Элингтонское наследство [Патриция Вентворт] (fb2) читать онлайн

Патриция Вентворт
Элингтонское наследство

Анонс

Сюжетная канва романа весьма проста и в основном состоит из хорошо обработанных стандартных ходов. Автор словно задался целью не перегружать главную идею всякими отвлекающими внимание мелочами. Кроме того, личность преступника очевидна практически с первых страниц. Читателю предлагается бесхитростная, чтобы не сказать наивная, история с обычной тематикой серии «мисс Силвер» — добро обязательно должно восторжествовать, в мире должно быть место романтике, а чистота нравов делает человека поистине прекрасным.

Особенностью романа является некое отсутствие временных рамок — ни один предыдущий роман не соскальзывал с такой легкостью в 19-й век и даже дальше. (Только отсутствие когорты прислуги и некоторые другие детали неумолимо указывают на то, что времена королевы Виктории миновали.) «Элингтонское наследство» трудно назвать не только детективом, но даже и бытописательным романом, скорее какой-то архаичный жанр о жизни английской деревни, а именно, нравоучительный роман с подоплекой религиозных моральных ценностей — недаром главная героиня выглядит здесь невероятно молодой и наивной. Она словно вобрала в себя качества добрых сказочных персонажей, действующих инстинктивно или по велению судьбы и соответственно лишенных более яркой индивидуальности современного человека.

Кроме того, все персонажи четко распределяются на хороших и плохих, которые в свою очередь подразделяются на «исправимых» и «неисправимых», и их рейтинг прямо сообщается читателю. Это подчеркивает морализаторские нотки романа.

Кульминацией же является сцена, когда Кэти приходит к мистеру Моттингли, чтобы «познакомиться с ним», а на деле — чтобы преподать ему урок жизненной мудрости (что соответствует скрытым христианским воззрениям романа).

Поскольку на долю мисс Силвер приходится (помимо выслушивания историй жизни всех действующих лиц) только выяснить о существовании записки, отведенная ей часть романа кажется уже лишней. Любопытно узнать, что расследование велось больше недели — хотя при действительном положении дел распутать это преступление за такой срок было бы весьма затруднительно.

Отсутствие реального прогресса довольно ловко компенсируется отвлечениями на Мэг с ее многочисленными жизненными планами и почти недетским умением использовать взрослых людей для продвижения своих целей.

Забавно, что Фрэнку Эбботту отведена роль, ранее принадлежавшая инспектору Лэму, а именно — выдвигать лежащие на поверхности обвинения. Казалось бы, после многолетней школы у мисс Силвер он должен был бы проявить большую проницательность. В этом деле он, к тому же, ведет себя крайне пассивно. Жизнь все решает сама, и если в лучшие годы мисс Силвер с ее воспитанником выступали как судьбоносные фигуры, то в этом произведении они всего лишь обеспечивают благоприятный антураж.

Вышел в Англии в 1958 году.

Перевод выполнен А. Ващенко специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Глава 1

Дженни сидела на стуле, подавшись вперед. Было восемь часов вечера. Она сидела, опираясь левым локтем о колено и положив подбородок на ладонь. Большие карие глаза Дженни, полные печали, то не отрываясь смотрели на бледное лицо мисс Гарстон, то быстро оглядывали комнату, как будто стараясь обнаружить кого-то еще, незримого, но явно тут находившегося. Чуть поодаль на комоде горела свеча, затененная двумя поставленными на ребро книгами. Комната была странной формы и располагалась в небольшом коттедже с тростниковой крышей, край которой свис почти до маленьких окон.

Мисс Гарстон лежала на узкой кровати; голова поднята повыше — две подушки; руки — вдоль тела; лицо — мертвенно-бледное. С тех пор как утром ее принесли домой, она ни разу не пошевелилась. Ни единого слова, ни единого движения. Доктор пришел и ушел. Медсестра, мисс Адамсон, пробыла весь день. Сейчас она собиралась пойти домой, чтобы взять кое-какие вещи, которые могли понадобиться ночью.

— Вам нечего бояться, Дженни, — сказала мисс Адамсон. — Она вряд ли очнется.

— Я не боюсь, — ответила Дженни.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее Слышно было, как мисс Адамсон спускалась по лестнице, по которой при всем желании нельзя было пройти бесшумно, ибо ступеньки были неровные и за триста лет существования — со времени постройки дома — их никогда не удостаивали ковровой дорожки.

Когда шаги мисс Адамсон замерли, Дженни с облегчением вздохнула. Мисс Адамсон, конечно, была очень добра, но Дженни хотелось остаться одной. Это были последние часы, когда она и мисс Гарстон могли побыть вместе, и это наполняло Дженни особым чувством, чувством приглушенной горечи и торжественности. Она смотрела на спокойное бледное лицо, на седые волосы, разделенные аккуратным пробором посередине, на длинную белую ночную сорочку с рукавами до запястий. А может быть, она, мисс Гарстон, сейчас спит? Если да, то видит ли сны? Сама Дженни почтя всегда видела сны. Правда, она не всегда их помнила, но почти всегда ей что-то снилось. Иногда она запоминала сны, иногда они мигом куда-то улетучивались…

Иногда не было вообще никаких воспоминаний.

Нет! Сейчас не время думать о своих снах, ни о чем своем. Нужно постараться понять, что произошло с мисс Гарстон на этом пустынном участке дороги. Сколько Дженни себя помнит, каждый, ну почти каждый день мисс Гарстон садилась на свой велосипед и по этой дороге отправлялась в деревню. Даже если у нее и не было там никаких дел, потому что всегда находилась куча дел в огромном доме миссис Форбс, которая жила через дорогу.

Миссис Форбс была Дженни совсем не интересна. Миссис Форбс принадлежала к таким людям, которых просто уже не замечаешь. Если кого-то знаешь всю жизнь и всю жизнь этот человек здесь, рядом, то о нем почти не думаешь, его воспринимаешь, как нечто само собой разумеющееся. Миссис Форбс была здесь всегда, как и ее маленькие девочки Джойси и Мэг, как взрослые уже Мэк и Ален. Между братьями и сестрами была большая разница в возрасте, потому что Мэк и Ален родились в первые годы замужества миссис Форбс, а две дочки появились уже после войны, так и вышло, что Мэк и Ален были взрослыми, а девочкам — одной девять, а другой десять лет. Все они были частью жизни Дженни. Своих родственников у нее не было. Когда мистер Форбс умер, Дженни казалось, что она потеряла родного дядю. Мистер Форбс на свой лад — рассеянно-отсутствующий — был неизменно добр к ней. Он вообще был очень рассеянным человеком и постоянно поражал Дженни тем, что был здесь как бы наполовину.

Иногда ей очень хотелось знать, где же находятся другая половина мистера Форбса. Но та половина, которая была здесь, к Дженни постоянно относилась по-доброму.

И Гарстон тоже всегда была рядом, но она была другая.

Дженни называла ее Гарсти. Она была вся в делах, вся в заботах о ком-то, неутомимая и совершенно не склонная к сантиментам. Как странно видеть Гарсти лежащей целый пень не шелохнувшись. Ее нашел Джим Стоке, который служит у мистера Карпентера. В двенадцать часов, посвистывая он направлялся к себе обедать. Мисс Гарстон, видимо купила все, что нужно, и возвращалась домой. Но она не успела проехать даже половину пути. Остались следы там, где ее велосипед почему-то съехал с дороги. Почему? Никто не знал. Если это машина, то, значит, она проехала мимо и никто даже не вышел, чтобы поднять ее… Машина вообще не остановилась. А упавшая мисс Гарстон больше не двигалась. Так и осталась лежать на обочине среди пыльных веток ежевики. Искореженный велосипед валялся на обочине, и никто не мог сказать, что же случилось с мисс Гарстон.

Тут Дженни отвлеклась от своих мыслей, так как мисс Гарстон вдруг пошевелилась. Ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Оглядев комнату, она снова опустила веки.

Взгляд был туманным, ничего не видящим. Сердце Дженни забилось сильнее.

— Гарсти… — произнесла она приглушенно, так говорят, когда страшатся побеспокоить больного.

Глаза снова открылись и на этот раз смотрели осмысленно.

— Дженни, — произнесла она тихо, но четко.

— Да! — отозвалась Дженни.

— Меня сбили.

— Да, но теперь, Гарсти, все будет в порядке, — Я… так… не… думаю…

Дженни взяла бледную руку в свои ладони. Мисс Гарстон всегда гордилась своими руками. Они были единственной ее красой, и она тщательно ухаживала за ними. Теперь они неподвижно лежат на простыне: пальцы слегка согнуты, ногти ровные и блестящие. Изящная рука в ладонях Дженни была вялой, слабой… безжизненной.

— О Гарсти, Гарсти… — тихонечко позвала Дженни.

Глаза снова открылись, и мисс Гарстон заговорила. Казалось, она только продолжала мысль, начало которой покоилось в ее дремоте.

— ..так что все принадлежит тебе… Ты ведь знаешь это, да? — спросила она.

— Не беспокойтесь об этом, Гарсти!

Мисс Гарстон прикрыла глаза, но чувствовалось, что ее не оставляет тревога. Рука, лежавшая в ладонях Дженни, дрогнула. Мисс Гарстон будто старалась проснуться, но никак не могла одолеть дремоту.

— Не надо! Не напрягайтесь, Гарсти! Вам нельзя. Вы не должны… Не сейчас, попозже, когда вам будет лучше…

Глаза мисс Гарстон широко распахнулись. Первый раз за весь день она чуть шевельнула головой. Это было слабое, почти неприметное движение, но оно явно означало: «Heт!»

Мисс Гарстон опять лежала не шевелясь. Глаза ее не отрывались от лица Дженни. Наконец она очень тихо спросила:

— Я это сказала?

— Не знаю.

— Это… так трудно! Я должна была сказать раньше, а… а не скрывать от тебя. Я никогда не думала… что уйду… так и не сказав. Но мне казалось, что лучше не торопиться. Твоя мать… — мисс Гарстон остановилась. — Она была Дженнифер Хилл. Твой отец… твой отец ничего не знал о тебе… не знал, что ты должна родиться… Я не думаю, что он это знал, ведь Дженнифер ничего не говорила. Это был Ричард Форбс.

Ричард Элингтон Форбс. Элингтон принадлежит ему. Но этого-то я от тебя не скрывала… Это все знают.

Холодная рука в ладонях Дженни дрогнула и повернулась.

— Не волнуйтесь, Гарсти, — быстро проговорила Дженни. — О, пожалуйста, не волнуйтесь!

— Я должна.

Эти два слова прозвучали четко и почти громко. И как-то очень торжественно. Она опять надолго замолчала, будто снова унесшись куда-то прочь. Но вот она заговорила опять.

— Я не должна была так поступать. Вначале я ни в чем не была уверена. А потом появилась ты… новорожденное дитя… и твоя мать умерла, но она так ничего и не сказала.

Если бы она мне сказала… я бы… Я не выдала бы ее. О нет!

Поверь мне… потому, что это правда…

— Конечно! Я вам верю. О, только не тревожьте себя!

— Я должна… — снова произнесли бледные губы. Дыхание стало неровным, а голос — совсем слабым.

Прошло немало времени, прежде чем она снова смогла заговорить.

— Я ни о чем больше не думала… пока… пока тебе не исполнилось семь лет, и мистер и миссис Форбс, они все это время были здесь. Я поделилась с подругой, и она сказала: «Знаешь, есть способ проверить. Если они были женаты, то сохранилась копия свидетельства в Сомерсет-хаусе»^[1]. Я тебе говорила о письме?

— Нет. Никогда. Даже не упоминали.

Мисс Гарстон словно ее не слышала и продолжала вопить тихим голосом, почти шепотом. Будто шелестели под легким ветерком деревья или когда что-то слышишь сквозь сон.

— Письмо, — повторила Гарсти, — оно было в маленьком ящичке шкатулки. Оно все еще там… Я положила его обратно… Я не хотела его читать. Но ведь ты их дочь!..

Ты имеешь право… Единственное письмо, которое получила твоя мать, потому что они и так были вместе. Она служила в женском корпусе ВВС. Ты это знаешь. Его убили раньше, чем он успел снова написать. Его самолет не вернулся. Он отправился в этот, как его называют, разведывательный полет, или что-то в этом роде… и не вернулся. Он не вернулся…

Гарсти долго молчала. Веки опустились. В комнате было очень тихо. Время шло…

И снова она заставила себя открыть глаза.

— Я видела в письме только одну фразу… только одну… но она заставила меня задуматься. Я никак не могла ее… забыть. В письме он назвал ее «моя жена»… «дорогая моя жена»… В самом конце письма. И я, конечно, сразу же подумала, что если они поженились, то Элингтон-хаус твой… Все здесь твое.

Смысл сказанного ею не доходил до Дженни. Она не могла в это поверить. Руки ее, державшие холодные пальцы мисс Гарстон, были по-прежнему совершенно спокойны. Казалось, разум не желал впускать эту новость, накрепко закрыв все двери. Дженни просто не могла поверить этому признанию.

— Если бы они поженились, она бы сказала, — возразила Дженни.

— Я тогда тоже об этом думала… Потом решила, что он предоставил ей самой сказать обо всем. Но она ведь ничего не сказала. Да это и не могло быть правдой… Не могло!

«Почему не могло?» — мелькнуло в голове у Дженни.

И прежде чем успела додумать эту мысль, она услышала свой собственный голос:

— Почему это не могло быть правдой?

Мисс Гарстон внимательно посмотрела на нее, с трудом чуть повернув голову.

— Я знала, что когда-нибудь ты меня об этом спросишь. — И сразу, словно в воздухе что-то затрепетало. — Я знала. Вот и настало время. Мне не хватило храбрости… Я… я так и не смогла решиться. Но я не могу умереть, не сказав тебе… Я так и не пошла в Сомерсет-хаус…

Я боялась…

— Но почему?

— Я так тебя любила…

Сердце Дженни болезненно сжалось.

— О Гарсти!

— Я думала… Конечно это было не правильно… Теперь я понимаю. Я боялась, что если пойду, и это окажется правдой… то, что они были женаты… Я думала…

— Не мучайте себя, Гарсти, не надо.

— Я должна… у меня мало времени.

— Завтра…

— У меня не будет «завтра». Я так и не пошла в Сомерсет-хаус… потому что они бы отобрали тебя у меня… Я не могла… этого вынести… потому что слишком тебя любила…

Веки снова опустились. Она долго молчала и понемногу успокаивалась. Вдруг ее рука дрогнула в ладонях Дженни и слегка шевельнулась. Глаза открылись.

— Ты родилась… здесь… в этой комнате. Она вернулась…

Дженнифер вернулась. Она ничего не могла говорить. Дом тогда стоял пустой. Не было ни миссис Форбс… ни мальчиков… Потому что дом, конечно, принадлежал ему. Ну а если Дженнифер была его женой, а он умер, значит, дом принадлежал ей и ее ребенку. Только она ничего не сказала… никогда ни слова об этом. Весь день сидела у окна. Делала то, что я ей велела. Нет, она не была больна. Во всяком случае — телом. Только все время будто была в полусне. У меня был этот коттедж, здесь мы и жили. Потом, когда приехали Форбсы — потому что теперь он стал наследником, — миссис Форбс пришла сюда поговорить со мной. Сказала, что глупо мне здесь оставаться, но я ей ответила, что у Дженнифер нет ни родных, ни денег… А у меня есть этот коттедж… Он мой… и никто не может меня отсюда выгнать. Она увидела, что я твердо все решила и бесполезно меня уговаривать. Дженнифер не поднималась. Когда пришел срок и родилась ты, сначала все было хорошо… Но в ту же ночь она умерла.

Мисс Гарстон опять долго молчала. Но когда снова заговорила, все было уже совсем иначе. Больше она не обращалась к Дженни. Глаза Гарсти ее не видели, хоть и были открыты. Отрешенный взгляд был устремлен на кого-то другого. У Дженни было такое чувство, что если бы она решилась обернуться, то увидела бы того человека. Дженни не могла его видеть, но знала, что Гарсти видит. В комнате кто-то был. Дженни не знала, был ли это вестник смерти или жизни. Вдруг Гарсти улыбнулась и что-то сказала, но Дженни не разобрала что. Через миг все было кончено. Гарсти умерла.

Глава 2

Мисс Адамсон отсутствовала примерно час. Она бы, конечно, не задержалась так долго, но по пути ей встретились несколько соседей, и тем, разумеется, захотелось посудачить о несчастном случае и о том, как сейчас чувствует себя мисс Гарстон. Мисс Адамсон не скупилась на подробности и комментарии, слушатели ахали. Страшно подумать: мало того, что сбили несчастную женщину, но даже не соизволили посмотреть, что с ней. Как не в чем не бывало кто-то покатил дальше! Потом мисс Адамсон добрела все-таки до своего коттеджа, покормила кота и собрала ночные принадлежности. На это, конечно, тоже ушло время. Хотя мисс Адамсон торопилась как могла. Потом она поспешила по тому пустынному участку дороги, где и произошло несчастье, мимо калитки на ферму мистера Карпентера и наконец увидела свет свечи в окошке — там, где сидела у постели больной Дженни. На другой стороне улицы темнел Элингтон-хаус, где жили Форбсы.

Мисс Адамсон вдруг обуяло негодование. Она и сама не могла бы объяснить, чем ей не угодила миссис Форбс, хотя старалась ладить со всеми — ведь она все-таки сестра милосердия… Но как ни старайся, если уж у тебя есть предубеждение к человеку, ничего с собой не поделаешь. В глубине души мисс Адамсон знала, что испытывает неприязнь к миссис Форбс, вот и сейчас она вдруг выплыла наружу. Она не стала особенно над этим задумываться, но это чувство не покидало ее, пока она, оставив свой велосипед в сарае, шла по темной дорожке к кухонной двери. Если бы можно было перевести ее мысли в слова, пожалуй, получилось бы нечто следующее:

«Эта Форбс! Когда она никому не нужна, то вечно тут крутится, но как только требуется помощь, ее не доищешься! Впрочем, окажись она здесь, толкует нее все равно никакого, одна суета». Ощущение никак не исчезало, вполне четкое, даже и без всяких слов.

Мисс Адамсон наконец открыла кухонную дверь. Там горела лампа. Ни в коридоре, ни на лестнице света не было.

В доме стояла зловещая тишина. Но так не бывает! Должны же быть хоть какие-то звуки! Легкая дрожь пробежала по телу мисс Адамсон. Задрав голову, она крикнула в направлении второго этажа: «Дженни! Я вернулась!» Ответа не было.

Мисс Адамсон взяла себя в руки. Если б что-нибудь подобное случилось с кем-нибудь другим, уж она-то знала бы что сказать. Просто не верилось, что она сама так оплошала. Стоит столбом у лестницы и боится подняться наверх.

Да будь кто другой таким трусом, мисс Адамсон знала бы, как его приструнить!

А там наверху, в спальне, Дженни все еще держала мертвую руку мисс Гарсти. В изящных пальцах уже почти не осталось тепла. Но у Дженни не было сил выпустить эту руку.

Она была рада, что в комнате никого нет, что больше никто сейчас не видит лицо Гарсти. Это было лицо человека, познавшего наконец истину. Дженни никогда его не забудет…

Когда она услышала, что ее снизу зовут, ей показалось, что голос донесся откуда-то совсем издалека. Дженни постепенно стала приходить в себя, но очень медленно. Она не повернулась, даже когда за ее спиной открылась дверь.

Мисс Адамсон вошла в комнату и остановилась, не зная, что сказать. Она посмотрела на Дженни, сидящую подавшись вперед и не выпускающую из ладоней мертвую руку мисс Гарстон. Лицо Дженни было повернуто в профиль.

Оно было отрешенно-спокойным, как у человека, который пытается проснуться… но никак не может стряхнуть сонную одурь… Мисс Адамсон перевела взгляд на лицо мисс Гарстон. Оно почти не изменилось с тех пор, как она видела его в последний раз, но было ясно, что она мертва.

В маленькой комнате было невероятно тихо. Даже порывистый ветер за окном неожиданно замер. Мисс Адамсон продолжала стоять, держась рукой за открытую дверь.

Вдруг раздался шум подъехавшей машины. Ей очень хорошо было слышно. У въездных ворот, находившихся напротив через дорогу, прозвучали два гудка. В былые времена, когда в доме было полно народу, кто-нибудь из мальчиков выбегал открыть ворота, чтобы впустить экипаж. Но это было очень давно. Экипажи уступили место машинам, дом стоял темный, а ворота теперь были открыты постоянно.

Шум мотора умолк, и сразу последовал сильный порыв ветра. От него дрогнули стекла в оконных рамах, и ветер со свистом промчался по всему дому.

Овладев собой, мисс Адамсон порывисто вошла в комнату.

— О Дженни! Милочка… — произнесла она.

Дженни медленно, очень медленно повернулась, вся во власти одной-единственной мысли.

— Это не правда… Это не может быть правдой… Только не Гарсти…

Миссис Форбс подъехала к дому и завернула за угол.

Поставив машину в гараж, она удовлетворенно вздохнула как человек, покончивший с делами. Собрав свертки, она заперла гараж и направилась к парадной двери. Дверь была приоткрыта, из-за нее выглядывала Картер.

— О мэм! — воскликнула она. — О мэм! Я старалась скрыть от них, я думала, так оно будет лучше, и вы бы мне то же самое велели. О господи! Страх-то какой!

Миссис Форбс слушала вполуха. Картер была существом чувствительным и не стоило обращать на нее внимания. Войдя в освещенный холл, мисс Форбс стала снимать пальто.

Свет лампы падал прямо на нее. Это была красивая женщина. Не молодая — ей было за пятьдесят, — но очень хорошо сохранившаяся. Оба ее сына родились один за другим (между ними был всего лишь год разницы): первый в двадцать восемь лет, второй в двадцать девять, а обе девчушки, тоже погодки, появились через четырнадцать лет, когда майор Форбс демобилизовался, хотя какую пользу такой человек мог принести в армии она не представляла и даже не пыталась представить. Вернулся Форбс еще более рассеянным, чем был до войны. Дослужился он до полковника. Вот и все, что она уяснила. Он довольно легко приспособился к деревенскому укладу, был ровно-доброжелателен с женой и рассеянно-приветлив с детьми и Дженни. Два года назад тихо и незаметно угас. Вместо него теперь всем заправлял старший сын.

— О мэм! — продолжала причитать Картер. — У меня аж ноги подкосились! Истинная правда! Эдакого со мной еще не бывало. И ведь, считай, почти у нашего порога!

Вот беда-то!

— О чем вы говорите. Картер! Что с вами? Если вы хотите что-то сказать — говорите сразу! Между прочим, я все-таки купила этот материал — на платья Мэг и Джойс. Думаю, получатся очень нарядные. Завтра же утром пойду к мисс Гарстон. Или она сама к нам зайдет. Да, так будет даже удобнее.

— О мэм, — опять запричитала Картер, — вы же не знаете… Мисс Гарстон уже никогда больше не будет шить платья!

Ни малейшей надежды! Так сказал доктор, когда мисс Адамсон спросила его. Она умрет ночью или рано утром. Он так сказал. Мисс Адамсон осталась…

Миссис Форбс обернулась. Она уже подошла к лестнице, но развернулась и подошла к Картер.

— О чем это вы?

Картер вынула носовой платок и тихонько всхлипнула.

— Да о мисс Гарстон, мэм! — сказала она. — Сегодня мисс Гарстон, как обычно, отправилась в деревню, и никто ничего не подозревал, пока Джим Стоке не нашел ее, когда в полдень возвращался домой…

— Нашел?

— Да, мэм. Так и обомлел, бедняга. Он побоялся ее трогать… Вернулся на велосипеде в деревню. Сообразительный парень. Там нашли доктора Уильямса и мисс Адамсон, ну и принесли ее домой. При ней остались мисс Адамсон и Дженни.

Миссис Форбс стояла, словно окаменев, в полном шоке.

С трудом себя преодолев, она наконец спросила:

— Дети не знают?

Картер, запинаясь, чтобы по возможности избежать гнева, который как грозовая туча был неотвратим, сказала:

— О мэм! Это не я… честное слово, не я! Миссис Хант заглянула, чтобы сообщить, мне одной, конечно, а Мэг как раз выглянула из-за двери. Ну, а раз знает Мэг, то и Джойс конечно тоже. Это понятно. Да все равно от них это не скроешь.

— Довольно, Картер! — прикрикнула на нее миссис Форбс. — Как я понимаю, девочкам все известно. Придется мне идти туда, и немедленно. Страшно досадно, что только что поставила машину, не заводить же ее снова. Я, возможно, приведу Дженни. Посмотрим. Приготовьте постель в маленькой комнатке рядом с детской.

О! И прислушивайтесь к телефону — я позвоню, как только узнаю что и как.

С этими словами миссис Форбс прошла через холл и взяла со стола фонарик. Отдав все распоряжения, она подошла к парадной двери, через миг дверь с грохотом захлопнулась, и этот грохот разнесся по всему дому.

В туже секунду две девочки, соскочив с лестничной площадки, бегом бросились вниз. Обхватив Картер одна справа, другая слева, они потащили ее из холла в кабинет.

— Она пошла туда! — затараторили обе.

— Она сказала, что пойдет!

— Мы слышали, все-все слышали!

— Она приведет Дженни?

— Ведь сказала, что приведет, верно?

— Раз она так сказала, значит, Дженни должна прийти? Правда?

— О да! Конечно должна!

— Она же сказала, что приведет!

Обе с двух сторон повисли на Картер и, подпрыгивая, выкрикивали каждая свое, не давая ей и слова сказать.

Когда Картер попыталась их угомонить, они ее совсем закружили.

— Тише-тише! — взмолилась Картер. — Я должна приготовить постель. Мэг! Джойс! Да пустите же меня! Мне надо идти. О господи, что это?

Все трое тотчас замерли на месте: две девочки в белых ночных рубашонках, с заплетенными в косички волосами и пожилая толстуха Картер. Все трое были охвачены страхом. Стояла мертвая тишина. Казалось, все в доме затаило дыхание.

Мэг очнулась первой. Она закружилась на месте и топнула босой ногой по ковру.

— Ты нас обманула, Картер! Притворилась, будто что-то слышишь!

— Правда? Ты правда притворилась, Картер?

— Нет, я не притворялась. Вы, непоседы, меня совсем замучили. Я уверена, что слышала вашу маму. И если это не она, то слава богу… слава богу, что она не узнает, каким вы можете быть наказанием! С ней-то вы так себя не ведете. Понять не могу, почему это со мной вы такие верченые! А ну, марш в кровать и без глупостей!

Миссис Форбс стояла не двигаясь, выжидая когда глаза привыкнут к темноте. Она решила пока не зажигать фонарик и начала пересекать открытое пространство перед домом. Было не очень темно. Из-за облаков, которые быстро гнал ветер, выглядывала луна. Ветра миссис Форбс не чувствовала. Она смотрела на бегущие по небу облака, но тоже словно их не замечала, не больше, чем разыгравшийся ветер, который мог нагнать дождь, а мог и не нагнать его.

Миссис Форбс вышла в мрак подъездной аллеи, и ее палец невольно нащупал рычажок включателя, но тут же замер. Нет, она обойдется и без фонаря. Все мысли миссис Форбс сейчас были направлены на дорогу. У нее еще достаточно времени, чтобы подумать о том, что ее ждет в доме напротив, по другую сторону дороги.

Миссис Форбс вышла через открытые ворота и перешла улицу. В спальне мисс Гарстон горел свет. Значит, все правда. Миссис Форбс поняла, что до этого момента еще сомневалась, пока не увидела этот свет. Если это правда, то как это все отзовется на ней… и на ее детях… на мальчиках?

Миссис Форбс вдруг отчетливо представила себе и Мэка, и Алена. Однако все ее мысли были сосредоточены на Мэке. Он должен быть огражден от опасности. Должен!

Она открыла дверь и вошла в дом. Решительными твердыми шагами поднялась по шатким ступеням лестницы.

Дверь в спальню мисс Гарстон была открыта, и она увидела то, что и ожидала: Дженни, мисс Адамсон и мисс Гарстон.

Две живые женщины и третья — покинувшая этот мир.

Довольно странно, но миссис Форбс пока еще не решила, как это все воспринимать: радоваться или огорчаться…

Разумеется, это означало перемену, но ведь из перемен и состоит наша жизнь. Неизвестно только, как обернется эта новая перемена. Миссис Форбс вдруг настигла горячая неудержимая волна… Ничего, она проследит, чтобы все шло так, как она задумала.

Миссис Форбс решительно шагнула в спальню.

— Дженни!

Дженни обернулась. Глаза ее были сухи. Миссис Форбс подумала, что могла бы и поплакать для приличия.

— Она умерла, — безжизненным голосом произнесла Дженни.

Мисс Адамсон, пожалуй, разделила бы мнение миссис Форбс относительно слез, если бы не увидела случайно то, что она никогда не забудет, — лицо Дженни, когда та оставалась наедине с покойной. Казалось, Дженни настолько слилась душой со страдалицей, что никак не могла осознать: Гарсти действительно умерла, ее нет… Казалось, она ушла с ней и никак не может вернуться назад…

Мисс Форбс сразу принялась отдавать распоряжения, для начала отбарабанив все полагающиеся слова, но в том, что говорила, не было ни капли живого сострадания. Это было очевидно и Дженни, и мисс Адамсон. Неприязнь мисс Адамсон ощутимо возросла. Она с трудом удержалась, чтобы не сказануть что-нибудь такое, что трудно было бы объяснить потом. И все-таки чуть позже, когда мисс Адамсон была уже в состоянии все спокойно обдумать, она опять подивилась своему внутреннему протесту. Ведь миссис Форбс не сделала ничего такого, что могло бы вызвать подобную реакцию, и она не могла себя понять.

Дженни встала.

— Мы не должны… Мы не можем говорить здесь… — неожиданно твердо сказала она. — О, этого нельзя делать…

Гарсти нас не слышит, но… — Дженни, не договорив, вышла из комнаты. И вскоре раздались ее шаги по старой скрипучей лестнице.

— Бедняжка расстроена, — сказала миссис Форбс. — Это так естественно… Я заберу ее с собой, а вы тем временем можете сделать здесь все, что в таких случаях полагается.

«Даже не поинтересовалась, хочу ли я это делать!» — возмутилась про себя мисс Адамсон.

Глава 3

Внезапный порыв независимости быстро иссяк, и Дженни с молчаливой покорностью укладывала в чемодан то что, стоя у нее над душой, перечисляла миссис Форбс.

— Зубную щетку, Дженни… и зубную пасту… Что еще?

— Полотенце для лица, — ответила Дженни послушным голосом маленькой девочки.

— Правильно… Положила? Молодец. Ты пользуешься грелкой?

Дженни стояла очень спокойно и пристально смотрела на миссис Форбс. Зрачки ее глаз были больше обычного, а голос миссис Форбс доносился откуда-то издалека. Ей казалось, что она плывет по воздуху… Большим усилием Дженни заставала себя продолжить упаковку чемодана.

А голос миссис Форбс все не отставал.

— Тебе понадобятся ночные туфли и халат, и сорочка, — говорила она. — То платье, что на тебе сейчас, сгодится и на завтра. Теперь щетку для волос и гребешок… По-моему, это все!

Дженни аккуратно уложила все, что ей было велено.

Когда они шли по дороге к дому, миссис Форбс спросила, ела ли Дженни что-нибудь. Дженни остановилась, чтобы подумать. Все, что происходило раньше, было так давно и так далеко отсюда, но, напрягшись, она вспомнила, что в пять часов они с мисс Адамсон пили чай и мисс Адамсон заставила ее съесть яйцо. Только это было очень давно… очень-очень давно, Гарсти тогда еще была жива. Дженни казалось, что она прошла очень долгий путь от того чаепития и бодрого, жизнерадостного голоса мисс Адамсон. Это был очень долгий путь, а потом под ногами вдруг оказалась зияющая пропасть, через которую она никогда не сможет перепрыгнуть.

— Когда ты ела? — снова спросила миссис Форбс.

Теперь Дженни смогла ответить сразу:

— В пять часов мы пили чай. Мисс Адамсон сварила мне яйцо.

— Тогда тебе лучше сразу лечь в постель, — деловито произнесла миссис Форбс. — Картер принесет тебе чашку горячего молока.

Они вошли в освещенный холл. Девочек не было ни видно, ни слышно. Была только Картер, дородная и краснощекая.

— Я привела Дженни, — сказала миссис Форбс. — Вы приготовили комнату? Теперь принесите ей чашку горячего молока, она немедленно должна лечь. У нее был трудный день. Мисс Гарстон умерла.

Миссис Форбс все говорила и говорила, пока Дженни шла следом за ней вверх по лестнице в отведенную ей маленькую спальню. Миссис Форбс распахнула дверь, включила свет и произнесла очень деловито, буднично и очень властно:

— А теперь, Дженни, пожалуйста, без всяких истерик и капризов. Обо всем поговорим завтра. Поскорее ложись в постель и спи. Я велела Картер принести тебе две грелки.

Стоя посреди комнаты, Дженни невидящим взглядом смотрела на дверь, захлопнувшуюся за миссис Форбс. Когда дверь открылась опять и на пороге появилась Картер с чашкой молока и куском бисквита на тарелке, она продолжала стоять на прежнем месте.

— О Дженни! — воскликнула Картер. — Дорогая моя! Я-то знаю, каково вам сейчас! Мне самой было почти столько же, когда умерла моя мать. А ведь мисс Гарстон была вам как родная мать. Свою-то матушку вы не помните. Да и как вам ее помнить, если она умерла в тот же день, когда вы, бедняжка, родились! Только я думаю, на свой лад вы ее все-таки помните. Вы даже похожи на нее немножко… Л сейчас, милая моя, выпейте молочка и съешьте кусочек бисквита. Это вас поддержит.

Сердечное участие вывело Дженни из заторможенного состояния: лихорадочно метавшиеся мысли обрели какую-то упорядоченность. Она отломила немного бисквита и выпила молоко, послушно выполняла все, что говорила Картер. Вставала… садилась… Она смутно помнила, что Картер сняла с нее одежду, туфли и чулки. И все это время ласковый, с мягким деревенским выговором голос продолжал говорить добрые, успокаивающие слова.

Наконец Дженни легла в теплую постель, Картер укрыла ее, заботливо подоткнув одеяло. Открыла окно и отдернула занавеску. И еще вроде бы Картер сказала: «Благослови тебя Господь, дитя мое!» Или это был отголосок чего-то что Дженни чувствовала и знала?

Свет погас, и по комнате разлился слабый лунный свет.

Дженни заснула. Она спала без снов, без внезапных, резких пробуждений. Ее окутывали уютное тепло и покой. Но и этого было достаточно.

Еще не совсем проснувшись, она поняла, что уже утро и что она в незнакомой постели. Свет был неярким, приглушенным. Значит еще совсем рано. Окончательно проснувшись, она начала вспоминать, что же произошло, но в тот момент, когда память стала проясняться, она услышала с двух сторон шепот:

— Наконец вы проснулись!

— Мы думали, вы никогда не проснетесь!

— Мы сидели тихонько, как мышки!

— Пообещали себе, что будем сидеть тихо-тихо.

— Но теперь вы уже проснулись! Правда?

— О, дорогая, ну проснитесь, пожалуйста!

Дженни, высунула руки из-под одеяла и потянулась, и тут же их схватили два маленьких толстеньких существа в халатах с медвежатами. В одно мгновение они каким-то чудом оказались в ее кровати, пухлые ручонки обхватили ее шею, а в уши с обеих сторон ткнулись холодные носы.

— Мы страшно замерзли, но мы ждали, пока вы проснетесь, — сказало существо справа, это была Мэг.

— Да-да! Мы дали себе слово, что не разбудим вас. И мы не разбудили, правда? — прошептала Джойс, лежавшая слева. Она пошевелила холодными ножками, стараясь найти теплое местечко.

Дженни села и обняла сразу обеих. Тепло маленьких тел и ласковый детский лепет — это было как раз то, в чем она нуждалась. Девчушки помогли ей вернуться назад, в реальный мир.

— Уже почта половина седьмого, — сказала Мэг, — а мы пришли в шесть, но вы еще спали, так что мы по-честному ждали.

— Нам пришлось сидеть тихо-тихо, — объяснила Джойс, — чтоб не было слышно ни звука.

— И мы хотим знать: вы пришли насовсем? Вы будете тут всегда? Потому что нам это очень-очень хочется! Правда, Джойс?

— Ужасно хочется! — подтвердил голос слева.

— Мы узнали, что все уже решено, — сказала Мэг. — Джойс, скорее всего, не пойдет в школу или не будет особенно заниматься, раз она болела. Сначала мама ужас что придумала: послать меня в школу, а Джойс оставить дома с гувернанткой. А гувернанткой будете вы, Дженни. Вот какая она везучая, наша Джойс! Но потом мама передумала. Она решила, что Джойс будет все время висеть у нее на шее… И передумала!

— О Мэг!

— Все уже решено, — кивнула Мэг.

Дженни охватило странное чувство. Это было так похоже на миссис Форбс! Спланировать все, не сказав при этом ни слова ей самой. Может быть, миссис Форбс давно решила все сама, даже не поставив в известность Гарсти? Нет, едва ли она зашла бы так далеко. Возможно, что все-таки Гарсти знала, но как узнали об этом дети?

— Чепуха! — решительно сказала Дженни.

— Это не чепуха! — возразила Джойс.

— А вы что, об этом совсем ничего не знали? — спросила Мэг.

— Интересно, — сказала Дженни, — каким образом узнали об этом вы?

— От нас ничего не скроешь. Мы всегда узнаем, — объяснила Мэг. — Как-то раз, когда мы тоже играли в мышек, только в гостиной, вошла мама с Мэком. Она ему сказала: «Я решила не посылать девочек в школу. Эта девушка, Дженни, можете ними заниматься. Собственно говоря, она может даже прямо здесь у нас и жить». Мэк посвистел и сказал: «Гарсти ей не разрешит». Потом они ушли, а мы продолжали сидеть тихо-тихо. Старались даже не дышать. Ну разве нам не повезло?!

— Мы сидели тихо, как мышки, не шелохнувшись, пока они не ушли совсем. А не шевелиться очень трудно… Мы даже боялись умереть, — добавила Джойс.

Обе испуганно вздрогнули.

Глава 4

Следующие несколько дней прошли подобно другим бесцветным дням. Их нужно было пережить и прочувствовать, и когда они кончатся, вы должны снова продолжать земные дела и заботы. А пока все это было похоже скорее на сон.

Его нарушило неожиданное появление сестры мисс Гарстон.

Обычно вторая мисс Гарстон встречалась с ней один раз в год. Она была на десять лет моложе и, к великому неудовольствию Дженни, даже походила внешне на сестру. Однако младшая мисс Гарстон была противной: злой врединой, не желающей никого слушать, тиранкой. А Гарсти была терпеливой и доброй. Младшая мисс Гарстон недолюбливала Дженни и не скрывала этого.

— Позвольте! — резко сказала она. — Вам уже семнадцать, не так ли? Ну что же, мы должны найти вам работу.

Что вы умеете делать?

Дженни была страшно рада, что могла ответить:

— У меня есть работа.

— В самом деле? И вам хватит на жизнь? Какая же это работа?

— Я буду гувернанткой у двух маленьких девочек в Элингтон-хаусс.

— О-о… Ну что ж! Это очень недурно. Как вы знаете, по составленному двадцать лет назад завещанию моей сестры, все должно достаться мне.

— Да. Я знаю.

Она мысленно вернулась к недавнему разговору с Гарсти: "Дженни, я должна наконец составить завещание.

Не годится такие вещи слишком долго откладывать. Умри я завтра, у тебя будет только сотня в год, которую тебе оставил полковник Форбс. Нет, я должна назначить встречу с мистером Гамблтоном и все уладить. Я не могу оставить тебе много, мне особо и нечего оставлять, но все-таки у тебя будет хоть что-то. Я договорюсь с мистером Гамблтоном о встрече и все улажу". Но она не назначила никакой встречи, а на следующий день ее сбила машина.

Едва Дженни вспомнила свою милую Гарсти, глаза ее наполнились слезами. Она помогла младшей мисс Гарстон разобрать и уложить вещи, которые та хотела оставить себе. Таких оказалось совсем немного. Сестра Гарсти была учительницей в большой школе. Почти все вещи она хотела продать. Дженни вспомнила о маленькой шкатулке, где, по словам Гарсти, должно было лежать письмо ее отца. Она попросила разрешения взять эту шкатулку, но ее просьба была встречена холодным подозрительным взглядом.

— Зачем тебе эта шкатулка? — спросила мисс Гарстон.

— В ней хранится письмо моего отца, то, которое он написал моей матери.

— Откуда ты знаешь?

— Гарсти сказала мне об этом перед смертью.

Мисс Гарстон окинула ее жестким взглядом.

— Ну что ж, посмотри, есть ли оно там, — резко сказала она. — Давай сейчас же поднимемся наверх. Если там лежит письмо твоего отца, забирай, но, по-моему, с твоей стороны глупо па это рассчитывать. Если моя сестра сказала это незадолго до смерти, то вполне возможно, что у нес просто начался бред.

Дженни промолчала. Она старалась вообще не говорить, боясь сказать лишнее.

Они стали подниматься по узкой лестнице. Мисс Гарстон шла впереди, словно боялась, как бы Дженни чего-нибудь не прихватила.

«Я не должна о ней так думать, — говорила себе Дженни. — Не должна? Она не знает меня, и я не знаю ее. Но, видно, ей приходилось иметь дело с ужасными девчонками, если у нее появляются подобные опасения…»

Они вошли в комнату, где умерла Гарсти. Комната неузнаваемо переменилась. Кровать разобрали, и ее части стояли прислоненными к стенке между двумя маленькими окошками" Дженни старалась не смотреть на нее, потому что она выглядела такой чужой и незнакомой. Ей вспомнилось, как она, совсем еще маленькая, сидя на этой кровати, училась считать по пальцам на руках и ногах. У противоположной стены стоял комод, а на нем, на самой середине — небольшая шкатулка. Дженни подошла прямо к ней.

— Гарсти говорила, что письмо здесь. Она сама так сказала.

— Ну что же, посмотри, но не стоит слишком расстраиваться, если письма там нет.

В шкатулке было два маленьких ящичка наверху и три, один под другим, внизу. Она была искусно сделана, и у нее были красивые ручки из слоновой кости. Но Дженни, сейчас не замечала всей этой красоты. Сперва она открыла два верхних ящичка. В правом лежало несколько розовых бусинок; левый был пуст. Дженни аккуратно задвинула их обратно. Она старалась изо всех сил, чтобы у нее не дрожали руки, но сердце… сердце глухо стучало… Да и как могло быть иначе?

Верхний длинный ящичек был полон. В нем лежали милые вещицы, сделанные неумелыми, детскими ручками для Гарсти — к дню ее рождения и к Рождеству. Следующий ящичек тоже был наполнен ими. А в самом нижнем лежала фотография в рамке: смеющаяся малышка. Сама Дженни когда ей было два года.

И все. Письма от отца не было. Вообще ничего больше не было.

— Ну что, убедилась? — спросила мисс Гарстон.

Дженни укладывала все обратно в шкатулку.

— Письма здесь нет, — Дженни, обернулась и посмотрела прямо в серые холодные глаза мисс Гарстон. — Но если оно где-нибудь найдется, вы отдадите мне его, правда?

Она ожидала тут же услышать «да», но мисс Гарстон, закусив губу, почему-то колебалась.

— Ну что же, так и быть, — наконец сказала она. — Но если письмо найдется, я советую тебе немедленно сжечь его, не читая. Это мой совет, но ты, я полагаю, не станешь ему следовать.

Нет! Это уж было бы слишком глупо. Вслух она не произнесла ни слова, но про себя подумала: «Письмо мое, и мне самой решать, как с ним поступить. Ни тебе и никому другому».

Мисс Гарстон некоторое время стояла неподвижно.

— Я не одобряю сентиментальной привязанности к вещам. Но ты, Дженни, вольна сама это решать. Если хочешь, можешь забрать шкатулку со всем, что в ней лежит.

Дженни резко повернулась. Она невольно сжала руки, щеки у нее порозовели, от волнения она не могла говорить. Мисс Гарстон неодобрительно смотрела на нее. Кроме осуждения, было в ее взгляде еще что-то. Дженни не вполне понимала, что именно.

— Ну, пожалуй, это все, — сказала мисс Гарстон. — Если хочешь забрать шкатулку, возьми ее лучше сейчас, чтобы она не затерялась среди вещей, которые пойдут па продажу.

— О, благодарю вас! — воскликнула Дженни. Она не знала, как еще выразить свою признательность… К тому же мисс Гарстон повернулась и быстро вышла из комнаты, прежде чем Дженни успела произнести «О, благодарю вас!»

Дженни взяла шкатулку и крепко прижала к груди. Это была не просто коробка с ящичками. Это была вся ее жизнь с Гарсти… Все семнадцать лет!

Мисс Гарстон уехала в тот же вечер, потому что ей нужно было вернуться в школу. Они попрощались на пороге коттеджа. В последний момент мисс Гарстон совершиланечто удивительное, неожиданное даже для нее самой. Она протянула руку, жестом остановив Дженни у самой двери.

— Я хотела… — произнесла она.

Дженни в изумлении замерла.

— Это не мое дело… я понимаю, — сказала мисс Гарстон. — Но моя сестра очень любила тебя. И я только хотела сказать… — Она внезапно замолчала. Что же она хотела сказать? Поистине, она вела себя крайне глупо. Мисс Гарстон с трудом продолжила свою мысль, произнося слова, которые были ей непривычны:

— Я только хотела сказать, что, если когда-нибудь тебе захочется уйти от Форбсов, я буду очень рада сделать что-нибудь, что будет в моих силах, или дать совет. Ради моей сестры… Имей в виду: я никогда не даю пустых обещаний. Прощай.

Мисс Гарстон не сразу закрыла дверь. Она стояла, держась за ручку двери, и смотрела, как Дженни пересекла улицу и ступила на землю поместья Элингтон-хаус.

Глава 5

Дженни медленно шла по подъездной аллее. Вот и все… Все кончено. Она начинает новую жизнь. Письма, которое могло бы все для нее изменить, не было.

Должно быть, милая ее Гарсти действительно все это только просто вообразила, бедняжка. Дженни вспомнились серые холодные глаза мисс Гарстон… Но одна вещь Дженни все-таки обрадовала. Нет, пожалуй, даже две: во-первых, мисс Гарстон разрешила ей самой поискать письмо, и, во-вторых, попрощалась она с ней уже сердечно. «Совсем как нормальный человек», — сказала себе Дженни.

Последний поворот дороги — и тут у Дженни перехватило дыхание. У парадного входа стояла небольшая красная машина Мэка, а это значило, что Мэк был здесь. И Ален, возможно, тоже. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Не приехали на похороны. Не очень-то прилично заявиться в тот же день! Ведь Гарсти только сегодня утром похоронили. Хотя бы пару дней выждали!»

При этой мысли Дженни рассердилась. Выходит, ему безразлично, что подумают люди? Ответ напрашивался сам собой. Абсолютно безразлично. Мэк всегда делал то, что хотел. Что подумают в деревне, не имело для него никакого значения.

Когда Дженни шла через холл, к ней бросилась Мэг и схватила ее за руку.

— Ш-ш-ш!.. Они приехали! Вы видели машину? И Мэк, я Ален — оба приехали! Я думаю, они могли бы приехать и раньше, чтобы успеть на похороны… Как вы думаете?

Я так и сказала Алену, а он ущипнул меня за руку и сказал:

«Ш-ш-ш!» У меня теперь, наверное, выскочит огромный синяк! И если и правда выскочит… — она сделала многозначительную паузу.

Дженни не удержавшись, усмехнулась.

— Ну и что же, ты тогда сделаешь?

Мэк подпрыгнула на одной ножке.

— Еще не знаю, но что-нибудь обязательно придумаю.

Когда лягу в постель, и ничто меня не будет отвлекать… О-о!

Что это у вас? Это… можно посмотреть? Ой! какая хорошенькая шкатулочка! И с ящичками?

Дженни кивнула.

— Это шкатулка Гарсти. Ее сестра подарила ее мне. Это… очень любезно с ее стороны.

— Ну-у! Она же получила все остальное, — произнесла Мэг. Это прозвучало как окончательный приговор мисс Гарстон.

Они поднялись уже до половины лестницы, когда наткнулись на Мэка, который спускался вниз. Как всегда абсолютно неотразимый, печально констатировала Дженни. Мэк был удивительно красив, весь в мать. Но на красоте миссис Форбс был некий отпечаток разочарованности. Мэк же весь лучился бодростью и довольством. А почему бы ему, собственно, не радоваться жизни? Красивый, здоровый, молодой, любимец матери. К тому же у него был Элингтон.

Он несся вниз, перешагивая сразу через две ступеньки, протянув вперед обе руки.

— Бедная моя маленькая Дженни! — прочувствованно произнес он. — Видите, бегом спешу вырвать вас из когтей этой мисс Гарстон. Я слышал, что она настоящее чудовище!

Опять она поддалась его чарам. Рядом с Мэком Дженни забывала о всех претензиях, которые справедливо мысленно предъявляла в его отсутствие. Стоило ему только улыбнуться, сказать своим бархатным голосом два-три ласковых слова, и она теряла способность разумно мыслить. Хотя и понимала, что ведет себя как дура. Она знала, что это всего лишь волшебство очарования, романтический ореол, как в сказках. Но жизнь не похожа на сказку. В реальности сказочное золото на другой же день превращается в сухие поблекшие листья. Эти мысли не оставляли Дженни, вызывая смятение. Вот и теперь, прежде чем Дженни сообразила, что сказать, она услышала собственный голос:

— Почему вы не приехали на похороны?

Глаза Мэка сверкнули, а это значило, что он рассердился.

Он перестал спускаться, остановившись на несколько ступенек выше и глядя на нее сверху вниз. Мгновенно вспыхнувшая между ними враждебность была в этот момент сильнее, чем тяга Дженни к Мэку. А влечение к нему было постоянным и порой очень сильным.

Мэк засмеялся.

— Дорогая Дженни, это, знаете ли, не для меня. Похороны — ну их совсем! Но я с удовольствием приеду потанцевать на вашей свадьбе, если вы, конечно, меня пригласите.

Смятение мгновенно растаяло, а замешательство превратилось в негодование. Бросив на него гневный взгляд, Дженни прошла мимо.

Мэк был захвачен врасплох. Дженни всегда была покладиста. Пожалуй, даже слишком покладиста. Такая перемена в ее поведении разбудила в нем азарт. Значит, так, как он хотел, не получилось. Ну что же, тем будет забавнее!

Дженни поднялась по лестнице. Наверху ее ждала Мэг.

— Вы ссорились? — спросила она. — Оба такие сердитые…

Дженни засмеялась, но смех тоже получился сердитым.

Она и в самом деле здорово разозлилась, а в гневе становилась поразительно хорошенькой, хотя сама, конечно, об этом не догадывалась. Придя в свою спаленку, Дженни причесалась, вымыла руки и поставила шкатулку посередине комода, чтобы ее видно было прямо с кровати.

— О-о! Какой славный маленький комодик! — Восторг переполнял Мэг. — Это ваш? Можно мне его посмотреть? В нем что-нибудь есть?

— Это не комодик, а шкатулка. В ней лежат вещи, которые я делала для Гарсти к дню ее рождения и Рождеству, когда была маленькой девочкой. Когда-нибудь я тебе все покажу.

Но не сейчас.

— Но это же настоящий маленький комодик! У него круглые углы и маленькие ручки из слоновой кости, такие хорошенькие. Ой, как он мне нравится! Л вам нравится?

— Да, — ответила Дженни.

Это было только одно слово, но оно было так сказано, что Мэг сразу перестала тараторить.

Взявшись за руки они спустились в классную комнату. Там Джойс, свернувшись клубочком в уголке дивана, разглядывала книжку с картинками, а Ален бренчал на пианино. Он был не таким высоким, как его брат и, уж конечно, не таким красивым. Собственно говоря, он был очень похож на своего отца.

Дженни в который раз была поражена этим сходством, когда он обернулся на звук ее шагов.

— Дженни… — произнес он растроганно. — Мне очень жаль… Правда!

— Спасибо, — тихо ответила Дженни. На сердце у нее потеплело… как всегда при встрече о Аденом.

— У нее чудесный маленький комодик от Гарсти! — вмешалась в разговор Мэг. — Она только что принесла его. Он выгнутый спереди, и у него красивые маленькие ручки из слоновой кости!

Джойс сразу сползла с дивана.

— Я тоже хочу посмотреть! Где он?

— В ее комнате на большом комоде, — ответила Мэг. — Дженни, я не дам ей даже дотронуться до него, пока вы нам не разрешите.

Девочки ушли.

— Мне очень ж-жаль, Дж-женни! — снова повторил Ален.

Он заикался, только когда был взволнован, и Дженни поняла, что он действительно искренне ей сочувствует.

— Я верю, Ален, — сказала Дженни. — Но не нужно говорить об этом. Так случилось.

Дверь неожиданно раскрылась, и Картер внесла чай.

— Что вы здесь делаете, мистер Ален? — спросила она, ставя поднос на стол.

— Я хочу пить чай с девочками.

— О нет! Вы будете пить чай в гостиной с миссис Форбс и мистером Мэком. Чай в классной комнате не для взрослых джентльменов, а вы стали им уже четыре года тому назад. Уходите-ка поскорее, а то я уже слышу, как госпожа зовет вас, она будет недовольна, если найдет вас здесь! Это все, мисс? — обратилась она к Дженни.

— Да, — ответила Дженни. — Большое спасибо. Картер!

Повернувшись, Картер вышла из комнаты. Ален тоже сделал несколько шагов к двери, но тут же снова вернулся, — Пожалуй, я лучше пойду, раз они меня ждут, — сказал он, но все медлил, не желая уходить. Потом все-таки ушел.

Дженни подошла к столу и села.

Глава 6

Мэк и Ален пробыли дома не больше суток. Мэк не шел у Дженни из головы. Он два года назад окончил Оксфорд и готовился стать барристером. Дженни не представляла себе, как можно достичь такой головокружительной высоты. Ее воображение рисовало восхитительные картины: как Мэк, сверкая красноречием и красотой, поражает всех на каком-нибудь блестящем судебном процессе. Об этом она думала, когда не сердилась на него. Когда он бывал очаровательным, а она позволяла себе быть очарованной. Впрочем, не так уж много и позволяла… Мэк только один раз поцеловал се, воспользовавшись тем, что в руках у нее был поднос, и у нее не было возможности его оттолкнуть. Она не хотела, чтобы он целовал ее… во всяком случае, не таким образом. По правде говоря, Дженни тогда чуть не выронила поднос, который ей пришлось отнести, поскольку у Картер вдруг закружилась голова. Отнесла она, больше было некому. Миссис Болтон (кухарка) никогда не носила подносов. К ней бесполезно было и подступаться. А горничная Мэри не жила в доме, а приходила из деревни и, уж конечно, не стала бы таскать подносы в свое свободное время, тем более что она собралась в кино с кавалером. В конечном счете поднос оказался у Дженни, и когда она выходила из темного коридора, ведущего на кухню, Мэк воспользовался моментом. Тогда этот эпизод даже показался забавным, но, вспоминая о нем позже, она ощутила обиду. Теперь ей вообще все казалось обидным и даже причиняло боль. Ей не нужны были всякие легкомысленные шутки. Ей хотелось чего-то иного, на что можно опереться и чему можно доверять, вернее, кому… Раньше была Гарсти, по ее больше нет. Дженни очень тосковала о Гарсти! О! Как же она была ей нужна!

Что же касается Алена… Дженни была не очень высокого мнения о брате Мэка. Он был славным, только что окончил Оксфорд. Ален в общем-то неплохой человек, вот если бы он еще не боялся так своей матери и Мэка. Он действительно был похож на своего отца, но только внешне. Дженни очень любила полковника Форбса. В нем было то, чего не хватало Алену. Полковник Форбс не столько уступал жене, сколько держал дистанцию. С годами он все больше избегал общества жены, но был с ней предельно вежлив. Если их мнения расходились, он предпочитал прекратить разговор и уединялся в своей библиотеке, все чаще и чаще.

Дженни любила наведываться в библиотеку, входила прямо из сада через застекленную дверь. Они с полковником Форбсом подолгу разговаривали. Иметь такого друга было просто замечательно! Он невероятно много знал о птицах, о всяких зверях и вообще о природе. Дженни очень любила его, и когда он умер, страшно горевала. Ален, возможно, тоже, но не Мэк. И не миссис Форбс! «Она нисколько не переживает. Я знаю, что ей все равно!» — сказала Дженни Гарсти, когда они вместе вернулись с похорон. «Ты не должна так говорить, Дженни… ты ведь можешь ошибаться!» В этом — вся Гарсти! Она была добра даже к тем, у кого не было ни капли доброты. Дженни вспомнила свою тогдашнюю горячность: «Как вы можете верить, что ей не все равно, смотрите, какая у нее красивая прическа!» Разумеется, ее рассуждения были по-детски наивными, но позднее, припомнив это, она все-таки поняла, что была права. Люди и в минуты горя, конечно, могут быть аккуратно причесаны, но уж наверняка их не заботит, хорошо ли они выглядят.

Да, Ален, наверное, страшно переживал. Когда умер его отец, он был за границей, приехал лишь спустя три месяца. А Мэк вообще не переживал. Или совсем немного. Он был абсолютно другим человеком. Дженни и сама не знала, почему она так думала. Однако какое-то чутье (и откуда оно взялось?) подсказывало ей, что Мэку было все равно. Она доверяла этому чувству без всяких раздумий. Оно покоилось в самой глубине души, пряталось под каждой ее мыслью о Мэке. Дженни предпочитала пореже заглядывать в эти глубины собственной души.

Дженни довольно легко вошла в повседневную жизнь Элингтон-хауса. Жизнь там не очень отличалась от того, к чему Дженни привыкла. Учась в школе, она, бывало, каждое утро ездила на велосипеде в Камингфорд и возвращалась к дневному чаю. Но потом обычно шла в Элингтон-хаус, помогала ухаживать за Джойс, когда та болела, и занималась с Мэг. Ни о чем другом она не помышляла и была вполне счастлива. Ей даже не хотелось поступать в колледж, хотя она была лучшей ученицей в школе. Ее вполне устраивало общение с Мэг и Джойс, а по выходным — с их старшими братьями. То, что они потом стали приезжать гораздо чаще, ничуть ее не удивляло и казалось вполне естественным.

Теперь же, когда она жила в доме постоянно, все стало иначе. Она была поражена многим, чего не замечала раньше. Пожалуй, «поражена» не совсем точное слово. Ничего определенного не было. Просто, когда первые впечатления стерлись, в душе осталось нечто, чего не было раньше. Определить точнее это «нечто» она бы не смогла.

Когда наступила очередная суббота, Мэг и Джойс горячо обсуждали, приедут ли Мэк и Ален на выходные или пет.

— Они никогда не приезжали две недели подряд, — сказала Мэг.

— Летом приезжали, — возразила Джойс.

— Это был особый случай. Я хорошо помню. Тогда праздновали день рождения Энн Гиллспи.

— Август — дурацкое время для дня рождения! Все разъезжаются, — заявила Джойс.

— Мэк и Ален не уехали.

— Может, поэтому она тогда и родилась.

— Когда?

— В августе, глупая! — Джойс скорчила гримасу и высунула язык.

— Нет, я не глупая, — с достоинством возразила Мэг. — А так говорить и гримасничать очень грубо в невоспитанно.

— Кто тебе сказал?

— Мама.

— О!

Дженни решила, что пора вмешаться.

— А ну, кто первый добежит до вяза? — весело крикнула она, и все втроем помчались по лужайке к вязу. Это дерево жутко скрипело зимой, и старый садовник Джексон говорил, что оно ждет своего часа.

— Иллум^[2] — скверное дерево, — сказал Джексон, увидев Дженни с девочками, — им в саду не место. Им место на кладбище. Там пусть себе и растут. А это дерево нужно повалить, мисс! Я всегда так говорил и готов сто раз повторить.

— Ну, это вы не мне говорите, — отозвалась Дженни.

Джексон внимательно посмотрел на нее. Он помнил ее мать. «Просто вылитая мать, только нрав другой», — подумал он.

После полудня пошел дождь, и они сидели дома. В этот день девочки собирались на чай к своей старой няне, миссис Крейн, которая жила с дочерью на другом конце деревни.

Обе то и дело подбегали к окнам посмотреть, не прекратился ли дождь.

В комнату зашла миссис Форбс и строго сказала, чтобы под таким ливнем не смели уходить.

— Не так уж важно, если они промокнут на обратном пути домой, но туда они должны дойти в сухом виде, — повелительным тоном произнесла миссис Форбс. — Я еду в противоположном направлении и не смогу их подвезти.

Я буду у Рексолов. Ты, Дженни, разумеется, пойдешь с детьми.

Дженни слегка замялась.

— Видите ли, миссис Форбс, я думала, что вы не будете возражать, если я останусь, а с девочками пойдет Картер. Они с няней большие приятельницы.

— О да… Я совсем забыла. Ну что же, если сумеют не промокнуть, пусть идут.

Миссис Форбс вышла, не ожидая ответа. Это было не в ее привычках. Отдав распоряжение, она не сомневалась в том, что оно будет выполнено.

Дождь стал уже затихать, когда дверь вдруг распахнулась и вошли Мэк и Ален. Обе девочки с радостным воплем бросились к ним.

— Матери, кажется, пет, а мы явились к чаю, — сказал Мэк.

— Мы не ждали вас на этой неделе, — объяснила Дженни.

Она покраснела и сразу очень похорошела.

Мэк улыбнулся. В конце концов ему еще повезло! Она могла оказаться унылой и глупой замухрышкой, а Дженни хорошенькая. Даже очень!..

Ален подхватил — сразу обеих — сестренок и принялся их кружить. Мэк чуть ближе склонился к Дженни.

— Вы скучали по мне, Джен? — вкрадчиво спросил он, понизив голос.

— Может быть… немножко.

— Может быть… очень?

В эту минуту раздался сильный грохот. Ален споткнулся о стул и рухнул на пол вместе с визжащими от восторга сестрами.

Дженни вскочила.

— О господи! Что вы натворили, Ален? Зачем же так высоко кружить?

— Где уж там высоко!.. Я наоборот в-в-внизу! — смеясь ответил Ален и поднялся. Волосы у него были растрепаны.

Дженни схватила Мэг одной рукой, а Джойс другой.

— Прекратите, девочки! Ведите себя прилично, а него я отправлю братьев прочь!

— Ox! Ты так не сделаешь! — воскликнула Мэг.

— О Дженни, дорогая! — взмолилась Джойс.

Мэк и Ален, приняв театральные позы, в один голос повторили: «О Дженни, дорогая!», и все залились смехом.

Позже, вспоминая об эти милых дурачествах, Дженни всегда думала, что это были самые последние счастливые минуты с ними — самые последние… хотя тогда, конечно, она этого еще не знала. Она только почувствовала себя счастливой, словно все беды кончились и никогда больше не вернутся.

Все были в чудесном настроении, но тут за девочками пришла Картер. Обе горячо протестовали, уверяя, что к няне можно пойти на чай в другой раз.

— Когда угодно! Картер, ты же знаешь, что туда можно в любое время, а Мэк и Ален пьют с нами чай раз в сто лет!

Но Картер была неумолима.

— Просто уши вянут от подобных глупостей! — возмутилась она. — Небо ясное, дождь перестал — посмотрите в окошко. А няня, наверное, все утро пекла для вас печенье.

— С шоколадной глазурью? — недоверчиво спросила Джойс.

— Вполне вероятно, — ответила Картер более милостиво.

Протесты стали менее яростными. Да и вообще особой надежды на то, что им разрешат остаться, не было. Картер повела их умываться, одеваться и, наконец, вывела их на улицу — поистине воплощение кротости и послушания.

Когда Дженни вернулась в классную комнату, там был только Ален.

— Мэк уехал к Рексолам, — сказал он.

Дженни почувствовала жгучее разочарование. Значит, она ему совершенно безразлична… совершенно… тогда и он мне не нужен! Но так ли это?.. Точного ответа не было, но коварный вопрос продолжал се донимать все время, пока она готовила чай Алену и себе и обсуждала с ним его планы на будущее.

Глава 7

— Если честно, я очень рад, что Мэк отправился за матерью, — сказал Ален. — Наконец я с-смогу пог-г-говорить с вами наедине.

Дженни рассеянно улыбнулась. Она думала о том, весело ли там, куда отправился Мэк, и будет ли там Гиллспи. Надо было во что бы то ни стало гнать прочь эти мысли но пока не получалось. Она не могла не думать, что Мэк и Энн были бы великолепной парой. Оба красивые, с золотистыми волосами, темно-голубыми глазами и темными ресницами, оттенявшими синеву глаз.

Вздрогнув, Дженни пришла в себя.

— Что вы сказали, Ален? Простите, я нечаянно задумалась.

Ален явно обиделся и стал еще сильнее заикаться.

— Вы н-не с-слушали! Вы н-никогда м-меня не с-слушаете! — с гневом и горечью воскликнул он.

Дженни почувствовала себя виноватой. Она от смущения покраснела, и глаза ее мягко блеснули.

— О Ален!.. Извините меня. Я… я просто думала о чем-то другом.

Она покраснела еще сильнее, вспомнив, о чем только что думала.

Ален сразу заметил смущение Дженни и решил, что это свидетельствует об интересе к его особе. Он разволновался… Перегнувшись через стол, он схватил руку Дженни, воспользовавшись тем, что она как раз протягивала ему тарелку с бисквитами.

— Дженни! Вы должны меня выслушать! Я н-не м-могу оставаться в с-стороне, н-не м-могу д-допустить, чтобы такое случилось… В самом деле не могу! М-м-мне не часто выпадает возможность п-поговорить с вами, и я н-не м-могу себе позволить ее упустить.

Дженни поставила тарелку. Она надеялась, что Ален сообразит, что она хочет, чтобы он отпустил ее руку, но он сжал ее пальцы еще крепче.

— Ален, это же нелепо! Вы делаете мне больно!

— Я не хочу причинять вам боль. О господи! Джен, я сделаю все, чтобы вам не было больно. О! Именно поэтому вы должны знать… д-должны понять!

Дженни дрожала, но сумела взять себя в руки. Ален был всего лишь мальчиком… неразумным мальчиком.

— В чем дело, Ален? — спросила она как можно спокойнее.

Он отпустил руку Дженни так же внезапно, как минуту назад схватил ее. Затем быстро встал, опрокинув при этом свою чашку с чаем, однако не заметив этого, подошел к камину и остановился, глядя на гаснущий огонь.

— Разве вы не знаете, что я люблю вас? — глухо спросил он.

— Ален! Вы не можете… не должны!

— П-потому что я — это я, а н-не Мэк, — сказал он.

— О Ален!..

— Почему я не д-должен л-любить вас? Вы можете м-мне объяснить? К-конечно, я н-никто. Ни для кого ничего не значу.

— Ален!

Он неожиданно обернулся и посмотрел ей прямо в лицо.

— Н-нет! Вы меня выслушайте! Я должен вам кое-что сказать, и сейчас самое время это сделать.

Он перестал заикаться и стал еще больше похож на своего отца. Дженни только один раз видела полковника Форбса в гневе. Это было очень давно, когда она была еще совсем маленькой. Полковник рассердился на какого-то мужчину, который напугал женщину. Эта картина ярко возникла в памяти Дженни. Тогда она очень испугалась. Теперь она не боялась, только кровь отхлынула от лица.

— Что вы хотите мне сказать? — спросила она, глядя в глаза Алена.

— Я хотел сказать… Я вас люблю! Люблю уже давно. Правда, я еще не могу жениться на вас… Пока! Я это знаю. Но если бы мы с вами были помолвлены, это… это служило бы вам защитой. Мы могли бы пожениться года через три, если… если вас не пугает очень скромная жизнь… поначалу. Я не хотел вам ничего говорить, но Мэк вам не подходит… правда, не подходит. И если бы вы стали моей невестой, он оставил бы вас в покое… Он… ему бы пришлось!

Дженни бледнела все больше и больше. Алена она никогда не воспринимала как мужчину. Ален был просто Ален, почти брат. Иных чувств он просто не вызывал.

Будь она старше, она бы поняла, что юноша в таком возрасте всегда в кого-нибудь влюблен, но она этого не знала и не знала, как его успокоить, не обидев. Она сидела за столом и думала: «Бедный Ален! Что ему сказать? Как поступить?» Она почти не слушала, что он говорил, и смотрела на него растерянным взглядом.

— О Ален, пожалуйста…

Он подошел к ней.

— И не надо твердить «О Ален!»… Не надо! Вы моя… я не отдам вас Мэку!.. Я ему не позволю. Дженни! — с мольбой сказал он, потом опустился на колени и обнял ее за талию.

Дженни вдруг почувствовала себя более уверенно. Она больше не боялась, потому что это был просто Ален, которого на знала всю свою жизнь и который был ей как брат. Брат — только! Вот почему все это было ни к чему — вся эта сцена.

Когда она заговорила, голос ее слегка дрожал, но внутренне она была спокойна.

— Ален, вы не должны… Не должны! Это бесполезно… совершенно бесполезно!

Ален с недоумением посмотрел на нее.

— Почему бесполезно? Почему вы так говорите? Я буду работать… я сделаю все. Послушайте… у меня есть идея.

Один мой друг — его зовут Мэннинг, Берти Мэннинг.

Он очень славный парень. Силен как бык! Он хочет завести ферму. У его отца полно денег, и он очень расстроен тем что Берти не хочет заниматься бизнесом. Что-то связанное со сталью. Но Берти говорит, что ему и думать об этом тошно. Он говорит, что не желает быть богачом.

Ему нужно не так уж много: чтобы было на что жить и купить ферму, а в бизнес отец пусть сунет своего младшего сына, Регги. Регги, тот совсем из другого теста. Он хотел бы на самом деле быть старшим, спит и видит, как станет бизнесменом. Регги считает Берти дураком, а Берти говорит, что бизнес — это не для него, и вообще ему же, Регги, это лучше, пусть радуется. Сами видите, что…

В этот момент Дженни решительно скинула со своей талии руки Алена. Потом отодвинула стул и направилась к камину. Ален последовал за ней. Но прежде, неловко поднимаясь с колен, он опять споткнулся и на этот раз опрокинул чашку Дженни. Не обратив на это ни малейшего внимания, он встал напротив Дженни по другую сторону камина.

— О чем это я говорил? — хмурясь, спросил он. — Ах да, я рассказывал вам о Берти Мэннинге. Не понимаю, почему вы ушли из-за стола… Я не с-собирался ничего говорить, но н-не мог сдержаться. Если я стану партнером Берти, мы сможем года за три окупить начальные расходы, на ферме это запросто… И если бы мы с вами были помолвлены…

— Но ведь вы собирались поступить на службу? — перебила его Дженни.

— Это слишком долгий путь, — ответил он, снова нахмурившись. — Я ждал возможности, но если вы будете со мной помолвлены…

— Я не могу, — сказала Дженни.

Он шагнул в ее сторону, протянув к ней руки.

— Джен-н-ни!

— Это бесполезно, Ален! Бесполезно. Для меня вы всегда останетесь братом. Я не могла бы… не могла!

Услышав это, Ален смертельно побледнел — казалось, в его лице не осталось ни кровинки. Это было ужасно.

— Из-за Мэка, да? — с трудом подавив волнение, снова заговорил Ален. Он говорил торопливо, горячо. — Мэк вас не любит… н-не любит! Если бы вы слышали его, вы бы поняли, что я говорю правду. Он совсем вас не любит.

Однако собирается на вас жениться… я н-не знаю почему…

Сердце Дженни так и подпрыгнуло. Мэк хочет на ней жениться! Жениться на ней, на Дженни Хилл, у которой нет даже отцовской фамилии, только фамилия матери, на ней, хотя у нее нет ничего… абсолютно ничего… Голова у Дженни закружилась, и она крепко ухватилась за каминную полку. Она быстро наклонила голову и сморгнула слезы, которые подступили к глазам. Сверкнув, упало несколько слезинок, и Дженни взяла себя в руки.

— Он не собирается на мне жениться, — услышала она свой голос будто со стороны.

— Собирается. Я вам говорю, что он хочет на вас жениться. Я не знаю почему, но это т-так. П-поэтому он отправился вслед за матерью. И поэтому я д-должен был п-поговорить с вами. Пока их нет. Иначе у меня никогда н-не было бы возможности.

У Дженни перестала кружиться голова. Слез больше не было.

— Почему вы говорите, что Мэк хочет жениться на мне? — спросила она.

— Я н-не з-знаю. Но он этого хочет.

— Почему?

— Я же вам сказал, что н-не з-знаю.

Горькие мысли тут же стали одолевать Дженни. Она старалась не пускать их в душу, но они были подобны ветру, проникавшему сквозь запертые двери и оконные ставни, сквозь печные трубы. Да-да, если бы она была Дженни Форбс, законной дочерью Ричарда Элингтона Форбса и Дженнифер Хилл, если бы она была их законной дочерью, а не случайным внебрачным ребенком, тогда Мэк действительно захотел бы жениться на ней: вот она причина, и очень веская. Мысли бились так настойчиво, что им были нипочем никакие закрытые двери и ставни. Она не станет их слушать… не может… не должна.

— Прекратите, Ален! — она нетерпеливо топнула ногой. — Слышите, прекратите!

Он подошел ближе.

— Я знаю Мэка, — сказал он. — Вы только его и видите, ладно, это ваш выбор. Я не скажу ни слова, но учтите — это вся ваша жизнь. А он вас не любит… не может любить так, как я! Нет, я не это хотел сказать. Речь не обо мне, а о вас. Вы не знаете Мэка… Я знаю. И хоть он мой брат, я скажу вам правду. Для него существует только один человек на земле — он сам! Он счастливчик: красивый, сильный, умный. И еще родился вовремя.

Он старший сын. Вы думаете он позволит кому-нибудь отобрать у него свои права? Кому бы то ни было? Уверяю вас — нет! Если понадобится, он… он решится даже на кровавое дело!.. — Ален остановился, словно ужаснулся собственных слов. И заговорил, опять заикаясь, голос его дрожал:

— Это п-правда…

Дженни нервно повела плечами.

— Это вас не касается, — сказала она тихо.

— Д-думаю, что касается, — он пристально посмотрел на нее. — Я д-думаю, это касается каждого, кто вас любит. Я л-люблю вас, Дженни.

Участливый нежный тон подействовал успокаивающе.

— Я знаю, — сказала Дженни, уже не сердясь. — Но я не хочу, чтобы вы так меня любили.

Ален застонал и прижался лбом к каминной полке.

— Да что я, — помолчав, опять заговорил он, — повторяю: речь не обо мне. Я просто не хочу, чтобы вам п-причинили боль… Вот и все.

Дженни почувствовала растерянность, она не знала, что ей делать, что отвечать…

Ален поднял голову. По щекам его текли слезы. Но он их даже не замечал.

— Вы п-подумайте о том, что я сказал. Все это правда. О Дженни! — с болью произнес он и быстро вышел из комнаты.

Глава 8

Дженни перемыла чайную посуду, убрала тарелку с бисквитами. Руки ее двигались механически. Она была словно в забытьи и ей хотелось, чтобы это состояние длилось подольше. Как-то, в детстве еще, ей делали анестезию, когда она упала с дерева и вывихнула плечо. Доктор не вполне был уверен, что нет дополнительных повреждений, и ей сделали укол обезболивающего. Она вспомнила, как постепенно приходила в себя, почти ничего не чувствуя. Но в какой-то момент боль вернулась, одолевая приятную дремоту, и в конце концов дремота исчезла совсем. Дженни подумала, что сейчас с ней происходит примерно то же самое.

Боль придет… и очень сильная, как тогда с плечом.

Только эта неведомая боль будет еще мучительней, потому что телесную боль не сравнишь с болью души.

Убрав посуду, Дженни поднялась в классную комнату.

Она не знала, где Ален, но подумала, что он ушел, а значит, она в доме совсем одна. Миссис Болтон обычно уходила по средам, но даже если она не ушла, это ничего не значило — миссис Болтон никогда не поднималась наверх. Ее спальня находилась внизу, в комнате бывшей домоправительницы. Дженни почувствовала одиночество, но тем не менее ей было хорошо, хотя дом сегодня казался особенно пустым и гулким. А все-таки напрасно она не пошла вместе с девочками. Тогда бы не произошло этого разговора с Аденом.

Вдруг она услышала, как к парадной двери подкатила машина и остановилась. Подойдя к окну, Дженни увидела, что из машины вышли миссис Форбс и Мэк. При виде высокой, стройной фигуры Мэка Дженни стало не по себе — сердце сразу заныло. Боль росла и росла, становясь нестерпимой… как в детстве, тогда с плесом. Дженни задернула гардины и, залившись слезами, уселась на подоконник. Все сразу на нее навалилось: смерть Гарсти, потеря дома… а теперь и то, что сказал Ален о Мэке… Все ее существо восставало против. Это не правда! Не правда… не правда! Но где-то в глубине сознания негромкий голос говорил: «Нет, это правда. И ты это знаешь!»

Безысходная горечь охватила Дженни. Она забыла обо всем на свете. Неожиданно раздались шаги на лестнице.

Дженни съежилась за гардиной. Она не может его сейчас видеть!

Потом послышались другие шаги и голос… Голос миссис Форбс.

— Она там?

Двери открылись, и вошел Мэк. Загорелся свет. Дженни еще больше съежилась за своим укрытием.

— Ее здесь нет, — ответил Мэк. — Наверное, вместе с Аденом отправилась за девочками.

Миссис Форбс вышла из своей спальни. Донесся слабый запах духов. Очень слабый, как последний отсвет на воде, перед тем как стемнеет. Это сравнение мелькнуло в сознании Дженни, как отзвук ее собственных ощущений.

Дженни не собиралась слушать. Она вообще не думала, что окажется в таком дурацком положении, когда ей волей-неволей придется что-то подслушать. Раздался щелчок закрывающейся двери, и Дженни решила, что осталась одна. Но сразу поняла, что это не так, потому что свет продолжал гореть, а миссис Форбс строго следила за тем чтобы все выходя гасили свет. Дженни, холодея от ужаса, замерла на жестком подоконнике. Почему они не уходят? Почему они здесь?

— Ну, что ты мне хотел сказать? — с ласковой снисходительностью спросила миссис Форбс. Подобным тоном она ни с кем больше не разговаривала…

Мэк молчал. Дженни тут же явственно представила, как он сейчас выглядит: брови сдвинуты, темно-голубые глаза еще больше потемнели…

— В чем дело, Мэк? — снова спросила миссис Форбс.

— Хорошо. Сейчас скажу. Я узнал об этом неделю назад.

И уже все обдумал. Мне неизвестно, что ты и сама знаешь… или догадываешься.

Сердце Дженни билось так сильно, что едва не выскакивало из груди. Она чувствовала, как неистово пульсирует кровь — не только в груди, но и в ушах, и в горле. Она не знала, что ей предстоит услышать. Или знала?

— Эта Дженнифер. Он женился на ней, — сказал Мэк.

Миссис Форбс грела ноги у камина. Она резко повернулась и посмотрела на сына.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о Дженни. Мы же знаем, что она дочь Ричарда Форбса.

— Ну и что? Это не так? — резко и нетерпеливо спросила миссис Форбс.

— Конечно она его дочь! В этом никогда не было сомнения. Единственное, что вызывало сомнение — это факт его женитьбы на ее матери, на Дженнифер Хилл.

Миссис Форбс окинула сына с головы до ног холодным пытливым взглядом.

— Ты говоришь ерунду! Не было никакой женитьбы!

Дженни почувствовала гнев в ее голосе. Но в голосе Мэка почему-то совсем не было злобы. Скорее это был голос человека, который уже свыкся с определенной мыслью и решил покориться.

— Мамочка, дорогая моя! — сказал он. — Полно, будь благоразумна. У нас мало времени. С минуты на минуту они явятся всей гурьбой, нам надо успеть все обговорить. Ричард Форбс и Дженнифер Хилл были женаты. Я не прошу верить мне на слово. Я видел свидетельство.

— Ты… что?..

— Я видел свидетельство, — повторил Мэк.

— Не может быть!

— Я его видел. Ну что, теперь ты веришь, что я не выдумываю. И зачем мне выдумывать? А теперь выслушай меня, потому что времени у нас мало, а дело срочное. У меня возникли сомнения, потому что Гарсти отчасти себя выдала. Случайно что-то сказала, а потом запнулась и — молчок.

— Ты думаешь, она была убита? — неожиданно спросила миссис Форбс.

Дженни хорошо знала этот тон, тон матери, готовой к сражению… Миссис Форбс будет бороться за Мэка до последней капли крови. Дженни почувствовала это по ее голосу. И Мэк тоже почувствовал — Дженни поняла это по его смеху.

— Я ничего подобного не думаю. Ты сама прекрасно знаешь, что произошло. Но не будем отвлекаться. Так слушай. В четверг, накануне несчастного случая, Гарсти и Дженни ездили в Камингфорд. Я знал, что их нет, приехал сюда и вошел в коттедж.

— Каким образом? — спросила миссис Форбс.

Мэк снова засмеялся.

— Ну какая разница! Я все там обыскал и нашел-таки то, что искал.

— Что ты нашел? — Голос миссис Форбс изменился.

Дженни это сразу почувствовала. Он был по-прежнему властный и уверенный, но в нем появилась напряженность, даже неестественность.

— Я нашел письмо Ричарда Форбса к Дженнифер Хилл.

Очевидно, это было последнее письмо, которое он ей написал. Он называет ее своей женой.

— Это ничего не значит! — немедленно воскликнула миссис Форбс.

— Дорогая мама, я не ребенок. В письме было достаточно таких моментов, которые, скажем так, настораживали. На всякий случай я отправился в Сомерсет-хаус и… Ну, ты сама уже все поняла.

— Ничего я не поняла! Не увиливай! Если у тебя есть что сказать, говори!

— Ну раз ты так настаиваешь…

Судя по голосу, Мэк продолжал улыбаться.

Дженни как будто видела его перед собой: светлые волосы, голубые глаза, высокий, сильный, стройный…

У нее закружилась голова. Нет!.. Нет! Никаких обмороков… она должна выслушать все до конца. Должна! Она с силой вдавила ноготь левого указательного пальца в правую ладонь — боль помогла преодолеть накатившую дурноту. Она слышала, что сказал Мэк. Слышала очень четко. Каждое слово.

— Они поженились в январе сорокового, за пять месяцев до его гибели, — сказал он.

— Не верю!

Мэк пожал плечами — Говорю же: я сам видел документ — дубликат свидетельства о браке.

— Тогда почему она ничего не сказала?

Мэк снова пожал плечами.

— Ты забыла, что она была контужена в голову во время бомбежки… В ту же самую ночь, когда погиб Форбс.

В Дженнифер попал осколок снаряда. Гарсти как-то мне об этом рассказывала. Наверняка она и тебе говорила.

— Да, говорила.

— Так вот. Они думали, что Дженнифер придет в себя после рождения ребенка, но произошло совсем другое. Она умерла.

Последовала долгая пауза.

Голова у Дженни больше не кружилась. Что они такое задумали? Ей очень хотелось это услышать, но она боялась, что ей так и не придется узнать. Если Элингтон принадлежит ей, она отдает его им. О! С удовольствием! Если Элингтон принадлежит ей… она не вполне пока понимала, что это означает. Вдруг она услышала, как миссис Форбс произнесла — очень четко и громко:

— Все это ерунда!

— Очень опасная для нас ерунда, если мы все пустим на самотек, — возразил Мэк.

— Что мы можем сделать?

— О, выход довольно простой. Я могу жениться на ней.

— Нет!.. Нет!

— Мама, прекрати сейчас же! Это прекрасный выход.

— Я этого не переживу!

— Говорю тебе: перестань вести себя как ребенок. Уж не думаешь ли ты, что я так рвусь жениться на нашей бедняжке?!

— Я не знаю.

— Перестань! — он засмеялся. — Я бы и не подумал вешать себе на шею эту девчонку, если бы все так не обернулось! Пойми: это идеальный выход.

— Я ничего не понимаю.

— Мама, ты же у меня умница! Передо мной тебе незачем притворяться. Мы с тобой всегда думаем одинаково, и ты прекрасно это знаешь. Я не Ален, со мной не стоит хитрить. Я вполне готов инсценировать легкую влюбленность. Только это между нами. Давай же говорить совершенно откровенно.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила миссис Форбс.

— Послушай, мама. В отличие от тебя у меня было время все обдумать. Существует только один выход. Тот, что я уже назвал. Я женюсь на ней, и пусть все будет шито-крыто. А если она когда-нибудь узнает… Это, конечно, нежелательно… Но уже ничего нельзя будет поделать! Мы «не знали», и она не знала. Впрочем, если мы поженимся, это не будет иметь никакого значения. Я останусь благородным кузеном, который женился на бедной родственнице, на бездомной бесприданнице, да еще незаконнорожденной.

— Не говори так! — воскликнула миссис Форбс.

— Почему? — снова засмеявшись, спросил Мэк.

Дженни их не видела, но они видели друг друга, и то, что миссис Форбс прочла на лице сына, было ужасно…

Одно дело подозревать и в любой момент иметь возможность отогнать эти подозрения, а другое дело — узнать горькую правду. Она вспоминала мужа, но тут же постаралась о нем не думать, так как хорошо знала, что он осудил бы ее за несговорчивость и за пренебрежение к Дженни, а Мэка за его самоуверенность. А миссис Форбс взвешивала пока все «за» и «против». Она прикинула все последствия своего отказа от жертвы сына… Дженни хозяйничает в доме вместо нее, а она сама всего лишь вдова с ограниченными средствами, и Мэк, оставшийся ни при чем… Миссис Форбс не могла даже помыслить об этом. Нет! Ни за что!

Она готова была защищаться и спасать сына любой ценой.

— Нет… нет! — произнесла она негромко, но твердо. — Я не могу! Не могу!

Мэк улыбнулся.

— Да ты сама увидишь, что все отлично устроится.

— Нет-нет! То есть я хочу сказать, ты прав… Ты должен на ней жениться.

— Конечно я прав! Я всегда прав. Л почему? Потому что умею четко мыслить. Я никогда не отвлекаюсь на всякие сантименты вроде моральных норм. Это всегда приводит ко всяким неприятностям. Главное — решить, как лучше действовать, а уж что там морально или аморально разберемся после.

Миссис Форбс с легким изумлением смотрела на него.

— О чем ты вообще говоришь? Ты женишься на девушке, что ж тут аморального? Наоборот, ты ее осчастливишь.

И лучше вообще забыть эту глупую историю с женитьбой ее родителей. Не верю я… и никогда не поверю.

Дженни удивилась, услышав смех Мэка. Такой веселый и заразительный.

— Пусть будет по-твоему! — сказал он.

В эту минуту послышались детские голоса и голос Алена. Дверь прихожей открылась и захлопнулась. Мэк взял мать за руку.

— Пойдем встречать. Совсем ни к чему, чтобы они нас тут застукали, как каких-то заговорщиков, а?

— Ты прав. Эти непоседы уже давно должны быть в постели. Я не представляла, что они так задержатся! Это, разумеется, вина Дженни. Ей бы только развлекаться.

Они вышли.

— Не забудь выключить свет! — напомнила миссис Форбс.

Дверь закрылась. В комнате стало темно. Дженни услышала удалявшиеся шаги. Она осталась наконец одна.

Глава 9

Дженни двигалась очень осторожно. Нужно было бесшумно выйти из комнаты, успеть до того, как Картер приведет сюда девочек. Куда ей идти? Где спрятаться? Нет-нет…

Она вообще не должна прятаться! Надо вести себя как ни в чем не бывало и пойти туда, где было бы разумнее всего сейчас находиться. В своей комнате? Нет. Миссис Форбс по пути в классную комнату могла открыть дверь и заглянуть. Тогда где? В ванной комнате. Там можно запереться, чтобы вымыть лицо, привести в порядок волосы и чтобы быть готовой составить компанию девочкам за ужином.

Очутившись в надежно запертой ванной комнате, Дженни почувствовала себя лучше, но, взглянув на себя в зеркало, пришла в ужас. Она была очень бледной, даже постаревшей. Дженни энергично потерла губкой щеки, не разрешая себе думать о случившемся. Теперь она выглядела почти такой же как всегда. Но пока Дженни стояла у зеркала, румянец снова исчез.

Выйдя из ванной комнаты, она встретила Картер с девочками.

— О Дженни! — бросилась к ней Джойс. — Знаешь, у няни новый котенок!

— Очень хорошенький, — вторила Мэг. — Правда-правда! Его зовут Патрик. Шерсть у него вот такая длинная! — она пальчиками показала длину шерсти котенка. — И он мне помурлыкал. А для Джойс он не стал мурлыкать. Она его держала не так как нужно и даже поцеловала!

Котятам не нравится, когда их целуют.

— Нет, нравится! — возмутилась Джойс. — Им это ужасно нравится!

— Тогда почему Патрик тебе не мурлыкал? О Дженни, я так хочу котенка! Как ты думаешь, мама разрешит?

— Ну-ка, девочки! — вмешалась Картер. — Пойдемте побыстрее переодеваться. Мама ваша и так недовольна, что мы долго задержались. И уж конечно, сейчас не время болтать про котят, совсем не время!

Она торопливо увела детей, на ходу бросив Дженни:

— Кормить их не нужно. Столько всего съели за чаем, что я диву давалась! Можно было подумать, что их целую неделю морили голодом. Я тоже пойду переоденусь, а вы, Дженни, уложите их в постель. И поживее, барышни, а не то сейчас придет ваша мама.

Картер исчезла, а Дженни осталась с детьми. Последние слова Картер звучали как угроза. Девочки мигом разделись, побежали в ванную и бегом же вернулись обратно, будто мышки, спасающиеся от когтей проворной кошки. К тому времени, как миссис Форбс поднялась по лестнице, розовые личики были тщательно умыты и обе приготовились ко сну. Дженни знала, что миссис Форбс будет разочарована и знала почему. Ей только что пришлось проглотить горькую пилюлю и ей очень хотелось сорвать на ком-нибудь свой «праведный» гнев. Но повода так и не нашлось. Ни единого. Девочки, на удивление чистенькие и аккуратные, стояли на коленях по обе стороны от Дженни, которая сидела на кровати и слушала, как они молятся перед сном.

— Пожалуйста,Господи, спаси и благослови маму, и Мэка, и Алена, и сделай так, чтобы я была хорошей девочкой!

Джойс с другой стороны ей вторила:

— ..и помоги мне стать хорошей девочкой!

— И благослови няню и Картер, и всех. И благослови Дженни и Джойс. Аминь!

— ..и благослови Дженни и Мэг. Аминь!

Дженни сидела спиной к двери и, когда дверь открылась, не видела, кто вошел. Сердце ее сжалось. Она подумала, что это Картер. Но неожиданно раздался голос миссис Форбс. Обернувшись, Дженни увидела, что та стоит в дверях, ожидая, пока девочки закончат молиться.

— Живо обе в постель! — как всегда отрывисто и резко сказала миссис Форбс. — Спокойной ночи, Мэг. Спокойной ночи, Джойс. Дженни, сегодня вам лучше поужинать вместе с нами. Составьте мальчикам компанию.

Дженни растерялась. Она не может этого сделать… не может! Вот что пришло ей в голову, когда миссис Форбс, поцеловав обеих девочек и погасив свет, удалилась.

Минуту Дженни постояла в темноте. Потом она поцеловала Мэг и Джойс и вышла в освещенный коридор.

В мозгу пульсировала одна мысль: она не может этого сделать…

Миссис Форбс, не подождав Дженни, пересекла коридор, вошла в свою комнату и закрыла дверь.

Дженни поспешила к себе. В голове по-прежнему билась мысль: «Не могу! Не могу!» Но… должна. Ей необходимо уйти из этого дома, а если они что-нибудь заподозрят, то ни за что не выпустят, остановят. Однако уйти Дженни должна. Она не может оставаться здесь и видеть Мэка… Никак не может!

Придется пойти на ужин… В последний, самый последний раз. Но потом она уйдет и никогда больше их не увидит. А Мэг и Джойс? При мысли о девочках у Дженни защемило сердце. Они ее забудут. Дженни подумала о тех оставшихся в прошлом людях, которых она знала, когда сама была в возрасте этих девочек. Гарсти она, конечно, никогда не забудет, и Гарсти никогда не станет для нее далекой тенью. Гарсти будет всегда с ней рядом! Потом Дженни вспомнила о старой миссис Пеннистоун, которая умерла, когда Дженни было столько же лет, сколько сейчас Мэг. Она помнила эту очень добрую и очень толстую леди. Миссис Пеннистоун всегда угощала ее мятными леденцами, а за год до своей смерти подарила чудесную куклу, на Рождество. Но зачем сейчас вспоминать миссис Пеннистоун или других деревенских знакомых, кто давно уже умер или уехал? Они не были ее родней. Ее родственниками были Форбсы. Это очевидная истина, от которой никуда не деться. Семья есть семья. Мэк и Ален были ее кузенами, а девочки — кузинами. Других родственников Дженни не знала. Если она уйдет, у нее совсем никого не останется. Однако лучше вообще не иметь родных, чем таких, кому не можешь доверять.

Вот бы сейчас уйти… Немедленно. Но чтобы побег удался, она должна прежде спуститься вниз и хорошо сыграть свою роль. Неведомый тайный голос продолжал твердить: «Я не могу… не могу… не могу!» Но другой внутренний голос сказал: «Ты должна!» И она повиновалась этому голосу.

Когда Дженни вошла в гостиную, там уже сидел Мэк.

Он читал газету, но, увидев Дженни, поднял голову и улыбнулся своей чарующей улыбкой.

— Дженни, любовь моя! Вы ли это? — удивленно спросил он.

Дженни почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Она быстро прошла через комнату и стала у камина. На ней было черное кружевное платье, которое она сшила в прошлом году к Рождеству. Оно ее чуть-чуть старило, но если у тебя одно-единственное вечернее платье, то лучше, чтобы оно было черное, и если оно к тому же кружевное, с ним всегда можно что-нибудь сделать, и оно будет служить долго. Приходится думать о таких вещах, если ты бедна и молода.

Тем не менее это черное платье придавало Дженни особое очарование, хотя она сама об этом и не догадывалась.

Она в нем действительно выглядела немного старше своих лет, но оно необыкновенно ей шло. Пряча лицо от Мэка, Дженни наклонилась ближе к огню. Смотреть на него она не могла. Это было выше ее сил.

— Я, а кто же еще? — ответила она как можно беспечнее, но, к своему ужасу, почувствовала, что краснеет. Ее щеки запылали, а потом медленно-медленно снова стали бледнеть.

Мэк отложил в сторону газету и подошел к ней.

— Признавайтесь, Дженни! — произнес он смеющимся, поддразнивающим тоном. — Почему вы вдруг покраснели? С румянцем вы еще краше. Я, конечно, не смею настаивать, но очень хотелось бы знать причину.

Дженни заставила себя сдержать волнение.

— У вас слишком богатое воображение! — сказала она, беспечно засмеявшись.

— В самом деле?

Он тоже засмеялся и встал напротив. Если бы он протянул руку, то мог бы до нее дотронуться.

Радость от того, что Мэк сейчас совсем рядом, нахлынула на Дженни, такая острая радость… Она ведь уже почти полюбила его… Но эта радость почти сразу исчезла… ушла навсегда. Как ей вытерпеть то, что он стоял почти рядом?

Она должна! Должна вытерпеть! Только один вечер. До того момента, когда она сможет уйти. Сейчас она просто обязана играть свою роль. А потом… О, потом она вырвется на волю, убежит от них от всех.

— Вы сегодня очень хороши, — произнес Мэк, глядя на нее с улыбкой, которую можно было бы принять за улыбку влюбленного.

— Правда? Я не так уж часто ужинаю с вами, верно?

Это мое единственное вечернее платье.

— И к тому же очень красивое. Оно, правда, делает вас старше, но вы еще так молоды, что можете принять мои слова в качестве комплимента. Вполне искреннего! — он чуть ближе наклонился к ней. — Дженни, вы пойдете завтра со мной на прогулку?

— Я не знаю, — очень серьезно ответила она, посмотрев ему в глаза.

— Скажите «да». Только вы и я. Пожалуйста, Дженни!

В этот момент открылась дверь и вошла миссис Форбс, на ходу через плечо переговариваясь с Аденом, шедшим за ней. Увидев Мэка и Дженни, она улыбнулась и решительным направилась к камину.

— Вы оба уже здесь! Очень миленькое платье, Дженни!

Я видела его раньше?

— Оно было сделано к прошлому Рождеству, — ответила Дженни. — Гарсти купила ткань, а я сшила.

— И очень удачно.

Миссис Форбс была любезна той нарочитой любезностью, которую так трудно принять. «Если бы я не знала, что она меня ненавидит и почему она меня терпит, — подумала Дженни, — заметила бы я тогда эту фальшь?» Конечно нет!

Восприняла бы слова миссис Форбс как обычную светскую болтовню. И не искала бы никакого подтекста!

Они перешли в столовую. Это был трудный вечер, и для Дженни он тянулся невероятно медленно. Ей было больно смотреть на несчастное лицо Алена. Он страдал.

Дженни тоже страдала. Страдала и миссис Форбс. Дженни знала это и даже восхищалась ее выдержкой. Ведь самой ей тоже пришлось играть роль… и она играла ее действительно хорошо. А Мэк? Теперь Дженни точно знала, что он ее не любит. Что он не любит никого, кроме самого себя. Интересно, если бы она узнала, что он любит другую… Но то, что Мэк вообще никого не любит и все его мысли сосредоточены лишь на личной выгоде, было ужасно… Дженни казалось, что теперь у нее вообще ничего не осталось. И никого. И снова ей подумалось, что она едва не полюбила этого эгоиста.

Как-то давно ей приснилось, будто она бежит через большое поросшее вереском поле и вдруг, совершенно неожиданно, останавливается. И вовремя! Перед ней, прямо у ее ног — обрыв! Если бы она сделала еще хоть один шаг, то очутилась бы внизу.

В ее случае надо было говорить «пусть она лежит». А что… Не окажись Дженни случайно за гардинами в классной комнате, тоже упала бы с обрыва. Но все обернулось иначе. Она спаслась и теперь должна бежать.

Глава 10

Когда ужин наконец закончился, Дженни пожелала всем спокойной ночи. Последнее пожелание тем, кто собрался в этой комнате. Если эти люди еще когда-нибудь с ней встретятся, все будет совершенно иначе. А может, они никогда больше не встретятся. Кто знает… Дженни медленно поднялась в свою комнату и закрыла дверь. Захотелось сразу же запереть дверь. Но, подумав, она сказала себе, что не должна делать ничего, отличавшегося от ее обычного поведения… Ничего такого, что могло бы насторожить: «Почему она это сделала?» Дверь осталась незапертой. Впрочем, это ничего не меняло: никто не придет проверять, заперлась она или нет.

Выждав немного, Дженни сняла платье и убрала в огромный, мрачный шкаф, полностью занимавший одну стенку комнаты. Платье Дженни выглядело в нем жалким и одиноким. Такой огромный шкаф, и только это кружевное черное платьице, и еще только юбка на каждый день и темно-серый костюм, который она надевала по воскресеньям. В таком обширном шкафу поместилась бы и сотня всевозможных нарядов. Дженни иногда любила воображать, что в нем висят наряды для любого случая: строго-элегантные и легкомысленно-веселые. Но сегодня ей было не до грез.

Повесив на плечики кружевное платье, Дженни стала обдумывать, что возьмет с собой. Разумеется, серый костюм: он новый, пригодится. Она наденет шелковую блузку, а другую возьмет с собой. Ну и, конечно, щетку для волос и гребешок; зубную щетку и пасту; полотенце для лица; мыло и щеточку для ногтей. У Дженни был небольшой чемодан, еще со школьных времен. В нем поместятся все те вещи, которые она наметила и еще шелковая блузка, пижама и две пары чулок. Но больше ничего в чемодан не войдет. Даже смена нижнего белья. Не стоит и пытаться. Пожалуй, можно еще распихать по краям полдюжины носовых платков. И это все!

Закончив укладывать чемодан, Дженни увидела маленькую Библию, принадлежавшую ее матери. С ней Дженни расстаться никак не могла. Маленькая книжица скрылась под пижамой. Дженни закрыла чемодан и положила его на стул у окна. Как быть с выходными туфлями? Их придется оставить, так же как и две другие пары — обычные туфли и уличные. Нет, эти две пары надо взять. Вдруг промокнут ноги и даже не во что будет переобуться. Дженни завернула их в бумагу, уложила, почувствовав себя более защищенной. Но даже в этот момент ее не покидала горькая досада из-за того, что придется оставить пару атласных маленьких туфелек, в которых она была в тот вечер. Конечно, их брать ни к чему… Совсем ни к чему!

Решено! Но это самые красивые туфли, из тех, что у нее были, и, возможно, она никогда их больше не увидит.

Эти туфли достались ей от Хизер Петерсон, а та, в свою очередь, получила их от своей кузины, но обнаружила, что они ей чудовищно малы и она не сможет их носить, иначе рискует стать инвалидом.

Дженни держала туфли в руке. Они были такие красивые и, должно быть, дорогие! Кузина Хизер Петерсон была богата и купила эти туфли в Париже. Они были великолепной формы, изумительно сидели на ноге и к тому же их украшал маленький бриллиант, помещенный так искусно, что нога казалась меньше. Дженни понимала, что брать их с собой глупо. Нельзя потакать своим капризам! Побег — дело серьезное, нельзя переживать по поводу каких-то туфель, пусть даже и очень красивых, пусть даже у тебя никогда больше не будет такой прелести… Дженни поставила туфли в большой шкаф и решительно закрыла дверь.

Время тянулось медленно. Дженни уже была готова двинуться в путь. Она не знала, куда идти, но понимала, что уходить нужно дождавшись удобного момента. В полночь все звуки в комнатах прекратились. Дом совсем затих. Это был старинный дом — самое начало семнадцатого века. Мысли Дженни невольно переключились на его историю.

Красивый молодой человек когда-то построил этот дом для своей прелестной жены. Ричард Форбс и его жена Джейн…

Дженни всегда хотелось знать, называли ее этим именем или оно было, как и ее собственное имя, превращено в Дженни. Ей нравилось так думать, хотя ее собственное полное имя было не Джейн, а Дженнифер. Тем не менее устанавливалась какая-то связь. Ричард Форбс и Джейн были ее предками. Их портреты висели на почетном месте в холле.

Их сын и его жена на портретах, написанных спустя полстолетия, выглядели старыми в сравнении с ослепительно юными родителями. Портретов было много. Некоторые из них написаны известными художниками. У Дженни сильно забилось сердце, когда представила себе, что она не найденыш, не внебрачный ребенок, а законная наследница всех этих древних Форбсов. Она должна была уйти, но что-то в душе ее говорило: «Я вернусь!» И она верила: ее внутренний голос говорил правду. Она еще вернется!

Дженни выключила свет и решила ждать в темноте. Очевидно, она все-таки задремала, потому что, вздрогнув, проснулась. Стало заметно холоднее. Дженни зажгла свет и посмотрела на свои часы. Она не носила их открыто, потому что часы были семейной реликвией: подарок отца ее матери. Во всяком случае, так сказала Гарсти, хотя каким образом Гарсти это узнала, Дженни понять не могла.

Ими уже давно не пользовались, но и спустя столько лет, они с безукоризненной точностью показывали время. Часы были на длинной и тонкой золотой цепочке.

Дженни открыла ящик комода и вынула приготовленные заранее вещи: перчатки, черную шляпку и сверток с двумя парами туфель. Она надела шляпку и положила перчатки в карман темно-лилового пальто, которое тоже уже вынула из шкафа. Наверное, в нем будет жарковато, оно слишком плотное для этого времени года, но неизвестно, какая погода будет дальше. А пальто совсем хорошее, куплено прошлой зимой. Она помнит, как они с Гарсти покупали его во время январской распродажи. Оно стоило больше чем Дженни собиралась потратить, но Гарсти ее уговорила: «Оно послужит тебе много лет, и ты всегда будешь в нем хорошо выглядеть».

Дженни взяла сумочку и посмотрела на стул у окна, где лежал чемодан, накрытый стеганым покрывалом.

О нет! Она не может оставить комнату в беспорядке.

Нужно накрыть кровать покрывалом и прибраться. Затем она взяла свой чемодан, сверток с туфлями привязала к ручке чемодана, чтобы освободить левую руку для сумочки. Дженни задержалась на пороге и оглядела комнату.

Полный порядок. Теперь она может идти.

Дженни подняла руку, в которой была сумочка, и выключила свет. Если плотно закрыть дверь, никто не подойдет к комнате раньше половины восьмого, и если даже они начнут искать, в ее распоряжении целых семь с половиной часов. Дженни ощупью дошла до лестницы и стала осторожно спускаться.

Это было похоже на погружение в темные, глубокие воды. Но темнота не пугала Дженни, напротив, она подбадривала ее. Ведь сквозь эту темноту на нее смотрели с портретов прежние обитатели дома, люди ее крови, носившие одинаковое с ней имя. Это придавало ей чувство защищенности. Пусть она не знала, куда попадет и что будет делать, зато она теперь знала, кто она. Она не была больше незаконнорожденным найденышем, взятым на воспитание из милости. Она Дженни Форбс, и этот дом, и эти портреты принадлежат ей.

Когда Дженни дошла до половины лестницы и остановилась на площадке, из-за облака появилась луна. Фасад дома выходил на юго-восток. Было полнолуние, и лунный свет проник сквозь окна над дверью и по обе стороны от нее. Свет был ярким, и под ним портреты словно оживали. «Они прощаются со мной, — подумала Дженни. — Но я вернусь». Задержавшись на лестничной площадке, она смотрела на портреты. Некоторые из них можно было, приглядевшись, рассмотреть, а другие просто казались тенями. Лунный луч ярко осветил висевший внизу, в холле, портрет, который ей особенно нравился. Леди Джорджина Форбс. Портрет кисти знаменитого художника, написанный в год Крымской войны. Леди Джорджина в подвенечном платье, с цветами в волосах, счастливо улыбающаяся. Прошло сто лет, а она все еще была прекрасной, не омраченной ни старостью, ни печалью. «Прощайте, прапрабабушка! Когда-нибудь я вернусь!»

Глава 11

Молодой человек наслаждался быстрой ездой. Ночь была великолепная, она радовала красотой и бодрила свежестью.

Луна совсем вышла из-за облаков. Он предпочел бы вообще выключить фары и ехать в лунном свете, заливавшем землю. И тут же печально покачал головой. В мире так много соблазнов, но… нельзя! Не потому, что желание было невыполнимым, а просто потому, что мы воспитаны в обществе, полном ограничений и жестких норм, которые в конце концов загоняют человека в угол. Он даже засмеялся, представив на миг, что творилось бы в мире, если бы каждый поступал так, как ему заблагорассудится. Если вдуматься, то никто никогда не был свободен. Каждая эпоха имеет свои ограничения — личные, политические… какие угодно. Человек воспитан в соответствии с определенными нормами морали и обязан их придерживаться, а если позволит себе их нарушить, то плохо кончит. Каждое поколение создает свои собственные правила, а поколение, следующее за ним, эти правила исправляет. То, что совершенно неприемлемо для одного поколения, становится нормой для следующего. Ну и так далее…

Он любил ездить один, и особенно ему нравилось ездить ночью. Если держаться подальше от оживленных дорог, то после полуночи уже вряд ли кого встретишь.

Его план был таков: подъехать поближе к Элингтон-хаусу и в оставшуюся часть ночи подремать на заднем сиденье.

А утром, когда откроется столовая в деревенской гостинице, он позавтракает и будет действовать по наитию, в зависимости от того, как сложится ситуация. Ему хотелось осмотреть дом и портреты. Очень хотелось… В конце концов, если в доме живут приличные люди, они не станут возражать. Он ведь ни на что не претендует и не собирается претендовать. Просто, он их родственник, хоть и дальний.

Ему в руки попали некоторые документы об этом доме и о давних его обитателях. Вполне естественно, что ему захотелось приехать и посмотреть на родовое гнездо.

Он сделал крутой поворот — как раз около мирно спящей деревни, — и перед ним открылась ровная прямая дорога. И вдруг совершенно неожиданно на ней что-то появилось. Но минуту назад дорога была совершенно пустынна, а сейчас на ней что-то чернело. Что-то? Нет, кто-то! Он резко затормозил.

Этот кто-то оказался девушкой, стоявшей посередине дороги, в одной руке она держала чемодан, а другой махала ему, призывая остановиться. Он, нахмурясь, выглянул из окна машины.

— Так делать нельзя!

— Но я хотела, чтобы вы остановились.

— Зачем? — отрывисто спросил он. Мгновение назад он не был уверен, что тормоза вовремя сработают, к тому же дорога была узкой.

Девушка обошла машину спереди и приблизилась к двери со стороны водителя. В тот момент, когда незнакомка пересекала освещенный участок дороги, Ричарду удалось ее рассмотреть. Она была молодой и очень бледной, а может быть, так показалось в свете фар. Девушка подошла ближе к окошку.

— Пожалуйста!.. Вы не могли бы меня подвезти? — спросила она.

Негодование его вмиг исчезло.

— Куда вы хотите ехать?

— Не знаю… Мне все равно куда.

— Вы что, сбежали?

Это было совершенно очевидно. И как прикажете поступить, если незнакомая девушка просит ей помочь?

— Вы убежали, не так ли? Почему? — Он совсем не то собирался спросить.

Луна осветила ее лицо. Оно было грустным и утомленным. Под глазами обозначились темные круги.

— У меня не было другого выхода, — ответила она очень серьезно. — Правда не было.

Так могла бы ответить любая девушка, которая поссорилась со своими родителями или у которой какие-то неприятности в школе.

— Почему? — снова повторил он.

Она подошла еще ближе и понизила голос почти до шепота.

— Я не могу вам сказать. Вы мне не поверите.

— А вдруг поверю?

Дженни раздумывала. Все это время он был в тени, она не видела его лица. Как можно довериться человеку, которого даже не видишь?

— Вы могли бы выйти из машины на минутку, — быстро переведя дух произнесла она.

— Зачем это вам?

Голос у него приятный, но ей необходимо было видеть его лицо.

— Я хочу понять, можно ли вам доверять, — ответила она.

— Вы полагаете, что этого будет достаточно?

— О да, мне надо только вас увидеть, — уверенно произнесла она.

Не говоря больше ни слова, он открыл дверцу, вылез наружу и прислонился спиной к машине.

— Ну вот он я, смотрите. Смотрите как следует и решайте.

— Вообще-то решать вы должны, не так ли?

Они стояли, глядя друг на друга в ярком и чистом лунном свете. Он услышал, как она вдруг судорожно, словно бы с трудом вздохнула.

— Кто… кто вы?

— Меня зовут Ричард Форбс.

— Ричард Форбс… — повторила девушка еле слышно.

— Да, так меня зовут.

Дженни стояла неподвижно. Невероятно! Но тем не менее это случилось! Чудеса иногда происходят, и одно из них довелось увидеть ей. Лунный свет падал прямо на его лицо, и Дженни увидела перед собой точную копию портрета Ричарда Форбса, построившего Элингтон-хаус. Правда, у Ричарда Форбса на картине были длинные вьющиеся волосы и совсем другая, нарядная одежда, а не дождевик и модные широкие брюки. Но это было то же самое лицо, та же лукавая искорка в глазах и чуть насмешливый изгиб рта. Но через миг смешинка во взгляде исчезла, Форбс стал очень серьезным.

— Почему вы на меня так смотрите? — спросил он.

— Потому, что видела вас раньше, — ответила Дженни.

— Где? Когда? — сам он видел ее впервые и готов был поклясться в этом.

— Всю свою жизнь. Вы — портрет в холле… портрет Ричарда Элингтона Форбса.

Теперь у него перехватило дыхание.

— Но меня действительно так зовут!

Он увидел, как вспыхнуло ее лицо, вернее, догадался, потому что в лунном свете все казалось черно-белым.

А ее щеки стали чуть менее бледными…

— В самом деле? — спросила Дженни, и он уловил дрожь в ее голосе.

— Да. А вас?

— Я Дженни Форбс. Я из Элингтон-хауса.

Впервые в жизни она назвала себя Дженни Форбс…

Да впервые! До этого момента она была Дженни Хилл.

Но теперь все иначе. Она теперь не только дочь Дженнифер Хилл, но также и дочь Ричарда Форбса… Ричарда Элингтона Форбса. Она была их законной дочерью. Дженни подняла голову и, посмотрев в глаза молодого человека, снова произнесла его имя.

Что-то в прямом взгляде этой девушки тронуло его.

— Я не понимаю, — озадаченно пробормотал он. — Я думал, что сыновья в этом доме уже взрослые, а дочери… они ведь еще совсем крошки, не так ли?

— Да. Я не из этой семьи. Я дочь Ричарда Форбса, который был убит в начале войны. Они сказали, что он не был женат на моей матери. Она болела, потому что ее сильно контузило во время воздушного налета. Это произошло в тот же день, когда был убит мой отец. После контузии она не могла разговаривать и приехала сюда к Гарсти…

Дженни говорила, по-прежнему глядя ему в лицо. Он никогда не видел таких искренних доверчивых глаз.

— Гарсти раньше была гувернанткой моей матери, — " продолжала Дженни, — и моя мать приехала к ней потому, что это был ее единственный дом… Другого у нее не было. Никто не знал, что Ричард Форбс был женат на моей матери. Я узнала об этом только вчера вечером.

— Что вы узнали?

Дженни опустила на землю свой чемодан. Она протянула к нему руки, сжимавшие маленькую потертую сумочку.

— Вы мне не верите? Я говорю правду, и рассказываю все это только потому, что вы Ричард Форбс. Я бы не сказала никому… ни за что не сказала бы… Но вам можно!

Вы не такой, как все!

Эти слова тронули его, причем очень сильно. Он почувствовал, как каждый нерв в его теле отозвался на них.

А она ведь права… Между ними существовало глубокое родство… сходство и нечто большее, чем сходство, — единая суть. В этом и заключалось отличие от других, которых она только что упомянула.

— Вам я скажу… потому что вы Ричард Форбс, — снова заговорила она. — Я была наверху в классной комнате.

Туда вошел Мэк, а потом его мать.

— Это старший сын?

— Да. Я сидела на подоконнике за гардиной. Свет в комнате был выключен. Я плакала и не хотела никого видеть и не хотела, ну и… чтобы меня видели тоже… Так о чем я говорила?

— Мэк вошел в классную комнату, — очень серьезным тоном напомнил он.

Она кивнула.

— Да. Я решила, что он пришел повидать меня, но я этого не хотела и сидела не шевелясь за гардиной. Думала, он сразу уйдет. Но тут в комнату вошла миссис Форбс, закрыла дверь и они начали разговаривать. Она спросила:

«Что ты хотел мне сказать, Мэк?» И он ответил: «Хорошо, я объясню. Я узнал об этом неделю назад». Потом он сказал: «Это касается Дженни. Ее отец был женат на Дженнифер Хилл». «Что ты имеешь в виду?» — спросила миссис Форбс. И он ответил: «Я говорю о Дженни!» Миссис Форбс рассердилась… Ужасно! Крикнула: «Ты говоришь ерунду! Не было никакой женитьбы!» На что Мэк возразил:

«Была. Я не прошу тебя верить мне на слово. Я видел свидетельство в Сомерсет-хаусе!»

— Что?! — воскликнул молодой человек.

Теперь, когда Дженни сказала все, ей стало легче и спокойнее. Как после грозы.

— Они продолжали разговор, — снова стала рассказывать Дженни. — Было письмо от моего отца. Гарсти сказала мне об этом перед смертью. Она сказала, что письмо лежит в шкатулке. И еще она сказала, что в этом письме мой отец называл мою мать женой. Гарсти не читала письма, только последнюю строчку, но сохранила его для меня.

Бедная Гарсти! Она так меня любила… и была ко мне так добра! Она не была уверена в том, что мои родители поженились, но не захотела ничего выяснять, потому что боялась, как бы меня у нее не забрали. Вот так… Вы не знаете Гарсти. А знали бы, сразу бы поняли, какая она хорошая.

Она умерла десять дней тому назад, и я переселилась в Элинггон-хаус — заниматься с девочками. Поэтому я и оказалась в классной комнате. А после… я подождала, пока они все уснули и убежала.

Пауза длилась очень долго. Дженни стояла и ждала, что он решит. Молодой человек понимал: теперь уже все вряд ли кончится тем, что он просто подвезет ее туда, куда она попросит. Он был уверен в этом. Легкое приключение в пути оборачивалось чем-то серьезным. Брови его сдвинулись.

— Куда вы хотите ехать?

— Мне все равно, — не раздумывая ответила Дженни. — Лишь бы подальше отсюда.

— У вас есть деньги?

— О да, почти десять фунтов. Я думала на них устроиться где-нибудь в коттедже и поискать какую-нибудь работу… присматривать за детьми или давать уроки. Я люблю детей.

— Послушайте! — неохотно произнес молодой человек.

Он и сам был удивлен, насколько ему не хотелось это говорить. — Послушайте, а не лучше ли вам вернуться и предпринять более разумные шаги? Раз вы дочь Ричарда Форбса, они будут обязаны вас признать, и это избавит вас от лишних выяснений.

Дженни, вся сразу сжавшись, чуть отпрянула, но потом, собравшись с духом, произнесла:

— Этого я не могу сделать…

— Это почему же?

Дженни судорожно вздохнула.

— Я не могу! — Щеки ее стали темнее — видимо, из-за вспыхнувшего румянца.

— Но это самый разумный выход.

— Не могу я. О, вы не понимаете!

— И не смогу понять, если вы мне не объясните.

— Не могу вернуться потому, что слышала все слова Мэка, а он сказал, что в данной ситуации лучшим выходом будет его женитьба на мне. Так и сказал! А когда его мать решительно заявила: «Нет… нет!» — он засмеялся в ответил: «Уж не думаешь ли ты, что я так рвусь жениться на нашей бедняжке?!» И потом стал говорить такое… противно и повторять. Он сказал, что женится на мне, а про моих родителей они ничего мне не скажут. Если когда-нибудь все станет известно, что, конечно, нежелательно, но все равно уже ничего нельзя будет поделать… «Они не знали», и я не знала… А когда он женится, все это уже не будет иметь значения. И еще он добавил: «Я останусь благородным кузеном, который женился на бедной родственнице, на бездомной бесприданнице, да еще незаконнорожденной».

" Дженни закончила говорить. Пожалуй, если бы ее рассказ прерывался слезами и бурными рыданиями, это не выглядело бы так убедительно. Ричард не сомневался, что она говорит правду. Его охватило такое бешенство, что он с трудом подавил его.

— Садитесь! — коротко сказал он. — Нам лучше поскорее отсюда убраться.

Глава 12

Они ехали молча. Ему нужно было справиться со своим гневом, и это было непросто. Собственно говоря, это оказалось удивительно трудно. Удивительно? Да, именно так. С чего это его обуял такой гнев из-за этого Мэка?

Характер у Ричарда был действительно вспыльчивый, но это очень редко прорывалось наружу… с тех пор как он научился себя контролировать. Дженни сидела совсем тихо.

Как хорошо, что она не болтает… Он тут же на себя разозлился за такую мысль. Ясно же, что такая девушка не станет зря болтать. К своему удивлению, он вдруг перестал злиться. Почему? Что он вообще знал о ней? Как он мог быть уверенным в том, что она сделает или не сделает? Ответ был однозначен. Он знал и был уверен. И она знала уже, каков он. Действительно, между ними было некое родство и даже нечто большее. Задумавшись, он продолжал молча крутить руль.

Дженни тоже не произнесла ни слова. Все казалось ей вполне естественным, ведь когда снится сон, ты не удивляешься тому, что там происходит… Чемодан она поставила на заднее сиденье. Машина была удобной. Она все-таки везучая, вдруг нашла кузена. Дженни казалось, что она знала его всегда. Странно, конечно, но, если вдуматься, не так уж и странно. Мало ли что в жизни случается…

Проехав три-четыре мили, он чуть повернулся в ее сторону и спросил:

— Что же вы собирались делать?

— Сначала идти, сколько хватит сил. Очень хотелось уйти подальше, потому что они будут меня искать. Им же больше ничего не остается. А потом… Решила поселиться в каком-нибудь коттедже, а потом поискать работу.

В душе он ужаснулся ее наивности. Она уже что-то говорила про коттедж. Он только сейчас вспомнил.

— Вас так никто не примет, — сказал он.

— Не примут?

— Во всяком случае, респектабельные люди — точно..;

Люди вашего круга.

— О!.. Вы уверены?

— Более чем.

— И что же мне делать? — спросила она, немного помолчав.

— Я как раз собираюсь пожить у своей тети. Она прекрасный человек. Мой отец и мать были убиты во время воздушного налета. Тетя — она не из Форбсов — позаботилась обо мне. Вам она понравится. Иначе и быть не может! Ее зовут Кэролайн Дэйнсворт.

— Не покажется ли ей диким, что вы вдруг приведете к ней меня? — спросила Дженни.

— Нет, как только она вас увидит, то все поймет, — он был совершенно уверен, что так и произойдет, и только позднее сообразил, насколько странным было его предложение.

Дженни серьезно посмотрела на него.

— Вы уверены?

— Абсолютно! — ответил он таким небережно-естественным тоном, что сомневаться не приходилось.

Дженни вздохнула, вдруг почувствовав ужасную усталость. И невольно подумала о том, как далеко ей удалось бы уйти с чемоданом, пусть даже и небольшим? Она откинулась на спинку сиденья, и ей стало вдруг легко и спокойно. Ричард Эллингтон Форбс… Так же звали ее отца…

Этому человеку можно довериться. Он о ней позаботится… ей не нужно больше ни о чем волноваться… Дженни заснула.

Ричард ехал всю ночь. Он взял на себя ответственность за эту девушку, а это дело нешуточное. Ситуация очень серьезная. Слов нет, любой мог бы сказать, что это не его дело. В сущности, она никакая ему не родственница.

Целый век прошел с тех пор, как леди Джорджина была запечатлена на портрете в подвенечном наряде. Он знал об этой картине по фотографии в альбоме отца. Фотография была очень хорошая, и ему захотелось взглянуть на оригинал. И тем не менее мчался теперь прочь от Элингтон-хауса со всеми его родовыми портретами.

Дженни… Он думал о Дженни. Эта незнакомая девушка почему-то сразу стала ему близка. Обычно такое возможно, когда человека знаешь несколько лет.

У леди Джорджины было два сына: Джордж и Стивен.

Предком Дженни был Джордж, а сам Ричард был потомком Стивена. Говорят, братья вечно ссорились между собой по разным поводам и наконец окончательный разрыв произошел из-за девушки. Она была помолвлена с Джорджем, а потом бежала со Стивеном. Скандал был грандиозным, и пути братьев разошлись навсегда. Стивен и Сусанна Крикшенк прожили долго и счастливо в имении, унаследованном им от матери. Джордж женился на богатой, но болезненной девушке, с которой прожил ни так ни сяк — без размолвок, но и без особого счастья. Единственным ее достоинством было солидное наследство, вот и все. Братья никогда не встречались и так и не помирились. И потомки их не общались вовсе. Почему отец вдруг решил вернуться к самому началу рода и наречь сына Ричардом Элингтоном Форбсом? Этого не знал никто, и уже не узнает. Ричард Элингтон Форбс был сыном того Ричарда, который женился в свое время на единственной дочери эсквайра Джона Элингтона. Этот брак положил начало богатству и традиционному в семьях предков супружескому счастью. Портрета этого счастливчика не осталось.

Портреты появились, начиная с его сына Ричарда Элингтона Форбса, который и построил Элингтон-хаус. Вот что примерно было известно Ричарду про его предков. Странно, что он и сам оказался эдаким «анахронизмом», будучи названным в честь первого Ричарда Элингтона Форбса. Эти мысли роились в его голове, пока за окошком пролетали одна за другой бесконечные мили.

Потом мысли его переключились на Дженни, поскольку он вез ее к сестре своей матери, Кэролайн Дэйнсворт, которая стала ему второй матерью. Конечно, это будет полнейший сюрприз, но что поделаешь… Кэролайн поймет.

Он взглянул на Дженни, которая безмятежно спала — совсем как ребенок. Ричард сам был удивлен нахлынувшей на него нежности. Очевидно, потому, что ему просто не приходилось раньше видеть спящих девушек, только бодрствующих и чем-либо занятых. Дженни спала крепко, положив ладони на сумочку. Ричарду казалось, что она сейчас находится где-то совсем в другом месте. Интересно, где она и что ей снится?

Вдруг Дженни улыбнулась, и глаза ее чуть открылись: она смотрела на что-то, чего он видеть не мог. Потом она снова закрыла глаза, губы ее шевельнулись и произнесли его имя: «Ричард Элингтон Форбс». Но почему он решил, что это его имя? Так же звали ее отца и первого Ричарда Элингтона Форбса, который женился на Джейн и построил Элингтон-хаус.

Дженни, продолжавшей сладко спать, снилось, что она летит. И не одна. С ней был кто-то, заботливо ее оберегавший — это его сильная рука поддерживала ее. Если он отпустит ее — Дженни упадет… упадет на землю и разобьется. Но он не отпустит. Дженни, чувствовала себя в полной безопасности и была совершенно счастлива. Она не могла видеть того, кто ее поддерживал, но знала, кто это.

Ричард Элингтон Форбс… Ей ничто не грозит, потому что он рядом с ней. Дженни полуоткрыла глаза и произнесла его имя. Затем сон снова ее окутал, сомкнул ее веки. Летели часы и мили…

Глава 13

Все это очень странно — ехать ночью со спящей девушкой. Он испытывал чувство потрясающей духовной близости, абсолютно безосновательное. Это было одно из тех ощущений, о которых нельзя говорить, потому что стоит только о нем заговорить, оно исчезнет.

Ему припомнилась строка: «Растаял в воздухе, как радужные брызги в струе бегущего ручья».

Он не знал, какому поэту принадлежат эти слова, но, казалось, нечто подобное произойдет и с его чувством, если он когда-нибудь о нем заговорит. Зато если он никому не скажет о своих переживаниях, их очарование останется с ним навсегда.

Ричард ехал и ехал. Миля за милей… миля за милей…

Час… два часа… три.

Он, конечно, не мог заявиться к Кэролайн до рассвета и прямо с порога брякнуть: «Я тут привез тебе одну девушку!» Это было бы слишком… Даже Кэролайн не поймет.

Он свернул с дороги на Хэйзлдон-Хиис. Было начало четвертого. Он решил и сам поспать до семи часов, а потом можно ехать и к тетиному коттеджу. До этого момента Ричард не чувствовал сонливости, но вдруг сон буквально навалился на него. Как только Ричард свернул на широкую, наросшую травой обочину и выключил двигатель, сон сморил его. Он даже не заметил, как уронил голову. Ричард спал очень крепко, но через несколько часов вдруг словно что-то его толкнуло, он поморгал и огляделся.

Чего-то не хватало. Нет… кого-то… Дженни!

Ричард мгновенно пришел в себя. Когда он заснул, Дженни была в машине. Он вполне был в этом уверен.

Но тогда куда же она подевалась? Ричард открыл дверцу и вышел. В этот момент он заметил на заднем сиденье чемодан Дженни. Сердце Ричарда радостно екнуло.

И тут он увидел саму Дженни. Она шла через заросли вереска, полосой тянувшиеся слева вдоль дороги. Шла с таким сияющим видом, как будто в мире вообще не существовало никаких зол и бед. Волосы ее развевались на ветру, глаза сверкали. Заметив его, она помахала рукой.

— Здесь есть восхитительное место, — крикнула она, — как раз за теми деревьями! Вы, наверное, решили, что и убежала?

Именно так он и подумал, но признаваться не собирался.

— Подумали-подумали! — засмеялась Дженни.

Она подошла к машине и села на свое прежнее место.

— Я так чудесно поспала, — сказала она. — Большое спасибо!

Ричард не знал, за что именно его благодарят.

— За что?

— О-о! За все! Скажите, теперь мы уже близко от дома вашей тети?

— Да, совсем близко. Если вы не возражаете, я поднимусь к пей первым и все объясню.

— Возможно, она будет против?

— Нет, если нормально все объяснить. Предоставьте это мне.

Какое-то время они ехали молча. За пологим холмом они свернули и въехали на деревенскую улицу, выглядевшую еще совсем сонной.

— Половина седьмого, — сказал Ричард. — Очень хорошо.

— Это здесь?

— Третий дом слева. У тети замечательный сад… Подождите, сейчас я достану ключ.

Он подъехал к калитке. Перед коттеджем был сад, полный осенних цветов: астр, подсолнечников, флоксов, бархатцев — всевозможных сортов и расцветок.

— У моей тети талант! К чему ни притронется — все цветет и благоухает, — сказал Ричард.

Он обошел машину и открыл дверцу со стороны Дженни.

— Скорее выходите и сразу к дому, чтобы миссис Мерридью вас не увидела.

Выходя из машины Дженни спросила:

— А почему она не должна меня видеть?

— Потому, что она обожает делать из мухи слона, — усмехнулся Ричард.

Он взял Дженни за руку, и они побежали к маленькому крылечку, сплошь увитому пурпурными цветами клематиса.

Ричард наклонился, чтобы вставить ключ, и у него возникло ощущение, будто он привез Дженни домой, а не в гости.

Дженни же испытывала совсем иные ощущения. Несмотря на эти манящие, притягивающие взгляд веселые цветы, она была напугана. А вдруг она не понравится тете Ричарда? «О, так не должно быть!» — сказал внутренний голос. Но почему, собственно говоря, не должно? У Дженни вдруг защемило сердце. Как будет ужасно, если тетя Ричарда ее не примет! При всей своей юной неискушенности Дженни прекрасно понимала, что появление ни свет ни заря племянника, которого тетя очень любит, вместе с девушкой, которую она совсем не любит, ибо ни разу в глаза не видела, вряд ли ее обрадует. Глупо рассчитывать на то, что она будет этим довольна.

Дверь открылась, и они очутились в темном коридоре.

Ричард шел впереди, уверенно, как будто это был его дом.

Дженни подумала, что, в сущности, это и был его дом.

В конце коридора поднималась вверх лестница. Ричард открыл дверь в какую-то комнату, где тоже было темно, так как задернутые занавески не пропускали яркого солнечного света.

— Вам что-нибудь видно? — спросил Ричард и взял ее за руку.

Дженни крепко ухватилась за его ладонь. Ей было страшно. Очень страшно. Почувствовав, как дрожат пальцы Дженни, Ричард и сам разволновался.

— Здесь вам нечего бояться, дорогая, — неожиданно для себя произнес он.

Дженни держала его руку так крепко, как будто боялась выпустить.

— Дженни!.. — ласково сказал Ричард. Она взглянула на него, и он увидал, что глаза ее полны слез.

— Я… я ей понравлюсь? — шепотом спросила она.

Ричарду захотелось крепко-крепко ее обнять, чтобы она наконец перестала дрожать. Конечно это было бы форменным безумием, ведь они знакомы всего несколько часов…

— Дженни, — сказал он, — успокойтесь, вам нечего бояться. Кэролайн — сама доброта! Я не преувеличиваю.

Сейчас я пойду расскажу ей о вас. Вы пока посидите тут.

Вот очень удобное кресло.

Ужасно, что придется ждать! Дженни выпустила его руку и села. Она слышала, как Ричард поднялся вверх по лестнице, а потом послышались два голоса. Какое это мучение — сидеть в темной комнате и ждать. Нет ничего труднее…

Наконец послышались шаги, а вслед за ними другие, не такие быстрые и легкие. Дженни встала с кресла. Сердце билось так сильно, что стало трудно дышать. Вошла высокая женщина.

— Дорогое дитя!.. — быстро заговорила она. — О господи! Какая здесь темень! Погодите минутку, сейчас станет светло. Ричард просто не сообразил! Ай-ай-ай, оставил вас в такой темноте одну! Минутку… — Она прошла в дальний конец комнаты и раздвинула занавески. На свету стало видно, что они из яркого, веселого ситца и на светло-зеленой подкладке. Окно выходило в сад. Вид сада успокаивал. Яблони все еще были усыпаны плодами; радовал глаз широкий бордюр из разных цветов, небо было ярко-голубым, и сияло солнце.

Быстро повернувшись, женщина подошла к Дженни.

Она была на полголовы выше, чем Дженни, седые волосы вились благородными волнами, и эти волны сейчас распадались привольными прядками. Дженни сразу обратила на это внимание и почти успокоилась. Она вспомнила, что даже в половине седьмого утра никто никогда не видел миссис Форбс непричесанной. Совершенно очевидно, что Кэролайн Дэйнсворт сразу вскочила с постели и задержалась только для того, чтобы набросить халат, светло-голубой, как и ее глаза.

— Дженни, — произнес Ричард с гордостью. — Это Кэролайн!

— Конечно Кэролайн! А кто же еще? Ричард, если хочешь чем-то помочь, поставь, пожалуйста, чайник. И еще есть печенье — синяя жестяная банка на полке. А теперь — кыш! Ты нам пока здесь не нужен.

Когда он вышел, Кэролайн закрыла дверь и вернулась к Дженни, которая продолжала выжидающе стоять. Она чувствовала себя такой одинокой и никому здесь не нужной… Но это чувство мгновенно исчезло: глаза Кэролайн улыбались, и она ласково сжала обе ладони Дженни, холодные как лед.

— Дитя мое, что с вами? — спросила она, и Дженни заплакала. Но тут же почувствовала, как ее обняли ласковые руки.

— Милая моя девочка! Не надо сдерживаться. Лучше все выплакать! Вам здесь нечего бояться. Я позабочусь о вас. И Ричард тоже. Плакать, право, не о чем. Совсем не о чем! Но вы поплачьте, если хочется, вам сразу станет .легче.

Когда вас призывают плакать, плакать уже совсем не хочется. Коротко всхлипнув, Дженни остановилась.

— Со мной уже все в порядке, — дрожащим голосом сказала она.

— Очень хорошо! Идите сюда и садитесь. Я думаю, вы проголодались. Мы попьем чаю, и тогда вы сразу взбодритесь. Ричард довольно сносно справляется с приготовлением чая.

Они сели на зеленый диван, и Дженни снова посмотрела на сад. Он казался таким счастливым, таким безмятежным…

— Вы очень добры ко мне. Я не знаю, что вам рассказал Ричард.

Кэролайн слегка задумалась. Голубые глаза смотрели очень ласково, в углах губ затаилась улыбка.

— Он сказал, что так и не попал в Элингтон-хаус. Ричард давно мечтал там побывать, посмотреть на портреты и на прочие раритеты. Но, конечно, он не стал бы рваться туда срединочи. Впрочем, кто его знает, причуды мужчин довольно непредсказуемы. Как бы там ни было, он сказал, что хотел подъехать поближе и поспать в машине, а когда откроется гостиничное кафе, там позавтракать. А после, видимо, рассчитывал на сердечную встречу в родовом поместье Элингтонов. И это в воскресенье утром!

Воскресенье… Дженни казалось, что вчерашний вечер был очень давно, и с тех пор прошло невероятно много времени.

— Ричард сказал, — продолжала Кэролайн, — что, как только он все решил, посреди дороги возникли вы, с поднятыми руками, чтобы остановить машину.

Дженни почувствовала, что она должна все объяснить.

— Я была в отчаянии. Вначале чемодан не казался таким тяжелым, но с каждым шагом становился все тяжелее и тяжелее. Я поняла, что, если меня кто-нибудь не подвезет, я не смогу далеко уйти, и меня точно поймают. Я знала, что они обязательно кинутся на поиски.

Ричард вам сказал, кто я?

— Он назвал ваше имя… Сказал, что вы Дженни Форбс.

— Да, я Дженни Форбс, но до вчерашнего вечера я об этом не знала. Мне было известно, что мой отец — Ричард Форбс, а мать — Дженнифер Хилл, но я не знала, что они были официально женаты. Они держали это в секрете. Вы ведь знаете, была война. Мой отец погиб, а моя мать была сильно контужена во время бомбежки. Она не могла разговаривать. Ее отослали к Гарсти.

— Кто такая Гарсти?

— Она была гувернанткой моей матери. Домик Гарсти находится как раз напротив Элингтон-хауса. Когда приехали Форбсы — полковник Форбс унаследовал Элингтон-хаус, — миссис Форбс пришла поговорить с Гарсти. Потребовала, чтобы Гарсти немедленно уехала и забрала меня с собой. Но Гарсти не захотела.

Слова полились сами собой, и Дженни рассказала все.

О несчастном случае с Гарсти, о письме, которое написал отец ее матери, и о том, что письмо хранилось в шкатулке и что она искала письмо после смерти Гарсти, но не могла найти, потому что Мэк тайно проник в коттедж Гарсти и забрал его.

— Я сама слышала, как он это сказал. Если бы мне об этом рассказали, ни за что не поверила бы. Трудно поверить, что человек, которого вы давным-давно знаете, на такое способен, — правдивые глаза Дженни посмотрели прямо в лицо Кэролайн. — Просто невозможно поверить!

Но я сама слышала, как он это сказал. Понимаете, я сидела на подоконнике за гардиной, Мэк и его мать не знали, что я там. Мэк сказал ей, что он взял письмо, что отец там называет мою мать своей женой.

Кэролайн пристально посмотрела на девушку. Была ли Дженни действительно настолько наивна? И это в наше время! Просто невероятно!

— Он назвал вашу мать своей женой? Но… — Кэролайн запнулась. — Но, может быть, он просто о ней так думал? Из этого не следует, что они были женаты.

— Да, я понимаю. Об этом письме я узнала, когда Гарсти была при смерти. Я тогда подумала то же, что и вы. Но когда я пряталась там, за гардиной, Мэк сказал, что он был в Сомерсет-хаусе и сам видел дубликат свидетельства… они поженились за пять месяцев до гибели моего отца.

— О бедное дитя!

— Это грустная история, — продолжала Дженни. — Моя мать умерла вскоре после моего рождения, в ту же, ночь. Я много об этом думала, и мне кажется, что это было плохо для меня и для Гарсти, но не для них… не для моих родителей. Я думаю, они очень любили друг друга и снова соединились — в другом мире. Так что для них это не было печальным. Как вы считаете, — спросила Дженни, немного помолчав, — Мэк сжег это письмо?

— Трудно сказать, дорогая. Думаю, он поступит так, как лучше для него.

— Я тоже так думаю, — она тяжело вздохнула. — В общем это уже не так важно. Главное, что отец написал письмо и моя мать его получила. Это самое главное.

За дверью послышались шаги, и с подносом в руках вошел Ричард. На подносе стояли большие чашки, большой заварочный чайник, белый с золотом молочный кувшинчик и тарелка, полная печенья и аккуратно нарезанных ломтиков бисквита.

— Я ужасно проголодался, — заявил Ричард.

Дженни вдруг тоже почувствовала, что очень хочет есть.

Настроение ее улучшилось. Все нормально. Ей больше нечего опасаться.

Глава 14

Они как раз покончили с печеньем и бисквитом, причем Ричард допивал третью чашку чаю, когда в дверь постучали.

— О нет! — Ричард поспешно сделал последний глоток и поставил чашку. — Явиться в такую рань! Это просто неприлично. Сказать ей?

— Бесполезно, — засмеялась Кэролайн и повернулась к Дженни:

— Вероятно, это моя соседка, миссис Мерридью. Интересно, какой предлог она изобрела на сей раз.

Ну что ж, пойду открою.

Стук продолжался: три раза и пауза… еще три раза и снова пауза. Кэролайн очень хорошо знала, что за этим кроется: назойливое любопытство и упрямство. Она открыла дверь и сразу поняла — ее соседка успела заметить, что в дом явились еще более ранние посетители, чем она сама. Невысказанные восклицания витали, незримые, в воздухе: «Боже мой! Мистер Ричард вошел в дом вместе с девушкой! В такой ранний час… и не один, привел девушку?!»

У порога стояла миссис Мерридью с кувшинчиком в руке. Она была при полном параде, причесана и даже в шляпке. Небольшого роста, с маленькими серыми глазками, которые замечали все в пределах досягаемости и боялись упустить хоть что-то, что находилось за этими пределами. Она протянула кувшинчик и сразу начала речь, явно заготовленную заранее.

— О дорогая мисс Дэйнсворт, вы уж простите! У меня нет ни капли молока к утреннему чаю, а вы всегда так добры… Это все из-за моего проказника Тимми. Очень непослушный кот. Помните, я вам рассказывала, как ловко он сбивает крышку с бутылки с молоком, чтобы продемонстрировать, что хочет пить?

— Да, вы говорили.

— Он очень умен… и ловок. Но сегодня утром он толкнул слишком сильно, бутылка упала, и все молоко вылилось. Не могли бы вы дать блюдечко молока ему на завтрак… и, может быть, немного для меня — попить утром чаю…

Кэролайн не была подозрительной, но рассказ о проказах Тимми уже использовался раньше, и у нее зародились сомнения в искренности соседки… очень большие сомнения.

Миссис Мерридью переступила порог.

— Ваш племянник вернулся сегодня утром? И так рано, совсем рано…

— Да, вернулся. Входите, миссис Мерридью. У меня много молока.

— Он был один? — спросила миссис Мерридью, по-птичьи склонив голову набок.

— О нет! Он привез Дженни Форбс, она у меня погостит.

— Дженни Форбс? Кто она? У нас тут таких фамилий и не водится. По-моему, шотландская. Ах да, ведь это фамилия Ричарда… Какая же я глупая! Совсем безмозглая!

Она родственница?

— Думаю, это подходящее определение, — с привычным спокойствием и терпением ответила Кэролайн, имеющая долгий опыт общения с неуемной соседкой. — Во всяком случае, родня.

— О, просто поразительно!

Они дошли до кухни, находившейся в глубине дома.

— Лично я не была этим поражена. Правда, я не обладаю столь живым воображением, — не удержалась Кэролайн.

К счастью, миссис Мерридью восприняла это замечание как комплимент. Кэролайн не хотелось ее обижать.

Она вообще предпочитала мир. Правда, она чувствовала себя несколько неловко, так как Ричард не раз обвинял ее в том, что она готова платить за мир любую цену. Кэролайн поспешила в кладовую и взяла большой кувшин с молоком.

— Сколько вам? — спросила она. — У меня много молока.

— О, в самом деле?.. А вы знали, что эта девушка приедет?

— Дженни? Видите ли, такая вероятность была всегда.

Это было самое большее, что Кэролайн могла себе позволить в попытке скрыть истину. И все равно ей было неловко хитрить. Ну что же, хотя то, что она сказала, было не совсем правдой, но очень близко к правде. Ричард всегда умел делать сюрпризы.

— Они, вероятно, очень рано выехали, — заметила миссис Мерридью. — Очень рано. Вы даже еще не одеты!

Сама она была одета полностью. Собралась в рекордный срок; седые локоны аккуратно расчесаны, не то что у самой Кэролайн; надела чулки и туфли; придумала историю про Тимми, взяла кувшин для молока — и все это меньше чем за пятнадцать минут! Она, безусловно, молодец. Как ловко управилась!

— Да, — сказала Кэролайн. — Должно быть, я проспала. Мне пора пойти одеться.

— О да, конечно! Ухожу, ухожу!

Однако миссис Мерридью не ушла. Даже не взяла в руки наполненный кувшинчик. Она, наоборот, подошла еще ближе.

— И все же… такой ранний час, — произнесла она доверительным тоном. — Они… они не помолвлены?

У Кэролайн было две возможности: рассмеяться или рассердиться. Кэролайн предпочла первую.

— Не имею ни малейшего представления! — сказала она смеясь. — И мне бы и в голову не пришло их спрашивать!

Миссис Мерридью взяла наконец кувшин с одолженным молоком, но тут же снова поставила его на стол.

— О нет… нет! Я ничего не имела в виду… только… в такой ранний час… Я не могла не удивиться.

— Не думаю, что здесь есть чему удивляться, — сказала Кэролайн. — Но если хотите, мы можем войти в гостиную и спросить, почему они так рано выехали.

Миссис Мерридью поспешно подняла свой кувшинчик.

— О нет!., нет… Конечно нет! Вы очень меня выручили… И Тимми будет весьма благодарен. Больше не смею вас задерживать. Так опрометчиво с моей стороны… и вы, должно быть, хотите одеться…

Кэролайн проводила миссис Мерридью и закрыла за ней дверь. Затем вернулась в гостиную.

Молодые люди стояли у окна, разглядывая яблони и цветы. Когда вошла Кэролайн, они обернулись.

— Это была миссис Мерридью, — сообщила Кэролайн.

— Ну кто же еще! — раздраженно воскликнул Ричард.

— Да, она ужасно назойлива, и мне очень хотелось осадить ее, но это бесполезно. К тому же с соседями всегда приходится ладить. Наверное, миссис Мерридью и сама не подозревает, насколько она иногда навязчива.

Ну а теперь я должна подняться к себе в спальню и наконец одеться. Я долго не задержусь. Дженни, не хотите ли вы подняться вместе со мной? А ты, Ричард, пока поставь машину.

Глава 15

Мэг проснулась первой. Было очень рано, только половина шестого, и она не могла разбудить Джойс — надо было подождать хотя бы до четверти восьмого. Вообще говоря, она не должна была будить ее и в это время, тем более что вчера, после похода к няне, они поздно легли.

Джойс полагалось поспать хотя бы до половины восьмого, но это было слишком! Пятнадцать минут восьмого — и ни минуткой позже. Но можно попробовать что-то предпринять, чтобы Джойс проснулась раньше… Ведь никто не скажет, что это Мэг разбудила сестру, если она просто откроет ящик комода и потом резким толчком задвинет его обратно. Мэг попробовала этот трюк дважды, но Джойс продолжала спать. Это было ужасно досадно!

Вдруг Мэг вспомнила про Дженни. Что, если она тихонько откроет дверь детской, прокрадется к двери Дженни и войдет! А потом залезет в теплую постель Дженни. А Джойс?.. Если, проснувшись, она увидит, что Мэг нет, то здорово разозлится. Ну и поделом! Так ей и надо!

Мэг поднялась с постели, добралась на цыпочках до двери, потом преодолела коридор. Надо быть очень осторожной, пока не окажется в комнате Дженни. Нужно двигаться медленно-медленно, особенно у самой двери Дженни. Это очень трудно, но ничего, она справится с неодолимым желанием пуститься бегом!

Войдя, Мэг остановилась в половине ярда от двери и, очень осторожно закрыла ее, очень старательно, чтобы поплотнее. Мэг была так сосредоточена на двери, что не обратила внимания на кровать. А она была пуста, она была аккуратно застелена: пуховое стеганое одеяло и на нем ситцевое покрывало. Дженни не было… Мэг медленно подошла к кровати и положила руку на синие розы покрывала. Они были совершенно холодные. В кровати не осталось ни капельки тепла. Значит, Дженни встала очень-очень рано.

Мэг испугалась, сама не зная почему. Если бы она знала почему, было бы не так страшно. Она стояла совсем тихо и думала. Сегодня воскресенье. Может быть, Дженни пошла в церковь? Но тут Мэг вспомнила, что она спрашивала у Дженни, пойдет ли она утром в церковь, и Дженни ответила, что рано не пойдет. Может, она передумала и все-таки пошла?

Нет, Дженни не в церкви. Мэг это знала. Ее взгляд упал на часы, стоявшие на каминной полке. Часы были старинные, в коричневом кожаном футляре и показывали половину седьмого. Утренняя служба начиналась не раньше восьми. Мэг проснулась рано, но Дженни, видно, се опередила. Куда же она пошла?

Мэг вдруг охватила дрожь. Она посмотрела на туалетный столик. Расчески и щетки для волос там не было.

Они раньше принадлежали матери Дженни, и на щетке были маленькие буквы "Д" и "X". Расческа же была в серебряной оправе, зато на ней не было инициалов. Мэг заглянула в ящики. Пусто! В отчаянии она продолжала поиски, но ничего не могла найти. Дженни ушла… Не было ни зубной щетки, ни щеточки и ножичка для ногтей… Туфли тоже исчезли.

Искать дальше не было смысла. Дженни ушла… Не сказала, что уходит, даже не попрощалась. Просто ушла, Мэг прокралась обратно в детскую.

Труднее всего переносить то, чего не можешь понять.

Знать почему — первый шаг к утешению. Но Мэг не знала решительно ничего. Ясно было только, что Дженни ушла. Это была для нее трагедия, конец света… Мэг лежала и плакала до тех пор, пока у нее уже не осталось сил и слез.

Дом просыпался медленно. В половине восьмого Картер принесла чай для миссис Форбс. На обратном пути, проходя мимо комнаты девочек, она увидела Мэг, которая стояла босиком на полу и вся дрожала.

— В чем дело, Мэг? Что случилось? — всполошилась Картер. — Джойс заболела?

Мэг затрясла головой. Слезы снова потекли ручьем.

— Нет, не Джойс. Она еще спит. Как она может спать?!

Это Дженни… Она ушла!

От неожиданности Картер рассердилась.

— Мэг, ну что еще за глупости?! А Дженни, между прочим, должна вовремя приходить по утрам в детскую, а то ей попадет от твоей мамы!

Мэг залилась неудержимым плачем.

— Она ушла! О Картер, она ушла! Ушла!

Картер бегом бросилась к комнате Дженни. Тишина и пустота в аккуратно прибранной комнате будто парализовала ее. Все выглядело так, как до прихода Дженни. Теперь это просто комната, а не комната Дженни.

В этот момент миссис Форбс открыла дверь своей комнаты. На ней был дорогой пеньюар, а волосы были так тщательно уложены, как будто она несколько часов назад вернулась с бала. Увидев, что происходит что-то непонятное, миссис Форбс нахмурилась. Она велела Мэг немедленно отправляться в детскую и спросила Картер, что она здесь делает. Мэг, вернувшись к себе, оставила дверь чуть приоткрытой и стала прислушиваться, но готова была в любой миг отскочить, если мама повернется в ее сторону. Сейчас миссис Форбс была занята исключительно разговором с Картер.

— Где Дженни? — резко спросила она.

— Я не знаю.

— Это еще что за фокусы? Разве она не с девочками?

Она уже должна быть в детской.

Картер молча покачала головой.

— Она… она ушла.

От внезапного страха голос миссис Форбс стая еще более резким.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Ее щетка для волос и расческа — их нет. И зубной щетки, и полотенца… О мэм! Я думаю, она ушла!

— Глупости!

Услышав страшный голос матери, Мэг задрожала еще сильнее и стремглав бросилась в постель.

Миссис Форбс быстро прошла мимо Картер, которая была так ошарашена случившимся, что даже не сообразила отойти в сторону. Миссис Форбс сама быстро обыскала комнату. И убедилась в том, что Дженни действительно ушла — чемодана тоже не было! В этом чемодане Дженни принесла свои вещи. Он всегда стоял в шкафу. А теперь не стоит. Не сказав ни слова, миссис Форбс повернулась и направилась в комнату Мэка.

Он уже проснулся и лежал на спине, заложив руки за голову. Миссис Форбс, закрыв плотно дверь, подошла к кровати.

— Она ушла!

Гнев охватил ее с такой силой, что в эту минуту она готова была убить Дженни, с великой радостью. Осознав это она тут же приказала себе остыть. Миссис Форбс была даже немного шокирована свои порывом… Ей необходимо быть осторожнее. Да, осторожнее… Мэк не шевельнулся.

— Что ты сказала? — спросил он лениво.

— Я сказала, что Дженни ушла.

— С чего это ты так решила?

— Ничего я не решила. Это совершенно очевидно.

— Я спросил, что заставило тебя решить, будто она ушла.

Мэк пристально смотрел на нее. У него характер был более сильным. Миссис Форбс развела руками.

— Я знаю, что она ушла. Она взяла тот чемоданчик, который принесла с собой из коттеджа. Нет ее щетки для волос, нет расчески и умывальных принадлежностей. Постель не тронута, хотя платье, которое было на ней вчера вечером, висит в шкафу. А пальто не висит. Она ушла.

Последовала пауза, затем Мэк спросил:

— Почему?

Миссис Форбс удивленно посмотрела на него.

— Откуда мне знать?

— Ты уверена, что неоткуда?

— Конечно уверена.

— Может быть, вчера вечерам ты зашла к ней и что-нибудь сказала?

— Разумеется, нет!

Их взгляды встретились. Она выдержала его взгляд и втайне порадовалась, что ей нечего скрывать. Мэк убрал руки из-за головы и рывком вскочил.

— Ну ладно. Сейчас оденусь, и тогда подумаем, что делать. Нам нужно действовать осторожно. Если она Дженни Хилл, нам вообще не следует суетиться. Но если она Дженни Форбс…

— Ш-ш! Ты с ума сошел! — воскликнула миссис Форбс.

Он засмеялся.

— Нет, я в полном уме. Нужно все обдумать. Вот и все! А теперь уходи, дай мне одеться.

Миссис Форбс покорно удалилась. Ей хотелось кое-что сказать, но она промолчала. Она была сильная и властная женщина, но порою побаивалась старшего сына.

Это был как раз такой момент. Она повернулась и молча вышла.

Глава 16

Все это произошло утром в воскресенье и до вторника не было никаких известий. Мэк и Ален в воскресенье вечером вернулись в Лондон. Как ни странно, их отъезд даже обрадовал миссис Форбс, она почувствовала облегчение, хотя ни за что не призналась бы в этом даже самой себе.

Дело не в том, что сказал Мэк, он вообще в этот день говорил очень мало, и не в том, что он делал, так как в этом не было ничего примечательного. Миссис Форбс переносила бы нагрянувшую неприятность легче, если бы Мэк был расстроен. Однако похоже было, что Мэк ничуть не был удручен. Вот это ее и пугало. Миссис Форбс не знала почему, ей просто стало страшно.

Во вторник утром она отправилась в деревню. Идти туда совсем не хотелось, но важно было появиться на людях… продемонстрировать, что она нисколько не расстроена, что уход Дженни не имеет для нее решительно никакого значения. Да и почему, собственно, это должно ее трогать?

Миссис Форбс надела новое пальто из твида и такую же юбку. Пальто цвета овсяной муки прекрасно оттеняло золотистые волосы и цвет лица. Никто, кроме нее самой, не знал, сколько сил требует уход за лицом и волосами. Никто никогда ее не видел до тех пор, пока все необходимые процедуры — макияж, прическа, подбор туалета — не были закончены. Золотисто-коричневая фетровая шляпа и соответствующего тона шарф и перчатки дополняли уличный наряд.

До деревни было не больше половины мили, и пока она шла, чувство страха постепенно ослабевало. В самом-то деле… Мэк просто разумно воспринял случившееся, тогда как она поддалась панике. С чего это она решила, будто Дженни что-то пронюхала? Каким образом она могла что-нибудь узнать?.. Возможно, Дженни убежала из-за какой-нибудь нелепой причуды, она же совсем еще школьница по возрасту. Может быть, какое-то увлечение, может, поскандалила с горничной Мэри… Вспылила, потеряла голову и убежала. Последнее предположение очень понравилось миссис Форбс, она даже повеселела! Так приятно было думать, что Дженни оказалась на одной ступени с Мэри — там, где ей и следовало находиться! Миссис Форбс от всего сердца надеялась, что они больше никогда ее не увидят. Настроение миссис Форбс значительно улучшилось, и она свернула с проселочной дороги на главную улицу деревни с почти спокойной душой.

Сначала она отправилась в тот магазин, где можно было купить все — от практичных шнурков для ботинок до разных сладостей. Подойдя к магазину, миссис Форбс услышала оживленный разговор, который при ее появлении сразу прекратился. Только высокая женщина в поношенном дождевике продолжала говорить. Она стояла спиной к двери и не заметила, как вошла миссис Форбс.

— ..говорю же вам, — безапелляционным тоном заявила она, — нет дыма без огня…

Но тут она осеклась, остановленная выразительным жестом миссис Боддлс, крупной женщины с пышными формами и невозмутимым спокойствием.

— Доброе утро, миссис Форбс! — сказала она — Чем я могу быть вам полезной?

Услышав это, женщина в дождевике обернулась и застыла с раскрытым ртом. Остальные покупательницы притихли и с интересом стали прислушиваться. Миссис Форбс, не торопясь, подошла к прилавку.

— Доброе утро, мисс Кремптон, — обратилась она к высокой женщине. — Мне бы не хотелось вас прерывать.

Мисс Кремптон овладела собой.

— О, миссис Форбс! — отрывисто произнесла она, собравшись с духом. — Я вас не видела.

— Не видели?

— Нет. Я стояла спиной к двери.

— В самом деле?

Мисс Кремптон мучительно старалась припомнить, что она в тот момент говорила, и пришла к выводу, что в ее словах не было ничего такого, что могло бы стать причиной неприятных объяснений. Решительно ничего.

— Как поживаете, миссис Форбс? — наконец сказала она. — Надеюсь, у вас все хорошо?

— Да, благодарю вас, — небрежно ответила миссис Форбс и повернулась к миссис Бодцлс.

Мисс Кремптон возмутилась. Как она смеет относиться к ней подобным образом! Это вне всяких норм и правил!

Миссис Форбс не должна забывать, что мисс Кремптон была дочерью покойного викария! Да как эта дамочка смеет демонстрировать такое высокомерие! Да еще на глазах других женщин, находившихся в магазине!

Мисс Кремптон была некрасивая женщина с грубыми чертами лица, и характер у нее тоже был не из приятных.

Ее отнюдь не украшала мятая черная фетровая шляпа, нелепо сдвинутая к затылку, и унылый коричневый плат, подчеркивавший худобу ее сухопарой фигуры и чрезвычайно высокий рост.

— Я полагаю, — громко произнесла она несколько визгливым голосом, — вам было бы приятно получить известие о Дженни.

— О Дженни? — переспросила миссис Форбс.

— Она ведь в Хэйзлдоне, не так ли? Сегодня утром я получила письмо от своей кузины, она пишет, что видела ее.

— О! Это точно была Дженни?

— Полагаю, что так. Только она называет себя Дженни Форбс. По-моему, совсем напрасно.

Жгучий гнев охватил миссис Форбс. Да что она о себе воображает, эта мисс Кремптон?! Как она смеет?! Здесь в магазине, где к разговору прислушиваются три пары ушей!

Миссис Форбс с трудом подавила свою ярость.

— Вы правы, очень неразумно с ее стороны, — холодно произнесла она. — И вызывает ненужные толки.

Мисс Кремптон пришла в восторг. На этот раз ей удалось-таки пробить ледяную броню этой самоуверенной дамочки! Как будто она лучше других людей! Будто она может быть лучше! Дорогой папочка всегда говорил…

— Разумеется, — оказала мисс Кремптон. — Если бы моя кузина не жила бок о бок с его тетей, с которой поддерживает самые сердечные отношения…

— О чьей тете вы говорите?

— О-о, неужто вы ничего не знаете?

— Я этого не говорила. Извините, но я должна разобраться с покупками. Мы всех задерживаем.

— Я уже все купила, — заявила мисс Кремптон и улыбнулась. Улыбка была не из приятных. — Я вас подожду.

Миссис Форбс снова повернулась к прилавку.

Вечером миссис Боддлс с увлечением рассказывала об этой сцене своим домочадцам.

— Миссис Форбс не на шутку рассердилась! — сказала она.

— Да уж, вот у кого я бы ни за что не стал работать, даже если бы она платила мне гинею в час, — заявил ее сын Джим. — И как только старый Джексон ее терпит!

Миссис Боддлс весело расхохоталась.

— Мистер Джексон себе на уме! Он говорит: «Да, мэм» и «Нет, мэм», а сам все делает по-своему. Этот Джексон — он с норовом. Но свое дело он знает, а миссис Форбс в садоводстве ничего не смыслит. Это ее мух прекрасно во всем разбирался.

— Еще бы! Старый полковник был настоящим джентльменом! — воскликнул Джим.

Но вернемся к событиям этого утра в магазине.

Миссис Форбс не торопилась. Купив все, что нужно, она обговорила каждую цену, не преминув отметить, что все стоит на один пенс больше, чем в лондонских магазинах. Наконец она ушла. Однако, выйдя из магазина, миссис Форбс обнаружила, что ее терпеливо поджидает мисс Кремптон.

— Так трудно разговаривать, — с места в карьер начала мисс Кремптон, — когда при этом думаешь, все ли ты купила, да еще в присутствии всех этих женщин, которые ловят каждое ваше слово. Сплетницы! Мой отец всегда говорил, что сплетни — это главный грех английской деревни.

Ответ на это глубокомысленное замечание был крайне прост, и миссис Форбс испытывала сильное искушение воспользоваться удобным моментом, но она устояла. Если она позволит себе ответный выпад, мисс Кремптон, пожалуй, обидится и, не дай бог, прекратит разговор, а миссис Форбс должна была еще многое узнать.

— Как это верно, — согласилась она и замолчала, ожидая продолжения.

Мисс Кремптон кивнула.

— О да, отец прекрасно разбирался в людях. Я часто жалею, что не относилась с должным вниманием к тому, что он говорил. Следовало бы все записать и… и сохранить для потомков.

— Вы могли бы дать мне адрес Дженни? — спросила миссис Форбс, стремясь вернуть разговор в нужное русло.

Мисс Кремптон смотрела на нее с удивлением.

— Вы хотите сказать, что у вас его нет?!

Миссис Форбс пустила в ход свои лучшие манеры. Это было очень непросто, потому что на самом деле ей больше всего хотелось надрать уши этой самой мисс Кремптон.

Прямо тут, средь бела дня, чтобы все видели!

— Вы ведь знаете, у девушек один ветер в голове, — сказала она. — Дженни ушла и не соизволила даже оставить адрес. Я думала, что она дала его Картер, но, видимо, совсем обо всем забыла.

Мисс Кремптон продолжала изумленно смотреть на нее.

— Как странно! А я было подумала… Но это, конечно, не мое дело.

— Разумеется. Эта глупышка забыла некоторые свои вещи. Я была бы весьма вам благодарна, если вы сообщите мне ее адрес.

— Видите ли, я не знаю названия дома мисс Дэйнсворт, но адрес моей кузины: «Миссис Мерридью, Эмблворт, Хэйзлдон». Я уверена, что она будет рада оказать услугу и, конечно, поспособствует тому, чтобы Дженни получила свои вещи.

Миссис Форбс выдавила из себя вежливую благодарность и повернулась, чтобы уйти, но тут мисс Кремптон снова заговорила.

— Вы, конечно, знаете этого Ричарда Форбса? — спросила она.

Миссис Форбс была слишком ошеломлена, чтобы вовремя прикусить язык.

— Какого Ричарда Форбса? — Голос миссис Форбс прозвучал резче, чем ей бы хотелось.

Мисс Кремптон втайне возликовала, отчего ее улыбка была почти сердечной.

— Значит, вы с ним не знакомы? Как странно! Это племянник мисс Дэйнсворт. Ее дом совсем близко от дома моей кузины, миссис Мерридью. Дженни гостит у мисс Дэйнсворт. Вам это, разумеется, известно.

— О да! Да, разумеется. Вы просто немного меня запутали. Значит, Дженни у мисс Дэйнсворт, и там же гостит племянник.

Мисс Кремптон давно не испытывала такого удовольствия и возбуждения!

— Дорогая моя миссис Форбс, они же вместе приехали! Оба! Он и Дженни явились в семь часов утра! Что вы об этом думаете?

Миссис Форбс почувствовала, что ее загнали в угол.

Слова, так и рвавшиеся наружу, никоим образом не должны были стать достоянием мисс Кремптон. Как ей удалось сдержаться, она и сама не знала! Она стояла с каменным лицом, изображая абсолютное спокойствие, собираясь с силами, чтобы ответить.

— Крайне неудобное время для приезда куда бы то ни было, — сказала она. — Молодой человек, разумеется, наш кузен, но это очень дальнее родство. Я с ним никогда не встречалась, но, думаю, что Дженни его знает. Я уж и це помню, где они познакомились. Кажется, у друзей, с которыми Дженни училась в школе, но, право, я забыла.

Мисс Кремптон была на седьмом небе от счастья.

— О, в самом деле? — с умилением произнесла она.

— Да, — решительным тоном ответила миссис Форбс. — Однако мне пора. Всего доброго, мисс Кремптон.

Мисс Кремптон поспешила домой и сразу же принялась за письмо своей кузине.

Дорогая Лора!

Твое письмо очень меня заинтриговало. Сегодня утром я встретила в магазине миссис Форбс, и, по-моему, нет ни малейшего основания полагать, что она знала, куда надевалась Дженни. По-моему, это очень странно, и я могу предположить только одно: девушка убежала. Когда ты гостила у меня два года назад, ты ее не видела, потому что тогда она еще училась в школе. Ты не встречалась также и с миссис Форбс, но я говорила тебе об этой девушке, и ты очень заинтересовалась. Только по-видимому ты запамятовала, что ее фамилия отнюдь не Форбс Она внебрачная дочурка Ричарда Форбса, которому раньше принадлежа'!

Элингтон-хаус. Он погиб на войне, и Дженнифер Хилл — мать Дженни — вернулась к своей старой гувернантке мисс Гарстон, которая жила в доме, расположенном как раз напротив ворот Элингтон-хауса. Должна сказать, что мисс Гарстон вела себя более чем странно — никого не подпускала к этой Дженнифер Хилл. Никого. Мисс Гарстон заявила, что Дженнифер очень больна. Я слышала, будто она совсем не могла разговаривать. Но я узнала это не от доктора Хортона, который, к великому моему сожалению, вообще не говорил об этом. Он тогда лечил моего дорогого отца во время его последней болезни, и я думала, что уж мне-то он все расскажет. Ничего подобного! Сказал только: «Ах, мисс Кремптон, война порождает много горя'» Все время твердил, что ей нужен покой, покой и еще раз покой! Наоборот, ей просто необходимо было встряхнуться!.. Я так прямо ему и говорила.

И оказалась абсолютно права, бедняжка Дженнифер умерла во время родов, вот до чего довел ее покой. Однако вернемся к Дженни. Как я поняла, она выдает себя законной дочерью и перед мисс Дэйнсворт, и перед этой самой миссис Форбс Ты не ошиблась? В таких деликатных случаях можно ведь что-то и не так понять… Пожалуйста, извести меня на этот счет. Напиши немедленно, не откладывая. Если Дженни действительно всем говорит, что она мисс Форбс, необходимо — поставить в известность мисс Дэйнсворт, обман должен быть разоблачен, и немедленно.

Твоя любящая кузина,

Мелита Кремптон.

Миссис Форбс возвращалась домой. Сначала гнев, охвативший ее, придавал ей силы. Она шла очень быстро, решительным шагом. Однако едва она вышла за пределы деревни, походка ее стала более вялой, во всех движениях сквозила усталость. Дорога до Элингтон-хауса показалась ей непривычно длинной. Она не могла дождаться, когда доберется до телефона — надо позвонить Мэку и рассказать все новости.

А когда гнев немного поостыл, она засомневалась. Девушка на телефонной станции!.. Она, конечно, будет подслушивать ее разговор с Мэком. Миссис Форбс медленно прошла по подъездной аллее и вошла в дом. Нет, лучше Мэку написать! Никто не должен знать о ее страхах. Да, надо написать ему письмо.

К несчастью, именно в этот момент Мэг решила с ней поговорить.

— Мама!..

Миссис Форбс обернулась.

— Ты что здесь делаешь? — резко спросила она.

Если бы она так заговорила с Джойс, то та немедленно бы убежала, но Мэг была не из пугливых, она отступать не собиралась.

— Я только хотела спросить… — сказала она, — как быть с няниным котенком. Замечательный котеночек! Черненький, с зеленовато-синими глазками. Его можно будет взять у кошки через две недели, но няня хочет знать сейчас, потому что, если мы не возьмем, то она отдаст его своей племяннице.

Ничего не поняв, миссис Форбс смотрела на дочь. Она попросту не слушала, о чем та болтает, и начала сердиться.

— В чем дело?.. Я спрашиваю, что тебе тут нужно? — возмущенно сказала она.

Мэг начала сначала. До чего же взрослые глупые!

— Я про няниного черного котенка, — пыталась она объяснить как можно понятнее. — Она держит его для нас… для меня и Джойс. На груди у него белая звездочка, и вообще это чудесный котенок… Правда чудесный! Пожалуйста, разреши нам его взять!

— По-моему, я сказала, чтобы ты немедленно поднялась в детскую, — гневно обрушилась на нее миссис Форбс. — Ты до сих пор не знаешь, что обязана беспрекословно слушаться?!

Взглянув на мать, Мэг поняла, что разговор про котенка завела явно не вовремя. Шаркая ногами, Мэг стала покорно подниматься по лестнице, а миссис Форбс, усевшись за стол, достала бумагу и ручку.

Дорогой Мэк!

Я только что ходила в деревню в магазин миссис Боддлс, и там на меня обрушилась неприятная неожиданность. Благодаря одной несносной и нахальной особе. Я говорю о мисс Кремптон. Я всегда стараюсь как можно меньше общаться с ней, однако на этот раз разговор с ней оказался даже полезным. Мисс Кремптон сообщила (и не только мне, но и всем, кто находился в это время в магазине), что Дженни гостит в доме по соседству с ее кузиной миссис Мерридью. Это местечко Хэйзлдон в соседнем графстве. Оказывается, Дженни явилась туда в семь утра в прошлое воскресенье вместе с молодым человеком. Один Бог ведает, как и где она с ним познакомилась. Представь себе, его зовут Ричард Форбс! Вероятно, он наш родственник, но по другой линии. Я вспомнила, что твой отец как-то упоминал своего кузена — какая-то совсем дальняя родня, — который погиб вместе со своей женой во время воздушного налета. Остался их сын.

Твой отец все порывался помочь этому ребенку получить образование, только этого нам не хватало… Но потом заявил, что надобность в его опеке отпала, поскольку мальчик унаследовал большие деньги, и тетя (сестра его матери) охотно взяла его к себе. Это как раз та самая мисс Дэйнсворт, о которой упоминала мисс Кремптон. После чего и сообщила, что Дженни явилась в дом мисс Дэйнсворт в семь утра в обществе молодого человека! И еще она сказала, что Дженни представилась как Дженни Форбс! Что может означать лишь одно — Дженни знает! Откуда? Просто какая-то загадка… Неплохо было бы тебе приехать на выходные сюда, в Элингтон-хаус.

Твоя любящая мать.

Положив письмо в конверт, миссис Форбс пошла в классную комнату. И Картер, и обе девочки были там.

Миссис Форбс велела им сейчас же отправляться на почту. Мэк получит письмо на следующее утро.

Мэк действительно утром его получил. Он увидел его на столе, когда, насвистывая, вышел из своей комнаты.

Мэк прочитал его дважды. Затем зажег спичку и поднес к листку… Оно сгорело дотла. Тогда Мэк открыл окно и, тщательно Растерев пальцами пепел, выбросил его. Затворив окно, Мэк долго стоял, обдумывая то один план, то другой. Погода сейчас была не такая хорошая, как в деревне. Некая мысль мелькнула в голове Мэка и сразу исчезла. Сколько людей знало о том, что мать написала ему письмо? Он должен быть осторожен… предельно осторожен. К матери на выходные ехать не стоит. Совсем не стоит. Мэк с угрюмым видом посмотрел на свои руки, черные от пепла и сажи. Вернувшись в свою комнату, он отмыл черные пальцы. Сохранить руки чистыми не так уж сложно, если все заранее предусмотреть.

Глава 17

Миссис Мерридью тоже развила бурную деятельность.

Написав ответ мисс Кремптон, она написала еще одно письмо — другой своей кузине, миссис Ричардсон, у которой была большая семья и тощий кошелек.

Я буду рада, если ты найдешь в себе силы расстаться на время с одной из своих дочерей — пусть погостит у меня. Лучше пусть приедет Мириам, если сможет. Ты вроде бы говорила, что она уже не работает у миссис Неттлби. Очень жаль, что Мириам так часто меняет место работы, — это может не лучшим образом отразиться на ее репутации. Девушка, которой предстоит самой устраивать свою жизнь, должна постоянно об этом помнить. Я уже не раз тебе это говорила, еще прошлым летом.

У мисс Дэйнсворт (это моя соседка, ты, наверное, помнишь) сейчас гостит девушка, а также ее племянник, который служит в армии. Вот я и подумала, что Мириам будет приятно сменить обстановку.

Далее следовал подробный перечень вопросов, касающихся всех остальных членов семейства.

Миссис Ричардсон беспомощным жестом опустила письмо. Это была крупная, светловолосая, не слишком опрятная женщина. У нее был рассеянный вид человека, который всячески старается делать все как лучше, но на самом деле не понимает, зачем это нужно. Она потеряла мужа и, разумеется, скорбела о нем всей душой, но не могла иногда не думать о том, что без него ее жизнь стала немного легче. Он привык жить вольготно, а приходилось довольствоваться совсем малым! С каждым годом средств у него оставалось все меньше, а цены все росли, и семья тоже росла и росла… Грейс Ричардсон, разумеется, не желала смерти своему супругу (у нее и в мыслях не было ничего подобного, боже сохрани!), но, пережив похороны, она сказала себе, что теперь, когда в доме нет мужчины, ей будет проще управляться с хозяйством. Одну из ее четырех дочерей взяла к себе — спасибо ей! — родственница, но трех остальных нужно было прилично одевать, кормить и пристроить их на работу. Мириам была старшей. И самой хорошенькой. У нес были вьющиеся темные волосы, ярко-синие глаза, дерзкий взгляд и удивительная способность попадать в затруднительные положения. В данный момент сложилась именно такая ситуация, а насколько серьезно обстояло дело, миссис Ричардсон сказать не могла. Не будь этих печальных обстоятельств, она бы не согласилась отпустить Мириам к кузине Лоре, но сейчас… может, это и к лучшему…

Вздохнув, миссис Ричардсон спросила:

— Думаю, ты вряд ли захочешь погостить у кузины Лоры?

Мириам ответила не сразу.

— А что она пишет?

— Понимаешь, у ее соседки сейчас гостит девушка… и Лора считает, что ты могла бы составить ей компанию.

Да, у мисс Дэйнсворт гостит еще и племянник. По-моему, ты с ним познакомилась, когда ездила туда весной.

— И когда она желает меня видеть?

— О!.. Она хочет, чтобы ты сразу же и приехала.

Сердце Мириам сильно забилось. Да, она поедет! Скажет Джимми, где она и что будет ждать его. Она должна с ним повидаться. Уж конечно он явится! И тогда она с ним разберется… Ну, а если не сможет…

— Ну что ж, я не прочь, — сказала она матери, стараясь изобразить небрежное равнодушие.

Элинор и Лилиан (две другие дочери миссис Ричардсон) с облегчением вздохнули. Одной из них было семнадцать, а другой восемнадцать, и обе очень боялись, что кого-то из них отправят к кузине Лоре. Страшась выдать свое непочтение к старой кузине, девушки старались не смотреть друг на друга, пока шли к двери, чтобы на всякий случай сбежать.

Они были очень привязаны друг к другу и слегка недолюбливали свою старшую сестру. К сожалению, и Джимми Моттингли понял, что не слишком ее любит.

В среду миссис Мерридью получила ответ от миссис Ричардсон.

Дорогая Лора!

Я рада, что ты пригласила Мириам к себе. В данный момент она не обременена работой и с удовольствием у тебя погостит. Ее наниматель оказался крайне черствым и грубым, и бедная девочка глубоко оскорблена. Мне будет гораздо спокойнее, если она на время сменит обстановку…

Письмо было длинное, но миссис Мерридью не стала читать дальше. Мириам приедет. Это все, что она хотела узнать. А все эти скучные подробности о жизни Грейс и ее отпрысков могут пока подождать. Это было уже не первое письмо миссис Ричардсон, которое, скорее всего, так и недочитанным отправится в корзинку. Миссис Мерридью просмотрела его насквозь, выяснила, что Мириам приедет в пятницу, и сразу же отправилась к соседке поделиться новостью.

Ни Ричарда, ни Дженни в доме не было. Это ее встревожило.

Мисс Дэйнсворт была явно удивлена неожиданным визитом соседки. Как всегда пытливо все осмотрев, миссис Мерридью вдруг приметила лежавший на стуле носовой платок.

— Это не ваш! — решительно заявила она.

Мисс Дэйнсворт улыбнулась.

— Нет. Это платок Дженни… Беспечное дитя!

Миссис Мерридью фыркнула.

— Значит, она все еще у вас?

— О да! И я надеюсь, она у меня поживет подольше.

— Я почему спрашиваю… ко мне приезжает дочь моей кузины. Такая славная девушка!

Услышь эти слова Мириам, как бы она была поражена!

И не без основания. Ей и в голову не приходило, что кузина Лора считает ее славной девушкой!

Мисс Дэйнсворт сказала все, что полагается в подобных случаях. Она уже была знакома с Мириам, и эта девушка совсем не показалась ей такой уж славной. Мисс Дэйнсворт почувствовала, что миссис Мерридью что-то от нее нужно. Слишком она была напориста. Почему? Это вызвало у нее беспокойство. Миссис Мерридью держалась так, будто втайне за что-то ее осуждала.

Дженни и Ричард были на Хэйзлдон-Хиис. День выдался на редкость погожий. В небе заливался жаворонок. Он поднимался все выше и выше, а песня плыла вниз. Было прохладно из-за ветра, постоянно дующего в зарослях вереска, но солнце хорошо пригревало. Ричард смотрел на Дженни, которая залюбовалась кустами боярышника.

— Хотела бы я посмотреть, как они цветут. Они все белые?

— Есть один розовый. Как раз посередине.

— Я думала, что розовый боярышник бывает только в садах.

Ричард засмеялся.

— Значит, он оттуда сбежал! А может быть, кто-то его посадил.

— Вокруг столько интересного, правда? — блаженно вздохнув, сказала Дженни.

Ричард не отрываясь смотрел на нее. Смотрел долго, пока не почувствовал, что, пожалуй, пора хоть что-то ответить. Однако сказал совсем не то, что хотел. Слова вырвались сами по себе.

— Когда вы такая, мне хочется вас поцеловать!

Дженни слегка улыбнулась.

— Вы не должны говорить такие вещи. А то мне придется уйти домой.

— Вы сердитесь?

— О нет! Вы просто все это придумали.

— Вы так полагаете?

Дженни смотрела на маленького зелено-белого паучка, который упорно карабкался по стеблю, но когда влез наверх, похоже, забыл, зачем он туда забрался, и быстро побежал вниз.

— Конечно придумали, — сказала Дженни. — А мне совсем не хочется идти домой.

— Тогда зачем туда идти?

— Я и не пойду, если вы прекратите говорить всякие глупости.

— Это не глупости! — возразил Ричард.

— А что же еще! Мы с вами всего три дня знакомы.

— В самом деле… — медленно проговорил Ричард.

И тут же почувствовал, что должен сказать то, о чем никогда еще не думал.

— Дженни! — снова заговорил он. — Разве это так важно? Что всего три дня? Для меня это не имеет значения.

Быстро взглянув на него через плечо, она увидела, что Ричард говорит совершенно серьезно. Дженни вдруг почувствовала, что стоит на краю чего-то неведомого. Сама не зная почему, она испугалась. Увидев в ее глазах страх и удивление, Ричард понял, что слишком поторопился.

— Дженни! Не смотрите так. Я не хотел вас напугать.

Дженни выпрямилась.

— Все в порядке, — сказала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе, и посмотрела на часы. — Я… Я думаю нам пора возвращаться домой… В самом деле пора!

— Нет! Я больше не буду… Обещаю… Посмотрите! Отсюда можно увидеть шпиль церкви в Чизлтоне. Вон там!

Нет, немного левее… как раз наодной линии с этим боярышником. Этот шпиль виден только в хорошую погоду.

И только в полдень.

— О… Почему? — спросила Дженни. Идти домой ей и правда не хотелось, и она готова была поговорить о шпиле далекой церкви. Тема вполне безопасная.

— Потому что… шпиль волшебный, — объяснил Ричард. — Если вам удастся увидеть его с кем-нибудь вместе в полдень и при этом будет светить солнце… И если вы никому не расскажете… Произойдет нечто волшебное.

— Ричард! — она недоверчиво рассмеялась.

— Я не шучу, — подтвердил он. — Бели не верите, подождите и увидите сами.

Дженни порывисто отвернулась и стала смотреть на своего паучка.

— Не верю ни одному слову, — медленно сказала она.

Глава 18

Сидя в поезде, Мириам Ричардсон размышляла. Ехать в Хэйзлдон ей не хотелось, но и оставаться дома тоже не хотелось. Мириам сообщила Джимми, что она уезжает к тетке и что ей нужно с ним поговорить, но он не сказал точно, приедет или нет. Однако Мириам все же предпочитала думать, что он приедет. Пусть попробует не явиться — получит большие неприятности. О, разумеется, ей тоже без них не обойтись, но Джимми Моттингли достанется еще сильнее! Мистер и миссис Моттингли — люди очень строгие. Исправно посещают церковь, Джимми воспитан в суровом духе. Губы Мириам слегка искривились, когда она представила себе, что сказали бы его родители, если бы все узнали. Ну что ж! Они и узнают, если Джимми вздумает бунтовать!

Мириам задумалась. Конечно, они с Джимми должны немедленно пожениться. Да, так было бы лучше всего… Можно зарегистрироваться в мэрии… А потом осторожно сообщить родителям. Если они будут настаивать на венчании… Пожалуйста! Пусть будет так… Она не прочь. Ей главное заполучить Джимми, чтобы он уже не мог вырваться, а будет это свидетельство от мэрии или от викария — ей все равно. Главное — обрести уверенность и определенность…

Однако составляя все эти замечательные планы, она вспомнила о неведомых подводных течениях. Они приводили ее в ужас. Она не очень понимала, что они собой представляют, но время от времени чувствовала, что они угрожают ей, и тогда накатывал беспощадный страх. Мириам вынуждена была делать над собой усилие, чтобы избавиться от страха. Всякий раз, представив, что ее ждет в том случае, если Джимми ее бросит, она пугалась все больше и все больше понимала всю безысходность сложившейся ситуации. Наконец Мириам сумела отогнать пугавшие ее мысли и стала обдумывать свои боевые действия.

Миссис Мерридью встретила ее на станции. Необыкновенно радушная, она чмокнула воздух где-то около щеки Мириам и, повелительно взмахнув зонтиком, призвала носильщика. Вместе они пошли к багажному вагону, чтобы взять ее жалкий сундучок. Мириам едва скрывала нетерпение.

— Это твой сундук, Мириам? Аткинс, возьмите его! — обратилась миссис Мерридью к шоферу, когда они подошли к такси. И тут же снова повернулась к Мириам. — Господи, неужели у твоей матери не было ничего получше? По-моему, ремень того и гляди лопнет.

Мириам посмотрела на нее с лютой ненавистью. Она и " сама прекрасно знала, что ее проклятый сундук изрядно потрепан, но если делать вид, будто на самом деле он тебе не принадлежит и держаться уверенно, можно не обращать внимания на подобные мелочи.

Однако у кузины Лоры никогда не было такта, ни малейшего. Мириам ненавидела ее и, если бы не Джимми, ни за что не приехала бы.

Не переставая тараторить, миссис Мерридью распоряжалась погрузкой багажа, то и дело причитая, что ремень непрочный и все углы сбиты, и заодно расспрашивая, здорова ли миссис Ричардсон и что поделывают девочки теперь, когда они бросили школу, — Она ее не бросили, — резко возразила Мириам.

— Разве? — изумилась миссис Мерридью.

Миссис Мерридью села в такси и подвинулась, освобождая место для Мириам рядом с собой.

— Нет, Аткинс! Сундук прекрасно поместится, — властно сказала она. — Так что ты сказала?

— Я сказала, что ни Элинор, ни Лилиан школу не бросили, — с досадой повторила Мириам, подумав при этом, что кузина Лора совершенно невыносима.

— Ну вот! — удовлетворенно произнесла миссис Мерридью, когда они наконец отъехали от станции. — Я хочу, чтобы ты подружилась с девушкой, которая сейчас гостит у миссис Дэйнсворт. У меня есть на то особые причины.

И она принялась объяснять, какие именно, но Мириам, думавшая о своем, слушала невнимательно до тех пор, пока кузина Лора не упомянула Ричарда — Форбса.

— ..явился вместе с ней в воскресенье утром в половине седьмого!.. Представляешь?! Да ты, дорогая, совсем меня не слушаешь! А я стараюсь, рассказываю! Ну конечно же, Ричард Форбс! Ты уже видела его раньше, когда приезжала ко мне в тот раз… И я подумала…

Мириам раздраженно передернула плечами, Конечно, она была бы не прочь прибрать к рукам Ричарда Форбса, однако не стоит об этом даже мечтать — она ему не нужна… Разумеется, Мириам так прямо об этом не подумала, но в общем мысль ее сводилась именно к этому.

Правда, его можно было бы использовать… Хорошо бы заставить Джимми ревновать… Теперь Мириам удостоила тетку своим вниманием и стала слушать.

Они приехали в Хэйзлдон как раз к чаю, и как только его допили, миссис Мерридью повела Мириам к соседке.

Мисс Дэйнсворт отнюдь не обрадовалась очередному неожиданному визиту, но ее тут же одолели угрызения совести и она изо всех сил старалась казаться любезной.

Ричард уловил эту перемену в тоне ее голоса и мысленно застонал. Однако ничего нельзя было поделать, так как передняя дверь открывалась прямо в коридор, разделявший дом. Будь Ричард один, он улизнул бы через дверь, выходившую в сад, не мог оставить Дженни на съедение любопытным соседкам. А может быть, и не только из-за этого? Как бы то ни было, подходящий момент для бегства был упущен. Мисс Дэйнсворт проводила Мириам и миссис Мерридью в гостиную. Мириам посмотрела на Дженни, Дженни — на Мириам. Обе сразу же друг другу не понравились. Между тем миссис Мерридью не умолкала ни на минуту:

— Ну вот и мы! Ричард, вы помните Мириам? Ну конечно помните! Вы познакомились с ней весной и, как я припоминаю, встречались довольно часто. О-о!.. Дженни!.. Вы ведь еще не знакомы… Это Мириам Ричардсон, дочка моей кузины. Надеюсь, вы станете хорошими подружками. Что и говорить, здесь у нас не так много развлечений, но я всегда готова повторять: если молодые люди не умеют занять друг друга, то куда, скажите на милость, катится наш мир? Право же, я не знаю!

Мириам совсем не понравилась Дженни, но надо было проявить элементарную вежливость. Дженни изо всех сил старалась завязать с ней разговор, но Мириам категорически не желала ей помочь. Вот еще! Она пришла сюда не для того, чтобы тратить время на какую-то девицу! Мириам так старательно демонстрировала свое недовольство, что разговор окончательно зашел в тупик. И тут Ричард, вняв умоляющим взглядам Дженни, подключился к забуксовавшей беседе. Мириам отреагировала мгновенно. Тут же оживилась и довольно забавно стала рассказывать о своем путешествии.

— В вагоне было двое совершенно несносных мальчишек, — сказала она. — С липкими руками, они без конца пихали в рот мятные леденцы! По-моему, есть что-то тошнотворное в детях, которые едят в поезде. А эти были похожи на отвратительных липких жаб!

— Вы не любите детей? — спросила Дженни.

— Люблю, но только хорошо воспитанных. Но эти были какими-то ужасными дикарями! Очень хотелось вышвырнуть в окошко и прямо на рельсы.

В ответ на эту тираду Ричард любезно улыбнулся.

— У вас не было искушения оказать миру такую услугу? — спросил он.

— Конечно было! Но, к сожалению, я сама чересчур хорошо воспитана, чтобы на такое решиться…

После этих слов Дженни совсем перестала участвовать в раз говоре.

— Как вы так могли? — упрекнула она Ричарда, когда незваные гостьи ушли.

— Это вы о чем?

— Вы же специально ей подыгрывали! Она… она просто ужасная.

— И чем же она вам так не угодила? — с притворной наивностью спросил Ричард.

— Ричард, я не верю, что она может вам понравиться!

— В самом деле? — произнес он загадочным тоном.

Они вдвоем приводили в порядок гостиную. Дженни, держа в руках диванную подушку, пристально смотрела на него.

— Ричард… она действительно вам нравится?

— Безумно! — смеясь ответил он.

Дженни швырнула в него подушку. И тут же испугалась, хотя считала, что он это заслужил. Ричард ловко увернулся от подушки, схватил Дженни за оба запястья и поцеловал. Удержаться было просто невозможно! Однако теперь испугался сам Ричард: Дженни не покраснела, не вздрогнула и не засмеялась. Напротив, она сильно побледнела и буквально застыла в его руках.

— Дженни… — проговорил Ричард, отпуская ее руки.

— Все хорошо…

— Дженни!..

— Я же сказала, что все хорошо! — повторила она, топнув ногой, повернулась и выбежала из комнаты.

Миссис Мерридью и Мириам вернулись домой.

— По-моему, вы с Ричардом нашли общий язык, — заявила миссис Мерридью. — Где же кот? Тимми!.. Тимми! Иди сюда!.. Да, в самом деле ты хорошо с ним поладила! Должно быть, эта маленькая кузина Ричарду изрядно надоела.

— О! Дженни его кузина?

— Что-то вроде. Но только она, разумеется, никакая не Форбс! Я про нее все знаю, ведь моя родственница, мисс Кремптон, живет в той же деревне, откуда родом эта врунишка. Ее отец… — я хочу сказать, отец мисс Кремптон — был там викарием. Мой старый дядя Томас!.. Так вот, эта девушка внебрачная дочь покойного Форбса, того, что был убит во время войны. Ее мать умерла сразу после родов, в общем, сирота она. Ее взяла к себе старая гувернантка ее матери. Эта гувернантка жила как раз напротив дома Форбсов. Ситуация крайне щекотливая! Кажется, миссис Форбс пыталась заставить гувернантку уехать, но та ни в какую. Теперь ты понимаешь, какое воспитание получила эта девица! Когда гувернантка умерла, Дженни, видимо, из-за чего-то поскандалила с миссис Форбс и вот теперь появилась здесь вместе с Ричардом. В семь утра! Как тебе это понравится?

— Забавно! — сказала Мириам.

— А по-моему, это неприлично!.. А вот и мой милый котик! Ну-ка пойдем посмотрим, что у меня есть! — миссис Мерридью повернулась, чтобы уйти, но у самой двери остановилась. — Где уж такой понять, что Ричард никогда не станет воспринимать ее всерьез. Я не знаю, почему она за ним увязалась, но будь я на месте мисс Дэйнсворт, я бы ни за что не стала держать в доме такую особу.

Весь вечер Дженни была очень молчаливой… Молчаливой и какой-то потерянной. Она спустилась вниз только к ужину, а встав из-за стола, тут же снова поднялась к себе.

Как только дверь ее спальни закрылась, мисс Дэйнсворт повернулась к племяннику.

— Ты что натворил?

— Я?! — Ричард изобразил оскорбленную невинность.

— Да, ты! И не пытайся отрицать! Если не хочешь, не говори, но не притворяйся, что сказать нечего.

Ричард стоял у камина, повернувшись к Кэролайн спиной. Он очень любил Кэролайн и знал, что ей можно доверять, и хотя рано было о чем-то говорить, он все-таки решился.

— Дженни… она… — сказал он.

— Да?

Было в ее голосе нечто такое, отчего ему сразу стало легче на душе.

— Я очень люблю ее. Думаю, ты об этом знаешь.

— Да, конечно.

Он помолчал.

— Боюсь, я слишком поторопился.

— То есть?

— Я… я ее поцеловал.

— Ну, это же не конец света!

— Может, и конец.

— Почему ты так думаешь?

— Видишь ли, сначала все было так хорошо, а потом Дженни шутя бросила в меня подушку. Ну, я схватил ее за руки и поцеловал. И после этого все стало скверно. Она стала белой как мел и выбежала из комнаты. Наверное, решила, что я целую всех девушек подряд.

— Возможно! — мисс Дэйнсворт помолчала. — У тебя серьезные намерения?

— Разумеется!

— Ну, тогда на твоем месте я бы сегодня ничего не предпринимала. Ты ее напугал. По-моему, тебе следует впредь быть осмотрительнее.

— Да уж…

— Сегодня не нужно ничего выяснять, а завтра утром подойдешь и попросишь прощения за свою… мм… несдержанность. Посмотри, как она это воспримет. Да, я думаю, ты ее просто напугал. И будь терпелив. Если хочешь, чтобы она тебе доверяла!

Глава 19

На следующее утро (это была суббота) вид у Дженни был ухе не такой убитый. Но она по-прежнему оставалась бледной, не разговаривала с ним и все время держалась поближе к мисс Дэйнсворт (во всяком случае, так казалось Ричарду).

После того как два предложенных им плана на субботний день были отклонены, он решил уступить уговорам мисс Дэйнсворт и навестить своего друга Томми Рисдалла.

— Томми наверняка удивляется, куда это ты запропастился. Томми — прелесть! — сказала мисс Дэйнсворт, обращаясь к Дженни. — Я его ужасно люблю! Это старинный друг Ричарда. Он служит в военно-морском флоте, и это такое редкое везение, что у них совпали отпуска! По-моему, Ричард обязательно должен с ним повидаться. Как вы думаете, Дженни?

— О, разумеется! — отозвалась Дженни, не поднимая глаз.

Позвонив по телефону, Ричард убедился в том, что его друг сидит дома и умирает от скуки… «Ты же знаешь, как это бывает, — пожаловался Томми. — Родители по горло заняты своими делами… Приезжай! Уверяю тебя, ты будешь моим спасителем!»

Ричард повесил трубку и, обернувшись, увидел, что Дженни все еще не ушла.

— Я подумала… — сказала она.

— О чем, Дженни?

— О своем пребывании здесь.

— И что же?

— Видите ли, я не собиралась задерживаться надолго.

Я… я должна что-то придумать… что-то надо делать…

Ричард едва к ней не бросился, но заставил себя оставаться у телефона.

— Это из-за вчерашнего? — спросил он.

Дженни покраснела.

— Нет-нет!.. Конечно нет! Просто… — она замолкала, потому что не в состоянии была произнести ни слова. Это было ужасно! Самое ужасное, что с ней когда-либо случалось, но она не могла ничего с этим поделать. Они молча, не отрываясь, смотрели друг на друга.

Это было слишком сильное испытание. Хорошо Кэролайн говорить: «Дай ей время. Не торопи ее!» — но это… это просто невозможно! Ричард порывисто шагнул в сторону Дженни, и тут в коридоре раздались шаги и послышался голос Мириам.

— Вы здесь, Ричард? Это я!

— Черт побери! — пробормотал Ричард, резко остановившись.

— У меня поручение от кузины Лоры, — объявила Мириам, входя в комнату. — Она приглашает вас на ленч, но погода такая чудесная, что я предложила устроить пикник.

На пустоши есть довольно красивое место. Может быть, вы его даже знаете.

— Боюсь, что не смогу составить вам компанию, — ответил Ричард. — Я уже обещал своему другу, что приеду к нему в Тиллингдон.

— О-о!.. А может быть, он захочет к нам присоединиться?

— Думаю, он не сможет.

— Да?.. Какая жалость! А как насчет завтрашнего дня?

— Завтра воскресенье, — напомнил Ричард.

Мириам улыбнулась своей самой неотразимой (по ее мнению) улыбкой.

— Разве это так важно?

— Полагаю, что да. Ведь мы с вами в деревне, а в деревне, как известно, всем все известно. Единственным оправданием вашего отсутствия в церкви может служить только серьезная болезнь.

— Ну… тогда в понедельник!

Похоже, Дженни вообще проигнорировали. Касалось ли приглашение на ленч и ее? Неизвестно. Дженни рассвирепела. Была бы она на десять лет старше или на столько же лет моложе… Будь она старше, наверное, сразу бы сообразила, как нужно действовать, а если бы она была моложе, тогда… тогда ей вообще не было бы до всего этого дела. Теперь же все казалось невероятно важным. Но во всяком случае одно было хорошо — плакать больше не хотелось! Гнев высушивает слезы. Но больше она не намерена терпеть это безобразие!

— Наверное, мисс Дэйнсворт меня ищет, — решительно сказала Дженни и вышла из комнаты.

— Какая она странная, не правда ли? — засмеялась Мириам. И смех, и эта реплика явно были рассчитаны на то, чтобы унизить Дженни, поставить ее на место.

Ричард ничего не ответил. Он был слушком зол. Наглый тон Мириам, а главное, что она не сомневалась в его поддержке, невероятно раздражало. Ричард едва все это ей не высказал, а этого делать, пожалуй, не стоило…

Мириам пристально смотрела на него, явно забавляясь. Если Ричард с ней не согласен, мог бы прямо об этом сказать, не отмалчиваться… Сама Мириам деликатничать не стала бы, ни с кем.

— Ну что ж! — Мириам опять засмеялась. — Коли она не хочет, я думаю, мы обойдемся и без нее!

Ричард проводил ее до двери. В ответ на ее кокетливое «обещайте мне», он твердо заявил, что узнает мнение Дженни и тогда поставит Мириам в известность.

Он был намерен избежать этого визита любой ценой, даже если придется быть резким. Он пошел разыскивать Дженни. Она сидела на кухне. Когда Ричард вошел, Дженни даже не обернулась.

— Где Кэролайн? — спросил Ричард.

— Пошла в сад нарезать цветов. Вы хотели ее видеть?

Дженни по-прежнему не смотрела на него. Почему? Он подошел ближе.

— Если эта девица и дальше будет надоедать, придется ей нагрубить, — сказал он.

Настроение Дженни сразу улучшилось. Значит, Ричарду Мириам не нравилась… не могла нравиться. Она и правда ужасная! Дженни продолжала сосредоточенно мыть чайную посуду.

— Дженни… — произнес Ричард, но в этот момент вошла Кэролайн с букетом роз.

У Ричарда больше не было возможности поговорить с Дженни, Кэролайн прекрасно понимала, что Ричард жаждет побыть с Дженни наедине, но не собиралась ему помогать. Дженни необходимо время, чтобы во всем разобраться Ричард не должен ни на чем настаивать, пугать бедную девочку.

Дженни постепенно приходила в себя, что очень радовало Кэролайн. Они отправились вдвоем в деревенский магазин, а вернувшись, занялись приготовлением ленча.

Потом все вместе поели, потом надо было помыть и убрать посуду. А после Дженни уютно устроилась в большом кресле с книгой в руках и забыла о своем вынужденном бегстве. Она забыла обо всем, изредка вспоминая лишь о Ричарде, и тогда ее сердце билось сильнее и перехватывало дыхание. Куда поведет их дорога жизни? Будет ли она единой? Захочет ли Ричард, чтобы она шла с ним рука об руку?

Нет, наверное, на самом деле ему этого совсем не нужно…

Неожиданно вспомнился Мэк. Еще совсем недавно он был единственной ее отрадой, целым миром… Недели не прошло с тех пор, как она услышала разговор Мэка с его матерью. Их слова, будто едкая кислота выжгли ее мечты о Мэке. Созданный ею мысленный портрет был так далек от оригинала… Дженни позаимствовала у него все, что ей нравилось: высокий рост, красивую внешность, приятный голос — и составила портрет, полагая, что вся эта красота и очарование и есть Мэк. Но после разговора, услышанного ею в классной комнате, сквозь созданный ею образ проступил образ истинный. И он был отвратительным… и страшным.

Новый портрет отталкивал, заставлял отпрянуть, но забыть его было не так-то просто. Прошла почти неделя, и у Дженни было время все обдумать. Специально она этого не делала, но исподволь целительный процесс продолжался. Мэка, которого она сама себе придумала и полюбила (или почти полюбила), никогда не существовало на самом деле. Это была лишь романтическая девичья греза. Дженни так себе и сказала, и ей сразу стало легче.

Мысли ее снова вернулась к Ричарду. Он не виноват, что сюда приехала эта отвратительная девица. Похоже, у них с Ричардом не будет теперь ни минуты, чтобы побыть вдвоем. Их просто не оставят в покос. Дженни никогда еще не встречала таких наглых и назойливых особ! Пожалуй, им не остается ничего другого, как пораньше вставать и удирать из дома, пока Мириам еще не проснулась! Приятно было ощущать себя заговорщицей.

Нет, она бы не вынесла, если бы Ричард и Мириам находились вместе по одну сторону изгороди, унизанной острыми колючками, а она сама где-то далеко-далеко по другую сторону…

Кэролайн уходила навестить больную соседку, а когда вернулась, они все вместе сели чаевничать. Позже Дженни часто вспоминала этот день, когда еще не было и намека на то, что случится потом.

Покончив с чаем и вымыв чашки, Кэролайн и Дженни разговорились. Дженни рассказала Кэролайн о Гарсти и девочках, но ни словом не обмолвилась о миссис Форбс и ее взрослых сыновьях. Говорить с Кэролайн было необыкновенно легко. Она не придиралась к словам, не то что миссис Мерридью, которая всегда старалась отыскать в них что-то недоброе. Сама Кэролайн говорила мало, но все время чувствовались исходившие от нее теплота и сочувствие. Время летело совсем незаметно.

Как только стало темнеть, снова явилась Мириам. Кэролайн и Дженни сумерничали, но когда пришла Мириам, Кэролайн встала с дивана и зажгла свет. Уютный полумрак сразу исчез. В окнах сгустилась темнота.

— Ричард еще не вернулся? — сразу спросила Мириам. — Кузина Лора пошла на какое-то собрание. Их вечно затевают в самое неподходящее время. Я хотела повидать Ричарда.

Дженни промолчала. Мисс Дэйнсворт, стоя у окна, задергивала занавески.

— Он пока не вернулся, — оказала она, оглянувшись. — Я никогда не знаю, в какое время он явится, когда придет, тогда и придет…

— О… это очень неудобно, верно? Ну что ж, я могу и подождать. Только недолго.

Она уселась в самое удобное мягкое кресло и, по своему обыкновению, начала громко говорить.

— Вам, Дженни, вероятно обидно, что Ричард вот так ушел на целый день, правда? Лично мне было бы неприятно, если бы я гостила в доме, где живет молодой человек, и он на целый день исчез.

Кэролайн задернула занавески и обернулась.

— О, он-то как раз совсем не хотел уходить! — смеясь сказала она. — Мы сами вытолкали его почти силой.

Правда, Дженни?

Дженни подняла голову и посмотрела на нее. Она чувствовала себя беззащитной, и Кэролайн ее защищала. Сама она не могла себя защитить. Просто не стала бы этого делать. А Мириам пусть болтает все, что ей заблагорассудится.

Отвечать ей Дженни не собиралась. Пока было достаточно светло, она штопала носки. Потом ей пришлось отложить работу, а сейчас, при свете, она снова взяла в руки иголку.

Надо было очень аккуратно продергивать нитку через продольные стежки — это успокаивало. Пусть говорит Мириам.

И Мириам говорила за всех троих. Она рассказывала о своем доме, сестрах, о своей последней работе и о том, как там не хотели ее отпускать.

— Но придется поискать что-нибудь другое, — сказала она. — А жаль! Но все начальники просто невыносимы! И чего им надо?

Какое-то время Мириам продолжала сетовать и сокрушаться. Потом вдруг взглянула на часы.

— Они правильно идут?

— Да, часы очень точные.

— О… тогда мне пора! Скажите Ричарду, что я хочу его видеть, ладно? Не сегодня… Сегодня я занята. Если хочет, пусть придет завтра утром.

Она поспешно поднялась и, продолжая что-то говорить, вышла.

Дженни немного удивилась. «Все-таки она какая-то странная!» — мелькнула у нее мысль, и Дженни с облегчением вздохнула. Если бы Дженни знала, что видит Мириам последний раз, пожалуй, она не стала бы так радоваться.

Глава 20

Выйдя из ярко освещенного холла, Мириам очутилась в полном мраке. Дверь за ее спиной закрылась, и она на мгновение остановилась, чтобы привыкнуть к темноте.

Оба дома, один за другим, стояли на краю дороги. За домом Мерридью построек не было — это ее вполне устраивало. «Я живу на самом краю деревни, и за мной уже никто построиться не может. В то же время у меня есть замечательная соседка, мисс Дэйнсворт, с которой так приятно общаться».

За дальним концом сада миссис Мерридью проходила узкая дорога, обсаженная боярышником, а за ней начинались заросли вереска, устланные ковром из папоротника.

Мириам прошла мимо входной двери к дороге. Джимми, должно быть, уже ее ждет. Она назначила место встречи в полумиле от деревни. Ей нужно окончательно с ним разобраться. Ричард явно ею не интересовался. Она особо и не обольщалась. А Джимми… Ну что же, Джимми она ухватила крепко… Джимми — дело верное, если она сумеет просчитать верно все ходы, учитывая все свои карты, используя их наилучшим образом. Тут ей нельзя просчитаться! Хорошо бы женить его на себе немедленно… тогда уж никто ничего не сможет поделать, и его родителям останется только принять то, что свершилось помимо их воли. Скандал, конечно, будет грандиозный, но можно и потерпеть, если ты заполучишь то, что хотел! А она добьется своего!

Было темно. Человека, который шел за ней следом, не было видно. Только тень на дороге, которая сливалась с множеством черных теней от деревьев. Мириам, поглощенная своими мыслями, не слышала его тихих шагов. Он шел очень осторожно. Временами его нетерпение достигало высшей точки. Тогда он на мгновение замирал на месте, пока снова не овладевал собой. С каждой минутой его цель казалась все более достижимой. Он прождал целый час. Он сам предоставил ей это время.

Если она не придет, он придумает что-нибудь еще. Однако самоуверенность этого человека была настолько велика, что он не допускал неудачи. Если она не придет или появится не одна, придется разработать новый план, но это мелочи. Успеха добиваются те, кто в нем уверен, главное — не допускать даже мысли о возможности неудачи.

Он их и не допускал, никогда, и потому добивался успеха во всем и всегда.

Он снова проанализировал свои действия. Однако он не знал, что мальчик, которому он поручил передать записку, был очень ненадежным посыльным, об этом знали все в округе.

Все было тщательно продумано: усы и темный парик; машину он оставил в полумиле от деревни. Никто не смог бы его узнать. Если она не придет… Он отогнал эту мысль. Придет! Должна прийти. Он дословно вспомнил свою записку.

Дженни, никому ничего не говорите, но, как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши.

Мэк.

Записку принесите с собой.

Ну что же, пожалуй, теперь они отошли достаточно далеко от деревни. Он ускорял шаги и настиг ее как раз у того места, где дорогу сильно затеняли заросли можжевельника.

— Дженни… — тихо позвал он.

Мириам остановилась. Это не Джимми… И он назвал ее Дженни. Но это и не Ричард. Выходит, эта тихоня Дженни вела хитрую игру, ну и ну… Мириам решила узнать, в чем тут дело. Ну конечно, она ведь вышла из дома мисс Дэйнсворт! Пусть он пока думает, что перед ним Дженни! Тем временем она сможет узнать что-нибудь интересное. Мириам затрепетала в предвкушении чужих тайн.

Говорить ей совеем не обязательно… Мириам повернулась, и мгновение они стояли в глубокой черной тени. Вокруг ничто не шевельнулось.

Это были последние секунды в жизни Мириам, освещенные лишь вспышкой торжествующего ожидания. После на нее обрушился удар. С глубоким вздохом Мириам упала на землю. Мэк поднял ее и отнес подальше, за можжевеловые кусты и там бросил. Потом наклонился над неподвижным телом. Чтобы убедиться.

Убедился. И быстро зашагал прочь.

Спустя десять минут он подошел к своей машине и, ощущая себя победителем, поехал по проселочной дороге.

Только проехав миль десять, он вспомнил про записку.

Он написал, чтобы она принесла записку с собой. Выполнила она это или нет? Если да, то он должен вернуться.

Все его существо инстинктивно воспротивилось. Мертвое тело, лежавшее за можжевельником, уже стало частью прошлого. Нельзя же вернуться в прошлое, чтобы исправить свои ошибки! Говорят, убийца всегда совершает какую-нибудь грубую ошибку. Какой же он дурак! Проклятье! Он развернулся и поехал обратно.

Однако, подъехав к знакомому участку дороги, понял, что уже опоздал. Он увидел свет — фонарь, качнувшийся в руках мужчины, а перед ним зловещий островок можжевеловых кустов. Оставалось только одно — проехать мимо.

Он ехал со скоростью тридцать пять миль в час и мог слышать неясный шум. Его окликали, но голоса остались позади. Он был уже далеко.

Мальчика, которому он дал записку, звали Дики Прэтт.

Так уж случилось, что Дики был, пожалуй, самой неподходящей личностью для подобных поручений. Его мать часто говорила: «Дики лучше ни о чем не просите, любое поручение тут же вылетит у него из головы, если подвернется что-нибудь другое». Однако тут она ошибалась. Дики всегда умел определить, что ему более выгодно. В данном случае он сразу отправился выполнять поручение. Дики был услужливый малый, но слишком шустрый. Он твердо намеревался доставать записку по назначению, однако неожиданно наткнулся на Роджера Бартона и Стаффи Крэддока, у которых был замечательный план. В саду мистера Фулбрука, должно быть, уже созрели яблоки — ну, во всяком случае достаточно созрели… — и у Роджера появилась блестящая идея. Недели две назад у чьей-то старой телеги отвалилось колесо и упало в пруд, и никто пока не удосужился его достать.

— Так вот, — сказал Роджер, — если мы сможем вытащить колесо из пруда, мы могли бы подкатить его к забору. Двое из нас будут держать колесо, а третий заберется на него, перелезет в сад и нарвет яблок. И никто ничего не узнает.

И важное выгодное поручение вмиг было забыто Дики, как будто оно никогда и не существовало. В данный момент записка и правда перестала для него существовать.

Дики заявил, что идея Роджера просто класс, и доблестная троица бросилась приводить ее в исполнение. К счастью, у них ничего не получилось. Колесо плотно застряло в иле на дне пруда и не поддавалось, несмотря на все их героические усилия. Наконец они выдохлись. К этому моменту все трое насквозь промокли и с большим сожалением решили пока отказаться от своей затеи.

Позабытая записка, однако, каким-то чудом сохранилась. Видимо, потому, что была стиснута всякой всячиной, которой были набиты карманы его штанов. Если бы его мать была аккуратной женщиной, она вытряхнула бы из карманов весь этот хлам, однако это вечно ноющее создание до такой степени себя не утруждало. Она повесила штаны Дика на веревку над печкой, предоставив содержимому карманов тоже высыхать.

Записка уцелела. Дики помнил также номер машины.

Человек, сидевший в машине, вышел и направился по дороге вслед за Дики. А Дики коллекционировал номера машин. Взяв записку, он сначала побежал в сторону деревни, но после, решив, что отбежал достаточно далеко, остановился и осторожно вернулся назад.

Тот человек уже снова сидел в машине. Это был высокий и крепкий мужчина. Такой может и не позволить посмотреть на номер. К тому же гораздо интереснее тихонько подкрасться и посмотреть самому. Дики на это был мастер, у него был большой опыт.

Дики тихонечко подобрался к машине и обнаружил очень странную вещь. Задние фары были погашены, а из багажника свисала тряпка, закрывавшая номер машины.

Вот это да! Ну и дела! Человек в машине не хотел, чтобы его узнали… Точно! Что-то делается по секрету! Дики подумал, как здорово, что у него в кармане есть спички. Очень полезная штука!

Он зажег одну и, приподняв тряпку, посмотрел на номер. Сначала шли буквы, которые обозначали графство, а затем номер — 505. Очень легко запомнить! Дики опустил тряпку, которая свешивалась из багажника, и опять пошел в сторону деревни. Тогда-то он и повстречал Роджера Бартона и Стаффи Крэдока.

Глава 21

Джимми Моттингли чувствовал себя глубоко несчастным. Он совершил ошибку и теперь должен был за это платить. И платить очень дорого. Ему придется жениться на Мириам, жить с ней, каждую ночь спать с ней и каждый день сидеть за одним столом… Нет, он просто не в силах это сделать. Но должен. Выхода не было. Как же он посмотрит теперь в лицо своему отцу?

Джимми ехал в машине, покупку которой его родители не одобряли, считая, что это каприз, экстравагантная причуда. Хотя Джимми очень выгодно купил ее у Чадвика, часто менявшего свои машины. Денег у Чадвика было столько, что он порою не знал, как ими распорядиться. С самыми мрачными предчувствиями Джимми думал о родительском гневе. Попытается он что-то предпринять или нет, все равно ему придется предстать перед отцом. При мысли о необходимости признаться в существовании Мириам он испытывал ужас. Однако выхода не было. Во всяком случае он его не видел. Разве что удастся убедить Мириам не доводить его до крайности. Неужели ей будет лучше, если он покончит с собой? Кончать жизнь самоубийством Джимми, конечно, не собирался. Даже сама мысль о том, чтобы прибегнуть к такому аргументу, заставляла его чувствовать себя настоящим грешником. Но если Мириам поверит… Да, это могло быть выходом… Только бы убедить Мириам в том, что ей не стоит слишком сильно нажимать на него. Да, пожалуй, можно попробовать. Он просто не осмелится жениться на ней и тем самым бросить вызов своим родителям. Мириам не знает его отца. Он от своих слов никогда не отступается. Как сказал, так и будет. Он вполне способен лишить Джимми всякого содержания. И все! Тогда Мириам не захочет выходить за него., замуж. Только бы заставить ее понять…

Нет, пойти против воли своего отца он не может!

До Мириам была Кэти Лингборн. Кэти славная. Она бы никогда не стала так давить, не принуждала бы жениться на ней. Мысль о Кэти подействовала успокаивающе.

Как он мог оставить Кэти ради Мириам?! Он и сам этого не понимал. Наверное, у него было какое-то помутнение рассудка, а теперь он выздоровел. Кэти хорошая. И не только иногда, в исключительных случаях, так сказать, «по воскресеньям». Нет! Она хорошая всегда, все время. Ее мать умерла, когда Кэти было семнадцать лет, и Кэти пришлось взять все заботы на себя. Джимми всегда был радушно принят в их доме. Он был другом ее старшего брата, видел Кэти изо дня в день и знал, какая она добрая. А потом он встретил Мириам. Джимми вздрогнул. Что толку теперь думать о Кэти? Он ее не достоин. Она больше никогда не взглянула бы на него, если бы знала… если бы она только знала!..

Джимми продолжал ехать в сторону Хэйзлдона. Мысль о Кэти подбодрила Джимми. У него даже появилась небольшая надежда. Мириам не захочет пойти на скандал.

Чего она этим добьется? И тут Джимми вдруг представил себе лицо Мириам: губы, сжатые так плотно, что напоминают капкан, и глаза, посаженные близко друг к другу.

От их пристального злобного взгляда кровь стынет в жилах. Мысль о том, что придется поцеловать ее, вызвала у Джимми дрожь отвращения. Он снова оказался во власти мрачной безнадежности.

Джимми проехал через деревню Хэйзлдон и двинулся по дороге к Хэйзлдон-Хиис.

Приблизившись к кустам можжевельника, он проехал немного вперед. Мириам не было. Странно. Он представлял себе, как она его ждет, вся не своя от злости. Он припомнил, что Мириам всегда приходила на свидания первой и обычно устраивала ему сцену за то, что он опоздал.

Джимми опаздывал не всегда, но Мириам каждый раз его за что-то отчитывала. Однако сегодня Джимми действительно опоздал. Хотя не по своей вине. Мириам могла бы понять, если бы спокойно выслушала. Разве он виноват, что явилась с визитом старая миссис Марсден, и мать буквально силой потащила его поздороваться с ней? Он твердил, что у него назначена встреча и что он опаздывает, но мать твердила в ответ свое. Он и сейчас слышит ее голос:

"Джимми, это же миссис Марсден! Она так нас поддержала, когда ты еще мальчиком болел ветряной оспой! Тебе было очень худо, хотя обычно дети переносят ее легко.

Миссис Марсден была необыкновенно добра… Потом она уехала и оказалась сегодня здесь только в силу обстоятельств: ее кузина, миссис Дайсон, умерла и все ее вещи перешли к миссис Марсден".

Спрашивается, что ему оставалось делать? Пришлось войти в гостиную и сидеть там, пока его мать и миссис Марсден разговаривали. А они все говорили и говорили…

И всякий раз, когда он собирался сказать, что у него назначена встреча и он должен идти, кто-нибудь из них обращался к нему, вынуждая включиться в разговор. Если бы Мириам его выслушала! Но Мириам не станет слушать. Он это знал. Его пронзило мрачное предчувствие. Если он женится на Мириам, так будет всегда. Каждый раз, когда ему надо будет уйти, она будет говорить, сколько времени он может отсутствовать, а если задержится, придется отчитываться за каждую минуту. Джимми понимал, что его ожидает, и решил не отступать, что бы она ни говорила.

Он проехал островок можжевеловых кустов и остановился в нескольких сотнях футов от них. Выйдя из машины, Джимми пошел обратно, и к тому времени, когда достиг можжевелового островка, от его мужества почти не осталось следа.

Темнота и тишина действовали угнетающе, но Мириам не было, и настроение Джимми улучшилось. Он опоздал на полчаса! Может быть, она просто не стала его ждать?

Он воспрял духом, но тут же настроение его снова упало.

Это непохоже на Мириам. Совсем не похоже. Если она захотела его видеть, значит, своего добьется! Джимми не помнил, чтобы Мириам когда-нибудь передумала или хоть когда-нибудь меняла свое решение. Это не в ее характере.

Джимми снова настигла волна глубокого уныния. Он понял, что если уж Мириам наметила его себе в мужья, ему нет спасения. Если она решила его заполучить, значит, все, конец. И ничего с этим не поделаешь.

Джимми стоял неподвижно. Отчаянье неизбежности полностью овладело им, лишив всякой воли. Прошло несколько минут, прежде чем он немного овладел собой. Постепенно Джимми стало казаться, что обступившая его тишина — какая-то зловещая… Где же Мириам? Он стал ходить взад-вперед вдоль дороги. Потом вдруг подумал, что, может быть, она прячется за кустами. Наблюдает за ним, ждет, когда его тревога дойдет до откровенной паники, а потом внезапно выйдет. Это предположение разозлило его и придало решимости. Он вынул из кармана фонарик и стал обходить можжевеловые кусты с другой стороны. И вдруг увидел ногу… Джимми замер. Фонарик застыл в его руке.

— Мириам!.. — позвал он и вздрогнул от звука собственного голоса.

Мириам лежала, не двигаясь и не отвечая. Джимми направил свет чуть выше. Стали видны руки, пальто. Она лежала на боку, голова была неестественно запрокинута.

Обморок. Да, скорее всего… Она потеряла сознание.

Но почему? Джимми ничего не мог понять. Мысли его путались. Такое не случается просто так. Он не знал, что произошло, и не знал, что делать теперь ему. Он взял ее за плечо и потряс.

— Мириам… Мириам…

Голова на переломанной шее свалилась набок.

Джимми отскочил. Он ничего не понимал, но сразу сообразил, что у живого человека голова так не свешивается. Так может быть, если сломана шея. Джимми весь дрожал от ужаса. Нужна срочная помощь… врач… Он должен найти кого-нибудь. Стучало в висках. Что делать и куда идти?

Джимми не помнил, как снова очутился на обочине дороги. Необходима помощь! Внутренний голос говорил ему:

«Никто уже ей не поможет. Она мертва. Мириам мертва».

Он подавил этот внутренний голос и стал кричать. Джимми кричал, звал на помощь, пока не увидел желтое пятно света, которое быстро перемещалось по склону в сторону деревни. Он понял, что это лампочка велосипеда. Джимми опять закричал.

Мистер Фулбрук ездил проведать свою дочь, которая жила по другую сторону Хэйзлдон-Хиис. Он затормозил и соскочил с велосипеда.

— Что случилось? — произнес он громко и участливо.

Мистер Фулбрук нисколько не был испуган. С самого детства, вот уже сорок пять лет он жил в Хэйзлдоне и ничего не боялся-. Да и не было причины. У него хорошая ферма, хорошая жена и хорошие дети. Он как раз ездил навестить старшую дочь… Элизабет год назад вышла замуж и сейчас еще отлеживалась после своего первенца… этот мальчик (а мистер Фулбрук считал, что в этом разбирается) со временем станет гордостью всей семьи. Он направился в сторону дрожащего света фонаря.

— По-моему, она м-мертва… — заикаясь, произнес Джимми.

— Кто мертв? Произошла авария?

— Н-нет. Я ее нашел. Я думаю, что она м-мертвая.

— Где?

— Т-там.

Джимми пошел вперед. Земля была неровная. Он споткнулся и чуть не упал.

— Эй!.. Осторожнее! — сказал мистер Фулбрук, протянув ему крепкую как железо руку.

Дрожащий свет фонаря скользнул по неровностям почвы и осветил неподвижное плечо и неестественно повернутую голову.

— Ну-ка! Дайте мне фонарь! — сказал мистер Фулбрук.

Наклонившись над телом, он сразу понял, что девушка мертва, и понял из-за чего. У нее была сломана шея. Но кто это сделал?

— Она мертва. Вы знаете эту девушку? — спросил он.

— Да… — ответил Джимми. — Это Мириам Ричардсон. Она гостила у миссис Мерридью. Я приехал, чтобы с ней встретиться.

Он говорил механически, безучастно. Мириам мертва.

Вот оно, неожиданное освобождение, но он сейчас об этом не думал. Он не мог принять того, что она мертва, этот ужасный факт заслонял все остальное… Мириам мертва.

Мистер Фулбрук выпрямился.

— Значит, вы ее знаете?

— Да. Я должен был с ней встретиться, но она была мертва, — все также ошеломленно ответил Джимми.

— А кто вы?

— Я Джимми Моттингли.

Все казалось нереальным… абсолютно нереальным. Как будто разговор происходил во сне. Вообще, все происходящее казалось страшным сном.

— Как вы здесь оказалась? Это ваша машина там на дороге?

— Да, моя. — Впервые мелькнула мысль, что он мог бы уехать. Но теперь уже поздно. У него был шанс, и он его упустил.

Мистер Фулбрук взял его за руку.

— Пошли! Свой велосипед я оставлю здесь, а вы сейчас поедете со мной в полицейский участок.

Джимми тупо уставился на него.

— В полицейский участок?

— Именно. Они профессионалы, пусть во всем разберутся. А нашли-то ее вы. Пойдемте к машине!

Глава 22

В коттеджах на краю Хэйзлдон-Хиис новость стала известна спустя сорок пять минут. Миссис Мерридью уже минут тридцать как была дома и уже дважды успела заглянуть к мисс Дэйнсворт и сказать, что Мириам еще не вернулась и что она волнуется, как бы с Мириам чего не случилось. Она собиралась отправиться к соседке в третий раз, но тут раздался громкий стук в дверь. Когда она открыла, на пороге стоял мистер Доббс, их полицейский, с очень мрачным лицом. Он сказал (только миссис Мерридью просто не могла этому поверить), что Мириам была убита в Хэйзлдон-Хиис. Она не поверила Доббсу, однако от этих слов у нее закружилась голова и пришлось ухватиться за спинку ближайшего стула.

— Ч-что такое? Я н-не верю ни одному вашему слову! — сказала она заикаясь. — В-вы все это п-придумали! М-мириам…

— У вас шок, — медленно проговорил Доббс. — Понятное дело, когда тебе вдруг такое скажут… Но это правда.

Миссис Мерридью опустилась на диван и залилась слезами. Доббсу понадобилось немало времени, чтобы добиться от нее чего-либо вразумительного. Однако в конце концов она справилась с собой и покорно отправилась с Доббсом в полицейский участок для опознания тела. Там она увидела Джимми Моттингли.

— Да, она с ним встречалась, — подтвердила миссис Мерридью. — Но я не знала, что у них тут назначена встреча. Мириам ни слова об этом не говорила. Я думаю, они поссорились и…

— Нет! Нет! — задыхаясь от ужаса, воскликнул Джимми. — Я ее не встретил. Она уже лежала там — мертвая.

— Чепуха! — заявила миссис Мерридью. — Никто из местных ее бы и пальцем не тронул. И позвольте вас спросить молодой человек, что она делала на пустоши?

— Она пришла туда, чтобы встретиться со мной. Но когда я приехал, она была уже мертвая. Я к ней даже не притронулся… Говорю вам, она лежала мертвая! Ятут совершенно ни при чем!

Миссис Мерридью засмеялась. Этот смех совершенно ошеломил мистера Доббса.

— Полно, полно миссис Мерридью! — пытался урезонить ее Доббс, но безуспешно. Она засмеялась опять, еще громче и презрительнее.

— Вы — ни при чем?! Да что вы говорите? Девушка отправляется на свидание с вами, и ее находят мертвой, а вы совсем ни при чем? Ну конечно!

Мистер Доббс действовал решительно. Это никуда не годится… совсем не годится! Он так и сказал, затем вывел миссис Мерридью из комнаты и посоветовал ей отправиться домой. Вернувшись в свой кабинет, он увидел, что Моттингли рыдает, как маленький школьник.

— Они все будут так говорить! — повернулся он к Доббсу. — Все будут говорить, что это я! А я не убивал… не убивал! Клянусь, я к ней не притронулся!

— Это вы не мне должны говорить. Я позвонил в Хедингли, и скоро сюда приедет начальник полиции. Вы лучше подумайте, что можете сказать в свое оправдание.

Джимми комкал в руках мокрый от слез носовой платок.

— Я ничего больше не могу сказать, — безнадежным тоном произнес он.

Миссис Мерридью шла по темной дороге. Гнев, который поддерживал ее силы, понемногу утихал. Она стала прислушиваться к каждому шороху, к каждому звуку в темноте. В общем, было не так уж темно. Она подумала, что полная темнота была бы лучше. Идти было совсем недалеко, но ведь убийство может произойти в самом неожиданном месте… Доббс не имел права выпроваживать ее и отправлять домой одну, без провожатого.

Она подошла к предпоследнему дому и вдруг почувствовала, что не в силах двинуться дальше. Миссис Мерридью остановилась, толкнула калитку и вошла. В доме ужинали. Ричард недавно вернулся. Он ехал домой с большим нетерпением. Уже оказавшись на деревенской улице, он почувствовал необыкновенное волнение. Еще полчаса… еще двадцать минут… десять минут… вот сейчас… сейчас он увидит Дженни! Когда он наконец подъехал к дому и поставил машину, это сейчас уже наступило. Он ее увидит!

Но Дженни встретила Ричарда холодно и никак не отозвалась на его появление. Спокойно, он не должен ее пугать… Не должен торопиться. Ричард помог принести из кухни суп. «Кэролайн — великая мастерица, ее супам нет равных!» — объяснил он Дженни. Когда Ричард убирал посуду со стола, послышался отчаянный стук в дверь, и вскоре в комнате появилась миссис Мерридью. Глаза у нее были красные, шляпка съехала набок.

И тут началось форменное безумие. Миссис Мерридью упала на стул и, плача, запричитала тоненьким дрожащим голосом.

— Мне он никогда не нравился… и я никогда ему не доверяла. Я говорила Мириам… но она не слушала. Молодые никогда не хотят слушать… а потом бывает слишком поздно, и какой тогда прок?! Я вас спрашиваю, какой тогда прок? Если ее уже не вернешь! — она опять разрыдалась. — Я ведь говорила Мириам: «Будь осторожна, думай, что ты делаешь». А она только смеялась: «Он всего лишь мальчик». Я ей давно говорила… еще три месяца назад, когда она гостила у меня. Но она повторяла, что он еще мальчик, абсолютно безобидный. А я ей тогда сказала: «Это ты так думаешь!»

Кэролайн была напугана, но знала, как нужно действовать в подобных ситуациях. Она велела Ричарду увести Дженни, а когда они ушли, стала хлопотать около миссис Мерридью, оказывая ей помощь. Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что случилось. Мириам Ричардсон ей не нравилась, но было ужасно сознавать, что именно из ее дома девушка отправилась на встречу со смертью. Это казалось невероятным…

— Она ведь была здесь! Приходила повидать Ричарда, но его не было, а она не могла ждать. Уже стемнело, но она сказала, что спешит и не может остаться.

Миссис Мерридью выпрямилась и промокнула глаза.

— Потому что у нее было назначено свидание с этим негодяем.

— Вы об этом знали?

— Конечно нет! Если бы я знала, то ни в коем бы случае не допустила… Злобная тварь! Убийца!

В соседней комнате Ричард, стоя у окна, смотрел на Дженни. Она вся дрожала, и он не знал, как быть. Наконец Ричард решительно пересек комнату и опустился перед девушкой на колени. Дженни сидела на диване и смотрела на свои дрожащие руки. Когда Ричард коснулся ее, она посмотрела на него. Глаза ее были полны слез. Пальцы сжимали друг друга так крепко, как будто ей необходимо было за что-то держаться.

— Дженни… — произнес он растроганно.

— Она была здесь, — дрожа проговорила Дженни. — Она не могла ждать. Так она сказала. Она хотела повидать вас, но не дождалась…

— Дженни… дорогая…

Слезы покатились по щекам. Ричард обнял ее и крепко прижал к себе.

Глава 23

Мисс Мод Силвер писала письмо своей племяннице Этель. Она перевернула страницу, и ее перо замерло в воздухе — мисс Силвер прикидывала, как поделикатнее сообщить Этель о ее младшей сестре, Глэдис Робинсон. С Глэдис постоянно происходили какие-то неприятности, а у Этель и без того хватало всяких переживаний. Эти бесконечные семейные ссоры… Глэдис верна себе! Собственно говоря, ее замужество с самого начала не заладилось. Тщеславная, легкомысленная Глэдис ничего не желала понимать. Она была ужасно избалована, ее глупая мамаша только и делала, что восторгалась милым личиком своей дочери, не замечая ее недостатков, и совершенно не пыталась с ними бороться. Конечно, теперь уже поздно обо всем сожалеть. Нужно было хоть как-то примирить Глэдис и ее супруга, который уже был доведен до белого каления. Мисс Силвер решила пока ничего Этель не сообщать. Позднее… если ситуация не изменится.

Этель и так сильно перенервничала из-за среднего своего сына. Слава богу, самое страшное позади, мальчик постепенно поправляется, болезнь отступила. Но заставлять Этель снова волноваться ни к чему.

Мисс Силвер собиралась писать дальше, но тут дверь открылась, и вошла ее верная Эмма Медоуз.

— Мисс, вы примете мистера Моттингли? — спросила она.

Фамилия была незнакомой, но мисс Силвер почему-то была уверена, что где-то уже ее слышала.

— Да-да, проси, — ответила она, отложив в сторону письмо.

В комнату вошел огромный господин, таких среди клиентов мисс Силвер еще не было. Велик был не только его рост, но и вся объемистая фигура. Мистер Моттингли, в свою очередь, был поражен миниатюрностью пожилой леди и приятной старомодностью ее облика. Ее волосы были аккуратно подобраны сеточкой, а манеры не могли не восхищать. Он принялся объяснять причину своего визита и, неожиданно для себя, заговорил более мягким тоном, чем намеревался.

— Мисс Мод Силвер?

— Да, это я. — Мисс Силвер вышла из-за стола и протянула гостю руку. — Чем могу быть полезной, мистер Моттингли? Садитесь, пожалуйста!

Она указала на кресло, стоявшее спинкой к окну. Обстановка гостиной напоминала мистеру Моттингли интерьер гостиной его бабушки, жившей в Бристоле. Мебель почти такая же: не модная, но и не настолько старая, чтобы считаться антиквариатом. Была в ней некая скромная безыскусность, как и почти во всех предметах, наполнявших комнату. Вот только письменный стол, очень удобный, выделялся своим сугубо практичным видом. Осмотрев мельком комнату, посетитель взглянул на мисс Силвер.

— Мне трудно решиться… Вообще-то я хочу посоветоваться, гм… Мне рассказал о вас мистер Гриншо. У меня с ним была деловая встреча, и он рекомендовал вас. Очень рекомендовал…

Мисс Силвер села в свое удобное кресло по другую сторону камина. Она вспомнила дело Гриншо, довольно простое, однако требовавшее крайне деликатного подхода.

— Да-да, помню. Мистер Гриншо — милейший человек, — улыбнувшись, сказала мисс Силвер. — Надеюсь он в полном здравии?

— Да… вполне!.. — кратко ответил Моттингли, поглощенный своими мыслями. — У нас с женой есть сын… — наконец заговорил он, подавшись вперед и крепко сцепив пальцы. — Единственный оставшийся в живых. Мы потеряли трех сыновей, но этот выжил. Сейчас ему двадцать три года… Как видите, уже взрослый, давно бы пора заняться делом. Но он не оправдал наших ожиданий.

Со столика, стоявшего у кресла, мисс Силвер взяла свою сумку для рукоделия и вынула недовязанный нежно-розовый детский жилетик.

— В каком смысле, мистер Моттингли? — спросила она, немного помолчав.

— Он слишком еще легкомыслен. Я, мисс Силвер, человек религиозный. И Джимми воспитывал соответствующим образом, но, повторяю, он нас разочаровал. Нет, не подумайте, что Джимми не в меру баловали. Мы с женой понимаем, что долг — превыше всего. Очень часто нам хотелось закрыть глаза на его шалости и дурные привычки. Ведь он у нас единственный, но всякий раз мы не уступали искушению, мы укреплялись духом ради его же блага… — мистер Моттингли умолк, обессилев.

— А что же произошло теперь, мистер Моттингли? — мягко спросила мисс Силвер.

— Джимми предъявлено обвинение, ему приписывают то, чего он не совершал. Поверьте, мисс Силвер, я не из тех, кто стал бы покрывать своего сына. Господу нашему ведомо, у Джимми есть немало грехов, за кои следует отвечать. Я не говорю, что их нет. Он связался с этой девушкой, что уже само по себе плохо. Но если у меня спросят, верю ли я тому, что он отправился в Хэйзлдон-Хиис, чтобы убить ее, я отвечу — не верю! И если бы вы знали Джимми, вы бы тоже не поверили.

Теперь мисс Силвер вспомнила, откуда ей известно имя Моттингли, и вся история всплыла в ее памяти. Она, конечно, вспомнила бы раньше, не будь она так озабочена делами Глэдис. Джимми Моттингли… его обвиняют в убийстве, совершенном в Хэйзлдон-Хиис. А это его отец…

Лицо мисс Силвер стало еще более внимательным и сосредоточенным.

— Минутку, мисс Силвер! Прежде чем что-либо ответить, прочтите это письмо, очень вас прошу. И тогда поймете, почему я здесь, — сказал мистер Моттингли, протягивая плотный конверт.

Как только мисс Силвер развернула письмо, на нее нахлынули воспоминания. Как давно она не видела почерк мисс Твислдон! Письмо вернуло ее в то время, когда они виделись в последний раз.

— Я хорошо помню мисс Твислдон, — сказала мисс Силвер, взглянув на своего посетителя. — В высшей степени достойная женщина, на мнение которой можно положиться.

Эта довольно необычная характеристика поразила мистера Моттингли, ибо была абсолютно точной.

— Да, вы правы. Она именно такова, — согласился он. — Не хотите ли прочитать, что она пишет?

Мисс Силвер углубилась в письмо.

Дорогие мистер и миссис Моттингли!

Я пишу без промедления, ибо не верю ни единому слову…

Я, разумеется, говорю о Джимми. Я хочу сказать, что не могу поверить, чтобы он так обошелся с этой девушкой.

Конечно, я ее помню. Воплощение наглости и настырности.

Мне она никогда не нравилась, и я не считаю нужным кривить душой, хотя ее и убили. Я абсолютно уверена, что Джимми не имеет никакого отношения к ее смерти. Как Вы помните, он был одним из моих учеников в воскресной школе. Я прекрасно знала всех своих питомцев, а если чего-то не знала, то разве что каких-то мелочей. У Джимми были свои недостатки. Вам и без меня это известно. Однако никто не заставит меня поверить в то, что он способен поднять руку на женщину и тем более ее убить. Это просто невозможно. Позвольте дать Вам один совет: настоятельно рекомендую обратиться к мисс Силвер (Монтэгю Меншинс, 15, Вест-Лихэм-стрит). Вы, конечно, помните ту историю с «отравленными гусеницами», с которой я тоже была некоторым образом связана. Именно мисс Силвер раскрыла этот отвратительный заговор и спасла ни в чем не повинных людей от ужасного обвинения. Я никогда не забуду ее поддержку и утешение, в которых я так тогда нуждалась. Наведайтесь к ней! Если хотите, покажите ей мое письмо. Она недавно передала мне очень добрую весточку через Ридлейсов, которых Вы, наверное, помните. Они встретили ее в Мидлэндс, она гостила там у племянницы.

Искренне Ваша,

Кэйт Твислдон.

— Я прекрасно помню мисс Твислдон, — сказала мисс Силвер, возвращая письмо, — и готова всецело ей доверять. Если, конечно, она не изменилась. Я помню ее как человека весьма здравомыслящего.

— Я знаю ее двадцать лет и, поверьте, не устаю изумляться ее чутью и острому уму. Она умела держать в узде этих непосед — мальчишек в воскресной школе. Нам ее очень не хватает — я говорю про нашу церковную общину.

А теперь разрешите мне рассказать о том, что произошло в Хэйзлдон-Хиис… Джимми отправился в Хэйзлдоп в субботу. У него была назначена встреча с этой девушкой. Но выехал слишком поздно. Видите ли, как раз, когда Джимми собирался уходить, его задержала моя жена. Дело в том, что к ней пришла ее старинная добрая приятельница, которая знала Джимми еще мальчиком. Она давно живет в другом месте и теперь ненадолго приехала по делам, и моя жена хотела, чтобы она увидела, каким стал Джимми. Так что, когда Джимми выехал, была уже половина седьмого.

По его словам, он миновал Хэйзлдон и проехал к Хэйзлдон-Хиис. Остановив машину, он вернулся назад, к можжевеловым кустам, росшим у дороги. Там была назначена встреча. Какое-то время он ходил взад-вперед и наконец решил, что эта мисс, вероятно, ушла, не дождавшись.

Но потом подумал, что это не в ее стиле. Что верно, то верно. Более настойчивой молодой особы мне встречать не приходилось. Я не говорю, будто это оправдывает Джимми, но надо сказать, что она получила то, на что сама напрашивалась.

Мисс Силвер пристально посмотрела на него.

— Мистер Моттингли, — спросила она, — неужто вы оправдываете убийство?

— Я?! Что вы имеете в виду, мисс Силвер? Я только сказал вам, что она собой представляла.

Мисс Силвер внимательно к нему присмотрелась. Сомнения не было, мистер Моттингли был потрясен.

— Помилуйте! — воскликнул он. — Вы превратно меня поняли! Видит Бог, Джимми совершил много грехов, но он не стал бы убивать! Послушайте, мисс Силвер! Есть люди, которые, если их довести до крайности, способны на все, а есть также, кто просто не может совершить убийство. Джимми как раз такой человек. Богом клянусь! А я клятвами не разбрасываюсь…

— Я вас действительно не правильно поняла, — , серьезно сказала мисс Силвер. — Но если вы вспомните точно свои слова, то, думаю, согласитесь, что у меня были основания для самых неожиданных выводов.

— Мисс Силвер, — убежденно сказал он, — если бы я верил, что Джимми убил эту девушку, я не был бы сейчас здесь и не стал бы упрашивать вас спасти моего сына.

Я сказал бы Джимми, что он обязан ответить за содеянное! — Лицо мистера Моттингли залилось краской, чувствовалось, что он нисколько не лукавит. — Это было бы трудным испытанием, но я бы так ему сказал! Слава богу, то в этом нет надобности. Джимми грешник, и ему воздается за его грехи. Но закон он не преступал. Я в этом твердо уверен. Вы поможете мне это доказать?

Мисс Силвер посмотрела на побагровевшее крупное лицо, на пальцы, стиснутые так сильно, что побелели суставы.

— Да, мистер Моттингли, — пообещала она.

Глава 24

Мисс Силвер отправилась в Хэйзлдон. Она намеревалась повидать арестованного и место, где произошла трагедия, а также расспросить местных жителей. Как ни парадоксально, визит к подозреваемому мисс Силвер отложила на потом. Прежде ей хотелось осмотреть место происшествия и ознакомиться со всеми деталями. К тому же Джимми был переведен из участка в городскую тюрьму.

Сойдя с поезда, она огляделась в поисках такси и тут вдруг услышала знакомый голос.

— Мисс Силвер! Что вы здесь делаете?

Она обернулась и, улыбаясь, поздоровалась со своим давнишним другом, инспектором криминальной полиции Фрэнком Эбботтом.

— Полагаю, то же, что и ты, — ответила мисс Силвер.

Фрэнк Эбботт посмотрел на нее озадаченно и даже с некоторой опаской.

— Дорогая мэм, неужели вы имеете в виду это уголовное дело?

Мисс Силвер чуть вскинула голову.

— Если упомянутое тобой «это уголовное дело» касается молодого мистера Моттингли, то я имею в виду именно его.

Фрэнк украдкой вздохнул.

— Видите ли, — серьезно сказал он, — молодой человек действительно виновен. Их отношения зашли слишком далеко, а когда девушка стала угрожать разоблачением, он от нее избавился.

Мисс Силвер направилась к входу на железнодорожную станцию.

— Таково твое мнение? — спросила она.

— О да! И вы бы его поддержали, если бы ознакомились с уликами. Все ясно как день. Я очень сожалею, что вы позволили вовлечь себя в это разбирательство. Но если вы направляетесь в Хэйзлдон-Хиис, разрешите вас подвезти. Я тоже туда еду.

Мисс Силвер охотно приняла предложение. Всегда не мешает выслушать доводы оппонента. Она, разумеется, выразилась не совсем так, но смысл ее реплики был именно таков. Пока они ехали в Хэйзлдон-Хиис, мисс Силвер получила полное представление о выдвинутом против Джимми Моттингли обвинении. И картина сложилась довольно мрачная. Мисс Силвер ухватилась за единственный довод в пользу Джимми.

— Никто не знал о том, что у них назначена встреча.

Если он действительно убил девушку, почему не уехал? Его машина стояла чуть поодаль от этого места, он успел бы отъехать на значительное расстояние. А вместо того, чтобы спасаться бегством, он зовет на помощь и привлекает внимание проезжего велосипедиста.

— О дорогая мэм! Он очень молод! В состоянии аффекта он убил свою подружку, а потом от страха совсем потерял голову. Он просто не понимал, что делает. Такое случается довольно часто. — Фрэнк пожал плечами. — Прямо скажем, он нашел не лучший выход из дурацкого положения, в которое сам себя поставил. А потом его охватил ужас, раскаянье и стыд… Девушка, по правде говоря, была с характером и, видимо, спровоцировала его, наговорив колкостей.

— И тем не менее, — продолжала настаивать на своем мисс Силвер, — он вышел на дорогу и окликнул фермера.

Джимми Моттингли уверяет, что девушка была уже мертва, когда он ее нашел.

Фрэнк снова пожал плечами.

— У них было назначено свидание. Он этого не отрицает. Она явилась первой. Он опоздал. Это он тоже не отрицает. Говорит, что к его матери пришла гостья, и поэтому мать его задержала. Опоздание — вполне достаточный повод для ссоры. Ведь она прождала его почти час. И вы полагаете, что она была в хорошем настроении?

— Думаю, что едва ли, — ответила мисс Силвер.

— Судя по тем сведениям, которые нам удалось собрать об этой девушке, я бы с уверенностью сказал — нет! Начался скандал. Он ее ударил, а потом задушил.

Мисс Силвер с интересом посмотрела на него.

— Повтори, пожалуйста, Фрэнк!

— Он ударил ее в висок, а потом задушил.

— Именно так все и произошло?

— Именно так.

— Я не знала. Тебе не кажется, что это настораживает?

Молодой человек в состоянии аффекта действительно мог бы нанести смертельный удар, но я не могу поверить, что после этого он еще и стал бы душить свою жертву. Мне было известно лишь то, что рассказал мистер Моттингли-старший, а он был настолько расстроен, что я не стала выяснять деталей. Я знала, что, приехав сюда, смогу получить нужные сведения от менее заинтересованных и, стало быть, более объективных свидетелей. И все же… Даже если допустить, что Джимми нанес роковой удар, я совсем не уверена, что он мог совершить преднамеренное убийство.

Фрэнк Эбботт внимательно слушал. Он прекрасно знал мисс Силвер. Она никогда не настаивала на том, чтобы он разделял ее точку зрения, но хотела, чтобы к ее мнению внимательно прислушались. И он с великим уважением относился к словам своей наставницы.

— Во всяком случае, теперь вам известно, что думаю я, а мне — что вы, — сказал он. — Жаль, что наши точки зрения расходятся, и мы с вами оказались, так сказать, в разных лагерях. Но что тут поделаешь?

На лице мисс Силвер отразилась легкая укоризна.

— Дорогой Фрэнк, — сказала она, — те, кто ищет истину, должны действовать сообща. Я не на стороне Джимми Моттингли, а ты не против него. Надеюсь, мы оба искренне хотим найти виновного и воздать по закону тому, кто заслуживает наказания. Только предельная объективность и непредубежденность помогут нам распознать правду.

Дать достойный ответ на это внушительное заключение было непросто, и Фрэнк очень обрадовался, завидев два коттеджа, расположенных на полпути к холму.

— Считайте, что мы уже приехали, — сказал он. — Первый дом принадлежит мисс Дэйнсворт, а рядом с ним — дом миссис Мерридью. Убитая девушка была ее родственницей, приехала к ней погостить. Должен вас предупредить: с миссис Мерридью не так легко найти общий язык.

— Мисс Кэролайн Дэйнсворт? — с интересом спросила мисс Силвер.

— По-моему, да. Неужели вы ее знаете?

— Я имела удовольствие познакомиться с ней в прошлом году. Она приятельница миссис Люшес Беллингдон. Ты должен ее помнить. Но тогда она была еще миссис Скотт.

Фрэнк кивнул.

— Как же, как же… Очаровательная женщина! Ну что? Сначала наведаемся к мисс Дэйнсворт? Или вы хотите сами поговорить с ней? В таком случае я загляну к миссис Мерридью. У меня к ней есть дело.

— По-моему, так действительно будет лучше, — любезно улыбнувшись, мисс Силвер вышла из машины. — Я не знаю, как долго пробуду здесь. Может быть, нам следовало бы попрощаться?

— Нет, я так не думаю. Я потом тоже зайду к мисс Дэйнсворт. У миссис Мерридью я долго не задержусь. Она страшная брюзга.

Постучавшись в дверь мисс Дэйнсворт, мисс Силвер мысленно вернулась к тому необычайному расследованию дела о «внимающем оке». Мисс Силвер довелось несколько раз встречаться с Люшесом Беллингдоном и его женой после того памятного дня. Да, тогда все собравшиеся на званый вечер были потрясены странными событиями. А далее — трагедия в Эмберли, смерть Клея Мастерсона и Мойры Херн. В доме своих друзей, супругов Чарлз Морей, мисс Силвер встречалась также и с Салли Фостер, теперь она миссис Дэвид Морей. Поистине, мир тесен, и приятно при более счастливых обстоятельствах встретить тех, с кем довелось жить и работать в те мрачные, тяжелые дни.

Она постучалась еще раз, и дверь открыла очаровательная девушка. Очаровательная — именно это слово сразу же пришло мисс Силвер в голову. У девушки были темные вьющиеся волосы и необыкновенно ясные карие глаза.

— Я могу повидать мисс Дэйнсворт? — спросила мисс Силвер. — Я мисс Силвер… Мод Силвер.

Глава 25

Дженни повела посетительницу в гостиную. Мисс Силвер обратила внимание на то, что за приветливостью девушки скрывается какое-то беспокойство. «Интересно, — подумала она, — хорошо ли эта девушка знала убитую?»

Почти ровесницы и жили по соседству… Нет-нет, кажется, покойная была на три-четыре года старше, но это, конечно, не так уж важно. Вполне возможно, они дружили, скорее всего… В любом случае, столь неожиданная и трагическая смерть не могла не потрясти молоденькую девушку, видимо, очень впечатлительную…

Оставшись одна, мисс Силвер стоя ожидала хозяйку дома.

Услышав звук отворяемой двери, она обернулась.

— Дорогая мисс Силвер, я так рада вас видеть! — воскликнула мисс Дэйнсворт.

Мисс Силвер сердечно улыбнулась.

— Должна вам сказать, что явилась по делу, — сообщила она.

— Дело Моттингли… Это ужасно, не правда ли? Прошлым летом я общалась с этим молодым человеком. Не могу поверить, что он мог совершить такое жестокое убийство. Мне он показался тихим, кротким, и даже несколько подавленным. Садитесь, пожалуйста, мисс Силвер!

— То, что вы сказали, очень любопытно, — заметила мисс Силвер, усаживаясь в кресло. — Хочу сразу предупредить, что я здесь по поручению семьи Моттингли. Они просили меня ознакомиться с обстоятельствами дела и выяснить, что можно предпринять для спасения их сына.

Мисс Дэйнсворт чуть замешкалась с ответом.

— Не знаю, могу ли я быть вам полезной. Надо сказать, что еще никто и никогда не был мне так несимпатичен, как эта несчастная девушка.

Мисс Силвер пытливо на нее посмотрела.

— Мисс Дэйнсворт, не могли бы вы рассказать все, что вам известно? Я не жду от вас какого-то обдуманного и беспристрастного анализа. Я просто хочу знать, как все это воспринимаете вы и какое впечатление произвело на вас это происшествие. Вы согласны?

Мисс Дэйнсворт встретилась взглядом с мисс Силвер и ощутила то, что испытывали очень многие люди при общении с этой почтенной леди. Не все в нашей жизни можно выразить словами, да не всегда это и нужно. Единственное, что всегда остается важным — это правда! Л все остальное значения не имело. Ничего страшного, что мисс Дэйнсворт едва знакома с этой леди…

— Да, конечно, я расскажу все, что мне известно. Но знаю я не очень-то много… — мисс Дэйнсворт помолчала, собираясь с мыслями. — У меня гостит мой племянник, Ричард Форбс. Он влюблен в ту девушку, которая открыла вам дверь. Ее зовут Дженни Форбс. Она очень дальняя родственница Ричарда. Они не помолвлены, и вообще об этом пока нет никаких разговоров. Я знаю, что вы человек очень осмотрительный и деликатный… Они знакомы всего десять дней. Я ни о чем не спрашиваю, но вижу, как складываются их отношения. Однако это совсем другая история… Теперь о той несчастной девушке…

Она приехала в пятницу… прошлую пятницу — в гости к тетушке. В тот же день она пришла к нам вместе с миссис Мерридью (это кузина ее матери), которая живет в соседнем доме. Во время этого визита девушка разговаривала только с Ричардом, не обращая на Дженни никакого внимания. Это бросалось в глаза. Насколько я помню, она рассказывала про детей, с которыми оказалась в одном вагоне. Они ели мятные конфеты, и девушка заявила, что в детях, которые едят в поезде есть нечто тошнотворное. О, право, не знаю… Мне не понравилось, как она говорила — и вообще все! Она откровенно заигрывала с Ричардом, а он, по-моему, в какой-то степени над ней подтрунивал. Знаете, молодые люди это умеют, если девушка на самом деле их не интересует. Я заметила, что Дженни это не понравилось. Потом они, кажется, даже поссорились… Наверное, вам это не интересно.

— Мне все интересно, — заверила ее мисс Силвер. — Прошу вас, пожалуйста, продолжайте!

Минуту-другую Кэролайн молчала.

— Хорошо. В тот вечер Дженни рано отправилась спать, а у нас с Ричардом произошел серьезный разговор. Он сказал, что у него в отношении Дженни самые серьезные намерения, но признался, что слишком… поторопился. В общем, он поцеловал Дженни, а она вся побледнела и выбежала из комнаты. На следующее утро как раз в ту минуту, когда они стали разговаривать, явилась Мириам. Она сказала, что пришла с поручением от миссис Мерридью пригласить на ленч. Ричард ответил, что пойти не может, так как собирается навестить своего друга, Томми Рисдалла. Томми служит в военно-морском флоте и сейчас гостит у своих родителей в Тиллингдоне, в пяти милях отсюда. Мириам тут же предложила, чтобы Томми к ним присоединился, и когда Ричард сказал, что об этом не может быть и речи, Мириам спросила: «А как насчет завтра?» На что Ричард ответил: «Завтра воскресенье». «Разве это так важно?» — спросила Мириам. «Да, очень, — сказал Ричард. — Мы с вами в деревне. И единственным оправданием отсутствия в церкви в воскресный день может служить лишь серьезная болезнь». Тогда Мириам спросила: «Ну а в понедельник?» Ричард не дал определенного ответа и сказал, что сообщит его позже, с тем она и ушла. Я при этом разговоре не присутствовала, мне обо всем рассказали потом. До самого вечера никаких событий и разговоров не происходило. Ричард уехал. Я ушла навестить больную приятельницу, а Дженни осталась дома, что-то читала. Когда я вернулась, мы с Дженни сели пить чай и, разговаривая, засиделись до самых сумерек. И тут снова явилась Мириам. Она сказала, что миссис Мерридью ушла на какое-то собрание, а потом поинтересовалась, не приехал ли Ричард… Она хотела его видеть. Я ответила, что Ричард еще не вернулся и что я вообще никогда не слежу за тем, когда он возвращается — когда хочет, тогда и приходит. «Это очень неудобно, верно?» — заметила Мириам и, повернувшись к Дженни, сказала, что ей это, вероятно, обидно, что ей самой было бы неприятно, если бы из дома, где она гостит, молодой человек вдруг взял и уехал. О! Вероятно, мне не следует так говорить, ведь она умерла и ее так зверски убили… но более назойливой и грубой девушки, право же, не встречала! Потом Мириам долго еще у нас сидела, рассказывая о своей последней службе, о том, как все огорчились, узнав, что она уволилась.

А потом вдруг посмотрела на часы и спросила, верно ли они идут. Когда я ответила, что часы у нас точные, Мириам вскочила и сказала, что должна идти. «Передайте Ричарду, — сказала она, — что я хочу его видеть. Не сегодня… сегодня я занята. Но если хочет, он может прийти завтра утром». Сказала и чуть ли ни бегом бросилась к двери. Вот, собственно, и все.

Мисс Силвер некоторое время молчала.

— Когда ваш племянник вернулся домой? — наконец спросила она.

— Примерно через полчаса после этого.

— По какой дороге он приехал?

— С противоположной стороны… через деревню… — она неожиданно запнулась. — Мисс Силвер…

— Что, мисс Дэйнсворт?

— Вы не думаете… не можете думать… О!

Мисс Силвер вопросительно посмотрела на нее.

— Что в моих словах вас так взволновало, мисс Дэйнсворт?

В этот момент вошел красивый молодой человек, высокий и стройный. Но вид у него был очень мрачный.

— Мой племянник, Ричард Форбс… мисс Силвер, — с видимым усилием произнесла мисс Дэйнсворт.

Мисс Силвер слегка наклонила голову. Ричард шагнул вперед.

— Мисс Силвер приехала сюда, чтобы получить как можно больше сведений о смерти Мириам, — продолжала мисс Дэйнсворт. — Она частный детектив. Извините мисс Силвер, но мне кажется, лучше сказать все как есть.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Вы правы, мисс Дэйнсворт. Я и не собираюсь ничего скрывать.

Ричард удивленно переводил взгляд с одной леди на другую. Он был наслышан уже о мисс Силвер. Теперь, увидев се воочию, он был просто поражен. Невероятно!

Аккуратная, скромно одетая старушка. Вполне соответствующая возрасту одежда: шляпка с бантами из шелковой муаровой ленты; опрятное, но довольно поношенное пальто; отнюдь не новые черные лайковые перчатки… Уж конечно, она нисколько не была похожа на детектива! Но тут он встретился с ней взглядом и понял, что поторопился с выводами… Этот пристальный взгляд, казалось, пронзил его насквозь. Глупость, конечно, но Ричард испытал именно такое ощущение.

Мало того, он почувствовал, что мисс Силвер читает его мысли. И что от нее ничего не скроешь… Ричард был рад, что среди самых греховных его мыслей не затесалось никакого желания кого-то прикончить. Ощущение того, что его «просвечивают» как на рентгене, длилось одно мгновение, но он знал, что никогда его не забудет. Мисс Силвер улыбнулась.

— Надеюсь, вы пришли нам помочь. Мы с мисс Дэйнсворт старые знакомые. Так приятно снова встретиться, но, конечно, хотелось бы увидеть друг друга при менее трагичных обстоятельствах.

— Да, конечно, — ответил Ричард. — Тетя, видимо, уже рассказала все, что нам известно?

— По-моему, да. В тот вечер вы так и не видели Мириам Ричардсон?

— Нет, не видел, — Ричард смотрел мисс Силвер прямо в глаза. — Насколько я понял, она хотела со мной повидаться и какое-то время ждала меня здесь в гостиной. А потом вдруг посмотрела на часы и сказала, что больше ждать не может. «Передайте Ричарду, что я хочу его видеть, — сказала она. — Не сегодня… сегодня я занята. Но если он хочет, пусть зайдет завтра утром». Я правильно передал ее слова? — повернулся он в сторону мисс Дэйнсворт.

— Да, Мириам вышла, прежде чем кто-нибудь из нас успел ей ответить. Мне показалось, что она боится опоздать на какую-то встречу.

— Мисс Форбс была в комнате?

— Да, Дженни была здесь, — ответила мисс Дэйнсворт.

— В таком случае могу я с ней поговорить?

— О да! Разумеется.

Мисс Дэйнсворт окончательно успокоилась. Глядя на нее, невозможно было поверить, что из-за вполне невинного вопроса она чуть было не потеряла самообладания.

Мисс Силвер с сочувствием подумала, что мисс Дэйнсворт испугалась за Ричарда… Ричард был ее слабостью.

Мисс Силвер вспомнились слова миссис Люшес Беллингдон: «Мисс Дэйнсворт потеряла на войне жениха, а потом лишилась сестры и зятя. Они погибли то ли в автомобильной катастрофе, то ли во время воздушного налета. Не помню точно. Она забрала к себе их сына и прекрасно его воспитала. Теперь ему уже лет двадцать пять, служит в армии… Очень славный парень».

Мисс Дэйнсворт подошла к двери, открыла ее и позвала: «Дженни!»

Было понятно, что мисс Дэйнсворт не хочет как-то влиять на девушку. Дженни должна самостоятельно ответить на все вопросы, какие мисс Силвер сочтет нужным ей задать.

— Это мисс Силвер, — сказала мисс Дэйнсворт, когда Дженни вошла в гостиную. — Она хочет расспросить вас о субботнем визите Мириам.

Дженни недоуменно смотрела на них обеих дам.

— Мириам? — переспросила Дженни. — Она приходила повидать Ричарда. Что вы хотели бы знать?

— Все то, что вам известно, дорогая!

Дженни повторила последний разговор с Мириам. Девушка держалась спокойно и ровно, хотя была довольно бледной. Ричард не отрываясь смотрел на нее. Наконец Дженни дошла в своем рассказе до того места, когда Мириам посмотрела на часы. Голос ее слегка дрогнул.

— Мириам вдруг взглянула на часы и спросила: «Они правильные?» Мисс Дэйнсворт ответила, что часы идут очень точно. И Мириам сказала: "О!.. Тогда мне пора.

Передайте Ричарду, что я хочу его видеть. Не сегодня, сегодня я занята. Но если хочет, пусть зайдет завтра утром". И она вышла из комнаты, еще не успев закончить фразу. Это все. Мы… мы больше ее не видели.

Глава 26

В этот момент вошел Фрэнк Эбботт. Вид у него был строгий, как и подобает при исполнении служебных обязанностей. Вскоре он призвал мисс Силвер откланяться.

Как только они сели в машину, от его официальных манер не осталось и следа.

— Ну и как прошел ваш визит? — спросил Фрэнк. — Вы довольны?

— В общем да, Фрэнк. Ты отвезешь меня повидаться с Джимми Моттингли?

— Конечно. Только прикажите. Возможно, мое присутствие облегчит доступ к арестанту.

Мисс Силвер взглянула на Фрэнка с горячей благодарностью.

— Это очень любезно. Я тебе крайне признательна.

— И все-таки, как прошел визит? Или я не должен вас об этом спрашивать?

— Разумеется, не должен, но я тебе все расскажу. Когда я спросила, могу ли повидать мисс Форбс, меня поразило, что мисс Дэйнсворт подошла к двери и позвала Дженни. По-моему, она хотела дать мне понять, что не собирается никоим образом влиять на ее мнение. Дженни Форбс описала последний визит Мириам Ричардсон практически в тех же словах, что и мисс Дэйнсворт. Важным в данном случае было то, как они описали момент, когда Мириам Ричардсон вдруг посмотрела на часы и спросила, правильно ли они идут. Мисс Дэйнсворт ответила утвердительно, и тогда Мириам сказала: «В таком случае мне пора. Скажите Ричарду, что я хочу его видеть. Не сегодня… сегодня я занята. Но если хочет, он может зайти завтра утром». Я полагаю, что это полностью исключает возможность того, что она собиралась встретиться с Ричардом.

Фрэнк Эбботт пристально посмотрел на нее.

— У вас возникла такая мысль?

— Да.

— И вы полагаете, что эта фраза его «отмыла»?

— Дорогой Фрэнк!

Он рассмеялся.

— Для пущей выразительности слова должны, как говорится, соответствовать ситуации.

— Говори, что хочешь, но прошу избавить меня от этих твоих жаргонных словечек.

Он снова засмеялся.

— О, в таком случае я беру все свои «словечки» обратно и прощу прощения!

Через полчаса они прибыли в Колборо. Почти всю дорогу мисс Силвер молчала, думая о предстоящей встрече. Многое, конечно, будет зависеть от того, какое впечатление произведет на нее Джимми Моттингли. Вера мистера Моттингли в своего сына может не оправдаться.

Мисс Силвер очень хорошо представляла себе, какие повороты и извилины бывают у человеческой совести. Похоже, в отношении своего сына мистер Моттингли не строил иллюзий… Однако существует предел человеческих возможностей, у каждого он свой. Мистер Моттингли может признавать виновность сына в одном случае и в то же время горячо отрицать ее в другом. Мисс Силвер подумала, что только познакомившись с Джимми и поговорив с ним, она сможет решить, браться за это дело или нет. Она не станет защищать преступника. Мисс Силвер была погружена в свои мысли, и Фрэнк, понимая это, почтительно молчал.

В тюрьме мисс Силвер целиком положилась на Фрэнка. Он был давнишним другом начальника тюрьмы, что значительно упростило задачу добиться свидания с арестованным. Мисс Силвер проводили в пустую светлую комнату, где стоял стол и два стула. Вскоре в комнату ввели Джимми Моттингли, надзиратель подвел его к стулу на противоположном конце стола. Усадив Джимми, надзиратель немного помедлил.

— Если что, я буду за дверью, — сказал он и вышел.

Верхняя часть двери была застекленной, так что они все время находились под наблюдением, но то, о чем они говорили, в коридоре не было слышно.

Мисс Силвер повернулась к Джимми Моттингли, сидевшему напротив. Совсем молодой, глаза голубые, волосы светлые. Во всем его облике было что-то мальчишеское. Обычно юношей такого типа, вроде бы кротких и беззащитных, чрезмерно балуют. Был ли мистер Моттингли на самом деле так строг к своему сыну, как уверял ее?

Джимми Моттингли внимательно посмотрел на мисс Силвер.

— Почему вы пришли? — спросил он с напускной храбростью.

Мисс Силвер ответила не сразу, присматриваясь к нему.

Это был человек не слишком волевой и надломленный болью. Было совершенно очевидно, что он находится на пределе своих душевных сил.

— Я пришла по просьбе вашего отца, чтобы попытаться вам помочь, — сказала она, успокаивающе улыбнувшись.

Он засмеялся.

— По просьбе моего отца?! Да вы знаете, что он уверен, будто это я убил ее! Он сидел тут и читал мне нотации. Сказал, что заплатит за мою защиту, но я не должен воображать, что избегну заслуженного наказания. И еще он говорил о Божьем законе, который нельзя преступать безнаказанно.

— Мистер Моттингли, — сдержанно сказала мисс Силвер, — мне кажется, вы не понимаете своего отца. Нет-нет! Подождите минутку. Помните, что по другую сторону двери находится охранник. Если у него появится подозрение, что вы реагируете слишком бурно, он уведет вас снова в камеру. Я вынуждена просить вас соблюдать спокойствие, помнить о здешних правилах.

Джимми весь передернулся.

— Спокойствие?.. О господи! Да вы знаете, каково это, когда тебя подозревают в том, чего ты никогда не мог бы совершить? Знаете?

— Я могу знать только то, что вы мне скажете. Вернитесь, пожалуйста, к событиям минувшей субботы и расскажите, что произошло.

— Да… да… я все расскажу, — Джимми нашарил в кармане носовой платок и высморкался. — Вы хотите знать, что случилось в субботу? У меня была назначена встреча с Мириам… Вы это знаете. Она… она хотела меня видеть. А я ее — нет. Я знал, чего ей от меня надо… О да! Я знал. Но я ее так и не увидел. Я хочу сказать… когда я пришел туда, она уже была мертва. Я опоздал, потому что к моей матери пришла ее старинная приятельница, и мать настояла, чтобы я встретился с ней и поговорил. Они меня здорово задержали. Я приехал почти на час позже и понимал, что Мириам уже вне себя от злости. Она сказала, чтобы я встретил ее в Хэйзлдон-Хиис, это вверх по холму, недалеко от дома ее родственницы, у которой она гостила. Там у дороги есть заросли можжевельника. Мы с Мириам уже раньше там встречались. Ну вот!.. Я проехал мимо кустов, остановил машину и пешком вернулся назад. Я опоздал почти на час и подумал, что она устала меня ждать и ушла.

Я не знал, как действовать дальше. Знаете, такое бывает. Когда настроишься на что-нибудь и думаешь, лучше сейчас с этим разделаться, чтобы через неделю не нужно было затевать все сначала.

— Да, я это могу понять. Продолжайте, пожалуйста, мистер Моттингли, — попросила мисс Силвер.

Джимми опять стала бить дрожь. Теперь нужно было говорить о том, что постоянно преследовало его и не давало спать по ночам.

— Я подумал, — начал он слабым, изменившимся голосом; руки, сжимавшие платок, дрожали. — Я подумал, может быть, она не стала ждать. Обошел кусты… и она была там… — Дрожащий голос замер. Джимми сидел, тупо уставившись на свои трясущиеся руки, сжимавшие мокрый носовой платок. Но он явно их не видел. Он видел только то, что открылось ему той ночью при свете фонарика: ужасное, искаженное лицо Мириам в ярком желтом пятне. Джимми продолжал говорить безжизненным тоном. — Она была там, — повторил он без всякого выражения. — Но мертвая. Задушена. Я выбежал на дорогу… увидел свет велосипедного фонарика: он приближался. Я замахал руками и закричал. Это был мистер Фулбрук. Я не знал тогда, кто это. Просто закричал, и он остановился. Я сказал ему, что приехал, чтобы встретиться с Мириам, и нашел ее, а она мертвая. Он пошел следом за мной… за кусты… и там ее увидел. Как она лежит. Потом он задал мне много вопросов. Я не помню, что говорил. Это не важно, верно?

Я ничего не помню. Мы сели в мою машину, я ее у дороги оставил. Он сел за руль… У меня тряслись руки.

Мы поехали в полицейский участок. И как-то все сразу решили, что это я ее убил. Только я этого не делал.

Нет! Нет! Говорю вам, что не делал… Я бы не смог! От одной мысли об этом мне становится плохо. Я все думаю и думаю о том, что бы я мог сделать и чего никогда, никогда не мог бы совершить. И всегда прихожу к одному и тому же выводу: я никого не мог бы убить. Есть вещи, которые… ну, ты знаешь, что мог бы на это пойти… а есть то, что вообще исключено.

Он наклонился вперед, ухватившись руками за край стола.

— Послушайте… я вам скажу, потому что это… подтверждает мои слова. Наверное, мне должно быть стыдно… не знаю. Я не могу убить… тошно даже подумать об этом. И это правда. А Мириам… она была так полна жизни… так во всем уверена… Мне она, если честно, не нравилась, — Джимми поднял голову и удивленно посмотрел на мисс Силвер. Вид у него был совершенно озадаченный, и это почему-то ее растрогало. — Даже как-то странно. Но когда я ее не видел, я обычно думал, как ужасно было бы жениться на такой женщине. Каждый день садиться с ней за стол… спать… — Он, осекшись, покраснел и потер руками глаза. — Я постоянно думал обо всем этом, но когда мы встречались опять, она… она каким-то образом брала верх. Наверное, у нее была очень сильная воля. А у меня нет. Я думал о том, что скажу о… о нашем разрыве… и все в мыслях говорил правильно — пока ее не видел. Но когда она была рядом, все, что я собирался сказать, куда-то улетучивалось. Она составляла планы относительно нашей женитьбы, а когда я говорил ей, что мой отец никогда не позволит, она… она только смеялась и отвечала, что его и спрашивать никто не станет. Я пытался ей объяснить, но все было напрасно. Она продолжала твердить свое. Когда я сказал, что мой отец никогда не простит, если мы просто зарегистрируемся, не обвенчавшись, она продолжала смеяться.

Все мои доводы не действовали. У нее сложился конкретный план: мы хотим то-то и то-то (или, вернее, это она сама хочет), а меня она просто неслушала. Этого мой отец понять не в состоянии. Думаю, он никогда не встречал таких людей, как Мириам… Я и сам раньше таких не встречал. Стоило ей чего-нибудь захотеть, она каким-то образом всегда добивалась своего.

Джимми снова прижал носовой платок к глазам и за этой спасительной ширмой совершенно потерял контроль над собой.

Мисс Силвер молча ждала. История была не из тех, которые производят благоприятное впечатление в суде.

И судья, и присяжные поймут, что имеют дело со слабой личностью. Молодой человек, который не может убить даже паука, но, обезумев от отчаяния, решился самым ужасным способом обезопасить себя — так пугала его перспектива провести всю жизнь с Мириам Ричардсон. Все, что он рассказал, лишь подтвердит подобную версию. Мириам явилась к назначенному месту встречи, и именно там она была найдена мертвой. Об их свидании никто не знал. Никаких следов ограбления или насилия. Мириам нанесли удар в висок, а потом задушили. Сама мисс Силвер не верила в то, что Джимми Моттингли, в каком бы состоянии он ни находился, смог бы ударить женщину, а потом еще и задушить. Однако придет ли суд к подобному заключению? По ее мнению — нет! Это было трудное дело, но она не могла от него отказаться.

— Мистер Моттингли, я возьмусь за это расследование, — сказала мисс Силвер бодрым уверенным тоном, ничем не выдав своих сомнений. — А теперь мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Глава 27

Четыре дня Мэк Форбс провел, по его собственному определению, «в настоящем аду». Он совершил убийство, но, как выяснилось, абсолютно бессмысленное. Убитая им девушка не была Дженни. Что толку теперь доискиваться, каким образом она оказалась в том месте, где он рассчитывал встретить Дженни? Он вспомнил: ведь вышла-то она из дома, где жила Дженни, и не спеша направилась к Хэйзлдон-Хиис. Мэку и в голову не приходило, что там могла оказаться другая. Уезжая из Хэйзлдон-Хиис, он был абсолютно уверен, что расправился наконец с Дженни. Случись это даже при ярком солнечном свете, он не стал бы проверять, она это или нет. Она, кто же еще? Совесть его не мучила. Раз надо, значит, надо. Дело было сделано. Единственный досадный промах — записка… надо было ее забрать.

Первый порыв был — бежать, и немедленно, но Мэк его подавил и стал анализировать сложившуюся ситуацию, очень обстоятельно. Дженни могла пренебречь его указанием и порвать записку, а могла поступить так, как он велел, то есть принести записку. Оба варианта были возможны. Третий же вариант, что записка вообще могла не попасть к Дженни, просто не пришел ему в голову. Он продолжал думать о той девушке, которую угораздило разгуливать у пустоши. Единственная улика, связывавшая его с ее смертью, — пол-листа бумаги с парой строчек. Мэк вспомнил, что там было написано:

Дженни, никому ничего не говорите, но, как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши.

Мэк.

Записку принесите с собой.

А вот поставил ли он дату? Вообще-то в письмах он всегда ставил число. Если нет, то всегда можно сказать, что она написана давно… еще до того, как Дженни покинула Элингтон-хаус. Конечно, он, наверное, это учел и не стал указывать число. Но полной уверенности не было.

Тогдашнее возвращение в Лондон было мучительным, но это было только начало, первая, так сказать, лепта…

Наступило воскресенье… долгий, медленно тянувшийся день. В газетах ничего не было. Он пока и не ожидал никаких сообщений. Позвонила мать, чтобы выяснить, приедет ли он в Элингтон-хаус. Мэк ответил довольно грубо и сразу повесил трубку. Еще никогда выходные не казались ему такими изнуряюще долгими. Однако ближе к вечеру он почти успокоился, хотя для этого пришлось напрячь всю силу воли. Он-то считал, что убил Дженни, и в конце концов внушил себе, что она получила по заслугам. Если бы она осталась в Элингтон-хаусе и согласилась выйти за него замуж, ему не пришлось бы пойти на такой риск. Сама во всем виновата. Не сбежала бы тогда, осталась бы жива. Он не виноват, что Дженни оказалась такой упрямой и даже невоспитанной… Но теперь все будет хорошо. Дженни мертва.

Наконец наступил понедельник, и в утренних газетах появилось сенсационное сообщение: «Убийство в Хэйзлдон-Хиис». Мэк ждал этого с нетерпением и жадно стал читать. Газета тут же выпала у него из рук. Он ее не убил!

Дженни жива. Он убил какую-то другую, совершенно незнакомую девушку.

Прошло несколько минут, прежде чем Мэк смог снова взять в руки газету. Он прочел все, что сообщали о жертве убийства. Это была Мириам Ричардсон, кузина миссис Мерридью, имя которой было ему хорошо знакомо, потому что у нее в Элингфорде жила родственница — мисс Кремптон, дочь покойного викария, которого Мэк всегда терпеть не мог. Миссис Мерридью иногда наезжала в Элингфорд, но Мэк понятия не имел, что она живет в Хэйзлдоне. Вообще говоря, в мире слишком много старух… Это очевидно.

Мэк продолжил чтение. Оказывается, эта Мириам потащилась в Хэйзлдон-Хиис, чтобы встретиться с неким Джимми Моттингли. Теперь Мэку стало ясно, какое безрассудство проявила эта девушка. Что заставило эту самую Мириам Ричардсон зайти в соседний дом, где гостила Дженни? Она отправилась туда до того, как он приехал…

И уже от соседей на ночь глядя отправилась в Хиис? Что за странный каприз? Мэк опять взялся за газету.

Ах вот оно что! У девушки, оказывается, был любовник! Вот кто такой этот самый Джимми Моттингли. Опоздал на свидание… и, ну да… он ее, похоже, и убил… Ну что ж, все складывается не так плохо, вполне убедительная версия… Любая девушка с характером пришла бы в бешенство, если бы ей пришлось прождать сорок с лишним минут среди зарослей вереска. Нечего было назначать свидание в таком глухом, пустынном месте.

Мэку показалось, что его обступили пустота и мрак.

Но он тут же подавил это чувство. Он тут ни при чем. Ему нет дела до какой-то Мириам Ричардсон. Он собирался убить не ее, а Дженни… Но Дженни — вот дьявольщина! — осталась жива.

Мэка охватила бессильная ярость. Он оказался в дураках: решился на такой риск и все зря. И во всем этом водовороте нелепых случайностей где-то пряталась записка. Мэк со злостью скомкал газету и встал. Им овладело такое бешенство, что он готов был кого-нибудь прикончить, уже без всякой надобности, просто поддавшись неодолимой потребности… Однако инстинкт самосохранения забил тревогу, предупреждая об опасности. Ярость отхлынула, уступив место холодным рассуждениям.

Что он теперь должен делать? Отныне только это имело — значение. Только это. Надо, надо вспомнить, поставил он дату или нет… Он писал в расчете на то, что Дженни безропотно выполнит все его требования. Он явно переоценивал собственную значимость и свои таланты, но это в той или иной степени свойственно любому молодому человеку, являющемуся главой семьи и предельно избалованному лестью обожающей его матери.

Мэк шагал взад-вперед по комнате. Нелепая гибель Мириам мало его трогала, он воспринимал ее как досадную случайность. Ему нужно было избавиться от Дженни. Во-первых, потому что она стояла у него на пути, во-вторых, она предпочла ему какого-то незнакомца. Нет! Ладно бы незнакомца!.. Ричард тоже был Форбсом, кровным родственником! Ему, Мэку, предпочли даже не какого-то неизвестного малого, а их же родича! Он отбросил эту мысль.

Хватит. То, о чем не думаешь, вроде бы уже и не существует. Дженни не существует. Она мертва.

Мэк остро осознал, что это не так — Испепеляющее чувство бессилия. Дженни не была мертва. Дженни жива! И он вынужден с этим смириться. Убить се теперь было бы полным безумием… И этого нельзя будет сделать еще долгое время. Значит, незачем об этом и размышлять.

Записка… Что случилось с запиской? Допустить, что Дженни ее не получила, Мэк не имел никаких оснований.

Между тем записка лежала в штанах Дики Прэтта, погребенная под всякой всячиной, которой обычно бывают набиты карманы мальчишек. Кроме самого Мэка этой записки никто не читал и никто не мог ему сообщить, что в верхнем левом углу ее была аккуратно проставлена дата.

Глава 28

Дожив в неимоверном напряжении до вечера пятницы, Мэк наконец решил, что его злополучная записка не грозит тягостными последствиями. Либо Дженни не получила ее, либо не обратила на нее никакого внимания.

Мэк склонялся ко второму варианту, хотя это было весьма обидно. Ничего! Когда-нибудь он за все с Дженни рассчитается. Когда-нибудь… не теперь. Больше никаких убийств. Игра не стоит свеч, как показала минувшая неделя. Есть и другие, более изощренные способы мщения.

Дженни еще очень пожалеет, что отвергла его, посмела так его унизить! Мэк перебирал одну идею за другой. Всему придет свой черед. А пока можно передохнуть, не предпринимая ничего опасного.

В субботу Мэк приехал в Элингтон-хаус. Миссис Форбс писала письма, когда он вошел. Небрежно ее поцеловав, Мэк сразу же прошел к камину. День для сентября выдался холодный, Мэк ехал в открытой машине и ехал очень быстро, с ветерком.

— Есть еще какие-нибудь новости о Дженни? — спросил он.

Отложив авторучку, миссис Форбс встала из-за стола и тоже подошла к камину.

— О Дженни? — переспросила она. — О мой дорогой, разве ты не слышал? Она умудрилась впутаться в криминальную историю — только и всего!

— В криминальную историю? Боже правый!

Наклонившись, миссис Форбс подложила в камин еще одно полено.

— Я ведь тебе уже говорила, что Дженни в Хэйзлдоне?.. Конечно говорила. Так вот! Там была убита девушка, которая гостила в соседнем с Дженни доме. Говорят, Дженни будет свидетельницей на суде, потому что эта девушка уходила не из своего дома, а из дома мисс Дэйнсворт. Отправилась на свидание с молодым человеком, и тот ее убил.

— Да что ты говоришь?! Полагаю, Дженни будет неплохо смотреться на скамье для свидетелей. Однако что она может сказать по этому поводу?

— Только то, что эта девушка заходила к ним, я имею в виду к Кэролайн Дэйнсворт и Дженни. Разумеется, они не могли предвидеть, что ее убьют. Но в суд их обеих вызовут наверняка.

— Понять не могу, зачем они там нужны? — небрежно спросил Мэк.

— Вероятно, чтобы уточнить время, когда эта девушка покинула их дом. Сегодня утром мне в деревне сообщили кучу новостей.

— В деревне? В нашей?

— Ну конечно! Я ведь рассказывала тебе о миссис Мерридью. Это кузина мисс Кремптон. Ты помнишь мисс Кремптон?

— Да, помню. Довольно нелепое создание с медоточивой речью, полной яда.

— Вот-вот, это она и есть! Только, не дай боже, кто-нибудь тебя услышит. У нас тут относятся к ней с большим почтением, — миссис Форбс нетерпеливо взмахнула рукой.

Мэк поправил полено в камине.

— Я читал то, что пишут в газетах, — сказал он. — Но, по правде говоря, никак не думал, что тут каким-то образом замешана Дженни. Пожалуй, даже лучше, что она не здесь. Пусть будет подальше от нас, раз ей придется — участвовать в судебном процессе. Хотя я совсем не уверен, что Мэг и Джойс все равно все не пронюхают.

— Боже милостивый! Надеюсь, что нет!

Мэк засмеялся.

— Поистине мудр тот родитель, кто знает, что на уме у его чад! Ты думаешь, что на самом деле знала хоть что-нибудь про нас с Аденом, когда мы были в их возрасте?

Сама не зная почему, миссис Форбс почувствовала страх, холодное его прикосновение… Слова Мэка в данном случае ничего не значили и тон, которым они были сказаны, был, скорее, небрежным, однако ее словно окутала мрачная тень. Правда, наваждение исчезло раньше, чем она успела разобраться в том, что произошло. Ничего, пожалуй, и не было… Совсем ничего! Она бы не могла объяснить, откуда взялась эта пугающая тьма… Чтобы отделаться от этого тяжкого ощущения, она рассмеялась.

— Дорогой мой! Какая нелепость!

— Нелепость? Готов поспорить, что отцы и матери знают о своих детях гораздо меньше, чем им кажется. Их незнание значительно перевесит то, что им известно о милых их крошках. Я мог бы тебе много чего порассказать… — Мэк подтолкнул полено ногой, и пламя внезапно взвилось вверх. — Но, пожалуй, не стану. А то еще не сможешь ночью заснуть.

Миссис Форбс рассеянно улыбнулась. Тяжесть на сердце исчезла окончательно. Она подумала, как хорошо, что Дженни не с ними. Особенно если учесть приближавшийся судебный процесс. Правда, если бы Дженни тайком не уехала, то не вляпалась бы в эту историю. Останься она в Элингтон-хаусе, Мириам Ричардсон была бы жива и продолжала добиваться своего, и Джимми Моттингли угодил бы в другую тюрьму, которую уготовила бы ему нечистая совесть.

Внезапно открылась дверь, и в гостиной появилась Мэг.

Вид у нее был очень решительный. Ее появление даже обрадовало Мэка, которому не хотелось обсуждать с матерью Дженни, а тем более выслушивать рассказы об убитой им девушке, по отношению к которой он испытывал холодное негодование. Ведь она его обманула! Она действительно обманула его, причем преднамеренно! Он произнес имя Дженни, прежде чем нанес удар, а она даже не обернулась, приняла это обращение как должное. И поэтому теперь мертва. Он совершенно не чувствовал вины. Притворившись Дженни, девушка сама напросилась на расправу. И обман стоил ей жизни.

— Хэлло, Мэг! — сказал он, услышав звук открывшейся двери.

Увидев брата, Мэг тоже обрадовалась. Когда Мэк бывал в хорошем настроении, он мог оказаться очень полезным. От Джойс толку мало. Она трусиха. И вообще, если Мэг сумеет сама справиться, значит, она главнее Джойс.

Она подбежала к Мэку и схватила его за руку. Действовать нужно было быстро, пока мать не отослала ее из гостиной.

— О Мэк! — заторопилась она. — Я так рада, что ты приехал! Мама, если Мэк разрешит, мы ведь возьмем котенка?

— Что это еще за котенок? — спросил Мэк.

— Нянин. У ее кошки трое котят. Такие чудесные! А самого красивого няня пока никому не отдает, мы ее попросили. О! Нам так хочется, чтобы он жил у нас!

Мэк засмеялся. Он взял сестренку за руки и стал раскачивать ее взад-вперед. Миссис Форбс тайком любовалась сыном. Как он красив! Весь в ее родню: рост, фигура, белокурые волосы — поразительно! Сердце миссис Форбс было так переполнено любовью и гордостью, что она даже забыла рассердиться на Мэг за то, что та без спросу ворвалась в комнату.

— Ну так как, мама? — спросил Мэк. — Берем котенка или нет?

Выдернув руки из ладоней брата, Мэг крепко сжала их под подбородком, страшась нечаянно произнести хоть слово. Интуиция подсказывала ей, что лучше пусть говорит Мэк. Если попросит Мэк, котенок ей обеспечен, а вот если она сама… Холодок пробежал у нее по спине.

— Какое ты все же приняла решение? — спросил Мэк.

— Я согласна, — смеясь ответила миссис Форбс, с любовью глядя на сына. — Только пусть сначала его хорошенько приучат к порядку, чтобы он тут в доме не бедокурил. А теперь, Мэг, скажи брату спасибо и марш в классную комнату. И чтобы я тебя здесь больше не видела!

Мэг еле-еле сдержала свою радость. Победа! Уж теперь-то она утрет нос Джойс! А пока нужно соблюдать правила приличия.

— Спасибо, Мэк! Спасибо, мама! — сказала Мэг, изображая пай-девочку.

Но оказавшись за надежно закрытой дверью гостиной, Мэг отбросила все благовоспитанные манеры и тут же начала с ликованием скакать и кружиться, а затем, приплясывая, помчалась наверх. Запыхавшись от усталости и счастья, она ворвалась в классную комнату. Джойс с мрачным видом сидела у стола, надевая на свою старую куклу .Мадлен новую одежку, сшитую для нее Дженни. Мэг, продолжая пританцовывать, обежала вокруг стола, схватила Мадлен и стала с ней кружиться.

— Он теперь мой! Мой! — напевала Мэг. — Это мой собственный пушистый мурлыка! Он ничуточки не твой!

Потому что ты трусиха! Ты не пошла со мной вниз. А я пошла и попросила! Попросила у мамы котенка! И как ты думаешь, кто там еще был?

— Не знаю, — сказала Джойс. — И… Мэг, лучше отдай мне Мадлен. Ей не нравится, когда ее заставляют так прыгать.

— Тебе нравится! Нравится! Правда, Мадлен? Вот! Она сказала: «Да»! Я слышала! Они с Патриком будут дружить.

Я назову его Патриком.

— Это ты мне уже говорила… Мэг, Мадлен устала.

Дай ей отдохнуть.

— Ну хорошо! Забирай! Вообще она у тебя глупая. С чего бы это ей уставать?

— Она и сама не знает, — печально ответила Джойс. — Вроде бы и не с чего. Я сама часто устаю… и сейчас тоже.

Мэг перестала плясать вокруг стола.

— О Джойси! Правда? Это не из-за того, что ты больна?

Две крупные слезы скатились по щекам Джойс.

— Я т-так н-не думаю! — прошептала она.

Мэг опустилась на колени рядом со стулом, где сидела Джойс, и обняла сестру.

— О Джойси, пожалуйста, больше не болей! Я не хочу, чтобы ты болела. Патрик будет и твой и мой. Ну только самую чуточку больше мой, ведь это я выпросила его для нас, правда? О Джойси, не плачь! Давай лучше подумаем, как мы будем с ним играть. Давай?

— Ты хоть раз видел на этой неделе Алена? — спросила миссис Форбс, когда они с Мэком остались в гостиной одни, — Алена? Нет, не видел. Он, кажется, гостит у своих друзей?

— Да, — миссис Форбс нахмурилась. — Он уехал с их сыном. И так неожиданно, просто не знаю, что и думать.

— Это в каком смысле — уехал?

— В самом прямом, — она подошла к письменному столу и принялась переворачивать на нем всякие бумаги. — Нет, я не могу найти его письмо. Должно быть, я его порвала. Да, точно порвала. Я разозлилась! Однако теперь я думаю, что, возможно, это и к лучшему. — Миссис Форбс вернулась к камину. — Мэк, тебе никогда не казалось, что Ален влюблен в эту девчонку?

— В Дженни? — Мэк весело рассмеялся. — Дорогая мама! Ну конечно он был в нее влюблен. Все в доме знали об этом!

— Но сама она — нет! — в голосе миссис Форбс послышался испуг.

— Полагаю, Дженни знала об этом лучше всех. Но можешь не беспокоиться. Она его отвергла.

— Ты уверен? Откуда ты знаешь?

Мэк снова рассмеялся.

— У меня есть свои способы добычи информации. Но это-то было совершенно очевидно. Ты, вероятно, была в тот момент слишком занята своими мыслями, раз даже этого не заметила.

Слова Мэка попали в самую точку. Миссис Форбс помрачнела. Да, он был прав. Когда он, Мэк, рядом, она уже больше никого не видит и не слышит, ни о ком не думает. На мгновение она ясно увидела себя со стороны: сосредоточенная только на одном человеке. Мэк! Миссис Форбс была неглупой женщиной, она знала, что грешна, и прекрасно понимала, что из четверых своих детей любила только старшего. Только Мэка любила она всем сердцем. Ален, Мэг и Джойс были просто неизбежной данью природе. Ален был связан с Мэком, но совершенно терялся в его тени. Что же касается Мэг и Джойс, то миссис Форбс воспринимала их лишь как часть семьи. Ведь существуют традиции. Дочек она вырастит, выдаст замуж и на этом ее миссия закончится. Мэг обещает стать хорошенькой. Джойс… Тут делать выводы пока рано.

Мысли миссис Форбс вернулись к Алену. В общем, как говорится, все к лучшему. Если он и в самом деле по дурости влюбился в Дженни, то даже хорошо, что он на какое-то время уехал. Пожалуй, ей следовало раньше это предвидеть — что Ален может влюбиться в Дженни.

— Я должна была это предусмотреть. Мне вообще не нужно было брать ее в дом.

Мэк засмеялся.

— О, право же, ничего особенного не случилось! Если бы он не влюбился в Дженни, подвернулся бы кто-нибудь еще. Куда он едет?

— Я не знаю. Он вообще об этом не говорит. По-моему, ему все равно. Мне кажется, сын его друзей собрался побыть в Италии. Ален сказал, что они напишут, когда остановятся на чем-то определенном.

Глава 29

Кэти Лингборн приняла решение. Сейчас ей было двадцать два года. Когда ей было всего семнадцать, мамы не стало, и она взяла все на себя. Отец — вечно занятый адвокат — не мог уделять детям достаточно времени и внимания. Все эти пять лет, которые Кэти вела хозяйство в доме, она старалась во всем заменить мать и освободить отца от лишних забот. Вообще-то самым старшим по возрасту был Дэн. За ним шла Кэти, а потом погодки Дэвид и Хизер.

Самой младшей — Хизер — теперь уже исполнилось восемнадцать. Джимми Моттингли был другом Лэна. Джимми ей сразу понравился: он был застенчивый и у него были такие хорошие манеры, намного лучше, чем у Лэна. Плохо когда ты в семье не самая старшая. С Дэвидом и Хизер Кэти, конечно, могла справиться, но Лэн, если ему было нужно, настаивал на своем. Стоило ей только что-нибудь сказать, как он начинал смеяться и заявлял, что сам разберется, что он старше ее на целых два года! И что на это можно ответить? Джимми был совсем другим. Мягкий, стеснительный, он ужасно боялся своего отца и матери.

Правда, они были люди жесткие и чересчур уж строгие.

Кэти готова была это признать. Но ведь Джимми был их сыном, причем единственным, зачем уж ему было так их бояться. Смутно Кэти понимала, что он ведет себя с родителями не правильно: чем больше боишься, тем хуже — и не только тебе, но и тем, кого ты боишься.

В последнее время они виделись гораздо реже, и Кэти знала почему. Она однажды наткнулась на них — на Джимми и Мириам, — и кровь закипела у нее в жилах… Мириам разговаривала с Джимми так, будто он уже принадлежит ей и душой, и телом. Никто не имеет права так обращаться с другим человеком!.. Как с какой-то вещью! Джимми тоже изменился. Кэти сразу это заметила. Доходя в своих мыслях до того момента, Кэти начинала себя ругать, потому что подумала тогда только о себе, а не о нем. Да-да, почувствовала себя обиженной и показала это не только Мириам, но и самому Джимми. Кэти до сих пор помнила его взгляд, когда она от него отвернулась, и даже сейчас явственно слышала злой, отвратительный шепоток Мириам: «Какая противная девица!» А вскоре после этого Джимми вообще перестал у них бывать, и тогда Кэти поняла, что значил для нее Джимми.

Но было поздно пытаться что-то изменить. Джимми ушел. Им завладела Мириам. Может быть, в этом не было бы ничего страшного, если бы Мириам была другой.

Джимми нужен был кто-нибудь добрый и способный его поддержать, тот, кто не думал бы только о себе. Мириам не из таких. Она была совсем, совсем другая… жесткая, холодная, расчетливая… Нет, она была бы очень плохой женой для Джимми.

Кэти очень тяжело переживала все это, ей было горько, но никто даже не догадывался. И вот, когда она уже немного оправилась, грянул этот ужасный понедельник.

Утром Лэн спустился к завтраку первым. Этого с ним раньше не бывало. Войдя в столовую, Кэти увидела, что он, нахмурившись, склонился над газетой. Кэти принесла яичницу с беконом, а Лэн, резко обернувшись, сказал:

«Послушай, Кэти, тут какой-то бред! Джимми арестован за убийство! Эта отвратительная девчонка, с которой он водился… Ее ударили по голове… Тут говорится, будто это сделал Джимми… Джимми! Да он же и мыши не убьет!»

Кэти замерла на месте. И теперь стоит ей лишь закрыть глаза, как все снова всплывает в памяти, как будто двое каких-то других людей разыгрывают эту сцену: как она медленно и осторожно опускает тарелку с яичницей, а потом поворачивается к Лэну. Она не помнит, что говорила. Ее память будто отключилась на той ужасной минуте, когда она узнала, что произошло и в чем обвиняют Джимми.

Это было совершенно невероятно, но это случилось.

Потом Кэти принялась за свою обычную работу, ее нужно было делать не откладывая. И постепенно Кэти поняла, что должна предпринять. Джимми находится в Колборо. Она отправится туда и попытается добиться свидания.

Если ей не разрешат, она постарается выяснить, что нужно сделать, чтобы получить разрешение. К отцу она пока обращаться не станет… пока. Сначала выяснит, что нужно сделать, и тогда решит, говорить ли ему об этом или нет. Она всегда так поступала. Делала то, что возможно, и только потом думала, как действовать дальше. Но наперед никогда ничего не просчитывала.

В этот день помогать по дому пришла миссис Кроули, и Кэти сказала ей, что отлучится на целый день.

— Мистера Лэна и отца не будет, а Дэвид и Хизер придут на ленч домой. Скажите им, что я уехала на целый день и не знаю, когда вернусь.

Миссис Кроули, улыбаясь, кивнула.

— Отдохнуть денек вам не помешает! Вы и так слишком много работаете, вот что я вам скажу! Хорошо бы вам почаще сбегать из дому. Молодость дается только раз в жизни. Радуйся, пока можно! Я всегда так говорю.

В душе миссис Кроули сохранились еще теплота и жизнелюбие, и она была доброй женщиной.

Кэти села в поезд до Колборо. Она не помнила, чтобы когда-нибудь уезжала в понедельник утром, оставив без присмотра дом и детей. Кэти была очень рада, что не наткнулась в поезде на каких-то знакомых. Ей хотелось посидеть одной, думая о Джимми.

Только оказавшись перед воротами тюрьмы, Кэти вдруг осенило: «Ведь я не знаю, что делать!» Мысль поехать в тюрьму настолько овладела ею, что она даже не подумала, что нужно будет делать после. Теперь, стоя перед мрачными тюремными воротами и высокими стенами, она ощутила отчаянный страх. Но сразу же взяла себя в руки и настроилась на борьбу. Она думала, что все окажется легко. Ну мало ли что она думала! Нельзя только поддаваться страху и позволить себя запугать, иначе ничего не выйдет. Она подняла голову и посмотрела на тюремные ворота: «Я не дам себя запугать!.. Я не испугаюсь… не испугаюсь!» — повторяла Кэти.

Пока она так стояла, испепеляя взглядом тюремные ворота, из-за угла показалась пожилая леди в старомодном пальто. Она шла быстро и вряд ли обратила бы внимание на девушку у тюремных ворот, но так как сама она намеревалась в них войти, то посмотрела на нее чуть дольше, чем обычно смотрят на незнакомого встречного.

— Могу ли я чем-нибудь вам помочь? — участливо спросила она. — Извините меня… но вид у вас очень неважный.

Кэти наконец оторвала взгляд от ворот.

— Я просто подумала о том, — медленно произнесла она, — каково им там, по ту сторону ворот. Нам, наверное, этого даже не понять.

Мисс Силвер посмотрела на нее с интересом. Девушку явно что-то сильно угнетало.

— Что вы имеете в виду? — спросила мисс Силвер.

В ее голосе звучали доброта и сочувствие, и это подействовало на Кэти благотворно. Она внезапно почувствовала себя защищенной, словно все опасности отступили.

— Я не знаю, как войти, — вдруг услышала она свой голос. — Я приехала издалека, и я не знаю… не знаю… — она осеклась.

Кэти вопросительно посмотрела на мисс Силвер, а та, в свою очередь, на нее. Она увидела, что девушке было года двадцать два — двадцать три. У нее были темные волосы и серые глаза с очень густыми ресницами. Из-за чего глаза казались темнее. В лице ни кровинки. Она была хорошенькой, хотя, вероятно, в нормальном состоянии выглядела бы приятной и… даже, пожалуй, привлекательной. Но сейчас на лице ее отражались печаль и безнадежность, какое-то страшное несчастье произошло в ее жизни.

Мисс Силвер не могла равнодушно пройти мимо.

— У вас неприятности, дорогая. В чем дело?

Кэти откликнулась не столько на ее слова, сколько на доброту в ее голосе.

— Я не знаю, как войти.

— Здесь есть кто-то, кого вы хотите повидать?

— Ода!

— Тогда, дорогая, вам необходимо действовать согласно правилам. Увидеть заключенного невозможно.

— Невозможно? О-о!.. Но вы ведь идете туда…

— Да, иду. Но у меня назначена встреча.

Девушка встрепенулась.

— Вы могли бы узнать, что я должна сделать, чтобы его увидеть? Можете? О, вы ведь у них спросите?

— Сделаю, что смогу. Кого вы хотели видеть?

— Джимми… Джимми Моттингли.

Мисс Силвер внимательно смотрела на девушку.

— Он ваш друг? — мягко спросила она.

— Да, друг. Вы его знаете?

— Да, дорогая. Я как раз иду к нему.

— Тогда… тогда вы можете взять меня с собой?

— Боюсь, что этого не разрешат. — Голос мисс Силвер стал еще более участливым. — Для этого нужно получить специальное разрешение. Но, если вы хотите, я передам ему от вас весточку.

Щеки девушки чуть порозовели, в глазах появился блеск.

— Передайте ему от Кэти, что я знаю: он этого не делал! Пожалуйста, скажите, кто вы?

— Я мисс Мод Силвер… частный детектив.

— О!.. Вы пришли по просьбе Джимми?

— Нет, ко мне приезжал его отец и попросил помочь.

— Его отец — и вдруг такой добрый? Он не очень высокого мнения о Джимми. И вообще он у него ужасно строгий.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Не торопитесь судить о человеке, не узнав его достаточно хорошо, дорогая. Мистер Моттингли очень переживает. Он делает для Джимми все, что в его силах.

— Значит, он тоже в это не верит? О мисс Силвер, все, кто знает Джимми, не могут в это поверить… не могут! Просто не в состоянии! Джимми добрый и… и… мисс Силвер, если бы я могла вам объяснить… объяснить так, чтобы вы поняли…

— Я понимаю, дорогая, что вы очень преданы ему.

— Нет… нет… Это совсем не так. Вернее, дело не в этом. Ой, я ведь даже еще не представилась. Я попытаюсь объяснить, иначе вы не поймете. Я Кэти Лингборн. Мой отец — адвокат, он работает в Коллингдоне. Моя мама умерла когда мне было семнадцать. Это случилось пять лет назад и с тех пор я веду в доме хозяйство. Нас у нее было четверо. Лэн — самый старший, потом я и двое младших.

Лэн работает на фирме мистера Моттингли. Там они и познакомились, потом подружились, и Джимми стал у нас бывать. Я действительно знаю Джимми очень хорошо. Он не мог убить эту девушку. Он вообще никого не мог убить, даже лягушку или мышь. В детстве мальчишки дразнили его — вы знаете, какие они иногда бывают вредные. Только Джимми ничего не мог с собой поделать. Вот почему я точно знаю, что он не убивал. Он не смог бы, даже если бы пытался. Послушайте, мисс Силвер, говорят, ее сначала ударили, а потом… задушили. Это действительно так?

— Да, дорогая.

— Тогда это точно не Джимми. Он бы просто не смог!

Я так хорошо его знаю! Даже если бы он ее ударил (хотя, конечно, это исключено!)… то как только она бы упала, он в ту же минуту стоял бы рядом на коленях, стараясь ей помочь и утешить. Уверяю вас! Я знаю Джимми!

Мисс Силвер была растрогана и в душе вполне согласна с ее рассуждениями.

— Дорогая, я должна идти, — сказала она, — но я пробуду там недолго. Подождите меня, и тогда я расскажу вам о своем визите. Напротив, через дорогу, есть очень славная кондитерская. В ней подают отличный чай. Я уже бывала там раньше. Вы можете сказать, что ждете знакомую, и никто не станет вас беспокоить. Хозяйка — очень приятная, спокойная женщина. А теперь мне пора.

Глава 30

Кэти села и приготовилась ждать. Увидев хозяйку кондитерской, она поняла, что наконец-то сможет отдохнуть.

Уже несколько часов Кэти взвинчивала себя, и только неожиданно встретив мисс Силвер, поговорив с ней и проследив взглядом, как она исчезла за тюремными воротами, стала понемногу успокаиваться. Перейдя дорогу, она действительно увидела вывеску, которая гласила: «Чайная миссис Браун». Войдя внутрь, Кэти сразу наткнулась взглядом на полную, добродушную миссис Браун.

— Входите, дорогуша, входите! — приветливо улыбаясь, пригласила она. — И закройте дверь. Погода сегодня отвратительная.

Кэти непонимающе смотрела на нее.

— В самом деле? — смущенно проговорила она.

Почувствовав что-то неладное, миссис Браун торопливо вышла из-за прилавка и взяла Кэти за руку.

— Пойдемте-ка со мной, дорогуша! Сядьте тут, поближе к огню. Снимайте ваши перчатки, дорогая, и дайте рукам согреться. Сегодня ужасно холодно, а если перчатки закрывают руки от холода, то они также удерживают холод внутри. Верно?

Миссис Браун продолжала что-то говорить, но Кэти почти ее не слушала. Когда она немного освоилась и стала понимать, что делается вокруг, то услышала: «…и вы, милочка, будете в полном порядке. Вот увидите!»

Это звучало обещающе. Все будет в порядке! Нужно толь ко подождать. Кэти подняла опушенные густыми ресницами глаза и посмотрела на миссис Браун с такой искренней доверчивостью, что сразу завоевала ее щедрое сердце.

— Вы очень добры, — сказала Кэти. — Вы и есть миссис Браун?

Женщина весело засмеялась.

— Точно! Это я, моя милая! Только, по правде говоря, никогда никакого мистера Брауна и не было! Просто, когда тебе под пятьдесят, «миссис Браун» звучит как-то солиднее. Только я с самого рождения была Браун и умру тоже Браун, когда придет мой час. А теперь, милочка, я пойду и приготовлю вам чай. Чашечка чаю сразу вас подбодрит.

Кэти сидела на диванчике в дальней комнатке, отгороженной от основного зала прозрачной занавеской. Диванчик был бугристый, но удобный. Кэти казалось, что с нее свалились все заботы.

— Вы необыкновенно добры, — устало сказала она. — Пожалуй, я лучше немного подожду. Леди, с которой я встретилась, пошла кое-кого повидать… — Кэти остановилась и перевела дух. — Кое-кого в тюрьме. Она сказала, что меня к нему не пустят, поэтому я пришла сюда, чтобы ее подождать. Вы позволите?

— Конечно, моя дорогая! Вряд ли сегодня у меня будут еще посетители. Одно слово — понедельник. Сами знаете!

Да и время сейчас ни то ни се: для ленча поздно, для чая рано. Ждите, сколько хотите. Только вот что. Мне хотелось бы знать, что вы ели сегодня на ленч?

— Ленч? — удивленно переспросила Кэти, как будто вообще никогда не слышала этого слова и не знала, что оно означает.

— Да, я так и сказала: «л-е-н-ч». Можете не отвечать, по вашему виду и так ясно, что вы об этом даже не подумали. Ох уж эти девушки!.. — с осуждением произнесла миссис Браун. — Я-то их хорошо знаю! Своих дочек у меня нет, правда нет. Но можете мне поверить, я про девчонок все знаю. У меня семнадцать племянниц — дочки моих пятерых братьев. А от племянниц вы такого наслушаетесь, чего сроду не узнаете от дочек! Можете мне поверить! Так вот, чего бы вы хотели поесть? Вообще-то я ленч не подаю, ну а как насчет яичка к чаю?

— Но сейчас ведь не время для чая, не так ли?

— В общем-то да. Только чай он и есть чай — его можно выпить в любое время. А яички у меня свежие. Их только вчера привез мой брат Стив. Приезжал со своей младшенькой — Дорис. Она похожа на вас, милочка. Ничего, что я так говорю? Дорис — очень славная девчушка. Ну так вот, я приготовлю вам яйцо. И немедленно… Потому что леди, о которой вы говорите, ничего не захочет, кроме чашки чаю. Уж я-то знаю. Видела ее раньше. На прошлой неделе то ли в четверг, то ли в пятницу. Она заходила сюда выпить чашку чаю. Так что если вы съедите яйцо, милочка, она будет очень довольна.

Кэти сидела, не двигаясь. Потом даже не могла вспомнить, задремала она или нет. Если и задремала, то всего на одну-две минуты. У нее было такое странное ощущение, будто время остановилось.

Мисс Силвер вошла внутрь. Ее проводили в ту же самую, уже знакомую ей комнату, и вскоре туда привели Джимми. Он выглядел несколько бодрее, чем при первой встрече, и, безусловно, был рад ее видеть. Все необходимые вопросы мисс Силвер обсудила с Джимми довольно быстро. Она попросила вспомнить, когда он уехал из дому и сколько времени ему понадобилось, чтобы доехать до места, где они с Мириам договорились встретиться. Джими отвечал четко и ясно, и мисс Силвер чувствовала бы себя намного увереннее, не будь досадного расхождения между свидетельствами его матери и ее приятельницы.

Миссис Марсден утверждала, что взглянула на свои часы как раз в тот момент, когда Джимми ушел, и было десять минут седьмого, в то время как миссис Моттингли говорила, что Джимми вышел из дому в половине седьмого.

Обе леди отстаивали точность своих часов. Джимми честно сказал, что не помнит, во сколько выбежал, но добавил, что часы в гостиной всегда шли не правильно. Он вообще, казалось, не придавал значения этой разнице в двадцать минут, и то, что Джимми не придавал значения времени, подтверждало уверенность мисс Силвер в его невиновности. Но на присяжных этот факт вряд ли произведет благоприятное впечатление. Однако тут ничего от нее не зависело. А то, что дамы называют разное время, было не так уж фатально. Важно было еще выяснить, с какой скоростью ехал Джимми, и тогда делать какие-то выводы.

Спросив все что нужно, мисс Силвер сменила тему разговора.

— А к вам, мистер Моттингли, хотел попасть еще один посетитель, — сказала она.

— Еще один? — удивился Джимми.

— Да. Это мисс Кэти Лингборн. Она не знала, что без специального разрешения к вам не пустят. Я встретила ее у ворот и пообещала передать ее мнение и сообщить ей ваш ответ. У вас, мистер Моттингли, есть верный и преданный друг.

Мисс Силвер заметила, как сжались пальцы его рук.

— Вот не думал, что она приедет. Я… по отношению к ней я вел себя не лучшим образом.

— Уверяю вас, она об этом совершенно не думает.

— Я… я не имею в виду, что… между нами ничего такого не было. Она была просто добра ко мне, как вообще добра ко всем. Я дружил с ее братом. Его зовут Лэн, он работает у моего отца. А Кэти, она чудесно относилась ко мне… ко всем нам. Кэти, она очень хорошая.

— Да, я тоже сразу это поняла.

— Это все сразу понимают, какая она хорошая. О-о! Это звучит как-то грубовато. Простите, я не хотел… Я имел в виду…

Мисс Силвер улыбнулась.

— Не трудитесь объяснять, мистер Моттингли, я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Мисс Кэти, как вы сами сказали, хорошая! И я склонна доверять ее мнению, а она твердо убеждена в вашей невиновности.

Джимми провел рукой по глазам. Потом посмотрел на мисс Силвер.

— Если Кэти верит в меня, значит, я еще могу на что-то надеяться! Я не думал, что кто-нибудь поверит, понимаете? Но вы сказали, что Кэти верит.

— Да, мисс Кэти верит в вас. Вы можете рассчитывать на ее поддержку.

Попрощавшись с ним, мисс Силвер направилась в кондитерскую.

Кэти только что съела яйцо и ломтик хлеба с маслом и теперь выглядела намного лучше. Она умоляюще взглянула на мисс Силвер, но дождалась, когда миссис Браун, приняв заказ, поспешно вышла из комнаты, и только тогда спросила:

— Мисс Силвер, как он?

Мисс Силвер тепло улыбнулась.

— По-моему, гораздо лучше, и я думаю, что его очень взбодрили ваши слова и что вы приехали сюда, к нему.

Мне кажется, он чувствовал себя очень одиноким. Его родители конечно очень к нему привязаны, но воздвигли между собой и сыном непреодолимую преграду. Понимаете, Джимми их четвертый ребенок. Троих они потеряли.

Поэтому они решили воспитать его в строгости, не столько ради него, сколько ради того, чтобы им самим было спокойнее. Но чрезмерное давление не укрепило его характер, а наоборот сделало слабым, он не умеет давать отпор, он привык подчиняться.

Взгляд Кэти потеплел.

— О, как вы все сразу поняли! Это в самом деле так.

Но я не знала, что родители любят его.

— И очень сильно, — заверила мисс Силвер.

— Этого я не знала. И он тоже не знал. Если., если это действительно так, может быть, стоило бы ему об этом сказать? Я думаю, для него это очень важно. И… и если вам представится случай, может, вы намекнете им, что сейчас Джимми не нуждается в том, чтобы его отчитывали. Уж больше, чем он сам себя ругает, ругать невозможно. Но если всякие обидные слова говорит кто-нибудь другой, человеку сразу хочется себя защитить, найти себе оправдание. Я знаю это по своей сестре. Ей только восемнадцать, и она творит иногда глупости… Вы ведь знаете, с девушками такое нередко случается… Если предоставить ей возможность самой во всем разобраться, она раскаивается и говорит, что сотворила глупость. Но стоит только мне ее пожурить, как она тут же начинает скандалить и твердить, что все так делают. О, я не могу как следует объяснить, но уверена, вы понимаете о чем я.

— Прекрасно понимаю, моя милая.

Миссис Браун принесла чай, и мисс Силвер принялась пить его с видимым удовольствием.

— Правильно заваренный чай, такой как этот, теперь редкость, — сказала она. — Мало кто помнит о золотом правиле — снимай чайник сразу же, как закипел…

— О! Вы совершенно правы, — радостно отозвалась миссис Браун, крайне польщенная похвалой. — Не передержи на огне — я всегда это говорю! Помню, когда я впервые нанялась прислугой в Мейнор-хаус, то меня очень удивила их повариха — чуть ни по десять минут кипятила чайник. А моя дорогая матушка никогда такого не допускала, мне трудно было свыкнуться с подобным отношением к чаю. Через десять лет я сама стала у них поварихой, и, верите ли, все в доме решили, что я завариваю совсем другой сорт! Такая была разница.

Когда миссис Браун наконец ушла, Кэти смущенно спросила:

— Как вы считаете, что я могу сделать для Джимми?

Мисс Силвер задумалась.

— Дорогая, я знаю, что вы хотели бы сделать все как лучше.

— О да! Да…

— В таком случае, я полагаю, было бы весьма неразумно…

— Добиваться свидания с ним? О мисс Силвер, почему?

— Почему? Мне кажется, вы и сами это поймете, когда взвесите все обстоятельства. Мистер Моттингли отправился в Хэйзлдон на свидание с этой несчастной девушкой. Если дело дойдет до суда, в первую же очередь зайдет речь о том, что между ними началась ссора, в результате которой он ее убил. Я полагаю, вам необходимо строго воздерживаться от любого слова или действия, которые могут быть истолкованы как повод для такой ссоры. Интерес Джимми к другой девушке, то есть к вам, очень убедительный повод… Так что любой намек на ваши дружеские отношения будет пагубным и для вас, и для Джимми. Вы рассказывали, что у вас есть брат и сестры. Дорогая, у вас нет отца?

Кэти посмотрела на нее с удивлением.

— Есть. Мама умерла, когда мне было семнадцать, и тогда мне пришлось присматривать за младшими и вести хозяйство. Мой отец — адвокат. Он очень много работает а здоровье у него не очень хорошее. Вот я и стараюсь поменьше его беспокоить. Он не знает, что я здесь.

Мисс Силвер ободряюще ей улыбнулась.

— Я уверена, что он бы со мной согласился — вам необходимо держаться подальше от этого разбирательства. Я думаю, что для Джимми Моттингли может оказаться очень опасным, если на судебном процессе всплывет ваше имя.

Глава 31

Дженни отправилась в деревню за продуктами. Ей хотелось продемонстрировать, что она сможет купить все что нужно, ничего не забыв и не перепутав. Лавок в деревне было немного. У миссис Мэплз продавали хлеб, печенье, бисквиты и всякие крупы и приправы. Миссис Дин торговала очень многим: здесь можно было купить и свежие овощи в сезон, и крепкие сапоги, и прочные башмаки, в магазине было полно банок начиная от компота из персиков до плоских баночек с гуталином.

— Нет, мисс! Абрикосов сегодня нет. Последние взяла миссис Прэтт. Хотя зачем они ей понадобились — понять не могу! Да она и сама, наверно, этого не знает. Я помню ее еще молоденькой девушкой. Она всегда была такая, без всякого соображения! Конечно, не годится так говорить о людях, верно? В деревне все становится сразу известно и к тебе же вернется, да так, что и сам не узнаешь своих слов! Странная штука жизнь, вы согласны? Лет десять назад она была самой хорошенькой девушкой в деревне, все парни за ней увивались. А замуж она вышла за Алберта Прэтта, но через год его не стало. Странная это была история. Она лежала с первенцем, а Алберт в то время возвращался домой по проезжей части дороги. Откуда ни возьмись, автомобиль — и поминай как звали.

Алберт больше даже не шелохнулся и словечка не сказал после аварии. Вот так и осталась беднаямиссис Прэтт без всякой опоры. Все думали, она опять выйдет замуж, а она так и не вышла. Очень жаль! Ее Дики — парнишка смышленый, только шебутной очень, с ним никакого сладу. Тут нужна мужская рука, вот что я вам скажу! Мисс!

Может, вы вместо абрикосов возьмете баночку персиков?

Очень хорошие, не сомневайтесь!

— Да, конечно. Персики подойдут, — ответила Дженни.

Она не смогла и слово вставить в разговор, но это ее не обидело ничуть. Спешить было некуда. Приятно будет пройтись по деревенской улице, все тебе улыбаются, все хотят поговорить. А Кэролайн тем временем испечет дома кекс. Дженни собралась уходить, но тут дверь приоткрылась, и внутрь заглянул мальчуган, улыбавшийся во весь рот.

— Дики! Ты почему не в школе? — сурово спросила миссис Дин.

Дики улыбнулся еще шире. Дженни сроду не видела такого простодушного взгляда у подобного сорванца.

— Когда я утром проснулся, миссис Дин, у меня жуть как болела голова, и живот тоже!.. И мама разрешила мне не ходить в школу.

— Что ты опять творишь. Дики, — сердито сказала миссис Дин, — смотри, мать до тебя доберется!

— Утром я правда прям чуть не умер от боли!

— Понимаю, Дики. Значит, тебя нельзя угостить мятным леденцом?

— О-о! Все уже прошло, миссис Дин! И живот, и голова! Правда!

— Ты скверный мальчик. Дики, — вот это действительно правда. Так что не получишь никаких леденцов.

— Не получу, миссис Дин! Я знаю, что не получу. Я просто зашел, чтобы узнать, не нужно ли этой леди помочь донести сумку?

Сообразив, что речь идет о ней, Дженни улыбнулась и покачала головой.

— Нет, спасибо, — сказала она. — Я вполне могу справиться сама.

Однако, выйдя из магазина, Дженни с удивлением обнаружила, что Дики ждет ее.

— Вы гостите у мисс Дэйнсворт? — весело спросил он.

— Да, — ответила Дженни, с трудом сдерживая улыбку.

Она никогда еще не видела таких грязнуль. Светло-рыжие волосы всклокочены, казалось, их месяцами не расчесывали. Одежда в неописуемом беспорядке: карманы штанов оттопыривались, набитые всякой всячиной; рубашка порвана; все в пятнах, все мятое. Но его подобные мелочи не волновали, ярко-синие глаза искрились смехом, и, глядя на них, Дженни самой хотелось смеяться. Именно такое впечатление Дики производил практически на каждого.

Если бы он столь опрометчиво не стал жаловаться на мнимую боль в животе, Дженни была уверена, что мятный леденец ему бы дали. Дженни невольно подумала, что этот бойкий мальчуган всегда получит то, что хочет.

Дики шел рядом, волоча ноги по пыли. Он еще не решил, как ему лучше действовать. Торопиться в таком деле не годилось. Он хотел быть осторожным. Ошибиться тут нельзя. Обдумывая, он шел рядом, продолжая улыбаться.

Насчет мыла — это он здорово придумал. Его мать ничего не заметила, даже не обратила внимания на то, что не хватало кусочка мыла. Дики довольно улыбнулся, вспомнив, как, поднявшись с постели, сжевал эти маленькие кусочки. Вкус у них был довольно странный. Он вроде и съел совсем немного, но от них во рту появилась пена. Эго уж точно напугало маму… Даже слишком, так, что она хотела послать за доктором, а этого Дики как раз и не мог допустить. Ну, все обошлось, и фокус с мылом удался. А вот теперь надо было что-то изобретать для мисс Дженни.

Чего Дики никак не мог понять, так это кому нести записку-то? «Мисс Дженни Хилл». Но ведь никакой Дженни Хилл не было. Вот Дженни Форбс — такая была точно. Тогда почему тот мистер в машине велел передать записку мисс Дженни Хилл? Не было в Хэйзлдопс никакой Дженни Хилл.

Так он думал сперва, но потом, когда эта старушенция, работающая у миссис Мерридью, кое-что выболтала. Дики понял, что Хилл и есть Форбс, только не очень понял почему. Ну да чем меньше болтаешь, тем целее будешь.

— Дженни Хилл, — неожиданно громко произнес Дики. — Мисс Хилл… мисс Дженни Хилл.

Дженни с удивлением взглянула на него.

— Что ты сказал?

Дики смотрел на нее с невинной улыбкой.

— О-о! Так… Ничего. Просто почему-то вспомнилось.

Вы когда-нибудь слышали это имя?

— Еще бы мне не слышать, — ответила Дженни. — Это было мое имя.

— О-о! Чего же вы его поменяли?

Дженни закусила губу. Была ли эта милая улыбка действительно настолько наивна? Дженни начала в этом сомневаться.

— Ты слишком любопытный, — засмеявшись, сказала она.

— Ну так интересно же, — синие глаза были по-прежнему ясными и простодушными.

Неожиданно для себя Дженни принялась объяснять что к чему.

— Видишь ли, иногда живешь и живешь под каким-то именем, думаешь, что оно твое, а потом оказывается, что это не так.

— Что не так? — спросил заметно оживившийся Дики.

— Оказывается, это не твое имя, — ответила Дженни. — А у тебя на самом деле другое имя, и никто этого не знает… пока не знает.

Вспоминая потом этот разговор, Дженни сама не понимала, почему начала все это рассказывать. Дженни не знала, что она была отнюдь не единственной, кто, поддавшись трогательно-невинному взгляду Дики, выкладывал то, чего совсем не стоило говорить. Не единственной и не последней.

— Это очень интересно, — Дики отвел взгляд и стал думать о записке. — Значит, — сказал он через минуту, — если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы «Мисс Дженни Хилл», то она была бы для вас?

Дженни вздрогнула.

— Да, для меня, — быстро ответила Дженни. — А зачем тебе это?

Синие глаза снова стали прилежно на нее смотреть.

— Да так. Просто интересно.

Дженни остановилась, пытаясь понять, кто мог послать ей записку на имя Дженни Хилл. Здесь в Хэйзлдоне она была Дженни Форбс. Каким образом у этого мальчугана оказалась записка и кто мог адресовать ее Дженни Хилл?

Ей вспомнился Мэк, и она вдруг вздрогнула от страха.

Странно, живя рядом, в соседнем доме, и даже потом, когда перебралась в Элипгтон-хаус, она никогда не боялась Мэка. Тогда не боялась, а теперь, скрываясь в другом месте, ей стало страшно. Чепуха, конечно! Неслыханная глупость!..

— Почему тебе интересно? — спросила она.

Синие глаза не отрывались от лица Дженни. Дики ковырял песок носком башмака.

— Да просто так…

— Дики! Ответь мне, только честно… Как ты узнал, что меня звали Дженни Хилл?

— Да это все знают? Честно! Это все миссис Уоррингтон, которая служит у миссис Мерридью. Это она как-то узнала… она всюду сует свой нос. А если уж она знает, то считайте, все знают! А наверное, здорово, когда две фамилии. Ведь обычно у женщин бывает одна пока они не замужем, а потом — фамилия мужа. Только я никогда не слыхал, чтоб у кого-то, кто не замужем, тоже были две фамилии. Потому я и спросил.

Объяснение было вполне убедительное. Однако долгий опыт общения с Мэг и Джойс научил Дженни осторожно относиться к ангельски невинным взглядам и горячим уверениям — на самом деле на уме у ангелочка могло быть совсем иное. У Мэг был прямо-таки талант проделывать такие штучки, и Дженни, увидев эти невинные синие очи, почему-то вспомнила Мэг.

Как он сказал?.. «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?»

— Если ты знаешь что-то про записку для меня, лучше скажи сразу.

В невинных синих глазах мелькнуло искреннее удивление.

— Я ничего не говорил про записку для вас, мисс! Зачем мне говорить, раз ее не было? Правда?

Дженни чуть не рассмеялась. Но смеяться почему-то не хотелось. Слишком тяжким было ощущение важности того, что было сказано.

— Раз не было, то и незачем, — нетерпеливо согласилась Дженни. — Это понятно. Но ты спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Спросил ведь? Вот я и хочу знать, что ты имел в виду.

— Ничего не имел. Правда, ничего. Вы же не рассердились на меня, мисс? Я не хотел вас обидеть.

— Я и не обиделась. Я просто хочу знать, почему ты так сказал.

Дики решил, что разговор слишком затянулся. Вообще-то, у него в запасе было два коронных трюка. Один из них — наивный взгляд — больше не помогал, и Дики подумал, что пора воспользоваться вторым. Он крепко зажмурился и не менее крепко сжал кулаки. Из глаз хлынули потоки слез. Это был очень полезный трюк! Если невинный взгляд не приносил желаемых результатов, всегда можно было пустить в ход слезы. Однако Дженни снова вспомнились артистичные выходки Мэг.

— Я не хотел обидеть! — очень эффектно всхлипнув, произнес Дики.

— И все же я хочу знать, почему ты это сказал, — повторила Дженни.

Дики старательно тер кулаками глаза.

— Я никого не хотел обидеть! Сам не знаю.

И в тот момент, когда Дженни сделала шаг в его сторону, Дики испуганно развернулся и убежал. Через сад миссис Бишоп прямо на пустошь. Он решил, что впредь будет держаться от мисс Дженни Хилл подальше.

Дженни, хмурясь, направилась домой.

Глава 32

Ричард был в Лондоне. Он вернулся вечером, когда Кэролайн Дэйнсворт накрывала стол к ужину, и, сразу пройдя в гостиную, подставил спину растопленному камину, такому приятному в вечерние часы.

— Дженни… — почти сразу произнес он.

Что-то в голосе Ричарда заставило сердце девушки забиться сильнее.

— Да, Ричард! — большие карие глаза смотрели настороженно.

— Ничего! Не смотри так испуганно. Я просто подумал, что мы должны выяснить положение дел и сегодня я наведался в Сомерсет-хаус.

— В Сомерсет-хаус?

— Да, ты ведь знаешь, что там хранятся брачные свидетельства и прочие документы. Именно там Мэк Форбс почерпнул свою информацию. Теперь мне тоже все известно.

Так и есть: твои отец и мать сочетались браком в январе сорокового года. Чтобы быть точным, второго января тысяча девятьсот сорокового года. Когда ты родилась, Дженни?

— Тридцать первого августа сорокового года. Мой отец погиб в конце мая… я не знаю, какого числа. Моя мать была контужена почти в то же самое время при воздушном налете. Я уже тебе рассказывала.

— Я помню. Кажется, взрывная волна ударила ей в голову?

— Да, и после этого она не могла говорить. Неизвестно даже, знала ли она о гибели моего отца. Судя по тому, что говорила мне Гарсти, мама так об этом и не узнала.

Она умерла почти сразу после того, как я появилась на свет.

История моих родителей очень и очень печальна.

— Не знаю, — задумчиво отозвался Ричард. — Нам, конечно, это кажется печальным, потому что мы судим только со своей стороны. Но надо учитывать и другое — они успели побыть счастливыми, а могли бы вообще всю войну не видеться, страдать от разлуки. Не переживай так, Дженни!

— Я не переживаю. Только иногда плачу… немного.

— Я не могу видеть, как ты плачешь. Если ты сейчас же не перестанешь, я тебя поцелую, а Кэролайн как раз в этот момент войдет взять какую-нибудь штуковину. Так что лучше не искушай судьбу.

Глаза Дженни опять наполнились слезами. Она торопливо смигнула их.

— Тебе дали свидетельство? — спросила она Ричарда, улыбнувшись сквозь слезы.

— Я сделал копию. Показать?

— Конечно!

Ричард достал записную книжку и вынул из нее копию брачного свидетельства. Затем подошел к Дженни и сел рядом с ней на диван.

— Ты ведь совсем еще девочка, моя дорогая! — растроганно произнес он. — Я как-то об этом не задумывался, пока не взглянул на год, указанный там. Оказывается, когда ты родилась, мне уже было восемь.

— Ну и что?

Дженни взяла листочек и долго его разглядывала.

— Они так мало пробыли вместе! — наконец с грустью произнесла она.

Ричард обнял ее.

— Дай бог, чтобы на нашу долю выпало больше времени…

— О да! Да… — Дженни прижалась к нему.

Они сидели молча.

— Отдай его лучше мне, — наконец сказал Ричард. — Этот документ нам понадобится.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Я полагаю, Мэк и миссис Форбс должны знать, что у тебя есть копия свидетельства. По-моему, ты должна им об этом написать.

Дженни сразу будто вся окаменела.

— Я не хочу.

— Думаю, это необходимо, радость моя.

— Не понимаю почему.

— Видишь ли, они, вероятно, догадываются, что тебе кое-что известно, но они не уверены. Ты должна все им сказать.

— Должна? Но я не хочу.

— Хочешь ты или нет — это не так уж важно. Важно, что ты законный ребенок своих родителей, и это должно быть признано. И совсем не обязательно выносить сор из избы, если ты не хочешь…

— Конечно нет!

— В таком случае есть самый простой выход. Вали все на меня: нашелся один такой, наводил справки и узнал о существовании брачного свидетельства. Миссис Форбс и Мэк будут довольны, столь неожиданный «сюрприз» спасет их репутацию, хотя они и не заслуживают, чтобы их спасали. Они не заслуживают ничего, кроме самого сурового законного наказания. Правда, в данном случае закон бессилен — опять же к их великому счастью. За неведение не судят. А появление на сцене моей персоны избавит их от неизбежных пересудов в деревне.

Дженни молчала. Она сжала руку Ричарда.

— Мне не хочется ничего им писать, — сказала она.

Ричард положил ладонь на ее пальцы, сжимавшие его рукав, и крепче прижал их к себе.

— Почему не хочется?

— Я… не знаю… — большие темные глаза Дженни смотрели на Ричарда. — То есть, я не знаю… точно…

— Ну а что ты знаешь «неточно»?

— Понимаешь, сегодня утром я встретила мальчика, когда ходила в магазин, и он вдруг назвал мое имя… То, которого здесь никто не знает, — Дженни Хилл. Здесь я всегда называла себя Форбс, по фамилии папы, а не мамы.

— Так-так!

— Он повторял его снова и снова, будто говорил сам с собой. А когда я спросила его, почему он это делает, ответил, что просто имя это запомнилось. Потом стал вызнавать, не слышала ли я этого имени. Я ответила, что раньше оно было моим. Тогда он поинтересовался, почему я его изменила. Я стала объяснять, что иногда живешь-живешь под каким-то именем, а потом вдруг оказывается, что оно у тебя совсем другое, но не все это знают… пока.

— Бедное дитя! — улыбнулся Ричард.

— А он сказал: «Это очень интересно». Потом через некоторое время спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Джетш Хилл“, то она была бы для вас?» Я ответила, что такая записка была бы для меня, и спросила, почему он хочет это знать.

— И что же он ответил?

— Сказал, что ему просто интересно. Тогда я строго спросила его, откуда ему известно, что когда-то меня звали Дженни Хилл, и он ответил, что это всем известно.

Будто каким-то образом об этом прознала женщина, которая в услужении у миссис Мерридью. И еще он сказал, что это здорово, когда у человека сразу две фамилии. Но, говорит, обычно женщины меняют фамилию, когда выходят замуж, но чтобы просто так было две фамилии — такого он не слыхал. Поэтому ему интересно…

— Ну что же, вполне разумное объяснение, — заметил Ричард.

— Нет-нет! Это он хитрил. Это никак не соответствовало его же собственным словам, сказанным раньше… А он сказал: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Я ему ответила, что, если ему что-либо известно о записке для меня, пусть лучше сразу скажет. На что этот маленький негодяй ответил, будто никогда ничего про записку для меня не говорил. Зачем ему говорить, раз такой записки не было…

— Ну и…

— Ну и притворился, будто ничего не знает. Великолепно разыграл сцену со слезами, очень натурально всхлипывал, а когда я решила все-таки вытрясти из него правда, он убежал.

— А может, он действительно ничего не знает? Наверное, ты его просто напугала.

Дженни покачала головой.

— Не думаю, чтобы этот сорванец хоть раз в жизни чего-нибудь испугался.

— А что это за мальчик-то?

— Его зовут Дики Прэтт.

Ричард присвистнул.

— Это же сущий дьяволенок! Это точно! Но почему ты все-таки так разволновалась?

— Записка была для меня, — тихо сказала она. — На имя Дженни Хилл. Кто мог ее написать? Мне это совсем не нравится.

Глава 33

Дики Прэтт отправился домой. Он явился как раз к обеду, что было невероятной редкостью. Нельзя сказать, чтобы еды было много: несколько крупных картофелин да остатки вчерашнего кролика. Картофелины Дики принес около месяца назад. Сама миссис Прэтт никогда бы ничего не взяла ни у кого. Но она давно научилась не спрашивать у Дики, откуда он приносит еду. В глубине души она себя успокаивала: то, чего не знаешь, можно не стыдиться. Ну подумаешь, несколько залежавшихся картофелин — стоит ли об этом думать? Она сварила их прямо в кожуре и выложила на засыпанный крошками от предыдущей трапезы стол, где уже стояла тарелка с холодной крольчатиной. Дики кроличьим мясом не брезговал. Правда, «микси» (так Дики называл миксоматоз) сильно сократила кроличье население. К величайшей досаде Дики, кролики почти исчезли. А они были практически единственным источником мяса на их столе с тех пор, как Дики поймал первого кролика, примерно лет в шесть. И вот теперь, когда он так здорово наловчился охотиться на них, началось это ужасное заболевание «микси», и кроликов в округе почти не осталось. Вынужденное вегетарианство еще больше возбуждало аппетит Дики. Птицы его совсем не интересовали: на них почти не было мяса, да мать и готовить их толком не умела…

Но вот однажды Дики опять увидел за домом кроличьи следы, а еще через месяц удалось поздно вечером убить одного около дома мистера Фулбрука. Кроликов было пока немного, и они стали очень пугливыми, так что Дики понимал, что теперь он сможет добывать одного кролика в месяц, не больше.

Сегодня Дики ел холодного кролика и горячую картошку с большим удовольствием, но вид у него был крайне рассеянный. Поев, он сразу отправился наверх в свою комнату и закрыл дверь. Ключа у него не было, и если Дики необходимо было уединиться, он подпирал дверь кроватью, что вполне его устраивало. Мебели в комнате почти не было. На кровати как попало было навалено всякое барахло, но Дики спалось на ней так сладко, что ему, пожалуй, мог бы позавидовать не один миллионер.

Однако сегодня Дики было совсем не до сна. Забаррикадировав дверь, он вытряхнул на кровать все, что накопилось в карманах. Такой «великий осмотр», как правило, происходил уже тогда, когда карманы буквально лопались. Не то чтобы Дики не хотелось тратить время на эту процедуру, но так было интереснее. Вещь могла пролежать в кармане Дики неделю, а то и больше, и вдруг выяснялось, что она совсем особенная. Как, например, тогда, с сережкой миссис Мерридью. Дики нашел сережку у ее калитки и сунул в карман. Ему и в голову не приходило, что эта штучка может кому-то понадобиться. Целую неделю он вообще о ней не вспоминал. И вот однажды его мама вдруг здорово разговорилась. С ней это случалось не часто, и Дики не очень-то слушал. Эти взрослые! Вечно чем-то недовольны и обсуждают всякую ерунду!.. Но на этот раз Дики стал прислушиваться и, как оказалось, очень даже вовремя. По словам матери получалось, что сережку потеряла миссис Мерридью.

— Мам, а эта сережка… какая она из себя, а? — спросил Дики, вроде бы просто так.

— Я и не знаю. Некоторым людям всегда везет…

Дики, сунув сережку в карман, начисто забыл о ней, и если бы его маме не вздумалось вдруг поболтать, тем бы все и кончилось. Сережка была грязная, погнутая и перекрученная. Но Дики видел что-то похожее в витрине магазина в Коллингдоне, и цена была указана жуть какая…

Дики, конечно, не думал, что одна сломанная сережка вообще может что-то стоить, но все-таки на всякий случай се не выбросил. На следующий день после разговора с матерью Дики подошел к миссис Мерридью.

— Мама сказала, что вы вроде потеряли сережку? — спросил он со своей сияющей улыбкой, незаменимой в таких случаях. — Это правда, мэм?

Миссис Мерридью страшно разволновалась, а когда она волнуется, то начинает ворчать и браниться. Но это ничего. Когда она отвела душу. Дики вытащил из кармана сережку. И все закончилось тем, что миссис Мерридью дала Дики полсоверена^[3], и он даже прыгал от радости, когда бежал домой!

Однако теперь задача перед Дики стояла совершенно особенная. Тут требовалось все хорошенько обдумать, поломать голову. Записка к Дженни лежала на самом дне кармана его штанов. Дики внимательно ее рассмотрел. Недельное пребывание среди всякого хлама не улучшило ее вида, но почерк был четкий и разборчивый. Дики прочитал:

Дженни, никому ничего не говорите, но, как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши.

Мэк.

Записку принесите с собой.

Слева в верхнем углу стояло число.

Дата прошлой субботы. День, когда ему передали записку, — это он помнил точно. Сегодня был понедельник… второй уже понедельник после убийства. И это Дики тоже сразу сообразил. Вот только непонятно, стоит ли ему что-то делать? Записка ценная — это ясно. И он вообще много чего может рассказать. Но что он за это получит, и получит ли? В этом он не был уверен. А он должен быть вполне уверен, прежде чем что-то кому-нибудь скажет. В том, что на самом деле случилось, он не сомневался ни капельки. Раз уж он так решил, так оно и есть, сколько бы эти взрослые ни морочили ему голову.

Но точно ли он так решил? Надо бы разведать что к чему, узнать, что за этими фактами кроется. Хотя клятву он будет давать именно из-за известных ему фактов. Дрожь пробежала по телу Дики. Он уже бывал в суде, только, конечно, никакого убийства тогда не было. Ему велели держать Библию и побожиться, что «будет говорить правду, всю правду и ничего кроме правды». Тогда вся кутерьма поднялась из-за аварии. Дики, к счастью, оказался как раз рядом с местом происшествия. Дики страшно понравилось тогда быть… этим… свидетелем, но сейчас-то дело касалось убийства. Ну спросят его, почему он сразу ничего не рассказал… Что он на это ответит?

Дики удрученно покрутил вихрастой головой. Ну что же делать? В общем-то было бы здорово! Он, Дики, на скамье для свидетелей! Он единственный человек, который знает правду… И если он выгородит этого парня, которого арестовали, того самого Джимми Моттингли, что он получит за это? Говорят, у него богатый папаша. Дики его не видел. Его видел Боб Уилкинс. Но Боб слабак. Он ничего толком не скажет, даже если знает. Пожалуй, если бы Дики сам повидал мистера Моттингли, он бы знал, как поступить. И Дики стал обдумывать способы, как бы его повидать. Но ему нужно быть очень осторожным и случайно себя не выдать — что ему что-то известно. Тут надо хорошенько все обмозговать. Если уж свяжешься с судьями и копами^[4], они тебя нипочем не выпустят, пока все не выудят! С ними держи ухо востро!

Надо все хорошенько обдумать. Все-все факты.

Дики мысленно вернулся к своей встрече с этим Мэком на дороге. В темноте он толком его не разглядел, но это не велика беда, ведь записка была подписана именем Мэк. Полиция запросто его отыщет. А что потом? Что будет потом с ним самим? Вот в чем вопрос! Это тоже требовало серьезного обдумывания. Записку писали для мисс Дженни Хилл, а убитой оказалась не она, а мисс, гостившая у миссис Мерридью. Ну та, которая приезжала сюда прошлым летом. И чего ее понесло ночью в этот самый Хэйзлдон-Хиис?

Все эти мысли вертелись в голове Дики. И ему было совсем не до сна.

.34 После полудня Картер с обеими девочками отправилась в Лангтон. Джойс сидела тихо, но Мэг была в крайне возбужденном состоянии — вертелась и все время болтала ногами. На Джойс Картер просто не могла нарадоваться: глаза опущены, руки чинно сложены на коленях. Правда, что-то бледненькая, но, возможно, так кажется из-за новой синей фетровой шляпки. Девочек всегда одевали одинаково, соответственно на Мэг были такие же шляпка и пальто, и она всем своим видом старалась показать, что на ней все новенькое, с иголочки. Картер решила, что лучше ей сесть в середину, чтобы они друг дружку не донимали. На обеих были новые туфельки, и Мэг выбрасывала то одну ногу, то другую, с удовольствием их рассматривая. Она думала, что, когда вырастет, у нее будут красивые ноги.

У матери ноги великоваты, но она всегда носила такую красивую обувь, что в общем-то этого никто не замечал. Мэг мечтала каким-то образом заставить свои ступни в какой-то момент больше не расти, тогда и ее ножки будут смотреться замечательно. Пока они, конечно, гораздо меньше, чем у мамы, но до того, как она станет взрослой, они еще сто раз подрастут — вот будет обидно… Но сегодня ни грустить, ни огорчаться Мэг не собиралась — ни из-за ног, ни из-за чего-либо другого. Ей так нравилось ехать в автобусе! Это была лишь третья их поездка в Лангтон. Да и то им повезло: если бы маме срочно не понадобились ленты к ее ночной сорочке — розовые и голубые, — никуда бы они не поехали. Сама-то она, когда вырастет, будет покупать желтые ленты, а Джойс пусть только попробует носить такие же! Пусть у нее будут розовые, голубые, зеленые — какие угодно, только не желтые! А у самой Мэг ленты будут всех оттенков желтого цвета: от ярко-золотого до бледно-желтого, как первоцвет, и бледно-кремовые. У нее будет много-много ночных сорочек и пушистый желтый халат, теплый-претеплый, и ночные желтые туфли на меху.

Мэг снова начала дрыгать ногами, и Картер строгим шепотом ее одернула: «Мэг, веди себя прилично!»

Джойс по-прежнему сидела тихо-тихо. Не могла же она признаться, что ее укачало и тошнит! Ее даже в машине укачивало, а в автобусе ей было совсем плохо. Будет просто ужасно, если ее вырвет, да еще когда на ней новое пальто, надетое первый раз! Она крепко стиснула кулаки! Надо сжимать пальцы очень сильно, тогда ее не стошнит. Хоть бы Мэг прекратила подпрыгивать и дрыгать ногами! От этого делалось еще хуже. «Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть меня не стошнит!» — мысленно молила Джойс. И словно в ответ на ее мольбу раздался сердитый голос Картер.

— Мэг, если ты не угомонишься и не прекратишь крутиться как сумасшедшая, я пожалуюсь матери, и в следующий раз ты с нами не поедешь.

Мэг перестала болтать ногами.

— Не поеду? — спросила она, изображая крайнее удивление. — А где же я буду. Картер?

— Там, где заслуживаешь, — мрачно ответила Картер.

— Где же?.. О-о! Где, Картер?

Два молодых человека на сиденье с другой стороны навострили уши. Картер молчала: Мэг лучше не подстрекать, когда она настроилась по-боевому. Поди угадай, что она выкинет… Картер свирепо глянула на молодых людей, и те буквально поникли под се взглядом, но продолжали исподтишка поглядывать на Мэг.

Мэг веселилась вовсю. Ей нравилось привлекать к себе внимание, и она любила шокировать Картер. Если бы они не подъехали к рыночной площади Лангтона, неизвестно, чем бы кончилось ее бесшабашное веселье. Во всяком случае, только она одна огорчилась, что они уже приехали. Джойс, напротив, была очень рада. Ее все-таки не стошнило! Она решила, что на обратном пути лучше будет сидеть с закрытыми глазами. Это, конечно, очень скучно, но если она не будет глазеть по сторонам, ее не будет тошнить… Может быть, ей даже удастся заснуть.

Они пересекли площадь и подошли к Мокстон-стрит.

Джойс уже стало намного лучше. Мэг сосредоточенно шагала, держась правой рукой за руку Картер, являя собой образец послушной девочки. На самом же деле она в эти минуты воображала себя «арестанткой», которую «тюремшица» Картер вела на суд. Джойс была простой сопровождающей, она ничем не рисковала.

Наконец они вошли в «Джейкерс» — большой магазин на Мокстон-стрит. Приятная суета, царившая в магазине, заставила Мэг мгновенно позабыть игру в «арестантку» и «тюремщицу» — Мэг наслаждалась веселой праздничной атмосферой магазина. Свободной рукой она потянула Картер за рукав.

— Картер… О Картер!

— Ну, в чем дело? — послышался сердитый голос.

— Я больше не буду… Правда не буду! Мне очень жаль, что я так себя вела. Я всегда буду хорошей… Правда-правда! Только, пожалуйста, не держи меня в магазине за руку! У нас с Джойс есть полкроны на расходы! Мы могли бы…

— Ты собираешься как дикий зверек рыскать по всему магазину? Я этого не допущу! — категорично заявила Картер.

— Ой, я ничего такого не хотела! — испуганно возразила Мэг. — Мы с Джойс только посмотрели бы вокруг, пока ты будешь покупать маме ленты.

Картер заколебалась и… уступила.

— Вы не попадете в беду? — озабоченно спросила она.

— Я буду крепко держать Джойс за руку… Обещаю!

Картер повернулась к прилавку, на котором были разложены образцы лент, а Мэг тотчас подскочила к Джойс.

— Тут есть чудесные вещи! Пойдем посмотрим!

Мэг действовала ловко. Она держалась не очень далеко от Картер, но и не очень близко. С живейшим любопытством разглядывала она вещи, которые ей хотелось бы купить, и наконец замерла возле модели элегантной женской ноги, обтянутой тончайшим нейлоновым чулком с подвязкой на красивой пряжке.

— О-о-о! — воскликнула Мэг. — Это мне нравится!

— Почему тут только одна нога? — раздраженно спросила Джойс.

— Это же чтобы только показать чулок, глупая! — ответила Мэг.

Рядом стояли две немолодые леди и о чем-то разговаривали. Мэг прислушалась.

— Это ужасное убийство в Хэйзлдон-Хиис… — сказала одна из них.

Джойс не слушала. В дальнем конце магазина она увидела маленькую собачку. Вытащив потихоньку свою руку из руки Мэг, Джойс убежала смотреть на собачку.

Мэг не двинулась с места. Она знала, что Дженни была в Хэйзлдоне, потому что об этом сказала мисс Кремптон.

А ее кузина — миссис Мерридью — живет рядом с тем домом, где была Дженни. Горничная Мэри рассказала все это Мэг, но она ничего не говорила про убийство.

…Нет, только не Дженни! Убили не Дженни! Нет! Это не могла быть Дженни!.. Мэг почувствовала, что вся дрожит. Это, конечно, не Дженни! С чего бы это кому-то понадобилось убивать Дженни?! Мэг что-то пропустила из разговора, но немного. Она опять стала слушать.

— Я была знакома с одной мисс Дэйнсворт. Такое редкое имя! Интересно, та ли это? Наверное, это она. Мне помнится, она живет в деревне поблизости… да, я уверена, это в Хэйзлдоне. Так вот, она дала показания на дознании. Девушка, которую убили, была в ее доме как раз перед тем, как это случилось. У нее также гостила девушка… По-моему, ее звали Дженни Форбс.

Мэг стояла широко раскрыв глаза. Почему Дженни назвала себя Форбс? Этого Мэг никак не могла понять. Горничная Мэри, передавая деревенские сплетни, по-видимому, что-то утаила.

Всю дорогу домой Мэг сидела очень тихо. Она даже забыла потратить свои полкроны.

Глава 35

Все вопросы, которые Мэг хотела задать, волновали и будоражили ее до самого утра. Поутру она первым делом побежала к Мэри, застилавшей кровати.

— Я могу вам помочь, Мэри? У меня есть несколько минут.

— Вообще-то это дело Картер, но она, наверное, считает себя очень уж важной, чтобы застилать постели.

— Я помогу, Мэри! Я с удовольствием помогу! — заторопилась Мэг.

Мэри подозрительно посмотрела на девочку. Интересно, что эта лиса задумала теперь? В том, что Мэг что-то затеяла, она не сомневалась. Ну да скоро все выяснится!

Они успели наполовину застелить постель Джойс, прежде чем Мэг снова заговорила.

— Мэри, вы знаете в Лангтоне этот большой магазин, где можно все-все купить… и башмаки, и шкатулки, и ножи, и платья, и шляпы?

— «Джейкерс»? Конечно знаю. Это очень хороший магазин. Вы что, вчера туда заходили?

Мэг кивнула, подтыкая простыню.

— Да. И когда мы там были, то увидели маленькую собачку. Джойс вырвала у меня свою руку и побежала к собачке, она в дальнем конце зала была… Но я осталась на месте.

— Вы должны были пойти с Джойс, — сказала Мэри.

— Нет, — возразила Мэг, расправляя пуховое одеяло. — Я хотела послушать. Недалеко от меня стояли две женщины, они разговаривали. И знаете, о чем они говорили? Никогда не угадаете!

Мэри насторожилась. Что же еще ухитрилась узнать эта неугомонная девчонка?

— Конечно не угадаю! — сказала она и стала ждать продолжения.

И оно, разумеется, последовало незамедлительно.

— Они говорили про Дженни… То есть я подумала, что они имели в виду Дженни, только называли ее как-то странно — Дженни Форбс! Как будто она наша кузина!

— Может, и так, — Мэри перебросила Мэг край покрывала, чтобы та расправила его на своей стороне.

Они перешли к ее кровати, и тут вдруг Мэг вцепилась холодными пальчиками в запястье Мэри.

— Она ведь не наша кузина? Было бы здорово, если бы она ею была, но как, как это может быть? Мэри, расскажите мне! Что-то случилось… я знаю… Я хочу сказать, что-то случилось с Дженни… Почему она тогда ночью убежала? И почему она называет себя Дженни Форбс? О Мэри, скажите мне!

— Я не могу, Мэг… Ей-богу, не могу. Если узнает ваша мама, она меня сразу выгонит!

— Я не скажу… Честно-пречестно. Обещаю, что не скажу ни словечка. Но… если она наша кузина, мы же должны знать! Разве не так?

— Так! — ответила Мэри и вскинула голову.

— Ну тогда вы можете мне все рассказать, — заявила Мэг, выпустив руку Мэри и перепрыгнув на другую сторону своей кровати. — Если вы будете хорошей и расскажете мне обо всем, я ни словечка никому не скажу. Ну а если нет, тогда вам же будет хуже.

Мэг для пущей важности кивнула головой и поджала губы.

— Вот вы какая злюка! — сказала Мэри, но встретив проказливый взгляд девочки, невольно хмыкнула. — Ну вы и хитрюга! Право слово! Ну и дети ныне пошли!., ну да ладно! Что я могу вам рассказать? Только то, что люди говорят. Похоже, мистер Ричард Элингтон Форбс был отцом Дженни. Только в тот день, когда он погиб, с матерью Дженни произошел несчастный случай, так что она потеряла речь и не могла ничего сказать про то, что они поженились. Она приехала сюда к мисс Гарстон, которая раньше была ее гувернанткой, а когда родился ребенок, в тот же день умерла. И никто не знал, что они были женаты, поэтому ваш отец и получил Элингтон, хотя на самом деле он принадлежит Дженни. Каким-то образом это стало известно, и мисс Дженни убежала.

Мэг слушала с необыкновенным интересом.

— Почему она это сделала?

— О, ну как вам сказать?.. — Деликатная Мэри даже покраснела от смущения. — Ей было неловко здесь оставаться. Понимаете?

— Нет, не понимаю.

Мэри зашла слишком далеко, чтобы отступать, и уже жалела, что начала этот разговор.

— Больно маленькая вы еще, чтобы понять. Ей бы пришлось выселить вас из этого дома, вот я и думаю, что она чувствовала бы себя неловко.

— О, конечно! Только Дженни никого бы не стала выселять из дома!.. Я знаю! И вообще, почему бы нам не жить здесь всем вместе?

Мэри подумала, что так оно было бы лучше всего, но разве миссис Форбс на такое согласится? Ни за что! Это уж точно. Мэри не знала, что именно было известно Дженни, но сама она прекрасно понимала, почему та убежала, однако была совсем не уверена, что об этом нужно сообщать Мэг, и сказала что-то уклончивое.

— Тогда я пойду к маме, — тут же заявила Мэг, — и спрошу, почему убежала Дженни.

— Мэг, вы обещали…

— Нет, не обещала. Я только обещала, что не скажу ничего такого, из-за чего вы можете попасть в беду. И я не скажу. Честное слово! Но я не понимаю, почему мне нельзя пойти к маме и сказать, что я слышала, будто Дженни живет в Хэйзлдоне.

— Мэг, вы не можете… Не должны! Миссис Форбс не знает, что ходят разные слухи. Она ужасно рассердится.

Мэг задумалась.

— Ну хорошо! Тогда я могу написать Дженни письмо, а вы отнесете его на почту. Я напишу ей, что слышала, где она, и попрошу написать мне, но только на ваш адрес и как бы вам, так что никто ничего не узнает. Будем знать только вы, я и Дженни. Хорошо я придумала?

— Но, Мэг… я не понимаю…

— Вы и не должны ничего понимать. Вы только должны отнести мое письмо на почту, а когда придет ответ, вы спрячете его в свой карман и принесете мне сюда. Никто ничего не увидит. Это будет наш собственный секрет. Здорово, да? И очень даже просто, так что вам не о чем беспокоиться.

Теперь Мэри задумалась. Предположим, она пойдет на поводу у Мэг, трудно, что ли, передать ей письмо… Но вдруг хозяйка все-таки прознает? Тогда скандала не миновать. Хотя… как она узнает? Если только Мэг проболтается. А зачем ей болтать лишнее? Ей ведь тогда тоже крепко достанется от матери. Мэри прикидывала, что можно ждать от Мэг. Вообще говоря, Мэг очень ловко умеет избегать скандалов, но не менее ловко их подстраивает… Мэри решила, что лучше уж выполнить просьбу Мэг. Дай бог, пронесет… Мэг умеет держать язык за зубами.

Мысли так и мелькали одна за другой. Если она согласится на предложение Мэг, и Дженни потом узнает, что она помогла маленькой мисс, может, она в благодарность получит славный свадебный подарок?.. У Джека Брента хорошая работа. Правда, Мэри не хотелось пока выходить замуж, но упустить Джека ей тоже не хотелось. В последнее время он стал слишком настойчивым, а тут еще возле него вертится эта наглая Флорри Хэйлинг, изо всех сил старается заполучить Джека… Эх, знать бы, не напрасно ли она будет потакать этой проказнице Мэг, будет ли от этого какая-нибудь выгода?

Мэг учла и эти обстоятельства. Она, конечно, не знала всех деталей, но ей было известно достаточно. Кроме того, у нее была хорошая интуиция. Поэтому Мэг с поразительным терпением ждала, пока Мэри наконец примет решение. Она знала все о Флорри и Джеке. Это же очень интересно. Честное слово, Мэри поступит глупо, если уступит Джека этой самой Флорри. Мэг она совсем не нравилась, «наглая, только и умеет, что скалить зубы» — так говорила про нее Картер. А Джек, он хороший. Мэг он очень нравился. У него были веселые глаза и он умел здорово свистеть, просто классно!

Наконец Мэг решила, что хватит, Мэри пора что-то сказать.

— Честное слово, — произнесла она уже с нетерпением, — вам не о чем беспокоиться. Ну так как?

— Что ж… — услышала Мэри будто со стороны свой ответ. — Если вы обещаете, что никто ничего не узнает…

Глава 36

Мистер Моттингли сидел в своем кабинете и занимался привычными делами, но мысли его были далеко. Работа сейчас была его спасением, только она помогала ему одолеть тревогу за сына и неизвестность. Ну и, конечно, сила воли, ведь нужно как-то держаться.

Стук в дверь заставил его поднять голову. Нахмурившись, он оторвался от бумаг. Ему с таким трудом удалось сосредоточиться — и вот, пожалуйста, отвлекают. Девушка, заглянувшая в дверь, была хорошенькой, и вид у нее был очень смущенный. Она ужасно боялась мистера Моттингли, но ей нравился Джимми. Джимми нравился всем подчиненным его отца. И эта девушка тоже была его горячей защитницей. Джимми не мог совершить этого ужасного преступления, никогда! Так сказал бы каждый, кто был с ним знаком.

— В чем дело? — резко спросил мистер Моттингли.

— Здесь… здесь мисс Лингборн, сэр. Она… она хочет вас видеть.

— Мисс Лингборн? — он нахмурился еще сильнее. — Что ей нужно?

— Она не говорит, сэр!

— Скажите ей, что я никого не принимаю без предварительной записи.

Но когда девушка повернулась, чтобы уйти, мистер Моттингли вдруг передумал. Джимми был дружен с Лингборнами. Может быть, эта девушка расскажет что-нибудь важное? Но почему она не записалась на прием? Тем более, могла попросить брата — он же тут, в офисе. Правда, девушки не всегда говорят обо всем своим братьям. Все-таки шанс хоть что-нибудь узнать…

— Погодите! Скажите, пусть войдет!

Он снова опустился в свое кресло. Дверь отворилась, и вошла Кэти Лингборн. Мистер Моттингли пристально на нее посмотрел. Бледна. Скромно и просто одета. Он не помнил, встречал ли ее когда-нибудь раньше — может, прошел мимо на улице или видел вместе с братом. Как говорится, ничего особенного.

— Здравствуйте! Как поживаете, мистер Моттингли? — глядя ему в лицо, спросила она, будто явилась со светским визитом.

— Чем могу быть полезен, мисс Лингборн? — в свою очередь спросил он довольно мрачно.

Кэти села на стул, стоящий у стола, и снова посмотрела на мистера Моттингли. Когда она заговорила, он отметил, что голос у нее приятный и спокойный.

— Я пришла поговорить о вашем сыне Джимми.

— Ах вот как… И что же вы имеете сказать, мисс Лингборн?

Кэти помедлила. Она не боялась мистера Моттингли, но знала, как сильно его боится Джимми.

— Я решила, что так будет лучше — поговорить с вами.

Мисс Силвер сказала, что мне не стоит добиваться свидания с Джимми. Она считает, что это может ему навредить. Но я подумала, что к вам-то я могу прийти, это Джимми повредить не сможет.

— Что у вас общего с моим сыном? — резко спросил мистер Моттингли.

Бледное лицо Кэти окрасил легкий румянец.

— Мы с ним друзья, — сказала она.

То ли эти безыскусные слова, то ли ее вид и спокойный мягкий голос вдруг подействовали на мистера Моттингли — в нем что-то надломилось. Он ей поверил и не только поверил, но даже как будто понял причину ее появления здесь, в этом кабинете.

— Да, он, бедняга, нуждается в хорошем друге, — произнес он тихо и грустно.

Кэти крепко стиснула пальцы.

— О мистер Моттингли! Вы ведь знаете, что он не причинил ей вреда. Вы это знаете, не правда ли?

— Да… знаю. Я знаю, что он не убил ее… Однако есть и другие возможности принести вред. И я не могу считать его абсолютно невиновным.

Кэти пристально посмотрела на него.

— Вы полагаете, это по его вине?

— Возможно, нет. Не нам судить, кто виновен, кто нет… Почему вы пришли? — снова спросил он.

— Мне хотелось увидеть вас, — просто ответила Кэти.

— Почему?

— Я чувствовала, что должна вас узнать.

— Зачем?

Кэти развела руками.

— Сама не знаю. Просто ощутила потребность прийти.

— И как я должен это понимать? — напрямик спросил мистер Моттингли. — Как признание в том, что вы влюблены в Джимми?

Он был готов к слезам, во всяком случае ожидал, что она смутится. Тем не менее ее лицо даже не дрогнуло, но мистер Моттингли почувствовал не разочарование, а скорее тайное блаженство.

— О нет, мистер Моттингли, — ответила Кэти. — Это совсем другое. Джимми был у нас дома как свой, как член семьи. У меня два брата и сестра. Джимми служит с Лэном — это мой старший брат. Поэтому он часто у нас бывал. Вот мне и хотелось на вас посмотреть. Знаете, в какой-то момент я поняла, что Джимми отчаянно вас боится.

Ну вот она и сказала. Кэти была совсем не уверена, что у нее хватит духу все это высказать.

Мистеру Моттингли показалось, что он попал под яркий холодный луч прожектора. Ощущение крайне неприятное.

— Вы хотите сказать, — мрачно спросил он, — что Джимми питает ко мне и к своей матери подобающее сыну уважение?

— О да! Конечно… но я не это имела в виду… О мистер Моттингли, я имела в виду, что он ужасно, ужасно боится вас! Просто панически!

Он пристально посмотрел на нее.

— Я не понимаю.

Кэти снова крепко сжала руки.

— Я знаю, как вам трудно это сделать. Но вы все-таки попытайтесь его понять. Пожалуйста, очень вас прошу!

Джимми настолько вас боится, что не смеет ничего вам рассказывать — ему и подумать об этом страшно. Стоило мне сказать ему: «Почему бы вам не рассказать обо всем отцу?», как он начинал ломать руки и повторять: «Я не могу это сделать… Просто не могу!..» И это правда. Он ужасно, ужасно вас боится.

— Джимми — единственный, кто выжил. У нас было трое детишек, но они все, один за другим, умерли. И когда появился Джимми, мы с женой далиобет: ни в коем случае не баловать сына, вырастить его в страхе божьем.

Кэти смело смотрела ему в глаза.

— Дети должны любить своих родителей, а не бояться их — сказала она. — Видите ли, когда дети боятся родителей, они никогда ни о чем им не расскажут, ни о каких своих бедах и оплошностях. И это взаимное непонимание будет накапливаться и накапливаться. И отношения будут становиться все хуже и хуже. Я умаю, что так случилось с Джимми. Сначала у него не было никаких дурных намерений, а потом он начал вам лгать, где был и что делал, от страха. Я узнала совершенно случайно, и у меня даже не было возможности с ним поговорить, потому что он перестал приходить к нам. Мириам… я не хочу говорить о ней ничего такого… но я должна… чтобы вы поняли: виноват был не только Джимми. Мириам была… не знаю, как это выразить… в общем, если уж она чего-либо хотела, то добивалась своего любой ценой. Не хочу показаться злой, но, по-моему, Мириам была именно из таких девушек. А Джимми… Как бы это точнее выразить? У него не было никакого выбора. Лэн говорил с ним, но все напрасно. Он был… — Кэти замолчала, подыскивая слова, — он был очарован.

Только он точно ее не убивал. Вы же это знаете, правда?

— Да, я знаю, — он вынул из кармана носовой платок. — Почему вы мне все это рассказали?

— Я подумала, что вы должны знать. А теперь я могу уйти, мистер Моттингли.

Глава 37

Спустившись утром к завтраку, Дженни нашла на столе у своего прибора довольно странное письмо. Собственно говоря, странным оно могло показаться лишь человеку не знакомому с тем, кто его прислал. Дженни же поняла сразу: письмо от Мэг. Она обожала писать письма — это была страсть! Но только писать ей было некому. Братья к ее письмам оставались совершенно равнодушными, хотя могли бы, конечно, притвориться, что им приятно получить от нее письмо, но они ни разу не потрудились этого сделать.

Мэк, тот вообще не обращал на них внимания, но Ален… уж он-то мог бы порадовать сестренку…

Вполне понятно, что за неимением никого другого Мэг решила, что самый подходящий объект для «всамделишного письма» — она, Дженни. Но до сих пор она никогда не посылала ей письма по почте. Письмо было адресовано мисс Дженни Форбс, и это настораживало. Адрес был правильный, написанный крупными кривоватыми буквами.

Дженни вскрыла конверт и начала читать.

Дорогая, миленькая Дженни!

Почему ты уехала? Мы очень без тебя скучаем. Во всяком случае, я очень скучаю, и если у Джойс есть хоть капля здравого смысла, она тоже скучает. Что у Джойс на уме — никогда не догадаешься. Но я ее и не спрашиваю, а то еще начнет реветь, а это ей вредно. Но без тебя ужасно плохо! Почему ты уехала? Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне! Я не хочу тебе надоедать и никому и словечка не скажу, если ты не позволишь, но, пожалуйста, напиши мне! Ты ведь не могла забыть нас всех за такое короткое время. Я тебя никогда не забуду. Честно-пречестно! Обещаю, что никогда-никогда тебя не забуду! И никому никогда не скажу, что получила от тебя письмо. Без тебя здесь ужасно. Правда, ужасно! Мэри говорит, что теперь тебя называют Дженни Форбс. Она не хотела мне говорить, но я ее заставила, так что ты, пожалуйста, ее не выдавай, ладно? Она сказала, что ты и правда наша кузина. Вот здорово!

Я так рада! Мэри говорит, что об этом болтает вся деревня, так что это больше не секрет. Она говорит, что твой отец тайком женился на твоей маме. И никто об этом так и не узнал, потому что он погиб, когда на войне разбился его самолет, а с твоей мамой произошло несчастье после воздушного налета, так что она не могла больше говорить. И твоя мама умерла в тот день, когда ты родилась, так что никто ничего не знал. До чего грустная история, правда? Я бы заплакала, если бы все это не было так интересно. А когда что-нибудь очень интересно, почему-то плакать даже не хочется… Но вот сейчас я запросто могла бы зареветь. Пожалуйста, Дженни, напиши и скажи, что ты меня не забыла и что ты вернешься к нам, и мы снова будем вместе, все-все.

Я просто не выдержу, если ты не вернешься.

Твоя любящая Мэг,

Пожалуйста, пошли ответ к Мэри домой. По-моему, будет лучше, если ты положишь письмо в два конверта. Один (внутри) для меня. А другой (снаружи) для Мэри. На случаи, если ты забыла адрес: Мисс Мэри Стеббинс, Элингфорд.

До свидания. Я очень-очень тебя люблю.

Пожалуйста, ну пожалуйста, напиши мне!

Войдя в комнату, Ричард увидел, что Дженни вся в слезах.

— Что случилось, дорогая?

Она дала ему письмо.

— Мэг такая славная, и она действительно меня любит. Что мне делать?

Ричард прочитал письмо и присвистнул.

— Как видно, все уже известно. Дженни, ты должна написать миссис Форбс.

— Я не хочу, — сказала она, взглянув на него блестящими от слез карими глазами.

— Дженни, но ты должна это сделать. Кэролайн скажет тебе то же самое.

— Я не хочу…

— Послушай, Дженни!..

Она повернулась к нему и схватила за руку.

— О Ричард, нет, нет! Я не хочу сообщать им, где я…

Не хочу, чтобы они об этом знали. Мне… мне страшно.

— Милая моя девочка… — он обнял ее, и она, всхлипывая, прильнула к нему.

— Можно я еще раз прочту? — спросил Ричард, когда Дженни немного успокоилась.

— Да-да! Разумеется!

Ричард снова прочитал безыскусное письмо Мэг, но так и не понял, почему оно ее так расстроило.

— Она славная девчушка и очень тебя любит, — сказал он, — и я не понимаю, почему ты так разволновалась?

— Сама не знаю.

— И все-таки странно.

Дженни взяла у него из рук письмо и снова его прочла.

— Ричард… — она вопросительно посмотрела на него.

— Что, дорогая?

— Я правда не знаю, почему оно меня так расстроило.

— Если оно больше тебя не тревожит…

— Нет… не тревожит… Теперь нет. Просто на меня что-то нашло… Я открыла письмо и сначала обрадовалась, что Мэг мне написала. А потом вдруг очень испугалась.

Как будто в письме было что-то скрыто, и, открыв конверт, я будто открыла дверь, чтобы оно оттуда вышло.

Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. И это чувство было ужасно сильным. И… очень страшным.

Он внимательно смотрел на нее.

— Сейчас ты уже не боишься?

— Уже не так сильно. Нет, я больше совсем не боюсь, но все-таки писать миссис Форбс я не хочу.

— Ты должна, Дженни! — продолжал настаивать Ричард.

В это время вошла Кэролайн. Они спокойно, без всяких обсуждений позавтракали. После завтрака Ричард сообщил тете:

— Дженни получила письмо от одной из девочек. От Мэг. Она знает, что Дженни здесь.

Кэролайн слегка нахмурилась.

— Тут, конечно, не обошлось без миссис Мерридью.

Все всегда вызнает и тут же садится писать своей кузине в Элингфорд. Все ей докладывает. Вы говорите, письмо от кого-то из девочек?

— Да, — ответила Дженни. — От Мэг.

— Дженни, по-моему, вы обязаны написать миссис Форбс. Разумеется, это нелегко, но на самом деле все сложилось не совсем ловко… — Она замолкла, не закончив фразу.

Дженни посмотрела на нее.

— Да, — сказала она. — Скорее совсем неловко. Так не делают, да?

Дженни отправилась писать письмо. Она долго сидела неподвижно, держа перо наготове, потом все-таки решилась.

Дорогая миссис Форбс!

Я слышала, что сказал вам Мэк в тот вечер, и я той же ночью ушла. После всего услышанного, я конечно не могла оставаться. Я не собиралась слушать. Я сидела на подоконнике за занавеской и думала, что вы только заглянули в классную комнату и сразу же уйдете. Но вы не ушли. После того как я услышала, что вы сказали, я не могла выйти из-за занавески. Полагаю, я должна была так сделать, но мне было стыдно. И в результате я слышала все. Теперь вы понимаете, почему я уехала. Я не могла остаться. Не думаю, что вы захотите теперь меня видеть. Я сейчас у тети Ричарда, мисс Дэйнсворт. Я встретила Ричарда совершенно случайно — остановила его машину, когда вышла из дома, и он привез меня сюда. Это Ричард Элингтон Форбс, он мой дальний родственник. Ричард был в Сомерсет-хаусе в Лондоне. Там он сделал для меня копию брачного свидетельства моих родителей.

Дженни Форбс.

Кончив писать, она вложила письмо в конверт, написала адрес и приклеила марку. Прежде чем его запечатать, Дженни пошла на кухню показать письмо Кэролайн и Ричарду.

— Так ли я написала? — спросила она. — Но снова я не смогу написать… правда не смогу.

Кэролайн прочитала письмо, молча поцеловала Дженни и вышла. Дженни осталась с Ричардом и внимательно следила за тем, как он читал.

— Вроде, все, что нужно, написала. Да?

— Да, писать больше нечего, — подтвердил он.

Глава 38

Мисс Силвер приехала в Хэйзлдон. На дознании у нее возникло несколько вопросов, и она почувствовала, что только побывав в Хэйзлдоне, сможет прояснить непонятные ей детали. Она верила тому, что рассказал сам Джимми Моттингли, и остальные версии считала надуманными. Если предположить, что Мириам Ричардсон поднялась, чтобы уйти в семь часов, то уже через несколько минут она должна была появиться на Хэйзддон-Хиис. Джимми Моттингли в это время все еще сидел в гостиной своей матери, вынужденный выслушивать ее беседу со старой миссис Марсден. Он покинул их то ли в шесть десять, то ли в шесть тридцать. Одолеть расстояние до Хэйзлдон-Хииса за три четверти часа было совершенно невозможно. Даже за час туда едва ли доберешься. Согласно свидетельству миссис Марсден, а это человек посторонний, когда Джимми вышел из дома было примерно десять минут седьмого. Мать Джимми называла половину седьмого, то есть на двадцать минут позднее. Учитывая заявление Джимми, что их часы часто барахлят, свидетельству миссис Моттингли вряд ли можно всецело доверять. Итак, если Джимми действительно уехал в десять минут седьмого и ехал очень быстро, на месте убийства он мог оказаться, скажем, в семь десять, то есть спустя десять минут после того, как Мириам вышла из дома мисс Дэйнсворт. Мисс Силвер решила, что надо бы выяснить, не обратил ли внимание кто-нибудь в Хэйзлдоне на появление машины Джимми. Может быть, кто-то даже заметил время. Все это, конечно, очень бы пригодилось для расследования.

Мисс Силвер зашла в лавку миссис Дин и с радостью отметила, что там много посетителей, а значит, удастся что-то разузнать. Уже первые слова, которые удалось уловить, касались интересующей ее темы. Она тихонько стояла в уголке, придирчиво разглядывая несколько помятые лакричные леденцы, надеясь, что ее интерес к леденцам никому не покажется неестественным. , — Этот Джимми Моттингли, — говорила белокурая молодая женщина, — вроде, чем-то похож на моего брата Билла, а Билл и мухи пальцем не тронет!

— Ну, этого я не знаю, — перебила ее женщина постарше.

— Чего это вы не знаете, миссис Уилсон? — молодая женщина так и зарделась румянцем. У нее был прекрасный цвет лица. — Уж не хотите ли вы сказать, что наш Билл способен на такое?! Потому что, если вы…

— Да ничего я не хочу сказать, дорогуша. Успокойтесь. И нечего вам краснеть… И я вообще прежде всего хочу получить четверть фунта чаю и баночку желе из смородины. В этом году моя черная смородина никуда не годится. Видно, придется вырезать все кусты. Хотя может, пока не стоит. Я с самого детства их помню, и никогда с ними ничего не случалось. А теперь они дают какие-то не правильные крупные почки, про которые все говорят.

— Что творится?! Куда мы идем и что нас ждет — непонятно!.. Каждые пять минут открывают какие-то новые болезни… И я вам скажу: эти ученые и сами не знают, что они собой представляют! Вот хотя бы этот самый «микси», из-за которого в округе не осталось кроликов. — Женщина немного помолчала, а потом нервно добавила:

— Право, не знаю! Одни одно твердят, другие — совсем иное.

Миссис Дин, перегнувшись через прилавок, обратилась к мисс Силвер:

— Доброе утро.

— О! Доброе утро! — и, заглянув в свою сумку, мисс Силвер вынула кошелек. — У вас случайно не найдется мятных конфет?

К тому моменту, когда конфеты были упакованы, мисс Силвер установила с миссис Дин самые сердечные отношения. Покупатели почти все разошлись, и мисс Силвер рискнула перевести разговор на Джимми Моттингли.

— Странный тут у вас случай произошел. Кажется, на прошлой неделе…

— Ужасный! — воскликнула миссис Дин. — О таких вещах обычно читаешь в газетах, но невозможно представить, что подобный кошмар может случиться чуть ли не у вашего собственного порога…

— И не говорите, — в голосе мисс Силвер звучало сочувствие.

— Хотя если честно, я даже не очень удивилась, когда про нее услышала… Пожалуй, грешно так говорить о мертвом человек, но только она была из таковских, которые не так, так эдак попадают в газету… Разве я не права? Тогда, значит, уже ничего в этой жизни не понимаю! — Она гордо откинула голову, показывая всем своим видом, что очень хорошо знает, о чем говорит.

Мисс Силвер сделала вид, что она шокирована подобным отзывом.

— Эта девушка… Вы се знали? — спросила она.

— Я ее видела, — мрачно ответила миссис Дин. — Конечно, такие вещи о мертвых говорить не положено, но у меня свое мнение. Если уж ты уродилась взбалмошной эгоисткой и вертихвосткой — ничего другого тут не скажешь, будь ты хоть живой, хоть мертвой! Но я что думаю, то и говорю, и никому ничего не навязываю.

Когда мисс Силвер наконец покинула лавку, у нее было над чем подумать. Мириам явно не произвела в деревне хорошего впечатления. А Дженни миссис Дин, наоборот, всячески нахваливала.

— Давно я не встречала таких милых юных леди. И, говорят, к тому же богатая наследница. Хотя, пожалуй, не следовало бы мне так говорить. В любом случае, мистера Ричарда у нас любят и все были бы рады, если бы он нашел себе хорошую женушку. Та девушка, которую убили, она, знаете ли, охотилась за ним. Но что-то я слишком разговорилась, а чем меньше болтаешь, тем целее будешь. Верно?

Мисс Силвер улыбнулась. Она обладала редкой способностью вызывать людей на откровенность, и, как часто говорил Фрэнк Эбботт, это получалось у нее совершенно естественно, само собой. Если она проявляла интерес к собеседнику, то он всегда был искренним.

Выйдя на улицу, мисс Силвер увидела Дженни Форбс, как раз выходившую из другого магазина. Заметив мисс Силвер, Дженни остановилась и поздоровалась. Мисс Силвер обрадовалась приятной встрече, которая была к тому же весьма кстати.

— Я шла навестить мисс Дэйнсворт, — сказала мисс Силвер. — Может быть, я могу пойти вместе с вами?

— О, разумеется!

Дженни сверкнула улыбкой и слегка покраснела. Она явно нервничала. Но почему? То же самое было и при их — первой встрече. Л ведь вроде бы Дженни не принадлежала к натурам робким и нервным. Ей почему-то не доставало уверенности.

— Вы, должно быть, удивлены, что я снова вернулась?

Дженни изменилась в лице. Румянец сменился бледностью.

— О нет, нет! — смущенно сказала она.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Дорогая, почему вы так смущены?

— О нет! — снова быстро повторила Дженни.

— По-моему, вы смущены. И мне хотелось бы знать почему. Возможно, вам известно что-то, чего вы не сообщили? Если так, прошу вас хорошенько подумать над тем, как вам следует поступить.

— Как следует поступить? — встревоженно переспросила Дженни.

— Да, дорогая. Этот юноша сейчас в тюрьме, в Колборо. Если вы хоть что-нибудь знаете, ваш долг — не скрывать этого, чтобы не произошло роковой ошибки.

Сердце Дженни забилось настолько сильно, что ей пришлось остановиться. Стало трудно дышать, Дженни не могла сделать ни шагу.

— Не скрывать… — голос ее дрожал. — Но… я ничего не знаю. Поверьте. Только… только…

— Да, дорогая?

Дженни повернулась к пей. Теперь они обе стояли и смотрели друг на друга. Дальше дорога шла вниз, а потом снова поднималась. Как раз за этим подъемом был коттедж мисс Дэйнсворт и маленький домик миссис Мерридью.

Взгляд мисс Силвер подбодрил Дженни. Она почувствовала себя увереннее и вдруг четко поняла, что теперь самое важное… Она должна рассказать все, ничего не утаивая.

— Я обеспокоена, — сказала она.

— Я это вижу, дорогая.

— Видите ли, я не знаю… Если я скажу вам… вдруг это кому-нибудь повредит… — Дженни смотрела на мисс Силвер, и губы ее слегка дрожали.

— Я ничего не могу вам обещать, — ответила мисс Силвер. — Я могу только сказать, что за содеянное должен платить злоумышленник, а не другой, ни в чем не повинный человек.

— Да, — сказала Дженни. — Я все время себе это твержу. Если он ни при чем, а он не мог… нет, не мог… Ox! — Она закрыла лицо руками, будто хотела закрыть что-то от самой себя.

Взгляд мисс Силвер был полон сочувствия.

— Думаю, — заговорила она мягко, — вы должны сказать мне, что вас так пугает.

Дженни опустила руки. По щекам ее текли слезы.

— Я не знаю… не знаю, что должна делать, ., чего не должна… Не знаю.

И вдруг как-то сразу неожиданно ей все стало ясно.

Дженни крепко сжала руки.

— Этот мальчик, — начала она, — сказал, что у него была записка для меня. Вернее, проговорился. Но после стал отнекиваться и притворился, будто вообще ничего не говорил. Записка была адресована мисс Дженни Хилл. Так меня называли, пока я не приехала сюда. Это имя моей матери. Все думали, что они с папой не были женаты, поэтому я и была Дженни Хилл. А потом я услышала разговор миссис Форбс с ее сыном. Я не собиралась их подслушивать. Просто я сидела в классной комнате на подоконнике, закрытом занавеской. А они вошли, и Мэк сказал своей матери, что он был в Сомерсет-хаусе и сделал копию с брачного свидетельства моих родителей. И он сказал, что все это принадлежит мне, но мне незачем об этом знать Он па мне женится, и если я даже когда-нибудь узнаю, это уже все равно не будет иметь никакого значения. Поэтому той же ночью я сбежала из дома и на дороге встретила Ричарда, случайно. И представляете, он оказался моим дальним родственником и тогда же привез меня сюда.

Слезы Дженни высохли. Она чувствовала себя опустошенной, но наконец-то успокоилась.

Мисс Силвер смотрела па нее с симпатией. Она мысленно перебрала возможные варианты и в результате почти точно определила, в чем там было дело… А в искренности и честности Дженни она не сомневалась.

— Вы хотите сказать, дорогая, что действительно слышали, как миссис Форбс и ее сын обсуждали этот вопрос?

— Да.

— И что они решали, скрыв от вас правду, устроить свадьбу с вашим кузеном, надеясь, что вы ни о чем не узнаете?

— Миссис Форбс не хотела, чтобы он женился на мне.

Она так и сказала.

— А он? Мне не хотелось бы быть бестактной, но вы и сами понимаете, как важно знать, можно ли ему доверять.

Дженни покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Ему доверять нельзя. Поэтому я и убежала. Я не могла там остаться после всего, что услышала. Понимаете, разговор был откровенный, им не надо было притворяться друг перед другом. Ведь ни ему, ни ей не было дела до моих чувств. Это было совершенно ясно. Они думали только о том, как сохранить собственность — Элингтон. Мэк сказал, что ничего страшного, если я узнаю про родителей после замужества. Но пока мне лучше не знать, это опасно.

Мисс Силвер была поражена.

— Вы уверены?

— Я слышала все это собственными ушами, — ответила Дженни. — Мне такое бы и в голову не могло прийти!

Они так и стояли на дороге. Наконец Дженни повернулась и пошла к дому. Мисс Силвер последовала за ней.

— И вы встретили вашего кузена? — спросила она.

— Да. Я встретила Ричарда. Разве это не чудо?! — воскликнула Дженни. Голос девушки снова стал живым и теплым, как будто она оставила позади свою прежнюю жизнь, полную горя и разочарований, и устремилась навстречу новой жизни, жизни с Ричардом.

— Вы знали его прежде?

— О нет! Я даже не знала, что он существует. Понимаете, была полночь. Я увидела машину и вышла на дорогу, чтобы ее остановить. Л за рулем сидел Ричард. Я попросила его выйти из машины, потому что не могла же я поехать с кем угодно… Я хотела посмотреть, можно ли ему доверять И когда я его увидела… О! Это было просто чудесно, потому что он точная копия Ричарда Форбса, в честь которого и был назван! Я хорошо его разглядела, потому что была яркая луна. В первый момент даже подумала, что мне померещилось, что все это мне снится. Я спросила, кто он и как его зовут, и он ответил: «Меня зовут Ричард Форбс». Тогда я сказала, что видела его раньше. «Где и когда?» — спросил он. И я ответила: "Всю свою жизнь.

Вы — портрет в холле. Портрет Ричарда Элингтона Форбса". И он сказал: «Это мое имя!» — Дженни умолкла. Лицо ее снова порозовело, глаза заблестели. — Это было просто замечательно!

— Безусловно, — согласилась мисс Силвер. — А как случилось, что он там оказался?

— Ему хотелось посмотреть портреты в Элингтоне, ну и вообще на дом, познакомиться с родственниками, хоть они и дальние. Но задержался в пути, решил подъехать поближе и поспать в машине до открытия деревенской гостиницы. Там он думал позавтракать и потом уж ехать к родичам.

— Они знали, что он приедет?

Дженни широко открыла глаза.

— О нет, вряд ли. То есть я уверена, что они не знали.

А он забыл, что утром настанет воскресенье и они, конечно, отправятся в церковь. Не очень-то умно с его стороны… Я ему так и сказала.

— И что же он ответил?

— Только засмеялся, — сказала Дженни. — Да это было уже не важно, ведь в конце концов он к ним не попал.

Вместо этого он повез меня к мисс Дэйнсворт.

Тут они подошли к калитке. Мисс Силвер остановилась между Дженни и калиткой.

— И что же сказала мисс Дэйнсворт?

— Я не знаю, что она сказала Ричарду. Но ко мне она была очень добра.

— Дорогая, я должна задать вам еще один вопрос.

— Да, мисс Силвер?

— Вы никогда больше не слышали о Форбсах? Они не пытались вас разыскать?

— Нет, никогда.

Мисс Силвер помрачнела.

— Это удивительно. Может быть, вы оставили им записку или сказали, куда уехали?

— Нет. Я даже не знала, куда направлюсь. А почему… почему вы меня об этом спрашиваете? — Дженни снова занервничала.

— И еще один вопрос: сколько вам лет?

— В августе мне исполнилось семнадцать.

— Семнадцать. В таком случае, моя дорогая, вам не кажется странным, что миссис Форбс даже не пытается вас найти?

— Я не хочу, чтобы они меня нашли.

Мисс Силвер была крайне поражена. Она практически никогда не ошибалась в людях и знала, что Дженни не лукавит.

— Они наверняка знают, где я, — ответила наконец Дженни. — миссис Мерридью постоянно пишет своей кузине в Элингфорд. Она, должно быть, сообщила ей, поэтому и Мэг знает, где я. Это одна из дочек миссис Форбс.

Она написала мне письмо.

— Когда вы его получили? — тут же поинтересовалась мисс Силвер.

— Вчера утром, и тогда Ричард и Кэролайн сказали, что я должна написать миссис Форбс. Ну я и написала… — Дженни прикусила губу, стараясь успокоиться. — Так и написала, что слышала их с Мэком разговор в тот вечер, хотя подслушивать не собиралась. Но после всего услышанного мне было просто стыдно выйти из-за занавески.

Я сообщила, что живу здесь у мисс Дэйнсворт, тети Ричарда Форбса, и что Ричард ездил в Сомерсет-хаус, чтобы снять копию брачного свидетельства моих родителей. Письмо я подписала: Дженни Форбс. Это было очень непривычно, я никогда не подписывалась так раньше, но подумала, что пора. Раз все все знают — это уже никакой не секрет, правда? Если Мэг написала мне, то миссис Форбс или Мэк и подавно. Вот это-то меня и тревожит, мисс Силвер. Их молчание. Почему они ничего не говорят?

— Не знаю, дорогая.

Они вместе вошли в дом.

Глава 39

Мисс Силвер попила чаю у мисс Дэйнсворт. Ричарда дома не было. Он уехал в Лондон, и мисс Силвер приятно провела время с мисс Дэйнсворт и Дженни. После чая она поинтересовалась, как пройти к дому миссис Прэтт, и Дженни тотчас вызвалась пойти вместе с ней. Подумав немного, мисс Силвер согласилась.

В тот день Дики поразительно не везло. Обычно днем он редко бывал дома. Но именно сегодня он оказался на месте — ждал Стаффи Крэддока, который должен был зайти за ним после чая. Стаффи никогда не пропускал чаепития.

Миссис Крэддок ни за что бы этого не потерпела. Дики еще раз убедился, насколько сам он счастливее, так как маме никогда не было дела до того, дома Дики или нет, какой уж тут чай… Он вдруг почувствовал себя очень одиноким, и чтобы было не так грустно, принялся громко насвистывать.

Миссис Прэтт дома не было. Она должна была прийти не раньше чем через час. Нельзя сказать, чтобы она слыла хорошей работницей, но ей немного удавалось подработать, чтобы сводить концы с концами. Люди жалели ее, к тому же она, если за ней строго присматривать, с работой справлялась.

Когда мисс Силвер и Дженни подошли к дверям, они услышали свист Дики.

— Он здесь, — сказала Дженни. — Я боялась, что его нет. У них никакого распорядка, они едят, когда придется, Мисс Силвер была поражена, уже в который раз за сегодняшний день…

— Вы думаете, — спросила она, — этому Дики можно верить?

— Нет. Я так не думаю, — откровенно сказала Дженни. — Он будет изо всех сил выкручиваться и врать. Поэтому я и решила пойти вместе с вами.

Они постучали в дверь, и свист немедленно прекратился.

Через минуту послышались шаги — кто-то спускался по лестнице. Затем все стихло, и дверь открылась. На пороге стоял неухоженный и неопрятно одетый мальчик. Через миг чудесная улыбка осветила его лицо, а ярко-синие глаза засверкали.

— Матери нет дома. Может, что передать?

Он сделал вид, что не знает Дженни, хотя сразу же ее узнал.

— Привет, Дики! — прямо сказала Дженни. — Нам нужен ты, а не мама. Можно войти? Это мисс Силвер.

— Ну здравствуй, Дики, — поздоровалась с ним мисс Силвер.

Дики ответил на ее приветствие, а сам тем временем обдумывал ситуацию, и соображать нужно было очень быстро. Он знал, кто такая мисс Силвер, и догадывался, почему она к нему пришла. Рассказать ей о том, что ему известно, или нет? Дики терзали сомнения. Взвешивая все «за» и «против», Дики провел посетительниц в дом, но не в грязную тесную кухню, а в переднюю комнату, которой никогда не пользовались и которая, по мнению Дики, была ужасно чистая. В комнате были четыре стула, прислоненных спинками к стене, и жесткий неудобный диван — спинкой к окну.

Занавески нельзя было назвать ни чистыми, ни грязными.

Их никто не трогал с тех пор, как много лет назад мертвого Джеймса Прэтта принесли домой.

Сам Дики считал, что комната очень красивая, и видно было, что он ею невероятно гордится. Спертый воздух и толстый слой пыли на всем подчеркивали, что комната была особым местом, отделенным от прочего жилого пространства.

Ведя мисс Силвер и Дженни в комнату, Дики закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Улыбка его несколько потускнела от слишком напряженных раздумий. "Им что-то от меня нужно, иначе не пришли бы. Чего они хотят?

Ладно, щас узнаем!"

Дики взглянул на мисс Силвер. Это был его фирменный взгляд, способный растопить сердце любой старой леди. И это он знал твердо. Но когда его взгляд встретился со взглядом этой старой леди, таким устрашающе проницательным, ему оставалось рассчитывать только на свою простодушную улыбку. Дики хотел было попятиться, но вспомнил, что сзади — дверь. Мысленно Дики продолжал повторять: «Чего вам от меня надо? Я ничего такого не делал. Ничего! Чего вам надо, чего вы пришли?» Но вслух он ничего не сказал.

— Дики… — заговорила мисс Силвер.

Ее дружелюбный тон несколько успокоил и подбодрил его. Он улыбнулся, ловко изображая смущение.

— Дики, — повторила мисс Силвер, — я слышала, что ты очень умный мальчик. Но достаточно ли ты умен, чтобы понять одну важную вещь. Всегда лучше держаться законов.

Дики проглотил слюну и сказал:

— Правда?

Мисс Силвер улыбнулась.

— Ты сам скоро в этом убедишься. Очень легко сделать что-нибудь нехорошее, и если все сошло с рук — берегись!

Тут-то и попадаешь на дурной путь.

— Правда? — снова спросил Дики еще более простодушным тоном.

— Да, — тверда произнесла мисс Силвер. — Сейчас ты, Дики, на развилке двух дорог. Скажешь правду — честь тебе и хвала, ну а солжешь — это обязательно станет явным и уничтожит твое доброе имя.

— Я буду говорить только правду, — поторопился заявить Дики.

Мисс Силвер одобрительно кивнула.

— Я сразу же пойму, когда ты начнешь лгать, — предупредила она.

И Дики вдруг всем своим нутром почуял, что она действительно узнает. Это было очень неприятное чувство.

Ничего подобного он раньше не испытывал, оно ему очень не понравилось. Не окажись Дики в четырех стенах, он немедленно бы сбежал. И он мог бы держаться подальше от этой старухи, пока та не уйдет. Мог бы… Нет, он ничего не мог сделать… в самом деле ничего! Какой же он дурак, прислонился к этой дурацкой двери! А теперь, если он повернется, чтобы ее открыть, старуха его зацапает, а девушка поможет его держать.

Все время, пока он это обдумывал, улыбка оставалась простодушно невинной. Она угасла лишь на мгновение.

— А теперь, Дики, расскажи-ка про записку, которая у тебя есть.

— Про записку? — он изобразил крайнее изумление.

— Да. Про записку, адресованную мисс Дженни Хилл.

— О! Ах про эту…

Дики старался выиграть время, но мисс Силвер этого ему не позволила.

— Да, — сказала она. — Я хочу знать, что ты с ней сделал? Кто тебе ее дал и велел отнести мисс Хилл? Ты ведь знал, кто такая мисс Дженни Хилл?

Дики медлил. Если он сейчас сделает неверный шаг, потом уже не выпутаешься. Он мог бы кучу всего напридумывать, но чувствовал, что в данном случае безопаснее всего была чистая правда. Поняв это, Дики тут же ощутил сильный прилив добродетели.

— А то нет! — ответил он насмешливым тоном. — Все в деревне знают, что у мисс Дженни Форбс два имени, что раньше ее звали мисс Дженни Хилл. Все это рассказала миссис Уоррингтон. Она страшная болтунья! Про все, что делается у миссис Мерридью, рассказывает. И все, что знает миссис Уоррингтон, знает вся деревня!

— Значит, ты собирался отдать записку мисс Дженни?

— Да, собирался. Только… — Дики ощутил желание выложить все как на духу. — Только я встретил Роджера Бартона и Стаффи Крэддока. Они придумали отличную штуку, и… и я пошел с ними. А про записку забыл. Вспомнил он ней только после… ну после убийства.

— Ну а вдруг в записке было что-то важное? Об этом ты не подумал?

Говорить правду оказалось очень легко и даже приятно.

Не нужно было обдумывать, что сказать дальше. Выкладывай просто все, как было, ничего не добавляя. Дики так и делал.

— Нет. Сначала не подумал.

— А почему?

Дики заерзал.

— Не знаю. Просто не подумал, пока не вспомнил про номер машины, что он был закрыт тряпкой.

Дженни стояла у окна. Ей было страшно. Что-то ужасное надвигалось на нее… на них всех. И она ничего не могла сделать. Как будто стоишь на рельсах и приближается поезд. Слышишь свистки, видишь дым… по сдвинуться с места ты не в состоянии. Дженни не могла оторвать взгляд от лица Дики. Не могла ни двигаться, ни говорить — ничего не могла. То ужасное, что должно было случиться, постепенно приближалось… Неотвратимо.

— Как-как, был закрыт помер машины? — переспросила мисс Силвер.

— Что-то было запихано в багажник, оно свисало вниз и закрывало номер машины.

— Значит, номера ты не видел?

Дики замешкался, но только на секунду. Говорить правду оказалось очень даже интересно. И совсем не опасно! Не нужно останавливаться, чтобы все обмозговать и придумать что-нибудь новое. Говори себе и говори. И он говорил.

— У меня в кармане были спички. Я зажег одну и посмотрел на номер.

Дженни не могла сдвинуться с места. Она ждала неотвратимого. Руки были сжаты так сильно, что ногти врезались в кожу ладоней. Все в ней было натянуто как струна в предчувствии неизбежного.

Опрос продолжался.

— Ты запомнил его? — спросила мисс Силвер.

— А то нет! Пятьсот пять, — отчеканил Дики и еще назвал буквы графства.

— Ты вполне уверен?

— Конечно уверен! Я бы такое не стал придумывать.

Дженни глубоко, до боли под ложечкой, вздохнула.

Подоконник был у нее за спиной. Она кое-как добралась до него, села и закрыла лицо руками. Время перестало для нее существовать. Значит, это был Мэк… И Мириам была убита вместо нее, Дженни… не оставалось ни малейшего сомнения. Если бы Дики не встретил своих друзей и отдал ей записку… Что бы она сделала? Пошла бы на встречу с Мэком? Точного ответа не находилось. То ей казалось, что обязательно пошла бы, то она содрогнувшись говорила себе «нет, конечно нет». Дженни не знала, как бы она поступила. И никогда не узнает.

Сквозь путаницу мелькавших в голове страшных мыслей, она услышала голос мисс Силвер.

— Выпейте это, дорогая! Давайте-давайте. Это всего лишь вода.

Дженни с трудом сделала глоток… Потом еще и еще…

В голове немного прояснилось.

— Со мной все хорошо, — взгляд у нее был жалкий.

— Да, дорогая, у вас все будет хорошо. Полежите немного не двигаясь.

Дженни осмотрелась. Оказывается, она соскользнула с подоконника и лежала на полу. Окно над ее головой было широко распахнуто. Впервые после многих-многих лет.

Дики был возмущен. Очень. Мать никогда не открывала этого окна. Однако духовный подъем, который он испытал сказав «правду, только правду и ничего кроме правды», был сильнее возмущения. Да, Дики прекрасно помнил слова клятвы, которую давал в суде, и теперь повторил их про себя с величайшим удовольствием. И с удовольствием перебирал в уме все преимущества правдивых показаний. Не надо следить за тем, чтобы не спутаться, чтобы точно помнить, что наплел. Говори все как есть, и никто тебе ничего не сделает. Ди и за что, если действительно все так и случилось?

Дики побежал наверх, чтобы взять записку Мэка. Когда он вернулся, Дженни уже снова сидела на подоконнике. Только была вся какая-то белая.

Дики протянул записку мисс Силвер. Записка была в плачевном состоянии: мятая, обильно покрытая пятнами, но текст был в целости и сохранности. Мисс Силвер развернула листок и прочла то, что Мэк написал Дженни почти две недели назад.

Дженни, никому ничего не говорите, но, как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши.

Мэк.

Записку принесите с собой.

И в верхнем левом углу стояло число… День убийства.

Глава 40

— Что вы собираетесь предпринять? — спросила Дженни.

— Думаю, вы и сами знаете, дорогая, — сочувственно глядя на нее, ответила мисс Силвер, когда они возвращались из коттеджа миссис Прэтт.

Дженни чувствовала страшную слабость и усталость. Сегодняшнее утро и торопливые сборы Ричарда, боявшегося опоздать на поезд в Лондон, все это казалось ей таким далеким…

— Да. Конечно. Вы сообщите в полицию.

— Я обязана это сделать.

Дженни молчала.

— Ужасно, — через некоторое время сказала она. — Ужасно даже подумать об этом! Мэк… Он всегда был таким… таким… — Дженни подыскивала нужное слово. — Таким особенным, недоступным. И мне казалось… долгое время я считала, что нравлюсь ему. Когда я узнала, что это не так… то почувствовала, будто я совсем одна. Вам знакомо такое чувство? Как будто все на свете исчезли и никого, кроме вас, не осталось. Это страшно… как кошмар.

— Очень удачное слово, — заметила мисс Силвер. — Кошмар — это что-то нереальное, когда вы просыпаетесь, он больше не имеет над вами власть. Вы избавились от кошмара, когда покинули Элингтон-хаус. Кошмар растаял, как и полагается дурному сну, вы совершенно от него освободились. С вами теперь мисс Дэйнсворт, которая о вас заботится. И Ричард. Он и поддержит, и защитит.

Вам больше нечего бояться.

Через боковую улочку они прошли в деревню. Дженни действительно вдруг словно очнулась от дурного сна.

До сих пор она переживала за Мэка, думая о том, что с ним случится. Теперь она поняла, что в ее жизни есть и другие: Ричард и мисс Дэйнсворт. Теперь они — семья.

Она больше не одинока и не беззащитна. Дженни стала успокаиваться. Но вспомнив о девочках, об Алене и даже о миссис Форбс, она снова разволновалась, чувствуя себя виноватой.

— Что вы будете делать сейчас? — спросила она.

— Я должна связаться со старшим инспектором Эбботтом. Он захочет услышать полный отчет. Что, если я вас покину, дорогая? С вами все в порядке, доберетесь?

— Да-да, все нормально, — заверила ее Дженни.

Ей хотелось остаться одной, ей надо было все обдумать.

А когда кто-то рядом, сосредоточиться невозможно. Сейчас ей было важно побыть одной.

А мисс Силвер было некогда предаваться размышлениям, нужно было спешить на лондонский поезд. День был крайне утомительным, но об отдыхе она пока не помышляла. Сейчас ее заботила только предстоящая встреча с Фрэнком Эбботтом. Мисс Силвер послала ему со станции телеграмму и надеялась, что он еще не ушел из офиса. Она никак не ожидала, что он приедет ее встречать, и, разумеется, очень обрадовалась.

— Дорогой Фрэнк, право же тебе не следовало так беспокоиться!

Он улыбнулся.

— Что вы замышляете, мэм?

— Сейчас все расскажу, давай только выберемся отсюда.

Фрэнк усадил ее в такси и, бросив шоферу: «Монтэгю Меншинс», обернулся.

— Итак, мэм, чем порадуете?

— Я знаю, кто убийца, — мрачно ответила она. — Позволь мне все рассказать по порядку.

Со свойственной ей скрупулезной точностью мисс Силвер изложила все события и факты. В заключение она вынула из сумочки записку, сочиненную Мэком две недели назад. При виде записки, снабженной даже точной датой, Фрэнк даже присвистнул.

— Где же вы раздобыли это сокровище? Я смотрю с этим посланием не особо церемонились.

— Твоя правда. Она лежала в кармане у одного парнишки. Его зовут Дики Прэтт, живет в Хэйзлдоне. Отца у него нет и, как я понимаю, с матерью он не считается.

Эту записку ему дали в тот же день, когда она была написана, примерно около семи вечера. Человек, вручивший записку, велел передать ее Дженни Хилл. Все в деревне и, разумеется, сам Дики уже знали, что это прежнее имя Дженни Форбс. Это стало известно потому, что у миссис Мерридью — соседки мисс Дэйнсворт — есть кузина, которая живет в Элингтоне, то есть там, где родилась и выросла Дженни.

— Дорогая мисс Силвер!

— Не перебивай меня, Фрэнк! Да, я знаю, что ты разговаривал с Дженни, но не уверена, что тебе досконально известна ее история.

Фрэнк покорно умолк, и мисс Силвер продолжила свой рассказ.

— Записку написал старший сын миссис Форбс. Ему приблизительно двадцать четыре года, он лет с шести считал себя наследником, которому рано или поздно достанется Элингтон. Когда Дженни услышала, что он собирается жениться на ней исключительно ради выгоды, она убежала. Бедная девочка! Вся эта история была для нее ужасным потрясением. Она той же ночью сбежала из дома и на дороге случайно увидела машину дальнего родственника Ричарда Форбса. Представляешь, какое совпадение?!

А он привез ее к своей тете, мисс Дэйнсворт. История просто фантастическая, но чего в жизни только не бывает… Записка, которую я тебе только что вручила, полностью изобличает Мэка Форбса. Абсолютно очевидно, что он приехал в Хэйзлдон с определенной целью: избавиться от своей кузины. Девушка, которая в результате и стала его жертвой, отправилась поздним вечером на пустошь, но не из своего дома, а из соседнего, где живет Дженни.

За свою назойливость и самоуверенность ей пришлось очень дорого заплатить. Мэк Форбс принял ее за Дженни, и она, видимо, не спешила вывести его из этого заблуждения. Он убил ее, полагая, что перед ним Дженни. И в этом был абсолютно уверен, как и в своей безнаказанности. Однако он не знал, что тот мальчик, которому он дал записку, успел незаметно подсмотреть номер его машины.

Но, дорогой Фрэнк, номер этот был закрыт тряпкой, свисавшей из багажника! Явное доказательство того, что все было обдумано заранее. У мальчика оказались спички. В общем, номер машины — пятьсот пять и опознавательные буквы родного графства Мэка Форбса.

Фрэнк спрятал испачканную и мятую записку в записную книжку.

— А где можно найти этого молодого человека? Вы и это знаете?

— У меня есть его адрес, — коротко ответила мисс Силвер.

Фрэнк записал.

Дженни шла домой. Она чувствовала себя невероятно усталой, мысли в голове путались. Она не знала, что ей теперь делать, но с каждой минутой осознавала, что уже сделала. У Мэка больше не было будущего. И это она его уничтожила. Дженни остановилась. Ей казалось, что она вся окутана густым туманом… Да, она не знала, что делать, и это было невыносимо.

Ей пришло в голову, что она должна была умереть, и тогда не было бы всех этих несчастий. Но Дженни была выносливой и здоровой… даже никогда серьезно не болела… И если бы она умерла тогда на пустоши, это было бы самым настоящим убийством. И убийцей был Мэк.

Вся ответственность за этот ужас и за то, что произошло, была не на ней, а на нем. Дженни вспомнила бледное лицо Джимми Моттингли в зале суда… Разве могла она допустить, чтобы Джимми напрасно пострадал? Нет!

Не могла. Окутывавший ее туман растаял, и она продолжила путь.

Дома никого не было. Ричард еще не вернулся, и Дженни вспомнила, что мисс Дэйнсворт собралась проведать миссис Мерридью… «Совсем не хочется туда идти, — сказала она, — но я должна. Если я там не понадоблюсь, то сразу уйду».

Дженни прошла в гостиную. Нужно было обдумать мучивший ее вопрос. Она села, и телефон оказался прямо перед ней. Дженни пересела на другое место. Теперь он не был виден, но она все равно знала, что он рядом. Она может узнать номер и позвонить. И сказать, что сделала.

Сообщить, что мисс Силвер все знает, что его записка у нее в руках, и что Дики Прэтт все рассказал, и что на записке указано число. Дженни могла бы все это сказать Мэку… Что он сделает, когда она ему расскажет? Неизвестно. Дженни содрогнулась.

Через несколько минут она встала, подошла к телефону и спросила лондонский номер Мэка.

Мэк одевался. Сегодня они с приятелями собирались на новый американский мюзикл «Смелей, Дейзи!». Причесываясь, он весело напевал, все страхи наконец рассеялись. Что бы ни случилось с запиской, теперь она уже не обнаружится через столько времени. В конечном счете он, похоже, выпутался. Что же касается того юного болвана, которого арестовали, вряд ли с ним что случится. Ну а если случится… Что ж, нехорошо, конечно.

Зазвонил телефон. Мэк пошел в соседнюю комнату и снял трубку.

— Кто говорит?

— Это Дженни. Я должна вам кое-что сказать.

— О, неужели? — тон Мэка был почти грубым. Чего нужно этой девице?

— Мэк, — сказала она, — кое-что произошло.

— В чем дело? Я очень тороплюсь.

— Послушайте, Мэк! Мальчик, которому вы дали записку…

Страх подполз к сердцу Мэка и коснулся его своим ледяным пальцем.

— О чем вы говорите?

— Я говорю о вас. — Голос Дженни был напряженным и говорила она торопливо. — Этот мальчик… Дики Прэтт… У него в кармане было ваше письмо.

— О! Это старое письмо! Ну и что с того?

— Там указано число, — голос Дженни звучал так, будто она плакала. — Вы поставили дату, как делаете это всегда. Эту вашу записку Дики отдал мисс Силвер, котораяхлопочет о Джимми Моттингли, и она отправилась с этой запиской в Лондон. И еще Дики сказал, что видел номер машины. Он подкрался сзади и поднял тряпку, закрывавшую номер. Из чисто мальчишеского любопытства, но… — голос Дженни почти замер. — Я подумала, вы должны знать все это…

Послышался щелчок. Она повесила трубку. Разговор был окончен.

Мэк, забыв положить трубку, стоял неподвижно, но мысли вихрем метались в его голове. Надо бежать, еще есть время. Они придут за ним, но его не будет. Он уйдет. Куда? И как? Сразу же с отчаянной ясностью Мэк понял, что куда бы он ни пошел, куда бы ни поехал, как бы ни изворачивался, его будут искать. За его голову будет назначена награда.

Неожиданность нанесенного удара совершенно его ошеломила. О подобных вещах он не подумал. Но они существовали, эти неоспоримые факты. Хотя ничего такого предусмотрено не было. Однако свершились и были звеньями единой цепи, все эти причины и следствия, которые неотвратимо вели к предначертанному концу. И конец был только один. Мэк это знал.

Он заметил, что все еще держит трубку. Послышался голос телефонистки:

— Вы закончили?

— Да.

Мэк повесил трубку. Потом открыл второй ящик письменного стола и вынул револьвер.

Мисс Силвер была рада, что наконец добралась домой.

Что и говорить, день выдался крайне утомительный. И так приятно снова оказаться в своей уютной гостиной, где ее окружало заботливое внимание Эммы.

Телефонный звонок раздался, когда мисс Силвер отдыхала у камина. Она поднялась, подошла к аппарату и взяла трубку. По голосу Фрэнка она сразу поняла, что произошло.

— Это вы, мисс Силвер?

— Да, Фрэнк.

— Мы опоздали. Он застрелился. Вероятно, девушка предупредила его.

— Бедная Дженни! — только и сказала мисс Силвер.

Глава 41

Миссис Форбс неподвижно сидела у своего письменного стола. Так она просидела всю ночь, не двигаясь… лишь мысли неустанно скользили от одной картины к другой, а подойдя к концу, ужасающему, безжалостному концу, возвращались вспять, к самому началу.

Возвращались к рождению ее ребенка — она всегда думала о Мэке только так: мой ребенок… Тихий, невзрачный человек, за которого она вышла замуж, казалось, вообще не имел к ее первенцу никакого отношения. Остальные дети были его. Их рождение не принесло ей никакой радости.

Но Мэк был ее драгоценное дитя — только ее! Он и пошел в ее родню, от которой сама она унаследовала красоту, гордость и независимый, властный характер. В других детях не было ничего такого, что вызвало бы ее интерес. Мэк рос и вместе с ним росла ее материнская гордость.

Когда началась война, Мэку было семь лет. Миссис Форбс мысленно вернулась к одному из дней той первой зимы. Они только что закончили завтракать и, небрежно перелистывая газету, миссис Форбс случайно увидела имя: Ричард Элингтон Форбс. Второе имя ее мужа было Элингтон.

— Это твой родственник? — спросила она в порыве неожиданного любопытства.

— Да, — ответил ее муж своим спокойным отсутствующим голосом.

Она продолжала спрашивать.

— Те, другие Форбсы, — твои родственники?

— О да… какие-то двоюродные или троюродные… — в степени родства он не был уверен.

Ей припомнилось собственное нетерпение.

— Но боже мой! Человек ведь должен поддерживать отношения с родственниками!

Несколько минут он молчал, и она подумала, что он не собирается отвечать.

— А что о нем пишут? — спросил он.

— О! Я только наткнулась на его имя. И… да-да. Он кем-то там назначен. Ведь он в военно-воздушном флоте, не правда ли?

— Вроде бы, — ответил он.

Так впервые было произнесено это имя.

Затем летом произошел полный разгром в Бельгии…

Дюнкерке^[5]… и все связанные с этим волнения и тревоги.

Миссис Форбс продолжала просматривать газеты. Но ее интересовали не сами сражения, а новости о Ричарде Элингтоне Форбсе. Оказалось (миссис Форбс сочла своим долгом узнать об этом), что ее муж — его ближайший родственник, а значит, Мэк — будущий наследник. У нее зародилась надежда. Этого человека она никогда не видела… На войне так часто убивают… А что, если Ричард Элингтон Форбс войны не переживет?! Она так настроилась на это, что, когда его имя появилось в газете в списке убитых, она восприняла это как нечто неотвратимое и само собой разумеющееся. Пожалуй, хорошо, что ее мужа в это время не было в Англии. Всю войну. Это благоприятно отразилось на их дальнейших отношениях. Она сразу же переехала в Элингтон-хаус, и Мэк вырос там.

Миссис Форбс медленно перебирала год за годом. Она вспомнила, как впервые увидела Дженни. О ней рассказала мисс Кремптон: «Крайне шокирующая история, — сказала она. — Но вам лучше это знать. Мы все думали, что мисс Гарстон избавится от этой крошки. Отдаст в сиротский приют или куда-нибудь еще. В конце концов, Дженнифер Хилл никакая ей не родня. Мисс Гарстон была лишь ее гувернанткой! Должна заметить, если вспомнить, как вела себя ее воспитанница, гордиться тут, собственно говоря, особенно нечем!» Мисс Кремптон вздернула подбородок, а голос звучал необыкновенно зычно.

Не сомневаясь, что дело модно считать решенным, миссис Форбс немедленно отправилась к мисс Гарстон. Она с горечью припомнила тот разговор. Все уговоры и доводы оказались напрасными. Коттедж принадлежал мисс Гарстон, и она крайне вежливо, но твердо отказалась переехать.

Об упрямстве мисс Гарстон она вспомнила с какой-то особенной горечью. Может быть, если бы она проявила больше настойчивости, предложила бы более заманчивые условия… Интересно, уступила бы тогда мисс Гарстон? А если бы она знала, к чему все это приведет? Ответ был один.

Знай она хоть тысячу раз, мисс Гарстон все равно бы не уступила! Дом был ее собственностью. Если она решила остаться в нем вместе с девочкой, никто не мог сдвинуть ее с места. Она была вполне вежлива, даже любезна, но абсолютно непреклонна. Миссис Форбс ничего не могла поделать. Ей оставалось только уйти.

Дальнейшие попытки тоже ни к чему не привели. Ее муж, вернувшись домой, сразу пошел повидаться с мисс Гарстон.

Он ни словом не обмолвился о том, как сложился их разговор и вообще о чем они говорили. Миссис Форбс и не спрашивала. Она избрала такую линию поведения и неукоснительно ее придерживалась. Поэтому до смерти своего мужа миссис Форбс ничего не знала о том, что он взял на себя обязательство оплачивать обучение Дженни и оставил ей сто фунтов в год. Это вызвало негодование миссис Форбс. Она ничего не знала, а узнала слишком поздно, и ее муж оказался за пределами ее влияния. Но это открыло ей истинное положение вещей: она ненавидела своего мужа, хотя поняла это, когда он ушел туда, где она не могла его достать. До той поры она не признавалась в этом чувстве даже самой себе.

Она ничем себя не выдала. Обида была слишком глубока. Деньги продолжали поступать мисс Гарстон, и миссис Форбс старалась об этом не думать. Единственный, кому она рассказала, был Мэк. Он только засмеялся и посоветовал ей не беспокоиться. Сейчас она спрашивала себя, что это значило. Неужели еще тогда у него появилась мысль жениться на Дженни. Этого она не знала и теперь никогда не узнает.

Никогда!.. Какое страшное слово! Самое ужасное из всех слов. Эта мысль наполнила сердце неизъяснимой горечью.

Она больше никогда не увидит Мэка… Никогда… никогда… никогда… Слово звучало будто колокол, завораживая, теряя смысл… Она перестала его воспринимать.

Потом вдруг незримая завеса взвилась вверх, сознание опять прояснилось, и она увидела ужасную перспективу бесконечной, как горная гряда, боли и горя.

Она продолжала плыть по волнам памяти. Последние несколько недель… Мэк, такой спокойный и уверенный в своем тщательно продуманном плане действий… И вдруг эта девушка за занавеской, случайно послушавшая их разговор… Им выпала несчастливая карта… Удача была на стороне Дженни. С судьбой бороться бессмысленно. Управлять ею невозможно.

Мысли миссис Форбс вернулись к последним выходным… Мэк… Она ничего не знала. Да и что бы это изменило? Все слишком далеко зашло. Мэк не убил бы себя, если бы у него был выход. Значит, другого пути не было.

Для нее тоже иного пути не осталось. О девочках и об Алене она даже не вспомнила… Они никогда не значили для нее столько, сколько Мэк. Миссис Форбс открыла ящик и вынула заряженный револьвер.

Никто в доме выстрела не услышал.

Глава 42

Это произошло на следующий день утром. Почти всю ночь Дженни не спала, но ближе к утру погрузилась в глубокое забытье. Вдруг она услышала звон колокола. Он звонил… умолкал… снова звонил… и снова умолкал. Дженни снилось, что она плывет по морю. Ветра нет. Сияет солнце… Неожиданно солнце исчезло и наступил мрак.

Сквозь неистовый рев ветра и сокрушительные удары волн опять послышался звон колокола. Дженни проснулась, приподнялась на локте. И снова этот звон… В комнате внизу звонил телефон.

Она быстро вскочила с постели и помчалась вниз по лестнице… босая… сердце гулко билось в груди. Уже добежав до телефона, она услышала шаги Ричарда, спускавшегося по лестнице.

— Да! Кто говорит? — голос Дженни звучал на удивление ровно.

— Мисс Дженни!.. Это вы? — еле слышно прошелестел ответ Картер.

— Да… Да! В чем дело?

— О мисс Дженни, я не знаю, что делать! И подумала, что лучше позвоню вам.

Сердце ее вдруг сжалось от предчувствия, но голос продолжал звучать ровно.

— Что случилось, Картер?

— О господи! Не знаю, что и делать. Но я подумала, что вы, дорогая, должны знать. Миссис Форбс… Я нашла ее, когда утром спустилась вниз. Она сидела у своего стола, и на полу револьвер — там, где выпал из руки.

— Она мертва?

— О да! И я все думаю про девочек. Мистер Ален за границей, и мы не знаем, где его искать… Кроме вас, дорогая, никого нет.

На губах Дженни вертелся один вопрос, но она никак не решалась его произнести… Но она должна! Когда нет другого выхода, человек может многое. Она это уже поняла. Голос Дженни даже не дрогнул, когда она спросила:

«Мэк?..» и стала ждать ответа.

Слова Картер лишь подтвердили ее догадку. Она знала: только одно могло заставить миссис Форбс добровольно уйти из жизни. Она ни за что не ушла бы по своей воле, оставив Мэка один на один с правосудием.

— О дорогая! — захлебываясь слезами, произнесла Картер. — Его тоже нет. Потому миссис Форбс это и сделала. Я сразу позвонила, и там был полицейский. И он ответил. Мистер Мэк застрелился прошлой ночью, и она, наверное, узнала. Я думаю, ей сказал полицейский. Она просидела, бедняжка, всю ночь за столом, а когда настало утро, видно, ей стало совсем невмоготу, и она достала из ящика револьвер полковника и застрелилась!..

Ричард подошел и встал рядом с Дженни, обнял. Она прижалась к его плечу. Она не одинока, у нее есть друзья — вот что она сразу почувствовала.

— Я приеду, Картер. Скажите девочкам, что я приеду сегодня же утром.

Дженни повесила трубку и повернулась к Ричарду.

— Они оба мертвы: и миссис Форбс, и Мэк! Нет, это невозможно. Но я должна подумать о девочках, я должна быть с ними.

— Я тебя отвезу.

В гостиную вошла Кэролайн. Дженни, обернувшись, увидела ее в дверях. Видимо, она задержалась, чтобы набросить халат. Кэролайн была очень спокойна и сдержанна — человек, на которого всегда можно положиться.

— Да, моя дорогая, вы правы! И я думаю, что мы с Ричардом поедем вместе с вами. Оденемся, позавтракаем и сразу же отправимся. Бедные девчушки!

— С ними должен быть Ален, — сказала Дженни. — Теперь он за них в ответе, теперь он старший в семье. Он всего на год моложе Мэка и он только что кончил колледж. Он сейчас где-то на континенте, но никто не знает где. Надо попытаться его найти.

— Дженни, дорогая, пойдемте! Мы все обсудим чуть позже. Прежде всего вам нужно одеться.

Только сейчас Дженни с удивлением заметила, что стоит в одной ночной сорочке и босиком. И тут же почувствовала, что замерзла. Совсем окоченела. Она протянула руки к мисс Дэйнсворт, и та, обняв ее за плечи, повела к двери.

— Будь добр, — обернулась она к Ричарду, — завари чай! И когда он будет готов, принеси наверх.

Дженни вместе с Кэролайн поднялись по лестнице. Она умылась, оделась и выпила чашку чаю. Не уходило ощущение, что все происходящее — это только сон… Если бы она не позвонила Мэку… они оба — и он, и его мать — сейчас были бы живы. Выходит, это она их убила? Нет! Все гораздо сложнее. Дженни заставила себя вернуться в прошлое и заглянуть в замыслы Мэка. Ему казалось, что все будет так, как ему выгодно. Проще всего было жениться на ней. Не по любви, нет! Лишь потому, что это был верный способ остаться хозяином поместья. Когда же она не захотела убежала… он не долго думая придумал другой способ — убить ее! Он все тщательно обдумал, и если бы Дики Прэтт был надежным посыльным, замысел Мэка был бы осуществлен. Она явилась бы на встречу, взяв с собой записку, потому что так он велел. И была бы убита. Она, не Мириам!

Возможно, не там, у кустов. Он, наверное, остановил бы машину, она бы села рядом, и они бы поехали. А потом, через несколько сот ярдов он снова бы остановился. И с нею было бы покончено… Эти мысли кружились и кружились у Дженни в голове. Иногда до ужаса ясные и четкие, иногда смутные, словно скрытые пеленой тумана.

Горячий чай немного ее взбодрил, но сонная одурь не проходила. Они позавтракали. Дженни через силу съела несколько кусочков, зато с жадностью выпила еще две чашки чаю.

Через несколько минут они уже были в пути. Дженни вместе с Кэролайн сидела сзади и была ей очень признательна за молчаливое сочувствие. Говорить не хотелось.

Она смотрела в окно, но ничего не видела. Перед глазами все время были только Мэк и миссис Форбс. Живые. Оба властные, надменные, агрессивные… Она не могла думать о них как о мертвых.

Когда они подъехали к открытым воротам, Дженни даже вздрогнула: дом тоже казался мертвым.

— Ох! — выдохнула Дженни и крепко сжала руку Кэролайн. Все шторы в доме, во всех окнах, были опущены.

День был солнечный, и от этого дом выглядел еще более мрачным. Ей представилось, как там внутри: темно, все закрыто, все мертво. Она снова вздрогнула.

— Вы должны сейчас думать прежде всего о детях, Дженни, — сказала мисс Дэйнсворт и обняла ее за плечи.

И сразу же перед глазами Дженни встали Мэг и Джойс.

Они были живы и нуждались в утешении.

— Благодарю вас. Мне уже лучше.

Ричард открыл дверцу машины, они вышли и позвонили. «Как странно звонить в эту дверь!» — подумала Дженни. Как давно она не звонила в эту парадную дверь. Когда был жив полковник Форбс, Дженни всегда, обойдя дом, входила через боковую дверь. Она так любила его! Впервые Дженни порадовалась, что его уже нет, что он не узнает ни о своей жене, ни о Мэке. Он всегда был так добр к ней…

Дженни потянула ручку звонка и подумала о том, сколько раз входила и выходила через эту дверь и через боковую и никогда не звонила. Казалось странным звонить теперь, когда дом принадлежал ей. Хотя она не могла себе это представить. Не могла.

Но вот дверь открылась, и Картер с заплаканными красными глазами протянула к ней руки.

— О мисс Дженни, дорогая! О дорогая моя… Я так рада вас видеть!

Дженни поцеловала ее.

— Это мисс Дэйнсворт. И Ричард Форбс. Он Ричард Элингтон Форбс, как мой отец. Мы собираемся пожениться. Мисс Дэйнсворт его тетя.

Послышался топот ног по лестнице, и Мэг влетела в объятия Дженни.

— Картер сказала, чтобы мы оставались наверху. Ни за что! Дженни, ты больше не уйдешь, нет? После того как ты ушла, все стало очень плохо! А потом случилось все это!

И мы не знаем, где Ален… Ничего не знаем!

По лестнице спускалась Джойс, очень медленно волоча ноги. У нее был такой напуганный и несчастный вид, что Дженни сама бросилась к ней навстречу.

— Бедный ребенок! — сказала Картер. — Детям сейчас хуже всего, мисс Дэйнсворт!

Глава 43

На Дженни свалилась сразу куча дел. Девочки так и льнули к ней и вырваться от них было сложно. Иногда Дженни казалось, что она и не уезжала вовсе, а иногда — будто ее не было тут не месяц с небольшим, а много-много лет.

В кухне ее поприветствовала миссис Болтон, которая сначала держалась очень отчужденно, как с новой хозяйкой.

Это было ужасно неприятно. Но вдруг миссис Болтон залилась слезами и воскликнула: «Мисс Дженни, дорогая!» — что было несравненно приятнее.

— Дорогая моя, — сказала она, — я слыхала, будто все теперь принадлежит вам?

— Да, миссис Болтон, это так.

Дженни не плакала, хотя чувствовала, что все ожидают от нее слез. Ей и самой было бы легче, если бы она могла плакать. Слезы бы смягчили боль, но плакать она не могла, никак не получалось. К счастью, Дженни не пришлось увидеть миссис Форбс — ее тело увезли в морг за полчаса до их приезда. Хоть тут повезло… Дженни знала, что так думать нехорошо, но тем не менее испытывала именно облегчение.

Сразу после полудня явилась мисс Кремптон в старом траурном платье, которое всегда надевала на похороны или во время визитов соболезнования. Едва Мэри открыла ей дверь, мисс Кремптон засыпала ее вопросами.

— Какая ужасная новость, Мэри! — начала она.

— О да, мэм.

— Бедные, бедные крошки… Я пришла их повидать.

И мисс Дженни, конечно, тоже. Я слышала, она приехала?

— Да, Картер сразу же ей позвонила.

— Но не может же молодая девушка жить одна в огромном поместье. И как только мисс Дэйнсворт ее отпустила!

Мэри решила немного поразвлечься.

— О, она не одна! Мистер Ричард…

— Вы хотите сказать, — перебила ее мисс Кремптон, — что она здесь одна с этим молодым человеком? Это же в высшей степени неприлично!

— Нет мисс. Я ничего такого говорить не собиралась.

Мистер Ричард привез сюда Дженни и свою тетю, мисс Дэйнсворт. Они оба здесь.

— О! — мисс Кремптон переступила порог. — Я должна повидаться с Дженни.

У Мэри не хватило твердости противостоять этому натиску, к тому же в детстве она посещала воскресную школу мисс Кремптон. Привычка повиноваться ей беспрекословно сохранилась. Она проводила мисс Кремптон в гостиную, где стояли цветы, срезанные накануне миссис Форбс, совсем еще свежие. Почти бегом Мэри кинулась по лестнице и ворвалась к Картер.

— О, Картер! — выпалила она впопыхах. — Там в гостиной мисс Кремптон! Она прошла мимо меня, я не сумела ее остановить.

Картер сердито посмотрела на нее.

— Можно было сказать, что мисс Дженни прилегла.

Мэри затрясла головой.

— Нет. Ей я не могла бы сказать, это ведь мисс Кремптон.

Картер пошла в классную комнату, где обе девочки под присмотром Дженни рисовали, а мисс Дэйнсворт читала.

Ричарда не было, он вышел немного погулять. Мог трудилась над большой картиной, изображавшей дом. И вдруг обнаружила, что одного окна не хватает. И что же, что же ей теперь делать? Как это исправить? Джойс, которая срисовала с рождественской открытки нарядную елку, считала, что ничего исправлять не нужно.

— По-моему, это совсем не важно, — сказала она.

— Как это не важно! — возмутилась Мэг. — Это одно из окон в комнате Алена. Не могу же я оставить его с одним окном!

— Подумаешь, бывают комнаты и с одним окном, — возразила Джойс.

— Нет. Я порву и начну сначала.

— Ну и дурочкой будешь, — упрямым голосом произнесла Джойс.

В этот момент вошла Картер.

— Извините, мисс Дженни, там внизу мисс Кремптон.

— Противная старуха, — капризным тоном протянула Джойс.

Мэг опрокинула стул.

— Мисс Кремптон — противная старуха, — повторяла она нараспев. — И как это она узнала, что ты здесь, Дженни?

— Вы ее примите, мисс Дженни? — спросила Картер.

— Пожалуй, так будет лучше, — неохотно вставая, ответила Дженни.

Мисс Дэйнсворт отложила книгу.

— Мне тоже пойти с вами?

— О, если можно! — с благодарностью откликнулась Дженни. — Видите ли, она кузина миссис Мерридью и наверняка захочет о много узнать.

Вместе они спустились вниз. Перед дверью гостиной Дженни остановилась, и мисс Дэйнсворт, обернувшись, улыбнулась ей. Улыбка была такая добрая и любящая, что на глаза Дженни навернулись слезы, и ей пришлось их вытереть, прежде чем открыть дверь. Дженни сразу подумала о том, как все изменилось. То, что она стала мисс Форбс из Элингтон-хауса, было для нее не столь уж и важно. Важно Другое — она больше не одинока и ей есть на кого положиться. У нее есть Ричард и мисс Дэйнсворт. Дженни сердечно пожала протянутую ей руку и вошла в гостиную.

Мисс Кремптон, вся в черном, сидела лицом к двери.

Увидев Дженни с мисс Дэйнсворт, она встала, ощутив досаду. Она так глубоко сочувствовала этой юной семнадцатилетней девушке, что готова была взять ее под свою опеку, научить уму-разуму, а оказалось, что здесь мисс Дэйнсворт!

— Вы только не подумайте, — сказала она, — что мы бы оставили Дженни одну. О господи! Ни в коем случае!

Мы присмотрели бы за ней, уверяю вас. Я готова составить ей компанию. Дженни знает, что всегда может рассчитывать на своих старых друзей.

— Я совершенно в этом уверена, — ответила мисс Дэйнсворт. — Но вам не о чем беспокоиться. Я могу побыть здесь столько, сколько понадобится.

После этого пламенного вступления мисс Кремптон стала засыпать их вопросами. Где Ален? Слышали ли они что-нибудь о нем? Знают ли, куда послать телеграмму? Известно ли, почему застрелился Мэк?

— Никогда еще я не испытывала подобного потрясения! Я как раз была на почте, и мисс Боддлс сообщила мне об этой трагедии. Я никак не могла поверить! Такой прекрасный молодой человек! О господи! Воистину ничего в этой жизни нельзя предугадать, узнать, что тебя ждет завтра… Вы, наверное, очень спешили приехать.

— Мы поехали сразу, как только узнали, — ответила Дженни.

— О да… да, это понятно…

— Я очень волновалась за девочек, я должна была к ним приехать. И мисс Дэйнсворт и Ричард не позволили мне ехать одной.

— Ричард Форбс? — переспросила мисс Кремптон. — О да! Он, очевидно, сын тех Форбсов, которые были убиты во время воздушного налета… Уже очень давно. Кажется, они вам какая-то родня.

— Миссис Форбс, мать Ричарда, была моей сестрой, — вмешалась мисс Дэйнсворт.

— О да! Я понимаю. Значит, он и есть ваш племянник?

Представляю, как он был поражен смертью Мириам. Я не помню, видела ли ее когда-нибудь, но, разумеется, помню ее мать. Она мне какая-то там кузина… Знаете, как это бывает в больших семьях. Я ей написала, но ответа не получила. В наше время люди позволяют себе пренебрегать приличиями. Мой дорогой отец всегда был очень строг на этот счет. «Это совсем несложно, по необходимо — побыстрее ответить тем, кто выразил свое соболезнование!» — обычно говорил он. И я всегда так поступаю. Однако Грейс Ричардсон, насколько я помню, склонна была отступать от этого правила. Впрочем, не она одна.

В этот момент в комнату заглянул Ричард. Завидев мисс Кремптон, еще более чем всегда чопорную в своем траурном одеянии, он буквально остолбенел. Но поняв, что отступать поздно, вошел.

— Какое необыкновенное сходство! — воскликнула, глядя на него, мисс Кремптон, когда он пожимал ее руку.

Мисс Дэйнсворт улыбнулась.

— С портретом в холле? — спросила она. — Да, очень похож, у него даже имя то же самое: Ричард Элингтон Форбс. фамильное сходство — странная вещь, не правда ли?

— Да, вы абсолютно правы.

Она, казалось, была настолько потрясена сходством, что не могла оторвать от Ричарда глаз. Когда же мисс Кремптон собралась уходить, то задержала его руку чуть дольше, чем полагается.

— Не могу прийти в себя, — сказала она. — Вы так похожи… Я имею в виду не только портрет в холле, хотя на него вы очень похожи. Но, пожалуй, у вас еще большее сходство с отцом Дженни. Невероятное… так трогательно. Пожалуй, мне уже пора. Если я смогу чем-нибудь помочь, только скажите.

Мисс Кремптон вышла через парадную дверь, и они видели, как она удалялась. Она шла очень медленно, а не обычной своей бодрой походкой.

— Что это с ней? — спросила Дженни, провожая ее тревожным взглядом.

— Вероятно, она любила вашего отца, — ответила мисс Дэйнсворт.

Глава 44

Мисс Силвер ехала в Колборо. Рядом с ней в купе сидела миссис Прэтт, бледная и заплаканная, а напротив — Дики, очень бодрый и в превосходном настроении.

— Ты уж там поосторожнее, Дики!.. Будь очень, очень осторожен! — в который раз повторила миссис Прэтт и прижала мокрый скомканный платочек сначала к правому, а потом к левому глазу.

— Полно, миссис Прэтт, — вмешалась мисс Силвер. — Вам не из-за чего так расстраиваться.

— Ужасно боюсь, — сказала миссис Прэтт. — Вдруг они скажут, что мой Дики нуждается в особом присмотре, и пошлют его в одну их этих школ, которые больше похожи на тюрьму.

— Не думаю, что вам следует чего-либо опасаться, не нужно изводить себя мрачными предчувствиями, — попыталась успокоить ее мисс Силвер. — Дики даст показания о записке, про которую забыл тогда и которая так и осталась у него в кармане. Это просто оплошность, а не преступление, никто не собирается забирать у вас Дики.

— Я так боюсь, — продолжала всхлипывать миссис Прэтт.

Дики стал вдруг что-то насвистывать. Настроение у него испортилось. А вдруг его мать права, и над его головой нависла ужасная опасность — исправительная школа… Он с беспокойством взглянул на мисс Силвер и перестал свистеть.

— Все это ерунда!.. Праща, мисс Силвер? Они ничего со мной не сделают. Я только должен дать показания, чтобы все было четко и ясно, как вы говорили — всего и делов-то! Правда? Никто не собирается посылать меня в эту самую исправиловку. Ужасная штука эти исправиловки… Я знаю парня, который там жил — он теперь сам на себя не похож… совсем не такой, как был раньше, ну, почти не такой…

— Дики, никто не хочет отсылать тебя в исправительную школу, — улыбнулась мисс Силвер. — Расскажешь, как все было, и бедного мистера Моттингли освободят из-под ареста. Никто не станет обвинять тебя, я имею в виду из-за того, что ты забыл записку.

Прибыв в Колборо, они сразу пошли в здание суда, располагавшееся поблизости от станции. Их уже поджидал Фрэнк Эбботт. Он улыбнулся Дики, который смущенно поежился под его взглядом; поприветствовал миссис Прэтт и мисс Силвер.

— Пунктуальны до минуты! — воскликнул он. — Теперь все в сборе. Так вот, этот молодой человек отправится туда, — он показал на комнату для ожидания, предназначенную для свидетелей. — А миссис Прэтт может или подождать вместе с ним, или пройти в зал.

Дики выглядел таким растерянным, что мисс Силвер поторопилась сказать:

— Я думаю, миссис Прэтт лучше пойти со мной. Позже может не оказаться свободного места, а она, конечно, хотела бы послушать, как Дики дает показания. Не так ли, миссис Прэтт?

Миссис Прэтт что-то ответила, но таким тихим и слезливым голосом, что ничего понять было невозможно.

Оказавшись в комнате для свидетелей, Дики сразу почувствовал себя на свободе. Мисс Силвер и миссис Прэтт последовали за Фрэнком в зал суда. Он проводил дам на свободные места, и они, усевшись, стали ждать начала суда.

Сначала миссис Прэтт была настолько напугана, что хранила молчание. Но через несколько минут, немного освоившись, начала громким шепотом перечислять все несчастья и беды, которые случились с ней со времени замужества. В самых драматических местах шепот становился еле слышным и совсем невнятным.

— ..и он сразу умер. А мы были так с ним счастливы, и Дики был еще совсем малышом. Нам не дано понять, почему судьба посылает такие испытания… нет, не дано…

Затем последовало совсем невнятное бормотание, а когда ее шепот опять стал более громким, мисс Силвер услышала:

— Дики неплохой мальчик… в самом деле неплохой…

Ох, как вы думаете? Если бы я сказала судье, что Дики хороший мальчик, он не был бы к нему слишком строг?

— Миссис Прэтт! — решительно ответила мисс Силвер. — Судья не собирается быть строгим к Дики. Об этом не может быть и речи. Дики только даст показания, вы и сами это знаете. Судят ведь не его.

— И я всегда внушала ему, что нужно быть вежливым, — продолжала всхлипывать миссис Прэтт, — и я никогда не думала, что дойдет до такого.

— Миссис Прэтт, если вы сейчас же не возьмете себя в руки, вам придется уйти. Ничего с вашим Дики не случится, поверьте. И учтите: если вы не будете сидеть спокойно, вам прикажут покинуть зал. Пожалуйста, соберитесь.

Но миссис Прэтт все равно продолжала плакать, правда уже молча. Между тем зал суда стал заполняться. На скамье подсудимых появился Джимми Моттингли; вошли судьи: двое мужчин и женщина. Миссис Прэтт подняла голову и стала проявлять некоторый интерес к происходящему.

Мисс Силвер посмотрела на Джимми и улыбнулась. Он держался молодцом, и она рада была это видеть. В зале присутствовали и отец и мать Джимми. Мисс Силвер, ни разу не видевшая миссис Моттингли, присмотрелась к ней.

Это была крупная светловолосая женщина, она старалась не выдавать своих чувств, но руки, лежавшие на коленях, были сжаты.

Слова Джимми «Не виновен» прозвучали четко и ясно.

Он посмотрел в зал и увидел Кэти Лингборн. Это его подбодрило. Взгляд Кэти был полон доверия и преданности.

Рядом с ней сидел ее брат Лэн. После тюрьмы было очень приятно видеть свободных людей. Раньше он не умел ценить свободу. Но теперь научился.

Послышался звучный голос судьи — сэра Джеймса Когхилла.

— В ходе расследования этого криминального дела поступили сведения, которые вызвали изменения обычной судебной процедуры. Защитник подсудимого приглашает своего первого свидетеля. Вызовите Ричарда Прэтта!

Последовала пауза, а затем появился Дики Прэтт в сопровождении огромного полицейского. Дики был вполне спокоен и выглядел прекрасно: на нем был его лучший костюм, причесанные волосы сверкали, синие глаза доверчиво взирали на судей. С подобающим достоинством он произнес слова присяги. Миссис Прэтт, выйдя наконец из своей меланхолии, с гордостью смотрела на сына. Он превосходно провел этот короткий спектакль.

Мистер Карисбрук поднялся из-за своего стола, стоявшего посреди зала.

— Ваше имя Ричард Прэтт? — начал он.

— Да, сэр.

— И… сколько вам лет?

— Одиннадцать с половиной, сэр.

— Вы помните события, происходившие с вами в субботу, тридцатого сентября?

— О да, сэр.

— Опишите, что случилось с вами в тот вечер, когда уже стемнело.

— Я шел по дороге мимо дома мисс Дэйнсворт, и когда немного уже отошел, меня остановил джентльмен.

— Он шел пешком или ехал на машине?

— Он шел пешком, сэр, но впереди на дороге стояла машина, из которой он вышел. Этот джентльмен сказал:

«Эй, парень! Хочешь заработать полкроны?» Я ответил, что да, хочу. Тогда он сказал, что у него есть записка, которую надо отнести в дом мисс Дэйнсворт, и спросил, знаю ли я этот дом. Я сказал, что знаю. Тогда он сказал, что записка для молодой леди, которая живет в доме мисс Дэйнсворт.

А потом пошел вверх по дороге к пустоши, где стояла его машина.

— А что сделали вы?

— Мне стало интересно, что он будет делать. Было темно, и я пошел за ним.

— Вы его догнали?

Дики покачал головой.

— Нет, сэр. Я и не пытался. Я хотел посмотреть, куда он пойдет. Я его раньше не видел, ну и подумал, а чего это он тут бродит-то, ну и пошел следом.

— Что происходило потом?

— Он пошел по дороге туда, где стояла его машина.

Сэр Джеймс наклонился вперед.

— А где она стояла? За тем местом, где было обнаружено тело убитой?

Дики кивнул.

— Совершенно верно, сэр. В пятидесяти ярдах от того места.

— Откуда вам это известно?

— Потому что… ну, понимаете, я измерил шагами.

— Измерили шагами. Зачем?

— О, не тогда! Тогда я ничего не измерял. Я вернулся туда на следующее утро. Убийство уже произошло.

— А почему вы уверены, что нашли именно то место, где стояла машина?

— На дороге было масляное пятно, сэр.

Сэр Джеймс снова откинулся на спинку кресла, и допрос продолжался.

— Итак, Ричард, вы пошли по дороге и увидел", как джентльмен сел в машину. Верно?

— Да, сэр. И я подкрался к машине сзади так, что он меня не видел.

— Откуда вы знаете, что он вас не видел?

В синих глазах появилось мечтательное выражение, отчего они стали еще красивее.

— Я решил поиграть с ним в индейцев, сэр.

— В индейцев? Это как?

— Это такая игра, в которую мы часто играем, сэр.

У меня хорошо получается, сэр. Нужно подобраться к какому-нибудь месту так, чтобы никто не заметил. Днем это трудно, ну а ночью — легче легкого. Я обошел машину сзади и увидел, что из багажника что-то свисает, какая-то тряпка, и она закрывает номер машины.

— Вы в этом уверены? Помните! Вы под присягой.

Синие глаза глянули на него с упреком.

— Помню, как сейчас.

— И что вы стали делать?

— Я приподнял тряпку, только сначала зажег спичку, у меня был с собой коробок. Ну я и посветил на номер.

Дики тут же отчеканил опознавательные буквы графства и номер машины Мэка.

— Вы уверены, что не ошиблись? Напоминаю, что вы под присягой.

— Я вполне уверен, сэр.

— А потом?

— Потом я сыграл с ним в игру «копы и индейцы».

Человек в машине был коп, а я индеец.

— Продолжайте.

Дики явно колебался. Было еще кое-что, о чем он никому не рассказывал. От одной мысли об этом ему делалось не по себе, даже когда он просто вспоминал об этом. Да, жутко тогда было, так жутко, что и говорить не хотелось.

Голос его стал напряженным.

— Он там в машине надевал усы…

Его слова произвели ошеломляющее действие на публику. Дики, видя, какую сенсацию вызвало его сообщение, немного приободрился.

— Он надевал усы? — переспросил мистер Карисбрук.

— Да, сэр.

— Давайте уточним. Вы хотите сказать, что у человека в машине были фальшивые усы?

— Да, сэр. Они были большие и густые.

— И вы абсолютно в этом уверены?

— Да, сэр. Он зажег в машине свет и смотрел в зеркало, и потом поправил их, чтобы они не были кривыми.

Не знаю почему, только я здорово испугался, у меня по спине поползли мурашки, и я убежал.

— А потом вы доставили записку?

Дики заметно пал духом.

— Н-нет, — сказал он и сосредоточенно зашаркал носком ботинка.

— Почему?

Дики снова заколебался. Надо было сказать, что он просто забыл про нее — и это было бы «правдой, только правдой и ничего кроме правды», но Дики по опыту знал, что взрослые меньше всего верят самой настоящей правде.

Однако поддавшись порыву добродетели решил ничего не придумывать, а если они ему не поверят, это уже их дело, и он тут ни при чем.

Он поднял голову, устремил взгляд своих синих глаз на мистера Карисбрука и сказал:

— Извините, сэр. Я совсем про нее забыл.

— То есть как это — забыл?

— Видите ли, я повстречал Стаффи Креддока и Роджера Бартона, а они задумали одно хорошее дело… Я должен и про это рассказать, сэр?

— Думаю, так будет лучше! — сказал мистер Карисбрук, совсем нестрого.

Дики совсем приободрился.

— Они сказали, что в пруду около ограды мистера Фулбрука утонуло колесо. И если бы мы смогли его вытащить… — голос Дики стал более тихим.

— Итак, если вы смогли бы его вытащить?..

Тут голос Дики стал совсем тихим и несчастным.

— Они сказали, что если бы мы могли его вытащить, то нарвали бы яблок в саду мистера Фулбрука.

— Понятно! — явно развеселившись воскликнул мистер Карисбрук. — Ну и как, вытащили колесо?

— Нет, сэр. Было уже поздно, а мы насквозь промокли, так что пришлось разойтись по домам. И моя мать взяла мокрую одежду и повесила сушить, а я лег спать.

— Когда же вы вспомнили про записку?

— Только на следующий день, сэр.

— И тогда?

— Я подумал, что лучше ничего с ней не делать. С ней уже трудно было что-то делать, сэр…

Мистер Карисбрук весело посмотрел на него.

— Давайте выкладывайте почему, — сказал он.

Слабая ангельская улыбка задрожала на губах Дики.

— Она здорово промокла, сэр, когда мы пытались достать колесо из пруда. Оно застряло в иле и грязи, и мы все здорово испачкались и вымокли… И я, и Стаффи Крэддок, и Роджер Бартон. Отец Роджера надавал ему затрещин…

— Ваша мать тоже надавала вам затрещин?

— Нет! Моя мать никогда меня не бьет.

— Вам очень повезло! — сухо заметил мистер Карисбрук.

— О да, сэр! Я это знаю.

Миссис Прэтт снова заплакала. Подумать только!.. Чтоб ее Дики сказал такое в зале суда! Это были самые счастливые минуты в ее жизни!

— И что же вы сделали с запиской потом? — снова заговорил защитник.

— Я ничего не делал, сэр. Так и оставил ее в кармане.

— До каких пор?

— Пока не пришла мисс Силвер… Она и мисс Дженни.

— Когда это было?

— Это было неделю назад.

— А потом?

— Мисс Силвер спросила меня про записку, и я ей рассказал. И отдал записку ей.

— Вот эту? — защитник протянул ее Дики. Ту самую, покрытую пятнами, измятую записку, которую написал Мэк и которую Дженни так и не получила…

— Да, это она, сэр!

— Читайте вслух.

— Число тоже читать?

— Читайте все.

Дики громко прочел дату, а потом и сам текст:

— «Дженни, никому ничего не говорите…» Это подчеркнуто, сэр! — заметил он, а потом продолжил читать:

— «…но как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши. Мэк. Записку принесите с собой».

Глава 45

Дики встал со свидетельской скамьи и прошел через переполненный зал туда, где сидели мать и мисс Силвер.

Затем был вызван Джимми Моттингли. Он говорил хорошо: громко и четко.

— Вы Джеймс Моттингли?

— Да, сэр.

— Опишите, что произошло в день убийства.

Джимми стал рассказывать, и перед его глазами тут же возникла гостиная его матери… Мать, спокойная и довольная, разговаривает с миссис Марсден и все время задерживает его, когда он порывается уйти… Все вспомнилось до мелочей, будто случилось вчера. Джимми даже слышал их голоса, и ему стало не по себе от того, что вся их беседа так ярко всплыла в памяти. Ему казалось, что он снова находится в гостиной и беспрестанно смотрит на часы, просчитывая, сколько времени ему понадобится, чтобы доехать до Хэйзлдона.

— Я выехал очень поздно, — продолжал Джимми, — часы показывали половину седьмого.

— Вы ехали быстро?

— Так быстро, как только мог. У меня была назначена встреча.

— С девушкой, которая была убита?

— С Мириам Ричардсон.

— Продолжайте.

— Добравшись до Хэйзлдона, я медленно подъехал к Хэйзлдон-Хиис. Мириам должна была ждать меня около дороги возле кустов можжевельника, но ее там не было.

Тогда я подумал, что она уже ушла, так как я очень опоздал.

— В котором часу вы туда приехали?

— Я не знаю. Я очень спешил, потому что понимал, как сильно опаздываю. Я сразу выскочил из машины и побежал назад, к кустам можжевельника. Ее там не было.

Тогда я обошел вокруг кустов и нашел ее. — Голос Джимми упал до шепота, но тишина стояла такая, что этот жутковатый шепот все-таки был слышен.

— Опишите, что вы увидели.

— Она была там, за кустами… на земле, — продолжал Джимми тем же странным жутковатым шепотом. — Когда я дотронулся до нее, я понял, что она… мертва.

— Почему вы решили, что она мертва?

— Она была холодная… совсем холодная.

— Что вы предприняли?

— Я выбежал на дорогу и увидел фонарик приближавшегося велосипеда. Я стал кричать и махать руками, и велосипедист остановился. Он подошел ко мне, я рассказал, что должен был встретиться с девушкой, а она — за кустами, мертвая. Он отвез меня в полицейский участок и вызвал констебля.

— Мистер Моттингли, помните, вы под присягой! Вы нанесли сильный удар, который стал причиной смерти Мириам Ричардсон?

— Нет, сэр.

— Вас когда-нибудь посещала мысль убить ее?

— Нет, сэр.

— Это все. Можете идти. Вызовите Джеймса Фулбрука!

Мистер Фулбрук поднялся на свидетельское место и дал присягу.

— Мистер Фулбрук, расскажите, что произошло, когда вы возвращались в Хэйзлдон в тот день, о котором идет речь.

— Я ездил повидать свою дочь, которая еще не оправилась от родов, и когда я возвращался…

— В котором часу это было?

— Думаю, было без четверти или без двадцати восемь, но точно не скажу, я не смотрел на часы.

— Время приблизительно такое. Продолжайте!

— Я ехал вниз по дороге на Хэйзлдон.

— На велосипеде?

— Да.

— Продолжайте, мистер Фулбрук.

— Так вот, смотрю, кто-то выбежал впереди на дорогу, стал кричать и размахивать руками. Немного подальше, у дороги стояла машина, и я подумал, что кто-то попал в беду. Когда я остановился, то увидел молодого человека, который был крайне встревожен. Он сказал, что он приехал на свидание, а девушка, к которой он приехал, убита.

А потом попросил, чтобы я пошел и посмотрел. И я пошел.

— Девушка была мертва?

— Она была мертва и успела уже застыть.

— Что вы предприняли?

— Я повез молодого человека в его машине в полицейский участок и вызвал констебля.

Дики весь превратился в слух. Он был очень рад, что мистера Фулбрука не было в зале, когда сам Дики давал показания. Конечно его яблок они не тронули, но вся затея с колесом была ради них. Больше он на такое не клюнет… Нестоящее это дело!

Тут судья отпустил мистера Фулбрука, и секретарь громко сказал:

— Вызывается инспектор Эбботт!

Фрэнк поднялся и занял место для свидетельских показаний. Дики взирал на него с величайшим почтением — здоровская профессия! Дики туг же принял решение: он начнет теперь как следует учиться. Почему бы и ему не стать инспектором криминальной полиции? Таким, как Фрэнк Эбботт!

То, чего не знал инспектор, по мнению Дики, вообще знать не стоило!.. Он слушал, боясь пропустить хоть слово.

Инспектор Эбботт требовал освободить заключенного.

Он сказал, что убийцей был человек, написавший записку. Предъявленная записка, именно та, которая лежала в кармане Дики до прихода мисс Силвер и мисс Дженни.

На самом деле Мэк собирался убить Дженни, а не ту, другую девушку. Вот это да! Как же повезло мисс Дженни и как, наоборот, не повезло Мэку! Мисс Дженни нравилась Дики, а Мириам Ричардсон — ни капельки. И уж если одну из девушек точно бы убили… Хорошо хоть это оказалась Ричардсон! Как же, наверное, этот Мэк разозлился, когда узнал, что убил совсем другую девушку! Интересно, когда Мэк обнаружил, что дал маху?

Время шло незаметно. Потом инспектор Эбботт сообщил, что мистер Мэк покончил жизнь самоубийством. «Какая жалость! — подумал Дики. — Вот бы на кого посмотреть, как бы они его тут допрашивали!» Воображение Дики разыгралось…

А потом как-то вдруг все кончилось. Сэр Джеймс Когхилл объявил, что мистер Моттингли свободен.

Дики обратил внимание на леди (как он узнал позже, это была мать мистера Джимми), которая сидела совершенно неподвижно. Она была как раз перед ним, и ему было хорошо ее видно. Если бы судили его, Дики, его мама ни за что бы так не сидела! Ну уж нет! А миссис Моттингли сидела вся выпрямившись, как будто ничего не чувствовала. Или она и в самом деле ничего не чувствовала? Дики стало как-то не по себе. Хоть бы шевельнулась или что-нибудь сказала… Сидеть вот так неподвижно… Это ни на что не похоже! Очевидно, ее муж тоже так подумал, потому что наклонился к ней и что-то прошептал. Они сидели так близко, что Дикивсе слышал. Он сказал: «Мэрион!..» Видно, ее так звали. Он повторил это имя дважды, а потом сказал:

«Дорогая, с тобой все хорошо?» И тут миссис Моттингли шевельнулась. Она повернулась к своему мужу, потом глубоко вздохнула и… завалилась на бок. Вот это да! Значит, все кончилось еще не совсем! Дики остался сидеть на своем месте и увидел, как мисс Силвер, пройдя вдоль кресел, спустилась вниз. Уж она-то знает, что нужно делать! Дики был уверен, что возможности мисс Силвер безграничны, она без всякой паники справится с любыми трудностями. Вот и сейчас она была спокойна и невозмутима как всегда.

— Пожалуйста, немного все отойдите, сейчас разберемся, — сказала она. — Мистер Моттингли, окажите любезность, принесите стакан воды. Через минуту с вашей женой будет все в порядке. Нет, мадам, она не умерла.

Она просто потеряла сознание.

Гордость за мисс Силвер прямо-таки переполнила Дики.

Сейчас она всем им тут покажет! Еще как! Вскоре он очнулся от своих восторгов, так как мать, потянув его за рукав, испуганно прошептала:

— Ох, какой ужас! Ой, Дики, она умерла?

Дики подхватил последнее слово и громко сказал:

— Умерла?! С чего бы ей умирать? Ведь там с ней мисс Силвер!

Между тем миссис Моттингли глубоко вздохнула. Она еще не совсем пришла в себя, но ей стало лучше. Она ощущала слабость, внезапный покой и… безмерное счастье.

На мгновение она открыла глаза и увидела Джимми и своего мужа. Эти два человека были смыслом ее жизни! И больше не нужно было за них бояться. Теперь все в порядке.

Все страшное позади. Джимми свободен.

Пожилая, невысокого роста леди, стоявшая рядом с ней на коленях, улыбнулась.

— Вам лучше, миссис Моттингли? Нет-нет, пока еще не поднимайтесь! Хотите воды?

Все вокруг сразу успокоились и облегченно вздохнули.

Миссис Моттингли сделал глоток и села.

— Теперь все хорошо. Я хотела бы уехать домой.

— Дорогая… — мистер Моттингли обнял жену, и она почувствовала себя в полной безопасности. Джимми тоже был рядом. Он взял ее руку и вдруг шепотом произнес:

«Мам!..» Миссис Моттингли пыталась вспомнить, когда он называл ее так в последний раз. Очень, очень давно…

И что-то в этом было не правильно. Нельзя пренебрегать доверием своего ребенка только потому, что он вырос. Она постарается наверстать упущенное. Миссис Моттингли сжала руку сына, и он опять тихо повторил: «Мам!..» странным дрогнувшим голосом, который почему-то заставил вспомнить ее о том случае… Джимми залез на крышу и она перепугалась, что он оттуда свалится. Тогда ему было семь лет…

Она опять закрыла глаза, и ей вспомнилось все как было. Да, она тогда ужасно испугалась, но не потеряла сознания. А Джимми?.. Джимми вообще не испугался…

Ничуть! Как странно, что все это вспомнилось теперь!

Джимми, весело танцующий по краю крыши. А потом его схватил отец, и послышался жалобный плач. Плач ребенка, которому больно. После этого Джимми никогда больше не был ни доверчивым, ни веселым.

Миссис Моттингли притянула сына к себе и прошептала:

— Ты спасен, Джимми… Ты спасен!

В это время к ним подошел молодой человек, один из подчиненных мистера Моттингли.

— Такси ждет, мистер Моттингли, — сказал он.

— Благодарю вас, Лингборн. Мы сейчас придем.

Кэти, отойдя в сторону, видела, как они прошли мимо. Все кончилось великолепно! Она была так рада и за миссис Моттингли и за Джимми. Кэти повернулась, направляясь к выходу, и тут ее нагнал мистер Моттингли.

— Я оставил жену на попечении сына и мисс Силвер.

Мне хотелось поблагодарить вас, моя дорогая.

Щеки Кэти вспыхнули от смущения.

— О мистер Моттингли!

— И я хотел бы, чтобы вы знали: мы просим вас не оставлять Джимми. Ваш дом — как раз то, что ему так необходимо: общество молодых людей, веселье, шутки.

Мы надеемся, что вы как-нибудь к нам заглянете. И вы, и Лэн. Вы придете, не правда ли?

— С большим удовольствием, мистер Моттингли.

— Моя жена тоже очень хотела бы, чтобы вы пришли.

Мы воспитывали сына слишком строго… Теперь я понял это. Если натягивать узду слишком туго, конь будет нервным… — Он оборвал фразу и продолжил, чуть улыбнувшись:

— Удивлены, да? Но я вырос на ферме, и намять о прошлом иногда возвращается, особенно, когда вы чем-то очень растроганы… До свидания, дорогая!

Попрощавшись с Кэти, он присоединился к жене и сыну.

Глава 46

В Элингтон-хаусе Дженни ждала новостей. Мисс Силвер, конечно, позвонит. Дженни это знала, как, впрочем, знала и то, какими будут новости. Но если предположить… только предположить… Она отогнала эту мысль. Не стоит даже предполагать, что из-за какого-то рокового невезения Джимми Моттингли не будет освобожден. Но все-таки хорошо было бы знать, что все позади, что можно забыть прошлые несчастья и переключиться на что-то более приятное.

Эти несколько дней были мучительно тяжелыми. Не окажись рядом Ричарда и мисс Дэйнсворт, ей было бы еще тяжелее. Остаться одной наедине со всем этим ужасом, пытаясь загородить собой девочек. А Ричард и мисс Дэйпсворт и защищали, и прикрывали от бед ее саму — старались изо всех сил. Стоило только подумать, что было бы, останься она одна, голова шла кругом. Конечно, все равно справилась бы, человек на многое способен, когда нет иного выхода… И все же она была бесконечно рада, что ей не пришлось воевать с трудностями одной. По правде говоря, очень сложно было бы справиться с напористой мисс Кремптон.

Однако присутствие мисс Дэйнсворт сразу охладило праведный пыл мисс Кремптон, а появление Ричарда окончательно смутило и обезоружило. Теперь, когда она была «укрощена», Дженни даже испытывала к ней жалость. Невозможно воспринимать человека по-прежнему, если тебе вдруг открылась какая-то его слабость. Это трудно выразить словами, но главное, что она есть — жалость. А почему — это не столь уж существенно.

В комнату вошел Ричард, и Дженни протянула ему обе руки.

— Боже, как они там долго, — сказала она с легкой тревогой в голосе. — Л вдруг произойдет что-то непредсказуемое, что-то… не так?

— Все будет нормально! Не придумывай всяких глупостей, малышка! Что может быть не так?

— Я не знаю… Мисс Силвер обещала позвонить, когда все кончится.

— Значит, обязательно позвонит! Мне нравится мисс — Силвер. Она тверда и несокрушима как скала.

— О Ричард! Так обычно говорят о невозмутимых здоровяках с румянцем во всю щеку и с глазами немного навыкате! Мисс Силвер — совсем другое дело: опрятная, старомодная леди, чем-то напоминающая гувернантку. Правда, мне никогда не приходилось с ними встречаться. Теперь люди гувернанток не нанимают, но я читала о них в старых книгах Гарсти. Нет, мисс Силвер особенная! Она ни на кого не похожа.

— Вот это верно, — Ричард сел рядом с Дженни и обнял ее. — Успокойся, моя радость! Все будет отлично. Я уверен.

— Я все думаю… о ней, — сказала Дженни.

— Неужели о миссис Форбс?! Не надо, дорогая!

— Я ничего не могу с собой поделать. О Ричард, позволь мне выговориться! Все это так ужасно. А самое ужасное, что никто по-настоящему ее не любил и не грустит по ней. Картер плакала тогда, на дознании. Она всегда ею восхищалась, но в общем-то по-настоящему не любила. И друзья миссис Форбс… Я не верю, что хоть кто-нибудь из них любил ее. Конечно все были в шоке, когда она застрелилась, но чтобы искренне о ней горевать — этого не было…

Ричард ответил не сразу.

— Когда происходят подобные несчастья, люди либо сразу бросаются на помощь, и чаще всего им говорят, что они не нужны, либо делаю вид, что это их не касается.

По-моему, им просто трудно решить, что надо делать, а что нет. Так что не стоит огорчаться, дорогая.

— Я и не огорчаюсь. Я просто думаю, как тяжко было бы мне одной, если бы не ты и не Кэролайн.

— Но мы с тобой. И это навсегда!

— О Ричард, ты так умеешь утешить! — со слезами на глазах сказала Дженни.

В эту минуту раздался звонок. Дженни вскочила и бросилась к телефону, лицо ее то бледнело, то вспыхивало.

— Дженни, это вы? — услышала она голос мисс Силвер.

— О да! Да, да!.. О, пожалуйста, скажите, как там?

— Все в порядке, дорогая! — ответила мисс Силвер четко и бодро. — Вам совершенно не стоит волноваться. Дики Поэтт очень хорошо давал свои показания. Он был на высоте! И, по-моему, получил от этого огромное удовольствие.

— Не сомневаюсь, — сказала Дженни.

— Да, я помню, что вы о нем говорили мне. Но от мальчика его возраста трудно ожидать, чтобы он осознавал всю серьезность происходящего. Потом вызвали мистера Фулбрука и Джимми Моттингли. Джимми держался очень достойно. Уверена, что он убедил всех судей в своей невиновности. Потом свидетельские показания дал инспектор Эбботт. Каковы были его показания, вам, конечно, рассказывать не нужно, и так все ясно. Он полностью снял обвинение с мистера Моттингли, и тот был сразу освобожден из-под стражи. А теперь, дорогая, скажите, как там у вас дела? Мисс Дэйнсворт и Ричард Форбс с вами, не так ли? Вам пришлось многое пережить в эти дни. И теперь вы должны думать о будущем, о счастливых днях, которые вас ожидают. До свидания, дорогая!

Щелчок в телефонной трубке — и мисс Силвер исчезла. Минуту назад она была здесь, такая добрая, такая мудрая, готовая в любой момент прийти на помощь — и вот ее уже нет… Как странно. Исчезла будто сказочная фея…

Дженни повесила трубку и повернулась к Ричарду.

— Да, я все слышал, — он обнял ее. — Угораздило же этого Моттингли… нелегко ему пришлось.

Сама не зная почему, Дженни заплакала. Ведь все в порядке, насколько это возможно…

— О Ричард! — прошептала Дженни и они замерли обнявшись.

— Ox! — вдруг воскликнула она, отстранившись и вытирая слезы. — Совсем забыла… я же получила письмо от Алена, но еще его не вскрывала. Я хотела, чтобы ты" был рядом… как-то не хотелось читать его одной.

— Я здесь, дорогая! Открывай, смелее!

Конверт был иностранный. Дженни распечатала его и прочитала:

Дорогая Дженни.

Не знаю, что и сказать. Я совершенно ошеломлен. Не думаю, что мне стоит сейчас возвращаться, пока все эти неприятности не улягутся. Парни, с которыми я здесь, тоже так считают. Я думаю, мне лучше найти работу.

Собственно говоря, один вариант уже есть. Мы здорово подружились с одним австрийцем. Из-за слабого здоровья ему придется попутешествовать. Его родители очень богаты: мать у него испанка, и все деньги идут со стороны ее семьи. Мне предложили ехать вместе с ним. Все расходы он берет, на себя. Думаю, сначала мы отправимся в Индию.

Ему велели жить в жарком климате.

Любящий тебя Ален Форбс.

Пока Дженни читала, лицо ее все больше и больше краснело. Кончив читать, она дала письмо Ричарду.

— Он уезжает в Индию, — странным тоном сказала она, — и даже не сообщает никакого адреса!

Ричард прочитал письмо.

— Довольно хладнокровно! — сухо заметил он. — И как я вижу, ни слова о девочках.

— Вообще ни о ком! Только о себе. Но ясно одно — он дает мне полную свободу в отношении Мэк и Джойс.

— О да! Полную свободу, — возмутился Ричард, — тебе.

Хотя они — его родные сестры, а тебе они — троюродные, не так ли? Однако именно тебе он предоставляет полную свободу действий! Позволяет платить за их обучение, принимать во время каникул и вкушать все прелести их воспитания. Ты должна их растить, а он будет наслаждаться путешествиями!

Дженни засмеялась.

— О, Ричард, мне это нравится… Правда!

— А мне — ничуть, — ответил Ричард. Он и в самом деле выглядел очень сердитым.

— Ну не сердись, мой дорогой! Это же замечательно, как ты не понимаешь? Кэролайн сказала мне сегодня утром, что ей не хотелось бы отдавать девочек. И еще она сказала, что в ее доме найдется для них комната.

— Погоди! Что это вы обе задумали?

— Мы будем жить одной семьей, — сказала Дженни. — Кэролайн согласна со мной. Девочки будут учиться в школе, а по праздникам и на каникулы мы будем все вместе. Во всяком случае…

— А что будет с нами?

— Я полагаю, мы поженимся!

Примечания

1

Сомерсет-хаус — большое здание на берегу Темзы в Лондоне, в котором размещены многие государственные учреждения, например, управление по налогам и сборам, и хранятся документы о регистрации браков.

(обратно)

2

Искаженное от англ. «ильм», вяз.

(обратно)

3

Соверен — золотая монета в один фунт стерлингов.

(обратно)

4

Коп (англ., разгов.) — полицейский.

(обратно)

5

Дюнкерк — порт на севере Франции. С 26 мая по 4 июня 1940 года стал местом Дюнкеркской операции — эвакуации с континента морем британских и французских войск.

(обратно)

Оглавление

Анонс

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

*** Примечания ***