюя. Возьмет реванш за все проигранные ему там, в армии, схватки… За все очки и раунды. Он не потерпит, чтобы кто-то был сильнее. Чтобы кто-то мог сказать: я победил Тараса Хобту.

Он фыркнул, словно бык, отшвырнул пистолет в сторону и ринулся на Двинятина с такой скоростью, что плечом задел одного из своих бойцов. Парень от сильного толчка отлетел к коллеге, тот его поймал, и они замерли в изумлении и растерянности. Помогать начальнику? Но он просто не может не справиться сам. Еще и разозлится на них опять. Стоять и смотреть? Что вообще делать?..

Опытный боец айкидо, Андрей допустил одну ошибку: он слишком рассердился. Нужно было сразу включить противника в поле взаимодействия, принять в себя без ощущения отдельности, как учит практика самозащиты, — и тогда можно было бы вести его. Контролировать малейшее движение атакующего не умом, а внутренним чувством, опережающей интуицией. В том и смысл айкидо, чтобы становиться с нападающим одним целым, лишать его опоры мягкими, плавными, геометрически точными движениями — и оставаться неуязвимым.

Но очень уж агрессивно он был настроен. Слишком тревожился за Веру, спешил, боялся не успеть. И тут же поплатился: успел поймать бьющую руку, но получил ногой в грудь. Дыхание перехватило. А противник все наступал и наступал, наносил удар за ударом руками и ногами, не давая опомниться, — молотил, как боксерскую грушу. Даже странно было, как человек может двигаться с такой скоростью.

Только уникальная реакция спасала Андрея. Он не упал, но все же чувствовал себя неуверенно. Ведь он не занимался ежедневно в спортзале. Не оттачивал технику, давным-давно не повторял одни и те же движения, доводя их до интуитивно-точного автоматизма. Максимум раз в неделю немного упражнялся, потом медитировал. Вся его повседневная жизнь — работа, лечение животных. Физическая нагрузка связана только с профессиональной деятельностью… Часть навыков, и весьма важная для победы часть — утеряна.

Он все же сконцентрировался и, привычно для айкидошника предугадывая движения на миг раньше, чем их сделают, сумел ускользать от ударов. Зипун был в просторной рубахе с короткими рукавами и в шортах, сделать захват было сложно, не за что зацепиться. Он все надвигался и, резко, с криком выдыхая, вспарывал воздух конечностями. Двинятин использовал один из особенно мощных ударов Хобты, в который тот вложил всю силу и движение корпуса, — и наконец сумел применить самый простой прием: вывел его из равновесия. Всем телом Тарас рухнул на песок. Сила инерции была так велика, что он прокатился несколько шагов и сбил с ног троих наблюдавших за схваткой бойцов. Все произошло очень быстро. Кулак летит в голову Двинятина — уклон — захват бьющей руки и придание ей ускорения чуть вбок и вниз — падение — столкновение со зрителями.

Зипун с рычанием вскочил и вновь налетел на Двинятина. Андрей нырял и резко отклонялся в стороны, но все же еще несколько раз получил по корпусу. Ребра затрещали. Еще один могучий удар ногой — блок руками — Зипун взлетел в воздух и второй ногой нанес ему страшный удар рифленым ботинком в голову.

Череп Андрея хрустнул, боль пронзила все его тело до самого сердца. Мир перевернулся. Поросший редкой сухой травой песок шлепнул по щеке, река оказалась почему-то стоящей вертикально. Он перестал слышать левым ухом и плохо видел, но острый запах воды и нагретых камышей ворвался в нос. Боль в ухе нарастала, в правый зрачок будто вставили красный светофильтр. Плохо дело, промелькнуло в голове опытного ветеринара, не хватало мне кровоизлияния в глазное дно… Но эта мысль его сильно утомила.

Захотелось растянуться на песочке и уснуть, успокоиться.


15. ИГРА ОКОНЧЕНА


— Ну хорошо, — устало сказала Вера. — Просчитали вы точно. Я здесь. И что? Зачем вы все это рассказываете? Извините, но мне не интересно.

— Зато мне интересно, — улыбнулся Хромченко. — Хочется поговорить в последний раз с таким талантливым человеком, который в наше время не гнушается входить в положение других, лечить их и даже спасать. И посмотреть на вас любопытно… Это было лишь вступление. Теперь я собираюсь рассказать вам кое-что о себе, чтоб вы поняли, кому помешали и почему умрете. Как я уже говорил, это удовольствие, которое я непременно себе доставлю. Потому что так хочу.

…И он рассказал. Пригласил, так сказать, в свой зверинец. Ну-с, пожалуйте. Ноги вытираем: чистоту уважаю. И руки мою десять раз в день, да. Вы думаете, это вы меня изучаете. В душу мою нырнули эдакой подводной лодкой и давай прочесывать слой за слоем. Нет. Это я вас исследую. Собственно, уже исследовал, рассадил по клеткам. И использую. А вы можете только два раза в день по мискам лапами барабанить, и все. И ждать кормежки.

Жизнь не в любви, как вы полагаете. Не в счастье, не в этих ваших мелочах. Жизнь — в игре, но не в дурацких затеях Олега Чепурного. Турниры, гонки, скачки… Это всего лишь забава. Знаете игру «Монополия»? Нет? Ну, была такая, и сейчас кое-где еще популярна. Она элементарна, но дает очень точное представление о происходящем в нынешнем мире. Сядьте как-нибудь за нее, и вы получите верное представление о жизни. И даже почувствуете себя так же. Вас будут иметь как угодно, а вы ничего не сможете сделать. Ничего не в состоянии будете этому противопоставить, кроме разговоров, пустого сотрясения воздуха. Вы придете в бешенство, ваш разум возмущенный закипит, и вы даже, пожалуй, устроите революцию путем опрокидывания игрового поля вместе с его фишками. И еще громкого выкрикивания нецензурных слов.

Зато вы получите абсолютно точное, не абстрактное, не книжное понимание: что такое жизнь при капитализме. Я имею в виду существование обычного простого человека. Вы можете играть сколько угодно, и каждый раз будете убеждаться: противник не пожалеет никого и ничего ради возможности содрать с вас очередную десятку, сотню, тысячу и сотню тысяч за то, что вы наступили на соответствующую клеточку. Постепенно для вас такими становятся все клетки.

И вы — повторяю, я имею в виду именно вас, Вера Лученко, и прочую массу — начинаете понимать свое место. Это когда сколько ни работай, денег все равно не хватит. Когда цены на продукты, проезд и коммунальные услуги регулярно повышаются, а ваша зарплата — нет. Когда врач с вами без денег и разговаривать не станет. Когда вам негде жить, а заработать на квартиру невозможно и за сто лет. И главное — это когда я, не спрашивая вас, уже сам все распределил. И будущее принадлежит не вашим детям, а моим. Моим внукам и правнукам, а никак не вашим.

Играть вы не умеете и никогда не научитесь. А играть надо на деньги. Только не думайте, что под словом «деньги» я подразумеваю то же, что и вы. Даже не пытайтесь вообразить. Не получится. Тут воображение не поможет. С моими средствами я могу управлять любой страной средних размеров. Ну, примерно как автомобилем. Потому что они дают еще и возможности… Есть они — тогда есть и любовь, и счастье, и жизнь. А иначе вы обречены на глобальную зависимость от нудной работы. От кормильца-работодателя. От всего и ото всех.

Если вы богаты, вы можете делать все, что угодно. Абсолютно все. Например, построить в историческом центре Киева небоскреб, несмотря на любые законы. Возвести личный особняк на территории музея… Но это показуха, зачем? Лучше просто и незаметно все и всех прибрать к рукам. Законы, организации, предприятия. Помните, как большевики — почту, телеграф, телефон. И людей, конечно… Политиков. Тех, кто думает, что что-то решает. А потом дергать за нужные ниточки.

Вы тут вспомнили дона Марлона. Одна из моих крохотных ролей, хотя забавная. Да, я практически содержу женский клуб. Спонсирую щедрой рукой все развлечения состоятельных дам, жен и подруг политиков и бизнесменов. Это выгодное вложение средств. На мужчин проще влиять через их женщин, чем путем прямых переговоров. А если не получается — можно договориться с вдовой, к которой переходит часть бизнеса покойного мужа… Да и это мелочи, мелочи…

Такие, как я, — теневые хозяева жизни. Назовите нас кукловодами, это будет ближе к истине. Думаете, хозяин — вот этот примелькавшийся вам олигарх с его партией, телеканалом и другими сферами влияния? Или тот, другой, тоже всем известный, с его нефтью и энергокомплексами? Нет. Хотя именно их показывают по телевизору. О них пишут в газетах и глянцевых журналах. Они на виду. Но это необходимо, ведь нельзя совсем отбирать у вас образ врага. Враг должен быть конкретен и знаком, вы же привыкли, вас так дрессировали несколько десятилетий. Иначе вы начнете искать его, заполняя пустоту, и черт знает что найдете…

А настоящие хозяева всегда в тени. Им не нужна слава, мешает свет. Настоящие — это те, для кого нет вообще ничего невозможного. Нас немного. Мы друг о друге все знаем, но никогда не встречаемся: незачем. И не воюем почти, потому что таким гигантам это невыгодно. Так, щипаем друг друга по мелочам, будто в шахматы играем. Мы ведь как пауки… Сидишь тихо, в углу, и контролируешь весь мир через свою паутину. Главное неудобство, которое мы можем причинить таким же, как мы сами, — это обрезание паутинных ниточек. То есть перекрытие информационных каналов, сброс с доски фигур-марионеток.

Думаете, Вадим Бегун был отравлен лишь потому, что оказался невольным свидетелем убийства Шпилько, то есть уничтожения очередной пешки? Или затем, что мне нужен был его алкогольный бизнес? Вовсе нет, или, вернее, не только. Просто он оказался звеном в цепи влияния на партию моего конкурента, а эта партия в последнее время становилась слишком сильна. Нарушала существующее равновесие. И я это звено убрал, равновесие восстановил. Обрезал ниточку у своего коллеги-конкурента. А бизнес отобрал уже просто для порядка, чтоб ничего не пропадало. Больше для удовольствия. Ну, тут можно обойтись без утомительных подробностей, вы же все сами понимаете. Мои юристы работают с людьми, в данном случае с вдовами, и все сводят к общей выгоде. То есть к моей.

Таким образом могу без ложной скромности сообщить, что существующий порядок жизни установлен мной. Я — творец мироустройства. Примерно как писатель — творец для своих персонажей. Я сочинил вас и вашу жизнь, все вы — мои действующие лица. Один я знаю, что вам нужно для счастья. И это счастье даю кому следует, в строго отмеренной дозе.

— Если вы так всесильны, что ж вы сидите тут? — спросила Вера Лученко, которой порядком уже надоела эта исповедь с оттенком маниакальности. — Застряли на Ситцевом, в роли заштатного директора?

Хромченко с готовностью закивал, будто ждал вопроса.

— Здоровье плохое, уважаемая…

— Да уж, — хмыкнула Вера, — его ни за какие миллионы не купишь.

— Зато купить можно самых лучших врачей и их рекомендации. Еще в детстве я переболел туберкулезом, еле выжил. С тех пор доктора советуют мне постоянно быть на свежем воздухе. Да так и проще: никто никогда не заподозрит во мне всесильного миллиардера. Иначе, согласитесь, покоя бы не было.

«Привираешь, всесильный, — подумала Вера. — Тебе здесь просто удобно. Директор пионерлагеря стал богачом… Уж не оттого ли, что подслушивал и потом шантажировал отдыхающих на своей элитной базе? Это первые деньги. А потом ловко присваивал бизнес тех, кто умирал… Затем сам стал организовывать «несчастные случаи» бизнесменам. Вот и твой капитал…»

— А теперь вы обретете покой, всесильный?

— Да. Собственно, уже обрел. Вы не особенно мне и помешали, я вас вовремя остановил. Но могли помешать в будущем. А я хочу управлять своим будущим, как и настоящим.

— Значит, вы обо мне все знаете.

— Именно. Я в курсе, что случилось с теми, кто не воспринимал вас всерьез. Если уж вы этим львовским Кинг-Конгом вертели как хотели… Это удивительно. Он ведь совершенно неуправляем. Кроме того, один сильный человек из Крыма говорил, что не хотел бы иметь вас в противниках. И еще… Можно всех перечислить. А вот я с вами справился. И теперь меня будут еще больше уважать и бояться.

* * *
Боль завладела всем телом Андрея. Казалось, если не двигаться — она отпустит.

«Надоело все…» — промелькнуло у него в сознании. Хочется лежать. Слишком много движений. Как это хорошо — не шевелиться. Лежать на песке и слушать, как мелкие речные волны шуршат, набегая на песок.

Шшшш…

Шшшшшшшшш…

Жарко. Светло даже с закрытыми глазами.

Под веками ритмично пульсируют овалы. Оранжевые с зелеными ободками.

…Это продолжалось не дольше секунды. А может быть, вечность.

Потом в оглохшем ухе зазвучал голос Веры:

«Ищи меня… Ищи меня».

Ладно, пусть он умрет. В конце концов, согласно самурайскому кодексу чести, смерть в поединке — наивысшее достижение. Воин готовит себя именно к такому исходу… Но Вера? Что с ней будет? Что с ней делают где-то здесь уже сейчас? Как можно оставить ее одну?!

Он не имеет права уйти. Оказывается, умереть с честью — этогомало. Ни к чему кричать с пафосом: «Я сделаю или погибну!» Сделай. Если погибнешь — предашь ее.

Надо встать и любой ценой выжить. Пробиться. Любой ценой!

Двинятин снова вспомнил тюремную «гасилку», тот урок, который преподал ему львовский убийца-маньяк. Напряг все мышцы и тут же расслабил.

Он превратился в загнанного зверя.

Загнанный зверь не чувствует боли.

Он будет кусать и рвать, даже намертво схваченный капканом.

…Тяжело дышащий, насквозь мокрый от пота, весь в прилипшем песке Зипун видел, что его противник лежит на боку, слегка закатив глаза.

— Кровь, — сказал один из парней, показывая пальцем вниз.

Из уха Андрея вытекала тонкая алая струйка.

— Готов, кажется… — произнес кто-то.

Хобта стоял, массируя локти и кисти рук, морщась и часто дыша. Ярость входила в берега. Он все-таки лучший!..

Он велел:

— Проверьте, что с ним. Если еще дышит — в наручники и на яхту. Если нет… — Зипун пожал плечами.

Парни склонились над Двинятиным. Один перевернул тело, второй придвинулся к мотнувшейся голове, чтобы послушать дыхание.

Лежавший на земле человек внезапно будто взорвался. Взметнулись его руки, ноги, он почти исчез из поля зрения, миг — и зажатая в его пальцах деревяшка, короткий обломок ветки, воткнулся в глаз тому, кто склонился над ним. Схваченный другой рукой осколок бутылочного стекла, каких немало валяется на любом пляже, до крови стиснутый в пальцах, полоснул по шее второго — брызнул кровавый веер. Капли еще не долетели до земли, а Двинятин уже впечатал ступню в подмышку третьего и изо всех сил дернул его руку к себе. Раздался тошнотворный хруст, рука выскочила из плечевого сустава. Кто-то из изувеченных взвыл высоким голосом…

А он уже не просто стоял в полный рост — он летел к Зипуну, как снаряд, он не ждал ни мгновения, двигаясь со звериной немыслимой скоростью. Зипун лишь полшага навстречу Двинятину успел сделать — а тот уже был возле него, прыжком оказался рядом. Замахнулся, будто бьет его в лицо, а когда тот закрылся — резко, со всей силы ударил в солнечное сплетение. Тут же перекатился-отпрыгнул вбок, и вовремя: кто-то из оставшихся сзади бойцов начал стрелять. Согнувшийся от боли Хобта получил пулю от своего в верхнюю часть груди. Отшатнулся, кровь толчком выплеснулась из раны.

Двинятин в это время подобрал брошенный накануне Зипуном пистолет и из положения лежа открыл стрельбу. Тах! — тах! — тах!.. Один парень упал на землю, двое зажали руками простреленные ноги, закачались, сели. Оставшиеся три «рыбака» замерли и попятились под прицелом.

Секунд пять, может, прошло с момента, когда над Двинятиным склонились, а он уже уложил шестерых и овладел ситуацией. Сейчас… Только положить этих дураков лицом вниз, чтобы не мешали… Оставался еще Зипун, правда, раненый, но это ему могло и не помешать…

Однако Тарас Хобта не обращал внимания на Двинятина. Он сидел на земле, сосредоточенно обхватив себя руками за грудь, и тело его сотрясалось в мучительном кашле.

Вдруг что-то вокруг изменилось. Мелькнули тени над головой, послышался треск приминаемой травы. Мужчины подняли головы — и изумились: все небо закрыла стая птиц. Голуби и вороны с хриплым карканьем неслись прочь с острова. Сзади, ломая кусты, выскочила стая бродячих псов. Они пронеслись мимо и бросились в воду, погребли от берега. За ними тяжело протопал огромный доберман и тоже плюхнулся в Днепр. Издалека донеслось истерическое ржание лошадей. Какие-то то ли мыши, то ли бурундуки заметались под ногами. Паника охватила всех животных на острове!..

Андрей, хорошо знакомый с поведением четвероногих и птиц, встревожился. Что-то стряслось, но что? Что еще должно случиться в этом проклятом месте?!

Издалека, от ограды бежали несколько молодых людей в черных футболках. Один по пути упал и остался лежать, другие с криком запрыгнули в реку. Андрей заметил, что кожа у них красная и лоснится.

Бойцы Зипуна, кто еще мог двигаться, не обращая больше внимания ни на начальника, ни на Андрея, помчались в панике к яхте. Взвыл многосильный двигатель, и судно отвалило от причала.

— Мразь… Гады… — прохрипел Зипун.

— Что?

— Это… яхта… ди… ректора… — Раненый закашлялся.

Андрей присмотрелся к груди Зипуна правым глазом: левый потонул в красно-тусклой мгле. Вокруг раны пузырилась кровавая пена. Прострелено легкое, плохо дело. Он взглянул на него внимательнее. Так, одышка, дыхание поверхностное… Воздух при вдохе всасывается в рану… Пневмоторакс. Пульс… Так и есть — нитевидный, частый. Значит, еще и шок. Давление падает. Потратить на этого гада полминуты?.. Я же врач, в конце концов. Сам повредил — сам и починю. Сумку, жаль, в аэропорту оставил, в камере хранения…

Двинятину и в голову не пришло бы, что он со своим милосердием поступает сейчас, в сущности, как Вера. Схватка закончилась, и боец превратился в доктора. Он быстро сорвал с себя футболку, намочил ее, сложил плотным прямоугольником, скомандовал: «Выдохни!», прижал мокрую ткань к ране и велел крепко держать. Осмотрел дело своих рук скептически, вздохнул, сказал:

— Говорил же я тебе, Зипун. Айкидо надо было изучать, а не карате.

Зипун что-то булькнул. Двинятин сильно потрепал друга-врага по щеке и сказал напоследок:

— Ну, пока. Если выживешь — звони.

Тяжело поднялся и, пошатываясь, превозмогая пульсирующую боль в левой половине головы, отправился искать Веру.

* * *
— Ну, довольно, — развел руками Хромченко. — Объяснение между нами окончено.

— Не совсем, — сказала Вера Лученко. Усталость вкупе с физически ощущаемой чьей-то близкой смертью продолжали давить на нее каменной глыбой. Но она упорно хотела попробовать все же потянуть время. А если Андрей прорвется? А если она сама восстановит силы и сможет что-нибудь предпринять?.. — Скажите, почему Вадима Бегуна непременно нужно было травить крысиным ядом? Что за странная показуха, даже вызов? Ведь все можно было сделать гораздо проще.

— Вы правы. — Привставший было Хромченко вновь опустился на стул. — Так получилось. Это редкий непредусмотренный прокол. Вначале Вадима Бегуна отравили очень просто: грибами. Этот случай остался бы незамеченным среди других таких же типичных отравлений. Сами знаете: летом они бывают. Но его, во-первых, положили почему-то не в депутатскую больницу, где у меня есть свои прикормленные люди, а к вашей подруге. Уже после я узнал почему. И во-вторых, он оказался выносливым, не умер сразу. Начал болтать об убийстве и привлекать к себе внимание. Исполнитель, то есть тот, кому это дело было поручено, заторопился и занервничал. И вместо того чтобы… Ну там, с капельницей поработать или еще как-то… В общем, схватил первое, что под руку попалось, а именно крысиный яд.

— А анализы из историй болезни…

— А анализы прибрал уже другой исполнитель, — первый был наказан, — чтобы запутать следствие в случае, если оно начнется. Заодно и для того, чтоб свалить всю вину на заведующую отделением Романову. На всякий случай… Вы не думайте, кстати, что я просто и грубо всех покупаю. Точнее, мои помощники. Я стараюсь, как уже говорил, не тратить зря времени и облегчать работу соответствующих органов. Несчастный случай, когда ни у кого не возникнет никаких мнений, кроме житейского «так получилось», — это мой стиль.

— Вы забегаете вперед. Я как раз хотела спросить, для чего потребовалось так пафосно убирать Руслана Ягодку — копьем во время турнира.

— Что ж непонятного? Все для той же версии: несчастный случай. Ведь ментам она гораздо выгоднее, чем убийство. И согласитесь, несчастнее случая уже и быть не может. Дрались тупыми копьями, а убили настоящим… Технические детали опустим, это малоинтересно. И повторяю, мои люди платят за невнимательность всем, кому надо.

— Вы говорите так, будто у вас огромная армия своих людей.

— Я бы сказал, помощников. Доверенных лиц. И не армия, доверенных не может быть много. Но они есть — на всех ключевых точках. Вы должны об этом догадываться. Что вас еще интересует?

— История с крокодилом. О том, как поселившийся в Днепре аллигатор съел кого-то из отдыхающих на вашей базе. Подозреваю, без вашего участия не обошлось.

— Хм, вы правы… Это давно было. Тоже потребовалось избавиться от лишнего человека… Скажем так, спрятать марионетку в коробку. Крокодил вовремя подвернулся, такое заранее не спланируешь. А получилось довольно удачно.

— Давайте я выскажу догадку. Вы позвонили мне с угрозами…

— Извините, это были не угрозы. Предупреждение.

— Ну ладно. Вы позвонили, чтобы предупредить меня, изменив голос, — кстати, я прекрасно знаю, как это делается, — сразу после того, как я обратилась к Паше Винницкому. Испугались?

— Нарочно дразните? — улыбнулся Хромченко. — Вы хотели подключить к делу об отравлении своего сокурсника, патологоанатома. Я тут, видите ли, прячу концы в воду… А вы собираетесь прибегнуть к помощи такого человека, который сумел бы достать их из воды. Ну и пришлось вас предостеречь.

— А записка в пирожном — это уже вообще детский сад.

— Не скажите. Вы были с дочкой, она могла испугаться и оказать на вас давление… Что в конечном счете и случилось. Только пришлось вас всех подтолкнуть. Ну вы знаете как. Через заказчиков дочери, через ее мужа… Чтобы воздействовать на вас, хороши были любые средства.

— Ага. Особенно эта гадкая выходка с фотографиями.

Улыбка Хромченко не угасала.

— Обычно я в курсе всех дел на своих фронтах. Люблю сам все контролировать, знаете ли… Так спокойнее. А тут просто дал задание: проучить для острастки. Потом, когда узнал, как именно ударили по вашей семье, даже похвалил исполнителей: мне понравился ход с фотографиями, дискредитирующими вашу дочь. Надо будет еще с кем-нибудь его использовать.

— Мерзавец… — не выдержала Лученко. — Вы все любите отслеживать лично, но вам это не помогло.

Но Хромченко не рассердился, а только сказал:

— Наоборот, это ваши способности никого не спасут… Мерзавец, говорите? Вовсе нет. Ну что за народ! Ведь я вас мог сразу устранить, а я что? Всего лишь пальцем погрозил, дескать, ай-яй-яй. И очень даже обрадовался, ей-богу, когда вы подчинились и уехали в отпуск. Даже вздохнул с облегчением. Ну, для порядка послал пару человек следить…

— Я чувствовала…

— А тут вы исчезли. Это нехорошо, это мне не понравилось. Мои подопечные должны находиться под наблюдением… К сожалению, на вашего бойфренда силой воздействовать не получилось. Бывает. Но потом оказалось, что он ничего и не знает. Подруги ваши тоже не знали, и даже дочь. А муж дочери вообще ее оставил, так что брать их в оборот не имело смысла. Я выждал всего несколько дней, и, заметьте, не зря. Заработала камера, и оказалось, что Полина Кутузова — та самая пропавшая Вера Лученко. Которая вовсе не поддалась на уговоры бросить это дело, а наоборот.

…Вера еще в Андорре решила, что изменит внешность и проникнет в женский клуб. Уж очень сильно подозревала вдов в том, что это они «заказали» собственных мужей. Идею подсказал Андрей: он тогда вскользь заметил, что клубные дамы не станут откровенничать с человеком со стороны. Значит, надо стать такой же, как они. В театре у Лиды Завьяловой начальником гримерного цеха работала мастерица, Раиса Сергеевна. Могла полностью изменить внешность человека с помощью разных типов грима: простого, сложного и портретного, то есть делающего артиста похожим на какую-то известную личность.

На ее вопрос: «Кого лепить будем?» — Лученко объяснила: она должна стать совершенно иной.

— Меня теперь зовут Полина Кутузова. Требуются другие волосы, глаза, руки, губы. Даже голос… Превратите меня в классическую блондинку со страниц глянцевого журнала. И даже сделайте похожей на какую-нибудь голливудскую диву, если это возможно в принципе.

— Ничего невозможного «в принципе» нет. Только вот в кого?.. — Раиса Сергеевна рассматривала лицо и фигуру Веры в зеркале, прикидывая. — Дженнифер Энистон — лицо грубовато, фигура обычная. Этакое дитя улицы… Не годится. Опра — африканский тип, вообще не туда… Шарон Стоун — старовата. Курникова — слишком молода и подчеркнуто спортивна… Верочка! А давайте сделаем из вас Дженнифер Лопес, только блондинку.

В устах пожилой дамы подобные рассуждения звучали довольно забавно.

— Эту секс-бомбу? — от изумления клиентка гримерши закашлялась.

— А чему вы удивляетесь? — Губы Раисы Сергеевны сложились в лукавую улыбку, а в глазах заплясали хитрые чертики. — Боитесь, что у меня не получится?

— Что вы! — Вера даже руками замахала в знак протеста. У великого мастера, когда-то работавшего с самим Олегом Борисовым и Анной Николаевой, не может что-то не получиться. — Способна ли я соответствовать гриму, вот в чем дело…

— Вы-то? Еще как. Решено. Делаем из вас белокурую Джей Ло. Как кстати вы загорели, это сыграет нам на руку…

Раиса Сергеевна принялась смешивать что-то в фарфоровой ванночке.

— Только я вас попрошу, чтобы это осталось между нами.

— Что ж, значит, помощников звать не будем.

Гримерша сама сделала маникюр с накладными ногтями, тип «пико-стилет», ярко-розовый. Сама подобрала алый корсет и несколько летних костюмов из натурального шелка и шифона. Затем украшения: крупные длинные серьги со стразами. Оставалось найти хороший парик. Сошлись на светло-жемчужном. Загорелое в Андорре лицо приобрело оттенок майского меда. Контактные линзы превратили сине-серые Верины глаза в виноградно-карие.

Лученко смотрела на себя в зеркало, привыкая к новому облику.

— Это невероятно! Вы — просто гений перевоплощения! Не нужна никакая пластическая хирургия…

Затем пополнили гардероб новыми вещами в стиле Кутузовой. Подошли разноцветные босоножки и сандалии, сарафаны в стиле «манго», несколько сумок и солнцезащитные очки в дорогой модной оправе.

Труднее обстояло с голосом. Вера пробовала говорить в разной манере, получалось неестественно. Все усилия Раисы Сергеевны могли пойти насмарку, если не удастся изменить запоминающийся голос психотерапевта. И тут Веру осенило.

— Как вы думаете, Раиса Сергеевна, если я жена эстонского олигарха, можно ли за акцентом спрятать мой натуральный голос?

— Давайте попробуем… Мы ведь ничем не рискуем? Аффектируйте букву «т», а «е» замените на «э». Ну-ка исполните что-нибудь с прибалтийским акцентом.

— Здравствуйттэ-э-э! Меня зовут Полина Куттусофа!

— Прекрасно! — захлопала в ладоши великая гримерша. — Порепетируйте дома, перед зеркалом. У вас все получится!

Домом теперь у Веры, то есть Полины, была чужая квартира. И она не узнавала себя в зеркале. Но собственные ощущения субъективны, а она теперь имела дело с серьезными людьми. Следовало проверить грим в деле. Вера не поленилась съездить на работу, прошлась по клинике. Она узнавала всех, а ее — никто. Очень странное ощущение, потустороннее. Будто тебя нет… Или о тебе забыли. Кем становится тот, кого вычеркнули из памяти? Дуновением ветра в пейзаже, облаком? Вообще никем?..

Впрочем, надо отрешиться от свойственных Лученко философских размышлений и становиться типичной блондинкой Полиной Кутузовой. Глуповатой, но восхитительно раскованной, без малейших комплексов. Она может, в отличие от нее, Веры Лученко, войти без стука и без приглашения. Выйти оттуда, где надпись «Вход», а войти туда, где «Выхода нет». В анкете в графе «дата» написать вес. Вместо суммы указать рост. Не предъявлять в развернутом виде. Не сохранять до конца поездки. Стоять под грузом и стрелой, заходить за ограждения, заплывать за буек.

… Вера вернулась от воспоминаний сюда, в дом на острове.

— Дальше вы все знаете, — сказал директор.

Вера не знала, удалось ли ей восстановиться. Не знала, как будет действовать. Но время истекло. Оно кончилось.

— Вы остаетесь, будьте как дома, — поднялся Хромченко. — А я и мои ребята — мы уходим. Дверь тщательно запрем, вы уж не обессудьте. На окнах решетки, так что вам не выбраться отсюда.

— Зачем вам умножать свои преступления? — Вера решила сделать последнюю попытку. — Отпустите всех, кроме меня…

— Нет. Как только мы отплывем от пристани, дом будет взорван. Хотите знать почему? — Хромченко и напоследок был верен своему стремлению от всего получать удовольствие: видимо, объяснять жертвам, как именно они умрут, ему было приятно. — Ведь вас всех можно было бы и перестрелять в минуту. Но нужно, чтобы было похоже на несчастный случай. Так спокойнее. В газетах напишут «утечка газа». Я даже жалобу подам на газовщиков, все-таки остров — моя собственность. Всем, кому надо, уже проплачено. Чтоб не расследовали особенно, не копали. На набережной и на острове у пристани дежурят мои люди, они никого сюда не пропустят, а любопытным расскажут байку про утечку газа… Прощайте.

— Вы думаете, игра окончена, — сказала Лученко. Хромченко едва заметно вздрогнул. — Может, вы правы… А может быть, нет. Напоследок хочу сказать: вы поступили глупо. И старались напрасно… Даже если бы я вас разоблачила… Привлекла к вам внимание… И что? Послушать вас, так везде в структурах власти у всесильного господина Хромченко свои люди. Зачем же вам опасаться рядового доктора? Мне бы никто не поверил.

Хромченко развел руками.

— А вдруг? Зачем рисковать? Я же говорил, мы не любим света… Ну все.

Он вышел и закрыл дверь. Щелкнул замок. Чепурной спросил с растерянным видом:

— Это что? — Он потер пальцами виски. — Все? Совсем все?

Яремчук первым делом подобрал пистолет. Подскочил к двери, подергал ее, попытался выломать решетку на окне. Напрасно.

— Не может быть, чтоб отсюда не было выхода… — бормотал он, озираясь. — Не может…

Лиза Романова опять смотрела на подругу как на божество. Спасибо, что молчит… Вере сейчас все мешало, все отвлекало. Главное — она не придумала, что делать. Паника подкатывала все ближе, дыхание участилось. От лица противно отхлынула кровь, сердце забилось в горле. Страх железной рукой сдавил грудь и перекрыл дыхание, на мгновение сжал диафрагму и желудок… И сразу отпустил.

Нельзя паниковать. Вся надежда сейчас только на нее. А надежду нельзя терять до последней минуты. Она полуприкрыла глаза, сосредотачиваясь. Какой может быть единственный способ сделать так, чтобы нас всех не взорвали? Не привели в действие заложенные где-то механизмы? Взрывчатку не загипнотизируешь… Людей, когда они ушли и не видны, без хоть какого-то контакта, без обратной связи — тоже… А так хорошо было бы мерзавца вернуть сюда, обратно в его дом. Не станет же он взрывать его вместе с собой… Стоп!.. Какое-то воспоминание появилось… Сейчас… Она старалась удержать в сознании, определить мелькнувшую догадку, а та будто играла в прятки: на мгновение приоткрывалась и пряталась еще глубже. Ну же, ну…

— Ааа!!! — закричал, замолотил руками по запертой двери Валерий.

Догадка испугалась, ускользнула. Черт бы побрал этого неврастеника!

Вот и все.

Вера попыталась вновь сконцентрироваться, но ничего не получалось. Сейчас навалится страх, и никакая психотерапия не спасет. Никакая длящаяся всю жизнь самодрессура, вот эти беспрестанные попытки перехитрить гнездящееся в глубинах подсознания маленькое первобытное «я». Оно вроде приспосабливается, но тоже хитрит. И вдруг начинаешь бояться давно знакомого. Освоенное до автоматизма — забываешь. Со свежим отчаянием понимаешь, что по-детски беспомощна. Если на самом совершенном музыкальном инструменте круглосуточно играть, он начинает фальшивить. Требуется настройка. Некоторые сами умеют приводить в порядок свои инструменты, другим нужен настройщик-психотерапевт. Он не изобретает велосипед, он просто слушает. Потом говорит: вот тут чуть-чуть подкрутить, и, зайдя с мороза, не играйте сразу, дайте инструменту полежать. Со всеми инструментами умеет обращаться настройщик с идеальным слухом. Кроме своего…

Значит, теперь конец?.. Интересно, сколько осталось. Минут пять, наверное, не больше.

— Теть Вера, — подал голос Алеша. — А я эту большую собаку не испугался.

Мальчик был, как всегда, на своей волне.

— Молодец, малыш…

— Вы же сказали: смотреть в глаза… И она отворачивала голову. А почему?

— Не сейчас… Я тебе потом объясню. — «Хорошо хоть Алеша не паникует. Правда, он ничего не понимает…»

— А как вы смогли зайти? Этот сердитый пес ведь меня сторожил.

— Он меня боится, — вздохнула Вера.

— Почему?

Лученко запнулась. Ну как почему? Собаки боятся огня, как и все животные. Да и люди, в общем, тоже опасаются. Однажды это ей помогло. Когда она выясняла, что за ангел такой по ночам бродит в городском музее, один высокопоставленный чиновник подослал к ней людей — попугать или, может, даже в больницу уложить… Тревожился, что она разоблачит его подпольную сеть по перепродаже произведений искусства. Тоже напрасно, кстати: она и не думала этим заниматься… Мужчин, явившихся к ней тогда, она испугала воображаемым огнем. Навела образ…

Секундочку… Огонь… Фантастический рассказ…

Там, в рассказе, человек спасался от слепых животных-телепатов. Ему приходилось воображать себя то волчицей, если на него нападал волк, то кустом, если пантера… А когда все звери разом на него ринулись, он представил, что он — степной пожар!..

Горячее лето. Жара стоит уже недели три. Здесь, на острове, много сухостоя.

Вера с закрытыми глазами увидела эти сухие деревья. Увидела целые поляны поникшей желтой травы. Малейшая неосторожность, и… Кто-то, скажем, закурил и бросил непогашенную спичку.

Вера увидела эту спичку.

Вот так и возникают лесные пожары. Горят целые леса, массивы, окружают удушливым дымом мегаполис, и горожане задыхаются в грязно-желтом тумане… И так каждое жаркое лето…

Вера увидела этот пожар.

Он запылал сразу со всех сторон. Оранжевые столбы подпрыгнули, вытянулись жадно, поглотили ветви и стволы. Послышался гул. Поднялся ветер и радостно раздул огонь. Гул усилился.

Кольцом вокруг базы бушевало пламя. Трещали кусты и деревья на всем острове. Взбесившиеся алые языки поднялись уже до неба и закрыли его. Они выли, ревели и закручивались спиралью. Берегитесь, птицы и звери! Бегите, люди! От такого пожара нет спасения. Он наступает, и ничто его не остановит…

Яремчук подскочил к окну. Вдалеке он заметил огненную стену, услышал шум, треск. Завизжала от страха Романова. Один Чепурной ползал под столом в поисках своего мобильного телефона и ни на что не обращал внимания.

Валерий кинулся к Лученко, чтобы сказать, сообщить о страшном бедствии. Она полулежала на диване с закрытыми глазами, губы ее шевелились, лицо осунулось.

— Вера!..

— Они сейчас придут… Приготовьтесь… Это наш шанс… — едва слышно прошептала она.

Перепуганный охранник ничего не понял. Но на всякий случай сжал в руке пистолет.

Хромченко успел дойти лишь до ворот в сопровождении троих самых верных охранников. Остальные ждали снаружи: все они должны были сесть на яхту и отплыть. Тут за оградой базы взметнулось пламя, и Хромченко остановился. Что такое? Откуда? А в следующее мгновение стена огня выросла уже выше забора, клубы дыма заслонили небо. Жар вцепился в лица людей. Они отшатнулись. А пожар наступал, протиснулся сквозь заграждение, гнул его прутья, и прутья стонали.

Они оглянулись.

Слева и справа ревела стихия. Прорваться сквозь эту стену к воде уже не смогли бы даже птицы: живые столбы извивались высоко над кронами деревьев, и пожираемые огнем ветви мотались, словно длинные волосы эпилептика. Дикий жар охватил Хромченко и его людей, они закрыли лица руками, но ожоги кусали тела.

Кольцо огня сжималось. В его центре находился только что покинутый ими дом. Тогда они развернулись и побежали назад. Паника не рассуждает, а летит, спасается. Хотя, может, они рассчитывали укрыться в подвале, кто знает? Во всяком случае, люди Хромченко и он сам ворвались в здание, к своим пленникам, уже с обожженной кожей.

Дверь распахнулась, захлопнулась за ними.

И сразу начали щелкать выстрелы.

Странно звучали они в помещении. Странно и страшно для уха людей, которые слышали их только в кино. Лиза Романова уже совсем ничего не соображала. Инстинкт швырнул ее к сыну, она крепко обхватила его, повалила в мягкое кресло и закрыла своим телом.

Первым выстрелил Яремчук: предупрежденный Верой, он был готов. Его противники, наоборот, ни к чему не были готовы… Яремчук целился в Хромченко и попал. Раненого всесильного «директора острова» отбросило к подоконнику. Один из охранников с завидной скоростью достал свое оружие и ранил Валерия в плечо…

Ошибкой было палить сначала в Хромченко: ведь не он был вооружен, а его люди. Но рукой Валерия двигала ненависть. Это он, урод, убил хозяина. Это он перечеркнул все надежды на нормальную обеспеченную жизнь. Так получай!..

Двое других оказались не так ловки, как первый. Они тоже открыли беспорядочную стрельбу, но Яремчук легко уложил их. Однако получил вторую пулю в шею от первого и боком, опрокидывая стулья, рухнул к столу… Тот продолжал нажимать на курок, пока не выпустил всю обойму, затем бросился на упавшего.

Яремчук, истекая кровью, успел длинной ногой ударить по лодыжке своего противника. Они начали бороться на полу. Из-под стола, как медведь из пещеры, на них с ужасом и любопытством смотрел Чепурной.

Истощенная досуха, обессиленная наведением образа пожара Вера ничего этого четко не фиксировала, только слышала пальбу и возню на полу. Падали стулья, рухнул светильник. Перед глазами у Веры продолжали плясать язычки пламени, они уменьшались, гасли. Сквозь них она смутно различала что-то белеющее у окна.

Раненный в бок Хромченко испугался до холода в щеках, но сильной боли не чувствовал. Только ныли ребра и почему-то рука. Он посмотрел на свой бок, крови было немного. Пуля задела его по касательной и прошила мягкие ткани, не повредив, видимо, никаких важных органов. А рукой просто о подоконник шмякнулся… Повезло… Тогда он перевел взгляд в окно, на этот так не вовремя вспыхнувший пожар.

В спокойном безветрии ровно стояли цветы его аккуратного английского садика. У дома расстилался подстриженный, ежедневно тщательно поливаемый газон. Вдалеке густела зелень ив и дубов. Нигде никакого огня. И даже следов его никаких.

Но как же… Ведь лоб и щеки до сих пор саднят!..

Он повернулся к Лученко, взглянул на нее и все понял.

Это она.

Все-таки перехитрила!

Нельзя этого так оставлять! Надо ее наказать. Он шагнул к дивану, не зная толком, что с ней сотворит. Но, наверное, что-то ужасное: его лицо исказилось ненавистью.

Вера видела приближающегося Хромченко, который тянул к ней свои сильные руки. Она уже ничего не могла сделать. Только сидеть и смотреть.

Он подошел совсем близко.

И тут бабахнули еще два выстрела, один за другим. Это Валерий ухитрился, на мгновение оттолкнув от себя противника, попасть в него. А потом перевел ствол на директора и вновь нажал на спусковой крючок.

Пуля пробила грудь всесильного человека ровно посередине, навылет. Он упал на колени. И все еще пытался доползти до Веры.

Но он уже не замечал ее. И ненависть ушла из груди вместе с пробившей ее пулей.

Не было ни дома, ни острова. Ничего не было.

А был заросший двор, кирпичная стена и серый деревянный сарай для угля.

Было лето, и были мальчишки, и была игра в квача на вылет.

Он всегда ждал, когда придут из школы мальчишки и начнется игра.

Потому что он лучший игрок.

Напрасно мама кричит из окна, чтобы он шел домой обедать. Какой тут обед, когда у него так здорово получается! Так ловко он уклоняется от запущенного в него мяча. Тот пролетает мимо, его подхватывают с другой стороны и вновь запускают в него.

И он снова уворачивается шутя.

Он всегда успевает отскочить вправо или влево, и противники никогда не в состоянии угадать, куда он отпрыгнет. Они не выбьют его. Он не вылетит из игры. Пусть теперь ждут, пока он сам устанет. Ждут своей очереди, чтобы встать на его место.

Никто не может в него попасть. Он всесилен и непобедим.

И вдруг пущенный сильной рукой мяч больно бьет его в грудь.

Он успевает удивиться — как же так, я же увернулся — и падает, падает, бесконечно падает куда-то вниз в бесконечную яму… И никогда не достигает дна.


Эпилог


Долгожданная прохлада этим летом в Киеве все-таки наступила.

Пролились спасительные дожди, установилась пасмурная, но приятная погода. Можно выходить на улицу без шляп и бейсболок, свободно дышать, можно передвигаться по городу без непременной в последние недели зажатой в руке бутылки с водой.

Только зачем куда-то идти, если и дома хорошо. Если догуливаешь последние дни отпуска, отсыпаешься и отъедаешься. И даже телевизор смотреть не обязательно. Все самое интересное происходит у тебя в комнате. Потому что вместо одной собаки у тебя появилось две: собака Пай и собачища Алеша Романов.

Они гоняются друг за другом под столом и отнимают друг у друга резиновую игрушечную гантельку. С визгом катаются по дивану, разбрасывая подушки. Потом строят из них крепость и сурово, настороженно ходят вокруг нее дозором.

Правда, Алеша не все время находится в образе собаки, за что ему большое спасибо. Время от времени он моментально, непринужденно перестает быть щенком. Все-таки он Вожак Стаи, старший пес, а значит, у него есть обязанности. Выводить младшего на прогулки три раза в день. Отпускать с поводка, только если во дворе нет других серьезных псов. А лучше уходить на собачью горку, туда, между высотных домов, на почему-то до сих пор не застроенный пустырь. И уже там свободно рыскать и оглядывать горизонт: нет ли какой опасности для нас, четвероногих. И еще отгонять Пая от валяющихся костей, от зачерствевших, брошенных для голубей горбушек хлеба.

А кормить два раза — утром сразу после прогулки, вечером, наоборот, за пару часов до нее? Это же надо заранее вскипятить чайник, бросить в миску овсяных хлопьев и нарезанного кубиками вареного куриного филе! И не забыть насыпать половину чайной ложки витаминов… Сложно, прямо скажем, непросто быть старшим. Зато удовольствия море.

— Пай, ко мне!

Песик подбежал к мальчику, виляя хвостом-метелкой и улыбаясь во весь рот с розовым языком.

— Дай лапу! Молодец, хороший.

Пай с готовностью протянул лапу и теперь склонил голову набок: а где же угощение? Неужели даже завалящего сухарика не дашь за то, что я такой умный? Не дал. А я-то тебя вывожу, выпасаю неразумного… Ну, тогда в сторону кухни прогуляемся. Авось какая крошка где обнаружится…

Алеша не отпустил песика от себя. Он схватил Пая за рыжеватые уши и потрепал, уткнулся лбом в его лоб.

От Пая исходил запах теплой шерсти.

А от Алеши — вкусного завтрака: залитой йогуртом горки творога, бутерброда с колбасой, чая с лимоном и песочным печеньем. От его одежды пахло горячим утюгом, от пальцев — деревянными рейками из кладовки: из них должен был получиться самолет. И еще немного от Алешиных волос пахло лекарствами.

— Теть Вера, а мы сегодня к маме в больницу пойдем?

Вера стояла у доски и гладила клетчатую мужскую рубаху.

Она искоса посмотрела на мальчика. Каждый день он задает этот вопрос, хотя вот уже неделю они ежедневно навещают Лизу. Ему тут хорошо, почему же спрашивает? Будто боится, что однажды мы не отправимся туда, бросим его маму… Нет, поняла вдруг Вера, совсем не так. Это просто ритуал, обязательные вопросы, предваряющие обязательные движения. Как выгул Пая. Ему приятно ухаживать за собакой, он совсем Веру разгрузил, молодчина. И к маме он ходит с удовольствием. Вот и интересуется, это даже и не вопрос, а скорее утверждение…

— Да, Алешенька. Обязательно.

— А может, нас дядя Андрей на машине отвезет?

— Может, и отвезет.

— А куда он пошел?

— В магазин, за продуктами.

— Мы с Паем тоже могли бы с ним прогуляться…

Сейчас, когда раненная бандитами мама лежала в больнице, жизнь Алеши совсем переменилась. Но ему нравилась новая жизнь. Он присматривал за Паем так серьезно и тщательно, будто давно готовился к воспитанию домашнего питомца. И теперь точно знал: скоро он заведет собаку. Она будет охранять его с мамой от злых людей. А потом он станет, как дядя Андрей, ветеринаром. Будет спасать больных животных. Всех бездомных — тоже…

Он представил, как будет их лечить, и решил начать с Пая. Тот повалился на бок, вытянул толстые лапы, чтобы его удобнее было спасать. Заводить надо спаниелей, решил мальчик. Ну, может, еще колли и лабрадоров. Они самые добродушные… А для охраны — стаффордширских терьеров. У дяди Андрея в клинике на стене висел плакат со всеми породами собак. Только доберманы нам не нужны. Спасать — ладно уж, но не дружить. Они злые.

— Теть Вера.

— Что, малыш?

— А тот дядя, на острове… Он был бандит?

— Он был злодей.

— Почему?

Хорошенький вопрос! Почему одни люди злодеи, а другие нет?

— Такой уж он получился…

— А я какой получился?

— Ну, ты другое дело. Ты — хороший.

— Почему? Все люди, что ли, делятся на плохих и хороших?

Вера отставила утюг, выдернула шнур из розетки и уселась на диван, вытянув ноги.

— Знаешь, делятся-то они делятся. Но и каждый человек тоже внутри себя немного делится. В каждом есть и плохое, и хорошее. Один и тот же может быть сегодня героем, а завтра злодеем. Так что не нужно всех разделять на таких и сяких сразу. Надо смотреть.

— Значит, и во мне есть плохое? И я могу когда-нибудь стать злодеем… — удивился и задумался Алеша.

Вера рассмеялась.

— Вот уж ты вряд ли.

— Но если в каждом есть плохое…

— В каждом из нас много разного содержится. Но, понимаешь, в конце концов, какие мы получаемся, решает не то, что у нас внутри находится. А то, что мы сами для себя выбираем.

Пай вскочил, царапнул когтями по полу и ринулся в сторону двери. Через секунду ключ повернулся в замке, вошел Андрей с пакетами. Левая сторона головы вместе с надбровьем была у него перевязана.

— Привет голодающим собакам! — воскликнул он, поднимая кульки повыше, чтобы прыгающий Пай не разорвал полиэтилен своими жесткими когтями. — Чем занимаетесь?

— Да мы тут рубашки гладим, — сказала Вера. — И философствуем помаленьку.

— И строим крепость! — сказал Алеша. Они с Паем умчались к своим диванным подушкам.

Андрей положил продукты на кухонный стол.

— Об чем же мы философствуем?

— Об злодеях в основном. Об добре-бобре тоже, — поддержала шутливый тон хозяйка дома.

— А об спасении бобров от злодеев? Об совании головы в осиные гнезда?

— Ну, Андрюшечка, — жалобно прожурчала Вера. — Я тебе сто раз уже обещала: больше не буду…

Да уж, она сыта по горло их приключениями. Стоит закрыть глаза, и сразу оживает тот день… На полу лежат трупы. Хромченко мертв. Яремчук прожил еще несколько минут… У Елизаветы, закрывшей собой Алешу, на спине кровь, и она не двигается. Мальчик выбрался из-под тела, стал трогать ее за плечо: «Мама, мама…» Чепурной вылез, наконец, из-под стола с телефоном в руке, оглядел комнату. На нем ни царапины. Отсиделся в укрытии. Он забормотал что-то в трубку, потом закричал: «А меня не интересует, что у вас свободных машин нет! Резервную задействуйте! Я вам за что плачу?! Да, втрое, вчетверо больше, только скорее! В десять раз! И врача, непременно врача где-нибудь найдите, захватите с собой! Что? Мест… — Он оглянулся. — Четыре-пять. Жду!»

— Я вызвал вертолет, — сказал он Вере. — Мои партнеры по играм дадут, у них парк вертолетов. Нам отсюда еще выбираться, с этого острова. Вдруг у него, — он глянул на труп директора, — еще где-нибудь люди дежурят. Мало ли…

— Ладно, — с трудом произнесла Лученко.

Тут открылась дверь, и Вера вскочила на ноги, ахнула. В проеме стоял Андрей, но в каком виде!.. Голый по пояс, грязный, голова окровавлена… Что случилось?!

Она бросилась к нему, схватила, стала целовать соленые плечи, лицо…

— Господи, милый… Как же ты… Что ты…

— Ничего, — он еще пытался улыбнуться, улыбка выходила кривая. — Ничего, живой…

— Садись скорее, вот сюда… Скоро будет вертолет, мы выберемся отсюда.

Двинятин тяжело, боком свалился на диван.

— Да у вас тут просто Куликово поле, — сказал он.

— Что у тебя с головой?

— Потом, после… Ухо… И сетчатка глаза, от сотрясения…

— Господи!..

— Ничего, поправимо. Ты-то как? — Он попытался сесть ровно. — Тебя не обидели?!

— Нет-нет.

Андрей откинулся на мягкую спинку, пробормотал «Вот и хорошо» — и отключился. Вера пощупала его пульс, озабоченно нахмурилась.

— Ничего, — сказал Чепурной сочувственно, — уже скоро… Знаете, Вера Алексеевна, Хромченко наверняка ваш пациент. У него была мания величия. Тоже мне, придумал теневых «хозяев» — прям тебе масонский заговор!

Лученко прижалась к Андрею. Она почти не слушала.

— Он, конечно, многое мог, это да. Но оставаться полностью в тени человеку с большими деньгами и возможностями? Не получится! Засветишься где-нибудь. Это невозможно — быть никому не известным миллиардером… На пути к очень большим деньгам ты неминуемо обнаружишь себя, войдешь в контакт с огромным количеством людей, без которых тебе не справиться. Одного подставного лица не хватит, чтобы иметь своих на всех уровнях. А чем больше народа о тебе знает, тем выше возможность прокола, то есть небезупречного выполнения твоих заданий. И накапливаются ошибки. Мне, например, о нем было кое-что известно, потому что у меня тоже есть свои возможности.

«И все-таки ты работал на него, — подумала Вера. — Ну как же, бизнес, ничего личного…»

Она вздрогнула: любимый открыл глаза. Послышался рокот мотора.

— Вертолет, — сказал Андрей. Вера вздохнула с облегчением.

Они встали, Вера на мгновение замешкалась. Андрей взял неподвижную Лизу на руки и понес к выходу. Вера открыла было рот, отговаривать, — дескать, а как же сетчатка, глаз, — но тут же закрыла: бесполезно.

Так они и вышли из дома: Двинятин с женщиной на руках, Вера с мальчиком за руку, и сзади Олег. Перекрикивая шум вертолетного мотора, он кричал Вере в спину:

— Так что все, что Хромченко вам тут рассказал, — наполовину брехня! И вы не обращайте внимания. Теневой властелин нашелся, тоже мне… Тогда я кто? У меня, может, денег не меньше!.. Да и вообще этот паук был не так всесилен, как воображал. Просто всемирная теория заговора, вроде масонского, очень удобно помещается в сознание! Он хотел быть не как все.

«Это точно», — подумала Вера.

— Таких сверхлюдей не существует, вы согласны? Читали Стругацких? Не существует примерно по тем же причинам, по каким невозможны сверхцивилизации. Вселенная сопротивляется и не позволяет! Или, проще говоря, обстоятельства!..

В конце концов, все кончилось хорошо. И это правильно: мы же, в общем и целом, хорошие. И нам должно воздаваться… У Лизы ранение средней тяжести, еще неделя — и ее выпишут. Андрей, правда, категорически отказался ложиться в больницу и «валяться там, как дурак, с забинтованными глазами». Слуху него потихоньку восстанавливался. Он был на похоронах Валерия, часть заработанных в Андорре денег отдал его вдове… Хотя, если по-честному, это с Чепурного надо было скачать кругленькую сумму…

— Заинька, — сказал Андрей, — так что? Ты твердо решила?

— Твердо, — кивнула Вера. — Я сыта выше крыши своими «расследованиями».


— И теперь никогда? Клянешься-божишься?

— Никогда-никогда. Совсем никогда.

— И не будешь гордиться, что сумела победить такого монстра? Не используешь то, что остальные теперь станут тебя уважать и бояться?

— Да ну их! Мне это не нужно.

— Ну смотри, милая, я тебя за язык не тянул.

— И не надо. Нахлебалась… Всех не спасешь, от судьбы не убережешь. Только вот Кириллу с Олей еще помогла немного, помирила дураков. А теперь буду лечить и советовать, и в криминал ни ногой. Хватит.

— Умница.

Зазвонил домашний телефон, Андрей подошел, ответил, положил трубку.

— Даша звонила, сейчас заедет.

— Что у нее, пожар? — Вера передернула плечами от случайно выскочившего на язык слова. От огня ее еще долго будет мутить.

— Не знаю, — усмехнулся Андрей. — Это вам с ней виднее… Чем угощать гостью будем? — спросил он и сам тут же ответил: — Оладьями, чем же еще.

Дарья Сотникова пришла через четверть часа. Они расцеловались.

— Ммм, как вкусно пахнет! — позавидовала подруга. — Андрюшка, когда этот психиятор тебя выгонит, приходи ко мне поваром работать!

— Дашка, я тебя укушу, — пригрозила Вера.

— Ой! — дурашливо воскликнула Даша. — Тогда ветеринар должен будет меня от бешенства лечить!.. Ну ладно. Как ты отдохнула в Андорре? Айболит тебя не заставлял делать уколы коровам?

— Да я бы с удовольствием, — сказала Вера. — Ну, выкладывай, что у тебя. Можно без вступления. Я ж вижу — ты по делу.

— Подруга! Твоя проницательность меня уже не удивляет… Слушай, у меня что-то странное творится с заказчиком из одной фирмы.

— А что такое с ним?

— Да пропал, исчез. Весь офис на ушах! Очередные этапы заказа, который он разместил в моем рекламном агентстве, не проплачивают. Все у них остановилось… Да и у меня частично тоже.

— А я-то здесь при чем? — насторожилась Вера.

Андрей прекратил жарить оладьи и замер с ложкой в руке.

— Понимаешь, в чем вся петрушка: они уверены, что их господина президента то ли похитили, то ли убили.

— И что?

— Да это ж прямо для тебя дело. Расследуй, как ты одна умеешь, а? — Даша просительно заглянула подруге в глаза.

Вера молча взглянула на Андрея. Он посмотрел на нее. Оладьи, кажется, сейчас у него пригорят…

Андрей все смотрел и смотрел на Веру и вдруг прыснул, уронил ложку, сложился пополам от смеха.

— Двинятин, ты чего? — удивилась Даша. — Вер, что это с ним?

Вера нахмурилась и вдруг не выдержала — тоже засмеялась.

Прибежали собака-Пай и собака-Алеша, чтобы принять участие во всеобщем веселье. Они бегали по кругу и топали толстыми лапами.

— Эй вы, ненормальные! — в полном недоумении воскликнула Даша. — Что я такого смешного сказала?!

А «ненормальные» оба махали друг на друга руками, заливались слезами и продолжали хохотать.


Оглавление

  • 1. ПРИЧИНА СМЕРТИ ОЧЕВИДНА
  • 2. ГРАБЛИ РАЗЛИЧНЫХ ПАРАМЕТРОВ
  • 3. НЕ БЫВАЕТ НЕСКЛАДЫВАЮЩИХСЯ ЖИЗНЕЙ
  • 4. ИГРЫ, В КОТОРЫХ ГИБНУТ ЛЮДИ
  • 5. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ НОМЕР ОДИН
  • 6. ТРУДНО РАСПЕЛЕНЫВАТЬ ДУШУ
  • 7. МИЛИЦИЯ НЕ ЗАЩИЩАЕТ, НО ПРЕДУПРЕЖДАЕТ
  • 8. РАСПЛАТА ЗА СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩИХ
  • 9. ЗДРАВСТВУЙ, АНДОРРА!
  • 10. АБОНЕНТ НЕ МОЖЕТ ПРИНЯТЬ ВАШ ЗВОНОК
  • 11. ВСТРЕЧА СОСЛУЖИВЦЕВ
  • 12. СГЛАЗ И ПОРЧУ ЗАКАЗЫВАЛИ?
  • 13. ИЩИ МЕНЯ НА СИТЦЕВОМ ОСТРОВЕ
  • 14. НЕСЧАСТНЫЕСЛУЧАИ ТРЕБУЮТ ПОДГОТОВКИ
  • 15. ИГРА ОКОНЧЕНА
  • Эпилог