КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Тайный агент Господа [Хуан Гомес-Хурадо] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Хуан Гомес-Хурадо Тайный агент Господа

Посвящается Кату, озарившей мою жизнь светом.

«…et tibi claves regni caelorum…»[1]

Матфей (16:19)

Пролог

Институт Сент-Мэтью (Реабилитационный центр для католических священников, виновных в совершении сексуального насилия)
Сильвер-Спринг, Мэриленд
Июль 1999
Отец Селзник проснулся среди ночи оттого, что к его горлу приставили рыбный нож. Как Кароский ухитрился завладеть ножом, до сих пор остается загадкой. Долгими ночами он терпеливо натачивал лезвие о кромку расшатанной напольной плитки в своем изоляторе.

В тот раз (предпоследний) ему удалось выскользнуть из тесной клетушки размером три на два метра, разомкнув цепь, которой он был прикован к стене, с помощью стержня шариковой ручки.

Селзник оскорбил его. И должен за это поплатиться.

— Ни звука, Питер.

Кароский по-кошачьи мягко, но надежно запечатал ладонью рот брату во Христе, одновременно легонько прогуливаясь ножом по заросшему щетиной подбородку священника — вверх и вниз, — издевательски пародируя скольжение бритвы парикмахера. Селзник оцепенел от ужаса и неподвижно глядел на ночного гостя широко открытыми глазами; он судорожно вцепился в край простыни, задыхаясь под тяжестью навалившегося на него тела.

— Ты знаешь, зачем я пришел, правда, Питер? Моргни один раз, если догадался, и два раза, если нет.

Селзник не реагировал, пока не почувствовал, что рыбный нож замер на глотке, прервав плавный танец. Тогда Питер Селзник дважды моргнул.

— Пожалуй, больше грубости меня злит лишь твоя недогадливость. Я пришел выслушать исповедь.

В глазах Селзника промелькнула искорка облегчения.

— Раскаиваешься ли ты в том, что насиловал невинных детей?

Селзник моргнул.

— Раскаиваешься ли ты в том, что опозорил сан священника?

Селзник опять моргнул.

— Раскаиваешься ли ты в том, что вверг в смятение души многих верующих, попирая законы Святой Матери Церкви?

Селзник еще раз моргнул.

— И последнее, хотя и не менее важное. Раскаиваешься ли ты в том, что три недели назад помешал мне продолжить курс групповой терапии, чем значительно отсрочил мою социальную реабилитацию и возвращение на службу Господу?

Селзник энергично моргнул.

— Твое раскаяние согревает мне душу. За три первых прегрешения я налагаю на тебя епитимью: шесть раз прочитать «Отче наш» и шесть «Аве Мария». Что же касается последнего…

Выражение ледяных серых глаз Кароского не изменилось, когда он поднял нож и воткнул его в рот парализованной страхом жертвы.

— О, Питер, ты не представляешь, с каким наслаждением я сделаю это…

Селзник умирал сорок пять минут, молча, лишенный возможности закричать, не потревожив надзирателей, дежуривших на посту всего в тридцати метрах от его комнаты. Кароский благополучно вернулся в изолятор и закрыл за собой дверь. На следующее утро испуганный директор института нашел его на месте. Кароский был с ног до головы покрыт запекшейся кровью. Но особенно потряс старого священника не вид окровавленного убийцы. Ему стало дурно, когда Кароский с холодной невозмутимостью деловито попросил полотенце и тазик с водой, ибо он «немного испачкался».

Dramatis personae[2]

Священники

Энтони Фаулер, бывший офицер службы разведки ВВС, американец.

Виктор Кароский, священник, серийный убийца, американец.

Кейнис Конрой, покойный директор института Сент-Мэтью, американец.


Высшие светские должностные лица Ватикана

Хоакин Балсельс, пресс-секретарь Ватикана, испанец.

Джанлуиджи Вароне, единоличный судья Ватикана, итальянец.


Кардиналы

Эдуардо Гонсалес Сомало, камерарий[3], испанец.

Фрэнсис Шоу, американец.

Эмилио Робайра, аргентинец.

Жеральдо Кардозу, бразилец.

110 кардиналов Священной коллегии.


Монахи

Брат Франческо Тома, кармелит. Настоятель церкви Санта-Мария ин Траспонтина.

Сестра Елена Тобина, полячка. Настоятельница Дома Святой Марфы (Марты)[4].


Корпус безопасности государства-города Ватикан[5]

Камило Чирин, генеральный инспектор, начальник Корпуса.

Фабио Данте, суперинтендант.


Итальянская полиция (Следственный отдел итальянской государственной полиции по расследованию насильственных преступлений, ОИНП[6] [ОАНП])

Паола Диканти, инспектор полиции и ученый-криминолог. Начальник Лаборатории поведенческого анализа (ЛПА)[7].

Карло Бои, директор ОИНП, шеф Паолы.

Маурицио Понтьеро, младший инспектор.

Анджело Биффи, судебный художник (скульптор) и специалист в области цифровых изображений.


Миряне

Андреа Отеро, спецкор газеты «Глобо», испанка.

Джузеппе Бастина, курьер бюро почтовой доставки «Тевере экспрео, итальянец[8].

Апостольский дворец

Суббота, 2 апреля 2005 г., 21.37
Дыхание человека, лежавшего в постели, остановилось. Его личный секретарь, монсеньор Станислав Дзивиш, в течение полутора суток державший умирающего за руку, заплакал. Дежурные врачи вынуждены были оттолкнуть его и больше часа упорно пытались вернуть старца к жизни. Они работали гораздо дольше, чем подсказывал здравый смысл. Снова и снова начиная процедуру реанимации, они прекрасно отдавали себе отчет, что должны сделать все возможное — и даже больше — ради успокоения совести.

Частные апартаменты Верховного понтифика нередко поражали непосвященных суровым аскетизмом. Правитель, перед кем почтительно склонялись лидеры государств, жил более чем скромно, довольствуясь самым необходимым. Обстановка спальни (с голыми стенами, не считая распятия) ограничивалась столом, стулом и жесткой узкой койкой. В последние месяцы ее заменила больничная кровать. Теперь, склонившись над скорбным ложем, парамедики усердно старались воскресить понтифика. Они взмокли от напряжения, и крупные капли пота падали на белоснежные простыни. Четыре монахини-полячки меняли постельное белье по три раза в день.

Наконец доктор Сильвио Ренато, личный врач Папы, принял решение прекратить бесплодные усилия. Он жестом велел фельдшерам прикрыть лицо покойного белым покрывалом, а затем попросил всех покинуть опочивальню, оставшись наедине с Дзивишем. Доктор немедленно составил заключение о смерти. Ее причина была очевидна: коллапс сердечно-сосудистой системы, осложненный воспалением гортани (септический шок). Заминка произошла, когда понадобилось вписать имя умершего. Поколебавшись немного, доктор во избежание проблем предпочел указать мирское имя.

Оформив и подписав документ, доктор протянул его кардиналу Самало, только что вошедшему в комнату. «Пурпуроносцу» предстояло исполнить тягостный долг — официально засвидетельствовать кончину Верховного понтифика.

— Спасибо, доктор. С вашего позволения, я начну.

— Все в ваших руках, Ваше Высокопреосвященство.

— Ошибаетесь, доктор. Все в руках Божьих.

Самало медленно приблизился к смертному одру. Семидесятивосьмилетний иерарх истово молил Господа о том, чтобы минула его чаша сия. Кардинал был выдержанным и рассудительным человеком. Он прекрасно понимал, что с настоящего момента на его плечи ложатся непомерное бремя ответственности, а также многочисленные обязанности.

Прелат бросил взгляд на неподвижное тело. Этот человек дожил до восьмидесяти четырех лет. Он перенес огнестрельное ранение в грудь, опухоль кишечника и осложненное воспаление аппендикса. Но болезнь Паркинсона подтачивала изо дня в день его силы, и в конце концов сердце не выдержало.

Из окна третьего этажа дворца кардинал мог оценить масштабы столпотворения на площади Святого Петра, вместившей около двухсот тысяч человек. Плоские крыши ближайших зданий были сплошь уставлены антеннами и телекамерами. «Вскоре народу станет еще больше, — подумал Самало. — На нас обрушилось большое горе. Люди его обожали, восхищались самоотверженностью и железной волей. Его смерть явится жестоким ударом, хотя с января надежды практически не оставалось… А многие ждали конца с нетерпением. Но это отдельная история».

За дверями послышался шум, и в опочивальню вошел начальник Корпуса безопасности Ватикана Камило Чирин. Вместе с ним явились три кардинала, которым полагалось засвидетельствовать смерть Папы. На лицах Их Высокопреосвященств читались озабоченность и растерянность. «Пурпуроносцы» обступили ложе. Они не сводили глаз с покойного.

— Приступим, — промолвил Самало.

Дзивиш подал открытый чемоданчик. Камерарий откинул белый покров с лица умершего и сломал ампулу с миро. Он произнес на латыни первые слова тысячелетнего обряда:

— Если живешь, ego te absolvo a peccatis tuis, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, amen[9].

Самало осенил лоб покойного крестным знамением и добавил:

— Per istam sanctam Unctionem, indulgeat tibi Dominus a quidquid… Amen[10].

С торжественным выражением он провозгласил слова апостольского благословения:

— Властью, дарованной мне Святым Престолом, я даю тебе полное отпущение и прощение всех грехов… И благословляю тебя. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Аминь.

Из чемоданчика, который протягивал ему епископ, камерарий вынул серебряный молоточек и нанес три легких удара по челу покойного, каждый раз спрашивая:

— Кароль Войтыла, ты мертв?

Ответа не последовало. Камерарий обвел взором кардиналов, стоявших у кровати. Все трое склонили головы.

— Воистину, Папа умер.

Правой рукой Самало снял с пальца усопшего перстень Рыбака, символ папской власти[11], и вновь закрыл белым саваном лицо Иоанна Павла II. Камерарий глубоко вздохнул и посмотрел на прелатов.

— У нас впереди много работы.

Краткая справочная информация о государстве-городе Ватикане (по данным справочника ЦРУ по странам мира)

Площадь: 0,44 кв. км (самое маленькое государство в мире).

Протяженность границ: 3,2 км (анклав на территории Италии).

Самая низкая точка: площадь Святого Петра — 19 м над уровнем моря.

Самая высокая точка: сады Ватикана — 75 м над уровнем моря.

Климат: зимы умеренно холодные, дождливый период длится с сентября до середины мая; жаркое лето, сухо с мая по сентябрь.

Использование территории: 100 % городская зона; возделываемых земель 0 %.

Природные ресурсы: нет.

Население: 911 граждан, имеющих паспорт; 3000 «дневных» служащих.

Государственный строй: церковное государство; абсолютная монархия.

Уровень рождаемости: 0 %; ни одного новорожденного за всю историю.

Экономика: основана на пожертвованиях, продаже сувениров, почтовых марок, открыток и другой печатной продукции, а также на управлении собственными банками и финансовыми активами.

Коммуникации: 2200 телефонных линий, 7 радиостанций, 1 телевизионный канал.

Ежегодный доход: 242 миллиона долларов.

Ежегодные расходы: 272 миллиона долларов.

Законодательная система: основана на Кодексе канонического права; существует смертная казнь, хотя официально не осуществлялась с 1868 года.

Особое мнение: Папа Римский имеет огромное влияние на жизнь более чем 1 086 000 000 верующих.

Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14

Вторник, 5 апреля 2005 г., 10.41
Инспектор Диканти вошла в помещение и прикрыла глаза, чтобы дать им привыкнуть к царившей там темноте. Ей потребовалось полчаса, чтобы добраться до места происшествия. Невообразимый хаос на дорогах давно стал неотъемлемой частью жизни Рима. Но теперь, после смерти Его Святейшества, поездка на автомобиле в городе превратилась в сущий ад. Тысячи паломников прибывали ежедневно в столицу христианского мира, чтобы проститься с понтификом, тело которого было перенесено в собор Святого Петра. Покойный Папа при жизни прослыл святым, и на улицах уже появилось немало добровольцев, собиравших подписи, чтобы начать процесс беатификации[12]. Каждый час мимо гроба с телом проходили не менее 18 000 человек. «Какой шанс для судебной медицины!» — с иронией подумала Паола.

Перед выходом из дома мать предупредила ее, что виа делла Кроче перекрыта.

— Ты опоздаешь, если поедешь по Кавоур. Лучше подняться по Реджина Маргерита и свернуть на Риенцо, — рассуждала она, помешивая кашу, которую каждое утро неизменно варила на завтрак вот уже тридцать три года.

Разумеется, Паола выбрала маршрут по виа Кавоур и в результате сильно задержалась. Она еще чувствовала во рту вкус мучной каши — привычное утреннее ощущение. Именно его Паоле до боли не хватало на протяжении того года, что она стажировалась в учебном центре ФБР (Квонтико, штат Виргиния). Однажды она даже попросила маму прислать баночку и разогрела гостинец в микроволновке в комнате отдыха Научного отдела бихевиористики (Научного поведенческого отдела). Конечно, это была неравноценная замена горячему блюду, но она помогла Паоле выдержать разлуку с домом длиною в год, который выдался очень трудным, хотя и весьма плодотворным. Паола выросла в двух шагах от виа Кондотти, одной из самых шикарных улиц мира[13], однако ее семья жила в бедности. Паола не понимала до конца смысла слова «нищета», пока не съездила в Соединенные Штаты, страну, привыкшую подходить ко всему на свете со своими собственными мерками. С огромной радостью вернулась она в родной город, который прежде (до того как повзрослела) люто ненавидела.

Отдел по расследованию насильственных преступлений, специализировавшийся на раскрытии серийных убийств, был создан в Италии в 1995 году. Казалось невероятным, что полиция государства, занимавшего в мировой статистике пятое место по количеству маньяков-убийц, до последнего времени не имела собственной структуры, нацеленной на борьбу с этим явлением. В рамках ОИНП существовало специальное подразделение, называвшееся Лабораторией поведенческого анализа, основанное Джованни Балтой, наставником и научным руководителем Диканти. К несчастью, в начале 2004 года Балта трагически погиб в автокатастрофе, и dottora Диканти превратилась в ispettora Диканти, возглавив римскую ЛПА. Обучение в ФБР и превосходная характеристика, данная Балтой, сыграли в ее пользу. После смерти шефа личный состав сотрудников ЛПА был, мягко говоря, ограниченным: там продолжала работать только Паола Диканти. Но поскольку лаборатория числилась в составе научных подразделений ОИНП, инспектор Диканти могла пользоваться исследовательскими ресурсами одного из самых передовых отрядов судебной экспертизы в Европе.

Тем не менее, вплоть до настоящего момента, в активе отдела значились сплошные неудачи. В Италии разгуливали на свободе около тридцати серийных убийц, личность которых пока не удавалось установить. Девять эпизодов проходили как «горячие» дела, иными словами, активно велось расследование череды недавних убийств. Серия из девяти трупов — такого не случалось с тех пор, как Паола стала руководить ЛПА. Отсутствие каких-либо фактических улик привело к тому, что нагрузка Диканти многократно увеличилась, поскольку психологические аспекты порой служили единственной зацепкой, позволявшей установить подозреваемого. «Замками на песке» называл их доктор Бои, математик и физик-ядерщик, предпочитавший вести деловые переговоры по телефону, чем вникать в проблемы лаборатории. К сожалению, Бои был генеральным директором ОИНП и непосредственным начальником Паолы. Всякий раз, встречаясь с ней в коридоре, он поглядывал на молодую женщину с нескрываемой иронией. Когда они оставались с глазу на глаз в его кабинете, он шутливо обращался к Паоле «моя прекрасная романистка», намекая на богатую фантазию криминолога, которую она активно пускала в ход при разработке психологических мотивов. Больше всего на свете Диканти хотелось, чтобы ее труд начал приносить плоды — реальные результаты, которыми можно было бы утереть нос заносчивому сукину сыну. Она совершила ошибку и переспала с ним, поддавшись слабости однажды вечером. Изнурительная работа допоздна, смятение чувств, как следствие — потеря бдительности… и запоздалые сожаления наутро. Тем более что Бои был женат и почти вдвое старше ее. Как настоящий мужчина, он не распространялся на эту тему (и не допускал ни малейшей фамильярности), но и не позволял Паоле забыть о мимолетной связи, между делом роняя фразы из репертуара рокового соблазнителя. Боже, как она его ненавидела!

И вот наконец Паоле (впервые после повышения в должности) досталось настоящее дело, причем его разработкой она имела возможность заняться с самого начала. До сих пор ей приходилось довольствоваться обрывками информации, разрозненными фактами, собранными другими агентами, не знавшими специфики. Телефонный звонок застал ее за завтраком, и она тотчас помчалась в свою комнату переодеваться. Она собрала волосы, темные и длинные, в тугой узел, сбросила юбку-брюки и свитер, в которых приготовилась идти на службу, сменив их на элегантный черный деловой костюм. Она была заинтригована: позвонивший не сообщил никаких подробностей помимо того, что совершено преступление, по характеру подпадающее под ее компетенцию, назначил встречу в церкви Санта-Мария ин Траспонтина и попросил прибыть как можно скорее.

Теперь Паола стояла в дверях церкви. За ее спиной кишела, как потревоженный муравейник, пятитысячная толпа, длинным хвостом протянувшаяся до самого моста Виктора Эммануила II. Паола с беспокойством обозрела неутешительную картину. Люди простояли на улице всю ночь, но те, кто мог что-либо видеть, наверняка уже продвинулись далеко вперед. Некоторые паломники посматривали исподтишка на парочку молчаливых carabinieri[14], не пускавших в церковь группу прихожан. Верующим обходительно объясняли, что в здании ведутся ремонтные работы.

Паола глубоко вздохнула и шагнула через порог в сумрак церкви. Это была однонефная базилика с пятью боковыми капеллами с каждой стороны. В воздухе витал застоявшийся запах ладана. Не горела ни одна лампа, чему имелось простое объяснение: именно так и нашли тело — в темноте. Бои считал принципиально важным знать точные ответы на такие вопросы, как, например, что мог видеть убийца?

Паола огляделась, чуть прищурившись. В глубине зала спиной к ней стояли двое мужчин и вполголоса разговаривали. От взволнованного кармелита, в растрепанных чувствах молившегося на Розарии около чаши со святой водой, не ускользнуло, с каким вниманием Паола осматривала церковь.

— Она прекрасна, не правда ли, синьорина? Построена в тысяча пятьсот шестьдесят шестом году самим Перуцци, а капеллы…

Диканти решительно прервала его, скупо улыбнувшись:

— К сожалению, брат, в настоящий момент меня совершенно не интересует искусство. Я инспектор Паола Диканти. Вы настоятель церкви?

— Верно, ispettora. И я же обнаружил тело. Разумеется, это вас заинтересует больше. Будь благословен Господь, ибо наступили черные дни… Нас покинул святой, остались одни демоны!

Пожилой священник в очках с толстыми стеклами был одет в коричневую рясу кармелитов, широкий скапулярий охватывал его пояс. Седая борода, густая и пышная, почти полностью закрывала его лицо. Прихрамывая, он ходил вокруг несколько погнутого сосуда со святой водой, перебирая четки; руки его время от времени начинали непроизвольно подрагивать.

— Успокойтесь, брат. Как вас звать?

— Франческо Тома, ispettora.

— Итак, брат, расскажите, как все произошло. Я понимаю, что вы уже повторяли этот рассказ раз шесть или семь, но, поверьте мне, так нужно.

Священник вздохнул:

— Рассказывать особенно нечего. Я служу не только приходским священником, но еще исполняю обязанности сторожа церкви. Живу в маленькой келье за ризницей. Встал я сегодня, как обычно, в шесть утра. Умылся и надел рясу. Миновав ризницу, вошел в церковь через потайную дверь в глубине главного алтаря и направился в капеллу Нуэстра Синьора дель Кармен, где каждый день совершаю молитвы. Меня насторожило, что у входа в капеллу Святого Фомы горели свечи. Когда я ложился спать, их там не было. Вот тогда я его и увидел. С перепугу я бросился в ризницу, ведь убийца еще мог находиться в храме, и позвонил по телефону сто тринадцать.

— Вы ничего не трогали на месте преступления?

— Нет, ispettora. Ничего. Я струсил, да простит меня Бог!

— И вы даже не попытались помочь бедняге?

— Ispettora… Было очевидно, что земная помощь ему уже не нужна.

По центральному проходу к ним приближался человек. Паола узнала в нем младшего инспектора Маурицио Понтьеро, офицера из ОИНП.

— Диканти, поторопись. Сейчас зажгут свет.

— Секунду. Возьмите, брат. Это моя визитная карточка. Номер мобильного телефона написан внизу. Звоните в любое время, если что-то еще вспомните.

— Обязательно, ispettora. Возьмите и вы подарок.

Кармелит протянул ей яркую, красочную открытку.

— Святая Мария дель Кармен. Всегда носите ее с собой. Она укажет вам путь в сии смутные времена.

— Спасибо, брат, — поблагодарила Диканти, рассеянно пряча открытку.

Вслед за Понтьеро инспектор пересекла церковь, направляясь к третьей капелле слева, огороженной, как водится, красной лентой ОИНП.

— Ты задержалась, — укоризненно заметил младший инспектор.

— На дорогах творится черт знает что. Ад кромешный.

— Надо было ехать по Риенцо.

Соответственно табели о рангах итальянской полиции Диканти носила более высокое звание, чем Понтьеро. Однако он возглавлял следственно-розыскную группу ОИНП, поэтому на практике ему подчинялись все сотрудники лабораторий, включая Паолу, занимавшую должность начальника подразделения. Понтьеро исполнился пятьдесят один год; худой (если не сказать тощий), с виду он был неприветлив и обладал своеобразным мрачным чувством юмора. Его физиономия с вечно насупленными бровями напоминала сушеное яблоко. Для Паолы не являлось секретом, что младший инспектор ее боготворил; правда, он всеми силами скрывал это.

Диканти собиралась пройти за ограждение, но Понтьеро схватил ее за локоть.

— Секундочку, Паола! Все, с чем ты встречалась до сих пор, — цветочки по сравнению с тем, что тебя там ждет. Это чистое безумие, поверь мне. — От его тона ей стало не по себе.

— Надеюсь, я справлюсь, Понтьеро. И спасибо.

Она вошла в капеллу. Там работал техник из ОИНП, фотографируя место происшествия. У дальней стены она увидела небольшой алтарь с образом, представлявшим Святого Фому, влагавшего пальцы в раны от гвоздей на Теле Христа. У подножия алтаря покоилось тело.

— Santa Madonna!

— Я предупреждал, Диканти.

Ей открылось кошмарное зрелище, страшнее Дантова ада. Мертвец привалился спиной к алтарю. Вместо вырванных глаз на лице зияли жуткие черные провалы. Изо рта, перекошенного в гротескной гримасе, свисало нечто длинное, окрашенное в бурый цвет. В мелькании вспышки фотоаппарата Диканти разглядела самую жуткую подробность: отрезанные руки, незапятнанные кровью, лежали рядышком на белом полотне неподалеку от тела. На одном из пальцев тускло поблескивал массивный перстень.

Мертвец был облачен в черную сутану с красными кантами, по рангу положенную кардиналам.

Глаза Паолы широко распахнулись.

— Понтьеро, он ведь не кардинал?

— Неизвестно, Диканти. Мы выясняем, хотя у него сильно изуродовано лицо. Мы дожидались тебя, чтобы ты увидела место происшествия в том виде, в каком его оставил убийца.

— А где остальные ребята из отдела по обследованию места преступления?

Бригада отдела по обследованию места преступления считалась ударной силой ОИНП. Все сотрудники были экспертами-криминалистами высочайшего класса. В их специализацию входил поиск следов, отпечатков, волос и любых улик, которые мог оставить преступник на месте происшествия. Они работали, руководствуясь принципом, что при совершении каждого преступления обязательно происходит трансформация или перемещение — преступник что-то берет, а что-то оставляет.

— Уже выехали. Их пикап застрял в пробке на Кавоур.

— Им надо было сворачивать на Риенцо, — неожиданно подал голос техник.

— Тебя не спрашивали, — осадила его Диканти.

Техник покинул помещение, бормоча под нос нелестные эпитеты в адрес инспектора.

— Тебе следует научиться держать себя в руках, Паола.

— Господи Боже, почему ты не позвонил мне раньше, Понтьеро? — воскликнула Диканти, пропустив мимо ушей дружеский совет младшего инспектора. — Дело очень серьезное. У того, кто это сотворил, большие проблемы с головой.

— Таково ваше профессиональное заключение, dottora?

В капеллу вошел Бои, привычно одарив Паолу ироничным взглядом. Он обожал внезапные эффектные появления. Паола сообразила, что именно шеф стоял спиной к двери, беседуя с кем-то у купели со святой водой, когда она переступила порог церкви. Диканти рассердилась, что упустила из виду это обстоятельство и позволила захватить себя врасплох. Спутник Бои держался рядом с директором, но не промолвил ни слова и в капеллу не заходил.

— Нет, директор Бои. Свое профессиональное заключение я положу вам на стол, когда подготовлю. Забегая вперед, скажу, что преступник, совершивший убийство, человек тяжелобольной.

Бои хотел что-то ответить, но в этот миг в церкви зажегся свет. И собравшиеся в капелле увидели то, что до сих пор ускользало от их внимания. На полу возле убитого обозначилась надпись, сделанная небольшими буквами:

EGO ТЕ ABSOLVO[15]
— Похоже, написано кровью, — заметил Понтьеро, высказав вслух мысль, одновременно посетившую всех.

Мобильный телефон заиграл фрагмент хорала «Аллилуйя» Генделя. Полицейские повернулись и посмотрели на спутника Бои. Тот деловито достал трубку из кармана пальто и ответил на звонок. За время разговора он не произнес почти ничего, кроме дюжины «ага» и «м-м».

Завершив связь, он перевел взгляд на Бои и кивнул.

— Итак, что мы имеем, — начал директор ОИНП. — Инспектор Диканти, младший инспектор Понтьеро, позвольте заявить, что данное дело весьма деликатного свойства. Несчастный, чье тело вы видите, — аргентинский кардинал Эмилио Робайра. Факт убийства кардинала в Риме сам по себе можно назвать неописуемой трагедией, а в сложившейся ситуации он превращается в катастрофу. Жертва принадлежала к числу ста пятнадцати духовных особ, кому через несколько дней предстоит избрать нового Верховного понтифика. Следовательно, положение наиделикатнейшее. Пресса ни под каким видом не должна пронюхать об этом убийстве. Представьте себе заголовки таблоидов: «Серийный убийца терроризирует выборщиков Папы». Даже думать не хочется…

— Минутку, директор. Серийный убийца, вы сказали? Есть что-то еще, чего мы не знаем?

Бои поперхнулся и покосился на таинственного незнакомца, с которым пришел.

— Паола Диканти, Маурицио Понтьеро, разрешите представить вам Камило Чирина, генерального инспектора Корпуса безопасности города Ватикана.

Тот поклонился и шагнул вперед. Он заговорил так, словно для этого ему пришлось сделать над собой немалое усилие; создавалось впечатление, будто сам процесс речи ему неприятен.

— Мы предполагаем, что это вторая жертва.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Август 1994 г.
— Входите, отец Кароский, входите. Пожалуйста, будьте любезны, разденьтесь за ширмой.

Священник принялся снимать облачение. Голос техника доносился из-за белой перегородки.

— Не стоит волноваться по поводу обследования, отец. Обычнейшее дело. Самая заурядная процедура, хе-хе-хе. Возможно, вы уже в курсе, какие ходят слухи о ней среди нашего контингента, однако не так страшен черт, как его малюют, говаривала моя бабушка. Сколько времени вы у нас?

— Две недели.

— Достаточный срок, чтобы разобраться, что к чему, так-то, сэр… Вы уже поиграли в теннис?

— Я не увлекаюсь теннисом. Мне выходить?

— Нет, отец, сначала наденьте зеленую сорочку, вы же не хотите простудиться, хе-хе-хе.

Кароский появился из-за ширмы в зеленой робе.

— Пройдите к кушетке и ложитесь. Вот так. Подождите, я приподниму спинку. Вы должны видеть изображение на экране телевизора. Хорошо видно?

— Да, хорошо.

— Замечательно. Наберитесь терпения, мне нужно настроить измерительные приборы, и мы немедленно начинаем. Неслабый тут телевизор, да? Экран тридцать три дюйма. Если бы у меня стоял такой дома, уверен, супруга относилась бы ко мне с большим уважением. Как вам кажется? Хе-хе-хе-хе.

— Лично я не уверен.

— Ба, конечно нет, отец, конечно нет. Эта гарпия отнеслась бы без всякого уважения к самому Христу, даже если бы он выскочил из пачки с печеньем «Голден Грэхемз» и дал ей пинка в жирный зад, хе-хе-хе-хе.

— Не следует поминать имя Божье всуе, сын мой.

— Вы правы, отец. Ну, вот и готово. Вам прежде никогда не делали плетизмографию[16] пениса, не так ли?

— Нет.

— Нелепое предположение, конечно, нет, хе-хе-хе-хе. Вам объяснили, в чем заключается обследование?

— В общих чертах.

— Так вот, сейчас я заведу руки вам под сорочку и приложу два электрода к вашему половому органу, хорошо? Это позволит нам зафиксировать уровень сексуального возбуждения в ответ на определенные раздражители. Итак, я начинаю процедуру.

— У вас холодные руки.

— Да, здесь довольно прохладно, хе-хе-хе. Вам удобно?

— Да, нормально.

— Тогда приступим.

На экране телевизора замелькали кадры. Эйфелева башня. Рассвет. Туман в горах. Шоколадное мороженое. Гетеросексуальное совокупление. Лес. Деревья. Гетеросексуальная пара занимается оральным сексом. Голландские тюльпаны. Гомосексуальное совокупление. «Менины» Веласкеса. Закат на Килиманджаро. Оральный секс в гомосексуальной паре. Деревенька в Швейцарии с покрытыми снегом черепичными крышами. Мальчик делает фелляцию педофилу. Лаская ртом член взрослого мужчины, ребенок смотрит прямо в камеру, тоскливо и печально.

Кароский резко сел, его глаза метали молнии.

— Отец, вам нельзя вставать, мы еще не закончили!

Священник схватил психолога за горло и несколько раз ударил его головой о приборную доску, так что кровь залила ручки настройки, белый халат эксперта, зеленую робу Кароского и все вокруг.

— Ты никогда больше не будешь заниматься нечестивыми делами, правда? Да, грязный кусок дерьма, правда?

Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14

Вторник, 5 апреля 2005 г., 11.59
После слов Чирина воцарилась тишина, как будто усугублявшаяся звоном колоколов, возвещавших о начале «Angelus Domini»[17] на близлежащей площади Святого Петра.

— Вторая жертва? Порешили еще одного кардинала, а мы узнаем об этом только теперь? — Выражение лица Понтьеро не оставляло сомнений, как он относится к подобному положению вещей.

Чирин ответил бесстрастным пристальным взглядом. Человеком он был явно непростым: среднего роста, с карими глазами, неопределенного возраста, в скромном костюме и сером пальто, в его облике отсутствовали черты, сколько-нибудь выделявшие его на фоне других людей, и как раз в этом и заключалась характерность генерального инспектора: он выглядел эталоном «нормальности». Он говорил очень мало, словно стараясь раствориться в тени, затеряться на заднем плане, но такая манера не могла обмануть никого из присутствовавших: все они слышали предостаточно о Камило Чирине, пользовавшемся в Ватикане огромным влиянием. Он руководил самой маленькой в мире секретной службой — Vigilanza Vaticana. Подразделение из сорока восьми агентов (официально) по численности больше чем вдвое уступало швейцарской гвардии, но неизмеримо превосходило ее в могуществе. Без ведома Чирина в пределах маленького государства нельзя было даже чихнуть. В 1997 году его попытался оттеснить новоиспеченный командир швейцарской гвардии Алоиз Зилтерманн. Через два дня после назначения на должность сам Зилтерманн, его жена и офицер, имевший безупречную репутацию, были найдены мертвыми. Их всех застрелили[18]. Вину возложили на погибшего офицера. Предполагали, что он, повредившись рассудком, расстрелял супружескую пару, а затем направил табельное оружие себе в рот и нажал на курок. Логичная версия вполне сошла бы за правду, если бы не два маленьких обстоятельства: начальники швейцарской гвардии не ходят вооруженными и передние зубы упомянутого офицера оказались выбиты, что наводило на мысль, будто ствол пистолета ему затолкали в рот силой.

Диканти эту историю поведал знакомый из Инспектората[19]. Узнав о происшествии, коллега со своими сотрудниками приготовился оказать всевозможное содействие агентам Vigilanza, но едва они ступили на место преступления, как их вежливо попросили вернуться в Инспекторат и плотно закрыть за собой дверь. Причем их даже не поблагодарили за беспокойство. Черная легенда о Чирине передавалась из уст в уста во всех комиссариатах Рима, и ОИНП не составлял исключения.

И теперь сотрудники ОИНП стояли у входа в капеллу, ошарашенные заявлением Чирина.

— Не поймите меня превратно, ispettore generale, но я считаю, если вы располагали данными, что в Риме объявился убийца, способный на такое зверство, вы были обязаны сообщить в ОИНП, — с упреком сказала Диканти.

— Совершенно верно, именно так он и поступил, уважаемая коллега, — возразил Бои. — Он доложил мне лично. И мы сошлись во мнении, что данное дело ради общею блага необходимо сохранить в строжайшем секрете. И также мы пришли к согласию по другому вопросу. В Ватикане нет специалиста, кому по силам справиться с преступником столь… своеобразным, как этот.

Неожиданно вмешался Чирин:

— Будем откровенны, signorina. Мы улаживаем деликатные споры, занимаемся охраной и контршпионажем. В названных областях мы весьма квалифицированны, ручаюсь. Однако у парня большие проблемы с головой, как вы изволили выразиться, и это выходит за пределы нашей компетенции. Как только мы узнали о втором убийстве, мы решили обратиться к вам за помощью.

— Мы подумали, что данное дело потребует более чем творческого подхода. Поэтому нам показалось нежелательным, чтобы вы ограничились лишь составлением профилей, как происходило до сих пор. Мы хотим, чтобы вы возглавили следствие, — закончил директор Бои.

Паола лишилась дара речи. Это была работа детектива, а не психолога-криминолога. Конечно, получив соответствующую подготовку в Квонтико, она справится с заданием не хуже любого другого сыщика. Но сам факт, что просьба исходит из уст Бои, да еще в столь критический момент, поверг ее в изумление.

Тут к дружной компании присоединился мужчина в кожаной куртке. Чирин повернулся к нему:

— А, вот и вы. Позвольте представить суперинтенданта Данте, агента Vigilanza. Он выступит в роли вашего связного с Ватиканом, Диканти. Он сообщит вам все подробности о первом убийстве, и вы вдвоем поработаете над этим, поскольку, по сути, их можно объединить в одно дело. Любая просьба, обращенная к нему, равносильна просьбе, адресованной мне лично. И напротив, если он вам в чем-то откажет, считайте, что вам отказываю я сам. Мы подчиняемся в Ватикане своим законам, надеюсь, вы понимаете. И я надеюсь также, что вы поймаете маньяка. Убийство двух высокопоставленных лиц Святой Церкви не должно остаться безнаказанным.

Не прибавив больше ничего, Чирин удалился.

Бои приблизился к Паоле вплотную, так что она ощутила неловкость — слишком свежи были воспоминания о его вкрадчивых ласках.

— Вы слышали, Диканти. Вы только что познакомились с одним из самых могущественных людей Ватикана. И его желание вполне конкретно. Не знаю, чем вы его привлекли, но он произнес ваше имя. Сделайте все необходимое. Ежедневно направляйте мне рапорты, ясные, краткие, по существу. И главное, не пренебрегайте вещественными доказательствами. Может, на этот раз ваши «замки на песке» хоть на что-то сгодятся. Раскопайте мне информацию, и побыстрее.

Повернувшись, он прошествовал к выходу вслед за Чирином.

— Вот мерзавцы! — наконец выплеснула свои чувства Диканти, убедившись, что начальство ее уже не услышит.

— Да уж, и не говорите, — улыбнулся ей новый знакомый Данте.

Паола вспыхнула и протянула ему руку:

— Паола Диканти.

— Фабио Данте.

— Маурицио Понтьеро.

Пока Понтьеро и Данте обменивались рукопожатием, Диканти воспользовалась моментом, чтобы повнимательнее рассмотреть агента службы Ватикана: лет сорока или чуть старше, невысокий, смуглый и коренастый, с глазами зеленовато-оливкового оттенка, характерного для юга Италийского полуострова. Голову и плечи соединяла короткая (не более пяти сантиметров) мощная шея. Был он некрасив и невелик ростом — не больше ста семидесяти — и тем не менее казался привлекательным мужчиной.

— Следует ли понимать, что к «мерзавцам» вы причислили и моего начальника, ispettora?

— Да, если честно. Полагаю, он оказал мне незаслуженную честь.

— Мы оба прекрасно понимаем, что это вовсе не честь, а ужасная головная боль. Что касается того, насколько она не заслужена… В личном деле о вашей подготовке собрано немало лестных отзывов. Жаль, что теория пока не подкреплена практикой, но результаты, несомненно, не заставят себя ждать, не так ли?

— Вы читали мое досье? Santa Madonna, где-нибудь на свете еще сохранилось такое понятие, как конфиденциальность?

— Только не для него.

— Послушай, задавака… — рассердился Понтьеро.

— Хватит, Маурицио. Не стоит. Мы находимся на месте происшествия, и я веду дело. Начинаем работать, а поговорим после. Считай, они выиграли раунд.

— Ладно, сегодня ты командуешь, Паола. Так распорядился шеф.

За красной лентой, держась на приличном расстоянии, дожидались двое мужчин и женщина в темно-синих комбинезонах: прибыла бригада из отдела по исследованию места преступления, эксперты по выявлению следов и улик. Инспектор с Понтьеро и Данте вышли из капеллы и направились в центральный неф церкви.

— Ладно, Данте. Выкладывайте все, что знаете, — потребовала Диканти.

— Итак… Первой жертвой стал итальянский кардинал Энрико Портини.

— Не может быть! — в один голос воскликнули Диканти и Понтьеро.

— Поверьте, друзья, я видел тело собственными глазами.

— Основной кандидат либерально-реформистского крыла Церкви. Если новость просочится в средства массовой информации, скандала не миновать.

— Нет, Понтьеро, это будет катастрофа. Вчера утром в Рим прибыл Джордж Буш с семьей. Еще человек двести уполномоченных и глав государств приехали в вашу страну, но в пятницу все соберутся на похоронах в моей. Обстановка требует особой бдительности, но вы же знаете, что творится в городе. Ситуация предельно сложная, и менее всего мы хотим, чтобы началась паника… Давайте выйдем. Мне нужно покурить.

Они вышли на улицу. Толпа продолжала разрастаться, делаясь с каждой минутой все плотнее. Людское море полностью затопило виа делла Кончилиазионе, реяли французские, испанские, польские, итальянские флаги. Молодежь с гитарами, монахини с зажженными свечами и даже слепой с собакой-поводырем. Два миллиона человек изъявили желание присутствовать на похоронах Папы, изменившего карту Европы. «Не повезло, — подумала Диканти. — Скверные условия для работы, хуже не придумать. Разве может здесь остаться хоть какой-нибудь след?»

— Портини поселился в пансионе Мадри Пье на виа Гаспери, — начал Данте. — Он приехал в четверг утром, получив извещение о тяжелом состоянии Папы. Монахини рассказали, что он спокойно поужинал в пятницу, а затем довольно долго оставался в капелле, вознося молитвы за Святого Отца. Они не видели, когда он отправился спать. Никаких следов борьбы в его комнате обнаружено не было. В постель он не ложился, она оставалась нетронутой. Или же похититель идеально перестелил ее. В субботу кардинал не вышел к завтраку, но предполагали, что он, возможно, поспешил на молебен в Ватикан. Мы не располагаем сведениями, что он появлялся у нас в субботу. Впрочем, в городе в тот день была изрядная суматоха. Понимаете? Он исчез всего в квартале от Ватикана.

Данте замолчал, раскуривая сигару. Вторую он предложил Понтьеро. Тот с сожалением отказался и достал пачку сигарет.

— Вчера утром его труп обнаружили в капелле пансиона. Как и сегодня, отсутствие следов крови на полу свидетельствует о тщательно подготовленной инсценировке. К счастью, священник первый догадался вызвать полицию. Мы сфотографировали место преступления, но когда я предложил обратиться к вам, Чирин заверил меня, что обо всем позаботится. И приказал нам тщательно все зачистить. Тело кардинала Портини перевезли в помещение особой службы Ватикана и кремировали.

— Как?! Вы уничтожили все следы тяжкого преступления, совершенного на итальянской территории?! Не могу поверить.

Данте посмотрел на полицейских с вызовом:

— Мой начальник принял решение. Возможно, оно было не самым оптимальным. Но он позвонил вашему шефу и обрисовал ситуацию. И теперь вы здесь. Вы полностью осознаете, с чем мы имеем дело? Мы не подготовлены к разрешению подобных кризисов.

— Именно поэтому вам следовало предоставить это профессионалам, — с каменным выражением лица заметил Понтьеро.

— Вы по-прежнему не понимаете! Мы никому не можем доверять. Вот почему Чирин сделал то, что сделал, он преданный хранитель нашей Святой Церкви. Не смотрите на меня так, Диканти. Задумайтесь о мотивах, которыми он руководствовался. Если бы неприятности закончились смертью Портини, мы нашли бы приемлемое объяснение и предали бы забвению эту историю. Но вышло иначе. Ничего личного, поймите.

— Пока я понимаю только одно — у нас второй эпизод и ровно половина доказательств. Фантастика! Есть еще что-нибудь, о чем нам необходимо знать? — Диканти была в бешенстве.

— В настоящий момент — нет, ispettora, — ответил Данте, вновь прикрываясь лукавой обаятельной улыбкой.

— Дерьмо. Дерьмо и дерьмо. Мы вляпались капитально, Данте. Я требую, чтобы с этой минуты вырассказывали мне абсолютно все. И давайте внесем полную ясность: здесь командую я. Вам приказано помогать мне, но я хочу, чтобы вы твердо усвоили: хоть жертвами и стали кардиналы, оба преступления находятся в компетенции моего ведомства. Это ясно?

— Более чем.

— Хорошо, если так. Способ убийства тот же?

— Насколько позволяют судить мои скромные детективные таланты, да. Труп лежал у подножия алтаря. Глаза выколоты. Кисти рук, как и в том случае, были отсечены и положены на плат рядом с покойным. Жуткая картина. Именно я уложил тело в мешок, а потом доставил его к печи крематория. Я всю ночь простоял под душем, честное слово.

— Следовало еще чуток помыться, — пробормотал Понтьеро.


Спустя долгих четыре часа эксперты закончили работу с телом Робайры, и его можно было увозить. По личному распоряжению директора Бои сотрудники из исследовательского отдела сами погрузили тело в пластиковый мешок и сопроводили в морг, чтобы медицинский персонал «скорой» не увидел кардинальской сутаны. Сомнений не было: случай здесь совершенно особый, личность погибшего надлежало сохранить в тайне.

Ради общего блага.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Сентябрь 1994 г.
Расшифровка записи беседы номер 5 доктора Кейниса Конроя с пациентом номер 3643.
Д-р Конрой: Добрый день, Виктор. Добро пожаловать в мой кабинет. Вам лучше?

№ 3643: Да, спасибо, доктор.

Д-р Конрой: Что-нибудь выпьете?

№ 3643: Нет, спасибо.

Д-р Конрой: Ну и ну, непьющий священник… Это что-то новенькое. Не возражаете, если я налью?

№ 3643: Не смущайтесь, доктор.

Д-р Конрой: Насколько я понимаю, вы провели какое-то время в лазарете.

№ 3643: Я пострадал от побоев на прошлой неделе.

Д-р Конрой: Вы помните, как вы их получили?

№ 3643: Конечно, доктор. Это произошло во время ссоры в демонстрационном зале.

Д-р Конрой: Расскажите подробнее, Виктор.

№ 3643: Я пришел туда, чтобы мне сделали плетизмографию, как вы посоветовали.

Д-р Конрой: Помните, в чем заключалась цель данного обследования, Виктор?

№ 3643: Выяснить первопричину моей проблемы.

Д-р Конрой: Именно, Виктор. Вы признаете, что у вас есть проблема, и это, несомненно, большой шаг вперед.

№ 3643: Доктор, я всегда знал, что у меня проблема. Напоминаю, что я здесь, в вашем центре, добровольно.

Д-р Конрой: Эту тему мы непременно обсудим во время нашей следующей беседы. А сейчас продолжайте рассказ о том дне.

№ 3643: Я вошел в комнату и разделся.

Д-р Конрой: Вам это было неприятно?

№ 3643: Да.

Д-р Конрой: Это медицинское обследование. Чтобы его провести, нужно снять одежду.

№ 3643: Не вижу необходимости.

Д-р Конрой: Психолог должен прикрепить измерительные приборы к частям тела, которые обычно скрыты под одеждой. Для этого ее нужно снять, Виктор.

№ 3643: Не вижу необходимости.

Д-р Конрой: Хорошо, допустим на минуту, что это необходимо.

№ 3643: Как скажете, доктор.

Д-р Конрой: Что случилось дальше?

№ 3643: Он прикрепил туда провода.

Д-р Конрой: Куда, Виктор?

№ 3643: Вы знаете.

Д-р Конрой: Нет, Виктор, я не знаю и хочу, чтобы вы мне сказали.

№ 3643: На мой орган.

Д-р Конрой: Вы не могли бы выразиться точнее, Виктор?

№ 3643: На мой… пенис.

Д-р Конрой: Вот так, очень хорошо, Виктор. Мужской член, половой орган, который служит для совокупления и мочеиспускания.

№ 3643: В моем случае только для второго.

Д-р Конрой: Уверены, Виктор?

№ 3643: Да.

Д-р Конрой: В прошлом так было не всегда, Виктор.

№ 3643: Прошлое пусть остается в прошлом. Я хочу все изменить.

Д-р Конрой: Почему?

№ 3643: Потому что такова воля Божья.

Д-р Конрой: Вы действительно верите, что воля Божья имеет отношение к этому, Виктор? К вашей проблеме?

№ 3643: Воля Божья проявляется во всем.

Д-р Конрой: Я тоже священник, Виктор, и считаю, иногда Господь уступает поле деятельности Природе.

№ 3643: Природа — вымысел просвещения, которому нет места в нашей религии, доктор.

Д-р Конрой: Вернемся в демонстрационный зал, Виктор. Расскажите, что вы почувствовали, когда к вашему телу присоединили датчик.

№ 3643: У психолога были холодные руки.

Д-р Конрой: Холод, и все?

№ 3643: Все.

Д-р Конрой: А когда на экране появились изображения?

№ 3643: Тоже ничего не почувствовал.

Д-р Конрой: Знаете, Виктор, передо мной лежат результаты плетизмографии, и на диаграмме зафиксирована выраженная реакция здесь и здесь. Видите эти зубцы?

№ 3643: Я испытывал отвращение, наблюдая некоторые кадры.

Д-р Конрой: Отвращение, Виктор?


Минутная пауза.


Д-р Конрой: Не торопитесь, если вам нужно обдумать ответ, Виктор.

№ 3643: Сексуальные сцены вызвали у меня отвращение.

Д-р Конрой: Какая-то конкретно, Виктор?

№ 3643: Все до одной.

Д-р Конрой: Вы осознаете, почему они вас покоробили?

№ 3643: Потому что они наносят оскорбление Господу.

Д-р Конрой: Тем не менее на фоне определенных раздражителей прибор зарегистрировал увеличение объема вашего полового органа в связи с приливом крови.

№ 3643: Такое совершенно невозможно.

Д-р Конрой: Грубо говоря, у вас встает, когда вы видите определенные картины.

№ 3643: Подобные выражения оскорбляют Господа и ваш сан священника. Следовало бы…

Д-р Конрой: Что следовало бы, Виктор?

№ 3643: Ничего.

Д-р Конрой: Сейчас вы почувствовали прилив гнева, Виктор?

№ 3643: Нет, доктор.

Д-р Конрой: А тогда в вас проснулась ярость и вами завладело желание все сокрушить?

№ 3643: Когда?

Д-р Конрой: Конечно, прошу прощения за неточность. Вы готовы согласиться, что в тот день, когда вы напали на психолога и били его головой о пульт управления, вы поддались ярости и впали в неистовство?

№ 3643: Этот человек искушал меня. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его», — сказал Господь.

Д-р Конрой: Евангелие от Матфея…

№ 3643: Абсолютно верно.

Д-р Конрой: А как насчет самого глаза? Он ведь тоже мучается.

№ 3643: Я вас не понимаю.

Д-р Конрой: Его зовут Роберт, у него есть жена и дочь. Из-за вас он попал в больницу с тяжелым сотрясением мозга. Вы сломали ему нос и выбили семь зубов. Слава Богу, надзиратели сумели вас вовремя остановить.

№ 3643: Кажется, я слегка погорячился.

Д-р Конрой: Полагаете, в настоящий момент вы могли бы снова в припадке ярости впасть в неистовство, если бы ваши руки не были привязаны ремнями к подлокотникам кресла?

№ 3643: Если желаете, мы можем это проверить, доктор.

Д-р Конрой: Лучше нам закончить беседу, Виктор.

Городской морг

Вторник, 5 апреля 2005 г., 20.32
В прозекторской стоял холод. Стены, выкрашенные неуместной здесь нежно-розовой краской, ничуть не оживляли тягостную атмосферу этого мрачного места. Над анатомическим столом горел мощный шестиламповый прожектор, проливая потоки света на тело, вкушавшее в его лучах последние минуты земной славы перед лицом квартета зрителей. Им предстояло выяснить, кто убрал героя со сцены.

Понтьеро передернуло, когда патологоанатом переложил в лоток желудок кардинала Робайры. Гнилостный запах распространился по секционному залу, когда тот вскрыл желудок ланцетом. Густой смрад заглушил даже вонь формальдегида и смеси химикатов, которыми обычно дезинфицировали инструменты. Диканти, у которой появилось стойкое ощущение, что она стала персонажем пьесы театра абсурда, ломала голову, зачем так тщательно стерилизовать инструменты для проведения вскрытия? Весьма сомнительно, чтобы мертвец мог подцепить заразу.

— Эй, Понтьеро, знаешь, почему мертвый ребенок побежал через дорогу?

— Да, dottore, потому что до смерти испугался. Вы мне рассказывали этот анекдот шесть… нет, семь раз, считая нынешний. Посмешнее хохмы не найдется?

Манипулируя над телом, патологоанатом что-то мурлыкал себе под нос. Голос у него был хрипловатый, он напомнил Паоле Луи Армстронга, тем более что исполнялась мелодия «What a wonderful world»[20]. Прерывался эскулап только чтобы подколоть Понтьеро.

— Смешнее всего смотреть, как ты борешься с тошнотой, vice ispettore. Хе-хе-хе. Не думай, что меня это не веселит. А этого парня здорово отделали…

Паола и Данте переглянулись. Анатом, старый упертый коммунист, был профессионалом экстра-класса, но порой ему не хватало почтения к мертвым. Складывалось впечатление, будто смерть Робайры он находит чрезвычайно забавной. Диканти это совсем не понравилось.

— Dottore, вынуждена попросить вас сосредоточиться на работе. Как нашему гостю, суперинтенданту Данте, так и мне ваши потуги на веселье кажутся оскорбительными и неуместными.

Патологоанатом покосился на нее и продолжил препарировать содержимое желудка Робайры. Сомнительных комментариев далее не последовало. Впрочем, сквозь зубы анатом поминал недобрым словом присутствующих, их предков и родственников. Паола к его бормотанию больше не прислушивалась, поскольку у нее появилась более серьезная забота: лицо Понтьеро приобрело зеленовато-бледный оттенок.

— Маурицио, не понимаю, зачем ты себя так мучаешь. Ты всегда плохо переносил вид крови.

— Если уж этот лицемерный святоша может выдержать, я тем более.

— Вы бы удивились, узнав, на скольких аутопсиях мне пришлось побывать, мой чувствительный друг.

— Неужели? Смею напомнить, что одну-то вы точно упустили. Впрочем, полагаю, меня бы она обрадовала больше, чем вас…

«О Боже, опять начинается», — подумала Паола, пытаясь утихомирить обоих. Они цапались сегодня весь день. Данте и Понтьеро с первой минуты почувствовали взаимную неприязнь. Откровенно говоря, младшему инспектору был не по душе всякий, кто носил брюки и приближался к молодой женщине ближе чем на три метра. Паола знала, что Понтьеро относится к ней как к дочери, но иногда он весьма перебарщивал. Данте любил пофлиртовать и, конечно, не являлся мужчиной мечты, однако пока он держался в рамках приличий и не оправдывал открытой враждебности, которую охотно выказывал ему ее напарник. Для Диканти оставалось загадкой, как суперинтендант сподобился возвыситься до должности, занимаемой им в Vigilanza. Вечные шуточки и острый язык Данте явно не вязались с общим сдержанным стилем генерального инспектора Чирина и его манере держаться в тени.

— Быть может, мои высокочтимые гости соблаговолят проявить любезность, обратив внимание на анатомическую секцию, ради которой они пришли?

Едкое замечание патологоанатома вернуло Диканти к действительности.

— Продолжайте, пожалуйста. — Она бросила ледяной взгляд на сыщиков, призывая их прекратить перебранку.

— Итак, после завтрака потерпевший ничего не ел, а судя по всем признакам, позавтракал он очень рано, ибо в желудке я почти ничего не нашел.

— Таким образом, он или пропустил трапезу, или до обеда попал в руки к убийце.

— Вряд ли он добровольно пропустил обед… Похоже, он привык хорошо питаться. Полнокровный мужчина, весил где-то около девяноста двух килограммов при росте сто восемьдесят три сантиметра.

— Следовательно, Робайра не был легче перышка. И это указывает на то, что убийца — крепкий малый, — сделал вывод Данте.

— И от черного хода церкви до капеллы сорок метров, — добавила Паола. — Кто-то должен был заметить, как убийца заносит труп в церковь. Понтьеро, сделай одолжение, отправь в тот квартал четырех проверенных агентов. Пусть сделают обход, в штатском, но со значками. Не сообщай парням правду о случившемся. Скажи, что ограбили церковь, и дай задание расспросить, не видел ли кто-нибудь что-то подозрительное ночью.

— Искать свидетеля среди паломников — пустая трата времени.

— Ну и не ищи. Пусть опросят соседей, особенно стариков. Сон у них обычно чуткий.

Понтьеро кивнул и вышел из прозекторской, явно довольный, что получил уважительный предлог для бегства. Паола проводила его взглядом и, едва за ним закрылась дверь, набросилась на Данте:

— Можно узнать, что с вами приключилось, господин из Ватикана? Понтьеро — мужественный человек, но не выносит вида крови, только и всего. В дальнейшем я просила бы воздержаться от глупых перебранок.

— Что, выходит, балагуров у нас в морге хоть отбавляй? — заметил патологоанатом, тихонько посмеиваясь.

— Занимайтесь своим делом, dottore, мы сейчас продолжим. Вам все понятно, Данте?

— Спокойно, спокойно, ispettora, — суперинтендант, защищаясь, вскинул руки. — Думаю, вы не разобрались, что происходит. Если завтра мне придется лезть в пекло с оружием в руках и плечом к плечу с Понтьеро, я это сделаю без колебаний.

— Любопытно, почему в таком случае вы с ним сцепились? — в полном замешательстве осведомилась Паола.

— Забавы ради. Держу пари, наши препирательства его развлекали. Спросите у него сами!

Паола покачала головой, пробормотав что-то нелестное для обоих.

— Продолжим наконец. Dottore, вы готовы назвать время и причину смерти?

Патологоанатом сверился со своими записями:

— Предупреждаю, заключение предварительное, но я практически уверен, что не ошибаюсь. Кардинал умер вчера, в понедельник, около девяти вечера. Погрешность может составить примерно один час. Ему перерезали горло. Удар был нанесен сзади человеком приблизительно одного роста с погибшим. Об оружии ничего определенного сказать не могу кроме того, что лезвие — не меньше пятнадцати сантиметров, с ровной кромкой, очень остро заточенное. Возможно, это парикмахерская опасная бритва, точнее не скажу.

— Каков характер ранений? — задал вопрос Данте.

— Эктомия глаз произведена ante mortem[21], так же как и ампутация языка.

— Ему вырвали язык? Боже милостивый, — с ужасом воскликнул Данте.

— Полагаю, это проделали клещами, ispettora. Затем полость рта набили туалетной бумагой, чтобы остановить кровотечение. После бумагу убрали, но частицы целлюлозы остались. Послушайте, Диканти, вы меня поражаете. Похоже, что все это не производит на вас особого впечатления.

— Пожалуй, я видала вещи и похуже.

— Тогда позвольте показать вам нечто, чего, ручаюсь, вы никогда не видели. За много лет работы мне подобный случай не встречался ни разу. Преступник вложил язык жертве в ректальное отверстие с поразительным искусством. А затем уничтожил все следы крови вокруг. Я бы не поверил, если бы не убедился лично.

Патологоанатом показал им серию фотографий отрезанного языка.

— Я положил его на лед и отправил в лабораторию. Пришлите мне копию заключения, когда оно поступит, ispettora. Я до сих пор не понимаю, как убийце это удалось.

— Не беспокойтесь, я сама за этим прослежу, — заверила его Диканти. — А что насчет рук?

— Увечье нанесено после смерти. Поверхность разреза неровная, рваная — здесь и здесь. Возможно, убийце не хватило силы или же поза была неудобной.

— Под ногтями ничего?

— Ничего. Руки безупречно чистые. Полагаю, преступник вымыл их с мылом.

Паола погрузилась в размышления.

— Dottore, сколько времени, по вашему мнению, потребовалось убийце, чтобы нанести потерпевшему все названные повреждения?

— Об этом я не подумал. Дайте прикинуть, сейчас посчитаю.

Старый эксперт рассеянно потрогал обрубки рук, коснулся пустых глазниц, изуродованного рта. Он продолжал вполголоса напевать, на сей раз что-то из «Moody Blues»[22]. Паола не помнила названия этой песни.

— Итак, господа… На то, чтобы ампутировать руки и отмыть их, он потратил не менее получаса и около часа — чтобы вымыть все тело и одеть его. Невозможно определить, сколько времени он пытал жертву, но предположительно — достаточно долго. Не ошибусь, если скажу, что это продолжалось не меньше трех часов, возможно, больше.

Тихое, неприметное место. Тайник, скрытый от глаз случайных свидетелей. И уединенный, так как Робайра наверняка кричал. Как громко кричит человек, когда у него вырывают глаза и язык? Ясно, что очень громко. Нужно сузить временные рамки, точно установить, какой период провел кардинал в руках убийцы, и отнять несколько часов, затраченных преступником на осуществление кровожадного замысла. Таким образом они сократят радиус поисков, если только удача от них не отвернется в пользу убийцы.

— Я знаю, что мальчики из исследовательского отдела не нашли никаких улик. А вы не заметили чего-нибудь необычного до того, как тело вымыли? Хоть что-то, пригодное для анализа?

— Ничего особенного. Волокна ткани и несколько пятен на воротнике сорочки, похоже на следы пудры.

— Пудра? Любопытно. Следы мог оставить убийца?

— Послушайте, Диканти, а вдруг у нашего кардинала были свои маленькие секреты? — вмешался Данте.

Паола уставилась на него в изумлении. Патологоанатом издал злорадный смешок.

— Эй, я совсем не то имел в виду, — стал поспешно оправдываться Данте. — Я только хотел сказать, что, возможно, кардинал тщательно следил за своей внешностью. В конце концов, лет ему было немало…

— Тем не менее деталь примечательная. На лице остались еще следы косметики?

— Нет. Однако убийца должен был вымыть и лицо тоже, или, по крайней мере, стереть кровь из глазниц. Я займусь этим более тщательно.

— Dottore, на всякий случай пошлите образец пудры в лабораторию. Я хотела бы узнать точно фирму и тон изделия.

— Если у них нет готовой базы данных для сравнения с нашим образцом, анализ займет много времени.

— Напишите в ордере, чтобы перетрясли весь парфюмерный магазин, если возникнет необходимость. От поручений такого рода директор Бои просто в восторге. Что скажете о крови и сперме? Есть чем порадовать?

— Решительно нечем. Одежда очень чистая, на ней следы крови только одного типа. Уверен, это кровь жертвы.

— А на коже и в волосах? Споры, земля… какие-нибудь частицы?

— Я нашел следы скотча на обрубках рук. Могу предположить, что убийца раздел кардинала донага и связал изолентой, прежде чем начал пытать его. А затем снова одел. Преступник вымыл труп, но не погружал его в воду. Видите?

Патологоанатом указал на тонкую светлую полосу засохшего мыла на боку тела Робайры.

— Он обтирал убитого влажной намыленной губкой, но то ли воды было мало, то ли он посчитал это мелочью, не заслуживавшей внимания, поскольку на коже осталось довольно много мыла.

— Каким мылом он пользовался?

— Определить сорт мыла будет проще, чем пудры. Правда, и пользы меньше. Похоже на самое обычное лавандовое мыло.

Паола вздохнула. Доктор прав.

— Больше ничего?

— На лице также есть следы изоленты, хотя в микроскопическом количестве. И больше ничего. Кстати, покойный страдал сильной близорукостью.

— А какое это имеет отношение к делу?

— Данте, пошевелите мозгами. Очки! Они пропали.

— Ну да, пропали. Подонок выколол ему глаза, черт возьми! Как не пропасть очкам?

Патологоанатом бросил на Данте сердитый взгляд, обиженный его замечанием.

— Послушайте, я не собираюсь учить вас, как работать! Я всего лишь констатирую факт.

— Хорошо, доктор. Позвоните нам, как только будет готов окончательный отчет.

— Разумеется, ispettora.

И они оставили эксперта в покое. Продолжая вскрытие, он самозабвенно погрузился в классику джаза. Детективы вышли в коридор, где Понтьеро отдавал отрывистые короткие команды по мобильному телефону. Когда он закончил переговоры, Паола обратилась к помощникам:

— Итак, вот что мы сделаем дальше. Данте, вы вернетесь к себе на службу и составите описание — со всеми подробностями, какие вспомните, — места обнаружения первого трупа. Лучше, если вы запретесь в кабинете в одиночестве, так вам ничто не помешает сосредоточиться. Достаньте все фотографии и вещественные доказательства, которые ваш мудрый и просвещенный шеф позволил сохранить. Как только закончите, приходите в управление ОИНП. Боюсь, ночь нам предстоит долгая.


Научный отдел бихевиористики ФБР — годичный курс
Выпускной экзамен по виктимологии
Студент: _ДИКАНТИ,_Паола___

Дата: _19_июня_1999___

Квалификация: _А+___

Экзаменационное задание: объясните, употребив не более 100 слов, важность временного фактора в составлении психологического профиля преступника (по Росперу). Проведите типологический анализ личности преступника, сопоставив параметры времени с уровнем криминальной активности убийцы. В вашем распоряжении две минуты, отсчет начинается с момента, когда вы вскрыли билет.


Ответ: учитывается время, необходимое для:

a) совершения акта убийства;

b) обращения с телом;

c) уничтожения улик, сокрытия трупа.


Комментарий: следовательно, параметр a) отражает фантазии убийцы, параметр b) помогает определить его скрытые мотивы и параметр c) характеризует способность убийцы к анализу и импровизации. Таким образом, если убийца уделяет больше времени:

a) он демонстрирует средний уровень криминальной активности (3 преступления);

b) он многократный рецидивист (4 или более преступлений);

c) он начинающий (первое или второе преступление).

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Вторник, 5 апреля 2005 г., 22.32
— Итак, что мы имеем?

— Двух кардиналов, убитых с особой жестокостью, Диканти.

Диканти и Понтьеро закусывали бутербродами, запивая их кофе, в конференц-зале лаборатории. Помещение, несмотря на современную отделку, выглядело серым и унылым. Красочной мозаикой, сверкавшей яркими красками, казались в бесцветном зале фотографии с места преступления, разложенные перед детективами. Снимков набралась добрая сотня. Рядом, на краю огромного стола совещаний, покоились четыре пластиковых пакета с вещественными доказательствами — все, что удалось собрать за день по второму убийству. Материалы по первому преступлению должен был представить Данте.

— Ладно, Понтьеро, начнем с Робайры. Что мы о нем знаем?

— Жил и работал в Буэнос-Айресе. Прилетел в воскресенье утром рейсом компании «Аргентинские авиалинии». У него на руках был билет с открытой датой вылета, купленный несколько недель назад, который он зарегистрировал только в час дня в субботу. Учитывая разницу часовых поясов, полагаю, что это произошло в тот момент, когда умер Святой Отец.

— Билет в оба конца?

— Нет, в одну сторону.

— Как любопытно… Или кардинал умел предсказывать будущее, или направлялся на конклав, лелея большие надежды. Маурицио, ты же знаешь, что я не особенно религиозна. Что тебе известно о шансах Робайры быть избранным Папой?

— Крайне мало. Мне что-то попадалось о нем неделю назад, кажется, в «Стампа». По отзывам, он занимал неплохие позиции, но не входил в число фаворитов. С другой стороны, ты знаешь, что такое итальянская пресса. Ее интересуют только наши родные кардиналы. Вот о Портини я действительно читал, причем много.

Понтьеро слыл хорошим семьянином и человеком безупречной честности. По наблюдениям Паолы, он был заботливым мужем и любящим отцом. Каждое воскресенье, хоть часы проверяй по нему, он ходил к мессе. И неизменно звал с собой Диканти. Она отклоняла настойчивые приглашения под разными предлогами. Некоторые звучали убедительно, другие нет, но он никогда не обижался. Понтьеро знал, что в душе она не верит в Бога. Вера Паолы отправилась на небеса вслед за ее отцом десять лет назад.

— Меня очень беспокоит одна вещь, Маурицио. Важно понять природу раздражителей, которые побуждают убийцу к агрессии против кардиналов. Может, он чокнутый семинарист? Или не любит красное? Или просто терпеть не может круглые шапочки?

— Кардинальскую биретту[23].

— Спасибо за уточнение. Я подозреваю, что между жертвами существует более тесная связь, чем красная биретта. Во всяком случае, не обратившись к надежному авторитетному источнику, далеко мы в этом направлении не продвинемся. Завтра Данте расчистит нам путь, договорившись о беседе с кем-нибудь в верхах курии. Говоря о верхах, я имею в виду высшую ступень иерархии.

— Это будет непросто.

— Посмотрим. А теперь давай сосредоточимся на фактах. Для начала мы знаем, что Робайра умер не в церкви.

— В самом деле, крови почти нет. Наверняка его убили в другом месте.

— Очевидно, что кардинал некоторое время находился в руках убийцы, в тайном и изолированном помещении, где преступник имел возможность нанести увечья жертве. Скорее всего убийца каким-то образом сумел завоевать доверие кардинала, чтобы он по своей воле пришел в нужное место. Оттуда убийца перенес труп в церковь Санта-Мария ин Траспонтина, явно с определенным умыслом.

— Что мы имеем в церкви?

— Я говорила со священником. Дверь была крепко заперта, когда он ложился спать. И он припомнил, что открывал ее, когда прибыла полиция. Но есть черный ход, крошечная дверка, которая выходит на виа деи Корридори. Возможно, преступник проник в церковь через заднюю дверь. Вы ее осмотрели?

— Замок не поврежден, к тому же он современный и прочный. Но даже если бы дверь стояла нараспашку, я сильно сомневаюсь, что убийца мог войти с той стороны.

— Почему?

— Ты обратила внимание, сколько народу толпится перед главным входом на виа делла Кончилиазионе? А на параллельной улице его еще больше. Там яблоку негде упасть. Из-за паломников на этой улице даже перекрыто движение. Только не говори, что убийца разгуливал с трупом на руках у всех на виду.

Паола призадумалась. А может быть, полноводный поток верующих как раз послужил маскировкой? Но не мог же убийца войти, не взломав замок!

— Понтьеро, среди наших первоочередных задач — выяснить, как он пробрался в церковь. У меня предчувствие, что это очень важный момент. Завтра мы навестим брата… как его зовут?..

— Франческо Тома, брат кармелит.

Младший инспектор неторопливо кивнул, сделав пометку в записной книжке.

— Точно. Кроме того, мы располагаем жуткими атрибутами ритуала, включая надпись на полу, ампутированные кисти рук на куске ткани… и вещи, лежащие в этих пакетах. Давай двигаться дальше.

Они начали составлять опись вещественных доказательств: Понтьеро диктовал, инспектор Диканти шариковой ручкой заполняла формуляр. Подумать только, ультрасовременный офис, а они вынуждены возиться с пережитками XX века, вроде этих допотопных бланков.

— Вещественное доказательство номер один. Епитрахиль. Прямоугольная вышитая полоса ткани, используется священниками во время таинства исповеди. Обнаружена свисающей изо рта жертвы, целиком пропитана кровью. Группа крови соответствует группе крови жертвы. Анализ ДНК выполняется.

Епитрахилью оказался тот самый бурый предмет, который они не сумели опознать в темной капелле. Анализ ДНК займет не меньше двух дней, что в принципе можно считать рекордным сроком для такого типа исследований, причем лишь благодаря тому, что ОИНП располагала одной из самых хорошо технически оснащенных лабораторий в мире. Диканти нередко покатывалась со смеху, глядя по телевизору полицейский сериал «CSI: место преступления». Вот бы и в самом деле вещественные доказательства обрабатывались с такой же скоростью, как в американских фильмах!

— Вещественное доказательство номер два. Белый кусок материи неизвестного происхождения. Ткань — хлопок. Следы крови, но очень слабые. На ткани лежали отрезанные кисти рук жертвы. Группа крови соответствует группе крови жертвы. Анализ ДНК выполняется.

— Минутку, Робайра пишется с «и» или «и» кратким? — спросила Диканти.

— Думаю, с «и» кратким.

— Угу, продолжай, пожалуйста, Маурицио.

— Вещественное доказательство номер три. Скомканный листок бумаги, размером три на три сантиметра. Обнаружен в левой глазнице жертвы. Тип бумаги, ее состав, плотность и процентное содержание хлора устанавливаются. На бумаге имеется надпись от руки шариковой ручкой, буквы «Мт» и цифра «шестнадцать».

— «Мт-шестнадцать», — повторила Диканти. — Может, адрес?

— Клочок бумаги был скатан в шарик и пропитан кровью. Несомненно, мы получили послание убийцы. Отсутствие глаз жертвы может означать не столько форму мести, сколько указание… Преступник прямо говорит, где искать.

— Или что мы слепы.

— Играющий убийца… Первый такой случай в Италии. Наверное, поэтому Бои поручил вести это расследование тебе, Паола. Не рядовому детективу, а тому, кто способен мыслить творчески.

Слова младшего инспектора заставили Диканти задуматься. Если он прав, то ставки удваиваются. По обобщенным данным психологических характеристик, интеллектуальный уровень играющих убийц, как правило, очень высок. Поймать их исключительно трудно, если они не совершат ошибку. Рано или поздно все совершают роковые ошибки, но до тех пор успевают заполнить холодильники моргов трупами.

— Хорошо, давай подумаем. Названия каких улиц начинаются с букв М и Т?

— Виале дель Муро Торто…

— Не подходит. Она пересекает парк, и дома не имеют нумерации.

— Тогда Монте Тарпео тем более не годится, поскольку тянется среди садов Палаццо деи Консерватори.

— А Монте Тестаччо?

— В парке Тестаччо… Возможно.

— Подожди минутку. — Диканти схватила телефон и набрала внутренний номер. — Отдел документации? О, привет, Сильвио. Проверь, что находится по адресу Монте Тестаччо, шестнадцать. И принеси нам в конференц-зал путеводитель по городу, пожалуйста.

Дожидаясь, пока принесут карту, Понтьеро вернулся к перечню вещественных доказательств:

— И последнее на сегодняшний день: вещественное доказательство номер четыре. Скомканный листок бумаги, размером три на три сантиметра. Обнаружен в правой глазнице жертвы, аналогично доказательству номер три. Тип бумаги, ее состав, плотность и процентное содержание хлора устанавливаются. На бумаге имеется надпись от руки шариковой ручкой: слово «Undeviginti» и стрелка направо.

— Черт побери, какая-то китайская грамота. — Диканти приуныла. — Надеюсь, нам подбросили не продолжение послания, оставленного на теле первой жертвы, поскольку начало обратилось в пепел.

— Полагаю, придется довольствоваться тем, что есть.

— Изумительно, Понтьеро. Почему бы тебе не сказать мне, что означает «Undeviginti», чтобы я могла этим удовольствоваться.

— Ты малость подзабыла латынь, Диканти. Слово означает «девятнадцать».

— Проклятие, а ведь верно. В школе меня всегда заваливали на экзаменах. А стрелка?

В этот момент в зал заглянул ассистент из отдела документации.

— Вот, возьмите, инспектор, — сказал он, протягивая путеводитель по Риму. — Я проверил Монте Тестаччо, 16, как вы просили. Такого адреса не существует. На улице Монте Тестаччо всего четырнадцать домов.

— Спасибо, Сильвио. Сделай одолжение, составь нам с Понтьеро компанию и проверь список улиц, начинающихся с М и Т. Выстрел вслепую, но я предчувствую удачу.

— Хотелось бы надеяться, что в психологии вы преуспели больше, чем в прорицаниях, dottora Диканти. Лучше поискать ответ в Библии.

Все трое одновременно повернулись к двери конференц-зала. На пороге стоял священник, одетый в clergyman[24]. С заметной лысиной, высокий, худощавый и жилистый мужчина лет пятидесяти, он выглядел, однако, моложавым и подтянутым. У него были загрубевшие, жесткие черты лица человека, который провел не одну ночь под открытым небом. На взгляд Диканти, он больше походил на солдата, чем на священника.

— Кто вы такой, и что вам нужно? Это служебное помещение. Будьте добры, покиньте его немедленно, — сказал Понтьеро.

— Я отец Энтони Фаулер, и я приехал, чтобы помочь вам. — Он говорил по-итальянски правильно, хотя слегка неуверенно и с непривычной ритмической интонацией.

— Здесь полицейское управление, и вы вошли без разрешения. Если хотите помочь, идите в церковь и помолитесь за наши души. — Понтьеро двинулся к непрошеному гостю, намереваясь выставить его из зала без церемоний.

Диканти равнодушно отвернулась от священника и вновь обратилась к фотографиям.

— Это из Библии. А точнее, из Нового Завета, — вдруг произнес Фаулер.

— Что? — вскинулся Понтьеро.

Диканти резко подняла голову и посмотрела на Фаулера:

— В самом деле, поясните.

— Евангелие от Матфея, глава шестнадцатая. Других записок нет?

Понтьеро не мог скрыть досады:

— Послушай, Паола, ты же не собираешься…

Диканти жестом остановила его:

— Пусть выскажется…

Фаулер вошел в зал совещаний. Черное пальто, которое он держал в руках, священник повесил на спинку стула.

— Как известно, Новый Завет включает четыре книги: Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. В христианской традиции Евангелие от Матфея принято обозначать буквами «Мт»[25]. Следующий затем номер является ссылкой на определенную главу. Дополнительные цифры указывают нужную цитату или номер стиха.

— Убийца оставил вот это.

Паола показала доказательство номер четыре — клочок бумаги, закатанный в пластик, — и пристально посмотрела в глаза священнику. Никакого проблеска узнавания в них не отразилось. Впрочем, отвращения при виде крови он тоже явно не почувствовал. Фаулер внимательно изучил записку и промолвил:

— Девятнадцать. Как уместно.

— Вы скоро надумаете поделиться своими соображениями или прикажете ждать до утра? — взорвался Понтьеро.

— «Et tibi dabo claves regni coelorum, — прочитал по памяти Фаулер, — et quodcumque ligaveris super terram, erit legatum et in coelis; et quodcumque solveris super terram, erit solutum et in coelis». «И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на Небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на Небесах». Матфей, глава шестнадцатая, стих девятнадцатый. Иначе говоря, такими словами Иисус поставил святого Петра во главе всех апостолов и наделил его самого и его преемников властью над всем христианским миром.

— Santa Madonna! — воскликнула Диканти.

— Учитывая, какое событие должно вот-вот произойти в этом городе, думаю, господа, у вас есть повод для беспокойства. И очень серьезный.

— Твою мать, не успел какой-то чокнутый бродяга перерезать горло священнику, как вы уже бьете во все колокола. Не вижу ничего особо серьезного, отец Фаулер, — сердито возразил Понтьеро.

— Нет, друг мой. Убийца вовсе не чокнутый бродяга. Это жестокий человек, методичный и умный, личность с тяжелейшим душевным расстройством, поверьте мне.

— О, даже так? Похоже, вы много знаете о его мотивах, отче, — с ядовитой иронией ответил младший инспектор.

Не отрывая взгляда от Диканти, священник произнес:

— Я знаю намного больше, господа. Я знаю, кто он.

Статья, опубликованная в ежедневном издании «Мэриленд газетт», выпуск от 29 июля 1999 г Страница 7

Американский священник, обвиняемый в изнасилованиях, покончил с собой
Сильвер-Спринг, Мэриленд. В то время как католический клир по-прежнему остается в центре скандалов, связанных с сексуальными злоупотреблениями, священник из Коннектикута, обвиняемый в изнасиловании малолетних, повесился в своей келье в специализированном институте, где проходят курс лечения священнослужители с сексуальными проблемами, как сообщило местное полицейское управление агентству «Америкен пресс» в минувшую пятницу.

Питер Селзник, шестидесяти четырех лет, покинул свою должность священника в приходе Сан-Андрес в Бриджпорте (Коннектикут) прошлой весной, 27 апреля. По информации официального представителя диоцеза[26] Бриджпорт, отставка состоялась ровно через сутки после того, как администраторы католической церкви приняли двух мужчин, утверждавших, что Селзник принуждал их к сексуальным контактам в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов.

Священник находился на лечении в институте Сент-Мэтью в Мэриленде, психиатрическом центре, принимающем священнослужителей, обвиняемых в совершении сексуального насилия или обладающих «неопределенной сексуальной ориентацией», как пояснили в названном институте.

«Медицинский персонал неоднократно стучал к нему в комнату и пытался войти, но дверь была заблокирована изнутри, — сообщила на пресс-конференции Дайан Ричардсон, пресс-секретарь департамента полиции графства Принс-Джордж. — Когда служащим больницы удалось проникнуть в помещение, они обнаружили безжизненное тело, висевшее на одной из потолочных балок».

По заявлению Ричардсон, Селзник повесился на простынях, снятых с кровати. Пресс-секретарь добавила, что труп был отправлен в морг для проведения вскрытия. Она также категорически отрицала слухи, что тело было обнажено и обезображено, охарактеризовав эти домыслы как «абсолютно безосновательные». В течение пресс-конференции некоторые журналисты цитировали слова «очевидцев», утверждавших, будто видели упомянутые увечья. Пресс-секретарь настаивала, что «фельдшер медицинской службы графства подвержен галлюцинациям в результате употребления наркотиков, марихуаны и других одурманивающих препаратов, под влиянием которых он, вероятно, и сделал ошеломляющие признания. Этот служащий отстранен от работы без сохранения жалованья до тех пор, пока не опровергнет свои слова». Наша газета нашла возможность связаться с фельдшером, ставшим источником слухов, однако он отказался дать какие-либо пояснения, лаконично повторяя: «Я ошибся».

Епископ Бриджпорта Уильям Лопес сказал, что он «глубоко опечален трагической кончиной» Селзника и что в результате непрекращающегося «педофильского скандала», который преследует североамериканскую епархию католической церкви, появились «многочисленные жертвы».

Отец Селзник родился в Нью-Йорке в 1938 году, был рукоположен в Бриджпорте в 1965-м. Служил в нескольких приходах Коннектикута, а также непродолжительное время провел в приходе Сан-Хуан Вианней в Чиклайо, Перу.

«Каждый человек без исключения обладает достоинством и ценностью в глазах Господа, и каждый человек нуждается и заслуживает нашего сострадания, — считает Лопес. — Сомнительные обстоятельства его смерти не могут искоренить семена добра, которые он посеял», — закончил епископ.

Директор института Сент-Мэтью, отец Кейнис Конрой, отказался дать свои комментарии газете. Отец Энтони Фаулер, директор Отдела инновационных программ института, принес извинения за несостоявшееся интервью, сославшись на то, что отец Конрой пребывает в «шоковом состоянии».

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Вторник, 5 апреля 2005 г., 23.14
Заявление Фаулера заставило их остолбенеть. Диканти и Понтьеро замерли, тупо уставившись на лысого клирика.

— Я могу сесть?

— Пожалуйста! — Паола обвела зал рукой. — Куда угодно…

Она кивнула ассистенту отдела документации, и тот удалился.

Фаулер поставил на стол свой небольшой дорожный рюкзак черного цвета с обтрепанными, потертыми боками. Рюкзак этот многое повидал, красноречиво свидетельствуя о многих часах, проведенных за плечами хозяина. Фаулер открыл сумку и вынул оттуда объемистую папку из темного картона с обломанными уголками, она вся была заляпана пятнами от кофе. Священник положил ее на стол и сел напротив инспектора. Диканти пристально следила за ним, отмечая про себя точные скупые движения и силу взгляда глубоких темных глаз. Она была заинтригована. Откуда он взялся, этот странный служитель Господа? Но ни идти у него на поводу, ни уступать ему, тем более на своей территории, она не собиралась.

Понтьеро схватил первый попавшийся стул, перевернул его и уселся верхом, положив руки на спинку, слева от священника. Надо бы не забыть сказать ему, чтобы он перестал подражать киногероям Хамфри Богарта, подумала Диканти. Vice ispettore смотрел «Мальтийского сокола» раз тридцать. И всегда садился слева от того, кого считал подозрительным, и через силу смолил одну за другой сигареты «Пэлл-Мэлл» без фильтра, выпуская дым в сторону страдальца.

— Итак, святой отец, покажите нам документ, удостоверяющий вашу личность.

Фаулер достал из внутреннего кармана пиджака паспорт и подал его Понтьеро. Облако дыма от сигареты младшего инспектора заставило его недовольно поморщиться.

— Ну и ну. Дипломатический паспорт. У вас иммунитет, что ли? Кто вы такой, черт возьми? Секретный агент? — изумился Понтьеро.

— Я офицер ВВС Соединенных Штатов.

— В каком звании? — спросила Паола.

— Майор. Пожалуйста, вы не могли бы попросить младшего инспектора Понтьеро не дымить в мою сторону? Я бросил курить много лет назад и не горю желанием начать снова.

— Он заядлый курильщик, майор Фаулер.

— Отец Фаулер, dottora Диканти. Я… в отставке.

— Эй, минуточку, отче, откуда вы нас знаете?

Криминолог лукаво улыбнулась, одновременно ощутив укол любопытства.

— Ладно, Маурицио, подозреваю, что отец Фаулер не настолько глубоко в отставке, как хочет это представить.

Фаулер улыбнулся. Улыбка его отдавала грустью.

— Верно, недавно я был вновь призван на действительную службу. И как ни странно, причиной мобилизации послужило мое занятие в гражданской жизни. — Он замолчал, пытаясь отогнать дым рукой.

— И что? Расскажите нам, умник, кто он и где скрывается, этот сукин сын, искромсавший кардинала Святой Церкви. Тогда мы сможем наконец разойтись по домам и лечь спать.

Священник продолжал молчать, бесстрастный и несгибаемый, как его белоснежный воротничок. Паоле подумалось, что на такого приемчики Понтьеро вряд ли подействуют. Пережитые невзгоды оставили неизгладимый след на его лице, и печальные глаза видали вещи пострашнее, чем маленький настырный полицейский с вонючей папиросой в зубах.

— Хватит, Маурицио. И затуши, в конце концов, сигарету.

Понтьеро с раздражением швырнул окурок на пол.

— Хорошо, отец Фаулер, — заговорила Паола, перебирая разложенные на столе фотографии и не выпуская при этом из поля зрения священника, — вы достаточно ясно дали понять, что в настоящий момент преимущество на вашей стороне. Вы знаете то, чего не знаю я, а знать это мне необходимо. Но вы на моей территории, так сказать, у меня в гостях. И как, по-вашему, нам решить проблему?

— Как вы смотрите на то, чтобы попробовать составить психологический профиль?

— Можете объяснить, с какой целью?

— Затем, что в данном случае нет смысла выстраивать профиль, чтобы узнать имя убийцы. Я вам его назову. Вам лишь нужен психологический портрет,чтобы вычислить, где убийца находится. А это разные вещи.

— Хотите устроить экзамен, отче? Желаете проверить, на что годится особа, которая сейчас перед вами? Вы ставите под сомнение мои профессиональные навыки, как Бои?

— Боюсь, единственный человек, кто испытывает сомнения, — это вы сами.

Паола сделала глубокий вдох и призвала на помощь всю силу воли, чтобы не сорваться и не наговорить резкостей: Фаулер грубо ткнул в ее самое больное место. Она почти проиграла борьбу с собой, однако появление шефа в дверях зала подействовало на нее отрезвляюще. Бои молча остановился, внимательно изучая священника. Тот ответил ему таким же пристальным взглядом. Наконец мужчины поприветствовали друг друга легким наклоном головы:

— Отец Фаулер.

— Директор Бои.

— Меня предупредили о вашем приезде по каналам, будем откровенны, неординарным. Бессмысленно говорить, что ваше присутствие нам навязано, однако я признаю, что вы можете принести ощутимую пользу, если мои источники не преувеличивают.

— Отнюдь.

— Тогда продолжайте, пожалуйста.

В детстве Паолу преследовало ужасное чувство, будто она опоздала родиться, пропустив при сотворении мира нечто чрезвычайно важное. Теперь наваждение повторилось. Все на свете знали что-то такое, о чем она понятия не имела. Ей до смерти надоело чувствовать себя непосвященной, и она обязательно потребует объяснений у Бои, как только представится случай. А пока она решила извлечь вполне конкретную выгоду из сложившейся ситуации.

— Директор, присутствующий здесь отец Фаулер признался нам с Понтьеро, что ему известна личность преступника. Но святому отцу, прежде чем он сообщит имя, похоже, интересно услышать, каков предположительно психологический профиль убийцы. Лично я считаю, что мы теряем драгоценное время, но я готова сыграть по его правилам.

Она стремительно вскочила на ноги, приковав к себе внимание мужчин, воззрившихся на нее с изумлением. Она подошла к доске, занимавшей почти всю стену в торце зала, и начала писать:

— Убийца — мужчина. Белый. В возрасте от тридцати восьми до сорока шести лет. Среднего роста, физически сильный и умный. Имеет высшее образование и обладает способностями к языкам. Левша. Получил строгое религиозное воспитание, в детстве пострадал от психической травмы или насилия. Достаточно инфантилен, работа держит его в напряжении, нарушая эмоциональную и психологическую стабильность. Его состояние усугубляет также жесткое подавление сексуальных инстинктов. Возможно, на его счету немало случаев применения насилия. Он убивает не в первый, не во второй раз и, конечно, не в последний и глубоко презирает как нас, полицейских, так и своих жертв. А теперь, отче, назовите имя убийцы, — закончила Диканти, поворачиваясь и бросая мелок в руки священнику.

Она обвела взглядом слушателей. Фаулер смотрел на нее удивленно, Понтьеро — с восхищением, Бои — иронически. Первым заговорил священник:

— Отлично, dottora. В десятку. Хотя я сам психолог, мне сложно понять, как вы пришли к таким выводам. Вы могли бы пояснить подробнее?

— Я сделала лишь предварительный набросок, но наверняка перечисленные характеристики достаточно близки к реальности. То, что он белый, следует из расовой принадлежности жертв, поскольку очень редко серийник убивает людей с другим цветом кожи. Робайра был высоким мужчиной, а угол и направление ножевого ранения указывают, что его внезапно нанес кто-то под метр восемьдесят. Очевидно, что он силен, ибо в противном случае ему не удалось бы затащить тело в церковь. Даже если он воспользовался машиной, чтобы доставить труп к черному входу, от двери до капеллы метров сорок. Его инфантилизм непосредственно соотносится с типом играющего убийцы, который пренебрежительно относится и к жертве, приравнивая ее к неодушевленному предмету, и к полицейским, считая их существами низшего порядка.

Фаулер прервал ее, деликатно подняв руку.

— Особенно меня поразили два момента, dottora. Прежде всего вы утверждаете, что он убивает не впервые. Вы сделали такое заключение, исходя из изощренного сценария убийства?

— Именно так, святой отец. Этот человек обладает элементарными знаниями о том, как работает полиция, и убивал не раз. Опыт подсказывает мне, что первое убийство обычно происходит спонтанно и бывает очень грязным.

— Во-вторых, вы сказали, что «работа держит его в напряжении, нарушая эмоциональную и психологическую стабильность». Не представляю, как вы это определили.

Диканти покраснела и замерла неподвижно, не ответив. Бои улучил момент, чтобы вмешаться:

— О, Паола попала пальцем в небо. Ее острый ум всегда оставляет лазейку для женской интуиции, правда? Святой отец, dottora Диканти иногда делает выводы, основываясь исключительно на эмоциях. Не понимаю, по какой причине. Несомненно, ее ждет блестящее будущее на литературном поприще.

— И будущее ее, возможно, окажется еще более блестящим, чем вы думаете, так как она попала в яблочко, — сказал Фаулер. Он наконец поднялся и шагнул к доске. — Инспектор, как правильно называется ваша специализация? Profiler[27], верно?

— Да, — подтвердила Паола. Она все еще не оправилась от смущения.

— Когда получают квалификацию profiler?

— После окончания курса судебной криминологии и года интенсивной подготовки в Научном отделе бихевиористики ФБР. Очень немногим удается одолеть полный курс.

— Вы можете сказать, сколько существует в мире квалифицированных profilers?

— В общей сложности двадцать. Двенадцать в Соединенных Штатах, четверо в Канаде, двое в Германии, один в Италии и один в Австрии.

— Спасибо. Вам ясно, господа? Всего двадцать экспертов в мире способны нарисовать профессионально точный психологический портрет убийцы, и один из них присутствует сейчас здесь, в зале. И можете мне поверить, чтобы найти этого человека…

Он повернул голову и написал на доске крупно, печатными заглавными буквами имя:

ВИКТОР КАРОСКИЙ
— …нам понадобится специалист, способный проникнуть в его сознание. Вот имя, которое вы хотели узнать. Но прежде чем кидаться к телефону и отдавать приказ об аресте, позвольте, я расскажу вам его историю.

Из переписки между психиатром Эдвардом Дресслером и кардиналом Фрэнсисом Шоу

Бостон., 14 мая 1991 г.

[…] Ваше Высокопреосвященство, определенно мы имеем дело с рецидивирующим психическим заболеванием. По моим сведениям, его уже в пятый раз переводят в другой приход. Проверки, проведенные за последние две недели, подтверждают, что мы не можем рисковать, позволив ему жить рядом с детьми, не навлекая на них опасность. […] Я не подвергаю ни малейшему сомнению его желание искупить свои грехи, ибо его раскаяние искренне. Но я сомневаюсь в его способности контролировать свои действия. […] Нельзя позволить себе роскошь держать его в каком-нибудь приходе. Лучше подрезать ему крылья, прежде чем он станет неуправляемым. В ином случае я не отвечаю за последствия. Рекомендую поместить его на срок не меньше шести месяцев в институт Сент-Мэтью.


Бостон, 4 августа 1993 г.

[…] Я говорил с ним (Кароским) в третий раз. […] Должен заметить, что «перемена обстановки», как вы это называете, совершенно не пошла ему на пользу, скорее наоборот. Случаи утраты контроля над собой участились, и в его поведении я усматриваю признаки шизофрении. Весьма вероятно, что в определенный момент он окончательно переступит черту, претерпев полное изменение личности. Ваше Высокопреосвященство, вам известна моя беззаветная преданность церкви, и я знаю о катастрофической нехватке священников, но нельзя же настолько перегибать палку! Я наблюдал 35 аналогичных случаев, и некоторые больные, на мой взгляд, имели шансы справиться со своими проблемами самостоятельно. […] Кароский явно не из их числа. Кардинал, весьма редко Ваше Высокопреосвященство следовало моим советам. Умоляю на сей раз прислушаться к моему мнению: убедите Кароского лечь в институт Сент-Мэтью.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Среда, 6 апреля 2005 г., 00.03
Паола села, приготовившись выслушать рассказ отца Фаулера.

— Все началось, во всяком случае для меня, в тысяча девятьсот девяносто пятом году. После увольнения из Военно-воздушных сил я поступил в распоряжение епископа. Он же, решив использовать по назначению мою степень доктора психологии, направил меня в институт Сент-Мэтью. Вы о нем слышали?

Нет, детективы о нем не слышали.

— И неудивительно. В Америке тщательно скрывают от общественности основное направление деятельности института. Официально он является специализированным больничным центром для священников и монахинь «с проблемами» и находится в городке Сильвер-Спринг в штате Мэриленд. В действительности девяносто пять процентов пациентов имеют в анамнезе изнасилования малолетних или принимали наркотики. Условия в заведении воистину роскошные: тридцать пять отдельных комнат для пациентов, девять — для медицинского персонала (практически все работают в штате), теннисный корт, два сквош-корта, бассейн, игровой зал с бильярдом…

— Больше напоминает курортный отель, чем психиатрическую больницу! — вставил Понтьеро.

— О, это место надежно хранит свои секреты, причем на нескольких уровнях. Завеса тайны отделяет его не только от внешнего мира, но и для больных оно — загадка. Сначала пациенты считают его убежищем, где можно уединиться на несколько месяцев и отдохнуть, но постепенно им открывается нечто совершенно другое. Вам известно, какой огромный резонанс вызвала в моей стране серия разоблачений католических священников в последние годы. Едва ли общественное мнение восприняло бы как должное, что лица, обвиняемые в изнасиловании детей, проводят оплаченный отпуск в отеле класса люкс.

— А это так? — озабоченно спросил Понтьеро. Тема эта его глубоко взволновала. И Паола поняла почему: у младшего инспектора два сына, тринадцати и четырнадцати лет.

— Нет. Я попытаюсь как можно более кратко изложить свои впечатления от знакомства с тем местом. Начать с того, что, приехав, я увидел перед собой заведение сугубо светское. Оно вовсе не выглядело духовным учреждением. Никаких распятий на стенах и священнослужителей в рясах или сутанах. Мне не раз приходилось ночевать под открытым небом, на марше или на передовой, но я никогда не снимал колоратку. Там же обстановка царила самая непринужденная, уставные правила не соблюдались вовсе. Недостаток веры и отсутствие порядка бросались в глаза.

— И вы никому не сообщили об этом? — поинтересовалась Диканти.

— Разумеется, сообщил! Первым делом я написал письмо епископу диоцеза. В ответ он упрекнул меня в том, что я не могу избавиться от влияния армейской дисциплины, что меня прельщает «суровый лагерный дух», и посоветовал мне проявлять больше «гибкости». Я переживал сложный период: моя карьера в Военно-воздушных силах претерпела определенные изменения. В подробности я вдаваться не хочу, ибо к делу это отношения не имеет. Достаточно сказать, что перспектива укрепить свою славу нетерпимого и упрямого меня не прельщала.

— Вы не обязаны оправдываться.

— Знаю. Но меня до сих пор гложет совесть. В том месте не лечили рассудок и душу. Лишь слегка «направляли» больного, дабы он причинял меньше хлопот. Происходило прямо противоположное тому, на что надеялся диоцез.

— Не понимаю… — вмешался Понтьеро.

— А я тем более, — поддержал его Бои.

— Это довольно сложно объяснить. Судите сами. Единственным дипломированным психиатром в штате центра был отец Конрой, в то время директор института. Остальные не имели специального медицинского образования помимо фельдшерского, в крайнем случае свидетельства об окончании технических курсов. И эти сотрудники позволяли себе ставить диагнозы из большой психиатрии!

— Бред, — нахмурилась Диканти.

— Полный! Лучшей рекомендацией для зачисления в штат института служило членство в ассоциации «Достоинство», которая выступает за рукоположение женщин и отмену целибата для священников. И хотя лично я не поддерживаю программу, выдвигаемую ассоциацией, — не мое дело давать им оценку, — но я имею право оценивать профессиональный уровень персонала в институте, а он был удручающе низок.

— Не могу взять в толк, к чему нам все это, — заметил Понтьеро, закуривая сигарету.

— Дайте мне еще пять минут, и вы поймете. Как я уже говорил, неразборчивый в приеме сотрудников отец Конрой, большой друг «Достоинства», руководил институтом Сент-Мэтью, понимая свои задачи более чем своеобразно. Допустим, приезжали честные священники, жертвы необоснованных обвинений (а такие были), и стараниями Конроя слагали с себя сан, в котором до тех пор видели смысл жизни. Многим другим он рекомендовал не бороться против своей природы, а жить полноценной жизнью. Он считал благополучным исходом, если какой-нибудь священнослужитель возвращался в мир и вступал в гомосексуальную связь.

— А в чем проблема? — спросила Диканти.

— Проблемы нет, если человек действительно стремится к такой жизни и готов к ней. Но потребности пациента менее всего интересовали доктора Конроя. Он сначала определял цель, а затем применял соответствующий курс лечения к человеку, даже не познакомившись с ним предварительно. Он играл бездумно душами и разумом мужчин и женщин, причем некоторые действительно страдали серьезными отклонениями. Себе же в качестве лекарства он прописывал отличный односолодовый виски. В неограниченном количестве.

— Боже Всемогущий! — воскликнул Понтьеро с негодованием.

— Поверьте, младший инспектор, Бога там не было. Но хуже всего другое. В течение семидесятых — восьмидесятых годов из-за легкомысленного подхода к отбору кандидатов в католические семинарии нашей страны поступило большое количество молодых людей, совершенно не способных стать пастырями душ. Они не только изрядно испортили репутацию католической церкви, но, самое скверное, причинили непоправимый вред многим мальчикам и юношам. При этом священники, обвиненные в сексуальных домогательствах, виновные в изнасилованиях, избежали тюрьмы. Их просто убирали с глаз долой, переводили из прихода в приход. Некоторые в итоге очутились в Сент-Мэтью[28]. И хорошо, если там их склонили сделать выбор в пользу мирской жизни. К несчастью, многие затем вернулись к отправлению своих обязанностей, в то время как им следовало сидеть за решеткой. Скажите, dottora Диканти, какова вероятность полной реабилитации серийного убийцы?

— Абсолютный ноль. Если он переступил черту, уже ничего нельзя сделать.

— Точно так же и с компульсивным педофилом. К сожалению, в психиатрии всегда есть место сомнениям, в отличие от вашей профессии. Вы знаете, что имеете дело с маньяком, которого необходимо обнаружить, а затем изолировать. Но намного труднее психотерапевту, который наблюдает педофила. Как безошибочно определить, пересек он невидимую грань или нет? В моей практике был лишь один эпизод, когда я не испытывал ни малейших колебаний. При том, что педофилии сопутствовало множество других отклонений.

— Позвольте, я угадаю: это Виктор Кароский. Наш убийца.

— Он самый.

Бои откашлялся, прежде чем взять слово — свойственная ему привычка, действовавшая на нервы.

— Отец Фаулер, не сочтите за труд объяснить, почему вы твердо уверены, что именно он зарезал Робайру и Портини?

— Да, непременно. Кароский поступил в клинику в августе тысяча девятьсот девяносто четвертого года. До того его неоднократно переводили из одного прихода в другой, поскольку его начальство раз за разом закрывало глаза на проблему. В каждом приходе, где он служил, на него поступали жалобы: его обвиняли в более или менее тяжких прегрешениях, хотя об убийствах речь не шла. Судя по собранным данным, он подверг насилию в общей сложности восемьдесят девять мальчиков, но на самом деле жертв, возможно, больше.

— Мать твою!..

— Это ваши слова, Понтьеро. Видите ли, проблема Кароского коренится в его детстве. Он родился в Катовицах, на юге Польши, в тысяча девятьсот шестьдесят первом году и там…

— Минуточку, святой отец. Стало быть, сейчас ему сорок четыре?

— Все верно, dottora. Его рост — сто семьдесят восемь сантиметров, весит он примерно восемьдесят пять килограммов. Он плотного телосложения, и его тесты на интеллект показывают коэффициент от ста десяти до ста двадцати пяти баллов, в зависимости от момента, когда они проводились. Всего в институте он выполнил их семь. Они его развлекали.

— Высокий уровень!

— Dottora, вы психиатр, тогда как я изучал психологию и как студент не хватал звезд с неба. В острой форме психозы Кароского проявились достаточно поздно, так что я вовремя не спохватился и не прочитал нужной специальной литературы, поэтому скажите мне: серийные убийцы действительно чрезвычайно умны?

Паола позволила себе легкую ироническую улыбку и посмотрела на Понтьеро. Тот в ответ усмехнулся:

— Думаю, младший инспектор удовлетворит ваше любопытство.

— Ispettora всегда говорит: Лектора в природе не существует, а Джоди Фостер следовало бы сниматься в исторических драмах.

Все засмеялись, не столько оценив остроумие шутки, сколько обрадовавшись поводу разрядить напряжение.

— Спасибо, Понтьеро. Святой отец, тип суперпсихопата — миф, созданный кинематографом и романами Томаса Харриса. В реальной жизни подобные персонажи не встречаются. Были и есть рецидивирующие убийцы как с высоким интеллектуальным коэффициентом, так и с низким. Основное различие между ними заключается в том, что преступники с высоким умственным потенциалом действуют дольше, поскольку более осторожны. На академическом уровне за ними единодушно признается исключительная способность убивать.

— А на бытовом уровне, dottora?

— А на бытовом уровне, отче, я признаю, что некоторые из этих выродков хитрее дьявола. Они не умные, а хитрые. Есть и такие — их меньшинство, — кто обладает высоким интеллектуальным коэффициентом, а также врожденным даром, направленным на осуществление своей гнусной цели. И они мастерски умеют маскироваться. До настоящего времени только в одном случае, одном-единственном случае, все три характеристики относились к преступнику, являвшемуся прекрасно образованным человеком. Я говорю о Теде Банди.

— Его дело прогремело на всю страну. Он задушил и садистски изнасиловал домкратом около тридцати молодых женщин.

— Тридцать шесть, святой отец. И это только те жертвы, о которых известно, — поправила Паола, отчетливо помнившая подробности дела серийного убийцы Банди. Его изучение входило в программу учебного курса в Квонтико.

Фаулер печально кивнул.

— Как я сказал, dottora, Виктор Кароский появился на свет в Катовицах, в городке, по иронии судьбы расположенном всего в нескольких километрах от местечка, где родился понтифик Кароль Войтыла. В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году семья Кароского в полном составе, включая отца, мать и двух братьев, перебралась в Соединенные Штаты. Отцу удалось найти работу на заводе «Дженерал моторс» в Детройте. По отзывам, он был добросовестным тружеником, хотя излишне вспыльчивым. В тысяча девятьсот семьдесят втором году произошла реорганизация производства в связи с нефтяным кризисом, и Кароский-старший одним из первых оказался на улице. К тому времени он уже получил американское гражданство, поэтому спокойно осел в тесной квартирке, где жила семья, пропивая компенсацию и пособие по безработице. К бутылке он прикладывался основательно, весьма основательно, и беспробудному пьянству сопутствовала стремительная деградация личности. Он начал принуждать к половому акту Виктора и его младшего брата. Старший в четырнадцать лет сбежал из дома и больше там не показывался.

— Кароский сам вам все это рассказал? — спросила Паола, одновременно заинтригованная и шокированная.

— Только после интенсивного курса регрессивной терапии. Когда он приехал в центр, то утверждал, что происходит из добропорядочной католической семьи.

Паола, записывавшая все своим мелким канцелярским почерком, потерла рукой глаза, пытаясь прогнать усталость. Потом сказала:

— Ваш рассказ, отец Фаулер, полностью соответствует распространенным симптомам первичной психопатии: самолюбование, отсутствие иррационального мышления, недоверчивость, преднамеренная ложь и отсутствие раскаяния. Родительские побои и неумеренное употребление алкоголя в предшествующих поколениях наблюдаются более чем в семидесяти четырех процентах известных случаев среди агрессивных психопатов[29].

— Это и есть возможная причина отклонений?

— Скорее, один из провоцирующих факторов. Я могу привести тысячи случаев, когда дети росли в более неблагополучных семьях, чем вы описываете, и все же в зрелости не демонстрировали никаких девиаций, будучи вполне нормальными людьми.

— Подождите, ispettora, я пока коснулся только вершины айсберга. Кароский рассказал нам, что его младший брат умер от менингита в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году и его смерть никого из членов семьи не тронула. Меня поразило, с каким равнодушием он говорил об этом несчастье. Через два месяца после смерти мальчика отец загадочно исчез. Виктор не пояснил, имеет ли он отношение к его исчезновению. По-видимому, нет, поскольку Кароскому тогда было всего тринадцать лет. Известно также, что именно в то время он начал мучить мелких животных. Печальнее всего, что он оказался в зависимости от матери, женщины властной и религиозной до фанатизма. Она одевала его, как девочку, чтобы «играть вместе». Судя по всему, она трогала его под юбкой, приговаривая, что отрежет его «шарики» для полного сходства. В результате в пятнадцать лет Кароский мочился в постель. Из-за бедности ему приходилось носить дешевые вещи с благотворительных базаров, одежду, вышедшую из моды или сильно потрепанную. В колледже он постоянно подвергался насмешкам и был очень одинок. Однажды его одноклассник, проходя мимо, сделал, на свою беду, язвительное замечание по поводу костюма Кароского. Тот, потеряв голову от бешенства, несколько раз ударил однокашника толстой книгой по лицу. Парень носил очки, и разбитые стекла попали ему в глаза. Он ослеп на всю жизнь.

— Глаза… А что мы имеем у трупов? Это и стало его первым преступлением!

— По нашим сведениям, да. Виктора поместили в исправительное учреждение в Бостоне. На прощание мать сказала ему: «Лучше бы у меня случился выкидыш». Спустя несколько месяцев она покончила с собой.

История повергла присутствующих в ужас. Все молчали. Что тут скажешь?

— В исправительном доме Кароский находился до тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Чем он занимался весь следующий год — неизвестно, но в тысяча девятьсот восьмидесятом году поступил в семинарию в Балтиморе. В личном деле, оформленном при зачислении в семинарию, его прошлое не нашло отражения. Напротив, в документах указано, что у него безупречная биография и он является отпрыском добропорядочного католического семейства. В тот момент Кароскому исполнилось девятнадцать, и он на первый взгляд очень изменился. Мы не знаем практически ничего о его пребывании в семинарии. Достоверно лишь, что он самозабвенно учился и питал глубочайшее отвращение к гомосексуализму, открыто процветавшему в заведении[30]. Конрой настаивал, что Кароский — латентный гомосексуалист, который отрицает свою истинную природу, но это неверно. Кароского нельзя отнести ни к гомосексуалистам, ни к гетеросексуалам, у него нет определенной сексуальной ориентации. Сексуальность не интегрирована в структуру его личности, что, с моей точки зрения, нанесло серьезный ущерб его психике.

— Объясните, отче, — попросил Понтьеро.

— Разумеется. Я священник и давал обет безбрачия. Это не мешает мне испытывать влечение к доктору Диканти, присутствующей здесь. — Фаулер кивнул на Паолу. Та невольно смутилась и покраснела. — Следовательно, я знаю, что гетеросексуален, однако по своей воле соблюдаю целомудрие. Таким образом, сексуальность является неотъемлемой частью моей личности, хотя это не выражается в практической форме. С Кароским дело обстоит иначе. Тяжелые травмы, полученные в детстве и отрочестве, привели к «расщеплению» психики[31]. Кароский категорически отвергал свойственную ему сексуальную сущность и склонность к насилию. Он одновременно горячо любил и ненавидел себя самого. Это дало толчок к развитию агрессии, шизофрении и наконец привело к насилию над малолетними, причем на последнем этапе повторялось то, что совершил с ним его отец. Первые поползновения растлить несовершеннолетнего Кароский предпринял в тысяча девятьсот восемьдесят шестом — это был его пастырский год[32]. Объектом домогательств стал подросток четырнадцати лет, и дальше поцелуев и прикосновений дело не зашло. Мы полагаем, что мальчик не соглашался на ласки добровольно. Однако нет никаких официальных свидетельств, что история достигла ушей епископа; так или иначе, Кароский был рукоположен в сан священника. С того момента у Кароского стала проявляться болезненная одержимость, связанная с руками. Он мыл их по тридцать — сорок раз на дню и следил за ними очень тщательно.

Понтьеро переворошил кучу жутких фотографий, разложенных на столе, и, найдя ту, что искал, перебросил ее Фаулеру. Тот ловко, двумя пальцами, поймал снимок. Паола втайне восхитилась изяществом его движений.

— Ампутированные кисти рук вымыты и положены на белое полотно. Белое полотно символизирует в христианской церкви уважение и почитание. Существует множество ссылок на эту тему в Новом Завете. Как известно, тело Иисуса при погребении было обвито белыми пеленами.

— Ныне они уже не белоснежные[33], — пошутил Бои.

— Уверен, что вы с восторгом провели бы экспертизу упомянутого покрова, — поддел его Понтьеро.

— Без сомнения. Продолжайте, Фаулер.

— Руки проповедника священны. С их помощью он преподает таинства. Как вы увидите дальше, эта мысль прочно засела в голове Кароского. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году он работал в коллегии в Питсбурге. Там он стал практиковать насилие. Жертвы — мальчики от восьми до одиннадцати лет. Неизвестно ни одного случая его связи, гомо- или гетеросексуальной, по взаимному согласию со взрослым. Когда начали поступать жалобы, на первых порах церковное начальство никак не отреагировало. Позднее Кароского переводили из прихода в приход. Вскоре последовало заявление о нападении на прихожанина, которого он ударил по лицу, не причинив, впрочем, тяжелых увечий… В конце концов он приехал в институт.

— Вы полагаете, что, если бы ему попытались помочь раньше, исход был бы иным?

Фаулер недовольно поморщился и стиснул руки, тело его напряглось.

— Уважаемый младший инспектор, мы не помогли ему ни в малейшей степени. Напротив, мы способствовали появлению на свет убийцы — вот все, что мы сделали. И в итоге позволили ему сбежать.

— Так скверно?

— Хуже некуда. Когда Кароский поступил в клинику, он пребывал в подавленном состоянии из-за обуревавших его неконтролируемых желаний и внезапных вспышек ярости и агрессии. Он раскаивался в своих поступках, хотя упорно не желал в них сознаваться. Он просто был не в состоянии контролировать себя. Но с течением времени в результате неправильного лечения, познакомившись поближе с самыми негодными представителями клира, собравшимися в Сент-Мэтью, Кароский переменился, стал холодным и циничным. Утратил всякий стыд и готовность раскаяться. Видите ли, его память самопроизвольно блокировала самые болезненные воспоминания детства. В связи с чем он и превратился в педераста. Но после губительного курса регрессивной терапии…

— Почему — губительного?

— Гуманнее и полезнее в такой ситуации, если врач задается целью внести умиротворение в душу пациента, успокоить его расстроенный рассудок. Но я сильно опасаюсь, что история болезни Кароского вызывала у доктора Конроя нездоровое любопытство, выходившее за пределы нравственности и морали. В аналогичных случаях перед гипнотизером обычно ставится задача искусственно внедрить в память пациента положительные воспоминания, а мучительные эпизоды заблокировать, чтобы пациент о них забыл. Конрой запретил проводить в отношении Кароского традиционную схему лечения. Он не только вынудил того вспоминать, но и заставил слушать пленки, где тот, еще юношеским фальцетом, умолял якобы свою мать оставить его в покое.

— Ему что, мерещились лавры Менгеле? — ужаснулась Паола.

— Конрой был твердо убежден, что Кароский должен принять себя таким, как есть. По его мнению, иного решения проблемы не существовало. То есть Кароскому полагалось признать, что у него было тяжелое детство, а сам он — гомосексуалист. Как я говорил раньше, Конрой имел обыкновение ставить предварительный диагноз, а затем старался любой ценой втиснуть пациента в это прокрустово ложе. В довершение ко всему он пичкал Кароского смесью гормонов, причем некоторые препараты еще не прошли до конца экспериментальную стадию вроде разновидности противозачаточного средства депо-коветан. Этим лекарством, которое Кароскому кололи в непомерно больших дозах, Конрой снизил уровень его сексуальной возбудимости, но усилил агрессивность. Лечение продолжалось и продолжалось, но никакой позитивной динамики не наблюдалось. Были периоды, когда Кароский становился спокойнее, но не более, Конрой же истолковывал эти моменты затишья как успешный результат терапии. В итоге химия превратила Кароского в импотента. У него не наступала эрекция, и половое бессилие оказало разрушительное действие на его психику.

— Когда вы впервые встретились с ним?

— Когда приехал в институт в тысяча девятьсот девяносто пятом году. Я много разговаривал с ним. Между нами установились до некоторой степени доверительные отношения, что впоследствии завершилось крахом, о чем я вам сейчас тоже расскажу. Но не хочу забегать вперед. Видите ли, через пятнадцать дней после поступления Кароского в клинику ему назначили плетизмографию пениса. Процедура заключается в том, что электроды, подключенные к специальному медицинскому прибору, прикладывают к гениталиям. Прибор показывает уровень сексуального возбуждения на определенные раздражители.

— Мне известно об этом исследовании, — подала реплику Паола таким тоном, словно он начал просвещать ее по поводу вируса Эбола.

— Понимаете… Дело обернулось плохо. Во время сеанса ему показывали жесткие видеозаписи, экстремальные.

— В каком смысле?

— Сцены полового акта взрослого с ребенком.

— Мать твою!..

— Кароский отреагировал бурно и покалечил эксперта-оператора. Надзиратели оттащили его, иначе он убил бы парня. Сразу после этого прискорбного эпизода Конрою следовало признать, что он не в состоянии вылечить Кароского, и направить его в психиатрическую клинику. Но доктор поступил иначе. Он нанял двух физически сильных надзирателей, поручив им не спускать с Кароского глаз, и приступил к регрессивной терапии. В те дни я только начал работать в институте. Прошло несколько месяцев, Кароский сделался сдержаннее, вспышки гнева исчезли. Из чего Конрой сделал вывод о положительной динамике в состоянии пациента. И практически снял наблюдение за ним. Однажды ночью Кароский взломал замок своей комнаты (из предосторожности она запиралась снаружи в определенные часы) и отрубил руки священнику, жившему в том же крыле здания. Свой поступок Кароский оправдывал тем, что священник был человеком «с грязными помыслами», и он, Виктор, своими глазами видел, как тот трогал другого священника «неподобающим» образом. Пока надзиратели сломя голову неслись к комнате, откуда слышались вопли изувеченного клирика, Кароский отмывал руки под краном в душе.

— Тот же modus operandi[34]. Думаю, отец Фаулер, сомнений больше нет, — сказала Паола.

— К моему удивлению и отчаянию, Конрой не заявил о случившемся в полицию. Изувеченный священник получил компенсацию, а калифорнийские врачи провели восстановительную операцию, пришив обе руки, хотя полностью вернуть им подвижность не удалось. Тем временем Конрой распорядился усилить охрану и оборудовал изолятор размером три на три метра. Там Кароский находился вплоть до своего побега из института. Беседа за беседой, один сеанс групповой терапии за другим Конрой терпел поражение, а Кароский постепенно превращался в того, кем стал теперь, — в чудовище. Я написал несколько писем кардиналу, подробно изложив историю. Ни на одно я не получил ответа. В тысяча девятьсот девяносто девятом году Кароский исчез из изолятора и совершил первое из доказанных убийств, прикончив отца Питера Селзника.

— До нас доходили слухи. Говорили, Селзник покончил с собой.

— Это не так. Кароский сбежал из своей комнаты, открыв замок шариковой ручкой, и клинком, который он тщательно наточил в уединении, вырезал Селзнику язык и губы, а также половой орган, заставив несчастного сжевать его. Селзник умирал три четверти часа, и никто ничего не заподозрил до утра.

— Что сделал Конрой?

— Официально он объявил происшествие «несчастным случаем». Конрой добился, чтобы это определение занесли в протокол, и заставил судью и шерифа графства вынести постановление о самоубийстве.

— И они согласились? Так вот легко и просто? — недоверчиво спросил Понтьеро.

— Оба католики. Предполагаю, что Конрой надавил на них, упирая на то, что долг истинно верующих — защищать честь церкви. Но на самом деле мой бывший шеф был смертельно напуган, хотя и не желал в том признаваться. Он видел, что разум пациента не поддается его усилиям и Кароски ускользает из-под его влияния, день ото дня обретая все большую самостоятельность. Тем не менее Конрой упорно отказывался доложить о трагических событиях в вышестоящую инстанцию, несомненно, из страха потерять свое место. Я снова и снова писал в архидиоцез, но меня не слышали. После убийства я говорил с Кароским. В нем не было ни тени раскаяния. И я понял, что изменения необратимы. Мы больше не понимали друг друга. Тогда я в последний раз говорил с ним. Если честно, то дикий зверь, запертый в четырех стенах, вселил в меня ужас. Кароский по-прежнему оставался в институте. В изоляторе установили камеры, позаботились о дополнительной охране. Так продолжалось до июня двухтысячного года. Однако как-то ночью он сбежал. Испарился без следа.

— А Конрой? Как он отнесся к побегу?

— Он был сражен. И запил по-черному. Через три недели печень не выдержала, он умер. Увы.

— Не драматизируйте, — откликнулся Понтьеро.

— Лучше не будем о нем. Исполняющим обязанности директора, пока искали подходящую замену, назначили меня. Ко мне архидиоцез доверия не испытывал. Вероятно, из-за моих постоянных жалоб на начальство. Я занимал должность один месяц, но сделал все, что мог, за это время. Быстро реорганизовал штат клиники, пригласив профессиональный медицинский персонал. Разработал новые программы для больных. Многие из новаций потом не нашли применения, но некоторые прижились, так что игра стоила свеч. Я отправил краткий отчет в ВИКАП[35] и старому знакомому из ФБР по имени Келли Сандерс. Психологическая характеристика подозреваемого, равно как и безнаказанное убийство отца Селзника, его встревожила, и он выписал ордер на задержание Кароского. Безрезультатно.

— Как, исчез и все? Бесследно? — удивилась Паола.

— Да, исчез бесследно. В две тысячи первом году возникло подозрение, что он объявился вновь, поскольку в Олбани произошло убийство с частичным расчленением. Но преступление совершил не он. Затем Кароского сочли мертвым, но, к счастью, сохранили его данные в компьютерной сети. Что касается меня, я нашел вакансию в благотворительной столовой в испанском Гарлеме в Нью-Йорке. Там я и работал вплоть до вчерашнего дня. Мой прежний шеф вновь призвал меня на службу. Полагаю, я опять стану армейским капелланом. Как мне сообщили, ряд фактов указывает на то, что Кароский вышел из тени спустя столько лет. И вот я здесь. Я привез вам архив, где собраны наиболее важные документы — из тех, что накопились у меня за пять лет, в течение которых я имел с ним дело. — Фаулер извлек из сумки увесистое досье толщиной сантиметров в пятнадцать. — Здесь есть распечатка электронной переписки относительно гормона, о котором я упоминал, расшифровки магнитных записей бесед с ним, газетная статья, где о нем идет речь, письма психиатров, отчеты… Все это в вашем распоряжении, dottora Диканти. Если вам что-то неясно, спрашивайте.

Паола потянулась через стол за документами. Открыв обложку солидного тома, она ощутила тревогу. К первой странице была прикреплена фотография: бледная кожа, прямые каштановые волосы, серые глаза. Кароский. Изучению феномена серийных убийц (пустой оболочки, лишенной чувств) Паола посвятила долгие годы и привыкла безошибочно распознавать эту черную пустоту в глубине глаз. Хищник, для которого убить — все равно что пообедать. Отдаленно этот взгляд напоминал взгляд белой акулы: глаза смотрят, но не видят. Мертвенные, жуткие в своей неподвижности, беспощадные.

И в зрачках холодных глаз отца Кароского она присутствовала — эта мертвая пустота, вызывающая озноб.

— Впечатляет, верно? — Фаулер отследил ее состояние. — В манере держаться, в выражении лица есть нечто такое… Нечто неуловимое. При беглом знакомстве это почти незаметно, но когда личность проявляется, если можно так выразиться, во всей красе, волосы встают дыбом…

— И захватывает дух, да, отче?

— Да.

Диканти передала фотографию Понтьеро и Бои. Они тотчас склонились над ней, разглядывая физиономию убийцы.

— Что страшнее, отец, оказаться лицом к лицу с угрозой физической расправы или посмотреть в глаза такому человеку и почувствовать себя объектом изучения, беспомощным и беззащитным, словно он представитель высшей расы и человеческие законы для него пустой звук?

Фаулер, не ожидавший подобного вопроса, взглянул на нее с глубоким удивлением:

— Полагаю, dottora, вы знаете ответ.

— На протяжении своей карьеры я лично встречалась с тремя серийными убийцами. Все трое внушили мне то самое чувство, которое я только что описала, и массу других, гораздо ярче и острее, чем вы или я когда-либо переживали. Но чувства лгут. Не следует забывать одну вещь, отче. Эти люди потерпели крах, они неудачники, а не пророки. Отбросы человечества. Они не заслуживают ни капли сочувствия.


Сообщение относительно гормона синтетический прогестерон 1.789 (депо-гестаген, вводимый внутримышечно).

Коммерческое наименование лекарственного препарата: депо-коветан.

Тип сообщения: конфиденциально. Под грифом «Секретно».

Кому: Marcus. Bietghofer@beltzer-hogan.com

От кого: Lorna.Berr@beltzer-hogan.com

Копия: filesys@beltzer-hogan.com

Тема: конфиденциально — отчет № 45 о ГСП 1.789

Дата: 17 марта 1997. 11:43

Приложенные файлы: инфо № 45_ГСП1789.pdf

Дорогой Маркус!

Направляю приложенным файлом рабочий вариант отчета, который ты просил.

Анализ клинических испытаний, проведенных в зонах Альфа[36], выявил серьезные нарушения менструального цикла у женщин, расстройство сна, головокружения и вероятность внутренних кровотечений. Описаны тяжелые случаи гипертонии, тромбоза, сердечных заболеваний. Возникла еще одна небольшая проблема: у 1,3 % пациентов развилась фибромиалгия[37] — побочный эффект, не отмеченный ранее.

Если сравнивать данный отчет с результатами тестов версии 1786, которую мы реализуем в настоящее время в Соединенных Штатах и Европе, побочные эффекты сводятся к 3,9 %. Если аналитики, подсчитывавшие риски, не ошибаются, мы можем оценить издержки на компенсацию ущерба максимум в 53 миллиона долларов. По нашим прогнозам, это составит 7 % от нормы прибыли. Нет, не стоит меня благодарить… Лучше дай мне прибавку!

Конечно, в лабораторию поступали сигналы о том, что 1789 применяется для лечения пациентов-мужчин, чтобы снизить или устранить сексуальную возбудимость. На практике прием больших доз приводил к химической импотенции. Изучение отчетов и анализов выявило, что в ряде случаев наблюдалось повышение агрессивности субъекта, равно как и определенные аномалии мозговой активности. Мы советуем расширить рамки исследования, чтобы вычислить в процентах вероятность возникновения указанного побочного эффекта. Было бы перспективно начать подобное испытание на объектах Омега[38], в частности безнадежных психически больных или заключенных, осужденных на смертную казнь.

Я с удовольствием возглавила бы лично вышеназванное исследование.

Пообедаем в пятницу? Я нашла чудесный ресторанчик неподалеку от Вилледжа. Там восхитительно готовят паровую рыбу.


С наилучшими пожеланиями,

д-р Лорна Берр,
директор Исследовательского центра.
* * *
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО — СОДЕРЖИТ СЕКРЕТНУЮ ИНФОРМАЦИЮ. ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ С УРОВНЕМ ДОСТУПА А1. ЕСЛИ ВЫ СУМЕЛИ ОТКРЫТЬ ДОКУМЕНТ, НЕ ОБЛАДАЯ НЕОБХОДИМЫМ УРОВНЕМ ДОСТУПА, ВЫ ОБЯЗАНЫ СООБЩИТЬ О НАРУШЕНИИ РЕЖИМА СЕКРЕТНОСТИ СВОЕМУ НЕПОСРЕДСТВЕННОМУ НАЧАЛЬНИКУ, НЕ РАСКРЫВАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДОКУМЕНТА. НЕВЫПОЛНЕНИЕ ДАННОГО ТРЕБОВАНИЯ МОЖЕТ ПОВЛЕЧЬ СТРОГУЮ УГОЛОВНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ВПЛОТЬ ДО ТРИДЦАТИ ПЯТИ ЛЕТ ТЮРЬМЫ ИЛИ РАВНОЦЕННОЕ НАКАЗАНИЕ, МАКСИМАЛЬНО ДОПУСТИМОЕ ПО ДЕЙСТВУЮЩЕМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Среда, 6 апреля 2005 г., 01.25
Тишина в зале стала ответом на жестокое замечание Паолы. Никто не произнес ни слова. Давала о себе знать физическая усталость, накопившаяся за день; в этот поздний час от утомления слипались глаза и путались мысли. Наконец директор Бои нарушил молчание:

— Итак, скажите, что нам делать, Диканти.

Паола помедлила полминуты, прежде чем высказаться.

— Для всех день был очень тяжелым. Давайте разойдемся по домам и поспим пару часов. Встречаемся здесь в половине девятого утра. Начнем проверять окружение жертв. Еще раз осмотрим оба места происшествия и будем надеяться, что агенты, которым дал задание Понтьеро, обнаружат какой-нибудь след, как ни смешно это звучит. Да, Понтьеро, позвони Данте и сообщи о времени встречи.

— С превеликим удовольствием, — с сарказмом откликнулся Понтьеро.

Притворившись, что не расслышала, Диканти подошла к Бои и взяла его за локоть:

— Директор, я хотела бы переговорить с вами наедине.

— Выйдем в коридор.

Паола зашагала впереди маститого ученого, который, как всегда, галантно распахнул перед нею дверь и закрыл за собой, выйдя из зала. Диканти такая предупредительность шефа не понравилась.

— Что вы хотели сказать?

— Директор, какова в действительности роль Фаулера в этом деле? Я не могу понять. И совершенно не верю его пространным объяснениям.

— Диканти, вам приходилось слышать имя — Джон Негропонте[39]?

— Что-то знакомое. Он италоамериканец?

— Боже мой, Паола, хотя бы иногда поднимайте нос от книг по криминологии. Да, он американец, но греческого происхождения. А еще точнее — недавно назначенный директор Национальной разведки Соединенных Штатов. В его ведомстве все управления спецслужб Америки: АНБ, ЦРУ, УБН[40] и многие-многие другие. Следует добавить, что этот господин, правоверный католик, между прочим, второй из самых влиятельных людей в мире после президента Буша. Так вот, упомянутый господин Негропонте лично позвонил мне утром, пока вы занимались Робайрой, и у нас состоялся весьма длительный разговор. Он поставил меня в известность, что Фаулер вылетает прямым рейсом из Вашингтона, чтобы принять участие в расследовании. Негропонте не оставил мне выбора. Речь не только о том, что сам президент Буш сейчас находится в Риме и, конечно, информирован обо всем. Именно он попросил Негропонте вмешаться в это дело, прежде чем все подробности попадут в прессу. Негропонте сказал мне буквально следующее: «Я посылаю к вам одного из наиболее надежных помощников, и, на наше счастье, он знает все обстоятельства досконально».

— Как они узнали подробности так быстро? — спросила Паола, стоявшая потупившись, подавленная важностью свалившейся на нее информации.

— О, дорогая Паола, ни в коем случае нельзя недооценивать Камило Чирина. Когда была обнаружена вторая жертва, он сам связался с Негропонте. Как признался господин Негропонте, раньше они никогда не созванивались, и он понятия не имеет, откуда Чирин получил номер, существующий всего пару недель.

— Негропонте оперативно нашел, кого послать. Каким образом?

— В этом нет никакой тайны. Друг Фаулера из ВИКАП расценил слова Кароского, сказанные им накануне бегства из Сент-Мэтью, как прямую угрозу в адрес членов курии и предупредил Vigilanza Vaticana пять лет назад. Когда утром обнаружили Робайру, Чирин нарушил свой принцип не выносить сор из избы. Он сделал несколько звонков и потянул за нужные ниточки. У этого сукина сына превосходные связи и знакомства на высшем уровне. Но думаю, ты об этом догадываешься, cara mia[41].

— Слегка, — с иронией подтвердила Диканти.

— По словам Негропонте, Джордж Буш лично заинтересован в расследовании. Президент считает, что он в долгу у Папы Иоанна Павла Второго, ибо несколько лет назад понтифик, глядя ему в глаза, просил не вторгаться в Ирак. Буш сказал Негропонте, что они должны как минимум помочь делу ради памяти Войтылы.

— Боже Всемилостивый! Следовательно, группы на этот раз не будет?

— Ответьте сами на свой вопрос.

Диканти промолчала. Если стояла задача любой ценой сохранить тайну, придется обходиться своими силами. Только и всего.

— Директор, вам не кажется, что для меня это слишком? — Диканти смертельно устала и была удручена обстоятельствами дела. За всю жизнь она ни разу не говорила ничего подобного и потом в течение очень долгого времени раскаивалась, что позволила себе слабость — вслух усомниться в собственных силах.

Бои кончиками пальцев приподнял ее лицо за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза.

— Для каждого из нас это слишком, bambina[42]. Но забудь обо всем. Думай только о том, что на свободе разгуливает маньяк, убивающий людей. А ты охотишься на маньяков.

Паола признательно улыбнулась. Словно зачарованная, она захотела его вновь, в последний раз, немедленно. Однако она прекрасно осознавала, что совершит ошибку, уступив своему желанию, и ошибка обойдется ей очень дорого — она поплатится разбитым сердцем. К счастью, наваждение было мимолетным, Паола усилием воли мгновенно взяла себя в руки. Кажется, предмет ее страсти ничего не заметил.

— Директор, меня беспокоит, что Фаулер начнет путаться под ногами во время расследования. Он может стать серьезной помехой.

— Может. И в равной степени может оказаться очень полезным. Он служил в ВВС, к тому же отличный стрелок, не считая… других его достоинств. И он знает как облупленного нашего основного подозреваемого. А то, что он священник, поможет вам сориентироваться в непривычном, далеком для вас мире, равно как и суперинтендант Данте. Мне представляется, что наш коллега из Ватикана откроет для вас двери церковных иерархов, а Фаулер — их помыслы.

— Данте — невыносимый придурок.

— Я знаю. И неизбежное зло. Все потенциальные жертвы подозреваемого находятся в его стране. И хотя нам до нее рукой подать, там их территория.

— А Италия — наша. В случае с Портини они действовали нелегально, не посчитавшись с нами. Они пренебрегли законом.

Директор цинично пожал плечами:

— Что мы выиграем, изобличив их? Наживем себе врагов, ничего больше. Забудьте о политике и о том, чтобы не попасть впросак. В настоящий момент нам нужен Данте. В любом случае, как вы понимаете, другой группы у вас не будет.

— Но вы — шеф.

— А вы — моя любимая ispettora. Диканти, я иду наконец спать, а завтра с утра засяду в лаборатории и разберу на молекулы все, что мне принесут. А вас оставляю строить ваши «воздушные замки».

И Бои пошел прочь по коридору. Вдруг он резко остановился и, повернувшись, посмотрел на нее в упор:

— Еще одно. Негропонте очень просил нас поймать этого негодяя. Просил как о личном одолжении. Это понятно? Я просто в восторге от того, что нам обязаны…

Приход Сент-Томас Августа, Массачусетс

Июль 1992 г.
Гарри Блум поставил корзинку с пожертвованиями на стол в глубине ризницы и в последний раз заглянул в церковный зал. Никого не осталось… На первую службу по субботам народу приходит немного. Он знал, что если поспешит, то успеет вовремя, чтобы посмотреть финальный забег на сто метров. Ему нужно только оставить казулу[43] служки в шкафу, сменить лакированные ботинки на кроссовки и лететь домой. Мисс Мона, учительница четвертого класса, постоянно бранила его за беготню по коридорам коллегии. Мать отчитывала за беготню по дому. Но на протяжении полукилометра, разделявшего церковь и дом, была свобода… Он мог нестись по улице как угодно быстро, только не забывать смотреть по сторонам, пересекая проезжую часть. Когда он вырастет, то станет легкоатлетом.

Он тщательно сложил казулу и убрал ее в шкаф. В шкафу лежал рюкзак, из которого он достал кроссовки. Он аккуратно снимал ботинки, когда на плечо ему легла рука отца Кароского.

— Гарри, Гарри… Ты меня разочаровал.

Мальчик хотел повернуться, но отец Кароский твердо удержал его.

— Ты ведь плохо поступил?

Интонации отца Кароского изменились, он как будто стал задыхаться.

— И сверх того, ты пытаешься хитрить. Еще печальнее.

— Святой отец, я правда не знаю, что я такого сделал…

— Какое нахальство! Разве ты не опоздал на чтения святого Розария перед мессой?

— Отец, это все мой брат Леопольд, он заставил меня вымыться, понимаете… Я не виноват.

— Замолчи, бесстыдник! Не придумывай оправданий. Конечно, ты сам виноват. По телевизору показывали «Джи-Ай Джо», ты замешкался в гостиной, упустил время и ринулся к двери в последний момент.

— Простите, святой отец…

— Очень скверно, когда дети лгут.

Гарри никогда не слышал, чтобы отец Кароский говорил так гневно. И перепугался. Он опять попытался вывернуться, но жесткая рука буквально пригвоздила его к стене. Только теперь это уже была не рука, а настоящая лапа, как у человека-оборотня в сериале, который показывали по Эн-би-си. И лапа впилась в него когтями, вжимая его лицом в стену, будто заставляя пройти сквозь нее.

— А теперь, Гарри, мне придется наказать тебя. Сними штаны и не поворачивайся, иначе хуже будет.

Мальчик услышал, как что-то с металлическим бряцанием упало на пол. Он в панике снял брюки, убежденный, что его ждет порка. Стивен, прежний служка, шепотом поделился, что однажды отец Кароский наказал его, и это было очень больно.

— А теперь придется наказать тебя, — хрипло повторил Кароский, почти приникнув губами к его шее. Гарри пробрала дрожь. Он почувствовал дыхание священника, отдававшее мятой, и запах лосьона для бритья. Мысли совершили неожиданный поворот, и он понял, что Кароский пользуется таким же лосьоном, как и его отец.

— Покайся!

Гарри ощутил толчок и острую боль между ягодиц и подумал, что сейчас умрет. Он раскаивался, что опоздал, очень раскаивался, искренне. И хотя он сказал об этом державшей его лапе, признание не помогло. Боль продолжалась и усиливалась с каждым следующим «покайся». Гарри, уткнувшись лбом в стену, сумел разглядеть свои ботиночки на полу ризницы, и ему захотелось обуться и убежать, стремительно и далеко.

Стремительно и далеко, очень далеко.

Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12

Среда, 6 апреля 2005 г., 1.59
— Сдачу оставьте себе.

— Очень щедро, grazie tante[44].

Паола проигнорировала сарказм в словах таксиста. Мелкие пакости большого города, где даже таксист недоволен тем, что получил на чай всего шестьдесят евроцентов. В лирах это вышло бы… Уф! Много. Точно. И вдобавок невежа, стартуя, прибавил газ. Будь он воспитанным человеком, он подождал бы, пока женщина войдет в подъезд. Господи, в два часа ночи улица была совершенно пустынной.

Для середины весны погода держалась жаркая, но, несмотря на это, по спине Паолы прошел озноб, когда она открывала парадную дверь. Ей показалось, или она действительно видела тень в конце улицы? Наверняка показалось.

Она стремительно захлопнула за собой дверь, чувствуя себя ужасно глупо из-за внезапно охватившего ее страха. Она взлетела на три этажа вверх как на крыльях. Деревянные ступени издавали гулкий грохот, но Паола его не слышала — так сильно стучала кровь в ушах. До своей лестничной площадки она добежала едва дыша. И застыла у порога квартиры.

Входная дверь была приоткрыта.

Медленно и осторожно она расстегнула пиджак и нащупала наплечную кобуру. Вытащила свое табельное оружие и приготовилась стрелять, направив ствол под прямым углом к телу. Толкнув свободной рукой створку, она неторопливо вошла. В прихожей горел свет. Крадучись, она шагнула внутрь и тут же отскочила от двери, прицелившись в проем. Ничего не произошло.

— Паола?

— Мама?

— Входи, дочка, я на кухне.

Вздохнув с облегчением, Паола водворила пистолет на место. Ей никогда не приходилось применять оружие в реальной жизни, только на учебных стрельбищах в академии ФБР. В свете последних событий нервы у нее явно пошаливают.

Лукреция Диканти хлопотала на кухне, как ни в чем не бывало намазывая сливочным маслом галеты. Запищал таймер микроволновки, пожилая женщина вынула из печки две дымящиеся чашки молока и поставила их на сервировочный столик. Паола, еще не успевшая отдышаться, оглянулась вокруг. Все было на своих местах: пластмассовая свинка с деревянными ложками, торчавшими из поросячьей спины, яркая картинка, нарисованная хозяйками собственноручно. В воздухе витал слабый запах майорана. По запаху Паола вычислила, что мать готовила днем canolis[45]. И поняла также, что мать съела их все до единого и потому теперь угощала ее печеньем.

— Тебе этого хватит? Если хочешь, я намажу еще.

— Мама, ради Бога, ты меня напугала до смерти. Можно узнать, почему ты оставила дверь открытой? — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, спросила Паола.

Мать посмотрела на нее озабоченно. Из кармана халата синьора Диканти достала бумажный носовой платок и вытерла испачканные маслом кончики пальцев.

— Я не спала, дочка, слушала новости на террасе. Весь Рим взбудоражен прощанием с Папой, по радио ни о чем другом и не говорят… Я решила дождаться тебя и видела, как ты выходила из такси. Уж извини.

Паола мгновенно устыдилась и попросила у матери прощения.

— Успокойся, детка. Возьми печенье.

— Спасибо, мама.

Паола села рядом с матерью, не спускавшей с нее глаз. Лукреция всегда безошибочно чувствовала, когда у дочери возникали проблемы, и спешила помочь советом. Так повелось с детства Паолы. Однако проблема, которая теперь ставила ее в тупик, была слишком серьезной, слишком сложной, слишком излишней. Santa Madonna, откуда только взялось такое выражение?!

— Неприятности на работе?

— Ты же знаешь, я не могу об этом говорить.

— Знать-то я знаю. Но также я знаю, что когда у тебя выражение лица, будто тебе прищемили хвост, ты всю ночь вертишься в постели. Ты точно не хочешь ничего мне рассказать?

Паола, сосредоточенно глядя в чашку с молоком и накладывая туда ложку за ложкой сахар, проговорила:

— Это всего лишь… новое дело, мама. Связано с психопатами. Я чувствую себя как паршивая чашка молока, в которую кладут и кладут сахар. Сахар уже даже не растворяется, и молоко льется через край.

Лукреция мягко накрыла ладонью чашку, и следующую ложку сахара Паола просыпала ей на руку.

— Иногда помощь не помешает.

— Я не могу, мама. Прости.

— Все в порядке, голубка. Все в порядке. Хочешь еще галет? Ты, конечно, не ужинала. — Лукреция мудро сменила тему.

— Нет, мама, этих более чем достаточно. У меня и так задница размером с римский стадион.

— Девочка моя, у тебя чудесная попка.

— Ну да, поэтому у меня до сих пор никого нет.

— Нет, детка. У тебя до сих пор никого нет, потому что у тебя ужасный характер. Ты красива, следишь за собой, ходишь в гимнастический зал… Рано или поздно ты встретишь мужчину, которого не испугают твои крики и недовольные гримасы.

— Сомневаюсь, что это когда-нибудь случится, мама.

— А почему нет? Судя по тому, что ты рассказывала о своем шефе, он очень интересный мужчина.

— Он женат, мама. И годится мне в отцы.

— Вечно ты преувеличиваешь. Приведи его ко мне, увидишь, он не будет долго упираться. И к тому же в наше время совершенно не важно, женат мужчина или нет.

«Если бы ты знала», — подумала Паола.

— Ты так считаешь, мама?

— Уверена. Madonna, какие же у него красивые руки! С ним я исполняла танец живота…

— Мама! Ты вгоняешь меня в краску!

— Десять лет назад умер твой отец, дочка. И с тех пор дня не проходило, чтобы я не вспоминала о нем. Но я не собираюсь заживо хоронить себя вместе с мужем, как черные сицилианские вдовы. Давай доедай печенье, и пойдем спать.

Паола обмакнула в молоко еще одно печенье, подсчитывая в уме калории и чувствуя себя ужасно виноватой. К счастью, чувство вины быстро улетучилось.

Из переписки между кардиналом Фрэнсисом Шоу и миссис Эдвиной Блум

Бостон, 23.02.1999
Мадам,

в ответ на ваше письмо от 17.02.1999 позвольте выразить вам […], а также сожалею и сочувствую горю, вашему и вашего сына Гарри. Я понимаю, какую великую печаль, какие страдания вы пережили. Я согласен с вашим мнением, что тот факт, что служитель Господа подвержен грехам, которые совершил отец Кароский, способен поколебать устои веры. […] Я признаю свою ошибку. Я ни в коем случае не должен был вновь назначать на должность отца Кароского […], наверное, в третий раз, когда верующие, обеспокоенные, как и вы, обратились ко мне с жалобами, мне следовало избрать другой путь. […] Я уступил, прислушавшись к негодному совету психиатров, наблюдавших отца Кароского. В частности доктора Дресслера, который скомпрометировал свою профессиональную репутацию, утверждая, будто отец Кароский способен исполнять обязанности священника. […]

Надеюсь, что крупная сумма в качестве компенсации ущерба, оговоренная с вашим адвокатом, разрешила проблему к всеобщему удовлетворению […], поскольку это самое большее, что мы можем предложить […], и, конечно, ни в коей мере не пытаясь смягчить вашу боль деньгами, тем не менее позвольте мне посоветовать вам хранить молчание ради общего блага […] Наша Святая Церковь уже много пострадала от злобных наветов клеветников, приспешников Сатаны […] Ради благополучия нашей маленькой общины, а также вашего сына и вашего лично забудем об этом происшествии навсегда.


Благословляю вас,

Фрэнсис Огастас Шоу,
кардинал, прелат-епископ архидиоцеза Бостона.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Ноябрь 1995 г.
Расшифровка записи беседы номер 45 доктора Кейниса Конроя с пациентом номер 3643. Присутствовали также доктор Фаулер и Салер Фанабарзра.
Д-р Конрой: Здравствуйте, Виктор. Можно войти?

№ 3643: Сделайте одолжение, доктор. Вы у себя в клинике.

Д-р Конрой: Это ваша комната.

№ 3643: Проходите, пожалуйста. Проходите.

Д-р Конрой: Вижу, вы сегодня в прекрасном настроении. Хорошо себя чувствуете?

№ 3643: Замечательно.

Д-р Конрой: Меня радует, что не возникало неприятных инцидентов с применением насилия после вашей выписки из лазарета. Вы регулярно принимаете лекарства, посещаете групповые сеансы терапии… Вы делаете успехи, Виктор.

№ 3643: Спасибо, доктор. Стараюсь по мере сил.

Д-р Конрой: Ладно, как мы с вами договаривались, сегодня мы приступаем к регрессивной терапии. Это мистер Фанабарзра. Он индусский врач, специалист по гипнозу.

№ 3643: Доктор, меня все еще смущает мысль, что мне придется подвергнуться этому эксперименту.

Д-р Конрой: Он очень важен, Виктор. Мы обсуждали это на прошлой неделе, помните?

№ 3643: Да, я помню.

Д-р Конрой: Тогда решено. Мистер Фанабарзра, где лучше расположиться пациенту, как вы считаете?

С. Фанабарзра: Лучше всего на кровати. Необходимо, чтобы пациент максимально расслабился.

Д-р Конрой: Тогда на кровати. Ложитесь, Виктор.

№ 3643: Как угодно.

С. Фанабарзра: Итак, Виктор, я сейчас покажу вам маятник. Не могли бы вы приспустить шторы, доктор? Вот так достаточно, спасибо. Виктор, посмотрите на маятник, будьте любезны.


(Из данной расшифровки исключена процедура погружения в гипноз по методике С. Фанабарзры по личной просьбе последнего. Исключены также паузы, чтобы облегчить чтение и восприятие текста.)


С. Фанабарзра: Хорошо… Сейчас тысяча девятьсот семьдесят второй год. Что ты помнишь?

№ 3643: Мой отец… Его никогда не было дома. По пятницам мы иногда всей семьей ходили встречать его у завода. Мама говорила, что он никчемный человек и мы не дадим ему растранжирить все деньги по барам. На улице было очень холодно. Однажды мы ждали и ждали. Мы притопывали ногами, чтобы не превратиться в ледышку. Эмиль (младший брат Кароского) попросил у меня шарф, потому что замерз. А я ему не дал. Тогда мама стукнула меня по затылку и велела отдать. В конце концов мы устали ждать и ушли.

Д-р Конрой: Спросите, где был его отец?

С. Фанабарзра: Ты знаешь, где задержался твой отец?

№ 3643: Его уволили. Он вернулся домой через два дня, совсем не в себе. Мама сказала, что он пил и путался со шлюхами. Ему давали чек, но недолго. Мы ходили в контору Социальной безопасности за папиным чеком. Но иногда он нас опережал и пропивал чек. Эмиль не понимал, как можно пропить бумажку.

С. Фанабарзра: Вы обращались за помощью?

№ 3643: В приходе нам изредка давали одежду. Другие мальчики ходили за одеждой в Армию спасения, там вещи всегда были лучше. Но мама говорила, что там все еретики, нехристи и лучше носить одежду честных христиан[46]. Берия (старший брат Кароского) говорил, что одежда честных христиан вся в дырах. Я ненавидел его за это.

С. Фанабарзра: Ты обрадовался, когда Берия убежал?

№ 3643: Я лежал в постели. Я видел, как он в темноте крался через комнату. Ботинки он держал в руках. Он подарил мне свой брелок для ключей. С серебряным медведем. И сказал, чтобы я повесил на него подходящие ключи. Утром Эмиль расплакался из-за того, что брат с ним не простился. Я дал ему брелок. Эмиль продолжал плакать и швырнул брелок. Я распотрошил свою книгу со сказками, чтобы он успокоился. Я ее изрезал ножницами. Отец запер меня в своей комнате.

С. Фанабарзра: Где находилась твоя мать?

№ 3643: Играла в бинго в общине. Был вторник. По вторникам играли в бинго. Каждый билетик стоил один цент.

С. Фанабарзра: Что произошло в той комнате?

№ 3643: Ничего. Я ждал.

С. Фанабарзра: Виктор, ты должен рассказать.

№ 3643: НИЧЕГО не произошло, ясно, сэр? НИЧЕГО!

С. Фанабарзра: Виктор, ты должен рассказать. Отец привел тебя в свою комнату и что-то сделал, правда?

№ 3643: Вы не поймете. Я это заслужил!

С. Фанабарзра: Что ты заслужил?

№ 3643: Наказание. Наказание. Меня нужно было сильно наказать, чтобы я раскаялся в плохих поступках.

С. Фанабарзра: В каких плохих поступках?

№ 3643: Во всех плохих поступках. Я очень плохо себя вел. За кошек. Я запихнул кота в мусорное ведро, набитое мятыми газетами, и поджег. Он кричал! Кричал по-человечески. И за сказки.

С. Фанабарзра: Как тебя наказали, Виктор?

№ 3643: Боль. Мне было больно. А ему нравилось, я знаю. Он говорил, что ему тоже больно, но он врал. Он говорил это на польском. На английском он не умел врать, он сбивался. Он всегда говорил по-польски, когда наказывал меня.

С. Фанабарзра: Он тебя трогал?

№ 3643: Он давал мне под зад. И не разрешал оборачиваться. И засовывал что-то внутрь. Что-то горячее, и от этого было больно.

С. Фанабарзра: Часто тебя так наказывали?

№ 3643: Каждый вторник. Когда мамы не было дома. Бывало, когда все заканчивалось, он засыпал на мне. Как мертвый. А случалось, он не мог меня наказать и тогда бил.

С. Фанабарзра: Как он тебя бил?

№ 3643: Шлепал рукой, пока хватало сил. Иногда, после того как он меня побил, он мог меня наказать, а иногда нет.

С. Фанабарзра: А твои братья, Виктор? Отец их тоже наказывал?

№ 3643: Думаю, он наказывал Берию. Эмиля ни разу, Эмиль был хорошим, поэтому он умер.

С. Фанабарзра: Только хорошие умирают, Виктор?

№ 3643: Только хорошие. Плохие — никогда.

Палаццо дель Говернаторато [Дворец правительства] Ватикан

Среда, 6 апреля 2005 г., 10.34
Дожидаясь Данте, Паола протирала ковер в коридоре, беспокойно расхаживая взад и вперед. День начался скверно. Не успела она, немного поспав, прийти на службу, как наткнулась тут на глухую стену бумажной волокиты и бюрократических препонов. Начальник итальянской Службы гражданской обороны Гвидо Бертолано проявлял большую озабоченность ростом числа паломников, которые наводнили город. Они буквально заполонили все спортивные центры, колледжи и всевозможные муниципальные заведения, где имелись крыша над головой и свободное пространство. Теперь дошло до того, что люди спали даже на улицах, в подъездах домов, на площадях, в будках банкоматов. Диканти позвонила ему, чтобы попросить помощи в задержании подозреваемого, и Бертолано поднял ее на смех.

— Дорогая ispettora, если бы даже вашим подозреваемым был сам Осама, и тогда мы едва ли смогли бы сделать для вас больше. Не сомневаюсь, что вы в состоянии подождать, пока уляжется вся эта суматоха.

— Не уверена, отдаете ли вы отчет…

— Ispettora… Диканти, так ведь, вы сказали, вас зовут? В аэропорту Фьюмичино разместился парк самолетов первых лиц государств. Во всех пятизвездочных отелях президентские апартаменты занимают коронованные особы. Нет, вы представляете, какая это морока — обеспечить им охрану? Каждые пять минут сообщают о возможных террористических актах и ложных угрозах взрыва. Я стягиваю carabinieri из городов, расположенных в радиусе двухсот километров. Клянусь, ваша проблема может подождать. А теперь, прошу вас, освободите линию. — И он резко бросил трубку.

Будь все проклято! Почему никто не воспринимает ее всерьез? Дело было головоломным, а необходимость держать в тайне суть расследования выливалась лишь в то, что любая просьба инспектора наталкивалась на равнодушие и непонимание. Она просидела на телефоне довольно долго, но практически ничего не добилась. Между звонками она попросила Понтьеро съездить поговорить со старым кармелитом, настоятелем церкви Санта-Мария ин Траспонтина. Сама Паола собиралась встретиться с кардиналом Самало. И теперь, в Ватикане, она беспокойно металась у дверей кабинета камерария, словно тигр, накачанный кофеином.

Отец Фаулер, удобно устроившись на роскошной деревянной скамье из палисандрового дерева, преспокойно читал бревиарий.

— В такие минуты я искренне жалею, что бросил курить, dottora.

— Вы тоже нервничаете, отче?

— Нет. Но вы очень стараетесь вывести меня из равновесия.

Паола поняла намек священника и, перестав описывать круги, уселась на скамью рядом с ним. Она притворилась, что читает отчет Данте о первом преступлении, размышляя тем временем о том, каким странным взглядом одарил ватиканский суперинтендант отца Фаулера утром, когда их представляли друг другу в управлении ОИНП. Данте отвел Паолу в сторону и лаконично предостерег: «Не доверяйте ему». Его слова обеспокоили ее и возбудили в ней любопытство. Она решила при первой же возможности потребовать у Данте объяснений.

Итак, Паола сосредоточилась на отчете. То, что подсунул ей Данте, выглядело форменной отпиской. Едва ли Данте нарочно решил поиздеваться. Впрочем, с него станется. Им с Понтьеро придется самим добросовестно осмотреть место убийства кардинала Портини в надежде за что-нибудь зацепиться. Сегодня же они это сделают. Ну хотя бы фотографии не подкачали. Паола резким движением захлопнула папку. Сосредоточиться не удавалось.

Паоле не хотелось сознаваться, что ей страшно. Она находилась в самом сердце Ватикана, в здании, стоявшем обособленно в центре города. В этом обширном строении насчитывалось более полутора тысяч комнат, включая и покои Верховного понтифика. Одно только изобилие скульптур и картин, заполнявших коридоры, смущало ее и повергало в растерянность. Именно такого эффекта добивались правители Ватикана, на протяжении многих столетий коллекционировавшие произведения искусства и строившие архитектурные шедевры, прекрасно понимая, какое впечатление их город производит на посетителей. Однако Паола не могла позволить себе робости и смущения. Она была на работе.

— Отец Фаулер…

— Да?

— Можно вас спросить?

— Конечно.

— Я впервые встречаюсь с кардиналом.

— Но это не так.

Паола на миг задумалась.

— С живым, я имею в виду.

— И в чем вопрос?

— Как принято обращаться к кардиналу?

— Обычно в обращении используют титул eminencia[47]. — Фаулер закрыл молитвенник и посмотрел ей в глаза: — Успокойтесь, dottora. Он всего лишь человек, такой же, как вы или я. А вы инспектор полиции, возглавляющий расследование, и отличный профессионал. Ведите себя естественно.

Диканти благодарно улыбнулась. Наконец из дверей приемной выглянул Данте:

— Проходите сюда, пожалуйста.

Приемную занимали два письменных стола. За ними сидели два молодых священника, приставленные к телефонам и электронной почте. Они приветствовали вежливым наклоном головы посетителей, которые без дальнейших церемоний прошли в кабинет камерария. Обстановка комнаты отличалась скромностью: ни картин, ни ковров. С одной стороны стоял книжный шкаф, с другой — диван с журнальным столиком. На стене одиноко висело деревянное распятие. И больше ничего.

По контрасту с голыми стенами письменный стол Эдуардо Гонсалеса Самало (человека, державшего в своих руках бразды правления церковью до избрания нового Верховного понтифика) загромождали кипы бумаг. Самало, облаченный в пурпурную сутану, поднялся с дивана и шагнул навстречу гостям. Фаулер с поклоном поцеловал кардинальский перстень в знак уважения и подчинения, как поступают правоверные католики, приветствуя духовное лицо. Паола скромно держалась позади. Она лишь слегка, немного смущенно, наклонила голову. Она давно перестала считать себя католичкой.

Самало принял вызов инспектора как должное, но усталость и печаль сквозили в выражении его лица, а плечи будто поникли под тяжестью незримого груза. Всего несколько дней он пребывал на вершине власти в Ватикане и явно не был от этого в восторге.

— Простите, что заставил вас ждать. В эти минуты у меня состоялся достаточно напряженный телефонный разговор с представителем немецкой делегации. Катастрофически не хватает мест в гостиницах, в городе творится настоящий хаос. И все до одного желают послезавтра находиться в первых рядах на церемонии погребения.

Паола понимающе кивнула:

— Представляю, насколько обременителен весь этот ажиотаж.

Вместо ответа Самало испустил тягостный вздох.

— Вы в курсе того, что произошло, Ваше Высокопреосвященство?

— Конечно. Камило Чирин подробно доложил мне о случившемся. Ужасное несчастье. Полагаю, в иных обстоятельствах я был бы потрясен намного больше этими гнусными преступлениями, но, откровенно говоря, у меня не было времени испугаться по-настоящему.

— Как вы понимаете, мы обязаны подумать о безопасности других кардиналов, Ваше Высокопреосвященство.

Самало указал на Данте:

— Vigilanza немало потрудилась, чтобы собрать всех в доме Святой Марфы раньше, чем предполагалось, а также позаботилась об усилении охраны.

— Дом Святой Марфы?

— Речь идет о здании, открытом по распоряжению Иоанна Павла II, чтобы там размещались кардиналы во время работы конклава, — пояснил Данте.

— Очень ограниченное использование целого здания, вам не кажется?

— В обычное время оно служит гостиницей для высокопоставленных гостей. Если не ошибаюсь, вы тоже однажды жили там, отец Фаулер, не так ли? — небрежно заметил Самало.

Фаулер выглядел раздосадованным. Несколько мгновений между ними будто длилось противостояние, правда, без налета враждебности, скорее как поединок воли. Отец Фаулер первым склонил голову:

— Именно так, Ваше Высокопреосвященство. Одно время я был гостем Святого Престола.

— Насколько я помню, у вас были проблемы со Святой службой[48].

— Действительно, меня пригласили для обсуждения некоторых событий, участником которых я являлся, не более того.

Кардиналу, похоже, доставило удовольствие явное замешательство священника.

— О, разумеется, отец Фаулер… Вы не должны давать мне никаких объяснений. Ваша репутация хорошо известна. Как я вам говорил, инспектор Диканти, я спокоен за жизнь своих братьев-кардиналов благодаря эффективной работе Vigilanza. На территории Ватикана они, можно утверждать, вне опасности. Но приехали еще не все. Вообще говоря, обязательный общий сбор в Доме Святой Марфы состоится не ранее пятнадцатого апреля, и многие предпочли пожить в конгрегациях или частных домах священников. Но мы уже довели до их сведения, что они должны съехаться вместе.

— Сколько человек в Доме Святой Марфы в настоящий момент?

— Восемьдесят четыре. Остальные прибудут в ближайшие часы. Кворум — сто пятнадцать человек. Мы планировали связаться с каждым, кто отсутствует, и предупредить, чтобы они заранее сообщили о своем маршруте, дабы обеспечить им соответствующую охрану. Эти отсутствующие нас особенно беспокоят. Но, как я уже упоминал, генеральный инспектор Чирин обо всем позаботился. Вам не нужно волноваться, моя дорогая девочка.

— Робайра и Портини — в числе этих ста пятнадцати? — поинтересовалась Диканти, задетая снисходительным тоном камерария.

— Мне следовало выразиться точнее. Сто тринадцать, — раздраженно поправился Самало. Он был самолюбив. То, что женщина подловила его на ошибке, ему не понравилось.

— Не сомневаюсь, что Ваше Высокопреосвященство знает, как поступить в этом отношений, — вмешался миротворец Фаулер.

— Верно… Мы распространили слух, что Портини лежит больной в загородном доме своей семьи на Корсике. Болезнь, к несчастью, закончится трагически. Что касается Робайры, то неотложные дела в епархии не позволят ему принять участие в конклаве, хотя он предполагает прибыть в Рим, чтобы выразить почтение новому Верховному понтифику. К сожалению, он погибнет в автокатастрофе, что охотно подтвердит Polizia. Эти новости появятся в прессе только после завершения конклава, не раньше.

Паола не могла опомниться от изумления:

— Вижу, Ваше Высокопреосвященство, вы все предусмотрели до мелочей.

Камерарий откашлялся.

— Всего лишь версия, не хуже любой другой. И она никому не причинит вреда.

— Не считая истины.

— Мы представляем католическую церковь, ispettora. Наша церковь — духовная опора и свет, указующий путь миллиардам людей. Мы не можем позволить себе новых скандалов. Если посмотреть с этой точки зрения, что есть истина?

Диканти поморщилась, соглашаясь при этом, что определенная логика в словах старца присутствовала. На ум ей пришло множество возражений, но она понимала, что спорить нет никакого смысла. Она предпочла продолжить беседу:

— Как я догадываюсь, вы не намерены сообщать кардиналам причину, по которой им предписано собраться раньше оговоренного срока?

— Ни в коем случае. Их настойчиво попросили не выходить из города без сопровождения сотрудника Vigilanza или швейцарского гвардейца под предлогом того, что в Риме объявилась радикальная группировка, выступившая с угрозами в адрес католических иерархов. Надеюсь, все поняли просьбу правильно.

— Вы лично были знакомы с жертвами?

Лицо камерария на миг омрачилось.

— Боже мой, да. С кардиналом Портини я встречался меньше, хотя он был итальянцем. Однако я всегда занимался в основном проблемами, тесно связанными с внутренней организацией Ватикана, тогда как он посвятил жизнь учению. Он много писал, много путешествовал… Воистину великий человек. Правда, лично я не был согласен с его взглядами, чрезмерно революционными, радикальными.

— Революционными? — с любопытством переспросил Фаулер.

— Весьма, отец, весьма. Он поддерживал использование презервативов, рукоположение женщин… Он стал бы Папой двадцать первого века. К тому же он был относительно молод, ему недавно исполнилось пятьдесят восемь лет. Если бы он занял престол Святого Петра, он созвал бы и возглавил Третий Ватиканский собор. Многим эта идея по душе, они считают собор своевременной и необходимой мерой для обновления церкви. Смерть Портини, тем более такая нелепая и бессмысленная, — большое горе.

— Он мог рассчитывать на ваш голос? — уточнил Фаулер.

Камерарий засмеялся сквозь зубы:

— Вы же не думаете всерьез, что я поделюсь с вами, за кого буду голосовать, не так ли, святой отец?

Паола вновь перехватила инициативу в разговоре:

— Ваше Высокопреосвященство, вы заявили, что редко виделись с Портини. А что вам известно о Робайре?

— Выдающийся человек. Полностью отдавал себя делу защиты прав неимущих. Конечно, у него были свои недостатки. Ему очень нравилось представлять себя в белом облачении на балконе над площадью Святого Петра. Естественно, он не рассказывал о своей мечте всем и каждому. Мы близко дружили. И регулярно переписывались. Его единственным грехом можно назвать гордыню. Он всегда выставлял напоказ свою бедность. И подписывался в письмах «beati pauperes». А я, чтобы позлить его, всегда заканчивал свои послания «beati pauperes spirito»[49], хотя он никогда не принимал намек на свой счет. Все же, несмотря на недостатки, он был человеком государственного склада, всецело преданный церкви. За свою жизнь он совершил великое множество благих дел. Правда, я никогда не мог представить его в сандалиях Рыбака[50], вероятно, из-за нашей с ним тесной дружбы.

Рассказывая о погибшем друге, почтенный кардинал как будто потух и сделался меньше ростом, в голосе его зазвучали скорбные ноты, а на лицо легла тень усталости, накопившейся в теле за семьдесят восемь лет. И хотя Паола во многом не соглашалась с ним, она почувствовала к нему жалость. Она поняла, что за завесой слов, достойных торжественной эпитафии, старый испанец скрывал печаль и сожаление, что лишен возможности оплакать друга, как ему того хотелось. Высокий пост и сан обязывают к сдержанности, будь они прокляты. Размышляя таким образом, Паола осознала, что кардинальская шапочка и пурпурная сутана больше не затмевают ей зрение. Она увидела вдруг обычного живого человека, которому просто полагалось носить в повседневной жизни необычную одежду. Пожалуй, все-таки не стоит мерить клириков одним аршином, иначе предвзятое отношение к сутане приведет к ошибкам в работе.

— В конце концов, не зря говорится, что нет пророка в своем отечестве. Как я уже сообщил, мы много раз встречались. Очень мило было со стороны Эмилио заглянуть сюда семь месяцев назад, не проехав мимо. Мой ассистент сфотографировал нас в кабинете. Карточка хранится где-то тут.

«Пурпуроносец» подошел к письменному столу и достал из ящика конверт с фотографиями. Перебрав содержимое, он вытащил из него моментальный снимок и протянул гостям.

Паола взяла фотографию довольно равнодушно. Внезапно она впилась в снимок глазами, округлившимися, как чайные блюдца. Инспектор с силой стиснула руку Данте:

— О черт! Черт!

Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14

Среда, 6 апреля 2005 г., 10.41
Понтьеро настойчиво звонил в дверь черного хода церкви — ту, что вела в ризницу. На парадной, подчиняясь указаниям полиции, брат Франческо повесил объявление, написанное нетвердой рукой, оповещавшее, что церковь закрыта на реставрацию. Но брат кармелит был не только законопослушен, но и глуховат, поскольку младший инспектор терзал звонок уже минут пять. У него за спиной многотысячная толпа заполняла виа деи Корридори, толпа более многочисленная и неорганизованная, чем на виа делла Кончилиазионе.

Наконец полицейский услышал шум за дверью. После стука отодвигаемой щеколды в щелке показалось лицо брата Франческо. От бившего в глаза яркого солнца он щурился и мигал.

— Да?

— Брат, я младший инспектор Понтьеро. Вспомните, я был здесь вчера.

Священник согласно закивал.

— Что вам нужно? Вы пришли сказать, что я могу открыть церковь, хвала Господу. При том, что в городе так много паломников… Да вы сами посмотрите, посмотрите… — указал священник на людскую массу на улице.

— Нет, брат. Я должен задать вам несколько вопросов. Вы разрешите войти?

— Обязательно сейчас? Я как раз молюсь…

— Я не отниму у вас много времени. Отвлеку вас всего на одну минуту, честное слово.

Брат Франческо покачал головой:

— Какие настали времена, какие времена! Повсюду лишь смерть, смерть и спешка. Даже помолиться спокойно не дадут.

Дверь широко распахнулась и через мгновение закрылась за Понтьеро с громким стуком.

— Святой отец, а дверь-то, похоже, тяжелая.

— Да, сын мой. Иногда я с трудом ее открываю, особенно когда возвращаюсь с покупками из супермаркета. И никто не предлагает старикам донести сумки. Что за времена, Боже, что за времена!

— Вы могли бы пользоваться тележкой, брат.

Младший инспектор потрогал дверь изнутри, внимательно осмотрел задвижку и массивные петли, на которых полотно крепилось к коробке.

— Я имею в виду, что нет никаких следов взлома на замке и вообще никаких повреждений.

— Нет, сын мой, слава Богу, нет. Замок надежный, а дверь красили в прошлом году. Красил ее прихожанин, мой друг, славный старина Джузеппе. У него, знаете ли, астма. И дышать краской ему вредно…

— Брат, уверен, что Джузеппе — добрый христианин.

— Верно, сын мой, верно.

— Но я пришел к вам по другому поводу. Я должен понять, как убийце удалось проникнуть в церковь, если иного входа нет. Ispettora Диканти считает это обстоятельство очень важным.

— Он мог бы забраться через окно, если бы, допустим, приставил к стене лестницу. Но вряд ли, тогда бы стекла были разбиты. Боже мой, просто счастье, что не пострадали витражи.

— Не возражаете, если я взгляну на окна?

— Отчего же… Идите за мной.

Кармелит проковылял из ризницы в церковь. Зал озарялся пламенем свечей, расставленных у подножия статуй святых и мучеников. Понтьеро поразило, как много свечей горело.

— Щедрое пожертвование, брат Франческо.

— Ах, сын мой, это я зажег все свечи, какие были в церкви, моля святых, чтобы они представили душу Его Святейшества Иоанна Павла Второго пред очи Господа.

Понтьеро улыбнулся простодушию священника. Они остановились в центральном проходе, откуда хорошо просматривались двери в ризницу, центральный вход и витражи на фасаде (других окон в церкви не было). Понтьеро машинально провел пальцем по спинке ближайшей скамьи, сделав движение, которое он непроизвольно повторял сотни раз на воскресных службах. Церковь — храм Божий, и она подверглась осквернению и поруганию. В тот день, в мерцающем сиянии свечей, церковь выглядела совсем иначе, чем накануне. Младший инспектор не сумел подавить дрожь. Несмотря на жаркую погоду, в помещении храма было сыро и холодно. Понтьеро посмотрел на окна. Самое нижнее находилось на высоте пяти метров над уровнем пола. Оконный проем закрывал изысканный цветной витраж без единой трещины.

— Невозможно, чтобы убийца забрался в окно с грузом в девяносто два килограмма на плечах. Ему потребовалась бы лебедка. И его заметили бы паломники, их там тысячи. Нет, невозможно.

С улицы доносилось пение студентов, выстроившихся в очередь, чтобы проститься с Папой Войтылой. Они распевали о любви и мире.

— О молодость! На молодых все наши надежды, правда, инспектор?

— Вы целиком и полностью правы, брат.

Понтьеро задумчиво почесал в затылке. Как еще можно попасть в церковь, минуя двери и окна? Он прошел чуть вперед. Шаги его гулким эхом отдавались в пустом помещении.

— Послушайте, брат, а больше ни у кого нет ключей от храма? Может, у того, кто здесь убирает?

— О, нет-нет, исключено. Ревностные прихожанки любезно помогают мне с уборкой по субботам рано утром и по вечерам в среду, ноони никогда не появляются здесь без меня. Фактически у меня только один комплект ключей, и я всегда их ношу с собой, видите? — Он опустил руку во внутренний карман рясы и позвенел ключами.

— Тогда, святой отец, я сдаюсь… Не понимаю, как он мог войти незамеченным.

— Ничего, сын мой. Сожалею, что не смог ничем помочь…

— Спасибо, святой отец.

Понтьеро повернулся и направился в ризницу.

— Если только… — Кармелит замолчал и задумался, потом покачал головой: — Нет, это вряд ли. Невероятно.

— В чем дело, брат? Скажите. Любая мелочь может пригодиться.

— Нет, чепуха.

— И все-таки, брат, я настаиваю. Скажите, о чем вы вспомнили.

Кармелит теребил бороду, размышляя.

— Ладно… Существует подземный ход. Очень старый потайной туннель, который восходит по времени ко второму строительству церкви.

— Второму строительству?

— Да, первоначальная церковь была разрушена во время разграбления Рима в тысяча пятьсот двадцать седьмом году[51]. Она оказалась на линии огня пушек, защищавших замок Святого ангела. А та церковь, в свою очередь…

— Брат, оставим лекцию по истории до более удобного случая. Покажите мне ход, быстрее!

— Но вы… У вас такой красивый костюм…

— Это ничего, святой отец. Покажите мне этот ход!

— Как хотите, младший инспектор, как хотите, — смиренно отозвался кармелит.

И захромал к главному входу, туда, где находилась чаша со святой водой. Там он указал на щель в одной из каменных плит пола.

— Видите? Суньте туда два пальца и с силой потяните.

Понтьеро встал на колени и последовал инструкции. Ничего не произошло.

— Попробуйте еще раз, дергайте влево.

Младший инспектор в точности выполнил указание, однако толку не добился. Но, несмотря на маленький рост и худобу, силы и упорства ему было не занимать. Он предпринял третью попытку. Камень наконец вышел из гнезда и легко сдвинулся в сторону. По сути, это был люк. Понтьеро поднял его одной рукой, открыв лаз и узкую лесенку метра в два длиной. Вынув из кармана электрический фонарик, он посветил в темноту. Ступеньки были каменными и на вид достаточно прочными.

— Отлично, посмотрим, куда нас это приведет.

— Младший инспектор, не ходите туда один, пожалуйста.

— Успокойтесь, брат. Никаких проблем. Ситуация под контролем.

Понтьеро представил себе, как вытянутся лица у Данте и Диканти, когда он поделится с ними своим открытием. Он встал с колен и начал спускаться по лестнице в яму.

— Подождите, младший инспектор, не торопитесь. Я схожу за свечой.

— Не стоит беспокоиться, брат. Фонарика вполне достаточно, — крикнул Понтьеро.

Ступени вели в короткий коридор с влажными стенами, который заканчивался шестиметровой комнаткой. В комнате путь обрывался. В центре помещения стояли две разбитые колонны, казавшиеся очень древними. Их архитектурный стиль Понтьеро определить, конечно, не смог, он никогда не отличался прилежанием на уроках истории. На том, что осталось от одной из колонн, он заметил клочки чего-то, что выглядело здесь явно лишним. И напоминало оно…

Изоляционная лента!

Это был не тайный ход, а камера смерти.

Ох, нет!

Обернулся Понтьеро как раз вовремя. Удар, нацеленный, чтобы раскроить ему череп, обрушился на его правое плечо. Инспектор упал на пол, корчась от боли. Фонарик откатился в сторону, осветив подножие одной из колонн. Понтьеро интуитивно почувствовал, что через секунду последует второй удар. Он пришелся на левую руку — с размаху справа. Понтьеро вслепую нащупал пистолет в наплечной кобуре и, преодолевая острую боль, сумел извлечь его левой рукой. Пистолет весил, как свинцовая гиря. Вторую руку инспектор не чувствовал совсем.

«Железный брус. Он схватил железный брус или что-то вроде того».

Понтьеро хотел пустить в дело оружие, но в темноте не видел цели. Тогда он попытался отползти назад к колонне, но третий удар, на сей раз в спину, опрокинул его на пол. Он еще крепче вцепился в рукоять пистолета, от которого теперь зависела его жизнь.

На кисть руки с силой наступили ногой, и Понтьеро выпустил пистолет. Ноги безжалостно топтали его тело, и хрусту ломающихся костей вторил голос, отдаленно знакомый, но с чужими, совершенно чужими интонациями:

— Понтьеро, Понтьеро. Как я говорил, первоначальное здание церкви попало на линию огня пушек, защищавших замок Святого ангела. А та церковь, в свою очередь, стояла на месте языческого храма, разрушенного по приказу Папы Александра Четвертого. В Средние века верили, что в нем находилась могила самого Ромула.

Железный брус снова взлетел и опустился на спину оглушенного инспектора.

— Но волнующая история храма на этом не заканчивается. К двум колоннам, которые вы здесь видите, были привязаны святые Петр и Павел, перед тем как римляне предали их мученической смерти. Вы, римляне, всегда очень бережно относились к нашим святым.

Железный брус ударил его еще раз, теперь по левой ноге. Понтьеро взвыл от боли.

— Вы могли бы узнать эти интереснейшие подробности наверху, если бы не прервали меня. Но не беспокойтесь, вы сможете оценить по достоинству древние колонны. Вы познакомитесь с ними очень и очень хорошо.

Понтьеро попробовал пошевелиться и с ужасом обнаружил, что не может. Инспектор не знал, насколько тяжелые получил ранения, ни рук, ни ног он не ощущал. Потом он почувствовал, как сильные руки куда-то тащат его в темноте и пронзительную боль во всем теле. Он издал громкий крик.

— Кричать не советую, даже не пытайтесь. Никто вас не услышит. Тех двоих тоже никто не услышал. Я, знаете ли, принимаю особые меры предосторожности. Не люблю, когда меня прерывают.

Понтьеро чудилось, что сознание его уплывает. Он словно соскальзывал в глубокий темный колодец, постепенно погружаясь в забытье. Как во сне откуда-то издалека он слышал голоса молодых людей с улицы, всего в нескольких метрах над ним. Ему показалось, он узнал песню, которую они пели, — песню, напомнившую ему детство, детство миллион лет назад: «У меня есть друг, который любит меня, и его имя Христос».

— Да, я терпеть не могу, когда меня прерывают, — сказал Кароский.

Дворец правительства Ватикан

Среда, 6 апреля 2005 г., 13.31
Паола протянула Данте и Фаулеру фотографию Робайры. На переднем плане, получившемся очень четко, натянуто улыбался бразильский кардинал, его глаза поблескивали за толстыми стеклами очков в черепаховой оправе. Данте недоуменно посмотрел на снимок, не понимая, что так взволновало Паолу.

— Очки, Данте! Пропавшие очки!

Паола нашарила мобильник и, судорожно нажимая кнопки, ринулась к двери, пулей вылетев из кабинета изумленного камерария.

— Очки! Очки кармелита! — прокричала Паола из коридора.

Тогда наконец до суперинтенданта дошло.

— Идемте, святой отец!

Торопливо извинившись перед камерарием, он выскочил вместе с Фаулером вслед за Паолой.

Инспектор яростно нажала клавишу отбоя. Понтьеро не отвечал. Наверное, отключил звонок. Она стремглав спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Ей предстояло преодолеть от начала и до конца виа дель Говернаторато. В этот момент мимо проезжала малогабаритная машина с литерами SCV[52] на номерном знаке. В салоне сидели три монахини. Паола отчаянно замахала руками, призывая их остановиться, и бросилась наперерез автомобилю. Бампер замер в паре сантиметров от ее коленей.

— Santa Madonna! Вы в своем уме, синьорина?

Криминолог шагнула к дверце водителя, показывая жетон.

— Пожалуйста, у меня нет времени на объяснения. Мне нужно попасть к воротам Святой Анны.

Монахини смотрели на нее как на безумную.

— Отсюда к воротам нельзя проехать на автомобиле. Вам придется пересечь пешком двор Бельведера, — ответила та, что сидела за рулем. — Если хотите, могу подбросить вас к пьяцца дель Сант-Уффицио. Там самый удобный выход из города в эти дни. Швейцарская гвардия все перегородила из-за конклава.

— Как угодно, только, пожалуйста, поскорее.

Монахиня включила первую скорость и завела мотор, как вдруг снова резко нажала на тормоз.

— Да что ж это такое, неужели все с ума посходили? — вскричала она.

Фаулер и Данте встали перед машиной, загородив дорогу, и уперлись руками в капот. Когда машина замерла на месте, они проворно втиснулись на заднее сиденье. Монахини перекрестились.

— Гоните, сестра, ради всего святого! — взмолилась Паола.

Маленький автомобиль секунд за двадцать покрыл полкилометра до места назначения. Монахиня явно торопилась избавиться от странных, непрошеных и неудобных пассажиров. Не успел автомобильчик притормозить, как Паола, зажав телефон в руке, со всех ног понеслась к черной чугунной решетке, закрывавшей вход в апостольскую столицу. Паола торопливо набрала телефон полицейского управления, связавшись с оператором:

— Инспектор Паола Диканти, личный код тридцать восемь-девять-семь. Агент полиции в опасности, повторяю, агент полиции в опасности. Младший инспектор Понтьеро находится по адресу: виа делла Кончилиазионе, четырнадцать. Церковь Санта-Мария ин Траспонтина. Повторяю: виа делла Кончилиазионе, четырнадцать. Церковь Санта-Мария ин Траспонтина. Направьте на место столько мобильных оперативных групп, сколько сможете. В церкви — возможный подозреваемый в убийстве. Действовать с максимальной осторожностью.

Паола на бегу кричала в телефонную трубку как одержимая, пиджак ее развевался по ветру, открывая на всеобщее обозрение наплечную кобуру. Два швейцарских гвардейца, стоявшие в карауле у ворот, насторожились и попытались остановить Диканти. Паола увернулась, но один из гвардейцев успел в последний момент схватить полу ее пиджака. Она резко отвела руки назад. Мобильный упал на землю, пиджак остался в руках гвардейца. Тот кинулся было за нарушительницей, но тут подоспел Данте, размахивая удостоверением Corpo de Vigilanza:

— Отставить! Свои.

Фаулер бежал следом, сжимая под мышкой портфель. Паола выбрала самую короткую дорогу. Она решила пересечь площадь Святого Петра, поскольку там столпотворение было намного меньше: полиция навела порядок, заставив пилигримов выстроиться в одну очередь — тонкий ручеек по сравнению с неуправляемым потоком, бурлившим на примыкавших к площади улицах. Паола бежала что есть духу, подняв жетон высоко над головой, чтобы избежать проблем со своими же. Без особых приключений миновав эспланаду и колоннаду Бернини, на последнем издыхании они достигли виа деи Корридори, где их встретила угрожающе плотная толпа паломников. Паола, прижав к телу левую руку, чтобы по возможности прикрыть пистолет, героически пробивалась вперед, двигаясь по краю, вплотную к домам. Суперинтендант опередил ее и выступил в качестве импровизированного, но весьма эффективного тарана, работая преимущественно локтями и кулаками. Фаулер замыкал строй.

Целых десять томительных минут они добирались до входа в ризницу. Там их дожидалась пара полицейских агентов, непрерывно звонивших в дверь. Полицейские уставились как на привидение на женщину, мокрую от пота, в тонкой блузке без рукавов, с кобурой напоказ и растрепанными волосами. Однако вежливо поздоровались, едва Диканти, задыхаясь, предъявила удостоверение ОИНП.

— Мы получили ваше предупреждение. На звонки никто не отвечает. У главного портала дежурят еще четыре человека.

— Можно узнать, какого хрена вы до сих пор не вошли? Вы не знаете, что ваш коллега, возможно, попал в беду?

Детективы стушевались.

— Звонил директор Бои. Он распорядился действовать осмотрительно. Слишком много вокруг народу, ispettora.

Инспектор бессильно прислонилась к стене. Надо подумать. Хотя бы секунд пять.

«Проклятие, только бы не было слишком поздно».

— Вы захватили «универсальный ключ»?

Один из полицейских украдкой показал ей отмычку — стальной рычаг, на конце раздвоенный. Полицейский прижимал инструмент к бедру, стараясь спрятать его от глаз пилигримов, которые уже начали обращать на них внимание и своим неуместным любопытством еще более осложняли положение. Паола нетерпеливо махнула рукой агенту, державшему ключ-отмычку.

— Дайте мне радио.

Полицейский протянул ей микрофон, соединенный шнуром с рацией, которая висела у него на поясе. Паола дала краткие и четкие указания группе, блокировавшей главный вход: до ее появления никто не трогается с места, в церковь никого не впускать и не выпускать.

— Кто-нибудь мне объяснит, что происходит? — просипел Фаулер, с трудом переводя дух.

— Мы предполагаем, что подозреваемый сейчас в церкви, отче. Я скоро вам расскажу подробности. А пока я хочу, чтобы вы остались здесь, снаружи, и подождали, — ответила Паола. Указав на бескрайний людской поток, она добавила: — По мере возможности отвлеките их, пока мы ломаем дверь. Только бы мы не опоздали!

Фаулер кивнул. Он осмотрелся в поисках возвышения, на которое можно забраться. Подошла бы машина. Но ни одной машины на улице не было, транспортное движение здесь перекрыли. Их окружало море людей, следовательно, придется воспользоваться тем, что есть. Неподалеку Фаулер заметил рослого паломника (метр девяносто, не меньше) и, протиснувшись к нему, спросил:

— Можешь поднять меня на плечи?

Парень энергично зажестикулировал, давая понять, что не говорит по-итальянски. Фаулер тоже перешел на язык жестов, объясняя, что ему нужно. Молодой человек в конце концов понял, опустился на одно колено и, улыбаясь, поднял священника. Святой отец запел на латинском языке часть коммунио заупокойной мессы:

In paradisum deducant te angeli,
In tuo advente
Suscipiant te martyres…[53]
Великое множество лиц повернулось к нему. Он знаками попросил своего безропотного носильщика переместиться к центру улицы, чтобы отвлечь внимание от Паолы и детективов. Некоторые верующие, главным образом монахи и священники, присоединились к песнопению во славу и за упокой души Папы: ради чести поклониться его праху они часами простаивали на переполненных улицах.

Воспользовавшись удобным моментом, полицейские с негромким треском вскрыли дверь ризницы и незаметно проскользнули внутрь.

— Ребята, там где-то наш коллега. Будьте очень осторожны.

Они вошли в здание один за другим, Диканти, доставая пистолет, молнией метнулась вперед. Предоставив агентам осматривать ризницу, она вошла в церковь. Прежде всего она торопливо заглянула в капеллу Святого Фомы. В капелле никого не оказалось, более того, она до сих пор была опечатана красными пломбами ОИНП. Не опуская оружия, Паола бегом проверила все капеллы с левой стороны. И помахала Данте — тот рысил по залу, проверяя капеллу за капеллой. Лики святых словно оживали на стенах в колеблющемся, рассеянном мерцании сотен свечей, горевших повсюду. Диканти и Данте встретились в центральном проходе.

— Ничего?

Данте отрицательно качнул головой.

И тогда у постамента сосуда со святой водой, на полу, неподалеку от входа, они увидели это. Крупными вычурными красными буквами было выведено:

VEXILLA REGIS PRODEUNT INFERNI
— «Близятся знамена царя Ада», — произнес у них за спиной глуховатый голос.

Инспектор и Данте испуганно обернулись: Фаулер завершил публичные песнопения и ухитрился просочиться в церковь.

— Кажется, я просила вас подождать на улице.

— Это теперь не важно, — сказал Данте, указав Паоле на открытый люк. — Я позову остальных.

Паола изменилась в лице. Душой она рвалась туда, вниз, без промедления, но осторожность победила — она не осмелилась спускаться в крипту в темноте. Данте приблизился к главному порталу и отодвинул засовы. Два детектива зашли в церковь, еще двое остались у дверей. Данте одолжил у одного из полицейских фонарь «Маглайт», который тот носил на поясе. Диканти вырвала фонарь из рук Данте и, опередив его, ринулась в подвал. Все мускулы у нее были напряжены, лицо искажала мучительная тревога. Фаулер остался наверху, забормотав себе под нос короткую молитву.

Вскоре над полом показалась голова Паолы. Диканти выскочила из люка и опрометью бросилась вон из церкви. Затем неторопливо выбрался Данте. Он посмотрел на Фаулера и сокрушенно покачал головой.


Всхлипывая, Паола выбежала на улицу. Она извергла из своего желудка завтрак, постаравшись сделать это как можно дальше от порога церкви. Молодые ребята (по виду иностранцы), томившиеся в очереди, проявили участие:

— Вам плохо?

Паола отмахнулась от них, давая понять, чтобы ее оставили в покое. Рядом возник Фаулер и протянул ей носовой платок. Она взяла его и вытерла желчь и слезы. Те, что лились по щекам. От других, невыплаканных, разрывавших сердце, так легко не избавиться. У нее кружилась голова. То, что они обнаружили — кровавое месиво, привязанное к колонне, — не может, не может быть Понтьеро! Маурицио Понтьеро, младший инспектор полиции, был хорошим человеком, исполненным лукавства и колкого, мрачноватого, но добродушного юмора. Добрый семьянин, друг, коллега. В дождливые вечера он беспокойно ежился в своем костюме; он был ее напарником, всегда расплачивался в кафе, всегда находился рядом. В течение многих лет. Невозможно представить, что он перестал дышать, превратившись в бесформенную массу. Она провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть стоявшую перед глазами страшную картину.

Зазвонил мобильный. Паола раздраженно вытащила из кармана аппарат и обомлела. На экране определился абонент: «М. Понтьеро». Оцепенев от ужаса, Паола ответила на вызов. Фаулер с пристальным вниманием наблюдал за ней.

— Да?

— Добрый день, инспектор. Как поживаете?

— Кто это?

— Инспектор, ради Бога. Вы сами просили меня звонить в любое время, если я что-то вспомню. Я только что вспомнил, что мне пришлось разделаться с вашим товарищем. Искренне сожалею. Он мне помешал.

— Мы вас возьмем, Франческо. Или, правильнее сказать, Виктор? — Паола с яростью выплевывала слова, в глазах ее стояли слезы, и, отчаянно пытаясь сохранить самообладание, она ударила в больное место. Пусть знает, что маски сорваны.

Последовала короткая пауза. Совсем крошечная. Паола не застала убийцу врасплох.

— О да, конечно. Вы уже знаете, кто я такой. Передайте мое почтение отцу Фаулеру. Он полысел с нашей последней встречи. А вы, как я вижу, слегка побледнели.

Паола широко открыла глаза, глубоко потрясенная.

— Где ты, проклятый сукин сын?

— Разве не очевидно? У вас за спиной.

Паола обвела взглядом многотысячную толпу, наводнявшую улицу, сотни и сотни людей в шляпах, шапках, они размахивали флагами, пили воду, молились, пели.

— Почему бы вам не подойти, отче? Мы могли бы поболтать капельку.

— Увы, Паола, боюсь, мне лучше держаться от вас на расстоянии. Даже не мечтайте найти доброго старого брата Франческо. Его жизнь кончена. Все-таки мне пришлось с ней расстаться. Вскоре вы услышите обо мне еще, ждите. И не беспокойтесь, я простил вашу давешнюю грубость. Вы мне нужны.

Кароский прервал связь.

Диканти с разбегу врезалась в авангард плотного потока, расталкивая паломников направо и налево. Она выискивала мужчин определенного роста, хватала их за руки, разворачивала тех, кто смотрел в другую сторону, срывала шляпы и шапки. Люди шарахались от нее. Она потеряла голову, вне себя от отчаяния, она готова была перетрясти всех и каждого по очереди, если потребуется.

Фаулер, протолкавшись в гущу толпы, ухватил ее за локоть.

— Бесполезно, ispettora.

— Отпустите меня!

— Паола, перестаньте! Он ушел.

Диканти разрыдалась. Фаулер обнял ее. Лавина пилигримов, словно гигантская анаконда, медленно ползла вперед, к непогребенному телу Иоанна Павла II. И уносила в своем чреве убийцу.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Январь 1996 г.
Расшифровка записи беседы номер 12 доктора Кейниса Конроя с пациентом номер 3643. Присутствовали также доктор Фаулер и Салер Фанабарзра.
Д-р Конрой: Добрый день, Виктор.

№ 3643: Еще раз здравствуйте.

Д-р Конрой: Сегодня у нас очередной сеанс регрессивной терапии, Виктор.


(Процедура погружения в гипноз исключена из данной расшифровки, как и в предыдущих случаях.)


С. Фанабарзра: Мы в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, Виктор. Начиная с этого момента ты слышишь только меня, и больше никого, хорошо?

№ 3643: Да.

С. Фанабарзра: Теперь он вас не слышит, господа.

Д-р Конрой: На днях мы предложили ему тест чернильных пятен Роршаха[54]. Виктор прошел испытание нормально, традиционно узнавая в предложенных фигурах птичек цветочки. Только дважды сказал, что ничего не видит. Заметьте, отец Фаулер: когда Виктор внешне демонстрирует равнодушие к чему-либо, значит, этот предмет его очень сильно задевает. Моя цель — вызвать соответствующий отклик в момент регрессии, чтобы понять корни проблемы.

Д-р Фаулер: Практически это вполне возможно, но я решительно возражаю против негуманности данного метода. В момент регрессии пациент не обладает такими защитными ресурсами, как в обычном состоянии. Риск нанести ему травму слишком высок.

Д-р Конрой: Упомянутые вами ресурсы блокируют его сознание. Вы знаете, что этот пациент категорически отторгает определенные моменты своей жизни. Мы должны разрушить барьер, выявить источник его болезни.

Д-р Фаулер: Какой ценой?

С. Фанабарзра: Господа, не спорьте. В любом случае нет никакой возможности показывать ему картинки, так как пациент лежит с закрытыми глазами.

Д-р Конрой: Но их можно описать словами. Продолжайте, Фанабарзра.

С. Фанабарзра: Как скажете. Виктор, ты в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Я хочу, чтобы мы пошли в то место, которое тебе нравится. Куда именно?

№ 3643: На пожарную лестницу.

С. Фанабарзра: Ты проводишь много времени на пожарной лестнице?

№ 3643: Да.

С. Фанабарзра: Объясни почему.

№ 3643: Свежий воздух. Не смердит. В доме воняет гнилью.

С. Фанабарзра: Гнилью?

№ 3643: Как испорченными фруктами. Пахнет от кровати Эмиля.

С. Фанабарзра: Твой брат болен?

№ 3643: Он болен. Мы не знаем чем. Никто за ним не ухаживает. Мать говорит, что он одержим бесами. Он не выносит свет, и его трясет. И еще шея у него болит.

Д-р Конрой: Симптомы менингита. Светобоязнь, ригидность затылочных мышц, судороги.

С. Фанабарзра: Никто не ухаживает за твоим братом?

№ 3643: Мать, когда спохватывается. Она кормит его тертыми яблоками. У него понос, а отец знать ничего не хочет. И я его ненавижу. Он смотрит на меня и говорит, чтобы я за ним убрал. Я не хочу, мне противно. Мать велит мне это делать. Я не хочу, и она толкает меня на батарею.

Д-р Конрой: Мы уже располагаем сведениями о жестоком обращении. Давайте выясним, какие ассоциации вызывают у него пятна теста Роршаха. Особенно меня занимает вот это.

С. Фанабарзра: Вернемся на пожарную лестницу. Сядь там. Расскажи, что ты чувствуешь.

№ 3643: Свежий воздух. Металл под ногами. Я чувствую запах рагу, которое готовят евреи из дома напротив.

С. Фанабарзра: А теперь я хочу, чтобы ты представил одну вещь. Большое черное пятно, очень большое. Оно закрывает тебе весь обзор. Внутри пятна есть маленький белый овал. Тебе это что-нибудь напоминает?

№ 3643: Темноту. Я один в шкафу.

Д-р Конрой: Внимание, кажется, тут кое-что есть.

С. Фанабарзра: Что ты делаешь в шкафу?

№ 3643: Меня заперли. Я один.

Д-р Фаулер: Ради Бога, доктор Конрой, да вы посмотрите на него. Он страдает.

Д-р Конрой: Замолчите, Фаулер. Мы нашли то, что искали. Фанабарзра, я буду писать вопросы на планшете. Читайте их дословно, хорошо?

С. Фанабарзра: Виктор, ты помнишь, что произошло перед тем, как тебя заперли в шкафу?

№ 3643: Много всего. Эмиль умер.

С. Фанабарзра: Как умер Эмиль?

№ 3643: Меня заперли. Я один.

С. Фанабарзра: Я знаю, Виктор. Расскажи, как умер Эмиль.

№ 3643: Он лежал в нашей комнате. Папа смотрел телевизор, мамы не было дома. Я сидел на лестнице. Я услышал звук.

С. Фанабарзра: Какой именно?

№ 3643: Как будто воздух выходит из воздушного шара. Я заглянул в комнату. Эмиль был белый как простыня. Я побежал в гостиную. Я позвал отца, а он запустил в меня банкой с пивом.

С. Фанабарзра: Он в тебя попал?

№ 3643: В голову. Идет кровь. Я плачу. Отец встает и замахивается на меня. Я рассказываю ему об Эмиле. Он очень сердится. И говорит, что это я виноват. Что я должен был смотреть за Эмилем. И что я заслуживаю наказания. И начинает опять.

С. Фанабарзра: Обычное наказание? Он прижимается к тебе сзади?

№ 3643: Мне больно. Кровь идет из головы и из попы. Но он останавливается.

С. Фанабарзра: Почему он останавливается?

№ 3643: Я слышу мамин голос. Она кричит отцу ужасные вещи. Я ее слов не понимаю. Отец говорит ей, что она все знала. Мать визжит и во весь голос зовет Эмиля. Я знаю, что Эмиль не может ее услышать, и я этому очень и очень рад. Тогда она хватает меня за волосы и заталкивает меня в шкаф. Я кричу, и мне ужасно страшно. Я долго колочу в дверь. Она приоткрывает створку и показывает мне нож. И говорит, что если я открою рот, она мне его заткнет.

С. Фанабарзра: А ты, что ты делаешь?

№ 3643: Я молчу. Я один. Я слышу голоса снаружи. Незнакомые голоса. Я их слышу долго, несколько часов подряд. Я сижу в шкафу.

Д-р Конрой: Вероятно, это были сотрудники «скорой помощи», забиравшие тело брата.

С. Фанабарзра: Сколько времени ты сидишь в шкафу?

№ 3643: Долго. Я один. Мать открывает дверь. И говорит, что я очень плохо себя вел. Что Бог не любит испорченных детей, которые искушают родителей. Что я должен понести наказание, которое Бог приготовил для тех, кто ведет себя плохо. Она дает мне старую жестянку и велит делать туда свои дела. По утрам она приносит мне стакан воды, кусок хлеба и сыра.

С. Фанабарзра: Но… Сколько же дней ты там просидел?

№ 3643: Утро наступало много раз.

С. Фанабарзра: У тебя нет часов? Ты не можешь следить за временем.

№ 3643: Я пытаюсь. Но это длится слишком долго. Если крепко-крепко прижать ухо к стене, то можно услышать транзистор миссис Бергер. Она немного туга на ухо. Иногда передают бейсбол.

С. Фанабарзра: Сколько матчей ты услышал?

№ 3643: Одиннадцать.

Д-р Фаулер: Господи, ребенок просидел взаперти почти два месяца!

С. Фанабарзра: Ты совсем не выходил?

№ 3643: Один раз.

С. Фанабарзра: Почему ты вышел?

№ 3643: Я совершаю ошибку. Я задеваю ногой жестянку, и она переворачивается. Воняет жутко. Меня тошнит. Когда мама приходит, она сердится. Она тычет меня лицом в грязь. Потом вытаскивает из шкафа, чтобы его вымыть.

С. Фанабарзра: Ты не пробуешь сбежать?

№ 3643: Мне некуда. Мама делает это ради моего блага.

С. Фанабарзра: И когда она разрешила тебе выйти?

№ 3643: Однажды. Она ведет меня в ванную. Моет меня. И говорит, что надеется, что я запомнил урок. Говорит, что шкаф — это ад, и я туда отправлюсь, если не буду хорошо себя вести, только уже никогда не выйду. Она одевает меня в свое платье. И говорит, что я должен был родиться девочкой, но еще не поздно все исправить. Она трогает мои шарики. А потом говорит, что все напрасно. И я в любом случае пойду в ад. И мне нет спасения.

С. Фанабарзра: А твой отец?

№ 3643: Папы нет. Он ушел.

Д-р Фаулер: Конрой, прекратите это немедленно. Посмотрите на его лицо. Пациенту плохо.

№ 3643: Он ушел, ушел, ушел…

Д-р Фаулер: Конрой!

Д-р Конрой: Ладно. Фанабарзра, остановите запись и выведите его из транса.

Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14

Среда, 6 апреля 2005 г., 15.21
Во второй раз на этой неделе техническая бригада из отдела по исследованию места преступления переступила порог церкви Санта-Мария ин Траспонтина. Эксперты появились без лишнего шума, одетые в гражданское, чтобы не насторожить пилигримов. В церкви Диканти громко выкрикивала приказания, пользуясь то мобильным, то рацией. Отец Фаулер отозвал в сторону одного из криминалистов ОИНП:

— Вы уже закончили на месте преступления?

— Да, отец. Сейчас мы увезем тело и приступим к осмотру ризницы.

Фаулер бросил вопрошающий взгляд на Диканти.

— Я пойду с вами.

— Вы уверены?

— Я не хочу ничего упустить. Что это?

Священник держал в правой руке маленький черный футляр.

— Здесь елей. Чтобы совершить соборование.

— Думаете, в этом есть какой-то смысл?

— Для нашего следствия — никакого. Но для него — несомненно. Он был благочестивым католиком, верно?

— Был. И ему это ни капли не помогло.

— Однако, dottora, несмотря на глубочайшее к вам уважение… вы не поймете.

Осторожно обойдя надпись у входа в крипту, оба спустились вниз и миновали короткий коридор. Техники ОИНП наладили освещение, установив два мощных электрогенератора. Тесное пространство заливал яркий свет.

Безжизненное тело Понтьеро висело меж двух полуразрушенных колонн, громоздившихся в центре помещения. Оно было обнажено до пояса. Кароский привязал Понтьеро за руки к каменным руинам с помощью изоляционной ленты, пустив в ход тот самый моток, которым он уже пользовался, убивая Робайру. Глаза и язык отсутствовали. Лицо было страшно изуродовано, и кожа на торсе висела окровавленными лоскутами, словно зловещие украшения адского маскарадного костюма.

Паола потупилась, когда Фаулер начал обряд соборования. Ботинки священника, черные и безукоризненно вычищенные, наступили в лужу запекшейся крови. Инспектор сглотнула слюну и закрыла глаза.

— Диканти.

Она подняла веки. К ним присоединился Данте. Фаулер уже совершил елеопомазание и приготовился уйти, проявляя деликатность.

— Куда вы, святой отец?

— Наверх. Не хочу мешать.

— Вы не помешаете. Если хотя бы половина того, что о вас говорят, правда, вы очень умный человек. Вас послали помочь нам, верно? Ну так помогите.

— Охотно, ispettora.

Паола проглотила комок в горле и заговорила:

— По-видимому, Понтьеро вошел в церковь через черный ход. Он наверняка позвонил в дверь, и мнимый кармелит впустил его совершенно спокойно. Затем Понтьеро поговорил с Кароским, и тот на него напал.

— Но где?

— Скорее всего здесь, в подземелье. Иначе наверху были бы следы крови.

— Но почему он так поступил? Может, Понтьеро почуял неладное?

— Сомневаюсь, — высказал свое мнение Фаулер. — Как мне кажется, Кароскому подвернулась удобная возможность, и он ею воспользовался. Я склоняюсь к мысли, что он показал инспектору вход в крипту, и Понтьеро стал спускаться один, оставив убийцу за спиной.

— В этом есть логика. Вероятно, он ни на секунду не заподозрил брата Франческо. Не только потому, что тот выглядел старым и увечным…

— …но и потому, что был монахом. Понтьеро слепо доверял монахам, не так ли? Наивное заблуждение, — посетовал Данте.

— Сделайте одолжение, суперинтендант.

Фаулер с гневным упреком посмотрел на него. Данте отвел глаза.

— Сожалею. Продолжайте, Диканти.

— Последовав за Понтьеро вниз, Кароский ударил его тупым предметом. Предположительно оружием послужил бронзовый канделябр. Ребята из ОИНП взяли его на экспертизу. Канделябр был брошен рядом с телом. Потом Кароский его привязал и сотворил с ним… вот это. Наверное, он ужасно мучился.

Ее голос прервался. Мужчины тактично промолчали, будто не замечая минутную слабость женщины. Она откашлялась, чтобы скрыть заминку и вернуть тону необходимую уверенность, и лишь потом отважилась заговорить снова:

— Темное, очень темное помещение. Он воспроизводит травмирующие обстоятельства детства, когда его заперли в шкафу?

— Возможно. Вы нашли какие-нибудь особые улики?

— Мы полагаем, что не было других посланий, кроме надписи наверху: «Vexilla Regis prodeunt inferni».

— «Близятся знамена царя Ада», — вновь перевел священник.

— Что это значит, Фаулер? — спросил Данте.

— Вам следовало бы знать.

— Не пытайтесь выставить меня ослом, у вас это не получится, отче.

Фаулер грустно улыбнулся:

— И в мыслях не держал. Речь идет о цитате из произведения вашего знаменитого предка, Данте Алигьери.

— Он не является моим предком. Его звали Данте, я же ношу такую фамилию. Между нами нет ничего общего.

— О, прошу прощения. Все итальянцы любят говорить, что происходят от Данте или Юлия Цезаря…

— Уж мы-то по крайней мере знаем свои корни.

Взгляды мужчин скрестились в немом поединке. Паола решительно вмешалась:

— Если вы закончили с шовинистическими инсинуациями, может, вернемся к делу?

Фаулер кашлянул и продолжил свою мысль:

— Как я сказал, «Vexilla Regis prodeunt inferni» — цитата из «Божественной комедии». Взята из главы, где поэты готовятся спуститься к средоточию ада в последнем, девятом круге. Это парафраз христианского церковного гимна, поэт заводит речь о дьяволе, а не о Боге[55]. Многие пытались усмотреть ересь в означенных строках, но Данте преследовал единственную цель — ввергнуть читателей в ужас.

— К этому стремится убийца? Испугать нас?

— Он шлет предупреждение, что ад близок. Не думаю, что интерпретация Кароского отличается большей глубиной. Он не настолько образованный человек, каким хочет казаться. Других записок не было?

— На теле — нет, — ответила Паола. — Убийца понял, что мы с минуты на минуту появимся, и струсил. И он понял это по моей вине, так как я упорно звонила на мобильный Понтьеро.

— Мы можем отследить мобильный? — уточнил Данте.

— Я узнавала у оператора сотовой связи. Система локализации мобильных телефонов отвечает, что телефон выключен или находится вне зоны действия сети. Последний пункт, откуда поступил сигнал и который удалось зарегистрировать в пределах зоны покрытия, расположен чуть дальше отеля «Атланте», то есть более чем в трехстах метрах отсюда, — пояснила Диканти.

— Я остановился именно в этой гостинице, — заметил Фаулер.

— Ничего себе, а я-то думал, вы ютитесь в пансионе для священников. Знаете, тихом таком, скромненьком местечке.

Фаулер не поддался на провокацию.

— Друг мой Данте, люди с возрастом начинают ценить блага цивилизации. Особенно если за них платит Дядюшка Сэм. Я за свою жизнь повидал немало забытых Богом дыр.

— Я знаю, отче. Знаю.

— Можно спросить, на что вы намекаете?

— Никаких намеков. Я просто уверен, что вам приходилось ночевать в местечках и похуже в связи с вашим… служением.

Данте вел себя агрессивнее обычного, и создавалось впечатление, будто в качестве раздражителя выступает именно отец Фаулер. Паола не понимала причин его острой враждебности, но чувствовала, что существуют противоречия, которые эти двое должны разрешить наедине, с глазу на глаз.

— Ну хватит. Давайте выйдем. Нам всем не помешает глоток свежего воздуха.

Мужчины последовали за Диканти к выходу из крипты. Поднявшись наверх, ispettora дала разрешение медицинской службе забрать тело Понтьеро. Один из техников ОИНП подошел к ней доложить о находках, сделанных экспертами. Паола слушала, кивая головой. Потом повернулась к Фаулеру:

— Можно задержать вас еще на пару минут, святой отец?

— Конечно, dottora.

— Данте?

— А как же.

— Хорошо, тогда вот что мы обнаружили: в жилище священника имеется профессиональный грим и хлопья пепла на столе, в который, по нашим предположениям, превратился паспорт. Убийца сжег его, хорошо облив спиртом, поскольку документ сгорел практически дотла. Эксперты из ОИНП изъяли пепел — вдруг удастся извлечь что-то полезное. В ризнице найдены отпечатки пальцев только одного человека, и они не принадлежат Кароскому, так что придется поискать хозяина. Данте, у вас есть на сегодня работа. Разузнайте об отце Франческо и сколько времени он провел здесь. Обратитесь к постоянным прихожанам церкви.

— Идет, ispettora. Я выведаю все о нем до третьего колена.

— Довольно шутить. Кароский обвел нас вокруг пальца, но он занервничал. И обратился в бегство. Какое-то время мы о нем не услышим. Если мы в течение ближайших часов сумеем выяснить, где он скрывался раньше, возможно, нам удастся вычислить, куда он пойдет сейчас.

Паола незаметно скрестила пальцы в кармане пиджака. Ей так хотелось верить в свои слова. Мужчины выслушали ее прогноз с каменными лицами и притворились, что эта призрачная вероятность — легко и быстро установить местонахождение и задержать преступника — кажется им весьма реальной.


Данте вернулся через два часа. С ним вместе явилась пожилая синьора, которая слово в слово повторила Диканти то, что ранее поведала суперинтенданту. После смерти прежнего настоятеля церкви, брата Дарио, ему на смену прислали брата Франческо. Это произошло три года назад. С тех пор синьора помогала убирать церковь и ризницу. По уверениям синьоры, брат Тома был образцом смирения и христианской веры. Он руководил приходом твердой рукой, никто не может сказать о нем худого слова.

В целом скудная информация надежд не оправдала, но они хотя бы получили приблизительную дату в качестве точки отсчета. Брат Басано скончался в ноябре 2001 года, что примерно указывало, когда Кароский приехал в Италию.

— Данте, окажите любезность. Уточните, что известно кармелитам о Франческо Тома, — попросила Диканти.

— Я сделаю пару звонков. Но подозреваю, что вытянем пустышку.

Данте вышел через главный портал, направившись в свой кабинет в штаб-квартире Vigilanza Vaticana. Попрощался с инспектором и Фаулер.

— Пойду в отель переоденусь. Увидимся позже.

— Я буду в морге.

— Вам незачем туда идти, ispettora.

— Но я должна.

Возникла неловкая пауза, ее заполнила мелодия духовного гимна, которую начал выводить какой-то пилигрим и подхватили сотни голосов. Солнце постепенно опускалось за холмы, и в Риме наступали сумерки, но движение на улицах не затихало.

— Наверное, эти песнопения были последним, что услышал младший инспектор.

Паола не проронила ни звука. Фаулеру часто приходилось видеть людей в ситуации, в которой очутилась Диканти, и он понимал, в каком состоянии обычно пребывает человек после гибели близкого друга. Скорее, это даже нельзя назвать состоянием: люди переживают мучительный процесс адаптации к новой реальности, включающий несколько этапов. Сначала их охватывают эйфория и жажда мести, которые постепенно сменяются опустошенностью и скорбью, по мере того как случившееся укладывается в сознании и проходит первое потрясение от зрелища бездыханного тела. А потом в глубине души поселяется тягостное чувство, смесь гнева, вины и злости. Оно пройдет лишь тогда, когда Кароский умрет или сядет за решетку. А быть может, и никогда.

Священник потянулся к Паоле, намереваясь положить руку ей на плечо, но в последний момент сдержал свой порыв. И хотя Диканти не видела его жеста, поскольку Фаулер стоял у нее за спиной, она, наверное, что-то почувствовала. Она повернулась и встревоженно посмотрела на Фаулера.

— Будьте осторожны, святой отец. Теперь ему известно, что вы здесь, и это может многое изменить. Мы ведь даже не знаем точно, как он выглядит. Он оказался большим умельцем по части маскировки.

— Неужели он настолько изменился за пять лет?

— Отче, я видела фотографию Кароского, которую вы мне показывали, и я смотрела в лицо брата Франческо. Между ними нет ничего общего.

— В церкви было темно, и вы не обратили особого внимания на старого кармелита.

— Уверяю вас, отче. Я хороший физиономист. Он мог надеть парик и накладную бороду, закрывавшую пол-лица, но он производил впечатление глубокого старика. Он очень хорошо умеет заметать следы и теперь, наверное, скроется под другой личиной.

— Да, но я смотрел ему в глаза, dottora. Если он встретится мне на пути, я узнаю его. Никакие хитроумные уловки не помогут.

— В его арсенале не только хитроумные уловки, отче. Теперь у него в руках девятимиллиметровый ствол и тридцать пуль. Пропали табельное оружие Понтьеро и запасная обойма.

Городской морг

Четверг, 7 апреля 2005 г., 01.32
Паола вытерпела всю процедуру вскрытия. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Мощный заряд адреналина, питавший ее силы в первый момент, иссяк, и с каждой минутой она все глубже погружалась в бездну тоски и горькой безысходности. Видеть, как скальпель патологоанатома кромсает тело друга, было невыносимо, но она кое-как выдержала. Судебный врач заявил, что Понтьеро нанесли сорок три удара тупым предметом, возможно, тем самым окровавленным канделябром, найденным техниками на месте преступления. Относительно оружия, которым было перерезано горло и причинены другие ранения, анатом не спешил с выводами до получения данных из лаборатории о форме повреждений.

Паола воспринимала комментарии эксперта словно сквозь туман, что нисколько не притупляло боли. Она простояла в зале несколько часов, наблюдая за работой патологоанатома, тем самым подвергая себя бесчеловечному наказанию. Данте заскочил в прозекторскую, задал несколько вопросов и немедленно ретировался. Бои также отметился, но его визит был формальным. Он быстро ушел, ошеломленный, не в силах поверить в случившееся, обронив на ходу, что разговаривал с Понтьеро совсем недавно.

Патологоанатом закончил аутопсию, оставив тело на металлическом столе. Он хотел закрыть лицо покойного, но Паола остановила его:

— Нет.

Врач все понял и удалился без лишних слов.

Тело вымыли, но от него до сих пор слабо пахло кровью. В прямом свете прожекторов, белом и холодном, маленький инспектор казался совсем крошкой. Ушибы, как медали за страдание, с ног до головы покрывали его тело, и раны, огромные, словно отверстые рты, издавали железистый запах крови.

Паола взяла конверт с содержимым карманов Понтьеро: четки, ключи, бумажник, шариковая ручка, зажигалка и едва начатая пачка сигарет. Увидев почти полную пачку, осознав, что никто уже не докурит эти сигареты, Паола с особой остротой почувствовала печаль и одиночество. Лишь теперь она начала в полной мере воспринимать чудовищную правду, что ее друг, ее коллега — мертв. Взбунтовавшись против необратимой истины, она выхватила из пачки сигарету. Зажигалка чиркнула в гнетущей тишине прозекторской, выплеснув веселый язычок пламени.

Паола бросила курить после смерти отца. Подавив кашель, она затянулась еще глубже и с вызовом выпустила струю дыма в сторону таблички, запрещающей курение, как любил делать Понтьеро.

Она начала прощаться.


Черт побери, Понтьеро. Мать твою. Черт, черт, черт. Как ты мог сделать такую глупость. Только посмотрина себя. Мы даже не позволили твоей жене взглянуть на тело. Он тебя здорово отделал, дьявол, как же он тебя отделал! Она бы не вынесла, просто не вынесла, увидев тебя таким. Бесстыдник. По-твоему, правильно, что я последней на этом свете вижу тебя обнаженным? Ей-богу, о такой степени близости с тобой я даже не мечтала. Подумать только, из всех полицейских в мире ты был самым безнадежным претендентом на закрытый гроб, и ты его получил. Все для тебя. Понтьеро, тупица, дубина стоеросовая, неужели ты не мог сообразить? За каким чертом ты полез в это подземелье? Поверить не могу. Тебе ведь не терпелось заполучить рак легких, как моему ненаглядному папочке. Господи, ты даже вообразить не можешь, что я представляла всякий раз, когда ты хватался за свои дерьмовые сигареты. У меня перед глазами вставал отец, как он на больничной койке выхаркивал легкие на простыни. А я там по вечерам готовилась к занятиям. Утром — на факультет, а вечером пыталась зазубрить темы под аккомпанемент кашля. Я всегда опасалась, что мне придется стоять в ногах и твоей постели тоже, и держать тебя за руку, когда ты будешь отходить в мир иной среди молитв «Аве Мария» и «Отче наш», и гонять медсестер. Вот как тебе полагалось умереть, но только не так. Балбес, неужели ты не мог мне позвонить? Черт, кажется, ты улыбаешься, словно просишь прощения. Или, по-твоему, это я виновата? Твоя жена и дети пока меня не винят, но, конечно, еще будут, когда им расскажут всю историю целиком. Но, Понтьеро, я не виновата. Ты сам виноват, ты и только ты, придурок, кретин. Какого хрена ты полез в подземелье? А все твое идиотское доверие ко всякому, кто носит сутану. Мерзавец Кароский, как он нас провел! Ладно, признаю, он провел меня, а поплатился за это ты. Он надел очки, чтобы поиздеваться над нами, чтобы сделать из нас посмешище. Каков подлец! Он смотрел мне прямо в лицо, а я не видела его глаз за толстыми стекляшками. А эта борода и нос! Хочешь верь, хочешь нет, но я сомневаюсь, что узнаю его, если увижу снова. Мне известно, что ты думаешь. Что нужно изучить фотографии с места убийства Робайры, вдруг он мелькнет где-нибудь, хотя бы на заднем плане. И я это сделаю, Богом клянусь. Я это сделаю. Но хватит притворяться. И не улыбайся, негодяй, перестань улыбаться. Боже мой, это лишь трупное окоченение. Даже мертвый ты ухитряешься взвалить на меня свою вину. Ты твердил: никому не доверяй. Ты твердил: будь осторожна. Можно узнать, зачем давать чертову кучу советов, если потом ты сам им не следуешь? Господи, Понтьеро… Мелкий негодник, как ты можешь меня бросить? Из-за твоей дурацкой глупости я остаюсь одна, лицом к лицу с маньяком. Мать твою! Если мы выслеживаем священника, все долгополые автоматически попадают под подозрение, Понтьеро! Не вздумай меня осуждать. И не оправдывайся тем, что отец Франческо выглядел хромым убогим стариком. Мать твою, как он тебя разукрасил! Будь все проклято. Как же я тебя ненавижу, Понтьеро. Знаешь, что сказала твоя жена, когда ей сообщили, что ты погиб? Она сказала: «Он не может умереть. Ему нравится джаз». Она не сказала: «У него двое детей». Или: «Он мой муж, и я люблю его». Нет, она вспомнила, что тебе нравился джаз. Как будто Дюк Эллингтон или Дайана Кролл были чертовски надежным бронежилетом. Дьявольщина, она все еще ощущает тебя, ощущает тебя живым, слышит твой скрипучий голос и музыку, которая тебе нравится. Она чувствует запах сигарет, которые ты куришь. Курил. Как же я тебя ненавижу. Злосчастный ханжа… Много тебе помогли твои бесконечные молитвы? Те, в кого ты верил, повернулись к тебе спиной. Да, конечно, я помню тот день, когда мы ели pastrami посреди пьяцца Колонна. Ты говорил, что священники не ангелы, а обыкновенные люди, на которых возложены определенные обязанности. И церковь не всегда об этом помнит. И я клянусь, что брошу это в лицо тому, кто вскоре появится на балконе Святого Петра, клянусь. Я напишу это на огромном плакате, который он увидит, даже если окажется слепым. Понтьеро, чертов дурак. Это была не наша битва. Дьявольщина, я боюсь, очень боюсь. Я не хочу закончить, как ты. Прозекторский стол кажется чересчур холодным. А если Кароский выследит меня до дома? Понтьеро, идиот, это не наша битва. Это драка священников и твоей церкви. И не говори мне, что она моя тоже. Я больше не верю в Бога. Вернее, верю. Верю, что он жесток. Моя любовь к Богу не спасла человека, который должен был прожить на тридцать лет больше. Он умер быстрее, чем выветривается дешевый дезодорант, Понтьеро. И теперь остался лишь запах смерти, которым несет от всех мертвецов, что мы повидали за эти годы. Тела, пропахшие разложением раньше времени потому, что Бог не захотел позаботиться о своих созданиях. А от твоего трупа разит хуже всех. Не смотри на меня так. И не говори, что Бог верит в меня. Милосердный Бог не допустит, чтобы происходили подобные вещи; он не позволит одному из своих служителей превратиться в волка в овчарне. Ты слышал так же хорошо, как и я, о чем рассказывал отец Фаулер. Ублюдку обездвижили нижний этаж тем дерьмом, которым его пичкали, и теперь он ищет более острых ощущений, чем насилие над детьми. А что скажешь о себе? Какой же Бог допустит, чтобы такого благочестивого святошу, как ты, засунули в гребаный холодильник, при том, что в твоих ранах свободно умещается кулак напарницы? Проклятие, эта битва не была моей раньше, хотя, конечно, мне отчаянно хотелось поразить Бои и наконец задержать одного из этих дегенератов. Но очевидно, толку от меня никакого. Нет, помолчи. Ничего не говори. Хватит меня оберегать! Я не ребенок! Да, я сплоховала. Тебе что, трудно согласиться? Я утратила ясность мысли. Видно, дело оказалось мне не по зубам, ну да ладно. Хватит. Проклятие, эта битва не была моей, но теперь все иначе. Теперь это личное дело, Понтьеро. Теперь мне глубоко плевать на давление Ватикана, Чирина, Бои и самого Господа Бога. Я пойду до конца, любой ценой, не считаясь ни с чем. Я возьму его, Понтьеро. Ради тебя и ради себя. Ради твоей жены, которая ждет за дверью, и ради двух твоих мальцов. Но прежде всего ради тебя, потому что ты окоченел и твое лицо обезображено до неузнаваемости. Господи, за каким чертом ты ушел! За каким чертом ты ушел, и как мне одиноко. Я ненавижу тебя, Понтьеро. Я умру от тоски…


Паола вышла в коридор. Фаулер дожидался ее, сидя на деревянной скамье и неподвижно уставившись в стену. Увидев ее, он поднялся на ноги:

— Dottora, я…

— Все в порядке, отче.

— Нет, не в порядке. Я знаю, что вы сейчас переживаете. Вы не в порядке.

— Разумеется, нет. Черт побери, Фаулер, я не собираюсь кидаться в ваши объятия, сломленная горем. Такое происходит только в кино.

Паола уже собиралась уйти, когда рядом с ними возник Бои.

— Диканти, нам надо поговорить. Я очень за вас беспокоюсь.

— И вы тоже? Какая неожиданность. Сожалею, но у меня нет времени на разговоры.

Доктор Бои загородил дорогу инспектору, возвышаясь над ней на целую голову — ее макушка едва достигала груди ученого.

— Вы не понимаете, Диканти. Я собираюсь отстранить вас от дела. Ставки теперь слишком высоки.

Паола вскинула глаза и, пристально глядя ему в лицо, заговорила медленно, очень медленно, голосом, лишенным всякого выражения:

— Слушай внимательно, Карло, поскольку дважды повторять я не буду. Я возьму того, кто сотворил это с Понтьеро. Сомневаюсь, что у тебя или кого-либо другого найдутся обоснованные возражения. Я ясно выразилась?

— Похоже, вы плохо представляете, кто здесь начальник, Диканти.

— Возможно. Зато я хорошо представляю, что надо делать. Посторонись, пожалуйста.

Бои открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но тут же передумал и отступил в сторону. Паола в ярости зашагала к выходу.

Фаулер улыбнулся.

— Что вы находите забавным, святой отец?

— Вас, конечно. Меня вам не провести. Вы ни секунды не думали отстранять ее от дела, не так ли?

Директор ОИНП притворился удивленным.

— Паола — волевая и независимая женщина, но ей необходимо сконцентрироваться. Гнев, который ею сейчас владеет, нужно правильно сфокусировать, направить в нужное русло.

— Директор… Я слышу слова, но не улавливаю в них правды.

— Хорошо, сдаюсь. Я волнуюсь за нее. Мне требовалось убедиться, что у нее хватит внутренних сил, чтобы продолжать расследование. Она дала ответ, которого я ждал, но ответь она как-нибудь иначе, я снял бы ее немедленно. Мы столкнулись с незаурядным преступником.

— Теперь вы, пожалуй, искренни.

В циничном политике и успешном администраторе Фаулер почувствовал человеческую сущность. Священник увидел его таким, каким он был в этот предрассветный час — в отутюженном костюме и с камнем на душе оттого, что погиб подчиненный. Возможно, Бои положил немало сил, чтобы продвинуться по служебной лестнице, однако он почти всегда прикрывал тылы Паолы. И к тому же испытывал к ней сильное влечение, это не вызывало сомнений.

— Отец Фаулер, вынужден попросить вас об одолжении.

— На самом деле нет.

— То есть? — опешил Бои.

— Вам не надо просить меня. Я позабочусь о ней, хочет того dottora или нет. Так или иначе, нас осталось всего трое. Фабио Данте, Диканти и я. Нам придется держаться единым фронтом.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Четверг, 7 апреля 2005 г., 08.15
— Фаулеру нельзя доверять, Диканти. Он убийца.

Паола оторвалась от досье Кароского и подняла глаза, обведенные темными кругами. Она спала всего несколько часов и, едва забрезжил рассвет, вернулась на рабочее место. Ей было несвойственно приходить спозаранку: Паола любила со вкусом позавтракать, размеренно собраться и не спеша отправиться на службу, чтобы уйти потом поздним вечером. Понтьеро утверждал, что, опаздывая, она лишает себя редкого эстетического удовольствия — римских рассветов. Но в то утро никакого удовольствия ранний приход ей не доставил. Она вовсе не стремилась перенять привычки Понтьеро, предпочитая отдавать дань его памяти иным способом. Но что правда, то правда: из окна ее кабинета панорама восхода открывалась действительно шикарная. Свет лениво скользил по холмам Рима, и солнечные лучи, задерживаясь на каждом здании, ласкали карнизы и пилястры, приветствуя великое искусство и красоту Вечного города. Дневные формы и краски проявлялись мягко и ненавязчиво, как деликатный человек стучит в дверь, спрашивая разрешения войти. Зато без стука и с ошеломляющим обвинением в кабинет ворвался Фабио Данте. Суперинтендант явился на полчаса раньше условленного времени. Он держал пухлый конверт в руках и ядовитую змею за пазухой.

— Вы пьяны, Данте?

— Ничего подобного. Я утверждаю, он убийца! Когда я услышал его имя, у меня в голове звякнул сигнал тревоги. Ну, вы знаете, смутное воспоминание, промелькнувшее где-то там, на краю сознания. Так что я покопался немного в прошлом вашего мнимого военного.

Паола пригубила стремительно остывавший кофе. Ее разобрало любопытство.

— А он не военный?

— Военный, как же иначе. Армейский капеллан. Только он числится не в Военно-воздушных силах. Он из ЦРУ.

— ЦРУ? Вы шутите?

— Нет, Диканти. Шутки неуместны, если речь идет о Фаулере. Вот послушайте: он родился в тысяча девятьсот пятьдесят первом году в очень состоятельной семье. Его отец был владельцем фармацевтического предприятия или чего-то вроде. Фаулер изучал психологию в Принстоне. В двадцать лет защитил диплом magna cum laude[56].

— Magna cum laude? Высочайшая оценка. Выходит, он мне солгал. Он сказал, что был посредственным студентом, звезд с неба не хватал.

— Он солгал в этом и многом другом тоже. Практически свою университетскую степень Фаулер не использовал. По слухам, он поссорился с отцом и в тысяча девятьсот семьдесят первом году поступил в армию. Добровольцем в разгар Вьетнамской войны. Пять месяцев он проходил обучение в Виргинии и десять месяцев воевал во Вьетнаме в чине лейтенанта.

— Разве он не был слишком молод для звания лейтенанта?

— Шутите? Лиценциат университета, доброволец? Несомненно, его прочили в генералы. Одному Богу ведомо, о чем он думал в те годы, но после войны он не вернулся в Соединенные Штаты. Он закончил семинарию в Западной Германии и в семьдесят седьмом принял духовный сан. С тех пор он оставил заметный след во многих местах: в Камбодже, Афганистане, Румынии. Например, известно, что он посетил Китай и вынужден был спешно уносить оттуда ноги.

— Эти факты не доказывают, что он агент ЦРУ.

— Диканти, все доказательства лежат здесь.

Не прерывая речь, Данте показывал Паоле фотографии, в основном черно-белые. На первых снимках Фаулер был поразительно молод, постепенно, по мере того как фотографии хронологически приближались к дням нынешним, он становился старше и заметно лысел. Вот Фаулер в лейтенантских погонах, стоит на куче мешков с песком где-то в джунглях, окруженный солдатами. Вот он в госпитале вместе с улыбающимся солдатом. А вот момент посвящения в сан, он принимает рукоположение здесь же, в Риме, от самого Павла VI. А вот он, облаченный в clergyman, снят в кругу новобранцев на огромной эспланаде, в глубине которой видны силуэты самолетов…

— Вот это фото когда было сделано?

— В семьдесят седьмом. После рукоположения Фаулер вернулся в Германию, на авиабазу Шпангдалем. В качестве армейского капеллана.

— Следовательно, его история правдива.

— Почти… но не совсем. Секретный документ, которому не полагается тут быть, однако он есть, гласит: «Джон Эбернати Фаулер, сын Маркуса и Дафны Фаулер, лейтенант ВВС США, получает повышение в должности и прибавку к жалованью после успешного завершения курса полевой подготовки и получения специальных навыков контршпионажа». В Западной Германии, в разгар холодной войны.

Паола недоверчиво усмехнулась. Выдержка из приказа не убедила ее.

— Погодите, Диканти, на этом его одиссея не заканчивается. Как я уже сказал, он много путешествовал по разным странам. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году он исчез на несколько месяцев. Единственный человек, который что-то о нем слышал в то время, священник из Виргинии.

Паола была готова сдаться. Военный, пропадавший месяцами в Виргинии, мог находиться только в одном месте — в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли.

— Продолжайте, Данте.

— В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом Фаулер ненадолго объявился в Бостоне. Его родители погибли в автомобильной катастрофе в июле. Он пришел в контору нотариуса и попросил раздать все его деньги и прочее имущество бедным. Он подписал необходимые бумаги — и был таков. По сведениям, полученным у нотариуса, собственность его родителей и предприятия оценивались в восемьдесят с половиной миллионов долларов.

Диканти беззвучно присвистнула от изумления.

— Но это огромные деньги, особенно в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году.

— Он отказался от всего. Жаль, что вы не познакомились с ним раньше, а, Диканти?

— На что вы намекаете, Данте?

— Ни на что, упаси Бог. Итак, в довершение безумия, Фаулер взял курс на Мексику, а оттуда перебрался в Гондурас. Он был назначен капелланом военной базы Эль-Агуакате, уже в ранге майора. И вот там он превратился в убийцу.

Увидев следующую серию фотографий, Паола похолодела. Груды трупов, заполнявших пыльные братские могилы. Землекопы с лопатами и в полумасках, которые почти не скрывали написанный на лицах ужас. Непогребенные тела, разлагающиеся на солнце. Убитые — мужчины, женщины, дети.

— Господи, что это?

— Как у вас обстоят дела с историей? У меня скверно. Мне пришлось залезть в Интернет, чтобы разобраться, какая заварушка там случилась. Судя по всему, в Никарагуа произошла какая-то сандинистская революция[57]. Силы контрреволюции, так называемые никарагуанские «контрас», стремились вернуть к власти законное правительство[58]. Администрация Рональда Рейгана тайком поддерживала — финансировала, обучала и вооружала — повстанцев, которых по справедливости следовало бы именовать террористами. Вы догадываетесь, кто был послом в Гондурасе в то время?

— Джон Негропонте.

— Специальный приз за меткость! Основатель военно-воздушной базы в Эль-Агуакате, на самой границе с Никарагуа, базы, служившей тренировочным лагерем для тысяч повстанцев. По информации «Вашингтон пост», Эль-Агуакате по сути «являлась тюрьмой и местом пыток, больше напоминая концентрационный лагерь, чем военную базу демократической страны». Фотографии, которые я вам показал, четкие и красноречивые, сделаны десять лет назад. В братских могилах нашли упокоение сто восемьдесят пять человек — мужчин, женщин, детей. И предполагают, что точное количество жертв до сих пор неизвестно, так как в горах может быть захоронено до трехсот тел.

— Боже мой, какой кошмар! — Ужас, который испытала Паола при виде фотографий, не помешал ей, однако, истолковать сомнение в пользу Фаулера. — Но это также ничего не доказывает.

— Он там был. Он служил капелланом в лагере пыток, Бог свидетель! У кого, по-вашему, ищут утешения осужденные перед смертью? Как он мог не знать о происходящем?

Диканти молча смотрела на него.

— Ладно, ispettora, если вам мало, имеется дополнительный материал. Досье Sant’Uffizio, Святой службы. В тысяча девятьсот девяносто третьем Фаулера вызвали в Рим, чтобы снять показания об убийстве тридцати двух монахинь семью годами ранее. Сестры бежали из Никарагуа и очутились в итоге в Эль-Агуакате. Их изнасиловали, посадили в вертолет и отправили восвояси. В результате — бах! — монахини всмятку. По ходу дела он давал объяснения по поводу двенадцати пропавших католических миссионеров. Обвинение строилось на том, что он был в курсе всех событий и не сообщил о вопиющем нарушении прав человека. В действительности он виновен в той же степени, как если бы сам сидел за штурвалом вертолета.

— И к какому выводу пришла Святая служба?

— Ну, положим, не хватило доказательств, чтобы его осудить. Он выскочил сухим из воды. Конечно, с обеих сторон он впал в немилость. Полагаю, что он уволился из ЦРУ по собственному желанию. С трудом перебивался какое-то время и в конце концов осел в институте Сент-Мэтью.

Паола довольно долго рассматривала фотографии.

— Данте, я хочу задать вам очень важный вопрос. Как гражданин Ватикана, вы можете утверждать, что Святой службе свойственно допускать халатность в работе?

— Нет, инспектор.

— И она не идет ни на какие сделки?

Данте неохотно кивнул. Он уже понял, к чему клонит Паола.

— Таким образом, суперинтендант, самая дотошная и независимая структура государства Ватикан не сумела найти факты, уличающие Фаулера. И тем не менее вы позволяете себе врываться в мой кабинет и кричать во весь голос, что он убийца? Требуете отказать ему в доверии?

Взбеленившись, Данте вскочил на ноги и перегнулся через стол Диканти:

— Послушайте-ка, красавица… Не думайте, что я не замечаю, какими глазами вы смотрите на этого лжесвященника. Увы, так фишка легла, что мы вынуждены охотиться за поганым маньяком под вашим руководством, но не воображайте, что держите меня под каблуком. Вы уже потеряли одного человека, и я не хочу, чтобы спину мне прикрывал этот американец, когда мы встретимся лицом к лицу с Кароским. Неплохо бы знать заранее, как янки себя поведет. По-видимому, он большой патриот своей родины… И не исключено, что примет сторону соотечественника.

Паола встала и хладнокровно дважды хлестнула его по физиономии: плюх, плюх. Она залепила ему две оглушительные королевские пощечины. От неожиданности и унижения Данте растерялся. С раскрытым ртом и мгновенно побуревшими щеками он замер, уставившись на нее.

— А теперь послушайте меня, суперинтендант Данте. К этому гребаному делу подключены трое. Всего трое. И лишь потому, что почтенная церковь не желает, чтобы выплыла на свет история о том, как психопат и насильник детей, которого сделали импотентом в одной из ваших законспирированных клиник, убивает кардиналов накануне избрания вожака. Из-за этого, и только из-за этого, погиб Понтьеро! Напоминаю, именно вы обратились к нам за помощью. Ваша служба работает поразительно эффективно, когда нужно накопать сведения о деятельности священника в сельве в странах третьего мира. Но вы не в состоянии уследить за сексуальным маньяком, рецидивистом, вновь и вновь совершавшим преступления — десятки преступлений в течение десяти лет — на глазах у церковного начальства в демократической стране. Так что убирайтесь отсюда со своей надутой физиономией, а то я подумаю, что вы попросту завидуете Фаулеру. И не возвращайтесь, пока не будете готовы работать со всеми вместе одной командой.

Данте опомнился — настолько, чтобы не вступать в пререкания, а вдохнуть поглубже и молча развернуться. Весьма кстати в этот момент в кабинет вошел Фаулер, и суперинтендант отыгрался за свое поражение, бросив ему в лицо пачку фотографий, которую по-прежнему сжимал в руках. Ослепленный гневом, он убрался прочь, даже забыв хлопнуть дверью.

Диканти, напротив, чувствовала себя превосходно — по двум причинам. Во-первых, у нее давно уже чесались руки съездить Данте по физиономии; во-вторых, прекрасная возможность это сделать представилась, когда они оказались наедине. Если бы аналогичная сцена разыгралась в присутствии свидетеля или посреди улицы, Данте никогда не забыл бы публичного оскорбления. Мужчины такого не забывают. Теперь же оставались шансы навести мосты и восстановить подобие мира. Паола незаметно покосилась на Фаулера. Тот неподвижно застыл в дверях, глядя на фотографии, устилавшие пол кабинета.

Паола села, сделала глоток кофе и, уткнувшись в досье Кароского, промолвила:

— Кажется, вам придется многое рассказать, святой отец.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Апрель 1997 г.
Расшифровка записи беседы номер 11 доктора Фаулера с пациентом номер 3643.
Д-р Фаулер: Добрый день, отец Кароский.

№ 3643: Входите, входите.

Д-р Фаулер: Я пришел навестить вас, поскольку вы отказываетесь разговаривать с отцом Конроем.

№ 3643: Он вел себя возмутительно, и я действительно попросил его уйти.

Д-р Фаулер: Что именно вас так возмутило в его поведении?

№ 3643: Отец Конрой ставил под сомнение непреложные истины доктрины христианства.

Д-р Фаулер: Приведите пример.

№ 3643: Он утверждает, что дьявол — всего лишь символ, общее понятие, значение которого переоценивают! С удовольствием посмотрю, как это понятие вонзает ему в зад трезубец.

Д-р Фаулер: Полагаете, вы будете там, чтобы увидеть это?

№ 3643: Я просто так выразился.

Д-р Фаулер: Вы верите в ад, не так ли?

№ 3643: Всей душой.

Д-р Фаулер: Считаете, вы его заслуживаете?

№ 3643: Я воин Христа.

Д-р Фаулер: Это еще ничего не значит.

№ 3643: С каких пор?

Д-р Фаулер: Воину Христа ни рай, ни ад не гарантированы, отец Кароский.

№ 3643: Достойному воину — да.

Д-р Фаулер: Отец, я хочу оставить вам книгу, которая, мне кажется, принесет вам пользу. Ее написал святой Августин. Это книга о смирении и стремлении к внутреннему совершенству, о работе души.

№ 3643: Я с радостью ее прочту.

Д-р Фаулер: Вы верите, что отправитесь на небеса после смерти?

№ 3643: Я уверен.

Д-р Фаулер: Тогда вы знаете больше меня.

№ 3643:

Д-р Фаулер: Предлагаю рассмотреть гипотетический вариант. Предположим, что вы находитесь у врат рая. Бог кладет на одну чашу весов ваши добрые дела, а на другую — дела скверные. И чаши весов находятся в равновесии. И тогда Господь разрешает вам призвать любого человека по вашему желанию, который помог бы разрешить сомнения. Кого бы вы назвали?

№ 3643: Я точно не знаю.

Д-р Фаулер: Разрешите напомнить вам некоторые имена: Леопольд, Джеми, Льюис, Артур…

№ 3643: Эти имена ни о чем мне не говорят.

Д-р Фаулер: …Гарри, Майкл, Джонни, Грант…

№ 3643: Замолчите.

Д-р Фаулер: …Пол, Сэмми, Патрик…

№ 3643: Я сказал, замолчите!

Д-р Фаулер: …Джонатан, Аарон, Сэмюэль…

№ 3643: Хватит!


На заднем плане слышен короткий приглушенный шум борьбы.


Д-р Фаулер: То, что я сжимаю большим и указательным пальцами, — ваша трахея, отец Кароский. Излишне говорить, что будет еще больнее, если вы не угомонитесь. Поднимите левую руку, если вы меня поняли. Хорошо. А теперь повторите жест еще раз, когда немного успокоитесь. Мы можем подождать столько, сколько необходимо. Уже? Хорошо. Вот возьмите, выпейте воды.

№ 3643: Спасибо.

Д-р Фаулер: Сядьте, пожалуйста.

№ 3643: Мне уже лучше. Не знаю, что на меня нашло.

Д-р Фаулер: Мы оба знаем что. Также мы оба знаем, что мальчики из списка, который я назвал, не скажут ничего хорошего в вашу пользу, представ пред Вседержителем, отец.

№ 3643:

Д-р Фаулер: Вы ничего не хотите добавить?

№ 3643: Вы ничего не знаете об аде.

Д-р Фаулер: Вы так думаете? Ошибаетесь, я видел ад собственными глазами. А сейчас я выключу запись и расскажу историю, которая вас, несомненно, заинтересует.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Четверг, 7 апреля 2005 г., 08.32
Фаулер отвел глаза от снимков, разбросанных на полу. Не выказав желания их поднять, он с достоинством вошел в комнату, непринужденно ступая по фотографиям, как по ковру. Паола подумала, что это, возможно, и был недвусмысленный ответ на обвинения Данте. В течение нескольких последующих дней у Паолы не раз возникало ощущение, будто она имеет дело с человеком столь же умным и неординарным, сколь опасным и непостижимым. Фаулер был исполнен противоречий и загадочен, как древний иероглиф. Но утром в четверг над всеми остальными чувствами превалировал затаенный гнев, от которого у нее слегка вздрагивали губы.

Священник сел напротив Паолы, поставив рядом со стулом свой потертый черный портфель. В левой руке он держал бумажный пакет с тремя стаканчиками кофе. Один он предложил Паоле.

— Капуччино?

— Ненавижу капуччино. Вкус потом такой, точно наглоталась собачьей блевотины. Но все равно я выпью.

Фаулер молчал, и пауза затягивалась. Наконец Паола перестала притворяться, что читает досье Кароского, решив объясниться со священником начистоту. Она должна узнать правду.

— Итак? Разве вы не хотите?..

Она запнулась на полуслове. С того момента, как Фаулер появился в кабинете, она не смотрела ему в лицо. А посмотрев, обнаружила, что мысли священника витают очень далеко, за тысячи километров от Рима. Руки его дрожали, когда он подносил кофе ко рту. Лысина влажно поблескивала, покрывшись испариной, хотя было еще довольно прохладно. В глазах отражались чудовищные картины, виденные когда-то и всплывшие из глубин памяти снова, ибо забыть такое человеку не под силу.

Паола ничего не сказала, сообразив вдруг, что кажущаяся непринужденность, с какой Фаулер прошелся по фотографиям, была напускной. Она запаслась терпением и ждала. Священнику потребовалось время, чтобы прийти в себя. Когда же он справился с собой и заговорил, голос его зазвучал глухо и невыразительно:

— Очень трудно. Ты думаешь, что прогнал, победил призрак, но он является вновь, точно пробка, которую ты безуспешно пытаешься утопить в ванной. Она выскальзывает из рук и всплывает на поверхность. И маячит у тебя перед глазами…

— Выговоритесь, святой отец, вам будет легче.

— Можете мне поверить, dottora… Не помогает. Никогда не помогало. Не все проблемы можно решить, поговорив о них.

— Странное суждение для священника и невероятное для психолога. Но вполне естественное — для агента ЦРУ, обученного убивать.

Тень досады скользнула по лицу Фаулера, но он сдержался.

— Меня учили убивать не больше чем любого другого солдата. Я прошел специальную подготовку по тактике контршпионажа. Господь наградил меня меткостью, но я об этом даре не просил. И, предвосхищая ваш следующий вопрос, замечу, что не убивал никого с тысяча девятьсот семьдесят второго года. Насколько мне известно, я убил одиннадцать вьетконговцев, но стрелял только в бою.

— Вы сами записались в армию добровольцем.

— Dottora, не спешите осуждать, позвольте рассказать вам мою повесть. Тем, о чем я намерен вам поведать, я не делился никогда и ни с кем. Поэтому я прошу лишь об одном: выслушайте меня. Просить вас о доверии или сочувствии было бы слишком самонадеянно с моей стороны. Просто послушайте.

Паола медленно кивнула.

— Полагаю, что сведения обо мне вам скорее всего любезно предоставил суперинтендант. Если его информация почерпнута из досье Sant’Uffizio, она должна довольно точно отражать основные факты моей биографии. Я вступил в армию добровольцем в тысяча семьдесят первом году в связи с некоторыми… разногласиями с моим отцом. Я не хочу описывать весь ужас, каким стала для меня война, поскольку слова бессильны передать суть. Вы смотрели «Апокалипсис сегодня»[59], dottora?

— Да, довольно давно. Меня потрясла жестокость фильма.

— Жалкий фарс. Вот что это такое. Бледная тень на стене по сравнению с тем, что происходило на самом деле. Я видел столько боли и жестокости, что хватило бы на несколько жизней. И там же мне открылось мое подлинное призвание. Это случилось не в траншее среди ночи, когда над головой свистели пули противника. И не тогда, когда я смотрел в лицо десятилетним мальчикам, увешанным ожерельями из человеческих ушей. А в тихом тылу, где я оказался вместе с капелланом моего полка. Я понял, что должен посвятить жизнь Богу и его созданиям. Так я и поступил.

— А ЦРУ?

— Не забегайте вперед… Я не хотел возвращаться в Соединенные Штаты. Мои родители по-прежнему жили там. Так что я уехал как можно дальше, добравшись до края «железного занавеса». Там я узнал множество вещей, кое-что наверняка показалось бы вам дикостью. Вам всего лишь тридцать четыре года. Чтобы понять, что значил коммунизм для немецкого католика в семидесятые, следовало жить в то время. Воздух был пропитан угрозой ядерной войны, мы постоянно ощущали ее. Ненависть вошла в плоть и кровь моих соотечественников, сделалась религией. Казалось, с каждым днем мы приближаемся к моменту, когда кто-то — они или мы — переступит последнюю черту. И тогда все было бы кончено, уверяю вас. Рано или поздно кто-нибудь нажал бы ядерную кнопку.

Фаулер отпил кофе из стаканчика, ненадолго прервав повествование. Паола закурила одну из сигарет Понтьеро. Фаулер потянулся к пачке, но Паола отрицательно качнула головой.

— Это мои, отче. Я должна выкурить их сама.

— О, не беспокойтесь. Я не собирался брать у вас сигарету. Я только удивился, почему вдруг вы снова начали курить.

— Святой отец, я предпочла бы услышать продолжение, если не возражаете. Я не хочу это обсуждать.

Священник почувствовал затаенную боль в ее словах и поспешил вернуться к рассказу:

— Разумеется… Я не хотел полностью порывать с армейской жизнью. Мне нравились дух товарищества, дисциплина, военный уклад жизни. Если призадуматься, в сущности, военные руководствуются тем же принципом, что и священники: жертвовать собой ради других. Армия не является злом сама по себе, зло несут войны. Я обратился с ходатайством о назначении меня капелланом на какую-нибудь американскую базу, а так как я был священником епархии, епископ уступил.

— Что значит священником епархии, отче?

— В общих чертах то, что я — свободный художник. Я не подчиняюсь определенной конгрегации. При желании я могу попросить епископа, чтобы он определил меня в какой-нибудь приход. Но если я сочту это целесообразным, я могу начать пасторскую деятельность там, где мне удобно, всегда с благословения епископа, которое можно расценивать как формальное согласие.

— Понятно.

— На базе, где я служил, также находились агенты управления. Они вели специальную программу тренинга — обучали приемам и методам контрразведки действующих военных, не состоявших в ЦРУ. Меня пригласили присоединиться к слушателям. Курс был рассчитан на два года, мы занимались по четыре часа пять дней в неделю. Эти занятия я мог без ущерба для дела совмещать с пастырскими обязанностями. Меньше времени оставалось на сон, только и всего. Поэтому я согласился. Я оказался способным студентом. Однажды вечером, после окончания лекций, инструктор подошел ко мне и предложил поступить на службу в «Контору» — так сотрудники обычно называют управление между собой. Я отверг предложение, сказав, что я священник и у меня здесь очень много работы. На базе жили сотни молодых католиков. Командиры часами ежедневно внушали им ненависть к коммунистам. Мне доставался всего лишь час в неделю, чтобы напомнить им, что все мы дети Божьи.

— Безнадежная битва.

— Как правило. Но служители Господа идут к светлой цели маленькими шажками.

— Кажется, я читала эти слова в записи одной из ваших бесед с Кароским.

— Возможно. Мы довольствуемся крохами. Небольшими победами. Иногда совершается великий прорыв, правда, таких случаев единицы. Мы торим путь, засевая землю семенами истины в надежде, что некая их часть прорастет. Часто урожай пожинает кто-то другой, отчего порой охватывает уныние.

— Должно быть, это чертовски обидно, отче.

— Как-то раз один король прогуливался по лесу и увидел бедного старика, который в поте лица рыхлил землю. Король подошел поближе и увидел, что старик сажает ореховый куст. Король спросил, зачем тот это делает. Старик ответил: «Я люблю орехи». Тогда король сказал ему следующее: «Старик, не стоит надрывать сгорбленную спину, копая эту яму. Разве не ведомо тебе, что тебя уже не будет на свете, когда вырастет этот орешник, и тебе не отведать его плодов?» И старик отвечал: «Если бы мои предки думали, как Ваше Величество, я бы не узнал вкус орехов».

Паола улыбнулась, оценив мудрость бесхитростной притчи.

— Знаете, в чем смысл притчи, dottora? — продолжал Фаулер. — Нужно настойчиво стремиться вперед, заручившись терпением, положившись на Господа и живительную силу «Джонни Уокера».

Паола заморгала от неожиданности. Она вообразить не могла сурового, прекрасно образованного священника в компании бутылки виски. Хотя не вызывало сомнений, что он всю жизнь был невероятно одинок.

— Когда инструктор сказал мне, что о юношах на этой военной базе может позаботиться любой другой священник, а тысячам молодых людей за «железным занавесом» не от кого ждать помощи, я понял, что он во многом прав. Огромное количество христиан томились духом под гнетом коммунизма, молились в чуланах и слушали мессы в темных подвалах. Их спасение могло бы послужить одновременно во благо моей страны и моей церкви, и в этом цели мои и «Конторы» совпадали. Откровенно говоря, в то время я переоценил общность наших интересов.

— А что вы думаете теперь? Почему вы вернулись на действительную службу?

— Сейчас я отвечу на ваш вопрос. Я согласился работать в качестве свободного агента и брался только за те дела, которые сам считал праведными. Я очень много путешествовал. В некоторые места я приезжал как священник, в другие — как гражданское лицо. Временами я рисковал жизнью, но почти всегда игра стоила свеч. Так или иначе, я помогал людям, нуждавшимся во мне. Иногда помощь выражалась в своевременном предупреждении, переданном конверте или записке. Порой было необходимо наладить информационную сеть. Или вызволить кого-то из ловушки. Я выучил иностранные языки, а кроме того, почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы вернуться в Соединенные Штаты. Пока не произошла эта история в Гондурасе…

— Святой отец, подождите. Вы пропустили кое-что важное. Похороны ваших родителей.

— Я там не был. Я всего лишь уладил после погребения неотложные юридические формальности.

— Вы меня удивляете, отец Фаулер. Восемьдесят миллионов долларов едва ли можно назвать юридическими формальностями.

— Вот оно что, вы и об этом знаете. Ладно. Я отказался от наследства. Но я его не подарил, как многие думают. Я передал деньги на учреждение некоммерческого фонда, который принимает активное участие в осуществлении различных социальных программ, внутри и за пределами Соединенных Штатов. Он носит имя Говарда Эйснера, капеллана, наставившего меня на путь истинный во Вьетнаме.

— Вы основали фонд Эйснера? — изумилась Паола. — Но ведь он существует довольно давно.

— Я его не создавал. Я лишь сделал определенные распоряжения и обеспечил финансирование проекта. На самом деле его основали адвокаты моих родителей. Против своего желания, должен отметить.

— Хорошо, святой отец, расскажите о Гондурасе. И не торопитесь, времени у вас достаточно.

Священник с любопытством посмотрел на Диканти. Ее поведение вдруг изменилось, казалось бы, почти неуловимо, но радикально. Теперь она была склонна поверить ему. Фаулер недоумевал, что именно повлияло на перемену в ее отношении.

— Мне не хотелось бы утомлять вас подробностями, dottora. Материала по истории базы Эль-Агуакате хватило бы на целую книгу, я же перейду к сути. ЦРУ целенаправленно поддерживало движение «контрас». Моя же миссия заключалась в том, чтобы помочь католикам, испытывавшим притеснения со стороны режима сандинистов. Были созданы и обучены добровольческие формирования. Планировалось, что они начнут партизанскую войну, чтобы свергнуть прокоммунистическое правительство. Солдат набирали среди беднейшей части населения Никарагуа. Оружие им продавал проверенный союзник нашего правительства Усама Бен Ладен. Едва ли кто-то предвидел, во что выльется это сотрудничество. Командование «контрас» взял на себя ученый бакалавр по имени Берни Саласар, настоящий фанатик, как впоследствии выяснилось. Подготовка в тренировочном лагере длилась месяцами. В тот период я часто вместе с Саласаром ходил через границу. С каждым разом вылазки становились рискованнее и рискованнее. Я помогал выводить с территории верующих, подпавших под подозрение. Но у нас начались серьезные разногласия с Саласаром, с течением времени они лишь усугублялись. Повсюду ему начали мерещиться коммунисты. По его мнению, за каждым углом подстерегал коммунист.

— Я читала в одном старом учебнике по психиатрии: острая форма паранойи развивается очень быстро у фанатичных лидеров.

— Этот случай полностью подтверждает теорию, изложенную в вашей книге, dottora Диканти. Со мной произошел несчастный случай. Позднее я узнал, что он был подстроен. Я сломал ногу и не смог участвовать в экспедициях дальше. А отлучки партизан становились все более длительными. Они поздно возвращались и спали не в казармах в лагере, а в походных палатках на прогалинах в джунглях. Предполагалось, что по ночам они проводят учебные стрельбища, что на поверку оказалось потом массовыми казнями. Я был прикован к постели, но в ночь, когда Саласар захватил монахинь, обвинив их в симпатии к коммунистам, один славный юноша меня предупредил. Многие из тех, кто присоединился к Саласару, были славными ребятами. Только этот боялся чуть меньше остальных. Капельку меньше, ибо он признался мне во всем на исповеди. Он знал, что я обязан сохранить услышанное в тайне, но со своей стороны приложу все силы, чтобы спасти монахинь. Мы сделали, что могли…

Смертельная бледность разливалась по лицу Фаулера. Он прервался, проглотив комок в горле. Священник не смотрел на Паолу, устремив взгляд сквозь окно куда-то вдаль.

— …но мало, как оказалось. Ныне мертвы и Саласар, и славный мальчик, а весь мир знает, что «контрас» перехватили вертолет и сбросили монахинь над одной из сандинистских деревень. Для этого Саласару потребовалось сделать три рейса.

— Почему он так поступил?

— Послание не оставляло простора для толкования. Мы убьем всякого, кто подозревается в связях с сандинистами. Кем бы он ни был.

Паола помолчала немного, осмысливая сказанное.

— И вы вините себя? Верно, святой отец?

— Трудно себя не винить. Я не сумел спасти несчастных женщин. Я не уберег от греха глупых мальчиков, которые в результате несли смерть собственному народу. Меня привело туда страстное желание творить добро, но именно этой цели я не добился. Я стал еще одним винтиком механизма на фабрике монстров. Моя страна настолько привыкла проворачивать дела подобного рода, что уже перестала удивляться, когда некто, кого мы тренировали, финансировали и защищали, обращается против нас.

Солнце теперь било прямо в лицо Фаулеру, но тот даже не моргнул. Он лишь немного прикрыл глаза, превратившиеся в узкие щелки, и по-прежнему смотрел вдаль, поверх черепичных крыш.

— Увидев в первый раз фотографии братских могил, — продолжал священник, — я вспомнил ружейную канонаду в ночи. «Учебную стрельбу». Я слышал постоянно этот грохот и привык к нему. Привык настолько, что однажды ночью, когда среди выстрелов мне почудились крики боли, я не обратил на них особого внимания. Сон сморил меня. А наутро я убедил себя, что у меня разыгралось воображение. Если бы в тот момент я поговорил с комендантом базы и мы проверили бы тщательнее, чем занимается Саласар, мы спасли бы множество жизней. Вот поэтому я несу ответственность за гибель тех людей, поэтому уволился из ЦРУ, поэтому меня вызывали на дознание в Святую службу.

— Отче… я больше не верю в Бога. И я твердо знаю теперь, что смерть есть конец жизни, и дальше, после смерти, нет ничего. Я не сомневаюсь, что мы обратимся во прах и вернемся в землю после того, как нами полакомятся черви. Но если вы действительно нуждаетесь в отпущении грехов, примите мое. Вы спасли столько священников и правоверных, сколько смогли. А потом угодили в расставленный капкан.

Фаулер через силу улыбнулся:

— Спасибо, dottora. Вы не представляете, как для меня важно услышать такие слова. Но мне искренне жаль, что глубокое разочарование, как я догадываюсь, подорвало веру доброй католички, побудив ее отречься от Господа.

— Вы мне до сих пор не объяснили причину своего возвращения.

— Она очень простая. Меня попросил друг. А я никогда не подвожу друзей.

— Что ж, получается, вы теперь… агент Господа.

Фаулер усмехнулся:

— Наверное, можно и так назвать.

Диканти встала, направившись к ближайшему стеллажу.

— Это не в моих правилах, отче, но, как говорит мама, живем один раз.

Она вынула увесистый том пособия по криминологии и протянула Фаулеру. Тот открыл книгу… В страницах были вырезаны три полости, в которых удобно помещались небольшая бутылка виски «Дьюаре» и две рюмочки.

— Сейчас только девять утра, dottora.

— Неужели, чтобы помянуть, придется ждать вечера, святой отец? Я буду гордиться тем, что мне выпала честь поднять бокал с основателем фонда Эйснера. В том числе и потому, отче, что ваш фонд платил мне стипендию, пока я училась в Квонтико.

Теперь настала очередь Фаулераудивляться, хотя он и не выразил своего изумления вслух. Налив две одинаковые порции виски, он поднял рюмку.

— За кого пьем?

— За тех, кто ушел.

— Годится. За тех, кто ушел.

Они осушили стопки одним глотком. Огненная жидкость пролилась по пищеводу в желудок. У Паолы, совсем не употреблявшей спиртное, возникло ощущение, будто она проглотила гвоздь, вымоченный в аммиаке. Она приготовилась к тому, что весь день будет мучиться изжогой, но какая, к черту, разница: ей довелось выпить с достойным человеком. Есть вещи, которые просто нужно сделать, не думая о последствиях.

— Настало время возвращать в команду суперинтенданта. Ваше предположение верно — этим сюрпризом вы обязаны Данте, — сказала Паола, указывая на фотографии. — Интересно, почему он так повел себя. Он за что-то обижен на вас?

Фаулер расхохотался. Паола вздрогнула. Ей не приходилось слышать, чтобы смех, который по идее передает радостные эмоции, звучал душераздирающе тоскливо.

— Только не говорите, что вы не заметили.

— Простите, отец, но я не понимаю.

— Dottora, учитывая ваше умение анализировать скрытые механизмы человеческого поведения, докапываясь до самой сути, в данном случае вы демонстрируете поразительную слепоту. Очевидно, Данте питает к вам некие романтические чувства. И по непонятной причине усматривает во мне соперника.

Паола окаменела, открыв рот. Она почувствовала, как предательская краска заливает щеки, и виски тут был совершенно ни при чем. Во второй раз священник заставлял ее краснеть. Трудно сказать, почему она реагировала на него именно так, но он вызывал у нее яркие эмоции, и Паола была бы не против испытывать их почаще. Точно так же ребенок со слабым вестибулярным аппаратом вновь и вновь рвется на американские горки.

Заливисто зазвонил телефон, своевременно подарив ей спасительный выход из неловкого положения. Диканти порывисто схватила трубку. Глаза ее засверкали от возбуждения.

— Немедленно спускаюсь.

Фаулер вопросительно посмотрел на нее.

— Поспешите, святой отец. На одной из фотографий, которые сделали техники ОИНП на месте убийства Робайры, есть брат Франческо. Возможно, у нас появилась зацепка.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Четверг, 7 апреля 2005 г., 09.15
На экране возникло смазанное изображение. Фотограф снимал интерьер церкви общим планом, и брат Франческо едва виднелся в глубине. Техник увеличил часть снимка размером 1600×100 пикселей, и картинка получилась нечеткой.

— Неважно видно, — коротко прокомментировал Фаулер.

— Спокойно, святой отец, — вмешался Бои, входя в зал с кипой бумаг в руках. — Анджело опытный художник-криминалист. Отличный специалист по оптимизации изображений, и я не сомневаюсь, что он нам нарисует портрет в лучшем виде, верно, Анджело?

Анджело Биффи, входивший в группу техников ОИНП, редко отрывался от компьютера. Поблескивая очками с толстыми стеклами, с лоснящимися маслянистыми волосами, он выглядел лет на тридцать. Он занимал большой, плохо освещенный кабинет, пропахший пиццей, дешевым одеколоном и разогретой пластмассой. Окнами в мир здесь служили десяток мониторов последнего поколения. Оглянувшись по сторонам, Фаулер решил, что эксперт не спешит по вечерам домой, наверное, предпочитая ночевать тут же, в обнимку с компьютером. Внешне Анджело производил впечатление типичной библиотечной крысы, однако черты лица у него были приятными, и он непрестанно застенчиво улыбался.

— Понимаете, святой отец, мы, то есть отдел, или я…

— Прекрати мямлить, Анджело. Выпей кофе, — сказала Паола, протягивая эксперту остывший кофе, тот самый, который Фаулер принес для Данте.

— Спасибо, dottora. У-у, он холодный!

— Не жалуйся, скоро станет очень жарко. Более того, ты еще будешь говорить, когда состаришься: «Да, жаркий апрель, но все же не такой знойный, какой стоял, когда умер Папа Войтыла». Вот посмотришь, честное слово.

Фаулер с уважением посмотрел на Паолу: она успокаивающе положила руку на плечо Анджело и еще пыталась шутить, хотя он знал, что ее сердце истерзано болью. Она почти не спала, под глазами образовались темные круги — больше, чем у енота, и не осталось места покою в смятенной душе, изнемогавшей от скорби и жажды мести. Совсем не обязательно быть психологом или священником, чтобы это понять. Тем не менее Паола заботливо пыталась помочь застенчивому молодому человеку. Она хотела, чтобы он почувствовал себя непринужденно в обществе незнакомого священника, внушавшего ему трепет. В тот миг священник любил ее. И постарался поскорее изгнать из головы крамольные мысли. Он не забыл, как недавно вогнал женщину в краску в ее собственном кабинете.

— Объясни отцу Фаулеру, в чем суть твоего метода, — попросила Паола. — Ему наверняка будет интересно послушать.

Молодой человек откликнулся на ее просьбу с воодушевлением:

— Посмотрите на монитор. Имеется… У меня есть, точнее, я разработал специальный софт для интерполяции изображений. Как вам известно, каждое изображение складывается из цветных точек, называемых пикселями. Допустим, в норме разрешение составляет две тысячи пятьсот на тысячу семьсот пятьдесят пикселей. Но если взять маленький уголок фотографии, как в этом случае, в нашем распоряжении окажется в итоге всего лишь несколько цветовых точек. И при увеличении получается недетализированное, размытое изображение, как вы и видите на экране. Так вот, обычно, когда стандартная программа увеличивает картинку, она делает это бикубическим способом, то есть добавляет по восемь пикселей к каждой цветной точке, и в результате мы имеем то же цветовое пятно, но большего размера. Однако с помощью моей программы…

Паола тайком покосилась на Фаулера, который с интересом склонился к экрану. Священник серьезно пытался вникнуть в объяснения Анджело, хотя буквально несколько минут назад он пережил глубокое потрясение. Старые фотографии, возвращавшие в прошлое, стали для него мучительным испытанием, перевернувшим душу. Совсем не обязательно быть психологом или криминологом, чтобы это сообразить. Тем не менее он прилагал усилия, чтобы расположить к себе робкого парня, которого видел в первый и последний раз в жизни. В тот миг она любила священника. И постаралась поскорее изгнать из головы крамольные мысли. Она не забыла, как недавно краснела от смущения в своем кабинете.

— …и учитывая неравномерность световых точек, программа получает на обработку трехмерную модель. В основе расчетов лежит сложный логарифм, на вычисление которого требуется несколько часов.

— Черт возьми, Анджело, и ради этого ты заставил нас спуститься?

— Ну, видите ли, то есть…

— Все в порядке, Анджело. Dottora, я полагаю, что этот талантливый молодой человек хочет сказать нам, что программа запущена давно и вот-вот выдаст результат.

— Именно, святой отец. Фактически уже идет распечатка.

Из лазерного принтера, около которого стояла Диканти, с гудением выполз лист бумаги, на котором можно было различить глаза и старческие черты, словно подернутые туманной дымкой. Но справедливости ради стоило признать, что изображение получилось намного четче оригинала.

— Хорошая работа, Анджело. Вряд ли это годится для опознания, но в качестве начальной координаты вполне приемлемо. Взгляните, отче.

Священник пристально изучал лицо на снимке. Бои, Диканти и Анджело следили за ним в напряженном ожидании.

— Я мог бы поручиться, что это он. Но все же нельзя утверждать наверняка, не рассмотрев выражения глаз. Форма глазных впадин и еще нечто неуловимое подсказывают мне, что это он. Но если бы мы случайно встретились на улице, я не обернулся бы.

— Следовательно, опять тупик?

— Не обязательно, — вставил Анджело. — У меня есть программа, которая способна сконструировать трехмерное изображение, опираясь на исходные данные. Мне кажется, у нас может получиться что-то приличное из того, что мы имеем. Я работал с фотографией инженера.

— Инженера? — удивилась Паола.

— Да, инженера Кароского, выдававшего себя за кармелита. У вас дырявая память, Диканти…

Директор Бои сделал страшные глаза и выразительно жестикулировал за спиной Анджело, призывая к осторожности. Наконец Паола догадалась, что Анджело не посвятили во все подробности дела. Паола знала, что директор запретил возвращаться домой четырем техникам из группы ОИНП, осматривавшим место убийства Робайры и Понтьеро. Им разрешили позвонить и предупредить родных, а затем поместили в «карантин» в одну из комнат отдыха. Бои мог быть очень жестким руководителем, когда хотел, но надо отдать ему должное: он оплачивал этим ребятам сверхурочные в тройном размере.

— Да, конечно, о чем я только думала. Продолжай, Анджело.

Бои строго дозировал информацию на всех уровнях. Он позаботился, чтобы все части головоломки не попали в одни руки. Никто не должен был знать, что расследуется убийство двух кардиналов. И это обстоятельство не только сильно усложняло задачу Диканти, но и вызывало обоснованные подозрения, что она, возможно, тоже не располагает полным комплектом деталей паззла.

— Итак, я обработал фотографию инженера. Думаю, минут через тридцать мы получим пространственную модель его лица с фотографии тысяча девятьсот девяносто пятого года и тогда можем сравнить ее с полученной трехмерной моделью со снимка две тысячи пятого. Если вы вернетесь сюда попозже, думаю, я покажу вам нечто заслуживающее внимания.

— Превосходно. Если не возражаете, святой отец, ispettora… Я предлагаю вкратце обсудить подробности дела в конференц-зале. Мы скоро придем, Анджело.

— Хорошо, директор Бои.

Втроем они направились в конференц-зал, расположенный двумя этажами выше. Едва Паола переступила порог, ей стало дурно: в последний раз она была здесь с Понтьеро.

— Можно спросить, что вы двое сделали с суперинтендантом Данте?

Паола и Фаулер быстро переглянулись и синхронно покачали головами:

— Ровным счетом ничего.

— Уже легче. Он промчался мимо меня разъяренный как бык. Надеюсь, не потому, что вы с ним повздорили? Пусть самой большой его проблемой станут результаты футбольного матча в воскресенье. Я не хочу, чтобы Чирин наезжал на меня или жаловался в Министерство внутренних дел.

— Полагаю, вам нечего беспокоиться. Данте успешно влился в команду, — солгала Паола.

— И почему же мне не верится? Вчера вы третировали парня вовсю, Диканти. Может, скажете, где сейчас Данте?

Паола прикусила язык. Она не могла сообщить Бои о внутренних разногласиях в группе. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но ее опередили. Знакомый голос произнес:

— Я выходил купить сигарет, директор.

Кожаная куртка и плутоватая усмешка Данте возникли вместе с хозяином в дверях конференц-зала. Бои неторопливо и недоверчиво оглядел суперинтенданта с головы до ног.

— Курение — одно из самых пагубных пристрастий, Данте.

— Какая разница, от чего умирать, директор.

Паола пытливо наблюдала за Данте, пока он как ни в чем не бывало усаживался рядом с Фаулером. Мимолетного обмена взглядами между мужчинами хватило, чтобы понять — страсти не улеглись, как бы они ни тужились изобразить дружелюбие. Но если они сумеют удержаться в рамках приличий хотя бы в течение нескольких дней, тогда еще не все пропало. Правда, она недоумевала, как ее коллеге из Ватикана удалось так быстро справиться с гневом и досадой. Должно быть, случилось что-то серьезное.

— Итак, — сказал Бои, — проклятое дело усложняется с каждой минутой. Вчера средь бела дня и при исполнении служебных обязанностей мы потеряли одного из лучших полицейских, каких мне доводилось знать. А сослуживцам и друзьям невдомек, что он лежит в холодильнике морга. Мы не только не можем устроить ему торжественные похороны, но даже не в состоянии дать вразумительное объяснение его смерти. И поэтому я хочу, чтобы мы собрали воедино все факты и вместе их обдумали. Расскажите мне, что вы уже знаете, Паола.

— С какого места начинать?

— С самого начала. Изложите дело в общих чертах.

Паола вышла из-за стола и приблизилась к доске, приготовившись писать. Она соображала намного лучше стоя. И ей было необходимо что-нибудь держать в руках.

— Так, посмотрим: Виктор Кароский, священник, обвиняемый в сексуальных преступлениях, бежал из плохо охраняемого частного института, где он получал чрезмерные дозы лекарственного препарата, что привело к импотенции и повышению уровня агрессивности. С июня двухтысячного до конца две тысячи первого года сведения о его деятельности и местопребывании отсутствуют. В две тысячи первом году он незаконно и под чужим именем заменил кармелита на кафедре церкви Санта-Мария ин Траспонтина, которая находится в двух шагах от площади Святого Петра.

Паола начертила на доске несколько стрелок и начала составлять календарь:

— Пятница, первое апреля, за двадцать четыре часа до смерти Иоанна Павла Второго: Кароский похищает итальянского кардинала Энрико Портини из пансиона Мадри Пье. Мы установили наличие следов крови обоих кардиналов в крипте? — Бои утвердительно кивнул. — Кароский доставляет Портини в церковь Санта-Мария, подвергает его пыткам и в конце концов возвращает тело туда, где кардинала в последний раз видели живым — в капеллу пансиона. Суббота, второе апреля: труп Портини обнаружен в ночь смерти Папы, однако Vigilanza Vaticana принимает решение «зачистить» место происшествия, посчитав убийство единичным преступлением, совершенным психически больным человеком. По чистой случайности дело не выплыло наружу, за что в большой степени несут ответственность управляющие пансионом. Воскресенье, третье апреля: аргентинский кардинал Эмилио Робайра прилетает в Рим, взяв билет в одну сторону. Мы предполагаем, что некто перехватил его в аэропорту или же на пути к пансиону для священников Сант Амброджио, где его прибытия ожидали вечером в воскресенье. Точно известно, что туда он не доехал. На камерах слежения в аэропорту есть что-нибудь существенное?

— Никто не проверял. У нас не хватает сотрудников, — развел руками Бои.

— Сотрудников достаточно.

— Я не могу дополнительно привлекать детективов к следствию. Чрезвычайно важно не допустить огласки, в соответствии с пожеланиями Святого Престола. Играем не по правилам, Паола. Я лично запрошу записи.

Диканти недовольно нахмурилась; впрочем, другого ответа она не ожидала.

— Итак, воскресенье, третье апреля: Кароский похищает Робайру и прячет в крипте. Там он более суток пытает его и добавляет к сценарию преступления рукописные послания на теле и на полу капеллы. Послание, найденное на теле, гласит: «Mt 16, Undeviginti». Благодаря отцу Фаулеру мы выяснили, что записка содержит ссылку на Евангелие. Стих, который начинается фразой «И дам тебе ключи Царства Небесного» намекает на избрание первого Верховного понтифика католической церкви. Это обстоятельство, а также послание, написанное кровью на полу, и тяжелые увечья трупа наводят на мысль, что убийца активно интересуется конклавом. Вторник, пятое апреля: подозреваемый переносит тело в одну из часовен церкви и спокойно звонит в полицию, до конца играя роль брата Франческо Тома. Желая от души поглумиться над нами, он в критический момент надевает очки второй жертвы, кардинала Робайры. Полицейские агенты звонят в ОИНП, а директор Бои связывается с Камило Чирином.

Паола сделала короткую паузу, а затем прямо посмотрела в глаза Бои:

— Когда вы позвонили, Чирин уже знал имя преступника, хотя ему в голову не приходило, что тот окажется серийником. Я много размышляла на эту тему и считаю, что Чирин знал имя убийцы Портини уже ночью в воскресенье. Вероятно, он имел доступ к базе данных ВИКАП, а результат поиска по ключевому словосочетанию «отрезанные руки» не будет слишком длинным. Чирин задействовал свои многочисленные связи, и таким образом всплыло имя майора Фаулера, который прибыл в Рим ночью пятого апреля. Скорее всего по первоначальному плану нас не принимали в расчет, директор Бои. В игру нас вовлек Кароский, причем сознательно. А вот с какой целью — на этот вопрос ответа пока нет.

Паола начертила последнюю стрелку:

— Среда, шестое апреля: пока Данте, Фаулер и я пытались получить какую-нибудь информацию о жертвах у чиновников Ватикана, Виктор Кароский забивает насмерть младшего инспектора Маурицио Понтьеро в крипте церкви Санта-Мария ин Траспонтина.

— Мы располагаем данными об орудии убийства? — спросил Данте.

— Да, располагаем, хотя отпечатки пальцев отсутствуют, — ответил Бои. — Кароский нанес Понтьеро несколько резаных ран остро заточенным лезвием, возможно, кухонным ножом, и многократно ударил канделябром, который найден на месте преступления. Но я не возлагаю на эту линию расследования особых надежд.

— Почему, директор?

— Данное следствие совершенно не укладывается в стандартные рамки, Данте. Как правило, мы работаем иначе. Мы стремимся установить, кто убил. Обычно следствие подходит к концу, когда мы можем твердо назвать имя убийцы. В настоящем случае мы вынуждены использовать все известные данные, чтобы вычислить, где находится убийца. Мы исходим из того, что знаем преступника. Поэтому работа, которую делает ispettora, важна сейчас, как никогда.

— Хочу воспользоваться моментом и поздравить вас, dottora. По-моему, хронология событий выстроена безупречно, — сказал Фаулер.

— Бесподобно, — съязвил Данте.

В его реплике сквозила неприкрытая обида. Накал эмоций был таков, что его досаду, казалось, можно было потрогать руками. Но Паола проигнорировала враждебный выпад, предпочитая повременить с выяснением отношений.

— Качественное резюме, — похвалил Бои. — Каков следующий шаг? Вы уже разобрались, что творится в голове у Кароского? Изучили подобные случаи?

Криминолог подумала немного, прежде чем дать ответ:

— Все разумные люди похожи, но каждый из спятивших ублюдков сходит с ума по-своему.

— И что сие означает, dottora, кроме того, что вы читали Толстого[60]? — спросил Бои.

— А то, что мы совершили бы ошибку, утверждая, что один серийный убийца мало отличается от другого. Можно попытаться найти примеры, подобрать аналогии, сделать выводы на основе сходства, но в момент истины каждый из этих подонков представляет собой независимый, самостоятельный разум, обитающий на расстоянии миллионов световых лет от остального человечества. Там пустота. Они не человеческие существа. Они лишены способности к сопереживанию. Их чувства дремлют. Мотивы, побуждающие их убивать, внушающие им уверенность, что собственные эгоистические цели намного важнее человеческой жизни, а также причины, которыми они оправдывают свой произвол, — все это для меня не имеет значения. Я готова понимать их ровно настолько, насколько необходимо, чтобы задержать, не более того.

— Для этого нам следует предугадать следующий шаг убийцы.

— Очевидно, Кароский убьет снова. Не исключено, что ему потребуется время на поиски новой личины, если у него не заготовлен запасной вариант. Но новая маска не будет сработана так тщательно, как маска брата Франческо, поскольку на ту легенду он потратил несколько лет. Возможно, отец Фаулер сумеет помочь нам в этом вопросе.

Священник, выглядевший озабоченным, покачал головой:

— Все, что я знаю, собрано в досье, которое я вам передал, dottora. Но я хочу вам кое-что продемонстрировать.

На приставном столике стояли графин с водой и несколько стаканов. Один из них Фаулер наполнил водой до половины, а затем бросил в стакан карандаш.

— Я не могу представить себя на его месте, ибо мне невероятно сложно рассуждать, как он. Посмотрите на стакан. Он прозрачен, как вода, но когда я ставлю туда карандаш, абсолютно прямой, мне кажется, что он сломан. Аналогичным образом структура его мировосприятия искривляется в определяющих точках. Для сравнения приведу прямую линию, которая преломляется и уходит в неведомом направлении.

— Точка излома является ключевой.

— Может быть. Я вам не завидую, dottora. Вам предстоит тяжелая работа. Кароский — человек, которому в одно мгновение глубоко отвратительны проявления жестокости, а в следующее он способен на еще более страшные зверства. Одно мне совершенно ясно: искать его надо рядом с кардиналами. Он намерен убить вновь, и сделает это скоро. Час открытия конклава близится.


Детективы возвратились в лабораторию Анджело, пребывая в легкой растерянности. Молодой техник представился Данте, который едва обратил на художника внимание. Паола невольно отметила про себя грубость суперинтенданта. Этот мужчина, несмотря на всю привлекательность, был по сути своей скверным человеком. За его ядовитыми колкостями не скрывалось ровным счетом ничего. Пожалуй, шуточки были лучшим, на что он способен.

Анджело сдержал обещание и к их приходу приготовил результаты цифровой обработки фотографий. Он нажал несколько клавиш, и на двух громадных мониторах появились трехмерные изображения, сотканные из тончайших зеленых нитей на черном фоне.

— Вы можете придавать им текстуру?

— Да. Тут сделана кожа. В первом приближении, конечно; но все-таки кожа.

Левый экран демонстрировал трехмерную модель головы Кароского в точности как на фотографии 1995 года. На правом экране можно было видеть верхнюю половину головы брата Франческо — так, как он выглядел на фото из церкви Санта-Мария ин Траспонтина.

— Я не стал моделировать нижнюю часть лица. С густой бородой, как у него, это невозможно. Глаза также видны не слишком отчетливо. На фото, которое вы мне дали, он идет ссутулившись.

— Вы можете взять челюсть первой модели и наложить ее на второе изображение?

В ответ Анджело начал быстро стучать по клавишам и щелкать мышкой. Не прошло и двух минут, как просьба Фаулера была выполнена.

— Скажите, Анджело, с вашей точки зрения, насколько достоверна вторая модель?

Молодой человек тотчас смешался:

— Ну, понимаете… Если не считать соответствующих условий освещения в ситуац…

— Они не учитываются, Анджело. Мы это уже обсуждали, — нетерпеливо вмешался Бои.

Паола заговорила медленно и спокойно:

— Послушай, Анджело, никто не пытается подвергнуть сомнению твои умения. Мы хотим лишь знать, в какой степени мы можем полагаться на сконструированную модель.

— Что ж… примерно на семьдесят пять — восемьдесят пять процентов. Не больше.

Фаулер внимательно вглядывался в изображения мониторов. Лица были мало похожи. Совсем не похожи. У второй модели нос явно шире, более массивные скулы. Может, объект просто сильно загримирован?

— Анджело, пожалуйста, разверни оба изображения анфас, а потом измерь ширину скул. Так. Вот оно. Этого я и боялся!

Четыре пары глаз выжидательно уставились на него.

— Что еще? Говорите же, ради Бога, отче!

— Это модель лица не Виктора Кароского. Такое преображение, а речь идет о метрических показателях, неосуществимо с помощью любительского грима. Профессионал из Голливуда мог бы добиться подобного эффекта, использовав накладки из латекса. Но тогда вблизи камуфляж бросался бы в глаза. Обманщика раскусили бы сразу.

— И…

— Есть только одно объяснение. Кароский побывал на операционном столе. Ему сделали полную реконструкцию лица. Мы охотимся за призраком…

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Май 1998 г.
Расшифровка записи беседы номер 14 доктора Фаулера с пациентом номер 3643
Д-р Фаулер: Приветствую, отец Кароский. Вы позволите?

№ 3643: Заходите, отец Фаулер.

Д-р Фаулер: Вам понравилась книга, которую я вам дал?

№ 3643: О, конечно. «Исповедь» Блаженного Августина. Я ее уже прочитал. Поразительно, как охотно человек верит в счастливый конец, и сколь неисчерпаемы запасы его оптимизма.

Д-р Фаулер: Я вас не понимаю, отец Кароский.

№ 3643: Вы-то как раз единственный здесь, кто способен меня понять, отец Фаулер. Единственный, кто не называет меня по имени, опускаясь до пошлой фамильярности, совершенно излишней, оскорбляющей достоинство обоих собеседников.

Д-р Фаулер: Вы об отце Конрое?

№ 3643: Ну и человек! Упорно делает вид, снова и снова, что я обычный пациент, как всякий другой, кому необходимо лечение. Я священник, такой же как он. Но он не дорожит саном, нет, настаивая, чтобы я называл его доктором.

Д-р Фаулер: Мне казалось, этот вопрос мы прояснили на прошлой неделе, отец Кароский. Только к лучшему, чтобы общение с Конроем сводилось исключительно к отношениям врач — пациент. Вы нуждаетесь в помощи, чтобы справиться с определенными проблемами травмированной психики.

№ 3643: Травмированной? Кем травмированной? Может, вы тоже хотите препарировать и рассмотреть в микроскоп мою любовь к матушке, святой женщине? Умоляю, не следуйте путем отца Конроя. А он к тому же пригрозил, что заставит меня прослушать записи, которые развеют мои иллюзии.

Д-р Фаулер: Записи?

№ 3643: Он так сказал.

Д-р Фаулер: Думаю, вам не следует слушать эти записи, отец Кароский. Знакомство с ними не принесет вам добра. Я поговорю с отцом Конроем.

№ 3643: Как угодно. Но мне нечего бояться.

Д-р Фаулер: Послушайте, отец, мне хотелось бы извлечь максимальную пользу из нашей беседы. Меня очень заинтересовало то, что вы сказали вначале. Об «Исповеди» и оптимизме святого Августина. Что вы имели в виду?

№ 3643: «Может быть, и ты посмеешься надо мной, но, обратившись ко мне, пожалеешь меня»[61].

Д-р Фаулер: Не понимаю, чем вас так задела эта фраза. Или вы не верите в доброту и бесконечное милосердие Господа?

№ 3643: Всепрощающий Боже — изобретение двадцатого века, отец Фаулер.

Д-р Фаулер: Святой Августин жил в четвертом веке.

№ 3643: Святой Августин много нагрешил в юности. Собственное прошлое повергало его в ужас, поэтому он поспешил снять тяжесть с души, нагородив кучу благостной лжи.

Д-р Фаулер: Отец, но идея милосердия заложена в основу нашей веры. Бог нас прощает.

№ 3643: Не всегда. Те, кто идет к исповеди с тем же чувством, с каким намеревается помыть машину… Тьфу! Меня от них тошнит.

Д-р Фаулер: Именно это чувство вы испытывали, выслушивая исповедь? Тошноту?

№ 3643: Омерзение. Много раз меня рвало в исповедальне от отвращения к человеку, сидевшему по ту сторону решетки. Ложь. Разврат. Прелюбодеяние. Порнография. Насилие. Воровство. Все они входили в тесную кабинку конфессионала, исполненные скверны. И выплескивали ее, изливая на меня!

Д-р Фаулер: Но, отец, люди поверяют свои грехи не нам. Они исповедуются Господу. Мы лишь посредники. Надевая епитрахиль, знак благодатных дарований, мы уподобляемся Христу.

№ 3643: Они вываливали все. Приходили нечистыми и воображали, будто уходят непорочными. «Благословите, отец, ибо я согрешил. Я украл у своего компаньона десять тысяч долларов». «Благословите, отец, ибо я согрешил. Я изнасиловал младшую сестру». «Благословите, отец, ибо я согрешила. Я сфотографировала своего сына голым и вывесила снимки в Интернете». «Благословите, отец, ибо я согрешила. Я подмешала щелок в пищу мужу, чтобы он больше не исполнял супружеских обязанностей, поскольку от него разит потом и луком». И так изо дня в день.

Д-р Фаулер: Позвольте, отец Кароский, исповедь — дивное таинство, если человек испытывает раскаяние и всей душой стремится стать лучше.

№ 3643: Такого не бывает. Они вечно перекладывали на меня свои грехи. И оставляли меня одного перед бесстрастным ликом Бога. Лишь я один выступал последней шаткой преградой между человеческими мерзостями и возмездием Всевышнего.

Д-р Фаулер: Вы действительно считаете, что Бог мстителен?

№ 3643: «Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы.

На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости»[62].

Д-р Фаулер: Признаюсь, отец, ваше знание Библии в целом и Старого Завета в частности впечатляет. Но Книга Иова оттеснена на второй план истиной, заповеданной Иисусом Христом в Евангелии.

№ 3643: Иисус Христос всего лишь Сын Божий, но Суд вершит Отец. И у Отца каменный лик.

Д-р Фаулер: Мне жаль, что вы судите обо всем со своей колокольни. Падение с большой высоты неизбежно влечет смерть, отец Кароский. А это, несомненно, случится, если вы прослушаете записи Конроя.

Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2

Четверг, 7 апреля 2005 г., 14.25
— Пансион Сант Амброджио.

— Добрый день. Я бы хотела поговорить с кардиналом Робайрой, — проговорила молодая журналистка на отвратительном итальянском.

На том конце провода возникло короткое замешательство.

— Можно узнать, кто его спрашивает?

Обычный корректный вопрос, разве только голос у дежурного немного подсел. Этого было достаточно, чтобы журналистка насторожилась.

Андреа Отеро четвертый год работала в ежедневной газете «Глобо». Четыре года она толклась в пресс-центрах на третьесортных мероприятиях, брала интервью у третьесортных лиц и писала третьесортные репортажи. В газете она начала работать в двадцать пять лет, получив место по протекции в отделе «Культура», причем главный редактор решительно не воспринимал ее всерьез. Карьеру она продолжила в отделе «Общество» — и главный редактор все так же относился к ней с обидным недоверием. Теперь она трудилась в отделе «Международные события», и главный редактор привычно опасался, что и тут она подкачает. Но она старалась держать марку. Для успешной карьеры важны не только известность и послужной список. Необходимы также здравый смысл, интуиция и чутье газетчика. И если бы Андреа Отеро действительно обладала этими качествами в той мере, в какой она думала, что обладает (хотя бы на десять процентов), Пулитцеровская премия была бы ей обеспечена. Уверенности в себе ей хватало. При росте метр семьдесят, имея в арсенале ангельское лицо, каштановые волосы и голубые глаза, она не сомневалась, что неотразима. Мало того, за привлекательной внешностью скрывалась женщина умная и решительная. По этой причине, когда коллега, которой поручили освещать смерть Папы, попала в автокатастрофу по дороге в аэропорт и сломала себе обе ноги, Андреа без колебаний приняла предложение шефа заменить ее. На самолет она успела в последний момент, экипированная лишь ноутбуком.

К счастью, поблизости от пьяцца Навона, находившейся в тридцати метрах от гостиницы, было множество премиленьких магазинчиков. Андреа Отеро приобрела (за счет газеты, разумеется) практичный гардероб, нижнее белье и мобильный телефон. С нового телефона она теперь и звонила в пансион Сант Амброджио, чтобы договориться об интервью с кардиналом Робайрой, фигурировавшим в списке папабилей — наиболее вероятных кандидатов на папский престол. Однако…

— Говорит Андреа Отеро, газета «Глобо». Кардинал назначил мне встречу на четверг, то есть сегодня. К сожалению, я не могу дозвониться ему на мобильный. Будьте любезны, соедините меня, пожалуйста, с его комнатой.

— Синьорина Отеро, мы не можем соединить вас с ним, так как кардинал не прибыл, увы.

— Когда же он приедет?

— Э-э, дело в том, что он не приедет.

— Постойте, он не приехал или не собирается?

— Не приехал потому, что не собирается.

— Он намерен остановиться в другом месте?

— Вряд ли. Я имею в виду, что вполне вероятно.

— С кем я говорю?

— Вынужден прервать разговор.

Голос дрогнул, уведомляя о завершении связи, а также о том, что собеседник занервничал. И солгал. В этом Андреа не сомневалась. Она сама была первоклассной лгуньей и родственную душу могла распознать сразу.

Медлить было нельзя. Ей потребовалось не больше десяти минут, чтобы узнать телефон резиденции кардинала в Буэнос-Айресе. Там по местному времени сейчас было девять сорок пять утра, самое подходящее время для звонка. Она злорадно подумала о счете за телефонные переговоры, который придет в редакцию. Раз уж ей платят гроши, пусть раскошеливаются на представительские расходы!

Телефон подавал сигналы около минуты, затем связь отключилась.

Странно, что никто не отвечает. Андреа повторила попытку.

Тишина.

Она попробовала позвонить на коммутатор. Женский голос отозвался мгновенно:

— Ахиепископство, здравствуйте.

— Кардинала Робайру, будьте любезны, — сказала она по-испански.

— Ой, сеньорита, он уехал.

— Куда уехал?

— На конклав, сеньорита. В Рим.

— Не знаете, где он остановился?

— Нет, сеньорита. Я соединю вас с отцом Серафимом, его секретарем.

— Спасибо.

Ожидание скрашивала мелодия из «Битлз». Как уместно. Для разнообразия Андреа решила немного приврать. У кардинала жили родственники в Испании — вдруг да прокатит.

— Алло?

— Здравствуйте, я бы хотела поговорить с кардиналом. Это его племянница Асунсьон. Испанка.

— Очень приятно, Асунсьон. Я отец Серафим, секретарь кардинала. Его Высокопреосвященство никогда мне о вас не рассказывал. Вы дочь Ангустиас или Ремедиос?

Андреа почуяла ловушку и скрестила пальцы. Вероятность промахнуться — пятьдесят на пятьдесят. Андреа была мастерицей попадать впросак. Список нелепых оплошностей длиной превосходил ее собственные, весьма стройные, ноги.

— Ремедиос.

— Ну конечно, как я мог перепутать! Теперь припоминаю, у Ангустиас нет детей. К сожалению, кардинал отсутствует.

— А когда я могла бы с ним поговорить?

Пауза. Когда священник снова заговорил, в его тоне засквозили подозрительные нотки. Андреа живо представила, как собеседник на другом конце линии стискивает в руках трубку и крутит указательным пальцем шнур.

— А по какому вопросу?

— Видите ли, я уже несколько лет живу в Риме, и он обещал навестить меня, когда приедет.

Настороженности в голосе секретаря прибавилось. Он говорил медленно, подбирая слова, точно боялся ошибиться:

— Он направился в Кордобу, чтобы уладить кое-какие проблемы в диоцезе. Он не сможет принять участие в конклаве.

— Но на коммутаторе мне определенно сказали, что кардинал улетел в Рим.

Отец Серафим ответил слишком поспешно — и явно покривил душой:

— Ох, что вы! Девушка на коммутаторе у нас новенькая, она еще плохо разбирается в делах архиепископства. Прошу извинить меня…

— Я извиняю вас. Вы передадите дяде, что я звонила?

— Разумеется. Вы не продиктуете свой номер телефона, Асунсьон? Я занесу его в ежедневник кардинала. На случай, если нам понадобится с вами срочно связаться или…

— О, у дяди есть мой номер. Простите, мне звонит муж, всего доброго!

Андреа распрощалась с секретарем, прервав его на полуслове. Теперь она знала почти наверняка: произошло что-то серьезное. Но необходимо исключить это коварное «почти». К счастью, в гостинице есть Интернет. Через шесть минут она нашла телефоны трех крупнейших авиакомпаний Аргентины. Ей повезло с первого захода.

— «Аргентинские авиалинии».

Андреа исковеркала свое кастильское произношение, довольно сносно изобразив аргентинский говор. Получилось неплохо. По-итальянски она изъяснялась намного хуже.

— Здравствуйте. Я звоню из архиепископства. С кем имею удовольствие беседовать?

— Я Верона.

— Верона, меня зовут Асунсьон. Я звоню, чтобы подтвердить обратный вылет кардинала Робайры в Буэнос-Айрес.

— На какую дату?

— Он возвращается девятнадцатого числа будущего месяца.

— Полное имя?

— Эмилио Робайра.

— Подождите, пожалуйста, мы проверим.

Андреа нервно прикусила кончик шариковой ручки, которую держала в руках, придирчиво осмотрела свою прическу в зеркале и, откинувшись, растянулась на кровати, нетерпеливо пошевелив пальцами ног.

— Алло? Вы слушаете? По информации моих коллег, вы оплатили билет с открытой датой только в одну сторону. Кардинал им уже воспользовался, так что вы имеете право приобрести обратный билет со скидкой в десять процентов в рамках акции, которая проводится у нас в апреле. Вы готовы продиктовать номер карточки постоянного пассажира?

— Минутку, я поищу.

Андреа повесила трубку, сдерживая смешок. Веселье вскоре переросло в эйфорическое чувство ликования. Кардинал Робайра поднялся на борт самолета, вылетающего в Рим. И словно испарился! Может, он все-таки решил остановиться в другом месте? Но тогда почему лгали служащие пансиона и в резиденции кардинала?

— Или я сошла с ума, или тут наклевывается хороший материал. Жареный материал, — сообщила она своему отражению в зеркале.

До избрания того, кто следующим займет престол Святого Петра, оставались считанные дни. А главный кандидат церкви обездоленных, духовный вождь третьего мира, человек, дерзко заигрывавший с «теологией освобождения»[63], бесследно исчез…

Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1

Четверг, 7 апреля 2005 г., 16.14
Стоя у парадного входа в пансион и праздно глазея по сторонам, Паола дивилась обилию машин, дожидавшихся своей очереди на автозаправочной станции напротив. Данте пояснил, что цены здесь на тридцать процентов ниже, чем в Италии, поскольку в Ватикане не взимаются налоги. Требовался специальный талон, дававший право заправляться на одной из семи бензоколонок города, и тем не менее у каждой вытягивались бесконечные хвосты. Детективы смиренно топтались за дверью, пока швейцарские гвардейцы, охранявшие Дом Святой Марфы, докладывали кому-то, находившемуся внутри здания, о приходе трех человек. Паоле хватило этих нескольких минут, чтобы обдумать утренние события. Меньше двух часов назад в управлении ОИНП (как только удалось избавиться от Бои) Паола отвела Данте в сторонку:

— Суперинтендант, я хотела бы перемолвиться с вами.

Данте, избегая смотреть Паоле в глаза, все же последовал за криминологом в ее кабинет.

— Я догадываюсь, что вы собираетесь сказать, Диканти. Согласен, в данном деле мы заодно, идет?

— Это я уже сообразила. Также я обратила внимание, что вы, равно как и Бои, обращаетесь ко мне ispettora, а не dottora. Потому что ispettora по рангу ниже, чем суперинтендант. Меня совершенно не заботит ваш комплекс неполноценности, но лишь до тех пор, пока ваши амбиции не вступают в противоречие с моими интересами. Как, например, ваш последний фокус с фотографиями.

— Я всего лишь вас проинформировал. Ничего личного.

— Вам требовалось слить мне весь компромат на Фаулера? Что ж, вы это сделали. Моя позиция вам ясна, или ее необходимо обозначить более конкретно?

— Куда уж конкретнее, ispettora, — ответил он с виноватой усмешкой, потирая рукой щеку. — У меня чуть пломбы не выскочили. Удивляюсь, как вы не сломали себе руку.

— Я тоже, вы непробиваемый, Данте.

— Я вообще крепкий парнишка, во всех отношениях.

— Прочие ваши достоинства меня мало интересуют. Надеюсь, это тоже понятно.

— Разве это по-женски, ispettora?

Паола снова начала терять самообладание:

— И что, по-вашему, не по-женски?

— Разбирать по складам такие простые слова, как «да».

— Зато очень по-мужски не разбирать даже по складам слово «нет».

— Спокойно, не стоит злиться, красавица.

Доктор криминологии мысленно выругалась. Данте спровоцировал ее, и она попалась; и кроме того, он с ней совершенно не считался. Но хорошего понемногу. Впредь нужно держаться с ним более официально и дать ему как следует прочувствовать холодность и пренебрежение. Она решила взять на вооружение манеру Бои, идеально подходившую для психологических поединков подобного рода.

— Итак, поскольку мы прояснили первый вопрос, должна сообщить вам, что я поговорила с нашим американским другом, отцом Фаулером. Я поделилась с ним своими сомнениями по поводу его прошлого. Фаулер привел в свое оправдание доводы, в высшей степени убедительные. С моей точки зрения, их достаточно, чтобы доверять ему. Хочу вас поблагодарить за то, что вы побеспокоились собрать информацию об отце Фаулере. Я расцениваю это как дружеский жест с вашей стороны.

Данте неприятно поразил этот ледяной тон Паолы. Достойного ответа он не нашел.

— Как руководитель расследования, хочу спросить прямо: готовы ли вы оказывать нам всестороннюю помощь в деле задержания Виктора Кароского? — продолжила Диканти.

— Разумеется, ispettora, — прошипел Данте так, словно перемалывал зубами раскаленные гвозди.

— Наконец, мне остается лишь узнать, почему вы так быстро вернулись?

— Я обратился по телефону к начальству с жалобой, но мне не оставили выбора. И приказали личные счеты пустить побоку.

Последние слова Паолу насторожили. Фаулер отрицал, что Данте затаил на него зло. Однако оброненное суперинтендантом замечание свидетельствовало об обратном. Однажды у Диканти уже возникала мысль, что они давно знакомы. Правда, дальнейшее их поведение как будто бы опровергло подобные подозрения. Но сейчас…

— Вы были прежде знакомы с отцом Энтони Фаулером? — спросила она в лоб.

— Нет, ispettora, — последовал твердый и уверенный ответ.

— Его досье появилось в мгновение ока!..

— Мы привыкли работать оперативно в Corpo di Vigilanza.

Паола решила поставить точку на этом и деловым шагом направилась к выходу.

— Еще одно, ispettora, — остановил ее Данте. Она обернулась. — Если вы снова почувствуете потребность поставить меня на место, я предпочитаю пощечины. Официозный тон плохо на меня действует.

Она приподняла-уголки губ. Последнее высказывание Данте ее чрезвычайно обрадовало.


Паола настояла, чтобы Данте показал им гостиницу, где были размещены кардиналы. И вот они у цели — на пороге Дома Святой Марфы. Он располагался к западу от базилики Святого Петра, в черте городских стен Ватикана.

Архитектурное решение здания отличалось строгостью и элегантностью линий. Никаких лепных карнизов, декоративных элементов или скульптур. В сравнении с окружавшими его шедеврами зодчества Дом бросался в глаза не более чем мяч для гольфа в ведерке со льдом. Заблудившийся турист (доступ в этот район Ватикана был для них официально закрыт) и не взглянул бы во второй раз на скромное сооружение.

Однако, когда поступило распоряжение пропустить полицейских и швейцарские гвардейцы распахнули перед ними двери, Паола обнаружила, что интерьер здания сильно отличается от его внешнего вида. Мраморными полами и наборным паркетом он напоминал современный шикарный отель. В воздухе разливалось тонкое благоухание лаванды. Пока они вдвоем с Фаулером стояли в ожидании в вестибюле, Паола бегло осмотрелась. Картины, украшавшие стены, явно принадлежали школам великих мастеров итальянской иголландской живописи XVI века. И ни одна не походила на репродукцию.

— Черт побери! — воскликнула Паола ошеломленно. Вообще-то она давала себе зарок воздерживаться от крепких выражений, которыми обильно оснащала речь, но в минуты волнения ей это совершенно не удавалось.

— Представляю, какое впечатление производит обстановка, — задумчиво заметил Фаулер.

Криминолог вспомнила, что сам Фаулер гостил в Доме при довольно-таки щекотливых обстоятельствах.

— Настоящий шок, учитывая интерьеры остальных зданий Ватикана, по крайней мере те, которые я видела. И старые, и новые.

— Вам известна история резиденции, dottora? Как вы знаете, в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году конклав собирался два раза подряд за каких-нибудь два месяца.

— Я была маленькой, но о тех днях у меня сохранились отрывочные воспоминания, — призналась Паола, на миг мысленно вернувшись в прошлое.


Три порции gelatti[64] на площади Святого Петра. Папа и мама ели лимонное, а она выбрала шоколадно-клубничное. Паломники пели, атмосфера была праздничная. Твердая, шершавая рука отца… «Мне нравилось держать его за палец и идти рядом в сгущавшихся сумерках. Мы посмотрели на трубу и увидели белый дым[65]. Папа поднял меня над головой и засмеялся. Он смеялся лучше всех на свете. Я уронила мороженое и расплакалась, но папа опять засмеялся и пообещал купить другое, сказав: «Мы его съедим за здоровье епископа Рима».


— Возникла необходимость за очень короткий период дважды выбирать Папу, ибо Иоанн Павел Первый, преемник Павла Шестого, скоропостижно скончался спустя всего тридцать три дня после того, как взошел на престол Святого Петра. На следующем конклаве понтификом был избран Иоанн Павел Второй. В то время кардиналы ютились в крошечных временных кельях, оборудованных вблизи Сикстинской капеллы, без современных удобств и кондиционеров. Первый конклав состоялся в разгар лета, когда в Риме от жары плавятся камни. Многим, особенно самым пожилым кардиналам, пришлось по-настоящему туго. Некоторым понадобилась неотложная медицинская помощь. Повязав сандалии Рыбака, Войтыла дал себе клятву, что примет надлежащие меры, чтобы после его смерти ничего подобного не повторилось. В результате открылась эта гостиница. Dottora, вы меня слушаете?

Паола очнулась от грез.

— Прошу прощения, — сказала она с виноватым видом, — я увлеклась воспоминаниями. Больше не буду.

Вернулся Данте, ходивший на поиски администрации Дома. Паола заметила, что он намеренно держится поодаль от Фаулера. Видимо, чтобы не вводить себя в искушение во избежание новых столкновений. Общались они с напускной любезностью, и Диканти всерьез усомнилась, что Фаулер не покривил душой, списав в разговоре с ней враждебность Данте на ревность. Согласие в группе держалось на честном слове. Но Паола предпочитала пока, не вникая в суть противоречий, поддерживать худой мир — делать именно то, что обычно удавалось ей плохо.

Суперинтендант явился в сопровождении маленькой улыбчивой монахини. Утопая в своей черной рясе, она исходила потом. Сестра Элена Тобина из Польши, представилась она. Сестра Элена руководила гостиничным центром и деловито принялась рассказывать посетителям о реконструкции, которой подверглось здание. Работы проводились в несколько этапов, последний завершился в 2003 году. Детективы взошли наверх по сверкающим ступеням широкой парадной лестницы. Этажи были прорезаны длинными коридорами, застеленными плотным ковровым покрытием, по бокам были расположены комнаты.

— К услугам гостей сто шесть смежных номеров и двадцать две индивидуальные комнаты, — сообщила сестра, когда они поднялись на второй этаж. — Вся обстановка старинная и состоит из ценных предметов мебели, пожертвованных аристократическими итальянскими и немецкими семействами.

Монахиня распахнула дверь одного из номеров. Он был просторным, около двадцати квадратных метров, с паркетным полом и нарядным ковром. Деревянную кровать украшало красивое тисненое изголовье. Встроенный шкаф, письменный стол и ванная комната довершали интерьер.

— Это комната одного из шести кардиналов, которые еще не прибыли. Остальные сто девять уже поселились в своих покоях, — пояснила сестра.

Инспектор подумала, что двое из шести (по меньшей мере) не приедут точно.

— Кардиналы здесь в безопасности, сестра Элена? — осторожно поинтересовалась Паола. Она не знала, насколько сестра информирована о смертельной угрозе, подстерегавшей «пурпуроносцев».

— В полнейшей безопасности, дочь моя, в полнейшей. Единственный вход в здание постоянно караулят два швейцарских гвардейца. Мы распорядились убрать из комнат телефоны, равно как и телевизоры.

Перечисленные меры безопасности повергли Паолу в изумление.

— Кардиналы отрезаны от внешнего мира во время заседания конклава. Им не разрешается читать газеты, пользоваться телефонами, в том числе и мобильными, радио, телевизором, Интернетом. Никаких контактов с посторонними под угрозой отлучения от церкви, — просветил ее Фаулер. — По повелению Иоанна Павла II.

— Должно быть, очень нелегко изолировать выборщиков полностью, не так ли, Данте?

Суперинтендант выпятил грудь. Он с удовольствием распространялся об успехах своей службы, как будто лично приложил руку к каждому из многочисленных достижений.

— Видите ли, ispettora, мы располагаем новейшими технологиями, позволяющими глушить сигнал.

— Я не знакома со шпионской лексикой. Объясните подробнее.

— У нас есть специальное электронное оборудование, с помощью которого создано два электромагнитных поля. Одно здесь, а другое в Сикстинской капелле. Их можно сравнить с невидимыми зонтами. Под ними не работает ни одно из средств коммуникации. Сквозь барьер не в состоянии пробиться ни направленные микрофоны, ни другие шпионские устройства. Можете убедиться сами! Проверьте свой мобильник!..

Паола последовала совету. Действительно, сеть не ловилась. Они вышли в коридор. Ничего не изменилось, связь отсутствовала.

— А как они питаются?

— Пищу готовят здесь же, на кухне, — сказала сестра Элена с гордостью. — Обслуживающий персонал Дома состоит из десяти монахинь. Они же выполняют все необходимые работы по хозяйству в дневную смену. Ночью остаются только дежурные у стойки администратора, на случай если произойдет что-то чрезвычайное. В доме не позволено находиться никому, кроме кардиналов.

Паола открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, но слова застряли у нее в горле. С верхнего этажа раздался душераздирающий вопль.

Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1

Четверг, 7 апреля 2005 г., 16.31
Завоевать доверие кардинала, чтобы войти в его комнату, оказалось делом нетрудным. Теперь тот мог сожалеть о своей ошибке сколько угодно. И сожаление было выстрадано сполна, отмеченное письменами боли. Кароский сделал на обнаженной груди сановника очередной надрез складным ножом.

— Спокойно, Ваше Высокопреосвященство. Уже немного осталось.

Жертва вырывалась с каждой минутой все слабее. Силы покидали кардинала вместе с кровью, пропитавшей покрывало и густыми каплями стекавшей на персидский ковер. Но он ни на миг не терял сознания. И чувствовал все сыпавшиеся на него удары, чувствовал, как нож кромсает плоть.

Кароский вырезал на груди несчастного последнюю букву и с гордостью ремесленника-резчика обозрел сделанную надпись. Недрогнувшей рукой он навел объектив камеры на измученную жертву и сделал снимок. На память. К сожалению, в этих стенах он не мог воспользоваться цифровой видеокамерой, но механический фотоаппарат — это старье — служил исправно. Взводя большим пальцем рычажок затвора, чтобы снять еще один кадр, он издевался над кардиналом Кардозу:

— Улыбочку, Ваше Высокопреосвященство. Ах да, вы не можете. Я выну кляп, поскольку мне нужен ваш «дар речи».

Кароский от души посмеялся над своей зловещей шуткой. Отложив фотокамеру, он помахал перед носом кардинала ножом и, кривляясь, высунул язык. Убийца допустил серьезную оплошность, вынув изо рта жертвы кляп. «Пурпуроносец» был смертельно напуган, но не настолько деморализован, как другие жертвы. Собрав последние силы, он издал пронзительный, отчаянный крик. Эхо разнеслось по всем закоулкам Дома Святой Марфы.

Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1

Четверг, 7 апреля 2005 г., 16.31
Услышав крик, Паола отреагировала мгновенно. Жестом приказав монахине оставаться на месте, она ринулась вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки и на ходу доставая пистолет. Фаулер и Данте отставали от нее лишь на шаг. Все трое рвались преодолеть лестничный пролет как можно быстрее и потому едва не наступали друг другу на пятки. Взлетев на второй этаж, бравая троица в растерянности остановилась. Они очутились в середине длинного коридора, куда выходило множество дверей.

— Откуда кричали? — тяжело дыша, спросил Фаулер.

— Дьявол, мне тоже хотелось бы это знать! Держитесь вместе, ребята, — выдохнула Паола. — Возможно, это он…

Паола повернула налево, в противоположную от лифта сторону. Ей почудился шорох в номере пятьдесят шесть. Она прижалась ухом к деревянной створке, но Данте махнул рукой, велев ей отойти. Дюжий суперинтендант поманил Фаулера, и они вдвоем навалились на дверь — та подалась легко. Полицейские ворвались в комнату, причем Данте целился перед собой, прямо, Паола прикрывала его с фланга, а Фаулер застыл на пороге, выставив вперед кулаки.

На кровати лежал кардинал — бледный, еле живой от страха, но невредимый. Увидев непрошеных гостей, он в ужасе вскинул руки:

— Не убивайте, пожалуйста!

Данте обвел взглядом комнату и опустил пистолет.

— Где кричали?

— Кажется, в соседней комнате, — пролепетал прелат, тыча вбок пальцем и все еще держа руки поднятыми.

Они вернулись в коридор. Паола встала в сторонке у двери номера пятьдесят семь, а Данте и Фаулер повторили давешний трюк с тараном. Они с силой навалилась на дверь, но замок устоял, поддавшись лишь со второй попытки. Номер был пуст.

На кровати лежал кардинал — бледный и мертвый. Данте в два прыжка пересек комнату, заглянул в ванную и покачал головой. В этот миг раздался еще один вопль:

— Караул! Помогите!

Троица гурьбой выкатилась из номера. В дальнем конце коридора, около лифта, на полу, запутавшись в полах сутаны, распростерся кардинал. Они бросились к нему со всех ног. Паола добежала первой и рухнула на колени у тела клирика. Но кардинал уже поднимался.

— Кардинал Шоу! — воскликнул Фаулер, узнав соотечественника.

— Я в порядке, я в полном порядке! Он всего лишь меня толкнул. Он побежал вон туда! — Кардинал указал на приметную стальную дверь, отличавшуюся от дверей других комнат.

— Побудьте с ним, святой отец! — бросила Диканти Фаулеру.

— Успокойтесь, со мной все хорошо. Ловите ряженого монаха! — уже более спокойно отозвался кардинал Шоу.

— Возвращайтесь к себе и заприте дверь! — крикнул ему Фаулер.

Через стальную дверь в глубине коридора они выбрались на служебную лестницу. Там пахло сыростью и плесенью, проглядывавшей из-под настенной росписи. Лестничная шахта была едва освещена.

«Лучшей засады не придумаешь, — подумала Паола. — У Кароского еще и оружие Понтьеро! Он может поджидать нас за любым поворотом и запросто снесет голову двоим из нас раньше, чем мы опомнимся».

Невзирая на опасность, они поспешили вниз, толкаясь и поминутно оступаясь. Гурьбой скатились они по лестнице в подвал и уткнулись в дверь, надежно запертую массивным навесным замком.

— Здесь он не выходил.

Тем же путем детективы вернулись назад. Откуда-то сверху послышался шум. Толкнув ближайшую дверь, они попали в кухню. Данте, опередив инспектора, бросился вперед с пистолетом на изготовку, не снимая пальца с курка. Три монахини, шустро сновавшие среди кастрюль, замерли, круглыми глазами уставившись на вошедших.

— Здесь кто-нибудь проходил? — громко спросила Паола.

Женщины не отвечали. Телячьими глазами смотрели они на вооруженную компанию, не мигая и не шевелясь. Одна из поварих, сама того не замечая, продолжала сыпать в котел фасоль.

— Кто-нибудь здесь появлялся? Священник? — повторила вопрос Диканти.

Монахини очнулись, но лишь пожали плечами. Фаулер взял Паолу за локоть:

— Оставьте их! Они не говорят по-итальянски.

Данте пересек кухню и уперся в металлическую дверь двухметровой ширины. Выглядела она очень внушительно. Он попытался ее открыть, но безуспешно. Кивнув на дверь одной из монахинь, он показал ей свое служебное удостоверение. Женщина приблизилась к суперинтенданту и вставила ключ в скрытую в стене замочную скважину. Дверь с тихим жужжанием отворилась. Она выходила на боковую улицу, начинавшуюся от площади Санта-Марта. Напротив возвышался дворец Сан-Карло.

— Черт! Разве главная монахиня не сказала, что в доме только один вход?

— Сами видите, ispettora. Их два, — откомментировал ситуацию Данте.

— Возвращаемся назад!

Они взбежали по лестнице из вестибюля, поднялись на последний этаж. Там они обнаружили еще один лестничный пролет. Он вел на азотею[66]. Но, добравшись до двери на крышу, они убедились, что та крепко-накрепко заперта.

— Здесь тоже никто не мог выйти.

Усталые и подавленные, они уселись прямо тут же, на узкой грязной лестнице под азотеей. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из легких, работавших, словно кузнечные мехи.

— Может, он спрятался где-нибудь в комнате? — предположил Фаулер.

— Вряд ли. Он снова ушел… — прохрипел Данте.

— Но каким образом?

— Конечно, через кухню! Другого объяснения нет. Что ему эти монахини… На всех прочих дверях висят замки, или они охраняются как парадный вход. Выпрыгнуть из окна невозможно, слишком рискованно. Агенты Vigilanza патрулируют зону практически непрерывно. В разгаре дня, подумать только!

Паола кипела от ярости. Если бы беготня вверх и вниз не вымотала ее до последней степени, она, наверное, начала бы пинать стены.

— Данте, вызывайте подмогу! Пусть оцепят площадь.

Суперинтендант безнадежно покачал головой. Он взмок, по его лицу струился пот, мутными каплями орошая бессменную кожаную куртку. Волосы, всегда тщательно причесанные, сейчас торчали в разные стороны.

— И как, по-вашему, мне позвонить, драгоценная моя? В этом гнусном здании ничего не работает! В коридорах нет камер наблюдения, и никакой пользы ни от телефонов, ни от мобильных, ни от рации. Не пашет ни одно чертово устройство сложнее допотопных электролампочек, ничего, что требует волн и цифровых технологий. Хоть почтовых голубей посылай…

— Пока он спустится, преступник будет уже далеко. В Ватикане монах не привлекает внимания, Диканти, — заметил Фаулер.

— Может мне кто-нибудь объяснить, каким образом он улизнул из той комнаты? Третий этаж! Окна закрыты! И нам пришлось ломать проклятущую дверь! Все входы в здание охраняются или на замках. — Не в силах успокоиться, Паола с бешенством стукнула несколько раз ладонью по двери азотеи. Дверь издала приглушенный гул и испустила облачко пыли…

— Мы были почти у цели, — сокрушенно вздохнул Данте.

— Черт побери… Черт, черт и черт! Он был у нас в руках!

Произнести вслух ужасную правду хватило смелости у Фаулера, и его слова отозвались в ушах Паолы похоронным звоном:

— Пока что у нас в руках еще один труп, dottora.

Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1

Четверг, 7 апреля 2005 г., 16.31
— Действовать надо благоразумно, — произнес Данте.

Паола побелела от гнева. Если бы в тот момент перед ней стоял Чирин, она не смогла бы сдержаться. Уже в третий раз у нее возникало жгучее желание кулаками испытать на прочность зубы мерзавца и посмотреть, сохранит ли он тогда хладнокровие и заунывную, бесстрастную речь!

Столкнувшись с непреодолимым препятствием на подступах к азотее, они понуро спустились вниз. Чтобы поймать сеть, Данте пришлось протолкаться через всю площадь. Только тогда он смог связаться по мобильному с Чирином, попросить подкрепление, а также разрешение на осмотр экспертами места происшествия. Инструкции генерального инспектора Vigilanza сводились к тому, что в здание позволяется войти только одному технику ОИНП, и он должен быть в гражданской одежде. Необходимые инструменты следует принести в обычном дорожном чемодане.

— Мы не можем допустить, чтобы поползли слухи. Поймите же, Диканти.

— Я не понимаю этой чуши. Мы обязаны задержать убийцу! Необходимо освободить здание, установить, как он проник внутрь, собрать доказательства…

Данте смотрел на нее как на умалишенную. Фаулер молча качал головой, не желая вмешиваться. Паола отдавала себе отчет, что теряет голову. Безнадежное расследование постепенно затягивало ее, овладевая помыслами подобно навязчивой идее. Найдя в ее душе лазейку, оно ядом просачивалось в кровь, отравляя разум и лишая спокойствия. Зная свою пылкую натуру, Паола в любой ситуации стремилась сохранять ясность мыслей и хладнокровие. Потому что, если что-то задевало ее за живое, упорство в достижении цели превращалось в одержимость. И теперь она чувствовала, как ярость (подобно кислоте, способной прожечь любую физическую материю) разъедает дух.

Детективы заняли позицию в коридоре третьего этажа, где произошло убийство. Комната пятьдесят шесть уже опустела. Ее жилец, указавший им на пятьдесят седьмой номер, оказался семидесятитрехлетним бельгийским кардиналом Петфридом Ханелсом. Случившееся глубоко потрясло его. Врач гостиницы осматривал теперь кардинала этажом выше, куда временно переселили «пурпуроносца».

— К счастью, большая часть кардиналов собралась в капелле, чтобы присутствовать на дневных бдениях. Только пятеро слышали крики, и им уже объяснили, что в дом случайно забрел полоумный, с воплями плутавший по коридорам, — доложил Данте.

— Вот как? Это называется предотвращением нежелательных последствий? — взбесилась Паола. — Позаботиться, чтобы даже сами кардиналы не догадались, что одного из них убили?

— Это несложно. Скажем, что ему стало плохо и его увезли в клинику Джемелли. С гастроэнтеритом.

— И тут все уже решено! — саркастично огрызнулась Диканти.

— Пожалуй, есть еще кое-что. Вы не должны беседовать с кардиналами без моего согласия, и при осмотре места происшествия придется ограничиться одной комнатой.

— Вы это серьезно? А отпечатки пальцев на дверных панелях, у входов, в коридорах?.. Быть не может, чтобы вы говорили это серьезно!

— А вы что хотите, bambina? Кортеж патрульных машин у парадного подъезда? Фейерверк вспышек фотографов? Можно подумать, растрезвонив на весь свет об убийстве, вы добьетесь большего успеха в поимке маньяка, — возразил ей Данте довольно заносчиво. — А может, вам просто хочется потрясти перед камерами своим дипломом лиценциата из Квонтико? Если вы такой классный специалист, то и работайте соответственно, а пока толку маловато.

Паола сдержалась, не поддавшись на провокацию. Данте был твердо убежден, что приоритетным является сохранение дела в секрете. Она стояла перед выбором: потерять время, пробивая лбом стену, гранитную и тысячелетнюю, или уступить и попытаться ускорить процесс дознания, используя по максимуму те крохотные возможности, которыми они располагали.

— Звоните Чирину. Скажите ему, что Бои пришлет нашего лучшего техника. И пусть его люди не теряют бдительности, вдруг кармелит еще мелькнет где-нибудь в Ватикане.

Фаулер кашлянул, привлекая внимание Паолы. Она подошла к нему. Отведя ее в сторону и почти прижимаясь к ее уху, он губами прошептал несколько слов. От его дыхания, щекотавшего кожу, у нее по телу побежали мурашки; Паола ничего не могла с собой поделать и порадовалась, что на ней пиджак, следовательно, ее реакции никто не заметит. Она хорошо помнила прикосновения его рук, твердых и надежных, — в тот день, когда она, словно безумная, рвалась в толпу на улице, а он держал ее, взывая к здравому смыслу. Ей страстно захотелось, чтобы он обнял ее вновь, но с учетом всех обстоятельств это желание было совершенно неуместным. И без того ситуация достаточно сложная.

— Необходимые приказы уже отданы и в настоящий момент выполняются, dottora. И забудьте о стандартной практике полицейского расследования, в Ватикане вам никогда ничего подобного не позволят. Нам придется смириться и разыграть карты, которые сдала судьба, какими бы скверными они ни были. В данном случае уместно вспомнить поговорку: «Среди слепцов и одноглазый — король»[67].

Паола уловила намек.

— У нас в Риме есть похожая пословица. Вы правы, отче… Впервые за время следствия у нас появился свидетель. Это уже кое-что.

Фаулер зашептал еще тише:

— Поговорите с Данте! Хотя бы раз будьте дипломатичны. Попросите, чтобы нам дали зеленый свет на встречу с Шоу. Возможно, мы получим сколь-нибудь внятное описание внешности убийцы.

— Но без судебного художника…

— Наступит и его черед, dottora. Если кардинал Шоу видел преступника, мы сумеем составить фоторобот. Но прежде всего необходимо взять у него показания.

— Знакомая фамилия! Это не тот Шоу, что фигурирует в личном деле Кароского?

— Он самый. Кардинал — человек жесткий и умный. Будем надеяться, он поможет нам с описанием. Не упоминайте имени нашего подозреваемого. Интересно, узнал ли его кардинал?

Паола кивнула и вновь присоединилась к Данте.

— Что, закончили секретное совещание, салаги?

Диканти решила проигнорировать ехидную реплику.

— Отец Фаулер рекомендовал мне сохранять спокойствие, и я думаю последовать его совету.

Данте недоверчиво посмотрел на нее, удивленный ее смирением. Воистину эта женщина преисполнена сюрпризов.

— Очень мудро с вашей стороны, ispettora.

— Nos abbiamo dato nella croce[68], верно, Данте?

— Это одна из точек зрения. Другая же заключается в том, чтобы признать, что вы гостья в чужом государстве. Сегодня утром вы диктовали условия. Теперь наша очередь. Ничего личного.

Паола сделала глубокий вдох.

— Ладно, Данте. Мне нужно поговорить с кардиналом Шоу.

— Он у себя в номере. Восстанавливает силы после пережитого. У него стресс. Просьба отклоняется.

— Суперинтендант, один-единственный раз пойдите мне навстречу! Возможно, благодаря этому мы схватим убийцу.

Агент покрутил головой, с хрустом поворачивая бычью шею — сначала направо, потом налево: он размышлял.

— Договорились, ispettora. С маленьким условием.

— Каким же?

— Вы скажете волшебное слово.

— Идите в задницу.

Паола развернулась и встретила укоризненный взгляд Фаулера, который слушал разговор, стоя поодаль. Она снова повернулась к Данте:

— Пожалуйста!..

— Пожалуйста что, ispettora?

Паршивый негодяй наслаждался ее унижением! Ну ничего, пусть подавится.

— Пожалуйста, суперинтендант Данте, позвольте мне поговорить с кардиналом Шоу.

Данте широко улыбнулся. Он чувствовал себя на коне. Внезапно его улыбка потускнела, он нахмурился:

— Пять минут и пять вопросов. Не больше. Я тоже многое ставлю на карту, Диканти.

Два агента Vigilanza, оба в черных костюмах и при галстуках, вышли из лифта и встали на посту у двери номера пятьдесят семь, где лежало тело последней жертвы Кароского. Им было приказано охранять вход до приезда техника ОИНП. Диканти решила не терять времени даром и опросить пока единственного свидетеля.

— Где комната Шоу?

Оказалось, на том же этаже. Данте проводил их к сорок второму номеру, последнему перед выходом на служебную лестницу. Суперинтендант деликатно, двумя пальцами, стукнул в дверь.

Им открыла сестра Элена. Она больше не улыбалась. Когда она увидела всю команду, на ее лице отразилось облегчение.

— Ой, хорошо хоть вы не пострадали! Я знаю, что вы погнались за ним, за этим безумным. Успели его схватить?

— К несчастью, нет, сестра, — ответила Паола. — Мы предполагаем, что он скрылся через кухню.

— Ох, Боже мой, через продовольственный ход? Святая Мадонна дель Оливо, какой кошмар!

— Сестра, разве не вы сказали, что в здании лишь одна дверь?

— Одна и есть, парадная! А то не дверь. То служебные ворота. Они большие и открываются специальным ключом.

Паола заподозрила, что они с сестрой Эленой изъясняются на разных языках. Во всяком случае, значения существительных та воспринимала чересчур буквально.

— Уби… Грабитель мог оттуда пробраться в дом, сестра?

Монахиня покачала головой:

— Ключ есть лишь у сестры-экономки и у меня. А она говорит только по-польски, как и многие сестры, которые работают на кухне.

Криминолог сделала вывод, что женщина, открывшая по просьбе Данте дверь на кухне, скорее всего и была сестрой-экономкой. Всего два ключа. Тайна ничуть не прояснилась, напротив, все запуталось еще больше.

— Можно пройти к кардиналу?

Сестра Элена энергично затрясла головой:

— Невозможно, dottora. Он… как это говорят? Zdenerwowany… нервничает.

— На одну минуту, — подал голос Данте.

Монахиня помрачнела:

— Zaden. Нет и нет.

Отвечая отказом, сестра испытывала неловкость и заслонялась родным языком как щитом. Монахиня уже закрывала дверь, когда Фаулер сунул ногу в проем, помешав захлопнуть ее окончательно. Он обратился к женщине, запинаясь и с трудом подбирая слова:

— Sprawiaćprzyjemnoś, potrzebujemy źeby widziećkardynalny Shaw, siostra Helena.

Монахиня вытаращила на него глаза.

— Wasz język polski nie jest dobry[69].

— Знаю. Мне следует чаще навещать вашу прекрасную страну. Я не бывал там с тех пор, как возникла «Солидарность»[70].

Монахиня, насупившись, качнула головой, но было очевидно, что священник завоевал ее расположение. Она неохотно распахнула дверь настежь и посторонилась.

— И давно вы выучили польский? — шепотом полюбопытствовала Паола, переступая порог.

— Не могу похвастаться, что знаю его в совершенстве, dottora. Так, чуть-чуть. Как известно, путешествия расширяют кругозор.

Диканти не утерпела и метнула в его сторону удивленный взгляд. В следующее мгновение она полностью сосредоточила внимание на человеке, который лежал, вытянувшись на кровати. Опущенные жалюзи почти не пропускали солнечный свет в комнату. На лбу кардинала Шоу красовался то ли мокрый платок, то ли полотенце — в полумраке различить было трудно. Когда детективы приблизились к изножию кровати, «пурпуроносец», засопев, приподнялся на локте, и компресс съехал набок. Это был мужчина с крупными, грубыми чертами лица, весьма солидной комплекции. Волосы, совершенно седые, слежались над челом, там, где их прижало полотенце.

— Простите, я…

Данте наклонился, чтобы поцеловать пастырский перстень, но кардинал его остановил:

— Пожалуйста, не надо. Только не теперь.

Суперинтендант отступил, сбитый с толку. Скрывая замешательство, он откашлялся.

— Кардинал Шоу, просим прощения за вторжение, — заговорил он наконец, — но нам необходимо задать вам несколько вопросов. Вы в состоянии отвечать?

— Конечно, дети мои, конечно. Я прилег отдохнуть на минутку. Для меня явилось большим потрясением то, что я подвергся нападению в этом богоугодном месте. Кстати, у меня через несколько минут назначена деловая встреча. Так что покороче, пожалуйста.

Данте посмотрел на сестру Элену, затем снова перевел взгляд на Шоу. Тот понял намек верно: не при свидетелях.

— Сестра Элена, если вам не трудно, предупредите, пожалуйста, кардинала Полжика, что я немного задержусь.

Монахиня покинула комнату, ворчливо бормоча под нос бранные словечки, неподобающие для служительницы церкви.

— Что в точности произошло? — спросил Данте.

— Я поднялся в свою комнату, чтобы взять бревиарий, когда услышал ужасный крик. Я замер на месте, усомнившись, что мне не почудилось. Далее мне показалось, будто по лестнице бегом поднимаются какие-то люди. Потом раздался треск. Удивившись, я вышел в коридор. У двери лифта стоял монах-кармелит, прячась в стенной нише. Он словно почувствовал мой взгляд и повернулся. Пресвятая Богородица! Сколько же в его глазах было ненависти! Снова послышался громкий треск, и тогда кармелит бросился на меня. Я упал на пол и закричал. Остальное вам известно.

— Вы хорошо рассмотрели его лицо? — вмешалась Паола.

— Его почти полностью скрывала борода. Я мало что увидел.

— Вы можете описать его внешность и телосложение?

— Вряд ли, я смотрел на него не больше секунды, а мое зрение уже не то, что прежде. Правда, я обратил внимание на волосы с обильной проседью. Но я тотчас понял, что он не монах.

— Почему вы сделали такой вывод, Ваше Высокопреосвященство? — уточнил Фаулер.

— По его поведению, разумеется. Таиться в нише, вжимаясь в дверь лифта, совершенно недостойно служителя Господа.

Вернулась взволнованная сестра Элена и деликатно кашлянула.

— Кардинал Шоу, кардинал Полжик сказал, что вас, как только вы освободитесь, ожидает Комиссия, чтобы обсудить приготовления к девятидневным молебнам[71]. Вам отвели конференц-зал на первом этаже.

— Спасибо, сестра. Передайте, что через пять минут я присоединюсь к уважаемому собранию.

Данте понял, что Шоу торопится закончить аудиенцию.

— Спасибо за помощь, Ваше Высокопреосвященство. Нам пора идти.

— Не представляете, как я сожалею. Девятидневные литургии служат не только во всех церквях Рима, но и в сотнях тысяч храмов мира, вознося молитвы за упокой души Его Святейшества. Это тяжкий труд, и я не хочу опаздывать из-за какого-то тумака.

Паола собралась что-то сказать, но отец Фаулер тихонько коснулся ее локтя, и они проглотила вопрос, готовый сорваться с губ. С недовольным выражением лица она, в свою очередь, попрощалась с «пурпуроносцем». Но когда детективы уже практически переступили порог комнаты, кардинал задал им в спину неожиданный и, пожалуй, самый неприятный из всех вопросов:

— Этот разбойник имеет отношение к исчезновениям?

Данте неторопливо повернулся; каждая буква в его ответе — гласная и согласная — источала сладчайший мед.

— Ни в коем случае, Ваше Высокопреосвященство, речь идет всего лишь о провокаторе. Возможно, он один из тех юнцов, антиглобалистов. Известно, они любят рядиться в маскарадные костюмы, чтобы привлечь внимание.

Кардинал привстал еще немного и в конце концов сел на кровати, обратившись к монахине:

— Среди моих братьев-кардиналов прошел слух, что две особы, наиболее уважаемые в курии, не прибудут на конклав. Надеюсь, оба в добром здравии?

— Кто вам сказал это, Ваше Высокопреосвященство? — вмешался Данте.

Паола не поверила своим ушам, ибо в жизни не слышала более нежного, сахарного и смиренного голоса, какой сделался у Данте, когда он произносил свой последний вопрос.

— О, дети мои, в преклонные годы человек частенько страдает забывчивостью. Как будто кто-то шепнул между делом. Заверяю вас, что об этом знаю не я один.

— Ваше Высокопреосвященство, не подлежит сомнению, что такой слух не имеет под собой никаких оснований. С вашего позволения, мы должны продолжить поиски нарушителя.

— Хотелось бы верить, что его скоро найдут. В Ватикане стало слишком неспокойно, и, может, настало время изменить направление нашей политики безопасности.

Завуалированная угроза, скрытая под толстым слоем сахарной глазури (в точности как в медовом потоке Данте), не ускользнула от ушей детективов и священника. Даже у Паолы от тона кардинала кровь застыла в жилах, при том, что она не питала симпатии ни к одному из знакомых ей агентов Vigilanza.

Сестра Элена вышла из комнаты вместе с ними и двинулась дальше по коридору. На лестнице ее дожидался чрезвычайно грузный кардинал — наверное, Полжик, — и они вместе зашагали вниз по ступеням.

Как только спина сестры Элены исчезла из виду, Паола повернулась к Данте с горькой усмешкой:

— Похоже, с предотвращением нежелательных последствий вы справляетесь не столь эффективно, как вам кажется, суперинтендант.

— Клянусь, я не понимаю, как так получилось. — На его лице было написано тягостное раздумье. — Ну, будем надеяться, что они не узнают настоящей причины. Конечно, не узнают! Откуда бы? Учитывая расклад, даже Шоу может оказаться следующим, кто наденет красные сандалии Рыбака.

— «Пурпуроносцы» почуяли, что происходит что-то необычное как минимум, — заметила Диканти. — Если честно, я была бы в восторге, если бы эта гребаная история выплыла наружу и мы смогли бы нормально работать.

Вскипев, Данте собрался было дать ей достойный отпор, но тут на мраморной лестнице появился еще один персонаж. Карло Бои решил, что на месте происшествия должен работать тот, кого он считал самым опытным и неболтливым среди экспертов ОИНП.

— Всем добрый день.

— Добрый день, директор Бои, — отозвалась Паола.

Настала пора вернуться на сцену, где вновь главную роль сыграл Кароский.

Академия ФБР Квонтико, Виргиния

22 августа 1999 г.
— Входите, входите. Думаю, вы обо мне слышали, не так ли?

Представьте, что почувствовал бы египтолог, получи он приглашение от Рамзеса II на чашечку кофе. Примерно такие же эмоции вызывала у Паолы перспектива знакомства с Робертом Вебером. Она с трепетом вошла в зал совещаний, где знаменитый криминолог ставил оценки студентам, заканчивавшим курс. Уже десять лет он официально находился в отставке, но до сих пор, когда Вебер твердой поступью проходил по коридорам ФБР, ему почтительно кланялись. Этот человек совершил переворот в криминалистике, разработав новый метод розыска преступников — так называемый психологический профиль. На курсе, утвержденном в Академии ФБР для элиты сыска, где повышали профессиональный уровень талантливые молодые кадры со всего мира, на Вебера возлагали почетную обязанность выставлять итоговые баллы. Студенты были в восторге, поскольку имели возможность лично встретиться с человеком, которым искренне восхищались.

— Конечно, мне известно ваше имя, сэр. Должна сказать…

— Да-да, уже знаю, большая честь познакомиться со мной и так далее и тому подобное. Если бы мне давали по доллару каждый раз, когда я выслушиваю эту фразу, я был бы сейчас миллионером.

Криминолог уткнулся носом в пухлую папку. Паола сунула руку в карман брюк, вытащила мятую бумажку и подала Веберу:

— Большая честь познакомиться с вами, сэр.

Вебер взглянул на бумажку и расхохотался. Это была банкнота достоинством в один доллар. Он протянул руку и взял купюру, тщательно ее расправил и аккуратно положил в карман пиджака.

— Не мните купюры, Диканти. Это собственность казны Соединенных Штатов Америки.

Но он улыбался, довольный находчивостью студентки.

— Я учту, сэр.

Вебер сделал строгое лицо. Настал момент истины, и каждое его последующее слово обрушивалось на ее голову подобно ударам молота.

— Очень слабо, Диканти. Вы наскребли минимум по вещественным доказательствам и по стрельбе. Еще вы слабохарактерная. Быстро ломаетесь. И слишком легко сдаетесь, сталкиваясь с трудностями.

Паола расстроилась до слез. Когда живая легенда разносит тебя в пух и прах — это очень горько. Тем более что в его дребезжащем голосе не звучит ни капли теплоты.

— Вы не рассуждаете, хотя умны. Ваша задача — добраться до самой сути. А для этого вы должны фантазировать. Фантазируйте, Диканти! Не держитесь за букву учебника! Импровизируйте! И посмотрите, что получится. И будьте дипломатичнее. Вот ваши итоговые результаты. Посмотрите, когда выйдете из кабинета.

Паола трясущимися руками взяла у Вебера конверт и направилась к двери, радуясь возможности сбежать из аудитории.

— Еще одно, Диканти. Каков подлинный мотив серийного убийцы?

— Жажда убивать, с которой он не может справиться.

Старый криминолог с досадой покачал головой:

— Тепло, но еще не горячо. Вы опять повторяете учебник, мисс! Скажите, вам понятно, что такое страстное желание убивать?

— Нет, сэр.

— Иногда следует пренебречь трактатами по психиатрии. Истинный мотив — это тело. Вы узнаете артиста по манере исполнения. Проанализируйте дело рук убийцы, и вы узнаете, кто он. Пусть эта мысль первой приходит вам в голову, когда вы ступаете на место преступления.

Диканти бегом бросилась к себе и там закрылась в ванной. Кое-как успокоившись, она открыла конверт. Далеко не сразу она осознала, что видит.

Максимальные баллы по всем предметам — и ценный урок: видимость обманчива.

Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1

Четверг, 7 апреля 2005 г., 17.10
Не прошло и часа, как убийца скрылся из номера. Паола все еще ощущала его присутствие здесь — подобно тому как человек в закрытом помещении улавливает едкий запах невидимого газа. На словах Паола демонстрировала вполне рационалистический подход к серийным убийствам и маньякам. Это нетрудно. Особенно если выдавать заключения, сидя (в большинстве случаев) в удобном кабинете, где на полу постелен палас.

Однако все выглядит совсем иначе, когда нужно войти в комнату, не ступив при этом в лужу крови. Причем не из необходимости не наследить на месте происшествия. Туфли! Кровь безнадежно бы их испортила. Она оставляет пятна.

И в душе тоже.


Почти три года директор Бои не выезжал лично на место происшествия. Паола догадывалась, что он основательно поступился принципами, чтобы набрать побольше очков в глазах администрации Ватикана. Еще бы, ведь он не мог рассчитывать на получение политических дивидендов от своего итальянского начальства: проклятое следствие было засекречено.

Бои вошел первым, Паола за ним. Остальные бестолково топтались в коридоре, ощущая некоторую неловкость. Краем уха Диканти уловила, что Данте и Фаулер обменялись парой слов (причем она могла бы поклясться, что некоторые из выражений были далеко не парламентскими), но постаралась сосредоточиться на том, что происходило в гостиничном номере, а не за его пределами.

Она задержалась в дверях, дав Бои возможность без помех выполнить положенные в таких случаях следственные действия. Сначала криминалистическая фотосъемка: фотографии из углов комнаты, труп в полный рост, еще по одной во всех возможных ракурсах, и крупным планом снимки всех элементов, которые следователь сочтет существенными. Вспышка сверкала более шестидесяти раз, озаряя место происшествия потусторонним белесым светом. Перебранка за спиной и слепящий мигающий свет действовали на Паолу угнетающе.

Она глубоко вздохнула, пытаясь абстрагироваться от запаха крови и железистого привкуса во рту. Закрыв глаза, она мысленно начала считать от ста до нуля — неторопливо, стараясь соотносить сердечный ритм и счет по нисходящей. Если на ста ее пульс бешено галопировал, то на пятидесяти он превратился в мелкую рысь, а к нулю перешел на размеренный строевой шаг.

Паола открыла глаза.

Лежащий на кровати кардинал Жеральдо Кардозу, семидесяти одного года, был привязан к орнаментированному изголовью полотенцами, затянутыми крепкими узлами. Съехавшая набок кардинальская шапочка, все еще державшаяся на его голове, делала его странный облик гротескным.

Как заклинание Паола твердила наставление Вебера: «Проанализируйте дело рук убийцы, и вы узнаете, кто он». Она медленно повторяла мантру снова и снова, беззвучно шевеля губами, и повторяла ее до тех пор, пока эти слова не навязли у нее в зубах. Смысл их утратил свежесть новизны, но отпечатался в мозгу подобно тому, как почтовый штемпель, после того как его обмакнули во влажную краску, от многочисленных соприкосновений с бумагой наконец начинает оставлять сухой след.


— Приступим, — вслух сказала Паола, вынимая из кармана диктофон.

Бои даже не взглянул на нее. Он был полностью поглощен изучением формы пятен крови и поиском следов.

Диканти начала диктовать на магнитофон свои наблюдения — в том порядке, в каком ее учили это делать в Квонтико: за констатацией факта немедленно следовало заключение. В результате набиралось достаточно выводов, позволявших полностью реконструировать картину преступления.


Наблюдение: потерпевший находится в своем номере в гостинице; труп привязан за руки, никаких следов борьбы — обстановка комнаты не нарушена.

Вывод: Кароский проник в комнату под каким-то предлогом и быстро и бесшумно лишил жертву возможности сопротивляться.


Наблюдение: на полу лежит окровавленное полотенце, выглядит скомканным.

Вывод: по всей вероятности, Кароский заткнул рот жертве кляпом, а затем его вынул, чтобы, в соответствии со своим жутким сценарием, отрезать язык.


Наблюдение: мы слышим крик.

Вывод: по-видимому, после того как убийца вынул кляп, Кардозу успел закричать. Следовательно, преступник отрезает язык непосредственно перед тем, как перейти к глазам.


Наблюдение: оба глаза жертвы не пострадали, горло перерезано. Удар, очевидно, нанесен в спешке, очень много крови. Руки жертвы не ампутированы.

Вывод: в данном случае Кароский начал с пыток жертвы, отложив напоследок совершение устоявшихся ритуальных действий: ампутировать язык, глаза, руки.


Паола приоткрыла дверь и попросила Фаулера на минутку зайти в комнату. При виде жуткого зрелища, представшего перед его глазами, Фаулер поморщился, но не отвернулся. Криминолог отмотала назад пленку диктофона и дала прослушать священнику последнюю часть.

— Как вы считаете, имеет ли особый смысл последовательность его действий?

— Я не знаю, dottora. Дар речи исключительно важен для священника, ибо с его помощью он преподает таинства. Зрение не играет определяющей роли в совершении церковного обряда, поскольку не участвует активно ни в одном из актов службы. Однако руки такой функцией обладают, они священны, поскольку прикасаются к Телу Христову во время Евхаристии. Руки священника всегда сакральны, независимо от его деяний.

— Что вы имеете в виду?

— Даже у такого нечестивца, как Кароский, руки по-прежнему сакральны. Он наделен таким же правом преподавать таинства, как и самый добродетельный и непорочный из священников. Абсурд, конечно, но это так.

Паола содрогнулась. Сама мысль, что такой гнусный мерзавец может напрямую обращаться к Господу, показалась ей крамольной. Она отметила про себя, что безнравственность церкви — уважительная причина (среди многих других), оправдывающая ее отступничество. Она отвергла Бога, поскольку видела в нем лишь безжалостного деспота, парящего в небесах. Но близко столкнувшись смерзостью и развращенностью таких, как Кароский, призванных по идее служить во славу Господа, получила, по сути, доказательство собственной правоты, хотя и не испытывала торжества. Отнюдь. Она ощущала глубину их падения и подлость предательства так, как это, должно быть, чувствовал Иисус, и на пару мгновений представила себя на его месте. Воспоминание о Маурицио причинило ей боль сильнее, чем прежде, и Паола пожалела, что не она оказалась в крипте, ибо это придало бы хоть какой-то смысл чудовищному безумию.

— Боже мой.

Фаулер пожал плечами, не зная толком, что сказать. И вернулся в коридор. Паола снова включила запись.


Наблюдение: жертва одета в сутану. Сутана полностью расстегнута, под ней надеты хлопчатобумажная майка и панталоны модели boxer. Майка разорвана или, возможно, разрезана остро заточенным лезвием. На груди глубокие порезы, из которых образуются слова: EGO TE ABSOLVO.

Вывод: в данном случае Кароский начал с пыток жертвы, отложив напоследок совершение устоявшихся ритуальных действий: ампутировать язык, глаза, руки. Фраза «EGO TE ABSOLVO» была обнаружена также рядом с трупами Портини (о чем свидетельствуют фотографии, представленные Данте) и Робайры. Нарушение порядка ритуальных действий необычно и примечательно.


Наблюдение: имеется большое количество пятен и брызг на стенах. Также обнаружен отпечаток части подошвы на полу, рядом с кроватью. Вероятно, это кровь.

Вывод: на месте происшествия все необычно. Нет оснований полагать, что манера преступника получила развитие или же он действовал по обстановке. Его modus operandi анархичен и…


Диканти нажала на диктофоне клавишу stop. Что-то здесь явно не укладывалось в схему, что-то было не так.

— Как у вас дела, директор?

— Скверно. Очень скверно. Я обнаружил отпечатки пальцев на двери, ночном столике и спинке кровати, вот, собственно, и все. Имеется несколько комплектов отпечатков, и надеюсь, хотя бы один принадлежит Кароскому.

Бои держал в руках тонкую пластину полимера с довольно четким отпечатком указательного пальца, который только что был снят с изголовья. Директор смотрел его на свет, сравнивая с цифровым снимком пальцев Кароского, предоставленным Фаулером (и сделанным тем же Фаулером в изоляторе Кароского после бегства последнего, поскольку в Сент-Мэтью не было принято дактилоскопировать пациентов).

— Заключение пока предварительное, хотя, по-моему, ряд совпадений очевиден. Восходящее разветвление очень характерно, и дельтовидный хвост… — рассуждал Бои, обращаясь, скорее, к себе самому, чем к Паоле.

Паола отлично знала: если Бои считает отпечаток пальца пригодным, значит, так оно и есть. Бои славился как эксперт в области дактилоскопии. Наблюдая за ним теперь, ей оставалось только пожалеть о медленном угасании таланта, в результате чего выдающийся криминалист превратился в заурядного чиновника.

— Больше ничего, доктор?

— Абсолютно. Ни волос, ни волокон ткани, абсолютно ничего. В самом деле, он будто не человек, а призрак. Он, конечно, использовал перчатки, иначе я бы заподозрил, что Кардозу умертвил бесплотный дух.

— Ничего потустороннего в перерезанном горле нет, доктор.

Директор с недоумением посмотрел на труп, то ли раздумывая над словами подчиненной, то ли сделав какие-то собственные выводы. Наконец он ответил:

— Да, весьма мало, вы правы.


Паола вышла из комнаты, предоставив Бои заниматься своим делом. Она предполагала, что он найдет или какие-то крохи, или вообще ничего. Кароский был дьявольски хитер и, несмотря на спешку, следов после себя не оставил. Ее не покидало тревожное предчувствие. Паола оглянулась по сторонам. Прибыл Камило Чирин в сопровождении неизвестной особы — худосочного и хлипкого на вид человечка, обладавшего, однако, взглядом столь же пронзительным и острым, как и его нос. Чирин приблизился и представил человечка как Джанлуиджи Вароне, единоличного судью государства Ватикан. Этот тип не вызвал у Паолы симпатии: более всего он напоминал ей печального изможденного стервятника в пиджачной паре.

Судья оформил заключение, необходимое, чтобы унести тело. Осуществить транспортировку планировали в строжайшей тайне. Агенты Corpo di Vigilanza (раньше сторожившие дверь) успели переодеться, облачившись в мешковатые безразмерные рабочие комбинезоны черного цвета и резиновые перчатки. Им предстояло вымыть и опечатать комнату после ухода Бои и его команды. Фаулер сидел на низкой лавочке в конце коридора и спокойно читал бревиарий. Паола, как только отделалась от Чирина и судьи, подошла к священнику и села рядом. У Фаулера невольно возникло ощущение дежа-вю.

— Итак, dottora… Круг ваших знакомых кардиналов несколько расширился.

Паола грустно улыбнулась. Сколько событий произошло всего за тридцать шесть часов, с тех пор как они вдвоем с Фаулером дожидались приема у кабинета камерария! Вот только они ни на йоту не приблизились к основной цели — поимке Кароского.

— Мне казалось, что главным специалистом по черному юмору зарекомендовал себя суперинтендант Данте.

— Ну так оно и есть. Я просто на подхвате.

Паола открыла рот и снова закрыла. Она хотела поделиться с Фаулером одолевавшими ее сомнениями относительно ритуала Кароского, но ей никак не удавалось внятно сформулировать, что именно ее так тревожит. Она решила повременить с разговором и обдумать все как следует на досуге.

Как Паола с горечью убедилась позднее, в тот момент она приняла в корне неверное решение.

Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1

Четверг, 7 апреля 2005 г., 18.31
Данте и Паола сели в машину Бои. Директор пообещал подбросить их по дороге к моргу. Он собирался вернуться в ОИНП, чтобы попытаться выяснить, что послужило орудием убийства в каждом из эпизодов. Фаулер приготовился последовать за ними, когда его окликнули с крыльца Дома Святой Марфы:

— Отец Фаулер!

Священник обернулся. Кардинал Шоу махал ему руками, приглашая подойти. Фаулер приблизился:

— Надеюсь, Вашему Высокопреосвященству уже лучше.

Кардинал тепло улыбнулся:

— Мы смиренно принимаем испытания, посланные Господом. Дорогой Фаулер, я хотел бы воспользоваться случаем лично поблагодарить вас за столь своевременную помощь.

— Ваше Высокопреосвященство, когда мы подбежали, вы уже были в полной безопасности.

— Кто знает, кто знает, что мог бы сотворить этот безумец, если бы вернулся. Я ваш должник. И непременно позабочусь довести до сведения курии, что вы образцовый служитель Божий.

— Честное слово, в этом нет необходимости, Ваше Высокопреосвященство.

— Сын мой, невозможно предугадать, в какой момент потребуется замолвить словечко. Всякий может оступиться. Важно не упустить свой шанс.

Фаулер смотрел на него непроницаемым взглядом.

— Ну конечно, сын мой… — продолжал Шоу. — Благодарность курии может быть выражена в более осязаемой форме. В том числе мы можем потребовать вашего перевода сюда, в Ватикан. Камило Чирин, похоже, теряет хватку. Вероятно, его место мог бы занять человек, который гарантированно погасит скандал. Эффективно.

Фаулер начал догадываться, к чему клонит кардинал.

— Ваше Высокопреосвященство просит меня потерять некое личное дело?

Кардинал заговорщически ему подмигнул, что выглядело ребячеством, весьма неуместным к тому же, учитывая предмет разговора. Но Шоу вообразил, что добился желанной цели.

— Вот именно, сын мой, вот именно. Мертвые не мстят за обиды.

Священник нехорошо усмехнулся:

— Да ведь это из Блейка[72]. В жизни не слышал, чтобы кардинал цитировал «Пословицы Ада».

Лицо Шоу окаменело, голос стал скрипучим и жестким, как крахмальный пасторский воротничок. Тон священника ему решительно не понравился.

— Неисповедимы пути Господа.

— Пути Господни не пересекаются с путями врага, Ваше Высокопреосвященство. Я усвоил эту простую истину с детства, еще в школе, и она с тех пор не обесценилась.

— Скальпель хирурга, бывает, пачкается. Вы же, сын мой, подобны ланцету, острому, как бритва. Скажем так, мне известно, что вы представляете несколько заинтересованных сторон в данном деле.

— Я всего лишь простой священник, — промолвил Фаулер, притворно удивившись.

— Бесспорно. Однако в определенных кругах поговаривают о ваших… возможностях.

— А в этих кругах разве не упоминают о моих проблемах с вышестоящими, Ваше Высокопреосвященство?

— И такие слухи тоже имеют место. Однако я не сомневаюсь, что в нужный момент вы поступите так, как должно. Вы ведь не позволите, чтобы доброе имя Церкви склоняли на первых страницах газет, сын мой?

Священник ответил молчанием, холодным и презрительным. Кардинал покровительственно похлопал его по плечу, обтянутому тканью безукоризненно сидевшей на нем одежды, и понизил голос до шепота:

— В наше время у всякого найдутся свои маленькие тайны. Может статься, ваше имя всплывет в иной связи. Например, будет фигурировать в документах Святой службы, скажем, вызова на трибунал. Еще раз…

Не добавив больше ни слова, он резко повернулся, возвращаясь в Дом Святой Марфы. Фаулер сел в урчавшую двигателем машину, где его дожидались спутники.

— Вы хорошо себя чувствуете, святой отец? — с участием спросила Диканти. — Вы неважно выглядите.

— Превосходно, dottora.

Паола внимательно на него посмотрела. Фаулер явно солгал: он был бледен как полотно, и, казалось, состарился лет на десять.

— Что хотел кардинал Шоу?

Фаулер попытался непринужденно улыбнуться, что произвело еще более тягостное впечатление, чем его внешний вид.

— Его Высокопреосвященство? А, ничего особенного. Просил передать привет одному общему знакомому…

Городской морг

Пятница, 8 апреля 2005 г., 01.25
— Уже становится традицией принимать вас на рассвете, dottora Диканти.

Паола сказала в ответ что-то нейтральное, вежливо-равнодушное. Фаулер, Данте и судебный медик находились по одну сторону прозекторского стола, она стояла напротив. Все четверо были облачены в голубые халаты, на руках резиновые перчатки — наряд вполне соответствовал обстановке. Начиная со вторника Паола приходила сюда уже в третий раз. И в этой связи ей вспомнилось, что однажды она читала о рекурсивных свойствах ада — о том, что аду свойственно такое качество, как самовоспроизведение. Может, на сей раз в пекло они не попали и обошли адскую пропасть по кромке, но у них перед глазами было несомненное доказательство его существования.

На прозекторском столе труп Кардозу казался во много раз страшнее, чем на гостиничной кровати. Отмытый от крови, покрывавшей его несколько часов назад, он имел жутковатое сходство с большой бледной куклой, безжалостно изрезанной ножом. Кардинал при жизни отличался худощавым телосложением, и после огромной потери крови его лицо напоминало продавленную картонную маску с выражением укора.

— Что мы знаем о нем, Данте? — спросила Диканти.

Суперинтендант заглянул в записную книжечку, которую носил в кармане пиджака.

— Жеральдо Клаудио Кардозу, родился в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, назначен кардиналом в две тысячи первом. Имел репутацию защитника рабочих, всегда отстаивал интересы бедных и бездомных. До того как стать кардиналом, он завоевал широкую известность в диоцезе Сан-Жозе. Там сосредоточены крупнейшие заводы Латинской Америки. — И Данте назвал две самые знаменитые в мире марки автомобилей. — Он всегда выступал посредником между работниками и предприятием. Рабочие его обожали и называли «профсоюзным епископом». Он входил также в состав нескольких конгрегаций римской курии.

В этот раз даже патологоанатом хранил молчание. Вскрытие Робайры он проводил, посмеиваясь и подшучивая над чувствительностью Понтьеро. Через несколько часов у него на столе оказался тот самый человек, которого он поднял на смех. А на следующий день — второй «пурпуроносец». Священник, сделавший немало добра, по крайней мере так следовало из отчета. Доктору стало любопытно, насколько совпадают официальная и неофициальная биографии кардинала. Вопрос, вертевшийся у него на языке, в конце концов произнес Фаулер, адресовав его Данте:

— Суперинтендант, есть что-то еще помимо обзора материалов прессы?

— Отец Фаулер, не поддавайтесь заблуждению, что все служители нашей святой церкви ведут двойную жизнь.

— Постараюсь запомнить, — с каменным выражением лица отозвался Фаулер. — А теперь ответьте мне, пожалуйста.

Данте изобразил мыслительный процесс, покрутив головой направо и налево в свойственной ему манере. У Паолы возникло стойкое ощущение, что он уже знал ответ, наверное, заранее приготовившись к подобному вопросу.

— Я навел справки. Практически все подтверждают официальную версию. За ним водились мелкие грешки, но как будто ничего серьезного. Баловался марихуаной в юности, еще до того, как стать священником. Замечен в связях с политиками сомнительного толка в университете и, собственно, все. Уже сделавшись кардиналом, имел столкновения с некоторыми коллегами в Ватикане, поскольку поддерживал движение, на которое косо смотрят в курии, а именно — харизматов[73]. В общих чертах Кардозу вполне положительный тип…

— Как и оба других, — подвел итог Фаулер.

— Похоже на то.

— Что вы можете сказать об орудии убийства, доктор? — вмешалась Паола.

Патологоанатом указал на горло жертвы и порезы на груди.

— Эти раны нанесены режущим предметом с острым лезвием, возможно, кухонным ножом среднего размера, но острым как бритва. В предыдущих случаях я воздерживался от преждевременных выводов, однако, изучив слепки разрезов, я склонен утверждать, что убийца использовал одно и то же оружие во всех трех случаях.

Паола взяла сказанное на заметку.

— Dottora, — обратился к ней Фаулер, — какова вероятность, по вашему мнению, что Кароский выкинет какой-нибудь фокус во время похорон Войтылы?

— Черт побери, понятия не имею. Охрану Дома Святой Марфы, безусловно, необходимо усилить…

— Уже сделано, — хвастливо заявил Данте. — Они замурованы со всех сторон так плотно, что не смогут определить даже, ночь или день на дворе, не взглянув на часы.

— …хотя безопасность и прежде находилась под строгим контролем, что не помогло делу. Кароский продемонстрировал невероятную изобретательность и хладнокровие. Откровенно говоря, не знаю, что думать. Я не представляю, что у него на уме, но вряд ли он отважится сейчас на новый демарш. В последнем случае он не успел довести до конца свой ритуальный обряд и оставить нам кровавое послание, как в двух других эпизодах.

— И это означает, что мы потеряли след, — с сожалением констатировал Фаулер.

— Да, но одновременно данное обстоятельство должно вывести его из равновесия и сделать уязвимым. Но с этим подонком трудно что-либо предугадать заранее.

— Нам предстоит удвоить бдительность, чтобы защитить кардиналов, — ответил Данте.

— Не только защитить кардиналов, но и найти убийцу. Даже если он ничего не собирается предпринимать, он придет на похороны, будет смотреть на нас и смеяться. Ручаюсь головой.

Площадь Святого Петра

Пятница, 8 апреля 2005 г. 10.15
Похороны Иоанна Павла II прошли на диво спокойно. Настолько спокойно, насколько это возможно для похорон религиозного лидера более миллиарда верующих, на которых присутствовали президенты и монархи ведущих государств земного шара. И не только они. Сотни тысяч людей теснились на площади, сотни тысяч лиц, и каждый переживал личную драму: смятенные чувства переполняли сердца и метались в глазах, точно языки пламени за каминной решеткой. Но кое-кто из множества действующих лиц играл не последнюю роль в этой драматической истории.


Одной из героинь была Андреа Отеро. Робайру ей найти не удалось. Журналистка сделала три открытия на азотее, куда забралась вместе с коллегами из немецкой телевизионной группы. Выяснилось следующее: во-первых, если напряженно смотреть вдаль через призматический бинокль, через полчаса начинает зверски болеть голова. Во-вторых, затылки кардиналов похожи как две капли воды. В-третьих, на стульях сидели сто двенадцать «пурпуроносцев». Она нарочно пересчитала несколько раз. А судя по опубликованному списку выборщиков, лежавшему у нее на коленях, их должно было быть сто пятнадцать.


Камило Чирина открытия Андреа Отеро едва ли порадовали бы, но у него имелись свои (и весьма серьезные) проблемы. Виктор Кароский, маньяк, убийца кардиналов, был лишь одной из них. И если Кароский не причинил Чирину никаких неприятностей во время погребения Папы, в этом преуспел самолет без опознавательных знаков, который вторгся в воздушное пространство Ватикана в разгар траурной церемонии. Вспомнив о трагедии одиннадцатого сентября, Чирин перенервничал не меньше, чем пилоты трех истребителей, пустившихся в погоню за нарушителем. К счастью, тревога длилась недолго, через пару минут дали отбой. Выяснилось, что неопознанным самолетом управлял македонец-любитель, который просто-напросто заблудился. Нелепый эпизод переполнил чашу терпения Чирина. Его заместитель рассказывал потом, что за пятнадцать лет совместной службы он впервые услышал, как Чирин повысил голос.


Другой подчиненный Чирина, Фабио Данте, находился в гуще толпы. Он проклинал судьбу, очутившись в эпицентре жестокой давки — народ теснился, напирая вперед, когда выносили и устанавливали перед алтарем на паперти собора гроб с Папой Войтылой, и со всех сторон оглушительно кричали: «Santo subito»[74]. С отчаянием Данте тянулся вверх, тщетно пытаясь рассмотреть среди плакатов и голов густобородого кармелита. Окончанию траурной церемонии он радовался чуть ли не больше всех.


Отец Фаулер был среди священников, причащавших простых паломников. Не раз и не два ему чудилось, будто он узнает Кароского в человеке, готовившемся принять Тело Христово из его рук. В то время как мимо него вереницей проходили сотни других, желавших приобщиться к Господу, Фаулер молился. Он молился о благополучном исходе дела, которое привело его в Рим, а также о том, чтобы Всемогущий ниспослал ему просветление и придал сил, дабы он справился с искушением, подстерегшим святого отца в Вечном городе.


Не подозревая, что Фаулер взывает к Богу о помощи в значительной степени из-за нее, Паола пристально рассматривала толпу с лестницы собора Святого Петра. Она встала в уголке, но молиться не стала. Она теперь вообще не молилась. Вскоре все лица слились для нее в одно, и Диканти оставила эту безнадежную затею — искать песчинку в людском море. И она стала размышлять о мотивах убийцы.


Доктор Бои занял пост перед несколькими мониторами в компании с Анджело, судебным художником ОИНП. Они принимали трансляцию с телекамер РАИ[75], установленных на площади, даже раньше, чем картинка шла в прямой эфир. Они открыли свою охоту и заработали в награду такую же головную боль, как и Андреа Отеро. И никаких следов «инженера», как его в блаженном неведении продолжал именовать Анджело.


На эспланаде агенты секретной службы Джорджа Буша сцепились с агентами Vigilanza, не пропустившими чужаков на площадь. Тот, кто знаком хотя бы понаслышке с работой секретной службы США, не поверит, что в такой день она осталась за бортом. Никто нигде и никогда не перекрывал дорогу американцам столь решительно. Vigilanza категорически отказалась выдать пропуск. Чем больше они настаивали, тем меньше оставалось у них шансов.


Почтил присутствием похороны и Виктор Кароский, в благочестивом экстазе он истово молился вслух. В нужные моменты он пел гимны — сочным, глубоким голосом, проливая искренние слезы и строя планы на будущее.

Никто не обратил на него внимания.

Зал прессы в Ватикане

Пятница, 8 апреля 2005 г., 18.25
Андреа Отеро примчалась на пресс-конференцию высунув язык. Жара, в сущности, была тут ни при чем. Андреа забыла журналистское удостоверение в гостинице, и ей пришлось уговаривать хмурого таксиста на полпути развернуться и ехать обратно, чтобы она могла его взять. Оплошность не сулила ей катастрофических последствий, ибо испанка вышла заранее, имея в запасе целый час. Она хотела приехать заблаговременно, поскольку собиралась поговорить с Хоакином Балсельсом, пресс-секретарем Ватикана, о том, куда «испарился» кардинал Робайра. Предпринятые ею попытки установить местонахождение бразильца результатов не принесли.

Зал прессы Ватикана располагался в пристройке к огромному амфитеатру, или залу приемов, сооруженному в годы понтификата Иоанна Павла II. Современное здание вместимостью более шести тысяч человек бывало обычно переполнено по средам, в дни официальных папских аудиенций. Двери зала прессы открываются прямо на улицу и соседствуют со стеной дворца Сант-Уффиццио.

Зал прессы был рассчитан на сто восемьдесят пять человек. Андреа полагала, что, приехав на пятнадцать минут раньше назначенного часа, она без труда займет хорошее место, но та же блестящая идея одновременно пришла в голову еще трем сотням репортеров. В итоге в зале образовалась жуткая теснота, что неудивительно: для освещения похорон Верховного понтифика, состоявшихся утром в пятницу, и конклава аккредитацию получили три тысячи сорок два представителя массмедиа из девяноста стран мира. Больше двух миллиардов человек (и половина из них — католики) прощались с покойным Папой на расстоянии, не выходя из дома. «А я здесь. Я, Андреа Отеро». Ха, видели бы ее сейчас подруги с факультета журналистики!

Итак, Андреа хоть и осталась без сидячего места, готовилась принять участие в пресс-конференции, где им объяснят, как будет проходить конклав. Она старалась держаться как можно ближе к двери. Вход был всего один, так что она имела возможность перехватить Балсельса в момент его появления.

Андреа внимательно перечитала свои записи — информацию, которую удалось собрать о пресс-секретаре Ватикана. Врач по образованию, он затем переквалифицировался в журналиста. Нумерарий[76] католической организации Opus Dei родился в Картахене[77], и по всем отзывам — человек волевой и хладнокровный. Он стоял на пороге семидесятилетия, и неофициальные источники (Андреа всецело им доверяла) называли его в числе самых влиятельных особ Ватикана. В течение многих лет он получал информацию из уст Папы и обрабатывал ее, чтобы должным образом донести до широкой общественности. Если он считал, что какое-то событие не следует доводить до сведения публики, оно не получало огласки. Он не допускал утечки информации. Его curriculum vitae[78] впечатляла, особенно коллекция ученых и почетных званий. Андреа изучила список его наград и медалей: командор того-то, грамота оттуда-то, большой крест такой-то… Перечень регалий занимал две страницы с интервалом в одну строку. Трудновато будет раскусить этот крепкий орешек.

«Ничего, у меня отличные зубы, черт подери». Несмотря на нараставший многоголосый гул в зале, она сосредоточилась, пытаясь привести в порядок мысли, как вдруг на аудиторию обрушился мощный шквал пронзительных звуков.

Сначала прозвучала одинокая трель, подобно первой крупной капле, предвестнице ливня. Потом еще три или четыре. А затем начался ад — со всех сторон на разные лады заверещало, запело, засвистело…

Десятки мобильных телефонов зазвонили одновременно. Какофония длилась в общей сложности секунд сорок. Журналисты побросали терминалы и затрясли головами. Раздались отдельные возмущенные голоса:

— Ребята, и так уже опоздание в четверть часа. Такими темпами мы не успеем дать материал к сроку!

Неподалеку, чуть в стороне, Андреа услышала испанскую речь. Локтями она расчистила себе путь и действительно увидела смуглую журналистку с тонкими чертами лица. По акценту Андреа определила, что коллега ее — мексиканка.

— Привет, как дела? Я Андреа Отеро из «Глобо». Послушай, ты не могла бы объяснить, почему разом звонят все мобильники?

Мексиканка улыбнулась и показала свою трубку:

— Смотри, сообщение из пресс-центра Ватикана. Нам посылают эсэмэску, когда есть важная новость. Совсем новая система, нас постоянно держат в курсе дела. Единственное неудобство, что становится слишком шумно, когда мы все собираемся в одном месте. В последней эсэмэске нас известили, что сеньор Балсельс задерживается.

Андреа восхитилась остроумием затеи и ее безукоризненной реализацией. Должно быть, это непросто — вовремя обеспечивать информацией сотни журналистов!

— Неужели ты не подключилась к услугам их сотовой сети? — удивилась мексиканка.

— Ну… еще нет. Меня не предупредили.

— Ерунда, не переживай. Видишь вон ту девушку?

— Блондинку?

— Нет, в сером пиджаке, с папкой. Подойди к ней и попроси, чтобы тебя внесли в список абонентов. Через полчаса тебя зарегистрируют в базе данных.

Андреа так и сделала. На ломаном итальянском она сообщила о своих пожеланиях, а также анкетные данные. Девушка проверила ее аккредитацию и внесла номер мобильного телефона в электронную записную книжку.

— Устройство подключено к главному серверу, — обронила она с утомленной улыбкой, явно гордясь продвинутыми технологиями. — На каком языке вы предпочитаете получать сообщения из Ватикана?

— На испанском.

— На испанском классическом или на диалекте одной из испаноязычных стран?

— На староиспанском, — брякнула уроженка Кастилии.

— Scisi[79]? — переспросила та на безупречном (и таком надменном) итальянском.

— Простите. На классическом, пожалуйста.

— Минут через пятнадцать вас подключат к рассылке. Мне нужно только, чтобы вы поставили подпись на бланке, если вы не против, уполномочив нас направлять вам информацию.

Журналистка кое-как, не глядя, подписала бланк, который девушка извлекла из папки, и распрощалась, рассыпаясь в благодарностях.

Вернувшись на прежнюю позицию, Андреа собралась еще почитать информацию о Балсельсе, но как раз в это время рокот голосов возвестил о прибытии пресс-секретаря. Она нацелила внимание на главный вход, однако испанец воспользовался маленькой дверкой, укромно спрятавшейся за сценой, на которую он и поднялся. Как ни в чем не бывало он привычно принялся делать вид, что раскладывает по порядку бумаги, давая время операторам найти выигрышный ракурс для съемки, а журналистам — занять места в зале.

Андреа, проклиная свое невезение и энергично работая локтями, начала проталкиваться к сцене, где на кафедре терпеливо дожидался тишины официальный представитель Ватикана. Задача оказалась не из легких. И все же, пока коллеги рассаживались, Андреа сумела пробиться к сцене.

— Сеньор Балсельс, я Андреа Отеро из ежедневника «Глобо»! Я всю неделю безуспешно пыталась установить местонахождение…

— Позднее.

Пресс-секретарь даже не взглянул на нее!

— Но, сеньор Балсельс, вы просто не понимаете! Я обязана проверить информацию…

— Я сказал — позднее, сеньорита! Мы начинаем.

Андреа была ошеломлена. Он ни разу не повернул головы в ее сторону, и это взбесило ее больше всего. Она привыкла покорять мужчин ярким блеском голубых очей.

— Но, сеньор Балсельс, напоминаю: я представляю влиятельную испанскую газету… — Журналистка надеялась повысить свои шансы, упомянув, что работает в испанской прессе, но потерпела неудачу. Глава пресс-службы все же взглянул на нее, но его глаза источали арктический холод.

— Как, вы сказали, ваше имя?

— Андреа Отеро.

— Из какого издания?

— «Глобо».

— А где Палома?

Паломой звали специального корреспондента газеты в Ватикане. Ту самую, которая по воле случая на пару дней прилетела в Испанию и любезно разбилась на машине (не насмерть), чтобы уступить место Андреа. Плохо, что Балсельс спросил о ней, очень плохо!

— Ну… ее нет. У нее неприятности…

Балсельс нахмурил брови, как способен хмуриться, наверное, только старейший нумерарий Opus Dei. Андреа отступила на шаг, растерявшись.

— Девочка, посмотрите, сколько людей у вас за спиной, — сказал Балсельс, указывая на заполненные до отказа ряды кресел. — Это ваши коллеги из Си-эн-эн, Би-би-си, Рейтер и сотен других уважаемых компаний. Многие из них уже работали корреспондентами, аккредитованными в Ватикане, когда вас еще на свете не было. И все они ждут, когда я начну пресс-конференцию. Сделайте милость, займите свое место как можно скорее.

Андреа обратилась в бегство — с полыхающими щеками, сгорая от стыда. Репортеры в первом ряду саркастически ухмылялись. Многие выглядели старше треклятой колоннады Бернини! Протискиваясь в конец зала, где она оставила сумку с портативным компьютером, Андреа слышала, как Балсельс перешучивается с кем-то из этих мамонтов в первом ряду. Гулкие раскаты смеха — демонического хохота! — гремели у нее за спиной. Андреа ни секунды не сомневалась, что они потешаются над ней. Многие оборачивались ей вслед, и она побагровела до самых корней волос. Низко опустив голову и выпростав руки, она словно плыла по морю тел, пробираясь по тесному проходу к двери. Ей не стало легче, когда она наконец достигла цели, схватила компьютер и развернулась. Тогда она скользнула к двери. Девушка, оформлявшая подключение к СМС-рассылке, задержала ее, взяв за локоть, и вежливо предупредила:

— Не забывайте, если вы сейчас выйдете, вы не сможете вернуться обратно, пока не закончится пресс-конференция. Дверь запирается. Вы же знаете, таковы правила.

«Ну театр, — усмехнулся Андреа, — настоящий театр!»

Рывком она высвободила руку из девичьих лапок и, не потрудившись ответить, выскочила вон. Дверь захлопнулась за спиной с глухим стуком, который, конечно, не избавил ее от чувства стыда, но все же на душе посветлело. Ей отчаянно хотелось курить, и она судорожно зашарила по карманам элегантной куртки в поисках сигарет. Рука нащупала упаковку с мятными пастилками, служившими ей успокоительным средством взамен привычного табака. Она вспомнила, что неделю назад решила отказаться от пагубной привычки.

«Чертовски не вовремя».

Она вынула коробочку мятных пастилок и взяла сразу три. На вкус они напоминали блевотину, но по крайней мере во рту что-то было. Впрочем, от никотиновой ломки леденцы помогали мало.

В будущем Андреа Отеро часто будет вспоминать этот судьбоносный миг: как она стояла под дверью зала прессы, прислонившись к косяку, героически пыталась успокоиться и ругала себя последними словами — за глупость и за то, что стушевалась, как девчонка.

Но важность момента заключалась вовсе не в ее жалких воспоминаниях; он был примечателен тем, что явился первым звеном в цепи необычайных и знаменательных событий. Она задержалась — и в результате сделала страшное открытие, в буквальном смысле едва не убившее ее, что, в свою очередь, привело к знакомству с человеком, изменившим всю ее жизнь. А задержалась Андреа по весьма прозаической причине: она решила уйти отсюда сразу после того, как растворятся во рту леденцы. Просто чтобы слегка привести нервы в порядок. Сколько нужно времени, чтобы рассосался мятный леденец? Немного. Для Андреа, однако, оно тянулось целую вечность, поскольку каждой клеточкой своего организма она рвалась обратно в отель, чтобы поскорее зарыться с головой в одеяло. Но ей претило бежать, трусливо поджав хвост, и она нарочно тянула время, чтобы сохранить хоть капельку самоуважения.

Три мятные пастилки в корне изменили ее судьбу (и, весьма вероятно, историю восточного мира, хотя наверняка это узнать невозможно). Сработало простое правило: оказаться в нужном месте в нужное время.

От ментолового леденца оставалось всего ничего — тоненькая иголочка на языке, когда из-за угла появился посыльный. Он был одет в оранжевую униформу — комбинезон и кепку, держал в руке сумку и очень спешил. Посыльный устремился прямиком к Андреа:

— Эй, простите, тут находится зал прессы?

— Да, это здесь.

— У меня срочная бандероль для Майкла Уильямса из Си-эн-эн, Берти Хегренда из Эр-тэ-эль…

Андреа оборвала его, причем довольно грубо:

— Расслабься, приятель. Пресс-конференция уже началась. Тебе придется часок подождать.

Посыльный уставился на нее в прострации:

— Но этого не может быть. Мне сказали, что…

Журналистка испытала своего рода извращенное удовольствие, вымещая свои неприятности на ни в чем не повинном человеке.

— Увы, таковы правила.

Курьер в полном отчаянии провел ладонью по лицу.

— Вы не понимаете, сеньорина. В нынешнем месяце у меня уже было несколько опозданий. Срочные заказы необходимо доставлять в течение одного часа с момента поступления, или они не оплачиваются. Вот десять конвертов по тридцать евро за штуку. Если я не выполню поручение, Ватикан может отказаться от услуг моего агентства, и меня непременно уволят.

Андреа мгновенно смягчилась. Она была доброй особой. Конечно, импульсивной, безрассудной, капризной, иногда добивающейся своего с помощью вранья (и центнеров везения), все верно, но и добросердечной. Приглядевшись к надписи на бейджике курьера, прикрепленном к форменной куртке (еще одно положительное качество Андреа: она всегда обращалась к людям по имени), она сказала:

— Послушайте, Джузеппе, мне жаль, но при всем желании я не могла бы провести вас в зал. Дверь открывается только изнутри. Обратите внимание, с этой стороны нет ни ручки, ни замка.

Посыльный издал стон отчаяния. Подбоченясь (его руки поместились на поясе аккуратно за выпирающим животиком, заметным даже в форменной тужурке), он задумался, силясь найти выход в этой критической ситуации. При этом он украдкой поглядывал на Андреа. Она недовольно шевельнула плечами, ничуть не сомневаясь, что он косится на ее грудь — опыт по этой части у девушки накопился обширный, ибо мужчины каждый божий день пялились на нее, начиная с ее подросткового возраста. Но тут же сообразила, что он смотрит на карточку аккредитованного журналиста, висевшую на шнурке у нее на шее.

— Я придумал! — воскликнул посыльный. — Я оставлю конверты вам!

На карточке аккредитации был изображен герб Ватикана, и посыльный, видимо, вообразил, что она служащая Святого Престола.

— Видите ли, Джузеппе…

— Какой Джузеппе! Зовите меня просто Беппо, — ответил курьер, роясь в сумке.

— Беппо, в самом деле, я не могу…

— Послушайте, вы должны мне помочь. Вам даже не нужно расписываться, я уже сделал отметки о вручении. Поставил разные закорючки против каждой фамилии, и все дела. Только пообещайте, что передадите конверты, как только откроют дверь.

— Но дело в том…

Беппо уже совал ей в руки конверты.

— На каждом написано, кому он адресован. Клиент не сомневался, что все эти журналисты будут сегодня здесь, так что не волнуйтесь. Ладно, я пошел, мне надо еще доставить два письма — одно в Corpo di Vigilanza, другое на виа Ламармора. Пока, и спасибо, красавица!

И прежде чем Андреа успела открыть рот, странный субъект развернулся и был таков.

Андреа озадаченно воззрилась на стопку конвертов. Они были адресованы корреспондентам десяти крупнейших информационных компаний. Она немало слышала о четырех из десяти журналистов и узнала в лицо двоих в зале прессы.

Конверты размером в половину листа выглядели совершенно одинаково, различаясь лишь именами адресов. И везде повторялась одна и та же фраза; она-то и заставила Андреа насторожиться и сделать стойку, разбудив ее репортерские инстинкты. На каждом конверте в левом верхнем углу от руки было начертано: «Эксклюзивная информация — вскрыть немедленно». На решение нравственной дилеммы Андреа потратила меньше пяти секунд. Чашу весов склонила мятная пастилка. Андреа оглянулась по сторонам. Улица была пустынной, свидетелей почтового взлома в поле зрения не было. Она выбрала первый попавшийся конверт и аккуратно его надорвала.

«Из чистого любопытства».

В конверте лежали два предмета. Во-первых, диск DVD, на лицевой стороне которого была выведена нестираемым фломастером фраза, повторяющая надпись на конвертах. А во-вторых, сопроводительная записка на английском языке:

Запись на диске имеет первостепенное значение. Не исключено, что этот сюжет станет самой громкой сенсацией года, а возможно, и столетия. Определенные лица стараются замять дело. Срочно посмотрите запись и предайте ее содержание огласке как можно скорее.

Отец Виктор Кароский.
Андреа пришло в голову, что это может оказаться шуткой. Существовал лишь один способ проверить. Она достала из сумки ноутбук, включила его и вставила диск. Она проклинала оперативную систему на всех известных ей языках — испанском, английском и убогом итальянском в объеме разговорника, — пока наконец компьютер не загрузился и она не убедилась, что на диске записан фильм.

Она смотрела его ровно сорок секунд, потом ее затошнило.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Суббота, 9 апреля 2005 г., 01.05
Паола разыскивала Фаулера по всему управлению. Она ничуть не удивилась, обнаружив его внизу, в служебном тире, с оружием в руках. Пиджак от его костюма лежал, аккуратно сложенный, на стуле. Воротничок и манжеты покоились на полочке в стрелковой кабине. Фаулер был в защитных наушниках, поэтому Паола не стала окликать его, пока он не израсходует обойму. Ее привели в восхищение выражение сосредоточенности и идеально сбалансированная стойка стрелка. Рука у него была твердой, несмотря на то что стрелку минуло полвека. Ствол пистолета не сбивался с прицела ни на миллиметр после каждого выстрела, как будто был намертво вмонтирован в гранитную скалу.

На ее глазах Фаулер расстрелял не одну, а три обоймы. Он стрелял неторопливо, без суеты, прищурившись и слегка наклонив голову. Наконец он ее заметил. Всего в тире было пять кабин, разделенных толстыми перегородками. От каждой тянулись стальные тросы, на которых крепились мишени, передвигавшиеся с помощью системы блоков на любой рубеж до сорока метров.

— Доброй ночи, dottora.

— Поздновато для тренировки, вы не находите?

— Мне не хотелось возвращаться в гостиницу. Я знал, что не засну нынешней ночью.

Паола кивнула. Она прекрасно его понимала. Невыносимо провести все похороны на ногах, бездействуя. Бессонница сегодня была гарантирована. Желание сделать хоть что-то полезное не давало покоя.

— Где мой дорогой друг суперинтендант? — спросил Фаулер.

— О, получил срочный вызов. Мы обсуждали результаты вскрытия Кардозу, когда ему позвонили. Он убежал, не дослушав меня до конца.

— Очень на него похоже.

— Да, но давайте не будем об этом. Лучше посмотрим, каких успехов вы достигли в боевой подготовке, святой отец.

Криминолог нажала на кнопку, приводившую в действие механизм, приближающий картонные мишени с нарисованным черной краской силуэтом человека. Мишень подплывала к ним медленно и довольно долго, поскольку Фаулер установил цель на максимально далеком расстоянии. Увидев, что почти все пули легли в центр круга, Паола не удивилась. Скорее, для нее явилось неожиданностью, что одной дырки не хватало. Она была разочарована, что он не всадил все заряды в яблочко, как персонажи боевиков.

«Но он ведь не герой боевика. Он человек из плоти и крови. Умный, образованный. И превосходный стрелок. Пожалуй, этот промах добавляет ему человечности».

Фаулер проследил за направлением ее взгляда и засмеялся. Собственный промах его позабавил.

— Я несколько утратил сноровку, но мне по-прежнему очень нравится стрелять. Потрясающий вид спорта.

— Лишь тогда, когда это только спорт.

— Все еще не доверяете мне, да, dottora?

Паола не ответила. Ей было приятно видеть его так, без пасторского воротничка, в рубашке с засученными рукавами и черных брюках. Но фотографии из Эль-Агуакате, которыми потрясал Данте, постоянно всплывали у нее в голове, словно пьяные вишни в чане.

— Нет, отче. Не до конца. Но я очень хочу вам верить. Вас это устраивает?

— Должно устроить.

— Где вы достали пистолет? Оружейная закрыта в это время суток.

— А, мне одолжил директор Бои. Это его пистолет. Он сказал, что уже давно им не пользовался.

— К сожалению, это правда. Знали бы вы его три года назад! Он был отличным профессионалом, великим ученым. Он им и остался, но прежде в его глазах горел азарт, жажда познания, теперь огонь угас, сменившись чиновничьей скукой.

— В вашем голосе я слышу горечь или ностальгию, dottora?

— И то и другое, всего понемногу.

— Трудно было его забыть?

Паола изобразила удивление:

— О чем вы?

— Будет вам, не обижайтесь. Я видел, как он возводит стену отчуждения между собой и вами. Бои умело соблюдает дистанцию.

— Увы, ему это действительно хорошо удается.

На мгновение она запнулась. И снова ощутила волнующую пустоту в желудке — чувство, возникавшее время от времени, когда она смотрела на Фаулера. Как на русских горках. Может, признаться ему, подумала она с грустью и вялой иронией. Он все-таки священник и привык сталкиваться с самыми низменными проявлениями человеческой натуры. Как, впрочем, и она сама.

— У нас с Бои был роман. Короткий. Не знаю, то ли он ко мне охладел, то ли решил, что я помешаю его продвижению по службе.

— Но вы предпочитаете второй вариант.

— Самообман — моя стихия. Я лгу себе в этом и во многом другом тоже. Например, я постоянно убеждаю себя, что живу с матерью, чтобы поддержать ее, но на самом деле в поддержке нуждаюсь я, а не она. Наверное, именно потому я влюбляюсь в сильных мужчин, хотя и совершенно неподходящих. Мужчин, с которыми нет будущего.

Фаулер не ответил. Она выразилась предельно ясно. Оба стояли молча, глядя друг другу в глаза. Летели минуты.

Паола утонула в зеленых глазах отца Фаулера, стараясь проникнуть в его потаенные мысли. Откуда-то, точно издалека, доносился настойчивый телефонный звонок, но она не обращала на него внимания. Отцу Фаулеру пришлось вывести ее из забытья:

— Вам стоит ответить на вызов, dottora.

Паола встрепенулась, осознав, что назойливый звук производит ее собственный мобильник, буквально разрывавшийся от натуги. Она ответила на звонок — и моментально взъярилась, отсоединившись, не прощаясь.

— Идемте, святой отец! Это из лаборатории. Сегодня днем кто-то прислал бандероль через службу доставки почты. В качестве отправителя значится Маурицио Понтьеро.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Суббота, 9 апреля 2005 г., 01.25
— Пакет доставили почти четыречаса назад! Можно узнать, почему до сих пор никто не додумался проверить, что в нем?

Бои смотрел на нее снисходительно, но недовольно. Было слишком поздно, чтобы терпеливо выслушивать всякую чушь от подчиненных. Однако он сдерживался, нарочито медленно пряча пистолет, возвращенный Фаулером.

— Конверт пришел на ваше имя, Паола, и когда это произошло, вы были в морге. Девочка в приемной положила его в мою почту, а я начал разбирать ее с опозданием. Поняв, кто послал бандероль, я тотчас поставил людей на ноги, но время уже ушло. Прежде всего я связался с пиротехниками. Они не обнаружили ничего подозрительного в посылке. Когда я узнал, о чем речь, я немедленно позвонил вам и Данте, но суперинтенданта невозможно было найти. И Чирин не подходил к телефону.

— Ей-богу, они крепко спят. Уже светает.

Они находились в кабинете дактилоскопии, узком закрытом помещении, забитом осветительными приборами. Здесь все было пропитано запахом порошка для снятия отпечатков пальцев. Некоторые техники балдели от этого аромата. Один из них клятвенно утверждал, что нюхает его перед тем, как ложится в постель со своей девушкой. По его мнению, порошок обладает свойствами афродизиака. Но Паоле запах не нравился. От него свербило в носу, а от самого порошка на темной одежде оставались белесые пятна, которые потом с трудом отстирывались.

— Итак, вы точно уверены, что пакет прислал Кароский?

Фаулер внимательно изучал почерк, которым был написан адрес. Священник держат концерт на некотором удалении, слегка вытянув вперед руки. Паола подумала, что он страдает дальнозоркостью. И у него наверняка есть очки для чтения. Ей стало любопытно, куда они подевались.

— Адрес написан его рукой. И мерзкая шутка — отправить бандероль от имени младшего инспектора — тоже вполне в духе Кароского.

Паола забрала у Фаулера конверт и положила на большой стол, занимавший почти все пространство комнаты. Столешница была полностью стеклянной и подсвечивалась снизу. На столе, в пакетах из прозрачного пластика, находилось содержимое конверта. Бои указал на первый пакет:

— Записка. На бумаге остались его пальцы. Она предназначена вам, Диканти.

Инспектор поднесла к глазам послание, написанное на итальянском:

Дорогая Паола,

как мне тебя не хватает! Я пребываю в Мк 9,48. Тут жарковато, как и положено. Надеюсь, ты сможешь навестить нас в ближайшее время. А пока посылаю тебе видео, как я провожу отпуск.

Целую, Маурицио
Паолу затрясло от гнева и ужаса. Она изо всех сил сдерживала слезы, усилием воли заставляя их высохнуть. Она не разрыдается на глазах у Бои. Может, перед Фаулером, но только не перед Бои. Перед Бои — никогда.

— Отец Фаулер?

— Марк, глава девятая, стих сорок восьмой: «Где червь их не умирает и огонь не угасает».

— Преисподняя.

— Да, ад.

— Сукин сын проклятый.

— Не поступало никакой информации, что он где-то засветился в последние сутки. Весьма вероятно, записка составлена намного раньше. Диск записан вчера утром, судя по дате, сохраненной на носителе.

— Нам известна модель камеры или компьютера, на котором он был записан?

— Программа, которой он воспользовался, не регистрирует подобные данные на диске. Только время, название программы и версию операционной системы. Ни серийного номера, ни какого-либо другого идентификатора, ничего, что помогло бы отследить записывающее устройство.

— Отпечатки пальцев?

— Два частичных. Оба принадлежат Кароскому. Но можно было это не проверять — лишние труды. Достаточно посмотреть запись.

— Ну так чего вы ждете? Запускайте диск, Бои.

— Отец Фаулер, не оставите нас на минутку?

Священник мгновенно оценил ситуацию, повернулся к Паоле и посмотрел ей прямо в глаза. Она слабо покачала головой, давая понять, что все в порядке.

— Разумеется. Три порции кофе, dottora Диканти?

— Мне с двумя кусками сахара, пожалуйста.

Бои дождался, когда Фаулер выйдет из кабинета, и взял Паолу за руку. Прикосновение мясистой влажной ладони было Паоле неприятно. Она много раз страстно желала вновь ощутить эти руки на своем теле и ненавидела их обладателя за пренебрежение и безразличие. Но вот наконец наступил момент, когда от ярко пылавшего костра не осталось даже пепелища; огонь угас, затопленный зеленым океаном несколько минут назад. Страсть развеялась, как морок, зато заявила о себе, расправив крылья, гордость, которой инспектор Диканти была наделена с избытком. Следовательно, она не собиралась поддаваться на эмоциональный шантаж. Она дернула руку, и Бои выпустил ее.

— Паола, я только хочу предупредить. Просмотр диска будет очень мучительным для тебя.

Она холодно улыбнулась, без тени юмора, и скрестила на груди руки. Она стремилась держаться независимо, избегая возможных близких контактов — на всякий случай.

— Ты снова обращаешься ко мне накоротке? С чего вдруг? Я давно привыкла видеть трупы, Карло.

— Но не своих друзей.

Улыбка неуверенно затрепетала на ее губах, словно лист дерева на ветру, но в глубине души она не колебалась ни секунды.

— Поставьте видео, директор Бои.

— Значит, предпочитаешь этот путь? А ведь все могло бы быть иначе.

— Я не кукла, чтобы ты вертел мною, как хотел. Ты бросил меня, поскольку я могла испортить твою карьеру. Ты сделал выбор и вернулся в тихую гавань постылой семейной жизни. А теперь я выбираю тихую гавань своего одиночества.

— Почему теперь, Паола? Почему именно теперь, после стольких месяцев?

— Потому что раньше у меня не было сил. А сейчас есть.

Он провел рукой по волосам, начиная понимать.

— У вас с ним ничего не получится, Паола. Хотя он, возможно, и хотел бы.

— Наверное, ты прав. Но это мое решение. А свое ты принял уже давно. По мне уж лучше ответить на недвусмысленные авансы Данте.

Сравнение заставило Бои скривиться. Увидев его гримасу, Паола злорадно возликовала. Она буквально слышала, как возмущенно протестует уязвленное самолюбие директора. Пожалуй, Паола обошлась с ним слишком сурово, но шеф в полной мере заслужил свою порцию унижения, ибо на протяжении долгого времени обращался с нею как с грязью.

— Как пожелаете, dottora Диканти. Я возвращаюсь к роли ироничного начальника, а вы — прекрасной новеллистки.

— Поверь, Карло, так будет лучше.

Бои улыбнулся, разочарованно и грустно:

— Что ж, ладно. Давайте смотреть запись.

Словно движимый шестым чувством (а Паола к тому моменту убедилась, что он им обладает), вошел отец Фаулер. Он держал поднос, уставленный стаканчиками с напитком, который мог сойти за кофе лишь в том случае, если человек, его отведавший, в жизни не пробовал настоящего.

— Угощайтесь. Отрава из машины с кофеином. К вам уже можно присоединиться?

— Конечно, святой отец, — отозвался Бои.

Фаулер украдкой и пытливо поглядел на обоих. Бои казался опечаленным, однако в его голосе проскальзывали нотки… облегчения? Паола, напротив, словно воспряла духом и больше не выглядела потерянной.

Директор натянул резиновые перчатки и вынул диск из пакета. Лаборанты принесли в кабинет из комнаты отдыха столик на колесиках. На столик водрузили двадцатисемидюймовый телевизор и DVD-плейер, из самых дешевых. Бои счел целесообразным устроить просмотр там же, в тесном кабинете дактилоскопии: в конференц-зале были стеклянные стены, и это значило, что запись может увидеть любой, кто пойдет мимо по коридору. К тому времени слухи о загадочном деле, которое вели Бои и Диканти, распространились по всему управлению, но самые смелые домыслы даже отдаленно не напоминали правду.

Пошла запись. Название и титры в начале картины отсутствовали, сразу разворачивалось действие. Съемка была дилетантской, камера нервно дергалась, и освещение оставляло желать много лучшего. Бои установил яркость телевизора почти на максимум.

«Добрый вечер, граждане мира».

Паола вздрогнула, услышав голос Кароского, голос, издевавшийся над ней по телефону после смерти Понтьеро. На экране пока ничего не происходило.

«Мой фильм расскажет о том, как я намерен стереть с лица земли самых благочестивых служителей церкви, выполняя работу тьмы. Меня зовут Виктор Кароский. Я священник латинского обряда, ставший отступником. Много лет я безнаказанно насиловал мальчиков, пользуясь глупостью и попустительством моих бывших начальников. За упомянутые заслуги я был отмечен самим Люцифером для осуществления миссии теперь, в тот момент, когда наш враг Плотник избирает своего наместника на этом комке глины».

Абсолютная чернота на экране сменилась полумраком. В кадре появился окровавленный человек с низко опущенной головой, привязанный к вертикальным опорам, похожим на колонны в крипте церкви Санта-Мария ин Траспонтина. Диканти с трудом узнала в несчастном кардинала Портини, первую жертву, чье тело она даже не видела, поскольку Vigilanza заботливо его кремировала. Портини слабо стонал. Кароский держался за кадром, видно было только острие ножа, вонзившееся в левое плечо кардинала.

«Перед вами кардинал Портини, который уже устал кричать. Портини сделал людям много добра, и мой Господин ненавидит его смердящую плоть. Сейчас вы станете свидетелями того, как я прерву его бренную жизнь».

Лезвие ножа скользнуло к горлу, замерло, примериваясь, и перерезало его точным молниеносным ударом. Изображение померкло, потом экран засветился вновь, показав следующую жертву, привязанную к известным колоннам. Это был Робайра, испуганный до смерти.

«Позвольте представить кардинала Робайру, который трепещет от ужаса. Его душа исполнена света. Настала пора вернуть светоч Создателю».

На этот раз Паола не выдержала и отвела взор. Камера равнодушно снимала, как нож вырезал глазные яблоки из глазниц Робайры. Одинокая капля крови брызнула на объектив. Страшнее зрелища инспектор еще не видела. Молодой женщине стало дурно, ее желудок взбунтовался. Картинка опять сменилась, и на экране возникло то, чего Паола боялась больше всего.

«А вот младший инспектор Понтьеро, верный последователь Рыбака. Ему поручили выследить меня, но бесполезно человеку мериться силами с Князем Тьмы. Теперь младший инспектор истекает кровью».

Понтьеро смотрел прямо в камеру с обезображенным до неузнаваемости лицом, но не сломленный. Он молчал, стиснув зубы, но глаза его сверкали яростью. Нож перерезал ему горло плавно, медленно, и Паола снова отвернулась.

«Кардинал Кардозу, опора всех обездоленных земли, ничтожных и отверженных. Его любовь к ближним на вкус моего Господина хуже гнилой бараньей требухи. Он тоже мертв».

Позвольте, сценарий явно менялся на ходу. Вместо кинохроники зрителям показали фотографии Кардозу на одре скорби. Всего преступник предъявил три снимка. Цвета на фото были удручающе блеклыми, с зеленоватым оттенком. Кровь казалась неестественно темной. Демонстрация фотографий заняла секунд пятнадцать — по пять на каждую.

«Ныне я намерен убить еще одного святого, благочестивейшего из благочестивых. Найдутся дерзкие люди, кто осмелится мне помешать. Но они разделят печальную участь тех, кто умер на ваших глазах. Церковь трусливо скрывает от вас их смерть. Так дальше продолжаться не может. Спокойной ночи, граждане мира».


С жужжанием диск остановился, и Бои выключил телевизор. Паола была белее мела. Фаулер в бешенстве сжимал челюсти. Несколько минут все молчали. После беспредельной жестокости увиденных сцен требовалось время, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Паола, на которую кровавая вакханалия произвела наибольшее впечатление, тем не менее заговорила первой:

— Фотографии. Почему фотографии? Почему не видео?

— Потому что он не мог снимать, — ответил Фаулер. — В Доме Святой Марфы не работают камеры и любая аппаратура «сложнее электрической лампочки», как сообщил нам Данте.

— И Кароский об этом знал.

— Что за бред он нес насчет дьявольского наущения?

У Диканти снова возникло знакомое ощущение какой-то неправильности. Отдельные части головоломки явно не стыковались между собой, картинки не получалось: где-то скрывался подвох. Видеозапись пробудила в ней уснувшие до поры смутные подозрения и наводила на разнообразные размышления. Паоле было необходимо как следует выспаться и отдохнуть, а затем спокойно посидеть и подумать. Речи Кароского, Улики, оставленные на трупах, все вместе указывало в одном направлении. И если ей удастся ухватить за кончик нити, она сумеет размотать клубок. Пока им катастрофически не хватало времени.

«И конечно, черта с два я высплюсь».

— Фиглярство и драматические бредни Кароского о дьявольских кознях волнуют меня в последнюю очередь, — подчеркнул Бои, предвосхитив ход мыслей Паолы. — Намного важнее, что он бросает нам вызов, подначивая задержать до того, как он прикончит очередного кардинала. А время идет.

— А что мы можем сделать? — спросил Фаулер. — На похоронах Иоанна Павла II он никак себя не проявил. В настоящий момент кардиналы защищены надежнее некуда. Входы и выходы Дома Святой Марфы крепко-накрепко перекрыты, равно как и во всем Ватикане.

Диканти прикусила губу. Она устала играть по правилам, навязанным свихнувшимся психопатом. Но Кароский совершил еще одну ошибку: оставил зацепку, которая может навести их на след.

— Кто принес бандероль, директор?

— Я поручил мальчикам отследить ее путь. Заказное письмо пришло через бюро почтовой доставки. Агентство называется «Тевере экспресс», местная фирма, обслуживающая Ватикан. Нам не удалось поговорить с начальником службы доставки, но внешние камеры зафиксировали номерной знак мотоцикла курьера. Номер зарегистрирован на Джузеппе Бастину, сорока трех лет. Он живет в районе Кастро Преторио на виа Палестра.

— У него есть телефон?

— Номер телефона не фигурирует в реестрах дорожной полиции, и в телефонной справочной нет телефонов на его имя.

— Возможно, он зарегистрирован на имя жены, — предположил Фаулер.

— Возможно. Пока это наш единственный шанс, так что придется прогуляться. Вы идете, святой отец?

— После вас, dottora.

Дом семейства Бастина Виа Палестра, 31

02.12
— Дузеппе Бастина?

— Да, это я, — ответил посыльный. Он представлял собой комичную фигуру в кальсонах и с ребенком месяцев девяти-десяти на руках. Была глубокая ночь, и неудивительно, что детективы своим звонком разбудили малыша.

— Я ispettora Паола Диканти, а это — отец Фаулер. Не волнуйтесь, к вам лично никаких претензий нет, и с вашими родственниками тоже ничего не случилось. Мы только хотим задать вам несколько вопросов, которые не терпят отлагательства.

Они стояли на лестничной площадке скромного, но очень ухоженного дома. Постеленный у двери квартиры пушистый коврик с улыбающейся лягушкой приветствовал гостей. Паола догадывалась, что их-то вряд ли встретят с распростертыми объятиями, и не ошиблась. Бастина, естественно, был весьма недоволен их появлением.

— А до утра подождать нельзя? Малышу пора кушать, у него режим, знаете ли.

Паола и Фаулер синхронно покачали головами.

— Мы задержим вас всего на минуту, синьор. Видите ли, вы сегодня днем выполнили заказ. Доставили конверт на виа Ламармора. Помните?

— Конечно, помню. Вы что думаете? Память у меня отличная, — ответствовал курьер, постучав себя указательным пальцем правой руки по виску. Левая по-прежнему была занята ребенком. Мальчик, к счастью, не плакал.

— Вы можете рассказать, где получили конверт? Это очень важно, мы расследуем убийство.

— В агентство позвонили, как обычно. Меня попросили зайти на почтамт в Ватикане, где на столе дежурного будут лежать конверты.

Паола изумилась.

— Несколько конвертов?

— Да, всего их было двенадцать. Клиент попросил доставить первые десять в зал прессы Ватикана. Следующий — в контору Corpo di Vigilanza и последний — вам.

— Значит, вам лично в руки конверты не передавали? Вы их просто забрали? — спросил Фаулер, не скрывая досады.

— Да, в это время на почтамте уже никого нет, но входную дверь не закрывают до девяти. На случай если кому-то понадобится бросить письмо в международный почтовый ящик.

— А как произвели оплату?

— На стопке конвертов лежал еще один, поменьше. В нем находилась сумма в триста семьдесят евро, триста шестьдесят евро — оплата срочных услуг и десять — на чай.

Паола в отчаянии возвела глаза к небу. Кароский продумал все до мелочей. Очередной распроклятый тупик.

— Вы никого не видели?

— Никого.

— И что вы сделали дальше?

— Что, по-вашему, я сделал? На всех парах помчался в зал прессы, потом развернулся на сто восемьдесят, чтобы отвезти конверт в Vigilanza.

— Кому предназначались конверты в зале прессы?

— Они были адресованы разным журналистам. Иностранцы, все до единого.

— И вы им их раздали.

— Зачем столько вопросов? Куда вы клоните? Я честно работаю. Надеюсь, вы подняли шум не из-за того, что я сегодня оплошал. Правда в том, что мне нужна работа, ей-богу. Моему сыну надо кушать, а у жены поспевает пирожок в печке. Я имею в виду, что она беременна, — пояснил он, заметив недоумение в глазах посетителей.

— Послушайте, вашей персоны дело никак не касается, но нам серьезно не до шуток. Расскажите, что произошло, и точка. А иначе последний дорожный полицейский будет знать назубок ваш номерной знак, синьор Бастина.

У Бастины душа ушла в пятки, а ребенок разревелся, напуганный грозным тоном Паолы.

— Ладно, поступайте как знаете. Только не кричите, вы пугаете малыша. У вас что, сердца нет?

Паола смертельно устала и плохо собой владела. Она уже раскаивалась, что набросилась на человека, ни в чем не повинного, в его собственном доме — но в этом расследовании они на каждом шагу натыкались на препятствия!

— Извините, синьор Бастина. Пожалуйста, помогите нам! Речь идет о жизни и смерти, клянусь…

Посыльный смягчился. Свободной рукой он поскреб щетину на подбородке и ласково покачал ребенка, чтобы тот перестал плакать. Мало-помалу мальчик успокоился, и его отец тоже.

— Я отдал конверты служащей в зале прессы, понятно? Двери зала были уже заперты, и чтобы вручить конверты в руки адресатам, мне пришлось бы дожидаться целый час. А срочные заказы необходимо выполнять в течение часа после получения, или они не оплачиваются. У меня, знаете ли, в последнее время были неприятности на работе. Если узнают, что я так поступил, меня могут выгнать.

— От нас никто ничего не узнает, синьор Бастина. Поверьте мне!

Бастина посмотрел на молодую женщину и кивнул:

— Я верю, ispettora.

— Вы знаете, как зовут служащую?

— Нет, понятия не имею. У нее была карточка с гербом Ватикана и синей полосой в верхней части. Там было написано: «Пресса».

Фаулер отодвинулся на пару метров назад по коридору, увлекая за собой Паолу, и начал нашептывать ей на ухо в той интимной манере, которая сводила ее с ума. Она попыталась сосредоточиться на смысле его слов, но освободиться от чувств, вызванных его близостью, было не так-то просто.

— Dottora, персонал Ватикана не носит таких карточек, как описывает курьер. Это аккредитация прессы. Диски не дошли до адресатов. Догадываетесь почему?

Паола задумалась, представив себя на месте журналиста в ту минуту, когда он получает конверт в зале прессы, где вокруг собрались представители всех конкурирующих информационных изданий.

— Они не попали к адресатам, потому что в противном случае запись крутили бы сейчас по всем каналам телевидения во всем мире! Если бы десять конвертов прибыли по назначению одновременно, журналисты не побежали бы по домам проверять информацию. Скорее всего они приперли бы к стенке пресс-секретаря Ватикана не сходя с места.

— Именно! Кароский приготовился взорвать бомбу, рассчитывая на сенсацию, но выстрелил вхолостую благодаря тому, что наш друг посыльный очень спешил, а особе, взявшей конверты, вероятнее всего, недостает честности. Или я глубоко заблуждаюсь, или она открыла один из конвертов и унесла все. Зачем делиться удачей, свалившейся с неба?

— И сейчас где-то в Риме эта женщина пишет статью века.

— И нам очень важно узнать, кто она такая. Как можно скорее!

Паола правильно истолковала тревогу и настойчивость, звучавшие в словах священника. И они оба развернулись лицом к Бастине:

— Пожалуйста, синьор Бастина! Опишите женщину, взявшую у вас конверты!

— Ну, она очень красивая. У нее светло-каштановые волосы до плеч, лет двадцати пяти или около того… голубые глаза, светлый пиджак и бежевые брюки.

— Ну и ну, у вас действительно прекрасная память…

— Это на красивых-то девушек? — Он усмехнулся, плутовато и в то же время обиженно, словно Паола ставила под сомнение его мужскую доблесть. — Я из Марселя, ispettora. Может, и неплохо, что моя жена лежит в постели, а то если б она меня услышала… Ей осталось меньше месяца до родов, и врач прописал ей полный покой.

— He вспомните ли какую-нибудь деталь, которая помогла бы опознать девушку?

— Она испанка, это точно. Муж моей сестры — испанец и болтает точь-в-точь как она, когда подражает итальянскому выговору. Соображаете, о чем я?

Паола соображала — как и то, что пора уходить.

— Сожалею, что побеспокоили вас.

— Ничего страшного. Мне только надоело отвечать на одни и те же вопросы по второму разу.

Паола круто повернулась, мгновенно насторожившись. И невольно повысила голос:

— Вас уже об этом спрашивали? Кто? Как он выглядел? — резко спросила, почти выкрикнула она.

Ребенок снова расплакался. Заботливый папочка принялся его укачивать, пытаясь утихомирить, но без толку.

— Да уходите же наконец! Смотрите, как горько плачет из-за вас мой ragazzo[80]!

— Ответьте, и мы уйдем, — вступил Фаулер, желая сгладить конфликт.

— Ваш коллега. Он показал мне жетон Corpo di Vigilanza. Во всяком случае, так было написано в удостоверении. Мужчина, невысокий, широкоплечий, в кожаной куртке. Он был здесь час назад. А теперь валите отсюда и больше не возвращайтесь.

Паола и Фаулер, переглянувшись, с перекошенными лицами бросились к лифту.

— Вы думаете о том же, о чем и я, dottora? — спросил Фаулер в лифте.

— В точности. Данте испарился приблизительно в восемь вечера под каким-то предлогом.

— После того как ему позвонили.

— Потому что в Vigilanza уже вскрыли пакет. И перепугались. Как мы не увязали раньше одно с другим? Дьявольщина, в Ватикане записывают номера въезжающих машин. Это элементарная предосторожность. А поскольку «Тевере экспресс» обслуживает их постоянно, Vigilanza не составило труда вычислить всех служащих, включая Бастину.

— Они отследили путь конвертов.

— Если бы десять журналистов одновременно вскрыли свои бандероли в зале прессы, кто-нибудь обязательно воспользовался бы компьютером. И бомба взорвалась бы. Остановить волну было бы за пределами человеческих возможностей. Десять известных журналистов…

— Но получилось так, что информация попала в одни руки.

— Именно.

— А с одним человеком справиться проще простого.

Паоле тотчас припомнились всякие истории. Из тех, что полицейские и прочие служители закона в Риме пересказывают шепотом на ухо коллегам, и то обычно после третьей рюмки. Страшилки об исчезновениях людей и несчастных случаях.

— Вы думаете, что они способны…

— Не знаю. Способны. Зависит от сговорчивости журналистки.

— Не хватит ли прибегать к эвфемизмам, отче? Вы даете понять, и достаточно внятно, что они могут силой изъять у нее диск?

Фаулер не ответил. Это был тот случай, когда молчание красноречивее слов.

— Тогда нам лучше разыскать женщину поскорее, ради ее же блага. Садитесь в машину, отче. Нам нужно немедленно ехать в ОИНП. И начать поиск в гостиницах и авиакомпаниях.

— Нет, dottora. Нам нужно в другое место. — И он назвал адрес.

— Это на другом конце города. Что там?

— Друг. Он нам поможет.

Жилой квартал Рима

02.48
Всю дорогу до места назначения, указанного Фаулером, Паола терзалась сомнениями. В конце концов машина подъехала к многоквартирному дому. Достаточно долго они проторчали в подъезде, нажимая на кнопку домофона. Пока они ждали отклика, Паола спросила:

— Ваш друг… Как вы с ним познакомились?

— Скажем, он стал моей последней миссией, перед тем как я покинул прежнюю службу. Ему было четырнадцать лет, и он отличался довольно мятежным нравом. С тех пор я сделался… как это говорится? Кем-то вроде духовного наставника для него. Мы поддерживаем связь.

— А он теперь работает в вашей «конторе», отец Фаулер?

— Dottora, если вы начнете задавать мне провокационные вопросы, мне придется отвечать правдоподобными байками.

Через пять минут приятель священника решился-таки открыть дверь. Он тоже оказался священником, но очень юным. Он проводил визитеров в маленькую студию, обставленную дешевой мебелью, хотя очень опрятную. Оба окна были плотно зашторены. В конце комнаты раскинулся необъятный стол метра в два шириной, на котором выстроились в ряд пять компьютерных мониторов с плоским экраном. Под столом валялись клубки проводов, мерцая мириадами огоньков, словно лес рождественских елок. С противоположной стороны студии стояла разобранная кровать, откуда они, видимо, только что вытащили хозяина.

— Альберт, позволь представить — dottora Паола Диканти. Мы с ней сотрудничаем.

— Отец Альберт, — приветливо кивнула Паола.

— О, ради Бога, просто Альберт. — Молодой священник мило улыбнулся, но его улыбка грозила перейти в зевоту. — Прошу прощения за беспорядок. Черт возьми, Энтони, что тебя принесло сюда в такое время? У меня нет желания играть сейчас в шахматы. Между прочим, мог бы предупредить, что едешь в Рим. Я узнал, что ты вернулся в строй, на прошлой неделе. Я частенько справляюсь о тебе.

— Альберт принял сан в прошлом году. Он импульсивный молодой человек, а по совместительству компьютерный гений. И сейчас он сделает нам одолжение.

— Во что ты вляпался на этот раз, старый сумасброд?

— Альберт, пожалуйста! Имей уважение к даме! — Фаулер прикинулся оскорбленным. — Нам нужно, чтобы ты раздобыл один список…

— Какой еще список?

— Список аккредитованных в Ватикане журналистов.

Альберт вмиг сделался серьезным:

— Это не так просто.

— Альберт, ради всего святого! Ты разгуливаешь по серверам Пентагона, как другие по собственной квартире.

— Беспочвенная клевета, — живо возразил Альберт, хотя его усмешка свидетельствовала об обратном. — Но даже если бы это было так, одно к другому не имеет отношения. Информационная система Ватикана, как земля Мордора, неприступна.

— Будет тебе, Фродо-двадцать шесть. Не сомневаюсь, ты уже туда заглядывал раньше.

— Тс-с-с, никогда не произноси вслух мой ник хакера, ненормальный!

— Извини, Альберт.

Альберт нахмурился и почесал щеку: с его кожи еще не полностью сошли красные прыщи — отметины подросткового возраста. Он повернулся к Фаулеру:

— Это действительно необходимо? Ты же знаешь, мне не разрешено делать такие вещи, Энтони. Противоречит всем правилам.

Паола знать не хотела, кто должен давать разрешение на подобные акции.

— Жизни человека, возможно, угрожает опасность, Альберт. И мы не из тех, кто подчиняется правилам. — Фаулер посмотрел на Паолу, взглядом попросив ее о поддержке.

— Вы можете помочь нам, Альберт? Вы правда шарили там раньше?

— Да, dottora Диканти. Было дело. Однажды, и далеко я не проник. Но честное слово, я чуть тогда не обосрался… Прошу прощения за выражение.

— Ничего. Я слышала такое слово. Что же случилось?

— Меня обнаружили. И когда меня засекли, активировалась программа, которая пустила двух сторожевых псов мне вдогонку.

— И что это означает? Не забывайте, что перед вами полный профан в компьютерной области.

Альберт воодушевился. Ему нравилось говорить о своей работе.

— Означает то, что существовало два запароленных сервера, дожидавшихся момента, когда кто-то взломает их защиту. Как только это произошло, они задействовали все ресурсы, чтобы отследить меня. Одному из серверов не удалось установить мой айпишник, а другой начал ставить мне жучки.

— Что вы называете жучками?

— Представьте, что вы идете по дороге и на пути вам попадается ручей. Вместо мостика — плоские камни, выступающие из воды. Компьютер проделывал следующее: он убирал камни, по которым я был вынужден прыгать, заменяя их вредоносными порогами. Полиморфный троян.

Юноша уселся за компьютер, а детективам принес стул и табуретку. Похоже, он редко принимал гостей.

— Вирус?

— И очень опасный. Еще один шаг — и их программа считала бы мои пароли, а я был бы полностью в их руках. Впервые в жизни я воспользовался пожарной кнопкой, — объяснил молодой священник, показав на красную кнопку сбоку от главного монитора, выглядевшую совершенно безобидно. От кнопки отходил кабель, терявшийся в лабиринтах проводов внизу.

— Что это?

— Рубильник, отключает электричество на всем этаже. Ровно на десять минут.

Паола спросила с недоумением, зачем нужно было отрубать электричество на этаже, когда можно всего-навсего выдернуть шнур компьютера из розетки. Но юноша уже не слушал, отрешенно уставившись на экран, в то время как его пальцы порхали по клавиатуре. Вместо него ответил Фаулер:

— Информация считывается за доли секунды. Время, потраченное на то, чтобы нагнуться и вытащить вилку, могло стать роковым для Альберта, понимаете?

Паола понимала не до конца, но в целом компьютерные премудрости ее мало интересовали. В тот момент важнее всего было установить личность голубоглазой испанской журналистки, и чем скорее им удастся это сделать, пусть и незаконным способом, тем лучше. Не вызывало сомнений, что священники встречались раньше в аналогичных ситуациях.

— Что он собирается предпринять?

— Установить защиту. Я не очень хорошо понимаю, как это делается, но он последовательно лезет по цепочке компьютеров, которая заканчивается в локальной сети Ватикана. Чем запутаннее и длиннее цепочка, тем позже его обнаружат, но есть черта, которую из соображений безопасности категорически нельзя переступать. Каждый компьютер знает только айпишник предыдущего компьютера, запросившего соединение, и только на время подключения. Таким образом, если связь оборвать, прежде чем до него доберутся, преследователи останутся ни с чем.

Ритмичное пощелкивание клавиатуры продолжалось около четверти часа. Через определенные промежутки времени на карте мира, вывешенной на экране, загоралась новая красная точка. Казалось, их многие сотни, ими были испещрены большая часть Европы, север Африки, Северная Америка и Япония… Паола обратила внимание, что наиболее плотно они покрывали территорию экономически развитых стран, около десятка огоньков появилось в Южной Америке и не больше двух украшало рог Африканского континента.

— Красными точками на мониторе отмечены компьютеры, которые Альберт использует по очереди, чтобы добраться до системы Ватикана. Компьютер может принадлежать студенту, стоять в банке или в конторе адвоката. Он может находиться в Пекине, в Австрии или на Манхэттене. Чем дальше географически они расположены друг от друга, тем эффективнее защита.

— А откуда уверенность, что один из компьютеров цепочки случайно не выключится, прервав процесс?

— Я отслеживаю соединения, — сказал Альберт отсутствующим голосом, не переставая стучать по клавишам. — Обычно я пользуюсь компьютерами, работающими непрерывно. В наши дни, с программами обмена большими массивами данных, многие компьютеры подключены к Сети круглосуточно, качая музыку или порнографию. Такие компы идеальны в качестве звеньев цепочки. В числе моих любимых — машина… — Он назвал широко известного европейского политика. — Парень питает пристрастие к фотографиям малолеток с жеребцами. Время от времени вместо них я подбрасываю ему снимки игроков в гольф. Подобные извращения противны Господу.

— Не боишься, что одно извращение сменится другим, Альберт?

Ироничное замечание священника рассмешило юношу, но он ни на миг не переставал следить за тем, что делали его пальцы. Наконец он поднял руку:

— Внимание, мы почти у цели. Но предупреждаю, мы не сможем ничего скопировать. Я использую следующую систему: один из компов, который пашет на меня, стирает информацию, как только она превышает заранее заданный объем. Так что навострите запоминалку. С того момента, как нас засекут, в нашем распоряжении ровно шестьдесят секунд.

Фаулер и Паола согласно кивнули. Направлять Альберта в его поисках взялся Фаулер.

— Вот оно. Мы на месте.

— Ищи пресс-службу, Альберт.

— Готово.

— Смотри аккредитации.

* * *
Менее чем в четырех километрах, в подвальном помещении служб Ватикана, подал сигнал тревоги сервер безопасности, прозванный Archangele — Архангел. Соответствующий сервис обнаружил проникновение в систему. Немедленно активировалась программа слежения. Первый компьютер запустил, в свою очередь, вторую машину, именовавшуюся Sancte Michael — св. Михаил[81]. Это были два суперкомпьютера «Крей», способные осуществлять миллиард операций в секунду, стоившие более двухсот тысяч евро каждый. И оба задействовали все вычислительные узлы до последнего, чтобы установить взломщика.


На главном мониторе открылось окошко с предупреждением. Альберт сжал губы.

— Проклятие, вот они! У нас меньше минуты. По аккредитациям нет ничего.

Паола напряглась, увидев, как начали гаснуть красные точки на карте мира. Всего флажков было несколько сотен, но их количество уменьшалось с пугающей скоростью.

— Ищи прессу.

— Мать твою, ничего! Сорок секунд…

— Средства связи? — подбросила идею Паола.

— Сейчас. Есть папка. Тридцать секунд.

На экране появился длинный список. База данных.

— Черт, тут больше трех тысяч элементов!..

— Отсортируй по национальности и выбери Испанию.

— Есть! Двадцать секунд…

— Дьявол, нет фотографий… Сколько набралось фамилий?

— Больше пятидесяти. Пятнадцать…

На карте мира оставалось едва ли три десятка красных точек. Все взволнованно подались вперед.

— Исключи мужчин и сгруппируй женщин по возрасту.

— Готово. Десять секунд.

— Давай сначала самых молодых.

Паола с силой стиснула кулаки. Альберт снял одну руку с клавиатуры и положил указательный палец на пожарную кнопку. Пот крупными каплями тек по его лбу, пока он свободной рукой набирал строку поиска.

— Вот! Наконец-то! Пять секунд, Энтони!

Фаулер и Диканти судорожно впились глазами в имена, высветившиеся на мониторе, стараясь запомнить их. Они не успели дочитать до конца. Альберт нажал кнопку, и экран, как и весь дом, погрузились в кромешную темноту.

— Альберт, — подал голос в густом сумраке Фаулер.

— Да, Энтони?

— У тебя случайно не найдется свечек?

— Тебе следовало бы знать, что я не пользуюсь аналоговыми системами, Энтони.

Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2

Суббота, 9 апреля, 2005 г., 03.17
Андреа Отеро была до смерти напугана.

«Напугана? Черта с два, я в штаны напустила со страху».

Добравшись до отеля, она первым делом купила в вестибюле три пачки сигарет. Табак из первой пачки был благословением. Теперь, когда она приступила ко второй, реальность начинала обретать более-менее твердые очертания. Она чувствовала легкое убаюкивающее головокружение, будто ее слабо покачивало на волнах.

Андреа сидела на полу у себя в номере, прислонившись спиной к стене, обняв колени, и курила одну сигарету за другой, не в силах остановиться. В противоположном конце комнаты лежал портативный компьютер, полностью выключенный.

Учитывая обстоятельства, она действовала правильно. После первых сорока секунд фильма Виктора Кароского (если это, конечно, его настоящее имя) ее нещадно затошнило. А она обычно не шла наперекор своим потребностям, поэтому метнулась к ближайшей урне (на полной скорости и зажимая рот рукой, что верно, то верно) и освободилась от спагетти, съеденных на обед, круассана — на завтрак и чего-то еще, чего она точно не помнила, но, очевидно, вчерашнего ужина. По ходу дела она ненадолго задалась вопросом, не является ли святотатством блевать в урну Ватикана, и пришла к заключению, что нет.

Когда мир перед глазами перестал кружиться, журналистка вернулась к дверям зала прессы, пребывая в уверенности, что наделала слишком много шума и ее наверняка кто-нибудь услышал: вот-вот из-за угла выскочит парочка швейцарских гвардейцев, чтобы задержать ее за нарушение тайны переписки. Нет? А за каким чертом ее дернуло вскрывать чужой конверт, не говоря о том, что остальные девять тоже были адресованы не ей?

«Ну, видите ли, сеньор офицер, я подумала, что там могла находиться бомба, и без колебаний решила принять удар на себя. Не волнуйтесь, я подожду здесь, пока вы сбегаете за орденом…»

Выглядела сказочка малоправдоподобно. Откровенно говоря, совершенно неправдоподобно. Но испанке не понадобилось изобретать новую легенду, поскольку никто так и не появился. По этой причине Андреа спокойно собрала свои вещи и, оглядываясь по сторонам, покинула Ватикан, кокетливо улыбнувшись швейцарским гвардейцам, стоявшим в карауле у арки Колоколов (через тот вход пропускали аккредитованных журналистов), и пересекла площадь Святого Петра, почти безлюдную — впервые за много дней. Взгляды гвардейцев перестали жечь ей спину, лишь когда она вышла из такси у подъезда гостиницы. В то, что за ней никто не гонится, она поверила лишь получасом позднее.

В самом деле, очень надо за ней следить! И кому придет в голову ее подозревать? На пьяцца Навона Андреа выбросила в урну девять конвертов. Их она даже не стала вскрывать. Отеро не хотелось, чтобы ее взяли с поличным. Затем она поднялась прямехонько в свой номер, задержавшись на секунду у табачного прилавка.

Почувствовав себя наконец в безопасности (а произошло это после того, как она в поисках подслушивающих устройств в третий раз выпотрошила вазу с сухими цветами, украшавшую номер), Андреа снова запустила диск.

С первого захода она вытерпела минуту, со второго — посмотрела почти весь фильм, с третьего — осилила его до конца. Правда, пришлось бежать в ванную, где ее вырвало стаканом воды, выпитым в номере, и желчью. На четвертый раз к Андреа вернулась способность соображать; во всяком случае, она осознала, что весь этот ужас — реальность, а не подделка или мифическая пленка вроде «Ведьмы из Блэр: экзамен с того света». Как уже говорилось, Андреа была умна, что одновременно являлось и ее достоинством, и недостатком. Великолепно развитая интуиция с самого начала подсказывала ей, что на видео снята документальная хроника убийств. Другой журналист скорее всего не придал бы большого значения записи, приняв ее за фальшивку. Но Андреа в течение нескольких дней тщетно разыскивала кардинала Робайру и подозревала, что среди выборщиков не хватает еще одного «пурпуроносца». Упоминание имени Робайры расставило все по своим местам. Оно положило конец сомнениям столь же грубо и бесповоротно, как непристойная хмельная выходка — благочинному пятичасовому чаепитию в Букингемском дворце.

Андреа посмотрела запись в пятый раз, чтобы привыкнуть к кровавому зрелищу, и в шестой, чтобы сделать заметки — она начеркала в блокноте пару несвязных строчек. Потом она выключила компьютер, уселась как можно дальше от него (такое место нашлось между письменным столом и кондиционером) и предалась табачной вакханалии.

«Да, крайне неудачный момент для борьбы с курением».

Жуткие кадры фильма преследовали ее, словно ночной кошмар. Первое впечатление (она испытывала глубочайшее отвращение и неприятное чувство, что вымаралась с головы до ног) оказалось настолько сильным, что молодая женщина на несколько часов впала в оцепенение. Когда столбняк прошел и факты немного улеглись в голове, она начала серьезно размышлять о том, какая информация на самом деле попала ей в руки. Андреа достала тетрадь и записала три тезиса, которые должны были стать ключевыми в ее репортаже:


1. Убийца-сатанист расправляется с кардиналами католической церкви.

2. Католическая церковь, возможно, при содействии итальянской Polizia, скрывает от нас этот факт.

3. По воле случая конклав, где убитые кардиналы, как предполагалось, могли оказаться в центре внимания, откроется через девять дней.

* * *
Андреа зачеркнула «девять» и написала «восемь». Уже наступила суббота.

Она обязана написать большой репортаж. Обстоятельный, на три страницы, с аншлагами, выборками, комментариями и заголовком на первой полосе. Она не могла предварительно послать в газету ни одного кадра видеозаписи, потому что тогда у нее уведут сенсацию из-под носа, не успеет она и глазом моргнуть. Редактор сдернет с больничной койки Палому, чтобы придать статье должный вес. Ей же в лучшем случае разрешат подписать один из комментариев. Но если Андреа отправит в газету полностью написанный и отмакетированный материал, готовый к печати, тогда даже сам редактор не посмеет снять ее подпись! Нет, поскольку в этом случае Андреа достаточно всего лишь послать текст статьи с фотографиями в две конкурирующие ежедневные газеты, «Насьон» и «Алфабето». И прощай эксклюзив и, между прочим, работа главного редактора тоже.

«Как поговаривает мой братец Мигель Анхель, дала бы всем, не было б проблем».

Неподобающая аналогия для благовоспитанной девушки вроде Андреа Отеро, но кто решил, что она была благовоспитанной. Приличным девушкам не полагается воровать корреспонденцию, как она это сделала, но черта с два она раскаивалась в своем поступке. Она уже воображала себя автором бестселлера «Я разоблачила убийцу кардиналов». Тираж в сотни тысяч экземпляров с ее фамилией и фотографией на обложке, интервью по всему миру, конференции. Несомненно, дерзкая кража того стоила.

«Хотя, конечно, надо знать, у кого воровать. Порой это весьма опасно».

Не стоило забывать — информация исходила не из пресс-центра. Видео прислал безжалостный убийца, а он, конечно, рассчитывал, что к вечеру его обращение будут транслировать все средства массовой информации.

Андреа взвесила шансы. Была суббота. Ясно, что до утра отправитель диска не узнает о том, что запись не дошла по назначению. Если агентство доставки работает в субботу (в чем Андреа сильно сомневалась), потребуется совсем немного времени, чтобы напасть на ее след: можно легко управиться к десяти-одиннадцати утра. Правда, Андреа думала, что посыльный так и не прочитал ее имя на бейджике. Его, похоже, больше занимала вовсе не карточка, а то, что находилосьв непосредственной близи. В лучшем случае, если агентство не откроется раньше понедельника, у нее в запасе два дня. В худшем — всего несколько часов.

На собственном опыте Андреа давным-давно убедилась, что разумнее действовать исходя из наихудшего варианта развития событий. Следовательно, репортаж необходимо написать немедленно. Как только главный редактор и директор в Мадриде подпишут статью в печать, ей неплохо бы смыться потихоньку из гостиницы, предварительно покрасив волосы и надев солнечные очки.

Набравшись смелости, Андреа поднялась с полу, включила ноутбук и открыла программу верстки. Она решила сразу набирать текст по типовому макету газеты. Глядя на слова, заполняющие чистые полосы макета, она почувствовала себя значительно лучше.

За три четверти часа Андреа сверстала макет трех страниц текста. Она уже почти закончила, когда зазвонил мобильный телефон.

«Кому приспичило названивать мне в три утра?»

Этот номер знали только в редакции. Она больше никому его не сообщала, в том числе и своим родным. Значит, звонили из газеты по срочному делу. Андреа встала и начала рыться в сумке, разыскивая аппарат. Журналистка ожидала увидеть в окне дисплея километровый список номеров, как всегда, когда ей звонили из Испании. Но, посмотрев на экран, она обнаружила, что на определителе пусто. Там даже не светилась надпись: «Номер неизвестен».

Андреа ответила:

— Да?

Но услышала только тоновый шум соединения.

«Наверное, ошиблись».

Однако внутренний голос нашептывал, что звонок был неспроста и ей лучше поторопиться. Андреа вновь засела за компьютер и начала печатать с бешеной скоростью. Она заметила опечатку — с орфографией у нее проблем не имелось, она не делала ошибок лет с восьми, — но не стала возвращаться, чтобы ее исправить. Правкой пусть занимаются в редакции. Ею вдруг овладело нетерпение и лихорадочное желание закончить работу как можно скорее.

На завершение статьи ушло четыре часа: именно столько времени Андреа потратила на поиск биографических подробностей и фотографий убитых кардиналов: личные данные, жизненный путь и смерть. В статью она включила также нарезку из видеофильма самого Кароского. Некоторые кадры были настолько страшные, что вызывали озноб. Какого черта! Пусть только посмеют в редакции выкинуть их из цензурных соображений.

Андреа осталось дописать буквально несколько строчек, когда в дверь постучали.

Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2

Суббота, 9 апреля, 2005 г., 07.58
Андреа отрешенно посмотрела на дверь — так, словно она ни разу в жизни не видела подобной штуки. Выхватив диск из компьютера, она сунула его в пластиковый бокс и забросила в мусорную корзину в ванной.

Скрепя сердце молодая женщина вернулась в комнату. Больше всего на свете она желала, чтобы незваный гость, кем бы он ни был, убрался восвояси. Стук в дверь повторился, вежливый, но настойчивый. Вряд ли это пришла горничная, чтобы навести порядок в комнате, ведь еще не пробило восьми.

— Кто там?

— Синьорина Отеро? Завтрак за счет гостиницы.

Андреа в замешательстве открыла дверь:

— Я не заказывала никакого…

Она оборвала себя на полуслове: посетитель не имел ничего общего с элегантными коридорными и официантами отеля. Это был низкорослый, но широкоплечий и накачанный тип, щеголявший в кожаной куртке и черных брюках. Он был небрит и широко улыбался.

— Синьорина Отеро? Фабио Данте, суперинтендант Corpo di Vigilanza Ватикана. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Он поднял удостоверение повыше — так, чтобы хорошо была видна фотография. Андреа придирчиво рассмотрела документ. Он выглядел как настоящий.

— Послушайте, суперинтендант, я очень устала и мечтаю выспаться. Приходите позже.

Она с недовольным выражением лица потянула дверь на себя, намереваясь закрыть ее, но агент, с прытью обремененного многочисленным семейством коммивояжера, продающего энциклопедии, сунул в щель ногу, в результате чего вынудил Андреа неловко затоптаться на пороге. Она посмотрела на него с возмущением:

— Вы плохо поняли? Я хочу спать.

— Похоже, это вы меня не поняли. Я должен срочно с вами поговорить, так как расследую кражу.

«Вот дерьмо, как меня успели вычислить так быстро?»

На лице журналистки не дрогнул ни один мускул, но ее внутренний барометр вместо отметки «штормовое предупреждение» показывал теперь «бурю». Так что ей придется, набравшись мужества, как-то противостоять надвигающейся катастрофе. Андреа сжала кулаки, вонзив ногти в ладони, подобрала пальцы на ногах и кивнула суперинтенданту, приглашая пройти в номер.

— У меня мало времени. Я должна отослать статью в газету.

— Рановато пока посылать статьи, не так ли? Типографские станки заработают еще не скоро.

— Ну, лично мне нравится делать все заблаговременно.

— Может, речь идет о специальном репортаже? — спросил Данте, делая шаг в сторону портативного компьютера Андреа. Она заступила ему дорогу.

— О нет. Ничего особенного. Так, досужие рассуждения о том, кого выберут новым Верховным понтификом.

— Естественно. Самая важная тема, верно?

— Действительно, важная. Но ничего впечатляющего в смысле новостей. Банальная, знаете ли, информация. Тем не менее она интересует многих людей. В последнее время сенсаций не наблюдалось, верно?

— И нам хотелось бы, чтобы так оно и осталось, синьорина Отеро.

— За исключением, конечно, кражи, о которой вы упомянули. Что же украли?

— Ничего сверхъестественного. Обыкновенные конверты.

— И что в них было? Наверняка что-то ценное. Кардинальская вёдомость?

— Почему вы решили, что там было что-то ценное?

— А как же иначе? Разве по следу пустили бы тогда лучшего сыщика? Может, это коллекция почтовых марок Ватикана? Я слышала, филателисты ради них готовы зарезать.

— На самом деле в конвертах находились не марки. Не возражаете, если я закурю?

— Вам нужно переходить на мятные леденцы.

Суперинтендант принюхался:

— Судя по амбре, вы не следуете собственным советам.

— У меня выдалась тяжелая ночь. Курите, если найдете пустую пепельницу…

Данте закурил сигару и выпустил облако дыма.

— Как я уже сказал, синьорина Отеро, в конвертах лежали отнюдь не марки. Речь идет об информации исключительно конфиденциальной, которая не должна попасть не в те руки.

— Например?

— Не понял. Что — например?

— Какие руки считаются «не теми», суперинтендант?

— Те, обладатель которых не бережет свою шкуру.

Данте огляделся по сторонам, тщетно высматривая чистую пепельницу. Он решил вопрос просто, стряхнув пепел на пол. Андреа воспользовалась паузой и перевела дыхание: если это не угроза, то она монастырская затворница.

— И что за информация?

— Конфиденциального характера.

— Ценная?

— Возможно. Надеюсь, когда мы найдем особу, взявшую конверты, она будет из тех, с кем можно договориться.

— Вы согласны дать хорошие деньги?

— Нет, я согласен дать шанс сохранить кости в целости.

Андреа повергло в ужас не предложение, а интонация Данте. Он произнес последние слова с улыбкой и так ласково, будто просил чашечку кофе без кофеина. А вот это уже было по-настоящему опасно. Она внезапно пожалела, что впустила его. И разыграла последний козырь:

— Ладно, суперинтендант, беседа была очень занимательной, но теперь я вынуждена попросить вас уйти. Мой приятель, фотограф, вернется с минуты на минуту, а он немного ревнив…

Данте засмеялся. Зато Андреа было не до смеха. Сыщик достал пистолет и прицелился ей в грудь.

— Хватит болтать глупости, красавица. Нет у вас приятеля. Отдайте диски, или проверим на практике, какого цвета ваши легкие.

Андреа нахмурилась, не спуская глаз с оружия.

— Вы меня не застрелите. Мы в гостинице. Полиция примчится сюда через полминуты, и вы все равно не получите того, что вам нужно.

Суперинтендант задумался на мгновение.

— А знаете что? Вы правы. Я не стану в вас стрелять.

И агент нанес ей сокрушительной удар слева. У Андреа посыпались искры из глаз, и носом она уткнулась в какую-то стену, далеко не сразу сообразив, что он кулаком сбил ее с ног, и стена совсем не стена, а пол.

— Не тяните, синьорина. Самое время принести то, что мне требуется.

Данте подошел к компьютеру и ткнул пальцем в клавиатуру, в результате чего скринсейвер сменился текстом статьи, над которой работала Андреа.

— Класс!

Журналистка между тем кое-как села, ощупывая левую бровь: мерзавец разбил ее. По лицу струилась кровь, и она ничего не видела левым глазом.

— Понять не могу, как вы меня нашли.

— Синьорина, вы сами дали нам право действовать подобным образом, назвав номер мобильного и подписав бланк, соглашаясь на наши условия. — Продолжая говорить, суперинтендант извлек из кармана куртки два предмета: отвертку и небольшой блестящий металлический цилиндр. Данте выключил компьютер и, перевернув его, с помощью отвертки снял кожух, закрывавший отсек для жесткого диска. Агент поводил по нему цилиндром, и Андреа поняла, что это такое: сильный магнит, способный стереть и репортаж, и всю информацию на жестком диске. — Если бы вы внимательно прочитали текст, напечатанный мелким шрифтом на бланке, когда его подписывали, то увидели бы, что в одном из пунктов вы разрешаете определять местонахождение вашего мобильного через спутник «в случае опасности». Формулировка была включена в договор как превентивная мера, если среди журналистов затешется террорист, но в вашем деле она оказалась как нельзя кстати. Радуйтесь, что первым вас нашел я, а не Кароский.

— О да. Я прыгаю от радости.

Андреа удалось встать на колени. Она пошарила вокруг, и под руку ей подвернулась пепельница из муранского стекла, которую она намеревалась прихватить с собой в качестве сувенира, выезжая из гостиницы. Пепельница стояла на полу у стены, где она просидела полночи, смоля сигарету за сигаретой. Данте подошел к ней и уселся на кровать.

— Вынужден признать, что мы вам обязаны. Если бы не ваша нечистоплотность, о бесчинствах этого маньяка уже трубили бы во всем мире. Вам захотелось извлечь выгоду из ситуации, но не удалось. Это факт. А теперь будьте умницей, и разойдемся по-хорошему. Вы не получите эксклюзив, но сохраните лицо. Что вы говорите?

— Диски… — она неразборчиво пробормотала конец фразы.

Данте наклонился, почти коснувшись носом ее макушки.

— Что ты сказала, куколка?

— Говорю, засунь себе их в задницу, козел, — выпалила Андреа.

Изловчившись, она съездила его по уху пепельницей. Взметнулось облако пепла, когда снаряд угодил в суперинтенданта. Тот, вскрикнув, схватился за голову. Андреа, пошатываясь, выпрямилась во весь рост и примеривалась ударить снова, но противник оказался проворнее. Он перехватил ее руку с пепельницей почти у самого своего лица.

— Ничего себе! Шлюшка выпускает коготки.

Данте стиснул ее запястье и выкручивал ей руку до тех пор, пока она не уронила пепельницу, а затем нанес сильный удар в солнечное сплетение. Андреа опять повалилась на пол, задыхаясь и чувствуя себя так, словно свинцовая гиря расплющила ей грудь. Суперинтендант потрогал слабо кровоточившее ухо и посмотрел на себя в зеркало. Левый глаз его едва открывался, в волосах застрял пепел и застряли окурки. Он повернулся к Андреа и поднял ногу, отводя ее назад, с явным намерением дать хорошего пинка строптивице. Если бы ему это удалось, без сломанных ребер не обошлось бы. Однако Андреа соображала быстро. Пока агент принимал исходное положение, она его опередила, пнув в щиколотку опорную ногу. Данте мешком свалился на ковер, дав жертве возможность ускользнуть в ванную. Андреа рывком захлопнула за собой дверь.

Данте поднялся, кряхтя и прихрамывая.

— Открой, потаскуха!

— Что б тебя черти взяли, сукин сын, — устало пожелала Андреа, обращаясь скорее к себе, чем к неприятелю. Она обнаружила, что по ее лицу текут слезы. Она хотела помолиться; впрочем, вспомнив, на кого работает Данте, решила, что на сей раз молитва ей не поможет. Она попыталась было удержать дверь, но силы были явно не равны. Дверь распахнулась, впечатав Андреа в стену. Ворвался разъяренный как бык суперинтендант — с красным, перекошенным от ярости лицом. Андреа попробовала защищаться, но Данте схватил ее за волосы и жестоко дернул, вырвав приличную прядь. Увы, силой он обладал невероятной и держал ее крепко; единственное, что она могла сделать, — это вцепиться ногтями ему в физиономию, что она и сделала, украсив щеки суперинтенданта двумя кровавыми царапинами, отчего тот взбесился еще больше.

— Где они?

— Пошел ты…

— Где…

— …к дьяволу.

— …они?!

Он грубо развернул ее к зеркалу и ткнул лицом в стекло. По зеркалу побежала паутина трещин, а в центре заалел венчик крови, от которого вниз побежал тонкий луч — медленно вытягиваясь, он прочертил красным чашу раковины.

Данте запрокинул Андреа голову, вынудив ее смотреть на свое изображение.

— Хочешь еще?

Внезапно Андреа почувствовала, что с нее довольно.

— В мусорной корзине, — буркнула она.

— Отлично. Нагнись и достань его левой рукой. И без фокусов, или я отрежу тебе соски и заставлю их съесть.

Андреа подчинилась указаниям. Данте заглянул в коробку. На вид диск не отличался от того, который получили в Vigilanza.

— Великолепно. А остальные девять?

Журналистка с трудом проглотила комок, застрявший в горле.

— Я их выбросила.

— А вот этого не хочешь?

Андреа поняла, что взмывает в воздух и летит обратно в комнату. Данте швырнул ее с такой силой, что она пролетела метра полтора и приземлилась плашмя, лицом вниз.

— У меня их нет, черт подери! Нету! Ищи в вонючих урнах на пьяцца Навона, придурок!

Суперинтендант приблизился к ней с улыбкой. Она продолжала лежать на полу, часто и неровно дыша.

— Ты в самом деле не сечешь фишку, потаскушка? Тебе надо было всего лишь отдать мне гребаные диски, отделалась бы одним синяком и полетела бы спокойно домой. Но нет, ты задумала перехитрить сына синьоры Данте, а это невозможно. А теперь разговор у нас пойдет серьезный. Ты упустила шанс выбраться из переделки живой.

Данте встал над ней, расставив ноги, вынул пистолет и прицелился ей в голову. Андреа, обмирая от страха, повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. Мерзавец был способен на все.

— Ты не выстрелишь. Наделаешь слишком много шума, — снова заявила она — гораздо менее уверенно, чем раньше.

— А знаешь что, шлюшка? Ты опять права.

И суперинтендант, вытащив из кармана глушитель, принялся навинчивать его на ствол пистолета. Андреа вновь оказалась под угрозой смерти, на сей раз бесшумной.

— Брось оружие, Фабио.

Данте резко обернулся. На его лице нарисовалось изумление. В дверях номера стояли Диканти и Фаулер. Инспектор держала пистолет, а Фаулер — электронный ключ, с помощью которого они и вошли. Жетон Диканти и пасторский воротничок Фаулера сыграли решающую роль в критический момент, когда им понадобился этот ключ. Они задержались, поскольку сначала отправились проверять первую фамилию из четырех, добытых у Альберта. Они составили список, ориентируясь на возраст, и начали с самой молодой из испанских журналисток. Та оказалась ассистентом телевизионной группы и обладательницей каштановых волос, как им сообщила словоохотливая дежурная в ее гостинице. Не менее словоохотливой была и служащая отеля, где поселилась Андреа.

Данте тупо уставился на пистолет Диканти; он стоял, развернувшись к ним корпусом, продолжая, однако, целиться в распростертую на полу журналистку.

— Да ладно, ispettora, вы этого не сделаете.

— Вы напали на гражданку страны Европейского Союза на итальянской территории, Данте. Я служу закону. Вы не смеете мне указывать, что я должна или не должна делать. Бросьте оружие, или мне придется выстрелить.

— Диканти, вы не понимаете. Эта женщина совершила преступление. Она украла конфиденциальную информацию, принадлежащую Ватикану. Она не настроена прислушаться к разумным доводам и может все испортить. Ничего личного.

— Я уже слышала от вас эту фразу. И обратила внимание, что вы персонально беретесь уладить множество проблем, в которых, как вы выражаетесь, «ничего личного».

Данте разозлился, но предпочел сменить тактику:

— Хорошо. Позвольте мне забрать ее в Ватикан, чтобы выяснить, куда она дела украденные конверты. Я головой отвечаю за ее безопасность.

У Андреа оборвалось сердце, когда она услышала последние слова. Она ни минуты не хотела оставаться наедине с этим ублюдком. Очень медленно она начала перемещать ноги, стараясь развернуть свое тело в нужное положение.

— Нет, — отрезала Паола.

В голосе суперинтенданта зазвучал металл; он сказал, обращаясь к Фаулеру:

— Энтони, ты этого не допустишь. Мы не можем позволить вытащить всю грязь на свет Божий. Во имя креста и меча.

Священник посмотрел на него очень серьезно:

— Я больше не почитаю эти символы. И тем более если ими пользуются для того, чтобы пролить невинную кровь.

— Но девица вовсе не невинна. Она украла конверты!

Данте не успел договорить: Андреа сумела занять искомую позицию. Она дождалась удобного момента и выбросила ногу вверх — била она не со всей силы (и вовсе не от недостатка желания), а отдавая предпочтение меткости. Она целилась в пах негодяю и не промахнулась.

Одновременно случилось три вещи.

Данте выронил диск, который до сих пор сжимал в одной руке, и схватился за низ живота, а другой взвел курок и пытался нажать на спуск. Суперинтендант открывал рот, словно форель, вытащенная из воды, задыхаясь от боли.

Диканти в три прыжка преодолела расстояние, отделявшее ее от Данте, и бросилась на него.

Фаулер отреагировал на полсекунды позже Диканти — то ли с возрастом рефлексы притупились, то ли он оценивал ситуацию — и ринулся к пистолету, который, несмотря на пинок в самое уязвимое место стрелка, по-прежнему был направлен на Андреа. Фаулер схватил правую руку Данте почти в тот самый момент, когда Диканти врезалась плечом ему в грудь. Выстрел ушел в потолок.

Все трое рухнули на пол, образовав кучу-малу, а сверху на них дождем посыпалась штукатурка. Фаулер, не выпуская запястья суперинтенданта, большими пальцами надавил на точку в том месте, где рука соединяется с кистью. Данте выпустил пистолет, но исхитрился нанести коленом удар в челюсть Диканти. Паола откатилась в сторону, потеряв сознание.

Фаулер и Данте поднялись. Фаулер одной рукой придерживал пистолет за ствол, а второй нажал на рычажок, выщелкивая обойму, которая с громким стуком упала на пол. Затем он вытряхнул патрон из патронника. Еще два быстрых движения — и боек ударника лежал у него на ладони. Священник зашвырнул его в противоположный конец комнаты и кинул пистолет к ногам Данте.

— Он теперь не много стоит.

Данте улыбнулся, втянув голову в плечи.

— Ты тем более не много стоишь, старик.

— А ты проверь.

Суперинтендант кинулся на священника. Фаулер увернулся и ответил встречным ударом, который чуть-чуть не достиг цели — подбородка Данте, а пришелся агенту в плечо. Данте сделал обманное движение слева, Фаулер уклонился в сторону и получил удар в корпус, по ребрам. Он упал, стиснув зубы от боли, не в состоянии вздохнуть.

— Заплесневел, дед.

Данте подобрал с полу пистолет и магазин. У него не было времени искать боек и ставить его на место, но бросить оружие он не мог. В спешке у суперинтенданта вылетело из головы, что у Диканти тоже имеется пистолет, которым он мог бы воспользоваться. В тот момент, когда Паола скатилась на пол, лишившись чувств, табельное оружие очень удачно очутилось под нею, придавленное ее телом.

Суперинтендант посмотрел по сторонам, заглянул в ванную комнату и в шкаф. Андреа Отеро исчезла, и диск, оброненный в пылу сражения, тоже. Заметив каплю крови на оконном стекле, он поспешил выглянуть на улицу. На миг он почти уверовал, что журналистка наделена даром ходить по воздуху, как Христос по воде. Или, скорее, карабкаться по отвесным стенам, как кошка.

Спустя мгновение Данте сообразил, что окна номера, где разворачивалось действие, выходят прямо на черепичную крышу соседнего здания, перекрывавшую изумительно красивый внутренний дворик церкви Санта-Мария делла Паче, спроектированный Браманте. Андреа понятия не имела, кто построил оригинальный клуатр, как и о том, что именно Браманте по иронии судьбы выпала честь стать первым главным архитектором собора Святого Петра в Ватикане. Она ползла на четвереньках по черепичной крыше нарядного терракотового цвета, сверкавшей в лучах утреннего солнца. Стараясь не привлекать лишнего внимания со стороны ранних туристов, заходивших во дворик церкви, Андреа упорно стремилась к противоположному концу крыши, где открытое окно сулило ей спасение. И проделала уже полпути. Галерея клуатра была двухъярусной, и крыша, вознесенная на девятиметровую высоту, опасно наклонялась над вымощенным камнем двориком.

Превозмогая боль в паху, Данте выбрался в окно и пустился в погоню за журналисткой. Андреа обернулась через плечо как раз в тот момент, когда его ноги коснулись черепичной крыши. Она заспешила, но была остановлена окриком:

— Не двигаться!

Андреа повернула голову. Данте держал ее на прицеле: о том, что пистолет выведен из строя, она не знала. Андреа поверить не могла, что этот тип настолько не в себе, чтобы застрелить ее средь бела дня при свидетелях. Туристы их уже приметили и с восторгом наблюдали за происходившим у них над головами. Постепенно аудитория разрасталась. Жаль, что Диканти лежала без сознания на полу в гостиничном номере. Она упустила редкую возможность своими глазами увидеть живой пример описанного во всех учебниках явления, известного в судебной психиатрии как bystander effect[82]. Согласно этой теории, неоднократно подтверждавшейся на практике, чем большее количество зрителей наблюдают, как некто попал в критическое положение, тем меньше вероятность, что кто-то из прохожих поможет жертве. Причем останавливаются поглазеть в основном праздные зеваки. Они тычут пальцами, дергают соседа за рукав, призывая смотреть внимательнее, но ничего не предпринимают.

Не обращая внимания на собравшуюся внизу аудиторию, Данте, пригнувшись, подкрадывался к журналистке. Приблизившись, он с удовлетворением отметил, что один диск женщина держала в руке. Должно быть, она сказала правду: у нее хватило глупости выбросить остальные конверты. Но тем большее значение приобретает теперь этот последний.

— Отдай диск, и я уйду. Клянусь. Я не желаю тебе зла, — солгал Данте.

Андреа помертвела от страха, но она могла похвастаться смелостью и присутствием духа, которым мог бы позавидовать даже сержант Легиона[83].

— Как бы не так! Убирайся прочь, или я его выкину.

Данте замер на полдороге. Андреа вытянула руку, слегка изогнув запястье. Легкое движение — и диск полетит, как фризби. Может, он разобьется, ударившись о землю. А может, его подхватит легкий утренний бриз, и он спланирует в толпу, где его подхватит случайный зевака, который испарится задолго до того, как Данте успеет спуститься во дворик церкви. И тогда все пропало.

Слишком рискованно.

Шансы равны — пятьдесят на пятьдесят. И что прикажете делать в таком случае? Отвлекать противника до тех пор, пока чаша весов не склонится в вашу пользу.

— Синьорина, — громко крикнул Данте, — не прыгайте. Не знаю, что толкнуло вас на этот шаг, но жизнь прекрасна. Подумайте хорошенько, и вы найдете массу причин, чтобы жить.

Да, тактика выбрана правильно. Подобраться как можно ближе, будто бы для того, чтобы спасти эту ненормальную с окровавленным лицом, выскочившую на крышу и угрожающую покончить с собой, попытаться ее схватить (так, чтобы никто не заметил, как он отнимает у нее диск), а потом в пылу борьбы «не суметь» ее удержать. Ужасная трагедия. На Диканти и Фаулера надавят сверху. Там умеют приструнить!

— Не прыгайте! Вспомните о семье!

— Да что ты такое несешь, идиот? — поразилась Андреа. — Я не собираюсь прыгать!

Зрители, наблюдавшие за спектаклем снизу, показывали на них пальцами, вместо того чтобы нажимать кнопки телефонов, срочно вызывая Polizia. Какой-то доброхот даже начал упрашивать: «Не прыгайте, не прыгайте». И никому не показалось странным, что спасатель вооружен; возможно, люди просто не разглядели, что именно «храбрец» держит в правой руке. Данте от души ликовал. Он медленно, но неумолимо подползал к журналистке:

— Не бойтесь! Я полицейский!

Андреа слишком поздно поняла, какую игру затеял противник. Их разделяло уже не более двух метров.

— Не приближайся, мерзавец. Я выброшу диск!

Тем, кто стоял во дворике, послышалось, что она хочет броситься вниз сама. Едва ли они обратили внимание на маленький диск, которым она размахивала. Раздались нестройные крики: «Нет, не надо!» — и кто-то из туристов даже посулил Андреа вечную любовь, если она спустится с крыши живая и невредимая.

Тем временем суперинтендант уже практически касался кончиками пальцев босых ног беглянки, развернувшейся к нему лицом. Она попятилась и потеряла равновесие, соскользнув вниз по покатой крыше. Толпа (во дворике уже собрались человек пятьдесят, а из окон гостиницы выглядывали постояльцы) затаила дыхание. Вдруг раздался возглас:

— Глядите, священник!

Данте посмотрел назад. Фаулер стоял на крыше, выпрямившись во весь рост, и держал в каждой руке по куску кровельной черепицы.

— Только не здесь, Энтони! — воскликнул суперинтендант.

Фаулер его словно не слышал и метнул один из кусков черепицы с дьявольской точностью. Черепичный снаряд с силой угодил Данте в предплечье, ибо тот, по счастью, успел заслонить лицо рукой. Если бы он этого не сделал, возможно, с громким хрустом треснул бы его череп, а не рука. Он рухнул на крышу и покатился к краю. Чудом он сумел уцепиться за выступ, уперевшись ногами в одну из бесценных коринфских колонн, выточенных умелым скульптором под руководством Браманте пятьсот лет назад. Будто в насмешку зеваки, которым в голову не пришло помочь жертве, охотно бросились выручать Данте. Спасательной команде из трех человек удалось снять с карниза бессильно повисшего, как тряпичная кукла, раненого. Тот поблагодарил их и потерял сознание.

На крыше Фаулер обратился к Андреа:

— Синьорита Отеро, сделайте милость, вернитесь в номер, пока вы не искалечились.

Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2

Суббота, 9 апреля 2005 г., 09.14
Паола вернулась к жизни, ощутив нечто чудесное: заботливые руки отца Фаулера клали ей на лоб мокрое полотенце. Но очень скоро эйфория улетучилась, и она пожалела, что ее туловище не заканчивается плечами — голова болела немилосердно. Паола пришла в себя как раз вовремя, чтобы встретить двух полицейских агентов, объявившихся наконец в номере. Инспектор пожелала им попутного ветра в спину, поручившись, что держит ситуацию под контролем. Диканти клятвенно их заверила, что никакой попытки самоубийства не было, их ввели в заблуждение. Полицейские недоверчиво озирались, обалдевшие от того, какой разгром царил в номере, но в итоге сдались.

Между тем в ванной комнате Фаулер пытался привести в порядок лицо Андреа, пострадавшее от столкновения с зеркалом. В тот момент, когда Диканти, избавившись от стражей порядка, заглянула в ванную, священник втолковывал журналистке, что ей необходимо наложить швы.

— По меньшей мере четыре на лоб и два на бровь. Но время дорого, вы не можете сейчас обратиться в больницу. Вот как мы поступим: вы немедленно возьмете такси до Болоньи. Поездка займет четыре часа. Там вас уже будет ждать врач, мой друг. Он обработает ваши раны, а затем отвезет в аэропорт, и вы сядете в самолет, который летит рейсом на Мадрид через Милан. Там вы окажетесь в безопасности. И обещайте пару лет повременить с возвращением в Италию.

— Не лучше ли сесть на самолет в Неаполе? — вмешалась Диканти.

Фаулер строго посмотрел на нее:

— Dottora, если когда-либо вам понадобится скрыться от этих… этих людей, пожалуйста, не убегайте в Неаполь. У них там слишком хорошие связи.

— Я сказала бы, что у них повсюду хорошие связи.

— К сожалению, вы абсолютно правы. Боюсь, последствия того, что мы перешли дорогу Vigilanza, окажутся весьма плачевными и для вас, и для меня.

— Мы обратимся к Бои. Он нас поддержит.

Фаулер помолчал мгновение.

— Возможно. Однако в настоящую минуту самое главное для нас — это вывезти из Рима синьорину Отеро.

На лице Андреа застыла гримаса боли: рана на лбу горела огнем, хотя кровоточила теперь намного меньше благодаря усилиям Фаулера. И ей решительно не понравился диалог, которому она молча внимала. Десять минут назад, увидев, как Данте исчез за карнизом, она ощутила прилив невыразимого облегчения. Она кинулась со всех ног к Фаулеру и повисла у него на шее, подвергая обоих риску свалиться с крыши вслед за Данте. Фаулер вкратце объяснил ей, что в структуре Ватикана существует серьезная организация, которой невыгодно, чтобы это грязное дело выплыло на свет Божий, и потому ее жизнь оказалась под угрозой. Священник ни словом не упомянул о достойном сожаления поступке — краже конвертов, что на фоне всего остального выглядело сущей мелочью. Но теперь Фаулер навязывал свои правила игры, и вот это журналистку не устраивало. Она была обязана священнику и женщине-инспектору спасением, но не собиралась позволять им манипулировать собой.

— Я не намерена никуда ехать, синьоры. Я аккредитованная журналистка, и моя газета рассчитывает получить от меня серию репортажей о конклаве. И я хочу, чтобы узнали о том, что я раскрыла заговор на самом высоком уровне, нацеленный скрыть смерть нескольких кардиналов и офицера итальянской полиции от рук маньяка. «Глобо» даст на первых полосах информацию об этом, и все статьи будут подписаны моим именем.

Священник терпеливо ее выслушал и сурово ответил:

— Синьорина Отеро, я восхищен вашим мужеством. Вы отважнее, чем многие солдаты, которых я знавал. Но в этой игре одна только храбрость вам не поможет.

Журналистка поправила повязку на лбу и упрямо поджала губы:

— Они не посмеют ничего мне сделать, когда я напечатаю материал.

— Может, да, а может, и нет. Но я тоже не приветствую публикацию репортажа, синьорина. Она несвоевременна.

Андреа оторопело уставилась на него:

— Что вы сказали?

— Проще говоря, отдайте мне диск, — закончил Фаулер.

Андреа встала, покачиваясь и крепко прижимая диск к груди. Она была глубоко возмущена:

— Не думала, что вы тоже из тех фанатиков, кто готов убить ради сохранения тайны. Я немедленно ухожу.

Фаулер толкнул ее, заставив плюхнуться на стул.

— Лично я считаю путеводными слова Евангелия: «Истина сделает вас свободными»[84]. И будь моя воля, я не стал бы вас останавливать. Вы могли бы лететь стрелой и рассказывать всем и вся, что священник, виновный в изнасиловании мальчиков, сошел с ума, рыщет по городу и режет кардиналов. Может, тогда церковь осознала бы, полностью и до конца, что священники — прежде всего люди, обыкновенные люди. Но речь ведь не только о вас или обо мне. Я не хочу, чтобы о преступлениях узнали потому, что именно этого добивается Кароский. Через некоторое время, когда он сообразит, что его прием не сработал, он сделает следующий шаг. Тогда у нас появится шанс его взять. А поймав его, мы спасем жизнь другим людям.

И Андреа сломалась. Ее доконали усталость и боль. Она чувствовала себя опустошенной, обессиленной. И к этому примешивалось странное ощущение, которое трудно передать словами: нечто среднее между осознанием собственной уязвимости и жалостью к себе. Оно обычно появляется, когда человек вдруг понимает, что сам он — ничтожно малая песчинка в бескрайней Вселенной. Молча протянув диск Фаулеру, она обхватила голову руками и разрыдалась:

— Меня уволят.

Священник сжалился над ней:

— Нет, не уволят. Это я возьму на себя.


Через три часа посол Соединенных Штатов в Италии созвонился с директором «Глобо». Он принес извинения в связи с тем, что его служебная машина сбила специального корреспондента газеты в Риме. По версии посла, инцидент произошел накануне днем, когда машина ехала на полной скорости из аэропорта. К счастью, водитель затормозил вовремя, избежав трагедии, и молодая женщина не получила травм, не считая легкого ушиба головы. Журналистка упорно доказывала, что ей необходимо работать, но врачи посольства, осмотревшие пострадавшую, настоятельно рекомендовали ей пару недель отдохнуть. И предоставили ей возможность вылететь в Мадрид за счет посольства. Учитывая, что таким образом ей был причинен профессиональный ущерб, его, разумеется, готовы компенсировать. Некая персона, в момент аварии находившаяся в машине, выказала заинтересованность в судьбе журналистки и расположена дать ей интервью. В газету перезвонят в течение двух недель, чтобы уточнить детали.

Шеф «Глобо» повесил трубку, пребывая в глубочайшей растерянности. Он не мог взять в толк, каким образом эта строптивая и неуправляемая девица ухитрилась выбить для газеты право на интервью, получить которое сложнее сложного, практически невозможно! Он отнес удачу за счет фантастического везения голубоглазой пройдохи. И его буквально корчило от зависти — так ему хотелось оказаться на ее месте!

Он всегда мечтал побывать в Овальном кабинете[85].

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Суббота, 9 апреля 2005 г., 13.25
Паола вошла в кабинет Бои без стука, и ей совсем не понравилось то, что она там увидела. Вернее, кого она увидела. Напротив директора восседал Чирин, выбравший именно этот момент, чтобы встать и покинуть кабинет, даже не взглянув на криминолога. Диканти попыталась остановить его в дверях:

— Послушайте, Чирин…

Генеральный инспектор проигнорировал ее и удалился.

— Диканти, сядьте, — велел Бои, не поднимаясь из-за стола.

— Но, директор, я хочу поставить вас в известность о преступном поведении одного из подчиненных этого человека…

— Довольно, ispettora. Генеральный инспектор уже уведомил меня надлежащим образом о событиях в гостинице «Рафаэль».

Паола помрачнела. Как только они с Фаулером отправили испанку на такси в Болонью, она тотчас поспешила в управление ОИНП, чтобы доложить обстоятельства дела Бои. Ситуация сложилась, конечно, непростая, однако Паола верила в справедливость шефа. Он должен был одобрить их действия по спасению журналистки. Диканти специально пришла одна, чтобы спокойно поговорить с ним, и меньше всего ожидала, что шеф не захочет даже выслушать ее версию.

— Тогда, должно быть, он уже рассказал, как Данте напал на беззащитную женщину.

— Он рассказал, что возникло прискорбное недопонимание, которое разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Суперинтендант Данте пытался успокоить потенциального свидетеля, которого подвели нервы, а вы вдвоем на него напали. И в настоящий момент Данте находится в больнице.

— Но это бред! На самом деле произошло…

— Чирин меня информировал также, что лимит доверия к нам исчерпан, — продолжал Бои, грозно повышая голос. — Генеральный инспектор неприятно удивлен и непримиримой позицией, которой вы придерживаетесь в данном деле, и агрессивностью по отношению к суперинтенданту Данте. К тому же вы постоянно демонстрируете пренебрежение к суверенитету соседнего с нами государства. И все эти выводы, к слову сказать, полностью совпадают с моими собственными наблюдениями. Вы возвращаетесь к обычной работе, а Фаулер вернется в Вашингтон. Отныне охраной кардиналов занимается только Corpo di Vigilanza. Что касается нас, мы немедленно передаем Ватикану диск, посланный нам Кароским, и второй, отобранный у испанской журналистки, и забываем о его существовании.

— А как насчет Понтьеро? У меня до сих пор стоит перед глазами твое искаженное лицо на вскрытии. Надо понимать, ты ломал комедию? Кто воздаст по заслугам за его смерть?

— Сие уже не в нашей компетенции.

Криминолог почувствовала такое глубокое разочарование и отвращение, что ей стало плохо физически. Она не узнавала человека, сидевшего напротив, искала и не находила в себе ни слабой тени пылкого влечения, какое она прежде к нему испытывала. Она с грустью спросила себя, уж не в этом ли отчасти кроется причина, из-за которой он легко и жестоко лишил ее поддержки. Она отвергла его прошлой ночью, и вот печальный итог.

— Это из-за меня, Карло?

— Прошу прощения?

— Из-за вчерашнего? Не думала, что ты способен на такое.

— Ispettora, прошу вас, не преувеличивайте значимость собственной персоны. В настоящем деле я заинтересован лишь в эффективном сотрудничестве с Ватиканом, и, судя по всему, именно эту задачу вы выполнить не в состоянии.

За тридцать четыре года своей жизни Паола никогда не видела столь наглядного и впечатляющего противоречия между словами человека и выражением его лица. Она не смогла сдержаться:

— Ты ничтожная свинья, Карло. Честное слово. Меня нисколько не удивляет, что за спиной все потешаются над тобой. Как ты мог докатиться до такого?

Директор Бои покраснел до корней волос, но ему удалось совладать с накрывшей его волной ярости. От бешенства у него затряслись губы, но он не позволил себе потерять голову, а холодно и расчетливо хлестнул наотмашь словами:

— По крайней мере я хоть чего-то достиг, ispettora. Пожалуйста, положите на стол удостоверение и оружие. Вы на месяц отстранены от работы без сохранения содержания, этого времени мне как раз хватит, чтобы тщательно рассмотреть ваше дело. Можете идти домой.

Паола открыла рот, чтобы достойно ответить, но обнаружила, что сказать ей нечего. В кинофильмах у героя всегда (в тот момент, когда деспотичный шеф отбирает у него атрибуты служителя закона) находится убийственная фраза, предвосхищающая триумфальное возвращение. В реальности инспектор лишилась дара речи. Она швырнула жетон и пистолет на стол и вышла из кабинета не оглядываясь.

В коридоре ее дожидался Фаулер — под конвоем двух полицейских агентов. Паола интуитивно поняла, что священник уже получил приказ, не предвещавший ничего хорошего.

— Итак, все кончено, — убито сказала Диканти.

Священник улыбнулся:

— Приятно было с вами познакомиться, dottora. К сожалению, эти джентльмены сопровождают меня в гостиницу, где я соберу вещи, а затем в аэропорт.

Криминолог рванулась к нему, намертво вцепившись в рукав:

— Святой отец, неужели вы не можете кому-нибудь позвонить? Что-то сделать? Отложить отъезд?

— Боюсь, нет, — ответил он, покачав головой. — Но надеюсь, однажды мы с вами выпьем по чашечке крепкого кофе.

Не прибавив более ничего, он освободил руку и пошел прочь по коридору, за ним последовала охрана.

Паола держалась мужественно. Она дала волю слезам, только приехав домой.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Декабрь 1999 г.
Расшифровка записи беседы номер 115 доктора Кейниса Конроя с пациентом номер 3643.
Д-р Конрой: Что это у тебя за книжка? «Загадки и головоломки». Нашел что-нибудь интересное?

№ 3643: Они очень простые.

Д-р Конрой: Загадай мне любую.

№ 3643: Они правда очень простые. Не думаю, что вам они придутся по вкусу.

Д-р Конрой: Мне нравятся загадки.

№ 3643: Хорошо. Если один человек копает одну яму час, а два человека выкапывают две ямы за два часа, сколько потребуется времени, чтобы выкопать половину ямы?

Д-р Конрой: Это легко… Полчаса.

№ 3643: (Смеется).

Д-р Конрой: Что тебя так развеселило? Полчаса. Один час — одна яма. Полчаса — половина ямы.

№ 3643: Доктор, не бывает половины ямы. Яма она и есть яма. (Смеется).

Д-р Конрой: Ты хочешь этим мне что-то сказать, Виктор?

№ 3643: Ну разумеется, доктор, разумеется.

Д-р Конрой: Но ты не яма, Виктор. Ты вовсе не обречен неминуемо быть тем, кто ты есть.

№ 3643: Однако это так, доктор Конрой. А вас я должен поблагодарить за то, что вы указали мне истинный путь.

Д-р Конрой: Путь?

№ 3643: Я долгое время боролся с собой, стремился изменить свою природу, чтобы стать тем, кем я не являюсь. Но благодаря вам я принял себя таким, какой я есть. Разве не этого вы добивались?

Д-р Конрой: Невероятно. Я не мог настолько в тебе ошибиться.

№ 3643: Доктор, вы не ошиблись, вы заставили меня увидеть свет. Вы заставили меня понять, что соответствующие врата могут открыть лишь подходящие руки.

Д-р Конрой: Это и есть твоя сущность? Руки?

№ 3643: (Смеется). Нет, доктор. Я ключ.

Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12

Суббота, 9 апреля 2005 г., 23.46
Паола долго рыдала за закрытыми накрепко дверьми и с открытыми кровоточащими сердечными ранами. К счастью, матери дома не было: она уехала на выходные погостить к друзьям в Остию. Паола восприняла ее отсутствие с облегчением. Ей было так плохо, что этого не удалось бы скрыть от синьоры Диканти. Но ей стало бы намного хуже, если бы она увидела, как мать волнуется и суетится вокруг нее, пытаясь подбодрить. Паола нуждалась в уединении, чтобы, захлебываясь слезами и отчаянием, оплакать без помех свой провал.

Паола лежала на кровати не раздеваясь. Сквозь окно в комнату проникали рассеянные лучи вечернего апрельского солнца и уличный шум. Прокрутив тысячу раз в голове недавние события и последний разговор с Бои, она заснула под этот несмолкающий гул. Часов через девять после того, как ее сморила усталость, восхитительный запах свежего кофе просочился в ее дремлющее сознание, побуждая выбраться из плена сна.

— Мама, ты так быстро вернулась…

— Действительно, я вернулся быстро, но вы обознались, — произнес некто вежливым глуховатым голосом на неуверенном итальянском с неправильными ударениями — голосом отца Фаулера.

Паола широко открыла глаза и, плохо осознавая, что делает, обняла священника за шею.

— Умоляю, осторожно, вы опрокинете кофе…

Криминолог неохотно отпустила его. Фаулер сидел на краю ее постели и весело смотрел на нее. В руках он держал чашку, которую он нашел в кухонном шкафу.

— Как вы сюда вошли? И как вам удалось ускользнуть от полицейских? Они были полны решимости отправить вас в Вашингтон…

— Охотно отвечу на ваши вопросы по порядку, — смеясь, ответил Фаулер. — Что касается того, как мне удалось избавиться от двух раздобревших и плохо подготовленных служак, — прошу вас, ради Бога, не относитесь с таким пренебрежением к моим способностям. А вошел я сюда очень просто — воспользовалсяотмычкой.

— Ясно. Курс для новобранцев ЦРУ, не так ли?

— Приблизительно. Сожалею, что вторгся самовольно, но я позвонил несколько раз, и мне никто не открыл. Я испугался, что вы попали в беду. Увидев, что вы мирно спите, я решил выполнить давешнее свое обещание и угостить вас кофе.

Паола встала с постели, взяла у священника чашку и сделала большой глоток живительного напитка. Комната освещалась лишь заревом фонарей, горевших на улице, от которых на потолок ложились длинные тени. В неярком отраженном свете Фаулер с интересом осматривал спальню. На стене висели дипломы: школьные, университетские и Академии ФБР. Кроме них были еще призовые медали по плаванию и несколько эскизов, написанных маслом лет, наверное, десять — тринадцать назад. Он словно заново открыл для себя, насколько уязвима эта женщина, умная и сильная, упорно продолжавшая тянуть на плечах непосильный груз прошлого. Какая-то часть ее души навсегда задержалась в ранней юности. Он попытался представить, на какой предмет в комнате падает ее взор, когда она ложится в постель, и сразу многое понял. Он мысленно провел линию от подушки к стене, и в точке пересечения оказалось изображение Паолы вместе с отцом в больничной палате.

— Кофе отличный. Мама варит его просто чудовищно.

— Самое главное — правильно отрегулировать огонь, dottora.

— Почему вы вернулись, святой отец?

— По нескольким причинам. Потому что не хотел бросать вас в критической ситуации. Чтобы помешать несчастному безумцу добиться цели. И потому, что подозреваю: дело намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. По-моему, нас всех использовали, в том числе вас и меня. Помимо прочего я догадываюсь, что у вас есть сугубо личная причина довести расследование до конца.

Паола помрачнела:

— Вы правы. Понтьеро был моим напарником и другом. В настоящий момент для меня нет ничего важнее, чем воздать убийце по справедливости. Но полагаю, что именно теперь мы ничего не можем сделать. Без моего жетона и ваших покровителей мы оба всего лишь два облачка в небе. Легкое дуновение ветра не оставит от нас и следа. Кроме того, вас, наверное, уже ищут.

— Действительно, меня, наверное, ищут. От парочки полицейских я дал деру в Фьюмичино[86]. Но я сомневаюсь, что Бои пойдет на крайние меры и отдаст приказ о моем розыске и задержании. Учитывая, какой бардак творится в городе, это совершенно бессмысленно и по большому счету неоправданно. Скорее всего он посмотрит на мое исчезновение сквозь пальцы.

— А ваше начальство, отче?

— Официально я обретаюсь в Лэнгли. А неофициально я не встретил возражений против того, чтобы задержаться тут еще на пару дней.

— Слава Богу, хоть одна хорошая новость.

— Наиболее сложный для нас вопрос — это как проникнуть в Ватикан, поскольку Чирин будет настороже.

— А я тем более не понимаю, как мы сможем уберечь кардиналов, если они находятся там, а мы — здесь.

— Думаю, нам надо начать сначала, dottora. Вникнуть в эту чертову историю еще раз, ибо, очевидно, мы упустили самое важное.

— Но каким образом? У меня нет нужных материалов. Досье Кароского, до последнего листочка, осталось в ОИНП.

Фаулер плутовато ей улыбнулся:

— Ну, порой Господь благословляет нас маленькими чудесами.

Священник широким жестом указал на письменный стол Паолы у дальней стены комнаты. Паола зажгла лампу на столе, осветив талмуд в коричневом переплете — иными словами, личное дело Кароского.

— Предлагаю сделку, dottora. Вы занимаетесь тем, что умеете делать лучше всего: составлением психологического портрета убийцы. Подробного, с учетом всех имеющихся в нашем распоряжении данных. А я тем временем поддерживаю ваши силы горячим кофе.

Паола допила одним глотком остатки в чашке. Она сделала попытку рассмотреть выражение лица священника, но он не попадал в конус света, ложившийся на досье. Она вспомнила смутное ощущение неправильности происходящего, не дававшее ей покоя в коридоре Дома Святой Марфы, которое она оставила без внимания до лучших времен. Теперь, особенно после всего, что случилось после смерти Кардозу, она была практически убеждена, что тогда интуиция ее не подвела. Паола включила компьютер. Нашла в папках документов файл с шаблоном психологического профиля и принялась его прилежно заполнять, время от времени сверяясь с материалами досье.

— Сварите еще кофе, отче. Я должна проверить одну теорию.

Психологический профиль серийного убийцы

Пациент: Кароский, Виктор.

Профиль составлен доктором Паолой Диканти.

Местонахождение пациента: In absentia[87].

Дата составления: 10 апреля 2005.

Возраст субъекта: 44 года.

Рост: 178 см.

Вес: 85 кг.

Описание: волосы каштановые, глаза серые, телосложение плотное, умен (IQ 125).


Детство и внутрисемейные отношения. Виктор Кароский родился в семье эмигрантов среднего класса и воспитывался властной матерью, в значительной степени утратившей связь с реальностью в результате религиозных воззрений. Семья эмигрировала из Польши, и оторванность от родных корней пагубно отразилась на всех членах семьи без исключения. На примере отца мы видим характерную картину тунеядства, алкоголизма и склонности к жестокому обращению, усугубленную периодически повторяющимся сексуальным насилием над сыном (осознаваемым последним как наказание), когда субъект достиг подросткового возраста. Мать с самого начала знала об актах инцеста и насилия, совершаемых супругом, однако, по-видимому, изображала неведение. Старший брат из-за сексуального насилия вынужден был бежать из отчего дома. Младший брат умер от менингита из-за отсутствия надлежащего лечения, после длительной агонии. Мать «обнаружила» факт инцеста, и субъект был заперт в шкафу, где просидел в течение долгого времени в полной изоляции. Когда субъекта выпустили из шкафа, отец исчез из жизни семьи. Мать подавляла подростка, навязывая свои убеждения, религиозные в частности, пугая муками ада, которыми грозят проявления сексуальности (неотвратимо, по теории матери субъекта). Чтобы полностью подчинить сына, она одевала его в свою одежду и даже угрожала кастрацией. У субъекта формируется искаженное восприятие реальности и не происходит интеграции сексуальности в сознание личности. Начинают проявляться первые симптомы агрессивности и асоциального поведения на фоне крайней раздражительности и возбудимости. Он совершает нападение на сокурсника, после чего помещен в исправительное учреждение. Покинув реформаторий с чистым личным делом, он в восемнадцать лет принял решение поступить в духовную семинарию. Под наблюдением психиатров субъект не состоял и добился поставленной цели.


История болезни в совершеннолетнем возрасте. Симптомы отклонений на фоне неинтегрированной сексуальности субъекта подтверждаются в девятнадцатилетнем возрасте, вскоре после смерти его матери. Они проявляются в стремлении к тактильным контактам с несовершеннолетними; постепенно учащаются случаи домогательств, принимающих более агрессивные формы. Со стороны духовного начальства не последовало никаких карательных мер в ответ на сексуальные злоупотребления, которые делаются изощреннее, когда субъект самостоятельно возглавляет приходы. Из его личного дела следует, что документально подтверждено не менее 89 случаев растления несовершеннолетних, из которых 37 являлись полными актами гомосексуального совокупления, в остальных эпизодах практиковалось принуждение жертв к мастурбации или занятиям оральным сексом. Расшифровки записей бесед, проводившихся с ним в клинике, позволяют сделать вывод, что субъект, как ни странно, был священником, глубоко убежденным в своем пастырском призвании. В ряде случаев педерастии среди священников можно отметить сексуальные потребности в качестве мотива, побудившего их принять сан (подходящее сравнение здесь — лиса, которая стремится попасть в курятник). Но Кароский руководствовался совсем иными причинами, собираясь принести обеты. К этому его подталкивала мать, в том числе и принудительными методами. После инцидента с нападением на прихожанина покрывать скандальное поведение Кароского больше не представлялось возможным, и субъект был направлен в институт Сент-Мэтью, реабилитационный центр для священников с психологическими проблемами. В клинике Кароский всячески выражает приверженность Священному Писанию, в частности Ветхому Завету. Через несколько дней после поступления в центр имеет место эпизод спонтанной агрессии по отношению к сотруднику. Упомянутый эпизод дает нам право констатировать наличие выраженного когнитивного диссонанса[88] между сексуальными наклонностями субъекта и его религиозными убеждениями. Коллизия между наклонностями и убеждениями провоцирует вспышку насилия, о чем свидетельствует акт агрессии, направленной против техника.


Недавние события. Субъект проявляет гнев, выраженный в замещающей агрессии. Он совершает череду преступлений, характеризующихся высокой степенью сексуального садизма, включая символические ритуалы и элементы некрофилии.


Типологические характеристики, основанные на поведенческих аспектах:

• Располагающая манера поведения, уровень интеллекта от среднего до высокого.

• Склонность ко лжи.

• Полное отсутствие сопереживания или чувств по отношению к жертвам.

• Абсолютный эгоцентризм.

• Отчужденность и эмоциональная холодность.

• Безличная и импульсивная сексуальность, направленная на удовлетворение эгоистических нужд.

• Асоциальность.

• Уровень послушания высокий.


Несоответствие!

• Иррациональное мышление, определяющее характер действий.

• Множественные неврозы.

• Криминальное поведение осознается как средство, а не конечная цель.

• Суицидальные наклонности.

• Ориентирован на выполнение миссии.

Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 01.45
Фаулер с нескрываемым удивлением закончил читать характеристику, которую ему протянула Диканти.

— Dottora, подозреваю, что вас мое мнение мало волнует, но профиль неполон. Вы лишь вкратце обобщили то, что мы и так уже знаем. Честно говоря, вряд ли нам это поможет.

Криминолог вскочила на ноги:

— Напротив, святой отец. Клиническая картина болезни Кароского чрезвычайно сложна, из чего мы сделали вывод, что всплеск агрессивности превратил сексуального насильника, ставшего импотентом в результате действия медикаментов, в серийного убийцу.

— Да, эта гипотеза легла в основу нашей теории.

— Ну так она ни к черту не годится. Взгляните на типологические характеристики в конце профиля. Первые восемь определяют тип серийного убийцы.

Фаулер сверился с отчетом и кивнул.

— Выделяют два типа серийников: организованные и неорганизованные. Классификация не идеальна, однако она достаточно последовательна. К первому типу относят убийц, совершающих преступления спонтанно, нападающих импульсивно, рискующих оставить на месте происшествия множество физических улик. Они не готовят орудие убийства заранее, используя подручные средства: стул, поясной ремень — все, что подвернется. Сексуальный садизм практикуют после смерти жертвы.

Священник протер глаза. Он бесконечно устал. Прошлой ночью удалось поспать всего несколько часов.

— Простите, dottora. Продолжайте, пожалуйста.

— Убийцы второго типа, организованные, очень мобильны территориально, захватывают жертву, прежде чем применить силу. Жертвой может стать любой незнакомый человек, отвечающий специфическим критериям. Орудие убийства, веревки или аналогичные приспособления выбираются в соответствии с тщательно намеченным планом и никогда не оставляются на месте преступления. Труп обычно перемещается подальше от места убийства в нейтральное место, которое убийца присматривает заблаговременно. Итак, к какой группе, по вашему мнению, принадлежит Кароский?

— Очевидно, ко второй.

— Именно такой вывод сделал бы любой сторонний наблюдатель. Но мы с вами можем пойти намного дальше. У нас есть его досье. Мы знаем, кто он, откуда, нам известен образ его мыслей. Забудьте обо всем, что произошло в течение последних дней. Сосредоточьтесь на том Кароском, который поступил в институт. Каким он был?

— Личностью импульсивной, в определенных обстоятельствах он взрывался, точно шашка динамита.

— А после пяти лет лечения?

— Он стал другим человеком.

— Как вы считаете, он менялся постепенно или перемена произошла внезапно?

— Она была достаточно резкой. Я бы соотнес преображение Кароского с моментом, когда доктор Конрой вынудил его прослушать записи сеансов регрессивной терапии.

Паола глубоко вздохнула и заявила:

— Отец Фаулер, не обижайтесь, но, ознакомившись с десятками отчетов о беседах между Кароским, Конроем и вами, я считаю, что вы заблуждаетесь. И это заблуждение направило нас по неверному следу.

Фаулер пожал плечами:

— Не вижу ничего обидного в ваших словах, dottora. Как вы понимаете, хотя у меня есть степень по психологии, попал я в институт рикошетом, ибо моя подлинная профессия совсем иная. Вы же эксперт, профессиональный криминолог, и большая удача, что есть возможность получить вашу консультацию. Тем не менее я не представляю, к чему вы ведете.

— Прочитайте еще раз характеристику, — посоветовала Паола, указывая на составленный ею психологический профиль. — Под заголовком «Несоответствия» я указала пять признаков, с учетом которых невозможно рассматривать субъект как организованного серийного убийцу. С учебником криминологии в руках любой эксперт докажет вам, что Кароский — аномальный организованный серийник, сформировавшийся на почве травмы, в данном случае потрясения от столкновения с прошлым. Вам знакомо понятие когнитивного диссонанса?

— Психическое состояние, при котором реальность и личные убеждения субъекта находятся в жестоком противоречии. У Кароского возник глубокий когнитивный диссонанс: он считал себя образцовым священником, тогда как его восемьдесят девять жертв свидетельствовали, что он педераст.

— Великолепно. Таким образом, по-вашему, субъект, правоверный католик, невротик, закосневший в своих убеждениях и стойко сопротивляющийся внушению извне, способен за несколько месяцев превратиться в серийного убийцу без признаков невроза, холодного и расчетливого, прослушав записи, из которых ему стало ясно, как с ним плохо обращались в детстве?

— Если подходить к делу с такой точки зрения, пожалуй, это немного проблематично, — неохотно признал Фаулер.

— Невозможно, отче. Безответственный поступок доктора Конроя несомненно нанес пациенту вред, но он не мог спровоцировать столь глобальные изменения в его психике. Фанатичный священник, затыкающий уши, когда вы вслух зачитываете список его жертв, не может эволюционировать до организованного серийника в течение каких-то нескольких месяцев. И давайте вспомним, что два его первых ритуальных преступления были совершены непосредственно в институте: нанесение увечий одному священнику и убийство другого.

— Но, dottora… Убийства кардиналов — дело рук Кароского. Он сам сознался, и его отпечатки пальцев присутствуют на месте преступления в трех эпизодах.

— Конечно, отец Фаулер. Я не оспариваю, что Кароский совершил эти убийства. Это более чем очевидно. Но я пытаюсь вам объяснить, что мотивы, которыми он руководствовался, совсем иные, нежели мы полагали. Основная черта в его характеристике — факт, что он принял сан вопреки велению измученной души, — и есть то главное, что побудило его к столь чудовищным поступкам.

Фаулер наконец понял. Потрясенный, он был вынужден сесть на кровать Паолы, чтобы не рухнуть на пол.

— Послушание.

— Точно, святой отец. Кароский — не серийный убийца. Он наемник.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Август 1999 г.
В изоляторе стояла мертвая тишина. Поэтому призывный шепот, властный, требовательный, ударил по барабанным перепонкам Кароского, словно волна прибоя.

— Виктор.

Кароский спрыгнул с постели торопливо, как ребенок. ОН опять был там. ОН пришел снова, чтобы помочь ему, направить, просветлить. Чтобы придать смысл и цель той силе, которой он обладает, протянуть руку помощи нуждающемуся. Довольно терпеть жестокую беспардонность доктора Конроя, изучавшего его под микроскопом, точно наколотую на булавку бабочку. ОН находился по ту сторону стальной двери, но Кароский будто бы ощущал ЕГО присутствие здесь, в комнате, рядом. ЕГО он мог уважать, мог последовать за НИМ. ОН мог бы его понять, наставить на путь истины. Они часами разговаривали о том, что надлежит сделать. И как это нужно сделать. Как следует вести себя и что отвечать на назойливые, набившие оскомину вопросы Конроя. По ночам Кароский репетировал роль и ждал ЕГО появления. ОН приходил всего раз в неделю, но Кароский предвкушал ЕГО визит с нетерпением, считая оставшиеся часы и минуты. Упражняясь про себя, священник одновременно затачивал нож — потихоньку, стараясь не шуметь. Так ОН повелел. ОН мог бы дать и острый нож, и даже пистолет. Но ОН пожелал испытать его смелость и силу духа. И Кароский выполнил ЕГО желание. И предоставил ЕМУ доказательства своей преданности и послушания. Сначала он изувечил священника, виновного в грехе содомии. Спустя несколько недель он убил другого прелата, педераста. Кароский должен вырвать с корнем сорную траву, как ОН просил, и тогда в конце его ждет награда. Награда, которую Кароский вожделел более всего на свете. И ОН ее вручит ему, ибо ОН единственный может ее дать. Никто больше не в силах дать это.

— Виктор.

ОН настойчиво призывал священника. Кароский бегом пересек комнату и опустился у двери на колени, жадно прислушиваясь к голосу, заговорившему о будущем. О миссии в далеких краях. В сердце христианского мира.

Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 02.14
В комнате после слов Диканти повисло молчание, плотное, словно ночная тень. Фаулер в растерянности закрыл лицо руками — это был жест изумления и отчаяния.

— Как я мог быть таким слепцом? Он убивает потому, что ему приказали. Боже мой… А как же послания и ритуал?

— Если как следует подумать, он не имеет ни малейшего смысла, святой отец. Фраза «Ego te absolvo» написана сначала на полу, а затем на груди жертв. Отмытые руки, отрезанный язык… Очень напоминает сицилийскую традицию класть монету в рот убитому.

— Мафия таким образом имеет обыкновение намекать, что мертвый слишком много болтал, верно?

— Абсолютно. Сначала я решила, что Кароский считает кардиналов виновными в чем-то, например, они досадили ему лично или запятнали священный сан. Но подсказки на скрученных в шарики бумажках не несли никакого особого послания. Теперь я думаю, что записки он добавил по собственному почину, они являлись дополнительным штрихом к схеме, придуманной кем-то другим.

— Но зачем понадобилось убивать кардиналов именно таким способом, dottora? Неужели от них нельзя было избавиться гораздо проще?

— Нанесение увечий — не более чем дикий камуфляж одного-единственного и основного факта: некто пожелал, чтобы они умерли. Взгляните на лампу, отче.

Паола указала на единственную горевшую лампу, освещавшую досье Кароского на столе. Комната была погружена в темноту, и потому все предметы, не попадавшие в конус света, оставались в тени, вне поля зрения.

— Да, теперь понимаю. Нас заставили видеть только то, что хотели, чтобы мы увидели. Но кому такое могло взбрести в голову?

— Главный вопрос в расследовании убийства: кому это выгодно? Однако когда речь идет о серийном убийце, этот вопрос автоматически отметается, поскольку из преступления извлекает пользу он сам. Его мотив — тело. В нашем же случае мотив — исполнение миссии. Если бы он хотел выместить свою ненависть и фрустрацию на кардиналах — при условии, что он испытывал эти чувства, — он мог бы выбрать другое время, когда прелаты в большей степени на виду и меньше защищены. Почему именно теперь? В чем особенность нынешнего момента?

— В том, что некто хочет повлиять на работу конклава.

— Тогда спросим себя, отче, у кого могло возникнуть желание повлиять на конклав. И чтобы ответить, очень важно знать, кого убивают.

— Эти кардиналы являлись очень заметными фигурами в иерархии церкви. Авторитетные личности.

— И между ними должна непременно быть связь. Наша задача — ее выявить.

Священник поднялся и начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.

— Dottora, у меня возникла идея, у кого могло появиться желание уничтожить кардиналов, особенно таким образом. Есть одна ниточка, которой мы не уделили должного внимания. Кароскому сделали полную пластику лица, в чем мы доподлинно убедились благодаря реконструкции, выполненной Анджело Биффи. Это очень дорогая операция, требующая к тому же длительной реабилитации. Качественная пластика, подкрепленная соответствующими гарантиями анонимности и последующего молчания, стоит больше ста тысяч долларов или восьмидесяти тысяч ваших евро. Бедный священник вроде Кароского не располагает свободными деньгами в таком количестве. И также нелегко было бы ему самостоятельно пробраться в Италию, а после приезда обеспечить себя необходимыми для жизни средствами. В течение всего времени возникали вопросы, которые я отодвигал на второй план, и вдруг они оказались ключевыми.

— И они подтверждают теорию, что за убийствами кардиналов на самом деле стоит неизвестный нам злоумышленник.

— Правильно.

— Святой отец, в отличие от вас я плохо знаю порядки церкви изнутри, а равно и то, как организована работа курии. Каков, с вашей точки зрения, общий знаменатель, единый для трех погибших кардиналов?

Священник задумался на пару мгновений.

— Похоже, их действительно роднит одна общая черта. И это сходство просматривалось бы сразу, если бы они просто исчезли или пали бы жертвой заурядного убийства. Все они придерживались либеральных взглядов. Они принадлежали к… как это сказать? К левому крылу Храма Божия. Если бы меня попросили назвать имена пяти кардиналов, самых верных последователей установлений Второго Ватиканского собора[89], эти три фамилии вошли бы в перечень.

— Пожалуйста, объясните подробнее, отче.

— Видите ли, с восшествием на папский престол Иоанна Двадцать третьего в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году стала очевидной необходимость изменения курса политики Церкви. Иоанн Двадцать третий стал инициатором созыва Второго Ватиканского собора, обратившись к епископам всех стран с просьбой прибыть в Рим и совместно с Верховным понтификом обсудить положение католической церкви в мире. Две тысячи иерархов откликнулись на его обращение. Иоанн Двадцать третий скончался прежде, чем завершился собор, но его преемник, Папа Павел Шестой, довел работу до конца. Реформы назрели давно. К сожалению, нововведения, одобренные собором, не соответствовали ожиданиям покойного Иоанна Двадцать третьего, ибо были довольно умеренными.

— Что имеется в виду?

— Все стороны внутренней жизни церкви претерпели обновление. Этот собор стал, наверное, одним из самых великих событий в двадцатом столетии. Вы, конечно, не помните, вы ведь очень молоды, но до конца шестидесятых годов женщинам запрещалось курить и носить брюки, поскольку такое поведение считалось греховным. Но это из разряда анекдотических случаев. Достаточно сказать, что преобразования были значительными, но неполными. Иоанн Двадцать третий стремился к тому, чтобы церковь настежь распахнула врата навстречу живительному веянию Святого Духа, но они лишь слегка приоткрылись. Павел Шестой зарекомендовал себя как изрядный консерватор. Иоанн Павел Первый, его преемник, занимал Святой Престол чуть больше месяца. Иоанн Павел Второй, без сомнения, был апостольским Папой, великой личностью, деятелем мирового масштаба, который показывал человечеству пример добра, но в отношении модернизации Церкви он проводил крайне консервативную политику.

— Таким образом, конструктивная реформа церкви до сих пор ждет своего часа?

— Правда, предстоит сделать еще очень многое. Когда были опубликованы документы Второго Ватиканского собора, наиболее консервативная часть католиков встретила их буквально в штыки. И решения собора по-прежнему подвергаются нападкам со стороны тех, кто убежден, будто люди, не исповедующие католицизм, отправятся в ад, женщины не имеют права голоса, и все в таком духе, если не хуже. Поэтому священнослужители возлагают большие надежды на этот конклав, рассчитывая, что он изберет Папу, разделяющего прогрессивные взгляды и обладающего недюжинной силой воли, чтобы отважиться на реформы, которые сделают церковь открытой миру. Для решения этой задачи самой подходящей фигурой являлся кардинал Портини, убежденный либерал. Но ему никогда не удалось бы получить голоса ультраконсервативной партии. Другим достойным кандидатом считался Робайра, выходец из народа, отличавшийся, однако, острым умом. Кардозу был скроен по тому же образцу. Оба выступали в защиту обездоленных.

— И оба теперь мертвы.

Чело Фаулера омрачилось.

— Dottora, то, что я намерен вам рассказать, — строжайшая тайна. Я рискую своей жизнью и вашей, и, честное слово, мне страшно. Эта линия рассуждений указывает в направлении, куда я не хочу не только идти, но даже смотреть. — Он сделал короткую паузу, переводя дыхание. — Вы слышали когда-нибудь о Священном Альянсе?

И снова, как в доме Бастины, в памяти Диканти всплыли страшные истории о шпионах и убийцах. Она всегда считала эти истории пьяными бреднями. Но в глухой час ночи, в обществе загадочного, странного соратника, степень вероятности, что в леденящих кровь выдумках содержится доля правды, оценивалась совершенно иначе.

— Ходят слухи, что это секретная служба Ватикана. Сеть шпионов и секретных агентов, которые при случае готовы убить не задумываясь. Сказки ветеранов полиции, чтобы пугать новичков. Почти никто не относится к ним серьезно.

— Dottora Диканти, вот именно вам лучше отнестись со всей серьезностью к историям о Священном Альянсе, ибо он существует. Причем существует уже более четырех столетий, являясь правой рукой Ватикана в тех делах, о которых даже Папе знать не следует.

— Верится с трудом.

— Девиз Священного Альянса — «Крест и меч».

Паола вспомнила, как Данте в гостинице «Рафаэль», прицелившись в испанскую журналистку, произнес те же самые слова. И произнес их, обращаясь за поддержкой к Фаулеру. Внезапно до Диканти дошло, что пытался сказать ей священник.

— О Господи. Значит, вы…

— Был. Давно. Я воевал на двух фронтах, под знаменами моей страны и моей веры. Затем одну службу из двух мне пришлось оставить.

— Что произошло?

— Я не могу рассказать вам, dottora. И не просите меня.

Паола не посмела настаивать. Тайная жизнь, как оборотная сторона Луны, являла собой темную часть его натуры, источник боли и холода, точно в тисках льда сковавшего душу священника. Паола догадывалась, что там, в глубокой тени, скрывалось намного больше странного и пугающего, чем он рассказывал.

— Теперь я понимаю, почему Данте проявлял к вам такую враждебность. Должно быть, это имело отношение к вашему прошлому, не так ли, святой отец?

Фаулер промолчал.

От Паолы требовалось принять мгновенное решение. Времени на раздумья не было, и она не могла позволить себе колебаний. Она доверилась сердцу, сумевшему принять и полюбить священника, полностью и без остатка, с сухим жаром рук и душевными муками. Она была бы рада взять их на себя, развеять, освободить его от боли до капли, вернуть ему беззаботную детскую улыбку. Но она осознавала также, сколь невыполнимо ее желание: в нем скопились, наверное, моря горечи, и они брали свое начало в далеком прошлом. Между ними не только стояла непреодолимая стена, ибо он чтил свои священнические обеты. Тому, кто захотел бы стать ему близким, пришлось бы пересечь Ледовитый океан и, вероятнее всего, утонуть в его пучине. В тот момент Паола отчетливо поняла, что им не суждено быть вместе, но вместе с тем она знала, что этот человек предпочтет умереть, только бы не причинить ей боль.

— Хорошо, святой отец, я верю вам. Продолжайте, пожалуйста, — сказала она, вздохнув.

Фаулер вновь уселся на кровать и выложил фантастическую историю:

— Организация существует с тысяча пятьсот шестьдесят шестого года. В ту мрачную эпоху Папа Пий Пятый был озабочен укреплением позиций англиканства и расцветом разнообразных еретических вероучений. Как глава инквизиции, он был человеком суровым, бескомпромиссным и прагматичным. В отличие от дня нынешнего в тот период государство Ватикан владело обширными территориями. Хотя теперь, будучи территориально ограниченным, оно обладает даже большей властью, чем тогда. Изначально Священный Альянс формировался из числа молодых священников и uomos di fiducia — доверенных правоверных мирян. Перед ними ставилась задача защищать Ватикан как государственный институт и церковь как духовный храм. На протяжении долгого времени ряды Альянса неустанно пополнялись. В девятнадцатом веке он насчитывал тысячи человек. Большинство членов служили простыми осведомителями, невидимыми бойцами запаса… Меньшинство, всего около полусотни, составляли элиту: Десницу Святого Михаила. Они представляли собой костяк, группу агентов, рассеянных по всему миру, могли быстро и эффективно выполнить конкретный приказ. С выгодой произвести денежную инъекцию революционной группе или заняться спекуляцией влиятельными знакомствами, добыть решающие данные, способные круто изменить ход войны. Заставить замолчать, обмануть и в крайнем случае убить. Все агенты Десницы Святого Михаила были обучены тактике и обращению с оружием. Каждый боец Десницы мог рассечь виноградину на две половинки, метнув нож с пятнадцати шагов, и свободно говорил на четырех языках. Забить корову и бросить ее изувеченный труп в колодец с ключевой водой, свалив вину на соперников, — детская забава для них. В течение ряда лет они проходили специальную подготовку в монастыре на уединенном острове в Средиземном море, название которого я от вас скрою. С наступлением двадцатого века их обучение стало более изощренным, однако Десница Святого Михаила была вырезана почти под корень во время Второй мировой войны. То были кровавые годы, и многие погибли. Некоторые защищали праведное дело, другие, увы, служили менее достойным целям.

Фаулер прервал повествование, чтобы сделать глоток кофе. Темнота в комнате сгустилась, мрачные тени обрели плотность, и Паоле стало не по себе. Она уселась верхом на стул, обхватив руками спинку. Священник между тем продолжил рассказ:

— В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году Иоанн Двадцать третий, тот самый Папа, инициировавший открытие Второго Ватиканского собора, решил, что время Священного Альянса давно прошло. Его услуги больше не нужны. И в разгар холодной войны он порвал всю сложную сеть связи с осведомителями и категорически запретил членам Священного Альянса выполнять любое поручение без его предварительного согласия. Так продолжалось целых четыре года. Из пятидесяти двух агентов Десницы, имевшихся в тысяча девятьсот тридцать девятом году, осталось всего двенадцать, и некоторые были довольно преклонного возраста. Они получили распоряжение вернуться в Рим. Секретная база, где они тренировались, загадочным образом сгорела в тысяча девятьсот шестидесятом. А командор Святого Михаила, руководитель Священного Альянса, погиб в автомобильной катастрофе.

— Кто это был?

— Не могу вам сказать. И не потому, что не хочу, а потому, что не знаю. Личность командора всегда хранится в строжайшей тайне. Им может оказаться кто угодно: епископ, кардинал или uomo di fiducia и даже обычный священник. Это обязательно должен быть мужчина старше сорока пяти лет. Вот все, что известно. С тысяча пятьсот шестьдесят шестого года и по сей день просочилось имя лишь одного командора — отца Согредо, итальянца испанского происхождения, бесстрашно сражавшегося с Наполеоном. И то оно стало достоянием лишь очень ограниченного круга лиц.

— Неудивительно, что Ватикан не признает существование тайной службы, для которой все средства хороши.

— Что явилось одной из причин, побудивших Иоанна Двадцать третьего покончить со Священным Альянсом. Он считал, что убийство непростительно, даже во имя Господа, и я с ним согласен. Я знаю, что некоторые акции Десницы Святого Михаила скверно пахли. Горстка агентов спасла сотни тысяч жизней. Но существовала группа, очень небольшая, порвавшая все связи с Ватиканом и творившая беспредел. Я не желаю говорить об этом здесь, особенно в столь поздний час.

Фаулер взмахнул рукой, будто прогоняя призраков. Для человека, отличавшегося почти неестественной скупостью жестов, подобная расточительность означала крайнюю степень нервного напряжения. Паола поняла, что он тяготится рассказом и жаждет поскорее его завершить.

— Вам не нужно ничего объяснять, отче. Скажите лишь то, что мне, как вам кажется, необходимо знать.

Он благодарно улыбнулся ей и повел речь дальше:

— Но, как вы, наверное, догадываетесь, история Священного Альянса на том не кончилась. Международная обстановка, когда в тысяча девятьсот шестьдесят третьем Папа Павел Шестой взошел на престол Святого Петра, была накаленной, как никогда. Года не прошло с тех пор, как мир оказался на грани ядерной войны[90]. И всего через несколько месяцев Кеннеди, первый американский президент-католик, был застрелен. Узнав об этом, Павел Шестой потребовал возродить Священный Альянс. Шпионскую сеть, правда, изрядно прохудившуюся за пять лет бездействия, наладили. Самым сложным явилось восстановить Десницу Святого Михаила. Из двенадцати членов Десницы, вызванных в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году в Рим, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем могли продолжать службу только семь человек. Одному из них доверили заново создать базу для обучения нового поколения бойцов. На выполнение поручения ушло пятнадцать лет, но ему удалось сколотить группу из тридцати агентов. Некоторых начинали готовить с нуля, кого-то привлекли из других спецслужб.

— Как и вы, они стали двойными агентами.

— В действительности мой статус правильнее обозначить как тайный агент. То есть человек, который добросовестно работает в смежных организациях, но при этом основная не знает, что второстепенная дополняет или видоизменяет директивы по каждому заданию. Мои способности и навыки использовались во имя благих целей. Я спасал жизнь, а не отнимал ее. Почти всегда мне поручали вызволять достойных людей, попавших в безвыходное положение, например священников, подвергавшихся гонениям.

— Почти?

Фаулер склонил голову.

— Перед нами поставили сложную задачу, и все пошло наперекосяк. Именно тогда я порвал с Десницей. Не скажу, что расставание было полюбовным, но вот я здесь. Я надеялся до конца своих дней мирно заниматься психологией, и посмотрите, во что впутал меня один из пациентов.

— Данте состоит в Деснице, не так ли, святой отец?

— Спустя годы после моего ухода Десницу вновь настиг кризис. Теперь, как я слышал, агентов опять очень мало. Все лучшие силы задействованы в серьезных операциях, с которых нельзя так просто сорвать исполнителя, следовательно, они недоступны. Данте единственный оказался под рукой, а он довольно безнравственный тип. В сущности, он идеально подходит для данного дела, если мои подозрения верны.

— Так, значит, Чирин и есть командор?

Фаулер бесстрастно смотрел перед собой. Прошла минута, и Паола поняла, что не дождется ответа, поэтому попыталась подобраться с другой стороны:

— Святой отец, скажите, зачем Священному Альянсу могло понадобиться городить весь этот огород?

— Мир вокруг меняется, dottora. Демократические идеи нашли отклик в сердцах многих, в том числе и членов курии, не чуждых новым веяниям. Священному Альянсу необходим Папа, который без колебаний его поддержит, или организация прекратит существование. Погибших кардиналов объединяло то, что все трое были убежденными либералами, во всяком случае, настолько, насколько это возможно для кардинала. Любой из них не задумываясь разгромил бы снова тайную службу, теперь уже навсегда.

— Уничтожив их, Альянс избавился от нависшей угрозы.

— А попутно была наглядно продемонстрирована необходимость усиления безопасности. Если бы кардиналы просто исчезли, возникло бы множество вопросов. Череда несчастных случаев также не устраивала Десницу: чрезмерная подозрительность свойственна природе папства. Но если вы не ошиблись в выводах…

— Камуфляж преднамеренного убийства. Господи, как мне тошно от этого. Я рада, что отдалилась от церкви.

Фаулер приблизился к ней и присел на корточки рядом, взяв обе руки в свои.

— Dottora, вы заблуждаетесь. За покрытым грязью и кровью фасадом этой церкви, которая оскорбляет ваш взор, существует другая, бесконечная и невидимая, ее хоругви гордо взмывают к небесам. Такая церковь живет в душах миллионов верующих, возлюбивших Христа и почитающих его послание. Она восстанет из пепла, наполнит мир, и врата ада утратят над ней власть.

Паола заглянула ему в лицо:

— Вы правда верите в это, отче?

— Верю, Паола.

Они встали на ноги. Он поцеловал ее нежно и решительно, и она приняла его без раздумий, таким как есть, со всеми душевными муками и ранами. Ее печаль растворилась в его горечи, и на несколько часов они перенеслись на острова блаженства.

Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 08.41
На сей раз пряный запах свежего кофе разбудил Фаулера.

— Прошу вас, отче.

Фаулер с недоумением посмотрел на Паолу, удивленный, что она опять обращается к нему на «вы». Она ответила ему твердым взглядом, и он понял. Яркий утренний свет, заливавший теперь комнату, не оставлял места иллюзиям. Священник ничего не сказал, ибо она не ждала ничего, да и он не мог ничего пообещать ей, кроме боли. Обнадеживала, однако, уверенность, что обоим опыт пошел на пользу; в слабости другого каждый обрел новые силы. Легко было бы предположить, что решимость Фаулера следовать своему призванию в то утро была поколеблена. Легко, но неверно. Напротив, он испытывал благодарность к молодой женщине за то, что она усмирила его демонов, хотя бы на время.

Паола с радостью убедилась, что он все понял. Она примостилась на краешке кровати и улыбнулась. Улыбка ее была лишена грусти, поскольку в ту ночь стена отчаяния, через которую она не могла пробиться, рухнула. И раннее утро если и не сулило надежной гавани, во всяком случае, развеяло сумятицу в ее душе и мыслях. Легко было бы предположить, что она устанавливала между ними дистанцию из страха вновь испытать боль. Легко, но неверно. Напротив, она слишком хорошо его понимала и отдавала себе отчет, что этот мужчина останется верен своему обету и личному крестовому походу.

— Dottora, я должен кое-что вам сказать, и, боюсь, вам непросто будет с этим смириться.

— Попробуйте, отче, — отозвалась она.

— Если вы когда-нибудь решите бросить криминалистическую психологию, ни в коем случае не открывайте кафе, — попросил он, с гримасой кивнув на приготовленный Паолой напиток.

И они дружно рассмеялись. На миг жизнь вновь стала прекрасной.


Через полчаса, освежившись в душе, они держали совет. Священник стоял у окна в комнате Паолы, сама она сидела за письменным столом.

— А знаете что, отче? Среди бела дня теория, что действиями Кароского, возможно, руководит Священный Альянс, кажется невероятной и дикой.

— Не исключено. Однако и среди бела дня его зверства остаются суровой реальностью. И если мы правы, никто, кроме меня и вас, не способен его остановить.

Яркий утренний свет тотчас померк, едва он вымолвил последние слова. Паола почувствовала, что нервы у нее напряглись, точно натянутая тетива. Отчетливее, чем прежде, Паола осознала, что на ней в первую очередь лежит долг поймать маньяка — ради Понтьеро, Фаулера и себя самой. И как только она его возьмет, то не забудет поинтересоваться, не стоял ли кто-то иной у руля. Если это так, едва ли убийца станет запираться.

— Vigilanza скомпрометировала себя, тут мне все ясно. А как насчет швейцарской гвардии?

— Нарядная униформа, но в действительности от нее мало толку. Вероятно, гвардейцы даже не в курсе, что убиты три кардинала. Я не стал бы на них рассчитывать — обычные жандармы.

Паола озадаченно почесала в затылке:

— И что же нам теперь делать, святой отец?

— Не знаю. У нас нет никаких зацепок, чтобы строить предположения, где в следующий раз нанесет удар Кароский, а со вчерашнего дня убить ему стало намного проще.

— Что вы имеете в виду?

— Кардиналы начали служить девятидневные молебны за упокой души Папы. Начался девятидневный траур.

— Не хотите ли вы сказать…

— Именно. Мессы будут отслужены по всему Риму: в Латеранской базилике Святого Иоанна, церкви Санта-Мария Маджоре, в соборах Святого Петра и Сан-Паоло фуори ле Мура… Кардиналы служат по двое в пятидесяти крупнейших храмах Рима. Такова традиция, и, думаю, ее не нарушат ни за что на свете. Если Священный Альянс замешан в этом деле, то более благоприятного момента для убийства и пожелать нельзя. Слухи о преступлении пока не распространились, так что кардиналы возмутятся, если Чирин попробует помешать им отслужить заупокойные девятидневные литургии. Нет, мессы состоятся во что бы то ни стало. Проклятие, даже если еще один кардинал уже убит, мы с вами об этом едва ли узнаем.

— Черт возьми, мне нужна сигарета.

Паола поискала на столе пачку Понтьеро, не нашла и обшарила одежду. Запустив руку во внутренний карман пиджака, она нащупала небольшой кусочек жесткого картона.

«Это еще что?»

«Этим» оказалась открытка с изображением Святой Марии дель Кармен. Открытка, подаренная Диканти на прощание братом Франческо Тома в церкви Санта-Мария ин Траспонтина, мнимым кармелитом, убийцей Кароским. Сегодня Паола была в том черном костюме, который она надевала утром во вторник. И открытка с тех пор спокойно лежала там, куда инспектор ее второпях сунула.

— Как я могла о ней забыть? Это же улика.

Фаулер подошел к Паоле, крайне заинтригованный.

— Санта-Мария дель Кармен, ну надо же. И на обороте что-тонаписано.

Священник прочитал текст вслух — на английском языке:

«If your very own brother, or your son or daughter, or the wife you love, or your closest friend secretly entices you, do not yield to him or listen to him. Show him no pity. Do not spare him or shield him. You must certainly put him to death. Then all Israel will hear and be afraid, and no one among you will do such an evil thing again».

Паола перевела, бледнея от бешенства и ненависти:

— «Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его. Весь Израиль услышит сие и убоится, и не станут впредь делать среди тебя такого зла».

— Полагаю, цитата из Второзакония. Глава тринадцатая, стихи с седьмого по двенадцатый[91].

— Вот дерьмо! — взорвалась Паола. — И я все время носила это в кармане! Дьявольщина, я должна была обратить внимание, что надпись сделана по-английски.

— Не казните себя, dottora. Монах преподнес вам открытку. Учитывая ваше неверие, неудивительно, что вы не потрудились рассмотреть ее.

— Допустим. Но потом-то мы узнали, кем являлся тот монах! Я обязана была вспомнить о его подарке. А я вместо этого из кожи вон лезла, чтобы припомнить, как он выглядел, хотя едва разглядела его в темноте. И даже…

«Он пытался читать наставления, помнишь?»

Паола внезапно замолчала. Священник повернулся к ней, протягивая открытку:

— Смотрите, dottora, стандартная открытка. На обратной стороне он очень ловко и изобретательно приклеил стикер, на котором можно печатать…

«Санта-Мария дель Кармен».

— …чтобы поместить данный текст. Из Второзакония…

«Всегда носите ее с собой»

— …обычно не принято заимствовать отрывки для глянцевых открыток, понимаете? Думаю, что…

«Она укажет вам путь в сии смутные времена».

— …если я подцеплю стикер за уголок, то смогу его отлепить…

Паола стремительно схватила его за руку и пронзительно взвизгнула:

— Не трогайте!

Фаулер моргнул от неожиданности. Больше ни один мускул не дрогнул на его лице. Паола вырвала у него открытку.

— Простите, что накричала, святой отец, — извинилась Диканти, пытаясь успокоиться. — Я только что вспомнила, как Кароский сказал мне, будто открытка укажет мне путь в смутные времена. И я уверена, открытка содержит подсказку, скрытую специально, чтобы над нами поиздеваться.

— Возможно. Или с единственной целью — снова сбить нас со следа.

— В этом деле с уверенностью можно говорить лишь о том, что мы располагаем далеко не всеми частями головоломки. Надеюсь, мы найдем что-нибудь здесь.

Паола повертела в руках открытку, посмотрела ее на свет и понюхала картон.

Ничего.

— Библейский текст может быть искомым посланием. Но что Кароский хотел им сказать? — заметил священник.

— Не знаю, но мне кажется, тут что-то другое. Нечто неразличимое невооруженным глазом. И как раз для такого случая у нас есть подходящее приспособление.

Диканти нырнула в ближайший шкаф и, покопавшись там, извлекла со дна пыльную пластмассовую коробку и осторожно опустила ее на письменный стол.

— Я не пользовалась этой вещью с институтских времен. Ее мне подарил отец.

Она медленно открыла коробку с благоговейным выражением лица. Из памяти еще не изгладилось отцовское предупреждение о том, какой это дорогой инструмент и как бережно с ним нужно обращаться. Паола вынула и поставила на стол… обыкновенный микроскоп. В университете Паола работала на значительно более сложном и дорогом оборудовании, но никогда не относилась к нему с таким трепетом, как к подаренному отцом незамысловатому прибору. Она тщательно лелеяла свою грусть: странно, но ей нравилось это ощущение, будто какая-то часть ее, день за днем оплакивая потерю отца, сохраняла невидимую и прочную связь с ним. Неожиданно ей пришла в голову крамольная мысль. Не лучше ли беречь радостные воспоминания, чем упрямо терзаться сожалениями, что смерть забрала его слишком рано?

— Подайте мне открытку, отче, — попросила она, усаживаясь перед микроскопом.

Упаковочная бумага и пластмассовый футляр защитили инструмент от пыли. Паола сунула кусочек картона под объектив и навела на резкость. Левой рукой она потихоньку перемещала цветную картинку, миллиметр за миллиметром изучая изображение Мадонны. Но ничего необычного не увидела. Паола перевернула открытку, чтобы так же исследовать оборотную сторону.

— Минутку… Тут что-то есть.

Паола уступила окуляр священнику. Увеличенные в пятнадцать раз, буквы на открытке выглядели как жирные черные полосы. На одной из них заметно выделялся крошечный белесоватый кружок.

— Похоже на перфорацию.

Инспектор вновь завладела микроскопом.

— Готова поклясться, что прокол сделан булавкой. Причем намеренно. Края абсолютно ровные.

— Какая буква помечена первой?

— «F» в слове «If».

— Dottora, умоляю, проверьте, перфорированы ли другие буквы.

Паола пропустила под линзой первую строку.

— Есть еще.

— Дальше, дальше.

Через восемь минут, просмотрев весь текст, она обнаружила одиннадцать наколотых букв.

IF youR very own brother, or your son or dAughter, or the wife you love, or your closest frieNd secretly entiCes you, do not yield to hIm or listen to him. Show him no pity. Do not spare him or shield him. You muSt certainly put Him to death. Then All Israel Will hear and be afraid, and no one among you will do such an evil thing again.

Убедившись, что крапленых литер больше нет, Паола выписала по порядку те, что удалось установить. Прочитав, что получилось, священник и Паола содрогнулись. Она вспомнила.

«Если будет уговаривать тебя тайно брат твой»… Вспомнила заключения психиатров. «Не жалей его и не прикрывай его»… Письма родителям детей, ставших жертвами сексуальных домогательств Кароского. «Но убей его»…

Вспомнила имя, фигурировавшее во всех этих документах.

Francis Shaw — Фрэнсис Шоу.

Рейтер, телетайп, 10 апреля 2005 г., 08.12

КАРДИНАЛ ШОУ СЕГОДНЯ СЛУЖИТ ДЕВЯТИДНЕВНУЮ ЗАУПОКОЙНУЮ МЕССУ В СОБОРЕ СВ. ПЕТРА.
РИМ (Ассошиэйтед-пресс). Сегодня в полдень кардинал Фрэнсис Шоу отслужит мессу девятидневного траурного цикла в базилике Святого Петра. Американскому прелату доверена честь совершить литургию за упокой души Иоанна Павла II на второй день девятидневного траура.

Определенные круги в Соединенных Штатах относятся неодобрительно к участию Шоу в церемонии. В частности, ассоциация «Сеть выживания для пострадавших от злоупотреблений священников» (СВЗС)[92] направила в Рим двух своих представителей с целью заявить официальный протест против того факта, что Шоу позволено возглавлять богослужение в главном христианском храме. «Нас всего двое, но мы выступим с официальным протестом перед камерами, мирно и с соблюдением всех правовых норм», — сообщила Барбара Пэйн, президент СВЗС.

Названная организация является крупнейшей ассоциацией лиц, пострадавших от сексуального насилия, совершенного католическими священниками, и насчитывает более четырех с половиной тысяч членов. Ее основной деятельностью является реабилитация и оказание поддержки жертвам насилия, например, проведение групповой терапии, чтобы научиться преодолевать психологические последствия нанесенной травмы. Многие члены ассоциации впервые обратились в СВЗС, будучи уже в зрелом возрасте, после многих лет стыдливого молчания.

Кардинал Шоу, ныне занимающий пост префекта Конгрегации по делам клира, был замешан в так называемом «педофильском скандале» по поводу сексуальных злоупотреблений католического духовенства, разразившемся в Соединенных Штатах в конце девяностых годов. Шоу, кардинал Бостонского архидиоцеза, считался наиболее влиятельной фигурой среди иерархов католической церкви в США и, по мнению многих, был наиболее вероятным кандидатом в преемники Кароля Войтылы.

Его карьере был нанесен сокрушительный удар, когда открылось, что за долгие годы он утаил от общественности более трехсот случаев сексуального насилия, имевших место во вверенной ему епархии. Обыкновенно он переводил священников, обвиняемых в совершении подобных преступлений, из одного прихода в другой, рассчитывая избежать огласки. И лишь в самых тяжелых случаях передавал священников на попечение специализированного центра, где они проходили курс лечения.

Когда начали поступать первые серьезные заявления, Шоу заключал с родственниками жертв соответствующие экономические соглашения, чтобы заручиться их молчанием. В результате шокирующего разоблачения скандал прогремел на всю страну, и высокие инстанции в Ватикане заставили Шоу подать в отставку. Он был отозван в Рим, где получил должность префекта Конгрегации по делам клира, которая достаточно почетна, но со всех точек зрения выглядит как закат его карьеры.

Впрочем, есть и такие люди, кто по-прежнему считает Шоу святым, защищавшим доброе имя церкви, не жалея сил. «Он подвергся гонениям и клевете за то, что боролся за веру», — утверждает личный секретарь кардинала отец Миллер. Но во всех рейтингах средств массовой информации перспективы Шоу стать следующим Папой оцениваются чрезвычайно низко. Римская курия в целом — весьма консервативная структура, не склонная к экстравагантным поступкам. И хотя у Шоу имеются сторонники, мы можем смело исключить вероятность, что он наберет нужное количество голосов, если не произойдет чуда.

Ризница в базилике Святого Петра Ватикан

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 11.08
Священники, участвовавшие в молебне вместе с кардиналом Шоу, переодевались в помещении малой ризницы, ближе к вратам Святого Петра. Там же им полагалось и дожидаться вместе с министрантами появления целебранта[93] за пять минут до начала мессы.

А пока музей[94] был пуст. Шоу и кардиналу Полжику (второму целебранту) помогали надевать облачение две монахини. У дверей сакристии, охраняя «пурпуроносцев», стоял на часах швейцарский гвардеец. Помимо них в главной ризнице никого не было.

Кароский с удовольствием ощущал бодрящую тяжесть ножа и пистолета, спрятанных в одеждах, и просчитывал шансы.

Наконец он заслужит свою награду.

Уже скоро.

Площадь Святого Петра

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 11.16
— Через ворота Святой Анны невозможно пройти, отче. Там тоже строгий контроль, и никого не пропускают. Только тех, у кого есть разрешение Ватикана.

Паола и Фаулер обследовали подступы к Ватикану, наблюдая за входами с разумного расстояния. По отдельности, чтобы меньше привлекать внимания. До начала мессы в соборе Святого Петра оставалось меньше пятидесяти минут.

Всего полчаса назад, расшифровав имя Фрэнсиса Шоу на открытке Санта-Мария дель Кармен, они предприняли судорожный поиск по Интернету. Новостные агентства наперебой сообщали всем желающим узнать, где и когда будет находиться Шоу.

И вот они стояли на площади Святого Петра.

— Мы могли бы воспользоваться центральным порталом базилики.

— Нет. Охрану усилили везде, кроме площади и базилики, открытых для публики, так что именно там нас и ждут. И если нам даже удастся войти, мы не сможем приблизиться к алтарю. Шоу и его помощник появятся из ризницы Святого Петра. Оттуда прямой путь ведет в базилику. Они не станут служить мессу у главного алтаря собора, что полагается по чину только Папе. Богослужение совершат у одного из малых алтарей, тем не менее на литургию соберутся около восьмисот человек.

— Неужели Кароский посмеет нанести удар в присутствии такого количества народа?

— Dottora, наша основная проблема в том, что мы не знаем, кому какая роль отведена в этой драме. Если Священный Альянс желает видеть Шоу мертвым, не стоит тешить себя иллюзией, что кардинал неуязвим во время богослужения. Если же они в действительности хотят загнать в ловушку Кароского, тем более нам не позволят предупредить кардинала, ибо он представляет собой великолепную приманку. Я убежден, что, как бы ни повернулось дело, наступает последний акт пьесы.

— Однако при таком раскладе в ней не останется роли для нас. Уже четверть двенадцатого.

— Отчего же. Мы попадем в Ватикан, благополучно минуем агентов Чирина и доберемся до ризницы. Необходимо помешать Шоу совершать богослужение.

— Как, святой отец?

— У нас есть в резерве вариант, который Чирину вовек не придет голову.


Через четыре минуты они звонили в дверь пятиэтажного, лишенного всякой помпезности здания. Паола признала правоту Фаулера. Чирину в страшном сне не могло присниться, что Фаулер добровольно переступит порог дворца Святой службы.

Один из входов в Ватикан — черная ограда со сторожевой будкой — пристроился между дворцом инквизиции и колоннадой Бернини. Обычно у этого входа дежурили два швейцарских гвардейца. В то воскресенье их было пятеро, не считая полицейского чина из жандармерии города, агента Corpo di Vigilanza. Он держал в руках папку, где лежали фотографии Фаулера и Диканти, о чем священник и Паола, к счастью, не подозревали. Агент заметил на противоположной стороне улицы парочку, по виду будто бы соответствовавшую полученным ориентировкам. Но он не был уверен, что не обознался, ибо, в сущности, видел прохожих мельком — они очень быстро скрылись из поля зрения. Ему запрещалось покидать пост, поэтому он не пустился их преследовать, чтобы установить личность. Имелся приказ сообщить, если эти люди попытаются проникнуть в Ватикан, и задержать их силой в случае необходимости. Ясно, что они были важными птицами. Агент нажал на кнопку вызова на аппарате связи и передал донесение.

Неподалеку от перекрестка с Порта Кавалледжери, не дальше двадцати метров от пропускного пункта, где полицейский выслушивал переданные инструкции, находилась дверь дворца инквизиции — запертая дверь, снабженная электрическим звонком. Фаулер жал на кнопку до тех пор, пока не послышался шум открывавшихся замков. В щелку выглянул хмурый пожилой священник.

— Что вам угодно? — спросил он неприветливо.

— Нам нужно повидать епископа Ханера.

— Как вас представить?

— Отец Фаулер.

— Мне это имя ни о чем не говорит.

— Я его старый знакомый.

— Епископ Ханер отдыхает. Сегодня воскресенье, и палаццо закрыто. Всего доброго. — Священник досадливо замахал рукой, словно отгоняя надоедливых мошек.

— Ради Бога, святой отец, епископ что, в больнице или на кладбище?

Священник оторопело уставился на Фаулера:

— О чем вы?

— Епископ Ханер говорил мне, что не успокоится до тех пор, пока не заставит меня заплатить за многочисленные прегрешения, так что он, верно, болен или умер. Иного объяснения я не нахожу.

Выражение лица священника слегка изменилось, равнодушие улетучилось, и вместо враждебности во взгляде теперь сквозило возмущение.

— Похоже, вы действительно хорошо знаете епископа Ханера. Подождите пока там, — сказал он, вновь закрывая у них перед носом дверь.

— Как вы догадались, что епископ будет на месте? — поинтересовалась Паола.

— Епископ в жизни не отдыхал по воскресеньям, dottora. Я бы удивился, если бы ему вздумалось сделать это как раз сегодня.

— Ваш друг?

Фаулер поперхнулся.

— Ну, на самом деле это человек, который ненавидит меня больше всех на свете. Гонтас Ханер — уполномоченный по надзору за деятельностью курии. Старый немецкий иезуит задался целью положить конец бесчинствам Священного Альянса во внешней политике. Церковная версия министерства внутренних дел. Именно он возбудил дело против меня. Он возненавидел меня за то, что я ни словом не обмолвился о заданиях, которые мне поручали.

— И как он воспринял то, что вас оправдали?

— Тускло. Он сказал, что сам лично предал меня анафеме, и рано или поздно ее засвидетельствует Папа.

— Что означает анафема?

— Указ об официальном отлучении. Ханер знает, чего я боюсь больше всего: что церковь, за которую я сражался, закроет мне путь на небеса после смерти.

Паола встревоженно взглянула на него:

— Отче, можно узнать, что мы здесь делаем?

— Я пришел исповедаться.

Ризница базилики Святого Петра Ватикан

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 11.31
Швейцарский гвардеец обмяк и беззвучно повалился как сноп. Намного больше шума наделала его алебарда, со звоном грохнувшись на мраморный пол. Лезвие ножа, перерезав гвардейцу горло, рассекло трахею.

Одна из монахинь выглянула из ризницы, привлеченная шумом. Закричать она не успела. Кароский свирепо ударил ее по голове. Женщина упала ничком, оглушенная. Убийца неспешно носком ботинка откинул край головного убора черницы, подбираясь к шее. Достигнув цели, он со всей силой наступил на нее ногой. Сухо хрустнули позвонки.

Вторая монахиня доверчиво высунула голову в коридор. Ей понадобилась помощь подруги.

Кароский вонзил ей нож в правый глаз. Когда он потащил ее за собой, чтобы уложить в коротком проходе перед ризницей, он уже волочил труп.

Убийца обозрел три безжизненных тела и перевел взгляд на двери ризницы. Потом посмотрел на часы.

У него оставалось еще пять минут, чтобы поставить клеймо мастера на творении рук своих.

У парадного входа во дворец Святой службы

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 11.31
Паола открыла рот, услышав заявление Фаулера, но возразить не успела: дверь резко распахнулась. Вместо престарелого священника, стремившегося от них избавиться вначале, появился сухопарый епископ с аккуратно подстриженной рыжей шевелюрой и бородой. На вид ему было лет пятьдесят. Он обратился к Фаулеру, изъясняясь с сильным немецким акцентом. Речь его была обильно приправлена презрением и раскатистыми «р».

— Глазам своим не верю, прошло столько лет, и вот вы здесь, у моего порога. Чем обязан столь неожиданной честью?

— Епископ Ханер, я пришел просить вас об одолжении.

— Боюсь, отец Фаулер, вы не имеете права ни о чем меня просить. Двенадцать лет назад я кое о чем просил вас, а вы отмалчивались целыми днями. Неделями! Комиссия сочла вас невиновным, но не я. А теперь уходите.

Он повелительно простер длань в сторону Порта Кавалледжери. Паола подумала, что на сурово вытянутом указательном пальце Ханера впору повесить Фаулера.

А священник еще услужливо свил для этого веревку.

— Вы даже не выслушали, что я намерен предложить взамен.

Епископ скрестил на груди руки.

— Говорите, Фаулер.

— Не исключено, что в ближайшие полчаса в базилике Святого Петра произойдет убийство. Ispettora Диканти, присутствующая здесь, и я пришли, чтобы не допустить его. Но к сожалению, мы не в состоянии попасть в Ватикан. Камило Чирин перекрыл нам доступ. Я прошу у вас разрешения пройти через дворец к парковке, чтобы мы могли незаметно пробраться в город.

— А взамен?

— Я отвечу на все ваши вопросы относительно Эль-Агуакате. Завтра.

Ханер повернулся к Паоле:

— Покажите ваше удостоверение.

У Паолы не было полицейского жетона, его отобрал Бои. Но имелась, к счастью, магнитная карточка, пропуск в ОИНП. Она решительно предъявила ее епископу, надеясь, что карточки будет достаточно, чтобы рассеять его подозрения.

Епископ взял карточку, внимательно изучил фотографию, спецификации ОИНП и даже магнитную идентификационную полосу.

— Так, значит, это правда. А я подумал, Фаулер, что к своим многочисленным грехам вы добавили еще и грех любострастия.

Паола поспешила отвернуться, чтобы Ханер не заметил улыбки, невольно проступившей на ее губах. Хорошо хоть Фаулер сохранил серьезность перед лицом епископа. Немец неодобрительно поцокал языком.

— Фаулер, где бы вы ни появились, вас всегда окружает кровь и смерть. У меня сложилось весьма твердое мнение о вас. Я не хочу вас впускать.

Священник попытался ответить Ханеру, но епископ жестом остановил его:

— Тем не менее, отец, я знаю, что вы — человек чести. Я согласен на сделку. Сегодня я разрешу вам пройти в Ватикан, но завтра вы придете ко мне и расскажете правду.

С этими словами он посторонился, пропуская Фаулера с Паолой в здание. Холл выглядел элегантно, отделанный в кремовых тонах, без лепнины и прочего тяжеловесного декора. Во дворце стояла тишина, как и полагается в воскресенье. Как показалось Паоле, в этих стенах не было ни души, кроме долговязого и тощего инквизитора. Его длинная и тонкая фигура напоминала разящий клинок рапиры. Он воображал себя судией в руках Господа. Паолу приводила в содрогание одна лишь мысль о том, что мог бы натворить такой фанатик лет четыреста назад.

— До завтра, отец Фаулер. Я с удовольствием покажу вам документ, который я для вас приберег.

Священник повел Паолу по коридору первого этажа, не оборачиваясь, словно он опасался увидеть Ханера на прежнем месте, у дверей, застывшего в ожидании его возвращения.

— Как забавно, святой отец. Обычно люди покидают лоно церкви усилиями инквизиции, а не наоборот, — заметила Паола.

Фаулер усмехнулся с печальной иронией:

— Надеюсь, что, схватив Кароского, я не поспособствую спасению той самой потенциальной жертвы, которая в благодарность подпишет мое отлучение.

Они достигли запасного входа. Из ближайшего окна открывался вид на парковку. Фаулер осторожно приоткрыл створку и украдкой выглянул наружу. Швейцарские гвардейцы, расположившиеся метрах в тридцати от дома, не спускали глаз с улицы. Священник снова закрыл дверь.

— У нас чертовски мало времени. Мы должны поговорить с Шоу, объяснив ему ситуацию, раньше, чем Кароский его прикончит.

— Ведите, святой отец.

— Мы выходим к автостоянке по одному и двигаемся дальше вдоль стены здания. Так мы доберемся до зала приемов. Перемещаемся как можно ближе к стене, пока не завернем за угол. Пересекаем улицу очень быстро, по диагонали, и смотрим направо, поскольку мы не знаем, охраняется ли та территория. Я иду первым, хорошо?

Паола кивнула, и они отправились в путь, прибавив шагу. До ризницы Святого Петра детективы добрались без приключений. Она размещалась в красивом сооружении, приделе базилики. Сакристия круглый год была открыта для посещения туристов и паломников, поскольку в ее общественной части, как в музее, были выставлены великолепнейшие произведения искусства и христианские реликвии.

Священник коснулся двери сакристии.

Она была приотворена.

Ризница базилики Святого Петра Ватикан

Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 11.42
— Скверный знак, dottora, — прошептал Фаулер.

Инспектор вытащила из-за пояса револьвер тридцать восьмого калибра.

— Входим.

— Я полагал, Бои отнял у вас пистолет.

— Он забрал автоматический пистолет, мое табельное оружие. Эту игрушку я держу на всякий случай.

Они перешагнули порог. Музейная зона была безлюдна, витрины с драгоценными экспонатами погашены. Одетые мрамором пол и стены отражали скудный свет, проникавший сквозь узкие окна. Несмотря на солнечный полдень, залы тонули в полумраке. Фаулер молча вел за собой Паолу, кляня про себя шуршание подошв их туфель при ходьбе. Они миновали череду музейных залов. В шестом Фаулер резко остановился. В полуметре от них, лишь слегка выступая из-за стены, отделявшей коридор, куда они собирались направиться, лежал предмет, в высшей степени неожиданный: человеческая рука, обряженная в белую перчатку и ткань яркой сине-желто-красной расцветки.

Заглянув за угол, они убедились, что рука принадлежала швейцарскому гвардейцу. Другой он все еще сжимал алебарду. Вместо глаз на его лице зияли кровоточащие раны. Чуть поодаль Паола увидела тела двух монахинь в черных рясах и токах, сплетенные в последнем объятии.

Глаз у женщин тоже не было.

Переглянувшись с Фаулером, она взвела курок.

— Он здесь.

Они находились в коротком коридоре перед главной храмовой ризницей Ватикана; обычно ее обносили заградительной цепью, но при этом держали двустворчатую дверь открытой, чтобы любопытные посетители могли взглянуть с порога на место, где облачается в литургические одежды Его Святейшество, приготавливаясь служить мессу.

В тот день дверь была плотно закрыта.

— Господи, только бы мы не опоздали, — промолвила Паола, не в силах отвести взгляд от трупов.

Теперь, включая этих несчастных, на счету Кароского было по меньшей мере восемь жертв. Паола мысленно поклялась, что они станут последними. Долго не раздумывая, она быстро преодолела два метра до дверей, стараясь не задеть мертвых, потянула одну створку на себя и, крепко стиснув поднятый револьвер, шагнула в ризницу.

Диканти очутилась в восьмиугольном зале с высокими сводами, метров двенадцать в длину, залитом золотистым светом. Прямо напротив входа возвышался алтарь, обрамленный колоннами, с масляной композицией в центральной части, изображавшей снятие с Креста. Вдоль изумительных, тщательно отшлифованных стен серого мрамора умещалось десять шкафов из тика и лимонного дерева, где хранились священные одежды. Если бы она посмотрела вверх, то увидела бы плафон с прекрасными фресками, сквозь окна барабана лился волшебный свет, наполнявший помещение. Но внимание Паолы было приковано к двум мужчинам в сакристии.

Одним из них был, естественно, кардинал Шоу. Второй тоже состоял в славной когорте «пурпуроносцев». Паоле он показался смутно знакомым, и пару мгновений спустя она его все-таки вспомнила — кардинал Полжик.

Святые отцы стояли у алтаря. Полжик суетился за спиной Шоу, помогая ему надевать ризу, когда ворвалась Диканти с наставленным на них пистолетом.

— Где он? — выкрикнула Паола, и ее крик эхом разнесся под куполом. — Вы видели его?

Американец не сводил глаз с пистолета и отвечал размеренно, с большим достоинством:

— Где — кто, синьорина?

— Кароский. Человек, убивший швейцарского гвардейца и монахинь.

Не успела она договорить, как вошел Фаулер и встал позади нее. Он окинул взором Шоу и — впервые — встретился взглядом с Полжиком.

Те глаза вспыхнули, и в них мелькнуло узнавание.

— Здравствуй, Виктор, — еле слышно сказал священник севшим голосом.

Кардинал Полжик, больше известный как Виктор Кароский, молниеносно обхватил левой рукой за шею кардинала Шоу, а в правой у него как по волшебству появился пистолет Понтьеро. Убийца приставил ствол к виску американца.

— Стоять! — рявкнула Паола.

«Оя», — многократно повторило эхо, затихая.

— Не двигайтесь, ispettora Диканти, или я вышибу мозги кардиналу. — При звуке голоса убийцы Паолу скрутило от злости и страха, адреналин в крови заставлял ее пульсировать в висках. Только однажды она испытывала такую жгучую, ослепляющую ярость — когда этот монстр глумился над ней по телефону, после того как она обнаружила тело убитого им Понтьеро.

Диканти старательно прицелилась.

Кароский находился от нее на расстоянии более десяти метров, и за живым щитом, которым служил кардинал Шоу, виднелись только макушка и предплечье преступника.

С ее меткостью на удачный выстрел рассчитывать не стоило.

— Бросьте оружие, ispettora, или я его убью на месте.

Паола закусила губы, чтобы не завопить от бессильной ярости. Она видела перед собой убийцу, он был рядом, и она ничего не могла предпринять.

— Не обращайте внимания, dottora. Он не причинит кардиналу вреда. Не так ли, Виктор?

Кароский сильнее сдавил горло Шоу.

— Клянусь, я убью его. Бросьте оружие на пол, Диканти. Бросайте!

— Пожалуйста, сделайте, как он просит, — тоненько простонал Шоу.

— Великолепное представление, Виктор. — Голос Фаулера задрожал от гнева. — Вспомните, как мы недоумевали, как убийца ухитрился исчезнуть из запертой на замок комнаты Кардозу? Проклятие, да проще простого. Он оттуда не выходил.

— Что? — не поверила ушам Паола.

— Мы взломали дверь. И никого не нашли. И в этот момент нас отвлек очень своевременно подоспевший призыв о помощи, в результате чего мы пустились очертя голову в погоню по лестницам гостиницы. Виктор скорее всего прятался… под кроватью? Или в шкафу?

— Очень умно, святой отец. А теперь бросьте оружие, ispettora.

— Призыв о помощи и описание злоумышленника исходили от служителя церкви, человека почтеннейшего, что, разумеется, внушало доверие. От кардинала. Пособника убийцы.

— Замолчите!

— Что он пообещал тебе за то, что ты избавишь его от доброй половины конкурентов на пути к почету и славе, которых он уже давно не заслуживает?

— Хватит! — Вид у Кароского был безумный. Его лицо лоснилось от пота, и фальшивая накладная бровь наполовину отклеилась, свесившись на один глаз.

— Он разыскал тебя в институте Сент-Мэтью, Виктор? Ведь это он порекомендовал тебе лечь в клинику, верно?

— Довольно бредовых домыслов, Фаулер. Скажите женщине, чтобы она бросила пистолет, или этот псих меня убьет, — с отчаянием взвыл Шоу.

— В чем заключался план Его Высокопреосвященства, Виктор? — продолжал Фаулер, проигнорировав Шоу. — Ты должен был изобразить нападение в разгар литургии в базилике Святого Петра? И он совершил бы чудо, удержав тебя от преступления на глазах у всей паствы и перед телекамерами?

— Ни слова больше, или я его убью! Я убью его!

— Именно ты должен был умереть. А он стал бы героем. Что он пообещал тебе в обмен на ключи от врат Царства Божия, Виктор?

— Небеса, подлый ублюдок! Вечную жизнь!

Кароский отнял дуло пистолета от виска Шоу, наставил оружие на Диканти и выстрелил.

Фаулер рванулся вперед, оттолкнув Паолу, выронившую револьвер. Пуля Кароского просвистела всего в паре сантиметров от головы Диканти и пробила левое плечо священника.

Кароский добровольно выпустил Шоу, и тот опрометью бросился прятаться, забившись в проем между двумя шкафами. Паола не стала подбирать револьвер и, не тратя времени даром, ринулась на Кароского, нагнув голову и сжав кулаки. Она врезалась ему в живот и с размаху припечатала его к стене, но оглушить, вышибить из него дух ей не удалось: удар смягчили многочисленные накладки, которые Кароский носил под одеждой, чтобы выглядеть толще, чем он был на самом деле. Но кое-каких результатов она добилась: пистолет Понтьеро упал на пол с гулким металлическим грохотом.

Убийца врезал Диканти по спине. Она вскрикнула от боли, но устояла и ответила ударом в челюсть, отчего Кароский пошатнулся, теряя равновесие.

И тогда Паола совершила роковую ошибку.

Она оглянулась в поисках револьвера. И Кароский обрушил на нее серию ударов — в лицо, в живот и по почкам. И наконец захлестнул ее шею рукой, повторив тот же захват, что и с Шоу. Только теперь вместо пистолета он поигрывал ножом, поглаживая лезвием щеку Паолы. Это был самый обыкновенный рыбный нож, наточенный, как бритва.

— О, Паола, ты не представляешь, какое удовольствие мне это доставит, — интимно зашептал он ей на ухо.

— Виктор!

Кароский обернулся. Фаулер приподнялся на одном колене на мраморном полу; из его простреленного левого плеча сочилась кровь, стекая на пол по безжизненно повисшей руке. Но здоровой рукой он ловко подхватил револьвер Паолы и прицелился Кароскому в лоб.

— Вы не выстрелите, отец Фаулер, — задыхаясь, выпалил убийца. — Не такая уж большая между нами разница. Нам обоим суждено было побывать в одном и том же маленьком личном аду. И вы поклялись саном, что больше никогда никого не убьете.

Титаническим усилием превозмогая боль, покраснев от натуги, Фаулер сумел поднять раненую руку и ухватился за пастырский воротничок. Священник сорвал его одним движением, бросив вверх и в сторону Кароского. Жесткий крахмальный воротничок, ослепительную белизну которого оттеняло красное пятно (след большого пальца Фаулера), закружился в воздухе. Кароский как завороженный следил за полетом белоснежной, как чайка, ленты, но увидеть ее падение ему не довелось.

Фаулер сделал один меткий выстрел, попав точно между глаз Кароского.

Убийца рухнул замертво. Издалека он услышал голоса родителей, звавшие его, и он отправился на встречу с ними.


Паола бросилась к Фаулеру, пугающе бледному, с угасающим, затуманенным взором. На бегу она сорвала пиджак, собираясь зажать им рану на плече священника.

— Ложитесь, отче.

— Пожалуй, вы пришли весьма кстати, друзья мои, — изрек кардинал Шоу, неожиданно воспряв духом. Во всяком случае, он довольно бодро выбрался из укрытия и вскочил на ноги. — Негодяй похитил меня.

— Не задерживайтесь здесь, кардинал. Идите позовите кого-нибудь… — начала Паола, помогавшая Фаулеру лечь на пол. Внезапно она сообразила, куда именно направляется «пурпуроносец» — к пистолету Понтьеро, валявшемуся подле тела Кароского. И осознала, что теперь они с Фаулером превратились в очень опасных свидетелей. Она потянулась к револьверу.

— Добрый день, — промолвил инспектор Чирин, вступая в ризницу с эскортом из трех агентов Vigilanza. Его появление застало врасплох кардинала, опередившего Паолу и нагнувшегося, чтобы подобрать с полу пистолет. Шоу резко выпрямился:

— Я уже начал думать, что на вас бесполезно полагаться, генеральный инспектор. Немедленно задержите этих типов, — безапелляционно заявил он, указывая на Фаулера и Паолу.

— Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство. Теперь я о вас позабочусь.

Камило Чирин огляделся, оценивая обстановку. Он приблизился к Кароскому, подняв по пути пистолет Понтьеро, и коснулся лица убийцы носком ботинка.

— Это он?

— Да, — ответил Фаулер, не в силах пошевелиться.

— Черт побери, Чирин, — воскликнула Паола, — мнимый кардинал. Как такое могло случиться?

— У него были превосходные рекомендации.

Чирин выстраивал логические цепочки с головокружительной скоростью. За внешностью истукана скрывался аналитический ум, работавший, как вычислительная машина. Чирин моментально вспомнил, что Полжик был последним кардиналом, назначенным покойным Папой. Шесть месяцев назад, когда Войтыла уже почти не вставал с постели. Инспектор вспомнил также, что Папа известил Сомало и Ратцингера о назначении кардинала in pectore[95]. Имя тайного кардинала Войтыла открыл только Шоу, кому надлежало объявить его во всеуслышание после смерти понтифика. Нетрудно догадаться, чьи уста нашептали умирающему Папе имя Полжика; и тот же человек привел «кардинала» впервые в Дом Святой Марфы, чтобы представить любопытным собратьям[96].

— Кардинал Шоу, вам придется многое объяснить.

— Не понимаю, о чем вы говорите…

— Кардинал, ради Бога.

Шоу расправил плечи. К нему вновь возвращалось высокомерие, его извечная гордыня, как раз его и сгубившая.

— Иоанн Павел Второй в течение многих лет готовил меня к тому, чтобы я продолжил его труд, генеральный инспектор. Вы знаете лучше других, что может произойти, если верховная власть в церкви окажется в руках неподобающих и безнравственных людей. Я верю, что сейчас вы поступите так, как следует — в интересах церкви, друг мой.

Чирину понадобилось полсекунды, чтобы оценить сказанное.

— Разумеется, я так и сделаю, Ваше Высокопреосвященство. Доменико?

— Инспектор, — отозвался один из агентов (все как на подбор в черных костюмах и галстуках), сопровождавших шефа.

— Кардинал Шоу покинет сейчас ризницу, чтобы отслужить мессу в базилике.

Кардинал улыбнулся.

— Затем вы, в паре с другим агентом, эскортируете Его Высокопреосвященство до места нового назначения: в монастырь Альберграц, расположенный в Альпах, где у кардинала будет возможность в уединении подумать о своих деяниях. Также ему представится шанс всерьез заняться альпинизмом.

— Опасный вид спорта, как я слышал, — прокомментировал Фаулер.

— Чрезвычайно. Чреватый несчастными случаями, — подтвердила Паола.

Шоу утратил дар речи. В выразительном молчании разворачивалась грандиозная драма — крушение личности, и этот мучительный процесс практически шаг за шагом могли наблюдать все присутствовавшие. Он низко опустил голову, и жирные складки двойного подбородка растеклись по его груди. Он вышел из сакристии под конвоем Доменико, ни с кем не простившись.

Генеральный инспектор встал на колени перед Фаулером. Паола поддерживала голову священника, одновременно зажимая рану своим пиджаком.

— Позвольте мне.

Инспектор отвел руку Диканти. Импровизированная повязка уже пропиталась кровью, и он заменил ее собственным скомканным жакетом.

— Спокойно, «скорая» уже едет. Мне объяснят, откуда взялись входные билеты на цирковое представление?

— Мы обошлись без ваших касс, инспектор Чирин. И воспользовались кассой Святой службы.

Чирин слегка вздернул бровь. Паола поняла, что таким образом этот невозмутимый человек демонстрирует высший градус изумления.

— О, ну разумеется. Старина Гонтас Ханер, неисправимый трудоголик. Вижу, у него более лояльные критерии к выдаче пропусков в Ватикан.

— Зато цены намного выше, — пробормотал Фаулер, подумав о тяжелой беседе, предстоявшей ему на следующий день.

Чирин понимающе кивнул и крепче прижал пиджак к ране священника.

— Это, я полагаю, можно уладить.

И тут появились два санитара со складными носилками.

Пока парамедики занимались раненым, в базилике, у двери в ризницу, восемь министрантов и два священника (оба с кадилами) дожидались, выстроившись в две шеренги, кардиналов Шоу и Полжика. Часы показывали четверть первого — давно пора начинать службу. Старший священник испытывал сильный соблазн послать какого-нибудь министранта осведомиться, что происходит. Может, сестры, следившие за порядком в сакристии, не смогли подобрать соответствующее облачение? Но по протоколу всем участникам церемонии полагалось стоять наготове в ожидании целебрантов.

В конце концов из дверей, ведущих в храм, вышел кардинал Шоу — один. Министранты проводили его к алтарю Святого Иосифа, где должно было состояться богослужение. Верующие, находившиеся ближе всего к кардиналу во время мессы, шепотом делились наблюдениями, что кардинал, наверное, очень любил Папу Войтылу: Шоу проплакал всю литургию.


— Успокойтесь, он вне опасности, — сообщил один из парамедиков. — Мы срочно едем в больницу, чтобы ему как следует обработали рану, но кровотечение прекратилось.

Санитары подняли Фаулера, и в этот момент Паолу осенило: разрыв с родителями, отказ от наследства, чувство глубокой обиды. Она жестом остановила санитаров.

— Теперь я понимаю. Маленький личный ад, в котором вам обоим суждено было побывать. Вы отправились во Вьетнам, чтобы убить своего отца, правильно?

Фаулер обомлел. Удивление его было столь велико, что он забыл про итальянский и заговорил по-английски:

— Простите?

— Гнев и обида, вот что повлекло вас на войну. — Паола ответила негромко и тоже по-английски, не желая, чтобы санитары поняли, о чем речь. — Ненависть к отцу и холодная неприязнь к матери. Категорический отказ принять наследство. Вы хотели порвать всякую связь с семьей. И ваши рассуждения об аде в беседе с Кароским. Ее расшифровка имелась в досье, которое вы мне дали. И это все время было у меня под носом…

— К чему вы клоните?

— Теперь я понимаю, — сказала Паола, склоняясь к носилкам и дружески положив руку на плечо священника, который с трудом подавил болезненный стон. — Я понимаю, почему вы согласились работать в институте Сент-Мэтью, как и то, что сделало вас таким, какой вы есть. Ваш отец насиловал вас, когда вы были ребенком, так? И ваша мать знала об этом. В точности, как случилось с Кароским. Потому Кароский питал к вам почтение. Ибо вы находились на разных концах одного пути. Вы предпочли стать настоящим человеком, он же сделал иной выбор и превратился в чудовище.

Фаулер ничего не сказал на это, впрочем, ответ и не требовался. Санитары вновь двинулись вперед. Фаулер нашел в себе силы, чтобы заглянуть Паоле в лицо и улыбнуться:

— Берегите себя, dottora.


В карете «скорой помощи» Фаулер мужественно боролся с беспамятством. Стоило ему на миг смежить веки, как знакомый голос вернул его к действительности:

— Здравствуй, Энтони.

Фаулер усмехнулся:

— Здравствуй, Фабио. Как твоя рука?

— Чертовски неважно.

— Тебе невероятно повезло на той крыше.

Данте смолчал. Вместе с Чирином они сидели на банкетке, протянувшейся вдоль кабины машины. Суперинтендант бравировал циничной ухмылкой, несмотря на загипсованную левую руку и лицо, сплошь покрытое ссадинами. Генеральный инспектор сидел со своим обычным видом заядлого игрока в покер.

— Итак? Как вы собираетесь меня убить? Меня ждет цианид в пакете с консервированной кровью при переливании, вы позволите мне истечь кровью, или это будет классический выстрел в затылок? Лично мне больше нравится последний вариант.

Данте невесело рассмеялся:

— Не искушай меня. Возможно, когда-нибудь так и произойдет, но только не теперь, Энтони. Это путешествие с билетом в оба конца. Подождем до лучших времен.

Чирин с непроницаемым выражением лица посмотрел священнику прямо в глаза:

— Я хочу поблагодарить тебя. Ты оказал нам огромную услугу.

— Я делал это не ради тебя или твоего знамени.

— Я знаю.

— Фактически я думал, что ты — режиссер спектакля.

— И это я знаю и не виню тебя.

В течение нескольких минут все трое хранили молчание. Чирин первым вернулся к разговору:

— Есть шанс, что ты возвратишься к нам?

— Никакого, Камило. Однажды ты меня обманул. Больше такого не повторится.

— В последний раз. Во имя старой дружбы.

Фаулер задумался на пару мгновений:

— С одним условием. Ты знаешь, о чем я.

Чирин кивнул:

— Даю тебе слово. Никто пальцем ее не тронет.

— Вторую тоже. Испанку.

— Этого я тебе обещать не могу. Мы до сих пор не уверены, не сохранилась ли у нее копия диска.

— Я побеседовал с ней. У нее нет диска, и она никому не скажет ни слова.

— Хорошо. Без диска она ничего не сможет доказать.

Вновь установилось молчание, на сей раз более продолжительное. Его нарушало попискивание электрокардиографа, датчики которого были закреплены на груди священника. Фаулер постепенно впадал в забытье. Как сквозь туман до него донеслись последние слова Чирина:

— А знаешь, Энтони? На миг мне почудилось, будто ты собираешься рассказать ей правду. Всю правду.

Своего ответа Фаулер не слышал, впрочем, необходимости в том не было. Истина никого еще не сделала свободным. Он знал, что даже сам не смог бы вынести всей правды. Так можно ли взваливать неподъемный груз на плечи другого человека?


РАТЦИНГЕР ИЗБРАН ПАПОЙ РИМСКИМ ПОЧТИ ЕДИНОГЛАСНО
Андреа Отеро
(специальный корреспондент)
РИМ. Конклав кардиналов, заседавший в целях избрания преемника Иоанна Павла II, завершился вчера выбором нового понтифика. Им стал бывший префект Конгрегации доктрины веры Йозеф Ратцингер. Несмотря на принесенную выборщиками клятву на Библии, обязывающую сохранять в тайне все происходящее в стенах Сикстинской капеллы под страхом отлучения от церкви, первые подробности голосования начинают просачиваться в средства массовой информации. По слухам, немецкий «пурпуроносец» был избран 105 голосами из 115 возможных, что намного превышает необходимую квоту в 77 голосов. Аналитики сходятся во мнении, что почти единодушная поддержка кандидатуры Ратцингера — факт беспрецедентный, как и то обстоятельство, что конклав длился всего два дня.

«Глобо», среда, 20 апреля 2005 г.
Эксперты приписывают небывало быстрое избрание подавляющим числом голосов кандидата, который с самого начала занимал не самые высокие строчки в списке фаворитов, отсутствием достойной оппозиции. Источники, весьма близкие к Ватикану, отмечают, что главные соперники Ратцингера (Портини, Робайра и Кардозу) ни на одном из туров голосования не получили нужное количество бюллетеней. Из того же источника стало известно, что названные кардиналы казались «несколько рассеянными» во время избрания Бенедикта XVI…

Эпилог

Кабинет Папы Бенедикта XVI
Палаццо дель Говернаторато
Апрель 2005 г.
Человек в белом облачении принимал Паолу. В очереди она оказалась шестой. Совсем недавно этажом ниже Паола дожидалась аудиенции в таком же коридоре, волновалась, превратившись в комок нервов, и не подозревала, что в тот момент умирал ее друг. И вот теперь беспокойство, что она не знает, как себя вести, благополучно забыто, а погибший друг отомщен. За эти дни случилось множество разнообразных событий, но самое главное, метаморфозы произошли в душе самой Паолы.

Она обратила внимание, что на двери кабинета все еще висят красные ленты с сургучными печатями, закрывавшие доступ в кабинет в период вакантного престола — между смертью Иоанна Павла II и восшествием на престол его преемника. Верховный понтифик проследил за направлением ее взгляда:

— Я попросил, чтобы печати пока оставили. Они послужат напоминанием, что все в мире преходяще, в том числе и этот сан, — произнес он утомленно, когда Паола склонилась поцеловать его перстень.

— Ваше Святейшество.

— Ispettora Диканти, добро пожаловать. Я пригласил вас для того, чтобы лично поблагодарить за проявленное мужество.

— Спасибо, Ваше Святейшество. Я лишь выполняла свой долг.

— Нет, ispettora, вы сделали намного больше, чем требовал от вас долг. Садитесь, прошу вас, — сказал он, указывая на кресла в углу кабинета под прекрасным полотном Тинторетто.

— На самом деле я надеялась встретить здесь отца Фаулера, Ваше Святейшество, — призналась Паола, не сумев скрыть волнения в голосе. — Я не видела его десять дней.

Папа взял ее за руку и улыбнулся, успокаивая.

— Отец Фаулер отдыхает, он в полной безопасности и в надежном месте. Вечером у меня была возможность навестить его. Он попросил проститься за него и передать следующее: «Пришла пора нам обоим, вам и мне, перестать скорбеть о тех, кто ушел».

Услышав эти слова, Паола почувствовала, как сердце ее дрогнуло и слезы навернулись на глаза.

Она провела полчаса в том кабинете, но пусть останется между ними то, о чем они говорили со Святейшим Отцом.


Чуть позже Паола вышла на залитую светом площадь Святого Петра. Перевалило за полдень, и солнце сияло ярко. Она достала пачку сигарет Понтьеро и закурила последнюю. Запрокинув голову, она обратила лицо к небу и выпустила струйку дыма.

— Мы взяли его, Маурицио. Ты прав, и ты отомщен. А теперь оправляйся к чертову свету и оставь меня в покое. Ой, и передай привет моему папе.

Мадрид, январь 2003 — Сантьяго де Компостела, август 2005

От автора

Выражаю признательность Антонии Керриган за ее труд и за то, что наставляла меня на путь истинный. Благодарю Бланку Росу Рока и Карлоса Рамоса за энтузиазм и веру в успех. Отдельная благодарность Ракель Ривас за искренность и добрый совет.

И конечно, спасибо Кату и Андреа. За вашу поддержку и безграничную любовь.

Примечания

1

«И дам тебе ключи Царства Небесного…» (лат.) — Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, примеч. пер.

(обратно)

2

Действующие лица (лат.).

(обратно)

3

Кардинал, возглавляющий Апостолическую палату. В период вакантного Престола камерарий является одновременно исполняющим обязанности суверена Святого Престола и главы государства-города Ватикан.

(обратно)

4

Дом Св. Марфы (или Марты), гостиница Ватикана. Предназначен для проживания священнослужителей, работающих в Государственном секретариате и различных куриальных ведомствах, а также епископов, прибывающих с паломническим визитом. Дом вверен попечению сестер католической монашеской конгрегации Венсана де Поля.

(обратно)

5

Возможно, автор использует устаревшее название, т. к. есть данные, что с января 2003 г. структура носит название Корпус Жандармерии государства-города Ватикан.

(обратно)

6

Unita per l’Analisi del Crimene Violento (UACV) (ит.).

(обратно)

7

Laboratorio per l’Analisi del Comportamento (ит.). Научная служба полиции.

(обратно)

8

Почти у всех персонажей романа есть реальные прототипы. Предложенная вниманию читателей история — художественный вымысел, однако внутреннее устройство и функционирование государства Ватикан изображены с высокой степенью достоверности. Институт Сент-Мэтью (место, внушающее ужас) существует на самом деле, хотя называется иначе. Но самое страшное, что события, описанные в романе, вполне могли бы произойти в действительности. — Примеч. автора.

(обратно)

9

Я отпускаю тебе грехи твои во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь (лат.).

(обратно)

10

Этим святым помазанием да отпустит тебе Господь все, в чем погрешил ты… Аминь (лат.).

(обратно)

11

Символы понтификата: паллий или епитрахиль из белой шерсти, перстень Рыбака — символ единения с церковью. Другие регалии папской власти: прямой пастырский посох — символ епископства, а тиара — его княжеского достоинства. Коронование Папы тиарой при интронизации было отменено Павлом VI.

(обратно)

12

Беатификация (лат. beatificatio, от beatus, «счастливый, благословенный») — в католической церкви причисление умершего к лику блаженных. Б. рассматривается церковью как первая ступень, необходимый этап в процессе подготовки канонизации (причисление к лику святых).

(обратно)

13

На виа Кондотти расположены самые дорогие магазины Рима.

(обратно)

14

Карабинеры (ит.).

(обратно)

15

Отпускаю тебе [грехи твои] (лат.).

(обратно)

16

Плетизмография (от греч. plethysmos — набухание и grapho — пишу) — методика регистрации сосудистых реакций организма посредством специального прибора, имеющего манометр и записывающее устройство. Производится регистрация изменений объема тела или его части, связанных с динамикой кровенаполнения. С помощью плетизмографии можно оценить сосудистый тонус и при использовании различных проб составить представление об органической или функциональной природе сосудистых изменений.

(обратно)

17

Повседневная католическая молитва во славу Воплощения Сына Божьего и Богоматеринства Девы Марии. Произносится три раза в день: утром, в полдень и вечером. Время этой молитвы во многих городах, селах и монастырях возвещается особым колокольным звоном, имеющим то же наименование.

(обратно)

18

Подлинный факт, хотя имена изменены из уважения к погибшим. Подоплекой этого преступления считается борьба за влияние между масонами и организацией Opus Dei в Ватикане. — Примеч. автора.

(обратно)

19

Маленькое отделение итальянской полиции на территории Ватикана, состоящее из трех сотрудников, выполняющее чисто представительские и вспомогательные функции. Официально Инспекторат не обладает никакой юрисдикцией в Ватикане, т. к. речь идет о независимом государстве. — Примеч. автора.

(обратно)

20

Как прекрасен мир (англ.).

(обратно)

21

До наступления смерти (лат.).

(обратно)

22

Английская ритм-н-блюз и арт-рок группа. Была создана в 1964 г. в Бирмингеме, Англия.

(обратно)

23

Знаки кардинальского достоинства — биретта и перстень.

(обратно)

24

Модернизированное повседневное облачение католического священника. Напоминает светский костюм: брюки, пиджак, рубашка (преимущественно темного цвета) и белый воротничок/колоратка.

(обратно)

25

В русском переводе Библии соответственно «Мф».

(обратно)

26

От лат. dioecesis — управление, — церковно-административная территориальная единица в католической церкви, во главе которой стоит архиерей (епископ или архиепископ).

(обратно)

27

Профайлер (англ.) — профессиональный психолог, составитель психологических профилей — характеристик.

(обратно)

28

Данные подлинные: в период между 1993 и 2003 гг. в институте Сент-Мэтью наблюдались 500 священнослужителей. Из них 44 был поставлен диагноз педофилия, 185 — эфебофилия, в 142 случаях диагностирован компульсивный вариант педофилии, в 165 — неструктурированные сексуальные девиации (на фоне личностной аномалии). — Примеч. автора.

(обратно)

29

В настоящее время количество известных серийных убийц мужчин достигает 191, количество женщин составляет 39 человек. — Примеч. автора.

(обратно)

30

В 80-е гг. семинарию Святой Марии в Балтиморе называли «Розовый дворец» — за свободу нравов, допускавших гомосексуальные связи между семинаристами. Отец Джон Деспард вспоминал: «В мое время в Святой Марии в душе легко могли находиться два парня, все об этом знали, но ничего не предпринималось. По ночам в коридоре постоянно хлопали двери…» — Примеч. автора.

(обратно)

31

Рассогласование и дисгармоничность мышления, эмоций, моторики и т. д. Нарушение функционирования самосознания, несоответствие содержания мышления и его эмоциональной оценки. Нередко сочетается с сохранностью интеллекта. Сам термин «шизофрения» означает «расщепление» психики.

(обратно)

32

Программа обучения в семинарии включает шесть курсов, из них шестой, т. н. пастырский год, предусматривает прохождение практики в различных местах, где семинарист может оказывать помощь, — в приходе, больнице или благотворительном учреждении с христианской идеологией. — Примеч. автора.

(обратно)

33

Директор Бои намекает на Туринскую Плащаницу, христианскую реликвию. Считается, будто в Плащаницу было завернуто Тело Христа после распятия и на полотне чудесным образом запечатлелся его образ. Многочисленные исследования не дали однозначного ответа о подлинности реликвии. Церковь не объявляла о своей официальной позиции относительно Туринской Плащаницы, а неофициально дала понять, что «это вопрос веры и истолкования каждого христианина». — Примеч. автора.

(обратно)

34

Способ действия, модель поведения (лат.).

(обратно)

35

ВИКАП (VICAP — Violent Crime Analisis Program) — программа изучения случаев насильственных преступлений. Представляет собой единый общенациональный информационный центр, предназначенный для сбора, обобщения и анализа данных об особо тяжких преступлениях, в том числе убийств. Разработка ФБР.

(обратно)

36

Ряд межнациональных фармацевтических корпораций продал по сниженным ценам излишки запасов контрацептивов международным организациям, работавшим в странах третьего мира, таких, как Кения и Танзания. Очень часто врачи оказывались бессильны помочь больным, умиравшим на их руках от отсутствия хлорохина, в то время как их аптечки ломились от противозачаточных средств. Фармацевтические корпорации получили таким образом в свое распоряжение тысячи невольных испытуемых для своей продукции без всякого риска подвергнуться судебным преследованиям. На эту практику ссылается доктор Берр, называя ее программой Альфа. — Примеч. автора.

(обратно)

37

Заболевание мышц, сухожилий, связок, соединительно-тканных перегородок в мышцах; иногда его называют мышечным ревматизмом. Проявляется хроническими разлитыми или ограниченными болями в мышцах, сопровождается быстрой утомляемостью, нарушением сна, эмоциональными расстройствами.

(обратно)

38

Доктор Берр подразумевает людей, которым терять нечего, возможно, с криминальным прошлым. Омега, последняя буква греческого алфавита, ассоциируется с существительными «смерть» или «конец». — Примеч. автора.

(обратно)

39

С февраля 2005-го по январь 2007-го — директор Национальной разведки США, «царь разведки»; был главой и координатором объединения 15 спецслужб США.

(обратно)

40

АНБ (NSA — National Security Agency) — Агентство национальной безопасности, самая крупная в мире служба разведки, которая превосходит знаменитое ЦРУ. УНБ (DEA — Drug Enforcement Administration) — Управление по борьбе с наркотиками в США. После теракта 11 сентября и гибели башен-близнецов общественное мнение Америки потребовало, чтобы действия всех разведывательных управлений координировались единым стратегическим центром. Администрация Буша приняла это к сведению, в феврале 2005 г. первым национальным директором разведслужб был назначен Джон Негропонте. В романе представлен литературный образ реально существующего политика. — Примеч. автора.

(обратно)

41

Моя дорогая (ит.).

(обратно)

42

Девочка (ит.).

(обратно)

43

Элемент литургического облачения католических священников, надевается сверху, покрывая другие одежды.

(обратно)

44

Большое спасибо (ит.), с оттенком иронии — спасибочки!

(обратно)

45

Итальянское лакомство; трубочки из слоеного теста, наполненные воздушной творожной массой с кусочками цукатов и шоколадной крошкой.

(обратно)

46

Международная миссионерская и благотворительная организация; существует с середины XIX века и поддерживается протестантами-евангелистами.

(обратно)

47

Eminentissimus, Eminentia (лат.) — Его Высокопреосвященство, титул кардиналов и архиепископов в Римско-католической церкви. Дарован Папой Урбаном VIII в 1630 г.

(обратно)

48

Святая служба, или, как официально называется ведомство, Священная конгрегация Доктрины Веры — современное (политически корректное) название Святой инквизиции. — Примеч. автора.

(обратно)

49

Beati pauperes; beati pauperes spirito (лат.) — игра слов: «блаженны нищие» и «блаженны нищие духом». Ссылка на Евангелие: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5:3).

(обратно)

50

Красные туфли (сандалии), как и белая сутана, традиционно являются частью повседневного облачения Верховного понтифика. В прежние времена их изготавливали из пурпурного шелка или бархата с золотой вышивкой и крестом на подъеме.

(обратно)

51

После того как Папа Римский Климент VII поддержал Франциска I Французского в борьбе с императором Священной Римской империи Карлом V Габсбургом, императорские наемные войска в мае 1527 г. захватили Рим и подвергли город жестокому разграблению. Этот драматический эпизод в истории Рима известен как «sacco di Roma».

(обратно)

52

Stato Citta del Vaticano — государство-город Ватикан.

(обратно)

53

«И в райскую обитель да приведут тебя Ангелы, Святые Божии поспешат тебе навстречу…» (лат.)

(обратно)

54

Один из тестов, применяемых для исследования личности и личностных нарушений. Испытуемому предлагается дать интерпретацию десяти симметричных относительно вертикальной оси чернильных клякс. Тест был разработан швейцарским психиатром Германом Роршахом (1884–1922).

(обратно)

55

Данте Алигьери, «Божественная комедия», «Ад» XXXIV. Оригинальные слова гимна: «Vexilla Regis prodeunt» («Близятся знамена царя»).

(обратно)

56

Вторая по значимости из трех самых высоких оценок при присуждении ученой степени или получении диплома. Наивысшая оценка — summa cum laude (лат.).

(обратно)

57

В результате вооруженного восстания в 1979 году в Никарагуа был свергнут диктаторский проамериканский режим Самосы, создано народное правительство, провозглашавшее демократические принципы.

(обратно)

58

Contras — сокращение от исп. contrarevolucionarios, контрреволюционеры, общее название для ряда правых группировок, которые вели гражданскую войну против народного правительства в Никарагуа в 1980–1990 гг. при поддержке правительств США, Аргентины и Гондураса. Отличались крайней жестокостью по отношению к гражданскому населению, использовали террористические методы для дестабилизации правительства Д. Ортеги. Единого лидера у «контрас» не было. Наиболее влиятельная фигура — полковник Э. Бермудес.

(обратно)

59

Кинофильм о войне во Вьетнаме, снят Фрэнсисом Фордом Копполой по сценарию, написанному по мотивам новеллы Джозефа Конрада «Сердце тьмы».

(обратно)

60

Диканти перефразировала первые строки романа Л. Толстого «Анна Каренина»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

(обратно)

61

Блаженный Августин Аврелий, «Исповедь». Кн. первая, VI, 7. Цит. по переводу М. Сергиенко.

(обратно)

62

Иов. 41:16, 23, 18, 26. Сумбурное цитирование, возможно, свидетельствует о путанице в голове героя. В этом случае последующая реплика Фаулера имеет иронический оттенок. Дальнейшие замечания Кароского также являются тенденциозным истолкованием Писания.

(обратно)

63

Религиозное течение, которое представляет Иисуса Христа общечеловеческим символом классовой борьбы и освобождения от «угнетателей». Несмотря на привлекательность этой доктрины, поскольку основным ее содержанием является защита самых слабых, католическая церковь начиная с 80-х гг. отвергает ее как марксистскую интерпретацию Священного Писания. — Примеч. автора.

«Теология освобождения» — уникальное направление латиноамериканской католической мысли, представляющее собой революционную интеллектуальную альтернативу современной глобализации. Эта религиозно-политическая доктрина предусматривает сотрудничество с левыми движениями в борьбе за социальную справедливость. Для Латинской Америки, где во многих странах власть принадлежала диктаторским правоконсервативным режимам, «теология освобождения» была формой активного социального протеста и привлекательной альтернативой традиционному учению Церкви — как для духовенства, так и для мирян.

(обратно)

64

Мороженое (ит.).

(обратно)

65

Труба на крыше Сикстинской капеллы устанавливается только в дни заседания конклава кардиналов, избирающего папу.

(обратно)

66

Плоская крыша, солярий.

(обратно)

67

Отец Фаулер имеет в виду поговорку «One-eyed Pete is the marshale of Blindville», которая на испанский переводится как «Pete el Tuero es el sheriff de Villaciego». — Примеч. автора. Автор использует испанский аналог поговорки. Русское соответствие звучит так, как дано в тексте. Другой, более распространенный, вариант: «На безрыбье и рак рыба».

(обратно)

68

Диканти по-итальянски цитирует «Дон Кихота». В оригинале фраза, ставшая в Испании крылатой, выглядит так: «Con la Iglesia hemos dado» [ «Мы наткнулись на церковь», ч. 2, гл. IX. — Примеч. пер.]. Прибаутку часто употребляют в ситуации, когда кто-то на что-то случайно «натыкается». — Примеч. автора.

(обратно)

69

Отец Фаулер вежливо просит разрешения увидеть кардинала Шоу. Монахиня ему отвечает, что он неважно говорит по-польски. — Примеч. автора.

(обратно)

70

«Солидарность» — название профсоюза, созданного в 1980 г. электриком Лехом Валенсой, который ныне является лауреатом Нобелевской премии за мир. Валенса и Иоанн Павел II поддерживали тесные отношения, и есть свидетельства, что создание «Солидарности» финансировал Ватикан. — Примеч. автора.

(обратно)

71

Имеются в виду девять официальных ватиканских заупокойных месс, которые служат в течение девяти официальных дней траура по усопшему Верховному понтифику.

(обратно)

72

Уильям Блейк, английский протестантский поэт, жил в XVIII в. «Бракосочетание Рая и Ада» объединяет в себе черты разных литературных жанров, что мешает однозначно определить характер этого произведения. Однако оно близко жанру сатирической поэмы. Наиболее значительной по объему частью являются «Пословицы Ада», сборник афоризмов, будто бы продиктованных Блейку дьяволом. — Примеч. автора.

(обратно)

73

Здесь: молитвенные общины в лоне католической церкви, использующие формы богослужения неопятидесятников (религиозное движение в христианстве либерального толка). Х. сочетают участие в традиционной церковной мессе с харизматическим обрядом, который отличается крайним экстремизмом — сопровождается экстатическими молитвами, рок-музыкой, пением, танцами, говорением на «иных» языках. Исповедуют и практикуют дары Святого Духа. Католическая церковь относится к Х. настороженно. — Примеч. автора.

(обратно)

74

Святой немедленно, святой сразу (лат.).

(обратно)

75

Итальянская национальная телерадиовещательная корпорация.

(обратно)

76

Мирской член.

(обратно)

77

Город в испанской провинции Кастилия.

(обратно)

78

Биография; подробная информация, включающая анкетные данные, сведения об образовании, профессиональной деятельности, ученых степенях и пр.

(обратно)

79

Простите (ит.).

(обратно)

80

Мальчик (ит.).

(обратно)

81

В католической традиции архангел Михаил считается предводителем небесного воинства, ангелом, низвергнувшим с небес Люцифера, защитником Церкви. — Примеч. автора.

(обратно)

82

Эффект прохожего (англ.) — известен также как «апатия прохожего»; состоит в том, что в больших группах люди менее склонны реагировать на чрезвычайные ситуации — не только индивидуально, но и коллективно. Нахождение в группе уменьшает индивидуальную ответственность. Каждый надеется, что кто-то другой разберется с проблемой вместо них.

(обратно)

83

Испанский Иностранный легион был создан в 1920 г. как профессиональное армейское подразделение, способное выполнять наиболее сложные и рискованные операции, «сражаться и умирать с улыбкой на губах и без единой жалобы». Легионеры всегда сражались на переднем крае на самых опасных участках. В настоящее время изменены название и правила приема в Иностранный легион. Теперь он называется просто Легион, введен ряд ограничений на прием иностранцев. Солдаты Легиона принимают участие в интернациональных военных и миротворческих операциях.

(обратно)

84

Ин. 8:32.

(обратно)

85

Рабочий кабинет президента США в Белом доме.

(обратно)

86

Один из двух аэропортов в Риме, расположен в 32 км от города. — Примеч. автора.

(обратно)

87

Отсутствует, досл. «в отсутствии» (лат.).

(обратно)

88

Состояние, характеризующееся столкновением в сознании индивида противоречивых знаний, убеждений или поведенческих установок относительно некоторого объекта или явления.

(обратно)

89

Или XXI Вселенский собор Римско-католической церкви, последний на данный момент. Проходил в 1962–1965 гг.

(обратно)

90

Карибский кризис (также известен как Кубинский ракетный кризис), осень 1962 г. В ответ на размещение США ядерных боеголовок в Турции СССР начинает монтировать ядерные ракетные установки на Кубе. США объявляют военно-морскую блокаду Кубы. Напряженное противостояние двух сверхдержав длилось 38 дней. Считается, что в тот момент мир оказался на грани развязывания третьей мировой войны и ядерного истребления.

(обратно)

91

Автор допускает неточность. Выборочное цитирование: Втор 13:6–11.

(обратно)

92

В оригинале ассоциация носит название SNAP (Surviving Network of Abuse by Priests).

(обратно)

93

Министрант (от лат. minister — служащий) — мальчики или юноши, прислуживающие во время богослужения в католическом храме. Целебрант — священник, возглавляющий богослужение.

(обратно)

94

В большой ризнице Ватикана находится музей, где хранятся христианские реликвии. Открыт для посещения.

(обратно)

95

В душе, в груди (лат.).

(обратно)

96

Автор допускает вольность. Описанный им казус невозможен. При назначении кардинала «in pectore» по правилам Папа перед смертью должен сообщить его имя коллегии кардиналов — громко произнести вслух или указать документ, где оно записано. Если этого не произошло и если в бумагах покойного понтифика имя тайного кардинала не обнаружено, то назначение теряет силу. За 2,5 года до смерти Папа Войтыла действительно назначил кардинала «in pectore», и его личность до сих пор остается загадкой.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Dramatis personae[2]
  • Апостольский дворец
  • Краткая справочная информация о государстве-городе Ватикане (по данным справочника ЦРУ по странам мира)
  • Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Городской морг
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Статья, опубликованная в ежедневном издании «Мэриленд газетт», выпуск от 29 июля 1999 г Страница 7
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Из переписки между психиатром Эдвардом Дресслером и кардиналом Фрэнсисом Шоу
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Приход Сент-Томас Августа, Массачусетс
  • Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12
  • Из переписки между кардиналом Фрэнсисом Шоу и миссис Эдвиной Блум
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Палаццо дель Говернаторато [Дворец правительства] Ватикан
  • Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14
  • Дворец правительства Ватикан
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14
  • Городской морг
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2
  • Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1
  • Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1
  • Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1
  • Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1
  • Академия ФБР Квонтико, Виргиния
  • Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1
  • Дом Святой Марфы Пьяцца Санта-Марта, 1
  • Городской морг
  • Площадь Святого Петра
  • Зал прессы в Ватикане
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Дом семейства Бастина Виа Палестра, 31
  • Жилой квартал Рима
  • Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2
  • Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2
  • Гостиница «Рафаэль» Ларго Фебо, 2
  • Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12
  • Психологический профиль серийного убийцы
  • Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12
  • Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд
  • Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12
  • Квартира семьи Диканти Виа делла Кроче, 12
  • Рейтер, телетайп, 10 апреля 2005 г., 08.12
  • Ризница в базилике Святого Петра Ватикан
  • Площадь Святого Петра
  • Ризница базилики Святого Петра Ватикан
  • У парадного входа во дворец Святой службы
  • Ризница базилики Святого Петра Ватикан
  • Эпилог
  • От автора
  • *** Примечания ***