этажей и приземлился чуть ли не у моих ног. Узнать его невозможно – разве что по шрамам на руках.
– Самоубийство? – кустистые брови собеседника поползли вверх.
– На первый взгляд, похоже, – согласился Грэхем. – Только я так не думаю.
– Почему?
– Потому что я достаточно хорошо знал Мейо. Когда я работал инспектором по связям между учеными и Ведомством целевого финансирования США, мне пришлось регулярно встречаться с ним в течение десяти лет. Вы, может быть, помните, что я четыре раза выбивал ему субсидии для продолжения работы.
– Да-да, – кивнул Сангстер.
– Большинство ученых – вообще народ малоэмоциональный, – продолжал Грэхем. – Так вот, Мейо был, пожалуй, самым флегматичным из всех. – Он взглянул собеседнику прямо в глаза. – Поверьте мне, сэр, Мейо был просто не способен покончить с собой – во всяком случае, находясь в здравом уме.
– Я вам верю, – без тени колебания сказал Сангстер. – Что, по-вашему, нужно сделать?
– У полиции есть все основания считать это рядовым самоубийством. И я тут не могу вмешиваться. Ведь у меня нет никаких официальных полномочий. Полагаю, нужно сделать все возможное, чтобы полиция не закрыла дело, пока не будет проведено самое тщательное расследование. Нужно проверить все до мелочей.
– Все будет так, кан вы скажете, – заверил его Сангстер. Он придвинулся ж камере, его грубоватое лицо на экране увеличилось. – Этим займутся соответствующие службы.
– Спасибо, сэр, – ответил Грэхем.
– Не за что. Вы занимаете свою должность именно потому, что мы всецело полагаемся на ваше мнение. – Он опустил глаза и стал рассматривать что-то на столе, остававшемся за пределами экрана. Послышался шелест бумаги. – Сегодня произошло нечто похожее на случай с Мейо.
– Что? – воскликнул Грэхем.
– Умер доктор Ирвин Уэбб. Мы имели с ним дело два года назад: субсидировали его, чтобы он смог закончить одно исследование. В итоге наше Министерство обороны получило самонастраивающийся оптический прицел, основанный на принципе магнитного поля.
– Как же, прекрасно помню.
– Уэбб умер час назад. Нам позвонили из полиции, потому что у него в бумажнике нашли наше письмо. – Лицо Сангстера омрачилось. – Обстоятельства его смерти вызывают недоумение. Медицинский эксперт утверждает, что он умер от сердечного приступа, и в то же время он испустил дух, стреляя в пустоту.
– Стреляя в пустоту? – недоверчиво переспросил Грэхем.
– В руке у него был пистолет, и он всадил две пули в стену своего кабинета
– Ну и дела!
– С точки зрения благосостояния и научного прогресса нашей страны, – продолжал Сангстер, тщательно взвешивая каждое слово, – смерть таких талантливых ученых, как Мейо и Уэбб, имеет слишком большое значение, чтобы мы могли пустить дело на самотек, тем более что присутствуют некие загадочные обстоятельства. Случай с Уэббом представляется мне более странным. И я хочу, чтоби им занялись вы. Желательно, чтобы вы лично просмотрели все документы, которе после него остались. Возможно, там окажется какая-то зацепка.
– Но для полиции я – человек со стороны.
– Офицера, который ведет это дело, уведомят, что у вас есть правительственный допуск на ознакомление со всеми бумагами Уэбба.
– Отлично, сэр. – Грэхем повесил трубку, к лицо Сангстера исчезло с экрана. – Сначала Мейо, а теперь Уэбб!
Уэбб лежал на ковре, на полпути между окном и дверью. Он покоился на спине, зрачки закатились под верхние веки. Окоченевшие пальцы правой руки все еше сжимали вороненый автоматический пистолет, заряженный разрывными сегментными пулями. На стене виднелось восемь отметин – россыпь выбоин там, где четвертинки разорвавшихся пуль вошли в цель.
– Он стрелял в какой-то предмет, находившийся вот на этой линии, – сказал лейтенант Воль, натягивая шнур от центра выбоин к точке, расположенной четырьмя-пятью футами выше лежащего тела.
– Похоже на то, – согласился Грехем.
– Только там ничего не было, – заявил Воль. – Когда началась пальба, по коридору проходило с полдюжины людей. Они тут же ворвались в комнату и обнаружили его лежащим на полу при последнем издыхании. Он все пытался что-то сказать, но язык его уже не слушался. Никто не мог войти в кабинет или выйти из него незамеченным. Мы допросили шестерых свидетелей – все они вне подозрений и потом, медицинский эксперт ведь сказал, что это сердечный приступ.
– Может быть, и так, – уклончиво ответил Грэхем, – а может, и нет.
Едва он произнес эти слова, как по комнате пролетел ледяной вихрь По спине у Грэхема поползли мурашки, волосы на голове зашевелились – и все прошло. Осталось внутреннее ощущение смутного беспокойства, как у кролика, который чувствует незримое присутствие затаившегося поблизости ястреба.
– И все равно, что-то тут нечисто, – не унимался Воль. – Нюхом чую, что у этого Уэбба были галлюцинации. Но я и жизни не слыхал, чтобы галлюцинации случались от сердечного приступа, поэтому даю голову на отсечение: он принял какую-то дрянь, от которой все разом и
