КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Вторая модель (Сборник) [Филип Киндред Дик] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Филип К.Дик Вторая модель

— отсутствует- Джон Браннер Предисловие (Introduction)

Файл отсутствует:(

1987

Азартная охота (Fair Game)

Профессор Энтони Дуглас с тяжким вздохом опустился в любимое кожаное кресло, с еще более тяжким вздохом снял ботинки и, охнув, зашвырнул их в угол, затем сложил руки на коленях и, прикрыв глаза, откинулся на спинку.

— Устал, дорогой? — участливо спросила его жена Лора, на секунду отвернувшись от духовки.

— Устал — еще мягко сказано. — Энтони взглянул на вечернюю газету, лежащую на столе, но решив, что даже самые важные на свете новости не стоят того, чтобы из-за них подниматься, достал из кармана пиджака сигарету и не торопясь закурил. — Вымотался до потери пульса. Видите ли, в колледже затеяли новый проект, и воплощать его заявилась из центра целая орава молодых да ранних: каждый при цветастом галстучке, у каждого в руке кожаный чемоданчик, а на лице — елейная ухмылочка.

— Ну и тебя?..

— Нет, от меня им в ближайшие год-два не отделаться. — Профессор Энтони Дуглас самодовольно улыбнулся и выпустил из ноздрей облачко сероватого табачного дыма.

— Вот и славно, — сказала Лора и, улыбнувшись уголками губ, вновь принялась за приготовление ужина.

Благодаря ли дружелюбным отношениями в крошечном городишке, затерянном среди горных круч Колорадо, или, может, благодаря всегда пронзительно свежему, бодрящему местному воздуху, но даже в эти дни, когда чуть ли не каждый, обзаведясь дипломом физика, норовил занять на кафедре местечко потеплей, ее муж, профессор Энтони Дуглас сохранял завидное присутствие духа, которое напрочь покинуло почти всех его ровесников-коллег.

По лицу Энтони блуждала улыбка. Он устал, но душу его не терзали ни сомнения, ни зависть. Энтони опять вздохнул, на сей раз скорее от удовольствия, чем от усталости, и лениво пробормотал:

— Что правда, то правда, этим молодцам я в отцы гожусь, но в своем деле опережаю их на добрую полудюжину шагов. Тем более что мне известно, на какие рычаги давить и за какие ниточки дергать, чтобы по… — Энтони умолк на полуслове.

— Что ты говоришь? — рассеянно поинтересовалась Лора.

Энтони, вцепившись в подлокотники, приподнялся в кресле и с ужасом уставился в окно. Оттуда на него взирал огромный, матово поблескивающий глаз.

— Господи ты боже мой! — вырвалось у Энтони.

Глаз исчез. Сгинул. За окном опять были лишь привычные холмы, заросшие кустами и деревьями, да пустынная в этот поздний час улица. Энтони осел в кресле.

— Что такое? — уже более настойчиво спросила Лора. — Ты что-то увидел, дорогой? Там, за окном?

* * *
Энтони Дуглас непрерывно сжимал и разжимал руки, губы его подрагивали.

— Я сказал тебе чистую правду, Билл. Я видел его. Он был настоящим!

— А кроме тебя кто-нибудь еще его видел? — спросил профессор Уильям Хендерсон, темноволосый красавец, лет на десять моложе Энтони. — Лора, например?

— Нет, она стояла спиной к окну.

— А когда это произошло?

— Да с полчаса назад. Приблизительно в шесть тридцать. Я как раз только-только вернулся домой, снял ботинки, и тут!.. — Дуглас провел дрожащей ладонью по лбу.

— Говоришь, видел глаз и ничего кроме него? — поинтересовался Уильям, задумчиво покусывая кончик карандаша.

— Только глаз. Один огромный глаз. Он разглядывал меня, точно…

— Что точно?

— Точно я — бактерия на предметном столике микроскопа.

В комнате повисла тишина. Через минуту сидящая за столом напротив рыжеволосая жена Уильяма — Вивьен Джин Хендерсон — тихо заметила:

— Тебя все считают закоренелым материалистом, Тони. И ничего такого за тобой прежде вроде бы не водилось… Обидно, что никто, кроме тебя, не видел это таинственное око.

— И хорошо, что никто не видел.

— То есть?

— Представьте, что я почувствовал, увидев как меня разглядывает глаз величиной с рояль? Любой другой на моем месте в ту же секунду рехнулся бы!

Хендерсоны обменялись многозначительными взглядами, затем Уильям спросил жену, преподававшую психологию:

— Ну и что ты думаешь по этому поводу, дорогая? Ведь этот случай, вроде бы, по твоей части?

— Нет, по твоей, — не терпящим возражения голосом заявил Энтони. — Ведь именно ты заведуешь в колледже кафедрой биологии.

— Так ты полагаешь, что видел какое-то неизвестное науке животное? — уточнил Уильям.

Энтони с несчастным видом пожал плечами.

— Не знаю.

— Мне кажется, что тебя кто-то просто-напросто разыграл, — предположила Вивьен. — Или, быть может, ты стал свидетелем какого-нибудь рекламного трюка. А может мимо окна кто-то просто прошел с плакатом, на котором был намалеван глаз.

— Глаз был живой, — возразил Энтони. — И он оглядел меня, а затем исчез… Будто отодвинулся от окуляра. — Он поежился. — Говорю же вам, глаз пристально разглядывал меня.

— Только тебя?

— Да, только меня.

— И тебе показалось, что он смотрит на тебя сверху вниз?

— Именно сверху вниз. — Энтони показал пальцем на потолок.

— Возможно, это был Бог, — задумчиво пробормотал Билли.

Энтони промолчал, но лицо его сделалось пепельно-серым, губы задрожали сильнее прежнего.

— Ерунда, — уверенно заявила Вивьен. — Бог — лишь символ, отображающий образы нашего подсознания.

— А глаз взирал на тебя с угрозой? — поинтересовался Билл. — Как если бы ты совершил что-то предосудительное?

— Нет, скорее с интересом. — Энтони поднялся. — Ну мне пора домой. А то Лора будет волноваться. Я ей ничего, конечно, не сказал. Она слишком впечатлительная для таких новостей.

— Да и нам, признаться, от твоего рассказа не по себе, — признался Билл.

Энтони направился к двери. Вивьен заметила ему вслед:

— Возможно, за нами наблюдают.

Энтони замер.

— Не за нами, а за мной. Вот только кто наблюдает?

— Представитель внеземной цивилизации, — предположил Билл. — Ну, скажем, разумное существо в Марса.

Энтони открыл входную дверь и с опаской выглянул наружу. Уже наступила ночь, кроны деревьев раскачивал ветер, но ничего подозрительного видно не было.

— Если что-нибудь надумаете — сразу же позвоните мне.

— Непременно, — заверила его Вивьен. — А ты, как только доберешься до дома, прими таблетку-другую успокоительного.

Спасибо за совет, я так и сделаю. — Выйдя на крыльцо, Энтони помотал головой, — Господи, может, я и вправду сошел с ума? Ладно, увидимся позже. 

Он спустился по ступенькам, держась рукой за перила. 

Спокойной ночи, — пожелал ему Билл. 

Дверь за спиной Энтони закрылась, со всех сторон к нему подступила тьма. Энтони сделал осторожный шажок по направлению к своему автомобилю, казавшемуся черной кляксой на фоне темно-серых холмов. Ничего не произошло. Тогда Энтони сделал еще шаг, затем еще. Глупо, конечно, мужчине на исходе двадцатого века бояться неизвестно чего. Хотя… Еще шаг. И еще. 

Наконец вытянутая рука Энтони нащупала ручку. Он распахнул переднюю дверцу, проворно залез в кабину. Перевел дух, а затем завел мотор и включил фары. 

Гигантский глаз? Ерунда! Наверняка над ним просто подшутили недоумки-студенты. Или, может, это проделки каких-нибудь террористов? Возможно, они прознали о новом секретном проекте и решили свести его — самого важного физика-ядерщика Соединенных Штатов — с ума. 

Энтони медленно, на самой малой передаче повел автомобиль к дому. Его глаза обшаривали каждый куст, каждое дерево у дороги, мозг напряженно обдумывал случившееся.

У обочины впереди что-то блеснуло в свете фар. Энтони притормозив, уставился на блестящий предмет. Похоже на брусок золота. 

Но это же невозможно! 

Энтони опустил боковое стекло и вгляделся. Неужто и вправду золото? Энтони рассмеялся. Конечно, нет. Предмет, безусловно, был похож на золотой брусок, какие он не раз видел прежде, но этот брусок, скорее всего, был просто позолоченным. 

Но кому понадобилось бросать у дороги пусть даже и не золотой, а лишь позолоченный брусок? 

Шутникам из колледжа? Вряд ли. 

А может, брусок и в самом деле золотой? Может, он выпал из проезжавшей здесь банковской машины? За такую находку полагается вознаграждение. И немалое. 

А может, не возвращать брусок государству? 

Энтони представил, как он, прихватив брусок, скроется в Мексике и проживет там остаток жизни, не зная ни бед, ни забот, и презрительно фыркнул. 

Придет же в голову такое! Его долг, как законопослушного гражданина, — вернуть брусок истинному владельцу. 

Энтони по пояс высунулся из окошка, силясь получше разглядеть находку. Предмет действительно очень напоминал золотой брусок. 

Золотой брусок? Но их не теряют на дороге. Нет, что-то здесь нечисто. 

По спине Энтони пробежал холодок. 

Темное пустынное шоссе. Вокруг — лишь молчаливые горы. Он здесь один-одинешенек. Идеальное место, чтобы схватить его. 

Схватить его? Но кому это нужно? 

Энтони со страхом огляделся. В придорожных кустах мог скрываться кто угодно. Этот кто-то ждет его. Ждет, когда Энтони покинет машину, нагнется над бруском, и тогда… 

Энтони поспешно занял водительское место, снял машину с ручного тормоза и до упора вдавил педаль газа. Машина дернулась и, быстро набирая скорость, понеслась прочь. 

Руки Энтони, сжимавшие руль, дрожали. Он бросил взгляд в зеркальце заднего вида и увидел, как блестящий брусок у дороги вдруг подернулся дымкой, а затем исчез. Глаза Энтони сами собой устремились к небу. Там, заслоняя собой звезды, висело огромное, словно луна, лицо. Секунд десять лицо пристально разглядывало Энтони, а затем затрепетало, стало расплывчатым, неконтрастным и наконец, как брусок, исчезло. 

Энтони уронил голову на грудь. 

Автомобиль вильнул, но профессор вовремя овладел собой и, резко крутанув руль, избежал столкновения с деревом. 

Сомнений не оставалось, кто-то наблюдал за ним и даже пытался похитить. И это были не террористы и не шутники-студенты. И уж точно не огромное животное. 

Кем бы ни было то существо, оно явно не с Земли. Оно родом из другого мира. И оно охотится за Энтони.

* * *
Едва Энтони Дуглас на секунду замолчал, как внимательно слушавший его Пит Берг велел:

— Продолжай. 

— Это все. — Дуглас повернулся к Биллу Хендерсону. — И не говорите, что я рехнулся. Я действительно видел его. Оно смотрело на меня. 

— А как, по-твоему, глаз, который ты видел вначале, принадлежит тому же самому лицу? — спросила Вивьен Хендерсон. 

— Наверняка. Во всяком случае, размеры у них под стать друг другу. 

— Нужно немедленно вызвать полицию, — в ужасе прошептала Лора Дуглас, — Если кто-то охотится за моим мужем, то… 

— Полицейские ему не помогут, — авторитетно заявил Уильям, шагая от стола к двери и обратно. — И даже военные — вряд ли. 

Было уже за полночь, но во всем доме Дугласов горел свет. 

Сидящий в кресле профессор Милтон Эрик — декан факультета математики — вытащил изо рта незажженную трубку и, наморщив лоб, спокойно заметил:

— Похоже, мы столкнулись с неземной цивилизацией! 

— Но даже инопланетяне не могут вот так запросто парить в небе! — выпалила Вивьен. 

— Возможно, они из другой вселенной, из другого измерения, а то, что видел Тони, лишь их проекция в нашем трехмерном мире, — глубокомысленно заявил профессор Милтон Эрик. 

— Обидно, что они такие здоровенные, — заметила Вивьен — Будь они поменьше, мы бы… 

— Кончайте языками чесать! — перебила ее Лора, — Мой муж в опасности! 

— Вот и нашлось объяснение богам! — воскликнул вдруг Билл. 

— Богам? 

— Да, богам. Видимо, существа из другой вселенной в прошлом не раз посещали Землю, а видя их, примитивные народы решили, что это боги. Таким образом и возникли различные религии. 

— Точно, — согласилась Вивьен, — Вспомните, ведь греческие боги обитали на Олимпе. И Моисей встретил посланника божьего на вершине горы Синай. И мы живем в горах. Следовательно, появление инопланетян как-то связано с высотой.

— И именно на Тибете — самом высоком месте на Земле — зародились почти все религии, — подхватил Билл.

— Не понимаю, зачем инопланетянам нужен именно мой муж. — Лора беспомощно развела руками.

— Ответ очевиден, — заявил Билл.

— Поясни, — попросил Эрик.

— Кто такой наш друг Тони? Лучший специалист в области ядерной физики на всей Земле, занятый к тому же сейчас в сверхсекретном проекте. Вот кто он такой! 

— И что с того?

— Инопланетянам нужны его знания. Из чего следует, что их цивилизация отстает от нашей в развитии. 

— Конечно же! — воскликнула Вивьен. — Они — паразиты. Испокон веков воруют у нас знания, добытые кровью и потом.

Энтони открыл было рот, но с губ его не сорвалось ни звука. Он выпрямил спину, расправил плечи и дернул головой.

Из темноты снаружи дома кто-то звал его по. имени.

Энтони встал и будто в трансе направился к входной двери. Жена и приятели уставились на него во все глаза.

— Что с тобой, Тони? — обеспокоенно спросил Билл, — Что-то случилось?

Лора схватила Энтони за руку.

— Тебе нездоровится, дорогой? Тони! Скажи же хоть слово!

Профессор Энтони Дуглас, резко поведя плечом, высвободился, распахнул дверь и вышел на крыльцо.

— Профессор Дуглас, — вновь позвал трепетно звенящий девичий голос.

На лужайке, подсвеченной мягким сиянием полной луны, стояла блондинка лет двадцати, в длинной юбке, пушистом свитере и с шелковым платком, повязанным вокруг шеи. Блондинка призывно махала рукой, а на лице ее читалась мольба.

Профессор, произошло нечто ужасное. Пожалуйста, пойдемте со мной… — Она сделала шаг от дома, затем другой и затерялась в тени деревьев.

— Что случилось? — спросил Энтони.

Девица что-то ответила, но она отошла уже далеко, и оттого слов ее было не разобрать.

Поколебавшись с секунду, Энтони поспешил за девушкой, но едва он приблизился к ней, как она, отчаянно размахивая руками, вновь отступила в темноту.

— Да что случилось? — закричал ей вслед Энтони. — Ради Бога, постойте хоть минуту на месте!

Девушка, не останавливаясь, уводила его от дома. Вскоре они достигли поляны, за которой начинался студенческий городок. Взмокший Энтони был уже не на шутку зол на девицу.

— Подождите же минуту! — опять закричал он ей. — Скажите хотя бы, кто вы. И что вам?..

Небо у горизонта на долю секунды полыхнуло, мимо пронесся ослепительный луч, и справа от Энтони — всего в нескольких футах — образовалась дымящаяся воронка. Энтони встал точно вкопанный. Второй луч ударил в землю впереди, Энтони обдало волной жара. Он пошатнулся и лишь чудом устоял на ногах. Девушка впереди остановилась, на лице ее застыло отрешенное выражение восковой куклы. Но Энтони сейчас и не собирался размышлять о странной перемене, произошедшей с девицей. Необходимо было срочно спасать свою жизнь! Он повернулся и опрометью бросился к дому.

Третий луч ударил впереди, у самых его ног. Энтони нырнул головой вперед, в густые кусты справа, следующие несколько ярдов прополз на животе и затем на четвереньках добрался до боковой стены своего дома.

Удары разрушительных лучей прекратились, девушка-подделка осталась позади.

Энтони кое-как поднялся на трясущихся ногах и завернул за угол. На крыльце, обеспокоенно озираясь по сторонам, стояли Уильям Хендерсон, Лора и Пит Берг.

В тридцати футах от дома был припаркован автомобиль четы Дугласов. Энтони в голову пришла спасительная мысль. Он сунул руку в карман брюк и, нащупав там связку ключей, посмотрел вверх. В небе сияли только звезды — больше там ничего не было. Если он сядет в автомобиль, по скоростной автостраде спустится с гор и доберется до Денвера, то, наверное, окажется в безопасности.

Энтони набрал в грудь побольше воздуха и прямо по аккуратно подстриженной лужайке припустил к машине. Благополучно добравшись до нее, распахнул дверцу и уселся за руль. Сунул ключ в замок. зажигания, повернул его, завел мотор, снял машину с ручного тормоза и изо всех сил надавил на педаль газа.

Лора всплеснула руками и бросилась по ступенькам крыльца вниз. Ее отчаянный вопль и крик пораженного Билла заглушил рев мотора. Автомобиль рванул вперед. Через считанные секунды Энтони благополучно вписался в поворот дороги, ведущей от дома на автостраду, и, даже не взглянув в зеркальце заднего вида, понесся к Денверу.

Лоре он потом позвонит, и она приедет к нему, а из Денвера они, возможно, отправятся дальше на восток поездом. И черт с ним, с колледжем! На кону его собственная жизнь.

* * *
Энтони гнал по темной дороге без остановок всю ночь. С восходом солнца навстречу стали все чаще попадаться автомобили. Вскоре он даже обогнал два едва плетущихся дизельных грузовика.

Горы остались позади, Энтони хоть и, почувствовал облегчение, но катил дальше, сочтя, что чем больше миль проляжет между ним и местом обитания чужаков, тем лучше.

По мере того, как разгорался день, поднималось и настроение Энтони. По стране разбросаны сотни университетов и физических лабораторий, и уж где-нибудь да найдется для Энтони вполне пристойное местечко. А после того, как он покинул горы, коварным инопланетянам его уже не достать.

Впереди показались заправочная станция и крошечное придорожное кафе. Решив заправить машину, а заодно и перекусить, Энтони свернул с шоссе и, затормозив у наливного автомата, попросил служащего в мятом, засаленном комбинезоне:

Наполните, пожалуйста, бак, — Он вышел из машины, похлопывая ладонями по затекшим ногам, — А я тем временем, пожалуй, загляну в кафе.

— В какое кафе? — удивился непонятливый служащий.

— Вон в то. — Раздраженный Энтони указал пальцем на кафе, за стеклом которого, как он отчетливо видел, официантка принесла кофе и бекон водителю грузовика. Оттуда явственно доносились какая-то мелодия и аппетитные запахи.

Служащий застыл со шлангом в руке, в недоумении уставившись на Энтони.

— Какое кафе? — настороженно переспросил он.

Музыка вдруг смолкла, кафе потеряло очертания и растворилось в воздухе — на его месте оказались лишь помятые ржавые бочки да здоровенный бак с мусором. Дальше тянулось возделанное поле, а у самого горизонта в голубоватой дымке маячили горы.

С трудом сдержав рвущийся из горла крик ужаса, Энтони, не мешкая, влез в автомобиль и усилием воли взяв себя в руки, пробормотал:

— Извините, я, видимо, переутомился. Сколько я вам должен?

— Но я же еще не наполнил вам бак, — возразил служащий.

— Бог с ним, с бензином. — Энтони достал из кармана подвернувшуюся под руку банкноту и не глядя протянул служащему. — Мне пора.

Едва обалдевший служащий взял деньги, как Энтони вдавил педаль газа в пол.

Его опять чуть было не поймали в ловушку, но он вновь оказался на высоте и уцелел — благодаря своей выдержке и наблюдательности.

Но самым ужасным было то, что он порядком удалился от гор, но преследователи от него не отстали. Выходит, они вездесущи?

Энтони по-прежнему гнал автомобиль к Денверу, но уже скорее по инерции. Ведь если он даже и доберется туда, легче ему не станет. Да закопайся он в землю хоть в самой Долине Смерти, все равно он не будет в безопасности. Преследователи гонятся за ним по пятам и пока не поймают, в покое не оставят. Необходимо срочно что-то придумать.

Итак, что ему известно об инопланетянах? По-видимому, они принадлежат к культуре паразитов. Кажется, так сказал Билл? Да, точно. И гонятся они именно за Энтони потому, что им нужны его знания. Если его поймают, то что с ним случится дальше?..

Внезапно раздался громкий хлопок, похожий на револьверный выстрел. Автомобиль резко повело в сторону. Энтони, выругавшись сквозь зубы, притормозил и ценой немалых усилий все же справился с управлением.

Лопнула шина. Обычная история.

Обычная ли?

Энтони свернул к обочине и остановил машину. Выключил мотор и с минуту посидел в тишине. Затем закурил и осторожно опустил стекло. В кабину ворвался свежий прохладный ветерок.

Не оставалось ни малейших сомнений, что его опять загоняют в ловушку. Шина лопнула вовсе не случайно. Наверняка чужаки положили что-то на дорогу перед машиной. Может, даже обычную доску, утыканную гвоздями? И, возможно, сделали доску эту невидимой.

Да и место выбрано не случайно. Шоссе и поля от горизонта до горизонта совершенно пусты, до ближайшего города — не меньше тридцати миль.

Энтони поднял взгляд. Хоть на голубом небе не было видно даже жидкого облачка, в нем все крепла уверенность, что за ним кто-то наблюдает. Ждет, когда он выйдет из машины. И тогда всеми его знаниями, всеми его способностями завладеют чужаки, и он до скончания своих дней останется их рабом. Незавидная участь.

Хотя, с другой стороны, то, что охота затеяна именно на него, можно воспринимать и как комплимент. Ведь из всех живущих на Земле чужаки выбрали Энтони и затратили на его поимку прорву усилий.

Энтони открыл дверцу автомобиля и не спеша вышел на асфальт. Ему сразу бросилось в глаза, что проколоты оба передних колеса. Да, чтобы заполучить его, чужаки расстарались на славу. Энтони кинул окурок, шил его мыском ботинка, затем потянулся и зевнул.

Все страхи остались позади.

В небесной вышине что-то заблестело. Энтони, хоть и заметил это, остался совершенно неподвижен. Над его головой развернулась, а затем опустилась, заключив его в себя, огромная сеть из невесомого блестящего материала. Сеть стремительно пошла вверх, к небу, но Энтони не попытался высвободиться, он даже не пошевелил ни ногой, ни рукой. В душе его наконец-то воцарился покой.

А зачем, собственно, дергаться? Чего бояться? Ведь там, у чужаков, он займется любимой, привычной работой. Конечно, ему будет не хватать общения с женой и разговоров с коллегами, но, без сомнений, в исследовательском центре чужаков он попадет в весьма достойную, уважаемую компанию и вскоре обзаведется новыми приятелями и знакомыми.

Сеть, слегка покачиваясь, поднималась все быстрее и быстрее. Минут через пять плоская земная поверхность казалась уже сферической. Энтони поднял глаза. Ему показалось, что он различает контуры иной вселенной, нового мира, к которому направляется.

Вскоре Энтони увидел двух огромных существ — одно вытягивало сеть, другое наблюдало. В мозг Энтони вдруг ворвались не слова, а скорее мысли чужаков.

«Ну наконец-то!» — сообщил напарнику первый чужак.

«А он стоил затраченных усилий», — поделился своими наблюдениями второй.

Мысли чужаков были столь оглушительны, что у Энтони затрещало в голове.

«Да, — признался первый, — ты был прав. Он такой крупный».

«Потянет не меньше чем на двадцать четыре рагита», — заметил второй.

«А то и больше», — поддакнул первый.

Внезапно былое присутствие духа оставило Энтони, им овладел панический страх.

Ему отчаянно захотелось узнать, о чем это говорят чужаки. И какая участь ему уготована?

Первый чужак небрежно вытряхнул Энтони из сети, и тот полетел с головокружительной высоты вниз. Под ногами он разглядел сияющую ровную поверхность в форме круга.

Последней мыслью Энтони стала мысль о том, что предмет, к которому он стремительно приближается, очень напоминает огромную, начищенную до зеркального блеска сковородку.

1959

Перевод А.Жаворонков

Унылый незнакомец (The Hanging Stranger)

Ровно в пять Эд Лойс привел себя в порядок, набросил пальто, надел шляпу, вывел из гаража машину и поехал в свой магазин (Эд торговал телевизорами). Он чувствовал себя порядочно уставшим: шутка сказать, сколько земли в подвале перекопано! А сколько он вывез на тачке за задний двор! Спина и руки болели. Но для такого возраста — Эду уже перевалило за сорок — нагрузка приличная, что и говорить. Дженет на сэкономленные деньги купит новую вазу. Плюс ему нравилось заниматься ремонтом фундамента.

Темнело. В длинных лучах заходящего солнца мельтешили прохожие — все как один усталые и мрачные: нагруженные пакетами и сумками женщины, перетекающие из университета домой толпы студентов, служащие, бизнесмены и легкомысленно одетые секретарши. Эд остановился на красный, потом повел свой «Паккард» дальше. Магазин прекрасно работал и без него — стоило приехать лишь для того, чтобы подменить кого-нибудь на время ужина, просмотреть отчетность. Возможно, он сам закроет пару сделок. Машина катилась мимо маленького островка зелени посреди улицы — местный парк. Напротив «Телевизоры Лойса: продажа и сервис-центр» не нашлось ни одного свободного места, Эд выругался и развернулся. И снова проехал мимо крохотного безлюдного скверика, оставляя за спиной питьевой фонтанчик, пустую скамейку и торчащий надо всем фонарь.

С фонаря, кстати, что-то свисало. Что-то такое темное, бесформенное. Какой-то тюк, что ли? Штука легонько покачивалась на ветру. Манекен?.. Лойс опустил окно и высунулся, чтобы рассмотреть загадочный предмет. Да что это, черт побери? Реклама какая-то? Торговая палата время от времени что-нибудь вывешивала в сквере…

Он снова развернулся и снова проехал мимо — сейчас он непременно разглядит эту непонятную штуку. Нет, не манекен. Да и на рекламу не очень-то похоже. Эд почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом и с трудом сглотнул. По рукам и по шее потек пот.

С фонаря свисало тело. Человеческое тело.

* * *
— Ты только посмотри на это! — гаркнул Лойс. — А ну-ка, давай, давай, выходи!

Дон Фергюссон медленно и с достоинством выплыл из магазина, на ходу застегивая пиджак в полосочку.

— Эд, что-то важное? Действительно важное? Я не могу оставить магазин на помощника.

— Ты это видел? — и Эд ткнул пальцем в сгущающуюся темноту. Фонарь отчетливо вырисовывался на фоне закатного неба — столб, перекладина и болтающийся на ней тюк. — Вон там вон. Какого… вы что, с ума все посходили? Сколько оно там уже висит? И все преспокойно мимо идут, как будто так и надо!

Дон Фергюссон медленно раскурил сигарету.

— Слушай, ну чего ты всполошился? Оно ж не без причины висит. Я уверен в этом, сто процентов.

— Не без причины? Да какая тут может быть причина, Дон?!

Фергюссон пожал плечами:

— Ну, помнишь, как Комитет по безопасности движения битый «Бьюик» выставил? Типа как предупреждение гражданам? Может, это в том же духе штука, мне откуда знать…

К ним подошел Джек Поттер из обувного магазина:

— Что случилось?

— Да вон там тело на фонаре висит, — сказал Лойс. — Пойду полицию вызову.

— Да они наверняка уже в курсе, — заметил Поттер. — Иначе бы уже давно сняли.

— Так, мне пора за прилавок, — строго сказал Фергюссон и направился обратно в магазин. — Сначала дело, потом удовольствие.

Лойса затрясло:

— Нет, ты это видел? Смотри! Там — висит — тело! Человек там мертвый висит на столбе!

— Конечно, видел, Эд! Я его еще после обеда первый раз увидел — как раз когда выходил кофейку попить.

— Так он что, с самого обеда там болтается?

— Ну да. А что такого? — Поттер коротко взглянул на часы. — Ладно, Эд, извини, мне пора. До скорого.

И Поттер быстро зашагал прочь, мгновенно замешавшись в толпу людей, вяло текущую по тротуару. Мужчины, женщины — все они шли мимо сквера. Некоторые с люпытством взглядывали на раскачивающийся тюк — и уходили дальше. Никто не остановился. Никто ничего не говорил, не обращал никакого внимания.

— Я, наверное, рехнусь сейчас, — пробормотал Лойс.

Быстро соскочил с бордюра и пошел прямо через проезжую часть, лавируя между сердито гудящих машин. Добрался до противоположного тротуара и ступил на зеленую травку сквера.

Тело принадлежало мужчине среднего возраста. Серый строгий костюм разодран в нескольких местах, на ткани пятна засохшей грязи. Лицо незнакомое. Лойс никогда его не видел. Не местный. Труп висел спиной к Лойсу, но вечерний ветерок качнул тело, и оно тихонько развернулось. Кожу словно когтями полосовали — в глубоких царапинах запеклась кровь. С уха жалостно болтались изломанные очки в стальной оправе. Глаза вылезли из орбит, язык, посиневший и распухший, вывалился изо рта.

— Силы небесные, — пробормотал Лойс, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Он сглотнул, потом сглотнул снова — и пошел обратно к тротуару.

Его трясло от отвращения — и страха.

Почему?! Как так вышло? Кто этот человек? Почему он висит здесь? Что все это значит?

И почему никому до этого нет ровно никакого дела?

Эд нечаянно налетел на бежавшего по тротуару человечка:

— Смотрите, куда идете! — проскрипел тот. И тут же охнул: — Батюшки, Эд, а я тебя так сразу и не узнал!

Эд кивнул — в голове стоял туман, мысли путались.

— Привет, Дженкинс.

— Что-то случилось? — Дженкинс служил в соседнем писчебумажном магазине. Он заботливо подхватил Эда под руку. — Ты неважно выглядишь…

— Там тело. В парке.

— Конечно-конечно, Эд. — Дженкинс бережно отвел его под вывеску «Телевизоры Лойса». — Ты, главное, не волнуйся.

Из ювелирного вышла Маргарет Хендерсон и присоединилась к ним:

— Помощь нужна?

— Да вот, Эду стало плохо.

Лойс вырвался из их рук:

— Да как вы… как вы можете вот так стоять и смотреть? Вы что, ничего не видите? Боже правый…

— О чем это он? — опасливо поинтересовалась Маргарет.

— Да о теле! — заорал Эд. — Там тело висит! На фонаре!

Вокруг них уже собралась небольшая толпа.

— Ему что, плохо? Да это же Эд Лойс! Эд, ты как?

— Те-ло! — заорал Эд на пределе легких и стал проталкиваться сквозь толпу.

Его хватали за локти, он вырывался.

— Да пустите же вы меня! Полиция! Вызовите полицию!

— Эд…

— Доктору, доктору звоните, ему срочно нужен доктор!

— Заболел?

— Какое, напился небось…

Лойс выдрался из круга гомонящих людей. Споткнулся и едва удержался на ногах. Перед глазами все плыло, каруселью вертелись лица — любопытные, озабоченные, встревоженные. Мужчины и женщины останавливались посмотреть, что случилось. Он принялся проталкиваться ко входу в свой магазин — за стеклом Фергюссон спокойно разговаривал с каким-то джентльменом, демонстрируя возможности телевизора марки «Эмерсон». Пит Фоли за стойкой сервис-центра подключал новый «Филко». Лойс заорал из последних сил, но его голос потонул в реве машин и гомоне толпы вокруг.

— Да сделайте же что-нибудь! — вопил он. — Не стойте просто так! Сделайте что-нибудь, говорю вам! Тут несчастье! Беда! Беда надвигается, вы что, не видите?!

Люди мгновенно расступились — к Лойсу четко и быстро продвигались двое высоких широкоплечих полицейских.

— Имя-фамилия? — буркнул полицейский с блокнотом.

— Лойс, — устало ответил он, промакивая лоб платком. — Эдвард С. Лойс. Послушайте. Вон там…

— Адрес постоянного проживания? — строго спросил полицейский.

Полицейский автомобиль быстро продвигался в потоке машин, то и дело кого-то обгоняя. Лойс бессильно откинулся на сиденье. Ему было как-то не по себе. Он сделал глубокий вдох и почувствовал, что все еще дрожит.

— Херст-роуд, 1368.

— Это где-то здесь, в Пайквилле?

— Да, сэр, — и Лойс с отчаянным усилием заставил себя выпрямиться. — выслушайте меня! Там. В парке. На фонаре. Висит…

— Могу я знать, где вы сегодня были? — спросил полицейский, который вел машину.

— Где я был?.. — эхом отозвался Лойс.

— Вас же не было в магазине, правда?

— Нет, — он покачал головой. — Я был дома. В подвале.

— В подвале?!

— Ну… я… копал. Копал яму для нового фундамента. Землю копал и вывозил наружу. Чтобы потом залить контур цементом. А что? И какое это имеет отношение к…

— Кто-нибудь находился в доме вместе с вами?

— Нет. Жена поехала в город. Дети в школе, — Лойс посмотрел сначала на одного здоровяка в полицейской форме, потом на другого. И тут в его взгляде зажглась надежда — почти безумная. — Так вот оно что… Вы хотите сказать, что поскольку я сидел дома, то пропустил… объяснение? Что его все уже узнали, а я все пропустил?

Помолчав, полицейский с блокнотом наконец проговорил:

— Именно так. Вы пропустили объяснение.

— В таком случае, это… официально? В смысле, тело должно висеть там, где висит?

— Да, сэр, оно должно висеть там, где висит. Оно выставлено на всеобщее обозрение.

Эд Лойс вымученно улыбнулся:

— Ну слава тебе господи. А я-то, наверное, наворотил дел. Поддался, как говорится, влиянию момента, не имея полной информации. Просто я подумал — ну мало ли что случилось. Знаете, может, это ку-клукс-клан сделал. Или там кто-то кого-то убил. Коммунисты там или фашисты — ну вы меня понимаете. — И он еще раз промокнул лицо платочком из нагрудного кармана. Руки все еще заметно дрожали. — Я рад, что здесь нет никакого подвоха.

— Нет, сэр, никакого подвоха здесь нет, — полицейская машина подъезжала к зданию суда. Солнце уже село. Улицы затапливали темнота и мрак.

Фонари еще не зажглись.

— Мне уже получше, — сказал Лойс. — Я там немного разволновался. Переполошил всех, одним словом. Ну а теперь-то все разъяснилось, правда? Может, не будем ехать в участок?

Полицейские молчали.

— Мне вообще-то нужно обратно в магазин. Да и дети еще не ужинали. Я все понял. Кричать, шуметь больше не буду. Так зачем, спрашивается, нам…

— Это ненадолго, — перебил его полицейский, который вел машину. — Быстро управимся. Раз, два — и готово.

— Ну, быстро так быстро, — пробормотал Лойс.

Машина притормозила перед светофором.

— Я, наверное, много шуму поднял и все такое. Глупо, конечно, и чего это на меня нашло…

Лойс резко распахнул дверь, рыбкой бросился на мостовую и перекатился на ноги. Машины трогались с места — зажегся зеленый. Лойс сиганул на тротуар и помчался прочь, уворачиваясь от встречных прохожих. За спиной слышались вопли и топот ног.

Это не полицейские! Он это сразу понял. Местных пайквильских полицейских он знал наперечет — двадать пять лет держал в городе магазинчик, часто приходилось пересекаться. Поэтому полицейских он знал в лицо — всех до единого.

А эти — не полицейские. И никакого объяснения случившемуся в сквере нет! Поттер, Фергюссон, Дженкинс — они не знали, почему оно там. Не знали — и знать не хотели. А вот это странно. Очень странно!

Лойс нырнул в скобяной магазин, пронесся мимо ошалевших продавцов и покупателей, влетел в складское помещение и вылетел с черного хода. Чуть не перекинувшись через мусорный контейнер, он взбежал вверх по бетонной лестнице, перелез через забор, спрыгнул с другой стороны и прислушался, задыхаясь и держась за грудь.

За спиной не кричали и не бежали. Отлично — ему удалось оторваться.

Он стоял в устье переулка — темного, замусоренного. Под ногами валялись доски, обрывки картона, брошенные шины. Переулок вел к улице — там как раз замигали и включились фонари. По тротуару шли люди. Мужчины и женщины. Горели неоном вывески магазинов. Проезжали, бибикая, машины.

Пойдешь направо — выйдешь к полицейскому участку.

Участок совсем рядом. До жути близко. Прямо за грузовым подъездом бакалейной лавки белела цементная стена здания суда. Окна забраны решетками, над крышей — антенна. В густеющей тьме громада стены казалась еще выше. Опасное, опасное место, нельзя здесь стоять, надо уходить, бежать, надо убраться от них подальше.

От… них? А кто такие они?..

Лойс крадучись пошел по переулку. За внушительным зданием участка уместилась мэрия — старинная, деревянная, поблескивающая позолоченной бронзой дверных оковок. Лестница широкая, цементная. Окна кабинетов темные, света нигде нет. По обеим сторонам от ступенек — клумбы и невысокие туи.

Все как обычно.

Нет.

Что-то не так. Что-то не так…

Над мэрией росло пятно тьмы. Черный конус мрака, темнее, чем окружающая ночь. Чернота над крышей устремлялась в непроглядное небо и расползалась в ночи.

Он прислушался. О боже. Боже правый. Звук. Ему не чудится. В уши вползал звук, и Лойсу нестерпимо захотелось зажать уши, ничего не слышать, и не помнить, и не знать. Над мэрией гудело. Тихонько, приглушенно — как большой растревоженный улей.

Оцепенев от ужаса, Лойс поднял взгляд. Над зданием нависла клякса густой тьмы. Такой густой, что тьма казалась плотной. В черной воронке что-то двигалось. Что-то мелькало. С неба пикировали… твари. На мгновение зависали над зданием мэрии — и беззвучно шлепались на крышу.

Твари. Мелькающие, мельтешащие, спускающиеся с небес. Прямо из черной расщелины над его головой.

Они. Он их все-таки увидел.


Лойс пригнулся, прячась за покосившийся заборчик. Не обращая внимания на грязную лужу под ногами, он неотрывно глядел в небо.

Они высаживались. Спускались группами, приземлялись на крышу мэрии и исчезали внутри. У них были крылья — прозрачные, как у гигантских насекомых. Они подлетали, зависали — а потом садились на крышу. И по-крабьи, бочком, переползали к карнизу и скрывались в здании.

Отвратительное — и одновременно завораживающее — зрелище. Задул холодный ночной ветер, Лойс поежился. Он устал и едва держался на ногах после всего пережитого. На лестнице мэрии стояли люди. Небольшими группками, а кто-то и по отдельности. А вот выходили они сразу по нескольку человек. Останавливались, словно пережидая, а потом спускались по ступеням — и шли себе дальше.

Сколько же их всего?

Это невозможно, невозможно. Такого не может быть! Из открывшейся в небе черной расселины спускались вовсе не люди. Оттуда появлялись пришельцы, жители иного мира, обитатели другого измерения. В оболочке мира открылась щель, она треснула, и оттуда поползло. В открывшуюся дыру полезли крылатые насекомые, совершенно чуждая форма жизни…

Группка людей на ступенях пришла в движение. Несколько человек пошли вниз, к ждущей у подножия лестницы машине. Один развернулся и зашагал обратно к дверям. А потом передумал и спустился вслед за остальными.

Нет. Не спустился. Лойс в ужасе прикрыл глаза. Перед глазами все завертелось, и он покрепче ухватился за хлипкую ограду. То, что только что выглядело как человек, в одно мгновение отрастило крылья, забило ими, как бабочка, и невесомо слетело с лестницы вслед за остальными. Опустилось на тротуар и смешалось с толпой.

Подделка. Подделка под людей, хитрая имитация. Это насекомые, способные принимать образ человека. Прямо как их земные сородичи — те тоже отличаются способностью к мимикрии. Ну да, защитный окрас, вот что это такое.

Лойс с трудом отцепился от забора. Заставил себя подняться на ноги. Вокруг окончательно стемнело. В переулке стояла чернильная ночь. Возможно, у них есть ночное зрение. Возможно, время суток им безразлично — они равно хорошо видят и при свете, и в темноте.

Он осторожно выбрался из переулка и пошел по улице. Мимо все так же текла толпа, шагали мужчины и женщины. Правда, прохожих стало не так много. На остановках ждали автобуса люди. А вот и он — огромный, взблескивающий во мраке огнями фар, неуклюже ползет к ним.

Лойс ускорил шаг. Решительно растолкав остальных, он влез внутрь и уселся на заднее сиденье — поближе к двери. Через мгновение автобус рыкнул двигателем и покатился вниз по улице.

Лойс позволил себе немного расслабиться. И принялся рассматривать людей вокруг себя. Уставшие, отупевшие после длинного трудового дня лица. Люди возвращаются домой после работы. Ничего необычного, самые обыкновенные люди. На него тоже никто не обращал внимания. Все сидели молча, сгорбившись, легонько покачиваясь в такт движению автобуса.

Человек рядом с ним достал и развернул газету. И принялся изучать спортивный раздел. Губы его шевелились. Обычный человек. Синий костюм. Галстук. Наверное, бизнесмен. Или продавец чего-нибудь. Едет домой, к жене и детям.

Через проход сидела женщина лет двадцати. Темные глаза, темные волосы, на коленях сверток. В тонких чулках, на каблуках. Плащ красный, под ним белый ангорский свитер. Она сидела и смотрела вперед с отсутствующим видом.

Старшеклассник в джинсах и черной куртке.

Огромная женщина с тройным подбородком, нагруженная чудовищных размеров хозяйственной сумкой. Сумка набита пакетами и свертками. На толстом лице выражение тупой усталости.

Обычные люди. Такие каждый вечер ездят вот в таких автобусах. Возвращаются домой. К семье. Едут ужинать в тепле и уюте.

Они едут домой, а мозги у них умерли. Их держат под контролем насекомоподобные пришельцы, которые натянули на себя их облик и захватили их разум. Какое разум — захватили их город. Их жизни. И его бы захватили тоже, но он ковырялся в подвале и не поехал в магазин. Его каким-то образом пропустили и не обработали. Значит, у них не все предусмотрено. В их плане есть бреши, недостатки.

Возможно, найдутся и другие — такие, как он, Лойс.

Это вселяло надежду — значит, они не всесильны. Они совершили ошибку, не залезли ему в голову. Их сеть, их поле контроля каким-то образом его не затронули. Он вылез из подвала и сразу поехал в город. Значит, зона излучения не такая уж и обширная…

Через проход в паре сиденьев от него сидел человек. И смотрел на Лойса. Тот резко встрепенулся. Худоватый мужчина, с темными волосами и усиками. Хорошо одетый — добротный коричневый костюм, начищенные ботинки. В тонких пальцах книга. И он смотрел, пристально смотрел на Лойса. А потом быстро отвел взгляд.

Лойс замер. Кто это? Один из них? Или… или такой же, как он? Человек, которого пропустили при обработке?

Человек с книгой снова уставился на него. Глазки живые и умные. И хитрые такие. Либо этот хитрец перехитрил пришельцев — либо это сам пришелец. Насекомое из другого измерения в чужом обличье.

Автобус остановился. Вошел пожилой мужчина, неторопливо опустил жетон в ящик. Медленно прошел по проходу и сел напротив Лойса.

Пожилой мужчина встретился взглядом с тем, хитрым и усатеньким. Они смотрели друг на друга менее секунды, но какой это был многозначительный обмен взглядами!

Лойс вскочил. Автобус уже трогался с места. Он бросился к двери. Прыгнул на ступеньку, дернул аварийный тормоз. Дверь послушно сложилась в гармошку и отъехала в сторону.

— Эй! — заорал водитель — ему пришлось со всей силы дать по тормозам. — Какого черта…

Лойс протиснулся наружу, автобус замедлял ход. Кругом стояли дома. Обычный пригород — лужайки, высокие многоквартирные здания. За спиной вскочил с сиденья усатый мужчина со слишком умным взглядом. Пожилой тоже поднялся на ноги. Они не собирались его упускать.

Лойс прыгнул. Удар о мостовую сотряс тело, он откатился к бордюру, задыхаясь в волне боли. В сознание хлынула чернота беспамятства. Нет, нет, он не может сейчас потерять сознание! Лойс с трудом встал на колени — и снова обвалился на землю. Автобус остановился, из него выскакивали люди.

Лойс вслепую шарил вокруг себя. Пальцы что-то нащупали — камень, вводосточной канаве лежал камень. Он, постанывая от боли, все-таки вскарабкался на ноги. Перед ним что-то темнело, чья-то фигура. Ну да, тот самый мужчина с умными глазами и книгой.

Лойс с размаху поддал ногой. Мужчина с усиками охнул и осел наземь. Тогда Лойс со всей силы ударил его камнем. Тот заорал благим матом, пытаясь откатиться:

— Нет! Бога ради, не надо!

Лойс ударил снова. Раздался отвратительный хруст. Крик мужчины оборвался, потонул в нарастающем подвывании. Лойс, пошатываясь, шагнул сначала вперед, потом назад. Вокруг стояли люди. Окружали его плотным кольцом. Эд, неуклюже переваливаясь, потрусил по тротуару — прочь, прочь. Никто за ним не гнался. Они стояли над безвольно распростертым телом мужчины с книжкой. Мужчины со слишком умными глазами, который за ним погнался.

А вдруг он ошибся?

Уже слишком поздно думать о таких вещах. Надо убираться отсюда. Убираться прочь из Пайквилля, прочь от истекающей тьмой щели, которая пропустила их мир в наш.

* * *
— Эд!

Дженет Лойс опасливо попятилась.

— Что такое? Что слу…

Эд Лойс захлопнул за собой дверь и прошагал в гостиную.

— Опусти жалюзи. Быстро!

Дженет осторожно двинулась к окну:

— Но…

— Быстро, я сказал! Кто еще дома?

— Да никого тут нет! Только дети! Они у себя в комнате, наверху. А что случилось? Ты так странно выглядишь… Почему ты вернулся?

Эд запер входную дверь. И крадучись обошел дом. Кухня. Ящик под мойкой. Он выдвинул его и вытащил большой разделочный нож. Провел пальцем по лезвию. Острый. Это хорошо. И вернулся в гостиную.

— Значит, так, — сказал он. — У нас мало времени. Они знают, что я сбежал, и станут меня искать.

— Сбежал?.. — Дженет не знала, пугаться ей до смерти или умирать от изумления. — От кого?

— Город захвачен. Они контролируют все. Я это сразу понял. Захватили грамотно, начали с администрации — мэрию взяли, полицейский участок. Интересно, что они сделали с настоящими людьми, которых…

— Эд, ты о чем?..

— Дженет, я — о вторжении. На нас напали существа из другой вселенной. Возможно, из другого измерения. Они насекомые. Они умеют мимикрировать под среду. И много чего еще умеют. Разум захватывать, например. Вот твой разум могут захватить — моментально.

— Мой разум?

— Они начали вторжение отсюда. Из Пайквилля. И захватили всех вас! Весь город! Всех, кроме меня. Против нас — невероятно сильный враг. Но даже они не всесильны. В этом наша надежда. Они могут ошибаться! Они не всеведущи!

Дженет потрясла головой:

— Я все равно ничего не понимаю, Эд. Да ты с ума сошел, ты только послушай себя!

— Сошел с ума? Нет. Мне повезло — вот в чем дело! Если бы я не рыл яму в подвале, я бы стал таким же, как все вы! — И Лойс настороженно поглядел в окно. — Так, хватит стоять и болтать. Одевайся.

— Одеваться?

— Да. Мы уезжаем. Уезжаем из Пайквилля. Нам нужно вызвать подкрепление. Сразиться с этими тварями. Их можно победить. Они не непогрешимы. Они идут за мной по пятам — но мы оторвемся. Надо спешить. Давай, давай! — И он схватил и дернул ее за руку. — Надевай пальто, зови детей! Мы уезжаем! Собираться некогда! Некогда собираться, слышишь!

Побелев, жена подошла к шкафу и сняла с вешалки пальто.

— Куда мы поедем?

Эд выдрал из письменного стола выдвижной ящик и вывалил содержимое на пол. Схватил карту, разложил на ковре.

— Так, шоссе наверняка у них под контролем. Но есть и объездная дорога. Через Оук-Гроув. Я по ней как-то проезжал. Туда мало кто сворачивает. Возможно, они про нее забудут.

— Старая дорога через Ранчо? Ее давно перекрыли! По ней никто не ездит!

— Я знаю, — и Эд мрачно запихал карту в карман пальто. — Это наш шанс. Возможно, последний. Давай, зови детей и поехали. Твоя машина заправлена?

Дженет ошарашенно помотала головой:

— «Шевроле»? Ну да, я вчера вечером полный бак залила… — и направилась к лестнице на второй этаж. — Эд, я…

— Я тебе сказал — зови детей!

Эд отпер входную дверь и высунулся наружу. Тишина. Никого. Похоже, погоня отстала.

— Спускайтесь вниз, — дрожащим голосом позвала Дженет. — Мы… мы поедем… на прогулку. Ненадолго поедем…

— На ночь глядя? — послышался недоуменный голос Томми.

— А ну быстро вниз! — рявкнул Эд. — Оба двое — вниз, я сказал!

Томми тут же нарисовался на верху лестницы.

— Да я домашку делаю, мы дроби проходим! Мисс Паркер сказала, что если мы с этими…

— Забудь про дроби, — отрезал Эд, схватил сына за локоть и подтолкнул к двери. — Где Джим?

— Да идет он, идет…

Джим показался наверху и принялся медленно спускаться по ступеням:

— Пап, а что случилось-то?

— Поедем, прокатимся.

— Прокатимся? Куда?

Эд развернулся к Дженет:

— Свет пусть горит. Телевизор пусть тоже работает. Иди, включи его. — И он подтолкнул ее к тумбе с аппаратурой. — Надо, чтобы они думали, что мы все еще…

И тут он услышал жужжание. В одно мгновение Лойс оказался на полу, с ножом на изготовку. Сглатывая тошноту, он смотрел, как оно слетает на него по лестнице. Крылья били быстро-быстро, стрекоча и сливаясь в сплошную хитиновую дымку. Тварь примеривалась к жертве. Обликом оно все еще немного походило на Джимми. Маленькое — видимо, еще не достигшая взрослых размеров особь. Перед глазами мелькнули холодные, вытаращенные тысячами фасеток мушиные зенки. Крылышки стрекотали, на тельце все еще болтались желтая футболка и джинсы, личико кривилось в подобии человеческой мимики. Оно налетало, странно изогнув тело, что это оно намерено…

Оно хочет ужалить!

Лойс ударил ножом — еще и еще. Оно отлетело в сторону, недовольно жужжа. Лойс перекатился на бок и пополз к двери. Томми с Дженет стояли, как изваяния, с ничего не выражающими лицами. Бесстрастными, пустыми лицами. Лойс снова пырнул тварь ножом. На этот раз попал — нож вошел во что-то твердое, тварь заверещала, замедлилась, влетела в стену и, стрекоча и взмахивая крылышками, спланировала на пол.

Что-то плеснулось и лизнуло, как волна, его разум. Поток силы, энергии — чуждое сознание искало брешь, чтобы втиснуться, пробиться внутрь. Лойс стоял, не в силах двинуться с места. Чужой разум проник в сознание, оставив после себя краткое, но мерзостное ощущение прикосновения. Беспримерно чуждое присутствие накрыло — а потом упорхнуло, как мотылек. Тварь обрушилась на пол и застыла бесформенной кучей.

Оно умерло. Лойс пошевелил и перевернул тварь ногой. Насекомое. Точнее, какая-то муха. Желтая футболка, джинсы. Одежда его сына, Джимми. Он наглухо захлопнул эту дверь в своем разуме. Все, поздно об этом думать. Мрачно подхватив с пола нож, пошел к двери. Дженет и Томми стояли неподвижно, словно окаменев.

А машина-то снаружи. Нет, бесполезно. Ничего не выйдет. Они наверняка уже поджидают. А до цели — десять миль. Пешком. Десять долгих миль по пересеченной местности, через овраги и открытые поля и заросшие девственным лесом холмы. Нужно идти одному.

Лойс открыл дверь. Обернулся — на мгновение. Посмотрел на жену и сына. А потом захлопнул за собой дверь и быстро сбежал по ступеням крыльца.

И помчался вперед, во тьму, прочь из города.

* * *
Утро выдалось ослепительно солнечным. Лойс остановился, загнанно дыша. Его пошатывало. Пот заливал глаза. Одежда висела лохмотьями — изодрал о ветки и колючки, пока полз через подлесок. Десять миль — на четвереньках. Полз, продирался через кусты, всю ночь. Ботинки облепила присохшая грязь. Царапины саднили. Эд хромал, сил не осталось ни на что.

Зато впереди лежал Оук-Гроув.

Он сделал глубокий вдох и пошел вниз по склону. Дважды спотыкался и падал, но вздергивал себя на ноги и упорно плелся дальше. В ушах звенело. Мир вокруг кружился и менял очертания. Но он дошел. И вырвался из Пайквилля.

Ковырявшийся в поле фермер вытаращился на него. Из дома изумленно наблюдала молодая женщина. Лойс выбрался на дорогу и пошел к маячащим впереди заправке и кафешке. Пара грузовиков, в пыли копаются курицы, у ограды привязана собака.

Он доплелся наконец до заправки, наткнулся на подозрительный взгляд одетого в белое служащего.

— Слава тебе, господи, — пробормотал Лойс и устало привалился к стене. — Я уж и не чаял добраться до вас. Они за мной гнались всю дорогу. Жужжали. Я слышал, как они жужжат и летают вокруг.

— А что случилось? — спросил заправщик. — Попали в аварию? Вас ограбили?

Лойс устало покачал головой:

— Город захвачен. Мэрия, полицейский участок — все у них в руках. Они повесили человека. На фонаре. Я его сразу увидел. А дороги перекрыты. Все. Я видел, как они кружат над машинами, которые заезжают в город. Оторвался от погони только ближе к четырем. Утра. Сразу почувствовал — улетают. А потом взошло солнце.

Заправщик нервно облизал губу:

— Да вы, сэр, не в своем уме. Вам к доктору надо.

— Отвези меня в Оук-Гроув, — выдохнул Лойс. И обессиленно опустился на гравий. — Нужно как можно скорее начать зачистку. Нельзя терять ни минуты.

* * *
Он говорил, а они все записывали на диктофон. Все-все. А когда он закончил рассказывать, комиссар щелкнул кнопкой и выключил запись. И поднялся на ноги. Постоял так некоторое время. Подумал. А потом медленно вытащил сигарету и прикурил. На красном мясистом лице застыло мрачное, суровое выражение.

— Вы мне не верите, — пробормотал Лойс.

Комиссар протянул ему сигарету. Лойс нетерпеливо оттолкнул ее:

— Курите сами, если хотите!

Комиссар отошел к окну и некоторое время созерцал домики Оук-Гроува.

— Я вам верю, — вдруг сказал он.

Лойс со вздохом облегчения обмяк на стуле:

— Слава богу…

— Значит, вам удалось сбежать, — комиссар медленно покачал головой. — Вы были в подвале. Не на работе. Удивительная случайность. Один шанс из миллиона.

Лойс прихлебнул черного кофе из чашки.

— У меня есть на этот счет кой-какие соображения, — пробормотал он.

— Какие же?

— Насчет них. Кто они такие. Они захватывают города постепенно. По одному. Начинают с верхов — с администрации. А потом постепенно расширают зону влияния. А когда получают полный контроль над населением, переходят к следующему городку. И так медленно, постепенно расширяют территорию. Думаю, они уже давно этим занимаются.

— Насколько давно?

— Тысячи лет уже. Я не думаю, что мы тут с чем-то новым столкнулись.

— Почему вы так решили?

— Я маленьким был… ну, ходил в воскресную школу. Нам там картинку показывали — в Библии. Такую, знаете… религиозную картинку. Старую. На ней были нарисованы злые боги, которых победил Иегова. Молох, Вельзевул, Моав, Ваал, Астарот…

— И?..

— У всех у них свой символ, — и Лойс поднял глаза на комиссара. — Вельзевула представляли в образе гигантской мухи.

— Давнее, выходит, у нас с ними противостояние… — пробормотал комиссар.

— Их побеждали. Много раз. В Библии все про это написано. Они нападают, захватывают — а потом их отбрасывают назад.

— И как же их победить?

— Они не могут завладеть всеми. Вот со мной у них не получилось, правда? И они так и не сумели одолеть евреев. Евреи пошли и возвестили это всему миру. А еще важно понимать, что опасность существует. Вот те два человека в автобусе. Они понимали. Я так думаю. Не попались — прямо как я. — Лоус сжал кулаки. — Я одного из них убил. Ошибся. Побоялся рисковать — вдруг это враг?

Комиссар покивал:

— Безусловно, они не попались. Как и вы. По странной случайности. А вот остальных полностью контролировали.

Комиссар отвернулся от окна.

— Ну что ж, мистер Лойс. Похоже, вы и сами все поняли.

— Нет. Не все. Тот человек, на фонаре. Мертвец, который висел в парке. Насчет него я не понял. Почему? Зачем они его там повесили?

— Все очень просто, — слабо улыбнулся комиссар. — Это приманка.

Лойс замер. Даже сердце, казалось, остановилось и перестало биться.

— Приманка?… Что… что вы хотите этим сказать?

— Чтобы выманить вас. Вы ведь себя обнаружили, правда? Им нужно было знать, кто у них под контролем, а кто нет.

Лойс в ужасе отшатнулся:

— Так что же… выходит, они знали, что подчинить всех не получится?! Они ждали этого… — тут он осекся. — И приготовили ловушку.

— А вы себя обнаружили. Отреагировали бурно. Выдали себя.

И комиссар вдруг повернулся и направился к двери.

— Так, Лойс, нам пора. Дел по горло. Нужно действовать, действовать. Не теряя времени.

Лойс медленно, словно оглушенный, поднялся на ноги.

— И тот человек… Кто он? Откуда? Я его раньше не видел. Он не из местных. Он… из другого города. Весь в грязи, перепачканный, на лице порезы, весь в царапинах…

На лице комиссара проступило странное выражение. Он тихо ответил:

— Возможно, вы и это поймете. Совсем скоро. Идите за мной, мистер Лойс.

Глаза его странно блеснули, он распахнул дверь. Лойс выглянул на улицу — перед полицейским управлением толпились люди в форме. Платформа какая-то… И телефонный столб. А с него свисала — веревка!

— Прошу за мной, — сказал комиссар и холодно улыбнулся.

* * *
Солнце садилось, и вице-президент «Мерчантс-Банка» Оук-Гроув поднялся из сейфового отделения, запер его на тяжелые замки с часовым механизмом, надел шляпу, накинул пальто и вышел из здания. На улице было уже пустынно, лишь несколько прохожих спешили домой — ужинать.

— До свидания, — вежливо попрощался охранник, запирая за ним дверь.

— До свидания, — пробормотал в ответ Клэренс Мейсон.

И пошел к машине. Как же он устал… Весь день просидел внизу, у сейфов — все пытался понять, можно ли впихнуть еще один ряд ящиков для хранения ценностей. Фух, хорошо, что работа закончена и можно отправиться домой.

Он вышел на угол и остановился. Фонари еще не зажгли. Улица тонула в полумраке. Очертания зданий расплывались в дымке. Он огляделся — и замер.

С телефонного столба прямо напротив полицейского участка что-то свисало. Что-то длинное. Непонятное что-то. И покачивалось на ветру.

Какого черта? Что это такое?

Мейсон осторожно подошел к… предмету. Ему хотелось скорее оказаться дома. Он устал. Он хотел есть, наконец. Он думал о жене, детях. О горячем вкусном ужине на столе в гостиной. Но вот что-то в этом темном, качающемся на ветру свертке было такое… неправильное. Что-то нехорошее. Неприятное. В темноте он никак не мог разглядеть, что же это такое. Но висящее на столбе нечто словно притягивало его. И он подвигался все ближе и ближе. Он хотел понять, что это. Ему было как-то не по себе. Штука какая-то… Висит… Ему стало страшно. Страшно — и интересно.

Странно только, что больше никто странную штуку не замечал.

1953

Имеющий глаза да увидит (The Eyes Have It)

О том, что на Землю вторглись жизненные формы с другой планеты я узнал совершенно случайно. А дело было так.

Возвращаясь в пятницу с работы, я подобрал на заднем сиденье автобуса забытый каким-то растяпой любовный роман в засаленном мягком переплете. Дома, на мое счастье, никого не оказалось, и я, достав из холодильника бутылочку пивка, вольготно расположился в любимом кожаном кресле перед телевизором и принялся рассеянно листать свою находку. На первой же странице мне вдруг попалась фраза:

…глаза его неповоротливо обежали комнату.

Я будто воочию увидел бегающие по комнате глаза и меня будто арктическим холодом обдало. Бегали ли они как кролики, прыжками, изредка припадая к полу и замирая на месте, или, быть может, перемещались на тоненьких кривых ножках боком, подобно деловитым крабам, для меня так и осталось загадкой. Однако не вызывало ни малейших сомнений, что автор считает неторопливый бег глаз по комнате событием в порядке вещей. Аналогичного мнения, похоже, придерживались и все поголовно герои его книги.

В следующем же абзаце я прочитал:

…его глаза застыли на Джули.

Тут меня и осенило, что я наткнулся на описание совершенно чуждой человеку расы существ. Далее в книге говорилось буквально следующее:

…медленно, спокойно, его глаза обшарили дюйм за дюймом все стройное, молодое тело.

Похоже, Джули все же была человеком, поскольку резким окриком оборвала такое к себе отношение. Далее я узнал, что у одного из героев книги:

…напрочь отсутствуют мозги.

Мои размышления прервала вернувшаяся из магазина жена.

— Дорогой, что-то случалось? — рассеянно спросила она. — Вид у тебя почему-то неважнецкий.

Открытие было слишком страшным и я, конечно же, не рассказал о нем трусихе-жене, а просто молча поднялся, и, прихватив с собой книгу, ушел в гараж. Устроившись там с куда меньшими удобствами на пыльном верстаке, я стал просматривать книгу дальше. Вскоре я узнал, что глаза по меньшей мере одного чужака не только путешествовали отдельно от его тела, но и в своих странствиях даже носили обувь. Об этом мне поведала реплика другого героя:

— Разуй глаза, Боб!

Отдельно от тел действовали не только глаза чужаков, но и их руки, а также ноги и даже головы. Об этом я узнал из следующих оброненных случайно там и тут фраз:

…пока не дошли руки.

…горазд чужими руками жар разгребать!

…На моем предприятии ощущается острая нехватка рабочих рук.

…насилу оттуда ноги унесли

…Узнаю, чьих это рук дело.

…Горемыка Билли повесил голову.

Органы чужаков необязательно были из плоти и костей. Так, например, у существа по имени Дин были:

…золотые руки.

А у приятеля Дина — Джонни — почему-то была:

…дырявая голова

Я представил себе на плечах человекоподобного существа голову, в дырах которой свищет ветер, и мне к горлу подступил комок.

Из предложения:

…Клод поедал ее глазами,

я сделал вывод, что каждый орган чужаков способен питаться автономно, причем даже живой плотью. Далее выяснилось, что Клод по собственной воле способен изменять форму ушей. Об этом автор так и написал:

…Клод навострил уши.

На протяжении всего повествования один чужак:

…водил всех за нос,

а у другого вдруг:

…как шнурок развязался язык.

Кроме того чужаки могли сливаться в группу, в потом разъединять на части получившийся единый организм:

…войдя в кинотеатр их сплоченная компания, повздорив, разделилась — половина двинула прямиком в зал, а половина направилась к буфету.

В конце книги главный герой предложил Джули, как это, видимо и водится у инопланетян, свои:

…руку и сердце.

Прочитав строчкой ниже, что:

…она их с радостью приняла,

я пришел к неутешительному выводу, что и Джули тоже была инопланетянкой, хотя и искуснее прочих героев книги, притворявшейся человеком. Тайной за семью печатями осталось для меня, какой прок от чужих руки и сердца. Что ей, своих не хватало? Или, быть может, свои она уже кому-то презентовала? Или потеряла?

Присутствие духа оставило меня на строчке:

…Ее глаза непрерывно следовали за ним, пока он переходил дорогу.

Я в сердцах захлопнул книжку, и, опасливо озираясь по сторонам, направился из гаража домой. Дорогой мне постоянно казалось, что за мной по пятам следуют чьи-то недобрые, пронырливые глаза.

На кухне жена и дети играли в монополию и я присоединился к ним. Играя, я только и думал, не следует ли мне сообщить о своем чудовищном открытии правительству. А может там давным-давно знают об этом? Или, того хуже, само правительство частично или даже полностью состоит из инопланетян?

Хорошенько пораскинув мозгами, я решил не соваться в это дело. По-моему, никакие пришельцы из космоса не стоят того, чтобы мне лезть из кожи вон.

А как по-вашему?

1953

Перевод А.Жаворонков

Золотой человек (The Golden Man)

— Здесь всегда такое пекло? — приятно улыбаясь, поинтересовался полный мужчина средних лет в изрядно помятом сером костюме, мокрой от пота белой сорочке, обвислом галстуке-бабочке и панаме. По виду и манере держаться в нем сразу угадывался коммивояжер.

Никто из посетителей маленького замызганного кафе не пошевелился.

— Только летом, — нехотя ответила размякшая от жары официантка.

Коммивояжер неторопливо закурил и с любопытством огляделся. Парень и девушка в одной из обшарпанных кабинок у дальней стены были полностью поглощены друг другом, двое рабочих за покосившимся столиком уминали за обе щеки гороховый суп и булочки, худой загорелый фермер со стаканом виски прислонился к буфетной стойке, пожилой бизнесмен в голубом костюме и при карманных часах просматривал утренний выпуск местной газеты, смуглый таксист с крысиным лицом потягивал кофе, утомленная дама, зашедшая отдохнуть, отложила в сторону свои многочисленные сумки и блаженно откинулась на спинку стула.

Коммивояжер оперся руками о буфетную стойку и обратился к сидевшему рядом джентльмену:

— Не подскажете, как называется этот городишко?

— Волна-Крик, — не отрываясь от газеты, буркнул тот.

Некоторое время коммивояжер прихлебывал кока-колу, небрежно зажав сигарету между пухлыми белыми пальцами. Затем он извлек из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник и с задумчивым видом принялся перебирать открытки, банкноты, исписанные листки, билетные корешки и прочий бумажный хлам, пока, наконец, не отыскал фотографию.

Взглянув на снимок, коммивояжер захихикал и вновь попытался завязать разговор.

— Вот, полюбуйтесь-ка. — Он положил карточку на буфетную стойку.

Бизнесмен продолжал читать.

— Эй, вы только посмотрите сюда. — Коммивояжер слегка толкнул соседа локтем и сунул фотографию ему под нос. — Какова красотка?!

Бизнесмен раздраженно глянул на снимок обнаженной до пояса женщины лет тридцати пяти с рыхлым белым телом и восемью обвислыми грудями.

— Вам случалось видеть что-нибудь подобное? — хихикая, приставал коммивояжер. Его маленькие красные глазки восторженно сияли, рот расползся в похотливой улыбке. Он снова толкнул соседа локтем.

— Видел, и не раз. — Скривившись от отвращения, бизнесмен уткнулся в газетный лист. От внимания коммивояжера, однако, не ускользнуло, что старый худой фермер пристально смотрит в их сторону, и, добродушно улыбаясь, он протянул карточку фермеру.

— Ну как, папаша, нравится? Ничего не скажешь, хороша лапочка, а?

Фермер неспешно рассмотрел карточку, перевернул, изучил засаленный оборот и, еще раз взглянув на лицевую сторону, отшвырнул. Соскользнув с буфетной стойки, фотография несколько раз перевернулась в воздухе и упала изображением вверх.

Коммивояжер поднял ее, отряхнул и аккуратно, почти нежно, вложил в бумажник. Официантка скосила глаза на снимок и тут же отвела взгляд в сторону.

— Чертовски приятное зрелище, — подмигнул ей коммивояжер. — Не находите?

Официантка пожала плечами.

— Чего ж тут особенного? Видала я уродов и похлеще, когда жила под Денвером. Их там целая колония.

— Так там и сделан этот снимок. В денверском трудовом лагере ЦУБ.

— Неужели там еще кто-то живет? — приподнял брови фермер.

— Шутите? — коммивояжер хрипло рассмеялся. — Конечно, нет.

* * *
Теперь посетители кафе внимательно прислушивались к разговору. Даже молодые люди в кабинке выпрямились, слегка отодвинулись друг от друга и во все глаза наблюдали за происходящим у буфетной стойки.

— А я в прошлом году видел забавного парня возле Сан-Диего, — сообщил фермер. — С крыльями, как у летучей мыши. Вот урод, так урод: из спины торчат голые кости, а на них болтаются кожаные перепонки.

В разговор вступил таксист, чем-то смахивающий на крысу:

— Это еще что. Вот я на выставке в Детройте видал человека с двумя головами.

— Неужто живого? — удивилась официантка.

— Какое там. Конечно, чучело.

— А нам на уроке социологии крутили целый фильм обо всех этих тварях, — выпалил юноша. — Каких там только не было! И крылатые с юга, и большеголовые из Германии, ну, такие, безобразные, с наростами, как у насекомых…

— Самые мерзкие твари обитали в Англии, — перебил юношу пожилой бизнесмен. — Те, что скрывались в угольных шахтах. Их откопали только в прошлом году. Почти сто особей. — Он покачал головой, — Больше полувека они там плодились. Потомки беженцев, спустившихся под землю еще до войны.

— В Швеции недавно обнаружили новый вид, — блеснула своими познаниями официантка. — Я сама читала. Говорят, они могли управлять мыслями людей на расстоянии. К счастью, их оказалась только одна пара, и люди из ЦУБ справились с ними в два счета.

— Почти как новозеландские, — изрек один из рабочих. — Те тоже читали мысли.

— Читать и управлять — совершенно разные вещи, — возразил бизнесмен. — Когда я слышу что-нибудь в этом роде, то деже рад, что у нас есть Центральное Управление Безопасности.

— А были еше такие, что могли передвигать предметы взглядом, — задумчиво произнес фермер. — Телекинез называется. Их нашли сразу после войны в Сибири. Слава Богу, советское ЦУБ не подкачало. Теперь о них никто и не вспоминает.

— А вот я помню, — возразил бизнесмен. — Я был тогда еще ребенком. Но все же помню, ведь это был первый див, о котором я услышал. Отец созвал всю семью и рассказал. Мы тогда еще заново отстраивали дом. В те дни ЦУБ обследовало каждого и ставило на руке клеймо. — Он гордо поднял худую узловатую руку. — Моему клейму пошел уже шестой десяток.

— Сейчас тоже осматривают младенцев, — поежилась официантка. — Во Фриско в этом месяце снова появился див. Первый за несколько лет. Полагали, что с ними покончено во всей округе, да не тут-то было.

— Во всяком случае, их становится все меньше и меньше, — вставил таксист. — Фриско ведь не слишком пострадал. Не как другие города — Детройт, например.

— В Детройте до сих пор каждый год рождается до пятнадцати тварей, — вставил юноша. — Там по всей округе зараженные пруды. А люди не обращают внимания на робовывески и все равно там купаются.

— А как он выглядел? — спросил коммивояжер. — Ну, тот, из Сан-Франциско?

Официантка развела руками:

— Да как обычно. Без ступней. Скрюченный. С большими глазами. Вместо ногтей — когти.

— Ночной тип, — определил коммивояжер.

— Его прятала мать, представляете?! Говорят, ему стукнуло три года. Она упросила местного врача подделать свидетельство ЦУБ. Докторишко оказался старым другом семьи, ну, вы понимаете.

Коммивояжер допил кока-колу и теперь рассеянно вертел в пальцах сигарету, прислушиваясь к затеянному им разговору. Юноша наклонился к девице и тараторил без умолку, пытаясь произвести впечатление своей эрудицией. Тощий фермер и бизнесмен, придвинув свои табуреты, вспоминали о тяготах жизни в конце войны и в годы до принятия первого Десятилетнего Плана Реконструкции. Таксист и двое рабочих травили байки.

Чтобы привлечь внимание официантки, коммивояжер кашлянул и изрек:

— Надо думать, тот урод из Фриско наделал и здесь немало шума. Это ведь совсем под боком.

— И не говорите, — согласилась официантка.

— Да, этот берег залива действительно не слишком пострадал, — гнул свое коммивояжер. — Уж здесь-то вы этих уродов отродясь не встречали, верно?

— Не встречала, — официантка принялась поспешно собирать со стойки грязную посуду. — Ни единого во всей округе, — заявила она и направилась на кухню.

— Так уж и ни единого? — удивленно переспросил коммивояжер. — Неужели по эту сторону залива не появлялось ни одного дива?

— Ни одного, — отрезала она и скрылась за дверью кухни. Ее голос прозвучал несколько хрипловато и натянуто, что заставило фермера умолкнуть и оглядеться.

Как занавес, опустилась тишина. Все угрюмо уставились в свои тарелки.

— Ни единого во всей округе, — громко и отчетливо произнес таксист, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вообще ни одного.

— Да-да, конечно, — закивал коммивояжер. — Я только…

— Безусловно, вы все поняли правильно, — заверил его рабочий.

Коммивояжер растерянно заморгал.

— Конечно, приятель, конечно, — он нервно шарил в карманах. Несколько монет покатились по полу, и он торопливо их подобрал. — Я не хотел никого обидеть.

Наступившую паузу нарушил юноша:

— А я слышал, — полным достоинства голосом начал он, — будто кто-то видел на ферме Джонсона…

— Заткнись, — не поворачивая головы, рявкнул бизнесмен.

Юнец вспыхнул и поник. Судорожно сглотнув, он уставился на свои руки.

Коммивояжер расплатился с официанткой.

— Не подскажете, по какой дороге я быстрее доберусь до Фриско? — спросил он.

Официантка демонстративно повернулась к нему спиной.

Люди у стойки делали вид, что полностью заняты едой. Их лица были прикованы к тарелкам.

Коммивояжер подхватил раздутый портфель, энергичным движением откинул москитную сетку у входа, вышел в слепящий полуденный зной и направился к припаркованному в нескольких метрах «Бьюику» модели семьдесят восьмого года. Одетый в голубую униформу дорожный полицейский стоял в тени навеса, поддерживая вялую беседу с молодой особой во влажном шелковом платье, облепившем ее тощее тело.

Прежде чем сесть в автомобиль, коммивояжер задержался и привлек внимание полицейского взмахом руки.

— Скажите, вы хорошо знаете округу?

Полицейский окинул беглым взглядом мятый костюм коммивояжера, галстук-бабочку, пропитанную потом сорочку. И, разумеется, заметил, что номерной знак был выдан в соседнем штате.

— А в чем, собственно, дело?

— Я разыскиваю ферму Джонсона. Мне необходимо встретиться с ним по поводу судебной тяжбы. — Зажав между пальцами маленькую белую карточку, коммивояжер подошел вплотную к полицейскому. — Я его поверенный, состою в нью-йоркском союзе адвокатов. Вы не могли бы объяснить, как туда добраться? А то я уже года два не бывал в здешних местах и основательно подзабыл дорогу.

* * *
Окинув взглядом безоблачное небо, Нат Джонсон отметил, что денек выдался на славу. Нат был гибким жилистым мужчиной с сильными руками и ничуть не поредевшими, несмотря на шестьдесят лет активной жизни, с металлическим отливом волосами. Одет он был в холщевые штаны и красную клетчатую рубаху.

Сжав желтыми зубами черенок трубки, он уселся на нижней ступеньке крыльца, чтобы понаблюдать за игрой детей. Мимо со смехом пронеслась Джин — ее пышные черные волосы развевались на ветру, под мокрой от пота футболкой угадывалась хорошо развитая грудь. Не так давно этой стройной остроглазой девчушке с длинными сильными ногами исполнилось шестнадцать. Вслед за ней пробежал белозубый темноволосый Дейв — очаровательный четырнадцатилетний парнишка. Дейв обогнал сестру и первым достиг начерченной на земле линии.

— Бросай! Я за тобой! — крикнул Дейв подбежавшей Джин.

— И ты что, надеешься попасть? — спросила Джин.

— Да уж не промажу, как ты в прошлый раз!

Джин уронила одну из подков, другую сжала обеими руками. Ее взгляд сосредоточился на дальнем колышке. Гибкое тело напряглось, спина выгнулась. Она плавно отвела ногу в сторону, прищурив левый глаз, тщательно прицелилась и умело метнула подкову. Подкова ударилась о дальний колышек, разок крутанулась на нем и, подняв клуб пыли, откатилась в сторону.

— Неплохо, — прокомментировал со своей ступеньки Нат Джонсон. — Но ты слишком напрягаешься. Постарайся расслабиться перед броском.

Девушка вновь прицелилась и метнула вторую подкову. Ната переполняла гордость за своих здоровых, красивых, почти взрослых детей, резвящихся под горячими лучами солнца. Если бы не старший сын — Крис, он мог бы считать себя счастливцем.

Крис, сложив на груди руки, стоял у крыльца. Он не принимал участия в игре, хотя наблюдал с самого начала. На его прекрасном лице читалось сдержанное любопытство и вместе с тем отрешенность. Казалось, он смотрит сквозь играющих, словно за сараем, нолем, ручьем и рядами кедров находится нечто, доступное лишь его взгляду.

— Давай сюда, Крис! — крикнула Джин, бегущая наперегонки с Дейвом к противоположному краю площадки. — Сыграй с нами!

Но играть Крис явно не собирался. Он никогда не играл с ними, не участвовал в общих делах, будь то сбор урожая, пение хором или работа по дому. Казалось, он живет в собственном мире, куда никто из них не допускался, — всего сторонящийся, равнодушный, неприступный. Лишь иногда в нем что-то срабатывало, он молниеносно преображался и на короткое время удостаивал этот мир своим вниманием.

* * *
Нат Джонсон выбил трубку о ступеньку, достал из кожаного кисета щепотку табака и, не отрывая глаз от старшего сына, вновь набил трубку. Внезапно Крис ожил и направился к игровой площадке. Ступал он чинно, скрестив руки на груди, как будто на время сошел с небес на грешную землю. Готовясь к броску, Джин не заметила его приближения.

— Гляди-ка, — вырвалось у Дейва от изумления. — Крис пришел!

Подойдя к сестре, Крис остановился и протянул руку — огромная величественная фигура с бесстрастным лицом. Джин неуверенно отдала ему подкову.

— Все-таки решил сыграть?

Крис не ответил. Его невероятно грациозное тело прогнулось назад и застыло. Едва уловимым взмахом руки он бросил подкову, и та, плавно пролетев над площадкой, ударилась о дальний колышек и с головокружительной быстротой завертелась вокруг него. Первоклассный бросок.

Дейв насупился.

— Ну, вот и проиграли!

— Крис, — удивленно спросила Джин — кто тебя научил?

Разумеется, Криса никто не учил играть в «подковки». Он просто понаблюдал полчаса, подошел и метнул. Всего один бросок — и игра закончена.

— Он никогда не ошибается, — пожаловался Дэйв.

Крис стоял с таким видом, словно разговор его не касался, — золотая статуя в обрамлении солнечных лучей. Золотые волосы и кожа, мягкий золотистый пушок на обнаженных руках и ногах…

Внезапно он напрягся.

Заметив в сыне перемену, Нат спросил:

— Что случилось?

Крис резко повернулся и приготовился бежать.

— Крис! — воскликнула Джин. — Что?..

Крис солнечным зайчиком метнулся через площадку, перемахнул изгородь, скрылся в сарае и выскочил с противоположной стороны. Когда он спускался к ручью, казалось, его фигура скользит над сухой травой. Золотая вспышка — и он пропал. Исчез. Растворился в окружающем пейзаже.

— Опять что-то увидел! — озабоченно вздохнула Джин.

Она встала в тень рядом с отцом. На ее шее и над верхней губой блестели капельки пота, футболка прилипла к телу.

— Он за кем-то погнался, — уверенно заявил подошедший Дейв.

Нат горестно покачал головой:

— Все может быть. Кто его разберет.

— Пойду скажу маме, чтоб не ставила для него тарелку, — сказала Джинн — Едва ли он вернется к обеду.

Ната Джонсона охватило смешанное чувство досады и гнева. Конечно, Крис не вернется. Ни к обеду, ни завтра, ни послезавтра. Одному Богу известно, на сколько он ушел. И куда. И почему.

— Я бы послал вас за ним вдогонку, будь от этого хоть какой-то прок, но… — Нат не договорил.

По грунтовой дороге к ферме приближался запыленный, знававший лучшие времена «бьюик». За баранкой сидел полный краснолицый мужчина в сером костюме. Лязгнув напоследок, автомобиль замер. Водитель заглушил мотор и приветливо помахал Джонсонам рукой.

* * *
— Добрый день. — Выбравшись из машины, краснолицый учтиво приподнял шляпу и направился к крыльцу. Был он средних лет, добродушный с виду. — Не могли бы вы мне помочь? — устало спросил он, утирая со лба пот.

— Что тебе нужно? И кто ты такой? — хрипло спросил Нат.

Краешком глаза он следил за берегом ручья и мысленно молил: «Господи, только бы не появился Крис!» Дыхание Джин участилось, в глазах затаился страх. Дейв побледнел, однако ему удалось сохранить на лице равнодушное выражение.

— Меня зовут Бейнс. Джордж Бейнс. — Толстяк протянул руку, но Джонсон сделал вид, что не заметил ее. — Наверняка вы обо мне слыхали. Мне принадлежит «Корпорация Мирного Развития». Это мы построили маленькие бомбоубежища на окраине города. Ну, те крошечные круглые домики. Вы их, конечно, видели, если хотя бы раз въезжали в город по главной дороге со стороны Лафайетта.

— Что тебе от нас нужно? — Джонсон с трудом унял дрожь в руках. Фамилию Бейнс он слышал впервые, хотя неоднократно видел постройки, о которых шла речь. Невозможно было не заметить огромное скопище безобразных цилиндров вдоль шоссе. Человек с такой внешностью, как у Бейнса, вполне мог оказаться их владельцем. Но что его привело сюда?

— Я приобрел небольшой участок земли в здешних краях, — объяснил Бейнс и зашуршал пачкой бумаг казенного вида. — Вот купчая, но будь я проклят, если не заблудится. — Улыбка на его лице выглядела вполне естественно. — Я знаю, участок где-то рядом, по эту сторону от главной автострады штата. Если верить клерку, оформлявшему документы, надо лишь перевалить через тот холм да проехать еще с милю. Сам-то я плоховато разбираюсь в топографии. Мне бы…

— Ты мог купить участок где угодно, но только не здесь! — перебил его Дейв. — Кругом только фермы, пустых земель нет.

— Точно, сынок, это ферма, — выпалил Бейнс. — Я купил ее для себя и для моей женушки. Мы бы хотели осесть где-нибудь поблизости. — Он сморщил вздернутый нос. — Разве не замечательная идея? Да вы не беспокойтесь, я не собираюсь строить здесь бомбоубежища. Хочу пожить на ферме. Старый дом, двадцать акров земли, колодец, да несколько дубов…

— Дай-ка взглянуть на купчую, — Дженсон выхватил бумаги, и пока Бейнс изумленно моргал, быстро просмотрел их. — Что ты там плетешь? Твой участок в пятидесяти милях отсюда.

— Пятьдесят миль! — Бейнс ошалело огляделся. — Кроме шуток, мистер? Но клерк уверял меня, что…

Джонсон встал. Он был значительно выше и крепче толстяка. По поводу пришельца у него возникли вполне определенные подозрения.

— А ну-ка, залезай в свой драндулет и проваливай подобру-поздорову. Мне плевать, что там у тебя на уме, но это моя земля, и ты сейчас же отсюда уберешься!

В огромном кулачище Джонсона зловеще сверкнула гладкая металлическая трубка.

Увидев ее, Бейнс судорожно сглотнул.

— Только без насилия, мистер, — он поспешно отступил. — Нельзя же быть таким вспыльчивым. Держите себя в руках.

Джонсон безмолвствовал. В ожидании отъезда толстяка он лишь крепче сжал ручку энергетического хлыста.

Но Бейнс не торопился.

— Послушайте, дружище, я часов пять не вылезал из машины, разыскивая этот чертов участок. Может, хоть в сортир позволите сходить?

Джонсон с подозрением оглядел непрошеного гостя. Постепенно подозрение сменилось презрением. Он пожал плечами.

— Дейв, проводи его в ванную.

— Спасибо. — Физиономия Бейнса расплылась в благодарной улыбке. — И, если вас не слишком затруднит, нельзя ли стаканчик воды? Я с удовольствием заплачу. — Он понимающе хихикнул. — Похоже, с городскими у вас старые счеты?

— О, господи, — вздохнул Джонсон, когда толстяк проследовал за его сыном в дом.

— Па, — прошептала Джин. — Па, ты думаешь, он…

Нат обнял дрожащую дочь.

— Держись молодцом. Он скоро уберется.

— Стоит здесь появиться служащему водопроводной компании, сборщику налогов, бродяге или ребенку, словом, кому угодно, у меня начинает ныть вот здесь, — она ткнула себя под левую грудь. — Вот уже тринадцать лет. Сколько это будет продолжаться?

* * *
Человек, назвавшийся Бейнсом, вышел из ванной комнаты. Дейв Джонсон с каменным выражением лица застыл у двери.

— Благодарю, сынок, — выдохнул Бейнс. — А теперь не подскажешь, где бы мне разжиться стаканчиком холодной воды? — В предвкушении удовольствия он звучно причмокнул пухлыми губами. — Покрутился бы ты с мое по этому захолустью в поисках груды хлама, которую чиновник почему-то нарек недвижимым имуществом, ты бы…

Не дожидаясь конца тирады, младший Джонсон направился в кухню.

— Ма, этот человек хочет пить. Отец велел дать ему воды.

Из-за спины Дейва Бейнс успел рассмотреть хозяйку дома — миниатюрную седовласую женщину с увядшим лицом. Она поспешно двинулась со стаканом в руке к водопроводному крану, а Бейнс засеменил в сторону прихожей. Пробегая через спальню, он распахнул дверь чулана, затем заспешил назад, свернул в гостиную, миновал столовую и оказался в другой спальне. За считанные секунды он обежал весь дом.

Он выпрыгнул в окно. Задний двор. Изъеденный ржавчиной кузов грузовика. Вход в подземное бомбоубежище. Груда пустых жестяных банок. Копающиеся в земле цыплята. Спящая под навесом собака. Две лысые автомобильные покрышки.

Он отыскал дверь во двор, бесшумно отворил ее и вышел. Ни души. Покосившийся деревянный сарай, за ним лишь кедры и ручей. Ничего примечательного.

Бейнс крадучись двинулся вокруг дома. По его расчетам, у него осталось секунд тридцать. Предусмотрительно оставленная закрытой дверь в ванную наведет парнишку на мысль, что Бейнс вернулся туда. Он заглянул через окно в дом и увидел большой чулан, набитый старой одеждой, кипами журналов и коробками.

Он повернулся и отправился назад.

Мрачная фигура Ната Джонсона преградила ему путь.

— Ну что ж, Бейнс. Видит Бог, ты сам напросился.

Полыхнула розовая вспышка. У Бейнса потемнело в глазах. Он проворно отскочил в сторону, судорожно шаря в боковом кармане пиджака. Край вспышки все же зацепил Бейнса, и он чуть не упал, сраженный ослепительным ударом. Защитный костюм вобрал и разрядил энергию вспышки, но лицо оставалось незащищенным. Несколько долгих секунд, сприпя от боли зубами, он дергался, подобно управляемой неумелой рукой марионетке. Наконец, тьма отступила. Бейнс ухитрился достать собственный энергетический хлыст и направил его на Джонсона, беззащитного в своей фермерской одежде.

— Ты арестован! — рявкнул Бейнс. — Брось оружие и подними руки. И зови свое семейство.

Рука Джонсона задрожала, одеревеневшие пальцы выпустили трубку.

— Так ты жив, — запинаясь выдавил он. — Значит, ты…

Появились Дейв и Джин.

— Отец!

— Подойдите сюда! — приказал Бейнс. — Где ваша мать?

Ошеломленный Дейв кивнул в сторону дома.

— Приведите ее!

— Так ты из ЦУБ, — прошептал Нат Джонсон.

Бейнс не ответил. Он ковырял пальцем в складке между двумя подбородками. Наконец, отковырнув микрофон, он сунул его в карман. Со стороны дороги послышался быстро нарастающий рокот моторов, и вскоре две черные каплевидные машины замерли возле дома. Из них выскочили люди, облаченные в серо-зеленую форму войск Государственной Гражданской Полиции. Небо заполнили рои черных точек, похожих на безобразных мух. Мухи исторгли из себя тучи людей и тюки со снаряжением, которые, затмив свет солнца, медленно поплыли к земле.

— Его здесь нет, — сообщил Бейнс подбежавшему человеку. — Улизнул. Радируй в Центр Уиздому.

— Мы блокировали весь этот сектор.

Бейнс повернулся к Нату Джонсону, замершему в оцепенении рядом с детьми.

— Как он узнал о нашем появлении?

— Почем мне знать, — невнятно пробормотал Джонсон. — Он… знал, и все тут.

— Телепатия?

— Понятия не имею.

Бейнс пожал плечами.

— Мы это скоро выясним. Район оцеплен. Ему не проскочить, что бы он там ни умел.

— Что вы с ним сделаете, когда… если схватите? — с трудом выдавила Джин.

— Изучим его.

— А затем убьете?

— Это зависит от результатов лабораторных исследований. Если бы вы предоставили мне больше информации, я бы смог дать более точный прогноз.

— Нам нечего тебе сказать. Мы и сами ничего о нем не знаем. — От отчаяния голос девушки поднялся до визга. — Он не разговаривает.

Бейнс вздрогнул.

— Что?

— Он не разговаривает. Он никогда не говорит с нами. Никогда.

— Сколько ж ему лет?

— Восемнадцать.

— И все восемнадцать лет он не общается с вами? — Бейнс в очередной раз вспотел. — И даже не пытался вступить с вами в контакт? Скажем, с помощью жестов? Или мимики?

— Он… не от мира сего. Он ест с нами. Иногда играет или сидит вместе с нами. Временами уходит на несколько дней, и мы не знаем, куда и зачем. Спит он в сарае, один.

— Скажи, а твой брат действительно золотого цвета?

— Да. И кожа, и глаза, и волосы. Весь с головы до пят.

— А он крупный? Хорошо сложен?

Девушка ответила не сразу. Скрываемые годами чувства вдруг отразились на ее лице, щеки залил румянец.

— Он неправдоподобно прекрасен. Бог, сошедший на землю. — Ее губы дрогнули. — Но вам его нипочем не найти. Он умеет такое, что вам и не снилось.

— Полагаешь, мы его не возьмем? — Бейнс нахмурился. — Оглянись. Войска все прибывают. Скоро ты убедишься, что от Управления не скроешься. У нас было достаточно времени, чтобы отработать все тонкости. Если он ускользнет, это будет первый случай за…

Бейнс не договорил. К ним быстро приближались три человека. Двое были одеты в грязно-зеленую форму войск Гражданской Полиции. Между ними возвышалась гибкая, слегка светящаяся фигура.

— Крис! — вырвалось у Джин.

— Мы взяли его, — отрапортовал старший по званию полицейский.

Бейнс бессознательно поглаживал большим пальцем ручку энергетического хлыста.

— Где? Как?

— Он сам сдался, — в голосе полицейского слышался благоговейный страх. — Вышел к нам добровольно. Вы только полюбуйтесь на него! Толком и не разберешь, человек перед тобой или металлическая статуя. Или какой-нибудь древний бог!

Золотой человек на мгновение остановился рядом с Джин, затем неторопливо повернулся и взглянул Бейнсу в глаза.

— Крис! — воскликнула Джин. — Зачем ты вернулся?!

Та же мысль не давала покоя и Бейнсу. Он отогнал ее прочь — на время.

— Самолет готов?

— Можем взлетать в любую минуту.

— Замечательно, — бросил на ходу Бейнс. — Поторапливайтесь. Я хочу как можно быстрее доставить нашего клиента в Центр.

Приостановившись, он еще раз пристально оглядел юношу, невозмутимо стоящего между полицейскими. Казалось, радом с ним два крепких молодых парня сморщились, стали неуклюжими и уродливыми. Превратились в карликов…

Что там говорила девчонка? «Сошедший на землю бог». Бейнс сплюнул.

— Не спускайте с него глаз. Возможно, он опасен. Мы впервые сталкиваемся с подобным видом. Неизвестно, что он выкинет.

* * *
Не считая неподвижной человеческой фигуры, камера была совершенно пуста. Четыре голые стены, пол, потолок. В верхней части по одной из стен прорезана узкая щель, служащая смотровым окном. Сквозь нее просматривался каждый уголок залитой ярким белым светом камеры.

Человек сидел на полу, слегка наклонившись вперед и переплетя руки. Лицо его было бесстрастно, взгляд прикован к полу. Он сидел так четыре часа с тех пор, как захлопнулись массивные двери камеры, щелкнули замки, и расторопные техники заняли свои места перед смотровым окном.

— Итак, что вы успели выяснить? — спросил Бейнс.

Уиздом кисло хмыкнул.

— Немногое. Если не раскусим этого красавца в ближайшие сорок восемь часов, придется его ликвидировать. Излишний риск не оправдан.

— Никак не придешь в себя после операции в Тунисе? — скривил губы Бейнс.

Этот случай сотрудники ЦУБ забудут не скоро. Три года назад в руинах заброшенного города на севере Африки обнаружили очередной вид див. Как выяснили впоследствии, их колония насчитывала всего лишь десять особей. Их метод выживания был чрезвычайно прост: они убивали и поедали другие жизненные формы, затем, приняв облик съеденных существ, занимали их жизненное пространство. Называли они себя хамелеонами. Их ликвидация обошлась недешево — только Управление потеряло в той злополучной операции шестьдесят два эксперта высшей квалификации.

— Каковы предварительные заключения?

— Наш подопечный — крепкий орешек. Единственный в своем роде. — Уиздом кивнул на груду магнитофонных кассет. — Вот полный отчет, все, что нам удалось выжать из семейства Джонсонов. В психологическом отделе им промыли мозги, и мы отправили их домой. В голове не укладывается — восемнадцать лет, и ни единой попытки вступить в контакт даже с ближайшими родственниками. Ну, что еще? Физически он полностью сформировался. Зрелость наступила приблизительно к тринадцати годам, жизненный цикл явно короче нашего. Но я никак не могу понять, зачем ему такая пышная шевелюра? И еще этот дурацкий золотистый пушок, покрывающий все тело?

— А что у него с ритмами мозга?

— Мы, разумеется просканировали его мозг, но результаты анализа еще не обработаны. Крутимся тут, понимаешь ли, как заведенные, а он сидит себе и в ус не дует! — Уиздсм ткнул пальцем в сторону окна. — Если судить по той легкости, с какой удалось его взять, он вроде бы не должен блистать особыми талантами. Но все же хотелось бы узнать о нем побольше, прежде чем мы ею уничтожим.

— А может, все же сохраним ему жизнь до выяснения всех его дарований?

— Уложимся мы или нет, он будет ликвидирован через сорок восемь часов, — угрюмо повторил Уиздом. — Лично мне он действует ка нервы. От одного его вида меня в дрожь бросает.

Уиздом — рыжеволосый, широкий в кости, с крупными чертами лица, массивной грудной клеткой и холодными проницательным взглядом — нервно жевал кончик сигары. Последние семь лет Эд Уиздом исполнял обязанности директора североамериканского отделения ЦУБ. Сейчас ему явно было не по себе. Крошечные, стального цвета глазки беспокойно бегали, обычно басстрастное лицо слегка подергивалось.

— Ты думаешь — это оно? — медленно произнес Бейнс.

— Я всегда так думаю, — отрезал Уиздом. — Всякий раз я обязан предполагать самое худшее.

— Я имею в виду, что…

— Мне прекрасно известно, что ты имеешь в виду. — Уиздом непрерывно вышагивал среди заваленных оборудованием лабораторных столов, мечущихся техников и стрекочущих компьютеров. — Это существо умудрилось прожить в своей семье, а они так и не поняли его. Они знают, что он может делать, но даже не представляют — как.

— Так что, в конце концов, он может?

— Он заранее предугадывает события.

— Как это?

Уиздом выхватил из-за пояса и швырнул на стол энергетический хлыст.

— Сейчас увидишь. — Уиздом подал знак одному из техников, и закрывающий смотровое окно прозрачный шит скользнул на несколько дюймов в сторону. — Застрели его!

Бейнс недоумевающе мигнул:

— Но ты же сам сказал — через сорок восемь часов.

Уиздом выругался, схватил трубку и, почти не целясь, выстрелил в спину неподвижно сидящему человеку.

В центре камеры ослепительно вспыхнул и разлетелся облаком серого пепла розовый шар.

— О, господи! выдохнул Бейнс — Ты…

Он не договорил. Золотой фигуры не было на прежнем месте. В тот миг, когда Уиздом нажал на спуск, человек с невероятным проворством вскочил на ноги и отпрыгнул в угол камеры. Сейчас он возвращался, сохраняя на лице обычное равнодушное выражение.

— Это уже пятая попытка. — признался Уиздом. — В последний раз я и Джеймисон выстрелили одновременно Оба промазали. Похоже, он точно знает, куда будет сделан выстрел. И куда он придется.

Бейнс и Уиздом переглянулись. У обоих возникла одна и та же мысль.

— Но даже чтение мыслей не могло подсказать ему, куда ты выстрелишь, — размышлял вслух Бейнс. — Когда — возможно. Но не куда. Сам-то ты смог бы заранее определить, куда попадешь?

— Разумеется, нет. Стрелял я почти наугад. — Уиздом наморщил лоб. — Постой, постой. Вот именно — наугад. Надо провести такой эксперимент. — Он поманил ближайшего техника, — Срочно пригласите сюда команду конструкторов. — Он схватил карандаш и принялся что-то набрасывать на подвернувшемся под руку листе бумаги.

* * *
Пока изготовляли стенд для предстоящего эксперимента, Бейнс позвонил невесте и договорился о встрече.

На скоростном лифте Бейнс спустился на первый этаж центрального корпуса североамериканского отделения ЦУБ. В главном вестибюле, как всегда, кипела жизнь: беспорядочно сновали курьеры, из столовой по своим многочисленным лабораториям расходились оживленные техники, отделение вооруженных охранников под командованием бравого сержанта, чеканя шаг, следовало на развод, рядом с катящимся к грузовому лифту робопогрузчиком семенил оператор.

Но даже в этой толчее Бейнс сразу отыскал глазами невесту — высокую голубоглазую блондинку. В свои неполные тридцать Анита Феррисон выглядела весьма привлекательно. Чувствовалось, что своей внешности она уделяет немало времени. На ней были строгое платье и накидка из отливающей металлом ткани с черными и красными полосами на плече — эмблемой сотрудника класса «А». Анита вот уже год возглавляла отдел семантики.

Подойдя к невесте, Бейнс небрежно коснулся ее щеки губами.

— Как продвигается работа? — поинтересовалась она. — Надеюсь, на этот раз что-нибудь интересное?

— В общем, да.

Бейнс взял невесту под руку и провел через вестибюль в глубину слабо освещенного бара. Мягко звучала одобренная компьютерным Цензором мелодия. В полумраке от стола к столу скользили безмолвные робоофицианты.

Пока Анита потягивала заказанный ею «Том Коллинз», Бейнс вкратце поведал о последней операции.

— А может, он создает вокруг себя поле, отклоняющее энергетические лучи? — медленно спросила Анита. — Ведь был же такой вид, способный изгибать пространство усилием воли.

— Психокинез? — Бейнс беспокойно забарабанил костяшками пальцев по столу. — Сомнительно. Этот может предугадать, а не управлять. Он не в состоянии остановить или искривить луч, но может заранее отойти в сторону.

— А спорим на двадцать долларов, что он не предскажет, когда же ты, наконец, на мне женишься!

Бейнс сейчас не был расположен к шуткам.

— Случай серьезный. Вот уже более полувека, как мы успешно боремся с этими тварями. Срок вроде немалый. За это время сотрудники ЦУБ обнаружили и обезвредили восемьдесят семь видов див — настоящих мутантов, способных размножаться и представляющих угрозу для человечества. Я уже не говорю о десятках тысяч всевозможных «пустышек» — тварях без рук, без ног, с лишними конечностями, с ластами вместо ступней и перепонками между пальцами рук, с тремя глазами или вовсе без глаз… И вот теперь, похоже, мы столкнулись с представителем нового, восемьдесят восьмого, вида. Пока все шло благополучно, но этот…

— Что ж в нем такого особенного?

— Во-первых, восемнадцати лет от роду. Само по себе неслыханно, чтобы родственникам удавалось прятать дива так долго.

— Но в денверской колонии встречались женщины и постарше. Ну, помнишь, те, с…

— Они содержались в правительственном лагере. Кому-то из высших чинов, видишь ли, взбрела в голову идея разводить их для дальнейшего использования в промышленности, вот нам и пришлось в течение ряда лет воздерживаться от их уничтожения. Но Крис Джонсон — совсем другое дело. Те твари в Денвере постоянно находились под нашим неусыпным наблюдением, тогда как он жил и развивался совершенно самостоятельно.

— Мне кажется, не стоит рассматривать каждый новый вид див, как скрытую угрозу для человечества. Возможно, он безвреден или даже полезен. Думал же кто-то, что можно использовать тех женщин в общественно-полезном труде. Может быть, и у него есть что-то, что будет способствовать развитию нашей цивилизации?

— О чем ты говоришь? Какой цивилизации? Он же не человек. Помнишь старый анекдот: операция прошла успешно, но пациент, к сожалению, скончался? Если мы попытаемся использовать мутантов себе во благо, то им, а не нам будет принадлежать Земля. И не обольщайся, мы не сможем посадить их на цепь и заставить служить себе. Если они действительно превосходят хомо сапиенс, то в скором времени вытеснят нас.

— Иными словами, мы легко распознаем хомо супериор. Это будет вид. который мы не сможем устранить.

— Вот именно.

— И, столкнувшись с очередным мутантом, ты всякий раз опасаешься, что перед тобой хомо супериор. Но это глупо. Откуда тебе известно, что он не хомо спецификус? Всего лишь хомо с некоторыми отклонениями, полезными для нас. Чтобы выяснить это, приходится истреблять новый вид. А вдруг он обернется для человека невосполнимой потерей.

— Неандертальцы наверняка так же думали о кроманьонцах. Подумаешь, умеют мыслить символами и придавать более законченную форму кускам кремня. — Разговор явно задел Бейнса за живое. — Эта же тварь отличается от нас гораздо значительнее, чем неандертальцы от кроманьонцев. Он может предугадывать будущее. Надо полагать, это и помогало ему так долго скрываться. Он управляется с любой ситуацией гораздо лучше, чем мы. Поставь себя на его место: ты в совершенно пустой камере, и по тебе ведется прицельная стрельба. Смогла бы ты остаться в живых? В определенном смысле он достиг максимальной приспособляемости к окружающей среде. Если он и впредь не ошибется, то…

Его перебил укрепленный на стене громкоговоритель:

— Мистер Бейнс, немедленно пройдите в лабораторию номер три.

Бейнс резко отодвинул стул и встал.

— Если хочешь, пойдем со мной. Полюбуешься нашим новым приобретением.

* * *
Посмотреть на необычный эксперимент собралось более десятка служащих ЦУБ высшего ранга. Солидные седовласые мужи окружили и внимательно слушали тощего юношу в белой сорочке с закатанными рукавами. Юноша объяснял принцип действия сложного сооружения из металла и пластика, установленного посередине обзорной платформы. Устройство представляло собой опутанный разноцветными проводами куб с многочисленными прорезями и выступами.

— Для него это будет первым настоящим испытанием, — отрывисто вешал юноша. — Стенд позволяет вести стрельбу совершенно случайным образом. По крайней мере, настолько случайным, насколько это возможно при современном уровне развития науки и техники. Использование новейших технологий позволило…

— Так как же все-таки действует эта штука? — перебил оратора Бейнс.

— Как видите, наша установка снабжена десятью орудиями, — юноша вытащил из нагрудного кармана карандаш и указал им на торчащие из куба металлические трубки. — Ствол каждого орудия может перемещаться в двух перпендикулярных плоскостях и приводится в движение автономной гидросистемой. Помимо гидронасосов и гидромоторов, в корпусе установки находится генератор случайных чисел. Он выполнен на отдельной печатной плате и соединен с устройством ввода компьютера. — Не переставая тараторить, молодой человек тыкал заменившим ему указку карандашом в различные части конструкции, при этом его физиономия прямо-таки сияла от гордости за свое детище. — Руководствуясь только случайными величинами, компьютер управляет наведением орудий и отдает команды на открытие и прекращение стрельбы, опять же отдельно для каждого орудия.

— А никому не известно, когда и в каком направлении будут палить ваши пушки? — спросила Анита.

— Абсолютно никому, — юноша расплылся в самодовольной улыбке.

— Что нам, собственно, и требовалось, — удовлетворенно потер руки Уиздом. — Чтение мыслей ему не поможет, во всяком случае, на этот раз.

Пока техники монтировали установку, Анита прильнула к смотровой щели.

— Это он?

— Что-то не так? — в притворном удивлении поднял брови Бейнс.

У Аниты пылали щеки.

— Я полагала, что он… так же безобразен, как и все остальные. О, господи, да он прекрасен! Будто золотая статуя! Божество!

Бейнс рассмеялся.

— Опомнись, Анита, ему только восемнадцать! Он слишком молод для тебя.

Женщина у окна пропустила насмешку мимо ушей.

— Ты только взгляни на него. Восемнадцать? Ни за что бы не поверила.

Посреди камеры, на полу, в позе созерцания сидел Крис Джонсон: голова слегка наклонена, руки сложены на груди, ноги поджаты под себя. В мертвенном искусственном свете его мощное тело переливалось всеми оттенками золота.

— Разве не занятный экземплярчик? — пробормотал Уиздом. — Ну да ладно, пора начинать.

— Вы собираетесь его убить?

— Во всяком случае, попытаемся.

— Но он же… — закончить фразу она осмелилась не сразу. — Он же не монстр. Он не похож на прочих безобразных тварей с двумя головами или фасетчатыми глазами насекомых. Или на тех мерзких созданий из Туниса.

— Ну и что с того? Что прикажешь с ним делать?

— Не знаю. Но нельзя же так просто его убить. Это бесчеловечно!

Механизмы куба ожили. Стволы дернулись и беззвучно заняли исходные позиции. Три ствола втянулись в корпус установки, остальные полностью выдвинулись. Безо всякого предупреждения был открыт огонь.

Веером разлетелись энергетические лучи, превратив камеру в огненный ад. И в этом аду, среди яростных вихрей пламени, заметался золотой человек. Он легко, словно виртуозный танцор, двигался между кинжалами розового огня. Вскоре клубящиеся облака пепла скрыли его от глаз наблюдателей.

— Прекратите! — взмолилась Анита. — Ради Бога, остановитесь, вы убьете его!

Немного помедлив, Уиздом кивнул операторам. Их ловкие пальцы забегали по клавишам пульта управления, движение стволов замедлилось и прекратилось. В наступившей тишине, пронзительно щелкнув, заработало вытяжное устройство. Когда плотная завеса дыма рассосалась, перед прильнувшими к смотровому окну людьми предстал опаленный, покрытый сажей, но живой и невредимый Крис Джонсон.

— Нет, — заключил Уиздом, — телепатия здесь ни при чем.

* * *
Собравшиеся переглянулись.

— Что же тогда? — прошептала Анита. Ее била дрожь, лицо побледнело, голубые глаза округлились.

— Он может предугадывать, — предположил Уиздом.

— Не обольщайся, — пробормотал Бейнс. — Он не предугадывает.

— Конечно, он не предугадывает, а все знает наперед, — неохотно кивнул Уиздом. — Он предвидел каждый удар. Интересно, способен ли он вообще ошибаться?

— Но мы же схватили его, — напомнил Бейнс.

— Ты говорил, он сдался добровольно. Вышел после того, как район был полностью оцеплен.

Бейнс вздрогнул.

— Да, после.

— Вот ты и ответил. Он не мог вырваться, потому и вернулся. — Уиздом криво усмехнулся. — Должно быть, оцепление, в самом деле, было безупречным. И он, конечно, знал об этом.

— Если бы имелась хоть малейшая брешь, — буркнул Бейнс. — он бы знал… и проскочил.

Уиздом отдал приказ группе вооруженных охранников:

— Отправьте его в камеру быстрой смерти!

— Вы не посмеете!.. — вскрикнула Анита.

— Он слишком опередил нас в развитии. Нам за ним не угнаться. — Глаза Уиздома горели. — Мы можем лишь предполагать, что нас ждет в будущем. Он знает. Но сомневаюсь, что это знание принесет ему ощутимую пользу в газовой камере. — Он нетерпеливо махнул охранникам — Разложите его на составные части. Да пошевеливайтесь!

— Вопрос лишь в том, сумеем ли мы разделаться с ним, — задумчиво произнес Бейнс.

Охранники заняли исходную позицию перед дверью камеры. Двигались они четко и слаженно, как единый, хорошо отрегулированный механизм. У каждого за плечами были годы интенсивных тренировок и работы в ЦУБ. С контрольного поста поступила команда отпереть замки. Дверь распахнулась. Держа наготове энергетические хлысты, два охранники осторожно вошли внутрь.

Крис неподвижно стоял спиной к открывшемуся проходу. Передние охранники разошлись в стороны, пропуская остальных. Затем…

Анита вскрикнула. Уиздом выругался. Золотой человек стремительно развернулся, пронесся сквозь тройной ряд солдат и выскочил в коридор.

— Пристрелите его! — закричал Бейнс.

Оторопевшие охранники мгновенно пришли в себя. Коридор озарили вспышки выстрелов, но человек бежал, искусно лавируя между ними.

— Бесполезно, — спокойно сказал Уиздом, — в него невозможно попасть. — Он принялся вводить какие-то команды в главный компьютер Управления. — Будем надеяться, это поможет.

— Что… — начал Бейнс, но не договорил.

В эту секунду беглец ринулся прямо на него. Бейнс отпрянул в сторону. На мгновение бесстрастное золотое лицо оказалось прямо перед ним, затем человек пронесся мимо и скрылся за поворотом коридора. Беспорядочно стреляя, за ним устремились охранники. В недрах здания загрохотали крупнокалиберные винтовки, защелками дверные замки.

— О, господи, — выдохнул Бейнс. — А кроме как бегать, он еще что-нибудь умеет?

— Я распорядился перекрыть все выходы, — сообщил Уиздом. — Он где-то в здании, но наружу ему не выбраться.

— Если осталась хоть одна лазейка, он уже знает о ней, — предупредила Анита.

— Все учтено. Один раз мы его взяли, возьмем и сейчас.

Появился робопосыльный и, учтиво поклонившись, вручил Уиздому пакет.

— Заключение аналитического отдела, сэр.

Уиздом торопливо вскрыл пакет.

— Сейчас мы узнаем, как он мыслит. — Продолжая говорить, он развернул ленту и пробежал текст глазами. — Не исключено, что у него есть своя ахиллесова пята. Он всегда лишь предвидит будущее, но не способен его менять. Если впереди только смерть, ему не спа…

Уиздом умолк на полуслове. Немного поколебавшись, протянул ленту Бейнсу.

— Спущусь в бар, мне необходимо слегка взбодриться, — губы Уиздома дрожали. — остается лишь надеяться, что не эта чертова раса придет нам на смену.

— Ну, что там? — Анита нетерпеливо заглянула Бейнсу через плечо. — Как он мыслит?

— Никак, — ответил Бейнс, возвращая ленту шефу. — У него полностью отсутствуют фронтальные доли мозга. Он не человек и не мыслит символами. Он животное.

— Да, — подтвердил Уиздом. — Всего лишь животное с единственной хорошо развитой способностью. Не сверхчеловек, да и не человек вовсе.

* * *
По многочисленным коридорам и комнатам здания Центрального Управления Безопасности сновали охранники, звякало оружие, хлопали двери. Прибыло подкрепление из состава сил Гражданской Полиции. Одно за другим помещения Управления осматривались и опечатывались. Рано или поздно Крис Джонсон будет обнаружен и загнан в угол.

— Мы всегда боялись появления мутанта, превосходящего нас в интеллектуальном развитии, — задумчиво проговорил Бейнс. — Дива, который будет настолько умнее нас, насколько мы умнее орангутангов. Этакого телепата с большущим выпуклым черепом и более совершенной семантической системой. Урода, с нашей точки зрения, но все же человеческого существа.

Анита, наконец, завладела отчетом и, присев за ближайший стол, внимательно изучала его.

— Он действует, руководствуясь лишь рефлексами. — поразилась она. — Только рефлексы, и ничего более… Как у льва. Золотого льва. — Анита отодвинула ленту. — Сравнение явно пришлось ей по душе. — Львиный бог, — нараспев произнесла она.

— Зверь, — резко поправил Уиздом. — Светловолосый зверь.

— Он быстро бегает, и только. — сказал Бейнс. — Не пользуется орудиями или инструментами и не способен ничего создать. Ждет благоприятного стечения обстоятельств, а затем несется, как угорелый.

— Такое разве что в кошмарном сне привидится, — мясистое лицо Уиздома посерело, руки тряслись, он выглядел сильно постаревшим. — Быть вытесненными животными. Бессловесными тварями, способными лишь бегать и прятаться. — Он презрительно сплюнул. — А мы-то гадали, почему Джонсены не могли с ним общаться. Да просто он разговаривает и мыслит не лучше собаки.

— Получается, что он неразумное существо, — сухо заключил Бейнс. — В таком случае, мы последние представители своего вида… вроде динозавров. Мы далеко зашли в развитии, быть может, даже слишком далеко. Теперь мы много знаем… много думаем… но уже не способны действовать.

— Обилие знаний парализует. — Анита вздохнула. — Но…

— Единственная способность этой твари оказалась куда эффективнее всех наших знаний. Мы помним прошедшие события, опираемся на них в каждодневной жизни. Используя многовековой опыт человечества, мы можем лишь гадать о том, что нас ждет.

— Да, Крис Джонсон не гадает, — подхватила мысль Бейнса Анита.

— Он заглядывает вперед. Видит, что произойдет в будущем. Не исключено, что он вовсе не воспринимает свои видения, как будущее.

— Конечно, — задумчиво проговорила Анита, — для него существует только настоящее. Расширенный вариант настоящего, простирающегося во времени вперед, а не назад. Для нас определенно только прошлое. Для него — будущее. Он, скорее всего, не помнит прошлого.

— Можно предположить, что в ходе эволюции у таких, как он, расширится способность предвидения, — размышлял Бейнс вслух. — Вместо ближайших десяти минут — тридцать. Потом — час. Год. Постепенно они смогут воспринимать разом всю свою жизнь. Мир застынет для них. В нем не будет места ни изменениям, ни неопределенностям! Им нечего будет бояться. Все заранее предопределено!

— И когда придет смерть, они спокойно примут ее, — добавила Анита. — К чему бороться, если все уже произошло?

— Уже произошло, — эхом отозвался Бейнс. — О, господи! Это же просто, как колумбово яйцо. Чтобы выжить в неблагоприятной обстановке, вовсе не обязательно быть сверхчеловеком, достаточно оказаться лучше других приспособленным к окружающей среде. Если, допустим, произойдет новый Всемирный Потоп, выживут только рыбы. Если наступит очередной ледниковый период, — возможно, останутся одни полярные медведи. Теперь все стало на свои места. Когда открыли дверь, он уже точно знал, где стоит каждый охранник. Что и говорить, великолепная способность, но разум тут ни при чем. Просто-напросто он наделен дополнительным чувством восприятия окружающего мира.

— Но если все выходы перекрыты, он поймет, что ему не проскочить, — повторил Уиздом. — Сдался же он однажды — сдастся опять. — Он тряхнул головой. — Кто бы мог предположить, нас вытеснят животные! Без речи. Без орудий труда.

— Ему все это ни к чему. — Бейнс взглянул на часы. — Уже за полночь. Здание полностью блокировано?

— Ему не уйти, — заверил Уиздом. — Правда, и нам придется торчать здесь всю ночь, или, по крайней мере, пока не изловят этого ублюдка.

— Я беспокоюсь о невесте, — Бейнс кивнул на Аниту. — Я ее сюда заманил, а ей к семи утра надо быть в отделе семантики.

Уиздом пожал плечами.

— Я ей не указ. Она вольна уйти в любую минуту.

— Я остаюсь, — решила Анита. — Хочу присутствовать при… при том, как его обезвредят. Посплю где-нибудь здесь. — Поколебавшись, она все же спросила: — Уиздом, а может, все-таки не стоит его убивать? Если он всего лишь животное, не могли бы мы содержать его…

— Что? Посадить его в клетку?! — возмутился Уиздом. — Выставить в зоосаде?! Не мели чепухи! В ближайшие часы он будет уничтожен.

* * *
В темноте складского помещения, скорчившись, сидел огромный человек. Со всех сторон его окружали уложенные аккуратными рядами ящики и коробки. Тишина и безлюдье.

Но вдруг сюда врываются солдаты, заглядывают в каждый уголок. Он ясно и отчетливо видит подкрадывающихся к нему людей в грязно-зеленой форме, остекленевшие от жажды убийства глаза, несущие смерть отверстия в стволах винтовок…

Видение было одним из многих, но по времени было ближе остальных. Он мог легко избежать встречи с вооруженными людьми. Достаточно выскользнуть из кладовой до их появления.

Золотой человек неторопливо поднялся на ноги, прошел вдоль рядов ящиков и уверенно распахнул дверь. Коридор был пуст. Он покинул свое убежище, пересек тускло освещенный холл, вошел в лифт. Через пять минут один из пробегающих мимо охранников заглянет сюда, но не обнаружит здесь ничего подозрительного. Человек нажал кнопку и поднялся на следующий этаж.

* * *
Он вышел в коридор, отправив пустую кабину на прежнее место. Никого. Это его не удивило. Ничто не могло его удивить. Для него не существовало случайностей. Пространственное расположение людей и предметов в ближайшем будущем четко определено, точно так же, как и положение его собственного тела. Неизвестным оставалось лишь то, что уже произошло.

Человек подошел к небольшому продовольственному складу. Склад только что осмотрели, и прежде чем здесь вновь появятся охранники, пройдет не менее получаса. Он в этом не сомневался, он видел наперед. В его распоряжении было достаточно времени, чтобы ознакомиться с бесчисленными вариантами будущего.

Человек уселся на пол тесной комнаты. Перед ним длинной вереницей развернулись события, которые могут произойти в ближайшие полчаса. Все объекты — люди, роботы, предметы обстановки — были жестко зафиксированы. Пешки на огромной шахматной доске, по которой двигался только он — сторонний наблюдатель, видевший грядущее так же ясно, как пол у себя под ногами.

Он сосредоточился на одной из сцен. Перед ним был выход из здания, перегороженный цепью охранников. Пути наружу нет. Из ниши рядом с дверью он видел звезды, ночные огни, проносящиеся по улице автомобили, случайных прохожих…

В следующей картине он увидел себя у другого выхода. Не прорваться. Следующая сцена — прохода нет. Еще одна. Все тот же результат. Количество золотых фигур, появляющихся перед его мысленным взором, непрерывно увеличивалось по мере того, как один за другим он исследовал новые участки пространства. И везде выход был перекрыт.

В одной из сцен он увидел себя лежащим на полу, обгоревшим и мертвым. Так закончилась попытка проскочить через заслон на улицу.

Но видение было расплывчатым и туманным. Мертвая золотая фигура у выхода имела к нему весьма отдаленное отношение. Конечно, это был он, но далеко ушедший в сторону. Он сам, с которым ему никогда не придется встретиться. Он тут же позабыл об увиденном и продолжил просмотр.

Окружающие его миллиарды вариантов будущего казались замысловатым лабиринтом, паутиной, которую он распутывал. Он будто бы заглядывал под приподнятую крышу кукольного домика, состоящего из бесчисленного множества комнат. В каждой комнате — своя мебель, свои неподвижные куклы. Его внимание привлек един из вариантов грядущего. В комнате у платформы — двое мужчин и женщина. Новая комната — те же мужчины и женщина, но расположенные иным образом. И снова они. И снова. Довольно часто рядом с ними появлялся он сам. Пьеса постоянно переигрывалась, актеры и декорации переставлялись с места на место.

Напоследок Крис пробежал мысленном взором примыкающие к складу помещения, затем распахнул дверь и спокойно вышел. Пройдет еще десяток минут, прежде чем на этом этаже появятся солдаты, установят тяжелое орудие, держащее под прицелом весь коридор, и осторожно двинутся от двери к двери, тщательно осматривая каждую комнату.

Он точно знал, куда направляется и что будет делать.

* * *
Анита выскользнула из отливающего металлом платья, аккуратно расправила его на вешалке, расстегнула и скинула туфли. Она уже начала стягивать лифчик, когда открылась дверь.

У Аниты вырвался сдавленный крик: в комнату бесшумно проскользнул золотой человек, осторожно затворил за собой дверь и задвинул засов.

Анита схватила с туалетного столика энергетический хлыст.

— Что тебе надо?! — заорала она. — Не подходи, убью!

Человек невозмутимо смотрел ка нее, сложив руки на груди. Анита впервые видела Криса Джонсона так близко; как и в прошлый раз, она была заворожена его внешностью: бесстрастное лицо, величественная осанка, широкие плечи, пышные золотые волосы…

— Почему ты… — У нее перехватило дыхание, сердце гулко билось в груди. — Что тебе здесь надо?

Она легко могла его убить. Но… Крис Джонсон не боялся ее. Почему? Неужели он не понимает? Или полагает, что маленькая металлическая трубка не причинит ему вреда?

В голове мелькнула догадка.

— Ну, конечно! Ты знаешь наперед, что я не выстрелю. Иначе бы не пришел.

У нее пылали щеки. Еще бы, ведь он заранее знает каждое ее движение. Видит их так же ясно, как стены комнаты, спинку кровати, висящие в распахнутом шкафу платья, сумочку и косметический набор на ночном столике.

— Ладно. — Анита несколько расслабилась и положила хлыст на столик. — Я не стану тебя убивать. Но почему ты пришел именно ко мне? — Дрожащей рукой она нашарила в сумочке пачку сигарет, закурила. Она была растеряна и в то же время зачарована происходящим. — Собираешься остаться здесь? Тебе это не поможет. Сюда дважды заглядывали охранники, заглянут и еще.

Понял ли он? На золотом лице ничего не отразилось. Господи, какой он огромный! Неужели ему только восемнадцать? Мальчик, почти дитя. Куда больше он похож на сошедшего с небес античного бога.

Она с негодованием отбросила эту мысль. Он не бог. Он зверь, который займет место человека. Вытеснит людей с Земли.

Анита вновь схватила хлыст.

— Убирайся прочь! Ты — животное! Огромное безмозглое животное! Ты даже не понимаешь, что я говорю, ты не способен к общению. Ты не человек.

Крис Джонсон хранил молчание. Как будто ждал чего-то. Чего? Он не проявлял ни малейших признаков страха или нетерпения, хотя коридор наполнился топотом приближающихся людей, криками, скрежетом и лязгом металла.

— Тебя прикончат! Ты в ловушке. С минуты на минуту это крыло снова начнут обыскивать. — Взбешенная, Анита затушила сигарету. Ради Бога, скажи, на что ты рассчитываешь?! Надеешься, что я спрячу тебя?!!

Крис двинулся к ней. Она отпрянула. Ее тело сжали сильные руки. Она боролась — отчаянно, слепо, задыхаясь от нахлынувшего ужаса.

— Отпусти! — Она рывком высвободилась и отпрыгнула назад. Он спокойно приближался — невозмутимый бог, собиравшийся овладеть ею. — Убирайся! — Не спуская с него глаз, она нащупала ручку энергетического хлыста, но гладкая трубка выскользнула из непослушных пальцев и покатилась по полгу.

Крис поднял оружие и протянул ей на раскрытой ладони.

— Господи! — вырвалось у Аниты. Она что было сил стиснула трубку, затем вновь швырнула на туалетный столик.

В полумраке комнаты казалось, будто огромная золотая фигура излучает свет. Кто он на самом деле? Бог… нет, не бог. Животное без души. Красивый золотой зверь… А может, и то, и другое?

Анита тряхнула головой. Было поздно, почти четыре ночи. Она смертельно устала и не представляла, как поступить.

Крис обнял ее и, нежно приподняв лицо, поцеловал. У Аниты перехватило дыхание. Тьма смешалась с золотой дымкой и завертелась вокруг — все быстрее, быстрее, унося ее чувства прочь. Усталость и тревога исчезли, уступив место ни с чем не сравнимому блаженству… Вскоре биение ее сердца заглушило все звуки.

* * *
Зевая, Анита села в постели и привычным движением поправила волосы. Крис копался в шкафу.

Неторопливо повернувшись, он кинул на постель охапку одежды и замер в ожидании.

— Что ты задумал?

Она машинально подняла накидку с металлическим отливом. От предчувствия близкой развязки по коже побежали мурашки.

— Надеешься выбраться? — произнесла она как можно мягче. — Хочешь, чтобы я провела тебя мимо охранников и полицейских?

Крис не ответил.

— Тебя пристрелят на месте. — Она встала на негнущиеся ноги. — Мимо них невозможно пробежать. Господи, неужели ты умеешь только бегать? Наверняка можно придумать способ получше. Возможно, мне удастся уговорить Уиздома. У меня степень «А», директорская степень. Я могла бы обратиться непосредственно к совету директоров, удержать их от бессмысленного убийства. Один шанс из миллиона, что нам удастся проскочить через…

— Совсем забыла, ты же не играешь в азартные игры, тебе ни к чему взвешивать шансы. Ты заранее знаешь, что произойдет. — Она пристально вгляделась в его лицо. — Но не можешь же ты знать ВСЕ наперед. Это невозможно.

На некоторое время она застыла, полностью погрузившись в свои мысли. Затем нетерпеливым движением схватила накидку и набросила на обнаженные плечи. Щелкнув застежкой, надела туфли, подхватила сумочку и заспешила к двери.

— Пошли! — Ее дыхание участилось, щеки залил румянец. — Давай же, быстрее! Моя машина стоит у самого здания. У меня зимняя вилла в Аргентине. На худой конец, доберемся туда самолетом. Дом находится в деревне, среди болот и джунглей. И никакой связи со всем остальным миром.

Крис остановил ее, мягко вклинившись между ней и дверью. Довольно долго он выжидал, напрягшись всем телом. Затем повернул ручку и смело вышел в коридор.

Вокруг — ни души. Анита заметила спину удаляющегося охранника. Высунься они секундой раньше…

Крис размашисто зашагал по коридору. Анита почти бежала, чтобы поспеть за ним. Казалось, Крис совершенно точно знает, куда идти. Повернув направо, пересек холл и вошел в старый грузовой лифт.

Кабина остановилась на нижнем этаже. Немного выждав, Крис распахнул дверь и вышел. Все больше нервничая, Анита последовала за ним. До них явственно доносился лязг оружия.

Они повернули за угол и оказались у выхода. Прямо перед ними замер двойной ряд охранников. Двадцать человек образовали сплошную стену, а в центре — крупнокалиберная робопушка. Люди были наготове, лица напряжены, оружие крепко стиснуто в руках. Руководил заслоном офицер Гражданской Полиции.

— Нам не пройти, — прошептала Анита. — Мы не сделаем и десяти шагов. — Она отпрянула. — Они…

Крис подхватил ее под руку и спокойно двинулся дальше! Ею овладел слепой ужас. Она попыталась вырваться, но стальная хватка не ослабевала. Величественная золотая фигура неудержимо волокла ее к двойной цепи охранников.

— Это он!

Люди подняли винтовки, готовые в любое мгновение открыть огонь. Ствол робопушки пришел в движение.

— Взять его!

Аниту словно парализовало. Она обмякла и упала бы, не поддержи ее спутник. Охранники приблизились, нацелив на них винтовки. На мгновение переборов в себе ужас, Анита вновь попыталась высвободиться.

— Не стреляйте! — крикнула она.

Стволы винтовок дрогнули.

— Кто она такая? — Стремясь получше разглядеть Криса, солдаты обошли их. — Кого он с собой приволок?

Ближайший из охранников разглядел на плече Аниты нашивки. Красная и черная. Степень директора. Высший ранг.

— У нее степень «А»! — Охранники в замешательстве отступили. — Мисс, отойдите, пожалуйста, в сторону!

Неожиданно Анита услышала свой голос:

— Не стреляйте. Он… под моей защитой. Вам, надеюсь, понятно? Я сопровождаю его.

Стена охранников замерла.

— Никто не имеет права покидать здание Управления. Директор Уиздом приказал…

— На меня не распространяются приказы Уиздома, — Аните удалось придать голосу властность. — Прочь с дорога! Я веду его в отдел семантики.

Слегка помявшись, солдаты расступились.

Отпустив Аниту, Крис ринулся сквозь брешь в строе охранников и выскочил на улицу. За его спиной полыхнули выстрелы. Солдаты с криками устремились за ним в предрассветный сумрак. Взвыли сирены. Ожили патрульные автомобили.

Всеми забытая, Анита прислонилась к стене.

Он сбежал, оставил ее. О господи, что она натворила! Анита опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Золотой гигант загипнотизировал ее, лишил воли, да что там воли — элементарного здравого смысла. Где был ее разум? Это животное, огромный золотой зверь обманул ее. Воспользовался ею, а теперь бросил, удрал в ночь.

Сквозь сжатые пальцы просачивались слезы отчаяния. Тщетно она пыталась успокоиться, слезы душили ее.

* * *
— Он ускользнул, — подвел неутешительный итог Бейнс. — Теперь нам до него нипочем не добраться. Можно считать, что он на другой планете.

В углу лицом к стене съежилась Анита. Уиздом нервно вышагивал по комнате.

— Куда бы он ни направился, ему не уйти! Его никто не спрячет, ведь каждому известен закон о дивах.

— Ты сам-то этому веришь? Опомнись, Эд, пора взглянуть правде в глаза. Нам его не достать. Большую часть этой жизни он провел в лесах — там его дом. Он, как и прежде, будет охотиться, спать под деревьями. Наконец-то мы выяснили, на что он способен. — Бейнс хрипло рассмеялся. — Можешь не сомневаться, первая же встреченная им женщина с радостью спрячет его… как это уже произошло. — Он кивнул в сторону Аниты.

— Да, теперь ясно, зачем ему золотая кожа, роскошная грива, богоподобный облик и прочее. Не только в качестве украшения. — Руки Уиздома дрожали. — Мы все силились разобраться в его способности… а у него их, оказывается, целых две. Одна совершенно новая. Другая — старая, как сама жизнь. — На секунду он умолк и взглянул на скорчившуюся в углу фигуру. — Эта способность есть у многих животных. Достаточно вспомнить яркое оперение и гребешки у петухов. Или разноцветную чешую у рыб. Пестрые шкуры и пышные гривы у зверей.

— Ему не о чем беспокоиться, — Бейнс вздохнул. — Пока существуют женщины, он не пропадет. А благодаря умению заглядывать в будущее, он знает, что неотразим для слабого пола.

— Мы возьмем его, — пробурчал Уиздом. — Я заставлю правительство ввести чрезвычайное положение по всей стране. Его будут разыскивать Гражданская Полиция, регулярная армия и все специалисты планеты, вооруженные самой лучшей техникой. Рано или поздно мы его накроем.

— Боюсь, что к тому времени его поимка потеряет всякий смысл. — Бейнс потрепал Аниту по плечу. — Не грусти, дорогая, ты не останешься в одиночестве. Ты всего лишь первая жертва в длинной веренице его поклонниц.

— Благодарю, — вспыхнула Анита.

— Подумать только, самый древний метод выживания — и в то же время самый новый. Черт возьми, разве его остановишь?! Ну допустим, тебе мы еще можем сделать аборт, но как быть со всеми остальными женщинами, которых он повстречает? Если мы упустим хотя бы одну, нам конец!

— Все же стоит попытаться. Отловим, сколько сможем. — На усталом лице Уиздома промелькнула тень надежды. — Возможно, его гены не будут доминировать.

— Я бы гроша ломаного на это не поставил, — криво усмехнулся Бейнс. — Конечно, я всего лишь человек и могу только предполагать, какая раса победит, но, боюсь, не мы.

1954

Перевод А.Соловьев

name=t6>

Вращающееся колесо (The Turning Wheel)

Бард Чай задумчиво проговорил:

— Культы, значит…

И посмотрел на мусороприемник, который со скрежетом пережевывал ленту с отчетом. Аппарат давно не смазывали, и он проржавел. Работая, он натужно подвывал и исходил ядовито пахнущим дымком. Чай покачал головой и выключил машину — ее покрытая вмятинами поверхность стала приобретать отвратительно алый оттенок. Перегрелась. С лентой, правда, справилась. Чай запихнул в приемную щель кучу отбросов, аппарат снова подавился мусором.

— Культы?.. — слабым эхом откликнулся Бард Сун У. Он с усилием вынырнул из собственных мыслей и изобразил заинтересованную улыбку на круглом оливково-желтом лице. — Вы говорили о культах?

— Культы угрожают стабильности общества. И наше общество — не исключение.

Чай задумчиво сплетал и расплетал тонкие изящные пальцы.

— Низшие слои общества недовольны сложившимся порядком вещей по определению. Их сердца опаляет зависть к тем, кого колесо вознесло над их головами. И потому они в тайне ото всех сбиваются в фанатичные стаи, банды, готовят мятеж. Встречаются в темноте ночи, беспрестанно подвергают сомнению общепринятое. Испытывают извращенное удовольствие, нарушая основные правила и установления.

— А… да, — согласился Сун У. — В смысле… — тут же поправился он, — я хотел сказать: просто невозможно поверить, что люди способны на отправление подобных отвратительных ритуалов. И на такой фанатизм.

Сун У нервничал. Он поднялся на ноги:

— Мне пора, если позволите.

— Подождите, — резко отозвался Чай. — Вам знакома Детройтская область?

Сун У, морщась, кивнул:

— Немного.

Энергично отмахнув рукой, Чай принял решение:

— Вас-то я туда и пошлю. Проведете расследование, вернетесь с отчетом. Отчету присвоена голубая полоса, вам понятно? Если культ опасен для общества, мы поставим в известность командование Святой Длани. В секту сбивается самое отребье — ремонтники. — И он скривился: — Ну, вы понимаете. Низшая каста. Белые, здоровенные, волосатые громилы. А по возвращении получите отпуск. Шесть месяцев в Испании — сможете копаться в заброшенных городах, сколько захотите.

— Белые! — охнул Сун У, и его круглое лицо позеленело от ужаса. — Но я… мне в последнее время нездоровилось… пожалуйста… возможно, имеет смысл послать кого-то другого, кого-то…

— Да вы никак поклонник теорий Сломанного Пера? — Чай изумленно поднял бровь. — Согласен, Сломанное Перо — блестящий лингвист, я у него учился — недолго, но все же. Вы знакомы с его учением? Нет? Он настаивал на том, что белые происходят от неандертальцев. На это указывают их несоразмерно огромный рост, густой волосяной покров, грубые черты лица. Самой природой они отсечены от понимания материй, превосходящих животный, горизонтальный, так сказать, уровень жизни. Всякие попытки обратить их бесполезны. — И он смерил молодого человека строгим взглядом: — Знаете, почему я вас туда посылаю? Потому что я имею твердую, непоколебимую веру в ваше исключительное благочестие.

Сун У жалобно заперебирал четки:

— Слава Элрону, да будет благословенно его имя, — пробормотал он. — Вы слишком добры ко мне.

Сун У просочился в лифт, и тот, погромыхивая, гудя и замирая между этажами повез его вверх — на самый верхний уровень здания Главной Коллегии. Выскочив из лифта, он быстро пошел по полутемному коридору. Редкие лампочки источали желтоватый свет. Через несколько мгновений он уже стоял на пороге зала сканирования и демонстрировал пропуск роботу-охраннику:

— Бард Фэй Пан у себя?

— Истинно так, — ответил робот и посторонился.

Сун У шел по залам, полным ржавых, отслуживших свое механизмов — пока не оказался в крыле, где аппаратура еще находилась в рабочем состоянии. Зять сидел и работал, низко склонившись над какими-то схемами, раскатанными по одному из письменных столов. И трудолюбиво что-то переписывал — от руки, естественно.

— Да пребудет с тобой ясность, — пробормотал Сун У.

Фэй Пан поднял глаза и смерил его сердитым взглядом:

— Сколько раз тебе говорить — не ходи сюда больше! Если в Святой Длани узнают, что я разрешаю тебе использовать сканер в личных целях, меня вздернут на дыбу!

— Не кипятись, — пробурчал Сун У, похлопывая всполошившегося родственника по плечу. — Это в последний раз. Я ведь уезжаю. А потом и вовсе умру. Так что последний раз посмотрю. — Оливковое личико скривилось в жалостной, умоляющей гримасе. — Скоро, совсем скоро ожидает меня поворот колеса. Это последняя наша беседа!

Вдруг лицо Сун У стало холодным и расчетливым:

— Ты же не захочешь отягощать душу подобным проступком, правда? Время идет к концу — как со мной расплатишься за такое?

Фэй Пан громко фыркнул:

— Ну ладно, ладно. Но во имя Элрона — не рассиживайся там!

Сун У заторопился: подбежав к сканеру-матке, быстро взобрался в хлипкую кабину. Включил аппарат, приник к визору, завел куда надо свою именную метку и медленно повел вперед рычаг пространственно-временного континуума. Старинный механизм закашлял, зачихал и пробудился к жизни, отслеживая его метку в вариантах будущего.

Руки Сун У дрожали. Да что там, он трясся всем телом. По шее катился пот. Он завороженно наблюдал за миниатюрным изображением себя — как он прыгает, носится и бегает. «Бедненький Сун У», — расстроился он. Крошечное существо суетилось, скрупулезно исполняя свои обязанности. Восемь месяцев. У него осталось лишь восемь месяцев. Быстрее, быстрее! Существо носилось как угорелое — а потом падало и погибало.

Сун У отнял голову от визора и попытался успокоиться. Сердце колотилось как сумасшедшее. Нет, на собственную гибель он мог смотреть спокойно. А вот то, что следовало за ней… ох, это и было самым ужасным.

Он помолился — беззвучно, про себя. Достаточно ли он постился? Умерщвляя плоть, он четыре дня бичевал себя — и не чем-нибудь, а хлыстом с металлическими шипами. Самым тяжелым. Он раздал все свои сбережения. Разбил потрясающе красивую вазу, унаследованную от матери — между прочим, семейное сокровище. Он вывалялся в грязи и дряни в центре города, на глазах у сотен людей. Этого должно быть достаточно. Иначе и быть не может! Но как же мало у него времени…

Призвав остатки мужества, он выпрямился. А потом снова склонился над визором. Бард весь дрожал от ужаса. А что если ничего не изменилось? Что если он недостаточно смирялся и умерщвлял плоть? И он положил руку на ручку настройки, отправляя курсор по временной линии — за точку своей гибели.

И тут же завизжал и замахал руками от нестерпимого ужаса. Будущее осталось прежним! Точно таким, как было! Оно нисколько не поменялось! Вина его настолько страшна, что никакой аскезой ее не искупить! Во всяком случае, за такое короткое время! Такой проступок заглаживается годами послушания и смирения, а у него нет этих лет!

Он вылез из кабины сканера и прошел мимо стола, за которым трудился зять.

— Спасибо, — слабым голосом пробормотал он.

На мгновение деловитое, собранное лицо Фэй Пана изменило выражение — он посмотрел на Сун У с сочувствием:

— Плохие новости? Следующий поворот колеса обещает неудачное перевоплощение?

— Неудачное — не то слово. Крайне скверное…

Жалость на лице Фэй Пана тут же сменилась праведным негодованием:

— Ну и кого теперь винить? — строго спросил он. — Только себя! Ты прекрасно знал, что твое поведение в этом воплощении определяет следующее. И если будущая жизнь обещает тебе перерождение в виде низменного животного, значит, тебе нужно пересмотреть поведение и покаяться в грехах. Властвующий над нами закон мироздания не знает лицеприятия! Такова подлинная справедливость: причина определяет следствие, а нынешние поступки определяют будущее. Здесь нет места обиде или печали. Здесь уместны лишь понимание и раскаяние.

И Фэй Пан не удержался и полюбопытствовал:

— А кем ты переродишься? Змеей? Белкой?

— Не твое дело, — отрезал Сун У и поплелся к дверям.

— Да я сам могу посмотреть, делов-то…

— Вот и смотри сколько влезет.

Сун У толкнул дверь и мрачно выбрался в коридор. В глазах плыло, душу затопило кромешное отчаяние. Ничего не изменилось. Все то же самое, то же самое…

Через восемь месяцев он умрет — от какой-то заразы, коим нет числа в обитаемой части мира. Откроется лихорадка, на теле высыпят красные пятна, он будет метаться в бреду, не находя места от боли. Внутренности вывалятся, кожа иссохнет, глаза закатятся. И после нескончаемых страданий он умрет. Его тело останется лежать в куче трупов — улицы города будут устланы мертвыми телами, и потом их сгребет и вывезет робот-мусорщик, которого зараза не берет. И останки барда отправятся в обычный мусоросжигатель на окраине города.

А между тем не подверженная смерти и тлению душа Сун У, эта искорка вечного пламени, ускользнет от нынешнего пространственно-временного воплощения — к следующему. Но не поднимется, нет. Она провалится — и бард неоднократно наблюдал в визоре сканера ее падение. Его глазам раз за разом открывалось одно и то же отвратительное, невыносимое, омерзительное зрелище. Душа камнем падала вниз, в один из самых низких континуумов, в подлинную сточную яму у самого подножия лестницы перевоплощений.

Он согрешил. В юности Сун У сошелся с черноглазой девицей с длинными, подобными сверкающему потоку волосами. Прибавьте к этому зовущие алые губы, полные груди и округлые, приглашающе покачивающиеся бедра. Она была женой друга — из класса Воинов, но Сун У взял ее себе в любовницы. Конечно, ведь он даже не сомневался, что у него полно времени на покаяние и исправление содеянного!

Но он ошибся: колесо готовилось повернуться, причем очень скоро. Надвигалась чума — и у него не оставалось времени на пост, молитву и совершение благих дел. Участь Сун У предрешена — он провалится в залитую жидкой грязью планету со скверной атмосферой в системе вонючей красной звезды, в эту отвратительную клоаку, полную смрада, слизи и гниющих отбросов. В один из самых низких по иерархии миров — в вонь и джунгли.

И там он станет мухой с блестящими крылышками и толстым голубым брюшком. Падальщиком, жужжащим и ползающим среди разложившейся плоти огромных ящериц, схватывающихся и уничтожающих друг друга в смертельных схватках.

Из болота, из умирающего от эпидемий мира в гибнущей, пораженной смертельной болезнью звездной системе ему придется подниматься целую вечность — по нескончаемым ступеням лестницы мироздания, которые ему уже удалось некогда преодолеть. О, это заняло несчетные эоны вечности, но он достиг нужного уровня и переродился человеком на планете Земля, под ярким желтым Солнцем. И вот теперь ему придется проделывать весь этот путь с самого начала.

* * *
Чай просиял и благословил его:

— Да пребудет с тобой Элрон!

Команда роботов осматривала перед вылетом ржавый разведывательный катер. В конце концов они выдали разрешение на полет — правда, на ограниченное расстояние. Сун У медленно поднялся на борт и уселся за развороченную приборную панель. Вяло помахал на прощание, с грохотом захлопнул дверь и вручную запер ее.

Вздрагивая и трясясь, катер набирал высоту. День клонился к вечеру. Сун У вздохнул и уткнулся в отчеты и записи, выданные перед полетом.

Пока вырисовывалось следующее. «Лудильщики» — так себя назвали эти сектанты — не могли похвастаться большим количеством адептов: всего-то несколько сотен человек, в основном из класса Ремонтников — самого низшего в социальной иерархии. Барды, конечно, считались элитой общества: ведь барды — наставники социума, святые люди, указующие путь к ясности. Следом в иерархии шли Поэты — они слагали саги о великих деяних Элрона Ху, который (по преданию) жил в страшные Времена Безумия. За Поэтами шли Артисты, затем — Музыканты, потом — Рабочие, приглядывавшие за командами роботов. А уж за ними следовали Предприниматели, Воины, Фермеры и в самом низу социальной лестницы — Ремонтники.

Ремонтники по большей части были белыми — гигантские особи с бледной кожей, заросшие, подобно обезьянам, густыми волосами. И в самом деле, что белые, что гигантские приматы очень похожи. Возможно, Сломанное Перо прав: в них действительно течет неандертальская кровь и их невозможно обратить к ясности. Сун У всегда чуждался расизма, и ему никогда не нравились рьяные поборники идеи, что белые — не такие, как остальные люди. Отдельные граждане доходили даже до утверждений, что если белым позволить заключать межрасовые браки, то спасение душ остальных людей окажется под угрозой.

Так или иначе, проблема эта имела сугубо академический характер. Ни одна приличная, уважающая себя женщина из высших классов, индуска, монголка или банту по происхождению, в жизни не допустила бы до себя беляка.

Под кормой корабля проплывала голая, выжженная и бесплодная земля. Огромные красноватые пятна тут и там еще не заросли травой, шлаковые поверхности все еще выступали наружу. Однако большую часть руин уже затянуло землей и росичкой. Внизу в полях суетились люди и роботы, оставались позади деревни — бесчисленные коричневые круги среди моря зелени, время от времени глаз натыкался на руины древних городов — словно разверстые раны, слепые рты, распахнутые в небо. Эти никогда не зарастут травой, никогда…

Впереди лежала Детройтская область — странное имя, говорили, что местность назвали в честь ныне забытого духовного учителя. Здесь деревни попадались чаще. Слева виднелась свинцово-серая масса воды — озеро, что ли. А что лежало за ним, только Элрону известно. Никто не заходил так далеко, там не жили люди — только дикие звери и искалеченные излучением твари. На севере, рассказывали, — сплошная радиация.

Он повел катер на снижение. Справа лежало обширное поле, его распахивал фермерский робот: к его поясу был приварен металлический крюк — видно, отодрали от пришедшего в негодность механизма. Робот застыл на месте и удивленно посмотрел вверх. Сун У приземлился — не очень удачно, кстати. Катер долбанулся о землю и замер без движения.

— Да пребудет с тобой ясность, — смиренно проскрежетал робот.

Сун У вылез из корабля.

Потом запихнул всю пачку отчетов и бумаг в «дипломат». Запер люк на замок и поспешил к руинам города. Робот вернулся к прежнему занятию и поволок по твердой земле проржавевший крюк. Покрытое вмятинами тело перегнулось от усилия — машина двигалась медленно, молча, не жалуясь и ничего не требуя.

Мальчик пискнул:

— Куда идешь, Бард?

Сун У, пробиравшийся сквозь заросли и горы шлака, устало остановился и посмотрел на мальчишку. Маленький чернолицый банту в балахоне из наспех сшитых красных лоскутов. Сун У двинулся дальше, тот побежал следом, как щенок — подпрыгивал, подскакивал и скалил белые-белые зубы.

Сун У, надо сказать, был совсем не прост — интрижка с черноволосой красавицей не прошла даром, он выучился простейшим финтам и уловкам.

— У меня катер сломался, — осторожно ответил он. Да уж, этим и впрямь никого не удивишь. — А ведь это был последний катер в рабочем состоянии, мда…

Мальчишечка скакал и смеялся и срывал верхушки колыхавшейся вдоль тропы зеленой травы.

— А я знаю людей, которые могут его починить! — радостно пискнул он — хм, какой неосторожный маленький мальчик…

Сердце Сун У забилось часто-часто:

— Вот как… — пробормотал он, притворяясь, что ему не очень-то интересно это предложение. — Выходит, тут поблизости обитают те, кто занимается сомнительным искусством починки?..

Мальчик с весьма торжественным видом кивнул.

— Ремонтники? — продолжил расспросы Сун У. — И много их здесь живет? Ну здесь, в руинах?

Через мусор к ним пробирались другие чернолицые мальчишки и темноглазые девчонки. Все банту.

— А что там случилось с твоим катером? — радостно заверещала одна. — Что, не летит больше, да?

Они бегали вокруг него и громко орали, а Сун У медленно двигался вперед. Ну надо же, какие невоспитанные. Никакого понятия о дисциплине. Дети катались по земле, дрались, опрокидывались на спину и гонялись друг за другом с дикими воплями.

— Кто из вас, — требовательно возвысил голос Сун У, — получил первоначальные знания о вере?

Ответом послужило неожиданное и неловкое молчание. Дети виновато переглядывались. Никто не ответил.

— Спаси Элрон! — ужаснулся Сун У. — Вас что, никто ничему не учил? У вас не было наставника?

Дети виновато потупились.

— Как же вы сообразовываете себя с волей мироздания? Никак? Откуда узнаете о божественном плане относительно вас? О нет, я просто не могу поверить в это!..

И он наставил толстый палец на одного из мальчиков:

— Готовишься ли ты денно и нощно к будущей жизни? Очищаешься ли от грехов и скверны? Ограничиваешь ли себя в мясе, чувственных утехах, развлечениях, деньгах, образовании, досуге?

Но нет, вывод представлялся вполне очевидным. Неумеренно громкий смех и беспорядочные игры свидетельствовали: эти дети все еще в путах неумеренности и далеки от ясности — а ведь ясность есть единственный путь к пониманию вечного плана о мироздании, к уяснению идеи великого колеса, вращающегося бесконечно и для всех живущих.

— Мотыльки! — отфыркнулся Сун У. — Да вы не лучше зверей и птиц в полях — они не сеют, не жнут и о будущем не пекутся! Вы играете и смеетесь и живете лишь днем сегодняшним — а ведь наступит и завтрашний! Вы подобны насекомым…

Ох, насекомые. Он тут же припомнил синебрюхую муху с блестящими крылышками — как она ползла по разлагающемуся трупу гигантской ящерицы. Желудок Сун У неприятно закувыркался среди внутренностей, но он усилием воли затолкал его на место и решительно зашагал к проглядывавшим среди зелени деревням.

По обеим сторонам дороги на бесплодной земле трудились фермеры. Шлак покрывал лишь тоненький слой почвы, над землей колыхались редкие колоски пшеницы, тонкие и кривые. Ну и почва здесь, хуже ему еще не приходилось видеть… Под ногами чувствовалось присутствие железа — прямо у поверхности. Ссутуленные мужчины и женщины поливали убогие всходы из жестяных банок и старых металлических посудин, откопанных в развалинах. Вол тащил грубую телегу.

На другом поле женщины вручную пропалывали сорняки. Они двигались медленно, тупо ковыряясь во прахе. Иссохшие, обглоданные глистами изнутри — все из-за почвы. И все, как одна, босые. Дети еще не заразились, но у них все впереди.

Сун У взглянул на небо и вознес благодарственную молитву Элрону. О, поистине здесь страдания превышали всякую меру. Испытания, жестокие и страшные, выпадали людям на каждом шагу. Эти мужчины и женщины проходили через раскаленное горнило, и души их, похоже, подвергались очищению сколь суровому, столь и действенному. В тени лежал младенец, рядом дремала мать. По векам ребенка ползали мухи, мать дышала тяжело, с присвистом. Она спала с открытым ртом. По смуглым щекам расползался нездоровый румянец. Живот выпирал — ну да, опять беременна. Еще одна бессмертная душа ожидает своей очереди подняться с нижней ступени на более высокую. Женщина беспокойно подергивалась, огромные обвислые груди вылезли из-под грязных лохмотьев и колыхались при каждом движении.

— Подойдите, — жестко приказал Сун У стайке чернокожих ребятишек — те так и бежали за ним. — Я буду говорить с вами.

Они подошли, не решаясь поднять глаза, и молча окружили барда. Сун У сел, положил рядом с собой «дипломат» и умело подвернул ноги, принимая традиционную позу, описанную Элроном в седьмой книге поучений.

— Я буду спрашивать, а вы — отвечать, — строго сказал Сун У. — Знакомы ли вам основы веры? — Он пристально оглядел своих слушателей. — Кто знает основы катехизиса, я спрашиваю?

Сначала одна, потом две руки нерешительно потянулись вверх. Остальные дети прятали глаза с несчастным видом.

— Первое! — гаркнул Сун У. — Кто вы? Вы — мельчайшая деталь плана мироздания.

Второе! Что вы такое? Вы — лишь мельчайшая крупинка внутри системы, которая настолько же огромна, сколь и непознаваема!

Третье! Каков наш путь в жизни? Мы должны исполнить уготованное нам высшими силами.

Четвертое! Где вы? На одной из ступеней лестницы живых существ.

Пятое! Где вы уже побывали? Вы прошли через бесконечное множество ступеней. Каждый поворот колеса либо поднимает вас, либо ввергает вниз.

Шестое! Что определяет, вверх или вниз вы отправитесь при очередном повороте? Ваше поведение в этом воплощении.

Седьмое! Что есть праведность? Праведность есть подчинение вечным силам и элементам мироздания, что составляют божественный план.

Восьмое! Каков смысл страдания? Оно очищает душу.

Девятое! В чем смысл смерти? Она освобождает личность от нынешнего воплощения, дабы она могла подняться на новую ступень лестницы.

Десятое…

И тут Сун У осекся. К нему приближались две фигуры, лишь отдаленно напоминающие человеческие. Огномные, белокожие. Они шагали через выжженные солнцем поля, прямо через ряды чахлых всходов.

Ремонтники. И явно по его душу. По спине побежали мурашки. Беляки. И кожа у них так противно, нездорово блестит. Белесая такая — ни дать ни взять ночные насекомые, которые вылезают из-под вывороченных камней…

Он поднялся на ноги, пересилил отвращение и приготовился приветствовать их.

И сказал, когда они подошли:

— Ясность!

А запах! От них несло густым мускусным запахом, как от овцы. Беляки встали прямо перед ним. Здоровенные такие самцы, огромные потные мужланы. И кожа у них влажная, липкая. И бороды у них. И волосы — длинные, нечесаные. Из одежды — парусиновые брюки и ботинки. С ужасом Сун У разглядел и это — ох, действительно. Они волосатые! Грудь заросла мехом — ни дать ни взять шерстяной коврик! И из подмышек тоже волосы торчат! И руки покрыты волосами! И запястья! Да что там, даже под локтями что-то растет! А может, Сломанное Перо все-таки прав? Может, в этих огромных, вперевалку шагающих светловолосых зверюгах течет кровь неандертальцев, недолюдей доисторических времен… Из этих голубых глаз на него смотрела обезьяна — тьфу, наваждение.

— Здрасьте, — сказал беляк. Потом задумчиво добавил: — Меня Джемисоном зовут.

— Пит Феррис, — прорычал другой.

Кстати, ни один из мужланов не озаботился проявить почтительность или даже вежливость. Сун У поморщился, но потом решил не выказывать заносчивости. А может, они не специально? Может, они не хотят его таким образом неявно оскорбить? Может, они и впрямь не понимают, что делают. Трудно сказать, ведь низшие классы, как верно сказал Чай, выказывали отвратительные зависть и возмущение существующим порядком вещей. Да и враждебные чувства тоже.

— Я провожу обычное исследование, — пустился в объяснения Сун У. — Собираю данные по уровню смертности и уровню рождаемости в сельской местности. Я пробуду здесь несколько дней. Где мне остановиться, не подскажете? Может, найдется постоялый двор? Или гостиница?

Двое беляковых самцов хранили гробовое молчание. А потом один из них рявкнул:

— Чо это?

Сун У растерянно заморгал:

— В смысле?

— Чо это за исследование такое? Нужно что узнать — мы сами скажем.

Сун У просто ушам своим не поверил:

— Вы вообще соображаете, с кем разговариваете? Я Бард! Понятно, нет? Вы, вообще-то, на десять классов ниже меня, я понятно говорю или…

Он задохнулся от гнева. Да уж, в этих краях Ремонтники явно позабыли свое место. А местные Барды куда смотрят?! Как можно так запустить дела! Так, глядишь, и самое общество развалится!

Сун У затрясло от одной мысли, что в подобном случае Ремонтники, Фермеры и Предприниматели получат право общаться — да что там, жениться и выходить замуж за пределами класса, есть и пить в одних и тех же местах! Нет! Общество погибнет! Это что же, все будут ездить в одних и тех же повозках и даже в один и тот же сортир на двор выбегать?! Нет! Ни за что! И мысленному взору Сун У предстала кошмарная картина: Ремонтники сожительствуют и совокупляются с женщинами из Бардов и Поэтов! Горизонтально структурированное общество… все люди равны… какой ужас! О нет, это противно самому устройству мироздания, божественному плану, это значит, что Времена Безумия настают снова! Он вздрогнул, как от холода.

— Так. Где живет местный Менеджер? — строго спросил он. — Отведите меня к нему. Я буду разговаривать только с ним лично.

Беляки развернулись и поплелись туда, откуда пришли. Молча. Не проронив ни слова. Сун У проглотил гневные слова и пошел за ними.

Они шагали через высохшие поля и голые, изъеденные холмы, на которых ничего не росло. Руины попадались все чаще. На границе города протянулась цепочка крохотных поселений: покосившиеся хижины из щепы и веток, грязные улочки. От деревень несло отвратительным смрадом разложения и мертвечины.

У порогов хижин дремали собаки, дети рылись и играли в грязи и гниющем мусоре. На ступенях сидели старики — их было немного. Пустые глаза, ничего не выражающие лица. Вокруг бегали куры, а еще он увидел свиней и тощих котов — и, конечно, ржавые кучи металлолома. В некоторых набралось бы тридцать футов высоты, не меньше. И повсюду, повсюду красноватые холмы шлака.

А вот за деревеньками потянулись уже собственно руины — на целые мили уходили к горизонту покинутые обрушенные дома, остовы зданий, бетонные стены, ванные с торчащими трубами, перевернутые каркасы машин. Наследие Времен Безумия — самого печального периода истории человечества, последовавшего за периодом не менее ужасным и отвратительным: пять веков безумия и запутанности теперь называли Эпохой Ереси — тогда человек пошел против божественного плана и пытался сам управлять своей судьбой.

Они подошли к дому побольше — деревянному двухэтажному строению. Беляки полезли вверх по хлипким ступенькам, дерево надсадно заскрипело под их тяжелыми ботинками. Сун У нервно засеменил следом. Они поднялись на крыльцо, похожее на открытый балкон.

Там сидел человек — толстый меднокожий чиновник. В незастегнутых бриджах, между прочим. Блестящие черные волосы он собрал на затылке в узел и заткнул его костью на манер шпильки. Носище выделялся немалыми размерами, само же лицо оказалось ничем не примечательным — плоское и широкое. Разве что вторых подбородков много — есть и третий, и четвертый. Менеджер пил из жестяной кружки лаймовый сок и смотрел вниз на залитую грязищей улочку. Беляки подошли поближе, начальник слегка приподнялся — это явно стоило ему немалых усилий.

— Вот он вот, — и назвавшийся Джемисоном беляк ткнул пальцем в Сун У, — хотел тебя видеть.

Сун У сердито отпихнул его и шагнул вперед:

— Я — Бард! Из Главной Коллегии! Вы это видели? Нет?

И он рванул на груди рубашку. На солнце ярко вспыхнул знак Святой Длани — золотой, горящий красным огнем.

— Я требую, чтобы со мной обращались надлежащим образом! Не позволю, чтобы мной помыкали какие-то…

Так, что-то он раскричался. Надо бы взять себя в руки. Сун У подавил приступ гнева и ухватился за «дипломат». Толстый индиец спокойно смотрел на него. Беляки побрели к краю террасы и уселись на корточках в теньке. Скатали грубые цигарки и демонстративно повернулись ко всем спиной.

— К-как? Как вы это позволяете? — ахнул Сун У. — Это же… это же… они же тут, рядом с нами!

Индиец лишь пожал плечами и еще глубже провалился в кресло.

— Да пребудет с вами ясность, — пробормотал он. — Не хотите ко мне присоединиться?

Он говорил все так же спокойно. Похоже, поведение беляков не произвело на него ровно никакого впечатления.

— Не хотите лаймового сока? А может, кофе? Кстати, лаймовый сок хорошо помогает при такой штуке, как у меня, — и он выразительно постучал по губам.

И показал зубы.

На размякших деснах запеклись язвы.

— Нет, спасибо, — сердито проворчал Сун У и сел напротив индийца. — Я тут с официальным заданием.

Индиец слабо покивал:

— Вот как?

— Буду исследовать уровень смертности и уровень рождаемости.

Сун У с мгновение поколебался, потом наклонился к индийцу:

— Вы должны прогнать этих беляков. Я настаиваю! Мне нужно сообщить вам кое-что, не предназначенное для чужих ушей.

В лице индийца ровным счетом ничего не изменилось. Оно оставалось все таким же бесстрастным. Потом он слегка приобернулся:

— Пожалуйста, спуститесь вниз на улицу, — приказал он. И добавил: — Если вас не затруднит…

Беляки с ворчанием поднялись на ноги и мрачно протопали мимо стола, одарив Сун У хмурыми злыми взглядами. Один прокашлялся, перегнулся через перила и смачно плюнул вниз — с явным намерением оскорбить Барда.

— Какая наглость! — задохнулся от негодования Сун У. — А вы что молчите? Неужели не видите, что они вытворяют? Во имя Элрона, это немыслимо!

Индиец равнодушно пожал плечами и рыгнул.

— Все люди — братья, ибо колесо вращается для каждого из них. Разве не Сам Элрон произнес эти слова, в бытность свою на земле?

— Конечно-конечно, но…

— Разве эти люди — какими бы они ни были — не наши братья?

— Естественно, — высокомерно ответил Сун У, — но они должны знать свое место! Они принадлежат к не слишком значимому классу. Их зовут, если вдруг возникает необходимость в починке, но это случается отнюдь не часто! В прошлом году, насколько я помню, ни разу не рекомендовали чинить что-либо. С каждым годом мы испытываем все меньшую необходимость в подобном классе, и вскоре и он сам, и составляющие его элементы…

— Вы что же, ратуете за стерилизацию? — тихим коварным голосом поинтересовался индиец.

И смерил его хитрым взглядом.

— Я ратую за принятие мер. Хоть каких-то. Низшие классы размножаются, как кролики, и беспрерывно рожают — в отличие от Бардов. Беляцкие бабы беременеют без продыху, а Барды? Ни одного ребенка за последнее время! А все почему? Потому что низшие только и делают, что нарушают заповеди целомудрия!

— Ну а чем же им еще заниматься, с другой-то стороны, — мягко проговорил индиец. И отхлебнул еще лаймового сока. — Вам следует быть более толерантным.

— Толерантным? Я ничего против не имею, но если…

— Говорят, — тихо продолжил индиец, — что Сам Элрон Ху был белым.

Сун У задохнулся от негодования и попытался возразить, но яростные слова застряли у него в горле: по грязной улице шли какие-то люди.

— Что бы это значило? — вопросил Сун У, вскочил с места и подбежал к перилам.

По улице медленно и торжественно двигалась процессия. Словно по неслышному сигналу из хлипких домишек высыпали межчины и женщины и с радостными лицами выстраивались вдоль обочины. Сун У шествие невероятно впечатлило — он просто глазам не верил. Толпа густела, людей все прибывало — уже собралось несколько сотен человек. Стояли они плотно, над головами поднимался ропот, люди раскачивались и жадно пожирали глазами процессию. И тут по толпе прокатился захлебывающийся стон — словно сильный ветер взъерошил листву на дереве. Единый организм, примитивное, живущее инстинктами целое, полностью захваченное эмоциями — в такое исступление привела собравшихся приближающася колонна.

На участниках процессии было надето нечто странное: белые рубахи с закатанными рукавами, темно-серые брюки невероятно архаичного покроя и черные ботинки. Облаченные в абсолютно одинаковую одежду, они двигались двумя невозможно стройными рядами — белоснежные рубашки, серые штаны, задранные лицы суровы, челюсти сжаты, ноздри раздуваются. Глаза — стеклянные, и в них такая решимость, такая фанатичная упертость, что Сун У отшатнулся в ужасе. А они все шли и шли и походили на фигуры, высеченные из камня, незапятнанный белый поверх мрачного серого — ни дать ни взять посланцы из страшного прошлого. Сектанты маршировали слаженно, ноги опускались и поднимались одновременно, от тяжкого шага дрожали убогие хижины по сторонам. Псы проснулись и залаяли, дети жалобно захныкали, куры разлетелись с испуганным квохтаньем.

— О Элрон! — воскликнул Сун У. — Что это?

Марширующие несли странные предметы, без сомнения, имеющие символическое значение. Однако Сун У слабо представлял себе смысл всех этих ритуальных принадлежностей — их эзотерическое предназначение ускользало от понимания. Над головами идущих сверкали трубы и шесты и блестящие сетки — похоже, что металлические. Металлические. Но не ржавые! Напротив, они сверкали и переливались на солнце. Изумление Сун У достигло предела. Неужели… не может быть. Нет. Точно. Все эти штуки — они… новые.

Процессия уже двигалась прямо под балконом. В хвосте громыхала здоровенная телега, а на ней торжественно ехал витой, на манер штопора, бур — длинный, как дерево. Положительно, они видели в нем символ плодородия! Бур торчал из куба полированной стали, и он поднимался и опускался в такт колыханию подскакивавшей на ухабах телеги.

За повозкой шли еще сектанты — все как один мрачные, со стеклянными глазами. Они тащили трубы и трубки и еще какие-то блестящие металлические детали. Они шли и шли, и вскоре улица заполнилась целой толпой мужчин и женщин, которые благоговейно и завороженно следовали за ними. А за ними бежали дети и тявкающие собаки.

Последняя участница процессии несла флаг — он развевался над ее головой, а женщина широко шагала, прижимая к груди высокий шест. Яркий лоскут весело и отчаянно полоскался на ветру, и Сун У наконец различил, что на нем за символ, и едва не упал в обморок. Вот они! Вот же они, вот они идут по улице прямо у него перед глазами, абсолютно ни от кого не скрываясь. Они и не думают уходить в подполье! На флаге четко различалась огромная и приметная буква «Л».

— Это же… — начал было он, но жирный индиец перебил:

— Лудильщики, — проворчал он и прихлебнул лаймового соку.

Сун У схватил «дипломат» и ринулся к лестнице. А по ней уже поднимались те самые громилы-беляки. Индиец быстро подал им знак:

— Ну-ка!

Они мрачно пошли вверх по ступеням, сверля Сун У злыми, холодными, красными глазками. Под волосатыми шкурами перекатывались тугие мускулы.

Сун У сунул руку в карман плаща и выхватил пистолет, навел его на беляков, нажал на спусковой крючок, и… ничего не произошло. Пистолет вышел из строя. Сун У отчаянно потряс им, из дула посыпались кусочки ржавчины и обрывки изоляции. Нет, сломан, безнадежно сломан. Он отбросил пистолет. Отчаяние придало Сун У сил: он метнулся к ограждению балкона и спрыгнул вниз.

Бард упал на землю, обломки прогнившего дерева дождем просыпались сверху. Он сильно ударился при падении, перекатился на бок и стукнулся головой об угол дома. Потом кое-как вскарабкался на ноги.

И побежал прочь со всех ног. За ним сквозь бессмысленно толкущееся людское месиво с рычанием продирались двое беляков. Сун У обернулся и заметил их в толпе — две здоровенные бледные потные рожи. Он свернул за угол и помчался между нищими хижинами, перепрыгнул через сточную канаву, перелез через вязкие кучи гниющего мусора, поскользнулся, грохнулся и откатился под какое-то дерево. «Дипломат» он по-прежнему прижимал к груди.

Беляки явно потеряли его из виду. Ему удалось улизнуть, и сейчас он в относительной безопасности.

Сун У огляделся. Надо бы добраться до катера, да только где же он, в какую сторону идти? Он прикрыл ладонью глаза от нестерпимо яркого вечернего солнца и наконец сумел различить вдали скошенный силуэт, подобный упирающейся в небо трубе. Да, это корабль — в умирающем сиянии заката его почти не видно. Да и далеко до него. Нужно идти направо. Сун У, пошатываясь, поднялся на ноги и пошел в ту сторону, настороженно оглядываясь по сторонам.

Да уж, его поистине занесло в страшное место. Видно, здесь все за этих Лудильщиков — даже назначенный Коллегией Менеджер. И классовая вражда тут совсем ни при чем — агентам культа удалось завербовать даже высокопоставленных служащих! Теперь к ним примкнули не только беляки, нет — теперь в этих краях нельзя рассчитывать на верность банту, монголов и индийцев! Да уж, тут каждый может оказаться врагом — причем врагом, притаившимся в засаде.

О Элрон, Святая Длань и подозревать не могла, что здесь на самом деле творится! Неудивительно, что они запросили отчет очевидца. Еще бы — целый район встал на сторону безумных сектантов, экстремистов, злостных еретиков, проповедующих поистине диавольское учение! Он припомнил процессию и содрогнулся. Идя через поля, он избегал встреч с фермерами — и людьми, и роботами. Душой владели ужас и тревога, и Сун У невольно ускорил шаг.

Если эта доктрина распространится и под ее влияние подпадет значительная часть человечества, то… то наступление новых Времен Безумия не за горами.

* * *
Корабль захватили беляки. Их было то ли трое, то ли четверо. Громилы праздно шатались и стояли вокруг, лениво посасывая цигарки. Все как один белые и волосатые. Сун У захлестнуло холодное, до мурашек, отчаяние. Они отрезали его от катера. Ну и что теперь делать?

Вокруг уже темнело. До ближайшего населенного пункта — пятьдесят миль по неизвестной местности. К тому же враждебной. К тому же в темноте. Солнце садилось, холодало, а Сун У весь вымок в вонючей помоечной жиже — поскользнулся сослепу и рухнул в сточную канаву.

Он вернулся по собственным следам. В голове звенела пустота. Что же делать, что же делать? У него ведь ничего нет, даже пистолета больше нет. Он здесь один, а Святая Длань — ох как далеко. А вокруг одни Лудильщики, и их много, и они его выловят, вспорют брюхо и обрызгают его кровью всходы — с них станется.

Бард как раз обходил поле. В угасающем свете сумерек Сун У различил согнувшуюся над землей фигуру. Женщина. Молодая. Он внимательно оглядел ее со спины, женщина что-то такое делала с колосками. Интересно, что? Неужели… О Элрон! Не может быть!

Он понесся напролом через поле, прямо к ней — теперь уж не до осторожности!

— Девушка! Прекратите! Во имя Элрона, немедленно прекратите это!

Она выпрямилась:

— Ты кто такой?

Задыхаясь, Сун У подбежал и затормозил перед ней, прижимая к груди потрепанный «дипломат». И хрипло выдохнул:

— Это же наши братья! Как ты могла поднять на них руку?! А вдруг это твои недавно скончавшиеся близкие родственники?!

Бард выбил кувшин из рук девушки, тот упал на землю, и освобожденные жуки поползли во все стороны.

Девица покраснела от гнева:

— Да… Да я их целый час собирала!

— Ты их убивала! Давила! — Язык едва повиновался Сун У, так велик был владевший им ужас. — Я видел! Я все видел!

— Ну да, — и девушка удивленно подняла темные бровки. — Они же всходы портят.

— Это наши братья! — отчаянно заорал Сун У. — Естественно, они едят посевы! Ибо по грехам нашим силы мироздания… — и тут он осекся, и ему открылась бездна ужаса. — Это что же… Ты… ничего не знаешь? Тебе никто ничего не сказал?

Девушке было от силы шестнадцать. В угасающем закатном свете она казалась совсем невысокой и хрупкой. В одной руке она держала кувшин, в другой сжимала камень. На шею ниспадала волна черных волос. Глаза — большие и ясные, губы — полные, яркие, кожа гладкая, цвета меди — полинезийка? Она нагнулась, чтобы подобрать упавшего на спинку жука, и Сун У увидел в вырезе рубашки крепкие смуглые груди. Сердце сразу застучало быстрее, и в воспоминаниях он мгновенно перенесся на три года назад.

— Как тебя зовут? — смягчившись, спросил он.

— Фрейя.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Я — Бард. Тебе раньше случалось разговаривать с Бардом?

— Нет, — пробормотала девушка. — Думаю, нет.

Стемнело, и девушка стала почти невидимой. Сун У едва различал ее силуэт, но то, что он видел… о, этого хватало. Сердце колотилось как сумасшедшее. Такая же волна черных волос, такие же красные полные губы… Девушка была моложе, естественно — она еще совсем дитя, причем из класса Фермеров. Но у нее фигура Лю, и она еще созреет и расцветет — возможно, даже через несколько месяцев.

И он заговорил, и в голосе его звучало вечное, отточенное искусство соблазнителя:

— Видишь ли, я тут приземлился — с заданием. Нужно провести кое-какие исследования. Но корабль сломался, и мне придется заночевать. А я тут никого не знаю… Умоляю, не могла бы ты…

— Ах! — мгновенно проникнувшись сочувствием, воскликнула Фрейя. — Так идем к нам! У нас как раз есть свободная комната — братец-то уехал.

— Я очень признателен, — после некоторого колебания отозвался Сун У. — Ты меня отведешь к дому? Я щедро отплачу за твою доброту.

И девушка направилась к какому-то размытому пятну среди окружающей темноты. Сун У быстро пошел за ней.

— И все-таки, как так вышло, что тебя никто не наставил в вере? Весь этот край — он так запущен! Вы сошли с пути истинного! Нам придется много времени провести в беседах — для меня это совершенно очевидно! Все вы весьма далеки от ясности — более того, вы запутались, все до единого!

— Запутались? Ты о чем? — простодушно поинтересовалась Фрейя, ступая на порог и распахивая дверь.

— Что значит запутались? — изумленно заморгал Сун У. — О, я вижу нам придется очень много работать над этим — причем наедине…

Идея настолько захватила его, что он запнулся о верхнюю ступеньку и едва удержался на ногих.

— Возможно, тебе понадобится рассказать все от начала и до конца, и вполне вероятно, что мы начнем с самых азов! Я даже могу договориться с людьми из Святой Длани, и ты поживешь у них — под моим покровительством, естественно. «Запутавшиеся» — это те, кто еще не обрел гармонии с космическими элементами. Как ты можешь вести подобую жизнь! Милая моя, так нельзя, надо жить в соответствии с божественным планом!

— Божественный план? А это что еще такое?

И она провела его в гостиную — в комнате было тепло, в очаге горел огонь, потрескивали поленья. Вокруг грубого деревянного стола сидели трое мужчин: двое молодых и старик с длинной седой бородой. Хрупкая от старости, увядшая женщина дремала в мягком кресле в уголку. На кухне пышущая здоровьем молодка готовила ужин.

— Ну как же! Божественный план! — изумился Сун У.

Он вертел головой, осматриваясь. И тут «дипломат» выпал у него из рук.

— Беляки… — ахнул он.

Белые! Да они же все белые, даже Фрейя! Она просто хорошо загорела — до черноты. Но она — из них. Из беляков. И тут он вспомнил: ну конечно, беляки темнели под солнцем, и от загара становились даже смуглее, чем монголоиды. Девушка повесила темный балахон на вешалку и осталась в домашних шортах. Ноги у нее оказались белыми-белыми, как молоко. А старуха и молодка на кухне…

— А это мой дедушка, — Фрейя показала на старика с бородой. — Его зовут Бенджамин Тинкер.

* * *
Под пристальными взглядами молодых Тинкеров Сун У вымылся, переоделся в чистое и поел. Правда, съел он совсем немного — кусок в горло не лез.

— И все равно я ничего не понимаю, — пробормотал он, рассеянно отпихивая почтинетронутую тарелку. — Согласно данным сканера Верховной Коллегии, жить мне осталось восемь месяцев. Чума начнет распространяться… — Тут он задумался. — А ведь все может измениться, правда? Сканер — он ведь предсказывает, а предсказания изменчивы… Всегда остаются варианты… свободная воля, опять же, проявляется… И любой поступок, в особенности серьезный…

Бен Тинкер расхохотался:

— Выходит, умирать тебе не так-то уж и хочется?

— Конечно, я не хочу умирать! — сердито проворчал Сун У.

И тут засмеялись все — и Фрейя, и даже замотанная в шаль седая старушка с добрыми голубыми глазами. А ведь ему раньше не приходилось видеть беляцких женщин. А они совсем не такие, как их мужчины. Те-то здоровенные, неуклюжие, а женщины другие, вовсе не зверского вида. А вот двое молодых беляцких самцов отличались крепким телосложением… Сейчас они с отцом изучали особым образом разложенные бумаги и отчеты — прямо на столе среди остатков ужина.

— Вот сюда, — пробормотал Бен Тинкер. — Трубы сюда нужно тянуть. И сюда тоже. Воду провести. А прежде чем сеять, мы пару сотен фунтов удобрений туда бабахнем — и распашем. К этому времени нужно будет тракторы починить.

— А потом? — спросил один из его патлатых сыновей.

— Потом разбрызгивать будем жидкость от вредителей. Никотиновой не будет — попробуем штуку на основе медной крошки. Я за жидкость, конечно, но пока добыть ее не удается в нужном количестве. Хотя вот мы добурились до здоровых таких цистерн. Пора пустить в дело найденное.

— А вот тут, — сказал сын Тинкера, — хорошо бы дренажные работы провести. А то от комаров не продохнуть. Можно бензином опрыскать, как мы здесь сделали. Но я бы предложил осушить болото с концами. Хорошо бы землечерпалку подогнать — если, конечно, она уже не занята.

Сун У слушал-слушал, а потом, пошатываясь, поднялся на ноги. Его трясло от гнева. Он уткнул дрожащий палец в Тинкера-старшего и осипшим от волнения голосом проговорил:

— Вы… вы… вы — вмешиваетесь!

Они непонимающе посмотрели на него:

— Чего? В каком смысле?

— Вмешиваетесь в план! В божественный план! Элрон правый, вы что, не понимаете? Вы не даете совершиться божественной воле! Да… — тут его посетило озарение такого неприятного свойства, что Сун У даже передернуло. — Вы… Вы что же, хотите помешать вращению колеса?

— Да, — кивнул Бен Тинкер. — Именно этого мы и добиваемся.

Невероятно! Сун У плюхнулся обратно на стул. Нет, в это просто невозможно поверить!

— Я… я все равно не понимаю. Что же с нами со всеми будет? Вы замедлите вращение колеса, нарушите божественный план…

— Мда, непростой случай, — задумчиво пробормотал Бен Тинкер. — Что же с ним, таким упертым, делать? Убьем — Длань пришлет следующего. У них таких фанатиков целая толпа, посылай не хочу. А если не убьем, а отправим восвояси, он поднимет хай, и они тут всей Коллегией высадятся. А нам такого пока не надо. Поддержка у нас есть, и сторонников прибывает с каждым днем, но надо бы пару месяцев обождать…

На пухлом лобике Сун У выступил холодный пот. Он вытер его дрожащей рукой.

— Смотрите, убьете меня, — прошептал он, — опуститесь на множество ступеней лестницы. Вы уже так высоко поднялись, зачем уничтожать труд нескольких столетий?

Бен Тинкер покосился на него. Голубой глаз смотрел строго и пристально.

— Друг мой, — тихо и раздельно проговорил он. — Признаешь ли ты, что следующее перерождение определяется нашим поведением в этой жизни?

Сун У кивнул:

— Это известно всем от мала до велика.

— А что значит вести себя правильно?

— Исполняющий божественный план ведет себя правильно! — немедленно оттарабанил Сун У.

— А может, все наше Движение — часть божественного плана? — задумчиво спросил Бен Тинкер. — Может, божественные силы хотят, чтобы мы осушали болота, убивали кузнечиков и делали прививки детям? В конце концов, зачем-то же эти силы отправили нас в мир?

— Если вы меня убьете, — пропищал Сун У, — в следующей жизни я стану мухой-падальщицей! Я это видел собственными глазами! Я стану мухой с синим брюшком и блестящими крылышками! И буду ползать по трупу дохлой ящерицы в джунглях! Среди гнилых испарений! На вонючей, похожей на сточную яму планете! — Он расплакался. Слезы текли, и Сун У безуспешно пытался осушить их рукавами. — В какой-то системе на задворках галактики, на самой нижней ступени лестницы!

Тинкер улыбнулся:

— Вот как? С чего бы это?

— Я согрешил, — шмыгнул носом Сун У и покраснел. — Я прелюбодействовал.

— А как же очищение? Ты очиститься пробовал?

— Да нет у меня времени на очищение! — Его горе превратилось в глухое отчаяние: — Мой разум все еще посещают греховные мысли! — И он показал на Фрейю, застывшую на пороге спальни. Шортики, загорелое лицо, молочно-белое тело… — Меня посещают плотские искушения — я не могу избавиться от этих мыслей! А через восемь месяцев чума повернет для меня колесо — и все! Все будет кончено! Если бы я дожил до преклонного возраста, стал беззубым стариком, которому не до плотских вожделений… — Его пухлое тело сотряслось от рыданий. — Но времени на очищение и искупление не осталось! Сканер показывает, что я умру молодым!

Выслушав излияния Сун У, Тинкер надолго задумался. А потом сказал:

— Эта чума… какие у нее, говоришь, симптомы?

Сун У все описал, и его оливковая кожа приобрела болезненный зеленоватый оттенок. А когда он закончил рассказывать, трое мужчин переглянулись и кивнули.

А Бен Тинкер поднялся из-за стола.

— Пойдем, — резко приказал он, взяв Барда под локоть. — Я тебе кое-что покажу. Это еще от прежних дней осталось. Рано или поздно мы сумеем сделать такое сами, но пока у нас немного этих штук. Мы их храним в надежном месте.

— Это ради благого дела, — проговорил один из его сыновей. — Оно того стоит.

И он встретился взглядом с братом и ухмыльнулся.

* * *
Бард Чай дочитал отчет Сун У и закрыл тонкую папочку с голубой полоской. А потом подозрительно оглядел его, положил бумаги на стол и пристально уставился в глаза молодому Барду.

— Ты уверен? Может, все-таки отправить кого-то еще? На доследование?

— Культ исчезнет сам собой без нашей помощи, — вяло отмахнулся Сун У. — Поддержки среди населения у них нет — так, пар спускают. Да и проповедуют какую-то белиберду…

Но Чая его слова не убедили. Он снова принялся за чтение. Наконец, перелистнул очередную страницу и пробормотал:

— Ну ладно, возможно, ты и прав. Но я столько слышал о них…

— Враки, — бесцветным голосом отозвался Сун У. — Слухи. Сплетни. Я могу идти?

И он направился к двери.

— Не терпится в отпуск? — понимающе усмехнулся Чай. — Понимаю, понимаю. Тяжелая вышла поездка. Сельская местность, захолустье, дикость. Нам, конечно, следует уделять больше внимания просвещению масс в деревнях. Наверняка там есть целые районы, пребывающие вне ясности. Мы обязаны вернуть этих людей к истине — такова наша историческая роль. Миссия, так сказать, нашего класса.

— Истинно так, — пробормотал Сун У, поклонился и вышел из кабинета в коридор.

Идя к лифту, он с благодарностью ощупывал свои четки. Сун У молился — беззвучно, про себя, а пальцы перебирали маленькие красные шарики, блестящие яркие пилюльки — они заменили старые и выцветшие четки Барда. Подарок Лудильщиков, да. Четки — очень удобная маскировка, они всегда на глазах, всегда под рукой. Ближайшие восемь месяцев он будет их очень беречь — особенно рыская по разрушенным городам Испании. Ведь ему предстоит перенести инфекцию. Чуму.

Сун У первым из Бардов обзавелся четками из капсул пенициллина.

1954

Последний властитель (The Last of the Masters)

Сознание снова возвращалось к нему. Возвращалось с трудом: груз веков, невыносимая усталость давили на него. Пробуждение было ужасным, но он не мог даже застонать. И тем не менее, он начинал ощущать радость.

Восемь тысяч раз таким же образом он возвращался назад, и с каждым разом это становилось все труднее. Когда-нибудь он уже не сможет этого сделать. Когда-нибудь он навсегда нырнет в черный бассейн. Но не сегодня.

Он все еще жив. Сквозь боль и безразличие приходило осознание очередной победы.

— Доброе утро, — произнес звонкий голос. — Ну, не прекрасный ли сегодня день? Я отдерну шторы, и вы сможете взглянуть.

Он мог видеть и слышать. Но не двигаться. Он тихо лежал и впитывал впечатления. Ковры, обои, лампы, картины. Стол и видеоэкран. Яркий солнечный свет струился в окно. Голубое небо. Далекие холмы. Поля, здания, дороги, фабрики. Рабочие и машины.

Питер Грин был сдержанным деловым человеком. Но сейчас его юное лицо озаряла улыбка.

— Сегодня предстоит много работы. Масса людей хочет вас видеть.

Подписать счета. Принять решения. Сегодня суббота. Придут люди из дальних секторов. Я надеюсь, бригада обслуживания проделала хорошую работу. — Он быстро добавил. — Да, конечно, они сделали все, что нужно. По пути я переговорил с Фаулером. Все будет в порядке.

Юный приятный тенор хорошо сочетался с ярким солнечным светом. Звуки и образы, но ничего больше. Он ничего не чувствовал. Попытался пошевелить рукой, но ничего не получилось.

— Не беспокойтесь, — сказал Грин, уловив его страх. — Скоро вы будете в норме. Должны быть. Как мы сможем выжить без вас?

Он расслабился. Видит бог, это случалось довольно часто и прежде. Но постепенно вскипала злость. Почему они не координируются? Получить все сразу, а не по кусочкам! Он обязан изменить их планы. И заставить их быть более организованными.

Приземистый металлический автомобиль завизжал тормозами под окном и остановился. Люди в униформе высыпали из него, собрали полные охапки оборудования и заспешили к главному входу здания.

— Они прибыли, — с облегчением воскликнул Грин.

— Поздновато, а?

— Дважды останавливали движение, — фыркнул Фаулер, входя.

— Снова что-то произошло с сигнальной системой. Загородный поток смешался с городским, все временно остановились. Я хотел бы, чтобы вы изменили закон…

Все вокруг него пришло в движение. Неясно вырисовывались очертания Фаулера и Маклина. Лица профессионалов озабоченно вглядывались в него.

Его перевернули на бок. Приглушенное совещание. Напряженный шепот. Звон инструментов.

— Здесь, — бормотал Фаулер. — Теперь здесь. Нет, это потом. Осторожней. Теперь пройдитесь здесь.

Работа шла в напряженном молчании. Он ощущал их близость. Расплывчатые очертания. Его переворачивали туда-сюда, швыряли, как мешок с мукой.

— О'кэй, — сказал Фаулер наконец. — Обмойте это.

Снова длительное молчание. Он тупо глядел на стену, на чуть выцветшие голубовато-розовые обои. Старый рисунок, изображавший женщину в кринолине, с легким зонтиком над изысканной прической. Белая блузка с оборками, носки крохотных туфелек. Удивительно чистый щенок рядом с ней.

Затем его повернули еще раз, лицом вверх. Пять призраков стонали и корячились над ним. Их пальцы летали, мускулы скрипели под рубашками. Наконец они выпрямились и отошли. Фаулер вытер пот с лица; все были в изнеможении.

— Давайте, — проскрипел Фаулер. — Включайте.

Удар потряс его. Он жадно глотнул воздух. Его тело выгнулось, затем медленно осело. Его тело. Он мог чувствовать его. Сделал пробные движения руками, коснулся лица, плеча, стены. Стена была реальная и твердая. Сразу же мир снова стал трехмерным.

— Слава Богу, — с облегчением вздохнул Фаулер, как бы осев. — Как вы себя чувствуете?

После краткой паузы он ответил:

— Все в порядке.

Фаулер попросил остальных членов бригады оставить их. Грин топтался в углу.

Фаулер сел на край постели и раскурил трубку.

— Теперь послушайте меня, — начал он. — У меня плохие новости. и я хочу о них сообщить, как вы всегда настаивали… откровенно.

— Что же? — требовательно спросил он. И попытался двинуть конечностями.

Но он уже знал.

Под глазами Фаулера легли темные круги. Он был небрит. Лицо с квадратным подбородком осунулось и выглядело нездоровым.

— Мы всю ночь провели на ногах. Работая над вашей двигательной системой. Мы привели ее в порядок, но это не надолго. Не более чем на несколько месяцев. Все приходит в негодность. Основные части не могут быть заменены. Когда они изнашиваются, их не починить. Мы можем припаять реле и провода, но не в состоянии сделать синапсические катушки. Их умели делать лишь несколько человек, но они умерли более двухсот лет назад. Если катушки перегорят…

— Есть ли какие-либо изменения в катушках? — перебил он.

— Еще нет. Только в районе двигателя. Особенно руки. То, что произошло с вашими ногами, может случиться и с руками и, в конце концов, со всей двигательной системой. Вы будете парализованы к концу года. Будете видеть, слышать и думать. И передавать сообщения. Но это все.

Помолчав, он добавил.

— Извините, Борс. Мы делаем все, что можем.

— Хорошо, — согласился Борс. — Прощаю вас. Благодарю за искренность. Я догадывался.

— Вы готовы спуститься к людям? Накопилось множество проблем. Они терпеливо ожидают вас.

— Пошли.

Он с усилием напряг свой мозг и сосредоточился на неотложных проблемах.

— Я хочу, чтобы была ускорена исследовательская программа по тяжелому металлу. Она, как обычно, затягивается. Я намереваюсь снять часть людей с других работ и перебросить их на генераторы. Уровень воды скоро упадет. Я хочу запустить питающую энергию по линиям снабжения, пока она еще есть. Как только я упускаю что-либо из виду, все начинает разваливаться.

Фаулер подал знак Грину, и тот быстро подошел. Вдвоем они склонились над Борсом, кряхтя от напряжения, подняли его и повели к двери. Затем — вниз по коридору и наружу.

Здесь они поместили его в приземистую металлическую машину, маленький грузовичок. Его отполированная поверхность резко контрастировала с внутренностями: изнутри было заметно, что корпус деформирован, металл во многих местах покрыт пятнами коррозии. Машина из архаичной стали и пластика заворчала, когда мужчины прыгнули на переднее сиденье и повели автомобиль по главной дороге.

* * *
Эдвард Толби вытер пот со лба, поправил рюкзак за плечами и, подтянув оружейный пояс, выругался.

— Папа, — упрекнула его Сильвия. — Прекрати, пожалуйста.

Толби яростно сплюнул в траву на обочине. Затем обнял дочь.

— Извини, Сильви. Я не хотел никого обидеть. Проклятая жара.

Поднимавшееся утреннее солнце ярко освещало унылую, пыльную дорогу. Облака пыли поднимались вокруг от их медленного движения. Они были страшно вымотаны. Лицо Толби побагровело и распухло. Незажженная сигарета свешивалась из уголка рта. Его большое, сильное тело упрямо наклонялось вперед. Хлопчатобумажная рубашка его дочери прилипла к рукам и груди, потемнев от пота на спине. Она еле переставляла ноги, обтянутые джинсами.

Роберт Пенн плелся чуть сзади них, держа руки в карманах и не отрывая глаз от дороги. Он ни о чем не думал, оглушенный двойной дозой гексобарба, которую он принял в последнем лагере Лиги. Жара его убивала.

По обеим сторонам дороги расстилались поля, травяные и камышовые пастбища, отдельные группки деревьев. Разрушенный фермерский дом. Древние, двухсотлетней давности останки бомбоубежища… Иногда попадалась грязная овца.

— Овца, — констатировал Пенн. — Они съедают всю траву вокруг. Она уже не вырастет.

— Теперь он фермер, — обратился Толби к дочери.

— Папа, — сверкнула глазами Сильвия. — Не будь таким мерзким.

— Это из-за жары, — Толби снова выругался, громко и тщательно. — Все дело не стоит того. За десять пинксов я вернусь назад и скажу им, что было много свиного пойла.

— Может быть, и так, — мягко согласился Пенн.

— Хорошо, ты возвращаешься, — проворчал Толби. — Ты возвращаешься и говоришь им, что это было свиное пойло. Они наградят тебя медалью. Может, повысят в чине.

Пенн засмеялся.

— Замолчите вы, оба. Впереди какой-то городок.

Массивное тело Толби выпрямилось.

— Где?

Ладонью он прикрыл глаза от солнца.

— Ей богу, она права. Деревня. И это не мираж. Видите, а?

К нему вернулось хорошее настроение, он потер ладони.

— Что сказать, Пенн? Пара кружек пива, несколько партий в дартс с местными селянами — может быть, мы сможем там переночевать? — Он облизал толстые губы в предвкушении всех удовольствий сразу. — Некоторые из деревенских девчонок любят околачиваться возле лавчонок с грогом…

— Мне известен тот сорт девчонок, который вы имеете в виду, — откликнулся Пенн. — Те, что устали от безделья. Хотят встретить какого-то парня, который купит им фабричную одежду.

Стоявший у дороги фермер с любопытством наблюдал за ними. Он остановил свою лошадь и оперся о грубый плуг, сдвинув шляпу на затылок.

— Что это за город? — крикнул Толби.

Фермер немного помолчал. Он был тощим и изможденным стариком.

— Город? — повторил он, всматриваясь в незнакомцев.

— Да, впереди.

— Это прекрасный город, — начал фермер. — Вы уже бывали здесь прежде?

— Нет, сэр, — ответил Толби. — Никогда.

— Экипаж сломался?

— Нет, мы путешествуем пешком.

— Издалека идете?

— Уже почти сто пятьдесят миль.

Фермер оценивающим взглядом рассматривал тяжелые ранцы у них на спинах. Окованные туристские ботинки. Пыльную одежду и усталые, потные лица. Посохи из айронита.

— Да, долгий путь, — наконец отметил он. — Куда же вы направляетесь?

— Путешествуем до тех пор, пока нам не надоест, — ответил Толби. — Есть ли здесь место, где мы можем остановиться? Гостиница? Кабачок?

— Этот город, — пояснил фермер, — зовется Ферфакс. В нем есть одна из лучших в мире лесопилок. Пара гончарных мастерских. Место, где можно купить одежду, сшитую машинами. Кроме того, оружейный магазин, где отливают лучшие пули по эту сторону Скалистых гор. И пекарня. Здесь также живут старый доктор и адвокат. И несколько человек с книгами, чтобы учить детей. Они пришли сюда лечить туберкулез, и переделали старый барак под школу.

— А велик ли город? — поинтересовался Пенн.

— Масса людей. Старики умирают, дети умирают. В прошлом году у нас была лихорадка. Умерло около ста детей. Доктор сказал, что она появилась из водной скважины. Мы закрыли ее, а дети все равно умирали. Доктор сказал, что виновато молоко. Увели половину коров. Свою я не дал. Я вышел сюда с ружьем и застрелил первого, пришедшего увести мою корову. Когда пришла осень, дети перестали умирать. Думаю, все из-за жары.

— Конечно, из-за жары, — поддержал его Толби. — Да, здесь всегда жарко. Воды всегда не хватает.

— Вы, парни, хотите пить? Юная леди выглядит довольно усталой. Под домом у меня есть несколько бутылей с водой. В грязи. Приятная и холодная. — Он заколебался. — Пинк за стакан.

Толби засмеялся.

— Нет, благодарим.

— Пинк за два стакана, — предложил фермер.

— Не интересуемся, — ответил Пенн. Он похлопал по своей фляжке и все трое снова двинулись в путь. — Пока.

Лицо фермера ожесточилось.

— Проклятые чужаки, — пробормотал он в сердцах и вернулся к пахоте.

Город молчаливо изнывал от жары. Мухи жужжали, облепив бока очумелых лошадей, привязанных к колеям. Несколько автомобилей стояли, припаркованные. Люди бесшумно двигались по тротуарам. Пожилые исхудалые мужчины дремали на порожках домов.

Собаки и цыплята спали в тени домов. Домики были небольшие, деревянные, сколоченные из досок, накренившиеся от старости, покореженные временем и непогодой. Всюду лежала пыль. Толстое одеяло сухой пыли лежало на стенах домов, унылых лицах мужчин и женщин. Двое исхудавших мужчин обратились к ним через открытую дверь.

— Кто вы? Что вам нужно?

Они остановились и достали свои документы. Мужчины просмотрели зашитые в пластик удостоверения личности, фотографии, отпечатки пальцев, даты. В конце концов вернули их обратно.

— А, — кивнул он, — вы на самом деле из Лиги анархистов?

— Совершенно верно, — подтвердил Толби.

— И девушка? — мужчины жадными глазами разглядывали Сильвию. — Вот что мы скажем. Оставьте нам девушку на время, и мы избавим вас от подушного налога.

— Не дурачьте меня, — проворчал Толби. — С каких это пор платят подушный или любой другой налог? — Он нетерпеливо устремился мимо них. — Где здесь лавчонка с грогом? Я умираю!

Слева они увидели двухэтажное белое здание. Толпившиеся у его входа мужчины с растерянным видом наблюдали за ними.

Пенн направился туда, за ним последовал Толби.

Выцветшая, облупившаяся вывеска возвещала: «Вино и пиво на разлив».

— То что нужно! — констатировал Пенн и провел Сильвию внутрь по ступенькам мимо сидевших на них мужчин.

Толби последовал за ними, с удовлетворением освобождаясь от лямок вещмешка.

Внутри было прохладно и сумрачно. У стойки бара сгрудились несколько мужчин и женщин, остальные сидели за столиками. Юнцов у стены играли в угадайку, хлопая своего товарища, стоявшего к ним спиной. Механическая гармоника хрипела что-то в углу. Изношенная до предела, уже пришедшая в негодность машина, функционировала с перебоями. За стойкой бара бездарный труженик подмостков создавал и разрушал смутные фантасмагории — морские пейзажи, горные пики, снежные долины, высокие холмы, обнаженную женщину, возвысившуюся, а потом растаявшую в одной из громадных грудей. Тусклые, неясные процессии, которых никто не замечал и на которые никто не обращал внимания. Покрытие стойки из невообразимо древнего пластика было все в пятнах и трещинах. Его антикоррозионная обшивка с внешней стороны стерлась. Миксер давно уже рассыпался вдребезги. Подавали только вино и пиво. Ни один из живущих в городе не знал, как нужно смешивать напитки.

Толби направился к бару.

— Пива, — заказал он. — Три пива.

Пенн с Сильвией устало опустились на стулья у стола и снимали свои рюкзаки, в то время как бармен наливал Толби три кружки густого темного пива. Толби показал свое удостоверение и принес кружки на стол.

Юнцы у стены прекратили игру. Они наблюдали, как трое пришедших потягивали пиво и расшнуровывали походные ботинки. Через некоторое время один из них нерешительно подошел.

— Скажите, вы из Лиги?

— Верно, — полусонно подтвердил Толби.

Все вокруг внимательно наблюдали и слушали. Юнец сел напротив них, его товарищи возбужденно собрались вокруг. Загоревшие и мускулистые городские подростки, одуревшие от скуки. Их глаза впились в посохи из айронита, револьверы, тяжелые, обитые металлом, башмаки. Тихий шепот пронесся среди них. Им было лет по восемнадцать.

— Как вы в нее попали? — внезапно спросил один из них.

— В Лигу? — Толби откинулся на стуле, громко отрыгнул, нашарил спички в кармане и закурил. Он расстегнул пояс, и уселся поудобнее. — Нужно сдать экзамен.

— А что для этого нужно знать?

Толби передернул плечами.

— Все обо всем.

Он снова отрыгнул и задумчиво поскреб себе грудь меж двух пуговиц. Он ощущал внимание окружающих людей. Маленький старик с бородкой в очках с роговой оправой. За другим столом — огромный человек-бочка в красной рубахе и синих в полоску брюках. Молодежь, фермеры. Негр в грязной белой рубашке и брюках, с книгой под мышкой. Блондинка с тяжелым подбородком, видневшемся из-под вуали, с розовыми ногтями, в туфлях на высоких каблуках и туго облегавшем желтом платье, рядом с седым бизнесменом в темно-коричневом костюме. Высокий молодой человек, сжимавший руки юной черноволосой девушки с огромными глазами в белой блузке и юбке, ее маленькие босоножки валялись под столом. Голые, загорелые ноги были сплетены, и всем своим стройным телом она подалась вперед заинтересованная.

— Вы же знаете, — неторопливо начал Толби, — как Лига была сформирована. Знаете, что в тот день мы сбросили правительство. Мы свергли их и разогнали. Сожгли все здания. И все записи. Миллиарды микрофильмов и бумаг. Огромные костры, горевшие неделями. И толпы маленьких белых существ, выплескивавшихся из разрушенных нами зданий.

— Вы убивали их? — спросил человек-туша, плотоядно скривив губы.

— Мы им дали уйти, они были не опасны. Они разбежались и забились в норы под скалами. — Толби рассмеялся. — Смешные маленькие насекомые. После этого мы вошли и собрали все пластинки и оборудование для изготовления записей. Клянусь богом, мы сожгли все.

— И роботов, — сказал один из юнцов.

— Да, мы уничтожили всех правительственных роботов. Их было не так уж и много. Их использовали только тогда, когда надо было интегрировать множество фактов.

Глаза юноши чуть не вылезли из орбит.

— Вы их видели? Вы были там, где разбивали роботов?

Пенн засмеялся.

— Толби имеет в виду Лигу. Это было двести лет назад.

Юноша нервно оскалился.

— Да, да. Расскажите нам о маршах.

Толби опустошил кружку и поставил ее на стол.

— Пива.

Кружка была тут же наполнена. Он пробурчал слова благодарности и продолжил, вялым от усталости голосом.

— Марши. Вот это действительно была вещь. Во всем мире люди собирались вместе, бросая все, чем занимались.

— Это началось в Восточной Германии, — вмешалась блондинка с тяжелым подбородком. — Бунты.

— Потом это перекинулось на Польшу, — робко вставил негр. — Мой дедушка часто рассказывал, как все сидели у телика и слушали. А ему об этом рассказывал его дедушка. Потом движение охватило Чехословакию, затем Австрию, Румынию и Болгарию. А там и Францию с Италией.

— Франция была первой, — вдруг громко воскликнул маленький седой старичок в очках и с бородкой. — Они жили целый месяц без правительства. Люди поняли, что они могут жить без правительства!

— Все началось с маршей и погромов правительственных учреждений, — уточнила черноволосая девушка. — Огромными толпами неорганизованных рабочих.

— Россия и Америка были последними, — продолжал Толби. — Когда начался марш на Вашингтон, нас было около двадцати миллионов. Это были великие дни. И когда мы наконец двинулись, они не смогли нас остановить.

— Многих они застрелили, — добавила блондинка.

— Конечно. Но люди продолжали идти. И кричали солдатам: «Эй, Билл! Не стреляй!», «Эй, Джек! Это я, Джо!», «Не стреляйте, ведь мы ваши друзья!», «Не убивайте нас, присоединяйтесь к нам!» И клянусь Богом, через некоторое время так и произошло. Они не смогли стрелять в собственный народ. В конце концов они бросили оружие и ушли с нашего пути.

— И тогда вы нашли укрытие, — почти беззвучно произнесла маленькая черноволосая девушка.

— Да, мы нашли укрытие. Шесть. Три в Америке, одно в Британии и два в России. Десять лет мы искали последнее место — и будьте уверены, это было последнее место.

— И что потом? — спросил юнец с выпученными глазами.

— Потом мы все их взорвали. — Толби с трудом поднял свое массивное тело, зажав в кулаке кружку, тяжелое лицо полыхнуло темно-красным. — Все проклятые атомные бомбы во всем мире.

* * *
Последовала напряженная пауза.

— Да, — прошептал юнец. — Кажется, вы позаботились об этих воинственных людях.

— Их больше нет, — произнес человек-бочонок. — Они ушли навсегда.

Толби погладил свой айронитовый посох.

— Может быть. А может быть, и не так. Как раз здесь могло остаться несколько.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался толстяк.

Толби поднял тяжелые серые глаза.

— Пора вам, наконец, прекратить дурачить нас. Вы чертовски хорошо знаете, что я имею в виду. Ходят слухи, что где-то поблизости отсюда осталась стайка, скрывающаяся здесь.

На лицах у всех появилось выражение удивления, затем возмущения.

— Это ложь! — зарычал человек-бочка.

Старичок в очках вскочил на ноги.

— Никто из нас не имеет ничего общего с правительством! Мы все честные люди.

— Вы не правы, — мягко укорил Толби один из юнцов. — Местный люд не любит необоснованных обвинений.

Толби чуть приподнялся, сжав свой айронитовый посох. Пенн встал с ним рядом.

— Если кто-то из вас что-то знает, — обратился Толби к толпе, — лучше скажите. Сейчас.

— Никто ничего не знает, — заявила блондинка с тяжелым подбородком. — Вы говорите с честными людьми.

— Верно, — кивнул негр. — Никто здесь ничего плохого не делает.

— Вы спасли наши жизни, — добавила черноволосая девушка. — Если бы вы не свергли правительства, мы бы все погибли во время войны. Зачем же нам поддерживать их?

— Верно, — пробурчал толстяк. — Нас бы не было в живых, если бы не Лига. Неужели вы думаете, что мы выступим против Лиги?

— Идем, — сказала Сильвия отцу.

— Пошли, — она поднялась и подтолкнула рюкзак Пенну.

Толби воинственно заворчал и медленно поднял свой рюкзак. В комнате воцарилась гробовая тишина. Все замерли, наблюдая, как трое собрали свои вещи и двинулись к выходу.

Миниатюрная черноволосая девушка остановила их.

— Следующий город в тридцати милях отсюда.

— Дорога заблокирована, — объяснил ее высокий спутник. — Несколько лет назад ее перерезали оползни.

— Почему бы вам не переночевать на нашей ферме? У нас много комнат. Вы сможете отдохнуть и отправиться завтра утром.

— Нам не хочется быть обманутыми, — пробормотала Сильвия.

Толби и Пенн переглянулись, затем глянули на девушку.

— Если вы уверены, что… мы вас не стесним…

Человек-бочка подошел к ним.

— Послушайте, у меня есть десять желтых слипов. Я хочу подарить их Лиге. В прошлом году я продал свою ферму и больше они мне не нужны. Я живу со своим братом и его семьей. — Он протянул Толби деньги. — Вот.

Тот сделал протестующий жест.

— Держите их при себе.

— Сюда, — пригласил высокий юноша, когда они спустились по просевшим ступеням в сплошную пелену жары и пыли. — У нас есть автомобиль. Вон там. Старый автомобиль, на бензине. Мой отец сделал так, что он бегает на нефти.

— Вы должны были взять слипы, — сказал Пенн Толби, когда они влезли в древний, помятый автомобиль.

Вокруг них жужжали мухи. В автомобиле было жарко, как в бане — они едва могли дышать. Сильвия сделала себе подобие веера из свернутой бумаги, черноволосая девушка расстегнула блузку.

— Зачем нам деньги? — искренне рассмеялся Толби. — За всю свою жизнь я никогда ни за что не платил. И вы тоже!

Автомобиль дрогнул и медленно начал выползать на дорогу. Затем стал набирать скорость. Мотор натужно рычал. Вскоре они уже мчались на достаточно высокой скорости.

— Видели их? — голос Сильвии еле перекрывал грохот. — Они отдали бы нам все, что у них есть. Мы спасли их жизни.

Она указала на поля фермеров и их тощую скотину, высохшие злаки, старые осевшие дома.

— Все они умерли бы, если бы не было Лиги. — Она с раздражением прихлопнула муху. — Они обязаны нам.

Черноволосая девушка обернулась к ним, когда автомобиль устремился по разбитой дороге. Струйки пота змеились по ее загорелой коже. Полуприкрытая грудь вздрагивала в такт движению автомобиля.

— Меня зовут Лаура Дэвис. Мы с Питом живем на старой ферме, которую его отец отдал нам, когда мы поженились.

— В вашем распоряжении будет весь нижний этаж, — добавил Пит. — Электричества нет, зато есть большой камин. Ночи здесь холодные. Днем жарко, но с заходом солнца становится ужасно холодно.

— Все будет хорошо, — пробормотал Пенн.

От тряски у него появилось легкое головокружение.

— Да, — согласилась девушка, и ее черные глаза сверкнули; Алые губы скривились, она наклонилась к Пенну, ее маленькое лицо осветилось каким-то странным светом. — Да, мы позаботимся о вас.

В это мгновение автомобиль резко свернул с дороги. Сильвия вскрикнула. Толби скользнул вниз, зажав голову меж колен и свернувшись в клубок. У Пенна позеленело в глазах. Затем последовала головокружительная пустота, когда автомобиль нырнул вниз. Удар! Ревущий скрежет заполнил все.

Титанический взрыв ярости подхватил Пенна и разбросал его останки во все стороны. И наступила тьма.

* * *
— Опустите меня на эти поручни, прежде чем я войду внутрь, — приказал Борс.

Бригада опустила его на бетонную поверхность и прикрепила магнитными защелками. Мужчины и женщины спешили по широким ступенькам массивного здания — главного офиса Борса.

Вид этих ступенек радовал Борса. Ему нравилось останавливаться здесь и оглядывать свой мир. Цивилизацию, которую он заботливо сконструировал.

Год за годом добавлял по кусочку с усердием и тщанием.

Его мир был не велик. Долина, окруженная темно-фиолетовыми холмами, представляла собой чашу с ровным дном. За холмами начинался обычный мир.

Выжженные поля. Разрушенные, заселенные бедняками города. Пришедшие в упадок дороги. Убогие домишки фермеров. Вышедшие из строя автомобили и оборудование. Изможденные люди, уныло плетущиеся в домотканых одеждах и лохмотьях. Он видел внешний мир. Он знал, как тот выглядит. На линии холмов заканчивались пустые лица, болезни, высохшие злаки, грубые плуги и примитивные орудия.

Здесь, внутри кольца холмов, Борс построил точную и детализированную копию общества, исчезнувшего двести лет назад. Мира, каким он был во времена правительств, мира, поверженного Лигой анархистов.

Подробная информация о том мире содержалась в его пяти синапсических катушках. В течение двух веков он тщательно восстанавливал этот мир, создал миниатюрные общества, блиставшие и шумевшее вокруг него. Дороги, здания, дома, промышленность, умершего мира, все фрагменты прошлого, построены его собственными руками, его металлическими пальцами, его мозгом.

— Фаулер, — позвал Борс.

Фаулер подошел. Он выглядел измученным. Глаза были воспаленные и красные.

— Что случилось? Вы хотите войти внутрь?

Над их головами прогрохотал утренний патруль. Цепочка черных точек на фоне солнечного, безоблачного неба. Борс с удовлетворением заметил:

— Что за зрелище!

— Пора, — заметил Фаулер, глянув на часы.

Справа от них, между зелеными холмами вдоль шоссе шла колонна танков.

Блестели дула орудий. За ними маршировали пехотинцы, их лица были скрыты масками противогазов.

— Я думаю, — произнес Борс, — что не очень мудро и дальше доверять Грину.

— Почему, черт возьми, вы говорите это?

— Каждые десять дней я не действую. Поэтому ваша бригада может видеть, какой ремонт необходим, — озабоченно сказал Борс. — Я совершенно беспомощен в течении двенадцати часов. Грин заботится обо мне. Пока все в порядке. Но…

— Но что?

— Кажется мне, что в войсках должно быть больше охраны. Слишком много искушения может возникнуть у кого-нибудь.

Фаулер хмыкнул.

— Сомневаюсь в этом. Что сказать обо мне? Моя обязанность осматривать вас. Я легко мог бы подключить несколько проводов. Послать заряд через ваши синапсические катушки и вывести их из строя!

Борс в бешенстве развернулся, затем сдался:

— Верно. Вы могли бы это сделать.

Через мгновение он спросил.

— Но что бы это вам дало? Вы знаете, что я единственный, кто способен удерживать общество от развала. Я единственный, кто знает, как плановое хозяйство от беспорядочного Хаоса! Если меня не станет, все это погибнет, и у вас останутся пыль, руины и сорняки. Тот, внешний мир, ворвется сюда и все захватит!

— Конечно. Так к чему же беспокоиться о Грине?

Внизу прогрохотали грузовики с рабочими. Мужчины в зелено-голубоватых рубашках с закатанными рукавами, с орудиями труда. Группа шахтеров, отправлявшихся в горы.

— Внесите меня внутрь, — резко бросил Борс.

Фаулер позвал Маклина. Они подняли Борса и внесли его в здание, вниз по коридору, в офис. Чиновники и техники с почтением уходили с дороги при виде огромного, изъеденного ржавчиной бака.

— Все в порядке, — нетерпеливо бросил Борс. — Все свободны.

Фаулер и Маклин оставили роскошный офис с шикарными коврами, мебелью и драпировками, с полками, забитыми книгами.

Борс уже склонился над своим письменным столом, разбирая горы донесений и бумаг.

Фаулер покачал головой, когда они шли по холлу.

— Он уже долго не протянет?

— Моторная система? Мы не можем усилить…

— Нет. Я имею в виду другое. Он разрушается в области мозга. Он уже не выдерживает напряжения.

— Как и все мы, — пробормотал Маклин.

— Управление всем этим легло тяжелым бременем на него. Ведь он знает, что, как только он умрет, все начнет трещать по швам. Колоссальная работа — пытаться поддерживать развитие образцового мира в полной изоляции.

— Он уже давно умирает, — сказал Маклин.

— Рано или поздно мы столкнемся с этой ситуацией, — размышлял Фаулер, мрачно проводя пальцами по лезвию большой отвертки. — Он уже износился. Рано или поздно кто-нибудь вмешается. Так как он продолжает разлагаться… Один перепутанный провод…

Он засунул отвертку обратно за пояс, где были плоскогубцы, молоток и паяльник.

— О чем ты?

Фаулер засмеялся.

— Он заставит меня сделать это. Один перепутанный провод — и пуффф! Но что потом? Это большой вопрос.

— Может быть, — мягко заметил Маклин, — тогда мы с тобой сможем оставить эту крысиную возню. Ты, я, все остальные. И жить как люди.

— Крысиная возня, — прошептал Фаулер. — Крысы, бегающие в лабиринте. Делающие фокусы в ответ на понукания, задуманные кем-то.

Маклин перехватил взгляд Фаулера.

— Кем-то из другого вида.

* * *
Толби попытался повернуться. Тишина. Что-то капало. Его тело придавила балка. Он был со всех сторон зажат в искореженном автомобиле. И висел головой вниз. Автомобиль лежал на боку за дорогой в овраге, зажатый между двумя деревьями. Изогнутые стойки и искореженный металл вокруг. И тела.

Толби рванулся из последних сил. Балка поддалась и ему удалось сесть.

Ветка дерева пробила лобовое стекло. Черноволосая девушка, все еще обернувшаяся к заднему сидению, была прошита ею насквозь. Ветка, пробив ее спину и грудь, вошла в спинку сидения, и она вцепилась в нее обеими руками. Голова ее свесилась, рот полуоткрылся. Мужчина возле нее также был мертв. Руки его отрезало лобовое стекло. Бесформенной кучей он лежал среди остатков приборной панели и кровь вытекала из его тела.

Шея у Пенна была сломана, как гнилая ручка метлы. Толби отодвинул его труп в сторону и осмотрел свою дочь. Сильвия не шевелилась. Приложив ухо к ее груди, он прислушался. Она была жива — сердце слабо билась. Грудь едва подымалась и опускалась. В том месте на ее руке, где сочилась кровь, он наложил повязку. Она вся была в порезах и царапинах, одна нога подвернулась, явно сломанная.

Волосы в крови, одежда изорвана. Но она была жива. Он толкнул согнутую дверь и вывалился из машины. Огненный язык послеполуденного солнца лизнул его, и он заморгал. Затем стал вытаскивать ее тело.

Послышался какой-то звук.

Толби замер, взглянув вверх. Что-то приближалось. Жужжащее насекомое, которое быстро снижалось. Он оставил Сильвию и припал к земле, осмотрелся и неуклюже двинулся вниз по оврагу.

Он скользил, падал и катился среди зеленых ветвей и бесформенных серых валунов. Стиснув револьвер, задыхаясь, Толби лег в тени, вглядываясь вперед и хватая ртом воздух.

Насекомое приземлилось. Маленький реактивный самолет.

Зрелище поразило его. Он слышал о реактивных самолетах, видел их фотографии. Был проинструктирован на исторических курсах в лагерях Лиги. Но увидеть реактивный самолет своими глазами!..

Из него высыпали солдаты. В униформе. Они развернулись цепью вдоль дороги и, слегка пригнувшись, начали пробираться к месту аварии. У них в руках были тяжелые винтовки. Достаточно профессионально они сняли дверь автомобиля и забрались внутрь.

— Один ушел, — донеслось до него.

— Должен быть где-то поблизости.

— Взгляни, этот живой! Это женщина. Начала выбираться. Все остальные мертвы.

Яростное проклятие.

— Чертова Лаура! Она должна была выпрыгнуть! Маленькая фанатичная дурочка!

— Может быть, у нее не было времени. Боже праведный, этот сук прошил ее насквозь.

Ужас и отвращение.

— Мы не сможем освободить ее.

— Оставьте ее. — Офицер, руководивший ими, взмахнул рукой, отзывая мужчин от автомобиля. — Оставьте их всех!

— Что делать с раненой?

Вожак заколебался.

— Надо ее добить, — наконец решил он.

Он взял винтовку и поднял приклад.

— Остальным рассыпаться в цепь и попытаться схватить ушедшего. Он, вероятно…

Толби выстрелил, и офицер сложился вдвое. Нижняя часть его тела медленно заскользила вниз, верхняя разлетелась на куски. Толби перевернулся и начал стрелять, крутясь. Прежде чем остальные в панике отступили к реактивному самолету и захлопнули люк, ему удалось застрелить еще двоих.

На его стороне было преимущество внезапности. Теперь оно исчезло. Их было больше — он был обречен. Насекомое уже поднялось в воздух. Они легко смогут засечь его сверху. Но он должен был спасти Сильвию. В этом состояла его главная задача.

Толби спустился вниз на сухое дно оврага. Он бежал без цели; ему некуда было идти. Он не знал местности, а пешком далеко не уйдешь. Поскользнувшись, он упал головой вниз. Боль и темнота. Он привстал на коленях. Револьвер исчез. Вместе с кровью он выплюнул несколько выбитых зубов. Толби дико уставился в пылающее послеполуденное небо.

Жужжа, насекомое удалялось к далеким холмам. Оно уменьшилось, стало черной точкой, мушкой, а затем исчезло.

Толби подождал еще минуту, затем начал пробираться по оврагу к разбитому автомобилю. Они улетели за помощью и вскоре вернутся. У него оставался единственный шанс. Если ему удастся оттащить Сильвию вниз по дороге в укрытие. Может быть к ферме. Назад, к городу.

Толби добрался до машины и застыл, изумленный и окаменелый. В машине по-прежнему оставалось три тела — два на переднем сиденьи и Пенн на заднем. Но Сильвия исчезла.

Они забрали ее с собой. Туда, откуда прилетели. Ее тащили к насекомому с реактивным двигателем — следы крови вели от автомобиля вверх к кромке оврага.

Содрогнувшись от ярости, Толби пришел в себя. Он залез в машину и снял револьвер Пенна с пояса. Посох Сильвии из айронита лежал на сидении. Он взял и его. Затем Толби пошел вниз по дороге, медленно и с опаской. Он нашел то, за чем их послали: мужчин в униформе, мрачно думал Эдвар. Они были организованны и охраняли центральную власть. В новом, только собранном реактивном самолете.

За холмами было правительство.

* * *
— Сэр, — окликнул его Грин.

Он озабоченно пригладил свои короткие белесые волосы, его юное лицо исказилось. Повсюду толпились горожане, техники и эксперты. Командиры были заняты повседневной рутинной работой. Грин протиснулся сквозь толпу к столу, где сидел Борс, поддерживаемый двумя магнитными стойками.

— Сэр, — снова произнес Грин. — Что-то случилось.

Борс поднял глаза, оттолкнув пластину из металлической фольги, и положил стило. Егоглазные яблоки задергались, где-то глубоко внутри туловища взвыл мотор.

— Что же?

Грин подошел ближе. На его лице было выражение, которого Борс никогда прежде не видел. Выражение страха и мрачной решительности. Остекленевший, фанатичный взгляд, будто его плоть превратилась в камень.

— Сэр, разведчики вошли в контакт с группой из Лиги, двигавшейся к северу. Они встретили их у Ферфакса. Инцидент произошел сразу же за первым препятствием на дороге.

Борс молчал. Со всех сторон чиновники, эксперты, фермеры, рабочие, промышленники, солдаты, всевозможный люд, все разговаривали, бормотали и нетерпеливо протискивались вперед, пытаясь добраться до стола Борса. Отягощенные грузом проблем, требовавших разрешения. Повседневный груз забот… Дороги, фабрики, медицинский контроль. Ремонт. Строительство. Производство. Координация и планирование. Чрезвычайные проблемы, которые Борсу необходимо было срочно рассмотреть и решить. Проблемы, которые нельзя было отложить на более поздний срок.

— Уничтожена ли группа Лиги? — спросил Борс.

— Один ее член убит. Один ранен и доставлен сюда. — Грин поколебался. — Один сбежал.

Борс довольно долго молчал. Вокруг него сновали и бормотали люди, но он их не замечал. Он тотчас притянул видеосканер и захватил открытый канал.

— Один сбежал? Эти слова мне не нравятся.

— Он застрелил троих наших разведчиков, включая командира отряда. Остальные перепугались. Они захватили раненую девушку и возвратились.

Борс поднял массивную голову.

— Они совершили ошибку. Им следовало засечь того, кто сбежал.

— Они впервые столкнулись с такой ситуацией.

— Знаю, — сказал Борс. — Но лучше было не трогать их вовсе, чем взять двоих и позволить третьему уйти. — Он повернулся к видеосканеру. — Дайте сигнал тревоги. Закройте фабрики. Вооружите рабочие команды и всех фермеров, умеющих держать оружие. Перекройте все дороги. Женщин и детей в подземные убежища. Подвезти тяжелые пушки и боеприпасы. Приостановить выпуск всей невоенной продукции и… — Он подумал. — Арестовать всех, кто находится под подозрением. Расстрелять всех, кто находится в списке «Ц».

Он оттолкнул сканер.

— Что это будет? — спросил потрясенный Грин.

— То, к чему мы готовились. Тотальная война.

— У нас есть оружие! — ликующе воскликнул Грин. — В течение часа здесь будет десять тысяч человек, готовых сражаться. У нас есть реактивные самолеты и тяжелая артиллерия. Бомбы. Бактериологическое оружие. Что такое Лига? Масса людей с рюкзаками на плечах!

— Да. Масса людей с рюкзаками на плечах, — повторил вслед за ним Борс.

— Что они смогут сделать? Как может организоваться толпа анархистов? У них нет структуры, контроля, нет центральной власти.

— В их руках весь мир. Миллиард человек.

— Индивидуумы! Всего лишь клуб! Свободное членство. У нас же — дисциплинированная организация. Все звенья нашей экономики действуют с максимальной эффективностью. Мы… вы… держим все под контролем. Все, что вам нужно сделать, это отдать приказ. Привести машину в действие.

Борс кивнул.

— Верно. Анархисты не могут координировать свои действия. Лига не может превратиться в организованную структуру. Это и есть парадокс. Правительство анархистов… на самом же деле — антиправительство. Вместо того, чтобы править миром, они бродят повсюду, чтобы убедиться, что ими никто не управляет.

— Собака на сене.

— Как ты сказал, это действительно клуб абсолютно неорганизованных индивидуумов. Без законов и центральной власти. Они не составляют общества — они не могут управлять. Все что они в состоянии делать, это мешать тем, кто пытается что-то построить. Творцы беспорядка. Но…

— Но что?

— Так было и двести лет назад. Они были не организованы. Безоружны. Огромные неорганизованные толпы, без дисциплины и управления. Тем не менее, они свергли все правительства. Во всем мире.

— У нас целая армия. Все дороги заминированы. Тяжелые орудия. Бомбы.

Бактерии. Все мы — солдаты. Мы составляем единый вооруженный лагерь!

Борс о чем-то задумался.

— Ты говоришь, что один из них здесь? Один из агентов Лиги?

— Юная девушка.

Борс сделал знак ближайшей бригаде обслуживания.

— Проводите меня к ней. Я хочу поговорить с ней в оставшееся время.

* * *
Сильвия молча наблюдала, как мужчины в униформе что-то вносили в комнату, кряхтя. Они подошли к кровати, составили вместе два стула и заботливо положили на них свой массивный груз.

Затем быстро пристегнули защитные распорки, связали стулья, ввели в действие защелки и слегка отступили.

— Все в порядке, — произнес робот. — Вы свободны.

Мужчины покинули комнату. Борс повернулся к Сильвии лицом.

— Машина, — прошептала она, побелев. — Вы машина.

Борс молча кивнул. Сильвия с трудом приподнялась. Она была слаба. Одна нога — в прозрачной пластиковой оболочке. Лицо забинтовано, правая рука сильно болела. В окно через шторы пробивалось позднее послеполуденное солнце. Цветы. Трава. Изгороди… За ними виднелись здания и фабрики.

В течение последнего часа небо было заполнено реактивными аппаратами. Их большие стаи возбужденно сновали между городом и далекими холмами. На дороге гудели автомобили, таща за собой пушки и другое военное снаряжение. Мужчины маршировали плотными колоннами, одетые в серое солдаты с винтовками, шлемами и противогазами. Бесконечные ряды фигур, одинаковых в своей униформе, словно отштампованных с одной матрицы.

— Их здесь много, — сказал Борс, указывая на марширующих мужчин.

— Да.

Сильвия увидела, как двое солдат пробежали мимо окна. На еще гладких юношеских лицах было выражение тревоги. У пояса болтались каски. Длинные винтовки, фляжки. Счетчики Гейгера. Противогазы, неуклюже завязанные вокруг шеи. Юнцы были перепуганы. Чуть старше шестнадцати. За ними следовали другие. Просигналил грузовик. Солдаты присоединились к остальным.

— Они идут сражаться, — продолжал Борс, — за свои дома и фабрики.

— Все это снаряжение… Вы сами его производите, не так ли?

— Совершенно верно. Наша промышленная организация совершенна. Мы абсолютно продуктивны. Наше общество устроено рационально. По-научному. Мы полностью готовы к встрече с подобными чрезвычайными обстоятельствами.

Внезапно Сильвия осознала, что это за чрезвычайные обстоятельства.

— Лига! Один из нас ушел от вас. — Она приподнялась. — И кто же? Пенн или мой отец?

— Не знаю, — бесстрастно сообщил робот.

Сильвия чуть не задохнулась от ужаса и отвращения.

— Мой Бог, — простонала она. — Вы совсем нас не понимаете. Вы руководите людьми, но у вас не может быть сострадания. Вы всего лишь компьютер. Один из старых правительственных роботов.

— Вы правы. Мне двести лет.

Она ужаснулась.

— И вы жили все это время. Мы думали, что уничтожили вас всех.

— Я избежал этой участи. Я был поврежден. Меня не было на месте. Я находился в грузовике, направлявшемся в Вашингтон. Я увидел толпы и сбежал.

— Двести лет назад. Легендарные времена. Вы действительно видели события, о которых нам рассказывают. Давние времена. Великие марши. День, когда пали правительства.

— Да. Я видел все это. Группа приверженцев правительства собралась в Вирджинии. Эксперты, чиновники, опытные рабочие. Позже мы прибыли сюда. Это место находится вдали от торных путей.

— К нам доносились слухи о сохранившихся остатках старого строя. Но мы не знали, что происходит, где и как.

— Мне повезло, — пояснил Борс. — Я избежал разрушения благодаря счастливой случайности. Все остальные были уничтожены. То, что вы видите здесь, создавалось долгое время. В пятнадцати милях отсюда находится кольцо холмов. Это чашеобразная долина — со всех сторон горы. Мы блокировали все дороги, придав препятствиям форму природных оползней. Никто здесь не появляется. Даже в Ферфаксе, в тридцати милях отсюда никто ничего не знает.

— А эта девушка, Лаура…

— Разведчица. Мы держим отряды разведчиков во всех населенных районах в радиусе до ста миль. Как только вы вошли в Ферфакс, мы уже о вас знали. Был отправлен воздушный отряд. Чтобы избежать вопросов, мы подготовили вам гибель в автокатастрофе. Но один ваш спутник скрылся.

Сильвия покачала головой.

— Каким же образом вы сохраняете все это? Разве люди не восстают? — спросила она с трудом заняв сидячее положение. — Они должны знать, что произошло повсюду. Как вы управляете ими? Сейчас они идут в своих униформах. Но будут ли они сражаться? Можете ли вы положиться на них?

Борс медленно ответил.

— Они доверяют мне. Я принес с собой огромный запас информации, утраченной в остальном мире. Есть ли где-нибудь еще на Земле реактивные самолеты и видеосканеры? Я сохранил это знание. У меня есть резервная память, синапсические катушки. И поэтому они имеют все эти вещи. Вещи, о которых вы знаете лишь из туманных воспоминаний, смутных легенд.

— Что произойдет, когда вы умрете?

— Я не умру! Я вечен!

— Вы уже изношены. Вас надо переносить. И ваша правая рука — вы едва можете пошевелить ею! — Голос Сильвии был резок и безжалостен. — Вся ваша оболочка изъедена ржавчиной.

Робот зажужжал, мгновение казалось, что он неспособен говорить.

— Мои знания остаются, — проскрежетал наконец он. — Я всегда буду в состоянии общаться. Фаулер сделал радиосистему. Даже когда я говорю… — Он прервался. — Даже тогда все находится под контролем. Я продумал все аспекты. Я поддерживал эту систему двести лет. Она будет функционировать!

Это произошло в мгновение ока. Носком ботинка она зацепила стулья, на которых покоился робот, яростно толкнула их ногой и руками; стулья поползли, покачнулись…

— Фаулер! — вскрикнул робот.

Сильвия тряхнула еще раз. Ослепительная боль пронзила ногу. Она прикусила губу и плечом надавила на ржавую оболочку робота. Он взмахнул руками, яростно зажужжал, а затем два стула медленно разошлись. Робот соскользнул с них на пол и лежал на спине, беспомощно размахивая руками.

Сильвия с трудом, сцепив зубы, сползла с кровати. Она смогла добраться до окна, ее сломанная нога беспомощно волочилась за ней. Робот лежал, похожий на брошенный мешок, размахивая руками, яростно щелкая глазами-линзами, его ржавые механизмы скрежетали.

— Фаулер! — снова вскрикнул он. — Помоги мне!

Сильвия, достигнув окна, вцепилась в задвижки. Они не поддавались. Она схватила со стола лампу и бросила в оконное стекло. Стекло разлетелось рядом с ней — сноп смертоносных осколков. Она подалась вперед… и в этот момент обслуживающая бригада ворвалась в комнату.

Фаулер задохнулся при виде робота, лежавшего на спине. Странное выражение появилось на его лице.

— Взгляните на него!

— Помоги мне! — снова вскрикнул робот. — Помоги мне!

Один из мужчин схватил Сильвию за талию и потащил ее назад к кровати. Она отбивалась и кусалась, вцепившись ногтями в щеку мужчины. Он бросил ее на кровать лицом вниз и выхватил пистолет.

— Лежать! — задохнулся он от бешенства.

Остальные склонились над роботом, стремясь посадить его в прежнее положение.

— Что случилось? — спросил Фаулер.

Он подошел к кровати с искаженным лицом.

— Он упал?

Глаза Сильвии светились ненавистью и отчаянием.

— Я столкнула его. Я почти добралась. — Грудь ее тяжело вздымалась. — К окну. Но моя нога…

— Отнесите меня обратно в мою резиденцию! — закричал Борс.

Обслуживающий персонал поднял его и отнес вниз в холл, в его личный кабинет.

Спустя несколько мгновений он уже сидел, трясясь, за своим письменным столом, со стучащими внутри механизмами, обложившись бумагами.

Вскоре ему удалось подавить панику, и он попытался приступить к работе. Он должен был управлять. Монитор перед ним ожил. Вся система была в движении. Он с отсутствующим видом наблюдал, как его заместитель посылал облако черных точек, реактивных бомбардировщиков, стартовавших словно мухи и быстро исчезнувших.

Система должна быть сохранена. Он повторял это снова и снова. Он обязан спасти ее. Должен организовать людей и заставить их ее спасти. А если люди не будут сражаться, не будет ли все обречено? Ярость и отчаяние охватили его. Система не может сама сохранить себя; она не была вещью в себе, чем-либо, что могло быть отделено от людей, живущих в ней. В действительности, это был народ. Они были идентичны. Народ должен сражается за самосохранение, тем самым за сохранение системы.

Они существовали столько, сколько существовала система.

Он видел марширующие колонны солдат с бледными лицами, направлявшиеся к холмам. Его древние устаревшие синапсические катушки заискрились и трепетали, пока наконец не вернулись в обычное состояние.

Ему было двести лет. Жить он начал очень давно, в другом мире. Этот мир создал его; и благодаря ему этот мир все еще существовал, все еще функционировал, хотя и в миниатюре. Его образцовый универсум, его создание. Его рациональный контролируемый мир, в котором все аспекты полностью организованы, проанализированы и интегрированы. Оазис на пыльной, выжженной планете распада и молчания.

Борс разложил свои бумаги и начал работать над первоочередной проблемой перехода от экономики мирного времени к полной военной мобилизации. Необходима тотальная военная организация всех мужчин, женщин, детей, единиц снаряжения и единиц энергии под его руководством.

* * *
Эдвард Толби осторожно приподнялся. Его одежда превратилась в лохмотья. Он потерял свой рюкзак, продираясь через кустарник и ветки. Лицо и руки кровоточили. Он был полностью истощен.

Внизу под ним была долина. Огромная чаша. Поля, дома, дороги. Фабрики. Механизмы. Автомобили.

Он наблюдал уже три часа. Бесконечные ручейки солдат текли из долины к холмам, по дорогам и тропам. Пешком, в грузовиках, автомобилях, бронемашинах и тягачах. Над ними — скоростные юркие реактивные истребители и огромные ревущие бомбардировщики. Сверкавшие корабли заняли позиции над войсками и приготовились к сражению.

К грандиозной битве. Считалось, что ведение крупномасштабной войны сегодня, через двести лет, уже невозможно, что войны канули в лету. Но сейчас оно существовало, это видение из прошлого. Он видел войну на старых видеозаписях, которые демонстрировались в лагерях Лиги. Таинственная армия-привидение возродилась, чтобы сражаться. Громадная масса орудий и солдат, готовых стрелять и умирать.

Толби осторожно спустился вниз. У подножия склона, усеянного валунами, солдат остановил мотоцикл и настраивал передатчик и антенну. Толби, пригнувшись, умело начал обходить его и оказался сзади. Юнец-блондин нервно копался в груде проводов и реле, облизывая губы и оглядываясь по сторонам. При каждом звуке он хватался за винтовку. Толби глубоко вдохнул. Юнец, склонившись над силовым трансформатором, стоял спиной к нему. Сейчас или никогда!

Одним прыжком Толби достиг мотоцикла, поднял пистолет и выстрелил. Винтовка солдата отлетела в сторону.

— Ни звука, — прохрипел Толби и огляделся.

Поблизости никого не было, главная дорога находилась в полумиле отсюда. Солнце садилось, и тень падала на холмы. Поля, еще недавно зелено-коричневые, стали фиолетовыми.

— Руки за голову, стать на колени, — скомандовал он.

Юнец бесформенной грудой опустился на колени.

— Что вы намерены делать? — Он заметил посох из айронита и побледнел.

— Вы агент Лиги!

— Молчать, — приказал Толби. — Прежде всего, расскажи, кто твой командир?

Юнец, запинаясь, выложил все, что знал. Толби внимательно слушал. Он был удовлетворен. Обычная монолитная структура. Как раз то, что он и предполагал.

— Наверху, — вмешался он. — На самой верхушке, кто представляет высшую власть?

— Борс.

— Борс?! — поразился Толби. — Это не имя. Звучит как… — Он понял. — Мы должны были догадаться! Старый правительственный робот. Все еще действующий.

Юнец решил воспользоваться шансом. Он вскочил на ноги и стремглав бросился прочь. Толби поднял пистолет. Пуля попала юнцу в голову. Он упал навзничь и затих. Толби быстро снял с него униформу, оказавшуюся слишком малой для него. Но мотоцикл был что надо. Он видел их на видеопленках. И когда был маленьким, страстно хотел иметь такой. Небольшой скоростной мотоцикл, чтобы нестись на нем куда глаза глядят. Теперь он им овладел. Спустя полчаса он уже мчался по ровному широкому шоссе в направлении к центру долины и зданиям, выраставшим на фоне темневшего неба. Его передние фары рассекали темноту. Он все еще вилял из стороны в сторону, но постепенно осваивал мотоцикл. Толби прибавил газу, дорога выстреливала ему навстречу деревья и поля, стога сена, фермерские постройки. Она была забита войсками, спешившими ему навстречу — они двигались на фронт. Лемминги, идущие к океану, чтобы утонуть. Тысячи, десятки тысяч, завернутых в металл марионеток. Увешанных револьверами, бомбами, огнеметами. Здесь была только одна неувязка. Им не противостояла никакая армия.

Парадокс! Для ведения войны необходимы две стороны, а возрождена была только одна.

Не доезжая мили до зданий, он свернул с дороги и тщательно припрятал в стоге сена мотоцикл. Какое-то время он раздумывал, оставить ли свой посох из айронита, но в конце концов взял его вместе с пистолетом. Он всегда носил свой посох — символ Лиги.

Он представлял союз кочевников-анархистов, пешком патрулировавших мир, агентство по защите свободного общества. Он перебежками передвигался в темноте к ближайшим зданиям. Мужчин здесь было уже меньше. Женщин и детей вообще не было видно. Впереди натянута колючая проволока, явно под электрическим напряжением. За ней находились вооруженные до зубов солдаты. Луч прожектора то и дело пересекал дорогу. За ним маячила радарная установка, за ней — мрачные бетонные кубы. Это были огромные правительственные здания.

Наблюдая за прожектором, он вычислил амплитуду его движения. В его свете выступали лица солдат, бледные и перепуганные. Юнцы. Они никогда не сражались. Это был их первый опыт. Когда луч прожектора удалился, он встал и побежал к проволоке. Автоматически часть заграждения отошла в сторону. Двое в форме, поднявшись, неуклюже преградили ему путь штыками.

— Ваши документы! — потребовал один из них. Юные лейтенанты, мальчишки с трясущимися губами. Играющие в солдатиков. Жалость и презрение охватили Толби. Он резко засмеялся и шагнул вперед.

— Прочь с дороги!

Один из них озабоченно включил карманный фонарик.

— Стой, назови пароль на сегодня! — И штыком преградил путь, руки у него тряслись.

Толби опустил руку в карман, мгновенно вытащил пистолет и, когда луч прожектора начал уходить в сторону, выстрелил в обоих. Штыки со звоном упали на землю, а он нырнул вперед. Со всех сторон послышались вопли и заметались неясные фигурки. Поднялась беспорядочная стрельба.

Ночь осветилась. Он бегом обогнул угол, пробежал мимо склада, перелетел лестничный пролет и очутился у громадного здания.

Он вынужден был действовать быстро. Сжав свой айронитовый посох, Толби нырнул в мрачный коридор, стуча башмаками. Сзади за ним в здание ворвались солдаты. Молнии энергии взорвались рядом, и целая секция потолка обрушилась за ним. Он добрался до лестницы и быстро начал подниматься. Оказавшись на следующем этаже, Толби нащупал дверную ручку. Что-то позади него щелкнуло. Он полуобернулся, поднял револьвер…

Ошеломляющий удар заставил его распластаться у стены, револьвер выпал из руки. Призрак наклонился над ним, сжимая винтовку.

— Кто вы? Что вы здесь делаете?

Не солдат. Мужчина со щетиной на подбородке, в грязной рубашке и мятых брюках. Глаза опухшие и красные. Пояс для инструментов: молоточки, плоскогубцы, отвертки.

Толби с трудом поднялся.

— Если бы у вас не было винтовки…

Фаулер отступил чуть назад.

— Кто вы? Рядовым запрещено находиться на этом этаже. Вы это знаете… — тут он увидел посох из айронита. — Ради всего святого! — мягче произнес он. — Вы тот человек, которого они не смогли взять. — Он засмеялся. — Вы тот, кто сумел уйти.

Пальцы Толби сжали посох, но Фаулер мгновенно отреагировал. Дуло винтовки вздрогнуло и очутилось на уровне глаз Толби.

— Полегче, — предупредил Фаулер.

Он слегка повернулся — вверх по лестнице спешили солдаты, громыхая сапогами. Мгновение он колебался, затем махнул винтовкой в сторону лестницы перед ними.

— Вверх, пошли.

Толби моргнул.

— Что…

— Вверх! — Дуло винтовки уткнулось в Толби. — Быстрее!

Сбитый с толку анархист ринулся вверх по лестнице. Фаулер следовал за ним по пятам. На третьем этаже Фаулер резко толкнул его в дверь дулом винтовки, прижатой к спине. Он очутился в коридоре с массой дверей.

Бесконечные офисы.

— Идите! — рычал Фаулер. — Туда по холлу. Быстрее!

Толби двинулся, его мысли смешались.

— Какого дьявола вы…

— Я бы никогда не смог сделать этого, — выдохнул Фаулер ему в ухо. — Даже через миллион лет. Но это надо сделать.

Толби остановился.

— Что это?

Они с вызовом смотрели друг на друга, лица перекошены, глаза сверкают.

— Он здесь, — бросил Фаулер, указывая дулом винтовки на дверь. — У вас единственный шанс. Используйте его…

Толби колебался лишь мгновение. Затем бросил:

— Хорошо. Я сделаю это.

Фаулер последовал за ним.

— Будьте осторожны. Не горячитесь. Здесь есть несколько КПП. Идите прямо все время, сколько сможете. И, ради бога, поспешите!

Последние слова Толби едва расслышал. Он уже бежал вперед. Достигнув двери, рванул ее.

Солдаты и офицеры были застигнуты врасплох. Толби метнулся вперед, а они кинулись врассыпную. Пока они барахтались по полу, нащупывая свое оружие, Толби проскользнул в другую дверь и промчался мимо перепуганной девушки за письменным столом, с открытым ртом и расширившимися глазами.

А вот и третья дверь.

Юноша со светлыми волосами и возбужденным лицом вскочил и схватился за свой пистолет. Толби, безоружный, оказался в ловушке. Солдаты были уже близко. Он крепко сжал свой посох и отпрянул назад, а блондин-фанатик выстрелил наугад. Пуля пролетела мимо, обдав его жарким дуновением.

— Грязный анархист! — вскрикнул Грин.

Лицо его исказилось, он выстрелил еще раз и еще.

— Ублюдок, шпион!

Толби метнул свой посох, вложив в бросок всю свою силу. Посох описал дугу, едва не размозжив голову Грину, но в последний момент тот уклонился. Ловкий и проворный, он, скалясь, прыгнул вперед. Посох ударился о стену и покатился, звеня, по полу.

— Твой дорожный посох! — выдохнул Грин и выстрелил.

Пуля была умышленно направлена мимо. Грин играл с ним, словно кошка с мышкой. Толби наклонился и прыгнул вперед, схватив посох. Грин с горящими глазами наблюдал за ним.

— Брось его снова! — прорычал он.

Толби прыгнул. Он застиг юнца врасплох. Грин от столкновения упал, но сразу же пришел в себя и начал душить Толби. Тот был тяжелее, несмотря на изрядное истощение после нелегкого пути через горы. И все-таки сил у него оставалось очень мало. А Грин был в прекрасной форме. Его мускулистое проворное тело вырвалось из захвата анархиста. Руки Грина вцепились в горло противника, тот ударил его в пах. Юнец отшатнулся и сложился вдвое от боли.

— Все в порядке, — выдохнул Грин с искаженным и потемневшим от боли лицом.

Его рука нащупала пистолет. Дуло глянуло Толби в лицо… В этот момент половина головы Грина исчезла. Руки его разжались, и пистолет упал на пол. Тело постояло несколько мгновений, а затем рухнуло на пол, как груда тряпья.

Толби заметил блеск дула винтовки в руках мужчины с набором инструментов на поясе. Тот энергично махнул ему:

— Быстрее!

Толби помчался вниз по устланной коврами лестнице, освещенной двумя большими мерцавшими желтыми лампами. Толпа чиновников и солдат беспорядочно следовала за ним, крича и стреляя куда попало.

Он рванул на себя толстую дубовую дверь и остановился.

Перед ним была огромная роскошная комната. Драпировки, великолепные обои. Лампы. Книжные шкафы. Толстые ковры. Потоки тепла. Монитор. В дальнем конце громадный письменный стол из красного дерева… Блеск роскоши прошлого.

За столом сидел призрак, просматривая груды бумаг. Его внешний вид разительно контрастировал с великолепием обстановки. Это была огромная, изъеденная коррозией металлическая оболочка, гнутая и позеленевшая, вся в заплатах. Древняя машина.

— Это вы, Фаулер? — спросил робот.

Толби медленно продвигался вперед, сжав посох из айронита. Робот резко повернулся.

— Что это? Позовите Грина и снесите меня вниз, в убежище. С одного из постов на дороге сообщили, что агент Лиги уже…

Робот умолк. Его холодные, механические линзы-глаза впились в человека. Он щелкал и жужжал в удивлении.

— Я вас не знаю.

И тут он увидел посох из айронита.

— Агент Лиги, — произнес робот. — Вы тот, кто прорвался через заграждения. — Третий. Вы явились сюда. И не уйдете обратно.

Его неуклюжие металлические пальцы шарили среди предметов на столе, затем в ящике. Он нашел пистолет и неловко его поднял.

Толби выбил его, и он, звеня, покатился по полу.

— Беги! — закричал он роботу. — Беги!

Робот оставался недвижимым. Посох Толби опустился на его «голову».

Хрупкий сложный мозговой блок робота был разнесен на куски. Катушки, провода, реле посыпались на его стол. Все механизмы были разбиты.

Робот приподнялся в кресле, затем накренился и осел, растянулся во весь рост на полу. Многочисленные детали покатились во все стороны.

— Великий Боже, — произнес Толби, увидев все это впервые.

Трясясь, он наклонился над остатками машины.

— Да, ну и развалюхой же он был!

Его окружили служащие.

— Он убил Борса!

Изумленные потрясенные лица.

— Борс мертв!

Медленно подошел Фаулер.

— Вы убили его, все в порядке. Все кончено.

Толби стоял, сжимая в руках свой посох из айронита.

— Бедняга, — произнес он кротко. — Абсолютно беспомощный. Он сидел здесь, а я пришел и убил его. У него не было возможности спастись.


В здании начался настоящий бедлам.

Охваченные горем солдаты и чиновники бродили, как потерянные. Они натыкались друг на друга, собирались в группки, что-то восклицали и отдавали бессмысленные приказы.

На Толби никто не обращал внимания. Фаулер собирал остатки робота. Подобно Шалтай-Болтаю, сброшенному со стены, он никогда больше не взберется наверх.

— Где женщина? — спросил Фаулера Толби. — Агент Лиги, которую они привели.

Фаулер медленно выпрямился.

— Я проведу вас.

И он повел Толби по забитому людьми холлу в то крыло здания, где находился госпиталь.

Сильвия встала, опасливо всматриваясь в двух мужчин, вошедших в комнату.

— Что происходит?

И тут она узнала своего отца.

— Папа! Слава Богу! Так это ты сбежал!

Толби захлопнул дверь, чтобы избавиться от хаоса звуков в коридоре.

— Как ты себя чувствуешь? Как твоя нога?

— Поправляется. Что случилось?

— Я убил его. Робота. Он мертв.

На мгновение воцарилось молчание. Снаружи, в холле, служащие носились взад и вперед. Новость быстро распространялась.

Растерянные солдаты оставляли свои посты и слонялись без дела, собираясь в плотные группки под стенами здания.

— Все кончено, — сказал Фаулер.

Толби кивнул.

— Знаю.

— Они устали сидеть на корточках в своих стрелковых ячейках, — пояснил Фаулер. — Они будут растекаться по домам. Как только узнают новость, начнут дезертировать и бросать свое снаряжение.

— Хорошо, — проворчал Толби. — Чем скорее, тем лучше.

Он прикоснулся к винтовке Фаулера.

— Вы, я надеюсь, также.

Сильвия стояла, глубоко задумавшись.

— Ты полагаешь…

— О чем ты?

— Не сделали ли мы ошибку?

Толби устало вздохнул.

— Зачем об этом думать?

— Он делал то, что считал правильным. Они построили свои дома и фабрики. Это целый мир. Они избавились от многих богов. Я наблюдала за всем этим в окно. Это заставило меня думать. Они сделали так много. Так много.

— Они сделали много оружия, — заметил Толби.

— У нас тоже есть оружие. Мы убиваем и разрушаем. У нас есть все их недостатки и совсем отсутствуют их преимущества.

— У нас нет войны, — тихо ответил Толби. — Среди этих холмов находятся десять тысяч человек. Все они были готовы драться, защищая свой маленький мирок. Они бы сбрасывали бомбы и смертоносные вирусы, если бы получили приказ. Но теперь они не станут сражаться. Скоро все они откажутся от борьбы.

— Вся эта система быстро распадется, — согласился Фаулер. — Он уже и так почти потерял управление. Больше не в его силах было поворачивать часы вспять.

— Как бы то ни было, — пробормотала Сильвия, — свою работу мы выполнили. — Она улыбнулась. — Борс делал свою работу, а мы свою. Но время было на нашей стороне.

— Верно, — согласился Толби. — Мы сделали свою работу и никогда не пожалеем об этом.

Фаулер ничего не добавил. Он стоял, засунув руки в карманы, молчаливо глядя в окно. Его пальцы что-то нащупали. Это были три неповрежденные синапсические катушки. Исправные элементы памяти мертвого робота, взятые им из разбросанных остатков.

Может быть, когда-нибудь, — подумал он. — Когда изменятся времена.

1954

Перевод Л.Ткачук

Отец-двойник (The Father-Thing)

Обед готов, — сообщила миссис Уэлтон и приказала: — Сходи за отцом и скажи ему, пусть моет руки. К тебе, кстати, это тоже относится.

Она внесла кастрюлю, пышащую горячим паром, и аккуратно поставила ее на стол.

— Отца найдешь в гараже.

Чарлс даже не сдвинулся с места. Ему исполнилось всего лишь восемь лет, а волновавшая его проблема могла поставить в тупик кого угодно.

— Я… я… — неуверенно начал он.

— В чем дело? — Миссис Уэлтон уловила в голосе сына странные нотки, и ее внезапно охватило чувство тревоги.

— Разве Тэда нет в гараже? Черт возьми, ведь только что он был там и точил садовые ножницы. Неужели он отправился к Андерсонам? Ведь я же предупредила: сейчас будем обедать.

— Он в гараже, — ответил Чарлс. — Но он… он разговаривает сам с собой.

— Сам с собой? — Джейн Уэлтон сняла светлый пластиковый фартук и повесила его на дверную ручку. — Тэд? С чего вдруг? За ним раньше не водилось подобного. Ну, ступай в гараж и скажи отцу, пусть сейчас же идет сюда.

Она разлила черный кофе по маленьким бело-голубым китайским чашечкам и принялась добавлять сливки.

— Да что с тобой? Иди же, позови его!

— Не знаю, какого из них звать, — с отчаяньем произнес Чарлс. — Они оба совершенно одинаковые.

Джейнс Уэлтон чуть не выронила алюминиевый ковшик.

— Послушай-ка, — сердито начала она, но в этот момент, потягивая носом воздух и потирая руки, в кухню вошел Тэд Уэлтон.

— О! — довольным голосом воскликнул он. — Тушеная баранина!

— Тушеная говядина, — проворчала Джейн. — Тэд, чем ты там занимался в гараже?

Тэд сел на свое место и развернул салфетку.

— Взял садовые ножницы, смазал их и наточил. Теперь они — как бритва. Лучше не трогайте, а то можно остаться без пальцев.

Тэду, видному симпатичному мужчине с густыми светлыми волосами, квадратным лицом, искрящимися карими глазами и сильными мускулистыми руками, едва перевалило за тридцать.

— Мясо выглядит великолепно. Да-а, трудный выдался сегодня денек. Сама знаешь, пятница. Скопилась целая куча дел, а к пяти нам все это нужно было разгрести. Правда, Эл Маккинли заявил, что отдел сумел бы справиться небольшим объемом работы, если только по-другому организовать перерыв на обед: требуется лишь, чтобы кто-то постоянно был на рабочем месте. — Он кивнул Чарлсу. — Садись и давай-ка принимайся за еду.

Миссис Уэлтон подала гарнир.

— Тэд, — усаживаясь за стол, поинтересовалась она, — тебя одолевают какие-то мысли?

— Мысли? — Он закрыл глаза. — Да нет, ничего особенного. А что?

Джейн У элтон посмотрела на сына тяжелым взглядом. Чарлс сидел абсолютно прямо, его бледное, как мел, лицо ничего не выражало. Он даже не шелохнулся — не развернул салфетку и совсем не притронулся к молоку. У Джейн возникло ощущение, что здесь что-то не так. Чарлс подальше отодвинулся от отца. Губы мальчика шевелились, но Джейн не понимала его.

— В чем дело? — нагнувшись к сыну, спросила она.

— Это тот, второй, — затаив дыхание, прошептал Чарлс. — Второй пришел сюда.

— Что ты имеешь в виду, милый? — негромко переспросила Джейн Уэлтон. — Какой еще второй?

Тэд вздрогнул. На его лице появилось странное выражение и тут же исчезло. Но на это мгновение лицо Тэда изменилось до неузнаваемости. Знакомые черты растворились в какой-то искривленной, сморщенной маске. Проступило нечто холодное и чуждое; глаза затуманились, словно их затянуло пленкой. Привычный облик усталого тридцатилетнего мужчины пропал. Но это длилось не больше секунды. Тэд усмехнулся и волком набросился на еду. Он улыбался, помешивал кофе и с аппетитом ел. Но было в этом что-то не. так. Что-то страшное и необъяснимое.

— Второй, — прошептал Чарлс. Его лицо побледнело еще сильнее, руки дрожали. Внезапно мальчик выскочил из-за стола.

— Уходи! — выкрикнул он. — Прочь отсюда!

— Эй! — угрожающе прогремел Тэд. — Какая муха тебя укусила? — Он строго указал на стул. — Сядь на место и ешь. Мать готовила вовсе не для того, чтобы выбрасывать.

Чарлс развернулся, выбежал из кухни и помчался вверх по лестнице в свою комнату. Джейн Уэлтон открыла рот от изумления и в страхе всплеснула руками.

— Да что же такое творится…

Тэд продолжал есть. Его лицо помрачнело, глаза потемнели, взгляд стал жестким.

— Этого ребенка, — произнес он раздраженно, — надо обучить некоторым вещам. Придется побеседовать с ним с глазу на глаз.

Затаившись, Чарлс слушал, как отец-двойник поднимается по лестнице.

— Чарлс! — сердито звал он. — Ты там? Наверху?

Чарлс не отвечал. Он тихо прокрался в свою комнату и закрыл дверь. Сердце прямо-таки выскакивало у него из груди. Отец-двойник уже поднялся на лестничную площадку, еще момент, и он войдет в комнату. Чарлс бросился к окну. Ему было очень страшно, он слышал, как в темном холле псевдоотец уже нащупывает дверную ручку. Мальчик открыл окно и выбрался на крышу. Немного постояв и собравшись с духом, он прыгнул вниз прямо в разбитый перед входной дверью цветник. Пошатываясь и задыхаясь, он встал на ноги и помчался в темноту сгущающихся вечерних сумерек прочь от падавшего из окон света.

Он добежал до гаража. Гаражная постройка черным квадратом вырисовывалась на фоне темнеющего неба. Тяжело дыша, Чарлс вытащил из кармана фонарик, осторожно открыл дверь и вошел внутрь. Там никого не было. Около дверей стояла машина, слева — отцовский верстак. В дальнем конце, у задней стены, стояли: коса, грабли, лопата, мотыга и бидон с керосином. На стенах висели прибитые автомобильные номера. В центре грязного цементного пола растеклась большая масляная лужа. Освещенные слабым светом фонарика, чернели запачканные маслом пучки травы. Рядом с дверью стоял большой мусорный бак, доверху набитый отсыревшими газетами и журналами. Чарлс принялся их ворошить, и из бака пошел сильный запах прелой бумаги и гнили. Из газет выскакивали пауки и шлепались на пол. Мальчик давил пауков и продолжал поиски.

Найденное заставило его громко вскрикнуть. Чарлс выронил фонарик и отпрянул от бака. Гараж погрузился во мрак. Пересилив себя, Чарлс опустился на колени и в поисках фонарика принялся шарить руками по полу среди пауков и пучков маслянистой травы. Когда ему показалось, что фонарик уже не найдется, мальчик наткнулся на него. Он включил фонарик и направил луч света в мусорный бак, уже освобожденный от газет и журналов, которыми отец-двойник набил бак до самого дна. Среди пожухлых листьев, кусков картона, старых журналов и занавесок, снятых матерью с чердака и принесенных сюда с намерением на днях сжечь этот хлам, он увидел то, от чего к горлу подступила тошнота. На дне бака лежали останки его отца, его настоящего отца. Части, не использованные двойником. Выброшенные части.

Чарлс взял грабли, опустил их в бак и подцепил останки. Совершенно высохшие, они трескались и лопались от прикосновения. Они напоминали сброшенную змеей кожу — сухую, шуршащую и крошащуюся. Напоминали пустую оболочку. Осталась лишь маленькая кучка хрупкой, ломкой кожи, брошенной на самое дно мусорного бака. Только это двойник и оставил. Остальное сожрал. Съел внутренности и занял место настоящего отца.

Послышался какой-то звук. Чарлс бросил грабли и метнулся к дверям. К гаражу шел псевдоотец. Было слышно, как под его ботинками шуршал гравий. Однако по неуверенным шагам двойника Чарлс догадался, что тот не знает, где прячется мальчик.

— Чарлс! — сердито позвал он. — Ты в гараже? Ну, погоди, вот я задам тебе хорошую взбучку!

В дверном проеме дома, освещенная сзади ярким светом, нервничая, стояла мать.

— Тэд, пожалуйста! Не бей его. Он чем-то расстроен.

— Я и не собираюсь его бить, — раздраженно отозвался двойник и остановился, чтобы зажечь спичку. — Мне просто нужно с ним поговорить. Ребенка необходимо научить хорошим манерам. А то — вскакивает из-за стола, прыгает с крыши, убегает куда-то на ночь глядя…

Чарлс выскользнул из гаража, но тут же был замечен. С ревом. отец-двойник рванулся к нему.

— Иди сюда!

Чарлс понесся со всех ног. Он знал окрестности лучше псевдоотца. Тот знал многое — все, что получил от настоящего отца мальчика. Но все равно, окрестности лучше Чарлса не знал никто. Он добежал до забора, перелез через него и спрыгнул во двор Андерсонов, промчался мимо стоек с веревками для сушки белья, обогнул дом и выскочил на улицу.

Сжавшись и затаив дыхание, мальчик прислушался. Погони не было. Псевдоотец либо потерял его из виду и вернулся назад, либо пошел на улицу в обход.

Чарлс перевел дух. Нужно убираться отсюда. Рано или поздно, но отец-двойник обнаружит его. Чарлс огляделся по сторонам, убедился, что того не видно, и понесся что было сил.


— Чего надо? — недружелюбно поинтересовался Тони Перетти.

Тони, парень лет четырнадцати, сидел в столовой. Перед ним на столе валялись разбросанные книги, карандаши, лежала половина бутерброда с ветчиной и стояла бутылка кока-колы.

— Ты ведь Уэлтон, да?

После школы Тони Перетти подрабатывал в магазине-салоне приборов Джонсона, который находился в деловой части города. Этот крупный, с грубыми чертами лица и оливкового цвета кожей, черноволосый и белозубый парень как — то пару раз отколотил Чарлса, как, впрочем, и каждого живущего с ним по соседству мальчишку.

— Скажи, Перетти, ты можешь мне помочь?

— Смотря, что тебе надо, — сердито ответил Перетти. — Если ты ищешь кого-нибудь, чтобы как следует тебя вздул…

Со слезами на глазах, сжимая кулами и запинаясь, Чарлс кратко объяснил, что произошло. Когда он закончил, Перетти протяжно свистнул.

— А не врешь?

— Правда, — быстро кивнул Чарлс. — Я покажу тебе. Пойдем, и я все тебе покажу.

Перетти медленно встал из-за стола.

— Да, покажи. Хочу посмотреть.

Он сходил в свою комнату и вынес духовое ружье. Ребята вместе вышли на темную улицу и отправились к дому Чарлса. Они не разговаривали. Перетти целиком погрузился в свои мысли, был серьезен, и его лицо выражало какую-то торжественную сосредоточенность. Чарлс, все еще ошеломленный случившимся, думать просто ни о чем не мог.

Они свернули к Андерсонам, обошли дом и осторожно перелезли через забор во двор к Чарлсу. Во дворе было тихо и спокойно. Входная дверь дома закрыта. Они осторожно заглянули в гостиную через окно. Миссис Уэлтон сидела на диване и зашивала рубашку. Лицо ее было печальное и работала она чисто машинально, не вникая в то, что делает. Напротив, откинувшись на спинку кресла и сняв ботинки, сидел двойник отца и читал газету. На ручке кресла стояла банка пива, в углу что-то бормотал включенный телевизор. Двойник сидел точно так же, как всегда сидел настоящий отец Чарлса.

— Похож на твоего, — подозрительно прошептал Перетти. — Слушай, а ты не пытаешься меня надуть?

Чарлс отвел его в гараж и показал мусорный бак. Засунув в бак смуглые руки, Перетти стал осторожно вынимать сухие останки. Они вытягивались, расправлялись, и наконец фигура отца Чарлса вырисовалась целиком. Перетти сложил останки на полу и пристроил отвалившиеся части к нужным местам. Бесцветные, почти прозрачные и тонкие, как бумага, останки были сухи и абсолютно безжизненны.

— Вот и все, что от него осталось, — сказал Чарлс, и его глаза наполнились слезами. — Внутренности сожрал этот гад.

Перетти побледнел. Дрожащими руками он запихал останки в мусорный бак.

— Действительно, здесь что-то не так, — пробормотал он. — Ты говорил, что видел их обоих вместе?

— Да. Они разговаривали. Я как раз в это время забегал сюда. Они были совершенно одинаковые. — Чарлс вытер слезы и всхлипнул. Он больше не мог сдерживаться. — Этот гад сожрал отца, а потом пришел в дом и притворился, будто он и есть мой отец. Но это не так. Он убил отца и сожрал его.

Перетти на секунду задумался.

— Послушай-ка, что я тебе скажу, — вдруг заявил он. — Я уже слыхал о подобных вещах. Это скверное дело. Но ты не должен падать духом и поддаваться панике. Ты ведь не боишься, правда?

— Нет, — прошептал Чарлс.

— Сперва нам надо подумать, как его уничтожить. — Перетти потряс ружьем. — Не уверен, поможет ли оно. Этот гад, должно быть, крепкий орешек, раз ему удалось перебороть твоего отца. Уж тот-то был сильный мужик. Давай-ка для начала смоемся отсюда, а то вдруг он вернется. Говорят, убийцы так часто поступают.

Мальчики вышли из гаража. Перетти пригнулся и снова заглянул через окно в дом. Миссис Уэлтон стояла и что-то взволнованно говорила мужу. О чем шел разговор, почти не было слышно. Превдоотец отбросил газету. Они о чем-то спорили.

— Черт возьми! — взревел двойник отца. — Не делай глупостей!

— Что-то стряслось, — жалобно говорила миссис Уэлтон. — С ним случилось что-то ужасное. Я позвоню в больницу.

— Не нужно никому звонить. С ним все в порядке. Наверняка заигрался где-нибудь на улице.

— Раньше он никогда не уходил из дома так поздно. И всегда слушался. Ребенок чем-то сильно расстроен — он боится тебя! И я не виню его. — Голос женщины дрожал. — Что с тобой произошло? Ты какой-то странный.

С этими словами она вышла из комнаты в холл.

— Пойду спрошу у соседей.

Псевдоотец смотрел ей вслед, пока она не ушла, а затем произошло нечто ужасное. У Чарлса перехватило дыхание, а Перетти издал странный утробный звук.

— Гляди, — прошептал Чарлс. — Что…

— Боже мой, — широко раскрыв черные глаза, произнес Перетти.

Едва лишь миссис Уэлтон вышла из комнаты, отец-двойникосел в кресле. Рот его широко раскрылся, глаза вылезли из орбит, а голова упала на грудь, как у тряпичной куклы.

Перетти отпрянул от окна.

— Да, это не твой отец, а точно — какая-то тварь, — пробормотал он. — Можно не сомневаться.

— Что это? — спросил Чарлс. Он был шокирован и совершенно сбит с толку. — Его будто отключили.

— Точно. — Перетти, мрачный и потрясенный, кивнул. — Им кто-то управляет извне.

Чарлса охватил ужас.

— Ты имеешь в виду — не из нашего мира?

Перетти с отвращением покачал головой.

— Снаружи дома! Со двора. Ты представляешь себе, как это найти?

— Не очень. — Чарлс задумался. — Но я знаю того, кто очень хорошо умеет искать.

Он попытался вспомнить имя.

— Бобби Дэниелс.

— А, тот маленький негритенок? И он действительно хорошо умеет искать?

— Лучше всех.

— Ладно, — согласился Перетти. — Пойдем за ним. Мы должны найти, что прячется снаружи. То, что создало эту тварь и управляет ею…


— Надо искать здесь, около гаража, — сообщил Перетти маленькому худолицему негритенку, который, пригнувшись, шел в темноте за ребятами. — Когда все произошло, тварь была в гараже. Поэтому и искать надо здесь.

— В гараже? — переспросил Дэниелс.

— Вокруг гаража. Внутри Уэлтон уже все обыскал. Смотри снаружи.

У гаража, как бы образовав небольшой мягкий ковер, росли цветы. Между гаражом и домом в зарослях бамбука валялся разнообразный мусор. На небе уже появилась луна и осветила все вокруг холодным безжизненным светом.

— Даже если мы быстро ничего не найдем, — сказал Дэниелс, — я все равно пойду домой. Мне нельзя приходить поздно.

Он был не на много старше Чарлса.

— Ладно. Давай, ищи, — согласился Перетти.

Они разделились и принялись тщательно осматривать окрестности вокруг гаража. Дэниелс искал с невероятной скоростью. Его маленькое щуплое тельце так и мелькало среди цветов. Он переворачивал камни, высматривал около дома, раздвигал стебли растений, разгребал опавшие листья и сучья, не пропуская ни одного дюйма поверхности земли.

Перетти довольно быстро прекратил поиски.

— Лучше я буду вас охранять. Не исключена опасность, что появится двойник отца и попытается нас остановить.

Держа ружье наготове, он шел за Чарлсом и Бобом, пока те продолжали поиски.

Чарлс искал медленно. Он устал и замерз. Все случившееся казалось невозможным: и двойник отца, и то, что произошло с его настоящим отцом. Мальчика не отпускал страх: а что, если подобное произойдет и с матерью? Или с ним? Или с кем-нибудь еще? А может, и со всем миром?

— Нашел! — тонким, высоким голосом воскликнул Дэниелс. — Скорее идите сюда!

Перетти, держа ружье наизготовку, осторожно приблизился. Подбежавший Чарлс направил луч фонарика на то место, где стоял Дэниелс.

Негритенок приподнял камень. Луч света выхватил сидящее во влажном перегное существо с блестящим, словно металлическим, телом. Хилое членистое создание с множеством кривых ножек бешено рыло землю. Это чем-то похожее на муравья красно-коричневое насекомое, перебирая ногами и извиваясь, пыталось поскорее уйти под землю.

Перетти забежал в гараж и вернулся оттуда с граблями, которыми и придавил к земле хвост насекомого.

— Пристрелите его! Скорее!

Дэниелс схватил ружье и выстрелил. Насекомое принялось жутко извиваться. Хвост и несколько ног безжизненно волочились по земле. Эта огромная, длиной в фут, многоножка отчаянно пыталась скрыться в норе.

— Стреляй еще! — приказал Перетти.

Дэниелс неумело вертел ружье в руках. Насекомое зашипело и попыталось выскользнуть. Резко дернув головой, оно извернулось, вцепилось в грабли и потянуло их на себя. Злобные глазки твари горели ненавистью. Какое-то время оно безуспешно боролось с граблями, а затем вдруг нержиданно забилось в диких конвульсиях, заставив ребят в страхе отступить.

В голове Чарлса раздался громкий металлический звон, будто одновременно ударили по тысяче струн. Грохот металла оглушил и напугал его. Он запнулся и сделал шаг назад. Остальные, с бледными лицами, дрожа, тоже отступили.

— Раз мы не можем убить его из ружья, — задыхаясь, сказал Перетти, — нужно его утопить. Или сжечь. Или проткнуть чем-нибудь ему башку.

Перетти все еще сражался с граблями, пытаясь не дать насекомому возможности улизнуть.

— У меня есть банка с формальдегидом, — прошептал Дэниелс. Он нервно крутил ружье. — Как быть с этой штуковиной? Я, кажется, не могу…

Чарлс отобрал у негритенка ружье.

— Я убью эту мразь.

Он присел на корточки, прищурил глаз и положил палец на курок. Насекомое забилось. Звук, распространяемый тварью, бил по ушам, но Чарлс крепко держал ружье. Палец напрягся…

— Так вот ты где, Чарлс, — раздался голос двойника, и его сильные пальцы сжали запястье мальчика. Чарлс попытался вырваться, но куда там. Ружье упало на землю. Двойник дернулся в сторону Перетги. Тот отпрыгнул, и насекомое, освободившись от прижимавших его граблей, скрылось в норе.

— Ну, Чарлс, и задам же я тебе дома, — безо всякого выражения проговорил псевдоотец. — Что с тобой происходит? Бедная мать с ума сходит от беспокойства.

Оказывается, он был здесь уже давно и, прячась, из темноты наблюдал за ребятами. Его холодный, бесстрастный голос — кошмарная пародия на голос настоящего отца — громыхал над ухом Чарлса, пока двойник безжалостно тащил мальчика к гаражу. Чарлс ощущал на своем лице его холодное, с запахом прелой почвы дыхание. Псевдоотец обладал чудовищной силой, и Чарлсу никак не удавалось вырваться. I — И не пытайся сопротивляться, — без эмоций произнес двойник. — Идем в гараж, тебе же лучше будет. — Я ведь знаю, Чарлс.

— Ты нашел его? — открыв дверь домЗ, озабоченно крикнула мать.

— Нашел, нашел.

— И что ты намерен с ним сделать?

— Немного отшлепать. — Псевдоотец толкнул дверь гаража. — В гараже. — Легкая усмешка тронула губы двойника.

— Возвращайся в дом, Джейн. Я сам справлюсь. Это по моей части. Ты ведь никогда не любила наказывать его.

Дверь закрылась. И как только погас шедший через дверной проем свет, Перетти нагнулся и схватил ружье. Двойник отца замер.

— Отправляйтесь по домам, парни, — раздраженно произнес он.

Перетти стоял в нерешительности, крепко сжимая ружье.

— Расходитесь по домам, — повторил двойник. — Опусти эту игрушку и проваливай отсюда.

Он медленно двинулся к Перетти, одной рукой держа Чарлса, другой — пытаясь дотянуться до старшего мальчика.

— В городе запрещены духовые ружья, сынок. Твой отец знает, что у тебя есть эта штука? А в городе принято придерживаться распоряжений местных властей. Думаю, тебе лучше отдать ружье мне, прежде чем…

Перетти выстрелил.

Двойник с хрипом сватился за поврежденный глаз и неожиданно прыгнул в сторону Перетти. Тот бросился к выездной дорожке, пытаясь выстрелить еще раз. Двойник сделал выпад и выдернул ружье из рук мальчика. Не произнеся ни слова, он разбил ружье о стену.

Чарлс вырвался и отбежал. Спрятаться? Но куда? Между ним и домом стоял псевдоотец. Он опять начал подбираться к Чарлсу, пытаясь поймать мальчика. Чарлс отступал. Ну хоть какое-нибудь местечко, где можно скрыться…

Бамбук!

Чарлс быстро юркнул в заросли бамбука. Толстые старые стволы скрыли мальчика. Псевдоотец вынул из кармана коробок, зажег спичку и подпалил всю коробку целиком.

— Чарлс, — заговорил он. — Я ведь знаю, что ты где-то здесь. Но тут не спрячешься. Ты просто осложняешь себе жизнь.

Сердце Чарлса бешено колотилось, когда он пробирался сквозь заросли бамбука. Кругом валялся мусор: отбросы, бумага, коробки, старая одежда, сгнившие доски, консервные банки и бутылки. Среди всего этого хлама ползали пауки и саламандры. От ветра бамбук раскачивался и скрипел.

Лишь мусор да насекомые.

Но было и еще что-то…

Что-то, похожее на гриб, бледное и неподвижное, росло в куче отбросов. Белесый рыхлый столбик матово отражал лунный свет. Это был покрытый паутиной и плесенью какой-то кокон. В нем проглядывались неясные очертания рук и ног, наполовину сформировавшаяся голова. Черты лица еще не определились, но Чарлс уже понял, что это.

Среди зарослей бамбука, между гаражом и домом, в сырости и отбросах рос двойник матери.

Псевдомать уже почти созрела, еще несколько дней — и она сформируется полностью.

Пока это личинка, белая и мягкая. Но солнце прогреет и высушит ее. Оболочка потемнеет и отвердеет. Двойник вылупится из кокона и однажды, когда настоящая мать зайдет в гараж…

Помимо личинки псевдоматери, Чарлс обнаружил и другие мягкие белые личинки, по-видимому, только недавно отложенные мерзким насекомым. Пока еще маленькие. Чарлс обнаружил и то самое место, где вырос и вылупился из кокона двойник отца. Он созрел здесь, а потом встретился в гараже с настоящим отцом.

Чарлс начал отходить, стараясь не наступить на гнилые доски, отбросы и мягкие грибовидные личинки. Теряя силы, он добрался до забора — и отпрянул.

Еще одна личинка-куколка. Сначала он и не мог увидеть ее, поскольку она уже потемнела. Опутывающая ее паутина и рыхлая мякоть исчезли. Личинка созрела. Она шевелилась и слабо двигала руками.

Двойник Чарлса…

Из бамбука высунулась рука псевдоотца и крепко схватила Чарлса за запястье.

— Вот здесь ты и останешься, — произнес отец-двойник. — Местечко — как раз для тебя. Стой и не двигайся.

Свободной рукой он сорвал остатки кокона, опутывающего псевдо-Чарлса.

— Придется помочь ему выбраться наружу, — слабоват еще.

Двойник отца отбросил последний лоскут серого слизистого кокона, и псевдо-Чарлс вылупился. Он неловко барахтался, пока отец-двойник расчищал ему путь к мальчику.

— Я держал его для тебя, — оскалился псевдоотец. — Когда съешь, станешь сильнее.

Чарлс-двойник, то открывая, то закрывая рот, жадно тянулся к Чарлсу. Мальчик отбивался изо всех сил, но сильная рука псевдоотца держала его крепко.

— Прекрати, парень, — произнес отец-двойник. — Тебе же легче будет, если ты…

И вдруг, оборвав речь на полуслове, псевдоотец завизжал и задергался. Он отпустил руку Чарлса и попятился задом. Его тело судорожно извивалось. Ударившись о стену гаража, псевдоотец рухнул и через секунду забился в агонии. Он стонал и пытался уползти, но постепенно затих. Чарлс-двойник тихо свалился на кучу мусора. Он лежал в бамбуковых зарослях среди гнилых отбросов с обмягшим телом и пустым лицом. Наконец, перестал шевелиться и двойник отца. Только и было слышно, как в ночи от ветра потрескивал бамбук.

Чарлс неловко поднялся на ноги и направился к бетонированной выездной дорожке. Сюда же осторожно подошли Перетти с Дэниелсом.

— Не подходи, — быстро проговорил Дэниелс. — та тварь еще не подохла. Нужно немного подождать.

— Что вы сделали? — прошептал Чарлс.

Дэниелс облегченно вздохнул и опустил канистру с керосином.

— Вот, нашли в гараже. Мы, Дэниелсы, когда жили в Вирджинии, всегда травили керосином москитов.

— Дэниелс вылил керосин в нору, — испуганно объяснил Перетти. — Это была его идея.

Негритенок осторожно пнул скособоченное тело двойника отца Чарлса.

— Теперь точно подох, зараза. Сдох одновременно с насекомым.

— Остальные наверняка тоже подохли, — предположил Перетти и пошел в бамбук посмотреть на растущие среди зарослей личинки. Псевдо-Чарлс не шевелился. Перетти ткнул ему в грудь палкой.

— И этот дохлый.

— Давайте, чтоб уж наверняка, — зловеще произнес Дэниелс. Он поднял тяжелую канистру с керосином и потащил ее в бамбук. — По дороге эта погань выронила несколько спичек. Найди их, Перетти.

Ребята переглянулись.

— Правильно, — тихо отозвался Перетти.

— Может, на всякий случай взять шланг, а то вдруг пожар, — сказал Чарлс.

— Пошли, — не терпящим возражений тоном произнес Перетти.

Он уже шел к гаражу. Чарлс поспешил к нему присоединиться, и через несколько секунд они уже искали спички при свете луны.

1954

Перевод М.Черняева

Странный Эдем (Strange Eden)

Капитан Джонсон первым вышел из корабля. Еще на подлете он хорошо рассмотрел зеленый ковер покрывающих планету лесов — такой яркий, что глаза резало. Небо над головой оказалось беспримесно голубым. За лесом на берег накатывали волны океана — голубого, как и небо над головой. Разве что поверху толстым слоем плавали водоросли — тоже яркие-яркие. Из-за них голубая вода казалось почти пурпурной.

Пульт управления от выходного шлюза отделяли всего-то четыре фута. А дальше, сойдя по трапу, капитан ступил на мягкую черную землю — ее разметало при посадке корабля, и от темных комьев все еще шел горячий пар. Он прикрыл глаза от яркого золотистого солнца, а потом снял очки и протер стекла об рукав. Капитан не отличался высоким ростом — это был худенький человечек с землистым цветом лица. Без очков он сразу нервно замигал и быстро пристроил их обратно на нос. Глубоко вдохнул теплый воздух и надолго задержал его в легких, пропуская через кровеносную систему. Затем неохотно выдохнул.

— Недурно, совсем недурно, — проворчал Брент.

Он стоял у открытого люка.

— Была б планетка к Терре поближе — мы б тут о пивные банки и пластиковые тарелки спотыкались на каждом шагу. Ну и деревья бы уже вырубили. А в воде б лежали сплошные отработанные двигатели от старых кораблей. От пляжей бы такая вонь шла — хоть святых выноси. А «Терранская строительная компания» тут бы понавтыкала пластиковых халуп.

Брент равнодушно отфыркнулся и спрыгнул вниз. Вот Брент был здоровяком — грудь колесом, рукава закатаны, руки смуглые, волосатые.

— А вот там что? Тропинка вроде?

Капитан Джонсон с тревожным чувством развернул звездную карту и уткнулся в нее.

— Мы первыми здесь приземлились. Согласно карте вся система необитаема.

Брент расхохотался:

— А тебе не приходило в голову, что здесь может быть другая цивилизация? Не терранская?

Капитан Джонсон положил руку на рукоять пистолета. Стрелять ему еще не приходилось. И вообще, его в первый раз послали с заданием в район за пределами патрулируемого сектора галактики.

— Вполне возможно, что нам придется покинуть планету. В конце концов, нам не поручали проводить картографические работы. Карта трех больших планет у нас есть, а про эту нам никто ничего не говорил.

Брент направился к тропинке по влажной земле. Присел на корточки и провел рукой по смятой траве.

— Тут ходят. Целая борозда в земле вырыта.

А потом ахнул:

— Следы!

— Человеческие?

— Похоже на звериные. Здоровые такие — может, кто-то из семейства кошачьих?

Брент встал с очень задумчивым лицом:

— Может, поохотимся? Дичи не подстрелим, так хоть развлечемся!

Капитан Джонсон нервно замахал руками:

— Как можно! Мы же не знаем, на что эти животные способны! Нет-нет, давайте придерживаться правил техники безопасности! От корабля далеко отходить не будем. И потом, можно ведь не обойти, а облететь планету и все осмотреть с воздуха. Сделаем все по инструкции, как обычно — планетка маленькая, что тут можно эдакого отыскать? И вообще, чем быстрее закончим, тем лучше, мне здесь не по себе. — Он передернул плечами: — Страшно мне здесь. Почему-то.

— Страшно?..

Брент зевнул во весь рот и потянулся, а потом повернулся и пошел по тропинке к зеленой стене леса.

— А мне здесь нравится. Прям как в национальном парке. Зверья тут тоже предостаточно, уверен. Ты оставайся на борту, а я прошвырнусь, посмотрю, как тут и что.

* * *
Брент осторожно шел через темный лес. Руку он от пистолета не убирал — мало ли что. Брент был из топографов старой школы и много где побывал и побродил. И знал, что делал. Время от времени он останавливался, присматривался к тропинке и ощупывал почву. Крупные отпечатки лап попадались тут и там, и вскоре их стало больше. Тут прошла целая стая животных, несколько особей, и все большие. Возможно, они направляются к водопою и впереди ручей, заводь или что-то похожее.

Он поднялся вверх по склону, заглянул за пригорок — и тут же пригнулся. Прямо перед ним на плоском камне лежало, свернувшись, какое-то животное. И, похоже, дремало. Брент принялся обходить тварь по широкой дуге, стараясь не поворачиваться к ней спиной. Зверюга весьма похожа на кошку, но какую-то странную. Чем-то похожую на льва — только крупнее. Большое было животное, ростом с терранского носорога. Длинная рыжеватая шерсть, подушечки лап большие, хвост канатом завивается. По рыжей шерсти ползали мухи. Зверюга поводила боками, мухи испуганно улетали. В приоткрытой пасти белели клыки. Они влажно поблескивали в солнечном свете. Язык розовый, широкий. Зверь ровно, глубоко дышал и даже похрапывал во сне.

Брент поигрывал бластером, размышляя. Убивать животное во сне неспортивно. Надо бы подобрать камень и пульнуть в него. Пусть проснется. С другой стороны, зверюга весила в два раза больше, чем он, и Бренту нестерпимо хотелось высадить ей сердце одним выстрелом и приволочь тушу на корабль. Из башки получится неплохой трофей. Шкура тоже будет здорово смотреться. Ну и сочинить можно что-нибудь такое захватывающее, типа как тварь сиганула на него с ветки, а может, набросилась из засады — выскочила с рычанием из кустов — как-то так, в общем.

Он опустился на землю, поставил правый локоть на правое полено, а левой рукой крепко сжал рукоять пистолета, прищурился и тщательно прицелился. Глубоко вздохнул, выровнял пистолет и снял оружие с предохранителя.

Он уже легонько надавил на спусковой крючок, как из-за спины показались еще две громадные кошки. Они спокойно прошли мимо по тропе, потерлись носом о своего спящего собрата и скрылись в густом кустарнике.

Брент почувствовал себя круглым дураком и опустил оружие. Две здоровенные зверюги не обратили на него ровно никакого внимания! Один кошак удостоил его мимолетного взгляда, но не остановился и даже виду не подал, что увидел. Брент поднялся. Ноги дрожали, на лбу выступил холодный пот. Боже правый, да они при желании в клочки бы его могли растерзать! Он же сидел к ним спиной…

Так, надо быть осторожнее. Подолгу на одном месте не задерживаться. Идти вперед или назад, к кораблю. Хотя нет, к кораблю он не пойдет. Надо, чтобы этот шибздик Джонсон кое-что увидел. Наверняка коротышка сидит за пультом управления и волнуется, не случилось ли чего с Брентом. Топограф осторожно пробрался сквозь подлесок и, обойдя камень со спящим котольвом, вернулся на тропу. Он тут еще походит. Нужно найти что-нибудь стоящее. Даже если придется заночевать — только укрытие подходящее нужно отыскать. С собой у него сухой паек, а если что, он поднимет Джонсона по тревоге — на то и голосовой передатчик.

Он вышел из леса и оказался на ровном лугу, заросшем желтыми, красными и фиолетовыми цветами. Брент быстро зашагал дальше. О да, они нашли нетронутую планету, на которую еще не ступала нога человека. Иначе, как правильно Джонсон сказал, тут бы кругом валялись пивные банки, пластиковые тарелки и воняли кучи гниющего мусора. Возможно, ему удастся выправить договор об аренде. Основать компанию и захапать здесь все. А потом постепенно продавать участки — только элите. Пообещать, что здесь не будет никакой коммерческой застройки — только эксклюзивная недвижимость. Тихий зеленый дом для богатых, праздных терранцев. Рыбалка, охота — сколько угодно. Зверья здесь полно. Причем совершенно непуганого — людей-то животные ни разу не видели.

Отличный, прекрасный план. Он пересек луг и снова оказался в тени деревьев. Пробираясь между стволами, он прикидывал, как сколотить стартовый капитал. Наверняка придется выделить долю инвесторам. А что, привлечь кого-нибудь с кучей бабок… Надо бы озаботиться грамотными маркетингом и рекламой — продвигать надо проект, чтобы продажи поперли. Вообще, нетронутых планет почти не осталось — возможно, эта вообще последняя. Так что шанс упускать нельзя — кто знает, когда еще такая возможность выпадет…

И тут все мысли о будущих прибылях вылетели у него из головы. Планы растаяли, как мираж. Брентом овладело горькое изумление, и он остановился, не в силах сдвинуться с места.

Впереди тропа расширялась. Деревья более не росли так густо, и яркий солнечный свет просеивался через молчаливо покачивающиеся в темноте ветки, золотил папоротники, кустарники и распустившиеся цветы. А на пригорке стоял дом. Каменный, с высоким крыльцом. Белостенный — похоже, что из мрамора. Дом окружал сад. Блестели оконные стекла. К ступеням крыльца вела дорожка. Сзади виднелось какое-то маленькое строение. Все такое чистенькое и красивенькое — и явно недавно построенное. Умиротворяюще булькал маленький фонтан. По засыпанным гравием дорожкам прыгали птички, что-то поклевывая.

Значит, на этой планете уже кто-то живет.

Брент осторожно пошел к дому. Над трубой вилась струйка серенького дыма. За домом виднелся курятник, а у желоба с водой дремала какая-то похожая на корову животина. А вот другие — эти похожи на собак, а те — на овец. Обычная маленькая ферма — правда, что-то ему таких ферм раньше видеть не приходилось. Все постройки — из мрамора. Ну, или чего-то на мрамор похожего. А животные окружены не оградой, а чем-то вроде силового поля. Везде чистота, в углу сточная труба выведена в наполовину закопанный в землю бак.

Он подошел к ступеням задней веранды, подумал и поднялся к двери. Не то что бы ему было страшно, нет. Вокруг царило спокойствие. Деловитый покой. Разве здесь может произойти что-то плохое? Он подошел к двери, подумал, а потом попытался отыскать ручку.

Ручки не было, а дверь распахнулась от одного прихосновения. Брент опять почувствовал себя круглым дураком и прошел внутрь. И оказался в роскошном холле. Стоило ему ступить на густые ковры, как кругом зажглось множество маленьких встроенных ламп и светильников. Окна скрывали тяжелые портьеры. Он заглянул в гостиную — ого, какая массивная мебель. Аппараты какие-то странные, непонятные штуки кругом. На стенах висят картины, по углам — статуи. Он повернул за угол и вышел в просторное фойе. И здесь ни души.

Из дверного проема показалась здоровенная, с пони величиной, зверюга, подошла, обнюхала, лизнула запястье и убрела по своим делам. Брент, не решаясь пошевелиться, смотрел ей вслед. Потом выдохнул — на самом деле он чуть не умер со страху.

Прирученное животное. Здесь все животные прирученные. Что за люди построили этот дом? Его вдруг охватила паника. А может, никакие это не люди? Может, это вообще какая-то нечеловеческая раса. Пришельцы из другой галактики. А может, это пограничная область какой-то чужой империи, что-то типа аванпоста.

И вот он стоял и думал, а не пора ли отсюда выметаться и бежать со всех ног к кораблю — отправлять видеограмму станции на Орионе IX. И тут за спиной послышался шорох. Он резко повернулся и схватился за пистолет.

— Кто… — выдохнул он.

И застыл на месте.

Перед ним стояла девушка. С очень спокойным лицом, большими темными глазами. И черная, как грозовая туча. Высокая, почти с него ростом, чуть менее шести футов в ней было. На плечи и до самого пояса ниспадали волны черных волос. На ней серебрилось длинное одеяние из какой-то странной металлизированной ткани — в свете ламп она переливалась и поблескивала. Губы — ярко-красные, полные. Она стояла, сложив руки под грудями, и те легонько приподнимались в такт ее дыханию. А за ней стоял тот самый с-пони-ростом зверь, который обнюхал его и ушел.

— Добро пожаловать, мистер Брент, — сказала девушка.

И улыбнулась. Он заметил, как блеснули мелкие белые зубки. Голос у нее был нежный и переливчатый, удивительно чистого тона. А потом она резко повернулась и пошла в соседнюю комнату. Платье взметнулось серебряной легкой волной.

— Идемте. Я ждала вас.

Брент осторожно последовал за ней. У дальнего конца стола стоял мужчина и смотрел на гостя с явным неудовольствием. Тоже высокий, более шести футов ростом, с широкими плечами и мускулистыми руками — мышцы так и играли, пока он застегивал плащ. Мужчина двинулся к двери. На столе стояли тарелки и миски с едой, роботы быстро убирали посуду. Судя по всему, девушка и мужчина обедали.

— Это мой брат, — сказала девушка, указывая на темнолицего гиганта.

Тот отвесил Бренту легкий поклон, перекинулся с девушкой несколькими словами на незнакомом певучем языке и вдруг вышел из комнаты. Эхо его шагов постепенно затихло.

— Извините, — пробормотал Брент. — Я не имел намерений вас беспокоить. Извините, что ворвался и вот…

— Все в порядке. Он и так собирался уходить. На самом деле мы с братом не очень-то ладим.

И она отдернула занавески, за которыми обнаружилось огромное, глядящее на лес окно.

— Вы можете посмотреть, как он улетит. Вот его корабль. Видите?

Брент некоторое время всматривался в заоконный пейзаж. А потом различил очертания корабля. Тот настолько хорошо вписался в ландшафт, что его было нелегко разглядеть на фоне окружающей природы. И только когда корабль рванул вверх под прямым углом, Брент понял, что тот стоял здесь все это время. А он прошел мимо всего в нескольких ярдах и ничего не заметил.

— Мой брат — весьма примечательный человек, — проговорила девушка, задвигая портьеры. — Вы голодны? Ну же, присядьте и составьте мне компанию. Эитис ушел, не обедать же мне в одиночестве?

Брент осторожно опустился на стул. Еда вроде как свежая, выглядит аппетитно. Тарелки сделаны из какого-то полупрозрачного материала. Робот принес и поставил перед ним тарелки, разложил ножи, вилки, ложки и застыл, ожидая указаний. Девушка что-то приказала на своем странном певучем языке. Машина мгновенно принесла еду и скрылась из виду.

Они остались с девушкой наедине. Брент с жадностью накинулся на пищу — оно того стоило, еда оказалась потрясающе вкусной! Он оторвал крылья от какой-то то ли курицы, то ли утки и принялся с аппетитом их объедать. Опрокинул в себя стакан темно-красного вина, утер рот рукавом, затем набросился на тарелку со спелыми фруктами. Потом принялся пробовать все, что стояло перед ним — овощи, копчености, морепродукты, теплый свежий хлеб. Девушка едва притронулась к еде — так, в тарелке поковырялась. Она с любопытством наблюдала за тем, как он жадно насыщается. Наконец Брент отодвинул от себя опустошенную тарелку.

— А где ваш капитан? — спросила она. — Почему он не пришел сюда?

— Джонсон? Он остался на корабле.

Брент шумно рыгнул.

— А где вы выучили терранский? Это ж не ваш родной язык… И откуда вы знаете, что я прилетел сюда не один?

Девушка засмеялась — словно колокольчик зазвенел, нежно и музыкально. А затем отерла тонкие пальцы о салфетку и отпила из бокала темно-красного стекла.

— Мы видели вас — на радарах и на экранах. И нам стало любопытно. Раньше ваши корабли так далеко не забирались. Вот мы и подумали: а зачем вы сюда прилетели?

— Но вы же терранский не с радара выучили.

— Нет. Я выучила ваш язык, разговаривая с представителями вашей расы. Это было давно. Я знаю ваш язык сколько себя помню.

Брент ошеломленно покачал головой:

— Но вы же сказали, что мы — первый терранский корабль на этой планете.

Девушка рассмеялась:

— Истинно так. Но мы часто посещали ваш крохотный мирок. Мы знаем о нем все. Мы часто останавливаемся на вашей планете, когда путешествуем. И я там была — много раз. Правда, последний раз это случилось очень давно, но раньше я чаще путешествовала.

Бренту стало как-то не по себе:

— А вы кто вообще такие? И откуда?

— Я не знаю, где наша изначальная родина, — ответила девушка. — Но сейчас мы расселились повсюду. Наверное, в незапамятные времена мы жили на какой-то одной планете. А вот теперь трудно найти во вселенной уголок, где нас не было бы.

— Так почему же мы раньше с вами не сталкивались?

Девушка улыбнулась и продолжила есть:

— Разве ты не слышал, что я сказала? Вы сталкивались с нами. И очень часто. Мы даже сюда терранцев привозили. Я помню, причем очень хорошо, как несколько тысяч лет назад…

— Какой длины ваш год? — резко спросил Брент.

— У нас вообще нет такого понятия — год. — И девушка подняла на него огромные, ясные глаза. В них скакали насмешливые искорки. — Во всяком случае, в терранском понимании.

Прошла целая минута, прежде чем до него дошло.

— Это что же… — пробормотал он. — Тебе что же, больше тысячи… лет?

— Мне одиннадцать тысяч лет, — просто ответила девушка.

Кивнула, и робот быстро убрал тарелки.

Она откинулась в кресле, зевнула, потянулась, подобно гибкой, маленькой кошке, и вдруг вскочила на ноги.

— Пойдем. Обед окончен, пора показать тебе дом.

Брент вскочил и поспешил за ней. От его уверенности в себе не осталось ровным счетом ничего.

— Ты… бессмертная, правда? — Он забежал вперед и преградил ей путь к двери. — Лицо его покраснело, Брент тяжело дышал. — Ты ведь не стареешь.

— Конечно, я не старею.

Брент попытался подобрать правильное слово:

— Вы… боги.

Девушка улыбнулась, темные глаза весело сверкнули.

— Да нет, не боги. У вас, кстати, есть все то же самое — знания, наука, культура. Вы когда-нибудь догоните нас. Мы просто очень старая раса. Миллионы лет назад нашим ученым удалось остановить процессы старения, и с тех пор мы больше не умираем.

— Тогда ваш народ не увеличивает свою численность. Никто не умирает, никто не рождается.

Девушка отодвинула его в сторону и прошла в холл.

— Ничего подобного, у нас все в порядке с рождаемостью. Нас становится все больше и больше. — И она остановилась в дверном проеме: — И мы не отказались от удовольствий плоти.

Она задумчиво оглядела Брента, словно ощупывая взглядом плечи, руки, темные волосы, широкое лицо. — Мы почти как вы. Только живем вечно. Но у вас тоже это получится. Когда-нибудь.

— Так вы ходили среди нас? — жестко спросил Брент. Теперь многое становилось понятно. — Так значит, все эти древние мифы и религии — все это правда. Легенды про богов. Чудеса. Вы контактировали с нами, дарили нам что-то. Что-то для нас делали.

И он пошел за ней. Сколько нового он узнал, и за такой короткий срок…

— Да. Я полагаю, что мы действительно кое-чем вам помогали. Ну, когда появлялись у вас — пролетом.

Девушка ходила по комнате и опускала тяжелые портьеры. Мягкий полумрак окутал кушетки, книжные шкафы и статуи.

— Ты играешь в шахматы?

— В шахматы?!

— Это наша любимая игра. Мы ее придумали и научили ей ваших предков. Брахманов.

Острое личико скривилось — девушка расстроилась:

— Неужели ты не умеешь? Жалко. А что ты умеешь? А твой товарищ? Судя по его внешнему виду, его интеллектуальные способности повыше твоих. Он играет в шахматы? А почему бы тебе не сходить к кораблю и не привести его?

— Думаю, не стоит, — сказал Брент. — И подошел к ней. — Насколько я знаю, он ничего такого особенного делать не умеет.

Он протянул руку и ухватил ее за локоть. Девушка изумленно отстранилась. Брент облапил ее и прижал к груди.

— Зачем он нам? — тихо сказал он.

И поцеловал ее. Алые губы оказались теплыми и сладкими, она ахнула и отчаянно забилась в его объятиях. Он чувствовал, как сопротивляется и выгибается тоненькое тело. Темные волосы испускали одуряющий аромат. Брент разжал руки, и она выскользнула и отодвинулась, тяжело дыша, запахивая сверкающее платье и не сводя с него настороженных блестящих глаз.

— Я могла бы убить тебя, — прошептала она. И дотронулась до украшенного драгоценными камнями пояса. — Ты ведь не знал, правда?

Брент шагнул вперед:

— Могла бы. Ну и что? Ты же не убьешь.

Она попятилась:

— Только без глупостей!

Красные яркие губы изогнулись в мимолетной усмешке:

— А ты храбрый. Правда, не очень умный. Но для мужчины — неплохое сочетание. Глупый и храбрый.

Он попытался обнять ее снова, но она извернулась и выскользнула.

— Я смотрю, ты в хорошей форме. Как у тебя получается ее поддерживать? На таком маленьком корабле?

— Фитнесом занимаюсь регулярно, — ответил Брент. И загородил собой дверь. — Тебе небось скучно. Все одна да одна. Проживешь так пару тысяч лет — с тоски взвоешь.

— Мне есть чем заняться, — отозвалась она. — И не подходи ко мне. Мне нравится твое мужество, но честно предупреждаю: я…

Брент схватил ее и грубо прижал к себе. Она яростно отбивалась. Он завел ей локти за спину, облапил, запрокинул лицо и впился губами в полураскрытый рот. Она укусила — Брент почувствовал, как в кожу впились мелкие беленькие зубки. Он зарычал и отодвинулся. Она смеялась, в черных глазах скакали веселые искорки — и продолжала отбиваться. Дыхание участилось, щеки раскраснелись, приобнажившиеся груди тяжело поднимались и опускались, а тело извивалось, как у животного, попавшего в ловушку. Он ухватил ее за талию, прижал к себе и вздернул вверх.

Его едва не сбило с ног волной силы.

Руки разжались, девушка упала, ловко приземлилась на ноги и отскочила на пару шагов — легко, словно танцуя. Брент перегнулся пополам от жгучей боли. По рукам и по шее тек холодный пот. Он рухнул на кушетку и прикрыл глаза — все мышцы свело, тело корчилось в муке.

— Извини, — сказала девушка. И прошлась по комнате, не оглядываясь на Брента. — Ты сам виноват — я тебя предупреждала. Наверно, тебе лучше уйти. Давай, отправляйся на свой кораблик. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Нам не положено убивать терранцев.

— Что… что это было?

— Да ничего особенного. Я так понимаю, форма защиты. Пояс сделали на одной из наших индустриальных планет — он прекрасно работает, как видишь, а вот принципа действия я не знаю.

Брент сумел подняться на ноги:

— А ты, я погляжу, девушка суровая…

— Девушка?.. Я слишком стара, чтобы так называться. Я была стара за много лет до того, как ты родился. Я была стара еще в те времена, когда твои люди не знали, как строить космические корабли. Вы только учились шить себе одежду и записывать мысли примитивными знаками — а я уже была стара. Перед моими глазами прошли сотни народов, сотни империй канули в небытие. Я видела, как египтяне колонизировали Малую Азию. Я видела, как в долине Тигра люди возводят первые кирпичные дома. На моих глазах шли в бой ассирийские боевые колесницы. Мы с друзьями побывали в Греции, Риме, в Лидии и на Крите, мы посетили великие царства краснокожих индейцев. Для древних мы были богами, для христиан — святыми. Мы приходили и уходили. Но вы тоже не стояли на месте, и мы стали прилетать все реже. У нас есть и другие пересадочные станции — ваша не единственная.

Брент слушал молча. На щеках снова выступил румянец. Девушка вальяжно разлеглась на одной из мягких кушеток, оперлась на подушку и смотрела на него — спокойно-спокойно. Одна рука вытянута, другая лежит на колене. Она сидела, подобрав под себя длинные стройные ноги, сжав крошечные изящные ступни. Она выглядела, как всласть наигравшийся котенок. А он и верил, и не верил тому, что она только что сейчас сказала. Все тело болело — а ведь она наверняка не активировала пояс на полную мощность. А поди-ка — он чуть не помер.

— Ну? — оторвала его от размышлений девушка. — Что будешь делать? Уже поздно. Думаю, тебе пора обратно на корабль. Капитан будет волноваться.

Брент подошел к окну и отвел в сторону тяжелые занавеси. Солнце село. Лес затягивала темнота. Звезды уже проклюнулись — мелкими белыми точками на густо-фиолетовом фоне. Вдалеке мрачно чернела гряда высоких холмов.

— Я могу с ним связаться, — сказал Брент. И постучал по шее. — В случае необходимости. Сказать, что со мной все в порядке.

— А с тобой разве все в порядке? Тебя здесь вообще быть не должно. Ты соображаешь, что делаешь? Ты ведь уверен, что справишься со мной! — и она приподнялась и перекинула черные волосы за спину. — Я тебя вижу насквозь. Я очень похожа на девушку, с которой ты встречался. Молоденькую такую брюнеточку — ты ей вертел, как хотел, а потом дружкам хвастался.

Брент почувствовал, что краснеет.

— Ты и вправду мысли читаешь? Могла бы предупредить…

— Я телепат, но не очень сильный. Для жизни хватает. Кинь мне свои сигареты. У нас таких штук нет.

Брент покопался в кармане, выудил пачку и бросил ей. Она прикурила и с удовольствием затянулась. Ее окутало облачко сероватого дыма, сливаясь с густеющими тенями, затягивающими комнату. Углы уже утонули во мраке. Он еле различал ее силуэт — свернувшаяся на кушетке фигурка, только огонек сигареты взмигивает и освещает полные красные губы.

— Я тебя не боюсь, — сказал Брент.

— Не боишься. Ты же не трус. А был бы умным — не был бы храбрым. Я восхищаюсь твоей храбростью. Хотя она идет от глупости, конечно. Вы, мужчины, очень мужественные. Ваше мужество тоже идет от невежества, но все равно — впечатляет. — Помолчав с мгновение, она добавила: — Подойди и сядь рядом.

— А чего мне бояться-то? — спросил ее через некоторое время Брент. — Ты, главное, этот чертов пояс не включай — вот и все. Делов-то.

Она пошевелилась в чернильной темноте.

— Понимаешь… — И она села поудобнее, пригладила волосы и подложила под голову подушку. — Мы принадлежим к разным расам. Совсем непохожим. И моя раса опережает твою в развитии на миллионы лет. Близкий контакт с нами смертельно опасен. Не для нас, конечно. Но ты не сможешь быть здесь и остаться человеком.

— В смысле?

— Ты… изменишься. Точнее, эволюционируешь. Мы… тянем из вас энергию. Нам ее много требуется… А близкий контакт с нами повлияет на клетки твоего тела. Посмотри на этих животных снаружи. Они эволюционировали — теперь они не дикие животные. Эти звери понимают простые приказы и подчиняются простому распорядку дня. Пока у них еще не развилась речь. Для животных, стоящих на столь низкой ступени эволюции, этот процесс может занять долгое время, и я с ними проводила не так уж много времени. А вот с тобой…

— Понятно.

— Вообще-то нам нельзя подпускать к себе людей. Видишь, Эитис быстро убрался отсюда? А я… я слишком ленива. Ну и на правила мне плевать. Наверное, это говорит о моей незрелости и безответственности… — И она слегка изогнула губы в улыбке. — И к тому же предпочитаю контакт такой степени близости… одним словом, такой, что ближе не бывает.

Брент едва различал ее в темноте. Она лежала, откинувшись на подушки, приоткрыв губы и сложив руки под грудью, чуть откинув голову. Красивая как не знаю кто. На самом деле, красивее девушки Брент не видел. Он посидел, а потом наклонился к ней. В этот раз она не отодвинулась. Он нежно поцеловал ее. Потом заключил тоненькое тело в объятия и крепко прижал к себе. Ее платье зашелестело. Мягкие, теплые и благоуханные волосы оказались у самого лица.

— Оно того стоит, — проговорил он.

— Ты уверен? Это необратимый процесс. Понимаешь? Ты перестанешь быть человеком. Потому что эволюционируешь. Твоей расе еще миллионы лет до этой ступени расти, а ты уже станешь… другим. Станешь изгоем. Предвестником грядущих изменений. Останешься в одиночестве.

— Я хочу быть с тобой.

И он погладил ее щеку, провел ладонью по волосам, по шее. Почувствовал, как под нежной кожей бьется каждая жилка, как пульсирует кровь в ямке на горле. Она часто дышала, прижимаясь к нему. Груди поднимались и опускались, поднимались и опускались.

— Я останусь. Если ты позволишь.

— Да, — прошептала она. — Я позволю тебе остаться. Если ты действительно этого хочешь. Но не вздумай потом винить меня! — Острое личико на мгновение осветила то ли печальная, то ли насмешливая улыбка, а темные глаза озорно сверкнули. — Обещаешь, что не набросишься потом с упреками? А то знаю вас — вечно вы во всем меня обвиняете… Я уже зареклась иметь с вами дело. Даже если вы очень просите.

— А что, такое часто бывало?

Девушка рассмеялась, тихонько и музыкально, словно колокольчик над ухом зазвенел. И легонько поцеловала его и нежно прижала к себе.

— За одиннадцать тысяч лет, — прошептала она, — да, такое случалось, и весьма часто.

* * *
Капитан Джонсон провел бессонную ночь. Он пытался вызвать Брента на связь — безуспешно. В динамике слышались лишь белый шум и далекие отзвуки видеопрограммы с Ориона X — джаз и карамельно-приторная реклама.

Сигналы из цивилизованного мира напоминали: пора в путь. На этой планете им полагалось пробыть максимум двадцать четыре часа — она же самая маленькая в системе.

— Вот зараза, — зло пробормотал он.

Он запустил кофеварку и посмотрел на часы. Потом вылез из корабля и обошел его. Солнце поднималось над горизонтом. Занималось чудесное утро. Небо из темно-фиолетового стало серым. Холодина стояла страшная. Он замерз и принялся топать, чтобы согреться. Какие-то маленькие птички спикировали в кусты — явно чтобы что-то там поклевать.

Он хотел уже подняться на борт и оповестить Орион XI, но не успел. Он увидел… ее.

Она быстро шла к кораблю. Высокая и тоненькая, несмотря на тяжелую меховую шубу. Руки она держала в карманах. Джонсон стоял, не в силах двинуться с места — словно ноги к земле приросли. От изумления он даже про пистолет позабыл. Девушка подошла и остановилась на некотором растоянии, выдохнув облачко серебристого пара. Он раскрыл рот, не зная, что сказать. И она тихо проговорила:

— Прости, но это по моей милости ты остался ночью без сна. Надо было отослать его обратно.

Капитан Джонсон открыл и закрыл рот. А потом все-таки выдавил:

— Т-ты кто? — Ему стало очень страшно. — И где Брент? Что произошло?

— Скоро подойдет.

И она обернулась к лесу и приглашающе помахала рукой.

— А тебе лучше покинуть это место. Прямо сейчас. Он хочет остаться здесь — и, по правде говоря, так будет лучше. Он изменился. А так — он проживет в моем лесу долгую счастливую жизнь. Вместе с остальными… мужчинами. А все-таки странно, что вы, люди, оказываетесь в конечном счете так похожи друг на друга. Странная вы раса, и эволюционируете не так, как другие. Наверное, из вас получится отличный объект для исследования. Надо будет как-нибудь попробовать. Думаю, дело в вашем низком уровне эстетического развития. Похоже, в самой вашей природе есть нечто вульгарное, и эта вульгарность непременно выказывает себя.

Из леса вышло нечто странное. С мгновение капитану Джонсону казалось, что дело в близорукости и он просто не может разглядеть Брента как следует. Он замигал, прищурился, потом охнул, не веря своим глазам. Здесь, на этой захолустной планете? Но нет, сомнений нет — из леса медленно и стеснительно вышла огромная кошкообразная зверюга.

Девушка отошла в сторону, затем помахала зверю — тот жалобно завыл, глядя на корабль.

Джонсон изумленно смотрел на странную животину, а потом ему стало страшно, очень страшно. Он как-то враз понял — Брент не вернется. Больше не придет — никогда. Что-то с ним случилось на этой странной планете, а еще эта девушка…

Джонсонзахлопнул за собой шлюз и бросился к пульту управления. Так, нужно срочно лететь на ближайшую базу и писать отчет. Пусть те, кто надо, расследуют это дело, и как можно скорее…

Запуская двигатели, Джонсон посмотрел, что происходит на поляне. Зверь тряс огромной когтистой лапой вслед кораблю.

Джонсон поежился. Выглядело это так, словно лев-переросток грозился — прямо как рассерженный человек.

1954

Тони и жуки (Tony and the Beetles)

Красновато-желтый солнечный свет проник в спальный отсек сквозь толстые кварцевые окна. Тони Росси зевнул, немного поворочался, затем открыл глаза и быстро сел. Одним движением отбросил одеяло и соскочил на теплый металлический пол. Выключил будильник и побежал в туалет.

Похоже, день выдался погожим. Пейзаж за окном сохранял спокойную неподвижность, поверхность не тревожили ни ветер, ни песчаные оползни. Сердце мальчика радостно забилось. Он надел штаны, с усилием застегнул толстую молнию, с трудом поймал рукава тяжелой брезентовой рубашки, а потом сел на край койки — застегнуть ботинки. Он затянул голенища туго-натуго, потом проделал то же самое с перчатками. Затем проверил давление в воздушном насосе и закинул тяжелый ранец за спину. Вытащил из шкафа шлем. Ну все, готов, можно выходить.

В столовом отсеке мать с отцом уже закончили завтракать. До него донеслись их голоса, пока он тяжело шагал по трапу. Сердитое, тихое бормотание. Он остановился и прислушался. О чем это они разговаривают? Может, опять про него? Неужели он опять, сам того не зная, совершил какой-нибудь проступок?

И тут он расслышал — голос. Через голоса родителей пробивался еще один — и его сопровождали разряды статического элетричества и громкий треск. Эфир с Ригеля IV — передают всем планетам. Они на полную громкость звук вывернули — из динамика гулко рокотал чужой голос. Война. Всегда война. Он вздохнул и вошел в столовый отсек.

— Доброе утро, — пробормотал отец.

— Доброе утро, милый, — отсутствующим голосом проговорила мать.

Она сидела, повернувшись в сторону, и задумчиво морщила лоб. И обеспокоенно поджимала и без того тонкие губы. Отец отодвинул грязные тарелки и курил, поставив локти на стол. Волосатые руки бугрились мускулами. Он хмурился и внимательно слушал хриплый рев радио над раковиной.

— Ну как там оно? — поинтересовался Тони. Он опустился в кресло и машинально потянулся к эрзац-грейпфруту. — С Ориона есть новости?

Ему не ответили. Потому что не слышали. Он принялся за свой грейпфрут. Снаружи звуки становились все громче — начинался трудовой день. Их домик из металла и пластика стоял у оживленного шоссе, по которому уже катились к Карнету грузовики сельских торговцев. Занимался день, величественно поднимающаяся над горизонтом Бетельгейзе заливала все красным светом.

— Хорошая погода! — заметил Тони. — Сильного ветра нет. Думаю, не съездить ли мне в местный квартал — ну, так, ненадолго. Мы космопорт там строим, знаете, потрясающий просто. Ну, модель, конечно — не настоящий космопорт. Мы даже материал для взлетно-посадочных полос отыскали и…

Отец свирепо зарычал и треснул кулаком по радиоточке. Хриплый рев мгновенно прекратился.

— Я так и знал!

И он вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул.

— Я же говорил — нельзя так делать! Слишком рано выступили — вот что я всем говорил! А надо было что делать?! Правильно! Строить базы с провиантом и припасами, базы класса А! А они?!

— Ну же, ну же! — всполошилась мать Тони. — Основные силы с Беллатрикса уже выдвигаются! И потом, согласно вчерашним ночным сводкам в худшем случае нам грозит потеря Орионов IX и X…

Джозеф Росси зло рассмеялся:

— К черту вчерашние ночные сводки! Все прекрасно знают, что происходит!

— А что происходит? — эхом откликнулся Тони.

Отодвинув грейпфрут, он принялся сыпать в чашку хлопья.

— Мы что, войну проигрываем?

— Да! — И отец скривился. — Вы только подумайте! Земляне проигрывают — кому?! — жукам! А я говорил им! А меня никто не слушал! Боже правый, да я в этой системе чертовых десять лет уже маринуюсь — и ради чего?! Зачем было напролом-то лезть? И все знали, что Орион просто так не сдадут! Там весь чертов жучиный флот собран! Нас там ждали — и приняли, как миленьких, когда мы на них сдуру поперли…

— Ну кто же мог подумать, что жуки окажут сопротивление! — примирительным тоном сказала Лия Росси. — Все же думали, что они, как всегда, пару выстрелов сделают и…

— Что значит, не мог подумать?! Орион — их последний оплот! Если там не драться, то где ж им еще, мать их за ногу, драться? — свирепо выругался Росси. — Вот они и дерутся. У нас в руках все их планеты в Орионе — кроме внутренних. То еще сокровище, конечно, но дело-то в принципе! Нам бы базы построить да снабжение наладить! Тогда б мы весь жучиный флот разнесли в ноль!

— Не называй их жуками, пожалуйста, — пробормотал Тони. Он как раз доел хлопья. — Они Пас-удети. Такие же, как здесь. Они не жуки, и Бетельгейзе — не Бетельгейзе. Это арабское слово, которым мы ее назвали, а на самом деле у этой звезды другое имя.

Джо Росси рот разинул от удивления. Потом закрыл рот и рявкнул:

— Это что же, мать его за ногу, в моем доме творится? Ты что, жуколюб, что ли?! А, сынок?

— Джо! — прикрикнула Лия. — Бога ради, выбирай выражения!

Росси двинулся к двери:

— Был бы я на десять лет моложе, пошел бы в бой. Уж я бы показал этим панцирным козявкам! Уроды! Насекомые! И на чем летают, на чем летают, а?! На развалюхах, без слез не взглянешь! На переоборудованных торговцах! — Отец яростно сверкнул глазами. — Вы только подумайте, эти твари сбивают терранские крейсеры. С нашими ребятами на борту…

— Орион, вообще-то, их система, — пробормотал Тони.

— Их система?! Ты что у нас теперь, экспертом по звездному праву заделался?! Ты гляди-ка… — Тут голос отказался ему — отец задыхался от гнева.

— Мой сын, мой собственный сын, и… — пробормотал он наконец. — Смотри мне, будешь дальше пререкаться — такую трепку задам, до конца недели сесть не сможешь.

Тони резко отодвинул стул.

— Меня сегодня весь день дома не будет. Я еду в Карнет, вместе с моим ИРН.

— Ну конечно! С жучиными детишками играть!

Тони ничего не ответил — он уже надел шлем и фиксировал зажимы. Вышел в заднюю дверь в шлюз, открыл кислородный кран и запустил фильтр. Это давно стало привычкой — ведь он всю жизнь провел в колонии на чужой планете в чужой звездной системе.

* * *
Легкий ветер сыпанул желто-красного песку на ботинки. Солнечный свет золотил металлическую крышу их домика — плоской коробки в ряду других таких же коробок, выстроившихся на песчаном склоне. На горизонте безмолвными стражами высились рудоочистительные сооружения. Тони нетерпеливо взмахнул рукой, и из подсобки выскользнул ИРН. Солнце ярко заблестело на его хромированных деталях.

— Мы едем в Карнет, — сказал Тони, машинально переходя на пас-удетский. — Давай же, что ты копаешься!

ИРН пристроился за ним, и Тони быстро зашагал вниз по склону через песчаные дюнки — к протянувшемуся внизу шоссе. Сегодня по нему ползло совсем немного торговцев — странно. С чего бы им пропускать годный для выезда на рынок день — и без того три четверти календарного цикла никуда носу не высунешь. Бетельгейзе — ненадежное и капризное светило, не то что старина-Сол (мальчик знал это исключительно из образовательных программ, которыми его пичкали шесть дней в неделю по четыре часа в день — потому что Солнца он, конечно, никогда не видел).

Он дошел до шумной ленты дороги. Пас-удети так и кишели кругом. Передвигались они большими группами, на примитивных грузовичках с двигателями внутреннего сгорания, облупленных и грязных. Моторы протестующе поревывали. Тони приветливо помахал рукой едущим мимо машинам. Вскоре одна из них притормозила. Грузовик вез тис — огромные перевязанные охапки серых овощей, высушенных и готовых к употреблению. Важнейший продукт для Пас-удети. За рулем сидел пожилой темнолиций Пас — вывалив один локоть в открытое окно, он гонял во рту свернутый листик. Пас как Пас, они же все одинаковые: худощавый, с затвердевшей скорлупой — в этой хрупкой оболочке местные жили и умирали.

— Подвезти? — пробормотал Пас — их обязывали подбирать землян-пешеходов.

— А ИРН будет куда закинуть?

Пас беспечно махнул когтистой лапой:

— Да пусть в кузове едет.

И тут на старой страшной морде проступило злое веселье:

— До Карнета доедем — продадим на запчасти. Сейчас хорошо конденсаторы и электронные реле берут, ага. Таких деталей сейчас не достать — дефицит!

— А я знаю, — строго ответил Тони, забираясь в кабину грузовика. — Вы же все отправили на ремонтную базу на Орионе I. Для нужд военно-космического флота.

Кожистое лицо Паса мгновенно посерьезнело:

— Именно. Для нужд флота.

И он отвернулся и завел машину. ИРН забрался в кузов и умостился там на куче тиса, отчаянно цеплясь магнитными силовыми линиями.

Тони заметил, как изменилось лицо Пас-удети, и весьма удивился этому. Он хотел было завести разговор — но присмотрелся и понял, что остальные Пасы, в других грузовиках, которые катились впереди и сзади, ехали молча. Все из-за войны, естественно. Боевые действия в этой системе начались сто лет назад, и уже очень давно здешние Пасы довольствовались лишь рассказами о ней — главные сражения сейчас разворачивались на Орионе. К системе Ориона были прикованы все взгляды, все внимание: все ждали, чем окончится противостояние терранских боевых кораблей и переоборудованных пас-удетских транспортников.

— Так значит, — осторожно подбирая слова, начал Тони, — это правда. Вы побеждаете.

Старый Пас пробурчал:

— Ходят слухи, что да.

Тони помолчал.

— А мой отец говорит, что терранцы атаковали преждевременно. Сказал, что надо было сил подкопить. И о снабжении позаботиться — базы построить. Он, когда молодым был, служил в армии. Офицером. На флоте два года воевал.

Пас помолчал, потом все-таки ответил:

— Это правда. Когда ты далеко от дома, снабжение наладить непросто. А у нас, с другой стороны, нет этой проблемы. Нам не нужно перевозить грузы на большое расстояние.

— У тебя кто-нибудь из знакомых сейчас воюет?

— Дальние родственники, — уклончивый ответ. Пас явно не хотел развивать эту тему.

— А ты видел ваши военные корабли?

— Нынешние — нет. Когда нашу систему завоевали, боевые корабли уничтожили. Почти все. Лишь немногие сумели добраться до Ориона и присоединиться к тамошнему флоту.

— А твои родственники были на тех кораблях?

— Да.

— А когда эту планету завоевали, ты уже родился?

— А ты почему спрашиваешь? — Пас весь затрясся. — Тебе-то какое дело?

Тони выглянул в окно — они подъезжали к городу, стены и здания уже хорошо различались вдали. Карнет — старый город. Ему несколько тысяч лет. Цивилизация Пас-удети — стабильная, этот народ достиг определенного технологического уровня, и на этом прогресс застопорился. Пас-удетские транспортники перевозили грузы и пассажиров с планеты на планету задолго до того, как появилась Терранская конфедерация. Пасы уже изобрели двигатели внутреннего сгорания, наушники, силовые сети магнитного типа. У них были приличная канализация и весьма продвинутая медицина. Пас-удети культивировали изящные искусства и исповедовали некую смутную религию.

— А как вы думаете, кто победит? — спросил Тони.

— Я не знаю!

Пас вдруг резко затормозил и остановил грузовик.

— Все, дальше не поеду. Вылезай и робота своего забирай.

Тони не сразу нашелся что сказать — до того велико было его изумление:

— Но… разве вы не сказали, что едете?..

— Дальше не поеду, кому сказано!

Тони открыл дверь. Ему стало не по себе: на кожистом лице застыло суровое выражение, а голос звучал непривычно резко.

— Спасибо! — пробормотал мальчик.

Он выпрыгнул в красную пыль и поманил ИРН. Тот отщелкнулся от груза и спрыгнул, а грузовик тут же завелся и с ревом укатил в сторону городских ворот.

Тони смотрел вслед и ровным счетом ничего не понимал. Горячая пыль доставала уже до щиколоток, он машинально перешел на новое место и обхлопал штаны. Забибикал грузовик, ИРН быстро отскочил с дороги на ровный тротуар. Пас-удети шли мимо — бесконечные вереницы сельских жителей спешили в Карнет по делам. Огромный пассажирский автобус остановился у городских ворот, и из него вылезали Пасы — мужчины, женщины. Дети. Дети смеялись и перекрикивались, и голоса их сливались с ровным шумом большого города.

— Ты идешь в город или нет? — резкий пас-удетский голос раздался прямо за спиной. — Давай, топай, не загораживай дорогу.

Женщина несла в когтях что-то очень тяжелое. Тони смутился: Пасы женского пола обладали телепатическими способностями — это было как-то связано с их брачными играми. С близкого расстояния они прекрасно улавливали мысли землян.

— Давай, — сказала она, — помоги мне.

Тони кивнул, и ИРН взвалил на себя груз, который тащила женщина.

— Я решил съездить в город, — объяснил Тони, пока они шли в толпе к воротам. — Сел на попутку и почти доехал, но водитель меня вдруг взял и здесь высадил.

— А ты из поселения?

— Ну да.

Она критически осмотрела его:

— Наверное, здесь и вырос, да?

— Я здесь родился. Моя семья переехала сюда с Земли за четыре года до моего рождения. Отец офицер, служил на флоте. Ему за заслуги дали приоритетное разрешение на эмиграцию.

— Значит, на своей планете ты ни разу не был. Тебе сколько лет?

— Десять. Терранских лет, я хочу сказать.

— Не надо было столько вопросов водителю задавать.

Они прошли через обеззараживающий экран и оказались в городе. Впереди на инфоплощади толклась куча народу — туда шли все, мужчины и женщины. Взревывали и грохотали машины и транспортеры. Кругом высились здания, по тротуарам сновали прохожие, работали всякие механизмы — над городом висел защитный купол, через который не проникала вездесущая пыль. Тони ослабил застежки, снял шлем и прицепил его к поясу. Воздух пах не ахти — у него был какой-то искусственный привкус. Но и такой сойдет.

— Слушай, что я тебе скажу, — сказала молодая женщина-Пас, осторожно подбирая слова. Она шагала по тротуару рядом с Тони. — Не уверена, что сегодня хороший день для прогулок по Карнету. В смысле для вас двоих. Я знаю, ты сюда часто приезжал поиграть с друзьями. Но сегодня тебе лучше побыть дома. И не покидать поселение.

— Почему:

— Потому что сегодня все… встревожены.

— Я знаю, — сказал Тони. — Мои мама и папа тоже встревожены. Они слушали новости с нашей базы в системе Ригель.

— А я не про твою семью говорю. Эти новости и другие слышали, между прочим. В смысле мы слышали. Наша раса.

— Ну я понимаю, вы тоже встревожены, — согласился Тони. — Но я ж сюда чуть ли не каждый день приезжаю. С кем мне в поселении играть? Не с кем. К тому же нам все равно надо доделать проект.

— Модель космопорта.

— Ну да, — покивал Тони и завистливо добавил: — Я тоже хочу телепатом быть. Здорово небось, — вот так вот слышать чужие мысли.

Женщина-Пас ничего не ответила — думала.

— А что случится, — наконец спросила она, — если твоей семье придется уехать отсюда и вернуться на Землю?

— Это невозможно. На Земле негде жить. Еще в двадцатом веке на Азию и Северную Америку сбросили кобальтовые бомбы…

— Ну а если вам придется вернуться?

Тони все равно не понял:

— Я же говорю — это невозможно. Мы не можем вернуться. Пригодные для жизни территории и так перенаселены. У нас главная задача — найти, куда переселиться. На другие планеты. — И он добавил: — Так или иначе, я не то чтобы хочу на Терру возвращаться. Мне и здесь хорошо, я привык здесь жить. Да и друзья у меня здесь, а не на Земле.

— Давайте мои вещи, — сказала женщина. — Мне сюда, на третий уровень.

Тони кивнул роботу, и тот передал свертки в когти женщины. Она постояла, пытаясь подобрать нужные слова:

— Удачи, — наконец сообщила она.

— В смысле?

Она легонько усмехнулась и насмешливо пояснила:

— С моделью космопорта — удачи. Надеюсь, вы с друзьями сумеете ее достроить.

— Конечно, мы ее достроим, — искренне удивился Тони. — Мы ж почти закончили.

К чему это она?

Женщина-Пас-удети уже удалялась — и он не успел задать свой вопрос вслух. Странно это все. И тревожно как-то. Тони одолели сомнения. Поразмыслив с мгновение, он стал на транспортер, который понес его в жилой сектор города. Он ехал мимо складов и фабрик, туда, где жили его друзья.

Дети-Пас-удети молча смотрели, как он подходит. Они играли в тени огромного бенгело — древние ветви колыхались вместе с потоками воздуха, который подкачивали в город насосы. Увидев Тони, дети замерли и сидели, не двигаясь.

— Не думал, что ты придешь, — сказал Б’прит бесстрастным, ничего не выражающим голосом.

Тони стало неловко, он остановился, ИРН тоже.

— Как дела? — пробормотал он.

— Отлично.

— Меня попутка подвезла. Но не до места.

— Отлично.

Тони присел на корточках в тени. Дети не двинулись с места. Они были маленькие — не такие большие, как терранские. Панцири у них еще не затвердели, не стали темными и непрозрачными, как роговое покрытие, и выглядели мягкими и незавершенными. В то же время не до конца сформированный панцирь легче на себе таскать. Поэтому дети-Пас-удети могли двигаться свободнее, чем взрослые — бегать, скакать, прыгать на одной ножке. Правда, сейчас никто не прыгал и не скакал.

— Да что такое? — сердито спросил Тони. — Почему вы такие хмурые?

Никто не ответил.

— А где модель, которую мы строили? — спросил Тони. — Вы как, работали над ней?

После неловкого молчания Ллире кивнул — едва заметно.

Тони почувствовал, как внутри закипает тихая ярость.

— Почему вы молчите? Что случилось? На что вы сердитесь?

— Сердимся? — эхом откликнулся Б’прит. — Мы совсем не сердимся.

Тони принялся ковыряться в пыли. На самом-то деле он понимал, что случилось. Опять эта война. Во всем виновато это сражение в системе Ориона. И тут он взорвался:

— Да забудьте вы об этой войне! Вчера, до этого боя, все ведь было хорошо!

— Да, — сказал Ллире. — Все было отлично.

Тони расслышал жесткие нотки в его голосе.

— Это случилось сто лет тому назад. И я тут ни при чем!

— Да, — отозвался Б’прит.

— Эта планета — мой дом. Разве нет? Я имею право здесь жить — точно так же, как и вы! Я здесь родился!

— Да, — ровным голосом сказал Ллире.

Тони отчаянно пытался добиться от них ответа:

— Почему вы так себя ведете? Вчера мы играли вместе и все было в порядке! Я был здесь вчера — мы все вместе здесь вчера были! Так что произошло? Из-за чего все не так, как прежде?

— Бой. В системе Ориона, — ответил Б’прит.

— Ну а нам-то какая разница? Неужели из-за этого все должно измениться? Война идет сколько я себя помню! Сражение за сражением, бой за боем — я постоянно о них слышу. Что такое случилось, что вы вдруг стали себя вести вот так?!

Б’прит отковырял когтищами здоровенный кусок грязи. Потом отбросил его и встал.

— Ну, — задумчиво проговорил он. — Согласно сводкам, похоже, на этот раз победа останется за нашим флотом.

— Да, — согласился Тони, все еще ничего не понимая. — Отец говорит, это все оттого, что мы о снабжении не позаботились и базы не построили. Видимо, придется отступать к… — и тут ему все стало ясно. — Вы что же, хотите сказать, что впервые за эти сто лет…

— Да, — проговорил Ллире, тоже поднимаясь на ноги.

За ним последовали остальные. Они двинулись прочь от Тони — в сторону соседнего дома.

— В этот раз победа будет за нами. Полчаса назад мы опрокинули терранский фланг. Ваше правое крыло смешало порядки и обратилось в бегство.

Тони ошеломленно пробормотал:

— Вот оно что. Вот, значит, как вы к этому относитесь…

— Да! — Б’прит остановился.

И вдруг прокричал, с неожиданной яростью:

— Естественно, мы к этому так относимся! Потому что это случилось в первый раз за сто лет! В первый раз за всю нашу жизнь мы побеждаем в бою с терранцами! Мы вам наподдали! Накостыляли! А вы… — и он едва не подавился словом, а потом с ненавистью его выплюнул:

— Личинки белые!

И они забежали в дом. Тони остался сидеть на корточках. Он тупо смотрел в землю и бесцельно возил в пыли руками. Он и раньше слышал это слово. Его писали на стенах, выводили на песке — рядом с поселением. «Белые личинки». Презрительная пас-удетская кличка — так обзывали терранцев. Потому что они мягкие и белые. И панцирей у них нет. У терранцев рыхлая, незащищенная кожа. Но раньше Пас-удети не решались произносить это слово в открытую. Тем более землянину в лицо.

Рядом с ним тревожно зашебуршался ИРН — тонко настроенные системы уловили разлитую вокруг враждебность. Автоматические передатчики щелкали и двигались, открывались и закрывались лючки и отверстия.

— Все в порядке, — пробормотал Тони, медленно поднимаясь. — Пожалуй, нам пора возвращаться.

Он нетвердой походкой направился к транспортеру. Произошедшее не укладывалось у него в голове. ИРН шел ровно, металлическое лицо ничего не выражало — точнее, выражало спокойную уверенность. Робот ничего не чувствовал, ничего не говорил. А у Тони в голове мысли в бешеном темпе сменяли одна другую, причем все быстрее и быстрее. Он никак не мог взять себя в руки и замедлить это дикое кружение.

— Подожди, — сказал кто-то за спиной.

Оказалось, это был голос Б’прита. Он доносился из дверей дома. Голос был холодным и безучастным и оттого неузнаваемым.

Б’прит вышел к нему, сцепив когти за спиной — эту формальную позу Пас-удети использовали в разговоре с незнакомцами.

— Тебе не следовало сюда приходить. Во всяком случае, сегодня.

— Я уже понял, — сказал Тони.

Б’прит вытащил кусок тиса и принялся сворачивать его в трубочку. И старательно смотрел только на него.

— Смотри, — наконец сказал он. — Ты вот сказал, что имеешь право здесь жить. Как и мы. Так вот, нет у тебя такого права.

— Я… — начал было Тони.

— Ты понимаешь почему? Вот ты говоришь — я тут ни при чем. Ну да, это так. И я тут ни при чем. Возможно, тут вообще никто не виноват. Мы с тобой давно знакомы.

— Пять лет. Терранских.

Б’прит перекрутил стебелек тиса пополам и отбросил его.

— Вчера мы вместе играли. Строили модель космопорта. Но сегодня мы больше не можем играть вместе. Мои родители велели передать тебе, чтобы ты сюда больше не приходил.

Он говорил неуверенно, пряча глаза.

— Я бы тебе и сам сказал. Прежде чем они велели.

— Вот, значит, как, — пробормотал Тони.

— Все, что сегодня случилось — ну, что наш флот устоял и вообще мы бой выиграли, — мы даже надеяться на такое не смели. Понимаешь? Мы сто лет только и делали, что убегали. Сначала в этой системе. Потом в системе Ригеля — мы сдали все планеты. Потом мы сдали все планеты у других звезд Ориона. Время от времени мы ввязывались в драку — то тут, то там. Те, кому удалось сбежать, объединялись. Мы поставляли оружие и боеприпасы на базу в Орионе — а вы и не знали. Но мы считали, что это дело безнадежное. Никто ни на что не надеялся, понимаешь? — Тут он на мгновение примолк.

И вдруг заметил:

— А вот как интересно получается. Если тебя прижимают к стенке, что остается? Только драться.

— Если бы наши базы… — с трудом выговаривая слова, начал было Тони, но Б’прит оборвал его, резко и грубо:

— Базы? Какие базы, ты о чем?! Ты так ничего и не понял! Мы побеждаем! Теперь настал ваш черед бежать прочь! Мы вас выгоним! Выпихнем прочь! Всех белых личинок! Вон из нашей системы!

ИРН угрожающе выдвинулся вперед. Б’прит это заметил. Наклонился, схватил камень и бросил — прямо в робота. Камень со звоном ударил по металлу оболочки и отскочил, не причинив ИРН никакого вреда. Б’прит схватил еще один камень. Ллире и другие дети быстро вышли из дома. За ними маячил врослый Пас. И тут события начали сменять друг друга слишком быстро. В ИРН полетели еще камни, один из них угодил в руку Тони.

— Вон! Выметайтесь вон! — орал Б’прит. — Убирайтесь и не возвращайтесь! Никогда! Это наша планета!

И, выставив когти, бросился на Тони.

— Да мы тебя в клочья порвем, если…

Тони ударил его в грудь со всей силы — еще не затвердевший панцирь продавился внутрь, как резиновый, и Пас отлетел в сторону. Зашатался и упал на спину, хватая ртом воздух и пронзительно вереща.

— Ж-жук… — хрипло выдохнул Тони.

И тут ему стало очень, очень страшно. Вокруг собиралась целая толпа Пас-удети. Они вылезали отовсюду, черные, злые, с ненавистью во взгляде, окружая его стеной гнева и ярости.

Полетели еще камни. Одни попали в робота, другие упали рядом с Тони — прямо к ботинкам подкатились. Один свистнул у щеки. Мальчик быстро надел шлем. Как страшно! ИРН уж давно подал сигнал тревоги, но кораблю понадобится несколько минут, чтобы сюда долететь! К тому же в городе есть другие земляне! И их тоже нужно защитить! Земляне вообще по всей планете живут, что с ними будет?! Они же здесь в каждом городе! На всех двадцати трех планетах системы Бетельгейзе! На четырнадцати планетах Ригеля! На других планетах Ориона…

— Нужно отсюда выбираться, — прошептал он ИРН. — Придумай же что-нибудь!

Камень попал по шлему. Пластик треснул, из пробоины стал вытекать воздух, но ее тут же затянуло автоскрепой. Град камней не прекращался. Пасы подобрались ближе — визгливая, черная, шевелящаяся масса покрытых панцирями существ. И эта масса остро воняла — Тони чувствовал кислый смрад, характерный для насекомых, слышал, как щелкают когти, ощущал их наползающий, грозный вес.

ИРН активировал свой лазерный луч и описал им широкий круг, отгоняя озлобленную толпу. Пасы тут же выхватили примитивные пистолеты, и песок вокруг Тони взрыли пули — целились пока в робота. Мальчик видел, как посверкивает металлическое тело. Грохот, треск — ИРН подлетел в воздух, перевернулся и упал. На него тут же набросились, и робот скрылся под черными панцирями.

ИРН отчаянно отбивался, а обезумевшая, подобная дикому зверю толпа терзала его. Кто-то лупил по голове, другие отрывали кронштейны, раздирали на части блестящие лапы несчастной машины. ИРН прекратил сопротивляться. Толпа откатилась, тяжело дыша и сжимая в когтях отодранные с мясом детали. И тут они увидели Тони.

К нему уже двинулись, но тут защитный купол над их головами роскололся. Терранский патрульный катер с ревом зашел на посадку, с раздирающим уши гудением полосуя лазерами. Толпа принялась разбегаться — кто-то пытался отстреливаться, кто-то продолжал пулять камнями, но большинство прыгало в стороны в поисках укрытия.

Тони поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел туда, где уже садился корабль.

* * *
— Прости, — тихо сказал Джо Росси.

Он положил руку на плечо сыну.

— Не надо было мне тебя сегодня отпускать в город. Я должен был предусмотреть. Понять, что это может случиться.

Тони сидел, сгорбившись, в большом пластиковом кресле, имитирующем удобство. И раскачивался из стороны в сторону с бледным, искаженным лицом. Он все еще не отошел от шока. Патрульный катер доставил его домой и тут же вернулся обратно в Карнет. Оттуда надо было эвакуировать других землян. Мальчик молчал. В голове было пусто и гулко. В ушах до сих пор стоял рев толпы. Он всей кожей чувствовал их ненависть — они копили ее сто лет. Ярость, гнев, злобу. Это воспоминание вытеснило все остальные. На самом деле он ничего вокруг себя не видел. Еще перед глазами стоял бедный барахтающийся робот — и толпа, раздирающая его на части, с железным скрежетом отрывающая ему руки и ноги.

Мать промыла порезы и царапины антисептиком. Джо Росси прикурил дрожащими руками и сказал:

— Если б не отвлеклись на робота — убили б тебя. Жуки, одно слово.

Его передернуло.

— Как я вообще тебя туда отпускал, старый дурак? Все это время… Да они ж тебя в любой момент могли убить. Прирезать. Разодрать горло своими вонючими мерзкими когтями.

На подступах к поселению рыже-красное солнце ярко сверкало на стволах пушек. В оползающих песчаных холмах то и дело звучал глухой грохот взрывов. Защитный контур уже активировался. Несколько черных фигур выскочило и, мелко перебирая ножками, поползло вверх по склону. К терранскому поселению двигались целые толпы — тоже черные, сосредоточенные. Они, одна за другой, пересекали разделительную линию, которую провели инспекторы Конфедерации столетие тому назад. В Карнете кипела жизнь — все население города бесновалось от радости.

Тони поднял голову:

— Они… они опрокинули наш фланг.

— Да, — Джо Росси зло затушил сигарету. — Опрокинули. Еще в час дня. А в два прорвали центральные порядки. Они вбили клин и разорвали нашу линию надвое. И обратили в бегство. А потом добивали отступающих поодиночке. Господи, они натуральные маньяки. И теперь они почувствовали вкус нашей крови…

— Ну, положение выправляется, — заволновалась Лия. — Наши главные силы уже выдвигаются на позиции…

— Мы их разобьем, — пробормотал Джо. — Через некоторое время. Богом клянусь, перебьем всех до единого. Ни одного в живых не оставим. Тысячу лет будем за ними гоняться — и все равно всех, всех уничтожим. Всех, до последнего поганого корабля. — И он рявкнул: — Жуки! Чертовы насекомые! На ребенка моего руку, лапу свою вонючую когтистую подняли!..

— Был бы ты моложе, пошел бы в армию, — сказала Лия. — Ты не виноват, что не подходишь по возрасту. У тебя с сердцем проблемы. Ты свой долг уже выполнил. Они не могут позволить человеку в твоем возрасте испытывать такие перегрузки. Так что ты не виноват.

Джо сжал кулаки.

— Я чувствую себя… никчемным. И, главное дело, ничем помочь не могу…

— Наш флот разделается с ними, — успокаивающе проговорила Лия. — Ты же сам так сказал. Что они перебьют их всех до единого. Уничтожат корабли. Так что не волнуйся, все будет хорошо.

Джо поник — сейчас он выглядел жалко.

— Да чушь это все. Хватит. Все. Хватит себя обманывать.

— В смысле?

— Надо смотреть правде в глаза. Мы не победим их. Мы проиграли. Слишком далеко забрались. Теперь пришло время расплаты.

В комнате повисло молчание.

Тони приподнялся в кресле:

— Ты это когда понял?

— Уже давно.

— А я только сегодня. Сначала не понял, конечно. А потом все стало ясно. Мы живем на чужой земле. Мы ее украли. У местных. Я здесь родился, но все равно эта земля — чужая.

— Да. Чужая. И мы ее украли. И она не наша.

— Мы здесь, потому что мы были сильнее. А теперь нет. Теперь нас бьют.

— Теперь они знают, что терранцев можно победить. Разгромить. Как и других.

Лицо Джо Росси разом посерело и обвисло.

— Мы отобрали у них планеты. А теперь они хотят их вернуть. И вернут. Со временем, не сразу. А мы будем медленно отступать. Эдак столетий пять — отступать, сдавать пядь за пядью. Между ними и Солнцем еще много планет.

Тони покачал головой, все еще недоумевая.

— Но Ллире? Б’прит? Да все они! Выходит, они что же, ждали этого часа? Ждали, что мы проиграем и нас можно будет выпихнуть? Туда, откуда мы прилетели…

Джо Росси мерил шагами комнату.

— Да, теперь мы будем отступать. Не завоевывать, а оставлять территории. Все теперь будет, как сегодня. Проигранные битвы. Затяжные бои. Отступления, безнадежные схватки…

Он поднял воспаленные глаза к потолку своего крохотного дома из металла и пластика. Взгляд у него был безумный и несчастный.

— Но — богом клянусь! — мы им еще покажем! Мы так просто не сдадимся! Мы будем драться за каждую пядь земли!

1953

Обнуленные (Null-O)

Лемюэль прижался к стене своей темной спальни, напряженно вслушиваясь. Легкий ветерок колыхал тюлевые занавески. Желтый свет уличных фонарей просачивался в окно и растекался по кровати, шкафу, книгам, игрушкам и разбросанной одежде.

В соседней комнате шептались два голоса:

— Джин, надо что-то делать, — проговорил мужской голос.

В ответ тихо ахнули:

— Ральф, прошу тебя! Не трогай его! Ты должен держать себя в руках! Я не позволю причинить ему вред!

— Да не собираюсь я ничего такого с ним делать! — В шепоте слышалась застарелая боль. — Но почему он так себя ведет? Почему не играет в бейсбол? В салочки? Как все остальные ребята? Почему? Почему он жжет магазины и измывается над беспомощными животными? Почему?!

— Он… другой, Ральф. Мы должны попытаться понять.

— А может, врачу его показать? — проговорил его отец. — Может, у него секреция каких-то желез нарушена, откуда нам знать…

— К какому доктору? К старику Грейди? Но ты же сам сказал — он не сумел…

— Нет. Не к доку Грейди. Он отказался работать с нами после того, как Лемюэль испортил его рентгеновский аппарат и разломал всю мебель в приемной. Нет, думаю, проблема гораздо серьезнее.

Повисла напряженная пауза.

— Джин, я отвезу его… туда. В Хилл.

— О Ральф! Пожалуйста…

— Я сказал — значит, сделаю. — В голосе звучала мрачная решимость.

Так взревывают попавшиеся в ловушку звери.

— Возможно, психологи сумеют что-то сделать. Может, они помогут. А может, и нет.

— А если они оставят его в клинике? Принудительно? Ральф, у нас же никого нет, кроме него!

— Да, — хрипло пробормотал Ральф. — Я знаю. Никого нет. Но я уже принял решение. Еще в тот день, когда он ударил учителя ножом и выскочил в окно. Я покажу Лемюэля специалистам в Хилле.


День выдался теплым и погожим. Ветерок трепал листву, среди деревьев сверкало белизной, стеклом и металлом огромное здание клиники. Ральф Йоргенсон неуверенно оглядывался по сторонам и мял в руках шляпу — громадность госпиталя подавляла его.

А Лемюэль внимательно слушал. Настораживая свои большие, подвижные уши, он мог многое услышать — вокруг волновалось море голосов. Море накатывало волнами: голоса слышались изо всех комнат и приемных, на всех этажах. Его это возбуждало.

Доктор Джеймс Норт вышел навстречу и протянул руку. Высокий, красивый шатен чуть за тридцать, в очках в темной роговой оправе. Походка твердая, рукопожатие — а он и с Лемюэлем так поздоровался — быстрое и уверенное.

— Пойдемте, — трубным голосом пригласил он их внутрь.

Ральф двинулся к дверям его кабинета, но доктор Норт покачал головой:

— Вас я попрошу остаться снаружи. Только мальчик. Мы с Лемюэлем должны поговорить наедине.

Лемюэлем владело все то же возбуждение. Он пошел за доктором Нортом в кабинет. Норт быстро запер дверь на тройной магнитный замок.

— Можешь называть меня Джеймсом, — сказал он, тепло улыбнувшись мальчику. — А я тебя буду звать Лемом, хорошо?

— Хорошо, — осторожно ответил Лемюэль.

От человека не исходило никакой враждебности, однако он уже понял, что надо всегда быть начеку. Надо вести себя осторожно — даже с этим дружелюбным, симпатичным на вид доктором. Который, кстати, явно не глуп.

Норт закурил и окинул мальчика изучающим взглядом.

— Когда ты связал и стал препарировать этих старых, никому не нужных уродов, — сказал он задумчиво, — тобой ведь двигало чисто научное любопытство? Ты хотел знать — и тебя интересовали факты, а не мнения. Ты хотел сам понять, как устроено человеческое тело.

Лемюэль почувствовал, как растет его возбуждение.

— Но никто меня не понял…

— Да, это так, — и Норт покачал головой. — И никогда не поймет. Ты знаешь почему?

— Думаю, да.

Норт стал ходить туда-сюда по кабинету.

— Я хочу предложить тебе несколько тестов. Чтобы кое-что понять. Если ты не против, конечно. Так мы сможем оба больше узнать о тебе. Я ведь изучал тебя, Лем. Читал полицейские отчеты, статьи в газетах.

Он резко повернулся к письменному столу и извлек из ящика Миннесотский многоаспектный личностный опросник, пятна Роршаха, Бендер гештальт-тест, карты Зенера, планшетку для спиритических сеансов, игральные кости, детскую доску для письма, восковую куклу с кусочками ногтей и обрезками волос и кусочек свинца, который нужно превратить в золото.

— Что мне нужно сделать? — спросил Лемюэль.

— Я задам тебе несколько вопросов, а потом дам несколько предметов — поиграть. Посмотрю, как ты с ними будешь управляться, напишу пару заметок. Как тебе такой план?

Лемюэль не знал, что сказать. С одной стороны, он отчаянно нуждался в друге, с другой — он все-таки опасался доктора.

— Я…

Доктор Норт положил мальчику руку на плечо:

— Ты можешь доверять мне. Я не как те дети, которые тебя побили тем утром.

Лемюэль вскинул на доктора благодарный взгляд:

— Так вы знаете? Я обнаружил, что правила их игры — абсолютно произвольные. Поэтому я естественным образом решил сообразовываться с естественными целями. Когда бита оказалась у меня в руках, я ударил по голове сначала подающего, потом принимающего. А потом я обнаружил, что человеческие этика и мораль — они все устроены подобным же… — тут он осекся, потому что вдруг испугался. — Возможно, я…

Доктор Норт сел за стол и принялся тасовать карты Зенера.

— Лем, не волнуйся, — тихо сказал он. — Все будет хорошо. Я все понимаю.


Лемюэль выполнил все тесты. Потом они долго сидели и молчали. Часы уже показывали шесть, за окном садилось солнце. Наконец доктор Норт заговорил:

— Невероятно. Я сам не могу поверить в то, что вижу. Ты совершенно логичен в своих действиях, но полностью лишен таламических эмоций. Твой ум совершенно свободен от культурных и моральных представлений. Чистый, беспримесный случай паранойи при полном отсутствии эмпатии. Ты абсолютно не способен чувствовать печаль, сострадание или жалость — точнее, ты вообще ни на какие человеческие эмоции не способен.

Лемюэль кивнул:

— Да, это правда.

Доктор Норт откинулся в кресле, изумленный и растерянный.

— Даже мне трудно это представить. Невозможно, крайне удивительно. Твоя логика безупречна — ибо совершенно свободна от ценностной ориентации. Окружающий мир должен видеться тебе как враждебный, не так ли?

— Так.

— Конечно. Ты проанализировал модели человеческого поведения и увидел, что, стоит им раскусить тебя, и они тут же набросятся и попытаются убить.

— Потому что я — другой. Не такой, как они.

Удивлению Норта не было пределов.

— Паранойю всегда рассматривали как психическое заболевание. Но это вовсе не болезнь! Речь идет не об утрате связи с действительностью — напротив, параноик осознает реальность как она есть! Он — совершенный эмпирик… Его разум не затуманен этическими и моральными представлениями, культурными предрассудками… Параноик видит подлинное устройство мира. На самом деле он — единственный из нас, кто находится в здравом уме…

— Я читал «Майн кампф», — сказал Лемюэль. — И понял, что я не один.

И мысленно вознес благодарственную молитву: «Я не один». Есть «мы». И «нас» — много.

Доктор Норт заметил, как изменилось выражение его лица.

— «Волна из будущего», — пробормотал он. — Я не такой, как вы, но я хочу понять вас. И я благодарен судьбе за то, что я — просто человек, способный к таламическим эмоциям и ограниченный в силу полученного воспитания. Я не могу стать одним из вас, но испытывать сочувствие — вполне…

И он вскинул враз посветлевшее лицо:

— И я могу вам помочь!


Следующие несколько дней Лемюэль провел все в том же состоянии возбуждения. Доктор Норт договорился, что мальчик останется под его опекой, и тот поселился в городской квартире психиатра. Там Лемюэль не испытывал постоянного давления со стороны домашних и вел себя так, как хотел. Доктор Норт сразу же принялся помогать мальчику отыскать других параноиков-мутантов.

Однажды вечером после ужина доктор Норт спросил:

— Лемюэль, не мог бы ты поподробнее рассказать мне о своей теории обнуления? Мне все-таки достаточно трудно уяснить себе принцип безобъектной ориентации…

Лемюэль широким жестом обвел квартиру:

— Здесь в квартире много разных объектов — и у каждого есть имя. Книга, кресло, диван, ковер, лампа, занавески, окно, дверь, стена и так далее. Но это деление на объекты совершенно искусственно. Оно основано на устаревшей системе мышления. На самом деле никаких объектов не существует. Вселенная — это единое целое. А нас учили ее воспринимать как набор объектов. Вот эта вещь, вон та вещь… Когда же обнуление станет реальностью сознания, необходимость в этих вербальных разделениях одного от другого отпадет. В принципе, она давно отпала, просто пока не все поняли, насколько она бесполезна.

— Ты не мог бы привести пример? Или продемонстрировать, как это выглядит, опытным путем?

Лемюэль засомневался:

— Одному сложно. Лучше потом, когда мы отыщем других… Я могу это сделать, но не так, как надо. Масштаб будет не тот.

Доктор Норт внимательно наблюдал, а Лемюэль носился по квартире, собирая в кучу все попавшиеся под руку предметы. Свалив все книги, картины, ковры, занавески, мебель и безделушки на пол, он старательно расколотил все на мелкие куски — и на месте горы вещей осталась бесформенная масса.

— Вот так, — сказал он. Мальчик побледнел и никак не мог отдышаться после такого физического усилия. — Теперь произвольное деление на объекты устранено. А подобное сведение вещей к их изначальной однородности может быть сделано по отношению ко всей вселенной. Вселенная — это гештальт, единая субстанция, в которое живое и неживое, бытие и небытие не разделены. Это огромный энергетический вихрь, а не разрозненные частицы! За фасадом совершенно искусственного облика материальных вещей лежит подлинная реальность — огромный мир недифференцированной чистой энергии. Помни: объект — это не реальность. Таков первый закон обнуленного мышления!

На доктора Норта демонстрация обнуления произвела неизгладимое впечатление. Он торжественно кивнул и поддал ногой по обломку кресла — тот улетел в бесформенную кучу дерева, ткани, бумаги и битого стекла.

— Ты полагаешь, что вселенную можно вернуть в ее действительное состояние?

— Не знаю, — честно ответил Лемюэль. — Конечно, не все на это согласятся. Человеческие существа будут против, станут сопротивляться. Они же помешаны на вещах и не способны над этим подняться — ни дать ни взять обезьяны, которых хлебом не корми, а дай потрогать и утащить блестящую штучку. Все будет зависеть от того, насколько согласованно мы будем действовать.

Доктор Норт вытащил из кармана и развернул узкую полоску бумаги.

— У меня есть зацепка, — тихо сказал он. — Здесь — имя человека, который, похоже, один из вас. Мы поедем к нему завтра. А там посмотрим.


Доктор Джейкоб Веллер быстро и сухо поприветствовал их — они встретились у входа в его хорошо охраняемую лабораторию, из которойоткрывался прекрасный вид на Пало Альто. Огромный комплекс лабораторий и исследовательских бюро трудился над жизненно важными проектами, и его покой охранял целый полк одетых в одинаковую правительственную форму охранников. Мужчины и женщины в белых халатах работали день и ночь, не покладая рук.

— Мои исследования, — охотно пояснил доктор, знаком велев закрыть за ними двери на сейфовые замки, — были ключевами в деле разработки К-бомбы, то есть кобальтовой бомбы, призванной сменить водородную. Увидите — многие ведущие ядерные физики тоже обнуленные.

Лемюэль затаил дыхание и осторожно проговорил:

— Выходит…

— Ну конечно! — Веллер не стал ходить вокруг да около. — Мы работаем над этим уже много лет. Ракетные установки на Пинемюнде, атомная бомба в Лос-Аламос, водородная бомба, а теперь вот и кобальтовая. Есть, конечно, много специалистов не из числа обнуленных — обычные люди с таламическими эмоциями. Эйнштейн, к примеру. Но мы уже далеко продвинулись в наших разработках, и если оппозиция не окажет значительного сопротивления, мы вскоре сможем приступить к выполнению плана.

Дверь у дальней стены отъехала в сторону, и в лабораторию торжественно вступила процессия одетых в белое мужчин и женщин. Сердце Лемюэля подскочило — вот они! Вот они, взрослые, достигшие пика развития обнуленные! Мужчины! Женщины! А самое главное, они уже сколько лет работают над планом! Их всех легко опознать по длинным и подвижным ушам — с их помощью мутанты-обнуленные улавливают минимальные воздушные вибрации на больших дистанциях. И таким образом они общаются по всему миру, и никакие расстояния им не помеха.

— Расскажи о нашей программе, — приказал Веллер низенькому белокурому человеку, который стоял рядом с ним с суровым — вот он, важнейший момент! — лицом, спокойный и собранный.

— Кобальтовая бомба практически готова к испытаниям, — тихим ровным голосом проговорил он.

В речи чувствовался едва заметный немецкий акцент.

— Но это еще не все. У нас есть и дальнейшие планы. Мы подготовили также Э-бомбу — лучше ее для начальной фазы операции не придумаешь. Но мы никогда не делали официального заявления о ее существовании. Если человеческие существа узнают, нам придется иметь дело с сильным эмоциональным сопротивлением.

— А что такое Э-бомба? — спросил Лемюэль — его возбуждение уже достигло предела, даже лицо светилось.

— Это выражение, — сказал маленький блондин, — описывает процесс, в ходе которого планета Земля превращается в гигантскую батарейку, приобретает критическую массу и потом взрывается.

Эти слова безмерно впечатлили Лемюэля:

— Я и думать не мог, что вы так далеко зашли в разработках!

Блондин слабо улыбнулся:

— Да, мы достигли многого — ведь давно трудимся! Под руководством незабвенного доктора Раста я разрабатывал идеологические основы нашей программы. В конечном счете мы превратим всю вселенную в гомогенную массу. Однако на данный момент нам необходимо разобраться с Землей. Выполнив нашу миссию здесь, мы сможем перенести деятельность в другие миры — и продолжать этим заниматься до бесконечности.

— У нас уже есть возможность переместиться на другие планеты, — пояснил Веллер. — Доктор Фриш, прошу вас…

— Для этого вполне подойдут модифицированные ракеты, разработанные еще в Пинемюнде, — охотно рассказал блондин. — Мы построили корабль, способный доставить нас на Венеру. Там мы приступим ко второму этапу нашей миссии. Мы изготовим В-бомбу, и она вернет Венеру в ее первоначальное гомогенизированное состояние чистой энергии. Ну а потом… — Он слабо улыбнулся. — Потом настанет время испробовать С-бомбу. Бомбу, предназначенную для солнца. С помощью которой, если все получится, мы замкнем всю систему планет и лун в единый гештальт.


К двадцать пятому июня 1969 года обнуленные контролировали правительства всех значительных стран. Практическая подготовка миссии, начатая еще в середине тридцатых готов, была почти завершена. Соединенные Штаты и Советская Россия управлялись обнуленными. Обнуленные также занимали ключевые политические посты, и потому программа осуществлялась полным ходом. Время пришло. Надобность в секретности отпала.

С борта кружащего вокруг Земли корабля Лемюэль и доктор Норт видели, как взорвались первые водородные бомбы. Две державы нанесли ядерные удары одновременно — это тоже было частью плана. В течение часа стало ясно, что результаты даже превысили ожидания: большей части Северной Америки и Восточной Европы уже не существовало. Над ними колыхались огромные радиоактивные облака. В Африке, Азии, на бесчисленных островах и в прочих богом забытых местах человеческие существа дрожали от страха.

— Замечательно, — прозвучал в ушах Лемюэля голос доктора Веллера.

Доктор находился где-то под землей, в тщательно охраняемой штаб-квартире движения. Там завершали сборку корабля, которому предстояло лететь к Венере.

Лемюэль полностью согласился:

— Да, отличная работа. Мы сумели вернуть к изначальной реальности почти пятую часть земной поверхности.

— Нам предстоит сделать гораздо, гораздо больше! Следом мы должны задействовать кобальтовые бомбы. Взорвав их, мы нейтрализуем все человевеческие особи, и они не смогут помешать нам работать с установками для Э-бомб. Нам ведь предстоит построить для них терминалы. А это невозможно сделать, пока на Земле есть люди. Они наверняка попробуют вмешаться в процесс.

Через неделю была сброшена первая кобальтовая бомба. Следом запустили ракеты с кобальтовыми боеголовками — из особо секретных установок в России и Америке.


К пятому августа 1969 года население Земли сократилось до трех тысяч человек. В подземных бункерах сидели крайне довольные результатом своих трудов обнуленные. Процесс объединения в подлинный гештальт шел без сучка и задоринки. Сбывались мечты всех обнуленных.

— А теперь, — сказал доктор Веллер, — мы приступим к возведению терминалов для Э-бомб.


Один терминал строился в Перу — в Арекипе. Второй, с другой стороны земного шара, в Банданге, на Яве. Всего за месяц из земли выросли две гигантские башни, упирающиеся вершинами в пылевые облака. Обнуленные — все, как один, в защитных скафандрах и шлемах — неустанно трудились над завершением программы.

Доктор Веллер взял Лемюэля с собой, когда полетел в Перу. На всем пути от Сан-Франциско до Лимы пейзаж выглядел абсолютно одинаково: летящий пепел, догорающие огни там, где воспламенились металлы. Ни одного признака жизни, ни одного отдельно стоящего предмета — сплошной выгоревший шлак. Океаны превратились в исходящие паром котлы с кипящей водой. Границы суши и воды более не просматривались. Поверхность земли стала бело-серой, без вкраплений цвета. Голубые моря и зеленые леса, дороги, города и поля исчезли с ее лица.

— Вон там, — показал доктор Веллер. — Видишь?

Лемюэль хорошо разглядел постройку. Она оказалась настолько прекрасной, что у него едва не прервалось дыхание. Усилиями обнуленных над морем расплавленного шлака высился подобный гигантскому пузырю купол из прозрачного пластика. А внутри виднелся сам терминал — ажурная башня из сверкающего металла и проводов, взглянув на которую, доктор Веллер и Лемюэль уважительно примолкли.

— Вот видишь, — пояснил Веллер, проведя ракету через шлюз защитного колпака и посадив ее на поверхность. — Мы вернули в подлинное состояние лишь поверхность Земли. А в глубину не проникли — разве что на одну милю. А ведь основная масса планеты так и не преобразовалась. Вот для этого и нужна Э-бомба. Все еще жидкое ядро планеты взорвется, и Земля превратится в новое солнце. А потом мы применим С-бомбу, и вся система станет единым целым — огромной массой огненного газа.

Лемюэль кивнул:

— Логично. А потом…

— Потом Г-бомба. Мы проделаем то же самое с галактикой. Что же до завершающих стадий… О, наш план настолько величествен, настолько далеко простираются наши мечтания, что я даже боюсь загадывать. Но… после Г-бомбы… — тут Веллер слабо улыбнулся и блеснул глазами, — после Г-бомбы — В-бомба. Нас ждет вся Вселенная.


На выходе из ракеты их уже ждал доктор Фриш — какой-то нервный и дерганый.

— Доктор Веллер! — воскликнул он. — У нас проблемы! Непредвиденные обстоятельства!

— Что случилось?

Лицо Фриша исказилось — он был растерян и испуган. Однако собрав в кулак все свои способности обнуленного, он мобилизовал интеллект и подавил дурацкие таламические импульсы.

— Некоторое количество человеческих существ выжило!

Веллер не поверил своим ушам:

— В смысле? Но как…

— Я слышал их голоса! Как обычно, вращал ушами, наслаждаясь бульканьем и ревом океана жидкого шлака, и уловил необычный шум! Оказалось, это голоса человеческих существ!

— Но где?

— Под поверхностью земли. Некоторые богатые владельцы заводов и фабрик тайно перенесли предприятия под землю — хотя правительство строго-настрого запрещало подобное!

— Да, мы специально издали такие законы…

— Так вот, эти промышленники действовали, руководствуясь примитивной таламической жадностью. Они целые армии рабочих перебросили вниз — чтобы во время войны использовать их как рабов. В результате в живых осталось более десяти тысяч человек! И они…

— Что они?

— Они каким-то образом собрали огромные буры и теперь с огромной скоростью продвигаются в нашу сторону. Нам предстоит нешуточное сражение! Я уже оповестил команду корабля, летящего на Венеру. Его вскоре выведут на поверхность.

Лемюэль и доктор Веллер в ужасе переглянулись. Обнуленных — от силы тысяча, а врагов в десять раз больше!

— Какой кошмар, — выдавил доктор. — И надо же, мы так близки к завершению. Когда будут готовы башни-излучатели?

— Понадобится еще шесть дней, прежде чем Земля наберет критическую массу, — пробормотал Фриш. — А буры уже близко. Пошевелите ушами — вы их услышите.

Лемюэль и доктор Веллер последовали его совету, и до них тут донесся нестройный гам человеческих голосов. А также грохот, рев и звяканье вгрызающихся в землю буров — те двигались к двум строго определенным точкам. К терминалам.

— Да, это просто люди! Самые обычные! — охнул Лемюэль. — Это понятно по голосам!

— Мы в западне!

Веллер схватил бластер, Фриш тоже. Обнуленные спешно вооружались, о работе никто уже и не думал. С рвущим барабанные перепонки ревом бур пробил поверхность — и продолжил двигаться в их направлении. Обнуленные открыли шквальный огонь, а потом рассредоточились и принялись отступать к башне.

Появился второй бур, за ним третий. В воздухе гудели, перекрещивались и искрили энергетические лучи — обнуленные стреляли, люди стреляли в ответ. Люди действительно оказались самыми обычными — трудяги, загнанные под землю работодателями. Самые низшие формы человеческой жизни: клерки, водители автобусов, разнорабочие, машинистки, уборщики, портные, пекари, токари, клерки из транспортных цехов, члены бейсбольных команд, радиоведущие, автослесари, полицейские, уличные торговцы, продавцы мороженого, коммивояжеры, инкассаторы, секретари, сварщики, плотники, строители, фермеры, политики, торговцы — словом, мужчины и женщины, самый факт существования которых наполнял страхом сердца обнуленных.

Огромные массы обладающих эмоциями людей, настроенных против Великого Дела, против бомб, бактериального оружия и баллистических ракет, выходили на поверхность! О да, они все-таки сумели оказать сопротивление — и какое! Они не дали завершить работу суперлогикам! Какое безответственное, не достойное интеллекта вмешательство!

— Надежды на победу нет! — охнул Веллер. — Башни не удержать. Выводите корабль на поверхность.

Торговец и два сантехника в это время уже поджигали терминал. Группа людей в комбинезонах и грубых брезентовых рубахах обрывала провода. Остальные — такая же серая эмоциональная масса! — полосовала лучами бластеров пульты управления. А ведь это было чудо техники! Кое-где уже поднималось пламя, а башня угрожающе накренилась.

Тут показался корабль — его поднял на платформу сложный механизм. Обнуленные немедленно построились в две спокойные очереди и потекли внутрь — сосредоточенные и спокойные, несмотря на то что обезумевшие человеческие особи продолжали вести по ним огонь.

— Животные, — горько сказал Веллер. — Тупая масса. Безмозглые скоты, подвластные эмоциям. Твари, не способные мыслить логически.

Луч бластера сбил его с ног, и на место доктора заступил следующий обнуленный. Вскоре все они взошли на борт, и огромные створки люка с лязгом захлопнулись. Из дюз корабля с ревом вырвалось пламя, космолет устремился вверх, прорвал купол и исчез в небе.

Лемюэль лежал там, где упал, — безумный электрик подстрелил его, задев лучом бластера левую ногу. Он с печалью смотрел, как поднимается вверх корабль, медлит у поверхности защитного купола, с треском пробивает его и растворяется в пламенеющем небе. Вокруг суетились человеческие существа — они заделывали защитный купол, выкрикивали приказы и радостно вопили. Шум и гам терзали тонкий слух мальчика. Он из последних сил поднял руки и прикрыл ладонями уши.

Корабль улетел. А он остался здесь, на Земле. Но работа продолжится — хоть и без него.

До слуха донесся далекий голос. С борта уносящегося к Венере корабля кричал, сложив руки рупором, доктор Фриш. Еле слышный голос едва пробивался через несчетные мили разделяющего их космического пространства, однако Лемюэль сумел разобрать слова, несмотря на безобразные вопли взбесившихся человеков:

— Прощай! Ты будешь жить в нашей памяти!

— Работайте не покладая рук! — крикнул мальчик в ответ. — Не сдавайтесь и доведите наше дело до конца!

— Мы сделаем все, что должно! — слышимость ухудшалась. — Мы продолжим…

Тут голос прервался, но через несколько мгновений послышалось слабое:

— Мы победим…

А после этого настала полная тишина.


На губах Лемюэля играла счастливая, мирная и довольная улыбка. Он хорошо потрудился, о чем жалеть? Он лег на землю и принялся ждать, когда стая безмозглых человеческих животных его прикончит.

1958

На службе у хозяина (To Serve the Master)

Эпплквист решил срезать путь через пустырь и теперь быстро шел по тропе вдоль обрывистого склона оврага. И тут он услышал голос.

Он замер как вкопанный и на всякий случай положил руку на рукоять С-пистолета. Некоторое время человек прислушивался, но различал лишь тихое шелестение ветра в буреломе, глуховатый присвист, мешающийся с шорохом высохшей травы под ногами. Звук — если ему не послышалось, конечно — донесся из оврага. Дно лощины давно превратилось в непроходимую свалку мусора. Он присел, осторожно наклонился над краем и прищурился: что бы это могло быть?

Внизу — тишина и никакого движения. Как понять, где источник звука? Ноги затекли, вокруг жужжали мухи, садились на взмокший лоб. Солцне пекло так, что голова болела — в последние месяцы пылевые облака стали совсем тонкими.

Часы в противорадиационном защитном корпусе показывали три часа дня. Он пожал плечами и с трудом поднялся на ноги — размяться бы. Ну и черт с этим непонятным звуком. Пусть высылают вооруженный отряд. В конце концов, это не его дело — он гражданский человек, почтальон четвертого класса.

И он полез вверх по склону — к дороге. И тут же снова услышал… это. Обернулся и, поскольку стоял повыше, заметил, как на дне что-то шевельнулось. И тут ему стало страшно и… да как такое может быть? Невозможно! Невероятно! И в то же время — он же это только что видел! Сам! Своими глазами! Оказывается, новостные каналы не врали. Это не слухи.

Но что робот делает в овраге посреди пустыря? Роботов уничтожили давным-давно! Много лет назад. Но вот он лежит — там, внизу, среди мусора и сорной травы. Заржавевшая, рассыпающаяся на части развалина. И жалобно и тихо взывает к идущему человеку.


Тройные запоры отодвинулись, он прошел через защитный контур Компании и оказался в туннелях. И принялся медленно спускаться — было над чем подумать — к уровню, на котором располагались офисы. Сбросил сумку с письмами, и помощник Контролера Дженкинс тут же подскочил к нему:

— Где тебя носило? На часах четыре, а ты все шляешься!

— Прощения просим.

И Эпплквист отдал С-пистолет охраннику.

— Слушай, а на пять часов меня могут выпустить? Мне кое-что осмотреть нужно.

— Нет, конечно. Они ж в правом крыле все переналаживают-перенастраивают. Сказали, сутки глаз не смыкать — режим повышенной безопасности.

Эпплквист принялся раскладывать письма. Большая часть оказалась личными — большие шишки в Североамериканских компаниях строчили друг другу послания. А вот письма дамам, работающим в индустрии развлечений, — эти поступают извне, не из Компании. А вот письма домашним и прошения мелких служащих.

— Ну, раз так, — задумчиво сказал он, — я все равно выйду. По-любому.

Дженкинс искоса посмотрел на молодого человека:

— А что случилось-то? Похоже, ты какое-то оборудование нашел. Да? Небось целое, не битое, еще со времен войны. Тайник, да? Набитый всякой всячиной, правда? Где ты его раскопал?

Эпплквист едва не проболтался, но вовремя прикусил язык.

— Ну-ууу… — равнодушно протянул он. — Такое… возможно.

Дженкинс смерил его ненавидящим взглядом и гордо зашагал к раздвижным дверям в наблюдательскую. Там на большой, во всю стену карте отображалась вся деятельность Компании, а за ней надзирали специалисты. С полдюжины мужчин среднего возраста, по большей части лысых, в грязных и затертых воротничках, полулежали в креслах. В углу крепко спал Контролер Рюдде, вытянув толстые ноги. Рубашка разошлась, показывая волосатую грудь. Эти люди управляли Детройтской компанией. Они полностью контролировали жизнь десяти тясяч семей, проживающих в подземном убежище.

— Ты чего там удумал? — взревели у Эпплквиста над ухом.

Директор Лоуз опять застал его врасплох. И когда он только появился в комнате?

— Да ничего такого, сэр, — ответил Эпплквист.

Фарфорово-голубые глаза впились в него острым подозрительным взглядом: чего, мол, скрываешь? Ну-ка выкладывай…

— Да так, обычная накопленная усталость. Опять же напряженность повышенная и все такое. Я все хотел взять отгул, мне положено, но работы, знаете ли, столько, что…

— Хватит врать-то. Кому ты нужен, почтальон четвертого класса… Ты чего удумал, еще раз спрашиваю?

— Сэр, — Эпплеквист решил пойти в лобовую. — Почему роботов уничтожили?

Вокруг все резко замолчали. Лоуз сначала удивился, а потом одарил его неприкрыто враждебным взглядом. Но прежде чем начальство заговорило, Эпплквист пробормотал:

— Я знаю, что представителям моего класса запрещено задавать вопросы теоретического характера. Но, похоже, это очень важно для меня.

— Это конфиденциальная информация, — угрожающе прорычал Лоуз. — Даже для руководства.

— Какая связь между войной и роботами? Почему она вообще началась, эта война? Как люди жили до войны?

— Информация конфиденциальная, — повторил Лоуз. — Я же сказал.

И он медленно отошел к стене с картой, а Эпплквист остался стоять один среди пощелкивающих машин и шепчущихся и бормочущих клерков и чинуш.

Машинально он снова вернулся к раскладыванию писем. Когда-то давно случилась война. В ней участвовали роботы. Вот и все, что он знал. Лишь немногие пережили войну. В детстве отец возил его в промышленный центр, и там он видел роботов, которые управляли оборудованием. Некогда роботы могли выполнять и более сложные задачи, но таких уже не осталось. Да и этих, простых, тоже скоро на металлолом пустят. А новых не производили. Совсем.

— Что же произошло? — спросил он — уходить не хотелось, и отец едва ли не насильно утащил его с фабрики. — Куда все роботы подевались?

Тогда ему тоже ничего не ответили. А ведь это было шестнадцать лет назад — с тех пор точно ни одного робота не уцелело, всех на свалку отправили. Даже самая память о них стала изглаживаться. Через несколько лет и слово-то такое — робот — выйдет из употребления. Так что случилось?

Он закончил раскладывать письма и вышел из зала. Никто из начальства не заметил: они стояли и обсуждали какой-то замысловатый момент корпоративной стратегии. Маневры, контрманевры. Разговор был напряженным, стороны обменивались оскорблениями. Эпплквист полез в карман, нащупал раскрошенную сигарету и с трудом прикурил.

— Сигнал к ужину, — заверещал громкоговоритель в коридоре. — Часовой перерыв для руководства!

Немногочисленное начальство шумно протопало мимо. Эпплквист затушил сигарету и пошел к своему рабочему месту. Там он проторчал до шести. Затем пришла его очередь идти на ужин. До субботы перерывов не предвидится… Но если пожертвовать ужином…

Тот робот — наверняка из самых простых. Из тех, что отправили на свалку в недавнем прошлом. Таких, как он, видел в детстве на фабрике. Не сохранился же он со времен войны? Это совершенно невероятно… Столько лет пролежать в овраге, покрываясь ржавчиной, гния заживо в куче отбросов…

Нет, не нужно питать напрасных надежд. Сердце бешено колотилось. Он зашел в лифт и дернул за рычаг. К вечеру он все узнает наверняка.


Робот лежал в густых зарослях бурьяна, среди куч механического лома. Ржавые, торчащие во все стороны обломки мешали спускаться, но Эпплквист упорно лез вниз, в овраг. В руке он крепко сжимал С-пистолет и то и дело проверял, крепко ли прилегает к лицу противорадиационная маска.

Счетчик громко щелкал — дно оврага излучало жар. Красноватые ошметки металлических конструкций в лужах жидких отходов, кучи и бесформенные комья железа, пластика и изуродованного оборудования. Он отпихнул в сторону паутину черной спекшейся проволоки и осторожно проскользнул мимо разверстого бензобака какой-то старинной машины, заросшей плющом. Из-под ног метнулась крыса. Солнце уже садилось. Кругом протянулись длинные черные тени.

Робот молча смотрел на него. Точнее, половина робота — от машины остались лишь голова, руки и верхняя часть туловища. Вместо ног торчали какие-то перекрученные отростки, к тому же наполовину срезанные. Двигаться робот не мог, все тело было покрыто вмятинами и пятнами ржавчины. Одна глазная линза отсутствовала. Металлические пальцы торчали под странными углами. Робот лежал на спине и глядел в небо.

И это был робот времен войны, сомнений не оставалось. В единственном уцелевшем глазу светился ум. Сознание старого, много помнящего существа. Это был не механический трудяга-роботяга из времен его детства. Сердце Эпплквиста подскочило и бешено забилось. Надо же. Настоящий робот. Он внимательно следил за движениями человека. Он был живой.

«Все это время. — ужаснулся Эпплквист. — Все эти годы он пролежал здесь, на свалке». Волоски у него на шее встали дыбом. Вокруг стояла тишина: молчали холмы, деревья и древние руины. Ни одного шевеления в траве — они с роботом были единственными живыми существами в округе. «Он лежал здесь, на этой помойке, и ждал, пока кто-нибудь пройдет мимо».

Дунул прохладный ветерок, трава зашелестела, и он машинально запахнул плащ. На равнодушное лицо робота слетело несколько листьев. Плющ обвил его тело, запустил ветви внутрь механизмов. На робота лил дождь несчетное количество раз. Потом светило солнце. Зимой его заносило снегом. Его обнюхивали крысы и прочее зверье. Ползали и заползали внутрь насекомые. А он все еще жил.

— Я услышал тебя, — пробормотал Эпплквист. — Я шел по тропе наверху и услышал тебя.

Робот молчал. А потом ответил:

— Я знаю. Я видел, как ты остановился.

Голос у него оказался сухой и тихий-тихий. Словно пепел летит по пожарищу. И шелестит. Ровный, без интонаций голос.

— Не скажешь ли ты мне, какое сейчас число? У меня питание отказало и настройки сбились. Временно замкнуло провода.

— Одиннадцатое июня, — сказал Эпплквист. — Две тысячи тридцать шестого года, — добавил он потом.

Робот явно экономил убывающую энергию. Попытался поднять руку. Бессильно уронил ее. Единственный зрячий глаз затянуло дымкой, внутри натужно, перетирая ржавчину, зажужжало. Тут Эпплквист понял: а ведь робот может отдать концы с минуты на минуту. Странно, что дожил до этого момента… На теле умостилось несколько улиток. Приглядевшись, Эпплквист увидел, что оно все исчерчено дорожками их слизи. Немудрено — целый век прошел…

— Сколько ты здесь пролежал? — спросил он. — С самой войны?

— Да.

Эпплквист нервно ухмыльнулся:

— Да уж, срок немаленький. Почти сто лет прошло.

— Да. Я уже понял.


В овраге быстро темнело. Эпплквист машинально нащупал фонарик. Склоны затопила тьма, он их почти не различал. Где-то далеко-далеко в темноте закаркала птица. В кустах шелестело.

— Мне нужна помощь, — сказал робот. Большая часть двигательных механизмов вышла из строя. Я не могу двигаться, не могу уйти отсюда.

— А остальная часть тебя — в каком она состоянии? Блок питания работает? Насколько его…

— С питанием плохо. Большая часть батарей тоже вышла из строя. Только несколько контуров еще работает, но с перегрузкой.

Зрячий глаз робота снова уставился на него.

— Какова ситуация с развитием техники? Я видел, как в небе летели какие-то корабли. Вы все еще производите электронику?

— У нас есть производственные мощности под Питтсбургом.

— Если я опишу тебе электротехнические детали, ты меня поймешь? — спросил робот.

— Я не механик. Я почтальон четвертого класса. Но в ремонтном департаменте у меня есть знакомые. Они поддерживают в рабочем состоянии наши машины. — Эпплквист нервно облизнул губы. — Но это, конечно, дело рискованное. И противозаконное.

— Противозаконное?

— Всех роботов уничтожили. Ты единственный остался. Остальных давным-давно ликвидировали.

В глазах робота ничего не отразилось.

— Почему ты сюда спустился? — жестко спросил он. Глаз дернулся и уставился на С-пистолет в руке Эпплквиста. — Ты мелкая сошка в какой-то иерархии. Выполняешь приказы вышестоящих. Ты целое число в системе, большей тебя, на ручном управлении.

Эпплквист расхохотался:

— А ведь и правда.

Потом оборвал смех и резко спросил:

— Почему случилась война? За что воевали обе стороны? Какова была жизнь до войны?

— А ты разве не знаешь?

— Конечно, нет. Теоретическое знание под запретом — ну, только руководство имеет допуск. Даже Контролеры ничего не знают о войне.

Эпплквист сел на корточки и посветил фонариком в заплывающее темнотой лицо робота.

— Тогда ведь жизнь была совсем другой, правда? Люди не жили в подземных убежищах. И мир не походил на кучу радиоактивного мусора. И люди не гробили себя, работая на Компании.

— До войны никаких Компаний и в помине не было.

Эпплквист торжествующе ухмыльнулся:

— Так я и знал.

— Люди жили в городах, их разрушили во время войны. Компании, которые позаботились о защите, ее пережили. Руководство Компаний сформировало правительство. Война длилась долго. Все ценное уничтожили в ходе боевых действий. Вы живете в выжженной оболочке прежней цивилизации. — Робот помолчал, а потом продолжил: — Первого робота сделали в 1979 году. В 2000-м всю ежедневную работу выполняли роботы. Человеческие существа, свободные от трудов, занимались, чем хотели. Развивали искусство, науку, индустрию развлечений. Все, что пожелаешь, было к их услугам.

— А что такое искусство? — спросил Эпплквист.

— Творческая работа, нацеленная на реализацию внутренних стандартов. Все население земли посвятило себя культурному развитию. Роботы поддерживали существующий порядок, люди наслаждались жизнью.

— А города? Какие они были?

— Роботы перестроили и возвели города согласно планам лучших человеческих архитекторов. Они стали чистыми, гигиеничными, красивыми. Настоящие города земных богов.

— Почему началась война?

Единственный глаз робота замигал.

— Я и так уже слишком много рассказал. Заряда батареи осталось критически мало.

Эпплквиста передернуло от страха:

— А что тебе нужно? Я достану.

— Как можно скорее — атомный блок питания класса А. С мощностью в несколько десятков тысяч Ф-единиц.

— Так.

— А потом мне понадобятся инструменты и алюминиевые детали. Проводка с низким сопротивлением. Принеси ручку и бумагу — я напишу список. Ты не поймешь, кто-нибудь из техподдержки поймет.

— А ты мне расскажешь о войне?

— Конечно.

И сухое шелестение его голоса смолкло. Вокруг шевелились тени, холодный вечерний ветерок перебирал темные травы и листья.

— Пожалуйста, не медли. Завтра. Если можно, принеси все завтра.


— Я на тебя докладную напишу, — гаркнул помощник контролера Дженкинс. — На полчаса опоздал, а теперь вот с этим ко мне лезешь! Ты чего творишь? Хочешь, чтоб тебя из Компании уволили?

Эпплквист придвинулся к нему близко-близко:

— Я должен достать эти штуки. В общем… тайник — он под землей находится. И нужно к нему подобраться. Аккуратно. А то все мусором и обломками засыплет — с концами.

— А большой тайник-то? — Глазки Дженкинса уже не блестели подозрительно — кривую рожу помощника перекосило от жадности. В глазках так и вертелись цифирки и нолики — Дженкинс уже прикидывал, как потратит премиальные. — Ты видел, что там? Всякие непонятные машины есть?

— Да я вообще не понял, что там за аппараты, — нетерпеливо зашептал Эпплквист. — Ты давай, времени-то не трать зря. Там все на соплях держится, в любой момент рухнет и завалит ход. Быстро надо действовать.

— А где это? Я хочу сам посмотреть!

— Я все сделаю сам. А ты принесешь то, что я сказал, и прикроешь, если заметят, что меня нет на месте. За это получишь долю.

Дженкинс заерзал, терзаясь сомнениями:

— Смотри, если врешь мне…

— Да не вру я! — яростно зашипел Эпплквист. — Когда блок питания принесут?

— Завтра утром. Мне на него гору справок заполнять еще. А ты уверен, что справишься? А то давай, я ремонтную бригаду пошлю с тобой. Ну, чтобы все по уму…

— Я справлюсь, — отрезал Эпллквист. — Твое дело — оборудование достать. А я позабочусь обо всем остальном.


Утреннее солнце радостно расцвечивало мусор и отбросы на дне оврага. Эпплквист дрожащими руками — нервничал! — пихал блок питания на место, прилаживал контакты, прихлопывал проржавевшую крышку. Потом встал на ноги, все так же дрожа. Отшвырнул старый блок и стал ждать.

Робот зашевелился. Глаз разом замигал и стал осмысленным. Потом робот принялся ощупывать себя, проверяя, насколько повреждены плечи и тело.

— Ну как? — сиплым от волнения голосом поинтересовался Эпплквист.

— Похоже, все в порядке.

Голос робота стал громче. В нем появились интонации и уверенность.

— Старый блок питания практически сел. Удачно получилось, что ты появился.

— Ты сказал, что люди жили в городах, — Эпплквист решил не медлить с расспросами. — А роботы, выходит, делали за них всю работу?

— Работы делали всю работу по поддержанию системы. Чтобы все работало — в том числе промышленность. А люди наслаждались досугом и делали, что хотели. Мы с радостью исполняли все порученные нам задания. Это была наша работа, и она нам нравилась.

— А что тогда случилось? Что-то пошло не так?

Работ взял бумажку и карандаш. Рассказывая, он осторожно выводил на листке цифры.

— Появилась группа фанатиков. Среди людей, конечно. Религиозная организация. Они кричали, что бог велел человеку трудиться в поте лица своего. Они хотели отправить роботов на свалку, а людей вернуть на заводы — чтобы те там пахали от зари до зари, исполняя черную работу.

— Но… зачем им это понадобилось?

— Они полагали, что труд духовно обогащает человека.

Робот бросил ему листок.

— Вот список того, что мне нужно. Мне понадобятся эти детали и инструменты, чтобы восстановить поврежденную систему.

Эпплквист нерешительно мял в руках листок.

— Эта религиозная организация…

— Люди разделились на две партии. На Моралистов и Отдохновенцев. Они годами сражались друг с другом, а мы держались в стороне от схватки — просто ждали, когда решится наша судьба. Я и поверить не мог, что Моралисты одержат победу над разумом и здравым смыслом. Но они победили.

— Как ты думаешь… — начал было Эпплквист. Потом резко осекся. Мысль, бившаяся внутри, с трудом облекалась в слова. Но он решился: — А как ты считаешь, роботов можно вернуть?

— Ты говоришь неопределенностями. — Робот резко переломил в руках карандаш и отбросил его. — К чему ты клонишь?

— У работников Компаний нелегкая жизнь. Тяжкий труд, высокая смертность. Сплошная отчетность, смены, рабочие дни и приказы.

— Это ваша система. Я не несу за нее ответственности.

— А что ты знаешь о роботехнике? Кем ты был до войны?

— Я был контролером на производстве. Летел на фабрику в тылу, а корабль подбили.

Работ обвел руками горы обломков вокруг.

— Вот что осталось от моего корабля и его груза.

— Что значит, был контролером на производстве?

— Я был ответственным за линию по производству роботов. Изобретал и внедрял в производство основные типы.

Эпплквист почувствовал, как закружилась голова.

— Значит, ты разбираешься в роботехнике.

— Да. — И робот ткнул в бумажку в руке Эпплквиста. — Пожалуйста, доставь скорее эти детали и инструменты. Я беспомощен, и это плохо. Я хочу встать на ноги. Вдруг меня заметят с воздушного судна…

— Связь между Компаниями налажена из рук вон плохо. Я вот почтальон, письма пешком доставляю. Страна лежит в руинах. Ты можешь спокойно работать, никто этого не заметит. А что случилось с твоей тыловой фабрикой? Может, ее не разбомбили?

Работ медленно кивнул:

— Ее тщательно замаскировали. Так что вряд ли она пострадала. Она маленькая, но хорошо оборудованная. И она не зависит от внешних источников энергии.

— А если я найду запчасти, ты сможешь…

— А вот об этом мы поговорим потом.

И робот опустился обратно на землю.

— Вернешься — еще поговорим.


Он получил все детали от Дженкинса. Помощник контролера выдал ему и пропуск аж на целые сутки. И вот Эпплквист сидел на склоне оврага и завороженно наблюдал за тем, как робот что-то раскрывает в своем теле и меняет поврежденные элементы. В течение нескольких часов он смонтировал новую двигательную систему — приварил базовые элементы, нужные для хождения. И к полудню уже экспериментировал с нижними конечностями.

— Ночью, — сказал робот, — я сумел установить слабую связь с фабрикой. Она не пострадала — так передал робот-смотритель.

— Работ? В смысле?

— Машина. Передатчик. Полностью автоматическая, не живая, как я. Строго говоря, я не робот.

И с гордостью добавил:

— Я — андроид.

Эпплквиста все эти тонкости не особо трогали. Он как раз вовсю обдумывал открывающиеся возможности.

— Тогда давай действовать. У тебя есть необходимые знания, а я могу доставать материалы…

— Ты не видел того, что я видел. Не видел ужасов разрушения. Моралисты систематически уничтожали нас. Они захватывали города и зачищали их от андроидов. Представителей моей расы зверски уничтожали — по мере отступления Отдохновенцев. Нас отрывали от наших машин и убивали.

— Но это ж сотню лет назад случилось! Сейчас никто и не подумает уничтожать роботов! Нам как раз нужны роботы — чтобы возродить мир из руин. Моралисты выиграли войну, но мир-то лежит в развалинах.

Робот что-то перенастроил в двигательном аппарате, и движения ног стали более скоординированными.

— Их победа обернулась трагедией, но я лучше разбираюсь в обстановке. Лучше тебя. Нужно действовать с предельной осторожностью. Если нас уничтожат сейчас, у нас не будет второго шанса.

Эпллквист пошел вслед за роботом — тот осторожно пробирался через завалы к склону оврага.

— Мы работаем не разгибаясь. По сути мы рабы, нас держат в подземных укрытиях. Сколько можно терпеть? Люди будут только рады возвращению роботов. Вы нам нужны. У меня все из головы не идут твои рассказы про Золотой век — про эти величественные здания и цветы, про прекрасные города на поверхности… А что мы имеем сейчас? Одни развалины и нищета. Моралисты победили, но счастья это никому не принесло. Мы бы с радостью…

— Где мы находимся? Каковы координаты этого места?

— Западнее от Миссисипи. До реки несколько миль. Мы должны отвоевать нашу свободу. Нельзя так жить — работа, сплошная работа на заводах под землей. Если б у нас было свободное время, мы бы исследовали тайны вселенной. Я нашел старые ленты с научной информацией. Теоретические работы по биологии. Люди годами работали над абстрактными темами! У них на это времени хватало! Они были свободными! Пока роботы занимались экономическими вопросами, они могли…

— Во время войны, — вдруг задумчиво проговорил робот, — Моралисты поставили радары — по одному на каждые несколько сотен квадратных миль. Они работают, эти радары?

— Я не знаю. Сомневаюсь. Только то, что находится непосредственно на территории Компании, работает. Остальное вряд ли.

Робот глубоко задумался. Он заменил разбитый глаз новым, и теперь оба глаза посверкивали — андроид обрабатывал информацию.

— Сегодня вечером мы подумаем, что можно сделать с твоей Компанией. Я тебе сообщу мое решение. А пока никому ни о чем не говори. Понял? На данный момент меня больше беспокоит состояние дорог.

— Дороги считай что не существуют.

Эпплквиста так и распирало от радости.

— Я уверен — большая часть служащих Компании Отдохновенцы в душе. Ну, возможно, в руководстве сидят Моралисты. Среди Контролеров пара найдется. Но все простые рабочие и их близкие…

— Хорошо, — перебил его робот. — Мы обсудим это позже.

И он огляделся.

— Займусь-ка этим оборудованием. Оно повреждено, но часть техники еще в рабочем состоянии. Во всяком случае, пока.


Эпплквист сумел разминуться с Дженкинсом и быстро проскользнул через офисный уровень к своему рабочему месту. Мысли в мозгу так и кипели. Все вокруг казалось странно зыбким и обманчивым. Спорящие контролеры. Гудящие, щелкающие машины. Клерки и чиновники низшего класса бегают туда-сюда с письмами и протоколами. Эпплквист схватил письма и принялся бездумно распихивать их по ячейкам.

— Ты наружу ходил, — кисло заметил директор Лоуз. — Небось с девкой спутался? Смотри мне, женишься на бабе не из Компании — потеряешь рейтинг. Он у тебя и так невысокий, чтоб ты знал.

Эпплквист решительно отодвинул в сторону кучу писем.

— Директор, мне нужно с вами поговорить.

Директор Лоуз отрицательно покачал головой:

— Ты поосторожнее с расспросами. Я-то знаю инструкции относительно персонала четвертого класса. Давай, заканчивай с вопросами. На работе сосредоточься. А теоретические проблемы оставь таким, как мы.

— Директор, — решился Эпплквист, — а на какой стороне была наша Компания? Моралистов или Отдохновенцев?

Лоуз, похоже, не понял вопроса.

— В смысле? Что ты имеешь в виду? — И растерянно потряс головой. — Я и слов-то таких не знаю.

— Во время войны. На чьей стороне мы были?

— Боже правый, — удивился Лоуз. — конечно, на стороне людей!

И тут же грубое лицо приняло странное выражение — словно бы на него тяжелый занавес опустили:

— И что ты хочешь этим сказать — моралисты? Ты о чем вообще?

Эпплквиста прошиб пот. Он едва сумел выдавить из себя:

— Директор, все совсем не так было. Война была между двумя человеческими партиями. Моралисты уничтожали роботов, потому что не одобряли праздности…

— Война была между людьми и роботами, — жестко сказал Лоуз. — И мы победили. Уничтожили роботов.

— Но они же работали на нас!

— Да, так и было задумано. Что они будут работать. Но роботы восстали. У них была целая философия. Что андроиды — высшие существа. А нас они за скотов держали.

Эпплквиста затрясло.

— Но он сказал мне…

— Они нас убивали — беспощадно. Миллионы людей погибли, но потом мы их одолели. А они убивали, лгали, прятались, крали — все что угодно делали, лишь бы выжить. Либо они нас, либо мы их — вот как оно было на самом деле. — И Лоуз ухватил Эпплквиста за воротник: — Ты, чертов придурок! Что ты натворил, отвечай?! Что ты наделал?!


Солнце садилось, когда бронированный вездеход с ревом подъехал к оврагу. Из машины выскочили спецназовцы и помчались вниз по склонам, держа С-винтовки наготове. Лоуз тоже быстро выбрался наружу, Эпплквист вылез следом.

— Это здесь? — резко спросил директор.

— Да, — поник плечами Эпплквист. — Но он ушел.

— Естественно, он ушел! Он же себя починил! Что ему тут было делать…

И Лоуз сделал знак своим людям:

— Тут искать больше нечего. Заложите тактическую атомную бомбу и валим отсюда. Возможно, его сумеют заметить с воздуха. Плюс распылим радиоактивный газ на местности.

Эпплквист на негнущихся ногах подошел к краю оврага. Внизу, в сгущающейся темноте, все так же колыхалась трава и лежал мусор. А робота, конечно, уже и след простыл. А там, где он лежал, валялись обрезки проволоки и брошенные части тела. Старый блок питания виднелся там же, куда Эпплквист его закинул. А вон пара инструментов. И все.

— Давайте поживее, — приказал Лоуз своим людям. — Пора убираться отсюда. У нас дел полно. Объявите общую тревогу.

Спецназовцы принялись выбираться из оврага. Эпплквист пошел было за ними к вездеходу, но Лоуз быстро сказал:

— Нет. Ты с нами не идешь.

Эпплквист увидел их лица — из-под них пузырился страх. Панический ужас и ненависть. Он повернулся и побежал, но они накинулись на него всей толпой. Били молча, с мрачной решимостью. А когда закончили, отбросили в сторону еще живое тело и забрались в вездеход. С грохотом захлопнули двери, завели мотор. С ревом машина поехала по тропе — обратно к дороге. Через несколько мгновений она растворилась в темноте и все стихло.

Он остался один, рядом с полузакопанной бомбой, среди густеющих теней. И с огромной пустой чернотой, заливающей окружающий мир.

1956

Экспонат с выставки (Exhibit Piece)

— Что это на вас за странный костюм такой? — поинтересовался механический водитель робовтобуса.

Машина отодвинула дверь и подъехала к тротуару.

— Что за круглые штучки? Для чего они?

— Это пуговицы, — охотно объяснил Джордж Миллер. — Они могут быть декоративными, но чаще имеют практическую нагрузку. Это старинный костюм двадцатого века. Я его ношу по долгу службы.

Он заплатил роботу за проезд, прихватил «дипломат» и быстро зашагал по тротуару к Агентству по делам истории. Главное здание уже открыли для публики, одетые в комбинезоны мужчины иженщины уже бродили по выставкам. Миллер зашел в лифт для персонала, с трудом втиснулся между двумя здоровенными инспекторами из отдела Дохристианских культур, и лифт повез его наверх, на этаж Середины двадцатого века.

— Доброго утречка, — пробормотал он, приветствуя инспектора Флеминга у выставки атомного оборудования.

— И вам того же, — резко ответил Флеминг. — Миллер, послушайте, что я вам хочу сказать. Вот сейчас скажу — и больше этот вопрос поднимать не буду, так и знайте. Вот сами подумайте: а что если бы все одевались так же, как вы? Между прочим, наше правительство, чтоб вы знали, устанавливает четкие правила насчет одежды, в которой могут появляться граждане. Черт бы побрал эти ваши анахронизмы, вы что, не можете обойтись без дурацкого маскарада? И — боже правый! — что у вас в руках?! Иисусе, да это же точь-в-точь раздавленная ящерица из юрского периода!

— Это чемоданчик-«дипломат» из кожи аллигатора, — объяснил Миллер. — Я ношу в нем бобины с данными для исследования. Между прочим, «дипломат» являлся важным символом статуса и авторитета в менеджерском классе позднего двадцатого века.

И он щелкнул застежками, открывая чемоданчик.

— Вот вы, Флеминг, никак понять не можете. А ведь я приучаю себя к ношению вещей из исследуемого периода не просто так! Именно таким образом, в силу привычки, интеллектуальное любопытство трансформируется в подлинную эмпатию! Вы часто замечаете, что я некоторые слова прозношу странно. А я, между прочим, имитирую акцент американского бизнесмена времен президента Эйзенхауэра! Ферштейн?

— Чего? — ошарашенно пробормотал Флеминг.

— Это я сленговое словечко из двадцатого века употребил!

И Миллер принялся выкладывать катушки на стол.

— Может, вам что-нибудь подсказать? А если нет, позвольте мне, пожалуйста, приступить к работе. Я тут обнаружил доказательства тому, что американцы двадцатого века самостоятельно укладывали плитку, но — представьте себе! — вовсе не ткали одежду! Я бы хотел изменить кое-что в экспозиции…

— Все вы фанатики, все как один, — проскрипел Флеминг. — Ис-с-сторики… копаетесь в пыльных артефактах двухсотлетней давности, а до настоящего вам и дела нет! В голове только всякие идиотские штуки, копирующие идиотские штуки из пыльного прошлого!

— А мне моя работа нравится, — примирительным тоном сказал Миллер.

— Да я ж не на твою работу жалуюсь! Просто есть же еще что-то, кроме работы! Ты же в социуме живешь, и как единица социума имеешь политико-социальные обязанности! Так что, Миллер, считай, что я тебя предупредил. В Совет Директоров уже поступали сигналы насчет твоих странностей. Нет, конечно, рвение на работе мы всячески приветствуем, но… — тут Флеминг красноречиво прищурился —…ты слишком далеко заходишь, Миллер.

— Да не будет у меня другого господина, кроме искусства, — торжественно произнес Миллер.

— Чего-чего?! Кроме кого-кого?

— Кроме искусства. Это слово из языка двадцатого века.

И Миллер оглядел собеседника с нескрываемым превосходством:

— Вы просто крохотный винтик в огромной бюрократической машине. Функция безличного культурного сообщества. У вас нет собственных представлений о жизни. А в двадцатом веке у каждого человека были представления о прекрасном. О том, как и что можно делать своими руками. Они испытывали гордость, видя то, что мастерили. А вам эти слова ничего не говорят. У вас даже души нет — а это, кстати, другое понятие из золотого века, каким был век двадцатый, когда люди были свободны и могли говорить то, что думают.

— Миллер, не забывайся! — Флеминг даже побледнел от испуга и понизил голос. — Чертовы ученые… Живете, уткнувшись в свои катушки с лентами, жизни ни черта не видите! Смотри, доболтаешься до того, что нас всех из-за тебя по головке не погладят! Ты можешь сколько угодно носиться со своим драгоценным двадцатом веком. Но помни — прошлое, оно и есть прошлое. Оно прошло. Все, нет его, похоронили. Времена меняются. Общество прогрессирует! — и он нетерпеливо обвел рукой экспозицию. — Это всего лишь неумелая имитация того, что там на самом деле было!

— Ты что же, подвергаешь сомнению результаты моих исследований? — взорвался Миллер. — Здесь каждый экспонат абсолютно историчен! Я регулярно обновляю экспозицию — по мере получения новых данных! А я о двадцатом веке знаю все!

Флеминг покачал головой и вздохнул:

— Бесполезно с тобой разговаривать.

И он развернулся и устало зашаркал к выходу с этажа, к эскалатору вниз.

Миллер степенно поправил воротник, подтянул узел яркого, вручную расписанного шелкового галстука. Огладил на себе синий полосатый костюм и умело разжег трубку с двухсотлетним табаком. И вернулся к своим катушкам.

Да что к нему этот Флеминг прицепился, в самом-то деле? Флеминг… Воплощение официоза, представитель строго иерархической структуры, которая опутала всю планету серой клейкой паутиной… они запустили свои лапы в каждое здание, в каждый дом! Заводы, профессиональные сообщества, даже семьи — никто от них не избавлен! Миллер остановил стример, прекратив скармливать ленту машине, и лицо его приобрело мечтательное выражение. Какое было время! Эпоха индивидуализма и мужественности! Да, тогда мужчины были настоящими мужчинами, не то что сейчас…

И вот именно в этот момент, когда он начал проникаться несказанной красотой исследуемого периода, послышались странные, необъяснимые звуки. Они доносились от центра экспозиции, прямо из середины тщательно спланированного лабиринта экспонатов.

Кто-то забрался внутрь!

Он прекрасно слышал голоса — кто-то ходил среди интерьеров. Кто-то… или что-то. Так или иначе, этот непонятно кто сумел пролезть через барьер безопасности, отделявший экспонаты от публики. Миллер выключил стример и медленно поднялся на ноги. Его трясло с ног до головы, но он осторожно продвигался к экспозиции. Миллер отключил барьер и выбрался по лесенке на бетонную дорогу. Внизу, в проходе стояли посетители. Они удивленно заморгали при виде странно одетого человека, который пробирался среди всяких штук из двадцатого века, а потом и вовсе скрылся среди них.

Тяжело дыша, Миллер крался по «тротуару», затем свернул на тщательно выметенный и ухоженный гравий подъездной дорожки. Может, это кто-то из теоретиков, выдвиженец Совета Директоров? Рыскает тут в поисках компромата… Мало ли что тут можно нарыть… Где-то допущена оплошность, что-то неаккуратно смонтировано — и пошло-поехало. На лбу выступил пот, и гнев обернулся удушающим страхом. По правую руку — клумба. Чайные розы, низенькая поросль фиалок. За клумбой — влажный зеленый газон. Вон белоснежный гараж, дверь наполовину опущена. За ней — обтекаемый силуэт «Бьюика» 1954 года. А вот и дом.

Надо быть осторожнее. Если это и впрямь кто-то из Совета Директоров, его поступок может быть истолкован как противодействие официальной иерархии. Может, это кто-то из начальства. Возможно, сам Эдвин Карнап, Президент Совета. Самый высокопоставленный чиновник нью-йоркского отделения Всемирного Директората. Миллера трясло, но он поднялся по трем цементным ступеням и взошел на крыльцо типичного дома двадцатого века, занимающего центр экспозиции.

Домик был милым и небольшим. Если б он жил в двадцатом веке, точно бы хотел поселиться в таком. Три спальни, одноэтажный, типичный калифорнийский проект. Он открыл входную дверь и вошел в гостиную. Камин у дальней стены. Темно-бордового цвета ковры. Диван, мягкое кресло. Низкий деревянный журнальный столик со стеклянной столешницей. Медные пепельницы. Зажигалка, стопка журналов. Торшеры — тоненькие, из пластика и металла. Стеллаж с книгами. Телевизор. Венецианское окно, выходящее в сад. Миллер прокрался в коридор.

Интерьер дома выглядел на удивление цельным. Из напольного обогревателя струилось приятное тепло. Он заглянул в первую спальню. Комната принадлежала женщине — настоящий будуар. Шелковое покрывало на кровати. Накрахмаленные белоснежные простыни. Тяжелые занавески на окнах. Туалетный столик. Флакончик и бутылочки. Большое круглое зеркало. В приоткрытом шкафу видна одежда. На спинке кресла висит халат. Под креслом — шлепанцы. Нейлоновые чулки аккуратно разложены в изножье кровати.

Миллер прошел дальше по коридору и заглянул в соседнюю комнату. Яркие обои с клоунами и слонами и канатоходцами. Детская. Две кровати для двух мальчиков. Модели самолетов. Комод, на комоде радио, пара расчесок, учебники, флажки спортивных команд, знак «Парковка запрещена», фотографии, засунутые в рамку зеркала. Кляссер с марками.

И здесь никого.

Миллер заглянул в современную ванну, даже в душ, выложенный желтой плиткой. Он прошел через столовую, сунул нос на ведущую в полуподвальный этаж лестницу — внизу стояли стиральная машина и сушилка. Открыл заднюю дверь и осмотрел участок за домом. Газон, мусоросжигатель. Пара низеньких деревьев, за ними трехмерная проекция других домов, уходящих к невероятно похожим на реальные голубоватым холмам. И опять — никого. На участке ни души. Он закрыл дверь и пошел обратно.

И тут с кухни донесся смех.

Женский смех. И звяканье ложек и тарелок. И запахи. Он прекрасно знал эпоху, однако ему понадобилось некоторое время, чтобы опознать их. Жареный бекон и кофе. И горячие оладушки. Кто-то завтракал. Причем завтрак был такой, как в двадцатом веке.

Он пробрался обратно в коридор, мимо спальни мужчины — на полу валялись разбросанные ботинки и одежда — к двери в кухню.

За столиком из пластика и хромированного металла сидели симпатичная женщина под сорок и два мальчика-подростка. Они уже закончили завтракать, и мальчишки нетерпеливо ерзали. В окно над мойкой просачивался солнечный свет. Электронные часы показывали полдевятого. В углу радостно чирикало радио. В середине стола стоял большой кофейник, а вокруг живописно расположились пустые тарелки, стаканы с молоком и столовые приборы.

На женщине — белая блузка и твидовая юбка в клетку. На мальчишках — выцветшие голубые джинсы, толстовки и теннисные тапочки. Они его не заметили. Миллер застыл в дверном проеме, а женщина и дети все так же смеялись и болтали.

— Вы должны спросить разрешения у отца, — говорила женщина, пытаясь быть строгой, но едва не прыская со смеху. — Давайте его дождемся.

— А он уже разрешил! — запротестовал один из мальчиков.

— Ну тогда спроси его снова.

— Да он всегда по утрам такой ворчливый…

— Но не сегодня. Он хорошо выспался. Сенная лихорадка не беспокоила — доктор прописал ему новый антиаллергический препарат.

Она посмотрела на часы:

— Дон, иди взгляни, что он там делает. Так и на работу недолго опоздать.

— Он пошел газету искать. — Один из мальчиков отодвинул стул и встал. — Ее опять кинули мимо крыльца, и она свалилась в клумбу.

Мальчик развернулся к двери, и Миллер понял, что стоит и смотрит на них. И вдруг в голове мелькнуло: а ведь у мальчика знакомое лицо! Черт, он ведь его знает… или знал? Словно смотришь на знакомца в юности… Он весь напрягся, ожидая, что мальчик врежется в него, но тот вовремя притормозил:

— Тьфу ты, — улыбнулся мальчик. — Ты меня испугал.

Женщина быстро взглянула на Миллера:

— Ты где застрял, Джордж! Иди кофе допивай!

Миллер медленно прошел в кухню. Женщина допивала кофе, оба мальчика уже вскочили и нетерпеливо обступили его.

— Ты же сказал, что на выходных я могу пойти с ребятами из школы в поход к Рашен-ривер! — заныл Дон. — Ты сказал, что я могу взять напрокат спальник в спортивном центре, потому что мой ты отдал Армии спасения из-за аллергии на капок!

— Д-да, — неуверенно пробормотал Миллер.

Дон. Да, мальчика зовут Доном. А его брата — Тедом. Но откуда он это знает? Женщина встала из-за стола и принялась собирать грязную посуду в мойку.

— Они говорят, ты разрешил, — сказала она через плечо.

Тарелки звякали о стенки мойки, она побрызгала их жидкостью для мытья посуды.

— Но вспомни, как они сказали, что ты им разрешил прокатиться на машине, а на самом деле ничего не разрешал!

Миллер обессиленно опустился на стул. И принялся растерянно крутить в руках трубку. Потом положил ее в медную пепельницу и внимательно оглядел рукав костюма. Что происходит? Голова закружилась. Он подскочил и бросился к окну над мойкой.

Дома. Улицы между домами. Холмы вдалеке. Люди ходят, разговаривают. Какой реалистичный трехмерный задник, однако… А если это не задник?! Вдруг… И вообще, что происходит?

— Джордж, что с тобой? — спросила Марджори, повязывая красный клеенчатый фартук. В раковину полилась горячая вода. — Ты бы вывел машину из гаража. На работу пора! Сам же вчера говорил, что старик Дэвидсон орал на всех, что, мол, на работу опаздывают, а потом у кулера с водой стоят и треплются в рабочее время…

Дэвидсон. Еще одно знакомое имя отозвалось эхом в голове Миллера. Тут же перед глазами возникла четкая картинка. Высокий седой старик, худой и сердитый. Из кармана жилетки свешивается цепочка от часов. А вот и офис — «Юнайтед-Электроник». Поставки электрообуродования по всей стране. Двенадцатиэтажное здание в центре Сан-Франциско. В вестибюле киоск с газетами и сигарами. На улице сигналят машины. Парковки переполнены. В лифте толпятся секретарши — глазки горят, на девушках туго облегающие свитерки, в воздухе витает аромат духов.

Он поплелся прочь из кухни, через коридор, мимо своей спальни, мимо спальни жены — в гостиную. Входная дверь оказалась открытой, и он вышел на крыльцо.

Воздух встретил его холодом и свежестью. Ясное и погожее апрельское утро. На газоне еще не просохла роса. По Вирджиния-стрит ехали машины — к Шэттак-авеню. Ну да, движение плотное — утро, все на работу едут. На другой стороне улицы Эрл Келли приветственно помахал «Окленд-Трибьюн», направляясь к автобусной остановке.

Вдалеке Миллер прекрасно видел Бэй-Бридж, острова Йерба-Буэна и Треже. А за заливом расстилался Сан-Франциско. Через несколько минут он уже будет ехать по мосту на своем «Бьюике» на работу. Точно так же, как тысячи других бизнесменов в полосатых костюмах.

Тед протолкнулся мимо и тоже вылез на крыльцо.

— Ну так что? Можно нам в поход, а?

Миллер облизнул разом высохшие губы.

— Тед, ты… вот что. Тебе ничего странным не кажется?

— Что именно?

— Ну… не знаю, — и Миллер обеспокоенно затоптался. — Сегодня пятница, правильно?

— Ну да.

— Вот и я так думал.

Но как и откуда он знал, что сегодня пятница? Как он вообще что-то знает про эту реальность? Хотя, конечно, сегодня пятница, что же еще. И неделя выдалась тяжелой — старик Дэвидсон подгонял всех и очень сердился. Особенно в среду, когда из-за забастовки не сумели вовремя доставить заказ для «Дженерал-Электрик».

— Я вот что хочу спросить, — сказал Миллер сыну. — Этим утром… в общем, я ведь вышел из кухни за газетой?

Тед покивал:

— Ну да. А что?

— Я встал и вышел из кухни. Сколько времени я отсутствовал? Недолго ведь, правда?

Он судорожно искал нужные слова, но в голове, как в лабиринте, бродили разрозненные мысли.

— Я сидел с вами за столом и завтракал, а потом встал и пошел искать газету. Правильно? А потом пришел назад. Правильно?

Жуть какая, ничего не понятно! В отчаянии он почти прокричал:

— Сегодня утром я проснулся, побрился и оделся. Позавтракал. Оладьями и кофе. И беконом. Да или нет?!

— Все правильно, — охотно согласился Тед. — И чего?

— Все как всегда, правда?

— Ну, разве что мама оладушки печет только по пятницам.

Миллер медленно кивнул:

— Точно. Оладьи по пятницам. Потому что твой дядя Фрэнк завтракает с нами по выходным и он терпеть не может оладьи, и потому мы их не печем по субботам и воскресеньям. Фрэнк — брат Марджори. Он служил в морской пехоте в Первую мировую войну. В капральском чине.

— Ну все, пока, — сказал Тед. Дон тоже вышел на крыльцо. — До вечера, пап.

Зажав под мышкой учебники, мальчишки рванули к огромному современному зданию старшей школы в центре Беркли.

Миллер снова зашел в дом и принялся машинально рыться в шкафу — где же «дипломат»? Черт, вот так всегда, когда он нужен… там же все документы по заказу Трок-мортона. Дэвидсон голову ему оторвет, если «дипломат» где-то потерялся — как в прошлый раз, когда они отмечали в «Трю-Блю» победу «Янкиз» в серии. Да где же, черт побери, этот чертов чемодан?

И тут он вспомнил и очень медленно выпрямился. Конечно. Он оставил его у письменного стола. Он бросил его там — вынул ленты с данными исследования и оставил «дипломат» на столе. Там он и лежал, пока они разговаривали с Флемингом. В Агентстве по делам истории.

Он вышел на кухню и подошел к жене.

— Знаешь, Марджори, — хрипло выдавил он. — Я, пожалуй, сегодня с утра в офис не поеду.

Марджори резко обернулась — встревожилась:

— Джордж, что-то случилось?

— Я… что-то я совсем запутался.

— Опять сенная лихорадка?

— Нет. Дело… в памяти. Помнишь, родительский комитет порекомендовал миссис Бентли психиатра? После того как у ее мальчика случился припадок? — и он принялся рыться в своей разворошенной памяти. — Грюнберг, вот. Принимает в здании «Медикал-Дентал».

И он пошел к двери.

— Я к нему поеду. Что-то… не так. Плохо все, одним словом. И я не знаю, что со мной.


Адам Грюнберг оказался крупным мужчиной под пятьдесят, с курчавыми темными волосами и в роговых очках. Миллер закончил рассказывать, Грюнберг прокашлялся, снял пылинку с рукава своего костюма от «Брукс-Бразерз» и задумчиво спросил:

— А вы не припомните, может, пока вы искали газету, что-то случилось? Мало ли, несчастный случай или что-то в этом роде. Давайте попробуем вспомнить все — в деталях, ничего не упуская. Вот вы встали из-за стола, вышли на крыльцо. И принялись искать газету в кустах. А потом?

Миллер растерянно потер лоб:

— Не знаю. У меня все в голове перепуталось. Я не помню, как искал газету. Я помню, как вернулся в дом. После этого все понятно и ясно. А вот до этого я помню только Агентство по делам истории и ссору с Флемингом.

— А что там за разговор у вас был по поводу «дипломата»? Попытайтесь снова припомнить.

— Флеминг сказал, что он похож на сплющенную ящерицу из юрского периода. А я сказал…

— Нет. Я имею в виду другой момент — как вы искали его в стенном шкафу и не нашли.

— Я искал его — и не нашел. Естественно. Потому что «дипломат» остался на моем столе в Агентстве по делам истории. На этаже Двадцатого века. Рядом с экспонатами.

Лицо Миллера страдальчески сморщилось:

— О Боже, Грюнберг… А что если все это — только выставка? Экспозиция, а не настоящая жизнь! И вы тоже нереальны. Вдруг мы с вами — экспонаты?!

— Ну это было бы весьма неприятной новостью, правда? — отозвался Грюнберг со слабой улыбкой.

— Во сне люди не отличают сон от яви — пока не проснутся, — отрезал Миллер.

— Значит, я вам снюсь, — успокаивающе проговорил Грюнберг. — Кстати, спасибо вам за это.

— А я здесь не потому, что вы мне нравитесь! Я здесь, потому, что терпеть не могу Флеминга и Агентство в целом!

Грюнберг не отступился:

— Хорошо, вот Флеминг. Вы не припоминаете: думали вы о нем до того, как пошли искать газету?

Миллер поднялся на ноги, принялся расхаживать по роскошному кабинету в проходе между огромным столом орехового дерева и кожаными креслами.

— Я должен сказать себе правду. Я — экспонат. Точная копия предмета из прошлого. Флеминг что-то такое говорил — мол, такое со мной когда-нибудь обязательно приключится…

— Сядьте, мистер Миллер, — сказал Грюнберг мягко, но весьма решительно.

Миллер покорно опустился в кресло, и Грюнберг продолжил:

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Вам кажется, что вокруг вас все ненастоящее. Что-то вроде постановки в театре.

— Нет. Что-то вроде экспозиции на выставке.

— Да, экспозиция в музее.

— В Агентстве по делам истории Нью-Йорка. Уровень Р, уровень Двадцатого века.

— И в дополнение к этому общему ощущению… мгм… бесплотности вас посещают отчетливые воспоминания, принадлежащие людям не из нашего мира. Из другой реальности, внутри которой заключена наша. Точнее, реальности, внутри которой наш мир подобен… сновидению. Игре теней.

— Этот мир вовсе не похож на игру теней, — и Миллер свирепо треснул по кожаному подлокотнику. — Этот мир совершенно реален. Вот что меня беспокоит! Я прошел внутрь экспозиции, чтобы понять, кто там шумит, и теперь не могу выбраться обратно! Господи, неужели мне теперь бродить среди экспонатов до конца жизни?

— Ну вы же понимаете, что подобные ощущения так или иначе испытывают все люди. Особенно в тяжелые жизненные периоды. А где, кстати, газета? Вы ее нашли?

— А что? При чем тут…

— Вас злит упоминание о ней? Я смотрю, вы раздражены.

Миллер устало покачал головой:

— Нет. Оставим это.

— Ну конечно, ведь это пустяковое дело. Мальчишка-разносчик забрасывает газету в кусты, потому что каждый раз промахивается мимо крыльца. Это вас злит. И повторяется — снова и снова. И как назло происходит все это ранним утром, как раз когда вы собираетесь на работу. И в результате крохотная проблема вырастает в символ ежедневно испытываемой фрустрации и неудовлетворенности работой. Да и жизнью в целом.

— Вот если честно, мне плевать на газету, — Миллер посмотрел на часы. — Мне пора идти — уже почти двенадцать. Старик Дэвидсон голову мне оторвет, если я не появлюсь в офисе к… — тут он осекся. — Вот. Опять. Опять!

— Что именно?

— Это! Все это! — Миллер отчаянно затыкал пальцем в окно. — Все это! Весь этот чертов мир! Эта… выставка!

— У меня есть для вас рекомендация, — медленно проговорил доктор Грюнберг. — И я ее выскажу вам, а вы вольны принимать ее или нет. Если не понравится — не следуйте ей.

И он поднял на Миллера хитрый взгляд настоящего профессионала:

— Вы видели, как дети играют с платмассовыми космическими кораблями?

— О боже, — горько пробормотал Миллер. — Да я видел, как в Ла-Гуардия приземляются и взлетают торговые космические суда, перевозящие грузы с Земли на Юпитер!

Грюнберг слабо улыбнулся:

— Пожалуйста, не отвлекайтесь. Я хочу задать вам вопрос. У вас напряженная ситуация на работе?

— В смысле?

— Было бы замечательно, — мягко сказал Грюнберг, — жить в прекрасном мире будущего. В котором всю работу за нас делают роботы, а космические корабли перевозят грузы. А мы просто сидим и наслаждаемся жизнью. Ни о чем не волнуемся, ни о чем не заботимся. И никакой неудовлетворенности не испытываем.

— Моя должность в Агентстве по делам истории предполагает массу волнений. И я то и дело испытываю неудовлетворенность, чтобы вы знали, — и Миллер резко поднялся. — Послушайте, Грюнберг. Либо все это выставка на уровне Р в Агентстве, либо я бизнесмен средней руки, провалившийся в собственный фантазийный мир. И на данный момент я не понимаю, где я и кто я. То мне кажется, что все это — реальность, то…

— А мы можем легко разрешить ваши сомнения, — сказал Грюнберг.

— Как?

— Вы же искали газету. Вот вы идете по дорожке. Выходите на газон. Так где лежала газета? На дорожке? На крыльце? Попробуйте вспомнить.

— А мне не нужно ничего вспоминать. Я стоял на мостовой. На дороге. Я только что перепрыгнул через ограждение, отключив защитные экраны.

— На дороге. Вот и вернитесь в тот миг. И в то самое место.

— Зачем?

— Чтобы вы могли осознать сами: на той стороне ничего нет!

Миллер сделал глубокий медленный вдох:

— А если все-таки есть?

— Нет, там нет ничего. И быть не может. Вы же сами сказали: либо этот мир реален — либо тот. А этот мир реален, — и Грюнберг убедительно постучал по массивной ореховой столешнице. — Эрго, на другой стороне нет ничего.

— Да, — отозвался Миллер после минутного молчания. — И тут на его лице отобразилось некое странное выражение — и там осталось. — А вы, доктор, обнаружили ошибку в моих рассуждениях.

— Ошибку? — удивился Грюнберг. — Какую?

Миллер пошел к двери:

— Да, так и есть. Я задавался ложными вопросами. Пытаясь понять, какой из миров реален, — и он развернулся и грустно улыбнулся доктору Грюнбергу. — А они, естественно, оба реальны.

Он подозвал такси и поехал домой. Дома никого не было. Мальчики в школе, Марджори уехала в центр города за покупками. Он дождался, когда улица опустеет, а потом вышел из дома и пошел по дорожке к мостовой.

Миллер нашел то самое место сразу. Воздух пошел волной, заблестел — вот оно. Слабое место в ткани реальности прямо над линией парковочной разметки. Сквозь смутное пятно проступали контуры предметов.

А ведь он прав. Вот он, другой мир — вполне себе существующий. Реальный, как мостовая под ним.

Пятно перечеркивала длинная металлическая трубка. Ну да, это же ограждение, которое он перепрыгнул, чтобы пройти внутрь экспозиции. А за ней — защитный экран. Выключенный, понятное дело. А за ним — остальное пространство уровня и внешние стены здания Агентства.

Миллер осторожно вступил в едва заметное марево. И сразу погрузился в блесткую туманную непрозрачную субстанцию. Контуры предметов за маревом обозначились яснее. А вот кто-то идет — в темно-синем комбинезоне. Какие-то любопытные посетители осматривают выставку. Человек в комбинезоне прошел и скрылся из поля зрения. А вот и его стол. Стример, рядом стопка катушек. А у стола — да, у стола лежит чемоданчик. Точно, там-то он его и оставил.

А пока он стоял и думал, не сходить ли за чемоданчиком, появился Флеминг.

По какому-то наитию Миллер отступил через слабое место. Флеминг подходил все ближе, и лицо у него было крайне неприятное. Так или иначе, Миллер уже твердо стоял на бетонной мостовой. Флеминг остановился прямо перед местом перехода — красное лицо кривилось от возмущения.

— Миллер, — мрачно выдавил он. — А ну вылезай оттуда.

Миллер рассмеялся:

— Флеминг, будь другом, подкинь мне чемоданчик. Во-он ту вон странную штуку, которая на столе лежит. Я его тебе показывал — помнишь?

— А ты прекрати дурачиться и слушай! — рявкнул Флеминг. — Дело серьезное. Карнап в курсе. Мне пришлось его проинформировать.

— Ну ты же у нас молодец. Начальство любишь и уважаешь.

Миллер наклонился, чтобы раскурить трубку. Вдохнул и выпустил большое облачко табачого дыма — через слабое место, на Р-уровень. Флеминг закашлялся и попятился.

— Это что еще такое? — требовательно вопросил он.

— Табак. Здесь такого полно. Часто встречающаяся штука в двадцатом веке. Ты о таком и не слыхал небось, — ты же вторым веком до Р.Х. занимаешься, периодом эллинизма. Не знаю, понравится ли тебе там. С канализацией, знаешь ли, проблемки были. Да и продолжительность жизни тоже оставляла желать лучшего. Коротковата была, знаешь ли.

— Ты о чем?

— А вот в эпоху, которой занимаюсь я, продолжительность жизни как раз весьма приличная. Жаль, ты не можешь увидеть мою ванную. Желтая плитка, представляешь? Душ! У нас в комнатах отдыха при Агентстве нет ничего подобного.

Флеминг скривился и кисло пробурчал:

— В общем, ты оттуда вылезать не хочешь.

— Здесь совсем не плохо, — беззаботно проговорил Миллер. — А мой уровень жизни получше, чем у многих. Вот послушай: у меня есть очень симпатичная жена. Брак не просто разрешен, он поощряется! У меня двое детей — мальчиков, и они на выходных отправляются в поход на Рашен-ривер. И они живут со мной и моей женой — их не забрали! У государства нет таких полномочий. А еще у меня новый «Бьюик»…

— Бред, — сказал, как сплюнул, Флеминг. — Галлюцинаторный бред.

— А ты уверен?

— Да ты вконец рехнулся! Я всегда знал, что ты эскапист и боишься реального мира! Посмотри на себя — ты прячешься от жизни за своими старинными штучками! Я, например, жалею, что стал теоретиком. Надо было в инженеры идти… — И Флеминг презрительно скривил губы: — Ты сошел с ума, вот что. Даже не понимаешь, что стоишь посреди искусственно возведенной экспозиции, которая находится в собственности Агентства по делам истории. Что все это не более чем набор из пластика и металлических штыречков! Копии старинных вещей, но не они сами! А тебе, видите ли, там больше нравится, чем в реальном мире.

— Странно, — задумчиво проговорил Миллер. — Сдается мне, что я слышал подобное — причем сегодня. Вы ведь не знакомы с доктором Грюнбергом, правда? Он психиатр.

Директор Карнап вступил в зал, не соблюдая протокола и формальностей. Его сопровождала обычная свита из помощников и экспертов. Флеминг быстренько ретировался. Миллер понял, что стоит лицом к лицу с одним из самых влиятельных людей двадцать второго века. Ухмыльнулся и протянул руку для рукопожатия.

— Ты! Идиот! Придурок! — прорычал Карнап. — А ну вылезай оттуда, а то силком выволочим! Учти — не вылезешь сам, считай, конец тебе. Ты знаешь, что делают с личностями с запущенными формами психоза? Слышишь меня или нет? Тебе эвтаназия светит! Даю тебе последний шанс вылезти из этой дурацкой экспозиции…

— Прошу прощения, — сказал Миллер, — но это не экспозиция.

На грубом широком лице Карнапа проступило неподдельное удивление. Настолько сильное, что начальство на мгновение перестало выглядеть как массивный памятник самому себе.

— Ты что же, и вправду считаешь, что…

— Это портал. Для перемещений во времени, — спокойно проговорил Миллер. — Вы не можете меня отсюда вытащить, Карнап. Потому что не сможете до меня добраться. Я в прошлом — далеком прошлом, меня отделяют от вас двести лет. Я нахожусь в континууме, отстоящем от вашего по временной шкале. Я обнаружил путь перехода и перешел в другой пространственно-временной континуум. И здесь вы совершенно бессильны.

Карнап с экспертами сбились в тесную кучку для того, чтобы быстро обсудить технические детали. Миллер терпеливо ждал. Времени было полно — он ведь решил, что в офис поедет только в понедельник.

Через некоторое время Карнап снова подошел к месту перехода — от ограждения он предусмотрительно держался подальше.

— Интересная у тебя теория, Миллер. Характерная для страдающих психозом личностей; кстати, вы подводите прекрасную логическую базу под галлюцинации. Априори к твоей теории невозможно придраться. Она внутренне непротиворечива. Вот только…

— Вот только что?

— Вот только она не соответствует действительности.

К Карнапу вернулась его уверенность в себе. Похоже, он наслаждался диалогом.

— Ты думаешь, что и в самом деле оказался в прошлом. Да, экспозиция точно передает его атмосферу — причем в мельчайших деталях. Такого ни в одной другой экспозиции нет. Прекрасная работа, Миллер.

— Я старался, — польщенно пробормотал он.

— Ты носил старинные костюмы и даже в речи употреблял старинные обороты. Ты сделал все, чтобы остаться в своем ненаглядном прошлом. Полностью посвятил себя работе.

И Карнап со значительным видом постучал ногтем по ограждению.

— Жаль, Миллер. Очень жаль будет разбирать столь аккуратно собранную экспозицию.

— Я понял, что вы хотите сказать, — подумав, отозвался Миллер. — И я полностью с вами согласен. Я горжусь тем, что сделал — и мне будет и вправду больно видеть, как уничтожат плоды моих трудов. Но это не принесет вам никакой пользы. Вы просто закроете портал перехода, вот и все.

— Ты уверен?

— Ну да. Эта экспозиция — мост, соединяющий нас с прошлым. Я прошел по этому мосту через экспозицию, но я сейчас не в ней. Я не в экспозиции, понимаете меня, нет?

И Миллер напряженно улыбнулся:

— Разбирайте ее сколько хотите — до меня вам не добраться. Но если так хочется — пожалуйста, запечатайте меня в том времени. Я обратно не рвусь, чтоб вы знали. Жаль, что вы не можете увидеть то, что я вижу, Карнап. Здесь очень хорошо. Свобода. Перспективы. Ограниченное в своих полномочиях правительство, подотчетное народу. Если не нравится работа — всегда можно ее сменить. И эвтаназии нет. Идите ко мне, Карнап. Я вас познакомлю с женой.

— Мы до тебя доберемся, — прорычал Карнап. — И тебя выволочем, и с бредовыми твоими идеями разберемся!

— Вот уж не думаю, что «бредовые идеи» испугаются ваших угроз. Грюнберг не испугался, во всяком случае. Да и Марджори…

— Мы уже начали разбирать экспозицию! — спокойно сказал Карнап. — Мы будем делать это постепенно — вещь за вещью. Не станем ломать все сразу. Будем разбирать медленно — чтобы ты оценил, насколько исследовательски скрупулезно и артистично мы демонтируем твой воображаемый мир.

— Вы зря теряете время, — сказал Миллер.

Повернулся и пошел прочь, сошел на гравиевую подъездную дорожку и поднялся на крыльцо дома. В гостиной он плюхнулся в мягкое кресло и включил телевизор. Потом вышел на кухню и вытащил из холодильника ледяную банку пива. И радостно понес ее обратно — в безопасную и уютную гостиную.

А когда усаживался перед телевизором, вдруг увидел что-то такое свернутое на низеньком журнальном столике.

Он криво усмехнулся. Да вот же она, утренняя газета, которую он обыскался. Марджори, как всегда, прихватила ее и занесла в дом — вместе с молоком. И, конечно, забыла ему об этом сказать. Он довольно зевнул и потянулся к газете. Довольный и уверенный, он развернул ее — и прочел набранный крупными черными буквами заголовок.

Россия официально объявила о создании кобальтовой бомбы
Конец света не за горами
1954

Ползуны (The Crawlers)

Он строил, и чем больше он строил, тем больше нравилось ему строить. Он трудился, овеваемый ласковым летним ветерком, под горячими лучами солнца, трудился и радовался своему труду. Когда кончились материалы, он сделал небольшую передышку. Его постройка не была большой, не настоящее здание, а так, тренировочная модель. Он знал это — одной частью своего мозга, но другая часть буквально дрожала от гордости и возбуждения. Во всяком случае, размеров этого здания хватало, чтобы в него войти. Он сполз по входному тоннелю и, удовлетворенный, свернулся на полу.

Сквозь прореху в крыше просыпалась щепотка земли; выпустив немного клейкой жидкости, он укрепил слабое место. Воздух в его здании был чистым и прохладным, почти без пыли. Еще один, последний раз он прополз по внутренним стенам, обмазал их быстро сохнущим слоем своего клея. Что еще? Его начинало неудержимо клонить в сон.

Он обдумал это, а затем просунул часть себя сквозь так и оставшийся открытым вход. Эта часть будет смотреть и слушать, будет настороже, а тем временем остальной его организм погрузится в блаженное забытье сна. Мирный и удовлетворенный, он знал, что издали не видно почти ничего, только небольшой бугорок, пологая кучка темной глины. Никто ее не заметит, никому и в голову не придет, что лежит под этим бугорком.

А если кто и заметит — ничего, он знает, что делать в таком случае.

Оглушительно взвизгнули тормоза, и старенький фордовскии грузовик остановился. Выругавшись сквозь зубы, фермер подал его чуть назад.

— Ну вот, пожалуйста, еще один из этих. Вылезай и посмотри, только не забывай про машины, они тут носятся, как сумасшедшие.

Эрнест Гретри распахнул дверцу кабины и неуверенно вышел на горячее предполуденное шоссе. Пахло солнцем и свежим сеном, мирно жужжали какие-то насекомые. Засунув руки в карманы брюк, наклонив вперед тощее свое тело, он сделал несколько осторожных шагов, а затем нагнулся и посмотрел.

Да, раздавили так уж раздавили; колеса переехали эту штуку в четырех местах, все внутренние органы смяты и разорваны. В целом существо напоминало слизняка — слизистое трубчатое тело с органами чувств на одном конце и уймой перепутанных протоплазменных отростков на другом.

И все бы ничего, но только вот лицо. Первые секунды Гретри не мог заставить себя взглянуть на него прямо; он поймал себя на том, что рассматривает шоссе, горы, огромные кипарисы — что угодно, лишь бы не это. В маленьких, мертвых глазах было что-то такое странное, какой-то блеск, быстро, правда, исчезавший. Ничего похожего на тусклые глаза, скажем, рыбы — глупые и пустые. Окружающая жизнь приковывала это существо, зачаровывала его, но не успело оно толком и поглядеть на эту жизнь, как приехал грузовик и раздавил его в лепешку.

— Бывает, они и переползают, — негромко сказал фермер. — Пробираются иногда даже в поселок. Первый, которого я увидел, полз по самой середине улицы Гранта, делая, пожалуй, ярдов пятьдесят в час. Медленные они очень. Некоторые, особенно подростки, нарочно их давят. Я-то лично всегда объезжаю, если только замечу вовремя.

Гретри рассеянно потыкал мертвую тварь ногой. И сколько же их там еще, мелькнула смутная мысль, в горах, среди кустов. В поле, поодаль от дороги, виднелись фермерские дома — белые квадратики, сверкающие под ослепительными лучами тенессийского солнца. Лошади, спящие коровы. Грязные, замызганные курицы с тупым усердием разгребают пыль. Мирная сельская местность, сонно купающаяся в летней жаре.

— А где тут была радиационная лаборатория? — спросил он.

— Вон там, — указал фермер, — за теми холмами. Собирать эти кишки будешь? На бензозаправке Стандард Ойл, у них там есть один, в большом баке. Дохлый, само собой. Чтобы сохранить его, наполнили бак керосином. У того состояние вполне приличное, если с этим сравнивать. Ползал ночью по участку Джо Джексона, вот Джо и разнес ему голову брусом два на четыре. Гретри забрался в кабину; ноги его дрожали, подступала тошнота — пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы желудок успокоился.

— Никак не думал, что их тут столько. В Вашингтоне, когда меня отправляли, говорили, что замечено всего несколько штук.

— Их тут уйма. — Тронув грузовик с места, фермер осторожно объехал прилипшие к гудрону останки. — Мы пытаемся к ним привыкнуть, да где там. Многие отсюда уезжают. Ведь прямо словно давит что-то, тяжесть какая-то в воздухе. Такие вот у нас дела, и надо как-то с ними справляться. — Он прибавил скорость, обветренные, дочерна загорелые руки крепко сжимали руль.

— И вот ведь еще что, их вроде как рождается все больше и больше, а нормальных детей почти нет.

Вернувшись в поселок, Гретри сразу позвонил в Вашингтон, Фриману; телефонная кабинка стояла в вестибюле обшарпанной гостиницы.

— Нужно что-то делать. Они здесь повсюду. В три часа я еду смотреть целую их колонию. Я познакомился с одним таксером, он знает, где это. Говорит, их там одиннадцать или двенадцать штук, и все они вместе.

— А как себя чувствуют там люди?

— А как бы ты хотел? Считают, что это кара Господня. Может, они и правы.

— Нужно было нам переселить их вовремя. Очистили бы всю эту местность на несколько миль вокруг, и не было бы сейчас никакой проблемы. — Фриман помолчал. — Ну и что же ты предлагаешь?

— Остров, тот, который мы подобрали для испытания водородных бомб.

— Так это же здоровенный остров. Там жила целая куча туземцев, мы их вывезли и устроили на новом месте. Боже милосердный! — Фриман, похоже, задохнулся от ужаса. — Их что — так много?

— Стойкие и непреклонные граждане нашего отечества склонны малость все преувеличивать, но у меня создалось впечатление, что по крайней мере сотня.

На этот раз Фриман молчал очень долго.

— Я не мог и подумать, — раздалось наконец в телефонной трубке. — Придется, конечно, обсудить все наверху. Мы же собирались продолжать там испытания оружия. Но я тебя хорошо понимаю.

— Постарайся, — сказал Гретри. — Скверная это история, такого нельзя допускать. Люди не могут жить в подобных условиях. Тебе и самому стоило бы съездить сюда и ознакомиться. Такое потом не забудешь.

— Я… я посмотрю, что можно сделать. Поговорю с Гордоном. Позвони мне завтра.

Гретри повесил трубку и вышел из грязного, ободранного вестибюля на слепящий глаза тротуар. Тоскливые, запущенные магазины, машины у обочины — ничем их не лучше. Старики, сгорбившиеся в плетеных креслах с продавленными сиденьями или просто на приступках своих домов. Гретри закурил, с трудом перебарывая дрожь в пальцах, и посмотрел на часы. Почти три. Он медленно побрел к остановке такси.

Город словно вымер. Ничто не шевелилось. Неподвижные, словно окаменевшие в своих креслах старики да с воем пролетающие по шоссе иногородние машины — вот и все признаки жизни. И везде лежит пыль. Каждый дом, словно серой паутиной, окутан вековой дряхлостью. Ниоткуда не слышен смех — или вообще звук, уж все равно какой.

Ни одного играющего ребенка.

Рядом с ним бесшумно остановилась грязная синяя машина.

— О’кей, мистер. — Водитель пинком открыл погнутую дверцу. — Поехали.

Лет тридцать с чем-нибудь, лицо, как крысиная морда, между грязных кривых зубов торчит зубочистка.

— Далеко это? — спросил Гретри, опускаясь на сиденье.

— Да сразу же за городом. — Машина понеслась вперед, кренясь и подпрыгивая на ухабах. — Ты из ФБР?

— Нет.

— А я было решил — по костюму и шляпе. — Водитель окинул Гретри любопытным взглядом. — А где ты узнал про ползунов?

— В радиационной лаборатории.

— Да, она тут и виновата, эта ихняя активная зараза. — Водитель свернул с шоссе на грунтовой проселок. — А это здесь, на хиггинсовской ферме. Чертовы твари прямо взбесились, придумали строить свои халупы не где-нибудь, а прямо под фермой старушки Хиггинс.

— Халупы?

— Да прямо тебе дома, у них ведь там вроде как город, под землей. Да ты и сам увидишь — вход, во всяком случае. Они работают всегда вместе, компахой — копошатся, суетятся, строят что-то.

Крысомордый свернул с проселка, проехал между двумя огромными кедрами, преодолел кочкастый луг и затормозил в конце концов на краю каменистой лощины.

— Вот, любуйся.

Прежде Гретри не видел ни одного из этих существ живым.

Он вылез из машины, с трудом переставляя непослушные, внезапно онемевшие ноги. Существа медленно курсировали между лесом и аккуратно расчищенным участком земли, в центре которого зияли чернотой входные отверстия тоннелей. Они таскали на себе глину и стебли земли. Принесенный строительный материал обмазывался какими-то липкими выделениями и формовался в грубые блоки; чуть подсохшие блоки осторожно переправлялись под землю. Длиной ползуны были фута два-три, некоторые — самые, видимо, старшие — грузнее и более темного оттенка, чем прочие. Все они двигались с выматывающей душу медлительностью, молчаливый, бесшумный ручеек, переливающийся по прокаленной солнцем земле. Мягкие, лишенные скорлупы или панциря, ползуны выглядели совершенно безобидными тварями. Но лицо, лицо каждого из них… Гретри стоял потрясенный и загипнотизированный. Сморщенное, младенческое личико, крохотные глазки-бусинки, узкая щелка рта, уродливые скрученные уши и несколько жалких, мокрых клочков волос. Чудовищная, непристойная пародия на лицо человека. Вместо рук —продолговатые псевдоподии; мягкие, словно вылепленные из теста колбаски, они то удлиняются, то укорачиваются. Поражала гибкость этих существ — растянув свое тело и почувствовав осязательными щупальцами какое-либо препятствие, ползуны мгновенно сокращались до прежних размеров. Поглощенные своими делами, они не обращали на Гретри и таксиста никакого внимания, похоже, даже их не замечали.

— А насколько они опасны? — спросил наконец Гретри.

— Ну, есть там у них что-то вроде жала. Я знаю случай, когда они ужалили пса. Пес раздулся, язык у него стал черный. Начал биться в припадках, а потом оцепенел. А потом и совсем сдох.

— Так он же, — словно извиняясь, добавил водитель, — всюду лез. Мешал им строить. А они все время работают. Ни секунды простоя.

— Здесь что, большая их часть?

— Думаю, да. Они сюда вроде как собираются. Я часто вижу, как они проползают сюда, вон там. — Водитель показал рукой. — Они, понимаешь, рождаются все в разных местах. По одному — по два на каждую ферму. Из тех, что поближе к радиационной лаборатории.

— А где здесь дом миссис Хиггинс? — спросил Гретри.

— А вон там. Видишь, между деревьев проглядывает. Ты что, хочешь…

— Я сейчас вернусь, — уже через плечо бросил Гретри. — Подожди меня здесь.

Старая, очень старая женщина поливала вокруг своего крыльца темно-красные герани; заслышав шаги, она быстро подняла голову.

— Добрый день, — вежливо тронул шляпу Гретри. Сморщенное старостью лицо, глаза острые и недоверчивые. Зажатая в руке лейка приводит почему-то на ум тот самый «тупой предмет» полицейских протоколов. Гретри показал ей свои документы.

— Я занимаюсь исследованием… ползунов. На краю вашего участка.

— Зачем?

Голос холодный, бесцветный. Такой сморщенное лицо, как это иссохшее тело.

— Мы пытаемся найти какое-нибудь решение. — Гретри чувствовал себя до крайности неловко. — Есть предложение вывезти их отсюда на один остров, в Мексиканский залив. Им нельзя находиться здесь. Это очень плохо для людей. Так нельзя, — неуверенно повторил он и смолк.

— Нет, так нельзя.

— И мы уже начали переселять всех подальше от радиационной лаборатории. Конечно, этим нужно было давным-давно заняться. — Глаза миссис Хиггинс сверкнули неожиданной для ее возраста яростью.

— Это все вы и ваши машины! Видите, что вы наделали. — Костлявый палец больно ткнул Гретри в грудь. — Теперь вы должны как-то это поправить. Вы обязаны что-то сделать.

— Мы увезем их на этот остров, увезем как можно скорее. Но тут возникает одна проблема. Мы должны быть уверены, что скажут на это родители. Ведь у них — полное право попечительства. Мы не можем просто так вот взять и… — Он беспомощно смолк. — Что они про это думают? Они разрешат нам погрузить своих… своих детей и куда-то там увезти?

Миссис Хиггинс повернулась и направилась в дом. Гретри неуверенно следовал за ней через пыльные, погруженные в полумрак помещения. Затхлые комнаты, набитые масляными лампами и почерневшими картинами, ветхими диванами и столами. Через обширную кухню с расставленными повсюду огромными чугунными котлами и сковородками женщина провела его по деревянной лесенке вниз, к белой крашеной двери. И отрывисто постучала.

Суматоха и смятение по ту сторону двери. Перешептывание, звуки торопливо передвигаемых вещей.

— Откройте, — приказала миссис Хиггинс. После долгой, мучительной паузы дверь начала медленно открываться; распахнув ее настежь, миссис Хиггинс вошла внутрь, кивком пригласив за собой Гретри.

В комнате стояли двое молодых людей, мужчина и женщина. При виде Гретри они попятились. Женщина прижимала к груди длинную картонную коробку, которую мгновение назад, уже на глазах Гретри, сунул ей мужчина.

— Кто вы такой? — резко спросил мужчина. Он снова схватил коробку — маленькие руки его жены дрожали от непрерывно перемещающегося груза.

Перед Гретри стояли родители одного из них. Совсем молодая, не старше девятнадцати лет женщина с темно-каштановыми волосами. Стройная, миниатюрная, полногрудая девочка в дешевеньком зеленом платье, темные затравленные глаза. Мужчина — крупнее и сильнее, темноволосый симпатичный парень с тяжелыми руками, ловкие, умелые пальцы крепко сжимают картонную коробку.

Гретри не мог отвести глаз от этой коробки. Сверху прорезаны дырки, коробка слегка двигается в руках мужчины, чуть заметно дрожит.

— Этот человек, — сказала миссис Хиггинс, обращаясь к мужчине, — хочет его забрать.

Никто ничего ей не ответил. Мужчина даже не пошевелился — только перехватил коробку чуть удобнее.

— Он отвезет их всех на остров, — сказала миссис Хиггинс. — Все уже устроено. Никто им ничего не сделает. Они будут в полной безопасности и смогут заниматься всем, чем угодно. Строить и ползать, и никто их не будет видеть.

Молодая женщина безучастно кивнула.

— Отдай его этому человеку, — нетерпеливо приказала миссис Хиггинс. — Отдай ему коробку, и покончим с этим раз и навсегда. Мгновение помедлив, мужчина шагнул вперед и поставил коробку на стол.

— Вы в них что-нибудь понимаете? — спросил он. — Вы знаете, что они едят?

— Мы… — беспомощно начал Гретри.

— Они едят листья. Листья и траву, больше ничего. Мы приносили ему самые маленькие листья, какие могли найти.

— Ему еще только один месяц, — сиплым, срывающимся голосом сказала девушка. — Он уже хочет к остальным, но мы его не пускаем. Мы не хотим, чтобы он туда ходил. Во всяком случае — пока. Потом, когда-нибудь, может быть, и отпустим, мы так решили. Мы не знали, как лучше. Мы не были уверены. — В ее огромных глазах вспыхнула немая мольба, но затем они снова потускнели. — Тяжело это все.

Мужчина развязал толстый коричневый шпагат и снял с коробки крышку.

— Вот. Можете посмотреть.

Таких маленьких Гретри еще не видал. Бледный, мягкий, не более фута в длину. Забившись в угол коробки, ползун свернулся среди беспорядочной паутины жеваных листьев и чего-то, напоминавшего воск. Неумело соткал вокруг себя эту прозрачную оболочку и уснул за ней. Неспособный понять, что такое — люди, он их просто не замечал. Гретри охватил странный, безотчетный ужас, чувство полной своей беспомощности. Он отошел от стола, и отец ползуна закрыл коробку.

— Мы поняли, что это такое, — хрипло сказал молодой парень. — Сразу, как только он родился. Мы уже видели такого тут поблизости, одного из самых первых. Боб Дуглас позвал нас посмотреть. Тот был его собственный, его и Джулии. Это еще до того, как они начали собираться в овраге.

— Расскажи ему, что потом было, — приказала миссис Хиггинс.

— Дуглас расшиб ему голову булыжником. А затем облил бензином и сжег. На той неделе они с Джулией собрались и уехали.

— А много их было уничтожено? — с трудом выдавил из себя Гретри.

— Порядком. Многие мужики, они ведь как — увидят такую вот штуку, так у них вроде как крыша едет. Трудно их винить. — Парень бросил на картонную коробку безнадежный взгляд. — Правду говоря, я чуть и сам такое не сделал.

— Может, и надо было, — негромко, словно себе самой, сказала его жена. — Может, не надо было мне тебя удерживать.

Гретри взял коробку и направился к двери.

— Мы постараемся побыстрее. Грузовики уже отправлены, будут здесь завтра или чуть позже.

— Ну и слава богу! — быстро, невыразительно проговорила миссис Хиггинс. Она открыла дверь, придержала ее, и Гретри пронес коробку сквозь темный, затхлый дом, а затем по просевшим ступенькам крыльца — под слепящие лучи только еще начинающего клониться к закату солнца. Миссис Хиггинс остановилась около красных гераней и снова взялась за лейку.

— Будете забирать их, так забирайте всех. Не оставляйте ни одного. Вы поняли?

— Да, — беспомощно пробормотал Гретри.

— Оставьте здесь ваших людей с грузовиками, проверяйте и проверяйте. Чтобы не осталось ни одного, чтобы нам не приходилось на них смотреть.

— Когда мы переселим всех, кто живет по соседству с радиационной лабораторией, больше не будет никаких…

Он не закончил фразу. Миссис Хиггинс повернулась к нему спиной и начала поливать герани. Вокруг нее жужжали пчелы. Монотонно, как перевернутые часовые маятники, раскачивались под горячим ветром цветы. Все так же согнувшись и разбрызгивая воду из лейки, старая женщина дошла до угла дома. Еще одно мгновение, и она исчезла из виду. Гретри остался один с коробкой в руках.

Смущенный, полный стыда, он спустился с холма, медленно пересек поле. Таксист стоял рядом с женщиной, курил и терпеливо ждал. Ползуны все так же неустанно строили свой город. Уже намечались улицы, переулки. На некоторых из входных холмиков Гретри заметил какие-то царапины, которые вполне могли быть надписями. В одном месте ползуны собрались группой, они занимались чем-то сложным, чем именно — Гретри не разобрал.

— Поехали, — устало сказал он.

Водитель ухмыльнулся и распахнул заднюю Дверцу. — Я же не выключил счетчик. — Крысиное лицо светилось хитростью и самодовольством. — Такие ребята, как ты, могут что угодно записать в текущие расходы, кто там проверит, — так что какая тебе разница.

Он строил город, и чем больше он строил, тем больше нравилось ему строить. Город достиг уже восьмидесяти миль в глубину и пяти миль по диаметру. Весь остров превратился в один огромный город; с каждым днем город этот продвигал, змеясь и переплетаясь, свои соты все дальше и дальше. Когда-нибудь город дотянется до земли, которая за океаном, тогда-то и пойдет настоящая работа.

Справа от него тысяча дружно, методично двигающихся товарищей молчаливо трудилась над возведением опоры, которая должна укрепить главный питомник. Когда опора будет построена, все почувствуют облегчение — матери как раз начинают приносить приплод.

Но была причина и для тревоги. Эта история даже мешала ему полностью наслаждаться работой. Он видел одного из первенцев — прежде чем того спрятали, а все дело замяли. Мимолетно заметил вздутую, шарообразную голову, кургузое туловище, невероятно жесткие щупальца. Существо выло, вопило, его лицо сделалось красным. Оно бессмысленно перекатывалось и дергало ногами.

В полном ужасе кто-то наконец нашел камень и расшиб уроду голову. В надежде, что больше таких не будет.

1954

Перевод М.Пчелинцев

Спешите приобрести! (Sales Pitch)

После напряженного трудового дня Эд Моррис устало возвращался из офиса домой. Мимо его крошечной яхты с ревом проносились корабли внутрисистемного сообщения. На транспортной линии Ганимед-Земля был час пик, и трасса буквально задыхалась от наплыва выжатых, как лимон, бизнесменов. К тому же Солнце сейчас находилось между Юпитером и Землей, и на дорогу лишь в один конец ежедневно уходило добрых два часа. Подчиняясь указаниям сигнальных огней, через каждые десять-пятнадцать миллионов миль плотный поток ракет замедлялся, а зачастую и вовсе замирал — в главную транспортную артерию Солнечной системы вливались корабли с Марса и Сатурна.

— Чертова дорога, — в очередной раз выругался Моррис и, передав управление компьютеру, закурил, наверное, полусотую за сегодняшний день сигарету.

У Эда дрожали руки, кружилась голова. Взглянув на вмонтированные в пульт управления часы, он отметил, что в Чикаго уже перевалило за шесть вечера. Салли наверняка волнуется, да и ужин, поди, остыл. Вечно одно и то же: давно неремонтированная дорога, предостерегающие гудки, проносящиеся мимо пятна света, гневные жесты водителей, крики, проклятия…

Но больше всего выматывала реклама. Рекламные объявления следовали одно за другим весь долгий путь от Ганимеда до Земли, а на родной планете поджидали полчища роботорговцев, и от этого безумия не спастись.

Перед завалом из покореженных ракет Моррис затормозил. Вокруг шныряли ремонтные корабли, освобождая трассу от обломков. Мимо пронеслась колонна полицейских ракет, и громкоговоритель на пульте истошно взвыл. Подобные передряги были Эду знакомы. Привычным движением он потянул штурвал на себя, и яхта послушно задрала нос. Затем Эд крутанул штурвал влево, и, не обращая внимания на возмущенные гудки, поддал тяги. Его крошечный кораблик вклинился между двумя едва ползущими коммерческими грузовозами, на мгновение выскочил на пустующую сейчас полосу встречного движения, и место катастрофы благополучно осталось за кормой.

— Вас приветствует компания «Вселенский Лекарь»! — гаркнул Моррису в ухо хорошо поставленный голос. Застонав, Эд съежился в пилотском кресле. Ну вот, начинается! Чем ближе к Земле… — Ваш показатель недовольства окружающей действительностью в неблагоприятные дни переваливает за красную отметку? Тогда вам просто не обойтись без семнадцатой модификации Индивидуального Портативного Успокоителя, изготовленного нашей компанией благодаря новейшим достижениям науки и техники. Специальными зажимами ИПУ семнадцать прикрепляется к коже за левым ухом, что позволяет прибору…

Рекламный голос утратил выразительность и затих. Слава Богу — мимо этой рекламы проскочил. Но прямо по курсу Эда подстерегало очередное рекламное объявление.

— Водитель! Помни! Каждый год лишь на внутрисистемных трассах бессмысленно гибнут сотни тысяч ни в чем не повинных людей. В современном мире стремительных скоростей только корпорация «Нетленный Дух» гарантирует твою безопасность. Откажись от бренного тела — и сохранишь жизнь! — Голос нарастал. — По оценкам независимых экспертов, «Нетленный Дух»…

Эд давно наловчился пропускать звуковые объявления мимо ушей, но в этот раз он имел дело со зрительно-слуховой рекламой. Он моргнул и плотно прикрыл веки, но безрезультатно — реклама воздействовала прямо на мозг.

— Мужчины! — обволок Эда елейный баритон. — Вы НАВСЕГДА избавитесь от причиняющего вам столько неприятностей запаха изо рта. «Межпланетная Ассоциация Практикующих Хирургов» напоминает: чтобы освободиться от столь серьезного физического недостатка, достаточно удалить желудочно-кишечный тракт и заменить его искусственной системой пищеварения. Операция проводится современными, совершенно безболезненными методами и не отнимет у вас много времени.

Перед Моррисом материализовалась обнаженная девица — длинные светлые волосы искусной рукой гримера были взлохмачены, голубые глаза томно прикрыты, голова слегка откинута назад, на привлекательном лице застыло выражение блаженства. Полураскрытые губы девушки приблизились к губам Морриса. Врезапно лицо девицы исказилось гримасой отвращения. Изображение мигнуло и исчезло.

— Разве с вами не случалось такое? — вопрошал голос. — Разве потенциальный партнер по сексуальным играм ни разу не пренебрегал вами, уловив в вашем дыхании запах из желудка, который…


Голос замер в отдалении. Эд перевел дух и потряс головой, избавляясь от кошмарного видения. Транслируемые отдаленными станциями рекламные объявления многократно отражались от носящегося по космосу металлического хлама и накладывались друг на друга, от чего по рубке вихрем кружились размытые, едва различимые призраки, из углов доносилось невнятное бормотание. Сосредоточившись на управлении кораблем, Эд вырулил на обочину трассы и до упора вдавил педаль акселератора. Маленький кораблик стрелой рванулся вперед, но и обочина уже оказалась занятой рекламой.

— Специально для вас, мистер служащий! — заорало, завыло, загрохотало в ушах тысячах летящих домой, утомленных людей. — Вы не удовлетворены своими успехами на работе? Фирма «Удивительные Развлечения» предлагает вам сканер, воспринимающий биотоки мозга на невероятном доселе расстоянии. Приобретите наш сканер, и вы узнаете, что думают и говорят о вас окружающие, познакомитесь с частной жизнью вашего шефа и, в конечном итоге, быстро продвинетесь по службе. Не упустите свой шанс, утрите нос коллегам!

Морриса захлестнула волна отчаяния. Он врубил двигатели на полную мощность; маленький кораблик негодующе взвыл, встал на дыбы и, пробив ограждение, покинул транспортню линию. Рекламная тарабарщина разом смолкла.

И вот уже совсем рядом сияет Земля — он почти дома. Отоспавшись, он перестанет воспринимать мир сплошным кошмаром. Во всяком случае, на время…

Эд притормозил. Бортовой компьютер поймал луч чикагского космопорта, корабль развернулся и заскользил по лучу вниз.


Едва Моррис ступил на бетонную площадку, как к нему подскочил роботорговец.

— Лучший в мире регулятор обмена веществ, сэр! Гарантирует поддержание стабильного эндокринного баланса в вашем организме, сэр! При неудовлетворительной работе регулятора вы получите деньги обратно, сэр!

Эд устало обошел роботорговца и побрел по пешеходной дорожке домой. Робот пристроился было рядом, но, поняв бесполезность дальнейших уговоров, развернулся и заспешил к только что приземлившемуся мрачному служащему.

— Не дожидайтесь устаревшей ежечасной информационной программы, узнавайте новости, пока они свежи! — Тут же обрушился на Морриса другой торгаш. — Установите крошечный видеоэкран на сетчатку наименее используемого вами глаза и вы окажетесь в центре происходящих в мире событий, получите доступ к самой свежей информации!

— Прочь с дороги! — рявкнул Моррис.

Робот неохотно посторонился, и Эд влился в толпу сгорбленных ежедневными заботами мужчин и женщин.


На Земле всюду сновали роботорговцы. Отчаянно жестикулируя, они взывали к здравому смыслу, умоляли, случалось, даже визжали и хрипели…

У самого дома один из них увязался за Эдом. Тот, не раздумывая, прибавил шагу. Робот суетливо бросился вдогонку, на все лады расхваливая свой товар. Моррис подобрал с дороги камень и швырнул, метя горлопану в железную башку. Бац, и робот встал, как вкопанный, затем с минуту потоптался на месте и, заметив нагруженную покупками пожилую даму, припустил за ней. Несчастная попыталась обогнать назойливого торгаша, но куда там.

Моррис поспешно заскочил в дом и с силой захлопнул дверь.

— Дорогой, это ты? — послышалось из кухни, и, вытирая руки о пластиковые шорты, в прихожую выпорхнула Салли. — Бедненький, какой у тебя усталый вид!

Бросив пальто и шляпу на стул, Эд небрежно чмокнул жену в обнаженное плечо.

— Что там у нас на ужин?

Салли взяла одежду мужа, бережно расправила и повесила в шкаф.

— Сегодня твой любимый уранский фазан под белым соусом.

У Морриса потекли слюнки.

— Серьезно? По какому поводу пир?

Карие глаза жены увлажнились.

— Разве ты забыл? Сегодня день твоего рождения! Поздравляю, дорогой, тебе стукнуло тридцать семь!

— Ах, да, конечно. — Губы Эда тронула улыбка, и он поспешно направился в кухню.

Стол был уже накрыт. На белоснежной хрустящей скатерти стоял праздничный сервиз, разложенные по отдельным тарелкам, красовались поджаристые ломтики белого хлеба, зеленый горошек, картофельное пюре, свежее масло, в чашках дымился кофе.

— Ей-Богу, настоящий праздник! — воскликнул Эд.

Салли надавила клавишу. Из духовки на стол выкатился контейнер, с легким щелчком откинулась крышка, и кухню наполнил неземной аромат.

— Вот и готово. Дорогой, иди, вымой руки, и начнем пировать. Да не задерживайся, а то все остынет.

Моррис сунул ладони в моечную щель, через две минуты вытащил их чистыми и сухими, сел за стол. Салли разложила по тарелкам нежные, аппетитно пахнущие кусочки фазана, и они принялись за еду.

Когда опустели тарелки и они неторопливо принялись за кофе, откинувшись на спинки стульев, Эд сказал:

— Послушай, Салли. Я давно хотел с тобой поговорить, но все как-то откладывал. Надеюсь, ты согласишься со мной, что больше так жить нельзя, надо что-то делать.

— Ты имеешь в виду поездки на работу? Может, попытаешься перевестись на Марс, как Боб Юнг? Поговори с «Компанией Нанимателей», объясни им, насколько тяжело…

— Видишь ли, дело не только в поездках. Они повсюду подстерегают меня день и ночь.

— Кто подстерегает, дорогой?

— Эти роботы-торгаши. И еще зрительно-слуховая реклама. Так и норовят залезть прямо в мозг, преследуют тебя до самой смерти.

— О, как я тебя понимаю, — Салли сочувственно потрепала мужа по руке. — Стоит только переступить порог, и они тут как тут, вьются вокруг, предлагают всякую всячину. И говорят все разом. Ужас какой-то — невозможно разобрать, что они рекламируют.

— Нужно бежать из этого дурдома.

— Бежать? — Салли запнулась. — Ты это о чем, дорогой?

— Либо мы избавимся от них, либо они нас уничтожат.


Эд достал из кармана обрывок фольги и, положив на стол, осторожно развернул.

— Вот, посмотри. Он ходил по рукам в нашем отделе, а теперь попал ко мне.

— Что это? — Салли наморщила лоб. — Дорогой, мне кажется, здесь только часть текста.

— В нем говорится о новом мире, — мягко произнес Моррис. — Куда они пока не добрались. Это далеко, у другой звезды.

— Ты говоришь о Проксиме?

— Да. Представляешь, целых двадцать пригодных для заселения планет. А жителей там — всего ничего, несколько тысяч. В основном — крестьяне, рабочие, ученые. Пустые земли ждут — не дождутся хозяев.

— Но, дорогой, там же… — Салли состроила недовольную мину. — Говорят, там живут, как в двадцатом веке: носят давно вышедшую из моду одежду, ездят на вонючих автомобилях с бензиновыми двигателями…

— Все это, конечно, так, — помрачневший Эд свернул измятую фольгу в трубочку, — прогресс там отстал лет на сто, ну так и что? — Он обвел глазами гостиную. — Можно прекрасно обойтись и без всего этого хлама. Поверь, мы быстро привыкнем к простой жизни. — Он попытался улыбнуться, но губы не подчинились. — Пусть там ездят со скоростью шестьдесят миль в час вместо привычных шести миллионов, зато, ты только представь, никакой рекламы, никаких роботорговцев. Я тут прикинул: если продать ракету, дом, мебель, кухонную утварь, то денег как раз хватит на два билета…

Они помолчали.

— Эд, не пори горячку. Ты подумал хотя бы, чем будешь там заниматься, зарабатывать на жизнь?

— Подыщу что-нибудь на месте.

— Что именно? — В голосе Салли слышалось нарастающее раздражение. — По-моему, прежде чем все бросить и очертя голову нестись за тридевять земель, не худо бы решить вопрос с работой.

— Если останемся, они прикончат нас. — Эд старался говорить спокойно. — Времени в обрез. Не знаю, сколько я еще выдержу в этом аду.

— Послушай, Эд, по-моему, ты сгущаешь краски. Если ты действительно так скверно себя чувствуешь, возьми отпуск и подлечи нервы, в наши дни ставят на ноги и не таких, как ты. Я сама видела в рекламе такую клинику по сдерживанию отрицательных эмоций, так там лечат всех, даже стариков. — Салли поднялась со стула. — Давай-ка пока отложим этот разговор и сходим куда-нибудь развеяться. Сегодня же, как-никак, праздник. Хорошо? — Она теребила холеными пальцами застежку-молнию на шортах. — А у меня для тебя сюрприз, дорогой, — я наконец-то собралась с духом и сегодня надену новое вечернее платье. — Салли направилась в спальню, в ее глазах сверкали веселые искорки. — Ну, то самое, ты понимаешь? Вблизи оно платье как платье — пластиковое, с неглубоким вырезом, со стоячим воротничком, но чем дальше ты отходишь, тем прозрачнее оно становивится, пока…

— А, знаю. Видел такое в рекламе по дороге на работу. — Эд медленно встал, добрел до двери спальни, привалился к косяку. — Салли…

— Да, дорогой?

Эд хотел рассказать об обрывке фольги, о переселенцах, о проксиме Центавра. Хотел настоять на отъезде и уже открыл было рот, но не успел: в дверь позвонили.

— Дорогой, посмотри, кто там! — закричала Салли.


На крыльце стоял робот. В сгущающихся сумерках его огромная неподвижная фигура буквально нависала над Моррисом. Через приоткрытую дверь в прихожую ворвался промозглый осенний ветер. Моррис поежился и, охваченный недобрым предчувствием, отступил на шаг.

— Чего тебе?

Эд впервые видел такое чудовище: семь футов в высоту, четыре ноги; туловище кубическое, а не конусовидное, как у обычных роботов; массивные металлические ручищи-манипуляторы; глаза-телескопы.

— Добрый вечер, — приветствовал незваный гость Морриса. Его спокойный голос заглушил шум города. Случайный прохожий, вздрогнув, огляделся, поспешно перешел на противоположную сторону улицы и скрылся во тьме.

— Добрый вечер, — машинально ответил Эд. — Говори живей, что продаешь, и проваливай.

— Я рад счастливой возможности продемонстрировать вам пасраб.

Эд попытался привести мысли в порядок. Какой такой пасраб? Происходящее казалось кошмаром.

— Продемонстрировать что? — выдавил Эд.

— Пасраб. — Робот равнодушно взирал на замершего у порога хозяина дома и не собирался ничего объяснять. — Демонстрация не отнимет у вас много времени.

— Я… — начал Эд, отступая под напором ветра еще на шаг от двери.

Робот прогромыхал мимо него в дом.

— Благодарю, — рявкнул он и, миновав прихожую, замер посреди гостиной. — Пригласите, пожалуйста, вашу супругу. Я продемонстрирую пасраб вам обоим.

— Салли, — позвал Моррис, решив про себя: будь что будет.

— Что случилось, дорогой? — Салли влетела в гостиную, но, заметив робота, остановилась. — Эд, разве ты что-то заказывал? Вроде бы мы не собирались ничего покупать.

— Добрый вечер, — обратился к ней робот. — Я пришел, чтобы продемонстрировать вам пасраб. Прошу вас поудобнее сесть на кушетку.

Предвкушая сюрприз, Салли уселась, ее щеки пылали, глаза возбужденно блестели. Эд примостился рядом.

— Может, ты объяснишь, что такое пасраб? И вообще, что происходит? Говорю сразу: здесь ты ничего не продашь!

— Как вас зовут? — Робот посмотрел на Морриса.

— Моррис, — выдохнул тот. — Эд Моррис.

Робот повернулся к Салли.

— А вы, стало быть, миссис Моррис, — робот слегка поклонился. — Счастлив познакомиться с вами, мистер и миссис Моррис. Вы первыми в нашем районе города увидите пасраб в действии. Рад, что именно вам выпала честь стать свидетелями предварительной демонстрации. — Холодные глаза-линзы обежали комнату. — Мистер Моррис, надеюсь, вы получаете жалование? Где вы работаете?

— Мой муж служит в корпорации «Внеземные Металлы», — выпалила Салли, словно маленькая отличница у доски.

Несколько секунд робот переваривал услышанное, затем выдал:

— Пасраб будет вам крайне полезен. А чем занимаетесь вы? — Он перевел линзы на Салли.

— Я перевожу тексты с английского на язык машинных кодов во ВИИИИ — Всемирном Институте Интенсивного Изучения Истории.

— Пасраб непригоден в вашей профессиональной деятельности, но будет незаменим для работ по дому. Итак, начинаем демонстрацию. — Мощными ручищами робот приподнял стол. — К примеру, неуклюжий гость повредил дорогостоящую мебель. — Робот грохнул столом об пол, по комнате разлетелись куски дерева и пластика. — Тут-то и придет к вам на выручку пасраб.


Робот отбросил ножку стола и направился в угол гостиной к старинному торшеру.

— Дорогой, что ты сидишь, как истукан, он же сломает уникальную ведь! — вскрикнула Салли.

Эд вскочил на ноги, но как он мог остановить железное чудовище, крушащее его дом.

— Когда вы являетесь счастливым обладателем пасраба — бояться нечего. — Робот схватил торшер, согнул стальную ножку, сорвал абажур, разбил лампочку, а обломки кинул на середину комнаты. — Подобная ситуация может возникнуть в результате мощного взрыва, например, взрыва водородной бомбы.

— Ради всего святого, — прошептал Эд, — мы…

— Не исключено, что термоядерный взрыв так никогда и не произойдет. Но, все равно, вам не обойтись без пасраба.

Робот распахнул у себя на груди дверцу, извлек оттуда блестящую металлическую трубку, присел и прицелился. Из трубки вырвался сноп ослепительных белых искр. Робот отступил, демонстрируя в полу дыру футов пяти диаметром.

— Я не стану вести туннель дальше, но, надеюсь, вы убедились, что пасраб спасет вам жизнь в случае нападения врага.

При слове «нападение» в голове робота что-то щелкнуло.

— Теперь, допустим, на вас напал вор или грабитель.

Робот развернулся и ударил в стену огромным кулачищем.

Часть стены обвалилась, превратившись в кучу строительного мусора.

— Вот так, налетчик получит по заслугам. — Робот выпрямился и оглядел комнату. — Иногда вы к вечеру так устаете, что не справляетесь с бытовыми приборами.

Робот прогромыхал в кухню и там долбанул манипулятором по клавишам духовки. На стены брызнули соус и масло.

— Хватит! — не своим голосом завопила Салли. — Выметайся из кухни!

— Люди порой до того устают, что не могут пустить воду. — Робот выдернул из стены кран, и в раковину хлынула вода. — Или, предположим, вы решили прилечь. — Пройдя в спальню, он ухватился за складную кровать, и та с грохотом вывалилась из ниши. — Случается, вы настолько устали, что не в состоянии раздеться без посторонней помощи. В этом случае…

Робот швырнул обломки кровати на пол и направился к Салли. Та с визгом отскочила в сторону.

— Убирайся! — заорал Эд, вставая между роботом и женой. — Салли, беги за полицией! Он рехнулся! Да быстрей же!

— Пасраб совершенно незаменим в современном доме, — невозмутимо продолжал робот. — К примеру, отказал бытовой электроприбор — пасраб мгновенно его починит. — Робот сорвал со стены регулятор влажности воздуха, вырвал из корпуса провода и повесил на прежнее место. — Иногда вам не хочется идти на службу. По закону пасраб имеет право заменить вас на рабочем месте до десяти дней в году. Если и после этого…

— Погоди, — наконец-то понял Эд, — так ты и есть этот самый пасраб?

— Совершенно верно, — подтвердил робот, — Полностью Автоматизированный Саморегулируемый Андроид — Бытовая модель. Существуют и другие модели: Строительная — ПАСРАК, Административная — ПАСРАА, Военная — ПАСРАВ, Конторская — ПАСРАК. Я спроектирован для домашних работ.

— Выходит, ты… — выдохнул Эд, — ты сам себя продаешь?

— Я себя демонстрирую. — Непрерывно двигавшиеся глаза ПАСРАБа остановились на лице Эда. — Не сомневаюсь, мистер Моррис, вам не терпится приобрести меня. Уверяю вас, цена вполне доступная, к тому же компания гарантирует мое безукоризненное функционирование в течение пятидесяти лет. В стоимость также входят полное техническое описание и инструкция по эксплуатации. И, на всякий случай, учтите: для меня не существует слова «нет».

В половине первого ночи Эд Моррис сидел на кровати и тупо сотрел на стену.

— Ради Бога, дорогой, раздевайся и ложись, — настаивала Салли. — Тебе же вставать в полшестого.

С трещины Эд перевел взгляд на зажатый в руке левый ботинок. Секунду поколебавшись, он отшвырнул ботинок в угол, стянул с ноги второй. В доме было тихо и прохладно, с улицы доносилось протяжное завывание ветра, ветки растущих вокруг дома кедров хлестали по стенам. В сладкой полудреме, с сигаретой во рту, Салли свернулась калачиком под излучающей линзой — новейшим заменителем одеяла.

ПАСРАБ застыл посреди гостиной, ожидая, когда Моррис его купит.

— Дорогой, решайся же наконец! Ну, что с тобой сегодня такое! Давай побыстрей купим его, и он починит все испорченные вещи, поможет мне по хозяйству. — Салли тяжело вздохнула. — Ну и перепугалась же я, думала, он в самом деле рехнулся. Оказывается, он так демонстрирует себя.

Эд молчал.

Салли лениво перевернулась на живот и затушила сигарету в массивной бронзовой пепельнице в виде свернувшейся змеи.

— Подумай сам, такая покупка нам действительно по карману — всего-то десять тысяч золотых кредиток. К тому же мы наверняка убедим кого-нибудь из знакомых приобрести такого же робота и получим пятипроцентную скидку. А дел-то всего — прихватить с собой в гости такого же красавца, как наш, а уж там он сам о себе позаботится. — Она хихикнула. — Знаешь, а мне нравится эта идея — выпускать товар, который сам себя и продает!

Эд снова надел и туго зашнуровал ботинки.

— Ты куда? — раздраженно поинтересовалась Салли. — Ты что, спать не собираешься?

Она с негодующим видом села на кровати, когда Моррис медленно двинулся к двери.

Моррис включил в гостиной свет, сел лицом к ПАСРАБу.

— Ты меня слышишь?

— Конечно. Я способен работать круглые сутки. Критическая ситуация может возникнуть и ночью, например, заболеет ребенок или произойдет несчастный случай. Детей, насколько мне известно, у вас пока нет, но в будущем…

— Заткнись, — рявкнул Моррис. — Я сыт по горло твоей болтовней.

— Вы задали вопрос, вот я и отвечаю. Все Саморегулируемые Андроиды напрямую подключены к Центральному Информационному Компьютеру. Бывает, что нам срочно требуется информация. ПАСРАБ всегда готов побеседовать с вами на любую предложенную вами тему, кроме божественной сущности человека.

Эд придвинул к себе инструкцию, пролистал несколько страниц. ПАСРАБ владел тысячами профессий, никогда не ломался, не ошибался, не мог потеряться.

— Полное безумие! — в сердцах воскликнул Моррис и отшвырнул пухлый том.

— Конечно, конечно, мистер Моррис, вы, как всегда, правы. Разве здравомыслящий человек может отказаться от меня? — В спокойном металлическом голосе Эд уловил насмешливые нотки. — В современном жилище просто не обойтись без ПАСРАБа.

— Убирайся, — угрюмо произнес Эд. — Вон из моего дома и впредь не смей показываться мне на глаза!

— К великому сожалению, мистер Моррис, я не принадлежу вам, а посему подчиняюсь не вашим приказаниям, а лишь инструкциям компании «Саморегулируемые Андроиды», заложенным в меня при сборке. Эти инструкции предписывают мне оставаться с вами, пока вы меня не приобретете.

— А что, если я никогда тебя не куплю? — спросил Эд, хотя ответ знал заранее.

— Я останусь с вами до тех пор, пока вы не приобретете меня. — ПАСРАБ подошел к каминной полке, вытащил из вазы увядшие цветы и сунул их в приемную щель утилизатора мусора. — Вот видите, еще одна ситуация, в которой ПАСРАБ незаменим. Удивляюсь, как это вы раньше обходились без моей помощи.

— Так ты что, можешь все на свете?

— Разумеется, нет. Но, смею вас заверить, я могу все, что и вы, но делаю это значительно лучше.


Эд набрал полную грудь воздуха.

— Лучше я сдохну, но тебя не куплю! — выпалил он.

— Напрасно вы мучаете себя, мистер Моррис, вам все равно придется меня приобрести, — ответил бесстрастный голос. — Из корпуса ПАСРАБа бесшумно выдвинулась трубка, и робот принялся пылесосить ковер. — Я полезен в любых обстоятельствах, — расхваливал себя робот, — Обратите внимание, каким пушистым и мягким стал ковер после чистки, как засеребрилась каждая ворсинка.

Трубка пылесоса убралась внутрь робота, и ее место заняла другая, потолще. Из трубки хлынул поток белого порошка, и через несколько секунд комнату заполнили зловонные облака. Эд закашлялся и, пошатываясь, бросился прочь. Вслед ему неслось монотонное бормотание:

— Я обработал мебель специальным составом, и теперь ваш дом надежно защищен от моли.

Белые облака сменились темно-синими. В зловещем полумраке гостиной неясным расплывчатым пятном двигался ПАСРАБ. Постепенно облака рассеялись, сквозь пелену проступила обстановка комнаты.

— Я разбрызгал химикат, уничтожающий вредных бактерий, — известил Морриса ПАСРАБ.

Затем ПАСРАБ расписал стены, изготовил новую мебель, гармонирующую с росписью, укрепил потолок в ванной, нарастил дополнительную секцию на обогревателе, заменил электропроводку во всем доме. В кухне ПАСРАБ разобрал все бытовые приборы и из их частей смастерил современный кухонный комбайн. Он просмотрел банковские счета Моррисов, вычислил подоходный налог за следующий год, заточил все карандаши. Схватив Эда за запястье и молниеносно измерив кровяное давление, ПАСРАБ поставил диагноз: предрасположенность к шизофрении.

— Когда вы воспользуетесь моими услугами, ваши дела сразу пойдут на лад, — заверил робот.

В глубине холодильника ПАСРАБ обнаружил кастрюльку с остатками вчерашнего супа.

— Опасность ботулизма, — определил он. — Ваша жена очень привлекательна в сексуальном отношении, но вряд ли пригодна для работы, требующей высокого интеллекта.

Эд рывком распахнул шкаф, надел пальто и шляпу, подхватил кейс.

— Куда вы направляетесь, мистер Моррис?

— В офис.

— Ночью?

Эд заглянул в спальню. Салли безмятежно посапывала, убаюканная теплом излучающей линзы.

Эд бесшумно затворил за собой наружную дверь и, подгоняемый порывами пронизывающего до костей ветра, заспешил к стоянке ракет.

Врученная робоохраннику монета в четверть кредитки сделала свое дело — несмотря на столь поздний час, он беспрепятственно прошел за проволочное ограждение. Моррис быстро отыскал свой кораблик среди сотен таких же крошечных яхт и через десять минут проследовал привычным маршрутом на Ганимед.


ПАСРАБ взошел на борт яхты, когда Эд заправлялся на Марсе.

— Мистер Моррис, вы, определенно, меня неправильно поняли. Я же объяснил, что останусь с вами, пока вы не подпишете чек. — ПАСРАБ склонился над пультом управления и настроил все приборы. Впервые за многие годы стрелки и индикаторы заняли надлежащее положение. — Вам бы следовало почаще производить профилактический ремонт корабля.

ПАСРАБ удалился на корму и занялся дюзами. Эд подал знак технику заправочной станции, и тот отсоединил топливный шланг. Эд тут же включил двигатели, кораблик стремительно взлетел и набрал скорость, оставляя песчаный мир за кормой. Прямо по курсу багровел Юпитер.

— Двигатели требуют срочного ремонта, — сообщил вернувшийся в рубку ПАСРАБ. — Особенно меня беспокоит постукивание в главном тормозном двигателе. Как только приземлимся, я его починю.

— А что скажут твои нынешние хозяева, когда узнают, что ты оказываешь мне услуги даром? — с нескрываемым сарказмом поинтересовался Эд.

— Компания не сомневается в вашей платежеспособности, потому-то и направил меня к вам. Счет вы получите по почте в конце месяца, но я бы посоветовал не откладывать решение финансовых вопросов в долгий ящик. — В руках робота появились ручка и пачка бланков. — Сейчас я ознакомлю вас с различными вариантами сделки. Для начала вы можете продать почти всю домашнюю утварь, потому что в дальнейшем она вам больше не понадобится, а вырученные деньги покроют часть моей стоимости. Если у вас имеются сбережения, то я бы рекомендовал выплатить десять тысяч золотых кредиток наличными сразу, и вам будет сделана трехпроцентная скидка. По вашему желанию компания может предоставить вам платежный кредит на различные сроки. Например, если кредит предоставлен на три месяца, то задолженность можно погасить в четыре приема: первую четверть суммы следует внести немедленно, остальные три четверти — через равные промежутки времени.

— Я всегда плачу только наличными, — пробормотал Эд, вводя в бортовой компьютер координаты нового пункта назначения.

— Вам вовсе не обязательно производить выплату в трехмесячный срок. Задолженность можно погасить и за полгода. В этом случае общая стоимость каждый месяц будет возрастать на шесть процентов и через полгода составит… Корабль изменил курс, — заметил робот.

— Совершенно верно.

— Мы покидаем правительственную транспортную магистраль. — Спрятав бланки и ручку, ПАСРАБ рванулся к пульту. — Что вы делаете? Это же грубейшее нарушение правил движения, теперь вас наверняка оштрафуют на две кредитки.

Эд невозмутимо смотрел на обзорный экран. Скорость непрерывно росла. Когда корабль пронесся мимо оградительных буйков и устремился в открытый космос, громкоговоритель на пульте предостерегающе завыл.

ПАСРАБ мгновенно вычислил траекторию.

— Мы покидаем Солнечную систему и направляемся к Центавре.

— Именно.

— По-моему, вам следует позвонить жене.

Эд застонал и сильнее вдавил педаль акселератора. Дюзы негодующе взвыли. Кораблик занесло, но через несколько секунд компьютер выправил курс. Приборы показали, что главный двигатель перегревается. Выругавшись сквозь зубы, Эд включил аварийную систему подачи топлива.

— Пока мы еще в зоне радиоприема с Земли, я вызову миссис Моррис, — предложил ПАСРАБ.

— Не стоит.

— Она будет волноваться.

ПАСРАБ направился в машинное отделение и вновь проверил двигатели. Через несколько минут он ворвался в кабину, тревожно гудя.

— Мистер Моррис, хочу напомнить, что ваш корабль — всего лишь легкая яхта класса «Д» и не предназначен для межзвездных перелетов. При такой скорости может треснуть корпус.

— И без тебя знаю, но чтобы попасть на Проксиму, нужна именно такая скорость.

Робот вытянул из себя кабель и подсоединился к пульту управления.

— Я немного разгружу бортовой компьютер, но двигатели в таком режиме долго не протянут.

— Плевать на двигатели!

ПАСРАБ замер, прислушиваясь к нарастающему вою в машинном отделении. Палуба нагревалась, казалось, корабль сводило судорогами. Нога Эда словно приросла к акселератору.

— Корабль покинул нанесенный на карты сектор космического пространства, боюсь, что теперь связаться с вашей супругой уже не удастся, — сообщил ПАСРАБ. — На борту есть три сигнальные ракеты. Если не возражаете, я воспользуюсь ими. Возможно, с ближайшего военного транспорта заметят вспышки.

— Зачем?

— Нас зацепят тросом и отбуксируют в Солнечную систему. Конечно, неизбежен штраф в шестьсот золотых кредиток, но, по-моему, это наилучший выход из создавшегося положения.

— К черту жену, к черту сигнальные ракеты!

Эд отвернулся от робота и всем телом налег на акселератор. Жалобный вой двигателей перерос в рев. Корабль содрогнулся. Стекла приборов покрылись сетью трещин, многие индикаторы и вовсе отказали. Пульт заискрил. Светильник над головой Эда медленно померк, мигнул, затем неохотно загорелся вновь.

— Мистер Моррис, вам следует приготовиться к смерти. Вероятность взрыва двигателей — семьдесят целых и три десятых процента. Я делаю все, что в моих силах, но ситуация вышла из-под контроля.

Эд припал к обзорному экрану. Некоторое время он жадно вглядывался в увеличивающееся пятно — систему двойной звезды Центавр.

— Ну как, неплохо смотрится?! Особенно Проксима с ее двадцатью планетами. — Эд нехотя перевел взгляд на контрольные приборы. — Что там с двигателями? Вроде пока тянут?

ПАСРАБ собрался было что-то сказать, но передумал. Немного поколебавшись, он все же пробубнил:

— Пойду, гляну на них.

Не дожидаясь ответа, робот покинул рубку.

Эд откинулся на спинку кресла и закурил. Через несколько минут, потушив окурок о пульт, он включил запасные двигатели.

Взрыв расколол корабль пополам.

Морриса швырнуло на пульт, сверху на него обрушился дождь из крошева пластика и металла.Перед глазами закружился хоровод ярких белых пятен. Бледнея, пятна замедляли свой стремительный танец и одно за другим осыпались холодным серым пеплом…


Монотонное шипение аварийных воздушных насосов вывело Морриса из забытья. Он был придавлен к палубе искореженным пультом, рука, явно сломанная, вывернута под неестественным углом, из рассеченного лба и разбитой брови текла кровь. Попытавшись шевельнуть ногой, Эд обнаружил, что не ощущает тела ниже пояса.

Жалкие обломки, некогда бывшие кораблем, по инерции неслись к Центавру. Самовосстанавливаюащаяся обшивка судорожно латала зияющие в корпусе дыры. Благодаря аварийным батареям, встроенным в жизненно важные автоматы, в рубке сохранились нормальные температура и сила тяжести. Посреди чудом уцелевшего экрана переднего обзора сияла двойная звезда.

Погребенный под обломками аппаратуры Эд сквозь кровавую пелену смотрел на экран и улыбался. Зрелище впечатляло. Еще день-другой, и корабль неминуемо врежется в этот огненный шар, а пока он мог любоваться увеличивающейся с каждой секундой звездой.

Его мысли вернулись к Салли. Понравилось бы ей на Проксиме? Вряд ли, скорее всего она бы сразу запросилась домой. Только в одиночестве он мог наслаждаться Проксимой. Его душу наполнило блаженное спокойствие. Он лежал не шевелясь, а звезда приближалась и приближалась…

Раздался скрежет. Груда оплавленных кусков металла и пластика зашевелилась. Эд повернул голову на шум и в мерцающем свете экрана различил изуродованную до неузнаваемости фигуру.

ПАСРАБ, пошатываясь, поднялся, сделал два неуверенных шага в сторону Эда и с грохотом рухнул на пол. Он медленно прополз еще немного и замер, щелкая реле и жужжа щербатыми шестеренками, в нескольких футах от Морриса. В изувеченном теле робота пока теплилось некое подобие жизни.

— Добрый вечер, — загремел металлический голос.

Эд закричал, попытался освободиться, но обломки не давали ему встать. В отчаянии он визжал, плевался, плакал и пытался ползти.

— Я рад счастливой возможности продемонстрировать вам ПАСРАБ, — вещал железный истукан. — Пригласите, пожалуйста, вашу супругу. Мне бы хотелось продемонстрировать ПАСРАБ и ей.

— Убирайся! — орал Эд. — Сгинь, проклятая тварь!

— Добрый вечер. Садитесь поудобнее, пожалуйста… Добрый вечер. Садитесь поудобнее, пожалуйста… — Казалось, в рубке проигрывали заезженную пластинку. — Добрый… Рад приветствовать вас. Как вас зовут?.. Благодарю. Вы первыми в этом районе города увидите ПАСРАБ в действии… Где вы работаете?

Глаза-линзы робота оставались безжизненными, манипуляторы не шевелились.

— Пожалуйста, садитесь… — Голос то затухал, то гремел до боли в ушах. — Демонстрация отнимет у вас только секунду. Только секунду. Демонстрация отнимет…

1954

Перевод А.Жаворонков

Игра в ракушки (Shell Game)

Внезапно раздавшийся звук мгновенно разбудил О’Кифа. Он сбросил одеяло, соскользнул с койки, схватил пистолет и ударом ноги разбил стекло, прикрывающее кнопку тревожной сигнализации. Высокочастотные импульсы привели в действие колокола громкого боя во всем лагере. Когда О’Киф выскочил из своего дома, всюду уже горели огни.

— Где? — отрывисто спросил Фишер. Он стоял рядом с О’Кифом, все еще в пижаме, с опухшим от сна лицом.

— Где-то справа. — Он шагнул в сторону, пропуская пушку, которую выкатывали из подземного укрытия. Среди фигур, одетых в ночные халаты и пижамы, появились солдаты в форме. Справа простиралось огромное черное болото, заросшее пышной травой, папоротниками и массивными луковицами, наполовину погрузившимися в липкую трясину, которая покрывала поверхность Бетельгейзе II. Над огромным болотом всегда висел туман. Ночное свечение плясало над болотом — пр^ирачные желтые огни, то появляющиеся в темноте, то снова исчезающие.

— Мне кажется, — заметил Хорстоковски, — на этот раз они прокрались вдоль дороги, но не выходили на само шоссе. Там с каждой стороны обочины по пятьдесят футов в ширину, отделяющих дорогу от болота. Вот почему не сработала радиолокация.

Гигантский плавающий механический «жук» пробивал дорогу через болото. За ним оставался широкий след твердого дымящегося грунта. Растительность, гниющие корни и опавтис листья всасывались внутрь и превращались в дорожное покрытие.

— Так что ты увидел? — спросил О’Кифа Портбейн.

— Ничего. Я крепко спал. Но я услышал их!

— Чем они занимались?

— Готовились закачивать в мой дом нервно-паралитичеcкий газ. Я услышал, как они разматывают шланги с барабанов и снимают заглушки с баллонов. Клянусь всеми святыми, я еле успел выскочить из дома до того, как они закрепили фланцы!

Подбежал Даниэльс.

— По-твоему это была газовая атака? — спросил он, хватая маску противогаза с пояса. — Да не спите же вы — наденьте противогазы!

— Им не удалось пустить оборудование в ход, — объяснил Зильберман. — О’Киф вовремя услышал и поднял тревогу. Они сразу отступили в болото.

— Ты уверен? — в голосе Даниэльса звучало сомнение.

— Ты чувствуешь какой-нибудь подозрительный запах в воздухе?

— Нет, — признался Даниэльс. — Однако нервно-паралитические газы без запаха наиболее опасны. Их действие начинаешь ощущать лишь тогда, когда становится слишком поздно. — И он решительным движением надел маску.

Рядом с домами появилось несколько женщин — стройные фигурки с большими глазами, мелькавшие в лучах прожекторов. За ними осторожно крались дети.

Зильберман и Хорстоковски отошли в сторону к тяжелому орудию, стоящему в тени.

— Любопытно, — заметил Хорстоковски. — Третья газовая атака в этом месяце. Не считая двух попыток заложить в лагере бомбы. Они усиливают натиск.

— Ты уже все подытожил, не так ли?

— Просто я не считаю обязательным иметь общую картину для того, чтобы понять, что здесь происходит. Нападения учащаются, становятся все более изощренными. — Хорстоковски оглянулся по сторонам и наклонился к уху Зильбермана.

— Возможно, радиолокационные системы не сработали по совершенно иной причине, — прошептал он. — У них есть все, даже летучие мыши, перекусывающие провода.

— Но если они действительно прошли по обочине дороги, как ты только что сказал…

— Слушай, Зильберман, неужели ты сам не видишь, что происходит вокруг? Я сказал про обочину лишь затем, чтобы сбить их с правильного следа… Понимаешь? Кто-то дал им сигнал к атаке и вывел из строя радиолокаторы!

— Ты имеешь в виду кого-то из нас?

Хорстоковски не сводил взгляда с Фишера, стараясь рассмотреть, чем он занимается в сырой ночной мгле. Фишер осторожно подошел к обочине шоссе, к тому месту, где кончалась ее твердая поверхность и начиналась трясина. Он присел и что-то искал в иле, опустив туда руки.

— Чем он занимается? — резко бросил Хорстоковски.

— Ищет что-то, — равнодушно пожал плечами Зильберман. — Почему бы и нет? Ведь ему поручили это, не так ли?

— Следи за ним, — предупредил Хорстоковски. — Вот увидишь, когда он вернется, то скажет, что ничего не нашел.

Прошло несколько минут. Фишер встал и подошел к ним, вытирая грязь с рук.

— Нашел что-нибудь? — спросил Хорстоковски.

— Я? — удивленно заметил Фишер. — Ничего не нашел.

— Нечего врать! Ты ползал там на четвереньках и копался в трясине!

— Мне… мне показалось, что я увидел что-то металлическое, вот и все.

Хорстоковски охватило неслыханное чувство радости. Значит, он оказался прав!

— Говори! — крикнул он. — Так что ты нашел?

— Сначала мне показалось, что это газовая труба, — пробормотал Фишер. — Потом я увидел, что это всего лишь корень, большой корень.

Наступила напряженная тишина.

— Обыщите его! — приказал Портбейн.

Двое солдат схватили Фишера. Зильберман и Даниэльс быстро обыскали его.

На траву легли пистолет, нож, свисток, портативный радиотелефон, счетчик Гейгера, медицинский пакет и удостоверение личности. Ничего больше в карманах не оказалось.

— Действительно, он ничего не спрятал от нас, — заявил Портбейн. — Извини, Фишер. Сам понимаешь, какая осторожность требуется от нас всех. Пока мы находимся здесь, а они нападают чуть ли не ежедневно, нужно быть наготове.

Зильберман и Хорстоковски переглянулись и отошли в сторону.

— Теперь и я понимаю, — тихо произнес Зильберман.

— Разумеется, — кивнул Хорстоковски. — Он успел что-то спрятать. Мы раскопаем ту часть болота, где он сидел. Думаю, найдем что-то интересное. — Он воинственно расправил плечи. — Я знал: кто-то в нашем лагере работает на них. Шпион с Терры.

Зильберман вздрогнул.

— Терра? Неужели это они воюют с нами?

— Разумеется. Кто еще?

На лице Зильбермана появилось озадаченное выражение.

— Мне казалось, что мы защищаемся от кого-то другого.

Хорстоковски охватил приступ ярости.

— Например?

Зильберман покачал головой.

— Не знаю. У меня просто нет времени, чтобы выяснить, кто нападает на нас. Я едва успеваю обороняться. Мне казалось само собой разумеющимся, что это — инопланетяне.

— А кто, по-твоему, эти обезъянолюди с Терры? — насмешливо спросил Хорстоковски.


На еженедельную конференцию, где обсуждалось положение в лагере, собрались девять его руководителей. Заседание проходило в хорошо защищенном подземном бункере. Вооруженная охрана стояла у входа, дверь в бункер запиралась сразу после того, как последнего из руководителей проверили, обыскали и наконец пропустили внутрь.

Домграф-Швач, председатель Совета, сидел в своем глубоком кресле, держа одну руку на пачке отчетов, а другую — на кнопке, приводящей в действие механизм, который — в случае опасности — мгновенно выстреливал его вверх вместе с креслом. Проскочив люк над головой, Домграф-Швач попадал в безопасное помещение, гарантированное от нападения. Портбейн традиционно обходил помещение Совета, осматривая стены и мебель в поисках электронных приборов, которые могли наблюдать за происходящим в бункере и записывать все разговоры. Они постоянно пытались установить в бункере — самом секретном и безопасном помещении лагеря — подобные приборы, позволяющие им узнать все тайны. Даниэльс сидел за круглым столом, не сводя глаз со счетчика Гейгера. На Зильбермане был одет сложный защитный костюм из стали и пластика с автономным питанием и сетью электрических проводов внутри. Из костюма доносилось жужжание механизмов.

— Что это у тебя за латы? — сердито воскликнул Домграф-Швач. — Мы не видим тебя — сними их сейчас же!

— И не подумаю, — огрызнулся Зильберман глухим голосом, едва слышным из глубины костюма. — С сегодняшнего дня я не собираюсь выходить без него. Вчера вечером кто-то пытался уколоть меня иглами с бактериологическим ядом!

Лануар, дремавший в своем кресле, внезапно очнулся.

— Иглы с бактериологическим ядом? — воскликнул он, вскочил и бросился к Зильберману. — Расскажи подробнее, как…

— Не смей подходить ко мне! — выкрикнул Зильберман.

— Иначе я убью тебя электрическим разрядом!

— Помните, на прошлой неделе я докладывал о попытке отравить систему водоснабжения солями тяжелых металлов, — взволнованно продолжал Лануар. — Мне пришло в голову, что их следующая попытка будет заключаться в том, что они попробуют воспользоваться фильтрующимися вирусами, которых невозможно обнаружить до того момента, пока не разразится эпидемия. — Он достал из кармана бутылочку, вытряхнул пару белых таблеток себе на ладонь и проглотил их.

Все девять членов Совета, находящиеся в бункере, приняли меры предосторожности; эти меры были различными, отражали их характер и ожидаемую ими опасность. Однако все эти меры были включены в общую систему охраны. Единственный из руководителей лагеря, кто ничего не сделал для своей защиты, был Тейт. Он сидел бледный и напряженный, но мер для обеспечения безопасности не принимал. Домграф-Швач обратил на это внимание и пришел к выводу, что самоуверенность Тейта была чересчур уж необычна. Непонятно, почему Тейт так уверен в своей безопасности.

— Кончайте разговоры, — произнес Домграф-Швач. — Пора браться за дело.

Он вел заседание Совета по жребию. В изолированной автономной колонии, состоящей из шестидесяти мужчин и пятидесяти женщин, подобный метод, основанный на случайном выборе, был необходим.

— Даниэльс зачитает отчет за прошлую неделю, — объявил председатель.

— Зачем? — спросил Портбейн прямо. — Мы сами составляли его и потому знаем наизусть.

— Он зачитает отчет по той же причине, по какой его зачитывают каждую неделю, — ответил Зильберман. — Чтобы убедиться: никто его не подделал.

— Хорошо, но только основное содержание! — громко потребовал Хорстоковски. — Я не хочу оставаться в этом склепе дольше, чем требует необходимость.

— Боишься, что кто-нибудь засыпет подземный коридор, по которому мы вошли сюда? — насмешливо заметил Даниэльс. — Забыл, наверное, что на поверхность ведет полдюжины запасных выходов. Странно — ведь именно ты настоял, чтобы их вырыли!

— Читай основное содержание! — заявил Лануар.

Даниэльс откашлялся.

— За последние семь дней было отмечено одиннадцать явных нападений. Главным было нападение на нашу новую сеть мостов класса «А», которую им удалось уничтожить. Были ослаблены опоры, а пластиковый фундамент, на котором они покоились, размягчен, поэтому как только первая колонна грузовиков въехала на мост, все рухнуло.

— Мы знаем об этом, — мрачно заметил Портбейн.

— Погибли шесть человек и немало снаряжения. Войска обшаривали район катастрофы весь день, но диверсантам удалось скрыться. Вскоре после нападения было обнаружено, что вода в лагере отравлена солями тяжелых металлов. Пришлось засыпать прежние колодцы и выкопать новые. Теперь вся питьевая вода пропускается через фильтры и подвергается анализу.

— А я еще кипячу воду перед тем, как использовать ее для приготовления пищи, — заявил Лануар, подозрительно оглядываясь по сторонам.

— Было признано, что заметно увеличились как частота нападений, так и их жестокость. — Даниэльс указал на графики и схемы, развешанные на стене. — Сегодня, например, им удалось бы одержать победу, если бы не наша противобомбовая защита и сеть непрерывного наблюдения. Поэтому главный вопрос заключается в следующем — кто нападает на нас?

— Земляне, — уверенно ответил Хорстоковски.

— Только не они, — возразил Тейт. — Каким образом эти обезъянолюди смогли забраться так далеко от Земли?

— Но ведь нам-то удалось, не так ли? — огрызнулся Лануар. — А ведь мы когда-то были землянами!

— Ложь! — вскричал Фишер. — Может быть, мы и жили на Терре когда-то, но мы не земляне. Мы — высшая раса мутантов.

— Тогда кто же наши враги? — спросил Хорстоковски, не скрывая сарказма.

— Это — остальные люди с нашего корабля, которым также удалось спастись, — уверенно заметил Тейт.

— Откуда ты знаешь? — возразил Зильберман. — Ты что, видел их?

— Мы не смогли отыскать спасательных катеров — неужели ты забыл об этом? Должно быть, они и воспользовались ими.

— Но если спастись удалось всего лишь единицам, — возразил О’Киф, — то у них не было бы снаряжения, оружия и машин, которыми они пользуются в борьбе против нас. Они — отлично организованная сила. За последние пять лет нам не удалось ни разу победить или хотя бы убить одного из них. Это — несомненное доказательство их мощи.

— Мы и не пытались победить, — огрызнулся Фишер. — Мы только защищались.

В бункере наступила напряженная тишина.

— Ты имеешь в виду корабль, — произнес, наконец Хорстоковски.

— Скоро его вытащат из болота, — ответил Тейт. — Вот тогда мы сумеем им показать нечто такое, что они запомнят навсегда.

— Боже мой! — с отвращением воскликнул Лануар. — Корабль разбит — столкновение с метеорным телом прямо-таки уничтожило его. Что произойдет после того, как мы извлечем корабль из болота? Мы не сможем управлять им до тех пор, пока не восстановим полностью!

— Если обезьянолюдям удалось построить корабль, — заметил Портбейн, — то уж нам будет нетрудно отремонтировать его. У нас есть все необходимые инструменты и машины.

— Кроме того, мы, наконец, отыскали кабину управления, — напомнил О’Киф. — Не вижу причин, почему бы не поднять ее первой.

Внезапно выражение лица Лануара изменилось.

— Хорошо, я снимаю свои возражения. Давайте сначала поднимем кабину управления.

— Почему ты изменил свою точку зрения? — взволнованно спросил Даниэльс. — Что-то задумал и решил провести нас?

— Не верьте ему! — с яростью в голосе поддержал Фишер.

— Это ловушка! Пусть проклятая кабина лежит на дне болота!

— Слишком поздно, — заметил О’Киф. — Ее поднимают уже несколько недель.

— Ты — заодно с ними! — завопил Даниэльс. — Нас хотят обмануть!


Космический корабль представлял собой ржавую развалину, из которой текла бурая жидкость. Магнитные захваты вытащили его из болота и положили на твердую поверхность, подготовленную механическими «жуками».

Затем жуки начали пробивать дорогу к кабине управления, тоже извлеченной из трясины. Мощный подъемный кран поднял кабину в воздух, и под нее тут же подсунули тяжелые прочные пластиковые балки. Опутанная водорослями, похожими на волосы, сферическая кабина впервые за пять лет осветилась лучами полуденного солнца.

— Отправляйтесь, отправляйтесь, — нетерпеливо скомандовал Домграф-Швач.

Портбейн и Лануар подошли к кабине управления по уже затвердевшей обнаженной тропинке. Их электрические фонари освещали желтыми лучами стенки кабины, дымящиеся под жаркими лучами местного солнца, и приборные панели внутри, покрытые ржавчиной и грязью. Под ногами, в мутных лужах, извивались бледные ужи. Внутри кабина управления представляла собой картину полного разрушения. Лануар, который шел первым, сделал нетерпеливый жест Портбейну, следовавшему за ним.

— Осмотри панель управления и приборы — ведь ты инженер.

Портбейн положил фонарик на кучу ржавого искареженного металла и пошел, по колено в грязи и мусоре, к разбитой панели управления. Она представляла собой спекшуюся массу оплавленных приборов и порванных проводов. Портбейн присел на корточки и начал срывать насквозь проржавевшие щитки.

Лануар открыл дверцы настенного шкафа и достал видеопленки и аудиокассеты, упакованные в металлические коробки. Сгорая от нетерпения, он сорвал крышку одной из канистр и прочитал в свете фонарика хорошо сохранившуюся надпись.

— Здесь запись о пассажирах, находившихся на борту корабля. Теперь я смогу доказать, что никого, кроме нас, на борту не было.

В искореженном люке появился О’Киф.

— Как дела?

Лануар протолкнулся мимо него и спрыгнул на опорные балки, положил на них канистры с пленками и вернулся в полузатопленную кабину.

— Что с панелью управления? — спросил он Портбейна.

— Очень странно, — пробормотал озадаченный инженер.

— Что там странного? — крикнул снаружи Тейт. — Слишком много разрушено?

— Здесь масса проводов и реле. Повсюду контрольные приборы, рубильники и переключатели. Но управлять всем этим невозможно.

К нему подошел Лануар.

— Не может быть!

— Чтобы добраться до них, необходимо снять все эти щитки — практически разобрать панель управления. Сидеть в кабине и управлять кораблем отсюда не мог никто. Кабина представляет собой гладкий герметически закрытый шар.

— Может быть, это вовсе не кабина управления, — предположил Фишер.

— Нет, вот механизм управления рулем — в этом нет никакого сомнения, — Портбейн указал на массу сгоревших проводов. — Но все замыкалось на себя. Я уверен, что корабль управлялся автоматически.

Они переглянулись.

— Значит, мы были пленниками! — воскликнул Тейт, потрясенный открытием.

— Чьими пленниками? — озадаченно поинтересовался Фишер.

— Землян, конечно! — ответил Тейт.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Фишер. — Ведь это мы подготовили полет — не правда ли? Мы похитили корабль и улетели с Ганимеда.

— Надо прослушать пленки, — сказал Портбейн Лануару. — Узнаем, что на них записано.


Даниэльс включил видеомагнитофон и посмотрел на сидящих в зале.

— Вы убедились, — сказал он, — что это был космический госпиталь. На нем не было экипажа. Он управлялся контрольным лучом с Юпитера. Корабль пролетел всю Солнечную систему и здесь, рядом с нашей планетой, из-за неисправности системы защиты какой-то космический обломок пробил силовой экран, и потерявший управление корабль упал на Бетельгейзе II.

— А если бы катастрофы не произошло? — спросил Домграф-Швач.

— Тогда мы прибыли бы в главный госпиталь на планете Фомальгаут IV.

— Давайте прослушаем запись еще раз, — попросил Тайт.

Даниэль нажал на кнопку, из динамика послышалось потрескивание, и затем донесся отчетливый человеческий голос: «Работая с этими пациентами, необходимо постоянно учитывать разницу между параноидальными симптомами и симптомами других психических заболеваний. У параноика сохраняется формальная логика мышления и, следовательно, индивидуальность. За пределами своих бредовых идей больной не проявляет никаких психических отклонений, рационально мыслит, сохраняет трудоспособность и внешне совершенно нормальное поведение. Он в состоянии превосходно, даже блестяще исполнять свои обязанности — если они не пересекаются с комплексами его заболевания. С ним можно вести диалог, он дает оценку своим поступкам, осознает свое окружение.

Параноика отличает от всех остальных душевнобольных та особенность, что он остается активно ориентированным на внешний мир. От так называемых нормальных людей он отличается тем, что явно не соответствующие действительности представления фиксируются в его сознании как абсолютные истины и не поддаются исправлению ни опытом, ни убеждением. На основе этих представлений больной создает очень развитую, подчас поразительно сложную систему мышления, логическую и соответствующую закрепившимся у него ложным постулатам».

Дрожащим голосом Даниэльс пояснил:

— Эти пленки приготовлены для персонала госпиталя на Фомальгауте IV, они были заперты в настенном шкафу кабины управления корабля. Сама кабина управления оставалась полностью изолированной от остальных помещений на корабле. Войти в эту кабину никто из нас не мог.

«Параноик мыслит раз и навсегда установившимися постулатами, — доносился из динамика спокойный размеренный голос земного врача. — Его мысли и представления невозможно поколебать. Они управляют жизнью больного. Все события, всех лиц, с которыми он сталкивается, все случайные замечания и услышанные разговоры больной включает в свою систему мышления. Он убежден, что окружающий мир преследует его, стремится принести ему вред, что сам он — лицо исключительной значимости и способностей и против него направлены бесчисленные умыслы и действия. Чтобы защитить себя, параноик пускается на самые невероятные шаги. Он часто переезжает с места на место и, когда наступает самая опасная для окружающих завершающая фаза болезни, может даже стать…»

Зильберман протянул руку и резким движением выключил магнитофон. В зале воцарилась тишина. Все девять руководителей лагеря замерли в своих креслах.

— Итак, мы группа чокнутых, — произнес наконец Тейт. — Корабль, набитый психами, который столкнулся со случайным космическим обломком.

— Ты напрасно закрываешь глаза на то, что в появлении этого космического тела не было ничего случайного, — огрызнулся Хорстоковски.

Фишер истерически рассмеялся.

— Вот это и есть типичный бред параноика. Боже мой, значит все эти нападения были всего лишь галлюцинациями — плодом нашего больного воображения!

Лануар ткнул пальцем в груду кассет.

— Так чему же верить? Что не было никаких врагов?

— Но мы защищались от них в течение пяти лет! — презрительно фыркнул Портбейн. — Разве это не доказательство?

— А ты видел хотя бы одного? — спросил Фишер, не скрывая сарказма.

— Против нас воюют лучшие агенты Галактики. Ударные части Терры и разведчики, великолепно овладевшие подрывными операциями и приемами саботажа. Они настолько хорошо подготовлены, что ни разу на попадались нам на глаза.

— Они разрушили мосты, — добавил О’Киф. — Действительно, мы не видели их, но мосты-то разрушены!

— Может быть, просто качество строительных работ было плохим, — возразил Фишер. — И мосты рухнули сами.

— Объекты — особенно такие, как мосты, — не могут рухнуть сами по себе. Для всех событий, происходящих с нами, имеются какие-то причины.

— Что же это за события? — потребовал ответа Тейт.

— Еженедельные попытки отравить нас ядовитыми газами, — сказал Портбейн. — Ядовитые соли тяжелых металлов в системе водоснабжения.

— Бактерии и вирусы повсюду, — добавил Даниэльс.

— Может быть, ничего и не было, — не сдавался Тейт. — Но как доказать? Если все мы психически больные, то каким образом мы сможем в этом убедиться?

— Нас больше сотни, — заметил Домграф-Швач. — И все мы свидетели нападений. Чем ты объяснишь это — групповыми галлюцинациями?

— Бывают случаи, когда мифы распространяются по всему обществу, в них верят и передают эту веру последующим поколениям. Боги, колдуны, ведьмы — верить можно и в то, что не существует. Вспомните, на протяжении многих веков земляне верили, что Терра плоская.

— Если все линейки длиной в двенадцать дюймов вырастут до тринадцати, — произнес Фишер, — то кто обнаружит это? Одна из линеек должна всегда оставаться длиной ровно в двенадцать дюймов и никогда не меняться, служить эталоном для сравнения. Нам для сравнения нужен один человек, не страдающий паранойей.

— А вот я не исключаю, что мы имеем дело с составной частью их плана, — заметил Зильберман. — Может быть, они специально построили кабину управления и спрятали там хитроумно подделанные магнитные ленты.

— Но проверить все это ничуть не труднее, чем убедиться в достоверности — или недостоверности — некоего явления, — задумчиво произнес Портбейн. — В чем основная особенность истинно научного эксперимента?

— Она заключается в том, что эксперимент можно повторить несколько раз и каждый раз результаты будут одинаковые, — сразу ответил Фишер. — Послушайте, давайте попробуем измерить самих себя. Ведь нельзя взять линейку — будь то она двенадцати или тринадцати дюймов длиной — и попросить ее проверить свои собственные размеры. Ни один инструмент не в состоянии измерить свою собственную точность.

— Нет, это неправда, — спокойно возразил Портбейн. — Я могу разработать и провести надежный и объективный эксперимент.

— Да не существует такого эксперимента! — воскликнул Тейт.

— Ничего подобного, существует. И я берусь провести его в течение ближайшей недели.


— Газы! — закричал солдат. Повсюду завыли сирены. Женщины и дети надели противогазы. Из подземных бункеров выкатили на заранее подготовленные позиции тяжелые орудия. Вдоль всего периметра лагеря, на границе с болотом, механические «жуки» начали прожигать пограничную полосу. Лучи прожекторов устремились в темноту, пытаясь проникнуть сквозь густые заросли папоротника.

Портбейн открыл кран на газовом баллоне и дал знак рабочим. Они быстро убрали баллон в укрытие.

Через несколько минут Портбейн вошел в подземелье.

— В этом баллоне, — заметил он, — должны находиться пары синильной кислоты. Образцы паров были взяты мной на месте газовой атаки.

— Мы напрасно тратим время, — пожаловался Фишер. — Нас атакуют, а мы стоим здесь и занимаемся чепухой.

Портбейн махнул рукой, и лаборанты принялись устанавливать оборудование для анализа взятой пробы.

— Перед нами два образца осажденных паров, четко обозначенных буквами А и Б. Один взят из баллона, заполненного местным воздухом в момент химической атаки, другой — из пробы воздуха в этой комнате.

— Предположим, мы признаем результаты исследования обоих образцов отрицательными? — обеспокоенно спросил Зильберман. — Разве эксперимент не потеряет в этом случае достоверность?

— Тогда проведем новые эксперименты. Через пару месяцев, если анализы всех образцов окажутся отрицательными, станет ясно, что гипотезу газовых атак необходимо отвергнуть.

— Хорошо, теперь допустим, что анализы обоих образцов будут признаны положительными, — недоумевающе поинтересовался Тейт.

— В этом случае эксперимент подтвердит, что гипотеза о нашем заболевании паранойей имеет законную силу и нам следует признать ее справедливость.

После минутного раздумья Домграф-Швач с неохотой согласился.

— Один образец — контрольный. Если мы докажем, что невозможно получить контрольный образец, не содержащий паров синильной кислоты…

— Действительно, хитроумно задумано, — признал О’Киф. — Мы исходим из единственно достоверного факта — нашего существования. Уж в этом сомнений нет.

— Вот какие могут быть варианты, — пояснил Портбейн.

— Если все мы признаем анализы обоих образцов положительными, значит, мы психически больные. Признав результаты анализа обоих образцов отрицательными, мы приходим к заключению, что никаких нападений не было и тревога оказалась напрасной. А вот если мы единодушно приходим к выводу, что анализ одного образца отрицательный, а другого — положительный, то придется признать, что мы нормальные в психическом отношении люди и действительно подвергаемся нападениям. — Он посмотрел на всех руководителей лагеря. — Но для этого, повторяю, мы все единодушно должны сказать, анализ какого образца отрицательный, а какого — положительный.

— Мнение каждого из нас будет фиксироваться тайно? — спросил Тейт.

— Результаты эксперимента, а также выводы, к которым придет каждый, будут оцениваться и сводиться в таблицу автоматическим электронным устройством.

Наступило молчание. Наконец Фишер встал и подошел к столу, где стояла аппаратура и были разложены образцы.

— Я готов начать.

Он склонился над колориметром и внимательно осмотрел оба образца. Несколько раз переводил объектив с одного на другой и решительно взялся за карандаш.

— Ты уверен? — спросил председатель совета Домграф-Швач. — У тебя действительно нет сомнений, где отрицательный образец, а где — положительный?

— Полностью. — Фишер передал свое решение и отошел от стола.

— Теперь моя очередь, — нетерпеливо бросил Тейт. — Чем быстрее мы закончим наш эксперимент, тем лучше.

Один за другим члены совета осматривали образцы, заносили в таблицу свое мнение, затем отходили в сторону и с нетерпением ждали.

— Все, — сказал наконец Портбейн. — Я — последний. — Он наклонился над аппаратурой, посмотрел в объектив и записал свой результат.

— Включите экран с полученными результатами, — сказал он лаборанту у считывающего устройства. Тот нажал на кнопку.

Через мгновение на экране появились результаты проведенного эксперимента.

Фишер — А

Тейт — А

О’Киф — Б

Хорстоковски — Б

Зильберман — Б

Даниэльс — Б

Портбейн — А

Домграф-Швач — Б

Лануар — А

— Черт побери, — еле слышно произнес Зильберман. — Как все просто! Значит, все мы — параноики.

— Идиот! — закричал Тейт на Хорстоковски. — Это был образец «А», а не «Б»! Как ты мог ошибиться?

— Нет, «Б». Ясно как божий день! — яростно завопил Домграф-Швач. — Образец «А» был совершенно бесцветным!

О’Киф повернулся к Портбейну.

— А теперь скажи нам, анализ какого образца был отрицательным, а какого — положительным?

— Не знаю, — признался Портбейн. — Сейчас и я не уверен.


На столе Домграф-Швача раздался звонок, и он включил видеоэкран.

Появилось лицо оператора.

— Нападение оказалось неудачным, сэр. Мы отбили атаку.

Домграф-Швач насмешливо улыбнулся.

— Удалось задержать кого-нибудь из нападавших?

— Нет, сэр. Они скрылись в болоте. Мне кажется, однако, что мы убили двух. Когда рассветет, попытаемся найти трупы.

— Думаете, найдете?

— Видите ли, сэр, обычно они тонут в трясине. Но, может быть, на этот раз…

— Хорошо, — прервал его Домграф-Швач. — Если вам повезет, немедленно сообщите. — Он выключил экран.

— Что дальше? — осведомился Даниэльс ледяным тоном.

— Нет смысла продолжать ремонтировать корабль, — заметил О’Киф. — Зачем тратить силы на бомбардировку пустого болота?

— А мне кажется, что работу следует продолжать, — возразил Тейт.

— Зачем? — спросил О’Киф.

— Тогда мы сможем отправиться на Фомальгаут IV и сдаться властям. Нас поместят в госпиталь.

Зильберман уставился на него взглядом, полным недоумения.

— Сдаться властям? Почему не остаться здесь, на Бетельгейзе II? Мы никому не приносим вреда.

— Верно, пока не приносим. Но я думаю о будущем, о том, что произойдет через несколько столетий.

— К этому времени мы все уже умрем.

— Те из нас, кто находится в этой комнате, — несомненно, но останутся наши потомки.

— Он прав, — согласился Лануар. — Пройдет время, и наши потомки захватят всю Солнечную систему, в которой мы находимся. Рано или поздно наши корабли могут властвовать над Галактикой. — Он попытался улыбнуться, но мышцы лица отказывались повиноваться.

— Из записей на магнитных лентах следует, что параноики исключительно настойчивы и последовательны в достижении своих целей. С отчаянным упрямством они придерживаются своих точек зрения. Если наши потомки окажутся в регионе, на который распространяется власть Терры, начнется война, и они могут одержать верх, потому что более целеустремленны. Мы никогда на сворачиваем в сторону, всегда стремимся достичь поставленной цели.

— Фанатики, — прошептал Даниэльс.

— Но нужно сохранить информацию в тайне от остальных жителей лагеря, — заявил О’Киф.

— Несомненно, — согласился Фишер. — Пусть думают, что корабль нужен для нанесения термоядерных ударов по вражеским позициям. В противном случае мы столкнемся с огромными трудностями.

Они повернулись и медленно пошли к наглухо закрытой двери бункера.

— Одну минуту! — резко окликнул их Домграф-Швач. — А два лаборанта? — Он направился в конец бункера. Несколько человек вышли в коридор, остальные опустились в кресла.

Вот тут все началось.

Первым выстрелил Зильберман. Фишер успел вскрикнуть, когда верхняя часть его тела превратилась в радиоактивный пепел. Зильберман опустился на колено и выстрелил в Тейта, но промахнулся. Тейт отпрыгнул в сторону и выхватил свой пистолет. Даниэльсу удалось уклониться от смертоносного луча, который направил в него Лануар. Вместо Даниэльса луч сжег первый ряд кресел.

Лануар осторожно пробирался вдоль стены под прикрытием дыма, заполнившего комнату. Впереди показалась чья-то фигура; он поднял пистолет и выстрелил. Человек, в которого целился Лануар, упал на бок и послал в его сторону ответный луч. Лануар пошатнулся и рухнул на пол как воздушный шар, из которого выпустили газ. Зильберман поспешил дальше.

Сидя за своим столом, Домграф-Швач лихорадочно пытался нащупать кнопку. Наконец палец опустился на нее, но в следующее мгновение луч, посланный Портбсйном, снес ему верхнюю часть головы. Безжизненное тело замерло, и гидравлический механизм поднял его в безопасное убежище.

— Сюда! — закричал Портбейн, перекрывая громкое шипение лучевых пистолетов. — Я здесь, Тейт!

Тут же в его сторону протянулись раскаленные лучи. Половина стены за его спиной с грохотом рухнула, превратившись в раскаленные осколки камня и пылающие щепки. Он и Тейт бросились к одному из запасных выходов. Позади них остальные открыли огонь. Хорстоковски сумел добраться до выхода и проскользнуть через наполовину открывшуюся — из-за сожженного замка — дверь. Он увидел, что впереди по коридору бегут двое, и выстрелил. Один из бегущих споткнулся, второй подхватил его за поясницу, и оба продолжали бегство, прихрамывая. Даниэльс оказался более метким стрелком. Когда Тейт и Портбейн появились на поверхности, он сумел прикончить того из них, кто был выше ростом.

Портбейн пробежал еще несколько шагов и рухнул на землю лицом вниз.

— Куда они убежали? — прохрипел Зильберман, появляясь на поверхности. Его правая рука была оторвана выстрелом Лануара, но от высокой температуры обрубок зарубцевался и не кровоточил.

— Мне удалось прикончить одного из них. — Даниэльс и О’Киф осторожно приблизились к лежащему телу.

— Это Портбейн. Значит, в живых остался лишь Тейт. Итак, мы покончили с тремя из четырех. Не так уж плохо, если учесть, что у нас почти не было времени на подготовку.

— Тейт очень хитер, — произнес Зильберман, тяжело дыша. — Думаю, он заподозрил нас.

Он оглянулся вокруг, пытаясь пронизать темноту своим взглядом. Солдаты, возвращающиеся после отражения газовой атаки, подбежали к ним. К месту, где произошла перестрелка, подкатили прожекторы. Где-то далеко завыла сирена.

— Где он мог укрыться? — спросил Даниэльс.

— Вон там, в болоте.

О’Киф осторожно пошел по узкой улице. Остальные последовали за ним.

— Ты первым понял, что нас ввели в заблуждение, — сказал Хорстоковски, обращаясь к Зильберману. — Даже я сначала поверил в чистоту эксперимента. Лишь позднее понял, что эти четверо договорились обмануть нас.

— Если уж быть откровенным, — признался Зильберман, — я не думал, что их окажется четверо. Я не сомневался, что среди нас по крайней мере один агент Терры. Но Лануар…

— А я всегда был уверен, что Лануар — шпион, — громко заявил О’Киф. — И результаты эксперимента ничуть не уди вили меня. Эти четверо выдали себя, подтасовав полученные результаты.

Зильберман подозвал к себе группу солдат.

— Отыщите Тейта и приведите его сюда. Он где-то в болоте, недалеко от границы лагеря.

Солдаты поспешно отправились выполнять приказ, ничего не понимая и что-то бормоча между собой. Отовсюду доносились тревожные звуки колоколов громкого боя. Люди бегали между домами. Подобно растревоженному муравейнику, весь лагерь пришел в движение.

— На других мирах, — заметил Даниэльс, — действительно видели те же результаты, что и мы. Они знали, что образец «Б» имеет положительный анализ, но вместо этого признали положительным анализ образца «А».

— Просто они понимали, что мы оценим как позитивный образец «Б», — сказал О’Киф, — поскольку именно он был взят с места газовой атаки. Им оставалось только сделать выводы, противоположные нашим. Полученные результаты, казалось, подтверждают теорию Лануара о нашем заболевании паранойей — именно поэтому Портбейн и предложил такой эксперимент.

— Ну конечно! — воскликнул Даниэльс. — Ведь это Лануар нашел магнитные ленты! Наверняка Фишер и он спрятали их в разрушенном корабле. А Портбейн убедил нас согласиться на проведение эксперимента.

— Но зачем им все это потребовалось? — внезапно спросил Зильберман. — Почему им нужно было убедить нас, что мы параноики?

— Разве не очевидно? — фыркнул О’Киф. — Они пытались заставить всех нас сдаться властям на Фомальгауте IV, где нас тут же заперли бы в психиатрическую больницу. Естественно, обезьянолюди с Терры из кожи вон лезут, чтобы уничтожить расу, которой суждено занять их место. Мы, разумеется, не собираемся сдаваться. А эта четверка вела себя очень хитро — я едва не поверил им. Когда на экране появились результаты эксперимента и стало ясно, что голоса разделились — пять к четырем, — у меня возникли сомнения. Лишь теперь мне стало ясно, как ловко была придумана эта ловушка!

Хорстоковски внимательно осмотрел свой пистолет.

— Мне хотелось бы найти Тейта и выжать из него все сведения, касающиеся их подготовки. Тогда нам все станет совершенно ясно.

— Неужели тебе требуются дополнительные доказательства? — удивился Даниэльс.

— Нет, конечно. Я уверен в их предательстве. И все-таки мне хотелось бы, чтобы Тейт признал это.

— Думаю, нам больше не удастся встретить Тейта, — сказал О’Киф. — Сейчас он уже, наверное, достиг расположения вражеских войск. Сидит где-нибудь в кают-компании огромного межпланетного крейсера и рассказывает о случившемся начальству с Терры. Готов биться об заклад, что пока мы разговариваем, они перебрасывают к линии фронта тяжелые орудия и ударные войска.

— Нам нужно срочно приступить к делу! — воскликнул Даниэльс. — Мы отремонтируем корабль и загрузим его термоядерными бомбами. Сначала уничтожим базы на нашей планете, а затем перенесем боевые действия на их территорию. Нескольких рейдов на планеты Солнечной системы научат не вмешиваться в наши дела.

Хорстоковски ухмыльнулся.

— Это будет непросто — мы против всей Галактики. Думаю, однако, что победа окажется на нашей стороне. Каждый из нас стоит миллиона этих обезъянолюдей.


Тейт лежал, дрожа все телом, среди зарослей в глубине болота. Мокрые стебли ночных растений прижимались к нему. Ядовитые болотные насекомые скользили по поверхности вонючего болота.

Он был покрыт слизью с головы до ног. Одежда порвана, и где-то Тейт во время бегства потерял пистолет. Правое плечо нестерпимо болело, и не шевелилась рука. Наверное, сломаны кости. Тейт был настолько потрясен и испуган, что это сейчас не беспокоило его. Он лежал, уткнувшись лицом в жидкий ил, закрыв глаза.

Тейт знал, что обречен. Никто не в состоянии выжить в болоте. Слабым движением он ударил по насекомому, которое ползло по его шее. Насекомое вздрогнуло у него на руке и умерло. И тут же по его неподвижному телу поползла тяжелая обжигающая улитка. В это мгновение до Тейта донеслись звуки ожившего лагеря. Сначала он не понял, что там происходит, но через несколько секунд все стало ясно — и Тейт задрожал всем телом, беспомощно рыдая.

Первый этап наступления на Терру начался.

1954

Перевод И.Почиталин

На тусклой Земле (Upon the Dull Earth)

Заливаясь смехом, Сильвия неслась сквозь сияние ночи — длинными, летящими шагами по усыпанным щебенкой тропинкам и бездонным глубинам космоса, среди роз и махровых маргариток, мимо сладко пахнущей травы, которую скосили и сгребли в кучи, туда, за кирпичный забор, к крутому склону. И на каждом шагу под ногами — звезды, вселенная, отраженная в овалах дождевой воды. Кедры, державшие на своих плечах небо, не обратили внимания на промелькнувшую мимо них узкую стройную тень, их не заинтересовали ни развевающиеся каштановые волосы, ни сверкающие в полумраке глаза.

— Подожди меня, — пожаловался Рик, осторожно пробиравшийся следом, неуклюжий и неуверенный на полузнакомых тропинках. НоСильвия летела, не останавливаясь. — Помедленнее не можешь? — сердито крикнул он.

— Нельзя, мы опаздываем.

И вдруг, без всякого предупреждения, Сильвия появилась прямо перед ним, загораживая дорогу.

— Выверни карманы, — выдохнула она. — Выкидывай все металлическое. Они не выносят металла, ты же знаешь.

Порывшись в карманах, Рик извлек из них два десятицентовика и полтинник.

— Это тоже считается? — Да!

Схватив монеты, Сильвия швырнула их в темневшие по соседству заросли лилий. С легким шелестом круглые пластинки металла исчезли среди толстых и влажных стеблей.

— Еще что-нибудь есть? — тревожно схватила она его руку. — Они уже в пути. У тебя не осталось металла, Рик?

— Только часы.

Пальцы Сильвии метнулись к его запястью.

— Нет уж, — Рик отодвинул свою руку. — Уж их-то я не дам закинуть в кусты.

— Положи тогда на солнечные часы, или на забор, или в это дупло. — Сильвия снова побежала.

— Выкинь свой портсигар, — донесся до Рика ее звонкий, возбужденный голос, — и ключи, и пряжку ремня — все металлическое. Ты же знаешь, как ненавистен им металл. Быстрее, мы опаздываем.

Нахмурившись, Рик двинулся следом.

— Хорошо, ведьмочка.

— Никогда так не говори, — яростно откликнулось из темноты. — Это неправда. Ты наслушался глупостей у моих сестричек и у мамы и…

Новый звук заглушил ее слова. Отдаленное хлопанье и шорох, — словно огромные листья, шелестящие под холодным, зимним ветром. Частые тяжелые удары заполнили ночное небо, сегодня они слетались очень уж быстро. Слишком отчаянная их обуревала жажда, слишком жадны они были, чтобы ждать. В сердце Рика шевельнулся страх, он бросился догонять Сильвию.

Рик с трудом разглядел зеленую юбку и зеленую блузку, крошечным столбиком выделялась девушка посреди бьющейся, копошащейся массы. Расталкивая их одной рукой, другой она пыталась справиться с деревянным краном. Кипящий водоворот крыльев и тел гнул Сильвию, словно тростинку. А затем ее вообще не стало видно.

— Рик, — донеслось до него еле слышно. — Иди сюда и помоги мне.

Растолкав их, Сильвия с трудом поднялась на ноги.

— Я от них задыхаюсь.

С трудом прорвав белую трепещущую стену, Рик оказался у самого лотка. Они жадно лакали кровь, вытекавшую из деревянного крана. Рик подтащил к себе содрогающуюся от ужаса девушку, крепко обнял ее и разжал руки только тогда, когда окружавшая их яростная возня постепенно стихла.

— Они голодные, — еле слышно проговорила Сильвия.

— Ты совсем сдурела, ну зачем было меня обгонять? Они же могли тебя испепелить!

— Знаю, они могут что угодно. — Ее охватила дрожь страха и восторга. — Только посмотри на них, — прошептал задыхающийся от благоговения голос. — Какие они огромные, какой размах крыльев. И какие белые, Рик. Безукоризненно белые, ни одного пятнышка. В нашем мире не бывает ничего подобного — огромные, чистые и прекрасные. — Кровь ягненка, они прямо рвались к ней.

Раздуваемые хлопающими со всех сторон крыльями, волосы Сильвии трепетали на его лице. Теперь эти уходили, взмывали вверх, в глубины неба. Даже не вверх, конечно, а куда-то прочь. Назад, в свой мир, откуда слетелись сюда, учуяв кровь. Но не только кровь — они пришли к Сильвии. Их привлекала она.

Серые глаза девушки расширились. Ее руки поднялись вслед исчезающим белым теням. Одно из существ развернулось и пролетело совсем близко от нее, совсем низко; трава и цветы зашипели, обожженные взметнувшимся на мгновение ослепительно белым пламенем. Рик отскочил; какую-то долю секунды огненная фигура парила прямо над Сильвией, затем раздался хлопок, словно кто-то открыл огромную бутылку, и последний из снежнокрылых исполинов исчез. Воздух и земля постепенно остыли, успокоились, снова стало темно и тихо.

— Прости, пожалуйста, — виновато прошептала Сильвия.

— Никогда больше так не делай, — с трудом выдавил из себя все еще не оправившийся от потрясения Рик. — Это очень опасно.

— Иногда я забываю. Прости, Рик, я совсем не хотела привлекать их так близко.

Она попыталась улыбнуться.

— Такая неосторожность — это у меня первый раз за много месяцев, во всяком случае — с того времени, как я привела тебя.

На мгновение по лицу Сильвии скользнуло жадное, нетерпеливое выражение. — А ты видел его? Мощь и пламя! И ведь он нас даже не трогал. Он только посмотрел на нас. Только посмотрел — и все вокруг вспыхнуло.

Рик крепко сжал ее руку.

— Послушай. — Голос его звучал хрипло, настоятельно. — Ты не должна их вызывать — никогда. Это неправильно, плохо. У них свой мир, у нас свой, им здесь не место.

— И ничего в этом плохого — такая красота.

— Это очень опасно! — Пальцы Рика впивались все глубже и глубже; Сильвия слабо вскрикнула. — Прекрати заманивать их сюда!

Истерически захохотав, Сильвия вырвала свою руку и бросилась в центр почерневшего круга, который выжгла эта орда ангелов перед тем, как унестись в небеса.

— Я не могу прекратить, — выкрикнула она. — Я одна из них. Они — мой народ, моя семья. Многие поколения, уходящие в далекое прошлое.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать?

— Они — мои предки. Когда-нибудь я с ними соединюсь.

— Ты ведьма! — в ярости закричал Рик.

— Нет, — серьезно ответила Сильвия. — Нет, Рик, не ведьма. Неужели ты еще не понял? Я — святая.

Свет, тепло и уют кухни. Сильвия включила кофеварку, достала из висящего над раковиной шкафчика большую красную жестянку с кофе. — Не слушай их, — сказала она, расставляя блюдца и чашки, вынимая из холодильника сливки. — Они ничего не понимают, ты только на них посмотри.

Из гостиной за молодой парой наблюдали мать Сильвии и ее сестры, Бетти Лу и Джин, тесно сбившиеся вместе, напряженные и перепуганные. Отсутствующее, ушедшее в себя лицо стоявшего рядом с камином Уолтера Эверетта не выдавало никаких эмоций.

— Ты послушай меня, — сказал Рик. — Ты обладаешь этой самой силой привлекать их. Так ты хочешь сказать, что ты не… Разве Уолтер не настоящий твой отец?

— Да нет, конечно же настоящий. Я самый настоящий человек, разве не видно?

— Но ты единственная в семье, у кого есть такая сила.

— Физически я такая же, как и остальные, — задумчиво сказала Сильвия. — Просто я умею видеть, вот и все. Эта способность встречалась и прежде у разных людей — у святых, у мучеников. Когда я была маленькой, мама читала мне вслух про святую Бернадетту. Ты помнишь, где была ее пещера? Рядом с больницей. Они слетались туда, и она увидела одного из них.

— Но кровь! Это уродливо, чудовищно! Ничего подобного никогда не бывало.

— Бывало. Кровь притягивает их, особенно кровь агнца. Они кружат над полями сражений. Валькирии, уносящие погибших в Валгаллу. Именно поэтому святые и мученики часто резали себя и калечили. Ты знаешь, откуда появилась у меня такая мысль? Сильвия надела кухонный передник и заправила кофеварку.

— Когда мне было девять лет, я прочитала об этом у Гомера в «Одиссее». Улисс вырыл канаву и наполнил ее кровью, чтобы привлечь духов. Теней из мира иного.

— Было там такое, — неохотно согласился Рик. — Припоминаю.

— Духи умерших людей. Все они когда-то жили. Каждый сначала живет здесь, а потом умирает и уходит туда. — Глаза Сильвии сверкали от возбуждения. — У нас у всех будут крылья! Мы будем летать! Каждый из нас будет полон мощи и пламени! Мы не будем больше червями.

— Черви! Ты всегда называешь меня червяком.

— Ну конечно же, ты червяк. И все мы червяки, противные черви, ползающие по земной корке, пресмыкающиеся в грязи и прахе.

— А почему их тянет на кровь?

— Потому, что это жизнь, а жизнь их привлекает. Кровь — это uisge beatha, жизненная влага[1].

— Кровь — это смерть. Корыто, в которое льется кровь…

— Но это не смерть. Ведь не считаешь же ты, что гусеница умирает, когда она забирается в свой кокон?

Теперь Уолтер Эверетт стоял в дверях. Лицо его потемнело. Он стоял и слушал, что говорит дочь.

— А вот один раз, — сказал он хрипло, — они схватят ее и утащат. Она хочет к ним. Ждет не дождется этого дня.

— Вот видишь? — повернулась Сильвия к Рику. — И он тоже ничего не понимает. — Она выключила кофеварку и наполнила чашки. — А ты будешь кофе?

— Нет, — покачал головой Эверетт.

— Сильвия, — вразумительно, как маленькому ребенку, сказал Рик, — ты же понимаешь, что, уйдя с ними, ты не сможешь больше вернуться сюда, к нам.

— Нам всем предстоит переправа, раньше или позже, это часть нашей жизни.

— Но ведь тебе всего девятнадцать лет, — настаивал Рик. — Ты юная, здоровая, красивая. И мы хотим пожениться — об этом ты подумала? Сильвия, — полупривстал он из-за стола, — ты должна все это прекратить.

— Я не могу прекратить. Мне было семь лет, когда я увидела их впервые.

Глаза Сильвии приобрели зачарованное, отсутствующее выражение; машинально сжимая ручку кофеварки, она застыла у раковины.

— Помнишь, папа? Мы тогда жили в Чикаго. Это было зимой. Я упала по пути из школы. Видишь этот шрам? — Она вытянула руку. — Я поскользнулась на слякоти, упала и ободралась о щебенку. Я шла домой и плакала, падал мокрый снег, ветер завывал, было холодно. Из руки текла кровь, вся перчатка намокла в крови. А потом я подняла глаза и увидела их. — Сильвия смолкла.

— Они хотят тебя, — нарушил наступившую тишину Эверетт. Сейчас он выглядел совершенно несчастным. — Они же как мухи, толстые зеленые мухи, которые крутятся вокруг тебя. Зовут тебя к себе.

— А почему и нет? — Серые глаза Сильвии сияли, сейчас вся она светилась радостью и предвосхищением. — Ты же видел их, папа. Ты знаешь, что это такое. Преображение — из праха в богов.

Рик вышел из кухни. В гостиной сестры Сильвии так и стояли бок о бок, на их лицах было любопытство, смешанное со страхом. Миссис Эверетт стояла поодаль, глаза ее, прикрытые очками в стальной оправе, смотрели мрачно, лицо закаменело. Когда Рик проходил мимо, она отвернулась.

— А что там было? — громким шепотом спросила Бетти Лу, пятнадцатилетняя девочка, костлявая и довольно некрасивая, с маленьким худым личиком и жидкими, белесыми волосами. — Сильвия никогда не берет нас с собой и не разрешает ходить.

— Ничего не было, — ответил Рик.

— Неправда! — Унылое, безрадостное лицо девочки загорелось злостью. — Это неправда. Вы с ней ходили в сад, в темноту, и…

— Не разговаривай с ним, — оборвала ее мать. Отдернув обеих девочек в сторону, она бросила на Рика взгляд, полный боли и ненависти. А потом быстро отвернулась.

Рик открыл дверь подвала, включил свет и начал медленно спускаться в помещение с бетонными стенами, сырое, холодное и грязное, уныло освещенное тусклой лампочкой, свисающей с потолка на покрытом толстым слоем пыли проводе.

В одном углу подвала вздымалась отопительная печь с толстыми, как слоновьи ноги, воздушными трубами. Рядом — нагреватель воды, кипы какого-то барахла, коробки с книгами, пачки газет, старая мебель — все покрытое пылью и паутиной.

В дальнем конце — стиральная машина и сушильная центрифуга. А также хозяйство Сильвии, насос и охладительная система.

Пошарив на верстаке, Рик выбрал молоток и два массивных разводных ключа. Он уже направился к хитросплетению баков и труб, когда на верхней ступеньке неожиданно появилась Сильвия с кофейной чашкой в руке.

— Что ты здесь делаешь? — Серые глаза смотрели напряженно, с подозрением. — Для чего тебе молоток и гаечные ключи?

— Я думал разрешить этот вопрос здесь, раз и навсегда. — Рик бросил инструменты назад на верстак.

— А я думала, что ты понимаешь. Они всегда были частью моей жизни. Когда я первый раз взяла тебя с собой, мне показалось, что ты…

— Я не хочу отдавать тебя, — резко сказал Рик, — кому бы то ни было и чему бы то ни было — хоть из этого мира, хоть из какого другого. Я не намерен тебя отдавать.

— И вот таким, значит, образом ты меня не отдашь? — Ее глаза сузились. — Ты пришел сюда, чтобы все сломать и уничтожить. И как только я отойду, ты разобьешь все это, так что ли?

— Именно так.

Теперь злость на ее лице сменилась страхом.

— Неужели ты хочешь, чтобы я была здесь прикована? Мне нужно двигаться дальше, эта часть пути для меня закончена. Я пробыла здесь достаточно долго.

— Ты что, подождать не можешь?! — почти выкрикнул Рик, в его голосе звучало с трудом сдерживаемое отчаяние. — Ведь и так это будет скоро, чересчур скоро.

— А ты хотел бы так и остаться червяком? — Пожав плечами, Сильвия отвернулась; ее руки были сложены на груди, яркие красные губы плотно сжаты. — Червяком. Маленькой, мохнатой, ползающей в пыли гусеницей.

— Я хочу тебя.

— А ты не можешь иметь меня, — в ярости повернулась она. — У меня не так много времени, чтобы попусту его тратить.

— Ну конечно же, — чуть не с ненавистью сказал Рик. — У нас на уме одни высокие материи.

— Конечно, — уже более спокойно ответила Сильвия. — Прости меня, пожалуйста. Рик, ты же помнишь про Икара? Ведь ты тоже хочешь летать, я знаю.

— Всему свое время.

— А почему не прямо сейчас? Зачем ждать? Ты просто боишься. — Сильвия гибко скользнула в сторону, на ее губах появилась лукавая усмешка. — Рик, я хочу тебе что-то показать. Только ты обещай, что никому не скажешь.

— А что это?

— Обещаешь? — Она приложила ладонь к его рту. — Мне нужно быть очень осторожной. Это стоило уйму денег. И никто об этом не знает. Так делают в Китае — ведь все идет к этому. — Интересно, — сказал Рик. В нем шевельнулось какое-то неясное, неприятное чувство. — Покажи.

Дрожащая от возбуждения Сильвия исчезла за огромным холодильником, в темноте и путанице заиндевевших змеевиков. Рик услышал скребущие, скрежещущие звуки — она волокла по полу что-то тяжелое и громоздкое.

— Видишь? — выдохнула Сильвия. — Помоги мне, Рик. Он очень тяжелый. Дуб и латунь, и внутри еще металлическая прокладка. Дерево мореное, ручная полировка. А резьба, ты только посмотри на резьбу! Красиво, правда?

— И что это такое? — Рик еле сдерживал ужас.

— Мой кокон, — невинно объяснила Сильвия. Со счастливым выражением лица она опустилась на пол и прислонила голову к полированной крышке дубового гроба.

Схватив девушку за руку, Рик одним рывком поставил ее на ноги.

— Ты что еще придумала, сидеть рядом с этим гробом здесь, в подвале, где… — он осекся. — В чем дело?

Лицо Сильвии было искажено болью. Отшатнувшись от Рика, она сунула в рот палец.

— Я поцарапалась о гвоздь или еще обо что. Это когда ты меня поднял.

По руке Сильвии бежала тоненькая струйка крови, другой рукой она пыталась вытащить из кармана носовой платок.

— Дай посмотреть. — Рик сделал движение в ее сторону, но девушка снова отдернулась. — Ты что, сильно порезалась?

— Не подходи ко мне, — прошептала Сильвия.

— В чем дело? Дай я посмотрю.

— Рик, — сказала Сильвия каким-то странным, напряженным голосом. — Достань воду и лейкопластырь. И как можно скорее. — Было видно, что она еле сдерживает охватывающий ее страх. — Мне надо остановить кровотечение.

— Идти наверх? — Он неуверенно направился к лестнице. — Ведь вроде ничего у тебя такого особенного. Ты могла бы сама…

— Быстрее. — Голос девушки был полон ужаса. — Умоляю тебя, быстрее.

В полном смятении Рик начал бегом подниматься по лестнице. Он физически ощущал исходивший от Сильвии ужас.

— Нет, уже поздно, — вскрикнула она — И только не возвращайся, держись от меня подальше. Я сама во всем виновата. Я приучила их прилетать. И только не подходи! Прости меня, Рик. Оо-о!..

Больше Рик ничего не услышал — в этот самый момент часть стены разлетелась вдребезги, сквозь образовавшийся пролом в подвал протиснулось белое сверкающее облако.

Они хотели Сильвию. Сильвия сделала несколько шагов к Рику, неуверенно замерла, и тут ее поглотила белая копошащаяся масса тел и крыльев. Раздался отчаянный вскрик, а затем подвал содрогнулся от страшного взрыва, воздух в нем раскалился, как в горне.

Рика швырнуло наземь, теперь бетон пола стал сухим и обжигающе горячим, весь подвал буквально трескался от жары. Окна разлетелись, сквозь них лезли наружу пульсирующие белым светом формы. Языки дыма и пламени жадно облизывали стены, потолок вдруг провис, с него дождем посыпалась штукатурка.

С большим трудом Рик заставил себя подняться на ноги. Яростное движение затихло где-то вдали. Помещение превратилось в хаос, все в нем было выжжено, почернело, покрылось слоем дымящегося пепла. И везде щепки, клочья материи, обломки бетона. Печь и стиральная машина разбиты, насос и сложная охладительная система сплавились в сплошную сверкающую массу, одна из стен сдвинулась в сторону. И все усыпано штукатуркой.

Руки и ноги Сильвии были странным, невозможным образом вывернуты, изогнуты, ее ссохшееся, обугленное тело лежало невысоким холмиком серого, добела выжженного пепла. От нее не осталось почти ничего — только хрупкая обгорелая шелуха.

И снова была ночь, темная, холодная, натянутая, как струна. Поднимая голову, он видел над собой редкие, колючие льдинки звезд. Порыв ветра качнул мокрые лилии, пошевелил гравий укрытой промозглым туманом, петляющей среди угольно-черных розовых кустов тропинки.

Он присел на корточки и замер, вслушиваясь и вглядываясь в ночь. Позади, за кедрами, угадывается высокий силуэт дома. Внизу под обрывом по шоссе проскользнула машина, затем другая. А больше — ни звука. Впереди четко выделялись приземистые, угловатые очертания — фаянсовый лоток и труба, когда-то подводившая кровь из установленного в подвале холодильника. Сейчас лоток был сухой и пустой — только несколько принесенных ветром желтых листьев.

Рик глубоко вдохнул холодный ночной воздух и надолго задержал его в легких. А потом неловко — плохо гнулись затекшие ноги — встал. Внимательно оглядев небо, он не заметил в нем ни малейшего движения. Но все равно они где-то там, смотрят и ждут — смутные тени, вереницей уходящие в незапамятное прошлое, словно отзвуки эха, словно отражение в параллельных зеркалах, династия богов.

Он поднял с земли тяжелые фляги, подтащил их поближе, и в лоток полилась бычья кровь с ньюджерсийской бойни — бросовая, грошовая жидкость, густая и комкастая. Кровь плеснула Рику на одежду, и он нервно отшатнулся. Но в небе, в воздухе над головой так ничто и не шелохнулось. Окутанный тьмой и ночным туманом сад молчал.

Рик стоял у лотка, ждал и не знал — стоит ли ждать, прилетят ли они. Они приходили к Сильвии, а не просто за кровью. А теперь тут осталась одна приманка — вот эта кровь. Он отнес пустые металлические посудины в кусты и пинками отправил их вниз с обрыва. Затем он тщательно проверил свои карманы, в них тоже не осталось ничего металлического.

Сильвия годами приучала их приходить. А теперь она на той стороне. Значит ли это, что они не придут? В мокрых кустах зашуршало. Зверек? Или птица? Кровь поблескивала в лотке, тусклая и тяжелая, словно окисленный свинец. Пора бы уже, но ничто не шевелило вершины огромных кедров. Он разглядел ряды кивающих головками розовых кустов, дорожку, по которой бежали они с Сильвией… Сделав усилие, он отбросил недавние воспоминания — сверкающие возбуждением глаза, красные яркие губы. Шоссе под обрывом — пустой, безлюдный сад — молчащий дом, в котором ждет притихшая семья. Услышав неясный, свистящий звук, он напрягся — нет, просто тяжелый дизельный грузовик несется по шоссе, яркими фарами вспарывает ночь.

Он стоял, широко расставив ноги, глубоко вдавив каблуки в податливую черную землю, стоял и мрачно ждал. Он не уйдет. Он останется здесь, пока они не придут. Он хотел вернуть ее — любой ценой.

Расплывчатые, смятые волоконца тумана проплыли по диску луны. Необъятная бесплодная пустыня неба, лишенная жизни и тепла. Смертельный холод космоса, не прогреваемого ни одним солнцем, не оживляемого ни одной тварью. Он глядел вверх, пока не заболела шея. Холодные звезды, скользящие в почти нематериальном слое тумана. А есть ли что-нибудь еще? Собираются они прилетать? Их интересовала Сильвия — и теперь они ее получили.

Какое-то движение позади, совершенно беззвучное. Он ощутил это движение и начал поворачиваться, но тут зашевелились деревья и кусты — везде, со всех сторон. Словно вырезанные из картона декорации, они качались, сталкивались, сливались друг с другом, что-то пробиралось между ними, быстро и молчаливо. Затем все стихло. Они пришли. Рик их чувствовал. Они прятали свое пламя и свою мощь. Холодные, ко всему безразличные статуи, возвышающиеся среди деревьев, могучие кедры — карлики рядом с ними. Безучастные, бесконечно далекие от него и его мира, привлеченные сюда любопытством и — отчасти — привычкой.

— Сильвия, — спросил он громко и отчетливо. — Которая здесь ты?

Никакого ответа. Возможно, ее здесь и нет. Он почувствовал себя обманутым. Еле заметный белый проблеск проплыл мимо лотка, на мгновение завис и скользнул дальше, не задерживаясь. Затем воздух над лотком задрожал и вновь замер — это еще один из гигантов взглянул и мгновенно удалился.

Рика охватил панический страх. Они уходили, возвращались в свой мир. Они отвергли лоток, они им не заинтересовались.

— Подождите, — хрипло проговорил он. Белые призраки задержались, некоторые из них.

Рик приблизился к ним, приблизился медленно, осторожно, все время остро ощущая их мерцающую огромность. Если кто-либо из них дотронется до него, он мгновенно вспыхнет, превратится в кучку серого пепла. Не доходя нескольких футов, он остановился.

— Вы знаете, что мне нужно, — сказал он. — Я хочу вернуть ее. Вы не должны были ее забирать — пока.

Молчание.

— Вы были слишком жадны, — сказал он. — Вы сделали то, чего не надо было делать. Она и так пришла бы к вам в конце концов. Она все уже продумала.

Толпа зашелестела. Огромные мерцающие формы качались и пульсировали, чуткие к словам. «Правда», — прозвучал бесстрастный отклик. Звук рассеивался от дерева к дереву, лишенный места и направления, а затем превратился в еле слышные отголоски, замер, унесенный ночным ветром.

Огромное облегчение охватило Рика. Они задержались — они его заметили — они его слушают.

— Вы что, думаете, это правильно? — спросил он уже с вызовом. — Ей предстояла долгая жизнь здесь. Мы бы поженились, у нас были бы дети.

Ответа не было, но напряжение росло, Рик чувствовал это всем телом. Он вслушивался изо всех сил, но ничего не слышал. Наконец он понял, что между ними идет спор, борьба. Напряжение становилось невыносимым, смутных мерцающих теней становилось все больше; облака, льдистые звезды скрывались из глаз, заслоненные тем необозримо огромным, которое толпилось вокруг.

— Рик!

Голос звучал совсем рядом — слабый, дрожащий, уносящийся куда-то вдаль, к деревьям и сочащимся влагой кустам. Рик едва разбирал слова; прозвучав, они пропадали почти сразу.

— Рик, помоги мне вернуться.

— Ты где? — Он не мог понять, откуда идет этот голос. — Что я должен сделать?

— Не знаю. — Еле слышные звуки были полны боли и недоумения. — Я ничего не понимаю. Что-то вышло не так. Наверное, они подумали, что я… что я хочу перейти сейчас же. А я не хотела.

— Я знаю, — ответил Рик. — Это был несчастный случай.

— Они ждали. Кокон, лоток… но все случилось слишком быстро.

И словно волна, примчавшаяся из безмерных далей другой вселенной, на Рика накатился ее ужас.

— Я передумала, Рик. Я хочу назад.

— Это не так просто.

— Я знаю. Здесь совсем другое время, Рик. Я здесь уже так долго — ваш мир, он еле движется. Ведь прошли годы, верно?

— Одна неделя, — сказал Рик.

— Во всем виноваты они. Ведь ты не винишь меня, правда? Они понимают, что сделали плохо. Сделавшие наказаны, но мне это не поможет. — Ужас и боль так искажали ее голос, что Рик едва разбирал слова. — Как мне вернуться?

— А они не знают?

— Они говорят, этого сделать нельзя. — Голос задрожал еще сильнее. — Они говорят, что уничтожили глиняную оболочку, испепелили ее. Что мне некуда возвращаться.

Рик глубоко вздохнул.

— Пусть они что-нибудь придумают. Это уже их дело. Ведь у них есть всякие там силы. Они унесли тебя слишком рано — вот пусть и присылают назад. Это на их ответственности.

Белые тени заколыхались. Неожиданно спор обострился, они не могли договориться. Рик осторожно отодвинулся на несколько шагов.

— Они говорят, это опасно, — донесся ниоткуда голос Сильвии. — Они говорят, один раз была такая попытка. — Она старалась говорить спокойно. — Переходная область между этим миром и вашим неустойчива. Там огромные количества свободной энергии. Мощь, которой мы — на этой стороне — обладаем, это не наша мощь. Это универсальная энергия, которую мы берем и направляем.

— А почему они не могут…

— Здесь континуум высшего уровня. Естественный переход энергии идет от низших областей к высшим. Обратный путь рискован. Кровь — это вроде путевого указателя, яркого знака.

— Как мошки на свечу, — с горечью произнес Рик.

— Если они пошлют меня назад и что-нибудь выйдет не так… — На мгновение она смолкла, а затем продолжила: — Если они ошибутся, я могу затеряться между двух миров. Меня может поглотить свободная энергия. Возможно, она тоже живая — какой-то своей жизнью. Этого никто не понимает. Помнишь, Прометей и огонь…

— Понятно, — сказал Рик, с огромным трудом сохраняя спокойствие в голосе.

— Милый, если меня попробуют отослать назад, мне нужно будет подыскать какую-нибудь форму и войти в нее. Понимаешь, у меня теперь нет больше формы. На этой стороне нет настоящей материи; то, что ты видишь — крылья, белизна — всего этого в действительности нет. Если я сумею вернуться к тебе…

— Тебе придется что-то сформировать, — сказал Рик.

— Мне придется что-то занять, что-то ваше, от праха. Занять и преобразовать — как это сделал Он, давным-давно, когда в ваш мир была привнесена первоформ а.

— Если они сделали это однажды, могут сделать и еще раз.

— Не так все просто; Он, сделавший это, ушел. Преставился вверх. — В ее голосе мелькнула печальная ирония. — За этим миром есть и другие, лестница здесь не кончается. Никто не знает, где она кончается, она идет все выше и выше, мир за миром.

— А кто решает про тебя? — спросил Рик.

— Все в моих руках, — еле слышно ответила Сильвия. — Они говорят, если я хочу рискнуть — они попробуют.

— Ну и что ты решила?

— Я боюсь. А если что-нибудь пойдет не так? Ты его не видел — этот промежуток между мирами. Там могут происходить невероятные вещи. Только Он имел достаточно смелости, все остальные боялись.

— Это их вина. Они должны взять ответственность на себя.

— Они это знают.

Сильвия смолкла, а когда она заговорила снова, еле слышный голос звучал совсем несчастно.

— Рик, милый, скажи мне, что же мне делать?

— Возвращайся!

Снова молчание, а затем ее голос, тихий и жалкий:

— Хорошо, Рик. Если ты думаешь, что так нужно.

— Нужно, — сказал он твердо. Он заставлял себя не думать, не рисовать себе никаких картин, никаких образов. Нужно ее вернуть. — Скажи им, чтобы начинали прямо сейчас. Скажи им… Оглушительный треск и страшный, непереносимый жар. Его подняло и швырнуло в огненное море чистой энергии. Они уходили, обдав Рика ревом и громом, всесжигающим пламенем своей невыразимой мощи. На какую-то долю секунды он подумал, что видит Сильвию, неуверенно, с мольбой тянущую к нему руки.

А затем пламя исчезло, оставив Рика во тьме насквозь пропитанной влагой ночи. Одного, в полном безмолвии.

Уолтер Эверетт помог ему подняться на ноги.

— Ты идиот, — повторял он раз за разом. — Ты полный идиот. Зачем ты привел их сюда? Они и так причинили нам все горе, какое могли.

Затем он оказался в просторной, уютной гостиной, и перед ним стояла миссис Эверетт, стояла молча, с закоченевшим в безразличную маску лицом. Две ее дочери взбудораженно крутились рядом, дрожащие от любопытства, с глазами, в которых горело болезненное возбуждение.

— Все будет в порядке, — пробормотал Рик.

Его одежда обуглилась и почернела. Проведя рукой по лицу, он увидел на своей ладони пепел. В волосах застряли сухие травинки — улетая, они опалили все вокруг него. Рик прилег на диван и закрыл глаза. Когда он открыл их, Бетти Лу Эверетт совала ему в руку стакан с водой.

— Спасибо, — пробормотал он.

— Тебе ни в коем случае не надо было ходить туда, — повторил Уолтер Эверетт. — Зачем? Зачем ты это сделал? Ты же знаешь, что случилось с ней. Ты что, хочешь, чтобы то же самое было и с тобой?

— Я хочу ее вернуть, — тихо сказал Рик.

— Ты что, спятил? Ее нельзя вернуть. Ее больше нет. — Губы Уолтера судорожно передернулись. — Ты же ее видел.

— А что там было? — спросила Бетти Лу. Она напряженно смотрела на Рика. — Ведь они пришли еще раз, правда?

Тяжело поднявшись, Рик вышел из гостиной. На кухне он вылил воду в раковину и наполнил стакан из стоявшей на полке бутылки. Появившаяся в дверях Бетти Лу так и застала его рядом с раковиной; он стоял, устало прислонившись к стене.

— Чего тебе? — спросил Рик.

Лицо девочки болезненно раскраснелось.

— Я знаю, там что-то случилось. Ты ведь кормил их, правда? — Она сделала шаг вперед. — Ты пытаешься вернуть ее?

— Да, — сказал Рик.

— Но ведь ничего не получится, — нервно хихикнула Бетти Лу. — Она умерла, ее тело сгорело — я сама это видела. — На лице девочки светилось возбуждение. — Папа всегда говорил, что не доведет это ее до добра, так и вышло. — Бетти Лу приблизилась к Рику. — Она была ведьма! Она получила все, что ей и полагалось.

— Она возвращается, — сказал Рик.

— Нет! — Серенькое, невзрачное лицо исказилось ужасом. — Она не может вернуться. Она умерла — червяк превратился в бабочку, она всегда так говорила, — она теперь бабочка!

— Иди в гостиную, — сказал Рик.

— Ты не имеешь права мной командовать! — истерически выкрикнула Бетти Лу. — Это мой дом. Мы больше не хотим тебя здесь. Папа тебе еще скажет. Он не хочет тебя, и я не хочу тебя, и мама, и сестра тоже…

Изменение произошло неожиданно, без всякого предупреждения. Словно в проекторе остановилась кинопленка. Бетти Лу застыла с полуоткрытым ртом и поднятой рукой, слова ее замерли на языке. Она повисла в воздухе, безжизненный предмет, приподнятый над полом, словно зажатый между двумя кусками стекла. Оболочка насекомого, лишенная дара речи, пустая и косная. Не мертвая, но мгновенно возвращенная к предвечной безжизненности.

И на эту захваченную скорлупу опускалась новая сила, новое бытие. Оно проникало в нее, многоцветие жизни властно вливалось в пустоту, заполняло — словно кипящая, обжигающая жидкость — каждый ее уголок. Девочка покачнулась и застонала, ее тело судорожно дернулось, ударилось о стену и сползло на пол. Фарфоровая чашка упала с полки и тысячью осколков разлетелась по полу. Оцепенело, неуверенно девочка отодвинулась назад и сунула палец в рот, ее глаза расширились от боли и ужаса.

— Ой! — Она встряхнула головой и с мольбой посмотрела на Рика. — Я поцарапалась о гвоздь или еще обо что.

— Сильвия!

Схватив девочку за запястье, Рик поднял ее на ноги, оттащил от стены. Теплая рука, которую он сжимал, была полной, зрелой. Ошеломленные серые глаза, каштановые волосы, груди, вздрагивающие под платьем, — сейчас она была такой же, как и тогда, в последние моменты, в подвале.

— Дай посмотрю. — Оторвав ее руку ото рта, он со страхом осмотрел поврежденный палец. Царапины не было, только тонкая белая полоска, быстро истончавшаяся, исчезавшая. — Все в порядке, лапа. Ты в полном порядке, ничего с тобой не случилось.

— Я ведь была там, Рик. — Голос звучал слабо, сипло. — Они пришли и утащили меня с собой. — Она в ужасе содрогнулась. — Я совсем вернулась, Рик?

— Совсем. — Он крепко прижал ее к себе.

— Это так долго. Я была там целое столетие. Бессчетные века. Я думала… — Она резко отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Рик…

— В чем дело?

— Тут что-то неправильно. — Лицо Сильвии исказилось страхом.

— Ничего тут нет неправильного. Ты вернулась, это самое главное.

— Но ведь они взяли живую форму, верно? — Сильвия попятилась. — Живую, а не отброшенный прах. У них нет власти, Рик. Они не умеют сами — и вместо этого изменили Его творение. — Она почти кричала, голос ее звенел ужасом. — Ошибка, страшная ошибка, они не должны были изменять равновесие. Оно неустойчиво, а никто из них не умеет управлять…

Рик заслонил собой дверь в гостиную.

— Прекрати, — резко сказал он. — Перестань так говорить! Ты вернулась, для этого мне ничего не жалко. Если они что-то там вывели из равновесия — их ошибка, сами пусть и разбираются.

— Но мы не можем его восстановить! — Ее голос взвился, он звучал тонко, визгливо, жестко, как туго натянутая струна.

— Мы сдвинули его, раскачали волны, которые начнут теперь выплескиваться из берегов. Установленное Им равновесие изменилось.

— Успокойся, милая, — сказал Рик. — Пойдем в гостиную, посидим с твоей семьей. Тебе станет легче. Тебе надо оправиться от всего этого.

Семья. Три сидящие фигуры, две на диване, одна в кресле рядом с камином. Недвижные фигуры с пустыми бессмысленными лицами. Безвольно расслабленные, словно ватные, тела. И — никакой реакции на появившуюся в двери пару.

Ничего не понимая, Рик остановился. Тело Уолтера Эверетта вдруг как-то обмякло: газета в руке, шлепанцы на ногах, на подлокотнике кресла — большая пепельница, в ней лежит трубка, из трубки тянется струйка дыма… На коленях миссис Эверетт шитье, лицо хмурое, строгое, но — какое-то странное, смутное. Неопределенное, несформировавшееся лицо — можно было подумать, что оно плавится, тает. Джин сидела, сжавшись в комок. Смятый, как глина, все более бесформенный с каждой секундой.

Неожиданно из Джин словно что-то ушло, ее руки обвисли, голова упала на грудь. А затем черты бесцветного лица начали быстро изменяться. Волосы, глаза, кожа — все возвращалось к жизни, наполнялось цветом. От восковой бледности не осталось и следа. Не изменялась только ее одежда. Прижав пальцы к губам, девочка подняла на Рика широко раскрытые, непонимающие глаза, несколько раз моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Ой! — прозвучал негромкий возглас. Ставшие красными губы двигались странно, словно неумело, голос звучал, как скверная звукозапись, — слабо и неровно. Она начала вставать, подергивающимися, угловатыми движениями, плохо справляясь со своим телом. Поднявшись на ноги, она двинулась к Рику — скованно, неловко, словно марионетка на ниточках.

— Рик, — сказала она. — Я поцарапалась о гвоздь или еще обо что.

То, что было миссис Эверетт, зашевелилось. Бесформенное и неопределенное, оно издавало приглушенные звуки и колыхалось, словно студень. Мало-помалу оно обрело упругость и форму.

— Мой палец, — негромко вскрикнул ее голос.

— Мой палец, — эхом откликнулась третья фигура, сидевшая в кресле. Через мгновение все они повторяли эти слова — четыре пальца, засунутые в рот, синхронно двигающиеся губы, голоса, звучащие в унисон.

— Мой палец… Рик, я поцарапалась.

Отражения, отражения отражений, как в поставленных рядом зеркалах, бесконечной чередой уходящие во тьму подобия, подобия слов и движений. И эти подобия — знакомы, верны до мельчайшей детали. Повторенные вокруг него вновь и вновь — в кресле, дважды на диване, рядом — настолько рядом, что он слышал ее дыхание, видел, как дрожат ее губы. — Что это? — спросила Сильвия. Та, которая рядом.

Одна из сидевших на диване Сильвий снова начала шить — она шила аккуратно, методично, не замечая ничего вокруг. Сидящая в кресле Сильвия подняла с пола газету, взяла свою трубку и углубилась в чтение. Еще одна сжалась в комок, взволнованная и напуганная. Когда Рик направился к двери, за ним последовала только одна — та, которая была рядом. Она задыхалась от неуверенности, серые глаза расширились, ноздри нервно подергивались.

— Рик…

Распахнув дверь, Рик вышел на крыльцо, в ночь. На ощупь, механически он спустился по ступенькам и сквозь озера темноты пошел прочь, к дороге. Позади, в желтом прямоугольном свете, остался силуэт Сильвии, молча, обреченно глядящей ему в спину. А за ней, в глубине гостиной, еще три фигуры, абсолютно идентичные, точные подобия друг друга, занимались каждая своим делом.

Найдя машину, он вывел ее на шоссе.

Мимо окон мелькали темные, мрачные дома и деревья. Как далеко это зайдет? Выплескивающиеся волны, убегающие все дальше и дальше, расширяющийся круг нарушенного равновесия.

Рик свернул на главное шоссе, теперь стали попадаться встречные машины. Он пытался заглянуть в них, но машины мелькали слишком быстро. Впереди ехал красный плимут. Плотный мужчина в синем деловом костюме разговаривал с сидящей рядом пассажиркой. Говорили они о чем-то веселом — время от времени из их машины доносились взрывы хохота. Рик догнал плимут и поехал следом за ним, совсем близко. Мужчина сверкал золотыми зубами, улыбался, размахивал пухлыми руками. Девушка — темноволосая и очень хорошенькая. Она улыбнулась мужчине, поправила белые перчатки, пригладила волосы и закрыла окно со своей стороны.

Рик потерял плимут из виду, между ними влез тяжелый дизельный грузовик. Отчаянно крутанув руль, он обогнал грузовик и по другой полосе понесся следом за быстро удалявшейся красной машиной. В конце концов он догнал ее и на мгновение ясно разглядел мужчину и девушку. Девушка напоминала Сильвию. Та же изящная линия миниатюрного подбородка, те же пухлые темные губы, чуть раздвигающиеся, когда она улыбается, те же изящные руки и плечи. Это была Сильвия. Затем плимут свернул с шоссе, и больше машин впереди не было.

Он ехал и ехал сквозь густой ночной мрак. Стрелка индикатора горючего опускалась все ниже и ниже. По бокам шоссе расстилалась мрачная, унылая местность — какие-то поселки, между ними голые, пустынные поля, в тусклом небе висят пристальные неприветливые звезды. Засверкало скопление красных и желтых огней. Перекресток, а на нем автозаправка с яркой неоновой вывеской. Рик промчался мимо.

Около маленькой, об одном насосе, заправочной станции он свернул с бетона шоссе на пропитанную тавотом обочину. Выйдя из машины, он отвинтил крышку бензобака и взялся за шланг. Скрип щебенки под его ногами громко разносился в тишине. Бак был полон уже почти доверху, когда открылась дверь облезлой будки и наружу вышла стройная девушка в белом комбинезоне, синей рубашке и маленькой шапочке, едва заметной в ее каштановых кудрях.

— Добрый вечер, Рик, — сказала она спокойно. Рик вытащил шланг из бака. Через мгновение он уже мчался по шоссе. Закрыт бак или нет? Он не помнил, он гнал машину все быстрее и быстрее. Рик проехал больше сотни миль и уже приближался к границе штата. Теплый, желтый огонек маленького придорожного кафе приветливо светился в промозглом сумраке еле занимающегося утра. Рик сбросил скорость, свернул на обочину, на пустынную стоянку для машин. Густые горячие запахи черного кофе и поджариваемой ветчины, уютная, вселяющая спокойствие картина завтракающих людей. В углу орет музыкальный автомат. Рик тяжело опустился на табуретку и бессмысленно уронил голову в ладони. Костлявый фермер, сидевший рядом, с интересом посмотрел на него и снова уткнулся в газету. В другом углу комнаты — две женщины с хмурыми, жесткими лицами; на мгновение вскинув глаза, они вернулись к своему разговору. Симпатичный парень в джинсах и джинсовой куртке, перед ним фасоль с рисом и большая, тяжелая кружка дымящегося черного кофе.

— Что будем брать? — спросила официантка, бойкая девица с увязанными в тугой узел соломенными волосами и карандашиком, заткнутым за ухо. — Малость перебрали вчера?

Рик заказал овощной суп и кофе. Ел он автоматически, почти не замечая, что делает. Потом вдруг оказалось, что он ест бутерброд с ветчиной и сыром. Разве он заказывал? Музыкальный автомат играл и играл, люди приходили и уходили. Рядом с шоссе, на невысоких пологих холмах раскинулся городок. А вот и утро — в окна кафе сочился солнечный свет, серый, холодный и безжизненный. Рик доел горячий, только что из духовки, яблочный пирог и теперь тупо, отсутствующе вытирал рот бумажной салфеткой.

В кафе царила тишина. За окнами тоже ни звука, везде было какое-то нелегкое спокойствие. Музыкальный автомат смолк, люди, сидящие за стойкой, молчали и не шевелились. Иногда мимо проносился грузовик, мокрый от утренней росы, с плотно закрытыми окнами.

Когда Рик поднял глаза, перед ним стояла Сильвия. Сложив руки на груди, она невидящими глазами смотрела куда-то поверх его плеча. Ярко-желтый карандаш за ухом, каштановые волосы увязаны в тугой узел. За стойкой сидят другие Сильвии, перед ними — тарелки. Одни едят, другие читают газеты. И все — абсолютно одинаковые, если не считать одежды.

Рик не помнил, как добрался до своей машины; через полчаса он пересек границу штата. На покрытых росой крышах и тротуарах проносящихся мимо крохотных незнакомых городков яркими холодными искрами рассыпалось солнце.

И по этим сверкающим утренним улицам двигались они — те из них, которые встали пораньше, чтобы пораньше взяться за работу. По двое, по трое, в напряженной тишине четкий перестук каблуков. Автобусные остановки, здесь они собирались группами побольше. А в домах — сотнями, бессчетными легионами они встают с постели, завтракают, умываются, одеваются… Целый город их готовился к наступающему дню, готовился уйти в обычные свои дела и заботы. Круг расширялся.

Городок остался позади — и тут Рик непроизвольно сбросил скорость, его нога сама ушла с педали. Две знакомые фигуры пересекают поле. С учебниками в руках. Дети спешат в школу. Повторения, отражения, подобия, точные и неизменные копии образца. Вокруг них весело носится собака, не замечая ничего странного, ничем не омрачая своей радости.

Он поехал дальше. Впереди показался город, на фоне неба четко вырисовывались строгие прямоугольники высоких зданий. Улицы делового района кипели шумом и суетой; примерно в центре города он догнал, а затем и пересек границу все расширяющегося круга. Бесчисленные фигуры Сильвии сменились разнообразием. Теперь за окнами машины место серых глаз и каштановых волос заняли непохожие друг на друга мужчины и женщины, взрослые и дети — люди различной внешности, различного возраста. Рик увеличил скорость и помчался к выезду из города, где начинался широкий четырехрядный хайвей.

В конце концов ему пришлось сбавить скорость. Он чувствовал себя совершенно выжатым. После многих часов сидения за рулем все тело дрожало от навалившейся усталости.

На обочине морковно-рыжий парень призывно тычет в небо большим пальцем[2]. Тощая, как жердь, фигура в коричневых брюках и тонком верблюжьем свитере. Рик затормозил и открыл дверцу.

— Прыгай сюда.

— Спасибо, друг. — Парень подбежал, вскочил в уже тронувшуюся с места машину, захлопнул дверцу и блаженно откинулся на спинку сиденья. — А то уже жарковато становилось.

— Далеко едешь? — спросил Рик.

— До самого Чикаго. Конечно же, — смущенно улыбнулся парень, — я совсем не ожидаю, что вы подвезете меня так далеко. Сколько ни провезете — за все спасибо. А куда вы сами едете? — вопросительно посмотрел он на Рика.

— Куда угодно, — ответил Рик. — Если хочешь — поедем в Чикаго.

— Это же двести миль!

— Вот и чудесно, — сказал Рик. Он вывел машину на крайнюю левую полосу и прибавил скорость. — Если хочешь в Нью-Йорк — отвезу в Нью-Йорк.

— Вы не против? — Парень неловко заерзал на сиденье. — Я, конечно, очень благодарен, что вы меня взяли… — Он замялся. — Я хотел сказать, не надо вам из-за меня ехать куда-то в сторону.

Рик сосредоточенно глядел на дорогу, его руки крепко сжимали баранку.

— Только я еду быстро. Я не буду ни тормозить, ни останавливаться.

— Вы поаккуратнее, — нервно предостерег парень. — Не хотелось бы попасть в аварию.

— Беспокоиться буду я.

— Но ведь это опасно. А вдруг что-нибудь случится? Чересчур рискованно.

— Вот тут-то ты и ошибаешься, — мрачно пробормотал Рик, не отрывая глаз от дороги. — Это стоит риска.

— Но если что-нибудь выйдет не так… — Голос неуверенно смолк, а затем продолжил: — Там же можно затеряться. Это так просто. Все так неустойчиво… — Голос дрожал от страха и беспокойства. — Прошу тебя, Рик…

— Откуда ты знаешь мое имя? — рывком повернулся Рик.

Словно лишившись всех костей, тело парня бесформенной грудой навалилось на дверцу машины. Лицо его таяло, плавилось, казалось еще немного — и оно сольется в ровную однородную массу.

— Я хочу вернуться, — говорил он откуда-то изнутри себя, — только я боюсь. Ты его не видел — этот промежуток между мирами. Там нет ничего, кроме энергии, Рик. Давным-давно Он научился ею пользоваться, но теперь никто не знает как.

Голос изменился, теперь он звучал ясно, звонко. Ярко-рыжие волосы стали каштановыми. На Рика испуганно глядели большие серые глаза. Судорожно вцепившись в баранку, он пригнулся вперед, в мозгу осталась одна мысль — только не шевелиться, только не сделать неверного движения. Постепенно напряжение спало, Рик уменьшил скорость и перевел машину в крайний правый ряд.

— Мы останавливаемся? — спросила сидящая рядом с ним фигура; теперь это был голос Сильвии. Подобно новорожденному насекомому, только что появившемуся из личинки и подсыхающему на солнце, фигура твердела, начинала обживать действительность. Сильвия выпрямилась, поглядела в окно. — Где мы? Мы между какими-то городами.

Резко затормозив, Рик перегнулся через нее и рывком распахнул дверь.

— Выходи!

— Как это? — непонимающе посмотрела Сильвия. — В чем дело, Рик? Что-нибудь случилось?

— Выходи!

— Я не понимаю, Рик. — Сильвия развернулась к двери, ее ноги коснулись бетона шоссе. — Что-нибудь с машиной? Я думала, теперь все хорошо.

Осторожно подтолкнув ее, Рик захлопнул дверцу, резко рванул с места в густой — как и всегда по утрам — поток машин. Позади осталась маленькая фигурка, неуверенно поднимавшаяся на ноги, обиженная и потрясенная. Усилием воли он заставил себя отвести взгляд от зеркала заднего обзора и до упора вдавил педаль газа.

Рик включил приемник, но услышал только треск и вой помех. Немного покрутив ручку, он поймал какую-то сильную станцию. Тихий, удивленный голос. Женский голос. Сперва слова были непонятны, но затем, разобрав их и узнав, он в ужасе щелкнул выключателем. Ее голос. Бормочущий просьбы и извинения. Где эта станция? Чикаго. Значит, круг добрался и туда.

Рик поехал медленнее. Спешить нет смысла. Граница обогнала его и движется дальше. Канзасские фермы — покосившиеся магазинчики маленьких городков на берегу Миссисипи — унылые, блеклые улицы промышленных городов Новой Англии — и везде кишат сероглазые женщины с каштановыми волосами.

А потом круг пересечет океан. Вскоре он охватит весь мир. Странно будет выглядеть Африка. Туземные поселки, а в них — белокожие женщины, абсолютно одинаковые, и все они заняты первобытными работами — охотятся, собирают фрукты, растирают в ступках зерно, свежуют дичь. Разжигают костры, плетут грубые ткани, трудолюбиво мастерят острые как бритва ножи.

А Китай… против воли он улыбнулся. Там она будет выглядеть весьма пикантно. В строгом костюме со стоячим воротничком, почти монашеском одеянии молодых коммунистов. Парад, шествующий по центральным улицам Пекина. Шеренга за шеренгой длинноногих, полногрудых девушек с тяжелыми русскими автоматами. А также с лопатами, заступами, кирками. Солдаты в матерчатых ботинках, колонна за колонной. Рабочие, движущиеся почти бегом, с инструментами в руках. А над всеми ними, на высокой разукрашенной трибуне — еще одна неотличимая от остальных фигура, рука, такая знакомая, изящная, поднята в приветствии, нежное, прекрасное лицо застыло тупой деревянной маской. Он свернул на боковую дорогу и уже через пару минут ехал по тому же шоссе назад, ехал медленно, безразлично.

Перекресток. Дорожный полицейский, пробирающийся к нему, петляя среди остановившихся машин. Рик сидел, вцепившись руками в баранку, сидел прямо, как истукан, и тупо ждал.

— Рик, — моляще прошептала она в открытое окно машины. — Ведь теперь все хорошо, правда?

— Конечно, — безразлично ответил он.

Она просунула руку в окно и осторожно потрогала его локоть. Такая знакомая ладонь — тонкие пальцы, красный лак ногтей.

— Я очень хочу быть с тобой. Ведь мы снова вместе? Ведь я вернулась?

— Конечно.

Она грустно покачала головой.

— Я ничего не понимаю. Я думала, теперь опять все в порядке.

Он рванул с места. Перекресток остался позади. Время шло уже к вечеру. Рик совершенно выдохся, его качало от усталости. Механически, не очень понимая, что делает, он ехал в свой город. Она толпилась на улицах, она была вездесуща. Рик подъехал к своему дому и вышел из машины.

В вестибюле стоял дворник; Рик узнал его по грязной тряпке в руке, большой швабре и ведру опилок.

— Рик, — сказала она, — скажи мне, в чем дело? Пожалуйста, скажи. Не глядя, Рик прошел мимо, но она его догнала.

— Я вернулась, Рик. — В голосе ее звучало отчаяние. — Разве ты не понимаешь? Они взяли меня слишком рано, а потом отправили назад. Это была ошибка. И я никогда не буду больше их звать, это все в прошлом. — Она шла за ним по вестибюлю к лестнице. — Я никогда их больше не позову.

Рик начал подниматься по лестнице. Секунду Сильвия стояла в нерешительности, а потом села на нижнюю ступеньку и вся сжалась — крохотная фигурка в грубой рабочей одежде и огромных подкованных ботинках.

Он вошел в свою квартиру. За окном густо-синее небо, крыши соседних домов ослепительно сверкают, словно расплавленные вечерним солнцем.

Его тело нестерпимо ныло. Спотыкаясь, он пробрался в ванную — найти ее было крайне трудно, все вокруг казалось чужим и незнакомым. Он наполнил раковину горячей водой, закатал рукава, вымыл руки и лицо. От воды шел пар. Затем Рик поднял глаза.

И увидел в зеркале заплаканное лицо. Рассмотреть отражение было трудно — оно словно текло, переливалось. Серые глаза блестят ужасом. Мелко дрожащие яркие губы, жилка, отчаянно пульсирующая на горле, мягкие каштановые волосы. Какоето время это лицо обескураженно глядело на себя, а затем стоящая у раковины девушка начала вытираться.

Она повернулась, вышла из ванной и направилась в гостиную, еле передвигая ноги. Постояв некоторое время в недоумении, она упала в кресло и закрыла глаза, чуть живая от усталости и тоски.

— Рик, — прерывающийся голос был полон мольбы и отчаяния. — Помоги мне, пожалуйста. Постарайся. Я ведь вернулась, правда?

В полном замешательстве она несколько раз встряхнула головой.

— Ну, пожалуйста, Рик, я ведь думала, что теперь все в порядке.

1954

Перевод М.Пчелинцев

Фостер, ты мертв! (Foster, You're Dead)

Уроки, как всегда, тянулись медленно и тоскливо. Майк Фостер закончил плести две корзинки, не пропускающие воду, и сидел неподвижно. Остальные еще работали. За стенами серого школьного здания из железобетона стоял полдень, солнце светило холодным светом. В бодрящем осеннем воздухе холмы отливали зеленым и коричневым. Несколько НАТС лениво кружили над городом.

К парте приблизилась громадная зловещая тень учительницы, миссис Каммигс.

— Фостер, ты что, все сделал?

— Да, мэм, — с готовностью доложил он, подталкивая корзинки вперед. — Я могу идти?

Миссис Каммигс окинула корзинки критическим взглядом.

— А как насчет капканов?

Майк порылся в парте и извлек ловушку для мелких зверьков замысловатой конструкции.

— Все готово, миссис Каммигс. И нож тоже. — Он показал учительнице острый как бритва, сверкающий нож, изготовленный из бензиновой канистры. Она с сомнением взяла нож и с видом знатока провела пальцем по лезвию.

— Не очень-то прочный, — заключила миссис Каммигс. — Ты слишком его заострил. Стоит хоть раз пустить его в дело, кончик отломится. Спустись в центральную лабораторию оружия и погляди, каким должен быть нож. Потом затупи немного свой, чтобы лезвие стало потолще.

— Миссис Каммигс! — взмолился Майк. — А можно завтра? Пожалуйста!

Класс с интересом следил за ними. Майк покраснел: он не любил быть в центре внимания.

Непреклонная учительница изрекла:

— Завтра — земляные работы. У тебя не будет времени поработать с ножом.

— Я успею, — уверенно выпалил мальчик.

— Нет. Копать ты не умеешь, — пожилая дама кинула оценивающий взгляд на худые руки и ноги мальчика. — Я полагаю, что нож лучше закончить сегодня, а весь завтрашний день провести в поле.

— Зачем? — в отчаянии спросил Майк.

— Копать должен уметь каждый, — терпеливо пояснила миссис Каммигс. Со всех сторон захихикали. Враждебный взгляд учительницы заставил детей умолкнуть. — Вы прекрасно знаете, что, когда начнется война, на земле останутся одни развалины. Если хотите выжить — учитесь рыть норы и добывать из-под земли пищу. Как суслики. Все вы должны стать маленькими коричневыми сусликами.

Расстроенный, Майк забрал нож. Миссис Каммигс величаво прошествовала по проходу между партами. На лицах некоторых учеников появились презрительные ухмылки, но сквозь пелену горя мальчик ничего не замечал. Ему незачем учиться копать. Когда начнется бомбежка, его сразу убьют. И не пригодятся прививки, от которых ноют ноги, руки и ягодицы. Никакая смертоносная бацилла ему не страшна, его просто не будет в живых. Если только…

Он вскочил и кинулся за миссис Каммигс, изнемогая от отчаяния:

— Пожалуйста, отпустите меня! Мне очень надо.

Увядшие губы учительницы скривились, однако полные страха глаза мальчика остановили ее.

— В чем дело? Ты болен?

Майк застыл, не находя в себе сил для ответа. Ученики, радуясь неожиданному развлечению, хихикали и перешептывались. Миссис Каммигс сердито постучала ручкой по столу.

— Майк, — ее голос чуточку смягчился, — если у тебя что-то не в порядке, ступай в психоамбулаторию. Мисс Гроувз будет рада тебе помочь.

— Нет, я здоров, — отказался Фостер.

— Что же тогда?

Класс оживился — посыпались ответы, а Майк не мог раскрыть рта от мук унижения.

— Его отец — против Готовности, он — ПГ! У них нет убежища, он не зарегистрирован в Гражданской Обороне и не платит взносы в НАТС! Их семья ничего не делает!

Изумленная, миссис Каммигс уставилась на мальчика, утратившего дар речи.

— У вас нет убежища?!

Он кивнул.

Странное чувство охватило учительницу.

— Но… — она чуть было не произнесла «ты умрешь», но спохватилась. — Куда же вы пойдете?

— Никуда, — прозвучал чей-то торжествующий голос. — Все остальные спустятся вниз, в свои убежища, а он останется здесь. У него даже нет разрешения на школьное убежище!

Миссис Каммигс потрясенно подняла брови. Уж одно она знала точно: каждый ученик имеет доступ в тщательно оборудованные комнаты под зданием школы. Каждый, чьи родители состоят в Гражданской Обороне и платят деньги на вооружение города. Но как же можно выступать против Готовности?..

— Он боится сидеть с нами, — мелодично звенели голоса. — Он боится, что это случится, пока он здесь. Понимаете?

* * *
Засунув руки поглубже в карманы, Майк медленно брел по улице, отшвыривая встречающиеся на тротуаре камешки. Солнце садилось. Транспортные ракеты со вздернутыми вверх носами выгружали усталых людей. Те радовались возвращению домой с завода, расположенного в ста милях западнее городка. На далеких холмах блеснуло: радар медленно вращался в вечерних сумерках. Количество патрулирующих небо НАТС увеличилось — это время считалось наиболее опасным. От визуальных наблюдений толку мало, если ракеты летят с высокой скоростью и низко над землей.

Майк миновал механическую машину новостей. Она что-то взволнованно верещала про войну, смерть, про новое оружие, созданное дома и за границей. Ссутулив плечи, мальчик шагал мимо небольших бетонных убежищ, служивших домами. Они походили друг на друга, как капли воды. В опускавшейся темноте где-то впереди ярко переливались разноцветные блики рекламы — оживленный деловой центр, где сновали люди и машины.

Пройдя половину квартала в неоновом сиянии, мальчик остановился. Справа возвышалось общественное бомбоубежище с тускло поблескивающим металлическим турникетом. Темный вход напоминал туннель. Входная плата — пять долларов. Если он окажется на улице с пятью долларами в кармане — тогда порядок. Во время учебных тревог Майк не раз отсиживался в общественных убежищах. Но если денег не будет? Или он не успеет? Он никак не мог выбросить эти жуткие кошмары из головы. Он стоял, охваченный ужасом, а люди спешили мимо, и рвали воздух пронзительные сирены.

Мальчик добрел до фонтанов света — огромных сверкающих залов корпорации «Дженерал Электроникс». Она занимала два внушительных здания, освещенных со всех сторон. Безбрежное море чистого света и сияния. Он прилип к витрине, в тысячный раз пожирая глазами волшебные очертания Защитника.

В центре просторного зала стояло одно-единственное сооружение. Лучи всех прожекторов сходились на нем. Гигантские надписи расписывали сто одно преимущество модели. Как будто кто-то мог сомневаться!..

+ Автоматический спусковой лифт, собствен ный источник питания, гарантирован от аварий.

+ Трехслойный корпус, способный без повреж дений выносить силу тяжести в 5 т.

+ Автоматическая система обогрева и охлажде ния, автономная система очистки воздуха.

+ Трехфазовая система обеззараживания воды и пищи.

+ Четырехкратная гигиеническая обработка ожогов.

+ Полный набор антибиотиков.

+ Удобный график выплат.

Майк долго не отрывал глаз от убежища. Оно представляло собой вместительную цистерну: с одной стороны — шахта спускового лифта, а с другой — запасной выход. Убежище было снабжено всем необходимым — целый мир со своим светом, теплом, воздухом, водой, лекарствами, запасами еды. Горы кассет для видеомагнитофона, горы дискет с играми и развлечениями, мебель, посуда, — в общем, все, что есть в самом обычном доме. Не был забыт ни один предмет. Во время бактериологической атаки или взрыва мощнейшей водородной бомбы семья окажется не только в безопасности, но и в относительном комфорте. Модель стоила сто тысяч долларов. Пока Майк молча разглядывал экспонат, один из продавцов ступил на темный тротуар, направляясь в ближайшее кафе.

— Привет, сынок, — проговорил он, проходя мимо Майка. — Неплохо, а?

— Можно войти? — быстро спросил мальчик. — Спуститься? Хоть на минутку!

Продавец остановился. Он узнал Майка.

— А, это ты. Тот самый мальчишка, который вечно торчит около убежища, — медленно сказал он.

— Я ничего не сломаю — обещаю! Я даже трогать ничего не буду!

Продавцу было никак не больше двадцати пяти. Он стоял в раздумье. Мальчишка, конечно, надоел, но у него есть родители, а это — возможная клиентура. Дела идут неважно. Конец сентября, сезонный спад пока продолжается… Но и распинаться перед сопляком желания нет, позволять всякой мелюзге путаться среди товара.

— Ничего не получится, — заявил продавец. — Лучше присылай сюда отца. Он видел

Защитника?

— Да, — ответил мальчик.

— Так чего же он медлит? — продавец воздел руки к небу. — Мы возьмем старую модель в счет покупки новой. Какая у вас модель?

— Никакой.

— Как это?.. — у продавца отвисла челюсть.

— Отец говорит, что это лишняя трата денег. Людей специально запугивают, чтобы они покупали ненужные вещи. Он говорит…

— Твой отец — против Готовности?

Мальчик с горечью кивнул.

Продавец вздохнул.

— Понятно, парень. Твоей вины здесь нет. — Замявшись, продавец спросил: — А в НАТС он платит?

— Нет.

Продавец ругнулся сквозь зубы. Ишь, захребетник! Все жители города платят тридцать процентов от своих доходов на общую систему защиты. А он — в стороне, хотя ведь защищают и его тоже.

— А твоя мать? Она с ним заодно?

— Она… — Майк запнулся. — Позвольте, я спущусь на секундочку? Только один раз!

— Слушай, парень, это ведь не аттракцион. Незачем туда попусту лезть… А как становятся противниками Готовности? Ну вот твой отец — он что, всегда был против?

— Он говорит: люди покупают столько автомобилей и стиральных машин, сколько им нужно. Но ведь никто не знает, сколько требуется НАТС и бомбоубежищ. Он говорит, что заводы без конца могут делать оружие и противогазы, пока люди боятся, что их убьют. Если человек не желает менять машину каждый год, он ездит на старой. А страх за себя и за детей заставляет каждый год менять убежище.

— Ты веришь ему?

— Мне бы хотелось, чтобы у нас было убежище — вроде этого. Я бы спал только в нем, каждую ночь. Случись чего, а я в убежище!

— Войны может и не быть, — сочувственно сказал продавец.

— Может и не быть. А если будет?

— А ты попроси отца: пусть придет, — предложил продавец, замявшись. — Вдруг мы его уговорим. У нас удобный график выплат. Пусть спросит Билла О'Нила.

Майк Фостер брел прочь по темной вечерней улице. Он знал, что давно должен быть дома, но тело его отяжелело и обмякло, ноги заплетались. Усталость напомнила ему вчерашние слова учителя физкультуры, когда они учились задерживать дыхание (набрав полные легкие воздуха, бежали, кто сколько сможет). У него ничего не вышло: он остановился первым, вытолкнув весь воздух из легких и яростно отдуваясь.

— Фостер! — сердито закричал тренер. — Ты мертв! Понял? Будь вто газовая атака… — он устало покачал головой. — Ступай, тренируйся самостоятельно. Добивайся лучших результатов, если хочешь выжить.

Но Майк не надеялся выжить.

Ступив на крыльцо своего дома, он заметил свет в гостиной. Послышался голос отца, мать что-то ответила из кухни. Закрыв за собой дверь, Майк принялся стягивать пальто.

— Это ты? — спросил отец. Он сидел, развалившись на стуле. На коленях — ворох пленок и бумаг из магазина, где он торговал мебелью.

— Куда ты пропал? Обед полчаса как готов. — Отец снял пиджак и закатал рукава. Руки бледные, тонкие, но мускулистые. Редеющие волосы, темные большие глаза. По лицу разлита привычная усталость.

— Извини, — сказал Майк.

Отец посмотрел на карманные часы — наверное, единственные в городе.

— Чем же ты занимался? — он вгляделся. — Что-нибудь случилось?

— Я ходил в центр, — ответил Майк. И с вызовом добавил: — Смотрел новое убежище.

Отец молча сгреб со стола бумаги и затолкал их в папку. Тонкие губы затвердели, на лбу собрались морщины. Майк, словно не замечая, двинулся к стенному шкафу, повесил пальто на вешалку и повернулся в тот момент, когда мать вкатила в столовую столик с тарелками.

Они ели молча, не глядя друг на друга. Первым не выдержал отец.

— Наверное, такой же хлам, как и предыдущие модели. Чуть больше безделушек и хрома.

— Там есть лифт, гарантированный от поломок. На полпути не застрянешь.

— А через полгода они выбросят новую модель — с фильтром усовершенствованной конструкции. А через полгода — еще.

Майк помалкивал. Все это он уже слышал.

— Давай купим старую модель, — наконец сказал он. — Любую, можно даже подержанную.

— И сколько же просят за эту.

— Всего сто тысяч.

Отец вздохнул.

— Всего…

— У них удобный график выплат!

— Как же иначе? Плати всю оставшуюся жизнь. Проценты, налог, проценты на налог… Гарантия на какой срок?

— Полгода.

— Ну конечно же…

Боб Фостер покраснел. Всю жизнь он по крохам собирал дарованное судьбой: работу, деньги, магазин, должность бухгалтера, потом менеджера и, наконец, владельца.

— Нас запугивают, чтобы мельница вертелась, — в отчаянии выкрикнул он жене и сыну. — Не желают, чтобы начался спад производства. Убежища, система безопасности — становой хребет этой дикой экономики.

— Боб, прекрати. Нет сил терпеть, — раздельно и внятно произнесла Рут Фостер.

Фостер-старший оторопел.

— Рут, ты что? Ты ведь знаешь, у нас ни цента лишнего. В торговле затишье. Налоги…

Тонкое лицо миссис Фостер вспыхнуло.

— Ты должен купить убежище! Я не могу больше ловить на себе эти взгляды. Я не могу слышать фразы, которые бросают — мне вслед. Ты — единственный в этом городе против Готовности. Все, кроме нас, платят за то, что эти штуки кружатся над городом.

— Нет, — ответил Боб Фостер, — я не могу.

— Почему?

— Потому что не могу себе это позволить, — просто ответил он.

Наступило молчание.

— Ты все вложил в магазин, — выговорила Рут в конце концов. — И все равно он прогорает. Ты словно крыса, таскающая в свою нору любой мусор. Никому сейчас не нужна мебель из дерева. Ты — анахронизм, пережиток, диковина. — Она хлопнула по столу, и он подпрыгнул, будто перепуганное животное, торопливо собрал пустые тарелки и тронулся в кухню. Тарелки болтались в посудомоечном отсеке.

Боб Фостер тяжело вздохнул.

— Не будем сейчас об этом. Поговорим попозже, когда успокоимся.

— Всегда «попозже», — с горечью произнесла Рут.

Муж исчез в гостиной. Сгорбленная фигура с реденькими серыми волосами. Лопатки выпирали, как сломанные крылья.

* * *
В гостиной царила тишина. Ну кухне Рут устанавливала программу для плиты на следующий день. Сбросив обувь, Боб Фостер растянулся на диване. Голова его покоилась на подушке, лицо посерело от усталости.

— Тебя можно кое о чем спросить, — произнес Майк, чуточку поколебавшись.

Отец зашевелился и со стоном открыл глаза.

— О чем?

Майк уселся напротив.

— Расскажи мне еще раз, как ты дал Президенту совет.

Фостер-старший приподнялся.

— Я не давал Президенту никаких советов, просто разговаривал с ним.

— Расскажи, а?

— Я ведь рассказывал миллион раз… Ну, хорошо. Ты был совсем маленьким, когда это произошло, — отец постепенно смягчался, углубляясь в прошлое. — Ты едва-едва начал

ходить, я нес тебя на плечах.

— А зачем ему сдался наш город? — с жадным любопытством спросил мальчик. Президент был его кумиром, Майк восхищался им жертвенно и пылко.

— Да просто рекламная поездка по городам страны, внезапно ожесточился отец. Посмотреть, как мы живем. Много ли накупили НАТС, убежищ, бацилл чумы и радаров. Корпорация «Дженерал Электронике» только начала возводить свои громадные выставочные залы — все яркое, блестящее, дорогое. Первые системы защиты для домашнего пользования. — Губы отца скривились. — Удобные графики выплат! Реклама! Плакаты! Прожекторы! Бесплатное пиво и цветы для дам!

Горло Майка сжалось.

— Это был тот самый день, когда мы получили флаг Готовности, — вымолвил он со страстью. — Он приехал, чтобы вручить нам наш флаг. Когда флаг подняли в центре города, все замерли!

— Ну да, вот уж повезло. Немного городов в то время имело свой флаг. Люди покупали £ машины и телевизоры. До них еще не дошло, что хорошие деньки миновали.

— Он приехал сюда, проделав огромный путь! И ты разговаривал с ним!

— Вернее, я сказал ему несколько слов. Все выкрикивали приветствия, флаг взвился к небу, а я сказал ему: «Это все, что вы привезли нам? Полоску зеленой материи?» — Отец затянулся сигаретой. — С тех пор я и стал против Готовности.

— Президент когда-нибудь вернется?

Боб Фостер сел на диване и тускло спросил;

— Сколько стоит эта треклятая штука?

Сердце Майка остановилось.

— Сто тысяч долларов.

— В субботу твоя мать, ты и я вместе пойдем в этот магазин. Скоро начнется сезон. В это время года у меня обычно дела идут неплохо — люди берут деревянную мебель для рождественских подарков. — Он резко встал с дивана. — Мы купим это чудовище. Ты доволен?

Задыхаясь от восторга, Майк сумел только кивнуть.

* * *
Убежище установила проворная бригада рабочих — за дополнительную плату. Двор позади дома был быстро прибран, земля и кустарник водворены на место, а счет деликатно подсунут под входную дверь. Опустевший тягач, доставивший покупку, загромыхал обратно по улице, и в округе все стихло.

Окруженные группой восхищенных соседей, Майк с матерью стояли на заднем крыльце.

— Теперь у вас есть убежище, — произнесла миссис Карлайл. — Самое лучшее.

— Верно, — подтвердила Рут Фостер, купаясь в лучах благожелательности, подкрашенной завистью. Она уже и забыла, когда соседи в последний раз приходили к ним.

— Теперь вам есть, где укрыться, — сказал мистер Дуглас с нижней части улицы. Он полистал инструкцию. — Тут говорится, что вы можете сидеть здесь хоть целый год. — Он уважительно покачал головой. — Моя модель рассчитана на восемь месяцев! Вот я и подумываю, а что если…

— Нам этого вполне хватит, — вмешалась его жена, но в ее голосе слышалась затаенная тоска. — Рут, можно спуститься в убежище?

Майк издал звук, словно его душили, и резко подался вперед. Мать понимающе улыбнулась.

— Сначала туда спустится Майк — честно говоря, все это сделано ради него.

Поеживаясь от пронизывающего сентябрьского ветерка, мужчины и женщины наблюдали, как Майк подошел к убежищу и замер в нескольких шагах от входа.

Осторожно, словно боясь коснуться чего-нибудь, он вошел. Под его тяжестью включился лифт и с чуть слышным шелестом заскользил по угольно-черной шахте и бесшумно остановился.

Мальчик выбрался наружу. Лифт пошел наверх, герметично закупоривая шахту — непроницаемая пробка из стали и пластика. Автоматически зажегся свет. Убежище пока было пустым — мебель установят позже. Пахло лаком и машинным маслом. Внизу монотонно гудели генераторы. Присутствие Майка задействовало системы очистки и дезактивации.

Подтянув колени, мальчик с серьезным видом уселся на пол. Слышно только гудение генераторов. Полная изоляция от внешнего мира. Майк очутился в маленьком замкнутом пространстве. Здесь есть все, что нужно для жизни. Он мог бы остаться здесь навсегда, зачем ему выходить на поверхность? Здесь ни тревог, ни волнений. Лишь покойная песнь генераторов да строгая белизна стен.

Майк издал громкий ликующий крик. Эхо отразилось от стен, оглушило его своими раскатами. Он крепко зажмурил глаза и сжал кулаки. Все его существо словно вибрировало от восторга. Он снова крикнул, позволяя лавине звуков обрушиться на него. Близость стен усиливала голос, делая его взрослым и могущественным.

— Привет, Майк!

— Майк, как дела?

— А можно к тебе сегодня зайти?

Майк был в центре внимания, но сегодня это его почему-то не пугало. Он с безразличным видом шествовал между партами, едва отвечая на приветствия.

После занятий к нему подошла миссис Каммигс.

— Я слышала, твой отец сделал взнос в НАТС?

— Да, миссис Каммигс.

— И ты получил разрешение на наше школьное убежище?

Мальчик с радостью показал ей маленькую синюю, печатку, закрепленную на запястье.

— Я рада за тебя, Майк. Ты теперь — за Готовность. Впрочем, не в этом дело — просто ты стал таким, как все.

На следующий день машины новостей на все лады перемалывали сенсацию — противник приступил к производству кумулятивных пуль.

Боб Фостер стоял посреди гостиной. Худое лицо покраснело от ярости и отчаяния.

— Заговор какой-то, черт побери! — кричал он.

— Успокойся, — раздраженно отозвалась Рут. — Ты, по-моему, думаешь, что весь мир занят только тобой. Оружие совершенствуется: на той неделе это были снежинки, проникающие в корни злаков, теперь вот — кумулятивные пули. Или ты полагаешь, что, стоило тебе купить убежище, как все прекратилось?

Муж и жена с досадой смотрели друг на друга. Боб Фостер спросил:

— Что же мы будем покупать теперь?

Рут направилась в кухню.

— Я слышала, что налаживают выпуск адаптеров. В продажу собираются пустить что-то вроде защитного экрана. Устанавливаешь генераторы по углам убежища — и пули взрываются в воздухе.

— Сколько?

— О цене не говорили.

Майк съежился на диване. Он узнал об этом еще в школе. Ученики выполняли контрольную, определяя, какие из диких ягод ядовитые, а какие съедобные. Неожиданно зазвенел звонок, и объявили общее собрание. Директор сообщил новость про кумулятивные пули, а потом заодно прочитал лекцию о лечении новой мутации тифа.

— Придется купить, — мягко сказала Рут. — Соседи уже размечают площадки для генераторов.

— Покупаю! — объявил Боб Фостер. — Покупаю экран против пуль, покупаю все, что появится в продаже! Если не куплю — погибну! Отличная торговая ловушка. Покупай или помирай — вот новый девиз. Немедленно

ставь новую сверкающую модель «Дженерал электронике»! Иначе тебя прикончат.

— Хватит! — отрезала Рут.

Муж встал из-за стола.

— Хватит так хватит. Пойду покупать.

— Значит, у нас будет экран! Их, кажется, начнут продавать к Рождеству.

— Ах да, к Рождеству. — Странное выражение мелькнуло на лице Боба. — Я куплю эту штуковину на Рождество, как и любой другой лояльный гражданин!

* * *
Майк Фостер продирался сквозь толпу, заполнившую улицу в декабрьских сумерках. Адаптеры сверкали в каждой витрине. Всех форм и размеров, для любого типа убежища. И цена — на любой кошелек. Люди шли взволнованные и веселые — типичная рождественская толпа. Из-за порывов летящего снега воздух казался белым. Машины осторожно лавировали на запруженных улицах. Огни, неоновые экраны, ослепительные витрины магазинов сияли со всех сторон.

Дом Майка был пуст и погружен в молчание. Родители еще не возвратились: дела шли неважно, и мать тоже пошла работать в магазин.

В доме он пробыл недолго. Сердце колотилось от волнения. Майк прошел в заднюю часть дома и вышел на крыльцо. Заставив себя остановиться, повернулся и снова вошел в дом. Лучше, если он перестанет торопить события. Каждый момент ритуала был им отработан до мелочей. Путешествие под землю он превратил в искусство — ни одного лишнего движения. Каждый день после обеда он спускался вниз — под защиту стального безмолвия. Теперь убежище уже не было пустым. Его заполнили ряды пищевых консервов, подушки, книги, видеокассеты, гравюры на стенах, яркие ткани, холсты и краски. Убежище принадлежало ему. Там он лежал, свернувшись калачиком, окруженный всем необходимым.

Мальчик прошел в дом как можно медленнее и принялся рыться среди кассет. Он просидит в убежище до ужина, слушая «Ветер в ивах». Родителям известно, где его искать. После ужина он снова укроется внизу, пока не настанет время ложиться в кровать. Иногда поздно ночью, когда родители засыпали, он тихонько вставал, выходил наружу и спускался в безмолвную глубину убежища. Чтобы укрыться там до утра.

Кассета нашлась. Он поспешил на заднее крыльцо. Небо было тускло-серым, бесформенные черные тучи постепенно съедали его. Двор казался холодным и враждебным. Он неуверенно сошел по ступенькам — и окаменел.

Перед ним зияла пустотой огромная дыра, словно беззубый рот, растянутый в зевке.

Трудно сказать, сколько он простоял так, сжимая в одной руке кассету, а другой вцепившись в перила крыльца.

Наступила ночь. Мертвая дыра растворилась в темноте. Постепенно весь мир погрузился в бездонную черноту. Взошла бледная звезда, в соседних домах загорелись неяркие, равнодушные огоньки. Майк не двигался.

Сзади послышались шаги.

— Майк, извини, что так получилось…

Отчаянным усилием мальчик заставил себя

повернуться.

— Ты рано пришел, — пробормотал он.

— Я хотел быть дома, когда ты вернешься из школы…

— Его забрали.

— Да, — голос отца звучал ровно и безучастно. — Прости, Майк. Я сам попросил их.

— Почему?

— Не в состоянии платить за убежище. А тут еще эти экраны-адаптеры. Я не могу участвовать в этих гонках. — Он смолк, потом сказал с несчастным видом. — Они повели себя чертовски прилично. Вернули половину стоимости.

Майк молчал.

— Постарайся понять, — взмолился отец, — мне пришлось воспользоваться капиталом, который я наскреб для торговых операций. А поступлений нет. Вопрос стоял так: либо убежище, либо магазин. И если расстаться с магазином…

— То у нас ничего не останется.

Отец взял его за руку.

— А убежище все равно пришлось бы вернуть. — Тонкие пальцы отца судорожно сжимались и разжимались. — Мы еще купим убежище, может, не самое большое и дорогое, но купим! Произошла ошибка, я не рассчитал наши силы. Ну а взносы в НАТС я буду делать, и на школьное убежище тоже. Это мы потянем, — заключил он расстроенно.

Майк двинулся прочь.

— Куда ты? — отец бросился вслед. — Вернись! — Боб Фостер сделал решительную попытку схватить мальчика, но в темноте споткнулся и упал, неловко подвернув ногу. Охнув от боли, он привстал, нащупывая, за что бы ухватиться.

Двор был пуст. Сын исчез.

* * *
Билл О'Нил устало посмотрел на настенные часы. Половина десятого. Наконец-то можно закрывать это сверкающее чудовище.

— Слава тебе, Господи, — пробормотал он, придерживая дверь для пожилой дамы с пакетами и свертками. Набрав код на панели, он опустил шторы и закрыл все двери в магазин.

— 

1955

Перевод Н.Знаменская

Плата за услуги (Pay for the Printer)

Пепел, черный, без единого признака жизни пепел по обеим сторонам дороги, а дальше, насколько видит глаз — смутные неровные силуэты, развалины зданий и городов, развалины цивилизации; изъеденная, опустошенная планета руин и обломков. Планета черных крупиц кости и стали, цемента и кирпича, взбитых ветром в бессмысленное месиво.

Аллен Фергессон зевнул, закурил «Лаки Страйк» и сонно откинулся на кожаном сиденье «Бьюика» модели пятьдесят седьмого года.

— Ну до чего же унылый пейзаж, — пожаловался он. — Сплошное однообразие, ничего, кроме покореженного хлама. В тоску вгоняет.

— А ты не смотри, — равнодушно пожала плечами сидящая рядом девушка.

Мощная, сверкающая машина бесшумно скользила по дороге — собственно, по полосе плотно укатанного мусора. Еле прикасаясь пальцами к послушному, с силовой передачей рулю, Фергессон блаженно расслабился под убаюкивающие звуки фортепьянного квинтета Брамса — передача шла из Детройтского поселка. По окнам хлестал пепел — за какие-то несколько миль пути на них успела налипнуть толстая черная пленка. Ничего страшного, у Шарлотты в подвале есть садовый шланг из зеленого пластика, оцинкованное ведро и дюпоновская трубка.

— А кроме того, у тебя полный холодильник отличного скотча, — добавил он вслух. — Насколько я помню. Если только эта шустрая компания не выглотала все подчистую.

Шарлотта пошевелилась и открыла глаза; негромкое урчание мотора, жара в кабине — все это погружало в сон.

— Скотч? — пробормотала девушка — Ну да, у меня есть бутылка «Лорда Калверта».

Выпрямившись, она откинула назад пряди светлых пушистых волос.

— Только он малость скиселенный.

— Сильно скиселенный? — спросил с заднего сиденья напряженный голос; они подобрали на дороге пассажира — костлявого, сухопарого человека с худым лицом, одетого в брюки из грубой серой ткани и такую же рубашку.

— Да примерно как и все остальное. — Шарлотта не слушала музыку, ее глаза рассеянно следили сквозь помутневшее от пепла окно за пробегающими мимо сценами. Словно гнилые зубы торчат на фоне грязно-серого полуденного неба останки какого-то городка. Чудом уцелевшая эмалированная ванна, пара телефонных столбов, кости, какие-то белесые обломки, миля за милей мусора и развалин. Жуть и запустение. А где-то там, в обросших плесенью, похожих на пещеры подвалах — немногие выжившие собаки; жалкие, покрытые струпьями, они тесно жмутся друг к другу, спасаясь от холода. Солнечный свет еле сочится сквозь густую пелену взбитого ветром пепла.

— Вот, поглядите, — не оборачиваясь, бросил Фергессон пассажиру и притормозил: кособокими, неуверенными прыжками дорогу пересекал кролик-мутант. Еще один прыжок, и слепой, до неузнаваемости деформированный зверек врезался в зазубренный обломок бетона, отскочил от него, словно плохо надутый мяч, и упал. Еле живой, он прополз несколько шагов, но тут появился тощий, облезлый пес, тошнотворно хрустнули кости, и все было кончено.

— Уф-ф!

Передернувшись от омерзения, Шарлотта прибавила обогрев машины. Миниатюрная и хрупкая, девушка сидела, поджав под себя стройные ноги; в розовом шерстяном свитере и вышитой юбке она выглядела очень привлекательно.

— Жду не дождусь, когда же будет наш поселок. Здесь нехорошо.

— А они ждут не дождутся получить вот это. — Фергессон стукнул по стоявшему на сиденье стальному ящику; прикоснуться к прочному, надежному металлу было приятно. — Если там у вас действительно настолько худо.

— Уж в этом-то не сомневайся, — кивнула Шарлотта. — Хуже просто некуда. Не знаю даже, поможет ли все это — он ведь, считай, ни на что больше не способен. — На ее лбу появились озабоченные морщинки. — Попробовать, конечно, стоит, но я не очень-то надеюсь.

— Не бойся, — заверил ее Фергессон, — разберемся мы с вашим поселком, наведем порядок.

Голос его звучал легко, почти беззаботно; самое первое сейчас — успокоить девушку. Такая вот паника может выйти из-под контроля — выходила уже, и не раз.

— Но не сразу, не в один момент, — добавил он, искоса взглянув на соседку. — Раньше нужно было сообщить.

— Мы думали, это просто лень, но ведь он и вправду умирает. — В ее голубых глазах мелькнул страх. — От него не получить теперь ничего толкового. Сидит, словно здоровенный ком, — и все. Не разберешь, то ли заболел, то ли вообще умер.

— Просто он очень старый. — Фергессон говорил негромко и вразумительно, словно успокаивал перепуганного ребенка. — Насколько я помню, вашему билтонгу уже сто пятьдесят.

— Но ведь они живут многие столетия, так всегда говорили!

— У них невыносимая нагрузка. — Сидевший сзади пассажир провел кончиком языка по пересохшим губам и напряженно подался вперед; кожа его сжатых в кулаки рук потрескалась, в нее глубоко въелась несмываемая грязь. — Вы забываете про непривычность условий. На Проксиме билтонги работали все вместе, а здесь разбились поодиночке — да и тяготение у нас сильнее.

Шарлотта кивнула, однако убежденности на ее лице не было.

— Господи! — пожаловалась она. — Это ужасно, вы только посмотрите! — После небольших поисков из кармана розового свитера появился круглый предмет размером с десятицентовую монету. — Теперь все, что он печатает, получается вроде этого или еще хуже.

Фергессон взял часы и осмотрел их, краем глаза продолжая следить за дорогой. Непрочный, как пересохший лист, ремешок сразу сломался, оставляя на пальцах хрупкие темные волоконца.Циферблат выглядел как надо, но стрелки не двигались.

— Не идут, — объяснила Шарлотта, забирая часы назад. — Видишь, что там? — Она открыла их и показала Аллену, недовольно поджав ярко-красные губы. — Полчаса в очереди стояла, а в результате — какая-то размазня.

Вместо механизма под крышкой крошечных швейцарских часов была сплавленная неструктурированная стальная масса; никаких отделенных друг от друга шестеренок, пружин, камней — только поблескивающий кисель.

— А с чего он работал? — спросил пассажир. — С оригинала?

— С оттиска, но это был хороший оттиск. Он сам его и делал тридцать пять лет назад, для моей мамы. Можете себе представить, что я почувствовала, когда увидела такое. Я же не могу ими пользоваться. — Шарлотта вернула скиселенные часы в карман свитера. — Я так взбесилась, что… — Она замолчала и выпрямилась. — Ну вот и приехали. Видите красную неоновую вывеску? Там как раз и начинается наш поселок.

Вывеска с надписью

СТАНДАРД СТЕЙШНЗ ИНК.

А под ней, на обочине дороги, безукоризненно чистое сине-красно-белое здание. Безукоризненно? Подъехав к бензоколонке, Фергессон притормозил; и он и его пассажиры напряженно глядели в окна машины, заранее готовя себя к неизбежному потрясению.

— Видите? — высоким, срывающимся голосом спросила Шарлотта.

Бензоколонка буквально рассыпалась, выглядела очень старой — старой и обветшалой. Ее здание покоробилось и просело, словно под тяжестью многих веков; ярко-красная неоновая вывеска неровно мигала, ежесекундно грозя потухнуть совсем. Насосы проржавели и тоже деформировались. Все это сооружение начинало вновь обращаться в пепел, в черные, бесцельно гоняемые ветром пылинки, возвращалось к праху, из которого когда-то восстало.

Глядя на готовую исчезнуть с лица земли бензоколонку, Фергессон ощутил холодное дуновение смерти. В его собственном поселке распада не было — пока. Оттиски, конечно же, изнашивались, но питтсбургский билтонг сразу же их заменял; новые оттиски делались по оригиналам, предметам, сохранившимся с довоенного времени. В этом поселке оттиски, из которых он, собственно, и состоял, не заменялись.

И нет смысла говорить о чьей-то там вине, билтонги ограничены в своих возможностях, как и любые другие существа. Они работали на пределе, а к тому же — в чуждой для себя среде.

Зародилась эта раса, судя по всему, в системе Центавра; привлеченные вспышками водородных бомб, они прилетели в последние дни войны и увидели черный радиоактивный пепел, среди которого жалко копошились, пытаясь сохранить хоть какие остатки разрушенной цивилизации, немногие пережившие катастрофу люди.

Разобравшись в ситуации, на что ушло некоторое время, пришельцы разделились поодиночке и взялись за работу, начали дублировать приносимые людьми вещи; именно таким образом удавалось билтонгам выжить на родной их планете — создав в малопригодном для обитания мире закрытую область с удовлетворительной средой.

У одного из насосов бензоколонки какой-то человек пытался заправить бак своего «Форда» шестьдесят шестого года. Бессильно чертыхаясь, он рванул прогнивший шланг; хлынула тускло-янтарная жидкость, грязная, промасленная щебенка быстро ее впитывала. Корпус этого насоса протекал чуть не в десятке мест; другой, соседний с ним, вдруг покачнулся и прямо на глазах рассыпался грудой мусора.

Шарлотта опустила в машине стекло.

— Шелловская бензозаправка держится лучше, Бен! — крикнула она. — На другом конце поселка.

Плотно сложенный мужчина, побагровевший и мокрый от пота, неуклюже, по-медвежьи подошел к бьюику.

— Черт бы ее! — пробормотал он. — Здесь вообще ни шиша не получается. Подбросьте меня через поселок, наберу там ведро.

Фергессон открыл заднюю дверцу, руки его тряслись.

— У вас тут что, все так?

— Еще хуже. — Бен Унтермейер благодарно опустился на сиденье рядом с прежним пассажиром, и бьюик тронулся с места. — Посмотрите хоть на это.

Бакалейная лавка обрушилась, превратилась в груду искореженной стали и бетона. Витринные окна вылетели, везде разбросаны мешки с товарами. Среди всего этого разгрома бродят люди, охапками подбирают продукты, пытаются разобрать завалы. Лица у всех озлобленные и мрачные.

Улица в жутком состоянии — трещины, глубокие колдобины, рассыпающийся поребрик. Из лопнувшей трубы течет мутная, слизкая вода, лужа все растет и растет. И магазины, и стоящие по обочинам автомобили выглядят грязно, запущенно. На всем отпечаток дряхлости, изношенности. Обувная мастерская заколочена, разбитые окна заткнуты грязными тряпками, с поблекшей вывески шелушится краска. Рядом — грязное кафе, клиентов всего двое — жалкого, несчастного вида люди в перемятых деловых костюмах, они пытаются читать газеты и пьют из потрескавшихся чашек похожий на помои кофе; когда кто-нибудь из них поднимает чашку, капли отвратительной жидкости дробно падают на изъеденную червями стойку.

— Долго так продолжаться не может. — Унтермейер обтер покрытый потом лоб. — Слишком уж быстро все обваливается. Люди даже в кино теперь боятся ходить. Да и чего туда ходить. Пленка все время рвется, а половину времени фильм идет вверх ногами. — Он окинул любопытным взглядом худое, с твердым подбородком лицо молча сидящего соседа. — Моя фамилия Унтермейер.

— Джон Доз. — Они обменялись рукопожатием. Представившись, одетый в серое человек смолк, с того времени, как Фергессон и Шарлотта его подобрали, он не произнес и полусотни слов.

Вытащив из кармана свернутую в трубку газету, Унтермейер бросил ее на переднее сиденье, рядом с Фергессоном.

— Вот, полюбуйтесь, что доставили мне сегодня утром.

Газета представляла собой мешанину бессмысленных слов. Неразборчивый оттиск стертого, поломанного шрифта; бледная, водянистая краска, так и не успевшая высохнуть, наложена неровными полосами. Фергессон бегло пробежал текст, с таким же успехом он мог бы этого и не делать. Путаные статьи, нить повествования вьется бесцельно и никуда не приводит. Крупный шрифт заголовков объявляет какую-то несуразицу.

— Аллен привез нам кое-какие оригиналы, — сказала Шарлотта. — Они здесь, в этом ящике.

— Без толку, — обреченно вздохнул Унтермейер. — За все сегодняшнее утро он ни разу не пошевелился. Я стоял в очереди со своим тостером, хотел его отпечатать. С чем пришел, с тем и ушел. Поехал домой, а тут еще машина начала барахлить — ломается, наверное. Посмотрел под капот, так кто же в них понимает, в этих моторах? Ведь это не наше дело. Потыкал туда, сюда, как-то заставил ее дотащиться до бензоколонки… Проклятый металл настолько ослаб, что пальцем проткнуть можно.

Фергессон остановил бьюик перед большим белым домом, в одной из квартир которого жила Шарлотта. Потребовалось усилие, чтобы узнать это место — за месяц дом разительно изменился. Теперь его окружали деревянные леса, сколоченные грубо и неумело. Около фундамента неуверенно возятся рабочие, здание заметно завалилось набок. По стенам бегут устрашающей ширины трещины, все вокруг усеяно обломками штукатурки. Прилегающий к дому участок тротуара завален мусором и огорожен веревками.

— Сами мы не можем сделать ровно ничего, — яростно посетовал Унтермейер. — Только сидеть и смотреть, как все разваливается. Если он не оживет в самое ближайшее время…

— Все, что он печатал для нас раньше, начинает изнашиваться. — Шарлотта открыла дверцу и выскользнула из машины. — А все, что он печатает теперь, — сплошной кисель. Ну и что же теперь делать? — Она зябко поежилась от промозглого полуденного холода. — Думаю, с нами будет то же самое, что и в Чикагском поселении.

Всех четвертых пробрал леденящий ужас. Чикаго, поселок, которого больше нет! Печатавший для них билтонг состарился и умер. Утратив последние силы, он превратился в безмолвную, неподвижную груду пассивного материала, а все улицы и дома, все вещи, которые он когда-то печатал, постепенно износились и снова стали черным пеплом, прах к праху.

— Он не оставил потомства, — прошептала Шарлотта, ее голос дрожал от страха. — Растратил всего себя на работу, на печатанье, а затем просто взял — и умер.

— Но ведь другие узнали, — хриплым голосом нарушил молчание Фергессон. — Узнали и прислали замену, когда смогли.

— Поздно было, — проворчал Унтермейер. — Поселок уже рассыпался. Только и осталось от него, что пара случайно выживших людей — совершенно голых, умирающих от холода и голода, да собаки, которые на них охотились. Проклятые твари набежали со всех сторон, для них-то там был настоящий пир.

Они стояли на рассыпающемся под ногами тротуаре, тесно сбившись в кучу, полные страха и напряженного ожидания. Ужас отразился даже на худощавом лице Джона Доза, холодный, до костей пробирающий ужас. Фергессону очень захотелось оказаться вдруг десятком миль восточнее, у себя дома Поселок оживленный, процветающий, никакого сравнения с этим. Питтсбургский билтонг молод, в самом расцвете присущих его расе творческих сил.

Здания в Питтсбургском поселке прочные, без единого пятнышка, тротуары безупречно чистые, нога чувствует ровную, крепкую опору. Выставленные в магазинах телевизоры и миксеры, тостеры и автомобили, рояли и одежда, и виски, и замороженные персики — всё идеальные отпечатки оригиналов. Точные, подробные воспроизведения, их не отличишь от настоящих предметов, переживших войну в герметически закупоренных подземных убежищах.

— Если этот поселок рассыплется, — неловко сказал Фергессон, — кто-то из вас сможет переселиться к нам.

— А ваш билтонг сможет печатать больше, чем для сотни людей? — негромко спросил Джон Доз.

— Сейчас сможет. Вы ехали в этой машине, — Фергессон гордо указал на свой бьюик, — и сами видели, как здорово она сделана. Почти не хуже, чем оригинал, их и отличить-то можно, только если поставить рядом и долго сравнивать. Не знаю, — он заранее улыбнулся бородатой шутке, — может, мне оригинал и достался.

— Сейчас еще рано принимать какие-то решения. — Шарлотта взяла с сиденья стальной ящик и направилась к дверям дома. — Какое-то время у нас еще есть. Идемте с нами, Бен. И вы тоже, — кивнула она Дозу, — выпейте по глотку. Он не такой уж и плохой, этот виски, — отдает малость антифризом и надпись на этике не прочитать, но в остальном — не слишком скиселенный.

Но стоило Шарлотте поставить ногу на нижнюю ступеньку, рядом возник один из рабочих.

— Туда нельзя, мисс.

— Но ведь там моя квартира! — Шарлотта яростно рванулась, ее лицо побледнело от ужаса. — И все мои вещи — я же там живу.

— Это здание опасно, — настаивал рабочий — не рабочий, собственно, а один из жителей поселка, разрушающиеся дома охранялись добровольцами. — Вы посмотрите на трещины.

— Вижу их не первую неделю. Идемте, — нетерпеливо повернулась она к Фергессону, а затем легко поднялась по ступенькам и потянулась к входной двери.

Внушительная — стекло и хромированный металл — дверь сорвалась с петель и разлетелась вдребезги; острые как бритва осколки стекла сотнями брызнули во все стороны. Громко вскрикнув, Шарлотта попятилась, и тут же, прямо у нее под ногами, бетонное крыльцо стало рассыпаться; издав звук, похожий на громкий вздох, оно осело кучей белого порошка, бесформенной грудой легких, пересыпающихся пылинок.

Фергессон и рабочие подхватили беспомощную, барахтающуюся девушку, а Унтермейер бросился тем временем во взметнувшуюся облаком бетонную пыль и начал лихорадочно искать стальной ящик; в конце концов он нащупал его и облегченно вытащил на тротуар.

Придерживая Шарлотту, Фергессон и рабочие с трудом пробирались через останки крыльца; Шарлотта пыталась что-то сказать, но не могла, ее лицо судорожно подергивалось.

— Мои вещи! — прошептала она наконец.

— Ты ничего не повредила? — Фергессон неловко отряхивал одежду девушки. — У тебя все цело?

— В порядке я. — Шарлотта вытерла лицо, измазанное белой пылью и кровью. На ее щеке виднелась глубокая царапина, белокурые волосы слиплись плотной массой. Розовый свитер, юбка — вся одежда разодрана, превратилась в грязные тряпки. — Ящик, его вытащили?

— Здесь он, — бесстрастным голосом сказал Джон Доз. За все это время он даже не пошевелился.

Всем телом дрожа от страха и отчаяния, Шарлотта крепко вцепилась в Фергессона, прижалась к нему.

— Посмотри, — прошептала она, показывая испещренные белыми пятнами руки. — Чернеет.

Толстый слой пыли, лежавший на ее руках, начал темнеть. Быстро, прямо у них на глазах пыль стала сперва серой, а затем угольно-черной. Изодранная одежда девушки потускнела, сморщилась, а затем, словно высохшая шелуха, потрескалась, посыпалась на землю.

— В машину ее, — скомандовал Фергессон. — Там есть одеяло, из нашего поселка.

Они с Унтермейером завернули дрожащую девушку в толстое шерстяное полотнище и усадили ее в бьюик. Шарлотта сжалась, в широко раскрытых глазах стоял ужас, ярко-красные капли крови медленно соскальзывали по измазанной черным пеплом щеке то на синюю полоску одеяла, то на желтую…

Фергессон поднес к ее судорожно подергивающимся губам раскуренную сигарету.

— Спасибо, — сказала, а скорее, всхлипнула Шарлотта. Трясущаяся рука с трудом нащупала сигарету. — Что же нам теперь делать, Аллен? Фергессон осторожно стряхнул с белокурых волос девушки почерневшую пыль.

— Сейчас поедем, и я покажу ему привезенные оригиналы. Может, он сумеет что-нибудь сделать. Новые вещи, которые надо печатать, всегда повышают их тонус. Как знать, может, он и оживет немного.

— Ведь он не спит, Аллен. — Голос Шарлотты дрожал от ужаса. — Он умер, я это знаю.

— Жив он еще, — хрипло возразил Унтермейер, однако все они понимали безнадежность положения.

— Он отложил яйца? — негромко поинтересовался Доз.

— Пытался, — выражение лица Шарлотты говорило все и без слов. — Несколько штук проклюнулось, но не выжил ни один. Там есть еще яйца, я видела, но…

Она замолчала. Все всё понимали: отчаянная, напряженная борьба за сохранение человеческой расы сделала билтонгов бесплодными. Мертвые яйца, погибающее потомство…

Фергессон скользнул за руль и резко захлопнул дверцу; она закрылась плохо — покоробился металл, а может — просто какая-нибудь случайность. У него волосы встали дыбом от ужаса. И здесь неидеальный оттиск — при печатании искажен какой-то элемент, крохотный, микроскопически малый, но — искажен. Скиселен даже этот шедевр, этот роскошный сверкающий бьюик. Значит, билтонг их поселка тоже начинает уставать. Рано или поздно то, что произошло с Чикагским поселком, произойдет и со всеми…

Вокруг парка рядами выстроились неподвижные, ни звука не издающие автомобили. Сам парк полон людей, у каждого — вещь, которую нужно отпечатать, отчаянно нужно. Фергессон заглушил двигатель и спрятал ключи в карман.

— А ты выдержишь? — спросил он Шарлотту. — Может, останешься лучше здесь?

— Ничего со мной не случится, — попыталась улыбнуться Шарлотта.

Теперь на ней были брюки и спортивная рубашка, подобранные Фергессоном среди остатков рассыпавшегося магазина одежды. Никаких угрызений совести он не ощущал — товар усеивал всю мостовую; какие-то мужчины и женщины апатично его ворошили, выбирая что-нибудь подходящее. Эти вещи прослужат не больше нескольких дней.

Фергессон не стал торопиться с одеждой для Шарлотты; в одной из дальних кладовых он обнаружил целую кучу крепких, надежных рубашек и брюк, их материал явно не собирался в ближайшее время обратиться в черный порошок. Недавние оттиски? Или — удача почти невероятная, хотя и возможная — оригиналы, с которых владельцы магазина печатали свой товар? Обувной магазин еще функционировал, там Фергессон купил туфли на низком каблуке. Пояс, подобранный среди развалин первого магазина, рассыпался при первой же попытке застегнуть его на Шарлотте, так что теперь она щеголяла в собственном его ремне. Они продвигались к центру парка, впереди — Унтермейер со стальным ящиком, за ним — остальные трое. Вокруг молча стояли мрачные, нахмуренные люди, у всех в руках самые разнообразные вещи — бережно пронесенные через столетия оригиналы либо хорошие, с малыми лишь искажениями оттиски. Смесь страха и надежды превратила лица этих людей в напряженные маски.

— Вон они, — послышался сзади голос чуть отставшего Доза. — Мертвые яйца.

На краю парка под деревьями небольшую круглую площадку устилали тускло-коричневые шарообразные предметы размером с баскетбольный мяч. Все — твердые, закоченевшие. Некоторые из них были разбиты, везде валялись осколки скорлупы.

Унтермейер ударил одно из яиц ногой; хрупкое и пустое, оно развалилось на части.

— Какая-то тварь высосала его начисто, — уверенно сказал он. — Это конец, Фергессон. Думаю, тут собаки поработали, они пролезают сюда ночью и добираются до яиц. А он слишком слаб, чтобы помешать.

Толпа молчала, но от нее исходили почти осязаемые волны слепого, нерассуждающего протеста; чувствовалось, еще немного — и люди взорвутся. С покрасневшими от ярости глазами, мужчины и женщины судорожно сжимали свои вещи; плотно стиснутые в одну сплошную массу, они окружали центр парка нетерпеливым, возмущенным кольцом. Они ждали слишком долго. Они устали ждать.

— А это еще что за хрень? — Унтермейер присел на корточки перед странным, неопределенных очертаний предметом. Его пальцы пробежали по тускло поблескивающему металлу. Очертания совершенно неопределенные, как у оплывшей восковой фигурки. — Понять не могу.

— Газонокосилка с мотором, — угрюмо объяснил стоящий рядом мужчина.

— И когда он ее отпечатал? — поднял голову Фергессон.

— Четыре дня назад. — Мужчина с ненавистью пнул предмет ногой. — Тут даже и не поймешь, что это такое, то ли газонокосилка, то ли что угодно другое. Моя старая износилась. Я выкатил из сейфа принадлежащий поселку оригинал, проторчал целый день в очереди, а в результате — вон что. — Он презрительно сплюнул. — Эта хреновина ни на что не годится, я прямо здесь ее и бросил — чего барахло домой таскать.

— Ну и что же нам теперь делать? — вмешался резкий, пронзительный голос его жены. — Старой пользоваться нельзя, на глазах рассыпается, как и все здесь. Если от новых оттисков нет толку, тогда какого же…

— Заткнись! — рявкнул мужчина; его лицо исказилось яростью, длинные пальцы судорожно сжимали обрезок стальной трубы. — Подождем еще немного. Может, он и очухается.

Словно рябь по воде, по толпе прокатился негромкий шепот вспыхнувшей надежды. Зябко передернув плечами, Шарлотта двинулась дальше.

— Лично я ни в чем его не обвиняю, только… — Она оглянулась на Фергессона и обреченно покачала головой. — Какой от всего этого будет толк? Если он не сможет печатать для нас мало-мальски пристойные копии.

— Он не сможет, — сказал Джон Доз. — Вы посмотрите на него! — Доз замер сам и придержал остальных. — Посмотрите и подумайте — как может он работать лучше.

Билтонг был еще жив. Старый и огромный, он расположился в самом центре парка, словно бугор мутной, пожелтевшей от старости, смолисто-густой протоплазмы. Усохшие, сморщенные псевдоподии черными змейками лежали на коричневой осенней траве. Верхушка этого бугра осела, стала почти плоской — неяркий солнечный свет постепенно выжигал из вен билтонга остатки влаги, и тот, съеживаясь, опадал, словно продырявленный пузырь.

— Господи, — одними губами прошептала Шарлотта. — До чего же жутко он выглядит!

Центральное возвышение билтонга еле заметно вздымалось и опадало — жалкие, бессильные движения, тщетная борьба за ускользающую жизнь. Над умирающим существом висели плотные рои мух, черных, с синим металлическим отливом. И запах, густая невыносимая вонь гниения и распада. Откуда-то снизу сочилась, образовывая лужицу, темная жидкость.

Сквозь мутную желтизну протоплазмы еле проглядывало бьющееся в агонии плотное ядро нервной ткани; в ответ на эти судорожные движения по вялой слизистой плоти расходились волны. Нервные волокна почти на глазах известковались, превращались в цепочки гранул. Дряхлость и распад; И — страдание.

Прямо перед умирающим билтонгом располагалась низкая бетонная платформа с оригиналами, вещами, которые надо скопировать; рядом с ним лежали начатые, но не завершенные оттиски — неровные комки черного пепла, замешанного на влаге его тела, — именно из такого материала и создавались оттиски. Судя по всему, какое-то время назад билтонг прервал работу и втянул внутрь себя немногие все еще функционирующие псевдоподии. Он отдыхал — и пытался не умереть.

— Несчастная тварь! — сказал Фергессон и сам удивился своему голосу. — Ему не продержаться.

— Он сидит вот так уже битых шесть часов, — истерически взвизгнул у него над ухом женский голос. — Сидит как пень, и все тут. Может быть, он хочет, чтобы мы встали на колени и умоляли его?

— Вы не видите, что он умирает? — яростно повернулся к ней Доз. — Оставьте его, ради бога, в покое.

Ропот, прокатившийся по людскому кольцу, не сулил ничего хорошего; на Доза оборачивались, но тот хранил холодное безразличие. Стоявшая рядом с ним Шарлотта закаменела, не могла пошевелиться. Ее глаза побелели от ужаса.

— Ты поосторожнее, — негромко сказал Унтермейер. — Кое-кому из этих ребят вещи нужны буквально позарез. Некоторые пришли сюда за пищей.

Времени на раздумья не оставалось; выхватив из рук Унтермейера стальной ящик, Фергессон торопливо его раскрыл. Затем он нагнулся, вынул из ящика оригиналы и разложил их на траве, у своих ног.

По толпе снова прокатился ропот, но на этот раз — ропот пораженный и благоговейный. Фергессон почувствовал мрачное удовлетворение — поселку недоставало именно этих оригиналов. Здесь имелись только оттиски, и далеко не лучшего качества — оттиски с оттисков, и притом дефектных. Один за другим, он собрал с земли бесценные оригиналы и направился к бетонной платформе. Полные злобы люди преграждали ему путь, но тут же, увидев оригиналы, расступались.

Фергессон положил на платформу серебряную зажигалку «Ронсон». Затем — бинокулярный микроскоп «Бош и Ломб», новенький, в черном кожаном футляре. Звукоснимающую головку для проигрывателя, тоже высококлассную, фирмы «Пикеринг», и чашу из сверкающего стойбеновского хрусталя.

— Отличные оригиналы, — завистливо произнес стоявший неподалеку мужчина. — Где это ты их добыл?

Фергессон не ответил, он не отрывал глаз от умирающего билтонга.

Билтонг не пошевелился, однако было понятно, что он заметил появление новых оригиналов.

Где-то в глубине желтой слизистой массы забегали, стали сплетаться в пучки тугие волокна. Переднее устье вздрогнуло и раскрылось. По всему этому кому волной прокатилась страшная судорога. Затем из отверстия потекла, пузырясь, жидкость. Псевдоподия вздрогнула, доползла по устланной слизью траве до платформы, помедлила в нерешительности, тронула хрустальную чашу.

Затем билтонг собрал кучку черного пепла, смочил ее жидкостью из переднего устья. И вот возник тусклый шар, гротескная пародия на стойбеновскую чашу. Немного поколебавшись, билтонг втянул псевдоподию, чтобы набраться сил. Через какое-то время он сделал еще одну попытку, но вдруг, без всякого предупреждения, все его тело содрогнулось, псевдоподия бессильно упала, помедлила в жалкой нерешительности и наконец уползла, спряталась в массе тела.

— Без толку все, — хрипло сказал Унтермейер. — Не может он ничего, слишком поздно.

Непослушными, оцепеневшими пальцами Фергессон собрал оригиналы и засунул их в стальной ящик.

— Я, пожалуй, ошибся, — пробормотал он, с трудом поднимаясь на ноги. — Надеялся, это поможет. Мне и в голову не приходило, насколько он плох.

Убитая отчаянием, не способная вымолвить ни слова Шарлотта пошла прочь — куда попало, ничего не видя на своем пути. Унтермейер последовал за ней, пробираясь сквозь сбившуюся вокруг платформы толпу разъяренных людей.

— Подождите секунду, — остановил их Доз. — У меня тут есть пара вещей, пусть он на них попробует.

Собравшийся уже уходить Фергессон устало ждал, а Доз сунул руку за пазуху своей грубой серой рубашки, немного там покопался и извлек какой-то предмет, завернутый в клочок старой газеты. Это была чашка, деревянная чашка для питья, грубо обработанная и неправильной формы. Со странной косой усмешкой на лице он присел на корточки и поставил чашку перед билтонгом.

— А какой смысл? — Шарлотта наблюдала за его действиями с легким недоумением. — Ну, скажем, он даже и сделает сейчас оттиск. — Она безразлично потрогала деревяшку носком туфли. — Это же такая простая штука, что ее самому можно скопировать.

Фергессон вздрогнул. Доз поймал его взгляд и несколько мгновений двое мужчин смотрели друг на друга, Доз — с легкой улыбкой, а Фергессон — напряженно замерший, начинающий понимать.

— Верно, — сказал Доз, — я сделал ее сам. Фергессон схватил чашку. Дрожа от возбуждения, он осматривал неказистую посудину снова и снова.

— Чем вы ее сделали? Я ничего не понимаю. И из чего вы ее сделали?

— Мы повалили несколько деревьев. — Доз снял что-то со своего ремня; в слабых лучах солнца тускло блеснул металл. — Вот — только осторожнее, можно порезаться.

Нож, такой же грубый, как и чашка, — кованый, неровный, ручка обмотана проволокой.

— Вы сделали этот нож? — потрясенно спросил Фергессон. — Я не верю. С чего вы начали? Чтобы сделать такую вещь, нужны инструменты. Это парадокс! — Его голос поднялся до истерических нот. — Это просто невозможно! Разочарованная Шарлотта отвернулась, безнадежно махнув рукой.

— Им же ничего не разрежешь. Вот у меня на кухне был целый набор ножей, — добавила она жалким, тоскливым голосом. — Нержавеющие, самая лучшая шведская сталь. А теперь от них остался один черный пепел.

Голова Фергессона разрывалась от миллиона бушующих в ней вопросов.

— Эта чашка, этот нож — вас что там, целая группа? И этот материал, из которого сшита ваша одежда, — вы сами его соткали?

— Идемте, — резко бросил Доз. Прихватив нож и чашку, он быстро двинулся прочь. — Лучше убраться отсюда. Тут, похоже, дело идет к концу.

Люди начали расходиться. Бросив бессмысленное теперь ожидание, они уныло плелись к выходу из парка в надежде подобрать среди обломков рассыпающихся магазинов хоть какую-то пищу. Ожили и медленно, словно в нерешительности, куда-то укатили некоторые из машин, окружавших парк.

Унтермейер нервно провел кончиком языка по своим вялым, отвисшим губам. Толстое, мучнистое лицо пошло от страха пятнами.

— Теперь они сорвутся с цепи, — пробормотал он Фергессону. — Весь наш поселок рушится, через несколько часов не останется ничего. Ни пищи, ни жилья. — Его глаза стрельнули в сторону автомобиля, но тут же утратили блеск, поскучнели.

Такая мысль пришла в голову не одному Унтермейеру. Вокруг массивного, покрытого пылью бьюика постепенно образовалось кольцо мужчин с темными, не предвещающими ничего хорошего лицами. Словно жадные, враждебно настроенные дети они тыкали его со всех сторон, внимательно изучали капот, бамперы, щупали фары и туго накаченные шины. Во многих руках мелькали обрезки труб, камни, куски искореженной арматуры, вырванные из обломков рассыпавшихся зданий.

— Они знают, что машина из другого поселка, — сказал Доз. — И знают, что она поедет обратно.

— Я могу взять тебя в Питтсбургский поселок, — сказал Фергессон Шарлотте. Он направился к автомобилю. — Запишу тебя своей женой. А потом уж решишь, стоит ли доводить оформление бумаг до конца.

— А как же Бен? — еле слышно пробормотала Шарлотта.

— Я не могу записать его второй женой. — Фергессон ускорил шаг. — Отвезти его я могу, но все равно ему не позволят остаться. У них ведь там система квот. Позднее, когда все поймут чрезвычайность ситуации…

— С дороги.

Унтермейер угрожающе надвигался на окруживших машину людей; они неуверенно попятились, немного помедлили, а затем расступились. Унтермейер встал рядом с дверцей, в нем откуда-то появилась быстрота, огромное тело подтянулось, не казалось больше обвисшей тушей. — Проводите ее сюда — и следите в оба, — сказал он Фергессону.

Держа Шарлотту между собой, Фергессон и Доз протиснулись к машине. Фергессон передал толстяку ключи, тот рывком открыл переднюю дверь, втолкнул Шарлотту внутрь и сделал Фергессону знак зайти с другой стороны.

И тут окружавшие их люди ожили.

Ударом огромного кулака Унтермейер отшвырнул лидера в самую гущу следовавшей за ним толпы, а затем нырнул в дверцу, перевалился через Шарлотту и с трудом втиснулся на водительское сиденье. Взвыл, оживая, двигатель; Унтермейер включил самую малую передачу и резко нажал педаль газа. Машина сдвинулась с места. Бешеные, одичавшие люди цеплялись за нее, через открытую дверцу пытались схватить сидящих внутри.

Унтермейер захлопнул и запер дверцу. В последний момент, когда машина уже набрала скорость, Фергессон успел разглядеть взмокшее от пота, искаженное страхом лицо толстяка.

Все старания людей удержаться на гладких, скользких боках машины были тщетны; один за другим они соскальзывали, оставались позади. Какой-то огромный рыжеволосый парень оседлал капот, через вдребезги разбитое лобовое стекло он остервенело тянулся к лицу сидящего за рулем Унтермейера. Унтермейер резко повернул машину; какое-то мгновение рыжеволосый еле держался, но затем руки его соскользнули, и он полетел, так и не проронив ни звука, на мостовую, лицом вниз. Яростно визжа покрышками, машина виляла, наклонялась из стороны в сторону и наконец пропала из виду, заслоненная цепочкой осевших, утративших свои очертания зданий; визг стал тише, а потом и совсем стих. Унтермейер и Шарлотта уехали; скоро они будут в спасительной безопасности Питтсбургского поселка.

На плечо Фергессона, тупо смотревшего вслед исчезавшему бьюику, опустилась тонкая рука Доза.

— Ну что ж, — пробормотал он, стряхивая с себя оцепенение, — была машина и нету. Во всяком случае, слава богу, что Шарлотта отсюда уехала. — Пошли. — В голосе Доза звучала нетерпеливость. — Надеюсь, у вас хорошая обувь — прогулка будет довольно длинная.

— Прогулка? — недоуменно моргнул Фергессон. — А куда?

— До ближайшего из наших лагерей миль тридцать. Думаю, дойдем.

Секунду помедлив, Фергессон догнал двинувшегося прочь Доза.

— Я ходил раньше, сумею и сегодня.

А за их спинами вновь собралась толпа, теперь все внимание переключилось на инертную, неподвижную кучу протоплазмы, на умирающего билтонга. Поднимался негодующий гул; бессилие этих людей, крушение надежд на захват автомобиля мгновенно превратил негромкий сперва гул в визгливую, отвратительную какофонию. Накопленная толпой злоба искала выхода в насилии; словно жидкость, без всяких рассуждений переливающаяся с высокого места в низкое, зловещая, кипящая, утратившая все человеческое, масса накатывалась на бетонную платформу.

Дряхлый, беспомощный, умирающий билтонг осознавал их присутствие, ждал их. Его псевдоподии сплелись в последней, невыносимой работе, в дрожи последнего усилия.

То, что увидел Фергессон, было страшно, чудовищно; волна душного, нестерпимого стыда заставила его забыть обо всем, стальной ящик выпал из бесчувственных, бессильно разжавшихся пальцев и с грохотом ударился о землю. Фергессон нагнулся, тупо, словно по какой-то обязанности подобрал ящик и сжал его, не понимая, что же делать дальше. Ему хотелось убежать, убежать куда попало, куда глаза глядят, оказаться где угодно, только не здесь. В темноте и тишине, среди теней, блуждающих за границей поселка. На мертвой, усыпанной черным пеплом равнине.

В тот момент, когда разъяренная толпа бросилась на него, билтонг пытался отпечатать себе укрытие, защитную стену из пепла.

После двух часов пути Доз остановился и с размаху бросился на все вокруг устилавший пепел.

— Отдохнем немного, — буркнул он. — Приготовим еду, у меня есть кое-какие запасы. Вот как раз и пригодится этот ваш «Ронсон», если только он заправлен. Фергессон вынул зажигалку из ящика и передал ее Дозу. Холодный, полный отвратительных запахов ветер срывал с поверхности земли пепел, взбивал его в страшные, мертвые облака, носил эти облака над бесплодной планетой. Обломками костей торчали неровные, зазубренные стены, остатки каких-то зданий. Здесь и там сквозь пепел пробивались темные, зловещие стебли сорной травы.

— Все это не настолько мертво, как могло бы показаться, — заметил Доз, выбирая из окружавшего их пепла маленькие обломки дерева и клочки бумаги. — Собаки и кролики — это вы знаете. Кроме того, сохранилось довольно много семян растений — только и надо, что полить пепел хорошенько, и они сразу прорастут.

— Полить? Чем? Ведь дождя больше не бывает. Что бы там ни означало это слово в прошлом.

— Нужно копать колодцы. Вода есть, но до нее нужно докопаться. — Доз разжег крохотный костерок — зажигалка оказалась заправленной. Он кинул ее подставившему руки Фергессону и занялся поддержанием огня.

Поймав зажигалку, Фергессон начал рассматривать ее так, словно увидел впервые.

— А вот такую вещь, как вы можете ее сделать?

— А мы и не можем. — Доз вытащил из-за пазухи завернутую в тряпку пищу — сушеное подсоленное мясо и обжаренную кукурузу. — Невозможно начинать с изготовления всяких сложных штук. Начинают с простого, а потом медленно, постепенно — вверх. Здоровый билтонг смог бы печатать с таких оригиналов. Наш, Питтсбургский, изготовил бы великолепный оттиск этой зажигалки.

— Знаю, — кивнул Доз. — Вот это-то как раз нас и задержало. Пришлось ждать, пока у них опустятся руки. А ведь так оно и будет, им придется вернуться в свою систему, оставаться здесь — верная для них смерть.

Рука Фергессона судорожно сжала зажигалку.

— С их уходом уйдет и наша цивилизация.

— Эта зажигалка? — ухмыльнулся Доз. — Если вы про нее — то да, уйдет, во всяком случае — на долгое время. Но вы смотрите на ситуацию не с той стороны. Нам придется перестроиться, выкинуть из головы разную чушь и набраться новых знаний — каждому из нас. Это нелегко, по себе знаю.

— Откуда вы взялись?

— Я — один из переживших чикагский коллапс, — негромко сказал Доз. — После гибели поселка я бродил в одиночку — убивал животных камнями, спал в подвалах, руками и ногами отбивался от собак. Потом набрел на один из лагерей. Они ведь давно уже существуют — вы, друг, не знаете, но Чикаго — не первый погибший поселок.

— И вы печатаете инструменты? Вроде этого ножа?

Доз расхохотался, он смеялся долго и громко.

— Не печатаем, это называется совсем иначе, это называется изготавливать. Мы изготавливаем инструменты, делаем вещи. — Вытащив знакомую деревянную чашку, он поставил ее на покрытую пеплом землю. — Печатать — значит попросту копировать. Не могу объяснить вам, что такое изготавливать, чтобы понять, нужно попробовать самому. Но печатать и изготавливать — две совершенно разные вещи.

Доз выстроил в ряд три предмета. Великолепный стойбеновский хрусталь, собственную свою грубую деревянную чашку и кривой пузырь — дефектный, так и не удавшийся умирающему билтонгу оттиск.

— Вот так было когда-то. — Он указал на стойбеновскую чашу. — Когда-нибудь так будет снова, но для этого нужно идти в нужную сторону — трудным путем, шаг за шагом — и только тогда все вернется.

Доз бережно спрятал хрустальную чашу в стальной ящик.

— Ее надо сохранить — не для копирования, а как образец, как цель, к которой нужно стремиться. Вы, наверное, не совсем понимаете разницу, но ничего, потом поймете.

Он указал на грубую деревянную чашку.

— А вот где мы сейчас. И не смейтесь над ней, не говорите, что это — не цивилизация. Как раз наоборот — она простая, она грубая, но она настоящая. Отсюда мы будем двигаться вверх.

Подняв с земли дефектный оттиск, плод усилий умирающего билтонга, он мгновение помедлил, затем откинул руку назад и отшвырнул уродливый пузырь прочь. Тот ударился о землю, подпрыгнул и разлетелся вдребезги.

— А это — ничто. — Теперь в голосе Доза дрожала ярость. — Лучше уж такая чашка. Эта деревянная чашка ближе к стойбеновскому хрусталю, чем любой оттиск.

— Я вижу, вы очень горды своей деревянной посудиной, — заметил Фергессон.

— Уж не сомневайтесь. — Доз положил чашку в стальной ящик, рядом со стойбеновской. — Когда-нибудь вы и сами это поймете. Потребуется время, но в конце концов — поймете.

Он начал было закрывать ящик, но остановился и тронул пальцем зажигалку.

— Не при нашей жизни, — вздохнул Доз, опуская крышку ящика. — Слишком много промежуточных этапов. — И тут его худое лицо вспыхнуло гордостью, радостным предвкушением. — Но ей же богу, мы к тому идем.

1956

Перевод М.Пчелинцев

Ветеран войны (War Veteran)

Старик сидел на скамейке под ярким, горячим солнцем и смотрел на гуляющих по парку людей.

Чистый и аккуратный парк, газоны искрятся от водяных брызг, рассыпаемых сотнями блестящих медных поливальных фонтанчиков. Безукоризненно начищенный робот-садовник перекатывается с места на место, вырывает из земли стебельки сорняков, собирает мусор в широкую щель на своей груди. Весело галдят и носятся дети. Сидящие на скамейках парочки держатся за руки, сонно греются на солнце. Тесными группами лениво разгуливают симпатичные армейские ребята; засунув руки в карманы, они с восторгом взирают на бронзовотелых обнаженных девушек, загорающих вокруг плавательного бассейна. Где-то дальше, за пределами парка, ревут машины, возносит к небу сверкающий хрусталь своих шпилей Нью-Йорк.

Старик с натугой прокашлялся и сплюнул в кусты. Яркое солнце раздражало, слишком оно желтое и греет так, что поношенная рваная куртка насквозь промокла от пота. Кроме того, в этом безжалостном свете старик еще острее ощущал свой давно небритый подбородок и стекляшку на месте, где когда-то был левый глаз. И глубокий, безобразный шрам — след ожога, после которого от одной из его щек не осталось почти ничего. Старик раздраженно подергал слуховую петлю, висевшую на серой костлявой шее. Затем он расстегнул куртку и разогнул спину. Одинокий, полный скуки и горечи, он ерзал на матово поблескивающих металлических планках скамейки, крутил головой, пытаясь вызвать в себе интерес к мирной идиллии деревьев, зеленой травы и беззаботно играющих детей.

Скамейку напротив заняли трое молодых солдатиков; совсем незагорелые, с бледными лицами, они начали раскрывать коробки со своими завтраками.

Слабое, отдававшее кислятиной дыхание старика замерло в горле. Изношенное сердце часто, болезненно заколотилось, он снова чувствовал себя живым — впервые за много часов. Кое-как всплыв из глубин своего оцепенения, старик сделал мучительное усилие и сфокусировал на солдатах мутный взгляд. Вынув носовой платок, он промокнул усеянное крупными каплями пота лицо, а затем заговорил:

— Хороший денек.

Глаза солдат рассеянно скользнули по странной фигуре.

— Ага, — сказал один из них.

— Хорошая работа. — Рука старика указала на желтое солнце и силуэт города. — Отлично смотрится.

Солдаты не отвечали; все их внимание было сосредоточено на кусках яблочного пирога и чашках с дымящимся черным кофе.

— Все совсем как настоящее, — заискивающе добавил старик. — А вы, ребята, минеры? — спросил он наобум.

— Нет, — мотнул головой один из молодых парней. — Ракетчики.

— А я служил в истребительных. — Старик покрепче перехватил свою алюминиевую трость. — Еще в прежней флотилии Б-3.

Никто ему не ответил. Солдаты перешептывались, поглядывая в сторону, — их заметили девушки, сидевшие на одной из соседних скамеек.

Старик сунул руку в карман куртки и извлек какой-то серый, грязный пакет. Медленно, дрожащими пальцами развернув рваную бумагу, он так же медленно встал, а затем, пошатываясь и неуверенно переставляя подламывающиеся ноги, пересек посыпанную мелкой щебенкой дорожку.

— Хотите посмотреть? — На его ладони лежал блестящий металлический квадратик. — Я получил его в восемьдесят седьмом. Думаю, вас тогда еще и на свете не было.

В глазах молодых солдат вспыхнуло любопытство.

— Ничего себе, — уважительно присвистнул один из них. — Хрустальный Диск первого класса. Вас наградили такой штукой? — вопросительно поднял он глаза.

Старик гордо хохотнул — правда, этот звук больше походил на хриплый кашель.

— Я служил на «Уайнд Гайанте» под командованием Натана Уэста. Меня ведь вырубили только в самом конце, в последнюю их атаку. А так я все время был там, с нашим истребительным отрядом. Вы, наверное, помните, как мы раскинули сеть на всем протяжении от…

— Вы уж нас извините, — развел руками один из солдат. — Мы такие древности не очень знаем. Нас же, наверное, тогда и на свете не было.

— Что да, то да, — согласился старик. — Шестьдесят с лишним лет прошло. Вы ведь слыхали о майоре Перати? Как он загнал их флот в метеоритное облако, как раз когда они сходились для последнего удара? И как Б-третья месяцами сдерживала их? — Он горько, со злобой выругался. — Мы их не пропускали, и нас становилось все меньше. И вот когда у нас осталась всего пара кораблей, они ударили. Они налетели, как стервятники. И все, что попадалось им на глаза, они…

— Прости, папаша. — Солдаты дружно встали, собрали свои коробки и направились к соседней скамейке. Девушки искоса, застенчиво поглядывали на них и нервно хихикали. — Поговорим как-нибудь в другой раз.

Старик повернул и яростно заковылял к своей скамейке. Злой и разочарованный, он бормотал что-то неразборчивое, сплевывал в искрящиеся капельками влаги кусты и пытался хоть как-то успокоиться. Но яркое солнце раздражало, шум людей и машин доводил до бешенства.

Он снова сидел на скамейке, полуприкрыв глаза, скривив бескровные, иссохшие губы в безнадежной и горькой гримасе. Никто не интересуется дряхлым, полуслепым стариком. Никто не хочет слушать его путаные, бессвязные рассказы о битвах, в которых он участвовал, никому не нужно его мнение об использованной в этих битвах стратегии. Никто уже вроде и не помнил войну, чье яростное, всесжигающее пламя все еще пылало в еле живом мозгу старика. Войну, о которой он страстно хотел говорить, — если только удастся найти слушателя.

Вэйчел Паттерсон резко остановил машину.

— Ну вот, — сказал он через плечо. — Устраивайтесь поудобнее. Здесь нам придется постоять.

До тошноты знакомая сценка. Несколько сотен, а то и тысяча землян в серых шапочках и с того же цвета нарукавными повязками. Плотными потоками они двигаются по улице, горланя лозунги и размахивая огромными, издалека заметными транспарантами:

class="book"> ПЕРЕГОВОРАМ — НЕТ!

ПРЕДАТЕЛИ БОЛТАЮТ МУЖЧИНЫ ДЕЙСТВУЮТ!

НЕ НАДО НИЧЕГО ИМ РАССКАЗЫВАТЬ ПОКАЖИТЕ ИМ!

СИЛЬНАЯ ЗЕМЛЯ ЛУЧШАЯ ГАРАНТИЯ МИРА!

— Почему мы стоим? В чем дело? — удивленно хмыкнул сидевший сзади Эдвин Ле Марр. Отложив пленки с делами, он близоруко прищурился.

— Опять демонстрация, — устало откинулась на спинку Ивлин Каттер. — Ровно такая же, как и всегда. — Она закурила, всем своим видом выражая отвращение.

Демонстрация была в полном разгаре. Мужчины и женщины, взрослые и школьники, окончившие к этому времени свои уроки, напряженность и возбуждение, горящие ненавистью глаза. У некоторых в руках плакаты и транспаранты, у некоторых — палка, обрезки труб, прочее подручное оружие, вооруженные люди по большей части одеты в нечто вроде полувоенной формы. Прохожие останавливаются на тротуарах, смотрят на колонну, кое-кто к ней присоединяется. Одетые в синее полицейские остановили уличное движение, они стоят с безразличным видом и ждут — не попробует ли кто-либо помешать демонстрантам. Никто, конечно же, и не пытается, дураков нет.

— Но почему Директорат не прекратит такое безобразие? — возмущенно спросил Ле Марр. — Пара бронеколонн покончила бы с этим раз и навсегда.

— Директорат, — холодно засмеялся его сосед Джон В-Стивенс, — финансирует их, организует их, дает им бесплатное время на телевидении. Даже избивает тех людей, которые изъявляют недовольство. Вы посмотрите на этих полицейских — они же прямо горят желанием кого-нибудь избить.

— Паттерсон, неужели это правда? — недоуменно сморгнул Ле Марр.

Теперь искаженные яростью лица были совсем близко, они с обеих сторон обтекали приземистый, сверкающий «Бьюик» выпуска шестьдесят четвертого года. Хромированная приборная доска вздрагивала и слегка дребезжала от тяжелого топота ног по мостовой. Доктор Ле Марр спрятал пленки в металлическую кассету и нервно огляделся по сторонам; втянувший голову в плечи, он очень напоминал перепуганную черепаху.

— А вы-то чего боитесь? — хрипло сказал В-Стивенс. — Вас они пальцем не тронут — ведь вы англичанин. Это мне надо бояться.

— Они свихнулись, — пробормотал Ле Марр. — Все эти идиоты, любители шагать строем и драть глотку.

— Ну зачем же так сразу: «идиоты», — спокойно повернулся к нему Паттерсон. — Они слишком доверчивы, вот и все. Они верят тому, что им говорят, равно как и все мы, остальные. Беда только в том, что им говорят ложь.

Он указал на один из плакатов, огромный стереоскопический портрет, тяжело раскачивавшийся в руках тащивших его людей.

— Обвинять надо его. Это он выдумывает всю эту гору лжи. Это он давит на Директорат, разжигает ненависть и насилие — и имеет для этого достаточно денег.

С портрета смотрело суровое благородное лицо седовласого джентльмена, гладко выбритого и высоколобого. Крепко сложенный человек лет под шестьдесят, чем-то похожий на университетского профессора. Доброжелательные голубые глаза, твердый подбородок — одним словом, весьма впечатляющая фигура достойного и уважаемого человека с высоким общественным положением. А под этим портретом — его личный лозунг, рожденный в момент вдохновения:

ВСЕ КОМПРОМИССЫ — ПРЕДАТЕЛЬСТВО!

— Фрэнсис Ганнет, — пояснил Ле Марру В-Стивенс. — Великолепный образчик человека, не правда ли? Земного человека, — поправил он себя.

— Но ведь у него очень благородное лицо, — запротестовала Ивлин Каттер. — Разве может человек такой интеллигентной внешности иметь что-нибудь общее со всем этим?

В-Стивенс затрясся от смеха, но веселья в его смехе не было.

— Эти изящные, белые, чистые руки гораздо грязнее рук водопроводчиков и плотников, которые орут за окнами нашей машины.

— Но почему…

— Ганнету и его группе принадлежит «Трансплан Индастриз», холдинговая компания, контролирующая чуть не все экспортно-импортные операции внутренних планет. Получив независимость, мы и марсиане неизбежно влезем в его поле деятельности. Появится конкуренция. А так нас ограничивает нечестная, да что там — откровенно жульническая система коммерческого законодательства.

Колонна приблизилась к перекрестку. Плакаты и транспаранты куда-то исчезли, в руках вожаков демонстрации замелькали булыжники и дубинки. Криками и жестами увлекая за собой остальных, эти вожаки мрачно двинулись к небольшому современному зданию, над которым мигала светящаяся надпись: «КОКА-КОЛА».

— Господи, да они же собрались громить отделение «Кока-Кола». — Паттерсон начал открывать дверцу машины.

— Ничего вы тут не сделаете, — остановил его В-Стивенс. — Да и вообще там никого нет. Обычно их предупреждают заранее.

Окна из толстого, прозрачного как хрусталь пластика разлетелись вдребезги, и толпа хлынула в маленькую, подчеркнуто щегольскую контору. Полицейские неторопливо профланировали мимо, зрелище явно им нравилось. Через разбитые окна на тротуар полетели столы, стулья, папки с какими-то документами, видеомониторы, пепельницы и даже веселенькие плакаты с изображением прелестей жизни на других планетах. Взметнулись черные полотнища едкого, копотного дыма — кто-то поджег помещение тепловым излучателем. Теперь участники погрома повалили наружу, счастливые и довольные.

На лицах стоявших вдоль тротуаров людей отражались самые разные чувства. У некоторых — восторг, у других — определенное любопытство, но у большинства — тревога и ужас. Они отворачивались и уходили, а мимо них грубо проталкивались погромщики — возбужденные, с перекошенными лицами, нагруженные добычей.

— Видели? — спросил Паттерсон. — Все это сделали несколько тысяч человек за плату, полученную от Ганнетовского комитета. Впереди шли собственные люди Ганнета, его охранники и штрейкбрехеры, это для них — вроде сверхурочной работы. Они пытаются выдть себя за голос всего человечества, хотя ничем подобным в действительности не являются. Шумное, скандальное меньшинство, маленькая кучка фанатиков.

Группа демонстрантов рассыпалась и быстро таяла. Цель была достигнута — отделение «Кока-Кола» превратилось в черную, дотла выгоревшую коробку, жутко зиявшую пустыми провалами окон, уличное движение было остановлено, чуть не половина Нью-Йорка видела угрожающие кровожадные лозунги, слышала грохот ног по мостовой и полные ненависти крики. Видя, что представление закончилось, зрители тоже начали расходиться по своим конторам и магазинам, возвращаться к повседневным заботам.

И тут погромщики увидели венерианскую девушку, вжавшуюся в закрытый подъезд одного из домов.

Паттерсон бросил машину вперед. Дико скрежеща, чуть не вставая на дыбы, она пересекла улицу, вылетела на тротуар и помчалась вслед за группой побагровевших, бегущих со всех ног бандитов. Первую волну нос машины раскидал по сторонам, словно смятые бумажные игрушки, остальные, отброшенные сверкающим металлическим бортом, повалились бесформенной грудой бессмысленно барахтающихся рук и ног. Венерианская девушка увидела приближающуюся машину — и землян на переднем сиденье. На мгновение она застыла, парализованная ужасом, а затем повернулась и панически бросилась прочь по тротуару, в кипящую массу людей. Перегруппировавшиеся погромщики неслись за ней с дикими воплями:

— Держи утколапую!

— Утколапых на Венеру!

— Земля землянам!

А за всеми этими лозунгами — отвратительный привкус похоти и ненависти, не выраженных, да и не выразимых словами.

Паттерсон подал машину назад и вывернул на мостовую. Непрерывно сигналя, он мчался за девушкой и быстро обогнал погромщиков. В заднее стекло врезался увесистый булыжник, за ним последовал целый град какого-то хлама. Толпа, заполнявшая улицу, безразлично расступалась, освобождая путь машине и погромщикам. В полном отчаянии, задыхаясь и всхлипывая, девушка бежала между стоящими у обочины машинами и группами людей. Ни одна рука не поднялась против нее — но ни один человек не попытался и помочь ей. Отстраненные зрители, наблюдавшие безразличный им спектакль.

— Я поймаю ее, — сказал В-Стивенс. — Обгони ее и тормози, а я за ней сбегаю.

Паттерсон обогнул девушку и резко затормозил. Словно перепуганный заяц, она развернулась и помчалась назад, прямо в руки погромщикам. В одно мгновение распахнув дверцу, В-Стивенс бросился за ней, схватил в охапку и так же бегом вернулся к машине. Ле Марр и Ивлин Каттер втащили их внутрь, Паттерсон резко рванул вперед.

Секунду спустя машина свернула за угол, резко щелкнул рвущийся трос полицейского заграждения, и они оказались на мирной, спокойной улице. Рев людских голосов, топот ног по мостовой быстро стихали, оставались позади.

— Все хорошо, все хорошо, — ласково повторял В-Стивенс. — Мы твои друзья. Посмотри, я ведь тоже утколапый.

Сжавшись в комок, плотно подтянув колени к животу, девушка отодвинулась на самый край сиденья, к дверце. В широко раскрытых зеленых глазах застыл ужас, худое лицо мучительно передергивалось. На вид ей было лет семнадцать. Тонкие пальцы с перепонками между ними судорожно цеплялись за порванный воротник. Левой туфли нет, волосы всклокочены, ссадины на лице кровоточат; из дрожащих губ вылетают какие-то нечленораздельные звуки.

— Ее сердце чуть наружу не выскакивает, — пробормотал Ле Марр, пощупав пульс девушки, а затем вынул из кармана шприц-тюбик и ввел его содержимое в тонкую, мелкой дрожью дрожащую руку.

— Успокоительное, — пояснил он. — Повреждений, собственно, нет никаких — ведь они до нее не добрались.

Все в порядке, — продолжал говорить В-Стивенс. — Мы — врачи из Городской больницы, все, кроме мисс Каттер, которая заведует у нас канцелярией. Доктор Ле Марр — невролог, доктор Паттерсон — специалист по раковым опухолям, а я — хирург, видишь мою руку? — Он провел по лбу девушки пальцем своей хирургической руки.

— И я — венерианин, такой же, как и ты. Мы отвезем тебя в больницу, немного поживешь у нас.

— Вы их видели? — Губы Ле Марра тряслись от возмущения. — Никто ведь и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Стояли и смотрели.

— Трусят, — брезгливо поморщился Паттерсон. — Не хотят нарываться на неприятности.

— Все равно нарвутся, — пожала плечами Ивлин Каттер. — Эти неприятности никого не минуют. Никому не удастся остаться посторонним наблюдателем. Это не футбольный матч.

— Что теперь будет? — впервые заговорила девушка. Голос ее дрожал и срывался.

— Улетайте вы лучше с Земли, — вздохнул В-Стивенс. — Ни один венерианин не будет здесь в безопасности. Возвращайтесь домой и сидите там, пока все это не стихнет.

— А вы думаете — стихнет? — В глазах девушки стояла безнадежность.

— Раньше или позже. — В-Стивенс протянул ей взятую у Ивлин сигарету. — Такое положение не может долго сохраняться. Мы должны получить свободу.

— Спокойнее, спокойнее. — Теперь ровный голос Ивлин звучал угрожающе, ее глаза вспыхнули враждебным блеском. — Мне казалось, вы выше всего этого.

Темно-зеленое лицо В-Стивенса налилось кровью.

— Вы что думаете, я могу так вот стоять в стороне и смотреть, как мой народ оскорбляют и убивают, как нашими интересами пренебрегают, и все это для того, чтобы недопеченные морды вроде Ганнета могли жиреть на крови, выжимаемой из…

— Недопеченные морды? — недоуменно повторил Ле Марр. — Что это такое, Вэйчел?

— Это они землян так называют, — криво усмехнулся Паттерсон. — А вы бы, В-Стивенс, кончали этот треп. Для нас с вами нет и не может быть оппозиции «наш народ — ваш народ». Мы принадлежим к одной и той же расе. Ваши предки — земляне, поселившиеся на Венере в конце двадцатого века.

— Ваши отличия от землян — всего лишь мелкие мутации адаптивного плана, — заверил В-Стивенса Ле Марр. — Мы все еще можем производить совместное потомство, а значит, принадлежим к одному биологическому виду.

— Можем, — саркастически улыбнулась Ивлин Каттер. — Только кому же это вздумается производить потомство от утколапых или от ворон?

Какое-то время все молчали. В машине, приближавшейся к больнице, стало душно от пропитавшей воздух враждебности. Венерианская девушка молча курила, опустив полные ужаса глаза к мелко вибрирующему полу.

У ворот Паттерсон притормозил и показал пропуск. Охранник сделал знак проезжать, и машина снова набрала скорость. Убирая пропуск в карман, Паттерсон наткнулся рукой на какой-то предмет и вдруг вспомнил.

— Вот, почитайте, может, сумеете отвлечься от всех этих неприятностей. — Он кинул утколапому короткий круглый металлический пенал. — Вояки вернули сегодня утром. Говорят, какая-то канцелярская ошибка. Изучите сами, а потом передайте Ивлин; вообщето это по ее части, но я посмотрел и заинтересовался.

Открыв пенал, В-Стивенс занялся его содержимым. Самое обычное прошение о предоставлении места в государственной больнице, помеченное регистрационным номером ветерана войны. Ветхие, покрытые грязью и пропитанные потом пленки, рваные и истертые бумаги. Чем-то заляпанные листики металлической фольги, которые бессчетное число раз складывались и разворачивались, годами лежали в кармане гимнастерки, надетой на чью-то немытую, поросшую неопрятными волосами грудь.

— А это что, так важно? — раздраженно поднял голову В-Стивенс. — Неужели есть смысл вникать во всю эту дурацкую канцелярщину?

Паттерсон завернул на стоянку и заглушил мотор.

— Обратите внимание на номер, которым помечено прошение, — сказал он, открывая дверцу. — Если присмотреться внимательно, не торопясь, обнаруживается нечто до крайности необычное. У просителя имеется ветеранское свидетельство — с регистрационным номером, который до настоящего момента не присвоен еще даже никому из новобранцев, какие там ветераны.

Совершенно ничего не понимающий Ле Марр беспомощно перевел взгляд с Ивлин Каттер на В-Стивенса, но не получил никакого объяснения. Охватывавшая костлявую шею старика С-петля вывела его из беспокойного, волнами накатывавшего оцепенения.

— Дэвид Ангер, — повторил жестяной женский голос. — Вас просят вернуться в больницу. Вам нужно немедленно вернуться в больницу.

Что-то проворчав, старик потряс головой и кое-как пришел в себя. Крепко вцепившись в свою алюминиевую трость, он поднялся с мокрой от пота металлической скамейки и заковылял в направлении спасательной эстакады — так он называл про себя выход из парка. Ведь только-только стал засыпать, отключился от этого слишком яркого солнца, от визгливого смеха детей, ото всех этих молокососов в форме и девиц, и тут обязательно…

На краю парка две неясные тени крадучись пробирались среди кустов. Не веря своим глазам, Дэвид Ангер остановился и начал приглядываться к беззвучно скользящим по тропинке фигурам.

Его поразил звук собственного голоса. Он орал изо всех сил, во все горло; полные ярости и отвращения вопли громким эхом раскатывались по парку, среди мирных кустов и газонов.

— Утколапые! — кричал он, пытаясь бежать следом за ними. — Утколапые и вороны! Помогите! Да помогите же кто-нибудь!

Задыхаясь, хватая воздух ртом, он размахивал тростью и ковылял за этими фигурами — марсианином и венерианином. Появились люди, на лицах большинства из них читалось полное недоумение. Собралась небольшая толпа, все стояли и смотрели, как этот странный, оборванный старик пытается догнать полных ужаса мутантов. Истратив остаток сил он натолкнулся на питьевой фонтанчик и тяжело осел на землю; негромко звякнув, покатилась выскользнувшая из пальцев трость. Его сморщенное лицо приобрело багрово-синий оттенок, чудовищный след ожога еще отчетливее выступил на пятнистой коже. Единственный глаз старика налился кровью, сверкал гневом и ненавистью, на бескровных губах пузырилась слюна. Он жалко размахивал иссохшими, похожими на птичьи лапы руками, указывая на фигуры, скрывающиеся в кедровой роще на противоположном краю парка.

— Остановите их, — бормотал Дэвид Ангер заливая слюной подбородок. — Не дайте им уйти! Да что это с вами такое? У вас что, коленки дрожат? В штаны наложили? Что вы за мужчины!

— Ну чего ты расшумелся, папаша, — добродушно тронул его за плечо какой-то солдат. — Они же никому ничего не делают.

Трость, подобранная Ангером с земли, просвистела в сантиметре от головы солдата.

— Ты — болтун! — хрипло выкрикнул он. — Ну какой из тебя солдат?

Старика прервал приступ тяжелого удушающего кашля, он согнулся пополам, хватая воздух ртом.

— В наше время, — прохрипел он наконец, — мы обливали их ракетным топливом, вздергивали и поджигали. Мы отрубали им ихние вонючие утиные и вороньи лапы. Уж мы-то им показали. Мутантов остановил выросший на их пути полицейский.

— А ну-ка, валите отсюда, — угрожающе приказал он. — Такие твари не имеют права здесь находиться.

Замершие было беглецы торопливо направились к выходу, но полицейскому этого было мало; лениво подняв дубинку, он ударил марсианина поперек глаз. Хрупкий, тонкокостный череп треснул, ослепленный, согнувшийся от страшной боли марсианин покатился в кусты.

— Вот это уже получше.

В задыхающемся голосе Дэвида Ангера появилось нечто вроде удовлетворения.

— Мерзкий, грязный старикашка. — На него смотрело побелевшее от ужаса женское лицо. — Вот из-за таких, как вы, все и происходит.

— А ты кто такая? — взвизгнул Ангер. — Тебе что, вороны нравятся?

Толпа начала расходиться. Тяжело опираясь на трость, Ангер снова заковылял к выходу. С трудом передвигая ноги, он непрерывно бормотал какие-то угрозы и проклятья, отплевывался и сокрушенно тряс головой.

У дверей больницы старик все еще дрожал от ярости и возмущения.

— Чего вам еще? — грубо спросил он, подойдя к стоящему посреди приемного покоя столу. — Не понимаю, что тут у вас происходит. Сперва вы будите меня, как только я первый раз за все это время по-настоящему уснул, а что я вижу потом? Двух утколапых, нагло разгуливающих по парку, прямо среди белого дня, и…

— Вас хочет увидеть доктор Паттерсон, — терпеливо прервала его сестра. — Триста первый кабинет. Проводите мистера Ангера в триста первый, — кивнула она роботу.

Старик мрачно побрел за плавно шагающим роботом.

— А я-то думал, всех вас, жестяных, перебили еще на Европе[3], в восемьдесят восьмом. Ничего не понимаю, — пожаловался он механическому человеку. — Чем занимаются все эти пай-мальчики в военной форме? Шляются, понимаешь, развлекаются себе, хихикают и лапают девок, которым, видно, делать больше нечего, кроме как валяться на траве в чем мать родила. Что-то тут не так. Нужно что-то…

— Сюда, пожалуйста, — сказал робот, открывая дверь триста первого, кабинета.

Цепляясь за свою алюминиевую трость, все еще горя возмущением, старик остановился перед столом врача. Вэйчел Паттерсон слегка привстал и кивнул головой; Дэвида Ангера он видел впервые. Они смотрели друг на друга внимательными, оценивающими глазами — тощий, горбоносый, изуродованный в бою старый солдат и респектабельно одетый врач, темные, начинающие редеть волосы аккуратно причесаны, добродушные глаза прикрыты очками в тяжелой черепаховой оправе. А рядом, с бесстрастным видом посторонней наблюдательницы, — Ивлин Каттер, в ярких губах зажата сигарета, золотистые локоны откинуты назад.

— Я — доктор Паттерсон, а это — мисс Каттер. Садитесь, пожалуйста, мистер Ангер. — Паттерсон задумчиво взял одну из разложенных мятых, грязных пленок, покачал ее на ладони и вернул на место. — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. С одним из ваших документов возникли некоторые неясности. Скорее всего — обычные канцелярские заморочки, но так или иначе все это вернулось ко мне.

Ангер осторожно присел на край стула.

— Сплошная бюрократия. Я здесь уже целую неделю, и каждый день у них что-нибудь новенькое. Наверное, они считают, что мне следовало лечь на улице и сдохнуть.

— Согласно этим документам, вы здесь уже восемь дней.

— Ну конечно же восемь. Если так сказано в бумажках, значит, так оно и есть. — Голос старика был полон желчного сарказма. — Разве же они могут записать что-нибудь неправильно?

— Вас взяли в больницу как ветерана войны. Все расходы по вашему здесь пребыванию несет Директорат.

— Ну и что? — ощетинился Ангер. — Уж хотя бы лечение я заслужил.

Привстав со стула, он ткнул в сторону Паттерсона корявым пальцем.

— Я в армии с шестнадцати лет. Сражался за Землю и работал на нее всю свою жизнь. И сейчас был бы в армии, не уделай они меня почти насмерть во время этого подлого налета. Счастливо еще отделался. — Он машинально провел рукой по своему страшному шраму. — Вот вы, смотрю, никогда вроде не служили. Странно, что вообще были такие места, где можно было отсидеться. Никогда не думал.

Ивлин Каттер и Паттерсон переглянулись.

— Сколько вам лет? — неожиданно спросила Ивлин.

— А что, разве в ваших бумажках не написано? — возмущенно прохрипел Ангер. — Восемьдесят девять.

— И в каком году вы родились?

— В две тысячи сто пятьдесят четвертом. Вы что, считать не умеете?

Паттерсон что-то отметил на одном из листков фольги.

— А в каких частях вы служили?

Вот тут-то Ангер вышел из себя окончательно:

— Б-третья, если только вы о такой когда-нибудь слышали. Глядя, как тут у вас поставлено дело, я и сам начинаю уже сомневаться, что когда-нибудь была война.

— Б-третья, — повторил Паттерсон. — И как долго вы там служили?

— Пятьдесят лет. А потом вышел в отставку. Я имею в виду — в первый раз. Мне было тогда шестьдесят шесть. Обычный возраст. Получил пенсию и клочок земли.

— А потом вас снова призвали?

— Ну конечно призвали! Вы что, забыли, как Б-третья вернулась в строй? Все вот такие, как я, старые ребята. PI почти сумели их остановить — тогда, в последний раз. Вы в это время еще в игрушки, наверное, играли, но ведь каждый знает, что мы тогда сделали.

Сунув руку в карман, Ангер вытащил свой Хрустальный Диск первого класса и со стуком опустил его на стол.

— Я получил вот это — как и все оставшиеся в живых. Все десять человек из тридцати тысяч.

Дрожащими, непослушными пальцами он подцепил медаль и зажал ее в ладони.

— Меня тяжело ранило. Видите, какое у меня лицо? Обожгло, когда взорвался крейсер Натана Уэста. А потом два года провалялся в лазарете. Это было, когда они прорвали оборону Земли.

Жалкие старческие руки сжались в кулаки.

— Мы сидели и смотрели, как они превращают Землю в дымящуюся пустыню. Не осталось ничего — только пепел и шлак, миля за милей — одна лишь смерть. Ни городов, ни деревень. Мы сидели и смотрели, а мимо неслись их снаряды с углеродными головками. Ну а потом они покончили с Землей и взялись за нас, сидевших на Луне. И тоже быстро прикончили.

Ивлин Каттер попыталась что-то сказать, но не смогла. Лицо Паттерсона стало белым как мел.

— Продолжайте, — выдавил он с трудом. — Рассказывайте дальше.

— Мы держались там, в глубине, под кратером Коперника, а они долбили нас углеродными снарядами. Мы держались лет пять. А потом они начали высаживаться. Я и все остальные, кто остался жив, ушли на скоростных ударных катерах, организовали пиратские базы в области внешних планет.

Ангер неуютно поерзал на стуле.

— Об этом я не люблю говорить. Поражение, полный конец. Зачем вы меня расспрашиваете? Я строил 3-4-9-5, лучшую из наших баз. Между Ураном и Нептуном. А потом я снова вышел в отставку. А потом пришли эти грязные крысы и лениво, не спеша, разнесли ее в клочья. Пятьдесят тысяч человек. Мужчины, женщины, дети. Вся наша колония.

— А вы спаслись? — прошептала Ивлин Каттер.

— Конечно спасся, разве не видно? Я был в патруле. Я расшиб один из кораблей этих утколапых. Влепил заряд и смотрел, как они дохнут. Я перелетел на 3-6-7-7 и пробыл там несколько лет. Пока и ее не атаковали. Это было в начале этого месяца. Мы дрались до последнего, спиной к стене.

Рот старика мучительно скривился, мелькнули желтые, грязные зубы.

— Тут уж бежать было некуда. Во всяком случае, я таких мест не знал.

Он обвел роскошный кабинет взглядом единственного, налитого кровью глаза.

— Об этом я не знал. Вы, ребята, здорово оборудовали свою базу. Все почти точно так, как было на Земле. Ну — малость ярковато, да и суеты много, на Земле было гораздо спокойнее. Мирно на ней было. Но вот даже запах воздуха — в точности тот самый.

Некоторое время все молчали.

— Так, значит, вы попали сюда после того, как… как эта колония была уничтожена? — хрипло спросил Паттерсон.

— Ну да, — устало пожал плечами Ангер. — Последнее, что я помню, — купол треснул, воздух уходит, и тепло, гравитация. И всюду садятся корабли утколапых и ворон. Вокруг умирают люди. И все, я вырубился. Ну а потом лежу вдруг здесь, на улице, и кто-то помогает мне встать. А потом этот самый жестяной и один из ваших докторов доставили меня в больницу.

Затаивший дыхание Паттерсон с дрожью выпустил из легких воздух.

— Понятно. — Его пальцы бесцельно перекладывали истрепанные, грязные документы. — Ну что ж, ваш рассказ вполне объясняет недоразумение.

— А разве всего этого нет в бумагах? Чего-нибудь не хватает?

— Все ваши документы на месте. Когда вас доставили, пенал висел на запястье.

— Само собой. — Цыплячью грудь Ангера распирало от гордости. — Этому меня научили еще в шестнадцать лет. Даже если ты погиб, трубка должна быть при тебе. Все документы нужно поддерживать в полном порядке.

— Документы в порядке, — глухим голосом согласился Паттерсон. — Вы можете вернуться в свою палату. Или в парк. Куда хотите. — Он сделал знак, и робот бесстрастно проводил иссохшего старика до коридора. Как только дверь за ним закрылась, Ивлин Каттер начала ругаться, ругаться медленно, монотонно и грубо. Бросив окурок на пол, она яростно раздавила его каблуком и нервно, словно запертый зверь, заходила по кабинету.

— Боже милосердный, это во что же такое мы влезли?

Схватив интервид, Паттерсон набрал шифр коммутатора.

— Свяжите меня с Генеральным Штабом. И сейчас же, — бросил он оператору.

— С Луной, сэр?

— Да, — резко кивнул Паттерсон. — С главной лунной базой.

На стене кабинета, вдоль которой продолжала нервно вышагивать Ивлин Каттер, висел календарь с датой: четвертое августа две тысячи сто шестьдесят девятого года.

Если Дэвид Ангер родился в две тысячи сто пятьдесят четвертом, ему сейчас пятнадцать. А он действительно родился в две тысячи сто пятьдесят четвертом. Так значилось в этих истрепанных, пожелтевших, насквозь пропитанных потом документах. В документах, которые он пронес через войну, которая еще не началась.

— Он действительно ветеран, — сказал Паттерсон В-Стивенсу. — Ветеран войны, которая начнется только через месяц. Чего уж удивляться, что айбиэмовские машины выкинули его заявление.

— Это будет война между Землей и двумя колонизованными планетами? — В-Стивенс нервно облизал темно-зеленые губы. — И Земля ее проиграет?

— Ангер прошел всю войну. Он видел ее от начала до самого конца — до полного уничтожения Земли.

Подойдя к окну, Паттерсон пустыми, отсутствующими глазами посмотрел наружу.

— Земля проиграла войну, и земная раса была стерта в порошок, перестала существовать.

Из окна кабинета В-Стивенса открывался прекрасный вид. Паттерсон смотрел на город. Миля за милей зданий — белых, сверкающих в косых лучах заходящего солнца. Одиннадцать миллионов людей. Огромный центр торговли и промышленности, ось, вокруг которой вращается вся система. А дальше, за горизонтом, весь мир с его городами, фермами и дорогами. Три миллиарда мужчин и женщин. Здоровая, процветающая планета, мир, из которого вышли предки этих мутантов, самоуверенных поселенцев Венеры и Марса. Бессчетные грузовые корабли, снующие между Землей и ее колониями, нагруженные рудами, сырьем, товарами. А экспедиционные корабли снуют тем временем вокруг внешних планет, столбят на имя Директории все новые и новые источники сырья.

— Он видел, как все это стало радиоактивной пылью, — сказал, не оборачиваясь, Паттерсон. — Он видел последний штурм, который прорвал оборону Земли. А потом они уничтожили Лунную базу.

— Так вы говорите, вояки уже летят с Луны к нам в гости?

— Я рассказал достаточно, чтобы они задергались. Обычно эту публику не так-то сразу расшевелишь.

— Хотелось бы посмотреть на вашего Ангера, — задумчиво сказал В-Стивенс. — Нельзя ли как-нибудь…

— А вы его уже видели. Ведь как раз вы его и оживили, помните? Когда его подобрали на улице и притащили к нам в больницу.

— О-о, — вскинул голову В-Стивенс, — этот замызганный старик? — В темных глазах венерианина вспыхнуло удивление. — Так, значит, это и есть Ангер… ветеран войны, в которой мы будем воевать друг с другом.

— Войны, которую вы выиграете. Войны, в которой Земля будет разгромлена.

Резко повернувшись, Паттерсон отошел от окна.

— Ангер считает, что здесь у нас не Земля, а искусственная станция, расположенная где-то между Ураном и Нептуном. Реконструкция небольшой части Нью-Йорка, несколько тысяч человек и техника, прикрытые пластиковым куполом. Он даже не представляет себе, что случилось в действительности. Очевидно, каким-то непонятным образом его отбросило назад во временной траектории.

— Наверное, огромное высвобождение энергии… а может быть, и его страстное желание бежать куда-то, спастись. В этом есть что-то такое, — В-Стивенс на секунду смолк, подыскивая слово, — что-то мистическое. И правда, какого черта может это значить? Дьявольский искус? Явление пророка с небес?

Дверь открылась, и в кабинет проскользнула В-Рафия.

— Ой, — воскликнула она, увидев Паттерсона, — я не знала…

— Ничего страшного, — ободряюще кивнул В-Стивенс. — Ты должна помнить Паттерсона, ведь это он сидел за рулем, когда мы тебя поймали.

Сейчас В-Рафия выглядела значительно лучше, чем несколько часов назад. Ссадины исчезли, волосы причесаны, вместо порванной при бегстве одежды — аккуратная юбка и серый пушистый свитер, ярко-зеленая кожа сверкает. Все еще взвинченная и беспокойная, девушка подошла к соплеменнику, словно ища у него поддержки.

— Мне надо остаться здесь, — нерешительно повернулась она к Паттерсону, а затем бросила умоляющий взгляд на В-Стивенса. — Я не могу туда вернуться, по крайней мере — в ближайшее время.

— У нее нет на Земле никого, — объяснил В-Стивенс. — Она прилетела сюда как биохимик второго класса. Работала в вестингаузовских лабораториях, рядом с Чикаго. Прилетела в Нью-Йорк, чтобы походить по магазинам, — и крупно нарвалась.

— Но ведь она может улететь в Денвер, там есть В-поселение.

Лицо венерианина потемнело:

— Вы считаете, что тут и без нее хватает утколапых?

— Ну а что ей здесь делать? Мы же тут не в осаде, ничто не мешает нам входить и выходить. Пошлем ее в Денвер скоростной транспортной ракетой, никому и в голову не придет препятствовать.

— Поговорим об этом потом, — раздраженно бросил В-Стивенс. — Сейчас у нас есть значительно более серьезная тема для беседы. Так вы подвергли экспертизе документы Ангера? Вы вполне уверены, что они настоящие? Лично я склонен поверить в рассказ Ангера, но нужна стопроцентная уверенность.

— Только все это строго конфиденциально, озабоченно сказал Паттерсон, искоса взглянув на В-Рафию. — Никто не должен ничего знать.

— Вы имеете в виду меня? — растерянно спросила В-Рафия. — Тогда мне, наверное, лучше уйти.

— Никуда не уходи, — В-Стивенс крепко схватил ее за руку. — Послушайте, Паттерсон, эту историю все равно нельзя сохранить в секрете. Ангер рассказал ее уже нескольким десяткам людей, он ведь круглый день сидит в парке, на этой самой скамейке, и цепляется со своими баснями к каждому прохожему.

— А что там такое? — заинтересовалась В-Рафия.

— Ничего особенного. — В голосе Паттерсона звучало предостережение, явно адресованное В-Стивенсу.

— Ничего особенного? — эхом отозвался В-Стивенс. — Ничего особенного, просто небольшая такая война, совсем маленькая. — Венерианин говорил возбужденно, на его лице читалось жадное предвкушение. — Делайте ставки прямо сейчас. И не надо рисковать, ставьте на верного победителя. Ведь эта будущая война, если разобраться, уже в прошлом, в истории, как походы Александра Македонского. Разве я не прав? — повернулся он к Паттерсону. — Что вы на это скажете? Я не могу ее остановить — и вы тоже не можете. Верно? Паттерсон медленно кивнул.

— Думаю, вы правы, — сказал он упавшим голосом. И ударил. Изо всех сил.

И только слегка зацепил венерианина — бросившись на пол, тот выхватил из кармана фризер, карманный излучатель холода. Не дожидаясь, пока В-Стивенс прицелится, Паттерсон ногой выбил оружие из его дрожащей руки, а затем наклонился и одним рывком поставил противника на ноги.

— Получилась ошибка, Джон, — сказал он, задыхаясь. — Я не должен был показывать тебе документы Ангера. Нельзя было, чтобы ты все это узнал.

— Правильно, — с трудом прошептал В-Стивенс. Он смотрел на Паттерсона со снисходительной жалостью. — Но теперь я знаю. Мы оба знаем. Вы проиграете эту войну. Даже если вы запечатаете Ангера в сейф и засунете его в центр Земли — все равно уже поздно. Как только я выйду отсюда, «Кока-Кола» все узнает.

— Нью-Йоркское представительство «Кока-Кола» сгорело.

— Ничего, свяжусь с Чикаго. Или с Балтимором. В самом крайнем случае — вернусь на Венеру. Надо ведь разнести добрую весть. Война будет долгой и трудной, но в конце концов мы победим. И ничего вам тут не сделать.

— Но я могу вас убить, — возразил Паттерсон. Его мозг работал с лихорадочной скоростью. Ведь еще не поздно. Если задержать В-Стивенса, а Дэвида Ангера передать военным…

— Я знаю, о чем вы думаете, — прохрипел В-Стивенс. — Если Земля не захочет сражаться, если вы уклонитесь от войны — тогда у вас появится какой-то шанс. — Его губы скривились в дикой, саркастической усмешке. — И вы надеетесь, мы позволим вам избежать войны? Только не теперь. Как там у вас говорят? «Все компромиссы — предательство»? Поздно, слишком поздно.

— Слишком поздно, — сказал Паттерсон, — только в том случае, если вы отсюда выйдете.

Не спуская глаз с В-Стивенса, он нащупал на столе тяжелый стальной брусок, которым придавливали бумаги, — и тут же в его ребра уперся ствол фризера.

— Я не совсем уверена, как стреляют из этой штуки, — медленно сказала В-Рафия, — но здесь только одна кнопка, так что ее я и нажму.

— Верно, — облегченно вздохнул В-Стивенс. — Только не нажимай сразу. Мне бы хотелось с ним немного поговорить. Может быть, прислушается все-таки к голосу разума.

Он вырвался из рук Паттерсона и отошел на несколько шагов, осторожно ощупывая рассеченную губу и сломанные передние зубы.

— Вот ты и доигрался, Вэйчел.

— Это безумие, — резко сказал Паттерсон, глядя на дрожащий в неуверенной руке В-Рафии фризер. — Вы что, думаете, мы будем участвовать в заранее проигранной войне?

— А у вас не будет выбора. — Глаза В-Стивенса горели мстительным восторгом. — Мы заставим вас драться. Когда мы ударим по городам, вам просто некуда будет деться. Вы начнете сопротивляться, это в человеческой природе.

Первый импульс из фризера прошел мимо — Паттерсон отшатнулся в сторону и попытался схватить узкую руку, державшую оружие. Не сумев этого сделать, он упал ничком — и вовремя, луч опять просвистел мимо.

В-Рафия никак не могла направить фризер в сторону поднимающегося с пола врача, она пятилась, широко раскрыв полные ужаса глаза. Выбросив руки вперед, Паттерсон прыгнул на перепуганную девушку. Он увидел, как напрягся ее палец, увидел, как потемнел при включении поля конец ствола. И это было все.

Резко распахнулась дверь, и В-Рафия попала под перекрестный обстрел одетых в синее солдат. Едкий убийственный холод пахнул Паттерсону в лицо, вскинув руки, он снова повалился на пол, а над головой по-змеиному посвистывали смертельные лучи.

Вокруг дрожащего тела В-Рафии вспыхнуло белоснежное облачко абсолютного холода; какую-то долю секунды она еще двигалась, но затем резко замерла, словно пленка ее судьбы остановилась в проекторе. Все цвета жизни сменились одним — мертвенно-белым. Подняв одну руку в тщетной попытке защититься, посреди кабинета В-Стивенса стояла жуткая пародия на человеческую фигуру.

А потом она взорвалась. Превратившаяся в лед вода взломала клетки, превратила их в кристаллическую пыль, разметала по всему кабинету.

Следом за солдатами в комнату опасливо вошел потный, апоплексически побагровевший Фрэнсис Ганнет.

— Это вы, Паттерсон? — Хозяин «Интерплан Индастриз» протянул руку, но Паттерсон сделал вид, что ее не заметил. — Вооруженные силы оповестили меня в обычном порядке. Где этот старик?

— Да где-то здесь, — пробормотал Паттерсон. — Под охраной. — Он повернулся к В-Стивенсу и на какое-то мгновение их глаза встретились. — Вот видите? — хрипло сказал он. — Видите, что получается? Вы этого хотели?

— Извините, мистер Паттерсон, — нетерпеливо оборвал его Фрэнсис Ганнет, — у меня не так много времени, чтобы им разбрасываться. Если верить вашему рассказу, тут что-то действительно серьезное.

— Да уж, — спокойно сказал В-Стивенс, вытирая носовым платком струйку крови, сочившуюся из разбитой губы. — Вполне стоит полета с Луны на Землю. Можете не сомневаться — уж я-то знаю.

По правую руку Ганнета сидел высокий белокурый лейтенант. В изумлении, с благоговейным ужасом на привлекательном, совсем еще молодом лице он смотрел, как из заполняющей экран серой мглы проступают очертания боевого корабля. Корабль был в страшном виде — один из реакторов разбит вдребезги, передние башни смяты, длинная пробоина вспарывает корпус.

— Боже милосердный, — еле слышно произнес лейтенант Натан Уэст. — Ведь это же «Уайнд Гайант». Наш самый большой корабль. Вы только посмотрите — он выведен из строя. Полностью.

— Это — ваш корабль, — сказал Паттерсон. — Вы будете командовать «Уайнд Гайантом» в восемьдесят седьмом, когда его уничтожат объединенные силы Марса и Венеры. Дэвид Ангер будет служить под вашим командованием. Вас убьют, но Ангеру удастся спастись. Немногие уцелевшие члены команды будут бессильно наблюдать с Луны, как углеродные снаряды с Марса и Венеры методично, не торопясь уничтожают Землю.

Теперь на экране виднелись маленькие светлые силуэты; они крутились, перепрыгивали с места на место, словно рыбки в грязном аквариуме. Неожиданно в самой их гуще вспух чудовищный водоворот, энергетический вихрь, хлеставший корабли мощными ударами. Немного помедлив, серебристые земные корабли сломали строй и бросились врассыпную. Сквозь образовавшийся широкий проход проскочили угольно-черные марсианские корабли, а корабли Венеры, ждавшие этого момента, ударили по Земле с фланга. Два флота противников зажали земные корабли в стальные клещи — и раздавили. В разных местах экрана появлялись и тут же исчезали яркие вспышки — недавно грозные, корабли один за другим прекращали свое существование. А вдалеке медленно и величественно вращался огромный сине-зеленый шар. Земля.

На ней уже виднелись страшные, уродливые оспины — некоторые из вражеских снарядов сумели прорваться сквозь оборонительную сеть.

Ле Марр щелкнул тумблером, и экран потух.

— Здесь запись кончается. Все, что мы можем получить, — это такие вот визуальные фрагменты, краткие эпизоды, которые особенно сильно запечатлелись в его мозгу. Непрерывную последовательность снять невозможно. Следующая сцена происходит через много лет, на одной из искусственных станций.

Вспыхнул свет, зрители начали подниматься, разминать занемевшие ноги. Сейчас мертвенно-серое тестообразное лицо Ганнета вполне оправдывало кличку «недопеченный», данную мутантами с Венеры и Марса жителям Земли.

— Доктор Ле Марр, я хотел бы еще раз посмотреть эти кадры. Которые про Землю. — Он замялся, а потом безнадежно махнул рукой. — Ну, вы знаете, про какие я говорю.

Свет потух, экран снова ожил. На этот раз на нем была одна только Земля, быстро уменьшающийся в размерах шар, оставшийся за кормой скоростного катера, на котором Дэвид Ангер мчался к внешним планетам. Ангер до последней минуты смотрел на этот родной, уничтожаемый войной мир.

Земля была мертва. Из группы глядевших на экран офицеров раздались непроизвольные возгласы ужаса. Ничего живого. Никакого движения. Только мертвые облака радиоактивного пепла, бессмысленно вспухающие над изрытой гигантскими воронками поверхностью. То, что было живой планетой, домом трех миллиардов людей, превратилось в прах, в дотла выгоревшую головешку. Не осталось ничего, кроме мусора, обломков, уносимых в безжизненные моря беспрестанно завывающим ветром.

— Думаю, какая-нибудь растительная жизнь все же уцелеет, — хрипло сказала Ивлин Каттер, когда экран померк и в комнате снова зажегся свет. Судорожно передернувшись, она отвернулась.

— Сорняки какие-нибудь, — предположил Ле Марр. — Темные сухие сорняки, пробивающиеся сквозь корку шлака. Возможно, и кое-что из насекомых, но это — позднее. Ну и, конечно же, бактерии. Думаю, со временем бактерии превратят этот пепел во вполне приличную почву. И там будет идти дождь — безостановочно, сотни миллионов лет.

— Давайте посмотрим правде в глаза, — сказал Ганнет. — Утколапые и вороны обязательно ее колонизируют. Они будут жить здесь, на Земле, а мы все сдохнем.

— Будут спать в наших постельках? — невинно поинтересовался Ле Марр. — Пользоваться нашими ванными и сидеть в наших гостиных?

— Не понимаю, что вы там говорите, — раздраженно отмахнулся Ганнет. — Вы уверены, что это не известно никому, кроме здесь присутствующих? — спросил он у Паттерсона.

— Знает В-Стивенс, — загнул палец Паттерсон, — но его заперли в психиатрическом отделении. Знала В-Рафия. Ее убили.

— Можно нам с ним поговорить? — подошел к Паттерсону лейтенант Уэст.

— Да, правда, а где же Ангер? — вскинулся Ганнет. — Мои люди горят желанием встретиться с ним.

— Вам и без того известны все основные факты, — ответил Паттерсон. — Вы знаете, чем кончится война. Вы знаете, что произойдет с Землей.

— Ну и что же вы предлагаете? — настороженно спросил Ганнет.

— Избежать войны.

— Но ведь нельзя же изменить историю, — пожал жирными плечами Ганнет. — А это — будущая история. У нас нет иного выхода — значит, будем драться.

— Во всяком случае, — ледяным голосом вставила Ивлин Каттер, — мы прихватим с собой на тот свет очень многих из них.

— О чем это вы? — возмутился Ле Марр. — Вы работаете в больнице — и ведете такие разговоры?

— А вы видели, что они сделали с Землей? — В глазах женщины сверкало холодное бешенство. — Видели, как они разнеслинас в клочья?

— Но мы должны быть выше этого, — горячо возразил Ле Марр. — Если мы позволим вовлечь себя во всю эту ненависть и насилие… Почему вы заперли В-Стивенса? — повернулся он к Паттерсону. — Он сошел с ума ничуть не больше, чем эта женщина.

— Согласен, — кивнул головой Паттерсон. — Только она — наша сумасшедшая. Таких сумасшедших не принято сажать под замок.

— Вы что, тоже собрались сражаться? — отшатнулся Ле Марр. — Вместе с Ганнетом и его солдатней?

— Я собираюсь сделать так, чтобы этой войны не было, — спокойно, без всякого выражения ответил Паттерсон.

— А это возможно? — В блеклых голубоватых глазах Ганнета вспыхнул и тут же потух жадный огонек.

— Думаю, возможно. А почему, собственно, нет? Возвращение Ангера вносит в картину новый элемент.

— Если будущее действительно можно изменять, — задумчиво сказал Ганнет, — то вариантов его, скорее всего, много — и самых различных. Если существуют два варианта будущего — почему их не может быть бесконечное количество? И каждое будущее ответвляется в какой-то определенной точке. — Глаза его сузились, лицо закаменело. — Вот тут-то нам и пригодится все, что Ангер помнит о сражениях.

— Давайте я поговорю с этим стариком, — возбужденно прервал Ганнета лейтенант Уэст. — Может быть, нам удастся получить достаточно ясное представление о военной стратегии утколапых. Ведь он, скорее всего, тысячи раз прогонял эти сражения в своем мозгу.

— Он вас узнает, — возразил Ганнет. — Не забывайте, он служил под вашим командованием.

Паттерсон надолго задумался.

— Сомневаюсь, чтобы Ангер вас узнал, — сказал он наконец. — Ведь вы гораздо его старше.

— Что вы хотите сказать? — недоуменно моргнул Уэст. — Он — совсем дряхлый старик, а мне и тридцать-то не скоро будет.

— Дэвиду Ангеру пятнадцать лет, — объяснил Паттерсон. — В данный момент вы чуть не вдвое его старше. Вы уже офицер, сотрудник Лунного генерального штаба, а мальчик Дэви даже не состоит на военной службе. Когда начнется война, он запишется в добровольцы, рядовым солдатиком без опыта и подготовки. Когда вы будете стариком, командиром крейсера «Уайнд Гайант», под вашим началом будет служить никому не известный Дэвид Ангер, один из номеров орудийного расчета одной из башен. Вы даже имя такое вряд ли когда услышите.

— Так Ангер уже жив? — озабоченно спросил Ганнет.

— Ангер где-то неподалеку, в ожидании своего выхода на сцену, — Паттерсон сделал мысленную заметку подумать об этом обстоятельстве попозже; тут могут возникнуть интересные варианты. — Так что вряд ли он вас узнает. Вполне возможно, он никогда и не видел капитана Уэста. «Уайнд Гайант» — корабль очень немаленький.

Уэст не заставил себя долго уговаривать.

— И направьте на меня всю эту подсматривающую-подслушивающую аппаратуру, чтобы командование получило полную картину откровений Ангера.

Под ярким, веселым утренним солнцем сидевший на своей излюбленной скамейке Дэвид Ангер выглядел особенно хмуро и уныло; крепко сжав узловатыми пальцами трость, он провожал прохожих тусклым, безрадостным взглядом единственного своего глаза.

Чуть правее скамейки робот-садовник раз за разом обрабатывал одну и ту же полоску газона; его металлические линзы ни на секунду не оставляли иссохшую, скрюченную фигуру старика. А по усыпанной щебенкой дорожке без всякого видимого дела прогуливалась группа мужчин; время от времени они произносили какие-нибудь случайные фразы в направлении щедро расставленных по парку подслушивающих устройств — проверяли связь. Молодая женщина, загоравшая, обнажив грудь, около плавательного бассейна, еле заметно кивнула двум солдатам, слонявшимся в окрестностях все той же скамейки.

Этим утром здесь было около сотни людей, каждый из них — составная часть системы наблюдения, окружавшей полусонного, злого и обиженного старика.

— Ну — все в порядке, — сказал Паттерсон. Его машина стояла на краю парка. — Только не забывайте — Ангеру нельзя слишком волноваться. В первый раз его оживил В-Стивенс; если сердце старика снова откажет, помощи искать будет не у кого.

Лейтенант кивнул, поправил безукоризненно отутюженный синий китель и вышел на тротуар. Слегка сдвинув каску на затылок, он быстрым, уверенным шагом двинулся к центру парка. При его приближении гулявшие по дорожкам люди начали расходиться, один за другим они занимали позиции на газонах, на скамейках, вокруг плавательного бассейна. Лейтенант Уэст задержался у питьевого фонтанчика; управляемая автоматом струйка ледяной воды сама нашла подставленный рот. Напившись, он медленно отошел, затем поставил ногу в черном блестящем сапоге на скамейку и несколько секунд рассеянно наблюдал, как симпатичная девушка неторопливо снимает одежду и вытягивается на разноцветной подстилке. Закрыв глаза, чуть раздвинув яркие, сочные губы, девушка расслабилась и блаженно вздохнула.

— Пусть он заговорит первым, — чуть слышно прошептала она стоявшему в нескольких футах от нее лейтенанту. — Сами не начинайте.

Полюбовавшись на нее еще секунду, лейтенант Уэст продолжил свой путь.

— Не так быстро, — торопливо сказал ему в ухо один из встречных, крепкий, плечистый мужчина. — Идите себе спокойно, не надо никакой спешки.

Теперь лейтенант Уэст пошел совсем медленно. Попинав немного какой-то камешек, он отфутболил его в искрящиеся от влаги кусты. Глубоко засунув руки в карманы, он подошел к плавательному бассейну и остановился, рассеянно глядя в воду. Затем закурил сигарету, подозвал проходившего мимо робота и купил у него мороженое.

— Накапайте мороженым себе на мундир, — еле слышно сказал робот. — Потом выругайтесь и начните вытирать пятно.

Лейтенант Уэст подождал, пока мороженое подтает. Когда сладкая жижа стекла по его пальцам и начала капать на до хруста накрахмаленный синий китель, он нахмурился, вытащил из кармана носовой платок, обмакнул его в бассейн, выжал и начал неуклюже стирать пятно.

Тощий старик с изуродованным лицом сидел, сжимая алюминиевую трость, на скамейке, наблюдая за происходящим и весело хихикая.

— Осторожнее, — просипел он. — Эй ты, там, осторожнее.

Лейтенант Уэст раздраженно оглянулся.

— Ты же еще облился, — хихикнул старик и бессильно откинулся на спинку скамейки; беззубый рот обвис в удовлетворенной ухмылке.

— И точно, — добродушно улыбнулся лейтенант Уэст. Выкинув недоеденное мороженое в урну, он кое-как дочистил свой китель.

— Да, жарко, — заметил он и сделал пару шагов — то ли подходя к старику, то ли собираясь идти дальше.

— Хорошо они поработали, — кивнул своей птичьей головкой Ангер. Прищурив единственный глаз и вытянув шею, он попытался рассмотреть знаки различия на плечах лейтенанта. — А ты в ракетных служишь?

— Истребительные, — ответил Уэст. Сегодня утром он сменил нашивки. — Б-третья.

Старик задрожал, откашлялся и яростно сплюнул в ближайший куст. Опираясь о трость, он полупривстал, охваченный возбуждением и страхом, — лейтенант сделал вид, что собирается уходить.

— Знаете, а я ведь тоже когда-то служил в Б-третьей. — Дэвид Ангер изо всех сил пытался говорить спокойно, словно между прочим. — Очень, очень задолго до вас.

На лице лейтенанта Уэста появилось изумление и недоверие:

— Ну это вы бросьте. Я же знаю, что из старого состава осталось в живых всего два-три человека. Вы шутите.

— Служил я в ней, служил, — прохрипел Ангер, лихорадочно копаясь в кармане. — Вот вы поглядите на эту штуку. Подождите секунду, я вам сейчас кое-что покажу. — Он благоговейно продемонстрировал свой Хрустальный Диск. — Видите? Вы знаете, что это такое?

Лейтенант Уэст не мог оторвать взгляд от сверкавшего на скрюченной дрожащей ладони ордена. Не было никакой необходимости притворяться, его охватило самое настоящее волнение.

— Можно я посмотрю? — сказал он в конце концов.

— Конечно, — не очень охотно ответил Ангер. — Берите, смотрите.

Уэст бережно взял орден и долго смотрел на него, взвешивая в руке, ощущая прикосновение твердой, прохладной поверхности. Потом он вернул его старику.

— Это у вас за восемьдесят седьмой?

— Точно. — Ангер снова завернул свою награду и вернул ее на прежнее место. — Так вы помните? Нет, вас же тогда и на свете не было. Но ведь вы слышали об этом, верно?

— Да, — сказал Уэст. — Слышал, и много раз. И вы не забыли? А то многие уже и не помнят, как это было, что мы там сделали.

— Расколошматили нас тогда, — сказал Уэст. Медленно, осторожно он присел на скамейку рядом со стариком. — Плохой это был день — для всей Земли.

— Мы проиграли, — согласился Ангер. — Нас оттуда спаслось совсем немного. Я добрался до Луны. И я видел, как уничтожали Землю, кусок за куском, видел, как от нее не осталось вообще ничего. Это надорвало мне сердце. Я ревел и ревел, а потом и того уже не мог, а просто лег и лежал, как чурбан бесчувственный. Мы все там плакали — солдаты, рабочие, все. Стояли, плакали и ничего не могли сделать. А потом они направили свои ракеты на нас.

Лейтенант нервно облизнул пересохшие губы.

— А ведь ваш командир оттуда не выбрался, верно?

— Натан Уэст погиб вместе со своим кораблем, — сказал Ангер. — Самый лучший командир во всем флоте. Просто так ему не дали бы такого красавца, как «Уайнд Джайант». — Сморщенное, изуродованное лицо старика затуманилось воспоминанием. — Таких, как Уэст, больше уже не будет. Я его видел, один раз. Высокий широкоплечий человек с суровым лицом. Великан, как и его корабль[4]. Могучий был старик. Никто не мог бы командовать лучше.

— Так вы думаете, — сказал Уэст, немного помедлив, — если бы кораблем командовал кто-нибудь другой…

— Нет, — взвизгнул Ангер. — Никто не мог бы справиться лучше. Слышал я такие разговорчики, слышал, знаю, о чем рассуждают некоторые из этих толстожопых кабинетных стратегов. Ни хрена они не понимают! Эту битву не смог бы выиграть никто. У нас не было ни малейших шансов. У них же было преимущество пять к одному — два огромных флота, один пер прямо на нас, а другой поджидал в сторонке, чтобы разжевать нас и проглотить.

— Понятно, — выдавил из себя Уэст. Голова у него шла кругом, но нужно было продолжать. — А какого черта говорят эти самые кабинетные стратеги? Я никогда особенно не прислушивался к болтовне начальства.

Он попытался улыбнуться, но мышцы лица не слушались.

— Я знаю, они всегда треплются насчет того, что можно было выиграть эту битву, а может, даже спасти «Уайнд Джайант», но только…

— Вот, смотрите сюда, — прервал его Ангер. Глубоко запрятанный среди морщин живой глаз старика лихорадочно блестел. Концом алюминиевой трости он начал чертить на усыпанной щебенкой дорожке глубокие неровные борозды.

— Вот это — наш флот. Помните, как выстроил его Уэст? В тот день наши корабли расставлял великий стратег. Настоящий гений. Мы удерживали их целых двенадцать часов, и только потом они прорвались. Никому и в голову не приходило, что нам удастся хотя бы это. А вот здесь — вороний флот. — Яростно, с ненавистью Ангер процарапал еще одну линию.

— Понятно, — пробормотал Уэст. Он слегка наклонился, чтобы спрятанная на груди камера тоже увидела эти грубые, неумелые каракули и передала их в наблюдательный центр, лениво паривший сейчас где-то высоко над парком. А оттуда материал пойдет прямо на Луну, в Генеральный штаб. — А где были утколапые?

— А я вам еще не надоел? — осторожно взглянул на лейтенанта неожиданно застеснявшийся Ангер. — Старики всегда любят поболтать. Вот и я извожу иногда людей, отнимаю у них время.

— Продолжайте, — ничуть не покривил душою Уэст. — Рисуйте, я смотрю.

Сложив руки на груди, яростно поджав пухлые яркие губы, Ивлин Каттер буквально металась по залитой мягким светом гостиной своей квартиры.

— Не понимаю я вас. — На секунду она остановилась и смолкла, задвигая на окнах тяжелые шторы. — Совсем недавно вы были готовы своими руками убить В-Стивенса. А теперь вы даже не хотите блокировать Ле Марра. Вы же знаете, что Ле Марр попросту не понимает происходящего. Ему не нравится Ганнет, и он все время болтает о всемирном братстве ученых, о нашем долге перед человечеством и тому подобной чепухе. Неужели вы не понимаете? Если В-Стивенсу удастся с ними связаться…

— А может быть, он и прав, — сказал Паттерсон. — Мне тоже не нравится Ганнет.

— Но ведь они нас уничтожат! — взорвалась Ивлин. — Мы не можем воевать с ними — у нас нет никаких шансов на победу. — Бешено сверкая глазами, она остановилась прямо напротив врача. — Но они этого еще не знают. Поэтому следует нейтрализовать Ле Марра, по крайней мере — на какое-то время. Каждая лишняя минута, проведенная им на свободе, ставит под угрозу весь мир. От сохранения этой истории в тайне зависят жизни трех миллиардов людей.

Паттерсон немного задумался.

— Насколько я понимаю, Ганнет проинформировал вас о первоначальных итогах исследования, проведенного сегодня Уэстом.

— Пока никаких результатов. Старик знает до последней запятой все сражения войны — и мы их все проиграли. — Ивлин устало провела рукой по лбу. — То есть, лучше сказать, мы их все проиграем. — Негнущимися пальцами она собрала со стола кофейные чашки. — Хотите еще кофе?

Поглощенный своими мыслями, Паттерсон не слушал. Он подошел к окну, раздвинул шторы и стоял, глядя наружу, пока Ивлин не вернулась в гостиную с двумя чашками крепкого горячего кофе.

— Вы не видели, как Ганнет убил эту девушку, — не оборачиваясь, сказал Паттерсон.

— Какую девушку? Утколапую? — Ивлин положила в свою чашку сахар и сливки, размешала ложечкой. — Она же собиралась вас убить. А тогда В-Стивенс смылся бы сразу в «Кока-Кола» — и началась бы война. — Она нетерпеливо пододвинула к Паттерсону его чашку. — Как бы то ни было, без нас ее все равно бы убили.

— Знаю, — кивнул Паттерсон. — Именно это и не дает мне покоя. — Он машинально взял чашку и сделал глоток, не чувствуя вкуса. — Какой был смысл спасать ее от погромщиков? Все это — работа Ганнета. Мы все работаем на Ганнета.

— Ну и что?

— Вы же сами знаете, в какие игры он играет.

— Я просто стараюсь быть разумной, — пожала плечами Ивлин. — Я не хочу уничтожения Земли. И Ганнет тоже не хочет — он хочет избежать этой войны.

— Несколько дней назад он хотел начать войну. Когда считал, что мы ее выиграем.

— Ну конечно, — резко хохотнула Ивлин, — а кому же нужна заранее проигранная война? Это просто бессмысленно.

— А теперь Ганнет будет сдерживать войну, — задумчиво согласился Паттерсон. — Он позволит колонизованным планетам получить независимость. Он признает «Кока-Кола». Он уничтожит Дэвида Ангера и всех, кому известна эта история. Он примет позу добродетельного борца за мир.

— Конечно. Он уже составляет планы полета на Венеру, со всеми театральными эффектами. Переговоры с руководителями «Кока-Кола», в последнюю минуту, когда останется еще возможность предотвратить войну. Он нажмет на членов Директората, заставит их позволить Марсу и Венере отделиться. Он станет героем всей Солнечной системы, его будут носить на руках. А что, разве лучше, если вместо этого уничтожат Землю, а заодно с ней — и всю нашу расу?

— Так, значит, вся эта огромная машина разворачивается на сто восемьдесят градусов и с тем же ревом устремляется против войны? — Губы Паттерсона изогнулись в трагической усмешке. — Мир и компромисс — вместо ненависти и разрушительного насилия.

Присев на подлокотник кресла, Ивлин быстро подсчитала что-то в уме.

— А сколько лет было Дэвиду Ангеру, когда он записался в армию?

— Пятнадцать, то ли шестнадцать.

— А ведь человек получает свой номер именно в тот момент, когда записывается на армейскую службу?

— Ну да. А что такое?

— Возможно, я что-то путаю, но у меня получается… — Она подняла глаза на Паттерсона. — Ангер должен получить свой билет в самом ближайшем будущем. Запись добровольцев идет очень быстро, так что очень скоро дойдет и до этого номера.

На лице Паттерсона появилось странное выражение.

— Да, Ангер уже где-то живет… Такой себе пятнадцатилетний мальчишка. Ангер-подросток и Ангер-дряхлый, еле живой ветеран войны. И оба они живут одновременно.

— Дикость какая-то, — зябко поежилась Ивлин. — А если они вдруг встретятся? Они же друг друга даже не поймут.

Паттерсон буквально видел этого, другого Дэвида Ангера. Пятнадцатилетний мальчишка с горящими от восторга глазами. Рвущийся в бой, готовый направо и налево крушить утколапых и ворон. Убивать их со всем идеалистическим энтузиазмом юности. В этот самый момент Ангер неизбежно, неотвратимо двигается к офицеру, записывающему добровольцев… а полуслепой, изуродованный старик восьмидесяти девяти лет — большая часть жизни которого прошла в лишениях, крови и ужасе — неуверенно плетется из своей больничной палаты на парковую скамейку. Сжимая алюминиевую трость, жалким хриплым голосом сотый раз пересказывает свои истории каждому согласному их слушать.

— Нужно проследить за этим, — сказал Паттерсон. — Попросите кого-нибудь из военного министерства, чтобы нам сообщили, когда придет этот номер. Когда Ангер завербуется и получит его.

— Хорошая мысль, — кивнула Ивлин. — Стоило бы еще попросить департамент народонаселения провести проверку списков. Возможно, удастся найти…

Фраза прервалась на полуслове.

Дверь бесшумно распахнулась, на пороге стоял Ле Марр; попав после яркого наружного освещения в полумрак гостиной, англичанин моргал и щурился. Тяжело дыша, он прошел в комнату.

— Вэйчел, мне надо с вами поговорить.

— В чем дело? — резко спросил Паттерсон. — Что происходит?

— Он все узнал. — Ле Марр бросил на Ивлин взгляд, полный ненависти. — Я знал, что так и будет. Как только материал проанализируют и запишут на пленку…

— Ганнет? — По позвоночнику Паттерсона пробежал смертельный холодок. — Что узнал Ганнет?

— Критический момент. Старик бормочет что-то про конвой из пяти кораблей. Топливо для вороньего флота. Двигался к району боевых действий без всякой охраны. Ангер говорит, что наши наблюдатели и разведчики его прошляпили. — Частое дыхание с хрипом вырывалось из горла Ле Марра. — Он говорит, если бы знать заранее…

Сделав огромное усилие, Ле Марр взял себя в руки.

— Тогда мы могли бы уничтожить этот конвой.

— Понятно, — медленно кивнул Паттерсон. — И сдвинуть чашу весов в свою пользу.

— Если Уэст сумеет вспомнить и нарисовать маршрут этого конвоя, — закончил Ле Марр, — Земля выиграет войну. А это значит, что Ганнет ее начнет — как только получит точную информацию.

В-Стивенс ссутулился на прикрученной к полу скамейке, служившей в палате психического отделения больницы одновременно и стулом, и столом, и кроватью. С темно-зеленых губ свисала сигарета. Голые стены квадратной, совершенно пустой комнаты отливали тусклым блеском. Время от времени В-Стивенс бросал взгляд на ручные часы, а затем снова уходил в созерцание странного предмета, ползавшего вокруг запора входной двери.

Предмет двигался медленно и предельно осторожно. Вот уже двадцать четыре часа подряд он исследовал этот запор. Массивную пластину прочно удерживало на месте магнитное поле; предмет нашел силовые кабели, подводившие электричество, нашел он и входы, где эти кабели присоединялись к электромагниту двери. Весь последний час предмет вспарывал толстую рексероидную обшивку, теперь до входов оставалось не больше дюйма. Этим почти разумным предметом была хирургическая рука В-Стивенса, высокоточный полуавтономный робот, в обычное время постоянно прикрепленный к его правой кисти.

Но сейчас робот двигался совершенно самостоятельно; хозяин отстегнул его и направил на поиски выхода. Четыре металлические пальца отчаянно цеплялись за гладкую поверхность стены, а режущий большой трудолюбиво вгрызался все глубже и глубже. После такой грубой работы эту хирургическую руку вряд ли можно будет использовать за операционным столом, но В-Стивенс не очень беспокоился; в любом венерианском магазине можно без труда купить новую.

Металлический большой палец добрался до положительного входа и выжидательно замер. Остальные пальцы оторвались от поверхности стены и какое-то время колебались в воздухе, как усики насекомого; затем они, один за другим, погрузились в прорезанную щель и стали нащупывать отрицательный выход.

Полыхнула ослепительная вспышка, из щели повалил белый едкий дым, и тут же раздался резкий хлопок, вроде звука открываемой бутылки. Внешне с запором ничего не произошло, однако рука упала на пол, считая, очевидно, свою задачу выполненной. В-Стивенс потушил сигарету, неторопливо встал, подошел к двери и подобрал свою механическую помощницу.

Когда рука была пристегнута и снова превратилась в составную часть нейромышечной системы В-Стивенса, венерианин осторожно ухватился за край двери и, немного помедлив, потянул. Дверь открылась без всякого усилия, за ней был совершенно пустой коридор. Никакого движения, никаких звуков. Ни одного охранника. Никакой наблюдательной аппаратуры в психическом отделении также не было. В-Стивенс двинулся вперед, свернул за угол, быстро миновал несколько коридоров.

Буквально через несколько секунд он стоял перед широким панорамным окном, из которого открывался вид на улицу, окружающие здания и больничный двор.

Венерианин разложил на подоконнике свои ручные часы, зажигалку, авторучку, ключи, монеты; из всего этого неожиданного материала ловкие пальцы хирурга — живые и металлические — быстро соорудили какое-то замысловатое устройство. Отщелкнув режущий большой палец, В-Стивенс сменил его нагревательным элементом и, вскочив на подоконник, торопливо приварил странный механизм к верхнему краю оконного проема; следы его работы не были заметны ни со стороны коридора, ни со стороны больничного двора. Он направился назад — и резко замер, услышав какие-то звуки. Голоса. Больничный охранник и кто-то еще. Кто-то очень знакомый.

В-Стивенс бегом вернулся в психиатрическое отделение, в свою палату. Взломанный коротким замыканием замок неохотно встал на прежнее место; дверь едва успела закрыться, когда в коридоре послышались шаги. В замке не было, да и никак не могло быть магнитного поля, но неожиданный посетитель, конечно же, этого не знал. С легкой улыбкой В-Стивенс слушал, как тот выключает отсутствующее поле и начинает открывать дверь.

— Добро пожаловать, — сказал В-Стивенс. Вошедший в комнату доктор Ле Марр держал в одной руке портфель, а в другой — фризер.

— Идемте со мной, я все организовал. Деньги, фальшивые документы, паспорт, билеты, разрешение. Вы будете коммерческим представителем утколапых. Пока Ганнет узнает, вы уже пройдете военный контроль и окажетесь за пределами земной юрисдикции.

— Но… — пораженно начал В-Стивенс.

— Быстрее! — Ле Марр махнул фризером в сторону коридора. — По своему положению в больнице я имею право ставить диагноз психическим больным, а вас заключили сюда именно в таком качестве. С моей точки зрения вы сошли с ума ничуть не больше, чем вся их компания. Поэтому я и пришел.

— А вы хорошо понимаете, чем это грозит вам лично? — В-Стивенс посмотрел на Ле Марра с некоторым сомнением, однако без дальнейших споров проследовал за ним в коридор и, миновав равнодушного охранника, к лифту. — Если они узнают, то уничтожат вас, убьют, как изменника. Вас видел охранник; каким образом вы сумеете сохранить все в тайне?

— Я не собираюсь ничего сохранять в тайне. Вы же знаете, что Ганнет здесь. Он и его сотруднички работают над стариком.

— Почему вы мне все это рассказываете? Теперь они спускались по пандусу в подземный гараж. Служитель вывел машину Ле Марра, и двое врачей забрались в нее; за руль сел англичанин.

— Вам же известно, из-за чего в действительности меня засунули в эту психушку.

— Берите.

Кинув фризер В-Стивенсу, Ле Марр вывел машину из полумрака тоннеля под яркое полуденное небо, на оживленную нью-йоркскую улицу.

— Вы хотели связаться с «Кока-Кола» и сообщить им, что Земля неизбежно — и полностью — проиграет войну.

Резко повернув машину, он вывел ее на боковую улицу, ведущую к межпланетному космопорту.

— Так вот, скажите им, чтобы перестали искать компромиссы и нанесли удар — мощный, и как можно скорее. Полномасштабная война. Понятно?

— Понятно, — кивнул В-Стивенс. — В конце концов, если мы обязательно победим в этой войне…

— Не обязательно.

— Даже так? — Зеленые брови В-Стивенса удивленно поднялись. — А мне казалось, что Ангер — ветеран войны, окончившейся полным поражением.

— Ганнет собирается изменить ход будущей войны. Он нашел ее критический момент. Как только информация будет точной и полной, он заставит Директорат нанести удар по Венере и Марсу. Войны избежать нельзя — теперь нельзя. — Ле Марр резко затормозил на краю взлетного поля. — И если война все равно будет, так пусть уж хотя бы без подлых внезапных нападений. Можете сообщить Координационному комитету колониальных администраций, что наш боевой флот уже выступил. Скажите им, чтобы приготовились. Скажите им…

Ле Марр неожиданно смолк. Словно игрушка, у которой кончился завод, он обмяк, беззвучно соскользнул вниз и замер на полу машины, уронив голову на рулевое колесо.

— Простите, пожалуйста, — негромко сказал В-Стивенс, подбирая упавшие с носа англичанина очки и водружая их на место. — Вы, конечно же, хотели, как лучше, но в результате все испортили.

Он бегло осмотрел голову Ле Марра. Импульс фризера не проник в ткани мозга; через несколько часов неудачливый доброжелатель придет в сознание без каких бы то ни было серьезных повреждений, разве что с жуткой головной болью. Сунув фризер в карман, В-Стивенс взял портфель Ле Марра, самого его отодвинул в сторону, занял водительское место и включил двигатель.

Гоня машину назад, к больнице, венерианин все время поглядывал на часы. Еще не поздно. Он подался вперед, опустил монету в щель установленного на приборной доске видеофона и продиктовал номер; на экране появилось лицо дежурной сотрудницы «Кока-Кола».

— Говорит В-Стивенс, — торопливо сказал хирург, — тут вышла неприятность. Меня увезли из больницы. Сейчас я туда возвращаюсь. Скорее всего, успею.

— Генератор собран?

— Да, собран, но он не у меня. Я уже настроил его на поляризацию магнитного потока, он полностью готов к работе, нужно только вернуться и добраться до него.

— Тут у меня какие-то помехи. — Зеленое лицо девушки озабоченно нахмурилось. — Вы говорите по защищенному каналу?

— Канал открытый, — признал В-Стивенс, — но это — случайный канал общественного пользования, вряд ли он прослушивается. — Венерианин бросил взгляд на прикрепленный к видеофону датчик мощности. — Утечек не заметно. Продолжайте.

— Корабль не сможет взять вас на борт в Нью-Йорке.

— Вот же черт, — выругался В-Стивенс.

— Вам придется действовать на свой страх и риск. Толпа уничтожила все оборудование Нью-Йоркского космопорта. Лучше всего поезжайте автомобилем в Денвер, это ближайшее место, где может сесть корабль. А заодно — и последнее место на Земле, где мы пока что в безопасности.

— Вот всегда мне так везет, — простонал В-Стивенс. — Вы понимаете, что они сделают со мной, если поймают?

— Для недопеченных что один утколапый, что другой, — грустно улыбнулась девушка. — Они будут вздергивать нас без всякого разбора. Так что мы все в равном положении. Ну — удачи, будем вас ждать.

Со злостью отключив аппарат, В-Стивенс притормозил, свернул в маленький грязный переулок, поставил машину на стоянку, вышел из нее и захлопнул дверцу. Он находился на краю сверкавшего яркой зеленью парка; крепко сжимая портфель, венерианин бегом бросился к возвышавшимся чуть поодаль корпусам больницы.

Дэвид Ангер вытер рот рукавом и обессиленно откинулся на спинку кресла.

— Я не знаю, — повторил он хриплым, еле слышным голосом. — Говорю же вам, ничего я больше не помню. Ведь все это было очень давно.

Взмахом руки Ганнет подозвал офицеров, толпившихся вокруг старика, к себе.

— Уже близко, — сказал он, устало стирая со лба пот. — Приближаемся медленно, но верно. Еще полчаса — и получим то, что нам нужно.

В одной из палат терапевтического отделения на огромном столе была расстелена штабная карта; темные фишки, испещрявшие ее поверхность, обозначали подразделения флотов Марса и Венеры, а белые — земные корабли, тесным кольцом столпившиеся вокруг третьей планеты.

— Это где-то здесь. Повернувшийся к Паттерсону и указывавший на карту человек — покрасневшие от недосыпа глаза, щетина на подбородке, руки, дрожащие от усталости и напряжения, — очень мало напоминал лейтенанта Уэста.

— Ангер помнит, как офицеры говорили про этот конвой. Корабли взяли груз на Ганимеде, на базе снабжения. И ушли по какому-то намеренно случайному маршруту. — Его рука обрисовала на карте широкий, неопределенный круг. — В тот момент на Земле никто не уделил конвою ни малейшего внимания. Ну а потом — потом все поняли, какую упустили возможность. Некий военный эксперт ретроспективно изобразил маршрут конвоя, материал записали на пленку и разослали по кораблям. Офицеры собирались обсуждать этот инцидент. Ангеру кажется, что маршрут проходил неподалеку от Европы. А может быть — от Каллисто.

— Этого недостаточно, — резко бросил Ганнет. — Пока что у нас не больше данных об этом маршруте, чем было у земных военных в тот момент. Нам нужна точная информация, материал, полученный при анализе событий.

Заметив, что трясущиеся, неуверенные пальцы Дэвида Ангера тянутся к стакану с водой и никак не могут его ухватить, один из молодых офицеров пришел на помощь.

— Спасибо, — благодарно пробормотал старик. — Я же, ребята, очень хочу вам помочь. Я стараюсь, вспоминаю. Вот только голова у меня какая-то мутная, не то что раньше. Сморщенное, изуродованное лицо перекосилось в тщетной попытке сосредоточиться.

— А знаете, мне вроде помнится, что этот конвой задержался неподалеку от Марса. Из-за какого-то там метеоритного облака.

— Продолжайте, продолжайте, — подался вперед Ганнет.

— Я же стараюсь помочь вам, изо всех сил стараюсь, — жалобно просипел Ангер. — Ведь как обычно делают, когда пишут книги о войне? Прочитают другие книги, да и перепишут в свою.

На полумертвом лице появилось выражение какой-то жалкой благодарности.

— Ведь вы, наверное, упомянете и мое имя в своей книге где-нибудь.

Вот оно что. Паттерсон отвернулся, его тошнило от мерзости происходящего. Значит, Ганнет разыгрывает роль военного историка. Он, значит, пишет книгу о проигранной войне и хочет использовать в своем «трактате» воспоминания очевидца.

— Какой вопрос! — с энтузиазмом воскликнул Ганнет. — Ваше имя будет прямо на первой странице. А может — мы даже и фотографию вашу напечатаем.

— Я же знаю все, буквально все об этой войне, — пробормотал Ангер. — Дайте мне только время, и я вспомню, разберусь. Дайте мне только время. Я ведь стараюсь, как только могу.

Старик разваливался буквально на глазах. Сморщенное лицо приобрело мертвенно-серый оттенок. Подобно засыхающей замазке, старческая плоть все плотнее облегала его хрупкие, пожелтевшие кости. Дыхание вырывалось из горла неровным клекотом. Все присутствующие знали, что Дэвид Ангер умрет — и скоро.

— Если он откинет копыта, так и не вспомнив, — тихо сказал Ганнет лейтенанту Уэсту, — то я…

— Что там такое? — вскинулся Ангер; единственный его глаз блестел остро, настороженно. — Я не расслышал.

— Не берите в голову, — устало отмахнулся Ганнет. — И попробуйте все-таки восполнить недостающие детали. Отведите его к карте, — повернулся он к офицерам. — Пусть посмотрит на расстановку, может, это освежит его голову.

Старика подняли на ноги и подтащили к столу. Подслеповатая, спотыкающаяся на каждом шагу, скрюченная фигура исчезла из виду, скрытая спинами техников и военного начальства.

— Он долго не протянет, — с ненавистью сказал Паттерсон. — Если вы не сделаете передышку, его сердце не выдержит.

— Нам необходима информация, — резко возразил Ганнет. Он смотрел на Паттерсона с явной неприязнью. — А где этот ваш другой врач? Ле Марр, кажется.

— Да что-то не видно, — Паттерсон окинул помещение взглядом. — Ушел, наверное, не захотел смотреть на весь этот кошмар.

— Ле Марр вообще сюда не приходил, — холодно процедил Ганнет. — Я уже думаю, не стоит ли послать кого-нибудь на его поиски.

И в этот момент появилась Ивлин Каттер; бледная от волнения, с широко раскрытыми черными глазами, она часто, прерывисто дышала.

— Вот она, например, предлагает… — махнул в сторону женщины заметивший ее Ганнет.

— Теперь все это не важно, — холодно оборвала его Ивлин, бросив на Паттерсона быстрый, требовательный взгляд. — Я не желаю иметь никаких дел ни с вами, ни с вашей войной.

— Как бы там ни было, — равнодушно пожал плечами Ганнет, — я вышлю обычную розыскную группу. На всякий случай.

Он отошел, оставив Ивлин и Паттерсона одних.

— Послушайте, — хрипло прошептала она Паттерсону на ухо. — Номер Ангера уже вышел.

Они посмотрели друг на друга.

— Когда вам сообщили? — спросил Паттерсон.

— Я как раз шла сюда. Я сделала, как вы сказали, — договорилась с одним из чиновников департамента.

— Сколько времени назад?

— Только что. Вэйчел, — губы Ивлин дрожали, — он здесь.

— Вы хотите сказать, — не сразу понял Паттерсон, — что его прислали сюда? В нашу больницу?

— Я об этом просила. Я сказала, чтобы, когда он придет вербоваться, когда выйдет его номер…

Схватив Ивлин за руку, Паттерсон вытащил ее из терапевтического отделения наружу, под яркое солнце, затем, все так же молча, толкнул на ведущий вверх пандус и пошел за ней следом.

— Куда его поместили?

— Он в приемной. Ему сказали, что это — обычная медицинская проверка. Какое-то там мелкое обследование. Что нам делать? — В голосе Ивлин звучал ужас. — И можем ли мы вообще что-то сделать?

— Ганнет думает, что можем.

— Ну а что, если его задержать? Если свернуть его с пути? — Она ошеломленно потрясла головой. — Что тогда будет? Каким окажется будущее, если мы остановим Ангера? Вы же врач и можете не пропустить его в армию. Всего-то и нужно — поставить на медицинской карте маленькую красную пометку. — Ее охватил неудержимый истерический смех. — Я вижу эти пометки каждый день. Маленький такой красный крестик — и нет больше никакого Дэвида Ангера. И Ганнет никогда его не видел, и Ганнет так и не узнает, что Земля не может победить, а потом Земля возьмет и победит, а В-Стивенса не запрут в психушку, а эта утколапая девочка…

Паттерсон резко ударил ее ладонью по щеке.

— Перестаньте кричать и придите в себя. У нас нет на это времени.

По всему телу Ивлин Каттер пробежала судорога; Паттерсон схватил женщину обеими руками и крепко держал, пока не прошла дрожь.

— Извините, — невнятно пробормотала Ивлин; на ее щеке быстро вспухал багровой след удара. — Спасибо. Я уже в порядке.

Лифт поднялся на административный этаж; придерживая спутницу под локоть, Паттерсон вывел ее в холл.

— Вы его еще не видели?

— Нет. Когда мне сказали, что вышел этот номер и мальчика направляют сюда, — задыхаясь, Ивлин едва поспевала за врачом, — я сразу бросилась к вам. Может быть, мы уже опоздали. Может быть, ему надоело ждать, и он ушел. Ведь мальчику всего пятнадцать лет. Он очень хочет воевать. Может быть, мы придем, а он уже ушел.

— Вы сейчас заняты? — спросил Паттерсон проходившего мимо робота.

— Нет, сэр.

Паттерсон передал роботу карточку с номером Дэвида Ангера.

— Этот человек должен быть в приемной. Пришлите его сюда, а потом закройте этот холл. Заприте его с обеих сторон, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти.

Робот неуверенно пощелкал.

— А какие будут дальнейшие указания? Данный приказ по смыслу своему не может быть полным, и…

— Я скажу вам потом. Только позаботьтесь, чтобы он пришел сюда без какого-либо сопровождения. Я хочу побеседовать с ним один на один.

Взглянув на карточку, робот вышел в приемную.

— Боитесь?

Паттерсон крепко сжал руку Ивлин.

— У меня от страха голова идет кругом.

— Говорить буду я, вы просто стойте здесь и слушайте. — Он протянул ей пачку сигарет. — Раскурите сразу две, и вам, и мне.

— А может, уж сразу три? Одну для Ангера. — Вы забыли, сколько ему лет, — ухмыльнулся Паттерсон. — В его возрасте еще не курят.

Робот вернулся, а за ним следовал мальчик — белокурый, голубоглазый, с пухлым, озабоченно нахмуренным лицом.

— Вы вызывали меня, доктор? — неуверенно спросил он, подходя к Паттерсону. — А что, со мной что-нибудь не так? Мне велели явиться в эту больницу, только не сказали, зачем.

С каждой секундой его озабоченность нарастала.

— Ведь у меня нет ничего такого, из-за чего не берут в армию?

Паттерсон выхватил из руки мальчика совсем новенькое, только что выданное удостоверение личности, взглянул на него и передал Ивлин. Негнущиеся, словно парализованные пальцы женщины взяли документ, но смотреть в него она не стала, ее глаза были прикованы к белокурому мальчику.

Перед ними стоял совсем не Дэвид Ангер.

— Как ваша фамилия? — спросил Паттерсон.

— Берт Робинсон, — ответил мальчик, заикаясь от смущения. — А разве в карточке не написано?

Паттерсон повернулся к Ивлин.

— Номер тот самый. Но это не Ангер. Что-то, видно, случилось.

— Доктор, — умоляюще произнес Робинсон, — вы только скажите, есть у меня что-нибудь, из-за чего не берут в армию? Скажите мне честно.

Паттерсон подозвал робота.

— Откройте холл. Тут у меня все кончено. Можете возвращаться к своим занятиям.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Ивлин. — Это какая-то бессмыслица.

— С вами все в порядке, — сказал Паттерсон мальчику. — Можете направляться на сборный пункт.

Мальчик облегченно вздохнул, с его лица сразу исчезла озабоченность.

— Огромное вам спасибо, доктор. — Он повернулся к выходу. — Я очень, очень вам благодарен. Ведь так хочется врезать этим утколапым.

— Ну и что же получается? — напряженно спросила Ивлин, когда широкая спина Робинсона исчезла в двери. — Куда нам теперь?

Паттерсон помотал головой, пытаясь стряхнуть охватившее его отупение.

— Попросим департамент народонаселения провести проверку. Мы должны найти Ангера.

В центре связи стоял непрерывный гул от переговоров, на многочисленных экранах дрожали чьи-то лица. Протолкавшись к свободному аппарату, Паттерсон назвал номер.

— Эти сведения будут получены очень быстро, — сказала девушка из департамента. — Подождете, или мы вам перезвоним?

Схватив висевшую рядом с аппаратом слуховую петлю, Паттерсон застегнул ее на своей шее.

— Как только будет какая-либо информация об Ангере, сообщите мне немедленно. Переключитесь на эту петлю.

— Хорошо, сэр, — кивнула девушка. Экран потух. Ни секунды не задерживаясь, Паттерсон вышел из центра связи и зашагал по коридору; Ивлин торопливо вылетела следом.

— Куда мы идем? — спросила она.

— В терапевтическое. Мне нужно поговорить с этим стариком. Хочу кое-что у него спросить.

— Этим занят Ганнет, — задыхаясь, сказала Ивлин. — Зачем же еще и вы…

— Я хочу спросить его не о будущем, а о настоящем. — Они снова оказались под ослепительными лучами вечернего солнца. — Хочу спросить его про некоторые вещи, которые происходят прямо в настоящий момент.

— А вы не могли бы объяснить что-нибудь и мне? — остановила его Ивлин.

— У меня есть некая теория. — Отодвинув ее в сторону, Паттерсон зашагал дальше. — Идемте, а то можем и опоздать.

В терапевтическом отделении техники и офицеры все так же толпились вокруг огромного стола с испещренной фишками и разноцветными линиями картой.

— Где Ангер? — спросил Паттерсон.

— Ушел, — обернулся к вошедшим один из офицеров. — Ганнет на сегодня завязал.

— Куда ушел? — Паттерсон начал яростно, однообразно ругаться. — Что тут произошло?

Ганнет и Уэст повели его в главный корпус. Старик совсем устал и не мог продолжать. Мы почти у цели. Ганнета чуть удар не хватил, но ничего не поделаешь, придется подождать. Повернувшись к Ивлин, Паттерсон схватил ее за руку:

— Объявите общую тревогу. Пусть оцепят здание. И быстрее, ради бога.

— Но… — в полном недоумении открыла рот Ивлин.

Не обращая на нее внимания, Паттерсон бросился на выход, а затем — к главному корпусу. Под ярким солнечным светом через двор медленно двигались три фигуры. Лейтенант Уэст и Ганнет с двух сторон поддерживали обессиленно ковыляющего старика.

— Прочь отсюда! — крикнул Паттерсон.

— Что тут, собственно, происходит? — оскорбленно повернулся Ганнет.

— Уберите его отсюда!

Паттерсон бросился к Ангеру — но слишком поздно.

Мощный всплеск энергии опалил его лицо, мелькнул круг белого, режущего глаз пламени. Тощая скрюченная фигурка закачалась, вспыхнула, обуглилась. Расплавилась и блестящей лужицей стекла на землю алюминиевая трость. То, что недавно было Дэвидом Ангером. начало дымиться. Обугленное тело съежилось, потрескалось и медленно осело кучкой почти невесомого пепла. Огненный круг померк, а затем и совсем исчез.

Ганнет поковырял кучку пепла ногой, на его лице застыло растерянное выражение.

— Он умер. А мы так ничего и не узнали. Губы лейтенанта Уэста, ошеломленно глядевшего на все еще дымящиеся останки, презрительно скривились.

— И никогда уже не узнаем. Мы не можем ничего изменить. Мы не можем победить.

Его рука метнулась к плечу, сорвала знаки различия и яростно отшвырнула их в сторону.

— Отдать свою жизнь за то, чтобы вы могли прикарманить всю систему? Вот уж хрен, я вам не баран и своей волей на эту бойню не попрусь. Я — пас, так и запишите.

И только теперь взвыла сирена общей тревоги. Перепуганные, в полном беспорядке, к Ганнету со всех сторон бежали солдаты и больничные охранники; Паттерсон не обращал внимания на эту суматоху; он смотрел на окно одного из верхних этажей.

Там стоял человек. Быстрые, ловкие руки что-то делали с непонятным устройством, прикрепленным к окну. В-Стивенс. Сняв наконец блеснувший металлом предмет, венерианин исчез.

К Паттерсону подбежала Ивлин Каттер.

— Что… — Увидев останки, она на мгновение смолкла. — Господи! — Голос Ивлин поднялся до крика. — Кто это сделал? Кто?

— В-Стивенс.

— Это Ле Марр его выпустил. Я же знала, что так и будет. — Из глаз женщины брызнули слезы, теперь она не кричала, а истерически визжала. — Я вас предупреждала, я говорила!

— Ну и что же нам теперь делать? — спочти детским недоумением повернулся к Паттерсону Ганнет. — Ведь его убили. Внезапная ярость смела с его лица всякие следы страха и растерянности.

— Я убью каждого утколапого на этой планете! Я вздерну утколапых на столбы, сожгу их дома! Я… — он потерянно смолк. — Только ведь уже поздно, правда? Мы ничего не можем сделать. Мы проиграли. Нас разбили еще до начала войны.

— Да, — сказал Паттерсон. — Слишком поздно. Вы упустили свой шанс.

— Вот если бы мы заставили его говорить… — беспомощно отозвался Ганнет.

— Не могли вы этого сделать. Не было такой возможности.

— Почему не было? — недоуменно моргнул Ганнет. В растерянных глазах снова мелькнула животная, инстинктивная хитрость. — Почему вы так говорите?

Паттерсон не ответил, в этот момент громко загудела С-петля.

— Доктор Паттерсон, — произнес монитор. — Вам срочный звонок из Народонаселения.

— Свяжите меня.

— Доктор Паттерсон, — продребезжал голос секретарши. — Я получила затребованную вами информацию.

— Ну и как? — спросил Паттерсон. Он и сам уже знал ответ.

— Для полной уверенности мы вторично проверили свои результаты. Личность, описанная вами, не существует. Ни в современных, ни в прежних архивных данных нет Дэвида Л. Ангера с описанными вами характеристиками. Структура мозга, зубы, отпечатки пальцев — в наших файлах нет ничего подобного. Вы желаете, чтобы мы…

— Нет, — прервал ее Паттерсон. — Я получил ответ на свой вопрос, так что на том и кончим. — Он отключил С-петлю.

— Вот этого я уже совсем не понимаю, — взмолился тупо слушавший их беседу Ганнет. — Объясните мне хоть что-нибудь.

Паттерсон не слушал промышленника. Присев на корточки, он потрогал пальцами останки Дэвида Ангера, а затем снова включил С-петлю.

— Отнесите все это в лабораторию, — негромко приказал он. — Немедленно пришлите сюда персонал. — А затем поднялся на ноги и добавил еще тише: — После чего я найду В-Стивенса — если удастся.

— Он давным-давно смылся и теперь пробирается на Венеру, — с горечью сказала Ивлин Каттер. — Ладно, тут уж ничего не попишешь.

— Да, сделать ничего нельзя, — согласился Ганнет. — А значит, будет война. — Он постепенно выходил из состояния прострации. Потребовалось огромное усилие, чтобы сфокусировать взгляд, разглядеть окружающих. Пригладить роскошную гриву седых волос и поправить костюм было уже легче. К его фигуре — столь импозантной совсем недавно — возвращалось нечто отдаленно напоминавшее достоинство. — И мы должны встретить эту войну как мужчины. Нет никакого смысла пытаться ее избежать. Паттерсон отодвинулся в сторону, освобождая место для бригады, присланной из лаборатории. Окружив обугленные останки, роботы начали осторожно сгребать их в одну кучу.

— Проведите полный анализ, — приказал он лаборанту, руководившему бригадой. — Подробно изучите клеточную структуру, а особенно — структуру нейронов. Как только будут результаты — сообщите мне.

Результаты появились через час.

— Смотрите сами, — сказал лаборант. — Ну вот, например, возьмите в руку этот кусок. Он даже на ощупь какой-то не такой.

Паттерсон взял предложенный образец — полоску пересохшей, хрупкой органики. По виду напоминает прокопченную шкуру какого-нибудь обитателя моря. Полоска треснула пополам, а затем, когда он положил ее на лабораторный стол, рассыпалась почти в пыль.

— Понятно, — медленно сказал врач.

— Если учесть сложности — сделано очень здорово. Конечно, можно бы и покрепче. Скорее всего, эта штука отказала бы и сама не сегодня-завтра. Солнце, воздух — она не могла этого выдержать и быстро разлагалась. Отсутствовала внутренняя регенерационная система. Наши клетки постоянно очищаются, ремонтируются, заменяются. А эту штуку сделали, запустили — и все. Они сильно нас обошли в биосинтезе. Шедевр.

— Да, отличная работа, — согласился Паттерсон. Подобрав со стола еще один фрагмент того, что было прежде плотью Дэвида Ангера, он задумчиво разломал его на мелкие кусочки. — У нас не возникло ни малейших подозрений.

— Но вы-то ведь догадались?

— Далеко не сразу.

— Как видите, мы пытаемся воссоздать эту систему, собираем пепел в одно целое. Конечно, многого не хватает, но общие очертания мы получим. Хотел бы я поговорить с создателями этой штуки. Ведь она и вправду действовала. И не была механизмом.

Только теперь Паттерсон заметил собранное из обугленных частичек пепла лицо андроида. Иссохшая, почерневшая, тонкая, как бумага, плоть. Единственный глаз, сейчас — мертвый, тусклый, слепой. В департаменте не ошиблись — Дэвида Ангера нет и никогда не было. Точнее говоря — не было такой личности, ни на Земле, ни на прочих планетах. Дэвидом Ангером называли созданное людьми устройство.

— Одурачили нас полностью, — еще раз признал Паттерсон. — Сколько человек знает об этом — если не считать нас с вами?

— Больше никто. Я — единственный человек в этой бригаде, — лаборант указал на своих роботов.

— Вы можете сохранить все в тайне?

— Конечно. Собственно говоря, вы — мой начальник, и ваше слово для меня — приказ.

— Спасибо, — сказал Паттерсон. — Но такая информация в любой момент даст вам другого начальника.

— Ганнета? — рассмеялся лаборант. — Не думаю, чтобы мы с ним сработались.

— Но он может хорошо заплатить.

— Может, — согласился лаборант. — А потом пройдет немного времени, и я окажусь на передовой. Уж лучше остаться здесь, в нашей больнице.

— Если будут задавать вопросы, — уже от двери обернулся Паттерсон, — скажите, что сохранилось слишком мало, и анализ был невозможен. Вы можете уничтожить эти останки?

— Очень не хочется, но могу. А вы не знаете случаем, кто собрал эту штуку? — с любопытством поглядел на него лаборант. — Хотелось бы пожать ему руку.

— В данный момент, — уклончиво ответил Паттерсон, — меня интересует только одна вещь. Нужно найти В-Стивенса.

Ле Марр почувствовал на своем лице тусклый свет предзакатного солнца, вяло сморгнул, попытался выпрямиться — и врезался головой. В приборную доску машины. Захваченный водоворотом невообразимой боли, он обмяк и на какое-то время погрузился в мучительную, беспросветную тьму. Затем, постепенно придя в себя, он поднялся с пола. И огляделся.

Машина стоит в глубине маленькой уличной стоянки. Часы показывают половину шестого. По узкой улочке, к которой примыкала стоянка, с шумом несутся машины. Подняв руку, Ле Марр осторожно обследовал свою голову. Онемевшее, утратившее всякую чувствительность пятно размером примерно с долларовую монету. Пятно дышало запредельным холодом, полным отсутствием тепла — словно сумело каким-то образом соприкоснуться с безжизненными глубинами космоса.

Он все еще пытался прийти в себя, восстановить события, предшествовавшие утрате сознания, когда у входа на стоянку показался доктор В-Стивенс.

Держа одну руку в кармане, венерианин ловко, ни на мгновение не замедляя бега, огибал машины, его глаза смотрели остро, настороженно. Было в нем нечто странное, необычное, но что именно — затуманенная, слабо еще ориентирующаяся в окружающем голова англичанина не могла сообразить. В-Стивенс почти уже подбежал к машине, когда Ле Марр понял, в чем тут дело, а одновременно все вспомнил. Соскользнув на пол, он постарался придать себе тот же ватный, бесчувственный вид, что и прежде, и все-таки непроизвольно дернулся, когда венерианин рывком открыл машину и занял водительское место.

Куда-то исчез зеленый цвет кожи.

В-Стивенс захлопнул дверцу, вставил ключ зажигания и включил мотор. Он закурил, зачем-то осмотрел свои тяжелые перчатки, мельком взглянул на Ле Марра и вывел машину со стоянки на улицу. Затем, набрав скорость, он вынул из кармана фризер, задержал его на мгновение в руке, а затем уронил на сиденье, рядом с собой.

Ле Марр рванулся к оружию. Краем глаза заметив движение, В-Стивенс нажал на тормоз, бросил руль и молча, яростно вцепился в столь неожиданно очнувшегося англичанина. Машину занесло, она с визгом остановилась — и тут же зазвучали протестующие гудки других автомобилистов. Двое врачей боролись отчаянно, не дыша; на момент они замерли, ни один не в силах превозмочь другого, но затем Ле Марр вырвался, отшатнулся к дверце машины. В бесцветное лицо В-Стивенса смотрел глазок ствола.

— Что случилось? — Голос Ле Марра хрипел, срывался. — Я был без сознания пять часов. Что вы сделали за это время?

В-Стивенс молча отпустил тормоз и поехал дальше. Из его губ сочилась серая струйка сигаретного дыма, полузакрытые глаза подернулись белесой пленкой.

— А ведь вы — землянин, — полувопросительно сказал Ле Марр, — никакой вы не утколапый.

— Я — венерианин, — безразлично откликнулся В-Стивенс. Он продемонстрировал перепонки на своих руках, а затем снова надел тяжелые перчатки.

— Но каким образом…

— Вы что, думаете, мы не умеем изменять при необходимости свой цвет? — с тем же равнодушием пожал плечами В-Стивенс. — Синтетические гормоны, красящие препараты, несколько примитивных хирургических операций. Полчаса в ванной со шприцем и мазями. Эта планета мало подходит для человека с зеленой кожей.

Улицу пересекало на скорую руку возведенное заграждение, рядом стояла кучка мрачных людей с ружьями и дубинками, кое-кто из них — в серых шапочках Национальной гвардии. Самозваный патруль задерживал и обыскивал всех проезжающих. Какой-то толстомордый тип сделал В-Стивенсу знак остановиться. Лениво подойдя к машине, он приказал открыть окно.

— Что тут происходит? — нервно спросил Ле Марр.

— Утколапых ловим, — прорычал толстомордый; от его толстой парусиновой рубахи кисло тянуло потом и чесноком. Быстрыми, недоверчивыми глазами он осмотрел салон машины. — А вы их часом не встречали?

— Нет, — ответил В-Стивенс.

Вскрыв багажник, бдительный мордоворот проверил и там.

— А вот нам один попался, пару минут назад. — Толстым пальцем он ткнул куда-то в сторону. — Видите красавчика?

Венерианина повесили на уличном фонаре. Обдуваемое легким вечерним бризом зеленое тело крутилось и раскачивалось. Мертвое лицо застыло пятнистой, уродливой маской предельного страдания. Вокруг столба сбилась небольшая толпа людей — мрачных, злых. Выжидающих.

— Будут еще, — пообещал толстомордый, со стуком захлопывая багажник. — И много.

— А что случилось? — сумел наконец выдавить из себя Ле Марр. Его тошнило от ужаса и отвращения, голос дрожал и срывался. — Почему все это происходит?

— Утколапый убил человека. Земного человека. — Отступив на шаг, толстомордый хлопнул ладонью по капоту. — Ладно, проезжайте.

В-Стивенс тронул машину с места. Некоторые из людей, околачивавшихся рядом с заграждением, успели полностью экипироваться в военную форму; преобладала смесь синего цвета Земной Армии и серого — Национальной Гвардии. Сапоги, ремни с тяжелыми пряжками, фуражки, револьверы, нарукавные повязки с крупными буквами «КО» по красному фону.

— Что это такое? — еле слышно спросил Ле Марр.

— Комитет обороны, — сквозь зубы процедил В-Стивенс. — Передовой отряд Ганнета. Защитим Землю от ворон и утколапых.

— Но… — беспомощно взмахнул руками Ле Марр. — Разве на Землю кто-нибудь напал?

— Во всяком случае, я о таком не слышал.

— Разверните машину. Возвращайтесь в больницу.

Слегка помедлив, В-Стивенс подчинился; через мгновение машина неслась к центру Нью-Йорка.

— Для чего это? — спросил он. — Почему вы решили вернуться?

Ле Марр не слышал, остекленевшими от ужаса глазами он наблюдал за выплеснувшими на улицы людьми. Мужчины и женщины, по-звериному озирающиеся в поисках жертвы, обуянные жаждой крови.

— Они сошли с ума, — бессильно пробормотал англичанин. — Они звери, скоты.

— Нет, — спокойно откликнулся В-Стивенс. — И все это стихнет, очень скоро. Когда Комитет обнаружит, что лишился финансовой поддержки. Сейчас все летит вперед, полным ходом, но скоро передвинут рукоятку сцепления и эта огромная машина со скрежетом даст задний ход.

— Почему?

— Потому, что теперь Ганнет не хочет войны. Новой тенденции надо время, чтобы проявиться. Возможно, Ганнет начнет финансировать какой-нибудь КМ. «Комитет Мира».

Больницу окружало кольцо танков, грузовиков и тяжелых самоходок. Затормозив у входа, В-Стивенс раздавил свой окурок. Проезд был закрыт для всех машин. Между танками разгуливали солдаты с крупнокалиберным оружием на изготовку; на черных матовых стволах поблескивали следы плохо стертой упаковочной смазки.

— Ну и?… — спросил В-Стивенс. — Что теперь будем делать? Фризер у вас, да и вообще, все это возвращение — ваша идея.

Ле Марр опустил монету в щель видеофона, заказал номер больницы, а затем сиплым от волнения голосом попросил Вэйчела Паттерсона.

— Где вы? — требовательно спросил Паттерсон. И тут же заметил зажатое в руке англичанина оружие. А затем и В-Стивенса.

— Значит, вы его поймали.

— Да, — кивнул Ле Марр, — только я не понимаю происходящего. Что мне делать? — беспомощно воззвал он к крошечному изображению Паттерсона. — Что все это такое?

— Скажите, где вы находитесь, — напряженным голосом оборвал его стенания Паттерсон.

— Хотите, я отведу его в больницу? — спросил Ле Марр, закончив объяснения. — Может быть, стоило бы…

— Вы только не выпускайте этого фризера из рук. Я сейчас подойду. — Экран потух.

Ле Марр недоумевающе покачал головой.

— Ведь я пытался вывезти вас отсюда, — сказал он В-Стивенсу. — А вы подстрелили меня. Но зачем, зачем? — И тут он вскинулся, поняв ситуацию. — Вы убили Дэвида Ангера.

— Совершенно верно, — невозмутимо согласился В-Стивенс.

Фризер плясал в дрожащей руке Ле Марра.

— Возможно, мне стоило бы убить вас, убить прямо сейчас. Или открыть окно и крикнуть этим полоумным, чтобы они вас взяли. Я просто не знаю.

— Поступайте, как вам заблагорассудится, — пожал плечами В-Стивенс.

Лихорадочные раздумья Ле Марра прервал стук в окно машины; Паттерсон упал на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

— Запускайте мотор, — сказал он В-Стивенсу, — и двигайтесь к выезду из города.

Мельком взглянув на Паттерсона, В-Стивенс включил двигатель.

— С тем же успехом вы можете сделать это и здесь, — сказал он. — Никто и не подумает вам мешать.

— Я хочу выехать из города, — ответил Паттерсон. — Мой лабораторный персонал, — добавил он, — проанализировал останки Дэвида Ангера. Они сумели в общих чертах реконструировать этого синтетика.

— О-о?

На этот раз лицо В-Стивенса не смогло остаться бесстрастным.

— Жму руку, — хмуро произнес Паттерсон, протягивая ему ладонь.

— Почему? — недоуменно поднял брови В-Стивенс.

— Меня попросил об этом один человек. Человек, считающий, что вы, венериане, проделали великолепную работу, изготавливая этого андроида.

С мягким урчанием машина неслась по шоссе сквозь вечерние сумерки.

— Денвер — последнее, что у нас осталось, — объяснил В-Стивенс. — Поэтому сейчас там слишком тесно. «Кока-Кола» сообщает, что какие-то комитетчики начали обстреливать наши учреждения, но Директорат самым неожиданным образом это прекратил. Возможно, под давлением Ганнета.

— Я бы хотел узнать побольше, — сказал Паттерсон. — Не про Ганнета, с ним все ясно. Мне хочется знать, что вы там задумали.

— Создатель этого синтетика — действительно «Кока-Кола», — признал В-Стивенс. — Мы знаем про будущее ничуть не больше вашего, то есть — абсолютно ничего. Дэвида Ангера никогда не было. Мы подделали документы, создали вымышленную личность, историю вымышленной войны — продумали буквально все.

— Зачем? — спросил Ле Марр.

— Чтобы Ганнет испугался и пошел на попятную. Чтобы, придя в полный ужас, он позволил Венере и Марсу получить независимость. Чтобы он перестал разжигать войну ради сохранения экономического ярма, надетого на наши шеи. Согласно мировой истории, заложенной нами в мозг Ангера, Ганнетовская империя, охватившая сейчас девять миров, была разбита и уничтожена. А Ганнет — прагматик; он рискнул бы, имея приличные шансы, но наша история не дает ему ни одного шанса из ста.

— Так что теперь Ганнет не хочет войны, — задумчиво сказал Паттерсон. — А вы?

— Мы никогда ее не хотели, — спокойно ответил В-Стивенс. — Мы вообще не любители таких игр. Свобода и независимость — больше нам ничего не нужно. Я не знаю, на что эта война была бы похожа в действительности, но могу себе представить. Ровно ничего хорошего, ничего, кроме бед, ни для вас, ни для нас. А все шло именно к войне.

— Мне хотелось бы получить простые ответы на некоторые простые вопросы, — сказал Паттерсон. — Вы являетесь агентом «Кока-Кола»?

— Да.

— А В-Рафия?

И она тоже. Правду говоря, попадая на Землю, любой житель Марса или Венеры становится таким агентом. Мы хотели провести В-Рафию в больницу, мне на помощь. Была некоторая вероятность, что я не смогу уничтожить синтетика в нужный момент — тогда этим должна была заняться В-Рафия. Но ее убил Ганнет.

— А почему нельзя было попросту воспользоваться фризером, зачем такие сложности?

— С одной стороны, нам хотелось уничтожить синтетическое тело полностью; это, конечно же, невозможно. Наилучший из возможных вариантов — превратить его в пепел. Достаточно мелкий, чтобы поверхностное обследование не дало никаких результатов. — Он искоса глянул на Паттерсона. — А что заставило вас провести такой серьезный анализ?

— Вышел номер Ангера. И Ангер не явился его получать.

— Вот как? — несколько обеспокоился В-Стивенс. — Это плохо. Мы не могли сказать точно, когда подойдет этот номер. Мы думали, что в запасе есть еще два-три месяца, но за последнюю неделю поток добровольцев сильно вырос.

— Ну а если бы вам не удалось уничтожить Ангера?

— Уничтожающий аппарат был сфазирован таким образом, что у Ангера не оставалось никаких шансов. Прямая настройка на тело синтетика, так что мне оставалось активировать цепь, когда он будет находиться где-нибудь рядом. Ну а если бы меня убили или еще как-нибудь помешали привести механизм в действие — синтетик умирает естественной смертью, так и не успев снабдить Ганнета нужной информацией. Предпочтительным вариантом было уничтожение Ангера прямо на глазах у Ганнета и его сотрудников — таким образом они решили бы, что мы знаем исход войны. Ради такого психологического шока стоило рискнуть, что меня поймают. Паттерсон молчал.

— Ну и что же дальше? — спросил он наконец.

— Я возвращаюсь в «Кока-Кола». Сперва планировалось использовать Нью-Йоркский порт, но тут уж постарались бандиты Ганнета. Конечно же, «возвращаюсь» — если вы не намерены мне помешать.

На лбу Ле Марра выступил пот.

— А если Ганнет узнает, что его обманули? Если он узнает, что Дэвид Ангер никогда не существовал…

— Ну, об этом-то мы позаботимся, — пообещал В-Стивенс. — К тому времени, как Ганнет сообразит организовать проверку, Дэвид Ангер уже будет. А тем временем… — Он пожал плечами. — Тем временем все зависит от вас двоих. У вас в руках оружие.

— Отпустим его, — нервно сказал Ле Марр.

— Не очень-то это патриотично, — укорил его Паттерсон. — Таким образом мы поможем утколапым в их махинациях. Возможно, нам стоило бы поискать этих, из комитета.

— К чертовой их матери! — выкрикнул Ле Марр. — Да я бы в жизни никого не сдал этой банде психов, у которой одна радость в жизни — линчевать. Даже…

— Даже утколапого? — уточнил В-Стивенс. Паттерсон смотрел на угольно-черное, усеянное звездами небо.

— Ну и что же получится в конце концов? — спросил он у В-Стивенса. — Вы думаете, этим все и кончится?

— Конечно, — уверенно кивнул В-Стивенс. — Недалеко то время, когда мы полетим к звездам. К другим системам. Мы наткнемся на другие расы — на действительно другие расы. На существ, которые в самом буквальном смысле этого слова не будут людьми. Вот тогда-то люди и сообразят, что все мы — побеги одного ствола. Это станет очевидным, когда появится материал для сравнения.

— О’кей, — сказал Паттерсон. Он вынул из кармана фризер и передал его В-Стивенсу. — Больше всего меня беспокоило именно это. Страшно подумать, чтобы такой ужас мог продолжаться.

— Не будет он продолжаться, — спокойно ответил В-Стивенс. — Скорее всего, некоторые из этих негуманоидных рас будут выглядеть довольно кошмарно. Поглядев на них, земной человек будет счастлив отдать свою дочь человеку с зеленой кожей. — По его губам пробежала усмешка. — У некоторых негуманоидов может и вообще не оказаться никакой кожи.

1955

Перевод М.Пчелинцев

Неприсоединившийся (The Chromium Fence)

Земля клонилась к шести часам пополудни, и рабочий день близился к завершению. Плотными роями клубились в небе рейсовые диски — перемещались от промышленных зон к окрестным кольцам жилых кварталов. Бесшумные и невесомые, они неслись в небе, унося пассажиров домой, к семьям, горячему ужину и уютным спальням.

Дон Волш сел на диск третьим — тот мог отправляться. И давно хотел улететь: Волш опустил монетку в прорезь, и ковер нетерпеливо приподнялся над землей. Дон с благодарным вздохом расположился у невидимого ограждения и развернул вечернюю газету. Напротив двое других пассажиров сделали то же самое.

ПОПРАВКА ХОРНИ ВЫЗВАЛА СЕРЬЕЗНУЮ ДИСКУССИЮ
Волш задумался над тем, что бы это значило. Опустил газету, которую отчаянно трепал встречный ветер, и заглянул в соседнюю колонку.

В ПОНЕДЕЛЬНИК ОЖИДАЕТСЯ РЕКОРДНАЯ ЯВКА НА ИЗБИРАТЕЛЬНЫЕ УЧАСТКИ ВСЯ ПЛАНЕТА ЯВИТСЯ НА ВЫБОРЫ
А на обороте вкладыша поместили заметку о скандале дня.

ЖЕНА УБИЛА МУЖА ИЗ-ЗА РАЗНОГЛАСИЙ В ПОЛИТИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЯХ
А далее шла заметка, от которой у него пошел мороз по коже. Подобные темы всплывали часто, и каждый раз Волш чувствовал себя неуютно.

ТОЛПА ПУРИСТОВ ЛИНЧЕВАЛА НАТУРИСТА В БОСТОНЕ РАЗБИТЫЕ ОКНА И БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДЕ
И в следующей колонке:

ТОЛПА НАТУРИСТОВ ЛИНЧЕВАЛА ПУРИСТА В ЧИКАГО ПОЖАРЫ И БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДЕ
Сидевший напротив Волша человек начал громко бормотать. Крупный, плотного телосложения, среднего возраста мужчина. Рыжеволосый, с пивным брюшком. Он вдруг потряс газетой — и вышвырнул ее прочь.

— Они не посмеют! И не смогут протолкнуть это! — заорал он. — Мы им не позволим!

Волш сунул нос в газету — он изо всех сил делал вид, что не замечает пассажира напротив. Опять, опять это происходит — а ведь он мало чего так боялся в своей жизни. Вот он, надвигающийся политический спор. Другой пассажир опустил газету, смерил соседа коротким взглядом и продолжил чтение.

Рыжий мужчина обратился к Волшу:

— Вы подписали петицию Бьютта?

И он выхватил из кармана металлизированный планшет и сунул его в лицо Волшу.

— Не бойтесь поставить подпись, в борьбе за свободу страху не место!

Волш вцепился в газету и в отчаянии посмотрел вниз с диска. Внизу проплывали жилые кварталы Детройта. Скоро выходить.

— Извините, — пробормотал он. — Спасибо, нет.

— Оставьте его в покое, — сказал рыжеволосому другой пассажир. — Вы что, не видите, джентльмен не хочет подписывать?

— А ты не лезь не в свое дело!

И рыжий придвинулся к Волшу с планшетом в требовательно вытянутой руке.

— Послушай, дружище. Ты же понимаешь, правда, что станется с тобой и с твоими домашними, если они протолкнут эту штуку? Думаешь, тебя это не затронет? Проснись, дружище! Если примут поправку Хорни, прощай свобода и права человека!

Другой пассажир спокойно отложил в сторону газету. Судя по виду — худой, хорошо одетый, с проседью, — состоятельный космополит. Он снял очки и сказал:

— От тебя несет, как от Натуриста.

Рыжий внимательно оглядел противника. И заметил на тонком пальце широкое плутониевое кольцо. Такой штукой из тяжелого металла легко проломить челюсть.

— Ты кто такой? — процедил рыжий. — Небось Пурист? Недомужик, да?

И он презрительно сплюнул в его сторону и развернулся к Волшу:

— Дружище, ты ж понимаешь, чего эти Пуристы добиваются. Они из нас дегенератов хотят сделать! В баб нас хотят превратить! Смотри, Бог создал вселенную и человека в ней, и если это хорошо для него, то хорошо и для меня! А они идут против природы, а значит, и против Бога! А эту планету создали и украсили руки мужчин, в которых текла настоящая, а не жидкая кровь! И они гордились своими телами! Тем, как они выглядели и как пахли.

И он постучал по своей широкой груди:

— Богом клянусь, я горжусь тем, как пахну!

Волш в отчаянии забормотал:

— Я… — мямлил он. — Я… я не могу это подписать.

— Уже подписал, да?

— Нет.

Мясистое лицо рыжего приобрело крайне подозрительное выражение:

— Ты что же, за поправку Хорни?

И свирепо рявкнул:

— Ты что же, значит, против естественного порядка…

— Я здесь выхожу! — перебил рыжего Волш.

И торопливо дернул за стоп-шнур диска. Тот покорно слетел к магнитному захвату в конце жилищного комплекса — ряда белых прямоугольников на зелено-коричневом склоне холма.

— Погоди, дружище, — рыжий потянулся и с явно недобрыми намерениями ухватил Волша за рукав.

Диск сбросил высоту и остановился на плоской поверхности посадочного захвата.

Наземные машины выстроились неподалеку — жены ждали мужей, чтобы оттранспортировать их домой.

— Мне что-то не нравится, как ты к вопросу относишься. Ты что же, боишься встать на защиту правды? Боишься поднять голос? Ты что же, собственного народа стесняешься? Боже правый, да ты мужик или нет?

Тут стройный седоволосый человек со всей силы ударил рыжего плутониевым кольцом, и хватка на рукаве Волша ослабла. Планшет с петицией со звяканьем упал на землю, а двое пассижиров сцепились в молчаливой и яростной схватке.

Волш отодвинул ограждение и спрыгнул с диска, спустился по трем ступеням с посадочной площадки на пепел и золу, покрывающую парковку. В сгущающихся сумерках раннего вечера он уже различал машину жены. Бетти сидела, уткнувшись в телевизор на приборной панели, и не обращала никакого внимания ни на него, ни на драку между рыжим Натуристом и седоволосым Пуристом.

— Ах ты скотина, — прохрипел седоволосый, выпрямляясь. — Вонючее животное!

Рыжий лежал, опираясь на ограждение — похоже, он был готов потерять сознание.

— Б-боже… ах ты… баба! — проревел он.

Седоволосый нажал на рычаг, и диск поднялся над Волшем. Тот благодарно помахал рукой:

— Спасибо! — крикнул он вверх. — Я признателен вам за вмешательство!

— Не за что! — ответил седоволосый, пробуя пальцем сломанный зуб. Диск набирал высоту, голос становился все тише: — Всегда рад помочь другу… — и тут до Волша донеслись последние слова: — другу Пуристу!

— Я не Пурист! — отчаянно заорал Волш. — Не Пурист я! И не Натурист! Вы меня слышите или нет?!

Конечно, его никто не слышал.


— Я не принадлежу ни к одной из партий! — занудно повторил Волш, усаживаясь за стол.

И положил себе кукурузы в сливках, картошки и кусок рибая.

— Я не Пурист. И не Натурист! Почему нужно обязательно примыкать к какой-то группировке? А что, человеку больше своего собственного мнения нельзя иметь?

— Дорогой, ты кушай, кушай, — примирительно пробормотала Бетти.

Сквозь тонкие стены светлой крохотной столовой доносился звон посуды — другие семьи тоже ужинали. Отзвуки голосов — там тоже разговаривали. Жесткие металлические интонации диктора в телевизоре. Шум духовок, и холодильников, и кондиционеров, и батарей отопления. Напротив Волша сидел Карл — шурин — и с чавканьем поедал вторую порцию горячего. Рядом сидел Джимми — сын, — пятнадцатилетка с увлечением штудировал «Поминки по Финнегану» в мягкой обложке. Он купил книгу в магазинчике на нижнем этаже жилого комплекса.

— Не читай за едой! — сердито прикрикнул Волш на сына.

Джимми поднял глаза от книги:

— Отстань. Я знаю правила комплекса, а этого там, черт побери, нет и не было. И вообще, я по-любому должен прочитать это до того, как уйду.

— А куда идешь сегодня вечером, солнышко? — спросила Бетти.

— Дела партийные, — уклончиво ответил Джимми. — Я больше ничего сообщать не уполномочен.

Волш сосредоточился на еде и постарался приостановить поток несущихся в голове мыслей.

— По дороге домой, — проговорил он, — я видел драку. Прямо на диске.

Джмми заинтересовался:

— И кто одержал верх?

— Пурист.

Лицо мальчика вспыхнуло радостью — он гордился тем, что произошло. Джимми был сержантом в Лиге юных Пуристов.

— Пап, пора бы тебе определиться. Вступай в партию — и в следующий понедельник сможешь исполнить свой гражданский долг. Проголосовать!

— Я и так собираюсь пойти голосовать.

— Ты не можешь. Голосовать могут лишь члены какой-либо из двух партий.

А ведь и правда. Волш смотрел мимо сына, и взгляд его был несчастным. Впереди его ждали два тяжелых дня, в течение которых он будет то и дело попадать в дурацкие ситуации вроде сегодняшней. На него будут набрасываться Натуристы или, как на прошлой неделе, разъяренные Пуристы.

— Вот что я тебе скажу, — сообщил шурин. — Ты, между прочим, сидишь себе на пятой точке и ничего не делаешь — и этим помогаешь Пуристам!

Он довольно рыгнул и отодвинул тарелку.

— Таких, как ты, мы называем бессознательными про-Пуристами!

И он злобно зыркнул на Джимми:

— Ты, мелкий наглец! Был бы совершеннолетним, я б тебя вытащил да и отлупил бы — от души…

— Прошу вас, — вздохнула Бетти. — Давайте не будем ссориться из-за политики за столом. Давайте, для разнообразия, поужинаем в мире и согласии. Я уже жду не дождусь, когда пройдут эти выборы…

Карл и Джимми смерили друг друга ненавидящими взглядами и продолжили осторожно есть.

Джимми не выдержал первым:

— Твое место на кухне, — зашипел он. — Тебя под плитой нужно кормить, а в столовую не пускать! Ты только посмотри на себя! Ты потный!

Он гадко хихикнул:

— А когда поправку примут, тебе придется избавиться от потливости, так и знай! А то в тюрьму посадят!

Карл покраснел от гнева:

— Вы, паскудники, шиш получите, а не поправку!

Он грубил, но уверенности в голосе не чувствовалось. Натуристы боялись выборов — Пуристы контролировали Совет Федерации. В случае победы на выборах они могли и впрямь принять законы, требующие принудительного исполнения пуристского кода из пяти пунктов.

— Я не позволю вырезать мои потовые железы! — процедил Карл. — И вы не заставите меня проходить контроль свежести дыхания. И зубы отбеливать я не буду. И волосы в лысину вставлять я тоже отказываюсь! Это моя жизнь, а жизнь предполагает, что ты становишься грязным, лысым, толстым и старым!

— Это правда? — спросила Бетти у мужа. — Ты действительно бессознательный про-Пурист?

Дон Волш яростно пронзил вилкой остатки стейка.

— Я не присоединяюсь ни к одной из партий, и за это меня обзывают бессознательным про-Пуристом и бессознательным про-Натуристом! А я считаю, что оба движения уравновешивают друг друга. Если я всем враг — значит, я никому не враг. — Он подумал и добавил: — И не друг.

— Вам, Натуристам, нечего предложить молодежи! — сказал Джимми Карлу. — Какое будущее вы нам пророчите? Вот мне, например? Жить в пещерах, жрать сырое мясо и вести животное существование! Вы тормозите развитие цивилизации!

— Вам бы все лозунгами кидаться, — презрительно бросил Карл.

— Вы хотите вернуть нас к дикости! Вы за социальный регресс, а мы — за интеграцию! — Джимми возбужденно тряс худым пальцем перед лицом дяди. — Вы… вы подвержены таламическим эмоциям!

— Я тебе сейчас голову оторву, — взревел Карл, поднимаясь со стула. — Вы, пуристские наглецы, старших ни во что не ставите!

Джимми захихикал:

— А ты попробуй, а я посмотрю. За нанесенные несовершеннолетнему побои дают пять лет тюрьмы! Давай, ударь меня!

Дон Волш грузно поднялся на ноги и вышел из комнаты.

— Куда ты? — капризно пискнула Бетти. — Ты же не доел!

— Будущее принадлежит молодым! — Джимми информировал Карла. — А молодежь планеты — за Пуристов. Никуда вы от нас не денетесь, грядет пуристская революция!

Дон Волш вышел из квартиры и прошел по коридору к лестнице на нижний этаж. По обеим сторонам тянулись закрытые двери. Вокруг колыхалась аура шума и света и лихорадочной деятельности — рядом общались, ели, взаимодействавали семьи, множество семей. Он прошел мимо занимающихся в темноте любовью юноши и девушки и вышел на лестницу. Остановился на мгновение, а потом спустился на самый нижний уровень комплекса.

На этом уровне никого не было. Здесь стояла тишина. Темная, влажная. Над головой голоса людей превратились в далекое эхо, еле слышное через цементные перекрытия. Какой контраст — там полно народу, а здесь пусто, и в магазинах не горит свет. Вот бакалейные лавки, вот салон красоты и винный магазин, прачечная, аптека, зубоврачебный кабинет, приемная терапевта, а вот и приемная местного психоаналитика.

Внутри кабинета сидел аналитик — Дон его хорошо видел. Сидел неподвижно и молча, а вокруг текли вечерние тени. В отсутствие клиентов аналитик сидел выключенный. Волш неуверенно потоптался, а потом прошел через идентификационную рамку в приемной и постучался в прозрачную дверь кабинета. В его присутствии реле и переключатели среагировали, в кабинете мгновенно зажегся свет, а психоаналитик выпрямился, улыбнулся и приподнялся, приветствуя Волша.

— Дон, — радостно сказал он. — Проходи, садись.

Волш вошел и устало опустился в кресло.

— Я тут подумал, что, наверное, хочу с тобой поговорить, Чарли.

— Ну конечно, Дон.

И робот наклонился и посмотрел на часы, установленные на широком столе орехового дерева.

— Но… разве сейчас не время ужина?

— Да, — согласился Волш. — Но что-то я не голоден. Чарли, ты же помнишь, о чем мы говорили в прошлый раз… ну, ты помнишь, что я сказал. Помнишь, что меня беспокоило.

— Ну конечно, Дон.

И робот удобно устроился в своем крутящемся кресле и положил локти на стол — совсем как человек. И ласково посмотрел на пациента.

— Как дела? Как ты себя чувствуешь последние несколько дней?

— Да не так чтобы очень хорошо, Чарли. Понимаешь, мне нужно что-то делать с этим. И ты можешь мне помочь — потому что ты ни на чьей стороне и у тебя нет предубеждений.

Волш посмотрел в почти человеческое лицо из металла и пластика.

— Ты же все видишь как есть, Чарли. Ну и как я могу присоединиться к одной из партий? Ведь эта их пропаганда, эти их лозунги, они же… черт… да они же дурацкие! Все как один! Да какое мне дело до чистоты зубов и запаха из подмышек? Люди готовы убивать друг друга по таким пустячным поводам… просто в голове не укладывается… Да если эту поправку примут, мы получим полномасштабную гражданскую войну! Самоубийственную, страшную! И что же, мне придется выбирать в этой схватке сторону?

Чарли покивал:

— Дон, я понимаю, что ты хочешь сказать.

— Что же получается? Я должен выйти из дома и треснуть по голове совершенно не знакомого мне человека только потому, что от него пахнет потом? Или наоборот, не пахнет? А ничего, что я этого человека в первый раз вижу? Я не хочу так поступать! Я отказываюсь! Почему они никак не оставят меня в покое? Почему у меня не может быть собственного мнения? Почему я должен обязательно согласиться с этими… совершенно безумными точками зрения?

Психоаналитик терпеливо, по-отечески, улыбнулся.

— Это непросто, Дон, я понимаю. Ты не синхронизирован с обществом, вот в чем дело. Вот почему культурные установки и нравы кажутся тебе не слишком приемлемыми. Но ведь это общество, в котором вам придется жить. Другого нет.

Волш вздохнул и усилием воли заставил кулаки разжаться.

— Вот что я думаю. Если кто-то хочет пахнуть — пусть пахнет. А те, кто пахнуть не хочет, пусть удаляют себе потовые железы. Так в чем проблема?

— Дон, ты уходишь от вопроса. — Спокойный, бесстрастный голос. — Ты хочешь на самом деле сказать, что обе стороны не правы. А это глупо, не правда ли? Одна из сторон должна быть правой…

— Почему же?

— Потому что наличие двух сторон в споре исчерпывает практические возможности для установления истины. Твоя позиция на самом деле позицией не является. Это скорее описание ситуации. Понимаешь, Дон, ты психологически не способен справиться со сложным вопросом. Ты не хочешь определяться с позицией, потому что слишком боишься ущемить свою свободу и индивидуальность. Ты стоишь в позе интеллектуальной девственницы и ревностно оберегаешь свое целомудрие.

Волш подумал и сказал:

— Я хочу быть честным с самим собой.

— Но ты живешь не в одиночестве. Ты — часть социума. Идеи ведь не существуют в вакууме.

— У меня есть право на собственную точку зрения. У меня есть собственные идеи.

— Нет, Дон, — ласково ответил робот. — Это не твои собственные идеи. Ты их не создал. И ты не можешь включать и выключать их по собственному желанию. Скорее это они тебя включают — точнее, действуют через тебя. Твое окружение тебя формирует. Твои убеждения — результат действия определенных социальных сил и определенного общественного давления. В твоем случае две взаимоисключающие точки зрения столкнулись, и возникла патовая ситуация. Ты сейчас находишься в конфликте с самим собой. И не можешь решиться, к какой стороне примкнуть, потому что признаешь частичную правоту за обеими.

Робот покивал с умудренным видом.

— Но нужно решаться. Ты должен разрешить этот конфликт и начать действовать. Ты не можешь оставаться зрителем… придется стать участником. Никто не может жить и исполнять лишь роль зрителя. Таков закон жизни, Дон.

— Ты хочешь сказать, что за пределами этого спора насчет потливости, зубов и волос нет ничего? И никакая другая реальность не имеет права на существование?

— Естественным образом можно предположить, что существуют другие виды социума. Но ты же родился именно в этом обществе. И оно твое. И навсегда останется твоим, другого не будет. Ты либо живешь в социуме — либо не живешь.

Волш поднялся на ноги.

— Другими словами, это я должен приспособиться. Кому-то необходимо пойти на уступки, и этот кто-то — я?

— Боюсь, что так и есть, Дон. Странно было бы желать, чтобы к тебе приспособились все остальные, правда? Три с половиной миллиарда человек должны измениться лишь для того, чтобы Дону Волшу стало удобнее жить с ними бок о бок. Похоже, Дон, ты еще не перерос инфантильно-эгоистическую стадию развития личности. Ты пока не способен выстроить отношения с реальностью, подобающие взрослому человеку.

Робот улыбнулся.

— Но ты это сделаешь.

Волш развернулся и мрачно пошел к двери:

— Я подумаю над этим.

— Это ведь для твоего собственного блага, Дон.

Уже на пороге Волш развернулся — он вспомнил одну вещь и хотел ее озвучить. Но работ уже выключился. Кабинет погружался в темноту и молчание. Правда, локти со столешницы робот так и не снял. В затухающем свете ламп Волш увидел то, что прежде почему-то не замечал. На электрическом проводе, который служил роботу пуповиной, висел ярлычок из белого пластика. В полумраке Дон сумел разобрать надпись:

Собственность Совета Федерации
Не предназначено для частного использования
Робота, как и все остальное в жилищном комплексе, предоставили общественные институты, в той или мной мере контролирующие жизнь Волша. Психоаналитик был частью государственного механизма. Он ничем не отличался от сидящего в офисе чиновника на зарплате. И государство ставило перед ним задачу уравнять Дона Волша с остальными. Вписать в мир.

Но если советы психоаналитика его не устраивали, к кому же тогда прислушиваться? К кому еще пойти?


Через три дня состоялись выборы. Набранные крупным злым шрифтом заголовки ничего нового ему не сказали — офис и так бурлил в течение целого дня. Все обсуждали новости. Он засунул газету в карман пальто и принялся читать ее, только добравшись до дома.

Пуристы побеждают с колоссальным преимуществом
Поправка Хорни скоро будет принята
Волш устало откинулся в кресле. На кухне Бетти быстро готовила ужин. Приятно звякала посуда, через светлую милую квартирку плыли вкуснейшие ароматы.

— Пуристы победили, — сказал Волш. Бетти как раз появилась на пороге со столовыми приборами и чашками. — Все кончено.

— Джимми очень обрадуется, — уклончиво ответила Бетти. — Кстати, не знаю, придет ли Карл к ужину.

И принялась что-то подсчитывать про себя.

— Пожалуй, мне придется спуститься вниз за кофе. Мало осталось.

— Ты что, не понимаешь? — воскликнул Волш. — Это случилось! Пуристы дорвались до абсолютной власти!

— Я понимаю, — капризным голоском отозвалась Бетти. — И не надо на меня кричать! Ты подписывал эту ужасную петицию? Петицию Бьютта или как ее там? Ее еще Натуристы распространяли?

— Нет.

— Слава богу! Я так и подумала. Сколько всего приносили и просили подписать, а ты ни разу не решился.

Она помедлила на пороге кухни.

— Надеюсь, Карлу хватит ума вести себя правильно. Мне, кстати, всегда было неприятно, когда он тут сидел и пиво дул. И когда летом от него воняло, как от свиньи.

Дверь открылась, и в квартиру вбежал Карл, красный и хмурый.

— Бетти, к ужину меня не жди. У нас тут срочное собрание.

И он коротко взглянул на Волша:

— Ну что, доволен? А если б ты хоть пальцем о палец ударил — возможно, такого бы не случилось!

— Как быстро они сумеют провести эту поправку? — спросил Волш.

Карл нервно рассмеялся:

— Да они уже ее приняли.

И он схватил стопку документов со стола и запихал их в мусоропровод.

— У нас есть информаторы в штаб-квартире Пуристов. Так вот, как только они приведут к присяге новых членов совета, они протолкнут поправку. Они хотят застать нас врасплох! — И он сверкнул зубами в яростной улыбке. — Но у них ничего не выйдет!

Дверь захлопнулась, и шаги Карла ссыпались вниз по лестнице.

— Я никогда не видела, чтобы он так быстро ходил… — изумленно пробормотала Бетти.

А Дон Волш с нарастающим ужасом слышал, как с грохотом сбегает вниз по лестнице его шурин. Выбежав из здания, Карл прыгнул в свою наземную машину. Зарычал мотор, и Карл умчался.

— Он испуган, — проговорил Волш. — Ему грозит опасность.

— Он в состоянии сам о себе позаботиться. Карл уже большой мальчик.

Волш трясущимися руками прикурил сигарету.

— Недостаточно большой. Неужели они и впрямь хотят этого? Нет,невозможно…. Как это так — протолкнуть поправку, навязать всем свою точку зрения, свои представления о том, что правильно? Но, с другой стороны, все прошлые годы к этому шло, так что это просто последний шаг на длинном пути к цели…

— Ой, я очень надеюсь, что все это безобразие когда-нибудь кончится, раз и навсегда, — пожаловалась Бетти. — Неужели так всегда было? Вот я, например, не помню в своем детстве разговоров о политике!

— Тогда это еще не называли политикой. Просто промышленные круги насаждали среди людей культ потребления. А в центре была идея чистоты — зубов, волос, тела. Городские жители подхватили ее и развили в идеологию.


Бетти накрыла на стол и принесла блюда с едой.

— Ты хочешь сказать, что Пуристсткое движение намеренно создали?

— Они просто не понимали, какое значение приобретает эта тема. Не осознали вовремя, что их дети растут и думают, что непотеющие подмышки, ухоженные волосы и отбеленные зубы — это самое важное в жизни. Что за это имеет смысл сражаться и умирать. Настолько важное, что за него можно убивать несогласных.

— А Натуристы были сельскими жителями?

— Эти люди жили не в городах, и их сознание не подвергалось столь массированной обработке. — И Волш сердито потряс головой. — Невероятно, просто немыслимо! Как люди могут убивать друг друга из-за таких дурацких расхождений во взглядах! В течение всей своей истории люди уничтожают друг друга из-за несхождений в дурацких формулировках, из-за несогласия по поводу бессмысленных лозунгов, которые кто-то третий вбивает им в головы, а потом сидит и получает от этого выгоду…

— Но если они верят, значит, лозунги не так уж и бессмысленны.

— Бессмысленно убивать другого человека за то, что у него дурной запах изо рта! Бессмысленно бить кого-то за то, что он отказывается удалять потовые железы и устанавливать искусственную систему выведения шлаков из организма! Это будет совершенно нездравая война, ведь Натуристы запаслись оружием, они хранят его в штаб-квартире партии. Войну будут вести ради призрачных целей, а люди погибнут — они умрут, Бетти, из-за глупости, а не из-за настоящих идеалов!

— Время ужинать, дорогой, — сказала жена, указывая на стол.

— Я не голоден.

— Ну хватит дуться, давай покушай. Или у тебя снова начнется несварение, а ты знаешь, к чему это может привести.

О, он знал, к чему это может привести. Это значило, что его жизнь будет в опасности. Рыгнул в присутствии Пуриста — все, готовься к драке не на жизнь, а на смерть. В мире не было места для тех и других — должны были остаться либо люди, которые рыгают, либо люди, которые не выносят тех людей, которые рыгают. Кто-то должен был уступить — или уже уступил. Поправку приняли. Значит, дни Натуристов сочтены.

— Джимми сегодня задержится, — сказала Бетти, накладывая себе в тарелку бараньи отбивные, зеленый горошек и кукурузу со сливками. — Пуристы сегодня празднуют — у них что-то вроде вечеринки. Речи, парады, факельные шествия.

И она тоскливо пробормотала:

— Я так понимаю, мы не пойдем, да? А жалко, очень красиво будет — люди маршируют, огни горят…

— Ну так иди, — погруженный в свои мысли Волш положил еду себе на тарелку. Он ел и не чувствовал вкуса пищи. — Пойди, развлекись, если тебе хочется.

Они еще не закончили ужинать, как дверь отворилась и в нее быстрым шагом вошел Карл.

— Мне что-нибудь оставили? — резко спросил он.

Бетти приподнялась в невероятном изумлении:

— Карл! От тебя… от тебя больше не пахнет!

Карл уселся и решительно придвинул к себе блюдо с бараниной. А потом вдруг замер и… принялся придирчиво выбирать себе кусочек. Водрузил его на тарелку, положил крохотную порцию горошка.

— Я голоден, — покивал он. — Но не слишком голоден.

И он стал спокойно, аккуратно есть.

Волш просто глазам своим не верил.

— Какого черта? Что случилось? — резко спросил он. — Твои волосы… зубы… дыхание… Что ты с собой сделал?

Не поднимая глаз, Карл ответил:

— Партия приняла решение о стратегическом отступлении. Временная мера. Раз принятие поправки неизбежно, не имеет смысла лезть в бутылку. Мы ж не сумасшедшие — умирать не собираемся.

И он отпил едва теплого кофе.

— То есть я хочу сказать, что мы ушли в подполье.

Волш медленно опустил вилку на тарелку:

— То есть ты хочешь сказать, что вы не станете оказывать никакого сопротивления?

— Черт, ты о чем? Какое сопротивление? Это чистое самоубийство! — И Карл настороженно посмотрел по сторонам. — А теперь слушайте. Я теперь полностью соответствую всем пунктам поправки Хорни, ко мне не придерешься. Если сюда сунет нос полиция, вы держите язык за зубами. Поправка дает право на публичное отречение от заблуждений — именно это мы и сделали. Теперь мы чисты, и нас не посмеют тронуть. Но лучше вообще ничего не говорить.

И он вытащил маленькую голубую карточку.

— Вот, пуристский партбилет. Согласно документу, я уже давно вступил в партию. Мы готовились и к такому варианту.

— О, Карл! — восторженно вскрикнула Бетти. — Я так рада! Ты сейчас выглядишь… просто замечательно!

Волш молчал.

— А что такое? — начала сердиться Бетти. — Разве ты не этого хотел? Ты же не хотел, чтобы они дрались и поубивали друг друга! — Она перешла на пронзительный крик. — Ты вечно всем недоволен! Ты этого хотел? Хотел! И что? Ты опять недоволен! Что тебе еще нужно, а, Дон?!

И тут на нижнем этаже комплекса послышался шум. Карл сел очень прямо, и с лица его сошел всякий цвет. Если бы не операция, он бы вспотел.

— Это полиция по делам соответствия, — выдавил он. — Просто сидите спокойно. Они пройдут с обходом и уйдут.

— О боже, — прошептала Бетти. — Я очень надеюсь, что они ничего не поломают. Может, мне в душ сходить?

— Просто сиди тихо, — прохрипел Карл. — Не надо давать им поводов для подозрений…

Дверь открылась. На пороге стоял Джимми — он казался коротышкой рядом с гигантами в зеленой форме полиции по делам соответствия.

— Вон он! — заверещал Джимми, тыча пальцем в Карла. — Он натуристский активист! Понюхайте его!

Полицейские быстро прошли в комнату и заняли ключевые позиции. Они окружили неподвижного Карла, быстро осмотрели его, потом отошли.

— Но от него совсем не пахнет, — возразил полицейский сержант. — Запаха изо рта нет. Волосы густые и ухоженные.

Он подал знак, и Карл покорно раскрыл рот:

— Зубы белые, хорошо вычищенные. Ничего предосудительного. Нет, с этим человеком все в порядке, он полностью соответствует нормам.

Джимми злобно зыркнул в сторону Карла:

— Гляди-ка, подсуетился…

Карл, демонстрируя чудеса выдержки, ковырялся в тарелке и не обращал внимания на мальчишку и на полицейских.

— Похоже, нам удалось подавить сопротивление Натуристов, — передал сержант по рации. — по крайней мере, в этом районе организованной оппозиции не наблюдается.

— Отлично, — ответила рация. — В вашем районе их было особенно много. Нужно предпринять дальнейшие меры. Запустить машины принудительного очищения, к примеру. Необходимо как можно скорее внедрить эти методы.

Один из полицейских повернулся к Дону Волшу. Его ноздри зашевелились, и он сурово покосился на Дона:

— Имя? — гаркнул он.

Волш назвался.

Полицейские осторожно окружили его.

— От него пахнет, — заметил один. — Но лысины нет, волосы ухоженные. Откройте рот.

Волш открыл рот.

— Зубы белые, чистые. Но… — полицейский принюхался. — Слабый запах изо рта. Желудочного происхождения. Что-то я в толк не возьму, он Натурист или нет?

— Он точно не Пурист, — ответил сержант. — От Пуриста бы не пахло потом. Значит, Натурист.

Джимми протолкался вперед:

— Этот человек, — объяснил он, — он из попутчиков. Он не член Партии.

— Вы знакомы?

— Мы… родственники, — признался Джимми.

Полицейский сделал несколько пометок в своем блокноте.

— Он заигрывал с Натуристами, но до конца их идеями не проникся?

— Ну, он, знаете, посередине. Квази-Натурист. Он еще не определился. Но он не безнадежен! Не стоит, право, заводить на него уголовное дело…

— Так. Тогда отправляем его на корректирующее лечение, — записал в блокнот сержант. — Так, Волш, — обратился он к Волшу, — быстро собирай вещички и пошли. Согласно поправке, таким, как ты, положено пройти принудительное очищение. Давай, собирайся, время пошло.

Волш встал и ударил сержанта в челюсть.

Сержант глупо рухнул навзничь — руки раскинуты, на лице выражение безграничного удивления. Полицейские выхватили пистолеты и истерично заверещали, тупо толкаясь и мешая друг другу в тесной комнате. Бетти завизжала, как резаная. Пронзительный голос Джимми потонул в общем шуме и гаме.

Волш ухватил настольную лампу и разбил ее о голову сержанта. Свет в квартире замигал и погас, и комната погрузилась в орущий темный хаос. Волш столкнулся с кем-то, ударил под колено, этот кто-то со стоном осел на пол. На несколько мгновений Дон потерялся в полной криков и воплей темноте, но потом пальцы нащупали дверь. Он открыл ее и выбрался в общий коридор.

Волш уже подбегал к лифту, как из-за двери вылез еще кто-то.

— Но почему? — жалостно причитал Джимми. — У меня все было предусмотрено, зачем? Я все для тебя устроил, в лучшем виде!

Двери лифта захлопнулись, отрезая от металлического пронзительного голоса. Дон уже ехал вниз, когда в коридор осторожно высунулись полицейские. Волш слышал их угрожающий топот — они шли по пятам.

Дон посмотрел на часы. Наверное, у него не более пятнадцати или двадцати минут. Потом его схватят — это неизбежно. Сделав глубокий вдох, он вышел из лифта и как можно спокойнее пошел по темному коридору между рядами магазинов, мимо черных витрин и вывесок.

* * *
На этот раз Чарли был уже в рабочем состоянии. Волш подошел к приемной и увидел, что один человек сидит в кабинете, двое других ждут. Увидев выражение лица Волша, робот тут же махнул, приглашая его немедленно пройти внутрь.

— Что случилось, Дон? — серьезно спросил он, указывая на кресло. — Присядь и расскажи, что у тебя на душе.

Волш рассказал.

А когда он закончил, психоаналитик откинулся в кресле и тихо присвистнул:

— Дон, это серьезное преступление. За такое тебя заморозят! Такие меры предусмотрены новой поправкой…

— Я знаю, — согласно кивнул Волш.

Он ничего не чувствовал. Вообще. В первый раз за много лет бесконечный вихрь эмоций и мыслей полностью отсутствовал в его голове. Он чувствовал себя немного усталым — вот и все.

Робот покачал головой:

— Вот видишь, Дон, ты все-таки определился. Ну хоть что-то, с другой-то стороны. Ты все-таки сумел принять решение.

И он задумчиво выдвинул ящик стола и вытащил оттуда блокнот.

— Полицейский автозак уже приехал?

— Я слышал сирены, когда входил в предбанник. Думаю, если не приехал, то уже едет.

Робот побарабанил железными пальцами по ореховой столешнице.

— Внезапный переход от невозможности принять решение к самым решительным действиям является доказательством твоей психологической интеграции в социум. Ты ведь решил, с кем ты, правда?

— Решил, — ответил Волш.

— Ну и отлично. Я знал, что рано или поздно это случится. Жаль, что это произошло при таких драматических обстоятельствах…

— А мне не жаль, — сказал Волш. — Это единственно возможное решение. Теперь мне это ясно как божий день. Нерешительность — не обязательно дефект. Оказалось, что, если я считаю бессмысленными лозунги, партии и героическую гибель ради всего этого, — это тоже убеждение. За которое можно отдать жизнь. Раньше я думал, что у меня нет символа веры. Теперь я знаю, что он у меня есть.

Робот не слушал его. Он что-то начеркал в блокноте, потом подписал и аккуратно, одним точным движением оторвал листок.

— Вот.

И он быстро протянул бумагу Волшу.

— Что это? — спросил тот.

— Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в наши отношения «доктор — пациент». В терапевтический процесс. Ты все-таки нащупал почву под ногами — и я полагаю, что мы вполне способны на прогресс.

И робот быстро встал на ноги.

— Удачи, Дон. Покажи это полиции. Если что-то пойдет не так, пусть они со мной свяжутся.

Листок оказался направлением на лечение от Федерального Психиатрического комитета. Волш ошеломленно перевернул его:

— Ты полагаешь, что это меня… убережет?

— Ты действовал под влиянием аффекта. И не можешь нести ответственность за свое поведение. Конечно, тебя осмотрят, но волноваться незачем. — И робот добродушно похлопал его по спине. — Это был поступок невротика — так ты разрешил внутренний конфликт. Теперь ты от него свободен. Это все сдерживаемые эмоции и вытесненные конфликты. Символическая, так сказать, демонстрация либидо — безо всяких политических поползновений.

— Понятно, — отозвался Волш.

Робот твердо взял его под локоть и провел к выходу.

— А теперь иди к ним и отдай бумагу.

Из металлической груди робота выехала крошечная бутылочка:

— И прими одну таблетку перед сном. Ничего серьезного — это просто легкое снотворное, чтобы нервы в порядок привести. Все будет хорошо, я уверен, что мы скоро увидимся. И учти: наконец-то я вижу результаты наших встреч.

Волш вышел и понял, что на улице окончательно стемнело. Полицейский микроавтобус стоял у самого входа в жилищный комплекс — большой зловещий черный силуэт, вырисовывающийся на фоне мертвого бессветного неба. Толпа зевак собралась на безопасном расстоянии от страшной машины — всем было интересно, что же случилось.

Волш машинально положил пузырек с таблетками в карман пальто. Постоял, вдыхая холодный ночной воздух. Чистый запах вечерней прохлады. Высоко над головой зажглись яркие звезды.

— Эй! — заорал полицейский. И посветил фонариком прямо в лицо Волшу, подозрительно щурясь. — А ну иди сюда.

— Похоже, это он и есть, — сказал другой. — Иди, иди сюда, парень. Шагай, мы тебя заждались.

Волш вытащил направление, которое ему выписал Чарли.

— Иду, — ответил он.

И, пока шел к полицейским, аккуратно порвал листок в мелкие клочки и выбросил. Их тут же утащил и разбросал ночной ветер.

— Какого черта? Ты чего там делаешь? — сердито спросил полицейский.

— Ничего такого, — ответил Волш. — Просто выкинул ненужную бумажку. Она мне больше не понадобится.

— Странный он какой-то, — пробормотал полицейский, деловито тыкая в Волша фризером. Второй тоже направил луч холода в замерзающее тело. — У меня от него аж мурашки по спине.

— Ну так радуйся, что таких, как он, мало, — сказал напарник. — Всего пара упертых встретилась, а так все путем.

Обездвиженного Волша закинули в микроавтобус и накрепко задраили двери. Мусороперерабатывающий механизм тут же принялся разлагать его тело на основные минералы. Через несколько мгновений полицейская машина тронулась с места — поступил еще один вызов.

1955

Нестыковка (Misadjustment)

Возвращаясь домой, Ричардс предвкушал, как приступит к любимому делу — точнее, это была целая последовательность дел, приятная и не видимая остальному миру. И она доставляла Ричардсу гораздо больше удовольствия, чем десятичасовой рабочий день в Институте торговли. Он бросил чемоданчик в кресло, закатал рукава, подхватил опрыскиватель с жидким удобрением и пинком распахнул дверь на участок за домом. Вечер принес прохладу, садящееся солнце светило в глаза, пока он осторожно шел по влажной черной земле в середину сада.

Сердце громко стучало — Ричардсом владело нетерпение. Как там оно?

Отлично. Оно подрастало с каждым днем.

Он полил его, оторвал пару жухлых листьев, вскопал землю, выдрал сорняки и разбрызгал из шприца удобрение, а потом отступил, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. Да уж, только творчество приносит человеку подобное удовлетворение. Кто он такой на рабочем месте? Высокооплачиваемая шестеренка в неплановой экономической системе. В офисе он работал с вербальными знаками, адресованными другим пользователям. А здесь Ричардс имел дело непосредственно с реальностью.

Он присел на корточки и осмотрел то, что получилось. Выглядело неплохо — почти все готово, почти выросло. Он наклонился, чтобы осторожно потыкать пальцем в твердые бока.

В убывающем свете дня скоростной транспортник матово поблескивал. Окна уже выросли и полностью оформились — четыре бледных квадрата в конусообразном металлическом корпусе. Пузырь над пультом управления только начал распускаться из середины шасси. Дюзы уже полностью отросли и приняли нужный вид. Входной люк и аварийные замки еще не показались, но это лишь вопрос времени.

Ричардс пришел в крайнюю степень возбуждения. Да, сомнений нет: транспортник почти созрел. Скоро его можно будет сорвать… и летать на нем.


В девять в комнате ожидания толпились люди и клубами плавал сигаретный дым, а сейчас, к половине четвертого, она почти опустела. Один за другим посетители сдавались и уходили. Брошенные ленты, переполненные пепельницы, пустые кресла окружали роботизированный секретарский стол, который в промышленных масштабах вымучивал из себя бумажки и занимался прочей рутинной работой. Однако в углу упрямо сидела девушка: очень прямо, сжимая в ручах дамскую сумочку — стол не сумел убедить ее покинуть приемную.

Но сделал еще одну попытку. Время близилось к четырем, Эггертон скоро уйдет. На чувствительные нервы стола действовала сама дурацкая, ни с чем не сообразная ситуация: вот сидит эта дамочка тут и ждет, что ее примет человек, который вот-вот наденет шляпу и плащ и пойдет домой! Какое безобразие! А девушка, кстати, сидела тут с девяти. Сидела, уставившись в пустоту большими пустыми глазами. Не курила, ленты не просматривала. Просто сидела и ждала.

— Слушайте, леди, — громко сообщил стол. — Вас не примут. Мистер Эггертон вообще никого сегодня не примет.

Девушка бледно улыбнулась:

— А я на минуточку.

Стол вздохнул:

— Какая вы настойчивая. А что вам нужно? Ваша компания наверняка процветает — с такими-то работниками. Но я же говорю — мистер Эггертон ничего ни у кого не покупает. Так он достиг своего нынешнего положения. Он просто не пускал на порог людей вроде вас. Сдается мне, что вы на свое личико надеетесь. Что мистер на вас посмотрит, растает и сделает большой заказ? — И стол сварливо добавил: — И как вам только не стыдно в таком платье по улице разгуливать. А еще приличная девушка.

— Он меня примет, — тихо отозвалась девушка.

Стол с жужжанием прогнал несколько бланков через сканер и глубоко задумался над скрытыми смыслами слова «принять».

— Да уж, в таком-то платье как не при… — начал было он, но тут дверь поднялась, и на пороге появился Джон Эггертон.

— Можешь выключиться, — приказал он столу. — Я иду домой. Поставь таймер на десять утра. А я приду попозже. У промобъединения завтра совещание в Питтсбурге по вопросам корпоративной стратегии, я в нем участвую.

Девушка текуче поднялась на ноги. Джон Эггертон оказался крупным, с сутулыми, как у обезьяны, плечами мужчиной. К тому же косматым и нечесаным. На распахнутом незастегнутом пиджаке красовались пятна от еды. Рукава он держал закатанными. Маленькие глазки смотрели хитро — настоящая акула бизнеса. На девушку он уставился с опаской.

А она подходила все ближе.

— Мистер Эггертон, — сказала она. — У вас есть минутка? Я бы хотела кое о чем с вами поговорить.

— Я ничего не покупаю и не нанимаю на работу, — хрипловатым от усталости голосом ответил Эггертон. — Девушка, милая, отправляйтесь-ка к своему начальнику и скажите ему, что в следующий раз, ежели он хочет мне что-то впарить, пусть пришлет опытного представителя, а не ребенка вроде вас…

Эггертон страдал близорукостью. Девушка уже успела подойти вплотную — и только тогда он разглядел карту между ее пальцами. Для мужчины такого роста и размера двигался он на диво проворно — в прыжке отшвырнул девушку в сторону, скользнул мимо робота-стола и выскочил из офиса через боковую дверь. Сумочка вылетела у девушки из рук, ее содержимое раскатилось по полу. Она посмотрела на пол, потом на дверь — и с отчаянным шипением рванула из офиса в коридор. Кнопка экспресс-лифта на крышу горела красным — Эггертон уже поднялся на пятидесятый этаж, на частную посадочную площадку здания.

— Ч-черт, — пробормотала девушка.

Развернулась и вернулась в офис, вся кипя от возмущения.

Стол тем временем уже пришел в чувство.

— Почему мне не сказала, что ты из Невосприимчивых? — сурово вопросил он. Стол не на шутку разозлился — его бюрократическая душа пылала гневом. — Я выдал тебе форму с045, и в пункте шестом там четко и ясно спрашивали про род занятий! И ты обманула меня!

Девушка даже не посмотрела в сторону стола и принялась собирать рассыпавшиеся из сумочки вещи. Пистолет, магнитный браслет, крохотную нашейную рацию, помаду, ключи, зеркальце, мелочь, платок, предписание на имя Джона Эггертона явиться в течение двадцати четырех часов… да уж, по возвращении в Агентство ее ждала нешуточная выволочка. Эггертон сумел даже уклониться от устного освидетельствования — из сумочки свисала размотанная катушка записывающей ленты, и лента эта был девственно чиста. И бесполезна.

— Умный человек ваш начальник, ничего не скажешь, — высказала она столу, не сумев сдержать ярость. — Весь день сидит здесь в вонючем офисе, пока куча агентов по продажам томится в приемной…

— А я-то думал, что это вы так настаиваете на встрече, — сказал стол. — Никогда не видел, чтобы женщина-агент так себя вела. Надо было сразу сообразить — что-то не так. А вы почти его сцапали.

— И сцапаем. Очень скоро, — сказала девушка — она уже выходила из офиса. — Скажите ему это завтра, когда он придет на работу.

— А он не придет, — ответил стол. — Ответил себе самому, потому что девушка уже ушла. — Он сюда больше вообще не придет. Во всяком случае, в ближайшее время. Незачем ему с Невосприимчивыми встречаться. Жизнь — она всяко дороже стоит, чем бизнес. Даже если это такой удачный бизнес.

Девушка зашла в будку уличного видеофона и набрала номер Агентства.

— Сбежал, — призналась она женщине с мрачным лицом. Женщина была ее непосредственной начальницей. — Он не притронулся к призыв-карте. Боюсь, неважный из меня подающий.

— Он успел увидеть карту?

— Конечно, успел. Потому и рванул прочь.

Мрачная женщина черкнула несколько строчек в блокноте.

— Фактически он уже в наших руках. Пусть адвокаты разбираются с его наследниками, а я буду действовать, как если бы предписание уже было вручено. Он осторожничал до этого случая, а теперь застать его врасплох и вовсе невозможно. Ближе нам уже не подобраться. Жаль, что ты оплошала с этим делом… — И женщина решилась: — Позвони ему домой и передай личному обслуживающему персоналу уведомление о виновности. А завтра утром мы поместим это во все новостные машины.

Дорис отключилась. Подержала ладонь на экране, ожидая, пока тот очистится. И набрала личный номер Эггертона. Помощнику она выдала формальное уведомление о том, что Эггертон теперь законная добыча для любого нипланского гражданина. Робот тут же принялся за дело и записал информацию — словно речь шла о покупке дюжины ярдов ткани. Машина говорила таким безучастным голосом, что Дорис стало совсем тошно. Она вышла из будки и отправилась на нижний этаж здания в коктейльный бар — надо же было чем-то занять себя, пока муж не приедет.

* * *
Джон Эггертон совершенно не походил на паракинетика. Дорис воображала себе стройных молодых людей с увядшими лицами и несчастным взглядом, выдающим душевные муки, и как они прячутся по захолустным городкам и фермам, не суются в города и ни с кем не общаются. А Эггертон занимал высокую должность, был у всех на виду… но, конечно, когда проводят выборочные проверки, любой может попасться. Дорис потягивала свой «Том Коллинз» и пыталась понять, почему Джон Эггертон проигнорировал изначальное уведомление, последовавшее после проверки, затем предупреждение, неследование которому каралось уже штрафом или тюремным заключением, а теперь и последнее предупреждение.

Да полноте, точно ли Эггертон паракинетик?

В темном зеркале за стойкой ее отражение вдруг задрожало и обвелось полутенями, подобно выступающему из облака тьмы суккубу — а почему бы и нет, надо всей ниплановой системой лежала плотная непрозрачная пелена тумана… Подобное отражение более приличествовало молодой женщине-паракинетику: под глазами темные круги, влажные ресницы, мокрые перепутанные волосы, спадающие на худенькие плечи, слишком тонкие, слишком заостренные пальцы. Но то был мираж, зеркальное отражение — женщин-паракинетиков не существовало. Во всяком случае, о них пока никто еще не слышал.

Муж подошел незаметно, со спины, и разом как-то оказался рядом: бросил пальто на высокий стул, потом сел.

— Ну как все прошло? — с сочувствием спросил он.

Дорис подскочила от неожиданности:

— Ты напугал меня!

Харви закурил и подозвал бармена:

— Бурбон и воду, пожалуйста. — А потом с мягкой улыбкой повернулся к жене: — Да ладно, не переживай так. Вокруг еще много мутантов, есть кого ловить. — И он бросил ей распечатки из вечерних новостных машин. — Ты, наверное, уже в курсе, но ваш офис в Сан-Франциско уже четверых засек. У каждого уникальный талант. Один милый гражданин любил подстегнуть метаболизм у ближних, к которым по какой-то причине не испытывал любви.

Дорис покивала с отсутствующим видом:

— Да, в Агентстве на них рассылали ориентировки. Еще один ходил сквозь стены, причем сквозь полы не падал. А третий камни оживлял.

— Эггертон сбежал?

— С дикой скоростью — не ожидала я от такого здоровяка молниеносных реакций. С другой стороны, возможно, мы имеем дело не с человеком. — И она покрутила в пальцах высокий холодный стакан. — Агентство озвучит предписание явиться в двадцать четыре часа. Я уже позвонила ему домой… что ж, у его домашнего персонала будет хорошая фора.

— Пусть будет. Они же, в конце концов, на него работают. Так пусть получат право впиться в добычу первыми.

Харви изо всех сил пытался развеселить жену, но та оставалась такой же мрачной.

Тогда он спросил:

— Ну если он такой здоровенный, то куда ему прятаться?

Дорис пожала плечами. С теми, кто скрывался от Агентства, трудностей не возникало: они выдавали себя сами — уж слишком их поведение отличалось от обычного. Совсем другое дело — паракинетики, которые не подозревали о том, что обладают врожденными способностями. Они прекрасно вписывались в социум, пока какой-нибудь случай не обнаруживал их особенностей. Таких называли бессознательными паракинетиками, и именно из-за них и возникли Агентство, которое укомплектовывали женщинами-Невосприимчивыми, а также система выборочных проверок. Дорис подумала: а не могло ли случиться так, что человек — вовсе не паракинетик — вдруг решал, что он мутант? Мысль странная, но почему бы и нет? В конце концов, невротический страх оказаться чужим, не вписаться — сколько ему тысяч лет? Да он заложен в человеческую природу! Человек может быть просто оригиналом, чудиком — но при этом вполне нормальным! И Эггертон — несмотря на влияние в промышленных кругах и размеры состояния — вполне мог оказаться обычным человеком, страдающим от мучительной фобии типа «а вдруг я психопат-паракинетик»? Такое случалось… а вот настоящие паракинетики продолжали преспокойно сосуществовать с людьми, не ведая, насколько они чужеродны для человеческого общества…

— Нам нужен тест — безошибочный, — сказала Дорис вслух. — Для самодиагностики. Чтобы человек мог знать наверняка, кто он.

— А разве у тебя его нет? Ты разве не знаешь наверняка, кто есть кто, когда они тебе в ходе проверки попадаются?

— Не когда, а если попадаются. Один из десяти тысяч. Слишком мало их обнаруживается… — И она резко оттолкнула коктейль и поднялась на ноги. — Ладно, поехали домой. Я есть хочу и устала, как собака. Поужинаем — и спать.

Харви взял пальто и расплатился.

— Извини, дорогая, но нас пригласили на ужин. Знакомый в Институте Торговли — Джей Ричардс, ты его должна помнить. Мы же как-то обедали вместе. И он нас пригласил — хочет что-то отметить.

— Что отметить? — сердито спросила Дорис. — Что тут отмечать-то?

— Он говорит — секрет, — ответил Харви, широко отворяя дверь и пропуская ее вперед. — Сюрприз, говорит. Увидите, мол, после ужина. Так что давай, не сердись — а вдруг оно того стоит?


Эггертон не полетел домой — во всяком случае, сразу. Он долго, бесцельно и на высокой скорости кружил над первым кольцом жилых кварталов вокруг Нью-Йорка. Сначала его переполнял страх. Потом — ярость. Первая мысль была — домой, в особняк, который стоит на принадлежащей ему земле. А если там его поджидают другие Агенты? Нет, туда нельзя. А пока он так кружил и не мог ни на что решиться, нашейный микрофон проговорил сообщение о звонке из Агентства.

Повезло ему. Девушка передала уведомление роботу, а машина не заинтересована в награде за выдачу преступника.

Он приземлился на одной из крыш-площадок в индустриальном районе Питтсбурга. Никто его не видел — снова повезло. Эггертона трясло, когда он входил в лифт. Потом он все-таки нажал кнопку и поехал вниз. С ним в кабину набились клерк с пустым, ничего не выражающим взглядом, две пожилые женщины, серьезный молодой человек и миловидная дочка какого-то мелкого чиновника. На первый взгляд безобидные люди, но Эггертон не обольщался надеждой: минуют двадцать четыре часа, и все они бросятся за ним в погоню. И их не в чем винить: десять миллионов долларов на дороге не валяются.

Теоретически у него оставался один день на раздумья и на то, чтобы сдаться. Но вести о последнем предупреждении расходятся быстро, так что большинство из его высокопоставленных друзей уже в курсе, сомневаться не приходится. Он обратится за помощью к старому другу: его радушно примут, накормят и напоят, выдадут кучу припасов и координаты охотничьего домика где-нибудь на Ганимеде — а через двадцать четыре часа пристрелят, как собаку.

Конечно, он мог укрыться где-нибудь на захолустной фабрике — в его синдикате такие были. Но их же все осмотрят, одну за другой. В холдинге масса компаний, в том числе подставных, — но Агентство и их проверит, было бы желание. И тут его осенило: а ведь ему зададут показательную трепку — чтобы все прониклись. Вся ниплановая система, которой Агентство вертит, как хочет. И это его взбесило окончательно. Эти женщины-Невосприимчивые с самого раннего детства будоражили его воображение и пробуждали какие-то полуосознанные комплексы. Самая мысль о матриархате представлялась ему отвратительной. И вот теперь они пытаются его, Эггертона, устранить — а ведь он ключевая фигура в промобъединении. Только сейчас до него дошло: а что если его номер для выборочной проверки выбрали совсем не случайно?

Ничего не скажешь, умно. Собрать серийные номера всех важных лиц и время от времени пробивать их — как бы случайно. А на самом деле с целью устранить — одного за другим.

Он вышел на нижнем этаже и застыл на месте, не зная, что делать дальше. Мимо ехали и гудели машины. А что если начальство сотрудничает с Агентством? И поставляет данные для проверок? В конце концов, первое предупреждение означает лишь согласие на обычный ментальный тест, который осуществляют члены легального сообщества мутантов. Этих «кастратов» терпят, ибо они полезны в борьбе с другими мутантами. Жертва, которую выбрали наугад или прицельно, всего-то должна позволить зондирование своего разума. Раскрыться полностью перед Агентством — и лежать смирно, пока бой-бабы разбирают ее по косточкам и залезают во все закоулки души. А потом вернуться к себе в офис — совершенно чистым перед законом гражданином, которому ничего не угрожает. Единственно, тут возникал один нюанс: тест еще нужно было пройти. Видное лицо в корпорации не должно было оказаться паракинетиком.

На массивном лбу Эггертона выступила испарина. Это что же, выходит, он себе обиняками сейчас говорит, что он — паракинетик?! Нет, дело не в этом. Дело в принципе. У Агентства нет никаких моральных прав вызывать на зондирование полдюжины человек, чье промышленое объединение составляло костяк ниплановой системы. Вот тут любой руководитель объединения с ним бы согласился. Да, атака на Эггертона — это все равно что атака на само объединение.

Он горячо взмолился о том, чтобы остальное руководство увидело ситуацию в этом свете. Остановил роботакси и приказал:

— В штаб-квартиру промышленного объединения. А если кто-то попытается остановить тебя, прислушайся к пятидесятидолларовой купюре — она приказывает ехать дальше.


Огромный темный зал встретил его эхом. Встреча должна была состояться только через пару дней, так что Эггертон бесцельно бродил в проходах, мимо рядов кресел, предназначенных для технического и конторского персонала, мимо скамей из стали и пластика, на которых сидело руководство. Наконец он дошел до трибуны докладчика. Он остановился перед мраморной кафедрой — на нее падал слабый свет. И его с головой накрыло осознание бесполезности сопротивления: вот он стоит посреди пустого зала — потому что он изгой. Это стало вдруг абсолютно понятно. Кричи не кричи — никто не появится. Никто ему не поможет, никто за него не вступится — потому что Агентство есть законное правительство ниплановой системы. Вступив с ним в схватку, он противопоставил себя социуму. Никакого личного могущества не хватит на то, чтобы победить самое общество.

Он быстро вышел из зала, отыскал дорогой ресторан и насладился роскошным ужином. С лихорадочной скоростью он поглощал импортные деликатесы в огромных количествах — по крайней мере, он мог провести свои последние двадцать четыре часа, наслаждаясь жизнью. Он ел и боязливо поглядывал на официантов и других посетителей. Спокойные, даже равнодушные лица — но очень скоро они увидят его номер и фото на экране каждой новостной машины. Откроется великая охота — сотни миллионов охотников бросятся в погоню за добычей. С такими мыслями он закончил ужинать. Потом Эггертон посмотрел на часы и вышел из ресторана. Шесть часов вечера.

Затем где-то с час он швырялся деньгами в элитном борделе — он переходил из комнаты в комнату и едва ли видел лица женщин. Когда он покинул заведение, за спиной бушевал хаос — щедро им оплаченный. Он вышел на улицу и вдохнул свежий воздух. До одиннадцати он бродил по темным, залитым звездным светом паркам, окружавшим жилые кварталы города. Тень среди других размытых теней — сгорбленный, руки жалко засунуты в карманы, на душе кошки скребут. Где-то далеко в городе башенные часы излучали временной аудиосигнал. Двадцать четыре часа проходили один за другим, истаивали — и никто не мог остановить бег времени.

В двенадцать тридцать он прекратил бесцельно бродить и попытался взять себя в руки: надо проанализировать ситуацию. Да, надо честно сказать себе: если искать спасения — то только в штаб-квартире. Технический и конторский персонал еще не вернулся домой, но вот большая часть начальства уже наверняка разъехалась по домам. Наручная карта показала, что он удалился от штаб-квартиры аж на десять миль. Ему вдруг стало страшно, и он решился.

И вылетел прямо к зданию. Приземлился на пустой площадке на крыше и спустился в лифте на этаж жилых помещений. Да, нельзя откладывать этот разговор. Сейчас или никогда.


— Заходи, Джон, — радушно пригласил его Таунсенд.

Однако всякая веселость изгладилась с его лица, когда Эггертон кратко описал, что произошло сегодня в офисе.

— Говоришь, они уже отправили тебе последнее предупреждение на домашний адрес? — быстро спросила Лаура Таунсенд. — Она вскочила с дивана и быстро подошла к двери. — Тогда уже поздно что-либо предпринимать!

Эггертон забросил пальто в шкаф и обессиленно рухнул в кресло.

— Слишком поздно? Возможно… возможно — слишком поздно для того, чтобы избежать уведомления. Но я не собираюсь сдаваться.

Таунсенд и остальные руководители объединения столпились вокруг Эггертона. На лицах читались любопытство, симпатия — или холодное веселье.

— Ну ты и влип, — сказал один. — Сказал бы раньше — мы бы сумели что-нибудь предпринять. Но сейчас…

Эггертон почувствовал, как задыхается — казалось, стены комнаты сближались и выдавливали воздух из легких.

— Подождите-подождите, — с трудом выдавил он. — Давайте говорить без обиняков. Мы все в одной лодке. Сегодня возьмут меня — завтра вас. Если меня уничтожат…

— Спокойно, спокойно, — забормотали вокруг. — Тут надо думать головой. А не орать…

Эггертон снова откинулся в кресле, и оно тут же приняло удобную для усталого тела форму.

Да, он бы очень хотел подумать, причем головой.

— С моей точки зрения, дело обстоит следующим образом, — спокойно проговорил Таунсенд, наклоняясь вперед и сплетя пальцы. — Неверно ставить вопрос так: можем ли мы нейтрализовать Агентство? Наше сообщество — экономический блок питания новой системы экономического планирования. Если мы выдернем из-под Агентства опоры — оно рухнет. Подлинный вопрос таков: а мы хотим уничтожить Агентство?

Эггертон свирепо раскашлялся, потом выдавил:

— Боже правый, ты что, не видишь? Тут так: либо они — либо мы! Ты что, не видишь, что они используют эти выборочные проверки, чтобы подкопаться под нас?

Таунсенд посмотрел на него, а потом продолжил, обращаясь к остальным:

— Возможно, мы кое-что упускаем из виду. В конце концов, это мы — а не кто-либо другой — способствовали созданию Агентства. То есть промышленное объединение, руководившие им люди, выработали сам принцип выборочной проверки, использования прирученных телепатов, все про последнее предупреждение и охоту на укрывающихся — все, все вещи, которыми мы сейчас руководствуемся. Агентство существует, чтобы защищать нас. В противном случае паракинетики размножатся, как сорняки, и задушат нас. Естественно, мы должны не отпускать дела в Агентстве на самотек. В конце концов, это они наш инструмент, а не наоборот.

— Да, — сказал другой руководитель. — Нельзя сажать их себе на шею. Эггертон здесь совершенно прав.

— Мы должны исходить из того, — продолжил Таунсенд, — что в любом случае должен существовать какой-то механизм, чтобы обнаруживать паракинетиков. Если Агентство исчезнет, какая-то другая структура обязана занять его место. А теперь слушай, Джон, что я тебе скажу. — И он обвел Эггертона задумчивым взглядом. — Если ты укажешь нам, на что их можно заменить, — мы тебя выслушаем. Возможно, даже заинтересуемся тем, что ты скажешь. Но если нет — без Агентства не обойтись. Первые паракинетики появились в 2045 году — и только женщины оказались невосприимчивы. Что бы мы ни выдумали — руководить этой организацией будут женщины. И здесь мы снова возвращаемся к концепции нынешнего Агентства.

В комнате повисло молчание.

Где-то в глубине души Эггертона еще теплилась призрачная надежда:

— Но вы же понимаете, что Агентство село нам на шею, правда? — сиплым голосом спросил он. — Мы не должны сдаваться, разве нет?

И он беспомощно обвел рукой комнату. Остальные руководители смотрели на него с каменными, непроницаемыми лицами, а Лаура Таунсенд тихонько разливала по наполовину полным чашкам кофе. Она посмотрела на него с молчаливым сочувствием, а потом вернулась на кухню. Вокруг Эггертона сомкнулось холодное молчание. Он с несчастным видом осел обратно в кресло, а Таунсенд продолжил свой монотонный монолог:

— Мне очень жаль. Но ты зря утаил, что выпал твой номер, — сказал Таунсенд. — Если бы пришло первое предупреждение, мы бы могли что-то предпринять, но не сейчас. Если, конечно, мы не хотим решать проблему с помощью силы — а я не думаю, что мы готовы к этому. — И он направил перст указующий на Эггертона: — Вот что, Джон. Ты, похоже, не очень хорошо представляешь себе, что такое эти паракинетики. Думаешь, что типа таких тихих сумасшедших, которые не в ладах с реальностью.

— Я знаю, что они из себя представляют, — сухо отозвался Эггертон. Но не смог удержаться и добавил: — А что, разве они не люди, которые не в ладах с реальностью?

— Они психи, которые способны свой бред претворять в жизнь. Прямо здесь и сейчас. Они искривляют пространственно-временной континуум вокруг себя, чтобы он соответствовал их безумным идеям. Ты хоть это понимаешь? Паракинетики делают свой бред реальным. Поэтому это не просто бред и галлюцинации… Нет, конечно, если сумеешь далеко отбежать и сравнить искривленное пространство с обычным миром — тогда да, поймешь, что тут что-то не так. Но паракинетик-то этого не знает. У него нет никаких объективных критериев обычности и нормальности. Он же от себя отбежать не может — а искривление перемещается вместе с ним. По-настоящему опасные паракинетики полагают, что все кто угодно могут оживлять камни, превращаться в животных или преобразовывать базовые минеральные элементы. Если мы позволим паракинетикам жить на свободе, позволим вырасти, размножиться, завести семью, жену, детей, если смиримся с тем, что подобные способности будут передаваться по наследству… что ж, это станет верой группы людей. А потом превратится в социально приемлемую практику.

Любой паракинетик способен создать вокруг себя и своей уникальной способности мини-социум таких же мутантов. Вот в чем опасность-то: со временем непаракинетики могут стать меньшинством! И наша рациональная картина мира будет считаться дурацкой и эксцентричной.

Эггертон облизал губы. От суховатого, медлительного голоса подташнивало — Таунсенд цедил слова, а Эггертона окутывал холод неминуемой смерти.

— Другими словами, — пробормотал он, — вы мне не станете помогать.

— Да, так и есть, — отозвался Таунсенд. — Но не потому что мы не хотим тебе помочь. Мы просто полагаем, что Агентство представляет меньшую опасность, чем ты думаешь. А вот паракинетики — вполне реальную. Предложи нам другой способ отыскивать и обезвреживать паракинетиков не задействуя Агентство, — и мы перейдем на твою сторону. А так — извини. — И он наклонился к Эггертону и постучал по плечу тонким костлявым пальцем. — У баб к этой штуке иммунитет, понимаешь? Без них мы как без рук. Так что всем еще повезло… а то не знаю, чтобы мы и делали…

Эггертон медленно поднялся на ноги.

— Всем спокойной ночи, господа.

Таунсенд тоже встал. В комнате повисло напряженное, неприятное молчание.

— Так или иначе, — проговорил Таунсенд, — мы можем приостановить преследование — например, отбить у всякой швали охоту за тобой гоняться. На некоторое время. Время еще есть. Тебя еще не объявили внезакона.

— Что же мне делать? — жалобно спросил Эггертон.

— У тебя есть письменная копия последнего предупреждения, которое тебе вручили?

— Нет! — с отчаянием, на грани истерики, выкрикнул Эггертон. — Я выбежал из офиса до того, как девчонка мне его передала!

Таунсенд задумался:

— А ты знаешь ее имя? Знаешь, где ее можно найти?

— Нет.

— Ну так поспрашивай. Найди ее, пусть она тебе все вручит честь по чести — а потом сдайся на милость Агентства.

Эггертон ошеломленно развел руками:

— Но это же значит, что я на всю жизнь в их ярмо впрягусь!

— Зато жив останешься, — мягко и совершенно бесстрастно проговорил Таунсенд.

Лаура Таунсенд принесла Эггертону дымящийся черный кофе.

— Сливки или сахар? — ласково спросила она, когда сумела встретиться с ним глазами, — или и то и другое? Джон, попей горячего, согрейся — дорога-то впереди долгая…


Девушку звали Дорис Соррел. Проживала она в квартире, записанной на мужа, Харви Соррела. В квартире он не нашел никого: Эггертон превратил дверной замок в кучку золы, пошел внутрь и обыскал четыре крохотные комнаты. Перерыл все выдвижные ящики, повыбрасывал из них одежду и личные вещи — один предмет за другим. Перекопал все в шкафах и сервантах. А в щели мусороприемника за письменным столом нашел то, что искал: не успевшую сгореть записку, смятую за ненадобностью. Небрежным почерком записанное имя Джея Ричардса, а также дата, время, адрес и слова: «Если Дорис не слишком устала». Эггертон положил записку в карман пальто и вышел из квартиры.

В три тридцать утра он их нашел. Приземлился на крыше квадратного здания Института торговли и спустился на жилые этажи. Из северного крыла доносились громкие голоса и шум — вечеринка была в самом разгаре. Помолившись про себя, Эггертон поднял руку и запустил встроенный в дверь анализатор.

Ему открыл красивый, седой, крепко сложенный мужчина под сорок. Легонько помахивая бокалом, он тупо смотрел на Эггертона — хозяин явно не понимал что к чему, потому что слишком много выпил и очень устал.

— Что-то я не помню, что приглашал вас… — начал он, но Эггертон просто отодвинул его в сторону и прошел в квартиру.

Там веселилась толпа народу. Люди сидели, стояли, переговаривались и смеялись. Кругом бутылки, мягкие кресла. В комнате висел тяжелый аромат духов. Переливались яркие ткани, меняли цвета стены, роботы разносили закуски, из спален доносилось женское хихиканье, сливающееся в нестройный шум с голосами гомонящих людей… Эггертон сбросил пальто и принялся бесцельно бродить вокруг. Она ведь где-то здесь, здесь. Он переводил взгляд с одного лица на другое, а видел лишь пустые лица, затуманенные алкоголем глаза, раззявленные рты. Потом развернулся, вышел из комнаты и зашел в спальню.

Дорис Соррел стояла у окна и молча смотрела на огни города внизу. Стояла спиной к Эггертону, опершись одной рукой на подоконник.

— О, — пробормотала она, приоборачиваясь. — Уже?

И тут она увидела, кто это.

— Я… хочу получить это, — сказал Эггертон. — Мое предписание о явке в двадцать четыре часа. Я готов его взять. Теперь.

— Вы меня напугали. — Дрожа, она отодвинулась от широкого оконного стекла. — Сколько… сколько вы так стоите и смотрите на меня?

— Я только что вошел.

— Но почему? Вы странный человек, мистер Эггертон. Ведете себя… непонятно. — И она нервно хихикнула. — Я совсем вас не понимаю.

Из темноты показалась мужская фигура, мгновенно обрисовавшаяся черным силуэтом в дверном проеме.

— Дорогая, я принес тебе мартини.

Тут он завидел Эггертона, и на лице проступило удивление, а потом злоба:

— Слышь, вали отсюда, парень. Дама тут не одна.

Вся дрожа, Дорис уцепилась за его руку:

— Харви, это человек, которого я сегодня обработала. Мистер Эггертон, это мой муж.

Они очень сдержанно пожали друг другу руки.

— Где оно? — жестко спросил Эггертон. — Оно у вас с собой?

— Ну… да. В сумочке. — И Дорис отодвинулась. — Я пойду принесу. Если хотите, пойдемте вместе. — Она уже взяла себя в руки. — Вот только я не помню, куда я сумочку дела. Харви, ты не помнишь, где она? Ч-черт… — В темноте она ощупью принялась искать сумочку и наконец нашла что-то маленькое и слабо поблескивающее. — Ф-фух, вот она. На кровати.

Она распрямилась и закурила. И смотрела, как Эггертон читает предписание.

— А почему вы вернулись? — спросила она.

Для вечеринки она переоделась в шелковую, едва доходящую до колен тунику и босоножки. На запястьях звенели медные браслеты, в волосах торчал яркий цветок. Правда, цветок уже почти увял, туника помялась и болталась полурасстегнутой, а сама Дорис выглядела до смерти усталой. Она прислонилась к стене спальни и затянулась — помада на губах размазалась, голос звучал равнодушно:

— А какая теперь разница? Вас объявят вне закона через полчаса. Мы ведь предупредили ваш домашний персонал. Господи, я просто без сил, что ж за день такой… — Она нетерпеливо заоглядывалась, ища глазами мужа: — Пошли отсюда, — сказала она, когда он подбрел поближе. — Мне завтра на работу.

— Но мы же еще ничего не видели? Забыла про обещанный сюрприз? — сердито отозвался Харви Соррел.

— Да к черту сюрприз! — Дорис вытащила свое пальто из шкафа. — Что за таинственность такая? Господи, мы тут уже пять часов торчим, а он и словом не обмолвился, зачем нас сюда пригласил! Пять часов! С меня хватит! Даже если он вычислил квадратуру круга и усовершенствовал машину времени. Все, уже поздно, и я устала.

Она принялась проталкиваться сквозь толпу в гостиной, Эггертон кинулся следом:

— Подождите, выслушайте меня, — выдохнул он. Ухватил ее за плечо и быстро проговорил: — Таунсенд сказал, что если я вернусь, то могу сдаться на милость Агентства! Он сказал…

Женщина стряхнула его ладонь с плеча:

— Да, конечно, можете. Это ваше законное право. — И она сердито обернулась к мужу, который пробирался следом: — Ну ты идешь или нет?

— Иду, иду! — ответил Харви и одарил супругу возмущенным взглядом. Глаза у него были красные и усталые. — Но я намерен попрощаться с Ричардсом. И ты ему уж пожалуйста скажи, что это твоя — а не моя! — идея уйти пораньше. Я не желаю, чтобы он думал, что это я виноват. А если у тебя такие представления о манерах, что тебе даже «до свидания» хозяину дома сказать лень…

Тут от кружка гостей отделился седоватый человек, который впустил Эггертона. Улыбаясь, он подошел к ним:

— Харви! Дорис! Уже уходите? Но вы же еще ничего не видели!

На широком лице отразилось неподдельное разочарование:

— Нет, вы не можете просто вот так взять и уйти!

Дорис уже открыла рот, намереваясь сообщить, что еще как может, но тут в беседу вмешался Харви:

— Слушай, — в полном отчаянии сказал он, — а может, ты нам сейчас покажешь эту свою штуку? Джей, сам-то посуди — разве мы мало прождали?

Ричардс нерешительно помолчал, а потом сдался:

— Ну хорошо, — ответил он.

И вправду, он и так продержал гостей в неведении слишком долго.

Усталые, всякого повидавшие в своей жизни гости оживленно зашушукались — им тоже стало интересно.

Ричардс театральным жестом поднял руки — он все еще намеревался выжать из мизансцены как можно больше:

— Ну что, господа хорошие, момент настал! Пойдемте за мной — оно снаружи!

— А я-то думал, где он держит свою непонятную штуку? — сказал Харви, идя вслед за хозяином. — Пойдем, Дорис.

И он ухватил жену за руку и потащил следом.

Остальные столпились и поплелись через столовую и кухню к задним дверям.

Снаружи их встретил ночной ледяной воздух. Вымораживающий тепло ветер хлестал дрожащих гостей, которые ежась, спускались по черной лестнице в гиперборейскую тьму. Дорис свирепо выдернула руку из руки мужа и налетела на Эггертона — тот шагал за ними. Она быстро продралась скозь толпу гостей к опоясывающей дворик ограде.

— Подождите, — запыхавшись, проговорил Эггертон. — Выслушайте же меня! И что же, тогда Агентство прекратит меня преследовать? — В голосе, несмотря на отчаянные усилия, прорезались жалобные нотки. — Я могу на это рассчитывать? Уведомление будет считаться недействительным?

Дорис устало вздохнула:

— Да, да. Ну ладно, если вы хотите, давайте поедем в Агентство. Я лично займусь вашими бумагами — а то они еще месяц пролежат, пока их в дело пустят. Но вы знаете, что это значит, правда? Вы будете связаны с Агентством пожизненным контрактом — за то, что вас помиловали. Вы знаете это, не правда ли?

— Да, знаю.

— И вы этого хотите? — В голосе послышалось любопытство. — Мужчина вроде вас… я ожидала другой реакции, если честно.

Эггертон жалобно скривился:

— Таунсенд сказал… — просительно начал он.

Дорис резко перебила:

— Единственно, я хочу знать вот что. Почему вы не откликнулись на первое предупреждение? Пришли бы, прошли тест — и ничего бы этого не случилось!

Эггертон открыл было рот, чтобы ответить. На самом деле он хотел произнести целую речь — о том, что у человека должны быть принципы, а также затронуть такие важные понятия, как свободное общество, права индивидуума, его свободы, надлежащая правовая процедура и вмешательство государства в частную жизниь. Но тут случилось долгожданное событие: Ричардс включил мощные прожектора — он их установил специального для особого случая. Ведь он в первый раз демонстрировал результат своих трудов публике.

На мгновение установилась потрясенная тишина. А затем все как по команде заорали и бросились прочь. Люди с искаженными ужасом, перекошенными лицами карабкались через ограду, ломились сквозь пластиковую стенку на соседний двор, вываливались туда — а потом на улицу.

Потрясенный реакцией гостей, Ричардс в замешательстве стоял рядом со своим шедевром и явно ничего не понимал. В искусственном белом свете прожекторов скоростной катер выглядел потрясающе — красивый, сверкающий. Он полностью созрел и принял окончательную форму. Буквально полчаса назад Ричардс выскользнул наружу с фонариком, осмотрел его, а потом, дрожа от возбуждения, срезал со стебля. Теперь корабль лежал отдельно от стебля, на котором вырос. Ричардс вывел его на двор, как на сцену, залил полный бак топлива, откинул крышку кабины — одним словом, полностью приготовил к полету.

А на стебле уже готовились раскрыться и только проклюнулись бутоны других катеров. Ричардс поливал растение и удобрял его со знанием дела: ближе к лету можно получить урожай из двенадцати транспортников, не меньше.

По бледным от усталости щекам Дорис текли слезы:

— Ты это видишь? — прошептала она Эггертону. Судя по голосу, ей было горько и очень плохо на душе. — Какой… красивый. Смотри, какой. Видишь — вон он стоит…

С искаженным горем лицом она отвернулась:

— Бедный Джей…. Он же сейчас все поймет…

Ричардс стоял, широко расставив ноги, и оглядывал опустевший, полный раздавленного мусора двор. Потом разглядел Эггертона и Дорис и нерешительно двинулся к ним:

— Дорис, — с трудом выдавил он, — что происходит? Что такого я сделал?

И вдруг выражение его лица поменялось. Изумление с него изгладилось, и сменилось животным, голым страхом — он все-таки понял, кто он. И почему разбежались гости. А потом лицо Ричардса стало хитрым-хитрым, а в глазах сверкнула безуминка. Он неуклюже развернулся и потрусил через двор к кораблю.

Эггертон убил его с первого выстрела — пуля вошла в основание черепа. Дорис пронзительно завизжала, а он хладнокровно принялся гасить выстрелами прожектора — один за другим. Двор, распростертое тело Ричардса, поблескивающий металлом катер — все растворилось в ледяном мраке. Он обхватил девушку, потянул вниз и ткнул лицом во влажный, холодный плющ, обвивавший стену садика.

Она сумела взять себя в руки. Не сразу, но сумела. Дрожа, прижалась лицом к смятой траве и плющу и обхватила себя руками. Дорис раскачивалась — взад-вперед, взад-вперед, бесцельно, словно убаюкивая себя. Долго-долго, пока и на это не осталось сил.

Эггертон помог ей подняться.

— Надо же, сколько лет прошло, а никто и не подозревал. Он просто хотел сделать всем… сюрприз.

— С вами все будет в порядке, — сказала Дорис — так тихо и таким слабым голосом, что он едва слышал ее. — Агентство прекратит преследование. Вы же его остановили.

Ее еще мотало из стороны в сторону. Дорис дрожащими руками принялась нащупывать в темноте сумочку и сигареты. Все разлетелось в стороны.

— А ведь он мог сбежать. И это… растение. Что нам с ним делать? — Она наконец-то нашарила сигареты и, трясясь с головы до ног, прикурила. — Что с ним делать-то?

Их глаза уже привыкли к наползающему ночному мраку. В слабом свете звезд растение едва проглядывало — размытый силуэт в темноте.

— Оно погибнет само собой, — сказал Эггертон. — Это же его галлюцинация. А теперь он мертв.

Напуганные и притихшие, гости принялись стекаться обратно во двор. Харви Соррел нетвердой пьяной походкой вылез из тени и виновато поплелся к жене. Где-то вдалеке завывала сирена. Кто-то уже вызвал робополицию.

— Хочешь составить нам компанию? — дрожащим голосом спросила Дорис Эггертона.

И показала на мужа.

— Мы вместе заедем в Агентство и все уладим. Все поправимо, все будет хорошо. Ну, конечно, пару лет на нас придется поработать — ну и все.

Эггертон отступил от нее:

— Нет, спасибо, — сказал он. — У меня есть еще дела. Может, позже заеду.

— Но…

— Думаю, я уже получил то, что хотел. — И Эггертон нащупал дверь, открыл ее и вернулся в покинутую квартиру Ричардса. — Вот ответ, который мы так долго искали.

Он немедленно набрал номер Таунсенда. Через тридцать секунд в квартире сослуживца уже звонил аппарат. Сонная Лаура растолкала супруга. Эггертон начал говорить, едва увидев лицо Таунсенда на экране.

— У нас есть объективный критерий, — сказал он. — И Агентство нам более не нужно. Мы можем выбить почву у них из-под ног — потому что за нами более нет необходимости присматривать.

— Что? — злобно рявкнул Таунсенд — он еще не совсем проснулся. — Ты о чем вообще?

Эггертон, сдерживаясь изо всех сил, повторил сказанное ранее.

— Тогда кто, черт побери, будет за нами присматривать? — взревел Таунсенд. — Что за чушь ты несешь?

— Мы будем присматривать друг за другом, — терпеливо принялся за разъяснения Эггертон. — Все, без исключения. Мы сами станем друг для друга критерием объективности. Ричардс, к примеру, не мог посмотреть на себя объективно — а я вот смог увидеть, что с ним что-то не так. Хотя я — заметь! — вовсе не из Невосприимчивых. Нам не нужна еще одна общественная надстройка, мы прекрасно справимся с этой задачей сами.

Таунсенд недовольно сморщился, но задумался. Потом зевнул, запахнул пижаму и сонно посмотрел на часы.

— Господи, поздно-то как. Не знаю. Может, ты и прав. А может, и нет. Расскажи мне об этом Ричардсе. Какие у него были паракинетические способности?

Эггертон рассказал.

— Вот видишь? Все эти годы он спокойно работал — и не знал, кто он такой. А мы сразу поняли. — Эггертон радостно возвысил голос: — Мы вернем себе этот мир! Мы станем хозяевами — снова! Всеобщее признание, comsensus gentium — вот он, наш объективный критерий! Как мы сразу не догадались? По отдельности каждый из нас может ошибаться, но если держаться вместе — ошибки исключены! Просто нужно сделать так, чтобы рано или поздно каждый член общества проходил проверку. Мы должны как-то ускорить процесс, проверять больше людей — и проверять их чаще. Нужно так все организовать, чтобы рано или поздно каждого бы освидетельствовали.

— Я понял, — кивнул Таунсенд.

— Конечно, мы продолжим использовать ручных телепатов — ну, чтобы отслеживать мысли и всякие движения подсознания. Но телепаты больше не будут экспертами — мы займемся этим сами.

Таунсенд покивал со скучным лицом:

— Хорошая идея, Джон.

— Я это понял, как только увидел растение, которое вырастил Ричардс. Я мгновенно понял, что что-то не так — мгновенно и на сто процентов. Так откуда здесь взяться ошибке? Основанный на галлюцинаторном бреде континуум попросту выпирает из реального мира. — Эггертон треснул кулаком по столу, и книга, принадлежавшая Джею Ричардсу, соскользнула и бесшумно приземлилась на толстое ковровое покрытие. — Ты понимаешь, да? Мир паракинетиков и наш мир абсолютно несовместимы! Просто нужно, чтобы продукты деятельности паракинетиков попадались на глаза — и тогда мы сможем сравнить их с нашей собственной реальностью.

Таунсенд подумал. Потом сказал:

— Ладно. Приезжай. Если сумеешь убедить остальных — начнем действовать. — Он явно принял окончательное решение. — Я пойду их будить и соберу у себя.

— Отлично.

И Эггертон быстро потянулся к кнопке отбоя.

— Я уже лечу, спасибо!

Он выскочил из замусоренной, заваленной бутылками квартиры — опустевшая, она смотрелась дико и неестественно. На заднем дворе уже ковырялась полиция — осматривала вянущее на глазах растение, вызванное на короткий срок к жизни безумным талантом Джея Ричардса.

На крыше Здания Торговли Эггертона встретила ночь, холодная и бодрящая. Он поднялся по лестнице и прислушался — снизу еще доносились голоса, но на самой взлетно-посадочной площадке не было ни души. Он застегнул теплое пальто, вытянул в стороны руки и поднялся с крыши. Он быстро набирал скорость и высоту — через несколько мгновений он уже летел к Питтсбургу.

Он бесшумно несся сквозь ночь, вдыхая полной грудью — вокруг плескался целый океан свежего, чистого воздуха. Эггертон чувствовал себя донельзя довольным. Внутри росло радостное возбуждение. Он и впрямь мгновенно раскусил Ричардса — да и как иначе? Какие тут могли быть сомнения? Человек, выращивающий воздушные катера на заднем дворе, — он кто? Конечно, псих.

Ведь летать гораздо проще так, как он, — взмахивая руками.

1957

Мир таланта (A World of Talent)

I

Когда он вошел в квартиру, его сразу оглушили голоса людей. Их было много. И цвета были яркие, очень яркие. Неожиданно ворвавшаяся в уши какофония сбивала с толку. В потоке образов, звуков, запахов, перекошенных трехмерных пятен трудно ориентироваться, трудно увидеть то, что за потоком. Поэтому он остановился и замер на пороге. Услием воли он сумел отдалить от себя мелькание. Бесполезная и лихорадочная человеческая деятельность стала понемногу упорядочиваться.

— Что такое? — резко спросил отец.

— То, что мы предвидели полчаса назад, — сказала мать, когда они поняли, что их сын восьми лет от роду ответить не сможет. — Надо бы вызвать кого-нибудь из Корпуса. Пусть протестируют его.

— А я не верю Корпусу. И нам так или иначе придется еще двенадцать лет всем этим заниматься. А если мы и к этому времени не поймем…

— Поговорим об этом потом.

Она наклонилась и жестко выговорила:

— Тим, заходи. Поздоровайся с гостями.

— Пожалуйста, попытайся ориентироваться… исходя из объективных данных, — мягко добавил отец. — Хотя бы до конца вечера. Пока гости не разойдутся.

Тим молча прошел через толпу в гостиной, не обращая внимания на разнообразные перекошенные пятна. Он шел, наклонившись вперед, чуть склонив голову в сторону. Родители за ним не пошли — их перехватил хозяин дома, а потом окружили гости — среди них были и Нормы, и Пси.

В общем шуме и гаме о мальчике забыли. Он быстро обошел гостиную, с удовлетворением констатировал, что здесь ничего не существует, а потом свернул в боковой коридор. Механический помощник открыл ему дверь спальни, и он вошел.

В спальне пусто — вечеринка только что началась. Он усилием воли убрал звуковой фон и признаки движения из числа раздражителей. Все слилось в неразличимое мелькание и гул. Слабый запах духов плыл по шикарным апартаментам — его разносил повсюду теплый, похожий на терранский, искусственный воздух, нагнетаемый насосом из центральной городской воздуховодной системы. Мальчик приподнялся и вдохнул сладкие запахи — цветов, фруктов, специй… и чего-то еще.

Ему пришлось дойти до этой спальни, чтобы понять, чем пахнет. Но здесь обоняние четко выделило это — кисловатый, как у испортившегося молока, запах. Он рассчитывал на это предупреждение. И да, то, что он искал, действительно находилось в спальне.

Он осторожно заглянул в шкаф. Механический выбиратель тут же предложил ему одежду, но мальчик не обратил на него внимания. Из открытого шкафа пахло сильнее. Другой находился либо рядом со шкафом, либо непосредственно в нем.

Под кроватью?

Он присел и заглянул туда. Никого. Мальчик распластался на полу и заглянул под металлический рабочий стол Фэйрчайлда — типичный предмет мебели в квартирах Колониальных сотрудников. Здесь пахло сильнее. Он почувствовал одновременно страх и возбуждение. Вскочил на ноги и отодвинул стол от гладкой пластиковой стены.

Другой висел на стене в черной тени — там, где стоял стол.

Это был Правый Другой, конечно. Он всего один раз видел Левого — и это длилось не более секунды. Другой еще не сумел полностью синхронизироваться. Мальчик осторожно отступил, понимая, что без его сотрудничества существо так и останется здесь. Другой спокойно наблюдал за его действиями, понимая, что ему не помогут. Но поделать ничего не мог. Он даже в контакт вступить не пытался — потому что его никогда не удавалось установить.

Тиму ничего не угрожало. Он замер и долго рассматривал Другого. Вот она — возможность побольше узнать. Их разделяло пространство, а соединяли лишь зрительный образ и запах — крохотные испаряющиеся частицы.

Он не смог идентифицировать этого Другого — многие были настолько похожи, что они казались частями единого целого. А иногда Другой оказывался совершенно ни на что не похожим. Может, там, с другой стороны, специально пробовали разные их виды — в надежде, что хоть какой-то сумеет добраться?

И тут его осенило. Вот, к примеру, все эти люди в гостиной. Нормы, Пси-класс — и даже Немые, к которым принадлежал сам Тим. Они ведь со своими Другими пришли к напряженному, но рабочему равновесию. А ведь странно — так их Левые окажутся сильнее его собственного Левого… конечно, если не произойдет так, что количество Правых уменьшится, а Левых — вырастет.

А что если число Других конечно?

Он вернулся в кипящую лихорадочной активностью гостиную. Люди бормотали и кружились вокруг, со всех сторон к нему подступали непрозрачные яркие, веселых цветов тени, доносились теплые запахи, такие близкие, что дыхание останавливалось. Пожалуй, придется обратиться за дополнительными сведениями к матери и отцу. Он уже сопоставил показания исследований, которые содержались в учебных передачах Солнечной системы — но безрезультатно. Схема не работала.

— Ты куда ушел? — спросила мать, на мгновение отвлекаясь от оживленной беседы с компанией сотрудников-Нормов — их было так много, что они полкомнаты перегородили.

Потом она заметила, какое у него выражение лица.

— Ого, — сказала она. — Даже здесь?

Ну что за вопрос, в самом деле? Какая разница где. Разве она не знала? Мда, ничего не получается. Он собрался и сосредоточился, обдумывая ситуацию. Нужна помощь. Без содействия извне он ничего не поймет. Но вот что делать с полнейшей словесной непроходимостью? И в чем здесь загвоздка — в правильном выборе слов или в чем-то еще?

Он еще побродил по гостиной. Через тяжелую завесу человеческих запахов настойчиво проникал слабый запах плесени. Другой никуда не ушел — он так и сидел, затаившись в темноте, там, где раньше стоял стол, в полумраке пустой спальни. Он ждал, что Тим вернется. Вернется и сделает еще два шага навстречу.

* * *
Джули смотрела, как ее сын восьми лет от роду уходит прочь. Личико серьезное-пресерьезное. И озабоченное.

— Надо бы за ним присмотреть, — сказала она мужу. — Я предвижу, что его способности создадут напряженную ситуацию.

Кертис тоже это уловил, но продолжил разговор с Нормами, окружившими двоих Провидцев.

— Что вы будете делать, — сурово спросил он, — если они и впрямь атакуют? Вы знаете, что Большая Макаронина не в состоянии остановить град робоуправляемых реактивных снарядов. Ну, совсем немного разве что, в порядке эксперимента. И это если мы его с Джули за полчаса предупреждаем…

— Это правда, — согласился Фэйрчайлд, почесывая серый нос и поглаживая щетину под губой. — Но я не думаю, что они начнут открытые военные действия. Это равно признанию того, что мы близки к цели. В таком случае мы сразу выйдем из тени и начнем действовать легально. К примеру, соберем всех членов Пси-класса и… — тут он устало усмехнулся, — и попросим их мысленно перенести Солнечную систему куда-нибудь за Туманность Андромахи.

Кертис слушал и не возражал — ему часто такое высказывали. Пока они с Джули ехали на вечеринку, оба предвидели ее течение: бесполезные споры, странное поведение. Жена предвидела на большее, чем он, время. Так что сейчас она заглядывала в будущее дальше. Кертис задумался, по какой причине у нее сейчас такое обеспокоенное и расстроенное лицо.

— Боюсь, — процедила Джули, — что до того, как мы попадем домой сегодня вечером, мы поссоримся. Но несильно.

Ну, это он тоже видел.

— Дело в обстановке, — сказал он, отмахиваясь от разговора на эту тему. — Здесь все на грани нервного срыва. Сегодня не только мы с тобой поругаемся…

Фэйрчайлд сочувственно прислушивался к их беседе:

— Я смотрю, быть провидцем не так уж и здорово… Слушайте, а вы разве не можете изменить будущее? Ну, к примеру, вы же понимаете, что сейчас поскандалите, да?

— Конечно, можем, — ответил Кертис. — Точно так же, как с вами: мы поставляем вам пре-информацию, а вы ее используете, чтобы изменить ситуацию с Террой. Просто мы с Джули как-то не зацикливаемся на этом. Слишком много ментальных усилий требуется, чтобы предотвратить такое… а у нас банально не хватает сил.

— Я бы очень хотела, чтобы мне разрешили показать его людям из Корпуса, — тихо сказала Джули. — Не могу я смотреть на то, как он бродит, заглядывает под столы и в шкафы, выискивает там бог знает что!..

— Он ищет Других, — сказал Кертис.

— Да какая разница!

Фэйрчайлд, как прирожденный модератор, тут же вмешался:

— У вас двенадцать лет впереди, — сказал он. — Нет ничего стыдного в том, что Тим пока останется в классе Немых. Все Пси начинают с этого. Если у него есть способности псионика, они проявятся.

— Ты говоришь как Провидец с неограниченной дальностью, — насмешливо проговорила Джули. — Откуда ты знаешь, что они проявятся?

Добродушное лицо Фэйрчайлда скривилось от мысленных усилий. Бедняга, подумал Кертис. Слишком много ответственности, слишком много решений, которые мог принять только он один, слишком много вверено ему жизней. До Отделения от Терры он был сотрудником с четко сформулированными рабочими обязанностями, чиновником, который действовал в соответствии с прописанными служебными полномочиями. А теперь некому отстучать межсистемный меморандум с утреца в понедельник. Бедняге Фэйрчайлду приходится работать без инструкций.

— Давай сходим посмотрим на твою штуковину, — сказал Кертис. — Мне любопытно узнать, как она все-таки работает.

Фэйрчайлд едва рот не открыл от изумления:

— Но, черт побери, как… — И тут он вспомнил: — Ну да, ты же, наверное, это предвидел. И он принялся копаться в карманах пальто. — Я вообще-то хотел всем сюрприз сделать, но когда двое провидцев в гостях — какие сюрпризы…

Остальные сотрудники из Норм-класса столпились вокруг начальника, который развернул квадрат парчи и высоко поднял маленький блестящий камень. Все примолкли из любопытства, а Фэйрчайлд поднес камень к глазам и пристально осмотрел его — ни дать ни взять ювелир, изучающий драгоценный бриллиант.

— Какое хитроумное изобретение, — одобрительно заметил Кертис.

— Спасибо, — отозвался Фэйрчайлд. — Уже со дня на день их начнут забрасывать пачками. Камень блестящий, чтобы детям нравилось. Ну и людям из низших классов — они же падки на всякие безделицы. Думают, что разбогатеют и все такое. Ну и женщин блеск привлекает, конечно. И вообще всех, кто увидит сверкающую штучку, нагнется и решит, что это бриллиант. Ну кроме Ремонтников, конечно. Я вам сейчас покажу, как оно работает.

И он оглядел нарядно одетых гостей, затихших в выжидательном молчании. Рядом стоял Тим — чуть вывернув голову. Фэйрчайлд поколебался с мгновение, а потом взял и бросил камушек на пол — прямо у ног ребенка. Кристалл мягко стукнулся о ковровое покрытие, но мальчик даже глазом не повел. Он с отсутствующим видом смотрел куда-то сквозь толпу, а блестящий предмет его нисколько не интересовал.

Кертис выдвинулся вперед, пытаясь замять неловкость:

— Ох, тут должен быть камень величиной с космический корабль.

И он наклонился и поднял кристалл.

— Увы, Тима не интересуют такие приземленные вещи, как пятидесятикаратные бриллианты.

Фэйрчайлд ввиду такого провала упал было духом, а потом вдруг просиял:

— Ха, так на Терре больше нет Немых! Слушайте и скажите, что вы думаете о том, что мы туда наболтали. Между прочим, я тоже руку к этому приложил!

Камень холодил руку Кертиса. В ушах зазудело комаром — и послышалась выверенная, модулированная каденция звуков. Вокруг зашевелились и забормотали.

«Друзья, — забормотала запись, — причины конфликта между Террой и Центаврианскими колониями получили в прессе крайне необъективное освещение».

— На детей, говорите, рассчитано? Вы это серьезно? — поинтересовалась Джули.

— Может, он думает, что терранские дети — более продвинутые, чем наши, — ответил кто-то из Пси-класса.

Вокруг захихикали.

Тоненький писклявый голос продолжал вещать: камушек сыпал юридическими аргументами, идеалистическими лозунгами и жалкими мольбами. Кертиса бесило именно это — жалостливое скуление. Упрашивание. Зачем это Фэйрчайлду? С чего становиться на колени и умолять терранцев? Он слушал, а Фэйрчайлд стоял с крайне довольным видом, сложив руки на груди и попыхивая трубочкой. Похоже, Фэйрчайлд не понимал, что записанным словам не хватает… веса.

И тут Кертис понял: а ведь никто — даже он сам — не желает посмотреть в глаза правде. Не желает признать, что движение за Отделение слабо, если не сказать, бессильно. И нечего винить стыдный писк, доносящийся из псевдобриллианта. Любое добросовестное описание положения в колониях отразило бы истинное положение дел: все ворчат и боятся, и таковы господствующие настроения.

«Давно известно, — заявил камушек, — что свобода есть природное состояние человека. Рабство, угнетение одного человека другим или насилие одной группы людей над другой — это пережиток прошлого, порочный анахронизм. Люди имеют право на самоопределение».

— Очень странно слышать, как это говорит камень, — с невеселой улыбкой проговорила Джули. — Ведь это просто неодушевленный предмет.

«Вам рассказывали, что зародившееся в колониях движение, требующее выхода из федерации, подвергнет опасности ваши жизни и изменит их качество. Это неправда! Напротив, уровень жизни всех людей только поднимется, если планеты-колонии получат право на самоуправление и экономическую свободу. Нынешнее отношение терранского правительства к терранцам, проживающим вне Солнечной системы, — насквозь корыстное, эгоистическое…»

— А дети отнесут это домой, — сказал Фэйрчайлд. — И камень заберут родители.

Кристалл, между тем, продолжал нудеть:

«Колонии не могут оставаться сырьевыми придатками Терры и рассматриваться исключительно в качестве источника снабжения и дешевой рабочей силы. Колонисты не должны оставаться гражданами второго сорта. У колонистов есть право на создание собственного общества — как и у тех, кто остался жить в пределах Солнечной системы. Вот почему Колониальное правительство подало Терранскому петицию, в которой запросило разорвать прежние связи, дабы каждый из наших народов следовал собственному предназначению».

Кертис и Джули переглянулись. Сухой академический текст, словно бы выдернутый из учебника или диссертации, повис в воздухе мертвым грузом. Неужели этого человека колонии избрали главой движения сопротивления? Полноте, это ж педант, чиновник на зарплате, бюрократ и — да, Кертис все-таки так подумал — человек, не обладающий способностями псионика. Человек из… Нормальных.

Фэйрчайлда к разрыву с Террой, наверное, сподвигла какая-нибудь неправильная формулировка в директиве. И никто — возможно, за исключением телепатов Корпуса — не знал, почему он так поступил и как долго собирался следовать прежнему курсу.

— Ну, что скажете? — поинтересовался Фэйрчайлд.

Камень уже завершил монолог и принялся проигрывать его снова.

— Мы засыплем планеты Солнечной системы этими штуками! Вы же знаете, что про нас говорят в терранской прессе — там одна сплошная безобразная ложь! Что мы хотим захватить Сол, что мы отвратительные захватчики из дальнего космоса, чудовища, мутанты, уроды. Нам нужно что-то противопоставить их пропаганде.

— Ну, — сказала Джули, — треть из нас — мутанты. Почему бы не сказать себе правду? Вот мой сын, к примеру. Он же самый настоящий мутант.

Кертис взял ее за руку:

— Не называй так Тима, я не позволю!

— Но это же правда! — И она выдернула ладонь. — Были бы мы на планете Солнечной системы — в смысле, если бы не отделились вовремя, — мы бы с тобой оказались в лагере для интернированных! Сидели бы и ждали, когда нас… ну, ты понял.

И она яростно ткнула пальцем туда, где стоял сын.

— И никакого Тима у нас бы не было.

Из угла комнаты вдруг подал голос человек с острым лицом:

— Мы бы не оказались в Солнечной системе. Мы бы с ними порвали — сами! Без чьей-либо помощи! Фэйрчайлд к этому никакого отношения не имеет! Мы просто захватили его с собой. Пусть не забывают, кто есть кто!

Кертис мрачно оглядел говорившего. Рейнальдс, глава корпуса телепатов. Как всегда, пьян. Пьян и брызгает ядовитой слюной в адрес Нормов.

— Такое возможно, — решил не обострять Кертис. — Вот только сколько бы это заняло времени? Сдается мне, что прилично.

— И ты знаешь, и я знаю, почему Колонию еще не стерли с лица земли, — ответил Рейнольдс.

На раскрасневшемся от выпитого лице расплылась насмешливая и надменная улыбка:

— Сколько эти чинуши продержатся без Большой Макаронины и Салли, без вас двоих, без Корпуса и остальных? Не врите себе — не нужны нам эти юридические тонкости и бухгалтерские уловки. Мы победим не потому, что станем благочестиво кивать на какие-то там свободу, равенство и братство. Мы победим потому, что на Терре нет псиоников.

Обстановка в гостиной разом перестала быть сердечной и дружелюбной. Гости из числа Нормов сердито зароптали.

— Смотри, — сказал Фэйрчайлд Рейнольдсу. — Ты все еще человек. Да, ты умеешь читать мысли, но то, что у тебя есть такой талант, не значит…

— Не надо мне нотаций читать, — отрезал Рейнольдс. — Тупоголовые не будут мне указывать, понял?

— Ты забываешься, — тихо сказал ему Кертис. — Дождешься, что кто-нибудь тебе как следует врежет. Фэйрчайлд не сможет — глядишь, у меня получится.

— Ты достал меня — ты и твой Корпус, вечно суетесь, куда не просят, — прорычал Воскрешатель из числа псиоников и схватил Рейнольдса за ворот. — Ты что же думаешь, вы круче всех, потому что можете ментальные усилия объединять? Думаешь…

— Руки убери, — очень гадким голосом сказал Рейнольдс.

Упал на пол и разбился бокал, одна из женщин закричала и забилась в истерике. Мужчины дрались, к схватке присоединился третий, и в мгновение ока в середине комнаты закрутился целый вихрь обиды, злобы и возмущения.

Фэйрчайлд громко крикнул, призывая гостей к порядку:

— Бога ради, одумайтесь! Если мы будем драться друг с другом — нам точно конец! Неужели вы не понимаете — мы должны сообща делать дело!

Крик и шум улеглись не скоро. Бледный от злобы Рейнольдс протолкался мимо Кертиса, бормоча едва слышные оскорбления.

— С меня хватит, я ухожу!

За ним с непреклонным видом потянулись остальные Телепаты.

* * *
Машина быстро мчала их с Джули сквозь синеватую тьму. А в голове у Кертиса все вертелся и не желал забываться один пассаж из пафосного пропагандистского монолога Фэйрчайлда:

«Вам сказали, что победа Колоний будет означать победу псиоников над нормальными людьми. Но это не так! Отделение планировали и осуществляли не псионики и не мутанты! Мятеж представлял собой единовременную и спонтанную реакцию всех классов колонистов!»

— А вот интересно, — задумчиво проговорил Кертис. — А может, Фэйрчайлд ошибается. Может, псионики его контролируют, а он ничего и не подозревает. Но вообще, он мне нравится. Хотя он и дурак, каких мало.

— Да, он глупый, — согласилась Джули.

В салоне машины стояла густая темнота, и кончик сигареты вспыхивал в ней подобно яркому угольку разгорающегося гнева. На заднем сиденье спал Тим — его убаюкало тепло и урчание двигателя. За окном крохотной наземной машины проплывали бесплодные каменистые пустоши Проксимы III — бесконечные, туманные, чужие и враждебные. Изредка попадались возведенные человеком здания и проложенные им дороги, поля и элеваторы.

— Я не доверяю Рейнольдсу, — продолжил Кертис, прекрасно зная, к чему приведет этот предвиденный обоими диалог. Но он не хотел избегать разговора. — Рейнольдс умный, бессовестный и честолюбивый мерзавец. Его интересуют только престиж и статус — больше ничего. А вот Фэйрчайлд заботится о благе Колонии. И он и вправду верит в свободу и равенство и вообще все, что надиктовал в камни.

— Но это же чепуха! — презрительно бросила Джули. — Терранцы обхохочутся! Я еле выслушала все это — и каких усилий мне стоило не засмеяться, ты бы знал! А ведь — бог его знает, — но здесь на кону наши жизни!

— Ну, — осторожно сказал Кертис, понимая, во что ввязывается, — может, на свете есть Терранцы, наделенные чувством справедливости — в отличие от вас с Рейнольдсом.

И он развернулся к жене:

— Я знаю, что ты сделаешь, и ты тоже знаешь то же самое обо мне. Может, ты и права, и нам пора разойтись. Мы десять лет вместе — немаленький срок, когда чувства уже угасли. А кроме того, это не мы придумали.

— Нет, не мы, — согласилась Джули.

Она затушила сигарету и тут же прикурила другую.

— Если бы только… если бы здесь был еще один мужчина-провидец. Ну хотя бы один. И я никогда Рейнольдсу этого не прощу, никогда. Это же он все придумал… А мне не следовало соглашаться. Ради славы нашей расы! Все выше и выше и выше поднимем мы знамя Пси! Мистическая свадьба двух первых настоящих Провидцев в человеческой истории… И посмотри, каков плод этого брачного союза!

— Заткнись, — отрезал Кертис. — Он не спит и может услышать.

Джули горько отозвалась:

— О да, он может услышать. Услышать — но не понять. Мы хотели знать, каким будет второе поколение — ну вот, узнали. Провидец плюс провидец дает урода. Бесполезного мутанта. Нелюдя — давай не будем себя обманывать. «Н» на его карте означает «нелюдь».

Кертис сжал пальцы на руле:

— Это слово я не позволю употреблять ни тебе, ни кому бы то ни было еще.

— Нелюдь! — и она наклонилась ближе, зубы сверкнули в белом свете приборной доски, глаза вспыхнули. — Возможно, Терранцы правы — может быть, провидцев и впрямь нужно стерилизовать. Или уж сразу убивать. Уничтожать — чтобы духу их не осталось. Я думаю…

И она осеклась. Не захотела заканчивать фразу.

— Говори, — скажал Кертис. — Думаешь, когда мы победим и установим свою власть в колониях, мы должны поддерживать и оставлять в живых не всех. А Корпус, понятное дело, будет контролировать процесс.

— Мы должны отделить зерна от плевел, — сказала Джули. — Сначала отделить Колонии от Терры. Потом нас от остальных колонистов. И если выбор падет на него, то даже если это мой сын…

— Знаешь, чем ты сейчас занимаешься? — резко перебил ее Кертис. — Ты выносишь суждение о людях, исходя из их практической ценности для общества. Тим для социума бесполезен, поэтому незачем оставлять его в живых, правда?

Давление поднималось, но ему уже было не до того.

— Будем спаривать людей, как скотов. У человека нет права на жизнь. Жизнь — это привилегия, которой мы изредка позволяем ему пользоваться — если на то будет наша воля.

Кертис вел машину по пустому шоссе.

— Ты слышала, как Фэйрчайльд кудахчет насчет свободы и равенства. Так вот, он в это верит. И я верю. И я также верю в то, что Тим — и все остальные — имеют право существовать, вне зависимости от того, насколько полезен его талант. И даже вне зависимости от того, есть ли у него талант.

— У него есть право на жизнь, — согласилась Джули. — Но помни — он не такой, как мы. Он — диковина, выбракованная порода. У него нет наших способностей, наших… — и она помялась и вдруг торжествующе выдала: —…исключительных способностей!

Кертис притормозил у обочины. Остановил машину и открыл дверь. Давящий, сушащий легкие воздух тут же ворвался внутрь.

— Ты поезжай домой, — и он наклонился над задним сиденьем и растолкал Тима.

— Пойдем, малыш. Мы выходим.

Джули пересела за руль.

— Когда тебя ждать дома? Или у тебя все предусмотрено? А то смотри, мало ли что. Может, к ней очередь из таких, как ты, уже стоит…

Кертис вылез из машины и захлопнул за собой дверь. Он взял сына за руку и повел к эстакаде, которая черным монолитом вырисовывалась в темноте ночи. Они поднялись по ступенькам, и он услышал, как взревел двигатель машины, уносящейся по шоссе в направлении дома.

— Где мы? — спросил Тим.

— Ты знаешь это место. Я тебя туда каждую неделю привожу. Это Школа, в которой тренируют людей вроде тебя или меня. Место, где мы, псионики, учимся.

II

Вокруг них зажегся свет. От главного входа отходило множество коридоров, подобных металлическим стеблям лозы.

— Ты можешь здесь остаться на несколько дней, — сказал Кертис сыну. — Ты сможешь выдержать разлуку с матерью? На несколько дней?

Тим не ответил. Он опять погрузился в свое обычное молчание и просто шел вслед за отцом. Кертис подивился про себя: как мальчику удается так глубоко уйти в себя — это же видно — и в то же время оставаться начеку? Ответом служил каждый дюйм напряженного молодого тела. Тим ушел в себя, избегая контакта с людьми. Но он поддерживал практически принудительный контакт с другим миром — точнее, с одним из других миров. И в этом мире людей не было — хотя в нем тоже присутствовали вполне реальные вещи.

Как Кертис уже предвидел, сын вдруг развернулся и пошел в сторону. Побежал по боковомукоридору. Он смотрел, как Тим с тревожным лицом дергает за ручку дверь в кладовку, пытаясь открыть.

— Ну ладно, — со вздохом сказал Кертис. Он подошел к сыну и открыл дверь своей карточкой. — Видишь? Здесь ничего и никого нет.

У мальчика талант провидца отсутствовал начисто — это было видно по лицу. Его затопило выражение невероятного облегчения. У Кертиса при виде этого сжалось сердце. У них с Джули такой ценный дар — и надо же, сын его не унаследовал. Кем бы он ни уродился, он уродился не провидцем, это сто процентов.

Время было далеко за полночь — начало третьего, но во внутренних отделениях Школы все еще кипела жизнь. Кертис мрачно поздоровался с парой телепатов из корпуса — те заседали в баре, обставленные бутылками пива и пепельницами.

— А где Салли? — резко спросил он. — Я хочу пройти внутрь и увидеться с Большой Макарониной.

Один из Телепатов лениво ткнул большим пальцем в сторону:

— Да где-то тут. Вот в ту сторону идти, к детским комнатам. Правда, она уж, наверное, спать легла. Время-то позднее… — и он оглядел Кертиса, все еще вспоминавшего свой разговор с Джули. — Тебе надо избавиться от такой жены, да поскорее. Она слишком старая и слишком худая. Тебе бы завести полненькую смазливую молодку…

Кертис мысленно хлестнул его злостью — и с удовлетворением наблюдал, как ухмылка сползает с молодой лощеной рожи и сменяется холодным и враждебным выражением.

Другой Телепат резко выпрямился и заорал вслед Кертису:

— А когда со своей бабой разберешься, пошли ее к нам, мы ее тут того! Займемся ею как надо!

— Я так понимаю, что тебе нужна девушка примерно двадцати лет от роду, — сказал другой Телепат, запуская Кертиса в тихий коридор погруженного в сон детского крыла. — Волосы темные — поправь меня, если я ошибаюсь, — глаза тоже темные. У тебя в голове очень отчетливый образ. Возможно, такая девушка даже существует. Давай-ка посмотрим… Так, она невысокая, очень симпатичная, и ее зовут…

Кертис выругался про себя: положение обязывало открывать разум членам Корпуса. Телепаты поддерживали связь друг с другом — по всем колониям и уж точно внутри Школы и в колониальном правительстве. Он сильнее сжал ладонь Тима и повел его к двери.

— Слушай, а мальчишка твой, — сказал телепат вслед Тиму, — странный какой-то. Проба странная выходит. А можно я глубже пролезу?

— Держись подальше от головы моего сына, — отрезал Кертис.

И захлопнул дверь за Тимом. Конечно, дверь ни от чего не закрывала, но ему стало полегче, когда огромное железное полотно двинулось и встало на место. Он подтолкнул Тима в узенький коридор и завел в крохотную комнату. Тим тут же принялся рваться — его внимание привлекла боковая дверь. Кертис яростно дернул его к себе:

— Там ничего нет! — грубо одернул он сына. — Там туалет! Вот и все!

Тим продолжил тянуть его в сторону. И все еще дергался, когда на пороге появилась Салли. Она как раз подвязывала пояс халата, лицо припухло со сна.

— Здравствуйте, мистер Перселл, — поприветствовала она Кертиса. — Здравствуй, Тим.

Зевнув, она включила торшер и плюхнулась в кресло.

— Чем могу быть полезна в столь позднее время?

Салли тринадцать, она высокая и нескладная, у нее желтые, цвета кукурузы волосы и веснушки на носу. Она сонно покусывала заусенец и зевала. Мальчик сел напротив. Чтобы развеселить его, она оживила пару перчаток, мирно лежавших на тумбочке. Тим радостно рассмеялся, глядя, как перчатки осторожно подползли к краю стола, слепо пошевелили пальцами и принялись осторожно спускаться на пол.

— Отлично, — проговорил Кертис. — Ты совершенствуешься. Надеюсь, занятия не прогуливаешь.

Салли пожала плечами.

— Систер Перселл, здесь, в Школе, меня не могут научить ничему. Вы же знаете, что я — самый мощный Пси по части оживления. Они просто дают мне работать самостоятельно. На самом деле я даю задания малышне, они еще совсем Немые. Но из них может выйти толк. Я думаю, что из пары может получиться что-то стоящее. Если будут тренироваться, конечно. А они… ну, они меня, конечно, подбадривают и все такое. Ну вы сами знаете: психологические консультации всякие, витамины, свежий воздух. Но учить им меня нечему.

— Они могу научить тебя, насколько ты важна сама по себе, — сказал Кертис.

Он предвидел эту беседу — естественно. Последние полчаса он обдумывал несколько разных стратегий ведения диалога, отверг их одну за другой и в конце концов остановился на этой.

— Я хочу увидеться с Большой Макарониной. А для этого пришлось разбудить тебя. Ты знаешь почему?

— Конечно, знаю, — ответила Салли. — Ты его боишься. А поскольку Макаронина боится меня, ты хочешь, чтобы я присутствовала при встрече. — Она отпустила мыслью перчатки, и они безвольно поникли. Поднялась на ноги и сказала: — Что ж, пошли.

Он много раз уже видел Макаронину, но так и не привык к его виду. Вот и сейчас Кертис пребывал в благоговейном ужасе — хотя предвидел эту сцену! Он стоял перед платформой. Смотрел, молча и потрясенно. Как всегда.

— Толстый он, — буднично сообщила Салли. — А если похудеет, долго не протянет.

Макаронина стекал с огромного кресла (его специально сконструировали для него в Департаменте Технологий), подобно серому, болезненно склизкому пудингу. Глаза он держал полузакрытыми, мясистые руки безвольно свисали вдоль боков. Тесто ползло и стекало и висело складками на подлокотниках кресла и по бокам. Яйцевидный череп окружала бахрома мокрых, тонких волосиков, спутанных, как мертвые водоросли. Ногтей не видно — слишком толстые пальцы. Не пальцы, а сосиски какие-то. Зубы все гнилые и черные. Маленькие бледно-голубые глазки тускло блеснули — он узнал Кертиса и Салли, но жирное тело даже не колыхнулось.

— Отдыхает, — пояснила Салли. — Недавно поел.

— Привет, — сказал Кертис.

Толстые, как два розовых мясных рулета, губы пошевелились, и из провала рта донеслось ответное сердитое ворчание.

— Не нравится ему, когда так поздно приходят, — сказала Салли и раззевалась. — Я его понимаю, ага.

И она принялась бродить по комнате, забавляясь с бра на стенах. Лампочки тщетно ворочались в термостойком пластике, пытаясь выдраться и улететь.

— А вообще, ну чушь же, мистер Перселл, извините меня, конечно. Вот телепаты — они не дают терранским агентам сюда проникнуть и посмотреть, что вы тут против них учиняете. Но вы же таким образом помогаете Терре, разве нет? Если бы у нас не было Корпуса, который за всем приглядывает…

— Я не даю Терранцам напасть, — промямлил Большая Макаронина. — У меня есть стена, я все отворачиваю.

— Ты можешь развернуть снаряды, — сказала Салли, — но ты не можешь воспрепятствовать проникновению агентов. Терранский агент, чтоб ты знал, в любую минуту здесь может оказаться. А ты и не поймешь. Ты просто большой тупой комок жира, вот ты кто.

А ведь точно сказано. Но эта гора колышущегося жира была краеугольным камнем защитной системы Колоний. И — заодно — самым талантливым Пси. Большая Макаронина — центр и средоточие движения за Отделение… и живой символ разъедающих его изнутри проблем.

Большая Макаронина обладает практически неограниченной паракинетической мощью — но она заключена в тело с разумом идиота-трехлетки. Точнее говоря, он был одаренным идиотом. Его легендарная мощь сожрала личность, поглотила ее, и личность усохла и деградировала. Он мог бы давным-давно уничтожить Колонии, вычеркнуть их из жизни — но в нем жили только страх и желания тела. И никакой хитрости. Большая Макаронина совершенно беспомощен и безволен и полностью зависит от приказов Колониального Правительства. Он сидит и мрачно и тупо боится Салли. До смерти.

— А я съел целую свинью!

И Макаронина попытался выпрямиться, рыгнул и попытался отереть рот — получилось плохо.

— Даже двух свиней я съел, вот. Прямо в этой комнате, совсем недавно. А захотел бы — мне бы еще принесли.

Колонисты в основном питались искусственно выращенными протеиновыми соединениями. Макаронина не отказывал себе ни в чем — но за это расплачивались остальные.

— Свинью, — с важным видом продолжил рассказ Макаронина, — аж с Терры привезли. А вчера вечером я целый выводок диких уток съел. А перед этим какое-то животное с Бетельгейзе IV. У него нет имени, оно просто бегает и ест.

— Прямо как ты, — сказала Салли. — Только ты не бегаешь никуда.

Макаронина захихикал. На мгновение гордость пересилила страх перед девочкой.

— А хотите конфеток? — предложил он.

И на них градом посыпались шоколадки. Кертис и Салли отступали — они все сыпались и сыпались неостановимым потоком. В потоке конфет попадались куски каких-то аппаратов, коробок, детали пульта управления, торчащий сколами кусок бетонного пола.

— Кондитерская фабрика на Терре, — радостно сообщил Большая Макаронина. — Я хорошо прицелился — вот!

Тим очнулся от своей созерцательной дремы. Нагнулся и зачерпнул целую горсть конфет.

— Давай, — подбодрил Кертис сына. — Ты их можешь также…

— Только мне положены шоколадки! — в ярости взревел Большая Макаронина.

Конфеты исчезли.

— Я их обратно отправил, — капризным голоском пояснил он. — Это все — мое! А вам не дам.

На самом деле Макаронина не был злым. Просто в нем говорил детский эгоизм. Природная сила позволяла ему физически овладеть любым предметом во вселенной. Он до всего — абсолютно всего — мог дотянуться своими раздутыми ручищами. Даже до Луны — он и ее мог снять с неба. К счастью, большая часть предметов его попросту не интересовала, поскольку находилась за гранью понимания.

— Ну хватит голову нам морочить, — сказал Кертис. — Лучше скажи, есть ли телепаты в радиусе для ментальной пробы?

Макаронина неохотно обыскал пространство. Он знал, где что находится. Где бы это «что» ни находилось. Его талант позволял ему находиться в физическом контакте во всеми предметами во Вселенной.

— Рядом никого из них нет, — заявил он через некоторое время. — Один в ста футах примерно. Но я его отодвину. Ненавижу, когда телепы ко мне лезут…

— Да их все ненавидят! — сказала Салли. — Мерзкий у них, грязный какой-то талант. Залезать в головы другим людям — это все равно что подглядывать за ними в душе. Или когда те одеваются. Или едят. Неестественно все это.

Кертис усмехнулся:

— А какая разница между ними и провидцами? Талант провидца тоже естественным не назовешь…

— Провидец события видит, не людей изнутри, — отрезала Салли. — Ну, знает он, что случится позже? Так знать, что уже случилось, ничуть не хуже. Так я считаю.

— Даже лучше! — заметил Кертис.

— Нет, — строго заявила Салли. — Вот из-за этого-то все и завертелось. Мне все время приходится следить за тем, что я думаю, из-за вас. И каждый раз когда мне Телеп на глаза попадается, у меня мурашки по коже, и я всеми силами пытаюсь не думать о ней — и что? Я все равно о ней думаю, хотя прекрасно знаю, что нельзя.

— Мой талант провидца к Пэт не имеет никакого отношения, — сказал Кертис. — Провидец не меняет судьбу и не формирует ее. Найти Пэт было очень, очень непросто. Нетривиальная это была задача. И это был мой свободный выбор.

— А тебе не жалко теперь? — строго спросила Салли.

— Нет.

— Если б не я, — перебил их Большая Макаронина, — вы б никогда до Пэт не добрались.

— А лучше б мы и не добирались до нее, — с жаром ответила Салли. — Если бы не Пэт, ничего бы этого и не случилось!

И она сердито посмотрела на Кертиса:

— И она вообще некрасивая.

— А ты бы что предложила, а? — терпение Кертиса давно истощилось, он едва сдерживался, задавая этот вопрос. К тому же он предвидел бесполезность диалога: ребенка и идиота бесполезно убеждать в чем бы то ни было. Они все равно не поймут насчет Пэт. — Ты же сама понимаешь: мы не можем делать вид, что не нашли ее.

— Я знаю, — согласилась Салли. — А телепы уже что-то вытащили из наших мозгов. Вот почему они тут поблизости постоянно крутятся. Хорошо, что мы не знаем, где она.

— Я знаю, где она, — заявил Макаронина. — Я точно знаю, где Пэт.

— Ничего подобного! — сказала Салли. — Ты просто знаешь, где она находится, а это не то же самое. Ты не можешь объяснить это. Можешь просто отправить нас туда и обратно.

— Это планета, — сердито проговорил Большая Макаронина. — Там растения такие странные и всякая зелень. А воздуха мало. Она живет в лагере. Люди выходят оттуда и целый день в поле работают. Народу мало. Зато всяких тупых скотов много. И холодно очень.

— А где это? — спросил Кертис.

Макаронина жалко залепетал:

— Ну это… — и замахал толстыми ручищами. — Ну это… близко отсюда, короче…

Потом сдался, злобно посопел в сторону Салли, и над ее головой — из ниоткуда — появился бак с грязной водой.

Вода было полилась на нее, но девочка сделала несколько резких движений руками.

Макаронина испуганно заверещал, и бак исчез. Он, дрожа и задыхаясь, откинулся в кресле. Салли промокнула мокрое пятно на халате. Она оживила пальцы его левой руки.

— Больше так не делай, пожалуйста, — сказал ей Кертис. — А то у него сердце не выдержит.

— Пузырь-грязнуля, — и Салли принялась рыться в шкафу. — В общем, если ты решился, давай уж тогда действовать. Только давай не будем там задерживаться, как в прошлый раз. А то знаю я вас — заговоритесь, потом куда-то деваетесь на несколько часов, а я там мерзни. А отопления у них нет, кстати.

И она вытащила из шкафа пальто.

— Вот что я с собой возьму!

— Мы никуда не отправляемся, — сказал ей Кертис. — В этот раз все будет по-другому.

Салли удивленно заморгала:

— В смысле, по-другому?

Даже Макаронина удивился:

— А я тут уже готовился вас перебрасывать, — пожаловался он.

— Я знаю, — твердо ответил Кертис. — Но сейчас я хочу, чтобы ты перенес Пэт сюда. Прямо в эту комнату, понимаешь? Настало время, о котором мы столько говорили. Час «икс».

Когда Кертис входил в кабинет Фэйрчайльда, с ним был только один человек. Салли уже легла спать у себя в школе. А Макаронина и вовсе не покидал своего зала. Тим все еще находился в Школе, под присмотром Пси-администрации, не Телепатов.

Пэт нерешительно потопталась, потом прошла вперед. Ее изрядно пугали и нервировали люди, которые сидели в кабинете и сердито смотрели на вошедших.

Ей было лет девятнадцать. Худенькая, меднокожая, с большими темными глазами. Одета более чем просто — парусиновые рубашка и брюки, тяжелые, облепленные грязью ботинки. Спутанные черные кудряшки прихвачены красной банданой и завязаны в хвостик. Привычные к тяжелой работе руки под закатанными рукавами загорели дочерна. На кожаном поясе висели нож, рация и НЗ еды и воды.

— Вот она, эта девушка, — сказал Кертис. — Посмотрите на нее внимательно.

— Ты откуда? — спросил Фэйрчайлд Пэт.

И отодвинул в сторону целую кипу директив и компьютерных лент с меморандумами, пытаясь отыскать свою трубку.

Пэт поколебалась и начала:

— Я…

Потом нерешительно повернулась к Кертису:

— Но ты же говорил мне никому не рассказывать, даже тебе.

— Сейчас можно, — мягко сказал тот. — Теперь ты можешь рассказать все. — И он объяснил Фэйрчайлду: — Я могу предвидеть то, что она скажет, но я предпочитал этого не делать. Не хотел, чтобы это из меня извлекли люди Корпуса.

— Я родилась на Проксиме VI, — тихо проговорила Пэт. — Я там выросла. И никогда до этого не покидала планету.

Фэйрчайлд удивленно раскрыл глаза:

— Но это же страшная глушь. Самый наш неразвитый регион.

Вокруг зашевелились консультанты как из Нормов, так из псиоников, некоторые подошли поближе, чтобы лучше видеть происходящее. Широкоплечий старик с выдубленным непогодой лицом и хитрыми и внимательными глазами поднял руку:

— Я правильно понял, что тебя сюда перенес Большая Макаронина?

Пэт кивнула.

— Но вообще-то я ни о чем таком не думала. В смысле, все это очень неожиданно случилось.

Она похлопала по поясу:

— Я работала, кусты вырубала. Мы хотим больше земли расчистить под распашку…

— Как тебя, говоришь, зовут?

— Патришия Энн Коннли.

— Класс?

Потрескавшиеся от солнца губы девушки пошевелились:

— Немой.

Чиновники принялись переглядываться.

— Ты Мутант, — уточнил старик, — не имеющий Пси-способностей? А в чем твое отличие от Норма?

Пэт взглянула на Кертиса, и тот ответил за нее:

— Через два года этой девушке исполнится двадцать один. Вы знаете, что это значит. Если она так и останется в классе Немых, ее стерилизуют и отправят в лагерь. Такова политика Колоний. А если Терранцы одержат вверх, ее стерилизуют в любом случае — и всех нас заодно с ней. И Пси, и Мутантов.

— Так ты что хочешь сказать, что у нее талант? — спросил Фэйрчайлд. — Хочешь, чтобы мы перевели ее из Немых в Пси? — И он принялся нервно перекладывать бумаги на столе. — У нас таких просьб поступает — тысячи. Каждый божий день. И ты приехал сюда в четыре часа утра ради такой ерунды? Для этого существует обычный бланк. В любом офисе можешь найти и заполнить. — Старик прокашлялся и резко спросил: — Эта девушка вам… близка?

— Очень, — отозвался Кертис. — Я лично заинтересован в ее судьбе.

— Как вы познакомились? — спросил старик. — Если она никогда не покидала Проксиму VI?

— Меня перемещал туда и обратно Макаронина, — ответил Кертис. — Я раз двадцать так путешествовал. Хотя, конечно, я не знал, что это Прокс VI. Я только знал, что это колониальная планета, дикая, практически не освоенная. Изначально я обратил внимание на личностный профиль и характеристики нервной системы, когда просматривал папки с делами Немых. А когда понял, что к чему, выдал Макаронине рисунок ее мозговой деятельности, и тот меня отправил на встречу с Пэт.

— А что за рисунок? — спросил Фэйрчайлд. — Чем отличается от других Немых?

— У Пэт талант, который никогда не считали талантом псионика, — ответил Кертис. — Точнее говоря, это действительно не Пси-талант в полном смысле слова, однако совсем скоро он станет для нас невероятно полезен. И нам следовало бы предусмотреть возможность его появления. Если эволюция дает жизнь какому-то организму, логично ожидать, что появится и его естественный враг.

— Ближе к делу, — проговорил Фэйрчайлд. И потер голубоватый от щетины подбородок. — Когда ты мне звонил, то сказал, что…

— Представьте, что Пси-таланты — это такие защитные свойства, позволяющие особи выжить, — сказал Кертис. — И представьте себе, что способность к телепатии эволюционирует как защитный механизм организма. Развив такую способность, Телепат получает нешуточное преимущество перед врагами. Разве такое в порядке вещей? В природе подобное уравновешивается.

Старик догадался первым:

— Я понял, — восхищенно сказал он, кривовато улыбаясь. — Эта девушка непрозрачна для телепатов. Они не могут взять ее ментальные пробы.

— Именно, — кивнул Кертис. — Она первая, но за ней появятся другие. Они будут защищены не только от телепатов. Нужно ожидать появления организмов, резистентных к паракинезу, к провидению, к воскрешению, к оживлению — одним словом, резистентных к действию любого известного Пси-таланта. Теперь у нас есть четвертый класс. Анти-Пси. Его появление было предрешено.

III

Кофе, конечно, в доме водился не натуральный, зато горячий и приятный на вкус. Как и яйца с беконом — его синтезировали из лабораторно выращенных протеинов и прочих пищевых соединений, с добавками волокна местных растений. Они завтракали, а за окном вставало солнце. Бесплодный пейзаж Проксимы III окрашивался бледно-алым.

— Красиво тут, — стеснительно пробормотала Пэт, любуясь рассветом из окна кухни. — А можно, я ваше оборудование посмотрю? У вас на ферме много всякого, больше, чем у нас.

— У нас просто времени было больше, — напомнил ей Кертис. — На эту планету высадились на век раньше. Но вы нас догоните. На Прокс VI больше природных богатств, да и земля плодороднее.

Джули за столом не сидела. Она стояла, прислонившись к холодильнику, с подчеркнуто холодным и отчужденным лицом.

— Это что же, она будет у нас жить? — спросила она тонким злобным голоском. — Вот в этом доме, с нами?

— Ага, — ответил Кертис.

— И долго это будет продолжаться?

— Пару дней. Или неделю. Пока я не заставлю Фэйрчайлда сделать все, что нужно.

Снаружи доносились звуки пробуждающегося жилого комплекса. Люди просыпались и собирались на работу. На кухне было тепло и уютно, за окном из прозрачного пластика расстилался скудный ландшафт — обломки скал, тоненькие деревья, редкая растительность. И так на многие сотни миль вокруг. Холодный утренний ветер хлестал и гонял мусор и отбросы, завалившие опустевшее межсистемное поле на краю жилого комплекса.

— Раньше это поле связывало нас системой Сола, — сказал Кертис. — Эдакая пуповина. А теперь ее нет. Ну, по крайней мере, пока.

— Красивое, — заметила Пэт.

— Поле-то?

Она показала на башни созданного по последнему слову техники горнодобывающего и плавильного комбината — их верхушки торчали над крышами домов.

— Я вот их имею в виду. Пейзаж тут такой же, как у нас. Не за что глазу зацепиться — жуть. А вот все эти сооружения… они очень важные. Они значат, что мы победили здешний пейзаж.

И ее передернуло.

— Всю свою жизнь мы корчевали деревья, очищали землю от камней, пытались расчистить землю под пахоту — одним словом, отвоевать себе место под солнцем. У нас на Прокс VI нет никакого особого оборудования — только всякие лопаты и мотыги и наши руки и спины. Да что я вам рассказываю, вы же видели наши деревни.

Кертис отхлебнул кофе:

— На Прокс VI много псиоников?

— Нет, не очень. Меньше, чем других. Так, пара Воскрешателей, совсем немного Оживляющих. Но они все Салли в подметки не годятся. — И она рассмеялась, показывая белые зубы. — Да куда нам, деревенским, до вас, городских. У вас тут целый мегаполис! А вы видели, как мы живем. Редкие деревни, фермы, пара пунктов снабжения, поле какое-нибудь жалкое. Вы видели мою семью, братьев, отца, дом — если эту бревенчатую хибару можно домом назвать. Да мы от Терры на три века отстали.

— Они рассказывали тебе о Терре?

— Да, конечно! Всякие записи привозили — прямо из системы Сола. Ну, еще до Отделения. Не то что бы мне жалко было, что отделились. И потом, мы же это все вместо работы смотрели — нет чтобы снаружи вкалывать. Но интересно все-таки было взглянуть на метрополию, на то, откуда пошли все наши колонии — на большие города, на толпы народа эти. И на самые первые колонии — на Венере и на Марсе. Красотища!

Ее голос дрожал от восхищения.

— Все эти колонии — они же раньше были как мы. Им пришлось поверхность Марса расчищать — прямо как нам на Прокс VI. Города строить, поля распахивать. И вот мы тоже теперь трудимся, каждый на своем месте…

Джули отлепилась от холодильника и принялась собирать грязную посуду со стола. На Пэт она даже не взглянула.

— Может, я, конечно, наивный вопрос сейчас задам, — сказала она Кертису. — Но где она будет спать?

— Ты знаешь, что я отвечу, — терпеливо отозвался Кертис. — Ты же предвидела это. Тим — в Школе, так что она может занять его комнату.

— А мне что делать? Кормить ее, убирать за ней, прислуживать? Я что вам здесь, горничная? А что я людям скажу, когда они ее увидят? — Джули повысила голос, в нем проскакивали визгливые нотки. — Что она моя сестра, да? Или что?

Пэт улыбнулась Кертису и принялась вертеть пуговицу рубашки. Злоба в голосе Джули ее никак не задевала и даже не затрагивала. Возможно, именно поэтому люди из Корпуса не могли залезть к ней в голову. Отрешенная, пожалуй, даже отчужденная девушка обладала неким иммунитетом против чужой злобы.

— За ней не надо присматривать, — сказал Кертис жене. — Оставь ее в покое.

Джули прикурила — быстро и дергано.

— Да я бы только рада. Но она же не может ходить в этой ужасной рабочей одежде! Она на беглого преступника в ней похожа!

— Подыщи ей что-нибудь из своего гардероба, — предложил Кертис.

Джули вся перекосилась от злости:

— Она не сможет носить мою одежду! Она слишком толстая!

А Пэт она спросила с тщательно рассчитанной жестокой издевкой:

— Какая у тебя там талия? Тридцать дюймов? Господи ты боже, чем ты там занималась? На тебе что, пахали? Ты посмотри на эту шею! На эти плечи! Ни дать ни взять тягловая лошадь!

Кертис резко поднялся на ноги и оттолкнул стул.

— Пойдем, — сказал он Пэт. — Нужно было срочно вывести ее отсюда, избавить от завуалированных оскорблений. — Я тебя повожу по комплексу.

Пэт подскочила, вся красная от смущения.

— Ой, я с удовольствием. Мне тут все интересно — все новое, непонятное…

И она поспешила вслед за Кертисом. Тот схватил пальто и быстро пошел к двери.

— А мы можем съездить в Школу, где вы тренируете псиоников? Я хочу посмотреть, как они развивают способности! А еще — мы можем посмотреть, как организовано Правительство Колоний? Я бы хотела увидеть, как Фэйрчайлд работает с псиониками.

Джули шла за ними до самого крыльца. Там их встретили порывы ледяного утреннего ветра. Они же доносили рев моторов машин — жители комплекса один за другим отправлялись на работу в город.

— Я положу в своей комнате юбки и блузки для тебя, — сказала она Пэт. — подыщешь там что-нибудь легкое, по погоде. У нас тут теплее, чем на Прокс VI.

— Спасибо! — отозвалась Пэт.

И побежала обратно в дом.

— Она симпатичная, — сказала Джули Кертису. — Если ее вымыть и приодеть — вообще будет девица хоть куда. И фигура ничего — такая… кровь с молоком. Но ведь… дело-то не в фигуре, правда? Дело в ее личности. И в мозгах, правда?

— Правда, — покивал Кертис.

Джули пожала плечами:

— Ну, она молода, это точно. Намного моложе меня. — Она бледно улыбнулась: — Помнишь, как мы познакомились? Десять лет назад, подумать только… Мне так хотелось увидеть тебя, поговорить… Ну как же, во всем мире только два провидца — я да он. О, у меня было столько надежд… Я о стольком мечтала… Думала, нас ждет общее будущее. А ведь я была ее возраста. Хотя нет, немного моложе.

— Ну кто же знал, как оно все сложится, — сказал Кертис. — Даже мы не знали. Предвидение на полчаса вперед в таких штуках не очень-то помогает.

— Вы давно с ней вместе? — спросила Джули.

— Нет.

— Другие девушки у тебя были?

— Нет. Только Пэт.

— Когда я поняла, что у тебя кто-то есть, то подумала — наверное, она его достойна. Но я не знаю: а что эта девушка может тебе предложить? Впрочем, наверное, это из-за отрешенности она производит впечатление пустышки. И вы с ней лучше друг друга понимаете. Наверное, ты не чувствуешь этой пустоты. Если это пустота, конечно. А может, это все из-за ее таланта. Непрозрачности.

Кертис застегнул рукава куртки.

— Я думаю, что это род невинности. Городская жизнь, индустриальное общество — ее ничего из этого не затронуло. Вот ты ей злословишь — а она даже не замечает.

Джули легонько дотронулась до его руки:

— Тогда позаботься о ней. Ей понадобится помощь, чтобы адаптироваться здесь. И я не знаю, как все это воспримет Рейнольдс.

— Ты что-нибудь предвидишь?

— По поводу нее — ровным счетом ничего. Ты уходишь… На следующий период времени я остаюсь одна, предвижу, как работаю по дому… На данный момент могу сказать, что поеду в город за покупками — нужно все-таки что-то из одежды прикупить. Может, и ей тоже что-то привезти?

— Мы скоро получим ее личные вещи, — сказал Кертис. — Первым делом она должна получить их.

Пэт появилась на пороге в кремовой блузке и длинной, до лодыжек желтой юбке — довольная, с блестящими глазами. Ее волосы тут же взъерошил утренний ветер:

— Я готова! Мы можем отправиться тотчас?

В ярком, бликующем солнечном свете они спускались к парковке.

— Сначала мы заедем в Школу и заберем моего сына.

* * *
Они, все трое, медленно шли по гравийной дорожке, опоясывающей бетонное здание Школы. С другой стороны слабо поблескивала влажная трава газона — его поддерживали изо всех сил, сопротивляясь натиску враждебной природы. Тим поскакал вперед, прислушиваясь и внимательно вглядываясь в какие-то тени между предметами — худенькое тельце напряженно подавалось вперед, выдавая крайнюю степень сосредоточенности.

— Он у вас неразговорчивый, — заметила Пэт.

— Он слишком занят — ему не до нас.

Тим замер, вглядываясь во что-то за кустом. Пэт осторожно подошла и заглянула тоже — ей стало любопытно.

— А что он высматривает? Милый какой мальчик… Волосы у него, как у Джули. У нее красивые волосы.

— А посмотри туда, — сказал сыну Кертис. — Вон, смотри, сколько детей играет — выбирай кого хочешь. Пойди к ним.

У входа в главное здание Школы толпились, толкались и тревожно перебегали от одной группки к другой дети и их родители. Сотрудники Школы — все в одинаковой форме — деловито ходили вокруг, кого-то отводили в сторону, проверяли, делили детей на более мелкие группы. Время от времени такую стайку детишек проводили через рамку безопасности и запускали в здание Школы. Напуганные, жалкие, цепляющиеся за последнюю надежду матери оставались ждать снаружи.

Пэт проговорила:

— Прямо как на Прокс VI. К нам тоже призжают из Школы — тесты проводят, инспектируют. Все спят и видят, как бы не занесенных в класс детей запихнуть в Пси. Отец годами пытался вытащить меня из Немых. Но потом сдался. Вы видели доклад — это один из его запросов, он их часто рассылал. И что?

Его пихнули куда-то подальше, положили в папочку, а папочку в пыльный ящик.

— Если то, что я задумал, сработает, — сказал Кертис, — много детей удастся выписать из Немых. Ты не будешь единственной. Ты станешь одной из многих. Я на это очень рассчитываю.

Пэт подняла с дорожки камушек:

— Я не чувствую себя обновленной — и совершенно иной, изменившейся, тоже не чувствую. Я вообще ничего не чувствую. Вы говорите, что я непрозрачна для телепатов и они не могут читать мои мысли, но меня всего два или три раза сканировали.

И она дотронулась до лба бронзовыми от загара пальцами и улыбнулась:

— Но, положим, людям из Корпуса не надо меня сканировать. И что? Чем я тогда отличаюсь от остальных людей?

— Твоя способность — это контрталант, — строго заметил Кертис. — Чтобы он проявился, нужен контакт с талантом, которому он противостоит. А так, в повседневной жизни никакой необходимости в нем нет.

— Контрталант, говорите… Но это же не столько талант, сколько его отрицание… Я ведь ничего такого особенного делать не умею. Ну вот как вы, к примеру. Предметы не двигаю. Камни в хлеб не превращаю. И не могу сделать так, чтобы женщина родила, не беременея. Мертвых тоже не воскрешаю. Я просто свожу на нет чьи-либо способности. Какая-то враждебная, отупляющая-оглупляющая у меня способность, не находите? Непроницаемость для телепатии и все такое.

— Она может стать полезной — настолько же полезной, как и телепатия. Особенно для тех, кто сам не телеп.

— Ну хорошо, Кертис, появится кто-нибудь, блокирующий вашу способность. — И она вдруг приняла жутко серьезный, горький и несчастный вид. — Войдут в нашу жизнь люди, блокирующие все Пси-таланты. Ну и что получится? Мы вернемся к тому, с чего все начиналось. Когда никаких псиоников еще и в помине не было.

— Я так не думаю, — ответил Кертис. — Антипсионический фактор — это как раз следствие восстановления природного баланса. Какое-то насекомое научится летать — значит, другое обучится плести сеть, чтобы летающего сородича поймать и съесть. Разве это то же самое, когда никто летать не умеет? Вот моллюски. Они отрастили себе раковины с целью защиты. Поэтому птицы поняли, что надо высоко взлететь и уронить моллюска на камни — тогда раковина разобьется. В этом смысле ты — это естественный враг, хищник, охотящийся на псиоников. А псионики — это хищник, поедающий Нормов. А ты, получается, друг и союзник Нормов. Вот так замыкается круг, так действует равновесие: хищник — добыча — хищник. Так обстоит дело с начала времен, и я не вижу, что и как тут можно усовершенствовать.

— Тебя могут посчитать предателем.

— Да, — согласился Кертис. — Наверное, многие так и сделают.

— А тебе разве не неприятно?

— Ну конечно, когда люди враждебно к тебе относятся, это неприятно. Но человек не может жить и не вызывать вражды. Вот, к примеру, Джули к тебе испытывает враждебные чувства. Рейнольдс уже и так враждебно ко мне относится. Мы не можем угодить всем — потому что все хотят разного. Угодишь одному — рассердишь другого. В этой жизни приходится выбирать, кому ты хочешь угодить, а кому нет. Я предпочитаю дружить с Фэйрчайлдом.

— Он, наверное, доволен.

— Если он вообще понимает, что происходит. Фэйрчайлд — всего лишь закопавшийся в бумажках чиновник. Он вполне может предположить, что я превышаю свои полномочия, удовлетворив просьбу твоего отца. Он может вообще решить, что дело нужно сдать в архив, а тебя отправить на Проксиму VI. Он даже взыскание может на меня наложить.

* * *
Они вышли из Школы и поехали по длинному пустому шоссе к океану. Тим кричал от полноты счастья и бегал по огромному, тянущемуся к горизонту безлюдному пляжу. Он унесся прочь, раскинув руки и вопя, но его голос перекрывал гул океанских волн. Над головами теплело ярко-красное небо. Они стояли совершенно одни между небом, землей и огромным кипящим котлом океана. Ни души — только стая местных птиц бродила по песку, выискивая крабиков.

— Потрясающе, — благоговейно проговорила Пэт. — наверное, океаны на Терре точно такие — огромные, блестящие и алые.

— На Терре они голубые, — поправил ее Кертис.

Он растянулся на теплом песке, попыхивал трубочкой и задумчиво смотрел, как волны все дальше захлестывают песок, оставляя после себя лужицы, пену и кучки дымящихся водорослей.

Тим примчался обратно с охапкой мокрой, капающей, склизкой морской травы. И сбросил вьющиеся, все еще живые и дрожащие извивающиеся стебли к ногам Пэт и Кертиса.

— Ему нравится океан, — заметила Пэт.

— В океане не могут спрятаться Другие, — ответил Кертис. — Океан просматривается на мили вокруг, так что Тим уверен, что к нему никто не подкрадется незаметным.

— Другие? — ей стало любопытно. — Он необычный мальчик. Постоянно беспокоится, постоянно занят. И очень серьезно относится к своей миссии. Я думаю, реальность, в которой он живет, не очень-то приятная. И у него там слишком много ответственности.

Небо разогрелось окончательно. Тим принялся строить какое-то сложное сооружение из мокрого песка — прямо у кромки воды.

Пэт скинула туфли и побежала к Тиму. Они долго работали сообща, достраивая все новые и новые стены и домики и башни. Под яростным солнцем, рядом с бликующей водой, обнаженные плечи и спина девушки покрылись каплями пота. Наконец, она присела, тяжело дыша от усилий, откинула с лица волосы и попыталась встать.

— Слишком жарко, — просипела она, обессиленно валясь на песок рядом с Кертисом. — Здесь все-таки совсем другой климат. Я прямо засыпаю.

Тим продолжил трудиться над песчаным замком. Они беспечно наблюдали за ним, перебирая комочки сухого песка.

— Думаю, — после некоторого молчания проговорила Пэт, — брак твой почитай что уже не существует. Из-за меня ваша совместная жизнь с Джули стала невозможной.

— Ты не виновата. Мы просто… никогда особо не были близки. Ну да, у нас одинаковый талант, но это же еще не вся личность. Индивидуальность — она шире предвидения.

Пэт сняла юбку и побрела к воде. Свернулась в завивающейся розовой пене и принялась мыть волосы. Ее захлестывали брызги, волны прибивали кучи бурых водорослей, и среди прибоя ее стройное, загорелое тело влажно блестело в лучах солнца. Здоровое, сильное тело.

— Иди сюда! — позвала она Кертиса. — Здесь так здорово!

Кертис выбил пепел из трубки в горячий песок.

— Нам пора! Мне надо вытрясти ответ из Фэйрчайлда. Он должен принять решение.

Закинув голову, Пэт вышла из воды, с нее капало, мокрые волосы облепили плечи. Тим поманил ее, и она остановилась, чтобы посмотреть на его песчаный замок.

— Ты прав, — крикнула она Кертису. — Нечего тут бродить по колено в прибое и дремать и песчаные замки строить! Фэйрчайлд старается на благо колоний, хочет, чтобы Отделение совершилось. А мы должны строить настоящие, а не песчаные здания в отсталых колониях.

И она принялась обтираться одеждой Кертиса — одновременно рассказывая о жизни на Проксиме VI.

— Там такое Средневековье. Ну, как раньше на Терре было. Люди думают, что псионики творят чудеса. Считают, что те — святые.

— Я думаю, что святые и были псиониками, — согласился Кертис. — Они воскрешали мертвых, превращали неорганическую материю в органическую и двигали предметы силой мысли. Думаю, что Пси-способности всегда были свойственны человеку. Люди, принадлежащие к Пси-классу, — это не что-то новое, недавно появившееся. Они всегда ходили среди нас, помогали, а иногда и наоборот — если решали направить свой талант во вред человечеству.

Пэт потянула к себе босоножки.

— Рядом с нашей деревней живет старушка. Воскрешатель первого уровня. Она не хочет улетать с планеты. Не желает работать с Правительственными Командами или сотрудничать со Школой. Она хочет жить, где живет. Там, где люди считают ее ведьмой и знахаркой. К ней приходят за помощью, а она лечит всякие хвори.

Пэт застегнула блузку и пошла к машине.

* * *
— Мне было семь, я сломала руку. Старушка наложила на нее свои морщинистые ладони, и перелом сросся сам собой. Видимо, ее ладони излучали что-то вроде регенеративного поля, которое оказывает влияние на рост клеток. Я помню, как однажды у нас мальчик утонул, а она его оживила.

— Ну вот, в деревне уже есть старушка-целительница, а если найдется еще и провидица — все вообще станет замечательно. Мы, псионики, помогали людям задолго до начала нашей эпохи.

— Тим, идем! — крикнула Пэт, приложив смуглые ладони к губам. — Нам пора!

Мальчик наклонился, чтобы в последний раз всмотреться в глубины коридоров построенного им замка — внутри там был целый лабиринт из песка.

И вдруг он пронзительно закричал, отпрыгнул и с бешеной скоростью помчался к машине.

Пэт перехватила его, и он судорожно вцепился в нее, ища защиты — личико перекосилось от ужаса.

— Что там? — испугалась Пэт. — Кертис, что там сидело?

Кертис подошел и сел на корточки рядом с мальчиком.

— Что там было? — мягко спросил. — Ты же сам замок построил.

Губы мальчика пошевелились:

— Левый, — почти неслышно прошептал он. — Там сидел Левый, точно говорю. Первый настоящий Левый. И он зацепился.

Пэт и Кертис обеспокоенно переглянулись:

— О чем это он? — спросила девушка.

Кертис сел за руль и открыл дверцы, чтобы они тоже залезли внутрь.

— Не знаю. Но я думаю, что нам пора обратно в город. Я поговорю с Фэйрчайлдом. Пусть это дело с Анти-Пси-классом наконец решится. А когда мы покончим с этим, мы сможем полностью посвятить себя Тиму и заниматься им всю оставшуюсь жизнь.

* * *
Фэйрчайлд выглядел бледным и уставшим. Он встретил их в своем кабинете, за столом. Сидел, опершись локтями о столешницу, вокруг стояли и внимательно прислушивались к беседе советники из Нормов. Под глазами у Фэйрчайлда выступили темные груги. Слушая Кертиса, он потягивал из стакана томатный сок.

— Другими словами, — пробормотал Фэйрчайлд, — ты хочешь сказать, что мы не можем полностью доверять твоим псионикам. Это парадокс, знаешь ли.

В голосе зазвучало неподдельное отчаяние:

— Смотри. Вот ко мне приходит Пси и говорит: «Все Псионики лгут». Ну и что, черт побери, мне теперь делать?

— Не все псионики врут.

Кертис предвидел их диалог, поэтому сохранял завидное спокойствие. Но только поэтому.

— Я хочу сказать, что терранцы в какой-то мере правы. Существование людей с суперталантами — проблема для людей, у которых суперталантов нет. Но способ, которым Терра решает эту проблему, для нас неприемлем. Стерилизация — порочный и бесполезный метод. Но и сотрудничество тоже дается нелегко, не надо себя обманывать. Вы зависите от наших талантов, поскольку от них зависит ваша жизнь. А это значит, что мы можем делать все, что хотим. Мы можем диктовать вам свои условия, поскольку без нашей помощи вы долго не продержитесь: сюда придут терранцы и всех отправят под военный трибунал…

— А вас — псиоников — перебьют. Всех до единого, — сказал старик. — Не забывай об этом.

Кертис оглядел его с головы до ног. Это был тот же широкоплечий седой человек, которого он видел во время прошлой встречи. Что-то в нем чувствовалось такое знакомое… Кертис пригляделся к старику и ахнул — несмотря на предвидение.

— Так вы — псионик! — пробормотал он.

Старик слегка поклонился:

— Ну естественно.

— Так, — сказал Фэйрчайлд. — Хорошо, мы видели девушку, и мы принимаем твою теорию Анти-Пси. Но что ты хочешь, чтобы мы сделали?

И он с жалким видом отер пот со лба.

— Я знаю, что Рейнольдс представляет собой угрозу. Но черт побери, без помощи Корпуса тут кругом будут одни терранские шпионы!

— Я хочу, чтобы вы законодательно закрепили существование Четвертого класса, — сказал Кертис. — Класса Анти-Пси. Я хочу, чтобы его члены были избавлены от стерилизации. И я хочу, чтобы об этом объявили официально и во всеуслышанье. Пусть женщины со всех колониальных планет приезжают сюда, привозят детей — и пытаются убедить нас, что их опрыски уродились Пси, а не Немыми. Я хочу, чтобы мы набирали детей с талантом Анти-Пси с тем, чтобы потом использовать их во благо Колоний.

Фэйрчайлд облизал пересохшие губы:

— Ты думаешь, их уже много?

— Думаю, это вполне возможно. Я обнаружил Пэт по чистой случайности. Но главное начать! Чтобы женщины всматривались в своих младенцев в колыбельках — а уж не Анти-Пси ли у меня родился? Нам понадобятся они все, все до единого.

Наступило молчание.

— А теперь подумайте, что на самом деле советует сделать мистер Перселл, — вдруг заговорил, обращаясь ко всем, старик. — Вот появляется Анти-провидец. Мы не можем предусмотреть его действия в будущем. Принцип неопределенности Гейзенберга в отношении частицы — что-то в этом роде. Человек, который совершенно непрозрачен для предвидения. И все равно — мистер Перселл пришел сюда и внес свое предложение. Он думает об Отделении, а не о личной выгоде.

Фэйрчайлд задергал пальцами:

— Рейнольдс будет в бешенстве.

— Он уже в бешенстве, — заверил его Кертис. — И — без сомнения — в курсе всего происходящего.

— Но он будетвозражать!

Кертис расхохотался, некоторые присутствующие улыбнулись.

— Ну конечно, будет. Разве вы не понимаете? Вас хотят уничтожить. Думаете, Нормов еще долго будут терпеть? Как бы не так. В этой вселенной с благотворительностью, знаете ли, очень туго. Вы, Нормы, таращитесь на псиоников, как селяне на клоунов на ярмарке. Ух ты! Здорово! Фокусы-покусы! Вы сделали псиоников полноправными членами общества, построили для них Школу, дали нам шанс обжиться здесь, в колониях. Но через пятьдесят лет вас превратят в рабов. И вы будете выполнять всю самую грязную и тяжелую работу, которой брезгует уважающий себя Пси, — если не сообразите вовремя, что к чему, и не создадите Четвертый класс, класс Анти-Пси. Вам придется противостоять Рейнольдсу.

— Мне очень, очень не хотелось бы отмежевываться от него, — пробормотал Фэйрчайлд. — Почему, черт побери, мы просто не можем работать в команде? — И он обратился к другим присутствующим: — Почему мы не можем относиться друг к другу как к братьям?

— Потому что, — ответил Кертис, — мы не братья. Посмотрите правде в глаза. Братство — это все, конечно, прекрасно, но эта замечательная концепция претворится в реальность гораздо скорее, если мы приведем к балансу некоторые силы нашего общества.

— Возможно ли, — предложил старик, — что терранцы изменят свое отношение к стерилизации, когда новости об Анти-Пси дойдут до Земли? Ибо их наличие поможет излечить немутантов от животного страха перед псиониками. Они перестанут считать нас чудовищами, которые готовы наброситься на них и завоевать весь мир. Возможно, тогда они смогут принять нас? Чтобы мы сидели с ними в одних театрах. Женились на их сестрах.

— Ну хорошо, — согласился Фэйрчайлд. — Я тут подумаю над официальными формулировками. Дайте мне час на составление документов. Я хочу, чтобы в законе ни одной лазейки не осталось.

Кертис поднялся на ноги. Он сказал и сделал все, что хотел. Как он и предвидел, Фэйрчайлд согласился с его предложением.

— Мы должны начать собирать информацию — срочно, — сказал он. — Как только начнется обычная проверка личных дел.

Фэйрчайлд кивнул:

— Да, срочно.

— Я полагаю, вы будете держать меня в курсе?

И тут Кертису стало не по себе. Он ведь одержал победу… Ой ли? И он просканировал ближайшие полчаса. Вроде ничего отрицательного не предвиделось. Мелькнули сцены: он с Пэт. Он с Джули и Тимом. Но нехорошее предчувствие не оставляло. Что-то глубинное, более сильное, чем талант провидца, не давало ему покоя.

Вроде все хорошо, но… что-то не так. В его жизни случилось что-то леденяще ужасное.

IV

Он встретился с Пэт в маленьком не слишком многолюдном баре на окраине города. Вокруг их столика посверкивала тьма. В воздухе плавало густое и едкое ощущение человеческого присутствия. То и дело слышались приглушенные взрывы смеха, их перекрывали голоса разговаривающих.

— Ну и как все прошло? — спросила Пэт, широко раскрывая большие темные глаза. Он уселся напротив. — Фэйрчайлд согласился?

Кертис заказал «Том Коллинз» для нее и бурбон с водой для себя. Потом кратко описал, как было дело.

— Выходит, все прошло отлично. — И Пэт потянулась через стол и прикрыла его ладонь своей. — Правда ведь?

Кертис пригубил виски.

— Ну… да. Анти-Пси-класс будет существовать. Но как-то все прошло слишком гладко. Слишком легко все удалось.

— Ты же можешь предвидеть будущее. Что-нибудь случится?

Напротив, у другой стены темной комнаты музыкальный автомат выдавал обрывочные мелодии, перебирая гармонии и ритмы в расслабляющей слух последовательности. Звук расплывался по залу. Несколько пар неспешно танцевали под сбивчивый напев.

Кертис предложил девушке сигарету, и оба прикурили от свечки в середине стола.

— Теперь у тебя есть официальный статус.

Темные глаза Пэт сверкнули:

— Да, это так. Теперь я в новом Анти-Пси-классе. Мне не о чем волноваться. Все кончилось, и кончилось хорошо.

— Мы ждем, когда появятся другие. Если они не появятся, ты останешься уникальной. Единственным членом класса. Одной-единственной Анти-Пси во вселенной.

Пэт помолчала. Потом спросила:

— А что случится потом? Что ты видишь? — И она отпила из бокала. — В смысле, я ведь останусь здесь, правда? Или вернусь обратно?

— Ты останешься здесь.

— С тобой.

— Со мной. И с Тимом.

— А Джули?

— Мы подписали документы о взаином согласии на развод еще год назад. Они где-то лежат, но пока их не пустили в дело. Мы заключили соглашение — чтобы никто из нас не смог бы воспрепятствовать расставанию, если вдруг передумает.

— Мне кажется, я Тиму нравлюсь. Он же не будет против, правда?

— Нет, конечно, — отозвался Кертис.

— Здорово. Будем жить счастливо, правда? Вот мы втроем. Можем заниматься с Тимом, попытаться понять, какой у него талант. Кто он — и что он думает. Мне было бы очень приятно, если бы он… пошел со мной на контакт. Но у нас много времени. Мы никуда не спешим.

И она сжала его пальцы. В переливающейся тьме бара ее черты медленно подплывали ближе. Кертис наклонился вперед, поколебался с мгновение, а потом ее теплое дыхание коснулось его губ, и он ее поцеловал.

Пэт улыбнулась:

— Нам еще столько предстоит сделать. Здесь, а потом, возможно, и на Прокс VI. Я хочу как-нибудь туда вернуться. Мы ведь сможем, правда? Ненадолго, нам туда надолго и не надо. Просто я хотела бы убедиться, что там все идет своим чередом. Я ведь столько труда в эти поля вложила… Хочу еще раз посмотреть на мой мир.

— Конечно, — сказал Кертис. — Конечно, мы туда слетаем.

За столиком напротив маленький нервный человечек доел чесночные гренки и выпил вино. Вытер рот, посмотрел на часы и поднялся на ноги. Протискиваясь мимо Кретиса, он сунул ладонь в карман, побрякал мелочью и каким-то дерганым движением вытащил руку. В руке оказалась зажата тоненькая трубочка. Он развернулся, нагнулся к Пэт и сжал трубочку.

Оттуда вылетел шарик — всего один, — на мгновение прилип к ее блестящим волосам, а потом исчез. По залу, к ближайшим столам прокатилось глухое вибрирующее эхо. Нервный человечек пошел дальше.

Кертис подскочил. Он ничего не соображал, в голове помутилось. Он все еще смотрел вниз, не в силах двинуться с места, когда рядом оказался Рейнольдс и властно оттащил его в сторону.

— Она мертва, — говорил он. — Попытайся понять. Смерть была мгновенной и безболезненной. Поражается центральная нервная система — напрямую. Она даже ничего не почувствовала.

Никто в баре не двинулся с места. Все сидели за столами, с непроницаемыми лицами. Смотрели, как Рейнольдс махнул рукой — мол, зажгите свет. Тьма рассеялась, и окружающие предметы мгновенно обнаружили свои цвета и форму.

— Да выключите вы этот автомат, — резко приказал Рейнольдс.

Музыка мгновенно оборвалась на полуноте.

— Все эти люди — члены Корпуса, — объяснил он Кертису. — Мы считали информацию об этом месте у тебя в мыслях. Когда ты входил в кабинет Фэйрчайлда.

— Но я не предвидел этого, — пробормотал Кертис. — Никаких сигналов, ничего такого.

— Человек, который убил, — Анти-Пси, — сказал Рейнольдс. — Мы знаем про них уже давно. Долгие годы. Припомни, вы только после наших проб обнаружили защиту Патришии Коннли.

— Да, — согласился Кертис. — Вы брали ее ментальные пробы несколько лет назад. Телепат брал.

— Нам не нравится сама идея создания класса Анти-Пси. Мы не хотим, чтобы они стали классом, но нам любопытно. Мы обнаружили и нейтрализовали четырнадцать Анти-Пси — только за последние десять лет. И нас в этом поддерживает практически весь Пси-класс — за одним исключением. Только ты против. Однако проблема, видишь ли, в том, что талант Анти-Пси проявляется только в противостоянии Пси-таланту, который он сводит на нет.

Кертис все понял.

— Вам необходимо было испробовать способности этого человека в поединке с провидцем. Я провидец. А кроме меня, есть только один с таким талантом.

— Джули согласилась работать с нами. Мы рассказали ей о проблеме несколько месяцев назад. Представили ей неопровержимые доказательства того, что у вас с этой девушкой роман. Я не понимаю, ты что, и впрямь надеялся, что сможешь держать в тайне от телепатов свои планы? Так или иначе, но девушка мертва. И никакого Анти-Пси-класса не будет. Мы ждали, сколько могли, потому что не хотели уничтожать талантливых индивидуумов. Но Фэйрчайлд уже готовился подписать соответствующий пакет законов, поэтому нам пришлось начать действовать.

Кертис ударил — из чистого отчаяния, потому что уже в момент удара знал — не попадет. Рейнольдс скользнул назад, его нога зацепилась за стол, и он замешкался. Кертис прыгнул, разбил высокий холодный стакан с коктейлем Пэт и занес зазубренное стекло над лицом телепата.

Его оттащили.

Кертис вывернулся. Наклонился, сгреб в охапку тело Пэт. Она была еще теплой. Лицо оставалось спокойным, бесстрастным — пустая, выжженная изнутри оболочка, не отражающая ничего. Он вынес ее из бара на ледяную ночную улицу. Потом бережно опустил на сиденье машины и пролез за руль.

Он доехал до Школы, запарковался, внес ее в главное здание. Прокладывая себе дорогу в толпе ошеломленных сотрудников, добрался до детского крыла и плечом выбил дверь в комнаты Салли.

Она не спала. Она сидела полностью одетая. Сидела в кресле с очень прямой спиной. Завидев его, девочка вызывающе вскинула голову:

— Вот видишь? — злобно взвизгнула она. — Видишь, что ты наделал?

Он сначала даже не понял, что происходит. И потому не нашелся с ответом.

— Это ты во всем виноват! Из-за тебя Рейнольдс это сделал! Ему пришлось убить ее!

И она вскочила и побежала к нему, пронзительно вереща:

— Ты — враг! Ты пошел против нас! Ты хочешь, чтобы нам всем было плохо, плохо! А я все рассказала Рейнольдсу про тебя, и он…

Он вышел из комнаты, кричащая девочка осталась за захлопнувшейся дверью. Тяжелая ноша оттягивала руки. Он медленно шел по коридору, а истерящая Салли выскочила из комнаты и побежала за ним.

— Ты хочешь переместиться — и ты хочешь, чтобы я заставила Макаронину переместить тебя!

Она забежала вперед и заметалась по коридору, как рехнувшееся насекомое. По щекам текли слезы, лицо исказилось до неузнаваемости. Она бежала за ним до самой комнаты Макаронины.

— А я тебе не помогу и не надейся! Ты пошел против нас, против всех нас, и я никогда ни за что тебе больше помогать не буду! И я довольна — слышишь, ты! — я рада, что она умерла. И хочу, чтобы ты тоже умер! И ты умрешь, умрешь — потому что Рейнольдс тебя поймает! Он мне сам сказал! Сказал, что таких, как ты, больше не будет, и все теперь будет как положено, и никто, никто — ни ты, ни тупоголовые — не смогут нам помешать!

Он опустил тело Пэт на пол и вышел из комнаты. Салли помчалась за ним.

— Ты знаешь, что он сделал с Фэйрчайлдом? Он его парализовал! Теперь этот человечек вообще никогда ничего делать не будет, ха-ха-ха!

Кертис взломал закрытую дверь и вошел в комнату к сыну. Дверь закрылась за ним, и пронзительное верещание девочки разом стихло — только отдельные звуки доносились. Удивленный и заспанный Тим сел на кровати.

— Пойдем, — сказал Кертис.

Он вытащил мальчика из кровати. Одел его и быстро вывел в коридор.

Салли перегородила им дорогу, как только они вошли в комнату Большой Макаронины.

— Он вам не станет помогать! — завизжала она. — Он меня боится! А я ему запретила! Понял ты? Понял?!

* * *
Макаронина полулежал в своем массивном кресле. Когда Кертис подошел поближе, он поднял огромную пухлую руку:

— Чего ты хочешь? — пробормотал он. — А что с ней? — И он ткнул пальцем в неподвижное тело Пэт. — Она в обмороке или что?

— Рейнольдс убил ее! — восторженно заверещала Салли, нарезая круги вокруг Кертиса и его сына. — А потом он убьет мистера Перселла! Он всех убьет! Всех, кто пытается нам помешать!

Макаронина потемнел лицом. Щетинистые брыли налились кровью.

— Что происходит, Кертис? — тихо спросил он.

— Корпус захватил власть, — ответил Кертис.

— Они убили твою девушку?

— Да.

Макаронина с трудом принял сидячее положение и наклонился вперед:

— Рейнольдс правда хочет тебя убить?

— Да.

Макаронина заколебался и принялся облизывать толстые губы.

— А куда ты хочешь отправиться? — хрипло спросил он. — Я могу тебя переместить ну… на Терру, например. Или…

Салли делала отчаянные пассы руками. Детали кресла Макаронины вдруг пришли в движение и начали извиваться. Подлокотники хищно обхватили его, до боли врезаясь в трясущееся, как желе, брюхо. Бедняга рыгнул и прикрыл глаза.

— Я тебе покажу! — злым голоском пропела Салли. — Я знаешь, что с тобой сделаю? Смотри, пожалеешь!

— Я не хочу на Терру, — сказал Кертис.

И он поднял тело Пэт и кивнул сыну, чтобы тот встал рядом.

— Я хочу переместиться на Проксиму VI.

Макаронина отчаянно пытался принять решение. За дверью комнаты слышались осторожные шаги и тихие разговоры — члены Корпуса и сотрудники Школы тоже не знали, что предпринять. В коридорах топали и орали, бестолково метались туда-сюда.

Пронзительный голосок Салли перекрыл шум и гам за дверью — она снова принялась запугивать Макаронину:

— Ты знаешь, что я с тобой сделаю! Знаешь, что с тобой будет, знаешь, знаешь!

Но Макаронина решился. Он повернулся к Кертису, но прежде нанес удар по Салли — видимо, хотел заткнуть ее. На девчонку с шипением обрушился поток расплавленного пластика, перенесенного с какой-то терранской фабрики. Тело Салли растворилось, осталась торчать лишь подергивающаяся рука. По комнате все еще гуляло эхо от ее пронзительных криков.

Макаронина выполнил просьбу Кертиса, но девочка перед смертью успела привести свою угрозу в исполнение. Кертис почувствовал, как воздух вокруг него пошел волнами — перемещение началось. Но он успел увидеть, какие страдания уготованы для Макаронины. Он ведь не знал, что Салли подвесила над головой бедного идиота. А теперь увидел и понял, почему тот колебался. Макаронина кричал — жалобно, тоненько, комната вокруг Кертиса уже уплывала вдаль. Потом Макаронина тоже расплылся и исчез — насланное Салли обрушилось на него.

Кертис только тогда понял, какое мужество на самом деле таилось под этим слоем жира. Макаронина знал, на что идет, осознавал — более или менее — последствия.

Огромное тело скрылось под шевелящимся слоем пауков. То, что раньше было Макарониной, стало кучей мохнатых, перебирающих ногами тварей — по нему ползали тысячи, несчетные тысячи пауков. Они падали, цеплялись, упорно лезли снова, скатывались в клубки, рассыпались и снова налезали друг на друга.

А затем комната исчезла. Кертис переместился.

* * *
Здесь его встретил ранний вечер. Он некоторое время просто лежал, не шевелясь — оказалось, он угодил в какие-то заросли, в самую гущу переплетенных стеблей. Над ним жужжали насекомые, присаживаясь на отвратительно пахнущие цветы. Неуклонно карабкающееся вверх солнце выжаривало крашенное алым небо. Вдалеке раздавались жалобные крики какого-то животного.

А рядом пошевелился Тим. Мальчик поднялся на ноги, бесцельно побродил вокруг и наконец подошел к отцу.

Кертис заставил себя приподняться. Одежда на нем висела клочьями. По щеке стекала кровь, оставляя солоноватый привкус во рту. Кертис потряс головой, по телу прокатилсь дрожь. Он осмотрелся.

Тело Пэт лежало в нескольких футах от него. Смятое и переломанное, совершенно безжизненное. Пустая скорлупа, покинутая и вылущенная.

Он подошел к ней. И некоторое время сидел на корточках, просто тупо глядя вниз, на тело. А потом наклонился, взял ее на руки и с трудом поднялся.

— Пойдем, — сказал он Тиму. — Пора за дело.

И они пошли и шли долго-долго. Макаронина выбросил их где-то между деревнями, в разбухшем от влаги хаосе местных джунглей. Они вышли на открытое пространство и остановились передохнуть. Над вершинами отекающих каплями деревьев стелился голубоватый дымок. Может, там обжиговая печь? Или кто-то кусты выкорчевывает. Он снова поднял Пэт на руки и пошел дальше.

Когда он выбрался из кустов на дорогу, местные жители насмерть перепугались. Кто-то убежал прочь, некоторые остались стоять и бессмысленно таращиться на человека и мертвое тело у него на руках.

— Вы кто? — спросил один и потянулся к тяжелому тесаку. — Что это у тебя?

Потом сразу отыскался грузовик, они разрешили положить Пэт в кузов — среди нарубленных дров — и отвезли их с сыном в ближайшую деревню. Недалеко — всего-то в сотне миль от того места. В местном магазинчике им выдали рабочую одежду. Потом накормили. Тима вымыли и тоже покормили, а потом созвали большой совет.

Кертис сидел за большим столом, сколоченным из грубо струганных досок, с которого еще не убрали остатки обеда. Он знал, что они скажут — точнее, без труда предвидел.

— Она не может воскресить ушедшего так далеко, — объяснил ему старейшина. — У девушки нет ни верхнего ганглия, ни мозга. И большая часть спинного тоже отсутствует.

Он молча их выслушал. А потом выпросил у них старую колымагу, погрузил туда Пэт с Тимом и поехал.

* * *
Ее деревню уже предупредили об их приезде — по коротковолновой рации. Кертиса выволокли из грузовика грубые, беспощадные руки. Вокруг бушевал ад — люди в ярости вопили, вокруг хороводились искаженные ужасом и горем лица. На него кричали, его пихали и толкали, спрашивали, к нему подбегали мужчины и женщины и тоже толкались, пока, наконец, ее братья не распихали всех в стороны и не отвели к себе домой.

— Бесполезно, — сказал ее отец. — К тому же старуха-то померла, мне кажется. Давно это было.

И он помахал рукой в сторону гор.

— Она там где-то жила, и сама сюда спускалась. А сейчас больше не приходит.

И он грубо схватил и тряхнул Кертиса:

— Слишком поздно, черт тебя дери! Она умерла! Ты не можешь вернуть ее!

Он слушал и молчал. Не проронил в ответ ни слова. Предсказания его не интересовали. Когда все сказали все, что хотели, он взял Пэт на руки, отнес ее обратно в грузовик, позвал сына и поехал дальше.

Вокруг смыкались холод и тишина, а грузовик, надсадно урча, полз вверх по горной дороге. Ледяной воздух пощипывал кожу, дорогу заволакивал туман, наползающий с известняковой почвы вокруг. В какой-то момент дорогу перегородило какое-то неспешно бредущее животное, и он сумел прорваться вперед, только бросая, в зверя каменья — тогда тот соизволил убраться. А потом кончился бензин и грузовик встал. Кертис вылез, постоял некоторое время, потом разбудил сына и пошел дальше — пешком.

Уже почти стемнело, когда он вышел к хижине, прилепившейся над обрывом. Смрад разлагающихся потрохов и сохнущих шкур ударил в ноздри. Он пробирался к дому через кучи мусора, отбросов, жестяных банок, коробок, гниющей ткани и кишащих жучками деревяшек.

Старуха поливала поникшие овощи на крохотном огородике. Он подошел, она опустила лейку и повернулась к нему. Поджала губы, на морщинистом лице не читалось ничего, кроме подозрительного удивления.

— Я не смогу помочь, — твердо сказала она, наклонившись над неподвижным телом Пэт.

Провела сухими, потемневшими от старости ладонями по мертвому лицу, расстегнула рубашку и растерла холодную кожу у основания шеи. Отвела в сторону прядь черных волос и повертела голову в сильных пальцах.

— Нет. Ничего тут не сделаешь.

Вокруг собирался ночной туман, голос старухи звучал хрипло и скрипуче.

— Она выжжена изнутри. Там нечего восстанавливать. Ткани нет.

Кертис с трудом разлепил спекшиеся губы:

— А еще есть? — просипел он. — Еще Воскрешатели есть в округе?

Старуха с трудом поднялась на ноги:

— Тебе никто не поможет. Ты что, не понял? Она умерла! Все!

Но он не ушел. Он остался и спрашивал — снова и снова. Наконец, ему неохотно пробурчали, что да, на другом конце света проживает кое-кто. Вроде как конкурент. Он отдал старухе сигареты, зажигалку и перьевую ручку, поднял холодное тело и пошел обратно. Тим плелся за ним, свесив голову. Он еле волочил ноги от усталости.

— Пойдем, — хрипло приказал Кертис.

Старуха молча смотрела им вслед, а они шли вниз по дороге в свете двух местных желтоватых неярких лун.

Он прошел только четверть мили. А потом, вдруг, без предупреждения ее тело исчезло. Он ее потерял. Уронил по дороге. Уронил где-то среди заваленных отбросами камней и травы, которые то и дело попадались под ноги прямо на дороге. Может, уронил в какое-то глубокое ущелье — их было много на этом обрывистом горном склоне.

Кертис сел на землю — надо отдохнуть. У него ничего не осталось. Фэйрчайлда тоже, почитай, не осталось — он стал куклой в руках людей из Корпуса. Большую Макаронину убила Салли — собственноручно. Салли тоже умерла. Колонии больше ничего не защищало от терранцев, их защита от ракет истаяла со смертью Макаронины. И Пэт.

За спиной что-то послышалось. Кертис еле дышал от усталости и отчаяния и с трудом повернул голову. Сначала ему показалось, что это Тим его догнал. Он всмотрелся — нет, фигура, которая вышла на него из полутьмы, выглядела слишком высокой. Человек шагал уверенно. Очень знакомая, кстати, фигура.

— Ты прав, — сказал старик.

Это был тот самый древний псионик, стоявший рядом с Фэйрчайлдом. Он подошел поближе, и сразу стало понятно, какой он широкоплечий и огромный — в желтоватом лунном свете его силуэт обрисовывался очень четко.

— Ты пытаешься вернуть ее, но это бесполезно. Это можно сделать — но очень сложно. А между прочим, на свете есть над чем подумать — и тебе, и мне.

Кертис встал на ноги. Шатаясь, поскальзываясь, падая на острые камни, он слепо плелся вниз по дороге. За ним поднималась пыль, скатывались комки грязи, он задыхался, но упрямо шел вниз.

Потом он снова остановился, и на этот раз его догнал Тим. Он даже подумал, что это галлюцинация, игра больного воображения. Старик исчез. Да его никогда здесь и не было.

Он не сразу понял, что происходит. А потом увидел, как фигура человека изменилась прямо у него на глазах. В этот раз все было по-другому — процесс пошел в другую сторону. И Кертис понял, что это Левый. Тоже знакомая фигура, но другая. Этот образ явился из прошлого.

Там, где только что стоял мальчик восьми лет, лежал и сучил ножками и ручками и горько плакал шестнадцатимесячный младенец. Теперь подмена произошла в другом направлении временной шкалы — и явившийся ему образ казался абсолютно реальным!

— Ну хорошо, — сказал он, когда восьмилетний Тим появился на дороге снова, а младенец исчез.

Но мальчик оставался мальчиком всего лишь мгновение. Он тут же исчез, и на этот раз перед ним возник новый силуэт. Человек чуть за тридцать, которого Кертис никогда еще не видел.

Но все равно знакомый.

— Ты мой сын, — проговорил Кертис.

— Да, — одобрительно покивал мужчина, оставаясь в полутьме-полусвете. — Ты же понимаешь — ее не вернуть? Правда? Мы должны договориться об этом, прежде чем перейти к собственно разговору.

Кертис устало кивнул:

— Да, понимаю.

— Отлично.

И Тим подошел к нему, приветственно вытягивая руку.

— Тогда давай вернемся. Нам предстоит много дел. Мы, средние и крайние Правые, уже давно пытаемся совершить переход. Но очень трудно вернуться обратно без разрешения Центрального. А в вашем случае Центральный слишком молод, чтобы понять.

— Так вот что он имел в виду, — пробормотал Кертис.

Они бок о бок шли вниз, к деревне.

— Другие — это он сам, только разнесенный по временной шкале.

— Левые — это предыдущие Другие, — ответил Тим. — Правый, конечно, — это будущее. Ты сказал, что Провидец и Провидица ничего путного не породили. Теперь ты знаешь. Они породили Суперпровидца, способного перемещаться во времени.

— Вы, Другие, хотите совершить переход. Он вас увидит и испугается.

— Это очень сложно, но мы знали, что он рано или поздно вырастет и все поймет. И он разработал сложный понятийный аппарат для всего этого. Точнее, мы разработали. А еще точнее — я.

Тим засмеялся.

— Понимаешь, у нас все еще нет адекватной терминологии. Для уникальных событий ее никогда нет, увы…

— Я мог изменять будущее, — проговорил Кертис, — потому что я его предвидел. Но я не мог изменить настоящее. Вы можете изменить настоящее — потому что способны отправиться в прошлое. Вот почему тот крайний Правый Другой, старик, все время находился рядом с Фэйрчайлдом.

— То был наш первый опыт удачного перехода. Наконец мы сумели уговорить Центрального сделать два шага Вправо. Это изменило обоих, но времени заняло немало.

— А что произойдет теперь? — спросил Кертис. — Что случится? Война? Отделение? Сумеет ли добиться своего Рейнольдс?

— Как ты уже понял, мы можем менять настоящее, отправляясь назад в прошлое. Это опасно. Элементарное изменение, внесенное в прошлое, может полностью изменить настоящее. Талант к путешествию во времени — самый важный. И в том подобный миссии Прометея. Любой другой талант может изменить только то, чему предстоит свершиться. А я могу стереть с лица земли все. Абсолютно все — и ничто не устоит передо мной. Я альфа и омега. Ничто не может противостоять мне. Я всегда оказываюсь на шаг впереди. Ибо я всегда был там.

Кертис молчал. Они прошли мимо брошенного старого грузовика. Наверное, машина принадлежала кому-то из деревенских. Наконец он решился на вопрос:

— А что такое Анти-Пси? Вы и к этому приложили руку?

— Не особенно, — ответил сын. — Ты можешь гордиться тем, что первым обнаружил их существование — ведь мы, строго говоря, начали действовать лишь несколько часов назад. Мы пришли вовремя, чтобы помочь — ты же видел нас вместе с Фэйрчайлдом. Мы — за Анти-Пси. Ты удивишься, увидев несколько альтернативных вариантов развития событий, в которых судьба Анти-Пси, увы, осталась неизменной. Твое предвидение оказалось верным — подобные варианты отнюдь не из приятных.

— Так значит, мне с недавнего времени помогали.

— Да, мы стоим у тебя за спиной. И с этого мгновения станем помогать еще больше. Мы за равновесие. Всегда. За патовые позиции, как у Пси с Анти-Пси. Прямо сейчас Рейнольдс немного нарушил равновесие, но это легко исправить. Мы уже приняли меры. Конечно, мы не обладаем неограниченной властью. Мы ограничены сроком жизни — нам отпущено что-то около семидесяти лет. Странное чувство испытываешь, находясь вне времени. Ты не подвержен переменам, и власть естественных законов на тебя не распространяется.

— Словно бы тебя вдруг подняли с шахматной доски и ты увидел, что все — это всего лишь шахматные фигурки. И вся вселенная — всего лишь игра на доске из черно-белых клеток, на каждой из которых застыл человек, намертво заключенный в свой пространственно-временной континуум. А мы — вне доски. Мы — рука, которая опускается сверху и переставляет фигуры. Мы изменяем их положение, улучшаем его, делаем ходы — меняем ход игры, а фигурки и не подозревают об этом! Мы — снаружи.

— Так вы не вернете ее? — Кертис решил снова попытать судьбу.

— Ты зря ждешь от меня сочувствия к девушке, — пожал плечами его сын. — Джули все-таки моя мать. И теперь я знаю, что они имели в виду, когда говорили, что «мельницы богов мелют медленно». И я бы искренне желал, чтобы мы мололи не в такую мелкую пыль — хотя бы некоторых из тех, кто попадает между жерновами. Но если бы ты увидел все нашими глазами, ты бы нас понял. Мы поддерживаем хрупкое равновесие во вселенной, и наша шахматная доска огромна.

— Настолько огромна, что судьба одного человека ничего не значит? — горько спросил Кертис.

Его сын задумчиво нахмурился. Кертис вспомнил, что выглядел точно так же, когда пытался объяснить мальчику что-то слишком сложное для его возраста. Он искренне надеялся, что у Тима получится лучше, чем у него в таких ситуациях.

— Дело не в этом, — наконец ответил Тим. — Для нас она не мертва. Она по-прежнему здесь, просто на другой клетке шахматной доски — клетке, которую ты не видишь. Она там всегда и была. И всегда будет. Фигуры никогда не убирают с доски. Даже самые незначительные.

— Для вас незначительные, — сказал Кертис.

— Да. Мы же не на доске, а над ней. А может так случиться, что наш талант будет присущ каждому человеку. Если это случится, никто не станет горевать и делать трагедию из смерти.

— А пока этого не произошло?

Сердце Кертиса заныло — он неимоверно сильно желал, чтобы Тим согласился. Он буквально заставлял его согласиться — чистой силой воли.

— У меня нет твоего таланта. Для меня она мертва. Клетка доски, на которой она стояла, пуста. Джули не может встать на ее место. Никто не может.

Тим молчал. Казалось, он погружен в размышления, но Кертис чувствовал, что его сын мечется в поиске альтернативных вариантов будущего, которые могли бы послужить опровержением его слов. Наконец, он снова посмотрел на отца и печально кивнул.

— Я не могу тебе показать, на какой клетке доски она сейчас находится, — сказал он. — А твоя жизнь пуста при любом варианте развития событий. Кроме одного.

И Кертис услышал, как кто-то идет через кусты. Обернулся — и Пэт бросилась в его объятия.

— Вот этого, — сказал Тим.

1954

Псионик, исцели мое дитя! (Psi-Man Heal My Child)

Это был худой мужчина, среднего возраста, с жирными волосами и жирной кожей. Зажатая в зубах сигаретка дымила, левая рука вальяжно лежала на руле. Машина — выкупленный у фирмы наземный грузовик — гудела громко, но без перебоев и споро ползла вверх по съезду к будке, которая стояла на границе территории коммуны.

— Притормози, — сказала жена. — Вот там на ящиках охранник сидит.

Эд Гарби ударил по тормозам, и машина мрачно решила, что сейчас самое время для бокового заноса. Она так и съехала — постепенно, небыстро — и остановилась прямо перед охранником. На заднем сиденье волновались и дергались близнецы — их и так уже донимала влажная жара. Раскаленный воздух задувал через верх и через опущенные окна машины. По гладкой шее жены катились крупные капли пота. Младенец у нее на руках извивался и дергал ручками и ножками.

— Как она? — тихо спросил Эд жену, кивая головой на болезненно-серого цвета головку, более похожую на ватный муляж, которая торчала из грязного одеяла.

— Да жарко ей — прям как мне.

Охранник неспешно подошел к ним с совершенно равнодушным видом. Рукава по такой жаре он закатал, винтовка болталась за плечом.

— Ну чо? Куда едем? Наружу собрались, да? — И он расслабленно положил ручищи на опущенное окно и со скучным лицом оглядел кабину — мужа, жену, детишек и оборванную обшивку салона. — Пропуск покажи.

Эд вытащил мятую бумажку и вручил ее охраннику.

— У меня тут… это… ребенок больной.

Охранник внимательно изучил пропуск и отдал его.

— Давай, вези ее сразу на шестой уровень. У тебя есть право на получение медицинских услуг в лазарете. Ты ж в такой же дыре, как и все мы, живешь.

— Нет, — сказал Эд. — Я детку свою мясникам не отдам.

Охранник помотал головой, всем видом показывая, как не согласен:

— У них оборудование есть всякое. Ну, что с войны еще осталось — мощные штуки, скажу я тебе. Вези ее туда — и они помогут, помяни мое слово.

И он махнул рукой в сторону тянувшихся за будкой со шлагбаумом унылых холмов, поросших редкими деревьями.

— Ну и что вам там ловить, а? Вы что, выкинуть ее хотите? В овраг сбросить? Или в колодец? Дело не мое, конечно, но я бы туда собаку не выпустил, не то что ребенка взял.

Эд завел машину.

— Я еду за помощью. На шестом уровне из моей детки свинку лабораторную сделают. Поэкспериментируют, порежут ее на части, выкинут и скажут, что так и было. Извините пожалуйста, не смогли мы спасти вашего ребенка. В войну они небось так и делали — вот и по сю пору остановиться не могут.

— Ну дело ваше, я ж говорю, — сказал охранник, отступая от машины. — Я бы на вашем месте все-таки военврачу больше доверял — у них оборудование и все такое. А не психам всяким, которые в руинах живут. Они же дикие, к тому же язычники. Привяжут тебе к шее мешок с вонючим дерьмом, набормочут чуши и пойдут плясать и руками размахивать.

Машина тронулась, и он зло проорал вслед:

— Идиоты! Придурки! Назад в варварство возвращаемся, да?! Там на шестом доктора, между прочим! Рентген! Сыворотки всякие! Какого черта вы едете в руины?! У вас же цивилизация под боком! — И он мрачно поплелся обратно к ящикам. И тихо добавил: — Ну, то что от нее осталось…


Бесплодная земля, сухая и выжженная подобно мертвой коже, тянулась по обе стороны от колеи, которая здесь заменяла дорогу. Полуденный ветер скрипел ветками тощих деревьев, торчащих из растресканной, изнывающей от зноя почвы. Время от времени из густого кустарника вспархивали серо-коричневые птицы — крупная и упорная. Птицы с недовольным клекотом рылись в земле в поисках личинок.

Белые бетонные стены коммуны таяли в горячем воздухе — они отъезжали все дальше и дальше. Эд Гарби то и дело испуганно оглядывался. Когда за поворотом скрылись радарные башни, его руки судорожно сжались на руле.

— Черт, — выдавил он, — а может, он и прав… может, мы зря туда премся…

Его мучили сомнения. Путешествие — опасное дело. Даже на хорошо вооруженные отряды искателей нападали дикие хищные животные и стаи недолюдей, бродивших среди покинутых руин, оставшихся от прежних городов. А у него что есть? Только нож. Ну и как он защитит семью? Нет, конечно, он знал, как с тем ножом управляться. Зря, что ли, точил его на специальном станке — из древнего мусора, нарытого, между прочим! — каждый день семь дней в неделю? Но вот что делать, если грузовик заглохнет…

— Ну хватит тебе переживать, — тихо сказала Барбара. — Я туда часто ездила, и вот, живая вернулась и ничего со мной не случилось.

Он сразу почувствовал себя пристыженным. И виноватым: жена-то из коммуны сколько раз выбиралась, вместе с другими девушками и женами. Ну и с мужчинами тоже. Да что там, пролетариат бегал туда-сюда часто и безо всяких пропусков — лишь бы оказаться подальше от ненавистной рутины: бесконечно вкалываешь, а потом тебе еще и лекции читают, образовательные или как их там. Но тут же опять испугался. Дело было даже не в физической угрозе. И не в том, что он очень далеко отъехал от огромного подземного убежища из стали и бетона, в котором родился, вырос, провел всю жизнь, женился и работал. Он просто вдруг понял, что охранник-то был прав. Все дело в том, что он скатился обратно в невежество, к суеверному прошлому. И от этих мыслей Эд похолодел и покрылся испариной, несмотря на зной середины лета.

— Женщины всегда этим занимались, — сказал он вслух. — Мужчины конструировали машины, занимались научными исследованиями, города строили. А вы, женщины, зелья варили и всякие настои настаивали. Думаю, все, конец пришел времени главенства разума. Скоро ничего не останется от прежнего общества.

— А что такое город? — спросил один из близнецов.

— Вон мимо как раз проезжаем, — ответил Эд. — И ткнул пальцем в пейзаж за окном. — Присмотритесь.

Деревья тут больше не росли. Спекшаяся бурая почва отсвечивала металлом. Сколько хватало глаз, тянулась кочковатая равнина, бесплодная, выцветшая — сплошные торчащие обломками кучи и ямы. Там и сям рос темный бурьян. Время от времени попадалась еще не обвалившаяся стена. А вот ванна — лежит, опрокинутая набок, словно беззубая челюсть мертвеца, от которого ни лица, ни даже черепа не осталось.

Искатели здесь все перерыли бессчетное число раз. Все ценное сложили в грузовики и вывезли в ближайшие коммуны. Вдоль дороги лежали аккуратные кучи костей — их собрали, да так и не утилизировали. Применение нашли обломкам бетона, железным скрепам, проводам, пластиковым трубам, бумаге, ткани — но не костям.

— Ты что, хочешь сказать, что люди жили здесь? — одновременно возмутились близнецы.

Личики перекосились от изумления и испуга:

— Но это же жуть какая-то…

Дорога раздвоилась. Эд притормозил и стал ждать инструкций от жены — куда ехать?

— Это далеко? — хрипло поинтересовался он. — А то у меня здесь аж мурашки по коже. Мало ли что тут по здешним подвалам прячется. Мы, конечно, в девятом году тут все газом потравили, но, может, уже выветрилось.

— Направо, — сказала Барбара. — За тем холмом.

Эд переключился на первую скорость и аккуратно объехал яму. И свернул на боковую дорогу.

— А ты и вправду думаешь, что эта старуха что-то такое может? — беспомощно спросил он. — Я просто столько всего слышал — и черт ногу в этом сломит, непонятно, что правда, а что чушь собачья. То есть знаешь, во всех сказках же есть такая старуха, которая там мертвых воскрешает, будущее предсказывает и хворых излечивает. Люди о таком уже пять тысяч лет рассказывают байки.

— И в течение этих пяти тысяч лет подобное действительно происходит, — уверенным, мягким голосом отозвалась жена. — Они всегда рядом и готовы прийти на помощь. Мы просто должны сами прийти к ним. Я видела, как она исцелила сына Мэри Фулсам: у него была парализована нога и он ходить не мог. Врачи его чуть до смерти не залечили!

— Ну, это тебе Мэри Фулсам сказала, — свирепо пробормотал Эд.

Машина пробивалась, раздвигая капотом ветви древних деревьев. Руины остались позади, дорога вдруг нырнула в мрачные заросли плюща и кустарника, солнечный свет скрылся из виду. Эд слепо помигал, потом включил фары — слабенькие, как оказалось. Они метались по тропе, пока машина с трудом взбиралась на изрытый колеями холм, вписывалась в крутой поворот… а потом дорога вдруг кончилась. Совсем.

Они приехали. Дорогу перегораживали четыре ржавые машины. Другие стояли на склоне холма и между перекрученных деревьев. За машинами виднелась группа людей. Они молчали. Все, как один, в безликой форме рабочих коммуны. Мужчины с семьями. Эд нажал на тормоз и на ощупь принялся искать ключ зажигания, не в силах отвести взгляд от собравшихся. Да тут люди со всех коммун приехали! Из ближайших, из дальних — таких дальних, что он из них никогда и людей не видел… кто-то из этих молчащих и ждущих приехал за тысячи миль…

— Здесь всегда очередь, — сказала Барбара.

Она пинком открыла погнутую дверь и осторожно выскользнула из машины, бережно придерживая ребенка.

— Люди приезжают сюда за помощью — у кого какая нужда.

Толпа стояла перед грубо сколоченной деревянной хибарой, дряхлой и полуразвалившейся — видимо, наскоро построенным убежищем времен войны. Ждущих своей очереди людей приглашали подняться по шатким ступеням и пройти в здание, и Эд в первый раз за все время увидел, к кому люди обращаются за консультацией.

— Это та самая старушка? — спросил он, когда на крыльце мелькнул тоненький сгорбленный силуэт.

Старушка оглядела ждущих людей и кого-то подозвала. Поговорила с пухлым мужчиной, потом к разговору присоединился мускулистый гигант.

— О боже, — пробормотал Эд. — У них что, целая организация?

— Каждый из них занимается разными вещами, — невозмутимо ответила Барбара.

Крепко прижав к себе младенца, она аккуратно прокладывала себе дорогу в толпе.

— Извините, но нам к целителю, мы должны стоять вон с теми людьми, да, которые справа, да, у того дерева…


Портер сидел на кухне, покуривая и прихлебывая кофе, задрав ноги на подоконник. Он рассеянно смотрел, как шаркающая людская очередь втягивается в дом и растекается по комнатам.

— Что-то сегодня народу много, — сказал он Джеку. — Говорю же — надо плату за вход брать, выгоднее будет.

Джек сердито что-то проворчал и потряс роскошной блондинистой шевелюрой:

— А ты чего тут сидишь и кофе дуешь? Кто помогать будет?

— А будущее щас чего-то никого не интересует…

И Портер звучно рыгнул. Он был полный и рыхлый, голубоглазый, с вечно мокрыми прямыми волосами.

— А если кому невтерпеж будет узнать, сумеет ли он разбогатеть или получить в жены красавицу — я буду к его услугам в будочке предсказателя.

— Осталось только по картам на успех погадать, — пробормотал Джек.

Он сложил огромные руки на груди и мрачно поглядел в окно.

— Вот до чего мы опустились.

— Ну я же не виноват, что они об этом спрашивают. Один старикашка пожелал знать, когда умрет. Я и ответил: так, мол, и так, через тридцать один день. Так он покраснел, как свекла, и как пошел на меня орать! И кстати — я всегда говорю правду. Я говорю им все как есть. А не то, что они хотят услышать. — И Портер ухмыльнулся. — Так что я не шарлатан.

— А как давно тебя спрашивали о чем-нибудь по-настоящему важном?

— Ты хочешь сказать, о чем-нибудь… абстрактном таком? — И Портер лениво потянулся и задумался. — Ну, вот на прошлой неделе один парень спросил: а появятся ли опять межпланетные корабли? А я ответил, что ничего такого в будущем не вижу.

— А ты его не предупредил, что твое «не вижу» гроша ломаного не стоит? Ты ж на полгода вперед максимум предвидишь…

Жабье лицо Портера расцвело в довольной ухмылке:

— А он меня об этом не спрашивал!

Худая, сухонькая старушка быстро прошла в кухню:

— Господи ты боже, — пробормотала Тельма, плюхнулась в кресло и налила себе кофе. — Я так устала! А ведь снаружи еще пятьдесят человек, не меньше! — И она оглядела трясущиеся руки. — Два случая костного рака в один день — ф-фух, хуже не бывает. Думаю, младенец выживет. А вот второй… там все слишком далеко зашло. Даже для меня. А младенца пусть еще раз привезут… — Она еле говорила от усталости. — На следующей неделе…

— Завтра будет полегче, — предсказал Портер. — Из Канады придет буря, и все останутся сидеть по коммунам. А вот потом… — тут он примолк и с любопытством оглядел Джека. — А ты чего такой беспокойный? Чего-то вы все сегодня разворчались…

— Я только что от Баттерфорда, — мрачно ответил Джек. — Хочу еще раз сходить попробовать.

Тельму передернуло. Портер отвернулся — ему тоже стало не по себе. Он не любил, когда разговор заходил про беседы с человеком, чьи кости лежали кучей в подвале хибары. Провидца терзал смутный, почти суеверный страх — до дрожи в полном теле. Одно дело — заглядывать в будущее. Смотреть вперед — это нормально. Это годный, прогрессивный, позитивный талант. А вот возвращаться в прошлое, к уже умершим людям, стертым с лица земли городам, обратившимся в пепел и развалины, участвовать в давно забытых событиях — было в этом что-то невротическое, болезненное. Зачем ворошить ушедшее? Зачем копаться в костях — причем в прямом смысле этого слова — прошлого?

— Ну и что он сказал? — поинтересовалась Тельма.

— То же, что и всегда, — ответил Джек.

— И сколько раз он уже так отвечал?

Джек скривился:

— Одиннадцать. И он в курсе — я ему сказал.

Тельма пошла из кухни в коридор.

— Пора за работу.

Она задержалась на пороге:

— Одиннадцать раз — и ничего не меняется. Я сделала вычисления. Сколько тебе лет, Джек?

— А на сколько я выгляжу?

— Где-то на тридцать. Ты родился в 1946 году. Сейчас — 2017. Значит, тебе семьдесят один. Я бы сказала, что я разговариваю с третьей по счету сущностью — ну, за все время. Где находится твоя текущая сущность?

— Ты сама знаешь где. Там. В 1976 году.

— И что с ней?

Джек не ответил. Он прекрасно знал, что его текущая, 2017 года, сущность делала там, в прошлом. Старик, которому был семьдесят один год, лежал в больнице при одном из военных центров, и его лечили от прогрессирующего воспаления почки. Он быстро глянул на Портера — станет ли провидец раскрывать полученную из будущего информацию.

Портер сидел с расслабленным, ничего не выражающим лицом, но это ровным счетом ничего не значило. Надо попросить Стивена просканировать Портера — только тогда можно будет узнать что-то наверняка.

Подобно работягам, которые каждый день выстраивались в очередь, чтобы узнать, разбогатеют ли они или там удачно женяться, он страстно желал, чтобы ему назвали дату его собственной смерти. Он должен был знать — и дело было не только в любопытстве.

И он встал с Портером лицом к лицу:

— Так. Давай начистоту. Что ты видишь в моем будущем в ближайшие шесть месяцев?

Портер зевнул:

— Мне что, прямо все в деталях перечислить? Несколько часов займет, знаешь ли.

Джек разом расслабился. И облегченно вздохнул. Что ж, значит, он проживет еще шесть месяцев. По крайней мере. За этот срок он сумеет прийти к соглашению с генералом Эрнстом Баттерфордом — главнокомандующим Соединенных Штатов Америки. Он протолкнулся мимо Тельмы и вышел из кухни.

— Куда это ты? — спросила старушка.

— Обратно к Баттерфорду. Хочу попытаться снова.

— Только это от тебя и слышу! — сварливо пробурчала Тельма.

— А я всегда только это и говорю, — отрезал Джек.

И буду говорить, подумал он. Пока не умру. Горькая мысль. В нем говорила обида. Да, он будет жить, пока находящийся в полубессознательном состоянии старик в больнице Балтимора, штат Мэриленд, не умрет. Или его не умертвят и не выкинут, чтобы освободить койку для какого-нибудь раненого рядового, которого в товарном вагоне привезли с фронта, — обожженного советским напалмом, парализованного нервным газом, обезумевшего от металлической пыли. Когда дряхлое тело выбросят — а это случится уже совсем скоро, — уже не получится вести дискуссии с генералом Баттерфордом.


Сначала он спустился к кладовым в подвале хибары. Дорис спала на своей угловой кровати: темные волосы паутиной раскинулись по кофейно-смуглому лицу. Одну руку она закинула за голову, смятая одежда небрежной охапкой валялась на кресле. Она открыла глаза и заспанно потянулась. Потом присела:

— Который час?

Джек поглядел на часы:

— Полвторого.

И он принялся открывать хитроумный замок, запирающий их сокровища. Потом он выкатил металлический ящик по рельсам вниз на бетонный пол. Подтолкнул поближе лампочку на шнуре и включил ее.

Девушка с интересом наблюдала за ним.

— Что ты делаешь?

Она откинула покрывала и поднялась на ноги. Потянулась и босиком прошлепала к нему.

— Ты бы сказал — я бы сама его тебе выкатила.

Их обложенного изнутри свинцом ящика Джек вынул аккуратно рассортированные кости и остатки личных вещей: бумажник, документы, фотографии, перьевую ручку, обрывки военной формы, золотое обручальное кольцо, мелкие серебряные монеты.

— Он трудно умирал, — пробормотал Джек.

Проглядел ленту с данными, проверил, что она нигде не оборвана, а потом с грохотом захлопнул ящик.

— Я сказал ему, что принесу это. Конечно, он не вспомнит…

— Каждый новый раз стирает память о прошлом? — И Дорис убрела одеваться. — Это и вправду как переживать одно и то же мгновение, раз за разом?

— Один и тот же период времени, да, — согласился Джек. — Но материал не повторяется.

Дорис покосилась на него и полезла в узкие джинсы.

— Как же, не повторяется. Всегда ведь вылезает одно и то же — что бы ты ни делал. Баттерфорд идет и представляет свои рекомендации Президенту.

Джек ее не слушал. Он уже переместился в прошлое — пошел назад по временной шкале, шаг за шагом. Подвал, полуодетая Дорис заколебались и отдалились — словно бы он смотрел на них через донышко стакана, постепенно заполняемого непрозрачной жидкостью. Тьма — переливчатая, неоднородная — шла вокруг волнами, но он упрямо двигался вперед, прижимая к себе металлический ящик. На самом деле он, конечно, двигался назад, а не вперед. Он отступал вместе с потоком: переходил из места в место вместе в более молодым Джоном Тримейном, прыщавым шестнадцатилеткой, который не прогуливал старшую школу в году 1962 от Р.Х. в городе Чикаго, штат Иллинойс. Он так часто менялся личностями… На самом деле эта самая ранняя сущность уже, наверное, умерла. Но он тщетно надеялся, что Дорис закончит одеваться к тому времени, как в подвале на его месте окажется мальчишка.

Тьма, которая была не-временем, рассеялась, и он замигал под неожиданным ливнем желтого солнечного света. Все еще сжимая металлическую коробку, сделал последний шаг назад и обнаружил, что оказался в центре большой, наполненной эхом человеческих голосов комнате. Люди ходили туда-сюда, некоторые вытаращились на него, не в силах двинуться от изумления. С мгновение он стоял и не никак не мог сориентироваться — куда попал. А потом нахлынула память с горько-сладким привкусом ностальгии.

Он оказался в школьной библиотеке — в свое время он провел там много времени. Знакомое место — кругом книги, юноши с улыбчивыми счастливыми лицами, ярко одетые девушки хихикали, что-то читали и успевали при этом флиртовать… молодежь и думать не думала о надвигающейся войне. О том, что скоро от этого города не останется ничего, кроме гонимого ветром пепла.

Он торопливо вышел из библиотеки, прекрасно сознавая, как переполошил увидевших его людей. Было всегда не очень удобно совершать обмен сущностями, когда рядом толпились люди. Резкая трансформация шестнадцатилетки-школьника в здоровенного тридцатилетнего мужчину вызывала законное удивление — даже в обществе, в котором теоретически псионики не были чем-то из ряда вон выходящим.

Теоретически — потому что к этому времени рядовые американцы еще не выработали целостного отношения к проблеме. Люди пугались, не верили глазам своим — на псиоников еще не возлагали большие надежды. Пси-способности казались чем-то сродни чуду — но использовать эти способности во благо государства еще не начали, это случилось лишь через несколько лет.

Он вышел на шумную чикагскую улицу и подозвал такси. Рев автобусов, машин, металлические отблески на зданиях, толпы народу, яркие плакаты — все это кружило голову. Вокруг было очень людно и все куда-то спешили: рядовые граждане — по своим обычным безвредным делам, совершенно не связанным со старатегическими планами, которые разрабатывались в верхах. Людей, сновавших вокруг, совсем скоро предадут — и обрекут на гибель во имя химерической идеи международного престижа… да, жизнь в обмен на метафизические абстракции. Он назвал таксисту адрес гостиницы, в люксе которой остановился Баттерфорд, и приготовился к уже знакомой беседе.

Начиналась она всегда одинаково. Он предъявлял документы целой армии вооруженных охранников, их внимательно рассматривали, потом его обыскивали и вели в номер. Пятнадцать минут он сидел в роскошной прихожей, нервно курил и ждал. Все как всегда. Здесь он не мог ничего изменить: все возможные перемены должны были случиться потом.

— Вы знаете, кто я? — напрямик спросил он, когда из гостиной высунулась маленькая голова геренала Баттерфорда.

Генерал глядел очень подозрительно. А Джек мрачно надвигался на него с ящиком в руках.

— Я двенадцатый раз к вам прихожу. Очень хочется добиться наконец результатов.

Маленькие, глубоко посаженные глазки Баттерфорда забегали под толстыми стеклами очков.

— Так вы — один из этих суперменов, — пискнул он. — Псиоников, да?

И он загородил проход всем своим тщедушным, затянутым в военную форму телом:

— Ну? Что вам надо? У меня слишком мало времени, чтобы тратить его по пустякам!

Джек уселся в кресло напротив генеральского стола и выстроившихся за ним помощников.

— Перед вами — мое личное дело, в котором описаны особенности моего таланта и биографии. Вы знаете, что я могу делать.

Баттерфорд неприязненно оглядел папку:

— Вы умеете путешествовать во времени. И что? — Глаза его прищурились: — Что вы хотите этим сказать — двенадцатый раз мы встречаемся? — И он вцепился в пачку документов. — Я вас в первый раз вижу. Говорите, что хотели, — и до свиданья. Я занят.

— У меня для вас подарок, — мрачно сказал Джек.

Он поставил металлический ящик на стол, откинул крышку и продемонстрировал его содержимое.

— Все это ваше. Давайте, вытащите это. Потрогайте. Проведите по ним руками.

Баттерфорд с отвращением оглядел кости.

— Это что, экспонат с антивоенной выставки? С каких это пор псионики примкнули к Свидетелям Иеговы? — И он зло вскрикнул: — Вы с помощью этого намерены меня убеждать, да?!

— Это ваши кости, черт побери! — заорал Джек ему в лицо. И опрокинул ящик.

Его содержимое рассыпалось по столу и попадало на пол.

— Дотроньтесь до них! Вы погибнете в ходе этой войны! В этой войне все погибнут! А вы умрете ужасной, медленной, мучительной смертью — через год и шесть дней вы попадете под действие биологического оружия! Но вы проживете достаточно долго, чтобы увидеть полную гибель цивилизации — а потом последуете за всеми остальными!

Было бы проще, если бы Баттерфорд оказался трусом. Но он сидел и смотрел на собственные останки, обрывки одежды, на монеты и фотографии и на рассыпающиеся в прах личные вещи, бледный, как смерть, прямой и неподвижный.

— Я не знаю, верить вам или нет, — сказал он наконец. — Я никогда не верил во все эти пси-штучки…

— Но ведь это неправда! — горячо возразил Джек. — На планете не сыщешь правительства, которое бы ничего не знало о псиониках! Вы и Советы с пятьдесят восьмого года пытаетесь нас организовать и привлечь на свою сторону! С того самого момента, когда мы заявили о себе!

Тут дискуссия перешла к материям, которые были Баттерфорду вполне понятны. Он яростно сверкнул глазами:

— В этом-то все и дело! Если бы вы, псионики, с нами сотрудничали — вы бы не притащили сюда эти кости! Их бы не было! — И он свирепо потыкал пальцами в бледную костяную кучу на столе: — Вот вы приходите сюда и вините меня в том, что началась война! Так вините себя — за то, что не поддержали нас! Как мы можем победить, если вы отказываетесь выполнять свою миссию?! — И он сердито подался вперед: — Говорите, вы из будущего прибыли? Так скажите мне, какую роль псионики сыграют в этой войне. Расскажите мне, что вы сделаете для победы.

— Ничего.

Баттерфорд торжествующе выпрямился:

— Так значит, вы решите постоять в стороне?

— Именно так.

— И вы еще смеете сюда приходить и обвинять во всем меня?

— Если мы будем помогать, — осторожно подбирая слова, проговорил Джек, — то на уровне принятия решений. А не в качестве наемных слуг. А если нет, то мы предпочтем не вмешиваться и ждать. Мы здесь, к нам всегда можно обратиться. Победа, возможно, и зависит от нас — потому что мы сможем рассказать, как эту войну выиграть. Или вовсе ее предотвратить.

И он с грохотом захлопнул ящик.

— В противном случае мы можем испугаться, прямо как ученые в середине пятидесятых годов. И наш энтузиазм тоже может иссякнуть, и тогда… тогда мы превратимся в угрозу безопасности страны.

В голове Джека зазвучал тонкий и сердитый голосок — к нему обратился телепат из Гильдии, псионик из настоящего, прослушивавший беседу из офиса в Нью-Йорке:

«Отлично сказано. Но ты проиграл спор. У тебя не получилось направить его к нужным мыслям. Ты защищал нашу точку зрения — вот и все. Но ты даже не попытался изменить его мнение по проблеме».

А ведь и правда…

Джек в отчаянии проговорил:

— Я прибыл сюда не для того, чтобы озвучить позицию Гильдии — вы ее и так знаете! Я здесь для того, чтобы ознакомить вас с фактами. Я из 2017 года. Война завершилась. Выжила лишь крохотная часть населения. Таковы факты. Это действительно произошло. А вы порекомендуете Президенту, чтобы Соединенные Штаты посчитали ультиматум России по поводу Явы блефом. — Он очень четко выговаривал слова — холодным, безразличным голосом. — Только это никакой не блеф. Ваши действия вызовут мировую войну. Ваша рекомендация окажется ошибочной.

Баттерфорд вскипел:

— А что же нам, уступить им? Отдать им на растерзание весь свободный мир?

Двенадцать раз. Двенадцать раз подряд их разговор заходит в тупик. Он так ничего и не добился.

— Значит, вы готовы начать войну, даже зная, что победить в ней нельзя?

— Мы будем сражаться, — ответил Баттерфорд. — Лучше честный бой, чем бесчестный мир.

— Честных боев не бывает. Честь тут совершенно ни при чем. Война — это только смерть, варварство и массовая гибель людей.

— А мир бы вы как охарактеризовали?

— Мир — это процветание Гильдии. За пятьдесят лет мы сумеем изменить идеологию обоих блоков. Мы стоим над схваткой. И присутствуем в обоих мирах. Псионики живут и здесь, и в России, но мы сами по себе. Ученые могли занять такую же позицию. Но они решили сотрудничать с правительствами своих стран. А теперь настал наш час. Мы будем действовать иначе.

Баттерфорд покачал головой:

— Нет, — твердо ответил он. — Мы не поддадимся вашему влиянию. Это мы определяем политику государства. И вы будете действовать только согласно нашим указаниям. Или не будете действовать. Останетесь в стороне.

— Мы останемся в стороне.

Баттерфорд подскочил:

— Предатели! — заорал он вслед Джеку — тот развернулся и пошел из кабинета. — У вас нет выбора! Мы требуем, чтобы вы поставили свои способности на службу Родине! И мы перехватаем вас всех до единого! Вам придется сотрудничать с нами — как и всем остальным! Потому что на войне как на войне!

Дверь закрылась, и он вышел в прихожую.

«Нет, надежды нет. Никакой, — горько проговорил голос в его голове. — Я свидетельствую: ты двенадцать раз пытался сделать это. И при этом думаешь попытать счастья в тринадцатый. Хватит, достаточно. Приказ уже вышел — мы всех отзываем. Когда начнется война, мы встанем над схваткой».

— Мы должны помочь! — в отчаянии воскликнул Джек. — Не военным, а им — людям! Миллионы людей погибнут!

— Мы не можем им помочь. Мы не боги. Мы всего лишь смертные с паранормальными способностями. И мы поможем — если они примут нашу помощь, позволят нам помочь. Но мы не можем заставить их принять наши взгляды. Мы не можем ввести в правительства членов Гильдии — если сами правительства того не захотят.

Крепко держа металлический ящик, Джек на еле гнущихся ногах спускался вниз по лестнице. Потом он вышел на улицу. И направился обратно — в школьную библиотеку.


За ужином, когда за стенами хибарки уже сомкнулась темная ночь, он оглядел присутствующих — всех выживших членов Гильдии.

— Вот как обстоят дела. А общество вообще ничего не предпринимает. Не вредит нам — но и не помогает. Бесполезно! Все, что мы делаем здесь, бесполезно и никому не нужно!

И он изо всех сил треснул кулаком по источенной жучками столешнице.

— Мы сидим тут и гнием заживо, а в это время коммуны разваливаются и жалкие остатки цивилизации гибнут!

Тельма с бесстрастным видом наливала себе суп в тарелку:

— Мы исцеляем больных, предсказываем будущее, подаем мудрые советы и творим чудеса.

— Мы это тысячи лет уже делали, — горько ответил Джек. — Сивиллы, ведьмы исстари селились на безлюдных холмах и пустошах. Неужели мы не можем пойти и помочь? Почему мы всегда остаемся в стороне и не вмешиваемся — хотя единственные понимаем, что происходит?! Мы стоим и просто смотрим на то, как слепые идиоты ведут человечество к гибели! Мы что, не могли просто взять и предотвратить войну?! Заставить их заключить мир?!

Портер вяло возразил:

— Мы не хотим им ничего навязывать, Джек. И ты прекрасно это знаешь. Мы же им не хозяева. Мы хотим им помогать, а не контролировать.

Ужин продолжился в мрачной тишине. Потом Дорис заметила:

— Все проблемы — от правительств. Политики не хотят делиться с нами властью.

И она печально улыбнулась Джеку через стол:

— Они знают, если допустить нас к управлению, придет время, когда они сами станут не нужны.

Тельма с аппетитом набросилась на еду — сушеные бобы и жареный кролик со скудной подливой.

— Ну, положим, сейчас правительства никакого нет. Не то что перед войной. Не называть же мэров коммун правительством! Это слишком громкое для них название…

— Они принимают решения, — возразил Портер. — Они решают, как развиваться коммуне, как ей жить.

— Я знаю, что на севере есть коммуна, — сказал Стивен, — в которой рабочие перебили чиновников и захватили власть. Так вот, они влачат жалкое существование. Скоро все вымрут.

Джек оттолкнул свою тарелку и поднялся на ноги.

— Я пойду на крыльце посижу.

И он вышел из кухни, прошел через пустую гостиную и открыл мощную сейфовую наружную дверь. Вокруг него тут же завихрился холодный вечерний ветер, и он, ослепленный, на ощупь добрался до перил и там встал, засунув руки в карманы. Проморгался и принялся смотреть в поле, ничего на самом деле не видя.

Ржавый автопарк уже разъехался. Ни души, только усохшие деревья качают ветвями над дорогой и в мертвой листве шелестит ночной ветер. Какое безрадостное зрелище. Над головой прерывисто взблескивало несколько звездочек. Где-то вдалеке какой-то хищник с треском ломился через кусты, преследуя добычу — дикая собака или получеловеческое существо из тех, что обжились в подвалах разрушенного Чикаго.

Через некоторое время на крыльцо вышла Дорис. Она молча приблизилась и встала рядом — темный тонкий силуэт в ночном мраке. И зябко обхватила себя руками.

— Ты не попытаешься еще раз? — тихо спросила она.

— Двенадцать попыток — вполне достаточно. Я… я не могу изменить его. У меня нет этих способностей. Я не слишком владею искусством убеждения…

И Джек беспомощно развел ручищами:

— Он такой маленький, хитрый, суетливый. Прямо как Тельма — костлявый и невероятно болтливый. И вот я возвращаюсь туда раз за разом — и что? Ничего у меня не выходит…

Дорис задумчиво погладила его руку:

— А какой он, город? Я никогда не видела довоенных городов. Многолюдных, настоящих. Я же родилась в военном лагере, ты помнишь?

— Тебе бы понравилось. Люди смеются, спешат по своим делам. Кругом машины, плакаты — жизнь бьет ключом, короче. Я там каждый раз чуть с ума не схожу. И каждый раз жалею, что увидел. Жалею, что могу ходить туда-сюда.

И он махнул рукой в сторону перекрученных деревьев:

— Это в десяти шагах от тех деревьев. Но все — ничего больше нет. Даже для меня этого нет. А когда-нибудь и я не смогу туда снова шагнуть — как и вы все.

Дорис не понимала:

— Разве это не странно? — пробормотала она. — Я могу передвинуть любую вещь. А вот себя в прошлое, как ты, переместить не могу.

И она легко пошевелила пальцами — и в темноте что-то шлепнулось о перила, и она наклонилась, чтобы подобрать это.

— Видишь, какая красивая птичка? Я ее только оглушила, не убила.

И она подбросила птицу вверх. Та криво замахала крыльями и все-таки сумела долететь до кустов.

— У меня получается только оглушать.

Джек недовольно пробормотал:

— Ну вот как мы зарываем наши таланты в землю. Размениваемся на трюки и фокусы. И что дальше?

— Но это же не так! — возразила Дорис. — Сегодня, когда я проснулась, здесь собралась группа сомневающихся. Стивен перехватил их мысли и выслал меня наружу.

И голос ее зазвенел неподдельной гордостью:

— И я заставила здесь пробиться подземный ручей — вода растеклась, они все промокли. А потом я велела ручью течь как обычно. Вышло убедительно.

— А тебе никогда не приходило в голову, — сказал Джек, — что ты могла бы им помочь отстроить заново город?

— Но они не хотят их отстраивать.

— Они думают, что не смогут. Они сдались, они даже не думают об этом. Для них это — пустой звук.

И он мрачно задумался.

— Кругом, на миллионы миль вокруг — лишь пепел и руины. А людей мало. А они даже не пытаются объединить коммуны.

— У них радио есть, — заметила Дорис. — Они переговариваются друг с другом — по мере необходимости.

— Они боятся использовать технику — потому что боятся новой войны. Потому что еще остались фанатики, которые при любом удобном случае снова бросятся в бой. Поэтому они предпочитают варварство новым военным действиям.

И он сплюнул в кусты под крыльцом.

— И я их очень хорошо понимаю.

— Если бы мы контролировали коммуны, — задумчиво проговорила Дорис, — мы бы не стали начинать новую войну. Мы бы их объединили в мирное сообщество.

— Ты как-то никак не можешь выбрать, на чьей ты стороне, — сердито заметил Джек. — Еще минуту назад ты тут чудеса творила — так откуда такие мысли?

Дорис заколебалась.

— Ну, я просто их пересказала. Думаю, на самом деле это сказал или подумал Стивен. А я просто их озвучила.

— Тебе что, нравится быть для Стивена рупором?

Дорис боязливо поежилась:

— Господи, Джек, осторожнее — он же тебя может просканировать! Не говори о нем так!

Джек отошел от нее и спустился по ступенькам. Потом быстро пересек темное, пустынное поле — он шагал прочь от хибары. Девушка бежала за ним.

— Ну не уходи, — задыхаясь, пробормотала она. — Стивен же еще ребенок. Он не как ты. Ты взрослый. Зрелый. А он нет.

Джек поднял голов к черному небу и расхохотался.

— Дура ты дура! Ты хоть знаешь, сколько мне лет?!

— Нет, — отозвалась Дорис. — И можешь мне не говорить. Я знаю, что ты старше меня. Ты всегда был с нами, сколько себя помню. И ты всегда был такой — большой, сильный и светловолосый. — И она нервно хихикнула: — Ну конечно, все эти другие… другие личности… старые, молодые… Я не очень-то понимаю в этом, но мне все равно кажется, что они — часть тебя. Вроде как разные проекции твоего «я» на временной шкале.

— Точно, — с трудом выдавил Джек. — Все они — это я.

— А вот этот, который поменялся с тобой сегодня — ну, когда я спала… — Дорис ухватила его за руку и приобняла холодными пальцами за пояс.

— Еще совсем мальчишка с книгами под мышкой, в зеленом свитере и коричневых брюках.

— Шестнадцать ему, — пробормотал Джек.

— Он такой был… милый. Стеснялся, краснел. Он даже младше меня. Мы пошли наверх, он посмотрел на толпу. А потом Стивен позвал меня чудо делать. Он — в смысле, ты — стоял и смотрел, и ему было так интересно! Портер над ним подшучивал. Ну, так, беззлобно — просто ему нравится есть и спать. И все. Больше никаких интересов в жизни. Но он нормальный. Стивен тоже над ним подтрунивал. А вот Стивену, я думаю, он не понравился.

— Ты хочешь сказать, Стивену я не нравлюсь.

— Я… ну, ты, наверное, понимаешь, как мы себя чувствуем. Все мы в какой-то степени. Мы не можем понять, зачем ты снова и снова отправляешься в прошлое, чтобы исправить ту злосчастную ошибку. Потому что время ушло! Все! Прошлое — это прошлое! Ты не можешь его изменить. Была война, теперь вокруг все в развалинах, людей почти не осталось. Ты же сам это сказал: почему мы всегда в стороне? Мы же прекрасно можем участвовать в событиях! — Она совсем по-детски обрадовалась, крепко прижалась к нему и все говорила, говорила: — Забудь о прошлом! Давай жить настоящим! Вот, смотри сколько тут всего: люди, предметы! Давай все это двигать! Переставлять туда-сюда. Вверх-вниз дергать!

И она подняла в воздух целую рощу деревьев в миле от них. Вся длинная гряда деревьев на вершине холма выдралась из земли, взлетела высоко в воздух, а потом с грохотом разлетелась на тысячи кусков.

— Мы можем разбирать вещи, собирать их снова…

— Мне семьдесят один год, — сказал Джек. — Меня уже нельзя собрать заново. И с меня хватит этих манипуляций с прошлым. Все, больше не полезу туда. Так что можешь радоваться. Я закрыл эту главу в своей жизни.

Она резко дернула его:

— Тогда за работу! Все вместе!

Если бы только у него был талант Портера — тот ведь мог заглянуть в будущее за момент своей смерти. Портер еще увидит, в каком-нибудь отдаленном будущем, свое вытянутое окоченевшее тело, увидит собственные похороны — но будет жить, месяц за месяцем, пока его пухлый труп станет разлагаться под землей. Портер всегда тупо, как животное, доволен жизнью — возможно, именно потому, что предвидит будущее… Джек отчаянно заерзал: тревога и неуверенность лишали его покоя. Ну вот умрет старик в военном госпитале — в конце концов, его жизненный срок неизбежно подходит к концу. И что дальше? Что случится здесь? Как будут жить остальные члены Гильдии?

Девушка все еще говорила — о возможностях, которые он перед ними открыл. Вот он, настоящий материал для работы! Не трюки и фокусы! Она вдруг поняла, что возможность воздействовать на социум вполне реальна! Да они себе на самом деле все места не находят — ну, все, кроме Портера, конечно. Все устали от праздности. И никому, конечно, не по душе, что коммунами заправляют чиновники с устаревшими представлениями о жизни, совершенно не способные управлять людьми, что доказывается жалким состоянием вверенных им сообществ. Эти чиновники — реликты прошлого, некомпетентные, не умеющие отвечать на вызовы современности.

А вот если Гильдия возьмется за дело — разве будет хуже?

Или все-таки будет?.. Все-таки пока у руля стояли жадные до власти политики, профессиональные демагоги, получившие опыт манипулирования людьми в прокуренных мэриях и дешевых адвокатских конторах, — так вот, с такими политиками у руля выжило порядочное количество людей. А вот если псионики не сумеют удержать власть? Если возникнет что-нибудь типа гражданской войны? О, тогда никто и ничто не уцелеет… потому что коллективная мощь Гильдии позволяла контролировать все сферы жизни — и поэтому в первый раз за всю историю Америки она могла создать подлинно тоталитарное государство. В котором стали бы заправлять телепаты, провидцы, целители, обладающие силой оживлять неорганическую материю и умерщвлять органическую — ну как тут выжить обычному человеку…

Гильдии невозможно противостоять. Люди, которыми будут заправлять псионики, будут совершенно беззащитны против их произвола. Пройдет совсем немного времени, и псионики зададутся вопросом: а стоит ли непсионикам вообще доверять хоть какое-то самоуправление? Не имеет ли смысла упорядочить все ради большей эффективности? И тогда суперкомпетентные чиновники от Гильдии окажутся гораздо большим злом, чем обычные некомпетентные человеческие функционеры.

— Злом для кого? — В голове четко прозвучал дискант Стивена.

Холодный, уверенный голос ни в чем не сомневающегося человека.

— Ты же видишь — они вымирают. Речь идет не о том, чтобы их уничтожить. Речь о другом. Сколько нам еще искусственно поддерживать эту популяцию? Мы тут зоопарком заведуем, Джек. Сохраняем вымирающие виды и все такое. Правда, клетка великовата… на весь мир. Ну давай отведем им отдельное пространство. Хочешь, целый субконтинент выделим? Но мы заслуживаем того, чтобы жить в свое удовольствие и избавиться от этой обузы.


Портер активно доскребал остатки рисового пудинга с тарелки. Он продолжил есть даже после того, как Стивен пронзительно закричал. Но Портер невозмутимо подчищал пудинг — пока Тельма не вцепилась ему в руку и не выдрала ложку. Только тогда он оторвался от тарелки и посмотрел на то, что происходило.

Сюрпризов в его жизни не было. Шесть месяцев назад он внимательно просмотрел сцену, проанализировал ее — а потом переключился на последующие события. Поэтому он весьма неохотно отодвинул кресло и с трудом выпрямился — габариты мешали.

— Он меня убьет! — подвывал Стивен. — Почему ты не предупредил?

Это он провизжал Портеру.

— Ты же знаешь — он сейчас придет и убьет меня!

— Господи ты боже! — заверещала над ухом Тельма. — Неужели это правда? Что ты стоишь! Ну что ты стоишь, ты же мужчина! Останови его!

Пока Портер обдумывал ответ, в кухню вошел Джек. Стивен от страха перешел на ультразвук. От его визга закладывало уши. Дорис влетела вслед за Джеком — с широко раскрытыми глазами, как никогда возбужденная и воодушевленная. Тельма срочно обежала стол и встала между Джеком и мальчиком, выставив сухонькие руки. Костлявое лицо перекосило от ярости.

— Я это вижу! — визжал Стивен. — Вижу в его мыслях! Он хочет убить меня, потому что знает, что я хочу… — тут он осекся. — Он не хочет, чтобы мы начали действовать. Он хочет, что мы оставались здесь, в этой развалюхе — как жалкие фокусники!

И тут ярость пересилила ужас, и он заорал:

— Я не буду! Не буду больше в их дурацких головах читать! А теперь он хочет всех нас поубивать! Всех! Всех хочет убить!

Поттер плюхнулся обратно на стул и нашарил ложку. Подтянул тарелку к подбородку и, не сводя глаз со Стивена и Джека, продолжил не спеша есть.

— Извини, — сказал Джек. — Не стоило тебе открывать мне свои мысли. Я бы их не мог прочесть сам. Надо было при себе их держать.

И он пошел вперед.

Тельма вцепилась в него иссохшими пальцами — причем накрепко. Кругом истерили и подвывали, Портер недовольно поморщился и потеребил брылы на шее. Совершенно бесстрастно он наблюдал за схваткой старухи и Джека. За их спинами неподвижно стоял Стивен — мальчик, видно, оцепенел от ужаса: лицо приобрело восковой оттенок, а все тело болезненно вытянулось.

Дорис двинулась вперед, и Портер перестал есть. Ему стало как-то не по себе — но он перестал есть не потому, что сомневался или был не уверен, а потому, что его гипнотизировала предрешенность всех этих действий. Он знал, знал, что сейчас произойдет, однако это не избавляло от благоговейного страха перед грядущим событием. Его нельзя было ничем удивить… а вот отрезвить — можно.

— Не трогай его! — пискнула Дорис. — Он же еще ребенок! Иди сядь и веди себя прилично!

И она ухватила Джека за пояс. Женщины раскачивались взад и вперед, пытаясь задержать высоченного мускулистого мужчину.

— Прекрати! Не смей его трогать!

Джек высвободился из их рук. Зашатался, попытался выпрямиться. А женщины размахивали руками и когтили его, как две рассерженные птицы. Он вытянул руки — хотел их оттолкнуть.

— Не смотри, — резко сказал Портер.

Дорис повернулась к нему. И ничего не увидела — как он и ожидал. Тельма увидела — и резко перестала кричать. Стивен тоже поперхнулся визгом — от кромешного ужаса. А потом заверещал с новой силой.

Они всего один раз видели последнюю сущность Джека на временной шкале. Однажды вечером их глазам предстал высохший старик — ненадолго. Более молодая сущность в это время придирчиво осматривала военный госпиталь, прикидывая, насколько хорошее у них оборудование и как там с лечением. Молодой Джек быстро вернулся — довольный. У старика будут прекрасный уход и лучшая терапия. И в этот мемент они и увидели его худое, истончившееся от лихорадки лицо. Но в этот раз глаза не блестели от жара. На них смотрели тусклые мертвые глаза — безо всякого выражения. Некоторое время сгорбленная фигура еще оставалась в вертикальном положении.

Тельма безуспешно попыталась подхватить старика, когда тот резко упал вниз лицом. Не успела. Тело ударилось об стол с сочным мясным звуком, вокруг разлетелись и покатились чашки и столовые приборы. На старике был выцветший голубой балахон, подвязанный у пояса. Никакой обуви — из-под больничной робы торчали болезненно-белые ноги. От тела распространялся резкий запах больницы — пахло хлоркой, старостью, болезнью и смертью.

— Ну что, поздравляю, — сказал Портер. — Обеих. Особенно тебя, Дорис. Вы его прикончили. Впрочем, он бы и так и так через пару дней помер. — И он добавил: — Все, Джек умер. Нам нужно его похоронить. Если, конечно, вы не считаете, что способны оживить его.

Тельма принялась вытирать слезы. Они текли по впалым морщинистым щекам, по губам, заливались в рот.

— Это я во всем виновата-ааа… Я хотела его убить… Руки мои хотели-иии… — И она выставила скрюченные пальцы. — Он никогда мне не доверял! Никогда не разрешал лечить! И был прав, прав…

— Мы обе виноваты, — пробормотала потрясенная Дорис. — Портер правду говорит. Я хотела, чтобы он ушел. Хотела, чтобы его с нами больше не было… Правда, я никогда ничего раньше не перемещала во времени.

— И никогда больше не сможешь, — пообещал Портер. — У него не было детей. Он был первый и последний, кто мог путешествовать во времени. Уникальный талант.

Стивен постепенно приходил в себя. На лицо еще не возвратилась краска, его всего трясло. И он не отводил глаз от сухонькой фигуры в истрепанной голубой пижаме, растянувшейся на столе.

— Так или иначе, — пробормотал он, подводя неутешительный итог, — в прошлое нам отныне путь заказан.

— Я думаю, — с трудом выговорила Тельма, — что ты можешь прочитать мои мысли. Ты слышишь, что я сейчас думаю.

Стивен сморгнул:

— Да.

— Теперь слушай меня внимательно. Я проговорю все словами, чтобы все могли их четко расслышать.

Стивен молча кивнул. Он судорожно оглядывался, но не двигался с места.

— Осталось четыре члена Гильдии, — сказала Тельма — равнодушным, тихим голосом. Совершенно бесстрастно. — Некоторые хотят оставить это место и переехать в коммуны. Некоторые думают, что пора установить нашу власть в коммунах — и неважно, что об этом думают их жители. — Стивен кивнул. — Я бы сказала, — продолжила Тельма, разглядывая свои морщинистые иссхошие руки, — что, если кто-то из нас попытается уйти отсюда, я довершу то, что не успел сделать Джек. — Она ненадолго задумалась, потом добавила: — Но я не знаю, смогу ли. Возможно, я тоже не справлюсь.

— Да, — сказал Стивен.

Голос у него сначала дрожал, но потом окреп:

— Ты недостаточно сильна. А между прочим, среди нас есть кое-кто гораздо сильнее тебя. Она может поднять тебя в воздух — и поставить, где пожелает. На другом конце света — на Луне — или посередине океана.

Дорис слабо ахнула:

— Я…

— Это истинная правда, — согласилась Тельма. — Но вот ведь в чем дело. Я тут стою всего в трех футах от нее. Если я дотронусь до нее первой, то выпью ее до дна. — И она пристально посмотрела в гладкое, испуганное лицо девушки. — Но ты прав. Дальнейшее зависит не от тебя и не от меня, а от того, что захочет сделать Дорис.

Та быстро и хрипло дышала.

— Я… не знаю… — едва слышно отозвалась она. — Я не хочу оставаться здесь. Какой смысл сидеть в этой хибаре и целыми днями… фокусничать для толпы. Но Джек сказал, что мы не должны навязывать свою волю коммунам. — И тут она неуверенно примолкла. Потом сказала: — В общем, всю мою жизнь, сколько я себя помню, даже маленькой девочкой, Джек всегда говорил: нельзя их ни к чему принуждать. Если не хотят, чтобы мы…

— Она не захочет переезжать сразу, — пояснил Тельме Стивен. — Но со временем она решится на это. Рано или поздно она заберет вас отсюда — ночью, к примеру. Когда вы будете спать. Со временем. — И он сверкнул зубами в улыбке: — Помни, я могу говорить с ней — мыслями. Когда захочу.

— Это так? — спросила Тельма девушку.

Дорис жалко замялась, не зная, что ответить.

— Ну… я… я не знаю. Так это, не так… В общем, я что-то запуталась, вот.

Портер выпрямился на стуле, откинулся на спинку и громко рыгнул.

— Очень странно слушать, как вы тут стоите и строите предположения насчет того, что произойдет, — сказал он. — На самом деле ты Тельму и пальцем не тронешь.

А старухе он заявил:

— Так что ничего не бойся. Мы так и не сдвинемся с места. Никто не сможет выиграть эту схватку. Мы, четверо, уравновешиваем друг друга.

Тельма поникла головой:

— А может, Стивен и прав. Неужели мы обязаны жить как раньше? Ничего не делая, не предпринимая?

— Мы останемся здесь, — сказал Портер. — Но мы не будем жить так, как раньше.

— В смысле? — удивилась Тельма. — А как мы будем жить? Что должно произойти, Портер, рассказывай немедленно!

— А тебя трудно сканировать, — попрекнул Портера Стивен. — Ты видел это, а не подумал. А что, разве правительства коммун изменили свою позицию? Они намерены призвать нас на помощь?

— Правительствам до нас дела нет, — сказал Портер. — В Вашингтон и Москву нас не позовут, не надейтесь. Но нам нужно просто постоять и подождать. — И он посмотрел вверх и с загадочным видом проговорил: — Но ожидание не затянется долго.


Ранним утром Эд Гарби пристроился в хвост другим машинам на своем видавшем виды рыдване. Сегодня хотели выехать многие. Неяркое холодное солнце четко высвечивало бетонные блоки, перегораживающие дорогу. Сегодня опять ожидается пасмурная погода — впрочем, как и вчера. И все равно, на выезде скопилась целая очередь машин.

— Сколько народу — да как рано, — пробормотала жена. — Наверное, не хотят ждать, пока пепел ветром понесет.

Эд нервно ощупал пропуск, бережно хранимый в пропитанном потом кармане рубашки.

— На блокпосту затор, — сердито пробурчал он. — Чем они там занимаются? Машины, что ли, взялись обыскивать?

Сегодня на выезде стояло аж четыре охранника — а не один, как обычно. Вооруженный отряд переходил от машины к машине, заглядывая внутрь и что-то бормоча в рации на шее — видно, разговаривая с руководством, которое сидело под землей. Здоровенный грузовик с рабочими вдруг выехал из линии и свернул на боковую дорожку. Рыча и отрыгивая облачка отвратительного голубого газа, он сделал полный круг и медленно поехал обратно, в центр коммуны. Прочь от блокпоста. Эд проводил его обеспокоенным взглядом.

— Что это они делают? Возвращаются? — Его одолел страх. — Они людей заворачивают!

— Нет, — спокойно отозвалась Барбара. — Смотри — вон машина выехала.

Древний, еще времен войны кабриолет протиснулся между бетонными блоками и выехал на равнину за оградой коммуны. За ним последовал второй, и обе машины стали набирать скорость — они быстро взбирались по низкому склону холма, на котором топорщилась гряда деревьев.

Сзади забибикали, Эд судорожно подал машину вперед. На коленях у Барбары тревожно замяукал младенец. Она потуже обернула ребенка истершимся хлопковым одеяльцем и подняла окно.

— День-то какой ужасный. Если б не нужно было ехать… — И тут она осеклась. — Так, смотри, вот охранники идут. Доставай пропуск.

Эд испуганно поздоровался с охранниками:

— Доброго вам утра, джентльмены…

Один из солдат быстро дернул у него из руки пропуск, придирчиво осмотрел его, пробил и сложил между страниц блокнота в стальном переплете.

— Так, приготовили большие пальцы, будем брать отпечатки, — приказал он.

И выдал черную, истекающую чернилами подушечку.

— Ребенок тоже.

Эд ошеломленно спросил:

— Зачем? Что-то случилось?

Близнецы боялись так, что не решались шевельнуться. Словно во сне, они протянули пальцы и оставили отпечатки в положенном месте. Эд попытался возражать, когда его палец грубо притиснули к черной подушечке — прямо ухватили за запястье и дернули. Потом охранники обошли грузовик и проделали то же самое с Барбарой. А командир поставил ботинок на подножку и коротко бросил:

— Пятеро, значит. Все ваши?

Эд тупо покивал:

— Ага, мои. Семья моя.

— Вся целиком? Еще кто есть?

— Нет. Только мы пятеро.

Охранник впился в него цепким взглядом черных настороженных глаз.

— Когда вернуться намереваетесь?

— Сегодня вечером.

И Эд кивнул на металлический блокнот, в котором остался его пропуск.

— Там написано — до шести часов.

— Если выедете из коммуны, — сказал охранник, — обратного пути не будет. Мы всех выпускаем, но никого потом не впускаем.

— Это с каких пор? — прошептала Барбара, посерев от страха.

— С прошлой ночи. Так что выбор за вами. Хотите — вперед, поезжайте, делайте что решили, советуйтесь со своим прорицателем. Но обратно не возвращайтесь.

И охранник ткнул пальцем в сторону боковой дорожки:

— Хотите вернуться — поезжайте туда. Она ведет к съездам. Поезжайте за тем грузовиком — он возвращается.

Эд облизнул враз пересохшие губы.

— Я не могу. У дочки… у нее костный рак. Старуха уже начала ее лечить, но она еще не поправилась. Не до конца поправилась. Старуха сказала, надо еще раз показаться.

Охранник проглядел папку с загнутыми страничками:

— Так, вам в девятое отделение, на шестой уровень. Поезжай вниз, и они твою дочку поставят на ноги. У врачей там есть оборудование и все такое.

Он закрыл папку и отступил от машины — здоровенный такой, весь красный, с щетинистым мясистым лицом.

— Так что давай, давай. Решайся — туда или сюда. Дело за тобой.

Эд машинально завелся и тронулся с места.

— Они, наверно, решили, — ошеломленно пробормотал он, — что слишком много народу выезжает. И хотят нас напугать… Они ж знают, что нам там не выжить! Мы ж там помрем!

Барбара молча прижала к себе младенца.

— Мы и тут помрем.

— Но там же сплошные развалины!

— А как же они?

Эд поперхнулся и беспомощно промямлил:

— Ну а если охранник попутал чего? Что нельзя вернуться и все такое?

Грузовик перед ними повернул на боковую дорожку. Водитель неуверенно высунул руку из окна — мол, поворачиваю. А потом вдруг втянул ее обратно и резко рванул к блокпосту. Впереди случилось некоторое замешательство. Грузовик вдруг резко сбросил скорость, Эд тоже ударил по тормозам, выругался, переключился на первую передачу. Грузовик вдруг помчался вперед. Прорвался через блокпост и вылетел на бесплодную равнину. Эд без раздумий дал по газам и поехал следом. В кабину ворвался холодный, несущий пепел ветер. Эд прибавил ходу и поравнялся с грузовиком:

— Куда ты едешь? Они ж тебя обратно не пустят!

Водитель — маленький худенький человечек, лысый и с выпирающими костями — свирепо крикнул:

— Да пошли они куда подальше! Я не вернусь! Сам не вернусь! Я едой запасся, постель взял! Все, что у меня есть, все взял! Пусть только попробуют вернуть меня обратно!

И он дал по газам и умчался вперед.

— Ну вот, — тихо сказала Барбара. — Дело сделано. Мы прорвались.

— Ага, — дрожащим от волнения голосом подтвердил Эд. — Прорвались. Вот только куда прорвались?! Тут что ярд, что тысяча миль — кругом одно и то же!

И Эд в ужасе повернулся к жене:

— А если нас не примут? В смысле, вот если мы приедем— а они нам дадут от ворот поворот? У них там ничего нет! Хибара какая-то! Где ж там поместятся все? Ты назад посмотри!

Из ворот неуверенно, медленно выползала целая вереница грузовиков и машин. По выжженной солнцем равнине тянулся караван ржавых автомобилей. Некоторые развернулись и поехали обратно, некоторые приткнулись к обочине, пока пассажиры ссорились и ругались.

— Они нас примут, — твердо сказала Барбара. — Они хотят помочь — всегда хотели.

— А если они не смогут?!

— Смогут. Они почти все могут — надо только попросить. Они не могли приехать к нам — что ж, тогда мы приедем к ним. Нас и так слишком долго продержали вдали от них. Если правительство не согласно сотрудничать с ними — прекрасно, мы сделаем это сами, без правительства.

— А мы выживем? Снаружи-то? — хриплым от волнения голосом спросил Эд.

— Да.

За ними кто-то забибикал — радостно, возбужденно, а не сердито. Эд прибавил газу.

— Это исход, прям как в книжке. Смотри, сколько народу сзади едет. Кто ж там остался?

— Много кто остался, — ответила Барбара. — Все начальство, к примеру.

И она беззвучно рассмеялась.

— С них станется новую войну начать… В общем, они найдут, чем без нас заняться, не волнуйся.

1955

Вторая модель (Second Variety)

1

Русский солдат с винтовкой наперевес быстро поднимался по изрытому воронками склону холма. Он нервно озирался, часто облизывал пересохшие губы. Время от времени он поднимал руку в перчатке, расстегивал ворот шинели и вытирал пот с шеи.

Эрик повернулся к капралу.

— Хотите попробовать? А может быть, лучше я? — Он отрегулировал прицел так, что лицо солдата заполнило все поле обзора. Оно было угрюмым, заросшим и изборождено морщинами.

— Подожди-ка, не стреляй! — капрал поднял руку. — Думаю, в этом пока нет нужды.

Солдат прибавил шагу, расшвыривая ногами золу и груды мусора. Он поднялся на вершину холма и остановился, тяжело дыша и озираясь. Небо было покрыто мрачными тучами, ниже туч по воздуху носился серый пепел. Голые стволы деревьев то там, то тут возвышались над ровной и голой землей, лишь местами устланной битым камнем. Чуть поодаль развалины домов, похожие на истлевшие черепа, глядели пустыми глазницами окон.

По всему было видно, что русскому не по себе. Он определенно чуял что-то неладное.

Солдат начал спускаться с вершины холма. Он был уже в нескольких десятках метров от бункера. Эрик засуетился, вертя в руке пистолет и нервно поглядывая на капрала Леона.

— Не беспокойся попусту, — буркнул тот, осуждающе посмотрев на молодого солдата. — Сюда он не доберется. Сейчас им займутся.

— Почему вы так уверены, капрал? Он забрался чертовски далеко от своих окопов.

— Успокойся. Сейчас ему будет крышка. Они ошиваются где-то поблизости и вот-вот примутся за него.

Спускаясь по холму, солдат заспешил. Его сапоги стали вязнуть в грудах серого пепла. На мгновение он остановился и поднес к глазам бинокль.

— Он смотрит прямо на нас! — воскликнул Эрик.

Русский двинулся дальше. Были видны его глаза — два голубых камешка. Рот его был слегка приоткрыт, на подбородке темнела многодневная щетина. На впалой щеке виднелся квадратик пластыря, из-под которого по краям пробивалось что-то синее.

«Лишай», — отметил про себя капрал.

Шинель солдата была грязной и рваной. Одной перчатки не было. Когда солдат бежал, счетчик радиации на ремне раскачивался и колотил его по ногам.

Леон прикоснулся к руке Эрика.

— Ну вот, один уже показался.

На поверхности земли возникло что-то небольшое, отбрасывающее металлический отблеск в тусклом полуденном свете — шар из металла. Он быстро поднимался по склону к бежавшему солдату. Его когти были выпущены, два острых лезвия бешено вращались в противоположные стороны. Солдат услышал их шум, мгновенно обернулся и выстрелил. Шар разлетелся на мелкие кусочки. Но тут же появился другой и последовал за первым. Солдат снова выстрелил.

Третий шар, свистя и щелкая, вцепился в ногу русского. Тот остановился и нагнулся. Четвертый шар прыгнул ему на плечи и вращающиеся лезвия исчезли в горле неприятеля.

— Да-а, от них и впрямь невозможно уйти! — облегченно вздохнул Эрик. — Боже! От этих чертовых штуковин оторопь берет! Я иногда думаю, что без них нам было бы лучше.

— Если бы не мы изобрели их, это сделали бы русские! — Леон нервно закурил сигарету. — Интересно, с чего это он полез к нам в расположение? Да к тому же в одиночку? Я не заметил, чтобы кто-нибудь его прикрывал.

Из хода сообщения, ведущего в бункер, выскользнул лейтенант Скотт.

— Что случилось? Что-то появилось на экране?

— Русский!

— Всего один?

Эрик повернул к офицеру экран, и Скотт стал внимательно смотреть, как металлические сферы ползают по распростертому телу. Лязгая и жужжа, они распиливали мертвеца на мелкие кусочки, чтобы потом растащить их в разные стороны.

— О боже! Какое множество «когтей»! — пробормотал офицер.

— Они налетели на него, как мухи на дохлятину, сэр. Похоже, они здорово соскучились без работы.

Скотт с отвращением отодвинулся от экрана.

— Мухи… Интересно, зачем он сюда шел? Они же отлично знают, что у нас здесь полным-полно «когтей»!

К небольшим шарам присоединился робот покрупнее. Он руководил действиями крошек при помощи глаз, расположенных на конце торчащей из него тупорылой трубы. От русского уже почти ничего не осталось. Сонм «когтей» тащил то, что недавно было человеческим телом, к подножию холма.

— Сэр, — произнес Леон, — если все в порядке, то надо бы вылезти наружу и взглянуть на останки.

— Зачем?

— Может быть, он шел к нам с каким-нибудь гостинцем.

Лейтенант на мгновенье задумался.

— Ладно, — сказал он наконец, пожав плечами. — Только будьте осторожны, капрал.

— У меня есть браслет. — Леон погладил металлический обруч, охватывающий запястье.

2

Капрал взял винтовку и, низко пригнувшись, осторожно поднялся к выходу из бункера, пробираясь между бетонными балками и стальными переборками. Воздух наверху был холодным. Капрал, шагая по мягкому пеплу, пересек участок земли, отделявший останки солдата от бункера. В лицо дул ветер, забрасывая его крохотными серыми частичками. Он отвел глаза и поспешил вперед.

«Когти» отступили, когда он подошел к ним. Некоторые неподвижно застыли. Он дотронулся до своего браслета. Сколько отдал бы русский за это сокровище! Слабая радиация, исходившая от этого устройства, нейтрализовывала «когти», лишая их возможности активно действовать. Даже большой робот с глазами на черенке с уважением отступил, когда Леон приблизился к нему.

Капрал склонился над останками русского. Рука в перчатке что-то крепко сжимала. Леон разжал мертвые пальцы. Запечатанный контейнер из алюминия. До сих пор еще блестящий.

Он сунул его в карман и пошел назад, в бункер. За спиной у него ожили «когти» и снова занялись своим делом. Процессия возобновилась, металлические шары двинулись со своей ношей по серому пеплу. Слышно было, как их гусеницы скребут по земле. Капрала бросило в дрожь.

Скотт пристально взглянул на блестящую металлическую трубку, которую подал ему капрал.

— Это было у него?

— В его руке, сэр. Может быть, вам следовало бы открыть его, сэр?

Лейтенант отвинтил крышку и вытряхнул содержимое себе на ладонь. Небольшой кусочек шелковистой бумаги, аккуратно сложенный. Он подсел к свету и развернул его.

— О чем там пишут, сэр? — нетерпеливо поинтересовался Эрик.

Лейтенант хотел было что-то ответить, но тут из туннеля вышли несколько офицеров во главе с майором Хендриксом.

— Сэр! — обратился лейтенант к начальнику. — Это было у убитого русского.

Хендрикс взял листочек и внимательно его прочел.

— Где вы это взяли?

— Солдат-одиночка, сэр. Только что.

— Где он? — резко спросил Хендрикс.

— Я уже докладывал, сэр. Мы ничего не могли сделать — «когти» порешили его слишком быстро.

Майор Хендрикс недовольно буркнул что-то и повернулся к своим спутникам.

— Вот. Я полагаю, что именно этого мы ждали. На этот раз они определенно будут сговорчивее.

— Значит, они все же решили начать переговоры? — спросил Скотт. — И что мы будем делать?

— Не нам это решать. — Хендрикс сел. — Где офицер связи? Мне срочно нужна Лунная База.

Пока Леон размышлял, офицер, ведавший связью, осторожно вывел наружу антенну и стал водить ею. прощупывая небо над бункером, чтобы удостовериться, что нет никаких признаков вражеских кораблей-наблюдателей.

— Сэр, — Скотт обратился к майору, — вам не показалось странным, что «когти» стали собираться в большие группы? Вот уже год, как мы используем это эффективное оружие, но такого до сих пор еще не наблюдалось.

— Может быть, они уже полностью опустошили вражеские траншеи и скоро примутся за нас, а? — майор невесело осклабился.

— Один робот, из тех, что с черенком, забрался на прошлой неделе к русским в бункер, — заметил капитан Веймар. — и порешил добрый взвод солдат, пока им удалось с ним разделаться.

— Откуда ты это знаешь? — повернулся к нему Хендрикс.

— Мне сказал об этом…

— Лунная База, сэр! — крикнул офицер связи.

На экране появилось изображение дежурного на Луне. Его отутюженная форма разительно отличалась от формы находившихся в бункере. И он был чисто выбрит.

— Лунная База слушает.

— Это командный пункт группы Эл-один. Земля. Соедините меня с генералом Томпсоном.

Лицо дежурного исчезло. Затем на экране возникли жесткие черты лица Томпсона.

— В чем дело, майор?

— Наши «когти» прихватили русского. Он нес послание. Мы не знаем, можно ли верить этому письму. Раньше, как вы знаете, уже бывали такие уловки.

— Что в письме?

— Русские предлагают, чтобы мы послали к ним в окопы офицера высокого ранга.

— Зачем? — нетерпеливо перебил майора генерал.

— Для участия в переговорах, сэр, — невозмутимо продолжал Хендрикс. — О предмете переговоров они ничего не пишут. Они говорят, что дело… — майор сверился с листком, — не терпит отлагательств. И в связи с этим они настоятельно просят нас начать переговоры.

— Ну-ка. ну-ка, дайте посмотреть.

Хендрикс поднес листок бумаги почти вплотную к экрану, чтобы генерал мог сам прочесть послание.

— Так что же нам предпринять, сэр? — спросил через мгновение Хендрикс.

— Пошлите какого-нибудь офицера.

— Вы уверены, что это не западня?

— Все может быть. Но расположение их командного пункта указано правильно. Мне кажется, что стоит попробовать. Вреда от этого не будет.

— Я пошлю офицера и о результатах немедленно доложу вам. как только он вернется.

— Хорошо, майор, — удовлетворенно кивнул Томпсон и отключил связь.

Экран погас. Высоко вверху антенна, тихо жужжа, начала медленно опускаться.

Хендрикс задумчиво свернул листок.

— Я пойду, — вызвался капитан Веймар.

— Они хотят, чтобы пошел кто-нибудь из старших офицеров, наделенных полномочиями принимать решения. — Хендрикс потер челюсть. — Вы, капитан, вполне подходите… но, понимаете… я не был снаружи вот уже несколько месяцев. Может быть, мне стоит немного подышать свежим воздухом?

— А это не слишком рискованно?

Хендрикс, не отвечая, прильнул к стереотрубе. Останков вражеского солдата уже не было. В поле зрения оставался всего лишь один «коготь», да и тот уже сворачивался и зарывался в пепел. Словно какой-то ужасный железный краб…

— Это единственное, что меня беспокоит, — наконец сказал Хендрикс, трогая браслет на запястье. — Я знаю, что, пока на мне эта штуковина, я в полной безопасности. Но вы не можете себе представить, как я боюсь потерять этот браслет. Что-то есть в этих механизмах такое, чего я боюсь до глубины души. Я ненавижу их, понимаете, по-настоящему ненавижу, хоть они и помогают нам против русских. О, как бы я хотел, чтобы мы никогда не изобретали их. От этих штуковин можно ожидать чего угодно… Что-то наши конструкторы недодумали. Неумолимые, безжалостные механизмы…

— Если бы мы их не изобрели, они непременно появились бы у русских! — покачал головой Веймар.

Хендрикс отошел от стереотрубы и сел на стул.

— В любом случае, похоже, что войну мы выиграем. И я полагаю, что это хорошо. — Мельком глянув на часы, он добавил: — Мне лучше отправиться прямо сейчас, если я хочу вернуться засветло.

3

Майор глубоко вздохнул и ступил на серую неровную почву. Через минуту он закурил сигарету и некоторое время стоял, оглядываясь по сторонам. Все вокруг было мертво, ничего не шевелилось. На многие мили во все стороны были лишь бесконечные опаленные руины зданий да несколько деревьев без листьев и без ветвей, одни голые стволы. Над головой висели вечные серые тучи, закрывая землю от солнца.

Майор Хендрикс решительно двинулся вперед. Справа от него метнулось что-то круглое, металлическое: «коготь» гнался за чем-то, чем можно было поживиться. Возможно, за каким-нибудь мелким животным, скорее всего крысой. Да, они охотились и на крыс тоже. Для них это было чем-то вроде побочного промысла.

Он поднялся на вершину невысокого холма и поднес к глазам бинокль. В нескольких милях впереди лежали неприятельские окопы. Где-то здесь же находился их передовой командный пункт. Парламентер направлялся именно оттуда.

Мимо прошел приземистый робот, беспорядочно размахивая «руками», как бы приглашая идти за собой. Хендрикс внимательно наблюдал за ним, пока тот не исчез среди обломков. Механизмы такого типа ему еще видеть не доводилось. Было похоже на то, что новых типов роботов становилось все больше и больше, причем таких, каких он не видел прежде. А это еще раз подтверждало слухи, что с конвейеров подземных заводов сходили роботы новых типоразмеров и модификаций все в больших и больших количествах.

Хендрикс выбросил сигарету и двинулся дальше. Использование в войне искусственных солдат вызывало у него все больший интерес. С чего все это началось? С насущной необходимости. В начале войны русские добились выдающихся успехов, используя обычные средства вооружения. Большая часть Северной Америки была попросту стерта с лица земли. Однако вскоре, конечно же, наступило возмездие. Еще до того, как началась эта война, в небе было полно кружащихся дисков-бомбардировщиков. Они были запущены за много лет до начала войны, и уже через несколько часов после начала военных действий с них на русскую территорию посыпались бомбы.

Однако это не помогло Вашингтону. В первый же год войны американское правительство переправилось на Луну. Ему попросту не оставалось ничего другого. Европа была превращена в гигантскую груду золы, где могли расти только мутантные черные растения, питательные вещества они добывали из пепла и костей. Не лучше пришлось и Северной Америке. Здесь тоже не могло расти и жить ничего из прежде известного. Всего несколько миллионов жителей влачили жалкое существование в Канаде да кое-где в Южной Америке. Но на втором году войны с неба начали сыпаться русские парашютисты. Сначала их было совсем немного, потом все больше и больше. У них было — впервые в истории — по-настоящему эффективное антирадиационное обмундирование и снаряжение. То, что осталось от американской промышленности, было в спешном порядке эвакуировано на Луну вместе с правительством.

Все, кроме войск. Оставшиеся войска держали оборону там. где только можно было. Несколько тысяч в одном месте, в другом — всего один взвод, мужественно удерживали стратегически важные пункты. Никто толком не знал расположения этих опорных точек, одно было известно доподлинно: отчаянные защитники свободы и справедливости цеплялись за любое укрытие, передвигались по ночам, укрывались среди развалин, в канализационных коллекторах и в подвалах, кишащих крысами и змеями. Похоже было, что русские вот-вот одержат окончательную победу.

За исключением горстки ракет, ежедневно выпускаемых с Луны, против них уже не было никакого эффективного оружия. Захватчики уже контролировали почти всю территорию США. Они без опаски передвигались где угодно и когда угодно, поскольку военные действия фактически прекратились. Ничто не могло противостоять победителю.

4

И тогда появились «когти». Всего за одну ночь они повернули весь ход войны.

Поначалу эти механизмы были неуклюжими. Они были настолько медлительны, что русские сшибали их. едва только они выползали из своих подземных туннелей. Но затем появились более быстрые и ловкие модели. Выпускали их заводы, расположенные на Земле, вернее, глубоко под землей, гораздо глубже русских окопов, заводы, которые некогда делали атомные боеголовки и были теперь почти позабыты.

«Когти» становились со временем все быстрее и все крупнее в размерах. Появились новые типы с зачаточными органами чувств, иные могли даже летать. Было несколько типов прыгающих роботов. Лучшие конструкторы на Луне не покладая рук разрабатывали все новые и новые модели, делая их все сложнее, совершенствуя их поведение. И роботы стали для русских сущим кошмаром. Некоторые «когти» помельче научились даже искусно прятаться в пепел, залегая в засады.

И вскоре «когти» стали проскальзывать в неприятельские окопы, бункеры, стоило только русским поднять крышку люка и выглянуть наружу. Один «коготь» внутри бункера — убийственная сфера из металла и лезвий, — этого было вполне достаточно. Куда пробирался один, туда за ним тотчас следовали другие.

Когда изобретают оружие такого рода, война уже не может продолжаться.

Похоже, она уже кончалась.

Может быть, он и идет, чтобы услышать это известие. Может быть, русские решили выбросить полотенце на канаты. Плохо, что для этого им потребовалось столько времени. Шесть лет!!! Слишком долго для войны такого рода. Автоматические диски возмездия, вращающиеся повсюду над Европой и Азией, сотни тысяч дисков. Кристаллы, зараженные бактериями. Управляемые ракеты русских, с воем обрушивающиеся на города Америки. Бомбы… И вот теперь— «когти»!

«Когти» были совсем не похожи на другие виды оружия. Они были… живыми с любой точки зрения, независимо от того, хотело правительство признавать это или нет. Они не были машинами. Они были существами, вращающимися. ползающими, вылезающими из руин. Они стряхивали с себя пепел и стрелой неслись к человеку, взбирались на него, стараясь дотянуться до горла. Именно для этого они и были сконструированы. Это была их работа.

И они справлялись отлично! Особенно позже, когда стали появляться новые конструкции и модификации. Теперь они уже сами себя ремонтировали. С этого момента они стали существовать сами по себе. Изотопные браслеты защищали от них американские войска, по стоило человеку потерять браслет, как он тут же становился легкой добычей этих злобных тварей, независимо от того, в какую форму он был одет. А глубоко под землей автоматические заводы штамповали все новых существ. Люди старались держаться подальше от этого производства — это становилось слишком рискованным. Производство было предоставлено самому себе и, казалось, прекрасно функционировало. Новые модификации были более быстрыми, более сложными и более эффективными в бою. Да. именно более эффективными!

Благодаря им великий американский народ и выигрывал войну.

Хендрикс закурил вторую сигарету. Пейзаж действовал ему на нервы. Ничего, кроме пепла и развалин. Ему казалось, что он остался совершенно один на всей планете. Справа от него высились руины города — несколько чудом уцелевших стен и горы обломков. Он швырнул потухшую спичку и прибавил шагу. Вдруг Хендрикс остановился, вскинул винтовку и напрягся. Какое-то мгновение это напоминало…

Из-под остова разрушенного дома что-то выползло. Какая-то фигура направлялась к нему — нерешительно, короткими шагами…

Хендрикс прицелился.

— Стой!

Мальчик остановился. Хендрикс опустил винтовку. Малыш стоял молча и внимательно рассматривал взрослого. Он был маленький, ему было от силы лет восемь. Правда, сейчас возраст очень трудно определить. Большинство детей, которые остались в живых, остановились в своем росте. На мальчике был полинялый синий свитер, запачканный грязью, и короткие штанишки. У него были длинные спутанные волосы. Каштановые волосы. Они свисали ему на лицо, закрывали уши. В руках он что-то держал.

— Что это у тебя? — резко спросил Хендрикс.

Мальчик протянул руки. Это была игрушка — маленький плюшевый медвежонок. Мальчик смотрел прямо на взрослого, и выражение его больших глаз заставило сердце майора сжаться.

— Мне не нужна твоя игрушка, сынок. Оставь ее себе.

Мальчик снова крепко обнял свою драгоценность.

— Где ты живешь? — поинтересовался Хендрикс.

— Там.

— В развалинах?

— Да.

— Под землей?

— Да.

— Сколько вас там?

— Сколько нас… сколько?

— Я спрашиваю, сколько вас там живет? У вас там большой поселок?

Мальчик ничего не ответил. Хендрикс нахмурился.

— Но ты же здесь не один, сам по себе? Не так ли?

Мальчик кивнул.

— Чем же вы живете?

— Там есть еда.

— Какая еда?

— Всякая.

Хендрикс внимательно посмотрел на малыша.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Тринадцать.

Это было невозможно. Хотя… кто знает? Мальчик был худым, да и в росте несколько поиздержался. И, вероятнее всего, он был стерилен из-за длительного воздействия радиации. Неудивительно, что он такой маленький. Его руки и ноги походили на палки для чистки труб — шишковатые и худые. Хендрикс тронул руку мальчика. Кожа была сухой и шершавой — вероятно, тоже результат радиации. Он нагнулся и посмотрел ребенку в лицо. На него смотрели пустые и темные глаза.

— Ты слепой? — с содроганием спросил Хендрикс.

— Нет. Кое-что я вижу.

— Но как тебе удается избегать «когтей»?

— Когтей?

— Ну, этих круглых металлических штуковин, которые повсюду бегают и зарываются в землю.

— Не понимаю.

Возможно, поблизости «когтей» вообще не было. Довольно большие пространства были свободны от них. Механизмы большей частью собирались вокруг бункеров, поближе к людям. Эти роботы были спроектированы так, чтобы чувствовать тепло — тепло живых существ.

— Тебе повезло, приятель, — сказал Хендрикс, выпрямившись. — А куда же ты идешь?

— Можно мне пойти с вами, сэр?

— Со мной? — Хендрикс сложил на груди руки. — Но мне предстоит очень долгий путь. Много миль. И мне нужно спешить. — Он взглянул на часы. — Я должен добраться засветло.

— Мне бы очень хотелось пойти с вами, сэр.

Хендрикс порылся в своем ранце.

— Не стоит тебе идти со мной, малыш. Вот, возьми… — С этими словами он протянул ребенку пару консервных банок. — Бери их и возвращайся к себе. О’кей?

Мальчик молчал.

— Я буду возвращаться этой же дорогой. Через день, а может быть, через два. Если ты подождешь, когда я буду возвращаться, вот тогда ты сможешь пойти со мной. Ну. договорились?

— Мне хотелось бы пойти с вами теперь.

— Дорога у меня трудная.

— Но я не боюсь ходить пешком.

Хендрикс неловко переступил с ноги на ногу. Двое людей — очень хорошая мишень. И к тому же с мальчишкой придется идти гораздо медленней. Но если он будет возвращаться к себе совершенно другим путем? Что тогда? И если этот мальчик на самом деле совершенно одинок…

— О’кей! Пойдем вместе, малыш.

5

Хендрикс шел широким шагом, но мальчишка не отставал от него. Он по-прежнему прижимал к груди медвежонка.

— Как тебя зовут? — спросил майор немного погодя.

— Дэвид. Дэвид Дерринг.

— Дэвид? Что… что же случилось с твоими матерью и отцом?

— Они умерли.

— Как?

— Во время взрыва.

— Когда это случилось?

— Шесть лет назад.

Хендрикс сбавил шаг.

— И ты все эти шесть лет был один?

— Нет. Я был с другими людьми, но они потом ушли.

— И с тех пор ты один?

— Да.

Хендрикс внимательно посмотрел на мальчика. Он был каким-то странным: говорил очень мало, как-то отрешенно. Но, возможно, такими они и были — дети, которые смогли выжить среди этого ужаса. Тихими. Стоическими. Какой-то странный фатализм владел ими. Для них не было ничего неожиданного. Они могли перенести что угодно. Таких, пожалуй, ничем не удивишь. Обычаи, привычки — все эти определяющие силы обучения исчезли. Остался один только грубый опыт.

— Я иду не слишком быстро для тебя, малыш? — участливо спросил Хендрикс.

— Нет.

— Как это тебе удалось увидеть меня?

— Я ждал.

— Ждал? — Хендрикс был озадачен. — Чего же ты ждал?

— Хотел поймать что-нибудь.

— Что именно?

— Что-нибудь, что можно было бы съесть.

— О!

Хендрикс скривил губы в печальной гримасе. Тринадцатилетний мальчик, основным пропитанием которого были крысы, суслики и протухшие консервы. В какой-нибудь дыре под развалинами города, полного очагов радиации и «когтей», с русскими пикирующими минами над головой…

— Куда мы идем? — вдруг спросил Дэвид.

— В русские окопы.

— К русским? — в голосе мальчика просквозил интерес.

— Да, к нашим врагам. К тем людям, которые начали эту войну и первыми применили радиационные бомбы. Помни: именно они заварили всю эту кашу.

Мальчик кивнул. На его лице опять не было никакого выражения.

— Я — американец. — гордо сказал Хендрикс.

Но мальчик промолчал.

Так они и шли: Хендрикс чуть впереди, мальчик — за ним, прижимая к груди своего плюшевого медвежонка.

Около четырех часов пополудни они сделали привал, чтобы пообедать. Хендрикс развел костер в углублении между бетонными глыбами. Он повыковыривал где можно сухую траву. насобирал кучку сухих веток. Русские окопы были уже недалеко. Вокруг простиралось то, что некогда было дивной долиной — сотни акров фруктовых деревьев и виноградников. Теперь здесь ничего не осталось, кроме нескольких голых пней, гор, которые маячили где-то вдали, на горизонте, да туч пепла, кружащегося на ветру и оседавшего на траву, на развалины домов и то, что когда-то было дорогой.

Хендрикс приготовил кофе и подогрел баранью тушенку.

— Держи! — Он протянул банку и кусок хлеба мальчику.

Дэвид сидел на корточках, его узловатые белые коленки выступали вперед. Он посмотрел на еду и сказал, мотнув головой:

— Нет.

— Нет? Разве тебе не хочется есть?

— Не хочется.

Хендрикс пожал плечами. Возможно, мальчик мутант и привык к особой пище. Впрочем, чепуха: когда он бывал голоден, он находил себе пищу прямо в развалинах! Да, мальчик этот, конечно, странный, но в этом мире многое изменилось… Жизнь стала не такой, как раньше. И никогда не станет прежней. Человечеству рано или поздно придется смириться с этим.

— Ну что ж, как хочешь, — проговорил Хендрикс.

Он сам съел весь хлеб и тушенку, затем выпил кофе. Ел он медленно, размеренно двигая челюстями. Покончив с едой, он встал и затоптал костер.

Дэвид медленно поднялся, следя за ним своими детскими и в то же время старческими глазами.

— Мы идем дальше, малыш, — сказал Хендрикс.

— Хорошо.

Хендрикс снова двинулся в путь, держа винтовку наперевес. Русские должны быть где-то рядом. Майор был внимателен и готов к любой случайности. Конечно, русские ждали ответа на свои предложения, но нельзя было забывать, что они горазды на всякие уловки. Подвох мог поджидать на каждом шагу. Хендрикс внимательно осмотрел окружающую местность. Ничего, кроме развалин и пепелищ; несколько холмов, обугленные деревья. Бетонные стены. Но где-то впереди должен был быть передовой бункер русской линии окопов — передовой командный пункт. Подземный, глубокий, только перископ торчит на поверхности да пара крупнокалиберных стволов. Может, еще и антенна.

— Мы скоро придем? — спросил Дэвид.

— Да. Ты устал?

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

Мальчик не ответил. Он по-прежнему шел чуть позади, внимательно выбирая дорогу среди куч камня и пепла. Его голые ноги и поношенные башмаки посерели от пыли, изможденное лицо было все в царапинах, на них тоже налип серый пепел. Такой же серый налет покрывал потрескавшиеся губы мальчика. На его бледном лице не было, казалось, никаких других красок, кроме серой. «Пожалуй, это типичное лицо нового поколения детей, выросших в погребах, канализационных коллекторах и подземных убежищах», — подумал офицер.

Хендрикс замедлил шаг, поднял бинокль и внимательно осмотрел местность. Может, они здесь, в каком-то укромном месте, поджидают его? Следят точно таким же образом, как его люди наблюдали за русским парламентером? По спине Хендрикса пробежали мурашки. Возможно, они уже изготовили свои винтовки и вот-вот выстрелят; ведь и его люди были готовы к убийству, едва только замечали врага!

Хендрикс отнял бинокль от глаз и вытер пот со лба. Он чувствовал себя преотвратно. Но ведь они должны его ждать! А это в корне меняло ситуацию.

Он снова пошел по пеплу, крепко сжимая винтовку обеими руками. Дэвид шел следом. Хендрикс, поджав губы, внимательно смотрел во все стороны. В любую минуту это могло произойти. Вспышка белого огня, взрыв, аккуратный выстрел снайпера из глубокого бетонного бункера.

Он поднял руку над головой и начал размахивать.

Ничто не шевелилось. Справа от него была длинная гряда холмов, на вершинах торчали мертвые стволы деревьев. Вокруг стволов были видны сухие плети дикого винограда, чуть поодаль — остов беседки. И неизменная черная трава. Хендрикс внимательно осмотрел гряду — прекрасное место для обзора и засады. Он медленно двинулся туда, Дэвид молча последовал за ним. Хендрикс, будь он здесь командиром, обязательно выставил бы наверху часового, чтобы пресечь возможные попытки янки прорваться к командному пункту. Конечно, будь он командиром, здесь для гарантии была бы еще и тьма «когтей».

Он остановился.

— Мы пришли? — спросил Дэвид.

— Почти.

— Почему же мы остановились?

— Я не хотел бы понапрасну рисковать.

Мальчик ничего не ответил.

Хендрикс медленно двинулся дальше. Теперь гребень был уже прямо перед ним. И конечно же, две фигуры были видны оттуда, словно на ладони. Что-то было не так. Будь здесь русские, они бы не упустили такого шанса. Хендрикс снова помахал рукой. Но они ведь должны ждать парламентера с ответом на свое послание? Если только это не западня… Но зачем разводить такой сыр-бор из-за одного человека?

— Держись поближе ко мне. малыш. — Хендрикс повернулся к Дэвиду. — Не отставай!

— Что?

— Иди со мной рядом. Мы, похоже, уже пришли. Сейчас нам ни в коем случае нельзя рисковать.

— Я постараюсь, — сказал Дэвид. Он по-прежнему шел позади майора, все так же сжимая в своих объятиях медвежонка.

— А ну тебя! — махнул в сердцах рукой Хендрикс. — Оставайся где хочешь.

Он вновь поднял бинокль и вдруг напрягся. Кажется, что-то шевельнулось? Он внимательно осмотрел весь гребень еще раз. Нет, все тихо. Мертвая тишина. Никаких признаков жизни — только голые стволы деревьев и серый пепел. Должно быть, крысы. Большие серые крысы, которым как-то удалось спастись от «когтей». Мутанты, строившие свои норы из пепла на слюне. Получалось что-то вроде гипса. В этом не было ничего удивительного— простая приспособляемость, присущая всему живому.

Он снова двинулся вперед.

На вершине холма возникла высокая фигура в развевающемся серо-зеленом плаще. Русский! За ним возник еще один! Оба подняли винтовки и прицелились.

Хендрикс остановился, открыл рот и начал кричать. Солдаты присели на колено, глядя на подножие холма. К ним присоединилась третья фигура. Маленькая… Очевидно, женщина! Она остановилась позади этих двоих.

— Стойте! Стойте, не стреляйте! Я…

Но русские открыли огонь. Позади офицера раздался слабый хлопок, и волны тепла обрушились на него, сбив с ног. Пепел колол лицо, лез в глаза и в нос. Кашляя, Хендрикс приподнялся на локтях. Да. это ловушка, с ним все кончено. Дьявольская азиатская хитрость. Он пришел сюда на убой, как молодой бычок.

Солдаты и женщина пошли вниз с холма, скользя по мягкому пеплу. Хендрикс был оглушен, в голове у него гудело. Он неуклюже поднял винтовку и прицелился. Ему показалось, что она весит сейчас тысячу тонн. Нос и щеки горели, глаза слезились. В воздухе разносился запах гари, смешиваясь с какой-то кислой гнусью.

— Не стреляй! — крикнул один из русских по-английски, но с сильным акцентом.

Все трое подошли к нему и окружили.

— Брось винтовку, янки, — сказал другой и рассмеялся.

Голова Хендрикса кружилась. Все произошло так быстро. Он схвачен. И они убили мальчишку! Он повернул голову и, конечно же, не увидел Дэвида. То, что от него осталось, было разбросано по земле. И в этом не было ничего удивительного — выстрел из атомной винтовки мог разнести на кусочки каменную стену в кирпич толщиной. Трое русских рассматривали его с явным любопытством. Хендрикс сел, утирая кровь под носом и смахивая пепел с мундира. Он долго тряс головой, стараясь побыстрее прийти в себя.

— Зачем вы это сделали? — прошептал он. — Ведь это же ребенок.

— Зачем? — Один из русских грубовато помог ему встать на ноги и, развернув его, крикнул: — Смотри!

Хендрикс зажмурил глаза.

— Смотри, сукин сын! — Русские с яростью подтолкнули его вперед. — Давай побыстрей! Не тяни время, янки!

Хендрикс взглянул на останки ребенка, и горло его сжал спазм.

— Ну. что? Понял теперь, в чем дело? — донесся до него сквозь мглу потрясения злорадный голос врага.

6

Из трупа Дэвида торчали проволочки. Невдалеке валялись несколько металлических шестеренок, какое-то реле. Один из русских перевернул останки ногой, и из нутра посыпались детали, покатились вниз по склону колесики. пружинки, стерженьки. Выпала наполовину обугленная пластмассовая панель. Хендрикс наклонился. Все лицо Дэвида снесло выстрелом. Был ясно виден сложный электронный мозг — проводники, реле, тонкие трубочки и переключатели, тысячи крошечных элементов…

— Робот! — произнес солдат, придерживающий Хендрикса за руку. — Мы внимательно следили за тем, как он преследовал тебя.

— Преследовал меня?

— У них такая тактика. Они идут за человеком прямо в бункер. Теперь ты понимаешь, каким образом они попадают в убежища?

Хендрикс ошеломленно моргал глазами.

— Но…

— Пошли…

Русские повели его к гребню, с трудом преодолевая сугробы пепла. Женщина выбралась наверх первой и стояла, дожидаясь остальных.

— Передовой отряд… — пробормотал Хендрикс. — Я пришел для переговоров с вашими лидерами…

— Нет больше передового отряда. Они уничтожили его. Сейчас мы все выясним. — Они наконец вскарабкались на вершину. — Мы трое — все, что от него осталось. Остальные погибли в бункере.

— Сюда. Сюда, вниз. — Женщина открыла крышку люка, серую крышку, присыпанную землей. — Забирайся, янки.

Хендрикс начал спускаться, русские — за ним. Женщина спускалась последней, очевидно. именно она следила за люком бункера.

— Хорошо, что мы увидели тебя, янки, — проворчал один из солдат. — Этот роб крепко прицепился к тебе.

— Дай мне сигарету, — попросила Хендрикса женщина. — Я давным-давно не курила американских сигарет.

— Возьми, — Хендрикс протянул ей пачку.

Она взяла одну и протянула пачку своим товарищам.

В углу небольшого помещения то вспыхивала, то пригасала лампа. Низкий потолок был усилен металлическими балками. Все четверо сидели вокруг маленького деревянного столика. На одном его краю стопкой стояли грязные миски. Драный полог отделял вторую комнату. Хендрикс увидел угол койки, несколько одеял, одежду на крюке и несколько пар сапог.

— Мы были здесь, — сказал солдат, сидевший рядом с ним. Он снял каску и откинул назад черные волосы. — Позвольте представиться. Меня зовут Руди Максер. Поляк. Призван на службу в Объединенную Армию два года назад.

Хендрикс заколебался на мгновение, но все же протянул руку.

— Майор Джозеф Хендрикс.

— Клаус Эпштейн, — второй солдат протянул руку. Это был невысокий смуглый человек, уже начинающий лысеть. — Австриец. Призван бог знает когда, сам не помню. Нас здесь было трое — Руди, я и Тассо, — он указал на женщину. — Вот поэтому-то нам и удалось спастись. Все остальные так и остались в бункере.

— Но как же… как же они забрались в бункер?

Эпштейн прикурил сигарету.

— Сначала забрался всего один. Мальчишка, вроде того, что был с тобой. Затем он впустил в бункер остальных.

Хендрикс насторожился.

— Такой? Их что, больше одной разновидности?

Австриец невесело рассмеялся.

— О, разновидностей вполне хватает, чтобы гробить нас. Модель номер три — маленький мальчик с медвежонком. Мальчика зовут Дэвид. Пожалуй, до недавнего времени эта модель была наиболее эффективна.

— А есть и другие модели?

Эпштейн засунул руку в карман шинели и вытащил пачку фотографий.

— Вот. смотри сам.

Хендрикс медленно взял пачку в руки.

— Теперь понимаешь, почему мы решились на переговоры? — проворчал Руди Максер. — Мы обнаружили это неделю назад. Обнаружили, что ваши «когти» начали самостоятельно разрабатывать смертоносных роботов. Новых роботов, послушных только им. И более эффективных. Вы можете спросить — где? Так я отвечу. Там, на ваших подземных заводах! Вы позволили им штамповать самих себя, самих себя ремонтировать. Делали их все более сложными — и вот вам результат! В том, что так получилось, виноваты вы сами.

Хендрикс просмотрел фотографии. Ясно, что их делали в спешке: они были нерезкими, экспозиция тоже подгуляла. На первых был… Дэвид. Дэвид, бредущий один по дороге. Дэвид и еще один… Дэвид. А вот сразу три Дэвида… и все абсолютно одинаковые. И у каждого лохматый плюшевый медвежонок.

— Посмотрите на другие, — сказала Тассо.

На остальных фотографиях, сделанных с большого расстояния, был раненый солдат с перевязанной рукой, сидящий на обочине дороги. Одноногий, с грубым костылем на колене… На других снимках были уже два солдата, совершенно одинаковые…

— Это Первая модель, мы ее назвали «Раненый солдат», — Эпштейн протянул руку и взял фотографию. — Видите ли, «когти» были сконструированы для охоты на людей. Каждая следующая модификация была лучше предыдущих. Они забирались на нашу территорию все глубже, минуя всевозможные заслоны. Но пока это были просто машины — металлические шары с когтями, клешнями и всевозможными датчиками, их можно было распознать с первого же взгляда. Стоило только увидеть, и…

— Но вот появилась Первая модель. Она уничтожила кучу солдат на нашем северном фланге, — вмешался Руди. — Прошло чертовски много времени, прежде чем нам удалось распознать врага. Но было уже слишком поздно. Раненые солдаты шли к нам, стучались в люки и просили впустить. Естественно, их пускали. И как только они оказывались внутри, все и начиналось. Мы же продолжали выслеживать машины…

— Поначалу думали, что это один-единственный тип, — сказал Эпштейн. — Никто и не подозревал, что существуют другие модели. Когда к вам был послан парламентер, нам была ведома только модель номер один — Раненый солдат. Мы думали, что это все…

— Ваши окопы пали перед…

— Дэвидом с медвежонком. Третьей моделью. Этот тип по эффективности превосходил первый, — горько усмехнулся Клаус. — Солдаты ведь всегда жалеют детей, пускают к себе в бункер, хотят накормить их и тут обнаруживают, насколько круты бывают эти маленькие Дэвиды со своими плюшевыми мишками.

— Нам троим просто повезло, — сказал Руди. — Мы с Клаусом были… в гостях у Тассо, когда это случилось. Это ее бункер. — Он провел рукой вокруг. — Мы закончили свое дело и подымались по лестнице, чтобы отправиться назад. С гребня мы увидели… Они были там, вокруг бункера, их было полным-полно. Борьба еще продолжалась. Но Дэвиды со своими медвежатами одерживали верх. Тогда-то Клаус и сфотографировал их.

Эпштейн кивнул, взял фотографии и снова сунул их в карман шинели.

7

— И такое же творится во всех ваших окопах? — спросил Хендрикс.

— Да.

— А как насчет нас? — Он машинально прикоснулся к браслету у себя на руке. — Могут ли «когти», или как их там, нападать…

— Ваши радиационные браслеты их не остановят. Они наверняка не будут обращать на них никакого внимания. Этим моделям все равно кого рвать на части, нас или вас. Для них все люди одинаковы. Они делают то, для чего они спроектированы. Они просто выполняют первоначальный замысел — найти жизнь, где бы она ни находилась, и уничтожить ее.

— Они идут на тепло. — заметил Клаус. — Разумеется, тех, которых вы сами проектировали, еще можно было удержать радиационными браслетами. Теперь же они обошли эти ограничения. Может быть, эти новые модели имеют свинцовую оболочку…

— Вы говорили о разных моделях, — перебил его Хендрикс. — Есть типа Дэвида с медвежонком. Есть Раненый солдат. Что еще?

— Вот этого-то мы и не знаем! — Эпштейн показал рукой на стену.

На ней висели две металлические таблички с рваными краями. Хендрикс встал и внимательно осмотрел их. Они были покорежены вмятинами.

— Та, что слева, — из Раненого солдата. Мы заполучили одного из них. Он шел, направляясь к нашему старому бункеру. Мы пристрелили его с гребня холма точно так же, как и вашего Дэвида.

На табличке было отштамповано «1-М». Хендрикс притронулся к другой табличке и спросил:

— А эта из робота типа Дэвида?

— Угадали.

На табличке было выбито «3-М».

Клаус мельком посмотрел на них поверх широкого плеча майора.

— Теперь вам ясно, что существует еще одна модель— «2-М»?! Возможно, от нее отказались. Возможно, она не получилась. Но она должна быть! Должна быть Вторая модель!!! Ведь существуют же Первая и Третья!

— Вам повезло, майор. — сказал Руди. — Дэвид вас не тронул. Наверное, он надеялся, что в конце концов вы приведете его в какой-нибудь бункер.

— Сперва забирается всего один — и все кончено, — заметил Эпштейн. — Они двигаются ужасно быстро. Залезет один, а через минуту их уже десяток. Они совершенно беспощадны. Но нельзя забывать, что это всего-навсего машины и сконструированы они для единственной цели… — Он вытер пот с верхней губы. — О, мы видели, как это у них получается.

Наступило молчание.

— Угости-ка меня еще сигареткой, янки, — сказала Тассо. — Хороши! Я уже почти позабыла, как они у вас хороши.

Наступила ночь. Небо было черным. Через клубы пепла не просвечивала ни одна звезда. Эпштейн осторожно приподнялкрышку люка, чтобы Хендрикс смог выглянуть наружу. Руди ткнул пальцем в кромешную мглу.

— Бункеры, где мы отсиживались, находятся в той стороне. Не более чем в километре отсюда. Когда все это произошло, нас там не было по чистой случайности. Нас спасла наша же слабость, иными словами, наша похоть!

— Все остальные наверняка погибли, — тихо произнесла Тассо. — Все произошло так быстро.

— Да… — протянул Эпштейн. — Сегодня утром наше командование приняло решение и известило нас об этом. Мы выслали парламентера, ну а дальше вы знаете.

— Это был Алекс Радзиевский, — покачал головой Руди. — Мы очень хорошо знали его. Можно сказать, что он был нашим другом. Когда он отправился к вам, было шесть часов утра. Кстати, он был очень смелым парнем… Он знал, на что идет, и все-таки вызвался участвовать в этой затее. Около полудня мы с Клаусом получили увольнительные на час. Мы выползли и направились к… Никто не следил за нами, и мы спокойно пришли сюда. Когда-то здесь был городишко — несколько домов, улица. Этот подвал был частью большой фермы. Мы знали, что Тассо должна быть здесь. Мы и раньше приходили сюда, мы и наши друзья из бункера. Сегодня была наша очередь.

— Вот так мы и спаслись, — подхватил Эпштейн. — Случайность. Вместо нас запросто могли быть двое других. Мы… мы кончили свое дело, выбрались на поверхность и двинулись назад вдоль гребня. Вот тогда-то мы и увидели их… Дэвидов. Мы сразу поняли, в чем дело. Мы уже видели снимки Первой модели — Раненого солдата. Бели бы мы сделали еще хотя бы один шаг, они бы нас непременно заметили. Но прежде нам пришлось разнести на куски двух Дэвидов… Что? Да, прежде, чем мы вернулись назад. Вы не можете себе представить, майор, сколько их было. Сотни… тысячи. Они были повсюду. Словно муравьи. Мы сфотографировали их и нырнули сюда, туго завинтив за собою крышку люка. Слава богу, мы двигаемся значительно быстрее, чем они. Зато они не знают усталости, в отличие от живых существ. Эти двое наткнулись на нас, спеша на свой кровавый пир, и мы взорвали их.

Хендрикс облокотился о край крышки, вглядываясь в кромешную тьму.

— Разве не опасно так долго держать люк открытым?

— Надо быть очень осторожным. Но если мы не будем открывать люк, то как же вы сможете воспользоваться своим передатчиком?

Хендрикс медленно поднял пристегнутый к поясу радиопередатчик и прижал его к уху. Металл был холодным и влажным. Он подул в микрофон и вытащил антенну. В ушах слабо зажужжало.

— Так, пожалуй, правильно.

Но он все еще колебался.

— Мы сразу же затащим вас вовнутрь, если только что-нибудь случится, — успокоил его Эпштейн.

— Спасибо. — Хендрикс немного подождал, держа антенну на плече. — Интересно, не правда ли?

— Что?

— Все это. Эти новые разновидности «когтей». Мы теперь полностью в их власти, не так ли? Теперь они, наверное, пробрались и в наши окопы. Это заставляет меня думать, а не являемся ли мы свидетелями эволюции нового вида существ. Расы, которая, возможно, придет на смену человеку.

— После человека уже ничего не будет, — буркнул Руди.

— А почему бы и нет? Может, именно это и происходит сейчас у нас на глазах. Мы сейчас видим конец рода человеческого и присутствуем, нравится нам это или нет, при рождении нового общества.

— Разве их можно считать расой? Это просто механические убийцы. Вы сотворили их с одной-единственной целью — убивать людей! Это все, на что они способны. Они просто специализированные машины.

— Так это кажется сейчас. А что будет потом, когда закончится война? Может быть, если не останется людей, которых нужно уничтожать, начнут проявляться их настоящие, пока еще скрытые способности.

— Вы говорите о них так, как будто они живые!

— А разве это не так?

— Они — ма-ши-ны! — по слогам произнес Руди. — Да, внешне они неотличимы от людей, но от этого не перестают быть машинами!

— Попробуйте еще раз наладить связь, майор, — вмешался в разговор Эпштейн. — Мы ведь не можем торчать здесь вечно.

Крепко сжимая передатчик, Хендрикс произнес код командного бункера и стал внимательно слушать эфир. Никакого ответа. Папина. Он внимательно проверил настройку — все нормально.

— Скотт? — позвал Хендрикс в микрофон. — Вы меня слышите?

Тишина. Майор выдвинул антенну на всю длину и снова попробовал установить связь, но тщетно: из динамика доносился лишь треск атмосферных помех.

— Ничего не получается. Возможно, они слышат меня, но не хотят отвечать.

— Скажите им, что вы связываетесь с ними по крайней необходимости!

— Они подумают, что меня принудили, что я действую по вашему указанию!

Он еще раз попробовал, коротко пересказав все, что только что узнал. Однако связи по-прежнему не было.

— Очевидно, где-то опять взорвали атомную бомбу, — заметил Эпштейн. — Тогда понятно, почему нет связи.

Хендрикс пожал плечами и свернул передатчик.

— От всего этого никакого толку. Они не отвечают. Ионизация? Может быть. Или же они слышат меня, но по какой-то причине не хотят отвечать. По правде говоря, я бы и сам так поступил, если бы меня вызвали на связь из ваших окопов. У моих товарищей, там, на нашей стороне, нет никаких оснований верить в то, что я им сообщаю. Возможно, они слышат все, что я им говорю…

— Или уже слишком поздно!

Хендрикс нехотя кивнул головой.

— Давайте лучше закроемся. — нервно сказал Руди. — Зачем рисковать понапрасну…

8

Они медленно спустились в бункер. Эпштейн тщательно завинтил винты, которыми герметизировалась крышка. Вошли в кухню, воздух здесь был тяжелый, спертый.

— Неужели они смогли сработать так быстро? — с сомнением произнес Хендрикс. — Я вышел из бункера в полдень. Это было… десять часов назад. Разве они могут двигаться так быстро?

— Думаю, это для них не проблема. Стоит одному попасть в бункер, и начинается сплошное безумие. Вы знаете, что могут сделать маленькие «когти». Даже один может сотворить сущую бойню…

— Минутку! — воскликнул Хендрикс и нетерпеливо отошел в сторону, встав спиной к остальным.

— В чем дело? — спросил Руди.

— Лунная База! Боже, если они добрались и туда…

— Что Лунная База?

Хендрикс обернулся.

— Нет, это невозможно… абсолютно невозможно. Они никак не смогли бы проникнуть на Лунную Базу. Каким образом можно туда пробраться? Нет… невозможно!

— Что такое Лунная База? До нас доходили кое-какие слухи, но ничего определенного мы узнать так и не смогли. Вы, кажется, чем-то озабочены, майор? — подозрительно спросил Эпштейн.

— Мы получаем все свое снаряжение с Луны. Там же, под лунной поверхностью, находятся наше правительство, весь наш народ и промышленность. Только благодаря этому мы все еще держимся. Если же они найдут какой-нибудь способ перебраться с Земли на Луну…

— Ну-ну, не паникуйте, майор. Конечно, «коготь» может натворить там дел, но не забывайте, что там он будет один. Это не Земля, где они кишмя кишат. Убьет он пару тысяч ваших, а потом вы его спокойненько прихлопнете.

— О боже! Как вы не понимаете! Если бы только «коготь»! А что, если туда попала какая-нибудь из этих новых моделей, Дэвид или Раненый солдат? Даю голову на отсечение, что они перво-наперво захватят космодром и отправят на Землю сотни кораблей, и в конце концов уничтожат человечество на Луне, — простонал Хендрикс.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Эпштейн. — Как только один проберется туда, он тут же впустит остальных — сотни, тысячи абсолютно одинаковых чудовищ. Вам следует увидеть их во плоти… Они идентичны, как муравьи.

— Хватит! — закричал Хендрикс и принялся вышагивать взад и вперед по тесному бункеру. Все остальные внимательно наблюдали за ним. Вскоре Тассо прошла за занавеску.

— Я собираюсь немного вздремнуть, — послышался оттуда ее голос.

Руди и Клаус сели за стол, продолжая следить за Хендриксом.

— Ну что ж, теперь дело за вами, майор, — сказал Эпштейн после недолгого молчания. — Вы, наверное, лучше представляете себе, что там у вас происходит.

Хендрикс кивнул.

— Да-а, проблема… — Руди допил чай из треснутой глиняной пиалы и снова наполнил ее из ржавого чайника. — Некоторое время мы будем здесь в безопасности… Но оставаться здесь вечно мы не можем — тут нет ни пищи, ни снаряжения.

— Но если мы выйдем наружу…

— А если мы выйдем наружу, они нас сразу же прихлопнут! Или… чуть погодя. По крайней мере, далеко мы уйти не сможем. На каком расстоянии отсюда ваш командный пункт, майор?

— Думаю…

— А что, если они уже там? — Эпштейн нетерпеливо вскочил. — Что тогда?

— Ну, тогда нам придется вернуться назад. Дай бог, чтобы эта прогулка закончилась для нас благополучно, — невесело рассмеялся Руди.

Хендрикс прекратил ходить из угла в угол.

— Как вы думаете, велика ли вероятность, что они уже в американских окопах?

— Трудно сказать. Мне кажется, довольно велика. Нельзя забывать, что они превосходно организованы. Они точно знают, что следует делать. Стоит начать одному, как его примеру следуют остальные. Это напоминает нашествие саранчи: они тоже вынуждены двигаться не останавливаясь и как можно быстрее. Их успех зависит от быстроты и неожиданности. Они успевают ворваться в бункер еще до того, как у кого-то возникает хоть малейшее подозрение.

— Понятно… — пробормотал Хендрикс.

Во второй комнате зашевелилась Тассо.

— Майор?

Хендрикс отодвинул полог.

— Что?

— У тебя осталась еще хоть одна американская сигарета?

Хендрикс вошел в ее комнату и сел на деревянный стул, стоявший напротив кровати. Он тщательно ощупал свои карманы, но ничего не нашел. Виновато разведя руками, он сказал:

— К сожалению, все скурили. Если бы я знал, что такая женщина умирает без американских сигарет…

— Очень плохо, что кончились, — перебила его Тассо.

— Кто вы по национальности? — тут же поинтересовался Хендрикс.

— Француженка.

— Но как вы сюда попали? Пришли вместе с армией?

— К чему это вам?

— Просто из любопытства.

Он внимательно присмотрелся к ней. Она была без шинели, та валялась на койке у нее в ногах. Лет ей было от силы двадцать. Тонкая. Длинные волосы разметались по подушке. Она молча смотрела на него. Глаза ее были темными и большими.

— Что это у вас на уме, майор? — подозрительно спросила она.

— Ничего особенного. Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

Она продолжала внимательно следить за ним. На ней были русские армейские брюки и гимнастерка. Ужасного цвета форма — что-то вроде светло-зеленого. На поясе у нее висел счетчик Гейгера и подсумок для патронов. Медицинский пакет был пристегнут с другой стороны.

— Вы состоите на службе в армии? — спросил он.

— Нет.

— Тогда почему же вы носите эту форму?

Она пожала плечами.

— Мне ее дали. Надо же хоть что-то носить…

— Сколько… сколько вам было лет, когда вы очутились здесь?

— Шестнадцать.

— Такая молодая?

Глаза ее внезапно сузились.

— Что вы хотите этим сказать?

Хендрикс потер подбородок.

— Ванта жизнь была бы совсем иной, если бы не эта чертова война. Подумать только, вы попали сюда в шестнадцать лет! Неужели вы всю жизнь мечтали о таком?

— Но ведь нужно как-то жить!

— Только поймите меня правильно, Тассо. Я не собираюсь читать вам нравоучения.

— Ваша жизнь, майор, тоже была бы совсем иной, если бы не эта война, — пробормотала Тассо. Она нагнулась, развязала один из башмаков и сбросила его на пол. — Майор, вам не хотелось бы пройти в другую комнату? Я бы с удовольствием вздремнула.

— Похоже, что перед нами скоро возникнут проблемы. Ведь нас здесь четверо. В таком помещении чертовски трудно жить вчетвером. Здесь только две комнаты?

— Да.

— Какой величины был этот подвал сначала? Он был больше, чем сейчас? Есть ли здесь еще помещения, пусть даже заваленные обломками? Мы могли бы их расчистить.

— Может быть. Точно не знаю. — Тассо распустила пояс и, растянувшись поудобнее на койке, расстегнула гимнастерку.

— Вы точно уверены, что у вас больше нет сигарет?

— У меня была с собой только одна пачка.

— Очень плохо. Может, если добраться до вашего бункера, мы могли бы найти еще. — Второй ботинок упал на пол. Тассо потянулась к выключателю. — Спокойной ночи, майор.

— Вы собрались спать?

— Именно.

Комната погрузилась в темноту. Хендрикс встал, нашарил полог и прошел на кухню.

И застыл, сжавшись в комок.

Руди стоял у стены. Лицо его было бледным, рот то открывался, то закрывался в немом крике. Эпштейн стоял перед ним, скаля зубы и держа на изготовку атомный пистолет. Ни один из них не шевелился. Эпштейн с искаженным лицом крепко сжимал пистолет. Руди, бледный и онемевший, стоял у стены с поднятыми руками.

— Что?.. — прошептал Хендрикс, но Эпштейн оборвал его:

— Спокойнее, майор. Подойдите-ка сюда. Да вытащите-ка свой пистолет.

Хендрикс достал оружие.

— Что тут происходит?

Руди немного пошевелился, чуть опустив руки. Он повернулся к Хендриксу, кусая губы. Глаза его, казалось, вот-вот выкатятся из орбит. Пот со лба струйками стекал по грязным щекам. Он не сводил взгляда с майора.

— Майор, этот… он с ума сошел. Остановите его, ради бога!

Голос Руди был хриплым и едва слышным.

— Так что же здесь происходит? — еще раз спросил Хендрикс.

Эпштейн, не опуская пистолет, размеренно сказал:

— Вы помните наш разговор, майор? О трех моделях? Нам были известны только две из них — Первая и Третья. Но мы ничего не знали о Второй. Тогда не знали!

Пальцы его еще крепче сжали рукоять пистолета.

— Мы ничего не знали о ней раньше, но сейчас…

Он нажал на курок. Полыхнуло великолепное белое пламя и облизало фигуру Руди.

— Майор, это и есть Вторая модель!

9

Тассо отшвырнула полог.

— Клаус! Что ты сделал?!

Австриец отвернулся от обуглившегося тела, которое медленно съезжало на пол, и проговорил с радостью на лице:

— Это была Вторая модель, Тассо. Теперь мы уже точно знаем, что она собой представляет. Наконец-то мы распознали все три их разновидности, а это здорово уменьшает опасность. Я…

Тассо смотрела на останки Руди, на почерневшие, еще тлеющие обрывки его одежды.

— Так кого же ты убил, а? — воскликнула она.

— Не «кого», а «что»! Я уже давно следил за ним. У меня были кое-какие подозрения, но я не был уверен. Во всяком случае, не был уверен прежде. Но нынче вечером мои предположения переросли… — Эпштейн нервно тронул рукоять пистолета. — Считаю. что нам очень повезло. Еще какой-нибудь час. и эта штуковина могла бы…

— Ты так уверен? — Тассо оттолкнула его в сторону и склонилась над останками. Лицо ее внезапно посерело.

— Майор. Убедитесь сами. Кости и плоть!

Хендрикс склонился рядом с ней. Останки были человеческими: обожженная плоть, обуглившиеся обломки костей, часть черепа. Сухожилия, кишки, кровь. Целая лужа крови у самой стены.

— Так где же колесики? — спокойно спросила Тассо у Эпштейна. — Я не вижу ни колесиков, ни реле, ни прочих металлических деталюшек! Ни одной железки! Это не Вторая модель, Клаус. А ну-ка, объясни все по порядку, убийца!

Эпштейн сел за стол, вся краска сошла с его лица. Он уткнулся головой в ладони и стал раскачиваться вперед и назад.

— Приди в себя! — Тассо впилась пальцами в его плечо. — Скажи наконец, почему ты сделал это? Зачем ты убил своего друга?

— Похоже, я смогу объяснить этот поступок. — вмешался Хендрикс. — Просто Клаус очень испуган. Все, что творилось вокруг, здорово действует на психику.

— Может быть…

— Что же нам все-таки делать? Как вы думаете, Тассо?

— Я думаю, что у этого подлеца все же была какая-то причина убить Руди. И весьма веская.

— Какая причина?

— Возможно, Руди кое-что узнал!

Хендрикс внимательно посмотрел в бледное лицо женщины.

— Что он мог узнать? — недоуменно спросил он.

— Что-то о нем. О Клаусе!

Эпштейн быстро поднял глаза.

— Вы понимаете, что она пытается вам внушить, майор? — тихо проговорил он. — Она думает, что я — Вторая модель. Вы что, до сих пор этого не поняли? Она хочет вас убедить в том, будто я нарочно убил бедного Руди. Что я…

— Почему же ты тогда убил его? — крикнула Тассо.

— Я же уже сказал, — Эпштейн устало мотнул головой. — Я подумал, что он был «когтем». Я думал, что обнаружил Вторую модель.

— Почему ты так подумал?

— Я все время следил за ним… подозревал его.

— Почему?

— В его поведении было что-то подозрительное. А однажды мне показалось, будто я услышал… в общем, как у него что-то жужжало внутри.

Некоторое время все молчали.

— Вы верите этому, майор? — спросила Тассо.

— Пожалуй, этому можно поверить.

— А я — нет! Я думаю, что у этого негодяя были другие причины убить Руди! — Тассо притронулась к винтовке, стоявшей в углу.

— Майор…

— Нет! — Хендрикс решительно покачал головой. — Давайте прекратим это прямо сейчас. Одного убийства вполне достаточно. У нас у всех нервы на пределе. И если мы сейчас убьем его. значит, сделаем то же самое, что сделал он по отношению к Руди.

Эпштейн взглянул на него с благодарностью.

— Спасибо. Я был здорово напуган. Вы ведь можете это понять, правда? Теперь она напугана точно так же, как и я, и хочет меня убить.

— Больше никаких убийств! — приказал Хендрикс и направился к лестнице. — Я подымусь наверх и еще раз попробую связаться с Лунной Базой, а потом — с нашими окопами. Если мне это удастся, тогда мы завтра утром двинемся в наше расположение. Понятно?

Эпштейн быстро вскочил.

— Я пойду с вами и помогу вам, сэр.

Ночной воздух был холоден. Земля тоже остыла. Клаус глубоко вздохнул и тихо рассмеялся. Они с Хендриксом стояли и внимательно вглядывались в темноту. Эпштейн широко расставил ноги и, держа оружие на изготовку, начал что-то тихо насвистывать.

— Прекратите! — потребовал Хендрикс и стал настраивать свой крохотный передатчик.

— Ну что, получилось? — чуть погодя поинтересовался Клаус.

— Пока еще нет.

— Попробуйте еще раз, майор. Расскажите им обо всем, что с нами произошло.

Хендрикс продолжал возиться с передатчиком, но все было безуспешно. В конце концов он опустил антенну.

— Бесполезно. Они не слышат меня. Или слышат, но не хотят или не могут ответить. Или…

— Или их уже нет на этом грешном свете, — проговорила Тассо из темноты бункера.

— Я попробую еще раз, — сказал Хендрикс и вновь поднял антенну. — Скотт, вы меня слышите? Отзовитесь! Это я, майор Хендрикс.

В микрофоне раздавались только атмосферные помехи… Потом… очень-очень слабо…

— Это Скотт!!!

Хендрикс стиснул передатчик.

— Скотт, это вы?!!!

— Скотт на связи.

Эпштейн присел на корточки возле Хендрикса.

— Скотт, послушайте, — начал майор. — Вы принимали мои сообщения? Все, что я говорил о них, о «когтях»? Вы принимали эти передачи? Вы слышите меня?

— Да… — едва слышно донеслось из динамика. Было сказано еще что-то, но Хендрикс ничего не смог разобрать.

— Вы приняли мое донесение? В бункере все в порядке? Ни один из этих не забрался в него?

— Все… в полном… порядке, — донесся едва слышный шепот.

— Они пытались пробраться вовнутрь?

— Нет. — Голос стал еще тише.

Хендрикс повернулся к Эпштейну.

— У них все в порядке.

— На них нападали?

— Нет. — Хендрикс снова поднес ко рту микрофон. — Скотт! Я почти не слышу вас. Вы сообщили об этом на Лунную Базу? Они знают об опасности? Они готовы?

Ответа не было.

— Скотт!! Вы меня слышите?

Молчание.

— Связь пропала. — Хендрикс расслабился. — Мешает ионизация.

Эпштейн неопределенно хмыкнул, но не проронил ни слова. Спустя некоторое время он все же спросил:

— Вы уверены, что это был голос вашего офицера?

— Ну… связь была очень плохая.

— Значит, полной уверенности у вас нет?

— Пожалуй… нет.

— Значит, это вполне мог быть…

— Не знаю. Теперь я ни в чем не уверен. Давайте спустимся вниз и закроем покрепче люк.

Они медленно спустились по лестнице в духоту подвала. Эпштейн плотно завинтил крышку люка. Внизу их ждала Тассо, лицо ее было безразличным.

— Повезло вам, майор, как я догадываюсь, — сказала она и отвернулась.

Мужчины промолчали.

— Ну?! — почти крикнул Эпштейн. — Что вы, майор, обо всем этом думаете? Был это ваш офицер или один из них?

— Откуда мне знать! О боже!

— Значит, мы так никуда и не продвинулись, — уже спокойно констатировал Эпштейн.

Хендрикс упрямо сжал челюсти и кивнул.

— Чтобы узнать наверняка, нам придется тронуться в путь.

— Что ж, — согласился Эпштейн. — Жратвы здесь хватит дня на два, от силы на три. В любом случае нам придется отсюда убираться на поиски еды.

— Похоже, так.

— Я согласна, — тихо проговорила Тассо.

— Тогда давайте закругляться, — сказал Хендрикс и посмотрел на часы. — Нам нужно немного поспать. Завтра придется рано вставать.

— Зачем?

— Утром больше шансов прорваться, — горько усмехнулся Хендрикс.

10

Утро было свежим и ясным. Майор Хендрикс осматривал окрестности в бинокль.

— Что-нибудь заметили? — спросил Эпштейн.

— Нет.

— Наши бункеры можно различить?

— А куда надо смотреть?

— Вон туда. — Эпштейн взял бинокль. — Я знаю, куда смотреть.

Смотрел он долго, ничего не говоря.

Из люка вылезла Тассо.

— Ну что?

— Ничего. — Австриец вернул бинокль Хендриксу и махнул рукой.

— Их не видно. Пошли. Не стоит здесь задерживаться.

Все трое стали спускаться по склону холма, скользя по мягкому пеплу. По плоскому камню пробежала ящерица. Они мгновенно остановились и застыли.

— Что это? — прошептал Эпштейн.

— Фу ты черт, как напугала, — вытирая испарину, проговорил Хендрикс. — Это просто ящерица.

Они внимательно следили за тем, как это существо бежало по пеплу, торопливо семеня лапками. Она была почти такого же цвета, что и окружающий ландшафт.

— Идеальная приспособляемость, — отметил Эпштейн.

Они достигли подножия холма и снова внимательно осмотрели местность.

— Пошли! — сказал наконец Хендрикс. — Чем скорее мы двинемся в путь, тем быстрее придем к нашим окопам. Идти далеко.

Пройдя несколько шагов, он оглянулся. Чуть позади шагал Эпштейн. Тассо шла следом, держа наготове пистолет.

— Майор… — Эпштейн догнал Хендрикса. — Мне хотелось бы задать вам один вопрос. — Он вопросительно посмотрел на американца.

Хендрикс, не сбавляя шага, молча кивнул.

— Вопрос мой таков: при каких обстоятельствах вы повстречали Дэвида? Я имею в виду — Третью модель.

— Я встретил его на дороге, когда направлялся к вам. В каких-то развалинах.

— Что он говорил вам?

— Ну, не так уж и много. Сказал только, что один и живет сам по себе.

— Но вы не смогли определить, что это машина? Он разговаривал с вами, словно живой мальчик? Вы даже ни о чем не подозревали?

— Он говорил со мной очень мало. Я, помнится, подумал, что это от пережитых страданий. Ничего необычного я в нем не заметил.

— Как странно… Машины настолько похожи на людей, что становится невозможно различать, где механизм, а где человек. Так вы говорите, они словно живые? Интересно, чем же все это кончится?

— Они делают то, что им приказали делать янки! — сказала сзади Тассо. — Вы и вам подобные, майор, заложили в них способность выслеживать и убивать людей. Вы понимаете, майор? Выслеживать и убивать людей!

Хендрикс внимательно посмотрел на австрийца.

— Что у вас на уме? Почему это вы так возбуждены?

— Ничего, — буркнул Эпштейн и начал отставать.

— Клаус наверняка заподозрил, что вы и есть Вторая модель, — спокойно объяснила Тассо. — Теперь он уже с вас не спускает глаз. Так что берегитесь, майор. Можете очень легко оказаться на месте бедняжки Руди.

Эпштейн вспыхнул.

— А почему бы и нет? Мы послали к окопам янки своего парламентера, а пришел сюда он. Может, он подумал, что найдет здесь чем поживиться? К тому же нельзя отрицать, что он шел в сопровождении лже-Дэвида. Кстати, мне не дает сейчас покоя одна мысль… Почему убийца его не тронул, а?

Хендрикс хрипло рассмеялся.

— Я — человек! Понимаете вы это — человек! И там, — он махнул рукой в сторону американских позиций, — вокруг меня было полно настоящих людей.

— Может быть… но это ничего не доказывает. Может быть, вы…

— Ваши окопы были уже уничтожены, не так ли? Там не оставалось ничего живого, когда я покинул наш командный пункт. Не надо забывать об этом. И если бы я был «когтем», что бы я делал здесь, у вас, когда там, у американцев, меня ждет хорошая пожива!

Тассо поравнялась с ними.

— Это ничего не доказывает, майор.

— Как это?

— Возможно, что между различными моделями отсутствует взаимодействие. Каждая выпускается своим заводом. Непохоже, что они действуют сообща. Вы могли отправиться к нашим окопам, ничего не зная о том, что делают другие модели. Или даже не зная, что они собой представляют.

— Откуда вы столько знаете о «когтях»? — спросил Хендрикс.

— Я видела их, наблюдала за ними. Я видела, как они захватывали наши позиции.

— ТУ слишком много знаешь. — сказал Эпштейн. — На самом же деле ты почти ничего не видела. Странно, что ты вдруг оказалась такой наблюдательной.

Тассо засмеялась.

— Теперь ты принялся за меня?

— Забудем об этом, — примирительно проговорил Хендрикс.

Дальше они шли уже молча.

Через некоторое время Тассо заговорила вновь.

— Мы что, все время будем идти пешком? Я не привыкла так много ходить. — Она взглянула на усеянную пеплом равнину, простирающуюся, насколько хватало взора, во все стороны. — Какой унылый пейзаж.

— Похоже, таким он останется надолго, — заметил Эпштейн.

— Я начинаю жалеть, что тебя не было в бункере, когда напали «когти». Но богу почему-то было угодно, чтобы ты отдыхал у меня…

— Не я, так кто-нибудь другой был бы с тобой, — пробурчал Эпштейн.

Тассо засмеялась и засунула руки в карманы.

— О, в этом я нисколько не сомневаюсь.

Они продолжали идти, то и дело внимательно оглядывая необозримую пустыню, простирающуюся вокруг.

11

Солнце начало клониться к закату. Хендрикс махнул рукой Тассо и Эпштейну. Австриец присел на корточки, опершись на винтовку.

Тассо нашла бетонную плиту и села.

— Ух, — вздохнула она, — как приятно отдохнуть.

— Не шуми! — резко крикнул Клаус.

Женщина посмотрела на него и покрутила пальцем около виска.

Хендрикс взобрался на вершину холма по тому же склону, по которому днем раньше поднимался русский парламентер. Майор лег на землю и стал смотреть в бинокль.

Ничего особенно интересного не было, только пепел и обгоревшие стволы деревьев. Но здесь, не более чем в полусотне метров впереди, был вход в передовой командный бункер американских войск. Бункер, из которого он так недавно вышел. Хендрикс смотрел, затаив дыхание. Никакого движения. Ничто не шевелилось.

Эпштейн скользнул к нему.

— Где же он?

— Прямо внизу. — Хендрикс протянул ему бинокль. Клубы пепла, вихрясь, проплывали по вечернему небу. Мир медленно накрывала темнота. Осталось, самое большее, час-два светлого времени. Возможно, даже меньше.

— Я ничего не вижу. — прошептал Эпштейн. — Вон то обгоревшее дерево. Потом тот высокий пень. И груда кирпичей. Возле этих кирпичей вход, справа.

— Придется верить вам на слово, сэр.

— Вы с Тассо прикроете меня. Весь путь к бункеру хорошо просматривается, и поэтому я очень надеюсь на вас.

— Вы пойдете один?

— С браслетом на руке я буду в безопасности. Местность вокруг бункера нашпигована «когтями». Они прячутся в пепле, как крысы в песке. Без браслета невозможно пересечь это пространство.

— Понятно.

— Я буду идти медленно. Как только я буду со всей определенностью знать…

— Если они уже в бункере, то вы уже не сможете вернуться к нам. Они действуют очень быстро. Вы даже понять ничего не успеете.

— Что вы предлагаете?

Эпштейн задумался.

— Сам не знаю. Попробуйте-ка выманить их на поверхность, чтобы вы смогли их увидеть.

Хендрикс достал передатчик и выдвинул антенну.

— Что ж, попробую.

Эпштейн дал знак Тассо. Она ловко вползла вверх по склону и улеглась рядом с ними.

— Он собирается спуститься один, — пояснил Эпштейн женщине, — а мы будем отсюда прикрывать его. Как только увидишь, что он отходит назад, стреляй без промедления. Они вылезают очень быстро.

— Ты не слишком-то оптимистичен, — усмехнулась Тассо.

— Откуда ж взяться оптимизму?

Хендрикс открыл затвор своей винтовки и тщательно проверил его.

— Может быть, все обойдется. — буркнул он.

— Вы, майор, их еще не видели. Все одинаковые, как муравьи.

— Я постараюсь все выяснить, не спускаясь в бункер. — Хендрикс закрыл затвор. Взяв винтовку в одну руку, а в другую — передатчик, он внимательно посмотрел на своих недавних врагов и произнес: — Ну что ж, пожелайте мне удачи.

Эпштейн протянул руку.

— Не спускайтесь вниз, пока не будете уверены. Поговорите с ними с поверхности. Заставьте их показаться.

Хендрикс поднялся и стал медленно спускаться по склону. Еще через мгновение он шел уже к груде кирпичей и обломков, наваленной возле высокого обгорелого пня.

Ничто не двигалось. Майор выдвинул антенну и включил передатчик.

— Скотт? Вы меня слышите?

Тишина.

— Скотт! Это Хендрикс. Вы меня слышите? Я стою рядом с бункером. Вы должны видеть меня через амбразуру!

Ответа не было. Никаких звуков, только треск атмосферных разрядов.

Майор двинулся дальше. Из пепла вылез «коготь» и побежал за ним, словно бы принюхиваясь, но затем застыл у него за спиною и медленно, как бы с уважением, пополз в нескольких шагах позади него. Через мгновение к нему присоединился еще один «коготь», и, пока Хендрикс медленно продвигался к бункеру, они вдвоем сопровождали его, не смея приблизиться.

Хендрикс остановился, и «когти» позади него тоже остановились. Теперь он был совсем рядом, почти у самых ступенек, ведущих в бункер.

— Скотт? Вы слышите меня? Я стою точно над вами. Снаружи. На поверхности. Вы видите меня?

Он подождал немного, плотно прижав передатчик к уху и держа наготове винтовку.

Время шло. Он напряженно вслушивался в эфир, но тишину прорывали только слабые шорохи и треск.

Затем откуда-то издалека пробился металлический голос:

— Скотт на связи.

Голос был нейтральным, без какого-либо выражения. Спокойный. И майор не мог узнать его. Но ведь динамик был таким крохотным.

— Скотт, слушайте меня внимательно. Я стою точно над вами. Я на поверхности у входа в бункер.

— Да.

— Вы меня видите?

— Да.

— Через амбразуру? Камера направлена на меня?

— Да.

Хендрикс задумался. Кольцо из «когтей» тихо ворошилось в пепле.

— В бункере все в порядке? Не было ли чего-нибудь необычного?

— Все в порядке.

— Выйдите на поверхность. Я хочу взглянуть на вас. — Хендрикс затаил дыхание. — Подымитесь ко мне. Я хочу переговорить с вами по очень важному делу.

— Спускайтесь в бункер, сэр.

— Я приказываю вам подняться ко мне.

Молчание.

— Вы идете? — Хендрикс прислушался. Ответа не было. — Вы слышите меня, Скотт, я приказываю вам подняться ко мне на поверхность.

— Спускайтесь.

— Я хочу переговорить с капралом.

Наступила долгая пауза. Затем сквозь треск послышался твердый металлический голос, такой же, как и предыдущий.

— Это Леон.

— Говорит майор Хендрикс. Я на поверхности, у входа в бункер. Я приказываю вам подняться ко мне.

— Спускайтесь сами. сэр.

— Зачем спускаться? Вы что, не поняли меня? Я приказываю вам подняться ко мне наверх. Если вы не подчинитесь приказу, я отдам вас под суд. Ясно вам?!

Молчание. Хендрикс опустил передатчик и осторожно осмотрелся. Вход был прямо перед ним, почти у его ног. Он задвинул антенну и повесил передатчик на пояс. Крепко сжав винтовку обеими руками, он осторожно двинулся вперед, останавливаясь после каждого шага.

Бели они видят его, то поймут, что он направляется ко входу. На мгновение он закрыл глаза, затем поставил ногу на первую ступеньку лестницы.

Навстречу ему вышли два Дэвида, с одинаковыми, лишенными всякого выражения лицами. Он выстрелил и разнес их на куски. К нему молча начали подниматься еще несколько. Все они были абсолютно одинаковыми.

Хендрикс повернулся и помчался назад, подальше от бункера, к холму.

С его вершины Тассо и Эпштейн вели непрерывный огонь. Мелкие «когти» уже спешили к ним, ловко катясь по пеплу. Но у него не было времени думать о том, что там происходит. Он присел на одно колено и, прижав винтовку к щеке, прицелился в сторону бункера. Дэвиды выходили целой кучей, прижимая к груди своих мишек. Их голые узловатые ноги неуклюже ступали по ступенькам. Хендрикс выстрелил в самую гущу. Дэвиды разлетелись на куски, шестеренки и пружинки. Майор выстрелил еще раз сквозь завесу разлетавшихся металлических деталей, тщательно выцеливая вход в бункер.

Из бункера, раскачиваясь из стороны в сторону, вылезла огромная неуклюжая фигура. Хендрикс оторопел и прекратил огонь. Человек, солдат, раненый солдат. На одной ноге, опирается на костыль.

— Майор! — донесся сверху голос Тассо.

Выстрелы. Огромная фигура двинулась вперед, вокруг нее роились Дэвиды. Хендрикс сбросил оцепенение. Первая модель!!! Раненый солдат!!! Он прицелился и выстрелил. Солдата разорвало на мелкие кусочки — во все стороны полетели шестеренки и реле.

Теперь на голой плеши возле бункера было полным-полно Дэвидов. Хендрикс непрерывно стрелял, пятясь назад.

С вершины холма стрелял Эпштейн. Хендрикс отступал короткими перебежками, пригибаясь к земле. Тассо отошла от Эпштейна и переместилась вправо, в сторону от вершины холма.

Один Дэвид бросился к Хендриксу. Его маленькое бледное лицо было лишено выражения, каштановые волосы свисали на глаза. Вдруг он пригнулся и развел руки в сторону. Его медвежонок полетел на землю, оттолкнулся и с огромной скоростью устремился к человеку. Хендрикс выстрелил. И медвежонок и Дэвид мгновенно испарились. Хендрикс, прищурившись, улыбнулся. Все это было больше похоже на сон, чем на реальность.

— Сюда! Вверх! — крикнула Тассо.

Хендрикс поспешил к ней. Она взобралась на бетонную стену разрушенного здания и стреляла из пистолета, который дал ей Эпштейн.

— Спасибо… — Он упал рядом с ней, пытаясь отдышаться. Она столкнула его вниз, за бетонную глыбу и стала что-то отстегивать от пояса.

— Закрой глаза, майор! — крикнула она и, сняв с ремня какой-то шар, быстрым движением что-то ввинтила в него.

«Скорее всего, детонатор», — подумал Хендрикс.

— Закрой глаза и прижмись к стенке! — снова крикнула она и швырнула гранату. Та описала дугу и упала на землю. Подпрыгнув, она покатилась к самому входу в бункер.

У груды кирпичей в нерешительности стояли два Раненых солдата. За их спиной все прибавлялось Дэвидов. Они буквально наводнили гладкую плешь перед бункером. Один Раненый солдат бросился к гранате, неуклюже нагнулся, пытаясь схватить ее.

И тут взрывная волна перевернула Хендрикса и швырнула лицом вниз. Раскаленный воздух прокатился над ним. Он смутно увидел: Тассо спряталась за бетонной колонной и стреляла по Дэвидам, появляющимся из вихря белого огня.

Сзади на склоне Эпштейн сражался в кольце «когтей». Он отступал, поливая их огнем.

Хендрикс с трудом поднялся на ноги. Голова гудела, он едва видел. Ему казалось, что на него обрушился яростный смерч. Правая рука не слушалась.

Тассо подбежала к нему.

— Идем, майор. Надо поспешить.

— Эпштейн… он все еще там…

— Идем! — Тассо оторвала Хендрикса от спасительного бетона. Хендрикс вырвался и тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Тассо снова схватила его за руку и поволокла прочь. Глаза ее горели, она внимательно следила за «когтями», которым посчастливилось уцелеть после взрыва.

Один Дэвид вынырнул из огненного водоворота, и Тассо тут же разнесла его метким выстрелом. Больше Дэвидов не появлялось.

— Эпштейн… Что с ним? — Хендрикс остановился, едва держась на ногах. — Он…

— Идем, янки.

Они отступали, стараясь как можно дальше уйти от бункера. Несколько мелких «когтей» некоторое время катились за ними, но потом отстали.

Наконец Тассо остановилась.

— Вот здесь мы сможем отдохнуть и перевести дух.

Хендрикс уселся на груду каких-то обломков. Он тяжело дышал, пот заливал лицо.

— Мы бросили Клауса…

Тассо ничего не ответила. Она открыла магазин своего пистолета и вставила в него свежую обойму. Хендрикс с изумлением смотрел на нее.

— Ты нарочно оставила его?

Тассо защелкнула магазин и стала внимательно осматривать кучи мусора, словно ожидая чего-то.

— Что это? — потребовал Хендрикс. — Что ты хочешь увидеть? Кто-нибудь идет сюда?

Он помотал головой, словно это могло помочь ему разобраться. Что она ищет? Сам он ничего не мог различить. Вокруг повсюду были только пепел, развалины да несколько случайно уцелевших стволов деревьев без листьев и ветвей.

— Что…

— Не шуми!

Она прищурилась. Вдруг она подняла пистолет. и Хендрикс обернулся, стараясь следовать за ее взглядом.

Сзади, там, где они только что прошли, появился человек. Он нетвердой походкой направлялся к ним. Одежда на нем была изорвана. Он прихрамывал и двигался очень медленно, все время останавливаясь, чтобы передохнуть и набраться новых сил. Один раз он чуть не упал навзничь, но с трудом удержался и некоторое время стоял, сильно раскачиваясь, пытаясь вновь обрести равновесие. Затем он снова двинулся к ним.

Это был Эпштейн!

— Клаус! — Хендрикс вскочил и бросился к нему. — Что за чертовщина…

Тассо выстрелила. Хендрикс отпрянул. Она выстрелила еще раз. Мимо него пролетела огненная молния. Белый луч ударил Эпштейна в грудь. Он взорвался, но вместо внутренностей во все стороны полетели колесики и шестеренки. Еще какое-то мгновение оборотень продолжал шагать. Затем он начал раскачиваться из стороны в сторону, нелепо вскидывая вверх руки. Из него вылетело еще несколько деталей.

В оглушительной тишине Тассо обратилась к Хендриксу:

— Теперь ты понимаешь, почему он убил Руди?

Хендрикс медленно сел и снова потряс головой. Он оцепенел, голова отказывалась думать.

— видел? — не унималась Тассо. — Ты понял?

Хендрикс ничего не ответил. Все вокруг начало ускользать от него, быстрее и быстрее. На него навешивалась кромешная тьма.

12

Хендрикс медленно открыл глаза. Все тело страшно болело. Он попытался встать, но боль пронзила руку и плечо. От этой страшной боли перехватило дыхание.

— Не пытайся подняться, майор, — остановила его Тассо. Она склонилась к нему, погладила его лоб своей холодной рукой.

Была ночь. Вверху, между облаками пепла, мерцали редкие звезды. Хендрикс лежал на спине, сцепив зубы, чтобы не стонать. Тассо бесстрастно наблюдала за ним. Из хвороста и сухой травы она развела небольшой костер. Над огнем висел металлический котелок. Вокруг стояла тишина. Во тьме, простиравшейся вокруг костра, ничто не шевелилось.

— Значит, это и была Вторая модель? — пробормотал Хендрикс, когда боль немного отпустила его.

— Я все время подозревала его.

— Почему же вы не уничтожили его раньше? — Ему очень хотелось узнать это.

— Вы меня сдерживали. — Тассо нагнулась к костру и заглянула в котелок. — Сейчас попьем кофе, он вот-вот будет готов.

Она отодвинулась от огня, села возле Хендрикса и начала тщательно протирать затвор своего пистолета.

— Великолепное оружие, — сказала она чуть слышно. — Просто изумительное. Даже удивительно, что люди смогли додуматься до такого чуда.

— А как там они? «Когти»?

— Взрыв почти всех их вывел из строя. Конструкция у них очень хрупкая. Наверное. из-за неимоверной сложности.

— Дэвиды тоже?

— Да, они тоже.

— Откуда у вас граната?

Тассо пожала плечами.

— Это наша разработка. Вам не следует недооценивать нашу техническую мысль, майор. Без этой гранаты ни вы, ни я не уцелели бы.

— Да… Весьма полезное оружие. Но почему мы еще не сталкивались с ним?

— Это… это новинка, майор.

Тассо вытянула ноги.

— Меня удивило, что вы так ничего и не поняли, когда он убил Руди. Почему вы полагали, что он…

— Я уже говорил вам. Я думал, он просто запаниковал.

— В самом деле? Вы знаете, майор, поначалу я подозревала вас, потому что вы не позволяли мне убить его. Я было подумала, что вы впрямую выгораживаете его. — Она рассмеялась.

— А сейчас мы в безопасности? — спросил Хендрикс.

— Пока… Но вскоре к ним подойдет подкрепление из других районов.

Тассо принялась протирать пистолет. Затем она загнала затвор на место, закрыла механизм и провела пальцем по стволу.

— Нам повезло, — пробормотал Хендрикс.

— Да. Здорово повезло.

— Спасибо вам… Вы спасли меня.

Тассо ничего не ответила. Она смотрела на майора, и в глазах ее отражались огоньки костра. Хендрикс шевельнул рукой. И понял, что пальцы его уже не слушаются. Ему казалось, что одна сторона тела отнялась. Да и внутри была сплошная тупая боль.

— Как самочувствие, майор? — спросила Тассо, заметив движение Хендрикса.

— Хуже некуда. Кажется, у меня серьезно повреждена рука.

— И что-нибудь еще?

— Наверное, есть внутренние повреждения.

— Видно, вы. майор, промешкали, когда взорвалась граната.

Хендрикс промолчал. Он смотрел, как Тассо наливает кофе из котелка в плоскую алюминиевую миску.

Она протянула миску Хендриксу.

Он кое-как приподнялся и взял посудину.

— Спасибо, Тассо. Не знаю, что бы я без вас делал.

Особенно трудно было глотать. Казалось, внутренности вот-вот вывернутся наизнанку. Он отдал женщине миску.

— Больше не могу, — ответил он на немой вопрос своей спутницы.

Тассо допила остальное. Шло время. По темному небу плыли облака пепла… Хендрикс ни о чем не думал, давая отдых своему уму и телу Через некоторое время до него дошло. что Тассо стоит над ним и пристально смотрит.

— Что… — прошептал он.

— Вам лучше, майор?

— Чуть-чуть.

— Вы знаете, майор, если бы я не вытащила вас тогда, то они бы порешили вас на месте! Вы были бы сейчас трупом! Как Руди!

— Я знаю. Тассо.

— И вам, наверное, хочется узнать, почему это я вытащила вас? Ведь я могла и бросить вас там, верно? Я ведь могла с чистойсовестью оставить вас на съедение «когтей».

— Почему же вы не бросили меня. Тассо?

— Потому что нам нужно как-то выбраться отсюда. — Тассо поворошила палкой угольки костра, пристально всматриваясь в огонь. — Людям больше нельзя жить в этом мире. Когда к «когтям» подойдут подкрепления, никто не уцелеет. У нас не осталось ни малейшего шанса. Я хорошенько обдумала все это, пока вы были без сознания. У нас в запасе часа три.

— И вы надеетесь с моей помощью убраться отсюда?

— Да. Я жду, что вы вызволите нас из этого ада.

— Нас? Что вы имеете в виду?

— То, что сказала, майор. Я имею в виду нас!

— Но почему вы думаете, что я в силах это сделать? Почему именно я?

— Потому что я не вижу никого другого, кто мог бы это сделать. — Глаза ее засияли ровным. ярким огнем. — Бели вы не выведете нас отсюда, то часа через три они убьют нас. Альтернативы просто нет. Так, майор? Что вы собираетесь предпринять? Ночь уже почти на исходе, и я все жду. Пока вы были без сознания, я сидела вот здесь, ожидая и прислушиваясь. Вот-вот наступит рассвет. И тогда…

Хендрикс покачал головой.

— Но что я могу?

— Думайте, майор!

Хендрикс задумался.

— Довольно любопытно… — вымолвил он наконец.

— Что здесь такого любопытного?

— То, что вы думаете, будто я в состоянии вызволить нас отсюда. Вы что, всемогущим меня считаете?

— Вы можете сделать так, чтобы мы переправились на Лунную Базу?

— Что? На Лунную Базу? Каким способом?

— У вас должен быть способ!

Хендрикс покачал головой.

— Нет… Нет ничего такого.

Тассо промолчала. На какое-то мгновение ее ровный взгляд вспыхнул. Она упрямо мотнула головой и отвернулась. Снова поднявшись на ноги, она наклонилась над майором.

— Еще кофе?

— Нет.

— Как хотите. А я выпью.

Тассо пила молча. Хендрикс не видел ее лица. Он лежал на спине и старался сосредоточиться. Думать было очень трудно, голова буквально горела. Он все еще не оправился от шока.

— Один способ все-таки есть. — неожиданно вымолвил он.

— Ну!

— Сколько еще до зари?

— Часа два.

— Где-то поблизости должен быть корабль. Мне никогда не доводилось его видеть. но по должности я знаю, что он есть.

— Что за корабль? — резко спросила женщина.

— Ракетный крейсер.

— Он сможет взять нас на борт? Мы сможем попасть на Лунную Базу?

— Для этого он и предназначен. На случай крайней необходимости… — Он потер лоб.

— В чем дело? — забеспокоилась Тассо.

— Голова. Очень трудно сосредоточиться. Я едва… едва могу думать. Эта граната…

— Корабль где-то недалеко? — Тассо вплотную придвинулась к нему. — Где он?

— Я пытаюсь вспомнить…

Она впилась пальцами в его плечо.

— Где-то рядом? — В ее голосе звучали металлические нотки. — Где же он? Может, он спрятан под землей?

— Да, точно. Я припоминаю. Он спрятан в специальной шахте.

— Но как же мы тогда его найдем? Это место как-нибудь обозначено?

Хендрикс изо всех сил пытался вспомнить.

— Нет… По-моему, никакого обозначения нет.

— Тогда что же?

— Есть кое-какие приметы.

— Какие?

Хендрикс не ответил.

Пальцы Тассо еще глубже вонзились в его плечо.

— Какие приметы? Какие?!

— Я… я никак не могу сосредоточиться. Мне нужно отдохнуть…

— Ладно. — Она отпустила его плечо и поднялась.

Хендрикс вытянулся на земле и закрыл глаза. Тассо отошла от него, засунув руки в карманы. Она отшвырнула ботинком камень, попавшийся ей под ноги, и стала смотреть на небо. Чернота ночи помалу сменялась серой мглой. Приближалось утро.

Тассо достала пистолет и несколько раз прошлась вокруг костра. Майор Хендрикс лежал и не шевелился.

Небо светлело, тьма отступала к западу. Местность вокруг стала проглядываться. Во все стороны простиралась безжизненная пустыня, пепелища и развалины зданий, кое-где — полуразрушенные стены, груды бетона и устремленные вверх обгорелые стволы деревьев.

13

Воздух был холодным и колючим. Где-то вдали какая-то неведомая птица издавала неясные звуки.

Хендрикс пошевелился и открыл глаза.

— Это заря? Уже?

— Да.

Он приподнялся на локтях.

— Вы хотели что-то узнать. Вы о чем-то спрашивали меня, Тассо?

— Вы уже вспомнили?

— Да.

— Что же это? — Она придвинулась к нему.

— Я…

— Да говорите же!

— Колодец. Разрушенный колодец. Шахта расположена как раз под ним.

— Колодец… — Она расслабилась. — Значит, нам надо отыскать колодец.

Женщина взглянула на часы.

— У нас осталось около часа, майор. Вы думаете, мы сможем найти его за час?

— Дайте мне руку, — попросил Хендрикс.

— Я поддержу вас. — Тассо отложила пистолет и помогла американцу подняться на ноги.

— Идти вам будет очень трудно, — заметила она.

— Да уж. — Хендрикс упрямо сжал губы. — Но не думаю, что нам придется идти очень далеко.

И они пошли. Утреннее солнце озаряло их первыми лучами. Местность была ровная и безнадежно мертвая. Повсюду, куда ни глянь, было серо и безжизненно. Высоко над ними кружили несколько птиц.

— Что-нибудь видно? — спросил Хендрикс. — «Когти» еще не появились?

— Нет. Слава богу, их пока еще нет.

Они прошли мимо каких-то развалин: крошево бетонных панелей, гнилые зубы кирпичных стен. Прямо из-под ног выскочила крыса. Тассо в испуге отпрянула и чуть не свалила Хендрикса.

— Когда-то здесь был городок. — заметил он хмуро, привалившись спиной к каменной колонне. — Довольно невзрачный городишко. Так, провинция. Но он был знаменит своими виноградниками.

Они шли по разрушенной улице, поросшей черной травой. Мостовая была в ямах и трещинах. Из развалин торчали кирпичные трубы.

— Идите осторожнее, — предупредил он Тассо.

Перед ними зияла воронка — развороченный взрывом дом. Рваные концы железных труб выступали над землей, скрученные и искореженные. Кое-что уцелело от огня — перевернутая ванна, поломанное кресло, несколько ложек, осколки фарфоровых тарелок. Посреди улицы зиял провал, наполненный обгоревшей соломой, битыми кирпичами и полуобгоревшими костями.

— Здесь… — прошептал Хендрикс.

— Прямо здесь?

— Правее.

Они прошли мимо останков тяжелого танка, подбитого ядерным фугасом, и счетчик на поясе Хендрикса зловеще затрещал. В двух метрах от танка распростерлось мумифицированное тело, рот был открыт в беззвучном вопле. С обеих сторон дороги шли ровные поля: камни, солома, битое стекло.

— Там! — сказал Хендрикс.

Перед ними торчал каменный колодец с выщербленными стенками. Поперек него лежало несколько досок. Он был чуть не доверху заполнен мусором. Хендрикс нерешительно подошел к нему. Тассо шла рядом.

— Вы уверены, что это то самое место? — спросила она. — Это мало похоже на то, что мы ищем.

— Уверен! — Хендрикс, стиснув зубы, сел на край колодца. Он тяжело дышал, сердце дьявольски болело. Он вытер пот с лица и объяснил: — Были приняты меры для эвакуации старших офицеров в случае крайней нужды. Например, если наш командный бункер будет захвачен.

— Значит, этот корабль предназначался именно для вашей эвакуации, майор? Я верно поняла?

— Да.

— Но где же он? Вы сказали, что он где-то здесь…

— Мы стоим прямо над ним. — Хендрикс провел ладонями по камням колодца. — Замок шахты открывается только моей ладонью. Это мой корабль! Точнее, предполагалось, что он будет моим.

Раздался резкий щелчок. Затем они услышали лязг, он шел из самой глубины колодца.

— Отойдите назад, — приказал Хендрикс и вместе с Тассо отступил на несколько шагов.

Земля разверзлась, и сквозь пепел, битые кирпичи и солому, лежавшие на его пути, стал медленно подниматься металлический снаряд. Движение прекратилось, когда на поверхности оказался весь корабль.

— Вот он! — гордо объявил Хендрикс.

— И всего-то?

Корабль и в самом деле был не очень впечатляющим. Сравнительно небольшой, он напоминал формой тупую иглу. Целая лавина пепла обрушилась в шахту, откуда только что поднялся этот «крейсер», и из-за пыли первое время было очень трудно различить элементы конструкции. Когда пыль рассеялась, Хендрикс подошел к своему кораблику, разблокировал люк и отодвинул его в сторону. Внутри виднелся пульт управления и гидрокресло для компенсации стартовой перегрузки.

Тассо подошла к Хендриксу и стала рядом, заглядывая в корабль.

— Я… не умею пилотировать эту штуковину, — нерешительно сказала она.

Хендрикс удивленно посмотрел на нее.

— Пилотировать буду я.

— Вы? Но там же всего одно место, майор. Насколько я поняла, он был предназначен для того, чтобы спасти лишь одного офицера!

У Хендрикса перехватило дыхание. Он внимательно осмотрел внутреннее пространство корабля. Тассо, пожалуй, была права: корабль был рассчитан на одного человека.

— Понимаю, — медленно произнес он. — И этим одним вы считаете себя!

Она кивнула.

— Разумеется.

— Почему?

— Вы не сможете взлететь, майор. Вы просто не сможете перенести старт. Не забывайте, что вас здорово контузило. И если вы все же полетите на этом корабле, для вас это будет полет на тот свет.

— Забавный подход, Тассо. Но ведь только я знаю, где расположена Лунная База. Вам же это неизвестно. Вы можете год летать вокруг Луны, но так и не обнаружите ее. Учтите, у нас хорошие специалисты по маскировке. Не зная, где ее следует искать…

— Я попытаюсь. Может быть, я и найду ее. Сама, конечно. Но вы сообщите мне всю нужную информацию. Учтите майор, от этого зависит ваша собственная жизнь.

— Каким образом?

— Бели я все же своевременно отыщу Лунную Базу, то смогу их убедить выслать за вами корабль. Если же мне это не удастся… У нас и так нет никаких шансов. Я уверена, что на корабле есть припасы. И на них можно продержаться достаточно долго, чтобы…

Хендрикс резко рванулся, но раненая рука подвела его. Тассо пригнулась, отскочила в сторону и подняла руку. Хендрикс увидел занесенную над собой рукоятку пистолета и попытался упредить удар, но она оказалась гораздо быстрее и ударила его по голове как раз над ухом. Ошеломляющая боль перехватила дыхание и пронзила все тело. Тьма помрачила его сознание, и он рухнул на землю.

14

До него смутно дошло, что Тассо стоит над ним, толкая его ногой.

— Майор! Очнись!

Он открыл глаза и застонал от боли.

— Слушай меня, янки. — Она присела возле него и направила пистолет прямо ему в лоб. — Я должна торопиться. Времени осталось совсем немного. Корабль готов, и я могу лететь. Но ты должен рассказать мне все, прежде чем помрешь.

Хендрикс помотал головой, пытаясь хоть немного прояснить сознание.

— Живее! — крикнула Тассо. Ее голос гулким эхом отдался в голове майора.

— Где Лунная База?! — взвизгнула женщина. — Как мне ее найти?! Что я должна искать?!

Хендрикс молчал.

— Отвечай, болван!!

— Извините, мисс, но я все забыл.

— Майор! Корабль гружен провизией, я уже проверила. Можно долго продержаться на лунной орбите. В конце концов я сама отыщу Базу. А ты будешь уже мертв всего через полчаса. Единственная доя тебя возможность спастись… — Она вдруг замолчала.

У развалин, в куче пепла что-то зашевелилось. Тассо быстро повернулась, прицелилась и выстрелила. В сторону руин метнулась белая молния. Что-то бросилось прочь, покатилось по пеплу. Она выстрелила снова. «Коготь» разлетелся на куски, испустив фонтан пружинок и колесиков.

— Видишь?! — закричала Тассо. — Это был всего лишь разведчик. И поверь мне: основные не заставят себя ждать.

— Но ты поможешь мне? Правда, Тассо? Ты скажешь, чтобы они немедленно выслали за мной корабль?

— Да. Как можно скорее!

Хендрикс поднял на нее воспаленные таза.

— Ты говоришь мне правду? Поклянись! — Странное выражение появилось на его лице: жажда выжить во что бы то ни стало. — Поклянись, что вернешься за мной и доставишь меня на Лунную Базу!

— Клянусь, я доставлю тебя на Лунную Базу, янки. Но скажи же наконец, где она? Времени совсем не осталось.

— Хорошо. — Хендрикс ухватился за камень, подтянулся, сел. — Смотри.

Он начал чертить прямо на пепле. Тассо присела рядом на корточки, внимательно следя за движением его руки. Хендрикс с трудом рисовал грубую карту лунной поверхности.

— Вот это Аппенины. Это — кратер Архимед. Лунная База находится в двухстах милях от оконечности Аппенинского хребта. Где точно — не знаю, и никто на Земле не знает. Но когда ты окажешься над этими горами, подай условный сигнал: одну красную вспышку и одну зеленую, потом две красные с минимальным интервалом между ними. Монитор Базы зафиксирует твои сигналы, и тогда ты спасена. База, конечно, находится глубоко под поверхностью Луны. Они проведут тебя вниз с помощью магнитных захватов и…

— А управление? Я ведь не сумею управлять этим кораблем, майор! — в нетерпении воскликнула женщина.

— Все управление автоматизировано. Тебе нужно лишь подать опознавательный сигнал в определенное время.

— Отлично!

— Кресло компенсирует стартовую перегрузку. Состав воздуха и температура регулируются автоматически. Корабль покинет Землю и перейдет в космическое пространство по определенной программе, и полетит в сторону Луны. На расстоянии ста миль от ее поверхности корабль перейдет на селеноцентрическую орбиту и останется там, пока ты не подашь сигнал и тебя не заметят. Не беспокойся, орбита, по которой ты будешь вращаться, такова, что ты обязательно будешь проходить над Лунной Базой. Поэтому не забудь: как только окажешься над Аппенинами, тотчас же включай сигнальные ракеты.

Тассо протиснулась в корабль и устроилась в кресле. Гидравлический бандаж автоматически защелкнулся. Она провела пальцем по пульту.

— Поверь, майор, мне очень жаль, что ты не в силах выдержать стартовое ускорение. Это так несправедливо — ведь все это было предназначено для тебя, а теперь ты не в состоянии воспользоваться этим!

— Оставь мне пистолет.

Она отстегнула пистолет от пояса и немного помедлила.

— Не уходи слишком далеко от этого места, майор. Тебя и без того будет довольно трудно отыскать с воздуха.

— Я останусь возле этого колодца.

Тассо на мгновение стиснула рукоять пистолета, потом отшвырнула оружие в сторону американца.

— Прекрасный корабль, майор, — весело сказала она, внимательно рассматривая надписи на пульте. — Отличная конструкция. Я восхищена вашим мастерством. Твой народ всегда славился хорошей работой. Вы строите просто отличные вещи. Ты должен этим гордиться!

— Почему ты не подала мне пистолет? — простонал Хендрикс. — Ведь я не смогу достать его. Ты же видишь, что я и так держусь из последних сил. А что, если «когти»…

— Прощай, майор! — Тассо задорно ухмыльнулась. Люк с лязгом закрылся.

Хендрикс из последних сил поднялся на колени, потом на ноги и побрел к пистолету. Схватив оружие, он через силу выпрямился и медленно поднял ствол.

15

Раздался оглушительный рев. Корабль задрожал, окутался клубами пепла. Хендрикс вздрогнул и отпрянул.

Корабль пробил низкие облака и исчез из виду.

Хендрикс еще долго стоял, беспокойно озираясь, но все вокруг было недвижимо. Утренний воздух был свеж и довольно прозрачен. Майор потащился по бывшей улице. «Лучше ходить не переставая. Немало пройдет времени, прежде чем придет помощь… если она вообще придет».

Он нашел в кармане пачку сигарет и с наслаждением закурил… Тассо просила у него сигарету, но он не забывал, что курево сейчас на вес золота.

Мимо прошмыгнула ящерица. Он остановился, хотел рассмотреть ее получше, но ящерица уже исчезла. Он двинулся дальше. Солнце поднималось все выше и выше. Несколько мух опустились на плоский камень, лежавший поблизости. Хендрикс замахнулся на них ногой и, вполне удовлетворенный их трусостью, поплелся дальше.

Становилось жарко. Пот струился по лицу, стекал за воротник. Во рту было сухо. Вскоре он прекратил свою бессмысленную прогулку, присел на какой-то обломок, открыл санитарный пакет и проглотил несколько наркотических пилюль. Впереди он заметил какой-то странный предмет.

Он насторожился и вытащил пистолет. Похоже, что это был человек. Но тут он все вспомнил. Это были останки Эпштейна. Вернее, не Эпштейна, а того, что осталось от Второй модели. Они валялись там, где Тассо взорвала робота. Хорошо были видны шестеренки, реле и прочие металлические детальки. Они весело сверкали и переливались в лучах солнца.

Хендрикс поднялся на ноги и подошел к «телу». Он слегка толкнул ногой застывшую фигуру, и она вдруг на удивление легко перевернулась. Стал виден металлический остов, алюминиевые ребра и тяжи. Выпали еще какие-то проволочки. Вывалились груды проводов, неприятно похожие на внутренности переключатели, транзисторы. За ними последовали бесчисленные моторчики и какие-то стерженьки.

Он нагнулся. Черепная коробка лже-Эпштейна треснула. Искусственный мозг был обнажен, и Хендрикс внимательно присмотрелся к нему. Да, тот же лабиринт электрических цепей. Транзисторы, проводки не толще человеческого волоса. Он прикоснулся к черепу, и тот легко повернулся. Показалась фирменная табличка. Хендрикс нагнулся поближе. стараясь разобрать надпись.

И побледнел.

«4-М»!!!

Он долго смотрел на металлическую пластинку. Значит, это Четвертая модель! А вовсе не Вторая! Они с Тассо ошиблись. Значит, модификаций было еще больше, чем они предполагали. Больше чем три. по крайней мере четыре. И «Эпштейн» не был Второй моделью!

Но если он не был Второй моделью, то…

Хендрикс насторожился: на холме что-то двигалось. Он напряг зрение. Какие-то фигуры. Они медленно приближались, прокладывая себе путь по пеплу.

Они шли к нему.

Хендрикс бросился на землю и приготовил оружие. Пот заливал ему глаза. Он старался успокоиться: паника была сейчас главным врагом. А фигуры все приближались.

Первым шел Дэвид. За ним еще один и еще. Три Дэвида. Все трое, абсолютно похожие друг на друга, безмолвно ступали, размеренно поднимая и опуская свои худые изможденные ножки, прижимая к груди своих плюшевых мишек.

Хендрикс прицелился и выстрелил, когда враг подошел близко. Первые два Дэвида разлетелись на части, но третий продолжал свое размеренное шествие. И тут Хендрикс заметил позади этого Дэвида какую-то большую фигуру. Что ж, он сможет справиться и с Раненым солдатом.

Но… И тут Хендрикс разглядел, что позади Раненого солдата идут две Тассо. Толстые ремни, светло-зеленые армейские брюки, гимнастерки, длинные волосы. Знакомая фигура, такую он видел совсем недавно в кресле космического корабля. И эти две походили на Тассо, как родные сестры.

Они были совсем близко. Вдруг Дэвид споткнулся и уронил медвежонка. Игрушка встала на задние лапки и быстро побежала к майору. Палец Хендрикса автоматически нажал на курок пистолета, и медвежонок превратился в пыль. Но две Тассо продолжали идти бок о бок, их лица были по-прежнему лишены всякого выражения.

Хендрикс снова выстрелил.

«Женщины» исчезли, но их сменила новая группа: пять или шесть Тассо, все одинаковые, целая шеренга.

А он уступил ей свой корабль и выдал опознавательный сигнал. С его благословения она теперь направляется на Лунную Базу. Да, уж он постарался.

Он оказался прав насчет гранаты. В конце концов, на уме у него всегда вертелась эта модель. Это оружие было основано на доскональном знании других моделей. Типа Дэвида и Раненого солдата. Равно как и типа Эпштейна. Такое оружие люди не могли создать. Оно было разработано на одном из автоматизированных подземных заводов, без малейшего участия людей.

Шеренга Тассо подходила к нему. Он хладнокровно смотрел на них, скрестив руки на груди. Такое знакомое лицо, ремень, грубая гимнастерка, на том же месте аккуратно пристегнута граната.

Граната…

Когда Тассо добрались до него, ироническая мысль промелькнула в его сознании и скрасила последние минуты последней радостью:

«ГРАНАТА!!!

Вторые модели сконструировали ее для уничтожения остальных моделей. Только для этого!

Значит, они уже воюют друг с другом!»

1953

Перевод Ю.Баринов, 2004

Комментарии

Все комментарии принадлежат Филипу К. Дику. Год, когда был написан комментарий, указан в скобках. Большая часть комментариев была написана для сборника «THE BEST OF PHILIP К. DICK», опубликованного в 1977 г., и сборника «ХНЕ GOLDEN MAN» (1980). Некоторые написаны по просьбе редакторов, публикующих рассказы ФКД в книгах или журналах.

Если за названием рассказа следует дата, она указывает на день, когда рукопись этого рассказа попала к агенту Дика, в соответствии с записями агентства «Scott Meredith Literary Agency». Отсутствие даты указывает на отсутствие соответствующей записи. Название журнала с месяцем и годом указывает на появление первой публикации рассказа. Второе название — это название, первоначально данное Диком, согласно записям агентства.

Эти пять томов включают все рассказы Филипа К. Дика, за исключением повестей, которые были опубликованы позже или включены в состав романов, детских набросков и неопубликованных рукописей, у которых отсутствовали рукописные черновики. Рассказы по возможности расположены в хронологическом порядке согласно материалам исследования Грега Рикмана и Пола Уильямса.


«Fair Game» 21.04.53. «If», сентябрь 1959 года.


«The Hanging Stranger» 4.05. 53. «Science Fiction Adventures», декабрь 1953 года.


«The Eyes Have It» 13.05.53. «Science Fiction Stories», № 1,1953 год.


«The Golden Man» («The God Who Runs») 24.06.53. «If», апрель 1954 года.

В начале пятидесятых американские фантасты весьма увлекались темой суперменов: людей-мутантов с невероятными способностями. Был также очень популярен сюжет, что-де супермены сумеют вывести человечество на новый, более высокий этап существования — в некую Страну Обетованную. Джон У.Кэмпбелл Дж., главный редактор «Analog», требовал, чтобы в историях для его журнала фигурировали потрясающие воображение мутанты, и он категорически настаивал на соблюдении следующих требований: мутанты должны быть показаны как: 1) положительные герои и хорошие парни; 2) хорошие парни, полностью контролирующие ситуацию. Когда я писал «The Golden Man», я хотел показать мутанта, который: 1) не слишком хороший парень — во всяком случае для нас, обычных людей; 2) совсем не начальство, а исподтишка вредящий персонаж, стоящий вне закона, дикарь, от которого человечеству больше вреда, нежели пользы. Кэмпбелл терпеть не мог, когда псиоников изображали таким образом, и рассказы с таким сюжетом он наотрез отказывался публиковать. Вот почему эта вещь вышла в «If».

Авторам НФ пятидесятых годов «If» импонировал: прекрасная полиграфия, замечательные иллюстрации — одним словом, стильный качественный журнал. А самое главное, они публиковали дебютантов. «If» опубликовал множество моих ранних рассказов — для меня это был серьезный рынок сбыта. В самом начале «If» заведовал Пол. У.Фэйрман. Он мог взять у тебя ужасно написанный рассказ и переработать до приемлемого состояния — и я ему очень признателен за это. А потом хозяин издания Джеймс Л.Квинн сам стал главным редактором. А затем его сменил на этом посту Фредерик Пол. Меня публиковали все трое.

В следующем после выхода «The Golden Мал» номере «If» появилась редакционная статья на целый разворот: журнал опубликовал письмо от учительницы средней школы, которая жаловалась на неподобающую трактовку темы мутантов в рассказе. Ее жалобы в точности повторяли жалобы Джона У.Кэмпбелла: она упрекала меня в том, что я представил мутантов в отрицательном свете, и призывала писать иначе, ведь мутанты абсолютно точно должны быть: 1) хорошие ребята; 2) хорошие ребята, полностью контролирующие ситуацию. Таким образом, я оказался там, откуда пришел.

Я объясняю себе популярность этой точки зрения таким образом: все эти люди тайно воображали себя этими добрыми, мудрыми и гениальными Сверхчеловеками, которые вели бы глупцов и простаков — то есть всех остальных — в Страну Обетованную. Здесь, по моему мнению, мы имеем дело с фантазийной сублимацией собственных комплексов. Сюжет с псиоником, который, преодолевая трудности, в конечном счете побеждал, изначально проявился в «Odd John» у Стэплдона и у Ван Вогта в «SLAN». «Нас сейчас гонят, презирают и отвергают, но потом — о, потом еще посмотрим, чья возьмет! Мы еще всем покажем!» — такова их основная идея.

А я всегда полагал, что отдать власть псионикам-мутантам — все равно что назначить лису главным сторожем в курятнике. И я отреагировал этим рассказом на то, что считал довольно опасным невротическим комплексом, весьма патологической жаждой власти, и на то, что Джон У.Кэмпбелл, по моему мнению, с этими настроениями заигрывал. В то же время «If» не имел столько внятной идейной направленности — это был журнал, открытый для новых идей и для их непредвзятого обсуждения. И уж чего у всех трех редакторов не отнять, так это ясного понимания задачи научной фантастики; рассматривать проблему со всех точек зрения, даже с неприятных.

Поэтому здесь я также высказываю мысль, что мутанты представляют опасность для обычных людей — такие воззрения пришлись крайне не по вкусу Джону У.Кэмпбеллу. По их мнению, мы должны были бы смотреть на псиоников как на прирожденных лидеров. Но меня беспокоил такой поворот темы: а как они будут смотреть на нас? Захотят ли они вести нас? А может, эти находящиеся на более высокой ступени эволюции высокомерные граждане посчитают, что мы недостойны их водительства? Так или иначе, даже если бы они согласились вести нас, оставался неприятный вопрос: а туда ли они нас заведут? Не кончится ли это тем, что нас всех отправят в некие здания, на которых будет написано «ДУШ» — но душем это совсем не будет…


«The Turning Wheel» 8.07.53. «Science Fiction Stories», № 2,1954 год.


«The Last of the Masters» («Protection Agency») 15.07.53. «Orbit Science Fiction», ноябрь-декабрь 1954 года.

Здесь я показываю, что роботу можно доверять, причем можно доверять как лидеру. Этот робот показан как страдающий индивидуум «в рабском образе» — то есть как своего рода Христос. Лидер как слуга человека. Лидер, без которого можно обойтись — наверное. Мораль этого рассказа не так уж очевидна. Должен ли у нас быть лидер или мы должны думать сами? В принципе, очевиден второй ответ. Но иногда между теорией и практикой пролегает огромная дистанция, особенно в моральной сфере. С другой стороны, любопытно, что я более доверяю роботу — а не андроиду. Возможно, потому, что робот не пытается ввести вас в заблуждение, притворяясь человеком. (1978)


«The Father-Thing» 21.07.53. «Fantasy @ Scince Fiction», декабрь 1954 года.

Когда я был совсем маленьким, мне часто казалось, что у меня на самом деле не один, а два отца: один хороший, другой плохой. Хороший уходит, и его место занимает плохой. Думаю, у многих детей схожие впечатления о родителе. А что если это действительно так? Этот рассказ — пример того, как впечатление, которому обычно не доверяют, вдруг оказывается верным… а дополнительная сложность еще и в том, что этот секрет невозможно никому поведать. К счастью, есть другие дети — они поймут. Дети мудрее взрослых — хм, я едва не написал — «мудрее людей». (1976)


«Strange Eden» («Immolation») 4.08.53. «Imagination», декабрь 1954 года.


«Топу and the Beetles» 31.08,53. «Orbit Science Fiction», № 2,1953 год.


«Null-О» («Loony Lemuel») 31.08.53. «If», декабрь 1958 года.


«ТоServe the Master» («Be as Gods») 21.10.53. «Imagination», февраль 1956 года.


«Exhibit Piece» 21.10.53. «If», август 1954 года.


«The Crawlers» («Founding Home») 29.10.53. «Imaginarium», июль 1954 года.


«Sales Pitch» 19.11.53. «Future», июнь 1954 года.

Когда рассказ впервые опубликовали, мои поклонники его просто возненавидели. Я его перечитал — надо же было понять, почему люди восприняли вещь в штыки, — и все оказалось вполне очевидно: это же ужасно депрессивная вещь, причем какая-то беспощадно депрессивная. Я мог бы ее переписать — и переписать прежде всего конец, так, чтобы человек и робот, то есть фасрад, в финале бы стали друзьями и партнерами. В этом рассказе правит бал паранойя, но ее можно деконструировать и перекомпоновать фабулу так: Y, то есть тема «человек против робота», должна обнулиться в тему «человек и робот против всей вселенной». Мне действительно очень жаль, что у рассказа именно такой финал. Так что когда читаете историю, просто представьте себе, что ее можно было бы написать иначе. Вот так, к примеру: фасрад говорит: «Сэр, я хочу вам помочь. К черту продажи, давайте дружить». Да, но тогда бы меня критиковали за фальшивый, излишне оптимистичный финал. И все равно, нынешний финал ужасен. Так что поклонники были правы. (1978)


«Shell Game» 22.12.53. «Galaxy», сентябрь 1954 года.


«Upon the Dull Earth» 30.12.53. «Beyond Fantesy Fiction», ноябрь 1954 года.


«Foster, you are Dead» 31.12.53. «Star Sceince Fiction Stories» № 3, составитель Фредерик Пол, Нью-Йорк, 1955 год.

Однажды я увидел газету с заголовком в том духе, что президент полагает — если американцам придется строить бомбоубежища за свой счет, а не получать их в качестве госпомощи, они за ними будут лучше приглядывать. Меня это высказывание привело в ярость. Ну естественно, согласно этой логике, у каждого должна быть подводная лодка, истребитель — ну и так далее. Ну а здесь я хотел показать, какой жестокой может быть власть по отношению к человеку, насколько она не ценит жизнь — поскольку в правительстве не о людях думают, а деньги во главу угла ставят. (1976)


«Рау for the Printer» («Printer’s Pay») 28.01.54. «Satellite Science Fiction», октябрь 1956 года.


«War Veteran» 17.02.54. «If», март 1955 года.


«The Chromium Fence» 9.04.54. «Imagination», июль 1955 года.


«Misadjustment» 14.05.54. «Science Fiction Quarterly», февраль 1957 года.


«А World of Talent» («Two Steps Right») 4.06.54. «Galaxy», октябрь 1954 года. 


«Psi-Мап heal my Child!» («Outside Consultant») 8.06.54. «Imaginative Tales», ноябрь 1955 года. (Также публиковался в сборнике рассказов под названием «Psi-Мап».)

Примечания

1

В переводе с гэльского языка.

(обратно)

2

Поднятый большой палец — просьба подвезти.

(обратно)

3

Европа — здесь не часть света, а спутник Юпитера.

(обратно)

4

Уайнд Джайант (Wind Giant) — буквально «Ветровой Гигант» (или великан).

(обратно)

Оглавление

  • — отсутствует- Джон Браннер Предисловие (Introduction)
  • Азартная охота (Fair Game)
  • Унылый незнакомец (The Hanging Stranger)
  • Имеющий глаза да увидит (The Eyes Have It)
  • Золотой человек (The Golden Man)
  • Вращающееся колесо (The Turning Wheel)
  • Последний властитель (The Last of the Masters)
  • Отец-двойник (The Father-Thing)
  • Странный Эдем (Strange Eden)
  • Тони и жуки (Tony and the Beetles)
  • Обнуленные (Null-O)
  • На службе у хозяина (To Serve the Master)
  • Экспонат с выставки (Exhibit Piece)
  • Ползуны (The Crawlers)
  • Спешите приобрести! (Sales Pitch)
  • Игра в ракушки (Shell Game)
  • На тусклой Земле (Upon the Dull Earth)
  • Фостер, ты мертв! (Foster, You're Dead)
  • Плата за услуги (Pay for the Printer)
  • Ветеран войны (War Veteran)
  • Неприсоединившийся (The Chromium Fence)
  • Нестыковка (Misadjustment)
  • Мир таланта (A World of Talent)
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  • Псионик, исцели мое дитя! (Psi-Man Heal My Child)
  • Вторая модель (Second Variety)
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  • Комментарии
  • *** Примечания ***