Главная улица, Лос-Анджелес, окраина, на одном конце полицейский участок, на другом кладбище, посередине бурлеск-шоу, дешёвые ночлежки с кинотеатриками, а КАМЕРА плывёт туда, где играет духовой оркестр, мимо полусонного билетёра, в зал с редкими зрителями. Заискрилась музыка, и на сцену выбегает маг и волшебник — Галлахер Великий. Он вещает что-то скороговоркой, начинаются безмолвные карточные фокусы, кролики из шляп, монетки из воздуха, меняющие окраску платки. Зрители спят. Местами слышится похрапывание. Галлахер смущён, поглядывает вниз, нехотя продолжает показывать трюки. Достаёт ниоткуда сигареты, затем, закуривая последнюю сигарету, стоя на середине сцены, объявляет, глядя в зал:
— Дамы и господа! Мой последний трюк в этот вечер. Впервые на арене! Маг исчезает!
С этими словами он бросает сигарету, спускается по ступенькам и уходит по проходу между рядами, оставляя за собой шлейф из монет, карт и шелков. Его лицо побледнело и похолодело. Зрители просыпаются, смотрят на опустевшую сцену и чего-то ждут. После затянувшейся паузы изумлённый дирижёр оборачивается к оркестрику и исполняет вступление к следующему номеру.
На улице Галлахер останавливается, оглядывается, идёт дальше. Кто-то пытается его догнать, окликая по имени. Это его ассистент с голубем и кроликом в руках.
— Галлахер, вернитесь! Вы не закончили номер!
— Мой номер давно помер, — говорит Галлахер.
— Вы не взяли свой чек за неделю!
— Пусть отдадут кому-нибудь за оплату одного дня проживания в гостинице и утреннего кофе с булочками, — говорит Галлахер, убыстряя шаг.
Ассистент хватает его за руку:
— Галлахер, куда вы идёте? Чем вы будете заниматься?
— Не знаю, — говорит Галлахер. — Только не кроликами из шляп и не канарейками из рукавов. Послушай, Коротышка, театр-варьете мёртв. И мы это знаем. А ремесло мага и волшебника — самая омертвелая часть этого трупа. Оно уже не пользуется уважением. Водородные бомбы и реактивные самолёты, стеклянные небоскрёбы и телевидение — вот где магия, вот где волшебство! Проповедь я выслушал, Коротышка. Теперь пора ложиться в гроб.
— Галлахер Великий, помните, вы — Галлахер Великий!
— Всё это — в далёком прошлом. В другой жизни. Причём не в моей. Короче, кролики — твои; так что сносное пропитание на всю неделю тебе обеспечено. Голубей отнеси в парк и выпусти. Мои шёлковые платки отдай какой-нибудь хорошенькой девушке. А краплёными картами распорядись по своему разумению. Здравствуй и прощай!
— Значит, вы уволены! — воскликнул помощник.
Галлахер остановился, обернулся и сказал с улыбкой:
— Выходит так. Благодарю, босс.
Помощник всё ещё кричит ему вслед:
— Куда вы идёте, как мне вас найти?
— На Ист-Ривер. У меня есть трюк, которого даже Гудини не исполнял. Залезаешь в пианино, тебя заколачивают снаружи гвоздями и бросают в реку. Замечательный трюк, только надо вспомнить, как его выполнять!
— Галлахер!
Но Галлахера и след простыл.
Коротышка стоит в темноте посреди пустынной улицы. У него на руках нежно воркует голубка.
***
Зарядил дождь. Улицы наводнила пустота. Полночь, но тусклыми призраками войны, убийства и суицида бродят газеты, шурша акциями, облигациями и давешними скачками.
Слоняясь в одиночестве, Галлахер Великий поднимает воротник пальто, поглядывает на небо. Отдалённые раскаты грома. На его обращённые кверху черты лица ложится бледный отсвет молнии. Мимо него ветер гонит газету. Он нагибается и подхватывает её. Ловкими сноровистыми пальцами он складывает, сгибает, подгибает и выворачивает газету наизнанку, превращая сухую бумагу в шляпу, и лихо нахлобучивает себе на голову. Рядом одинокий пешеход смотрит на него, видит диковинный головной убор и не может отвести от него взгляда. Галлахер приветствует его и шагает дальше. Прохожий исчезает. Дождь всё льёт и льёт.
Далеко впереди виднеется пятно света. Это всеми цветами радуги переливается ярко освещённая витрина. Перед ней собралась горстка людей. Маленький мальчик, молодой человек со своей подругой и старик наблюдают за происходящим внутри. Подходит Галлахер. Витрина принадлежит пункту проката медицинских принадлежностей. В ней выставлены всевозможные приспособления. Посреди витрины установлен неподвижный восковой манекен, изображающий медсестру в халате.
Галлахер вопросительно смотрит на людей, на манекен и уже готов пройти мимо, как его окликает мальчик:
— Подождите, она вот-вот шевельнётся, ещё немного, не уходите. Ух ты!
Как ей это удаётся? — пробормотал кто-то.
Галлахер останавливается. Снова смотрит на собравшихся.
Мигающие неоновые огни попеременно отбрасывают на лица цветные блики. Дождь усиливается. Прогоняемые непогодой, люди расходятся. Остаются только мальчик и Галлахер.
Галлахер смотрит на витрину.
Он видит восковую куклу в халате медсестры или то, что кажется таковой.
Мальчик смотрит на Галлахера — своего единственного друга.
— Подождите, ещё чуть-чуть — и шевельнётся, ещё немного. Ух ты!
Галлахер смотрит на мальчугана.
— Уже без пяти двенадцать, малыш. Шёл бы ты домой.
— Ничего страшного, мама знает, где я. Каждый вечер я прихожу сюда и стою часа по два.
— Всё равно, — говорит Галлахер. — Поздно. Спокойной ночи, малыш.
Ребёнок бросает тоскливый взгляд на Галлахера, потом на прекрасную женщину в витрине, облизывает губы, смотрит на дождь, падающий из тьмы, и принимает решение.
— Ладно. Через минуту всё равно всё закончится. Ночь!
И убегает в дождливую мглу.
Оставшись в одиночестве, Галлахер озадаченно рассматривает восковую фигуру, взгляд которой устремлён только вперёд.
Галлахер собирается уходить, но останавливается.
Глаза восковой куклы в витрине задвигались вслед за ним. И — судорожно вернулись в исходное положение. Уставились в одну точку. Застыли.
— Вот это да, — прошептал Галлахер. — Ничего себе…
Разинув рот, он отступает на шаг назад, потом приближается к огромному стеклу.
— Так вот, значит, в чём дело, — шепчет он. — Вот где собака зарыта. Так, так…
И он изумлённо таращит глаза. Струи дождя льются по его лицу, бумажная шляпа размякла.
Женщина по ту сторону стекла отсутствующим взглядом смотрит перед собой, ни один мускул на её лице не дрогнет.
— Привет, — шепчет Галлахер, еле обозначив улыбку.
Женщина не шелохнётся, а только смотрит в пустоту.
— Как тебя зовут? — шепчет Галлахер.
Женщина смотрит, вперив глаза в пространство.
— Я — Галлахер, — говорит человек под дождём. — Галлахер Великий. Слыхала о таком? Душа общества. Десяток тузов в колоде. В бумажнике — розовый куст. Я исполняю трюк на «индийском канате». А ты кто?
Льёт дождь.
Женщина смотрит в пространство.
— Ладно, — говорит Галлахер, — ты хотя бы не торчишь на холоде. В такую ночь не так уж много зрителей. Нам нужно держаться вместе. Мы — два сапога пара.
Женщина смотрит в пространство.
Галлахер сначала отводит взгляд, потом поворачивает обратно.
И на этот миг глаза женщины мечут ему вслед взгляд, но стоит ему снова посмотреть на неё, как взгляд мгновенно застывает.
— Попалась! — торжествует он.
Он подходит ближе и снимает перед ней шляпу.
— Так, значит, ты живая, — шепчет он. — Или то, что они называют живой. Тебе здесь здорово достаётся. Что именно? Каждый вечер и каждый вечер? Восьмичасовая смена и каждый час пятиминутный перерыв? Что тебе говорит весь этот одинокий люд вроде меня, который собирается здесь в полночь? Небось изливают перед тобой всю душу без остатка, когда рядом — никого. А тебе приходится тут стоять, просто стоять и стоять, и всё это терпеть. Ты умеешь читать по губам? Конечно, умеешь. И понимаешь всё, что я тебе говорю.
Женщина его не видит.
— Я скажу тебе, — говорит он тихо под барабанящий дождь с бумажной шляпой в руке. — Я скажу тебе то же, что говорят все остальные. Но тебе не нужно меня бояться. Ты прекрасна. Поистине прекрасна. Сколько тебе? Двадцать пять?
Женщина уставилась в ночную тьму.
— Как ты дошла до такой жизни? — спрашивает он ласково, близко к стеклу. — Что с тобой стряслось? Хорошенькая девушка, весь мир пробегает мимо тебя, а между вами — стекло. Холодное стекло. Правда, оно защищает от ветра. А? Точно, точно.
Женщина смотрит в пространство.
Галлахер сминает бумажную шляпу в комок, и он исчезает.
— Видишь? Я факир. Я могу всё. Что ни прикажешь. Только скажи. Могу осчастливить тебя. Осчастливить? В момент!
Из пустой ладони возникает лоскут ярко-синего шёлка.
— Пожалуйста! — Он смотрит на него. — Нет, это синий — цвет, навевающий грусть. Не то. Опля! Так-то лучше!
Он поглаживает шёлк до тех пор, пока он не становится ярко-оранжевым — цветом счастья.
— Чего ещё изволите? — спрашивает он у витрины. — Всё сделаю. У меня фокусов больше, чем в Африке слонов.
Шёлк исчезает.
— Ах, — вздыхает он. — Может, счастье вовсе не в этом? Куда оно подевалось? Будь я проклят, если знаю. Спокойной ночи, леди. Я зайду в следующий раз. Поболтаем, а то тебе, наверное, одиноко.
Женщина смотрит только в темноту.
— Я загляну к тебе. Злоупотреблю своим преимуществом, прожужжу все уши. Проведу бесплатный односторонний сеанс психоанализа, облегчу душу. Спасибо за внимание. Меня зовут Галлахер, а как тебя величать, прекрасная дева?
Женщина таращится в пустоту.
Галлахер уже собирается уходить, но останавливается как вкопанный, поражённый увиденным, и оборачивается.
В витрине автоматически погасли огни, и манекен остался стоять без движения в темноте. Он заинтригован тайной её неподвижности. С какой стати ей там стоять, если рабочее время истекло? Почему она не поворачивается и не уходит из витрины домой? Что-то удерживает её во тьме. Она застыла, замерла, словно под воздействием чар. Он подходит к двери магазина, дёргает её. Заперто. Когда он возвращается к витрине, её нет. Всё ещё озадаченный, он заходит за угол магазина и вдалеке в переулке видит девушку под дождём. Она исчезает. Он ищет её, но тщетно. Заходит в ночное кафе перехватить чашечку кофе. Оказывается, она здесь — девушка из витрины. Сидит, не шелохнувшись, не шевелясь, безмолвно, в одиночестве, перед ней дымится чашка кофе, из которой она отрешённо отпивает. Он сидит на соседнем стуле и заговаривает с ней. Она не обращает на него внимания. Тогда, чтобы привлечь её внимание, он начинает вытворять мелкие фокусы с монетами, картами и платками. Ему удаётся вызвать у неё улыбку, смех и, наконец, она начинает говорить.
— Что вы делаете в этой промозглой витрине? — спрашивает он.
— Такая работа, — отвечает она.
— Но как вы это переносите? — настаивает он. — Ни на минуту нельзя шелохнуться — и так целыми часами и днями! И никто не знает, жив ты или мёртв!
— Иногда я и сама не знаю, жива я или мертва, — говорит она.
— Это недопустимо, — говорит он. — Красивым женщинам негоже простаивать за стеклом. Им надлежит находиться в гуще жизни, двигаться, действовать!
— Предпочитаю вообще не шевелиться, — говорит она. — Стоит что-то предпринять, как начинаются промахи. Если стоишь неподвижно, никто тебя ни за что не осудит.
— Вы определённо нашли себе работёнку по вкусу, — замечает он, изумлённо глядя на неё. — Долго вы этим занимаетесь?
— Год.
— И сколько ещё собираетесь?
— Года два. Пять лет, десять. Не знаю.
— Почему вы остались неподвижно стоять в витрине, когда выключился свет? — спрашивает он.
— Мне некуда идти, — отвечает она.
— Но у вас наверняка есть где-то комнатушка?
— Да, но я не вхожу в неё, пока не почувствую смертельную усталость. Только тогда я сваливаюсь в постель, не чувствуя, какая она крошечная и тоскливая.
Она поворачивается к нему.
— А как случилось, что вы простояли там столько времени и раскусили меня? Куда вы шли и зачем?
— Мы товарищи по несчастью, — говорит он. — Я собственноручно уволил себя с работы. А почему бы вам не последовать моему примеру? Мы могли бы поплакаться друг другу в жилетку и назавтра начать жить со свежими силами!
— Нет, — неожиданно вскрикивает она в испуге. — Я не могу уйти из витрины, ни в коем случае!
— Чего вы боитесь? — спрашивает он.
— Города, людей, всего! Я начинаю работу с утра. В семь тридцать я на витрине. И так весь день, каждый божий час. Несколько минут на обед и ужин. Потом весь вечер до полуночи.
— Вы никогда не гуляете в парке, не ходите на спектакли, не катаетесь? Ничего не делаете, кроме стояния, подобно восковому манекену?
— Воскресенье — выходной.
— И что делаете по выходным?
— Не вылезаю из постели, читаю.
— О, женщина! — восклицает он. — А я-то воображал, что это у меня проблемы! Выше голову!
Он обнаруживает, что не может расплатиться за кофе. Предлагает кассиру золотую монету достоинством в пять долларов; тот заявляет, что это незаконное платёжное средство. Галлахер не возражает, говорит, что это семейная реликвия. Показывает кассиру, как она то появляется, то исчезает. Будучи под сильным впечатлением от увиденного, последний говорит:
— Считайте, что расплатились! А теперь — на выход!
Галлахер выводит за собой на улицу девушку, которая вовсе не горит желанием идти.
Они стоят и смотрят на свежевымытые мостовые.
— Вот и дождь перестал, — говорит он. — Добрый знак. Утром — чистое небо. Судьба и рок, внемлите предостережению! Мы идём!
Он подводит её к опустевшей витрине и с помощью волшебного красного порошка, который он сдувает на стекло, выводит пальцем: «ОБЕД. ВЕРНУСЬ В 1975!»
— Найдём тебе завтра работу поприличнее! — восклицает он и вручает ей свою визитку «ГАЛЛАХЕР ВЕЛИКИЙ!».
— Я не знаю, хочешь ли ты участвовать в моём номере? Может, я распилю тебя пополам, а может, превращу в зебровую амадину или в кенгуру! Мы будем жить впроголодь, зато увлекательно! Не пойми меня превратно. Я устрою тебе комнату при нашем пансионе для престарелых актёров, канатоходцев, фокусников, севших на мель вроде меня, жонглёров и клоунов. Ты никогда не останешься в одиночестве или без покровительства. У нас найдётся для тебя всё, что пожелаешь. Итак, слово за тобой!
Под натиском его словес, обаяния и восторженности смущённая девушка поворачивается и убегает. Она запирается в магазине. Он не может туда проникнуть. И тоже уходит в замешательстве.
***
На следующее утро он возвращается, чтобы поговорить с девушкой, но обнаруживает вместо неё уже настоящий манекен — восковую куклу, на первый взгляд очень похожую на неё. Он даже пытается заговорить с ней. В магазине он встречается с управляющим, который рассказывает ему, что девушка не вышла сегодня на работу, а он не знает её адреса. Найти её никак нельзя. Галлахер уходит.
Гуляя по городу, он обнаруживает, что его со всех сторон обступают восковые фигуры во всех витринах. Он ловит себя на том, что, слоняясь мимо витрин, он краешком глаза следит за ними в надежде встретиться взглядом с девушкой, которая растворилась в толпе.
Вернувшись в театральный пансион, он делится своими печалями с домохозяином-степистом, который остался не у дел и философствует о положении дел в театре.
— Взять хотя бы чечёточников, — говорит он. — Рынок перенасыщен. Девать некуда. Хоть пруд пруди! Факиры, степисты — кому мы нужны? У всех одна и та же проблема: миру нет до нас дела. А твоей приятельнице из витрины, похоже, нет дела до остального мира. Я ей сочувствую. Можно мне занять её место в витрине и притворяться неживым? Дай мне её адрес. Я заинтригован.
— Где я её найду? — вопрошает Галлахер.
— Так ты едва с ней знаком?!
— Я знаком с ней настолько, насколько я способен вообще познакомиться с ней или с кем угодно. Я и моё краснобайство в ответе за то, что она лишилась работы и сбежала. Теперь она одна в огромном мире, перепуганная, и с ней может случиться что угодно. Даже не знаю. Если она наложит на себя руки, я…
— Ладно, успокойся, — говорит домохозяин. — Если бы тебе расхотелось жить, куда бы ты пошёл? Ну, кроме кладбища, конечно. Представь, что ты — женщина. Это непросто. Безумно. Но постарайся угадать, куда бы пошла такая женщина в такую пору.
— Может, попыталась бы найти работу на конвейере, стать придатком машины, как ты думаешь?
— Слишком много народу, — говорит домохозяин. — Ловля губок, если это вообще женское занятие. Вот чем бы она занялась. Ты ныряешь в океан. Ты оторван от внешнего мира. Наедине с самим собой. Тишина — как в церкви. Но нет, вряд ли она ныряет за губками.
— А фотомоделью она стала бы?
— Нет-нет. Есть только один способ её разыскать. Найди себе такую работу, чтобы ты мог кружить по всему городу. Говорят, если встать на углу Сорок второй и Бродвея, то всё земное население рано или поздно пройдёт мимо тебя. За исключением, разумеется, одного миллиарда, населяющего Суматру, Индокитай, Японию, Сиам и Монголию. Кроме них, все остальные протопают мимо тебя. Тебе остаётся только простоять там полсотни лет, по 48 часов в сутки, без сна и отдыха. Но моргнёшь глазом — и всё насмарку!
— На какой же работе пятьдесят лет, день и ночь, нужно шататься по улицам? — любопытствует Галлахер.
— У меня как раз есть нужный человечек, — говорит домохозяин, протягивая визитку. — По переулку прямо, Джо, не сворачивая!
***
СЪЁМКА ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ: переулок в неприглядном квартале Нью-Йорка. В переулке стоит и демонстрирует кухонную утварь со складного столика сам ГАЛЛАХЕР ВЕЛИКИЙ! Он выделывает магические трюки и следит, чтобы не попасться на глаза копам. Когда появляется полиция, ГАЛЛАХЕР захлопывает свой стенд и пускается наутёк. С помощью консервного ножа он вскрывает дверь чёрного хода в магазин и испаряется. Он бродит по городу, поглядывая на восковые фигуры, на проходящих мимо женщин, не раз принимая прохожих за ту, которая исчезла.
Вернувшись домой в подавленном настроении, он видит, что все постояльцы пансиона собираются провести вечерок на Кони-Айленд. Они уговаривают его пойти с ними. Он едет с ними в подземке и удручённо залезает на карусель. Пока карусель раскручивается, он смотрит на ближайший аттракцион и читает вывеску: ЖЕНЩИНА ВО ЛЬДУ! ЗАМОРОЖЕННОЕ ЧУДО! Вдалеке на возвышении он замечает женщину, заключённую в продолговатую студёную сверкающую ледяную оболочку. Карусель кружится. Галлахер вскрикивает, вытаращив глаза. Карусель кружится. Галлахер то близко, то далеко, то близко, то далеко. Он видит холодное свечение красивой женщины во льду. Он кричит, чтобы карусель остановили. Бросается с карусели, падает, встаёт, проталкивается сквозь толпу.
***
Спящая женщина, упрятанная глубоко под лёд, и есть девушка из витрины.
Галлахер созывает своих друзей; они смотрят на замороженную фигуру и спрашивают, что он теперь думает делать. Галлахер советуется с администратором карнавала, и тот объясняет, что девушка будет выставлена на обозрение в глыбе льда до тех пор, пока парк развлечений не закроется на ночь.
Позднее, когда лёд растапливают и откалывают, Галлахер беседует с ней. Он признаёт, что был неправ, пытаясь уговорить её бросить работу на старом месте в витрине. Он знает, что отпугнул её. Теперь он её нашёл. Пусть она обязательно остаётся на этой работе. Пусть занимается, чем пожелает. Лишь бы он мог встречаться с ней за чашечкой кофе раз в день, за обедом раз в неделю, за ужином раз в месяц. Пусть она сама назначит время. Он больше не будет вмешиваться.
Он спешно уходит, чтобы не сказать лишнего. В последующие дни и недели они потягивают вместе кофе, обедают, иногда ужинают. И вот наконец настаёт день, когда она является в пансионат со своими саквояжами, готовая вселиться в соседнюю комнату. Она говорит, что не хочет обратно — в лёд, в холод и одиночество карнавала. Она наконец уволила себя с этой тоскливой и противоестественной работы. И что теперь?
— Теперь, — говорит Галлахер за ужином в тот вечер за общим столом. — Что же теперь? Как быть ей, мне, всем нам? Что мы можем сделать? Каждый в отдельности за этим столом, в этом пансионате вносит свой вклад. Кто чечёткой, кто акробатикой.
И Галлахер прямо на месте начинает свои факирские трюки, изображает остальных. К концу пятиминутного пения, танца и жонглёрства Галлахер замирает, уставясь в большое продолговатое зеркало.
— Вот так-то! — провозглашает он. — Вот как надо. Такого раньше не бывало. А почему? Почему бы нам не попробовать?
— Что попробовать? — изумлены все.
— Магов-волшебников пруд пруди? — говорит Галлахер.
— Именно!
— Чечёточников-степистов хоть отбавляй? — говорит он.
— Хоть отбавляй!
— А что, если мы их всех объединим? Если бы наш фокусник умел танцевать, а наш танцор показывать фокусы?
Девушка задумчиво произносит:
— Галлахер Великий — пляшущий волшебник!
— Чародеев балет! — восклицает хозяин пансиона.
— Галлахер Великий, — все перешёптываются. — Пляшущий волшебник!..
— Сработает?
— Ещё как! Не может не сработать! За дело!
***
СЪЁМКА ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ: обеденный стол, агент и ГАЛЛАХЕР ВЕЛИКИЙ.
— Пляшущий волшебник, — говорит агент. — Кто-нибудь когда-нибудь слыхивал про пляшущего волшебника?
— Вы услышали. Только что! — говорит Галлахер.
— Я-то услышал, — говорит агент. — Но я в это не верю. Это как лотерея. Вы же знаете, во сколько обходится обустройство большого представления с магией и всем таким прочим. На трюки нужна сотня тысяч баксов. Откуда вы, бродяги, достанете сто тысяч?
— Не обязательно, чтобы трюки были сложными, — говорит Галлахер и начинает петь и отплясывать прямо в конторе и фокусничать с монетами, сигаретами и картами. — Заголовок должен быть вроде: ВСЁ, ЧЕГО ИЗВОЛИТЕ. А ЧЕГО ИЗВОЛИТЕ?
Под конец танца пол усыпан монетами, стены оклеены игральными картами, с потолка растут букеты цветов. Агент качает головой.
— Даже боюсь вызывать уборщицу.
Он достаёт из стенного шкафа метлу и вручает Галлахеру.
— Вот. И когда покончите с этим, сбегайте в сигарную лавку и принесите мне пару «мелакрин».
Галлахер достаёт и протягивает ему «мелакрину». Агент недовольно берёт, раскуривает её, после чего испускает истошный вопль, и большущее облако дыма обволакивает Галлахера и агента. Когда дым рассеивается, Галлахера и след простыл.
Вернувшись в пансион, Галлахер советуется с домовладельцем, который, помимо прочего, содержит антикварный магазин и склад, заставленный старой мебелью, за которой хозяева так и не вернулись. Галлахер обнаруживает здесь реквизит, необходимый для полноценного представления с фокусами, и т. д. Нужно только переделать зеркала, секретеры, шифоньеры и прочий скарб. Работа кипит!
***
А тем временем Галлахер бьётся над раскрытием тайны, окутывающей девушку из витрины. Он приглашает её на танцы. Или скорее, пытается пригласить. Но та отказывается. Она не способна танцевать, даже в окружении толпы. Она боится упасть, совершить какую-нибудь ужасную ошибку.
— Давай будем просто стоять и раскачиваться на месте, — предлагает он.
На это она согласна. Мало-помалу, разговаривая с ним, она выходит на танцплощадку. Они танцуют вместе со всеми. Спустя много часов толпа постепенно растворяется и они остаются одни. Оркестр играет последний танец. Они уходят рука об руку и прогуливаются вдоль берега океана.
— А теперь рассказывай всё по порядку, — говорит он.
И она рассказывает.
Она балерина. В день её дебюта случились два несчастья: её покинул возлюбленный, и она поскользнулась и упала на сцене на глазах тысяч зрителей. Она сбежала из театра, чтобы никогда уже туда не возвращаться. Ей всегда хотелось вернуться, она любила находиться в центре внимания, но в последние годы она это делала так, чтобы промахам не было места — она исполняла роли воскового манекена в витрине, замороженной красавицы в огромном ледяном кристалле на Кони-Айленд…
Он пытается внушить ей, что этих двух происшествий в её жизни просто не было. Возможно, на сцене во время премьеры она поскользнулась нарочно, чтобы наказать себя за то, что сама же и отвадила от себя своего возлюбленного. Ведь он ревниво относился к балету и её образу жизни. И вот, поскользнувшись, она наказала себя, разрушив балет и свою жизнь в балете, убежала со спектакля. Как только она это осознает, она снова сможет танцевать. Они могут начать вместе. Ведь она знает о балете всё. А он ничего. Теперь она поможет ему с танцевальными фокусами для будущей постановки мистерии.
— Послушай, — говорит он. — Ведь я гипнотизёр. Как я скажу, так и есть на самом деле. Этот пляж зарос плющом и розами.
Она оглядывается, всё так и есть. Море — вино, накатывающее на берег. Действительно.
— Теперь, — говорит он, — танцуй для меня, и только для меня.
И она танцует. Когда танец окончен, он говорит:
— А теперь научи меня.
И они начинают… Сцена затемняется.
В пансионе полным ходом идут репетиции номеров. Галлахер демонстрирует свой сенсационный трюк «РАСПИЛИВАНИЕ ЖЕНЩИНЫ ПОПОЛАМ» в сопровождении песенки «ПОЛОВИНА ЛУЧШЕ, ЧЕМ НИЧЕГО» или «МИР НУЖДАЕТСЯ В ДВУХ ТАКИХ, КАК ТЫ, ДОРОГАЯ», ну и тому подобное. Тело женщины делят на части, одинокая голова возносится на пьедестал и распевает песенки. В конце номера женщину по частям закладывают обратно в ящик, из которого она выскакивает сверкающей и обновлённой. Пансионная публика встречает идею бурным одобрением. Затем Галлахер показывает номер «ЧЁРНАЯ МАГИЯ», во время которого вся сцена задрапирована чёрным бархатом — на его фоне ассистенты, облачённые в чёрный бархат, вылавливают предметы прямо из воздуха.
Приглашён и агент с кислой физиономией. Увидев два первых номера, он смотрит отчасти недоверчиво, отчасти благосклонно. Он соглашается найти продюсера.
— Сколько времени это займёт? — спрашивает Галлахер.
— Секунд десять, — отвечает агент.
Он достаёт часы и считает до десяти.
— Сделка заключена, — объявляет он.
И молниеносно достаёт чековую книжку. Начинается празднование!
Представление открывают номера с различными мелкими трюками под условным названием «РАДИ ТЕБЯ Я НА ВСЁ ГОТОВ»: из его рук фонтанируют живые бабочки, а из шляп бьют фейерверки.
Во время шоу что-то происходит с девушкой Галлахера из витрины. Объятая ужасом, она снова убегает из театра. Галлахер сдерживает себя, чтобы не броситься вслед за ней.
Он отправляется на поиски. Интуитивно он вспоминает про пункт проката, где она проработала много месяцев.
Он возвращается в два часа ночи к старой витрине в холодную и ветреную погоду. В витрине темно. Поначалу издалека Галлахер ничего не видит и собирается уезжать, как вдруг…
Он замечает её на стуле: одинокая, застывшая, она сидит во тьме лицом к ночи, уставившись в пустоту.
Он разворачивает машину, чтобы осветить её фарами. Он обращается к ней языком пантомимы. Танцует, артикулирует слова. Она его не узнаёт и не реагирует на него. Она неподвижна.
В отчаянии он пытается привлечь её внимание трюками, подарками, но для неё они не имеют значения.
Он стоит с застывшим, окаменелым лицом и подсознательно предлагает ей единственный дар, который она не может отвергнуть.
Из его глаз падает и катится по щеке слеза.
В ответ в витрине он видит, как слезинка катится по её щеке — всего одна-единственная.
Поднимается ветер, сотрясает витрину, и она обрушивается. Девушка сидит внутри. Он окликает её, чтобы убедиться, что она не пострадала. Она кивает ему и выходит наружу. Они обнимаются. Идут вместе к машине. Уезжают.
Концовка. Чародеев Балет. Большой Иллюзион спасён. До поры до времени…
Finis
