Пытался я посылать работников, да все впустую, больно хитер он, дьявол... Не могу обуздать.
— Обуздаем! — уверенно пообещал урядник, чокаясь с Прониным. — Когда заняться?
— Я скажу. Может, сегодня. Ты пока тут того, угощайся, а я на минутку...
Пронин вышел из кабачка.
— Тришка! Сверчок! Подь сюда! — крикнул он с крыльца. — Вот чего, Сверчок, беги сейчас же, куда я говорил...
— Слушаю! — покорно ответил Сверчок и быстро побежал к пристаням.
Когда Пронин вернулся в кабак, урядник был уже навеселе, раскраснелся, глаза его еще больше выпучились и блестели в масляной улыбке. Он покуривал папироску и пускал синие колечки к прокопченному потолку.
— Скучаешь? Наливай еще! — поглаживая бородку, предложил Пронин.
— Хватит, Митрий Ларионыч, нельзя так много, служба...
— Ну, гляди, а я еще выпью... И знаешь, ведь какой подлец! Однажды собственными глазами вижу: поехал в нижний плес, ну, думаю, шалишь, молодчик, не уйдешь сегодня. Всю ночь сторожил с работниками на берегу, и нет — как в воду канул. Слышу на рассвете — едет сверху и песенки поет. Стало быть, опять нас в дураках оставил.
— Он это в Астрахани насобачился — скрываться от барина,— заметил урядник.
— Вот это верно сказано, — подтвердил Пронин. — Все рыбаки честно платят и рыбу сдают, а этого мерзавца никак не вгоню в колею.
— Вгоним...— пообещал Лукич. — Ну, Митрий Ларионыч, благодарю, мне пора. Коли потребуюсь, присылай. Я с моим удовольствием сам пойду или Сковородкина пошлю, он — а-яй! — мастак на такие штуки... — покачиваясь и часто мигая, жал костлявую руку Пронина урядник.
Слышавший их разговор целовальник улыбнулся. «Подите суньтесь, как он вас переметнет из лодки...» — сказал он, убирая со стола посуду.
Тихая ночь. Плещутся сонные волны. На теньковской колокольне пробило час. Предутренняя дремота начала сковывать Васю. Он взмахнет веслами, да так и застынет в дремоте.
— Ты чего это, Васятка? — спросил отец.
— Спать хочу.
— Намочи голову — пройдет. Еще кинем разок и ко дворам.
Вдруг из кустарников у берега выскользнула темная лодка и быстро понеслась навстречу.
— Стой! — завизжал Пронин.
Чилим вскочил на ноги и проворно стал вытаскивать сеть.
— К берегу, в кусты,— шепнул он Васе.
Но было уже поздно. Лодка под сильными ударами четырех весел настигла Чилима.
— Вот тебя куда надо... — показал костлявым кулаком за борт Пронин.
Стражник вскочил, выхватывая из ножен шашку. Но в это время раздался глухой удар, и шашка, блеснув острием в воздухе, плюхнулась за борт, а следом за ней и стражник.
— Держи его, держи! — закричал Пронин, толкая Клешнева и Синявина в воду.
Матюшин и Стеблев тем временем кинулись в лодку к Чилиму.
— Не лезь! — кричал разъяренный Чилим, — Башку разобью.
Пока Синявин и Клешнев вытаскивали стражника, Чилим отбивался.
— Караул, убивают! — кричал Матюшин, притиснутый Чилимом к борту.
Клешнев и Синявин, вытащив Сковородкина, тоже кинулись на Чилима.
— Держи, держи! — кричал Клешнев, хватая Чилима за руку. — Ага, попался, голубчик! — и они вчетвером навалились на рыбака, и связали ему руки.
— Теперь не уйдешь! — визжал Пронин.— Тащите его на берег!
Бросив Чилима, все кинулись к стражнику.
— Что это? — удивился Матюшин.
— Да он же не дышит! Вот чучело, воды всего по колено, а он никак утоп, проклятый! — кричал Клешнев.
— Как утоп? — дрожа от страха, визжал Пронин.
— Так вот и утоп! Видишь, не дышит, — сказал Клешнев.
— Живо, откачивай. Отойдет! — командовал Пронин.
— Давно отошел... — заметил Синявин.
— Что, голубчик, сделал дело? — прошипел Пронин, согнувшись над связанным рыбаком.
Чилим плюнул ему в лицо и крикнул сыну:
— Васька! Режь веревку!
— Ишь, чертенок, еще кусается! — отталкивая Васю от отца, кричал Клешнев.
Вскоре лодка с мертвым Сковородкиным и связанным Чилимом отошла к пристани, Молодой Чилим остался один и, обливаясь слезами, начал вычерпывать из лодки воду.
Глава вторая
До января Чилим сидел в пересыльной тюрьме, дожидаясь вызова. Губернский уголовный суд был завален делами. Из Красновидова привели двух старух, уличенных в поджоге торговых домов. От помещика Лебеденко пригнали под конвоем крестьян, убивших лесника. От княгини Гагариной привезли трех связанных парней, подозреваемых в поджоге десяти стогов барского сена. И так без конца...
Когда, наконец, жандармы привели Чилима в судебную камеру, судьи и присяжные уже зевали и нехотя, даже с досадой, поглядывали на подсудимого.
Чилим увидел прежде всего огромный портрет царя в позолоченной раме. Николай второй, в военном мундире со шпагой и широкой голубой лентой через плечо, строго смотрел на подсудимого.
Под этим портретом, в кресле с высокой спинкой сидел председатель суда, по бокам его, в креслах со спинками пониже, сидели
