Произошла сия история в те далекие времена, когда на Руси еще живали-бывали славяне язычники и молились таким великим Богам, как Род и Рожаницы. И люди до сих пор спорят, быль то али небыль. А случилось вот что…
В одной далекой деревеньке Стрелице, коя растянулась вдоль дремучего леса, в семье Искры и Благомира – доброй и богобоязненной пары случился праздник. Спозаранку, когда вышла Искра из дому, чтобы натаскать колодезной водицы, на пороге нашла сверток. Женщина отвернула льняное одеяльце и чуть не вскричала – то был подкидыш. Младенец крепко спал, ланиты его рдели, густые реснички отливали золотом в лучах раннего солнышка, губками то и дело дите причмокивало. «Вот же невидаль какая», - подумала Искра и, тихонько взяв сверток в руки, зашла в дом.
Благомир в это время собирался в лес на охоту, но увидев жену со свертком в руках, отложил лук со стрелами:
- Глянь, родимый, - с нескрываемой радостью прошептала Искра. – Дитя нам Лада с Лелей даровали.
- Дитя? – вскинул брови муж и подошел к жене.
- Токмо не шуми, разбудишь. Уж больно сладко почивает.
- Так хоть знать бы, малец али девица.
Тогда Искра положила дитя на перину и принялась аккуратно разворачивать одеяла, а когда дошла до последней пеленки и отвернула ее, то расплылась в улыбке:
- Девица. Да какая красавица. Кто же посмел бросить такое солнышко светлое?
- Кто бросил, того злые духи сыщут и до смерти замучают, - строго ответил Благомир, а после и сам заулыбался. – Как звать-то ее будем?
- Весна будет, - произнесла Искра и погладила девочку по золотистому пушку на головке.
- И, правда, Весна, - заключил новоиспеченный отец.
А радостью – появление в доме младенца, было большой, покуда уже несколько лет жили Благомир с Искрой и не знали счастья родительского, не давали им боги детей, но супруги не отчаивались – ждали. И вот, наконец-то дождались. Мать и отец нарадоваться не могли на доченьку, росла она ребенком послушным, любящим, родителям не перечила, помогала во всем. Благомир и вовсе души не чаял в Весне, ведь та полюбила охоту больше всего на свете и не интересовали ее песни и пляски, не волновали платья и венки. Отец обучил дочь стрельбе из лука, научил ходить по следам звериным да всяким прочим охотничьим хитростям. А Искра не противилась, чего плохого в том, что девушка сможет себя прокормить при случае и из лесу выбраться – не заблудиться. Все же, навыки полезные.
Весна же отличалась особенной красотой, ее словно сами боги послали на землю, дабы радовать глаз людской: русые волнистые волосы развевались шелком на ветру, темно-синие очи, словно вечерний небосвод взирали на мир с добротою и ласкою, уста краснели подобно землянике лесной, кожа сияла белизною, и не трогали ее лучи летнего солнца, а уж тонкий стан, как у молодой березки заставлял деревенских юношей останавливаться с замираньем в сердце.
Когда исполнилось девушке шестнадцать лет, то и вовсе от женихов отбоя не было, каждую неделю приходили сваты к Благомиру, да только отец уважал желания дочери, и ежели Весна не хотела выходить замуж, то и родня жениха уходила с отказом. Многие тогда обиделись на охотника, но он лишь разводил руками и отвечал, мол, коль девица еще не готова к семье, значит, такова воля богов, ничего не поделаешь. Благомиру и самому не хотелось отдавать дочку в чужую семью, уж очень сердце за нее болело. А Искра наоборот, желала Весне счастья, а какое может быть счастье без родимой половинки? Вот она встретила свою и никакие горести ей не страшны, так и дочь должна найти любимого. Вечерами матушка сидела у лучинки, пряла и с дочкою разговаривала:
- Голубушка ты моя, пора бы и замуж выйти, мы же тебе плохого не посоветуем, молодцев на деревне много, есть достойные.
- Ой, маменька, - отвечала Весна, закатывая глаза под лоб. – Какое мне замужество, вон, тятенька правильно говорит, еще не доросла я. Лучше вам помогать буду.
- Не думаешь о себе совсем. Молодость-то невечная.
- Не печалься, родимая, выйду я замуж, выйду, но попозже. Год, другой – не состарюсь.
- Как знаешь. Твой отец уж скоро со всей деревней перебранится из-за тебя.
На эти слова Весна лишь улыбалась, целовала мать и уходила на улицу. Нравилось ей смотреть на звезды, на редкие тучки, что медленно проплывали мимо ясного месяца, на темную полосу лесную. Эти леса ей давно родным домом стали, но только покуда солнце сияло ярко, ночами там, по слухам, злые духи выходили на охоту, и любого заблудшего непременно поджидала смерть. Однако лес продолжал манить даже в темное время, было в нем нечто особенное, волшебное.
Так и сегодня, Весна сидела на завалинке, натирала платочком свой лук и слушала звуки далекие, что доносились из глубин лесной чащи, вскоре к ней вышел отец, присел рядышком:
- Куда завтра пойдем, тятенька? - обратилась к нему Весна.
- Завтра я один пойду, - сказал Благомир, смотря на далекие звезды.
- Как один? Ты обещался меня с собой взять.
- Прости, голубушка, но охота предстоит опасная. На медведя пойду, мне Златко обещался выдать три мешка зерна за шкуру медвежью. Но девицам там делать нечего. Медведь - зверь страшный, силой владеет недюжинной, уж скольких охотников задрал из соседней деревни.
- Но я ж помочь могу, из лука стреляю не хуже самых матерых. Да хоть отвлеку зверя.
- Нет, и не проси. Да и потом, я ж совсем запамятовал, не один я буду, со мной охотник Светех пойдет.
- Старый он, - отвернулась Весна и поджала губы. – Не спасет, а только помехой станет.
- Ты, дочка, на старших-то не наговаривай. Светех в свое время меня учил. Все, что знаю я, и что знаешь ты – это его заслуга.
- Ладно.
- Вот и умница. А ты завтра по дому матери помоги, полы вымети, корову подои. Не все же тебе по лесам бегать-то, скоро и хозяйством придется заняться.
- Это когда ж? Когда мужа мне сыщите? – усмехнулась Весна.
- Да хоть бы и так, - потрепал ее за руку отец. – А вдруг со мной чего случится? Кто же матери тогда помогать будет?
- Ой, сплюнь три раза. Ты всегда будешь с нами.
- Как того пожелают боги.
- Только оберег не забудь.
- Не забуду, голубушка, не забуду.
Наутро, еще солнце не взошло, а Благомир уже покинул дом и отправился в сторону темного леса. А Весна забралась на чердак и смотрела отцу вслед, она обращалась к богам и духам, чтобы те защитили его от зверя могучего и прочих опасностей.
Часть 2
«Медвежье место», как называли землю медведей деревенские, находилось в дремучей чаще, туда не каждый осмеливался ходить, покуда там не только звери водились, но и злые духи. Они совращали девиц да молодцев, отчего те пропадали навсегда, а кто выбирался живым, того гнали жители из деревни от беды подальше. Бывали даже случаи, когда девицы возвращались с приплодом, но то не человеческие дети были, а чудища, чьими душами правили духи. И если их принимала родня обратно, то считай все – деревня вымирала от чумных болезней и неурожая.
С тех пор, как ушел Благомир на медвежью землю, прошло ни много ни мало шесть дней. Весна, как и повелел отец, занималась хозяйством, да отваживала от двора назойливых женихов. То колодезной водицей окатит невзначай, то ухитрится и порченым яйцом в лоб запустит из курятника, а то и пугалом нарядится, да набросится в темноте. Все парни тогда уходили дюже обиженными, но на другой день все равно возвращались, уж очень им нравилась девица, обладала та особыми чарами, и ведь могла же осчастливить мужчину, только почему-то не хотела.
На восьмой день и Искра, и Весна приуныли, заждались отца. А Благомира все не было и не было. В тот день решила Весна дойти до дому Светеха, выспросить у его жены али детей, не видали ли они отца со старинным другом. Жила семья старого охотника на окраине у самой кромки лесной, отличались они скромностью, простотою. Поэтому девица взяла глиняный кувшин с молоком, корзинку с ржаными лепешками и отправилась в путь-дорогу.
Пока шла красавица по дороге, все рассматривала чужие дома: где-то старик сидел на скамеечке и плел лапти, да не себе – внучатам своим, поскольку размером те были махонькие, ну только на детскую ножку; у другого двора женщины стояли и все судачили, среди них особенно выделялась Щепетуха – тучная и громогласная, она-то и была главной сплетницей на деревне, все про всех знала, все про всех ведала, и мышь мимо ее цепного взгляда просто так не проскочит. Как увидела она Весну, так заулыбалась, а как девица прошла, то зашептала что-то на ухо куме своей. Но девушка не обижалась на Щепетуху, у той в жизни и радости большей не было, кроме как сплетни по деревне собирать.
Вот уж и крыша дома старейшины показалась. Старейшина Судимир отличался мудростью, к нему все за советом ходили, он никому и никогда в помощи не отказывал: мудростью делился, споры разрешал, на свадьбах всегда присутствовал да молодых благословлял. Очень уважаемый старец был, как его встречали жители, сразу кланялись. Он и детей своих старался обучить грамоте, так вот сына отправил в ученики к одному мудрецу с чужой земли, а дочек сам воспитывал.
Засмотрелась Весна на его дом, ей нравились резные ставенки, украшенные образами чудесных созданий, столбы заборные с вырезанными символами Бога Коляды - покровителя мира и всего сущего. И тут ее взор пал на молодца, он вышел из дому и направился к калитке. Но стоило тому занести руку, чтобы отворить дверцу, как взгляд также остановился на идущей мимо Весне. Так и остался стоять парень, пораженный красотою божественной, а Весна хихикнула, мотнула головой, что волосы от одного плеча до другого волной пробежались, и пошла дальше.
Видимо в сердце девицы екнуло что-то, образ молодца не выходил из головы, но сейчас широкая дорога перешла в узкую тропку, она-то и вела к дому охотника Светеха, тогда Весна опомнилась и ступила на тропинку поросшую кислицей. Она осмотрелась вокруг: впереди возвышался старенький сруб с позеленевшими местами бревнами, по правую сторону небольшой дровничок стоял с уложенными в ряды поленцами, по левую – банька, а за забором густой лес темнел, высоченные сосны так и норовили закинуть лапы на крышу. Дятлы отстукивали, голоса прочих птиц лились трелями, все-таки Весна любила лес больше всего, никакие гуляния не волновали ее сердце так, как прогулки по лесу с колчаном за спиной и луком в руке.
Но от мыслей отвлекла хозяйка дома, на порог с корытом в руках вышла Нежана. Как увидела девицу, так сразу замахала свободной рукой:
- Весна, доченька, - заговорила старушка. – Проходи скорее.
- Здравица желаю, бабушка, - поклонилась Весна. – А я к вам с гостинцами.
- Ой, да не надобно ничего, лебедушка. У нас все имеется.
- Ну как же, с пустыми руками в чужой дом ходить не велено. Тятенька меня так учил.
- Ну проходи, проходи.
Девушка зашла в дом, поздоровалась с детьми Светеха, да пошла с младшими дочками рукоделия всяческие разглядывать, а Нежана отложила все дела и поспешила разогреть в печи сыть, чтобы напоить гостью.
Спустя некоторое время они уже все сидели за столом, ели ржаные лепешки, запивали сытью и вели задушевные беседы:
- Как поживаете, бабушка? – спросила Весна.
- Благодарствие щедрости Макоши, зерна хватает, скотина жива, здорова, да и мы не хвораем. А вы как? Как матушка твоя?
- Да тоже не жалуемся. Живем потихоньку, духам угождаем. Токмо знать хочу я, бабушка. Сердце изболелось уже.
- Давай говори, дочка, что так гнетет твою душеньку?
- Не видели ли вы отца моего? Может, захаживал с дедушкой Светехом?
- Ой, Весна, - махнула рукой Нежана. – Как ушли они осемь дней назад, так и не вернулись еще. Сама испереживалась вся.
- Вот и мы испереживались, - сразу поникла девица.
- Ты не горюй, лебедушка, матушку успокой. Светех и Благомир – охотники матерые, уж чего только в жизни не повидали. Вернутся, ты только молись.
- Хорошо, бабушка.
Так и сидели они до вечера, а уж как месяц показался в небе, Весна поклонилась хозяйке и отправилась домой. Стоило выйти из дому, тут же окружили девушку звуки вечернего леса, жизнь в чаще кипела: охотники тамошние повыползали из нор, птицы хищные стерегли добычу, сидя на ветках вековых елей и сосен, сверчки метались в воздухе, кузнечики стрекотали в траве. Весна вдохнула полной грудью, закрыла глаза и затаилась, вслушиваясь в волшебные звуки. Представляла она себе, как сейчас крадется между деревьями, за могучими стволами прячется, зверя выслеживает, а вокруг лунный свет серебрится по травам и кустарникам. И Боги ей благоволят.
Домой шла не торопясь. В тусклых окнах проплывали тени хозяев, где-то дети малые плакали, а где-то у завалинок молодежь смехом заливалась. И вот, впереди ее родной дом показался, матушка как всегда сидела у лучинки, блики от которой пробивались сквозь ставни. Весна уже собралась отворить калитку, как услышала голос за спиной:
- Как имя твое, девица?
Она обернулась и застыла, напротив тот самый парень стоял, коего встретила по пути к охотничьему дому.
- Это что ж получается, где живу – знаешь, а имя неведомо?
- Выходит так, - улыбнулся молодец. – Я Отай, сын старейшины.
- Весна, дочь охотника Благомира.
- Красивое имя.
- Благодарствую.
- Ты уже сосватана?
- Нет еще. Я дева свободная, тоже охотница. Мне муж ни к чему, я сама себе хозяйка.
- Вон оно как. Недаром говорят, что все здешние молодцы влюблены в тебя.
На эти слова Весна лишь хмыкнула и пожала плечами:
- А тебе чего надобно? Тоже решил в женихи набиться?
- А почему бы и нет.
- Думаешь, соглашусь?
- Согласишься, - дерзко ответил парень.
С минуту другую они стояли, не сводя друг с друга глаз, а потом расхохотались оба.
- Ладно, не буду удерживать тебя, охотница. Токмо обещайся завтра погулять со мной.
- Чего ж не погулять, - окинула его пылким взором красавица, - приходи пополудни, погуляем.
- Добрых сновидений, охотница, - Отай слегка поклонился и, развернувшись, зашагал прочь.
- Ишь ты, - прошептала Весна, - упертый какой, ну ничего, я и тебя отважу.
Весна подошла к двери, легонько коснулась рукой и та отворилась, издав негромкий скрип. В горнице сидела матушка, а увидев дочь, сразу поднялась:
- Ну как? Узнала чего?
- Нет, маменька. Не возвращались они.
- Ой, чует мое сердце беду.
- Не бойся, - обняла ее дочка. – Вернутся они, отец знатный охотник, зверь его не проведет.
И оправились они спать, тишина тогда поселилась в светелках, только домовой иногда постукивал и побрякивал плошками да ложками, видать что-то съестное искал. Время уж шло к полуночи, на улице стихло все, лишь далекие звезды светили с неба на мир людской. Весна уснула, ее уже посетили сновидения, как вдруг раздался громкий стук в дверь, кто-то настойчиво бил кулаком. Женщины тут же подскочили:
- Никак отец вернулся? – сказала девица и, закутавшись в платок, подбежала к двери.
Но когда открыла, то враз побледнела. Перед ней стоял измученный Светех, а позади него за калиткой стояла телега, из которой ноги Благомира выглядывали. Сейчас же Искра выбежала из дому и устремилась к мужу. А Весна так и стояла:
- Дедушка? Что случилось? – со слезами на глазах залепетала она.
- Беда случилась, дочка. Пошли мы на медведя, вроде бы все хорошо было. Почти завалили ирода, да только откуда ни возьмись, налетело на нас чудище из чащи, под косую сажень ростом, глаза горят огнем, тело как у человека, а шкура на спине звериная. Меня одним ударом отбросило в сторону, а отца твоего принялось истязать. Подрало его когтями своими. Я тогда последние силы собрал да выпустил в него стрелу. А тому хоть бы хны, но благо, чудище бросило Благомира на землю и обратно в чащу ушло.
- Так что ж это, отец…
- Жив, голубушка, жив, но очень слаб. Оно ему кости поломало.
- Слава Богам.
Тогда и Весна бросилась к отцу, вытащили они его из телеги, отнесли в дом, уложили на перину. Тот безвольный лежал, еле дышал, на теле глубокие раны зияли, все одежды были кровью запачканы. Искра принялась травы заваривать, воду кипятить, а девица – обтирать израненного отца.
- Только не уходи от нас, - причитала Весна. – Боги помогут тебе, духи излечат, ты только крепись, родимый.
Часть 3
Шли дни, бежали недели. Осень позолотой окрасила деревца да травы. Жители деревни прощались с летом, благодарили Богов за урожай, закатывали пиры в их честь. Столы ломились от кушаний, каждый приносил что-то свое, кто пироги, кто яблоки, кто каши разваристые, но особое место занимала медовуха, сей напиток согревал душу и веселил голову. Люди плясали у костров, пели песни предков, рассказывали легенды древние.
И только Искра с Весной не знали продыху, они не пели, не плясали – все за отцом ухаживали. Благомир совсем плохой был, держался из последних сил, переломанные кости срастались медленно, раны заживали тяжело. Порой казалось, что вот-вот и умрет кормилец, ан нет, Благомир обладал стойкостью духа, каждый день молился Богам, просил продлить его дни, покуда семью бросать права не имел.
Однажды к ним пожаловал Судимир с сыном, опечалился старейшина, когда узнал, что лучший охотник его деревни того и гляди отойдет в мир иной. Седой старец вошел в горницу, поклонился хозяевам дома:
- Здравия желаю, - молвил Судимир. – Вот пришел проведать главу семейства вашего.
- Здравица и вам, старейшина, - поклонилась Искра. – Пойдемте, он в светелке лежит.
Отец пошел навестить охотника, а Отай остался у дверей, ясно дело кого дожидался. Весна в это время в курятнике хозяйничала: курам просо насыпала, соломку меняла да яйца в корзину собирала. Как закончила с делами, вышла из оного и к дому направилась. Совсем у девицы настроения не было, за отца переживала, а когда Весна серчала, то к ней боялся подойти даже самый храбрый парень на деревне. Она могла и по лбу граблями заехать или и того хуже – крапивой отхлестать.
Глядит девица и глазам не верит, на крыльце Отай стоит, улыбается, тут ее аж перекосило, но коль то был старейшины сын, Весна решила не буянить, а молча мимо пройти, да скрыться в трапезной поскорее. Но не тут-то было, парень проворнее оказался и, спрыгнув со ступеньки, встал напротив, преградив путь:
- Доброго дня тебе, красавица, - заговорил Отай.
- Кому доброго, а кому и не очень, - пробурчала Весна и хотела оттолкнуть ахальника, но тот как скала врос в землю и ни на шаг не сдвинулся. – Чего застыл? Пусти в избу.
- А ты вруша, оказывается.
- Что? Да кто ты такой, чтобы поносить меня? – пуще прежнего завелась дева.
- Обещалась со мной погулять, но так и не пришла. А я ведь ждал, полночи прокуковал у калитки.
- Не смогла я. Отца израненного привез Светех, не до гуляний было, - немного отошла Весна, все-таки прав Отай, не выполнила она обещания.
- Знаю, пусть поправляется. Отец вон, испереживался весь.
- Так и быть, живи окаянный, - слегка улыбнулась Весна.
- Токмо ты не думай, что я забуду обещанное. Все равно погуляешь со мной.
- Кикимора тебе в спутницы, я за папенькой хожу, нет у меня времени.
И на этот раз Весна ухитрилась, проскочила-таки мимо ухажера, а Отай лишь рассмеялся. Веселила его гордячка, но вот как смотрел он ей в глаза, то в животе аж крутило, так и хотелось схватить девицу и прильнуть к ней устами. Пропал парень, совсем пропал.
А пока молодежь на улице беседы вела, Судимир ругал Благомира за гордыню и самодовольство изрядное:
- Покой ты в чащу подался? Там медведь правит, ему сам Велес благоволит. На шкуру позарился! – стучал подогом об пол старейшина в сердцах. – Вот и наказал тебя Велес, наслал духа своего, тот и поквитался. Знамо дело, в медвежье место хаживать не велено. Священная то земля, али ничему тебя предки не учили?
- Прости, Судимир дурака окаянного, - тихо молвил Благомир. – Злой дух видать попутал.
- Знай, охотник, есть звери на коих ходить богами позволено, а есть запретные, их духи берегут. Молись теперь, каждый день молись, чтобы простил тебя Велес и не пришел по твою душу.
- Молюсь, Судимир.
И тогда старейшина сменил гнев на милость, положил могучую руку на плечо охотника:
- Ладно, ладно. Крепчай, сил набирайся, ты и семье нужен, и деревне. Светех стар уже, ему бы только молодых словом учить, ты же можешь делом помочь.
- Благодарствую за заботу и за советы мудрые, - Благомир положил поверх его руки свою.
- Ну, бывай, охотник.
Судимир, кряхтя, поднялся и уж к двери направился, но вдруг остановился:
- Чуть не запамятовал, - посмотрел он лукавым взглядом на Благомира. – Мой Отай-то вернулся, теперь невесту ищет. И знаешь, кого себе в жены прочит?
- Никак Весну? – усмехнулся охотник.
- Ее, голубушку, ее.
- Ну, коль девица не супротив будет, породнимся.
- Твоя дочка норовом обладает, упрямая, лихая. От нее полдеревни молодцев чуть ли не плачет, - засмеялся Судимир. – Ты уж с ней построже, девушка она хорошая, добрая, но ей отеческое слово нужно. Так и в девках остаться можно, негоже это.
- Согласен, - покивал Благомир.
Судимир ушел, а как дверь за ним закрылась, к отцу подошла Весна. Она села рядышком, накрыла его теплой шкурой и запела. Любил охотник песни предков, а петь Весна умела, да так, что даже слезы лились от голоса столь чудодейственного.
И опять потекли дни, месяцы сменяли друг друга, вот уж и первый снег выпал, за ним стужа пришла. На сей раз, Весна сдержала обещание когда-то данное Отаю, она вышла погулять с ним, после они стали видеться чаще. Искра радовалась за дочь, Благомир тоже не противился их свиданиям. Пусть молодые радуются жизни, глядишь, по весне и свадебку сыграют.
Отай хорошим парнем оказался, возлюбленной угождал, заботой окружил. Весне нравился молодец, но счастья она не чувствовала, не хватало ей леса, охоты. Да зима еще выдалась снежная, морозная и в лес-то не сунешься. Но все же выгадывала девушка деньки, седлала гнедого и уезжала в поля, там можно было на какую-нибудь птицу поохотиться, али на зайца. Вот тогда ее сердце радовалось, душой Весна отдыхала. Возвращалась всегда с добычей, отец дочку хвалил да нацеловывал, а мать сетовала, мол хватит уже не девичьими делами заниматься, пора и о свадьбе задуматься.
Весне Отай пришелся по душе – умный, красивый, силой наделен богатырской, чего еще боле желать? Не жених, а отрада. Но девица не торопилась давать согласия на союз, боялась свободу потерять. Ведь кто знает, как новоиспеченный муж себя после свадьбы поведет? А вдруг дома за веретено посадит? И такое бывало с девицами, обещались женихи во всем потакать, а как мужьями стали, то и позабыли все обещания, укротили жен, те и помалкивают, гневить не хотят. К тому же Отай тоже характер имел непростой, а что будет, ежели рядом с костром вместо кадки с водой, соломы положить? Мигом вспыхнет! Того Весна и опасалась.
Своими переживаниями она всегда с отцом делилась, но Благомир ее успокаивал, все-таки он тоже по молодости горячим был, а как встретил Искру, так и позабыл про все на свете. Жена умела его успокоить, покуда женщиной была мудрой. Вот и Весна должна уметь влиять на мужа, не разжигать ссор, а наоборот - гасить на корню, тогда оба познают счастье. Девица же слушала, кивала, но в уме свое держала. Характером ее Боги наделили особенным, воинственным, поэтому не верилось девушке, что сможет она совладать со своим норовом, какой уж там еще и мужа успокаивать, самой бы не сгореть Финистом.
Но было еще кое-что, что терзало душу девичью – чудище, которого отец повстречал на охоте. Кем оно было? Богом? Духом? Но ежели духом, то каким? Кому оно служило, кому подчинялось? Весна уже давно мучилась от незнания, ей хотелось вызнать у отца хоть что-нибудь о той роковой ночи, но дева боялась бередить воспоминания. Тем более, с той поры Благомир очень плохо спал, мучили его дурные сны, отчего он кричал, а после вскакивал в холодном поту и оставшееся время ночное приходил в себя. Однако желание пересилило страх, и Весна как-то вечером подошла к отцу:
- Отец? – несмело обратилась она.
- Слушаю, доченька.
- Я давно уж хочу спросить у тебя, - она мялась, глаза прятала.
- Не бойся, спрашивай, - погладил ее по голове Благомир. – Неужто отца боишься?
- Не тебя боюсь, а за тебя.
- Давай-ка, говори скорее, не топчись как конь на одном месте.
- Поведай о той битве с чудищем, - выпалила Весна и аж ухнула в конце.
- А-а-а-а, вон оно что… - с грустью в глазах протянул охотник. – Чего ж не поведать, ты и сама охотница, а значит, должна знать.
Весна тогда забралась на лавку с ногами, укрылась теплой шалью и приготовилась, в такие моменты отец в ней видел ту самую маленькую девчушку, коя с открытым ртом слушала охотничьи сказания. У Благомира даже на душе потеплело:
- Ну, слушай, голубушка. Шли мы со Светехом по лесу долго - три дня и три ночи, чаща все сгущалась, деревья попадались все выше, кусты колючие стеной из земли подымались, но мы не останавливались, медвежье место совсем уже близко было. И вот, ступили на священную землю. Медведи проворнее нас, они и днем, и ночью охотятся, в темноте видят все до камушка, до листика, посему человеку надобно быть всегда настороже. Порою случалось, что охотник выслеживал одного медведя, а за ним по пятам уж шел второй. Вскоре я заприметил траву пологую у ольховника, на коей клочки шерсти лежали, видать хозяева как раз по лесу бродили в поисках добычи. И тут вдруг Светех мне рукой замахал, недалеко от нас медведица у ручья крутилась, а поодаль медвежата ее. Знамо дело, на мать идти опасно, она злее любого медведя - потомство свое бережет, но мы понадеялись на удачу. Хотели медвежат согнать, чтобы отвлечь ее. Шкура у той медведицы сверкала в лунном свете, сразу поняли – добротная. И все мы сделали как должно, Светех медвежат погнал, а я запрятался в густой листве и принялся выпускать в нее стрелу за стрелой, цельных седмь всадил в грудь звериную. Та постояла-постояла, потом пошатнулась и повалилась наземь. Тогда я достал нож и пошел к ней, чтобы закончить мучения.
И Благомир вдруг замолчал, сейчас же в его глазах возник страх, лик исказил ужас.
- Что? Что дальше было? – подалась вперед Весна, аж чуть с лавки не свалилась.
- Ощутил я на своей шее дыханье огненное, позади стояло оно. Подумал, никак медведь пришел медведицу свою защищать, ан нет. Я повернулся и остолбенел, на меня смотрело чудище жуткое. Небывалого роста, когти длинные острые, клыки из полураскрытого рта выглядывают, глаза горят пламенем. И что самое страшное, тело человеческое, а шерсть на спине и груди звериная – медвежья. Тут я и попрощался с жизнью, Светех хотел помочь, но зверь оттолкнул его с такой силищей, что отбросило того далече, меня же схватило, а дальше…. И вспоминать боязно, что оно творило.
Неожиданно слезы сверкнули в глазах отца.
- Неужто такое бывает? – вскочила Венса с места и давай круги по светелке наматывать.
- Бывает, дочка, бывает. Но я не сержусь на чудище лесное, мы сами повинные. Ступили на священную землю и покусились на божественную животину. Мне еще отец рассказывал, что на медведя можно ходить токмо ежели тот сам на нашу землю забрел, да чинил беспредел, но в медвежье место ходить любому охотнику воспрещалось.
После сего рассказа Весна совсем покой потеряла. И ничегошеньки ее боле не волновало, ходила девица как в воду опущенная, все думу думала. Матушка со свадьбой докучала, Отай с ласками приставал, а дева опасные мысли вынашивала в голове.
В отличие от Благомира, Весна зареклась поквитаться с чудищем и принести его шкуру.
Часть 4
Вот уж и весна пришла: солнышко пригревало, ручьи шумели, звуки капели будили по утрам. Большой снег сошел рано. Птицы возвращались с южных земель, звери лесные повыползали из нор.
Вместе с матушкой-природой проснулась и Весна, девица тут же отправилась в лес, бродила она средь березок, нежилась под первыми лучами. Наконец-то мятущаяся душа успокоилась, теперь можно будет и поохотиться, и рыбы наудить. Засиделась краса на печи, устала от снегов да холодов, утомили ее речи о свадьбе, хотелось воли, шепота лесного, трелей соловьиных.
Благомир тем временем на поправку пошел, уже на улицу выходил, потихоньку хозяйством занимался, но на охоту пока сил не было, да и неизвестно, вернулись бы эти силы когда-нибудь, уж очень сильно покалечил его зверь. Весна переживала за отца, ведь он прирожденный охотник, ему без лука в руке ой как тяжело придется, но деваться некуда. Дева решила взять на себя семейное дело и оставаться кормилицей до тех пор, пока Благомир не встанет крепко на ноги, а все разговоры о свадьбе пресекла на корню и Отаю дала от ворот поворот, временно. Тот со злобы аж отцовский жернов разбил на две части, однако потом смирился. Сын старейшины никак не хотел отступаться от упрямой охотницы.
Ну а Весне то было только на руку, пока Отай исходил злобой и крушил родной двор, она готовилась к первой охоте в одиночку. Да только недолго радовалась девица, как узнал Благомир, что та собралась в лес с ночевой, так быстро привел в чувства:
- Это ты чего задумала? – серчал отец. – В лес одну не пущу и разговору быть не может. Ишь ты… По весне зверь голодный, можно на стаю волчью набрести, али на кабана дикого. Костей не соберешь.
- Но тятенька, я ж далече не пойду. Смилуйся, родимый. Сил больше нет, мне лес нужен.
Отец понимал стремления дочери, он видел в ней то, чего больше никто не видел. Весна в лесу оживала, глаза блеском наполнялись, а уж до чего грациозна она была, когда выслеживала добычу. Благомир только и знал, что диву давался. И откуда в хрупкой лебедушке столько страсти до скитаний по чаще дремучей?
- Ладно, разрешу, но токмо со Светехом пойдешь. Он мудрый охотник и советом одарит и плечо подставит. Ежели бы не он, не видать мне больше света белого.
- Согласная я, - радостно закивала девица. – Благодарствую, отец, - поклонилась ему дочь и умчалась в сенцы за колчаном да стрелами.
В обеднее время Весна дошла до Светеха, и сговорились они утром ранним следующего дня пойти на гуся, стая уж воротилась на берега речки, что проистекала в глубине лесной чащи. С вечера девица подготовила одежу, наладила лук и улеглась спать. Мечталось ей увидеть воду чистую, ощутить тепло земли.
Наутро дева поднялась раньше всех, еще солнце не взошло, а она уж приступила к сборам. Весна сняла привычную рубаху, что доходила до пят, взамен облачилась в сорочку с расшитым воротом, натянула штаны, кои заправила в шерстяные онучи, потом уж лапти надела, а поверх сорочки шкуру закрепила, все ж ранняя весна коварная. Перекинула через плечо кожаный колчан со стрелами, лук, с трапезной прихватила котомку с нехитрой провизией и отправилась к Светеху, а уж от его дома в лес рукой подать. Шла девица вдоль домов не шумела, даже собаки ее не почуяли, но важнее, Отай ничего не прознал, если бы только услыхал, что его невеста в лес собралась, то рассерчал бы не на шутку.
Светех к тому времени уже на завалинке сидел, девицу дожидался. Старец вырезал что-то из поленца, да песни напевал.
- Доброго здравица, дедушка, - поприветствовала охотника Весна.
- Доброго, голубушка. Ну что? Не передумала? С ночевой?
- С ночевой, дедушка, - махнула рукой красавица.
- А косы-то мешать не будут по грязи елозить? – усмехнулся Светех сквозь седые усы. – Ладно, пойдем.
Старик, кряхтя, поднялся, стряхнул с подола щепки да направился в сторону леса, а девица за ним.
Землица в чаще была еще сырая, снег кое-где серебрился, но воздух уже наполнился теплотою и весенними запахами. Двое ступали аккуратно, дабы в топь не угодить. Зайчики солнечные метались, прыгая с одного дерева на другое. Кукушка куковала.
Светех и Весна далече зашли, миновали они две поляны широкие, перешли дубраву и вот, впереди речка заблестела, токмо день уже клонился к закату, посему решили двое устроиться недалеко от берега на ветках поваленного дуба, тот не первый десяток лет лежал подле реки и служил хорошим пристанищем для охотников. Весна натаскала хвороста, развели они костер:
- Пора бы и отужинать, - молвил Светех, да полез в котомку за хлебом.
А девица все сидела у огня, хвороста в пламя подкидывала. И есть-то ей не хотелось, ждала она утра с нетерпением, чтобы выпустить первую стрелу.
- Светех? – обратилась дева к старцу.
- Чего, лебедушка?
- Возьми меня в ученицы. Ты мудрый охотник, многое знаешь, многое ведаешь. И леса здешние исходил.
- А Благомир-то не против?
- Нет. Отец уважает тебя.
- Ну что ж, так тому и быть. Токмо слушайся, супротив моего слова не иди. Охота – дело древнее и надобно многое знать, понимать, как зверь думает, тогда и живая останешься, и с добычей домой воротишься.
- Клянусь перед самим Сварогом! – положила Весна ладонь на грудь.
Скоро ночь наступила, охотники затушили костер и улеглись спать, накрывшись шкурами.
Снилось им разное, Весне – лето, колосья золотые, но потом сон сменился, уже шла она по следу медвежьему и ступила на священную землю, долго бродила по дремучему лесу, существ диковинных встречала, как вдруг ветки затрещали, ночные созданья в разные стороны поразлетелись и ощутила дева огненное дыхание на своей шее. Холод пробежался по телу, обернулась она и увидела глаза огненные. Оттого и проснулась. Сердце в груди зашлось, словно пробежала несколько верст без отдыху. Осмотрелась девица, а вокруг тишина, месяц высоко в небе сияет, речка серебрится, Светех тихонько похрапывает, укутавшись с головой, тогда успокоилась краса да легла обратно.
Утром ранним разбудил ее Светех:
- Просыпайся, голубушка. Пора.
- Да, дедушка.
Встала девица, умылась в речке по скорому, а как голову подняла так и застыла. Впереди стая гусиная на воде покачивалась, молодняк ближе к старшим держался, а вожак на кочке заседал - сторожил. Тут же Весна замахала Светеху, старик враз преобразился и как бравый молодец подбежал к Весне, нырнул за пригорок:
- Ты глянь-ка? – высунулся из-за укрытия старец. – Ух, хороши пернатые.
- Пора, - чуть слышно молвила дева и потянулась за стрелой.
- Погоди – погоди. Ты давай, целься в молодняк, они несмышленыши, сразу не поймут.
- Добро.
Весна присела на корточки, уложила лук вдоль края пригорка, стрелу вложила в полочку, натянула тетиву до упора и прицелилась. То же самое проделал и Светех. И когда старец кивнул, Весна выпустила первую стрелу, та угодила прямо в шею гусиную. И сейчас времени раздумывать не было, стая всполошилась, вожак издал клич на подъем. Тогда Весна, не дожидаясь, взяла следующую стрелу и уже через мгновение летела острием к цели. Всего ей удалось выпустить пять стрел, и каждая принесла охотнице добычу. Светех не отставал, но сподобился уложить всего трех.
Стая взмыла в небо, а на поверхности речной остались плавать стреляные. Течение сейчас было слабое, да и лед местами лежал, посему дичь оставалась на месте. Весна же взяла длинную ветку, легла на край берега, а Светех ее за ноги удерживал. И девица принялась собирать гусей. Умаялась краса, одежу в грязи вымазала, но всех достала. А старик все диву давался:
- До чего ж ты лихая охотница. На своем веку я много кого повидал, но таких как ты ни разу не встречал.
- Эх, дедушка, - поднялась Весна с земли. – Кому у прялки сиживать, а кому из лука постреливать. Да ежели бы не ты с тятенькой, так не иметь бы мне сих навыков.
- Оно-то верно, но стремление с рождением дается, у тебя в крови это.
И принялись они распихивать дичь по кожаным мешкам, на дно снегу бросили, а поверх птицу положили. А пока Светех со своим добром занимался, Весна вышла к речке, вдохнула запахи лесные и так и осталась стоять, на другом берегу медведь расхаживал. Спохватилась девица, кликнула старика:
- Дедушка! Гляди, никак окаянный на нашу землю сунулся.
- И, правда, - прищурился Светех, смотря на бурого. – Растрепанный, видать токмо из берлоги выполз.
- Вот бы его шкуру отцу снести.
- И думать забудь, - покосился на нее охотник. – Медведь по весне свирепый. Даже стреляный бороться будет. Задерет как порося, не успеешь опомниться.
- Добро, дедушка. Просто уж очень за отца обидно.
- Да, Благомиру довелось помучиться, но то не медвежья вина, а чудища дикого. Мы на чужую землю ступили, а Боги не дремлют.
Возвращались охотники той же дорогой, ту же дубраву прошли, миновали поляны, но Светех заметил задумчивость девицы, то трещала без умолку, а сейчас замолчала, явно затею какую вынашивала. И прав он оказался, Весна все о том медведе думала, как бы ей желалось завалить зверя, положить в ноги отцу шкуру ценную.
А дома ее дожидался Благомир, они с женой уж места себе не находили. Но как вошла краса в избу, так к матери с отцом на шею бросилась:
- Матушка, отец! С добычей я воротилась, гляньте-ка.
Развернула она мешок, а тот дичью набитый.
- Ну дочка, ну охотница, - радовался Благомир.
И к вечеру на столе уж попыхивал горшок с тушеным гусем. Семья собралась и приступила к трапезе. Тут решилась Весна заговорить:
- Отец. Сегодня поутру видели мы со Светехом медведя у реки. Топтался косолапый, спросонья был. Вот я и подумала… - однако Благомир перебил ее.
- Знамо, к чему клонишь. Но не бывать этому. Это тебе не дичь слабую отстреливать.
- Но…
- Все! – резко стукнул тот кулаком по столу. – Не перечь! Меня Боги уже наказали. Ежели задумаешь чего, сразу замуж отдам. Заходилась ты в девках. Правильно мать говорит, пора уже.
- Так как же, тятенька, - сейчас глаза девицы слезами наполнились.
- Молчи!
Тогда вскочила Весна из-за стола и убежала к себе в светелку, а Искра хотела было за ней пойти, но Благомир не позволил:
- Пусть поревет, - молил он. – Горячая у нее кровь, а это до добра не доведет.
- Верно все говоришь, - согласилась Искра. – Но ты уж с ней поласковее, молодая еще.
- Я никогда голоса не повышал и мое сердце за нее болит ежечасно, потому-то и гневаюсь. Не хочу беды. Опасно ее в лес отпускать, Светех мудрый, но стар уже, не удержит буйный нрав. Пора о свадьбе договариваться.
На том и порешили, только Весна замуж совсем не хотела. Какой прок от замужества? Придется покинуть отчий дом, покориться мужу, а как же охота? Отай не позволит охотиться. Старейшина вкладывал в голову сына свои порядки, а тот слушал его беспрекословно.
И решилась девица на отчаянный поступок.
Часть 5
День начался с суеты, поутру в дом охотника Благомира пожаловал староста с сыном. Мужи уселись за стол, и давай обсуждать скорую свадьбу, Искра в беседе участия не принимала, токмо втихаря из-за печи выглядывала да выслушивала. А Весну и вовсе из избы выгнали, чтобы не мешалась под ногами и не встревала в серьезный разговор.
Девица тогда рассерчала не на шутку, схватила краса колчан, лук и побежала в поле. А там уж принялась слова обидные выкрикивать и в одинокую березу стрелять, на коей мишень висела. Ее еще батюшка подвязал в свое время, чтобы дочку обучать.
- Да что б Отаю в штаны леший крапивы насовал! Что б у воды стоял, а напиться не мог, окаянный! – топала ногой раскрасневшаяся Весна. – Без моего согласия, замуж! Это им с рук не сойдет, перед самим Родом клянусь! Покуда живая, не дамся!
А стрелы знай, летели одна за другой, да все в цель попадали.
- И отец туда же! Вот она - вера! Решил из родной избы выдворить!
Так бы и исходила злобой дева, если бы не диво дивное. За полями как раз лес начинался, и увидела Весна, что из чащи медведь вышел, встал на задние лапы и смотрит прямиком на охотницу, носом воздух втягивает. Оторопела та, руки опустила. Постоял-постоял косолапый, и обратно в лес подался.
- Что ж это за чудеса? Али проделки бесовские? – зашептала Весна. – Чует сердце, тот самый бурый. Никак за мной ходит, - и сейчас подняла дева очи к небу. – Сами Боги знаки подают. Видать от судьбы не уйти, путь-дорога мне в чащу.
Схватила она колчан, закинула за плечо, да побежала в деревню. Весь подол грязью испачкала, покуда неслась по лужам, слякоти не замечала. К тому времени гости уж покинули избу, договорились они с Благомиром свадебку справить через три дня.
Влетела девица в дом, огляделась, да прямиком в сенцы отправилась. Решилась охотница на побег, посему похватала всю одежу, пока мать с отцом не видели, и запрятала под кровать в своей светелке. Хотела Весна дождаться месяца и выскользнуть из дому под покровом ночи. И когда все было готово, краса вдруг успокоилась, словно получила ее душа желанное. Она вышла к отцу, тот потихоньку дрова рубил.
- Об чем условились, батюшка? – обратилась та к отцу.
- Три дня минует и войдешь вдом старейшины женой Отая. Он бравый молодец, да и к тебе питает чувства пылкие.
- И не жалко тебе меня? – прищурилась Весна.
- Жалко, потому и отдаю. И я, и мать за тебя радеем, ты потом еще вспомнишь нас добрым словом.
- Не будет мне счастья в доме старейшины, они меня поедом съедят.
- Эх, Весна, - Благомир отложил топор и подошел к дочери. – Отай тебя в обиду не даст, а мы уж старики, что я, что Судимир – мы невечные, однажды и по наши души Велес придет.
- Отай в обиду чужим-то не даст, а вот сам обидит. Разглядела я в нем червоточинку.
- Ну не наговаривай, не наговаривай. Молодые вы еще, с годами и мудрость придет. А уж дети появятся, не до споров будет.
Поняла Весна, что с отцом ей согласия не найти. И дабы обрести волю оставалось одно – принести медвежью шкуру. Сам старейшина говаривал, кто из охотников принесет шкуру лютого зверя, того чествовать будут и уважать в деревне. И ежели она сладит с медведем, то уже никто ей указывать не посмеет.
По вечеру все улеглись спать, только Весна лежала в кровати и ждала, когда родимые угомонятся. Месяц уж вовсю в небе сиял, в деревне поселилась тишина, лишь изредка собаки завывали. Мать с отцом уснули крепко, тогда-то и пришло время. Девица чуть слышно поднялась, одежа на ней уже была охотничья, токмо прихватила лук со стрелами, котомку с провизией да шкуру скрученную, что б было чем согреться холодной ночью. Кралась Весна аки кошка, скрипучие половицы стороной обходила, а как взялась за дверь, так затаилась. Та скрипнула, окаянная, но благо никого не разбудила.
Ступила дева за порог и аж выдохнула. Тьма вокруг кромешная, но Весна темноты не боялась, ее та завораживала, манила тайнами. Решила девица отправиться в лес через поле, что раскинулось за деревней. Идти мимо домов боязно, авось собаки загавкают, хозяев на уши подымут, тогда пиши, пропало. А во поле ни души, токмо ветра завывают.
- Прости, батюшка, - поклонилась родному дому Весна. – Прости, матушка. Но жизнь свою в руки угнетателя не отдам. Коли удружат духи, живая ворочусь с добычею, коли, нет – почию да отдам душу Велесу.
И побрела девица в ночи, месяц ей путь освещал, все лужицы в лучах поблескивали, на полях местами еще снег серебрился, а воздух до чего свеж был. Девица шла, природу слушала, на каждый шорох оборачивалась, да улыбалась - мыши-полевки проснулись, съестное выискивали.
А лес все ближе да ближе, тогда юное сердце в груди затрепыхалось, могучие сосны недобро смотрели на охотницу, словно старцы, коих разбудили не вовремя. И вот, ступила дева на землю особую. Места здешние Весна знала, частенько они здесь с отцом хаживали, но в ночи и самая верная тропа могла увести путника в царствие темное злым духам на расправу. Однако останавливаться поздно, ежели не уйдет она в чащу до рассвета, отец с деревенскими пустит собак по следу. А те ушлые, враз догонят. И тогда позора не оберешься. Проведут ослушницу по деревне на поруганье остальным, розгами выпорют прилюдно. Отай от такой невесты сразу откажется, а за ним и прочие, никому в избе дурная жена не нужна.
Шла Весна всю ночь, не останавливалась. Забрела далеко, в места незнакомые, а потом, как и наставлял отец, отыскала поваленный дуб с рыхлым нутром, труху из него повытаскивала и спряталась в стволе. Там и тепло, и мягко, и безопасно. Укрылась дева шкурой, да уснула. Утомилась беглянка.
Разбудил охотницу шорох. Когда открыла глаза Весна, уж солнце высоко стояло, воздух прогреться успел, а водица талая – подсохнуть. Вылезла она из дерева, потянулась. Глядит, по стволу белки в догонялки играют:
- Вот кто разбудил меня, - улыбнулась краса. – Благодарствую.
Пушистые хвосты пометались-пометались по дереву, перепрыгнули на соседний дуб и забрались куда-то под самую крону. А Весна села на могучий корень, достала из котомки кусок каравая. Вокруг зеленел густой лес, места чуждые, любой бы пришлый сразу заплутал, но дева знала как в чаще ориентир не потерять, как дорогу обратную найти, но главное, как к месту медвежьему выйти. До священной земли путь неблизкий, верст с десяток или и того больше, но ежели лишний раз не останавливаться, то до вечера можно добраться, а там снова пристанище сыскать и залечь с ночевой. Так и порешила Весна, когда дожевала краюху.
Брела девица по лесу, красоты разглядывала, мелодии под нос насвистывала. И не екало сердечко по тому, что за плечами оставила, пускай родимые обождут. Не для того она училась лук в руках держать, чтобы ее как скотину горемычную из одного сарая в другой перегоняли. Даже Боги супротив. И пока размышляла дева, не заметила, как к топи вышла. Землица впереди была рыхлая, из трясины пар прорывался, отчего пузыри на поверхности бухли, а после смачно лопались. Но Весна не растерялась, схватила палку подлиннее и принялась перепрыгивать с кочки на кочку, что макушками торчали из глубины. Порою аж сердце в пятки уходило, покуда из трясины глазищи показывались, никак сам водяной наблюдал за гостьей незваной, но девица в обиду себя не давала:
- Чего вытаращился? Даже думать забудь, - грозилась она, тогда хлопало чудо зенками, фыркало и обратно под воду уходило.
Скоро и топь закончилась, прыгнула последний разок Весна и очутилась на твердой земле. Перевела дух с минуту другую, огляделась, да дальше пошла. А лес впереди сгущался, кроны срастались над головою, света солнечного пропускали все меньше, звуки доносились из глубин недобрые.
Солнце медленно клонилось к закату, чаща наполнялась голосами ночных созданий, деревья потрескивали, ветки похрустывали. Весна шаг-то замедлила, лук приготовила, а то вдруг из темноты набросится кто. Однако лес таился, беды не предвещал. Но вдруг очам девицы очередное чудо явилось, поодаль от нее, у вековых сосен медведь встал, появился неведомо откуда. Зверь был размеров немалых, на лапах сверкали когти черные, из носа пар валил. Токмо глаза казались уж очень печальными. Весна даже лука не подняла, настолько бурый заворожил взглядом глубоким. И снова опустился медведь на передние лапы, да побрел медленно в чащу. Ясное дело, за собой звал.
До священной земли всего ничего оставалось, туда-то медведь и отправился, а девица за ним. Весна ничего вокруг не замечала, как околдованная шла вслед за зверем, но того уж и след простыл. И вот, за деревьями показалась широкая поляна, от нее в чащу множество тропок расходилось, вились они змейками черными, скрываясь во тьме. И что это было за место такое диковинное? Кто эти тропки исходил? Знамо дело, не человек здесь хозяин. Весна еще никогда не ступала на медвежью землю, и законы здешние ей неведомы.
Встала Весна посередь поляны и растерялась. Но недолго стояла в одиночестве, из темноты снова медвежья морда показалась, сейчас-то дева не испугалась и нацелила стрелу на бурого. Да только тот не свирепствовал, не рычал. Большие черные глаза зверя смотрели на девицу, а потом вышел он из сумерек и принялся круги наматывать вокруг охотницы. Дева следила за ним, но понимала, ежели бросится косолапый – все, никакие стрелы не помогут. Заманило ее бесовское отродье в свое логово, а теперь насмехается. Не выдержала Весна, бросила лук на землю:
- Поймал, ирод! Радуйся! – крикнула она, что аж птицы ночные с веток сорвались, да в небо взмыли. – По твою душу я пришла, да токмо ты хитрее оказался.
И сейчас медведь дернулся, издал рык и пошел на Весну. Зажмурилась девица, приготовилась смерть принять лютую, но вдруг ощутила лапу на плече, а как глаза открыла, то чуть наземь не рухнула. Пред ней стоял длиннобородый дядька складу богатырского, голову венчала шкура с мордой медвежьей, коя расходилась буркой вдоль туловища. На шее ожерелье из когтей побрякивало. Ноги были обмотаны меховыми онучами, а ступни-то голые. В руке посох из ветвей крученых. И только очи остались такими же глубокими, печальными.
- Вот какая охотница получилась, - улыбнулся дядька. – Хороша, слов нет.
Весна вмиг очнулась, отбежала от него в сторону, подхватила лук дрожащими руками и нацелила стрелу тому в голову:
- Что за бесовщина? Никак ты и есть тот, кто батюшку моего поломал? Не подходи, не то хуже будет.
Но дядька лишь рассмеялся на угрозы девичьи, да так громко, что гогот эхом пронесся по лесу, пуще прежнего перепугав жителей чащи.
- Простая ты, лучница. Зеленая еще. В крови бурлит огонь, а в голове ветер завывает. Неужто думаешь, что совладаешь со мной? Видать старшие ничему тебя не учили. Поклониться должна мне, а не стрелами размахивать.
- Кто ты таков?
- Я тот, кто землей правит, кто душами людскими заведует, кто мудростью полнит умы ваши.
- Велес, – ахнула Весна и тут же на колено припала.
- Во-о-о-о-т, давно бы так. Зачем пожаловала, охотница? Земли здешние мною заколдованы, медвежье царство не место для людей.
- Пришла по душу чудища лютого, да за свободой своей.
- За свободой? – удивился Велес.
- Да, не хочу в черном теле жить, хочу уважения. И заслужу, ежели добуду шкуру зверя свирепого.
- Так ты за медвежьей шкурой пришла али за головой чудища?
- Не велика ли разница? Хочу поквитаться с духом твоим, он чуть отца не погубил.
- Ведаю, ведаю... Токмо отец твой законы мои нарушил, за то его и подрал хранитель медвежьей земли. Но так и быть, - присел Велес на пень, что вырос из земли как по волшебству. – За хранителем пришла, значит, состоится охота. Мешать не стану.
- Отчего такая щедрость? – дева смотрела на него и все не верила, что пред ней сам Велес.
- Узнаешь, все ты узнаешь, охотница. Время придет, тайны откроются, познаешь ты многое. А сейчас ступай, ищи свое чудище, но не переставай оглядываться, а то вдруг, хранитель уж по следу твоему идет. Он здешние леса хорошо знает, все видит, все слышит, все ведает.
- А что будет, ежели совладаю с твоим хранителем?
- А ты совладай для начала… - и снова залился Бог диким хохотом, после чего в воздухе растаял вместе с пнем, на котором сиживал.
Весна же спохватилась, оглянулась вокруг, прислушалась, принюхалась, но злыдня не почуяла. Ночь к тому времени леса окутала, в чаще стало темнее прежнего, аж холод пробежал по спине охотницы. Оставаться на поляне нельзя было, тут ее зверь враз настигнет и растерзает, лучше бы найти прибежище какое, там и залечь до рассвета, посему Весна плюнула три раза через левое плечо и ступила на одну из тропок. Шла тихо, от каждого шороха замирала. Тропка вывела девицу к ручью, а у ручья того раскидистая ива росла, ствол у нее был толстый, но не высокий, с полой чашей посередке. Туда-то Весна и забралась. И от земли далеко, и от чужих глаз ветвями сокрыта. Устроилась девица поудобнее, накрылась шкурой с головой и затаилась.
Глава 6
Утро краса встретила под голоса неведомых птиц. Таких слушать еще не доводилось.
Поднялась дева, огляделась. Солнышко с трудом пробивалось сквозь кроны деревьев, отчего царил в чаще полумрак. Земля здесь была особая, ползучая трава глубоко коренья пустила, завладела каждым вершком, обступила каждое растение, будь то молодой побег али вековое древо. Ну чем не ковер? Капельки росы аки жемчуга заморские сверкали на том ковре, манили прохладою. Весна со вчерась во рту водицы не держала, посему жажда мучила, да и голодно уже было.
Спрыгнула девица с дерева, поправила одежу и отправилась ручей аль родник какой искать. И пока шла, все-то думу думала о том старце могучем, коего повстречала на поляне. Ну, неужто сам Велес к ней пожаловал? Да и зачем самому правителю царствия усопших являться к простой лучнице? Все ж духи темные наворожили, напугать хотели, токмо не вышло. Нынче Весна решила так – сыщет она зверя окаянного и добудет шкуру и пусть хоть сам черт ей на пятки наступает.
Шла она долго, но все ж высмотрела родник, тот средь кустов запрятался и журчал себе неспешно. Весна опустилась тогда на колени, отвела одной рукой ветки в сторону, а второй водицы коснулась.
- Студеная, - молвила дева, а после склонилась, чтобы напиться.
Холодная вода слегка обожгла уста, но до чего на душе полегчало. И сейчас отложила Весна лук со стрелами, и опустила обе ладони в родник, чтобы умыться. Струйки неслись по ланитам, да обратно возвращались, а когда открыла она глаза, то чуть не взвизгнула - в отражении увидала морду бесовскую с горящими глазищами. Подскочила тогда, головой завертела по сторонам, но никого не заметила, будто дух какой в роднике поселился и явил лик свой уродливый.
- Здесь сила нечистая, - зашептала Весна. – Духи потешаются, свести с ума хотят. Но не дамся. В сей чаще блуждать боязно. Все, пора браться за дело.
И побрела охотница вперед. Следы-то высматривала, звуки выслушивала, землицу трогала. Искала прибежище звериное. К вечеру обнаружила-таки ольховник, вся трава подле была истоптана, явно медведь тут сиживал. Присела дева на том месте, по траве пальцами провела, запахами здешними надышалась и замерла на мгновение, а потом посмотрела в сторону и расплылась в довольной улыбке:
- Знамо дело, рыбой пахнет, да чешуйки везде. Река поблизости, а там и добыча моя расхаживает.
Насторожилась Весна и крадучись направилась за ольховник, а там, вдали речка проистекала, видать та самая, у коей дева со Светехом гусей стреливали, токмо здесь река добрый крюк делала, да в ширине поприбавилась. Добралась она перебежками до берега, спряталась за сосной и глядит украдкой. А посередке, в шагах двадцати по колено в воде стоит бурый, рыбу выжидает.
- Вот ты родимый. Крупноват будешь, с тобой повозиться придется, - и охотница принялась в уме количество стрел прикидывать. – Да на такого весь колчан уйдет, - заключила в конце. – Ладно, была - не была. Ежели чего, вон на то дерево заберусь, вроде раскидистое.
А косолапый, знай себе рыбу ловит, да на берег оттаскивает. Не чует беды, что затаилась в чаще. Весна тем временем достала лук, вытащила за раз три стрелы и из-за дерева высунулась так, чтоб смочь прицелиться. Натянула тетиву, приготовилась. И хотела было уже выпустить стрелы, как из чащи выбежали медвежата, помялись-помялись на берегу, а потом к бурому пошли. Тут дева задумалась, ежели убьет зверя, то потомство помрет скоро, и нарушит она священное правило сей земли, как и отец ее. Но ежели откажется от затеи, то времени искать другого медведя не будет.
- Простите меня духи медвежьей земли, - прошептала девица. – Но воля моя мне дороже.
И снова нацелилась охотница, да только собралась отпустить пальцы, вдруг раздался из глубин дремучего леса леденящий душу рев. Тут же медведи подняли головы и побежали прочь из реки. Весна чуть лук не выронила, но вовремя очнулась. Пустилась дева через реку, благо та неглубокая была, перебежала она на другой берег и в чащу юркнула. Сердце в груди колотилось, что аж звоном в голове отдавалось. Никак чудище по следу идет, выследил-таки ирод проклятый.
Мчалась Весна во весь дух, даже дыханье в зобу сперло, а когда от бессилья остановилась, то лесом уж сумерки завладели. И без того темная чаща стала еще темнее, еще зловещее. Снова до ушей донеслись звуки страшные, девица растерялась тогда. Закрутило ее завертело, подняла она очи кверху, а там кроны густые сошлись у самых вершин, голова тогда совсем кругом пошла и шлепнулась охотница на землю.
- Все, смерть пришла, - молвила дева. – Заплутала я, теперь не выбраться. Зря на удачу понадеялась, здесь, что не зверь, то сторож лесной.
Но от мыслей горемычных шорох отвлек, сначала тихий такой, далекий, а потом нарастать стал, вскоре перерос в хруст, а тот в треск, молодые деревья закачались. Уставилась Весна во тьму кромешную, ни зги не видно, только трещат стволы, да шишки осыпаются. Душа у девицы к тому моменту уж давно в пятках поселилась, сердце уже не заходилось, а еле трепыхалось. Но вдруг стихли звуки жуткие. Словно вымерла чаща. Весна тогда вышла из забвения, вытерла испарину со лба, поднялась и принялась оглядываться. Вокруг же никого не было, али был, да токмо лихо прятался. Сейчас дева опустила лук и собралась шаг сделать в сторону, как очередной раз нарушилась тишина звериным рычаньем, хозяин того где-то рядом бродил, караулил.
Боле терпения не осталось, уставилась охотница в ту сторону, откуда зверь рычал и закричала:
- Выходи коли посмеешь, бес! Сразись! Али ты из робкого десятку? – но лишь захрустели ветви под лапами зверя, так и бродило оно взад-вперед, носу из темноты не показывало. – А тонка кишка-то оказалась! - в очередной раз обратилась дева к нему. – Боишься морду свою показывать, пень уродливый! Небось сами черти от тебя шарахаются!
И тут показались из тьмы два огненных глаза, горели они подобно бесовскому пламени. Обомлела Весна от такого зрелища, но подавать виду не захотела, потому хмыкнула:
- И чего? Постращал зенками и все? Не боюсь я тебя, упырь красномордый!
В мгновение узрела дева пошатнувшееся тело во мраке и так же скоро вложила стрелу в лук, да выпустила в чудище. Но стрела бесшумно пронзила темноту и исчезла, засим последовал из чащи смех дикий, а после послышался звук ломающейся ветки. И вылетела из тьмы стрела, переломанная надвое, да упала к ногам охотницы.
Вот тут-то совсем худо Весне стало, поняла она, с кем дело имеет. И тогда положила лук с колчаном на землю, отошла в сторону и спиной отвернулась к тому месту, откуда за ней зверь наблюдал.
- Ладно, - с дрожью в теле молвила Весна. – Твоя взяла. Рви ежели хочешь, деваться мне некуда.
До ушей тотчас донеслись тяжелые шаги, спиной Весна ощутила приближение чудища. Но оно остановилось там, где оставила охотница лук со стрелами. В сей момент повернула она голову и посмотрела себе за плечо. Очам предстала рука зверя, тянущаяся к оружию, а на руке-то когти острые. Подобрало оно лук, да поломало в щепки. А пока чудище было занято, Весна, еле дыша, достала из-за пазухи коротенькую стрелу, коей однажды поранилась и теперь носила как оберег и замерла в ожидании. Зверь-то уже и со стрелами расправился, теперь его глаза на девицу взирали, осталась она.
Снова послышались шаги, Весна тем временем, крепко сжимая оберег дрожащей рукой, зажмурилась. Хотела дева выждать и вонзить окаянному стрелу в самую морду звериную. И вот, ощутила краса огненное дыхание на своей шее, тогда-то и пропал страх. Развернулась она, занесла руку со стрелою, но не успела и дернуться, зверь в мгновение пресек дурные помыслы, выбил из руки стрелу и оттолкнул обманщицу. Отлетела Весна знатно, но не растерялась и, лихо подскочив на ноги, пустилась наутек.
Токмо недолго бежала, скоро пред ней чудище возникло как по колдовству. Успела краса лишь за дерево схватиться, чтобы не врезаться в зверя. И тут оно человечьим голосом заговорило:
- Не убежишь, охотница. Прими смерть свою безропотно.
- А ежели не собираюсь душу Велесу отдавать? – выкрикнула запыхавшаяся дева. - Да и ты супротив воли Богов идешь.
Зверь тогда фыркнул:
- Я оберегаю леса от такой нечисти, как вы. Богу служу одному, как и положено.
- Я не убила медведя, а значит, закона не нарушила. Не имеешь права!
- Ты ли меня учить будешь? – рассвирепело чудище и вышло из сумрака.
Сейчас очам девицы явилось оно. Но то не совсем зверь был, скорее человек со звериным нутром. Роста высокого, тела богатырского, изо рта клыки выглядывают, глаза горят огнем, на руках и ногах когти медвежьи, токмо лик-то человечий. Да и годов молодых, покуда на телесах никакой излишней растительности. Одежи на нем было мало – штаны кожаные, да шкура на плечах, ни обувки, ни рубахи не имелось.
- Что ты за бес такой? – попятилась Весна.
- Хранитель я, слуга самого Велеса, - он же, наоборот, зашагал в ее сторону.
- Отпусти, хранитель. Я закона не нарушила, - снова обратилась девица к чудищу.
- Ты покой запретного леса нарушила, зверя погубить хотела, о себе думала, не о боли чужой, не о чужих страданиях, о душонке своей порченой. Не уйдешь ты отсюда. Хоть беги, хоть криком кричи, не спасешься, не скроешься.
И уже было хотел зверь наказать охотницу, уж и руку протянул, но откуда ни возьмись, явился их взору медведь, встал на задние лапы, заревел неистово и сейчас же человеком обратился. Сам Велес пожаловал, чудище тут же на одно колено опустилось да голову склонило, а Весна замерла от увиденного, так и стояла, не двигалась. Велес подошел к ней:
- Ну что, охотница, - молвил он с насмешкой. – Поймала добычу-то? Али сама добычею стала?
Но Весна стояла, молча, и стыдно ей было, и страшно. Уж лучше бы по деревне сейчас прошла, да дала себя выпороть. А Велес знай, гогочет:
- А я говаривал тебе, дух мой все ведает. Вот и попалась ты, соловушка. Ежели я головой кивну, разорвет тебя хранитель и не поморщится. Токмо жалко такую красу, растил тебя охотник, вскармливал, даже совестно губить сие создание.
- Так не губи, - прошептала дева. – Отпусти, уйду я далече и думать забуду о сей земле.
- Нет, голубушка. Отпустить никак не могу. Есть законы неписаные. Человек, ступивший в мои угодья либо душу отдаст, либо слугой станет. Тебе выбирать.
- Никак душу мою околдовать хочешь? Зверем обратить, подобным этому? - с ненавистью кинула взор она на чудище. – Не бывать тому, лучше пускай задерет. Я пришла сюда волю обресть, а не невольницею стать.
- Все противишься, - покачал головой Велес. – Ну ничего, пройдет день, другой … глядишь, одумаешься. Не возьму душу твою, не нать она мне покамест. Поживешь на моей земле, хранителю послужишь, а там видно будет.
И растворился Бог в воздухе, Весна и слова молвить не успела. А хранитель поднялся на ноги, подхватил красу под руку и потащил за собой. Та уж и пиналась, и кусалась, и царапалась – не помогло только, зверь тянул ее за собой да временами хорошенько встряхивал, чтобы не очень-то буянила.
Глава 7
Утащил зверюга деву далече - с десяток верст в самую глубь леса. Когда Весна уж еле ногами перебирала, заваливало чудище ее себе на плечо, да продолжало идти.
Всю ночь так и прошагали, а к утру вышли к дубраве, но то необычная дубрава была, а колдовская. Только ступили двое на сию землю, как деревья заскрипели, дупла тогда в уста обратились, глаза повыпучили гиганты и смотрят так с недоверием на гостью незваную. Один из дубов тяжело вздохнул и молвил:
- Кто такая? Откуда?
- Пришлая, прислужницей будет, - ответил зверь и легонько толкнул Весну в бок.
- Боги Всесильные! – попятилась дева и прижалась к другому дерево, а то как ухнет и забасит.
- Что за напасть? Куда космами тычешь, дурноголовая? – закряхтел дуб. – Весь обзор загородила.
А Весна как взвизгнет, как отпрыгнет в сторону и сейчас же на ногу чудищу приземлилась, тот аж взревел от боли:
- Да что б тебя, сиволапая! – рассерчал зверь. – Гляди, куда прешь!
- А не нать меня стращать! – подбоченилась дева и как топнет второй раз, токмо уже по второй лапе чудища.
- Ах ты, чертяка веревочная! - уж было замахнулся он, но вовремя остановился. – Ежели посмеешь еще, ноги повыдергиваю, - прошипел, растирая больное место.
Дубы токмо и переглядывались меж собой, но потом хором охнули и снова задремали, все ж возрасту были немалого, поспать любили до полудни.
- Топай, - произнес зверь. – Проку от тебя никакого, да лучше бы Велес позволил порвать на лоскуты.
Весна же перечить боле не осмелилась, и пошла молча вслед, а средь дубравы особо один зеленый старец выделялся, обхвата был широченного, крону имел раскидистую. На самой вышине дуб поддерживал на могучих ветвях-раменах домишко ветхое, а от двери оного вниз веревка свисала. Видать тут-то и обитало чудище лесное. Подошел зверь к дереву, постучал по стволу три раза и то закашляло, заскрипело:
- Чего надобно? Почивать мешаешь, - проворчало древо.
- Принимай новую постоялицу, будет она о тебе заботиться, - ответил тот.
- Добро дело. А теперь ступай, не мешай.
Девице как-то совсем худо стало, ноги под ней подкосились, в очах потемнело и было уже собралась в забвение впасть, но хранитель вмиг подхватил охотницу:
- И не думай даже творить свои девичьи хитрости, не проведешь.
Подхватил ее, да как подбросит, что очутилась краса как раз у двери избы, даже ахнуть не успела.
- Ирод проклятый! – раздалось сверху. – Не сойдет тебе с рук неволя моя, отомщу!
Толкнула дева дверь, та со скрипом распахнулась, а внутри тьма кромешная, затхлостью несет.
- Да это не жилище, это конура какая-то, - Весна осторожно вошла внутрь и тут же лбом о ветку приложилась, древо тогда вздрогнуло:
- Осторожней, ходят тут всякие.
- Прости, дедушка, - смягчилась краса, все же деревья она уважала. – Ни зги ж не видно.
- Бывает, - ответило то и захрапело.
Нащупала она ставни, распахнула их, и тут же свет оранжевым клинком ворвался в избу, вокруг все в пыли да в грязи было. На полу шкура лежала, рядом плошки, черепки валялись, кости обглоданные, к горлу аж дурнота подступила. Но вскоре заметила Весна под самым потолком гнездо, заглянула туда, а там яйца в пуху покоятся.
- Вон оно как, людей на части дерет, а за птах радеет. Ух, отродье бесовское.
Но вдруг в окошко сова влетела и юрк в то самое гнездо. Уселась полуночница, глазами моргнула несколько раз и задремала. В душе у девицы как-то даже потеплело, все ж не одной куковать в заточении.
И принялась краса за уборку, до судорог не терпела сора в избе, посему взяла несколько сухих веток и принялась полы мести, полетела тогда на землю всякая ненужная всячина, бедный дуб аж чихнул от пыли несколько раз, но ворчать не стал, видать самого беспорядок не радовал. Когда вымела полы, взялась за шкуру и пошла, вытряхивать, тут уж и соседние старцы закашлялись. К обеду вычистила дева избу, разложила всю утварь цельную по выступам, села на шкуру и пригорюнилась:
- Эх, судьба моя судьбинушка. Чего ж теперь делать-то, куда деваться?
А в ответ токмо шуршанье послышалось - сова потянулась и снова глаза прикрыла.
К вечеру сам хозяин пожаловал, взобрался зверь по веревке, зашел внутрь:
- Вот, - бросил в ноги Весне палку острую. – Будешь теперь на рыбу охотиться, ежели голодно станет. Посмотрим, какая ты лихая. Не наловишь к ужину, спать под открытым небом будешь.
- Я тебе не прислужница, хочешь полакомиться, иди вон ежа в лесу слови.
Но и сейчас зверь не растерялся, схватил невольницу за шкирку и на улицу выволок, а потом как прыгнет вниз вместе с ней.
- Шагай, - поставил зверь красу на ноги. – За той рощицей, - указал он на молодые березки поодаль. – Озерцо есть, там карась водится.
Сжала она со злостью копье деревянное и пошла к озеру, а что делать? За рощею и, правда, озеро блестело, тут и воздух свежее был, и лягушки в камышах судачили. Токмо не умела Весна рыбу копьем ловить, вот ежели бы стрелы ей да лук, то одно дело, а тут… Присела невольница на берег, положила голову на колени и расплакалась. Поняла ослушница, что в самый капкан угодила и не выбраться теперь живой, не хаживать по деревне любимой, не навещать семью охотника Светеха, не гонять женихов по двору, а служить теперь ей зверю дикому.
Час прошел, другой идет, Весна все не берегу сидит, слезы горькие роняет. Солнце уж за горизонт опускается, а улова-то нет. Пришлось все ж подняться, копье взять. Смотрит она в воду, а там рыба снует, притаилась тогда дева, насторожилась и как запустит копье, но мимо. И сколько бы ни повторяла Весна, ничего не выходило. Бедняжка все ноги промочила в студеной воде, а так и не поймала ни одной рыбки.
Скоро совсем стемнело, посему побрела охотница обратно, видать спать ей сегодня на сырой земле. Прошла рощу, ступила в дубраву, а там костерок уж горит, около него на полене ее мучитель сидит, и знай себе, хворост помешивает. Как только показалась краса, устремило чудище на нее глаза красные:
- Ну? Где добыча, охотница?
- Глодать тебе сегодня мосол, рыло свиное, - буркнула дева.
- Неумеха, только языком чесать умеешь. Тоже мне, охотница.
- Не учили меня на рыбу с копьем хаживать. Не моя в том вина.
Подтащила Весна к костру поленце, села и принялась онучи разматывать. Уж больно ноги промерзли, тут и лихорадку схватить не долго. Оголила ступни, закатала штаны до колена и выставила ноги к огню. А зверь сидит, поглядывает на нее, морщится. Заметила его недобрый взгляд Весна:
- Никак задрать хочешь? – спросила его, глядя исподлобья. – Злобу на людей затаил.
- Боги самую большую ошибку свершили, когда народили вас. Природу не уважаете, не бережете. Отличных от вас не принимаете, - но тут осекся сразу и замолчал.
- Знамо дело. Бывали случаи, приходили из лесу выродки, да беду опосля творили. Вы злым духам служите.
- Не суди, покуда своими глазами не увидела. Лесные жители зла не таят, а лишь покоя и уважения желают.
- У каждого своя правда, - отмахнулась от него дева. – Ты чуть моего отца не погубил, никогда не будет к тебе уважения от меня, лиходей проклятый.
- Он медведицу завалил, потомство ее погубил. Жалко, что не до смерти поломал родителя твоего.
Не выдержала тогда Весна, вскочила и хотела камнем запустить в него, но тот вмиг позади нее оказался, взял за шею лебединую и зашептал на ухо, что аж мурашки по телу юному побежали:
- Ты только дай мне повод, я ж придушу тебя враз.
- Так придуши, - ответила девица. – Лучше душу Велесу отдать, чем тебе прислуживать. Помрешь ты нелюдь в одиночестве, али вечность мучиться будешь, покуда загубишь невинную. Я не боюсь тебя.
Он же все это время так и стоял подле нее, руки с шеи не убирал, но и не сжимал, скорее дыханье слушал, хотел страх учуять, но девица правду сказала, не боялась она его.
- Иди спать, завтра буду учить тебя настоящей охоте.
Отступился зверь и сел на свое место, а Весна собралась ложиться, уже и шкуру раскатала подле костра, но тут чудище запустило в нее веткой:
- Ты чего это задумала, королобая? Окоченеть хочешь? Лезь вон, в хижину.
- Так ты ж сам сказал, что почивать мне на елани, коль без рыбы явлюсь, - но тот ничего не ответил, токмо смерил деву взглядом свирепым. – Ладно, благодарствую за доброту, - съязвила охотница и направилась к древу, а когда за веревку схватилась, то добавила вполголоса. – Вымесок, ну ничего, устрою я тебе жизнь развеселую, взвоешь еще…
Когда скрылась краса в хижине, зверь покосился на дверь и молвил:
- Это еще мы поглядим, кто от кого взвоет…
Часть 8
Наутро проснулась Весна, зябко вокруг. Укуталась она в шкуры, поприветствовала совушку и снова задремала. Тишина, токмо изба поскрипывает, да дуб посапывает. Окутали красу видения, будто пуховым одеялом, снился ей батюшка с матушкой, деревня родная снилась, охота… Так бы и лежала, да только послышались шорохи, после коих изба закачалась, Весна аж подпрыгнула. А это, оказывается, хозяин пожаловал. Чудище отворило дверь, напускало холоду:
- Подымайся, - как-то тихо молвил зверь. – Пора.
- Студено снаружи, - пролепетала девица и под шкуру залезла. – Пускай разогреется. У меня шерсти нету, окоченею, хворь какую подхвачу. Чего со мной потом делать будешь?
- В озеро сброшу, - фыркнул тот. – Подымайся, говорю. Да потише давай, старец почивает, - и он слегка притопнул по полу.
И пришлось встать, токмо рубаха-то на теле была исподняя, негоже светиться перед зверем в неглиже.
- Чего вылупился? – нахмурила брови Весна. – Отвернись, окаянный.
- Было бы на что глядеть, - усмехнулось чудище.
Но послушался и отвернулся, не стал смущать пленницу. А дева быстренько штаны натянула, рубаху, лапти, да меховую телогрейку нацепила. Волосы в косы заплела и уж скоро была готовая.
Спустились двое вниз, каждый по копью взял, и отправились на озеро. А там благодать: ранние птахи щебечут, кукушка далече кукует, небо ясное, голубое, камыш у воды шумит. Весна аж затаилась на мгновение, зажмурилась, сия музыка отрадой была для юной души. Зверь тоже затих, остановился, но ежели дева природе-матушке радовалась, то чудище на свою прислужницу во все глаза глядело. Не понимал он ее. Вроде из деревни пришла, вроде закон нарушила и на чужую жизнь покусилась ради своей выгоды, а сейчас стоит и внемлет звукам священным. Что за диво такое? И откуда только свалилась она на его голову?
Когда открыла глаза девица, то встретилась взглядом со зверем, тот же осекся, рыкнул с презрением:
- Окаменела что ли? Топай к берегу, рыба сама в котел не запрыгнет.
- А ты что ж? – подбоченилась краса. - Человечиной не кормишься? На кой тебе эти селедки дохлые, пошел бы в лес, охотника какого сожрал, али кабана на худой конец.
- Это кем кормиться? Вами? Да пусть меня сейчас же Перун молнией по темени шибанет. Чтобы я вашей порченой плотью питался, - и он плюнул с пренебрежением себе под ноги. – Лучше уж с голоду сгинуть, чем…
- Ну и то хорошо, - вдруг призадумалась краса. – Не то, что бабай проклятый. Вот он никем не гнушается.
- Кто? – даже просиял зверь, сменив гнев на милость.
- Бабай, - гордо повторила та. – Он под кроватью обитает, ослушников может за ногу схватить и уволочь, а там уж… и говорить не хочется.
И сейчас же мучитель разразился диким хохотом, чуть по земле не покатился.
- Вот же дремучая, - наконец-то выдавил из себя. – Как дите малое. Неужто в бабая веришь?
- Верю, своими глазами видела лапищи мохнатые.
- Эх, надо будет лешему рассказать, вот уж повеселится. Это ж надо, бабай … - продолжал смеяться зверь.
- Да что ты понимаешь, ирод? Хотя, вы с ним одного поля ягоды, оба темным Богам служите.
- Полно-полно… ты меня не отвлекай… Иди сюда, буду учить тебя.
И Весна встала подле нового учителя. Тот вошел в воду по колено и замер, ждал, когда рыба осмелеет. Скоро и, правда, замелькали у ног желтобрюхие. Примерился тогда зверь, да как запустит копье, вошло оно в мягкий ил чуть ли не до половины.
- Ну что? – с интересом молвила дева, уж очень ей понравилось. – Поймал чего, али токмо хвастать умеешь?
- Сама гляди.
Достал он копье, а посередке того две рыбины трепыхаются, да немаленькие. С полторы длани каждая.
- Вот диво так диво, - заулыбалась краса.
- Теперь твоя очередь. Давай.
Тогда и Весна вошла в воду, тут же съежилась, покуда обувку-то сняла. Остановилась в шаге от нелюдя, также затаилась в ожидании, когда же свыклась рыба, то подняла дева копье да запустила, но мимо.
- Эх ты, горемыка, - как-то по-доброму молвил зверь. – Вот как надобно.
Он встал позади нее, вложил копье в еенную руку и, не отпуская, примерился вместе с Весной. Стояли оба в ожидании, а как рыба показалась, то приглядели одну. Через мгновение дернулся зверь и сейчас же копье в воду вошло. На этот раз поймалась хвостатая.
- Это тебе не стрелы пускать, - ответило чудище и отошло в сторону.
- Не думай, что из лука стрелять проще. Меня батенька с детства обучал.
Так и охотились они, то выходили из воды, чтобы согреться, то обратно возвращались. Наловили рыбы предостаточно, после сложили в мешок, да побрели довольные обратно.
Зверь костер развел, а Весна достала котел, подвесила над огнем, а покамест вода закипала, принялась чистить рыбу. И пока дела спорились, пела дева песню старинную, ту еще бабка ее матери напевала. Голос лился трелью соловьиной, слова за душу брали, что аж чудище село недалеко от пленницы и сидело до тех пор, пока та не замолчала. Заставила песня его о чем-то потаенном задуматься, глаза тогда печалью наполнились, Весна же заметила сие преображение:
- Чего кручинишься, злыдень?
- Лан, - ответил хранитель.
- Что? – обернулась краса.
- Звать меня так, Лан. Ты все кличешь зверем, чудищем да иродом, токмо у меня имя имеется.
- Вон оно как. Так ты знать не безродный.
Но зверь не ответил, встал да ушел в чащу, а Весна призадумалась. Почувствовала дева печаль евонную, что аж у самой сердце защемило. Есть у мучителя темная тайна, что клокочет внутри, изъедает, царапает, то-то он злой такой. Знамо дело, раненый зверь рычит громче любого, даже самого свирепого.
К обеду и уха подоспела. Цельный котел получился, запахи тогда разошлись по лесу благодатные, Но только не шло чудище, запропало, а Весна без него отобедать не решалась. Да и негоже как-то, все ж рыбу он ловил. Так и сидела у тлеющего костра, палочкой в золе ковырялась, под нос что-то напевала. Прошел час, другой. Похлебка остывать начала, тогда поднялась дева и побрела в березовую рощу, совсем аппетит пропал у невольницы.
Ходила она средь молодых березок, думы думала, а потом слышит, громыхает кто-то, точно крышкой по котлу, воротилась сразу на поляну и обомлела. Над котелком низенький бородатый дядька навис и черпаком ее уху помешивает:
- Кто таков? – возмутилась дева. – Никак на чужое позарился?
Тут старичок спохватился и как сиганет в лес, спрятался за деревом и затих. Весна аж засмеялась, а потом подошла к котелку, налила ухи в плошку и на пенек поставила:
- Не бойся, чудо лесное. Я стращать тебя не хотела, иди сюда, отобедай.
Постоял, постоял старец за деревом, а у самого в животе урчит, есть-то хочется и вышел. Осторожничал дедушка, но голод пересилил, посему взял плошку, ложку и сел на полено. Ел, торопился, токмо причмокивал, а когда уха закончилась, то отставил плошку, поднялся и девице поклонился.
- Добавочки, может? – заулыбалась краса.
Но старец помотал головой и довольный в чащу побрел.
- Чудеса в решете, - молвила она. – Лес здесь особенный. И кто это был?
- Леший, - вдруг раздалось за спиной девицы. Зверь воротился.
- Так прям леший?
- Он самый. Теперь повадится. Но ежели задружишься с ним, то лучшего спутника в лесу не сыскать. Из любой чащи выведет.
- А ты куда запропал?
- Отчитываться не обязан, - бросил тот и уселся на полено, где с минуту назад старец сиживал. – Наливай варево, поглядим какая из тебя хозяйка.
- Можно подумать есть с кем умением мериться, - хмыкнула Весна. – Али ты тут не одну меня держишь в неволе?
- Слава Богам, ты первая и очень верю, что последняя.
Тогда дева скривилась и чуть черпаком охальника не огрела, но сдержалась. Налила ему ухи, да в лапы сунула:
- Гляди, не подавись.
Однако ж зверь похлебку оценил, даже добавки попросил. После такого Весна оттаяла.
Так и сидели двое у костра. Лан хворосту подбросил, отчего пламя с новой силой разгорелось. А у девы так и свербело, хотелось ей узнать, кто таков похититель ее:
- Долго ли леса стережешь? – все ж не стерпела.
- Долго.
- С самого рождения? – но он не ответил. – И сколько же тебе годов?
- Не знаю, - ответил зверь задумчиво. – Сколько себя помню, столько живу я здесь. А уж как долго, токмо Богам известно.
- И не тяжко, одному-то?
- А я не один, вокруг меня лес. Он семья моя. Вы привыкли жить среди себе подобных, а мне шум и гам не нужен, мне в тишине хорошо. А лес никогда не шумит, он полон молчания, мудрости.
- Зря ты так. Семья – это наивысший дар Богов. Одиночки рождаются на погибель, даже зверь роет нору, птица вьет гнездо, чтобы потомство взращивать, холить и лелеять детенышей, жизни учить.
- Мне не довелось знавать этого.
- Кто знает, может, когда прекратишь страх на людей наводить и посмотрит кто на тебя по-доброму. А может Велес тебе подобную сотворит, будете вдвоем деревенских по лесу гонять.
- Мне семья без надобности. Лишние хлопоты. Ты вот свалилась как снег на голову, теперь нянькайся с тобой.
- А я не напрашивалась. Ежели дашь добро, хоть сейчас уйду.
Но чудище лишь сверкнуло красными очами и замолчало, боле ни слова не произнесло. Когда же сумерки на лес опустились, Весна встала и побрела к хижине:
- Добрых снов тебе, Лан, – крикнула она сверху, прежде чем дверь за собой запереть.
А зверь даже глаза закрыл, давно его по имени не называли. Правду говорят, отбери имя у человека, и он враз одичает, так и здесь. Забыл зверь, что такое имя и что такое обращение вежливое.
Часть 9
Леса здешние чудесами полнятся. За окошком-то теплынь, хоть и март на дворе.
Токмо вчера поутру еще студено было, а нынче благодать. Даже природа-матушка встрепенулась: птицы заголосили пуще прежнего, жители лесные из нор да дупел повылазили, а над озерной гладью стрекозки вовсю заметались.
Весна как глаза открыла, так и обомлела. В избе жарко, а дуб то и дело покряхтывает, ветками помахивает, да бурчит:
- Что за шутки, что за проделки лихие… душно больно… упрел…
Выглянула дева в окошко, вокруг зелено-презелено, небо синее-синее, деревья не шелохнутся. Будто и не март вовсе, а знойный июль в самом разгаре. Да и зверя не видать нигде, небось в какую тину залег, боится поди солнца яркого, покуда привык обитать в сумраке. Ну а краса решила времени даром не терять и пойти на озеро. Исподнюю рубаху скинула, натянула портки с сорочкой и бегомвниз.
- Чудеса, - прошептала она, когда на землю ступила. – Хоть босиком гуляй, жара несусветная.
У озера солнышко припекало, не щадя головы. Совсем разомлела Весна, а как коснулась водицы, чтобы умыться, так и ахнула. Вода-то как парное молоко.
- Эх, искупаться бы, – молвила она. – В избе этого изверга сидеть, только вшей взращивать.
На том и порешила. Но чтобы на глаза не попасться к лиходею лесному, прямо в одеже зашла в воду, а как та к груди подступила, так сняла дева с себя все до последнего и на камыши повесила, что рядом росли. Тут же тело ощутило ласку и тепло озера. Плавала Весна вдоль берега, а душа аж истомой исходила, вот до чего хорошо было. Солнце по воде искрится, трава шелестит, могучие сосны ропщут.
Так бы и купалась, если бы не заплыла за очередные заросли камышовые. Там вдалеке ее мучитель стоял по пояс в воде, видно тоже решил не отказывать себе в радости ополоснуться после долгих скитаний по чаще. Дева тогда опустилась в воду, что только глаза да нос остались на поверхности, а после медленно за камыши заплыла, чтобы наблюдать за злыднем из укрытия. А то глядишь, споймает и, чего доброго, утопит водяному на забаву, с него станется.
Лан тем временем, не подозревая того, что в камышах засела любопытная охальница, преспокойно занимался омовениями. Он снял с себя шкуру звериную, да и все прочее лишнее. Сейчас хранитель выглядел по-другому, почти как человек, ежели бы не глаза, клыки и когти. Черные волосы доходили до середки могучей спины, богатырская фигура блестела под лучами солнца, от такого зрелища небывалого у девы аж скулы свело. Никогда доселе краса не видела нагого мужчины. Ее матушка не пускала с остальными девицами на озера местные, дабы не сгубить невинности. А то мало ли, случались на тех гульбищах оказии, а родителям потом в подоле детей притаскивали блудницы этакие, посему родимые строго-настрого запретили полуночные заплывы.
Сейчас же пред очами стоял демон лесной да полностью голый, хоть и скрывало озеро особливо стыдобищные места, но в мыслях-то уже творилось безобразие. Ланиты у Весны зардели, глаза широко-широко раскрылись, а сердце уж давно в пятках почивало от сего виду непристойного. Но чего там, хоть и стеснялась краса и вроде про себя сетовала, однако ж, очей оторвать не могла, посему еще дальше в камыши залезла и аки лягушка застыла в ожидании. А чудище поплескалось-поплескалось и в заплыв ушло, нырнуло у берега, а выплыло далече, почти посередке озера. Весна же боле не решилась подглядывать, глаз у того зоркий, вдруг заметит, посему лучше воротиться на берег, а еще лучше на полянку вернуться.
Выбралась она из зарослей и давай пятиться к тому месту, где одежу свою оставила. Токмо ступила на место скользкое, нога тут же поехала и плюхнулась краса со всего маху, отчего брызги разлетелись в разные стороны. Лан сразу обернулся, а Весна осталась под водой, да поплыла к берегу поскорее. Чего только не повидала она под водой-то, вдалеке не то девица, не то рыба проплыла, только блеснула изумрудной чешуей, да скрылась в глубинах озерных, даже черта видела, тот раковинки по дну собирал, кои в мешочек складывал, но как увидал деву, так сразу деру дал, токмо муть всю поднял.
Вынырнула краса у камышей, схватила одежу, да на берег бросилась, сверкая пятками. Успела-таки проказница вернуться на полянку незамеченной. Но одного не учла, вода-то с одежек и косиц ручьями стекала, а уж скоро и Лан пожаловал. Как увидел он свою прислужницу мокрую, так прищурился сразу:
- Не ты ли, окаянная, воду в озере баламутила?
- Какой там? – спохватилась Весна и глаза к небу закатила. – Я на ручей ходила, водицы решила натаскать, да нога поехала и свалилась в воду.
- Смотри мне. Хитрые вы, бабы. Вам соврать, как воды напиться.
- А на кой мне врать-то? – уставилась та на зверя невинными очами. – Чего так распереживался?
- Слухи по озеру ходят, поговаривает водяной, кто-то чертенка напугал до полусмерти, тот теперь сидит в омуте, трясется.
- К лицу ли мне чертей озерных стращать, - хмыкнула она и принялась костер разводить.
- Ну-ну…
Наварила Весна корений всяческих, накушались оба досыта. После Лан развалился на земле подле костра и даже задремал, а дева все сидела да глаз с него не спускала. Так и стоял образ нагого ирода перед очами, и сердце все никак не унималось, в душе трепет возник. Вот беда-то!
- Эх, надо было батюшку послушать да за Отая замуж выйти. Права матушка, пришло время, - пробубнила дева и пригорюнилась.
День прошел в дремоте, к вечеру духота спала, лес прохладой наполнился. Весна уж было, в избу собралась, но Лан притормозил ее:
- Не торопись на боковую. В чащу пойдем.
- Так ведь смеркается.
- Не сотрясай воздух пустыми словами, подымайся и вперед.
- И куда тебя черти несут? – принялась бурчать краса.
Собрались они, да пошли вглубь лесную. Там уж сумерки вовсю правили, дневные звери в норы попрятались, а ночные, наоборот, на охоту вышли. Ступали двое осторожно, Лан то и дело деву останавливал, дабы та в яму какую не угодила, али в болото. Вскоре оказались они на лесной опушке, там земля то поднималась, то снова опускалась, у старых елей ручей проистекал, но дева смотрела не на красоты здешние, а на жителей сей опушки. Землей здесь владели медведи. На возвышенности старый вожак восседал, уж седина серебрилась по шерсти, а ниже его соплеменники бытовали. Медведицы малышню спать загоняли, те же не слушались, упрямились, отцы семейств с охоты возвращались, у кого в зубах рыба билась, а кто цельный улей за собой волочил.
Весна аж рот открыла.
- Видишь теперь, - прошептал Лан. – Они, как и вы. В семьях живут, детей растят. Медведей нельзя убивать.
- Да где такое видано? Чтобы они в такие стаи собирались? Медведи одиночки.
- Эти особенные, сами Боги им жизнь даровали. Велес их бережет, от людских глаз скрывает. А ту медведицу, что твой родитель завалил, не уберег, посему рассерчал не на шутку.
- Не знала я. А ежели бы знала, то ногой бы не ступила на эту землю. И о мести думать забыла.
- Тогда не случилось бы у меня беды, - усмехнулся зверь.
- Какой такой беды?
- Тебя бы не повстречал.
- Так оно ж и к лучшему. Жил бы себе бирюком и горя не знал.
- Я уж попривык, да и сам Велес наказал держать тебя в заточении. А его надобно слушаться.
- Сдается мне не в нем уже дело. Тебе по душе пришлось то, что я рядом, - подмигнула дева и одарила чудище лучезарным взором.
- Ты говори-говори, да не заговаривайся, - Лан тут же отвернулся, смутился поди.
- Да, пес с тобой. Кобенься дальше.
А пока они беседы вели, медведи потихоньку спать укладывались и только вожак глаз не смыкал, все следил за порядком, из ноздрей пар валил, черные очи сверкали в ночи, виду зверь был свирепого, как и положено.
Двое вернулись на родную поляну за полночь и сразу на боковую отправились. Забралась Весна в хижину, залезла под шкуру и в потолок уставилась. Вспоминалось девице утро, как в озере плавала, как из камышей за Ланом подглядывала. Было в нем что-то особенное, доброта какая-то. Вроде и стращал, и свирепел временами, но то были пустые слова, на деле же веяло от него теплом. А уж что говорить о фигуре чудища, тут ему мог позавидовать любой богатырь деревенский. Ну, совсем разбередил душу деве, ирод.
Но и Лану нынче не особо спалось, запах Весны в нем пробуждал особые ощущения, доселе неизведанные, посему впервые почувствовал зверь страх. Он готов был на любого злыдня идти с голыми руками, а пред женщиной робел, не доводилось еще с ними дела иметь. Однако ж отпускать деву он не хотел, подобные чувства сердце бередили, наполняли душу чем-то новым, аж дышать становилось легче.
И когда Весна заснула крепким сном, очутившись в мире потустороннем, к ней в избу пожаловал Лан. Он подобно мыши прокрался, даже половица не скрипнула, и присел подле нее. Смотрел зверь на спящее создание, волосы ее стелились по постели мягким шелком, грудь вздымалась, по бархатной коже тени ночные ползли. Всего этого Лану видеть не приходилось, сие зрелище было в диковинку, но пробуждало тягу, какие-то потаенные желания.
Хотел, было, он коснуться ее волос, да только посмотрел на свои когти длинные и сразу руку убрал. Слишком уродлив для нее, слишком груб и неказист, не имеет он права касаться такого божественного существа. Тогда горько на душе стало у Лана, спустился зверь вниз, сел у потухшего костра и зашептал:
- Покой ты мне сердце рвешь, Велес? Зачем держать ее заставляешь? Не место ей здесь…
Но чаща лесная смотрела на того молча. А Велес тем временем у большого костра заседал где-то далеко, там, куда нога человека не ступала, куда звери дикие не совались. Смотрел могучий старец на огонь и в пламени том все видел. Улыбался тогда:
- Не кручинься, мил друг. Пора познать то, что когда-то отобрали у тебя невежи, пора, - вскоре замелькал в пламени лик спящей Весны. – А тебе исполнить предназначенье, охотница. Выбор вам предстоит нелегкий, но так Боги порешили, таков был наш выбор, не ваша в том вина.
И сейчас же огонь погас, а Велес в воздухе растворился…
Часть 10
Прошло, ни много ни мало, два месяца заточения, Весна уж смирилась со своею судьбой, да и Лан боле не стращал ее. Частенько они хаживали на охоту, а когда тот пропадал в чаще, дева бродила по лесу да ягоды с грибами собирала.
Так и сегодня, далече ушла краса. Запряталась в малиннике, и только русая макушка мелькала средь кустов. Напевала себе под нос девица песни, ягоды собирала в лукошко, думы думала. Но вдруг что-то вспыхнуло над головой. Вздрогнула Весна, выбежала из кустов. Глядит в небо, а оттуда шар огненный летит, да прямиком к ней. Присела тогда на землю, голову руками закрыла и зажмурилась. Но шар мимо пронесся и в дерево врезался, аж искры в разные стороны посыпались. А когда подняла голову девица, то чуть в забвенье не впала, напротив дядька в златых доспехах стоял, точеный профиль особым благородством отличался, широкая борода на груди возлежала, на поясе топор висел, лезвием поблескивал. Тут-то спохватилась дева и поклонилась. Узнала в явлении небесном самого Перуна-Сварожича. А он улыбнулся так по-отечески:
- Полно дева, встань с земли. Дай посмотреть на тебя.
Поднялась Весна на ноги, выпрямилась, тогда-то Перун и вовсе засверкал очами:
- Какая пригожая.
- Вы меня знаете? – с придыханьем молвила дева.
- Как же не знать мне тебя, солнышко ты лучезарное? Я, можно сказать, родитель твой.
- Родитель? – выпучила глаза та и совсем растерялась.
- Да, родитель. Создание ты мое рукотворное. Ну давай, присядем. Пора поведать тебе историю.
И сейчас пред ними появились две скамьи гранитные, на одну Перун сел, а на вторую – Весна.
- Ответь-ка мне, голубушка, знаешь ли ты, кто родители твои?
- Знаю, охотник Благомир и жена его Искра.
- Неправда это, - слегка сгорбился Перун и как-то заискивающе посмотрел на деву. – Как уже и говаривал, ты была сотворена мною, а сотворена из света солнечного и грома небесного. Посему я твой родитель, единственный. И рождена ты была для великих дел, но прежде чем в руки силу давать божественную, надобно было тебе среди людей задержаться, познать жизнь на земле, да охотничьему делу обучиться. Так ты и оказалась на пороге дома охотника Благомира. И не разочаровал меня охотник, воспитал тебя как должно.
- Что же это? Я и не человек вовсе? – нахмурилась дева.
- Ты вроде человек, а вроде и нет. Да и не велика ли разница? – пожал плечами тот. – Важнее другое, ты готова к тому, для чего была рождена.
- К чему же?
- К борьбе с силой нечистой.
Смотрела на Бога-воителя Весна и понять не могла, шутит ли он с нею, али правду говорит, покуда Перун то и дело похихикивал, очами сверкал да взорами пытливыми одаривал.
- Тут вот какое дело, - продолжил Перун. – Пошла молва, мол, демон в лесах здешних завелся. Молва и до нас дошла. Говаривают, беду этот злыдень творит, добрых людей обижает.
- Так здешние леса нечистью полнятся.
- Так-то оно так, - очередной раз ехидно улыбнулся Бог. – Токмо мы не давали на то позволения. Возьмем лешего, он дух полезный, да, может и побуянить, людям следы попутать, но лес бережет, к добру тянется. Али вот - кикимора, тоже полезная. Даже черт свою работу делает -охальников наказывает за деяния лихие. А вот демон – это уже дело рук злых братьев наших. Не все же Боги добротою и благородством отличаются, есть и те, кто злобу на сей мир затаили, и вред хотят нанести. Посему и творят беззаконие, создают демонов, а те кровь людям портят. И дабы бороться с ними, нужны воины светлые, кои мудростью своей, умениями и красотою будут сражать иродов.
- Выходит, я и есть воин?
- Выходит, - довольно кивнул Бог. – Ты владеешь большим сердцем, светлым умом и норову будешь непростого.
- И кто ж демон тот, с кем сразиться мне суждено? Где его искать?
- А не надо искать, он еще чуток и сам к твоим ногам падет, - захохотал Перун так, что на небе молния средь ясного неба засверкала. – Демона сего Ланом называют. Эту нечисть Велес сотворил, дабы людей добрых стращать. Негоже ему по земле хаживать. Сила евонная с каждым днем растет, темный Бог ему разум дурными мыслями засоряет, ежели не совладать со зверем, то наступят времена темные для людей. Распространит свою волю Велес с приспешником, завладеет землей и тогда даже мы не помощники.
- Но покой я-то вам? Вы Боги, вы можете сами миром править.
- Не пристало светлому воину Богам перечить, ежели говорю - должна, значит, так тому и быть. Да и к лицу ли мне за демонами Велеса гоняться?
- Лан не такой, - вдруг встала дева и отошла к дереву. – Он леса бережет, духов уважает.
- Не позволь затуманить свой разум, Весна. Злые духи могут в душу влезть, совратить, да на свою сторону сманить. Тогда поздно будет, - брови Перуна сошлись у переносицы, борода дрогнула. – Не хочешь ли ты сказать, что прониклась к нему? А?
- Какой там? – отмахнулась дева.
- Вот и славно. Ах, чуть не запамятовал, - топнул сапогом оземь Перун и у ног Весны появился золоченый колчан со стрелами, да лук тисовый. – Оружие твое, бери, не робей.
Подняла дева с земли подарок божественный, сердце тогда застучало, глаза заблестели. А лук-то в руках аж засиял светом особенным.
- Стрелы здесь непростые, - продолжил тот. – Силу они в себе несут светлую. Одна такая стрела и любой демон с душой распрощается.
Поднялся Перун и молвил на прощание:
- Я повелел тебе освободить здешние леса от нечистой силы, так не посрами меня. Ежели не исполнишь наказа, то приду я уже по твою душу.
И обратился Бог огненным шаром, и взмыл в небо, да скоро исчез. А Весна так и осталась стоять с луком в руках. В голове тогда зазвенело, в ушах засвистело, сердце заныло. Опустилась она на землю и зашептала:
- Да что же это делается? Как я его убью-то? Это ж против совести придется пойти, против воли своей. Не буду торопиться, обожду еще …
Сейчас же кинулась она к большому дубу, да принялась руками землю рыть. Спрятала в яму лук и колчан, прикрыла землицей, и кустик посередке воткнула, чтобы не забыть, где оружие спрятала, а после поднялась, лукошко взяла и пошла в сторону волшебной дубравы. Неспокойно на душе было у Весны, все мысли вертелись вокруг сказанного Перуном. Но с Богом-то спорить последнее дело. Прав он в том, что зверь людей добрых обижает, вот и отца ее чуть не задрал. А с другой стороны, Лан из лесу заколдованного не выходит, держится своей земли, так зачем же убивать его?
Сидела дева у костра до самого вечера, все на огонь глядела, тот потрескивал, языки огненные трепетали, искорки в воздухе летали. Скоро и Лан вернулся из чащи, принес он кабанчика да возложил у ног пленницы, но Весна и виду не подала, что заметила. Тогда присел подле нее зверь, покашлял ради приличия:
- Ты чего пригорюнилась? – заговорил вкрадчиво. – Болит чего? Может хворь какую подхватила? Али по дому тоскуешь?
- Не угадал, - печально усмехнулась краса, не отводя глаз от огня.
- Ну раз здорова, в тоске не маешься, может, займешься полезным делом, - и он пододвинул к ней кабанчика. – Зря что ль я его по лесу гонял.
- Будет тебе кабанчик, - как-то задумчиво молвила дева. – А вот ты мне скажи, - обратила свой взор на него. – Кто родители твои? Али ты создание Велеса?
Тут Лан погрустнел, в землю уставился, но Весна опередила:
- Не серчай на меня, я ж просто узнать тебя хочу. Но коль не желаешь говорить, то и не надо.
- Я не серчаю. Горьки те воспоминания.
- Так поделись, глядишь, легче станет.
- А ты взаправду знать хочешь? – с надеждой посмотрел на нее Лан.
- Хочу. Мы ж с тобой уже нечужие друг дружке. Ты обо мне все знаешь, а про себя таишься.
- Ну, коли не шутишь, поведаю историю, - и он уселся на полено, подкинул в огонь хворосту. – Отца мне знать не довелось, но вот матушку помню. Пришлой она была, деревенской. Жили мы с ней в чаще, к людям не совались, покуда получился я уродливым, да и замашки были звериные. Кому понравится смотреть на дитя, что на четвереньках бегает, царапается и на дичь кидается. А про таких, как моя мать говаривают, мол душу она силе нечистой отдала и акромя беды от нее боле ничего ждать не приходится. Но когда я встал на две ноги и начал речь людскую понимать, то решилась матушка на отчаянный поступок, захотела родню свою проведать и меня показать, глядишь, сжалятся, примут обратно. Тяжко ей было в лесу одной-то. И пошли мы в деревню. В тот вечер гроза нешуточная разыгралась, Перун небо в клочья рвал, не щадил. И явились мы к избе, встали на пороге, мать постучалась. Стоит, помню, меня успокаивает, а у самой сердце выскочить готово. Мне-то и в лесу хорошо было, зверей я понимал, те меня не боялись. Дверь отворила старуха, а как узрела нас, такой вой подняла, что все соседи из своих домов повыскакивали, - и тут Лан замолчал.
- Что дальше-то? – подалась к нему дева.
- А дальше на нас собак спустили. Сначала вышел из дому отец моей матери с бабкой, глянул на дочь свою одичавшую, да на дитя ее перевертыша, а после сразу собак и спустил. Я-то быстро бегал, но вот матушка. Подрали ее псы, покусали. Еле ноги мы унесли, токмо мать после этого последние силы растеряла. Раны заживали плохо. Умерла она, спустя десять дней, - у зверя глаза заблестели. – И я один остался, но тут случилось чудо, меня Велес нашел, воспитал и наказал беречь земли здешние от невежд. Сказал, помни мол злобу людскую, никогда не забывай. Твое место тут, здесь твой дом.
Весна же заметила тоску его, перебралась поближе и села рядышком, а потом и за руку взяла:
- Человек – созданье слабое, ведомое, оттого и творит беду. Я вот никогда бы тебя не прогнала.
- Брешешь, - усмехнулся Лан, а сам аж дыханье затаил. – Ты б первая меня стрелами накормила.
- Эх, твоя правда. Но вот сейчас бы ни за что не прогнала, в твоем сердце человеческого в разы больше.
- Благодарствую, - и он легонько сжал ее руку.
Дева тут же закраснелась, голову склонила, взор лукавый спрятала, но спросить не побоялась:
- Ответь мне, Лан. Я-то тебе зачем? – разомлела краса, понадеялась услышать слова особые.
- Как зачем? А кто будет наказание нести? Кто будет стряпать, - и он снова посмотрел на дикого порося, что уж давно преставился, и теперь мирно возлежал у костра.
- Вот, значит, как! – подскочила Весна. – Токмо для этого? Ну, раз так, ирод проклятый, то сам потроши кабана своего! Ишь ты! Нашел прислужницу, ух!
Боле и не нашлась, чего еще сказать, посему лишь ногой топнула в сердцах и в сторону озера направилась. Шла, бесилась, руками размахивала:
- Мужлан, супостат! Все они одинаковые, лишь бы бабу у печи посадить. Наказание нести обязана! Да что б ты на ежа сел голой шепталой, окаянный.
А как до берега добралась, отпустило ее, села она у камыша, коленки обхватила и на месяц уставилась. Так и просидела всю ночь, токмо под утро уснула, даже не почуяла, как ее Лан на руки взял и в избу отнес.
С той ночи прошло аж осемь дней.
Часть 11
Наутро проснулась Весна злющая аки шишига, все по избе бродила, половицами трещала и думу думала. Очутилась она меж двух огней, и Лана трогать не хотелось, но и Бога сердить желания не было. И вот как здесь поступить?
Да и Лану было нелегко. Чудище жило своей жизнью до ее появления, горя не знало, а теперь вся его душа наизнанку выворачивалась, что-то испытал он к девице, что-то почувствовал. То были привязанность, тоска, печаль. Весна стала для зверя ежеденным напоминанием того, что он хотел запрятать в сердце как можно глубже.
Маялись оба, места себе не находили, да все в молчанку играли, взгляды прятали, а Боги за ними неусыпно следили, каждый жаждал свое получить.
Время клонилось к обеду, голодно стало так, что аж живот у девицы скрутило, выглянула она из окна, осмотрелась, а вокруг тишина. Лана и след простыл, дубы дремали да сны разглядывали, солнышко заливало золотым светом полянку, деревья будто замерли, одним словом – сказка.
Весна слезла вниз, подошла к котелку, а там пусто. Вздохнула тогда и решила в лес отправиться, ягод каких поискать.
Бродила средь елей и сосен, тени на земле рассматривала, но мысли тяжелые душу не отпускали. И чего Боги увязались за ней? Чего им надобно? Не заметила девица, как ушла далече от дубравы, а когда очнулась, то закрутила-завертела головой, вокруг-то места дикие, страшные – землица сухим хворостом устлана, деревья стоят мертвые, звуки слышатся из чащи недобрые.
- Вот же дурная голова, - в сердцах прошептала Весна. – Даже копья с собой не взяла, явилась с пустыми руками. Лишь бы на зверя какого не напасть, тут-то прятаться совсем негде.
Сейчас же краса шаг сбавила и принялась высматривать знаки особые, дабы выбраться из глуши, токмо здесь мха не росло, муравейников не имелось, все деревья походили друг на друга, посему пришлось идти наугад. Долго ли коротко ли, но вскоре донеслись до ушей звуки знакомые, то был смех людской вперемешку с плесков воды. Весна шла как завороженная, аж сердце заныло, поскучала она по людям, по деревне своей, по батюшке с матушкой.
Тут уж и чаща закончилась, ступила дева на ковер из зеленой травы, добралась до высоких кустов и затаилась. А как набралась храбрости, то выглянула и сразу заметалась душа, очи слезами наполнились. Вышла она к озеру, что покоилось недалеко от деревни родной, а на берегу сего озера ее подружки сидели да смехом заливались.
Смотрела на них Весна, по щекам слезы горькие катились, сердце из груди выпрыгивало. Так и хотелось выйти к ним, но понимала девица, что не примут ее, проклянут, а что еще хуже, охотников натравят. Для деревенских она теперь злой дух не иначе.
Насмотрелась Весна на жизнь свою прошлую, наплакалась и побрела обратно. Возвращалась по вечеру, да опять через места жуткие. В чаще с закатом еще страшнее стало, то там, то здесь хворост трещал, скрипы раздавались, шаги тяжелые, точно чудища на охоту вышли.
- Ох и влетит мне от Лана, - все сокрушалась Весна. – Запрет в избе, как пить дать. Ну и ладно, все равно жизни никакой нет.
И тут шорох заставил ее замолчать, огляделась дева, темень вокруг кромешная, ни зги не видно. Хотела было спрятаться за сухим стволом, да поздно, из чащи показались здешние хозяева – волки. Насчитала Весна аж семь голов, никак всей стаей явились. Окружили ее звери дикие, стоят, глаз не сводят, зубами лязгают.
- Да что ж за день-то такой? – взмолилась несчастная. – Да будьте вы все трижды прокляты! Рвите, ежели хотите.
Вдруг где-то что-то треснуло, волки разом отвлеклись, тут-то краса и решилась на отчаянный поступок – пустилась наутек, а те за ней. Бежала что было мочи, но далеко убежать все равно не вышло, нагнали ироды и снова в кольцо взяли, токмо теперь решили перейти в наступление. Весна подхватила с земли палку длинную и давай отгонять серых, а они подбегают с разных сторон, за ногу ухватить пытаются. Один в штанину так и вцепился, но тут же по лбу получил, заскулил и зубы-то разомкнул. Недолго радовалась девица, все сильнее сжимали ее волки, подбирались все ближе и ближе. И уж зажмурилась тогда горемычная, приготовилась смерть лютую принять, но вместо клыков острых, ощутила прикосновение горячей руки. Откуда ни возьмись, возник пред ней Лан. Токмо серые сдаваться не хотели, уж больно голодные были.
И началась битва, прыгали они на Духа лесного, а тот ловил их за хвосты, да за загривки и расшвыривал как котят. Только и летели клоки шерсти в разные стороны, уж скоро бежали волки прочь, поджавши хвосты.
- Ну что? – молвил Лан, провожая взглядом стаю. – Набегалась по лесу? Никак сбежать хотела?
- Ничего я не хотела, - буркнула девица.
- Врешь. Знаю, где ты шастала. К людям ходила.
- Так ежели все знаешь, то почему я здесь? Могла бы и уйти к своим.
- Ха, - усмехнулся зверь, сверкнув клыками. – Они бы тебя под белы ручки, да в костер забросили, али в озере том самом утопили. Ты теперь чужая для них.
На что Весна ничего не ответила, лишь слезы в глазах заблестели.
И пошли они обратно – в дубраву. Вернулись глубокой ночью. Лан костер развел, откуда-то рыбу достал, насадил на ветки, да над огнем расположил. И только Весна сидела, ни жива, ни мертва. Так и стоял в ушах веселый смех, так и видела она подружек в расшитых платьях, сидевших на берегу.
Что за невидаль такая? Вроде сама всегда людей сторонилась, любила по лесам хаживать в тишине, а тут тоска съедает. Что ж это выходит, ей нигде места нет? Везде ей тошно. Али может, и правда воротиться домой? Пасть в ноги к отцу, согласиться на все, да жить-поживать. И пускай Боги разбираются меж собой, пускай Перун сам скачет со своим луком по лесам за демонами. Но Лан… боязно Весне было расставаться с ним, запал ирод в сердце, токмо дикий он, в людях разуверившийся. Да и что за жизнь в заповедном лесу? До самой смерти от людей бегать, прятаться… Нет, не жизнь это вовсе, а мучения.
Месяц к тому времени окутал серебристым светом весь лес, костер потрескивал, искры взмывали вверх и тут же гасли, тени от пламени плясали вовсю на угрюмых лицах двоих, что с понурым взглядом восседали у огня. Тут не сдержалась Весна:
- Зачем я тебе? Покой Велес приказал держать меня в неволе?
- В дела Богов я не вмешиваюсь, коли дают указания, значит надобно их исполнять.
- И что ж? До старости мне здесь сидеть?
Но Лан ничего не ответил, поднялся он с места и потопал в сторону озера, Весна же сдаваться не собиралась, побежала за ним, а пока бежала, подымала с земли ветки да камни и бросала тому в спину:
- Куда пошел, демон проклятый? – кричала девица. – Вы ж меня в прислужницу превратили! Глаза б мои вас всех не видели! Да лучше б волки меня в той чаще задрали! Истукан ты бесчувственный! А ну стой!
А чудище не останавливалось, летящие в него камни будто и не ощущало вовсе. Остановился Лан только у берега, Весна же так разошлась, что со всего маху влетела ему в спину, но зверь так и остался стоять аки каменное изваяние, а вот краса шлепнулась на мокрый песок:
- Что тебе надобно от меня? – продолжила кричать дева. – Бродишь все по чаще, глаза свои бесстыжие прячешь! Никто тебе не нужен! Провалиться тебе сквозь землю, супостат клыкастый! Правильно люди добрые погнали тебя из деревни, жалко собаки не разодрали!
И сейчас Лан не выдержал, глаза его красным огнем вспыхнули, нагнулся он над пленницей, подхватил одной рукой да в воздух поднял:
- Много ли ты знаешь обо мне, отродье человеческое! – зарычал звериным голосом. – Из-за вас я чужой на этой земле, из-за вас остался сиротой, из-за вас лишился дома! Чем это я хуже вас? Боги создали всех нас и наказали жить на общей земле, повелели схоронить ее. А такие как ты землю не уважаете, зло творите повсеместно.
Весна тем временем вцепилась в него, принялась ногами пинать:
- Так раз я зло, раз человечье отродье, зачем держишь? Убей тогда или отпусти по-доброму, иного не дано!
- Не могу отпустить!
- Отчего же? Велес наказал, и ты сразу хвост поджал? Трус!
- Дура окаянная! – рыкнул он и подтянул ее к себе. – Из-за тебя я сон потерял, ни охотиться не могу, ни за порядком следить. Ты дана мне в наказание, чтобы я в который раз понял, что судьба моя страдать от чувств диковинных и помереть в одиночестве!
Как произнес Лан последние слова, так отпустил ее сразу.
- От каких таких чувств? – тут же притихла Весна и заговорила вполголоса.
- Сам не знаю. Твои очи вижу каждую ночь во снах, отчего просыпаюсь с испариной на лбу. Как смотрю на тебя, так в душе, будто что-то расцветает, но тут же боль пронзает сердце.
- Правду ли говоришь? – исподлобья взглянула на него дева.
- Гореть мне синим пламенем, ежели неправду говорю.
- Вон оно как, - не растерялась девица, взяла его руку и к сердцу своему прижала. – Так раз я настолько жизнь тебе попортила, почему же не откажешься от меня? Почему не отпустишь? Мое сердце тоже не каменное, оно понять тебя хочет, да не может. Слышишь, как стучит?
- Слышу…
- Раз слышишь, позволь моему сердцу успокоиться.
- Я не такой как ты, я не человек. Зверь я, порождение темных сил Велеса. Со мной тебе хорошего ждать не придется, я…
Токмо Весна не дала договорить, она бросилась ему на шею, да поцеловала зверя в уста. Жаром растекся тот поцелуй по телу Лана, обхватил он деву за осиную талию, прижал к себе и пропал на мгновение.
А Велес тем временем наблюдал за двоими, как наблюдал и Перун, токмо Велес-то от радости в ладоши хлопал, а Перун сапогом золоченое колесо своей колесницы пинал, да ругался совсем не по-божески.
Часть 12
Так и просидели двое у озера до самого утра. Сыскали они друг в друге успокоение, так думалось Весне. Она-то по-девичьи мечтала о радостях жития в заповедном лесу, о том, как будет опорой для своего друга сердечного, а Лан мыслил об обратном, боязно ему было за любимую, покуда жили в памяти те страшные дни, когда люди лишили его родной матери. Да и что он мог предложить такой красавице? Никак худую избу и чащу темную. Не того достойна Весна, ей бы звездочкой яркой сиять средь прочих девиц да юношей, но никак не прятаться в лесах дремучих.
А когда солнце поднялось высоко, то оставил Лан сердечную, отправился в чащу. Желал он услышать там слово божеское, а вдруг Велес явится, вдруг направит, советом мудрым одарит. Но Велесу нынче было не до терзаний его верного слуги, он ожидал явления самого Перуна. Тот долго ждать себя не заставил, явился вовремя. Как и полагается, спустился на колеснице золоченой.
- Ну? Зачем кликал? – Перун нахмурился, руки могучие на груди сложил.
- Да не серчай, громовержец, не серчай. Давай присядем, потолкуем о делах наших. Ты-то поди понял уже, победа за мной будет. – Велес наоборот, в улыбке расплылся. На пень дубовый уселся и с хитрицой в глазах на Перуна поглядывает.
- Ты не торопись, Велес. Спор об чем был? Что воительница моя демона твоего подчинит, а после жизни лишит. Он ужо у ног ее возлежит, осталось дело за малым.
- Ох, не знаешь ты жизни мирской, совсем засиделся на верхах. Токмо и гремишь почем зря. Весна твоя людьми воспитана, в ней человечьего больше, чем в тебе божеского. Дева к моему супостату чувства имеет, посему убить не посмеет, рука не подымется.
- Не бывать этому! - вскричал Перун и топнул ногой, что аж земля содрогнулась, а Велес чуть с пня не слетел.
- Поглядим… - буркнул Велес и приготовился было обратиться в зверя дикого, да Перун окликнул.
- Не забудь, сын Рода! Ежели за мной победа будет, то жить тебе шесть сотен лет в обличии Змея и к людям не соваться!
- А как же, помню-помню. Токмо и ты не забудь, за свою победу стребую с тебя плату достойную.
- Мое-то слово кремень.
Велес токмо скривился, после в ладоши хлопнул, да в кабана обратился, а Перун вернулся в колесницу, кони тут же на дыбы встали и ввысь вознеслись, а Велес вслед собрату своему брезгливо хрюкнул и в лес убежал.
Лан весь лес обошел, но хозяина своего не сыскал, посему решил дождаться ночи темной, авось Велес и появится в месте особенном, где они встречи тайные устраивали. К Весне возвращаться смысла не имелось, говорить-то не о чем, а пустыми обещаньями сыпать - только красу обижать.
Весна тем временем порядки в избе наводила, да песни пела. Дубам-мудрецам сии песни по нраву пришлись, они заскрипели, принялись ветками размахивать да листвой шуршать в такт напевам девичьим. К вечеру дела все были деланы, переделаны и пригорюнилась девица, присела у костра, принялась косу расплетать да тихо шептать себе под нос:
- Никак деру дал… Эх, трусливый нынче мужик пошел. Не нужна я ему здесь, возится со мною, а сам в чащу смотрит. Да и чего желать от демона лесного? Дикой он, озлобленный.
- Не такой уж и дикой, - вдруг послышалось из-за дерева.
Дева вздрогнула, уставилась в темноту:
- Кто там страх нагоняет? Покажись, коль не шутишь…
- Чего ж не показаться, вот он я – вышел на свет старичок, ростом с отрока желторотого. Тут и признала его Весна.
- Леший?
- Он самый, - прищурился дедушка. – Пустишь к огню-то? Зябко вечером в лесной чаще, погреться бы… Раз уж похлебки не пожалела, не пожалей и тепла для старца.
- Садись дедушка, - подорвалась Весна с места, набросила шкуру на бревно, дабы Лешему сиделось мягко.
- Благодарствую, красавица.
Леший с довольным лицом уселся на бревно, бороду на плечо закинул, а после руки к огню протянул:
- Почем Лана зверем кличешь? А?
- А разве не зверь он? Разве не лесом воспитан, не Велесом холен и лелеян?
- Верно говоришь, токмо не путай дикой облик с дикой душой. Душа у него человеческая, добротою ко всему живому преисполненная. И к тебе тоже.
- Хм! – хмыкнула Весна и отвернулась. – Не правда это, ему лес дороже. Вон, стоило раскрыться, как умотал в чащу, по сей час не видать.
- Боится он, за себя, за тебя… Думу думает. Вот ты, готова ему опорой стать? Готова мирское променять на житье в дремучей чаще?
- Ох, не знаю, не знаю, дедушка.
- То-то и оно. Лан чувствует сомнения в сердце твоем, оттого и страшится. Не гневись на него, покуда сама не приняла решения.
- Не все так просто, - вздохнула дева, глаза заблестели. – На распутье я.
- Знаю, слыхал о божьих происках. Велено тебе совершить лихое деяние. Токмо ты знай, Боги порою похлеще детей малых, как вздумают чего, так будут душу мотать. Для них игры это, увеселения, а для тебя - боль и терзания.
- Не трону я Лана, не смогу. Пусть Перун хоть перевернется в колеснице своей, но супротив сердца не пойду.
- Да, тяжки дела. Ежели решишься на шаг отчаянный, зови. Помогу. Постучишь по стволу осины три раза, обернешься вокруг себя столько же, и прошептать не забудь: «Леший, Леший наворожи, тропку к дому укажи».
- Благодарствую, дедушка.
Тогда встал Леший, поклонился и исчез, будто и не было старца. А Весна еще сильнее задумалась. К Лану прониклась, полюбила, но не дадут Боги им житья, не дадут.
Ночь настала, черным пологом лес укрыла. Костер уж почти потух, только редкие угольки не сдавались, продолжали рдеть и потрескивать, а Весна все ждала возвращения Лана, ждала и тихо плакала. Вспомнился который раз дом, мать с отцом, охота и жизнь беззаботная. Там-то любили ее, берегли и словом ласковым ежеденно баловали. Истомилось сердце девичье, изгоревалось.
Вдруг осенило ее, подняла голову Весна, на месяц белоснежный взглянула:
- А вернусь-ка я домой. Так всем легче будет. Глядишь, и Боги отступятся. Не быть мне суженой духа лесного, не быть и воином небесным. Паду к ногам родимых, прощенье вымолю и пущай решают мою судьбу. Хоть замуж отдают, хоть на костре жарят…
Так и уснула дева у потухшего костра.
Наутро птахи лесные защебетали, солнце позолотило росистые травы и деревья. Весна проснулась, осмотрелась вокруг да потихоньку начала собираться в дорогу дальнюю. Пришло время повиниться перед родимыми и исполнить волю отца. Коль не пришел Лан, значит, не пожелал ее любви, а раз так, то и перед Велесом она чиста, покуда наказание свое получила.
А Лан дождался-таки хозяина, явился Велес:
- Чего не весел, супостат? – громогласно произнес тот и уставился жгучим взглядом на слугу своего.
- Совета твоего просить хочу. – Лан сел на землю, голову опустил в знак уважения.
- Ну, давай… проси… - тогда Велес сел на камень высокий.
- Можно ль мне, зверю дикому, понадеяться на человека? Поверить в искренность, в любовь? – на последнем слове Лан споткнулся, еле выдавил из себя.
- Никак к пленнице проникся?
- Проникся, всем сердцем.
- Но боишься?
- Боюсь, что не пара я ей…
- Отчего же не пара? Ты создание божественное, она создание божественное, токмо ты мною благословленный, а девица – другим Богом, Перун родич ее.
- Ты попутал верно? – от удивления Лан на ноги поднялся, устремил суровый взор на Велеса. – Она людских кровей.
- Эх, - вздохнул Велес и с грустью в голосе продолжил. – Ее отец и единственный родитель – Перун, ворог мой потомственный. Воюем мы с ним так долго, что уж и забыли с чего побранились. Перун послал дитя свое на землю, к людям, дабы воспиталась та в миру, познала жизнь простую, поддалась чувствам человеческим.
- Так вот оно как… Выходит, я дочь громовержца в плену держал?
- Выходит так. Но за это тебе думать не надо. Вопрос в другом. Пожелает ли создание небесное принять себе в спутники демона? А вот на этот вопрос я тебе не отвечу, не знакома мне природа ее чувств, ейное сердце от моего взора сокрыто.
- Не поможешь, значит?
- Нет. Отныне сам ищи тропы, глядишь, одна из них и выведет тебя к свету. И не страшись ошибок… В одном подсобить могу. Людям не верь. Они никогда не примут такую образину как ты, - и сейчас захохотал Велес, заблестел очами.
Скоро распрощался хозяин со слугою.
Лан еще долго думал, спорил с собой. Что такое страшилище может дать истинной красе, чья душа чиста аки слеза Алконоста? Токмо понимал Лан, что житья спокойного ему уже не будет без нее, украла Весна его покой, проникла так глубоко в сердце, что вырвать мысли о ней получится только вместе с тем самым сердцем. И решился на отчаянный шаг.
А Весна тем временем попрощалась с дубами, отчего некоторые из мудрецов даже слезинку пустили, попривыкли они к песням красавицы, к голосу ее ласковому, но отговаривать не стали, не их это – лезть в дела сердешные.
Вышла она из дубравы и побрела по тропке в сторону темной части леса. Давеча пришлось ей там побегать от волков, но сейчас страха не было, покуда солнце сияло высоко, да и Лан так настращал серых, что еще долго они будут обходить его пленницу стороной. А как добрела до чащи, так подошла к осине, постучала по стволу три раза, обернулась вокруг себя и прошептала слова заветные: «Леший, Леший наворожи, тропку к дому укажи». Сейчас же взору ее предстала картина чудодейственная – стали появляться следы на сухой земле и вели они глубоко в лес, по ним дева и пошла. Долго ли, коротко ли, но к вечеру уже вышла к краю леса. Не обманул Леший, указал путь верный, вот и поля родимые показались. А уж от них до дома рукой подать.
Обернулась Весна к лесу на прощание и произнесла с тоскою в голосе:
- Не поминайте лихом, леса заповедные. И не держи на меня зла друг сердешный, коль не нужна тебе моя любовь. Живи привычной жизнью, вспоминай хоть изредка. Я-то тебя не забуду.
Как стемнело, добралась девица до родной деревни, обошла соседей стороной, дабы не пугать видом своим, все ж одежа поизносилась, да и репейников поналипло везде, точно кикимора лесная до людей решила прогуляться. Скоро показалась изба, в окне лучинка маячила, видать не спят еще матушка с отцом.
Перед дверью Весна расплакалась, присела на завалинку и не смела постучать. Да и не пришлось, мать, будто почуяла что-то, сама вышла на порог, а как увидела беглянку, так чуть не упала без чувств:
- Кровинушка, - прошептала Искра и кинулась к дочери. – Вернулась, родимая.
- Вернулась, матушка. И отдаюсь на ваш суд, простите окаянную. Верно, бес попутал.
- Полно-полно, голубушка. Ты дома, а что, да почему – неважно уже. Пойдем в избу, зябко на улице.
Часть 13
Весна проснулась от звука разбившейся плошки. Матушка кухарила с самого утра. Огляделась вокруг девица - светелка родная, перина мягкая, на стене лук висит, его тятенька смастерил, когда Весне было всего-то шесть годков от роду. Уже тогда она любила стреливать, правда попадала все в землю али в курицу, что квохтала поблизости.
В окошко светелки заглянуло солнышко ласковое, ослепило красу. И радоваться бы ей, что домой воротилась, но на сердце тяжко было, будто камень пудовый положили. Всю ночь снилась Весне дубрава волшебная, снились очи горящие. Токмоконец всему пришел, не увидит она больше Лана, не прогуляется по чаще, не искупается в речке той.
От дум ее отвлек Благомир, он тихонько вошел, сел на сундук, а заговорить все не решался.
- Да ругай уже, - забравшись под одеяло, пролепетала оттуда Весна.
- Не ругаться я пришел, - с тоскою в голосе ответил отец. – Знаю, на кой в чащу подалась.
- Токмо не сумела отомстить-то… Слаба оказалась.
- Рука дрогнула?
- Сердце…
- Вон оно как, - вздохнул Благомир, после встал, подошел к кровати и сел на краешек. – Это хорошо, что дрогнуло.
- Правда? – из-под одеяла показались два глаза, полные слез.
- Правда-правда. Медвежье место охраняться должно.
- Что со мной теперь будет? Старейшина обратно в лес погонит?
- Не погонит, ежели за евонного сына замуж пойдешь, - произнес с еще большей грустью отец.
Во взгляде Благомира сейчас дюже много печали было, не хотел он такой судьбы кровинушке, покуда нагляделся на сыночка Судимира. Тот хоть зла в сердце не таил, но уж больно горделивый был, упрямый, думал про себя слишком уж лестно, тогда как Весна больше других любила, себя не жалела, для каждого доброе слово находила.
- А я пойду, - еле слышно ответила краса, а из очей слезы полились. – Нашаталась по лесу, нагоняли Боги меня по сухостою, хватит.
- Что же приключилось с тобою там, голубушка?
Благомир обнял дочь, крепко-крепко прижал к могучей груди.
- Не хочу вспоминать, не хочу больше слезы зря проливать. В той чаще я душу свою оставила.
- Ничего, ничего, родимая… - гладил ее по темени отец. – Время бегом бежит, позабудется все, уляжется, утрясется. Ежели не лежит у тебя сердце к Отаю, не ходи за него. Я уж с Судимиром сговорюсь как-нибудь.
- Ровно мне, будет ли Отай женихом али другой кто.
Тогда поднялся Благомир, вздохнул тяжело и вышел из светелки. Почуял он неладное, неспроста дочка так мечется, что-то приключилось с ней плохое. Злой дух видать поглумился на славу.
С неделю Весна слонялась по избе как неприкаянная, душа истосковалась по чудищу, так и желалось бросить все, да вернуться в дубраву, кинуться на шею Лану и поклясться в вечной верности, но умом понимала краса, не хочет он любви ее.
Но толку горевать, коль воротиться нельзя. Да и за окном теплынь. И решилась Весна прогуляться до Светеха, повидаться со старцем, поплакаться на судьбинушку свою.
Шла девица лесом, покуда не решилась показаться перед деревенскими. Чего доброго ведьмой нарекут, потом не отмоешься.
Светех тем временем сиживал на завалинке, на коленях у него старенькие гусли лежали.
- Доброго здравица, - произнесла Весна, когда вышла к нему.
Старик чуть с завалинки-то не свалился, когда увидал беглянку.
- Весна! Доченька! – заулыбался он, что аж морщины кое-где на лице разгладились. – Живая.
- Живая…
- Где же ты пропадала? Здешние сплетницы чего только не навыдумывали ужо.
- Расскажу токмо тебе, боле нет никому веры, а отца с матерью обижать больше не хочу, настрадались они от меня достаточно.
Светех кивнул в ответ, отложил гусли и приготовился слушать. Весна поведала ему все, что с нею случилось в чаще лесной, как Боги решили поглумиться, как встретила Лана, как полюбила его. Старик только и делал, что качал головой от изумленья.
- Тепереча нет у меня другого пути, кроме как идти в жены к Отаю, - закончила дева.
- Ох, горлинка… Видать судьба у тебя такая. Раз уж ты самим громовержцем избранная, не оставит он тебя в покое, вернется за должком.
- А пущай возвращается. Не подниму руки на Лана, покуда жива.
- Боги могут, как благодатью снизойти, так и небеса на голову обрушить. Не боишься гнева евонного?
- Не боюсь. Пусть хоть всю душу вытрясет, пусть все кости переломает. Я не пойду на поводу у самодура небесного.
- А Отая не жалко? Ты ж не любишь его.
- Ежели пойду за него, то Судимир не прогонит, условились они с отцом, Старейшина слово дал.
На сей рассказ Светех только головой покачал, да принялся гусли настраивать.
- Давай-ка, спой, - улыбнулся старик. – Хватит горькие слезы лить.
И заиграл охотник на гуслях, а Весна запела:
Шелковая трава - это волос мой.
Шелковая трава - это волос мой.
Белы камушки - это глазки мои.
Белы камушки - это глазки мои.
Бела рыбица - это тело мое.
Бела рыбица - это тело мое.
А речная вода - это слезки мои.
А речная вода - это слезки мои.
Ключевая вода - это кровь моя.
Ключевая вода - это кровь моя.
Когда вернулась Весна домой, у калитки ее ужо Отай поджидал. Смотрел на красу с прищуром, в очах пламя разгоралось:
- Воротилась, невестушка.
Токмо деве с ним беседы вести совсем не хотелось, устала она. А Отай и не стал дожидаться слов, он смело подошел к Весне и припал к ней устами.
- Я ждал тебя, верил, - шептал он ей на ухо. – Ты сердце мое украла.
А у Весны опять слезы на ресницах задрожали, ком к горлу подступил, отвела она взгляд в сторону сада темного. И хотела было что-то сказать, да словно окаменела. Из темноты смотрели на нее два горящих глаза. Вырвалась тогда дева из объятий Отая, кинулась к калитке, но того, кто в ночи пряталась уже и след простыл. А может и вовсе почудилось?
- Весна? Что с тобой? – подошел к ней Отай.
- Устала я. Почивать пора, - и она ступила на порог избы, но остановилась и, посмотрев на парня исподлобья, добавила. – Выйду за тебя, как и обещала. А до того дня не лезь ко мне.
И занялись обе семьи свадебными приготовлениями. Обряд порешили совершить поскорее, а то чего доброго, невеста опять в лес убежит.
Дни тянулись для Весны медленно, боязно ей было, душа кровоточила. С той ночи покой совсем потеряла, почти не спала, не ела, довольствовалась нехитрыми крохами. Неужто Лан приходил? А как увидал ее, изменщицу так возненавидел на веки вечные.
А Лан и вправду приходил. Но не возненавидел красу, покуда виноватым во всем видел только себя, не будь он иродом таким, не ушла бы Весна. Когда увидал их двоих, то сердце будто стрелой пронзило. Вернулся в чащу той же ночью, убежал далече и всю ночь истошно ревел голосом звериным, отчего вся живность по норам да дуплам попряталась.
Оба маялись. Весна каждую ночь рыдала в подушку да приговаривала: «Воротись ко мне, приди за мной, я уйду за тобой хоть на край земли. Лан, родимый… Люблю я тебя, зверя дикого… воротися за мной, не дай окунуться в омут с головой, не дай сгинуть в пучине».
Только время-то на месте не стоит, завтра уж обряд должон свершиться. Но прежде чем принять в свою семью невестку, Судимир решил провести с беглянкой беседу. Пригласил он ее к себе на рассвете. Весна пришла вовремя. Они заперлись в сенях, Старейшина сел на большой ларь, указал перстом девице на скамью напротив.
- Вот о чем говорить хочу, - брови Судимира к тому моменту съехались у переносицы. – Я жизнь прожил, много знаю, много ведаю. Научился видеть в людях доброту, злобу и кривду.
- И чего же во мне разглядели, Старейшина?
- Не любишь ты сына моего. Пущай я и условился с Благомиром о том, что не прогоню, ежели свадьбу сыграем, но тебе не верю. Посему хочу слово с тебя взять, что не подведешь, что не опозоришь мою семью.
- Не убегу.
- Да что мне слова пустые! – грозно произнес Судимир. – Мне нужно слово обязательством сдобренное.
- Чего ж вам еще от меня надобно? Жизнью поклясться? Так поклянусь.
- Нет, клятв не надобно, - отмахнулся старик. - Ежели ты подведешь меня, али вздумаешь бунтовать супротив Отая, я изгоню из деревни не только тебя, но и родичей твоих.
- Несправедливо это! – подскочила с места Весна. – Отец с матерью не виноваты!
- Они-то как раз и повинные, не воспитали в тебе кроткости, - довольно улыбнулся Старейшина. – Так скажи мне, принимаешь сие обязательство? Готова слово дать?
- Готова. Обещаю, что выйду за Отая и буду достойной супружницей ему, - со слезами на глазах ответила краса.
- Вот и умница. Теперь ступай, готовься к обряду.
Домой Весна воротилась как в воду опущенная, и не потому, что мыслила сбежать из-под венца, а потому что отныне судьба ее – стать пленницей в доме Старейшины, безмолвной тенью Отая. Мать с отцом видели мученья дочери, токмо сделать ничего не могли, не знали всей правды, они думали, что Весна всего-то свадьбы боится, не хочет из отчего дома уходить, а истинных причин им знать никак не довелось.
К обедне явился паренек от жениха, принес по обычаю петуха, а Искра взамен передала свежеиспеченный курник. Сегодня все были заняты важными делами, усердно готовились к обряду. Женщины вычищали избы, кухарили, а мужики налаживали телеги, готовили лошадей к свадебному поезду.
Этой ночью девица не сомкнула глаз, все сидела у окна, глядела на месяц в серой дымке. Слез в ней не осталось, лишь сердце продолжало щемить.
- Так тому и быть, - шептала она. – По заслугам мне, окаянной. Лана обидела, Богов прогневала.
Но не только ей не спалось этой ночью, Лан тоже мучился. Велес доложился слуге о скорой свадьбе возлюбленной и дал наставленье не мешать. Пущай девица обретет человеческое счастье, а Лану суждено леса оберегать, не создан он для любви. Да и какой жених из чудища? Таким только детей малых стращать. Лан понимал, однако ж, разве сердцу объяснишь? Разве заставишь забыть? Нет… не заставишь…
Часть 14
Утро началось с суеты. Искра все носилась по избе, на мужа ворчала за нерасторопность, еще и сваха пожаловала ни свет ни заря. Только Весна сидела в своей светелке и носа не казала, опостылело ей всё. Да и чего радоваться, когда жених сердцу негож. Отай и силой был наделен, и умом, и красотой, да только Весне не надобно было всего этого, желалось ей только одного – взглянуть еще раз в очи бесовские.
Скоро в светелку пожаловала матушка, она принесла шкуру звериную:
- Пора, голубушка.
Искра расстелила шкуру на сундуке, после завела двух глазок[1] со свадебными нарядами. Когда Весна села на сундук, девы запели и принялись наряжать невесту. Её одели в белую рубаху расшитую красной нитью, а поверх в красный парчовый сарафан, на голову водрузили цветочный венок. Березовым гребешком расчесали волосы и вплели в них разноцветные нити. И пока девицы колдовали над ней, все не переставали протяжно петь обрядовые песни предков, от которых на сердце Весны еще тяжелее стало. Искра заметила тоску в глазах родимой, мать попыталась было вызнать причину, но Весна молчала рыбой, токмо ноздри раздувала от нестерпимой душевной боли.
Когда с нарядами было закончено, сваха отправила в дом Отая гонца, дабы сообщил он о том, что невеста готова.
В доме Старейшины тоже творилась суета, женщины готовили угощенья, мужчины отлаживали телеги. А Отай сидел за большим дубовым столом и смиренно слушал наставленья Судимира. Старик знал, что невеста любви-то в сердце не держит к его сыну, оттого и нравоучал Отая.
- Ты жену люби, да только слабости характера не кажи. Пущай она видит в тебе большую волю, пущай сидит за мужниной спиной тихо. А то знамо дело, с ейным-то норовом. Вон, чуть родичей в могилу не свела. Не давай ей большой свободы.
- Плохо о Весне думаешь, отец. – со смехом ответил Отай. – Она девица добрая.
- Так-то оно так, токмо все ж не забывай о бабской хитрости. Соврут и не покраснеют.
- Меня не проведешь.
- Ты не зарекайся, Отай. Думаешь шутки шучу? Как бы не так.
- Неужто есть причины не верить ей? Может, ведаешь чего да молчишь?
- Не знаю, не ведаю, - тут же отмахнулся Судимир. – Я жизнь прожил, людей всяких повидал, посему и делюсь с тобой мудростью. В чужой-то душе — не вода в ковше: не разглядишь сразу.
- Благодарствую, отец. Но ты не бойся, я верю, Весна будет достойной женой.
- Да прибудут с тобой Боги, сынок.
Тут в избу мальчока забежал и, отдышавшись, сообщил о том, что невеста готова к обряду.
- Пора, - хлопнул Судимир рукой по столу. – Собирай поезд[2].
Вся родня жениха высыпала на улицу, да принялись рассаживаться по телегам.
А Весна все сидела на том сундуке, ни жива, ни мертва, даже свекла не помогла сокрыть бледность лика девичьего. Но сколько бы ни желала она сбежать, сколько бы ни просила Богов помочь ей, разумом-то все равно понимала – никуда уже не деться. Не будет больше охоты, не хаживать ей больше по лесам со Светехом, не гулять под луной, когда захочется.
Скоро с улицы донеслись звуки бубенцов. Благомир поспешил к воротам, дружки побежали в сенцы встречать жениха, а Искра отправилась к дочери:
- Что ж с тобой творится, голубушка? Неужто так боишься ложа супружеского? Ты не тревожься… Отай любит тебя, он лаской одарит.
- Не страшусь я ночи. – твердо ответила Весна.
- Тогда отчего печалишься? Как из лесу вернулась, будто подменили тебя.
- Не пекись обо мне, матушка. Я и была сильная, а чаща меня еще сильнее сделала. Вытерплю. Лишь бы у вас все ладно было.
- Не любишь Отая, верно? – очи Искры печалью наполнились.
- Не люблю.
- Послушай, Весна. Не ко всякому любовь сразу приходит, случается и пожить поначалу, а уж потом…
- Стерпится-слюбится?
- Верно.
- Не со мной, матушка. Не со мной. Терпеть буду, но полюбить не смогу. Как можно, ежели сердце… - но тут Весна смолкла, дабы не сболтнуть лишнего. – Не печалься, - спустя время продолжила с улыбкой. – Все будет хорошо.
- Горюшко ты мое, - обняла Искра дочь. – Боги всегда тебе благоволили, они в обиду не дадут.
На эти слова Весна лишь скромно кивнула, покуда знала, какую судьбу для нее уготовили те самые Боги.
Отай зашел в светелку и обомлел, уж больно красивая была Весна. То он ее видел в одежах простых, а сейчас стояла она величава аки жар-птица. А краса глядела на него и будто не видела. Баса[3] и силушка парня ее не трогали вовсе, тогда как глазки смотрели на Отая с придыханьем.
- Ты готова? – спросил он, когда подошел к невестушке.
- Готова, - ответила Весна и взгляд отвела в сторону.
- Вижу, страшишься, - дотронулся до ее плеча Отай. – Не бойся меня, я ж люблю тебя.
- Айда на венчание… Жрец уж поди заждался.
Отай тогда воздуха в грудь побольше набрал и кивнул. Думал парень, что Весна торопится из-за любви большой, просто горделивая, посему и скрывает чувства свои.
Когда показалась чета на крыльце, так народ деревенский загудел, ребятня в ладоши захлопала. Радость-то какая, сын Старейшины жениться пожелал, да еще и на такой красавице. От нее полдеревни молодцев млели, а досталась Отаю.
Жених усадил красу на телегу и выдвинулся поезд к старинному дубу, что рос неподалеку от дома Светеха. Там давно уж повелось обряды совершать, покуда у дуба этого некогда великий воин Белогой поборол медведя, что взбесился и пошел косить народ честной по чем зря.
К шествию вся деревня присоединилась, каждый вышел, дабы сына Старейшины поприветствовать и пожелать добра молодым. Люди радовались, песни пели, вытанцовывали около телеги молодых, токмо невесте до них и дела не было, она все в чащу лесную вглядывалась, искала спасителя.
- Прибыли, - шепнул Отай на ухо Весне, когда пред ними высоченный дуб вырос.
Стоял великан на полянке, с одной стороны от старца лес возвышался, а по другую сторону луга начинались. Весна знавала эти места, частенько хаживала она мимо векового дуба, от него-то до Светеха было рукой подать.
У дерева жрец ожидал, вида устрашающего – длинная борода до самых колен, седые волосы до поясницы, глаза блестели как у ястреба, морщины глубокими бороздами легли на лик старческий. Голову его жестяной обруч стягивал, тело было облачено в просторные льняные одежды на поясе перетянутые бечёвой, а в руках старик держал посох резной.
К жрецу на встречу Судимир вышел, старейшина что-то шепнул тому на ухо, жрец на сии слова кивнул и рукой поманил к себе молодых. Отай с Весной вышли вперед, старик взял за руку Весну и его взгляд будто вспыхнул, а дева гордо подняла голову и посмотрела на него глазами истинного воина. Тогда жрец отвел невесту в сторону:
- Не людских ты кровей, - произнес он грозным голосом. – В тебе силы божественные. По кой к нам явилась?
- На то была воля отца моего, - ответила дева без сомненья. – Велено исполнить волю его.
- Вижу-вижу… С нечистью прислана воевать. А на кой в жены к человеку идешь?
- Не по своему желанию. Слово я дала Старейшине, а не то погонит семью мою прочь из деревни.
- Эх, слепы люди, не ведают что творят, - взгляд жреца стал мягче, лицо дрогнуло. – Созданья божественные не рождены для мирской жизни. А коль захотят люди склонить их к ногам своим, то жди большой беды.
- Я зла не держу на них.
- Это пока, красавица. Поплатится Старейшина за то, что дочь Перуна насильно женил на своем сыне. Ты принесешь в их дом раздор. Большое горе может случиться.
- Токмо отступать мне некуда.
- Знаю, ведаю… Коль исполнишь волю отца, тогда мир вернется в ваши семьи, а покамест жди знака свыше.
- Не все так просто, - склонила голову Весна. – Боги пожелали того, что сделать я никак не смогу.
На эти слова жрец токмо улыбнулся. Старик давно уж знал все, да только рассказывать права не имел.
Часть 15
Судимир как заприметил особый взгляд жреца, так сразу поспешил к нему, дабы поторопить, а то удумает еще чего. Не верил Старейшина старцу, тот ворожбой занимался, частенько у самого Велеса сил вопрошал.
- Колун! – подошел Судимир к жрецу. – Ты чего на невестушку мою заглядываешься? Гляди мне! Будешь склонять к чему, вон из деревни погоню!
- Надо оно мне, больно - отмахнулся старик. - Твоя невестка в моих уменьях не нуждается, сами Боги ей путь указуют.
- Тогда венчай поскорей. Вона, народ уж заждался, да и молодые томятся.
- А чего торопишься-то? В таких делах спешность ни к чему?
- Сказал бы словечко, да волк недалечко, - ответил Судимир, окинув Колуна недоверчивым взглядом.
- Ну-ну… - усмехнулся тот. – Был такой, что торопился, да помер скоро, - сейчас глаза жреца загорелись как-то недобро, от такого взгляда Старейшина аж передернулся.
- Тьфу ты, чертяка окаянный! - сгоряча сплюнул Судимир и ушел поскорей.
А Весна тем временем стояла у дуба векового, приложила к стволу ладони, глаза закрыла да слушала природу. Она защиты просила, спасенья. Но скоро к ней Колун подошел:
- Пора, девица, - сказал он особо ласково. – Не печалься, и твое время придет.
Жрец взял невесту за руку, подвел к жениху и принялся что-то нашептывать. Старец долго бормотал себе под нос, деревенские даже дыханье затаили, все хотели услышать хоть слово из обрядовой речи жреца, но тот говорил на языке предков, потому понять его было невозможно.
Как закончил Колун вопрошать к предкам, так посмотрел на молодых, довольно улыбнулся в пушистые усы и передал руку Весны Отаю:
- Тепереча ты за нее в ответе. Целуй жену на радость.
Отай склонился к Весне и легонько поцеловал, она же будто и не ощутила прикосновенья, осталась стоять неподвижно.
- Испейте мёду, - жрец протянул молодым чашу. – Пригубите поочередно по три раза.
Когда они испили, Отай выплеснул остатки мёда на жертвенник, а после бросил плошку себе под ноги и, произнеся вслух: «Пусть так под ногами будут потоптаны те, кто будет сеять меж нами раздоры», растоптал черепки.
- Встречайте, люди добрые, Отая - мужа и Весну – жену его, да желайте им много детей! – крикнул Колун, глядя на деревенских.
Сейчас же народ заулюлюкал, в ладоши захлопал, принялись люди молодых просом посыпать, поздравленья выкрикивать. Так и пошли все вместе обратно, гулянье-то еще только начиналось, гостей свадебный стол дожидался на дворе у Старейшины.
А когда добрались до избы Судимира, так заиграли мужики на гуслях, а бабы запели гортанным голосом. У калитки молодоженов встретила мать Отая с караваем в руках. Гости начали кричать: «Кто больший кусок урвет, тот семью и поведет». Первой подошла к караваю Весна, она отломила здоровенный кусок, отчего все аж обомлели, но после поступила мудро – себе от ломтя отщипнула чуток, остальное мужу отдала.
- Не бабье это дело – верховодить. Пускай Отай отдувается, - за весь день первый раз улыбнулась краса, дабы не казаться совсем уж несчастной.
- Вот это невестушка, - захохотал Судимир. – Молодая, а ужо премудрая. Верно, верно все…
А Отай, когда принял кусок хлеба, произнес в ответ:
- Из твоих рук власть принимаю, а посему обещаюсь во всем держать обоюдный совет и быть не только мужем, но и другом.
И пошли все к столу. Пока люди поздравлялись, обнимались и рассаживались, Весна на время выпала из внимания жениха, тогда-то к ней снова подошел жрец да отвел невесту в сторонку:
- Вот, держи-ка, милая, - он сунул ей какой-то коробок в руку.
- Что это? – спросила удивленная Весна.
- Спасенье твое. Ежели не хочешь в ночь нелюбимому отдаваться, подмешай эти травки ему в питье. Заснет мертвым сном, а наутро скажешь, что был он ласков, да только с бражкой перебрал.
- Надолго ли спасут меня твои травки? – печально усмехнулась краса. – Я ж теперь жена ему, а спать с мужем велено каженный день.
- Не дури. Я ж знаю, сердце ты другому отдала. Ему-то и подари свою честь.
После этих слов Весна аж вздрогнула. Посмотрела она в глаза Колуну пристально, будто хотела увидеть чего и увидела:
- Не жрец ты, окаянный. Искуситель. Решил, не вышел спор с Перуном, так пожелал подложить меня под ирода своего. Вы с ним одного поля ягода. Но не вертеть вам мною боле, не командовать, - шипела дева на старца.
- Прав Старейшина ваш, премудрая ты, - довольно кивнул Колун. – Коль опознала меня, то слушай правду тогда. Не мешаться тебе Лану я повелел, а не то мог он натворить большой беды. Но глядеть на его мученья уже мочи нет, даже у меня. Любит тебя, страж лесной. Любит, да боится.
- Любовь не знает страха. Я готова была идти за ним хоть на край света, а он кинул меня в чаще.
- С его-то судьбой и не мудрено. Хочешь понять Лана, встань на его место. Много боли он перенес, лишений. А ты ему дана свыше, да не за тем, чтоб порешить, а чтоб путь верный указать. Это Перун – слепец, дальше колесница своей золоченой ни зги не видит, но ты, ты-то людьми воспитана, состраданьем наделена, добротою.
- Нет тебе веры, ты Бог коварный. Крутишь-вертишь несчастными душами забавы ради.
- Твоя воля, - Велес хмыкнул и отстранился от Весны. – Ежели надумаешь Лана повидать, иди в ночи к речке, у которой со Светехом охотилась. Там он будет.
И Колун, а вернее будет Велес ушел прочь со двора. Дело-то свое он сделал, теперь выбор стоял за Весной. Что говорить, разбередил он душу девице, заколотилось у нее сердце, в зобу дыханье сперло. Весна вспомнила все дни, проведенные с Ланом в дубраве, и дюже ей воротиться туда захотелось. Токмо, вдруг Велес глумится? Вдруг хочет счеты с Перуном свести? А лучшего способа, как сгубить его воина, и не сыскать. Голова тогда у красы закружилась, в глазах рябь появилась, сжала она переданный Велесом коробок крепко и чуть не упала без чувств, вовремя Отай подошел.
- Что с тобой? – молвил он, глядя на побелевшую жену.
- Притомилась, - успокоила его дева. – С самой зари без еды.
- Так, вечереет уже. Могу матушку поторопить, пускай курник несет.
- Поторопи…
Отай в избу к матери устремился, а Весна ходуном заходила. И поверить-то ей Велесу хотелось, но и страшно было.
От дум ее Искра отвлекла. Мать подошла и крепко обняла дочь:
- Как же я за тебя рада, кровинушка ты моя. Гляди, как Отай смотрит на тебя, души не чает. Любит.
- Любит-любит, - пробормотала Весна.
- Ты чего сама не своя? Все ж боишься, верно?
- Да, матушка. Права ты была, боюсь. – решила краса с матерью согласиться и волнений своих истинных не выдавать.
- Не страшись. Все хорошо будет. Проснешься настоящей женщиной, женой законной.
И пока вели они беседы, мать Отая вынесла курник к столу. Как поставила пирог, так соседские бабы заголосили: «Тетера на стол прилетела - молода спать захотела». Все тогда понимающе закивали и продолжили гулянье.
А ложе молодым устроили в теплом сарае, дабы те смогли уединиться, покуда дом Старейшины походил сейчас, скорее, на проходной двор, то бабы с угощеньями носились туда-сюда, дети всюду бегали, одним словом – отдыха никакого.
Свекровь проводила Отая с Весной в сарай. Там их дожидалось широкое ложе, собранное из досок, а поверх уложенное перинами да звериными шкурами. Рядом стоял стол с нехитрой едой: жареная курица, хлеб, квас, чтобы молодожены после бурных страстей могли утолить голод.
Когда свекровь ушла, остались они вдвоем. У Весны сейчас только одно в голове крутилось, какое решенье принять, до Отая ей и дела не было, а он в свою очередь пылал страстью к суженой.
Новоиспеченный муж подошел к жене и хотел было обнять её, на что Весна вздрогнула, отстранилась от него, но дабы не вызвать подозрений, тут же спохватилась:
- Выйди за дверь, раздеться мне надо. Негоже при тебе нагишом расхаживать.
- Так мы ж теперь не чужие друг другу, - разулыбался Отай. – Я помогу тебе.
- Еще успеешь, а сейчас мне приготовиться надобно. Али хочешь, чтобы я тебя вон прогнала? – нахмурилась краса, встала руки в боки.
- Захочешь – не прогонишь, - игриво произнес Отай и вышел прочь из сарая.
Ну вот, теперь надо было соображать быстро. То ли распрощаться с мечтой о Лане, то ли довериться Велесу. Весна тогда остановилась, глаза закрыла, желалось ей услышать сердце свое, чтоб оно подсказало выбор правильный. А то голосило лишь об одном, что бежать надобно к Лану без оглядки. И решилась дева. Схватила она две чарки, налила в них кваса, а в одну чарку всыпала весь коробок. Порошок из трав тут же растворился в питье и следа не осталось. После Весна сняла с себя сарафан, оставшись в одной рубахе, убрала с головы венок и залезла на кровать с ногами:
- Заходи! – крикнула, томящемуся за дверью Отаю.
Тот себя ждать не заставил, зашел и тут же к Весне направился. Сел подле нее и принялся разглядывать. А дева-то сидела в одной рубахе из тонкого претонкого льна, сквозь которую юное тело проглядывало. Густые волосы с плеч свисали длинными прядями, глаза Весны горели огнем, алые уста так и манили припасть к ним. Грудь её вздымалась все сильней от волненья. Но Отай переборол порыв, он посмотрел в её очи ясные, коснулся рукой лика румяного:
- Люблю я тебя. С того самого дня, как повстречал. Когда ты дом отчий покинула, света белого не видел. И искал тебя, токмо без толку всё, уж думал, не свидимся больше. И вдруг счастье такое – сама воротилась. Я принял твое возвращенье за знак божий, за судьбу свою.
После этих слов Весна призадумалась, жалко ей Отая стало. Парень и впрямь влюбился, да еще как.
- Да чего во мне такого особенного? Я с норовом, люблю по чаще бродить, охотиться, рыбу удить. Не дева я. Будто у отца с матерью и не было дочери, будто сыном я была всегда. На кой тебе такая, а?
- Я с детства мечтал иметь жену не ту, что будет денно и нощно прислуживать, а ту, которая жизнь со мной разделит, которая будет мне спутницей. Ты имеешь страсть к жизни, а я всю молодость провел в ученьях за тридевять земель от отчего дома, надоело в одиночку-то хаживать, хочу с тобой идти в ногу, хочу так же на мир глядеть.
- Отай… Так может и не любовь это вовсе?
- Любовь, я точно знаю. Кроме тебя рядом с собой никого не вижу.
- Ох, Отай…
Весна сейчас же ладонями лицо закрыла, душа девичья заболела.
- Не бойся меня, вся ласка и нежность будут только для тебя.
Отай взял ее за руку, подтянул к себе и принялся целовать, но Весна остановила его:
- Прежде чем стану твоей, давай выпьем за наше начало…
И протянула краса мужу чарку с квасом, себе вторую взяла. Они выпили все до последней капли, Отай отбросил чарку в сторону и одним движеньем усадил Весну себе на коленки. Но уж скоро помутнело у него в глазах, а через мгновенье парень упал на кровать без чувств.
- Прости, - прошептала Весна. – Но не ты мне судьбою уготован.
Часть 16
И покамест народ пировал, Весна вышла из сарая, убежала в самый конец огорода, откуда уже и перемахнула через плетень. Над головой к тому времени месяц вовсю сиял.
Девица обернулась назад только тогда, когда стояла на лесной земле, но чего теперь думать, воротиться никак не получится. Она махнула рукой и про себя решила, коль суждено ей сгинуть сегодня, то так тому и быть.
До речки, о которой Велес говаривал, бежать и бежать, а ночка-то не бесконечная. И чтобы успеть, Весна вспомнила о друге старинном, подошла дева к осине, постучала по стволу три раза, вокруг себя крутанулась и прошептала слова заветные: «Леший, Леший наворожи, тропку к речке укажи». Сейчас же следы волшебные проявились на земле, по ним-то краса и пошла.
Эх, и ветки к волосам цеплялись, и сучки с пеньками под ногами как грибы вырастали, и совы недобро ухали, глядя на полночную гостью, но Весна не думала останавливаться, до боли в сердце хотелось ей снова увидеть зверя, спросить у него, почём решил бросить в чаще, почём не искал после. Но главное, желалось девице броситься к нему в объятья и забыть обо всех днях, проведенных в печали и тоске.
Не замечая ни времени, ни помех, выбежала краса на небольшую полянку, от которой до реки было рукой подать. Тогда остановилась она, сомненья начали одолевать, а вдруг нет его там? А может, он и вовсе решил посмеяться над ней, позабавиться? Токмо думать долго не пришлось, позади ветки затрещали, а вскоре и голос послышался:
- Пришла?
То Лан был, Весна как услыхала его голос, так задрожала мелкой дрожью:
- Ты же видеть хотел, вот и пришла.
- А муж как же? – эти слова резанули побольнее самого острого клинка.
- Муж? – обернулась Весна. – Да как ты смеешь?! – сорвалась на крик девица. – Не ты ли бросил меня?
- Под венец я тебя не водил! Сама пошла! – также разозлился Лан.
- А выбор был у меня, а? Изверг проклятый! Был, спрашиваю? Али я должна была сгинуть в чаще лесной по твоей милости?! - заходила Весна взад-вперед, замахала руками. - Мне пришлось домой воротиться, к отцу с матерью в ноги броситься и прощенья просить, чтобы вон из деревни не погнали! Старейшина запугал, заставил замуж пойти! Не тебе пришлось себя в жертву принесть!
- Я видел тебя! Стояла с ним и разнесчастной особо-то не казалась!
- Да чтоб ты сквозь землю провалился, ирод! Для этого позвал? Чтобы потоптаться на останках гордости моей? Так радуйся, от меня больше ничего не осталось! Я ж любви твоей хотела, - перешла девица на шепот, а из глаз слезы полились. – Хотела бросить всё, уйти куда подальше с тобой, а ты …
- А я любил тебя, - ответил Лан и глаза его запылали. – По сей день люблю, только разве мог я признаться? Я ж ирод, зверь проклятый, да кто угодно, только не Лан. Я зверь для тебя. А ты дочь самого Перуна, созданье небесное.
- Не дочь я ему, а он не отец мне. И знать его я не желаю боле, одной встречи сполна хватило. За признанье благодарствую, слова твои душу согрели, - как-то совсем погрустнела дева, - мне надо было тебя увидеть, теперь прощай.
Но Лан и не думал отпускать ее, он подошел совсем близко, руками обхватил сердешную, а носом в макушку уткнулся:
- Нет уж… Не могу я без тебя.
- Поздно, Лан. Уже поздно. Я женою не тому стала, Старейшине слово дала, что буду достойной невесткой, а иначе погонит он вон из деревни отца с матерью.
- Да пусть горит оно все синим пламенем, пойдем со мной. Тебе ж жизни там не будет.
- Легко тебе судить. Не в обиду, но ты семьи не знал, посему обязательств ни перед кем не имеешь. А меня отец с матерью вырастили, я ради них на всё готова.
Тогда Лан отошел от нее, сел на поваленное бревно и сник. Забрать ее силой, он права боле не имел, да и Весна не простит такой выходки, дева к родне привязана, предать их не сможет. Так и молчали они, у каждого в очах тоска-печаль поселилась. Но Весна уходить не хотела, всем своим естеством краса тянулась к зверю.
- Послушай, - обратилась она к Лану. – Такой путь нам Боги уготовили, сначала свели, а после порешили разлучить. Они забавы ради все затеяли, хотели силой помериться. Но мы-то не лыком шитые, - грустно усмехнулась Весна. – Я пришла к тебе. Вот она я… - сейчас и страх пропал, и злоба куда-то делась.
А Лан спорить не захотел, он уж давно мечтал хотя бы в глаза ей посмотреть.
- Пойдем, покуда ночь наша, - прошептал Лан.
Вскочил зверь с места, подхватил красу и закружил. От ейного хохота пол-леса всполошилось, нечисть всякая из болот и нор повылазила, уж больно интересно им стало, что за невидаль такая посмела покой их нарушить, но как духа лесного заприметили, так сразу притихли. Токмо кикимора старая разворчалась. Прихрамывая, вышла она к баламутам, встала руки в боки:
- Чаво шумите, спать не даете? Разошлись тут, охальники! Вона, топайте-ка на шабаш, там и разбойничайте! Неча честной народ будить!
- Не серчай, бабушка, - слегка поклонившись, ответил Лан. Знал он старуху Ведунью, частенько за целебными травами к ней хаживал.
- Ух, чертяки малолетние, - погрозила им Ведунья подогом и поплелась восвояси.
А Весна как прыснет, отчего аж Лан вздрогнул:
- Будто не я сегодня замуж вышла, - сквозь хохот произнесла она. – Думать не думала, что меня отчитывать старая кикимора будет, да еще и в чаще лесной.
- А права она была, - подмигнул Весне Лан. – Айда на шабаш. Такого ты еще видеть не видывала.
И потянул он ее за собой, ну а краса сопротивляться не стала.
Неизвестно как долго шли двое, да только скоро донеслась до ушей музыка. В глубине темного леса огоньки мелькали, смех слышался.
Весна с Ланом обогнули высокие дубы, что стеной росли, а за ними творилось большое веселье. И правда, вся молодежь лесная собралась у большого кострища, тут и кикиморы были, и черти с чертовками, и чародеи с чародейками, лешие, русалки, сирины, банники, а о некоторых Весна и слышать-то, никогда не слышала.
Девицы с парнями как увидели гостей, так засвистели, в ладоши захлопали. Кикиморы тут же обступили Весну:
- Из людей чё ли будешь? – спросила одна из них.
- Да как сказать, - застеснялась краса. – И да, и нет.
- Наших кровей, значит, - захихикала вторая. – Матушка небось согрешила с чертякой каким.
А черти с чародеями уважительно Лану поклонились, знали они духа лесного хорошо, частенько он гонял их по чаще, дабы те не особо буянили.
- Этой ночью все мы равные, - прошептал Весне на ухо Лан. – Существа здешние порою собираются вместе, пляски устраивают.
- Гляжу, ты тут гость особенный, вона как они засуетились, - усмехнулась краса.
- А пускай суетятся, сейчас мне до них дела нет.
Вдруг музыка стихла. На место одних музыкантов, вышла другая троица - черт с балалайкой, банник с дудкой, кикимора со свирелью. Как расселись на пеньках, так заиграли мелодию задорную. Молодежь тут же плясать побежала, средь них были и Лан с Весной. Уж чего только они ни делали, и хороводы-то водили, и ухажерами менялись, и прыгали, и кружились… Так весело Весне давно не было, совсем она закисла, покуда сидела в светелке и ждала печальной участи. А сейчас в душе сады расцвели.
Лан наглядеться ею не мог, он и сам ощутил доселе чувства незнакомые. Да и какое веселье может быть на услужении у Велеса?
Как двое выдохлись, так вышли из толпы, присели около костра. Лан взял Весну за руку, а в это время сирины запели грустную песню:
- Боязно мне, - произнес он.
- Чего страшишься?
- Боюсь, что не отпущу тебя.
- Тогда и я признаюсь. Мне тоже боязно, что не захочу уходить. Но ты должен отпустить меня, - другой рукой Весна коснулась лица сердешного. – Я жить не смогу, ежели с родителями что недоброе случится.
- До восхода не много времени осталось.
- Тогда пойдем. Осталось главное.
Направились двое далече от шабаша, остановились только тогда, когда музыка совсем стихла. Лан завел Весну в рощицу небольшую. Остановились они, но Лан коснуться возлюбленной не решался, не знал он, как с девицами обращаться:
- Не бойся, - еле слышно сказала Весна, глядя на него с большой любовью и нежностью. – Нынче я твоя и после ночи нашей – останусь твоею навсегда, хоть и придется нам разойтись.
Краса мучить любимого не стала, сама сняла с себя сарафан, а после скинула и рубаху. Теперь токмо длинные волосы прикрывали излишнюю наготу.
Лан подошел к ней плотную, коснулся плеч:
- Душа моя в твоих руках. И что делать с ней, тебе решать.
- Я хочу любить тебя, хочу утонуть в ласке твоей.
Весна обняла Лана, прижалась к нему крепко и отдалась в его руки полностью. А уж что да как делать – оба сообразили быстро, тут ведь все происходит по наитию. Любовь всегда подскажет, а меж зверем и красой любви было очень много.
Страсти поутихли лишь к утру. Двое возлежали на мягкой траве и смотрели на то, как Боги разукрашивают небосвод в розовые да красные цвета.
Лан держал Весну за руку, он пытался запомнить ощущения, которые сотворили с ним этой ночью нечто чудодейственное. В душе зверя зародилась надежда, а любовь воспылала пуще прежнего.
Но времечко торопилось, пора было девице возвращаться в деревню, к нелюбимому…
Часть 17
Лан проводил Весну до речки, дальше идти девица ему не позволила. Смотрел он на красу очами полными тоски и горечи, ведь уходит сердешная, да не абы куда, а в руки к другому.
- Что дальше-то будет? – спросил Лан. – Уйдешь, а мне куда деваться?
И тут Весна расплакалась, не знала она, как поступить так, чтоб и любовь сберечь, и мать с отцом от позора спасти. Ведь ежели нарушит она слово данное Судимиру, то вся деревня подымется, поедом родимых съедят и вон из дома погонят.
А у Лана сердце сжалось от ее горьких слез, понимал зверь, не может любимая на две части-то разорваться. Посему подошел к ней да крепко обнял:
- Не плачь, - склонил он голову к ее плечу. – Я горы сверну, но заберу тебя.
- Не выйдет. Отпусти меня, так всем легче будет. Не в то время мы с тобою встретились.
Хотел было Лан возразить, токмо Весна ладонью рот ему прикрыла, да покачала головой на его немой вопрос.
- Прощай, светоч мой. Не поминай лихом.
Все это время из темной чащи за ними сам Велес наблюдал, обратился Бог в птицу ночную, дабы не узнали его. Сидел Велес на ветке и думу думал. Вроде и победил он ворога своего, токмо мало для того влюбленных сердец, Весна по уговору должна с Ланом уйти, тогда только Перун признает пораженье. А чтобы случилось сие, надобно в деревню наведаться, да вмешаться в людские дела спорные.
Но и Перун не дремал. Мимо его очей дела сердешные не прошли. Громовержец сдаваться совсем не желал, да и рассерчал не на шутку, покуда детище-то рукотворное ослушалось, супротив воли пошло. Негоже это. Токмо Перун понял, Весна в лепешку расшибется, а вреда зверю не причинит. Тут иной подход надобен. И в голове воссияла мысль, от которой расплылся громовержец в широченной улыбке.
А Весна тем временем покинула возлюбленного. Пока шла, все останавливалась, порывалась вернуться к Лану, но совесть криком кричала. Так и добрела краса до деревни, обогнула дома соседские, в том же месте перелезла через плетень и направилась к сараю. С каждым шагом сердце колотилось все сильней, в голове мыслей проносилось немерено. А вдруг проснулся Отай? Вдруг всех на ноги поднял, и ищут теперича ее, а как найдут, так сразу все и раскроется? Али никому не сказал, позора побоялся и сидит в сарае, ждет ее, чтобы на месте и порешить?
Токмо толку-то бояться? Коль судьба пасть от руки мужа, то пускай так и будет. Все равно без Лана никакой жизни нет и не будет боле.
Подошла Весна тихонько к двери, приоткрыла слегка и глянула в щелку. Темно в сарае, лучина погасла давно, а из глубины мирное сопенье доносится, тогда дева вздохнула с облегченьем и вошла внутрь. Спит Отай, не обманул Велес, крепкие травки подсунул.
Девица тут же скинула с себя одежды, да нырнула под пуховое одеяло. Сон сморил тотчас, все ж непростая у нее была ночка.
И только сны унесли в далекие дали, наступил рассвет. Первые лучи окрасили сарай в рыжину, свет пробился в щели и теплымотпечатком лег на спящих супружников.
Отай проснулся первым, раскрыл глаза и еще долго лежал, пытался вспомнить, что ж ночью-то было. Одежи на нем не имелось, жена рядом возлежала обнаженная тож, выходит, овладел он Весною, да видать перебрал бражки, посему и запамятовал, что да как было. Ну и не беда, теперича ночей впереди у них много, будет еще, что вспомнить. Хотя, чего уж оттягивать? Отай склонился над любимой, припал устами к обнаженному плечу и прошептал:
- Просыпайся, свет очей моих. Позволь полюбоваться тобою.
Весна нехотя открыла глаза, и спросонья хотела было улыбнуться, подумалось ей, что Лан рядом, но как увидала напротив муженька, так нахмурилась, оттолкнула Отая от себя и накрылась с головой. Новоиспеченный муж токмо и успел, что ахнуть.
- Ты чего ж, это? – начал он. – Никак не мил я тебе?
И пришлось Весне соврать, да в богатых красках:
- Еще бы мил ты мне был? – крикнула она из-под одеяла. – Медведь сиволапый! Бражки налакался, да так, что думала, поломаешь меня! Накинулся зверем, одежи посрывал, а уж что дальше творил и вспомнить боязно. Обидел меня, страданья причинил! Нет тебе боле веры!
- Да как же? Да я ж! Вот уж… - попытался хоть что-то сказать Отай, но от испуга и удивленья не смог.
- Что ты тут мычишь, ирод? – выбралась-таки Весна наружу, вскочила и еще больше на Отая напустилась. – Ты глянь? – начала она совать ему в лицо руки свои, а на тех царапины да синяки, все ж беготня по темному лесу даром не прошла. – Глянь, говорю! Супостат проклятый! Изуродовал! Трепал меня аки куклу тряпичную. Что глазами-то хлопаешь? Не стыдно так с женой обращаться? Вот всем поведаю о замашках твоих звериных, пускай народ честной знает, кто таков сынок Старейшины.
Тогда Отаю больше ничего не оставалось, как пасть пред ней на колени:
- Прости! Прости, родимая! Убей, не помню, что творил. Что хочешь со мной делай, коль таким извергом оказался!
Сейчас же Весна прищурилась, слезы изобразила:
- А ничего я с тобой делать не буду боле! Хоть тронь еще раз! Разнесу молву по деревне!
От таких речей совсем Отаю плохо стало, вскочил он, схватил рубаху со штанами и вон из сарая выбежал.
Когда дверь в сарай захлопнулась, Весна рухнула на кровать и разревелась, что было мочи. И стыдно ей было, и больно, и страшно. Но вдруг, словно стрелой ее пронзило, подняла краса голову, заплаканные очи злостью сверкнули:
- Вы еще попляшете у меня. Я вам еще покажу чёртово рыло. Захотели воли лишить? Пополам согнуть? Ну, поглядим, кто кого поборет.
И ведь прав был Велес, когда сказывал, что негоже людям созданий божественных подчинять воли своей. Боги и прогневаться могут, а коль прогневаются, то жди большой беды! Вот и Весна рассерчала.
С того дня красу будто подменили. Хаживала она по избе Судимира аки истукан, дела-то делала, но Отая от себя гнала куда подальше, а ежели он пытался воспротивиться, так стращала его Весна, что пустит молву о деяниях его лихих и опозорится тогда Старейшина. Отай ходил словно тень, отец пытался выведать, отчего сын чернее тучи, но тот молчал. Плохо было парню, не успел жениться, как ворогом для любимой стал.
Так пролетела осень, а вскоре и зима. Все это время Весна по Лану страдала, по своей жизни невольничьей.
А Лан совсем сник, ничего-то боле его не интересовало, не тревожило, кроме сердца разбитого и души израненной. Бывало, призывал его Велес, грозился в прах обратить, ежели за ум не возьмется, но все без толку. Глядел слуга на своего хозяина пустыми глазами, речей не внимал, угроз не страшился. Тогда-то и Велес призадумался, все ж Лан не только медвежью землю оберегал от набегов охотничьих, но и нечисть лесную в узде держал, не позволял разгуляться. А тут на тебе.
И тогда решился Велес на очередную хитрость, решил снова жрецом обратиться, да наведаться в дом Старейшины. Поспрошать о жизни молодых.
Так, одним весенним днем, когда солнышко уж вовсю землю пригревало, явился жрец Колун к дому Судимира. Его встретили с почестями, покуда Старейшина испереживался весь и не знал уже, как помочь счастью детей, как Отая к жизни вернуть.
- Доброго здравица, Колун! – заулыбался Судимир. – Проходи, гость дорогой, садись… Жена сейчас стол соберет. Откушай с нами.
- И тебе не хворать, Старейшина. Токмо я не угощаться пришел. Поведай-ка лучше мне, как дети живут? Все ли ладно у молодых? Доволен ли ты невестушкой?
- Вовремя ты пришел. Я уж было сам к тебе собрался. Беда у нас, - зашептал Судимир, чтоб домашние не услыхали. – Нет мира между Отаем и Весной. Глядят друг на друга как два сыча. И молчат оба аки рыбёхи озерные. Ума не приложу, что делать.
- Вон оно как, - удивился жрец. – Надобно что-то делать, да поскорей. Вам ужо внуками пора обзаводиться, а тут такое...
- Ты уж поговори с ними, призови к уму-разуму. Я в долгу не останусь.
- Про должок, это ты верно говоришь, - хитро усмехнулся Колун. – Ладно, помогу чем смогу.
Колун решил поговорить для начала с Отаем, выведать, отчего Весна от него бегает. Нашел он его на дворе, тот дрова колол. Стоял парень весь взмыленный, глаза бешеные, рубил дрова с такой яростью, что даже Велесу его жалко стало. Подошел старик к нему, покашлял. Отай глянул в сторону жреца, кивнул головой и к делу вернулся, а Колун еще ближе подошел, положил жилистую руку тому на плечо:
- Брось-ка топор. Поговорить надобно за жизнь вашу.
- Не о чем тут языками чесать! - рявкнул Отай.
- Оно и видно, - сквозь смех продолжил старик. – Глядишь, скоро избу на полешки разберешь.
- Ты иди старец…подобру-поздорову, - не унимался Отай.
Тогда надоело Велесу в жреца играть, хлопнул он в ладоши, лезвие соскочило с топорища и ахнулось на ногу парню, зашибив пальцы. Тот взревел как зверь раненый, и послышалась отборная брань.
- Сказал же, брось топор, - посмотрел Колун на Отая добродушным взглядом.
А как успокоился Отай, так сел на полено и принялся больную ногу растирать:
- Чего тебе надобно, жрец?
- Да вот, хочу знать, отчего ты так не весел? Отчего в глазах столько горечи-печали?
- Зря женился, вот и весь мой сказ. Не допускает Весна к себе, каждый раз взашей гонит. Мне людям в глаза смотреть тошно, у нас народ ушлый, уже заприметили, что жена глядит на меня, как на ворога.
- А что ж так? Обидел чем? Ты не жмись, рассказуй как есть, ежели помощи моей хочешь.
- Говорит, в первую ночь обидел ее грубостью. А я и рад бы все исправить, да не помню ничего. Будто и не было той ночи проклятой.
- Ах, вон оно что… - Велес про себя хохотом залился, повеселила его выдумщица Весна. – Да, тут плохо все, - насупился старик. – Нелегко будет жену развернуть-то к себе.
- Ежели ты знаешь, что делать - не молчи, говори. Я готов на все, лишь бы она оттаяла.
Тогда жрец напыжился для виду, походил по двору взад-вперед, покумекал, а после присел на бревно и заговорил почти шепотом.
- Потакай ей во всем, а то усадил на лавку в избе и прощенья ждешь? Так не получится.
- Так запретов нет никаких, она вольна делать, что только пожелает.
- А чего она больше всего любит?
- Охотиться она любит, - сквозь зубы процедил Отай. – Токмо, что люди скажут? – вскочил он с места. – Баба снедь в дом носит, а мужик лапти плетет? Засмеют!
- Что-то я в толк не возьму, тебе их сплетни первее али совет да любовь в семье?
- Да понял, не дурак. Пускай охотится, держать не стану.
- А это ты не мне рассказывай, поди к ней, лук со стрелами в руки вложи. Глядишь, и оттает Весна твоя. Токмо с ней не ходи.
- Отчего же?
- Пускай одна побродит по чаще, голову проветрит. Ты только мешаться будешь.
После разговора Колун ушел, а Отай остался во дворе. Надежда зародилась у парня в душе. Все ж Колун – старик мудрый, плохого не посоветует.
К вечеру Отай пришел к жене, тихонько вошел в светелку, в руках держал что-то обернутое в шкуру. Весна тут же поднялась, к окошку отошла:
- По кой явился?
- Подарок тебе принес, - и положил он шкуру на кровать, после развернул, а там лежал лук со стрелами. – Ты ж охоту любишь.
- Люблю, токмо в этом дому мне охотиться не велено, - нахмурилась Весна и как-то недоверчиво посмотрела на Отая.
- С сего дня велено.
- Не врешь?
- Хочешь, хоть завтрашним утром ступай в лес.
- Ну, смотри, твои слова.
И он ушел, а Весна аж заплясала от радости. Так ей хотелось покинуть стены чужие, хоть ненадолго, но покинуть.
Часть 18
Отай свое слово сдержал и отпустил любимую женушку на охоту.
Весна поднялась рано, семья Судимира еще почивала. Она по-быстрому оделась, собрала котомку с кое-какой снедью, прихватила подаренный лук со стрелами и отправилась в путь. Токмо Отай проснулся еще раньше, но жене решил не мешать, посему остался в постели, а как Весна вышла за порог, подошел он к окошку и долго глядел ей вслед, пока та совсем из виду не скрылась.
- Эх, лишь бы Колун прав оказался, - со вздохом произнес Отай и снова лег в кровать.
А Весна будто расцвела. Неслась она в сторону леса, ни ям, ни бугров на пути не замечала. Вокруг птахи щебетали, деревья первыми листочками шелестели на ветру, ручьи по земле бежали, будто торопились куда.
Вот уж скоро показались впереди величавые сосны вперемежку с березками да осинами. Солнце озарило макушки деревьев, отчего засверкали они, словно были усеяны каменьями драгоценными, роса на первой траве засияла хрусталем. Задышала природа-матушка, очнулась ото сна долгого.
Девица наглядеться на сию красоту никак не могла, истосковалась она по красотам здешним, поскучала по запахам и звукам лесным, посему как ступила на землю особенную, так шаг поубавила. Хотелось ей пропитаться здешним настроеньем, подышать полной грудью, все ж в доме Судимира ей жилось тяжко, жена старейшины с детями глядели на невестку косо, покуда она сыночка ихнего обидела, сам Судимир, как встречал деву, так все пальцем грозил, напоминал о данном ею слове. Отай тоже не лучше, проходу не давал, каженный день бегал прощенье вымаливать, а не получив оного – бесился аки зверь подстреленный, кажись уж все косяки в избе кулаками обстучал. Да и бабы в деревне докучали расспросами, сплетни собирали. А Весна к такому обращенью не привыкла, в отчем доме она была сама себе хозяюшкой - выходить из избы позволенья не спрашивала, от родимых токмо ласковые слова слышала.
Но когда краса добралась до речки, так остановилась, присела на пенек и пригорюнилась. Воспоминанья на нее нахлынули, ведь тут она с ним последний раз стояла, в глаза глядела, к груди могучей прижималась и слезы лила. И где Лан теперь? Что с ним? Эх, все бы дева отдала за то, чтобы еще хоть раз повидаться с сердешным.
И уж было хотела дальше идти, как где-то за спиной ветки затрещали. Вздрогнула девица, но не растерялась, стрелу из колчана выхватила, в лук вложила, а на развороте тетиву натянула, а как увидала на кого нацелилась, так выдохнула с облегченьем. Медведь пред ней стоял, большущий, на морду свирепый, токмо глаза выдавали, уж слишком мудрый взгляд был.
- Все никак не угомонишься? – крикнула Весна и лук опустила.
Тогда и медведь на задние лапы встал, а через мгновенье человеком обратился. То Велес пожаловал.
- Запомнила, выходит? – заулыбался он.
- Шкура уж больно лощеная, по весне медведям такой шкуры вовек не иметь. Ты-то поди в берлоге лапу не сосешь. На кой явился?
- За благодарностью, - глаза у Велеса блестели от радости, али от ехидства.
- И за что мне тебя благодарить? – искренне удивилась краса.
- А за лук, за стрелы, за дело охотничье. Думаешь, Отай пустил бы тебя ежели б не я.
- Вон оно как…
Велес подошел к древу поваленному, сел и уставился на красу. Во взгляде его было что-то теплое, ласковое:
- Коварная ты девка. Добротно мужа своего вокруг пальца-то обвела. Застращала, он теперича даже дышать в твою сторону боится.
Но тут улыбка с лица девицы сошла, посмотрела она на Велеса строго:
- Лан где?
- Далече. Отправил я его в места далекие, дикие, страшные. Пущай с нечистью повоюет, душу отведет. Уж больно страдал слуга мой верный.
- Неужто не жалко тебе его? Вы ж потехи ради мучаете нас.
- Зря так думаешь, я Ланом дорожу. Он мне как сын родной. Да и ты пришлась по нраву, характерная, упертая, под стать Лану. А вот Перуну на дела сердешные ровно. Ни о ком не думает, все мечтает мне кровь попортить, вбил в бородатую голову, что я люд стращаю, вред наношу. Я б и рад зарыть топор-то, дак ему мира не нать. Посему он не остановится, пока не решатся судьбы ваши, а значится, и моя.
- А ты, подумать можно, зла за пазухой не держишь? Люд не стращаешь?
- Дело мое, не род человечий стращать, а равновесие поддерживать. Чтобы Явь и Навь существовали в гармонии, чтобы день сменялся ночью, чтобы круговорот жизни сохранялся. А уж мелкое баловство, так это от скуки. Негоже все время о великом-то думать, так и умишком тронуться можно.
- Нам о тебе иное говаривали.
- И правильно, - захихикал Велес. – А то людишки совсем распоясаются, одного черта бояться – мало.
- Так на кой ты встречи со мной искал? Неспроста же в деревню пожаловал, в дом старейшины пришел.
- Неспроста… - протянул бог. – Долго я думал и надумал. Хочу помочь тебе к Лану возвратиться, ежели все еще любишь его.
- Люблю, пуще прежнего люблю, - резко подняла глаза Весна, спину выпрямила. – Житья мне нет в доме Судимира. Все чуждо, на Отая глаза не глядят. Душа рвется к слуге твоему.
- Любишь, это хорошо. Токмо осталось еще дело нерешенное. Перун сдаться не пожелает. Скорее вверх дном землю перевернет, нежели от затеи своей отступится. Будет он чинить вам препятствия, посему гляди в оба. А я уж придумаю, как тебя из дома старейшины выручить.
На том они и распрощались. Велес в медведя обратился и ушел в чащу темную, а Весна решила домой воротиться, про охоту она и думать забыла после всех слов, сказанных богом. Пока шла, все представляла, как они с Ланом заживут где-нибудь далеко, там, куда люди и сунуться не подумают.
В дом Судимира пришла с пустой сумой. Старейшина, когда увидал горе-охотницу, так рассмеялся и давай невестку подначивать перед всей семьей:
- Явилась, не запылилась… И где ж дичь обещанная? По дороге поди растеряла!
- Тоже мне дочь охотничья, - вторила жена Старейшины. – Лучше б по дому хлопотала, мужу угождала, а не таскалась по чаще, репейники собирала. Толку от тебя никакого.
- Будет вам дичь! – бросила Весна, не глядя в их сторону. – В другой день принесу.
- Гляди, лук со стрелами в другой раз не растеряй. А сейчас ступай к мужу, - прошипела свекровь. – Приголубь мужика, побудь бабой хоть раз.
Но Весне до сих слов и дела не было.
Когда зашла краса в светелку, так не успела и слова сказать, Отай тут же подхватил ее, на кровать бросил:
- Попалась, егоза. Не уйдешь боле от меня.
Хотел уж поцеловать жену, но Весна вырвалась:
- Куда торопишься? – игриво заговорила она. – Один раз из избы выпустил и думаешь, забуду грубости твои? Не тут-то было! Вот ежели сговоримся с тобой, тогда я подумаю.
- Проси, что хочешь.
- Коль будешь отпускать меня на охоту раз в осемь дней, тогда прощу тебя, лаской одарю такой, что аж голову вскружит. Даю тебе месяц на искупленье, устоишь – выполню любое твое желание.
- Согласен.
Отай верил ей, да и как такой красоте не поверить? Ланиты рдеют, очи звездами горят, статное тело с осиной талией, будто тетива натянутая, а уста до чего нежные, так и манят к себе.
И потекли дни. Весна дождаться не могла, когда снова в чаще окажется. Видят Боги, она желала оставить чувства к зверю, смириться с судьбою затворницы в доме нелюбимого мужа, но сердце по-прежнему тянулось к Лану, посему не удержалась дева от соблазна, от обещаний Велеса. В каждом сне видела зверя, ласкала его, пламенем горела в руках его богатырских. Да и днями все мысли о Лане были, ежели полы натирала, так вспоминала дубраву волшебную, ежели одежу стирала - в воде лик его мерещился, когда в баню шла, так и вовсе томилась от желанья скорей сердешному отдаться.
От сих ежедённых мыслей просветлел лик девичий, ланиты запылали пуще прежнего, тело младое жизнью наполнилось, а то исхудала было, а уж лицо какое бледное стало.
Одним днем отправилась Весна в гости к матушке с отцом. Те как увидали дочь, так чуть от радости не заплясали, родимая аж светилась от счастья.
- Кровинушка ты моя, - бросилась к дочери Искра. – Пришла, голубушка. Глянь-ка, отец, вона как девка твоя от счастья вся сияет. Никак наладила жизнь с мужем? Покорилась, упрямица наша.
- Ох, матушка. Я такой счастливой давно не была, - хоть и желалось Весне рассказать всю правду матери, но то были мысли запретные. – Обрела я мир и покой в душе.
- О дитятках ужо думали небось? – вкрадчиво начал отец.
- Тут спешка ни к чему, - отмахнулась краса. – Еще успеется.
- Как знать, а то давеча повстречался я с Судимиром, идет, в глаза не глядит, лоб морщит. Думал уж, не случилось ли чего. А он мне в ответ, мол дочка твоя от мужа бегает, народ за спинами ужо смеется над ним. Ух, и злой был.
- Отай сам виноват, неча было бражку лакать в супружескую ночь. Я вот о чем поспрошать пришла, - припала Весна головой к плечу Благомира. – Помнишь шалаш наш лесной неподалеку от Дивного озера? Стоит ли еще?
- Стоит! Как не стоять? Всех нас еще переживет, я ж его из добротной сосны выложил. А покой тебе шалаш-то?
- Мне не нужон, Светех узнать просил, а то с ночевой пошел на дичь, а в чаще его непогода настигла, до нитки промок, вот и поспрошал, нет ли местечка какого теплого.
- А-а-а-а, ну вот и поведай ему о шалаше, нехорошо в его-то лета под дождем бродить, так и застудиться можно.
- Благодарствую, тятенька.
Просидела Весна у родимых до позднего вечера, уж сумерки спустились, а ей все уходить не хотелось. И токмо поднялась краса из-за стола дубового, как стук раздался. Отай пожаловал. Тогда фыркнула дева от недовольства, но тут же словила взгляд материнский, отчего мигом сменила гнев на милость.
А пока Благомир встречал дорого зятя, Искра к дочери поспешила, отвела ее в сторонку да зашептала:
- Вижу я, замыслила ты что-то недоброе и Отай не мил тебе по сей день, меня не проведешь. Рассказуй, что надумала?
- Выдумки. У нас с Отаем все складно да ладно.
Все бы хорошо, токмо у Весны щеки загорелись, а коль так, то знала мать – врёт голубушка, врёт.
- Ты гляди, впросак не попади. Не всю правду тебе отец поведал о встрече с Судимиром. Старейшина искры метал, грозился погнать тебя из дому поганой метлой, ежели не остепенишься. Вона до чего дошло. Благомир думал со стыда сгорит, пока тот бранился на тебя. Что ж ты вытворяешь, Весна? Опомнись, доченька.
- Коль так матушка, то и меня ты послушай. Я свободу свою никому не отдам, пущай хоть метлой меня гонят, хоть кочергой, хоть ухватом. Так-то.
- Ах, ты ж - дереза окаянная, - покачала головой мать. – Себя не жалеешь, так меня с отцом пожалей.
- Эх, родимая, - с грустью вздохнула Весна. – Пожалемши вас, я и пошла в жены к Отаю, не требуйте с меня еще и ниц пред ним пасть.
Поняла тогда Искра, какой камень на душе сердешной возлежит. Посему обняла Весну и молча улыбкой одарила да ласковым взглядом, а в улыбке той и во взгляде поселилась нестерпимая тоска. Чуяло материнское сердце, случится большое горе.
Часть 19
Всю ночь Весна провела в сновиденьях особенных. Обнимала краса Лана, а на самом деле прижимала к сердцу подушку пуховую. И проснулась с его образом пред очами, но глянула на все еще спящего рядом Отая, так скривилась в лице, и уж было замахнулась той самой подушкой, чтоб вдарить как следует, но одумалась и не стала.
Хотела девица по-тихому с кровати встать, да уйти на охоту, чтоб не будить никого, да токмо одну ногу на пол поставила, как заворочался разнелюбый, глазюки раскрыл:
- Далече собралась? – спросил он сквозь дремоту.
- В лес.
- Отец вчерась говаривал, что желает баньку истопить, посему, как воротишься из лесу, вместе пойдем. Похлещу тебя веничком.
- А чего ухмыляешься, аки кот над сметаной? – Весну рассердил довольный Отай, так и хотелось ей швырнуть в него чем потяжелее.
- Да ты ступай, ступай, - с прехитрой улыбкой ответил тот и перевернулся на другой бок.
Дева как представила, что он будет лезть к ней с нежностями да ласками, так аж передернулась, натянула на себя поскорей одежу, схватила лук, колчан и поторопилась на улицу. Несли ее ноги на встречу с сердешным.
А Велес сдержал слово, призвал слугу верного воротиться в родные места да поведал о встрече с Весной. Посему нынче два сердца ожидали встречи, оба с ночи томились. Лан про сон и думать забыл, слонялся по лесу, к звукам сторонним прислушивался, к запахам принюхивался, в каждом чуде лесном возлюбленную видел, совсем зверь истосковался.
Весна торопилась к реке, что было сил, токмо на пути ее диво дивное остановило. Откуда ни возьмись, возникла пред очами златая колесница, из которой сам Перун вылез. Краса тогда насупилась, а Перун вышел вперед, вытянул руку и указал деве на то, чтоб та склонилась перед ним, Весна уж гневить Бога не решилась, посему послушно опустилась на одно колено.
- Так-то! – громко произнес Перун. – Распоясались вы тут, как я погляжу. Демон как хаживал по лесам, так и хаживает, как глумился Велес над несчастными заблудшими, так и глумится, а ты и думать забыла про то, что я тебе повелел! Негоже это!
- Не трону я Лана! – выпалила Весна и тут же с колена поднялась.
- Отчего же? – изобразил Перун удивленье. – Решила Богу перечить? Отцу своему? Учти, я и наказать могу, да так, что мало не покажется. Выходит зря я в тебя душу вдохнул, зря к людям отправил! Ничему путному ты не обучилась, токмо вон, носишься по лесам как угорелая, у демонов защиты ищешь! Ты не только супротив моей воли пошла, ты род человечий предала, окаянная!
Тут перепугалась не на шутку Весна, ибо Перун рассерчал, да так, что земля под ее ногами задрожала, деревья закачались, небо тотчас тучами черными заволокло, все живое враз смолкло. И показалось деве, что не утро – не день сейчас, а темная ночь. Но скоро все снова стало, как было – небо просветлело, птицы защебетали, ветер стих. А Перун довольно улыбнулся в пушистые усы:
- Даю тебе последнюю возможность выслужиться предо мной. Коль исполнишь волю мою, отпущу тебя и даже боле – помогу свободу обресть от мужа разнелюбого.
- Я так отвечу, - собралась с духом Весна. – Лана не трону, хоть что со мной делай! Хошь, прямо здесь пореши.
- Вот значит как, - нахмурился тогда Перун, но природными явленьями стращать не стал. – Тогда жди наказанья моего, обреку тебя на мученья, будешь прощенья еще вымаливать, да останусь я к оным глух и слеп!
Вернулся Перун в колесницу, в одно мгновенье обратился огненным шаром, да улетел ввысь, а Весна так и осталась стоять как в воду опущенная. Душа будто перевернулась, до того надоели ей и божьи, и не божьи перипетии. Да когда ж они все ее в покое-то оставят? Когда дадут жить спокойно?
Добрела Весна до речки, села на корягу, что вросла кореньями в песчаный берег, и заплакала.
- А может утопиться? – прошептала она с горя. – И Лан живой останется, и матери с отцом из-за меня не страдать, а Перун пусть возрадуется над душой моей.
- Эх, голубушка, - послышалось совсем рядом.
Весна тогда чуть с коряги-то и не свалилась, рядом с ней Леший появился. Старец присел на корягу, трубку закурил.
- Ты мысли-то греховные из головы выкинь, - продолжил он. – На кой топиться? Надобно за жизнь свою бороться, за счастье свое. Утопиться-то, оно всегда успеется.
- Попала я в такую круговерть, дедушка, - склонила краса голову, да руками обхватила. – Не выбраться из этого омута, не выбраться. Пред всеми в должницах. Лану сердце свое задолжала, родимым – дом, а Перуну – душу свою. Хоть и божье я создание, но разорваться на части-то не в силах.
- Всем мил не будешь. И всем счастья не сделаешь, надобно выбирать.
- Так выбор, он-то самый и тяжелый.
- Но и студеная речка тебе не спасенье. Утопиться не получится, обратишься в русалку, али еще какое чудо лесное и будешь по лесу скитаться веками. А оно тебе надобно? Созданьям высшим не дано погибнуть самим, их может токмо создатель погубить, а коль решишь принять людскую смерть, то лишь душу свою проклянешь. Таких у нас в чаще пруд пруди, скитаются несчастные, места себе найти не могут.
- Тогда что мне выбрать, дедушка? Кого предать? Лана али мать с отцом?
- А ты подумай, как следует. Но с решеньем не тяни, Боги ждать не будут.
- Да лучше б Перун забрал мою душу.
- Не нужна она ему, душа-то… Ему твоей покорности надобно, а коль не покоришься, то будет он мучить тебя. А покуда ты заплутала в распрях людских, то и чинить преграды тебе в разы проще. Сама подумай, сейчас ты для всех его ударов открытая. Там муж нелюбимый, там родители стареющие, там молва людская, вот ты и скачешь как вошь на гребешке. Но стоит выйти из этого круга, так задышишь по-новому. А люди, что они, с них все как с гуся вода, побеснуются и скоро уж успокоятся.
- Но как же я мать с отцом предам? Их прочь из деревни погонят, позорить будут.
- Боги на то и создали род людской, чтобы существовал он вопреки всем преградам, чтоб волю свою в кузне горестей и боли ковал. И ты для своих родичей очередное испытанье, коль выдержат они его, то заслужат уваженья пред духами, в мир иной пойдут с почестями.
Когда Леший докурил, то встал с коряги, отряхнул штаны с рубахой, и собрался было покинуть Весну, но остановился и добавил на прощанье:
- А лучше, правду матери с отцом поведай. Они достаточно прожили на белом свете, мудростью обзавестись успели, глядишь, и подсобят советом.
Слова старичка приободрили деву. А вдруг Леший прав и надобно-то всего-навсего правду родимым поведать? Не вороги же они дитю своему? Поймут, пожалеют… Но, вдруг не поймут? Осудят? А хуже-то всего не это, а наказ Старейшины выгнать их из родного дома, тогда что будет? И снова заболела голова у красы, не могла она проявить характера и выбор сделать, никак не могла.
И только Весна хотела дальше в путь отправиться, как возник пред ней запыхавшийся Лан. Тогда слезы заблестели в очах девицы, кинулась она в объятья к любимому, прижалась к его груди, а Лан обхватил ее в ответ и замерли оба. Так и стояли они неведомо сколько времени. Надышаться друг другом не могли, все ж почти год не виделись.
- Знаешь, вот прижалась к тебе, - прошептала Весна, - и все страхи отступили. Так бы и стояла, не отпускала…
- Будто и не было расставанья, будто не отпускал тебя, - произнес в ответ Лан.
Ушли двое подальше в лес, чтоб авось не увидал кто. Пока бродили по чаще, все за руки держались, целовались, а промежду прочим беседы вели.
- Не могу я без тебя, никак не могу. Нам суждено было повстречаться, токмо Боги ошиблись, не воевать нам наказано, а любить друг друга, – говорила дева.
- Теперь надобно сию мысль как-то до них донести. Велес-то за нас будет, а вот Перун… С Богами не повоюешь, пред ними мы аки котята слепые, ежели захотят растоптать - растопчут и не поморщатся.
- Знаю… Оттого-то и печально.
- Но без тебя я боле служить Велесу не стану.
Тут до ушей обоих донеслись чарующие звуки, то были русалочьи песни. И доносились они с берега озера, что скрылось в дебрях лесной чащи. Лан с Весной подошли поближе, а потом и вовсе вышли к воде. Русалки их сразу заметили, но прятаться не стали, все ж то не злыдни какие пожаловали, а парочка влюбленная, да еще и особенная, посему продолжили девы свое волшебное пение. Затянули грустную старинную песню о любви о разлуке, будто почувствовали настроенье гостей непрошенных.
И покамест Весна с Ланом чувствами наслаждались, Перун решил не медлить с расправой. Придумал он, как наказать дитя свое нерадивое. Обратился громовержец охотником, да отправился в деревню, задумал повстречаться с Отаем. Искать того долго не пришлось, у колодца встретились, Отай стоял с ребятней местной, помогал им воду таскать.
- Здравица желаю! – громко произнес Перун.
Охотником он смотрелся бравым: сажень в плечах, росту богатырского, борода лощеная, взгляд суровый, но не лишенный доброты, одежа расшитая древними символами, медвежья шкура на плечах, значится, поборол могучего зверя, посему достоин уваженья. Отай склонил голову пред ним:
- И тебе доброго здравия, охотник! Издалека пожаловал?
- Издалека. Пошел на оленя, да заплутал малость. С самого утра брожу по здешним лесам, а потом божьей волей повстречал местных, они путь к деревне и указали.
- Поди притомился? На вот, водицы испей, - Отай протянул чарку с водой охотнику.
- Благодарствую! Как тебя звать-то?
- Отаем.
- А я Горан, - как испил охотник, так вернул Отаю чарку. – А много ль у вас охотников в деревне?
- Есть пара-тройка… Один, правда, старый совсем.
- Слыхивал, что у вас среди охотников даже девица имеется, - засмеялся Горан.
- Имеется, - без особой радости ответил Отай. – Даже больше, жена она мне.
- Твоя жена? – удивился охотник.
- А то чья же! Моя! А на кой интересуешься?
- Из любопытства. Видал я в лесу деву охотницу, токмо не одна она была. Вот и подумал, никак с мужем по лесу бродит.
Сию же секунду глаза Отая вспыхнули, лицо пятнами пошло:
- Попутал ты видать что-то, охотник, - сквозь зубы процедил Отай.
- Я, парень, говорю как есть. А уж кто кому кем приходится – не моё то дело.
- Коль начал, так продолжай. С кем видел охотницу?
- А мне почём знать? Мужик с ней был здоровенный, выше моего будет. Похож на охотника. А она рядом с ним аки пичужка. Эх, красивая девка… У ней еще лук был со стрелами. Я ж хотел поначалу у них дорогу поспрошать, но они уж больно миловались, посему решил не мешать делам сердешным.
И пока говорил самозванец, все на Отая глядел, а тот свирепел на глазах, глядишь, еще чуть-чуть и пар из ушей повалил бы, но Отай справился с порывом:
- Благодарствую, Горан! - ответил он на выдохе. – Видать и правда, не моя то жена была. Моя не лучница, она все силки ставит. Как ни обучал стрельбе, ничего не вышло, - решил Отай соврать, покуда такого позора он вынесть не мог.
- Ну, не твоя, значится, не твоя. Ладно, пойду я, - протянул руку охотник на прощание. – Путь до родных земель неблизкий, жена дома с детями дожидаются, небось испереживались все.
- Доброго пути, Горан! - Отай пожал ему руку, но сил в его рукопожатии совсем не было, подкосили слова Перуна парня, ой как подкосили.
Возвращался Отай домой на ватных ногах, ничего и никого вокруг не замечал. Мать-то его кликала, чтобы помог из сарая муки принесть, отец звал телегу поглядеть, но все мимо ушей Отая прошло. Вошел он в избу, прошел в светелку, сел на их с Весной кровать, и обхватил голову руками так, что аж покраснели те. И не хотел он верить словам пришлого охотника, но слова Горана никак не шли из головы.
Вот почему не допускала она его к себе, вот почему гнала! Стерва окаянная! Изменщица!
- Ну, ничего, ты токмо появись в избе, - зашептал Отай. – За все ответишь! Проведу по деревне в чем мать родила, змея подколодная. Розгами выпорю прилюдно! Будешь еще у меня в ногах валяться, молить о прощении, но глух и слеп останусь к мольбам твоим, волочайка[4] проклятая.
Часть 20
Весна воротилась к вечеру. Ох уж и намиловалась она с любимым, о невзгодах да печалях даже думать забыла. Всеми мыслями по-прежнему с Ланом была, ведь условились они пойти вдвоем к Велесу, обратиться к нему с просьбой, все ж Бог он могущественный, мудрый, может и внял бы речам влюбленных, подсобил чем.
Вошла краса в избу, хотела, было водицы испить, но ее у дверей свекровушка встретила:
- Иди, вона, в сарай. Там тебя Отай дожидается, - а потом скривилась и добавила. – Носится все с тобой как курица с яйцом, нежничает, была бы моя воля, ты давно бы уже ходила по струнке смирно.
Но Весна на ее слова токмо ухмыльнулась, чем рассердила свекровь еще сильней, та в запале кинула чарку в кадку с водой, что аж вода по полу расплескалась, да ушла восвояси.
- Бесись-бесись, змея подколодная, - прошептала девица. – Недолго вам осталось держать меня в заточенье.
И с улыбкой на лице отправилась краса на встречу с разнелюбым мужем. Думала дева, небось опять с нежностями приставать будет.
Однако, когда Весна заглянула в сарай, Отая там не было. Он к ней со спины подкрался, после чего толкнул хорошенько, что влетела краса в двери и приземлилась на мешки с мукой. Один аж развязался, отчего в воздухе мучное облако повисло.
- Сдурел? – вскочила дева и непонимающим взглядом уставилась на окаянного. – За старое принялся?
- Ты язык-то прикуси, гадюка! – рявкнул на нее Отай. – С кем по лесу шаталась, отвечай?! Перед кем юбку задирала?
- Да ты никак с дуба рухнул, да башкой оземь приложился! Чего городишь?
- Поведали мне об охоте твоей! Не за зверем видать охотилась! Еще раз говорю, отвечай! С кем была?
- Ни с кем! – выпрямилась Весна. – Тебе злые языки сплетни навели, а ты уши-то и развесил. Коль не веришь, так не моя в том вина.
- Ежели не врешь, то скидывай одежу. Отдашься мне – поверю, что верна. А нет – проведу по деревне, да розгами высеку при всех. Позорницей домой воротишься.
- Ах, вон оно как! – рассвирепела дева. – Не мытьем, так катаньем взять решил!
- Долго я скакал вокруг тебя, аки козел возле капустной грядки, прощенья вымаливал. Я ж из-за тебя посмешищем стал, народ потешается, мол сын Старейшины как мужик не вышел. И за что? За то, чтоб ты по лесам блудила?
- Ты говори-говори, да не заговаривайся! И расправами меня не стращай, пуганая ужо! Ежели расположенья моего добиться хочешь, то не тем путем идешь.
- Да всё уж, мне на слова эти ровно. Больше вошкаться с тобой не стану. Даю тебе времени до полуночи. Посиди под замком, подумай. Ворочусь за ответом, когда месяц в небе воссияет.
И Отай вышел прочь из сарая, после дверь на засов запер. А Весна забегала-засуетилась. Попыталась было высвободиться, но запер ее муженек наглухо.
А как улеглись страхи, так присела она на лавку, да призадумалась.
Выходит, видели их с Ланом. И теперича, ежели не согласится она на условие Отая, то он исполнит обещанное и глазом не моргнет. Однако ж не за себя дева пеклась, а за отца с матерью. Они-то такого позора не заслужили. И снова ей вспомнились слова Лешего про распри людские. Прав был старец, пока не положит она конец мытарствам своим – мира и покоя не будет.
Даже если пойдет дева супротив воли своей и отдастся Отаю, так все равно еще Перуну останется должна, а что важнее, разобьет сердце Лану. И уж тогда сама себя простить не сможет.
Коль откажет Отаю, признается в истинных чувствах, то сможет за Ланом уйти, распрощаться с жизнью мирской. И уж вдвоем-то они как-нибудь с Перуном совладают. Да только родичам люд покоя не даст, изведут.
Совсем Весна запуталась. И так думала, и сяк думала, токмо решенья правильного принять все равно не вышло. К тому времени уже ночь глубокая настала, вот-вот и Отай воротится.
Несчастная готова была сквозь землю провалиться, снова принялась ходить взад-вперед по сараю, половицами трещать. И вдруг снизошло озаренье, снова Весна мысленно поблагодарила Лешего. Надобно бежать в отчий дом, да рассказать родимым все как на духу. Как они скажут, так и будет.
Только дева подумала о затее, как послышались шаги с улицы. Весна тогда схватила ухват старый поломанный, да за спину спрятала.
Отай с лучиной в руках вошел в сарай:
- Ну что? – просил он голосом спокойным. – Каково решенье твое?
- Согласная я, - выпалила Весна и затаила дыханье. – Бери хоть сейчас.
Тогда Отай переменился, словно камень с души упал. Он поставил лучину на бочонок, что стояла у некогда супружеского ложа, после подошел к жене:
- Поверю, на сей раз, - произнес он ласково. – Я ж люблю тебя, окаянную.
Весна в ответ изобразила улыбку, а потом сказала чуть слышно:
- Токмо я тебя не люблю.
И не успел Отай опомниться, как огрела она его ухватом по голове. Парень так и грохнулся без чувств, а Весна побежала вон из сарая. До родимых успеть хотела. Всё, деваться ей боле некуда, считай, призналась в измене, да еще и сына Старейшины чуть не порешила.
Только вот Отай не остался лежать в сарае, очухался быстро, да пустился вдогонку за женой-изменщицей. Нагнал почти у дверей избы Благомира. Схватил беглянку за руку, да оттащил в сторону:
- Вот значит, как ты со мной, – стиснув зубы, произнес рассвирепевший Отай. - Не видеть тебе больше света белого, блудливая стерва. Правду говорят, из чащи людьми не возвращаются, не человек ты ужо, а бесовка, Велесова подстилка.
Весна в этот момент ощутила что-то доселе неизведанное - ветер стих вокруг, ночные созданья смолкли. Но не до того ей было, посему вцепилась краса ногтями в плечи Отаю, принялась выбиваться, а когда отпустил он ее, не стерпев боли, отскочила она в сторону, окрысилась на мужа:
- Да! – крикнула она так громко, что из дверей тотчас Благомир вышел, а за ним следом и Искра. – Не человек я вовсе! И верной тебе не была и не буду!
- Доченька! – ахнула Искра. – Что ж ты говоришь такое! Не слушай ее! - кинулась она к Отаю. – Бредит девка!
- Не деву вы вырастили, а волочайку треклятую! – проорал Отай, но взгляд его болью наполнился, да такой, что аж слезы показались на глазах. – Она опозорила меня! Перед всей деревней сохатым выставила.
Лишь Благомир проявил характер и сдержанность. Взял он непутевую дочь под руку, да отвел в избу, а Отаю повелел в сенцах дожидаться.
- Идем, - толкала Искра зятя в спину, - идем. Негоже сор из избы выносить. Коль говоришь правду, будем семейный совет держать. Идем.
Затолкала она его в сенцы, усадила на лавку, водицы студеной подала.
- Пущу по деревне змею подколодную, - шептал Отай, а самого трясло, будто лихорадку словил. – Выпорю!
А Искра токмо головой качала, да по спине зятя гладила. Недаром сердце ее беду чувствовало.
Благомир тем временем завел чуть живую Весну в горницу, указал на сундук. Краса послушно села и голову склонила. Какое-то время отец молчал, думу думал да в окошко глядел, а после повернулся:
- Рассказывай, что на медвежьей земле приключилось?
Весна тогда глянула на отца с опаской, руки сжала.
- Не трясись, поздно бояться-то, – спокойно, но строго произнес Благомир. – Я своими глазами видел чудище, телом его когти ощутил. Там места околдованные, посему не таись боле, говори как на духу.
- Повстречала я ворога твоего, - потупив взгляд, заговорила дева. – Да убить не смогла, а он меня в пленницы забрал.
Услышав слова дочери, охотник аж глаза закрыл.
- Но скоро поняла я, - продолжила Весна, - зверь он токмо с виду, а внутри человек. Одиночество и печальная судьба сделали его диким. Прониклась я к нему.
- Прониклась? – удивился отец.
- Полюбила, - еще тише ответила краса.
- А вернулась на кой? Раз любовь у тебя случилась с чудищем лесным, так и оставалась бы с ним, - неожиданно смягчился Благомир. – Я поболе твоего по лесам походил, многое видел, многое слышал. Чащей духи правят, они мудрее любого из нас. И уж коль тебя избрал сам хранитель лесной, так стала бы ему верной спутницей.
Весна никак не ожидала услышать от отца подобных речей. Эх, если бы раньше она поведала ему всю правду.
- Случился у нас разлад. По дурости.
- Значит, прав Отай. Ты честь свою хранителю отдала?
На сей вопрос девица лишь кивнула.
- Весна, Весна…
- Прости, отец… Непутевая из меня вышла дочь, – и Весна закрыла лицо руками, а после разрыдалась.
- Ну, полно тебе, - сейчас же подошел к ней Благомир, присел рядом. – Не твоя в том вина, голубушка. Ежели б не дернул меня бес сунуться на медвежью землю, ничего бы не было.
- Все уж давно предрешено. Мне Богами была уготована судьба повстречать Лана.
- Лана, говоришь? – усмехнулся в усы отец. – Хорош Лан, чуть батьку твоего не задрал.
- Он добрый…
- Ты вот что, лучше за себя подумай. Отай предательства так просто не оставит, доложится отцу, как пить дать. А Судимир разнесет молву на всю деревню. Народ у нас боязливый, духов лесных люди с колыбели приучены бояться. Погонят они тебя прочь, а что еще хуже, наказать захотят. Посему надобно тебе бежать. Нас с матерью Старейшина слушать не станет, мы ему не указ, да еще и сына евонного, выходит, изобидели.
- Я бы и рада, да только Судимир с меня слово взял, что буду хорошейженой Отаю, а ежели опозорю семью его, погонит он не только меня, но и вас.
- Ах, вон оно как… Хитер старый пень, - призадумался Благомир.
- Выходит, я не Отая предала, а вас с матушкой. И прощенья мне нет и не будет, - снова зарыдала дева.
- А ну как! – дернул ее за рукав отец. – Разревелась аки белуга. Я тебя как воспитывал? Ты дочь охотника! Собери-ка волю в кулак, заодно и сопли подбери. Мы с матерью жизнь прожили, тебя вырастили, нам теперича бояться нечего. Да и акромя меня добрых охотников в деревне-то и нет, Светех уже совсем худой.
Скоро к ним Искра пожаловала, прокралась мышью, лучинку на стол поставила и зашептала, а скорее, зашипела:
- Долго мне еще Отая унимать, так и рвется тебе космы-то повыдергивать, да выпороть – недовольно уставилась мать на Весну. – Чего натворила? Рассказуй!
- Оставь ее, - поднялся Благомир. – Не любит она Отая, сердце по другому болеет.
- По ком еще? – совсем растерялась Искра.
- Опосля расскажу, сейчас надобно девку нашу спасать.
- И чего ж ты мне предлагаешь? Пойти кочергой его огреть, да в погреб спрятать?
- Уговори молчать до утра, пущай домой возвращается. Не мне тебя бабским хитростям учить.
- Ух, ироды, - пригрозила она кулаком обоим и пошла обратно к Отаю.
Часть 21
Искра тихонько подошла к Отаю, а тот так и сидел со стеклянным взглядом, вокруг себя никого не замечал. Она села подле него:
- Ну-ка, поведай мне, чего между вами приключилось?
- Неча тут рассказывать, - обессилено произнес Отай. – Предала, стерва. Весь мой род в грязи вымазала.
- Ты словами-то громкими не кидайся. Для началу разобраться надобно, что к чему. Вот ответь, ты своими глазами видел, как Весна с другим была?
- Нет, - вдруг ожил парень и посмотрел на Искру горящими глазами.
- Выходит, наплели. Кто?
- Да, был тут один. Охотник, пришлый.
- Так, может, обознался он. Получается, ты пустым словам доверился?
- Какая уже разница, она мне в лицо сказала, что не любит, что предала.
- А то ты Весну не знаешь? Она ж гордячка, каких еще поискать, ты ее обидел, вот и получил в обратную. Не думал о том?
- Уж больно все одно к одному, - насупился Отай. – От себя с самого первого дня гонит, глядит с отвращеньем. А я все вижу, только дураком был, верил ей.
- Ты и сейчас дурак дураком, - махнула на него рукой теща. – Услыхал чьи-то сплетни, да пошел горланить на всю деревню. Вот ежели бы собственными очами узрел измену, али тот охотник на Весну бы пальцем указал, тогда да, а так… А может ты разлюбил дочку нашу? – притворно нахмурилась Искра. - Да решил из избы выгнать? Посему и оклеветал?
На сии слова Отай аж подпрыгнул:
- Чтоб на месте мне провалиться, коль оно так. Я люблю ее, токмо и себя уважаю.
- Раз любишь, тогда умишко-то напряги.
- Видать и правда, я лишнего хватил, но всякому терпению бывает конец. Довела, чертовка.
- Тут согласна с тобой, посему помогу. Оставь ее сегодня у нас, а мы уж ей втолкуем, что к чему, напомним о кротости да вежливости.
- Нет, со мной домой воротится, – встал в позу Отай и замотал головой.
- Вот чудак-человек, а завтра опять бегать друг за другом будете, нас волновать. Ты хоть об отце подумай, на кой ему с такими сединами глядеть на ваши распри.
- А вдруг сбежит? – прищурился он и с недоверием посмотрел на Искру.
- Не сбежит. Ты не забывай, она своими ногами в отчий дом воротилась, да за тебя замуж пошла.
- Ладно, - наконец-то согласился Отай. – Завтра с петухами вернусь, вы уж научите ее уму-разуму.
- Вот это дело, мудро рассуждаешь, - погладила Искра его по спине и незаметно к двери повела.
Как выпроводила зятя за порог, воротилась в горницу, но Весна к тому времени уснула. Измучилась краса. Благомир уложил дочку в кровать, пуховым одеялом накрыл, а после поманил Искру, и они ушли к себе в светелку. Охотник поведал жене всю историю, она пока слушала, то и дело слезы роняла, да охала.
- Не будет ей счастья с Отаем, - закончил рассказ Благомир. – Надобно отпустить ее, пущай сыщет счастье с духом лесным.
- Да как же? Пропадет ведь, сколько уж таких было. Уходили и не возвращались.
- Она не пропадет, в ней кровь течет непростая. Сызмальства ей милее чаща была, чем дом родной.
- А с нами-то что будет? Судимир со свету сживет.
- Вспомни-ка, горлинка моя, через что нам с тобою довелось пройти. Неужто не справимся с этим дурнем старым?
- Ты ж знаешь, я за тобой хоть куда пойду, - прижалась к нему Искра, носом в могучую шею уткнулась.
- Видишь, любовь у нас с тобой большая, сколько уж прожили, а все как юнцы, так разве не заслуживает и Весна такого чувства великого?
- Ой, батюшки, - опомнилась Искра. – Отай ранним утром обещался явиться за ней. Чего делать-то будем?
- Покамест ночь темная, отправим к Светеху. А уж от него пускай в лес идет, как рассветет.
Вернулись они в горницу, Искра кинулась котомку для дочери собирать, а Благомир подошел к соловушке, хотел было разбудить, да как всполошится.
- Поди сюда скорей, - громко позвал он жену.
Искра подбежала к дочери, лучинку навела на нее, а краса-то вся испариной покрылась.
- Горит! - так и ахнула мать, когда дотронулась до лба родимой. – Куда ж мы ее хворую-то отправим?
- Но и в дом Старейшины она не воротится, - строго сказал Благомир, - у нас останется, вот отболеется, тогда и будем дальше думать.
На том и порешили.
Уж утро настало, Отай припылил с первыми петухами, да забрать женушку не смог. Не проснулась девица.
Чего бы матушка ни делала, жар не спадал. Ни травы не помогали, ни обтирания холодной водой. Весна будто в забвенье впала. Иногда бредила, имя сердешного все повторяла, а потом опять замолкала.
Как только случилась с девой беда, Лан тут же почуял неладное. Пришел он той же ночью к дому охотника, но зайти не решился. Постоял зверь у окошка, послушал тихое дыханье любимой, да в лес воротился, решил к Велесу идти, просить помощи.
А Велес уже ждал слугу своего, встретились они у озера лесного. Лан на одно колено припал и заговорил:
- Ежели ведаешь чего, помоги.
- Эх, чудо ты лесное, я ведь говаривал тебе, мне ейные мысли недоступны, как и душа.
- Что за хворь с ней приключилась?
- И хворь то, и не хворь, - задумчиво произнес Велес. – И спит дева, и не спит.
- Не томи, прошу, - взмолился Лан.
- Погоди, не торопи время. Близятся великие события.
- Как не торопить? Еле дышит она, того и гляди преставится.
- Не помрет, не страшись, демон, - засмеялся Велес и подмигнул слуге. - Как минуют три дня и три ночи – забери ее, да принеси ко мне.
- Не будет ли поздно? Вокруг избы охотника отпрыск Старейшины околачивается.
- Что тебе до него? До человечишки-то никчемного? Пущай околачивается. Весна ему не по зубам.
Как бы ни желал Лан в ту же ночь забрать любимую, все ж решил послушаться Велеса и дождаться положенного дня. Но к дому охотника приходил каждую ночь, забирался на крышу, да сторожил покой сердешной. Слушал стук сердца ее, дыханье прерывистое, имя свое, когда дева бредила.
А по утрам приходил Отай, сидел подле жены, за руку держал, пальцы целовал, да шепотом прощенья просил.
Никто не знал, кроме Богов, что с девицей произошло, отчего впала она в забвение.
Перун тоже наведывался к детищу своему, токмо являлся он духом бестелесным, посему оставался для всех невидимым. Стоял в изголовье, глядел на деву пристально, порою что-то нашептывал.
Весна же, как и сказывал Велес, вроде и почивала, а вроде и нет. Ее душа то поднималась до самых небес, то камнем падала вниз во владения самого Велеса.
Часть 22
В темной чаще за день до того, как Лану забрать любимую, встретились два старинных ворога – Перун и Велес.
- Полно тебе, - молвил Велес. – Отпусти девицу, пущай сыщет свое счастье, да живет мирной жизнью.
- Ты мне зубы не заговаривай. Рождена она для дел великих, с выродками царствия твоего бороться, нести людям светлую веру, а не хаживать с демоном по лесу.
- Тут вот какая закавыка, - прищурился Велес и воззрился на Перуна. - Много ты толкуешь о делах благородных, о счастии людском, за жизнь ратуешь, а после ходишь, да преграды чинишь. На кой про дитя своё наплел лишнего? Не пахнут твои пакости благородством-то.
- Ты на себя погляди, - сложил Бог руки на груди, нос задрал.
- А я-то что… Мне по происхождению положено смуту в сердца людские вносить, дабы жизнь медом не казалась, - захохотал он так громко, что вся живность попряталась по норам да дуплам.
- Ты на кой меня позвал? У нас спор был? Был. Али пораженье признать желаешь? Не хватает силенок биться с владыкой небесным?
- Ох и самолюб ты, Перун. За мной не пораженье, победа за мной. Дева твоя демона не тронет. Хоть кем будет. Обратишь медведицей, натравишь на Лана, а она подойдет к нему, да приластится.
- Покуда вольна она поступать по-своему. А ежели воли лишить, силы высшие пробудить, родится тогда новая звездочка, не дева то будет, а воин.
- На то право имеешь, - вздохнул Велес. – Токмо не забывай, дева людьми взращена, ее разум сердцу подвластен.
- Это мы еще поглядим.
И хотел Перун уйти, но Велес остановил его:
- А ежели не выйдет?
- У меня камней за пазухой много для тебя припасено.
Так и распрощались…
Весна тем временем почивала, уже и бредить перестала, жар потихоньку на убыль пошел. Искра с Благомиром уж очень радовались, со дня на день ждали, что раскроет глаза голубушка.
И темной ночью, когда вся деревня давно стихла, пришел к избе охотника Лан. Пора было сердешную забирать. Хотел уже зверь войти в избу, как услышал голос:
- А ну стой, супостат! – то Благомир был, он частенько засиживался в сарае до глубокой ночи. – Кто таков? На кой явился?
А когда Лан повернулся, Благомир тут же кол схватил, вперед выставил:
- Узнал я тебя, духа лесного. Как сейчас помню когти острые у себя на боках. Чего тебе надобно?
- За Весной я пришел, - спокойно ответил Лан, из устрашения токмо глаза его горели как угли, раскаленные средь прочей черни.
- Знаю я, поведала она мне историю вашу. Да только хворает, какой день в себя не приходит. Нельзя трогать ее.
- Я помочь хочу. И держать меня не пытайся.
- Куда ты ее потащишь? В чащу лесную? На верную погибель.
- Многого ты не знаешь, охотник, - молвил Лан и подошел к нему.
Встретился тогда Благомир глазами с чудищем.
- Так поведай.
- Нет времени, ежели не снесу ее в чащу, на медвежью землю – беда может случиться.
- Поклянись душой своей проклятой, что не дашь ее в обиду, что беречь будешь – произнес Благомир, а взгляд наполнился большой печалью.
- Покуда дышу я – буду идти подле нее.
- Тогда ступай, да так, чтобы жена моя тебя не услышала.
Вошли они в избу, Благомир отправился в свою светелку, да под бок к жене лег, токмо не сдержался он, слезы горькие по щекам побежали. А Лан вошел в горницу, где Весна почивала, взял красу на руки и неслышно покинули они дом охотника.
Унес он деву в чащу темную, как раз туда, где и повстречались впервые. Там их уже Велес дожидался. Положил зверь сердешную на высокий плоский камень, как на алтарь, да отошел в сторонку.
Велес же встал в изголовье, посмотрел на спящую деву, по волосам погладил:
- Эх, страдалица. Выпала тебе долюшка нелегкая.
- Что за хворь с ней приключилась? – обратился слуга к хозяину.
- Не хворь то, - недовольно посмотрел Велес на Лана. – Перун воззвал к силам еённым, что дремали по сей день. Родится скоро воин Небесный, безропотная слуга создателя своего. И желать она будет только одного – порешить ворога заклятого. Соображай скорее, на кого охотиться будет?
- На меня, - грустно усмехнулся зверь.
- На тебя, на тебя… Вот ведь, ирод старой. Оставил козырь напоследок.
- И как быть-то теперь?
- Места среди людей ей больше нет, посему я и повелел тебе сюда ее принесть.
- Что же выходит? Так и не быть нам вместе? – обреченно произнес Лан и на землю сел.
- Может и не быть, а может и быть, - пожал плечами Велес и с прищуром глянул на слугу. – Кем бы ни был я, али Перун, есть отец наш - Род[5], он создатель всего сущего и повелел сынам и дочерям своим нести в мир людской такое великое и светлое чувство, как любовь. Не знали б существа земные любви, не знали б и себя, и места своего. Дева твоя людьми воспитана, душа её открытая, сердце горячее, она познала любовь, посему есть надежда, что возобладает сие чувство и не покорится дух её воли Перуна. Верь, Лан в сердешную, но будь готов и к обратной стороне любви – к ненависти.
- Мне без нее жизни боле нет. Ежели возненавидит, не примет, то пускай исполнит волю отца своего, я противиться не стану.
- Коль позволишь погубить себя, путь-дорога тебе в Навь[6]. Не боишься?
- Нет! – поднялся Лан и глаза его засияли пуще прежнего. – Достаточно походил по земле зверем неприкаянным.
- Тогда ступай. Я дождусь ее пробуждения, да скажу кое-что. А уж как она слова мои воспримет – того не ведаю.
И Лан ушел.
Велес тем временем подошел к роднику, что шумел в высокой траве, набрал в серебряную чашу студеной водицы, после сел на пень высокий, да зашептал:
- Покажи-ка мне Данушка[7] деревню.
Тут же в отраженье появилась деревня. Смотрел Велес на то, как люди просыпаются, из домов выходят. Но самое важное, на что обратил свой взор, так это был дом Старейшины.
Отай узнал, что жена его пропала, да решил – сбежала окаянная, посему повелел соратникам своим бравым молодцам собираться в путь, на поиски беглянки. В сердце парня творилось сейчас большое смятение, бушевали в нем обиды, но и любовь горела прежним пламенем. Помешался Отай на Весне.
Скоро услышал Велес легкие стоны, настало время деве пробудиться. Подошел он к ней, а Весна чуть глаза приоткрыла, некогда синие очи красы сияли бирюзой, белоснежная кожа мерцала в первых лучах солнца.
- Проснулась, Дочь громовержца?
Девица тогда поднялась, села и уставилась непонимающим взглядом на Велеса:
- Узнаешь меня? – усмехнулся Бог.
- Узнаю, - слегка склонила голову дева в знак почтения.
- Может, ведаешь, зачем прислана на землю?
- Воевать с темными духами. Волею отца прислана побороть чудище, что леса здешние подчинил себе, что людскими душами питается, да тебе подчиняется, - сверкнула очами Весна.
- А помнишь ли ты, как полюбила сие чудище? Как людей предала? Как обещалась за любимым хоть на край света идти?
- Не могло того случиться! – гордо ответила дева.
- Послушай, скажу тебе, а ты уж сама думай. Лана - чудище, за жизнью коего пришла, ты найдешь в чаще. Токмо не спеши, загляни для начала в душу его, глядишь, узришь нечто особенное.
После Велес в воздухе и растаял, а Весна спрыгнула с камня, огляделась вокруг, затем вытянула руку вперед и произнесла:
- Лук мой верный, стрелы точеные – воротитесь к хозяйке своей, пора нам вершить суд справедливый.
Послышался тогда свист далекий. Через мгновенье пред ней в воздухе завис лук да колчан со стрелами, подаренные когда-то Перуном и которые схоронила она в земле.
Часть 23
Ступала дева по лесу будто пава, уши ее все слышали, глаза все видели. Токмо не волновали красу ни звери, ни птицы, ни места заколдованные, шла она, дабы волю отца исполнить, а после воротиться домой, туда, где место ее от рождения.
Духи лесные глаза на деву таращили, а сами за деревьями да за кустами прятались, знали окаянные, попадись ей на глаза – вмиг порешит и не поморщится.
Уж кикиморы охали и ахали, ведь знали, что Весна-то с Ланом обрученные, а теперича идет она за ним, жизни лишить хочет, а черти с чародеями лишь головами мотали.
Но не только нечисть предвкушала нечто особенное, обманутый муж тоже желал разобраться с беглянкой, да так, чтобы та и думать забыла об изменах. Отай в сопровождении друзей своих верных шел следом, ох и проклинал он Весну, и бранил, и в мыслях-то за волоса таскал, оплеух смачных отвешивал. Желал парень отомстить, а потом с позором домой воротить и боле за порог не пускать, до седин держать подле себя. Все чувства в нем перемешались, вроде и ненавидел, а вроде и любил, вроде и хотел выпороть, но в то же время хотел и к сердцу прижать. Однако ж наказать охальницу посчитал делом чести, а то распоясалась, дураком его вставила.
Звери лесные чуяли беду, посему разбежались по норам да дуплам, дубы волшебные токмо ветвями трещали, тяжело вздыхали, ну а существа здешние ждали, ждали они, чем же завершится встреча.
Весна ступила на поляну, где будучи еще в заточенье ягоды собирала, и остановилась вдруг, что-то екнуло в сердце, но не время было красотами восхищаться, посему пошла она дальше. Так добрела до мертвого леса, где ее чуть волки однажды не задрали, и так же остановилась, снова сердце затрепетало, будто достучаться до головы хотело, но поборола краса в себе сии ощущения.
А когда собралась ручей перейти, возник пред ней Леший. Посмотрел на деву исподлобья, усы свои погладил, а потом молвил:
- Вижу, одурманили тебя. Лишили самого драгоценного.
- Чего же? – голос Весны эхом пронесся по чаще.
- Памяти. Ибо память твоя хранит самое важное. И коль не можешь вспомнить, то хоть сердце свое послушай, оно-то уж точно не обманет.
- Сердце мое велит исполнить наказ отцовский.
- Не ври, - усмехнулся старец.
- Ты решил в небесном воине усомниться, дух лесной? – грозно посмотрела на него дева.
- Погляди на себя в отраженье, - указал Леший на родник. – Погляди внимательно.
Тогда Весна склонила голову и посмотрела на себя.
- Ну? – теперь старец прикрикнул на нее. – Кого видишь?
- Себя.
- Нет, не себя ты видишь, а куклу тряпичную в руках божьих. Пока не поздно, откажись от того зла, к коему принуждают тебя.
Когда дева подняла взор, старца и след простыл, огляделась она вокруг, а после снова посмотрела на свое отражение. И не понравилось ей то, что увидела. Сердце больно защемило, оно-то помнило все, токмо до хозяйки никак дозваться не могло.
- Коль сотворил меня отец, - прошептала Весна, - значит, так ему угодно было, значит, пожелал он навести порядок в местах здешних и вернуть людям мир да покой.
И отправилась она дальше, вели ее силы туда, где зверь затаился, только Лан прятаться не думал даже, он уж готов был встретить смерть, покуда потерял надежду на то, что Боги дадут им спокойной жизни.
Пока шла краса, то и дело останавливалась, осматривалась, больно знакомыми места ей казались, а как вышла на елань, которую окружали леса дремучие, встала как вкопанная. В центре чудище сидело, голову повесило, глаза закрыло и будто не дышало вовсе.
Сейчас же она достала стрелу, да в лук вложила, после натянула тетиву и крикнула зверю:
- Подымись и прими смерть как должно! Не позорь создателя своего!
Лан, услыхав ее голос, открыл глаза, посмотрел на сердешную:
- Пришла, значит… Ну что ж, не судьба нам видно хаживать вместе.
Его голос заставил Весну осечься, опустила она лук и как-то по-особенному поглядела на ворога:
- Отчего так знаком ты мне? Говаривал Велес, что любовь между нами была.
- Была и есть. Я по-прежнему люблю тебя, посему противиться не стану.
- Коль так, то позволь в очи твои заглянуть.
Спустя мгновение чудище возле нее оказалось, дева аж попятилась, но оружия не подняла.
- Позволь на прощанье коснуться тебя, - осторожно взял ее Лан за руку.
Как ощутила краса тепло зверя, так внутри у нее все сжалось, сердце заболело, в висках застучало, но память предательница…
- Как же случилось, что я должна погубить тебя? – без прежней прыти произнесла девица. – Рука так и просится выпустить стрелу, а сердце противится.
- Свели нас Боги ради забавы, да просчитались. Полюбили мы друг друга, ты спасеньем моим стала, людей из-за меня предала.
У Весны аж руки задрожали от обиды, что не может исполнить наказ Перуна, слезы на глазах навернулись.
- Не могу убить тебя, не знаю отчего, но не могу.
А Лан в ответ склонился к ней и поцеловал в алые уста. Так и выпал лук волшебный со стрелой из рук. И уж было пропали оба, как неожиданно разгневанный голос раздался с другого конца поляны:
- Дрянь блудливая! – прокричал рассвирепевший Отай. – Чертовка!
- Ты еще кто? – обернулась к нему дева.
- Это я-то кто?! – пуще прежнего разошелся муж. – Вон оно как! Блудишь так, что голову потеряла, мужа не узнаешь!
- Уходи, человек! Да подальше, а не то хуже будет! – сурово ответила краса.
Тут Отай смекнул, видать одурманило чудище жену его, подчинило себе.
- А ну, рыло мохнатое! – крикнул парень Лану. – Весну не видать тебе боле! Выходи! Биться будем!
В ответ Лан глянул на него, как на блаженного. Не до сражений ему было.
- Иди подобру-поздорову, - все же молвил зверь. – Не твоя то война. И биться с тобою я не буду.
И Весна туда же:
- Говорено тебе, уходи, коль за шкуру свою печешься! Мне ли было в женах у тебя хаживать? Кто ты есть?
Стали ее слова каплей последней, кивнул Отай мужикам, чтобы шли те с топорами да дубинами на Лана, а сам направился к нерадивой жене, дабы проучить бесстыжую. Токмо не рассчитали силенки-то деревенские. Замахнулся один на зверя, так не успел опомниться, как улетел прочь да ахнулся об камень. Второй попытался броситься со спины, но пролетел мимо, еще и пинка вдогонку словил. Весна, глядя на эту кутерьму, даже рассмеялась. Уж больно по душе ей пришлась прыть людская. Еще один решился Весну схватить и тут же получил под дых от Лана.
Но скоро надоело девице смотреть на тщетные старания мужиков, обернулась она к ним да махнула рукой, и в сей же миг невидимой волной сбило с ног всех до одного, и ветер-то поднялся сильный, и загудел лес, и бросились тогда друзья Отаевские наутек, токмо сам Отай остался. Схоронился за широкой сосной, покуда не стихло буйство природы.
- Сердце подсказывает, не враг ты мне, - с лукавой усмешкой произнесла Весна, когда посмотрела на Лана. – И людей калечить не стал. Отчего же отец мой взъелся-то на тебя?
- Не на меня он взъелся, а на создателя моего. На Велеса. Враги они заклятые, вот и делят земли, никак не поделят. Вышел у них спор однажды, ежели сладит воин светлый с воином темным – сгинет тогда Велес на столетия. Но нам с тобой случилось испытать друг к другу совсем иные чувства.
И сейчас Весна сникла, горько ей стало, что память-то у нее отобрали.
- Не печалься, жизнь – она длинная… Глядишь и вспомнишь.
Да вот только, пока двое беседу вели, Отай из своего укрытия выбрался, тихонько лук заговоренный со стрелой с земли поднял:
- Покажу я вам, кто я есть, ироды проклятые, - прошептал он сквозь зубы и нацелился на зверя. – Эй, голубки? – окликнул обоих. – Пора прощаться друг с дружкой.
- Не дури! – окрысилась на него Весна. – Не ведаешь, что творишь! Брось лук!
- Нет, Весна! Сгубила ты меня, змеей ядовитой заползла за пазуху и ужалила в самое сердце. И коль разрушила ты мою жизнь, то и тебе счастья не видать.
Натянул Отай тетиву, и только успела стрела в лучах солнечных блеснуть, как разжал он пальцы. И устремилась стрела в грудь Лану, но Весна подобно волчице кинулась к некогда возлюбленному да закрыла его собою. Вонзилась окаянная в сердце девицы, обожгло острием заколдованным, боль причинила нестерпимую. Тогда-то случилось прозрение, пролетела перед очами Весны вся жизнь, вспомнила она деревню родимую, отца с матерью горячо любимых и Лана – единственного, кому подарила всю себя, кому сердце свое отдала.
Лан успел подхватить ее, Весна тогда ладонью коснулась щеки сердешного:
- Вот оно как в жизни бывает, - с придыханьем заговорила краса. – Любишь одного, мучаешь другого, - она покосилась на Отая, что стоял ни жив, ни мертв с зачарованным луком в руке. – Прости, если сможешь когда… А ты, - повернулась к Лану, – прости за любовь, которую так долго прятала от тебя.
И закрылись очи ясные навсегда.
В тот день погасла звезда на небе, а Перун ощутил горечь потери. Понял громовержец, что погубил ни за что светлую душу, дитя свое погубил, а ведь девица всего-то счастья желала, хотела своим светом заблудшего спасти.
Лан не стал мстить Отаю за сотворенное им зло, а оставил то ему на пожизненное мученье. Зверь, молча, поднял любимую и унес глубоко в чащу, где возложил на алтарь. Вокруг Весны собрались все духи лесные, возглавил коих сам Велес. Лан глядел на сердешную глазами преисполненными боли и тоски. Русалки пели погребальные песни, что за душу брали каждого, даже дубы и те горевали.
Благомир с Искрой сразу беду почуяли, сердце подсказало им, что случилось непоправимое, посему они к вечеру собрались, запрягли старую кобылу и в ночи покинули родную деревню, ибо не желали боле ходить под началом Старейшины да сынка его.
По наказу Велеса похоронили Весну в полночь в диком поле, что простиралось меж заколдованных лесов, Лан еле сдержался в ту ночь, дабы не пойти в деревню и не разорвать в клочья семью Старейшины, Велес не позволил сему случиться. Он крепко ухватил слугу своего за плечи, да произнес грозно:
- Не твори беды, хватит уж горя. Духи здешние и так разгневались, будут теперича донимать деревенских. А ты уходи, далече уходи, но спустя три зимы возвращайся.
- Ежели уйду, то с концами, - тихо молвил Лан. – Буду смерти искать, на земле мне нет боле места.
- Горячку-то не пори! – нахмурился Велес. – Помянуть ее возвращайся.
- Какая в том нужда, нет ее больше. А поминай – не поминай – все одно, Весна не вернется ко мне.
- Эх, твоя воля. Коль пожелаешь уважить – воротишься.
На том и расстались хозяин со слугой. Лан отправился далече от родных мест, блуждал по местам диким, встречал существ разных, кто другом ему стал, кто ворогом, но смерти зверь так и не сыскал, ибо силой обладал недюжинной и ни один ирод побороть его не смог. Да и помнил он слова Велеса, токмо поселилась в его душе тоска глубокая, как смола черная горькая, посему страшно зверю было возвращаться. Но как миновала третья зима, все ж решился… Не хватало ему Весны, тянуло на могилку к родимой, желалось поговорить с ней, рассказать о том, где бывал, чего видел, с кем повстречался. И пусть боле не ответит ему, не сверкнет очами, не зальется смехом звонким, не осерчает вдруг, зато выслушает.
Возвращался Лан с тяжелым сердцем. Как ступил на медвежью землю, так и вовсе сник. На каждом шагу любимую вспоминал, то за березой образ ее возникал, то у ручья, то в кустах дикой малины. И отовсюду она смотрела на него с любовью и ласкою, улыбалась да рот рукою от смущенья прикрывала. Тогда не выдержал Лан, слезы покатились по щекам, захотелось ему развернуться, токмо сердце-то не позволило.
И скоро впереди поле показалось, а посреди поля того, как раз где Весну похоронили, росла одинокая березка, молодая совсем. Ветер колыхал тонкие ветви. А вокруг ни души. Лан подошел к деревцу, коснулся ствола:
- Воротился я, душа моя. Поскучал.
Затем сел рядом, положил руки на землю.
- Жизни мне без тебя нет. Дня еще не было, чтобы не вспоминал. Думал, уйду, легче станет, но нет. И за тридевять земель сердце ноет.
Вдруг за спиной голос грозный раздался:
- Пришел, выходит…
Лан оглянулся, а там Велес стоит, бороду пальцами расчесывает.
- Пришел.
- Да, как ни крути, а земля родная влечет.
- Не по зову крови я здесь, а ради нее.
- Ну, - потянулся Велес. – Оно и хорошо. Поговори с ней.
После он в воздухе и растворился, а Лан снова уселся около березки, да глаза прикрыл. Устал с дороги зверь, умаялся. Даже задремал, тут же и сон приснился, будто идет по дубраве, а издалека доносится песня, Весна напевает, тем временем пытается костер развести. И чем ближе он подходит, тем громче песня слышится. Вот уж вроде и поравнялся с нею, краса бросила на него игривый взгляд, поднялась с земли:
- Чего забыл здесь, ирод? – со смехом сказала, но посмотрела сурово. – Кто таков?
- Все дурачишься, - улыбнулся Лан. – Живем мы тут с тобой.
- Знать тебя не знаю, топай-ка отсюда, а то скоро батька воротится, покажет тебе кузькину мать.
Сейчас Лан как-то насторожился. И правда, не узнала его Весна. Что за шутки?
Неожиданно ощутил он удар в плечо, тогда-то ото сна и очнулся.
- Я тебя спрашиваю, кто таков?
Напротив девица стояла в белом платье расшитом серебряной нитью. Волосы ее цвета колоса золотистого на ветру развевались, и лик от взора прятали. Лан тут же вскочил с места:
- Меня Ланом звать, а ты кто?
Сейчас она локоны с лица убрала, и в этот миг Лан чуть не ахнулся на землю. Девица была похожа на Весну как две капли воды, токмо выглядела немного иначе.
- Я полудница[8] здешняя. Скоро и отец мой явится, ох и не жалует он охальников, что шастают тут без разрешенья.
Лан аж дар речи потерял, токмо и глядел на нее во все глаза.
- Чего стоишь, язык проглотил? – нахмурилась краса как прежде. – Ты чьих кровей будешь? Здесь места заколдованные, смотри, накличешь беду на себя.
- Слуга я Велесов.
- Выходит, отцу служишь? Вот так дела! – удивилась по-детски красавица.
- Как же звать тебя? – растерянно улыбнулся Лан.
- Елей, - после помолчала недолго и молвила. - Мне папка о тебе не рассказывал, токмо все стращал злыднями, что в деревне живут.
- Выходит, мы с тобой по одну сторону? Я дух местный, оберегаю медвежью землю.
- Выходит…
И поглядела на него девица лукаво, а ланиты тут же зарделись.
[1] Родственницы невесты (родные или двоюродные сестры)
[2] Свадебная процессия жениха, направляющаяся за невестой и сопровождающая молодых на венчание.
[3] Красота
[4] Распутная женщина
[5] славянский бог, создатель мира и отец первого поколения светлых богов
[6] мир мертвых, в котором по некоторым вариантам трактовки древних легенд располагалось Пекельное царство, оплот тьмы
[7] Дана – богиня воды у славян. Покровительница рек, ручьев и водоемов.
[8] (РЖАНИЦА) - славянский полевой дух, в частности - воплощение солнечного удара. Представлялась, в виде девушки в белом платье, с длинными волосами, или косматой старухи, появляющейся на поле, и преследующей тех, кто на нем работает. Может свернуть шею, похитить ребенка, оставленного в поле.
