КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Цари-жрецы [Ги Раше] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ги Раше Цари-жрецы

1

Выйдя из воды, которая, к его удивлению, оказалась теплой — так даже лучше, потому что теплая вода чище отмывает тело — Хети потянулся и вздохнул. Он охотно провел бы еще какое-то время в этом месте, которое представлялось ему подобным Полям Иалу — садам, где вечно живут души умерших, оправданных богиней Маат.

Он покинул Малкилима и его гостеприимных соплеменников… Когда же? Он точно не помнил. Пять дней назад? Нет, скорее шесть. Он шел по пустыне два длинных дня. Но эта пустыня — он не знал точно, была это Мадиана или Сеира — оказалась менее суровой, чем пустынные местности, по которым он шел, покидая Египет. Вдали вздымались горы, и даже отсюда было видно, что они покрыты растительностью — зелени было немного, но ее вполне могло хватить травоядным животным для пропитания. Он обычно, как и сегодня, останавливался на ночлег под вечер и всегда находил достаточно зеленых листьев, чтобы соорудить себе не слишком жесткое ложе. Сегодня вокруг него кипела ночная жизнь, в то время как в пустыне, которую он совсем недавно покинул, он улавливал только еле слышное шуршание насекомых, но чаще — шум ночного ветра, бьющегося о растрескавшиеся склоны ближайших холмов. Иногда до него доносился далекий вой волка или хохот гиены — эти звуки прогоняли сон. В дневное время он иногда видел в туманной дали стада газелей, а однажды — даже силуэты львов. И сколько бы он ни шел, в небе над ним кружили орлы и соколы.

А потом он пришел к этому оазису, который окружали закрывающие горизонт высокие холмы, покрытые густой растительностью. И здесь, меж двух утесов с крутыми склонами, он нашел речушку, терявшуюся в песках, — речушку, над теплыми водами которой поднимались легкие облачка пара, распространяя вокруг странный запах, происхождение которого Хети определить не удалось. Но у подножия одной из скал, на которой ветер и время оставили свои отметины, брал свое начало источник. Его чистая и прекрасная на вкус вода была совсем не похожа на зеленоватую воду реки, в которой растворялись его струи. А вокруг реки, в узкой долине, сплетались в изумрудный узор густые заросли кустов и низкорослых деревьев — таких в своем родном Египте Хети не доводилось видеть.

Теплые воды реки, судя по всему, не привлекали крупных травоядных животных, следовательно, и хищников — за те несколько дней, что он провел в этом безлюдном месте, Хети не видел ни газелей, ни животных, которые могли бы представлять хоть какую-то опасность. Именно это обстоятельство позволило Хети наконец вкусить радость спокойного сна, чего ему так не хватало с тех самых пор, как он начал свое путешествие по пустыне. Заросли кустарника стали для него убежищем, там он устроил себе удобную постель из зеленых веток. Кочевники из племени шасу научили его, что в таких местах следует опасаться только желтых скорпионов и змей. Но он не видел ни одного скорпиона. Должно быть, они прятались под камнями. Что касается змей, которых, и правда, в этом месте было множество, Хети их совсем не боялся. Единственное, что заставило его задержаться в этом райском уголке посреди пустыни, было желание поймать дюжину змей. Чтобы приручить змей, Хети стал подкармливать их — ловил для них мышей и других грызунов, используя ловушки собственного изготовления. Очень скоро он приобрел над змеями такую власть, что они, без сомнений, весьма удовлетворенные возможностью обильно кормиться, не прилагая для этого никаких усилий, целыми днями спали на солнце в непосредственной близости от Хети. Развлечения ради он время от времени брал одну из них и разговаривал с нею, держа голову змеи близко к своим губам, не опасаясь, что та его укусит.

По привычке, которая появилась у него за время пребывания в этом оазисе, Хети искупался, напился воды из источника и взобрался на вершину скалы, возвышавшейся над водной гладью. С этого места открывался прекрасный вид на окрестности. Он часто видел стада газелей, а ближе к горам — каменных баранов, но никогда — львов или людей. Вернее, до сегодняшнего дня. Сначала ему показалось, что вдали, на пляшущей под музыку солнечного света и раскаленного воздуха линии горизонта, появилась череда движущихся точек. Хети приставил руку ко лбу, чтобы защитить глаза от лучей солнца, светившего прямо в лицо, и застыл на месте в надежде рассмотреть получше то, что его заинтересовало. Вскоре он понял, что точки не только приближаются, но и увеличиваются в размерах. И он стал ждать — терпеливо, как в подростковом возрасте, когда он долгое время находился в пустыне у Южного моря, изучая повадки животных. По прошествии какого-то времени точки обрели форму; спустя еще некоторое время Хети различил группу мужчин, которые вели за поводки ослов.

Он вспомнил, что говорил ему Кеназ об исмаилитах. Но пришельцы, скорее всего, не были исмаилитами, а значит, не представляли угрозы для случайного путника. Торопливо спускаясь со своего наблюдательного пункта, Хети размышлял о том, что могло привести людей в это пустынное место. Может, лучше было бы как можно быстрее уйти отсюда? А что, если вновь пришедшие обратят его в рабство? Без сомнений, лучшее решение — покинуть это место, напоминавшее владения богини Амаунет. Ему пришло на ум, что этот оазис показался ему таким чудесным потому, что много дней до этого он провел в негостеприимной пустыне. И в то же время, возвращаясь мыслями в деревню, где прошло его детство, он понимал, что этот оазис по сравнению с родными пенатами — забытое богом место. Воспоминания о родине должны были подтолкнуть его к бегству, но… Хети был любопытен и храбр, тем более что эта встреча не казалась ему слишком опасной. Поэтому после недолгого раздумья он надел свою набедренную повязку и проверил расставленные ранее ловушки. В них оказались пара зайцев и три маленьких грызуна. Устроившись под акацией, он стал снимать шкуры с зайцев. И тотчас же, несомненно, привлеченные запахом, рядом появились змеи и замерли в ожидании момента, когда он бросит им добычу.

Затем он взял глиняную чашу с выщербленной кромкой, найденную здесь же. Должно быть, ее забыл кто-то из путешественников, останавливавшихся в оазисе. Хети наполнил чашу водой, чтобы время от времени смывать заячью кровь с пальцев, и поставил ее рядом с собой. С другой стороны он положил два дротика и бронзовый кинжал — чтобы вновь прибывшие видели, что он вовсе не слабак, неспособный за себя постоять.

Закончив с зайцами, он разжег огонь в очаге, который сложил в первый день своего пребывания в оазисе, насадил тушки на вертела, изготовленные из дерева с прочной древесиной, пристроил их над огнем и уселся, ожидая, пока жаркое будет готово. Время от времени вставая, чтобы повернуть вертела, Хети поздравлял себя с хорошей добычей — пойманные зайцы были достаточно большими, чтобы он мог, не стыдясь, предложить гостям разделить с ним трапезу.

Гости не замедлили появиться на гребне холма, возвышавшегося над речушкой. Их было шестеро — шестеро взрослых мужчин, ведших с собой трех ослов, груженных поклажей. Хети подумал, что люди, которые поют на ходу под аккомпанемент своих товарищей — один пощипывал струны необычной лиры, у которой был корпус, а второй выдавал длинные волнующие трели, играя на тростниковой дудочке, — скорее всего, не имеют дурных намерений. Рассмотрев пришельцев получше, Хети вздохнул с облегчением: ни на ком из них не было такой набедренной повязки или головного убора, какие обычно носят исмаилиты. Каждый из них был одет по-особому: на двоих были широкие набедренные повязки, на троих — длинные туники, совершенно не похожие одна на другую; у шестого путника набедренная повязка была и вовсе чудной — нечто похожее на толстый валик охватывало талию, а конец спускался к промежности. У одного из мужчин туника была яркой, разноцветной, украшенной бахромой, причем на вид ткань казалась очень плотной. «Как ему, должно быть, жарко в такой одежде», — подумал Хети.

Заметив египтянина, путешественники остановились, и мужчина, который шел во главе группы, поприветствовал Хети от имени всех своих товарищей. Хети ответил ему, соблюдая традиции своего народа, но на ханаанейском наречии:

— Добро пожаловать!

— Меня зовут Шукрия, — назвался мужчина.

— Ты тоже шасу? — спросил у него Хети.

— Мы, и я, и мои товарищи — хабиру.

Хети, который ни разу не слышал о таком племени, кивнул, так и не осмелившись спросить, кто такие хабиру, — из опасения обидеть Шукрию своей неосведомленностью. Он ответил в той же манере, решив таким образом выразить свое уважение:

— А меня зовут Хети, я египтянин.

— Я так и подумал, что ты египтянин, хотя носишь набедренную повязку шасу, — заметил Шукрия весело — он, несомненно, был удовлетворен тем, что догадка оказалась верной.

Пока длился обмен приветствиями, пятеро товарищей Шукрии с любопытством разглядывали молодого египтянина.

Внезапно один из них взмахнул дротиком и крикнул, обращаясь к Хети:

— Не двигайся, стой молча! У тебя за спиной змея. Если ты шевельнешься, она испугается, подумает, что ты хочешь причинить ей вред, и бросится на тебя. Я знаю нрав змей: они подскакивают в воздух, распрямляют тело и впиваются в затылок или в горло! И все — тебе не жить!

При появлении Шукрии и его товарищей змеи, окружавшие Хети, укрылись в зарослях кустарника, а теперь одна из них вернулась, чтобы посмотреть на пришедших.

— Опусти свое оружие, — сказал Хети. — Твой дротик вызывает у меня чувство, будто я в опасности, и мне это не нравится. Не бойся за меня, эта змея — мой друг.

Хети, который сидел скрестив ноги, обернулся и быстрым точным движением схватил змею возле головы. Потом вытянул руку перед собой так, что длинный хвост змеи кольцами упал ему на колени.

— Ты — бог и поэтому не боишься царя змей? — удивленно спросил мужчина, опуская оружие.

— Знай, я — Повелитель змей, — ответил Хети, не пытаясь, однако, отрицать свое божественное происхождение. — Смотри!

Свободной левой рукой он несколько раз стукнул по земле. И тотчас же остальные змеи выползли из кустов и устроились рядом со своим хозяином на глазах у озадаченных хабиру.

Хети отпустил змею и, довольный произведенным впечатлением — его новые знакомые, судя по всему, решили, что без колдовства тут не обошлось, — встал на ноги, чтобы снять с огня жаркое.

— Вы окажете мне честь, разделив со мной скудную трапезу, — обратился он к гостям. Те продолжали стоять на месте, переводя взгляд с Хети на змей и обратно. — Оставьте ваших ослов в тени деревьев. Не бойтесь этих змей, они вдоволь наелись. Они причинят вред только тому, кто задумает на меня напасть.

— Вот уж чего никто из нас делать не станет, правда, друзья? — сказал Шукрия, обращаясь к своим спутникам.

Те подтвердили правоту его слов. Шукрия представил каждого из них:

— Это Тарибатум, он родом из Страны Двух Рек, из славного города Вавилона. Прежде чем стать нашим спутником, он был хозяином трактира и угощал гостей кушаньями своей родины. Он — самый старший из нас.

Речь шла о мужчине с густой седеющей бородой, одетом в тяжелое платье, украшенное бахромой. Его возраст был написан на изрезанном морщинами лице. Он кивнул Хети, потом отвязал и снял со спины осла низкий деревянный стул, установил его в тени невысокого дерева и уселся.

— А его, — сказал Шукрия, указывая на мужчину, который держал лиру, — зовут Келия. Он родом из далекой северной страны Нахарина[1]. Он плохо говорит на ханаанейском наречии — Келия хуррит.

Мужчина с аккуратно подстриженной бородой в свою очередь поприветствовал Хети и сел на камень рядом с Тарибатумом.

Теперь Шукрия указал рукой на человека, который больше всего заинтересовал Хети — того, на ком была узкая набедренная повязка, оставлявшая неприкрытыми бедра. Его треугольное, с тонкими чертами и выступающими скулами лицо было лишено растительности. На лбу он носил ленту, поддерживавшую длинные, спадавшие на спину волосы. От Шукрии Хети узнал, что того зовут Ява и родом он с далекого острова, расположенного в Великом Зеленом море[2], именуемого Каптара[3]. Он играл на дудочке.

Человек, который поднял дротик, чтобы защитить Хети от змеи, оказался ааму[4] из Ретену[5], что в Ханаане. У него была подстриженная борода, а усов не было. Хети узнал, что зовут его Кушар. И наконец, у шестого было странное имя — Лупакку. Больше всего в его облике Хети поразил забавный заостренный колпак, частично покрывавший волосы — не черные, а русые, как и его борода. Шукрия сказал, что Лупакку родился в очень далекой горной стране, где в определенное время года становится так холодно, что с неба начинают падать белые хлопья. А потом этих хлопьев становится больше, чем песка в пустыне, они толстым слоем укрывают землю. Позже, с приходом весны и тепла, это толстое одеяло превращается в потоки воды, которые питают реки. О хиттитах, народе Лупакку, Хети тоже услышал впервые в жизни, как и о снеге. Более того, он никогда не слышал ни о Каптаре, ни даже о Вавилоне.

Шукрия, который говорил от имени своих товарищей, как если бы был главой этой группы, рассказал Хети, что он тоже родом из Междуречья, из города, по его заверениям, великого, с давних времен являвшегося центром обширной области, — города Ур. Но о нем наш герой тоже никогда не слышал.

2

— А почему вы называетесь хабиру, ведь ты сказал мне, что это — не название племени? Как я понял, вы родились и жили очень далеко друг от друга…

Этот вопрос Хети предназначался, прежде всего, Шукрии — несмотря на то, что он родился в далеком городе, жители которого не говорили на ханаанейском наречии, Шукрия прекрасно на нем изъяснялся.

Они всемером сидели вокруг погасшего костра. За ужином они разделили между собой двух жареных зайцев, причем каждый умудрился немного обжечь пальцы, отрывая от тушки часть, которая, по его соображениям, приходилась на его долю. Кроме мяса каждый отведал хлеба и фиников, которые Тарибатум, бывший владелец трактира в Вавилоне, достал из своего мешка, привязанного к спине осла, а также пальмового вина. Вина выпили много — в бурдюке не осталось ни капли, однако Тарибатум заверил Хети, что в корзине, навьюченной на осла, таких бурдюков еще много.

Наевшись по своей мере, напившись в свое удовольствие, каждый долгое время отрыгивал. Спустя некоторое время завязался разговор — чтоб лучше узнать друг друга.

— Мы, хабиру, — не племя и не народ, — сказал Шукрия. — Войти в дом хабиру может каждый, кто этого хочет и кто сможет стать членом одного из наших сообществ. Я не знаю, кто назвал нас «хабиру», но это название передается из уст в уста на протяжении многих поколений. Для одних хабиру — вечные запыленные странники, такие, как мы сейчас, — люди, которых можно встретить в пустыне и на дорогах — тут и там, повсюду. Среди нас много тех, кто ушел из родных мест по доброй воле, но немало и беглецов. Мы узнаём друг друга, но не относимся к какому-либо племени или народу. Мы родом из разных уголков мира и собираемся вместе, несомненно, по воле бога всех хабиру, имени которого не знает никто. Группами мы ходим по миру, освещенному богом-Солнцем, которого мы именуем Шамашем, и наша цель — жить в свое удовольствие, или, скорее, жить, удовлетворяя свои потребности. Здесь нас шестеро, но, без сомнения, придет день, когда мы расстанемся и вольемся в другие группы хабиру. Когда нас много, мы сильнее и можем лучше защитить свою жизнь в случае, если кому-то взбредет в голову на нас напасть во время наших бесконечных странствий.

Он замолчал, чтобы сделать глоток вина из нового бурдюка, принесенного Явой.

— Каждый из нас обладает определенными талантами и умениями, так что в случае необходимости мы выручаем друг друга, — продолжил он.

— Но что вы делаете в пустыне? — удивился Хети. — Разве вы идете не с юга? Зачем вы путешествуете по безлюдным землям, если вы не принадлежите к бедуинским племенам, ни к тем, что обосновались в Мадиане, ни к тем, что бродят по Сеире, которые вместе образуют племя шасу?

— Кажется, ты забыл, — отозвался его собеседник, — что на расстоянии двух дней пути отсюда к югу расположены медные рудники. Много лет назад их разрабатывали твои соотечественники, египтяне, но потом забросили. Сегодня там снова кипит работа… только теперь люди трудятся на царя гиксосов. Мы как-то узнали, что на рудниках нужны крепкие мужчины-рудокопы и те, кто умеет выплавлять медь и формовать ее в бруски. Эта работа мне знакома, поэтому год назад мы с товарищами пришли на рудники и нанялись на работу. Теперь, после двенадцати месяцев тяжелого труда, мы возвращаемся на север, в места куда более приветливые, чем эти. Работать в пустыне, на рудниках, ох как несладко! Не следует заниматься этим больше года. С другой стороны, такая работа хорошо оплачивается…

Он обернулся к Яве, юноше родом с острова Каптара.

— Ява, покажи ему наши сокровища.

Ява послушно встал и вернулся с корзиной, которую снял со спины осла. Из нее он извлек мотки сверкавших на солнце жестких нитей, похожих на золото.

— Смотри, — сказал он Хети, — эти нити — не что иное как плавленая медь. Ею мы можем оплатить любое свое желание, можем покупать себе любые удовольствия на протяжении многих месяцев. А когда она закончится, мы снова отправимся на поиски работы.

Увидев медные нити, Хети вспомнил, как они с матерью ходили на рынок в Шедете, Городе Крокодилов[6], где прошли его детские годы. Мать обменивала продукты — рыбу, уток, голубей и другую птицу, пойманную на болотах, — на вещи, необходимые в быту. Хети часто приходилось видеть, как многочисленные торговцы на лодках меняли товары, произведенные ремесленниками, — мелкие предметы мебели или украшения — на кусочки меди или даже серебра и золота. Эти кусочки отрезали и взвешивали на весах — таких же весах, как и те, на которых, по словам учителя Мерсебека, боги взвешивают сердце умершего, положив на одну чашу его, а на другую — перо Маат.

И все же Хети поразила мысль, что эти кусочки металла могут подарить своему обладателю, как говорили в его родном Египте, «множество посещений пивных домов»[7]. Но спросил он о другом:

— Скажи, а зачем в рудниках добывают медь? Чтобы потом обменивать такие вот мотки на продукты?

Шукрия указал рукой на кинжал Хети.

— Это оружие, которое тебе принадлежит…

Хети кивнул в знак согласия.

— Знаешь ли ты, из чего оно изготовлено?

На этот раз Хети покачал головой. Этого он не знал.

— Его лезвие изготовлено из бронзы — сплава меди с оловом, белым металлом, который привозят издалека. А Шареку, царю пастухов, нужно огромное количество меди. Она используется при изготовлении дверей и украшений дворцов, которые он приказал для себя построить, а также для изготовления бронзового оружия для его солдат. А солдат у него много, очень много. Поэтому он заказал в ханаанских городах много оружия. В его планы входит расширение своих владений на север, а особенно на юг — за счет завоевания земель Египта, твоей родины, Хети. Вот почему Шарек приказал возобновить работы на медных рудниках в Мадиане.

— Значит, он готовится к войне? — вздохнул Хети.

— По крайней мере, он хочет вооружить армию, — уточнил Шукрия и после паузы добавил: — Мысль, что твоя страна будет завоевана, тебя огорчает?

— Нет, я бы так не сказал, — ответил Хети, поднимая голову. — Дело в том, что я бежал из Египта. И мне нет дела до того, что царь пастухов завоюет долину. Если ему суждено одержать победу, то только потому, что царь, который правит Великим Городом Юга[8], оказался неспособным защитить свое царство. А значит, он не достоин быть его правителем.

— Твои слова истинны, — сказал вавилонянин Тарибатум. — Тот, кто не способен защитить свою собственность, не достоин ею владеть.

— Тарибатум, — вступил в разговор Келия, — сдается мне, что не нам судить о таких вещах. Послушать тебя, так выходит, что все мы оказались на краю земли, в пустыне, только потому, что не сумели защитить то малое, что у нас было? Разве ты сам не имел дом в Вавилоне? И не ты ли его потерял?

— Келия, мои слова истинны и применительно к нам. У меня действительно был дом, я держал трактир, и множество людей приходили туда, чтобы отведать моей стряпни и выпить в свое удовольствие. Но бог Мардук решил послать мне испытание. Моя жена влюбилась в мальчишку, который служил в моем трактире. Они наняли одного хитреца и сделали все, чтобы меня разорить. Я не знаю, как может на земле существовать такая несправедливость! Мой бог Мардук меня покинул, встав на сторону моих врагов, а я оказался в тюрьме за долги, которых не делал. После освобождения меня выдворили из города. Так я оказался среди хабиру.

Свой рассказ он закончил тяжелым вздохом.

— Каждый из нас, — сказал хуррит Келия, — может рассказать историю о несправедливости или гневе божества, вследствие чего он скитается теперь по пыльным дорогам этого мира. Но из всех нас не у тебя ли, Ява, больше всего оснований жаловаться на судьбу? У себя на родине ты ведь был сыном знатного человека, правителя одного из самых красивых городов твоего острова? И несмотря на это, не тебя ли украли пираты во время купания, а потом продали в рабство на рынке города Тира, что в Ханаане?

— Это истинная правда, — подтвердил Ява.

Позже Хети узнал, что Ява четыре года жил у хозяина, который сделал его, раба, своим любовником. Это обстоятельство, надо признать, в значительной степени облегчило жизнь пленника. Чтобы ублажать хозяина, Ява научился играть на дудочке и танцевать. Спустя какое-то время хозяин покинул этот мир, чтобы присоединиться к теням своих предков. Ява воспользовался неразберихой, воцарившейся в доме хозяина, — а причина ее была простой: многочисленные наследники оспаривали друг у друга право на имущество усопшего, — чтобы сбежать и присоединиться к одной из групп хабиру. Вот так, переходя из сообщества в сообщество, он и попал к Шукрии и его товарищам.

Пальмовое вино делало свое дело, и вскоре разговоры прекратились — собеседники запели под аккомпанемент лиры Келии. Поддавшись настроению, Хети принял участие в общем веселье, в то время как его змеи, встревоженные хлопками в ладоши и звуками музыки, укрылись в зарослях кустарника.

Тарибатум, к которому вернулось хорошее настроение, обратился к Хети:

— Выходит, ты — Повелитель змей. Я расскажу тебе историю, которую много раз слышал в своем трактире. Слушай: однажды испуганная мышка, за которой гнался мангуст, заскочила в нору, служившую укрытием змее. Увидев ее, мышка сказала: «Приветствую тебя! Меня послал к тебе заклинатель змей!»[9]

Шутка всех рассмешила, и, вдохновленный успехом, Шукрия продолжил:

— И ты тоже, Хети, посылаешь мышек к своим змеям, но для того, чтобы те хорошо покушали. По правде говоря, ты обладаешь магической властью, которая делает тебя опасным соперником. И я не ошибусь, если от имени моих спутников скажу, что, присоединившись к нашей компании, ты доставишь нам не только удовольствие, но и окажешь большую честь.

— С большой охотой, — ответил Хети, который был не против влиться в такую веселую компанию. — Вот только… Я решил наняться на службу к Шареку, царю гиксосов. По дороге к нему я должен зайти в город Содом, чтобы преподнести этих змей в качестве подарка властителю города. Малкилим, могущественный вождь племени шасу, поручился за меня.

— За нами дело не станет! Мы тоже направляемся в Сиддимскую долину. Там в одном из городов для нас наверняка найдется работа. Так почему бы не в Содоме? А если поразмыслить, то почему бы и нам не наняться на службу к царю-пастуху? Работая на рудниках, мы слышали, что он нуждается не только в оружии, но и в хороших воинах. А мы умеем воевать. Особенно ты, Лупакку. Разве не ты командовал армией своего царя на родине, в стране хиттитов?

— Верно, и армия была великолепная. Но я командовал слишком хорошо — мы одержали победу в стольких сражениях и так широко распространилась молва обо мне среди хиттитских воинов, что мой царь испугался, как бы я не лишил его трона. Поэтому однажды в бою меня ударили копьем в спину и оставили умирать. Но я выжил и, подлечив раны, готов был отправиться, безумец, к своему царю, если бы верные мне солдаты вовремя не рассказали мне, что нанес мне удар копьем один из моих людей. А его послал царь, пожелавший таким образом от меня избавиться. И теперь я знаю твердо: не стоит добиваться славы, которая затмит славу твоего суверена. Ни один царь не потерпит, чтобы чья-то доблесть бросала тень на его собственную. Вот так я оказался среди хабиру. Я живу по их законам и не жалуюсь своим богам, я всем доволен и даже благодарен Телепину, богу погоды и плодородия, моему повелителю, потому что знаю — именно он спас меня от смерти и от мести моего царя.

— Выпьем же за бога, которому поклоняется Лупакку, с тем, чтобы и нам подарил он свою милость. И выпьем за то, что с нами теперь Хети, Повелитель змей! — предложил Шукрия, хватая бурдюк и потрясая им в воздухе.

3

Много времени прошло с тех пор, как Содом вырос из своих старых границ, разбросав новые дома за пределами защитных укреплений. В северном направлении его разрастанию препятствовали соляные карьеры, во многом благодаря которым процветал город. Южные окраины продолжали поглощать обширные пастбища, посреди которых когда-то и был заложен город. Подобно остальным городам Сиддимской долины, — Гоморре, Адаму, Себоиму и Беле, — он богател за счет торговли солью, а ее неиссякаемым источником были недра Соленого моря. Древняя резиденция царей, когда-то размещавшаяся в просторном каменном доме, со временем, после многочисленных работ по ее расширению, превратилась в настоящий дворец, в котором суверен постепенно собрал всех своих управителей. Добыча соли и торговля ею обогатили лишь коренных жителей города, а все бедняки были чужестранцами. Они искали в Содоме защиты и работы, за которую платили бы достаточно, чтобы можно было неплохо жить — есть от пуза, спать под крышей, пускай и не на ложе, а на земляном полу, на куче пальмовых листьев.

Царь, его приближенные и писари, выполнявшие управленческие функции, жили на широкую ногу благодаря налогам на торговлю солью и платы за аренду соляных карьеров. Соляные копи принадлежали городу и поэтому являлись постоянным поводом для раздоров с четырьмя соседними городами.

Вот уже много дней Магдиль, царь Содома, был озабочен и взволнован. Он заперся в тронном зале с командующим своей армии Жакеном. Правда, назвать отряд из трех сотен воинов, которыми командовал Жакен, «армией» было бы преувеличением. Главной обязанностью воинов было поддерживать порядок в городе и защищать на его территории крестьян, скотоводов и путешественников от мелких воришек, а сам город — от набегов кочевых племен. И конечно, следить, чтобы жители соседних городов тайком не пробирались в соляные карьеры, объявленные собственностью города, чтобы подзаработать.

Магдиль был подростком, когда его отец Бера погиб, защищая город от завоевателей, пришедших с севера. Ходили слухи, что ту войну затеял царь Вавилона, желая прибрать к рукам всю торговлю солью на равнине. Как бы то ни было, попытка захватить власть оказалась неудачной. И вот старейшины города — главы больших родов, которые имели права на торговлю солью и были крупными землевладельцами, — посадили Магдиля на отцовский трон. Надо сказать, что в той войне против северян воины Содома сражались в союзе с воинами других городов долины. Бирша, царь Гоморры, как и Бера, погиб в сражении. Цари остальных трех городов спасли свои жизни, укрывшись в горах, окружавших долину. Они вернули себе власть только после того, как захватчики, разграбив Содом и Гоморру, убрались восвояси.

Все пять городов очень скоро вернули себе былое величие и благосостояние. А теперь новая угроза появилась на горизонте, со стороны заходящего солнца. И воплощением этой угрозы был Шарек, один из царей-пастухов, которых еще называли гиксосами. Постепенно Шарек укрепил свою власть над городами Ханаана, начиная со своей столицы Мегиддо. Возглавив армию, он словно прогулялся по Сиддимской долине, демонстрируя свою мощь и избегнув необходимости пускать в ход оружие. И все пять царей предстали перед ним, чтобы узнать, чего он хочет. Конечно, они предусмотрительно взяли с собой свои войска, которые, соединившись, образовали армию в тысячу воинов. Этой тысячи оказалось достаточно, чтобы Шарек предложил царям заключить шестисторонний мирный договор, или, скорее, договор о взаимопомощи. Он пообещал им свою, как он выразился, «защиту», а за это просил уступить ему транспортировку соли и различных товаров, которые жители долины продавали караванам ханаанских купцов. До дня переговоров соль перевозили кочевники — шасу, исмаилиты или амалекитяне.

Шарек предложил свои услуги под предлогом того, что не доверяет кочевникам — они, мол, живут не честной торговлей, а грабежами да налетами. Кроме того, в обычае кочевников всегда и всюду уклоняться от уплаты налогов и пошлин. Довозя товары до самого города Газы и продавая их с большой прибылью, они тут же тайком покидали пределы города, не уплатив положенных сборов. А поскольку отныне он, Шарек, являлся правителем города Газы, он потребовал, чтобы все налоги — на товары и на средства передвижения — поступали в казну. Вот почему он хотел, чтобы перевозкой грузов занимались послушные ему караванщики.

Поскольку изложенные Шареком требования не задевали личных интересов пяти царей и их чиновников, договор был подписан. Казалось, бедой это грозило только кочевникам, которые ранее перевозили товары и соль.

Однако скоро ситуация изменилась. Власть Шарека распространилась на все земли Ханаана. Стремясь к расширению границ своей маленькой империи, властолюбивый царь стал все чаще поглядывать в сторону Сиддимской долины, тем более что его подданным приходилось пересекать принадлежащие пяти городам земли, чтобы достичь медных рудников Мадианы, работы в которых возобновил Шарек. Воспользовавшись своим возросшим влиянием, которое зиждилось на страхе, внушенном военной мощью армии гиксосов, Шарек отправил к каждому из пяти царей посланца с луком и бараньей шкурой, как это было сделано в свое время по отношению к египетскому фараону. Правители городов Сиддимской долины всполошились не на шутку — ведь их владения находились на расстоянии нескольких дней пути от столицы владений Шарека. Что касается последнего, то через своих посланцев он приказывал парям признать его, Шарека, своим сюзереном. В случае согласия вассалы принимали на себя обязательства выплачивать ежегодную дань в таком размере, что она сразу же была оценена заинтересованными лицами как грабеж, а также по приказу Шарека предоставлять отряд в пять сотен воинов. Суть последнего требования сводилась к следующему: каждый город должен был нанять пятьсот воинов, обеспечить их снаряжением, а потом кормить и размещать в казармах, ожидая, когда пробьет их час пополнить ряды армии гиксосов.

Царь Гоморры первым отправил гонцов к каждому их сиддимских царей, сообщив им следующее:


«Если мы станем каждый год платить такую дань и содержать такое количество солдат, мы разоримся! Чтоб собрать столько средств, нам придется обложить новыми податями не только простой люд (разумеется, эта мера не повлечет за собой серьезных последствий, поскольку до сегодняшнего дня простолюдины не выказывали недовольства), но и богатых торговцев и землевладельцев, разрабатывающих соляные копи. А, как вы сами знаете, вызывать недовольство у богачей опасно».


Изложив эти весьма разумные соображения, царь Гоморры предложил объединить силы и богатства пяти городов с тем, чтобы собрать общую армию и противостоять любой попытке гиксосов взять желаемое силой.


«Когда Шарек поймет, что мы отказываемся выполнять его требования, и узнает, что мы заключили договор о взаимопомощи, он не станет настаивать на своем. Его наипервейшая задача — сохранять силы ввиду скорого вторжения в Египет, которое он готовит с давних пор, а любое вооруженное столкновение ослабит его армию».


За этим следовало не менее ценное умозаключение:


«Давайте сделаем вид, что соглашаемся удовлетворить его требования, а сами тем временем — все пять городов — соберем по тысяче солдат, которые вместе составят пятитысячную армию. Вместо того чтобы отправить своих солдат Шареку, мы оставим их при себе — защищать наши границы. Выходит, мы разделим поровну расходы на содержание общей армии и сэкономим средства, которые этот наглец гиксос требует в качестве дани».


Следуя примеру трех остальных царей, Магдиль отправил в Гоморру гонца с подарками, приказав передать тамошнему царю, что вынесет его предложение на обсуждение совета старейшин города, но не преминул заметить, что выступит в поддержку оборонительной войны и будет против того, чтобы принять требования упомянутого в письме «наглеца гиксоса».

Как и было обещано, в один из дней, следуя древней традиции, старейшины уселись у городских ворот. Магдиль сообщил им о том, какие именно требования выдвинул царь-пастух. Рассказал он и о предложении царя Гоморры. После долгого обмена мнениями, в ходе которого старейшины взвесили все «за» и «против», был вынесен вердикт: царь Содома получает все необходимые полномочия для заключения договора о взаимопомощи при обороне своих земель с царями четырех сиддимских городов, которые, судя по всему, также решили отклонить требования Шарека. Старейшины подсчитали: чтобы набрать и содержать отряд в семь сотен человек (три сотни солдат под командованием Жакена у города к тому моменту уже были), понадобится ввести новую ежегодную подать, каковой обложить только простой люд — пастухов и крестьян, никоим образом не затронув интересы богачей. Ведь богачи, по соображению старейшин, и так вносили посильный вклад в обеспечение процветания города и поддержание порядка в нем, выплачивая торговые сборы.

Несмотря на поддержку зажиточных горожан, Магдилю предстояло еще раз оценить все преимущества и недостатки решения выступить против могущественного вождя гиксосов.

Именно поэтому царь Содома проводил много времени с командующим своей армии, раздумывая, как ему поступить. Жакен справедливо заметил, что семь сотен солдат еще надо найти и вооружить. И если людей они найдут без труда — призовут в армию часть крестьян или кочевников, населявших подвластные Содому земли, а возможно и какую-то часть рабов у богатых горожан, то всех их придется обучать основам военного дела. А это уже нешуточная проблема, ведь на поле битвы пользы от безоружных людей, у которых нет ни опыта, ни желания воевать, будет столько же, как и от стада ослов.

В тот миг, когда к нему явился слуга, Магдиль как раз беседовал с Жакеном, своим главнокомандующим. Царь сидел на троне, представлявшем собой простой деревянный стул, покрытый отрезом ткани фиолетового цвета (краситель этот производили из забавных ракушек, привозимых с побережья неподалеку от города Тира). Слуга преклонил колени перед троном и дождался момента, когда царь соблаговолил взглянуть на него. Правда, ждать ему пришлось недолго.

— Ну, Эрум, зачем отвлекаешь меня от разговора с Жакеном? — спросил царь.

— Мой господин, твой слуга у твоих ног и говорит тебе: у входа во дворец ждут семеро мужчин, хабиру. Они желают видеть моего господина и просят принять их.

— Зачем мне говорить с ними? Хабиру — люди песков, они живут разбоем.

— Господин мой, выслушай то, что они хотят тебе сказать. Эти хабиру пришли из пустыни Сеир. И один из них, с его слов, послан к тебе Малкилимом, главой племени шасу, другом твоего величества.

— Ты говоришь, его послал ко мне Малкилим?

— Так он сказал.

Царь повернулся к своему военачальнику.

— Жакен, что ты об этом думаешь? Мне стоит принять их?

— Господин, мне кажется, эти люди посланы тебе богами. Их семеро? Это — первые наемники, которые пополнят ряды твоей армии.

— Хорошо, если они умеют обращаться с оружием… — заметил царь.

— Я не знаю, все ли они воины, но могу заверить моего господина, что некоторые из них при себе имеют оружие — дротики, луки и кинжалы, — вставил свое слово Эрум.

— Если так, приведи их сюда, — приказал Магдиль.

Поскольку Хети назвался другом Малкилима и нес с собой в мешке подарок для царя Содома, он шел первым. Тарибатум, по праву старшего, следовал за ним. Третьим вошел Шукрия, а затем и остальные хабиру. Представ перед царем, они упали на колени.

— Я — Магдиль, повелитель этого города, царь Содома. Говорите же, кто вы такие и чего от меня хотите.

Тарибатум, который знал, как следует говорить с царями и вообще с сильными мира сего, первым взял слово. Начал он с похвалы суверену, используя для этого поговорку своего народа:

— У нас говорят, что если раб — тень свободного человека, а тот, в свою очередь, — тень бога, то государь есть не что иное, как зеркальное отражение божества.

Царь Содома, который привык к лести и утратил способность ей радоваться, был тем не менее доволен таким вступлением.

Следующим заговорил Хети:

— Я пришел к господину, чтобы передать ему благословение Малкилима, вождя племени шасу.

— Это хорошо, хорошо. Ты расскажешь мне, как поживает Малкилим. Мы дружны с детства. Мне очень жаль, что я не могу, как прежде, позволить его народу перевозить грузы.

— Он знает, что ты сожалеешь об этом. Меня зовут Хети, я родился в Египте. На родине я был командиром в армии величайшего из властителей, повелителя Великого Города Юга. И я принес тебе редкий подарок — животных, милых сердцу богини Анат, повелительницы неба и земли.

— Покажи мне этот подарок, который, если твои слова правдивы, достоин богов.

Хети приоткрыл мешок, запустил в него руку и достал змею. Царь не испугался, скорее, удивился.

— Это опасная змея, но Анат любит змей, и время от времени мы возлагаем их на алтарь в ее храме. Ты, верно, вырвал ее ядовитые зубы, раз хватаешь ее без страха быть укушенным?

— Конечно же нет. Смотри!

Хети сжал горло змеи, чтобы та открыла узкую пасть и показала всем присутствующим острые зубы.

— И ты не боишься ее укуса?

— Не боюсь. Я могу излечить любого, кого укусит ядовитая змея. У меня на родине меня зовут Повелителем змей.

— Это великая сила, и ей может позавидовать даже царь… Сколько змей у тебя в мешке?

— Десять. Я поймал их и воспитал для тебя и для богов, которые покровительствуют твоему городу.

— Раз так, верни змею в свой мешок и передай его моему слуге Эруму, он отнесет его в храм богини Анат, служитель которого позаботится о змеях.

Царь дождался, когда Хети отдаст мешок слуге, а потом опять спросил у гостей, чего же они хотят, но, прежде чем они ответили, сказал:

— Я вижу, что все вы — воины. Если вы хотите пополнить ряды моей армии — добро пожаловать! Вас поселят недалеко от дворца, вы получите стол и ежемесячное вознаграждение солью и золотом.

— Мой повелитель, я не знаю, чего желают мои спутники. Что до меня, то твой город — не конечная цель моего путешествия, я направляюсь к властителю Шареку, царю-пастуху, к которому хочу поступить на службу. Я слышал, что Шарек набирает наемников, — сказал Хети.

— Неосмотрительно с твоей стороны, — заметил царь. — Все знают, что Шарек презирает своих солдат и ничего им не платит. Даже кормят их впроголодь. К тому же не думаю, что он удержит власть в своих руках надолго. А я мог бы сделать тебя одним из командиров моей армии и стал бы платить золотом…

— Повелитель, а откуда тебе известно, что Шареку недолго осталось править? — удивился Хети.

— Знай, что он решил развязать войну против пяти городов Сиддимской долины. Мы сильнее его, у нас хорошие воины, и Шарек будет повержен. Мы поймаем его и казним. Он слаб, его солдаты не прошли проверку боем. Мы, несомненно, победим его. Особенно если у нас будет много таких солдат, как ты и твои товарищи. В этом городе ты — мой гость, и ты волен идти к Шареку. Но, поступив к нему на службу, ты в одночасье станешь нашим врагом. Если мои солдаты тебя увидят, они тебя убьют или, если ты попадешь в плен, продадут в рабство.

— Если дело обстоит так, как говорит господин, — вмешался в разговор Шукрия, — я с удовольствием поступлю к нему на военную службу. И я уверен, что товарищи последуют моему примеру. В лице Тарибатума, уроженца страны Двух Рек и моей правой руки, царь получит прекрасного повара, который приготовит для него великолепные блюда, которые так любят жители Вавилона. И ты, Хети, разве сможешь отказаться от предложенной тебе повелителем должности командира и хорошей платы? Разве сможешь ответить отказом на предложение сражаться, приумножая его славу и свою собственную?

Хети, который не знал, насколько в действительности сильны гиксосы и слабы повелители городов долины, подумал, что, возможно, ему удастся осуществить задуманное — спасти свою страну, сражаясь на стороне противников Шарека, в рядах воинов-содомитов. И если гиксосы потерпят поражение, если угроза, нависшая над Египтом, исчезнет, отчасти благодаря и его усилиям, он будет счастлив вернуться домой, в Аварис, во главе отряда воинов, командиром которого его пообещал назначить Магдиль, и осуществить свою месть. Он подумал и о том, что лучше уж убить царя-пастуха в честном бою, у всех на виду, чем сделать это тайком — так, как ему было приказано.

Вот так Хети поступил на службу к царю Содома.

4

Помещение, выделенное для шестерых хабиру и Хети (его, несмотря на происхождение, считали одним из них), располагалось на краю площади, в центре которой возвышалась царская резиденция. В том помещении уже проживало порядка двадцати солдат царской гвардии. Об этом хабиру сообщил слуга, которому было поручено препроводить новобранцев к командиру, возглавлявшему небольшой отряд. И вот перед ними командир — дремлет, растянувшись на циновке в тени пальмы.

— Его зовут Япирану, — сообщил провожатый, — и лучше его не будить. Эти солдафоны всегда злятся, когда им мешают спать.

Слуга пригласил их в дом. В коридор выходили двери многочисленных комнат.

— Вы — первые новобранцы, — пояснил он, — и можете выбрать себе одну или даже две комнаты. Выполняя приказ царя, я прослежу, чтобы вам принеслициновки, подушки и шерстяные одеяла. Солдаты гвардии живут вот здесь. — Он указал на несколько дверей в конце коридора.

— Скажи, а кто они и чем занимаются? — спросил у сопровождавшего их слуги Кушар.

— Половина несет службу во дворце, а другая половина шатается по кабакам в городе.

— Как я понимаю, они неплохо устроились! — воскликнул Шукрия.

— Думаю, жаловаться им не на что.

— И много в этом городе трактиров? — с интересом спросил хиттит Лупакку.

— Достаточно, чтобы ты каждый день на протяжении месяца мог пировать в новом. Местные жители не отказывают себе в удовольствиях, а наш царь — тем паче.

— Это — лучший повод радоваться возможности служить такому замечательному господину! Что скажете, друзья?

Как и следовало ожидать, товарищи разделили его восторг. Все, за исключением Хети.

— Несомненно, служба у столь щедрого господина обещает быть приятной. Но, если верить его словам, он замышляет войну против царя-пастуха. Друзья мои, скажите, верите ли вы, что солдаты, которые проводят все свое время в трактирах или слоняясь по дворцу, способны выстоять в бою с армией, закаленной многими сражениями?

Хуррит Келия с задумчивым видом почесал затылок.

— Вопрос Хети кажется мне своевременным.

— Возможно, ты прав, — заметил Лупакку, — однако для нас это ничего не меняет. Давайте все принимать таким, каким оно есть, и станем полагаться на удачу. Нам будут платить достаточно, золота хватит, чтобы мы пожили в свое удовольствие, и не важно, сколько мы пробудем в этом городе. Отдадим свои судьбы в руки богов-защитников: вы, Тарибатум и Шукрия, в руки вавилонских богов, я — Терафиму[10]. Пусть позаботятся о том, чтобы нас постигла участь, какой мы заслуживаем.

— И потом, — добавил Тарибатум, — здесь живут только царские гвардейцы. Мы не знаем, как содержат и обучают солдат, а ведь царь должен иметь в распоряжении настоящую армию. Ведь он заверил нас, что вместе с союзниками они разобьют войска гиксосов, если те рискнут ступить на их земли.

В комнату вошли слуги, мужчины и женщины. Они принесли все необходимые спальные принадлежности, а также сосуды с водой и пивом.

— Друзья мои, — взял слово Шукрия, — до сегодняшнего дня мы многие месяцы провели вместе, деля пищу и кров. Правда, между нами случались ссоры, но признайте, до драки дело не дошло ни разу. Каждый может высказать свое мнение и попытаться убедить собеседника — это ли не доказательство взаимного уважения и привязанности? Мы делили женщин, когда удавалось их найти, и доставляли друг другу удовольствие, когда другого способа его получить у нас не было. Так давайте же продолжим жить по этим правилам, которые всех нас устраивают. Сердце радуется при мысли, что с тобой всегда рядом товарищи, которым можно доверять и на которых можно положиться и в радости, и в горе. Эта комната достаточно просторна, чтобы мы могли жить в ней все вместе. Пусть же ваши боги и мой Терафим так же мирно сосуществуют в этом месте…

— Шукрия, от имени всех нас я могу сказать, что мы разделяем твои чувства, — заверил его ханааней Кушар. — А что скажешь ты, Хети? Ты хочешь остаться с нами? Твои змеи стали бы нашими защитниками.

— Я провел с вами достаточно дней и ночей, чтобы желать и дальше оставаться вашим другом и делить с вами кров. То, что вы со мною рядом, радует мое сердце, и я благодарю богиню Анат, которую у нас в Египте зовут Хатор, почитаемую всеми нами, за то, что она послала мне встречу с вами. Благодаря вам я чувствую себя настоящим хабиру.

Слуги удалились. Каждый выбрал в комнате место и устроил там себе постель. Едва они успели утолить жажду водой и пивом, как в комнату вошел командир гвардейцев — тот, который недавно спал во дворе. Он поприветствовал новобранцев и обратился к ним с такими словами:

— Я знаю, вы — новые слуги нашего царя Магдиля. Меня зовут Япирану. Я командую шалопаями, которым наш повелитель доверил себя охранять. Вы, должно быть, сильно понравились царю, раз он вас взял просто «за красивые глаза», дал хорошую плату, да еще и поселил здесь. Что до меня, то я вас не знаю и не спущу с вас глаз. Я не являюсь вашим начальником, но не позволю вам подавать дурной пример моим людям. Это все, что я хотел вам сказать. Однако, если вы хотите, чтобы мы стали добрыми друзьями, я не против. Правду говорят: раз уж приходится жить вместе, то лучше дружить, чем давать друг другу пинки под зад. Что скажете?

— Мы думаем, что Маат на кончике твоего языка, — решил ответить за всех Хети. Он полагал, что Шукрия слишком часто выступает от имени всей компании.

Но он позабыл, что говорит не с египтянином: Япирану открыл рот и засунул туда палец, чтобы понять, что за штука, называемая «маат», прилипла к его языку, а он об этом и не подозревает.

Это рассмешило Хети, и он уточнил:

— Знай, что я родом из драгоценных земель — из Египта. Маат — это наша богиня правды и справедливости. Я хотел сказать тебе, что твои речи справедливы, и я и мои товарищи согласны стать твоими друзьями и друзьями твоих солдат, если они, конечно, этого захотят. Ты должен знать, что твой царь нанял нас не для того, чтобы мы оттеснили тебя в тень и приняли командование над твоими людьми. Мы будем сражаться с врагами царя — гиксосами, которых в свое время победили жители Хару[11], если они осмелятся напасть на твоего господина и других царей этой долины.

— Такой приказ и я получил от господина! Хотел бы я посмотреть, как этот пастух придет к нам искать ссоры! Да я со своими ребятами без посторонней помощи приведу его за бороду, голого, вместе с остальными пленниками, к трону царя Магдиля. Хотя ваша помощь, признаюсь, нам может понадобиться.

Развеселившись от своего бахвальства, он рассмеялся и сел на циновку, жестом пригласив новых товарищей последовать его примеру.

— Я расскажу вам о здешних обычаях и порядках, и вы поймете, почему мы рады служить такому царю, как Магдиль, и жить в таком городе, как Содом. По правде говоря, люди, которые приходят в наши места издалека, эти зануды, частенько грозят нам гневом своих богов, обвиняя в распущенности, свободе нравов и чрезмерном сладострастии. Мне сказали, что вы хабиру, но я надеюсь, что вы не будете вести себя, как они. В противном случае друзьями нам не быть, и вы с нами не уживетесь. Заметьте, я говорю, что ВЫ не сможете. Мы-то как раз терпимо относимся к любым убеждениям. Наши обвинители не могут примириться с нашей свободой и без конца пытаются навязать нам свои нравы и порядки. Их бесит, что мы любим смеяться, шутить, а больше всего то, что мы позволяем себе насмехаться над богами, особенно над ИХ богами. Знайте: в свое время наши предки решили отпустить нравы «на свободу». Поэтому у нас девушки могут любить девушек, а мужчины — мужчин, как кому хочется, не боясь молвы. Каждый занимается своими делами и не лезет в чужие. Ты, Тарибатум, жил в Вавилоне, и должен знать, что у тебя на родине виновного в супружеской измене ждет наказание. А в некоторых кочевых племенах пустыни, как мне известно, девственницу или замужнюю женщину, которая ляжет с мужчиной, не являющимся ее мужем, могут даже побить камнями. У нас же заключать браки между женщиной и мужчиной не принято. Люди встречаются, пока хотят этого, и расстаются также по взаимному согласию. Если у пары рождаются дети, то они живут вместе, так как детей надо растить, но никто не запрещает ни мужу, ни жене искать удовольствий вне дома. В этом случае закон обязывает родителей воспитывать свое потомство и жить под одной крышей, но ни в коем случае — делить ложе. И с тех самых пор, как Магдиль стал царем этого города, он подает своим подданным хороший пример. Он вкушает плотские удовольствия только в объятиях красивых мальчиков, которых во дворце проживает множество. Однако царю положено иметь наследника, и старейшины попросили царя выбрать женщину, которая родила бы ему сына. Он выбрал, и теперь она будет жить во дворце до тех пор, пока не появится на свет наследник. Ходят слухи, что наш славный царь передал обязанности супруга одному из своих любовников. А какая разница? Главное, что новорожденного объявят сыном царя. Не будем же мы действовать в угоду пустившему глубокие корни предрассудку, распространенному у соседних народов, что, мол, «только от моего семени должен быть рожден мой наследник». Именно из-за этого глупого убеждения их законодателям пришлось объявить преступлением супружескую неверность и определить смертную казнь в качестве наказания тем женщинам, которых кто-либо в этом обвинит.

— У нас, — вступил в разговор Тарибатум, — законы устанавливает один из царей, царь Хаммурапи. А ему законы, которыми до наших дней руководствуются жители Вавилона, передал Шамаш, бог Солнца и Справедливости.

— Хорошенькое дельце! Надо быть ослом, чтобы верить, что боги приходят по-дружески поболтать с царями и заодно учат их управлять своими людьми. Даже мы, несмотря ни на что верящие в могущество нашей доброй богини Анат, понимаем, что люди, а не боги, выдумывают законы и всячески возвеличивают перед простым людом престиж того или иного бога, чтобы потом снимать сливки в виде подношений и пожертвований божеству. Знайте: мы не глупцы, чтобы доверять этим обманщикам, даже если делаем вид, что принимаем на веру все их глупости. Мы соглашаемся, ведь настраивать против себя власть имущих неосмотрительно. Каждый житель города знает, что законы придумали наши предки, а не кто-то из богов, и это никого не избавляет от необходимости принимать и уважать эти законы.

— Как бы то ни было, — вступил в разговор Кушар, — ваши прекрасные законы, пусть и не боги их придумали, а люди, очень нравятся мне — человеку, которому пришлось покинуть родной город из-за того, что он осмелился познать удовольствия богини Ашеры в объятиях замужней женщины.

— И что стало с той женщиной? — спросил у него Япирану.

Кушар глубоко вздохнул.

— Я слышал, что у некоторых диких народов есть обычай женщину, уличенную в прелюбодеянии, по пояс закапывать в землю, а потом побивать камнями до смерти. В моем городе жестокость не достигла такой степени: мужчин и женщин раздевают донага и гонят по улице, бросая в них камни. Однако у несчастных есть шанс убежать от своих мучителей. Моей возлюбленной не повезло — один из ударов свалил ее на землю, и толпа завершила свое кровавое дело. Мне удалось скрыться. Меня приняла группа хабиру — теперь это мои друзья, которых ты видишь. Они дали мне одежду. И с той поры мы неразлучны.

— Говорю тебе, что у нас жизнь легче и приятней! Если бы твоя история случилась в нашем городе, никто и не подумал бы осуждать ваше поведение, и вы с возлюбленной радовали бы друг друга, пока бы друг другу не надоели. Признай: наши нравы свидетельствуют о том, что мы более развиты, чем эти жестокие животные — наши соседи. У нас во взаимоотношениях полная открытость, и мы этим гордимся. Только царю дано право судить, перешли ли мы запретную черту в погоне за удовольствиями, но у него очень редко находится повод применить жестокое наказание. Большие скандалы и драки случаются нечасто, да и последствий обычно не имеют. Кража у нас тоже редкость, ведь в городе нет бедняков: народ работает в соляных копях, на источниках минеральной смолы, торгует, занимается ремеслом. Тому, кто в первый раз попался на краже, делают внушение и отпускают. И только если он продолжает воровать, его ждет наказание — не слишком тяжелое: порка палками. Я говорю «не слишком тяжелое», поскольку не удары палками считаются у нас самым большим наказанием. Позор перенести тяжелее — ведь перед наказанием с виновного снимут все до последней нитки. Да, у нас свободные нравы, и в трактирах мы любим смотреть на танцы обнаженных мужчин и женщин, но страх перед привселюдным обнажением — на улице или на площади — достался нам от предков.

— В отношении к наготе вы очень отличаетесь от нас, египтян, — сказал Хети. — И хотя нравы у нас куда строже — уличенных в супружеской неверности мужчин и женщин непременно наказывают, — мужчины, которые работают на полях и даже в городе, ничуть не стыдятся наготы. И наши женщины купаются в водоемах и в реке голышом. Даже наши цари из одежды носят обычно простую набедренную повязку. И это не мешает нам гордиться величием наших дворцов, храмов и усыпальниц, украшенных скульптурами и барельефами, покрытыми священными письменами.

— Молва о величии и мощи твоей страны достигла наших краев, — признал Япирану. — Во всем Ханаане ни один народ не умеет ни вытесывать из огромных камней статуи богов или царей, ни рисовать их лики на стенах храмов и дворцов. Но, без сомнения, мы не умеем всего этого по воле богов, и по их же святой воле в наши дни Египет потерял былой блеск. Более того, над страной нависла угроза: ханаанеи, которые постепенно проникли в египетские города, и армии царя-пастуха… Но позвольте мне все-таки закончить рассказ о нашем славном городе, в котором вы собираетесь жить, пока состоите на службе у нашего господина Магдиля. Еще одно отличает нас от соседей: мы не приемлем смертной казни, хотя обычай этот широко распространен. Если случится так, что один человек убьет другого ненамеренно или в пылу ссоры, его высылают из города на несколько месяцев, а иногда и лет. Изгнание может быть вечным, если совершено особо гнусное преступление. Но даже в таком случае мы не прибегаем к смертной казни — для нас отвратительно лишать кого-либо жизни. И только в случае войны, когда на нас нападают, желая уничтожить или обратить в рабов, мы беремся за оружие. В мирное время в городе нет ни темницы, ни палачей. Таков, в общих чертах, наш уклад, и теперь вы обязаны соблюдать эти правила.

— Это станет для нас удовольствием, а не мучительной обязанностью, — заявил Тарибатум. — Я полагаю, жители этого города любят хорошие вина и хорошую еду, как и жители Вавилона — города, в котором я держал трактир.

— Я не говорил об этом только потому, что это само собой разумеется — мы берем от этой жизни все удовольствия.

— Тогда я с радостью побалую вас деликатесами нашей кухни.

— Твои речи, — в свою очередь сказал Кушар, — тешат наши сердца. Однако я боюсь, что радоваться такой прекрасной жизни нам осталось недолго. Ваши богатства сами по себе — огромное искушение для племен, которые сильнее вас. Но даже свобода ваших нравов может стать причиной ненависти со стороны более жестоких и лицемерных соседей, ведь нередко люди не могут смириться с тем, что кто-то живет и думает не так, как они считают правильным. Пока они слабы, они довольствуются тем, что призывают на ваши головы гнев своих злых богов. Но стоит им почувствовать свою силу, как они не замедлят пойти на вас войной под предлогом того, что хотят наказать вас за грехи, которым нет прощения.

— Сдается нам, что так оно и случится. Мы не страшимся их богов, полагаясь на могущество нашей верховной богини Анат, но опасаемся их оружия. Я не сказал вам, что, следуя нашему примеру, жители других городов долины завели у себя такие же порядки. Поэтому сегодня мы готовы объединиться, чтобы сообща защитить наше имущество и отстоять право жить так, как нам нравится.

5

Хети решил обязательно посетить храм богини Анат. От Япирану он узнал, что во всем городе только один храм возведен в честь богини — покровительницы Содома. Храм представлял собой группу построек, разбросанных по саду, обнесенному оградой. Как и при любом храме, возведенном в честь богини-матери, как бы ее ни называли — Анат, Ашера, Атир у ханаанеев или Иштар в Вавилоне — при храме Анат жил жрец и несколько иеродул[12]. Эти женщины охотно обменивали свои ласки на подношения, служившие основным источником существования храма и их самих.

Однако конкретного дня для посещения храма и подношений даров богине, которая была для него прообразом богинь Изиды и Хатор, Хети пока не выбрал. Тем более что не успели они обосноваться на новом месте, как царь прислал к хабиру своего слугу Эрума с поручением пригласить их на праздник, устроенный в их честь. Вечер был теплый, поэтому столы накрыли не в дворцовом зале, а во внутреннем, обсаженном со всех сторон деревьями, дворике с бассейном, куда вода поступала из подземной емкости.

Хети с друзьями устроились на циновках недалеко от царя, сидевшего на груде подушек. В непосредственной близости от господина расположились четыре юноши (Хети подумал, что это, должно быть, сердечные друзья государя) и сановники, среди которых Хети узнал Жакена, главнокомандующего, и Япирану, командира гвардейцев. Один из сановников в просторной тунике, боковой край которой был украшен вертикальной каймой, а широкая горловина спадала с одного плеча, был представлен Хети как жрец храма Анат. Этого человека звали Абеданат, что в переводе означало «слуга Анат». Хети подумал, что имя это он, очевидно, принял, когда его посвящали в сан.

— Мне сказали, что именно ты подарил богине змей. Этот дар порадовал ее сердце, поскольку, как ты знаешь, несравненная Анат — повелительница дикой природы. Она может сесть на спину льва, чтобы явить свою власть над дикими животными. Она также повелительница змей, поскольку правит и в подземном мире, равно как и на небе. В змеях она воплощает идею вечной жизни — ведь они ежегодно меняют кожу.

— Я знаю, что Анат могущественная богиня и повелительница змей, а у нас, в Египте, две подобных богини — Уаджет и Изида, — сказал Хети и бесстыдно соврал: до сих пор он был уверен, что Анат является в виде коровы, как Хатор, которую именно так представляют в племени шасу.

— Ты сказал нашему господину Магдилю, что на родине тебя называют Повелителем змей. Правда ли то, что ты умеешь ловить змей, а затем дрессировать их? И что их укусы не причиняют тебе вреда?

— Это правда.

— Люди говорят, — продолжал жрец, — что в Стране Заходящего Солнца, за пределами Египта, живет племя, где секреты обращения со змеями передаются от отца к сыну. Ты родился в этом племени?

— Тебя не обманули. Я родился в Египте, но предки мои пришли из Страны Заходящего Солнца. Благодаря им я познал тайны обращения со змеями и секреты излечения от змеиных укусов.

— Если все это правда, то можно сказать, что ты — великий маг.

— Не стоит называть меня магом. Только могущественная богиня, в моих родных краях именуемая Изидой, может творить чудеса. Люди, которые называют себя магами, — всего лишь творцы иллюзий, не более. Что до меня, то ты можешь принести змей сколько хочешь, я позволю им кусать себя, однако это никак не повредит мне. Кроме того, я знаю ритуалы и снадобья, позволяющие выздоравливать после укусов, которые принято считать смертельными.

— Я бы с удовольствием посмотрел, как ты это делаешь. Жаль, что никого из нас пока еще не укусила змея!

— Хети, — обратился к гостю царь, — Абеданат хотел бы, чтобы ты пришел в храм богини и помог ему. Он умеет брать змей так, чтобы избежать укуса, умеет вырывать у них ядовитые зубы. Ты мог бы научить его еще и искусству исцеления после укусов змей?

— Обучение займет много времени, к тому же ему не обойтись без хорошего знания растений и других составляющих частей зелий, — заметил Хети.

— Ты согласился жить среди нас, поэтому можешь посвящать урокам сколько угодно времени.

— Может, и так, мой господин, но я пришел, чтобы служить тебе своим оружием и боевым мастерством.

— Времени, за которое солнце проходит по небу от рассвета до заката, достаточно для того, чтобы ты мог совершенствовать свое боевое мастерство и обучать Абеданата секретам повелителей змей. Ты не пожалеешь: за это я стану платить тебе не солью, а золотом.

— Если так, то я слушаю и повинуюсь, мой господин, — сказал Хети, который, конечно же, был доволен тем, что сможет совершенствовать свои навыки в обращении со змеями.

К тому же такое поручение открывало перед ним все двери: он мог свободно бродить, где ему хотелось, под предлогом поиска растений и других необходимых компонентов зелий.

Подростки, жившие при дворце, подали праздничные блюда. Царь рассказал гостям, что этих мальчиков выбирали из числа городских жителей и правила отбора были весьма строгими. Для семьи было большой честью, если ребенок попадал во дворец.

На стол подали множество блюд, среди которых были жареные гуси и утки с гарниром из чечевицы и лука — обычного и лука-порея. Были также паштеты из зайчатины и запеченное мясо. Как только все большие деревянные блюда с кушаньями были расставлены перед собравшимися, Магдиль, словно мимоходом, заметил:

— Надеюсь, друзья мои, что употребление в пищу этих прекрасных животных не противоречит вашим убеждениям. Я слышал, что исмаилиты и некоторые другие народности Ханаана их не едят, — мол, они нечисты. Одни нечисты, потому что жуют жвачку и копыта у них не разделены на две части, а другие — потому что у них-то копыта разделены, но жвачку они не жуют.

— Что до меня, — сказал Кушар, — хоть я и горжусь тем, что ханааней, я не гнушаюсь есть это мясо.

Затем все гости, демонстрируя отменный аппетит, съели каждый свою долю из стоящего на столе. Казалось, они на деле хотят доказать, что не принадлежат ни к одному из народов, погрязших в предрассудках и запретах, которые жители Содома считают глупыми.

Вечер продолжился представлением с танцами. В нем приняли участие молодые женщины, жившие при храме богини Анат. Каждому из присутствующих было предложено выбрать себе одну из них или любого из прислуживавших за столом мальчиков, чтобы провести в удовольствиях остаток ночи.

Впервые со дня исчезновения своей супруги Исет Хети провел ночь с женщиной.

Солнце только-только начало свой бег по небосклону, когда Эрум разбудил Хети.

— Хети, господин мой, поспеши применить свою магическую силу, тем более что в случившемся есть и твоя вина! — торопливо сказал он. — Молодая женщина, иеродула, вошла в храм богини, где мы оставили подаренных тобою змей, и одна из змей ее укусила в пятку. А теперь никто не осмеливается войти в святилище, потому что одна из ваз, в которые мы поместили змей, должно быть, упала и разбилась. В рассветных сумерках страшно входить в помещение — змея может броситься и укусить. Мы даже думаем, что освободилось несколько змей. Конечно, это произошло по воле Анат, которая… решила тебя испытать.

Несмотря на быстрые сборы, Хети не забыл взять с собой дорожный мешок, в котором хранил некоторые из своих снадобий. Вслед за Эрумом он побежал к храму. Царский слуга ввел его в открытый зал, где лежала укушенная змеей девушка. Рядом с ней, положив руку ей на грудь, сидел Абеданат. Девушка дрожала, а ее тело время от времени изгибалось от судорог. Этих симптомов Хети хватило для того, чтобы поставить диагноз.

— Ее укусила змея ререк, — сказал он. — У нас в облике этой змеи предстает злой бог Сет, которого можно сравнить с богом ааму Сутеком.

Он опустился на колени перед девушкой, рассмотрел рану, потом расширил ее острым лезвием своего кинжала и высосал яд. Затем заставил девушку выпить какую-то жидкость, после чего ту вырвало белой пеной. Что он делал потом, мы не знаем — эти секреты древней египетской магии до нас не дошли.

Закончив процедуру, он напоил больную другим снадобьем, на этот раз это был отвар, приготовленный из мака. Ей стало лучше, и вскоре она спокойно уснула.

Абеданат предложил Хети войти в храм. Надо сказать, что все то время, пока Хети провел возле больной, жрец внимательно следил за всеми его действиями, но не задал ни единого вопроса о составе лекарств, которые Хети доставал из своего мешка. Храм представлял собой строение прямоугольной формы. По обе стороны от парадной двери стояли два высоких необработанных камня. Хети не понял, то ли это были колонны, то ли эти камни имели иное предназначение. Позже ему рассказали, что камни эти, называемые ханаанеями массеботами[13], символизировали богиню в двух главных ее воплощениях, коими были любовь и война. «Богиня Анат толкает мужчин и женщин друг к другу в объятия, — пояснил ему жрец. — Благодаря любви, которую она селит в наших сердцах и наших чреслах, рождается вожделение к другому существу; и она же, Анат, заставляет нас участвовать в смертельных схватках. Умирая, люди оказываются в стране теней, где она царит, как царит и на небе, и под землей, потому что она — вместилище мира во всем его многообразии».

Дверь в святилище была заперта, по словам Абеданата, затем, чтобы освободившаяся из заточения змея или змеи не смогли выбраться в сад и вызвать панику. Жрец приоткрыл дверь, приглашая Хети войти, а затем быстро закрыл за ним дверь, благоразумно оставшись снаружи.

Хети очутился в помещении скорее широком, чем длинном, очевидно, служившим преддверием храма. В нишах были расставлены масляные светильники, от которых исходил скупой мерцающий свет. В глубине комнаты, напротив входа, находился проход в другое помещение, полускрытый тяжелым пурпурным занавесом. Хети отодвинул занавес и проник во второй зал, в святая святых храма. Углы помещения были погружены во мрак, однако Хети понял, что попал в наос — перед ним, освещенное множеством ламп, стояло изваяние божества. В то время как в Египте на каменных постаментах обычно размещали статуи божеств, например статую Амона, как в его величественном храме в Городе Скипетра, в этом храме с возвышения взирала бронзовая кобра. Ее тело было приподнято, капюшон расправлен, как это бывает, когда змея, как нам кажется, приходит в ярость. Из пасти выглядывал раздвоенный язык, а глаза, вырезанные из темного сверкающего камня — темно-красного рубина — были сделаны так, что казалось, будто змея не спускает своего божественного взгляда с посетителя, стоящего перед изваянием.

Статуя богини находилась на длинном и узком каменном карнизе, на который служители поставили несколько глиняных урн. По обеим сторонам от изваяния кобры были установлены два глиняных барельефа. На одном была изображена обнаженная женщина. Треугольник между ее бедрами был испещрен маленькими точками — углублениями в глине, а ее руки, казалось, поддерживали груди. За плечами у женщины были крылья, на голове — корона, похожая на шлем с укрепленными на нем в ряд рогами быков. Женщина стояла, выпрямившись, на льве. На другом барельефе было запечатлено существо женского рода, но его половая принадлежность угадывалась только по вертикальной черте под лобком. У этого существа не было крыльев, но вместо ног были когтистые лапы хищной птицы, а волосы представляли собой клубок взбудораженных змей. Ее руки были полураспахнуты, и в каждой — поднявшаяся змея.

Первым делом Хети приподнял крышку на каждой из четырех ваз, стоявших на столе, который служил алтарем. В каждой вазе было по две змеи — очевидно, те самые, что он преподнес в подарок царю. Присмотревшись, на полу он увидел черепки пятой вазы.

Он рассудил, что и в этой вазе было две змеи. Потом, проверив, какие змеи остались на месте, он методом исключения определил, какие из них освободились.

Хети сел на землю, поджав под себя ноги, и стал постукивать раскрытыми ладонями по плитам пола. Его ожидание не было долгим: скоро обе змеи уже были рядом с ним. При виде Хети они замерли на месте.

— Друзья мои, — обратился к ним Хети, — вы напали на бедную молодую женщину, иеродулу, которая пришла возложить жертву на алтарь богини Анат, вашей повелительницы. За такой проступок вам стоило бы вырвать ядовитые зубы. Приблизьтесь ко мне, чтобы я рукой мог до вас дотянуться. Я уберу вас из святилища, в котором вы посеяли страх.

Хети ударил в ладоши, и змеи, словно они слышали и понимали каждое его слово, подползли еще ближе. Он схватил их под головами, приблизил к своему лицу и сказал:

— Вы знаете, что я — не только ваш друг, но и повелитель. Мне не известно, кто из вас укусил бедняжку, но она очень испугалась. Я настоятельно советую никогда так больше не поступать. С завтрашнего дня я стану приносить вам полевых грызунов, которых вы, змеи, так любите. А пока я положу вас в одну из уцелевших ваз. Какое-то время вам придется пожить в тесноте в компании двух ваших товарок.

Когда он поднялся на ноги, то увидел, что за спиной стоит Абеданат.

— После всего, что я видел, я не осмелюсь отрицать, что ты воистину Повелитель змей! Я восхищаюсь твоим умением общаться со змеями и приказывать им, тогда как они повинуются тебе, как верные слуги.

Словно желая подтвердить, что он не ошибается, Хети позволил обвить свою шею одной из змей, в то время как свободной рукой клал другую в вазу. Первая змея вскоре очутилась в той же вазе. Движения его рук были точными и одновременно мягкими. Эту манеру он перенял у деда: змеи чувствовали себя в безопасности и не пытались укусить руку, которая обращалась с ними столь бережно.

Хети тихонько постучал по каждой из ваз, проверил, устойчиво ли они стоят на карнизе, а потом обернулся к жрецу. Тоном, в котором звучали сомнение и удивление, он спросил:

— Как могла одна из ваз упасть на пол? Она устояла бы, даже если бы ее обитатели подрались, как два пьяных солдафона! Посмотри, они стоят крепко, и ни одна не сдвинута к краю…

— Вне всякого сомнения, виноват слуга: водружая вазы на алтарь богини, он торопился и поставил их слишком близко к краю. Поэтому одна из ваз соскользнула на землю и разбилась.

— А зачем было слуге торопиться? — удивился Хети.

— Он, наверное, боялся, что одна из змей может выскочить из вазы и укусить его, — предположил Абеданат.

— Как такое возможно? Глиняная крышка слишком тяжела для того, чтобы бедная змея могла ее поднять! Скажи, а кто перекладывал их из мешка в вазы?

— Я сам. Я тоже умею брать их так, чтобы они не могли укусить. Для этого достаточно простой осторожности. А когда змеи сплетаются друг с другом, я разделяю их палкой с раздвоенным концом. Ты, очевидно, заметил, что я разложил их по парам, в зависимости от вида, потому что, как и ты, умею различать змей разных видов.

Словно желая сменить тему разговора, жрец взял Хети под руку и сказал:

— Я хотел поговорить с тобой о богине Анат. Как ты уже знаешь, в городе один-единственный храм, и мы поклоняемся одному-единственному божеству. Мы изгнали из своего города всех остальных богов, и в первую очередь верховного бога ханаанеев Эла[14], которому не по нраву наши замечательные законы. Как бы то ни было, все эти божества не чувствовали себя в нашем городе уютно, и только Анат у нас хорошо. Если бы это было не так, боги, которых мы прогнали, отомстили бы нам, верно? Разве не обрушили бы они проклятия на наши головы? Раз все идет хорошо, значит, Анат сильнее их всех.

Однако Хети не разделял его уверенности. Он не захотел огорчать человека, с которым ему предстояло много дней работать бок о бок. Он только кивнул и заверил Абеданата (а в этом он действительно был уверен), что Анат, или Изида, безусловно, могущественная богиня, и правит она всем миром.

6

Беседа со жрецом не избавила Хети от подозрений, что именно он нарочно столкнул одну из ваз, чтобы змеи выползли на свободу. Зачем? В надежде, что случится то, что случилось. Кому как не Абеданату было знать, что каждое утро на рассвете одна из иеродул приносит в святилище цветы и мед и ставит у подножия алтаря три кувшина — с водой, вином и молоком, чтобы позднее жрец мог совершить жертвенные возлияния и поднести богине дары. Змея укусила ее, когда она закончила все свои дела. Хети подумал, что Абеданат, желая проверить, действительно ли он, Хети, является Повелителем змей и умеет исцелять укушенных, нарочно выбрал змею, укус которой считается очень опасным, но не смертельным.

Если он не ошибся, то жрец остался довольным результатом испытания: уже на следующее утро молодая женщина встала с постели и, по-видимому, не ощущая никаких последствий укуса, принялась за свои обычные дела.

Случай с исцелением иеродулы придал Хети дополнительного веса не только в глазах его товарищей хабиру, но и в глазах приближенных царя. Прошло немного времени, и слава о нем распространилась по всему Содому. Его друзья хабиру решили вместе с Хети посетить храм богини Анат и принести ей дары.

Хети, указывая на крылатый прообраз богини, пересказал своим друзьям то, что услышал от Абеданата:

— На этом барельефе Анат предстает в облике вавилонской богини Иштар. Здесь она — повелительница львов, а ее головной убор, украшенный рядом рогов, символизирует мужскую силу богини, которая воплощает в себе двойственную природу человека.

— Ты говоришь правду, — подтвердил Тарибатум. — Именно так у нас представляют богиню Иштар. Она словно предлагает свои наполненные молоком груди — символ божественной любви к людям и всему живому на свете, дающий им также и пищу; из ее чресл истекает плодовитость самок животных и наших женщин. Ее крылья напоминают, что перед нами богиня, которая правит небом; когти символизируют ее воинственность и качества хищника; лев говорит о том, что она — властительница диких животных, какими они были, пока человек не приручил их, а значит, живой природы в целом.

— Что до меня, — заговорил Ява, — я вижу, что богиня со змеями, изображенная на втором барельефе, — это Великая Мать, которую почитают живущие на моем острове. Жрицы в ее храмах умеют обращаться со змеями, а богиню изображают так же — держащей по змее в каждой руке.

— Абеданат объяснил мне, что богиня со змеями — это Ашера. Ее еще называют Великой Матерью Чрева, откуда проистекают жизнь и наслаждение. Именно поэтому так четко обозначена черта, разделяющая ее вульву, которая вызывает влечение у мужчин и приглашает к соитию, благодаря чему сохраняется все живое в этом мире — ведь такова воля богов. Ее символизирует бронзовая змея, находящаяся в наосе. Абеданат думает, что у некоторых племен, например у шасу, в почете бог грозы Яху[15], а его супруга и женское воплощение — Ашера. Своего бога они представляют в виде камня, а его супругу — в виде змеи. В палатке, которая служит святилищем, они воздают почести изваянию змеи, изготовленному из меди или бронзы. А когда у них нет ни того ни другого металла, они вырезают изваяние из дерева и хранят его в ларце, который служит им передвижным святилищем. В тех кланах племени шасу, где я бывал, почитали Анат, но изображали ее в виде золотой коровы. У нас в Египте в образе золотой коровы представляют богиню Хатор.

Когда Хети в сопровождении друзей вышел из храма, молодая иеродула, излеченная им от змеиного яда, упала перед ним на колени, облила его ноги душистым маслом и стала целовать их со словами:

— Господин, ты спас мне жизнь, благодаря тебе я выздоровела и больше не боюсь змеиных укусов. Ты воистину Повелитель змей, а теперь и мой повелитель. Я — твоя прислужница, я сделаю для тебя все, что пожелаешь, и выполню любое твое приказание.

Хети помог ей подняться и ответил так:

— Ты приписываешь мне заслуги и достоинства, которыми я обладаю лишь отчасти. Мне ничего от тебя не надо и я никогда не стану тебе приказывать.

— Господин мой, я желаю прислуживать тебе, и ты обидишь меня отказом.

— Если так, тогда служи мне, но делай только то, что тебе по душе. Я не стану прогонять тебя, но и не стану заставлять тебя делать то, что тебе неприятно.

— Господин, все, что исходит от тебя — для меня удовольствие.

Вот так Абиша (так звали молодую женщину) стала служанкой Хети, хотя он этого вовсе и не желал. Она последовала за ним во дворец, где он жил с товарищами.

Абиша была старшей из потомства бедной содомской семьи. Ее отец трудился в соляных копях. Он был сыном раба, не знавшего своих корней. В свое время жители Содома приняли закон, согласно которому стали свободными не только нравы, но и люди, ранее пребывавшие в рабстве. У отца Абиши не хватало денег, чтобы прокормить семью, поэтому старшую девочку решено было отдать в иеродулы, и теперь она жила при храме богини. Молодых иеродул, или «священных служительниц богини», обучали пожилые женщины, ранее бывшие иеродулами, но со временем получившие освобождение от исполнения этой одной из священных обязанностей — отдавать свое тело во славу великой Анат. Помимо обучения хорошим манерам им давали уроки танцев, музыки и любовного искусства. И конечно же, их обучали прислуживать богине, выполняя все необходимые ритуалы культа.

От Абишы Хети узнал, что у ханаанеев, некоторых кланов племени шасу, амалекитян и исмаилитов существовал обычай посвящать богу Элу — верховному божеству этих народов — первенца каждой семьи, а также первого детеныша домашнего скота, а если племя оседлое, то и часть нового урожая. Со временем некоторые из них отказались от жестокого обычая — ритуальных убийств — и стали отдавать первого рожденного в семье ребенка, мальчика или девочку, в услужение божеству. Так стали поступать все живущие в Сиддимской долине, а первыми отказались от убийств жители Содома. С тех пор кто бы ни родился в семье первым — мальчик или девочка — он становился со временем служителем храма. Для девочек это было судьбоносным решением, потому что раньше отцы часто приносили в жертву дочерей, спасая тем самым сыновей, — мол, кто как не сын сможет впоследствии прокормить семью и ублажать семейные божества.

— Несмотря на преданность нашим богам, — сказал Абеданат, — наши отцы признали чудовищным обычай приносить в жертву детей под предлогом, что таково желание бога. По их мнению, ни один бог не может быть настолько жестоким, чтобы требовать пролить кровь новорожденного.

Еще Хети узнал, что в свое время между почитателями бога Эла, убежденными, что установленный богом обычай приносить в жертву детей не может быть изменен людьми, и почитателями Анат, считавшими, что с этим пора покончить, развязалась настоящая гражданская война. Те, кому покровительствовала Анат, стали в этой войне победителями. Им удалось обратить часть почитателей Эла в свою веру, остальных они изгнали, а имя жестокого бога запретили даже упоминать в пределах своего города. Тем более что почитатели бога Эла пытались навязать содомитам свои законы, согласно которым женщины, уличенные в прелюбодеянии, или мужчины, предававшиеся любовным утехам друг с другом, должны подвергаться смертной казни. Разве могли жители Содома принять такие законы? Они считали, что одно из основных прав человека — это возможность выбирать возлюбленного без оглядки на божества, общественные и семейные устои, ведь от этого выбора зависит, обретет ли человек свое счастье.

— Теперь ты знаешь, почему у других народов о нас ходит дурная слава, — сказал жрец. — Они обвиняют нас не только в том, что мы за свободу в любви, но и в том, что отказываемся почитать Эла, их верховное божество. А мы ведь знаем, что не он, а великая Анат правит этим миром…

7

Два месяца, считая с дня прибытия в Содом, стали одним из самых приятных периодов в жизни Хети. Он был назначен одним из советников царя и в конце концов получил во дворце отдельную комнату, окна которой выходили в сад. Большую часть дня он проводил с Абеданатом, обучая его секретам повелителей змей. Они вместе бродили по полям и холмам, обрамлявшим долину, в поисках трав и минералов, начиная с простого мака, используемого в большинстве снадобий, и, конечно, змей, которых потом преподносили в подарок богине. Поднимаясь с каждым разом все выше, Хети узнал, что воздух наверху намного холоднее, чем в долине. Он с трудом переносил холод, ведь из одежды на нем была одна набедренная повязка. Когда он сказал об этом Абеданату, тот пояснил:

— Богиня благословила нашу долину. Воздух и вода в Соленом море остаются теплыми круглый год. Солнце долго стоит высоко в небе, поэтому иногда жара становится невыносимой. А на возвышенностях в холодное время года, которое как раз наступило, властвуют холод и дожди. В иной год случаются такие холода, что дождь превращается в ледяные хлопья. Они падают с неба, укрывая землю белым одеялом. Теперь ты понимаешь, почему люди, живущие там, где заходит солнце, в Ханаане, в это время года носят платья из плотных тканей и покрывала большого размера. Однако сезон холодов быстро заканчивается, и бог, которого вы в Египте называете Ра, возвращает жару.

В течение первого месяца жизни в Содоме Хети довольствовался такими прогулками по долине и окрестным холмам. Благодаря Тарибатуму он постиг некоторые секреты вавилонской кухни: ежедневно вавилонянин обучал его чему-нибудь новому. Хети понял, что, в отличие от египтян, предпочитавших жареную домашнюю птицу другим видам мяса, тоже жареного, жители Вавилона любили овощи и мясо, сваренное в жирном бульоне, приправленном для запаха тмином и кориандром. Они варили бульоны из ягнятины и даже из оленины с добавлением чеснока, лука-порея и различных овощей, которых в долине Нила не знали.

Между тем по долине распространились слухи, что цари городов набирают наемников. Желающие стекались в города со всех сторон, и было их неожиданно много. Не прошло и месяца, как Жакен оказался во главе армии, насчитывающей почти тысячу воинов. Единственная проблема — ни один их этих новоявленных солдат никогда ни с кем не сражался, исключая случайные драки в кабаках. К тому же городской арсенал мог обеспечить оружием разве что половину солдат. Пришлось признать очевидное: богатство страны позволяло прокормить армию, а вот дать в руки каждому воину бронзовое оружие — нет. Кроме того, новобранцев следовало приучить к дисциплине и научить владению оружием. Именно поэтому и хиттиту Лупакку и Хети Жакен присвоил звание младшего командира и назначил их наставниками новобранцев. В свое время Хети получил прекрасную военную подготовку и мог с одинаковой легкостью выживать в пустыне и сражаться с закаленным в боях противником.

Не сказать, чтобы это было для него приятным времяпрепровождением, однако Хети радовался — в противном случае он мог совсем раскиснуть в этом «озере удовольствий», на которое стала похожа его жизнь. Никто не забывал об нависшей над долиной угрозе нападения армии царя гиксосов, пусть даже он никоим образом не напоминал о себе. А ведь его посланцы вернулись восвояси — без луков, стрел и бараньей шкуры. Через своих посланцев цари передали Шареку, что не желают войны, напомнили о том, что уже заключили с ним договор о союзе и не видят причин для пересмотра условий этого договора. Еще они не видели причин платить дань гиксосам, тем более что размер этой дани был настолько велик, что они просто были не в силах ее собрать. Отсутствие ответа царя Шарека обрадовало Магдиля: он заявил, что, встретив решительный отпор царей долины, гиксосу пришлось пойти на попятный иотказаться от плана захвата долины силой.

— Теперь я уверен, — сказал он на совете, обращаясь к своим командирам, в числе которых были и Хети с Лупакку, — что Гиксос хотел нас взять на испуг. Он ожидал, что мы сдадимся, даже не попытавшись сопротивляться. По правде говоря, я думаю, что он нас сначала недооценил, а теперь понял, с кем имеет дело.

Магдиль добавил, что, по его мнению, он зря поддался панике. Он предположил даже, что та армия, которую он набрал, а теперь кормил и обучал, затратив на это немалые средства, больше городу не нужна. Командиры и старейшины не были настроены столь оптимистично. Не отрицая правоты своего господина, они настаивали на том, что следует продолжать обучать солдат военному мастерству, пусть даже только для того, чтобы доказать этому Гиксосу, что цари долины не собираются разоружаться и не позволят захватить себя врасплох.

— Поскольку у нас достает средств содержать армию и это не слишком отражается на нашем благосостоянии, — от имени совета старейшин заявил один из наиболее видных его представителей, — с нашей стороны было бы большой глупостью лишиться возможности демонстрировать нашу мощь и поднять свой престиж. Времена изменились. Раньше горстки царских гвардейцев было достаточно, чтобы обеспечить порядок в городе и окрестностях и защитить царя. Сегодня всем уже ясно, что гроза может прийти с любой стороны, и мы должны быть готовы за себя постоять. Если Гиксос не решится напасть на нас завтра, он может сделать это, когда подчинит себе Египет. Мы все знаем, что он твердо решил завоевать эту страну, которая пришла в упадок и напоминает старый, готовый рассыпаться дом. К тому же Египет уже наполовину завоеван ханаанеями, расселившимися на его землях.

Совет старейшин единогласно одобрил речь своего представителя, и неудивительно — ведь бремя содержания всей этой оравы наемников в виде нового налога легло на плечи простых людей — крестьян, ремесленников и торговцев.

— Я уверен, что царь Магдиль тешит себя опасными иллюзиями, — сказал Кушар Хети, когда тот передал своим друзьям хабиру суть сказанного на совете. — Я хорошо знаю нравы гиксосов и ханаанеев. Мне кажется, Шарек еще не чувствует себя достаточно сильным для того, чтобы напасть на царей долины. К тому же в ханаанских горах сейчас стоят холода. Как только придет весна, войска гиксосов придут в долину. Весна — лучшее для этого время. В этих краях летом слишком жарко, и Гиксос об этом знает, как знает и то, что привычная для местных жителей жара станет дополнительным испытанием для его солдат.

— Если так, что ты советуешь предпринять? — обеспокоенно спросил Хети.

— Ничего. Нужно ждать. Вкушать от всех удовольствий, которые предлагает нам этот край. Будем вести разгульную жизнь, станем каждый вечер навещать милых иеродул, служительниц доброй богини, а остальное предоставим богам. Время все расставит по своим местам. А что еще мы можем сделать? Я не говорю «что нам лучше сделать», потому что здесь нам уготована сладчайшая из жизней, какую только могут вести бедные странники… Я спрашиваю лишь о том, что мы можем сделать такого, чего еще ни разу не делали с момента прихода в этот город. Мы не собираемся, вооружившись дротиками и кинжалами, штурмовать крепости гиксосов! И мы не отправимся, ведомые глупым геройством, в приграничные горы, чтобы организовать там наблюдательные пункты и следить за передвижением возможного противника, а в случае необходимости устроить ему засаду. Если же противник так и не появится, то мы можем и умереть там — не от вражеской стрелы или кинжала, а от холода и скуки! Давайте возьмем от жизни все, что она может нам дать. Мы непременно узнаем, что готовит нам завтрашний день… Вот и солнце катится к горизонту: пришло время отправиться в один из трактиров нашего гостеприимного города — в тот, где мы еще не бывали.

8

За два месяца изучив городские трактиры и часть тех, что располагались в ближайшем пригороде, Хети и его товарищи решили развлечься в Гоморре — городе, расположенном по соседству. Побывать там пару-тройку раз довелось только Хети в компании Абеданата, когда они искали компоненты для снадобий. Однако на этот раз их намерениям не суждено было осуществиться: по городу прошла молва, будто в новом трактире у городских ворот танцует, обнажаясь, молодая красавица-вавилонянка. Хозяйка трактира — надо сказать, что в этих краях, как и в Вавилоне, трактиры часто держали женщины — привела с собой в Содом несколько вавилонских девиц, среди которых блистала Вати — благодаря своему очарованию, грациозности, зажигательности своих танцев, страстности и чувственности. Такой набор женских прелестей не мог оставить равнодушным самого осмотрительного мужчину. Что до Содома, то в этом свободном городе ничего подобного и днем с огнем было не сыскать.

Трактир размещался в большом доме, сложенном из дерева и необожженного кирпича. Стены этого здания были отштукатурены известью. Здесь, как и в большинстве домов Сиддимской долины, имелась крытая терраса. Перед комнатой для посетителей располагалась передняя — открытое помещение с крышей, представлявшей собой деревянный каркас, покрытый пальмовыми листьями. Каркас опирался на четыре угловых деревянных колонны, выполненных в виде стволов финиковых пальм. Пол в обоих помещениях был покрыт циновками, сплетенными из растительных волокон. На этих циновках устраивались посетители.

На улице начинало темнеть, когда Хети со своими шестью товарищами хабиру пришли в трактир и уселись, поджав под себя ноги, перед большим деревянным помостом. Женщина не первой молодости, которая, однако, могла похвастаться не только мощным задом, но и прекрасным здоровьем, вышла, чтобы поприветствовать гостей. На ней было узкое разноцветное платье с длинными, свисающими до самых босых ног рукавами.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, господа! — воскликнула она на ханаанейском наречии с сильным акцентом.

Услышав ее речь, Тарибатум подтвердил: с таким акцентом обычно говорят вавилоняне. Все нашли это вполне естественным, принимая во внимание рассказы трактирщицы о том, что она с девушками пришла из Вавилона.

В зале посетителей оказалось немного. Было как раз то время дня, когда те, кто намеревался провести вечер в трактире, ужинали у себя дома, а остальные — те, кто зашел сюда еще днем, в послеобеденное время, чтобы утолить жажду освежающим питьем, — сидели на крытой террасе. Тарибатум слышал, что в этом трактире подают не только напитки, но и еду, приготовленную как в Вавилоне, поэтому предложил товарищам там и поужинать.

Стоило Тарибатуму заговорить с трактирщицей по-вавилонски[16], как улыбка озарила ее лицо.

— Да благословит тебя богиня Иштар! — воскликнула трактирщица. — Ты тоже родом из Вавилона?

— Это так! — подтвердил Тарибатум. — И я очень рад и благодарю Мардука за то, что он подарил мне встречу с соотечественницей. Знай же: я покинул родные края двадцать лет назад и с тех пор ни разу там не был.

— Что до меня, то я ушла из Вавилона чуть меньше года назад… Меня зовут Сидури. Или, скажем так, я хочу, чтоб меня так называли. А как тебя зовут?

Тарибатум отказался назвать свое имя, но, удовлетворяя просьбу Сидури, рассказал свою историю, не утаив и причины, по которой он лишился трактира.

— Уж не ты ли великий Тарибатум, владелец трактира, куда люди ходили отведать лучшей стряпни в Вавилоне? — поразилась Сидури.

— Я тот, о ком ты говоришь, — скромно подтвердил вавилонянин.

— Тогда знай, что я приходила в твой трактир, когда была юной девушкой, вместе со своими родителями. И могу тебя уверить, моим отцу и матери очень нравилась твоя еда. Благодаря тебе я узнала, что такое хорошая кухня, и стала трактирщицей. Если бы ты знал, как мы сожалели, что ты покинул город из-за козней этой бесчестной женщины!

— Моей жены, — уточнил Тарибатум. — Но я уже простил ее. Теперь у меня есть хорошие друзья, и, оглядываясь назад, я понимаю, что лучше жить так, как я теперь живу, став одним из хабиру. Особенно если говорить о жизни в таком прекрасном городе как Содом.

— Я рада за тебя. Но знай, что Шамаш, бог-Солнце, бог справедливости, не даровал твоим гонителям процветания. Благодаря твоим поварским талантам твой трактир славился по всему городу и в его окрестностях. Когда ты ушел, трактир мало-помалу лишился своих клиентов. Он перестал давать стабильный доход, а неуверенность в завтрашнем дне — лучшая почва для размолвок. Молодой любовник твоей жены решил продать трактир, но она была против. Он пробовал ее уговорить, а когда понял, что не выйдет, убил ее и скрылся вместе с тем человеком, который упек тебя в тюрьму, — они были любовниками. Но Мардук, добрый бог, или его сын Небо — какая разница? — короче говоря, боги не захотели, чтобы преступления сошли им с рук. Этих двоих поймали и отправили в подземное царство к царице мертвых, непреклонной Эрешкигали, хозяйке большой земли!

— Если все сказанное правда, то воистину велик Мардук, справедлив Шамаш и славна Иштар, — заключил Тарибатум. — Но расскажи мне, как живет город, ведь ты ушла оттуда не так давно. Здравствует ли наш царь? И почему ты сама покинула великий город, Врата Бога?

— Плохи дела и у царя, и у города. Я ушла из Вавилона, потому что боги лишили нас своих милостей. Дикие племена, касситы, пришедшие с гор, тех, что на востоке, напали на город, которым правил Абишух, дедушка нашего царя. Абишух погиб. И хотя касситы были разбиты, некоторые из них, вместо того чтобы вместе со своими товарищами вернуться домой, в горы, остались в долине. А позднее вернулись и остальные, постепенно они расселились по долине. Они захватывают страну под носом у коренного населения. Прибирают ее к рукам медленно, но верно. Многие из них заявляют, что они коренные жители, и нанимаются в армию нашего даря. С остальными дело обстоит еще хуже — они живут разбоем, и теперь никто с наступлением ночи не может чувствовать себя в безопасности не только в окрестностях города, но и на его улицах. Вот почему я закрыла свой трактир в Вавилоне и вместе со своими девушками пришла в Ханаан. Сначала мы остановились в Иерихоне. Там многие нахваливали свободные нравы жителей славного Содома. Мы пришли сюда, и оказанный горожанами прием нам понравился. Мне помогли открыть новый трактир. Здешние жители любят бывать в таких заведениях, полагая, что их просто не может быть слишком много. Гостеприимные содомиты умеют жить со вкусом, они наслаждаются всеми благами, которые даровали благоволящие нам боги, особенно наша Анат, покровительница всех иеродул и вообще доступных женщин.

— Твой рассказ о нашем старом добром Вавилоне огорчил меня! Но я верю, что великий бог Мардук не отдаст свой город на растерзание дикарям, даже если он покинул землю и вернулся на небеса. Не может такого быть, чтобы этим псам удалось захватить славное Вавилонское царство!

— Это забота богов и царей, — подытожила Сидури. — А наша забота — спасать свою шкуру и нажитое добро, чтобы жить так, как нам хочется. Думаю, здесь, в Содоме, это возможно. А теперь скажи, вы с товарищами пришли сюда, чтобы поесть или чтобы выпить?

— И чтобы выпить, и чтобы поесть, ведь люди говорят, что ты хорошо готовишь блюда вавилонской кухни…

— В кухне у меня работает пара мальчишек, которых я научила готовить, как это делают у нас, в Вавилоне. Однако мы предлагаем посетителям и любимое местными жителями жареное мясо. Если хочешь, идем в кухню. Там ты сам увидишь, что варят и жарят мои повара.

Тарибатум удалился в сопровождении Сидури. Шукрия, который тоже родился в Вавилоне и владел тамошним наречием, пересказал друзьям суть разговора трактирщицы с Тарибатумом.

— Я вижу, — сделал вывод из услышанного Хети, — что варвары отовсюду стекаются на земли наших богов. У вас на родине это люди с гор, которых вы называете касситами, а у нас — ааму.

— Хети, друг мой, знай — так было всегда. Мой родной город, священный Ур, которым правил бог Луны Син, был велик и могуществен, ему подчинялись обширные территории Страны Двух Рек. Потом пришли варвары, племена аморреев. Они стали настоящим бедствием — разорили жителей, принесли с собой голод, разрушение и смерть. Жрецы рыдали на руинах города и его разграбленных храмов… Прошло время, и боги позволили Уру восстать из руин. Храмы были отстроены заново, однако город потерял свое величие и влияние. Так гибнут империи. Разве не это происходит сейчас с твоей страной? Гиксосы угрожают Египту, а нижняя часть долины Нила уже захвачена ханаанеями, которых вы называете аммонитянами, и поверь, они ничем не лучше гиксосов. Поэтому даже если случится так, что Шарек, царь гиксосов, все-таки придет с войсками в благословенную Сиддимскую долину, и боги захотят, чтобы в бою он расстался с жизнью, это не спасет твою родину. Разве не ты говорил нам, что сын бога, властвующий в Великом Городе Юга, не способен управлять им? Что он не в состоянии подчинить северные области страны? Шарек может умереть завтра, но гиксосы все равно завладеют Египтом. И если это случится не завтра, то послезавтра — наверняка. Твоя страна подобна спелому фрукту, который упадет в руки первому, кто захочет его сорвать. Так в свое время случилось и с моим любимым городом — Уром святым, Уром великим!

Этот разговор заставил Хети осознать ясно, как никогда ранее, насколько слаб его царь, а усилия выполнить поручение, данное ему, Хети, этим сыном Гора, в это самое время предававшемся удовольствиям в Городе Скипетра, тщетны. Его царь и не думал о вооруженном сопротивлении, пребывая в уверенности, что сможет спасти свой трон ценой уступок и соглашений, а также жертвуя собственными интересами.

Скоро, потирая от удовольствия руки, вернулся Тарибатум.

— Друзья мои, — объявил он, — во дворе жарятся нежнейшие поросята, а на огне полно самых разных блюд — я видел, что с душистыми приправами тушатся голуби, домашняя птица, варится суп из ягненка с пореем и чесноком. Вы сможете все это попробовать. Те два парня, что варят все это под присмотром хозяйки, такие хорошенькие, просто загляденье! Сдается мне, что после работы она берет их с собой в постель.

— Э, друг! — воскликнул Лупакку. — У нашей хозяйки столько богатства под платьем, что ей бы лучше взять с собой двух здоровых мужиков. Уж они смогли бы ее удовлетворить!

— Это не только возможно, но и вполне вероятно, — согласился Тарибатум. — Скажу вам вот что: на заднем дворе я видел комнаты для гостей этого веселого заведения и пару-тройку вавилонских девиц, не менее красивых, чем содомские девушки и юноши, с которыми мы проводим ночи. Думаю, они не уступают красотой даже египтянкам. Те, кому довелось побывать в Египте, говорят, что тамошние женщины очень красивы, но их прелести слишком изящны для широких ладоней жителей Двуречья!

Упоминание о египтянках, которые действительно были миниатюрными и стройными, по крайней мере, в годы девичества, породило у Хети поток воспоминаний. В юные годы он познал радости плотской любви только с одной женщиной — той, которая стала его супругой. И теперь он признался себе, что отличается в этом смысле от своих товарищей, которые любили похвалиться друг перед другом своими любовными победами. Они смаковали мельчайшие подробности, что позволяло заподозрить: в рассказах этих куда больше фантазий, чем реальных событий. Перед мысленным взором Хети предстала Исет, его супруга, воспоминания о которой продолжали терзать его сердце так, словно ее птица-душа сохранила свою связь с его душой. Неужели их связь не оборвалась потому, что ее душе не удалось попасть в Поля Иалу? Он не видел, какие блюда ему подавали, не чувствовал вкуса пищи, пил, не понимая, что налито в его чашу. Он слышал, как смеются, разговаривают, шутят его товарищи, не вникая в смысл сказанного, словно густая пелена накрыла его, превратив все звуки в едва слышный шепот.

И только толчок локтем, которым его наградил сидевший рядом Кушар, вывел Хети из забытья.

— Хети, приятель, что с тобой? Проснись и посмотри, какая красота!

Хети поднял голову, прогоняя грустные мысли, и увидел перед собой Вати, вавилонскую танцовщицу. У него перехватило дыхание. Несказанно прекрасное лицо с тонкими чертами, плавные линии оголенного совершенного тела, гладкая кожа без единой волосинки излучали удивительную чувственность. Ее густые волосы, волной спадая на плечи, закрывали бедра широким сияющим покрывалом цвета звездной ночи. Ее нагота была украшена золотой цепочкой на поясе, что делало талию еще более тонкой. На шее красовалось богатое ожерелье из жемчуга и ляпис-лазури, а на щиколотках и запястьях — серебряные браслеты. Но не красота танцовщицы поразила Хети, а ее сходство с Исет. В смятении он вскочил, чтобы броситься к ней, обнять и назвать ее родным именем…

Она двигалась в медленном танце прямо перед Хети. На мгновение их глаза встретились. Но она, казалось, не была удивлена, ее взгляд скользнул в сторону. Девушка закружилась, танцуя, а Хети сказал себе, что эта женщина не может быть Исет, потому что его Исет мертва. Ведь танцовщица смотрела прямо на него, и ее лицо осталось бесстрастным. Будь она Исет, как могла она не узнать своего супруга, ведь с момента их расставания прошло чуть больше года?

Девушка танцевала под ритмичную музыку — ее подруги сидели на подушках в глубине комнаты и играли на арфах, кифарах и бубнах. Еще одна девушка и юноша, стоя лицом к лицу, вели любовный диалог — то говорили нараспев, то пели под музыку. Тарибатум пояснил Хети, что они говорят на языке вавилонян, который, надо признать, широко распространился за пределами страны, так что большинство зрителей этого представления, не умея изъясняться на этом языке, все же понимали, о чем идет речь.

— Это разговор двух влюбленных, — объяснял Тарибатум Хети и Лупакку, единственным в трактире, кто не понимал ни слова. — У нас песни влюбленных называют бальбаль. Сперва это были священные песнопения, прославляющие любовь великой богини Инанны и Думузи, жители Вавилона называют их Иштар и Таммуз. Знайте, что в Вавилоне трактиры находятся под защитой богини Иштар, которая держит в своих руках все любовные нити. Инанна и Думузи сливаются в страсти, а люди повторяют дарящие жизнь движения богов и в совокуплении познают вечное блаженство.

— Эта музыка и эти песни кажутся мне прекрасными и исполненными значения, — сказал Хети. — Ты можешь перевести, о чем они поют?

— Вот юноша, повернувшись к танцовщице, поет, прославляя Иштар.

— Я вижу, но о чем он поет?

— Подожди… Он поет: «Она — воплощение радости, и ее одеяние — любовь. Ее украшения — соблазн, изящество и красота ее тела. Одеяния Иштар — радость и любовь. Ее губы сладки как мед, жизнь течет из ее уст, ее украшение — очарование ее женственности…» Как видишь, танцовщица изображает то, о чем поется в песне. Она и есть воплощение Иштар, и, как и богиня, обнажена. Ее красота — лучшее из украшений.

Голос девушки присоединился к голосу ее партнера. Тарибатум, как мог, объяснял друзьям суть происходящего. Танцовщица повернулась лицом к зрителям и, чуть покачиваясь, стала ласкать свое тело.

— Это приглашение заняться любовью. Девушка говорит: «Как хочу я сесть на колени к своему возлюбленному! С твоего позволения, о Иштар, мы будем радоваться друг другу, мы будем танцевать! О Иштар, ниспошли наслаждение моему чреву. Моя вульва истекает соком, я царица неба, моя вульва истекает соком: пусть мой возлюбленный положит руку на мои чресла, пусть сильный мужчина положит руку на мои чресла. Он принесет удовольствие в мои сад; я девушка, его возлюбленная. Где ты, возлюбленный мой? Он принесет удовольствие в мой сад; я девушка, его возлюбленная. Где ты, мой мужчина? В мой фруктовый сад он приносит радость, для возлюбленного яблоки моего сада — в них, словно в зеркале, отражается удовольствие. В виноградник мой он приносит радость».

А теперь поет юноша: «Поднялся ветер, он колышет ветви деревьев в фруктовом саду. Расходятся тучи, льется дождь. Сделай так, чтобы моя сила стала подобной горному потоку, пусть мой член станет тугим, как струна арфы, пусть он ни на миг не покидает ее тела». Девушка ему отвечает: «Ради меня, открой мою вульву! Ради меня! Ради меня, девушки, кто вспашет мое поле? Моя вульва истекает соком, ради меня. Ради меня, молодой женщины, кто станет моим быком?»[17]

Молодая женщина, вавилонская танцовщица Вати, снова приблизилась к хабиру. Глядя в глаза Хети, она ласкала свое тело, сжимала груди, вводила пальцы в вульву. Он смотрел на нее, широко открыв глаза, — и видел Исет, словно вернувшись в один из тех вечеров в их комнате в Великом Городе Юга, когда она танцевала для него и ласкала себя в преддверии ночи любви. Но это не могла быть Исет. Ее смуглое, как у Хатор, тело было совершенным. На нем не было видно не малейшего следа от удара кинжалом — а именно кинжалом, по словам служанки, брат Исет убил свою сестру.

Словно повинуясь божественной воле, Хети встал и торопливо покинул заведение. Он бегом вернулся в свою комнату во дворце, где его ждала Абиша. С того памятного дня она все ночи проводила рядом с ним. Но на этот раз он не прикоснулся к ней и долго плакал перед тем, как погрузиться в сон.

9

На следующий день, на рассвете, как только солнце начало свой бег высоко в небе, он решил никогда больше не возвращаться в трактир Сидури. «Какая разница, кто эта женщина, — сказал он себе. — Да, у нее есть некоторое сходство с моей Исет, это правда, но она — обыкновенная доступная женщина, вавилонская танцовщица. То, что я смог увидеть в ней Исет, не более чем иллюзия. Птица-душа моей возлюбленной давно пребывает в райских полях и ждет меня там. Но я присоединюсь к ней только тогда, когда свершится моя месть, — когда я предам смерти этих ааму».

От тяжких дум он отвлекся, только увидев своих товарищей.

— Во имя всех богов Вавилона! — воскликнул Тарибатум. — Что за блажь на тебя нашла? Почему ты вчера так неожиданно ушел, хотя эта красавица Вати глаз с тебя не сводила? Она смотрела на тебя все то время, пока трясла перед нами своими прелестями, а ведь ей надо было ублажить еще стольких гостей!

— Я не знаю… Может быть, рука моей покойной супруги отвела меня от этой женщины.

— Нет, вы только послушайте! — вмешался в разговор Шукрия. — Что же получается, скажи на милость, неужели твоя жена, пребывая в мире мертвых, могла вдруг приревновать тебя и увести прочь от этой танцовщицы? Почему она не поступила так же с Абишей, которая каждый день делит с тобой ложе? Отвечай же!

Хети вздохнул, однако любопытство победило, и он спросил:

— С кем из вас эта девушка ушла в дом удовольствий?

— Ни с кем, — заявил Шукрия. — Похоже, она обнажается и танцует для всех, разыгрывает перед мужчинами сцены плотской любви, но не отдает себя никому. Сидури уверила нас, что эта женщина не согласится лечь с мужчиной, даже если тот осыплет ее золотом. Обычное прикосновение мужчины обращает ее в бегство, даже когда это случается во время танца. А если кто-то пытается взять ее силой, она кричит, отбивается, кусается и царапается до тех пор, пока насильник не удерет с поля битвы, признав себя побежденным. Настоящая львица!

— Или даже пантера! Сидури так ее и назвала, — добавил Тарибатум. — Нашелся только один желающий принудить ее к сожительству. Так вот: он убежал прочь, весь окровавленный, как побитый пес. С того самого дня Сидури и не пыталась заставить ее обслуживать гостей. В конце концов, доступных женщин много, а эта девка приносит ей хорошие деньги и привлекает много клиентов своими танцами.

— А не знаешь ли, она, правда, родом из Вавилона? — спросил Хети у Тарибатума.

Он не хотел вспоминать об удивительном сходстве танцовщицы с Исет, однако эта мысль не оставляла его.

— Она дикарка… А в моей стране все девушки такие, верь мне, — ответил тот.

— Ты говорил с ней?

— Как тебе сказать… я пробовал, но она мне не ответила. К тому же она ни с кем не говорит, и Сидури уже кажется, что она немая.

— Что за вздор? Разве может Сидури не разобраться, немая у нее служит танцовщица или нет? Они ведь живут в одном доме!

— Насколько я понял, эта девушка живет у Сидури недавно. Она пришла пять или шесть лун тому назад — так говорит сама Сидури. И с тех пор не сказала ни слова.

— Если это правда, зачем же Сидури взяла ее к себе?

— Не знаю. Я не догадался спросить об этом у Сидури. Тем более что потом, после твоего ухода, вышли другие танцовщицы, настоящие вавилонские девы; они танцевали для нас, и мы выбрали себе по одной, чтобы уединиться в доме блаженства. Неудивительно, что с той минуты я думал только о прекрасной обнаженной Иштар, которую сжимал в объятиях, а не об этой Вати, так открыто презирающей мужчин. Думаю, она любит только женщин и делит ложе с подругами-танцовщицами или, быть может, с самой Сидури. Вот и причина, по которой Сидури не заставляет ее торговать собой, предлагая любовь первому встречному. Я не удивлюсь, если узнаю, что владелица трактира придумала всю эту историю о немой девушке-пантере, которая не позволяет прикасаться к себе, только чтобы не видеть ее в объятиях мужчин. Она бережет ее для себя. И Сидури права: если у тебя есть такая красавица, разве захочется тебе видеть ее с другим, особенно если ты — женщина, которая любит только красивые создания одного с собой пола?

«Сегодня вечером, — сказал себе Хети, — я вернусь в тот трактир. Я хочу знать, откуда пришла эта танцовщица. Я расспрошу Сидури и даже попытаюсь поговорить с этой Вати. Я должен сделать это, чтобы прогнать все сомнения, должен убедиться, что это не Исет. Без сомнения, мою дорогую супругу убили. Служанка все видела, она не могла солгать. Но почему этот негодяй Мермеша забрал ее тело? Может, у него проснулась совесть, и он решил похоронить ее как подобает? Он не мог не знать, что я сделал бы это лучше… Я обязательно должен удостовериться, что Вати — не она, и тогда Маат изгонит из моего сердца эту щемящую боль, которая поселилась в нем, стоило мне увидеть эту девушку…»

10

Хети собрался было отправиться в храм Анат, где по утрам общался с Абеданатом, но путь ему преградил Япирану, командир царской гвардии.

— Несчастье на нашу голову! — крикнул он, едва переводя дух от быстрого бега. — Пришло время показать, чего мы стоим! Зови остальных хабиру — и к оружию! В долину пришли гиксосы. Их армия затопила Себоим, и сейчас они, без сомнения, уже одержали победу над войском царя. Скоро они будут здесь. Жакен собирает наших людей… Я лечу к царю, чтобы он успел вооружиться и собрать вокруг себя гвардейцев.

Хети поспешно сообщил новость товарищам. Каждый взял свое оружие. Те, у кого были нагрудные даты и шлемы, надели их. У некоторых были луки, у других — мечи или секиры. Хети оделся так, как одевался, когда служил в египетской армии — узкая набедренная повязка и пояс из мягкой кожи, к которому были подвешены его кинжал и полученный от Жакена меч. На этот раз у него не было ни шлема, ни парика из густой волнистой шерсти, какими жители долины Нила прикрывали голову, защищаясь не только от солнечных лучей, но и от ударов вражеских дубинок или секир. Свои отросшие густые волосы он собрал в хвост и связал лентой на затылке. Он схватил два дротика, но не захотел брать щит — в отличие от своих товарищей, каждый из которых прихватил с собой небольшой круглый щит В египетской армии щиты были иными — большими, в форме скругленного в верхней части квадрата, а изготавливали их из толстых шкур, которые туго натягивали на деревянный каркас.

Очень скоро они оказались у восточных ворот города, где Жакен собирал своих солдат. До сегодняшнего дня Хети приходилось видеть только немногочисленные отряды новобранцев, которых обучали более или менее опытные солдаты армии Содома. Внезапно он понял, что солдаты, которым предстоит драться с гиксосами, — не более чем сборище простых горожан и крестьян, не умеющих обращаться с оружием и не знающих, что такое дисциплина. Они даже не понимали толком, чего от них требует командир, а тот всего лишь приказал построиться и приготовиться к выходу из города. Не дожидаясь, пока в рядах воинов установится порядок, Хети с товарищами подошли к Жакену, намереваясь поставить его в известность о своем решении сходить в разведку.

— Сдается мне, — осмелился предположить Лупакку, когда они отошли от городских ворот довольно далеко, — что с нашей стороны благоразумнее всего было бы сбежать. Достаточно посмотреть на воинов — будущих победителей гиксосов, — чтобы отпала всякая нужда в жертвоприношении барашка и долгом разглядывании его печени с целью прочесть божественное предначертание. Я не ошибусь, если предскажу этой армии скорое поражение.

— Лупакку, — отозвался Хети, — я согласен с тобой — так и случится. Однако с нашей стороны было бы предательством покинуть Магдиля, который был к нам добр, который доверял нам и щедро платил, пока мы жили в его городе. Я должен доказать ему, что мы достойны доверия. Если я покину его сейчас, я уверен, что разгневаю этим богов, а сам не смогу смотреть в глаза людям. Нам следует драться во много раз лучше, чем другие наемники, которых он собрал для защиты города. И я думаю, что Содом заслуживает того, чтобы его защищали от тех, кто желает ему зла. Побывав здесь, мы поняли, что существуют в мире города, жизнь в которых полна радости и удовольствий.

Остальные пятеро поддержали его, поэтому Лупакку, похоже, стало стыдно.

— Ладно, — буркнул он, — я сказал то, что сказал. Но ты прав, и пусть боги защитят нас. Хотя вы должны признать, что ничего хорошего нас не ждет. Похоже, гиксосы очень хитры. Они атаковали, когда этого никто не ожидал. Они хотят завоевать все пять городов по очереди, не дав царям возможности предупредить друг друга и объединить свои силы.

— Очевидно, так оно и есть, — заключил Кушар. — Нам остается только сражаться, надеясь, что битва с армией Себоима истощила их силы.

Когда до Себоима было рукой подать, они поднялись на невысокий холм, откуда хорошо просматривалась долина, в центре которой вздымались стены города. По дороге, ведущей из Себоима в Содом, двигалась колонна воинов.

— Это не предвещает ничего хорошего, — сказал Лупакку.

— С такого расстояния, — заметил Ява, — не видно, это гиксосы или армия Себоима, которая идет, чтобы объединиться с нашей армией.

— Десять к одному, что перед нами — победоносная армия гиксосов, — высказался, в свою очередь, Келия.

— Нам лучше подождать прибытия наших отрядов, — решил Хети. — Когда мы вольемся в ряды армии Содома, какой бы разношерстой и недисциплинированной она ни была, мы уже точно будем знать, кто перед нами — друг или враг.

Солнце приближалось к зениту, но оставалось все еще в восточной части неба, так что оно светило в спину воинам, двигавшимся со стороны Себоима. Шукрия, который, прикрыв ладонью глаза от солнца, смотрел вдаль, очень скоро воскликнул:

— Нет сомнений, впереди гиксосы! И могу поклясться, их много, очень много!

— Как можешь ты быть в этом уверен, ведь они так далеко? — удивился Хети, в свою очередь поднося ладонь ко лбу и глядя вдаль.

— Смотри, во главе колонны — колесницы, и тащат их не ослы, а животные, которых привозят из-за гор. В Вавилоне их называют горными ослами, но они выше ослов и передвигаются быстрее.

— Шукрия прав, — подтвердил хуррит Келия. — У нас такое животное называют лошадью. В мою страну они попали вместе с воинами, пришедшими из-за высоких северных гор. Похоже, у себя на родине тысячи лошадей живут на свободе. Коренные племена, жители тех мест, — кочевники и скотоводы. Они научились объезжать лошадей и со временем приручили их. Если запрячь в колесницу лошадь, то она помчится в десять раз быстрее самого быстроногого бегуна.

— Значит, пришло время предупредить Жакена о том, что гиксосы идут, — сказал Хети.

Они спустились по склону холма и побежали к Содому. Вскоре они увидели свою армию: солдаты шли, не соблюдая строя, некоторые пели, другие играли на арфах, словно собрались на прогулку или на праздник в честь божества.

Вместе с тем Хети отдал должное смелости Магдиля, который шел во главе своей армии под командованием Жакена, окруженный двадцатью гвардейцами, руководил которыми Япирану. Рассказал царю об увиденном Шукрия. Он сообщил, что множество колесниц двигается впереди колонны гиксосов. А раз они идут из Себоима, значит, армия, защищавшая город, разбита.

— Пусть будет так, как захочет Анат, — сказал царь. — Мы уже видели, что собой представляют колесницы. Шарек приезжал к нам на колеснице, запряженной двумя лошадьми, бегущими бок о бок. Конечно, вид колесницы может напугать иного солдата, но судьба тех двух воинов, которые на ней едут, связана с судьбой колесницы: перевернувшись вместе с ней, они станут добычей наших мечей. Не стоит бояться воинов на колесницах. Они не так крепко стоят на ногах, как пешие солдаты, поэтому у них мало шансов нанести смертельный удар сопернику.

На повороте дороги, огибавшей холм, откуда Хети с товарищами увидели противника, армия Магдиля лицом к лицу столкнулась с колонной гиксосов.

Магдиль обернулся к своим командирам.

— Жакен, строй своих людей рядами. Ты будешь командовать правым флангом, — велел он. — Ты, Япирану, останешься рядом со мною. А вам, Хети и Лупакку, отдаю левый фланг. Разделите солдат между собой и сражайтесь во славу Содома! Его царь будет вам за это благодарен.

— Мой царь, — сказал в ответ Хети, — помня твою щедрость и великодушие, мы тебя не разочаруем — будем сражаться до победы!

Однако, увидев, как беспорядочно перебегают с места на место доверенные ему солдаты, как на бегу они спотыкаются о древки собственных копий и падают плашмя на землю, а потом с трудом встают, Хети осознал, что лишь божественное вмешательство может помочь им восторжествовать над гиксосами. Сомнения его усилились, когда он увидел приготовления неприятеля: четко и без суеты воины выстраивались в боевой порядок, в то время как двигавшиеся впереди строя колесницы делились на группы. От него не укрылось и то, что противник имеет численное превосходство.

С горем пополам построившись, солдаты армии Содома с громкими криками бросились вперед. Кто поспешил отдать им приказ «к бою!» — царь или Япирану? А может, и не было никакого приказа… Хети этого не знал, но ему ничего другого не оставалось, как последовать их примеру. Отчаяние охватило его, когда он увидел, что воины-гиксосы, вместо того чтобы бежать навстречу содомитам (что создало бы бреши в рядах противника), остались на месте и ждали, укрывшись за круглыми щитами и выставив вперед копья.

Армия гиксосов содрогнулась — в боевом порыве бесстрашно бросившимся на вражеские копья и мечи солдатам Магдиля удалось разорвать строй противника. На равнине Себоима завязалась жаркая схватка. Первый дротик, самый легкий и короткий, Хети метнул в противника, выбранного наугад, а за древко второго дротика взялся двумя руками, чтобы точнее поразить врага, стоявшего прямо перед ним. Он использовал свой излюбленный прием: сделать вид, что целится в лицо, выжидая, чтобы враг поднял, защищаясь, щит, и только тогда ударить — в живот, в пах или в бедро. Неожиданно перед собой Хети увидел колесницу, и — впервые в жизни — лошадей. При других обстоятельствах он, наверное, запаниковал бы при виде этих диковинных животных, которые, несмотря на некоторое сходство с ослами, были, несомненно, и крупнее, и более нервными, и более стремительными. Удивило его и то, что они не кричали по-ослиному, а ржали. В пылу битвы Хети не знал страха: заметив, что воин, стоящий позади возницы, нацелил на него свой дротик, египтянин подскочил к колеснице и всадил дротик в одну из лошадей. Раненое животное с ржанием встало на дыбы. Колесница перевернулась, выбросив на землю двух воинов. Не дожидаясь, пока они поднимутся, Хети поразил обоих — по очереди — и враги отошли в мир умерших, так и не успев встать на ноги.

Хети выбрал эффективную тактику. На воинах-гиксосах поверх туник были надеты защитные кожаные панцири с короткими рукавами, значительно ограничивающие свободу движений. Хети набедренная повязка совершенно не мешала двигаться. Он подбегал к колеснице, легко запрыгивал на нее и наносил удар, а потом, оставляя противника раненым или убитым, соскакивал на землю и повторял этот трюк снова и снова. Он перебегал с места на место так стремительно, что никому не удавалось его задеть. В то же время острый бронзовый меч Хети наносил по-змеиному стремительные удары, а затем мгновенно исчезал из виду, чтобы «укусить» в другом месте.

Так, почти вслепую, он носился по полю боя, следя лишь за передвижениями противника, совершенно позабыв о том, что царь поручил ему командовать одним из флангов содомской армии. Хотя что толку приказывать тому, кто не знает, что такое дисциплина, да еще когда вокруг такая свалка? Он нашел глазами колесницу, подбежал поближе, и… колесница перевернулась под натиском его товарищей — солдат содомской армии. Находившийся в колеснице воин успел подняться и теперь вращал в руке меч, нанося удары тем, кто имел смелость к нему приблизиться. И вдруг он упал. На месте, где он только что стоял, теперь началось побоище, и невозможно было отличить своих от врагов. Когда же Хети удалось пробиться поближе, он увидел воина с колесницы лежащим на земле лицом кверху — безоружного, потому что его меч разлетелся на куски. Солдат армии Содома, с которым Хети не был знаком, уже поднял копье, чтобы прикончить врага.

— Не делай этого! — крикнул ему Хети. — Нельзя убивать поверженного противника, когда он безоружен! Его нужно брать в плен!

— Разве ты не знаешь, — возмутился солдат, — что эта собака — не кто иной, как Шарек, царь пастухов? Если я убью его, мы победили!

И чтобы ударить изо всех сил, он поднял повыше копье.

Хети никогда не сможет понять, почему вместо того, чтобы позволить своему сотоварищу предать смерти царя гиксосов, лежащего лицом к солнцу и к своему противнику, он ударил воина своего лагеря, спасая таким образом жизнь человеку, которого ему поручено было убить. Солдат-содомит согнулся от удара, успев бросить на Хети взгляд одновременно укоризненный и удивленный, а потом, мертвый, упал на лежащего на земле царя пастухов. Испуганный содеянным, Хети со всех ног бросился бежать, предоставив богам, направившим его оружие на собрата, право решать судьбу царя гиксосов и его собственную. Чтобы уменьшить тяжесть содеянного, — а ведь он, по сути, совершил предательство — он принялся еще ожесточенней крушить врага и сметал любого, кто осмеливался встать у него на пути. Надеялся ли он таким образом приблизить победу собратьев по оружию? Нет. Да и как мог он надеяться на победу, когда у него на глазах солдаты Содома опускали оружие и бежали с поля боя? Дезертиров становилось с каждой минутой все больше, поэтому вскоре Хети сражался почти в одиночку. Вот он поскользнулся в луже крови, вот потерял оружие, вот его окружила группа рослых воинов… Гиксосы веревкой связали ему руки за спиной, потом поставили его на ноги. Один из вражеских солдат снял с Хети пояс с кинжалом, которым ему так и не довелось воспользоваться, потом с него сорвали и набедренную повязку.

— Теперь ты наш пленник, — сказал ему солдат на ханаанейском наречии. — Ты хорошо сражался. И хотя от твоей руки погибло много наших товарищей, мы признаем, что ты — настоящий солдат и храбрый человек, в отличие от большинства содомитов, которые удрали от нас, как зайцы бегут от лисицы. Поэтому мы еще не знаем, убьем тебя или оставим жить.

После этого был отдан приказ увести пленника. Так, голого и с веревкой на шее, Хети отвели к подножию холма, с которого они с товарищами совсем недавно следили за передвижением вражеской армии. Отсюда поле битвы было видно как на ладони.

Хети с удивлением увидел среди пленников, тоже обнаженных и с веревками на шеях, сначала трех своих товарищей хабиру — Тарибатума, Келию и Яву, а потом и царя Магдиля вместе с Япирану. Вместо того чтобы огорчиться, египтянин вдруг рассмеялся. Не командир ли царской гвардии в день знакомства с хабиру заявил, что только с их помощью запросто возьмет в плен царя гиксосов и голышом, со связанными за спиной руками поставит его пред светлы очи царя Магдиля? Как бы то ни было, он не стал напоминать Япирану о его бахвальстве — это было бы жестоко.

— Хети, — обратился к нему Магдиль, — мы видели, что ты сделал для нас, как ты сражался… и даже как ты спас жизнь царю Шареку!

— Мой господин, я знаю, что поступок мой омерзителен, ведь я лишил жизни своего собрата по оружию, чтобы спасти от смерти врага.

— Да нет же, наоборот, ты правильно сделал. Никто не должен убивать царя, будь он даже твой враг. Гиксосы, зная, что я царь, не причинили мне ни малейшего вреда. Они пожертвовали жизнями нескольких своих воинов, чтобы взять меня в плен. Говорю тебе, что если бы тот наемник убил Шарека, для нас это стало бы большим несчастьем! Даже хуже! Разгневанные гиксосы насадили бы на копья всех без разбору, мстя за своего бесславно погибшего царя.

Конечно же, когда Хети услышал подобное из уст своего царя, на сердце у него стало спокойнее. Он огляделся — пленных гиксосы взяли множество. И все до одного пленники были разоружены, раздеты и разуты. Они сидели на корточках, а руки их были связаны за спиной. Бросив взгляд на поле битвы, он понял, что победоносной армии гиксосов больше не с кем сражаться.

— Хети, ты последним из наших людей покинул поле боя, — сказал царь. — Все наши солдаты разбежались. Но я не могу их за это упрекнуть. Силы были не равны.

Среди преследовавших противника солдат-гиксосов Хети увидел Шарека. Царь пастухов на колеснице стремительно мчался в окружении своих людей в направлении Содома. Царь сам правил лошадьми, а позади него на колеснице стоял… Лупакку собственной персоной?

— Уж не Лупакку ли стоит за спиной царя гиксосов? — удивленно спросил Хети. — Мне кажется, это он в своем заостренном шлеме с защитными пластинами для щек.

— Это точно он, — заверил его Ява, который оказался в числе первых пленников и во время боя находился на вершине холма под охраной двадцати гиксосов. — Лупакку был рядом с тобой, когда ты спас жизнь Шареку. В считанные минуты его схватили и разоружили, правда, он и не думал сопротивляться. Но, как ты видишь, ему оставили тунику и даже шлем. Думаю, они с царем гиксосов поладили, а теперь Лупакку покажет ему город, ведь именно туда спешат сейчас победители.

— Я не удивляюсь тому, что Шарек решил доверитьсяЛупакку. Он, должно быть, сразу узнал в нем хиттита.

— Ну и что? — удивился Хети.

— Знай же, что хиттиты — давние союзники гиксосов. Они поставляют им оружие и воинов, а еще — колесницы и лошадей. Думаю, одержавшему победу гиксосу не составило труда убедить побежденного хиттита перейти на свою сторону. Тем более что Лупакку прославился своими подвигами в те времена, когда возглавлял армию хиттитов. Не сомневаюсь в том, что Шарек об этом знает, и теперь он должен быть доволен, приобретя такого славного воина.

Царская колесница исчезла вдали. За ней следовала одержавшая победу армия гиксосов. Отряд, насчитывавший два десятка воинов, присоединился к своим товарищам, охранявшим пленных. Хети обрадовался, увидев, что они привели с собой еще несколько пленных, и среди них оказался Шукрия.

— Царь, наш господин, отдал приказ переправить пленных в надежное место, — заявил воин, который, по всей видимости, командовал гвардейцами. — Можете давать им пить, если они попросят.

Хети насчитал около сотни пленных содомитов. Им было приказано встать и отправляться в путь.

— Куда нас ведут? — спросил Магдиль.

— В великий город — царскую столицу Мегиддо! — ответил командир.

— Во имя наших богов прошу вас, верните нам одежду! У нас связаны руки, мы все равно не сможем убежать!

— Неповиновение приказам для вас равносильно самоубийству. Наш господин Шарек велел обращаться с вами по-человечески, но того, кто попытается бежать, убить на месте. Что до одежды, то вы ее не получите. Ты прекрасно знаешь, царь Магдиль, — пленники должны оставаться обнаженными до тех пор, пока царь не решит их участь[18]. Для вас, равно как и для нас, если бы мы оказались на месте пленников, самое большое унижение — предстать перед людьми голыми, словно преступники, приговоренные к работам на рудниках. Все будут знать, что вы — побежденные, вы — пленники. И это одна из причин не предпринимать попыток бежать.

Его слова поразили Хети. Ему было не понятно, почему полная нагота воспринимается как страшное унижение и что это хуже, чем осознание того, что ты пленник, солдат, чья армия потерпела поражение. В Египте было принято ходить нагишом, причем не только в собственном жилище и во дворе своего дома, но и в поле, и на лугу. Еще он подумал о том, что эти люди, должно быть, очень отдалились от природы, раз считают унизительным вид, в каком человек, как и все другие живые существа, был послан богами в этот мир. Как будто прикрыть творение богов — тело, являющееся вместилищем души (а у египтян — трех душ), — значит облагородить человека. «Правда, — сказал он себе мысленно, — длинное платье может скрыть изъяны тела. Это намного проще, чем скрыть изъяны души». И все равно он был убежден, что только создания с извращенным разумом могут считать наготу унизительной, попирая тем самым волю богов, сотворивших людей.

11

Колонну связанных между собой веревкой за шеи пленников вели на север. К вечеру они достигли восточного побережья Соленого моря. Солдаты, которым была поручена их охрана, окружали группу пленных со всех сторон. Хети насчитал три десятка охранников. Кроме пеших воинов пленных сопровождали и три колесницы — без сомнения, для того, чтобы в два счета поймать беглеца, если бы тому удалось освободиться от веревок.

— Мы переночуем здесь, — объявил старший над охранниками. — Меня зовут Якебхер. Помните, что вы — побежденные, презренные пленники. Не пытайтесь бежать, будьте послушны приказам, и вам не причинят вреда. Да мы и так относимся к вам чересчур снисходительно.

С пленников сняли веревки, разрешили окунуться в море, а потом им раздали по большой лепешке. Перед отходом ко сну им, тем не менее, снова связали не только руки за спиной, но и щиколотки. Спать они легли прямо на влажный прибрежный песок, но неудобства этого «ложа» не помешали Магдилю оплакивать смерть своих юных возлюбленных, которые защищали его в бою до последнего вдоха.

С первыми лучами солнца, когда был отдан приказ отправляться в путь, Хети с удивлением отметил, что все пленники — исключительно жители Содома.

— А где же пленные, взятые в Себоиме? — спросил он у Магдиля, который оказался рядом.

— Солдаты армии Себоима! — с горечью воскликнул потерпевший поражение царь. — Знай, что среди нас нет пленных жителей Себоима потому, что при Себоиме не было битвы. Шарек послал к старейшинам города гонца с приказом открыть ворота и отдать оговоренную ранее сумму. Царь Себоима не стал ни возражать, ни сопротивляться. Заручившись поддержкой старейшин, он поторопился открыть ворота армии гиксосов, спешно собрал дань и, пав на колени, передал ее царю-пастуху. И хотя благодаря такой покорности Себоиму теперь ничего не грозит, его царь из единоличного правителя превратился в наместника, который отныне правит городом под присмотром военного коменданта, посаженного в городе Гиксосом.

— Как ты можешь быть уверен, что это правда?

— Потому что Якебхер, тот, который командует нашими конвоирами, рассказал мне все, как только меня привели к нему в числе других пленных. Он величал меня и ослом, и шелудивым львом, и глупцом. Мол, если бы я поступил так, как царь Себоима, — прибежал бы с золотом к его господину царю Шареку, так и сидел бы в своем дворце в Содоме! А теперь по моей вине город разоряют гиксосы, а все его жители станут рабами. Теперь я понимаю, что только сумасшедший мог всерьез думать о сопротивлении гиксосам, только глупец мог рассчитывать, что, объединившись с другими городами Сиддимской долины, можно победить такого опасного соперника. Из-за моей глупости и самонадеянности мой город разрушен, а его жители страдают! Поэтому, если Шарек приговорит меня к смерти, я не стану жаловаться на судьбу.

Они шли вдоль берега и ближе к полудню сделали остановку в оазисе, находившемся у подножия скал, подступавших к морю и скрывавших горизонт на востоке. С вершины скалистой кручи падала каскадом прозрачная свежая вода. Пленные омыли в водопаде свои запыленные тела и утолили жажду.

— Скажите спасибо вашему хозяину, а нашему господину царю Шареку за то, что приказал хорошо с вами обращаться. Ведь кто вы? Непокорные, к тому же слабаки, и вы осмелились поднять оружие против моего господина! — сказал Якебхер. — Но его доброта не помешает мне выжать из вас семь потов в карьерах! Поработаете, пока наш царь не вернется с победой над всеми мятежными царями Сиддимской долины, такими же, как вы, ослами, осмелившимися бросить вызов могущественным гиксосам!

«Этот злодей с удовольствием снял бы с нас шкуру живьем, не прикажи царь оставить нас в живых, — подумал Хети. — Такого лучше не злить. Нам, египтянам, не привыкать: мы падаем ниц перед своими царями, которых народ считает сыновьями Гора, и восхваляем их на все лады. От меня не убудет, если я при случае подыграю этому зверю».

Несколько дней спустя группа пленников и их охранники покинули берег моря и стали двигаться вдоль русла реки. Кушар сказал Хети, что река эта на языке ханаанеев зовется Иордан.

— Она впадает в большое озеро, недалеко от которого я родился, — рассказывал Кушар.

— Если ты здешний, скажи, сколько нам еще идти до Мегиддо, ведь в этот город нас ведут?

— Туда не меньше трех дней пути. Как по мне, то я считаю, что туда торопиться нечего. Конечно, тяжело идти целый день со связанными за спиной руками, но ходьба не требует много сил, да и охранники разрешают время от времени поплескаться в речке. А в Мегиддо нам придется вкалывать — дробить камни в карьерах. Я бывал в этом городе — он раскинулся на высоком холме. Когда-то город окружали крепкие стены, но теперь они превратились в руины, потому что какое-то время там никто не жил. Сейчас в городе снова многолюдно, старые постройки обновили. Мне рассказывали, что гиксосы сделали Мегиддо своей столицей и теперь отстраивают и укрепляют его, благо неподалеку расположены каменные карьеры. Много сил уходит на то, чтобы обтесать камни и доставить их на вершину холма, но другого способа восстановить крепостные стены нет. Теперь ты представляешь, насколько наша жизнь в Мегиддо будет отличаться от полной удовольствий жизни, которую мы вели в Содоме!

Вспомнив о Содоме, Хети вздохнул. Ведь он уже решился пойти к Сидури, чтобы узнать у нее, каким образом попала к ней эта Вати. А теперь… Что стало с Сидури? Что стало с Вати? События последних дней отвлекли Хети от мыслей о женщине, так похожей на его любимую супругу, он уже забыл о том волнении, которое вызвало в его душе ее появление… А теперь, когда он уже попривык к своему положению пленника, думал о ней, о Вати, задавая себе вопросы, на которые не мог ответить… Не забывал он и о Шареке. Какую участь уготовил царь своим пленникам и ему, Хети? Царь-пастух, должно быть, успел позабыть врага, который спас ему жизнь, ведь он был для него просто воином, одним из многих! Он и не знает, наверное, что его спаситель попал в число пленных, которых ведут в столицу. Хотя… Какими бы неблагодарными не были власть предержащие в этом мире, Шарек не мог, конечно же, так скоро забыть человека, остановившего руку, несущую смерть! Хети подумал, что, вероятно, у него еще будет возможность увидеть царя, который наверняка захочет посмотреть на своих пленников. И в удобный момент Хети напомнит Шареку, что тот обязан ему жизнью. С другой стороны, осмотрительно ли напоминать могущественному противнику о том, что за ним должок, да еще кому — бесправному пленнику? Как бы то ни было, в ожидании встречи с Шареком Хети еще придется долго работать в карьерах Мегиддо: царю-пастуху предстоит воевать с тремя остальными городами долины. Да, у него хорошая армия, возможно, превосходящая общие силы противника, однако разве не может смерть настигнуть его на поле боя? Если это случится, Хети можно будет попрощаться с надеждой на освобождение и до смерти жить рабом под присмотром кого-нибудь наподобие Якебхера, до последнего вздоха тесать камни…

Такие мысли вызвали у него желание бежать, несмотря на то что Якебхер пригрозил убить на месте любого, кто попытается удрать. Берега текущей на север реки Иордан были покрыты густой, пышно разросшейся растительностью. Здесь себя прекрасно чувствовали самые разные звери, часто очень опасные — и змеи, с которыми Хети привык иметь дело, и пантеры, и даже львы. Дополнительное преимущество — сплошные заросли кустарника станут непреодолимым препятствием для колесниц. Если только Хети удастся невредимым добраться до кустов, он легко уйдет от преследования. Он плавал так же хорошо, как и бегал, поэтому без труда смог бы переплыть реку, тем более что течение у нее ленивое, только изредка на поверхности крутятся водовороты… Он воспользовался временем, отведенным пленникам (с веревками на шеях и на запястьях) на купание, чтобы понаблюдать за рекой.

Шли они не по берегу реки, а по широкой дороге, вьющейся по гребню холма, у подножия которого раскинулась долина. Ночью, когда пленники и надсмотрщики устроились на ночлег на опушке низкорослого леса, Хети решил попытаться освободиться от веревок, и тогда путь к свободе был бы открыт.

Понемногу смеркалось, но до ночи было еще далеко. Стоянку устроили близко к реке. Хети решил, что этим вечером, а может быть, ночью, осуществит задуманное. Но как снять добросовестно затянутые веревки с рук и ног? Ведь бежать со связанными ногами невозможно. Во время ужина, как обычно состоявшего из лепешки, куска козьего сыра и горсти фиников, Хети напряженно думал, что предпринять. Пленникам развязали руки, но веревок с щиколоток не сняли, поэтому о том, чтобы добежать со связанными ногами до реки, не стоило и мечтать. Да и потом, солдаты-гиксосы с них глаз не спускали. Еще немного, и Хети отказался бы от задуманного. Он взмолился, призывая на помощь Изиду и Аснат, и тут увидел, что к нему ползет змея. Поблагодарив обеих богинь, он перевернулся на другой бок, словно желая устроиться поудобнее. На самом деле он желал только приблизиться к змее. Когда он несколько раз хлопнул по земле ладонями, змея, привлеченная вибрацией, подползла еще ближе. Быстрым движением Хети выбросил ноги в сторону змеи, и дело было сделано: та, почувствовав опасность, бросилась вперед и укусила его за икру. Мгновение спустя Хети уже голосил, жаловался, что его укусила змея и он скоро умрет.

— Будьте милосердны, снимите с меня веревки!

Подошел Якебхер. Следы от змеиных зубов нельзя было не заметить.

— Я умираю от жажды! Аснат, защити меня! Я умираю… Укус этой змеи смертелен! Смотрите, она уползла обратно в кусты… снимите веревки, я хочу умереть свободным… Я хочу пить, горло горит… Воды!

Солдат, которого позвал Якебхер, присел рядом с Хети. Тело укушенного сотрясала дрожь. Ощупав следы от укуса, солдат вынес приговор:

— Этого несчастного и правда укусила змея. Ему недолго осталось…

— Сними веревки, — приказал тогда Якебхер.

Почувствовав, что веревки сняты, Хети стал на ноги, делая вид, что ему стоит немалых усилий сохранять вертикальное положение. Постанывая и пошатываясь, он побрел к реке. Два шага в воде — и он упал плашмя и, не сопротивляясь, пошел ко дну.

— Хорошая будет еда для рыб, — только и сказал Якебхер.

Никто из товарищей Хети, которым было известно, что змеиные укусы не могут ему повредить, не проронили ни слова. В их сердцах появилась надежда. Они знали наверняка, что Хети все подстроил — разыграл представление со змеей, чтобы обрести свободу. «Но сможет ли он спасти нас всех?» — спрашивали они друг у друга, улучив момент, пока стражники отвлеклись.

— Я хорошо знаю Хети, — прошептал Ява, — мы можем полностью положиться на него. Он о нас не забудет. Он очень мудр и очень хитер.

— Вот видите, — сказал солдат-гиксос, снявший с Хети путы, — он предпочел утонуть, только бы не умирать от змеиного яда. Давайте попробуем выгнать змею из кустов, иначе кто-то из нас может ночью повторить его судьбу.

Хети позволил течению нести себя. Удалившись от стоянки на порядочное расстояние, он поплыл. На берег он вышел только тогда, когда был полностью уверен, что его никто не увидит. Он надавил на кожу в том месте, где были следы от укусов, чтобы выжать яд, который еще не успел смешаться с кровью, а потом потер ранки известными ему травами. Он примечал все необходимое для исцеления во время стоянок на берегу реки. Закончив обрабатывать место укуса, он пошел вверх по реке, в южном направлении. Ночь была ясной — близилось полнолуние, и ночное светило щедро дарило свой свет. На рассвете Хети понял, что находится недалеко от истока реки. Забравшись поглубже в заросли кустарника, недоступные для дикого зверя, он немного поспал, чтобы восстановить силы. Когда солнце приблизилось к зениту, Хети отправился в путь. Перемежая шаг с бегом, он двигался вдоль берега Соленого моря, и к ночи добрался до оазиса, где они купались в первый день плена. Оказавшись здесь в первый раз, он запомнил, что к склону холма прилепилось несколько хижин, а возле них росли финиковые пальмы со спелыми плодами. Он наелся фиников, а потом вволю напился и искупался в водопаде. Отдохнув и еще раз подкрепившись, он отправился в путь.

После полудня на следующий день он уже подходил к пригороду Содома.

12

От трактира Сидури осталась куча головешек и наполовину обрушившиеся каменные стены. Хети внимательно осмотрел все вокруг и вздохнул с облегчением, не обнаружив ни одного трупа. Должно быть, юноши и девушки, жившие под крылом у гостеприимной трактирщицы, успели вовремя покинуть это место. Или, что маловероятно, их взяли в плен гиксосы.

Хети прошелся по городским окраинам. Первые дома, попавшиеся ему на пути, были совершенно пусты, многие здания хранили следы пожаров. Тогда он решил посетить окруженный садами храм Анат. Цветочные клумбы и заросли кустарника были истоптаны, однако храмовые постройки оказались в целости и сохранности. Он остановился перед дверью, которая также была на месте, потом вошел в храм. Первое, что он увидел, — это сидящего на циновке в углу Абеданата.

— Хети! — воскликнул священнослужитель, узнав вошедшего. — Богиня защитила тебя и призвала в свое святилище!

— Я уверен, так оно и есть, Абеданат. Ты, как я вижу, тоже жив и здоров.

— Мне повезло.

— Что здесь произошло? Ходят слухи, что жители покинули город.

— Город пуст и наполовину разрушен. Но сперва гиксосы взяли здесь все, что хотели… Многим жителям удалось бежать, однако большинство содомитов гиксосы угнали в рабство. И это не считая тех, кого они убили, когда, как ураган, ворвались в беззащитный город.

— Расскажи о себе. По крайней мере, ты спас свою жизнь.

— Слушай. Я был в храме и молился богине, когда пришли варвары. Сначала они изнасиловали иеродул, потом вошли в храм. Я тем временем спрятался среди густой листвы деревьев, в саду богини. Слушай, что было дальше. Сначала в храм вошел мужчина, гиксос, но очень скоро он вышел оттуда. Я не знаю, что он там делал. Наверное, хотел посмотреть, что внутри. Затем явился сам царь с приближенными, а вел их тот самый человек, что первым побывал в храме. Эти богоотступники осмелились осквернить бронзовое изваяние божественной змеи. Богиня, обезумев от гнева, разбила амфоры с подаренными тобою змеями, и натравила их на варваров, надругавшихся над святая святых. И царь Шарек, и многие из его свиты получили по заслугам. Укушенные змеями, они со стонами и криками убежали из храма, спасаясь от гнева богини. Мое сердце возрадовалось, и я вознес богине благодарственную молитву.

— А откуда ты узнал, что они надругались над изваянием богини? — удивился Хети.

— Потому что я нашел его на земле. Думаю, царь и сделал это. Он хотел его забрать, но уронил, укушенный змеей, которая отомстила ему за Анат.

— Как ты думаешь, царь уже умер от укуса? — обеспокоенно спросил Хети.

— Не знаю. Все зависит от того, какая именно змея на него напала. Да ты ведь знаешь этих змей лучше, чем я. Сдается мне, среди них нет ни одной, чей укус мог бы стать причиной мгновенной смерти. Шарек умрет, но прежде будет страдать много дней, и я очень этому рад.

— Абеданат, у тебя остались травы и снадобья, которые я приготовил?

— Да, и в большом количестве. Но что ты собираешься делать?

— Я собираюсь найти царя и излечить его.

— Что я слышу! Ты осмелишься пойти наперекор воле богини и исцелить этого нечестивца!

— Ты не прав! Ведь никто, кроме богини, не мог привести меня сюда с тем, чтобы я спас царя гиксосов. Если Шарек умрет, твой господин Магдиль, мои товарищи хабиру, которые храбро за него сражались, и все солдаты Содома, попавшие в плен к гиксосам, умрут от болезней и измождения в каменных карьерах Меггидо. Если я верну царя к жизни, я найду способ добиться освобождения всех пленников.

— Если так, я сейчас же принесу тебе снадобья.

— Иди же. А я сейчас вернусь.

Хети поспешил к царской резиденции. Часть построек была разрушена. Он пробрался в комнату, где некогда жил, и нашел там свою набедренную повязку, которую сразу же надел. Никто не тронул и его короткое копье — перед битвой Хети счел его обузой и не взял с собой. Теперь он засунул копье за пояс, побросал в рот остатки кем-то забытой пищи, быстро обежал помещения разграбленного дворца и вернулся к жрецу.

Абеданат собрал все снадобья в большой мешок.

— Знаешь ли ты, где лагерь гиксосов? — спросил у него Хети, закидывая мешок на плечо.

— Откуда мне знать? Единственное, что я знаю, — они говорили, что пойдут на Гоморру. Ты знаешь дорогу…

— Да, знаю, и поспешу туда.

— Благослови тебя Анат! Если будет на то ее воля, исцели царя и спаси нашего господина и его славных воинов.

На следующий день Хети достиг Гоморры, у стен которой стоял лагерь гиксосов.

Перед воротами путь ему преградили двое солдат.

— Кто ты? И зачем пришел? — спросил один из них.

— Меня зовут Хети. Знай, я пришел спасти твоего господина, царя Шарека.

— Ты шутишь! Как ты, юнец, можешь вылечить нашего господина, если лучшие лекари и лучшие колдуны, окружившие его ложе, в этом не преуспели?

— Все эти лекари и колдуны — ослы.

— Да уж! А у тебя получится то, чего не сумели сделать великие мастера! Говорят, они собираются отрезать царю ногу, потому что яд очень медленно поднимается по телу. Когда он дойдет до сердца, оно перестанет биться.

— Если так, то поспеши проводить меня к своему господину.

Солдаты-гиксосы переглянулись, обменялись какими-то знаками, потом один из них сказал:

— Жди здесь. Я схожу за старшим. Я не могу пропустить тебя под свою ответственность. А вдруг ты содомит и ищешь верный способ убить нашего царя?

— Ты же видишь, что я не уроженец этих мест. Я египтянин, и пришел издалека, чтобы спасти твоего господина.

— Э нет! Как мог ты узнать, что Шарека укусила змея? И как мог ты так быстро прийти сюда, ведь отсюда до Египта — многие дни пути?

— Говорю тебе снова: перестань болтать и поторопись найти своего начальника, который сможет проводить меня к царю.

Солдат ушел и вскоре вернулся с командиром.

— Со слов этого солдата я понял, что ты якобы можешь спасти нашего господина Шарека, — сказал командир.

— Слово «якобы» здесь неуместно. Я сказал, что сделаю это. Поторопись проводить меня к царю, пока еще не слишком поздно.

— Что у тебя в мешке?

Хети снял мешок и раскрыл его.

— Смотри! В этих горшочках — снадобья, которые могут спасти душу царя.

— Иди за мной!

Гиксос шел быстро. Словно желая оправдать задержку, он сказал:

— Надеюсь, ты успеешь вовремя. Доктора решили отрезать царю ногу, но они не уверены, удастся ли таким образом спасти его от смерти.

— Это его не спасет. Более того: царь может истечь кровью, и это убьет его скорее, чем яд.

— Кто из богов послал тебя к нашему господину, желая его спасти?

— Без сомнения, богиня Анат, моя покровительница. Она простила ему его преступление — то, что он осквернил ее храм. Она послала меня, чтобы я вернул его к жизни.

Хети намеренно выбрал слова, которые смогли убедить гиксоса в правильности его действий. Выслушав ответ Хети, тот бросился бежать. Хети следовал за ним по пятам. И вот, откинув полог, они вошли в царский шатер. У ложа Шарека находились трое лекарей. В руке одного из них была длинная пила из бронзы. Еще мгновение — и он приступил бы к операции.

Хети оттолкнул лекаря и выхватил пилу из его рук.

— Остановитесь, вы убьете вашего господина! Разве, отрезав ногу, вы помешаете яду распространиться по телу?

— Ни одно зелье и ни один лекарь ему не поможет, — заявил один из лекарей. — Смотри, его нога посинела. Яд действует медленно, поэтому, если ее не отрезать, завтра, или — самое позднее — послезавтра наш господин умрет.

— А если вы отрежете ногу, то он умрет сегодня ночью.

— Этот египтянин прав, — вмешался в разговор командир. Говорил он тоном, не терпящим возражений. — Его послала богиня Анат, она простила нашему господину поругание своего храма. Ступайте восвояси, а он пусть делает то, что сочтет нужным. А ты, египтянин, знай: если спасешь нашего царя, то непременно будешь за это вознагражден; если же станешь причиной его смерти, то и сам умрешь.

Хети склонился над царем. Шарек спал, очевидно, усыпленный отваром мака, который ему дали выпить перед операцией. Он лежал на спине, полностью обнаженный. Его грудь медленно поднималась и опускалась. Тело его было крепким, с хорошо развитыми мышцами. Хети осмотрел ногу, а особенно внимательно место укуса, где было сильное нагноение. Потом он послушал пульс: сердце едва билось. Из уголка плотно сжатых губ стекала тонкая пенистая струйка.

— Когда царя укусила змея? — спросил Хети.

— Шесть дней назад, считая сегодняшний, — ответил командир.

— На него напала змея, чей укус заставляет человека страдать много дней, — сказал Хети. — Исцеление возможно в течение семи дней с момента укуса, не более. Когда семь дней истекут, ничто не спасет укушенного от смерти.

— В твоем распоряжении всего один день, — заключил один из лекарей.

— Я готов биться об заклад, — сказал Хети, — что спасу вашего царя. Он выздоровеет. Единственное, что мне нужно, — это чтобы вы все ушли. Все необходимое я сделаю сам. Мы останемся у постели царя вдвоем — я и моя богиня Анат, которую вы не способны видеть.

Не пытаясь возражать, все находившиеся в шатре люди поклонились Хети и удалились, подталкиваемые командиром.

Хети открыл мешок, достал из него сосуды с лекарствами и расставил их на краю царского ложа. Затем он заостренной бронзовой пластиной вскрыл гнойную рану, а потом проделал все те манипуляции, которые освоил благодаря многолетнему обучению и обширной практике.

Когда он вышел из шатра, наступал вечер. Командиры, лекари и еще какие-то люди стояли у входа. Все они смотрели на Хети, ожидая его приговора.

— Он будет жить, — сказал он им.

Обернувшись к командиру, который привел его в царский шатер, а теперь сидел неподалеку, он попросил принести пива, чтобы утолить жажду. И добавил:

— Пусть в шатре устроят постель, чтобы я мог спать рядом с царем этой ночью и еще несколько последующих ночей. Лечение не закончено. Принесите мне поесть, а еще — принесите сосуды с душистой водой, чтобы я мог вымыть руки и умыться, а также обмыть тело царя. Не забудьте губки и полоски ткани для перевязки. И пальмовое вино.

Выдвинув свои требования, Хети вернулся в шатер, расставил перед собой сосуды со снадобьями и сел на циновку — нужно было сделать кое-какие приготовления. Слуги принесли все необходимое, а вскоре после их ухода в шатер вошел Лупакку.

— Хети! Мой добрый товарищ! — воскликнул хиттит. — Я счастлив видеть тебя снова! Хотя своими глазами я видел, что ты попал в плен. Как удалось тебе бежать?

— Лупакку, я тоже очень рад видеть тебя живым и невредимым. Знай же, что мало на свете умельцев, которые могли бы больше пары дней удержать меня на привязи! — ответил Хети. — К счастью, мне удалось освободиться и прийти сюда. Если бы я не успел прийти сегодня, завтра душа царя покинула бы тело.

— Так что же, ты, рискуя жизнью, бежал из плена, чтобы спасти царя, против которого нам пришлось сражаться?

— А между тем ты тоже служишь ему. Мы видели, как ты уехал на его колеснице.

— Что ж, война есть война… Я был доволен щедростью царя Магдиля, но уж никак не собирался умирать за него! Шарек, увидев мою одежду и оружие, понял, что я хиттит, а когда я назвал свое имя, оказалось, что о моей славе наслышан и он. Шарек предложил мне выбирать: или я становлюсь его пленником, или капитаном в его армии. Как ты понимаешь, я недолго раздумывал.

— Так мы и решили, когда увидели тебя на колеснице рядом с царем.

— А ведь мне представилась возможность поговорить с царем о тебе. Он не забыл о том, что ты спас ему жизнь, хотя ради этого тебе пришлось убить своего боевого товарища. Я до сих пор не могу понять, что заставило тебя так поступить!

Оправдать поступок, который, на первый взгляд, не имел разумного объяснения, Хети помогли воспоминания о разговоре с Магдилем.

— Лупакку, ты воин, и не можешь не знать, что на поле битвы нельзя убивать царей. Их следует брать в плен. Поэтому и гиксосы не стали убивать царя Магдиля. Знай, если бы Шарека убили, его солдаты жестоко отомстили бы нам, и ни наш царь, ни другие пленные, в том числе я сам и мои товарищи — никто бы не остался в живых. Так что, спасая Шарека, я спас наши жизни и жизнь царя Магдиля.

— Что ж, я считаю, что о чем бы ты ни думал в тот момент, ты в результате поступил правильно. Уверен, царь наградит тебя, особенно когда узнает, что ты излечил его после укуса змеи. Тогда он спрашивал у меня, кто ты, и говорил, что освободит тебя, вернувшись в свою столицу.

— Может, так оно и было бы. Вот только если бы я не бежал из плена, он никогда бы не вернулся в столицу, а мы с товарищами были бы обречены дробить камни в карьерах Мегиддо до самой смерти. А все мы знаем, что тяжелый труд в карьерах очень быстро приводит человека в страну, которую мы, египтяне, называем страной Аментит. Но скажи мне, что именно ты рассказал обо мне царю?

— Ту малость, что знал: что ты родом из Египта и то, что ты не только доблестный воин, в чем он сам убедился, — а он восхищен твоим боевым мастерством, — но и Повелитель змей, который не боится их укусов, умеет их дрессировать и исцелять укушенных.

Они разделили пищу, которую принесли в шатер слуги. Хети спросил у своего товарища, знает ли он, что случилось с трактирщицей Сидури и ее девушками, в частности, с Вати. Велико было его разочарование, когда Лупакку ответил, что ничего о них не знает: вернувшись в Содом, он нашел трактир разрушенным.

— Эта Сидури — не какая-нибудь глупая гусыня, — заверил он Хети. — Она знала, что армия Содома не остановит гиксосов и город скоро будет захвачен. Сдается мне, она собрала пожитки, стоило только Магдилю с армией покинуть город. И она бы вернулась, если бы дело приняло благоприятный оборот. Уж она-то знает, что, когда в город приходят захватчики, первой их добычей становятся женщины. Думаю, она спряталась где-то на ближайшем холме и ждала, чем все это закончится. А поскольку то, чего она опасалась, все-таки случилось, ей пришлось отправиться в Эдом или еще куда-нибудь… Я теперь жалею, что нечасто посещал ее трактир. Даже если бы мне ни разу не удалось в доме пива оказаться в компании красавицы Вати, хватило бы и удовольствия от ее танцев. Тем более что я утешился бы и с одной из ее подружек, которых тоже есть за что обнять…

Они вместе повздыхали о счастливых днях, проведенных в Содоме. А когда трапеза подошла к концу, Лупакку встал.

— Для меня поставили отдельный шатер, и я сплю там один. Хочешь разделить его со мной? — предложил он Хети.

— Какое-то время мне нужно оставаться здесь, присматривать за царем. Он обязательно должен поправиться — от этого зависит моя собственная жизнь и свобода моих товарищей. Я должен быть бдительным.

13

Двенадцать дней спустя царь гиксосов встал с ложа и, несмотря на то, что нога слушалась его с трудом, начал понемногу ходить. Когда он вышел из шатра и предстал перед своими воинами, собравшимися по такому случаю, те долго радостными криками прославляли своего царя и подкрепляли свои крики глухим барабанным боем и стуком мечей по маленьким бронзовым круглым щитам.

Царь поприветствовал своих солдат, а потом вернулся в шатер и приказал позвать Хети. Тот, устав от многодневных бдений у постели больного, удалился в шатер Лупакку, где проспал подряд последние двадцать четыре часа.

За Хети пришел уже не тот командир, который в день прибытия в лагерь проводил его в царский шатер, а приближенный царя по имени Житран. Египтянин явился на зов. В шатре Шарека на месте ложа он увидел трон — высокое деревянное кресло, украшенное по бокам изображениями крылатых драконов, вырезанных из слоновой кости. На сиденье трона лежала пышная подушка. Шарек восседал на троне, выпрямив спину. Его ноги покоились на скамеечке. Около дюжины человек окружали его трон, и Хети не знал, кто они, — армейские командиры, гвардейцы, придворные или же служители культа. Все присутствовавшие были в свободной одежде, и ни один, как показалось Хети, не имел при себе оружия.

Хети стал перед царем и поприветствовал его на египетский манер — поднял обе руки вверх и поклонился.

— Господин, твой слуга тебя приветствует и просит для тебя благословения богини Анат. Да будут также и боги Египта к тебе благосклонны: Амон, покровитель великого Города Скипетра, Гор, властелин неба, Ра, по воле которого светит солнце, и Изида, защитница трона, Великая Волшебница, посвятившая меня в свои секреты.

— Мне нравится, что ты заговорил о египетских богах, — ответил на это царь. — Мне понадобится их помощь и их защита. И я приветствую тебя, человек, которому я обязан жизнью, причем не один раз, а трижды.

Он встал со своего трона и, обернувшись к приближенным, сказал:

— Слуги мои, друзья мои, прошу вас поприветствовать Хети, а затем удалиться. Я хочу поговорить с ним наедине.

Каждый из присутствующих, и не подумав возражать, сказал Хети несколько приветственных слов и после этого, призвав для его защиты ханаанейских богов, покинул шатер.

Когда ушел последний из них, Шарек опустился на одну из лежавших на покрытом большой циновкой полу подушку и предложил Хети сесть напротив.

— Я благодарен тебе, господин, за то, что ты так ласков со мной, — сказал ему Хети, — но я хочу знать, почему ты считаешь, что я трижды спас тебе жизнь? Я помню только два случая.

— Первый раз это случилось на поле битвы, — напомнил ему Шарек. — Скажи, почему, сражаясь на стороне царя Содома, ты не позволил своему боевому товарищу убить меня, предав смерти его самого?

— Господин, у нас в Египте первое правило, которому обучают будущих солдат, — никогда не убивать противника, если он упал на землю и к тому же безоружен. Нарушить это правило — значит совершить подлый поступок, противный богу Гору. Врага можно ударить, когда он стоит на своих ногах перед тобой и у него есть оружие, чтобы защитить свою жизнь. Я не знаю, в пылу битвы слышал ли ты, что я приказал солдату опустить оружие, пощадить тебя и взять в плен. Он отказался повиноваться приказу.

— Раз так, я скажу, что вас учили быть храбрыми и дорожить честью воина. Однако это не мешает нам вести счет. Итак, ты спас мне жизнь первый раз. Второй раз ты сделал это, придя к моему ложу в тот момент, когда лекари хотели отрезать мне ногу, что, по правде говоря, не спасло бы меня от смерти: если бы даже я выжил после этого, я все равно не смог бы сражаться как раньше и сам лишил бы себя жизни. И это притом, что мои лекари вполне могли просто зарезать меня, как поросенка, не преуспев в лечении. А ты, как я понимаю, побился об заклад, что вылечишь меня, и поставил на кон свою жизнь. Командир, который тебя привел в мой шатер, пообещал, что убьет тебя, если я умру.

— Да, он пригрозил мне смертью, но, осмотрев рану, я убедился, что смогу тебя излечить.

— А ведь ты мог просто идти своим путем, вернуться в свою страну, не заботясь о моей судьбе… Как я понял, ты обманул бдительность стражей и бежал из плена — я точно видел тебя среди пленных солдат-содомитов.

— Это правда. Твои люди не сомневаются, что я умер. Они сняли веревки, только когда убедились, что меня укусила ядовитая змея. А я знал, что смогу излечиться от ее яда. Солдаты не захотели оскорблять богов и позволили мне умереть свободным. А увидев, как я падаю в реку, решили, что я утонул. Господин, если бы мне не удалось бежать, уже много дней ты бродил бы среди теней, населяющих преисподнюю…

— Ты говоришь правду. Поэтому-то я и не стану наказывать тех, кто тебя стерег, за то, что позволили так себя надуть. Кроме того, они ведь не знали, что ты — Повелитель змей и их укусы не причиняют тебе вреда.

— Я уверен, это Лупакку рассказал тебе о том, что я Повелитель змей.

— Да, именно он.

— И все же ты ошибся, господин. Выходит, что я спас тебя дважды.

— Я скажу тебе, когда это случилось в третий раз. Тогда, когда твой царь послал тебя ко мне с приказом убить при помощи змеи, а ты не только не исполнил приказ, но и сделал все наоборот. Теперь, зная, насколько ты храбр, изобретателен и могуществен, я уверился в том, что ты без труда выполнил бы возложенную на тебя миссию.

— Могу ли я спросить господина: откуда смог ты узнать, какое задание дал мне царь Египта?

— Тебя предали. Я узнал об этом из уст тех, кто отдал тебе этот приказ.

— Я прошу господина объяснить!

— Знай же, что Аи Мернеферэ, властелин великого Города Скипетра, был убит одним из его вельмож, человеком, которого ваш царь удостоил звания Друга его величества. Зовут его Дидумэс. Во время коронации он принял имя Дьедетепрэ и теперь сидит на троне Гора. Когда Аи приказал тебе убить меня, этот Дидумэс был рядом с царем. Наивностью было для твоего царя надеяться, что моя смерть помешает гиксосам исполнить свое намерение захватить долину Нила. А ведь мой народ уже давно обосновался и в этой долине, и в Нижнем Египте. Я говорю об ааму, которых там теперь больше, чем коренного населения. Должно быть, об этом размышлял Дидумэс, отпуская в обратный путь моих послов. Я посылал их к царю в Великий Город Юга, чтобы тот выбрал между войной и миром. С собой я им дал баранью шкуру, лук и стрелы. Новый царь велел передать мне следующее: он де предлагает совместно властвовать в Египте — я получаю во владение северную часть страны до самого Абидоса, а ему достаются Город Скипетра и южные области. В качестве доказательства своего доброго ко мне отношения устами послов Дидумэс сообщил, что свергнутый царь подослал ко мне человека по имени Хети, Повелителя змей, с приказанием убить меня. «Берегись египтянина, который попытается к тебе приблизиться, немедля предай его смерти», — вот что он мне советовал. И кроме того, он передал мне, чтобы я остерегался змей. — Шарек замолчал, а потом со смехом продолжил: — Как видишь, я не следовал его советам: вошел в храм Анат, позабыв, что эта богиня повелевает змеями. Там на меня бросилась змея, и если бы ты все еще желал моей смерти, тебе оставалось бы только воздать хвалу богине, которая все сделала за тебя, позволив тебе не запятнать честь таким преступлением.

Хети слушал, открыв рот. Он был удручен тем, что услышал: как мог этот подлый Дидумэс принести его, Хети, в жертву? И это человек, который сам был повинен в убийстве, хуже того — в цареубийстве!!! С горечью думал он и о том, что соучастниками Дидумэса вполне могли быть его друг Небкаурэ и отец друга Кендьер. Ведь ни тот ни другой не сделали ничего, чтобы найти «своего друга Хети» и предупредить его о ловушке, в которую тот может угодить.

Царь повернулся и схватил меч с заостренным концом, которого Хети до этой минуты не заметил. Приставив острие к своей груди так, что рукоять оказалась обращенной к Хети, Шарек предложил:

— Смотри, Хети! Можешь этим мечом убить меня, я же трижды твой должник. Потом ты сможешь уйти, и никто не встанет у тебя на пути, чтобы отомстить за мою смерть.

— Что я слышу! — воскликнул Хети, поднимаясь. — Господин, как можешь ты предлагать мне взять твою жизнь, зная, что я приложил столько усилий, чтобы ее спасти! Как можешь ты предлагать мне это, когда сам только что рассказал, что узурпатор трона Гора меня предал!

Он протянул руку и взял меч, потом поднял его в вытянутой руке.

— Я, Хети, клянусь на этом мече, что буду сражаться за тебя, царь Шарек, если будет на то твоя воля. Также клянусь свергнуть с трона узурпатора, предавшего смерти его величество Мернеферэ.

Опустив руку, он продолжил:

— Я считаю, что Мернеферэ был моим господином по воле Амона и Гора, однако я не испытываю к нему уважения — он дал простому солдату задание убить царя, с которым сам не осмелился сразиться. Знай же, мой господин, что еще до прихода в Содом я решил, что не стану повиноваться позорному приказу. Я даже решил поступить к тебе на службу. Вот еще одно объяснение моему поступку там, на поле боя.

— Хети, мой доблестный слуга, мой друг! Ты спас мне жизнь. Скажи, какую награду ты хочешь?

— Господин, для себя я не стану ничего просить. Я поступил так, как велел мне долг. Даже если бы ты не был царем, я сделал бы все, что в моих силах, чтобы тебя вылечить. Святая обязанность человека, постигшего искусство обращения со змеями, — спасать тех, кто от них пострадал. Оставить умирать он может только того, кто сеял вражду или покушался на жизнь другого человека. О тебе такого не скажешь.

— Если ты ничего для себя не просишь, скажи, какой благодарности ты ждешь?

— Только одного: верни свободу тем, кого пленили вместе со мной. Царю Магдилю, который для своих подданных был добрым господином, моим товарищам хабиру и всем остальным. Многие пленники — хорошие воины, и они согласятся служить тебе, повергая твоих врагов.

— Хети, не думай, что ты вынуждаешь меня проявить милосердие в отношении этих пленных. Знай, что я решил вернуть им свободу сразу же по возвращении в Мегиддо. Поэтому-то я приказал Якебхеру щадить их и тебя. Однако я полагаю, что, проведя какое-то время в наших карьерах за работой, царь Содома и его друзья получат хороший урок — узнают на своей шкуре, что такое смирение и мужество.

— Если так, то мне больше не о чем просить. Лишь разреши мне служить в твоей армии.

— Хети, неужели ты не слышал, какую награду я обещал тому, кто меня вылечит?

— Должен сказать, что ничего об этом не знаю, мой господин. Мне ничего не известно о награде.

— Так знай же: того, кто сможет меня исцелить, я обещал сделать своим зятем и, возможно, своим наследником. Я обещал, что отдам ему в жены мою дочь, а также подарю слуг, дворец и сделаю своим придворным. Я и представить тогда не мог, что человек, способный спасти меня от смерти, может оказаться хорошим воином. А ты отличный воин. Я видел — ты сражался, как лев пустыни, очевидно, тебя воспитали как воина. Значит, теперь ты женишься на моей дочери и вместе со мной станешь командовать моей армией. Если же я стану властителем Египта, ты получишь самый высокий пост в моем окружении.

Картина будущего, открывшаяся перед глазами Хети так неожиданно, смутила его душу, унесла ее на заоблачную высоту. Однако мысль о том, что в Египет он вернется не просто солдатом, но даже во главе армии ааму — народа, который хочет завоевать его родину, вернула его на землю. Он дал клятву, когда был охвачен яростью, желая свергнуть узурпатора трона Гора, забыв о том, что речь идет о его родной стране.

— Господин, — Хети замялся, подыскивая предлог для отказа, — у меня уже есть супруга…

— Мои послы сообщили, что твою жену убили, — быстро сказал Шарек. — Ее убили ханаанеи, живущие в Аварисе. Для начала я сделаю тебя его правителем. И тогда ты получишь возможность отомстить за это преступление.

— Служанка говорит, что видела, как сводный брат убил мою жену. Но тела ее не нашли, и может быть, она еще жива.

— Друг мой, даже если это так, разве может это помешать осуществлению наших планов? Ты вскоре убедишься — мою дочь не назовешь ни уродиной, ни дурочкой. Ваш брак — не единственное, что будет связывать нас с тобой. Никто и ничто не помешает тебе иметь множество жен, если моя дочь не сможет удовлетворить твои желания. Я понимаю: ты не можешь смириться с тем, что сражаться тебе придется с твоими соотечественниками, египтянами. Но тебя предал твой царь, он отдал тебя на растерзание врагу, ведь не мог он предвидеть, что произойдет между нами. Он точно знал, что посылает тебя на смерть, и на смерть ужасную — будучи царем, я должен был безжалостно покарать человека, осмелившегося посягнуть на мою жизнь.Подумай, как он удивится, когда ты войдешь в Великий Город Юга во главе армии гиксосов как победитель! Его жизнь будет в твоих руках, и ты сможешь предать его смерти — так же, как он умертвил человека, бывшего твоим сувереном, а можешь и помиловать. Вспомни, не ты ли только что поднял меч и поклялся служить мне? А ведь я предлагаю тебе больше — я хочу, чтобы ты стал моим зятем и командующим моей армии…

— Пусть будет так, как того желает мой господин. Хети будет твоим слугой.

— А еще он будет моим зятем. И, надеюсь, отцом моих внуков, тем, кто подарит моей дочери сына, будущего наследника моего трона, потому что я сам не смог породить сына. Очевидно, мой бог Эл не захотел дать мне отпрыска мужского пола. Но, быть может, он подарит мне его с твоей помощью.

14

На следующий день царь приказал командирам и вельможам, сопровождавшим его в походе, а также всем солдатам собраться на равнине за пределами лагеря. На деревянном помосте установили трон — чтобы каждый мог увидеть и своего суверена, живого и невредимого, и Хети — человека, которого царь желал представить своей армии в новом качестве и которому намеревался оказать особую честь. Хети одели в длинную тунику, украшенную вышивкой, перетянули талию широким поясом из плотной ткани, а к поясу привесили саблю с изогнутым клинком. Затем его подвели к сидящему на троне Шареку. Когда все собрались — командиры и вельможи в первых рядах, перед помостом, остальные — за их спинами, — царь встал, и раздался его звучный голос:

— Мои доблестные воины, мои верные товарищи! Рядом со мной сегодня вы видите Хети. Знайте, что отныне он — мой отец и мой сын, как я, в свою очередь, — его отец и его сын. Я его сын, потому что дважды обязан ему жизнью. Второй случай я приравниваю к воскрешению из мертвых, потому что я наверняка умер бы от укуса ядовитой змеи, а благодаря ему вы сейчас видите меня — на своих ногах, живого, готового вести вас от победы к победе. Цари двух мятежных городов долины — Адама и Белы — поступят так же, как и правители Себоима и Гоморры: они согласятся платить дань. И тогда мы повернем назад, домой, в Мегиддо. Не пройдет и десяти дней, и все случится, как я сказал. Ко мне уже явились послы из Себоима и Гоморры. Их жители страшатся нашего оружия и не хотят повторить судьбу Содома. По возвращении в Мегиддо Хети возьмет в жены мою любимую дочь, прекрасную Аснат. Я обещал ее руку тому, кто излечит меня от яда. Я тем более рад сдержать свое обещание, что Хети — не старик, сведущий в магии, но сильный молодой мужчина, доблестный воин. Он нанес нам немалый урон во время битвы под Содомом, но я не поставлю это ему в вину. Он доказал на деле свою храбрость и силу — качества, которые он отныне обратит нам во благо. Прошу вас поприветствовать Хети, одного из наших командиров, и, если захочет этого Ваал, наш господин, правящий на небе, Хети будет отцом моего наследника, того, кто после меня станет во главе гиксосов!

Ряды солдат взорвались криками радости и шумным лязганьем клинков о щиты, однако от царя не укрылось, что некоторые близкие к нему командиры и вельможи присоединились ко всеобщему ликованию после недолгого колебания.

Жители Гоморры устроили для гиксосов настоящее пиршество. Овощей и фруктов, сыров, домашней птицы, свинины и баранины — всего было вдоволь.

Несмотря на столь внезапный взлет — ведь у него теперь был статус наследника престола, — Хети так и жил в палатке Лупакку. Проведя весь день и половину ночи за едой и питьем — пиво и вино лилось рекой — они наконец остались одни. И тогда хиттит сказал своему товарищу:

— В твоей жизни случилось настоящее чудо, Хети. Думается мне, что в тот день, когда мы встретились в оазисе, ты и не мечтал по прошествии нескольких месяцев стать сыном царя гиксосов и супругом его дочери.

— Я не помышлял об этом еще вчера, хотя знал, что царь ко мне расположен, ведь я спас ему жизнь. Такой щедрости я не ожидал.

— Я буду счастлив служить под твоим началом. Я имел возможность убедиться, что ты хороший военачальник и бесстрашный воин, и ни минуты не сомневаюсь в твоей честности и преданности. Но позволь высказаться откровенно: я боюсь, что благодаря внезапному восхождению ты в одночасье нажил себе много опасных врагов.

— Ты говоришь о вельможах и командирах, которые завидуют мне еще сильнее из-за того, что я не только не их соплеменник, но и совсем недавно сражался в рядах противника?

— Конечно, по-другому и быть не может. Я слышал обрывки разговоров, из которых понял, что одни завидуют тебе, считая, что ты отнял принадлежащее им по праву, а другие, наоборот, радуются, потому что никакой выгоды для себя не ждали и боялись тех, кто рассчитывал стать царским зятем, получив таким образом власть. Ты должен знать, что есть много желающих стать зятем царя Шарека. Тем более что, если верить молве, его дочь совсем не похожа на обезьяну.

Он засмеялся, а потом снова обратился к Хети, которого мысли о будущем браке только огорчали, ведь каждый раз он вспоминал свою Исет.

— Хорошо, если ты станешь вести себя осмотрительно со всеми этими придворными, даже и с теми, кто будет с тобой любезен: такие качества как хитрость и коварство в большом ходу у приближенных к царственным персонам. На досуге я расскажу тебе немало интересного, ведь в свое время я потерял все в результате заговора, во главе которого стоял не кто иной, как мой суверен.

— Я знаю, Лупакку. И все же считаю, что могу доверять царю. Интриг с его стороны я не опасаюсь.

— Я с тобой согласен, но разве можно заранее угадать, как сложатся обстоятельства и какое из них сможет изменить его отношение к тебе? А пока опасайся интриг завистников, козней знати, злобы особенно близких к трону — тех, кто недобрыми глазами следит за тем, как царь осыпает милостями проходимца, появившегося внезапно и укравшего все их надежды.

Хети вздохнул: и без поучений и предостережений своего товарища он понимал, что отныне должен помнить о существовании завистников в окружении царя. И еще он вдруг подумал, что роль простого наемника при дворе царя Содома была куда менее обременительной, хотя и не столь блестящей.

— Лупакку, я знаю, что новое положение грозит мне многими опасностями. Твоим товарищам-хабиру все равно придется поступить на службу к Шареку. Поэтому я хотел бы, чтобы вы, оставаясь моими верными друзьями, стали моей гвардией и разделили бы со мной блага этого мира, а в трудную минуту защитили бы от тайных врагов, и в первую очередь от этих двуличных царедворцев, осыпающих меня похвалами и готовых при случае ударить в спину.

— Ты можешь полностью положиться на меня и наших товарищей. Думаю, за те месяцы, что мы провели вместе, ты успел понять, какие чувства связывают нас — всех семерых, потому что ты стал настоящим хабиру, таким же, как и мы. Ты сам видел, что даже когда мы ссорились или высмеивали недостатки друг друга, неизменным оставалось одно — преданность. И ты сам подал яркий пример дружбы и преданности: я слышал, что ты просил у Шарека свободу для твоих товарищей и ничего — для себя.

Этой ночью Хети заснул счастливым и уверенным в завтрашнем дне.

Утром Житран, командир, который привел Хети к выздоровевшему царю, появился перед шатром.

— Хети, господин мой, наш царь Шарек послал меня, чтобы я служил тебе, — сказал он. — Прошу, пойдем со мной и прими во владение первый подарок царя.

Хети охотно последовал за командиром. Тот привел его в загон, где держали царских лошадей. Здесь же стояли колесницы.

— Я слышал, что в твоей стране, в Египте, — сказал Житран, — не известны эти животные — степные бегуны, не знающие себе равных.

— Мне кажется, что они не известны даже жителям Сиддимской долины, а она расположена куда ближе к владениям нашего господина Шарека, — заметил Хети.

— Местные жители видели лошадей, но сами их не разводят. В этих краях лошади встречаются редко. Кочевники с северных гор продали нашему царю несколько десятков пар. Они же научили нас запрягать их попарно, объезжать и воспитывать. Лошадь — животное нервное, с диким нравом, и бегает так быстро, что поймать ее — нелегкая задача. Теперь мы научились подчинять лошадей своей воле и запрягаем их в колесницы. Ты сам видел, что лучший бегун ни за что не догонит колесницу, запряженную лошадьми.

— Да, но я видел и то, что в бою они легко уязвимы. Если лошадь убита или ранена, колесница останавливается, к тому же ее легко перевернуть.

— Да, это их слабое место. И все равно колесницы незаменимы, когда нужно быстро передвигаться. Лошадь намного выносливее, чем человек! Смотри, царь приказал запрячь для тебя колесницу, и отныне она принадлежит тебе.

Воин, правивший колесницей, запряженной парой лошадей, подъехал ближе. Когда колесница остановилась перед ними, Житран сказал:

— Этот человек — возничий твоей колесницы. Его зовут Жимна. Он покажет тебе, как управлять колесницей, как запрягать лошадей и как вести себя в бою.

Колесница представляла собой деревянную конструкцию, укрепленную бронзовыми пластинами, с открытой в задней части площадкой, на которой и находились возница и воин. К бортам площадки изнутри с одной стороны крепился узкий и длинный чехол с дротиками, с другой — просторный чехол с парой луков и колчанами со стрелами.

Возница спрыгнул на землю, прижал ладонь к груди и поклонился, приветствуя Хети, а потом сказал:

— Господин, наш царь оказал мне честь, назначив твоим возницей. Мне поручено с сегодняшнего дня начать обучать тебя обращению с колесницей и с оружием, которое ты видишь.

— Что до оружия, то мне нечему учиться, хотя я с удовольствием постреляю из лука, — ответил ему Хети. — А с лошадьми я научусь обращаться, конечно же, с твоей помощью, еще до того, как армия покинет Сиддимскую долину.

Так Хети стал одним из воинов армии гиксосов.

Хети с присущим юношам воодушевлением очень быстро освоил мастерство обращения с лошадьми и управления колесницей. Проведя весь день со своим возницей — временами на колеснице, а временами учась запрягать лошадей и разговаривать с ними, — к вечеру Хети мог самостоятельно управлять колесницей, мчащейся по равнинам Гоморры.

Жимна рассказал Хети, что во время боевых действий и на охоте на колеснице обычно едут двое — возница и солдат. Возница правит лошадьми и почти безоружен — при себе у него только короткое копье да кожаный щит, который лежит у ног на случай, если придется защищаться от стрел неприятеля. За спиной у возницы стоит воин. Он вооружен луком и дротиками (они всегда под рукой — в чехлах на бортах колесницы), кроме того, у него есть и личное оружие для ближнего боя — меч, кинжал или секира.

— Самые ловкие, — рассказывал Жимна, — умеют сражаться и править колесницей одновременно. Они обвязывают поводья вокруг пояса и управляют лошадьми движениями туловища, что позволяет рукам оставаться свободными. Этому искусству обучают всех на случай, если возничий будет ранен или убит, но очень немногие достигают такого уровня мастерства, чтобы разом править лошадьми и наносить точные удары мечом.

Хети, взбудораженный новизной происходящего, решил во что бы то ни стало научиться править лошадьми и сражаться на колеснице без возницы. Его не пугали трудности, напротив — пока армия гиксосов готовилась к возвращению в Мегиддо, Хети почти все свое свободное время посвящал тренировкам: правил колесницей и упражнялся во владении предоставленным в его распоряжение оружием.

Царь гиксосов был поражен его усердием и настойчивостью.

— Я восхищен, — говорил он Хети, вернувшемуся после отработки боевых приемов на колеснице, — упорством, с каким ты осваиваешь науку обращения с колесницей. Твой волевой характер мне нравится, для меня это еще одно доказательство того, что боги дали мне самого достойного зятя. Должен тебе сказать, что моя дочь ищет себе жениха несколько лет, и многие просили ее руки, в том числе самые знатные мужчины моего царства. Однако никому из них не удалось получить моего согласия и, что еще сложнее, — согласия моей дочери. Пришло время сказать тебе правду: чтобы стать супругом моей дочери, недостаточно моего согласия на брак. Она сама должна захотеть, чтобы ты стал ее мужем, а насколько я ее знаю, добиться этого — дело непростое. Так что, если она не захочет за тебя замуж, я не смогу ее заставить, хотя я не просто отец, я царь. — После недолгой паузы он продолжил: — Ее мать умерла, когда Аснат была совсем маленькой. Моя любовь к дочери была безграничной, поэтому девочка выросла капризной и требовательной. Я и теперь не хочу стать причиной ее несчастья, заставив выйти за человека, который ей неприятен. Давая обещание выдать дочь за того, кто сможет меня исцелить, я уточнил, что, получив мое согласие, ему придется завоевывать Аснат. А это будет непросто, потому что ее можно соблазнить, но взять эту прекрасную крепость силой — никогда. В скором времени, — сказал Шарек после недолгого молчания, — ты лучше узнаешь наши обычаи и нравы. Гиксосы — это несколько кочевых племен пастухов и скотоводов, которые объединил еще мой отец, он же стал их предводителем. И мы чтим обычай предков: наши дочери сами выбирают себе мужей. Мы, отцы, можем только предлагать им женихов, которые нам подходят, но право согласиться или отказать — за ними.

Эти откровения об отеческих чувствах погрузили Хети в пучину невеселых размышлений. Он сомневался, что ему удастся взять крепость, которая, судя по всему, была неприступной. Да и мысли об Исет не покидали его, он считал, что ему следовало остаться ей верным.

А еще он подумал, что обычаи гиксосов сильно отличаются от обычаев племен ааму, давно осевших в Египте, если, конечно, верить жрецу, которого он собственноручно убил. Жрец говорил, что в их семьях вся власть находится в руках отца семейства — он может отдать дочь замуж даже против ее воли. Очевидно, гиксосы вопросы брака решали по-другому.

15

Царь Шарек пожелал, чтобы на обратном пути его победоносная армия шла через города царства, предоставив населению возможность поприветствовать храбрых воинов-гиксосов и их славного командующего. Поэтому, вместо того чтобы идти вдоль берега Соленого моря, войска двинулись по старой дороге, уходящей в горы, на восток. Новое положение Хети обязывало его следовать в составе войска на колеснице с возницей. Давно привыкнув к продолжительным пешим переходам, Хети не испытывал удовольствия от езды на колеснице, тем более что на идущей в гору ухабистой дороге его укачивало. Поэтому он часто спрыгивал на землю и шел рядом с колесницей, что, по всей видимости, забавляло царя, колесница которого, как и колесницы военачальников, двигалась не во главе войска, а в середине колонны — как объяснили Хети, из соображений безопасности. Враг, решивший напасть на армию гиксосов на марше, обычно налетал спереди или сзади, и тогда воины, следовавшие в начале колонны или в ее конце, могли защитить царя.

— Но разве земли, по которым мы идем, не подвластны моему господину? — спросил у Шарека Хети. — Ведь ты покорил эти земли. Мы уже в Сиддимской долине, а цари всех ее городов признали себя побежденными и покорными твоей воле и согласились платить тебе, мой господин, дань.

— Всегда следует опасаться нападения кочевых племен, — отвечал на это царь. — Кроме того, найдутся мятежники, лелеющие планы вернуть утраченное, попытавшись захватить меня врасплох. Это один из неприятных моментов царской власти. Но нет ничего хуже угрозы, исходящей от самого близкого окружения — от тех, кто потихоньку примеривается к моему трону. Для таких все средства хороши. И они не успокоятся, пока не состряпают заговор, чтобы сесть на место их суверена… Знай, что более других надо опасаться самых близких тебе людей, начиная с братьев и сыновей. У меня нет ни брата, ни сына, и я благодарю Ваала за то, что он послал мне тебя, ты теперь мне вместо сына, и я верю — мне нечего бояться человека, который спас мне жизнь, в то время как имел не одну возможность отнять ее у меня.

— Говорю тебе, господин мой: перед твоим лицом прошу Изиду, мою покровительницу Анат и бога Гора, правящего в Египте, отдать меня во власть бога пустыни Сета и его приспешников, если я осмелюсь восстать против тебя. Находясь рядом с тобой, мой господин, я готов защищать твой трон ценой своей жизни.

— Знай, Хети, что даже если бы ты не произнес сейчас слова клятвы, я все равно доверял бы тебе. Я знаю, что слова твои искренние. Как говорят в твоей стране — с богиней Маат на языке.

Армия гиксосов остановилась на первый большой привал у деревни, заново отстроенной по приказу царя-пастуха. Многие из хижин, сделанных из глины и соломы, с плоскими крышами, пока пустовали. Больше жильцов было в сшитых из кожи шатрах, установленных вдоль пальмовой рощи. Оазис назывался Беершеба, потому что здесь били семь источников. Другие рассказывали, что его назвали «источники семерых», хотя никто не мог с уверенностью сказать, кто были эти «семеро».

— Я хочу, чтобы на этом месте был перекресток дорог, — сказал Хети Шарек. — Одна дорога пролегла на восток, в сторону Газы, по ней мы пришли. Еще одна ведет в северный район моего царства, а третья — в мою столицу Мегиддо. А еще одну дорогу предстоит проложить — дорогу, ведущую к медным копям Сеира. Раньше, когда эти земли нам еще не принадлежали, оазис Беершеба со своими пастбищами и источниками был предметом спора между кочевыми племенами. Мы призвали племена заключить мир, и теперь им приходится делить и воду, и пастбища для скота.

Шарек приказал своему войску пройти маршем, а сам наблюдал за тем, как движутся колонны. Он решил, что большая часть армии отправится вперед, к Газе, а сам он во главе небольшого отряда вернется в Мегиддо.

Хети стоял рядом с ним на царской колеснице.

— Смотри, — сказал ему Шарек, указывая на проходившие мимо колесницы стройные ряды солдат, — у нас сильная армия. Как по-твоему, сможет ли царь Египта ее остановить?

— Мне известно, какими силами располагает узурпатор трона в Городе Скипетра. И я говорю тебе, мой господин: ему нечего противопоставить мощи твоей армии. Мало того что твои воины более дисциплинированы и многочисленны, они закалены в боях и лучше вооружены, к тому же у них есть колесницы и лошади, которые посеют панику в рядах противника.

— Знай же, что ты еще не видел всей моей армии, которую я намереваюсь вести в Египет. В Газе стоят лагерем пять тысяч человек. К ним присоединятся те, что маршируют сейчас перед нами, и всего у меня будет десять тысяч. В это время в Мегиддо мои командиры собирают, по сути, еще одну армию в двенадцать тысяч щитов. Как только они будут готовы выступить, мы отправимся в эти богатые земли, орошаемые рекой, по рассказам, берущей свое начало на небе, и завоюем их!

— Так говорят люди, но я не могу утверждать наверняка, ведь сам я не видел ее истока. То, что я знаю, рассказал мне человек с темной кожей по имени Нехези, который пришел из страны, расположенной к югу от Египта. До того как оросить долину Египта, Нил течет по их земле, даря ей плодородие в периоды, когда воды выходят из берегов.

Два дня спустя царская гвардия во главе с Шареком двинулась на север, а большая часть армии — к Газе. У Хети не осталось сомнений: победа гиксосов над египетской армией неминуема. Думая о том, что сражаться придется с египтянами, находясь во главе вражеских войск, он не знал, огорчаться ему или радоваться: с одной стороны, приятно быть на стороне победителей, а не побежденных; с другой стороны, имея влияние на Шарека, своего тестя, он сможет добиться, чтобы тот явил милосердие народу Черной Земли.

Был у Хети и еще один повод для радости: он не сомневался, что, попав домой, отомстит отцу Исет и вернет себе своего сына.

Продвигаясь к Мегиддо, отряд обходил высокие холмы — опасность представляли крутые обрывы, которых было немало в прибрежных районах Соленого моря. Исключение делали только, чтобы продемонстрировать свою мощь жителям расположенных в долине городов — богатых и потому особенно настроенных оказывать сопротивление. Следующим пунктом назначения стала долина близ Шефалы. Первый привал сделали в городе Лакише — его защитные стены, возвышающиеся над равниной, было видно издалека. В этом городе царь держал большой гарнизон, призванный защищать богатые окрестные земли. Здесь царила настоящая строительная лихорадка — сотни наемных рабочих и рабов возводили постройки в черте города, окруженного земляным валом с одним покатым склоном, строили дворец, предназначенный для будущего правителя гиксосов и его приближенных.

Царь провел здесь три дня — проверил, как идут строительные работы, встретился со старейшинами и главами кланов и племен. Не преминул он и возложить жертвенного козла на алтарь Дагана — божества, являвшего себя в виде рыбы, которого люди почитали как бога прорастания зерна и повелителя Грозового Неба.

Вторая остановка была сделана в Бет-Шемеше, городе, возведенном в честь бога Солнца Шемеша. Название города так и переводилось — «Дом Солнца». Здесь также кипели строительные работы: город являлся естественным «запором» на входе в плодородную долину, поэтому Шарек приказал укрепить его и усилить гарнизон.

Во время этого похода Хети все больше убеждался в могуществе царя гиксосов. Однако случилось и то, что подтвердило слова царя Шарека, сказанные им при выходе из Сиддимской долины — даже в подвластной ему хорошо управляемой стране следовало опасаться восстания или неожиданной атаки какого-либо племени.

Они уже долгое время двигались по дороге, с одной стороны которой раскинулось море, а с другой тянулась цепь невысоких гор. Потом свернули в горы — царь Шарек решил нагрянуть в гости к правителю города Сихема. Хамор, сихемский царь, примкнул к союзу племен, объединенных гиксосами. У Шарека не было очевидных поводов не доверять ему, и все же он сомневался в его добром к себе отношении. Город Хамора, тем не менее, являл собой важный стратегический пункт, поскольку стоял на пересечении дорог между двумя горными перевалами. К тому же город был хорошо укреплен, поэтому Шарек не особенно надеялся, что царь будет склонен к повиновению. Он решил навестить Хамора, убив сразу двух зайцев — засвидетельствовать ему свое уважение и проверить, насколько тот предан своему суверену.

Уже на подходах к городу Шарек, сопровождаемый теперь лишь небольшим отрядом, остановил свою колесницу и с беспокойством сказал Хети и другим командирам:

— Смотрите, у городских стен нет ни души, хотя ворота широко открыты. В окрестностях мы не встретили ни путешественников, ни крестьян, ни пастухов со стадами овец и коз. Не видно ни собак, ни ослов — вообще никого, словно все вымерло…

— Господин, — сказал на это Житран, — лучше не входить в город. Похоже, нам устроили ловушку. Здесь слишком тихо, и это меня настораживает. Ворота распахнуты настежь, но где же стражи?

— Мой господин, позволь мне пойти вперед, — предложил Хети. — Я войду в город и посмотрю, почему нас никто не встречает. Вернувшись, расскажу тебе, что увидел.

— Иди, Хети, но будь осторожен. Ты знаешь, что твоя жизнь мне дорога. Но, несмотря на это, иди — недостойно воина, испугавшись, отступать перед опасностью. Мое сердце радуется, глядя на тебя — ты сам, без колебаний, предложил разузнать, что там происходит.

Не успел Шарек закончить, как Хети уже натянул поводья, и его лошади галопом помчали колесницу к городским воротам. Скоро он проехал между двумя мощными башнями, стоявшими по обе стороны ворот.

Ему не пришлось долго искать причину гнетущей тишины, царящей над городом, — тишины, нарушаемой лишь криками воронов и стервятников, которых потревожил шум подъезжающей колесницы. Просторная площадь перед воротами была усеяна трупами, на каменной мостовой запеклись лужи крови.

Ни минуты не медля, Хети развернул коней и поскакал обратно, чтобы доложить Шареку об увиденном. По приказу царя воины вошли в город и осмотрели тела погибших. Перевернули каждый труп — все мужчины, у одних перерезано горло, других убили ударом копья. Осмотрели и дома — все ценности пропали, в некоторых были следы пожаров. Наконец к царю привели ветхого старика, найденного в темной пещере, — трясущегося, сжавшегося от ужаса.

Оказалось, что к городским стенам пришло племя кочевников. По обычаю глава племени по имени Якебель заплатил за право выпасать здесь свой скот и пользоваться источниками. Племя от луны до луны оставалось возле города.

— Скоро они перезнакомились с жителями и стали обмениваться с ними товарами, — рассказывал старик, которого накормили и напоили, так что он подкрепился и немного успокоился. — А потом прошел слух, будто сын нашего господина Хамора увидел дочь этого Якебеля и страстно влюбился в нее. Говорят, что он украл ее и предложил свою любовь. Я не знаю, ответила ли избранница ему взаимностью, но я слышал, что у кочевников девушкам не позволяется выказывать свое истинное отношение к мужчине — любит она его или ненавидит. Увы, оказалось, это правда! Царевич с ума сошел от любви, и пришлось нашему господину Хамору идти к Якебелю и просить руки его дочери для своего сына. Однако выяснилось, что в этом племени даже не отец решает судьбу дочери, а ее братья. Тогда наш царь обратился к братьям девушки. Нашему господину пришлось унижаться перед этими погаными варварами, сыновьями вождя племени, который даже спит в простом шатре! Он предложил им заключить союз — после свадьбы навсегда остаться в долине, заняться торговлей, жить и копить богатства. Но двое старших сыновей Якебеля были непреклонны: заявили, что царевич поступил недостойно — обесчестил их семью. И тогда царевич сам пришел к ним попросить отдать ему в жены их сестру. Он обещал дать им все, что те попросят, сделать все, что они захотят. Вот до какого сумасшествия доводит человека любовь! Несомненно, дело это не обошлось без вмешательства враждебных нам богов!

Вероломные сыновья Якебеля заявили, что никогда не отдадут сестру за необрезанного мужчину. И вот наш царевич заявил, что готов хоть сейчас пройти обряд обрезания. Но этого им показалось мало: они потребовали, чтобы были обрезаны все мужчины нашего города — от мала до велика. И хотя никто из моих соплеменников по доброй воле не стал бы делать ничего подобного, ибо это для нас неприемлемо, царевич согласился, поскольку сильно желал этого брака. Его отец, наш господин, решил принести эту жертву, так он любил своего сына. Он попросил мужскую часть населения Сихема последовать его примеру. Все знают, что ради поддержания престижа царской власти подданные часто поступают, как того хочет господин, даже когда делать этого и не следует. Итак, мужчины Сихема согласились подвергнуться унизительной процедуре, некоторые матери даже сами обрезали своих сыновей. Все согласились, кроме меня. Я знаю подлый нрав людей пустыни, этих козопасов, этих пожирателей грибов, этих воров, крадущих стада и женщин. Я не захотел из сострадания к сыну царя позволить над собой глумиться. Но, поскольку я стар, никто не настаивал. Знайте: после того как был исполнен варварский обряд обрезания, эти шакалы сказали, что следует устроить праздник и откупорить все сосуды с вином. Конечно, все жители города, в основном мужчины, напились, отчасти и потому, что хотели заглушить боль после богопротивного обряда. Тогда эти мерзавцы — сыновья Якебеля — воспользовались повальным опьянением и тем, что люди потеряли бдительность. Сначала они убили нашего господина Хамора и его сына, которые находились с ними рядом. Это был сигнал для их соплеменников — началась настоящая резня. Они убивали мечами, кинжалами и копьями. Это было ужасно. Я не ослабел после обрезания и не был пьян, поэтому я убежал и спрятался там, где вы меня нашли. Закончив свое страшное дело, они прошлись по домам и забрали все ценное. Они увели всю живность с городских пастбищ — овец, коз, ослов, быков. Они забрали детей, намереваясь продать их на невольничьих рынках, и женщин, чтобы удовлетворить свою похоть, они — те, кто кричали, что «насилие», которому подверглась дочь их вождя, стало бесчестием для целого племени! Надо думать, этим они станут оправдывать свои злодейские убийства.

Царь Шарек не мог сдержать гнева — не откладывая, он послал часть отряда вдогонку за варварами. Однако никто не знал, по какой дороге они ушли, так что погоня ничего не дала.

Шарек оставил в городе отряд воинов под началом одного из самых верных ему командиров по имени Хамасану, приказав ему продолжать поиск подлых кочевников, разоривших Сихем, а также начать понемногу заселять его, зазывая окрестных жителей.

При царе осталась только его верная гвардия. После двух дней пути Шарек в сопровождении эскорта въехал в столицу своих владений — Мегиддо.

16

Царский дворец стоял на высоком холме. В свое время верхушку холма «стесали», и на образовавшейся площадке построили дворцы, храмы, дома, устроили водоемы. Застройка проводилась планомерно — по кварталам. Однако, несмотря на значительные размеры, укрепленная часть города не смогла вместить всех желающих обосноваться там. Город стал столицей государства гиксосов, подчинившего себе огромные территории — все земли Ханаана от северных природных границ и до земель, которые египтяне называли Хару, а местные жители — Сирией. Глинобитные и каменные строения пригородов прижимались к подножию холма. Уверенный в своей силе и могуществе царь Шарек, тем не менее, приказал окружить город крепостной стеной с одним пологим спуском. Пленники, захваченные под Содомом, в числе многих своих собратьев по несчастью из других районов страны — тысячи свободных рабочих рук — как раз и занимались постройкой защитных сооружений.

Попав в Мегиддо, Хети не мог думать ни о чем, кроме как о своих товарищах-хабиру и о других содомитах, к которым он успел привязаться. Шарек поселил его в своем дворце, окружил многочисленными прислужниками. Царю не терпелось познакомить дочь с ее будущим супругом, ставшим для него сыном. Велико было его разочарование, когда он узнал, что царевна Аснат покинула дворец, желая пожить какое-то время в другой царской резиденции. У царя было несколько резиденций в разных районах страны. Одна из них находилась в городе Акко, называемом еще Акрой, на берегу моря. В свое время отец Шарека построил там порт, второй порт в его царстве после Газы. Вторая резиденция находилась в Иерихоне, старинном городе в долине реки Иордан, а третья — на юге, в городе Хеброн.

Хети узнал, что раньше этот город назывался Кириат-Арба. Сначала это было просто небольшое поселение, где жили кочевники — предки Шарека. В те времена племя называлось анакимы, и происходило это название от имени их мифического предка Анака. Говорили, будто этот Анак был сыном человека по имени Арба — основателя деревни, давшего ей свое имя. По решению Арбы племя отказалось от кочевой жизни. По другим источникам, заслуживающим большего доверия, Арба назвал своего сына Анак, потому что так звали предка, чье имя дало название племени. Скоро поселение выросло в деревню с каменными постройками, которая стала называться Кириат-Арба. Анакимы продолжали жить на земле, разводя теперь, помимо овец, еще и крупный рогатый скот, благо, земли были богаты и пастбищами, и водой. Мужчины племени были высокими и крепкими — большое преимущество перед представителями других кочевых племен и оседлых жителей Ханаана, живущих на этой земле с незапамятных времен.

Со временем анакимы подчинили соседей: сначала кочевые племена, бродившие по близлежащим территориям, а затем и жителей окрестных деревень и городов. Начало этому процессу положил дед Шарека. Отцу же удалось объединить под своей дланью, когда уговорами, а когда и мечом, всех жителей Ханаана. Именно он сменил название города: древнее поселение Кириат-Арба превратилось в крупный город Хеброн, столицу вновь созданного государства. С языка ханаанеев слово «хеброн» как раз и переводилось как «союз, объединение». Хеброн стал столицей объединенных народов Ханаана под управлением царей-пастухов. Шареку пришлось войной усмирить некоторых царьков, возомнивших, что смерть его отца вернет им независимость. Он усилил мощь и расширил границы своей империи за счет присоединения городов северной части Ханаана, до поры до времени ускользавших из-под власти царей-пастухов. Территория государства расширилась в сторону севера, поэтому Шарек решил и столицу перенести севернее. Его выбор пал на Мегиддо, прославленный древний город. Там построили дворец, достойный могущественного царя, потом начались работы по укреплению города на случай осады.

— Должен сообщить тебе плохие известия, — сказал Шарек Хети.

— Твой слуга слушает тебя, господин, — отозвался Хети спокойно, не выказывая ни малейшего волнения.

— Речь идет о моей обожаемой дочери. Сначала до нее дошли слухи, что меня укусила змея, и она очень огорчилась, потому что любит своего отца. И очень обрадовалась, когда узнала, что я выздоровел и встал на ноги. Но, как рассказал слуга, который приносил ей вести обо мне, услышав, что я пообещал ее руку человеку, который меня исцелит, — а мне теперь придется сдержать слово — отдать ее своему спасителю, заявила: «Выбирать супруга я буду сама и не позволю выдать меня за первого встречного». Больше всего меня огорчает вот что: мой слуга успел ей сказать, что ее будущий супруг — египтянин.

Шарек замолчал. Он казался смущенным. Хети посмотрел на него вопросительно. Шарек продолжил свой рассказ:

— Так вот… Она сказала, что никогда не выйдет за побежденного из Черной Земли. Дескать, муж, которого ей предлагают, едва ли достоин стать ее рабом, потому что очень скоро все жители Египта превратятся в рабов ее отца. Она так разозлилась, что уехала из Мегиддо в Хеброн и поселилась в тамошнем дворце. И теперь я боюсь, что она не захочет вернуться к своему отцу…

— Если так, мой господин, — обратился к Шареку Хети, — не тревожься. Никогда я не стану навязывать себя женщине, которая меня ненавидит. Если мой господин и отец захочет, я освобожу его от клятвы. Я с радостью останусь твоим слугой, не будучи твоим зятем.

Закончив свою речь, Хети почувствовал облегчение: теперь никто не сможет сказать, что он предал Исет.

Но Шарек, очевидно, думал по-другому. Он громогласно заявил:

— Ты — мой сын, и ты станешь моим зятем! Я не позволю тебе так легко сдаться, это недостойно мужчины и воина, тем более это недопустимо для военачальника! Знай, я уже послал к дочери гонца с приказом вернуться во дворец. Я дал ей двадцать дней, и если на двадцать первый она не вернется, я пошлю за ней отряд и притащу сюда силой. А пока, сын мой, тебе следует сделать вот что: поезжай в Хеброн и найди способ увидеться с моей дочерью. Ты предстанешь перед ней не как мои спаситель, а как богатый человек и доблестный воин. Я хорошо ее знаю, она неравнодушна к сильным и храбрым мужчинам. К тому же ты недурен собой — высок и красив, женщины таких любят. Сын мой, ты — настоящий воин-гиксос. Нельзя сдаваться без боя. Ты должен захватить эту крепость, уговорами или силой! Не важно, каким оружием ты воспользуешься, главное — одержи победу! — После недолгой паузы царь продолжил: — Познакомься с моей дочерью, но только не пытайся устроить встречу с помощью писем. Не ходи во дворец, чтобы увидеть ее там, — тебя выставят вон. Нет, надо сделать так, чтобы вы встретились случайно — на улице или в трактире, где она бывает. Она любит слушать музыку и песни в таких заведениях и, как и отец, не прочь выпить хорошего вина. Разумеется, заговорив с ней, не называй своего настоящего имени — она знает, что претендента в супруги зовут Хети.

Советы, данные Хети царем, несомненно, были мудрыми. Однако он не испытывал никакого желания им следовать. Девушка, которой он в жизни не видел, вдруг стала ему противна. Не хватало только, чтобы эта своенравная царевна оказалась, вдобавок, сумасшедшей девственницей и выпивохой!

До того как отправиться в Хеброн, ему предстояло еще одно важное дело — добиться, чтобы царь, наконец, решил участь пленников, взятых в Содоме.

Царская армия стояла лагерем на окраине Мегиддо. К ней присоединились гвардейцы, сопровождавшие царя, а также многочисленные наемники, которых набирали для предстоящего похода в Египет. Шатер суверена установили в центре лагеря, на просторной площадке, предназначенной для тренировки солдат и проведения собраний. Лагерь был разделен на сектора, окружен деревянной изгородью, вдоль которой протянулась дорога. Солдаты спали не в палатках, сшитых из шкур, а в полотняных шатрах, легких и удобных. Однако были в передвижном лагере и более солидные постройки — домики для офицеров, здание арсенала, в котором хранилось бронзовое оружие, изготовленное здесь же, на территории лагеря, в глинобитных мастерских. Имелась и лавка, в которой на полках стояли корзины с продуктами и сосуды с оливковым маслом, пивом, винами. Загоны с лошадьми и площадки для колесниц находились в пределах укреплений города — царь берег конницу как зеницу ока.

Прошло несколько дней после прибытия в столицу, прежде чем Шарек позволил Хети привести пленников. Царь приказал при этом соблюсти определенный ритуал.

Исполняя приказ, Хети позволил надеть на себя пеструю ханаанскую тунику длиной до колен, скрепленную на левом плече, тогда как правое оставалось открытым. В темницу, где содержали пленников, он приехал ночью на своей колеснице, полностью вооруженный. Приехал он не один, а в сопровождении дюжины солдат, вооруженных копьями и круглыми щитами. Темница представляла собой ряд глубоких ниш, вырытых у подножия укрепленной части города, забранных деревянными решетками. Стражники уже успели связать пленных одной веревкой так, как они были связаны по дороге в Мегиддо.

Хабиру, товарищи Хети, с беспокойством ожидали оглашения своей участи. Узнав в командире, ехавшем на колеснице во главе отряда, своего давнего товарища, они закричали от радости.

— Хети, вижу, ты стал настоящим воином-гиксосом, и это радует мое сердце — сказал египтянину Магдиль. — Мы все восхищались тем, как ловко ты обманул бдительность этого Якебхера. До нас дошли слухи о том, что ты спас царя Шарека от укуса ядовитой змеи и о почестях, которые он тебе воздал. И тогда в наших сердцах поселилась надежда на скорое освобождение. Скажи, вернут ли нам свободу и одежду?

— Скоро это случится, Магдиль, — ответил ему Хети, спускаясь с колесницы, чтобы выказать уважение человеку, который когда-то был его сувереном, а теперь стал простым пленником. — Но раньше чем это произойдет, я должен привести вас, связанных и обнаженных, к царю Шареку, который огласит свое решение.

— Я не сомневаюсь, что ты просил его за нас.

— Знайте, что царь принял решение освободить пленных еще до того, как я успел поговорить с ним. Магдиль, друзья мои, вам нечего бояться. Он настаивает на том, чтобы вы появились перед ним в виде пленников, тем самым признавая его мощь, чтобы более очевидной была его победа.

— Знай, Хети, много дней мы тесали и таскали камни под бдительным оком надсмотрщиков, не стеснявшихся пускать в ход плетки. За это время я понял, насколько переменчива жизнь, даже если речь идет о жизни царя. Почести — не более чем суета сует. Мне уже не стыдно ходить без одежды, и я готов, не жалуясь, принять уготованную мне богами судьбу. Я буду им благодарен за все, ибо я узнал — ценность того, что нас окружает, иллюзорна, это касается и власти, и по-царски роскошной жизни.

— Я восхищен тем, что ты, Магдиль, за такое короткое время открыл для себя истину, к осознанию которой у нас, в Египте, удается приблизиться редкому мудрецу, да и то на это уходят долгие годы размышлений и множество усилий. И только тот, кто постигает эту истину, становится мудрецом. А теперь я расскажу, какой будет церемония, по завершении которой вас всех освободят. Вот приказ царя Шарека: вы, Магдиль, Жакен и Япирану, пойдете перед моей колесницей, связанные одной веревкой. Когда приблизитесь к трону, царь сообщит вам свое решение. Остальные пойдут за колесницей. Такова воля нашего господина.

Выполняя приказания Житрана, солдаты сопровождения окружили группу пленников. Житран встал во главе процессии, за ним шли Магдиль со своими офицерами, затем следовал Хети на колеснице — словно именно он, славный командир-победитель, взял их в плен. За колесницей шел солдат с арфой и короткой изогнутой саблей, закинутой на левое плечо. Солдата звали Зилпа, теперь он был слугой Хети. Однако это был не обычный слуга: Зилпа, опытный воин, должен был всюду сопровождать сына царя и защищать его от любой опасности. Арфа, которую он нес в руках, была своего рода скипетром, указывающим на царский статус египтянина. Конечно же, Хети этим очень гордился: он считал, что этот инструмент соответствует египетскому флабеллуму[19], представлявшему собой длинное перо на древке, которое египетский чиновник очень высокого ранга, флабеллифер[20], нес рядом с царем Египта, в то время как последний передвигался в паланкине. Должность «носителя арфы» была почетной и вызывала зависть, как в Египте завидовали «носителю опахала с правой стороны».

Наконец процессия достигла царского лагеря. Солдаты выстроились по обе стороны прямой дороги, ведущей от ворот до места, где установили царский трон из кедрового дерева с подлокотниками, выполненными в виде крылатых львов с человеческими лицами. Над троном возвышался балдахин, защищавший царя от жгучего солнца. Шарек, в тяжелом, украшенном вышивкой одеянии, восседал на троне, сандалии его покоились на покрытой подушкой скамеечке. Позади трона, в тени балдахина, установили большую, вытянутой формы амфору с вином. Рядом с амфорой находились двое слуг: в обязанности одного входило черпать вино и пробовать его на вкус, а затем разливать в кубки, которые второй слуга передавал женщине, стоявшей у трона. На женщине была длинная, до пола, туника с длинными широкими рукавами. Это была управительница царского дома — она принимала кубок вина из рук слуги и передавала его царю. На некотором удалении, слева от трона, прижимая к себе большую восьмиструнную лиру, сидел музыкант в длинном платье. Он извлекал из инструмента ласкающую слух мелодию.

Процессия остановилась перед троном. Подталкиваемые Житраном, трое пленников, шедших впереди, опустились на колени перед царем. Хети спрыгнул с колесницы и стал лицом к Шареку.

— Господин мой, отец мой, — сказал он, — вот они, ничтожные и посрамленные, перед тобой — царь и его командиры, осмелившиесянарушить твою волю. Посмотри, они понесли наказание за свое непослушание — много дней провели в плену. Царь Магдиль лишился трона в прекрасном городе, жителями которого он правил! И теперь он стоит перед тобой со связанными руками. Униженный, лишенный былого могущества, не имеющий даже чем прикрыть наготу, бедняк из бедняков. Я, твой возлюбленный сын, прошу тебя, своего господина, быть к нему милосердным и решить его участь, равно как и участь остальных пленников, так, как подсказывает тебе сердце, зная, что это решение будет справедливейшим.

Казалось, царь Шарек на мгновение погрузился в размышления. Управительница царского дома по имени Ада подала ему кубок с вином. Она родилась в ханаанском племени хетьенов, которые уже давно присоединились к союзу гиксосов. Ходили слухи, что она — сожительница царя, который не захотел взять себе новую царицу. Он так сильно любил мать Аснат, что когда ту унес демон болезни, решил, что никто не займет ее место. Тем более что дочь заявила тоном, не допускающим возражений, что не потерпит ни одной женщины на троне, где когда-то сидела ее покойная мать. Что, впрочем, не лишало царя права иметь наложниц.

Шарек сделал несколько больших глотков из кубка, вернул его Аде и обратился к Хети с такими словами:

— Прикажи этим пленникам встать.

— Царь, наш господин, — сказал трем пленникам Хети, — желает, чтобы вы встали.

Когда те поднялись и замерли на месте, с опущенными головами, царь попросил Хети приказать Зилпе, носителю арфы, перерезать своим оружием связывавшие пленников веревки. По обычаю, Хети, который в данном случае являлся выразителем воли царя, повторил приказ, и Зилпа приступил к его выполнению.

Когда упали веревки, по сигналу царя Хети сказал так:

— Слуги, принесите этим людям одежды, потому что они отныне не пленники нашего господина.

В тот же миг из царского шатра, возвышавшегося позади трона, вышли слуги. Они несли длинные пестрые туники. Когда пленников одели, царь протянул Хети кубок, из которого только что отпил несколько глотков. Хети принял его в обе руки, отпил три глотка и дал по очереди каждому из трех бывших пленников, предлагая им утолить жажду в знак покорности и благодарности царю, который таким образом подтверждал, что они им прощены.

В это самое время по сигналу своих командиров солдаты, присутствовавшие при этой церемонии, стали ударять копьями по щитам, словно аплодируя решению царя. Когда установилась тишина, Хети сказал:

— Да падут путы и с других пленных! Да прикроют они свою наготу! Царь, господин наш, решил, что эти люди станут верными воинами народа гиксосов. Все они в прошлом были солдатами, все закалены в боях. Они клянутся в верности нашему господину именем Ваала, повелителя неба и грозы, и именем Хадду, бога, которого изображают в шлеме с рогами быка, — повелителя молний и войн. Да падет гнев богов на их голову, если они нарушат клятву верности нашему господину, царю Шареку!

Его речь была встречена приветственными ударами копий по щитам. И только тогда стражники сняли с пленников веревки. Каждый получил тунику и пару сандалий, а потом принес клятву на алтаре, установленном неподалеку от трона. У алтаря освобожденных ожидал жрец, он принял их клятвы. Слуги вручали каждому новообращенному воину-гиксосу кубок с вином, который воин и опустошал, предварительно пролив несколько капель на жертвенный алтарь.

Когда церемония закончилась, царь встал. Он объявил, что остаток дня пройдет в празднованиях — это событие должно оставить в сердцах новобранцев хорошие воспоминания. Под празднованиями подразумевались основательные возлияния и поглощение огромного количества жареной говядины, свинины и баранины, и заканчивались они обычно под утро. Правда, ни царь, ни его гвардия, ни Хети участия в этом не принимали. В течение ночи ворота лагеря были заперты из страха перед неожиданным нападением врага, который, как в случае с жителями города Сихема, мог воспользоваться опьянением солдат и устроить резню.

17

Пришло время еще раз встретиться с Якебхером — командиром, которому царь Шарек поручил охранять захваченных под Содомом пленников на пути в Мегиддо. Удивление Якебхера, когда он увидел рядом с царем пленника-египтянина, которого давно считал умершим, не поддавалось описанию.

Правда, принимая во внимание то, что бывший пленник спас царя гиксосов, это удивление могло бы быть приятным, но не для Якебхера. Нет, разочарование и ненависть заполонили его душу. И объяснение этому можно было найти только в истории жизни самого Якебхера. Якебхер родился в семье одного из старейшин племени анакимов — боевого соратника отца Шарека. Когда старый царь умер, Якебхер помогал молодому наследнику подавлять восстания в стране. Вскоре он стал одним из самых близких к царю командиров, его другом и советчиком. Они были связаны и кровными узами, правда, степень родства была неблизкой. Когда умерла супруга, Шарек решил сделать наследником зятя — мужчину, которого изберет из множества претендентов его дочь. По его мнению, иметь наследника-зятя даже лучше, чем наследника-сына. Прошел слух, что в одном из сражений Шарек получил ранение в пах и перестал быть мужчиной, поэтому и не надеется иметь наследника своей крови. Объясняя старейшинам племен свое решение, Шарек сказал следующее: сын очень скоро осознает, какую власть получит, унаследовав трон. Поэтому, особенно если сыновей в семье несколько, отцу приходится ежечасно ожидать бунта и бояться, что родные дети найдут способ от него избавиться. Часто старший сын, опасаясь, как бы отец не решил в обход него сделать наследником кого-то из младших, решается на свержение родителя, организовав заговор или, еще хуже, решившись на отцеубийство. Поэтому Шарек пришел к выводу, свидетельствовавшему, однако, о том, что и царям свойственна наивность, что избранный дочерью зять будет ему благодарен и, в отличие от законного сына, не станет строить честолюбивых планов по захвату власти. Зять будет в достаточной мере уважать его царское величество, чтобы не думать о том, как бы противоправными методами завоевать трон.

Как бы то ни было, усыновив Хети, Шарек, пока не осознавая этого, дал многим повод для черной зависти. И самая яростная зависть снедала душу Якебхера — человека, который уже давно лелеял самые честолюбивые планы. Стремясь добиться желаемого, он в числе первых предстал перед царевной Аснат после оглашения решения царя о том, что тот, кого выберет его дочь, унаследует трон.

Однако красавица-царевна обошлась с Якебхером неласково. Обида была тем сильнее, что Якебхер был недурен собой — высокий, могучего сложения, как и большинство мужчин его племени, с подстриженной густой бородой и шрамом от удара вражеского клинка на щеке — отметиной, свидетельствовавшей о его мужественности и храбрости; и он очень гордился этим шрамом. У царевны же оказалось совсем иное понимание мужской красоты: она заявила, что он-де похож на Нефилима — легендарного гиганта, огромного и уродливого. Категоричный отказ, да еще сдобренный оскорблением, — удар был нанесен не только по мечтам, но и по самолюбию Якебхера. И, с трудом взяв себя в руки, он принял решение найти другой способ получить трон.

Он действовал потихоньку, начав с простых ходов, совсем как игроки в египетскую игру сенет — разновидность шашек. Конечно, ни один желающий прельстить царевну не смог укрыться от его бдительного ока. К огромному облегчению Якебхера, угодить ей не смог никто: иных царская дочь находила слишком старыми (свататься к ней приходили даже вожди племен — отцы многих детей, а иногда и деды), другие казались ей чересчур чахлыми — она, видите ли, желала получить в мужья настоящего воина, сильного и храброго. Словом, каждый раз у нее находились причины, чтобы отвергнуть очередного поклонника.

Якебхер, со своей стороны, всегда искал случая отличиться на поле боя. Он был исключительно любезен с военачальниками царя и с самим царем, словно и не было той унизительной сцены сватовства к Аснат. Когда ему стало ясно, что в окружении царя нет равного ему по силе соперника, Якебхер решил избавиться от своего далекого царственного родственника. К этому времени у него появилось множество приспешников. Его расположения искали по многим причинам, но одной из главных было желание отомстить царевне, оскорбившей отказом самых высокопоставленных особ царства. Немало было и тех, кого Якебхер подкупил звонкой монетой. Приказ царя отвести в Мегиддо пленных, захваченных в ходе войны в Сиддимской долине, показался ему прекрасной возможностью привести в действие свой план. Отправляясь с отрядом в столицу, он приказал одному из своих самых верных сообщников избавиться от царя. Как? План созрел в его голове после разговора с перебежчиком из Содома, получившим за сведения хорошую плату. Если верить содомиту, в святилище Анат стояли сосуды с живыми змеями. Вот если бы царь вошел туда в тот момент, когда гады оказались бы на свободе… Именно поэтому его сообщник, командир по имени Мансум, был в числе первых воинов, вошедших в покинутый жителями Содом. Не мешкая, Мансум отправился в храм Анат. Именно его видел Абеданат входящим в святилище и выходящим пару минут спустя. Конечно же, откуда было знать жрецу, что Мансум перевернул амфоры со змеями, погасил лампады, которые, благодаря усилиям Абеданата, горели днем и ночью, и аккуратно закрыл двери?

Вернувшись к окруженному гвардейцами царю, Мансум рассказал ему, что в городе, как стало известно, имеется богатый храм. Вот так, хитростью, он привел Шарека к святилищу. Разумеется, царь вошел в храм первым. Надежды заговорщиков сбылись: Шарека укусила одна из ползавших по полу змей.

Мансум сам поспешно прибыл в Мегиддо, чтобы сообщить своему хозяину о том, что дело сделано — Шарека укусила змея, и вскоре он наверняка должен был умереть. Но Якебхер не стал спешить, решив дождаться гонца, который подтвердит, что царь умер. Вот тогда-то он и предстал бы перед армией, расквартированной в столице, и объявил бы себя законным наследником Шарека. Однако он не смог отказать себе в удовольствии сообщить о несчастье царевне Аснат. Придя к ней, он горевал и лил слезы, оплакивая великого правителя, которому судьбой предназначалось покорить земли Озириса и взойти на трон Гора.

— Зачем ты плачешь и стенаешь, Якебхер, ведь слезы и слова твои фальшивы? — спросила у него Аснат — ее было не так-то легко провести. — Тебе сказали, что отца укусила змея, но правда ли это? Если и правда, то не все змеи смертельно опасны. И рядом с царем всегда полно ведунов, которые смогут его излечить.

— Уверяю тебя, царевна, — сказал Якебхер, низко кланяясь, — я всей душой желаю, чтобы ты оказалась права. Да услышат тебя добрые боги и да вернут они жизнь нашему господину Шареку!

Он ушел из дворца, больше всего на свете желая, чтобы боги снизошли до его молитв — увели царя в земли, откуда не возвращаются. Он и ненавидел эту девчонку, и страстно желал стать ее супругом. Осторожности ради следовало выждать какое-то время: нужно было увериться в смерти царя, чтобы занять опустевший трон. «Вот тогда-то я и поквитаюсь с этой гордячкой, — мстительно думал Якебхер. — Я сделаю ее не царицей, нет! Она станет моей рабыней, я брошу ее на свое ложе, сорву с нее одежду и удовлетворю свое желание! Я буду властвовать над ней и обладать ею!»

Можно представить, насколько велики были его разочарование и досада, когда вновь прибывший гонец предстал перед старейшинами и командирами. Он принес радостную весть: царя спас удивительный человек, настоящий Повелитель змей, а вовсе не один из лекарей или ведунов, которых призвали к царскому ложу. Шарек был на пороге смерти, когда какой-то милосердный бог послал к нему настоящего чародея, сумевшего сделать невозможное. Присутствовавшие вскричали от радости, и Якебхер кричал вместе со всеми и громче всех, проклиная в душе ненавистного незнакомца, сломавшего его планы. Но это было еще не все: гонец сказал, что царь обещал избавителю руку дочери, поэтому теперь этот проходимец окружен почестями и Шарек считает его почти что своим сыном!

Ему не терпелось узнать, как отнесется царевна Аснат к известию о том, что отец нашел ей мужа — без сомнения, колдуна, старца, утомленного трудами и прожитыми годами. Поэтому он собственной персоной явился во дворец. Он стал первым, кто услышал ответ царевны отцу, царю Шареку.

Якебхер так спешил к царевне, что не дослушал историю, рассказанную гонцом старейшинам. Только потом он узнал, что спаситель царя — не дряхлый старик, источенный болезнями, словно бог Ра, ставший жертвой нападения змеи, натравленной на него Изидой. Напротив, это молодой, высокий и сильный мужчина, доблестный воин, который сумел за день научиться управлять подаренной царем колесницей и упряжкой коней.

— Опасный соперник, — заметил Мансум. — По словам гонца, он молод и хорошо владеет оружием. Сдается мне, от него не так просто будет избавиться.

— Может быть, может быть… Но я постараюсь, — ответил ему Якебхер.

— Ты уверен, что справишься с ним?

— В любом случае, пока это только слухи.

Якебхер, не мешкая, отправился к царевне. Он сообщил ей, что супруг, уготованный ей отцом, — бывший пленник из Мизраима[21], раб царя Черной Земли. Стрела достигла цели — он слишком хорошо знал гордый нрав царской дочери. Однако останавливаться на полпути он не хотел.

— Ты видишь, как низко пал твой отец, наш господин! — сказал Якебхер. — Он, потомок великого рода, последний из царей-пастухов, решил выдать замуж тебя, высокородную царевну, за какого-то египетского раба!

Этого было вполне достаточно. Царевна дала понять, что не хочет его больше слушать.

— С меня довольно. Уходи, Якебхер. Да будет тебе известно, что никогда раб из Мизраима не станет моим властелином. Но и ты на это не надейся.

После этого разговора царевна приняла решение уехать в Хеброн и этим дала понять отцу, что не намерена подчиниться его решению.

Злоба разгорелась в душе Якебхера с новой силой, стоило ему увидеть человека, исцелившего царя, претендента на трон. Пленник, который получил свободу, подставив ногу под укус змеи и заставивший поверить в его скорую смерть! Конечно же, Якебхер ничем не выдал своей досады и своего разочарования, и даже сделал вид, что не узнаёт его. Он хотел, не привлекая лишнего внимания, подготовить то, что сам не стал бы называть местью, — скорее, устранением недостойного соперника.

Они с Мансумом, не мешкая, принялись за дело. Узнав, что царь велел Хети отправиться в Хеброн и, скрыв настоящее имя, найти способ познакомиться с царевной, Якебхер решил воспользоваться столь удобным случаем. Он приказал позвать Мансума.

— Скажи, Мансум, я не ослышался, египтянин уезжает в Хеброн? А дорога далека и опасна…

— Да, мой господин, очень опасна… Твой слуга понял тебя.

— Что же ты сделаешь?

— Что прикажет мне господин.

— Молодец. Слушай внимательно: этот пленник родом из Мизраима, он никогда не был настоящим солдатом, иначе не попался бы нам в руки как последний трус. Египтянин пойдет самой короткой дорогой, он не хочет ехать на колеснице. Я слышал, он не возьмет с собой сопровождающих. Он хочет предстать перед царевной в скромном обличье странника пустыни, хабиру, а вовсе не как человек, которому она обещана царем. У него нет другого пути, кроме как через брод на реке Яббок. Ты не хуже меня знаешь, что люди считают, будто этот брод охраняет злой дух, и горе тому, кто осмелится его потревожить. Думаю, что дело не в духе, а в разбойниках, которые пользуются ситуацией: течение быстрое, дно скользкое. Как может путешественник дать там отпор? Разбойники забирают у путников добро, а то и продают их самих на невольничьих рынках.

— Если я правильно тебя понял, ты желаешь, чтобы я выехал раньше египтянина… спрятался у брода и убил его.

— Ты все прекрасно понял. Ты обладаешь живым умом, Мансум, поэтому ты и стал моим другом, а в будущем я сделаю тебя вторым лицом в царстве… Запомни хорошенько: как только я сяду на трон гиксосов, ты станешь главой ведомства и главнокомандующим. Ты будешь делать все, что захочешь. А теперь иди, возьми с собой верных людей — такие дела не делают с проходимцами. Этот египтянин не сравнится по силе с нашими воинами, думаю даже, что он трус, что бы там не говорили люди, желая польстить царю. Раз он позволил взять себя в плен, не попытавшись отбиться или с честью умереть, он трус. Будь осторожен и возвращайся поскорей с известием о том, что царский сын пропал.

— Господин, я твой слуга. Тебе не придется долго ждать, и я уверен, ты будешь мною доволен. Я не стану многих посвящать в этот план. Я придумал кое-что, что тебе понравится. Я знаю, где найти Нефилима, который живет у реки и запрещает через нее переправляться, пока не получит мзду.

— Помни, если все пройдет так, как нужно, ты займешь самый высокий пост в царстве, будешь первым после царя. Если ты добьешься желаемого… Но я полностью тебе доверяю.

18

Как того и хотел Хети, Шарек охотно разрешил ему сформировать из пяти товарищей-хабиру маленький отряд — личную гвардию. Шестому хабиру, Лупакку, царь доверил командование и обучение вновь набранных солдат, которые в будущем должны были получить две сотни колесниц и таким образом усилить мощь царских войск. Жакен и Япирану, в прошлом военачальники армии Содома, также были назначены командирами. Магдилю царь позволил вернуться в Содом, призвать рассеявшееся по окрестным землям население, отстроить город, а когда жизнь войдет в свою колею, платить гиксосам дань. Было ясно без слов, что потерявший все царь был счастлив — он и не надеялся на столь благополучный исход дела. Конечно же, он намеревался вернуться в Содом, чтобы снова править городом, пусть и ощущая над собой власть могущественного царя гиксосов.

Стоило Хети сообщить своим товарищам, что царь отправляет его с важным поручением в Хеброн, как те заявили, что с удовольствием пойдут вместе с ним. Но царь советовал Хети прийти в город в обличье простого странника-хабиру, а это значит, что он должен был идти один. Ни колесницы, ни оружия… Кушар описал ему маршрут, ведь он часто бывал в тех землях — и ребенком, и юношей, и зрелым мужем. Была еще одна причина оставить товарищей в Мегиддо — Хети боялся, что с ними не сможет идти так быстро, как привык. И он двинулся в путь один.

Хети рассчитал, что первую остановку он сделает в Сихеме, где без труда найдет безопасное место для ночлега — ведь Шарек оставил в городе гарнизон и приказал восстановить постройки и поселить в городе семьи, живущие в окрестных поселках и деревнях. Второй ночлег в Иевусе[22] — городе, который египтяне называли Рушалимум, вавилоняне — Урушалим, а ханаанеи — Ерушалаим, что на их языке означало «творение Шалема». Шалем был одним из ханаанских божеств. От этого города Хети рассчитывал за полдня дойти до Хеброна. Он узнал, что в это время года воды реки Яббок прибывают, и ему, возможно, придется сделать крюк, чтобы через нее переправиться.

— Мне нравится, — сказал Шарек Хети, когда тот пришел попрощаться перед дорогой, — что ты так торопишься увидеть свою невесту и попытаться завоевать ее. Но, даже подчинив ее себе, не торопись открывать свое настоящее имя. Скорее возвращайся ко мне, я пошлю за ней и сам расскажу правду. Будь настороже, если понадобится, иди на хитрость. Если тебе придется пойти в трактир с единственной целью — ее увидеть, не дай ей об этом догадаться. Вот, возьми эту печать. Ты покажешь ее царю Ерушалаима, моему вассалу, и Тарамму, правителю Хеброна, тогда они окажут тебе достойный прием. В Хеброне остановись во дворце правителя, он находится недалеко от царского дворца, где живет моя дочь. Тарамму родом из хетиенов — древнего племени нашего народа, члены которого до моих пращуров поселились в Кириат-Арбе. Он — мой верный слуга. С Аснат первый раз лучше встретиться за городом. Это несложно устроить, потому что каждый день она гуляет — пешком или на колеснице, которую я ей подарил. А чтобы узнать, как она выглядит, можно подкараулить ее у входа во дворец — мимо она точно не пройдет, а ты ведь не спутаешь ее со служанкой, а, хитрец?

Помня советы царя, Хети уже на следующее утро отправился в путь. Он надел короткую тунику, скрепленную на левом плече, в руки взял палку — такую же, как он обычно брал с собой в долгие путешествия. Палку он нес на плече, к другому ее концу были привязаны бурдюк с водой и пустой мешок. Он не позабыл и о своих снадобьях — привязал к поясу небольшой кошель с травами. Кроме того, Хети захватил с собой моток золотой нити, чтобы в случае необходимости расплатиться за покупки.

Он вошел в Сихем до наступления ночи. Солдаты гарнизона тут же его узнали и проводили к командиру Хамасану. Тот показал Хети место, где он мог устроиться на ночлег — просторную чистую комнату в здании, где были расквартированы командиры. Он пригласил Хети к своему столу. Хети целый день ничего не ел, поэтому отдал должное вкусной пище.

Хети вернулся в свою комнату, слабо освещенную глиняной лампой. Внезапно до его ушей долетел едва слышный шум — так металлическое лезвие трется о камень… Он подошел к дверному проему, закрытому куском толстой кожи, подвешенной к деревянной балке. Кто-то дважды стукнул кулаком по дереву. Хети отодвинул кожаную завесу, но сам тут же отскочил в сторону. В дверях стоял Хамасану с факелом в руке. Он вошел в комнату и поклонился Хети до земли.

— Прости меня, мой господин, что я пришел к тебе среди ночи, — сказал Хамасану. — За столом ты сказал нам, мне и другим командирам, что идешь в Хеброн с поручением нашего господина царя.

— Это правда.

— Я пришел, чтобы предупредить тебя: будь осторожен, в пути тебя подстерегают опасности. Ты, конечно же, знаешь, что многие высокопоставленные особы царства, особенно вожди племен, близкие к государю, завидуют твоей удаче, ненавидят тебя. Они улыбаются тебе в лицо и льстят тебе, равно как и нашему господину, царю, но в душе желают одного — чтобы ты умер. Большинство не решится от мыслей перейти к действиям, но много и тех, кто не желает больше ни дня жить в твоей тени.

— Хамасану, я не настолько наивен, чтобы полагать, будто, возвысившись от пленного раба до царевича, человек не нажил себе врагов в царском окружении. Но как мне узнать тех, кто желает отправить меня в миры, откуда никто не возвращался, как отличить их от тех, кто готов мне верно служить?

— Я не смогу разобраться, кто тебе друг, я кто — враг. Все скрывают истинные чувства, опасаясь царского гнева. Поэтому-то я и пришел к тебе, чтобы поговорить без лишних ушей. Кто знает, может и среди моих командиров найдется кто-то, кто захочет под покровом ночи убить тебя. Я делаю это не только потому, что уважаю тебя и благодарен тебе за спасение нашего царя, но и потому, что, случись с тобой несчастье здесь, в Сихеме, гнев нашего господина падет на мою голову. Я принес тебе меч, потому что видел — ты по неосторожности даже не взял с собой оружия.

— Благодарю тебя за предупреждение, но посмотри — у меня есть оружие куда более опасное, чем меч, который ты принес.

Он взял мешок, распустил веревку и достал двух змей, которых поймал по дороге. Хамасану невольно отшатнулся.

— Вот верные товарищи, которые сумеют меня защитить, — пояснил Хети. — Ложась спать, я выпущу их на волю. И будь уверен, я спокойно засну. К тому же я привык просыпаться от любого шороха, любого незнакомого звука. И если кто-то войдет в комнату ночью, пускай даже он будет босым, шум его шагов потревожит змей. Укус одной из них вернее направит его в царство теней, чем самый сильный удар меча. А я, конечно, не стану его жалеть и лечить. Разве только в обмен на жизнь он расскажет, кто велел ему убить меня.

— Хети, мой господин, я покидаю тебя успокоенным. Но, может, ты хочешь оставить себе этот меч?

— Как видишь, мне он не нужен.

— Я восхищен твоей предусмотрительностью и твоим бесстрашием. Но будь настороже, на пути в Хеброн тебя могут подстерегать неприятные неожиданности. Слухи о том, что вельможи хотят твоей смерти, доходили до меня с разных сторон. Не может быть, чтобы все они были необоснованными. Правда, я не могу назвать тебе имен.

Потушив лампу и улегшись на толстую циновку, служившую ложем, Хети подумал, что жизнь простого хабиру или даже солдата его величества царя в Великом Городе Юга куда спокойнее жизни царевича и будущего наследника престола.

Он отправился в путь ранним утром, не забыв вернуть в мешок змей, охранявших его ночью. По дороге он поймал двух грызунов, чтобы накормить своих защитниц, которые начали беспокойно вести себя в мешке. К концу дня на горизонте появился город Иевус. Хорошо укрепленные дома были возведены на отроге горы, у которой сходились две речушки, полноводные в это время года. Крестьяне в этот вечерний час возвращались в свои маленькие соломенно-глиняные домики, построенные у подножия гор, цепь которых терялась на востоке. Хети шел к воротам города, приветствуя тех, кто попадался ему навстречу.

У ворот стояли стражники. Им не было дела до тех, кто входил в город и выходил из него. Они были заняты сбором пошлины на товары, ввозимые на спинах ослов. Царская резиденция возвышалась над городом, все постройки которого поднимались к ней «лесенкой». Хети прошел не одну оживленную, круто уходящую вверх улочку, прежде чем достиг царского жилища. Дворец был невелик — под стать городу. Главный вход охраняли двое стражников с копьями. Хети назвался гонцом, показал им царскую печать Шарека и сказал, что в городе он лишь остановится на ночлег. Один из стражников привел его прямо в зал, где в окружении друзей и женщин сидел царь Иевуса.

— Господин, — обратился к царю стражник, — этот человек — посланник нашего царя Шарека. Он просил проводить его к тебе.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать! — приветствовал Хети царь, вставая. — Скажи мне, как тебя зовут.

— Меня зовут Хети, и я…

Царь не дал ему закончить, задав вопрос:

— Ты — тот, кто вылечил нашего царя от яда змеи и наследник его трона?

— Да, это я, — ответил Хети.

— Я рад приветствовать тебя у нас, и прости меня за столь скромный прием… Но я вижу, ты путешествуешь без сопровождающих.

— Так захотел наш царь и я сам. Не стоит волноваться, я удовольствуюсь приемом, который ты можешь оказать.

— Это хорошо. Тогда положи свою палку и садись с нами. Уже вечер, и мы собрались поесть и выпить вина и пива. Ты пришел как раз вовремя. Потом тебе отведут комнату, в которой ты проведешь эту ночь и еще столько ночей, сколько захочешь.

— Благодарю тебя за гостеприимство, но завтра же утром я должен идти в Хеброн.

Хети сел на подушку рядом с царем, который сидел отнюдь не на троне, а на такой же подушке, как и все те, кого он собрал за своим столом. Женщины были женами присутствующих здесь же мужчин, но были среди них и две девушки — дочери царя. Не дожидаясь, пока отец подаст знак, они принялись за дело: одна взяла кувшин с водой, другая — широкую миску; они разули гостя и вымыли ему ноги.

— Меня зовут Мелкиседек, — сказал царь Хети. — Это царское имя, которое принимает каждый, кто восходит на трон Иевуса. Не удивляйся, в обязанности царя в этом городе входит только одно — вершить правосудие. Цари не управляют городом, это делают старейшины. Тот, кто сидит на троне Иевуса, вершит суд, поэтому и носит титул царя правосудия, справедливого государя. Опыт подсказал нам: чтобы наилучшим образом управлять народом, нужно, чтобы этот народ был полностью уверен в том, что его повелитель вынесет справедливое решение в любом деле. Тем более что большего от царя и не требуется. Если же народ страдает от притеснений власть имущих, то его правителю остается только ждать мятежа. Поэтому я одинаково наказываю вора с большой дороги и чиновника или богача, который, воспользовавшись своим преимуществом, обошелся с кем-то плохо. В любую минуту дня и ночи самый бедный житель Иевуса, самый последний крестьянин, работающий на земле, может прийти ко мне и попросить справедливого решения в отношении человека, который его обидел. Я выслушаю его, позову свидетелей и обвиняемого, а потом решу спор, невзирая на лица, во имя торжества справедливости.

Хети не мог не восхититься таким укладом жизни. Так же в свое время он восхищался умением жителей Содома отбросить все запреты, которые часто выхолащивают общество, делают невыносимой жизнь тех, кто вынужден им подчиняться.

Когда все насытились, подали вино — виноградное и пальмовое, на любой вкус. В отличие от царского стола, на этом столе не было кубков из серебра и золота. Царь и его гости пили из простых глиняных чаш. Мелкиседек попросил дочерей станцевать под аккомпанемент музыкантов и пение.

— Нравятся ли тебе мои дочери? — спросил он у Хети.

Только глупец или слепец мог не понять, куда клонит царь: он с радостью отдал бы Хети в жены любую из своих дочерей, поэтому он поспешил с ответом:

— Твои дочери подобны драгоценным жемчужинам и служат доказательством того, что бог Шалем, покровитель города, милостив к тебе.

— Правда? Я горжусь ими и, как ты понимаешь, отдам в жены только достойным мужам.

— И ты совершенно прав.

— Ах, если бы ты не был женихом царской дочери!

— Но так случилось, увы!

— Но разве запрещено царевичу Ханаана иметь двух жен?

— Быть может, и не запрещено. Но, исходя из того, что я успел узнать о царевне Аснат, она ни за что не потерпит, чтобы я делил ложе с другой женщиной, если, конечно, захочет выйти за меня замуж.

Царь в замешательстве теребил бороду.

— Думаю, дело обстоит так, как ты говоришь. Все мы знаем крутой нрав царевны… Знай, что мой сын, старший брат моих дочерей, в свое время явился в Мегиддо, когда царь распахнул двери дворца для всех мужчин, желавших взять ее в жены. Он прибыл с достойным сопровождением, привез множество подарков. Однако этого оказалось не достаточно, чтобы соблазнить ее. Как я понял, она обошлась с ним жестоко.

— Знаешь ли ты, что произошло между ними?

— Нет, сын не захотел мне ничего рассказывать. Но я понял, что она не только отказала, но и оскорбила его.

— А где сейчас твой сын?

— Утром уехал на охоту в долину Иордана. Там у него есть добрые друзья, вместе с ними он охотится на пантер, которых много в зарослях по берегам реки.

— Ты не опасаешься за его жизнь?

— Хороший отец всегда боится за жизнь своего сына, тем более если тот у него один, как у меня. Но я никогда ему об этом не говорю, опасаясь его унизить. Охота на дикого зверя — прекрасная тренировка для воина. Ведь скоро наш царь Шарек отправится на завоевание Мизраима. Мой сын присоединится к армии с отрядом жителей Иевуса. Надеюсь, вы с ним еще встретитесь, его зовут Ярпили.

Этой ночью бог грозы и дождя Надду проявил свою ярость, поэтому Хети долго не мог заснуть.

К утру небо прояснилось, хотя кое-где все еще виднелись тучи. Перед тем как покинуть город, Хети в сопровождении царя и старейшин поднялся на открытую площадку, расположенную на вершине холма позади дворца. Там находился каменный алтарь, углы которого были выполнены в виде рогов.

Мелкиседек, исполнявший обязанности жреца, пролил на алтарь немного пальмового вина и воскурил в специальном сосуде фимиам. Потом он прочитал короткую молитву:

— Да будет благословен Шалем, покровитель города, приносящий нам мир и процветание! Славься, великий Элион, высшее божество Ханаана, оберегающий его народ! Славься и ты, Анат, великая богиня, покровительница воинов и всего живого, что есть на земле! Великие боги, благословите и не дайте в обиду нашего гостя Хети, возлюбленного сына нашего господина Шарека! Пусть живым и невредимым дойдет он туда, куда направляет его стопы богиня Анат, его благосклонная повелительница, дарящая силу и радость.

В скором времени Хети продолжил свой путь. На душе у него стало спокойно.

19

Хети сделал небольшую остановку в местечке, носившем в те времена два названия. Здесь его называли Вифлеем, «Дом хлеба» — местный пекарь пек такой вкусный хлеб, что покупать его приходили со всей округи, даже из Иерусалима. Некоторые приезжали с тележками, нагружали их лепешками и везли домой, чтобы с выгодой продать соседям. Говорили также, что это местечко десятки лет тому назад основали переселенцы из Двуречья, древней страны, именуемой тамошними жителями Кинги. Жители Вавилона называли эту страну Шумер. Переселенцы принесли с собой культ бога плодородия земли Нинупта, поэтому новый поселок получил название Бит-Нинупта, или «Дом Нинупта». Хети зашел в местечко, чтобы купить знаменитых лепешек, снискавших такую громкую славу поселку, в котором больше не было ничего примечательного. По дороге Хети снова поймал несколько змей. Он обменял их на лепешки, которые пекарь сложил для него в сплетенную из тростника корзинку.

Хети сам не заметил, как съел половину лепешек — такими они были вкусными, с хрустящей корочкой…

Незадолго до полудня он подошел к броду через реку Яббок.

Без особой радости он отметил, что, вследствие вчерашней грозы, воды прибыло, и река вышла за пределы своего ложа. Он решил, что, скорее всего, ему придется плыть, хотя поток был не очень широким.

Первым делом он снял тунику, потом сделал из нее подобие большого мешка, куда сложил пустой бурдюк (в этих краях не было недостатка в воде), сандалии, камышовую корзинку с лепешками и маленький мешок со своими верными змеями. Связав полы, он пристроил узел на голове, привязал его поясом, и вошел в воду. Палка в руке помогала сохранить равновесие, сопротивляясь течению.

По мере того как он продвигался все дальше, опираясь на палку, чтобы не быть унесенным быстрым течением, вода поднималась все выше и выше. Скоро дно стало ускользать из-под ног, и Хети решил, что все-таки придется плыть, рискуя быть унесенным течением к низовью реки.

Но теперь бурлящая вода доставала лишь до груди, и только брызги изредка попадали на лицо и разбивались о плечи.

Он почувствовал облегчение, выйдя, наконец, на противоположный берег. Присев на корточки, Хети развязал узел с вещами, вынул сандалии и мешок. Еще мгновение, и он бы выпрямился, чтобы одеться, когда вдруг увидел перед собой, очень близко, человека… Если только это существо можно было назвать человеком — чрезвычайно высокого роста, с огромными руками и короткими, мощными ногами. Хети даже засомневался, можно ли бегать с такими конечностями… Этот человек был совершенно лысым и, в отличие от ханаанеев, не имел ни бороды, ни усов. Его круглое лицо было лишено растительности, так же как и лицо Хети. Вдобавок ко всему у него был только один глаз. На месте второго глаза, правого, была затянутая кожей выемка. «Неужели это Нефилим, рассказы о котором я слышал?» — подумал Хети, развязывая на всякий случай мешок, в котором были змеи. Судя по всему, существо не испытывало к нему особо нежных чувств. Не успел Хети вынуть из мешка своих верных помощников, как великан схватил его за руку, легко, словно перышко, оторвал от земли и отбросил в сторону реки.

Захваченный врасплох, падая, Хети все-таки успел перевернуться и приземлился на ноги — так, как их обучали на занятиях по борьбе в армии египетского царя[23]. Нападающий обрушился на него всей своей массой, однако Хети успел отпрыгнуть в сторону и ударить его в бок соединенными вместе кулаками. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что, несмотря на силу удара, гигант его почти не почувствовал. Очень быстро Хети понял, что его единственный шанс на победу — измотать соперника, а потом заставить оступиться и упасть. Поэтому он стал увертываться от противника, пытающегося схватить его, то отпрыгивая, то убегая. Был момент, когда он даже подумал о том, чтобы спастись бегством, оставив на берегу свои вещи, потому что понимал — на своих коротких ногах тяжелый и неповоротливый соперник не сумеет его догнать. Но потом Хети решил, что сможет прибегнуть к этому бесчестному для воина средству в крайнем случае.

Как он и ожидал, змеям надоело спать в мешке, и они вылезли наружу, вполне вероятно, привлеченные топотом дерущихся. Поскольку противник, несомненно, хотел его смерти, Хети решил его не жалеть. Пригнувшись, он бросился к мешку, возле которого, подняв вверх головы, чтобы лучше видеть дерущихся, находились змеи. При этом он, ни на миг не отрывая взгляда от противника, обзывал его самым обидными словами, какие только приходили на ум — трусом, шакалом, дурной башкой, слабаком, девчонкой — лишь бы только разозлить его, лишь бы он не увидел до поры до времени змей…

Но в то самое мгновение, когда Хети отвел взгляд, чтобы прикинуть расстояние, отделяющее его от его спасительниц, гигант вдруг бросился на него, схватил за пояс, и они вместе покатились по земле. Хети показалось, что его сжимают не руки, а тиски — противник, зная о своей силе, несомненно, решил его задушить. Когда он начал задыхаться под этой массой мускулов и жира, колосс, который до этого не отрывал взгляда от его лица, внезапно повернул голову — услышал змеиное шипение. Хети, воспользовавшись его замешательством, изловчился и впился зубами ему в ухо. Взвыв от боли, гигант ослабил хватку. Однако он продолжал прижимать ноги врага своими ногами, в то время как торс и руки Хети оказались свободными. Оба противника были голыми… И тут взгляд Хети упал на половые органы врага: он схватил их и сжал изо всех сил, исторгнув из уст гиганта крик и заставив его разжать руки. Хети обхватил противника и попытался перевернуть его на правую сторону, поближе к змеям, которые подползли и подняли головы, застыв в угрожающей позе. Достаточно было одного сильного удара по боку гиганта, чтобы обе змеи бросились вперед и вонзили зубы в обнаженную плоть.

Противник, испуская рычание, одним движением вскочил на ноги. Хети тоже вскочил и бросился на противника, толкая его к быстрому потоку. Он набрал полные легкие воздуха и, воспользовавшись тем, что тот внезапно оступился, упал вместе с ним в воду, стараясь не дать ему поднять голову над поверхностью. Его хватка ослабла только тогда, когда тело противника обмякло. Тело гиганта всплыло на поверхность и двинулось вниз по течению. Хети какое-то время смотрел ему вслед, потом с трудом выбрался на берег. Ноги у него заплетались, он совершенно обессилел.

Тут Хети понял, что течение отнесло его довольно далеко от места, где остались его вещи. Мало того — прямо перед ним возник еще один человек, на этот раз обычного роста. В руке у него был кинжал с бронзовым клинком. Хети напрягся и сжался, чтобы противнику труднее было нанести удар и чтобы иметь возможность отпрыгнуть в сторону. Догадавшись о его намерении, человек отстранился, чтобы следить за его движениями.

— Ради моей богини Анат, — обратился к нему Хети, — почему ты хочешь моей смерти?

Незнакомец в ответ только оскалил зубы в усмешке и взмахнул кинжалом. В левой руке у него был второй кинжал, на поясе болтался меч. Хети, чувствуя, что очень ослабел, подумал, что вряд ли выйдет из этой схватки победителем. Возможно, ему удастся отойти к реке и броситься в воду… Клинок взметнулся в воздух, но… руке, его сжимавшей, не суждено было опуститься. Широко открыв глаза, противник рухнул на землю во весь рост. У него в спине, как раз на уровне сердца, торчала стрела.

И тут на небольшом расстоянии от места, где он находился, Хети увидел запряженную парой лошадей колесницу. На колеснице стояла девушка. Она как раз снова натягивала тетиву. Стрела со свистом исчезла в зарослях кустарника. В тот же миг оттуда выскочил человек. Не переставая кричать, он подбежал к реке, бросился в воду и исчез, уносимый бурным потоком.

С довольным видом поместив лук в чехол на бортике колесницы, девушка направила лошадей к Хети.

— Я не знаю, кто ты, — сказал он ей, когда лошади остановились, — но не сомневаюсь, что сама Анат, моя защитница и покровительница, послала тебя. Одно я знаю точно — я обязан тебе жизнью.

— Ты прекрасно боролся с этим Нефилимом. Знай, я видела все от начала до конца и восхищена тем, как ловко ты с ним справился. Я тоже не знаю, кто ты такой. Я часто приезжаю на этот берег, однако раньше не встречала здесь таких быков в человечьем обличье. Не видела я раньше и того человека, который угрожал тебе кинжалом. Почему тебя хотят убить?

— Я бы тоже хотел это знать. — Хети вздохнул. Однако в глубине души он был уверен, что нападавшие наверняка имели целью убить названного сына царя Шарека.

— Ты выглядишь как простой странник, хабиру.

— Твоя правда, можно сказать, что я хабиру.

Она внимательно посмотрела ему в глаза. У нее были голубые глаза, несмотря на то, что ее густые волосы, собранные на затылке медным зажимом, были черны. Хети был удивлен.

— Но ты, бесспорно, воин… Обычный человек не знает приемов, которые ты использовал в схватке с этим чудовищем, и ни за что бы не смог его победить.

— Я когда-то был воином…

— Ты скажешь мне, как тебя зовут?

Хети не знал, как ему поступить. Царь наказал не называть своего настоящего имени незнакомым людям. Девушка засмеялась, а потом снова заговорила. У Хети от ее смеха дрожь прошла по телу — до того он показался ему приятным. Ее лицо с волевыми и одновременно изящными чертами было очень красивым, тонкую шею украшали многочисленные ожерелья.

— Ты не хочешь открыть мне свое имя из страха стать моим рабом? Тебе, должно быть, известно, что тот, кто знает наше имя, обладает особой властью над нами…

Он не понимал, говорит она всерьез или шутит, но признался в душе, что добровольно стал бы ее рабом в обмен на возможность обладать ею. Он решил назваться выдуманным именем, но скорее египетским, чем ханаанским.

— Меня зовут Хори.

Имя всплыло в памяти, и выбор оказался хорош — оно было известно ханаанеям, но также было в ходу и у египтян.

— Хори? Ты принадлежишь к племени хориенов, которые пришли к нам из Сеира?

— Именно так. Надеюсь, ты не относишься к ним враждебно.

— Конечно нет. Эти кочевники смелые люди.

— Теперь ты скажешь, как тебя зовут?

— Нет, не скажу. Я не хочу зависеть от тебя. Да хранит тебя богиня Анат! Мне понравилось, что ты о ней вспомнил, — она и моя покровительница. Будь осторожен. Мне кажется, у тебя есть враги, которые хотят тебя убить.

Сказав это, она развернула колесницу, ударила лошадей кнутом с длинными плетями, который находился в одном чехле со стрелами. Лошади унеслись галопом.

Хети стоял и смотрел на удаляющуюся фигуру. Он любовался стройным телом в не очень просторной тунике длиной до середины бедра,красиво обрисовывавшей его формы. На ногах у нее были сандалии, а их перекрещивающиеся ремешки обвивали икры.

Колесница унеслась и скрылась в облаке пыли так быстро, что Хети подумал — а не сон ли это? Не сама ли богиня Анат или, быть может, Неит, вооруженная луком богиня войны, покровительница города Саис, явилась ему?

Он решил осмотреть тело убитого, распростертое у его ног. Хети убедился, что никогда раньше не встречал ни его, ни гиганта, которого девушка назвала Нефилимом. Что до последнего, то, раз увидев такое чудовище, забыть его было невозможно.

Возвращаясь по берегу к тому месту, где осталась одежда, он вдруг понял, что предстал перед девушкой обнаженным. И, похоже, ее это не оскорбило. «Кем же может быть девушка, так ловко управляющая колесницей?» Он, конечно же, слышал, что у некоторых народов женщины сражаются плечом к плечу с мужчинами. Однако у тех племен не было ни колесниц, ни лошадей, а женщины не носили такой короткой одежды. Он снова спросил у себя, уж не богиня ли с ним говорила? И может, тот гигант действительно был из легендарного племени нефилимов? Может, они все еще живы? По крайней мере, Кушар говорил, что кое-кому доводилось их видеть.

Хети оделся и собрал вещи. Змей поблизости не было видно. Он искал их, посвистывал, постукивал ладонями по земле, однако все его усилия были тщетны. Убедившись, что они выбрали свободу, он прекратил поиски. Когда понадобится, он найдет себе новых помощников. Еще он подумал о том, что, поскольку эти змеи спасли ему жизнь, они заслужили отдых. Им тоже нужна была свобода, чтобы породить потомство или сменить кожу.

Проходя по улицам Хеброна, Хети оглядывался по сторонам в поисках прекрасной незнакомки. Он попросил какого-то юношу проводить его к резиденции правителя, и тот охотно согласился. Однако Хети не решился спросить у провожатого, не случалось ли ему встречать на улицах города молодую женщину на запряженной парой колеснице. Он решил также не задавать подобного вопроса и Тарамму, правителю Хеброна. Пусть эта встреча, без сомнения, происшедшая по воле богов, останется его тайной. А еще он подумал, что встречей этой он обязан Анат.

Стоило Хети показать Тарамму царскую печать, как правитель тут же устроил ему торжественный прием со всеми почестями, достойными посланника царя-пастуха. Когда правитель спросил, как его зовут, Хети не открыл ему свое настоящее имя — снова назвался Хори. Он предпочел бы, чтобы в городе никто не знал о его приезде: то, что, услышав имя Хети, царь Жебузеена тотчас же сообразил, что он — усыновленный сын царя Шарека, его не удивило. Для такой таинственности было две важных причины: во-первых, известие о прибытии жениха скоро достигло бы ушей царевны и насторожило бы ее; во-вторых, не стоило забывать и о том, что он приехал в город, откуда шел род царей-пастухов, город, в котором издавна жило их племя. Здесь людей, желающих его смерти, могло оказаться больше, чем где бы то ни было (за исключением столицы). Назвавшись ненастоящим именем, он сообщил Тарамму, что прибыл по секретному делу, доверенному ему лично царем, поэтому ничего не может о нем рассказать. Он выбрал лучший довод из всех возможных, чтобы Тарамму не пытался узнать правду.

Царскому посланнику отвели комнату в резиденции правителя, приставили к нему и слугу.

— Господин, — сказал Терамму Хети, — без стеснения обращайся к своему слуге с любой просьбой. Его зовут Ямен, и он будет служить тебе все время, пока ты будешь находиться в нашем городе.

Ямен склонился в глубоком поклоне, прижав руку к груди. На вид ему было лет шестнадцать, и, как сказали Хети, юношей он был смышленым и расторопным. Ямен проводил Хети в его комнату. Окна ее выходили на просторный двор, в центре которого росло множество пальм, дававших щедрую тень.

— Господин, я — твой слуга. Скажи мне, если чего-то захочешь. Я вижу, твоя туника измялась и не слишком чистая. Если ты мне ее отдашь, я ее выстираю, и она вновь станет красивой.

— Я с удовольствием отдам ее тебе, но что же я надену, пока ты будешь приводить ее в порядок?

— Если тебе нужно одеться, чтобы выйти на улицу, я принесу тебе тунику, которая придется тебе впору.

— Принеси, а я отдам тебе эту, — сказал Хети, который решил отказаться от привычки носить набедренную повязку — это могло натолкнуть на мысль о его египетских корнях.

Когда Ямен вернулся с чистой туникой, Хети задал ему вопрос:

— Скажи мне, Ямен, ты свободный человек или раб?

— Пусть не вводит тебя в заблуждение мое положение слуги, я свободный человек. Я — член племени кенизиенов. Мой отец — друг нашего господина градоправителя. Он отправил меня на службу к Тарамму, чтобы со временем я стал виночерпием. Дело в том, что в семье я младший из шести сыновей. В племени слишком много мальчиков, всех трудно прокормить. Нашим предкам-кочевникам было легче прокормить такую ораву — племя кочевало в степях и пустынях, перевозило грузы, разводило коз и овец, а временами и грабило проходящие мимо караваны. А с тех пор как царь-пастух положил конец межплеменным распрям и объединил племена под своим началом, грабить караваны и похищать чужое добро строго запрещено. Кроме того, все кочевники были вынуждены осесть в постоянных поселениях. Я же мечтаю однажды стать слугой нашего господина Шарека, его виночерпием.

— Достойная цель, — сказал Хети. — Возможно, ты добьешься желаемого. Скажи мне, знакомы ли тебе городские трактиры?

— В городе до недавнего времени их было три, и я хорошо их знаю, потому что наш господин Тарамму часто туда наведывается и берет меня с собой — я несу факел, освещая ему путь.

— Хорошо! Но почему ты сказал, что их «было три»? Неужели один из них разрушили или закрыли?

— Наоборот! Теперь их четыре. На днях открылся новый трактир.

— Ты уже бывал там?

— Нет еще. Но я наблюдал за тем, как он строился. В прошлую луну в город приехала новая трактирщица. Она велела строить заведение из дерева — из дуба, благо в восточной части пригорода есть большая дубовая роща Мамбре.

— Ты говоришь, что у нового трактира хозяйка, а не хозяин?

Хети навострил уши, потому что первым делом подумал о Сидури.

— Да, хозяйка. Почему ты удивляешься? Неужели не знаешь, что в наших землях трактиры содержат и женщины? Чаще всего уроженки Вавилона.

— Ну да, я слышал об этом. Вот только почему они приходят сюда из Вавилона?

— Я поясню тебе. Со времен Ночи Богов в Стране Двух Рек трактиры содержали в основном женщины. Но уже несколько лет царь тех мест запрещает женщинам открывать новые заведения, более того — он приказал, чтобы уже работающие трактиры перешли во владение мужчин — мужей женщин-трактирщиц или их родственников мужского пола. В противном случае заведение закрывают. Поэтому женщины, которые не хотят повиноваться приказу, переезжают в Ханаан, где ни один закон не запрещает им держать трактиры.

Хети с интересом выслушал его рассказ — теперь он знал, почему Сидури покинула родные земли и устроилась в Содоме. Сама она никому о причинах переезда не рассказывала.

— Знаешь ли ты, как зовут эту трактирщицу? — спросил он у юноши.

— Нет, но без труда узнаю, если нужно.

— Зачем откладывать? Давай пойдем туда вместе, если конечно, ты хочешь составить мне компанию в качестве моего слуги.

— Я — твой слуга, и охотно тебе повинуюсь. Сегодня вечером я пойду с тобой в трактир.

20

Солнце опустилось за линию горизонта. Его теплые лучи все еще освещали небо на востоке, по которому, окруженная звездами, неторопливо всплывала почти полная луна.

— Сегодня вечером факел нам не понадобится, — сказал Ямен Хети. — Луна будет светить так ярко, что на улице будет все видно как днем.

И в Содоме, и во многих других городах, трактиры были расположены на окраинах: ведь более шумного места не сыскать — там все поют, смеются, кричат во все горло! Новый трактир не был исключением из этого правила. На город опускалась ночь, когда Хети и Ямен подошли к трактиру. С обеих сторон дверной проем освещали факелы: они указывали дорогу пьяным гулякам, у которых в обычае было совершать обход близлежащих заведений. Яркий свет факелов позволял им точно определить желанный дом, не нарушая покой людей, живущих по соседству.

В отличие от трактира Сидури, в этом заведении не было открытой террасы с гостеприимно распахнутой дверью, что было характерно для такого благополучного места, как Содом, где не было ни воров, ни хулиганов. Но в обширных землях Ханаана были совсем другие порядки. Поэтому заведение не имело террасы, а тяжелая дубовая входная дверь была заперта. Однако стоило Ямену дважды ударить по двери короткой толстой палкой с узловатым набалдашником, лежавшей тут же, на высоком камне, как дверь открылась и улыбающийся мужчина со словами: «Добро пожаловать!» пригласил их внутрь. Разочарование Хети было сильным — в полутемной комнате он не увидел ни Сидури, ни кого бы то ни было из знакомых девиц. Тогда он решил, что, пусть он и не обнаружил здесь Сидури, у него остается шанс встретиться со своей невестой, которая, по словам царя, посещает подобные заведения.

Комната была просторной, в ее полумраке Хети различил силуэты посетителей, которых к этому часу собралось немало. Они с Яменом попросили распорядителя отвести им место в углу, у одного из очень низких деревянных квадратных столов. Вокруг столов лежали циновки и подушки. По желанию посетителя трактирщик ставил на стол не только выпивку и еду для тех, кто желал поужинать, но и масляные лампы — столько, сколько хотел клиент. Благодаря их неяркому свету желавший сохранить инкогнито посетитель мог с удобством есть и пить, однако для других гостей заведения рассмотреть его лицо в полумраке было сложной задачей.

— Господа, желаете только выпить или еще и поесть? — спросил трактирщик, стоило им занять места у столика.

— И поесть, и выпить, — ответил ему Хети. Он был голоден, ведь с утра кроме половины лепешки ничего не ел.

— Господа имеют при себе деньги, которыми оплатят угощение?

Хети вынул из своего мешочка со снадобьями моток золотых нитей.

— Я вижу, вижу, — закивал трактирщик, и продолжил: — Не желают ли господа попробовать блюда вавилонской кухни? Очень вкусные блюда, приготовленные лучшими поварами, которые пришли к нам из Страны Двух Рек.

Это предложение пробудило интерес Хети, хотя Сидури наверняка не была единственной вавилонянкой, живущей в этих краях и умеющей готовить национальные кушанья.

— С удовольствием, — сказал ему Хети. — Подай нам лучшие блюда и лучшие напитки. Ты согласен с моим выбором, Ямен?

— Полностью, — ответил юноша. — Я не стану противоречить тебе, господин, потому что тоже люблю хорошее вино и то, что трактирщик называет хорошей кухней.

Трактирщик, обрадованный вдвойне, — у одного из вновь пришедших гостей в кошеле оказалось немало золота, да еще и заказали они все самое дорогое, — ушел, а Хети стал рассматривать собравшийся в заведении люд. Однако было слишком темно — только центральная часть комнаты была хорошо освещена масляными лампами, установленными на треногах. Хети мог видеть только людей, сидящих у столиков, расположенных неподалеку от них, а дальше — лишь силуэты.

— Как ты думаешь, — спросил Хети у своего спутника, — здесь будут танцевать и петь?

— Не знаю, мой господин. В других трактирах и пляшут, и поют, ведь многие завсегдатаи приходят сюда именно за этим. Но я не могу поручиться за это заведение, я здесь впервые.

Хети подумал: «Если представления не будет, то мы набьем животы и пойдем спать». Он находил Ямена милым и услужливым юношей, однако не слишком разговорчивым. И ему уже надоело слышать «мой господин» каждый раз, когда слуга к нему обращался. Хети начал скучать по обществу своих товарищей хабиру. Вот кто умел веселиться — они балагурили, рассказывали забавные истории, смеялись. Конечно, частенько они хохотали чересчур громко, да и шутки бывали слишком сальными… Но ему всегда было хорошо с хабиру. И в их компании он забывал об Исет.

К их столу подошла девушка и поставила на столешницу кувшин с вином и два кубка. Из одежды на ней была только узкая набедренная повязка, поэтому и бедра ее, по мнению Хети немного полноватые, и небольшие груди (она была совсем юной), и красивые гладкие ноги были открыты взглядам гостей. Девушка улыбнулась ему, и Хети подумал, что это хорошее предзнаменование: значит, вечер в этом заведении обещает быть нескучным. Маловероятно, что, предоставив посетителям возможность любоваться прелестями прислужниц, на сладкое им не подадут чего-нибудь еще более возбуждающего, заставив тонуть в пучине жестокого желания…

Ямен налил ему вина, которое он и выпил маленькими глотками. Пока он смаковал вино, в трактир вошли трое незнакомых мужчин. Ямен, к которому Хети обратился с вопросом, тоже никогда раньше их не встречал.

— Хеброн разросся, и теперь здесь много жителей, — пояснил слуга. — Кроме того, жители окрестных поселений приходят вечерами в наши трактиры, не говоря уже о проходящих мимо кочевниках.

Трое новых гостей разместились за соседним столом. Они громко говорили на языке, который отличался от ханаанского, но имел с ним общие корни, потому что некоторые слова понял даже Хети.

— Это аморреи, — пояснил Ямен.

— Откуда ты знаешь? Ты понимаешь, что они говорят?

— Я знаю их язык. У аморреев много племен, но все они пришли с севера, насколько мне известно, из города под названием Харан. Я даже слышал, что один их клан обосновался здесь. Этот клан пришел из Вавилонского царства, из города, который называется… Погоди, я сейчас вспомню…

— Может быть, из Ура? — предположил Хети — он слышал об этом городе от Шукрии, который там родился.

— Да, из Ура. Значит, ты бывал там?

— Нет, об Уре часто рассказывал мой товарищ, который оттуда родом.

— Твой товарищ тоже аморрей?

— Насколько я знаю, нет. Сегодня я впервые услышал о существовании этого народа.

Девушка, принесшая вино, вернулась в сопровождении юноши, на котором также была лишь набедренная повязка. Они несли блюда с едой. Подошел и трактирщик. Он объяснил, какие именно блюда поданы к столу — во первых, козленок, тушеный в козьем молоке с добавлением кориандра, давленого чеснока и лука-порея; во вторых, свиной ошеек, отваренный в душистом бульоне с пряностями — кориандром и укропом. В качестве гарнира к мясу подали чечевицу.

И Хети, и Ямен отдали должное этим блюдам, которые оказались очень сытными. Когда подали финики и яблоки, Хети понял, что есть больше не может. Пришло время насладиться танцами и пением, тем более что трактирщик как раз объявил о начале представления.

Хети привстал, охваченный дрожью: из-за двери в глубине помещения, освещенной множеством ламп, выходили танцовщицы и музыканты — те самые, которых он видел в Содоме, в трактире Сидури. Так же, как и в тот вечер, они пели и играли на музыкальных инструментах.

Усилием воли Хети заставил себя успокоиться. Он слушал и смотрел, но ожидал только одного — появления Вати. Но Вати все не выходила, не торопилась предстать перед ним. Словно в награду за долгое ожидание, после окончания представления перед гостями трактира появилась… Сидури. Она вышла в зал, и трактирщик представил ее собравшимся. Он заявил, что она является совладелицей этого заведения, построенного по ее настоянию, и, кроме того, она здесь главный повар и она же обучила девушек пению и игре на инструментах. Зрители стали хлопать в ладоши, помещение огласилось приветственными криками.

Хети не стал ждать — встал и быстро подошел к женщине. До двери оставался шаг, когда он позвал ее по имени. Сидури обернулась, и улыбка озарила ее лицо. Она пошла ему навстречу. У Хети камень упал с сердца — она его узнала, хотя видела всего раз в жизни.

— Сидури! — воскликнул он. — Я счастлив видеть тебя! Я так боялся за тебя и твоих подопечных!

Она увела его с собой в заднюю комнату. «Подальше от любопытных глаз и ушей», — объяснила Сидури. Оказалось, все было именно так, как он предположил: трактирщица предусмотрительно собрала свои пожитки и подготовила своих людей, стоило армии выйти за ворота Содома. Она была уверена в победе гиксосов и падении города. Укрывшись на холме, она убедилась в том, что жители покинули город и в нем бесчинствуют захватчики. Тогда она решила отправиться в Ханаан и открыть там новый трактир. Она слышала от людей, что танцы обнаженных женщин, равно как и веселые застолья с обильными возлияниями для жителей Ханаана в новинку, однако они уже успели ко всему этому пристраститься. Так случилось, что осели они в Хеброне. Здесь кто-то из богов, скорее всего, богиня Иштар, свела их с Забулану, у которого, в отличие от Сидури, были средства на строительство трактира. К тому же он говорил на вавилонском наречии — его покойная мать была родом из Вавилона, а отец — ханааней, который решил поселиться в Хеброне. Сидури и Забулану поженились и построили трактир.

То, что Сидури вновь обрела благополучие, порадовало Хети, однако он горел желанием узнать, что случилось с Вати. Тем не менее он терпеливо ожидал окончания рассказа, прежде чем задать свой вопрос.

— Я не знаю, что с ней случилось, — призналась Сидури. — Она вместе с нами бежала в горы из Содома. А потом… Может, она потерялась ночью? Наутро ее уже не было. Мы всюду ее искали, звали ее, но напрасно. Как бы то ни было, она очень красивая, поэтому я за нее спокойна. Разве только на пути ей встретился дикий зверь. Но это один шанс из сотни, так что это маловероятно.

У Хети вырвался вздох сожаления, а потом он спросил:

— Скажи мне откровенно, где ты нашла эту девушку? Она родом из Вавилона? Ты привела ее оттуда, как и остальных своих девушек?

— Вовсе нет! Я не знаю, откуда она родом, не знаю, кто она. Я купила ее на рынке рабов в Иерихоне, где мы какое-то время жили до того, как перебрались в Содом. Она была такая красивая! Но при этом она не говорила ни слова и, словно львица, защищалась, когда кто-то хотел к ней прикоснуться, поэтому никто не хотел ее покупать. Так что мне ее продали очень недорого. Я увидела, как хорошо она танцует, и решила, что мне эта девушка пригодится. А вот для мужчины, которому женщина нужна для других целей, такая пантера без надобности. Ты сам мужчина и знаешь: красавицей какое-то время приятно просто любоваться, но если ты не можешь поговорить с ней и коснуться ее, смотреть быстро надоедает.

Хети был вынужден признать в душе, что она права. Сидури заметила, что продавец честно предупредил ее об имеющихся у девушки «изъянах». Оказалось, что до Сидури ее уже один раз продали, причем покупатель дал хорошую цену. Однако три дня спустя счастливый обладатель красавицы пришел с расцарапанным лицом на рынок вместе со своим приобретением и потребовал вернуть деньги, а также заплатить за нанесенный ею ущерб. Судья, которого позвали рассудить спорщиков, встал на сторону жалобщика, и продавцу пришлось подчиниться. Теперь за девушку просили цену, которая покрыла бы сумму, выплаченную первому покупателю за расцарапанную физиономию. Рассказав Хети эту историю, Сидури спросила:

— Но что случилось с тобой? Я так рада видеть тебя здесь, живого и здорового! А где твои славные товарищи?

— Как видишь, для меня и моих друзей-хабиру все закончилось благополучно. Я расскажу тебе обо всем в следующий раз, быть может…

— Ты прав, так будет лучше. Представление не закончилось, и мне еще надо работать. Приходи сюда завтра вечером или в любой день, когда захочешь. Ты всегда будешь желанным гостем в трактире Сидури.

Возвращаясь в общее помещение, Хети погрузился в пучину размышлений. Он попробовал убедить себя, что внешнее сходство Вати с умершей супругой — не более чем иллюзия. Каким образом Исет, которую он считал умершей, могла оказаться на рынке рабов в Иерихоне? Ведь если бы она выжила после удара, нанесенного ей Нахашем, человеком, которому отец желал отдать ее в жены, тот наверняка сделал ее своей женой. Ведь именно для того, чтобы свершился этот брак, ее отец преодолел такой путь! Даже если служанка-египтянка солгала и Исет не умерла, как могла она искать спасения не в Великом Городе Юга, у людей, которые могли ее защитить, а в Иерихоне? Как смогла она преодолеть разделяющую эти города пустыню? И разве мог отец продать собственную дочь какому-то работорговцу, кому-то из исмаилитов, проходивших через Аварис? Все это не укладывалось у Хети в голове. И разве мог он получить за нее большие деньги? Какую бы сумму ему ни заплатил работорговец, этого не хватило бы, чтобы вернуть несостоявшемуся зятю деньги, заплаченные за невесту.

Нет, глаза обманули его. Если бы он сразу учел все обстоятельства, если бы не позволил душе загореться глупой надеждой… В довершение всего, признался себе Хети, Исет не могла внезапно стать немой. Как не могла его не узнать, ведь она приблизилась к нему и танцевала прямо перед ним…

21

— Желаю, чтобы эта ночь принесла тебе удовольствие. Я счастлива видеть тебя, хотя и не думала, что мы можем встретиться в таком месте.

Голос, который Хети не смог бы забыть, вывел его из задумчивости. Подняв голову, он увидел лицо девушки с колесницы — она стояла прямо перед ним. Вместо короткой туники на ней было надето длинное черное платье, ниспадавшее до самых щиколоток, волосы она разделила на пробор и собрала в два симметричных узла на затылке.

Он поспешно встал и, не совсем понимая, что делает, склонился было в поклоне так, как это делают египтяне, но в последний момент опомнился и склонил лишь голову, прижимая правую руку к груди.

— Я тоже не ожидал встретить тебя здесь, — пробормотал Хети.

Не выказав ни малейшего смущения, девушка приподняла подол платья и уселась напротив Хети, не дожидаясь приглашения. Возможно, она поступила так, потому что Хети выглядел растерянным, и она подозревала, что не скоро он сообразит предложить ей присесть к своему столу. Поэтому, усевшись, она атаковала его, удивленного происходящим, вопросами:

— Хори, я вижу, у тебя здесь есть знакомые. Женщина, с которой ты говорил, твой друг?

— М-м-м… Можно сказать и так. Я не ожидал ее здесь увидеть. Я хотел узнать, что с ней случилось после нашей последней встречи, с ней и с одной девушкой…

— Понятно. А та девушка тоже здесь?

— Нет. Никто не знает, где она и что с ней…

Хети сам не знал, почему позволил втянуть себя в столь странную беседу. Он хотел всего лишь рассказать, о чем говорил с Сидури, и только. Похоже, эта молодая женщина имела над ним такую же власть, как он сам над змеями.

— Ты влюблен в нее?

— Не совсем так. Она похожа на мою супругу.

— Вот как! Так ты женат?

— Я был женат, но моя жена умерла, она ушла в земли, из которых не возвращаются, в страну теней.

— Люди говорят, что души продолжают жить в том мире, который является отражением нашего мира. Они живут там в неге, не зная печалей, о них заботятся верные слуги, и это счастье длится вечно. В то, что это так, верят египтяне.

Хети не знал, нарочно ли она упомянула о верованиях египтян. Возможно, ее слова были ловушкой, однако зачем ей понадобилось бы хитростью выпытывать, является он египтянином или нет?

— Я не знаю, — соврал Хети, проявив осторожность.

Пока они говорили, в комнате снова появились музыканты. Зазвучала пронзительная мелодия, сопровождаемая звучным пением девушек.

— Хори, я хочу поговорить с тобой. Идем со мной, — предложила таинственная незнакомка.

— Сейчас?

— Сейчас. Мне не нравится голос этой певицы.

— Если ты так хочешь… Но сперва я должен заплатить трактирщику.

— Это уже сделано.

— Как это понимать?

— Я заплатила за себя, за тебя и за твоего молодого слугу… Я предположила, что этот юноша — твой слуга…

— Почти что так. Он — мой проводник в незнакомом для меня городе.

— Сегодня вечером я буду твоим проводником.

Предложение было слишком неожиданным и соблазнительным и высказано было столь решительным тоном, что Хети даже не подумал отказаться. Поднимаясь на ноги, он повернулся к Ямену.

— Ямен, можешь оставаться тут сколько захочешь. Возвращайся домой один. В этом кувшине достаточно вина, чтобы усладить твою душу.

Молодая женщина тоже встала. Трактирщик Забулану, повинуясь поданному ею знаку, поспешил к входу и распахнул перед ними дверь.

Когда они вышли на улицу, девушка повела Хети к тыльной стороне таверны, где размещался загон, окруженный деревянной оградой. В загоне стояло несколько ослов, баранов, коз и свиней. Здесь же была и колесница, запряженная парой лошадей, которую Хети видел утром.

— Ты часто посещаешь этот трактир? — удивился Хети.

— «Часто» — не совсем правильное слово, потому что он открылся несколько дней назад. Но я уже была здесь. У них хорошие танцовщицы, да и поют девушки неплохо, только не люблю, когда они начинают кричать, как возбужденные самки, ты это слышал сегодня.

Она взяла одну из лошадей под уздцы и вывела колесницу из-за ограды. Потом закрыла дверцу загородки и запрыгнула на колесницу. Хети стоял возле лошадей, не понимая, что ему следует делать.

— Давай становись у меня за спиной, — сказала ему девушка.

Он замер в нерешительности, и она засмеялась.

— Не бойся, сегодня утром ты мог убедиться, что я умею править лошадьми. Ты, конечно же, никогда не ездил на колеснице?

Он кивнул, давая понять, что не знаком с этим видом конной упряжки, однако не сказал этого вслух.

— Воспользуйся шансом! Даю слово, у тебя никогда не было и не будет такого возничего!

— Охотно, — ответил он, запрыгивая на днище колесницы и становясь позади девушки.

В тот же миг девушка натянула поводья и пустила коней галопом. Они сорвались с места так стремительно, что Хети, пытаясь сохранить равновесие, был вынужден обхватить руками ее талию. Так приятно было сжимать ладонями стройное, упругое, живое тело… Девушка ни единым движением не дала понять, что ей это неприятно. Она не стала возражать даже тогда, когда он прижался губами к ее шее, ощущая ее шелковистую нежность. Не произнося ни слова, она направила коней к дубовой роще Мамбре, раскинувшейся у подножия цепочки низких холмов.

Как и говорил Ямен, луна теперь сияла высоко в небе, и ее яркий свет падал на деревья и вырисовывал темные силуэты возвышенностей. Но Хети не видел ничего, кроме ее волос и позвякивавших золотых ожерелий, не чувствовал аромата растений, разлитого в ночном воздухе, — только острый запах ее кожи. Он не видел ничего вокруг, ничего не замечал и ничего не слышал. Ни скрежета ступицы в колесе, ни храпа лошадей, ни звуков природы — для него существовала только она, и ничего кроме нее!

Он удивился и даже расстроился, когда колесница вдруг остановилась. Он выпрямился, и, внезапно устыдившись своего порыва, спрыгнул с колесницы и заговорил, опустив голову:

— Прости меня, похоже, я слишком много выпил.

Девушка ничего не ответила, только улыбнулась. Соскочив на землю, она взяла его за руку.

— Идем, — прошептала она и повела его за собой.

Он нетвердой походкой двинулся за ней. Девушка остановилась на пороге крошечной хижины, стены и крыша которой были сделаны из пальмовых ветвей. Дверной проем был занавешен тростниковой циновкой. Девушка отодвинула эту хрупкую завесу, и они вошли. Сквозь крышу и стены в хижину проникал слабый лунный свет. Хети отметил, что внутри нет ничего, кроме тростникового ложа, покрытого подушками.

Он замер, не зная, что делать дальше. Девушка, напротив, решительно подошла к нему и медленно стала стягивать с него тунику. Он и не думал сопротивляться. Теперь он стоял перед ней обнаженный, боясь шевельнуться. Она прижалась к нему всем телом, лаская кожу ладонями.

— Это правда, Анат любит тебя, — прошептала она. — Как ты красив!

Повинуясь внезапно нахлынувшему желанию, она обхватила губами его восставший жезл. Он, закрыв глаза, запустил пальцы в ее волосы. Но удовольствие было недолгим — девушка выпрямилась, расстегнула застежки платья, и оно упало с плеч. Теперь она стояла перед ним — прекрасная в своей сладострастной наготе. Тогда он решился сделать то, что на его месте уже сделал бы любой мужчина, даже не столь очарованный красотой девушки. Он обнял ее, прижался губами к ее губам, и они вдвоем упали на мягкие подушки.

Хети умел любить женщину так, как может любить только истинно влюбленный мужчина. Этому научил его Мерсебек в храме Шедет, и именно так он любил свою Исет. Он сдерживал свое желание, долго и страстно услаждал ее тело изысканными ласками, покрывал ее тело поцелуями, и только потом вошел в нее. Он умел продлить удовольствие, и вот, наконец, она упала на подушки, соединяя свое прерывистое дыхание с его дыханием, прижимаясь к нему изо всех сил.

Он отодвинулся от нее и сел на ложе. На руке виднелась кровь.

— Как! — не сдержал он удивленного возгласа. — Ты была девственницей!

Она тоже села.

— Хори, — сказала она строго, — как мог ты предположить, что я не девственна, как мог подумать, что ты не первый мужчина, которому я отдала себя!

— Прости меня! Но мы встретились сегодня утром, второй раз увиделись этой ночью, и вот теперь мы здесь, вдвоем…

— Хори, разве не дала я тебе только что лучшее доказательство своей любви? Если бы у меня были любовники до тебя, то ты стал бы только одним из многих. Но ты стал первым! Для тебя я хранила свою красоту, хотя и не знала, кто ты и когда придешь.

Он был так рад услышать это признание, что тут же обнял свою возлюбленную и снова занялся с ней любовью. Этой ночью они любили друг друга снова и снова, так что когда Хети открыл глаза, холодная луна уже уступила место яркому солнцу. Хети огляделся — хижина была настолько крохотной, что в ней не поместилось ничего, кроме ложа. И на этом ложе он был совершенно один. Тут служившая дверью циновка отодвинулась в сторону, и перед ним предстала молодая женщина, уже одетая в свое длинное черное платье. Она показалась ему еще более красивой, чем накануне, однако и более далекой и холодной.

— Если хочешь напиться и обмыть тело, недалеко есть источник.

Он вышел из хижины. Вокруг не было ни души. Источник находился в нескольких шагах от хижины. Он с удовольствием утолил жажду, помылся, пригладил свою густую шевелюру. Вернувшись к хижине, он увидел колесницу. Рядом стояла незнакомка.

— Ты покидаешь меня? — удивленно спросил он.

— Уже совсем светло, разве не так?

— Это правда.

— Пришло время расстаться.

— Когда же мы увидимся снова?

— Это зависит от тебя. Если ты меня любишь, если тебе было со мной хорошо, возвращайся сюда вечером. Я тоже приду.

— Можешь быть уверена, я приду. Но, уезжая, быть может, ты скажешь, как тебя зовут?

— Еще не время. Считай, что я — твоя ночная невеста… Вот почему днем мы не можем быть вместе.

— Ты навсегда останешься моей ночной невестой? Не станешь моей супругой днем?

— Быть может, это случится.

— Пускай это произойдет как можно скорее!

Страсть, с которой Хети произнес последние слова, вызвала на ее устах улыбку. Девушка запрыгнула на колесницу, не дав ему ответа. Выхватив из чехла кнут, она обернулась к Хети и сказала:

— Не забывай, что истинный воин, как бы не любил он свою супругу, какая бы страсть их не соединяла, должен предаваться любви только по ночам! Нельзя отдавать душу во власть страстей, даже самых сладких. Непозволительно воину тратить все телесные силы на любовные битвы, недопустимо разрешать сладострастию править его душой!

Она щелкнула кнутом, и лошади пошли рысью. Хети крикнул ей вслед:

— Но я не воин, и моя любовь к тебе сильнее всех страстей, ты стала моей богиней, моей Анат!

Он не знал, услышала ли она его слова, не знал, какое чувство заставило его произнести их. Он понял, что эта девушка до такой степени очаровала его, что он позабыл об Исет. Тем более позабыл он и о том, что пришел в этот город, чтобы соблазнить царскую дочь, свою суженую, которая не могла быть его ночной невестой.

Торопливым шагом возвращаясь в город, первые дома которого виднелись вдалеке, он пытался найти ответы на многие вопросы. «Что теперь делать? Я должен был соблазнить дочь царя, но соблазнил незнакомку. Как смогу я, познав любовь такой женщины, согласиться взять в жены другую? Хватит ли у меня сил завоевать благосклонность Аснат? Что скажу я своему господину, царю Шареку, когда он узнает, что, вместо того чтобы обольщать его дочь, я влюбился в женщину, встреченную в трактире? Благоразумие подсказывает мне, что вечером не следует приходить в хижину, но…»

Однако выбор следовало сделать, несмотря ни на что. Поэтому, еще не дойдя до городских ворот, Хети принял решение — он предстанет перед царем и признается, что влюбился в другую. Скажет, что очень хотел жениться на принцессе Аснат, но не смог изгнать из сердца новое чувство. Если царь не согласится благословить их союз, они с возлюбленной убегут… Куда? Он пока не знал. В Вавилон, или, быть может, в родной Египет. Решение казалось хорошим, вот только он не знал, согласится ли на это его ночная невеста. А эта девушка поступала только так, как хотела сама…

Он размышлял о случившемся, строил планы на будущее, взвешивал все «за» и «против», понимая, как сложно принять единственно верное решение. Оказавшись, наконец, в резиденции градоправителя, он вошел в свою комнату и упал на ложе. Ему хотелось спать и видеть во сне свою таинственную невесту, думать о ней, жить ею!

Из состояния полузабытья его вывел голос Ямена. Слуга присел возле него и тихонько позвал:

— Господин, что с тобой случилось? Где ты был?

Хети сел на ложе, прижал ладонь ко лбу, провел ею по волосам.

— Что случилось? Почему ты разбудил меня?

— Господин, я не будил тебя. Я взял тебя за руку, потому что ты бредил во сне.

— А… Да, возможно, ты правильно сделал… Мой добрый Ямен! Как закончился для тебя вечер?

— Хорошо, мой господин. Но ты… Я видел, как ты уходил с этой женщиной…

— Да, и что?

— Да хранит тебя Анат! Знаешь ли ты, кто эта женщина?

— Откуда я могу это знать? Я буду очень тебе признателен, если ты мне скажешь.

— Так знай: ее зовут Аснат, она — дочь нашего господина, царя Шарека.

Одним прыжком Хети оказался на ногах.

— Что за глупость! Эта девушка — царевна Аснат? Ты уверен?

— Как в том, что ты стоишь сейчас передо мной. Но я теперь теряюсь в догадках: кто ты? Как могла царевна, к которой никто не осмеливается подойти, опасаясь меткого удара хлыста, — а она, не скупясь, награждает ими наглецов, причем целится в лицо, — позволить тебе приблизиться? И она не причинила тебе вреда?

— Нет. По крайней мере, она не сделала ничего, что было бы мне неприятно.

— Неужели ты ей понравился?

— Я еще не знаю.

— Ты увидишься с ней еще раз?

— Это зависит от меня. Быть может, это случится сегодня вечером.

— Я всего лишь твой слуга, но я не советую тебе искать с ней встречи.

— Почему же?

— Почему! Сразу видно, что ты не знаешь, каков нрав у ее отца, нашего царя! Если он узнает, что дочь отдалась первому встречному, он прикажет тебя найти, и ты умрешь в страшных муках!

— Ямен, твои речи пугают меня. Но и ты пойми — я влюбился так сильно, что готов вытерпеть самые страшные пытки ради этой любви.

— Господин мой, ты сошел с ума. Умоляю тебя, сделай так, чтобы наш господин Тарамму ничего не заподозрил! Если он узнает о случившемся, он тут же прикажет тебя арестовать и доставить к царю, чтобы ты понес наказание, которое заслужил, совершив столь ужасный проступок.

— Как, неужели любить такую красавицу — преступление?

— Да, если речь идет о царевне гиксосов, чей отец — могущественный царь Шарек. Отец пообещал ее руку человеку, который станет его наследником, об этом знают все.

Хети запустил пальцы в волосы — да, царь Шарек бдительно охраняет невинность своей дочери. Теперь он понял, почему царевна смогла остаться девственницей: никто, кроме него, не потерял разум настолько или не влюбился так сильно, чтобы действовать, не страшась царского гнева. Но слова Ямена поразили его. Свершилась воля богини Анат или богини Изиды, а быть может, и Хатор — какая разница, он готов был чествовать их всех, поскольку каждая являла собой воплощение магической женской сущности, — он, как сумасшедший, влюбился в женщину, которая была ему обещана судьбой. Он тешил себя надеждой, что и она не осталась к нему равнодушной, иначе разве стала бы она делать то, что сделала?

Неудивительно, что Хети с нетерпением ожидал наступления ночи, чтобы отправиться в хижину, ставшую пристанищем их любви. Он решил не заходить в трактир Сидури. Время, потраченное на это, казалось ему потерянным, украденным у ночи, которая и без того была коротка, — ночи, обещавшей утолить его страсть, исполнить желания, вновь охватившие его при появлении рядом прекрасной женщины…

22

Ближе к полудню Хети наконец встретился с Тарамму. Градоправитель спросил, есть ли у него все необходимое для успешного выполнения задания царя.

— Я благодарен тебе за то, что ты обо мне заботишься, — ответил ему Хети. — Заверяю тебя, все идет так, как должно, и наш господин, царь Шарек, будет мною доволен.

В полдень Ямен подал ему обильную трапезу. Хети изнывал от нетерпения, не мог усидеть на месте — выходил из комнаты во двор, потом снова возвращался. Наконец он решил отправиться на место встречи немедленно. Он рассудил, что лучше ожидать встречи с девушкой в хижине, где они любили друг друга, ведь там так сладко будет мечтать. А во дворце градоправителя он просто задыхался, чувствуя себя пленником.

Выйдя из города, он немного успокоился. Хети быстро шел по дороге, направляясь к дубовой роще Мамбре, хотя времени у него было в запасе еще много. На полях, мимо которых он проходил, работали крестьяне. А среди деревьев, слева от дороги, он увидал шатры кочевников. Утром он их не заметил. Он подумал, что кочевники, должно быть, пришли ближе к обеденному часу — они только-только заканчивали устанавливать свои шатры. Увиденное его обеспокоило: кочевники расположились довольно близко к хижине, хотя расстояние, их разделявшее, было все же таким, что ни криков, ни лая собак в хижине не должно быть слышно. А собак он видел: кочевники привели с собой стада коз и овец, которых охраняли собаки.

Не обращая больше внимания на пришельцев, Хети пошел дальше. Хижина была пуста, но это его не удивило и не встревожило: его ночная невеста назначила свидание в вечернее время, не уточнив точного часа, так что следовало в любом случае дождаться наступления темноты. Поэтому Хети напился из источника и прилег в хижине на подушки. Ему нравилось думать о своей возлюбленной как о ночной невесте, хотя теперь он знал, кто она на самом деле. Он думал о том, что мог бы догадаться, кто предстал перед ним в то утро. Ведь удивился же он, увидев девушку на колеснице в полном одиночестве! Он принял ее за девушку из кочевого племени, а ведь он знал, что колесница — редкий вид транспорта, кочевники езде на них не обучены, и они есть только у царя! Конечно же, только дочь Шарека могла иметь собственную колесницу и разъезжать на ней по окрестностям без сопровождения! Не без удовольствия он отметил, что она — настоящая дочь своего отца — мужественная, бесстрашная, презирающая простонародные предрассудки. Именно такими качествами должна была обладать женщина, чтобы поступать так, как поступала Аснат. Ведь все женщины, которых он встречал с тех пор, как покинул берега Нила, казались ему забитыми, полностью подчиненными мужчинам существами, жизнь которых проистекала в замкнутом пространстве их дома, в кругу семьи. Лишь единицы из них производили впечатление независимых, но таких он встречал только в Содоме, чаще всего в трактирах…

Он прижал к лицу подушку, на которой совсем недавно покоилась голова Аснат, и уловил легкий аромат — аромат ее волос, ее тела, аромат, которому он не мог придумать названия, — острый, провоцирующий, восхитительный… Напрасно искал он слова, чтобы выразить свое ощущение, — все они казались избитыми.

Он погрузился в дремоту — состояние, в котором разум отдыхает, но какая-то часть его все равно остается начеку. Поэтому, едва уловив звуки, показавшиеся похожими на шепот и шелест, он сбросил с себя легкую пелену забытья. Он настороженно прислушался, приподнявшись на ложе, но ничего не услышал. Приблизив лицо к плетеной стене, он сквозь щелочку посмотрел наружу, но ничего, что могло вызвать беспокойство, не увидел. Солнце висело низко-низко над горизонтом, поэтому Хети обрадовался: скоро настанет долгожданный миг встречи, он обнимет свою ночную невесту, покроет ее лицо и тело поцелуями… Из его груди вырвался глубокий вздох — какое счастье, что боги так добры к нему, раз поселили в его сердце страсть к женщине, которую он, как ему одно время казалось, уже возненавидел, женщину, которую ему в жены пожелал отдать ее отец!

Он погрузился в мечты, а может, и снова задремал, когда вдруг послышались глухой стук и лошадиное ржание. Он снова сел на ложе, протер глаза и вскочил, подхватив свой посох. Его он носил с собой всегда и всюду, даже если при нем не было ручной клади. Лошадиное ржание не могло заглушить звуки ударов хлыста и чьи-то крики и ругательства. Выскочив из хижины, он увидел колесницу, которая крутилась вокруг своей оси, влекомая вставшими на дыбы лошадьми. На колеснице стояла Аснат — она нарочно подняла лошадей на дыбы, чтобы удержать на расстоянии группу мужчин, подступавших к ней. Хети не успел их сосчитать — ему было не до того: строй мужчин ощетинился копьями с каменными наконечниками.

Ярость, с какой обрушился на нападавших Хети, раздавая удары посохом направо и налево — по головам, по спинам — с такой силой, что люди падали на землю, обескуражила нападавших. Хети удалось пробраться к колеснице. Он дотянулся до чехла, прикрепленного к борту, и выхватил один из дротиков. В египетской армии особое внимание уделялось обучению солдат умению орудовать дротиком как копьем. Мастерским владением этим оружием Хети уже успел удивить воинов-гиксосов во время битвы под Содомом. Но на этот раз гнев многократно увеличил его быстроту и ловкость. Удар следовал за ударом, и те, кто оказывались ближе к нему, падали, даже не пытаясь защититься, — настолько они опешили из-за неожиданности этой атаки и были парализованы быстрыми действиями врага. Каждый удар, нанесенный с предельной точностью, оставлял раны на теле одного из противников или убивал его. Раздавая удары, вновь и вновь нападая, Хети носился с места на место, атаковал и отпрыгивал в сторону, словно змея, чтобы избежать удара, выкрикивал ругательства в адрес противников, называл ихгиенами и шакалами, сыновьями Сета (в гневе он, сам того не желая, вспомнил об этом демоническом египетском божестве). В итоге двое оставшихся на ногах противников не нашли ничего лучшего, как, сверкая пятками, убежать. Прицелившись, Хети метнул дротик. Он вонзился одному из убегавших в поясницу, тот упал. Потом Хети схватил лук и стрелу, натянул тетиву — второй беглец, который уже успел порадоваться тому, что избежал опасности, упал на колени, раненный в бедро.

Бросив взгляд на Аснат, которая стояла, выпрямившись, на колеснице и улыбалась, Хети со всех ног бросился к тому, второму, раненному стрелой. Поверженный противник напрасно пытался встать. Хети схватил его за длинные волосы и потащил его назад, к колеснице. Аснат между тем успела спрыгнуть на землю и теперь осматривала место стычки. Подтащив раненого к колеснице, Хети присел с ним рядом. Он схватил стрелу и начал ее проворачивать в ране, расширяя ее. Раненый застонал. Хети предупредил его, что сделает еще больнее, если тот не расскажет, кто он и почему вместе со своими подельниками решился напасть на одинокую девушку на колеснице. Ему не пришлось повторять свою угрозу — раненый заговорил. Он и его товарищи — члены племени кочевников, которое остановилось неподалеку, в роще. Вскоре после полудня к ним пришел человек и предложил сделку: он заплатит золотом за то, что они спрячутся за камнями и убьют парочку, которая приедет к хижине с наступлением ночи на колеснице, запряженной парой лошадей. Незнакомец дал им задаток, а остальное обещал отдать, когда своими глазами увидит два трупа возле хижины. Участвовать в деле согласилось человек десять мужчин, они и поделили между собой золото. Они решились на это, хотя многие соплеменники просили их не делать этого: преступников, совершивших убийство, непременно найдут власти, и отвечать придется всему племени — все, от мала до велика, узнают на своей шкуре, что такое гнев царского наместника. Но незнакомец сказал, что заберет трупы и спрячет их так, что никто не найдет концов, и это обещание окончательно убедило тех, кто решил заработать на убийстве. Однако никто из кочевников не знал человека, который подбил их на преступление: они редко бывали в этих местах и не были знакомы с местными жителями.

Девушка присела рядом с Хети, чтобы лучше слышать слова пленника.

— Нам нельзя здесь задерживаться, — заговорила она.

— Ты права, — согласился Хети.

Он нашел свой мешочек со снадобьями, вынул какие-то мази и обработал ими рану, предварительно вынув стрелу.

— Я мог бы лишить тебя жизни в наказание за то, что ты согласился убить, прельстившись золотом. Но я дарю тебе жизнь. И если ты встретишься с этим подлецом, который подтолкнул вас к убийству невинных людей, потому что не захотел сам марать руки их кровью, скажи ему, что отныне я сделаю все возможное, чтобы найти его. Я сделаю все возможное, чтобы с ним случилось то, что он уготовил нам.

— Хори, я знаю место, где нас никто не найдет.

Аснат тронула поводья, и лошади пошли шагом. Хети встал у нее за спиной и спросил, не ранена ли она и не страшно ли ей.

— Не бойся, эти шакалы не причинили мне вреда — они и не знали, что может сделать хлыст в умелых руках. Сперва я растерялась, потому что не ожидала нападения. Я остановила колесницу и хотела уже спрыгнуть, когда эти люди выскочили из-за камней и бросились ко мне. Я могла развернуть колесницу и ускакать прочь, но мне сначала и в голову не пришло, что они хотят меня убить. Когда я поняла это, было поздно разворачиваться. Я сразу догадалась, что это члены кочевого племени, остановившегося в роще, поэтому не стала вынимать дротик. Хотя, по правде говоря, я управляюсь с ним далеко не так ловко, как ты. Знай, я восхищена твоим мастерством. Хори, мне показалось, что ты — сам Ваал, повелитель грозы, бросившийся на врагов и поражающий их своими молниями.

Похвала обрадовала Хети, и он поцеловал девушку в шею со словами:

— Душа моя, я уверен, что человек, уготовивший нам сегодня страшную смерть, и тот, кто хотел убить меня на переправе через Яббок, — одно и то же лицо. Он подкупил этих кочевников, поручив им убить нас… Я знаю, зачем ему моя жизнь. Но твоя?! Почему он хочет убить тебя? Кто может желать твоей смерти?

— Хори, я не знаю, кто вложил оружие в руки этих людей. Однако заверяю тебя, на свете есть мужчины, и их немало, которые меня ненавидят и желают моей смерти.

Зная по рассказам Шарека, что царевна не церемонилась с претендентами на ее руку, Хети понял, что она имела в виду. Не отрывая от нее полного любви взгляда, он прижал ее к себе и сказал:

— Этого не может быть! Как можно ненавидеть такую женщину, как ты? Тебя можно обожать, поклоняться тебе как богине, воплощению Анат!

Искренняя и простодушная похвала вызвала на устах девушки улыбку, однако возымела свое действие.

— Ты говоришь так, потому что, как мне кажется, любишь меня всем сердцем, — сказала она в ответ. — Но другие не испытывают по отношению ко мне этих чувств. И потом, ты должен знать: с очень немногими мужчинами я так ласкова, как с тобой.

Какое-то время они ехали молча. Ритмично постукивали о землю копыта лошадей, скрипели оси, стучали колеса… Аснат остановила колесницу у берега реки Яббок, в месте, поросшем кустарником. Хрупкое сооружение из веток стояло неподалеку и от леса, и от реки.

— Вот мое второе убежище, — пояснила Аснат, спрыгивая на землю. — Сюда никто не ходит. Поэтому я могу купаться в прохладном Яббоке без одежды.

Словно для того, чтобы подтвердить свои слова, она сняла платье и сандалии, подбежала к реке и бросилась в воду. Хети последовал ее примеру, успев, однако, внимательным взглядом окинуть окрестности — не притаились ли поблизости другие злоумышленники? Вода была прохладной, особенно по сравнению с горячим воздухом. Он давно уже забыл, как приятно было купаться на родине в озере или в Ниле, а ведь вода в них тоже казалась ему достаточно прохладной… Аснат позволила течению увлечь себя, однако не переставала грести. Он удивился и восхитился ее умением плавать: в Египте плавали все, вне зависимости от пола, но немногие стыдливые жители Ханаана могли похвастаться таким умением. Он решил, что его ночная невеста вполне смогла бы сойти за египтянку, настолько она отличалась от большинства ханаанеев, с которыми он успел познакомиться.

Некоторое время они играли в воде и обнимались, потом им пришлось вплавь возвращаться вверх по течению до того места, где оставили колесницу.

Не отдавая себе отчета в том, что применяет полученные недавно навыки, Хети снял с лошадей упряжь, разнуздал их. Аснат наблюдала за его действиями с удивлением, но не стала вмешиваться.

— Значит, ты умеешь распрягать лошадей и ты их совсем не боишься.

Хети понял, что ненароком продемонстрировал ей умение обращаться с лошадьми, хотя делать этого не следовало. Быстро сообразив, как выпутаться из ситуации, он сказал:

— Мне кажется, вполне достаточно понять, как эти животные запряжены, чтобы проделать все в обратном порядке. И потом, почему я должен их бояться? Я думаю, это мирные животные, они совсем не похожи на пустынных львов!

Аснат улыбнулась, услышав его ответ, и подошла к колеснице, чтобы взять мешок и бурдюк.

— Я взяла с собой немного еды и вина, — пояснила она. — Мы сегодня не пойдем в трактир, потому что захотим как можно дольше побыть вместе, но нельзя совсем забывать о еде.

Хети одобрительно кивнул и последовал за ней в шалаш. Внутри было устроено простое ложе. Девушка села, поджав под себя ноги, достала из мешка провизию, потом протянула Хети бурдюк:

— Держи. Пей первым. Ты — мой герой, ты заслужил эту честь! Теперь мы с тобой квиты. Вчера я спасла жизнь тебе, а сегодня пришла твоя очередь. Несмотря на то что у меня был хлыст, я думаю, не появись ты так неожиданно, я ни за что не одолела бы тех мужчин.

— Я тоже поступил неосмотрительно, — сказал Хети. — Я не мог дождаться встречи с тобой, поэтому пришел в хижину вскоре после полудня. Я задремал и проснулся от подозрительного шума. Мне даже показалось, что кто-то переговаривается шепотом. Теперь я понимаю, что это были те люди, они как раз прятались за камнями. Человек, который желал нашей смерти, предупредил их, что мы появимся вечером, скорее всего, после наступления темноты, поэтому они не догадались заглянуть в хижину. Мне же следовало выйти и посмотреть, откуда доносится разбудивший меня шум.

— Хорошо, что ты не вышел. Они могли убить тебя. А так они не ожидали нападения сзади, ведь все их внимание было направлено на меня. А еще я склонна думать, что мысль о том, что я в опасности, придала тебе сил.

— Ты сама все видела! Действительно, когда я увидел, что эти люди грозят тебе оружием, тебе…

Хети чуть было не сказал «тебе, Аснат, дочери нашего царя», но вовремя остановился. После короткой паузы он продолжил:

— …тебе, моей ночной невесте, зенице моего ока, самому дорогому, что есть у меня на этом свете. Той, кем я дорожу больше, чем жизнью! Страх и гнев, охватившие меня, придали мне сил. Я хотел только одного — убивать снова и снова, так я возненавидел твоих обидчиков.

— Хори, неужели ты так сильно меня любишь? — радостно воскликнула Аснат, прижимаясь к нему.

— Думаю, что да, — ответил он. — Ты не можешь представить, как сильно я тебя люблю… Больше, чем я сам в силах понять! И можешь мне верить — завтра я буду любить тебя еще сильнее, чем сегодня!


Ночь подошла к концу. Рассвет заставил побледнеть небо на востоке, но в шалаше ни мужчина, ни женщина не спали ни секунды и даже не думали о сне. Наконец оба ощутили умиротворение, и Хети остался лежать на спине. Его ночная невеста лежала рядом, положив голову ему на плечо.

— Хори, — прошептала она, — знаешь ли ты, что у нас принято, чтобы мужчина, лишивший невинности девушку, женился на ней?

— Лучшее из принуждений, — сказал он, глядя ей в глаза.

— А если он откажется, отец девушки получает право убить его как обесчестившего его дочь и отказавшегося загладить свой проступок.

— Душа моя, скажи мне лучше, хорошо ли тебе было? Что касается нас с тобой, то единственное мое желание — доставлять тебе удовольствие каждый день и каждую ночь, до самой смерти.

— Если так, нам придется расстаться…

Услышав от нее эти слова, Хети сел на ложе.

— Зачем ты это говоришь? Я не желаю с тобой расставаться!

— Нам придется расстаться. Но не беспокойся, это не надолго. Мне нужно вернуться к отцу и сказать ему, что я нашла себе мужа, отдала ему свою девственность, а значит, мы уже стали мужем и женой. Он не сможет отнять тебя у меня.

— Хорошо, если так, — вздохнул Хети. — Но я хочу, чтобы ты вернулась как можно скорее. Твоя семья живет в Хеброне?

— Нет, я здесь временно. Мой отец живет в другом городе. Но поездка не займет много времени — луна не успеет состариться, а я уже вернусь к тебе.

— Как! Значит, твой отец живет очень далеко, раз тебе понадобится двенадцать дней, чтобы съездить к нему и вернуться?

— Тебе нужно запастись терпением. Потом мы больше никогда не расстанемся.

23

Они пробыли в этом прекрасном месте до позднего утра, потом решили, что пора запрягать лошадей и возвращаться в город. Расстались они почти у самых ворот Хеброна — был велик риск, что кто-то увидит их вместе. Хети шел по городу пешком, никуда не торопясь. Он строил дальнейшие планы.

Аснат изъявила желание отправиться в путь после полудня. «Вне всякого сомнения, — подумал Хети, — она выберет дорогу, что петляет по равнине. Я видел дорогу через холмы — колесница там не пройдет». Он рассчитал и свой путь: выйдя из города после полудня, Хети намеревался заночевать у гостеприимного царя Иевуса, к вечеру следующего дня прийти в Сихем, а утром третьего дня уже прибыть в Мегиддо. Конечно же, он и не думал о том, чтобы терпеливо ждать возвращения Аснат в Хеброн.’ Он понимал: даже если Аснат потеряла голову от любви, еще до их встречи она наметила себе план действий — незамедлительно найти достойного мужчину, который может стать ей мужем, с тем чтобы противопоставить отцовскому кандидату в женихи своего избранника. Она полагала, что, узнав о том, что его дочь потеряла невинность, отец оставит надежду выдать ее замуж за египтянина, которого она презирала уже за одно происхождение, и позволит взять в мужья того, кто ей самой по нраву. Однако Хети успел достаточно хорошо узнать Шарека, чтобы со всей ясностью понимать: царь поступит совсем не так, как хочет его дочь. Если он вовремя не узнает, что избранник дочери как раз тот, кого выбрал он сам, то вполне может в припадке «нефилического» гнева заточить дочь во дворце и послать своих слуг с приказом сжить со свету незадачливого жениха. Значит, нужно попасть в Мегиддо раньше, чем Аснат, чтобы оповестить царя о том, как повернулось дело, и вместе с ним решить, что делать дальше.

Однако следовало дождаться отъезда царевны, чтобы убедиться, что ее будет сопровождать свита, способная уберечь Аснат от беды. Нельзя было допустить, чтобы она отправилась на колеснице одна, без сопровождения. Мастерское владение хлыстом и наличие в колеснице оружия в этом случае не спасут ее от злоумышленников.

Поэтому Хети укрылся за деревом неподалеку от дворца царевны в месте, откуда хорошо был виден вход. Долго ждать не пришлось: вскоре на дороге появилась целая процессия. Впереди двигались три колесницы с парой воинов в каждой, за ними — пятнадцать солдат. Аснат восседала в паланкине, который несла дюжина крепких мужчин. Паланкин был очень красивым — с верхом из красной ткани, позолоченными резными опорами и легкими занавесями, защищавшими царевну от пыли и солнечных лучей. Позади паланкина ехала колесница Аснат, которой правил возница, за колесницей — множество повозок, запряженных волами. В повозках сидели слуги — мужчины и женщины, и были сложены вещи царевны. За повозками тянулась вереница ослов, нагруженных корзинами и сосудами. В хвосте процессии шли три десятка солдат, а последними двигались три колесницы с шестью воинами.

Теперь у Хети было две причины для радости: во-первых, можно было не опасаться за жизнь возлюбленной, во-вторых, с такой свитой дорога до столицы, в лучшем случае, займет пять дней, а то и все шесть. Он подумал, что теперь ему не придется возвращаться в Мегиддо в спешке.

Стоило ему появиться в резиденции градоправителя и начать собирать свои немногочисленные пожитки, как прибежал Ямен.

— Господин, я испугался, потому что не мог найти тебя ни вчера вечером, ни сегодня утром. Я был в трактире Сидури, но тебя там не видел!

— Конечно не видел, потому что меня там не было. Я провел ночь в другом месте.

— Все с той же…

— Конечно, с царевной Аснат.

— Слава богам, она только что уехала — решила вернуться к своему отцу. Господин Тарамму вот-вот придет из дворца. Он ходил туда, чтобы попрощаться с царевной. Она еще вчера вечером предупредила его, что сегодня собирается уехать.

«Значит, — сказал себе мысленно Хети, — она была настолько уверена в моей любви, что уже вчера решила отправиться к отцу. Конечно же! Разве смогли бы слуги упаковать ее вещи и подготовить остальную поклажу так быстро!»

— Царевна только что покинула нас, — сказал Хети, — но я тоже собираюсь в дорогу — возвращаюсь в Мегиддо.

— Ты тоже нас оставляешь! — Юноша вздохнул.

— Так нужно: я выполнил поручение царя.

— Ты уйдешь прямо сейчас?

— Не медля ни минуты. Пойду попрощаюсь с Тарамму — и в путь!

— Он скоро вернется из дворца царевны, раз она уже уехала. Я скажу тебе, как только он будет здесь.

Однако Хети не пришлось ждать. Тарамму в сопровождении двух солдат стоял на пороге.

— Хори, — обратился к Хети градоправитель, — мне придется тебя арестовать.

— Арестовать меня? — удивился Хети, удивленный столь неожиданным поворотом. — За что?

— На тебя поступил донос.

— Донос? Кто меня обвиняет и в чем?

— Я не знаю, кто этот человек. Я возвращался из царского дворца, когда ко мне подошел мужчина и предъявил царскую печать. Вернее, это была печать царского дворца в Мегиддо. По его словам, ему поручили следить за тобой, однако он не успел предотвратить самое ужасное, поэтому мне надлежит наказать тебя так, как ты того заслуживаешь.

— Меня удивляют твои слова! Скажи же, о каком преступлении ты говоришь и какое наказание мне уготовано?

— Смерть. Хотя только наш господин, царь Шарек, может вынести приговор.

— И это меня успокаивает. За что же я должен понести наказание?

— Ты осмелился дотронуться до царевны, дочери нашего господина. Ты заманил ее в хижину и надругался над ней. Но и этого преступления тебе показалось мало — ты предал смерти людей, которых твой обвинитель позвал на помощь царевне Аснат. Бедные кочевники, остановившиеся в Мамбре! Ты убил, по крайней мере, десять человек!

Хети не смог сдержать смех. И вместе с тем он понял: любым путем надо избавиться от столь подлого и хитрого врага, который не гнушается ничем, лишь бы убрать его с дороги. Однако веселье тут же уступило место серьезности.

— Тарамму, — сказал он наместнику, — знай, что меня зовут не Хори, а Хети. Я — приемный сын царя Шарека, почти что его зять. Царь отправил меня в Хеброн, чтобы я познакомился с его дочкой, не открывая своего истинного имени, и соблазнил ее, потому что она отказывалась от всех претендентов в мужья, которых ей предлагал отец. Теперь скажи мне — ты ведь говорил только что с царевной? Если бы я вчера ее изнасиловал, неужели она ничего бы тебе не сказала? Если ты прикажешь расспросить прислужников в ее дворце, они расскажут, что вернулась она поздним утром и выглядела вполне счастливой после проведенной со мною ночи. А еще знай, что человек, который донес на меня — преступник. Это он заплатил кочевникам за то, чтобы те убили нас — и меня, и царевну. Тарамму, я уверен — если бы задуманное свершилось, царь никогда бы не простил тебя. Пошли своих людей к кочевникам, пусть они порасспросят их. Они убедятся, что на всех трупах имеются следы от ударов хлыстом — подарки царевны Аснат, которая защищалась в момент их нападения. А еще при них должно быть золото, если только его не украли. Ямен, который вместе со мной ходил в трактир Сидури в день моего приезда, подтвердит, что царевна сама подошла к нашему столу, сама вывела меня из заведения на улицу. А потом мы вместе поехали в ту хижину, возле которой вчера вечером на нас напали кочевники. А Си-дури, трактирщица, если ты ее спросишь, скажет, что меня действительно зовут Хети, и я тот, кто вылечил нашего господина от яда змеи, укус которой смертелен.

Ямен был поражен услышанным, однако когда Тарамму вопросительно взглянул на него, кивнул в знак подтверждения слов Хети.

— Каждый житель страны знает, — сказал Тарамму, — что Хети, Повелитель змей, совершил настоящее чудо: он вернул нам нашего господина, нашего царя, когда тот уже одной ногой стоял в царстве теней. Если твои слова правдивы, прости, господин, мне мое заблуждение!

— Я прощаю тебя, но ты должен описать мне внешность человека, который донес на меня, чтобы я мог приказать найти и арестовать его. Он не остановится, пока не убьет нас. Я не знаю ни кому он служит, ни почему ищет нашей смерти, но, как ты понимаешь, мне было бы интересно его расспросить.

— Он разговаривал со мной в присутствии шестерых верных солдат, — ответил Тарамму. — Они видели его, как и я. Я отправлю их на поиски того человека.

— А еще я прошу тебя прогнать то кочевое племя с твоей земли. Они должны понять: их соплеменники поступили очень плохо, совершив попытку убить дочь царя гиксосов и его зятя. Если тебе не удастся найти злоумышленника, который подбил их на преступление, а потом осмелился обратиться к тебе лично, отправь в Мегиддо двоих солдат, которые его видели. Когда этот человек появится в столице, только они смогут его узнать. По прибытии в Мегиддо они должны будут явиться во дворец и рассказать нам, как выглядит тот преступник.

Хети попросил устроить ему встречу с солдатами, видевшими таинственного злоумышленника, чтобы впоследствии иметь возможность узнать тех двоих, когда они придут в Мегиддо. Потом он решил, что сам отправится в лагерь кочевников в Мамбре в сопровождении отряда солдат. Тарамму настоял на том, чтобы идти вместе с ним. Нельзя сказать, что он не поверил рассказу Хети, однако пожелал своими глазами увидеть трупы и удостовериться в том, что на них имеются следы ударов хлыстом.

Придя к лагерю кочевников, они застали всех членов племени, и мужчин, и женщин, за отправлением погребальной церемонии. Они хоронили своих умерших, которых привезли из леса на спинах ослов.

— Кто эти умершие? — спросил Тарамму у главы племени.

— Бедняги, которых убили за пределами лагеря, и мы не знаем, чьих рук это дело. Мы нашли их недавно…

— Ты прекрасно знаешь, от чьей руки они погибли, — вмешался в разговор Хети. — Тайный враг нашего царя Шарека заплатил им за то, чтобы они убили царевну Аснат, дочь царя, и меня, его приемного сына.

Тарамму приказал снять саваны, в которые облачили покойников. Вне всяких сомнений, следы на их лицах и руках, которые все увидели, мог оставить только хлыст.

— Теперь ты убедился, — обратился Хети к наместнику, — что это следы хлыста царевны. Она защищалась, как львица, будучи достойной дочерью своего отца, царя гиксосов, когда эти шакалы напали на нее с копьями наперевес.

Глава племени распластался на земле.

— Прости меня! — стал он умолять, обращаясь к Хети. — Человек, который пришел к нам и попросил устроить засаду, сказал, что выследил сбежавшего преступника, а его будто бы послал царь гиксосов. В подтверждение правдивости своих слов он показал нам печать. Правда, мы неграмотные и не знаем, как должна выглядеть царская печать. Но он говорил с такой уверенностью, что мы поверили ему на слово.

— Неужели тебе не пришло на ум, что задерживать преступников — дело наместника, то есть мое? — возмутился Тарамму. — Почему ты доверился чужаку, который платит золотом за свершение мести?

— Господин, я признаю, мы поступили плохо. Но ты должен знать, что далеко не каждый согласился участвовать в этом деле. Пошли только те, кто сам захотел, и сделали это вопреки нашей воле.

— Тот человек приходил к вам снова? — спросил Тарамму.

— Нет, господин, мы его больше не видели.

— Думаю, он видел, что случилось с его наемниками, — сказал Хети. — И не решился еще раз появиться в лагере кочевников.

— Вполне возможно, — согласился Тарамму.

Потом он обратился к главе племени, все еще распростертому на земле:

— Встань. Я даю тебе три дня на то, чтобы собрать лагерь и уйти как можно дальше отсюда. Однако если этот преступник придет к тебе снова, без колебаний прикажи своим воинам схватить его и привести ко мне. Если тебе это удастся, я разрешу тебе какое-то время побыть здесь, но потом твое племя все равно должно будет покинуть подвластные мне земли.

Хети вышел из Хеброна ранним утром следующего дня.

— Хети, мой господин, — обратился к нему Тарамму, — позволь двоим моим людям, которые видели того преступника, сопровождать тебя. В случае опасности они защитят тебя, но даже если все сложится благополучно, они тебе пригодятся: встреться тот человек вам на дороге, без них ты ни за что не узнаешь, кто перед тобой. А мои солдаты его узнают. К тому же они выносливые и сильные, поэтому, если вы поторопитесь, то успеете прийти в Мегиддо раньше, чем этот злодей. Если, конечно, он намеревается вернуться в Мегиддо.

— Я уверен в том, что он вернется в столицу. Несомненно, он служит кому-то из приближенных нашего господина, царя Шарека. Он вернется к хозяину, чтобы уведомить его о том, что не смог выполнить поручение.

— Если так, то солдаты узнают его, как только он появится в царском дворце.

Наблюдая в пути за своими спутниками, Хети пришел к выводу, что способность совершать длинные стремительные пешие переходы, выработанная в детстве, является неоценимым преимуществом. Возвращались они той же дорогой, по которой Хети пришел в Хеброн. На этот раз переправа через Яббок не заняла много времени, и еще до наступления ночи они подошли к воротам Сихема. Сопровождающие Хети солдаты, с трудом поспевавшие за ним в пути, добравшись до места ночлега, валились с ног от усталости, в то время как сам он был полон сил.

— Господин, — обратился к нему один из солдат, — нас с товарищем считают выносливыми и быстрыми ходоками, однако мы едва поспеваем за тобой! У меня нет сил даже встать, а ты, кажется, мог бы легко продолжить путь!

— Мог бы, но далеко тоже не ушел бы, — утешил его Хети.

Солдаты Тарамму не могли не отметить, с каким почтением относятся к Хети солдаты гарнизона и сам градоправитель. Это окончательно убедило их в том, что Хети не солгал, рассказывая, кто он и откуда.

Им подали обильный ужин (во время перехода они не ели, только пили воду), после чего Хети предложил своим спутникам устроиться в приготовленных для них комнатах:

— Этой ночью нам надо хорошенько отдохнуть. Завтра рано утром мы продолжим путь. Радуйтесь: завтрашний переход не будет таким длинным и тяжелым — еще до наступления вечера мы придем в столицу моего господина Шарека.

Он сдержал слово: солнце не успело опуститься к горизонту, когда они переступили порог царского дворца в Мегиддо.

24

По прибытии в Мегиддо Хети поручил Житрану, который, помимо прочего, исполнял обязанности его домоправителя, предоставить своим спутникам комнаты, в которых они смогли бы отдохнуть после длительного перехода. Сам же, не мешкая, отправился к царю, в покои которого, с разрешения Шарека, мог входить в любое время дня и ночи.

Шарек наслаждался мягким послеполуденным теплом в тенистом саду в одном из внутренних двориков. Он полулежал на ложе в тени беседки, оплетенной виноградной лозой. Ада, его домоправительница, сидела рядом с ним в кресле с высокой спинкой. Вокруг царского ложа разместились приближенные к царю особы, среди которых Хети узнал и Якебхера.

— Хети! — воскликнул царь, увидев, как он быстрым шагом входит во двор. — Сын мой, любимый зять мой, наконец-то ты вернулся!

— Мой господин, твой слуга перед тобой. Твое задание выполнено.

— Это известие радует мое сердце. Но успел ли ты покорить сердце моей дочери?

— В вечер моего прибытия в Хеброн.

— Клянусь, сын мой, кто-то из богов защищает тебя и шлет успех во всех твоих делах!

— Я ничуть не сомневаюсь в этом. И я знаю, кто именно — богиня Анат.

— Слава могущественной богине! Я с нетерпением ожидаю твоего рассказа о том, как тебе удалось добиться успеха в таком деле, да еще так быстро.

Хети молчал. Ему не хотелось рассказывать о случившемся в присутствии придворных. Шарек, правильно истолковавший его замешательство, сказал:

— Не бойся, говори, собравшиеся здесь — мои друзья, мои родные, мои советники. Это надежные, преданные мне люди, они восхищаются тобой и уважают тебя.

— Прежде всего я хочу, чтобы ты знал, мой господин: я, твой слуга, и твоя дочь, царевна Аснат, чудом избежали смертельной опасности.

— Что я слышу! — воскликнул царь, приподнимаясь на ложе.

— Я говорю правду. Кто-то из твоего ближайшего окружения, кто знает твои секреты, устроил мне ловушку, желая помешать встрече с Аснат. Когда ничего не вышло, он нанял людей — десяток кочевников, остановившихся в дубовой роще Мамбре, приказав им убить меня и царевну.

— Но это невозможно! Этот человек покушался не только на твою жизнь, но и на жизнь моей любимой дочери?

— Это чистая правда, она сама тебе обо всем расскажет, когда приедет в Мегиддо, а это случится в самое ближайшее время. Я сберег время, выбрав дорогу, что вьется меж холмов, она же со своим эскортом и поклажей едет по равнине.

Царь настоял на том, чтобы Хети в мельчайших подробностях рассказал о том, что случилось с ним на берегу реки Яббок, и о нападении на царевну в роще.

— Нужно поймать этого преступника! Кроме того, нужно найти предателя, вхожего во дворец. Без сомнения, тот, кто устроил засаду на берегу реки, прекрасно знал, какой дорогой ты пойдешь.

— Так оно и есть. Вместе со мной в Мегиддо пришли двое солдат из гвардии Тарамму. Они видели человека, который очернил меня в глазах наместника. Они какое-то время поживут при дворе и, увидев злоумышленника, схватят его и приведут к тебе.

— Очень хорошо. Я прикажу, чтобы с него живьем содрали кожу. Тогда-то он назовет имена изменников, которые предали своего царя и посмели покушаться на жизни тех, кто ему особенно дорог!

Шарек отпустил придворных, желая остаться наедине с Хети, — им предстояло обсудить план дальнейших действий. А сделать это следовало незамедлительно: вскоре могла прибыть царевна Аснат, которая сразу же придет к отцу, чтобы сообщить о том, что сама выбрала себе мужа.

Нетрудно предположить, что, покидая царский дворец, Якебхер бы вне себя от гнева и страха. Он злился на Мансума, который, не желая смириться с провалом своего задания, поступил неразумно, осмелившись в присутствии посторонних явиться с наветом к наместнику Хеброна. В первую минуту он принял решение убить солдат, сопровождавших Хети при переходе из Хеброна в Мегиддо. Однако вскоре Якебхер отказался от этого плана, найдя его слишком рискованным. Даже если бы ему удалось убрать этих двоих, все равно оставалось еще четверо свидетелей, не считая самого Тарамму. Царь непременно послал бы за ними, ведь он захочет во что бы то ни стало найти и наказать предателя. К тому же, если бы этих двоих нашли убитыми вскоре после их прибытия в столицу, стало бы понятно, что убийца и организатор покушения на жизнь Хети и царевны слышал рассказ Хети в беседке. А ведь в саду их было всего шестеро, не считая Шарека, Ады и Хети. Скорее всего, царь приказал бы взять под стражу всех шестерых, и тогда кто предупредил бы Мансума об опасности быть узнанным здесь, в Мегиддо? План дальнейших действий был теперь ясен Якебхеру: он встретит Мансума на подходах к городу и устранит его как опасного свидетеля. Однако что будет, если одного из самых верных слуг Якебхера, который в течение долгого времени отсутствовал, найдут мертвым? Это вызовет всеобщее подозрение. Труп покажут тем двоим из Хеброна…

Мысленно всячески проклиная своего слугу, умудрившегося совершить роковую ошибку, Якебхер поспешно вернулся домой и велел позвать к себе Акирума, еще одного доверенного слугу.

— Акирум, выйдя из этой комнаты, ты отправишься к южным воротам города и будешь там ждать появления Мансума, — приказал ему Якебхер. — Следи за тем, чтобы он ни в коем случае не вошел в город. Отведи его в мой дом на окраине, и пускай он там укроется от посторонних глаз, а я позднее приду его навестить.

На следующий день, ближе к полудню, Акирум уведомил хозяина о том, что Мансум ждет его в указанном месте. Якебхер поспешил на встречу со своим слугой.

— Якебхер, господин мой! — вскричал Мансум, падая ниц. — Перед тобой твой слуга, сгорающий от стыда. Я не сумел выполнить поручение! Небеса не были ко мне благосклонны. Боги хранят этого египтянина!

— Я знаю это не хуже тебя. Можешь не рассказывать мне о том, что твой непобедимый силач не устоял перед этим Хети, и о том, как египтянин расправился с кочевниками, которым ты поручил его убить. Теперь я понимаю, что он — сильный и мужественный воин. Но скажи мне — у тебя помутилось в голове, раз ты приказал убить царевну? Я велел тебе избавиться от египтянина, но ни в коем случае не от нее!

— Господин мой, прости меня, но я видел, что царевна как сумасшедшая влюбилась в египтянина, хотя никто этого не ожидал. Тогда я понял, что она ни за что не согласится выйти замуж за другого. А я боялся, что мой господин может наделать глупостей, ведь я знаю, как сильно он ее желает.

— Не тебе решать, что мне, твоему господину, делать, а чего не делать! Я сожалею, что у тебя ничего не вышло. Аснат не откажется вступить в брак с египтянином, и он станет законным наследником трона. Наибольшая твоя оплошность — вера в то, что твой донос наместнику о том, что Хети якобы убил десяток кочевников, поможет избавиться от него. Тебя видели несколько человек, двое из которых пришли в столицу вместе с Хети.

— Мой господин говорит правду? Этот Хети уже побывал во дворце, хотя я вышел из Хеброна раньше, чем он?

— Очевидно, он передвигается быстрее, чем ты. Хотя вы выбрали одну и ту же дорогу. Слава богам, что вы не встретились! Двое его спутников тотчас же тебя узнали бы. Учитывая, какой Хети воин, ты вряд ли ушел бы от него живым.

— Нужно избавиться от этих двоих. Верь мне, я сделаю так, что они умрут до заката.

— Бедняга, ты сошел с ума! Ты уже однажды проиграл этому Хети, и теперь думаешь, что сможешь убить людей, живущих в резиденции Шарека, в покоях царского зятя? Я не желаю, чтобы ты появлялся при дворе.

— Мой господин опасается, что самый верный его слуга может его предать?

— Я хотел бы, чтобы подобная мысль никогда не приходила мне в голову! Нет, я опасаюсь того, что тебя могут узнать, схватить и привести к царю.

— Даже если это случится, я не предам моего господина!

— Ты сам в это веришь? Знай же, царь решил, что, поймав злоумышленника, он подвергнет его пытке — палач заживо сдерет с него кожу, чтобы он назвал имя своего хозяина. Нет на свете человека, который смог бы вытерпеть такую ужасную пытку… Сегодня ночью к тебе придет Акирум. Он отведет тебя в мой дом в Бет-Шеане, что в долине Иордана. Ты спрячешься там и будешь ждать, когда я тебя позову. Радуйся: какое-то время поживешь в покое в окружении финиковых пальм и виноградников. Но будь осторожен, никому не попадайся на глаза, сделай все, чтобы тебя не схватили. В противном случае тебя ждет смерть в страшных мучениях.

— Господин мой, разве о таком можно забыть? Я благодарен тебе за твое милосердие, за то, что ты согласился с тем, что в постигшей меня неудаче нет моей вины. Откуда было мне знать, что этот египтянин, которого ты характеризовал как человека слабого телом и духом, сможет не просто победить гиганта, которого я послал ему навстречу, но даже утопить его в реке? Как мог я предвидеть, что наемного убийцу, который уже готов был проткнуть его копьем, сразит стрела самой царевны? Царевны, которая по воле небес оказалась в этом самом месте! Не иначе как боги решили помешать нашим планам!

— Я не обвиняю тебя в том, что египтянин все еще жив. Я ставлю тебе в вину то, что ты осмелился посягать на жизнь царевны, а потом явился с доносом к Тарамму. Слава богам, что он не знает, кто ты такой! А теперь иди, чтобы я какое-то время тебя не видел, пусть мой гнев поутихнет.

— До тех пор, быть может, когда тебе, мой господин, снова понадобятся услуги твоего самого верного слуги…

— Именно так. Но если настанет день, когда я поручу тебе новое дело, будь осмотрительнее. И если и в нем ты не преуспеешь, то лучше бы тебе никогда не попадаться мне на глаза. Очередной неудачи я тебе не прощу.

25

Спустя два дня, после полудня, посланец царя сообщил Хети, что царевна Аснат находится во дворце. Хети удивился: как могла она так скоро добраться до Мегиддо, ведь караван повозок двигается очень медленно? Оказалось, что царевне надоело плестись черепашьим шагом, поэтому утром она сменила паланкин на свою колесницу. Пустив лошадей галопом, она умчалась вперед, пропустив мимо ушей уговоры начальника гвардейцев — он умолял ее не подвергать свою жизнь опасности, когда до цели оставалось не более двух дней пути.

Шарек пришел к Хети без свиты.

— Я решил, что лучше приду к тебе сам, чем стану посылать за тобой, ведь Аснат может застать нас вместе, — сказал он Хети, прочитав в его глазах удивление.

При дворе было принято, чтобы подданные являлись на зов царя, а сам он никогда не наносил кому бы то ни было визитов. Не дав Хети времени на вопросы, суверен продолжил:

— Аснат явилась ко мне без церемоний, как обычно. Давным-давно она решила, что только подданным приличествует просить у царя аудиенции, но не его дочери, и я с этим согласился. Так вот, она пришла и сказала примерно так: «Мой любимый батюшка, твоя дочь вернулась к тебе, потому что нашла себе мужа». Я ей ответил следующее: «Это хорошая новость. Я тоже выбрал тебе супруга. Надеюсь, что наш выбор пал на одного и того же человека». «Сомневаюсь в этом, — возразила она, — потому что, если верить гонцам, привозившим от тебя новости из Сиддимской долины, ты хочешь выдать меня за престарелого лекаря, который спас тебе жизнь. Я уважаю его и благодарна ему за то, что он преуспел в том, в чем самые лучшие маги оказались бессильны, за то, что ты сейчас передо мной, живой и невредимый. Ты выглядишь таким здоровым и сильным… Я бы не удивилась, узнав, что лекари сгустили краски и укус змеи был вовсе не таким опасным, как они говорят». «Знай, Аснат, — сказал я ей, — что бы ты ни думала, я был в шаге от смерти, не приди он вовремя, я давно бы покинул мир живых. А ты, дочь моя, тут же стала бы разменной монетой в руках власть имущих, оспаривающих друг у друга трон, поскольку у меня нет наследника мужского пола. Ты всех их прекрасно знаешь, — напомнил я ей, — поскольку речь идет о людях, которые в свое время просили твоей руки. Помни всех, кому ты отказала, и помни, в какой форме и какими словами. Стоит мне умереть, как, независимо от твоего желания, ты станешь женой победителя — того, кто сядет на трон царей-пастухов. Поэтому ты должна быть признательна юноше, спасшему тебя от необходимости стать женой нового царя, который, поверь, не стал бы с тобой церемониться». Однако, судя по всему, мои доводы ее не убедили. Она сказала, что, ты, конечно, смог бы ее уберечь от большого несчастья, но это вовсе не обязывает ее подарить тебе девственность. И, стоило прозвучать слову «девственность», как она воспользовалась моментом и сообщила, что лишилась оной в объятиях своего избранника.

Царь замолчал и, прежде чем снова заговорил, сделал большой глоток из чаши с пивом, которую ему подал Хети.

— Хорошо, что я знаю, кто этот счастливый избранник. Поэтому я не разгневался, чем очень ее удивил — она-то ждала бури! Очень спокойно я напомнил ей, что подобный поступок, совершенный мужчиной, который не является ее мужем, карается смертной казнью. Она охотно со мной согласилась, не преминув уточнить, что закон не карает того, кто согласился загладить вину, сочетавшись с опозоренной девушкой законным браком. «А он готов на мне жениться, и я хочу выйти за него замуж». Она сказала, что счастливца зовут Хори. Это ли имя ты ей назвал?

— Да, я сказал, что меня зовут Хори. Но расскажи мне, мой господин, что было дальше!

— Ты понимаешь, хладнокровие, с которым я воспринял подобные новости, могло заставить ее заподозрить неладное. Поэтому я приказал ей уединиться в своих покоях до утра, и тогда, мол, я сообщу ей мое решение. И что ты думаешь? Эта бесстыжая девчонка заявила, что в случае, если я откажусь отдать ее за этого Хори, она убежит с ним! Я спросил, куда же она намерена бежать? Она ответила: неважно куда, но ради любви готова «жить в нищете, перебиваясь куском хлеба, как живут хабиру, скитаться, как они, по свету». Сказала, что хочет жить с любимым, потому что такова воля самой богини Анат! Что мог я ей ответить?

— Не знаю, мой господин. Я понимаю теперь, что она любит меня сильнее, чем я предполагал.

— Эти девчонки влюбляются без памяти и делают глупости! И моя дочь — не исключение. Она привыкла все делать по-своему, ее поступки невозможно предугадать. Теперь твоя очередь действовать. Она не выйдет из своей комнаты, я прослежу, чтобы у ее двери дежурили гвардейцы… которые уснут, как только настанет ночь.

— Лучше, если я проникну в комнату через окно. Я видел, что по стене к ее окну тянется виноградная лоза, а кладка стен шероховатая, так что я смогу подняться. Это нелегко, но возможно.

— Мой дорогой сын, не стоит ломать себе шею ради того, чтобы исполнить роль влюбленного, готового на любые безрассудства ради своей возлюбленной!

— Моему господину нечего бояться. Сейчас, когда я знаю, как сильно я любим, я не стану без необходимости рисковать жизнью. Но ради того, чтобы окончательно покорить ту, которая держит в руках мое сердце, мне все же стоит пренебречь опасностью.

— По правде говоря, Хети, я восхищаюсь тобой и радуюсь тому, что остановил свой выбор на таком достойном мужчине.

Хети дождался наступления темноты, чтобы незаметно выйти из комнаты и пробраться к окну Аснат. На нем была набедренная повязка, сандалии он решил не надевать — чтобы удобнее было карабкаться по стене дворца, увитой виноградной лозой. Без труда он взобрался наверх, к большому оконному проему, занавешенному тонкой тканью. Передвигаясь бесшумно и ловко, как нубийская пантера, он спрыгнул в комнату. Луна уже пошла на убыль, однако светила еще достаточно ярко для того, чтобы рассеять темноту.

Согласно египетской традиции, ложе устраивалось на основе из кирпичей, сложенных на полу, — на них клали циновки и подушки, однако в Ханаане и в Стране Двух Рек, а также в Ассирии и Вавилонском царстве ремесленники изготавливали деревянные кровати на ножках. На каркас натягивали кожаные ремни, получалось подобие сетки. На сетку клали подушки и покрывали их простынями. Именно такое ложе стояло в комнате Аснат, с той только разницей, что ложе царевны было украшено резьбой, а изголовье и ножки были отделаны слоновой костью.

Хети разделся и скользнул под простыню к Аснат, которая спала на спине. Прикосновение его тела разбудило ее. Она попыталась было сесть, но Хети прижался губами к ее губам, заглушив ее крик. Когда он отодвинулся, она вздохнула и прошептала:

— Неужели это ты, Хори?

— Душа моя, кто, кроме меня, любящего тебя больше жизни, мог осмелиться проникнуть в твои покои и забраться в твою постель?

— О Хори! Ты сумасшедший, раз решился предаться со мной страсти в этом месте!

— Разве это не лучшее доказательство моей любви к тебе?

Вместо ответа она прижалась к нему, решив, что не стоит тратить драгоценное время на упреки.

В эту ночь, которую Хети считал их первой брачной ночью, они любили друг друга так долго, что проснулись, когда на улице ярко светило солнце. Аснат резко села на ложе и, увидев рядом с собой возлюбленного, воскликнула:

— Это не приснилось мне? Это ты, мой Хори, здесь, в моей комнате, в моей постели? Что же теперь делать? Если кто-то из служанок тебя здесь увидит, то побежит к отцу с доносом. В противном случае она будет первой, кого он накажет, когда узнает об этом.

Хети был рад тому, что она даже не задалась вопросом, каким путем ее любовник узнал, кто она, и как смог пробраться во дворец.

Однако именно эти вопросы пришли ей, ослепленнойстрастью, на ум мгновение спустя:

— Но… Но, мой Хори, как узнал ты, кто я и где меня искать?

Стоило ей произнести последнее слово, как послышался шум и дверь широко распахнулась. Аснат успела только соскочить с ложа и завернуться в простыню, в то время как Хети поднялся совершенно обнаженный. На пороге стоял царь Шарек, один, без свиты. Аснат, к которой вернулось хладнокровие, постаралась скрыть свое волнение и обратилась к отцу с такими словами:

— Отец мой, добро пожаловать в мои покои! Ты пришел как раз вовремя, я хотела познакомить тебя с моим женихом. Его зовут Хори.

— Моя возлюбленная дочь, — сказал на это Шарек, делая два шага вперед, — я счастлив познакомиться с твоим Хори. Однако я тоже хочу тебя кое с кем познакомить — с человеком, которому я решил отдать тебя в жены.

— Мой любимый отец и господин, ты знаешь, что я не хочу в мужья никого, кроме Хори. Но я все же прошу тебя представить мне твоего избранника.

— Вот он, его зовут Хети.

— Где же он, я никого не вижу!

— Как это — не видишь? Вот он, стоит с тобою рядом. Он только что встал с твоей постели, в которой провел с тобой ночь.

Она обернулась к Хети, в глазах ее читался вопрос. Тот развел руками. Когда же царевна наконец поняла, что Хори и Хети — одно и то же лицо, она воскликнула:

— Как?! Хори, ты обманул меня, посмеялся надо мной, унизил меня!

— Душа моя, все, что я сделал, только доказывает мою любовь к тебе. Если бы я назвал тебе свое настоящее имя, ты прогнала бы меня, не пожелав ни выслушать, ни удостоить взглядом!

— Моя любимая дочь, ты настолько упряма и слепа в своем упорстве не принимать во внимание кандидатов в мужья, предложенных тебе мною, твоим отцом, что мы не придумали лучшей хитрости, чтобы заставить тебя полюбить Хети. А теперь вспомни, что ты сама мне вчера говорила: мужчина, лишивший девушку невинности, должен на ней жениться. В противном случае его ждет смерть. Тебе предстоит принять решение.

— Если так, то пускай он умрет!

Эти слова застали врасплох не только царя, но и Хети. Юноша подошел к Аснат, по пути взяв со стола забытый кем-то кинжал. Протянув оружие девушке, он сказал совершенно спокойно, потому что в глубине души не верил в искренность ее последних слов:

— Если таково твое желание, вот оружие, которое положит конец моим дням. Жизнь без тебя будет невыносимой, особенно если я буду знать, что ты меня презираешь и даже ненавидишь. Один удар решит мою судьбу, ведь теперь по законам твоего народа, который стал и моим народом, я должен жениться на тебе или умереть.

Он стоял перед ней, раскинув руки в стороны и закрыв глаза, словно ожидая удара. Однако вместо того чтобы вонзить нож в его грудь, Аснат кинулась в его объятия со словами:

— Я хочу, чтобы ты жил! Если ты умрешь, я уйду за тобой!

Прижавшись лбом к его плечу, она прошептала:

— Ты должен знать, что берешь в жены безрассудную женщину, жить с которой — мучение. Но я счастлива, что богиня Анат, благосклонная к нам обоим, даровала нам встречу и наполнила наши сердца такой безумной любовью!

— Не говори так, моя душа, я никогда не пожалею о том, что связал судьбу с тобой! Вспомни, что я обещал тебе: я буду любить тебя сильнее с каждым днем, сегодня — сильнее, чем вчера. Думаю, сегодня ночью я доказал тебе, что люблю тебя еще больше, чем раньше.

— А я, в свою очередь, умоляю богиню, чтобы в результате столь страстного союза я поскорее стал дедушкой! Поспешите дать трону гиксосов наследника, достойного меня и вас. Теперь, когда все улажено, я отправлю гонцов ко всем царям и наместникам передать приглашение на вашу свадьбу.

— Отец мой, я хочу, чтобы ты приказал составить брачный контракт, и вот что в нем необходимо указать: если Хети, — ведь таково его настоящее имя? — осмелится взять себе вторую жену, я возьму себе второго мужа. Я знаю, что не смогу полюбить никого, кроме него. Но если он полюбит другую, я вправе буду сделать то, что не захотела сделать сегодня, — вонзить кинжал ему в грудь и вырвать его сердце, чтобы никому, кроме меня, оно не досталось. Отныне это сердце принадлежит мне, и я оставлю его себе, даже если мне придется вырвать его из твоей груди, мой Хори! Кроме того, мне принадлежит прелестная вещица, которая находится у тебя между ног… и которая доставила мне столько удовольствий, лучше которых нет в мире. Я и ее возьму себе, если ты вдруг решишь воспользоваться ею, чтобы заниматься любовью с другой женщиной.

Хети упал на колени у ее ног и сказал:

— Перед тобой и перед царем, нашим отцом и нашим господином, я клянусь, что оба объекта твоих нежных чувств отныне принадлежат только тебе! Мне все равно, будут ли они со мной или ты вырвешь их и унесешь с собой!

— Вот и славно, — заметил Шарек с улыбкой на устах. — Однако я боюсь, Хети, как бы ты не пожалел о столь поспешном решении. Время гасит страсти, и приходит день, когда мы жалеем об обещаниях, данных в любовной горячке.

— Никогда не пожалею я ни об одном слове, сказанном сегодня. Если я нарушу клятву, да свершится возмездие. Я сдержу обещание!

26

Свадьбу решили сыграть через два месяца. На это было как минимум две причины: Шарек хотел устроить пышные празднества, достойные могущественного государя, а на подготовку таковых должны были уйти недели; немало времени понадобится и гонцам, разосланным во все концы царства и к правителям соседних государств с приглашением прибыть на торжество в Мегиддо. Было также решено, что армия выступит в поход на Египет через двадцать дней после окончания свадебных празднеств. По расчетам разведчиков, правильность которых подтвердил и Хети, в это время года Нил разливается и вода поднимается до самого высокого уровня, однако вскоре река должна вернуться в свои берега, и тогда настанет наилучшее время для военной кампании, с минимальным риском для солдат армии гиксосов. Кроме того, к тому времени самый жаркий сезон закончится, и это тоже было бы большим преимуществом. Что до Хети, то еще несколько месяцев назад он испытывал муки совести, когда думал о том, что ему придется участвовать в завоевании своей родной страны. Теперь же он с нетерпением ждал дня, когда начнется его триумфальное возвращение.

Царь Шарек повелел, чтобы в течение этих двух месяцев Хети и Аснат виделись только по ночам, в покоях царевны. Днем им встречаться было запрещено. Да на это и не было времени: с утра и до вечера Хети занимался подготовкой солдат, возниц и колесниц к предстоящему походу. Удавалось ему пообщаться и со своими товарищами хабиру. Конечно же, он не ходил вместе с ними по трактирам, справедливо опасаясь, что это не понравится Аснат, которая здесь, в столице, не могла себе позволить многих вольностей, допустимых в других городах царства, где царевну мало кто знал в лицо. Единственным ее развлечением были поездки на колесницах в компании Хети и его друзей хабиру, которые также получили колесницы. Вместе они тренировались в стрельбе из лука и метании дротиков.

Празднества по случаю свадьбы Аснат и Хети были великолепными. Все цари, вельможи, наместники и градоправители прислали в Мегиддо свои делегации с богатыми подарками. Причиной тому была не только слава о военных победах Шарека, разнесшаяся по миру, но и весть о том, что царь-пастух намеревается завоевать Египет. А если это ему удастся, то он станет, несомненно, самым могущественным государем в мире.

За десять дней до бракосочетания стали прибывать подарки, зачастую настолько богатые, что Шарек решил засчитать их как дань приславшего их вассала. Аммизадука, царь Вавилона, прислал многочисленное посольство, глава которого преподнес подарки сидящему на троне Шареку. Аснат и Хети расположились чуть ниже, она — слева от трона, а он — справа. Трон царя стоял под балдахином на помосте, установленном во внутреннем дворе дворца. Здесь же присутствовали все власть имущие царства и главы племен, входивших в союз гиксосов. Посланец Вавилона опустился перед Шареком на колени и, склоняясь в поклоне до самой земли, сказал так:

— Мой господин, твой слуга говорит от имени своего повелителя, царя Вавилона, владыки четырех стран, возлюбленного сына бога Мардука. Мой господин, царь Аммизадука, возрадовался, узнав о бракосочетании твоей дочери с царевичем из Мизраима. Мой господин выражает сожаление, что не смог лично присутствовать на празднике. Угроза военного вторжения со стороны горцев касситов не позволяет ему покидать столицу, святой Вавилон, эти Врата Бога, город, ставший светом нашего мира, отражением бога Шамаша, по воле которого сияет солнце. Мой господин, наш царь, оказал мне, своему слуге, большую честь, позволив от его имени присутствовать на свадьбе. Мой господин также просит тебя принять эти скромные дары: ляпис-лазурь из страны Аратты[24], драгоценные украшения из Аншана[25], кувшины с финиками из Магана[26], предметы мебели, изготовленные из ценной древесины, ларцы с изысканным жемчугом из морей Дилмуна[27]

Слуги, составлявшие часть свиты посла, между тем подносили к трону упомянутые выше предметы.

В тот же день ко двору Шарека прибыл посланец Базии, царя Ассирии. От имени своего государя он передал пожелания процветания и счастья молодым и преподнес подарки: резную мебель, украшенную слоновой костью, огромного крылатого каменного льва с человеческой головой — защитника городских ворот, и несколько живых львов и львиц в деревянных клетках.

Царь хиттитов по имени Хаттузилис явился сам с многочисленной свитой. Он подарил десять колесниц, укрепленных листами бронзы, изготовленными в виде фантастических животных. Каждая колесница была запряжена парой лошадей. Кроме того, Хаттузилис преподнес кинжалы с широким клинком и мечи, изготовленные из железа — нового металла, выплавлять и ковать который было очень тяжело, однако в сравнении с бронзой он был и прочнее, и легче, и проще в заточке. Лупакку был знаком с Хаттузилисом: удар в спину ему нанес человек, верный Лабарнасу, отцу Хаттузилиса. Скорее всего, юноша ничего не знал о подлом поступке своего отца. И хотя Лупакку поручили всюду сопровождать в качестве переводчика молодого царя хиттитов, который не говорил на ханаанском наречии, он решил, что не будет вспоминать о прошлом, тем более сейчас, когда ему было доверено командование подразделением армии самого могущественного в мире царства.

На следующий день прибыли царь Дамаса и царь Тира. Они привезли с собой сосуды с сирийским вином, пурпур из Тира, оружие, разноцветные ткани, слоновую кость, двух медведей и драгоценную древесину с Серебряных гор. Главы племен, пришедшие из сердца пустыни, из города Хавилах, привезли деревья, дающие драгоценные масла, мирру и золотой порошок. Люди племени кефтиу, прибывшие с островов, расположенных посреди моря со стороны заходящего солнца, положили к подножию царского трона изящные вазы, украшенные изображениями морских животных. Вазы эти были наполнены смолами, благовониями, оливковым маслом различных сортов. Островитяне были одеты так, как Ява, — на них были узкие набедренные повязки — валик из ткани на талии да кусок материи, крепившийся к поясу сзади и спереди, который прикрывал детородные органы, оставляя бедра и ягодицы открытыми. Их длинные черные волосы были разделены на пряди, спадавшие им на плечи и на спину.

— Это мои соотечественники, — рассказывал позднее Ява. — Я с ними говорил: их послали к Шареку повелители островов Фестос и Кносс. Но я не сказал им, кто я, чтобы они ненароком не решили любой ценой вернуть меня отцу. От них я узнал, что мой отец в добром здравии и все еще правит на Кноссе. Однако у меня нет желания туда возвращаться. Придет день, когда я вернусь, но сейчас я хочу отправиться с тобой, Хети, завоевывать Черную Землю. Мои соотечественники часто рассказывали мне о долине Нила и о тех местах, по которым мы будем идти. Я очень хочу увидеть все своими глазами, а может, и наладить контакты с торговцами тех краев, чтобы, вернувшись на родной остров, не только рассказать соплеменникам обо всех увиденных мною чудесах, но и заняться торговлей.

Ява воспользовался удобным случаем, чтобы как можно больше рассказать Хети о своем родном острове. Он подобрал такие слова, и столько воодушевления было в его рассказе, что Хети заверил его — по возвращении из Египта он с удовольствием отправится вместе с Явой на Кносс. Услышав это, молодой кефтиу очень обрадовался. Тем большей была его радость, что Хети решил с его помощью освоить язык местного населения.

— Ты будешь учить меня новым словам каждый день, и мы станем говорить между собой только на твоем языке… Разумеется, как только я запомню нужное количество слов.

Радость Явы была легко объяснима: дело в том, что его соплеменники активно торговали с жителями прибрежных районов Египта и Ханаана, которые презирали тех, кто не понимал их языка, и требовали, чтобы к египтянам обращались на египетском, а к ханаанеям — на ханаанском. Поэтому островитянам приходилось прибегать к помощи переводчиков. Впервые в жизни Ява услышал, что кто-то хочет научиться говорить на языке его народа.

Яприли, сын Мелкиседека, царя Иерусалима, предстал перед Хети с подарками и сотней вооруженных людей — отрядом, обещанным в качестве дани царю-пастуху для участия в египетском походе. Хети принял его радушно — не только чтобы поблагодарить таким образом жителей Иевуса за оказанный ему в свое время теплый прием, но и желая обрести союзника в лице главы одного из племен гиксосов.

Обряд бракосочетания не подразумевал проведения какой бы то ни было религиозной церемонии. Хотя, желая снискать благословение богов — Ваала и Анат, молодые окропили алтари этих божеств вином, молоком и маслом, а после воскурили благовония. Брачный контракт, в котором были зафиксированы требования Аснат, был записан вавилонскими письменами на глиняной табличке и скреплен оттисками личных печатей Шарека, Хети и Аснат.

Шарек созвал на празднование свадьбы своей дочери не только царей и послов соседних государств, воинов, расквартированных в столице, придворных с семьями, но даже всех без исключения горожан — жителей Мегиддо и его окрестностей. За стенами города были расставлены столы, и сотни поваров и слуг помимо блюд из рыбы и овощей жарили и подавали гостям прямо на вертелах запеченные туши коз, баранов, телят и свиней. Непростая задача — сразу накормить столько ртов! Столы ломились от еды, но и выпивки было предостаточно — вина из Сирии и Аласии, сладкие и кисловатые, с пикантным привкусом благодаря добавлению в них меда, а также ячменное и финиковое пиво.

Царь Шарек, молодожены, иностранные цари и вельможи, придворные и главы посольств пировали, сидя за низкими столами под огромным навесом.

Пользуясь случаем, в Мегиддо стекались бродяги хабиру. Они приходили из отдаленных районов царства самого Шарека, из сопредельных Ханаану земель — отовсюду, куда успели прибыть гонцы Шарека с приглашением попировать на царской свадьбе. Не остались в стороне и танцовщицы, певцы, музыканты, канатоходцы и фокусники: они приходили целыми группами и устраивали свои представления перед столами пирующих, а также на перекрестках дорог и на улицах города — всюду, где собирался люд, успевший наесться до отвала и прихвативший с собой сосуды с вином. Праздник продолжался весь день, всю ночь и еще три последующих дня.

Конечно же, Хети и Аснат принимали участие в праздновании, однако очень скоро им надоело сидеть за праздничным столом, поэтому они уехали из города на одной из колесниц, подаренных царем хиттитов. Аснат взяла в руки поводья и увезла своего возлюбленного и мужа за город, в хижину, спрятанную в густых зарослях.

— Здесь я часто уединялась, чтобы мечтать о мужчине, который заберет меня с собой в рай любви, — сказала Аснат Хети. — Вместе с тобой я, наконец, нашла этот рай. Здесь мы проведем нашу брачную ночь и еще много ночей — столько, сколько их осталось до нашего расставания.

Она говорила так, потому что знала — недалек тот день, когда армия гиксосов под предводительством Шарека и Хети выступит в поход. Идя на войну, исход которой был неясен, Шарек не пожелал, чтобы его дочь, столь искусная в управлении колесницей и владении оружием, сопровождала его.

— Ты слишком дорога мне и Хети, чтобы я мог разрешить тебе так рисковать. Никто не знает, каков будет исход войны, кто окажется сильнее. А ведь ты, вероятно, уже носишь под сердцем наследника трона и не можешь загубить две жизни — твою и его.

Шарек тут же добавил, не давая молодой женщине выразить свой протест:

— Но тебе не придется ждать слишком долго. Как только мы завладеем северной частью страны, как только я увижу, что нам не оказывают вооруженного сопротивления и нашим жизням ничто не угрожает, ты сможешь присоединиться к победителям — своему отцу и своему супругу.

Конечно же, у Аснат нашлось немало поводов для возражений. И только Хети, который, с одной стороны, понимал, что будет тяжело переживать разлуку, а с другой — справедливо опасался за жизнь своей супруги, удалось убедить Аснат остаться в столице — мол, их воссоединение будет тем сладостнее, чем больше долгих дней они проведут вдали друг от друга. Хотя, говоря о долгих днях, он боялся, что они растянутся на месяцы.

— Знай же, — сказала ему Аснат, согласившись в конце концов с его доводами, — если я тебя потеряю, если из-за излишней храбрости боги отправят тебя в страну теней, я не переживу тебя — умру через несколько часов после того, как узнаю страшную весть.

— Не бойся ничего, моя душа, я буду осторожен, ведь я буду думать о тебе. Я уверен, что вернусь к тебе живым и с победой.


Как и задумал царь, спустя двадцать дней после свадьбы армия гиксосов покинула столицу. Она насчитывала более десяти тысяч воинов — внушительное по тем временам войско. Хети поручили командование арьергардом, состоящим из трех тысяч пехотинцев. Так решил сам царь: жизнь зятя была ему дорога, поэтому он не желал видеть его в первых рядах — ведь передовым отрядам в бою придется первыми отражать удары врага, и Хети мог попасть в засаду. Однако это была лишь одна причина. Вторая заключалась в следующем: Шарек опасался, что муки совести помешают зятю действовать эффективно против соотечественников. Поэтому он предпочел доверить командование передовыми отрядами Якебхеру.

— Это человек, которому я больше всего доверяю, второй после тебя, конечно, — сказал Шарек своему зятю. — Он всегда верно служил мне, и наши солдаты его уважают. Кроме того, с недавних пор Якебхер является главой своего племени, так как его отец умер.

Хети ничего не мог сказать: несмотря на то что он не испытывал симпатии к Якебхеру, поставить ему в вину было нечего. Что до Якебхера, то он с достойным восхищения двуличием всячески демонстрировал свою преданность царю и уважительное отношение к его зятю: ему дорого дались месяцы жизни в страхе, что Мансум осмелится показаться в Мегиддо и будет узнан и схвачен двумя гвардейцами из Хеброна, которых поставили нести караул у центральных ворот города. Он вздохнул с облегчением только тогда, когда царь приказал отправить гвардейцев восвояси, считая, что предатель, пытавшийся убить его дочь и зятя, больше не появится в столице — быть может, из страха быть узнанным или потому, что никогда и не жил в этом городе. А чтобы знакомые не удивлялись, почему это рядом с ним нет Мансума, одного из самых верных его слуг, Якебхер решил послать за ним в Бет-Шеан Акирума. Тем, кто задавал ему вопрос по поводу длительного отсутствия Мансума, Якебхер отвечал, что слуга отправился проверить, как идут дела в хозяйском поместье на берегу Иордана. В конце концов двое преданных слуг присоединились к одному из передовых отрядов, которыми командовал их хозяин.

В Газе было решено остановиться на десять дней, с тем, чтобы воссоединиться с расквартированными там частями армии, насчитывавшими десять тысяч воинов. Итак, армия гиксосов была готова к завоеванию Египта. Ей предстояло двинуться вперед по дороге Гора.

В течение последних нескольких месяцев Шарек часто беседовал с Хети. Он просил, чтобы зять рассказывал ему о Египте, о нравах его жителей, их верованиях, обычаях, о богах и об истории страны.

— Если мне предстоит объединить под своей короной земли Ханаана, Сирии и Мизраима, мне следует лучше знать своих подданных, — сказал ему царь.

Также он попросил Хети обучить его основам языка.

— Я слышал, что Мемфис и Вавилон — самые большие и самые красивые города на земле. Мемфис я сделаю своей столицей и размещу там своих управленцев. Я продолжу изучение языка моих подданных. Я хочу, чтобы сын, которого тебе родит Аснат, мог говорить одинаково хорошо на языках Ханаана и Мизраима.

— Я исполню твое желание, мой господин, — ответил ему Хети. — Я восхищаюсь твоим решением обосноваться в Черной Земле и перенести туда свою столицу. Мемфис действительно один из самых больших и красивых городов, и на протяжении многих тысяч лет он был резиденцией могущественных царей Египта. Увидев памятники, воздвигнутые по их приказу, усыпальницы, похожие на горы, ты поймешь, что только самый искусный и могущественный в мире народ мог создать такое великолепие!

— Расскажи мне подробнее об этих божественных сооружениях, сложенных из тысяч обработанных камней, которые очевидцы сравнивают с настоящими горами.

И каждый день Хети находил множество поводов для восхваления своей родной земли, описывал ее красоту и величие ее царей.

— Мой господин и отец, — говорил он Шареку, — если ты станешь властителем долины Нила, если ее обитатели станут твоими подданными и пополнят ряды твоих воинов, ты будешь главой самой большой империи, какую когда-либо знали люди! Потому что, даже находясь на вершине своего могущества, правители Мизраима никогда не владели Ханааном и Сирией, которую египтяне называют страной Хару.

Произнося эти речи, не грешащие против истины, Хети надеялся, что Шарек проявит в отношении египтян милосердие и щедрость, отказавшись от намерения разорить царство Гора.

По просьбе царя он также много рассказывал об Аварисе, описывал город и порядки в нем. Не дожидаясь напоминаний со стороны Хети, Шарек повторил свое обещание сделать его наместником и позволить ему распоряжаться всеми налогами, взимаемыми с горожан и жителей окрестных областей, для содержания их с Аснат дома. Это обещание радовало сердце Хети: для того, чтобы совершить акт возмездия над Зерахом, это было как раз то, что нужно.

27

Хети с восхищением отмечал, насколько предусмотрительно и методично действовали Шарек и его командиры, в то время как в Египте говорили только о нашествии армии царя-пастуха. Главнокомандующий армии, ранее расквартированной в Газе, заранее отправил отряд вперед, для того чтобы обезопасить войска на подступах к границе с Египтом. Этот отряд захватил несколько укреплений, построенных во времена правления Аменемхета и Сенусрета. Это был славный период в истории страны, когда египтяне подчинили себе народы Ханаана. С тех пор прошло не менее трех столетий… Теперь же новые хозяева оборонительных сооружений, которые жители Ханаана называли мигдолами, вырыли дополнительные колодцы и оставили возле каждого небольшой гарнизон, превратив дорогу, ведущую из Ханаана в Египет, в безопасный «коридор».

Армия Шарека продвигалась вперед по дороге вдоль побережья, не встречая никакого сопротивления. Шарек сохранил диспозицию войск, равномерно распределив присоединившиеся к армии в Газе части по трем ранее сформированным корпусам. Якебхер командовал передовыми отрядами, включавшими пять тысяч пехотинцев и десять колесниц. Сам Якебхер и его командиры, Мансум и Акирум, ехали в колесницах в сопровождении возничих. Колесницы авангарда обеспечивали возможность быстро связаться с основными силами — десятитысячным корпусом под командованием Хиана, командующего армией Газы, который подчинялся непосредственно Шареку. В состав этого корпуса входил отряд в две сотни колесниц, которым командовал Лупакку. Хети отвечал за действия арьергарда, насчитывавшего десять тысяч солдат. К арьергарду присоединились также воины Жебузеена под началом Ярпили.

Во избежание столпотворений у мигдол, возле которых находились не только источники, но и искусственные водоемы, куда подавалась вода из тех же колодцев, три корпуса армии двигались так, чтобы сохранять между собой расстояние в один день пути. Встреча и объединение всех сил были запланированы в Аварисе, первом большом городе, у которого заканчивалась дорога Гора. Приняв во внимание сведения разведчиков о состоянии дороги, Шарек решил, что путь от Газы до Авариса займет восемь дней.

Хети правил одной из колесниц, подаренных царем хиттитов, — более тяжелой, но в то же время и более устойчивой, чем те, на которых он тренировался в Гоморре. Тем не менее Хети захватил с собой и старую колесницу, на которой теперь ехал Жимна, его возница. Жимна взял с собой вавилонянина Тарибатума, который оказался совершенно не способным управлять колесницей, влекомой двумя непривычного для него вида животными, в Вавилоне именуемыми «горными ослами». Хети взял на свою колесницу Яву, уроженца острова Каптара, жители которого делали очень красивую посуду. Молодой кефтиу, как выяснилось, тоже так и не научился править лошадьми.

— Мы сможем сколько угодно говорить о твоем острове, — сказал ему Хети, приглашая его на свою колесницу. — И сможем разговаривать на твоем языке.

Часть ночи Хети посвящал беседам с Житраном, которому Шарек поручил приглядывать за своим зятем. Житран ехал на колеснице в сопровождении Зилпы, «носителя арфы», приставленного к Хети.

— Мой господин, — сказал однажды Житран, — с того дня, как ты вернулся в Мегиддо, чтобы сочетаться браком с дочерью царя, у нас не было случая поговорить наедине, чтобы никто нас не подслушал. Рядом с тобой всегда был царь, царевна или кто-либо из царедворцев, например Якебхер.

Вспомнив об Аснат, Хети вздохнул. Житран улыбнулся.

— Я знаю, почему ты вздыхаешь: ты думаешь о царевне, — сказал он. — Я понимаю тебя и восхищаюсь не только качествами, которые ты нам продемонстрировал, но и тем, что ты сумел покорить сердце нашей царевны. А все остальные претенденты, осмелившиеся просить у нашего господина Шарека ее руки, увидев ее, не только влюблялись, но и испытывали страх перед ней. И все они получили резкий отказ.

— Боюсь, сейчас, Житран, ты станешь говорить, что, заслужив любовь женщины, ставшей моей женой, женщины, которую я люблю больше всего на свете, я нажил себе множество врагов.

— По-другому и быть не могло. Но многие завидуют и твоему положению при дворе. И если твой слуга восхищается тобой, потому что сам никогда бы не осмелился предложить себя в качестве мужа царской дочери, то сердца многих наполнены ненавистью. Правоту моих слов подтверждают многочисленные попытки тебя убить.

— Будь уверен: отныне я смогу упредить покушения на мою жизнь, тем более что со мной рядом верные товарищи — не только мои друзья хабиру, но и воины-гиксосы, которые, как и ты, заслуживают полного доверия, и Зилпа, которому я верю как себе.

— Господин, ты прав, в наших рядах множество тех, кто благодарен тебе за спасение нашего государя и восхищается твоей силой и храбростью. Однако достаточно одного удара копьем в спину или одной метко направленной стрелы, чтобы никто из верных тебе людей не смог тебе помочь.

— А ты, Житран, сможешь ли ты указать мне на тех, кого мне следует опасаться? Даже если я и не испытываю симпатии к некоторым особам, приближенным к царю, мне не в чем их обвинить. И я могу однажды довериться тому, кто желает мне зла.

— Господин, неразумно с моей стороны будет называть тебе имена… У меня нет доказательств. Однако все же советую тебе быть настороже с Якебхером. Всем известно, что он страстно желает и одновременно ненавидит царевну, и многие слышали, еще в те дни, когда ты не был с нами, как он обещал, что однажды бросит ее на свое ложе, даже если на то не будет ее согласия.

— По-правде говоря, он мне неприятен. Иногда он слишком уж заискивает передо мной, хотя во времена, когда я был его пленником, держался очень высокомерно.

— Мы тоже это заметили, и это — одна из причин, почему я указываю тебе на него. Но ты должен знать еще кое-что: до твоего появления, когда место, занимаемое тобой при царе, было еще свободно, Якебхер мечтал стать наследником трона гиксосов. Я знаю, что он вел секретные переговоры с главами племен и некоторыми власть имущими. И если тебе кого-то и следует опасаться при дворе, то в первую очередь Якебхера. Для нас было бы счастьем, если бы он погиб на этой войне. Это было бы лучшим исходом для всех.

— Житран, пусть боги решат наши судьбы. Кто мы такие, чтобы поступать вопреки их воле?

— А почему бы богам не пожелать, чтобы Якебхер умер в одном из сражений? Стрела или клинок, которые отправят его в страну, откуда нет возврата, могут стать орудием, вершащим божественную волю.

Хети долго размышлял над тем, что сказал ему Житран. Насколько он понял, одного его слова было бы достаточно, чтобы тот обратил свое копье или стрелу против Якебхера, но Хети был слишком совестлив для того, чтобы таким способом, который он считал недостойным, избавиться от вероятного соперника. К тому же он еще не понимал, к каким печальным последствиям может привести подобное великодушие…

Вечером шестого дня войска арьергарда остановились у мигдолы, сооруженной у самой границы с Египтом. Ранее Хети всегда обходил это укрепление, сворачивая на время с дороги Гора, чтобы не рисковать быть замеченным. Теперь там стоял гарнизон из пятидесяти человек, которых Шарек выделил из основных сил.

На следующий день Хети увидел место, где ранее располагался лагерь племени шасу, главой которого был Халуяким, оказавший ему такой теплый прием. Здесь было несколько источников, поэтому Шарек оставил возле них охрану — порядка двадцати солдат. Начальник этого маленького гарнизона на вопрос Хети ответил, что, когда армия гиксосов пришла в эти места, здесь не осталось ни души. Халуяким и его племя, наверное, последовали его совету. Значит, теперь они обосновались где-то на границе с пустыней, недалеко от Великого Города Юга.

Совсем другая картина открылась перед Хети, когда он прибыл в деревню Сенусрет. Шарек и здесь оставил небольшой гарнизон, солдаты которого поселились в покинутых жителями домах. Хети рассказали, что большая часть жителей, узнав о приближении армии пастухов под командованием Якебхера, спаслись бегством. Тех же несчастных, кто остался в деревне, в основном стариков, безжалостно убили. Царь, который проезжал по этой дороге днем позже, приказал похоронить убитых.

На следующий день часть войска под командованием Хети вошла в Аварис. Повинуясь приказу царя, солдаты установили палатки в просторном лагере, разбитом у городских ворот, где уже разместились войска авангарда и главные силы. Шарек пожелал, чтобы Хети явился ко дворцу на колеснице, в сопровождении Зилпы, своего возничего Жимны, Житрана, товарищей-хабиру и еще двадцати солдат, которым полностью доверял. В числе последних оказались Япирану, которому поручили командовать двумя сотнями солдат, когда-то служивших царю Содома, и Ярпили, сын Мелкиседека, с которым Хети успел подружиться.

Первым желанием Хети было отправиться с такой свитой к жилищу Зераха-Мерисета, чтобы, наконец, отомстить ему и забрать своего сына. Но у городских ворот, куда Хети прибыл в сопровождении своих людей, его встретил один из командиров. Склонившись в поклоне, он сообщил, что господин Шарек приказал ему дождаться своего зятя и проводить его во дворец. Хети рассудил, что может отложить визит к Зераху еще на день-два, а вот его господин ждать не должен ни в коем случае. Он подумал, что благоразумнее будет уведомить царя о своих планах, прежде чем приступить к их выполнению. Командир рассказал ему, что ааму встретили Якебхера у ворот как освободителя. Их делегация явилась днем позже во дворец, чтобы пообещать царю всяческую поддержку со стороны своих соплеменников.

Они даже заверили царя, что ждут его приказа, чтобы приступить к уничтожению коренного населения, то есть египтян. Однако царь не стал отдавать подобного приказа, поскольку полагал, что не следует, по крайней мере, на первых порах, пугать население царства Гора.

Въехав на просторный двор, примыкавший к царской резиденции, Хети увидел там всех, кто имел хоть какое-то влияние в городе. Шарек ожидал своего зятя в открытом помещении, одной стороной выходившем во внутренний дворик, в окружении своих офицеров, среди которых был и Якебхер. После осмысления сказанного Житраном, который неотрывно следовал сегодня за ним вместе с Зилпой и еще несколькими друзьями, Хети посмотрел на Якебхера новыми глазами, однако ничего непривычного не заметил. Хети поспешил поклониться царю.

— Мой господин, твой слуга перед тобой, готовый выполнить любой приказ.

— Мой дорогой сын, я очень рад, что население этого города оказало нам такой радушный прием. Мы пришли в эту страну как освободители. Я подтверждаю свою готовность, как мы и договаривались, отдать в твои руки управление этим городом, который станет столицей северных областей страны. Я обоснуюсь в Мемфисе, откуда вместе с армией отправлюсь покорять Юг, имея целью свергнуть с трона узурпатора Дидумэса. Я ждал тебя, чтобы с тобой вместе предстать перед власть имущими этого города, собравшимися здесь, во дворе.

— Я видел их, мой господин.

— Тогда ты видел и то, что среди них много ханаанеев, которых египтяне называют ааму, но есть и представители коренного населения. С ааму я буду говорить на нашем наречии, ты же станешь переводить мои слова на язык жителей Мизраима.

— Все будет так, как ты пожелаешь, мой господин.

— Ты осведомлен о моих планах, мы много раз их обсуждали перед началом похода. Тебе следует сообщить народу Египта о наших намерениях, которые, мне хочется думать, не принесут им несчастья.

— Хорошо, если тебе удастся прогнать страх из сердец египтян, чтобы они увидели в тебе освободителя и человека, желающего объединить страну, а не захватчика.

Стоило Шареку в сопровождении Хети и командиров появиться на помосте, воздвигнутом в центре двора и со всех сторон окруженном людьми, как все присутствующие опустились на колени в знак почтения к царю-победителю. Он сделал им знак подняться.

Шарек сказал собравшимся, что желает объединить под своим скипетром земли Ханаана и Египта, а вместе с ними и населяющие их народы. Указав на Хети, стоявшего рядом с ним, Шарек объявил:

— Вот Хети, мой приемный сын и зять. Он родился в Черной Земле, он — один из вас, но также и один из нас, потому что в случае, если моя дочь и его супруга не подарит нам наследника, он наследует трон Гора. С сегодняшнего дня он является повелителем этого города и моим наместником в северных областях Мизраима.

Пока царь произносил речь, Хети внимательно рассматривал людей, лица которых были обращены к царю и к нему самому. Его сердце забилось сильнее в то мгновение, когда он увидел Зераха, но он ничем не выказал своего волнения. Он даже спросил себя, а узнал ли тот его? Хотя Шарек ведь назвал его по имени и сказал, что Хети рожден в Египте, поэтому Зерах едва ли мог не узнать своего зятя, хотя видел его всего один раз в жизни, в день суда, который стал роковым для Ренсенеба.

Как только царь замолчал, Хети перевел его слова египтянам. Хети пояснил, что царь Шарек намеревается изгнать подлого узурпатора, севшего на трон Гора ценой убийства законного царя Аи Мернеферэ, а затем вернуть земле Озириса ее былую мощь, сделав ее частью империи, простирающейся от острова Элефантин до страны Хару. Он добавил, что царь желает объединить вокруг своего трона населяющие страну народы, что он поселится в Мемфисе, возобновив древнюю традицию и вернув этому городу статус столицы. От своего имени Хети заверил собравшихся, что поскольку сам он уроженец Египта, то он обещает справедливое отношение ко всем жителям города вне зависимости от того, египтяне они или ааму, пришедшие на Черную Землю не так давно.

Когда он замолчал, то обратил внимание на то, что Зерах, стоявший в первом ряду, исчез.

28

Как только завершилась церемония вступления в должность наместника, Хети, получивший отныне полное право поступать так, как сочтет нужным, собрал своих друзей-хабиру, которые расквартировались в одном из дворцов, ставшем теперь его резиденцией, а также своих самых преданных слуг. Вместе с ними, сопровождаемый отрядом из двадцати воинов под командованием Ярпили, он отправился к жилищу Зераха. Плодом долгих размышлений стало решение не посвящать в свои планы Шарека. Во-первых, он боялся, что Шарек не одобрит его действий, а если поставить царя перед свершившимся фактом, тот ничего не сможет возразить. Во-вторых, он не хотел говорить Шареку, что у него есть сын, из опасения, что царю может прийти на ум, будто он мечтает возвеличить своего первенца, ущемив тем самым в правах ребенка, которого должна родить ему Аснат. Поэтому Хети решил, что лучше всего будет найти маленького Амени и отдать его своему деду Дьедетотепу, который сумеет воспитать из него Повелителя змей. Когда же он найдет своих родителей, заботу о мальчике можно будет доверить им. А он очень надеялся, что найдет родителей в ближайшие месяцы. Вместе с тем, Хети боялся не найти Зераха: с тех пор как он покинул двор, прошло много времени — вполне достаточно, чтобы Зерах мог собрать пожитки и вместе со всей семьей покинуть город.

Площадь, на которую выходили ворота дома Зераха, — Хети хорошо знал этот дом, поскольку в свое время провел много часов, наблюдая за ним, — была очень оживленной. Прибытие армии захватчика — царя гиксосов, похоже, совершенно не изменило привычного уклада жизни горожан. Крестьяне из окрестных деревень пришли на площадь, чтобы продать дары своих полей и виноградников, рыбаки предлагали купить у них свежую, пойманную в одном из рукавов Нила рыбу, ремесленники торговали изделиями своих мастерских, кочевники предлагали обменять своих коз и овец на товары крестьян и ремесленников.

Хети пересек площадь и замер от удивления — недалеко от ворот дома Зераха стоял Халуяким со своим сыном Яму-илу и несколькими товарищами. Они торговали овцами. Хети поспешил поприветствовать их. В первые минуты глава племени шасу не узнал беглого египтянина, Повелителя змей, которого он принял в своем лагере два года назад, в этом человеке, одетом в короткую тунику воина-гиксоса и с дротиком у пояса. Но стоило Хети назвать его по имени, Халуяким узнал его и поприветствовал по обычаю кочевников — приложив руку ко лбу, а потом к груди.

Шасу пояснил, что, послушавшись совета Хети, он разбил лагерь в пустыне, к западу от Великого Города Юга. Его там хорошо встретили, особенно когда он сослался на Хети. Однако стоило Дидумэсу завладеть троном Гора, отношение правителей к кочевникам изменилось — Небкаурэ, покровитель шасу, лишился власти. Халуяким не мог сказать Хети, что случилось с его старым другом Небкаурэ: его племя спешно покинуло стоянку, направляясь к источникам на севере. Узнав о приближении захватнической армии гиксосов, Халуяким с соплеменниками пришли сюда, к Аварису, на берег одного из рукавов Нила, тем более что коренное население — египетские крестьяне, покинув свои дома, бежали, испугавшись захватчиков, которых считали кровожадными дикарями — одни в Мемфис, другие — на восток дельты.

Получив все интересовавшие его сведения, Хети указал Халуякиму на дом Зераха и спросил, не выходил ли оттуда кто-нибудь. Халуяким ответил, что видел, как из дома в спешке уезжали на ослах какие-то люди, среди которых были женщины и дети. Услышав это, Хети понял, что теперь нет нужды приказывать своим солдатам окружить дом. Он направился прямо к двери дома и постучал, решив, что в случае, если никто не откроет, он тут же выломает ее.

Хети опасался, что в доме Зераха не осталось ни души, однако ему открыла служанка.

— Я Хети, новый градоправитель Авариса. Проводи меня к твоему господину, — велел ей Хети грозно.

Служанка поклонилась ему и пригласила в дом. Хети вошел вместе со своей свитой и приказал своим друзьям-хабиру, которые знали его историю, обшарить все уголки в доме и привести к нему всех его обитателей. Сам он, сопровождаемый Зилпой, своим «носителем арфы», и Жимной, своим возничим, последовал за служанкой.

Зерах стоял во внутреннем садике. Совершенно бесстрастно он сказал Хети:

— Я ждал тебя.

— Если так, значит, ты узнал меня и понимаешь, что я могу сделать с тобой.

— Знаю. Однако я восхищаюсь тем, что волей богов ты, презренный египтянин, рожденный в грязи Южного озера, стал зятем царя Шарека и правителем нашего города.

— А я восхищен тем, что ты не выказываешь своего страха, — удивленно сказал Хети.

— Я не боюсь тебя, потому что уверен — ты не захочешь рисковать жизнью своего сына.

— Какую подлость ты задумал на этот раз?

— Знай же, мой сын Ханун совсем недавно покинул этот дом со своей женой, которая раньше была женой моего бедного сына Нахаша, жестоко убитого тобой, и со своими детьми, среди которых находится твой сын. Ты волен посадить меня в темницу или даже убить, я воочию убедился, что Шарек наделил тебя властью. Но стоит тебе причинить мне вред, и твой сын умрет. А ведь это прелестный мальчик, и еще такой маленький… — проникновенным тоном добавил Зерах, желая разбередить душу Хети.

Он помолчал немного, в то время как Хети размышлял о том, как ему лучше поступить в сложившейся ситуации.

— У тебя теперь новая жена. С ней ты, конечно же, забыл мою дочь, но я не верю, что ты пожертвуешь жизнью ребенка ради свершения мести, для которой теперь нет причин, — теперь, когда ты стал тем, кем стал, и уже отомстил моему дорогому сыну Нахашу. К тому же это благодаря мне ты сумел стать зятем царя гиксосов. Разве не так? Если бы у тебя была супруга, моя Исет, ты не смог бы жениться на дочери царя и, следовательно, стать его зятем.

Хети не счел нужным отвечать. Его товарищи вернулись, чтобы сообщить, что осмотрели дом сверху донизу, но никого не нашли. Тогда Хети покинул дом, не произнеся больше ни слова. Он промолчал вовсе не потому, что признал справедливым последний довод Зераха. Нет, он не считал, что отомстил, предав смерти Нахаша, и что теперь, когда он снова женат, мстить за первую супругу бессмысленно. Он очень хотел вернуть своего сына. Конечноже, он мог броситься на Зераха с кинжалом или мечом и начать снимать с него кожу, заставляя признаться, где Ханун спрятал его сына Амени. Однако он понимал, что насилие ничего не даст, поэтому решил прибегнуть к хитрости. Хети покинул дом Зераха, не сказав ни слова, тем самым он озадачил врага, но не напугал. Зерах не сможет оставить сына на произвол судьбы, а значит, очень скоро либо отправится к нему сам, или отправит к нему служанку, в которой Хети узнал Маку — ту, с которой он тогда встретился на рынке. Он, Хети, прикажет надежным людям следить за домом, и однажды кто-то из его обитателей приведет его к месту, где укрылся Ханун. Он поручил Кушару организовать слежку, полностью полагаясь на его хитрость и ловкость. К тому же ему, скорее всего, придется уехать из города — царь наверняка захочет взять его с собой в Мемфис.

Хети не спал всю ночь. Наутро он подвел итог своим размышлениям и с удивлением осознал, что больше не испытывает ненависти к Зераху. Теперь он понимал, что им двигало: его направляли воспитание и предрассудки. И еще он подумал, что теперь, когда он достиг такого высокого положения, Зерах охотно отдал бы за него свою дочь. Однако думать об этом было глупо, потому что он был женат на Аснат, любовь к которой разлука сделала еще сильнее.

Он очень обрадовался, когда четыре дня спустя царь сообщил ему следующее:

— Хети, мой сын, я уверен, что завоевание Мизраима превратится в поход по уже завоеванной стране. Поэтому я только что отправил гонца к твоей супруге. Он сообщит Аснат, что я разрешаю ей приехать к тебе в Аварис. Я в скором времени с основными силами армии отправлюсь в Мемфис, где решил принять корону Двух Земель. Знай, что сегодня утром ко мне прибыла делегация жрецов из храма Пта, что в Мемфисе. Они сообщили, что верховный жрец этого божества, который носит титул «великий начальник ремесленников»[28], изъявил желание возложить мне на голову двойную корону — корону Юга и Севера. Судя по всему, несколько сотен лет назад царь короновался именно в Мемфисе, ты тоже мне об этом когда-то рассказывал. Этот обычай забылся, когда новые государи стали жить в Великом Городе Юга, сделав его своей столицей. Видишь, твои соотечественники избрали меня своим царем вместо узурпатора трона, живущего в Городе Скипетра!

Ты какое-то время можешь пожить в Аварисе, чтобы получше вникнуть в дела города, который станет столицей северных областей страны. Как только прибудет твоя супруга, с ней вместе ты приедешь в Мемфис, чтобы присутствовать на моей коронации. Я поручил Якебхеру завоевать для нас земли Севера. Я отдал ему под начало и восемь тысяч воинов арьергарда. Отправляясь в Мемфис, ты возьмешь с собой тысячу солдат, а здесь, в городе, оставишь вторую тысячу — они станут защищать эти земли и границы от нападений кочевников. Кроме того, им следует исполнять обязанности стражей пустыни. Я не доверяю этим шасу, амалекитянам и исмаилитам.

Кроме того, царь сообщил Хети о своем намерении по прибытии в Мемфис отправить гонца в Великий Город Юга к Дидумэсу с приказом присягнуть на верность ему, царю Шареку, и доставить первую значительную дань.

— Ты же вместе с Якебхером, — продолжал Шарек, — во главе большой армии пойдешь к острову Слона, чтобы тамошние жители узнали имя твоего господина и царя. Ты остановишься в Городе Скипетра и станешь исполнять обязанности военного коменданта Верхнего Египта, и тогда испытаешь на верность этого Дидумэса. — Словно ожидая от Хети возражений, Шарек добавил: — Знай, если Дидумэс тебе не по нраву и ты затаил на него обиду за то, что он так подло поступил с тобой, открыв мне правду о полученном тобой задании, найди повод, чтобы сместить его с трона и посадить на него того, кого сам считаешь нужным. Я даю тебе полное право это сделать, и верю, что ты поступишь разумно.

— Я не хочу что бы то ни было скрывать от тебя, мой царь, — ответил ему Хети, — я не испытываю враждебности по отношению к Дидумэсу. Однако в случае, если он откажется подчиниться твоим приказам, а такое вполне может случиться, мы пойдем на него войной.

— Конечно. Иначе мы потеряем уважение наших воинов. Я собирал такую большую армию, обучал и вооружал ее, потому что рассчитывал встретить сопротивление. Правда, до сегодняшнего дня это была не война, а военный парад — ведь иногда стоит показать свою силу, чтобы победить без боя. Но мы не знаем, какую участь нам уготовили боги и наш противник. Сейчас мы стоим у самых ворот Мизраима. Я уверен, что Якебхеру не придется тратить много усилий, чтобы завладеть Нижней Землей. Однако если Дидумэс решит дать бой, нам придется воевать. Хотя даже если он откажется признать нашу власть, он вряд ли нападет на нас. Поэтому подождем, пока Якебхер вернется с победой: когда мы соберем наши войска, армия Города Скипетра не устоит перед нашей мощью.

— Я думаю, мы сможем победить армию Дидумэса и без сил Якебхера. Доверь мне командование моими людьми — арьергардом, добавь к ним колесницы — и я во славу твоего имени завоюю долину до первых порогов, а может и дальше.

— Это решение мне по нраву, — заключил царь к великой радости Хети, которому очень не хотелось, чтобы, благодаря своим военным победам, Якебхер упрочил свое положение и получил больше власти. Он также не хотел, чтобы по поручению царя Якебхер отправился во главе армии покорять южные земли Египта.

— Господин, не забывай, что я хорошо знаю Юг и силы царя, который правит в Городе Скипетра. Это для нас большое преимущество, которое позволит упрочить твою славу.

— Мой сын, я помню об этом, и поэтому, что бы ни случилось, только тебе я доверю командование армией в походе на Юг. В конце концов я пришел к решению, что наследнику трона, или, по крайней мере, отцу наследника следует стать правителем южного Мизраима, областей, находящихся между Мемфисом и порогами, а не градоправителем в Аварисе.

— Ты мудро рассудил, мой царь.

Два дня спустя, чтобы не дать северным номам времени собраться с силами, Якебхер во главе своей армии отправился в поход, а царь с основными силами двинулся к Мемфису.

29

Царь с армией отправился на юг, Якебхер — на северо-восток. Это в определенной мере развязывало Хети руки. Но было одно обстоятельство, на которое Хети не обратил внимания, — Якебхер оставил в городе Акирума. Отряд Акирума, насчитывавший сотню воинов, входил в состав военного гарнизона. И все сто солдат были соплеменниками Якебхера.

— Это — представители племени царей-пастухов, которые всю жизнь прожили в соседстве с пустыней, в районе Беершебы, — сказал Якебхер Шареку. — Я, твой слуга, полагаю, что они обладают всем качествами, необходимыми для тех воинов, которые будут поддерживать порядок в городе и его окрестностях.

Долго уговаривать Шарека не пришлось, и Акирум стал командиром сотни. Но ни царь, ни, тем более, царский зять не знали, что Акирум получил приказ не спускать с Хети глаз, а если представится случай без малейшего риска избавиться от человека, которого Якебхер считал своим единственным соперником в борьбе за трон, не упустить его.

Первым делом Хети решил наведаться в старый египетский квартал в надежде найти Сахатора, секретного связного владетелей Замка змей. Чтобы не напугать египтян, которые все еще жили там, и чтобы сразу быть узнанным, Хети обернул бедра простой повязкой, долгие годы служившей ему единственной одеждой, и покинул дворец через потайную дверь, не забыв, однако, закинуть за спину длинную железную саблю в деревянном, обтянутом кожей чехле.

Однако уйти незамеченным ему не удалось — по пути Хети встретил Яву.

— Господин, осмелюсь спросить тебя, куда ты идешь в таком виде — вооруженный, как хиттит, и одетый, как египтянин? — спросил тот с удивлением.

— Я иду в восточный квартал города, где живут египтяне, чтобы навестить знакомых.

— Тебе не следует ходить по улицам одному, без сопровождения! Разве ты забыл, что ты — правитель города и сын нашего царя?

— Я оделся так, чтобы меня не узнали.

— Недавно, когда я намеревался выйти на улицу в набедренной повязке, какие носят на моем родном острове, солдат гвардии, не гиксос, а ааму, один из тех, кто охраняет дворец, отсоветовал мне выходить в город в таком виде. Он сказал, что меня могут спутать с египтянином, и это для меня может кончиться плохо. Поэтому я решил носить ханаанскую тунику.

— Я понимаю твои опасения, — сказал в ответ ему Хети, — но у меня есть хорошее оружие: тот, кто осмелится меня тронуть или, тем более, оскорбить, познакомятся поближе с новым металлом, из которого изготовлена эта сабля.

Хети вышел на раскаленную улицу. Солнце светило высоко в небе. Улицы города были пустынны, а те несколько человек, которых Хети встретил по пути, — в основном женщины — не искали с ним ссоры. Однако, несмотря на это, перед тем как постучать, Хети оглянулся, чтобы убедиться в том, что его никто не видел.

Дверь ему открыл слуга. Он сразу узнал в Хети бывшего командира армии его величества, сидящего на троне Гора, поэтому попросил поскорее войти.

— Мой хозяин Сахатор примет тебя… Хотя вот уже два разлива он никуда не выходит из этого дома.

— Почему? — обеспокоенно спросил Хети. — Ему приходится прятаться?

— Знай же, — начал свой рассказ слуга, — с того дня, когда ты убил Ренсенеба, положение египтян только ухудшилось. Ааму стали еще более агрессивными, чем были, и только те из нас, кто соглашался одеваться, как они, позабыть обычаи предков и принять их законы, обычаи и их богов, мог надеяться на спокойную жизнь. Над теми, кто продолжал носить набедренную повязку, как ты сегодня, они сначала насмехались — и не только ааму, но даже наши соседи-египтяне, перешедшие в новую веру. Эти перебежчики старательно делали вид, что во всем подобны ааму, но те все равно их презирали. Потом пришло время, когда упорствующих в своем нежелании подчиняться их правилам, а среди них и обитателей этого дома, стали провожать ударами камней. Только я выхожу из дома на рынок, но с недавних пор я стал надевать цветную тунику, какие носят ааму, чтобы не быть убитым прямо на улице. Ты очень рискуешь, расхаживая по городу в таком виде.

Не прекращая рассказывать, слуга проводил Хети к Сахатору, сидевшему во внутреннем дворике дома, в оплетенной виноградом беседке. Вокруг хозяина собралась вся его семья.

— Хети, мой друг! — воскликнул египтянин при виде нежданного гостя. — Какое сумасшествие возвращаться в город, где Зерах, который всем тут заправляет, приговорил тебя к смертной казни!

Услышав эти слова, Хети понял, что живущие в заточении обитатели дома еще не знают, что их гость — приемный сын царя гиксосов и новый правитель Авариса. Он решил ничего им об этом не говорить, чтобы не вызвать враждебного отношения к себе, к тому же совершенно незаслуженного.

— Не беспокойся обо мне, — сказал Хети хозяину дома, поприветствовав его на египетский манер.

— Прости меня, Хети, мой друг, но я беспокоюсь не только о тебе, но и обо всех нас. Если кто-то видел тебя у двери моего дома и тебя узнал, я, моя жена и мои дети — мы все в опасности.

— Заверяю тебя, никто не видел, как я входил, и я сумею выйти так же незаметно.

— Я надеюсь, что на этот раз все обойдется, но сейчас повсюду предатели и доносчики! Сосед следит за соседом, доносит, чтобы показать, что он — настоящий ааму, даже когда этого никто не требует… Но расскажи мне, что с тобой случилось и почему ты вернулся в Аварис? Тебя послали жрецы храма? Быть может, сам господин Кхентекечу?

— Знай, что вот уже два года я не переступал порога Замка змей.

— Последний раз мы тебя видели в тот день, когда ты в сопровождении своего друга Небкаурэ пришел просить справедливости у Ренсенеба, этого правителя-вероотступника, которого ты потом предал смерти! Я понимаю, почему ты так поступил, но его смерть имела самые печальные последствия: ааму воспользовались ею, чтобы взять в свои руки власть в городе. Они стали преследовать египтян, разлучать семьи, заставляли нас предать свои убеждения и отказаться от наследия предков… Да, Ренсенеб лебезил перед ааму, однако он оставался египтянином и, даже помимо своей воли, защищал нас. Когда его не стало, мы должны были выбирать из двух зол: покинуть свои дома и все добро и бежать или принять образ жизни и нравы, которые нам омерзительны. Очень немногие, подобно мне, отказались сделать свой выбор и при этом остались в городе, продолжая жить по обычаям предков. Но жить, постоянно прячась, ежеминутно рискуя своей жизнью! Взгляды людей стали враждебными, или, по крайней мере, испуганными.

— Сахатор, я вернулся на родную землю после двухлетнего отсутствия. Я пришел, чтобы из твоих уст услышать, что произошло с людьми, которых мы оба знаем, и, прежде всего, о жрецах Замка змей.

— Я не могу рассказать тебе ничего нового — у нас нет возможности обмениваться посланиями, сейчас это слишком рискованно. Последний посыльный из храма, который пришел в мой дом до последнего разлива, был убит на обратном пути, у городских ворот. Счастье, что никто не видел, как он вышел из моего дома! Он имел неосторожность идти в набедренной повязке! Никто из горожан его не знал, тем более что теперь все египтяне стали ааму, поэтому его объявили лазутчиком и побили камнями. Теперь ты понимаешь, почему мы боимся за тебя, да и за себя тоже.

— Я понимаю, — подтвердил Хети, который уже принял решение изменить порядки в городе. — Но расскажи мне о Зерахе. С твоих слов я понял, что он объявил себя правителем этого города.

— Я немного знаю. Люди говорят, что это он поднял свой народ против египтян. Испугавшись, многие египтяне в спешном порядке превратились в ааму. Все, что мне известно, — он провозгласил себя судьей и приговорил к смерти многих несчастных, осмелившихся протестовать против его решений, и тех, кто не захотел отказываться от обычаев своих предков. Поэтому мы живем взаперти и стараемся не давать повода для агрессии.

Хети собрался уходить, однако Сахатор добавил:

— Прошу тебя, дождись ночи, а потом уходи. Когда ты пришел, люди прятались в домах, спасаясь от жары, но теперь на улицах полно народа, и кто-нибудь может увидеть, что ты выходишь из моего дома, — опасности подвергнешься ты сам, да и мы тоже.

Хети согласился сделать так, как просил хозяин дома.

Он не мог знать, что не только Ява видел, как он покидал дворец. Акирум в те дни, когда не мог следить за Хети сам, поручал это верному человеку. Так он узнал, что Хети вышел в город, и послал за ним двух своих сообщников. Стоило Хети войти в дом Сахатора, как один из лазутчиков остался ждать поблизости, а второй побежал с докладом к хозяину. Акируму, успевшему кое-что узнать о жизни Хети, уже было известно, что Зерах — его личный враг. И у Зераха была власть, которой он должен был лишиться с приходом гиксосов. Не мешкая, Акирум отправился к Зераху.

— Знай, что этот Хети, надев набедренную повязку, отправился к одному местному жителю, живущему в египетском квартале, — сказал он Зераху, не тратя времени на условности. Дело в том, что они уже успели пообщаться, и еще тогда Акирум сообщил Зераху, что в лагере гиксосов у Хети есть могущественные враги, поэтому им стоит объединить свои действия и при случае нанести удар. — Твои соотечественники уважают тебя, и достаточно будет твоего слова, чтобы обрушить их гнев на обитателей того дома, объявив их гостя лазутчиком, посланным царем Юга.

Зерах не мог не воспользоваться такой возможностью: стук в дверь дома Сахатора раздался в момент, когда Хети беседовал с хозяевами в тени виноградной лозы, тяжелые гроздья которой уже налились соком. Со стороны улицы доносился глухой ропот толпы. Слуга предусмотрительно решил не открывать. Вместо этого он поднялся на крышу террасы со стороны улицы и увидел у дверей дома враждебно настроенных людей. Заметив его на крыше, один из приспешников Зераха, который, тем не менее, предпочитал прятаться в толпе, закричал:

— В этом доме лазутчик, египтянин, посланный узурпатором трона из Великого Города Юга! Люди видели, как он вошел в дом! Отдайте его нам!

— Я не знаю, о ком ты говоришь, — ответил слуга.

— Позови своего хозяина, этого презренного Сахатора, врага нашего бога Сутека! Пусть выйдет к нам и скажет, если сможет, что мы клевещем на него!

Слуга поспешил рассказать о случившемся хозяину дома.

— Да защитит нас богиня Сехмет! — воскликнул Сахатор испуганно. — Я слишком хорошо знаю этих людей! Если я к ним не выйду, если не открою дверь, они ее выломают, перевернут вверх дном дом и убьют нас. Долго же они ждали, чтобы представился повод ворваться в мой дом! Они хотели этого уже тогда, когда ты, Хети, и твои товарищи бежали из Авариса. Но тогда вас было много, а безумцев, которые желали вашей смерти — мало. А у меня всего несколько слуг, и они не умеют сражаться как воины!

Дверь сотрясалась от ударов — вероятно, в своем рвении снести ее с петель толпа вооружилась тараном.

— Мы можем попытаться бежать через заднюю дверь, — предложил Сахатор.

— Дом окружен со всех сторон, — сказал слуга, который уже успел побывать на крышах всех террас и убедиться в том, что дела плохи.

Сахатор решил, что лучше открыть дверь. Хети пошел с ним в надежде, что им удастся усмирить агрессию толпы. Среди теснившихся у двери людей Сахатор узнал нескольких своих соседей, перешедших на сторону ааму.

Именно к ним он решил обратиться с такими словами:

— Чего вы хотите? Вы ведь меня знаете…

Приспешник Зераха не дал ему закончить.

— Отдай нам человека, который к тебе пришел, если не хочешь, чтобы мы сожгли твой дом и истребили всю семью! — закричал он.

— Я не могу выдать его, он мой гость, а вы знаете, что для нас гость — святое.

— Это лазутчик! Смотрите, на нем египетская набедренная повязка, он нездешний!

И в тот же миг первые камни полетели в Сахатора, который попытался закрыть лицо рукой.

Но Хети, стоявший у него за спиной, уже не мог сдерживать свой гнев. На стене он заметил высокий египетский щит, схватил его и выступил вперед.

Тотчас же человек, требовавший его выдачи, закричал:

— Вот он! Вот лазутчик! Убейте его!

Больше он не сказал ни слова: Хети выхватил из ножен свою саблю и одним движением перерезал ему горло. Зачинщик не ожидал такого молниеносного удара. Сабля Хети мелькала, нанося удары, — то вонзалась в грудь, то отсекала руку, то в кровь рассекала лицо. Те, кто успел взять в руку камень, попытались поразить свою цель, однако Хети отразил удары щитом, а потом, быстрый, словно пантера с берегов Иордана, положил конец их дням. Одному из зачинщиков удалось собрать вокруг себя какое-то количество ааму, но те начали разбегаться. Однако вскоре пришло подкрепление, вызванное Зерахом. Они решительно были настроены убить Сахатора — этого «Египтянина», этого приспешника Озириса, этого слугу Гора, а потом разграбить его добро.

И несмотря на свое военное мастерство, Хети не удалось бы уйти от них живым, но вдруг послышалось конское ржание, крики и звуки ударов хлыста. Замерев от радости и удивления, Хети увидел колесницу и на ней Аснат, которая раздавала удары налево и направо. За ней следовала дюжина колесниц, на которых ехали его товарищи хабиру и некоторые из командиров, подчинявшихся Хети, а за колесницами шла сотня воинов — личная гвардия наследника трона гиксосов.

Толпа стала рассеиваться. Когда колесница Аснат подъехала совсем близко, Хети запрыгнул на нее, успев ударить саблей наглеца, который осмелился напасть на царевну.

— Хети, выходит, каждый раз, как мы встречаемся, мне приходится спасать тебе жизнь! — воскликнула Аснат, когда он встал у нее за спиной, но не обернулась, — она не только держала в руках поводья, но и продолжала наносить удары хлыстом.

— Это потому, что ты и есть моя жизнь, — ответил Хети, прижимая ее к себе.

Однако он не утонул в море любовных переживаний: увидев Зилпу на своей колеснице, Хети крикнул ему:

— Я хочу, чтобы вы арестовали всех этих людей, которые пытались убить приемного сына царя Шарека и подняли руку на его дочь, царевну Аснат! А в первую очередь арестуйте зачинщиков, пусть посидят в темнице. Завтра они предстанут перед судом и ответят за свои преступления.

Когда стало понятно, кто оказался так называемым лазутчиком, камни выпали из рук нападавших, и люди стали разбегаться во все стороны.

— Что я слышу! — воскликнул Сахатор. — Тебя, Хети, назвали сыном царя гиксосов?

— Это правда. Поклонись царевне Аснат, моей супруге и наследнице трона царя пастухов.

Сахатор упал на колени, коснувшись лбом земли. Все, кто был на улице, последовали его примеру, — все те, кто минуту назад пытались побить камнями «лазутчика с Юга» и «египетского пса».

Хети спрыгнул с колесницы и, поднимая Сахатора, сказал ему:

— Это правда, я правитель этого города. А раз так, то говорю тебе: отныне ты можешь свободно ходить по улицам, никого и ничего не опасаясь. Любой ааму, осмелившийся оскорбить словом или действием египтянина, ответит за это на суде!

30

Хети очень удивился неожиданному появлению Аснат. Конечно же, он был весьма рад увидеть свою любимую супругу, которая, как всегда, прибыла в самый критический момент. И все же… Ведь царь отправил гонца в Мегиддо всего несколько дней назад! Аснат ответила на его вопрос с чарующей улыбкой:

— Мой Хети, теперь я понимаю, что ты пока еще плохо знаешь свою супругу. Разве могла я сидеть и ждать, когда отец позволит мне приехать к тебе? Я себе удивляюсь: как смогла я так долго сдерживать себя, подчиняясь воле моего дорогого отца? Прошло всего десять дней с момента твоего отъезда, а я уже безумно соскучилась. Еще несколько дней — и я потеряла терпение, сама запрягла лошадей в колесницу и отправилась в путь. Одна, без сопровождения, не предупредив даже командира моих гвардейцев, который, несомненно, запретил бы мне покидать дворец без позволения моего отца. В Газе я столкнулась с гонцом, которого послал отец. В мигдолах, которые приказал соорудить вдоль дороги мой заботливый отец, я находила пристанище на ночь, путь к тебе оказался совершенно безопасным. И вот, прибыв в этот город, явившись во дворец, я увидела, что его обитатели в смятении, а Ява кричал, что подлые предатели, жители этого города, пытаются убить наследника трона. Как ты понимаешь, я сейчас же повернула лошадей и последовала за ним.

Ява, в свою очередь, признался Хети, что, увидев своего господина на пороге дворца — одного, без свиты, последовал за ним и дошел до самой двери дома Сахатора. Ява опасался за жизнь Хети, и не без оснований! Увидев, что перед домом начинает собираться толпа, он бросился во дворец за подкреплением, за что Хети теперь был ему очень благодарен.

Как того требовал Хети, на следующее утро участники нападения на Сахатора и Хети, по крайней мере те, кого удалось арестовать, предстали перед судом. Каждый смог произнести речь в свою защиту, и суть сказанного сводилась к одному: им сообщили, что в том доме лазутчик, враг гиксосов, а зачинщиком был тот самый человек, которого Хети убил саблей.

— Никто из вас не имеет права вершить правосудие в этом городе, — объявил Хети, выслушав каждого. — Кончилось время, когда вы сами решали, кого не трогать, а кого — убить. Отныне в этом номе существует власть и охрана, и они заставят вас уважать закон и права каждого жителя. Ваш господин, царь, а мой отец, перед всеми жителями города сказал, что теперь все вы — его подданные, а мы не делаем различий между ааму и египтянами. Каждый имеет право поклоняться своим богам и носить традиционную для его народа одежду. А тот, кто осмелится напасть на улице на человека только потому, что тот одет по-другому, или из иных подобных соображений, понесет суровое наказание. На этот раз вы легко отделаетесь — каждый заплатит штраф в размере стоимости одного осла и двух барашков… Освободите этих людей и запишите их имена, чтобы они не забыли о том, что обязаны заплатить штраф.

Когда зал опустел, один из арестованных вчера ааму тайком вернулся и обратился к Хети:

— Господин, если я скажу тебе, кто нас подговорил убить тебя, — а ведь мы не знали, кто ты на самом деле, — ты освободишь меня от обязанности платить штраф?

— Я не просил тебя об этом, потому что не люблю предателей.

— А разве не стоило бы тебе из соображений безопасности узнать, о ком я говорю? Я уверен, что тот человек знал, кто ты такой. Это доказывает, что он желал твоей смерти, значит, будет пытаться снова и снова причинить тебе вред. Теперь, когда я знаю, что человек, на которого нам указали со словами: «Это предатель, лазутчик!», оказался мужем царевны, приемным сыном нашего царя, я считаю своим долгом открыть правду о том, кто, спрятавшись в тени, послал людей рисковать жизнями ради свершения своей мести.

Хети подумал, что ааму прав, и, возможно, сама Маат внушила ему эти речи, поэтому решил выслушать его до конца.

— Я тебя слушаю, — сказал он просто.

— Ты знаком с этим человеком. Нам сказали, что ты убил его сына.

— Ты говоришь о Зерахе?

— Господин, я не произносил имен.

— Можешь идти, я освобождаю тебя от штрафа. Очевидно, когда ты напал на меня, ты не знал, кто я, и я верю, что ты считал меня лазутчиком, посланным Дидумэсом.

Когда ааму ушел, Хети долгое время размышлял над услышанным. До сегодняшнего дня люди, следившие за домом Зераха, ни разу не принесли вестей о том, что служанка ходила куда-либо, кроме городской площади, где она покупала продукты. Сам Зерах ни разу не выходил из дома. Поэтому Хети решил, что Ханун с семьей и Амени, его сыном, спрятались в месте, где есть все необходимое для жизни, и это место, скорее всего, находится на большом расстоянии от Авариса. Сначала он хотел приказать Зераху явиться во дворец, с тем чтобы, приведя все возможные доводы, заставить его признаться, где находится Амени. В распоряжении Хети было множество способов добиться своей цели: отобрать имущество у Зераха, бросить его в темницу или даже запереть в одной комнате со змеей, укус которой не смертелен, но причиняет ужасные страдания, и в результате укушенный лишается конечности. Однако все эти способы Хети считал отвратительными, они противоречили моральным принципам, которые привил ему учитель Мерсебек.

В конце концов он принял решение снова навестить Зераха в его собственном доме. Он пошел на эту встречу один, вооружившись своей железной саблей, — это оружие было ему особенно дорого, он сам ухаживал за ним, сам точил лезвие — так, как научил его кузнец хиттит.

Служанка Мака — единственная, кого Зерах оставил при себе, — открыла ему и, не задавая вопросов, не пытаясь заговаривать ему зубы, подчинилась приказу отвести его к своему хозяину.

— Чему я обязан визитом моего зятя и врага? — спросил у него Зерах.

Он сидел на пышных подушках в саду, там, где раньше уже принимал Хети.

Хети не успел вымолвить ни слова, когда Зерах снова заговорил:

— Прошу тебя, сядь на подушки… Мака принесет тебе чего-нибудь выпить, на твой вкус.

— Зерах, я восхищаюсь твоим хладнокровием и твоей дерзостью. Однако я пришел сюда не для того, чтобы соревноваться с тобой в вежливости. Я знаю, что это ты натравил на меня толпу в тот час, когда я был в гостях у моего старого друга-египтянина.

— Я это признаю, и считаю, что поступил правильно. Да, ты мой зять, но ты и мой заклятый враг… И ты мечтаешь о том, чтобы вонзить мне в грудь саблю, которая висит у тебя за спиной.

— Да, так оно и есть. Но знай, что теперь мои товарищи и охранники не спустят с тебя глаз. И если со мной случится беда, ты ненамного переживешь меня.

— Признаюсь, этого я не знал. Что ж, теперь мне придется вести себя осмотрительнее. Например, рассказать тебе кое-что, чего ты знать не можешь.

— Что же? Что ты хочешь мне рассказать?

— Сам я ни за что бы не узнал, что ты отправился в гости к этому Сахатору. Ко мне пришел один человек, похоже, из твоего дворца, и посоветовал мне поднять против тебя людей. Думаю, исходит это от кого-то из твоих приближенных, быть может, за тобой установлена слежка. Иначе как бы он узнал, куда именно ты направился?

— Я знаю, что у меня есть враги. И это понятно, ведь самый могущественный царь на земле избрал меня своим зятем и сделал наследником своего трона.

— Если бы я знал имя этого человека, я назвал бы тебе его. Однако выходит, что он знает о нашей с тобой… ссоре. Иначе он не пришел бы в мой дом. Сдается мне, он навел о тебе справки, а значит, и обо мне. Он знает о тебе все.

— Зерах, клянусь, твои речи меня удивляют. Почему ты, человек, желающий мне смерти, рассказываешь мне все это?

— Быть может, потому, что я, в конце концов, не уверен, что тебе следует умереть. Хочу я того, или нет, но ты мой зять, супруг моей дорогой дочери Исет, даже если недавно ты женился на другой.

— Почему ты говоришь это? Я больше не твой зять. Исет умерла, и убил ее твой старший сын. Да простит его Озирис, потому что я отомстил ему, как того требовала птица-душа моей Исет.

— Хети, наконец пришел день, когда ты должен узнать — птица-душа Исет, как ты говоришь, не могла требовать отмщения. Потому что она все еще живет в ее теле. Поэтому-то я и говорю, что ты все еще мой зять.

— Я не понимаю тебя!

— Однако я ясно выражаюсь.

— Ясно то, что служанка Исет видела, как твой сын убил мою жену ударом кинжала, но тела мы не нашли, только следы крови. Сейчас, когда мы разговариваем один на один, можешь ли ты сказать мне, что этот предатель Мермеша сделал с ее телом? Служанка сказала, что он забрал его с собой.

— Твоя служанка, обезумев от ужаса, увидела то, чего не было. Разгневанный Нахаш не смог ударить Исет ножом. Она отпрыгнула назад и увернулась от удара, но споткнулась и упала на землю, ударившись затылком. Кровь на землю вытекла из раны у нее на голове.

— Правду ли ты говоришь?

— Только правду — Исет не умерла. Она жива.

Хети вскочил, пораженный этим известием.

— Сядь и успокойся, — сказал ему Зерах. — Вот вино, выпей, это поможет тебе прийти в себя.

Хети послушно взял кубок и залпом выпил содержимое.

— Где же она?

— Я не знаю. Мы привели ее сюда, в этот дом, где нам пришлось осознать ужасную правду — враждебно настроенное божество украло у Исет память и речь. Мы наилучшим образом заботились о ней, я позвал лучших лекарей, каких только мог найти, но ни то ни другое к ней не вернулось. А когда мужчина, которого я выбрал ей в мужья, попытался к ней приблизиться, она стала кричать, не выговаривая слов, как раненое животное, и попыталась его поцарапать. Я не знал, что мне с ней делать. Однако Мермеша, казалось, был все так же влюблен в нее. Он пообещал, что, если я отдам ее ему, он найдет способ вернуть ей память и речь. Поэтому я так и поступил.

— Он забрал ее с собой?

— Да. Но он вернулся к нам через месяц. Прошло как раз три или четыре дня с момента твоего возвращения в Аварис, после того как ты убил этого гиппопотама Ренсенеба — подлеца, которого я презирал. Конечно, я сделал вид, что разгневан, но на самом деле этим поступком ты доставил мне огромное удовольствие. Теперь я мог воспользоваться его отсутствием, чтобы установить в городе свои порядки.

— А я теперь с огромным удовольствием упраздню эти порядки…

— Я и это знаю. Теперь эти людишки снова утонут в пороке, предадутся разврату, ведь теперь им нечего бояться!

— Держи свои глупые измышления при себе! И скажи мне, о чем рассказал тебе этот шакал Мермеша.

— Он сказал, что продал ее исмаилитам, которые шли в Ханаан. Они намеревались продать ее на тамошнем рынке, но не знаю, в каком городе…

— А я знаю — на рынке Иерихона.

Теперь Хети не сомневался, что ты немая танцовщица в Содоме, Вати, была его Исет. Он не ошибся, — это была она!

Сраженный этим открытием, он позабыл, что пришел в дом к Зераху, чтобы заставить того признаться, где он прячет его сына. Хети встал и, не проронив больше ни слова, вышел, покачиваясь, как пьяный.

Серия Европейский BEST представляет произведения, в которых читатель откроет интереснейший и многообразный мир современной европейской литературы. В серию вошли лучшие исторические романы европейских писателей, признанных мастеров жанра. Они стали бестселлерами в Старом Свете и продолжают покорять читателей новых стран и континентов. Книги этой серии приглашают вас в мир головокружительных приключений, загадочных артефактов и невероятных открытий. Знакомьтесь с самыми громкими именами литературной Европы!


Жизнь Ги Раше — жизнь, полная приключений, страстного увлечения археологией, историей, этнологией — всем, что сделало его одним Из признанных мастеров романов о Египте. Автор 50 книг, проданных большими тиражами в Европе, лауреат премии телекомпании RTL в 1981 году за роман «Сады Осириса». Ги Раше стал популяризатором археологи и истории Древнего Египта.

С 18 лет он путешествовал по Египту, Грецки и Ближнему Востоку. Приобретенные в этих странствиях знания вдохновили Раше на создание потрясающе достоверных романов цикла «Слезы Изиды».


Поможет ли смелость и отвага молодому египтянину стать хозяином своей судьбы и завоевать любовь прекрасной принцессы?

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Государство Миттани. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

(обратно)

2

Красное море.

(обратно)

3

Крит по-аккадски.

(обратно)

4

Ааму, или аму — у египтян обобщенное название семитов.

(обратно)

5

Ретену — территория современной Палестины.

(обратно)

6

Ныне Эль-Файюм.

(обратно)

7

Трактиры и публичные дома в древние времена в Египте называли «домами пива». Пиво было очень популярным напитком еще в древнем Египте.

(обратно)

8

Город Скипетра; еще одно египетское название города — Уасет, греческое — Фивы.

(обратно)

9

Это подлинная шуточная история. Она записана на вавилонской табличке, содержащей несколько ей подобных «народных историй». Приводим ее на языке первоисточника: «pi’azu lapaan shikkйina khuri skri eruba / umma mushlakhkhu ishpuranni shulmu». Последнее слово в предложении — «shulmu» — переводится как «приветствую», это аккадская форма еврейского «shalom» и арабского «salam». (Примеч. авт.)

(обратно)

10

Терафим (Суд. 17:5) — название идола, имевшего человеческую фигуру и почитавшегося домашним божеством.

(обратно)

11

Древнеегипетское название Сирии и Палестины.

(обратно)

12

В древнем Вавилоне храмовая доступная женщина.

(обратно)

13

От древнееврейского masseboth — массивные, необтесанные, вертикально поставленные каменные столбы-монолиты, «массеботы», были обычной принадлежностью ханаанейских и ранних доиудаистских святилищ.

(обратно)

14

Иначе Элоах или Элохим.

(обратно)

15

Яхве.

(обратно)

16

Автор, очевидно, имеет в виду вавилонский диалект аккадского языка, с середины II тысячелетия до н. э. широко употребляемый на всей территории Ближнего Востока. Этот диалект стал языком переписки между царскими дворами хеттов, хурритов, арамейцев, ханаанеев и египтян. (Примеч. ред.)

(обратно)

17

Слова этой песни не придуманы автором. В тексте приведен перевод шумеро-вавилонских любовных песнопений (литургического происхождения).

(обратно)

18

Доказательством того, что пленных было принято унижать, лишая одежды и связывая им руки за спиной, является рисунок на костяной табличке, датируемой более ранним периодом, чем тот, когда жил Хети. Эту табличку нашли при раскопках на месте города Мегиддо. На ней изображены два взятых в плен воина — бородатых, с кипами на головах и с обрезанными членами, привязанных к колеснице, влекомой парой лошадей. (Примеч. авт.)

(обратно)

19

Флабеллум (букв.: маленькое опахало) — церемониальный веер на длинном древке. Изготовлялся из павлиньих перьев, тонких деревянных пластинок и других легких материалов (лат.).

(обратно)

20

Флабеллифер — носитель опахала. В Древнем Египте опахало служило атрибутом величия фараона, признаком высокого достоинства, эмблемой счастья и небесного покоя; их часто несли лица царской фамилии, которые имели специальный титул — «носитель опахала».

(обратно)

21

Мизраимом жители Ханаана, а позднее и евреи, называли Египет. (Примеч. авт.)

(обратно)

22

Автор называет Невусом современный Иерусалим. В описываемое время город являлся центром ханаанейского племени иевуссеев.

(обратно)

23

Несколько фресок времен Среднего царства, найденных в Бени-Хасане, на территории древнего Египта, дают нам возможность увидеть серию сцен борьбы (порядка пятидесяти рисунков) На каждой изображены двое юношей, которые борются, используя приемы, сходные с приемами кетча (американской борьбы), вольной борьбы и даже бокса и дзюдо.

(обратно)

24

Аратта — древняя горная страна, упоминающаяся еще в III тысячелетии до н. э. в шумерских текстах.

(обратно)

25

Аншан — один из городов древнего Элама.

(обратно)

26

Южная страна, нередко упоминаемая в летописях ассирийских и вавилонских царей. Точное местоположение ее неизвестно.

(обратно)

27

Государство на территории современной Саудовской Аравии.

(обратно)

28

Издревле культ бога Пта был связан с понятиями искусства, мастерства и истины. Верховный жрец Пта носил титул «великий начальник ремесленников».

(обратно)

Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • *** Примечания ***