Сборник новелл [Алексей Яковлев Брахман] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Алексей Яковлев СБОРНИК НОВЕЛЛ

Пьяные колокольчики

Я их видел. Они неизменно собирались на углу двух улиц, обменивались рукопожатиями, и следовали мимо меня в ближайший бар. Их звали пьяные колокольчики. Устраивать шоу-было их привилегией. В том баре они были сверхобожаемы. Сдвинув сразу несколько столов, они заказывали литр виски, и тут начиналось шоу. Делая вид, что они мертвецки пьяны, они падали под стол, ползали на четвереньках, мило лизали чьи-то руки и несли ужасную ахинею. Это не было гнусно, всех это ужасно забавляло. Они собирались каждый вечер, ровно в восемь часов, ровно в десять все как один они поднимались и уходили, никто из них не был пьян. День изо дня всё тот же ритуал, всё тот же смех и литр, как бы выпитого, виски.

Я тоже хохотал над их шутками, хлопал их выкрутасам и вообще неплохо проводил время. Быть в баре вечером имело смысл. Но в один из вечеров, один из них больше не захотел быть пьяным колокольчиком, он заказал литр спирта и несмотря на всеобщую неприязнь, по-настоящему выпил его, после чего упал молча под стол и больше не встал. Пьяные колокольчики перестали валять дурака, шутки в сторону, и сдали его властям. Ровно в восемь двадцать-они все, кроме одного, встали и вышли из бара. Через сутки вернулся бывший пьяный колокольчик, заказал литр виски, сделал вид, что опьянел, но это никого не рассмешило… В этот день, да и в следующие, пьяных колокольчиков никто не видел, вечера в баре потеряли свой смысл. Я думаю, что они ушли в другой бар другого города, не зря же их звали пьяными колокольчиками.

Про собак

Их было штук сорок и по вечерам их можно было наблюдать из окна.

Я-то их точно видел, занятное дело. Курил и смотрел. По ночам они, как всегда, лаяли и, как всегда, все вместе. Хорошо, спать не надо. Думать даже можно, но всегда почему-то об ружье или гранате. Утро зато встречать можно, но уже без них. Они утром всегда уходили, я думаю, у них была семья. Даже была среди низ своя шлюха. Ближе к двенадцати часам, идя за своим пивом, можно было наблюдать, как они её все по очереди трахают, но при этом почему-то из-за неё не дрались. Делали своё дело и молча все уходили по делам семьи. Я знаю, они-это мафия. День изо дня я видел их из окна, их становилось всё больше и больше, не спать уже стало проще, и к концу года в городе не осталось ни одной кошки. Жалко их стало, мышей им пришлось научиться есть. Но мыши-не люди.

К концу второго года, ели уже не мышей. Пиво стало дефицитом, а та сука принимала всё с ней происходящее, как должное. Вот сук мне почему-то не жалко, хоть я и не подлец.

За пивом пошёл с утра, к вечеру, может, найду. Видел двенадцать пьяных колокольчиков, они прошли колонной через город в поисках бара. Гады!!! Хотя нет, я и забыл, что они не пьют. Подумал, решил: всё равно-гады. Пиво не купил. Всё, пора уходить, на Аляску, блин, ближе к Канаде. Не ушёл, зато лишился пальца на ноге. Она явно не ведает, что творит. Затаился от них в канаве, уснул впервые за пару лет. Проснулся, как-то тихо стало, снова заснул. Кто-то кинул мне под нос бутылку спирта, пустую, блин, и дико захохотал, чуть не оглох.

В этот день в город пришли новые люди. Пусть немые, но всё же люди. Принесли много пива, и мы с ними так напились!.. С ними славно. В душу не лезут, ни о чём не спрашивают и спирт научили пить, это тоже славно. Иногда, правда, бывает, как напьюсь этого ихнего спирта, вдруг вспоминаю ту шлюху, и на секунду ощущаю себя-ею: больно. Шлюх не люблю всё же, но все мы ужасно одиноки, даже шлюхи, из-за которых никто не дерётся.

Про людей

Я смотрел на них из окна, и мне было страшно. Пьяные колокольчики уже успели уничтожить последнюю собаку. А пропил свои ковбойские сапоги и мне их жутко жаль. Колокольчики сменили своё ремесло, они больше не сидели в баре и не делали вид, что в хлам пьяны. После того, как они сдали своего колокольчика властям, они забыли свои шутки и научились убивать собак, особенно шлюх.

Странные всё же эти колокольчики…

Я шёл босиком в бар, но при деньгах. Толпа колокольчиков поприветствовала меня воздушными поцелуями, они думали, что я-Бог. И тут я увидел людей. В моей башке взорвался динамит, я понял: я их вижу насквозь, со всеми желаньями и страстями. Мне стало ещё больше страшно, и я побежал на цыпочках в бар. Мне казалось, что они все до одного смеются надо мной и тычут пальцами мне в глаза.

После третьего стакана меня в очередной раз сдали властям. Я им кричал, что за всю свою пьяную жизнь так и не научился убивать собак, хотя рука моя и бросала щенков в бак с водой… Люди жили в своём, ими придуманном, мире и я уже не мог видеть их насквозь, но страх остался. Собаки больше не лаяли у меня под окном. Пьяные колокольчики ушли в свой очередной крестовый поход. Я закурил сигарету и подумал, что уже никогда не смогу купить ковбойские сапоги. Наступила зима, стало ещё более хуже думать. Что-то неладное происходит с моей головой, наверное, действует холод. В баре я попытался продать своего старого друга, но мне и так налили, и я его выбросил за двери. Мне его было не жаль, пусть почувствует то, что чувствую я… Я еле дотащился до дома, меня трясло от страха. Интересно, люди тоже чувствуют страх? Если да, то я лучше уйду к колокольчикам, и научусь убивать собак, и буду знать, что жизнь прожита не зря. Эй, мамаша, налей-ка ещё, а то что-то мысли замерзают в моей голове.

P.S.: некоторые люди имеют возможность пропускать через себя всё и вся, даже своё собственное дерьмо.

Пустыня

Рассказал, не услышала. Сказала-дебил. Услышать не услышала, но потребовала узнать о любви. Внутро. Вот тебе нутро.

Слишком устал, но для неё это способ сказать. Разговор заново. Мне нечего ей создать или вернуть. Я умер на время мутации, но когда проснусь уйду в запой, в очередной, и взорвусь я к хреням, и пошлю всё, и узнаю.

Тишина внутри, наверное, хорошо мне, да только мысли оседают в песок.

Удушье. Болезнь, наверное. В голове дерьмово, как в колодце с мёртвой водой, плюнул и не услышал всплеска. Хрупкость льда-страх перед завтра из разломанных планов. Где я? Где я? Где я?

Я уже знаю, способность видеть умирает в моей голове, растворяются мечты-сахар, так жалко, что уже не жду.

А может?

Заглянул, так всё разбилось. На зло? Зачем? И всё уже иначе. Дрожь изъедает меня. Зачем ему я? Быть-как улитка внутри. Не знать. НЕ чувствовать, не искать отражения в чужих глазах, живущих ненавистью. Так просто быть слабым.

Через щёлочку глаз не просочится боль, причинённая мной кому-то. Хрусталь разбит нечаянным взмахом ресниц, щека ощущает липкое скольжение крови.

Попробуй на вкус. Познав-чувства умирают до утра.

Не заснул. Не закурил. Сжал руку в кулак. Так, есть. Вернулось. Усмехнулся в лицо, забрал гордость, плюнул в спину, взамен я заставил бежать себя и привык, так легче, так проще. Пусть трус, зато нет крика. Пусть страх-стыд внутри, зато кисть цела. Или убить. Плевок на шее. Вернулся. Затхлая комната. С постели окурок убрал, увидел. Не зная мысли других, полагая укор за себя в их головах, ощущать себя, предав близкого мёртвого, чувствуя его боль лишь часть, не знаешь свою любовь к нему. Забавно жить так. Надеясь, что отражение снов безумных в собственной голове сгладит и простит за ушедшую боль память. И лица не вспомнить. Как клей заливает пустоты души, прищуришься, чтобы не знать боль за других и стыд за себя. Но всё же ГОН.

Вид наркомана, лицо шизоида. Вакуум жизни внутри и снаружи, хорошо, хорошо ведь. Проснулся от удара и не заснул. Сколько сможешь выдержать самого себя?

Вышел из дома, видя в прошедших мимо лицах, свою убогость. Нет меня, так проще, так просто. Делаешь вид, что тебе всё равно, с кем спать, пить чай, подливать в кофе коньяк. В мыслях вернуться в свой личный вакуумный гроб, исчезнуть, растворившись-познать. До слёз счастья, до капли не впитать в себя другую. Разбудить боль, сомнение съест. Чем недоступней-невыносимей желание быть рядом. Бессмысленно убегать от объятий крика. Звон в ушах, старые куски жизни, много сигарет, дерьма, чая, затем не на что жить; укорять, об одном и том же снова и снова.

Рвота не выходит, мучит душу. Затхлый воздух в своей комнате. Хлопнула дверь, ощущаешь вонь от самого себя, провёл дезинфекцию диролом, духами, спиртом. Въелось. Голова, значит. Ожидаешь исхода. Знаешь, что знаешь.

Загнанным стал. Не заметив, потерял, вспомнил, — существую один. Услышал и перенял. Почувствовав боль, прыгнул через всё, что создал. Для моря в глазах. Уйдя в пустыню, произнёс вслух другому, не заметив, убил, вернулся в свою затхлую комнату.

Когда, когда, когда…

Не заботясь, уйти. Там ближе к Богу. Кто же, если не Он? Найдя себя настоящим, глазами к Богу.

Тишина, покой, улица, кварталы лиц, не замечая, не видя. Снова соврал. Лица мимо меня. Фальшь, ложь-всё что угодно, всё для вас. Улыбнулся, всё в порядке, знают нормальный, а ты знаешь в затхлой комнате тошноту от самого себя. Познал всё и снова забыл. Улыбнулся фальшиво мимо идущим.

Душно. В покоях полумрак, всё спокойно, так тихо, домой не вернуться, в гостях проще и удобней. Не гонят. Не замечая неприязни, живу вот…

Кто-то, зная, взрывает камни в своей голове. Вернуться бы домой, уйдя от уверений о простоте Бытия, но привык.

Оправдал себя, ведь беспомощен.

Рассказал-уснула. Через минуту открыла глаза. Посмотрела, моргнув, зевнула.

Встала, поправила платье, улучив момент, усмехнулась. Сказала: даже не вспомнил. Ушла, не хлопая дверью.

Закурил лёжа, заснул, каждый час просыпался, видел шамана, курил, засыпал с сигаретой в руке. Мягко-мягко поднимается дым, не мешая спать, ведь запахи остались только в моём сне, запах жжёного картона в доме шамана.

Алло привет Привет Слушай не знаешь где он? А то зашёл к нему раз в полгода и то нету Нет не знаю и знать не хочу Чудесно Ну пока Пока Усмехнувшись, повесила трубку, вышла, закурила, пройдя квартал, зашла. Никто не открыл. В почтовом ящике взяла записку, открыв-тут же смяла, но это её не спасло глаз уже моргнул в её голове. Зажмурься, через щёлочку глаз: не боль-не опасна.

Взглянул на север-юг.

Глубинолаз

Злобные жучки падали на моё милое личико. И оно морщилось, и рука стряхивала их на пол. Это возмездие за пропитую зарплату или премиальные, а какая к хреням разница, всё равно впереди ещё 22 дня жизни, дальше, наверное, смерть или медленная смерть, или какая? А жучки всё падают мне на лицо, и диклофос их не берёт, хрен знает, чё за жучки, но не тараканы. Их я знаю почти всех в лицо, особенно тех, что с экипажем за пазухой. Но эти точно не жучки даже, хрень какая-то. Вот как начнётся всё одно за другим, так и катится, даже если стоп-кран сорвёшь.

Крыса ушла. Не просто ушла погулять, а, наверное, совсем ушла, достал я её.

Она, конечно, не ахти какая и милая была, но ведь ушла, точнее сбежала.

Рожать сбежала, это я точно знаю, двоих я успел утопить, а остальных унесла.

Но не это поражает, дело в том, что я их из поколения в поколение топил и, хоть бы что, а тут раз — и сбежала. А если придёт обратно, и дети с ней? И живые, и мёртвые? Мне и думать не придётся — съедят и закурить не успею.

Жучок до уха дополз, глубинолазом рожден, скорее всего…

А жаль, что не возвращается, правда, совсем не понятно, как с ними жизнь сложится, дурные они все, то терпят-терпят, то в нужный момент сбегут…

Водки выпить — рванёт, пиво не люблю, да и желанья нету, капли по подоконнику стучат. Седьмую ночь не сплю. Нирваны бы достичь, да мысли мешают. Вот поспать бы, тогда и до смерти ближе, ровно на девятнадцать дней.

Самые чёрные дни

Жаль не с кем пройтись по трубам.

Существовать в тесном внутреннем болоте людей бывает очень даже комфортно, иногда. Я, правда, быстро теряю в них себя, начиная требовать от них того же. Но когда узнаёшь, что они и не думали что-то терять «кому бы хотелось?», преобразуюсь в аммиак. Взять выкинуть. Нет, не успел подсесть-живу-агонизирую-мягко летаю. Нет их. Вид со стороны, а в груди дырка. Живут себе спокойненько, находя недостающего. Замечательно им, у них уже есть всё для Бытия. Питать себя нечем. Глянь, а тебя подменили. Значит, таких как ты уже много. Лицо продал другому. Потанцуем? Но устав мучиться, видишь всё ту же игру. Тянет сыграть-платить нечем.

Величайшие внутренние достижения времени Х настали.

Ломка прошла, лишаюсь их. Обособленно смотрю на их игру.

Твои ими сказанные фотографии потемнели, иногда их бывает жаль. Когда же по-настоящему и где? Почему не сам такой яркий? Балидом бы быть…

Желая уйти, ищешь сотни причин остаться. Нестерпимо стало фунциклировать рядом. Сорвался — прыгнул, но тебя, как куклу за ноги. Фунциклирую молча, кричат — плачу, так ломка меньше. Дыра в груди зарастает, а вакуум создаёт корку в сердцевине души. Аллергия проходит. Фунцикулирую тенью.

Механика — способ не вернуться снова.

Не хватает зрения, чувств, песка, звука дождя и способности жить только с самим собой.

P.S.: наверное и трахать самого себя придётся. Попробовал-не получилось, только капилляры в голове лопнули. Хотя, если задуматься, то душу я себе оттрахал основательно.

Очень светло-лучистая жизнь

Лучики света разгуливают, где хотят, разбавляя темноту моей души, превращая комнату в серую визжащую мышь, живущую в клетке города-мутанта, а по обочинам валяются сбитые велосипедисты, роллеры и пешеходы.

Скорость-великая штука. Мелькают в глазах лучики воспоминаний, заставляя, ужасно кукожится душу. Голова мутирует-волосы отдельно пытаются устроить жизнь на стороне. Хотя, если задуматься, лысым быть проще, удобней и добрее.

Можно быть лысым и умным, глупым, жадным, скользким, но в тени ты не останешься, заметно лысина отражает лучики света, обостряя чужое внимание на себе. Велосипедистов собрали и отвезли в лес, морги не работают-нет формальдегида, да и работников в них тоже нет, мода сия канула в лету, пришла эра просветления. Лицо просветлело от чёрного к буро — серому. Вместо негров вижу мутантов. Солнце застревает в их коже. Органично живут они в моём городе. Городе, цвета мыши. Сдуваю пыль с зеркала. Открываю все окна и двери. Танцую буги-вуги, пытаюсь дождаться рассвета, а тянет трупным запахом. Не удивляюсь, воспринимаю всё как должное, ведь все работники морга-велосипедисты. Наверное-это тиф. Сажусь за руль старого «порше».

Кряхтит, но ездит, наверное, его совесть мучает, ведь как ни крути, но он убийца. Единственное не понимаю: чем ему помешали пешеходы?

Мотор заглох, вонь несусветная, разглядываю своё отражение на капоте.

Ублюдок-он и есть ублюдок, зайчик играет на моей руке, странно-дети все живы, радуются жизни, а втихую крутят педали. Не заводится, — плюнул, пнул, выругался.

P.S.: Через неделю — другую устав от бессмыслицы жизни, собрал все вещи, ушёл в Китай.