THE GOOD SOLDIER By Ford Madox Ford
Форд Мэдокс Форд Солдат всегда солдат
PART I
Часть первая
I
1
THIS is the saddest story I have ever heard.
Много я слышал разных историй, но эта - самая печальная из всех.
We had known the Ashburnhams for nine seasons of the town of Nauheim with an extreme intimacy-or, rather with an acquaintanceship as loose and easy and yet as close as a good glove's with your hand.
Мы встречались с Эшбернами девять сезонов подряд в курортном местечке Наухайм и за это время успели очень близко узнать друг друга впрочем, знакомство наше носило характер столь же легкий, привычный, ни к чему не обязывающий, как носишь, не замечая, удобные перчатки.
My wife and I knew Captain and Mrs Ashburnham as well as it was possible to know anybody, and yet, in another sense, we knew nothing at all about them.
Нам с женой казалось, мы знаем о капитане Эшбернаме и его супруге все, но в каком-то смысле мы совсем ничего о них не знали.
This is, I believe, a state of things only possible with English people of whom, till today, when I sit down to puzzle out what I know of this sad affair, I knew nothing whatever.
Думаю, так бывает только с англичанами. Я совсем их не знал - сейчас, когда я сижу за письменным столом, пытаясь разобраться в этой запутанной трагической истории, я отчетливо это понимаю.
Six months ago I had never been to England, and, certainly, I had never sounded the depths of an English heart.
Впервые я попал в Англию полгода назад - до этого времени я здесь не бывал и, конечно, не догадывался о глубинах британской души.
I had known the shallows.
Я видел только "цветочки", легкую рябь на воде.
I don't mean to say that we were not acquainted with many English people.
Я вовсе не хочу сказать, что среди наших знакомых было мало англичан.
Living, as we perforce lived, in Europe, and being, as we perforce were, leisured Americans, which is as much as to say that we were un-American, we were thrown very much into the society of the nicer English.
Наоборот - мы, состоятельные американцы, были вынуждены жить в Европе, жить в свое удовольствие, хотели мы того или нет, и уже поэтому мы поневоле оказывались в обществе очень приятных англичан. Да и американцами-то мы чувствовали себя лишь наполовину.
Paris, you see, was our home.
Видите ли, нам было хорошо в Париже.
Somewhere between Nice and Bordighera provided yearly winter quarters for us, and Nauheim always received us from July to September.
Зиму мы обычно проводили на юге, между Ниццей и Бордиерой, а с июля по сентябрь уезжали в Наухайм.
You will gather from this statement that one of us had, as the saying is, a "heart", and, from the statement that my wife is dead, that she was the sufferer.
Вы, конечно, уже поняли, что один из нас, как говорится, страдал сердцем, и, если я вам сейчас скажу, что моя жена умерла, вы поймете, что сердечницей была она.
Captain Ashburnham also had a heart.
У капитана Эшбернама сердце тоже пошаливало.
But, whereas a yearly month or so at Nauheim tuned him up to exactly the right pitch for the rest of the twelvemonth, the two months or so were only just enough to keep poor Florence alive from year to year.
Только ему, в отличие от Флоренс, которой каждые два месяца требовалось курортное лечение, иначе она не протянула бы и года, достаточно было раз в году съездить на месяц в Наухайм, чтобы привести себя в форму.
The reason for his heart was, approximately, polo, or too much hard sportsmanship in his youth.
Сердцем он начал мучиться то ли от игры в поло, то ли от спортивного перенапряжения в молодые годы.
The reason for poor Florence's broken years was a storm at sea upon our first crossing to Europe, and the immediate reasons for our imprisonment in that continent were doctor's orders. They said that even the short Channel crossing might well kill the poor thing.
У Флоренс же перебои в сердце начались во время шторма в Атлантике, когда мы с ней первый раз плыли в Европу, и судовой врач сразу же поставил диагноз, который и стал причиной нашего с ней заточения: сердце у бедняжки, сказал он, не выдержит теперь даже короткого плавания через Ла-Манш.
When we all first met, Captain Ashburnham, home on sick leave from an India to which he was never to return, was thirty-three; Mrs Ashburnham Leonora-was thirty-one.
Когда мы все вместе сошлись, капитану Эшбернаму было тридцать три - он только что приехал домой в отпуск по болезни из Индии, и больше туда не возвратился. Миссис Эшбернам -ее звали Леонора - был тридцать один год.
I was thirty-six and poor Florence thirty.
Мне исполнилось тридцать шесть, а бедной Флоренс - тридцать.
Thus today Florence would have been thirty-nine and Captain Ashburnham forty-two; whereas I am forty-five and Leonora forty.
Да, сейчас Флоренс было бы уже тридцать девять, а капитану Эшбернаму сорок два. Мне самому сорок пять, а Леоноре - сорок.
You will perceive, therefore, that our friendship has been a young-middle-aged affair, since we were all of us of quite quiet dispositions, the Ashburnhams being more particularly what in England it is the custom to call "quite good people".
Как видите, дружба наша пришлась на межсезонье, - молодость прошла, нам всем было за тридцать. Как говорится, мы все перебесились, особенно Эшбернамы - те вообще казались воплощением чисто английской "добропорядочности".
They were descended, as you will probably expect, from the Ashburnham who accompanied Charles I to the scaffold, and, as you must also expect with this class of English people, you would never have noticed it.
Возможно, вы уже догадались, что они происходили из рода того самого Эшбернама, который когда-то помогал Карлу I взойти на эшафот, только сами они этого никогда б не дали вам понять, - таковы уж нравы этого круга англичан.
Mrs Ashburnham was a Powys; Florence was a Hurlbird of Stamford, Connecticut, where, as you know, they are more old-fashioned than even the inhabitants of Cranford, England, could have been.
У миссис Эшбернам девичья фамилия Поуиз, а у Флоренс - Хелбёрд: Флоренс была родом из Стэмфорда, штат
