Второе рождение Клоса (сборник) [Анджей Збых] (fb2) читать онлайн

Анджей Збых Второе рождение Клоса

Второе рождение

1

Они с Пьером договорились, что совершат побег во время возвращения в лагерь. Это была единственная возможность бежать. На обратном пути охранники всегда утомлены и не так бдительны. Толпа людей, измученных изнурительной двенадцатичасовой работой, медленно тащится по пыльной дороге в колонне по три, едва переставляя ноги. Каждый из идущих думает о том, как побыстрее добраться до дома, если только можно назвать домом огражденный колючей проволокой четырехугольник бараков, в которых размещается несколько сот иностранных рабочих, занятых ремонтом кораблей на судоверфи в Кенигсберге.

Сташек и Пьер надеялись, что никто из изможденных людей, бредущих по дороге, не заметит их побега, а если все же кто-нибудь и увидит, то подумает, что этих двоих, выживших из ума и обреченных на гибель, ожидает то же самое, что и тех, кто до них уже пытался бежать. Через два-три дня, самое большее — через неделю беглецов схватят, вернут в лагерь и после экзекуции, как это бывает в таких случаях, начальник лагеря Артз скажет: «Им надоела спокойная жизнь в этом тихом, безопасном месте, и они пожелали оказаться в настоящем немецком концлагере».

Этим «тихим, безопасным местом» был небольшой трудовой лагерь, расположенный на возвышенности невдалеке от Кенигсберга. С крыши лагерного барака была видна конечная остановка трамвайной линии, тянувшейся к городу. В лагере соблюдался строгий режим, но он был более сносным, чем в настоящем немецком концлагере.

Сташек подумал, что после того, как он был арестован в Косчежине, судьба его могла сложиться гораздо хуже, чем сложилась. Уже тогда гитлеровцы создавали концлагеря строгого режима, и это наводило страх на поморских поляков. Однако ему повезло. Запломбированный товарный вагон, предназначенный для перевозки скота, с полусотней людей проследовал через Гданьск в восточном направлении. На одной из станций их выгрузили. Так Станислав Мочульский оказался в этом небольшом немецком трудовом лагере, где с заключенными особо не церемонились, но бурачного супа с обрезками гнилого мяса хватало всем, а хлеба также давали достаточно — полкилограмма в день на каждого.

В лагерь отбирали исключительно молодых здоровых людей, технически подготовленных специалистов. После ареста Сташек признался в гестапо, что он четыре семестра проучился в политехническом институте в Гданьске. Это, а также то, что он владел немецким языком, повлияло на его дальнейшую судьбу.

Среди тех, кто находился в лагере, было немало людей, ранее уже работавших в ремонтных мастерских на заводах и судоверфях. Сташек подружился с Фелеком, который до этого был мастером на одном из предприятий Варшавы, а человеком, возле которого Сташек разместился на нарах, оказался тот самый Пьер, с которым они и договорились о побеге из лагеря. До войны он работал резчиком-инструментальщиком у себя на родине, во Франции.

Махина тотальной войны, в которую фюрер вверг Германию, потребовала огромного количества не только солдат, но и всевозможных технически грамотных специалистов. Не хватало рабочих рук у токарных, фрезерных, шлифовальных станков. Люди, которые на них работали, были отправлены на фронт. А кто-то должен был выпускать запасные части, производить ремонт поврежденных при налетах авиации гражданских и военных судов. Для этого и был создан лагерь с иностранной рабочей силой, специалистами всевозможных профессий, о котором его создатели говорили, что это самое привилегированное место в третьем рейхе. Избиение рабочих здесь не входило в обязанности надсмотрщиков, хотя нередко человек получал удар прикладом, если он замешкался у станка. В большинстве случаев это был не удар, а просто толчок в плечо или спину, потому что охрана имела инструкции по мере возможности беречь заключенных лагеря. Они были нужны Германии как специалисты до конца войны. Нужно было вытянуть из них все возможное, что они могли дать, а потом уничтожить их где-нибудь в настоящем концлагере.

В этом трудовом лагере их щадили даже английские бомбы, которые довольно часто падали на город. Начальник лагеря Артз, потерявший правую руку во время французской кампании, пытаясь быть добродушным, что ему нередко удавалось, поговаривал:

— Видите, как мы вас бережем? Англичане бомбят немецкий город, а мы разместили лагерь за городом, чтобы боже сохрани, не навлечь на вас опасности…

Но все это делалось не из гуманности, будто бы проснувшейся у гитлеровцев. Нет, эти мастеровые люди были для них рабами, недочеловеками, нужными, однако, рейху на время войны. Их ежедневно нещадно эксплуатировали на двенадцатичасовой изнурительной работе. Размещались они под охраной за колючей проволокой. По окончании работы они возвращались в лагерь пешком, а чуть свет их снова поднимали и отвозили на работу грузовыми машинами.

Некоторые из заключенных смирились с этой подневольной жизнью, считая, что им еще повезло. Тем, которые до войны жили в Поморье, было разрешено пересылать часть заработанных марок своим семьям. Эти люди даже были довольны и похваливали лагерь, считая, что это наименьшее зло, какое могло их ожидать во время войны.

Сташек же, восемь месяцев находившийся в лагере, все время мечтал о побеге. Он также был родом из Поморья, но никого из родных у него там не осталось — их поглотила первая волна гитлеровского террора еще осенью тридцать девятого года. Он бежал тогда в Краков, а потом в Варшаву.

Парень долго искал контакта с какой-нибудь подпольной антифашистской организацией, хотел уйти в лес, чтобы сражаться с оккупантами в партизанском отряде. Однако подпольное движение только-только зародилось, оно охватило небольшие группы, и рассказы о лесных отрядах мало соответствовали действительности… Когда же ему удалось установить контакт с подпольной организацией и принять присягу, он подумал, что наконец-то сможет отомстить фашистам за смерть своей матери и отчима, за страдания родственников и друзей. Но ему было приказано возвратиться в родные места, в Косчежину, зарегистрироваться в местном полицейском участке, получить необходимые документы и ждать дальнейших указаний. Сташек объяснял, что хочет бороться с оружием в руках, уничтожать фашистов, которые разрушили его родной дом, оккупировали страну… Но это не помогло. Он обязан был выполнить приказ. Должен был понять, что подпольной организации нужны люди, свободно владеющие языком врага, хорошо знающие местные условия, окружающую среду, интеллигентные и отважные, которые в случае необходимости сумеют создать конспиративную группу. Однако через три недели после приезда в Косчежину пришли гестаповцы. Последовали арест, допрос и направление в этот небольшой, но важный для немцев трудовой лагерь.

Поначалу Сташек договорился бежать из лагеря с Фелеком, который выкрал у какого-то немца, работавшего в лагере, документы и ждал удобного момента для побега. Сташек надеялся, что и ему подобным способом удастся добыть себе необходимые документы. Но случилось так, что в одну из ночей их разбудили внезапно ворвавшиеся в барак гестаповцы. Они обыскали Фелека, нашли в его матрасе документы и увели его. В барак он не возвратился. Люди поняли, что кто-то оказался предателем, но кто именно, установить так и не удалось. Заключенные замкнулись в себе, перестали вслух вести разговоры, связанные с обсуждением планов побега из лагеря, и больше не доверяли друг другу. Теперь их поведение полностью соответствовало желанию начальника лагеря Артза, который призывал их «работать и работать, не забывать бога и не думать о глупостях…».

И только месяца через два Сташек сблизился со своим новым соседом по нарам, инструментальщиком Пьером, до такой степени, что они могли откровенно говорить между собой о планах возможного побега из лагеря. Когда был преодолен барьер взаимного недоверия, Пьер сказал Сташеку:

— Ты знаешь, почему все побеги провалились? Потому что люди бежали не в ту сторону. — И объяснил: — Убегали поляки, это понятно… Они ближе других к своим родным местам. Но ни один чех, француз, югослав не пытался отсюда бежать. И как видишь, до этого никому еще не удавалось…

Было сделано шестнадцать попыток побега. Большинство из них групповые, по два-три человека, но были и индивидуальные. Бежавших быстро вылавливали и возвращали в лагерь. Одного из них привезли мертвого.

— Все это объясняется просто, — продолжал Пьер. — Бежали они в южном направлении, в сторону своих. От мест, где они могли рассчитывать на помощь поляков, их отделяло триста километров.

— Больше, — уточнил Сташек. — Граница рейха проходит теперь в пятидесяти километрах к востоку от Варшавы.

— Тем более. Поэтому необходимо бежать не здесь, а вот где… — Пьер начертил гвоздем на куске листовой стали, которая должна была стать частью корпуса бронированного корабля, какое-то подобие карты и провел стрелку, указывающую направление на юг.

Они разговаривали во время работы на судоверфи. Только здесь, в оглушающем грохоте пневматических молотов и скрежете стали, они могли говорить спокойно, не опасаясь, что их кто-то подслушает.

— Стало быть, бежать нужно не туда, — повторил Пьер, — а вот куда. — Он провел гвоздем стрелку под прямым углом к прежней, указав дорогу.

— На восток? — удивленно спросил Сташек. — Ты что, с ума сошел? Ведь там большевики!

— Конечно, — кивнул Пьер. — Отсюда до границы около восьмидесяти километров. Подумай только!

— А если русские выдадут нас немцам? Или посадят за колючую проволоку где-нибудь в Сибири?

После этого друзья долго не возвращались к этой теме, правда, Пьер, судя по всему, очень хотел снова поговорить об этом. Сташек вскоре понял, в чем дело. Пьер был коммунистом, вот почему его тянуло на восток. Ему хотелось бы, конечно, снова вернуться во Францию, но он понимал, что это невозможно, и потому выбрал советскую Россию. А он, Станислав Мочульский? Нельзя сказать, что Сташек был воспитан в духе любви к восточному соседу. За его двадцать два года ему просто не встретились люди, которые имели на эту великую страну иной взгляд. Конечно, его интересовала эта загадочная Россия. Слышал он о пятилетках, о Днепрогэсе и Магнитогорске, удивляло его превращение когда-то отсталой аграрной страны в мощную промышленную державу. Но, воспитанный старой польской школой и буржуазными газетами, Сташек не знал, правда ли все то, о чем писали в газетах, и поэтому принять решение о побеге на восток было для него делом далеко не простым. Побег в родные места был хотя и трудным, почти невозможным, однако понятным. Бежать же в Россию…

Поэтому, когда Пьер начертил стрелку, указывавшую на восток, Сташек непроизвольно воскликнул: «Ведь там большевики!»

— Читал? — спросил Пьер спустя две недели, во время получасового перерыва на обед, когда они сидели в машинном отделении ремонтируемого судна. Еду им привозили прямо к месту работы. — Читал «Майн кампф»?

Вопрос Пьера был для Сташека таким неожиданным, что он даже не донес ложку с крупяной похлебкой до рта.

— Ты что?! Почему я должен читать эту пакость, из которой следует, что я недочеловек?!

— Если бы читал, — сказал Пьер, выскребая остатки похлебки со дна миски и старательно облизывая ложку, — то знал бы, что недочеловеками Гитлер считает не только поляков, но и вообще всех славян. И знал бы еще, что уничтожение страны большевиков — его главная цель. Без этого он никогда не завоюет «жизненного пространства для избранного провидением немецкого народа». Ему необходимы просторы Украины, поэтому война с Россией неизбежна. А вот ты мне скажи, пошел бы ты вместе с русскими бороться против общего врага — фашизма, если бы Гитлер напал на Россию?

— Знаешь, теперь мне кажется, что пошел бы с самим чертом, лишь бы только разгромить нацистскую Германию!

— Вот посмотришь, вспыхнет война.

Сташек хотел ответить, что не очень верит в это, но тут завыла сирена, возвещая о конце обеденного перерыва. В машинном отделении появился мастер, который приказал им приступать к работе. И только через неделю-другую подвернулась возможность продолжить прерванный разговор. Теперь Пьер мог подтвердить свои доводы некоторыми фактами. Концентрация немецких войск и техники в районе Кенигсберга ни для кого не была секретом.

— Что я говорил тебе? Сейчас как раз подходящий момент. Войска и боевая техника беспрерывно движутся на восток. Думаю, что это тактика. И немцам и русским необходимо было выиграть время. Сталин прекрасно понимал, что в тридцать девятом СССР еще не был готов выступить против Гитлера. Да и Запад вел двойную игру. Русские, чтобы выиграть время, заключили с Германией договор. Я знаю, не всем был понятен этот шаг. У нас во Франции тоже многие этого не понимали…

Вскоре они с Пьером выработали план побега из лагеря. Бежать лучше всего было бы после окончания работ, во время возвращения в лагерь, когда сопровождавшая их охрана менее бдительна. Решили спрятаться по дороге в картофельном поле и переждать. Пока рабочие дойдут до лагеря, пока поужинают… А в девять вечера проверка… Пройдет уже около двух с половиной часов. Пьер договорится, чтобы во время проверки кто-либо из французов крикнул, что мастер оставил их работать в ночную смену. Пока их будут искать на судоверфи, пройдет еще не менее получаса. В итоге у них будет время: три с половиной — четыре часа. Они успеют добраться до железнодорожной станции. У каждого есть по две марки. Пьер продал охраннику свой теплый шарф, Сташек — трехдневную порцию хлеба. Их денег хватит, чтобы купить билеты. Поедут они в сторону Клайпеды. На билеты же до самой Клайпеды у них денег не хватит, поэтому они решили сойти на четвертой или пятой станции от Кенигсберга. Выйдя из поезда, они отправятся пешком в восточном направлении. Разыскивать же их будут не на востоке, а на юге, куда, как правило, направлялись все бежавшие из лагеря…

Все получилось неожиданно легко и просто. Когда они шли в лагерь, уже стемнело. Ни один из охранников не заметил, что от толпы понуро бредущих людей отделились две фигуры. Да и невозможно было это заметить. Шеренги строя давно уже смешались, рабочие, укутавшись чем попало, медленно брели против ветра. Струйки мелкого холодного дождя секли лицо, и все старались пониже пригнуть голову.

Побегу способствовало и то, что их спецодежда не отличалась от спецодежды немецких рабочих. На них были такие же синие комбинезоны, натянутые поверх гражданской одежды. Единственными опознавательными признаками были пришитые на левых карманах полоски белого материала с буквой, которая обозначала национальную принадлежность заключенного.

Сразу же после побега, еще в картофельном поле, они сорвали эти тряпки, превратившись с этой минуты согласно юридическим законам третьего рейха и внутреннему лагерному уставу в беглых преступников. Начальник лагеря Артз только за повреждение белой полоски с буквой национальной принадлежности наказывал рабочих трехдневным карцером.

Как и было договорено, сели в трамвай на конечной остановке. Без пересадки доехали до железнодорожного вокзала. Их немного беспокоило то, что Пьер говорил по-немецки с французским акцентом. Это могло вызвать подозрение. К счастью, все обошлось благополучно. Но на вокзале Сташек потерял Пьера в толпе пассажиров и начал пристально разглядывать спешащих людей, что могло привлечь внимание полицейского, который важно прохаживался по залу ожидания, заложив руки за спину. Однако полицейский не обращал внимания на толпу, и Сташек успокоился. Купил билет до станции, до которой договорились ехать с Пьером. Прошел не торопясь мимо стоявшего у выхода из зала на перрон контролера, который, даже не взглянув на него, механически проверил билет.

Поезд уже стоял у перрона. Среди спешивших пассажиров Сташек увидел Пьера, который дал ему знать, что все в порядке, и направился к одному из первых вагонов. Сташек вошел в тот же вагон и сел в последнее купе. Он был там единственным пассажиром. Потом появился какой-то железнодорожник, возвращавшийся с работы домой. На счастье, спутник оказался неразговорчивым. Он закурил и, не говоря ни слова, протянул Сташеку пачку сигарет. Железнодорожник вышел на ближайшей станции, и Сташек, посмотрев на часы, подумал, что если и дальше все пойдет так, как было запланировано, то их начнут разыскивать в лагере только через час. Теперь его больше всего беспокоило, что он скажет русским на границе, сумеет ли убедить их не отсылать его обратно к немцам.

Он очнулся от размышления лишь тогда, когда поезд остановился. Посмотрел на часы, и его охватило беспокойство — он проспал станцию, на которой они условились встретиться с Пьером. Судя по времени, поезд должен был уже подходить к Клайпеде. Выглянув в окно, он увидел, как медленно поднимается семафор. Впереди виднелись огни и дома довольно большого города.

Мгновенно сориентировавшись, Сташек соскочил с подножки вагона, когда поезд уже тронулся, и оказался на боковой железнодорожной ветке. Справа тянулись низкие складские помещения. Слева была роща, на краю которой возвышались груды каменного угля или кокса. Беглец направился в сторону рощи.

Он имел при себе самодельный компас и вырезанную из газеты «Кенигсбергер цайтунг» карту, на которой был отражен победоносный марш немецких войск. Та часть Восточной Европы, которая его интересовала, была едва обозначена, и он мог только догадываться, что граница должна проходить где-то поблизости. Взглянув при неярком свете сигнальной железнодорожной лампочки на самодельный компас — банку от гуталина с закрепленной внутри магнитной стрелкой, — он увидел, как стрелка запрыгала, поворачиваясь на север.

Сташек знал, что должен идти на восток. Он спрятал компас в карман и направился к перелеску.

2

Полковник Якубовский приказал шоферу остановить машину у подъезда невысокого серого здания, где размещался штаб соединения. Посмотрел на часы — оказалось, он приехал немного раньше. Начальник штаба назначил ему встречу на одиннадцать, и оставалось еще около получаса свободного времени. Разговор с начальником предстоял нелегкий. Они знали друг друга уже много лет, но в последнее время какая-то тень омрачала их отношения.

Румянцев внимательно выслушивал его рапорты, делая на карте какие-то пометки, и в конце, как правило, спрашивал, не располагает ли Якубовский какими-нибудь дополнительными сведениями. Потом, не торопясь, складывал бумаги в папку.

— А больше тебя ничего не интересует? — спросил Якубовский две недели назад, когда был у начальника штаба в последний раз.

— Все ясно, — ответил Румянцев. — Ты думаешь, что это для меня новость, сенсация? Посмотри, — показал он на разбухшую от бумаг папку, — это оперативные донесения за последние три дня. Можно было бы всем этим с успехом растопить печку. И все они примерно одного содержания: немцы что-то замышляют, немцы что-то готовят и там и здесь, немцы засылают разведчиков. Ты думаешь, все это интересно читать, когда не имеешь ничего конкретного?

— А все же читаешь, прежде чем бросить в печь, — заметил Якубовский, понимая, что нарушает субординацию, переходя дозволенную в обращении со старшим по званию границу.

Румянцев встал, повернулся к нему спиной, с минуту смотрел на новые дома за окном.

— Да нет, не бросаю я это в печь, — сухо и как-то неохотно сказал он. — Все это я отправляю в Москву, сопроводив своими комментариями, если тебя это интересует.

— Ну и что? — спросил с любопытством Якубовский. Ответом было молчание Румянцева.

Будет ли и на этот раз то же, что при прошлой встрече? Война не за горами — Якубовский убежден в этом. Донесения разведки подтверждают это с убедительной достоверностью. Передвижение танковых войск, передислокация пехотных дивизий, непрерывное подтягивание транспортов с бензоцистернами к восточным границам… Последнее донесение из Клайпеды подтвердило ранее полученную информацию о том, что в этом районе немцы построили огромные, емкостью в несколько десятков тысяч тонн, хранилища для бензина и других горючих материалов. Из последнего донесения следует, что горючее из 1800 вагонов-цистерн уже залито в хранилища, в которых можно разместить еще столько же. В другой информации сообщалось, что горючее в бензохранилищах предназначено для заправки самолетов. О каких самолетах шла речь, если в Клайпеде был только один небольшой аэродром, на котором могло разместиться не более десяти самолетов? А если прав был тот паренек, бежавший из немецкого лагеря, который утверждал, что в лесу неподалеку от Клайпеды он видел хорошо оборудованные аэродромы?..

Что может предпринять полковник Якубовский? Он подробно изложил все это в рапорте командованию. Что он может сделать еще? Более двух лет он руководит разведкой в обширной полосе советской границы на западе. Он даже и в мыслях не допускает, что Румянцев скрывает от Центра его разведдонесения. Якубовский знает этого человека и может на него положиться. Когда несколько месяцев назад он доложил Румянцеву, что на его участке границы, до этого спокойном, вдруг неожиданно оживились немцы, тот посмотрел ему прямо в глаза и спросил:

— Слушай, а ты, случайно, не преувеличиваешь?

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — спокойно ответил Якубовский, — но я уверен, что когда-то мы все же будем вынуждены скрестить оружие с фашистами. Моя обязанность — вовремя докладывать тебе обо всем, что происходит на границе, вот я и докладываю…

Полковник Якубовский был поляком. Его отец командовал эскадроном у Буденного, погиб в гражданскую войну, защищая Советскую власть. Якубовский-младший остался в России. Там, за границей, за кордоном, как тогда говорили, близких у него не было. Мать и сестра жили в Ленинграде, из дальних родственников он никого не знал. Но когда фашисты грабили и разоряли буржуазно-помещичью Польшу, которую он совсем не знал, когда гитлеровцы бесчинствовали в Варшаве, которую он никогда не видел, но представлял по теплым воспоминаниям своей матери, он чувствовал, как сжимается сердце. Ему не раз приходилось спорить с теми приятелями, которые разгром панской Польши воспринимали с удовлетворением. Правда, с Румянцевым никогда не доходило до споров по этому поводу. В день капитуляции Варшавы он сочувственно пожал Якубовскому руку:

— С мечом пришли, от меча и погибнут. А может, и тебе придется вернуться на родину!

«Видимо, и Румянцев, — подумал Якубовский, — убедился в неизбежности войны с гитлеровской Германией». Якубовский, выпускник Военной академии имени М. В. Фрунзе, был абсолютно убежден, что гитлеровская Германия может вероломно напасть на Советский Союз.

Он посмотрел на часы. Нужно было возвращаться к месту службы.

Румянцев поручил ему допросить того парня, Станислава Мочульского, который бежал из немецкого лагеря под Кенигсбергом с намерением перейти границу и сообщить советскому командованию о концентрации немецких войск и их готовности к нападению на Россию. Якубовский, находясь на границе, хорошо знал об этом. Этот задорный молодой парень заявил Якубовскому, что, если начнется война, он готов вступить в ряды советских войск и сражаться против общего врага.

— Кто знает, кто знает, — произнес Якубовский по-польски.

Паренек, услышав польскую речь, удивился, но вместе с тем и очень обрадовался:

— Пан офицер Советской Армии так свободно говорит по-польски?

— Да, — ответил Якубовский, — я поляк и офицер Советской Армии.

Покорил его тогда этот паренек своей горячностью, патриотизмом, отсутствием позерства и ложной бравады. Давая показания Якубовскому, он не скрывал, что побег на восток, поближе к русской границе, и переход на советскую сторону поначалу казался ему невозможным. Он решился на этот шаг только благодаря убеждениям и веской аргументации француза коммуниста Пьера, с которым он совершил побег и которого потерял в пути. Поляк и не пытался убеждать Якубовского, что он горячий сторонник советского строя. Он сказал, что политикой не интересуется, что единственное его стремление — бороться с немецко-фашистскими оккупантами, отомстить за смерть родных и близких, за разрушения, причиненные гитлеровцами его родине.

Парнишку поначалу держали под стражей. После пребывания в немецком лагере он выглядел изможденным, похудевшим, поэтому его теперь хорошо кормили.

Прежде чем доложить командованию данные, полученные от парня, их нужно было проверить. Это заняло около двух недель. Только сегодня утром было получено подтверждение, и паренька освободили из-под стражи. Было решено направить его вглубь России, но это могло погасить его стремление бороться с фашистами. А вот знание немецкого языка пригодилось бы и здесь, в армии. «Если Румянцев разрешит, оставлю парнишку у себя как переводчика», — подумал Якубовский, входя в подъезд здания, где расположился штаб.

Румянцев все еще был занят. Дежурный в его приемной никак не хотел пропускать Якубовского к начальнику штаба. Пообещал только доложить, что полковник Якубовский прибыл по его приказанию, однако через несколько минут сообщил, что начальник скоро примет полковника.

— Очень занят, — добавил дежурный доверительным тоном, — допрашивает какого-то пруссака.

Опершись о подоконник в коридоре, Якубовский, дымя сигаретой, размышлял о словах, сказанных дежурным офицером. Он не сказал, как обычно, что Румянцев допрашивает фрица. Он сказал — пруссака и этим словом выразил свое отношение к Германии, которая, по меньшей мере, в официальной переписке вот уже полтора года именуется как «дружественный сосед». «В эмоциональном высказывании офицера выражено глубокое чувство русского народа» — удовлетворенно подумал полковник и от неожиданности выронил сигарету. Из кабинета начальника в сопровождении конвоя вышел тот самый молодой поляк, перешедший границу, которого Якубовский допрашивал и только что оставил у себя в гарнизоне. Нет-нет, ошибиться он не мог! То же самое лицо, только по-другому одет.

«Что он здесь делает?» — подумал Якубовский, и тут Румянцев увидел его и жестом пригласил в кабинет. Якубовский заметил, что начальник как бы помолодел, движения его стали уверенными, быстрыми…

— Наконец-то, — сказал он, — что-то там тронулось! Может быть, в верхах, — бросил он мимолетный взгляд на портрет, висевший на стене, — поняли, что это не шутки… Привез что-нибудь новое? Как там обстановка на границе? Что немец?

— Сейчас доложу, — ответил Якубовский, который от удивления с трудом приходил в себя. — Только сначала скажи мне, как он оказался здесь? Еще утром, когда я выезжал из гарнизона, он был у меня.

— Кто? Ты о ком? — недоуменно спросил Румянцев.

— Брось притворяться! Тот, кто вышел из твоего кабинета, поляк Станислав Мочульский. Я хотел просить тебя, чтобы ты согласился оставить его у меня в качестве переводчика. Парень неплохо соображает, свободно говорит по-немецки и, конечно, по-польски.

— Кто? — Румянцев действительно ничего не понимал. Тогда Якубовский вкратце рассказал ему, как две недели назад разведчики задержали в пограничной зоне на болоте человека, который пробирался в сторону заставы. Его доставили в штаб. Задержанный сознался, что убежал из немецкого лагеря для иностранных рабочих под Кенигсбергом и решил пробираться на восток, чтобы перейти границу и сообщить советским властям о концентрации немецких войск в приграничной полосе и в глубине польской территории.

— Он изъявил желание вступить в ряды Советской Армии и бороться с оружием в руках против общего врага. Показания задержанного были проверены, и все подтвердилось, но я не имел времени, чтобы сегодня утром подробнее побеседовать с пареньком, и страшно удивился, когда только что увидел его выходящим из твоего кабинета.

— Ты ошибся, — спокойно ответил Румянцев. — Это был не поляк, а немец из Литвы, имя его — Ганс Клос.

Якубовского еще более удивило разъяснение начальника, а Румянцев весело рассмеялся и похлопал его по плечу:

— Сколько выпил с утра?

— Шутишь, — ответил Якубовский, — я видел его на расстоянии двух метров, когда он выходил из кабинета. А того, другого, допрашивал сам, лично. Я не мог ошибиться. Может быть, они близнецы, раз так похожи друг на друга?

— Единоутробные, — рассмеялся Румянцев. — Но в одном могу тебя заверить: имя этого немца — Ганс Клос. Мы подозреваем, даже располагаем некоторыми данными, что он агент абвера. Подтверждением этого может служить и то, что немецкое командование обратилось к нам с просьбой обменять этого фрица на девушку, которая в Белостоке работала на нас и была арестована гестапо. Видимо, нам придется это сделать, у нас нет против него конкретных улик. При допросе он был немногословен, осторожен, хотя кое-что рассказал о себе и своих родственниках.

— Говоришь, обменять его? — У Якубовского зародилась мысль, на первый взгляд абсурдная.

— Твой поляк действительно так похож на этого немца? — спросил Румянцев. — Это любопытно, весьма любопытно.

«Может быть, и он подумал о том же, угадал мои мысли», — мелькнуло у Якубовского.

Последующие слова Румянцева подтвердили это:

— Говоришь, свободно владеет немецким?

— Изучал немецкий в Гданьске. Родился, жил и воспитывался в Поморье, говорит по-немецки так же, как и по-польски.

— И хотел бы бороться с немцами, — рассмеялся Румянцев. — Ну что ж, позвони, чтобы его прислали ко мне, твоего патриота… Как его зовут, говоришь?

— Станислав Мочульский. И если их поставить рядом то не заметишь особой разницы. — Якубовский вытянулся по стойке «смирно», пристукнул каблуками: — Разрешите идти?

Уже давно никакое другое задание начальника не радовало Якубовского так, как это.

3

Узкий луч света от карманного фонарика на секунду задержался на одеяле, под которым вырисовывалась фигура спящего человека, свернувшегося калачиком.

«Спит, как ребенок», — подумал Якубовский и осветил его лицо.

Парень мгновенно вскочил, зажмурился от яркого света. Пришедший вместе с Якубовским мужчина с нескрываемым интересом смотрел на него.

— Имя? — резко прозвучал голос полковника.

— Ганс Клос.

— Год рождения? Место рождения? Родители?

— 5 октября 1921 года, Клайпеда… Отец — земский начальник, Герман Клос, мать — Эмилия фон Верскер…

Якубовский повернул выключатель, в комнате стало светло.

— Достаточно, — сказал он все еще стоявшему парню. — Как себя чувствуешь, Сташек? Надеюсь, не сердишься за этот внезапный визит?

— Ну что вы! — бодро ответил паренек. — Привыкаю. Здесь меня не балуют.

— Ты должен забыть, что когда-то был Станиславом Мочульским, — сказал мужчина, вошедший в комнату вместе с Якубовским. Это был заместитель начальника специальной школы, до войны — известный врач-психолог.

Учебный комбинат, как обычно называли эту школу, занимал небольшую территорию, но, если бы кто-то из немцев внезапно оказался здесь, он подумал бы, что попал в Германию. Все, кто находились в этой школе, ежедневно слушали лекции и доклады на немецком языке, изучали немецкие воинские уставы, армейские распорядки, таможенные правила и почтовые положения, готовясь к выполнению особых заданий командования Советской Армии. Никто из них не знал точно, когда и куда будет направлен, но их часто заставляли повторять заученные легенды, проверяли их реакцию и выдержку, обучали особым приемам, учили бесшумно подкрадываться и наносить удары. Все эти люди ненавидели врага, вероломно напавшего и стремящегося поставить на колени их родину. Они готовились к выполнению особого задания за линией фронта, в глубоком тылу противника. Конечно, не каждому из них удастся идеально преобразиться в немца, не каждый сможет перевоплотиться в другого человека так, как Сташек — в Ганса Клоса.

— Как там настоящий Клос? — спросил Сташек.

— Постепенно раскалывается. Уже многое рассказал. Не может понять, чего мы от него хотим… А ну-ка покажи свою шею, наверное, уже зажило? — поинтересовался Якубовский.

Сташек наклонил голову, и полковник осмотрел почти невидимый шрам ниже правого уха, потрогал пальцем. Советский хирург постарался сделать все возможное, чтобы безболезненно оставить на шее Сташека шрам. Такой же шрам был у Ганса Клоса — результат падения с лошади в детстве.

— В порядке, — отметил Якубовский. — Не отличишь от настоящего. А как со стрельбой из личного оружия?

— Хотите проверить? — выручил его заместитель начальника спецшколы.

— Как, сейчас, ночью? — удивился полковник.

— Наше стрельбище приспособлено к обучению в ночных условиях.

Они прошли во внутренний двор. За небольшим ручейком, через который был перекинут мостик, находилось стрельбище, окруженное двумя высокими земляными валами. Уже светало.

— Включить тебе освещение, Клос? — спросил заместитель начальника школы.

— Попытаюсь так, — ответил Сташек. Ему очень хотелось, чтобы проба удалась, но он понимал, что стрельба из пистолета будет для него нелегким делом.

Это была необычная стрельба — мишень устанавливалась неподвижно против стрелявшего. Стрельбище имело форму полукруга, по которому на расстоянии нескольких десятков сантиметров одна от другой были установлены мишени. За каждой мишенью находились сигнальные лампочки, которые на миг загорались и гасли. Загорались они по очереди, но в разное время. Задача состояла в том, чтобы вовремя поразить мишень, за которой вспыхивала лампочка, а таких огоньков в течение минуты загоралось девять, то есть столько, сколько было боевых патронов в пистолете.

Заместитель начальника школы вошел в будку, где находился пульт дистанционного управления сигнальными огнями. Блеснул огонек справа. Сташек мгновенно нажал курок и, сразу же повернувшись, механически выстрелил в другую светящуюся точку, с левой стороны, потом, почти не целясь, в три поочередно блеснувших огонька ближе к середине и снова в два с левой стороны. И когда он подумал, что это конец, блеснуло еще раз в середине. Прозвучал последний выстрел. Все подошли к мишеням. Три десятки, пять — на границе семерки и восьмерки, и один выстрел поразил пятерку.

— Не расстраивайся, Клос. — Мочульский почувствовал прикосновение руки заместителя начальника. — Я преподнес тебе небольшой сюрприз: экзамен длился всего полминуты, за это время ты уложил бы девять фрицев… Не выпьете ли стаканчик крепкого чая? — обратился он к Якубовскому. — А потом поезжайте с миром. У Клоса все в порядке.

— Да, время не ждет, — сказал полковник. — Через час мы должны быть на аэродроме. Нас там ждут. Еще денька два, — взглянул он на Клоса, — будешь приглядываться к своему двойнику. Теперь поговорим о семье, родственниках… Ты выучил все то, что я тебе написал?

— Да, — усмехнулся Сташек. — Тетушка Хильда, сестра моей матери, имеет трех дочерей: самая красивая — Эдит, в которую я был влюблен, когда мне было только пятнадцать лет. Если хотите, расскажу и о дяде Хельмуте… А может быть, перечислить все болезни, которыми страдала тетушка Хильда? Самый серьезный ее недуг — хронический ревматизм…

— Если бы ты знал, как все это важно, — сказал Якубовский. — Роль, которую мы предназначили тебе, не имеет прецедента. Я, во всяком случае, о подобном не слышал. — Полковник внимательно посмотрел на Сташека, который после того как его остригли немного короче, был неотличим от настоящего Ганса Клоса.

— А что потом? — спросил Сташек.

Занятый своими мыслями, Якубовский не ответил. Он шел вперед. Его беспокоило, как этот паренек, перевоплотившись в совершенно другого человека, будет держаться там, за линией фронта, в глубоком тылу врага, где не будет заместителя начальника училища, не будет Якубовского, не будет вообще кого-нибудь, кто мог бы в случае необходимости оказать этому двадцатидвухлетнему парню помощь или дать нужный совет, когда он останется в одиночестве, окруженный врагами, где секундное промедление может повлечь за собой провал и гибель этого парня. Не ошибся ли он, полковник Якубовский, доверив этому юноше такое ответственное задание? Не совершил ли непоправимой ошибки? Нет этого не может быть. Якубовский не мог ошибиться…

— Я ручаюсь за него головой, — сказал он тогда Румянцеву, а потом повторил это и в Москве, где представлял свой «сумасбродный», как назвал его один из генералов, план.

Полковник Якубовский остановился, поджидая Сташека:

— Может быть, Ганса Клоса не заинтересует то, что я хочу сейчас сказать, а поэтому позволяю тебе еще минуту, в последний раз перед началом работы, побыть Станиславом Мочульским… В Лондоне закончились переговоры посла СССР Майского с премьером Сикорским. С Польшей установлены дипломатические отношения. У нас будет сформирована польская армия, а Сикорский встретится в Москве со Сталиным.

— Вы не забыли о своем обещании?

— Нет, думаю, мы еще встретимся, — сказал Якубовский. (Он обещал Сташеку, что, когда будет сформирована польская армия, направит его в распоряжение командования этой армии.)

— Не совсем вас понял, — сказал Сташек.

— Если будет сформировано Войско Польское, то потребуются опытные, образованные офицеры. Если командование позволит…

Через три дня они прощались в небольшом белорусском городке. Слышна была артиллерийская канонада, чувствовалось дыхание фронта. Немецкая куртка жала Сташеку под мышками. Он был немного шире в плечах, чем его двойник.

Они снова вернулись к недавно прерванному разговору.

— Очень хотелось, чтобы вы увидели Варшаву, — сказал Сташек.

— Мне тоже, — ответил Якубовский.

Они расцеловались, и Якубовский еще раз напомнил:

— Итак, ты Ганс Клос, «J-23»… Не спеши, не нервничай, делай все спокойно, рассудительно. Явки тебе известны, в случае необходимости мы свяжемся с тобой. Будь осмотрительным, не предпринимай опрометчивых шагов, даже если приступишь к выполнению задания позже установленного срока. Ориентируйся по обстановке. Продержись хоть полгода. За это время положение на фронте изменится, должно измениться! — воскликнул полковник уверенно.

— А может быть не полгода? — ответил Сташек. — Хотелось бы задержаться там на год. Я многое мог бы сделать, чтобы фрицы помнили обо мне…

— Не торопись, помечтать еще успеешь, — по-отечески тепло проговорил Якубовский. Он посмотрел на часы: — Время уже вышло. Самое позднее в полночь наши войска оставят этот городок. С этой минуты ты должен полагаться только на себя. — Полковник закрыл дверцу машины, опустил стекло и тихо промолвил: — Надеюсь, что ты еще покажешь мне Варшаву!

Оставшись один, Сташек отчетливо вспомнил, как полковник Якубовский неоднократно повторял ему: «Итак, ты Ганс Клос… С этой минуты ты будешь один… Помни, ты теперь немец, Ганс Клос…»

4

Клос припомнил их последний разговор через десять месяцев, когда шел по центральной улице небольшого города в сторону немецкой комендатуры. Припомнил, может быть потому, что этот городок был очень похож на тот в Белоруссии, где он в последний раз виделся с Якубовским. Такие же низенькие, побеленные хатки, среди которых кое-где выделялись трехэтажные дома… Проезжая дорога вымощена булыжником… По придорожной канаве стекает мутная вода…

Он по-армейски ответил на приветствие проходившего мимо солдата, который, увидев щегольски одетого, словно с витрины, офицера, вытянулся по стойке «смирно», оправляя на ходу солдатский мундир.

— Ганс! — послышался голос за его спиной.

Клос обернулся. По ступенькам лестницы самого высокого в этом городке дома, в котором прежде располагались органы местной власти, а теперь разместился прифронтовой немецкий госпиталь, торопливо спускалась Марта Бехер. Он с удовольствием отметил, что у Марты стройные ноги. Сапожки с короткими голенищами подчеркивали их красоту и изящество. И вообще вся ее фигурка выглядела очень грациозной. Клос поцеловал девушку в холодную щечку:

— Добрый день, Марта, рад тебя видеть. Встретимся вечером, согласна? Я буду в казино.

— Договорились, Ганс, — улыбнулась она. — Может, ты зайдешь за мной?

— Ты же знаешь, что я сделаю это с удовольствием, если у меня будет хоть немного времени…

— Постарайся, прошу тебя, — прервала она его. — Я тороплюсь. Снова привезли раненых.

Когда она побежала в госпиталь, Клос подумал, что вряд ли он найдет время вечером, чтобы зайти за ней. Во-первых, штаб; во-вторых, если удастся раздобыть что-нибудь интересное, он навестит портного Воробина, чтобы пришить специально оторванную им, Клосом, пуговицу кителя. Пока портной будет ее пришивать, Клос должен успеть передать Яцеку или Ирене информацию, которую те переправят дальше по условленным каналам. Он вспомнил также, что необходимо выяснить в штабе, не запеленговали ли немцы радиостанцию. В случае опасности следует переменить волну, время и место передачи. Правда, до сих пор все было в порядке. Более двух месяцев радиостанция работала исправно, его информация передавалась в Центр регулярно, немцы не могли напасть на ее след.

«Все идет удивительно легко. Наверное, я родился в рубашке», — подумал Клос. Он полагал, что его будут долго проверять, выдерживать и только потом доверят ответственное задание. Однако все получилось иначе.

История Ганса Клоса, молодого немца из Литвы, который значился в списках заграничных агентов абвера, не возбуждала подозрений. Его рассказ о том, как он вырвался из лап большевиков, звучал вполне достоверно. Очная ставка с майором Хубертом, который неоднократно встречался с Гансом Клосом в Клайпеде, а потом в Вильно, уже после вступления туда русских, закончилась благополучно.

Станислав Мочульский не раз мысленно благодарил Якубовского, который заставил его внимательно изучить фотографии различных людей, некогда окружавших настоящего Ганса Клоса, запомнить их лица, особые приметы. Эти фотографии были своевременно добыты советской разведкой и очень пригодились ему здесь, в тылу врага.

Еще в течение двух месяцев после зачисления слушателем офицерской школы абвера, куда Клос был направлен немецким командованием как знающийрусский и польский языки и советскую проблематику, он находился под наблюдением.

В этих условиях трудно было добывать ценную информацию. На учебу в школу абвера он был направлен еще и потому, что его двойник, Ганс Клос, окончил подпольное немецкое юнкерское училище в Клайпеде еще во времена буржуазной Литвы, а также потому, что Восточный фронт требовал все больше офицерских кадров. После шестимесячного обучения лейтенанта Клоса направили для дальнейшего прохождения службы в качестве офицера абвера при штабе дивизии.

Спустя пять дней после прибытия к месту службы Клос, проходя мимо сожженной церквушки, встретил молодую женщину в бурках, которая назвала пароль. Пораженный быстротой, с какой советская разведка разыскала его и приказала установить контакт с портным Воробиным, Клос ответил ей. Вскоре он пришел к портному с первым донесением: сообщил о количестве раненых и убитых немцев в недавних боях на ближайшем участке фронта. Информацию эту он получил от Марты, с которой недавно познакомился. Марта работала в госпитале, туда с каждым днем поступало все больше раненых с фронта. Начальник госпиталя и другие офицеры дивизии, пытавшиеся добиться благосклонности Марты Бехер, с ревностью относились к Клосу. И сам Клос был удивлен, как быстро Марта привязалась к нему, даже отдала ему свой ключ. Во всяком случае, за полученную информацию он был ей благодарен.

Войдя в здание школы, где размещался штаб, он доложил о прибытии седовласому командиру танковой дивизии полковнику Хельмуту фон Зангеру.

— Как всегда, пунктуален, — одобрительно заметил полковник. — Это большое достоинство молодого офицера, — обратился он к располневшему начальнику штаба, который рисовал на разложенной перед ним карте какие-то стрелки, используя попеременно то красный, то синий карандаш.

Тот кивнул, а оберштурмфюрер^[1] Штедке, черный мундир которого назойливо выделялся на фоне зелени других офицерских мундиров, иронично усмехнулся.

— Итак, мы собрались в полном составе, — сказал фон Зангер, — можем начать. Садитесь, пожалуйста, господа офицеры. — Он развернул перед ними карту, услужливо поданную начальником штаба.

Девять голов склонились над ней.

— Наше наступление, — полковник провел карандашом по линии, нанесенной на карту начальником штаба, — начнем здесь, в районе села Каменка. Разведкой установлено, что в этом месте мы можем встретить лишь слабое сопротивление противника. В связи с этим перед нами стоит задача всеми силами дивизии нанести внезапный удар, прорвать большевистскую оборону и уничтожить укрепления на узком участке фронта. Танковый прорыв должен быть не менее двадцати — двадцати пяти километров в глубину обороны противника с задачей закрепиться в районе местечка Шепельниково. Там мы совершаем маневр, меняем направление марша под прямым углом, поворачивая на север. Затем, через пятнадцать — двадцать километров, соединяемся с 33-й танковой дивизией. Таким образом, в течение восьми — десяти часов прорываем фронт противника на расстоянии не менее сорока километров. Используя замешательство и дезорганизацию противника, подтягиваем резервы, наносим второй удар и захватываем обширный плацдарм для дальнейшего наступления… Залог успеха нашей операции — внезапность наступления. Помните, господа, что сейчас сорок второй год — это не лето прошлого года. Большевики сумели оправиться, подтянули свежие силы и пытаются создать крепкую оборону линии реки Каменицы. Только внезапный, массированный танковый удар по обороне противника может принести успех нашей операции и позволит выполнить задачу, поставленную перед нами командованием корпуса. Все ли ясно, господа офицеры? Есть ли вопросы? — Полковник снял очки, протер их лоскутком замши, блуждая тусклым взглядом близорукого человека по лицам своих офицеров.

Лейтенант Клос мог бы задать вопрос полковнику фон Зангеру, но не имел права рисковать. Хотелось бы знать точное время начала наступления, но и без того полученная информация была весьма ценной. К счастью, командир третьего полка выручил Клоса, задав полковнику этот вопрос. Он попросил уточнить время запланированного наступления. Дело в том, что значительная часть противотанковых орудий его полка находилась на профилактическом осмотре, который предполагалось закончить только завтра.

— Успеете, — успокоил его начальник штаба. — Время удара определено командованием: послезавтра, в четыре тридцать. Командиры пехотных частей получат в свое время запечатанные конверты, которые должны будут вскрыть в полночь перед наступлением. Перегруппировка войск закончится за три-четыре часа до рассвета, чтобы обеспечить полную внезапность удара.

— Еще есть вопросы? — спросил полковник. — Тогда все, если говорить об оперативных планах. А теперь оберштурмфюрер Штедке проинформирует вас о мерах по обеспечению безопасности в нашем тылу.

Штедке медленно приподнялся с кресла:

— Сегодня я отдал распоряжение, касающееся обязательного выезда местной молодежи на работу в Германию. В этих целях они должны немедленно явиться в комендатуру. Мы не рассчитываем, что многие явятся добровольно, поэтому завтра же будут приняты меры, чтобы найти добровольцев. И мы найдем их, даже если они укроются в мышиных норах…

Полковник фон Зангер зевнул, демонстративно закрывая рот ладонью. Клос встретился с ним взглядом. У полковника было скучное выражение лица, видимо, ему изрядно надоела пустая болтовня оберштурмфюрера Штедке.

5

Клос, вытянувшись, удобно устроился на диване, над которым висел коврик с кисточками, и подумал: как мало нужно, чтобы превратить эту простую комнату в настоящее мещанское гнездышко. Этот ужасный коврик, нелепая старомодная этажерка на тоненьких ножках с одной-единственной книжонкой «Майн кампф». (Другую книгу — «Справочник фронтового врача», которую Клос только что просмотрел, он положил под голову.) На верхней полке этажерки красовались семь фарфоровых слоников, из которых самый маленький был размером с палец, а самого большого Клос не смог бы даже поместить на ладони.

Неужели Марта возит все это с собой? Ее нередко перебрасывают с одного места на другое, она разделяет нелегкую судьбу фронтовых офицеров, и перевозка всего этого уродливого скарба была бы просто абсурдом.

Посмотрев на висевший на стене старомодный телефонный аппарат с ручкой, Клос подумал: странно, почему еще нет звонка, ведь он оставил номер домашнего телефона Марты Бехер дежурному унтер-офицеру штаба. Он пришел сюда, уверенный, что не застанет Марту дома. Она еще не возвращалась после ночного дежурства в госпитале.

Проходя мимо дома с облупленной штукатуркой, в котором размещался прифронтовой госпиталь, Клос увидел подъезжавшие один за другим грузовики. Из них выносили раненых солдат и офицеров вермахта. Он знал, что Марта теперь возвратится домой не скоро, он сам своей информацией в Центр о запланированном немцами наступлении прибавил ей работы в госпитале. Клос решил воспользоваться ключом, который дала ему Марта. Хотелось немного побыть одному, вытянуться на ее пусть уродливом, но достаточно удобном диване и проанализировать последние события.

«Могло, например, быть так. — Клос усмехнулся, посмотрев на портрет спесивого фюрера, висевший на стене. — Разжиревший начальник штаба дивизии сидит в бункере на переднем крае. Ему нельзя отказать в отваге. Он не принадлежит к тем штабистам, которые издалека наблюдают за развитием разработанных ими боевых операций. У него грузная, тяжелая фигура, но это не мешает ему появляться в опасных местах, поближе к передовой. Ему всегда везет. С самого начала войны его даже не поцарапало. Итак, он сидит в этом бункере, жует погасшую сигару, прислушивается к лязгу танков, занимающих исходные позиции и медленно передвигающихся без освещения. Начальник штаба пристально смотрит на полевой телефон: он лихорадочно ожидает донесения об окончании концентрации дивизии».

И вот точно в три пятьдесят пять (Клос, как и начальник штаба, посматривал на быстро бегущую секундную стрелку часов и уснул на рассвете) зазвонил наконец телефон в бункере и начальнику штаба доложили о полной готовности к наступлению и о том, что на стороне противника не замечено никакого движения. Он так и не закончил этого разговора. Его оглушила артиллерийская канонада, и он, взбесившись от злости, начал кричать в телефонную трубку, что прикажет расстрелять идиота, который без приказа преждевременно открыл огонь, но, когда ему доложили, что это русские начали наступление и залпы советской артиллерии и танков нанесли внезапные тяжелые удары по сконцентрированным немецким танковым войскам, застигнутым врасплох, он перестал ругаться, пораженный, как и остальные, этой неожиданностью.

Было ли все это так? Этого Клос никогда не узнает. Толстый начальник штаба уже больше никогда не побывает на переднем крае обороны. О его гибели Клос узнал утром. Одно было ясно: неожиданные удары советских войск полностью дезорганизовали немецкое командование, нанесли гитлеровцам значительные потери в живой силе и технике и позволили советским войскам продвинуться на несколько километров вперед за линию обороны немцев.

Разработанный где-то свыше, в штабе корпуса или армии, план, поставивший перед танковой дивизией полковника фон Зангера боевую задачу прорвать фронт и углубиться в оборону противника, выйти на оперативный простор, чтобы соединиться с 33-й дивизией в южном направлении, был полностью сорван. Гитлеровскому командованию не удалось загнать русских в котел. И больше того, немцы сами оказались в окружении.

О поражении немецких войск на этом участке фронта сразу стало известно не только командованию, но и многим солдатам и офицерам вермахта. А горечь поражения помнится долго, ведь многие из солдат заплатили жизнью за авантюру своего любимого фюрера и командования.

Требовалось немало времени, чтобы залечить раны, восполнить потери, поднять моральный дух войск. В таких случаях, как правило, назначают следствие, ищут виновных. Но кто мог подозревать Ганса Клоса в том, что именно он передал советскому командованию информацию о точном времени и месте немецкого наступления? И кто мог представить, что Ганс Клос будет одним из тех, кому поручат вести следствие по этому делу? А сам Клос предвидел это, потому и оставил номер телефона дежурному штаба, зная, что командир дивизии полковник фон Зангер обязательно начнет с ним разговор об этом. Клос, тщательно проанализировав прошедшие события, приготовился к беседе с ним. Он намеревался высказать полковнику свое предположение, что причиной поражения дивизии могла быть утечка секретной информации о запланированном наступлении в штабе корпуса или армии… Конечно, господин полковник не может и мысли допустить, что кто-то из его офицеров оказался предателем…

— Не предателем, предательство я исключаю, — сказал фон Зангер двумя часами позже, когда Клос с оберштурмфюрером Штедке стояли вытянувшись перед командиром дивизии.

Клос был удивлен спокойствием фон Зангера и его умением владеть собой. Он ожидал, что полковник побелеет от гнева, начнет стучать кулаком по столу, однако фон Зангер, как всегда, был холоден, спокоен, уравновешен.

— Предательство в моей дивизии исключаю, — повторил он, — но болтливость допускаю.

— Извините, господин полковник, — воспользовался Штедке минутной паузой, — но я не могу исключить предательства.

Полковник снял очки, не спеша протер стекла замшей, заморгал ресницами.

— Даю вам, оберштурмфюрер, возможность лично найти и выявить предателя. И пока я не буду иметь доказательств, что среди моих офицеров оказался человек, который передал противнику такую важную информацию, позвольте мне, господин Штедке, остаться при своем мнении. Жаль, что этот случай наложил позорное пятно на нашу дивизию. И смыть этот позор мы сможем только в боях с врагом, только успешным результатом следующей операции. Я должен иметь гарантию, что в нашей дивизии ничего подобного больше не случится. В офицерском казино работают русские девушки, это правда? А может быть, кто-нибудь из господ офицеров, — брезгливо скривился фон Зангер, — находится в интимных отношениях с этими иностранками? Одного слова, неосторожно сказанного при них, могло быть достаточно. С сегодняшнего дня в офицерском казино должны работать только немки. Нельзя забывать, что большевистские агенты работают где-то поблизости, и работают активно! — Полковник надел очки и окинул офицеров пристальным взглядом.

— Нам известно об этом, господин полковник. Мы даже знаем, что в нашем городке или в его окрестностях действует радиопередатчик русской разведки. Мои люди сумели перехватить донесение, переданное по рации через пять часов, обращаю ваше внимание, господин полковник, — язвительно подчеркнул Штедке, — через пять часов после совещания в вашем кабинете. Нам пока не удалось расшифровать его, но это вопрос времени. К сожалению, к нам еще не прибыли более мощные радиопеленгаторы. Без них мы только по чистой случайности можем обнаружить вражескую рацию. По возможности я постараюсь создать такую ситуацию: с утра мои люди перетрясут каждый дом в этом проклятом городке. Выкурим вражеских агентов из их убежища и заставим выйти на простор, тогда будет легче их схватить.

— Прошу вас, господин оберштурмфюрер, исправно докладывать мне обо всем. Вместе с тем мы не можем исключить и той возможности, о которой упоминал здесь лейтенант Клос: утечка информации могла произойти и в вышестоящих инстанциях. И тем не менее необходимо начать расследование в своем доме. Господин лейтенант, — обратился полковник к Клосу, — вы еще молодой офицер, не имеете пока достаточно практического опыта. Думаю, что в расследовании этого дела вы должны участвовать под руководством оберштурмфюрера Штедке, более опытного офицера.

— Слушаюсь! — браво ответил Клос. — Полагаю, что многому научусь у оберштурмфюрера. — Он заметил гримасу Штедке и разозлился на себя, что не сумел разгадать, была ли это самодовольная усмешка амбициозного эсэсовца или ироническая ухмылка.

Вскоре Клос смог убедиться, что Штедке начал действовать. Как только офицеры вышли из здания штаба дивизии, они увидели, что люди оберштурмфюрера вывели трех мужчин и двух женщин с заложенными за затылок руками из небольшого домика, побеленного известью.

Клос подумал о явке в мастерской портного Воробина, где укрылись Яцек и Ирена. Они должны немедленно уйти оттуда и подальше спрятать передатчик. Но как их предупредить?

Он свернул направо. Здесь тоже люди Штедке вместе с жандармами рыскали по домам. Задерживали на улице прохожих, старательно обыскивали их, проверяли документы, заглядывали в сумки. Какая-то старушка, плача, ползала по земле и собирала картофель, который высыпал из ее сумки долговязый, прыщавый жандарм; несколько мужчин — молодые, здоровые парни, которые, видимо, и были «добровольцами» для выезда на работу в Германию, — с поднятыми руками стояли лицом к стене.

Клос вспомнил судоверфь, лагерь под Кенигсбергом и француза Пьера, которого никогда больше не увидит. С каким удовольствием он поговорил бы сейчас с Пьером, поблагодарил за добрые советы! Где он теперь? Сумел ли пробраться в Россию? А может, тот случай, когда им не удалось встретиться на станции, был счастливым и помог ему избежать ареста и примкнуть к антифашистскому подполью, чтобы бороться против общего врага?

Клос спешил навестить портного Воробина. Он рывком оторвал от плаща пуговицу, чтобы иметь повод для такого визита, свернул в боковую и заметил Ирену, согнувшуюся под тяжестью чемодана. Клос оцепенел от неожиданности. Ирена шла, не подозревая, что могла наткнуться на жандармов и попасть в облаву. Он подбежал к ней, когда до угла улицы ей оставалось пройти несколько шагов. Подхватив Ирену под руку, он взял чемодан и подал ей знак молчать.

Ирена сразу же поняла, что еще немного — и ей не избежать опасности.

Задержанных около стены дома становилось все больше, среди них были молодые парни и девушки. А старая женщина все еще ползала по земле и собирала разбросанный картофель, натыкаясь на черные сапоги стоявших жандармов и эсэсовцев.

Когда миновали опасное место, Клос спросил девушку, глядя куда-то поверх ее головы:

— Почему ты вышла из мастерской без приказа?

— Жандармы начали обыскивать дома на нашей улице, — ответила Ирена шепотом. — Яцек забрал шифры и ушел огородами. Мы решили, что так будет лучше. А мне, как женщине, легче прошмыгнуть с чемоданом по улице. Они хватают парней для отправки на работы в Германию.

— Не только парней, — буркнул Клос. — На явке портного все ликвидировано?

— Да. Даже разрядили аккумулятор. Воробин хорошенько его спрячет. Они с женой старые люди, их, может быть, не тронут.

Пронзительно воя, пронеслась мимо санитарная машина с большим красным крестом. Именно в этот момент они сворачивали в подъезд полуразрушенного дома. В окошке на чердаке виднелась белая занавеска. Сразу заметив ее, оба с облегчением вздохнули.

— Яцек добрался благополучно. Слава богу, все в порядке, — сказала девушка. — Это надежное укрытие. Там, на чердаке, за старым гардеробом, имеется скрытый ход на крышу соседнего дома, а оттуда через подвал можно уйти к реке. Пока не закончится облава, будем сидеть здесь.

— Мне это место не очень подходит, — сказал Клос. — Здесь нет портного, к которому я мог бы зайти, чтобы пришить пуговицу или сдать в ремонт одежду. В данный момент я не располагаю важной информацией для Центра, передайте только, что операция прошла удачно. Более трехсот убитых, около тысячи раненых, нанесен большой ущерб военной технике и оборонительным сооружениям противника. Передать по рации можете смело, немцы пока что не имеют мощного радиопеленгатора. Если будет что-то новое и интересное, сообщу, ждите и будьте осторожны.

На прощание он махнул девушке рукой и почувствовал, как спадает нервное напряжение. Теперь он был спокоен за судьбу своих товарищей и радиостанции.

Но Клос не знал и не мог знать, что в санитарной машине, которая только что промчалась мимо них, рядом с шофером сидела доктор Марта Бехер, которая заметила его как раз в тот момент, когда он, поворачивая к полуразрушенному дому, говорил что-то своей спутнице, близко наклонившись к ее лицу.

6

Полковник фон Зангер оторвал взгляд от разложенных перед ним донесений, закурил папиросу, подвинул пачку оберштурмфюреру Штедке и спросил, обдавая его ароматным дымом:

— Что вы намерены сообщить мне, господин оберштурмфюрер?

— Я хотел, господин полковник, доложить вам, что специальная акция подходит к концу. Триста шестьдесят «добровольцев» уже можно отправлять на работы в Германию. Это крепкие, здоровые парни и девушки.

— Повсюду пахнет дымом и гарью. Создается впечатление, будто ваши люди сожгли все дома этого городка…

— Вы знаете, господин полковник, когда лес рубят…

— Откровенно говоря, — перебил его фон Зангер, — я не убежден, что это наилучший способ привлечь на свою сторону местных жителей и добиться спокойствия в нашем тылу. Вы схватили триста шестьдесят молодых парней и девушек, но наверняка столько же скрылось от вас. Все они уйдут в лес и укрепят силы партизан. А что такое партизаны, мы уже испытали на своей шкуре.

— Я имею строгое предписание, — скривился Штедке с сожалением. — Рейхсфюрер Гиммлер и наивысшие интересы Германии…

— Знаю, знаю, — прервал его полковник, — не нужно меня убеждать. — Самоуверенность этого нагловатого эсэсовца действовала ему на нервы. Он не терпел оберштурмфюрера Штедке, хотя тщательно скрывал это. — Как идет следствие по нашему делу?

— Мой старший начальник из штаба армии утверждает, что утечка информации о готовящемся наступлении могла произойти только в нашей дивизии.

— Жаль, — процедил сквозь зубы полковник. — Что ж, если это так, вы с Клосом тем более должны стараться найти этого болтуна.

— Господин полковник постоянно говорит о болтуне, как будто бы это только шалость или неосторожность какого-то нашего офицера.

— Я уже неоднократно вам говорил, господин Штедке, — полковник не скрывал своего раздражения, — что не могу подозревать ни одного из офицеров моей дивизии, не имея конкретных доказательств.

— Вы, господин полковник, в более выгодном положении. Я же обязан подозревать всех.

— И меня тоже?

— Штурмбаннфюрер^[2] Мюллер приказал мне исключить из числа подозреваемых господина полковника фон Зангера.

— Что?! — воскликнул полковник. Он медленно поднялся с кресла, дрожащей рукой снял очки. — Вы хотите сказать, господин Штедке, что сомневались во мне и запросили мнение своего начальника? Как вы смели? Вы, господин оберштурмфюрер, видимо, забыли, что я командир дивизии и вы обязаны обо всем докладывать мне.

— Прошу прощения, господин полковник, — процедили Штедке, хотя в голосе его не чувствовалось раскаяния. — Вы сами напомнили о себе, иначе бы я не посмел…

— Хватит! — прервал его полковник. — Мне нужны конкретные результаты, а не ваши предположения.

— Имеются две возможности получить эти результаты, — сказал Штедке. — Во время обыска в одном из домов Заречья у какого-то старого портного был найден разряженный аккумулятор. Жандарм, который обнаружил его, не придал этому значения, хотя вытряс все перья из подушек и перин. Мы оставили стариков в покое, но держим этот дом под наблюдением — либо портной сам возвратит аккумулятор владельцу, либо кто-то за ним придет. Аккумулятором пользовались недавно. Это верный путь к вражеской агентуре. Скорее всего, радиостанция, которую мы ищем, передала информацию о готовящемся наступлении и помогла противнику сорвать его. Мы выбьем из них признание, от кого они получили эти сведения.

— Но я хотел бы просить господина полковника о помощи, так как следствие может затянуться. А конкретнее, я хотел бы, чтобы полковник собрал в ближайшие дни, а если это возможно, то даже сегодня на совещание тех же офицеров, что и в тот день, перед наступлением.

— Это невозможно, — сказал полковник, подумав о своем погибшем начальнике штаба, вместо которого еще никого не прислали. Командир дивизии не любил вокруг себя новых лиц.

— Начальник штаба также исключен из числа подозреваемых. Но если предатель находится среди остальных офицеров, то на совещании необходимо сообщить какие-то, разумеется ложные, сведения, касающиеся нашего нового наступления, и вражеская радиостанция снова заговорит. Если этого не случится, то вы, господин полковник, будете правы: среди наших коллег офицеров действительно нет предателя.

— Я убежден в этом, — проговорил полковник. — Хорошо, такое совещание состоится… Как вам, господин оберштурмфюрер, работается с лейтенантом Клосом?

— Если говорить откровенно, то я не слишком высокого мнения об офицерах абвера. Но Клос способный, мыслящий, старательный офицер.

— Вы ошибаетесь, господин Штедке, в отношении офицеров абвера, — возразил полковник. — Я верю в них. И буду верить до тех пор, пока вы не убедите меня в том, что ваши люди из СД могут делать что-то полезное, кроме поджогов синагог, грабежа магазинов и грубого обыска в домах. — Он с нескрываемым удовольствием смотрел на исказившееся гримасой лицо Штедке. Полковник так хотел насолить ему, вывести из терпения. Этот мерзавец осмелился усомниться в его преданности Германии и запросил мнение своего начальника о нем, полковнике вермахта, сыне майора и внуке генерала еще кайзеровской Германии!

— Хайль Гитлер! — хмуро проговорил Штедке, и его слова прозвучали как угроза.

7

В этот вечер Марта была в плохом настроении. Она сердито отмахнулась, когда Клос хотел взять ее за руку.

— Что с тобой, дорогая? — спросил он как можно мягче, но она не ответила.

Разговор никак не клеился. Клос начал что-то ей говорить, но она вдруг перебила его:

— Ты действительно был занят по службе? Штедке ничего не сообщил мне об этом.

В тот день, сказать по правде, Клос не был в штабе. Не ходил он и на явку в полуразрушенный дом, где укрылась Ирена с Яцеком. А встречу с Мартой в этот вечер он представлял себе иначе. Необычное ее настроение насторожило и обеспокоило его. Он был удивлен тем, что оберштурмфюрер Штедке говорил о нем с Мартой. Что бы это могло значить?

— Интересуешься у Штедке моими служебными делами, — сказал он спокойно. — Не лучше ли было спросить об этом меня?

— Штедке пришел сегодня в госпиталь и первый начал разговор…

— Допрашивал?

— Можешь это и так назвать. Я считаю себя обязанной оказывать посильную помощь офицеру службы безопасности. Он спрашивал, не замечала ли я чего-нибудь подозрительного в поведении…

— В моем поведении? — Клос постарался придать своему голосу шутливый тон.

— Не только. Он спрашивал вообще обо всех. А почему он должен интересоваться только тобой?

«Может быть, плохое настроение Марты вызвано именно этим допросом? — подумал Клос. — Значит, Штедке все-таки расспрашивал обо мне. И приказал ей молчать. Не подозревает ли оберштурмфюрер меня?» Клос попытался представить себе, могло ли что-либо в его работе насторожить офицера СД с вечно искривленным усмешкой лицом. Ничего серьезного, что могло бы заинтересовать Штедке, Клос не мог придумать. Ну а если допустить, что Штедке действительно расспрашивал обо всех? Тогда это подтверждало предположение Клоса, что внезапно проведенное у полковника фон Зангера совещание, на котором недоставало только одного убитого начальника штаба, было ловушкой, предназначенной для офицеров, которые ранее получили информацию о готовящемся наступлении.

На кого же конкретно был поставлен этот капкан? Может быть, на него, Клоса? А если Штедке идет на ощупь, то что ему уже удалось пронюхать? Ясно одно: в ближайшие дни Клосу нельзя появляться на явке в полуразрушенном доме, где укрылись его товарищи с радиостанцией.

— Я ничего не сказала оберштурмфюреру о своих подозрениях, — продолжала Марта.

— О каких подозрениях? Что ты имеешь в виду?

— Не прикидывайся. Ты знаешь, о чем я говорю. Я видела тебя с ней. Кто эта девушка?

— Какая девушка? — сделал он удивленное лицо, хотя отлично понял, о ком идет речь. «Где она могла увидеть меня с Иреной?» — лихорадочно подумал он и оцепенел от ужаса. Вспомнил, как, пронзительно воя, промчалась санитарная машина, когда он и Ирена сворачивали в сторону полуразрушенного дома.

— Если ты хочешь расстаться со мной, — с горечью произнесла Марта, — то пожалуйста! Я не люблю, когда меня обманывают!.. Так что за девушка была с тобой?

— А-а, вспомнил! — ответил он со смехом, как будто только что понял, о чем она говорит. — Ты имеешь в виду ту девушку, которой я помог поднести тяжелый чемодан? Но я видел ее первый раз в жизни.

— Ты всегда помогаешь подносить чемоданы незнакомым молодым женщинам?

— Мне ее стало жалко. Чемодан действительно был очень тяжелым.

— Кто она?

— Я же сказал тебе, что не знаю ее.

— Она красивая.

— Ты намного красивее. — Он нежно обнял Марту и притянул к себе. — Слушай, глупышка, — Клос придал голосу добродушный тон, — для меня не существует других женщин, кроме Марты Бехер. — И это была правда. Он даже не заметил, красива ли Ирена, потому что видел в ней лишь товарища по боевой работе.

— О, Ганс! — с облегчением прошептала Марта. — Я ждала этого признания, хотела услышать, что я для тебя единственная женщина… А знаешь, оберштурмфюрер Штедке не любит тебя, — сказал она немного погодя. — А тебе известно, почему он не любит тебя? Он злится, что я выбрала тебя, а не его.

— Спасибо, дорогая, — сказал Клос и тут же подумал, что именно такое отношение оберштурмфюрера Штедке к нему очень беспокоит и настораживает его.

Возвращаясь от Марты, Клос думал об оберштурмфюрере. Если связать визит Штедке в госпиталь с тем, что оберштурмфюрер недолюбливает его, Клоса, то есть над чем призадуматься.

Клос вздрогнул от неожиданности. То, что он увидел, поразило его. Прижимаясь к стенам домов, пугливо озираясь, по улице шла женщина в клетчатом платке. Клос знал ее — это была жена портного Воробина. Но не это взволновало его. Он заметил то, чего не видела женщина, — слежку. Тщедушный шпик в надвинутой на глаза кепке был известен Клосу как один из людей оберштурмфюрера Штедке. Что жена портного несет в сумке? Продукты для Ирены, своей внучки? Если судить по внешнему виду и весу сумки, в ней мог быть тот самый аккумулятор от радиостанции, который был припрятан в мастерской портного.

Клос услышал за спиной скрежет тормозов санитарной машины и повернулся.

— Марта? — он не мог скрыть удивления, ведь она должна быть дома.

— Привезли много раненых с фронта. Садись, подвезу.

Клос сел, подумав, что машиной быстрее доберется до цели. Нужно срочно предупредить Яцека и Ирену. Что за беспечность — послать старую женщину на явку?!

— О чем задумался, Ганс?

— Немного устал.

— Я тоже. — Марта улыбнулась, вспомнив их встречу час назад у нее дома.

— Остановись, — попросил Клос шофера и объяснил Марте: — Пройдусь пешком.

— Подбросим тебя к дому, если ты так устал. Сначала Фриц завезет меня в госпиталь, а потом…

Марта посмотрела на него с недоумением. Он не забыл, что два часа назад она устроила ему сцену ревности из-за девушки, которой он, по его словам, помог поднести чемодан.

Клос выскочил из машины, перешел через улицу и свернул за угол. Осмотревшись, он ничего подозрительного не заметил. Полуразрушенный дом, где укрылись его товарищи, кажется, не был под наблюдением. Не торопясь, Клос пересек двор, затем быстро поднялся по лестнице на чердак. Постучал в дверь условленным стуком. Дверь ему открыла Ирена. Волосы ее были распущены. Видимо, девушка только что вымыла голову, постирала — на веревке сушилось белье.

Яцек спал, укрывшись полушубком.

— Уходите, — сказал Клос, закрыв за собой дверь. — Буди его, и немедленно уходите отсюда. К вам идет Воробина. За ней следят. У вас почти не осталось времени…

Не успел он закончить, как послышался тихий стук в дверь. На пороге стояла женщина в клетчатом платке. И тут же заскрежетали тормоза остановившегося около дома грузовика.

Клос подошел к окну, увидел выпрыгивавших из кузова эсэсовцев и выходившего из кабины оберштурмфюрера Штедке.

Сумка с аккумулятором могла послужить вещественным доказательством при их аресте. Что делать?

Эсэсовцы уже вбежали в подъезд дома, слышался топот их сапог и крики. К дому подкатил еще один грузовик, с жандармами. Они окружили дом. Грохот кованых сапог эсэсовцев, бежавших по лестнице, разбудил Яцека. Сорвавшись с места, он, в одних трусах, схватил лежавший на полу парабеллум. Другой рукой постарался сдернуть рубашку со спинки кровати. Яцек сразу оценил ситуацию. Ирена подбежала к старому гардеробу, за которым был потайной ход на крышу соседнего дома и в подвал. Только старуха Воробина торопливо вынимала из сумки, из-под картофеля, злосчастный аккумулятор…

— Сожги шифры, Ирена! — сказал Клос. Ему почему-то вдруг вспомнилось прощание с полковником Якубовским.

«Кто теперь покажет ему Варшаву?» — подумал он. — Сожги шифры, — повторил Клос еще громче, — мы попробуем задержать их. Яцек приоткрыл дверь, выдернул чеку из ручной гранаты и бросил ее на лестницу, по которой поднимались эсэсовцы. Три секунды до взрыва гранаты показались вечностью. Наконец раздался взрыв. Взрывной волной сорвало дверь. Клос и Яцек одновременно выстрелили в открывшийся проем. Краем глаза Клос заметил, что старуха Воробина с картофелиной, зажатой в руке, как-то неестественно согнулась и упала на пол. Он почувствовал запах дыма и решил, что Ирена сжигает шифры. Но потом понял, что дым тянется со стороны лестничной клетки.

«Хотят нас выкурить дымом, — подумал Клос, — но прежде мы уничтожим еще не одного гитлеровца».

Убить их как можно больше — это было единственное, что оставалось Яцеку и ему. Нет, только ему, Клосу. Яцек лежал на полу бездыханный, сраженный пулей эсэсовца.

8

Оберштурмфюрер Штедке даже не пытался скрыть свой триумф. Он положил на письменный стол полковника планшет, на котором было написано «Ганс Клос».

— Как это произошло? — поинтересовался фон Зангер. Штедке пододвинул к себе кресло и бесцеремонно уселся, не спросив разрешения полковника. Фон Зангер не обратил на это внимания. Он подсунул оберштурмфюреру коробку своих любимых папирос.

— Дом, где они укрылись, был окружен моими людьми. Агент следил за этой старухой и обнаружил конспиративную квартиру. Первому встречному жандарму он приказал обо всем известить меня. Вот, кажется, и все.

— Я спрашиваю не об этом. Меня не интересует техника полицейской работы.

— Понимаю. Господина полковника больше интересует тот прилежный, всегда пунктуальный офицер вермахта?

Фон Зангер молчал. Штедке криво усмехнулся, бросив надменный взгляд на полковника. Оберштурмфюрер не хотел говорить этому подслеповатому, одряхлевшему полковнику, что сам он даже не мог предположить, какая добыча попала ему в руки. Когда они подъехали к той развалюхе и он приказал своим людям проникнуть в дом, а жандармам — оцепить улицу, с чердака раздались выстрелы. Оберштурмфюрер не мог даже подумать, что по его людям и по нему лично стреляет человек в мундире лейтенанта абвера. Не хотел он рассказывать и о том, что в этот самый момент кто-то схватил его за плечо. Оказалось, это Марта Бехер.

— Что вы делаете? Прошу прекратить стрельбу, господин оберштурмфюрер! Ведь там Ганс! — воскликнула она.

Ганс Клос… санитарная машина… Потом понял: Марта заметила, что он был чем-то взволнован. По его просьбе она остановила машину, он вышел. А потом она увидела, как Ганс скрылся в этом доме, хотя он ей клялся, что ту девушку видел впервые…

— Знаю! — на полуслове прервал ее Штедке. — С самого начала догадывался! Но для тебя, Марта, я готов на все. Ты хочешь, чтобы мы этого предателя повесили? Мне он тоже нужен живым… Прекратить огонь! — подал команду Штедке.

Из окна, с лестничной клетки, из чердака валили клубы дыма. Штедке громко крикнул:

— У тебя нет никаких шансов, Клос! Дом окружен. Даю тебе пять минут на размышление! Сдавайся!

Вместо ответа раздались пистолетные выстрелы. Штедке отскочил к стене как ошпаренный, потянув за собой Марту. Какой-то эсэсовец дал автоматную очередь по чердаку.

— Не стрелять! — прокричал Штедке. — Взять его живым! Если не выйдет через пять минут, выкурим! Приготовить дымовые шашки и противогазы.

— Господин оберштурмфюрер, — сказала Марта дрогнувшим голосом, — я не верю. Не может быть, чтобы Ганс…

— Я еще поговорю с тобой, — скривил он рот. Посмотрев на часы, Штедке сказал: — Через минуту двинемся. — Вырвав из рук одного эсэсовца противогаз, он натянул его. Хотел своими глазами увидеть, как будут брать вражеского агента в мундире немецкого офицера.

В доме было тихо. Вбежав в коридор, они стали осторожно подниматься в клубах дыма по лестнице, ведущей на чердак. Эсэсовцы боязливо жались к стенам. Штедке шел с пистолетом в руке. Поднявшись на площадку чердака, услышали грохот взрыва. Машинально бросились на пол, но осколки их не задели. Видимо, граната взорвалась внутри помещения. Штедке испугался, что ему не удастся взять Клоса живым. Он кинулся вперед, перескакивая через три ступеньки. На чердаке было темно, черный дым заполнил небольшое помещение, и только через несколько минут им удалось заметить на полу лежавшего без движения человека в мундире лейтенанта вермахта. Граната, вероятно, разорвалась в его руках на уровне лица, и оно было изуродовано до неузнаваемости.

— Успел! — с раздражением бросил Штедке. — Привел приговор в исполнение…

Эсэсовцы тщательно обыскали чердак. Рядом с трупом немецкого офицера положили погибших — какую-то девушку и старую женщину в клетчатом платке. У старушки были открытые, как бы удивленные глаза. В углу, около разрушенной гранатой радиостанции, догорали листки бумаги. Один из эсэсовцев бросился туда, чтобы погасить огонь, но кучка пепла рассыпалась от его прикосновения…

Конечно, Штедке не мог доложить полковнику фон Зангеру, как все было на самом деле. СД проявила бдительность, СД все известно. «Это не то что абвер», — удовлетворенно подумал Штедке.

— Обращаю ваше внимание, господин полковник, на то, — скривил рот оберштурмфюрер, — что вражеский агент внедрился не где-нибудь, а в абвере и только бдительность службы безопасности помогла обезвредить его. Обергруппенфюрер^[3] Гейдрих потребовал специального рапорта.

Фон Зангер положил все документы, касавшиеся этого дела, в сейф. Биография и личная анкета, отзыв школы абвера, показания Марты Бехер, подтверждавшие опознание трупа Ганса Клоса, и рапорт оберштурмфюрера Штедке…

— Ну что же, господин Штедке, — сказал полковник, — могу вас поздравить. Теперь вы получите благодарность и повышение по службе. А раньше вы подозревали его?

— Да, господин полковник, — самодовольно ответил Штедке. — Он с самого начала не внушал мне доверия. Я неоднократно справлялся о нем в школе абвера, где он учился. Нас в СС учили, что верить нельзя никому. Даже за преданными фюреру офицерами нужно следить внимательно.

— Да, да, — рассеянно проговорил полковник. — Я не хотел бы больше возвращаться к делу этого человека, который многие месяцы водил нас за нос.

— СД не позволит долго водить за нос.

— Кто бы мог подумать! Такой представительный, исполнительный…

— Нордический тип, — согласился Штедке, — действительно нордический тип. Нужно признать, что это была хорошо продуманная и отлично выполненная работа. Славяне на подобное не способны.

Фон Зангер пристально посмотрел на искривленный усмешкой рот Штедке и подумал, что этот самоуверенный тип из СД или издевается над ним, или он действительно идиот.

Этого полковник никак не мог понять. Лицо Штедке, всегда искривленное усмешкой, было для него, полковника фон Зангера, загадкой.

9

Самолет прошел над линией фронта на малой высоте. Тогда По-2 всегда летали так низко. Недоступные для зенитной артиллерии противника, быстро уходившие из радиуса действия автоматического оружия, эти небольшие тихоходные самолеты наводили страх на гитлеровских вояк, неожиданно появляясь неизвестно откуда, быстро исчезая неизвестно куда, наполняя воздушное пространство своеобразным рокотом.

Такой самолет По-2 летел сейчас не в целях разведки, не для бомбежки немецких траншей. Летчику предстояло на этот раз взять за линией фронта на борт одетого в полушубок человека, о котором ничего не было известно, кроме того, что он говорит по-русски с акцентом, что указывает на его иностранное происхождение…

Около двух недель Клос бродил по лесу, пока не наткнулся на партизанский отряд, который имел связь с Большой землей. Партизаны нашли его в лесу, потерявшего сознание, голодного, без документов. Когда Клос пришел в себя, он увидел наклонившиеся над ним бородатые лица, вспомнил Якубовского и понял, что попал к своим. Он попросил партизан сообщить в штаб армии, что «J-23» находится у них в отряде. Командир отряда, не задавая лишних вопросов, быстро связался по рации со штабом партизанского движения, расположенным за линией фронта, сообщил свои координаты.

Вскоре в лагерь прилетел По-2. Возвращаясь обратно с загадочным пассажиром на борту, самолет благополучно пересек линию фронта.

Когда он плавно заходил на посадку, Клос пытался разглядеть посадочную площадку. Но ему удалось увидеть только темную стену леса. Прифронтовой аэродром был хорошо замаскирован. Самолет приземлился, и Клос вылез из кабины «кукурузника», крепким рукопожатием поблагодарил неразговорчивого пилота. К нему подошел офицер Советской Армии в короткой меховой куртке.

— Пересадка, — сказал он поздоровавшись. — Другой самолет уже готов, ждем вас.

Всю дорогу до Москвы Станислав Мочульский крепко спал в самолете, а потом снова вздремнул и в машине, которая везла его с аэродрома. Его встречали, везли, передавали из рук в руки, не задавая лишних вопросов. Он думал, что его сразу отвезут в гостиницу, однако машина остановилась у подъезда какого-то административного здания.

— Полковник Якубовский ждет вас, — доложил сержант в бюро пропусков.

Действительно, полковник с нетерпением ждал Сташека, хотя время было позднее. Он усадил его в глубокое кожаное кресло, подал чашку черного кофе, в который подлил рому, и сказал:

— А теперь рассказывай…

Когда Сташек закончил свой рассказ, полковник произнес:

— Отдыхай, поправляйся, приходи в себя, затем изложишь доклад письменно, с выводами и предложениями. И мы направим тебя в Войско Польское, которое формируется в СССР. Надеюсь, будешь доволен, может быть, свидимся в Варшаве.

— Нет. Прошу вашего разрешения вернуться в Германию, где я был. Там я буду более полезен советскому командованию.

— Вернуться в Германию? Ты же разоблачен немцами как агент вражеской разведки.

— Нет, — ответил Сташек. — Разоблачен агент, который выступал под именем Ганса Клоса. А теперь у них может появиться настоящий Ганс Клос, которого большевики долго держали в заключении и которому удалось бежать. Я все продумал… Он расскажет, что большевистские следователи задавали ему идиотские вопросы о его родственниках, даже интересовались их болезнями, его детством, учебой. Он вынужден был неоднократно повторять свою биографию, останавливаясь на каждой мелочи, не понимая, для чего все это им нужно. При необходимости он поклянется, что никакой государственной тайны рейха не выдал… Понимаете?

— У тебя просто нервы не в порядке, — ответил полковник. — Тебя надо лечить. Поедешь в санаторий. Когда подлечишься, направим в армию.

Сташек ожидал подобной реакции Якубовского, но продолжал настаивать на своем, убеждать полковника вцелесообразности своего, пусть рискованного и опасного, плана. Якубовский сопротивлялся, и тогда Мочульский предложил провести эксперимент.

— В течение нескольких дней, — начал излагать он свой план, — я буду внимательно присматриваться к настоящему Гансу Клосу, который все еще находится в заключении. А потом переоденете меня в его одежду и поместите в камеру как Ганса Клоса. Если его соседи по камере ничего не заметят…

— Пойми, — перебил его Якубовский, — они сидят вместе уже около года, ежедневно разговаривают между собой. Думаю, твой эксперимент не удастся.

— Если не удастся, я согласен на все, даже на санаторий. Но если все будет в порядке, то обещайте мне…

— Непостижимо! — сказал вдруг полковник. — Удивительная игра природы! Даже тембр голоса у вас одинаковый. Но в удачу я пока не верю…

— Если его соседи по камере примут меня за настоящего Ганса Клоса, то прошу вас устроить побег этим заключенным, конечно, поближе к фронту. Побег должен организовать Ганс Клос, то есть я, ваш покорный слуга. Согласны вы на такие условия?

— Как у тебя все просто, — улыбнулся полковник. — Ну хорошо, я доложу о твоей просьбе генералу. Если в камере получится по-твоему, то поддержу тебя…

Через несколько дней в камеру, где сидели четверо немцев, вошел солдат. Он вызвал Ганса Клоса, и тот недовольно буркнул, что ему все это надоело, снова надо идти на этот идиотский допрос. Войдя в кабинет начальника, где в это время находился полковник Якубовский, солдат доложил:

— По вашему приказанию заключенный Ганс Клос доставлен…

— Ну и как? — спросил Сташек, когда они с Якубовским остались одни. — Сижу с ними в камере уже десять дней. Вы наблюдали за нами? Видели их реакцию? Все в порядке?

— Генерал поручил это дело мне, — Якубовский не спеша набивал трубку, — под мою личную ответственность. Что я теперь должен делать?

— То, что обещали. А что немец? Видимо, он очень удивился, когда узнал, что его переводят на новое место.

— Нет, он привык и ничему не удивляется. Пока ты находился в его камере, с его товарищами, мы его допрашивали. Узнали кое-какие подробности.

— Знаю, читал протоколы допроса. Как вы советовали, я освежил в памяти несколько фотографий его родных и знакомых. Нетрудно запомнить лица людей, которых ты никогда не видел, труднее забыть тех, которых там знал, с кем встречался. Однако попробую… — закончил Сташек.

— Ты понимаешь, что тебе грозит в случае провала, чем ты рискуешь? Не настолько уж они наивны, чтобы сразу тебе поверить. Будут проверять, устраивать очные ставки, провоцировать. Ты и сам все это понимаешь. Я не могу больше тебя отговаривать. Находясь там, ты хорошо справлялся с выполнением заданий. Но теперь ты попадешь в другую, более сложную ситуацию. Будь осторожен. Это твое второе рождение, на третье не рассчитывай, согласия не дам.

— Третьего не будет. Поймите, пока все складывается удачно. Действовал вражеский агент под личиной Ганса Клоса. Был раскрыт, погиб. Я своими ушами слышал, находясь за старым гардеробом на чердаке, как оберштурмфюрер Штедке сказал: «Привел приговор в исполнение» или что-то в этом роде. А теперь у них появится настоящий Ганс Клос. Не придет же им в голову, что мы будем засылать к ним провалившегося агента. Не такие уж они идиоты, чтобы поверить в беспечность русской разведки. Вы в одном только должны мне помочь — при помощи нашей агентуры в Берлине пробраться в центральный архив абвера, где хранится папка с донесениями Ганса Клоса, написанными моей собственной рукой. На случай графологической экспертизы заменить их написанными кем-нибудь другим.

— Такое задание уже дано в Берлин. Через пару дней эвакуируем тебя вместе с теми заключенными немцами поближе к фронту. Нам только необходимо определить, на каком участке фронта и в какой момент вы должны будете совершить побег.

10

Клос и его «друзья», бежавшие из тюрьмы, пробирались ночами. Судя по артиллерийской канонаде, они находились километрах в двадцати от фронта. Они вышли к заброшенному хутору, где решили переждать.

Лохар отморозил себе ноги, и последние пять километров Ганс и Бруно несли его на себе. Подвал полуразрушенного дома стал для них пристанищем. Бруно начал ныть, проклинать тот день, когда они бежали из России, но сразу же развеселился, едва Ганс Клос обнаружил в подвале банку консервов и кусок сала.

— Что бы мы делали без тебя, Ганс? — сказал Генрих. — Когда доберемся до наших…

— Главное — не спешить, — сказал Клос. — Лучше подождем наших здесь. Лохару с его обмороженными ногами все равно не дойти, а наши уже недалеко. Мы должны продержаться.

Беглецы зарылись в солому. Лохар бредил, у него был жар. Клос с Генрихом и Бруно решили переждать здесь два дня и, если за это время немцы не займут поселок, попробовать пробираться дальше, к своим.

Но уже через день немецкие автоматчики, следовавшие за танками, вытащили их из укрытия. От резкого дневного света беглецы щурили глаза, переминались с ноги на ногу, но, увидев немецких солдат, обрадовались, поняв, что оказались среди своих. Кто-то из танкистов напоил их горячим кофе из термоса, угостил сигаретами. Подъехал «опель» одного из старших офицеров. Немцев, чудом спасшихся из большевистского ада, отправили в штаб армии. Их накормили, напоили, выдали одежду вместо лохмотьев, которые были на них. После этого солдат сопроводил их в подвал дома, который использовался как тюремная камера. В подвале было тепло и сухо. Гестаповец пытался что-то объяснить встревоженным немцам, но Клос успокоил их, говоря, что так и должно быть. Немецкое командование обязано проверить, не подослала ли большевистская разведка своих агентов в немецкий тыл.

В этот же день штурмбаннфюрер Мюллер приказал доставить их к себе.

— Вы утверждаете, — произнес он, пристально посмотрев на каждого из четырех немцев, доставленных к нему в кабинет, — что сбежали от русских и пробирались на запад в сторону фронта?

— Вас не совсем точно информировали, господин штурмбаннфюрер, — ответил Клос, пристукнув каблуками. — Сбежали мы в дороге с эвакуационного транспорта.

— Вы держитесь как настоящий солдат, — заметил штурмбаннфюрер. Он с интересом смотрел на этого молодого парня с безукоризненной выправкой.

— Я солдат вермахта! — доложил Клос.

— Солдат? — В голосе Мюллера прозвучала нотка недоверия. — И вас держали в тюрьме, а не в лагере для военнопленных?

— Это длинная история, господин штурмбаннфюрер. Я окончил подпольное немецкое юнкерское училище в Клайпеде, еще в Литве. Получил чин лейтенанта. Перед приходом большевиков в Литву имел задание перебраться в Вильно, но был завербован майором Хубертом для работы в абвере. Мой условный шифр «ХК-387». К сожалению, мне ничего не удалось сделать. Когда в Литву пришли большевики, меня арестовали вместе с моими родственниками. Нас отправили куда-то на восток. Мне удалось сбежать во время транспортировки. Я пытался перейти границу, но был схвачен. Это было в марте сорок первого года. Арестовали меня как штатского. Подолгу допрашивали, но ничего не добились и отправили в заключение, где мы, все четверо, и находились. Во время эвакуации мы совершили побег.

— Мы еще поговорим об этом, — строго сказал штурмбаннфюрер. — Ваше имя?

— Ганс Клос.

— Ганс Клос? — повторил Мюллер. — Где-то я уже слышал это… — Он поднял глаза и встретился с открытым взглядом молодого человека.

Клос насторожился.

— Может быть, господин штурмбаннфюрер знал кого-нибудь из моих родных? Мой отец имел поместье в Литве. Где он сейчас, мне неизвестно. Видимо, где-то с матерью и сестрами. В лучшем случае заготавливает лес где-нибудь в тайге. А может, вы были знакомы с доктором Хельмутом Клосом, моим дядей? Перед войной он был судебным заседателем в Кенигсберге.

— Глупости! — сердито сказал Мюллер, вдруг вспомнив рапорт Штедке двухмесячной давности. — Глупости, — повторил он. — Ваши имена? — обратился он к остальным. — Лохар Бейтз…

— Генрих Фогель…

— Бруно Дреер… — ответили те по очереди.

— Теперь напишите свои подробные биографии, с учетом всех деталей вашего пребывания в России. Кроме этого, каждый из вас составит список лиц, которые смогли бы подтвердить ваши показания. Надеюсь, понимаете, что, пока мы не убедимся в правдивости ваших показаний, вы будете изолированы.

Через три дня, уже в который раз, Мюллер читал показания четверых немцев, которым удалось бежать от русских. На его письменном столе, где лежали написанные этими людьми бумаги, находилась еще и папка, присланная ему из центрального архива абвера в Берлине. На ней была надпись готическим шрифтом, выполненная старательной рукой добросовестного писаря военного министерства: «Ганс Клос».

Штурмбаннфюрер Мюллер недавно ознакомился с содержанием этой папки и теперь с еще большим вниманием вчитывался в записи всех четверых немцев… Ганс Клос немного расширил свои показания, до этого изложенные при первом допросе.

Особое внимание Мюллера привлек фрагмент, в котором Клос сообщал о странных допросах советских офицеров, когда он находился в заключении. Они подробно интересовались его детством, каким-то малозначащими деталями. Например, Клос утверждал, что в течение нескольких недель он обязан был описывать своих родственников, а также коллег, с которыми учился в гимназии.

Дело остальных немцев было значительно проще.

Лохар Бейтз до войны был скупщиком железного лома в Литве, держал небольшую лавку металлических изделий на Вокзальной улице. Однажды кто-то из покупателей оставил у него в лавке сверток, о содержимом которого Бейтз ничего не знал. Это было уже после прихода в Литву русских. Через два дня к нему явились сотрудники НКВД и обнаружили в свертке части радиопередатчика, а его, Лохара Бейтза, забрали и посадили в городскую тюрьму, а потом эвакуировали в Саратов. Ему было предъявлено обвинение в сотрудничестве с немецкой разведкой, несмотря на его объяснения, что ему не было известно, что в этом свертке и кто оставил его в лавке. Жена Бейтза жила в Нюрнберге у своих родственников. Она уехала от мужа в Германию еще в тридцать восьмом году. Они не ладили между собой, однако она может подтвердить, что Лохар Бейтз — ее бывший муж.

Мюллер распорядился накануне послать телеграмму и получил ответ, что фрау Бейтз действительно проживает в Нюрнберге и в течение недели прибудет по требованию Мюллера.

Другой немец, Генрих Фогель, работал инженером на нефтеразработках в Болеславле. После семнадцатого сентября он подал ходатайство о возвращении в Германию. Советские власти отклонили его просьбу, он был нужен как инженер, работавший по контракту, заключенному еще с польским акционерным обществом и предусматривавшему срок его работы на нефтепромысле до сорок второго года. Но в сороковом году, после оккупации Германией Франции, когда он, напившись со своими приятелями в одном из львовских ресторанов, не в меру разболтался и начал убеждать своих друзей, что после Франции Гитлер нападет на Россию, его арестовали за антигосударственную пропаганду в общественном месте, судили и приговорили к нескольким годам тюремного заключения. Сидел он в разных тюрьмах и был доволен, что его не выслали на принудительные работы в какой-нибудь лагерь на севере, потому что холода он очень боялся.

Что же касается Клоса, то с ним Фогель познакомился в заключении. Клос уже находился там, когда арестовали Фогеля. Через несколько дней они оказались в одной камере, потом Фогеля перевели в другое место, но они встречались на прогулках и разговаривали. Немцы, сидевшие в одной тюремной камере, сочувствовали Клосу, которого ежедневно таскали на многочасовые допросы. Никто не знал, чего от него добиваются. Как-то Клос рассказывал в камере о своих родственниках, много говорил о кузине. Даже советовался с товарищами по камере, говорить ли всю правду русским…

Штурмбаннфюрер Мюллер начал перебирать лежавшие перед ним бумаги, чтобы найти протокол допроса Фогеля и именно этот раздел протокола. Наконец нашел это место и прочитал:

«Вопрос: Ежедневно ли вы встречались с Клосом в заключении в период между июнем сорок первого года и мартом сорок второго?

Ответ: Да, за исключением двух дней, когда находился в тюремном госпитале, в октябре или в ноябре. В июле и августе был вместе с ним в одной камере, а позже встречал его на прогулках в тюремном дворе. Помню, на рождество Ганс был дежурным, разносил по камерам еду».

Мюллер потер лоб, как будто бы этот жест мог помочь ему в размышлениях. Из личного дела Ганса Клоса следовало, что на рождество сорок первого года Клос уже был слушателем полугодичных курсов в школе офицеров абвера. Это могло означать, что слушателем был не Ганс Клос, а вражеский агент, ловко внедрившийся в абвер под его именем. Гестаповец сравнил показания молодого немца, чей открытый взгляд и армейская выправка так понравилась ему, с биографией в личном деле Ганса Клоса. Тексты биографии и показания были написаны совершенно разным почерком, и это подтверждало правильность выводов штурмбаннфюрера.

«Да, — подумал Мюллер, — почерк трудно изменить. Не может один и тот же человек писать по-разному».

В дверях кабинета появился дежурный эсэсовец. Он доложил, что прибыл человек, которого господин штурмбаннфюрер ожидает.

Мюллер приказал провести гостя в кабинет, посадил его в кресло, стоящее сразу за дверью, чтобы тот не был заметен, потом распорядился вызвать Ганса Клоса.

Поднимаясь по ступенькам узкой подвальной лестницы вслед за эсэсовцем, Клос строил всевозможные догадки, что его может ожидать. Проходя через первый этаж, он заметил, что двери на улицу полуоткрыты и около них нет охранника. Разведчик почувствовал неодолимое желание бежать и с трудом подавил его.

Эсэсовец открыл дверь кабинета штурмбаннфюрера и впустил Клоса.

— Прошу садиться! — Мюллер указал Клосу на кресло.

Клос подумал было, что на сегодня его проверка закончена, и расслабился, опустившись в кресло, но тут, словно удар бича, хлестнул окрик:

— Клос!

Это крикнул Штедке, встав с кресла, стоявшего за дверью, и направился к Клосу.

Ганс не спеша повернул к Штедке голову:

— Действительно, мое имя Клос. — Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он заметил, что Штедке остался все в том же звании оберштурмфюрера.

— Похож? — спросил Мюллер.

— Да! — ответил Штедке. — Но мало сказать «похож», он просто идеально похож, хотя… — Он на миг заколебался. — Профилем! Встать профилем! — крикнул эсэсовец. «Это удивительно!» — подумал он и спросил. — У тебя есть брат?

— Позволю заметить, господин оберштурмфюрер, — твердо сказал Клос, — я немецкий офицер и не привык, чтобы мне тыкали. Не имел чести пить с вами на брудершафт. — Он заметил, как с лица Штедке сползла самодовольная улыбка.

Слова Клоса несколько отрезвили оберштурмфюрера.

— Извините, господин Клос, — буркнул он, — но вы так похожи на одного человека, которого я знал, что диву даешься.

Мюллер, который молча наблюдал эту сцену, поднял телефонную трубку и только сказал:

— Ввести!

Открылась дверь кабинета. Вошел старый, коротко стриженный мужчина, которого сегодня ночью, не сказав ни слова, вытащили из постели, посадили в самолет и привез ли из Кенигсберга сюда, прямо в кабинет штурмбаннфюрера Мюллера.

Клос повернулся к нему. Колебание длилось не более полусекунды.

— Дядя Хельмут! — воскликнул он.

— Ганс! Мальчик ты наш! Ты жив! Мы уже не раз тебя оплакивали. Что с матерью? Отцом? Сестрами?

— Об этом позже, — сказал Мюллер. — Потом освежите свою память родственными воспоминаниями. Если хотите поговорить со своим племянником, господин доктор Клос, то прошу вас подождать его в гостинице. Через несколько минут он будет свободен.

Итак, план Станислава Мочульского удался. Во всяком случае, на этом этапе, когда Сташека приняли за настоящего Ганса Клоса.

Клос не мог не признать, что Мюллер хорошо все продумал. Два выпада подряд, и оба в тот момент, когда Клос был почти уверен, что испытания уже окончились. До него долетали отдельные слова Мюллера, который рассказывал о том, как агент большевиков внедрился в абвер под именем Ганса Клоса и как был обезврежен. Разведчик немного выждал, размышляя, как вести себя дальше в этой ситуации. Наклонил голову и обхватил ее руками, как бы удрученный неожиданным для него ударом, а потом воскликнул с возмущением:

— Кто бы мог подумать?! Кто этот человек, который посмел опозорить мое доброе имя?.. Теперь мне понятна цель тех многочасовых допросов русских, которые интересовались не только моим детством, родными, но даже кучером, который возил меня домой!.. Господа, поверьте, никакой государственной тайны я не выдал. Клянусь честью немецкого офицера…

— Господин Клос давно не был на родине. — На лице Штедке снова появилась кривая усмешка. — За это время многое изменилось. Мы теперь не очень верим в офицерскую честь и клятвенные заверения. У нас самый лучший аппарат в мире для раскрытия лжи и предательства. Называется он — СД. Нас теперь не обманешь, не обведешь вокруг пальца. Поэтому вашего двойника мы быстро раскрыли и ликвидировали.

— Господа, — сказал Клос, — я верю, что СД оправдает наши надежды… Когда вы убедитесь, что я настоящий Ганс Клос, прошу направить меня на Восточный фронт, хотя бы рядовым солдатом. Я должен отомстить, должен смыть черное пятно с моего доброго имени.

— Ваше образование, знание России, языка наших врагов, кажется, вы говорили, что кроме русского свободно владеете и польским, — все это пригодится отечеству. Прошу вас, господин Клос. — Мюллер показал ему какой-то лист бумаги. — Это мой рапорт на имя командования о восстановлении вас в чине лейтенанта. Абверу нужны такие люди, как вы, Клос. Я освобождаю вас из-под стражи. В ожидании ответа командования на мою просьбу и определения вас для дальнейшего прохождения службы разместитесь в нашей офицерской гостинице. «Я уверен, — подчеркнул Мюллер, — что мое предложение, касающееся вас, будет рассмотрено командованием и вопрос решится положительно. Я уже отдал приказ приготовить для вас офицерский мундир лейтенанта вермахта. Передаю вас, лейтенант Клос, под опеку оберштурмфюрера Штедке и надеюсь, что вы с ним поладите. Я рад за вас, лейтенант Клос, сердечно поздравляю и желаю дальнейших успехов на благо отечества.»

Клос оглядел себя в зеркало. Снова в немецком мундире. Нелегко это ему далось. Скоро ли конец его испытаниям? Он понимал, что должен быть настороже, особенно сейчас, в ближайшие дни. А что значил обмен взглядами между Штедке и Мюллером. Или это ему показалось? Он подумал, что стал слишком впечатлительным.

— Готовы, господин лейтенант? Можем ехать? — спросил Штедке.

— Да. Только мне хотелось бы скорее встретиться с дядей Хельмутом. Он ждет в гостинице…

Машина, на которой они ехали, вдруг неожиданно остановилась у подъезда дома с оригинальным порталом. Штедке открыл дверцу и пропустил Клоса первым. Войдя, Клос оказался в просторном зале и сразу же увидел Марту. Она молча стояла напротив входа, пристально всматриваясь в его лицо. И когда он прошел, не обратив на нее внимания, крикнула:

— Ганс!

Клос оглянулся, удивленный, и тогда она еще раз назвала его по имени.

— Фрейлейн хочет мне что-то сказать? — Лейтенант дотронулся рукой до козырька фуражки. — Действительно, мое имя Ганс.

— Я Марта Бехер. Не узнаешь… не узнаете меня, господин лейтенант Клос? — неуверенно произнесла Марта.

— Извините, фрейлейн, но это какое-то недоразумение. Я не имею чести знать вас.

Он услышал за собой шум открывавшейся двери. Оглянулся и первый раз в жизни увидел Штедке смеющимся. Подойдя к Марте, эсэсовец обнял ее за плечи и ласково потрепал по румяным щекам:

— Перестаю верить в инстинкт женщины… Убедилась теперь? Может быть, выпьем по рюмочке коньяку по случаю знакомства с лейтенантом Клосом?

Клос уклонился от приглашения, извинился, объяснив, что не располагает свободным временем: его ждет в гостинице дядя, которого он долго не видел и с которым хотел бы как можно быстрее поговорить.

Он сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, и, оказавшись на улице, с облегчением вздохнул…

Партия в домино

1

Шел декабрь 1942 года. Гитлеровские войска основательно увязли под Сталинградом. Почти все армейские сводки с Восточного фронта были краткими, неопределенными. Правда, в иных еще слышались отзвуки восхищения былыми победами немецко-фашистских армий. Однако многие немцы уже понимали, что войска фельдмаршала Паулюса, окруженные советскими войсками, вот-вот будут разгромлены на берегах Волги. Война близилась к поворотному пункту, сражения на Восточном фронте принимали все более ожесточенный характер. Газеты всего мира подсчитывали количество убитых и раненных на полях сражений, в воздушных и морских просторах, при высадке десантов и в окружении. Ежедневно назывались города и населенные пункты России, Африки, Греции, за которые шли бои.

И только никогда в газетах не было сводок с невидимого фронта, на котором находился Ганс Клос. Сражения там проходили без артиллерийской канонады, без танковых и пехотных атак. Но в штабах разведки нередко исключали из списков имена убитых и пропавших без вести, прятали их личные дела на полки сейфов. На этом фронте борьба велась в глубокой тайне, напряженная, острая, беспощадная… Не дать захватить себя врасплох, перехитрить противника, внедриться в его штабы, органы безопасности, не попасть в западню… То была трудная и опасная работа, и об этом как раз думал Ганс Клос, идя по улицам Вроцлава. В этом городе он по указанию Центра должен был обезвредить вражеского агента и спасти своих людей. В его распоряжении было всего три дня.

Он миновал Гинденбургплац и свернул в узкую улочку. Задержался около объявления, подписанного гауляйтером Ханке, оглянулся. Ничего подозрительного, никто за ним не следит. Вышел на Центральную площадь, смешался с толпою прохожих, суетившихся около витрин магазинов, где красовались рождественские елки. Мимо Клоса прошел унтер-офицер, по-армейски поприветствовал его. Пожилой, заросший бородой мужчина поднял с тротуара окурок сигареты. Девушка в потертом плаще с белым треугольником на груди, на котором отчетливо выделялась буква П, толкала тележку с углем по обочине дороги. Она посмотрела на Клоса и тотчас отвела взгляд.

Клос снова огляделся и направился к костелу. Центральный вход оказался закрытым. Разведчик толкнул боковую дверь и вошел внутрь.

Перед гипсовой фигурой святого Антония тусклым светом горела лампада. В глубине полутемного помещения, неподалеку от алтаря, стояли на коленях две пожилые женщины.

Клос старался идти бесшумно, но в зале с высокими сводами звук его шагов отдавался глухим эхом. Неожиданно заиграл орган. Торжественная мелодия Баха заставила обер-лейтенанта на минуту замереть. Потом по крутой деревянной лестнице он поднялся наверх.

Органист, к которому шел Клос, склонился над клавиатурой. Это был пожилой мужчина в темных очках. Он сразу же услышал шаги, пальцы его оторвались от клавишей и замерли в воздухе. Он медленно повернулся в сторону двери. Клос знал, что этот человек слепой, но в то мгновение ему показалось, что органист видит его.

— Это ты, Руди? — спросил органист. Клос молчал.

— Кто-то вошел, я слышал.

— Это я, — отозвался наконец обер-лейтенант и приблизился к слепому.

— Кто вы?

— Я привез вам низкий поклон от тети Сюзанны.

Мужчина помолчал, как бы не понимая, о ком идет речь. «Не мог же я ошибиться», — подумал Клос.

— Вы ее знакомый? — спросил органист.

— Нет, родственник, — ответил Клос.

— Она все еще страдает ревматизмом?

— С сентября чувствует себя лучше.

Значит, все в порядке. Можно говорить о деле. Органист приблизился к Клосу, его пальцы, словно искали что-то слегка коснулись погон офицера.

— Вы в мундире? — удивился он и через минуту проговорил: — Извините, я не должен был об этом спрашивать. Я ждал вас… Значит ли это, что «тетя Сюзанна»…

— Ничего не значит, — сухо ответил Клос. — Мне поручено принять решение на месте.

— Хорошо, — одобрительно проговорил органист. — Это хорошо, — повторил он еще раз.

— Прошу докладывать.

— Вы впервые во Вроцлаве?

— Да. Но какое это имеет отношение к делу?

— Для нас все важно, — ответил органист. — Вы знаете об Артуре Первом?

— Да. Докладывайте дальше.

— С самого начала?

— Желательно с самого начала.

— Хотите проверить меня?

Клос не видел его глаз за черными стеклами очков, но уловил в голосе настороженность.

— Нет. Проверять вас я не собираюсь, — ответил он. — Мне известно, что вам можно доверять.

— Благодарю… Час назад через тайник мною получено донесение от Артура Второго.

— Где находится тайник?

— Здесь, в костеле, под фигурой святого Антония. Что, это плохо?

— Пока не знаю… Продолжайте.

— За прошедшие три месяца мы проверили всех, кого можно было проверить.

— А что гестапо?

— 15 сентября, ночью, гестаповцы ворвались в квартиру руководителя группы — Артура Первого. В перестрелке он погиб.

— Это точно?

— Да.

— Значит, от него они ничего не могли узнать?

— Ничего, — утвердительно ответил органист. — Но утром 16 сентября были арестованы двое наших связных из вагоноремонтных мастерских. Это рабочие, которые бывали на Генрихштрассе.

— А что там находится?

— Управление союза поляков немецкого происхождения. Там знали не только Артура, но и арестованных. Центр считает, что в подпольной группе действует провокатор. Приказано приостановить ее деятельность.

— Однако группа действует?

— Да. После гибели Артура Первого донесения передает мне через тайник его заместитель Артур Второй. Он старается выявить предателя. Только нам непонятно, почему гестапо до сих пор не арестовало остальных участников группы, если гитлеровцы действительно располагают полной информацией о ее деятельности. Провокатору должно быть известно многое…

— Вы рассуждаете как новичок, — укоризненно проговорил Клос. — Гестапо не торопится, хочет выиграть время… Зачем арестовывать людей, если за ними установлено наблюдение? Гестапо важно выявить их контакты и явки. Провокатору пока еще не все известно… Кто такой Артур Второй?

— Наш старый сотрудник. Доверенное лицо Артура Первого. Вот его последнее донесение. — Органист подал листок тонкой бумаги. — Шифр знаете?

— Знаю.

В костеле было пусто и мрачно. Свет едва пробивался через витражи узких окон. Клос поднес донесение поближе к глазам, с трудом расшифровал длинный ряд цифр. Артур Второй сообщал, что принятые им меры приносят результаты. Гибель Артура Первого и арест его людей были не случайны. Удалось установить, кто предатель. Только один человек был связан с руководителем группы и рабочими вагоноремонтных мастерских. Условный шифр этого человека «А-3». Далее Артур Второй докладывал, что он отдал приказ ликвидировать предателя и просит дальнейших указаний и связи с Центром. Группа находится в безопасности и может продолжать действовать.

— «А-3» — предатель, — проговорил Клос.

— Артур Второй ошибается! — неожиданно воскликнул органист, теряя самообладание. Он взволнованно провел рукой по щеке, поправил сползшие с носа очки, — «А-3» не предатель. Она невиновна…

— «А-3» — женщина?

— Девушка. Я сам ее завербовал… Я хорошо ее знаю… Был знаком еще с ее отцом…

— Это не доказательство.

— Других доказательств у меня нет. — Органист опустился на стул и дотронулся пальцами до клавишей органа. — Других доказательств нет, — повторил он. — Я доверяю ей, она беззаветно предана нашему делу, а это больше, чем доказательство. — Слепой умолк, он ждал, что ответит Клос, но, не дождавшись, настойчиво добавил: — Прошу, чтобы Центр отменил приказ Артура о ликвидации «А-3».

— Слушайте меня внимательно. — Клоса все еще беспокоили глаза органиста. Он очень хотел бы увидеть их. — Если в группе Артура действует провокатор, то его людей уже ничто не спасет. Поэтому необходимо принять срочные меры, чтобы обезвредить предателя.

— Не спасет? — повторил органист.

— Их можно спасти, только если будет ликвидирован провокатор. Надо выдать им другие документы, помочь установить новые контакты или направить их в распоряжение другого подпольного Центра. Но я не доверю им ни одного нового адреса явки, пока не узнаю, что предатель ликвидирован. Если вы утверждаете, что «А-3» невиновна, значит, в группе Артура Второго действует другой провокатор. Вы кого-нибудь подозреваете?

— Нет, — ответил органист.

— Вот видите… А ведь предателем может быть каждый их них. И гестапо известно все, что делается в вашей группе. Не исключено, что за людьми Артура установлено постоянное наблюдение.

— Понимаю. Что надо сделать?

— Отправьте Артуру Второму ответ на его донесение от имени Центра. Пусть отменит свой приказ о ликвидации «А-3»…

— Благодарю.

— Я делаю это не ради вас. Просто принимаю во внимание ваше сомнение. Попробую сам разобраться в сложившейся ситуации. Кому еще, кроме Артура, известно о тайнике в костеле?

Органист молчал.

— Кто еще знает о нем? — повторил Клос.

— О тайнике известно также «А-3», — прошептал органист. — Это Лиза.

— Ах так… — Клос направился к двери. — Вы нарушили директиву Центра. Кто вам дал на это право? Почему раньше не доложили мне? Почему…

— Лиза — моя близкая родственница! — Органист уронил руки на клавиши органа. — Я уже сказал, что знаю ее много лет и ручаюсь за нее головой. Вы должны встретиться с ней. Знаете где?

— Знаю. В кафе «Дорота» на Франкфуртерштрассе.

Клос подошел к двери в тот момент, когда ее кто-то открывал. Он отскочил в сторону, машинально положив руку на кобуру с пистолетом. На пороге появился мальчик лет десяти.

— Это ты, Руди? — спросил органист.

— Я, дедушка, — ответил мальчик, не спуская глаз с Клоса.

— Кто это? — спросил Клос.

— Мои глаза и ноги, — ответил органист. — Это мой маленький связной, мой внук…

2

Кафе на Франкфуртерштрассе было единственным из многих небольших вроцлавских кафе, которые во время войны сохранили свой прежний вид. Пожилые мужчины играли здесь в шахматы и домино, попивая пиво или вино, иногда чай или суррогатный кофе.

В это уютное заведение нередко заглядывали находившиеся в отпуске солдаты и офицеры вермахта со своими девушками, и значительно меньше здесь было офицеров в коричневых мундирах.

В этот день в послеобеденное время в «Дороте» было немноголюдно. В нише за столиком сидел солдат вермахта и гладил коленки девушке. Около окна пристроился профессор фон Липке, находившийся на пенсии. Он часто играл здесь в домино с мужчиной в форме железнодорожника. Фон Липке, завсегдатай кафе, имел свой столик и коробку домино. Все знали, что живет он на скромную пенсию и подрабатывает в благотворительной организации по отправке посылок для фронтовиков.

Трудно было предположить, что этот пожилой человек, ходивший с тростью и выводивший каллиграфическим почерком номера полевых почт на посылках для солдат, руководил подпольной антифашистской организацией. Это был Артур Второй. Вот уже более месяца он вел искусную игру.

— «Пять — пусто»! — сказал он, хлопнув костяшкой домино по столу.

Мужчина в форме железнодорожника, Хорст Кушке, внимательно присматривался к своему партнеру. Эту фамилию он носил с тридцать девятого года. Имя Станислав он сменил на Хорста и долго не мог привыкнуть к этому.

— Ваш ход, господин профессор, — объявил он и посмотрел на кельнершу, которая прошла мимо них и поставила на соседний столик пивные кружки. — У меня «пусто — шесть»!

— Господин Кушке ошибся, — негромко сказал фон Липке. — Прошу докладывать… Что нового?

— У меня «пусто»!.. Транспорт из сорока восьми «пантер» прошел сегодня утром…

— В каком направлении?.. Ставлю «дубль — шесть»!

— На Харьков… У меня также шестерка, господин профессор!.. Послали бригаду для ремонта железнодорожного полотна на линии Острув — Калиш…

— Вы проигрываете, — сказал Липке. — Играете неосторожно, от случая к случаю. Так нельзя.

— Понимаю.

— Слушайте меня внимательно. Задание особой важности… — Липке говорил твердым голосом. Он никогда не терял самообладания, и Кушке, побаиваясь его, всегда восхищался им.

— Слушаю.

— Приведите приговор в исполнение. — Профессор внимательно смотрел на Кушке. — Приговор, — повторил он через минуту. — В нашей группе действует агент гестапо.

— Мне никогда не поручали таких заданий.

— Вот я тебе и поручаю. — Липке неожиданно перешел на «ты». — Слушай меня внимательно. Лессингерштрассе, 16, недалеко от Лессингсбрюке.

— Это он выдал Артура Первого?

— Не люблю лишних вопросов. Не «он», а «она»…

— Задание будет выполнено, — пообещал Кушке.

Липке не спеша укладывал костяшки домино в коробку.

— Снова вы, господин Кушке, проиграли партию, — объявил он. — До следующего раза.

— До следующей встречи, господин профессор.

— В обычном месте в девятнадцать, — негромко закончил профессор. — Здесь встречаться больше не будем.

— Понимаю.

Кушке вышел из кафе первым. В гардеробе плащ ему подала Елена. Он поцеловал ей руку, а потом, поскольку здесь, кроме них, никого не было, прикоснулся губами к ее волосам. Они были женаты уже двенадцать лет. Познакомились весной двадцать девятого года и летом поженились. Именно тогда она сказала: «Теперь ты будешь Хорстом. Так нужно, соглашайся». Елена и втянула его в подпольную организацию. Прежде она работала в польской библиотеке. Когда гитлеровцы начали повальные аресты, ей удалось спастись. «Мне просто повезло. Я родилась в рубашке», — иногда говорила она, но в последнее время к этому разговору возвращалась неохотно.

Она заботливо застегнула пуговицы на его плаще:

— Когда возвратишься?

— Поздно. Много работы. Не беспокойся, — ласково сказал он.

Елена не спросила, куда и зачем идет муж. Она никогда не спрашивала его об этом. «Мы не должны задавать лишних вопросов», — как-то сказала Елена. Она подала плащ уже другому посетителю и, усмехнувшись, поблагодарила Хорста за чаевые, которые он вручил ей.

В гардероб вбежал Руди. Он ожидал в дверях, пока девушка, выходившая из кафе с солдатом, поправляла волосы у зеркала.

— Есть хрустящая соломка! Прошу вас, фрейлен, — умоляюще сказал мальчик. — Возьмите, пожалуйста.

— С удовольствием, — ответила Елена. — Дай пачку… И передай там, что сегодня же отправлю дяде. Понял?

— Конечно, благодарю вас, фрейлен. — Руди выбежал, широко распахнув двери. Он всегда так делал. Ему нравился долгий и мелодичный звон подвешенного у двери колокольчика.

Елена осторожно раскрыла пакет, переложила в сумку старательно свернутый бумажный рулончик.

3

На кого работала Лиза Шмидт?

Клос никогда не относился к противнику пренебрежительно. Остановившись на углу Франкфуртерштрассе, около газетного киоска, он рассматривал яркие обложки журналов. На цветной фотографии красовался немецкий солдат, стоявший около горевшего танка со звездой.

«Если вроцлавское гестапо, — размышлял Клос, — имеет своего агента в группе Артура, оно не упустит удобного случая, чтобы ликвидировать ее. Но если группа у них уже в руках, то почему медлят с арестом остальных подпольщиков?»

Ответ напрашивался простой: гестапо хотело до поры до времени иметь противника, который действовал бы под его контролем. Так удобнее дезинформировать врага, выявить его контакты и связи с Центром.

Что известно гестапо? Возможно, что все люди Артура уже под наблюдением. А органист? За костелом не следили, Клос проверил это. Но враг мог действовать более хитро и коварно. Артур Второй посылает донесения через тайник в костеле. Возможно, за Артуром следят? Вероятнее всего, это так. Напрашивается предположение, что гестапо известно, где находится тайник. Но тогда непонятно, чего гитлеровцы ждут? Видимо, они еще не расшифровали систему связи с Центром. Но тогда почему они поторопились взять Артура Первого?

Вывод был ясен: Артур Первый раскрыл провокатора. Допустим, это Лиза Шмидт. Но с уверенностью этого сказать нельзя. Правда, аргументы Артура Второго кажутся серьезными. Лизе известна вся подпольная организация, значит, над органистом тоже нависла опасность. Что же делать? Клос мог бы принять самое простое решение: прекратить все контакты с группой. Но это означало бы, что ее люди окажутся брошенными на произвол судьбы и обреченными на бездействие. В таком случае гестапо подождало бы еще немного и, убедившись, что эти люди бесполезны, ликвидировало бы их… Клос не мог допустить подобного исхода. В его распоряжении оставалось еще целых два дня. Удастся ли ему выполнить задание? Он не имеет права полностью раскрываться перед этими людьми, каждый из которых мог оказаться предателем.

Что он может сделать теперь, чтобы обезвредить агента гестапо?

Клос закурил сигарету, купил «Фёлькишер беобахтер» и не спеша продолжал путь по Франкфуртерштрассе. На противоположной стороне улицы он заметил девушку. Это была Лиза Шмидт — стройная, модно одетая. Она куда-то спешила.

Почему Лиза предала, если конечно, она это сделала? Боязнь, страх перед гестапо? А может, она уже давно работает на них?

Зазвенел колокольчик над открываемой дверью кафе «Дорота». У Клоса мелькнула мысль, что Артур Второй не очень-то соблюдает осторожность. Он и его люди открыто приходят в это кафе, и гестапо не стоит большого труда установить за ними наблюдение…

Клос вошел в кафе следом за Лизой Шмидт. Гардеробщица улыбнулась, принимая от него плащ. Лиза Шмидт в это время уже говорила по телефону: «Прошу тебя, обязательно приходи, милый…» Сказав это, девушка повесила трубку и взглянула на Клоса. Вынула из сумочки деньги.

— Будьте добры, разменяйте, — обратилась она к гардеробщице. — Мне надо еще позвонить.

У Елены мелочи не оказалось. Клос сразу же подал девушке несколько мелких монет:

— Рад услужить вам, фрейлейн.

— Ах, как вы любезны, господин обер-лейтенант, — защебетала девушка. — Я в долгу не останусь, как только разменяю, сразу верну.

Клос вошел в небольшой зал кафе, присел за столик у окна, машинально открыл коробку с домино и начал забавляться черными костяшками.

Кафе было полупустое. Два старика играли в шахматы. Женщина в темном платье пила чай.

Клос взял костяшку «пусто» и приставил к «пусто — шесть», потом начал складывать домик. «Не люблю эту игру», — подумал он и поднял глаза. К его столику подходила Лиза Шмидт.

— Я пришла вернуть вам долг, — сказала она.

Клос тут же пододвинул девушке стул, и она села.

— Хотите еще раз подчеркнуть свою галантность, господин обер-лейтенант, — проговорила девушка, подарив ему очаровательную улыбку. — Кредитор имеет на это полное право. — Она опять мило улыбнулась.

Клос подумал, что пока все складывается неплохо, очень даже неплохо. Но его тревожила мысль, не видел ли его кто-нибудь в костеле. Может быть, Лиза уже успела описать его внешность? Нет, это исключено.

Он предложил девушке кофе и коньяку.

— Коньяк! — воскликнула Лиза. — Ручаюсь, что господин обер-лейтенант прямо с фронта…

Клосу требовалось немало усилий, чтобы поддержать беседу. Он уже давно не флиртовал с девушками. Но это не был пустой разговор. Оба начали вести игру…

— Да. С фронта, — ответил он. — Но как вы догадались?

— Только офицеры с фронта могут с легкостью отдавать за коньяк такое количество марок.

— Удобный случай, чтобы освободиться от этих бумажек. Находясь в отпуске, все мы мечтаем.

— О чем?

— Чтобы в уютном кафе, например «Дороте», выпить рюмочку коньяка с такой милой девушкой, как вы…

— Только об этом?

— Нет, не только, — ответил Клос. Он заказал коньяк и кофе, а когда кельнерша начала прибирать стол, добавил: — Домино, пожалуйста, оставьте.

Лиза внимательно приглядывалась к офицеру, но держалась настороженно. Ее кокетливая улыбка и милая наивность были только маской.

Клос подумал, что девушка начинает ему нравиться, но тут же отогнал эту мысль. Это могло осложнить дело.

— Вы тоже играете в домино? — спросила Лиза.

— Тоже? А кто еще? Позвольте мне угадать… Ваш нареченный, который воюет в Ливии?

— Нет, — усмехнулась Лиза.

— Оккупирует Францию? Грецию? Воюет в России?

— Нет, нет, нет.

— Понимаю. Он защищает отечество. Окопался здесь и играет в домино. Он что, болен? И вы, очаровательная фрейлейн, должны составлять ему компанию?

— Вы такой забавный, господин обер-лейтенант. Как ваше имя?

— Не столько забавный, сколько откровенный, — заметил он и встал: — Ганс Клос.

— Лиза Шмидт. Для друзей — просто Лиза.

— А для меня — Лиззи! Позвольте?

Она снова подарила ему очаровательную улыбку:

— Уже решился, Ганс… Атакуешь по-фронтовому. А про домино я спросила потому, что в это кафе приходят, как и в довоенное время, старики и старушки и целыми днями…

Клос представил себе, как выглядит Артур Второй. Видимо, такой же старик… Играя здесь в домино, он видит людей своей группы, но встречается ли он с Лизой в этом кафе?

— Старые люди любят играть в домино, — сказал Клос. — Служащие, вышедшие на пенсию, называют себя советниками, а учителя-пенсионеры представляются профессорами. Теперь они чинно сидят за мраморными столиками и играют в домино. Эта увлекательная игра занимает все их свободное время…

— Боевого офицера потянуло на философию, — с грустью произнесла Лиза. — Ганс, ты удивительный человек! Но слишком ли много ты философствуешь?

— Жизнь — это борьба, Лиззи, — продолжал Клос. — Эти старикитоже ведут борьбу. Они имеют равные шансы и, играя вслепую, не ведают, какими ценностями располагает противник. Они приглушенными голосами называют костяшки, а вместе с тем напряженно ожидают, когда же противник ошибается. Играют так, будто бы борются не на жизнь, а на смерть…

Девушка внимательно посмотрела на Клоса:

— О чем ты говоришь, Ганс?

— Об игре в домино. — Клос поднял рюмку. — За твое здоровье, Лиззи.

— Спасибо, Ганс. Не хотела бы играть в домино против тебя…

— Я также! Потерял бы голову, — рассмеялся Клос. Он снова входил в роль молодого офицера, ищущего развлечений. — Для такой игры у меня просто нет свободного времени. Я и во Вроцлав-то приехал ненадолго…

— По службе?

— Ты думаешь, что в это нелегкое время немецкие офицеры могут разъезжать для собственного удовольствия? Нет, я возвращаюсь на фронт из Берлина. Генерал позволил мне на несколько дней заехать во Вроцлав. Конечно, это далеко не отпуск, просто небольшая прогулка.

— Твой генерал отлично понимает, что нужно молодым офицерам.

— Да, ты права, — согласился Клос. — Генерал Эберхардт — добрый старик. — И он тут же будто бы с беспокойством посмотрел на девушку. Пусть она думает, что эта фамилия сорвалась с его уст случайно. — Но не будем больше говорить об этом… Совсем разучился общаться с девушками. Все еще не выходят из головы фронт, тяжелые бои под Сталинградом… Надеюсь, что ты все это уже забыла…

— Конечно. Я и не стремлюсь запоминать фамилии каких-то генералов, меня не интересуют ваши мужские дела. Я женщина, Ганс.

— Я сразу это заметил…

— Сразу?.. Хотел бы провести время с кем-нибудь во Вроцлаве?

— С тобой, Лиззи, — ответил Клос.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Когда я приехал во Вроцлав, то еще не предполагал, что встречусь с тобой. А через некоторое время…

— Но всего лишь полчаса, как мы познакомились в этом кафе…

— Через некоторое время, — повторил Клос, — я уже твердо решил, что встречусь с тобой. Увидел тебя на улице, Лиззи, и следил. Вот почему я и оказался на Франкфуртерштрассе.

— Следил за мной?

Клос услышал беспокойство в ее голосе.

— Да, — подтвердил он. — Не обижайся, Лиззи.

Но Лиза и не думала обижаться. Напротив, она нежно притронулась к его руке и сказала:

— Если хочешь, Ганс, я подарю тебе этот вечер.

Клос поднял рюмку с коньяком. Ему стало жаль девушку. А если она не предатель, если Артур Второй ошибается? «Ждать чуда?» — подумал он со злостью. Вспомнил Артура Первого. Они были знакомы, встречались когда-то в Варшаве, на явке в мастерской часовщика. «Никогда живым я им не дамся», — сказал тогда Артур. Кто же выдал его? Эта девушка, которая сейчас сидит рядом?

— Ты славная девушка, Лиззи, — сказал Клос, — и я хотел бы…

— Ни слова, Ганс, — прервала она его. — Заплати за коньяк и кофе.

Пока кельнерша отрывала продовольственные талоны и производила расчет, Клос мысленно повторил кое-что из сказанного Лизой Шмидт за столиком кафе и пришел к выводу, что если Артура Первого и рабочих из вагоноремонтных мастерских предала Лиза, то она обязательно сообщит гестапо и о своем разговоре в кафе с неким обер-лейтенантом. Хорошо было бы ему, Клосу, лично познакомиться с гестаповцем, который занимается делом Артура и его людей. Нужно лучше знать противника.

4

Гауптштурмфюрер^[4] Поллер был заместителем начальника вроцлавского СД. Еще до войны, будучи штатским, он познал вкус власти, занимая пост уполномоченного банка. Однако он всегда считал, что начальство недооценивало его. За шесть лет работы его доходы увеличились только на двадцать марок. Поэтому при первой же возможности он вступил в СС, а потом его, как одного из лучших функционеров, определили в СД. Здесь свою квалификацию и способности Поллер использовал в полной мере. Он был терпелив и послушен. Не оспаривал приказов вышестоящих офицеров, но и не выполнял их слепо.

В банке его научили, что слишком быстрая прибыль — это, как правило, небольшая прибыль. Когда акции повышаются, не следует спешить, нужно выждать. Полезно иногда упустить плотвичку, чтобы потом выловить карпа. Неоднократно повторял он про себя эту истину.

В гестапо говорили, что Поллер ловок и хитер, хватка у него бульдожья. Еще никто не выскальзывал из его рук.

Однако самому Поллеру все его успехи казались пока слишком незначительными. Он ожидал своего часа. Воображал, что его рапорт когда-нибудь прочитает Гиммлер. А может, и сам фюрер. Поллер уже представлял себе, как вытянется физиономия у его шефа, когда он, Поллер, получит вызов из Берлина. А вдруг его произведут в штандартенфюреры^[5] и назначат шефом вроцлавского СД? Он непременно должен им стать!

По утрам он с важным видом становился перед зеркалом, торжественно поднимал руку в гитлеровском приветствии. Штандартенфюрер Эрнст Поллер! Штандартенфюрер! Можно ли вообразить себе что-нибудь более значимое?

И вот пришел наконец его час! Поллер с утра до вечера торчал в своем кабинете и ждал. Если он выиграет, то его мечта исполнится. А выиграть он должен! Необходимо только терпение. Но сколько может ждать наиболее терпеливый из всех терпеливых, Эрнст Поллер?

В тот день, когда Клос встречался в «Дороте» с Лизой Шмидт, Поллер, как он считал, уже был готов завершить свою операцию. У него в руках были все козыри, детально разработанный план и достоверная информация агента. Оставалось только неторопливо, постепенно, но не позже, чем в ближайшие двадцать четыре часа, реализовать все это.

Следовало обезвредить не только противника, который свил себе гнездо во Вроцлаве, но и его агентуру… Может, только теперь и начнется его большая игра?..

Но с кем он имеет дело? Неужели такие качества Поллера, как его профессиональное умение, ловкость и хитрость, могут идти в сравнение с аналогичными качествами славян? Он рассмеялся, залпом выпил рюмку коньяку, закурил сигару и посмотрел на часы. Поднял телефонную трубку, набрал номер. Раздался длинный гудок. С минуту подождал, потом бросил трубку и нажал кнопку звонка. В дверях появился (Эрнст Поллер не терпел даже тридцати секунд задержки) его помощник Йоганн Брандт.

— Позвони на телефонный узел, — сказал Поллер, — не поврежден ли телефон 209-13. Не могу дозвониться.

— 209-13? — повторил Брандт. — Будет исполнено.

5

Наступали ранние зимние сумерки. Подул резкий восточный ветер. Люди поднимали воротники плащей, ускоряли шаг, торопились укрыться в подъездах.

В квартире Лизы Шмидт было тепло и уютно. Над широким диваном, прикрытым пестрой накидкой, висел портрет фюрера. Два глубоких кресла стояли у столика, на котором возле телефона лежала потрепанная «Майн кампф». Клос внимательно оглядел комнату. Видимо, так и должно быть: по-мещански, без особого вкуса, в соответствии с ролью, но с какой?.. Только одно не гармонировало с обстановкой: рождественская елочка в углу комнаты. Разноцветные блестящие шарики, ангелочек на верхушке… Клос усмехнулся: ну разумеется, как он сразу не подумал об этом?! Он притянул к себе Лизу.

— Не спеши, Ганс… — проговорила она мягким, ласковым голосом. — Тебе нравится у меня?

— Очень, — ответил он откровенно. — Ты очень нравишься мне.

Клос подошел к столику и взял в руки «Майн кампф». Книга была потрепана, видно, ею часто пользовались. Взглянув на телефон, запомнил номер — 209-13.

Девушка молчала, ждала чего-то.

— Ты, Лиззи, не жалеешь, что пригласила меня?

— Нет, нет! — весело ответила она. (Клос почувствовал, что ее веселость и радушие наиграны.) — Я рада, что ты пришел. Сейчас приготовлю поесть и выпить.

— Из праздничных запасов?

— Нет, к празднику я не готовлюсь.

— А где будешь на рождество?

Девушка удивленно посмотрела на обер-лейтенанта:

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Да так… — уклончиво ответил Клос. — Стараюсь вспомнить, где я видел подобную елочку?

— Смешно. Елка как елка. Тебе не нравится? Я каждый год наряжаю елку.

— И всегда так, как эту? У нас в доме была другая. Почти без игрушек, голые ветви, прикрытые ватой… Во всех немецких домах, где я бывал, елки строгие, без особых украшений.

— Не понимаю. — Лиза смотрела на него с беспокойством. — Что ты хочешь этим сказать?

— Такие же елочки, украшенные разноцветными блестящими шариками, с ангелочками, я видел только в Польше, Лиззи. Это польская елка. — И подумал: «Паясничаю, как клоун, или в самом деле стал сентиментальным. Чего хочу достигнуть? Эта девушка около двух лет добывает сведения нашей разведки. Но почему предала? Если бы я знал, что она невиновна, то немедленно ушел бы из этого дома. А может, остался бы? Она приглашает к себе немецких офицеров, приезжающих с фронта в отпуск, а потом просматривает их карманы или вызывает каждого на откровенный разговор. Но сообщает ли она в гестапо о тех, кто слишком болтлив и разглашает военную тайну? А если Артур Второй ошибается?»

— Хочешь, я сниму с елки эти забавные игрушки? — спросила Лиза.

— Не говори так, это расстраивает меня.

— Почему? Или ты думаешь, что немецким офицерам не могут нравиться польские елки? А польские девушки?

— Я был в Польше, Лиззи, — серьезно ответил Клос. — Они нас, немцев, ненавидят. Нередко стреляют в нас. — Он снова притянул ее к себе. — Поэтому мы так тоскуем по немецким девушкам.

Как же надоело ему притворяться! С каким удовольствием он задал бы этой девушке два-три вопроса по-польски!

Клос обнял и поцеловал ее. Лиза сидела с закрытыми глазами.

— Не нужно, Ганс, отпусти меня, — сказала она строго.

— Почему, Лиззи?

— Я обещала приготовить тебе что-нибудь поесть и выпить.

— Я не голоден.

— Наберись терпения, милый… У нас есть время. Очень много времени.

Клос погасил верхний свет, включил радио. Передавали очередную сводку командования вермахта… Ожесточенные бои в Сталинграде и ничего больше… А ведь советские войска наступали по всему фронту. Армия Паулюса была окружена. Однако гитлеровское командование не сообщало об этом…

Клос попытался настроить себя на отдых. Из кухни доносилось позвякивание тарелок. Он подумал, что вечер с такой очаровательной девушкой действительно мог бы стать приятным. Клос посидел, закрыв глаза, потом вскочил с дивана и начал прохаживаться по комнате. Заглядывал во все углы, за картины, коврики и шторы, искал, не спрятаны ли здесь микрофоны. Ничего не обнаружив, он выключил радио и снова присел на диван. Его охватило разочарование. Прошел уже целый день, а он ни на шаг не продвинулся к своей цели.

Лиза действительно умела вкусно готовить. Вино, правда, оказалось не лучшего качества, но колбаса в томатном соусе и пирожные собственного изготовления были очень вкусны. Для всего этого необходимо иметь дополнительные продовольственные карточки.

Клос пил много, она все время подливала в его бокал, но сама почти не пила. Беседу вела тонко, осторожно. Он подивился ее умению задавать вопросы, на первый взгляд невинные, без особых намеков и предположений. Казалось, она не слушает собеседника, давая ему понять, что ее, немецкую девушку, служебные дела офицера вермахта вовсе не касаются. Но ее интересовала каждая мелочь, и девушка упорно добивалась своей цели.

Клос решил облегчить ей игру. Он рассказал о своих фронтовых друзьях, которые с танковым корпусом недавно переброшены из-под Москвы на Дон, даже назвал их имена, прибавил несколько фамилий офицеров и номера их частей, направленных под Сталинград.

— А ты? — спросила Лиза. — Тебя туда не пошлют?

Клос рассмеялся:

— Не знаю. Если танковую дивизию, которая недавно находилась во Франции, направляют на Волгу, то, вполне понятно, каждого из нас может ожидать Восточный фронт… Но я вернусь, Лиззи. Мы еще увидимся.

— Все так говорят, — со вздохом произнесла девушка. — Все, с кем я общалась здесь. Приезжают на несколько дней в отпуск — и обратно на фронт. Иногда получаю от них письма: тот отморозил ноги, а этот тяжело ранен. Не получаю только извещений об их гибели. Такие извещения мне не присылают…

— Ты со многими была знакома?

— Это что — ревность, Ганс? А не кажется ли тебе, что слишком рано?

Он притянул ее поближе к себе, и в это время раздался. пронзительный звонок.

— Телефон? — спросил Клос.

— Нет, это в двери. — В ее голосе послышалось беспокойство: — Я никого не ждала. Подожди…

Лиза вышла в прихожую. Через дверь комнаты Клос увидел, как Лиза открыла. На пороге возник мужчина в форме железнодорожника.

Этого человека Клос не знал, и не успел рассмотреть получше его лицо, как вошедший грубо оттолкнул Лизу от двери.

— Лиза Шмидт? — спросил он громко.

— Да, это я. — Голос девушки дрогнул от испуга. — Слушаю вас.

— По приказу Артура… — начал мужчина.

Клос заметил в его руке пистолет и, мгновенно подскочив, захлопнул дверь, заслонил собой Лизу. Вальтер в его руке был уже наготове.

— Пистолет на пол! — крикнул обер-лейтенант. — Быстро!

Застигнутый врасплох, незнакомец растерялся и, не решаясь на схватку с немецким офицером, бросил оружие. Клос осторожно поднял пистолет с пола, не спуская глаз с железнодорожника.

— Теперь руки на затылок! — скомандовал он и добавил: — Надеюсь, Лиззи, ты пригласишь нас в комнату.

Он толкнул незнакомца к двери, посмотрел на белую как полотно Лизу. Только почувствовав, что напряжение спало Клос понял, в какой сложной ситуации оказался. Этот человек сказал: «По приказу Артура», следовательно, руководитель разведгруппы не отменил своего распоряжения о ликвидации Лизы Шмидт… Почему? Подвела связь? Не получил указания от органиста? А может, решил действовать вопреки приказу Центра, под свою личную ответственность? Так или иначе, но этот человек в форме железнодорожника был только исполнителем приказа своего руководителя.

Что должен в подобной ситуации предпринять немецкий офицер? Отдать незнакомца в руки полиции? Но об этом сразу станет известно гестапо. Артур не отменил своего приговора, может, он действительно уверен, что Лиза Шмидт предатель. Как она будет теперь себя вести? Вызовет полицию?

Клос еще не принял решения, хотя времени на размышление оставалось мало. Мужчина стоял около стены, заложив руки на затылок.

— Говори! — приказал Клос. Железнодорожник посмотрел на него с ненавистью:

— Ничего не скажу.

— Заговоришь в другом месте! — пригрозил Клос и обратился к Лизе. — Знаешь этого человека?

Лиза с трудом приходила в себя.

— Да… Нет… Что-то не припоминаю… — Девушка еще больше разволновалась.

— Вспомни, — настаивал Клос, — этот человек сказал что пришел по приказу Артура.

Лиза молчала. Клос наблюдал за ней с огромным напряжением. Его не интересовало, что будет говорить незнакомец. Клос ждал только, что скажет Лиза.

Девушка расплакалась. Это было настолько естественно, что Клос почти поверил в искренность ее слез.

— Скажу все, — плача, прошептала она. — Он брат Артура, а я совершила подлость.

Клос был готов поверить этому признанию, он даже снова почувствовал наплыв искренней симпатии к этой девушке, но что-то настораживало его. Она старалась спасти этого человека, но каковы истинные мотивы ее поступка? Если она работает на гестапо, то зачем ей защищать исполнителя приговора? Может, Лиза не доверяет ему, Клосу, и пытается выиграть время, чтобы продлить свою работу в группе Артура?

Лиза рассказала, что Артур был ее женихом, она обещала выйти за него замуж. Но он потерял обе ноги на фронте, и тогда… Девушка снова расплакалась:

— Я не смогла выполнить обещание. Не хотела губить свою молодость, а когда сказала ему об этом, то он…

Клос внимательно наблюдал за реакцией мужчины. Железнодорожник был достаточно сообразительным и сразу понял замысел Лизы, подхватил ее мысль.

— Артур перерезал себе вены, — продолжил он начатую Лизой сказку, — и скончался на моих руках. Я обещал отомстить за него — совершить акт правосудия над этой…

Клос сделал вид, что поверил. В данной ситуации это был наилучший выход. Положение создалось весьма пикантное. Три человека вели сложную игру. И только он, Клос, знал цену этой игре.

Клос снова почувствовал неприятный осадок: оба изворачиваются, говорят неправду, но надо дать им выговориться.

— Документы! — обратился Клос к железнодорожнику.

Тот подал паспорт.

— Хорст Кушке, — прочитал Клос, — родился в Бытоме. Силезец… Разрешение на оружие, конечно, не имеете?

— За кого вы меня принимаете? — возмутился Хорст.

— За бандита, который с оружием в руках ворвался в чужой дом и хотел убить беззащитную женщину.

— Я работаю на железной дороге и оружие ношу с разрешения местных властей. Мне поручена охрана вокзала.

Клос сравнил номер пистолета с номером, указанным в удостоверении на право ношения оружия.

— Значит, вы хотели убить женщину из оружия, которое носите легально? — Клос продолжал защищать девушку, хотя это было нелегко делать. — Позволишь позвонить по телефону? — обратился он к Лизе.

— Не делай этого! — умоляюще посмотрела она на него. — Не звони в гестапо. Ведь он…

— Что это значит?! — воскликнул Клос. — Может, ты хочешь, чтобы я отпустил его?..

— Да-да, пожалуйста, прошу тебя, отпусти его, — приглушенным голосом произнесла Лиза.

«Превосходно играет, — подумал Клос. — Успокоилась, и только губы слегка дрожат».

— Отпустить его я не могу, — ответил он жестко. — Этот человек пытался убить тебя. Неужели ты не понимаешь этого?

Девушка бросила взгляд на Хорста и снова посмотрела на Клоса.

— Я чувствую себя виноватой, Ганс. Ведь это из-за меня Артур… — Голос ее снова задрожал.

«Наивная мелодрама. Она принимает меня за сентиментального простака!» — усмехнулся он и предложил:

— Тогда сама позвони в гестапо…

— Ганс, — прошептала Лиза, — есть такой обычай — нельзя отказывать в просьбе накануне рождества.

— Прекрасно. Ну допустим, я отпущу этого человека, но где гарантия, что он снова не придет к тебе, когда меня здесь уже не будет?

— Не приду, — пообещал Хорст. — Очень сожалею теперь, что хотел убить фрейлейн Шмидт. Она совсем не такая, как я думал раньше. Артур ошибался…

«Перестал верить своему руководителю, — подумал Клос. — Видимо, Хорст порядочный человек. А Лиза? В одном я пока убедился: она великолепная актриса».

— Хорошо, — согласился обер-лейтенант. — Может быть, я неправильно поступаю, но не могу отказать тебе в просьбе, Лиза. Вы свободны, Хорст Кушке. Документы? Оружие? Нет, не протягивайте руку, не получите, во всяком случае, сейчас. — Заглянув в паспорт, он прочитал адрес. — Теперь я знаю, где вы живете. Прошу вас не выходить из дому, а я за ночь подумаю, что с вами дальше делать. И не вздумайте, Кушке, бежать из города.

За Хорстом закрылась дверь. Клос и Лиза остались вдвоем. Он наполнил рюмки вином, сел на диван и закрыл глаза. Разведчик был измучен. Минувшую ночь не спал, целый день бегал по Вроцлаву, а теперь еще это…

— Благодарю тебя, Ганс, — сказала Лиза, прижавшись к нему.

Как Клос хотел, чтобы Лиза была обыкновенной девушкой, никем больше, только девушкой, с которой он мог бы провести время!

— А тот рождественский обычай, — тихо сказал он, — не немецкий обычай, Лиззи.

— Прошу тебя, Ганс, не говори больше об этом, — шепотом произнесла Лиза. — Так хочется забыть обо всем…

Клосу очень хотелось бы верить, что Лиза искренна с ним хотя бы в эту минуту… Он выключил свет. Еще успел подумать, что ночью Лиза проверит карманы его мундира, чтобы убедиться, кто же такой в действительности Ганс Клос…

6

В семь утра город был еще погружен во мрак. Гауптштурмфюрер Поллер, который в этот раз позволил себе спать только четыре часа, приказал вызвать из следственного отдела полиции офицера Крипке. Поллер действовал быстро, не теряя ни секунды. Что-то непонятное волновало его, и это волнение требовало от Поллера необычной концентрации внимания. Он обладал интуицией, в которую слепо верил, и потому был убежден, что не допустит ошибки в задуманной операции.

— Прошу доложить, господин Крипке, как это было, — потребовал Поллер, когда в дверях появился упитанный офицер — один из тех старых полицейских служак, которые не были особенно уверены в себе, но имели собачий нюх. И сразу же добавил: — Благодарю за своевременное донесение в гестапо. Обещаю повышение по службе.

Полицейский расплылся в заискивающей улыбке.

— Мы почувствовали трупный запах, — начал он. — Это было в полдень. Осмотревшись, обнаружили труп мужчины в железнодорожной форме. У него был ужасный вид. Видимо, его сбросили с Лессингсбрюке прямо на волнорез. Но не это послужило причиной его смерти. Он был убит выстрелом в затылок с близкого расстояния. — Крипке взял сигару, предложенную ему Поллером. — В его кармане было двести марок, порядочная сумма… Паспорта он не имел, но при нем оказалось, служебное удостоверение на имя Хорста Кушке, — закончил Крипке.

Поллер взял в руки удостоверение и посмотрел на фотографию:

— Уточнили личность?

— Так точно, — подтвердил полицейский — Несомненно, это Хорст Кушке.

Гауптштурмфюрер молча дымил сигарой. Он должен был сопоставить факты. Эсэсовец был взволнован и зол, но сдерживался.

— Оставьте это мне, — сказал Поллер, указывая на удостоверение Кушке. — И пришлите материалы следствия. Делом об убийстве Хорста Кушке займется гестапо. Вы свободны, господин Крипке.

Поллер позвонил дежурному офицеру и приказал подать машину.

Люди толпились на трамвайных остановках. На Кайзербрюке машина с трудом пробилась через трамвайный затор.

Поллер посмотрел с моста на панораму города и вспомнил вдруг о листовках, которые перехватило гестапо. Они распространялись среди иностранных рабочих. «Вроцлав был и будет польским» — гласили листовки. Поллер о злостью стиснул зубы: «Негодяи! Этому никогда не бывать!»

Машина остановилась у подъезда старого каменного дома. На четвертом этаже Поллер громко постучал в дверь, на которой виднелась металлическая табличка с надписью: «Хорст Кушке». Дверь открыла бледная, убитая горем женщина, с опухшими от слез и недосыпания глазами. Поллер едва посмотрел на нее. Он знал о ней все или почти все от своего агента.

— Гестапо! — рявкнул Поллер и вошел в комнату. Не церемонясь, он принялся открывать шкафы и ящики, выбрасывать содержимое на пол. Все перевернул вверх дном, надеясь найти доказательства подрывной деятельности погибшего.

7

Клос спешил. В трамвае было душно и многолюдно. На Кайзербрюке образовался затор. Обер-лейтенант сидел во втором вагоне и просматривал газету. Еще на остановке, когда садился в трамвай, он проверил, не следят ли за ним. Длинная вереница трамваев скопилась на мосту. Люди выскакивали из вагонов, бежали по мостовой, спешили на работу. Клос взглянул на часы: трамваи стояли уже десять минут. Он подумал, что сначала необходимо пойти к органисту, может быть, ему что-нибудь известно, потом, однако, решил не менять своего прежнего плана. Следовало бы поговорить с Хорстом Кушке. Рискованно? Да. Но осталось только полтора дня, а он еще не довел дела до конца, не смог установить главного — кто предал Артура Первого и его людей?

А Лиза Шмидт? Она агент гестапо или нет? Он пытался хладнокровно взвесить все «за» и «против»… Она спасла Кушке, но если бы не сделала этого и предала его в руки гестапо, то не смогла бы продолжать работу в группе Артура. Но имело ли это какое-нибудь значение? Лиза знала, что Артур приговорил ее к смерти, а потому, как бы ни поступила, была бы разоблачена. Может, попытаться установить контакт с Артуром?.. Лиза поцеловала Клоса на прощание. Девушка казалась ласковой, искренней, чистосердечной. Но она казалась такой же откровенной и тогда, когда рассказывала сказку о своем женихе Артуре. Она хорошо провела свою роль. Что ж, если она агент гестапо, то агент особо опасный.

А Кушке? Трудно представить, чтобы он согласился выполнить приказ, отмененный Центром. Железнодорожник, видимо, хороший исполнитель, но и только. Сам он ничего решить не может.

Почему Артур не выполнил приказ? Конечно, в особых случаях это может быть оправдано. Однако он получил твердое указание Центра. Получил ли? А если органист не передал ему этого указания? Нет, нужно встретиться с Артуром и все выяснить! Правда, это крайне опасно. За Артуром наверняка следят… Даже не исключено, что он уже арестован гестапо. И каковы дальнейшие намерения гестапо?.. Остается только ждать и действовать в зависимости от обстановки…

Если бы подпольщики ликвидировали их агента, то гестапо арестовало бы всех людей Артура. Но группа Артура действует, следовательно, провокатор не разоблачен. Видимо гестапо старается выйти на связь с Центром и начать игру-дезинформацию. «А что, если самому пойти в гестапо, повидаться с нужными людьми и постараться выведать намерения противника? — размышлял Клос. — Нет, из этого ничего не выйдет!»

Трамвай с грохотом дернулся и поехал. Клос свернул газету и прошел на переднюю площадку. Он не знал Вроцлава, но точно изучил план города по карте. Еще два перекрестка, и он должен сойти. Отсюда до дома Хорста Кушке идти минуты две.

Поллер, не церемонясь, выдвинул кресло на середину комнаты. Вытянул ноги и внимательно осматривал свои сапоги. Он был одет в штатское, но в сапогах с высокими голенищами. Вилли плохо начистил их, получит сегодня в морду, мерзавец.

— Теперь поговорим, — произнес Поллер важно.

Елена, жена Кушке, стояла перед гестаповцем в халате и домашних туфлях. Поллер видел, страх в глазах женщины. Она безуспешно пыталась сдержать нервную дрожь. Елена поправила волосы, и этот жест напуганной женщины рассмешил гауптштурмфюрера.

— Ну, что вам известно, фрау Кушке? — спросил он.

— Ничего.

— Он не сказал, куда пойдет?

— Не говорил.

— Знакомые? Друзья?

— У него не было близких друзей, — ответила Елена.

— Вздор… Польские сказки. У меня к полякам особое отношение.

— Он не встречался с ними… — Елена расплакалась.

— Но-но, только без истерики… Немецкие женщины должны переносить подобное спокойно… А в вашем кафе? — крикнул Поллер.

— Иногда заходил, — прошептала Елена. — Что в том удивительного? Я ведь работаю в кафе гардеробщицей.

— Каждый порядочный немец, — проговорил Поллер, — имеет право зайти в кафе, выпить кружку пива и сыграть партию в домино. Ваш муж играл в домино?

— Иногда. Это единственное развлечение, которое он себе позволял. Но Хорст играл только на маленькие ставки. Он никогда не пил, был бережлив, не бросал денег на ветер! — Елена снова всхлипнула.

— Меня не интересуют ставки! — прокричал Поллер. — С кем он играл в домино?

Его не удовлетворили ответы жены Кушке. Не для этого он пришел, чтобы выжимать из этой женщины мелкие подробности. На всякий случай он пригрозил ей арестом.

— У меня есть достаточно поводов, — сказал Поллер, — чтобы арестовать вас. В данном случае — хотя бы под предлогом того, что вы не помогаете следствию, а только осложняете дело. Но на этот раз… — Гестаповец задумался, а потом резко спросил: — Любовницы у вашего мужа были?

— Нет, — ответила Елена.

— Вы уверены? А с некой Лизой Шмидт он встречался?

Елена не успела ответить, как раздался звонок. Поллер вскочил с кресла, схватился за кобуру:

— Ага! Нам представляется возможность познакомиться с приятелями господина Кушке! Откройте дверь, но только без глупостей. Если замечу, что подаете условный знак, стреляю без предупреждения.

Он встал сбоку от Елены. Она, с усилием открывая замок, посмотрела на Поллера и поняла, что он действительно выстрелит, если она не впустит того, кто пришел. Открыла дверь. На пороге стоял немецкий офицер, и Елена вздохнула с облегчением. Этого человека она не знала…

Когда дверь квартиры открылась, Ганс Клос сказал:

— Я хотел бы поговорить с господином Хорстом Кушке.

Елена отступила от порога, Клос вошел, и дверь за ним захлопнулась.

Перед Клосом стоял мужчина в штатской одежде, с пистолетом в руке.

Появление незнакомого немецкого офицера застало гауптштурмфюрера Поллера врасплох. Он не ожидал этого. Не менее поразили Поллера бесстрастный голос обер-лейтенанта, его спокойствие. Ни следа боязни, полная уверенность в себе… Это были качества, которые Поллер всегда ценил в людях.

— Кто вы? Прошу опустить оружие, не люблю, когда в меня целится штатский. — Клос говорил негромко, спокойно и уверенно.

Он сразу понял, что допустил ошибку. Не нужно было приходить сюда. «Этот человек из гестапо», — безошибочно определил Клос.

Поллер тут же подтвердил его догадку.

— Я не штатский, — проворчал он. — Я гауптштурмфюрер Поллер, из гестапо.

— Обер-лейтенант Клос. Рад вас видеть, господин гауптштурмфюрер!

— Да! Радость взаимная, господин обер-лейтенант, — с иронией проговорил Поллер. — Вы знакомы с господином Кушке?

Гауптштурмфюрер вложил пистолет в кобуру, вернулся к креслу и, поудобнее устроившись в нем, снова вытянул ноги. Но офицер, стоявший перед ним, пристально смотрел на гестаповца.

— Сегодня, — не торопясь, ответил он, — я намеревался нанести визит в гестапо вместе с Кушке, для этого, собственно говоря, и пришел сюда. — Это было, пожалуй, самое лучшее, что мог в создавшейся ситуации сказать Клос.

— Кушке больше уже никогда не придет к нам с визитом, — ответил Поллер, — а вам, господин обер-лейтенант, придется пройти со мной в гестапо для выяснения ряда обстоятельств.

Клос ответил сразу же:

— Ваш тон, господин гауптштурмфюрер, неуместен. Не забывайте, я офицер вермахта. И мне не понятно, почему Кушке…

Поллер перебил его:

— Тело этого человека сегодня утром выловили в реке. Он был убит выстрелом в голову и сброшен с моста. Теперь понятно? — вертя портсигар в руках, проговорил он. — Однако, господин обер-лейтенант, прошу сообщить мне, что вам известно о Кушке.

Клос выхватил из кармана вальтер, и гестаповец обеспокоенно заерзал в кресле.

Клос пододвинул себе стул, уселся напротив Поллера. Подал ему пистолет, который ранее отобрал у Кушке, а паспорт Хорста и удостоверение на право ношения оружия бросил на стол.

«В данной ситуации, — подумал он, — лучше всего не скрывать правду…»

Клос сообщил Поллеру, что вчерашний вечер он провел у некоей очаровательной, достойной фрейлейн. Он слово в слово повторил сказочку Лизы о женихе Артуре и несостоявшемся замужестве. Он вбивал в голову гестаповца, что Кушке хотел убить ее, мстя за своего брата, который якобы очень страдал и покончил с собой из-за нее. Разрешение на право ношения оружия Кушке имел…

— Наверняка фальшивое, — уверенно произнес Поллер.

Клос пожал плечами:

— Возможно… — Далее он объяснил, что отпустил Кушке и приказал ему не выходить из дому. Сегодня решил прийти к нему, чтобы сопроводить его в гестапо и подробно выяснить обстоятельства дела…

Рассказывая, Клос внимательно наблюдал за лицом Поллера. Верит ли ему гестаповец?

Однако лицо Поллера оставалось непроницаемым. Он внимательно выслушал Клоса, не задавая вопросов, и сказал:

— Ну что же, в связи с отсутствием Кушке вы поедете в гестапо со мной, господин обер-лейтенант, для выяснения этого дела. — Потом обратился к жене Кушке: — А вы не должны покидать дом до особого распоряжения. И если что-либо припомните…

Кабинет гауптштурмфюрера Поллера почти ничем не отличался от подобных кабинетов в гестапо. Большой письменный стол и бутылки коньяка в застекленном шкафу. Портрет фюрера. Два кресла и столик около дверей.

Клос сидел в кресле, поглядывая на этот столик. Поллер, как и следовало ожидать, сначала предположил, что это Клос расправился с Кушке. Обер-лейтенант ответил на это смехом, а потом потребовал, чтобы Поллер связался с генералом Эберхардтом и навел справки о нем, Клосе, о его лояльности и преданности рейху.

Поллер немедленно соединился по телефону с генералом. Эберхардт, старый офицер абвера, ненавидевший гестапо, похвально отозвался об обер-лейтенанте Клосе и потребовал, чтобы вроцлавская полиция немедленно оставила в покое сотрудника абвера.

Клос, наблюдая за гауптштурмфюрером, понял, что Поллеру ничего не известно о нем. Вероятно, Лиза не успела проинформировать гестапо.

Поллер, покручивая в пальцах сигару, задумчиво проговорил:

— Вся эта история кажется мне удивительно странной. Вы, господин Клос, были последним человеком, кто видел Кушке.

Клос решил перейти в наступление:

— А почему этот железнодорожник так интересует вас, господин Поллер, а не следователя Крипке?

Поллер по-прежнему не выпускал из рук сигару.

— Однако вы, господин Клос, весьма любопытны, — ответил он.

— Я офицер абвера, а вы играете со мной в кошки-мышки, задаете нелепые вопросы, забывая, что я сам занимаюсь подобными делами ежедневно.

Поллер рассмеялся:

— Как это понимать? Как предложение сотрудничать?

— Вряд ли я могу вам чем-нибудь помочь, — пожал плечами Клос. — Я во Вроцлаве проездом. И не намерен вмешиваться в ваши дела. А вы, господин гауптштурмфюрер, считаете, что я могу быть вам полезен?

Поллер промолчал, видимо, сочтя, что не стоит делиться с офицером абвера своими служебными заботами.

— Мне не нужна ваша помощь в расследовании этого дела, — ответил он. — Но на ваше содействие я рассчитываю… — И через минуту спросил, в упор глядя на Клоса: — Как имя женщины, с которой вы провели вчерашний вечер?

Этого вопроса Клос давно ожидал. Но его беспокоило, почему он был задан так поздно. Поллер должен был начать именно с него. А если не начал, то, значит, знал, о ком речь?.. Ответить на вопрос гестаповца он должен был немедленно, и он ответил:

— А разве вы, господин Поллер, всегда помните имя женщины, с которой провели время? Согласитесь, имя — это не главное для женщины…

— Да, да, вы правы, господин Клос. — Поллер снова рассмеялся. — Но в интересах дела вам все-таки следовало бы назвать ее.

— Что ж, если это так важно, постараюсь вспомнить… Это было неподалеку от Лессингсбрюке… Она назвала себя Лизой… — Говоря это, он внимательно наблюдал за Поллером. Знает ее гауптштурмфюрер или нет? Говорить дальше или промолчать?

Не успел он об этом подумать, как в дверь кабинета постучали. Послышался знакомый голос, и на пороге появилась Лиза Шмидт. Обер-лейтенант приподнялся с кресла, но она словно не видя его, спокойно доложила шефу:

— Господин гауптштурмфюрер, я принесла вам перепечатанные рапорты… — Потом, как бы только что заметив Клоса, воскликнула: — О, Ганс, вот не ожидала встретить тебя здесь! — Эти слова девушки прозвучали вполне естественно.

Поллер расхохотался и продолжал забавляться:

— О, да вы знакомы!.. Понимаю, понимаю, благодарю, Лиза… Сегодня вечером можешь быть свободна и, если договорилась с обер-лейтенантом…

— Договорилась, — ответила Лиза. — Не забыл, Ганс?

— Конечно помню. — Клос был взбешен. Дал провести себя как мальчишку. Он закурил сигарету и даже не посмотрел на Лизу, когда она выходила из кабинета.

— Это та самая девушка, с которой я провел вечер. Почему вы не допрашиваете ее? — напустился он на Поллера. — Значит, она уже раньше сообщила вам обо всем и вы, господин Поллер, все знали и дурачили меня…

— Не горячитесь, Клос, — рассмеялся Поллер. — У нас в гестапо особые методы. Не такие, как у вас в абвере.

— Слышал я о ваших особых методах!

— Нет, Клос. Я имею в виду вовсе не физические способы воздействия на преступников, напротив, сам я не очень одобряю это. У меня иные методы. Я предпочитаю иметь дело с интеллигентным противником.

— Что же это за методы?

— Если вы, господин Клос, встречаетесь с этой фрейлейн, то прошу вас понаблюдать за ней. Чем она интересуется… Может, настроениями среди военных… Или передвижением воинских частей…

— Но ведь она работает у вас в гестапо!

— Ну и что? Господин Клос, вы интеллигентный, разумный офицер, а иногда кажетесь… наивным простаком…

«Встреча с Поллером закончилась вничью», — подумал Клос. Проанализировав все происшедшее, он пришел к выводу, что первый раунд схватки выиграл все же Поллер. Клос, к сожалению, не сумел узнать, кто же агент гестапо в группе Артура. Он только выяснил, что Лиза Шмидт служит в гестапо… Но это еще не значило, что девушка работает на гестапо.

8

Приближалась развязка. Это требовало от всех, кто участвовал в игре, огромного напряжения сил, быстрых и решительных действий.

Клос из гестапо сразу же решил поехать к органисту. Петляя по Вроцлаву, он заметал следы, но не был уверен, что за ним не следят. Не исключено, что Поллер приказал своим людям не спускать с него глаз. Однако, кажется, слежки не было. Неужели гауптштурмфюрер так уверен в успехе своей операции?

В костеле у органиста Клоса ожидало донесение Артура, полученное, как обычно, через тайник под фигурой святого Антония. Руководитель группы докладывал о своем последнем решении. Оно было неожиданным. Артур утверждал, что согласно распоряжению Центра он отменил приказ о ликвидации Лизы Шмидт, а Хорст Кушке пытался привести приговор в исполнение самовольно, поэтому он, Артур, вынужден ликвидировать Кушке за нарушение приказа Центра. Теперь он уверен, что Лиза Шмидт — невиновна, а провокатором был Кушке. Группа снова в безопасности и может действовать. Артур просил дать ему новое задание и восстановить связь с Центром.

— Видите, — сказал органист, — я был прав, Лиза невиновна.

— Вы знали, что она работает в гестапо? — спросил Клос.

— Конечно, — ответил органист. — И мы считаем, что добились успеха, внедрив туда нашего человека.

Органист торжествовал. Рапорт Артура подтвердил его веру в невиновность Лизы. Группа Артура в безопасности, значит, снова можно действовать. Провокатор Хорст Кушке ликвидирован, теперь следовало бы восстановить связь с Центром.

Однако Клосу эта развязка показалась подозрительной. Он интуитивно чувствовал, что борьба с гауптштурмфюрером Поллером еще не закончена. Напротив, приближающийся последний раунд будет самым трудным. Клос тщательно анализировал сложившуюся обстановку. Он видел перед собой лицо органиста, глаза которого не казались ему незрячими.

Если Кушке, как докладывал Артур, действительно предатель, то Поллер после ликвидации своего агента должен был арестовать всех известных ему людей из группы Артура. Но этого не последовало. Он еще чего-то ждал? Провокатор хорошо знал Артура, Лизу и других членов группы. Они все были в руках гестапо, но Поллер почему-то их не трогал, хотя знал, что, если он запоздает, эти люди могут исчезнуть из города. Да и сам Артур должен был понимать, что в данной ситуации ему, Лизе и остальным членам группы необходимо скрыться, чтобы обезопасить себя. Однако руководитель группы спокойно гуляет по Вроцлаву, как будто бы ничего не случилось. Почему? Не понимает, что грозит ему и его людям? Ожидает связи с Центром и своим промедлением толкает связного «тети Сюзанны» на опасные действия?

Клос смял донесение Артура, зажег спичку. Вспомнил, каким было лицо Хорста Кушке в квартире Лизы, и подумал, что он, как ему показалось, порядочный человек. Если же провокатор не Кушке, то кто?

Подозрение родилось не сразу, и оно было страшным. Клос решил еще раз проверить себя.

Артур Второй… Что он за человек? О нем Клос знал так мало.

Непроницаемое лицо органиста повернулось в его сторону. Если бы Клос не знал, что этот человек слепой, то мог бы сказать, что чувствует на себе его пристальный взгляд. Информация Центра подтверждала, что органист — человек абсолютно надежный, патриот, антифашист.

— Какой ответ дать Артуру? — спросил органист, и Клос уловил в его голосе нотку беспокойства.

После долгого молчания Клос тихо сказал:

— Артуру ничего не сообщать. Прекратить с ним все контакты.

На лице органиста отразилось недоумение. Он потянулся рукой к очкам, потом нервно погладил волосы. На лбу его появились капли пота.

— Что это значит? — спросил он с тревогой.

— То, что я сказал. — Голос Клоса прозвучал сухо.

Органист с минуту молчал, а потом спросил:

— Мне вы тоже не верите? Вы понимаете, на что обрекаете этих людей? На одиночество! И не только на одиночество — они попадут в руки гестапо. Лиза, которую я знаю с детства… Артур Второй…

— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Восстановим связь, когда потребуется. — Клос был сосредоточен и серьезен. Он понимал, что каждое его слово — приговор. — Сами вы немедленно должны покинуть Вроцлав, — добавил Клос. — У вас есть резервный адрес?

— Да, — ответил органист.

— А документы?

— Тоже.

— Тогда уходите сейчас же. Связь с вами восстановим немного позже. Достаточно будет, если пошлете доктору Бруке, Берлин, Лейпцигерштрассе, 29, свой последний анализ крови. Обратной почтой получите указания.

— Но зачем мне уходить из города? Хорст Кушке ничего не знал обо мне.

— Это приказ, — строго проговорил Клос, потом голос его смягчился. — Поймите, иначе я поступить не могу. Война жестока, а наша борьба в глубоком тылу врага не менее жестока и опасна для нас. — Прощаясь, он крепко пожал руку органисту: — До свидания. Не знаю, встретимся ли еще когда-нибудь, а если встретимся, то уже в свободной Польше.

— В свободной Польше, — повторил органист, дотронувшись рукой до очков.

Клос вышел из костела. Падал снег, дул пронизывающий ветер. Перед витриной антикварного магазина он увидел мужчину в форме организации Тодта и подошел к нему. Мужчина вынул коробку спичек, чиркал, чтобы поднести огонь к сигарете Клоса, но делал это неумело, спички гасли, и он бросал их на тротуар.

— Слушай внимательно, — говорил в это время Клос. — Сообщи ему: в пансионате «Элизабет», но безуказания номера комнаты. Информацию он должен получить по телефону в девять вечера. Запомни номер телефона…

— Все будет в порядке, — ответил мужчина.

Потом он вскочил на подножку проходящего трамвая. Клос еще минуту видел его на задней площадке. Мужчина в форме организации Тодта спокойно вынул из кармана газету.

Клос усмехнулся. Этого парня он знал уже более года. Работал с ним еще в Варшаве, а сейчас Центр назначил его руководителем новой антифашистской подпольной организации во Вроцлаве.

Однако поединок с гауптштурмфюрером Поллером за группу Артура еще не был окончен. Последняя партия игры продолжалась.

9

Поллер был уверен, что операция завершится успешно. Никогда и ни одну операцию он не проводил с такой терпеливостью и рвением.

Конечно, он уже давно мог арестовать этих людей, но этим ничего не добился бы, кроме лишних хлопот. Подпольные организации и группы росли как грибы после дождя. Он, Поллер, все это учитывал, понимая, что примитивные методы борьбы не приведут к желаемым результатам в этой сложной игре.

Гауптштурмфюрер мечтал раскрыть систему связи вражеских агентов с Центром. Тогда он мог бы проникнуть в сеть противника и парализовать его руководство разведкой во Вроцлаве.

Поллер закурил сигару, глубоко затянулся, потом поднял телефонную трубку, хотя он редко связывался по телефону со своими агентами. Сейчас же, убежденный, что ему никто не помешает, он решил позвонить.

Послышался знакомый голос, который он так не любил. Поллер презирал людей, услугами которых пользовался. С удовольствием разделался бы с ними, если бы кому-то удалось их разоблачить как агентов гестапо или они оказались уже бесполезными для него. Хотя в данном случае он был доволен сообщением агента. «Однако же какой сукин сын этот тип, но он наш сукин сын, — подумал Поллер. — Главное — это несомненный успех операции».

— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Не нервничай! — голос его прозвучал в этот раз тише и спокойнее. — Никто из них не уйдет, еще есть время, по меньшей мере, до завтра. Контакт с их Центром — это для нас самое главное. Мы должны иметь их связного… Да, да, к костелу тоже надо присмотреться… Что еще? Говоришь, офицер из абвера… Да, он нам немного подпортил дело. На первый взгляд кажется наивным, но на самом деле хитер и ловок… Хорошо, хорошо, согласен. Можешь поохотиться за ним… Хайль!

Гестаповец положил трубку. Конечно, подобных типов не стоит благодарить, но в данном случае… Он встал, поправил мундир… «Дано ли будет мне право встать перед самим фюрером в мундире штандартенфюрера?» — с надеждой и тщеславием подумал Поллер.

День был тяжелым. Профессор фон Липке, входя в кафе «Дорота», не надеялся увидеть там Лизу. В гардеробе, как всегда дежурила Елена. Липке думал, что в связи с гибелью мужа она не выйдет на работу. Но Елена сидела на своем обычном месте с вязаньем в руках. Когда-то он спросил ее, что она вяжет, и Елена ответила: свитер для Хорста к рождеству. Сейчас свитер был почти готов, Елена прилаживала к нему рукава, и казалось, что, кроме этого, ее ничто не интересовало.

«А ведь Хорст убит», — подумал Липке, наклонившись, чтобы поцеловать женщине руку. Как-то не повернулся у него язык сказать: «Очень жаль мне, Елена, сочувствую твоему горю». Он только процедил: «Жестокая война, мы сражаемся». Оставив плащ, профессор вошел в небольшой зал кафе. Он всегда помнил, что говорил его предшественник, Артур Первый: «Не предпринимай ничего, пока не почувствуешь полной уверенности».

Но он, Артур Второй, не мог ждать. Каждая минута была дорога, надо было действовать быстро и решительно.

Лиза сидела за его столиком и забавлялась костяшками домино, складывала из них башенку.

Артур, как обычно, сел на свое место, не поздоровавшись с ней.

— Ты приказал меня убить, — негромко проговорила Лиза. Она была спокойнее, чем он. — Почему?

— Я не вызывал тебя на встречу. — Артур вынул сигару и осторожно огляделся. — Сколько раз предупреждал, что со мной нельзя встречаться без вызова! Зачем ты пришла сюда?

— Хочу знать, в чем ты меня подозреваешь?

Кельнерша принесла пиво. Над кружкой возвышалась шапка пены, и это раздражало Липке. Он не любил слишком полные кружки. Сделав несколько больших глотков, закурил сигару, а потом сказал Лизе, что больше не подозревает ее, что как руководитель группы оказался тогда в непредвиденной ситуации, потому что все говорило о том, что Лиза, которая знала Артура Первого и тех рабочих из вагоноремонтных мастерских, ведет двойную игру.

Лиза ужаснулась. Профессор жестом предупредил, чтобы она молчала… Нет, сам он так не считает, он только получил об этом информацию, которая, как, к счастью оказалось потом, была фальшивой…

Конечно, каждый может ошибиться, и он, Артур, проявил излишнюю поспешность. Но иначе он поступить не мог, ведь речь шла о судьбе всей их организации. Впоследствии, конечно, он отменил приказ, а Хорст Кушке пытался самовольно привести приговор в исполнение.

— Я тогда предупредил его, — продолжал Артур, — что приказ отменяется, поскольку было установлено, что полученная информация оказалась фальшивой. Однако Кушке все-таки пошел к тебе домой. Я подозревал его с самого начала, но хотел быть уверенным до конца, поэтому решил проверить. И я оказался прав: это он, Кушке, был их агентом, работал на гестапо, он и предал Артура Первого.

Профессор фон Липке, убеждая Лизу, нервничал и не мог поэтому следить за окружающим. Лиза слушала напряженно, не спуская с него глаз. Они не обратили внимания на проходившую мимо их столика Елену, которая возвращалась из буфета в гардероб, бесшумно ступая в мягких туфлях. Профессор заметил только ее спину и сразу же замолчал, но было поздно. Елена слышала его слова: «… Самовольно… пошел к тебе домой» и «это он… был их агентом». Елена без сил опустилась на стул около своего столика в гардеробе и уткнулась лицом в мягкую шерсть еще не оконченного свитера.

— Теперь тебе известно, как все это случилось. Не будем больше возвращаться к этому вопросу, — сказал Артур. — Докладывай, что у тебя нового.

Лиза рассказала Артуру, как произошла ее встреча с Клосом, как он спас ей жизнь, когда Кушке пришел к ней домой, чтобы убить. Обстоятельно доложила об их разговоре. Артур слушал ее с напряженным вниманием.

— Когда и где вы с ним договорились встретиться? — спросил Артур.

— Сегодня вечером, у меня дома, — ответила Лиза. — После девяти…

В это время в зале появилась Елена и подошла к их столику.

— Фрейлен, вас просят к телефону, — обратилась она к Лизе.

В гардеробе никого не было. Лиза подбежала к телефону и машинально хотела взять трубку. Но трубка лежала на телефонном аппарате.

— Никто тебе не звонил. Я только хотела поговорить с тобой.

Елена стояла около девушки. Они не были знакомы. Лиза не знала, что Елена работает в группе Артура. Не знала она и того, что Хорст, который хотел убить ее, был мужем Елены.

— А в чем дело? — спросила Лиза.

Елена говорила по-польски, обращалась к ней на «ты», и Лиза не скрывала своего удивления.

— Скажи, как мне связаться с Центром? — взволнованно прошептала Елена.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сухо ответила по-немецки Лиза.

— Ты должна поверить мне, иначе мы все погибнем… Когда я проходила мимо вашего столика, то слышала, как он сказал, что Хорст, мой муж Хорст, был предателем, что хотел убить тебя самовольно, без его приказа… Это неправда!

Лиза направилась к двери, но Елена преградила ей дорогу.

— Клянусь всем, что дорого мне в жизни, — взволнованно говорила она, — Артур приказа не отменил. Клянусь, что Хорст невиновен. Я скажу тебе еще кое-что…

Лиза оттолкнула Елену.

— Вы с ума сошли!

… Она возвратилась к столику. Впервые после нескольких месяцев работы в группе ее охватил страх. Она вспомнила ненавистное лицо гауптштурмфюрера Поллера, закурила сигарету и глубоко затянулась, чувствуя на себе пристальный взгляд Артура.

— Что случилось? — спросил он с беспокойством.

Лиза передала ему, что говорила Елена. Девушка все еще верила ему. Артур слушал ее внимательно, и по его лицу нельзя было заметить, обеспокоен он или удивлен тем, что сообщила ему Лиза.

— Что же ты ответила ей?

— Ничего.

— Ты действительно знаешь, как связаться с Центром?

Этого вопроса она не ожидала. Он, руководитель группы, обязан был знать, кем и как передается информация в Центр.

— Я с Центром связи не поддерживаю.

Артур раскладывал костяшки домино.

— Это хорошо. А я как раз этого и боялся, — сказал он, видимо успокоившись. — Теперь понятно, что Хорст действовал не один. Елена пытается продолжить его работу. Нам нужно пресечь до конца действия вражеского агента. И сделаешь это ты, Лиза, — сказал он строго. — Приведешь приговор в исполнение. Она должна быть устранена. После выполнения приказа ночью мы покинем Вроцлав и будем в безопасности. Никто из нас не может больше здесь оставаться. Я приду к тебе домой около девяти… А теперь хорошенько запомни ее адрес…

10

Итак, Лиза должна была выполнить приказ руководителя группы. Как она это сделает? С какого расстояния выстрелит? Сначала она скажет: «По приказу Артура», а потом, сразу же с порога, сделает два выстрела. Артур сказал: «Лучше всего стрелять дважды, пистолет с глушителем».

Во время войны люди убивают друг друга. Но Лиза еще никого не убивала, и потому она даже не представляла, как будет жить потом. И существует ли вообще какое-нибудь «потом»? Доказана ли вина Елены?.. Хорст хотел убить ее, Лизу, а теперь она должна стрелять в его жену Елену.

«По приказу Артура…» А имеет ли он право единолично решать судьбу человека? Что она знает об Артуре Втором? Видимо, Артур Первый верил ему, если сделал его своим заместителем. Солдат обязан верить своему командиру. Она тоже солдат, и у нее нет другого выхода. Мать учила ее говорить по-польски, они вместе читали польские книги. «Люби свою родину, — говорила ей тогда мать. — Научись ненавидеть ее врагов».

Перед Гинденбургбрюке девушка села в трамвай. Елена уже должна быть дома. Лиза долго наблюдала за кафе «Дорота» и видела, как гардеробщица покинула его. Лиза вышла из трамвая на третьей остановке, без труда отыскала нужный дом и, не торопясь, поднялась на четвертый этаж. По дороге никого не встретила. Когда нажала на звонок, в душу ее снова вкрались сомнения. А если эта женщина все же невиновна?

Елена стояла на пороге. Глаза ее были воспалены, припухли, значит, она плакала. Увидев Лизу, Елена попятилась. Лиза машинально сунула руку в карман.

— По приказу Артура! — произнесла она громко и тут же почувствовала, как дрогнуло ее сердце и комок подкатил к горлу. Подняла пистолет, но выстрелить не смогла и опустила оружие.

— Стреляй! — воскликнула Елена. — Стреляй! — повторила она. — Почему не стреляешь?

Лиза подумала, что эта женщина может выбить пистолет из руки, и крепче стиснула вальтер. Артур Второй говорил: «Немедленно стреляй, не тяни, стреляй. Убивают те, кто не думает в этот момент». Но Лиза не могла не думать. Если бы эта женщина призналась, подтвердила свое предательство (люди перед смертью иногда говорят правду), тогда другое дело.

— Зачем предала?

— Все-таки сомневаешься? — Елена не тронулась с места. — Послушай. То, что сказал тебе Артур, неправда. Хорст пошел к тебе домой не по своей воле. Он получил от Артура приказ так же, как ты сегодня.

— Но Артур отменил приказ.

— Нет! Это неправда! Я точно знаю, что Артур получил указание Центра — отменить приказ. Это сообщение принес ему мальчик от органиста из костела. Артур встретился тогда с Хорстом, но не сказал ему, что Центр отменил приказ. Хорст был честным, преданным, исполнительным борцом за наше дело, поэтому Артур и ликвидировал его!

Лиза молчала, пораженная тем, что услышала. «Если это правда, если Артур… все кончено, — подумала Лиза. — Возможно, он сидит уже в кабинете Поллера и докладывает обо всем».

— Стреляй же! — снова в отчаянии воскликнула Елена. — Если не веришь…

Но Лиза уже не могла выстрелить. Она спрятала пистолет в карман.

И в эту минуту послышался шум моторов и скрежет тормозов. Им слишком хорошо был знаком этот звук. Машины гестапо так часто проносились по улицам их города. Елена отодвинула шторы, посмотрела в окно и увидела эсэсовцев и жандармов, которые выскакивали из грузовиков на тротуар, выстраивались вдоль улицы. Несколько человек вбежали в подъезд дома.

— Уходи на чердак, — сказала Елена, — там есть скрытый проход к соседнему дому. Спустишься в подвал и выйдешь на другую улицу.

— А ты?

— Я останусь здесь, задержу их. Сообщи обо всем в Центр… Прощай.

Убегая через небольшое окошко на чердаке, Лиза увидела эсэсовцев, стоявших вдоль улицы. Значит, Артур решил проконтролировать, выполнила ли она его приказ, а ее отдать в руки гестапо. «Он еще заплатит за это», — подумала девушка. Теперь Лиза точно знала, куда идти.

Существовал только один человек, который имел связь с центром. Он и должен принять решение о дальнейших действиях. Она взглянула на часы. Времени было в обрез, необходимо спешить. Она должна еще вернуться домой, вечером к ней придет обер-лейтенант Клос. Что ему сказать об Артуре? Ведь Клос — немецкий офицер, хотя и внушает доверие.

Органист был готов к отъезду. Руди стоял с ним рядом. Они уже были одеты, но органист все еще прощался с костелом, в котором провел большую часть своей жизни. Притронулся пальцами к клавишам органа. Подумал, что, может быть, ему не следует уходить. Возможно, произошла какая-то ошибка, недоразумение… Он никогда не боялся за себя, только судьба внука Руди беспокоила его. Мальчик нетерпеливо ожидал деда, переступая с ноги на ногу. Его ничуть не огорчал переезд из города в деревню, напротив, он был даже рад.

— Пора ехать, дедушка, — повторил Руди.

— Идем, — вздохнул органист.

В это время раздались быстрые шаги. Кто-то бежал вверх по лестнице. Руди открыл дверь и увидел Лизу. Они уже давно не встречались.

— Лиза! — вскрикнул он радостно. Лиза прикоснулась губами к его голове:

— Оставь нас с дедушкой, Руди.

— Ты поедешь с нами, Лиза?

— Оставь нас с дедушкой, — повторила она нетерпеливо. Мальчик вышел. В костеле было пусто, только какой-то мужчина в кожаном пальто сидел на скамейке невдалеке от фигуры святого Антония. Руди, как учил его дедушка, внимательно присматривался к незнакомцу.

— Я же предупреждал тебя, Лиза, — говорил в это время органист, — что нельзя приходить ко мне в костел.

— Знаю, знаю! Все мы очень осторожны, бдительны, хорошо конспирируемся, а врагу все известно, слышишь? Выходит, что мы работали на врага! — крикнула в отчаянии девушка.

— Что случилось, Лиза?

Она все рассказала ему, стараясь не упустить даже мелочей, — о себе, Елене, Хорсте, Артуре… У нее теперь не было сомнения: Артур Второй — предатель. Елена не могла быть предательницей… Артур не отменил своего приказа уничтожить ее, Лизу… А ей приказал убить Елену так же, как сам убил Хорста.

Органист, пораженный рассказом Лизы, в волнении снял очки. Лиза опустила голову. Она не могла спокойно смотреть в его открытые незрячие глаза.

— Значит, это он, Артур, — сказал органист. — Елена передала ему распоряжение Центра об отмене приказа, а он встретился с Хорстом и не сообщил ему… Да, это он… Тот человек был прав…

Теперь органист понял, почему связной Центра, Клос, не поверил в виновность Хорста. Если бы Хорст их предал, то Артур и его люди были бы арестованы…

— Кто был прав? — спросила Лиза.

— Человек, которого мы, очевидно, уже больше не увидим.

— Необходимо срочно обо всем сообщить в Центр! — воскликнула девушка. — Нужно что-то делать!

— У меня нет связи, — тихо сказал органист. — А когда ее удастся установить… — пожал он плечами.

Лиза ничего не понимала.

— Как, у тебя нет связи с Центром?

Органист молчал. Снова сел на стул и погладил пальцами клавиши. Как он проклинал теперь свою слепоту! Если бы он видел, то сам разыскал бы Артура и уничтожил его, этого предателя!

— Поедем со мной, Лиза, — сказал наконец органист. — это единственное спасение для тебя. Документы достанем.

— Нет, — ответила девушка. — Не поеду. Не имею права, пока не придет час расплаты с предателем.

Казалось, органист ее не понял.

— Рано или поздно, — сказал он, — с нами установят связь, тогда мы и доложим об Артуре…

— Не могу бежать, — сказала Лиза. — Неизвестно, кого еще из наших он выдаст гестапо… Может, пока не успел всех предать. Необходимо спасти их от ареста. И наконец, — добавила она, — ко мне сегодня вечером придет человек, которого он тоже намеревается ликвидировать. А этот человек спас мне жизнь.

Лиза была убеждена, что иначе она не могла поступить. Сунув руку в карман плаща, она коснулась холодного металла. Подумала, что в магазине всего три патрона.

Артур приказал ей стрелять в Елену дважды, а третий патрон…

— Побереги Руди, дядя, — сказала девушка и вышла. Органист даже не услышал, как закрылась за ней дверь.

Гауптштурмфюреру Поллеру теперь оставалось только ждать. В течение двух часов он не знал, чем себя занять. Налил рюмку коньяку, закурил сигару и задумался. Интересно, как поведет себя этот человек? Будет упрямым или сговорчивым?

Когда фон Липке доложил Поллеру, что связной Центра назначил ему встречу в пансионате «Элизабет», гауптштурмфюрер подумал, что наконец-то его операция увенчается успехом. Сами попались в расставленный капкан! Значит, его, Поллера, метод оказался эффективным. А штандартенфюрер, его шеф, уже высказал свое недовольство и потребовал ускорить арест этих людей… Теперь удастся обезвредить их всех… А может быть, еще подождать?

Если связной из вражеского Центра окажется не таким упрямым и расколется, то представится возможность продолжить игру и дальше. Поллер громко рассмеялся, довольный собой. Тогда он имел бы возможность проникнуть в подпольную организацию противника во Вроцлаве и войти в контакт с ее Центром. Отличная была бы игра! И он, гауптштурмфюрер Поллер, — король этой игры!

Его шеф, штандартенфюрер, как-то рассказывал, что нечто подобное удалось сделать гестапо в Бельгии, но там была английская разведка, славяне же более упорные противники. Правда, фон Липке — немец. Когда-то он был Липковским, но не знал ни слова по-польски. Конечно, успех операции — это успех не фон Липке, который… Поллер не мог даже допустить, чтобы какой-то Липке, хотя и «фон», способствовал его успеху. Он, Поллер, не потерпит этого!.. Гауптштурмфюрер выпил еще рюмку коньяку. Сегодня, накануне успешного завершения операции, он может позволить себе это удовольствие. Позвонил по телефону:

— Проверена ли охрана вокруг пансионата «Элизабет»?

— Все в порядке, господин гауптштурмфюрер. Мышь не проскочит, — услышал он в ответ.

— Мышь — это хорошо, — пробурчал Поллер.

Скоро специальный отряд гестапо нагрянет в пансионат «Элизабет» с истинно немецкой пунктуальностью… И тогда начнется допрос… Поллер погасил люстру и зажег настольную лампу. Проверил исправность рефлектора: свет должен бить прямо в глаза тому, кто будет сидеть на стуле около двери. Интересно, как будет держаться при этом фрейлейн Лиза? А ее возлюбленный, обер-лейтенант Клос? Поллер снова разразился смехом. Во время большого дела можно позволить себе и некоторое развлечение. Он докажет Берлину, генералу Эберхардту, шефу Клоса, как бывают неустойчивы офицеры абвера.

А в это время Клос ужинал в небольшом ресторанчике на Лессингерштрассе. Он долго рассматривал свою продовольственную карточку, разговаривал с кельнером, старательно отсчитывал талоны за ужин. Держался как фронтовой офицер в отпуске, который истосковался по вкусно приготовленным блюдам, любит посидеть в уютном ресторанчике, посмотреть на немецких девушек, не торопясь потягивая пиво и покуривая сигарету под тихие звуки музыки. Правда, здесь не было красивых девушек. Но Клос педантично соблюдал ритуал фронтовика и не упускал даже мелочей. Он играл свою роль, убежденный, что не допустит ни малейшей ошибки. Цена, которую он заплатил бы за ошибку или оплошность, была бы слишком высока.

Точно без пятнадцати девять обер-лейтенант оплатил счет, дал кельнеру на чай — не слишком много, однако вполне достаточно, чтобы человек в белой куртке вытянулся, пристукнув каблуками.

Клос вышел на улицу и сразу же убедился, что вопреки его предположению за ним не следят. Подумал, что он, видимо, переоценил противника, однако решил действовать осторожно, так, как если бы Поллер не уступал ему в мастерстве разведки. Клос вошел в цветочный магазин, купил три розы. Выбирая цветы, специально повернулся лицом к витрине, чтобы ему была видна улица. Однако за ним никто не наблюдал, ни один прохожий не задержался перед витриной цветочного магазина.

«Неужели Поллер и его люди не принимают меня во внимание? — подумал Клос. — Он строит свои планы без расчета на меня».

В подъезде дома, в котором жила Лиза, он также ничего подозрительного не заметил. Когда он позвонил, Лиза сразу же открыла дверь. Она была в пальто.

— Жаль, — сказала девушка еще в прихожей, — что не смогу провести с тобой этот вечер. Очень спешу.

Он преподнес ей розы.

— Спасибо, Ганс— Однако ее голос прозвучал сухо. — Ты очень внимателен. — Она, видимо, не знала, что делать с цветами. Положила их на столик около вешалки, потом взяла обратно и открыла дверь комнаты. — Я сейчас поставлю их в вазу.

Клос снял плащ, вошел за ней, сел на диван. Закурил сигарету. Даже расстегнул китель.

— Я же сказала тебе, — с отчаянием проговорила Лиза, — что у меня нет времени. — Она подбежала к нему: — Пойми меня, дорогой, ты должен уйти.

— Почему?

— Уходи, сейчас же уходи, — умоляюще сказала девушка, — я занята.

— Может, я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо, Ганс! — и, видя, что он не намерен подниматься с дивана, сказала резче: — Я занята по службе, понимаешь? Поллер поручил мне срочную работу.

— Хорошо, я позвоню ему. — Клос встал и подошел к телефону. — Надеюсь, немецкому офицеру, прибывшему в отпуск, он не откажет.

— Не звони! — крикнула девушка.

— Я чувствовал, что ты это скажешь. — Голос Клоса стал теперь более строгим. — Говори, что случилось?

— Не могу иначе! Верь мне, Ганс!

Он понял, что с ней происходит, но пока что не мог ей открыться. Не мог сказать всего, потому что еще не получил подтверждения ее невиновности. Только после этого можно будет принять окончательное решение. Но получит ли он своевременно это подтверждение? Возможно, противник не так уж глуп, чтобы попасть в примитивную ловушку. А тогда? Он должен будет уйти и бросить эту девушку на произвол судьбы. Но речь идет не только о нем или об этой девушке, а о более крупной ставке, поэтому он не может рисковать.

— Я прошу тебя, Лиззи, подождать еще немного, — сказал он спокойно.

— Зачем?

— Мне должны позвонить по твоему телефону. Это очень важный звонок.

— По моему телефону! Как ты мог?

Клос посмотрел на часы. Стрелки показывали ровно девять. Раздался телефонный звонок. Мужчина в форме организации Тодта был, как всегда, пунктуален. Клос машинально поднял трубку.

— Да, это я, — ответил он. — Добрый вечер. — Услышал несколько слов, которые для подслушивавшего их разговор ничего не означали. Это была дружеская беседа двух молодых людей, которые встретились во Вроцлаве, но для Клоса это имело огромное значение. Он теперь знал: задание выполнено, Поллер попался в ловушку. Он приказал своим людям окружить пансионат «Элизабет». Как раз в это время гестаповцы уже вытаскивали из пансионата жильцов, которых гауптштурмфюрер будет допрашивать всю ночь. Пусть себе ищет связного из Центра!

Клос положил трубку и впервые посмотрел на Лизу с нескрываемой нежностью. Бедная девушка, сколько она пережила! А Артур Второй? У Клоса оставалось еще несколько часов, чтобы расправиться с ним. Если не успеет он, то его приказ выполнит мужчина из организации Тодта.

Теперь необходимо спешить! Лиза немедленно должна покинуть Вроцлав. Клос представил себе, как она будет удивлена и обрадована, когда он сообщит ей пароль.

— Лиззи… — начал Клос. Девушка все еще стояла у двери.

— Подойди ко мне, Лиззи, будь умницей…

И тут оба услышали, как кто-то открывает дверь своим ключом. На пороге появился человек — спокойный, уверенный в себе…

Это был профессор фон Липке.

«Доложив Поллеру в гестапо об операции в пансионате „Элизабет“, он поспешил сюда. Зачем? Пришел один или оставил внизу охрану? — Это больше всего интересовало Клоса. — Если охрана внизу, то каким образом уйдет из дома Лиза? Поллеру, вероятно, известно, что я нахожусь в ее квартире… Артура необходимо ликвидировать…»

— Так вот в чем дело, Лиззи, — проговорил Клос. — Ты ждала этого господина… Что ж, прошу прощения…

— Лиза еще не познакомила нас. — Лицо Артура Второго было непроницаемым. — Мое имя Эрик фон Липке. Обер-лейтенант Клос, если не ошибаюсь?

— Вы хорошо информированы, господин Липке.

— Лиза — моя ученица, а я — учитель музыки. Она рассказала мне о вашем геройском поступке. Вы спасли ее от этого бандита Кушке.

— Вы преувеличиваете, господин учитель. — Клос сел за стол. Артур занял место напротив него. — Я, кажется, где-то видел вас, господин фон Липке. О, теперь вспомнил… В «Дороте»! Вы там частенько играете в домино.

— Да, вы не ошиблись. Я нередко бываю в этом кафе. В газетах почти нечего читать, нужно же где-то убивать время. — Он замолк на полуслове и вынул из кармана две сигары. Одну предложил Клосу. — Должен вам сказать, господин обер-лейтенант, что самые свежие новости всегда можно услышать именно в «Дороте» от подвыпивших солдат и офицеров, приезжающих с фронта в отпуск. Правда, это в основном фрагменты, обрывки из воспоминаний… но если есть немного смекалки и опыта… Представьте себе, что кто-то рассказал нам о своих приятелях, которые вместе со своей частью направлены под Сталинград… Еще кто-то добавил, что танковый корпус, в котором служил его друг, был до этого во Франции, а еще раньше воевал в Греции… Человеку, хорошо разбирающемуся в военном деле, будет ясно, что и это соединение также переброшено на Восточный фронт. Интересно, не правда ли, господин Клос?

— Действительно. И что же дальше?

— Если добавить пару генеральских имен, случайно названных в беседе, то нетрудно составить донесение: какие именно немецкие части оказались за последнее время на пути в Россию.

— Понимаю. — Клос усмехнулся и сунул руку в карман. — Это что, вступление к небольшому шантажу?

— Руки на стол! — крикнул Липке, выхватывая из кармана пистолет. — Стреляю без промаха, — сказал он угрожающе. И обратился к Лизе: — Посторожи, Лиза.

Девушка послушно отошла к двери. В руке она держала пистолет. Клос не ожидал, что и она вооружена. Однако на этот раз он недооценил господина фон Липке. А ведь тот был уже в его руках…

Теперь многое зависело от Лизы. Клос взял сигару и вынул из кармана спички.

— Сигара, — сказал он не торопясь, — успокаивает нервы и располагает к беседе. Так что советую и вам, господин Липке, закурить. «Неужели Лиза не понимает?»

Девушка продолжала стоять с пистолетом наготове. Она внимательно прислушивалась к их словам.

— Люблю иметь дело с интеллигентным противником, — ухмыльнулся Артур Второй.

— Я это слышал уже где-то в гестапо, — отпарировал Клос, затягиваясь дымом. — Фон Липке курит те же самые сигары, что и гауптштурмфюрер Поллер?

— Представьте себе, господин Клос, — неторопливо тянул Липке, — если бы то, что в минуту откровенности вы сообщили Лизе, дошло до гестапо, вы имели бы большие неприятности.

— Может быть. — Клос не терял выдержки и спокойствия. «Однако этот фон Липке чрезмерно активен. Торопится преподнести Поллеру еще один презент. А ведь если Поллер согласится на такой дешевый розыгрыш, то, видимо, ему ничего не известно о моей истинной роли в этой игре».

Артур Второй, не спуская глаз с Клоса, продолжал:

— Господин обер-лейтенант мог бы избежать этих неприятностей…

— Доставляя вам новую информацию?

— Вы, господин Клос, просто умница.

— Однако я хотел бы знать, для кого предназначена эта информация?

— Конечно, не для вашего командования. — Фон Липке был убежден, что крепко держит его в руках. — Как офицер абвера, вы, господин Клос, должны отдавать себе отчет в том, что у вас нет теперь другого выхода, кроме как работать на нас. Вам многое известно. И мы не меньше знаем о вас.

Клос посмотрел на Лизу.

— Вы, господин Липке, преувеличиваете мои возможности, — сказал он спокойно. — Преувеличиваете, — повторил еще раз. — Я мог бы согласиться помогать вам, если бы информация, о которой вы говорили, была правдивой. Могу вас заверить: она не соответствует действительности, просто была вымышлена мной, чтобы кое-кого проверить. — Он посмотрел на Лизу: — Я хотел убедиться, Лиззи, действительно ли ты работаешь на гестапо? — сказал Клос.

— Я не передавала этой информации Поллеру! — крикнула девушка.

— Я знаю, ты не передавала. Информацию в гестапо передал он. — Клос сурово посмотрел на Артура Второго. — На кого вы работаете, господин фон Липке? Как видно, на Поллера, на гестапо. Презираю людей, которые ведут двойную игру… — «Если Лиза ни в чем не виновна, то она должна наконец понять, кто такой Артур Второй», — подумал он. Резко вскочив с кресла, Клос выбил пистолет из руки Липке.

— Стреляй! — крикнул фон Липке Лизе. — Чего ты ждешь? Стреляй в него!

Лиза выстрелила дважды. Так наставлял ее Артур Второй, когда приказывал привести в исполнение приговор над Еленой. Она ни о чем не думала, только помнила, что стрелять нужно точно в цель.

Тело Артура осело на пол. Клос поднял его пистолет и положил в карман. Снова закурил сигару. Он чувствовал, что устал, но предстояло еще много работы.

Поллер, вероятно, ожидает доклада Липке… Необходимо игру с гауптштурмфюрером Поллером довести до конца.

Сначала Клос решил проверить, не окружен ли дом гестаповцами, а потом помочь Лизе выбраться отсюда в безопасное место.

— Спасибо, Лиззи, — нежно сказал он.

Но девушка все еще стояла с пистолетом в руке.

— Не подходи! — воскликнула она. — Думаешь, что выйдешь отсюда живым?

Клос смотрел на нее с удивлением. Неужели она ничего не поняла? Бедняжка! Видимо, она испытала потрясение. «Необходимо отправить ее на отдых», — подумал Клос.

— Уверен, что выйду, — спокойно ответил он. — Но сначала уйдешь ты, Лиззи. Слушай меня внимательно. Поедешь на Берлинский вокзал, вот тебе билет первого класса и документы на имя генеральши Тельхоф. Ты возвращаешься из Кракова, где навещала мужа в госпитале. Здесь квитанция на твой багаж в камере хранения. Багаж — это чемодан и кожаная сумка. На потайном дне сумки находятся инструкции, деньги, резервный паспорт на всякий случай, если тебе придется выехать на отдых в Швейцарию. Все это было приготовлено для тебя. — Он внимательно посмотрел на нее. — Лиза, опомнись, отдай пистолет, он тебе больше не нужен. Надеюсь, теперь ты все поняла?

Девушка медленно приходила в себя, еще не веря тому, что услышала от Клоса. И вдруг разрыдалась, что-то точно надломилось в ее душе.

Клос подал ей носовой платок:

— Вытри слезы. Успокойся. Ты держалась великолепно. Теперь нам нужно не только спокойствие, но также трезвый ум и хладнокровие. Поллер — это не фон Липке.

Клос поднял трубку и медленно набрал номер телефона. Как поведет себя Поллер? Ему остается поверить, другого выхода у него нет. Он не может не признаться, что Артур был его агентом. Но в данный момент важнее всего было убедиться, что дом Лизы не окружен гестаповцами.

Клос говорил нервозно, так, как должен был говорить человек, который только что ликвидировал вражеского агента. Он доложил Поллеру, что Лизы Шмидт дома не было, но в ее квартире он застал какого-то фон Липке. Этот человек предложил ему, Клосу, сотрудничать с вражеской разведкой. Конечно, как и подобает немецкому офицеру, Клос отказался от этого гнусного предложения и во время стычки застрелил негодяя.

На другом конце провода долго молчали.

— Почему не взял его живым? — послышался наконец голос Поллера.

— Я хотел арестовать его, — ответил Клос, — но агент был вооружен.

Поллер снова замолчал.

— Прошу оставаться на месте, — услышал Клос через минуту его голос. — Приедут мои люди и займутся убитым. А вас, господин обер-лейтенант, ожидает благодарность за мужество и бдительность. — В голосе Поллера не чувствовалось иронии.

Клос положил трубку.

— Лиззи, — сказал он, — поднимись этажом выше и подожди, пока не появятся люди Поллера. Потом незаметно выйдешь из дому и действуй так, как я только что говорил тебе. Не забудь, Берлинский вокзал…

— А как же ты, Ганс? — спросила она с беспокойством.

— Я подожду прихода людей Поллера и постараюсь задержать их. Тебя начнут разыскивать не раньше, чем через два часа, когда обнаружат, что ты не явилась домой. А ты в это время будешь уже в Берлине. — Он поцеловал ее на прощание. — Иди, уже пора, Лиззи, и будь осторожна. За меня не беспокойся. Мне ничто не угрожает…

Гауптштурмфюрер Поллер в это время допрашивал задержанных. Специальный отряд гестапо арестовал в пансионате «Элизабет» около тридцати человек. Это были солдаты и офицеры вермахта, прибывшие в отпуск, служащие из Берлина и несколько местных бюргеров.

Допрос каждого арестованного длился не менее часа, и в конце концов Поллер убедился в провале своей операции. Теперь его мечта о будущей карьере, о возможности стать штандартенфюрером и лично предстать перед самим фюрером стала нереальной.

Но гауптштурмфюреру и в голову не могло прийти, что его противником в партии, которую он проиграл, был Ганс Клос, обер-лейтенант абвера, находившийся в отпуске во Вроцлаве.

Последний шанс

1

Клос знал, что они приезжают в Варшаву утренним берлинским поездом. На вокзале было многолюдно и шумно. Спешили куда-то люди с чемоданами и мешками. Немецкие солдаты заняли перроны, загородили проходы в ожидании поездов, следовавших на восток или на запад.

Когда Клос вышел на перрон, из динамика послышался хриплый голос: «Внимание, внимание, прибывает поезд Берлин — Варшава». Он увидел группу встречающих офицеров: полковник, два эсэсовца и знакомый ему капитан Рупперт. На этого человека Клос больше всего рассчитывал, хотя до последней минуты сомневался в достоверности полученной информации.

Рупперт сразу же заметил Клоса. Стройный, щеголеватый, в новом мундире, он подошёл к Клосу, небрежно подняв руку в гитлеровском приветствии.

— Ганс, как дела? — игриво спросил он. — Что ты здесь делаешь?

— Ожидаю поезд на Радом, — ответил Клос. — Скоро должен подойти.

— И заодно решил увидеть нашего чудотворца, надежду рейха? Он уничтожит врага быстрее, чем все дивизии Роммеля, вместе взятые!

— Фон Хеннинг? — спросил Клос. — Я и не знал, что он приезжает сегодня.

— Не знал? — рассмеялся Рупперт. — Приезжает, и не один, а со своей белокурой дочкой. Так что имей в виду, Ганс…

Поезд медленно подошёл к перрону. Длинный состав с лязгом остановился под навесом вокзала. Пассажиры выходили на перрон и направлялись по лестнице в тоннель. И когда на перроне почти никого не осталось, в дверях одного из спальных вагонов появился высокий мужчина в чёрном плаще и широкополой шляпе. Вместе с ним из вагона вышла молодая девушка в очках, держа в руке дорожную сумку. Встречавшие офицеры тотчас же направились к ним. Охрана окружила их плотным кольцом.

Клос внимательно смотрел на фон Хеннинга, стараясь запомнить до мелочей черты его лица, особые приметы, чтобы при необходимости точно описать этого человека.

Так вот он какой, профессор фон Хеннинг, надежда третьего рейха! В Варшаве его будут охранять так же бдительно, как губернатора Франка на Вавеле. Агенты СД повсюду будут следовать за ним, неустанно вести охрану его резиденции. Испытания нового оружия, на которое возлагает большие надежды сам фюрер, будут проводиться под охраной специальных подразделений СС.

Ему, Гансу Клосу, предстояло во что бы то ни стало добыть секретные данные, касающиеся этого оружия, места и времени его испытания…

Задание это очень трудное. Но, даже рискуя жизнью, он обязан выполнить его.

Клос ещё раз окинул взглядом фон Хеннинга и его дочь, невысокую блондинку. Девушка была недурна собой.

Капитан Рупперт снова подошёл к Клосу.

— Ну как, Ганс, увидел? — спросил он.

— Увидел, — ответил Клос, — девушка интересная…

— Бенита фон Хеннинг? — Рупперт прыснул со смеху. — Ты серьёзно так думаешь, Ганс? Если хочешь, то могу познакомить тебя с ней у моей Ильзы.

— Почему бы нет?

И в этот момент Клос снова увидел фон Хеннинга. Капитан Рупперт поспешил к профессору. Ему было приказано не отходить от фон Хеннинга. Это было очень важно для Клоса, потому что могло стать решающим фактором в выполнении задания Центра… Но не струсит ли Рупперт? Никогда не угадаешь, на что способен человек, одетый в немецкий мундир.

Капитану Рупперту было что терять — карьеру, деньги отца и, наконец, свою возлюбленную Ильзу, дочь генерала фон Броха.

Клос видел Ильзу несколько раз. Высокая, стройная, знающая себе цену девушка, одна из тех, которые абсолютно уверены в том, что на их долю выпала историческая миссия. А может, то была только видимость? Определяя, что скрывается за внешним видом человека, и в особенности женщины, можно легко ошибиться…

Клос посмотрел на часы. Подходил поезд на Радом. Итак, обер-лейтенант едет в Радом, а о результатах операции узнает только на следующий день.

На перрон снова повалила толпа пассажиров. Все они куда-то спешили, нагруженные мешками и чемоданами, плохонько одетые, изнурённые повседневными заботами, запуганные. Однако эти люди не скрывали своей ненависти к оккупантам и где только можно саботировали распоряжения местных властей. Они с презрением смотрели на стройного, одетого с иголочки немецкого офицера, который спокойно прохаживался по перрону, чувствуя себя в этом городе как дома. Ощущая на себе их косые взгляды, Клос невольно поёживался. Но не мог же он сказать им, что он тоже поляк и что его родной город — Варшава.

Вечером того же дня Клос ужинал с шефом местного отделения абвера в Радоме.

2

В большой каменный особняк на Мокотувской улице в Варшаве вошёл солидный, модно одетый мужчина среднего возраста.

Особняк этот был ещё довоенной постройки, хорошо сохранившийся, с широкими, выложенными келецким мрамором лестницами, просторными вестибюлями и роскошными квартирами. Медные таблички на дверях указывали, что здесь живут аристократы. Только люди с большим достатком могли позволить себе жить в этом особняке, арендная плата за квартиры в котором значительно превышала месячную зарплату рядового служащего.

Солидный мужчина позвонил два раза в квартиру на третьем этаже. Через минуту дверь открылась. На пороге он увидел уже немолодую, но хорошо сохранившуюся женщину в вечернем, глубоко декольтированном туалете. Мужчина склонился над протянутой ему рукой, затем вошёл следом за женщиной в довольно безвкусно обставленную приёмную. Одним из предметов меблировки был большой бар с хрустальными рюмками, бокалами, бутылками коньяка и вина.

Две девушки, также в вечерних платьях, и мужчина в старомодном жакете не обратили на вошедшего внимания.

Гостеприимная хозяйка открыла зеркальные двери, занимавшие большую часть раздвижной стены зала, и пригласила всех в уютный просторный салон, в центре которого находился массивный стол для игры в рулетку.

Мужчины и женщины в вечерних туалетах окружили его. Крупье был в чёрном фраке и говорил по-французски.

Хозяйка усадила гостя в удобное мягкое кресло и, не сказав ни слова, скрылась за дверями. Пришедшего мало интересовала игра в карты или в рулетку. Однако он нередко бывал здесь, великолепно знал этот ночной притон и его постоянных обитателей. Он улыбнулся обаятельной, стройной девушке, которая появлялась здесь ежедневно, чтобы потом незаметно исчезнуть в сопровождении одного из выигравших джентльменов. Поклонился мужчине с экстравагантным галстуком, монополизировавшему почти весь варшавский чёрный рынок по продаже дамской галантереи. Пододвинул своё кресло так, чтобы наблюдать за игрой молодого человека в тёмном, хорошо сшитом костюме.

Солидному гостю многое было известно о нём, и пришёл он сюда только ради него.

Этим молодым человеком был капитан Рупперт. О его страсти к игре в рулетку было известно только старшим начальникам этого офицера инженерных войск.

Рупперт поставил кучу жетонов на двадцать третий номер и с напряжением следил за бегом шарика. Вот шарик проскочил его номер и остановился.

Крупье сгрёб жетоны молодого человека. Рупперт поднялся и неуверенным шагом направился к дверям. Солидный мужчина пошёл за ним. Встретились они у бара. Гость, не торопясь, наполнил рюмку коньяком и подошёл к Рупперту.

— Добрый вечер, господин капитан, — сказал он.

Рупперт не имел особого желания вступать в разговор.

Здесь он появлялся инкогнито, всегда в штатском, и никто не знал его. Поэтому он очень удивился, когда понял, что обращаются к нему.

— Откуда вы меня знаете? Кто вы такой?

— Моё имя Шмидт. — Гость поднёс рюмку к губам. — Правда, оно вам ни о чём не говорит, хотя мы знакомы с вами, господин капитан, очень давно.

— Но мне кажется, я впервые вас вижу, — ответил Рупперт.

— Это не совсем так. — Шмидт снова наполнил рюмку. — Проигрались?

— А почему это вас интересует? — с раздражением ответил Рупперт вопросом на вопрос. — Здесь не принято спрашивать об этом.

— Извините. — На лице Шмидта появилась улыбка, дружеская,сочувствующая. — Надеюсь, господин капитан проиграл меньшую сумму, чем в тридцать седьмом году. — Он сказал это твёрдо, но так тихо, что немец машинально повернулся к нему:

— Что это значит?

— Ничего… Если не считать того, что история может повториться.

Рупперт поставил рюмку на стойку и хотел уйти, но Шмидт повелительным жестом задержал его:

— Нет, господин Рупперт, вы не уйдёте. Мы сейчас немного вспомним прошлое. — Он огляделся и убедился, что на них никто не обращает внимания. — В тридцать седьмом году, — продолжил Шмидт, — вы, господин Рупперт, оказали ценную услугу польской разведке…

Лицо Рупперта от неожиданности окаменело. Стиснув зубы, он молчал. Потом сунул руку в карман. Шмидт ничем не высказал своего беспокойства, хотя отлично понял, что наступил решающий момент. Гитлеровец может выхватить пистолет и выстрелить… Уже много лет занимался Шмидт подобной работой, и ему нравилось лёгкое возбуждение, которое обычно появлялось в таких случаях… Он продолжал говорить ровным и спокойным голосом, как будто не замечая жеста Рупперта:

— Вы, господин капитан, получили тогда от польской разведки двенадцать тысяч марок за фотокопию секретного плана «А». Эта сумма была намного больше той, что вы проиграли у барона фон Мольтке…

Рупперт вынул из кармана портсигар и закурил сигарету. Шмидт с трудом скрыл усмешку. Он понял, что выиграл.

— Что вам нужно от меня? — спросил Рупперт, настороженно оглядевшись.

— Не торопитесь, капитан… — Шмидт тянул время. Немец оказался в сети и уже не выскользнет из неё. — А как чувствует себя Инга?

Инга — это была сестра Рупперта, которая работала в штабе вермахта. Использовать эту дополнительную карту не было особой необходимости, но Шмидт, как обычно, играл всеми картами.

— Инга теперь жена моего друга, — тихо ответил Рупперт.

— Как видите, я всё помню. Даже то, что тогда Инга, которая была машинисткой в министерстве…

— Хватит! — резко прервал его Рупперт. — Говорите, что вам от меня нужно?

— Да так, мелочь, — усмехнулся Шмидт. — Услуга мелкая и совершенно безопасная для вас, господин капитан. А потом мы обо всём забудем.

— А если я сообщу в гестапо?

— Пожалуйста, дорога всегда открыта. Только запомните, что у меня находится все ваши расписки о получении денег за переданную нам секретную информацию и это при необходимости станет известно не только гестапо…

— Кто вы?

— Это неважно, — ответил Шмидт и почти сразу же чуть слышно начал объяснять, что требуется от Рупперта: — Нас интересует новое оружие фон Хеннинга. Вы, как офицер инженерных войск, прикреплены к нему для оборудования испытательного полигона.

— Этого я не сделаю! — повышая голос, сказал Рупперт.

— Тише! Вы сделаете это, если не хотите иметь неприятности. Послезавтра я должен иметь план полигона и характеристику нового оружия. И ещё одна деталь… — Шмидт хорошо знал свою работу. Его требования были конкретными, предельно ясными. Он сообщил Рупперту о месте встречи, а потом сунул в его карман миниатюрный фотоаппарат.

Когда капитан покинул дом, Шмидт усмехнулся, совершенно спокойный и уверенный в успехе дела.

Рупперт вышел из дома на Мокотувской шатаясь, словно пьяный. Близился комендантский час, улицы были темны и безлюдны. Он плёлся по Волчьей в направлении аллей Уяздовских. Этот чужой, вражеский город представлялся ему сейчас страшным и грозным.

Рупперта обуял страх. Ему казалось, что из тёмных окон домов все смотрят на него, что каждая мысль, каждый поступок уже стали предметом тщательного изучения. Он почувствовал облегчение лишь услышал резкий окрик: «Хальт!» Патруль жандармерии осветил его лицо фонариком. Офицер показал свои документы, с высокомерием посмотрел на вытянувшегося перед ним вахмистра.

«Однако же это немецкий город», — подумал капитан. Но уже через несколько минут, когда снова оказался на аллеях Уяздовских, перестал в это верить. Он вспомнил, что в роскошном особняке, на аллее Роз, его ждёт Ильза. Как только он придёт к ней, она спросит: «Снова напился, Вилли?»

3

Клос с тревогой думал о задании, данном Адаму. Этот солидный на вид мужчина, с которым они сотрудничали уже несколько месяцев, возбуждал в нём непрерывное беспокойство, хотя Клос полностью доверял ему.

Адам относился к своей работе как к азартной игре, которая забавляла его и разжигала ненависть к врагу. Он был опытным разведчиком, превосходным специалистом, хорошо знающим своё дело, и выполнял порученные ему задания с большим старанием и профессиональным мастерством.

Ранним утром, вернувшись из Радома, Клос поехал на Мокотув. Небольшая антикварная лавка, находившаяся невдалеке от улицы Пулавской, не возбуждала ничьих подозрений. Когда-то здесь можно было купить хорошие старинные часы, приличную фарфоровую вазу, фаянсовый сервиз или библиографическую редкость из частных варшавских библиотек. Во время оккупации эта лавчонка не пользовалась успехом. Когда Клос вошёл в неё, там никого не оказалось, кроме Мартина. Он, как всегда, находился на своём месте за прилавком. Увидев вошедшего гостя, он запер дверь на ключ и пригласил его пройти во внутреннюю часть помещения. Они уселись на оттоманке, из которой торчали пружины, в небольшой комнатке, полной антикварных вещичек, пыли и паутины.

— Адам встретился с Руппертом, — сказал Мартин. — По его мнению, всё получилось удачно. Рупперт не пойдёт в гестапо, он трус, которого можно использовать в данной ситуации.

Мартин был полон оптимизма, но Клоса всё ещё не покидало беспокойство за успех операции.

— Центр торопит нас, — продолжал Мартин. — Он располагает информацией, что Хеннинг именно в Польше намеревается испытать своё ракетное оружие. Понимаешь, что это значит? Немцы уже начали готовить полигон.

— Слишком легко всё пошло у Адама, — проговорил Клос. — Боюсь лёгких побед. К тому же неизвестно, будет ли Рупперт иметь доступ к секретным документам профессора фон Хеннинга. И я ещё не уверен, что этот гитлеровец не пойдёт в гестапо.

— Не веришь Адаму? — спросил Мартин.

— Верю, — ответил Клос, — но не о том речь. Задание очень трудное… А что ещё сообщил Адам? Договорился он о следующей встрече с Руппертом?

— Да, договорился, — ответил Мартин. — Но на эту встречу с Руппером пойдёт не Адам. Ему лучше не поручать это. Мы должны быть осторожны. Адаму нужно на какое-то время покинуть Варшаву… А вот Анна…

Когда Мартин назвал имя девушки, Клос не выдержал и сорвался с оттоманки. Он сотрудничал с Мартином уже много месяцев, с того момента, как его, Клоса, прикомандировали к варшавскому управлению абвера. Но Мартину не всё было известно. Он не знал, что Клос знаком с Анной, что вот уже две недели они встречаются почти каждый день.

Клос не мог скрыть волнения. Мартин, чуткий, всё понимающий, внимательно наблюдал за Клосом.

— Ты что, знаешь Анну? — спокойно спросил он.

— Знаю, — ответил Клос.

— С ней ты не должен встречаться. Неужели ты не понимаешь, — сказал он чуть слышно, — что в твоём положении это слишком рискованно?

Конечно, Клос прекрасно понимал, что не имеет права глупо рисковать, но он не мог отказаться от встреч с Анной, а говорить об этом с Мартином ему не хотелось. Он безраздельно доверял товарищу, прислушивался к его советам, но…

— Почему именно Анна? — спросил Клос.

Антиквар пожал плечами:

— Кого ещё я могу послать? Анна опытная подпольщица, ей можно доверить это дело.

— Когда она будет у тебя?

— Сегодня вечером, — ответил Мартин. — Сегодня вечером я поручу ей это ответственное задание.

В первой половине дня Клос был занят. Он доложил своему шефу, полковнику Рецке, как прошла командировка в Радом, а потом позвонил Рупперту. Капитан был спокоен, видимо, смирился со своей участью.

— Хорошо, что позвонил, Ганс, — сказал он бодрым голосом, — я как раз хотел пригласить тебя на сегодняшний вечер. Ильза устраивает небольшой приём по случаю приезда фон Хеннинга. С ними она знакома ещё по Берлину. Мы будем рады, если ты придёшь.

Клос, не задумываясь, дал согласие, поблагодарил Рупперта за любезность. Однако это приглашение насторожило его. Он не доверял капитану, опасался, что тот ведёт двойную игру, боялся за Анну. Но задание Центра должно быть выполнено любой ценой, и Клос не имел права требовать от Мартина, чтобы тот освободил Анну от встречи с Руппертом. Да она и сама не согласилась бы на это.

Вечером Клос пришёл на Пулавскую. Он видел, как Анна вошла в антикварную лавку, и с нетерпением ожидал её. Наконец Анна появилась на трамвайной остановке. Она заметила Клоса и улыбнулась.

Клос подумал, что настанет когда-нибудь такое время, когда можно будет спокойно подойти к своей девушке, взять её под руку и проводить домой. Они сели в один трамвай: он — в отделение для немцев, она — в переполненный поляками конец вагона. Клос делал вид, что читает газету, а сам неустанно наблюдал за Анной.

Девушка оказалась втиснутой в угол между толстой жёнщиной с большим узлом и пожилым мужчиной, безуспешно пытавшимся опустить стекло.

Трамвай с грохотом пронёсся по мосту Понятовского, потом свернул на Зеленецкую и резко затормозил у остановки на Гороховской. Улицы предместья Варшавы — Праги — были хуже освещены, чем центр города. Людей почти не было. В вагоне стало свободнее. Анна опустилась на сиденье, теперь он мог видеть её лицо, но они посматривали друг на друга украдкой, как бы случайно. Неожиданно трамвай резко затормозил. Клос увидел перед собой безлюдную улицу, крытый грузовик и кордон эсэсовцев. Картина знакомая, повседневная, она всегда возбуждала в нём ненависть, бессильную злобу, когда немецкие солдаты хватали людей и прикладами, силой вталкивали в арестантскую машину.

В дверях вагона показался эсэсовец, который кричал: «Шнель! Шнель!» Перепуганные люди послушно выходили, понимая, что трамвай оказался для них неожиданной ловушкой, из которой почти не было возможности спастись.

Клос немедленно принял решение. Когда в вагоне уже почти никого не осталось, он подошёл к Анне, взял её под руку и они вместе вышли из трамвая. Эсэсовец с подозрением посмотрел на них, но чётко поприветствовал немецкого офицера. Толстая женщина, увидев это, сплюнула на мостовую. Долго ещё слышались грубые окрики эсэсовцев и женский плач…

— Как ты мог это сделать? — с упрёком спросила девушка.

— Если бы я этого не сделал, — ответил Клос, — ты уже была бы в полицейском участке.

— Сколько раз я говорила, что нам нельзя нигде, ни под каким видом показываться вместе!

— Да, ты права, Анна. Но это был особый случай.

Если бы в эту минуту их увидел Мартин, он также не одобрил бы рискованного поведения Клоса.

Но они всё-таки были вместе, шли безлюдной улицей предместья. Клос вёл Анну под руку и даже не думал о том, что за ними кто-нибудь может следить, что завтра рапорт о Клосе и Анне может появиться на столе его шефа, полковника Рецке, или штурмбаннфюрера Лотара.

Анна остановилась у подъезда старого кирпичного дома:

— Это здесь. Подруга уступила мне на время комнату. Она уехала в Краков. Зайдёшь?

Клос не смог воспользоваться её гостеприимством. Он был приглашён в этот вечер на приём к Ильзе, невесте Рупперта. Там он познакомится с Бенитой, и может статься, что дочери известного профессора фон Хеннинга понравится офицер абвера.

4

Особняк Ильзы фон Брох на аллее Роз был обставлен роскошно. Офицеры варшавского гарнизона завидовали капитану Рупперту, который удостоился чести быть женихом этой девушки. Дочь генерала, много денег, широкий круг знакомых… Ильза фон Брох нравилась как высокопоставленным офицерам из штаба, так и гестаповцам с Полицейштрассе^[6].

В этот вечер хозяйка дома открыла приём танцем со штурмбаннфюрером Лотаром, господином с сухим квадратным лицом. Об этом офицере говорили, что он абсолютно бесстрастен, его не интересуют ни женщины, ни вино.

Танцующих было немного, большинство гостей предпочитало сидеть у бара. Среди офицеров в парадных мундирах выделялся своим тёмным костюмом профессор фон Хеннинг. Его дочь Бенита, в скромном платье, стояла около отца, внимательно наблюдая за обществом избранных господ, которые довольно часто бывали в этом доме.

— Я рад, что ты пришёл, Ганс, — сказал Рупперт. Он взял Клоса под руку и подвёл к Хеннингам. — Обер-лейтенант Ганс Клос, — представил он приятеля профессору.

Пожав сухую, вялую руку Хеннинга, Клос немного дольше задержал в своей руке мягкую ладонь Бениты. Её глаза пристально смотрели на него через очки, казалось, она хотела сказать: «Ты бы не заметил меня, не будь я дочерью фон Хеннинга».

Рупперт принёс наполненные вином рюмки, музыка умолкла, и около профессора появились Ильза и Лотар.

— Рад видеть вас вне службы, — сказал штурмбаннфюрер Клосу.

— Полагаю, что вы, господин штурмбаннфюрер, и здесь, как всегда, на службе, — сдержанно ответил Клос.

Лотар усмехнулся:

— В каком-то смысле вы правы, обер-лейтенант. Я всегда на службе, и в особенности там, где профессор фон Хеннинг.

Ильза громко рассмеялась:

— Может быть, господин профессор пригласит меня на танец? В Берлине, на вечере у отца, я видела, что вы отлично танцуете…

Профессор фон Хеннинг чопорно двигался в танце с Ильзой. Клос пригласил Бениту, осторожно привлёк её к себе. Девушка держалась надменно и официально, и он почувствовал её сопротивление.

— Мне кажется, — сказал Клос, — я где-то вас видел. — Только эта банальность и пришла ему в голову.

— Вы всегда с этого начинаете знакомиться с девушками?

— Нет, — ответил с улыбкой Клос. — С вами приятно танцевать, фрейлейн Бенита.

Проводив её к бару, обер-лейтенант наполнил рюмки:

— Долго вы намереваетесь пробыть в Варшаве?

— Не знаю. А почему вас это интересует?

— Я мог бы показать вам этот город.

— Вы полагаете, в нём есть что-нибудь интересное?

— Весьма возможно, — ответил Клос. — Но я сделал бы это не ради Варшавы, а чтобы видеть вас, Бенита. — Он почувствовал, что задыхается, произнося эти слова.

Мужчины всё чаще наполняли свои рюмки коньяком. Голоса звучали громче и громче. Клос прислушивался к разговорам, не сводя нежного взгляда с Бениты, которая была не слишком красивой, но обаятельной девушкой.

— Франц недавно возвратился из-под Курска, — щебетала какая-то фрейлейн неподалёку от них. — Сказал, что мы начинаем новое наступление против русских.

— Мой брат, — говорила другая, — прислал мне платье из Парижа. Если бы ты видела, какое это шикарное платье! Я только должна его укоротить, а эти местные портные…

— Уезжаю завтра, — сказал какой-то офицер вермахта, крепко сжимая руку своей спутнице. — Нам остался только один вечер, Берта.

— Какой ужас, милый, — послышался дрожащий голос девушки, — там, на Восточном, страшно…

Голоса гостей перекрыл громкий голос хозяйки дома, Ильзы.

— Пейте, господа! — говорила она. — В этом проклятом городе просто необходимо иногда напиться. — Она притянула к себе Рупперта, и они снова начали танцевать.

Фон Хеннинг и Лотар стояли неподалёку от бара. С наполненными рюмками в руках, оба казались важными и торжественными.

— Кто тот молодой офицер, который танцует с Бенитой?

— Обер-лейтенант Клос, — ответил Лотар. — Способный офицер. Из знатной немецкой семьи.

Лицо Хеннинга оставалось неподвижным, ничего не выражающим. Профессор выпил, поставил рюмку на стойку бара.

— В этом городе я не чувствую себя спокойно, — сказал он. — Перед отъездом из Берлина меня предупреждали, чтобы я был осторожным и бдительным.

— Не волнуйтесь, господин профессор. У меня преданные люди, которые понимают, что здесь — такой же фронт.

Клос продолжал танцевать с Бенитой, но думал об Анне. Конечно, ему очень хотелось побыть с ней в маленькой комнате предместья Варшавы, но он обязан был присутствовать на этом приёме, чтобы выполнить задание. Из этого дома он должен выйти последним и только вместе с Бенитой. Дочь фон Хеннинга может оказаться полезной, если Рупперт струсит и не выполнит данное ему Адамом поручение.

— О чём вы думаете, господин обер-лейтенант? — спросила Бенита.

— О вас, фрейлейн, — ответил он не колеблясь и ещё крепче прижал её к себе.

Теперь девушка была более податлива, не упиралась, но глаза её смотрели из-за очков внимательно и настороженно. Клос чувствовал на себе и другой взгляд — пристальный взгляд Рупперта. Капитан стоял у бара и рюмку за рюмкой пил коньяк. К нему подошла Ильза.

— Не пей больше, Вилли, — шепнула она, — на сегодня хватит. — Девушка хотела взять у него рюмку, но он отвёл её руку.

Ильза подошла к фортепьяно, ударила по клавишам и запела сильным низким голосом.

5

Встреча была назначена в кафе Помяновского. Клос, стоявший на противоположной стороне улицы Маршалковской, увидел входившего в кафе Рупперта. Через несколько минут появилась Анна. Девушка вышла из трамвая и скрылась в дверях кафе.

Наблюдая за кафе более получаса, Клос ничего подозрительного не заметил и пришёл к выводу, что за Руппертом не следят, а кафе не окружено агентами. Он решил ждать, хотя отдавал себе отчёт, что если просмотрел агентов гестапо, то уже ничего не сможет сделать, чтобы помочь Анне. «Интересно, — подумал он, — принёс ли Рупперт документы, касающиеся нового оружия и испытательного полигона?»

В это время Рупперт положил перед собой «Берлинер цайтунг», а поверх газеты — пачку сигарет «Приват». В пачке была микропленка, которую ему удалось заснять. Капитан нервничал, чувствовал себя загнанным в угол. Он был достаточно опытен, чтобы понимать, что ни одна разведка не выпустит жертву из своих рук. Конечно, он мог бы пустить себе пулю в лоб, но умирать не хотелось. Рупперт боялся смерти, и этот страх вызывал у него чувство отвращения к себе. Раздражала его и эта идиотская условность: лежащая на столе перед ним газета, пачка сигарет, пароль: «Мы встречались с вами в Берлине у Хорша». И отзыв: «Живу неподалёку, потому и хожу туда». А если появится тот самый человек, который шантажировал его в игорном доме? Тогда зачем пароль?

Рупперт увидел в дверях стройную, модно одетую девушку. Окинув взглядом кафе, она направилась прямо к его столику.

«А польки, однако, бывают симпатичными», — успел он ещё подумать, как эта девушка уже стояла перед ним с чарующей улыбкой и произносила пароль:

— Мы встречались с вами в Берлине у Хорша.

Рупперт вскочил со стула и ответил:

— Живу неподалёку, потому и хожу туда.

Девушка подала ему руку и, всё так же улыбаясь, села у столика.

— Пожалуйста, закажите кофе, — сказала она. — Держитесь так, как будто пришли на свидание к любимой девушке.

— Я не выношу, когда женщины вмешиваются в мужские дела, — недовольно проговорил немец.

— Ты, Вилли, совсем не изменился, — сказала девушка громко, когда к ним подошла кельнерша. — А что слышно у тётки Элизабет?

— Не знаю никакой Элизабет, — пробурчал он, когда кельнерша, приняв заказ, отошла от их столика.

— Я тоже не знаю, — ответила с лукавой улыбкой девушка и, быстрым движением взяв со столика пачку сигарет, положила её в дамскую сумочку. — Всё в порядке, как договорились? — спросила она строго.

— Нет, не все, — ответил Рупперт. — Сообщите своему шефу, что послезавтрашняя наша встреча будет последней. Больше я ничем не смогу вам помочь.

— Посмотрим, — ответила она спокойно. — Итак, послезавтра, в это же самое время?

Анна ушла. Рупперт подождал ещё несколько минут, хотя очень спешил. Он уже опаздывал, а профессор фон Хеннинг больше всего в людях ценил пунктуальность. Наконец капитан вышел из кафе и почти бегом направился в немецкий квартал. К счастью, он не заметил Клоса, всё ещё наблюдавшего за кафе.

Пройдя мимо охранника, сторожившего виллу Хеннинга, Рупперт вытер обильно выступивший на лице пот. Он с трудом владел собой и думал только об одном: хоть бы Бенита ничего не заметила. Бениту он боялся больше, чем её отца.

— Профессор ожидает вас уже десять минут, — сухо сказала девушка, подавая Рупперту руку.

Профессор фон Хеннинг занимал прелестный особняк на аллее Роз. В большой комнате, где ещё оставалась старинная мебель в стиле «рококо», размещалась приёмная профессора, в другой, значительно меньшей, — был его кабинет. Там стояли большой письменный стол, журнальный столик, два кожаных кресла и внушительных размеров сейф в углу.

— Прошу вас, господин капитан, запомнить на будущее, что я люблю пунктуальность, — сказал фон Хеннинг, не поднимаясь с кресла.

— Извините за опоздание, господин профессор, — ответил Рупперт.

— Вчера вы много пили, — продолжал профессор. — Прошу вас воздержаться от этого, пока не закончим испытания.

Они подошли к журнальному столику.

— Ознакомьтесь внимательно с этими документами, — распорядился фон Хеннинг. — Как опытный инженер-сапёр, вы должны знать, какого рода испытательный полигон необходим мне…

В эту минуту на пороге появилась Бенита.

— Звонят из Берлина, отец, — сказала она. — Никак не могу переключить.

— Прошу подождать меня, господин Рупперт, — проговорил профессор. — Это очень важный для нас звонок.

Капитан остался в кабинете один. Наконец-то у него появилась возможность окончательно выпутаться из сети, в которую он попал много лет назад. Сейчас он должен использовать этот, может быть, последний шанс, вряд ли когда-нибудь ему представится такая возможность. Правда, в его распоряжении мало времени, но он должен успеть сфотографировать секретные документы, касающиеся испытательного полигона и нового ракетного оружия.

Всё это он передаст им, чтобы уже больше никогда не видеть ни Шмидта, ни ту обаятельную девушку…

Рупперт наклонился над планами и чертежами. Миниатюрный фотоаппарат был у него в нагрудном кармане мундира. Наблюдая за дверью, прислушиваясь к шагам, он сделал несколько снимков, не подозревая, что за ним внимательно следят. В соседней комнате около скрытого портретом фюрера отверстия в стене стоял штурмбаннфюрер Лотар, рядом с ним — Бенита.

На лице Лотара появилась злая усмешка. Он не спускал глаз с Рупперта, который фотографировал секретные документы.

— Я подозревал, — сказал гестаповец, — что польская разведка снова попытается подкупить его. Однажды им удалось сделать это. Мы об этом узнали, к сожалению, слишком поздно, но всё же узнали…

— Что вы намерены теперь делать? — спросила Бенита.

— Посмотрим, фрейлейн Бенита, — усмехнулся Лотар.

6

Клоса не покидало беспокойство. Когда Мартин докладывал ему о первой встрече Анны с Руппертом, он в волнении ходил большими шагами по комнатке с антикварной утварью.

— Очень легко всё получается, — сказал Клос. — Боюсь, что слишком легко.

— Сомневаешься в подлинности этих документов? — спросил Мартин. — Я считаю, что это большая наша удача, хотя не все ещё планы и чертежи добыты.

Да, это была удача… Но почему Клос никак не мог успокоиться? Рупперт, как утверждал Адам, был завербован перед войной польской разведкой в Берлине, и немецкой контрразведке тогда не удалось напасть на его след. После ареста в Берлине Сосновского, польского резидента, Рупперта оставили в покое и до сего времени с ним не связывались, хотя не упускали из вида. Длительное время он служил в вермахте. Как будто бы всё в порядке…

Если такой опытный сотрудник разведки, как Адам, не допускал возможности какой-либо ловушки со стороны гестапо, следовательно, Клос мог спать спокойно. Нет, не мог, он слишком хорошо знает Рупперта.

Стоит немного попугать капитана, как он сразу же «расколется» и всё расскажет Лотару.

Если у штурмбаннфюрера Лотара появится хоть малейшее подозрение, то…

Завтра в двенадцать Рупперт должен снова встретиться с Анной в кафе Помяловского. Клос охотнее всего не допустил бы этой встречи, но что он мог предложить Мартину взамен?

Придётся снова торчать на Маршалковской и наблюдать за этим кафе. Нелегко заметить агентов гестапо, но если это всё-таки удастся, то он сможет предупредить Анну хотя бы за несколько минут до встречи.

— Нам необходимы ещё планы полигона и чертежи ракетной установки, — сказал Мартин. — И мы будем иметь их завтра, если не случится что-либо непредвиденное.

— В следующий раз кто-нибудь другой должен пойти на встречу с Руппертом, — проговорил Клос. — Анне необходимо на время покинуть Варшаву. Нельзя больше подвергать её такой опасности.

— Хорошо, хорошо, — согласился Мартин. — А как там у тебя с Бенитой Хеннинг?

— В ней не будет надобности, если Рупперт достанет все необходимые нам документы.

— И всё же пока не отказывайся от этой возможности. Мало ли что может случиться…

И Клос не отказался. Бените он звонил уже дважды. Они условились встретиться вечером. Он снова подумал, что Анне необходимо как можно быстрее уехать из Варшавы. Эта работа слишком опасна для неё…

Вечером Клос и Бенита бродили по безлюдным аллеям Уяздовским. Эта на вид беззаботная немка в очках была далеко не глупа. Клос говорил о разрушениях города, но Бениту это мало волновало. Напротив, она дала ему понять, что он слишком много говорит об этом… Что его тон…

Неужели Клос, увлёкшись, допустил ошибку? Он прекрасно понимал, что не имеет права ни на минуту расслабиться…

— Вам жаль Варшаву? — спросила Бенита.

— Нет, — спокойно ответил Клос. — Я человек не сентиментальный.

— Немцы иногда бывают сентиментальными, — возразила она, — это немецкая черта. Даже необходимость разрушения для нас, немцев, — необходимость эмоциональная.

— Может быть, — промолвил Клос и взял Бениту под руку. Она усмехнулась и прижалась к нему. Он подумал, что должен пригласить её к себе, однако сразу же отбросил эту мысль. Ещё неизвестно, будет ли она нужна ему.

В эту минуту послышались шаги патруля. Клос и Бенита уже подходили к углу улицы Пия XI, когда на противоположной её стороне показался какой-то человек Он шёл очень быстро, прижимаясь к стенам домов. Комендантский час давно наступил, и человек должен был спешить.

«Успеет, — подумал Клос, — его не заметят». Однако идущего увидела Бенита.

— Патруль! — громко крикнула она и указала на прохожего.

— Стой! — крикнул старший патруля, и жандармы бросились за ним.

Человек побежал. Жандарм снял с плеча автомат и хладнокровно дал по нему короткую очередь. Бежавший споткнулся и упал на тротуар.

— Пойдём, — сказал Клос, почувствовав капли пота на лице. Руку он держал на кобуре, которую (он только сейчас заметил это) инстинктивно расстегнул.

— Хотел стрелять? — спросила Бенита. — Из пистолета ты не попал бы в него…

Клоса переполняла ненависть к фашистам. Он видел близко лицо этой немки. Она сняла очки, и без них глаза её казались пустыми и бесцветными.

— Пойдём, — повторил Клос.

Бенита как ни в чём не бывало взяла его под руку. Прижалась ещё сильнее, дыша глубоко и взволнованно. И когда Клос дотронулся до её ладони, он почувствовал, что она липкая и холодная.

— Где ты живёшь?

— Ты не знаешь, где живёт профессор фон Хеннинг? Разве твой приятель Рупперт не сказал тебе?

Клос с трудом успокаивался. Он думал теперь только об одном: убивать, убивать, убивать фашистов…

— Рупперт мне не приятель, — ответил он. Каждое слово, произнесённое по-немецки, приносило ему боль. — Я просто с ним знаком, как и со многими другими офицерами.

— Что, он тебе не нравится?

— Нет. Я люблю людей с твёрдым характером.

— Я тоже, — сказала Бенита. — А у тебя, Ганс, характер твёрдый?..

7

Ранним утром следующего дня, когда Клос пришёл на работу в управление абвера, его вызвал полковник Рецке. Рецке был офицером старой школы, из тех, которые даже Канариса считали новым человеком и относились к нему свысока. Чопорный и суховатый полковник носил монокль, говорил кратко, по существу, только то, что считал необходимым. Любил выпить, но старательно скрывал это от подчинённых.

— Пойдёте к штурмбаннфюреру Лотару, — сухо сказал полковник. — В десять тридцать представитесь ему на Полицейштрассе.

— Слушаюсь, господин полковник.

— Эти люди имеют к нам какие-то претензии. Прошу выслушать их. Умеете молчать, обер-лейтенант?

— Так точно.

— Не вступайте ни в какие дискуссии с Лотаром, только выслушайте его. Абверу всё известно, и, когда нужно будет, мы примем меры. Ясно?..

В двенадцать часов Анна должна была встретиться с Руппертом в кафе Помяновского. Идя в гестапо к Лотару, Клос думал о том, что не сможет обеспечить охрану Анны, если штурмбаннфюрер надолго задержит его… Интересно, известно ли что-нибудь о Рупперте полковнику Рецке? В голове этого старого абверовца наверняка целый архив, но использует он только то, что выгодно ему и Канарису. Какую ставку они делают в этой игре? Клос уже давно подозревал, что Рецке ведёт сложную игру и считает абвер своей вотчиной. Удастся ли ему, Клосу, использовать это в своих целях?

Задержавшись у контрольного шлагбаума на аллее Шуха, Клос посмотрел вдоль улицы, которую помнил ещё с детства. На углу Литевской жила когда-то тётя Людка — сестра матери. Он подумал, что придёт время, когда уберут эти шлагбаумы и люди смогут спокойно ходить по городу…

Из только что подъехавшего грузовика эсэсовцы грубо выталкивали на булыжную мостовую людей. Пожилая женщина презрительно посмотрела на Клоса. Он пошёл дальше… Несколько минут ему пришлось ждать в приёмной, потом секретарша Лотара, сухопарая пожилая женщина с эсэсовским значком в петлице, которая смотрела на Клоса, как на призрак, пригласила его в кабинет штурмбаннфюрера…

Лотар представлял собой определённый тип гестаповца. Таких людей Клос относил к числу наиболее жестоких и опасных. Старый член НСДАП, убеждённый гитлеровец, он был недоволен, что до сих пор его обходили в повышении по службе, и ради личной карьеры готов был на любую авантюру, лишь бы доказать свою преданность фюреру. Перед приходом к власти Гитлера Лотар разъезжал по Германии как коммивояжёр небольшой парфюмерной фабрики. Не умея рекламировать товар, он всегда остро нуждался в деньгах. Его первым подвигом в СД было убийство в концлагере под Гамбургом своего бывшего хозяина. Потом он имел неприятности по службе…

Клос знал, что Лотар не терпит офицеров верхмахта, относит их к потенциальным предателям и часто повторяет, что фюрер тоже им не верит.

Лотар принял Клоса холодно. Встал, вскинул руку в нацистском приветствии и указал ему на кресло у письменного стола. Он не относился к тем людям, которые прямо говорили о том, о чём думают. За несколько лет работы в гестапо он воспринял все полицейские навыки: петлять, подслушивать, ходить вокруг да около, запугивать, выжимать из собеседника всё, что он может дать, не открывая как можно дольше своих карт, затаённых мыслей.

Лотар начал говорить о профессоре фон Хеннинге. Он не скрывал, что обратил внимание на флирт Бениты с Клосом. Факт, что Клос танцевал с дочерью профессора, а потом проводил её домой, вырос в этом кабинете до ранга перворазрядной информации, которой гестапо придавало важное значение.

Лотара интересовало, не получал ли он, Клос, от своего шефа каких-либо указаний относительно Бениты? Не говорил ли полковник Рецке о профессоре фон Хеннинге?

Слушая штурмбаннфюрера, Клос смотрел через большое окно во внутренний двор дома на аллее Шуха. Был уже двенадцатый час. Скажет ли наконец Лотар то, ради чего пригласил его сюда? Он объяснил Лотару, что от своего шефа не получал никаких указаний, кроме одного — внимательно выслушивать господина штурмбаннфюрера. Вместе с тем Клос позволил себе заметить, что охрана профессора фон Хеннинга — дело полиции. Что же касается Бениты, то он, Клос, действительно танцевал с девушкой, проводил её домой и приятно провёл с ней вечер…

Клос ждал, не задавая вопросов, потому что понимал: каждый его вопрос может возбудить подозрение гестаповца. Стрелки часов двигались неумолимо быстро. Клос подумал, что для беспокойства как будто бы нет особых оснований. Гестапо нередко предъявляло претензии абверу…

Но будет ли Лотар касаться в разговоре дела Рупперта? И почему его так заинтересовало знакомство Клоса с Бенитой?

И вот штурмбаннфюрер задал вопрос, и по его напряжённому голосу стало понятно: он решил затронуть проблему, ради которой и пригласил офицера абвера.

Прежде всего гестаповец хотел знать, располагает ли абвер информацией о поведении капитана Рупперта.

Услышав это, Клос почувствовал, как заколотилось сердце. Закурил сигарету, снова посмотрел на часы. Скоро половина двенадцатого. «Известно ли гестапо о встрече Рупперта с Анной?» — подумал он. На вопрос Лотара Клос ответил осторожно, согласно указаниям полковника Рецке:

— Капитан Рупперт был, насколько мне известно, всесторонне проверен СД.

— Прошу отвечать конкретнее, — потребовал Лотар. — Вы, обер-лейтенант, пытаетесь петлять, как и все офицеры абвера.

— Это безосновательное обвинение, — холодно ответил Клос. — Я не держу всех архивов абвера в голове и не хожу по пятам за капитаном Руппертом.

— Достаточно! — бросил гестаповец. Грузно опершись левой рукой о письменный стол, он величественно посмотрел на портрет фюрера и со злостью продолжал, повысив голос: — Абвер любит прятать концы в воду и держит свои архивы под семью замками. Вам не мешало бы знать, что офицер вермахта Рупперт ещё перед войной был завербован польской разведкой и помогал врагам рейха.

— Рупперт?! — Клос сделал вид, что страшно удивлён. столь неожиданным сообщением Лотара. Стрелки часов приближались к роковому часу. Видимо, гестапо всё же известно о встрече Рупперта с Анной… Он представлял себе Рупперта, входившего в кафе Помяновского, и гестаповцев, ожидавших там Анну. Лотар, конечно, устроил ловушку.

А может, он подозревает и Клоса? Дал распоряжение своим людям арестовать Анну и доставить её в гестапо, пока обер-лейтенант ещё будет находиться здесь. Как-то нужно предупредить девушку. Но как? До двенадцати оставались считанные минуты.

— Нам в абвере ничего не известно о предательстве Рупперта, — сухо ответил Клос. — Если вы раскрыли его шпионскую деятельность, то примите наши поздравления.

— Да, это я, штурмбаннфюрер Лотар, разоблачил Руперта, офицера вермахта! — ответил эсэсовец самоуверенно. — И запомните: это было сделано без помощи абвера! Ваша кухня не выполняет своих обязанностей! Можете, господин Клос, повторить это своему шефу, полковнику Рецке!

— А кто прикомандировал Рупперта к профессору фон Хеннингу? — спросил Клос. — Вы, господин штурмбаннфюрер, также должны были проверить его! — Он бегло взглянул на часы.

— Вы спешите, обер лейтенант? — Голос Лотара прозвучал с иронией.

— Да, спешу. Служба… — ответил Клос. — Что ещё я должён передать полковнику Рецке? — Было уже без пятнадцати двенадцать.

— Минуточку, Клос. Я хотел бы задать вам ещё пару личных вопросов. Вы дружили с Руппертом?

— Вы преувеличиваете, господин штурмбаннфюрер. Я только знаком с ним, как и со многими другими офицерами.

— Вы говорили с ним о профессоре фон Хеннинге?

— Я был тогда на приёме, — ответил Клос, — как и вы, господин штурмбаннфюрер. Он тогда представлял меня профессору и его дочери Бените.

Клос знал: именно сейчас Рупперт сидит в кафе, куда через несколько минут придёт Анна. Клос был уверен, что она не опоздает. Лотар не арестовал Рупперта. Выжал из него, вероятно, всё, что ему нужно, и теперь ожидает ареста Анны. Успеет ли Клос предупредить девушку?

— Вы арестовали Рупперта? — Клос задал всё-таки ему этот вопрос.

На лице Лотара появилась усмешка. Теперь и он посмотрел на часы.

— Вы что, считаете меня идиотом, Клос? Прошу передать полковнику Рецке, чтобы он перетряхнул свои архивы. Если найдёте что-нибудь о Рупперте, пришлите мне. Сожалею, что не очень много узнал от вас, обер-лейтенант Клос.

Клос встал.

Пять минут. В его распоряжении было ещё пять минут.

Длинный коридор. Лестница. Эсэсовец проверил документы. Снова коридор. Бежать нельзя, надо идти спокойно, чтобы не вызывать подозрения… Он миновал последнего охранника на выходе из гестапо.

Успеет ли? Уже почти двенадцать.

В эту минуту, когда Клос покидал здание гестапо на улице Шуха, в кафе Помяновского капитан Рупперт заказывал кофе. Он посмотрел в окно, разложил на столе газету и бросил на неё пачку сигарет. Жаль ему было эту девушку, которую в углу зала ожидали два агента Лотара, одетые в штатское.

Но больше всего он жалел себя. Вот до чего его довели! Он, капитан Вилли Рупперт, офицер вермахта, избранник генеральской дочери, должен сейчас разыгрывать в этом польском кафе роль подставного шпика, которого можно безнаказанно унизить и превратить в ничтожество.

Рупперт ненавидел их всех, подобных Лотару, в чёрных мундирах, с черепами на рукавах, грубых и надменных, уверенных в себе. Он презирал также поляков — и тех, которые когда-то принудили его к предательству, и этих, которые проходили теперь по улицам с понурыми взглядами, с трудом скрывая свой страх и презрение к немцам.

В кафе пожилой мужчина, фальшивя, наигрывал какую-то мелодию на пианино. У Рупперта был отличный слух, но он старался не обращать внимания на музыку и беспрерывно поглядывал в окно.

Эта девушка должна уже быть здесь. А может, она не придёт? Ему очень хотелось, чтобы она не пришла. Жаль, если она попадёт к палачам из гестапо… Однако Рупперта тут же охватил животный страх за свою судьбу. Лотар не поверит ему, скажет, что Рупперт обманул… Что ждёт его?

Двое агентов внимательно наблюдали за капитаном. Ему были знакомы такие лица — холодные, жестокие лица палачей. Оба одновременно посмотрели на часы. Гестаповцам не терпелось поскорее доставить жертву Лотару…

Клос сел на площади Унии в коляску велорикши.

— Быстро, ещё быстрее! — сказал он по-польски.

Он не обращал сейчас внимания на соблюдение конспирации. Рикша с удивлением посмотрел на странного офицера и нажал на педали. Быстро проехали Маршалковскую. Было уже пять минут первого. Клос сунул парню деньги и выскочил из коляски. Пройдя мимо кафе Помяновского, Клос взглянул в окно и с облегчением вздохнул, как будто сто пудов спало с его плеч. Рупперт сидел за своим столиком один. «Что случилось с Анной? Она не пришла вовремя?» — подумал Клос.

А в это время Анна шла по улице Волчьей в направлении аллей Уяздовских. Девушка спешила. Она прошла мимо группы людей, столпившихся около стены, где был приклеен приказ губернатора, и, когда вышла на Мокотувскую, неожиданно увидела, что улица безлюдна. Это всегда было тревожным признаком. Прохожих как ветром сдуло с тротуаров. Какой-то испуганный мужчина торопливо закрывал дверь своей жалкой лавчонки.

Анна остановилась. В эту минуту мимо неё пробежала растрёпанная и изрядно перепуганная женщина с буханкой хлеба, видневшейся из сумки.

— На углу Кручей облава! — крикнула она.

Обеспокоенная тем, что придётся идти в обход, а это значило опоздать на встречу, Анна свернула с Мокотувской, дошла до площади Спасителя, обходя опасное место, где жандармы обычно хватали людей. На тротуаре стоял мальчишка с газетами, выкрикивая: «Новый Курьер Варшавский!» На трамвайной остановке толпились люди, а на углу улицы пожилой мужчина в очках продавал папиросы собственного изготовления. Анна хорошо знала этого мужчину. Перед войной он был ответственным сотрудником лесохозяйственного министерства. Она улыбнулась ему и ускорила шаг.

Было уже десять минут первого.

Клос ждал. С какой стороны подойдёт Анна? Окружено ли кафе людьми Лотара? Или они ожидают только внутри? Он должен предупредить Анну раньше, чем её заметят гестаповцы…

Обер-лейтенант стоял у ворот. Проезжавший трамвай закрыл на минуту противоположную сторону Маршалковской, а когда он тронулся, Клос увидел Анну. Он через мостовую бросился к ней и чуть не попал под армейскую машину.

Анна была уже на краю тротуара, когда увидела Клоса. Идя ей навстречу, он прошёл близко-близко и так толкнул её, что у девушки упала сумка.

— Извините, пожалуйста, — громко сказал он, поднимая сумку. И добавил: — Не ходи, там гестапо!

Анна сразу же повернулась и скрылась в толпе прохожих. Клос остался один. Он свернул на улицу Пия XI, потом медленно вышел на безлюдную Мокотувскую, остановился, вынул из кармана портсигар. Руки его дрожали, когда он зажигал спичку.

«Успокойся, идиот, — подумал Клос. — Успокойся, она теперь в безопасности».

На стене старого кирпичного дома виднелась затёртая, но ещё достаточно заметная надпись: «Варшава борется».

8

В двенадцать сорок гестаповцы приблизились к ожидавшему их Рупперту.

— Хватит, пошли, — недовольно сказал один из них, — она уже не придёт.

Рупперт поднялся без особого желания. Он знал, что его может ожидать, но ещё на что-то надеялся, когда они вышли на Маршалковскую. Может быть, девушка просто опоздала и он её ещё увидит?

А в общем-то какое ему дело до этой польки? Прежде всего речь идёт о нём, Рупперте. Что будет с ним? Он не считал себя виновным в том, что она не пришла. А как ему хотелось жить спокойно, ни во что не вмешиваясь! Рупперт не любил гитлеровцев, но вовсе не симпатизировал и полякам. Они принудили его к сотрудничеству, а теперь он в руках Лотара. Отец Вилли Рупперта, промышленник из Рура, был прав, когда говорил, что человек только винтик в огромной, государственной машине и не может повлиять даже на собственную судьбу. И не нужно быть героем, следует иметь только много денег и жить в своё удовольствие. Но сейчас речь идёт о цене… Какую цену нужно заплатить за свою жизнь?

Лотар уже ждал их в кабинете. Он посмотрел на Рупперта стеклянным взглядом, закурил сигарету, но капитану не предложил.

— Рупперт, мы не позволим водить нас за нос! Ты обманул нас! — холодно сказал он.

Рупперт хотел возмутиться, крикнуть, что он немецкий офицер и не позволит так разговаривать с собой. Даже если его подозревают, то нельзя обращаться к нему на «ты». За польскую кампанию он получил Железный крест… Однако он ничего этого не сказал, а только пробормотал:

— Я действительно договорился с ней о встрече. Прошу мне верить! — Он почувствовал капли пота на лице, ладони стали влажными. «Увижу ли я ещё Ильзу?» — мелькнуло у него в голове.

Лотар внимательно наблюдал за капитаном. Состояние Рупперта тешило штурмбаннфюрера. Гестаповец всегда испытывал истинное наслаждение, когда его жертва трепетала от страха. Он не бил допрашиваемого, если в его глазах замечал страх.

Лотар понимал, что Рупперт не простой немец, он сын крупного промышленника из Рура и его следовало бы пощадить. Но гестаповец всегда оставлял за собой право решать судьбу людей и, если понадобится, был готов без колебания уничтожить свою жертву.

— Вспомни как следует, — процедил сквозь зубы Лотар, — ты никому не говорил о нашем разговоре?

— Нет, господин штурмбаннфюрер, никому.

— А своей Ильзе?

— Ильзе ничего не известно, — ответил Рупперт, едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть: «Тебе-то что до этой девушки? Не смей называть её имя!»

— Ты уверен в этом?

— Уверен, господин штурмбаннфюрер.

В соседней комнате послышался душераздирающий крик, потом всё стихло. Рупперт вздрогнул. Ему показалось, что этот крик всё ещё продолжается.

Лотар усмехнулся.

— Даю тебе последнюю возможность, — сказал он. — Я не должен этого делать, ты этого не заслуживаешь, ты трус и предатель, но я жалею не тебя, а твоего отца. Если в течение двух дней не найдёшь эту польку…

— Как это сделать? — спросил Рупперт.

— Это твоё дело. Мы же не заставляли тебя брать деньги от польской разведки… Запомни, это твоя последняя возможность, Рупперт. В противном случае… ты знаешь, что тебя ожидает.

— Знаю, — упавшим голосом ответил Рупперт.

И он действительно знал. Перед его глазами возникли одиночные камеры, пустой двор с бурыми пятнами от крови на Полицейштрассе, где гестаповцы истязали и расстреливали свои жертвы. Ему послышались душераздирающие крики. Рупперт содрогнулся. Он не хотел умирать в застенках гестапо.

— Может быть, сумеешь проникнуть в их подпольную организацию, — продолжал Лотар. — Встретишь там своего старого знакомого Шмидта. Я очень хотел бы с ним поговорить.

«Значит, дают мне возможность искупить свою вину», — подумал Рупперт. Однако он не знал, что это только отсрочка приговора, уже вынесенного ему. Мелькнула мысль: «Скорее бы выбраться из этого мрачного кабинета, чтобы не видеть бульдожьей морды Лотара».

9

— Анне надо немедленно скрыться из города, — сказал Клос. — Лотару известна её внешность по описанию Рупперта.

Они сидели втроём в небольшой комнатке антиквара. Мартин расставлял шахматные фигуры на доске, потом передвигал их с места на место, как будто играя с противником. Анна положила руку на плечо Клоса.

— Преувеличиваешь, Янек, — улыбнулась она. — Если хочешь, я сменю причёску…

— Шутишь, Анна? Нельзя недооценивать Лотара и его службу.

Да, они несколько недооценивали противника. Годы оккупации научили их прежде всего ненавидеть фашистов.

— Со временем мы восстановим с тобой связь, — продолжал Клос. — Лотару теперь известно, что мы охотимся за Хеннингом и его чертежами. Он усилит охрану. Лотар — противник хитрый и осторожный.

— Я получил указания Центра. Нас торопят, — тихо заговорил Мартин, продолжая переставлять шахматы. — Планы испытательного полигона и данные нового ракетного оружия Хеннинга мы должны иметь полностью, любой ценой.

Так или иначе, Клос понимал, что все они, не щадя жизни, обязаны до самого конца войны выполнять свой долг перед родиной. Любое задание они должны выполнить во что бы то ни стало…

— Сообщи Адаму, что гестапо о нём известно, — сказал ему Клос. — И на время прекрати с ним контакты.

— Я уже это сделал. Каковы твои дальнейшие намерения?

— Мне будет нужна Анна, — сказал Клос.

— Ты же говорил, что она должна немедленно покинуть Варшаву и на время скрыться.

— Да, это так, она должна исчезнуть из города утром. — Каждое слово приносило ему боль. Он не имел права подвергать опасности девушку, но должен был это сделать. Только так можно было выполнить задание Центра.

— Я согласна, — сказала Анна.

Клос подумал, что она ещё не представляет себе той опасности, в которую её вовлекают. Она всегда с честью выполняла любое трудное задание и теперь верила в успех задуманной Клосом операции, хотя и не знала ещё, на чём основывается его замысел и какая роль отводится ей…

Раздобыть чертежи фон Хеннинга, касающиеся испытательного полигона и нового ракетного оружия, можно было только через дочь профессора. Эту хитрую, осторожную девушку в очках нельзя было недооценивать.

Бенита и Клос договорились по телефону встретиться вечером. Часы, висевшие на стене, пробили восемь, и тут же послышался стук в дверь.

— Отец приглашён сегодня на приём к своему старому другу, генералу фон Фалькенхейну. Надеюсь, он задержится там надолго. Наконец нам представился случай, чтобы побыть вместе, Ганс, — прошептала Бенита, когда Клос снимал с неё плащ. — Но я всё-таки немного боюсь…

— Чего ты боишься? — спросил Клос, провожая девушку в комнату, где был накрыт ужин.

Бенита бросила оценивающий взгляд на стол и улыбнулась Клосу.

— Боюсь тебя, Ганс, — ответила она, — ты такой интересный и сильный мужчина, а я…

— Зачем ты так, Бенита?

— А ты мог бы забыть хотя бы на этот вечер, что я дочь профессора фон Хеннинга?

— Об этом я даже не думаю, — ответил Клос, поймав себя на мысли, достаточно ли естественно он играет роль влюблённого. — Представь себе, я даже не думаю о том, что тебя охраняют лучше, чем любую другую девушку в Варшаве.

— Так ли это?

— Да, да! — быстро проговорил Клос и усадил её в кресло. Бенита через открытую дверь бросила взгляд в спальню, потом выпила рюмку вина. Клос уменьшил свет и включил музыку. Он пригласил девушку на танго. Бенита танцевала легко, и он почувствовал, как постепенно спадает её напряжение, исчезает настороженность, глаза из-под очков смотрят доверчиво и ласково. Она нежно прижалась к нему:

— Ты отлично танцуешь, Ганс.

— Ты тоже, Бенита.

— Я танцую редко. На школьных вечерах чаще всего сидела в сторонке, меня почти никто не приглашал.

— Не может быть! — шепнул Клос. — Ты ведь чудесная девушка, Бенита.

Девушка отодвинулась от него, не поверив его словам.

— Неправда! Зачем ты говоришь неправду? Я далеко не чудесная!

— Нет, правда, Бенита, — с жаром уверил он её. — Я понял это ещё там, на вокзале, когда увидел тебя впервые.

— Ты был на вокзале, когда нас встречали?

— Я случайно оказался там, — ответил он тихо и понял, что совершил ошибку. Именно этого не нужно было говорить. Во взгляде девушки вновь появилась отчуждённость.

Клос наполнил рюмки, Бенита снова выпила, однако была уже другой — настороженной. Он всё время чувствовал на себе её испытующий взгляд.

— Хочешь меня споить? — спросила она.

— А что в этом плохого?

— Да ничего, конечно, ничего. Давай ещё выпьем! — улыбнулась девушка и снова прижалась к нему. — Я редко пьянею. У меня крепкая голова. Правда, Ганс, у меня крепкая голова?

Потом она попросила принести ей стакан воды. Это была одна из возможностей, которую он так ждал. Клосу уже надоело играть роль влюблённого.

Он вышел на кухню, налил в стакан воды и вынул из кармана небольшую таблетку. Это снотворное должно было подействовать через несколько минут.

Клос не предполагал, что Бенита встала из-за стола и через открытую дверь видит, что он делает. Она была почти трезвой и всё поняла.

Когда Клос вернулся в комнату, она по-прежнему сидела на своём месте за столом и держала в руках пустую рюмку.

— Налей мне ещё, — игриво попросила Бенита, — я действительно хочу хоть один раз в жизни напиться.

Клос наполнил её рюмку вином и подал стакан с водой. Она взяла стакан, поднесла его ко рту и попросила:

— А теперь, Ганс, включи музыку.

Он на минуту повернулся к радиоле, и в этот момент Бенита вылила воду в цветочный горшок…

Снова зазвучало танго. Девушка как ни в чём не бывало прижалась к Клосу.

— Ты нравишься мне, Ганс, — нежно прошептала она. — Нравишься гораздо больше, чем Рупперт. Ты такой красивый и сильный. О, Ганс, — Бенита погрозила ему пальцем, — ты умеешь обвораживать девушек.

Она начала петь, потом вдруг умолкла. Клос в напряжении ждал, когда же подействует снотворное. Но девушка снова заговорила:

— Тебе нравится мой голос? Все говорят, что самое хорошее, что есть во мне, — это голос. Ну, обними же меня, Ганс, поцелуй… Какой ты робкий…

С этими словами Бенита упала в кресло. Клос был уверен, что она с трудом преодолевает сонливость.

— Ну налей, налей же ещё своей милой, которую ты так ловко увлёк с надеждой на взаимность.

— О чём ты говоришь, Бенита?

Девушка снова отпила вина:

— О боже, как у меня кружится голова, Ганс! Ты не представляешь, что делается вокруг! Что ты натворил со мной? Ну обними же меня и поцелуй…

Клос проводил её в спальню, уложил на кровать. Она ещё раз прошептала:

— Иди ко мне, милый, — и закрыла глаза.

Разведчик наклонился над девушкой. Бенита дышала спокойно и ровно, но он должен был выждать ещё немного, чтобы убедиться, что она уснула. Потом он открыл сумочку Бениты и нашёл ключ. Убеждённый, что она спит, вышел в соседнюю комнату.

В это время Бенита открыла глаза. В её руках оказался пистолет. Она всегда носила при себе оружие даже в Берлине, а уж здесь, в Польше, не расставалась с ним и ночью. Именно в тот момент, когда Клос подходил к большому гардеробу, Бенита появилась на пороге.

— Стой! — крикнула она. — Не двигайся!

Клос резко повернулся. Увидел глаза Бениты, холодно смотревшие из-под очков, и пистолет в её руке.

— Не нужно дурачить девушек, — тихо проговорила Бенита.

— Ты что, с ума сошла? — крикнул Клос. — Что ты делаешь?

— Не подходи близко, дорогой… Я в полном сознании, не выпила твоей микстуры. Как ты был неосторожен! — И через мгновение, видя, что Клос всё ещё стоит на месте, добавила: — Отца сейчас действительно нет дома. Ты всё хорошо продумал, Ганс. На кого ты работаешь? На тех же, что и Рупперт?

— Ты ведёшь себя как девчонка, — спокойно ответил Клос.

— Может быть, — рассмеялась Бенита. — Во всяком случае, я гораздо искреннее тебя. Не подходи ко мне, иначе закричу. Кто-нибудь из твоих соседей услышит… Так вот… Слушай меня внимательно. Ты должен рассказать мне всё, что знаешь. Я имею право спросить тебя об этом. Думаешь, что немцы проиграли войну? Всё кончено?

Клос молчал.

— Не хочешь говорить? А может быть, я соглашусь… сотрудничать с тобой? Об этом ты не подумал, Ганс? Ты только скажи, на кого работаешь? На англичан, американцев, а может быть, на русских…

Клос не отвечал, лихорадочно думая, как поступить. Он медленно подходил к Бените, внимательно следя за её лицом и пистолетом. Выстрелит или нет? Рука Бениты дрогнула, девушка попятилась. От большого гардероба её отделяло всего несколько шагов.

— Если ты не скажешь, я выстрелю.

Бенита подошла вплотную к гардеробу, прислонилась к дверце. Клос приближался к ней, считая секунды…

— Стой! — крикнула Бенита, и тотчас же дверцы гардероба неожиданно открылись и оттуда выскочила Анна, которая всё это время внимательно прислушивалась к происходившему.

Резким ударом Анна выбила у Бениты пистолет. Немка не успела даже крикнуть, как её рот был закрыт платком…

Бенита лежала теперь крепко связанная на кровати, её глаза горели ненавистью и отчаянием. Она злобно смотрела на Клоса и Анну, рывшихся в её вещах.

Увидев Анну в своём платье, плаще и очках, Бенита поняла замысел Клоса.

Анна и Клос вышли из квартиры, заперли двери на ключ.

— Пойми, Анна, — сказал Клос, когда они спускались по лестнице, — это опасно, но другого выхода нет. Быстро пройдёшь мимо охранника у входа в особняк Хеннинга. Он должен быть уверен, что ты дочь профессора Бенита, которая возвращается домой. Войдёшь в приёмную, потом в кабинет Хеннинга. Помнишь план, нарисованный Руппертом?

— Да, — прошептала Анна и крепко пожала его руку.

— В углу стоит сейф. Откроешь его вот этим ключом, сфотографируешь все документы, а потом выйдешь через кухню… Ты должна выйти из особняка в тот момент, когда будет меняться охрана… Я буду всё время наблюдать за тобой… При необходимости подстрахую. Всё поняла?

— Да, — ответила Анна.

— Возьми пистолет. — Клос подал ей вальтер и на прощание поцеловал девушку. — Помни, выйти из дома тебе надо через кухню. Там, где ограда ниже, переберёшься через решётку… Но только во время смены поста… Тогда они не смотрят во двор, слушают разводящего… Ну, иди, Анна, уже пора.

Ночь стояла тёмная. По безлюдной улице прошёл патруль. Несколько минут Анна и разведчик переждали под дерёвом. Затем девушка перебежала мостовую, а потом спокойным шагом подошла к охраннику, стоявшему у подъезда особняка Хеннинга.

Клос, с пистолетом в руке, укрывшись в тени дерева, не спускал с них глаз. Он почувствовал, как сильнее забилось сердце.

— Гуте нахт, фрейлейн, — поздоровался охранник, и Клос с облегчением вздохнул.

Анна подошла к двери, вынула из сумки ключ и вставила в замочную скважину. Казалось, на мгновение ключ застрял в замке, двери не открывались… Клосу показалось, что это мгновение длилось целую вечность.

«Лишь бы только охранник не подошёл к ней и не предложил помощь», — подумал Клос. Наконец дверь открылась, Анна вошла в дом.

Девушка прошла по коридору дома и вышла к приёмной, где размещался секретариат. Кабинет профессора был открыт. Анна старалась действовать по плану, разработанному Клосом. Сначала надо зашторить окна, зажечь свет, затем вынуть из сумки ключ от сейфа и спокойно, не нервничая и не торопясь, подойти к сейфу, стоящему в углу кабинета. Поворот ключа в замке, ещё один, однако дверца не открывалась. Анна почувствовала капли пота на лице… Прервала работу, чтобы успокоиться. Села в кресло, позволила себе несколько минут отдохнуть.

«Нужно всё делать спокойно, не торопясь», — подумала она и начала всё сначала. Дверца сейфа медленно, бесшумно открылась.

На средней полке лежали пронумерованные папки. Это были секретные документы профессора фон Хеннинга: план испытательного полигона, чертежи и описания новой ракеты, стартовой площадки, путей подъезда к полигону.

Анна спокойно разложила все документы на столе, вынула из сумки миниатюрный фотоаппарат, посмотрела на часы… Сколько ещё времени осталось до смены поста?

Клос ждал её, укрывшись за деревом, неподалёку от ворот особняка, с оружием наготове. Как мучительно медленно тянулось время! Никогда ещё ожидание на казалось Клосу таким долгим и трудным. Наконец он услышал рокот мотора, к дому подъехала открытая армейская машина, из неё выскочили жандармы.

Неужели Бенита солгала? Возможно, профессор Хеннинг не покидал особняка и вызвал жандармов… Нет, все как будто бы шло согласно плану. Это была смена поста. Жандармы встали друг против друга, разводящий выслушал рапорт и дал указания.

А в это время Анна, закончив фотографировать, аккуратно убрала в папки все документы, положила их обратно в сейф, закрыла его и вынула ключ из замка. Затем девушка погасила свет, расшторила окна, вышла в кухню, немного задержалась у дверей, заперла их ключом Бениты. Оказавшись во дворе, она услышала голоса охранников, увидела солдата, прохаживавшегося вдоль ограды. Нагнувшись, девушка перебежала внутренний двор — это был наиболее опасный момент. Перепрыгивая через решётку, ограждавшую дом, Анна зацепилась и разорвала платье. Бог с ним, с платьем! Она оказалась на соседнем дворе. Охранник подошёл в это время к подъезду…

Анна, прижимаясь к стене дома, вышла на улицу, где её ждал Клос. Он взял девушку под руку, и они вместе скрылись в темноте. Долго шли молча. Успокоившись, Анна прошептала:

— Всё в порядке. Документы у нас.

10

Утро выдалось солнечное. Анна с сумкой в руке стояла в небольшой комнатке антиквара. Мир казался ей теперь чудесным и радостным… Огорчало одно — она должна была покинуть Варшаву, правда на короткое время. А потом… потом она возвратится и увидит Янека.

Самое серьёзное задание Центра было выполнено. Секретные чертежи и данные об их новом оружии перестали быть тайной третьего рейха.

— Что будет с Бенитой? — спросила Анна.

— Полагаю, — буркнул Мартин, — что всё обойдётся без «похищения» этой немки. У нас и без неё много хлопот. Я послал людей на квартиру Клоса, её перевезут в безопасное место на Мокотуве.

— А потом?

— Не знаю, — пожал плечами Мартин. — Доложим в Центр. Исчезновение дочери Хеннинга поставит на ноги всё варшавское гестапо.

— А что мы сможем сделать? — спросила Анна. Мартин пожал плечами:

— Подождём решения Центра. Я очень боюсь за Янека. Теперь и Анна начала беспокоиться за Клоса. Когда они расставались, ей показалось, что он в полной безопасности. Но здесь, в Варшаве, Клосу каждую минуту и в любом месте грозила смертельная опасность.

— Позволь мне пока не выезжать из Варшавы.

Мартин не скрывал своего недовольства.

— Оставь эти глупости, — ответил он строго. — Сейчас же отправляйся на вокзал и уезжай в Радом. И если я ещё увижу тебя в Варшаве, буду считать это невыполнением приказа.

Анна вышла из антикварной лавки с чувством радости и грусти одновременно. Ей хотелось бы на прощание встретиться с Янеком. На улице не было видно немецких мундиров. Молодой человек, нёсший корзину с цветами, улыбнулся Анне, и она ответила ему радостной улыбкой. Девушка не торопилась, внимательно смотрела по сторонам, надеясь увидеть Клоса, хотя прекрасно понимала, что это почти невозможно, потому что он в это время находится на службе.

Она немного задержалась на трамвайной остановке. Подходил трамвай, и в эту минуту Анна увидела капитана Рупперта. Он сразу же узнал её. Надо было что-то предпринять. Убежать она уже не смогла бы. Трамвай остановился. Анна бросилась ко второму вагону, но Рупперт оказался около неё и схватил за руку.

— Отпустите меня! — закричала Анна.

Прохожие делали вид, что не замечают ничего. Трамвай тронулся.

— Отпустите меня! Я вас не знаю! — крикнула она и взялась за ручку двери вагона, но в этот момент на тротуаре появился патруль.

— Взять её! — приказал Рупперт.

Лотар поставил капитану задачу разыскать эту польку, и Рупперт сделал это. Когда капитан пришёл с рапортом к штурмбаннфюреру, он думал, что Лотар поблагодарит его может быть, на этом всё закончится и ему удастся вырваться из этой западни. Однако реакция Лотара была неожиданной.

— Ты болван! — крикнул Лотар.

Рупперт почувствовал, как у него задрожали руки. За последние два дня он привык к оскорблениям, думал, что уже не будет реагировать на грубость, однако скрыть раздражение не сумел. Рупперт едва сдержался, чтобы не сказать ему, этому надменному эсэсовцу, что он мерзавец, который не известно каким путём достиг власти над жизнью и смертью людей…

— Болван, — уже спокойнее повторил Лотар. — Кто тебе сказал, что её надо арестовывать? Ты должен был не спускать глаз с этой девки — это всё, что от тебя требовалось. А ты упустил такую возможность! Выследив её, мы могли бы выйти на их подпольную сеть… — Он сел за письменный стол и холодно посмотрел на Рупперта. — Кому ты теперь нужен, Рупперт? — резко прозвучал его голос. — Я могу предположить, что ты умышленно это сделал. Этот провал тебе дорого обойдётся! Напрашивается вывод, что ты ведёшь двойную игру…

Рупперт хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он почувствовал, как дрожат его колени. Он, капитан Рупперт, из знатного немецкого рода, стоит, вытянувшись как мальчишка, перед каким-то бывшим коммивояжёром, который держит его в руках!

А Лотар, чувствуя, как нарастает в нём ярость, уставился на него бесцветными пустыми глазами. Через несколько минут ещё большая ярость охватила его. Зазвонил телефон, и то, что услышал штурмбаннфюрер, окончательно, вывело его из терпения.

— Как, — заорал он в трубку, — пропала Бенита фон Хеннинг?! — Он брезгливо махнул рукой Рупперту, выпроваживая его из кабинета. Позднее он вызовет его ещё раз и выжмёт из этого предателя всё. А сейчас Лотару предстояло заняться другим, более серьёзным делом…

Профессор фон Хеннинг сообщил ему об исчезновении своей дочери. Как и при каких обстоятельствах она исчезла, Лотар не узнает до тех пор, пока не допросит охрану особняка профессора Хеннинга. Жандарм, который стоял на посту у ворот, клялся, что Бенита возвратилась домой около одиннадцати тридцати, как раз перед сменой караула. Все остальные жандармы, охранявшие особняк, также уверяли, что из дома никто не выходил и что в это время к дочери профессора никто не приходил. Сам профессор Хеннинг возвратился с приёма от генерала только ранним утром.

Но как же всё случилось? Каким чудом могла исчезнуть из дома Бенита? К кому она пошла? Может, её похитили? А если похитили, то как сумели усыпить бдительность охраны? А если жандармы были в сговоре? Нет, это исключено! Те, кто охраняли особняк профессора Хеннинга, — преданные люди Лотара, неоднократно им проверенные. Они не могли быть в сговоре.

То же самое спустя два часа Лотар доложил группенфюреру^[7], когда тот вызвал его к себе, в огромный кабинет, окна которого выходили на безлюдную Полицейштрассе.

Группенфюрер сидел в кресле, холодно глядя на штурмбаннфюрера Лотара, который стоял навытяжку и думал, что он в сравнении со своим шефом простая пешка и группенфюрер в любую минуту может отправить его на Восточный фронт или приказать расстрелять в подвале. Это не возбуждало у Лотара протеста, только вызывало чувство страха, такого же страха, который появлялся у людей, стоявших по стойке «смирно» в его кабинете.

— Я сделал всё возможное, господин группенфюрер, — отрапортовал Лотар.

— Ничего вы, Лотар, не сделали, — холодно ответил шеф. — Если вы в течение двух дней не найдёте дочь Хеннинга, не хотел бы я оказаться на вашем месте. Что вам известно о Бените фон Хеннинг?

— Это наш агент ещё со времени её учёбы в политехническом институте в Берлине, — ответил Лотар.

— Могла ли она выйти из дома незамеченной?

На этот вопрос Лотар не ответил. Видимо, у неё была такая возможность, коль вышла. Но для чего она сделала это? Может быть, работала на разведку противника? Нет, это следует исключить…

Группенфюрер встал:

— Вы, Лотар, допустили небрежность по службе, если не сказать большего…

— Виноват, господин группенфюрер.

— Этим делом заинтересовались в Берлине. Новое оружие Хеннинга — надежда рейха, — вдалбливал он в голову Лотара. — Вы можете дать гарантию, что чертежи фон Хеннинга не попали в руки врага?

Лотар готов был выслушать грубую брань от шефа, но тот говорил спокойным тоном, и Лотар понимал, что ничего хорошего это не предвещает.

Группенфюрер поручил ему провести расследование по этому делу, допросить всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к Бените фон Хеннинг, и прежде всего обер-лейтенанта Клоса из абвера, который пытался за ней ухаживать.

Вместе с тем группенфюрер резко выразил своё недовольство Лотару:

— Как вы могли допустить такую идиотскую глупость с арестом той девушки из польской разведки? Необходимо было установить за ней неустанное наблюдение и проникнуть в их подпольную организацию.

Лотар отлично понимал это. Группенфюрер был прав. Ну что же, он, Лотар, ещё рассчитается за это с капитаном Руппертом.

Штурмбаннфюрер с головой окунулся в работу. Он пригласил к себе и профессора фон Хеннинга.

Профессор смотрел на Лотара свысока, давая ему понять, что это он, Лотар, несёт прямую ответственность за исчезновение Бениты фон Хеннинг.

— Нужно было лучше охранять мой дом, господин штурмбаннфюрер, — сухо сказал он. — Не тратьте время на разговоры со мной, возьмитесь как следует за работу, ускорьте следствие по этому делу.

— А может быть, ваша дочь вышла из дома рано утром, когда вы, господин профессор, только вернулись? — спросил с ехидцей Лотар.

— Глупости! Неуместные шутки! — проворчал профессор. — Не советую вам, Лотар, провоцировать меня. Когда я вернулся, Бениты уже не было дома.

— Что-нибудь пропало из её туалетов кроме вечернего платья, плаща и сумки?

— Нет, больше ничего не пропало, — со злостью ответил профессор. — Но Бенита имела при себе ключи от сейфа. Понимаете? Ключи от моего сейфа!

— Какая неосторожность, — сухо проговорил Лотар.

— Неосторожностью было поручать вам, господин Лотар, охранять меня и мой дом! — возразил профессор. Он покинул кабинет Лотара, даже не подняв на прощание руки.

Штурмбаннфюрер прекрасно понимал, что фон Хеннинг может позволить себе эту небрежность по отношению к нему. Он знал, что ещё перед войной учёного принимал в своём особняке, в Берхтесгадене, сам фюрер.

Лотар приказал вызвать к себе обер-лейтенанта Клоса, но перед этим решил ещё раз допросить девушку, которую схватил Рупперт. Как и следовало ожидать, она всё отрицала.

— Тот офицер ошибся, — тихо проговорила Анна. — Я его не знаю.

Лотар внимательно присматривался к девушке, сидевшей на стуле около дверей в его кабинете, и понимал, что в нормальной беседе из неё ничего не выжмешь. В этом случае необходимо было применить более суровые методы, которыми пользовались в гестапо. Но Лотар не был уверен, что эта хрупкая девушка выдержит пытки его молодчиков.

— Тебе остаётся одно: говорить правду и только правду, — сказал Лотар. — Нам нужно немногое — твои связи и адреса.

— Не знаю, ничего не знаю. Оставьте меня в покое.

— Советую тебе, милочка, вспомнить. Или мои молодчики… Ты знаешь, что они могут сделать. А пока мы покажем тебе людей, которые тоже утверждали, что ничего не знают. Посмотришь, что с ними стало.

Анна молчала. Гитлеровец наблюдал за ней, стараясь понять, какое впечатление произвели его слова на девушку.

— Ты кому передала документы, которые получила от Рупперта? — грубо спросил Лотар. — Кому, говори?!

Анна стиснула зубы. Девушка была очень бледна, в её глазах застыли страх и ненависть, но она молчала.

— Нам и так всё известно, — уже спокойнее сказал Лотар. — Если всё расскажешь, то через час выпустим тебя на волю. — Гестаповец наклонился над девушкой. В руке он держал горящую сигарету. — Где находится Бенита фон Хеннинг? — спросил он угрожающе.

— Ничего не знаю, — прошептала Анна. — Я не знаю никакой Бениты фон Хеннинг.

— Напрасно ты упираешься. Что ж, тем хуже для тебя. Через час заговоришь иначе.

На пороге появился эсэсовец и доложил о прибытии обер-лейтенанта Клоса.

— Пусть войдёт, — бросил Лотар и приказал увести Анну.

Они встретились в дверях. Анна не подняла даже головы, не взглянула на Клоса, боясь, что гестаповец поймёт что-нибудь по её глазам.

Кровь отхлынула от лица Клоса. Девушка заметила только, как он почти неуловимым жестом передвинул кобуру с пистолетом вперёд. Зачем он это сделал? Лотар тоже мог заметить это и насторожиться.

— Мы тут поймали одну птичку, — сказал Лотар. — Агента польской разведки, — объяснил он.

— Раскрыли всю их сеть? — Клосу каким-то чудом удавалось владеть собой.

— Нет.

— Сказала что-нибудь существенное? — спросил Клос.

— Скажет, — утвердительно произнёс Лотар.

Клос сел в кресло, не ожидая приглашения.

— Может быть, не стоило задерживать её, — спокойно сказал он.

— Прошу, обер-лейтенант, не вмешиваться в мои служебные дела! — выкрикнул гестаповец. Ещё не хватало чтобы какой-то щенок из абвера повторял ему, Лотару слова группенфюрера. — Не для того я вас вызвал, чтобы выслушивать ваши советы, как поступать с вражескими агентами, арестованными гестапо. — Он посмотрел на Клоса холодными, рыбьими глазами: — Вчерашний вечер вы провели с Бенитой фон Хеннинг, не так ли, господин Клос?

Клос спокойно закурил сигарету.

— Вас, господин штурмбаннфюрер, плохо проинформировали, — ответил он. — На прогулке с Бенитой я был позавчера. А в чём дело?

— Прошу отвечать на вопросы!

— Мне не нравится ваш тон.

— Привыкайте, господин Клос — Лотар заговорил теперь спокойнее. — Вы уверены, что выйдете отсюда так же просто, как и вошли?

— Думаю, что выйду, несмотря на ваш шантаж, — ответил Клос. — Прошу позвонить Бените и спросить у неё, была ли она со мной вчера.

— Бенита фон Хеннинг исчезла, — сказал штурмбаннфюрер, — и вы, Клос, — один из подозреваемых.

— Шутите, господин штурмбаннфюрер! — Теперь Клос повысил голос. Это был хорошо разыгранный взрыв недовольства офицера абвера. Клос знал, как разговаривать с типами, подобными Лотару. — Как вы смеете обвинять немецкого офицера?! Я вам не Рупперт, господин Лотар! Я сейчас же позвоню своему шефу, полковнику Рецке!

Его слова отрезвили гестаповца.

— Прошу вас, господин Клос, успокоиться, — сказал он примирительно. — Поговорим спокойно и разумно…

Лотар поинтересовался у него, что ему известно о Бените, как он познакомился с профессором фон Хеннингом…

Клос отвечал спокойно, стараясь не сказать лишнего. Его терзала мысль об Анне. Она здесь, в гестапо. Как вызволить её из лап Лотара? Клос понимал, что сделать это так же трудно, как трудно было раздобыть документы фон Хеннинга. Но он во что бы то ни стало должен вырвать её из рук палачей!

То же самое он повторил два часа спустя в небольшом, окружённом деревьями домике на Мокотуве, в котором жил Мартин. Мартин нервничал и в этот момент не хотел говорить об Анне. Он не любил рассуждать о несбыточных планах.

— Антикварную лавку и другие адреса явок, которые известны Анне, — сказал Мартин, — считать теперь полностью проваленными. Не исключено, что и ты раскрыт. Не знаю, как решит Центр, но, видимо, и тебе придётся выйти из игры.

Клос сидел напротив Мартина, закрыв глаза рукой.

— Анна ничего не скажет. Она до конца предана нашему делу, — проговорил он наконец.

Мартин надолго замолчал. Он знал, как в гестапо обрабатывают людей, чтобы добиться от них признания, поэтому был готов на всё. Отлично понимая Клоса, он в то же время отдавал себе отчёт в том, что в данной ситуации единственно правильное решение — на время прекратить деятельность группы.

— Если же… — наконец начал Мартин и, помолчав, добавил: — Тогда нам остаётся одно: ждать развития событий.

— Нет! — взорвался Клос. — Я не могу и не должен ждать!

— Но чем ты можешь помочь?

— Не знаю, — ответил Клос. — Пока не знаю, не в состоянии сейчас что-нибудь придумать.

11

Капитан Вилли Рупперт всё ещё не терял надежды. Верил: что-то должно произойти, такое, что поможет ему вырваться из этой проклятой западни. Сидя за пианино, он играл Моцарта, постоянно повторяя одни и те же пассажи, как будто бы ничего другого не помнил.

Ильза взволнованно ходила по комнате. Она подошла к Вилли, положила ему руку на плечо, но этим только рассердила его.

— Вилли, скажи наконец…

«Что я могу ей сказать?» — подумал Рупперт.

В этот момент послышался звонок в дверь. Ильза открыла. На пороге стоял штурмбаннфюрер Лотар. В шаге от него застыл ординарец. Рупперт понял, что дело близится к развязке.

Ильза оставила их одних. Рупперт встал и в упор посмотрел на Лотара. На какую-то минуту он почувствовал уверенность в себе.

— Что вы с ней сделали? — резко спросил он Лотара.

— С кем? — не понял тот.

— С той девушкой, которую я разыскал и доставил к вам?

Лотар скривил рот в усмешке:

— Она ещё интересует вас? Прекратите паясничать, Рупперт. Ваша полька ничего существенного не сказала, — со злостью добавил он. — Я устрою вам очную ставку, может, тогда она перестанет упираться и заговорит.

Несколько минут Рупперт молчал, потом закричал:

— Не хочу её видеть! Вы слышите? Не хочу!

— Спокойно, Рупперт. — Лотар смотрел на него с нескрываемым презрением.

Ему были знакомы подобные фокусы. Всякий трус способен на такие взрывы.

— Теперь вы будете делать то, что я прикажу, — властно сказал Лотар. — Ваша полька должна заговорить. Подозреваю, Рупперт, что и вы могли быть замешаны в похищении Бениты фон Хеннинг. Вы не очень искренни, а я не люблю людей, которые обманывают меня.

— Неправда! — Рупперт уже не владел собой. — Это подло — подозревать меня, немецкого офицера!

— Подло?! — повторил штурмбаннфюрер и ударил Рупперта по лицу.

Офицер попятился, готовый бросится на Лотара. Но он не сделал этого, только провёл ладонью по щеке и рухнул в кресло, обхватив голову руками.

— Как вы могли? — На пороге стояла Ильза.

— А вам я советую помолчать, — ответил Лотар и вышел в сопровождении ординарца.

12

У Лотара были все основания для беспокойства. Прошло несколько часов, а он ещё ничего определённого о дочери профессора не узнал.

Группенфюрер снова вызвал Лотара к себе и разговаривал с ним очень грубо.

— Вы идиот, Лотар! — сказал группенфюрер, едва штурмбаннфюрер закрыл за собой дверь кабинета своего шефа. — Идиот! — повторил он.

— Эта полька не хочет говорить, — пытался оправдаться Лотар. — Я допросил всех из охраны дома профессора, они действительно ничего не знают. Пусть ими занимается криминальная полиция.

— Вы плохо работаете, Лотар. — В голосе группенфюрера прозвучала нотка угрозы. — Только что я разговаривал с Берлином. Догадываетесь, что мне сказали?

— Так точно, догадываюсь, господин группенфюрер, — ответил Лотар, хотя ему уместнее было промолчать.

— Имейте в виду, вам несдобровать, если Бенита фон Хеннинг окажется в руках подпольщиков.

— Сегодня же сам допрошу эту несговорчивую польку! — пообещал Лотар.

Группенфюрер посмотрел на него с презрением:

— Боюсь, что после вашего допроса она вообще ничего не сможет сказать! Смотрите, Лотар, я отправлю вас на Восточный фронт! — угрожающе проговорил он. — Эту девушку, — продолжил он тихо, — завтра же утром выпустите на свободу…

— Слушаюсь!

— Установите за ней тщательное наблюдение. Поручите это своим людям. Имейте в виду, я расстреляю вас, если она исчезнет. Она будет искать контакты с подпольщиками и тем самым поможет нам выйти на агентурную сеть противника. А потом… Слушайте меня внимательно: если вражеская агентура действительно похитила Бениту, то не имел бы ничего против того, чтобы вступить с ними в переговоры относительно обмена Бениты фон Хеннинг на вашу польку…

Лотар пожал плечами:

— Но каким образом вступить с ними в контакт, господин группенфюрер?

— Это ваше дело! — резко ответил шеф гестапо. — Смотрите снова не наделайте глупостей…

Анна ничего не знала о разговоре этих гестаповцев, поэтому, когда ей вручили пропуск и её сумку, подумала: не сон ли это. Охранник открыл дверь и выпустил её на улицу.

Оказавшись на безлюдной аллее Шуха, Анна никак не могла поверить, что она на свободе. Идя по улице, она только сейчас почувствовала сильную усталость и пустоту. У неё болело всё тело, кружилась голова, её одолевала слабость, но всё же девушка была свободна.

Она ничего не сказала гестаповцам и потому была довольна собой. Однако Анну мучила тревога: почему её выпустили? Это чудо, но, как известно, чудес на свете не бывает… Анна знала, что из мрачного дома на аллее Шуха никого так просто не выпускают, в лучшем случае людей отправляют в концлагеря, а если кто-то и выходит оттуда…

Анна оглянулась. На улице появились прохожие. В нескольких метрах от неё шёл мужчина в плаще и шляпе. По другой стороне улицы — тоже мужчина в плаще и шляпе.

Агенты гестапо! Следят за ней, идут по пятам. Только теперь девушка начала всё понимать… Они хотят с её помощью выйти на след подпольной организации. Рассчитывают, что на свободе она будет больше им полезна, чем в заключении. Ускорив шаг, хотя ноги почти не слушались, Анна свернула на Маршалковскую, потом на Пия XI, и Мокотувскую. На мостовой она увидела мотоцикл. Мотоциклист в прорезиненном плаще ехал на малой скорости. Анне показалось, хотя она не была в этом уверена, что эти трое — мотоциклист и двое мужчин в плащах и шляпах — посмотрели на неё, потом друг на друга. Проехал крытый армейский грузовик.

Анна свернула за угол, смешалась с толпой. То, что она увидела, было ей давно знакомо. Молодой парень без ноги стоял у стены, пел какую-то грустную песню и протягивал кепку прохожим. Перед продовольственным магазином выстроилась очередь — давали маргарин. Двое мальчишек в стоптанных ботинках и залатанных штанах стояли в подворотне, засунув руки в карманы.

Анна не знала этих людей, но чувствовала, что здесь она среди своих, в безопасности. Достаточно сделать несколько шагов — и ты окажешься на площади Трех Крестов, где живёт её школьная подруга. Можно сесть в трамвай, поехать на Мокотув и увидеть Мартина, а может быть, и Янека. Где теперь этот Янек-Клос?.. Но она вдруг с горечью осознала, что не может этого сделать. К кому бы она ни пришла, с кем бы ни встретилась, все они оказались бы в опасности. За ней следят агенты гестапо. Анна снова оглянулась. Да, все они на месте: и мотоциклист, и двое мужчин в плащах и шляпах, и крытый грузовик.

Как от них избавиться? И есть ли возможность скрыться от этих людей? Она вернулась на Маршалковскую, на остановку трамвая, где было много народу. Осторожно осмотрелась. Кажется, их нет… Но через несколько минут на мостовой снова появился тот же грузовик. К трамвайной остановке подошёл один из тех мужчин в плаще и шляпе. Другой прохаживался по противоположной стороне улицы.

Анну охватило отчаяние. Охотятся на неё, обложили её со всех сторон, как зверя.

Трамвай со скрежетом затормозил и остановился. Анна ждала до последней минуты, пока вагон не тронулся, а потом вскочила на подножку, кто-то втянул её на площадку. Трамвай прибавил скорость. Анна, прижавшись к стеклу окна, наблюдала за улицей. Преследователей не было видно.

Но когда через две остановки она вышла из трамвая, агенты гестапо появились вновь. Она свернула на улицу Святого Креста, потом на Ясную. Вбежала в аптеку. Телефон был в углу. Анна, загораживая телефонный диск, набрала номер. Это был номер её подруги Малгоси, единственный номер, по которому в этой ситуации она могла позвонить. Мартину Анна звонить не могла.

— Малгося, — шёпотом проговорила Анна, когда подруга ответила.

— Это ты, Анна? — В голосе Малгоси слышался испуг.

Но в эту минуту Анна увидела через окно мужчину в плаще и шляпе. Появился также и мотоциклист. Значит, она не сумела уйти от них. Возможно, в окно они видели, как она звонит.

— Меня выпустили, — прошептала Анна, — за мной следят. Позвоню позже! — И повесила трубку.

Снова оказавшись на улице, девушка медленно плелась среди прохожих. Нигде невозможно было укрыться. Работали магазины, кафе, люди возвращались домой с работы. Продолжалась обычная жизнь оккупированного города. Анна же, измученная и усталая, помнила только об одном: она должна скрыться от преследовавших её гестаповцев, иначе она будет в своём городе как в пустыне.

Около тротуара по мостовой медленно двигался велосипедист-рикша. Анна остановилась.

— Пожалуйста, побыстрее, — сказала она, вскочив в коляску.

Рикша покатил вдоль улицы, потом свернул за угол и снова помчался прямо по мостовой. Анна не замечала, где они едут. Сунула парню смятую купюру, которая оказалась в сумке, и выскочила на многолюдной улице. Осмотрелась — ведь это Хмельная. Вошла в магазин, встала в очередь.

Агентов гестапо не было видно. «Неужели оторвалась от них?» — подумала Анна.

И тут через окно снова увидела двух мужчин в плащах и шляпах…

А в это же самое время в машине, которая медленно двигалась по мостовой, эсэсовец с микрофоном в руке докладывал:

— Вошла в магазин на Хмельной. К телефону больше не подходит.

13

Мартин не мог скрыть недовольства, увидев Клоса в двери своей квартиры на Мокотувской.

— Слишком часто приходишь, — ответил он на приветствие Клоса. — Я тебя хорошо понимаю, но нельзя нарушать правила конспирации.

Клос тоже понимал, что этого нельзя делать, но ему казалось, что он сможет что-то предпринять, чтобы спасти Анну, вырвать её из лап гестапо…

Но что именно он может сделать? Это главное, над чем он ломал голову.

— Меня вызывал полковник Рецке, — начал он рассказывать Мартину. — Из Берлина поступил приказ за двадцать четыре часа найти Бениту Хеннинг. Они согласны обменять её на Анну.

— Это невозможно, — ответил Мартин.

Клос всё понимал, однако цеплялся за эту мысль, как за последний шанс, чтобы спасти Анну.

— Как ты представляешь себе переговоры с Лотаром? — спросил Мартин. — Кто был посредником между нами? А Бениту мы не можем выпустить, слишком много ей известно. Но главное — из Центра мне сообщили, что дочь профессора Хеннинга ещё может быть полезна. И потом, — добавил Мартин, — мне поручено передать тебе благодарность за успешно проведённую операцию. Документы профессора очень пригодились.

— Не меня, а Анну надо благодарить за это, — ответил Клос.

Разговаривая, они продолжали внимательно наблюдать через окно за подъездом дома. Мартин заметил, как к дому подошла какая-то девушка. Он узнал её и сказал Клосу:

— Это Малгося, школьная подруга Анны. Она не знает тебя. — А потом пробормотал со злостью: — Все идут сюда, будто в костёл. Немудрёно, что нас может раскрыть любой агент гестапо.

Малгося пришла,чтобы сообщить Мартину о звонке Анны. Находясь в соседней комнате, Клос слышал весь разговор.

Реакция Мартина была мгновенной: он приказал Малгосе отдать ему ключ от квартиры, а самой срочно уехать из Варшавы.

— Если Анна знает твой телефон, — объяснил он, — ты раскрыта. Агенты гестапо, которые преследуют её, могли заметить номер телефона, когда она звонила тебе. Это очень опасно.

— Но Анна сказала, что ещё позвонит, — прошептала девушка.

— Думаю, что в её положении сделать это будет почти невозможно. — Голос Мартина был твёрдым. — Пойми, Малгося, пока мы не сумеем помочь Анне.

Девушка пыталась возражать, но Мартин строго прервал её. Он отвечал перед Центром за всех членов подпольной организации.

Когда Малгося ушла, Клос попросил Мартина:

— Разреши мне взять трех парней из диверсионной группы.

— Нет, — ответил Мартин, — я не могу рисковать людьми.

— Разрешите, и я спасу Анну.

— Ты только погубишь парней, подвергнешь опасности себя и её.

— Не беспокойся, всё будет в порядке. Я всё обдумал. Мы должны ей помочь.

— Гитлеровцы только и ждут, когда мы начнём действовать. Представляешь, как за ней следят? Нет, брат, мы не имеем права рисковать нашими людьми.

— Я пойду на квартиру Малгоси. Анна обязательно туда позвонит. Она будет пытаться как-то связаться с нами.

— Запрещаю тебе делать это, — строго сказал Мартин.

Мартин не был непосредственным начальником Клоса. Он был только руководителем подпольной разведгруппы, с которой Клос сотрудничал, а потому не имел права приказывать Клосу.

Клос положил руку ему на плечо:

— Ты же знаешь, Мартин, что я должен это сделать. Трое парней из диверсионной группы — и всё будет в порядке…

Мартин молчал.

Клос вышел из комнаты, имея твёрдое намерение выполнить свой план.

Он знал Ромека, одного из членов диверсионной группы. Надеялся, что тот согласится пойти с ним в квартиру Малгоси. Клос спрашивал себя, имеет ли он право поступать вопреки здравому смыслу и нарушать правила конспирации. Однако иного выхода, чтобы спасти Анну, он не видел…

Ромек чистил оружие. Другие два парня шептались о чём-то. Увидев Клоса, оба вскочили, спокойно выслушали его и сказали, что готовы к выполнению задания.

Вскоре все четверо оказались в квартире Малгоси. Началось томительное ожидание. Телефон долго не звонил. Пепельница уже до краёв была заполнена окурками.

Клос представлял себе, как Анна бродит по улицам города, падая от усталости, под неустанным надзором агентов гестапо. «Только бы позвонила!» — думал он, измученный томительным ожиданием. Он понимал, что гестаповцы могли заметить номер этого телефона, по которому Анна звонила уже один раз, и проверить его. Поэтому Ромек наблюдал в окно за улицей, оружие держал наготове, посматривал на часы и на тротуар, по которому время от времени проходили патрули.

Наконец тишину разорвал пронзительный телефонный звонок. Клос поднял трубку и услышал голос Анны, которая сообщила, где она находиться.

— Слушай меня внимательно, — сказал Клос. — Через пятнадцать минут, около здания больницы… — Он назвал улицу, и Анна повесила трубку.

14

Рупперт много выпил. Перевернул бутылку — она была пуста. С трудом встал с дивана и подошёл к пианино. Ударил по клавишам. Пальцы, однако, не слушались его. Ильза ушла из дома, даже не сказав куда, только с пренебрежением пожала плечами. Но он и так знал: побежала к своёму отцу.

Ему оставалось только одно, но он не мог решиться. Рупперт ещё надеялся на что-то… Снова ударил по клавишам, и вдруг послышался телефонный звонок. Рупперт встал, поднял трубку:

— Кто там ещё, какого чёрта? Что вам надо? — Потом вдруг он вытянулся в струнку и начал пальцами левой руки застёгивать пуговицы на мундире.

Голос генерала фон Броха отрезвил Рупперта.

— Я только что разговаривал с Лотаром, — генерал говорил пренебрежительно, с отвращением. — Надеюсь, Рупперт, вы знаете, как должен поступить немецкий офицер в подобной ситуации? Принимая во внимание моё доброе расположение к вашему отцу, даю вам полчаса. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы сохранить честь немецкого мундира. — И генерал повесил трубку.

Что мог после этого сказать капитан Вилли Рупперт? На столе, рядом с телефоном, лежала кобура с пистолетом. Достаточно было лёгкого движения — и всё было бы кончено, всё осталось бы позади: и Ильза, и Лотар, и ненужная, глупая надежда. Однако он не мог решиться.

«Только не дома», — подумал Рупперт. Он застегнул пояс, поправил кобуру с пистолетом и вышел на улицу. Сел в машину, завёл мотор. Ему было безразлично, куда теперь ехать… Только бы скорее найти смерть…

В это время Анна шла по улице, которую ей назвал Клос. Она подошла к зданию больницы, оглянулась и снова увидела агентов гестапо. Они следовали за ней по пятам, держали её под наблюдением почти не таясь.

Анна вошла в пустой двор. В неосвещённых воротах стоял Ромек. Он схватил девушку за руку и втащил в какой-то подъезд.

Когда один из агентов, следивших за Анной, подошёл к подъезду, Ромек набросился на него и рукояткой пистолета ударил по голове. Послышался приглушённый крик, и гестаповец упал на мостовую. Анна и другой парень из диверсионной группы, Войтек, скрылись в глубине проходного двора. На проезжей части мостовой стоял велорикша. Войтёк подскочил к нему, Анна хотела сесть в коляску, но тут из-за угла появился мотоцикл, который резко затормозил. Автоматная очередь полоснула по внутренней части двора.

— Беги! — крикнул Войтек. Бросившись на мостовую, он выхватил из-под плаща автомат и дал очередь по мотоциклисту.

Перепуганные пешеходы скрылись в подъездах. Улица мгновенно опустела. Послышался скрип тормоза — это остановился гестаповский грузовик. Автоматные очереди секли воздух.

Анна бежала по безлюдной мостовой, думая о парнях из диверсионной группы, которые ради неё рисковали жизнью. Как она могла бросить их? С этой мыслью девушка остановилась на мостовой, не зная, что если бы пробежала ещё несколько десятков шагов, то увидела бы Клоса, ждущего её в машине за углом улицы… Но Анна не побежала, не смогла побежать, ибо на безлюдной, простреливаемой улице показалась машина Руперта.

Он увидел Анну, резко затормозил. Открыл дверцу и втянул девушку в машину. Анна не сопротивлялась, на это у неё уже не осталось сил. Подумала только, что снова окажется в гестапо на алее Шуха.

Девушка видела напряжённое лицо Рупперта, склонившегося над рулём. Машина всё набирала скорость. Анна сжалась в комок, втиснутая в спинку сиденья, потом почувствовала резкое торможение. Они оказались на набережной Вислы. Рупперт открыл дверцу машины.

— Беги! — крикнул он.

Анна бросилась бежать. Выбившись из сил, остановилась у какого-то подъезда. Прохожие не обращали на неё внимания. Все куда-то спешили. Анна думала о Клосе, Ромеке и Войтеке, которые, рискуя жизнью, спасли её.

Она не могла знать, что в эту минуту машина Рупперта была на мосту Понятовского. Не доезжая середины моста, водитель резко повернул руль, и машина, проломив парапет, рухнула вниз. По поверхности воды расплылись масляные круги.

Через какое-то время на мосту появились машины гестапо.

Лотар, упустивший вражеского агента, был взбешён.

Анна, которой удалось уйти от преследователей, на время покинула Варшаву. Клос был уверен, что ещё встретится с этой отважной девушкой.

Провал

1

Слепой старик заиграл на потрёпанном аккордеоне и хриплым голосом запел: «Вернись, поцелуй, пролей горючие слёзы, а я подарю тебе алые розы.»

Этого старика и его спутника — бедно одетого паренька лет шестнадцати — знали многие горожане. Их знали и крестьяне окрестных деревень, украдкой продававшие на городском рынке картофель и свёклу, а иногда достававшие для своих знакомых припрятанные в сене кусок сала, комочек масла или дюжину яиц.

Их знали и полицейские, которые важно прохаживались с заложенными за спину руками, готовые в любую минуту схватиться за пистолет.

Их знали и бабы, торговавшие из-под полы белым хлебом или другими мучными изделиями. Употребление белого хлеба и булок разрешалось только победителям-немцам, а нелегальная торговля изделиями из пшеничной муки грозила арестом и концентрационным лагерем. Такая же участь ожидала и тех, кто продавал мясо, которое через многих перекупщиков переправлялось в город, где действовала карточная система распределения продуктов.

Бродячего слепого старика, который играл на потрёпанном аккордеоне и пел грустные песни, и парнишку знали все, но никто не обращал на них особого внимания. Эта пара хорошо вписывалась в обстановку и облик оккупированного гитлеровцами города.

Стояла ранняя весна сорок третьего года. В то время по улицам городов бродило много нищих, бездомных полумузыкантов, полуартистов, одетых в потёртые армейские куртки и бесформенные головные уборы, напоминавшие конфедератки польских солдат.

«Живые символы побеждённой армии», — насмехались солдаты вермахта, проходя мимо и иногда бросая уличным музыкантам мелкие монеты.

Слепой старик только что закончил играть и петь. Потом, отложив аккордеон в сторону, он начал похлопывать себя по бёдрам окоченевшими от холода руками. Парнишка в это время собирал мелкие монеты, брошенные прохожими. Держа кепку, он ещё раз обошёл двор, но больше никто не бросил ему монет. Он поднял лежавший на земле аккордеон, подал старику трость и, взяв его под руку, скрылся с ним в тёмном подъезде.

Несколько крестьянских фурманок тряслось по булыжной мостовой главной улицы города. Вспотевший велорикша в гарусной шапке усердно нажимал на педали своего «такси». Развалившиеся в коляске унтер-офицеры вермахта хохотали, показывая пальцем на бегущую женщину. Она несла большую корзину, в которой из-под покрывала торчали пшеничные булки. Торговка бежала, не чувствуя под собой ног, расталкивая прохожих. Она выбила костыль у ковыляющего солдата, и хромой выкрикнул ей вслед проклятие. Но это проклятие мог услышать только пробежавший мимо солдата толстый полицейский. Он, сопя от напряжения, никого не замечал, кроме женщины, которая осмелилась торговать белым хлебом.

— Что случилось? — спросил слепой старик, услышав крики людей.

— Не поймал её толстый полицай! — ответил паренёк и даже присвистнул от удовольствия.

— Что случилось? — повторил ворчливый старик.

— О господи! — вскрикнул парнишка. — Полицай так спешил, что налетел на немецкого офицера. Ох и достанется же ему…

— Пойдём, — прервал его старик.

Паренёк послушно пошёл с ним. Они свернули на поперечную улицу, прошли мимо нескольких подъездов и остановились у небольшой лавки, торговавшей всем и ничем — липкой бумагой для мух, неизвестно кому нужной в это время года, шнурками, прищепками для белья, солёными огурцами.

— Всё в порядке? — спросил слепой старик.

Когда паренёк, внимательно осмотревшись вокруг, успокоил его, старик вошёл в лавку и, как будто неожиданно прозрев, прошёл уверенным шагом через всё помещение, подошёл к внутренним дверям, отодвинул полотняную штору.

Мужчина с кудрявыми волосами, увидев старика, отложил в сторону газету «Новый Курьер Варшавский», или, как его называли в народе, «Курвар», и вскочил.

— Наконец-то! — сказал он старику. — Давай!

Старик высыпал на стол горсть мелких монет, некоторые из них были завёрнуты в бумажку. Кудрявый мужчина развёртывал по очереди каждую бумажку, вынимал монету, внимательно осматривал листочек и бросал на пол. И только одна из последних бумажек, на которой было что-то написано, заинтересовала его. Он поднёс расправленный клочок к мигающему пламени карбидной лампы, прочитал его и сжёг. Затем пододвинул горсть монет, которые его не интересовали, к старику и с усмешкой заметил:

— Небольшой сбор у тебя сегодня, отец. — А потом добавил: — Позови паренька. Подкрепитесь немного, а после обеда пойдёте туда опять…

2

В кабинете оберштурмбанфюрера^[8] Гейбеля было темно и душно от табачного дыма. На креслах и стульях, собранных со всего этажа, сидели начальники служб безопасности городов и сёл округа.

— Господа, — начал шеф гестапо и внезапно замолчал, увидев в открытых дверях ещё одного из приглашённых, который осматривался в поисках свободного места. Гейбель указал ему кресло около себя: — Я уже подумал, Клос, что абвер не проявит особого интереса к нашему сегодняшнему совещанию.

— Наоборот, господин оберштурмбанфюрер, мой шеф, полковник Роде, придаёт большое значение борьбе с партизанами.

— «Партизанами»… — повторил Гейбель. — Послушайте только, господа, каким оригинальным языком говорит наш абвер! Но мы называем их иначе — лесными бандитами. Мы сражаемся с ними не на жизнь, а на смерть. И будем сражаться ещё более жестоко, для этого мы и собрались сегодня здесь…

Клос чуть не прыснул со смеху, но лицо его осталось неподвижным. Это бесконечное соперничество! Хотя в общем-то ничего плохого тут нет. Умело играя на антагонизме между службой безопасности и абвером, можно многого добиться.

Шеф Клоса, полковник Роде, ревниво относился к успехам Гейбеля. Он недолюбливал и этого гестаповца, и всемогущество службы безопасности, которая нередко преподносила ему неприятные сюрпризы. И не потому, что Роде был противником нацизма, нет, этого о нём нельзя было сказать. Чувство неприязни, которое испытывал Роде к шефу местного гестапо Гейбелю, напоминало состояние души старого аристократа, уже не имеющего большого влияния в обществе, но ещё гордящегося прошлым своего рода, знатностью фамилии, вынужденного, к сожалению, сидеть за столом рядом с выскочкой. Полковник Роде понимал, что их объединяли общие интересы рейха, ради которых он, старый прусский аристократ, должен был иногда унижаться, что не приносило ему ни радости, ни удовольствия.

Однако Гейбель не вёл себя как аристократ, который за столом, накрытым фамильным серебром, чувствовал себя властелином мира. Он обычно довольствовался кружкой пива в мюнхенской пивной, а отсутствие порядочности и умения вести себя в обществе старался восполнить своим высокомерием, спесивостью и агрессивностью.

Клос, внимательно наблюдая за этими двумя «властелинами мира», понимал, что, в сущности, они мало чем отличаются друг от друга. Оба они жестоки и беспощадны в подавлении всех, кто оказывает сопротивление нацистам, поэтому не имело особого значения, как они называли партизан, боровшихся против немецко-фашистских оккупантов. Каждый из них был готов со звериной жестокостью подавить партизанское движение и приписать себе успех, чтобы выслужиться перед фюрером.

— Вот район действия лесных бандитов, — послышался голос Гейбеля. — Не буду от вас, господа офицеры, скрывать, что их деятельность особенно усилилась после Сталинградской трагедии. Активность бандитских отрядов, — Гейбель подошёл к карте и потухшей сигарой показывал места, о которых говорил, — наблюдается в квадратах Е-5, Г-1, Ц-3. Следы местонахождения бандитов мы обнаружили в квадратах А-1, А-2, Г-4, где ещё месяц назад не отмечалось никаких инцидентов… Вопрос ясен: нужно положить конец наглости бандитов. Небольшие акции местного значения не приносят желаемого результата. Мы должны сконцентрировать наши усилия по борьбе с лесными бандитами. В ближайшую неделю начнём запланированную и детально разработанную операцию очищения нашего округа…

«Нужно предупредить командование партизанских отрядов, — подумал Клос, — особенно в квадрате А-2. Там находится Бартек со своим отрядом и радиостанция, через которую поддерживается наша связь с Центром. Возможно, операция против партизан начнётся через два-три дня, время ещё есть, чтобы предупредить товарищей, если только Гейбель сказал всё до конца. Но надеяться на это нельзя, на таком расширенном совещании он мог и умолчать о чём-то более важном. В подобных случаях обычно даётся конкретное указание непосредственно перед началом операции. А в данной ситуации, — думал Клос, глядя на сигару Гейбеля, блуждавшую по карте, — необходимо как можно быстрее передислоцировать в другое, более безопасное место радиостанцию и отряд Бартека. Сегодня же обо всём, о чём здесь говорили, нужно сообщить Филиппу. Он свяжется с отрядом Бартека. Лучше всего передать всё это вместе с данными о полигоне».

Из-за совещания у Гейбеля Клос не смог поехать на полигон, где проводились испытания нового тяжёлого танка. Но он понимал, что непременно должен туда успеть. Может, ему удастся сфотографировать, это новое бронированное чудовище — это был материал для информации штаба партизан и сообщения в Центр.

Кто-то прикоснулся к плечу Клоса.

— Закури, Ганс, — прошептал оберштурмфюрер Бруннер, протягивая ему кожаный портсигар с золотой монограммой.

Бруннер имел много золота, потому что оно легко доставалось ему. У него были золотые зубы, которые он вставил недавно, большой золотой перстень с печаткой, а на портфеле, портсигаре, служебной папке — золотые монограммы.

— Благодарю, — ответил Клос. Он закурил, с удовольствием вздыхая ароматный дым.

Этот Бруннер всегда вёл себя исключительно любезно по отношению к Клосу. Бруннер был единственным гестаповцем, к которому Клос обращался по имени и на «ты». Сначала Клоса беспокоило рвение, с каким Бруннер оказывал ему мелкие услуги. Клос боялся, не кроется ли за этим какой-нибудь подвох, но постепенно стал убеждаться в том, что Бруннер бескорыстен. Вместе с тем Клос всё же не исключал того, что этот гитлеровец себе на уме и может использовать дружбу в личных целях.

Бруннер не имел секретов от Клоса, не расспрашивал его о служебной деятельности в абвере, и это вполне устраивало Клоса.

Афишируя дружбу с Клосом, Бруннер тем самым подчёркивал свою неприязнь к Гейбелю, который не упускал случая, чтобы неодобрительно отозваться об абвере.

«А может быть, — подумал Клос, — Бруннер старается при помощи дружбы со мной выведать, над чем работает абвер?» Клос не исключал того, что Бруннер, раздобыв какую-то информацию, сразу же докладывал Гейбелю, хотя особых сенсаций в его рапортах быть не могло, поскольку обер-лейтенант Клос относился к категории тех офицеров, которые умеют держать язык за зубами…

Какая-то новая нотка в голосе Гейбеля оторвала Клоса от размышлений.

— Донесения наших агентов подтверждают данные радиопеленгатора, что на территории нашего округа действуют две агентурные радиостанции. Одну из них нам удалось обнаружить в квадрате А-2. Возможно, что противник передислоцирует радиостанцию в другое место, но об этом мы своевременно узнаем от нашего агента, внедрившегося в отряд этих бандитов. Мы могли бы ликвидировать вражескую радиостанцию уже сейчас, но пока не делаем этого, чтобы дать возможность нашему агенту обнаружить связи партизан с агентурой в городе, где они наверняка имеют своих информаторов…

«Видимо, Гейбель имеет в виду именно радиостанцию Бартека», — подумал Клос.

— Насколько я понял вас, господин оберштурмбанфюрер, — прервал он Гейбеля, — вы располагаете агентурой в партизанском отряде?

— Иногда и нам кое-что удаётся, Клос, — ответил за Гейбеля Рехот, его помощник.

— Я первый вас поздравлю, — без улыбки сказал Клос, — когда вы будете иметь радиостанцию в руках.

— Это мне нравится! Мы должны перед лицом испытаний забыть обо всех наших разногласиях и соперничестве. Ликвидация банд, в особенности тех, что наиболее опасны, которые не только совершают диверсионные акты, но и ведут разведку в нашем тылу, является общей задачей вермахта и службы безопасности! — Гейбель опустился в кресло, ожидая вопросов.

Дальнейшее Клоса не интересовало. Извинившись перед Гейбелем, он попросил разрешения уйти, объяснив это служебными обязанностями.

Войдя в коридор, Клос остановился около открытого окна и с наслаждением вдохнул чистый воздух.

— Действительно, там чертовски душно, — послышался голос за его спиной.

Даже если бы Клос не знал этого голоса, он всё равно почувствовал бы, что это Бруннер. Только Бруннер мог так бесшумно подойти с тыла. Бруннер любил подобные шутки и радовался, когда его неожиданно прозвучавший голос заставлял человека вздрагивать.

Клос не разделял таких шуток.

— Крадёшься как кошка, — заметил он с укором.

— Встретимся вечером, Ганс? Предстоит небольшой покер!

— Как всегда, у пани Ирмины?

— Да, завалимся к ней всей компанией, выпьем…

— Жаль, что не смогу, — ответил Клос. В его голосе прозвучало искреннее сожаление. Он хотел бы пойти к этой польке, которая всё больше интересовала его. Необходимо получше присмотреться к ней.

— Может быть, у тебя свидание? — спросил Бруннер.

— Ты же знаешь. — Клос беспомощно развёл руками, — что шеф прикомандировал меня к военному заводу.

— Что-то слышал. Кажется, испытание нового танка…

— Осторожно, Бруннер, — шутливо погрозил ему пальцем Клос. — Не пытайтесь вытянуть из меня военных секретов.

— Избави бог, Ганс, клянусь, это меня не интересует! — Бруннер громко рассмеялся.

«Пожалуй, слишком громко», — подумал Клос, медленно спускаясь по широкой лестнице здания гестапо.

3

Несмотря на беспокойство, с которым Клос вышел из кабинета Гейбеля, где ещё продолжалось совещание, он был в хорошем настроении.

Теперь он знал об облаве, которую немцы готовили против партизан, о той опасности, которая грозила его товарищам.

«Нужно немедленно предупредить об этом командование партизанских отрядов», — подумал Клос. Его беспокоил также гестаповский агент, подвизавшийся где-то вблизи радиостанции. Следовало сообщить товарищам и об этом.

Клос мысленно перенёсся в недавно прошедшие события.

Эта неделя была для него удачной. Инженер Мейер поступил легкомысленно, оставив его на пять минут в своём кабинете, где на письменном столе были разложены чертежи нового танка. Откуда мог знать инженер Мейер, что выделенный для его охраны офицер абвера использует эти пять минут для действий, не предусмотренных его служебными обязанностями?!

Небольшой, но очень точной микрофотокамерой, укрытой в пряжке пояса с надписью «С нами бог!», Клос успел заснять всё, что было необходимо. Специалисты вскоре получат её и используют по назначению. Не каждый день бывает такая удача!

Клос чувствовал, что на этот раз ему снова повезло. Поэтому он менее болезненно, чем обычно, переживал сегодня недобрые взгляды прохожих, которые боязливо уступали дорогу немецкому офицеру.

Он небрежно поприветствовал патруль, а потом, усмехнувшись, и полицейского в коричневом мундире. Усмехнувшись, потому что, увидев его, вспомнил позавчерашнюю сцену с другим полицейским, посиневшие губы которого задрожали от страха, когда Клос начал отчитывать его, не выбирая выражений. Полицейский тогда сразу же потерял уверенность, стал бормотать, что очень извиняется перед господином немецким офицером, что он преследовал торговку, которая…

— Это не повод, чтобы налетать на офицера! — прикрикнул тогда Клос на крепкого парня в полицейском мундире, готового расплакаться. Он потребовал у рьяного служаки документы, не спеша списал его фамилию и номер с услужливо поданного ему полицейского удостоверения. Слушая умоляющую просьбу полицейского извинить его, Клос подумал, что сейчас этот грозный блюститель порядка унижается перед немецким офицером, а вот с людьми, которые чем-то ему не угодили, он становится безжалостным. И когда Клос увидел, что прохожие с довольной улыбкой реагируют на инцидент с ненавистным полицейским, он получил истинное удовлетворение. Отпустил ретивого блюстителя порядка он только тогда, когда убедился, что женщина с булками, которую тот преследовал, скрылась…

Клос задержался около часовой мастерской и, пристально посмотрев на выставленные в витрине часы с двумя маятниками, проверил, правильно ли показывает время его «Омега».

Часы в витрине означали, что через несколько минут он может войти в подъезд дома номер 32, подняться на второй этаж и позвонить в дверь, эмалированная табличка на которой информировала, что зубной врач Ян Сокольницкий принимает пациентов ежедневно с десяти до семнадцати часов.

Если бы на витрине часовщика кроме часов с двумя маятниками был выставлен ещё и паяц с циферблатом на животе, Клос также сверил бы свою «Омегу», но прошёл бы мимо подъезда дома номер 32. Выставленный в витрине паяц, который для детей был развлечением, предупреждал бы разведчика о серьёзной опасности. Это означало бы, что или с Филиппом что-то случилось, или в опасности находится одна из линий связи, ведущей от Ганса Клоса, офицера абвера, к подпольной радиостанции.

Филипп, получая от Клоса добытые им агентурные данные, по специальному каналу связи передавал их на радиостанцию, которая информировала Центр, приближая день победы над фашистской Германией.

Около трех лет Станислав Мочульский, сотрудник советской разведки, активно действовал как офицер абвера обер-лейтенант Ганс Клос. Каждая неделя во вражеском окружении приносила ему новые испытания и давала бесценную информацию о планах и замыслах противника, требовала особой осторожности и хладнокровия, чтобы избежать подстерегающей на каждом шагу опасности. Он всегда помнил, что малейшая ошибка, допущенная им, неосторожно обронённое слово может означать провал, конец разведывательной работы в логове врага. Результаты этой работы на первый взгляд казались небольшими (не часто попадался инженер Мейер с новым танком!), но они помогали приблизить день победы.

Филипп был способным сотрудником, его опыт подпольной работы помог Клосу создать глубоко законспирированную сеть в тылу противника, которую нелегко раскрыть и тем более уничтожить.

Правда, нельзя было сбросить со счётов и обычную случайность. Клос уже давно работал в разведке и не мог позволить себе с пренебрежением относиться к случайностям, а потому старался предусмотреть и их.

Отогнав недобрые мысли, он нажал на звонок под эмалированной табличкой дантиста. Кто-то из пациентов, сидевших в приёмной зубоврачебного кабинета, открыл ему дверь и сразу же отошёл, увидев немецкого офицера.

— Спасибо, — произнёс Клос по-немецки и сел на свободный стул.

Мужчина с перевязанной полотенцем щекой отодвинулся, хотя места и без того было достаточно. В приёмной находилось не более десяти пациентов.

«Филипп, видимо, неплохой дантист. Где он научился этому ремеслу? — подумал Клос. — Ведь половину довоенной жизни он провёл в тюрьмах за коммунистическую деятельность».

Люди, ожидавшие приёма врача, сидели молча. Присутствие офицера в немецком мундире сковывало их.

«С каким удовольствием сбросил бы я этот ненавистный мундир! — подумал Клос. — Поговорил бы с этими людьми, послушал их забавные анекдоты о фюрере, узнал бы их мысли, услышал бы об успехах союзников на Восточном и Западном фронтах». И неважно, что эти сведения могли быть немного преувеличены и слишком оптимистичны. Главное не в точности этих сведений, а в том, что он, Клос, мог откровенно, не таясь, поговорить со своими соотечественниками, которые, как и он, ненавидели оккупантов. В их скрытых взглядах и в молчании Клос чувствовал невидимую стену между собой и этими людьми, измученными нелёгкой жизнью в оккупации. Он прекрасно понимал, что эта ненависть к немецким захватчикам останется до конца войны. А он ещё должен носить этот проклятый мундир, чувствовать себя в одиночестве, быть оторванным от родной среды, терпеть суровые взгляды соотечественников, которые видят в нём только офицера вражеской армии.

— Кто следующий? — спросил мужчина в белом халате и тут только заметил немецкого офицера.

— Пожалуйста, господин офицер, пожалуйста, — по-немецки сказал он, приглашая в кабинет обер-лейтенанта Клоса и беспомощно разводя при этом руками, как бы говоря ожидавшим пациентам: «Сами видите, иначе не могу».

— С удовольствием бы пробуравил ему зубки без бормашины, — проговорил мужчина с перевязанной щекой, когда за офицером закрылась дверь.

4

Приглашение Бруннера на покер было только предлогом. После нескольких выпитых бутылок коньяка ни у одного из немецких офицеров, находившихся в салоне Ирмины Кобас, не возникло особого желания садиться за карты.

Пани Кобас не скрывала, что выпитые бутылки — это только вступление к настоящему веселью, которое скоро начнётся.

Она порхала среди молодых офицеров, лучезарно улыбаясь и кокетничая. Её вечернее платье было глубоко декольтировано, однако не так вызывающе, чтобы кто-то из офицеров мог подумать, что пани Ирмина перешла дозволенные границы приличия. «Я женщина несколько легкомысленная, но весьма порядочная», — как бы стремилась подчеркнуть она.

Оберштурмбанфюрер Гейбель с минуту присматривался к Ирмине. В какой-то мере она интересовала его как женщина, но связывали их чисто меркантильные интересы. Правда, интересы не слишком легальные, однако не такие, чтобы могли скомпрометировать шефа местного отделения гестапо.

Инструкция тайной политической полиции не запрещала офицерам поддерживать контакты с поляками, а иногда даже способствовала этому в целях оказания взаимных услуг… Боже сохрани! Гейбель был опытным офицером полиции и не позволил бы себя поймать на компрометирующих его связях. А если благодаря посредничеству пани Кобас кто-то и вырвался из сырых подвалов здания сельскохозяйственной школы, где вот уже около трех лет размещается местное отделение гестапо, то, вероятно, эти люди не были особо опасными противниками рейха.

Гейбель усмехнулся, посмотрев на разрумянившуюся, разгорячённую от выпитого вина Ирмину Кобас, которая в это время включила музыку.

Послышались звуки танго. С обвораживающей улыбкой Ирмина обращалась к молодых офицерам, сердито покрикивала на неуклюжую служанку, которая разносила дымящийся бигос^[9].

Глядя на стены, обвешанные картинами, Гейбель удивился: в квартире этой обаятельной женщины настоящие произведения искусства висят рядом с мещанскими, невыразительными картинами. Тонкий профиль девушки в позолоченной раме — работа какого-то мастера девятнадцатого века (Гейбель так разомлел от выпитого коньяка, что не желал встать, чтобы прочитать имя художника), а рядом с этим шедевром — низкопробная картина: печальный гураль на фоне гор в Закопане или Кринице.

— Пустые бокалы?! — воскликнула пани Кобас. — Сейчас, господа офицеры, мы наполним их! — Она направилась к буфету за бутылками, а Гейбель подумал, что Ирмина, хотя она своё тридцатилетие отметила задолго до войны, выглядит ещё по-девичьи молодо и очень… очень…

— Не могли бы мы найти более укромное местечко? — обратился Гейбель к Ирмине, с пренебрежением посмотрев на молодых лейтенантов, которые начали петь какую-то заунывную песню, и поняв, что вскоре эти офицеры повалятся под стол, а те, что потрезвее, пойдут по улицам города в надежде встретить более интересное дамское общество.

Пани Ирмина согласно улыбнулась. Гейбель встал, взял её под руку, и они вышли из салона.

В небольшой комнате, где они сели на диван, стояли на комоде часы в стиле «рококо». Гейбель дёрнул за свисавший шнурок и с интересом прислушался к мелодичному бою часов.

— Восхищаюсь вашим вкусом, пани Ирмина. Видимо, эти часики дорого вам обошлись?

— Нет, это семейная реликвия, — ответила она.

— В таком случае, у ваших родных был хороший вкус… Если бы вы, дорогая Ирмина, располагали ещё какой-нибудь подобной вещицей… — Проговорил он, уверенный, что Ирмина Кобас всё сделает для него.

Дружба с шефом гестапо позволяла пани Кобас иметь значительно больше таких «семейных реликвий», чем могла вместить её пятикомнатная, по-мещански обставленная квартира.

— Итак, — продолжил Гейбель, — вернёмся к нашим общим интересам…

— Сколько? — спросила пани Ирмина, прищуривая глаз.

— Я проверил. Это богатые люди.

— Война разорила даже богатых… Так сколько же?

— Вам, дорогая Ирмина, известна цена таких услуг, — сказал Гейбель. — Впрочем, общественное положение её мужа… Словом, так: десять тысяч злотых и двести долларов… Люблю круглые суммы.

— Большинство мужей, а мужчин я хорошо знаю, — усмехнулась пани Кобас, — не дали бы за такую жену и ломаного гроша. А граф желает заплатить за неё, но у него нет такой большой суммы. Он просто разорится… Между тем вам, господин оберштурмбанфюрер, как и мне, хорошо известно, что жена его невиновна и для Германии не представляет никакой опасности.

— Это не совсем так. Невиновных людей не задерживают на словацко-венгерской границе.

— Она только хотела повидать своих интернированных родственников в Венгрии…

— Вы же знаете, дорогая пани Ирмина, что любая услуга стоит денег, — сказал Гейбель со вздохом. Его забавлял этот торг.

— Всё это так. Но я только посредник. Граф действительно не может заплатить такую большую сумму. Согласитесь хотя бы ради меня на восемь тысяч злотых и сто долларов. Поверьте, я сама никакой выгоды тут не буду иметь. Просто хочу помочь отчаявшемуся человеку, который так любит свою жену. Аристократия может вам пригодиться, она ещё не утратила своего влияния.

— Хорошо, я не стану торговаться из-за злотых, — проговорил Гейбель, — пусть будет восемь тысяч и сто пятьдесят долларов.

— Какой вы, господин оберштурмбанфюрер, неуступчивый, — сказала Ирмина. Она подошла к секретеру, открыла шкатулку, подала Гейбелю пакет с деньгами.

— Считать не буду, я верю вам, пани Ирмина, — сказал гестаповец, принимая пакет из её рук. — Графиня будет освобождена из-под ареста на этой же неделе, но, поверьте, я делаю это только ради вас, дорогая Ирмина.

— Постараюсь, господин оберштурмбанфюрер, раздобыть для вас каминные часы в стиле «рококо», — улыбнулась пани Кобас. — Теперь, как никогда, можно купить настоящее произведение искусства за меру картошки.

— А я для вас, дорогая Ирмина, приготовлю флакончик парижских духов. — Гестаповец крепко пожал и поцеловал ей руку.

В этот момент вошёл Бруннер.

«Этот болван никогда не научиться приличным манерам, — подумал Гейбель. — Мог бы и постучать».

— Где же ваш приятель Клос? — спросила пани Кобас без тени замешательства. — Вы обещали его пригласить на сегодняшний вечер!

— Мне кажется, пани Ирмина, Бруннер хочет испортить нам вечер служебными делами, — проговорил Гейбель.

Кобас поняла, что должна оставить их одних.

— Что случилось? — ворчливо спросил Гейбель Бруннера, когда она вышла.

— Я должен был снять дантиста.

«Идиот или предатель?» — подумал Гейбель, глядя на Бруннера. Три часа назад было установлено наблюдение за домом номер 32 по улице Глувной. Один из лучших агентов Гейбеля под псевдонимом Вольф после трехмесячной слежки установил, что в городе под чужим именем проживает известный коммунистический деятель. Но вот, наконец, установлен его адрес и можно терпеливо ждать, когда в расставленную сеть попадут люди, связанные с большевистской агентурой, а этот Бруннер, не соизволив даже предупредить своего шефа, снимает дантиста!

Не исключено, что дантист лично поддерживал связь с неуловимой радиостанцией, работа которой не давала Гейбелю спокойно спать.

— Что значит «должен был»? — раздражённо спросил он Бруннера. — Или, может быть, вам Бруннер, надоела спокойная жизнь в этом городе? Соскучились по Восточному фронту? Кто вас научил, Бруннер, так бездарно работать? Снимать объект после трехчасового наблюдения — это просто идиотизм!

— Прошу вас, господин оберштурмбанфюрер, выслушать меня! Другого выхода не было. Мои люди засекли слепого музыканта, который нередко появлялся во дворе этого дома. Они наблюдали за ним из будки сторожа, который проболтался, что этот слепой музыкант приходит сюда два или три раза в день в сопровождении какого-то парнишки. Он играл на аккордеоне и что-то пел, из окон ему бросали завёрнутые в бумагу монеты. Чаще бросали из одного окна. Наши люди скрытно последовали за ним, чтобы выяснить, куда он пойдёт. Агент Руге справедливо предположил, что на листочках бумаги, в которые завёртывались монеты, могла быть зашифрована агентурная информация. Однако парень, сопровождавший слепого старика, заметил, что за ними следят. Тогда он вытащил из кармана старика какую-то бумажку и, делая вид, что прикуривает папиросу, поджёг её… Руге решил, что ждать больше нечего, и арестовал дантиста…

— Если всё это происходило на улице, то зачем было трогать дантиста?

— Видите ли, господин оберштурмбанфюрер, тот парень быстро исчез. Он убежал в соседний двор, а там был выход на соседнюю улицу. Его и след простыл. На том месте, где они стояли, мы подобрали полусгоревший клочок бумаги, тщательно осмотрели его. И что вы думаете?… Это действительно была агентурная информация, на которой сохранилось только несколько слов: «„J-23“ докладывает, что транспорт… танковой дивизии…» Теперь вы понимаете, оберштурмбанфюрер, что иного выхода у нас не было. Тот парень обязательно предупредил бы его. Не могли же мы ждать, пока дантист скроется!

— А музыкант? Он-то, надеюсь, от вас не убежал? А может ваш агент Руге позволил скрыться и ему?

— Когда начали стрелять по тому парню, старик что-то крикнул ему, когда же Руге подбежал, слепой был уже мёртв.

— Пойдёмте, Бруннер, — сказал Гейбель. — Разберёмся до конца в том, что вы натворили…

Ирмина Кобас не задерживала их. Она не стала напоминать Гейбелю о своей приятельнице графине, а Бруннеру — о его обещании пригласить к ней в дом симпатичного обер-лейтенанта Клоса.

— Нечего сказать, Бруннер, — недовольно ворчал Гейбель, захлопывая дверцу «мерседеса», — отличились вы. Как вы могли позволить сбежать тому щенку и прикончить старика, который нам очень пригодился бы?!

Бруннер молчал. Он хорошо знал своего шефа, возражать которому было бесполезно. Это могло ещё больше разозлить Гейбеля, и неизвестно, чем всё кончилось бы для Бруннера.

5

Клос не мог сосредоточиться. Он смотрел на шахматную доску, но, вместо того чтобы обдумать дальнейший ход игры с сидевшим напротив инженером Мейром, невольно старался подвести в памяти итоги прошедшего дня.

Прежде всего, совещание у Гейбеля. Перспектива потерять несколько часов в душном, прокуренном кабинете шефа гестапо не слишком-то радовала его. Но это на первый взгляд обычное совещание оказалось весьма полезным — он узнал об опасности, которая нависла над радиостанцией подпольной организации.

Из слов Гейбеля следовало, что СД удалось забросить его агента в группу обеспечения. Клос решил, что Филиппа он должен обязательно предупредить. Пусть даже ценой роспуска всей группы необходимо избавиться от гестаповского агента, который действует где-то вблизи от радиостанции. Только благодаря этой радиостанции опасная работа Клоса имела какой-то смысл.

Добытые с трудом, а иногда и с риском для жизни разведывательные данные передавались в Центр, а там сопоставление их с информацией, поступившей из других источников, позволяло определить обстановку на том или ином участке фронта, наличие сил и намерения противника. Случалось иногда, что возникала необходимость срочно передать по радиостанции добытые сведения. Так было и теперь, когда Клосу удалось узнать точные сроки испытаний модели нового тяжёлого танка инженера Мейера.

Необходимо было немедленно сообщить Филиппу о том, что эти мощные танки после испытания на полигоне демонтируют, не более суток они пробудут на заводских складах, а потом их отправляют вглубь Германии на доработку или в Рурский бассейн на военные заводы для серийного производства. И только массированный налёт советской авиации в указанное время может уничтожить все образцы этих танков вместе с документацией.

Время для радиопередачи было установлено — полночь. Значит, командованию оставались ещё целые сутки для подготовки к нанесению массированного бомбового удара, даже если бы испытания новых танков закончились сегодня. Филипп должен был успеть передать все эти данные в Центр. При своевременной информации Центра год упорной работы целого коллектива научных сотрудников, инженеров, военных специалистов под руководством Мейера пойдёт насмарку. А может быть, под бомбёжкой погибнет и сам создатель этого бронированного чудовища, ведь заводская гостиница размещается поблизости от заводских корпусов.

Клос ничего не имел против Мейера. Этот сорокадвухлетний инженер, сгорбленный, как шестидесятилетний старец, не вызывал у Клоса антипатии, а, напротив, даже возбуждал сожаление. Его незаурядный талант был поставлен на службу войне, сумасбродным планам нацистов покорить весь мир. Мейер (могло случиться и так) был противником всего этого, но, создавая новое оружие, укреплял фашизм, даже если сам и не был фашистом…

— Ваш ход, господин обер-лейтенант, — прервал мысли Клоса Мейер.

— Думаю, — ответил Клос. — Кажется, я попал в тяжёлое положение, придётся отдать фигуру.

— Скажите честно, Клос, — спросил Мейер, — вы думали сейчас о шахматах? Ваши мысли были где-то далеко-далеко. Семья?

— Что-то в этом роде, — ответил Клос, удивлённый проницательностью этого бледнолицего немца.

— Закончим игру ничьей? — предложил Мейер, убирая фигуры с шахматной доски. — Мне тоже трудно сейчас сосредоточиться. А когда-то играл на первой доске.

— Ну что же, — согласился Клос, — пусть будет по-вашему, Мейер. После такого успеха… Генерал будет восхищён вашим детищем. Если и дальше всё пойдёт так хорошо, то через несколько месяцев ваш новый танк перестанет быть только образцом и его запустят в серийное производство. Вы должны быть счастливы, дорогой Мейер.

— Я был бы счастлив, если бы знал, что это приблизит конец войны хотя бы на один день.

— Вы хотели сказать, — Клос уголками рта изобразил какое-то подобие улыбки ипододвинул инженеру пачку сигарет, — вы хотели сказать, господин Мейер, «если мой танк приблизит хотя бы на один день нашу победу»?

— А разве конец войны — это не победа?

— Вы правы, господин Мейер. Конец войны может означать только нашу победу.

Мейер испытующе посмотрел на Клоса, затянулся сигаретой и прищурил левый глаз.

— Если бы я не узнал и не полюбил вас за эти несколько дней, Ганс, я готов был подумать, что вы меня…

— Проверяю? Или как там у вас говорят среди инженеров, испытываю? Нет! — искренне рассмеялся Клос. — Таких специалистов, как вы, господин Мейер, проверяет другая служба. Наилучшая рекомендация вашей преданности нашему общему делу — ваш новый танк.

— Да? — с иронией спросил Мейер. — А если бы я проектировал тракторы для нужд сельского хозяйства или портовые краны?

— Да-да, ведь портовые краны Мейера…

— Тридцать второй год! Как давно это было! Вы, Клос, интересовались портовыми кранами?

— В сорок первом году я должен был защищать диссертацию в политехническом институте в Гданьске.

— Хотели защитить европейскую цивилизацию? — В голосе инженера прозвучала недвусмысленная насмешка. И вдруг он спохватился: — Я хотел бы просить вас, Ганс… Могли бы вы кое-что сделать для меня?

— Постараюсь, если это в моих силах.

— Прошу вас сказать мне… но только правду. Вы служите в абвере, вам многое известно, вы знаете значительно больше, чем пишут в газетах. Скажите честно, что было в Гамбурге? Это для меня очень важно: мои жена с ребёнком и родители живут в этом городе.

— Вчера, — ответил Клос, — на Гамбург был налёт авиации противника. Я слышал об этом налёте, но, к сожалению, не знаю подробностей. У нас в Гамбурге отличная зенитная артиллерия — костяк нашей противовоздушной обороны, так что нет оснований о чём-то беспокоиться. — «Боишься, наверняка боишься, — подумал он с удовлетворением. — Твоя жена. Твои родители… А что было в тридцать девятом, когда фашисты бомбили Варшаву? Или в сороковом, когда они разрушали Лондон? Или в сорок первом, когда они уничтожали города и сёла России? Там тоже были чьи-то жёны, дети и родители. Тогда господин Мейер, видимо, также не любил войны, но только сейчас он почувствовал страх за своих близких…»

Клос не мог сказать Мейеру о своих родных, близких, могилы которых невозможно будет даже разыскать. У него было желание потрясти этого немца, постучать кулаком по его затуманенной геббельсовской пропагандой голове. А ведь этот ум породил много научно-технических идей, смелых проектов, он мог бы служить мирному, созидательному труду так же, как служит сейчас войне.

Ему было жаль этого человека, попавшегося в паучью сеть фашизма, из которой нелегко выбраться.

Вместе с тем Клос испытывал удовлетворение, что сейчас немцы почувствовали страх и смертельную опасность. Вера многих из них во всемогущество нацистской Германии пошатнулась.

— Вы не хотите сказать мне правду… — нарушил тишину Мейер. — Один унтер-офицер в нашей столовой, он тоже родом из Гамбурга, сказал мне по секрету, что было там. Девять часов продолжался непрерывный массированный налёт… Начали его ночью англичане, а закончили днём американцы. Наш дом находится невдалеке от порта. Вчера целый день телефон не отвечал. Видимо, нарушена связь в городе.

«Что я могу ему сказать? — подумал Клос. — Надо ли утешать его? Унтер-офицер, видимо, имеет информацию, слушает зарубежные радиопередачи. Каждому немцу вдалбливают, что это пораженческая информация. За слушание лондонского радио этому унтер-офицеру грозит Восточный фронт, а это наверняка претит его желанию».

Клос многое сделал бы, чтобы помочь тому унтер-офицеру, который перестал верить гитлеровской пропаганде. Он родом из Гамбурга — города рабочих. Там гитлеровцы всегда проигрывали — гамбуржцы голосовали за социалистов и коммунистов.

Сегодня утром Клос просматривал армейский бюллетень с грифом «Совершенно секретно» и знал, что в результате налёта английской и американской авиации город Гамбург превратился в руины.

— Может быть, действительно прервана линия связи, — ответил Клос, — но это ещё не значит, что ваш дом не уцелел. Скажите мне ваш адрес в Гамбурге, имена родителей, жены и ребёнка. Попробую дозвониться через армейскую линию связи.

Мейер написал несколько слов на листке бумаги, вырванном из блокнота, и подал его обер-лейтенанту.

«Сегодня в полночь, — подумал Клос, — Филипп передаст по рации в Центр добытые сведения о новом тяжёлом танке немцев, а результатом этой передачи будет массированный налёт советской авиации на испытательный полигон и заводские ангары».

Уничтожение многомесячных трудов немецких специалистов во главе с Мейером по производству нового оружия было в тот период главной задачей Ганса Клоса.

— Проклятая война, — сказал Мейер, глубоко вздохнув. Потом, немного успокоившись, начал перебирать свои бумаги на письменном столе. И когда Клос был уже у выхода, он услышал дрожащий голос Мейера: — Вы должны, Клос, сказать мне правду! Только правду, умоляю вас!..

6

Паренёк плакал, не стыдясь слёз.

— Останусь здесь, — говорил он, вытирая рукавом щеки.

— Хорошо, останешься, — успокаивал его Бартек. — Пока останешься, а потом что-нибудь придумаем. Ешь, — пододвинул он ему тарелку горячего супа.

— Если бы я сразу прибежал к лавке, а не мотался по улицам, то предупредил бы Филиппа, а так…

— Иначе ты поступить не мог, — сказал Бартек. — Хорошо, что успел предупредить часовщика.

— Он выставил в витрине паяца, — сказал паренёк. — но разве это теперь поможет Филиппу?

— Перестань хныкать, — оборвал его Флориан, тот самый кудрявый мужчина, который принимал донесения от слепого старика в лавке.

Этот на вид суровый человек хотел своей строгостью помочь парнишке, на плечи которого легла непомерная тяжесть.

— Выспись, — сказал Бартек парнишке, бросив на деревянный сундук кожух.

В соседней избе, самой большой в лесничестве, в которой они находились уже третий месяц, радиотелефонистка Анка готовилась к передаче.

— Прежде всего передай последнюю информацию Филиппа, ту, от «J-23», — сказал Бартек.

— Постараюсь передать всё. — Анка начала уверенно постукивать телеграфным ключом.

Бартек какое-то время приглядывался к девушке, как будто хотел ещё что-то сказать, потом осторожно пододвинул два стула к окну, сел и указал место Флориану.

— Молодец! Успел нас предостеречь, — сказал он. — Арест Филиппа никак не связан с операцией, которую готовят немцы против партизан. В противном случае… — Он замолчал на полуслове.

— Ты имеешь в виду «J-23»? — спросил Флориан. — Кто он на самом деле?

Бартек пристально посмотрел на Флориана. Вопрос этот насторожил его. В рапорте Филиппа ясно сказано: «Не исключено, что в отряде действует провокатор, агент гестапо». А если это так, то у провокатора было достаточно возможностей, чтобы сообщить гестапо об отряде и выдать всех товарищей. Однако пока что ничего подобного не произошло. Что же означало предостережение Филиппа? Подозревал ли он кого-нибудь конкретно? К сожалению, Филипп больше ничего не скажет.

Под пристальным взглядом Бартека Флориан немного смутился. Хорошо знакомым Бартеку жестом он взъерошил кудрявую голову.

— Извини, Бартек, — сказал он, — глупо было спрашивать, кто такой «J-23»…

Эти слова Флориана успокоили Бартека.

— Сегодня, — сказал он, — Филипп должен был получить от «J-23» информацию о более точном времени бомбардировки испытательного полигона. «Тётя Сюзанна» ждёт от нас этого сообщения. К сожалению, от него мы ничего не получили.

— Есть ли возможность спасти Филиппа?

— Об этом подумают в штабе. Я знаю только одно: без человека, который встречался с Филиппом, мы не можем даже надеяться на это. Нам необходима помощь «J-23».

— Если его тоже ещё не раскрыли, — мрачно проговорил Флориан.

— Будем надеяться на лучшее. Ещё сегодня встречусь с руководством соединения. Меня вызывают на совещание. Удобный случай, чтобы предупредить товарищей из других партизанских отрядов о готовящейся операции СД. До моего возвращения ты принимаешь командование отрядом. В случае чего, ты знаешь, куда его вывести. Надо усилить дозоры со стороны железной дороги. Сейчас нужно быть особенно бдительными.

— Слушаюсь, — по-армейски вытянулся Флориан.

Анка закончила передачу, закрыла шкаф, в котором хранилась радиостанция, подошла к Бартеку:

— Что будем передавать в полночь? Выделен дополнительный сеанс. «Тётя Сюзанна» напомнила, чтобы мы непременно сообщили точное время бомбардировки полигона.

— Подумаем, как это лучше сделать, — сказал Бартек и похлопал её по плечу. — Если не получим необходимые сведения от «J-23», то свяжемся через три дня на резервной волне. А в полночь передадим, что произошёл провал. Арестован Филипп, а может быть, и «J-23». — Бартек прижал девушку к себе и нежно поцеловал. — Будем надеяться на лучшее, — сказал он уже в дверях. — Я ещё застану вас здесь, ждите…

7

— Янек, Янек! — кричала старушка, укутанная клетчатым платком, высовываясь из окна переполненного до отказа вагона узкоколейки. — Опоздает глупый мальчишка, опоздает! — голосила она.

До смешного маленький паровозик подал еле слышный гудок, вздрогнул, с большим усилием потянул за собой несколько вагончиков.

Паренёк лет пятнадцати бежал вдоль состава. Паровоз уже набирал скорость. Янек схватился за поручень последнего вагона, на мгновение повис, и наконец ему удалось взобраться на подножку.

— В порядке, — сказал Клос, глубоко вздохнув. — Успел сесть.

Старушка взглядом поблагодарила его и, как бы желая выразить признательность, передвинула в сторону свой узел, который давил ему на ногу.

В вагоне было тесно. Одежда, в которую облачился Клос, соответствовала облику оккупированного города. Благовоспитанный полковник Роде, шеф Клоса, открыл бы рот от удивления, если бы увидел своего офицера в полушубке с барашковой оторочкой, в бриджах, сапогах и кепке, небрежно сдвинутой набекрень.

Клос редко переодевался в гражданскую одежду. Это было слишком опасно. Правда, появление немецкого офицера в мундире на улицах города генерал-губернаторства было не менее опасным. На всякий случай Клос обеспечил себе надёжное алиби: позвонил Роде и сообщил: гестапо предполагает, что в окрестном лесу действует партизанская радиостанция. Жаль, если Гейбель ликвидирует её, а не абвер. Роде проглотил эту наживку, и тогда Клос сказал ему, что попытается добраться до этой радиостанции, опередив гестапо.

Роде одобрил намерения своего офицера, но на всякий случай предупредил Клоса, что тот делает это под свою личную ответственность.

Ну что же, завтра придётся доложить шефу, что радиостанцию, к сожалению, обнаружить не удалось. Получив это сообщение, Роде наверняка скривится и скажет, что он с самого начала не верил в успех этого предприятия. А если полковник будет в хорошем настроении, то похвалит Клоса за отвагу.

Но Клос должен найти радиостанцию, и сегодня же к ночи. Ему известно, что последний сеанс радиопередачи — в полночь.

Необходимо, чтобы его информация о времени выезда инженера Мейера с его новыми танками успела дойти до Центра. Там должны точно знать, когда направить бомбардировщики, чтобы превратить военный завод вместе с танками в развалины.

Узнать точно дату выезда инженера Клосу помог неожиданный случай. Спустя полчаса после того, как Клос покинул завод, он позвонил Мейеру и сказал ему, что армейская линия связи с Гамбургом так перегружена, что только в конце недели он сможет получить сведения о судьбе его семьи.

— К сожалению, слишком поздно, — ответил Мейер. — В четверг рано утром мы выезжаем. — Говоря это, инженер не мог даже предположить, что одной этой фразой он превращает завод вместе со своим новым оружием в груду дымящих развалин.

И для того чтобы это осуществилось, Клосу нужно было отправиться в лес и разыскать отряд Бартека.

Его гражданская одежда ни у кого не вызывала особого подозрения. Он преобразился в молодого человека, который вполне мог сойти за мелкого торговца.

Выезд Клоса в лес был последней возможностью спасти положение. Решился он на это только тогда, когда по дороге к Филиппу, как обычно, задержался около витрины часовщика, чтобы проверить время. Однако точное время в витрине часовой мастерской показывали не только старинные часы с двумя маятниками, но и уродливый паяц с циферблатом на животе.

Клос, не оглядываясь, прошёл мимо подъезда дома номер 32, остановил проезжавшего велорикшу и распорядился везти его в предместье города. Необходимо предупредить Филиппа. Но, подъезжая к домику, в котором у своей тётки проживал Филипп, Клос заметил чёрный «опель», так хорошо известный ему. В этой машине обычно ездил Бруннер. Хорошо заплатив велорикше, который, видимо, с удивлением подумал, зачем немецкому офицеру понадобилась эта прогулка, Клос снова возвратился в центр города.

Из первой попавшейся аптеки Клос позвонил по телефону. Ему ответили, что пан Козел выехал навестить больную бабушку и неизвестно, когда возвратится. Это был сигнал тревоги.

«Удалось ли Филиппу скрыться? — подумал Клос. — Какие звенья связи оказались прерванными? Случайный ли это провал, или результат тщательно подготовленной облавы гестапо?»

Он многое дал бы за то, чтобы получить ответ на эти вопросы. Хотелось верить, что явка у часовщика в безопасности. То, что часовщик успел выставить в витрине мастерской паяца, ещё не подтверждает этого. Если гестаповцы раскрыли конспиративные связи, то они могли взять часовщика, а в его мастерской оставить засаду.

«Другого выхода нет, — рассуждал Клос. — Нужно рисковать — поехать в лес и встретиться с Бартеком. Тогда таким путём можно будет передать информацию об отъезде Мейера, которую так ждут в Центре».

Он надеялся, что с помощью Бартека ему удастся восстановить прерванные связи разведывательной сети. Клос понимал, что слишком велик риск. Его тревожила мысль о намерениях гестапо начать операцию против партизан. Клос, правда, не очень-то верил хвастливым словам Гейбеля, но он не мог не принимать во внимание всё то, что слышал на совещании в гестапо.

Люди, охраняющие радиостанцию, были старательно подобраны и тщательно проверены, а Бартек достаточно осторожен. Он не станет держать в своём отряде того, кто возбудит хотя бы малейшее подозрение. Однако откуда эта уверенность у Гейбеля? Он знал гораздо больше, чем сказал на совещании…

«А может, — похолодел Клос, — всё это совещание было организовано Гейбелем, чтобы проверить меня?» Может, этому гестаповцу уже известна настоящая роль, которую играет Клос, и сейчас он пытается старательно продуманными действиями нанести решающий удар по разведывательной сети и посмотреть, как он, Клос, будет на это реагировать?

Нет, это исключено. И не потому, что у Гейбеля не хватает полицейского опыта для разработки и осуществления подобной операции, а потому, что если бы вся сеть была провалена, то первым арестовали бы его, Клоса.

Это было бы для Гейбеля слишком большой победой. Клос не мог бы тогда простить себе этой непоправимой ошибки…

— Возьмите, — предложила старушка Клосу яблоко. — Угощайтесь! Тоже едете до Трокишек?

Клос в ответ буркнул что-то невразумительное. Старушка расценила это как нежелание разговаривать и больше не трогала его.

В переполненном вагоне было тихо, никому из пассажиров не хотелось разговаривать. Лампа, подвешенная к потолку, придавала лицам людей необычный оттенок.

Клос вынул сигарету, закурил и заметил, что в пачке осталось только две штуки. Видимо, Курт позаимствовал. Его ординарец много курил и периодически таскал сигареты из пачки офицера. Наверное, Курту не хватало тех сигарет, которые ему выдавали. Клос закрывал глаза на поступки Курта. Он был уверен, что на Курта можно положиться. Когда Клос, уже переодетый в гражданскую одежду, выходил из дома, он встретил на лестнице Курта.

— Вы, господин обер-лейтенант, выглядите как настоящий партизан, — заулыбался ординарец. — Вам этот наряд идёт даже больше, чем мундир…

Был ли в этих словах скрытый намёк на то, что Курту что-то известно? Но эту мысль Клос тут же отмёл. Солдат сказал то, что взбрело ему в голову в тот момент. Курт почти не скрывал своего пренебрежения к армейскому мундиру.

Клос вспомнил, как вчерашним утром он ехал на заводской машине-амфибии на полигон, где испытывали мощную броню нового танка Мейера. На краю полигона, около зарослей, Клос приказал Курту остановить машину. Ему потребовалось не более двух минут, чтобы вынуть из тайника миниатюрный фотоаппарат и три раза щёлкнуть затвором.

Когда Клос вышел на дорогу, застёгивая мундир, Курт улыбнулся: «Господин обер-лейтенант скрылся за кустами, чтобы спрятаться от меня, а там, — показал он на приближавшуюся к танку группу людей, — вы могли бы запечатлеть нечто более интересное — целый штаб во главе с генералом. Я и сам с удовольствием сделал бы это…» «Что?!» — удивился Клос. «Я хотел бы поглазеть на генерала», — ответил откровенно Курт. Клос должен был призвать его к порядку. Но Курт не обратил особого внимания на выговор, сделанный ему Клосом. Он знал, что если бы обер-лейтенант хотел причинить ему неприятность, то мог бы сделать это уже давно.

Год назад Клосу было поручено разобрать два персональных дела солдат вермахта, у которых были найдены юмористические журналы, издаваемые польским подпольем на немецком языке. Солдаты, которым предъявили найденные у них журналы, в один голос утверждали, что они впервые видят «это свинство». Однако в деле Курта, паренька из Бытома, Клос обнаружил несколько любопытных записей: был арестован за анекдоты, несовместимые с честью немецкого солдата; получил предупреждение с рекомендацией о направлении на Восточный фронт за разговоры на польском языке.

Видимо, Курт не питал особой любви к Германии Адольфа Гитлера. И когда Клосу удалось как-то замять это дело, он взял солдата к себе в ординарцы. Перед этим он показал Курту компрометирующие его материалы. Самым маленьким наказанием, которое ожидало Курта, был бы штрафной батальон на Восточном фронте.

Курт понял, что обер-лейтенант спас его. Теперь он преданно служил своему офицеру. Был очень внимательным ординарцем, старался не задавать лишних вопросов. Между ними сложились почти товарищеские взаимоотношения, и Курт высоко ценил это. Он не дал бы втянуть себя в какую-либо авантюру против своего обер-лейтенанта. Клос неоднократно убеждался в этом.

Паровоз пыхтел на подъёмах, дёргался, выбрасывая красноватые искры. Состав двигался медленно, колёса постукивали на стыках рельсов.

Клос, прижавшись лицом к окну, всматривался в быстро густеющую темноту. Мелькали стволы деревьев и заросли кустов… Нет, Курт ни при чём. Клос отбросил все подозрения относительно Курта. Однако же Филипп арестован. Как это могло произойти? Случаен ли провал? Или это дело рук агента гестапо?… Тут было над чем подумать…

Он любил Филиппа, ценил его спокойный, выдержанный характер, умение владеть собой, интуицию и способность быстро ориентироваться в обстановке и принимать решения.

Когда-то, в доме его тётки, они сидели вместе до полуночи. Филипп тогда посмотрел на часы и сказал: «Вот и ещё один день прошёл, как подарок судьбы».

Клос отдавал себе отчёт, что Филипп живёт в постоянной тревоге, как бы ожидая чего-то худшего. Это требовало от него колоссального нервного напряжения. Не каждый мог бы так жить. Сам Клос не выполнил бы, наверное, ни одного задания Центра, если бы не верил в свою счастливую звезду и не решил бы, что после войны обязательно защитит диссертацию в политехническом институте в Гданьске. Он был абсолютно уверен, что ему удастся добиться этой цели.

После совещания у Гейбеля Клос поспешил к Филиппу, чтобы предупредить его об опасности, которая нависла над подпольной организацией. Когда они встретились в зубоврачебном кабинете, Клос пообещал ещё напомнить о себе, если удастся узнать о сроках окончания испытаний нового танка Мейера. «Информацию передам по назначению», — ответил тогда Филипп. Потом он попросил Клоса, чтобы тот вскрикнул, и, заметив его недоумевающий взгляд, объяснил: «Пациенты в приёмной удивятся, если ты не вскрикнешь от боли, сидя в кресле зубного врача».

Дверь вагона открылась, и внутрь ввалился тот самый паренёк, который в последнюю минуту успел вскочить на подножку вагона отходившего поезда.

— Янек! — воскликнула старушка в клетчатом платке. — Успел! А я уж думала, и что я буду делать со своими узлами без тебя?!

— В Трокишках — жандармы, — объявил Янек, тяжело дыша.

— Облава! — истерически крикнул кто-то. — Тормоз! Нужно остановить поезд!

— Тихо, — успокоил их Янек, — сейчас начнётся лес, там и остановим.

В вагоне началась суматоха. Люди принялись стаскивать с полок узлы и чемоданы, роняя их на других пассажиров, создавая ещё большую сумятицу и толчею…

Клос выскочил из вагона вместе со всеми. Он перешёл железнодорожное полотно и скоро обогнал своих спутников, которые с вещами тянулись через лес в сторону посёлка, подальше от железнодорожной станции, где орудовали жандармы.

Он быстро осмотрелся — за ним никто не шёл. Через небольшую просеку Клос углубился в заросли, вынул карту и компас. Посветил себе карманным фонариком, выбрал направление и двинулся по бездорожью.

8

Яркий, слепящий свет ударил ему в лицо. Филипп сощурил глаза.

— Выходи! — приказал гестаповец.

Филипп, опираясь руками о стены тесной и тёмной камеры, попытался встать. Ноги не повиновалась, были как ватные, локти скользили по выкрашенным масляной краской стенам. Грубый толчок гестаповца, схватившего Филиппа за воротник пиджака, заставил его поднялся. Филипп сделал один шаг, другой… Дотронулся до опухшего лица, которое было в ссадинах и кровоподтёках. Зашатался от слабости.

— Быстрее, быстрее, шевелись! — прикрикнул гитлеровец, выталкивая его в коридор.

Дверь камеры захлопнулась за ним. С противоположной стороны коридора два гестаповца волокли за ноги стонавшего мужчину. Его голова подпрыгивала на неровностях цементного пола.

Филипп с большим усилием поднимался по грязной узкой лестнице, пытаясь считать ступеньки: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Гестаповец постучал в какую-то дверь, открыл её, толкнул Филиппа внутрь помещения.

Внезапно Филипп перестал слышать свои шаги — ковёр приглушал все звуки. Он настороженно осмотрелся. Глубокие кожаные кресла, мягкий свет, дубовая мебель, большой письменный стол под портретом Гитлера.

— Прошу садиться, — услышал он тихий голос и только тогда заметил сидящего за столом мужчину в чёрном мундире. Это был оберштурмбанфюрер Гейбель. Филипп почти упал в кресло.

Гестаповец встал из-за стола, подошёл ближе к заключённому, присмотрелся к его изуродованному лицу. Теперь и Филипп заметил большие кровавые пятна на своём пиджаке. Лицо его ныло от боли.

— Бруннер! — крикнул Гейбель.

Из-за портьеры бесшумно появился Бруннер.

— Что вы с ним сделали? — спросил Гейбель. — Кто вам позволил? Избили человека до полусмерти. Прошу вас выйти из кабинета, я ещё поговорю с вами… Извините за столь грубое обращение, — сказал Гейбель, наклонившись над Филиппом.

— Что? — спросил Филипп, которому показалось, что он ослышался.

— Извините, — повторил Гейбель. — К сожалению, мы не сами подбираем сотрудников, работаем с такими, каких нам присылают. Закурить не желаете? Я хотел бы с вами спокойно поговорить. Но, если вы очень устали, мы можем отложить наш разговор до завтра…

Он подал дантисту сигареты и огонь и только потом закурил сам.

— Я не люблю, когда избивают людей, — тянул Гейбель, — и мне не хотелось бы снова отдать вас в руки моих сотрудников. Я лично предпочитаю деликатную беседу. Люблю разумные беседы между разумными людьми. Могу ли я считать вас разумным человеком, доктор?

— Да, — ответил Филипп, с наслаждением затягиваясь сигаретой.

— Я рад, — сказал Гейбель. — Назовите ваше имя, фамилию…

— Сокольницкий, Ян Сокольницкий, — ответил Филипп. Избитое лицо болело, и он говорил с большим трудом.

— Я спрашиваю о вашей настоящей фамилии, — усмехнулся Гейбель, а когда Филипп не ответил, добавил: — Однако вы, я вижу, не хотите быть разумным человеком. Но я не теряю надежды. — Оберштурмбанфюрер подошёл к письменному столу и открыл лежавшую на нём папку. — Вы, кажется, недооцениваете нас, — сказал он, — пан Сокольницкий, извините, пан Филиппяк… — Гестаповец пристально посмотрел в глаза измученного заключённого, втиснутого в кожаное кресло, и, не заметив в них ни тени заинтересованности, начал читать: — «Юзеф Филиппяк, родился 9 мая 1900 года в Лодзи. В 1924 году приговорён к тюремному заключению за коммунистическую деятельность на четыре года, в 1929 году — на пять лет, следующий приговор в 1936 году — восемь лет. Партийная кличка — товарищ Филипп». Верно?

— Я — Ян Сокольницкий, — с трудом ответил Филипп.

— Мы оба знаем, что это не так, что ваш паспорт фальшивый. Зачем вы упорствуете, доктор? Я лично питаю уважение к побеждённому противнику. Как я понимаю, вы проиграли. Нет смысла упираться. Нам всё известно. Ваша подпольная организация провалена. Искреннее признание смягчит вашу участь и подтвердит вашу лояльность, пан Филиппяк. Вещи, найденные во время обыска в вашем зубоврачебном кабинете, служат достаточным доказательством вашей подрывной деятельности.

— Мне ничего не известно об этих вещах, — сказал Филипп — Этот кабинет я снимал ежедневно на несколько часов.

— Не будем детьми, пан Филиппяк. Если вы сообщите имена своих сообщников и укажете, кто конкретно доставлял вам агентурную информацию, мы сохраним вам жизнь. Жизнь, а не свободу, конечно, ибо вы участвовали в заговоре против великой Германии… Ну так где находится радиостанция?

— Не знаю никакой радиостанции.

— Кто передавал информацию о движении наших войск?

— Не знаю, — повторил Филипп.

— Кто такой Янек?

Дантист упорно молчал. Гейбель пристально посмотрел на него, потом нажал кнопку звонка. И когда вошёл гестаповец, чтобы увести заключённого, Гейбель сказал:

— Хорошенько подумайте, пан Филиппяк. Даю вам время до завтра.

Как только за Филиппом закрылась дверь, из-за портьеры вышел Бруннер.

— Ничего существенного он не сказал, — пробурчал Гейбель.

— Если бы вы, господин оберштурмбанфюрер, позволили нашим парням ещё раз обработать его… — Бруннер пододвинул кресло к столу шефа, вынул кожаный портсигар с золотой монограммой и предложил Гейбелю.

— Я обязан доложить группенфюреру, — сказал Гейбель, беря сигару.

— Он должен понять, что у нас не было другого выхода.

— На вашем месте, Бруннер, — проговорил Гейбель, — я бы не очень на это уповал. Когда вам удалось завербовать Вольфа, мы надеялись, что нам удастся многое сделать. А что из этого получилось? Хорошо, что Вольф ещё не раскрыт в подпольной организации, куда он внедрился.

— Вольф старый агент, — сказал Бруннер. — Он работал ещё в политической полиции.

— Нужно признать честно, Бруннер, — продолжал Гейбель, — что мы испортили всё дело. Если бы не поторопились с арестом этого дантиста, то могли бы сделать значительно больше. Ликвидировать их агентурную явку в кабинете дантиста после всего лишь двухчасового наблюдения — это была большая ошибка, допущенная нами. Вы должны понимать это, Бруннер.

— Больше никого схватить не удалось? — спросил тот. Гейбель отрицательно покачал головой:

— Вольфу ещё предстоит как следует там поработать.

— Как, всё начать сначала? — удивился Бруннер.

— Не обольщайтесь, Бруннер. Чтобы локализовать Филиппяка, вам потребовалось четыре месяца. Теперь они будут более бдительными. Да, ещё одно: Вольф утверждает, что в кабинет дантиста иногда приходил какой-то немецкий офицер. Интересно, не правда ли?

— Всё может быть, а почему бы нет? Я сам вставлял золотые зубы в гетто. Тот жидовский дантист был настоящим мастером своего дела. Интересно, кому он теперь вставляет зубы?.. А может, есть смысл подключить к этому нашего приятеля Клоса? — усмехнулся Бруннер.

— Я тоже об этом думал. — Гейбель поудобнее развалился в кресле. — Но если мы втянем в эту историю абвер, то, следовательно, должны будем разделить с ним наши успехи. Я бы не хотел этого…

— Конечно, господин оберштурмбанфюрер, лучше делиться с ними нашими неудачами, — закончил мысль шефа Бруннер. — Позвольте мне ещё раз попробовать вытянуть из этого Филиппяка нужное нам признание.

— Только прошу вас, Бруннер, осторожнее, не до последнего вздоха. Нам мертвец не нужен, а тем более — нашему шефу. Группенфюрер предупредил, что этот Филиппяк может понадобиться ему в Варшаве, — добавил Гейбель. — Они там думают, что мы здесь, в провинции, плохо работаем. — Эсэсовец косо ухмыльнулся: у него вдруг возникло желание доставить неприятность Бруннеру.

— Что же, Бруннер, если потребуется переправить дантиста в Варшаву, я поручу это вам, — сказал он. — Вы же сами говорили, что группенфюрер должен понять нас. Вот вы лично и доложите, почему мы так поспешили с арестом Филиппяка. Думаю, что лучше вас, Бруннер, этого никто не сможет сделать…

В это время Филиппа уже доставили в камеру, бросили на жёсткий топчан.

«Что с Янеком? — подумал он, теряя сознание. — Откуда гестапо известен псевдоним Клоса?»

9

Ганс Клос два часа бродил по лесу, пока его не остановил повелительный окрик:

— Стой! Кто идёт?

Луч карманного фонарика осветил его лицо. Клос произнёс пароль, и остановивший его партизан сказал:

— Пойдёмте со мной.

Они шли приблизительно полчаса, потом из полумрака начали возникать контуры домиков.

В одном из них Флориан проводил совещание. Только что было получено сообщение: на железнодорожной станции Трокишки жандармы устроили облаву. Не связано ли это с предостережением о концентрации немецких войск? Наблюдательные посты необходимо выдвинуть ещё дальше на линию Трокишки — Домброва. Флориан приказал объявить во всех отделениях отряда состояние боевой готовности и предупредить людей о смене места стоянки.

— У меня двое раненых, — доложил Рудольф. — Это те, с узкоколейки, что с ними делать?

— Как стемнеет, отправь раненых в Рудки. Там их укроют наши люди. Не исключено, что отряду при отходе придётся форсировать Вислу. Поэтому необходимо подготовить все средства для переправы. Есть ещё вопросы? — спросил Флориан для порядка. Но вопросов не было, и командиры начали подниматься.

В избу вошёл старший дозора Куба. Он сопровождал незнакомого человека в полушубке. Это был Ганс Клос.

— Этого человека задержали в лесу, — начал докладывать партизан, — он назвал пароль и потребовал проводить его к командиру отряда. — Куба по-армейски вытянулся и прищёлкнул каблуками.

— Слушаю вас, — сказал Флориан. — Что вы хотели сообщить?

Клос показал взглядом на присутствовавших и, когда партизаны вышли, сел на табурет, пододвинутый Флорианом:

— Где Бартек? Я хочу говорить с ним.

— Я замещаю Бартека, можете говорить со мной.

— Я пришёл по поручению пана Козела.

— В порядке, — сказал Флориан. — Но тогда вам действительно лучше говорить с Бартеком, он скоро вернётся.

— Что значит «скоро»? — Клос посмотрел на часы. — Я должен увидеть его до полуночи.

— Понимаю. Но вам придётся подождать. Хотите есть? Могу предложить что-нибудь холодное, огня не разводим. А может, вы устали с дороги и хотите отдохнуть? — В дверях он заметил Анну: — Проводи нашего гостя наверх… Познакомьтесь — это наша Анка.

— Янек, — сказал Клос, пожимая руку девушке. — Если Бартек не придёт до половины двенадцатого, прошу разбудить меня несмотря ни на что.

Флориан остался один. Он очень хотел сейчас, чтобы Бартек побыстрее возвратился, потому что понимал: в случае облавы гитлеровцев придётся передислоцировать отряд.

«Уже половина десятого, — подумал Флориан. — Что же это за человек?.. Он назвал себя Янеком… Когда-то к нам приходила от Филиппа агентурная информация с такой подписью. Но это, возможно, совпадение. Имя Янек очень распространено в Польше. Необходимо, чтобы Анка сожгла все ненужные бумаги, в полночь наш отряд снимется с этого места».

В полуоткрытых дверях появился незнакомый тщедушный мужчина в гольфах.

— Что нужно? — спросил Флориан.

— Пан командир, позвольте мне отлучиться из отряда. Необходимо пополнить запасы продовольствия.

Перед отъездом Бартек запретил кому бы то ни было отлучаться из отряда, и потому Флориан возразил:

— Куда идти на ночь глядя? Разве комендантский час вас не касается? Пойдёте утром, если Бартек разрешит.

Говоря это, Флориан пытался вспомнить фамилию тщедушного снабженца.

— Я патриот, пан командир, каждый это подтвердит. Лесничий Рудзиньскии наговорил что-то на меня, поэтому и не отпускаете? Он мой тесть, зол на меня и всегда пытается подложить мне свинью. А с комендантским часом я как-нибудь справлюсь. Не могу больше ждать, мой товар, который я закупил в городе, испортится.

— Хватит, пан Заенц, — наконец вспомнил его фамилию Флориан. — Командир приказал никого из отряда не отпускать до его возвращения, и я обязан выполнить этот приказ.

Заенц вышел. Флориан решил немного вздремнуть, но тут вошли Анка и белобрысый мальчишка.

— Что случилось? — спросил сонным голосом Флориан. — Бартек возвратился?

— Этот парнишка хочет сообщить тебе что-то важное, — сказала Анка Флориану. — Поговори с ним.

— Ей богу, я не ошибаюсь! — с волнением воскликнул парнишка. — Поверьте мне, командир, вы же знаете, я никогда не обманывал.

— Никто и не думает, что ты обманываешь, — сказала Анка. — Но ты мог ошибиться.

— Ну перестаньте же! — с раздражением сказал Флориан. — О чём, собственно говоря, идёт речь? Выкладывай всё по порядку.

Паренёк, волнуясь, начал рассказывать о том, как два дня назад, на улице Глувной, полицейский преследовал торговку булками, на полном ходу грубо расталкивая прохожих. Он пнул даже хромого солдата, а потом в азарте преследования чуть не сбил с ног немецкого офицера, который остановил полицейского и строго его отчитал. Пригрозил даже пожаловаться на него начальнику полиции.

— Ну и что из этого? — не понял Флориан.

— Он утверждает, — сказала Анка, — что тот немецкий офицер и наш гость Янек, которого я только что уложила наверху спать, — один и тот же человек.

— Я присмотрелся к нему, когда он уже уснул, — добавил паренёк. — Тогда на улице, когда он отчитывал полицая, я стоял от него в пяти шагах.

«Этого ещё не хватало! — подумал Флориан. — И почему это Бартек так долго не возвращается?.. Значит, так. Янек хотел с ним встретиться, правильно назвал пароль. Это с одной стороны. Но с другой — провал Филиппа. Что теперь известно гестапо?! Неужели это новый удар?» — подумал Флориан и приказал позвать Франека и ещё двух парней, а потом привести и гостя.

— Что случилось? — спросил Клос, мгновенно проснувшись, когда девушка дотронулась до его плеча. — Вернулся Бартек? — И тут он заметил что-то тревожное в её взгляде и увидел партизан, которые держали оружие наготове.

— Нет, Бартек ещё не вернулся, — ответил Флориан. — Но мы хотели бы с вами поговорить.

— Это он, тот самый немец, я узнал его! — порывисто проговорил паренёк, стоявший рядом.

— Документы! — строго потребовал Флориан.

— Я жду Бартека, назвал пароль. Разве этого вам недостаточно?

— Возьмём сами, — сказал партизан с рябинками на лице.

Его рука молниеносно оказалась в кармане Клоса и наткнулась на пистолет. Партизан вынул его, бросил на стол. Паренёк подбежал к столу:

— Это для меня!

— Оставь, — сказал Флориан. — Предъявите ли вы документы добровольно?

— Я уже сказал, что ожидаю Бартека, — повторил Клос. — И вам также рекомендую подождать.

Клос оказался в довольно сложной ситуации. Он не мог сказать им всего, но и не должен был допустить, чтобы документ, который он взял с собой на всякий случай, если повстречаются немцы, попал в руки партизан.

Однако неожиданно его схватили стоявшие около него партизаны, а паренёк быстро ощупал карманы его куртки и вытащил офицерское удостоверение, блокнот и пропуск.

Флориан, приблизившись к карбидной лампе, прочитал:

— «Все немецкие гражданские, полицейские и военные власти обязаны оказывать обер-лейтенанту Гансу Клосу всяческую помощь, какую он потребует при выполнении специального задания. Полковник Роде». Ну и что ты теперь скажешь? — Флориан помимо воли перешёл на «ты».

— То, что уже сказал: я должен увидеться с Бартеком. Дело срочное.

— Что за специальное задание поручил тебе полковник Роде?

Клос молчал. Не скажешь, ведь, что он Янек, тот самый «J-23», который доставляет для их радиостанции наиболее ценную разведывательную информацию! Этот небольшой партизанский отряд имел задание осуществлять его радиосвязь с Центром.

Об этом Клос не мог сказать им даже в обычной обстановке, а тем более сейчас, когда ему известно, что в отряде находится предатель, агент гестапо.

«Раз агент существуют, — подумал Клос, — то он будет стараться помочь мне. Вряд ли он допустит, чтобы партизаны расстреляли немецкого офицера на его глазах. Он знает, что Гейбель не простит ему этого».

А если в отряде нет агента, если в опасной для отряда ситуации партизаны решатся на ликвидацию задержанного офицера? Но Клос надеялся, что они всё-таки дождутся Бартека. А если Бартек не вернётся до утра? Если потребуется срочно передислоцировать отряд? Не будут же они таскать его с собой?!

— Дело ясное! — сказал партизан с рябинками на лице. — Чего с ним возиться? В расход его!

— Отведи задержанного в подвал, — распорядился Флориан. — Да хорошенько охраняй! И без приказа — не трогать…

— Дело твоё, — заметил партизан, — но я на твоём месте… — Пистолетом он подтолкнул Клоса к двери.

— Ты прав, — сказала Анка, когда они с Флорианом остались одни, — мы должны подождать Бартека.

— Что-то здесь не так, — проговорил Флориан. — Ведь там, в абвере, не дураки сидят. Если бы они засылали агента в партизанский отряд, то обеспечили бы его такими документами, которые не вызывали бы у нас сомнений.

— Он хотел увидеться с Бартеком до полуночи! — вдруг как бы вспомнив о чём-то, воскликнула девушка. — Не он ли…

Флориан сразу её понял, но покачал головой:

— Да, но мы не нашли при нём никакой информации.

Лесник Рудзинский вошёл в избу без стука, молчаливый и, как всегда, чем-то недовольный. Он поставил перед Флорианом и Анкой кувшин с парным молоком.

— Пейте, пока тёплое, — сказал он. А через минуту добавил: — Пан комендант Бартек будет недоволен тем, что вы отпустили из лагеря…

— Кого? — спросил Флориан. Он сразу подумал о Гансе Клосе, офицерское удостоверение которого держал в руках.

— Да того проходимца, моего зятя, значит, Заенца…

— Снабженца? Я запретил ему отлучаться из лагеря.

— Однако в лагере его нет, — ответил Рудзинский. — Как только схватили того шваба, парни, наблюдавшие за Заенцом, поднялись наверх, чтобы послушать, как вы с ним будите разговаривать, а он, видимо, в это время и удрал… Но товар свой оставил.

— Что это за товар? Проверьте.

— Обыкновенная свинина, — флегматично ответил Рудзинский. — Но покажите мне другого такого торговца, который оставляет свой товар и убегает…

— Он ваш зять?

— То-то и оно, — ответил лесник, — не я его выбирал. По правде говоря, не зять это, а просто дрянь. Перед войной водился с полицаями, люди болтали разное, но народ просто так болтать, не будет…

Флориан оттолкнул Рудзинского и выбежал из избы.

— Сейчас же, немедленно организуйте розыск этого торговца! — крикнул он подбежавшим партизанам. — Усильте дозоры на подходах к шоссе, он наверняка убежал в ту сторону. А о его побеге я с вами поговорю!.. А ты куда? — крикнул он Анке. — Возвращайся сейчас же на своё место! Подготовь радиостанцию к передаче, через полчаса — твоё время. Сообщи, что новостей пока нет. Переходим на другую программу. Ясно?

10

Подпольщики подождали, пока из дома Ирмины Кобас вышли последние, изрядно выпившие немецкие офицеры. Через минуту неповоротливая служанка поднялась этажом выше, где, как было установлено раньше, она имела комнатку. И только после этого они поднялись по лестнице и позвонили.

Кобас открыла дверь. Она была уже в халате, на лице ещё оставалась не смытая косметика. Заметив в руках неизвестных оружие, Кобас попыталась захлопнуть дверь, но один из пришедших молодых мужчин, тот, что повыше, успел вставить ногу в образовавшую щель. Поражённая Кобас от страха даже не крикнула.

Они вошли в квартиру.

— Я… Я… — начала бормотать женщина. — У меня нет никаких денег…

— Дома одна?

— Да… Но я действительно…

— Нам не нужны ваши деньги, — сказал один из молодых мужчин, заметив удивление на её лице, которому расплывшиеся остатки косметики придали комический вид.

— Значит, вы хотите, — проговорила она шёпотом, — нет… Я ничего плохого не сделала, только занимаюсь торговлей… Я помогаю людям… Вы не имеете права… Не можете…

— Можем, — сказал высокий мужчина. — Можем, но не будем, по крайней мере, в этот раз. Мы хотим поговорить с вами, пани Кобас, исключительно в интересах помощи людям. Может быть, вы пригласите нас в комнату?

— Да-да, конечно, панове, пожалуйста, — заискивающе проговорила Кобас, с трудом приходя в себя от страха. Она поняла наконец, что эти парни пришли не грабить и не убивать её. — Извините за беспорядок в квартире.

И действительно, её небольшой салон, где она принимала немецких офицеров, выглядел так, как будто здесь недавно пронёсся ураган.

— Сами, панове, видите, они ведут себя как свиньи, — сказала Кобас и начала плакать. Слёзы потекли по её щекам, ещё больше размазывая остатки косметики.

Небольшого роста мужчина подошёл к буфету, взял недопитую бутылку коньяка, поискал взглядом рюмки. Не нашёл чистых и поднёс бутылку ко рту, отпил немного и передал её высокому напарнику.

— Кто вы, панове? — спросила сквозь слёзы Кобас.

— Видите наши визитные карточки? — показал высокий пистолеты. — Большего сказать не можем, вам достаточно и этого. Мы, пани Кобас, хотели бы помочь вам сделать небольшой бизнес. Надеемся, вы не будете возражать…

— Каким образом? — осторожно спросила Кобас.

— Наш приятель, Ян Борецкий, пошёл как-то на приём к дантисту. И случилось так, что врача арестовали. Вместе с ним были взяты и его пациенты, в том числе и наш приятель. Его нужно освободить.

— Понимаю, — сказала пани Кобас. — Но не знаю, смогу ли помочь вам в этом. Спрячьте оружие, я боюсь его, — уже спокойнее попросила она.

— А вы, пани Кобас, подумайте, мы за ценой не постоим.

— Вижу, вы парни деловые. Только зачем нагнали столько страху? — проговорила Кобас. — За услуги они берут большие деньги. В вашем случае — от пятидесяти до ста тысяч. Часть в злотых, а остальные в долларах или фунтах. Иначе не будут и разговаривать. Вместо денег может быть золото, например старинные ювелирные изделия, а в некоторых делах и это не помогает.

— Ну что же, мы согласны, — ответил тот, который был поменьше ростом. — Вот вы, пани Кобас, и заплатите столько, сколько они потребуют. Для вашего спокойствия могу добавить, что наш приятель не имеет ничего общего с тем дантистом. На этом листочке — все его данные: фамилия, имя, место рождения, место работы…

— У вас с собой эти деньги или драгоценности? — Ирмина Кобас приняла предложенную ей сигарету, прикурила, затянулась ароматным дымом.

— Всё это имеется у вас, пани Кобас, — ответил тот же мужчина. — Заплатите им из своих запасов.

— Вы хотите, чтобы я лишилась всех сбережений? — громко рассмеялась она. — Я не так глупа, как вы думаете, панове. Вы забываете, какое сейчас время. А потом ищи ветра в поле.

— Вы, пани Кобас, не совсем нас поняли, — вежливо сказал высокий мужчина. — Вы заплатите свои деньги, и никто вам их не возвратит.

— Хотите разорить меня, бедную одинокую женщину? Вы что, давали мне эти деньги? Я честным трудом всё это нажила! — она сделала широкий взмах рукой, указывая на мебель и картины.

— Не преувеличивайте, пани Кобас, — снова сказал мужчина пониже ростом. — Не только трудом… Состояние ваше нажито способами, недостойными честной польки…

— Чего вы хотите от меня? — прервала его Кобас.

— Заплатите подоходный налог, пани Кобас, — докончил он. — Выдадим вам на это квитанцию, пригодится после войны.

— Я постараюсь, но не знаю, смогу ли найти такую сумму.

— Такие деловые разговоры, как сегодня, — усмехнулся мужчина пониже ростом, — мы начинаем всегда с бритья головы виновницы. Но, учитывая, что вы, пани Кобас, приняли условия и готовы помочь в освобождении нашего приятеля, мы отступаем от этого обычая. Я уже не говорю о других мелочах, например о том, что в случае необходимости мы сожжём не только эту уютную квартирку, но и ваш магазинчик. Уверен, вам не хотелось бы этого. Думаю, что вы всё поняли и не будете вынуждать нас идти на крайность. — Мужчина вынул из кармана пистолет, подбросил его и поймал на лету.

— Постараюсь сделать всё, что в моих силах, — ответила Кобас.

— Я был уверен, что мы поймём друг друга и придём к соглашению. Вы, пани Кобас, весьма рассудительная женщина. Видимо, мы не должны напоминать вам, что наше задание срочное. — Незнакомец направился к дверям. — Да, вот ещё что. — Он повернулся и пристально посмотрел в лицо Кобас — Если вы надумаете сообщить о нашем сегодняшнем разговоре оберштурмбанфюреру Гейбелю или кому-то другому из своих немецких приятелей, то советую сразу же выбросить эту мысль. Жаль будет, если пани Кобас не доживёт до конца войны, правда?

— За кого вы меня принимаете? — воскликнула Кобас с возмущением. — Ведь я полька! Каким образом я должна сообщить вам о выполнении задания?

— Мы сами обратимся к вам, — учтиво поклонился ей мужчина уже у двери. — Прошу нас не провожать, дорогу мы знаем…

Ирмина Кобас осталась в прихожей одна. Она дотронулась ладонью до лица, поплотнее закуталась в халат. От волнения и усталости она всё ещё дрожала. Закрыла дверь на все три замка и массивную цепочку.

11

Клос сидел в углу полутёмного подвала на каком-то ящике, который партизан с рябинками на лице подсунул ему ударом ноги.

В подвале хранился картофель, огороженный досками. Клос машинально взял одну из картофелин. Он делал вид, что слушает партизана, который уже в течение часа не замолкал ни на минуту. Украдкой разведчик посмотрел на часы. До полуночи оставалось четверть часа.

— Думаешь, шваб, тебе удастся спастись? — спросил партизан. — Не рассчитывай на это. Отправишься на тот свет ещё сегодня. Я тебя вот из этого немецкого автомата и прикончу. А ты знаешь, откуда у меня этот автомат? Одна такая же дрянь, как и ты, по пьянке стреляла из него по детям, как по воробьям… Теперь этот жандарм из Гутиска давно уже в аду вместе с чертями. Я помог ему отправиться в пекло, а автомат взял, чтобы добивать всякую фашистскую нечисть.

Клос решительно встал. Партизан умолк, выпрямился, внимательно следя за движениями Клоса и направив на него автомат.

— Позови командира! — потребовал Клос. — Хочу ему кое-что сказать.

— Мог с ним поговорить и тогда, когда он хотел этого, а сейчас сиди и молчи. Командир занят, у него дела поважнее, чем заниматься с каким-то недобитым фрицем!

«Да, ситуация! — подумал Клос. — Если командир действительно куда-то ушёл, то мне некому сказать, что я „J-23“. А Бартек, видимо, ещё не вернулся. Иначе я не сидел бы здесь в подвале, под охраной этого разговорчивого парня, который держит меня под прицелом автомата».

Клос, расстроенный, снова сел на ящик, сунул руку в карман, вынул сигареты и спички, закурил. Партизан с завистью втянул в себя дым табака.

— Кури, кури, — пробурчал он, — это твоё последнее удовольствие. Я должен был отобрать у тебя и сигареты. А вот если бы я был на твоём месте, а ты на моём, то ты, дрянь…

Клос снова сунул руку в карман, вынул пачку сигарет и бросил партизану. Парень схватил её на лету. Он взял в рот сигарету, начал похлопывать руками по своим карманам в поисках спичек, а автомат зажал между коленями.

Клос снова полез в карман, достал спички и сорвался с места. Партизан не успел даже сообразить, что произошло, как почувствовал, что прижат к полу.

Одного удара Клосу было достаточно, чтобы выбить оружие у парня и сдавить ему горло. Партизан захрипел и потерял сознание. Клос своим шарфом связал ему руки и осмотрелся, стараясь найти что-нибудь такое, чем можно было бы связать и ноги.

Нашёл какую-то верёвку, прочно связал своего пленника, поднял его автомат, отряхнулся. После борьбы с парнем сил у Клоса не убавилось, хотя партизан был физически крепким. Вот когда пригодилось Клосу умение пользоваться приёмами дзюдо, которым научил его во время шестимесячной подготовки инструктор!

Клос решил пробраться к радиостанции. Когда он первый раз разговаривал с Флорианом, то заметил тянувшиеся от шкафа провода антенны.

Выйдя из подвала, Клос поднялся наверх. Его беспокоила тишина в коридоре. Он слегка приоткрыл дверь комнаты, в которой должна была находиться радиостанция. Через полуоткрытую дверь заметил девушку, с задумчивым видом сидевшую на кровати. Неподалёку от двери стоял стол, на котором лежали его документы и пистолет.

Клос толкнул дверь и направил дуло автомата в сторону радистки. Девушка вскочила и потянулась к столу. Но Клос оказался проворнее. Он схватил пистолет и документы, спрятал их в карман, а дулом автомата указал девушке, чтобы она подошла к шкафу.

— Стреляй! — крикнула Анка. — Почему не стреляешь, ты… — Девушка запнулась, как бы подыскивая более подходящее слово для этого ненавистного ей немца.

— Жаль время, — спокойно сказал по-польски Клос. — Через три минуты, пани Анка, ваше время передачи. Прошу взять карандаш, записать всё, что я скажу, и зашифровать. И не медлите! Начинаю: «От „J-23“…»

— От «J-23»… — повторила девушка и радостно рассмеялась: — А мы-то думали…

— Торопитесь! Прошу записывать: «Объект, упомянутый в предыдущей информации, должен быть подвергнут массированной бомбардировке не позднее ночи со среды на четверг. Обязательно и непременно в это время. Фотокомплект, касающийся дела „М“, в пути».

«Мне ничего не оставалось, как довериться этой девушке, — подумал Клос, когда Анка шифровала донесение. — Просто не было иного выхода».

— Закончили, пани Анка? — спросил он громко.

Девушка кивнула. Она подошла к шкафу, где размещалась радиостанция, открыла дверь, надела наушники. Ключ радиопередатчика ритмично застучал.

— Всё в порядке, — с облегчением сказала она через несколько минут. — «Тётя Сюзанна» подтвердила приём.

— Доложите Бартеку, что завтра я буду ждать его в пункте три. Он знает, где это. — Клос повернулся к двери, за которой послышался какой-то шум, приподнял автомат. В дверях появился Бартек.

— Я так и думал, что ты приедешь, — сказал он, поздоровавшись с Клосом. — Тревожился за тебя. Боялся, что Филипп…

— У Филиппа провал, он арестован гестапо. — Клос присел на кровать и закурил сигарету.

— Филипп арестован? — удивился Бартек. — Я и не знал… Его нужно срочно спасать!

Клос забыл обо всём, что с ним произошло здесь до прихода Бартека. Всё необходимое передано в Центр. Он был убеждён, что бомбардировка военного завода, где испытывается новый танк инженера Мейера, будет осуществлена вовремя.

Теперь предстояло решить не менее сложную задачу — освободить Филиппа. Но как?

Бартек с минуту тихо разговаривал с Анкой, потом присел возле Клоса.

— Мы уходим отсюда в полночь, — сказал он. — людей, которые видели тебя, Ганс, я на всякий случай откомандирую в другой отряд. Постарайся что-нибудь узнать о Филиппе. Штаб решил, что если представится возможность, то мы должны пойти на риск, чтобы освободить его.

Бартек проводил Клоса до шоссе.

— Пока не знаю, смогу ли я сделать что-нибудь для Филиппа, — сказал, прощаясь, Клос, — но на всякий случай мне необходимо иметь под рукой в городе четырех отчаянных парней. Желательно, чтобы они говорить умели по-немецки. Если Филиппа будут перевозить куда-нибудь в другое место, что вполне вероятно, я дам тебе знать. И помни о связи со мной. Мне больше не хотелось бы искать тебя так долго в лесу. Не забывай, что офицеру абвера не всегда можно отлучиться на такое длительное время.

Расстались они у шоссе, договорившись о следующей встрече.

Когда Клос дошёл до железнодорожной станции Трокишки, уже начало светать. Подходил первый поезд.

Он благополучно добрался домой. Не стал будить Курта, который спал на кухне. Даже через закрытые двери было слышно, как ординарец похрапывает. На столике около кровати стоял приготовленный и давно остывший ужин и лежала записка, что звонил оберштурмфюрер Бруннер, который просил господина обер-лейтенанта связаться с ним.

Но только вечером Клос выбрал время, чтобы позвонить в гестапо.

Перед этим он должен был представить подробный рапорт своему шефу Роде о неудавшейся экспедиции, как он выразился, в лес. В результате практического обследования на месте он установил, что в этом лесном массиве значительной группировки партизан не должно быть. Не обнаружил он также и следа какой-либо радиостанции.

Роде, видя, что Клос от усталости еле держится на ногах, отослал его отдыхать.

— Когда вы, господин обер-лейтенант, отдохнёте, позвоните оберштурмбанфюреру Гейбелю, — сказал полковник. — У него к вам какое-то дело, но сначала отоспитесь. Пусть в гестапо не надеются, что офицер абвера по их первому зову прибежит к ним. О беседе с Гейбелем потом доложите мне.

Итак, последовав совету полковника Роде, Клос сначала как следует выспался, потом не спеша принял ванну и пообедал. И только после этого позвонил Гейбелю.

Оберштурмбанфюрер пригласил Клоса к себе в гестапо. Он был настроен воинственно.

— Я хотел бы сообщить вам Клос, что агенты Советов чёрт знает сколько времени работают под самым носом у абвера!

— А также и под носом у гестапо, — парировал Клос. — Вы, господин оберштурмбанфюрер, раздобыли что-нибудь интересное?

— Сейчас сами оцените. Мы схватили старого коммунистического деятеля, который, видимо, каким-то образом связан с этой бандитской радиостанцией.

— Он признался в чём-нибудь?

— Вы что, не знаете коммунистов? Они просто фанатики, всё отрицают, даже факты!

— Я думал, — сказал Клос, — что вам, господин оберштурмбанфюрер, удалось уже раскрыть всю их подпольную сеть, а не только одного агента…

— К сожалению, в наши руки, кроме этого дантиста, никто пока не попал. Их система предупреждения работает весьма оперативно.

— Может быть, вы поторопились с арестом этого дантиста?

— А вы считаете, что я должен был ждать, пока он скроется? Нет, мы выбьем из него всё, что нам нужно! А если нам это не удастся, то из него вытянут всё в Варшаве. Вскоре отправим его по требованию группенфюрера. Правда, я подумал, не стоит ли вам, господин Клос, перед отправкой дантиста в Варшаву побеседовать с ним? Может, вам удастся что-нибудь узнать?

— Как вы напали на его след? — спросил Клос. — Случайно?

— В гестапо не бывает случайностей. У меня более способная агентура, чем в абвере. Мой опытный агент Вольф в течении двух месяцев, как гончая собака, вынюхивал его след. Этот дантист, конечно, скрывался под вымышленной фамилией. К нему приходили лечить зубы также и немецкие офицеры… Мы с Бруннером убеждены, что из него можно выколотить весьма интересные сведения.

— А этот ваш агент… Вольф, или как там его настоящее имя… знает только о дантисте или и о тех немецких офицерах?

— Кое-что знает, — процедил сквозь зубы Гейбель. — Но абвер, а тем более вы, Клос, должны бы поинтересоваться этими офицерами вермахта.

Бруннер вошёл без стука, подталкивая кого-то в дверь. И только по светлому пиджаку, покрытому рыжеватыми пятнами крови, Клос понял, что это — Филипп.

— Где ты пропадал, Ганс? — весело спросил Бруннер.

— Обследовал окрестности, — спокойно ответил Клос. Он заметил во взгляде Филиппа странный блеск — Сказал этот бандит что-нибудь? — спросил Клос, указывая на дантиста.

— Это фанатик, — ответил Гейбель. — Бесполезно упираться, пан Филиппяк, — обратился он к дантисту. — Нам и так всё известно. Янек, о котором вы так упорно не хотите говорить, уже в наших руках. Не верите? Может быть, показать вам этого Янека? Но тогда у вас не останется шанса выжить. Ну так как, хотите, чтобы сюда привели вашего сообщника?

Жестоко истерзанный гестаповцами человек вдруг начал как-то необычно дрожать и шевелить распухшими губами. И только через минуту Клос понял, что Филипп смеётся.

— Приведите Янека, приведите, — смеясь, прошепелявил он (гестаповцы выбили у него передние зубы).

Этот неожиданный смех арестованного вызвал раздражение и замешательство у Гейбеля. Оберштурмбанфюрер рванулся с места, остановился посредине кабинета, не зная, что делать дальше. Выручил его Бруннер. Он широко открыл двери, вытолкнул Филиппа и крикнул конвоирам:

— Отвести в камеру!

12

Всё случилось так неожиданно, что Клос забеспокоился, успеет ли он на встречу, которую назначил ему Бруннер у Ирмины Кобас.

В этот раз на выпивке в домашней обстановке должны быть только они двое и хозяйка. Бруннер намеревался пить эту ночь до пяти утра, пока не начнёт светать, а потом ему предстояло отправиться в Варшаву для сопровождения опасного преступника.

Этим «преступником» был Филипп, и, таким образом, оставалась единственная возможность спасти его, когда его повезут в Варшаву.

Быстро выйдя из гестапо, Клос сел в коляску подвернувшегося велорикши и велел везти его к дому Ирмины Кобас. Подождав, пока парень отъедет, разведчик миновал дом, в котором проживала Кобас, и вошёл в магазин с вывеской «Галантерея». К счастью, Бартек был уже здесь. С ним пришли и те четыре парня, о которых просил его Клос.

План, придуманный Клосом, был простой, но рискованный. Он постарается напоить Бруннера, потом отправит его домой, а там его будут ждать переодетые в немецкие мундиры парни Бартека. Они отберут у Бруннера планшет с золотой монограммой, в котором находятся все документы, в том числе командировочное предписание о выезде в Варшаву и распоряжение начальнику тюрьмы, где содержится Филипп, о выдаче его Бруннеру.

Парни Бартека должны обезвредить Бруннера и ждать его водителя, который обычно заезжал за офицером домой. Водителя также следовало связать, а затем воспользоваться его машиной.

План действительно казался простым, но только на первый взгляд. Любая непредвиденная случайность могла помешать его выполнению. Например, в проходной тюрьмы мог в это время дежурить охранник, который лично знал Бруннера.

Арестованных обычно возят в легковой машине на заднем сиденье между двумя гестаповцами, а за легковой машиной следует полугрузовой «опель» с эсэсовцами. Поэтому было необходимо кроме группы, выделенной для похищения Филиппа, иметь ещё и отряд, который атаковал бы конвой и позволил легковой машине беспрепятственно скрыться.

Бартек в подобных операциях не был новичком. Он знал, как поступать в таких случаях. Клос и Бартек прекрасно понимали, что другой возможности спасти Филиппа не представится, поэтому необходимо было рисковать, но рисковать разумно.

Договорились, что группа Бартека будет ждать в магазине, который находится на полпути от дома Кобас до квартиры Бруннера. В случае каких-либо непредвиденных обстоятельств Клос успеет их предупредить.

Оставив Бартека, который должен был теперь в течение нескольких часов организовать две независимые друг от друга операции, Клос чёрным ходом вышел из магазина. Он был уверен, что Бруннер уже находится у Ирмины Кобас, но оказалось, что он пришёл первым.

Кобас обрадовалась приходу Клоса. Усадила его в самое удобное из своих кресел, подала кофе и коньяк. В течение пятнадцати минут она неустанно щебетала, кокетничая с обер-лейтенантом.

— Хорошо, что вы, господин обер-лейтенант, пришли раньше Бруннера, — услышал он новые нотки в её голосе. — Я хотела обратиться к вам с небольшой, но важной для меня личной просьбой.

— Если смогу, то пожалуйста.

— Я знала, что господин обер-лейтенант не откажет мне… Я хотела бы попросить о некоторой помощи. Вопрос, конечно, весьма деликатный, но могу заверить вас, что всё останется между нами. Видимо, вы слышали, — приблизила она своё лицо к Клосу, — об аресте дантиста Сокольницкого?

«Провокация? — мелькнула мгновенная мысль у Клоса. — Какая грубая работа! Зачем именно мне, офицеру абвера, она задаёт этот вопрос? Может быть, она агент Гейбеля? Пожалуй, нет! Она слишком болтлива и недостаточно умна для такой роли. Он просто поддерживает с ней дружеские связи на почве личных спекулятивных отношений. Но тогда что хочет Кобас от меня, почему её просьба связана с арестом Филиппа?»

— Слышал, — ответил он. — Ну и что из этого?

— В приёмной дантиста арестовали моего родственника, мужа моей кузины. Его имя Ян Борецкий. Это скромный, ни в чём не повинный человек, он никогда не вмешивается в политику. Работает служащим, у него трое детей… У него нет ничего общего с этим дантистом, просто разболелись зубы, вот он и пошёл тогда к этому врачу…

— Вы обратились не по адресу, пани Ирмина, — усмехнулся Клос. — Вы же прекрасно знаете, что такими делами занимается гестапо. Вам следует попросить Гейбеля или Бруннера.

«Неужели она принимает меня за идиота? — подумал Клос. — Хитрит пани Кобас. Делает вид, что дантист Сокольницкий её не интересует, а речь идёт якобы только о каком-то Яне Борецком. К этой дамочке следует в будущем хорошенько присмотреться».

— Гейбель и Бруннер — ведь это ваши друзья. Они лучше поймут вас. Если бы вы, дорогой обер-лейтенант, только замолвили словечко…

— Да, но вы, пани Ирмина, знаете их лучше, чем я!

— Моя кузина для спасения своего мужа ничего не пожалела бы… Отдала бы целое состояние.

— Понимаю, — строго ответил Клос, — вы хотите меня подкупить… Не ожидал я этого от вас, пани Ирмина. Мне ничего не остаётся, как уйти и сообщить об этом Гейбелю. — Клос встал, как будто бы действительно намеревался уйти.

— Господин обер-лейтенант, — Кобас была искренне поражена, — кто же здесь говорит о подкупе? Поверьте, я совсем не имела в виду вас, но те, из гестапо…

— О чём вы, пани Ирмина? — холодно проговорил Клос. — Вы хотите сказать, что немецкий полицейский аппарат — продажный? — Его всё больше забавлял этот разговор.

— Что вы, боже сохрани, господин обер-лейтенант, я не то хотела сказать! Я немного нервничаю, сама не знаю, что говорю. Хотела бы только помочь своей кузине, но не знаю, как это сделать. Прошу вас, не уходите, ведь вы договорились с Бруннером провести сегодняшний вечер у меня. — Звонок в дверь она восприняла как спасение. — Это Бруннер! Наконец-то! — радостно воскликнула она и умоляющим жестом приложила палец к губам.

Однако это был не Бруннер. Человека, которого Кобас проводила в комнату, Клос где-то видел, но только он никак не мог вспомнить где.

Кобас представила их друг другу:

— Вы не знакомы, панове? Это мой приятель, пан Заенц, тоже промышляет торговлей… А это обер-лейтенант Клос. Видимо, у пана Заенца срочное дело к оберштурмфюреру Бруннеру… Прошу вас подождать, он вскоре будет здесь.

— Рад познакомиться, — сказал Клос, — с благоразумным поляком. — Он лихорадочно пытался вспомнить, откуда знает фамилию этого человека и где встречал его.

— Очень мило, что господин обер-лейтенант считает меня благоразумным человеком, — спокойно ответил Заенц.

— Человек, который имеет дело с Бруннером, не может быть иным. Мне кажется, что я где-то уже…

— Да, это очень забавно, — ответил Заенц. — Мне ваше лицо, господин обер-лейтенант, тоже откуда-то знакомо. Да и чего удивительного, ведь наш городок небольшой, могли где-то и повстречаться.

Заенц потихоньку потягивал коньяк. Кобас вышла на кухню, чтобы приготовить кофе. У её прислуги был свободный день.

— Кажется, вспомнил! Мы с господином обер-лейтенантом имеем общих знакомых, — наигранно весело сказал Заенц. — Представьте себе, — продолжал он непринуждённым тоном, — мы лечим зубы у одного и того же дантиста!

— Что вы говорите? Это просто удивительно! — Рука Клоса не дрогнула. Он поднял рюмку коньяка и в этот момент вспомнил: это же снабженец, которого он видел в лесу, в партизанском отряде Бартека. Значит, это он… — Нет, пожалуй, я всё-таки вас не припоминаю, — ответил Клос.

— Господин обер-лейтенант, когда вы приходили к дантисту, то не обращали внимания на сидевших в приёмной пациентов. Или, может… я ошибаюсь? — Заенц как будто бы пожалел о сказанном. — Прошу прощения, господин обер-лейтенант, я вынужден покинуть вас. Необходимо ещё завершить кое-какие торговые дела.

— Но ведь вы хотели дождаться Бруннера, — вмешалась Ирмина Кобас. — А господин обер-лейтенант такой милый человек, и заверяю вас, пан Заенц, что он лично ничего не имеет против поляков.

— Да, догадываюсь, — неопределённо ответил Заенц, и эти слова прозвучали для Клоса как угроза. — И всё-таки я должен уйти, — закончил он.

К счастью, в дверь позвонил Бруннер. Клос пододвинул кобуру с пистолетом под руку, чтобы в случае необходимости можно было быстро выхватить его.

— Я должен с вами срочно поговорить, — сказал Заенц, едва Бруннер вошёл в комнату.

Но оберштурмфюрер отмахнулся от него. Он был слегка пьян, видимо, где-то уже выпил.

— Оставь меня в покое, Вольф, нашёл время для разговоров! Твоя сенсация может подождать и до завтра.

— Очень прошу вас, оберштурмфюрер, дело безотлагательное!

— Сначала выпей с нами. Ты, Вольф, заслужил это. Как ты думаешь, Ганс?

— Конечно, пан Заенц всегда успеет доложить тебе, Отто, — ответил Клос и усадил Вольфа в кресло.

— Друзья мои, мы должны сегодня напиться как следует. Завтра я уезжаю в Варшаву. Предстоит тяжёлый разговор с группенфюрером, такой, что врагу бы не пожелал… — Бруннер пододвинул к себе бутылку коньяка…

Пили молча. Бруннер что-то бормотал себе под нос. Заенц сидел насторожённый, напряжённый, сосредоточенный. Несколько раз он напоминал Бруннеру, что хочет о чём-то доложить ему.

— Пан Заенц! — произнёс громко Клос. — Вы пренебрегаете нами, не хотите выпить вместе с немецкими офицерами?

— Ты прав, Ганс, — поддержал его Бруннер. — Пей, Заенц, пей, Вольф, за наше здоровье! За свою сенсацию! Ирмина, музыку! Клос, дружище, прошу тебя, позвони моему шофёру, чтобы он подъехал за мной не к дому, а сюда. Однако подожди, я сам, пожалуй, позвоню. — Еле держась на ногах, он подошёл к телефону. — Ругге! Ты болван, Ругге! — крикнул он в телефонную трубку. — Подъезжай сюда, я тебе говорю, сукин сын, подъезжай сюда, я здесь, у Ирмины Кобас, знаешь, где она живёт? Как только приедешь, поднимайся наверх, получишь шнапсу.

— Я должен уйти! — вскочил Заенц.

— Никуда ты не пойдёшь, — с угрозой сказал Клос. — Пей!

И когда тот, отказываясь, затряс головой, Клос снова силой усадил его в кресло и заставил выпить водки. Потом он снова и снова наливал рюмки и заставлял Заенца пить, следя, чтобы тот пил до конца, и не давая ему закусывать.

— Господин Бруннер! — воскликнул Заенц. — Я не могу больше пить!

— Пей! — крикнул Клос, пододвигая ему стакан с водкой.

— Пей! — захохотал Бруннер.

Клос наклонился и рывком выдернул телефонный провод из розетки. Заенц, шатаясь, приблизился к Бруннеру:

— Я должен пойти к Гейбелю, прошу вас, господин оберштурмфюрер, отпустите меня. Этот Клос… — Внезапно он замолчал: Клос стоял напротив него с бутылкой водки.

— Что этот Клос? — спросил он с угрозой и прижал горлышко бутылки к губам Заенца. Заенц закашлялся и оттолкнул бутылку резким движением руки.

— Он… — начал Заенц, но не успел закончить: Клос ударил его в подбородок. Ещё два удара, и Заенц свалился на пол.

— Эта свинья, — сказал Клос недовольным тоном, — облила мне мундир! Не уважает немецких офицеров.

Но Бруннер не слушал его. Шатаясь, он направился в ванную.

— Что вы с ним сделали? — спросила Кобас. — Господин обер-лейтенант, что произошло? Вы всегда были таким спокойным!

«Снова риск, и риск безрассудный!» — с отчаянием подумал Клос и ответил по-польски:

— Через три дома отсюда находится галантерейный магазин. Прошу вас, пани Ирмина, немедленно пойдите туда, трижды стукните в окно и передайте записку.

Ирмина Кобас от удивления широко раскрыла глаза. Она была поражена, услышав польскую речь и необычную просьбу немецкого офицера.

Клос вырвал из блокнота листок и написал: «Всё перенести в квартиру пани Кобас, которая передаст вам эту записку. Она проводит вас к себе. Необходимо обезвредить обоих немецких офицеров и дождаться шофёра Бруннера. Мужчину в штатском — ликвидировать, это агент гестапо Вольф.» Поставил подпись — «J-23» и вручил записку Ирмине Кобас.

— Если вы кому-нибудь проболтаетесь… — начал он и замолчал, заметив, что Ирмина Кобас всё поняла и готова выполнить его поручение.

Выпроводив её, он налил рюмку коньяка и выпил.

Бруннер в это время находился в ванной, подставив голову под струю холодной воды.

Заенц лежал на полу без сознания.

Клос напряжённо ждал Бартека с его людьми. Ждать, к счастью, пришлось недолго. Бартек, как всегда, был аккуратен.

13

Через два месяца Клос должен был встретиться с человеком по фамилии Стефаньский.

Когда разведчик прибыл по сообщённому ему адресу, он увидел Филиппа.

Они долго молча пожимали друг другу руки. Клос рассказал Филиппу о событиях того вечера, от которого зависела их судьба.

После успешной операции партизан по освобождению Филиппа Бруннер получил от своего шефа Гейбеля солидную взбучку. Оберштурмбанфюрер обвинял Бруннера чуть ли не в предательстве. Но, спасая свою шкуру, оберштурмбанфюрер доложил группенфюреру в Варшаве, что дантист Филипп убит при попытке к бегству.

Все ценные картины и антикварные вещи из квартиры Ирмины Кобас, которую объявили соучастницей бандитов, сначала были переданы в распоряжение гестапо, а потом вывезены в Магдебург, к жене Гейбеля.

Агент Гейбеля предатель Вольф был убит на месте.

— К сожалению, — закончил свой рассказ Клос, — не знаю, что стало с Ирминой Кобас. Мы очень благодарны ей за оказанную помощь. Если бы Кобас не отнесла той записки Бартеку, то… лучше и не говорить о том, что могло бы случиться.

— Бартек тогда забрал Ирмину с собой в лес, — ответил Филипп. — Но она пробыла в партизанском отряде недолго. Мы достали ей новые документы и перебросили в Варшаву. При нашей помощи она открыла лавку на Керцеляке. Торгует поношенной одеждой и разными мелочами, а потихоньку скупает для нас у итальянцев и немцев оружие и собирает необходимую информацию. Она снова сколачивает состояние. Эта женщина не пропадёт.

Клос улыбнулся и на прощание крепко пожал руку Филиппу.

Ночь в больнице

1

Самые трудные — те минуты, когда уже ничего не можешь сделать и остаётся только украдкой поглядывать на часы.

Обер-лейтенант Клос нервничал. День был тревожным. Операция по захвату инженера фон Круцке была подготовлена тщательно, хотя времени для этого было мало.

Клос бросил взгляд на стрелки часов, равнодушно отсчитывающих время.

Закончить операцию по плану предполагалось не позднеё шести часов вечера. Около семи Ева уже вернётся в город.

В семь часов Клос должен быть на Бенедиктинской. Местом встречи избран небольшой кирпичный домик, в котором проживало несколько польских семей. В этой захолустной части города никто из немцев обычно не появлялся. Вход в домик был со двора, что давало возможность проникнуть в него почти незамеченным.

А если кто-нибудь из жильцов увидит Клоса на лестничной клетке? Что может делать немецкий офицер в этом убогом жилище на Бенедиктинской улице? Может быть, переодеться в штатское? Но стоит ли? После окончания операции необходимо сменить явку. Ева поступила неосторожно, назначая место встречи, но это не её вина — девушка ещё не имела опыта конспиративной работы.

Клос снова взглянул на часы. Было около двух. Ещё четыре часа…

Полковник фон Роде, шеф местного отделения абвера, внимательно посмотрел на Клоса.

— Господин обер-лейтенант не слушает меня, — сказал он.

— Слушаю, господин полковник. Вы говорили об инженере фон Круцке.

— Да, говорил. — Роде взглянул на часы. — Видимо, он уже выехал из Кельце. Надеюсь сегодня вечером увидеться с ним. Прошу вас, Клос, ещё раз проверить личные дела людей, выделенных для охраны полигона.

— Слушаюсь, — ответил Клос.

Он с облегчением покинул кабинет полковника фон Роде. Вернулся к себе, вынул из шкафа личные дела охранников, но думал только об операции, которая должна была вот-вот начаться.

Всё ли они предусмотрели? Операция готовилась в спешке. Вчера утром Клос узнал, что фон Круцке выезжает из Кельце сегодня днём, в два часа. В их распоряжении оставалось не более суток на подготовку.

Решено было захватить Круцке в пути от Кельце до полигона. Другой возможности не оставалось.

Только инженер Круцке и полковник Роде знали о том, когда начнутся испытания нового секретного оружия немцев под кодовым наименованием «Х-8». Но узнать что-либо определённое от полковника было так же сложно, как и похитить инженера Круцке с полигона, который днём и ночью охранялся подразделениями СС. Поэтому и было принято то единственное решение, которое диктовалось сложившимися обстоятельствами.

Дорога от Кельце до Божентова на восемнадцатом километре проходила вдоль леса и приближалась к лесничеству. Именно здесь необходимо было задержать машину, а Круцке доставить в домик лесника.

Выполнить это предстояло группе партизан из отряда Лиса. Клос приказал и Еве, связной отряда, принять участие в этой операции. Девушка должна была сообщить Клосу о выполнении задания. Сегодня обер-лейтенант пришёл на службу пораньше. Выждав какое-то время, он отправился на Бенедиктинскую. Его уже ждал Лис — молодой парень со светлой шевелюрой и по-детски округлым лицом. Он партизанил с самого начала войны.

— Всё будет в порядке, — заверил Лис. — И не такие задания выполняли…

Клос снова посмотрел на часы. Было около трех. Он подумал, что именно сейчас начнётся задуманная операция.

Ещё три часа. Клос решил пойти в казино пообедать и узнать от офицера штаба лейтенанта Барта о положении на фронте.

«Немцы на Дону, подходят к Сталинграду, — подумал Клос. — Как долго это будет продолжаться? Сталинград должен остановить наступление гитлеровцев».

2

Было три часа пять минут. Над лесом висели низкие, хмурые облака. Шоссе вилось между холмами и низинами.

Парни из отряда Лиса лежали в нескольких метрах от шоссе на возвышенности, поросшей густым кустарником. И только Лис и Барсук, более старший по возрасту, которого в отряде называли Дедом, в немецких касках и жандармских мундирах вышли на дорогу.

Ева поднесла к глазам бинокль. Вот со стороны Кельце на шоссе показалась едва заметная чёрная точка. Это, вероятно, машина инженера фон Круцке. А если там окажутся две машины, тогда и охранников будет больше, чем предполагалось. Ева внимательно посмотрела на ближайшую возвышенность.

Дикая груша, растущая там, вдруг резко наклонилась и почти сразу же выпрямилась. Это с наблюдательного поста, выдвинутого вперёд в сторону Кельце, подали сигнал о том, что всё в порядке: машина с фон Круцке проследовала, и проследовала одна.

Барсук и Лис поправили жандармские мундиры, подтянули пояса и уверенно зашагали по шоссе. Парень, лежавший около Евы, щёлкнул затвором автомата, приложил приклад к плечу. Ещё минута, две…

Машина резко затормозила. Трое эсэсовцев из охраны Круцке, сидевших на заднем сиденье, держали наготове автоматы.

— В чём дело? — обратился один из них к жандармам, подошедшим к машине.

— Кто из вас господин фон Круцке? — спросил по-немецки Лис. Эти слова он старательно заучивал всё утро, и даже акцент был теперь вполне сносный.

Высокий мужчина в плаще, сидевший около шофёра, открыл дверцу машины. Того как раз и ждали партизаны в засаде. Затрещали автоматы. Мнимые жандармы упали на землю. Лис выстрелил из пистолета, но это было уже лишним. Эсэсовцы не успели даже выскочить из машины. Только один из них вывалился на шоссе и пополз ко рву, но через минуту и он замер.

Барсук выстрелил в шофёра, который в страхе старался завести мотор. Круцке, побледневший от испуга, сидел в машине, не пытаясь даже выхватить из кармана пистолет.

Парни Лиса выбежали из укрытия к машине.

— Быстро уходим! — сказала Ева.

Шофёр, придя в себя, громко стонал.

— Пристрелить! — приказал Лис, но в эту минуту со стороны Божентова показались грузовики с солдатами. — Всем в лес! — крикнул Лис.

Два парня подхватили Круцке под руки и вытащили из машины. Ева пошла рядом с ними, неся тяжёлый портфель немца.

— Что вам от меня нужно? В чём дело? — повторял Круцке, не спуская глаз с Евы. — Я только инженер, немецкий учёный.

Никто ему не отвечал. Они побежали через редкий перелесок, за которым начинались поля и луга, тянувшиеся километра на два до большого леса. Бежали пригнувшись, подталкивая Круцке. Они были видны как на ладони. Как назло, окружающая местность была ровной, без каких-либо возвышенностей.

Со стороны шоссе всё отчётливее слышались крики немцев, потом затрещали автоматы. Огонь не достигал партизан, фашисты стреляли вслепую, для устрашения.

Над лесом взвилась красная ракета, и через несколько секунд — белая, выпущенная с левой стороны, почти над их головами. И тогда они заметили цепь немецких солдат. Немцы двигались по полю со стороны Божентова, отсекая от леса партизан, которых они хорошо видели. Затрещали автоматы, затарахтел ручной пулемёт. Партизаны бросились на землю, прижались к траве.

— Барсук и Ева, бегите со швабом к лесу! — крикнул Лис. — Мы постараемся задержать их!

Стрельба усилилась, пули ложились всё плотнее и ближе. Немцы также залегли. Они держали партизан под непрерывным огнём, не позволяя им даже поднять головы.

Парни из отряда Лиса стреляли всё реже, берегли патроны. Над лугом ежеминутно взвивались ввысь ракеты и медленно гасли, опускаясь на землю.

Было около шести часов.

3

Ровно в шесть вечера Клос покинул казино. Он однако решил не торопиться, выждать ещё час. Не хотел показываться там дважды… Он подумал, что нужно бы сменить конспиративную квартиру, лучше всего использовать для этого какую-нибудь небольшую лавку, кому какое дело, куда немецкому офицеру вздумается зайти по дороге.

Клос жил на первом этаже довольно приличного домика, который занимали исключительно немцы. Его сосед, капитан Эцкель, уехал в отпуск, и Клос был доволен, что наконец-то он побудет один в спокойной обстановке. Эцкель всегда возвращался со службы поздно, скучал, добивался дружбы с Клосом, предлагал распить бутылку коньяка и поиграть в шахматы, рассказывал о своей дочери, состоящей в союзе гитлеровской молодёжи.

Клос прилёг на кровать, не сняв кителя. Нетерпеливо посматривал на часы. Пятнадцать минут седьмого, половина седьмого… Своего ординарца Курта Клос отпустил до восьми вечера.

Курт проявлял трогательную заботу о своём офицере. Иногда Клосу казалось, что он о чем-то догадывается. Можно было заменить Курта каким-нибудь другим солдатом, не умеющим говорить по-польски. Однако ему жаль было этого скромного парня, к которому он уже привык и которому доверял.

Клос вышел из дома в начале восьмого. Смеркалось. Приближался комендантский час. Мимо Клоса прошёл жандармский патруль. Улица была безлюдна, только одинокая фигура маячила на тротуаре, но через несколько минут и она исчезла за углом дома.

Клос вышел на Бенедиктинскую, осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил. Вошёл со двора в подъезд небольшого каменного домика. На лестничной клетке было темно, скрипели деревянные ступеньки. Клос подошёл к двери и постучал условным стуком. Подождал. Потом постучал ещё раз. В квартире было тихо.

Клос нажал на дверную ручку — двери были заперты: Зажёг спичку и посмотрел на часы. Было уже половина восьмого…

Если Ева не появится…

Он подождал ещё несколько минут. Может быть, лучше вернуться на службу и поинтересоваться у полковника Роде, прибыл ли Круцке? Если его ещё нет, то Роде может позвонить в Кельце и узнать, в чём дело. Но почему ещё нет Евы? Что случилось?

Послышался стук кованных сапог по мостовой— это приближался жандармский патруль. Клос ускорил шаги. Жандармы не должны видеть его здесь. Он решил вернуться на Бекнедиктинскую через два часа, хотя ему нельзя приходить, если Еву схватили… Больше всего ему хотелось сейчас быть вместе с ними на шоссе, а не здесь, где он лишён возможности что-то предпринять и обречён на долгое ожидание.

«Да, война — это не только боевые действия», — подумал Клос.

В кухне Курт колдовал над ужином. Увидев вошедшего обер-лейтенанта, он встал по стойке «смирно».

— Кто-нибудь звонил? — спросил Клос.

— Нет, господин обер-лейтенант. Я пришёл только в восьмом часу, — лукаво улыбнулся Курт.

Клос вошёл в свою комнату, бросил фуражку и плащ на кровать и поднял телефонную трубку. Попросил соединить его с полковником фон Роде.

Дежурный ответил, что господина полковника на месте нет, что об обер-лейтенанте Клосе он не спрашивал, а только сказал перед уходом, что вечером должен встретиться с инженером Круцке.

«Неужели провал?» — подумал Клос.

На пороге стоял Курт с подносом в руках.

— Ужин готов, господин обер-лейтенант.

— Что-то не хочется, — сказал Клос.

Однако Курт настаивал:

— Господин обер-лейтенант обедал только в казино, а там известно как кормят. От вашей офицерской еды ноги протянешь.

— Хватит, Курт, оставь меня в покое, — с раздражением ответил Клос.

Он остался в комнате один. Сел за стол. Через секунду вскочил, снова сел… И вдруг послышалось хлопанье дверей, потом раздался чей-то голос в кухне. Кто-то пришёл к Курту? Но у Курта не было близких друзей, он сторонился даже ординарцев других офицеров.

— Господин обер-лейтенант, — сказал Курт, появившись на пороге его комнаты, — к вам пришла какая-то девушка.

— Кто? — машинально спросил Клос.

— Полька, — ответил Курт.

Ординарец был удивлён. Обер-лейтенант редко принимал девушек, и тем более никогда не приходили к нему польки.

Клос тоже не сразу догадался, что это могла быть Ева.

Когда девушка вошла в комнату, Курт мгновенно исчез.

Девушка была бледная, возбуждённая. Тяжело дыша, она прислонилась к стене.

Клоса охватило чувство радости, что Ева возвратилась, но уже через минуту он был вне себя от злости:

— Зачем ты пришла сюда? Сколько раз я говорил… Я ждал тебя в условленном месте… Инженера взяли?

— Операция провалилась, очевидно, все погибли, — с трудом вымолвила Ева. — Мы попали в облаву, не успели добежать до леса.

И только сейчас Клос заметил, что девушка ранена. Она упала на пол, пыталась встать, но не смогла. Клос легко поднял её, уложил на кровать, снял с неё куртку. Девушка застонала. Она лежала с закрытыми глазами, и Клосу показалось, что Ева уже не дышит. Пульс едва прощупывался. На правое плечо была наложена примитивная повязка, уже пропитавшаясякровью. Клос подбежал к шкафу, отыскал бинты и сделал перевязку. Девушка застонала, когда он хотел её приподнять, а потом заплакала.

— Я сейчас же уйду отсюда, — прошептала она сквозь слёзы. — Меня ранили немцы на опушке леса. Но я всё же добралась до лесного домика, там меня перевязали… Янек, Янек, зачем я пришла сюда?

Клос никогда ещё не чувствовал себя таким беспомощным. Уже наступил комендантский час, и не было никого, к кому бы он мог обратиться за помощью. Все они остались там, на лугу около леса. Сколько потребуется времени, чтобы вновь установить связь с партизанским отрядом? Долго ли может протерпеть Ева? Откуда взять врача?

В эту минуту послышались голоса на кухне. Тяжёлые шаги приближались к двери его комнаты.

— Обер-лейтенант Клос у себя? — Это был полковник фон Роде.

Клос забеспокоился. Что он скажет, если сюда войдёт его шеф? Он вынул из кобуры пистолет… Если застрелить фон Роде и исчезнуть… А как же Ева? Девушка ранена, ей необходима помощь врача…

Послышался голос Курта:

— Господин обер-лейтенант дома, но у него девушка.

Клос вложил пистолет в кобуру. Мгновенно расстегнул пуговицы и снял мундир.

— Значит, девушка, — проговорил фон Роде, стоя, вероятно, посредине кухни. — Полька?

— Не знаю…

Клосу показалось, что он слышит дыхание Курта. Он решил выйти на кухню.

— Красивая, — добавил Курт.

— Солдаты должны отвечать только на вопросы… Постучите!

Клос отскочил от порога, потом крикнул:

— Кто там, Курт?

— Господин полковник фон Роде! — ответил ординарец.

Клос выждал ещё несколько минут и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

— Хайль Гитлер! Рад вас видеть, господин полковник, но, извините, был не готов…

— Вижу, — сухо перебил его фон Роде. — Должен сказать вам, обер-лейтенант, что сейчас не слишком подходящее время, чтобы заниматься любовными утехами.

— Курт, открой-ка нам бутылку коньяка… Мы же не монахи, господин полковник. В этой проклятой стране…

Роде внимательно приглядывался к Клосу.

— Мне не нравится подобный тон у моих офицеров, — сухо сказал он. — А пить я не буду.

— Господин полковник, — продолжал Клос, — мы живём один раз!..

— Что-то я не узнаю вас, господин обер-лейтенант. — Роде говорил тихо, однако в его голосе звучала нотка угрозы. — Вы ещё будете иметь возможность повеселиться…

Клос тотчас же изменил тон.

— Что-нибудь случилось, господин полковник? — спросил он.

— Вы должны немедленно выпроводить эту девушку.

— Для этого потребуется около часа. Прошу понять меня, господин полковник.

Роде бросил взгляд на дверь комнаты Клоса, видно, хотел войти, однако не решился.

— Полька? — спросил он, почти не сомневаясь в этом.

Клос на мгновение заколебался. Сказать неправду было слишком рискованно.

— Да, полька, — ответил он сдержанно.

— Полька, — повторил фон Роде. — Поосторожнее с польками, господин обер-лейтенант. И прошу запомнить, я не люблю ни вульгарности, ни сентиментальности. Хайль Гитлер!

Клос с ординарцем остались на кухне одни. Курт по-армейски вытянулся, и Клосу показалось, что он чего-то ожидает. Объяснения? Благодарности? Указания? Клос положил руку на его плечо. У него не было времени для разговора с Куртом, который и так понял, что обер-лейтенант одобрил его поведение с полковником Роде.

Клос уже размышлял, что предпринять дальше… Оставалась единственная возможность — городская больница.

— Никого в квартиру не впускай, — сказал он Курту. — Ни под каким предлогом. Понял? Я скоро вернусь. К девушке на заходи, она спит. — Мундир он застегнул уже на лестнице.

4

Больница в Божентове — небольшое одноэтажное строение, ограждённое забором из колючей проволоки, — размещалась невдалеке от дома Клоса. До войны больных чаще всего возили в Кельце или Радом, и никто не проявлял особого интереса к больнице в Божентове. Сейчас в ней было около шестидесяти больных. Кровати стояли в палатах, коридорах, даже в двух врачебных кабинетах. Заведующий, он же главный врач, находился в небольшой комнате для дежурных.

Доктор Ян Ковальский окончил медицинский институт в тридцать восьмом году и был направлен на практику в Божентов. Он мечтал, что будет практиковаться под руководством опытных врачей, однако работать ему пришлось одному. Был ещё доктор Фейерс, но гитлеровцы вывезли его в гетто в Кельце. Теперь Ковальский сам ставил диагноз, делал уколы и ночами просиживал над медицинскими справочниками, стараясь найти ответы на вопросы, о которых в учебниках и не упоминалось. Так молодой практикант в течение двух лет стал заведующим больницей.

В тот вечер доктор Ян Ковальский, как всегда, находился в больнице. Медсестра Клара принесла ему чай. Эта девушка, лет двадцати, с большими выразительными глазами, с заплетёнными и красиво уложенными на голове косами, не имела почти никакого понятия о медицине и не могла даже самостоятельно сделать укол больному.

Ковальский промолчал.

— Я приготовлю вам ещё пару бутербродов, — продолжала Клара. — Мама привезла вчера из села небольшой кусочек свинины… Ведь кто-то должен заботиться о вас, пан доктор. Вы должны беречь себя.

— Как чувствует себя тот, из тяжелобольных? — спросил Ковальский.

— Всё ещё не пришёл в себя, — ответила Клара. — Как бы сегодня не скончался, лежит без сознания.

— Дай ему кордиамин.

— Вы же говорили, доктор, что это бесполезно.

— И всё же дай, — повторил Ковальский.

Кто-то без стука открыл дверь.

— О боже! — вскрикнула Клара, увидев немецкого офицера.

Это был Клос. Он подошёл к Ковальскому, который медленно поднимался со стула.

— Вы доктор? — спросил офицер по-польски.

— Да.

— Пойдёте со мной, — сказал Клос и тут же заметил беспокойство на лице Клары.

— Я хотел бы предупредить господина офицера, — начал доктор Ковальский, — что в больнице я единственный врач…

— Мне известно об этом, — сказал Клос и обратился к Кларе: — Прошу вас выйти. — Когда девушка скрылась за дверью, он продолжал: — Пан доктор, вы пойдёте со мной к больной. Возьмите всё, что нужно для перевязки раны.

— Лечить немецких граждан я не имею права.

— Заверяю вас, доктор, вам ничто не угрожает.

Доктор Ковальский положил всё необходимое в сумку.

— Господин офицер отлично говорит по-польски, — заметил он.

Не успел доктор открыть дверь, как на пороге появилась медсестра Кристина. Эта девушка была немного постарше Клары. Чистая, опрятная, стройная, с гладко зачёсанными волосами и бледными губами.

— Пан доктор, — сказала она, — привезли мужчину, тяжелобольного, без сознания. Какой-то крестьянин… — В этот момент она увидела Клоса и умолкла.

— Говорите дальше! — бросил Клос.

— Я уже сказала: тяжелобольной мужчина, без сознания.

— Положите его в коридоре, — распорядился доктор Koвальский. — А вас я прошу подождать минутку, — обратился он к Клосу. — Я должен осмотреть больного, которого только что привезли.

— Пять минут, не больше, — ответил Клос.

Больной вовсе не был похож на крестьянина. Его плащ и пиджак были не польского покроя. Доктор наклонился над больным. Симптомы были ясны. Почти как по медицинскому справочнику: отсутствие сознания, посеревшая кожа. Типичный коллапс.

— Шок, — сказал Ковальский сестре Кристине. — Посмотрите, вот здесь, на предплечье, небольшая рана. Необходимо перевязать.

В сторонке переминался с ноги на ногу крестьянин, не решаясь обратиться к доктору. Он долго мял в руках шапку и наконец спросил:

— Могу ли я ехать, пан доктор?

Ковальский только сейчас заметил его:

— Конечно, конечно!.. А где вы его подобрали?

— На поле, вблизи леса. Там был настоящий бой, потом немцы ушли, а он остался лежать в канаве… Наверное, не заметили его…

— Вы кому-нибудь сообщали об этом?

— Что я, совсем глупый? — крестьянин внезапно умолк, увидев Клоса, выходившего из комнаты для дежурных.

— Пять минут прошло, — сказал Клос.

Доктор Ковальский взял свою сумку и молча направился к выходу…

Когда они вошли в квартиру Клоса, Курт сидел на кухне и ужинал. Но можно ли было сказать с уверенностью, что он ещё не заглядывал в комнату, где находилась Ева? А доктор?.. Сейчас Ковальский увидит раненую девушку и всё поймёт. Что потом делать с Евой? Как переправить её в лес к партизанам? Если Лис убит, то для связи с партизанами потребуется не менее двух дней.

Клос посмотрел на часы. Фон Роде уже ждёт. Он пунктуален и придирчив. Подозревает ли он что-нибудь? Он предупредил тогда: «Поосторожнее с польками». Что бы это значило? А-а, да чёрт с ним!.. Главное — это Ева.

— Дайте какой-нибудь ремешок, — сказал доктор. Он отложил в сторону шприц и стал перевязывать раненое плечо Евы.

Девушка открыла глаза, Клос наклонился над ней.

— Янек, — тихо произнесла она и, увидев Ковальского испугалась: — Кто это?

— Доктор, — ответил Клос. — Ни о чём не говори.

Ковальский накладывал повязку на раненое плечо Евы.

Казалось, он не слушает их разговора, но, скорее всего, делал вид, что не слушает. Потом встал, закрыл свою сумку:

— Её необходимо доставить в больницу.

— Это исключено! Будете лечить здесь.

Ковальский пожал плечами. Сухим тоном он объяснил, что повреждена плечевая артерия, необходимо зашить её в течение двух часов, ибо, если кровотечение не будет остановлено…

— Операция сложная? — спросил Клос.

— Серьёзная. Прошу отвезти её в немецкий госпиталь.

«Притворяется этот Ковальский или действительно ничего не понимает?» — подумал Клос и спросил:

— Вы, доктор, сможете сделать эту операцию? — Он говорил почти шёпотом, чувствуя на себе пристальный взгляд Ковальского.

— Вы же знаете, господин обер-лейтенант, что о таких операциях я обязан докладывать немецким властям.

— Всё беру на себя.

— Тем не менее я подвергаю себя риску, — ответил Ковальский.

— Понимаю, но вы, пан доктор, и так уже многое знаете. — Клос почувствовал, что почти открывается перед ним. Но иного выхода не было.

— Хорошо, — согласился Ковальский, — давайте машину.

— У меня нет машины.

Клос позвал Курта. Ординарец спокойно доедал ужин. Казалось, его ничто не трогает. Клос приказал ему найти пролётку и отвезти девушку в больницу. Сам он уже должен был идти к полковнику Роде, потому Еву и пришлось передать в руки Ковальского и Курта. Когда он выходил из подъезда, к дому подкатила пролётка.

Старик, сидевший на козлах, увидев немецкого офицера, немного струсил и дрожащим голосом сказал Курту.

— Комендантский час ещё продолжается, но если господину солдату так необходимо…

«Всё в порядке, — подумал Клос, — только бы их не встретил жандармский патруль. Лишь бы только проскочили, а там доктор Ковальский сделает всё возможное, чтобы помочь Еве».

5

В больнице медсестра Кристина не отходила от мужчины, которого привезли в шоковом состоянии. Она сделала ему укол, а теперь прослушивала пульс и ждала, когда раненый придёт в себя. Она очень хотела, чтобы он открыл глаза и что-нибудь сказал. У него был интеллигентный облик, мужчина наверняка не был сельским жителем, больше всего он напоминал учителя гимназии.

Кристина проверила карманы его пиджака и плаща. Никаких документов, только пачка немецких сигарет, чистый носовой платок с вышитой монограммой «ИК» и два банкнота достоинством в одну марку. Девушка взяла раненого за руку — на пальце было золотое обручальное кольцо. И тут сестра заметила санитара Стефана. Он стоял за ней и внимательно смотрел на пострадавшего.

— Кто он? — спросил Стефан.

— Не знаю, — ответила Кристина. — Его привезли из деревни.

— Это его пиджак? — Стефан начал обшаривать карманы.

— Оставь, я ничего не нашла! — Она вдруг почувствовала прилив уже давно накопившейся неприязни к Стефану: — Где ты был вчера?

Парень безразлично пожал плечами:

— Не помню.

— Тебе бы всё шутить да отговариваться, — тихо произнесла Кристина.

— Если бы! — Стефан рассмеялся, потом обнял девушку за плечи: — Не сердись!

— Сегодня вечером придёшь ко мне? — спросила Кристина.

— Возможно, — буркнул парень, но Кристина уже отвернулась от него.

Мужчина приходил в себя. Он открыл глаза, и Кристина положила ладонь на его лоб.

— Где я? — прошептал неизвестный. — Что со мной?

Говорил он по-немецки. Однако Кристине показалось, что он понимает и по-польски. Она ответила, что он находится в больнице и вскоре будет здоров. Раненый закрыл глаза, и через минуту Кристина снова услышала его голос. Он бредил. Разобрать можно было только отдельные слова, какие-то числа… Раненый дважды повторил: «29 сентября или… через неделю». Потом снова потерял сознание.

Операционная, переоборудованная из бывшего врачебного кабинета, была крохотной.

Стефан закончил чистить операционные инструменты, а Вацлав принялся старательно укладывать их в застеклённый шкаф.

— Доктор Ковальский, — сказал Стефан, — любит, чтобы скальпели лежали по порядку, от маленького до большого. И рассортируй внимательно иглы. По крайней мере хоть это ты научился делать?

Вацлав молчал. Это был рослый парень, на лице которого застыло выражение беспокойства и страха. Стефан внимательно наблюдал за ним.

— Боишься? — спросил он.

— Чего?

— Интересно, долго ли тебе удастся обманывать нашего доктора? Ему-то ты можешь говорить, что учился на медицинском, но меня не обманешь, я всё вижу. Не думай, что я так прост.

— Но я в самом деле учился на медицинском! — обиженно ответил Вацлав.

— Может быть, пару месяцев. А потом сбежал, верно? Ну что ты за человек? Хотя бы выругался, чтобы я отцепился от тебя!

— Оставь меня в покое, — ответил Вацлав. Стефан подошёл, положил ему руку на плечо.

— Имя своё ты тоже сменил? — спросил он тихо.

Вацлав отскочил к двери. Замер, слегка подавшись вперёд, будто приготовившись к обороне, ожидая удара.

— Не бойся, парень… Слишком ты нервный да недоверчивый. Я свой человек, можешь мне поверить. Остерегайся только Ковальского и Клары.

— Оставь в покое Клару!

— Наконец-то вижу мужчину, — снова рассмеялся Стефан.

Вацлав вышел из операционной, захлопнув за собой дверь.

Стефан осторожно отодвинул штору и вгляделся в темноту. Ничего не увидел, кроме больничной ограды, хилых сосенок и спокойного звёздного неба.

На пороге операционной появилась Кристина:

— Снова ссорились?

Стефан махнул рукой, подошёл к девушке и нежно прижал её к себе.

— Крыся, — прошептал он, — у меня к тебе просьба. Я не могу выйти из больницы, а звонить не хотелось бы… Знаешь, как это бывает: торговля не ждёт, а человек должен жить на что-то.

Кристина молчала. Она знала, о чём он будет просить, и боялась этого. На лице Стефана появилась шаловливая улыбка.

— Почему молчишь? Сегодня я приду к тебе. И знаешь что?..

— Я больше не могу! — внезапно прервала его Кристина. Она хотела высказать ему всё, что накопилось у неё на душе за последние дни: — Я всю ночь не спала, жуткие мысли приходили в голову. А потом приснился страшный сон… Видела тебя в морге…

— Понимаю, Крыся, тяжело тебе. Но и ты пойми — идёт война, и даром ничего не даётся.

— Перестань! — воскликнула Кристина.

Но Стефан уже не слушал её. Он спросил о раненом, который бредил. Потом заговорил о Вацлаве. Парень всё меньше нравился ему. Стефан предупредил Кристину, что необходимо остерегаться его, ибо сейчас такое время… неизвестно, кто и что…

Кристина слушала, не понимая, что происходит со Стефаном, и облегчённо вздохнула, когда вошла Клара.

— Крыся, — позвала её Клара, — пойдём! Необходимо приготовить одиночную палату. Доктор привёл больную.

— Какую больную? — спросил Стефан.

Еву внесли в коридор и положили на каталку. Курт козырнул и вышел, а Ева, уже пришедшая в себя, осмотрелась.

В коридоре она увидела доктора Ковальского и Вацлава, а потом взгляд её упал на кровать, где лежал мужчина, подобранный в поле около леса и привезённый в больницу крестьянином.

Да, это был он, девушка не могла ошибиться… Её охватил страх, она хотела что-то сказать, попросить, чтобы её побыстрее убрали из коридора, но только пошевелила губами.

В это время лежавший на кровати мужчина открыл глаза. Увидев Еву, он приподнялся на локтях, а потом тяжело опустился на подушки.

— В операционную! — распорядился Ковальский. — Приготовить необходимые инструменты. Я сейчас приду.

Каталка, на которой лежала Ева, двинулась, подталкиваемая медсёстрами.

6

Клос задержался на пятнадцать минут. Фон Роде ждал его и, конечно, не мог не напомнить Клосу, что основным достоинством офицера абвера должно быть безупречное поведение и пунктуальность.

— Господин обер-лейтенант, видимо, не отдаёт себе отчёта, насколько важна сложившаяся обстановка, — сказал он.

Клос молчал. Он понимал, что речь пойдёт об инженере Круцке, а стало быть, не следует задавать лишние вопросы, ибо фон Роде всё анализирует: и слова, и жесты, а если у него возникло подозрение, он долго не забудет об этом.

В данный момент Роде хотел знать, где был Клос после обеда в казино.

Когда обер-лейтенант ответил, что после обеда он не выходил из дома, Роде как будто бы успокоился. Но потом, пожевав губами, добавил:

— Вы удивили меня сегодня, Клос. До сих пор я считал вас хорошо воспитанным офицером. Но, может ваша вульгарность была показной?

— Я чувствую себя виноватым, господин полковник, — произнёс Клос, и этот ответ понравился полковнику.

— Понимаю, — сказал фон Роде, — однако вы не должны вести себя как тупицы из СС. Вы же офицер абвера!

«Можно наступать, — подумал Клос, — Может быть, спросить, не подозревает ли он в чем-либо меня?»

Однако он счёл за благо промолчать. Это не давало фон Роде преимущества в беседе. Полковник должен будет сказать, о чём идёт речь и зачем он вызвал Клоса.

И действительно, сухим тоном, как будто бы читая лекцию, фон Роде объяснил, что сегодня, между пятнадцатью и шестнадцатью часами, бандиты задержали машину инженера фон Круцке.

Шеф местного отделения абвера располагал точной информацией. Оказалось, что шофёр автомашины остался жив и дал показания.

Роде не сомневался в том, что это нападение не было случайным. Бандиты ждали Круцке в засаде. Двое из них вышли на шоссе в жандармских мундирах, а немецким инженером занялась какая-то девушка.

Клос внимательно слушал, не задавая вопросов. Он понимал, что полковник ловит каждый его жест. Сам Роде держался так, как будто бы ожидал уточнения или дополнительной информации.

— Бандиты, — продолжал он, — перебили охрану Круцке, но при попытке скрыться сами попали в облаву.

— А Круцке? Что с Круцке? — спросил осторожно Клос, и в его голосе прозвучало подлинное беспокойство.

— К сожалению, он не найден, — ответил фон Роде. — не схвачена также и та девушка. — И через минуту добавил: — Я не думаю, чтобы Круцке ликвидировали. Скорее всего он нужен бандитам живым. Он знал всё о «Х-8» и точном времени испытания этого нового оружия. А как вы думаете, господин обер-лейтенант?

— Да, видимо, он был для них особо ценен, — ответил Клос.

— Испытание «Х-8», — продолжал фон Роде, — должно быть проведено с Круцке или без Круцке точно в назначенный срок.

— Когда? — спросил Клос и сразу же понял, что вопрос был лишний.

— В назначенный срок, господин обер-лейтенант, — повторил фон Роде.

— Обследована ли территория в районе лесничества?

— Да, солдаты прочесали лес, — ответил полковник и добавил: — Может быть, это было сделано слишком поздно. И тем не менее, нам многое известно. У нас есть показания шофёра машины, который был ранен и потерял сознание, но потом пришёл в себя. Он видел тех бандитов и сообщил нам о девушке, которая сопровождала Круцке. Наша основная задача, Клос, найти инженера во что бы то ни стало… А также ту девушку. Может быть, она была ранена в той перестрелке.

— Какое конкретно задание будет для меня? — спросил Клос.

— Мы с вами, обер-лейтенант, работаем вместе уже давно. Подумайте сами, кто мог сообщить партизанам о времени выезда Круцке из Кельце? В Божентове знали об этом только мы с вами.

— Понимаю, — спокойно ответил Клос. — Нужно будет подумать о людях в Кельце. Может кто-то из автобатальона… Или из местной офицерской гостиницы.

— Это также проверим, — кивнул фон Роде. — Прошу вас, Клос, докладывать мне обо всём, что вам удастся установить по этому делу, через каждые два часа. Да, ещё одно… о больнице можете не беспокоиться. Там действует мой агент «М-18». Если туда привезут кого-нибудь подозрительного, мне сразу будет доложено.

— Почему вы, господин полковник, вспомнили о больнице? — Клос с большим трудом сохранял спокойствие и безразличие.

— Любую случайность, — ответил фон Роде, — следует принимать во внимание.

Итак, в больнице действует агент абвера. Нет, этого Клос не мог предвидеть.

«М-18». Клос повторял, быстро идя по затемнённым улицам в направлении больницы. «М-18», вероятно, уже осведомлён о случившемся с Круцке и получил задание от шефа абвера.

Ева находится в больнице. Доложил ли агент о поступлении новой больной полковнику Роде? Хорошо, если он ещё успел. Но как установить, кто из больничного персонала — агент «М-18»? А если это доктор Ковальский? Тогда Клос будет разоблачён, а Ева… Абсолютно ясно, что будет с Евой… Если же это кто-либо из двух медсестёр… Необходимо установить немедленно, кто ещё работает в больнице.

Клос осторожно осмотрелся. Улица была тёмная и безлюдная. Вполне вероятно, что Роде приказал за ним следить. Клос решил пойти в больницу, хотя его шеф сказал, что исключил её из сферы его наблюдения.

Что делать? Выйти на связь с партизанским отрядом Лиса? Забрать Еву из больницы и бежать в лес к партизанам? Сколько потребуется для этого времени? И где теперь фон Круцке?

Можно положиться на Курта, которому многое известно. Но Роде кое-что мог бы узнать от солдата, если бы пригрозил ему отправкой на Восточный фронт.

Клос закурил, ускорил шаги. Самое главное — взять себя в руки, не принимать опрометчивых решений.

Если бы фон Роде было известно больше, он бы разговаривал с Клосом иначе. И уж тем более не стал бы информировать его о своём агенте в больнице.

«М-18» наверняка не имеет права звонить полковнику, следовательно, ему потребуется какое-то время, чтобы выйти в город и доставить донесение Роде. Значит, у Клоса тоже есть резервное время.

Доктор Ковальский приступил к операции. Кристина подготовила необходимые инструменты. Доктор спешил. Он тщательно вымыл руки, потом натянул резиновые перчатки.

— В тридцать восьмом году, по окончании медицинского института, — сказал он, — я ассистировал доценту Рутковскому при подобной операции. Вот уж не предполагал, что буду делать такую же операцию самостоятельно и в таких условиях.

— Сложная? — спросила с беспокойством Кристина.

— Да, нелёгкая. Задета плечевая артерия.

— Ранение? — Кристина спокойно раскладывала инструменты. — Эта девушка, видимо, не хотела бы надолго задерживаться у нас?

Доктор вскинул голову и хотел уже что-то сказать, но тут Вацлав вкатил в операционную каталку, на которой лежала Ева. Он помог перенести девушку на операционный стол. Вацлав был уверен, что доктор позволит ему остаться, как всегда при сложных операциях, но в этот раз всё было иначе. Ковальский велел ему вернуться в комнату для дежурных.

Вацлав молча вышел из операционной. Открыл регистрационный журнал больных. Занятый своим делом, он не сразу заметил, как в помещение бесшумно вошёл Стефан и остановился около стола. Вацлав закрыл журнал и вынул пачку сигарет.

— Закуришь? — спросил он, стараясь скрыть волнение.

— Какой ты сегодня любезный, просто приятно. А от сигареты не откажусь. Мои как раз кончилось. — Стефан открыл регистрационный журнал, лежавший на столе. — Что изучаешь два последних случая?

— О чём ты? — спросил Вацлав.

— Не прикидывайся. Я имею в виду ту девушку и мужчину.

Вацлав промолчал.

— Зачем тебе всё это нужно? — с насмешкой спросил Стефан. — Всё равно ума не прибавится.

— Отстань от меня!

— Кто ассистирует Ковальскому? — Стефан глубоко затянулся сигаретой. — Интересно, имеет студента медицины, но не пользуется его услугами…

— Какой же ты злой, — сказал Вацлав. — Разве ты не понимаешь, что квалифицированные медсёстры больше могут помочь при операции?!

— А та девушка выживет?

— Спроси об этом у Ковальского и не мешай мне работать.

— Слушаюсь, пан фельдшер, — рассмеялся Стефан и вышел из дежурки, хлопнув дверью.

Вацлав остался один. Он снова взял регистрационный журнал, потом встал и подошёл к телефону — громоздкому старомодному аппарату с ручкой, как у кофемолки. Сняв трубку, Вацлав минуту подержал её в руке.

Он не заметил Клоса, который тихо вошёл в комнату и уже несколько минут наблюдал за ним.

— Добрый вечер, — поздоровался обер-лейтенант.

Вацлав повесил трубку, повернулся и поклонился немецкому офицеру.

Клос спросил о докторе Ковальском, и Вацлав объяснил, что доктор сейчас оперирует, и уточнил, что операция тяжёлая, что накладывается шов на плечевую артерию и что больную привёз сам Ковальский в сопровождении какого-то немецкого солдата.

— А вы кто? — спросил Клос. Он сел около стола и открыл регистрационный журнал больных.

— Фельдшер.

— Имя, фамилия?

— Вацлав Стоковский. Я студент-медик. — Голос Вацлава заметно дрожал.

— Вы всегда так охотно предоставляете информацию немецким офицерам? Что ж, благодарю. — Он хотел ещё спросить Вацлава, кого оперируют. Если фельдшер назовёт имя Евы, значит, он и есть тот человек, которого Клос ищет. Однако Клос не успел задать вопроса — в дверях появился доктор Ковальский.

— Помоги перевезти больную в палату, — обратился доктор к Вацлаву, делая вид, что не замечает Клоса.

Вацлав вышел из дежурки, а Клос подошёл к доктору:

— Что с ней?

— Всё в порядке… Ещё не пришла в себя после операции. Прошу вас, если можно, сигарету.

— Долго она пробудет здесь?

— Во всяком случае, несколько дней.

— Когда я смогу её увидеть?

— Скоро, — ответил Ковальский.

«Не он ли? — подумал Клос. — Ему около тридцати. Каким образом мог завербовать его фон Роде? Запугать, шантажировать? Нет, скорее всего, это фельдшер… Он держался весьма странно. Почему так подробно информировал немецкого офицера, который не спрашивал его об этом?»

— Доктор, — сказал Клос, — я хотел бы ознакомиться с медицинским персоналом вашего заведения, Ковальский посмотрел на него с удивлением.

— Как представитель оккупационных властей? — с иронией спросил он.

Клос сделал вид, что не заметил этого:

— Сколько работников у нас в больнице?

— Больница небольшая. Две медсестры, фельдшер, санитар, вахтёр, ну и, конечно, я — доктор. Был ещё заведующий больницей, еврей… В настоящее время весь персонал на рабочих местах. Через час останутся на дежурстве сестра и санитар. Вот список наших сотрудников. — Ковальский подал Клосу листок бумаги.

Клос посмотрел список. Все эти фамилии и имена ни о чём ему не говорили.

Вацлава Стоковского он уже видел. Санитара звали Стефаном Вельмажем. Но агентом фон Роде могла быть и женщина… Кто-нибудь из медсестёр.

— Прошу вас, доктор, охарактеризовать вашего санитара, — потребовал Клос.

— Стефан Вельмаж, из местных жителей… — Доктор Ковальский, как видно, был не слишком разговорчивым.

— Сколько времени он у вас работает?

— Около трех месяцев. Был арестован, сидел в вашей… немецкой тюрьме и вышел не в лучшем состоянии.

— А что вы можете сказать о медсёстрах?

— Ничего, — ответил Ковальский. — Ничего существенного, пока не буду знать, с какой целью вы спрашиваете.

Клос понимал: этот человек действует осторожно и не даёт застигнуть себя врасплох.

Он остановился около столика с телефоном. Положил руку на телефонную трубку. Вацлав Стоковский стоял именно на этом месте, когда он, Клос, вошёл в дежурку. Звонил ли он? Может быть, докладывал кому-нибудь… например, полковнику фон Роде? Клос подошёл к окну и отодвинул портьеру. На улице стояла непроницаемая темнота.

В это время санитар Стефан Вельмаж убирал операционную.

Он подошёл к стоявшей в углу вешалке. Доктор Ковальский давно уже распорядился вынести её из операционной, но в дежурке тоже было мало места. Стефан полез в карман плаща, висевшего на вешалке, но тут же отскочил на середину комнаты, потому что открылись двери и вошла Кристина.

— Уже сдала дежурство? — спросил он.

— Да, — ответила она и добавила: — Умоляю тебя, не делай этого. Я не могу больше…

— Что-то ты в последнее время стала слишком нервной и впечатлительной, — сказал Стефан, и голос его был серьёзным. — Видимо, мы перестали понимать друг друга. Тогда нам лучше расстаться.

— Скажи проще: надоела я тебе.

— Нет, ты не поняла меня… Ты… женщина, которая может принести в жертву своего парня, ибо…

Кристина прервала его:

— Перестань! Ты всегда относился ко мне, как… А я всё сделала для тебя, слышишь, всё…

— Успокойся, зачем нервничать? Лучше посмотри, в дежурке ли ещё немецкий офицер.

— Хорошо, — ответила Кристина. — Но помни, что это в последний раз…

Стефан остался в операционной один. Сел на белый высокий табурет и закрыл лицо руками. Он устал, а ему предстояло дежурить ночью.

Стефану был хорошо известен режим больничной жизни, и он мог позволить себе поспать пару часов на дежурстве. Через минуту в операционной появится доктор Ковальский и отдаст последние распоряжения на ночь.

Но доктор и не собирался уходить из больницы. Ночь предстояла нелёгкая, и требовалось присутствие врача.

Больной из третьей палаты умер. Мужчина, лежавший в коридоре, снова потерял сознание. Состояние девушки после операции ещё вызывало беспокойство.

Ковальский начал врачебный обход.

В это время Вацлав Стоковский сидел в коридоре около кровати мужчины, привезённого из села.

А Клос ожидал, когда доктор вернётся после обхода, и ломал себе голову над тем, как выявить агента полковника фон Роде и обезвредить его.

Обер-лейтенант перерезал телефонные провода — это было единственное, что он мог пока сделать.

Не исключено, что больница уже оцеплена людьми фон Роде, а сам полковник только забавлялся с ним, Клосом, как кошка с мышкой.

Если агент «М-18» — доктор Ковальский, Клосу оставалось только ждать. Он сел около стола и раскрыл регистрационный журнал больных.

И в ту же минуту раздался пистолетный выстрел. Потом послышался топот и крик. Клос выбежал в коридор…

7

Полковник фон Роде разговаривал в своём кабинете с ординарцем Клоса. Курт был удивлён, но своего беспокойства не показывал. Он отвечал на вопросы уверенно, даже с усмешкой, что выводило шефа абвера из равновесия.

— Ты лжёшь! — сказал фон Роде. — Немецкий солдат должен говорить правду, и только правду. Не волнуйся, о нашем разговоре никто не узнает.

— Я говорю правду, господин полковник.

Солдат упрямо стоял на своём, и фон Роде подумал, не допустил ли он ошибки, вызвав этого ординарца. В общем-то полковник ничего не имел против Клоса, способного, преданного офицера, всегда чётко выполнявшего служебные задания. Правда, сегодня вечером его поведение вызвало у полковника некоторое беспокойство. Однако серьёзных оснований для подозрения не было.

Только вот девушка-полька в квартире Клоса… Почему полька? И именно сегодня, спустя два-три часа после того, как было совершено нападение на инженера фон Круцке. Полковник привык доверять своей интуиции, которая редко его подводила.

В Божентове только им двоим было известно время приезда Круцке. А если он подозревает Клоса несправедливо… Его ординарец может быть просто болтун. Нет, фон Роде не был шефом отделения абвера, если бы не проверил всё это.

— Я вызвал тебя не для того, — сказал фон Роде, — чтобы ты строил из себя идиота. Мне всё известно! Обер-лейтенант был откровенен… И мы решили проверить твою лояльность к великой Германии… Ну что, теперь будешь говорить правду?

Курт молчал. Он верил своему обер-лейтенанту.

8

В операционной на полу лежал труп санитара Стефана Вельмажа.

— Смерть наступила мгновенно, — сказал доктор Ковальский. — Выстрел в область сердца с очень близкого расстояния.

В дверях толпились сотрудники больницы. Клос видел лица медсестёр Кристины и Клары, а в глубине перепуганное, вспотевшее лицо Вацлава Стоковского.

Обер-лейтенант наклонился над мёртвым, быстро проверил его карманы. Ничего не обнаружил, кроме нескольких десятков злотых, паспорта, выданного оккупационными властями, и удостоверения личности, подтверждающего, что Вельмаж работает в больнице.

Кто убил этого парня?

Клос был уверен, что существует только один ответ: Стефана Вельмажа убил агента абвера. Только этот агент, действующий под псевдонимом «М-18», мог иметь оружие. Даже если кто-то из сотрудников больницы был подпольщиком, то маловероятно, чтобы ему разрешили носить при себе оружие.

Клос прекрасно знал, что в подобных случаях следует делать офицеру абвера: немедленно доложить своему шефу фон Роде, передать дело в руки абвера и гестапо. Однако сделать это Клос не мог, ибо в больнице находилась Ева, которой грозила смертельная опасность.

Начать следствие под свою личную ответственность — это был единственный выход в данной ситуации. Возможно, ему удастся не только найти убийцу, но и обнаружить агента абвера. При этом от Клоса требовались быстрые и точные действия.

Агент «М-18» может почувствовать опасность и скрыться из больницы, чтобы доложить о случившимся фон Роде. Следовательно, Клосу оставалось только одно…

— Никто не должен выходить из больницы, — строго сказал он и обратился к доктору Ковальскому: — Прошу дать необходимое распоряжение вахтёру на проходной. Я буду допрашивать всех по очереди…

Клос приказал медицинскому персоналу войти в операционную. Теперь они были в полном составе: две медсестры, фельдшер и доктор. Остался только вахтёр, которого Клос не принимал во внимание. Это был старик, который не покидал своего поста.

— Я хотел бы установить, — начал Клос, — где каждый из вас находился в момент выстрела…

Отвечали все по очереди. Медсестра Клара сказала, что уходила на склад за одеялами для больных из третьей палаты.

Медсестра Кристина находилась в перевязочной, готовила шприцы для уколов больным после операций.

Доктор Ковальский был в ванной.

Фельдшер Вацлав Стоковский признался, что, когда прозвучал выстрел, он находился в коридоре около кровати мужчины, привезённого из села. Вацлав утверждал, что больной мужчина в то время как раз пришёл в себя и может подтвердить, что он видел Вацлава именно в тот момент, когда раздался выстрел. Это было пусть слабое, но всё же алиби.

Фельдшер Стоковский с самого начала показался Клосу личностью подозрительной. Точно так же, как и любой другой человек, он мог войти в операционную и выстрелить в санитара. Но только он один находился в коридоре, и если он не убийца, то должен был видеть человека, выбегавшего из операционной после выстрела.

— Я должен допросить каждого. Буду вызывать вас по очереди в комнату для дежурных, — сказал Клос, — а пока можете заниматься своими делами… Вас, доктор Ковальский, прошу остаться… Это не допрос… Мне просто хочется поговорить с вами.

Ковальский закурил сигарету, потом подошёл к умывальнику, начал мыть руки.

— Мне кажется, — проговорил Клос, — что убийство санитара не очень удивило вас, пан доктор.

— Убийство теперь стало обычным делом. Когда вы, господин обер-лейтенант, доложите полиции о случившемся? — спросил Ковальский.

— Меня сейчас больше интересует девушка. Когда она сможет покинуть больницу?

Доктор пожал плечами:

— Точно не знаю, но думаю, что не раньше чем через два дня.

Клос внимательно наблюдал за Ковальским. Он не мог до конца понять этого человека. Иногда доктор казался ему человеком искренним, а иногда просто подозрительным.

— Вы, пан доктор, заинтересованы в том, чтобы убийца Вельмажа был найден?

Ковальский ответил не сразу.

— Надо бы из операционной убрать труп убитого, — пробурчал он. — А если говорить о сути дела… как-то ещё не думал об этом, господин обер-лейтенант.

Тот, кто застрелил Вельмажа, видимо, боялся санитара. И убийца пока что не покинул больницу, хотя, если бы захотел, мог бы убежать… Распоряжение, данное старику вахтёру, не остановило бы того, кто захотел бы исчезнуть из больницы. Клос сам убедился в этом, когда поговорил с вахтёром в проходной. Старик, сидевший в небольшом помещении, освещённом керосиновой лампой, заверил, что никого не выпускал из больницы, ибо пан доктор так велел. Но при этом вахтёр смотрел на немецкого офицера с таким презрением и ненавистью, как будто готов был наброситься на него.

Что же оставалось Клосу? Пригрозить всему больничному персоналу оружием? Абсурд!.. Положение было очень сложным. Но ещё больше оно осложнилось после разговора с Евой. Девушка лежала в одиночной палате с забинтованным плечом. Клос закрыл за собой дверь и склонился над Евой. Она спросила тревожно:

— Ты видел того мужчину в коридоре?

— Который лежит в конце коридора? Я не обратил на него особого внимания, даже не подходил к нему.

— Это он!

— Кто? — спросил Клос.

— Он, — повторила Ева. — Тот немец. Инженер Круцке… Когда мы захватили его и начали отходить к лесу, то попали в облаву. Немцы вели плотный огонь из автоматов. Лис приказал всем залечь, но, к сожалению, это было на открытой местности. Мне приказали доставить Круцке в домик лесника. Но я с ним не успела добраться до леса. На опушке появились два эсэсовца. Один из них бросил гранату. Она взорвалась очень близко от нас, и я подумала, что Круцке убит. Потом Лис сразил этих эсэсовцев очередью из автомата, а я доползла до леса и вышла к домику лесника… Оказалось, что Круцке жив. Один из крестьян нашёл его в канаве на лугу и привёз в эту больницу.

— Где портфель с документами? — спросил Клос.

— Не знаю, — ответила Ева. — Но главное — этот немец узнал меня.

Клос почувствовал страшную усталость. Ему казалось, что из этой тяжёлой ситуации уже не найти выхода. Всё, буквально всё складывалось против него и Евы…

9

Фон Круцке снова пришёл в себя. Увидел наклонившегося над ним доктора в белом халате, вспомнил, что видел уже этого человека, это было недавно, когда его, фон Круцке, привезли в больницу. Немец говорил с трудом, каждое движение причиняло ему боль. Он попытался приподняться, но обессиленный, снова упал на подушку.

— Я Иоганн фон Круцке, — прошептал он. — Прошу сообщить немецким властям…

Ковальский внимательно слушал его. Проверил пульс, потом приложил ладонь ко лбу немца.

— Прошу сообщить немецким властям, — повторил Круцке. — Вы понимаете, доктор, что я говорю?

— Понимаю, — ответил Ковальский. — Завтра сообщим. — Он знал немецкий, но пользовался этим языком только в редких случаях.

— Необходимо сообщить срочно! — настаивал Круцке. — Если вы этого не сделаете… Это ваша обязанность, доктор… Та девушка…

— Какая девушка? — будто бы не понял Ковальский.

— Вы доктор? — прошептал Круцке. — В этом городе немцы?

— Да, — ответил Ковальский. Круцке с облегчением вздохнул:

— Та девушка, что везли по коридору… Она была ранена…

Ковальский молчал.

— Была ранена, — повторил Круцке. — Я знаю… — он закрыл глаза, но Ковальский понимал, что немец не спит.

Ковальский повернулся и увидел в дверях больницы фигуру девушки. «Кристина? Клара? — подумал он. — Скорее, Клара. Кристина, пожалуй, повыше ростом». Медсестра с минуту постояла на пороге. Возможно, заметила во дворе доктора Ковальского. Когда вахтёр выглянул из своей проходной, девушки в дверях уже не было.

Ковальский не ошибся. Это была Клара. Девушка вернулась в коридор, постояла около двери комнаты для дежурных, в которой Клос уже допрашивал сотрудников больницы. Через несколько минут она вошла в операционную. Тела убитого Вельмажа уже не было, его унесли в морг.

Около окна стоял Вацлав. Он резко повернулся, когда услышал, как хлопнула дверь.

— Это ты, Клара? — проговорил он с облегчением. — он, наверное, арестует меня.

Вацлав дрожал от страха. Клара с жалостью посмотрела на него, подошла к нему поближе:

— Успокойся, возьми себя в руки.

— Слушай, — прошептал он, — этот немец действительно начал следствие? Но почему? Какие у него на это полномочия? Ведь он не из гестапо и не из жандармерии…

— Ты думаешь, что их очень волнует смерть поляка? Они могут всех нас расстрелять не моргнув глазом… или обвинить в убийстве Стефана.

— Да, но он уже начал допрос, — сказал Вацлав.

— Это, наверное, забавляет его. — Клара присела на низенький табурет и, приподняв голову вверх, смотрела на лицо Вацлава. — Ты был в коридоре, когда раздался выстрел, — негромко проговорила она. — Знаешь, кто убил Стефана?

Вацлав долго молчал.

— Не знаю, — наконец прошептал он.

— Мне казалось, что ты недолюбливал его.

Вацлав втянул голову в плечи. Он смотрел на девушку как зверь, попавшийся в капкан.

— Не бойся, — еле слышно сказала она, — я тоже не очень любила его.

Какое-то время оба молчали. Потом Вацлав наклонился к Кларе, протянул руку, как будто бы хотел обнять её.

— Оставь, Вацлав.

— Клара, ты же знаешь, давно уже знаешь…

— Я нехочу об этом говорить сейчас…

— Неизвестно, что будет с нами завтра, — вздохнул Вацлав. — Может быть, у нас осталась всего одна ночь.

— За себя я не боюсь, — ответила девушка. Вацлав отошёл от окна:

— Я знаю, о ком ты беспокоишься. О нём, о Ковальском?

— Да, о Ковальском, — подтвердила она. Вацлав внезапно повернулся.

— Этот докторишка… — со злостью прошептал он. — Ради этого докторишки ты могла бы даже убить…

В дверях появилась медсестра Кристина.

— Вацлав, тебя вызывает на допрос немецкий офицер, — сказала она. — Будь осторожен.

10

Инженера фон Круцке необходимо было уничтожить. Иного выхода не оставалось.

Клоса удивляло, что «М-18» до сего времени не предпринял никаких попыток, чтобы сообщить обо всём Роде. Если бы шефу Клоса стало известно о нахождении в больнице Круцке и Евы, он немедленно прибыл бы сюда. Кто бы из персонала больницы ни был агентом «М-18», непонятно одно: почему он притаился и не принимает никаких мер, чтобы связаться с полковником фон Роде.

А может быть, убитый Вельмаж и был агентом фон Роде? Задав себе этот вопрос, Клос, поразмыслив, ответил на него отрицательно. Никто из подпольщиков не мог ликвидировать предателя без приговора организации.

Нужно быть, наконец, безумцем, чтобы убить немецкого агента, когда в больнице находится офицер абвера. И тем не менее это произошло…

Все сотрудники больницы казались спокойными и даже безразличными, как будто бы смерть Вельмажа никого из них не касалась. Но так ли это? Какие отношения связывали, например, убитого с Вацлавом Стоковским? Они вместе работали, наверное, хорошо знали друг друга…

Клос посмотрел на руки Стоковского. Они дрожали, и фельдшер, видимо, заметив взгляд офицера, быстро спрятал их в карманы. На вопросы он отвечал не торопясь, но был чем-то взволнован. Клос понимал, что, если этот молодой парень не глуп, он ничего конкретного не скажет немецкому офицеру, даже если и знает что-нибудь.

Вместе с тем Клос понимал, что «М-18», беседуя с немецким офицером с глазу на глаз, не станет скрывать, что сотрудничает с немцами.

— Во время выстрела, — ещё раз повторил свой вопрос обер-лейтенант, — вы были в коридоре?

— Да, — ответил Вацлав.

— Что вы делали, когда раздался выстрел?

— Сидел около больного.

— И даже не повернулись на звук выстрела?

— Не повернулся, — ответил Вацлав.

Клос обыскал его, но ничего, кроме паспорта, не обнаружил.

— Это вы убили Вельмажа! — твёрдо сказал он.

— Нет! — крикнул Вацлав. — Я его не убивал!

— Садитесь. Скажите честно, кто первый появился в коридоре после выстрела?

— Все одновременно, — прошептал Вацлав.

— Но кто-то, однако, пришёл раньше? Хотя бы на секунду. Вспомните как следует.

— Кажется, доктор Ковальский, — ответил парень шёпотом.

— А потом?

— Медсестра Клара и вы, господин обер-лейтенант, вошли почти одновременно.

— А последней была медсестра Кристина?

— Да, — сказал Вацлав.

Это уже кое-что значило.

Наконец-то этот парень начал говорить более связно. Теперь Клосу надо было выяснить, какие отношения были у Стефана Вельмажа с Кларой и Кристиной. Голос Вацлава заметно дрожал, когда он говорил о Кларе. Он сказал, что Кристина была любовницей Стефана.

Клос угостил Вацлава сигаретой и отпустил:

— Это всё. Можете пока идти. Вас допросит ещё раз полковник фон Роде. — И добавил: — «М-18»…

Однако последние слова Клоса не произвели на Вацлава никакого впечатления. Он встал и спросил:

— Я могу идти?

Затем в комнату вошла медсестра Кристина.

Клосу был известен такой тип женщин: кроткие, послушные, обычно привязанные к одному мужчине. У Кристины были натруженные руки, гладко зачёсанные волосы и чистое, без следов косметики, лицо.

«Этой девушке, — подумал Клос, — видимо, нелегко было удержать около себя Стефана Вельмажа».

На вопросы обер-лейтенанта девушка отвечала сдержанно и без особого желания.

— Да, я была знакома со Стефаном Вельмажем уже два года… Да, я была его любовницей… Действительно, он сидел в тюрьме. За что? Напрасно господин немецкий офицер спрашивает меня об этом… Ничего интересного для немецких властей я сообщить не могу… — Она встала, выпрямилась и, презрительно посмотрев на Клоса, с вызовом сказала: — Больше я вам ничего не скажу. Оставьте меня в покое!

Клос вынужден был прикрикнуть на неё, чтобы не вызвать у девушки подозрения:

— Вы забываете, что говорите с немецким офицером!

— Я вас не боюсь, — ответила Кристина, — Мне теперь всё равно. Я знаю, как у вас там допрашивают и добиваются признания. Я готова на всё!

Её ответ был неожиданным для Клоса. Он не мог даже предположить, что эта кроткая молодая женщина могла решиться так разговаривать с немецким офицером.

Как и Вацлав, Кристина не обратила внимания на слова Клоса о полковнике Роде и агенте «М-18». Значит, она не могла быть немецким агентом.

Клос ничего не добился, а время шло…

Допрос медсестры Клары также не дал ничего нового. Клара повторяла, что, когда раздался выстрел, она находилась в бельевом складе.

— Кого из персонала больницы вы увидели, когда выходили из склада в коридор? — спросил он.

— Всех, — ответила не задумываясь Клара.

— Медсестру Кристину тоже?

— Да.

Она лгала. Вацлав Стоковский на допросе утверждал, что Кристина появилась в коридоре последней. Поэтому Клара не могла её видеть, когда выходила из склада.

— Вы лжёте, — сказал Клос.

Девушка молчала.

— Я думал, вы поможете мне найти убийцу.

На лице девушки появилась усмешка.

— Убийцы, — прошептала она, — находятся на свободе.

Клос почувствовал, как теплота подступает к его сердцу.

Нужно иметь исключительную смелость, чтобы сказать подобное немецкому офицеру. Однако девушка вела себя неосторожно.

— Может быть, это вы убили Вельмажа? — повысил голос Клос.

— Нет. Я не убивала, — спокойно ответила Клара.

— Это мы ещё выясним… Что вам известно об отношениях Вельмажа с медсестрой Кристиной?

— Ничего.

— Она была его любовницей?

— Не знаю. Вам бы лучше спросить об этом у неё.

— А Стоковский? Он дружил с Вельмажем?

— Возможно, — ответила девушка.

Клос подумал, что избрал не самый лучший способ допроса.

Впервые в течение этой ночи он понял, что, играя роль немецкого офицера, ничего не добьётся от этих людей. Они будут или молчать, или говорить неправду.

Только агент «М-18» вёл бы себя иначе с немецким офицером. Но кто из них агент фон Роде? Если это всё-таки Стоковский? Или… Он боялся даже подумать об этом, но и такое было вполне вероятно… доктор Ковальский?..

Клос решил рискнуть.

— Если это не вы, — сказал он Кларе, — то остаётся только одно — подозревать в убийстве доктора Ковальского. — И тут же он заметил в глазах девушки страх.

— Нет! — крикнула она. — Нет! — И добавила: — Если господин офицер так думает, то прошу арестовать меня!

Этот искренний порыв девушки не удивил Клоса.

«Она любит доктора», — подумал он и разрешил ей уйти. А сам, с беспокойством посмотрев на часы, попытался систематизировать факты.

После тщательного анализа Клос понял, что до цели ещё далеко. Вахтёр больницы, последний из допрашиваемых, также ничего нового не сказал. Он признался, что уважал Стефана Вельмажа как вежливого парня, однако об отношениях убитого и Кристины старик ничего не знал.

Клос начертил на листе бумаги план расположения больницы, обозначил очерёдность появления сотрудников в коридоре после выстрела. Ясно было одно: Кристина появилась в коридоре не последней. Он хорошо помнит, что, когда услышал выстрел и выбежал из дежурки, Кристина уже была в коридоре, он видел её.

Но тогда зачем лгал Стоковский, утверждая, что она пришла последней?

И вдруг неожиданная мысль возникла у Клоса. Но если эта мысль верна, тогда он должен не разыскивать убийцу… а защищать.

Он снова вызвал медсестру Кристину. Девушка, как и прежде, держалась спокойно и с достоинством.

— Мне осталось задать вам ещё один вопрос, — сказал он. — Кого из персонала больницы вы увидели в коридоре после выстрела, когда выходили из перевязочной?

Девушка с минуту молчала и наконец ответила:

— Никого.

— А Стоковского?

— Не помню.

— Стоковский утверждает, что он в это время находился около больного, лежавшего в коридоре.

— Если он это утверждает, то, значит, так и было, — спокойно сказала Кристина.

Клос хотел крикнуть ей, что она лжёт, но не стал. Он приказал ей выйти. Девушка покинула комнату, даже не взглянув на него. Он только видел её слегка ссутулившиеся плечи.

Итак, оставались доктор Ковальский и лежавший в коридоре немец, инженер фон Круцке. Этот человек располагает ценной информацией о новом оружии, которую ожидает Центр… Сколько погибло людей из подпольной организации, чтобы раздобыть эту информацию! Но какими бы ни были жертвы, задание Центра должно быть выполнено.

Круцке узнал Еву, поэтому его необходимо было устранить. Но прежде надо было получить от него нужную информацию об испытаниях нового оружия или хотя бы узнать время испытаний.

В дверях показался доктор Ковальский. С ним предстоял самый трудный разговор.

— Всех допросили, господин обер-лейтенант? — Доктор сел на стул и с наслаждением вытянул ноги. Он выглядел очень уставшим.

— Да, — ответил Клос.

— Теперь очередь за мной? — В голосе Ковальского сквозила ирония. — Я никак не пойму, зачем вы ведёте это следствие?

Клос с минуту присматривался к доктору, но лицо Ковальского было невозмутимым.

— Представьте себе, — сказал наконец Клос, — что найти убийцу для меня не самое главное.

— Я так и предполагал. — Ковальский встал и подошёл к телефону. Покрутив в руке перерезанный провод, он с недоумением посмотрел на Клоса:

— Вы, господин обер-лейтенант, боялись, что в больнице находится человек, который может вызвать… полицию?

«Как это понимать?» — подумал Клос, но всё же решил ответить откровенно:

— Девушка, которую вы, доктор, оперировали сегодня, участвовала в бою. Здесь, в больнице, её опознали.

Ковальский ничуть не удивился, услышав это.

— Я знаю, — ответил он. — Знаю даже, что она была ранена неподалёку от домика лесника…

— Вы узнали это от того немца?

— Да.

— Где он лежит?

— Я распорядился перенести его в перевязочную, — ответил доктор и добавил; — Что вы намерены делать?

— У меня нет выбора, — сказал Клос. — Завтра, даже сегодня здесь может появиться гестапо. Надеюсь, вы понимаете, чем это грозит…

— Кто вы? — спросил доктор.

— Не имеет значения… Важно только одно, доктор, — я вам поверил. Этого немца, Круцке, хотя это и нелёгкое дело, мы должны ликвидировать.

— Он находится под моей медицинской опекой, — прошептал Ковальский. — Я не знаю, просто не знаю… Нет, нет, я не могу это сделать! Вы должны понять меня. Я врач… Необходимо найти другой выход.

— Какой? Пан доктор, вы или слишком наивны, или…

— Что?

— Или вы агент гестапо.

Итак, все карты раскрыты, брошен последний козырь. Как ответит Ковальский?

Доктор рассмеялся.

— В больнице действует немецкий агент под псевдонимом «М-18», — добавил Клос.

— И вы думаете, что этот агент — я? — спросил Ковальский.

11

Полковник фон Роде не бездействовал. Он дважды уже разговаривал с Берлином, обещая, что в ближайшее время разыщет инженера фон Круцке. Полковник понимал: от этого зависит его карьера. Он приказал блокировать городок, начать облавы и обыски в городке, соседних сёлах и деревнях.

Результаты предпринятых действий были незначительными. Вечером жандармский патруль задержал на дороге, ведущей из Божентова к лесничеству, крестьянина, ехавшего на телеге с сеном. На сене были заметны пятна крови.

Роде решил лично допросить крестьянина. Это был мужчина среднего возраста. Перепуганный, он стоял перед немецким офицером, повторяя, что каждый день ездит из села в город, по пути заехал в придорожную закусочную и, как увидел жандармов, испугался и хотел убежать. Но он ничего плохого не сделал. Господин офицер может навести справки о нём в местной полиции. Он всегда своевременно сдавал сельхозпоставки немецким властям.

— Не валяй дурака! — рычал эсэсовец, которому фон Роде приказал вытянуть из задержанного всё.

Эсэсовец был мастером заплечных дел местной СД. Сам фон Роде недолюбливал подобные методы и не участвовал в таких допросах.

Полковник терпеливо дожидался конца допроса. Через час вызвал к себе допрашивающего.

— Ну как, сказал что-либо? — спросил Роде.

— Не слишком много… Сказал, что нашёл кого-то на дороге и завёз в больницу.

— Кого?

— Не знаю. Я даже не разобрал, в какую больницу… Вы же знаете, господин полковник, как говорят эти поляки.

— Допрашивайте его дальше.

Эсэсовец усмехнулся:

— Извините, господин полковник, но он уже больше ничего не скажет.

Роде едва сдержался, чтобы не накричать на этого молодчика в чёрном мундире.

— Я сам выясню, кого привезли в больницу, — только произнёс он. — Вы поняли? Сам, лично…

12

Клосу требовалось не менее двух дней, чтобы связаться с партизанами и вывезти Еву из больницы. А Круцке? Должен ли он был застрелить этого немца, застрелить лежавшего в кровати беспомощного человека? Может быть, лучше всего было бы переправить и его в лес к партизанам?

Пока что все усилия Клоса узнать, кто является агентом фон Роде, ни к чему не привели. Он не имел веских аргументов, одни противоречивые подозрения. Может ли он верить Ковальскому? Ответ был один: должен верить.

Все остальные сотрудники больницы, как убедился Клос на допросе, говорили неправду. Можно было уличить их во лжи, но что это даст? Если они порядочные люди, то всё равно не скажут правды немецкому офицеру.

Кристина утверждала, что непосредственно перед выстрелом была в перевязочной и готовила укол для Евы. Но потом оказалось, что укол Еве был сделан значительно раньше. Значит, Кристина сознательно не хотела говорить правду. Но почему?..

Клос ходил из угла в угол по комнате. Он никак не мог принять определённого решения. Не хватало ещё одного звена в этой цепи сложных событий. Он должен знать, успел ли агент «М-18» проинформировать обо всём фон Роде…

Именно в это время в дежурке появился Курт, ординарец Клоса. Он стоял на пороге по стойке «смирно» с таким же равнодушным видом, с каким всегда появлялся перед своим офицером.

— Разрешите доложить, господин обер-лейтенант, меня допрашивал полковник фон Роде. Он интересовался той девушкой, — продолжал Курт.

— Что ты ему сказал?

— Зачем вы, господин обер-лейтенант, спрашиваете об этом? Сказал то, что нужно… А потом я видел, как в гестапо доставили какого-то крестьянина, которого схватили на дороге из Божентова в лесничество.

— Благодарю тебя, Курт. Можешь идти.

— Я вам больше не нужен, господин обер-лейтенант?

— Нет, — ответил Клос. — Здесь ты уже не поможешь…

Он пытался хладнокровно и трезво оценить создавшуюся ситуацию.

Значит, арестован крестьянин, который обнаружил Круцке около леса… Что он может рассказать в гестапо? Только то, что привёз в больницу какого-то мужчину в тяжёлом состоянии. Не исключено, что на телеге остались какие-нибудь следы. Роде может догадаться, что в больнице находится именно инженер фон Круцке. Видимо, полковник ждал информации от своего агента «М-18» и, не дождавшись, сам прибудет в больницу. Он наверняка прикажет обыскать все палаты. И тогда обнаружат Еву и Круцке.

«Неужели нельзя ничего сделать? — подумал Клос. — Два года тяжёлой работы…»

Клос не принадлежал к тем людям, которые пасуют перед трудностями. Если есть хоть какой-нибудь шанс, хотя бы один на сто, даже на тысячу, он должен его использовать…

Ковальский не решился ликвидировать Круцке, однако Клосу ничего другого не оставалось, как довериться этому доктору… Все сотрудники больницы, кроме ещё необнаруженного агента «М-18», показали себя порядочными людьми.

Создавшаяся обстановка требовала от Клоса только одного: играть открытыми картами…

Доктор Ковальский находился в палате Евы. Он менял повязку на ране девушки. Ева, увидев вошедшего Клоса, улыбнулась.

— Вскоре в больницу могут прибыть немцы, — сказал Клос, подойдя к доктору. — А ваш пациент Круцке, пан доктор, выживет…

Лицо доктора выражало неуверенность. Но потом он встал, выпрямился как солдат.

— У меня, господин обер-лейтенант, есть просьба, — сказал он тихо. — Вы должны мне верить.

— Боюсь, что это уже поздно, — ответил Клос.

— Неужели мы ничего не сможем сделать? — с ужасом спросил доктор Ковальский.

— Кое-что попробуем сделать, — спокойно сказал Клос, посмотрев на часы. — Кому из своих вы, доктор, больше всего доверяете?

— Кларе, — без колебания ответил Ковальский и добавил: — Она — подпольщица. — И снова не сдержался: — Вы должны были доверять мне с самого начала!..

— Я не мог. Как вы думаете, пан доктор, не работают ли на немцев Стоковский или Кристина?

— Это исключено. Я обоих хорошо знаю. Им можно доверять. Стоковский родом из Варшавы, его родителей арестовали немцы, и он сменил свою фамилию. Правда, он немного трусоват, но это честный парень. Боялся Вельмажа, ибо тот что-то о нём знал и шантажировал его.

— Кто, по-вашему, пан доктор, убил Вельмажа?

— Не знаю. — Ковальский пожал плечами. — Это сейчас так важно?

— Да, и очень. — Клос ходил большими шагами по палате. — Если, пан доктор, это сделали не вы, то существует только одна версия, для нас благоприятная…

— Кто же? — спросил Ковальский.

— Я хотел бы об этом умолчать. Никогда не говорить. — Клос сел на кровать около Евы и погладил её руку. — У меня родился отчаянный замысел, пан доктор… Сумасбродная мысль… Если мы сумеем убедить полковника фон Роде… Доктор, вы способны пойти на риск?

— Я готов, — решительно ответил Ковальский.

— Я исхожу из реальных возможностей, — продолжал Клос. — Роде — противник серьёзный. Это опытный офицер абвера, его не так-то легко провести… — Клос говорил, а Ковальский и Ева слушали его с огромным вниманием. — Нам предстоит многое сделать, а время у нас ограничено. Вы, пан доктор, должны использовать также Стоковского…

— А Кристину? — спросил доктор.

— Нет, Кристину не следует посвящать в наш план. И учтите: если нам не удастся осуществить задуманное, я буду стрелять, буду обороняться… Тогда для вас останется единственная возможность спастись — бежать. Конечно, если успеете. Не исключено, что люди Роде окружают больницу.

— Вы имеете ещё ко мне претензии относительно Круцке? — спросил вдруг Ковальский.

— Нет, никаких претензий, — ответил Клос. — Мы тогда по-разному думали, может быть, вы и были правы. А теперь позовите, пожалуйста, Клару.

Молодая девушка очень удивилась когда увидела в палате Евы доктора Ковальского и Клоса.

— Клара, — сказал доктор Ковальский, — ты должна нам помочь.

Девушка не поняла.

— Ты должна помочь мне, — уточнил доктор.

Клос встал.

— Пани Клара, — сказал он, — я польский офицер. Вам предстоит сыграть роль моей возлюбленной, и сыграть как можно лучше…

13

Сотрудники больницы наводили порядок в палатах. Переставляли кровати и переносили больных. Делали это быстро и ловко, а Клара ежеминутно выбегала во двор и всматривалась в темноту. Наконец она крикнула:

— Едут!

В комнате для дежурных около стола сидел Клос, держа пистолет. Перед ним стоял доктор Ковальский. Клара пристроилась на маленьком стульчике около окна.

Послышался рокот моторов и скрип тормозов. Потом в коридоре раздались тяжёлые шаги. На пороге возник полковник фон Роде. Быстрым взглядом он обвёл комнату.

Увидев Клоса, полковник от неожиданности скривил лицо, пытаясь изобразить улыбку. Клос встал:

— Господин полковник, докладывает обер-лейтенант Клос…

— Ах, так… — Роде передвинул под руку кобуру с пистолетом. — Вы оказались быстрее, чем я. В чём дело, Клос?

— Благодарю вас, господин полковник, за похвалу… — отчеканил Клос, не обращая внимания на угрожающую нотку, прозвучавшую в голосе Роде.

— Похвалу!.. Все вон из помещения! — рявкнул Роде. — Ждите в коридоре, пока вызову. А вы, Клос, останьтесь! Прошу вас убрать оружие, Клос!

— Слушаюсь, господин полковник! Позвольте, господин полковник, доложить…

— Прошу ответить на мой вопрос! Как вы оказались в больнице?

Клос внутренне сжался, как пружина.

— Вы, господин полковник, мой прямой начальник… — сухо сказал он. — Однако я никому не позволю… — Он повысил голос, зная, что это действует в таких случаях лучше всего. Люди, подобные Роде, привыкшие кричать, сами воспринимали крик как должное.

— Я говорил вам, Клос, что больница находится в сфере моего наблюдения… — Фон Роде расстегнул кобуру, вынул пистолет и положил его на стол. — Вы, господин Клос, понимаете, что это значит?

— Вы, господин полковник, не даёте мне сказать. А я хотел бы объяснить вам обстановку.

— Хорошо, говорите! Только быстро…

— Сегодня, после обеда, — Клос старался говорить спокойно и деловито, — вы, господин полковник, застали меня дома с девушкой. Эта девушка работает в этой больнице…

— Ах, так… — удивлённо проговорил Роде.

— После встречи с вами, — не торопясь продолжал Клос, — я вернулся домой. Меня ждала Клара, моя возлюбленная. Она сообщила, что в больнице совершено убийство…

— Что?

— Да, убийство. И я, конечно, немедленно прибыл сюда. Хотел вам доложить об этом по телефону, но кто-то повредил телефонные провода… — Клос показал на телефон. — Тогда я решил, что лучше будет оставаться здесь, а потом…

Роде молчал. Клос чувствовал на себе его внимательный взгляд и понимал, что не имеет права даже на малейшую ошибку.

— Кто убит? — спросил Роде.

— Ваш агент, господин полковник, — спокойно ответил Клос.

Лицо фон Роде побагровело.

— Вельмаж? Откуда вам известно, что он был моим агентом?

— Ваш агент, господин полковник, должен был связаться со мной, когда я прибыл в больницу, и доложить о случившемся. Однако никто не доложил…

— Кто убийца, вы узнали?

— Именно для этого я и допрашиваю сотрудников больницы.

— Ах, допрашиваете, господин Клос… Теперь я сам займусь этим… — Он открыл дверь в коридор: — Доктор!

Ковальский вошёл в комнату для дежурных.

— Сегодня вечером, — Роде сверлил его взглядом, — сюда привезли человека, которого подобрал крестьянин около леса. Это правда?

— Да, — спокойно ответил Ковальский.

— Где он сейчас? — крикнул Роде.

— Умер. — Голос Ковальского не дрогнул. — Он был в шоковом состоянии и, не приходя в себя, умер от разрыва сердца. Утром я намеревался доложить об этом местным властям.

— Я хотел бы его увидеть.

— Это возможно. Труп ещё не отнесли в морг.

Роде направился к дверям. Задержался на пороге:

— Сколько человек работает в госпитале?

— Три медсестры, — ответил Ковальский, — и фельдшер. Был ещё и санитар, но теперь он мёртв.

— Знаю, что мёртв, какого дьявола!.. — Полковник терял самообладание. Он открыл дверь и приказал своим людям: — Перетрясти весь этот курятник!

Приближался критический момент. Жандармы врывались в палаты, где лежали больные. В третьей палате лежал средних лет мужчина.

— Умер полчаса назад, — сказал Ковальский. — Этого мужчину как раз и привезли из деревни в шоковом состоянии. Вполне вероятно, что он умер от страха. Его подобрали около леса, а там шёл бой. Так, по крайней мере, сказал мне тот крестьянин, который привёз его в госпиталь.

Роде наклонился над трупом.

— Это не фон Круцке, — произнёс он.

— А вы думали, что найдёте здесь фон Круцке? — изумлённо спросил Клос.

Роде не ответил. Он вышел в коридор. Открыл дверь пятой палаты и увидел сидящую около больного медсестру в накинутом на плечи белом халате. Клос сунул руку в карман и почувствовал холодный металл. Если Роде обратит внимание, что у сестры рука под халатом забинтована, то Клос будет стрелять…

Роде с минуту постоял на пороге, потом захлопнул за собой дверь… Заглянул ещё в морг… Два трупа лежали на носилках, прикрытые простынями.

— Не хотите ли, господин полковник, взглянуть на Вельмажа? — спросил Клос. Его сердце забилось ещё сильнее, хотя он знал: Круцке дали сильное снотворное, от которого тот долго не проснётся.

Роде махнул рукой и возвратился в комнату для дежурных. Он сел к столу и положил перед собой пистолет.

— Вы, обер-лейтенант, недооцениваете мои способности, — сказал Роде, пристально посмотрев на Клоса. — В этой больнице я должен выяснить ещё несколько щекотливых вопросов. Прошу позвать вашу возлюбленную…

Клара показалась на пороге. Клос с беспокойством следил за ней. Сумеет ли она сыграть свою роль? Не струсит ли?

— Подойди поближе, — сказал фон Роде. — Хороша! — буркнул он. — Вкус у вас, Клос, неплохой. Надеюсь, что девушка, которая спит с немецким офицером, не откажется помочь немецким властям.

Клара молчала. Она стояла у стола, внимательно глядя на полковника. Потом усмехнулась…

— Давно ты знакома с обер-лейтенантом? — спросил он.

— Два дня, — ответила девушка.

— Не слишком много для того, чтобы стать возлюбленной… Ну хорошо, скажи мне, ты знаешь, кто убил Вельмажа?

— Нет, господин полковник…

— Не знаешь! А как ты думаешь, кто мог это сделать? Клара пожала плечами:

— Мне трудно сказать… господин полковник.

— Трудно, — с иронией повторил Роде. — Такой девушке, как ты, нужно больше знать, это было бы лучше для тебя. Ступай, я ещё вызову тебя. Позови сюда доктора. — Роде закурил и, поколебавшись, предложил сигарету Клосу. — А эта девушка не могла бы заменить мне Вельмажа? — спросил полковник и тут же добавил: — Нет, не заменит. Но разве вас, обер-лейтенант, не интересует, почему я не хочу использовать вашу девушку в этом деле?..

Клос не успел ответить: в дверях появился доктор Ковальский.

Роде вопросительно посмотрел на него.

— Я мог бы продолжать следствие, — сказал полковник. — Но для этого у меня нет ни времени, ни особого желания. — Он достал часы. — Если в течение пяти минут вы не найдёте убийцу Вельмажа, я прикажу расстрелять весь персонал больницы. Вы поняли меня, доктор? Мой офицер, обер-лейтенант Клос, слишком гуманен, а я поступаю так, как поступают на войне. Итак, пять минут, доктор. Предупреждаю, без всяких там штучек! И не пытайтесь бежать, больница оцеплена моими людьми… А вам, Клос, жаль эту Клару? Может, вы хотите попросить, чтобы я пощадил её?

Клос молчал. Роде ничего не добился, но он способен на самые неожиданные поступки. И слов на ветер он не бросает.

Полковник внимательно смотрел на Клоса.

— Я не думаю, что у вас с Кларой — настоящая любовь, Клос, — проговорил он. — Видимо, просто небольшое развлечение, правда, господин обер-лейтенант?

Дверь с треском распахнулась. На пороге стояла Кристина. Девушка слышала весь разговор. Вид у неё был грозный и решительный. В руке она держала пистолет. Взгляд её был устремлён на полковника Роде.

— Руки вверх! — крикнула она. — Ни с места!

Роде тревожно посмотрел на свой пистолет, лежавший на столе, потом поднял руки. Клос сделал то же самое, глядя при этом на своего шефа.

Кристина бросилась к окну.

— Это я убила вашего агента! — крикнула она. — Я… Вы превратили его в предателя. Я любила его… Вы заплатите за это…

Не спуская глаз с полковника, она открыла окно.

Что она хотела сделать — стрелять в Роде и потом сбежать? Но было ли это возможно?

Эсэсовец, стоявший на посту около ограды больницы, не целясь, дал очередь из автомата, и девушка упала.

Роде схватил свой пистолет и тоже выстрелил в неё.

«Если бы Кристина этого не сделала, — подумал Клос, — мы погибли бы». Он знал, что теперь до конца жизни будет помнить медсестру Кристину.

Ночь прошла. Немцы покинули больницу. Полковник фон Роде вернулся в свой служебный кабинет. Открыв бутылку коньяка, он доложил по телефону в Берлин, что инженер фон Круцке ещё не найден.

Клосу предстояло как можно скорее переправить Еву и инженера Круцке в лес к партизанам и, доложив о происшедшем в Центр, приступить к выполнению следующего задания…

А 29 сентября 1942 года, когда под Божентовом начались испытания нового немецкого оружия под кодовым названием «Х-8», по полигону были нанесены мощные бомбовые удары советской авиации, которые превратили военный объект немцев в груду развалин.

1

Чин в войсках СС, соответствующий чину обер-лейтенанта.

(обратно)

2

Чин в войсках СС, соответствующий чину майора.

(обратно)

3

Чин в войсках СС, соответствующий чину генерала пехоты.

(обратно)

4

Чин в войсках СС, соответствующий чину капитана.

(обратно)

5

Чин в войсках СС, соответствующий чину полковника

(обратно)

6

На этой улице (польское название — аллея Шуха) находилось варшавское управление гестапо. — Прим. ред.

(обратно)

7

Чин в войсках СС, соответствующий чину генерал-лейтенанта. — Прим. ред.

(обратно)

8

Чин в войсках СС, соответствующий чину подполковника — Прим, ред.

(обратно)

9

Национальное польское кушанье из мелко рубленного мяса и тушёной капусты. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Второе рождение

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

Партия в домино

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

Последний шанс

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

Провал

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

Ночь в больнице

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

*** Примечания ***