Север Гансовский
Фантастика действия
«Что нового известно науке о загадка мифической Атлантиды?»
«Действительно ли процессы, протекающие в микро- и макромире, в чем-то сходны?»
«Кто был автором первого научно-фантастического произведения?»
«Неужели когда-нибудь могут возникнуть конфликты между роботами и людьми?»
«Почему у нас так мало фантастических фильмов?»
Каждый день из бурного потока редакционной почты (15 тыс. писем в год!) извлекаются письма с подобными вопросами. Такой повышенный интерес к научной фантастике далеко не случаен. В век лазеров, электроники, космических полетов вопросы научного предвидения, моделирования облика грядущего стоят необыкновенно остро. Естественно, что самые интересные ответы на них дает отрасль художественной литературы — научная фантастика. Сегодня у любителей и почитателей ее в нашем журнале знаменательное событие!
Журнал «Техника — молодежи» открывает
КЛФ — КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ
Заседания клуба ведет писатель-фантаст Север Гансовский, знакомый читателям по популярным книгам «Шаги в неизвестное», «Шесть гениев» и др. Члены клуба — многие миллионы наших читателей. На страницах КЛФ можно будет не только получить ответ на любой «фантастический» вопрос, но и посоветоваться (написал 5 рассказов. Начинать ли 6-й?); предложить интересную идею (а что, если один из камчатских вулканов перенести на о. Врангеля — расплавить полярные льды?); высказать категорическое мнение (считаю, что писатель-фантаст А — интересный, В — неинтересный) и т. д.
Помимо литературной консультации и ответов на вопросы, КЛФ будет проводить различные конкурсы, информировать читателей о новых интересных произведениях фантастов в нашей стране и за рубежом, освещать важнейшие тенденции развития жанра и т. д.
Итак, ждем ваших вопросов, гипотез, размышлений! А пока они еще не пришли к нам, Север Гансовский комментирует только что закончившийся конкурс на рассказ по трем рисункам.
Скажем прямо, три рисунка, «три короткие вспышки замысла художника» поставили участников нашего соревнования в нелегкое положение. Вместить на двенадцати страницах столько событий — дело сложное. Тем больше чести тому, кто не отступил перед трудностями, взявшись за перо.
Толстая папка, лежащая на редакционном столе, позволяет говорить не только о присланных произведениях, но и поставить на обсуждение некоторые проблемы любимого жанра.
Фантазия может быть беспредельной и двигаться в любом направлении только до той минуты, когда автор начал свой рассказ либо повесть и определил главную цель сочинения: едва лишь это сделано, автор уже связал сам себя, его вымыслы должны теперь подчиняться главной теме произведения, и что-то приходится отсекать. Пустившись фантазировать, автор должен сразу начать обусловливать свои фантазии и придавать им внутренние закономерности, внутреннюю логику. При этом ему необходимо одновременно озабочиваться тем, чтоб подводить структуру и логику своих выдумок под такие законы. с которыми мог бы согласиться и читатель. Зачем? Только тогда читатель станет верить автору, а литературное произведение «работать». Вспомним «Машину времени». Уэллс не просто разделил мир воображенного будущего на элоев и морлоков, а подвел это разделение под те законы, которые были знакомы тогдашнему читателю по современной ему капиталистической действительности. Именно оттого повесть так художественно прекрасна, оттого со смешанным чувством презрения и жалости мы глядим на легкомысленных элоев, с ужасом — на кровожадных обитателей подземелья. Фантазия здесь структурна, различные ее элементы появляются перед нами не в виде каприза, а обусловленными очевидными для всех закономерностями.
Вооружившись этими соображениями, вынем из папки рассказ «Необходимость» Т. СМИРНОВА из Архангельска. Над Землей останавливается загадочный звездолет. Космонавты Сергеев и Костров проникают туда и убеждаются, что корабль вроде бы покинут своими обитателями. На десяти (10!) страницах следует описание того, что увидели земляне, а затем Сергеев с Костровым удаляются, оставив анонимным гостям фильм о земной жизни — тут есть и дельфины и статуи а пустыне.
Но что же это за чудеса, которые составляют главное содержание рассказа? Их много. Тут и зеленоватое вещество некоего искусственного мозга, и розовые экраны, где сами собой нарисовываются таинственные знаки, и всякие «конусообразные» приборы, и «овальные» пульты. Все это неплохо описано — у автора есть слог и выдумка, и все это, увы, ни к чему не ведет. Почему?
Потому, что есть пульты и экраны, но нет образа чужой, внеземной цивилизации. Потому, что отдельные фантастические элементы в описании звездолета не соотнесены между собой и не создают никакой структуры. А поскольку нет образа, то все делается необязательным. Мы чувствуем, что «конусообразный прибор» мог бы быть спиралеобразным, «розовый экран» — зеленым или вообще не существовать. Мы замечаем, что за этими вымыслами ничего не стоит, интерес гаснет, и рука уже вяло переворачивает страницу, хотя и неплохо литературно сделанную.
С этим же недостатком мы сталкиваемся в рассказе А. ПАПАХОВА из Ленинграда, Ю. КАРЕЛЬСКОГО на Вологды и многих других. Вывод таков: если в произведении именно фантастическая часть является главной, то эта фантазия не имеет права механически складываться из отдельных, поодиночке навербованных чудес и выдумок, а обязана составлять нечто единое, стройное, образ, да еще основанный на очевидных для нас закономерностях. Рисуя деталь, имей в виду целое.
Можно ли достигнуть такого? Конечно. Вот, скажем, давний рассказ Аркадия и Бориса Стругацких «Благоустроенная планета». Тут тоже много чудесного: медоносный зверь, странные птицы и т. д. Но каждый элемент этой фантастической картины существует не сам по себе в качестве ни с чем не соотнесенной выдумки, а повествует о вполне определенном явлении — о цивилизации биологической.
С понятием границ фантазии, которая в общем-то далеко не безгранична, связан вопрос о соотношении науки и фантастики. Извлечем из папки еще один рассказ — «Поэму» Л. ШТЕЙНА (Ленинград) и рассмотрим его. Над Землей повисает загадочный корабль, и все попытки приблизиться к нему терпят крах. Тогда Большой Совет посылает и чужому звездолету особого робота, сконструированного в прошлом для неких нужд, но затем пролежавшего сотню лет в ящике на складе. Роботу — его зовут Уэн — удается связаться с гостями, и свои впечатления он передает людям в специально сложенной им для этого случая поэме, которая оценивается современниками как более высокая, «чем Гомер и Шекспир». (Тут уж приходится верить современникам на слово, поскольку автор цитирует, видимо, не лучшее.)
А как же творит Уэн? Откуда он почерпнул силу, позволившую ему превзойти Шекспира? Увы, на эти вопросы автор ответа не дает.
Немало таких же казусов рассеяно по присланным рассказам. В «Крутом поворота» Г. ШАСТОВА исследователи океана, спустившиеся вместе с дельфинами на шестикилометровую глубину, находят там «великолепные густорастущие сады водорослей». Но куда же деваться от того факта, что растения существуют за счет фотосинтеза, невозможного в среде, где нет света? В рассказе Л. Борисова и А. Самойлова небеса неведомой планеты имеют «голубовато-оранжевый цвет». Однако такого цвета не может быть в природе. Сказать «голубовато-оранжевое небо» — это все равно что сказать «суховато-влажная тряпка».
Теперь о соотношении науки и фантастики. Если автор рассказа либо повести использует фантастический момент не только в качестве литературного приема, а действительно посягает высказаться насчет науки, то такому начинанию необходимо отвечать по крайней мере двум условиям:
научно-фантастическая мысль должна быть направлена вперед от современного состояния науки, а не назад от него. нельзя сейчас, например, доказывать, что Земля плоская, а атом неделим;
опровергать в фантастических вымыслах выводы науки можно только во имя науки, но не во имя суеверия и магии.
Условия эти хотя и просты, но требуют от авторов, дерзающих в научно-фантастическом жанре, знания и еще раз знания. Экипаж современной науки быстро мчится вперед. «Не уверен — не обгоняй!»
Вот перед нами рассказ «Луч» И. КУПРИЯНОВА из Калининграда. Остановившийся над Землей корабль оказывается посланцем дружественной цивилизации. Гости передают землянам чудодейственный «сигма-луч». Описываются торжественное заседание Интергалактического Совета ученых, речи, музыка. А затем читатели попадают в преображенную с помощью луча Арктику. На километры тянутся леса тридцатиметровых пальм. Клубника размером с огурец соседствует с огурцом размером в тыкву.
Автору кажется. что читатель не сможет не восхититься этими достижениями, однако на самом-то деле такие триумфы науки в литературном отношении стоят недорого.
Когда одно невероятное явление объясняется с помощью следующего, еще более невероятного, когда неведомое препятствие преодолевается невиданным способом да еще при непостижимых для разума обстоятельствах, то перед нами уравнение со всеми неизвестными, цены в науке не имеющее.
Вот с помощью «сигма-лучей» распиливается пополам горный хребет и переносится с нашей планеты на соседнюю. Вот в одном рассказе «атомопистолетом» пронзают в течение долей секунды пятикилометровой толщины скалу насквозь, а в другом — уничтожают всю нашу Галактику и через мгновенье возрождают ее в усовершенствованном виде. Но захочется ли, прочитав такое, сидеть над учебником физики — ведь такими ничтожными кажутся опыты Фарадея рядом с «атомопистолетом». Стоит ли ломать голову над тем, как заставить отвертку держать шуруп, чтоб руки на мерзли на морозе? Все равно ведь к нашим услугам будут «машина сумасшедших гипотез» и всемогущая «игрек-энергия», которые без нашего участия и не такое сделают.
Да, фантастика пробуждает у читателя желание все познать. Но только та, которую не назовешь магией, та, что обоснована жизнью, реальностью и которая благодаря этому обоснованию возвращает нас в конечном счете к действительности. Возвращает либо по линии науки, либо путем нравственных и философских проблем, либо по линии живых человеческих характеров.
Что касается этого последнего, то здесь большинству рассказов из нашей папки сильно вредят авторская поспешность, перечислительный метод повествования.
Многим кажется, будто фантастическое писать очень просто. Нужно лишь сочинить, например, человека, который всосал самого себя внутрь, или изобрести на бумаге полную ревизию вселенной, переведя ее с разбегания на режим сжатия.
Изобрести, конечно, можно. Но зачем?
Здесь мы подходим к вопросу о нравственном содержании, нравственном идеале фантастики, и рассмотрим для иллюстрации наших мыслей присланный из Магадана конкурсный рассказ В. ПЕТРОВА «Ожиданье».
Запоминаются некоторые герои. Девушка Тона, которую по утрам будит ручной тигр, такая чистая, что «каждым мгновеньем рядом с ней человек держит экзамен». Кибернетик Оскар, у которого, «цинично, с безразличием, опущенные уголки рта». Хороши такие, скажем, описания, как «ломкий папоротниковый листок антенны». Но чем дальше уходишь в это произведение, тем больше возникает недоумений. Речь идет о будущем, отделенном от нас полутысячелетьем, но нам никак не удается понять, хорошо в том будущем или худо. Один характер противоречит другому, чуть ли не каждая последующая деталь обстановки уничтожает впечатление от предшествующей. Только что мы любовались грандиозным наклонным обелиском из гранита, своей наклонностью смеющимся над силой тяжести, как тут же нам попадается растерянно бредущий мудрый Орх, «подавленный тяжестью колоссального ума». Люди почти всемогущи в этом мире, но зачем же тогда у молодого биолога Наза «руки трепещут, как последние, бессильные, уже ничего в мире не способные изменить метания ночного мотылька у лампы»?
Хочется спросить: что же в целом имел в виду бесспорно одаренный автор? Или он ни о чем особом не думал, а лишь вознамерился поиграть с ручным тигром и построить несколько воздушных замков?
Это не означает, что не надо мечтать. Надо! Но чтоб мечта не получилась пустым воздыханием, необходимо, чтоб обелиск, тигры и розовые экраны как-то сочетались с той действительностью, которая читателя сегодня окружает. Такое сочетание совсем не предусматривает прямых аналогий с современностью. Оно предполагает определенность мировоззренческого идеала.
Читатель ждет от литературы — если исключить те драматические случаи, когда с помощью книжки просто убивается время, — не воздушных замков или магических «сигма-лучей», а совета для ума и сердца. Пусть описывается будущее, отделенное от нас хоть столетием, хоть десятью веками. Но в этих описаниях и картинах должен явственно ощущаться взгляд автора на дела и обстоятельства наших дней. Ведь читая, например, такой отличный рассказ Рэя Брэдбери, как «Сафари во времени», мы никак не остаемся без ответа на вопросы, против чего бороться в современной действительности и что в ней отстаивать. Это зависит от определенности нравственной и политической позиции писателя и это же объясняет его популярность во всем мире.
Итак, за фантастику, увязанную с земными сегодняшними проблемами, за фантастику не отдельных «чудес» и не пустого мечтания, за ту, что зовет к труду и действию!
Оглавление
Север Гансовский
Фантастика действия
