Опаленные крылья любви [Самсон Агаджанян] (fb2) читать онлайн

Опаленные крылья любви Самсон Агаджанян

Пролог. СХВАТКА СО СМЕРТЬЮ

Истекая кровью, физически ощущая дыхание смерти, полковник услышал голос, исходящий из тьмы Вселенной:

— Не мучай себя. Пошли за мной.

В ответ он отрицательно покачал головой и с трудом заставил себя открыть глаза. Приподнявшись, посмотрел на сидевшего рядом солдата. Обхватив голову руками, солдат тихб стонал. По его рукам стекала кровь. Недалеко от них, перевернутая на бок, горела боевая машина. Полковник хотел позван, солдата, но лишь слабо пошевелил губами. Сквозь пелену тумана он с тоской посмотрел на афганские горы. Там, за горами, была его Родина. Он закрыл глаза и вновь услышал тот же голос, исходящий из Вселенной.

— Пошли!

— Нет, — сквозь кроваво запекшиеся губы прохрипел он.

Но невидимая сила оторвала его от земли и кинула в черную бездну Вселенной. Летел он долго. Все сильнее наращивалось его падение. «Я же разобьюсь! — со страхом подумал он. — Пора парашют раскрыть!» Он дернул за кольцо, но парашют не раскрывался. Земля приближалась.

— Не-е-е-т! — разжимая зубы, закричал он и, отталкивая от себя смерть, открыл глаза.

Солдат по-прежнему сидел и, раскачиваясь, стонал. Полковник взглянул на разорванную свою гимнастерку и увидел внутренности. Гимтастерка была залита кровью.

— Кононов! — позвал он.

Но солдат даже не повернулся. Не слышал. Усилием воли разжав зубы, полковник снова прохрипел его фамилию. На этот раз солдат повернулся и на четвереньках приблизился к нему.

— Иголка, нитка есть? — еле слышно спросил полковник.

Солдат молча кивнул головой.

— Мочой смой руки, затолкай вовнутрь и зашей.

Солдат расширенными от ужаса глазами смотрел на полковника.

— Зашей, — вновь прошептал тот.

Солдат отрицательно покачал головой. Полковник понял, что при виде его обнаженных внутренностей солдат оцепенел от страха. Он был из молодых и впервые в жизни видел кровь.

— Кононов, перебинтуй свою голову, а потом делай то, что я тебе сказал, — стараясь придать голосу командирские нотки, скомандовал полковник.

Но он произнес это так тихо, что солдат, не расслышав, наклонился к нему и спросил:

— Товарищ полковник, что вы сказали?

Полковник медленно повторил.

— Я не могу! — отодвигаясь от него, затряс головой солдат.

— Можешь!

Но солдат отрицательно мотал головой. Губы его дрожали, но щекам текли слезы.

— Достань письмо, — указывая глазами на карман, прошептал полковник.

Солдат полез в нагрудный карман мундира полковника и вытащил конверт.

— Читай.

Солдат, словно не понимая, чего от него хочет полковник, продолжал молча смотреть на него. Веки у полковника смыкались. Изо всех сил он сопротивлялся небытию.

— Читай, — прохрипел он.

Солдат стал читать. Закончив, он посмотрел на полковника.

— Теперь ты понял, что я не имею права умирать?

Но солдат продолжал молча смотреть на него. Полковник догадался, что содержание письма не дошло до солдата.

— Прочти еще раз, — прошептали его губы.

Пока тот читал, веки предательски стали закрываться. Темнота приближалась. Свеча становилось все меньше и меньше.

— Пошли! — услышал полковник вновь тот же голос. — Хватит себя мучить!

— Нет, — сквозь зубы проскрипел он и открыл глаза.

Солдат молча смотрел на полковника.

— Дошло до тебя, почему я обязан жить? Двадцать лет я ждал этого признания. Ты слышишь, солдат? Двадцать лет надежды. Я прошу тебя, вырви меня из объятий смерти. Не дай мне умереть! Ты думаешь, мне будет больно? Нет! Сильнее пули есть другая боль! — прошептали его губы, и он вновь провалился в черную бездну Вселенной.

Книга первая

Глава первая. НЕОЖИДАННЫЙ ВЫБОР

Возле 10 «А» класса остановился юноша. Он взялся за ручку, чтобы открыть дверь, но неожиданно его охватило волнение. Сердце учащенно забилось. «Какие они теперь, ребята? Как меня встретят?» — десятки раз задавал он себе эти вопросы. Он учился в пятом классе, когда отца назначили помощником посла СССР в США. Семья поехала в Америку, и он учился там. Спустя пять лет отца отозвали обратно, и он вновь стал работать в МИД. Семья переехала в свою старую квартиру на Арбате.

Немного успокоившись, юноша открыл дверь. Класс непроизвольно повернулся к нему десятками лиц. Вера Петровна, классный руководитель, остановилась на полуслове и строго посмотрела на вошедшего. Юноша, увидев на себе любопытные взгляды ребят и Веры Петровны, покраснел. В классе стояла необычайная тишина. Первой опомнилась Вера Петровна.

— Русин? Володя? Ты? — неуверенно спросила она.

Он молча кивнул головой. Она подошла ближе и, восхищенно глядя на него, тихо произнесла:

— Боже мой! Да тебя и не узнать! Каким большим ты вырос!

А он, на целую голову возвышаясь над ней, еще сильнее краснея, продолжал молча смотреть на свою любимую учительницу. Класс словно проснулся. Ребята кинулись к нему. Лишь одна девочка осталась на месте. Как только он вошел, она сразу узнала его. Сердце бешено колотилось. Ей казалось, что оно вырвется из груди. Да, это был он. Она когда-то жила с ним в одном доме. Ходила с ним в один садик и пять лет, до его отъезда в Америку, сидела с ним за одной партой. С каждым годом, взрослея, она все чаще и чаще думала о нем. А потом поняла, что любит его.

Несколько раз приходила к ним домой и через домработницу передавала ему письма. Но ни на одно письмо он так и не ответил. Сейчас она тоже хотела встать и подойти к нему, но не смогла. Тело словно окаменело.

В классе стоял невообразимый галдеж. Ребята, окружив его, радостно приветствовали. Один из них, сняв очки, не скрывая восхищения богатырским ростом своего друга, что есть силы стукнул кулаком по его широкой груди.

— Пончик! Неужели это ты?

Володя, радостно улыбаясь, узнал его и заключил в свои мощные объятия.

— Отпусти… чертов медведь! Ты же мне кости переломаешь! — беззлобно закричал Андрей.

Вера Петровна отошла в сторону, села на стул и, улыбаясь, смотрела на ребят. Она знала их всех с первого класса, но до появления Володи не замечала, как они повзрослели…

Учительница заметила одиноко сидевшую Светлану. Лицо у девушки было бледное. Вера Петровна, чувствуя ее состояние, подошла к ней и нежно провела по ее пышным волосам.

— Подойди к нему, — тихо посоветовала она.

Девушка отрицательно покачала головой. Вера Петровна увидела в ее глазах слезы. Она громко сказала:

— Ребята, хватит, еще успеете наговориться. Садитесь по местам.

Володя ждал, куда она посадит его.

— А ты, Русин, сядешь со Светланой. Она сидит одна.

— Вера Петровна, а можно лучше с Андреем?

Вере Петровне хотелось сказать ему: погляди на девушку, она все эти годы ждала тебя. Но она не имела права открывать девичью тайну, которую та доверила ей в прошлом году.

— Вера Петровна, — громко попросил Андрей, — пусть сядет со мной.

— Ну что ж, пусть Русин выбирает сам, — согласилась учительница.

Класс словно замер. Ребята пристально смотрели на Володю. А он, не подозревая ни о чем, улыбаясь, сел к Андрею.

Светлана сидела с опущенной головой. Лицо у нее горело. До боли покусывая губы, она сдерживала себя, чтобы не выбежать из класса.

На перемене ребята вновь окружили Володю. Она все ждала, что он обратит на нее внимание, а он словно не замечал ее. Несколько раз их взгляды встретились, но он смотрел на нее спокойно и равнодушно…

Время шло, а Володя так и не подходил к ней. Он обращался с ней так же дружески, как и со всеми девчонками. Через месяц Светлана неожиданно забрала документы и ушла в другую школу.

Незаметно пролетело время. Володя закончил школу на золотую медаль. После выпускного вечера утром по традиции ребята пошли встречать восход солнца на Красную площадь. Володя, стоя со своим неразлучным другом Андреем, смотрел на стрелки часов Кремлевской башни и ждал смены часовых у мавзолея Ленина. Вся площадь гудела от шумных голосов выпускников. Он не видел, что буквально в нескольких шагах позади него стояла Светлана. Она, шепча заклинания, просила Бога, чтобы он повернулся к ней. Но он, весело разговаривая с Андреем, не поддавался ее гипнозу. Светлана хотела подойти к нему, но не смогла двинуться с места. Ноги словно приросли к месту. Когда из кремлевских ворот появилась смена часовых, толпа школьников оживилась, и все ринулись к мавзолею. Она потеряла Володю из вида. С трудом пробиваясь через толпу, стала искать его, но так и не нашла.

С Красной площади Володя, попрощавшись с ребятами, пошел домой. Дома его ждал торжественно накрытый стол. К нему, радостно улыбаясь, подошла Ксения Ивановна. Она была у них домработницей и с малых лет воспитывала его.

— Поздравляю тебя, Вовочка! — Она нежно поцеловала его в щеки.

— Спасибо, Ксения Ивановна. А где родители?

— Алексея Романовича в министерство срочно вызвали, а Ольга Викторовна пошла в парикмахерскую. Она обещала скоро прийти. Ты завтракать будешь?

— Нет, я немного посплю.

Проснулся он от прикосновения руки матери. Она сидела рядом и, нежно улыбаясь, смотрела на сына.

— Выспался?

Он утвердительно кивнул головой.

— Тогда вставай. Уже вечер. Ты проспал целый день. Отец давно сидит за столом, он ждет тебя.

Мать вышла, а он оделся, перед зеркалом придирчиво осмотрел себя, поправил галстук. Отец всегда проявлял недовольство, когда замечал, что сын его одет не со вкусом. В зале за большим обеденным столом сидел отец и просматривал газеты. При виде сына он отложил в сторону газеты, снял очки, придирчиво окинул его взглядом и рукой указал, чтобы сын сел рядом.

— Ну-с, молодой человек, как вечер прошел?

— Нормально, — коротко ответил Володя и тут же заметил, как от его ответа сморщилось лицо отца.

— Ты же будущий дипломатический работник, — нравоучительным тоном произнес Алексей Романович, — и тебе непозволительно отвечать так по-деревенски. Я понимаю, что школа не дала тебе светского образования, но ведь ты вырос не в простой семье!

Сын, зная характер отца, не хотел вступать с ним в полемику, но слова отца о школе задели его, и он решил в долгу не остаться.

— Прошу прощения, папа, — изысканно вежливым голосом произнес он. — Вечер прошел довольно интересно. Пришли все родители, за исключением вас. Было много пожеланий от учителей. Родители тоже выступали, но, к сожалению, у всех речи были тускловаты. Вот если бы вы, мой дорогой папа, были там, то ваша речь…

— Можешь дальше не утруждать себя, — оборвал Алексей Романович сына. — Слишком грубо пытаешься подколоть отца.

Володя, чтобы сгладить обстановку, обнял отца и прижал к себе.

— Папуля, я люблю тебя!

Алексей Романович отстранил его от себя, надел очки и строго посмотрел на него.

— Молодой человек, когда же вы в конце концов повзрослеете? Пора понимать, что детство уже давным-давно кончилось.

— Папа, даю честное комсомольское, что с сегодняшнего дня я уже повзрослел!

— По твоему лицу что-то не видно. Придется основательно заняться тобою. Твоя мать, воспитывая тебя, видно, многое упустила.

Он замолчал и с нетерпением посмотрел в сторону кухни, где хозяйничали Ольга Викторовна и домработница. Володя в душе обиделся, что отец так высказался в адрес матери, но промолчал. Ему всегда было трудно разговаривать с отцом. Тот постоянно следил за каждым его словом, за манерой его поведения. Не было дня, чтобы он не делал ему замечания. Он нудно, из года в год, добивался от него светских манер. Алексей Романович не скрывал своей надежды на то, что сын в будущем станет дипломатическим работником. И заранее зная тонкости этой работы, готовил к ней сына.

Ужин подходил к концу, когда Володя неожиданно заявил, что собирается поступать в военное училище. За столом установилась гробовая тишина. Алексей Романович с вилкой в руке замер, потом осторожно положил ножик и вилку на край тарелки и вопросительно посмотрел на сына.

— Неудачная шутка? — строго спросил он.

— Нет, папа, это вполне серьезно, — стараясь не смотреть на отца, глухим голосом отозвался Володя. — Я давно хотел вам об этом сказать, но не хотел вас расстраивать.

— У тебя это окончательное решение или временная вспышка детства?

— Окончательное, папа, — прямо глядя в глаза отца, твердо ответил сын.

— Володя, одумайся! Ты в своем уме? — взволнованно прошептала Ольга Викторовна и с ужасом взглянула на хмурое лицо мужа.

— Что, уважаемая Ольга Викторовна, смотрите на меня? Я надеюсь, вы не будете отрицать блестящего результата вашего плодотворного воспитания. Вот теперь полюбуйтесь своим сыночком.

Отец замолчал и пальцами забарабанил по столу. По его лицу было видно, что заявление сына настолько его ошеломило, что он был в растерянности и не знал, что ответить. Ольга Викторовна с тревогой смотрела на мужа.

— Да… — наконец после длительной паузы произнес Алексей Романович, — значит вы, молодой человек, решили стать солдафоном?

— Не солдафоном, а офицером, — не реагируя на колкость отца, спокойно ответил Владимир.

— А какая разница между солдафоном и офицером? — усмехнулся тот. — В армии что генерал, что солдат, а ответ один и тот же: есть, так точно, никак нет! И что любопытно, при этом особого ума не надо. Ать-два — и все готово!

— Папа, лично я так не думаю.

— Прошу меня не перебивать! — повысил голос Алексей Романович. — Позвольте, молодой человек, вам задать один вопрос. Когда вы заявили нам о своем решении, вы подумали о традиции нашего рода?

— Папа, но ведь дядя Костя военный!

— Молодой человек, твой дядя — родственник по материнской линии и никакого отношения к нашему роду Русиных не имеет, хотя ты об этом прекрасно знаешь. И военным его сделала война. Я не собираюсь тебе напоминать историю нашего рода, но не мешало бы знать, что твой прапрадед при государе Петре Первом был заморским послом в Шотландии. Впрочем, ты об этом прекрасно знаешь. Знаешь и то, что это наша родовая династия, и все же осмеливаешься разрушить это? Не выйдет! Есть вещи выше, чем личное! И впредь, прежде чем глупость говорить, подумай, о чем говоришь и каково значение этой глупости. Ты — мой наследник. У тебя прекрасные внешние данные, в совершенстве владеешь английским, французским. Офицером стать — для этого много ума не надо. Любой дурак может им стать, а вот стать дипломатическим работником не каждому смертному дано. Это удел избранных.

— Папа, я с тобой не согласен!

— Попрошу меня не перебивать! — Отец стукнул ладонью по столу. — И свое согласие или несогласие оставь при себе. Но запомни одно. Я не позволю тебе нарушать вековые традиции моих предков. Они верой и правдой служили отечеству и приносили больше пользы, чем солдаты на поле боя.

— Победную точку на поле боя ставит солдат, — спокойно произнес Володя.

— Ошибаешься, молодой человек! — откидываясь на спинку стула, отозвался Алексей Романович. — Победную точку в битве государства ставит не солдат, а дипломат.

— Капитуляцию Германии подписывал не дипломат, а маршал Жуков, — не сдавался Володя.

Алексей Романович надел очки и некоторое время с интересом рассматривал сына.

— Плохо, молодой человек, историю знаешь! Запомни; военными командуют гражданские, и военные нужны в определенный период истории. Позволь спросить, а кто сейчас твой Жуков?

Володя молчал.

— То-то, — усмехнулся отец. — Я думаю, что у тебя еще достаточно времени, и утром надеюсь услышать от тебя более благоразумное решение. — Он встал и направился к себе в кабинет.

Все это время, пока шла полемика между ними, Ольга Викторовна с надеждой поглядывала на мужа. Она хотела, чтобы он отговорил Володю. Ее пугала мысль, что сын станет военным да еще десантником. Только на минуту представила, как он прыгает с парашютом, и вздрогнула от этой картины. Она подсела к нему и положила руку ему на плечо.

— Сынок, ты не горячись. Лучше послушай отца. Ведь он тебе добра хочет. Он жизнь прожил. Ему виднее.

— Мама, прошу тебя, не надо. Не отнимай те мою мечту! Я с первого класса об этом мечтаю. Не говорил вам, потому что знал, как отец на это отреагирует. Я не обижаюсь на отца. Я понимаю его, но и вы поймите меня. Это моя мечта! Я ею живу!

— Володя, милый, ну зачем тебе это военное училище?

— Мама, — вставая, решительно произнес он, — позвольте мне выбрать то, что мне по душе, а не то, что выгодно отцу. Родовая династия не означает навечно привязанную цепь. Рано или поздно кто-то ее разорвет.

— Я не хотела бы, чтобы это был именно ты. Я на тебя большие надежды возлагала…

Володя молча ушел к себе. А Ольга Викторовна позвонила брату. Он был генералом и работал в Министерстве обороны.

— Костя, здравствуй, это я, Оля. Ты мне срочно нужен.

— Что-то случилось? — встревожился брат.

— Володя собирается в военное училище поступать, — прямо в трубку расплакалась она.

— Отлично! — весело прогудел брат. — Из этого гренадера получится хороший офицер.

— Ты думаешь, что мелешь? — почти закричала она. — Алеша в шоковом состоянии. Костя, немедленно приезжай! Ты должен отговорить его от военного училища.

В трубке было тихо.

— Костя, ты слышишь меня?

— Слышу, слышу, — раздался вялый голос. — Только ты на часы посмотри. Уже поздно. Завтра после работы приеду и поговорим. Хотя я бы на вашем месте не мешал парню. Парень он с головой и…

— Нет! — обрывая брата, закричала она. — Только через мой труп!

— Ладно, не горячись. Завтра приеду и поговорим.

Ольга Викторовна вошла в кабинет мужа. Он сидел за рабочим столом и перелистывал бумаги в папке. Увидев жену, отложил папку в сторону.

— Я Константину звонила. Обещал завтра приехать и поговорить с Владимиром.

— Напрасный труд, — хмуро произнес он. — И можешь не рассчитывать на своего брата. Ведь это благодаря ему твой сын хочет стать военным. Я давно замечал, как у него глаза блестят при виде погон дяди. Если бы он мне раньше сказал, что хочет военным стать, я бы остался в Вашингтоне, и он поступил бы там в университет. Ты знала, что он хочет стать военным?

Она отрицательно покачала головой.

— Да-а-а… — осуждающе протянул он. — В системе твоего воспитания что-то не сработало.

— Алеша, я с тобой не согласна. Не я одна его воспитывала. Ты тоже…

— Прошу извинения, но дальше можешь не продолжать, — оборвал он. — У меня много работы.

Она с укором посмотрела на мужа, тяжело вздохнув, вышла.

Утром за завтраком Алексей Романович, выжидательно поглядывая на сына, терпеливо ждал, когда тот заговорит, но завтрак подходил к концу, а Володя молчал. Первым не выдержал Алексей Романович.

— Ну и что вы, молодой человек, утешительного нам скажете?

— Папа, я устал от твоего «молодой человек»! У меня имя есть! — не глядя на отца, сердито произнес сын.

Алексей Романович, отложив в сторону вилку, удивленно посмотрел на сына. Володя, словно не замечая взгляда отца, спокойно ел.

— Володя, как ты смеешь с отцом таким тоном разговаривать! — возмутилась мать.

— Тон, мама, обыкновенный. Только не надо драматизировать.

— А я ничего другого от него и не ожидал, — с сарказмом произнес Алексей Романович. — Это, уважаемая Ольга Викторовна, плоды воспитания ветвей вашего рода,

Володя заметил, как побледнело лицо матери и, чтобы избежать надвигающегося скандала между родителями, быстро встал и вышел из дома.

Вечером приехал Константин Викторович. Семья сидела и ужинала. Алексей Романович, увидев улыбающееся лицо генерала, на его приветствие коротко буркнул «Здрасте» и молча продолжал пить чай,

— Костя, ты ужинать будешь? — спросила Ольга Викторовна.

— Я голоден! — громко возвестил тот и опустился на стул.

Под его грузным телом стул жалобно заскрипел и чудом не поломался. Генерал был крупного телосложения. Под стать ему вырос и племянник. Алексей Романович был тоже высокого роста, но худощав.

Ольга Викторовна с нетерпением поглядывала на брата. Все ждала, когда он заговорит. А тот, словно не замечая взглядов сестры, с аппетитом ел все, что было на столе. Алексей Романович несколько раз с усмешкой посмотрел на генерала. Но генерал, нарушая все правила поведения за столом, установленные Алексеем Романовичем, продолжал шумно, с аппетитом есть. Закончив еду, генерал, довольный сытным ужином, откинулся на спинку стула. Алексей Романович что-то пробурчал себе под нос, сослался на занятость и ушел к себе.

— Ну что, племянничек, готов к моей агитационной пропаганде? — обнимая Владимира за плечи, весело спросил генерал.

— После такого ужина, дядя Костя, я думаю, что твоя пропаганда эффекта не даст.

— Ты так думаешь? — ухмыльнулся Константин Викторович.

Володя, влюбленно глядя на дядю, пожал плечами.

— Так вот, дорогой мой юный друг. Если ты думаешь, что я тебя буду агитировать не поступать в военное училище, то ты заблуждаешься. Я не для этого приехал.

— Костя, ты в своем уме? — удивилась Ольга Викторовна.

— Оля, попрошу в мужской разговор не вмешиваться, — довольно спокойно, но твердо произнес брат. — Так вот, Володя. Честно говоря, для меня твое решение — полная неожиданность. Я не припоминаю, чтобы дети из такого сословия поступали в военные училища. Сейчас офицерские кадры в основном из низших и средних слоев. Ну и, конечно, по традиции дети самих военных. Правда, почему-то мой шалопай не пошел по моим стопам, а сейчас дурью мается. Места себе не находит. Хотя бы институт закончил. Ну ладно, ему виднее. Я хочу с тобой откровенно поговорить о настоящей офицерской жизни, о которой мало кто знает. Вот за этими генеральскими звездами кроется многое…

Он замолчал и, думая о чем-то своем, молча смотрел перед собой. Потом перевел погрустневшие глаза на племянника.

— Я познал боль. Горечь потери боевых друзей. Страдание. Слезы радости и горя. Кровь и пот. Унижение и гордость победы. И если бы мне жизнь дала право все начать сначала, без сомнения, прошел бы этот же путь. Но я о другом… Чтобы стать офицером, надо любить свою профессию. Но и это не главное. Самое главное, надо любить солдата. Вот без чего нельзя стать настоящим офицером. Ибо в армии солдат беспомощен и не защищен перед командиром… Я не хочу говорить тебе о лишениях, которым подвергается офицер. За свою службу моя семья сменила двадцать три квартиры. 18 раз я грузил контейнеры. Говорят, три раза переехать — равносильно пожару. А сколько раз, выходит, я горел? Мои дети родились в разных точках Советского Союза. И чтобы все это выдержать, надо до фанатизма быть преданным своей профессии… Конечно, если я у тебя сейчас спрошу, готов ли ты к таким испытаниям, я не сомневаюсь, ты ответишь, что готов. Но, к сожалению, многие по молодости лет рвутся в военные училища, а потом не выдерживают, и начинается для них полоса мучений. Да, да, — заметив удивленный взгляд племянника, произнес генерал. — Я не оговорился. Вот тебе свежий пример. На днях я был с проверкой в одном военном округе и мне пришлось побеседовать с двумя молодыми офицерами. После училища они прослужили год и подали рапорты на увольнение. В беседе заявили, что ошиблись в выборе профессии, что работа с солдатами не для них и т. д. Никто их, естественно, за это не уволит. С ними провели работу, но они настаивали на увольнении. Когда они поняли, что их не уволят, начали пить, не выходить на работу. В итоге «за дискредитацию звания офицера» их разжаловали до младших офицеров. Но они продолжали пить и не выходить на работу. В конце концов против них возбудили уголовное дело. Их будут судить. А жаль ребят. Им всего по двадцать два года.

— Зачем их держать? — подал голос Володя. — Раз не хотят служить, пусть уходят.

Генерал усмехнулся и положил руку на плечи племяннику,

— Это на гражданке так делается: заявление написал и — привет начальнику. А в армии свои законы и очень суровые. Их четыре года государство бесплатно кормило, одевало, учило. Потратило огромные деньги, а они при первых же трудностях рапорты пишут… Я к чему все это? Да чтобы ты среди этих молодых офицеров не очутился! Ты живешь в хоромах, ни в чем не нуждаешься. Никто тебя не обматерил, никто тебя не облаял, а в армии все это познаешь и испытаешь на собственной шкуре. Мой добрый тебе совет: прежде чем офицером стать, испытай самого себя. Для этого вначале поступи в институт, куда тебе отец предлагает. Проучись с годик, окунись в безоблачную студенческую жизнь и если после этого тебя потянет в серую солдатскую казарму, тогда с Богом!

— Дядя Костя, я не хочу зря терять год. То, что вы мне рассказали, это меня не пугает. Я…

— Молчи! — оборвала мать. — Ты слушай, что он тебе говорит. Он седой стал от такой жизни, а у тебя еще молоко на губах не высохло.

Генерал долго беседовал с племянником и в конце концов убедил того, что надо поступать в институт. Когда Володя согласился, мать от радости расцеловала его. После беседы с племянником генерал заглянул к Алексею Романовичу. Тот сидел за столом и просматривал газеты.

— Ну что, уважаемый генерал? Надеюсь, ваша беседа была плодотворной?

Константин Викторович уловил в его голосе скрытую усмешку, но сделал вид, что не понял ее и спокойно ответил:

— Не каждому дипломатическому работнику по зубам кое-какие вещи. Посоветовал твоему сыну поступать в институт, а там видно будет. Но… Алексей, а ведь он действительно хочет стать военным.

— Нет! — резко произнес Алексей Романович. — Этому не бывать!

— А если он ослушается и решит по-своему?

— Если он это сделает, то он мне не сын!

— Ну это уж слишком, — нахмурился генерал. — Из него получился бы настоящий офицер. С его гренадерским ростом и физическими данными звезды на погоны посыплются, как из рога изобилия. Он будет генералом!

— Толку от вас, генералов, — съехидничал Алексей Романович.

— Попрошу не оскорблять, — вставая, хмуро произнес Константин Викторович.

Алексей Романович почувствовал, что задел генерала за живое и во избежание ссоры встал, подошел к нему и, дружески посмеиваясь, усадил его обратно. Потом из бара достал бутылку коньяку, разлил по рюмкам.

— Ты, Константин, на меня не обижайся. Пойми меня, дипломатическая работа — это традиция нашего рода, а он у меня единственный наследник. Я его готовил не для окопной жизни. У него блестящее будущее. И ты это должен понять.

— Я-то давно понял тебя, а вот поймет ли тебя он?

— Сейчас не поймет, поймет после. Давай выпьем, а то я уж забыл, когда с тобой пил.

Они выпили. Генерал поинтересовался:

— Алексей Романович, что слышно в верхах?

Тот неопределенно пожал плечами. По глазам было видно, что он не хочет вступать в разговор на эту тему.

— Ну, а что слышно среди генералитета? — задал встречный вопрос Алексей Романович.

— Военная тайна! — тонко улыбаясь, ответил генерал.

Алексей Романович усмехнулся и налил еще коньяку.

Какое-то время они молча, маленькими глотками, пили. Каждый понимал смысл вопроса, который они задали друг другу. В верхних эшелонах все упорнее шли слухи, что дни Хрущева сочтены.

— А какую позицию занимает генералитет по вопросу современной политики Хрущева?

— Мы — нейтралитет! — коротко ответил генерал.

— Это солдат может так отвечать, — не согласился Алексей Романович, — а ты генерал, и судьба страны для генералов не должна быть безразлична. Или ты забыл Карибский кризис?

— Нет, Алексей, я не забыл! Но только смею напомнить, что Карибский кризис — это дело рук не военных, а ваших дипломатических умников. Это с вашей подсказки Хрущев ракеты решил на Кубе разместить. Мы, военные, вне политики и особенно вне решения внутренних вопросов при дележке власти,

— Выходит, уважаемый генерал, армию не интересует, кто у руля и куда он рулит?

— Кто у руля и куда он рулит, это не наше дело. У нас совсем другая задача.

— Да-а… — покачал головой Алексей Романович. — Не думал, что генерал-полковник, занимающий солидную должность, так примитивно рассуждает. Армия вне политики — это солдафонское мышление! — Увидев, как побагровело лицо генерала, Русин замолчал и поспешно налил себе коньяку. — Мой генерал, по выражению вашего лица чувствую, что мои слова задели вас. Прошу так близко не принимать к сердцу.

— Принял, еще как принял, уважаемый дипломатический работник высшего класса. Но запомните одно: тот политик, который свои внутренние дела хочет решить с использованием армии, тот не политик, Он не добра желает своему народу, а крови. У армии оружие, и благодарите Бога, чтобы оно молчало.

Генерал встал, с неприязнью посмотрел на холеное лицо родственника, попрощался и вышел.

К великой радости родителей, Володя сдал документы в институт международных отношений. Первый экзамен он выдержал на «отлично», а так как школу он закончил с золотой медалью, автоматически стал студентом. Но с первых же дней студенческой жизни он понял, что его по-прежнему тянет в военное училище. Он часто ругал себя, что послушался дядю,

Осенью, когда тихо и мирно проводили Хрущева на пенсию, отца вновь направили работать в посольство СССР в США. Володя остался в Москве с домработницей. Учеба давалась ему легко, и он без труда на одни пятерки сдал все экзамены зимней сессии. Он окончательно решил дотянуть до лета, забрать документы и поступать в военное училище. Чтобы время даром не терять, стал заниматься самбо. После первой же тренировки тренер вызвал его к себе и спросил, занимался ли он раньше борьбой. Володя уклонился от подробного ответа, лишь сказал, что тренировался самостоятельно. Парень явно удивил тренера. «Если им заняться, — размышлял тот, — из него получится большой мастер». Не знал он, что «новичок» пять лет в Америке занимался у старика-китайца Ли, отца своего друга, у которого и постиг тайны восточного единоборства.

К майским праздникам, неожиданно для многих на отборочных соревнованиях Русин занял первое место и был включен в сборную команду «Спартака» для участия в чемпионате РСФСР. Без особого напряжения молодой гигант побеждал своих соперников. В финале ему пришлось бороться с многократным чемпионом страны Готадзе. Схватка с первой же минуты сложилась для Русина довольно неудачно. Темпераментный Готадзе буквально ошеломил его. Время подходило к концу, а он проигрывал много баллов своему сопернику. Тренер Самородов сидел в стороне и спокойно смотрел на схватку. Серебро, которое уже, считай, лежало в кармане у его ученика, было высшей пробы. Это был ошеломляющий успех. Все поздравляли его и спрашивали, где он такого самородка нашел. В ответ тренер только улыбался и разводил руками.

…В очередной раз пытаясь поймать противника на прием, Русин поскользнулся и сам попался. Готадзе бросил его на ковер и, захватив руку, применил болевой прием. Русин почувствовал в предплечье страшную боль. Ему показалось, что еще немного — и рука сломается. В знак поражения он поднял руку, чтобы хлопнуть по ковру, но увидев злорадную, победную улыбку противника, замер. Боль становилась невыносимой. Владимир закрыл глаза и неожиданно, как наяву, увидел лицо своего учителя Ли. Старик спокойно смотрел на него. «Ван, — тихо произнес Ли, — физическая боль — это не самая страшная боль. Сильнее ее другая боль».

Он открыл глаза. Старик исчез. Он посмотрел на противника и вновь в глазах Готадзе увидел ту же злорадную улыбку. На какую-то долю секунды Русин потерял контроль над собой, и его рука, сделав молниеносное движение, коснулась тела противника. Русин увидел, как у Готадзе расширились зрачки глаз. Словно рыба, он глотал воздух. Воспользовавшись его шоковым состоянием, Русин освободился от его захвата, вскочил на ноги. Зал, не понимая, что произошло, замер. Судья опустился на колено и посмотрел в глаза Готадзе. Потом он повернулся и рукой подозвал медработника. Врач подбежал к Готадзе, осмотрел его и сунул под нос вату с нашатырным спиртом. Готадзе несколько раз мотнул головой. Потом приподнявшись с ковра, неуклюже встал, словно не соображая, что с ним произошло, и, медленно пошатываясь, сошел с ковра.

— Вы будете бороться? — спросил судья у Готадзе.

В ответ Готадзе отрицательно покачал головой. Судья подозвал к себе своих помощников и стал с ними совещаться. Ни судьи, ни тысячи болельщиков не могли понять, почему Готадзе прекратил борьбу. И лишь один человек, тренер Русина, заметил молниеносный, никому не понятный болевой прием, который применил его подопечный. Русин посмотрел в сторону понуро сидевшего Готадзе и направился к судьям. Тренер, наблюдавший за ним, понял его намерения, быстро подбежал к нему и преградил дорогу.

— Не надо, — хватая его за локоть, зло зашипел он, — ты чемпион!

Русин молча отстранил его руку, подошел к главному судье и сказал, что он применил недозволенный прием. Судья недоверчиво посмотрел на него. Владимир, чтобы убедить судью в достоверности своих слов, слегка коснулся пальцем его тела, и не оглядываясь, направился в раздевалку. Он не видел, что судья, как и Готадзе, глотая воздух, расширенными глазами смотрел ему вслед. Владимиру Русину зачли поражение.

В раздевалке к нему подошел его тренер,

— Слушай, парень, я много на свете видел дураков, но среди них ты чемпион! Надо быть идиотом, чтобы своими собственными руками золото отдать!

— Василий Арнольдович, он честно победил, — спокойно отозвался Русин, — Вы же видели, что я применил запрещенный прием.

— А мне наплевать на твою честность! — взревел тренер.

— А мне нет. Поэтому нам с вами не по пути. Прощайте, Я ухожу.

— Ну и катись! — вне себя от ярости закричал тренер.

Сдав все экзамены и зачеты за первый курс, Володя забрал документы из института. Он твердо решил поступать в военное училище. По дороге домой решил заглянуть к дяде на работу. В Министерстве обороны он сказал дежурному подполковнику, к кому он пришел, и через минуту в сопровождении посыльного поднялся на третий этаж. В обширном кабинете за длинным полированным столом сидел дядя. Константин Викторович, увидев племянника, широко улыбнулся и пошел к нему навстречу.

— Рад тебя видеть, — крепко обнимая за плечи племянника, прогудел генерал. — Садись, рассказывай, какими судьбами ко мне?

— Проходил мимо, думаю, дай зайду, а то я ни разу не был у вас.

— Как у тебя дела?

— Нормально, — ответил Володя.

— Вот и прекрасно!

Володя неожиданно засмеялся.

— Что случилось? — спросил генерал.

— Нет, ничего. Просто вспомнил, как в прошлом году после выпускного вечера отец тоже спросил, как дела, а я ответил «нормально». Так он мне за такой ответ целую лекцию прочитал.

— Ты, Володя, на отца не обижайся. Мужик он неплохой. Работа у него такая. Как у тебя с учебой?

— Дядя Костя, я сейчас из института документы забрал. Решил в военное поступать.

— А родители знают?

— Нет, когда поступлю, тогда напишу.

— Не завидую им, когда они такое письмо получат. От Оли и мне влетит. А ты хорошо подумал?

— Если бы не подумал, то документы не забрал бы. Кстати, чтобы вы не сомневались в моих словах, прошу посмотреть, как я закончил первый курс.

Он протянул зачетную книжку. Константин Викторович, перелистывая ее, несколько раз покачал головой.

— Ну что ж, Володя, — возвращая книжку, произнес он, — я рад, что ты твердо стоишь на своем. Но хочу тебе еще один добрый совет дать. Прежде чем поступать в военное училище, послужи рядовым солдатом. Похлебай солдатскую кашу.

— Нет, дядя Костя, я и так год потерял, а солдатскую кашу поем без солдатской робы.

Генерал некоторое время молча смотрел на племянника. Потом надавил на клавишу селектора.

— Слушаю вас, Константин Викторович.

— Аркадий Семенович, захватите за прошедшие сутки сводку чрезвычайных происшествий по войскам и зайдите ко мне.

Через минуту в кабинет вошел полковник. Мельком взглянув на парня, он вытянулся перед генералом.

— Познакомьтесь, это мой племянник. Собрался в военное училище поступать, а я ему советую прежде чем офицером стать, послужить солдатом, а он говорит «не хочу зря год терять», Аркадий Семенович, я попрошу вас, прочтите нам сводку о чрезвычайных происшествиях в Вооруженных Силах.

Полковник открыл папку.

— За прошедшие сутки в войсках допущено 210 чрезвычайных происшествий. Из них: погибло 79 военнослужащих… Возбуждены уголовные дела…

— Достаточно, Аркадий Семенович. Спасибо.

Когда полковник вышел, Константин Викторович посмотрел на племянника.

— Володя, я не собираюсь комментировать эти цифры. Ты парень неглупый и уже кое-то понял. Но ты за этими сухими цифрами должен на минуту представить лицо матери того погибшего солдата, которой почтальон принесет телеграмму. Лично я и врагу этого не пожелаю. И это в мирное время! Если бы была война, то в войне есть оправдание. Но в мирное время оправданий не может быть.

— Дядя Костя, а от чего солдаты гибнут?

— Это долгий разговор, Володя. Много есть причин, но самая главная причина — это отношение офицеров к своим обязанностям. От них полностью зависит порядок и дисциплина в армии. На их совести, в большинстве случаев, гибель и увечье солдат. Есть ряд дивизий, где в течение многих лет нет ни одного ЧП. Там работают настоящие офицеры. Я верю в тебя. Со временем ты станешь крупным военачальником. И очень хотел бы, чтобы ты свою карьеру начал с должности рядового. Со временем ты поймешь меня…

Спустя месяц Володя в чем мать родила стоял перед членами призывной комиссии. В кабинете их было человек восемь. Женщина-врач, любуясь богатырским телосложением призывника, задала вопрос:

— В детстве болели?

— Нет, — коротко ответил Володя.

— Русин, куда бы хотел пойти служить? — спросил военком.

— Я буду поступать в военное училище. Хочу стать десантником. Если можно, то прошу в десантные войска.

— А зачем тогда в армию? — удивленно спросил полковник. — Зачем зря год терять? Обратитесь в четвертый отдел, и вас оформят для поступления в училище.

— Товарищ полковник, прежде чем стать офицером, хочу солдатом послужить.

— Ну и зря… Может, передумаешь?

Русин отрицательно покачал головой. Спустя несколько дней ему вручили повестку. Его призывали в Советскую Армию.

Прослужив год, познав все «прелести» солдатской жизни, похлебав солдатскую кашу, к которой после изысканных домашних блюд долго не мог привыкнуть, он поступил в Рязанское высшее военное училище.

Глава вторая. ВСТРЕЧА

На перроне железнодорожного вокзала в ожидании пассажирского поезда стояла белокурая девушка и ела мороженое. Проходившие мимо четверо молодых парней, увидев ее, остановились. По их глазам можно было понять, что они изрядно навеселе. Ребята, ухмыляясь, смотрели на девушку. Девушка не выдержала и тоже недовольно посмотрела на них.

— Саша, а чувиха классная, — чмокнув губами, обратился белобрысый парень к своему долговязому дружку.

— Может, поделишься? — подошел к девушке долговязый.

— Всю жизнь мечтала, — съязвила девушка и хотела уйти, но они преградили ей дорогу.

Тогда она повернулась к ним спиной.

— И попка ничего, — раздался сзади голос.

— Нет, спереди лучше. Грудь у нее полтыщи стоит.

— Ты чего отвернулась? Брезгуешь?

Один из парней, обхватив руками ее плечи, попытался повернуть девушку,

— Убери грязные лапы! — поворачиваясь, отбросив его руку, крикнула она.

— Саша, а она брыкается, — хмыкнул белобрысый парень и потянулся рукой к ее груди.

Девушка, недолго думая, влепила ему оплеуху. Они, не понимая, что произошло, опешили. Первым пришел в себя белобрысый.

— Ты, сука, на кого руку подняла? — надвигаясь вплотную к ней, зашипел он.

— Попробуй только притронуться, — спокойно сказала она. — Вон муж идет. Я посмотрю, какой ты сейчас храбрый будешь.

К ним широкими шагами приближался курсант. Он подошел и брезгливо окинул взглядом выпивших парней. Те опасливо посмотрели на гренадерского роста курсанта. На широкой его груди поблескивал значок мастера спорта.

— Ребята, вы что притихли? — съязвила девушка. — Вам плохо? Туалет рядом.

Парни молча отошли от них. Когда они затерялись в толпе пассажиров, девушка, смеясь, обратилась к курсанту:

— Ты знаешь, что я им сказала? Я сказала, что ты мой муж. Спасибо за помощь, а то пришлось бы мне с ними драться.

Курсант, потеряв дар речи, молча, смотрел на девушку. Он впервые в жизни видел такую красавицу. Ее большие зеленые глаза словно загипнотизировали его… Девушка усмехнулась, взяла свой чемоданчик и пошла. Пройдя несколько шагов, она, чувствуя на себе взгляд курсанта, не останавливаясь, на ходу чуть повернула голову. Он по-прежнему стоял и смотрел на нее. Мимо проходила продавщица с мороженым. Она купила два стаканчика и вернулась к курсанту.

— Угощайтесь, — Она протянула ему мороженое.

— Спасибо, — тихо произнес он и нерешительно взял стаканчик.

Девушка пристально посмотрела на него. Он, не выдержав ее взгляда, покраснел и опустил глаза. Она лукаво улыбнулась, Курсант был хорош собой. «Ну и великан!» — подумала она. Он быстро съел мороженое и уставился на девушку, Она что-то спросила, а он, не слыша ее, продолжал неотрывно молча смотреть в ее глаза.

— Да очнитесь же вы! — услышал он наконец. — Как вас зовут?

— Володя.

— А меня Наташа.

Она замолчала. Юноша продолжал смотреть на нее. Это ее забавляло.

— Наташа, выходи за меня замуж, — неожиданно услышала она.

Девушка залилась смехом. Смеялась она так заразительно, что прохожие, глядя на нее, тоже улыбались,

— Наташа, я серьезно. Давай поженимся.

— Прямо сейчас? — подавляя смех, спросила она,

— Да, — ответил он и вытер вспотевшее лицо.

Наташа о чем-то подумала, озорно улыбнулась и неожиданно произнесла:

— Я согласна. Пошли.

— Куда? — не веря своим ушам, спросил он.

— В загс, куда же еще! — засмеялась девушка и, взяв его под руку, повела к выходу в город. Он шел и думал, что она подшучивает над ним. На автобусной остановке Наташа спросила, как доехать до загса. Ей объяснили. Наташа посмотрела на Володю. Тот пожирал ее глазами. «Вот дурачок! Неужели и вправду влюбился?»

— Как ты думаешь, прилично будет такую молодую красивую невесту в загс в автобусе везти? — спросила она его.

— Понял, — по-военному ответил он, вышел на середину дороги и поднял руку.

На такси они доехали до административного здания, где находился загс. Возле дверей Наташа остановилась иповернулась к нему.

— Может, уже передумал?

— Нет, — вновь коротко, по-военному, ответил он и открыл дверь.

— У меня строптивый характер. Подумай, чтобы потом не пришлось проклинать этот день.,

— Это будет самый счастливый день в моей жизни, — очень серьезно сказал он,

В кабинете заведующая загсом, пожилая женщина, молча выслушала девушку и вежливо пояснила:

— Молодые люди, вам надо написать заявление, а потом через месяц…

— Простите, пожалуйста, — оборвала Наташа, — у нас времени нет, чтобы месяц ждать! Нам сейчас надо!

— Я не могу, — строго произнесла заведующая. — Такое серьезное дело на скорую руку не делается, да и прав у меня таких нет. Это самый ответственный шаг в вашей жизни, а вы…

— Можете не продолжать, — резко оборвала ее Наташа. — Володя, выйди на минуту.

Когда он вышел, она сурово посмотрела на женщину, открыла свою сумочку, достала таблетку и зажала ее в ладошке.

— Я беременна. Жду от него ребенка. И если вы сейчас нас не распишете, прямо у вас в кабинете приму яд.

— Сейчас я в милицию позвоню, — побледнев, пригрозила заведующая.

— Не забудьте и скорую вызвать, — съязвила Наташа. — Неужели ваши бумажки важнее нашего счастья?

По глазам заведующей было видно, что она заколебалась. Недолго думая, Наташа вскочила, открыла дверь и позвала Володю. Заведующая молча посмотрела на них, потом недовольно покачала головой, села и стала оформлять документы. Заполнив свидетельство о браке, встала.

— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявляю вас мужем и женой.

Она протянула Володе свидетельство о браке.

— Кольца-то есть?

Володя, растерянно глядя на нее, отрицательно покачал головой.

— Ну, тогда поцелуй свою молодую жену.

Володя, покраснев, чуть коснулся губ Наташи. Та, заметив иронию в глазах заведующей, приподнялась на носки и, обхватив руками голову Володи, впилась в его губы. Словно дразня заведующую, целовала она долго. Потом отпустила его и победоносно посмотрела на заведующую.

Когда молодожены вышли, заведующая глубоко вздохнула и опустилась на стул. За десять лет работы в этой должности она впервые столкнулась с такой наглой невестой. Ей вдруг стало жалко жениха…

Они вышли из загса и, не разговаривая друг с другом, пошли, через парк. Возле скамейки Наташа остановилась и села.

— Боже мой! — с ужасом прошептала она. — Что я наделала?

Он понял, что еще немного — и она заплачет. Он опустился рядом и взял ее руку,

— Наташа, я люблю тебя. Ты ни о чем не думай. У нас все будет хорошо. Я люблю тебя!

— Да о какой любви ты говоришь? Я же хотела пошутить. Думала, дойдем до загса и все. Как же я могла?

— Наташа, я счастлив. Мне кажется, что я тебя всю жизнь знал, Только долго не мог тебя найти. Я...

— Прекрати ты ради Бога! — оборвала она. — Это какой-то кошмарный сон.

Некоторое время она тупо смотрела перед собой. Потом перевела взгляд на него.

— Ты что, серьезно влюбился в меня?

В ответ он улыбнулся, наклонился к ней, хотел поцеловать, но она отвернулась. Они долго молчали, потом он попросил:

— Наташа, расскажи о себе. Кто ты?

— Кто я? — повернулась она к нему. — Дура я! Вот кто я. Боже мой, что я наделала! Мать узнает, помрет… Ну ладно! — она решительно встала. — Пошутили и хватит. Разорви эту бумажку.

— Нет, — не поднимая головы, произнес он. — Может, ты и пошутила, а я нет. Я люблю тебя.

— Послушай, Володя, — снова присаживаясь к нему, стараясь как можно убедительнее говорить, начала она. — Мы же совершенно не знаем друг друга. Ну пойми, это шутка была с моей стороны.

— Я люблю тебя, — снова тихо сказал он.

— Ты кого-нибудь до меня любил?

— Нет, ты первая.

— И даже ни с кем не целовался?

— Кого бы я целовал, если ни с кем не дружил? — простодушно признался он.

— А я целовалась, — зло произнесла она.

— Наташа, расскажи про себя, — не придав значения ее словам, попросил он.

Она посмотрела на его наивное лицо, усмехнулась.

— В этом году закончила Харьковский мединститут. Ездила к отцу. Он с нами не живет. Соскучилась по нему, решила его проведать. Вот и проведала на свою голову. Мать была против моей поездки. Зря не послушалась. А тебе сколько лет?

— В ноябре будет двадцать три.

— Слава Богу! Я думала, что старше тебя.

— А я, как видишь, курсант. На четвертом курсе. Живу в Москве. Родители в Америке.

— В какой Америке?

— В обыкновенной. В Соединенных Штатах.

— Ты что, американец?

На ее наивный вопрос он засмеялся таким могучим смехом, что прохожий остановился и удивленно посмотрел на него.

— Да какой я американец! Они просто там работают.

— А кто они такие?

Володя прекратил смеяться, посмотрел на нее. Некоторое-время обдумывал, что сказать про родителей, потом ответил:

— При нашем посольстве простыми рабочими работают.

— А-а-а-а… — разочарованно протянула она. — Ну и как твои родители на это посмотрят, что ты так женился?

— Конечно, это будет подарок для них, особенно для отца. Но они у меня замечательные. А мама просто прелесть. Когда ты ее увидишь, она тебе понравится.

— Ты уверен, что я ее увижу?

— Безусловно. Ведь ты моя жена. Я же должен свою молодую жену показать родителям. Пошли, — вставая, произнес он.

— Куда?

Он, молча подняв свой и ее чемоданы, повел ее через парк. На углу подошел к женщине, которая продавала цветы. Купил огромный букет роз, галантно опустился на одно колено перед Наташей и протянул ей букет,

— Прошу вас, моя королева, — целуя ее руку, изысканно вежливо произнес он,

Наташа взяла цветы и, покраснев, оглянулась по сторонам. В нескольких шагах стояли две пожилые женщины и, улыбаясь, смотрели на них.

— Вставай, неудобно. На нас люди смотрят.

Он встал и, неожиданно подняв ее на руки, закружился в вальсе.

— Отпусти! — испугалась Наташа. — Ты что, с ума сошел? Люди смотрят!

Он осторожно опустил ее на землю. Довольно долго они шли молча. Наташа несколько раз украдкой посматривала на него. По его лицу было видно, что он до безумия рад. Они пришли на вокзал.

— Через два часа мой поезд, — объявила Наташа.

— Билет у тебя есть?

— Да. — Она достала из сумочки билет.

Он забрал билет и… разорвал его на мелкие кусочки. Наташа была в ужасе.

— Ты что наделал?!

— То, что и обязан был сделать, — спокойно ответил Володя. — Сейчас я тебе куплю другой билет, и мы поедем в Рязань. У меня послезавтра отпуск кончается.

— И что я там буду делать?

— Первым делом поищем комнату, потом найдем тебе подходящую работу.

— Ты в своем уме? У меня даже нательного белья нет. Я же домой должна ехать. Мать с ума сойдет!

— Я не позволю, чтобы она сошла с ума, — утешил ее Володя. — Мы ей пошлем телеграмму,

Она какое-то время молча смотрела на него. «До чего у него все просто», — подумала она.

Спустя два часа молодые уже ехали в поезде. В вагоне было много народу. Они, вплотную сидя друг к другу, молча смотрели в окно.

— Я есть хочу, — прошептала она ему на ухо.

— Я тоже, — ответил он. — Пошли в вагон-ресторан?

— Если мы уйдем, то наши места займут, и нам придется стоять. Сходи лучше один и принеси что-нибудь.

Минут через двадцать он вернулся со свертками, В Рязань они приехали к обеду и сразу стали искать комнату. Долго не могли найти, и лишь к вечеру одна старушка пустила их. Жила старушка в двухкомнатной квартире. Она их провела в комнату, дала постельное белье и попросила, чтобы они заплатили вперед за месяц. Когда старушка ушла, Наташа села на кровать и неожиданно громко засмеялась. Володя сел рядом, взял ее руку и нежно коснулся губами.

— Ну что, мой дорогой муж, спать будем?

Он, влюбленно заглядывая ей в глаза, неопределенно пожал плечами. Она постелила постель, выключила свет, разделась и быстро юркнула под одеяло. А он притих и молча смотрел на нее. Она поняла, что он в растерянности.

— Раздевайся и ложись, — сказала она.

Он стал раздеваться. При тусклом свете, проникавшем с улицы, она увидела его мускулистое тело. «Красивый», — подумала она и отвернулась, чтобы не смущать его. Он, откинув одеяло, лег. Наташа почувствовала прикосновение его горячего тела и от страха замерла.

Проходили минуты, а он лежал без движения. Она, повернув голову, посмотрела на него. Лицо у него было бледное. Она повернулась к нему вся. Он прижал ее к груди, нежно прикоснулся губами к лицу. Наташа почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце. Она с испугом и трепетом ждала, но он по-прежнему лежал без движения. Тогда она осторожно провела рукой по его груди. Пальцы ощутили упругие, словно железом налитые, мышцы.

— Ты спортом занимался?

— Да, — коротко ответил он.

«Интересно — подумала она, — долго он будет так лежать?» Она ждала, а он, держа ее в объятиях, лежал с улыбкой на лице.

— Прижми сильнее, — съязвила она, — а то улечу.

Он не понял смысла этих слов и еще сильнее прижал ее к себе.

— Тебе хорошо? — спросила она.

— Да, — вновь по-военному коротко ответил он.

— Зато мне плохо, — капризно сказала она. — Еще немного — и тело мое омертвеет. Расслабь немного руки.

Он приподнялся, посмотрел на нее и стал целовать ее лицо. Она затрепетала в его объятиях, ожидая рокового момента. Но он, не предпринимая ничего другого, продолжал целовать ее. Потом, откинув голову на подушку блаженно улыбнулся.

«Господи, как дитя», — подумала она. Ей стало смешно, и она приготовилась терпеливо ждать, что же он будет делать дальше. Время шло, а он, изредка приподнимаясь, лишь нежно целовал ее лицо.

— Я твоя жена? — не выдержала она наконец,

— Да, — счастливо улыбаясь, ответил он.

— Но по тебе что-то не видно, что я твоя жена, — почти сердито произнесла она и попыталась освободиться из его объятий.

Но он еще сильнее прижал ее к себе и тихо над ухом прошептал:

— Наташа, милая, любимая! Если бы ты знала, какой я счастливый!

— Володя, а ты и вправду ни с кем не целовался?

— А зачем мне было с кем-то целоваться? — с удивлением спросил он. — Я знал, что рано или поздно встречу тебя.

— Сумасшедший, — усмехнулась она и поняла, что он так и будет лежать всю ночь.

Возникло желание самой возбудить его, но тайна близости ее пугала. Незаметно она заснула. Утром, просыпаясь, открыв глаза, она прислушалась. Четко были слышны равномерные удары. Сначала она не могла понять, что это за удары. Потом до нее дошло, что она слышит биение его сердца. Ее голова лежала на его груди. Искоса взглянув на него, она увидела, что лежит он с открытыми глазами и мечтательно улыбается.

— Ты что, не спал?

— Я твой покой охранял, — ответил он.

— Охраняй, охраняй, — вставая, под нос себе буркнула она и стала одеваться.

Натягивая на себя платье, она заметила, как при виде ее полуобнаженной груди у него заблестели глаза.

— Наташа, — тихо позвал он, — иди ко мне.

— Поезд ушел… Тебе когда в училище?

— К десяти, — отозвался он.

— Тогда вставай, а то опоздаешь и получишь наряд вне очереди.

Она увидела, как потускнели его глаза, и ей захотелось снова зажечь их блеском. Она подошла к нему, присела рядом, рукой провела по его лицу и потянулась к его губам, но неожиданно раздался стук. Она замерла.

— Вставайте! — раздался голос старушки. — Завтрак стынет.

Наташа вздохнула, посмотрела на бледное лицо Володи, засмеялась, потом наклонилась к нему и на ухо прошептала:

— Ничего. Все еще впереди.

Они вместе пошли в училище. Еще издали Наташа увидела толпу курсантов, Она впервые в жизни видела столько военных. Многие из них подходили к ним и радостно приветствовали Володю.

— Наташа, — жди меня здесь. Я пойду отмечусь и заодно у курсового попрошу, чтобы он меня до утра отпустил.

Он поцеловал ее в щеку и быстрыми шагами прошел через проходную КПП.

Наташа с интересом смотрела на курсантов. Парни все, как на подбор, были рослые. Ее смешило, что эти детины при виде проходившего мимо офицера прекращали разговаривать и вытягивались в струнку.

Минут через двадцать она увидела Володю. Рядом с ним шел курсант такого же роста, только немного худощавее. Володя подошел к ней, притянул к себе.

— Наташа, знакомься, мой самый лучший друг.

Курсант браво щелкнул каблуками хромовых сапог, взял ее руку, поцеловал.

— Умар, — глядя на нее сверху вниз, представился он. — Когда я у него спросил, красивая ли твоя жена, он мне ответил «да». Запомни, Володя, она не просто красивая, а божественно красивая. И ее надо постоянно охранять. Первым телохранителем, если мне доверишь, буду я.

При этом он выпятил грудь и, улыбаясь, в ожидании ответа посмотрел на друга,

— Доверю, — смеясь, отозвался Володя.

— Володя, — а тебя отпустили? — спросила Наташа.

— Нет. Наш курсовой на совещании у начальника училища. Через час будет общая поверка, и я подойду к нему.

Спустя немного времени с КПП раздалась команда:

— Всем на построение!

Площадь перед училищем опустела. Кое-где в ожидании курсантов стояли одиноко девушки и родители, Наташа терпеливо ждала, когда появится Володя. Но проходили часы, а его не было. Это начинало раздражать. «Хоть бы выглянул», — недовольно подумала она. Где-то в училище заиграл горн. А спустя час ворота открылись, и она увидела колонны курсантов. Впереди шел офицер. Мимо нее с песнями непрерывно шли колонны курсантов. Они были в касках, с автоматами и вещмешками за плечами. Она поняла, что они куда-то уходят и что среди них должен быть и Володя. Сквозь мощный хор курсантской песни до нее смутно донеслось ее имя. Наташа увидела, как из строя выскочил курсант. Она даже не узнала его сначала.

— Наташа, — подбегая к ней, скороговоркой произнес Володя, — мы уходим в летние лагеря. Ты жди меня. Я постараюсь отпроситься в увольнение.

Он чмокнул ее в щеку и побежал догонять своих. Мимо нее чеканным шагом шли курсантские колонны. Многие курсанты, глядя на нее, улыбались, приветливо поднимали руки.

— …Прощай, не горюй… — мощным хором пели они.

Когда за поворотом улицы скрылась последняя колонна, она медленно пошла по тротуару. Ей ни о чем не хотелось думать, но постепенно накатывала тоска. Она вернулась в их комнату. Старушка накормила ее обедом. Поговорив немного с ней, Наташа пошла к себе и легла на кровать. Лежа, она пыталась осмыслить, что же с ней произошло, но перед глазами проходили курсантские колонны и совсем незнакомый курсант, который назвался ее мужем… Она почувствовала свое одиночество. Ей стало жалко себя и, уткнувшись в подушку, сквозь слезы она повторяла: «Дура я, дура…»

На следующий день после прибытия в летние лагеря Володя пошел к курсовому офицеру капитану Ременяку и попросил увольнение. Капитан недоуменно посмотрел на него.

— Товарищ старший сержант, вы же знаете, что до конца лагеря увольнение в город запрещено.

— Товарищ капитан, мне в город обязательно надо. Там жена. Ей надо помочь найти работу. Я…

— Вы что, не поняли? — строго глядя на него, недовольно спросил капитан. — Во-первых, вы, товарищ старший сержант, женились без разрешения начальника училища, а во-вторых, какая была необходимость жениться на четвертом курсе? Вот теперь и будете страдать. Идите и лучше проследите, чтобы взвод оружие почистил, как надо.

Зная жесткий характер капитана, Володя не стал больше просить его. Спустя несколько дней в столовой после ужина Володя сказал Умару:

— Выйдем, мне надо с тобой поговорить.

Они вышли. Размышляя, стоит начинать разговор или нет, Володя молча смотрел на Умара. Тот не выдержал:

— Ладно, не тяни резину. Выкладывай, что случилось.

— Умар, я сегодня должен увидеть ее.

— Тебя отпустил курсовой?

Он отрицательно покачал головой.

— Ты что, в самоволку собрался?

— Я должен видеть ее. Понимаешь, Умар, должен! У меня к тебе просьба. На вечерней поверке скажешь, что у меня расстройство желудка и я в туалете. А утром на подъеме я буду.

— Ты в своем уме? До города сорок километров и оттуда столько же. Ты выдохнешься. А если, узнают? Позора не оберешься. Сам замкомвзвода — и в самоволку бегает! Вот будет хохма так хохма. Партбилет отнимут и из училища вытурят. Ты об этом подумал?

— Я думал, ты меня поймешь, — хмуро отозвался Володя, — а ты… — он, не договорив, замолчал.

— Мой дружеский тебе совет: не делай этого. Через месяц вернемся в город. За это время с ней ничего не случится.

— Умар, не уговаривай меня, я должен ее увидеть.

— Тогда и я с тобой пойду.

— Нет! Сразу догадаются, что мы в самоволке.

— Не волнуйся. Во-первых, никому и в голову не придет, что два отличника, два лучших спортсмена, два коммуниста на это способны. А во-вторых, сейчас я пойду к ответственному по батальону и скажу, что мы с тобой поспорили, кто быстрее пробежит пятьдесят километров.

— А если майор не разрешит?

— За это не переживай, он меня уважает, да и земляки мы с ним.

Преодолевая километр за километром, они при лунном свете бежали плечом к плечу. Через полтора часа бега Умар начал отставать.

— Володя, давай немного передохнем.

Они остановились. Умар опустился на землю. Дышал он часто и тяжело. Володя нетерпеливо посматривал на него.

— Умар, пора. Вставай, иначе не успеем.

Умар тяжело поднялся и, покачиваясь, побежал за другом, но через несколько километров хрипло произнес:

— Володя, я больше не могу.

Тот остановился и посмотрел на Умара. Пот градом катился с его лица.

— Хорошо, ты оставайся здесь и жди меня.

Километр за километром, не ощущая усталости, думая о ней, он бежал. Впереди замаячили огни жилых кварталов. В городе ему повезло, его подвез частник. Не помня себя, одним махом он преодолел все этажи. Немного отдышавшись, постучал в дверь. Долго никто не подходил. Он прислушался. Было тихо. Он вновь постучал и услышал голос старушки:

— Кто?

— Это я, муж Наташи.

Она открыла дверь. Он вошел и стал снимать сапоги.

— Наташа спит? — тихо спросил он.

— Она уехала.

— Как уехала? — не понял он.

Старушка увидела боль в глазах юноши.

— Вчера уехала, а куда — не знаю. Письмо просила передать.

Она принесла ему лист бумаги.

«Володя! Ради Бога, прости! Произошла ужасная ошибка. Ты очень славный, хороший, но без моей любви у нас жизнь не получится. Прощай! Не расстраивайся, ты найдешь жену лучше меня. Свидетельство о браке порви и забудь, что произошло.

Наташа».

Он, как сквозь туман, посмотрел на старушку и, не проронив ни слова, вышел. На улице глубоко втянул в себя воздух, застонал. Он шел посреди улицы и очнулся только тогда, когда рядом остановилось такси.

— Что, сержант, жизнь надоела? — высунув голову из машины, закричал таксист.

Володя наклонился к водителю.

— Подвези, пожалуйста.

В машине таксист несколько раз косо посмотрел на мокрое лицо сержанта и не мог понять, то ли он пьяный, то ли плачет.

— Вы не можете меня подбросить до села Борщева?

— Нет, я за город не выезжаю.

Когда машина развернулась и отъехала, Володя опустился на землю и зарыдал. Потом встал и медленно побежал. Он бежал, а в голове был один и тот же вопрос: «Куда она уехала?» Он с ужасом вспомнил, что даже не знает ее домашнего адреса.

Когда Володя скрылся в темноте, Умар опустился на землю и, свернувшись калачиком, задремал. Но постоянно вздрагивая, при лунном свете поглядывал на часы. По его подсчетам, Володя должен был уже возвращаться. И когда он услышал далекий топот, то облегченно вздохнул. Но был ошарашен, когда Володя, тяжело дыша, пробежал мимо него.

— Эй! — закричал Умар. — Ты что, ослеп?

Володя остановился. Умар подошел к нему.

— Ну даешь, чуть с ног не сбил, а проскочил мимо. Ну как, видел ее?

— Она уехала, — глухо произнес Володя и опустился на корточки. В его глазах стояли слезы.

Умар в растерянности не знал, что делать.

— Как уехала? — опускаясь рядом, спросил он. Ему не верилось, что его друг, которому в училище не было равных в рукопашном бою, мог расплакаться, как ребенок. Для него это было неожиданностью. Мозг лихорадочно искал выход,-

— А ну встань! — закричал Умар и, схватив друга за плечи, резко потянул вверх. — Ты что сопли распустил? Ну уехала, а чего зря, как баба, ревешь. Вернется. Куда она денется?

— Умар, ты ничего не знаешь. Она не вернется.

— Тогда сам поедешь за ней. Она же домой уехала, а не за границу.

— Я не знаю, куда она уехала. Понимаешь? Я адреса не знаю.

— Ты что, меня за дурака принимаешь? Как не знаешь адреса?

— А вот так, не знаю. Мы с ней знакомы всего несколько дней.

— Ну ты даешь, — покачал головой Умар. — Пошли, по дороге расскажешь.

Когда Володя закончил свой рассказ, Умар протяжно свистнул.

— Молодец! Я бы на твоем месте тоже так поступил. Она девчонка что надо. Я, когда ее увидел, то… — он замолчал, подбирая слова, чтобы не обидеть друга. — В общем, она стоит того, чтобы в нее влюбиться. А то, что она уехала, так ее можно понять. Ты ее привез, бросил одну в незнакомом городе. Она посмотрела на прелести такой жизни и вовремя драпанула. А если верить твоим словам, что между вами близости не было, хотя я в этом сомневаюсь, то ее ничего и вовсе не удерживало.

— Умар, а как же я? Я же ее люблю!

— Ну, того, что ты любишь, этого еще недостаточно, А как она? Она тебе говорила, что любит?

Володя молчал.

— Ты говоришь, что она закончила мединститут. Она не сказала, где заканчивала?

— В Харькове.

— Володя, давай по-мужски. Я скажу тебе ее адрес, а ты мне за это килограмм конфет купишь. Договорились?

— Если скажешь мне ее адрес, я тебе куплю столько конфет, сколько весишь ты сам.

— Тогда по рукам! — протянул руку Умар.

— Ты что, серьезно?

— Зная, что ты страдаешь, я не могу себе позволить просто так языком трепаться. Считай, что ее адрес у тебя уже в кармане. Это очень просто. На зимних каникулах поедешь в Харьков и в мединституте, где она училась, узнаешь ее адрес. Дошло?

Володя резко остановился. Глаза его оживились.

— Умар, дружище! — крикнул он и могучими руками обхватил того, оторвал от земли.

— Отпусти, ребра поломаешь, — закричал Умар.

— Да если я ее найду и привезу, всю жизнь буду в долгу перед тобой. Ты слышишь? Всю жизнь!

— Пошел ты к черту со своим долгом, — еле переводя дыхание, буркнул Умар. — Чуть ребра не поломал. Силу некуда девать? Надо было ее применить там, когда ты с ней… — он остановился на полуслове. — Ладно, побежали, а то еще опоздаем.

Два друга, прорезая темноту, рванулись навстречу утренней заре. Когда они залетели в казарму, то столкнулись с майором Зотовым. Майор, увидев их мокрые от пота гимнастерки, спросил:

— Кто выиграл?

— Ничья! — в один голос крикнули они.

Проходили дни. Умар все чаще стал замечать, что отношение между курсовым офицером капитаном Ременяком и Владимиром буквально на глазах стали портиться. Между ними словно пробежала черная кошка. Почти все курсанты взвода терялись в догадках. Лишь один Умар знал подлинную причину, но молчал. Однажды, когда Русин перед взводом вызывающе повел себя с капитаном, тот не выдержал.

— Товарищ старший сержант, если вы так будете вести себя и дальше, я поставлю вопрос об освобождении вас от занимаемой должности.

— Снимайте хоть сейчас! — вызывающе ответил Русин.

Курсанты видели, как побагровело лицо капитана. Усилием воли капитан еле удержал себя и, не проронив ни слова, вышел. После самоподготовки, когда все курсанты вышли из класса и они остались вдвоем, Умар хмуро посмотрел на Володю.

— Ну и чего ты этим добиваешься?

— Ничего, — не глядя на него буркнул Володя.

— Он ведь действительно тебя с должности может снять.

— Ну и пусть.

— Смотри, Володя. Не забывай, что ты коммунист. Как бы до партбилета не добрались. Таким макариком и из училища можешь вылететь. Так что шевели мозгами.

— Я ненавижу его, можешь ты это понять? — зло произнес Владимир. — Это он виноват, что она уехала. Я же просил его, а он наплевал мне в душу. Неужели он не мог понять меня?

Спустя несколько дней до взвода дошел слух, что Русина хотят с должности снять. Ребята забеспокоились. Он с первого курса был у них замкомвзводом, и за это время они по-настоящему полюбили его и многим были обязаны ему. Улучив момент, когда Русина не было, Умар рассказал всем о причине конфликта. Всем взводом решили пойти к комбату. Вечером он с ними беседовал. Седой подполковник молча выслушал курсантов, ничего им не сказал, но через два дня капитану Ременяку предложили должность в регулярных войсках, и тот с радостью дал согласие.

После ухода капитана Володя еще больше замкнулся.

Он давно написал письмо в институт с просьбой выслать адрес Наташи, но шел второй месяц, а ответа не было. Умар видел, как он страдает. Пытался не раз успокоить его, а тот каждый раз отвечал ему, что пока он соберется к ней, она может выйти замуж. Однажды ночью Умар проснулся и, увидев лицо Володи, вздрогнул. По его щекам катились слезы.

— Ты что? — наклонившись к нему, шепотом спросил он.

— Умар, я больше не могу! Я должен увидеть ее! — хрипло произнес Владимир.

Утром Умар стоял возле кабинета начальника училища. Он пришел на личную беседу. Генерал выслушал курсанта и, думая о чем-то, забарабанил пальцами по столу. Потом сказал:

— Хорошо, передай, чтобы после обеда пришел ко мне.

Умар выскочил из кабинета генерала и от радости тут же, в коридоре, пустился в пляс. На следующий день начальник училища предоставил Русину краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам. Провожая друга до КПП, Умар на прощание наказал:

— Без Наташи не возвращайся. Передай ей, что брат ждет.

В Харькове, в мединституте, он без особого труда узнал адрес и вечерним поездом уже мчался в Волгоград навстречу своей судьбе. Приехал он к вечеру. Найдя нужный дом, поднялся на третий этаж. Возле двери остановился, сделав глубокий вдох, нажал на кнопку. Дверь открыла дородная женщина высокого роста, в халате. Придерживая рукой полы халата, она удивленно посмотрела на военного.

— Здравствуйте! Наташу можно увидеть?

Женщина молча в знак приветствия кивнула головой, еще раз окинула взглядом юношу и бархатным голосом произнесла:

— Она в гостях. Приходите завтра. — И захлопнула дверь.

Володя растерялся. Потом пришел в себя и вновь надавил на кнопку звонка. Она открыла дверь и вопросительно посмотрела на него.

— Простите, пожалуйста, а вам Наташа не говорила, что я ее муж?

Глаза у женщины округлились, лицо побледнело.

— Какой муж? — выдавила она.

— Мы в августе поженились. Разве она вам не говорила?

Женщине стало плохо. Она схватилась рукой за сердце и беспомощно смотрела на него. Чувствуя, что она вот-вот упадет, он переступил порог и подхватил ее на руки. Сидя на диване, она долго не могла прийти в себя. Потом встала, достала какую-то таблетку и положила в рот. Все это время Володя терпеливо, стоя возле двери, ждал, когда она придет в себя.

— Садись и рассказывай, — показывая рукой на диван, тихо произнесла женщина.

Он рассказывал, а она с недоверием посматривала на него. И лишь тогда, когда он протянул ей свидетельство о браке, она поняла, что наделала ее дочь. Минут десять она проклинала дочь на чем свет стоит.

— Вся в отца пошла! — возмущалась она. Потом немного успокоилась и села рядом. — Расскажи о себе.

Когда он сказал, кто его родители, взгляд ее смягчился. Она подробно объяснила ему, как найти Наташу. Та была у знакомой подруги на дне рождения.

— Володя! — вслед крикнула она. — Немедленно приведи ее домой. Скажи ей, что я ее жду.

На улице Володя с облегчением вздохнул и улыбнулся. Мать Наташи доброжелательно отнеслась к нему. Поймав такси, он поехал по указанному адресу.

В комнате, где отмечались именины, было шумно и весело. В основном собралась молодежь. Наташа, прижавшись к Стасику, слушая его признания в любви, с улыбкой смотрела на него. Выпитое шампанское дурманило ее. Голова слегка кружилась. Ей было весело и легко. А он, шепча ей на ухо слова любви, пытался поцеловать ее в губы. Она отвернула голову и в проеме двери увидела Володю. Подумала, что это видение и, встряхнув головой, вновь посмотрела. Он, как глыба, закрыл своим телом весь проем двери и молча смотрел на нее. Она, отстранив Стасика, медленно пошла к нему.

— Ты как меня нашел?

— Я люблю тебя, вот и нашел, — спокойно ответил он.

Все, прекратив танцевать, молча наблюдали за ними.

Первым пришел в себя Стасик.

— По-моему, тебя здесь никто не ждал, — недружелюбно поглядывая на курсанта, произнес он.

— Я пришел за своей женой, — спокойно отозвался Володя.

Все замолчали и удивленно уставились на Наташу. А она в оцепенении продолжала молча смотреть на Володю.

— Я же тебе русским языком сказал, что тебя никто не приглашал. Уйди по-хорошему, — угрожающе настаивал Стасик.

К ним подошли остальные ребята. Обстановка накалялась. Наташа по-прежнему молча смотрела на Володю, она не могла прийти в себя.

— Послушай, курсант, ты что, глухой? — подал голос крепкого телосложения парень. — Сам выйдешь или помочь?

Парень взял сержанта за локоть и попытался его вытолкнуть за дверь. Но Володя даже не пошевелился. Стас тоже схватил его за ремень, и они вдвоем попытались сдвинуть его с места. Дальше произошло то, чего никто не ожидал. Молниеносным движением Володя отбросил их от себя, и они с грохотом полетели на пол. Несколько девушек от испуга вскрикнули. В комнате установилась жуткая тишина. Стас поднялся, подскочив к столу, схватил нож и, держа перед собой, медленно стал приближаться к Владимиру. К нему подскочила девушка и попыталась его остановить, но он грубо оттолкнул ее от себя. Володя, не меняя позы, спокойно смотрел на парня.

— Советую тебе с ножом не шутить, — сказал он. — Я пришел за своей женой.

— А я тебе советую ноги уносить, а то в морге очутишься, — зло процедил Стас.

— Стас! — приходя в себя, крикнула Наташа.

Но было поздно. Размахивая ножом, Стас кинулся на курсанта. Володя перехватил его руку, выбил из нее нож и отработанным движением применил болевой прием. Стас дико закричал. Приподняв, курсант с силой отбросил его от себя. Стас плашмя упал на стол. Раздался грохот разбитой посуды.

Наташа подскочила к Володе, схватила за руку, на ходу сорвала с вешалки пальто и вместе с ним выскочила на улицу.

Спустя три дня он вез ее обратно в Рязань.

Глава третья. ОФИЦЕРЫ

Шли занятия, когда в класс вошел Володя. Умар, взглянув на него, сразу догадался, что все хорошо. Тот сел рядом и крепко пожал Умару руку.

— Привез? — шепотом спросил Умар.

Володя молча кивнул головой.

— С тебя кило конфет! Понял?

Володя в ответ лишь улыбнулся. После обеда, когда взвод сидел на самоподготовке, в класс заглянул курсант первого курса. Он поискал глазами Русина.

— Товарищ старший сержант, мы принесли.

— Тащите в класс, — скомандовал он.

Весь взвод с удивлением наблюдал, как в класс стали заносить коробки. Сложив их друг на друга, курсанты ушли.

— Умар, все это твое, — показал на коробки Володя.

Умар вопросительно посмотрел на него, потом подошел к коробкам и открыл одну из них. В ней оказались… конфеты.

— Ты что? В своем уме?

— Да вроде в своем, — рассмеялся Володя. — В других коробках то же самое.

Незаметно пролетели дни и наступил долгожданный для курсантов четвертого курса выпускной Новый год. На новогодний бал Наташа пришла в белом платье. Многие, не скрывая восхищения, смотрели на нее. Она резко выделялась своей красотой. Володе почти не приходилось с ней танцевать, ее постоянно приглашали то офицеры, то друзья-курсанты.

Наташа танцевала с курсантом Николаем Стрельниковым, когда возле них, тоже танцуя, очутился Умар. Они, не замечая его, разговаривали. Умар четко услышал, как Николай произнес: «Вы безумно мне нравитесь!»

Музыканты прекратили играть. Умар быстро отвел девушку к ее подруге, а сам вернулся к Володе. Наташа, стоя рядом с мужем, весело смеялась. Когда вновь заиграла музыка, к ним подошел Николай Стрельников.

— Разрешите вас пригласить, — протягивая руку, обратился он к Наташе.

— Между прочим, — съязвил Умар, — разрешения надо просить не у жены, а у мужа.

— Это тебе не Кавказ, — беря Наташу под руку, усмехаясь, ответил Николай и повел ее в танце.

Умар хмуро посмотрел на беспечного друга.

— Из-под носа уводят твою жену, а ты, как истукан, улыбаешься.

— Умар, ну чего ты злишься? Пусть танцует. Видишь, как ей хорошо.

— Смотри, как бы тебе самому не было плохо, — угрюмо отозвался Умар.

— Ладно, — дружески тряхнул его за плечи Володя, — не дуйся, лучше пойдем в буфет. Купим чего-нибудь.

Они направились в буфет. Умар отыскал глазами Наташу. Та, улыбаясь, неотрывно смотрела на Николая, который ей что-то рассказывал. Умар недолюбливал Николая за его высокомерие. Тот был мастером спорта по боксу в тяжелом весе и постоянно этим козырял.

Наташе было приятно и легко танцевать с Николаем, лестно было слышать от него комплименты в свой адрес. Несмотря на плотную фигуру, Николай, к удивлению Наташи, легко и изящно танцевал. Когда после головокружительного вальса они перешли на медленный шаг, Наташа пристально посмотрела на него.

— Вот смотрю я на вас, и вы напоминаете мне артиста Стрельникова.

— Если не секрет, как вы к этому артисту относитесь? — спросил он.

— Я его обожаю! Одно время я, как дура, влюбилась в него. Даже написала ему письмо.

Николай резко остановился.

— Я ваше письмо читал.

— Как? — удивленно спросила она.

— Очень просто. Этот артист — мой папаша.

— Не может быть!

— Если сомневаетесь в искренности моих слов, то могу рассказать содержание письма. Оно у отца в архиве. Он любитель собирать такие письма. Их там сотни.

— Вы и вправду его сын?

В ответ он вытащил из нагрудного кармана военный билет, развернул и показал ей.

— Убедились? Та же фамилия.,

Наташа, обожающе глядя на него, молча кивнула головой.

— А вы не разлюбили его?

— Кого?

— Ну, напашу.

В ответ она усмехнулась.

— Я одного не пойму: имея такого знаменитого отца, зачем вы в училище пошли? Наверное, романтика?

— А я и не собираюсь свою жизнь в серой шинели промотать. Училище для меня трамплин. Через несколько лет вы увидите меня на экране и, я надеюсь, не разочаруетесь. Между прочим, я не против, если такая очаровательная девушка свою любовь подарит сыну знаменитого папаши. Это было бы даже более естественно, — наклонившись, прошептал он.

— А Володя? — лукаво поглядывая на него, спросила Наташа.

— Думаю, что ему не обязательно об этом знать. И если вы не против, то послезавтра, часов в одиннадцать ночи, я буду на углу вашего дома, и мы продолжим нашу беседу. Как вы на это смотрите?

— А если он узнает?

— Он послезавтра заступает в наряд помощником дежурного по училищу. Ну что, договорились?

В ответ Наташа улыбнулась и в знак согласия легко сжала его руку.

После этого танца Николай больше ее не приглашал, чему был рад Умар. И все-таки неприятный осадок от услышанного у Умара не проходил. Он несколько раз заметил, как Наташа бросала взгляд в сторону Николая. Через день, после отбоя, лежа в постели, переворачиваясь с боку на бок, он увидел, как со своей койки поднялся Николай, накинул на себя шинель, спрятал под мышку одежду.

Умара это насторожило. Недоброе предчувствие охватило его. Николай же, неслышно ступая, направился в сторону дневального и, минуя туалет, который находился рядом с дневальным, направился к выходу. Недолго думая, Умар на босые ноги быстро натянул сапоги, накинул на себя шинель и тоже направился к выходу. Дневальный сонными глазами рассеянно посмотрел на него и уткнулся в журнал.

На улице падал снег. Он четко увидел след, который вел в сторону ограждения. След дошел до забора и повернул вправо.

На углу он оборвался. На каменном заборе Умар увидел искусственно сделанные выемки. «Вот откуда в самоволку курсанты уходят!» — подумал он. Мороз все сильнее давал о себе знать. Босые ноги в сапогах начали замерзать. Пальцами он потер уши, поднял воротник. «Надо вернуться и одеться, — промелькнула мысль. — А если на дежурного напорюсь?» Он заколебался, но мысленно представив встречу Николая с Наташей, недолго думая, перемахнул через забор. За забором было темно, и он попытался отыскать след, но не нашел. Поеживаясь от холода, пронизывающего тело, спрятал уши под воротник и трусцой побежал в направлении, где жила Наташа. Несколько раз с Володей он был у нее, когда ходили в увольнение.

Всю дорогу, пока бежал, его мучил один вопрос: «Неужели она способна на измену?» Он пытался отогнать от себя эту мысль, но в голову назойливо лезли слова Николая, которые он услышал тогда на танцах. Не добегая до пятиэтажки, где жила она, он завернул за угол дома, стоящего напротив. Осторожно выглянул из-за торца, посмотрел в сторону подъезда, где была квартира Наташи. Возле подъезда никого не было. Он облегченно вздохнул. Ему хотелось, чтобы это было ошибкой, и уже собрался уходить, но неожиданно показалась фигура. Умар вздрогнул. Он сразу понял, что это Николай. В душе закипела ненависть. «Вот мразь!» — прохрипел он и двинулся к нему. Николай стоял в подъезде и явно кого-то ждал, поглядывая на часы.

— Ты что, гад, здесь делаешь? — перед ним неожиданно вырос. Умар.

— Что, она и тебе назначила свидание? — криво усмехнулся Николай.

— Уходи по-хорошему, — угрожающе произнес Умар. — Ты что же так подло поступаешь? Ты же без пяти минут офицер. Где твоя честь?

— А ты решил мне мораль среди ночи читать? — подвигаясь к нему вплотную, зло бросил Николай.

— Я сказал тебе: уходи по-хорошему, а то…

Но не успел Умар закончить фразу, как коротким ударом в живот Николай заставил его замолчать. Умар издал глухой стон и, хватаясь за живот, согнулся пополам. Глаза его остекленели от боли. Открытым ртом он пытался втянуть в себя воздух. Николай, усмехаясь, смотрел на него. Сделав несколько глотков воздуха, Умар выпрямился.

— Ну что, очухался? — спросил Николай.

— Я тебе еще раз говорю, уходи! — глухо произнес Умар. — Не будь скотиной…

Тяжелый, пудовый кулак Николая опустился на его подбородок. Падая, Умар увидел, как перед глазами запрыгали разноцветные огоньки. На мгновение он провалился в темноту. Придя в себя, посмотрел на Николая. Тот злорадно улыбался. Умар медленно поднялся, сбросил с себя сапоги и шинель и в одном нижнем белье, выставив руки перед собой, медленно стал приближаться к Николаю. Приняв стойку боксера, втянув голову в плечи, Николай тоже двинулся навстречу ему. Не успел он поднять кулак, как Умар резко присел и его ноги скрестились возле ног Николая. Потеряв равновесие, тот упал. Дикой кошкой взметнулось вверх тело Умара, и он, яростно рыча, мертвой хваткой схватил руку Николая. Николай пытался оторвать руку, но Умар применил болевой прием…

Наташа, лежа на кровати, читала книгу. Она помнила этот день и с улыбкой смотрела на часы. Ей было лестно, что сын такого знаменитого артиста придет к ней на свидание. Несколько раз она стыдила и отговаривала себя идти на это свидание, но тут же успокаивала. «Ну что здесь такого? — говорила она себе, — поболтаю немного и все». Но чем ближе подвигались стрелки часов к одиннадцати, тем яснее она стала ощущать, что ее тянет увидеть его. Ровно в одиннадцать она оделась и, неслышно ступая, чтобы не разбудить старушку, к которой вернулась, вышла из дома. Спускаясь по ступенькам вниз, она услышала голоса. Когда увидела яростно дерущихся ребят, замерла и с ужасом смотрела на них.

— Пусти! — хрипло крикнул Николай. — Ты же руку поломаешь.

— Проси прощения, гад, — еще сильнее придавливая его руку, потребовал Умар.

Но Николай, словно зверь, мыча, пытался вырваться.

— Отпусти, ты слышишь?

— Я сказал тебе: проси прощения! — и свободной рукой врезал ему по лицу.

— Умар! — сверху раздался крик Наташи.

Умар расслабился и взглянул на лестничную клетку. На него расширенными от ужаса глазами смотрела Наташа. Николай, воспользовавшись его замешательством, освободил руку, наотмашь нанес удар, вскочил и выбежал на улицу. Наташа спустилась вниз и наклонилась над Умаром. Изо рта того тонкой струйкой текла кровь. Она попыталась вытереть кровь, но он молча отстранил ее руку. Встал, надел сапоги, накинул на тело шинель и, не говоря ни слова, ушел.

Когда он вернулся в казарму, дневальный, сидя у тумбочки, мирно посапывал. Он подошел к койке Николая. Тот лежал, укрывшись с головой одеялом. Умар откинул одеяло, наклонился к нему и тихо прошептал:

— Запомни, гад: если еще раз посмеешь приставать к ней, на первых же стрельбах я тебя, как предателя, расстреляю.

Среди ночи Умар проснулся от боли. Рукой притронулся к лицу. Щека вздулась, и скулы словно были зажаты в тиски. Не сомкнув больше глаз, он дождался подъема. Когда дневальный громко крикнул «Подъем!», курсанты вскочили и, на ходу одеваясь, стали выбегать из казармы. Умар, пряча лицо, тоже побежал и на лестничной клетке умышленно, на глазах курсантов, полетел вниз. Его подняли два курсанта. Хватаясь за лицо, он вместе со всеми побежал на зарядку. На утреннем осмотре он попросил разрешения у командира отделения обратиться в медпункт. Сержант понимающе взглянул на его опухшее лицо.

— Ты что, дрался?

— Он утром грохнулся на лестничной клетке, — за него ответил рядом стоящий курсант.

В медпункте дежурная медсестра осмотрела его и сказала, что, по всей вероятности, у него сломана челюсть.

— А мо-жет… нет?.. — с шипением спросил он.

— Скорее всего, да. Посиди в коридоре. Минут через десять придет врач и осмотрит.

Врач-майор пальцами разжал его зубы, усмехнулся.

— Здорово тебе врезали, — произнес он. — Двусторонний перелом. — Ну и с кем же ты дрался?

— Утром, когда выбегали на зарядку, на лестничной клетке упал, — прошептал Умар.

Майор с интересом посмотрел на него.

— Сказку про белого бычка расскажи другому, а мне, товарищ курсант, советую не врать.

Но сколько ни пытался майор добиться правды, так и не добился. Умар упорно настаивал, что упал, при этом назвал фамилии курсантов, которые его поднимали.

Вечером в палату, где лежал Умар, заглянул Володя, сел рядом.

— Ну как, больно?

В ответ Умар чуть приоткрыл зубы, показывая вставленные в челюсть пластинки.

— Ничего, пройдет, — утешил Володя. — А я после дежурства пришел, мне ребята рассказали, как ты утром сальто на лестничной клетке сделал. Врач сказал, что недели две с пластинками будешь ходить.

Поговорив минут пять, Володя ушел. На душе Умара была тоска.

Наташа со страхом ждала появления Володи. Она была уверена, что Умар обязательно ему все расскажет. В субботу, лежа на кровати, она с напряжением прислушивалась: с минуты на минуту Володя должен был прийти в увольнение. Услышав его голос, вся напряглась. Он поздоровался с хозяйкой, вошел в комнату. Наташа со страхом смотрела на него. Володя, улыбаясь, подошел к ней, опустился на колени.

— Ты что такая бледная? Не заболела? — участливо спросил он и, наклонившись к ней, нежно поцеловал в щеку.

Постепенно она пришла в себя. Она поняла, что Умар ее не выдал. А когда Володя сообщил, что Умар, выбегая на зарядку, упал на лестничной клетке, сломал челюсть и его положили в медсанчасть, она успокоилась.

Неделю спустя, Наташа, слушая музыку, гладила белье. Был субботний день. После обеда Володя должен был прийти в увольнение. Неожиданно в окно что-то ударило. Повернув голову, она увидела на стекле следы снега. Подошла к окну и посмотрела вниз. Внизу, задрав голову, стоял Николай. Наташа вздрогнула. Он, увидел ее, рукой показал, чтобы она спустилась вниз. «Сумасшедший», — прошептала она и сделала знак, чтобы он ушел. Но он продолжал стоять. Она отошла от окна. Через минуту вновь подошла. Он по-прежнему стоял под окном. Накинув пальто на плечи, она вышла. В два прыжка он очутился возле нее. Глаза его горели.

— Ты с ума сошел? Уходи быстрее. Старушка в магазин ушла. Не дай Бог, увидит.

Но он, не слушая ее, схватил в объятия и стал целовать. Она попыталась вырваться, но постепенно сама потянулась к его губам. Ее бросило в жар. От сладкого, не прекращающегося поцелуя закружилась голова. Чувствуя теплоту ее упругой груди, он потерял контроль над собой. Пальцы лихорадочно стали расстегивать ее кофту. Почувствовав прикосновение холодной руки к груди, она пришла в себя и оттолкнула его. Тяжело дыша, он смотрел на нее.

— Уходи, — прошептала она, повернулась и побежала наверх.

Он, недолго думая, рванулся за ней. Под самым его носом-она успела захлопнуть дверь.

— Наташа, — позвал он, — открой. Я прошу тебя.

Но за дверью было тихо. Зато внизу хлопнула входная дверь. Спускаясь вниз, он увидел пожилую женщину. Та, придерживаясь за лестничные перила, остановилась и удивленно посмотрела на незнакомого курсанта. Николай, не глядя на нее, быстро побежал но ступенькам.

Наташа лежала на диване, когда вошла старушка.

— Курсант к тебе приходил? — спросила она.

— К Володе, — беспечным голосом, стараясь не смотреть на нее, отозвалась Наташа.

— Наташа, я хлеба не купила. Сказали, что привезут после обеда.

— Мария Федоровна, не беспокойтесь, я сама схожу.

После обеда пришел Володя. Наташи дома не было.

Хозяйка сказала, что она пошла в магазин за хлебом и что к нему утром приходил курсант. Он не придал значения ее словам и стал ждать Наташу.

А она, возвращаясь из магазина, мечтательно улыбалась. Сладкий запретный поцелуй не сходил с ее губ. Дома, увидев Володю, подошла к нему, обхватила его шею руками и закружилась в вальсе. Он давно не видел ее такой веселой. За ужином он поинтересовался у нее, что за курсант приходил к нему. На мгновение ее глаза замерли от страха. Но увидев, что он с аппетитом уплетает жареную картошку и не смотрит на нее, она быстро пришла в себя и беспечным голосом ответила:

— Не знаю, кто-то за дверью спросил, здесь ли ты. Я ответила, что тебя нет, и он ушел.

Больше они не разговаривали на эту тему. На следующий день, вернувшись из увольнения, Володя в разговоре с Умаром упомянул, что кто-то из курсантов приходил к Наташе и спрашивал про него. После ужина Умар в туалете подошел к Николаю.

— Я же тебя, сволочь, русским языком предупредил, чтобы ты ее оставил в покое. Ты что, не понял? — Он угрожающе придвинулся к Николаю. — Ты зачем вчера к ней ходил?

— А ты видел, что это был я?

— Много ума не надо, чтобы по твоей поганой роже догадаться, что это был ты.

— Беги, доложи своему другу! Или боишься, что вновь в санчасти очутишься?

— Гад, — зарычал Умар и схватил его за грудь. — Неужели не можешь понять, что ты ему больно делаешь? Жить надоело?

— Ребята, что за шум? — сзади раздался голос Володи. — Чего не поделили?

— Ничего, — выходя из туалета, на ходу буркнул Умар.

— Что с ним? — спросил тот у Николая.

— Да я у него мыло взял без разрешения, вот он и взбесился.

Наташа работала в детской больнице. Буквально через несколько дней после ее устройства на работу она стала привлекать к себе внимание врачей-мужчин. Ей нравилось это. Особенно ей было лестно отношение к ней заведующего хирургическим отделением. Еще довольно молодой, но уже профессор, при встречах он галантно целовал ее руку. При этом не скрывал значения своего взгляда. В ответ она тоже недвусмысленно давала понять, что понимает значение его взгляда. Но после поцелуя Николая интерес к профессору пропал. А молодой профессор продолжал усердно ухаживать за ней.

Как-то Володя среди белого дня пришел в увольнение прямо к ней на работу. Он остановился возле стеклянных дверей кабинета и от увиденного замер. На диване рядом с его женой сидел бородатый мужчина в белом халате и держал ее руку. Он что-то говорил и время от времени подносил к губам ее руку. Наташа, улыбаясь, смотрела на бородача.

Неприятный холодок побежал по телу. Володя почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Пульс стучал в висках, как отбойный молоток. Выйдя из оцепенения, он открыл дверь, вошел. Наташа, увидев его, быстро отняла руку. Профессор недовольно посмотрел на него.

— Молодой человек, прежде чем войти, надо стучаться. А потом позвольте вас спросить, почему вы здесь? Кто вас сюда пустил?

Володя подошел к нему, взял за воротник халата и силой оторвал от дивана. Ноги профессора заболтались в воздухе.

— Это моя жена. Советую вам руки целовать у своей жены.

Когда он опустил его на пол, профессор, поправляя халат, возмущенно произнес:

— Да как вы смеете! Я же по-дружески…

— Я тоже по-дружески, — ответил Володя и повернулся к Наташе. — А ты что скажешь?

— Володя, да у нас и в мыслях не было…

— Ладно, не хочу больше здесь и минуты оставаться. Пошли домой.

— Но у меня еще не закончился рабочий день!

— А ты здесь больше не будешь работать. Если не хочешь, чтобы этого Маркса в морг отправили.

Она впервые видела его таким и, благоразумно молча, сняла халат и последовала за ним.

Через месяц она сказала ему, что ждет ребенка.

— Правда? — Его глаза сияли.

Она молча кивнула головой. Он посоветовал ей ехать к его родителям в Москву, но она убедила его, что ей лучше уехать к матери.

— Ну сам подумай, что я в Москве, в чужом городе, буду делать? Если бы твои родители были там, тогда это другое дело.

В конце концов она убедила его и поехала к матери в Волгоград.

После ее отъезда он почувствовал тоску. С нетерпением ждал от нее письма. И когда оно пришло, его радости не было границ. Хотя письмо было сухое, он несколько раз в день перечитывал его. Оно постоянно лежало в нагрудном кармане и словно согревало сердце. Сам он писал ей длинные письма. Каждую неделю — два-три письма. А письма от нее приходили изредка. Он пытался найти в них слова любви, хотя бы намек, но не находил.

Одурманенный собственной любовью, он не принимал близко к сердцу сухость ее слов. Для него уже было счастьем, что она его жена и что он любит ее. В мае пришла телеграмма, что у него родился сын. В честь рождения сына он пригласил весь взвод в курсантский буфет.

Оставшееся время пролетело незаметно. Он закончил училище с отличием. До выпускного вечера оставался одни день. Молодые лейтенанты в парадной форме, радуясь молодости и окончанию училища, с нетерпением ждали выпускного вечера.

Неожиданно в училище поднялся переполох. Начальник училища построил выпускников и сообщил, что к ним на церемонию выпуска из Министерства обороны едет зам. министра генерал армии Чеботарев.

Услышав фамилию, Володя улыбнулся, но никому не сказал, что столь высокого ранга генерал просто хочет поздравить племянника.

Площадь города, где должны были вручать дипломы молодым лейтенантам, празднично украсили. Лейтенанты стояли в две шеренги. Сверкая золотистыми погонами, белизной рубашек, они с волнением ждали торжественного момента вручения дипломов. Русин, держа древко боевого Красного Знамени училища, посмотрел на Умара. Лицо друга было торжественным. К сожалению, они разъезжались в разные края. Умар получил назначение в СКВО, а Володя, согласно своему желанию (такое право было предоставлено выпускникам, закончившим училище с отличием), ехал на Дальний Восток.

Рядом с начальником училища Володя увидел дядю. Когда их взгляды встретились, генерал в знак приветствия приподнял руку. А лейтенанты с нетерпением и с волнением ждали. Со стороны любо было смотреть на них, словно на подбор красивых, сильных парней. Не знали они, что пройдет немного времени и на их долю достанется суровое испытание: многие из них в чужом краю, на афганской земле, на себе испытают кровь и пот чуждой, никому не нужной необъявленной войны…

Диплом Володя получил из рук дяди. Тот крепко, по-мужски обнял племянника. После прохождения торжественным маршем лейтенанты возвращались в училище. Константин Викторович подошел к племяннику.

— Дай я тебя еще раз обниму, — улыбаясь, глухим басом произнес тучный генерал.

Лейтенанты, находившиеся поблизости, удивленно смотрели на Русина. Он никогда никому не говорил, что у него такой родственник. Даже начальник училища не знал об этом.

Умар стоял рядом. Он решил было отойти от них, но Володя задержал его.

— Товарищ генерал армии! — вытянувшись в струнку, обратился Володя к дяде. — Разрешите представить вам самого лучшего моего друга Умара Кархмазова.

— Слышал, слышал о тебе, рад, что у моего племянника такой друг, — крепко пожимая руку Умару, прогудел генерал. — Володя, после выпускного, я думаю, ты поедешь со мной?

— Дядя Костя, — стараясь не смотреть на него, тихо произнес Володя. — Я поеду в Волгоград, за женой.

— Ты что, женат? — округлил глаза генерал.

— Да. И сын у меня родился.

Какое-то время генерал с недоверием смотрел на него.

— А почему твои родители мне ничего не сказали?

— Они не знают. Я им не писал.

— Да-а-а-а… — покачал головой Константин Викторович. — Сюрприз ты им приготовил… — он, не договорив, усмехнулся. — А когда домой приедешь?

— Думаю, через неделю.

— Можешь не спешить. Отец тебя еще не простил за то, что ты стал военным. Он даже со мной не разговаривает. Во всем обвиняет меня. А тут твоя женитьба. Ладно, — он заметил, как погрустнело лицо племянника, — я с Ольгой поговорю, она поймет, а отец твой, по-моему, никогда не поймет. — Ну, с Богом! Я пойду, а то начальник училища обидится. Знаешь, а он удивился, что ты мой племянник.

На следующий день, поздно вечером, Володя приехал в Волгоград. На звонок дверь открыла сама Наташа. При виде его глаза ее радостно засияли. Она бросилась к нему на шею.

Через несколько дней они поехали к его родителям. Володя всю дорогу переживал: как-то родители примут Наташу? За мать он не беспокоился. Он верил, что она поймет его. Беспокоился только за отца. Он заранее подготовил Наташу ко всем неожиданностям. Но когда они вошли в дом, отец, увидев Наташу, весь засиял и, галантно сделав поклон, поцеловал ее руку. Ольга Викторовна, заметив, как преобразился муж, с облегчением вздохнула.

Ольга Викторовна с удовольствием взяла на себя все заботы о внуке, а молодым дала возможность отдохнуть. Они целыми днями пропадали в городе. Отпуск пролетел незаметно, и к концу месяца они полетели на Дальний Восток, к месту службы Володи.

Воинская часть, где ему предстояла дальнейшая служба, находилась далеко за городом. Пришлось нанимать такси. На КПП он показал дежурному документы, оставил жену с сыном возле ворот, а сам пошел представляться своему будущему начальству. Вернулся он только через три часа. Наташа с возмущением посмотрел на него.

— Что так долго?

— Наташа, — виновато улыбаясь, произнес он, — привыкай. Началась моя офицерская жизнь.

— И мои мытарства, — съязвила она. — Ну и куда теперь?

— Командир сказал, что два дня мы поживем в казарме, а потом пообещал нам комнату.

— Он что, в своем уме? С грудным ребенком — и в казарму? Ты сказал ему, что у нас грудной ребенок?

— Сказал, — поднимая чемоданы, ответил он.

В казарме на них с интересом смотрели десантники. Наташа при виде полураздетых парней покраснела и, опустив голову, последовала за мужем. Они вошли в класс. Здесь, аккуратно заправленные, стояли в ряд три солдатских кровати.

— Вот здесь мы с тобой пока поживем, а дня через… — но увидев выражение ее глаз, замолчал.

— А ребенка как буду мыть? — спросила она сердито.

— Наташа, ты только не нервничай, я сейчас пойду и все принесу.

Утром Наташа проснулась в половине седьмого. Володи уже не было. Из казармы доносились голоса, но это не мешало спать сыну. Натянув на голову одеяло, она тоже попыталась снова заснуть, но не смогла. Ее душили слезы. «Неотесанный чурбан! — ругала она в мыслях мужа. — Оставил меня одну, а сам побежал к своим солдатам». Проходило время, а он не появлялся. Она встала, подошла к двери и выглянула. В казарме, кроме двух десантников, никого не было. Один, как истукан, стоял возле тумбочки, а другой, мурлыча под нос песню, шваброй мыл полы.

— Солдат! — тихо позвала она.

Прекратив мыть полы, солдат посмотрел в ее сторону. Она махнула ему рукой, чтобы он подошел.

— У тебя котелок есть? — спросила она.

— Так точно! — ответил он.

Наташе от такого ответа стало смешно.

— Ты лейтенанта Русина знаешь?

— Это молодой лейтенант, который вчера прибыл?

— Да, — ответила она. — Где он сейчас?

— На полевых занятиях.

— Бери свой котелок и сходи в столовую. Принеси что-нибудь поесть. Понял?

— Так точно! — широко улыбаясь, ответил тот и побежал в сторону дневального.

— «Так точно!» — закрывая дверь, передразнила она.

Минут через двадцать в дверь постучали. Это был солдат. Он принес полный котелок каши, хлеб и кружку дымящегося чая. Положив все на табуретку, выпрямился.

— Разрешите идти?

— Я тебе что, офицер? — усмехнулась Наташа.

В обед забежал Володя. Гимнастерка от пота была мокрой. В руках он держал сверток. Чмокнув жену в щеку, он развернул сверток. Там лежала еда. Пообедав на скорую руку, он снова чмокнув ее в щеку и выскочил из класса. Вернулся он поздно вечером. Наклонился над ней. Она сделала вид, что спит. Чуть приоткрыв глаза, увидела, что он сидел возле сына. Наутро повторилась та же история: он ушел рано.

Постепенно, день за днем, в ней накапливалась обида на то, что ее с ребенком заставили жить в таких условиях. Она взяла сына и вышла из казармы. Мимо проходил капитан. Она спросила у него, как найти командира части.

В кабинете командира части, куда она вошла, было много офицеров. Они о чем-то оживленно разговаривали. Увидев молодую женщину, все замолчали.

— Вы ко мне? — спросил крупного телосложения, довольно молодой на вид полковник.

— Раз я сюда вошла, значит к вам. Вы могли бы и так догадаться…

Офицерам столь оригинальное начало показалось неслыханной дерзостью.

— Я жена лейтенанта Русина, я пришла к вам…

— Уважаемая, — прервал ее полковник, — у меня совещание. Минут через двадцать я вас приму.

— У меня грудной ребенок на руках, и мои заботы более важны, чем ваше совещание. Я прошу вас выслушать меня. Вчера…

— Я же сказал вам, — раздраженно произнес полковник, — у меня совещание. Прошу выйти.

— Ваша должность и ваши звезды не дают вам права так бесцеремонно прерывать женщину. И неприлично, когда женщина стоит, а мужчины сидят.

Это была ошеломляющая дерзость, — так разговаривать с командиром. Но полковник встал. Все с напряжением ждали, что будет дальше. А Наташа спокойно смотрела на него. Полковник не выдержал ее взгляда. То ли ее красота, то ли необычная смелость, с которой он впервые в жизни столкнулся, заставили его отступить.

— Вы правы. Прошу прощения. Товарищи офицеры, перерыв.

Минут через десять она вышла. На нее смотрели все офицеры. Она, усмехаясь, прошла мимо них. Вечером пришел Володя. Лицо у него было хмурое.

— Наташа, прошу тебя, больше так не делай. Весь полк о нас говорит.

— Чихать я хотела на ваши пересуды. Пусть говорят, что хотят. Это свинство со стороны твоего командира, когда он, зная, что у меня грудной ребенок, дает «добро» жить в казарме и слушать нецензурную брань солдат. Я ему пригрозила, что если завтра он мне не даст комнату, приду к нему в кабинет и там буду жить.

— Ты что, в своем уме? Мне уже комбат замечание сделал за то, что ты к командиру пошла.

— Если бы твой комбат был умным мужиком, он бы этого не сделал… Ты лучше скажи, принес что-нибудь поесть?

Володя, не выдержал ее взгляда, отвернулся.

— Ну и чем я буду питаться, чтобы было молоко? Может, святым духом?

— Прости, — вставая, произнес он. — От этого у меня из головы все вылетело. Я сейчас пойду в солдатскую столовую и что-нибудь достану.

— Не надо, я сама все купила.

На следующий день в пятиэтажном доме, где жили семьи офицеров, им дали однокомнатную квартиру. Квартира была вся разрушена, словно после погрома. Она молча постояла возле двери и повернулась, чтобы уйти, но он ее остановил.

— Ты куда?

— Пойду к твоему комбату, пусть он сам в этом свинарнике живет.

— Наташа, прошу тебя, ради Бога, не позорь меня. Я уже договорился с командиром роты. Он завтра выделит пару солдат, и мы быстро сделаем ремонт.

Через неделю комнату отремонтировали. Гуляя с ребенком, Наташа успела познакомиться с женами офицеров и от них узнала, какие сплетни ходят про нее. Слушая их, в душе она усмехнулась и решила преподнести урок всей местной элите. Она сказала мужу, что неплохо было бы отметить новоселье и заодно начало его офицерской жизни. Не подозревая ни о чем, в знак благодарности он покрыл лицо жены поцелуями. Наташа на полковом автобусе несколько раз съездила в город, накупила продуктов и спиртного.

Как-то она, в очередной раз побывав в городе, с ребенком на руках и большой сумкой с трудом шла по улице. Ее догнала незнакомая молодая женщина и взяла у нее сумку. По дороге познакомились. Женщина была женой офицера той части, где служил Володя, и уже знала Наташу. Та поинтересовалась, откуда она знает ее. Женщина простодушно воскликнула:

— Да о вас вся десантная дивизия говорит! И правильно вы сделали, что так смело разговаривали с командиром. Они только и думают о своей работе, как будто нас не существует. Я вот в дивизии третий год и не работаю. Нет работы, а в город, сама видишь, как далеко ездить, — женщина перешла на «ты». — Живу на зарплату мужа. Раньше, когда мы служили в другой части, у меня была хорошая работа, я ведь консерваторию закончила. Еще годик, и я разучусь вообще играть на пианино.

— Лена, а почему тогда жены офицеров молчат? Почему бы не собраться всем вместе и не высказать все накипевшее?

— Наивная ты, — грустно улыбнулась она. — Ты знаешь, как наши мужья боятся? Ведь они привыкли к дисциплине. Да и командование терпеть не может, когда жена офицера обращается. Думаешь, твоему не попадет, что ты ворвалась в кабинет командира? Еще как попадет!

— Я за него не переживаю. Он не из трусливых.

— Среди наших мужей трусливых нет, дело не в этом. У них совсем другая обстановка. Ты когда-нибудь сходи и посмотри, какие опасные трюки они выделывают на занятиях. Я однажды смотрела, как мой с парашютом прыгал. Почти над самой землей раскрылся парашют. Я от страха чуть не умерла, а спустя несколько дней случайно зашла к нему в подразделение и увидела, как он стоял перед комбатом. Тот орет на него, материт, а он вытянулся в струнку и молчит. Солдат в самоволку ушел, а виноватым оказался он. Младший не имеет здесь права голоса. Ладно, я и так заболталась. Пройдет время, и ты все это испытаешь на себе. Мой служит всего четыре года, а уже дважды переезжали.

Поздно вечером вернулся Володя. Она стала накрывать на стол, но он от еды отказался.

— Ты где-нибудь ел?

— Нет, просто аппетита нет, — устало ответил он.

— Неприятности на работе?

— Со взводом у меня контакта не получается. Что-то не выходит…

Сын проснулся и стал плакать. Наташа взяла его на руки и, качая, запела колыбельную. Сын заснул, она положила его в кроватку. Володя тоже заснул. Она, сидя рядом, смотрела на него. «Ну почему, почему я тебя не люблю? Почему?», — грустно в мыслях произнесла она, и перед ней возник образ Николая. Снова ощутила вкус его поцелуя. Она легла рядом с мужем и предалась воспоминаниям. Среди ночи проснулась и увидела, что Володя не спит. Заложив руки за голову, он лежал и о чем-то думал.

— Ты о чем думаешь? — спросила она.

— О взводе, — поворачиваясь к ней, ответил он. — У меня с ребятами что-то не получается. Они…

— О Господи! — Она повернулась на другой бок, к нему спиной. — Да пропади пропадом твой взвод! Я спать хочу, и, пожалуйста, больше о своих ребятах мне по ночам не напоминай. Мне и без них тошно. Ты помешался на своей работе. Ты забыл, что у тебя есть сын, о себе я вообще молчу. Ты опять рано утром побежишь на работу и вернешься часов в десять — одиннадцать. А я одна. Тебя это не заботит. Ну и жизнь ты мне приготовил!

— Наташа, милая, но это пока, на первое время, а потом…

— Никакого «потом» не будет, — оборвала она. — Я от жен офицеров уже наслышалась про это «потом»… Ладно, давай помолчим, я спать хочу.

Утром он тихо встал, выпил холодный чай, поцеловал жену в щеку, постоял возле сына, глядя на него, улыбнулся и, осторожно ступая, вышел. Еще не было шести, но он быстро зашагал в направлении казармы. Взвод его находился на втором этаже. Он прошел мимо дремавшего дневального, сел в углу помещения. Ему хотелось посмотреть, как его десантники встают на подъеме. Время было без пяти минут шесть, а замкомвзвода, старший сержант Хамаев, который по уставу должен был подняться за десять минут до подъема, мирно спал. Когда дневальный громко крикнул «Подъем!», десантники вскочили и стали одеваться. Хамаев же только приподнял голову со своей койки.

— Кто опоздает в строй, ноги переломаю! — крикнул он. — Горин, веди взвод на зарядку! — а сам укрылся с головой одеялом.

Он не видел, что буквально в нескольких шагах от него сидел взводный. Когда взвод выбежал из казармы, лейтенант Русин подошел к его койке и откинул одеяло. Хамаев зло блеснул глазами, но, увидев взводного, нехотя встал.

— Хамаев, устав касается и тебя. Я надеюсь, что больше этого не повторится.

Лейтенант вышел и не слышал, как вслед ему Хамаев сквозь зубы процедил матерные слова. После завтрака, как обычно, начинались занятия по боевой подготовке. Во время следования на занятия Русин увидел у одного десантника синяк под глазом.

— Кто тебя ударил? — спросил он.

— Товарищ лейтенант, я споткнулся и ударился о лестничный пролет, — пряча взгляд от лейтенанта, объяснил солдат.

— Ты эту сказку прибереги для дурачков. Понял? После занятия скажешь мне, кто тебя ударил.

Взвод он привел к вышке, где предстояло отработать тактику прыжка с вышки-тренажера. Был сильный ветер, и начальник парашютного городка, старшина Суздалев, не разрешил прыгать с вышки. Лейтенант Русин стал настаивать, что взвод обязан прыгать, но старшина не разрешил.

— Товарищ лейтенант, у меня инструкция. Я не имею права при таком ветре разрешать прыжки.

— Старшина, а если завтра война? Опять сорок первый?

— Товарищ лейтенант, у меня инструкция, я не имею права разрешать прыгать. А если кто-нибудь разобьется? Кто будет отвечать? Я в тюрьму не хочу! У меня трое детей.

Лейтенант видел, как взвод молча наблюдал за ними. Он уже почти согласился со старшиной, но увидев ехидную усмешку на лице замкомвзвода, передумал и решил сам совершить первый прыжок. Взвод с напряжением наблюдал за своим командиром. Ветер был порывистый. Но отступать было поздно, и он прыгнул. Приземлился он мастерски.

— Гвардия моя, вперед! — весело крикнул он.

— Товарищ лейтенант! Я запрещаю прыгать, — подбежав к нему, крикнул старшина. — Я командиру доложу!

— Твое дело, — не обращая внимания на него, отозвался Володя.

Каждый солдат благополучно сделал по нескольку прыжков. Русин повел взвод на полосу препятствий. И там он первым показал, как надо преодолевать полосу. Потом на площадке отработали приемы рукопашного боя. Под конец занятия десантники полезли по «крокодилу» — многоярусной лестнице длиной метров двадцать. После занятий Русин подвел их итоги и повел взвод в казарму.

Сидя в канцелярии, он задумался. На душе было тоскливо. По глазам десантников он видел, что они занимаются без особого энтузиазма. Ни разу он не увидел на их лицах улыбки. Было такое ощущение, что их что-то угнетало. Но больше всего ему было обидно, что взвод его встретил безразлично.

В канцелярию заглянул командир взвода старший лейтенант Костин.

— Ты что такой кислый?

— Понимаешь, у меня что-то со взводом не клеится.

— И не будет клеиться! И знаешь почему?

Русин вопросительно смотрел на него.

— Ты обратил внимание на своего замкомвзвода. Он гнилой. Взвод его ненавидит. Дисциплина во взводе держится за счет его кулаков. Видел, какой он бугай?

— Я тоже обратил на это внимание. Тогда его надо снять!

— Ты его не снимешь. Твой предшественник тоже пытался его убрать, но ничего не вышло. Хамаев любимчик комбата.

— Посмотрим.

Минут через пять его вызвали к командиру батальона Жирову. Русин вошел в кабинет, представился и молча вытянулся перед подполковником. Комбат какое-то время, словно изучая молодого лейтенанта, молча смотрел на него. Потом спросил:

— Почему вы, лейтенант, в нарушение инструкции, при таком порывистом ветре совершали прыжки с вышки-тренажера?

— Товарищ подполковник, взвод совершил по нескольку прыжков и без происшествий. Десантник должен быть обучен совершать прыжки при любых погодных условиях.

— Лейтенант, ты что, решил мне лекцию читать? — грубо произнес Жиров.

— Никак нет, товарищ подполковник.

— На первое время за нарушение инструкции объявляю замечание. Иди. В следующий раз «рябчик» получишь.

Вышел от нею Володя в удрученном состоянии. В казарме он столкнулся с десантником, у которого под глазом был синяк. Он завел его в канцелярию.

— Так кто тебя ударил?

— Товарищ лейтенант, — стараясь не смотреть на него, тихо произнес тот, — никто меня не бил. Я сам упал.

— Вот что, солдат. Ты эту сказку кому-нибудь другому расскажешь. Так кто тебя ударил?

— Никто, товарищ лейтенант.

Русин знал, что солдат ни за что не назовет фамилию. Среди солдат это считалось «западло». И он решил применить старую солдатскую хитрость.

— Ладно, фамилию можешь не называть. Только честно, как мужчина мужчине. Сдачи дал?

Солдат молчал. Русин по его глазам понял, что его просто ударили. И что сделал это не рядовой, а сержант. А солдат в редких случаях поднимал руку на сержанта, чтобы дать ему сдачи.

— Хочешь, я скажу, кто тебя ударил?

Солдат вопросительно посмотрел на командира.

— Тебя ударил замкомвзвода Хамаев. И если я не прав, то поклянись именем матери. Только прежде чем ляпнуть языком, представь, что мать рядом, и ты из-за своей трусости готов опорочить самого дорогого человека на земле. А дороже матери ничего нет. Ну, что скажешь?

Солдат, опустив голову, молчал.

— Можешь идти. Но не будь безмозглым рабом, когда тебе в лицо плюют.

После беседы с солдатом Русин пристальнее стал наблюдать за работой своего замкомвзвода. Хамаев природой был наделен огромной физической силой. Про него рассказывали, что солдатское одеяло скручивал и двумя руками рвал пополам. Взвод боялся его. Любая его команда солдатами выполнялась безропотно и быстро. Из бесед с солдатами Русин уже знал, что дисциплина во взводе держалась на его пудовых кулаках. Русин написал рапорт, чтобы Хамаева освободили от занимаемой должности. Командир роты был в отпуске, и рапорт попал к командиру батальона. Комбат вызвал его на беседу. Русин шел к нему, а в душе еще был неприятный осадок от прошлой беседы.

Подполковник, молча слушая лейтенанта, ехидно улыбался. Русин привел примеры издевательства Хамаева над солдатами, особенно молодыми.

— Значит ты, лейтенант, настаиваешь, чтобы я лучшего замкомвзвода полка освободил от должности?

— Так точно, товарищ подполковник. Он не имеет морального права командовать взводом. Солдаты его не любят. Дисциплина во взводе держится за счет его кулаков. Я…

— Хватит, — оборвал подполковник. — А теперь ты меня послушай, запомни и заруби себе на носу: я скорее тебя сниму с должности, но не его. Взвод этот самый лучший в батальоне, в полку. И это благодаря ему. Уйдет он, и ты, лейтенант, со своим педагогическим подходом развалишь взвод. И еще запомни: здесь не детский сад, а крылатая гвардия. И мы должны из этих парней сделать настоящих профессионалов своего дела, чтобы они умели драться с врагом.

— Товарищ подполковник, я не отрицаю, что Хамаев как замкомвзвода успешно справляется со своими обязанностями. Но он ненавидит своих подчиненных. Он морально убивает коллектив. Взвод его не любит.

— Лейтенант! Здесь не детсад, чтобы о любви говорить. И меня поражает то, что не успел ты начать работать, а уже артачишься. То не нравится, это не нравится… Смотри, не споткнись. Я был свидетелем, когда твоя жена бесцеремонно ворвалась к командиру полка и…

— Товарищ подполковник, речь идет не о моей жене, а о Хамаеве.

— Попрошу, лейтенант, когда я говорю, не перебивать меня! Или ты устав забыл?

— Если по уставу, товарищ подполковник, тогда прошу вас не тыкать.

Подполковник, не ожидавший такой дерзости, даже привстал и некоторое время молча смотрел на лейтенанта. Лицо его побагровело. Сузив глаза, он в упор смотрел в глаза лейтенанту. Шла молчаливая схватка. Русин спокойно, чуть улыбаясь глазами, смотрел на него. Первым не выдержал подполковник.

— Ну что ж, товарищ лейтенант, я надеюсь, что это не последняя моя беседа с вами. Мы еще поговорим. Идите.

— Товарищ подполковник, так как насчет Хамаева?

— Хамаев будет работать в своей должности, — резко ответил подполковник.

На следующий день, когда Русин пришел во взвод, замкомвзвода Хамаев, ехидно улыбаясь, вразвалку подошел к нему и, здороваясь, протянул руку. По его глазам Русин догадался, что он знает про рапорт и решение комбата.

— Товарищ сержант, прежде чем протягивать руку, вы обязаны мне доложить о состоянии дел во взводе за прошедшие сутки, это во-первых, а во-вторых, младший старшему первым руку не подает, это право предоставлено только женщинам. Я надеюсь, вы к этой категории не относитесь? И последнее, чтобы между нами недоразумений не было. Я написал рапорт о снятии вас с занимаемой должности, но комбат вас защитил. Так вот, запомните, старший сержант: если еще раз хоть пальцем тронете солдат, дело будете иметь со мной.

Русин увидел, как налились злобой глаза Хамаева. Скулы его задвигались. Лейтенант понял, что может произойти непоправимое.

— Не смотрите на меня такими глазами. Не забывайте, что я ваш командир. А сейчас стройте взвод и ведите в ленинскую комнату на политинформацию.

Русин, не обращая больше на него внимания, направился в канцелярию. Он не видел, с какой ненавистью смотрел ему в спину Хамаев. После завтрака Русин повел взвод на занятия. После полосы препятствий взвод стал отрабатывать групповые приемы по рукопашному бою. Показывая очередной прием самозащиты от удара противника ножом, Русин услышал насмешливый голос Хамаева.

— А если по-настоящему?

Лейтенант выпрямился и вопросительно посмотрел на него.

— Не понял.

— Вы нас тренируете деревянными ножами, а ведь противник на меня пойдет не с деревянным.

Русин догадался, что он ищет повод. Взвод молча смотрел на них.

— Ну что ж, товарищ старший сержант, давайте потренируемся по-настоящему. Достаньте штык-нож. Вы противник. А я буду обороняться. Действуйте.

По лицу Хамаева пробежала тонкая усмешка. Нарочито медленно из ножен он вытащил штык-нож и принял стойку для нападения.

— А может, передумаете? — ухмыляясь, спросил он. — Ведь я могу вас поранить, и за это мне придется отвечать. Может, мне все-таки деревянным?

— Если вы трус, то можете и деревянным. А отвечать не придется, не переживайте, ваш нож цели не достигнет.

Глаза Хамаева сузились. Пружинисто шагая, он медленно, как пантера, стал приближаться. Русин, внимательно следя за его движениями, спокойно стоял на месте. Неожиданно несколько десантников подскочили к лейтенанту и встали рядом. Хамаев выпрямился. Он удивленно посмотрел на десантников, настроенных против него. Чего-чего, а этого он не ожидал. В его глазах появилась растерянность. Русин понял его состояние.

— А ну, моя гвардия, отойдите! Действительно, Хамаев прав. Нам надо учиться драться так, как будто деремся с настоящим противником. Хамаев, приступайте. Покажите своим подчиненным, на что вы способны.

Десантники молча отошли в сторону. Хамаев проводил их злым взглядом и, крепко сжав нож, кинулся на лейтенанта. Издав странный звук, лейтенант высоко взметнулся вверх и, разворачиваясь на 180 градусов, ногой нанес удар по лицу Хамаева. Тот, роняя нож, полетел на землю. Не дав ему опомниться, лейтенант, как кошка, прыгнул на него и применил удушающий прием. Хамаев захрипел. Десантники, разинув рты, не веря своим глазам, смотрели на своего командира. Они впервые видели такой прием самозащиты от ножа. А Хамаев хрипел.

— Мой тебе совет, — придавливая его еще сильнее, прошептал лейтенант, — пиши по-хорошему рапорт на перевод в другое подразделение. Понял?

— Да, — глотая воздух, прохрипел Хамаев.

Через два дня, к великой радости взвода, по просьбе самого Хамаева его перевели в другое подразделение. Десантники словно ожили. Не скрывая своих чувств, взвод влюбленно смотрел на своего командира.

Когда Хамаева убрали из взвода, а вместо него назначили другого сержанта, Русин, вернувшись домой, улыбаясь с порога, обнял жену и, приподняв, закружил в вальсе.

— Не шуми, ребенка разбудишь, я и так с трудом его уложила, — недовольным голосом произнесла она. — Что за причина так радоваться?

— Наташа, милая. Ты понимаешь, наконец взвод меня признал. Если бы ты видела, какие у меня орлы!

— О Господи! Как ты мне надоел со своим взводом! Ты лучше посмотри на время. Уже час ночи, а он с ума сходит со своим взводом.

В выходной день они решили устроить новоселье. Когда стали накрывать на стол, Володя не выдержал:

— Наташа, чересчур уж все броско. Можно было бы поскромнее. Ты что, хочешь им показать, что ты богата?

— Именно это я и собираюсь сделать. Пусть они знают, кто твои родители, кто твой дядя, а когда узнают, что моя мама директор кондитерской фабрики, то от зависти лопнут.

— Ты этого не сделаешь, — хмуро глядя на жену, произнес он.

— Сделаю, еще как сделаю! — зло бросила она. — Ты знаешь, какие сплетни в мой адрес уже по городу ходят?

— Какие сплетни? Впервые от тебя слышу.

— А как ты можешь услышать, если целыми днями со своими солдатами пропадаешь в казарме и на полигоне?

— Наташа, милая, успокойся. Зря ты так. И прошу тебя, никому ни слова, кто у меня дядя. Тебе это трудно понять, но если офицеры и командование узнают, что зам. министра обороны мой родной дядя, то мне будет сложно работать. К черту полетит весь мой труд. Среди офицеров найдутся такие, которые будут завидовать, а когда придет время на повышение, найдутся и такие, которые скажут, что, мол, это благодаря дяде. Ты поняла?

Она посмотрела на его взволнованное лицо.

— Поняла, — под нос себе буркнула она и пошла на кухню.

Там, в духовке переворачивая жареных куриц, про себя произнесла: «Еще как скажу».

Вечером стали подходить приглашенные офицеры с женами. Два молодых офицера еще не были женаты и скромно сели в угол. Наташа, встречая гостей, была поражена: они почти все пришли с цветами и искренне поздравляли ее с новосельем. Постепенно, глядя на их простодушные лица, она стала забывать о главной цели, ради которой затеяла эту вечеринку. Было весело и радостно. Она впервые сидела среди жен офицеров, про которых ходили разные слухи.

В разгар веселья в дверь громко постучали. Все замолкли. Кто-то из офицеров произнес: «Точно сейчас будет тревога. Наверно, комбат узнал, что мы здесь». Когда дверь открыли, то увидали в полной боевой форме десантника.

— Тревога! — тяжело дыша от бега, выпалил он.

На ходу одеваясь, офицеры выскочили на улицу. За столом, притихшие, остались их жены.

— Девчата, ну что вы приуныли? — громко произнесла полнолицая женщина. — Давайте выпьем за них!

Когда под утро вернулись офицеры, то не узнали своих жен. Изрядно выпивши, они горланили песни так, что далеко были слышны их голоса…

Год пролетел незаметно. Подрос сын, и его устроили в садик. Повезло и Наташе. В санчасти освободилось место, и она устроилась на работу. Однажды она сидела в кабинете, когда в дверь раздался стук.

— Войдите, — разрешила она.

Вошел высокий стройный подполковник. Какое-то время он неотрывно смотрел на нее. Наташа улыбнулась и рукой показала на стул.

— Слушаю вас, — прервала молчание она.

— Здравствуйте.

Наташа, улыбаясь, молча кивнула головой.

— Я на занятиях спинные мышцы потянул, уже десять дней прошло, а боль не проходит.

— Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.

Он снял полевую гимнастерку и, по пояс раздетый, лег на кушетку. При виде его мускулистого тела она усмехнулась.

— У вас что ни офицер, то гренадер. Словно екатерининская гвардия.

— Мы же десантники. А как же иначе? — отозвался он.

Она рукой провела по его спине. От прикосновения ее пальцев он вздрогнул.

— У вас удивительно нежные руки, — тихо произнес он.

Она ничего не ответила. Потом порекомендовала ряд процедур. Выходя из кабинета, в дверях он остановился, повернулся к ней. Глаза их встретились.

— Простите, — непонятно для чего произнес он и быстро вышел.

Через неделю утром, войдя к себе в кабинет, Наташа увидела красивый букет роз. «Наверное, кто-то из солдат принес», — подумала она и не придала значения. Но спустя неделю вновь увидела букет свежих цветов. Ей стало интересно, и она спросила у солдата, который дежурил в санчасти, кто принес цветы. Солдат замялся, но не сказал. История повторилась через неделю. Она вновь спросила у дежурного солдата, но тот молчал. Она пристыдила его, и он сказал, что цветы принес подполковник, который предупредил его, чтобы он об этом никому не говорил.

Перед Днем 8 Марта снова были цветы, а когда она выдвинула ящик стола, чтобы взять журнал, то увидела коробку французских духов. Между ними началась молчаливая игра. При встрече с подполковником Жировым она делала вид, что ничего не знает. В свою очередь он тоже виду не подавал. Она ждала, что он первым подойдет, но он и не думал этого делать.

Однажды, в день своего рождения (а родилась она в январе) Наташа на столе увидела свои любимые гвоздики. Их было столько, сколько ей лет. И когда он пришел к ней в кабинет, первой не выдержала она.

— Я прошу вас больше мне таких подарков не делать.

— Это не в моих силах, — тихо произнес он, подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал.

Целовал он ее долго. Она пришла в себя и обессиленно опустилась на стул. Он молча повернулся и вышел.

По полку упорно шли слухи, что лейтенанта Русина хотят перевести в другой полк на повышение. Но неожиданно для многих офицеров, особенно для самого Русина, командир батальона добился, чтобы лейтенанта оставили в его подразделении, а через месяц он стал командиром роты. Работы прибавилось, и Володя целыми днями не выходил из подразделения. Через полгода рота, которой он командовал, на боевых учениях заняла первое место и ему досрочно было присвоено воинское звание. А Наташа жила уже двойной жизнью.

Как-то поздно вечером Русин сидел в своем кабинете и писал конспекты. К нему заглянул дежурный по полку, его однокашник по училищу Савельев.

— Как ты так быстро здесь очутился? — удивленно спросил он.

— А я и не выходил, — улыбаясь, отозвался Русин.

— Ну да! — не поверил Савельев. — Я что, слепой? Я за углом твоего дома тебя в обнимку с твоей женой видел. А ты мне сказки рассказываешь.

— Юра, — рассмеялся Русин, — тебе показалось. Я действительно никуда не уходил. Да и Наташа буквально полчаса тому назад позвонила, поинтересовалась, когда я приду.

— И что ты ей ответил?

— Сказал, что приду поздно.

— Володя, иди домой.

Тот пристально посмотрел на товарища. Юрий, не выдержав его взгляда, отвернулся.

— Не может быть, — тихо произнес Русин.

Лицо его побледнело. Он почувствовал, как тело стало ватным.

— Только не это, — вставая, прошептал он.

Не помня себя, он бежал домой, всю дорогу повторяя: «Только не это, только не это». Он постучал в дверь. Наташа не отзывалась. Достал ключ и стал открывать дверь. Но ключ предательски не хотел входить в замок, пальцы дрожали.

В комнате Наташи не было. В детской кроватке мирно спал сын. Не помня себя, Володя выскочил на улицу. Он обежал почти весь городок, ее нигде не было. Тогда он остановился и что есть силы закричал:

— На-та-ша!..

Крик его был настолько мощным и отчаянным, что городок проснулся. Во многих окнах зажглись огни и высунулись любопытные головы.

Она стояла в объятиях Жирова, когда до нее донесся этот крик. Она вздрогнула, оттолкнула его и сломя голову понеслась домой. Заскочив домой, схватила ведро с мусором, выбросила мусор за балкон, ведро поставила посреди кухни, быстро сбросила одежду и прыгнула на кровать. Сердце бешено колотилось. Она со страхом ждала. Когда дверь открылась, делая вид, что спит, чуть приоткрыла веки, посмотрела на мужа. Она никогда не видела его лицо таким. Оно было словно вылеплено из воска.

Он подошел к ней и опустился рядом.

— Наташа, где ты была?

Открыла глаза, она «сонно» посмотрела на него.

— Ты что такой бледный? — приподнимаясь с постели, спросила она. — Что-нибудь случилось?

— Я приходил домой, а тебя не было.

— Я мусор выносила, — зевая, ответила она. — Ты ужинать будешь?

— Нет, — вставая, вяло ответил он.

Он направился в ванную, в темноте споткнулся о ведро из-под мусора. При виде ведра он немного успокоился. А когда лег, она стала так целовать его, что он и вовсе успокоился. Потом не выдержал и сталрассказывать, как он искал ее.

— Ты что, с ума сошел? — возмутилась она. — Не дай Бог, узнают твой голос, от стыда хоть на край света убегай.

Он давно спал, а она не могла прийти в себя. «Надо быть поосторожнее», — засыпая, подумала она.

Утром на работе меж офицеров шли разговоры, что кто-то пьяный орал в городке. На служебном совещании командир полка об этом тоже сказал: мол, отдельные офицеры ведут себя недостойно, напиваются до чертиков и орут в городке как резаные, тем самым позоря честь офицера-десантника. Лишь два офицера знали, что это был на самом деле за крик…

В конце учебного года их десантный полк принимал участие в боевых учениях округа. Более двух недель рота старшего лейтенанта Русина находилась в резерве командования. До конца учения оставалась неделя, как неожиданно заболел командир батальона Жиров. Ему порекомендовали ложиться в военный госпиталь, но он попросил у командования округа, чтобы ему разрешили вернуться домой и лечиться в своей санчасти.

За несколько дней до окончания учений командование поставило задачу перед ротой старшего лейтенанта Русина: ночью совершить прыжок и овладеть командным пунктом условного противника. Но перед вылетом начался шквальный ветер с дождем, и операцию командование решило отложить. Когда об этом узнал Русин, он пошел к командиру полка и убедил его, что его десантники обучены прыжкам в любых условиях. Командир полка, в свою очередь, вышел на командира дивизии. Генерал долго не соглашался, но в конце концов дал «добро». В ходе учения дивизия не справлялась с поставленной задачей, и сейчас все зависело от роты Русина.

«Противник» не ожидал, что в таких условиях соседи могут предпринять что-либо, и уже спокойно предварительно подводил итоги. Рота Русина десантировалась за десятки километров от командного пункта «противника», чтобы тот не перехватил шум самолета. Когда десантники приземлились, Русин условленным сигналом объявил сбор. К месту сбора не прибыли три десантника. Время поджимало, и Русин оставил двух десантников, чтобы они занялись поисками пропавших, а сам во главе роты растворился в темноте. Холодный шквальный ветер бил в лицо. Но зато их появление на командном пункте «противника» было неожиданным и ошеломляющим. Генерал, который мирно дремал на кушетке, когда его осторожно разбудил старший лейтенант, вставая и покачивая головой, удивленно произнес:

— Не могу понять, как ваше командование пошло на такой риск, что разрешило прыгать в таких условиях. Мы же внимательно следили за вашей ротой!

В ответ Русин, улыбаясь, молча показал генералу на полевой аппарат, чтобы он доложил руководителю учений, что взят в плен.

При подведении итогов войсковых учений руководитель учений, генерал-полковник Соколов особо отметил роту старшего лейтенанта Русина, и тут же порекомендовал командиру полка представить старшего лейтенанта к награждению орденом Красной Звезды.

Володя рвался домой, мысленно представляя, как Наташа обрадуется, когда узнает, что его представили к ордену. Когда рота прибыла в подразделение, закончив все дела, Русин пошел в санчасть. Время было послеобеденное, и жена должна была быть на работе. В санчасти у дежурной медсестры он спросил, где Наталья Дмитриевна. Медсестра сказала, что она в палате, где лежит подполковник Жиров. Он подошел к двери палаты, улыбаясь, осторожно стал открывать. Но от увиденного замер. Наташа сидела рядом с Жировым, держала его за руку, а свободной нежно гладила его но груди.

Первым его увидел Жиров и сразу убрал руку. Наташа повернулась. Он увидел в глазах жены страх. Лицо у нее покраснело. Жиров был в замешательстве недолго. Натренированный ко всем неожиданностям мозг моментально среагировал.

— А вот и ты, легок на помине. Надо же, а я только что с Натальей Дмитриевной поспорил, что ты к вечеру будешь дома… Наталья Дмитриевна, с вас шампанское.

Она тоже быстро пришла в себя, вскочила, подбежала к мужу и поцеловала в щеку.

— Ты давно приехал?

— Нет, — чужим голосом ответил он. — Ты когда домой пойдешь?

— Я свои дела все сделала. Сейчас пойдем. Юрий Борисович, — она повернулась к Жирову, — думаю, что через пару дней вас можно выписать.

— Спасибо, Наталья Дмитриевна, только с вас шампанское.

В ответ она улыбнулась, взяла мужа под руку и вышла из палаты.

— Расскажи, как прошли учения? По городку слух прошел, что ты там отличился, — прижимаясь к нему и заглядывая в глаза, щебетала она.

— Да так, — вяло ответил он.

По дороге они зашли в детсадик, забрали сына. Сын, увидев отца, раскинув руки в стороны, побежал к нему.

— Вот это ты вырос! — подбрасывая сына вверх, восхищенно произнес он и стал его целовать.

— Папа, а ты мне подарок привез?

— Конечно, привез! — опуская его на землю, ответил он и полез в полевую сумку. — На, держи. — Он протянул ему шоколадную плитку и потрепал по голове.

Ночью, как никогда, она ласкала его. Хотела развеять его подозрения. Он долго не мог заснуть. Заложив руки под голову, смотрел в потолок, а перед глазами была картина, которую он увидел в палате. Он пытался отогнать это видение, но не мог. Словно клещ, в душу медленно стала засасываться боль. Под утро он окончательно убедил себя, что между его женой и подполковником что-то было. С каждым днем возникшее подозрение крепло. Не радовал и орден Красной Звезды, которым его наградили. Наташа хотела это событие отметить, но он категорически отказался.

Однажды он сидел в кабинете и дописывал конспекты, когда раздался телефонный звонок, Это была жена. Она спрашивала, когда он придет домой. Он сказал, что через час. Положив трубку, стал вновь писать, но резко вскочил и выбежал из кабинета. Не добежав до дома, встал в тени дерева и стал наблюдать за своим подъездом. Ему показалось, что неспроста был этот телефонный звонок. Он ждал, но проходили минуты, а она не появлялась. «Может, пока я бежал, она ушла?» — спрашивал он себя. Постояв с час, он пошел домой. Когда Наташа открыла дверь, он неожиданно схватил ее в объятия и стал неудержимо целовать.

— Что с тобой? — удивилась она.

Он собрался сказать ей о своих подозрениях, но передумал. На несколько дней душевная боль отпустила Володю, но потом вновь напомнила о себе. Он сидел в кабинете, когда к нему зашел подполковник Жиров. Русин встал, принял строевую стойку.

— Пошли домой. Уже поздно.

— Я еще с часик поработаю, товарищ подполковник. Надо конспекты дописать.

— Ну будь здоров, я пошел.

Когда он вышел, Русин сел и хмуро посмотрел на конспект. Перед ним вновь возникла картина в больничной палате. Душа его застонала. Он ненавидел подполковника. Сердцем чувствовал, что между ним и его женой какая-то связь есть. Он выглянул из кабинета и позвал свободного дневального.

— Садись, — произнес он. — Если позвонит телефон и спросят про меня, скажешь, что я в ленкомнате беседую с сержантом. Понял?

— Так точно, — вскакивая, ответил солдат.

— Сиди, — буркнул Русин и стал писать конспект.

Солдат удивленно посмотрел на командира. Думал, что он уйдет в ленкомнату, но тот не уходил. Минут через десять зазвонил телефон. Русин вздрогнул и посмотрел на солдата. А солдат смотрел на командира.

— Возьми трубку и говори то, что я тебе сказал.

— Рядовой Коростылев, — кому-то в трубку ответил солдат. — Он в ленкомнате, беседует с сержантом.

Солдат положил трубку и вопросительно посмотрел на командира.

— Кто спрашивал?

— По голосу, кажется, командир батальона.

Солдат не заметил, как командир вздрогнул.

— Если еще раз позвонят, так же ответишь, — выходя из кабинета, на ходу бросил он.

Наташа, уложив сына спать, полулежа на диване, читала книгу. Когда зазвонил телефон, она недовольно оторвалась от книги. Думала, что звонит муж, и ей было лень вставать. Но телефон настойчиво продолжал звонить. Она встала, взяла трубку.

— Наташа, милая, это я. Я хочу тебя видеть.

— Вы с ума сошли? С минуту на минуту он придет.

— Я только что звонил в роту, он в ленкомнате с сержантом. Я прошу тебя, Наташа, милая. Я соскучился. Я только на тебя взгляну и сразу же уйду.

— Вы откуда звоните?

— Из дома.

— А жена не приехала?

— Нет, она в воскресенье приедет… Наташа, ну пожалуйста. Я умоляю тебя. Я должен тебя увидеть. Я не могу без тебя!

Она колебалась. Но уже один его голос притягивал к себе…

— Хорошо, но только на минуту.

Она услышала, как хлопнули входные двери в подъезде, накинула на себя халат и, осторожно ступая, чтобы не разбудить сына, вышла. Он жил в соседнем подъезде. Спускаясь вниз, она увидела его в спортивном костюме. Он стремительно подскочил к ней и стал безумно целовать ее губы. Она почувствовала, как его тело от желания задрожало.

— Не надо, — вырываясь из его объятий, прошептала Наташа и тут же увидела, как открылась дверь в подъезд.

Она вскрикнула и, не оглядываясь, бросилась вверх. Жиров, увидев Русина, опешил. А тот приближался к нему с горящими глазами.

— Товарищ старший лейтенант, ты не посмеешь! Не забывай, что я твой командир, Под трибунал пойдешь!

— Сейчас ты для меня не командир, а враг, — прохрипел Володя и кинулся на него.

Драка была жестокой. Русин яростно нападал, а подполковник, применяя накопленный опыт самообороны, еле защищался. В какое-то мгновение, когда их глаза встретились, Жиров понял, что Русин от ненависти потерял контроль над собой. Этого было достаточно подполковнику, которому в полку в рукопашном бою не было равных, чтобы нанести коварный удар в пах. Русин, полусогнувшись, отскочил к стене. Он пытался ртом схватить глоток спасательного воздуха.

— Ну что, старлей, может, достаточно?

Русин вспомнил слова своего учителя: «Ван, тот, кто в бою теряет рассудок, тот проигрывает». Он выпрямился.

— Нет, подполковник, недостаточно, — хрипло произнес он и, разводя руки по сторонам, приняв позу, которую никогда не видел подполковник, издав странный крик, взметнулся вверх…

Наташа вбежала в комнату и с ужасом прошептала: «Боже мой, Боже мой, что я наделала?» Прислушалась. В подъезде раздавались глухие удары. Она со страхом ждала появления мужа. Внезапно в подъезде стало очень тихо. Не помня себя, она выбежала и помчалась по лестнице вниз. Внизу Володя, поджав под себя Жирова, душил его. Она попыталась оторвать мужа от подполковника.

— Володя, ты же его задушишь! Отпусти! Ты слышишь?

Но он, не обращая внимания на ее крик и слезы, продолжал душить. Жиров хрипел. Глаза его уже вылезали из орбит, изо рта появилась пена. Когда тело «врага» обмякло, Володя отбросил его от себя, поднялся и направился вверх.

Она кинулась к Жирову и стала делать искусственное дыхание. Приходил он в себя медленно, и когда глубоко втянул воздух, открыл глаза, она схватила его голову и глухо зарыдала. Он медленно встал и тупо уставился на нее.

— Юра, — тихо произнесла она и прижалась к нему.

— Отстань! — он грубо оттолкнул ее от себя, выплюнул поломанный зуб и ушел.

Она стояла и не могла поверить, что он мог быть таким. Выскочила на улицу. Догнав его, схватила за локоть.

— Юра, прошу тебя, выслушай меня!

— Я же сказал тебе: отстань! — вырывая руку, зло произнес он и вошел в свой подъезд.

Она стояла в растерянности и не знала, что делать. Человек, в любовь которого она верила, грубо оттолкнул ее. Она не могла этому поверить. Потом пришла в себя и отрешенно медленно побрела домой. Но возле двери остановилась и опустилась на цементный пол. Она не заметила, как дверь открылась. Он поднял ее на руки и занес в дом. Положил на диван, опустился рядом. Она отрешенно смотрела на него.

— Я люблю тебя, — тихо произнес Володя. — Ты ни в чем не виновата. Я ухожу. Я убил его, я и должен отвечать. Только об одном я прошу тебя: не бросай сына.

— Он жив, — прошептала она и громко зарыдала.

Володя не поверил ее словам, вышел. Внизу никого не было. Его охватила ярость оттого, что этот подонок жив. Он направился к нему домой. Наташа поняла это.

— Володя!.. — раздался сзади ее отчаянный крик.

Он повернулся. С ребенком на руках она подбежала к нему.

— Ради сына, я умоляю тебя, не делай этого!

Она взяла его за руку и повела домой. Свидетели этой семейной драмы из окон и с балконов молча смотрели на них…

Проходили дни, подполковник Жиров на работе не появлялся. Потом стало известно, что его переводят служить в Москву. Там, в генеральном штабе, работал его отец. О ночной драме в городке никто языком не трепал, но каждый в душе был на стороне Русина. А у него, несмотря на то, что Жиров давно уехал, душевная боль не утихала. Обида, что его жена предпочла другого, душила. Несколько месяцев он не притрагивался к жене. Однажды проснулся среди ночи и услышал, что она плачет. Сердце оттаяло, он обнял ее.

Время излечивает раны. Постепенно с годами боль стала утихать. Русин уже был начальником штаба батальона. Работы было непочатый край. Сын пошел в первый класс. Наташа делала все, чтобы Володя забыл про ее измену.

Как-то Русин в субботний день был ответственным по батальону и вместе с личным составом пошел в клуб смотреть художественный фильм. В титрах на экране промелькнула знакомая фамилия однокашника по училищу Стрельникова. «Однофамилец», — подумал он. Но когда на экране увидел Николая, сразу узнал. Да, ошибки быть не могло, это был он. Дома он рассказал жене про фильм, в котором снялся Николай. Он не заметил, как побледнело ее лицо, когда она спросила:

— Какой Николай?

— Вспомни, ты же с ним постоянно танцевала. Здоровый такой…

— А-а-а… — равнодушно протянула она. — А как же он умудрился в кино попасть?

— Да очень просто: его отец — популярный артист. Наверно он его и заманил к себе. Но я чертовски рад за Николая. Будем в Москве, обязательно разыщем его. Он на «Мосфильме» снимался. А ты завтра сходи посмотри, для семей офицеров и прапорщиков будут показывать.

Муж давно заснул, а она все лежала с открытыми глазами. Нет, она не забыла его и не могла забыть. Она снова, как наяву, ощутила сладость его поцелуя и представила, как он будет поражен, когда они встретятся.

День проходил тягостно медленно. Она с волнением ждала вечера, чтобы увидеть фильм. Когда на экране появился Николай, вздрогнула. С этого момента она стала считать дни до очередного отпуска мужа, чтобы поехать в Москву.

Когда настал июль, командир полка неожиданно отменил начальнику штаба батальона капитану Русину его очередной плановый отпуск и перенес его на декабрь. Наташа, узнав об этом, возмутилась и решила пойти на прием к командиру. Мужу она об этом не сказала.

Командир выслушал ее и, улыбаясь, ответил:

— Наталья Дмитриевна, вашему мужу только что предложена должность командира батальона, и он дал согласие. Поздравляю вас.

Наташа приняла это без воодушевления. Ей нужно было совсем другое. Но внезапно ее осенила идея, и она тут же воспрянула духом. «Поеду без него!» — решила она. Когда об этом сказала мужу, он не возражал, но посоветовал ей ехать в Москву в августе, когда из Америки тоже в отпуск приедут родители. Однако она настояла на своем. Ее уже ничего не удерживало здесь, она рвалась в Москву, только и думала о встрече с Николаем. С того дня, когда муж чуть не убил Юрия, а тот так грубо оттолкнул ее от себя, она возненавидела мужчин и не принимала их ухаживания. Как-то по работе она поехала в город. Закончив свои дела, зашла в магазин, где к ней подошел интересный, элегантно одетый мужчина и попытался в ее адрес отпустить комплимент. Она холодно посмотрела на него и спокойно произнесла: «Молодой человек, ваши комплименты оставьте для жены».

В военном городке никто из офицеров и в мыслях не допускал, чтобы сделать попытку интимного сближения с ней. Одни из уважения к капитану Русину, который пользовался большим авторитетом среди офицеров, другие, зная, как он поступил с бывшим комбатом, старались избегать встречи с ее глазами. А глаза у нее действительно были дьявольские. Ни один мужчина не выдерживал ее взгляда. Он притягивал к себе и возбуждал.

Как-то в разговоре с мужем, когда тот сказал, что настоящий мужчина всегда сохраняет верность своей жене и семье, она в ответ усмехнулась: «Все вы одинаковы и сделаны из одного теста, а имя у вас — кобель». «Ты не права, — попытался вступить в полемику Володя, — мужчины бывают разные». «Это ты так думаешь, — ответила она, — ты просто помешан на своей выдуманной любви, поэтому так и думаешь. А если встретишь женщину, которая обратит на тебя внимание, ты тоже, как миленький, петухом запрыгаешь». Он стал ей возражать, но она в ответ только усмехалась.

Она не понимала его фанатичную любовь. Для нее было бы намного легче, если бы он изменял ей. Но он, безумно влюбленный в нее, и не помышлял об изменах. Она злилась на него за это и не воспринимала такую его любовь. Его сердце томилось. Он, ослепленный своей любовью, не в силах был понять, что нужно ей для счастья. А для счастья ей не хватало своей любви. Она всегда была материально обеспечена и ни в чем не нуждалась. Мать постоянно присылала ей деньги и подарки, не оставляли ее без внимания и родители мужа. И все-таки на сердце было пусто…

После просмотра фильма, увидев Николая, она словно ожила. Володя давно не видел ее такой веселой и жизнерадостной. Однажды даже спросил ее, в чем причина ее веселья. В ответ она только лукаво посмотрела на него.

Одно из величайших достижений природы — это недоступность мысли другого человека. А в мире есть две тайны: звездное небо над нами и нравственный закон в нас. Но любовь не подвластна этому закону, она имеет свой закон.

Наташа много раз пыталась заставить себя полюбить мужа, но сердце не слушалось ее желания. И вот, словно пробудившись, оно рвалось в Москву. До отпуска оставались считанные дни. Но для нее они проходили как никогда медленно.

Наконец, наступил день отъезда, муж повез ее в аэропорт. Он стоял на втором этаже зала ожидания и смотрел, как самолет, набирая скорость, взметнулся вверх. Стало грустно, что ее нет рядом. Но, вспомнив ее улыбку и обещание, что она там долго не задержится, он успокоился.

Наташа в Москву прилетела угром и на такси доехала до дома, где жили родители мужа. По дороге у нее возникло желание поехать прямо на киностудию «Мосфильм», но взглянув на сына, она отогнала от себя эту мысль.

На звонок дверь открыла домработница Ксения Ивановна. Увидев их, радостно охнула. После завтрака Наташа попросила Ксению Ивановну присмотреть за сыном, пока она походит по магазинам. На улице она остановила такси и попросила водителя, чтобы отвез ее на киностудию «Мосфильм», Таксист, оценивающе взглянул на нее, спросил:

— Вы киноактриса?

— Нет, — улыбаясь, ответила она.

— А жаль. Вы очень красивая, из вас получилась бы актриса экстра-класса.

Выйдя из такси, она остановилась у входа на киностудию. У дежурного милиционера спросила, как найти артиста Стрельникова, тот указал рукой на телефонный аппарат и посоветовал позвонить по справочнику. Она нашла фамилию Стрельникова, но инициалы были другие. «Наверное, его отец», — подумала она и решила позвонить. Набрала номер. Через несколько секунд в трубке раздался приятный голос.

— Я вас слушаю.

— Простите, пожалуйста, — волнуясь, произнесла она, — вы не подскажите, как мне найти Николая Стрельникова?

— Позвольте полюбопытствовать, кто им интересуется?

— Наташа, жена его товарища по военному училищу.

— Тогда передаю ему трубку.

— Алло, — услышала она голос Николая.

От волнения она замерла и первое время не могла говорить.

— Я вас слушаю, — вновь раздался голос.

— Коля, это я, Наташа.

— Какая Наташа?

Это ее задело, и она потускневшим голосом упрекнула:

— Быстро же ты забыл. А когда-то стоял перед моими окнами.

— Не может быть! — крикнул он. — Ты откуда звонишь?

— С проходной. — Услышав его изумленный голос, она снова обрела уверенность.

— Наташа, ровно через минуту буду там!

Через несколько минут она увидела его. Он бежал к ней. Обняв, не стесняясь людей, стал целовать.

— Люди кругом, — смущенно произнесла она.

Он повел ее к себе. По дороге она с волнением смотрела на людей. Ей казалось, что все они артисты. И ей не верилось, что она попала в волшебный мир кино. Она увидела знакомого артиста Рыбникова и не поверила своим глазам.

— Коля, — тихо прошептала она, — посмотри вон туда, это же Рыбников.

— Да, это он. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?

— Нет-нет! — прижимаясь к нему, испугалась она.

— Ты с Владимиром приехала?

— Нет, одна.

— Мы сейчас пойдем в кабинет папаши, там и поговорим.

— Неудобно будет, — робко возразила она.

— Ничего, все нормально будет. Мы его на время просто попросим удалиться.

Когда они вошли в кабинет, Наташа увидела худощавого мужчину. Она вначале не узнала его. Вместо красивого артиста, в которого она когда-то была влюблена, она увидела почти старика. Стрельников тоже пристально посмотрел на молодую красивую женщину. Молча поклонился ей, взял ее руку и, продолжая смотреть на нее, поцеловал. Николай, наблюдая за отцом, усмехнулся. Он понял, что Наташа понравилась ему.

— Папа, оставь нас, пожалуйста, нам надо поговорить.

Стрельников-старший молча взял шляпу, на прощание еще раз со значением посмотрел на Наташу, поклонился ей и вышел. Наташу поразило, что Николай так бесцеремонно обращался с отцом. Как только тот вышел, он подошел к ней и стал ее целовать. Потом сел в кресло, закурил.

— Рассказывай, как ты нашла меня?

Наташа в нескольких словах рассказала про фильм, в котором она его увидела. Николай самодовольно улыбнулся.

— Для меня это был пробный персонаж, сейчас я снимаюсь в фильме «Зона особого внимания». Когда его увидишь, то поймешь, ради чего я лучшие четыре года моей молодости подарил военной службе…

— Коля, ты женат?

На его лице появилось непонятное ей выражение. Потом он вздохнул.

— В настоящий момент я холост. А вообще я был женат.

— Ты что, развелся?

— Раз я холост, следовательно, развелся, — усмехаясь, ответил он. — Она не выдержала испытания быть женой артиста. Сама понимаешь, много внимания со стороны публики, цветы, приглашения и… Начались ревность, упреки, слезы, и все это я мужественно переносил, а потом… — он замолчал и, вздыхая, развел руками. — Наташа, как у тебя со временем?

— Я же специально приехала, чтобы тебя увидеть. Значит, его у меня достаточно.

— Ну и прекрасно! Давай нашу беседу продолжим в ресторане. Сейчас посмотрим, когда у меня свободный день.

Из нагрудного кармана он вытащил записную книжку, и мурлыча себе под нос, начал перелистывать ее страницы.

— Так-так, здесь я занят, здесь тоже… В этот день я приглашен… А вот, нашел! В четверг. Тебя устраивает?

Она неопределенно пожала плечами. Пока он перелистывал записную книжку, она, наблюдая за ним, мучительно думала: тот ли это человек, ради которого, рискуя многим, стоило приезжать, чтобы увидеть его? Он словно рисовался перед ней, показывая, какая он важная персона.

— Тогда в четверг ровно в семь вечера я буду ждать тебя у ресторана «Кавказ». Ты знаешь, где он находится?

Она не успела ответить ему, как дверь открылась, и в кабинет вошла молодая девушка. Она вопросительно окинула взглядом Наташу, подошла к Николаю и села ему на колени. Тому стало неловко.

— Я надеюсь, это не новое твое увлечение? — кокетливо спросила девушка и, наклонившись к нему, поцеловала его в губы.

— Да что ты, моя дорогая. Наташа — жена моего друга, с которым я учился в училище. Она зашла на минутку, чтобы повидать меня и передать привет от мужа, — словно оправдываясь, произнес он.

Наташу его слова кольнули, ей стало неприятно, что Николай унижается и оправдывается перед этой накрашенной дурой.

— Я пойду. — Она встала.

— Я тебя провожу. — Он попытался встать.

— Сама дорогу найдет, — ехидно поглядывая на нее, произнесла девушка.

Наташа вышла. Она шла медленно в надежде, что он догонит ее, но его не было. Пройдя немного, она остановилась, посмотрела назад. Обида душила ее. Она почувствовала, что еще немного и заревет. В глазах уже стояли слезы…

К ней подошел артист Пуговкин и, глядя на нее снизу вверх, что-то спросил. Наташа не слышала его вопроса, ей было не до него, она молча направилась к выходу. Пуговкин, удивленно покачивая головой, смотрел ей вслед. А она шла и даже не хотела смотреть на с детства знакомых артистов, которые попадались на пути. Ожившее чувство надежды, с которым она ехала сюда, погасло. Вместо курсанта, о котором она ночами тайно вздыхала и сладость поцелуя которого постоянно ощущала, она увидела совершенно чужого человека.

Дома она твердо решила, что в ресторан не пойдет, но когда подошел четверг, Наташа поняла, что хочет видеть его. Ксении Ивановне она сказала, что ее пригласили в гости.

Она нарочно опоздала к назначенному часу. Хотела увидеть, как он будет нервничать. Но, к ее удивлению, возле ресторана его не было. Она подумала, что он не дождался ее, обиделся и ушел. Однако было всего пять минут восьмого. «Подожду минут пять и уйду», — решила она. Но проходили минуты за минутами, а она не уходила. Ноги словно приросли к асфальту. Она еще не теряла надежды. «Бог ты мой! Что я, дура, здесь делаю? — ругала она себя. — Надо уходить!» Но не могла сдвинуться с места, и когда рядом остановилась машина и из нее показалась его голова, она с облегчением вздохнула и сама пошла к нему навстречу. Когда он прижал ее к себе и поцеловал в губы, она почувствовала алкогольный запах. Взглянув на него, по глазам поняла, что он уже изрядно выпил.

— Коля, — тихо произнесла она, — может, не пойдем в ресторан?

— Пойдем! — беря ее за талию, громко сказал он.

В ресторане мест не было. Николай ее оставил одну, а сам куда-то исчез. Она стояла в стороне и чувствовала на себе посторонние взгляды. Недалеко за столиком сидел симпатичный смуглый мужчина. Глаза их встретились, Наташа слабо улыбнулась ему и отвернулась. Мужчина встал и подошел к ней.

— Прошу вас к моему столику, — вежливо пригласил он.

— Спасибо, я не одна. Сейчас за мной придут.

— Я видел, что вы не одна. Просто неприлично, когда такая изумительно красивая женщина стоит, а…

Он не успел договорить, подошел Николай.

— Пошел вон! — Он грубо оттолкнул мужчину в сторону. — Или хочешь, чтобы я твои кости переломал?

— Вы, молодой человек, меня неправильно поняли, и попрошу не оскорблять.

Наташа увидела, как зло блеснули глаза Николая, взяла его под руку и повела к столику, куда показывал официант.

— Черномазый ублюдок! — не мог успокоиться Николай. — Не успел на минуту отойти, а он тут как тут.

— Коля, прошу тебя, не надо. Он из вежливости подошел ко мне и предложил сесть за его столик, пока тебя не было. Он…

— Нашла кому верить! — грубо оборвал он.

— Коля, я прошу тебя, прекрати, — строго сказала она. — На нас люди смотрят. Стыдно.

— Люди смотрят на нас оттого, что я артист. Поняла?

Она ничего ему не ответила, опустила голову. Возле них остановилась официантка.

— Добрый вечер, — мило улыбнулась она. — Что мы будем пить?

Николай, ухмыляясь, смотрел на полуобнаженную грудь официантки. Та, продолжая улыбаться, с карандашом и блокнотом в руке, ждала.

— Наташа, что ты будешь пить? — наконец спросил он.

Она неопределенно пожала плечами.

— На твой вкус, — поворачиваясь к официантке, произнес он.

— А закуска?

— Тоже на твой вкус, — махнул он рукой.

Когда она ушла, Наташа с беспокойством посмотрела на него. Буквально на глазах он все больше и больше терял контроль над собой.

— Коля, может домой поедем?

— А зачем мы сюда пришли? — глядя на нее мутными глазами, спросил он.

— Коля, но ведь ты… — она замолчала.

— Я не пьян. Не беспокойся. Чтобы я опьянел, надо бочку вина.

Не успела официантка принести спиртное и холодное, как к ним подошли две молодые девушки и, не спрашивая разрешения, сели за столик. Николай широко улыбнулся и, обнимая их, на весь ресторан крикнул.

— А… мои поклонницы!

Наташа молча наблюдала за ним, а он, словно забыв, что она существует, громко смеясь, разговаривал с девушками. Она молча встала и направилась к выходу. На улице остановилась в надежде, что он выйдет за ней, но проходили минуты, а его не было. Она не заметила, как к ней подошел мужчина.

— Я вижу, вы сильно расстроены. Если не возражаете, то позвольте мне вас проводить.

Она хотела послать его к черту, но узнала в нем человека, который в ресторане предложил ей место. Она молча пошла. Рядом с ней шел и незнакомый мужчина. Незаметно они разговорились. Мужчина был из Армении. Сказал, что женат и приехал проведать дочь, которая учится в МГУ. Он проводил ее до дома, пожелал спокойной ночи, остановил попутную машину. Уже садясь в нее, сказал:

— Наталья Дмитриевна, приезжайте с мужем в гости. В Ереване спросите про Мурадяна. Меня все знают. Я директор государственного музея. Обязательно приезжайте. Я вам покажу наш чудесный край!

На прощание он махнул ей рукой. Она смотрела вслед удаляющейся машине. «Странно, — подумала она. — Бывают же на свете такие бескорыстные люди…»

Сын еще не спал. Уложила его, а сама вышла на балкон. Город сверкал в огнях. Внезапно она поняла, что обманулась в своих надеждах. Ей стало жалко саму себя. По щекам потекли слезы — слезы обманутой женщины.

Через несколько дней она полетела домой.

Володя поздно ночью вернулся с работы и от увиденного замер. За празднично накрытым столом сидела Наташа. И улыбаясь, смотрела на него. Он молча подошел к ней, опустился на колени и прижался к ее груди. Она заплакала. Приподняв голову, он с тревогой спросил:

— Что случилось?

— Ничего, — прижимая его голову к груди, ответила она.

Ночью, в его объятиях, ей на какое-то мгновение показалось, что она любит его. Но утром, когда он ушел на работу, поняла, что это самообман. На душе было пусто и тоскливо.

Глава четвертая. СИЛЬНЕЕ ПУЛИ ЕСТЬ ДРУГАЯ БОЛЬ

Русин сидел в кабинете, когда раздался телефонный звонок. В трубке он услышал веселый голос начальника строевой части майора Фролова.

— Владимир Алексеевич, с тебя бутылка!

— Смотря за что, можно и пару бутылок поставить, — смеясь, отозвался он.

— Хорошо, согласен, но только держи язык за зубами, командир сказал, чтобы никто об этом не знал. Тебе досрочно майора присвоили!

— Шутишь?

— Ну ты даешь! — усмехнулся майор. — Ставь бутылку. Я уже новые тебе погоны приготовил. В десять командир собирает всех офицеров.

Русин прислушался к коротким гудкам, потом положил трубку и, широко улыбаясь, расправил плечи. Он мечтал стать майором. Но не ожидал, что так быстро получит это звание. Батальоном он командовал чуть больше года, правда, этого было достаточно, чтобы вывести батальон в передовые: за год в батальоне не было допущено ни одного случая нарушения воинской дисциплины. Блаженно прикрыв глаза, он мысленно представил, как войдет в дом, и Наташа увидит его майором.

В десять командир полка собрал офицеров и вручил новые погоны капитану Русину. Ему не терпелось скорее идти домой, но его долго не отпускали офицеры. По закону он должен был обмыть звезду. Он пригласил к себе всех на завтра, а сам поспешил домой. Дверь открыла Наташа. Она вопросительно посмотрела на его сияющее лицо, молча повернулась и направилась на кухню.

Ему стало смешно, что она не заметила его майорские погоны. Он направился вслед за ней на кухню, сел напротив и, продолжая улыбаться, молча смотрел на нее.

— Ну ладно, что у тебя за радость? — спросила она.

— Наташа, ты что, не видишь?

— Майорские погоны? Так я их увидела, как только ты вошел. Я думала, тебя в Москву переводят.

Его глаза потускнели.

— Поздравляю тебя, — наклоняясь к нему, она поцеловала его в щеку. — Я рада за тебя, но за то, как ты работаешь, тебе и генерала пора присвоить.

Спустя месяц, он написал рапорт по команде, чтобы ему разрешили поступить в академию имени Фрунзе. Когда разрешение дали, он стал готовиться к экзаменам. Времени, как обычно, не хватало, ему приходилось вечерами готовиться дома. Однажды, Наташа проснулась. Мужа рядом не было. Из кухни пробивался свет. Накинув халат на плечи, она пошла к нему. Он сидел за учебниками и так был сосредоточен, что не заметил, как она вошла. Когда она села рядом, он, приподняв голову, посмотрел на жену. Глаза у него были мутные.

— Володя, ты знаешь который час? Ты что, издеваешься над собой?

— Наташа, я многое позабыл. Надо все восстановить в голове. Не дай Бог провалиться на экзамене. Позора не оберешься.

— Вот смотрю я на тебя, ты или помешанный или… — она замолчала, подбирая нужное слово. — Да иметь такого дядю и ночами корпеть над этими несчастными книгами? С ума можно сойти! Племянник замминистра обороны — и думает, поступит он или нет. Анекдот да и только. Вот уже сколько лет живу с тобой и никак не пойму. Ты какой-то фанатик.

Он засмеялся и притянул жену к себе.

— Я хочу, чтобы ты генеральшей стала.

— Не надо мне твоей генеральши, — грустно произнесла она, — не этого надо.

— Я знаю, что тебе надо. Я верю, что придет время, и ты полюбишь меня.

Она грустно улыбнулась, вздохнула и пошла в спальню. Отложив учебник в сторону, он задумался. Ему было больно слышать ее слова. Он любил ее безумной любовью. Где он ни был, в мыслях была только она. Он был в отчаянии, что она не любит его, что любовь свою подарила другому. И все-таки, молча мучаясь и страдая, он не терял надежды, что когда-нибудь услышит от нее слово «ЛЮБЛЮ!».

Летом он поехал в Москву поступать в академию. В академии еще издали увидел высокую фигуру Умара и не поверил своим глазам. Да, ошибки не могло быть. Это был он. Незаметно подошел к нему и тихо произнес:

— Товарищ капитан!

Умар резко повернулся и, открыв рот, смотрел на него. Они долго стояли обнявшись. Мимо них проходил пожилой генерал. Увидев двух гренадеров, остановился и восхищенно посмотрел на них. Потом, покачивая головой, чему-то улыбаясь, генерал направился своей дорогой. Друзьям было что рассказать друг другу, и они отошли в сторонку.

— Как Наташа? — сходу спросил Умар.

— Нормально. У меня сын, а у тебя?

— И у меня джигит растет, — похвастался Умар. — Если бы ты видел его!

Разговаривали они долго, потом поехали к Володе домой. Родители по-прежнему были в Америке. За бутылкой коньяка друзья просидели до самого утра.

Потекли нудные, ничем не примечательные дни. Началась подготовка к экзаменам. Умар нервничал: многие дисциплины давались ему с трудом. Володя помогал. Однажды Умар не выдержал и, отбросив учебник в сторону, отчаянно произнес:

— Володя, ничего в голову не лезет, я провалюсь!

— Ну, если будешь паниковать, то точно провалишься. Не думал, что ты такой трусливый, что-то на тебя не похоже. Ты с парашютом прыгал?

— А какой десантник не прыгал? — удивился Умар.

— С парашютом прыгают настоящие мужчины. Когда летишь вниз, и земля приближается, дух захватывает. И в мыслях страха нет, что парашют может не раскрыться. А ты, еще не сдав ни один экзамен, уже паникуешь. Ты очень хочешь в академию?

— В моем роду я первый буду учиться в академии!

— Тогда не переживай. Ты поступишь… если сейчас освоишь математику.

Русин довольно легко первый экзамен сдал на «отлично» и был освобожден от сдачи других экзаменов. А Умар на первом же экзамене чуть не срезался. Володя видел, как он сильно переживал, что получил тройку. Он отпросился в город и поехал к дяде.

Константин Викторович радостно встретил племянника. Они поговорили о том о сем, и Володя попросил дядю, чтобы тот помог его другу поступить в академию. Константин Викторович пристально посмотрел на племянника.

— Он стоит этого?

— Дядя, из него в будущем получится большой командир. Он прекрасный человек. Помоги!

— Хорошо, пусть сдает. Я буду держать его на контроле.

Володя о разговоре с дядей Умару ни слова не сказал.

После сдачи экзаменов начала работать приемная комиссия. Русин с нетерпением ждал, когда выйдет Умар. Чуть приоткрыл дверь в комнату, где заседала комиссия. Умар, вытянувшись в струнку, стоял перед членами комиссии. Володя закрыл дверь, отошел в сторону. Время шло, а Умар не выходил. Володя заволновался.

Наконец тот появился в дверях. По бледному лицу градом катился ног. Он вытащил платок, вытер лицо, посмотрел на Володю. Потом схватил его в объятия.

— Зачислили! — гаркнул он.

— Товарищи офицеры, не забывайте, где вы находитесь, — выглядывая из приемной, строго произнес полковник. — Словно дети. Будьте посолиднее.

Они разом повернулись к нему и, приняв строевую стойку, однако не теряя улыбки в лицах, замерли перед полковником.

За день до отъезда домой Володя поехал в ГУМ. Надо было сделать кое-какие покупки. Возле входа его кто-то окликнул. Он остановился, оглянулся и увидел молодую красивую девушку.

— Не может быть! — удивленно произнес он. — Светлана! Неужели это ты?

Она подошла к нему и, счастливыми глазами глядя на него, молча прижалась к его груди. Когда он посмотрел в ее глаза, то увидел в них слезы.

— Ты что, плачешь?

— Нет, — опустила голову Светлана.

— Я чертовски рад видеть тебя. Из нашего класса ты первая, кого я увидел. Ведь прошло десять лет. Света, ты не спешишь? Может, где-нибудь в кафе посидим? Кто знает, когда еще увидимся. Ты согласна?

— Да, — тихо прошептала она.

Он остановил такси, и они поехали в ближайшее кафе. Когда сели за столик, Володя, не скрывая своего восхищения, сказал',

— Ты очень красивая. Замужем?

— Была, — стараясь не смотреть ему в глаза, тихо ответила она.

— А дети есть?

— Нет, я одна.

— Света, что случилось? Почему ты развелась?

Она тяжело вздохнула, грустно улыбнулась.

— Когда без любви выходишь замуж, это короткий брак.

— А зачем выходила, если не любила?

— Это долгая история. Володя, ты лучше расскажи о себе.

— Как видишь по моей форме — я человек военный. Жена, сын. Приехал поступать в академию. Можешь меня поздравить, зачислен в академию имени Фрунзе.

— Правда? — сверкая глазами, не поверила она.

— Света, неужели я…

— Я не это имела ввиду, — притрагиваясь к его руке, поспешно произнесла она. — Я очень рада за тебя.

— Светик, ты чем сегодня занята?

— С работы иду домой. Я же свободная, и у меня порою столько свободного времени, что не рада.

— Тогда я предлагаю тебе такой вариант. Прямо сейчас едем ко мне домой. Родители в Америке, а дома только Ксения Ивановна. Она очень будет тебе рада. Она часто о тебе вспоминала. Ну что, поехали? Заодно обмоем мое поступление и нашу встречу.

— Володя, может, лучше поехали ко мне?

— Согласен.

По дороге они зашли в магазин, купили шампанское и коньяк. Остановили такси. Таксист, поглядывая на них в зеркало, не выдержал:

— Двадцать лет за рулем, тысячи пассажиров перевез, но впервые вижу такую красивую и счастливую пару.

— Спасибо, батя, — улыбаясь, произнес Володя. — Она моя одноклассница. Десять лет не виделись.

Он не заметил, как по лицу таксиста пробежала тень разочарования. Не заметил он и грустную улыбку на лице Светланы.

Пока она возилась на кухне, он рассматривал школьный альбом. Его удивило, что в нем было очень много его фотографий. Даже у него не было таких снимков, как у нее. Он поднялся и направился к ней.

— Света, откуда у тебя столько моих фотографий?

Она повернулась к нему и, пожимая плечами, улыбнулась. Он продолжал выжидательно смотреть на нее.

— Поставь на стол, — прерывая молчание, подавая ему тарелку с нарезанным сыром, попросила она.

Когда сели за стол, он открыл шампанское, налил в фужеры, встал.

— Ты знаешь, как я рад, что тебя увидел? Я хочу выпить за тебя. Будь счастлива!

— Спасибо, — тихо произнесла она и, чуть пригубив шампанское, поставила на стол.

Он не выдержал и задал вопрос, который вертелся у него на языке.

— Прости за назойливость, но я не могу поверить, что ты разведена. Что случилось?

Опустив голову, она какое-то время молчала, потом грустными глазами посмотрела на него.

— Я же сказала, что вышла замуж не по любви. Тот, кого я любила, женился. Я потеряла последнюю надежду, что когда-нибудь он обратит внимание на меня. Мы учились с ним в одном классе… — она замолчала.

— Если не секрет, кто он?

Она молчала.

— Можешь не говорить, я знаю.

Она почти испуганно посмотрела на него.

— Да, да, знаю. Это Андрюша. Мой лучший друг. Вот дурак! Такую девушку проморгал. Между прочим, года два тому назад, когда я приезжал в отпуск, заходил в школу. Вера Петровна видела Андрея и его жену и ей она не понравилась. Говорит, маленькая, невзрачная. Так вот почему ты перешла в другую школу? Я еще тогда заметил, что он к тебе был неравнодушен. Но почему он к тебе не подошел?

— Володя, это не он.

— Как не он? — удивился Володя. — А кто же тогда?

— А ты догадайся.

Он стал перебирать имена ребят, в ответ она лишь отрицательно качала головой.

— Остался я один. Может, это был я?

Он увидел ее глаза и сразу понял. По ее щекам покатились слезы.

— Что же ты молчала, Светлана? — тихо спросил он.

Положив голову на руки, она уже плакала, не стесняясь, Он не знал что делать.

— Света, — тронув ее за плечо, позвал он.

Она, пряча заплаканные глаза, встала и ушла в другую комнату. Он сидел и не знал, как себя вести. Из комнаты снова донесся ее плач. Ему стало жалко ее. Он поднялся и направился к ней. Она сидела на кровати.

— Света, — он сел рядом, обнял ее за плечи, — прошлого не вернешь. Ты молода, красива. Ты еще встретишь свое счастье.

— Я только тебя люблю, — уткнувшись ему в грудь, сквозь слезы произнесла она. — Только тебя и никого больше…

— Знаешь, у нас с тобой одинаковая судьба. Я вот люблю свою жену, а она… — он замолчал. — Прошу тебя. Успокойся. Мы должны оставаться друзьями. Ты слышишь?

Когда он собрался домой, она, краснея, не глядя на него, попросила:

— Володя, я прошу тебя, останься.

— Не могу, Света. Не хочу, чтобы меня потом мучила совесть. У меня и так на душе больно. Я хочу, чтобы ты в моей памяти оставалась такая, какую я тебя помню.

На следующий день он уже сидел в самолете. Время было позднее, когда он постучался домой.

— Кто? — за дверью раздался голос Наташи.

— Кроме меня никого другого не может быть, — смеясь, громко ответил он.

Наташа распахнула дверь. Он увидел, как засияли ее глаза, и неожиданно для него она кинулась к нему на шею. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь так радостно встречала его.

— Ты почему не спрашиваешь, поступил я илинет?

— Господи, если таких в академию не принять, то кого же тогда принимать?

— А ты знаешь, кого в академии я увидел? — доставая из чемодана подарки, спросил он. — Умара! Он тоже поступил.

Он не видел, как побледнело ее лицо. Когда выложил все подарки, подошел к ней и обнял. Рассказал, как сдавал экзамены, как встретился с одноклассницей и как отметили эту встречу. Вначале она со скучающим выражением лица слушала его, но потом брови ее нахмурились, и она недоверчиво посмотрела на него.

— Ты был у нее?

— Да. Ты знаешь, она очень красивая. Призналась, что в школе была в меня влюблена.

— А ты?

— Что я? — удивленно спросил он.

— Я спрашиваю, ты тоже был в нее влюблен?

Увидев ее выражение лица, он закатился могучим смехом.

— Наташа, милая ты моя! — Он оборвал свой смех и с грустью посмотрел на нее. — Я же тебе тогда, на перроне вокзала сказал, что ты моя первая и последняя любовь.

— Тогда зачем ты к ней домой пошел? А может ты…

— Прекрати! И не смей в мыслях допускать, что я мог изменить тебе. Я этою никогда в жизни не сделаю! Не хочу быть подлецом.

Несколько дней Наташа терзалась в своих сомнениях. Она не могла поверить, что в ней вспыхнуло чувство ревности, но это было так. Мысль, что он был наедине с женщиной, которая его когда-то любила и что та разведена, не давала ей покоя. Володя видел, что она чем-то постоянно раздражена. Он спросил у нее, чем объяснить такое поведение: В ответ она зло бросила:

— Поедем в Москву, встречусь с ней, тогда и объясню, почему я такая.

— Наташа, неужели ревнуешь? — пытаясь обнять ее, смеясь, спросил он.

— Отстань, — отталкивая его, неожиданно заплакав, крикнула она.

— Глупая ты моя! — Он прижимал ее к себе. — В Москве я вас познакомлю и ты поймешь, что это не то, что ты сейчас думаешь.

Настало время уезжать в Москву. Наташа спросила у мужа, когда он закажет контейнер.

— А мы и не будем его заказывать, — ответил он. — С собой заберем только необходимое, а все это оставим.

— Как оставим?

— Наташа, ты только спокойно выслушай меня и не перебивай. Все это мы подарим лейтенанту Зотову. Он и его жена детдомовские. Они приехали с одним чемоданом. Жена его в положении.

— Ты в своем уме? Новый холодильник, телевизор, мебель — и все задаром какому-то лейтенанту, которого я и в глаза не видела? Ну уж нет!

— Погоди, Наташа, не горячись. Во-первых, куда ты все это повезешь? Мы же будем жить у родителей, а у них свое заграничное барахло некуда девать.

— Продам. Просто так я не отдам.

— Наташа!

— Все! Будет так, как я сказала, — резко крикнула она. — Между прочим, все это я приобрела не на твою зарплату, а мама высылала деньги. Я лучше все это маме отправлю.

— Твоя мама и так в золоте купается. Ты от нее не отстаешь. Я не ожидал, что… — он, не договорив, вышел.

Наташа от злости бросила на пол хрустальную вазу. Ваза не разбилась, а покатилась под стол. Подумав, она решила пойти к жене того лейтенанта, которому ее муж собирался сделать такой роскошный подарок.

Дверь открыла худенькая, совсем юная девушка. Она, словно застыдившись своего большого живота, покраснела и пригласила ее в дом. Наташа вошла. В комнате стояли две солдатские кровати, заправленные солдатскими одеялами. Наташа молча пошла на кухню. Там тоже было пусто.

— Когда рожать? — окидывая девушку взглядом, спросила она.

— Врач сказал, через месяц, — тонким голоском ответила та.

— Тебе сколько лет?

— Скоро будет 18.

— Ты что, дура, что так рано замуж вышла?

Девушка молчала и испуганно смотрела на незнакомую женщину.

— Что, так и будете голыми жить?

Девушка неопределенно пожала плечами.

— Сережа сказал, что ему должны дать подъемные, и тогда мы что-нибудь купим.

— Родители у тебя есть?

Она отрицательно покачала головой.

— И у мужа нет?

Вновь отрицательное покачивание головы. Наташа молча смотрела на нее. Та, не выдержав ее взгляда, опустила голову словно в чем-то была виновата. Наташа почувствовала, как у нее защемило сердце.

— Пошли со мной! — чуть ли не командирским тоном приказала она.

— Куда? — испуганно спросила девушка.

— На кудыкину гору, — ответила Наташа, потом засмеялась, взяла ее под руку. — Пойдем ко мне. Я жена майора Русина. Звать меня Наталья Дмитриевна…

Когда вечером Володя вернулся домой, он не поверил своим глазам. Наташа жене лейтенанта Зотова примеряла свои наряды. Он молча сел на диван.

— Ну что же ты такая маленькая? — примеряя на нее очередное платье, беззлобно ворчала Наташа.

А он сидел и открывал для себя неразгаданный характер жены.

— Володя, мы решим так. Чтобы мебель не таскать из дома в дом, ты завтра договорись с командиром полка, пусть эту квартиру отдадут им.

Он не верил своим ушам. Потом встал, подошел к жене, взял ее руку и поцеловал.

Три года учебы в академии пролетели незаметно. Как-то в разговоре Константин Викторович сказал племяннику, что вероятнее всего тот останется служить в Москве. Слова дяди Володя передал жене. К его удивлению, она категорически заявила, что жить в Москве не будет. Он удивленно посмотрел на жену.

— Да-да, ты не ослышался. Где угодно, хоть на краю света, но только не в Москве.

Не знал он, что все эти годы, пока он учился, она мучилась от мысли, что рядом живет человек, который обманул ее чувства. Однажды Володя сказал, что звонил Николай и обещал в субботу прийти. Она нашла предлог и вечерним поездом поехала к матери. Когда вернулась, по справочнику разыскала телефон Николая и сказала ему, чтобы он впредь не смел попадаться ей на глаза. Николай, услышав ее голос, обрадовался и попытался назначить ей свидание.

— Если ты не дурак, то поймешь, что я тебя ненавижу и ни о какой встрече не может быть и речи.

— А может передумаешь? Ведь совершенно случайно твой муж может узнать о наших прежних встречах.

— Я не знала, что ты такой подлец. Попробуй только меня шантажировать. Не забывай, Умар рядом!

Она не стала с ним разговаривать, бросила трубку.

Володя попытался ее убедить, что ему в Москве предложили хорошую должность, но она в категоричной форме заявила: «Выбирай! Или я, или твоя Москва!» Он выбрал ее и Туркестанский военный округ.

Перед выпускниками академии выступил А. И. Брежнев. Генсек говорил медленно. Чувствовалось, что он с большим трудом выговаривает каждое слово. «Шел бы ты на пенсию!», — глядя на генсека, подумал Володя. Но выпускники академии, счастливые, что перед ними живой генсек, неистово хлопали в ладоши чуть ли не после каждого его слова. Не знали тогда выпускники, что не пройдет и года, как с благословения этого человека будет гореть и стонать афганская земля, а вместе с ней и они на себе познают горечь потерь и поражений, запах крови, — своей и чужой…

На следующий день Володя пригласил к себе друзей-однокашников по академии. При встрече взглядами с Умаром Наташе постоянно казалось, что он отчужденно смотрит на нее. За столом было весело. Каждый старался посмешнее рассказать историю из жизни академии. Особенно всех смешил один толстый майор. Он был танкистом. Все чуть не попадали, когда он рассказывал, как застрял в люке танка. Наташа, вытирая повлажневшие от смеха глаза, пошла на кухню. Она разогревала блюда, когда услышала голос Умара. За столом стало тихо. Она вышла из кухни и остановилась в дверях.

— Дорогие мои боевые друзья, — тихо начал Умар. — Я хочу предложить тост за мужскую дружбу. Через несколько часов мы разъедемся. Кто знает, какая судьба нас ждет.

Не знаем мы, какие звезды будут на наших погонах, но кем бы ни были, какие бы должности ни занимали, мы не должны забывать про нашу мужскую дружбу. У нас, на Кавказе, мужская дружба ценится выше всего. В дружбе нет прощения предательству. Она должна быть чистая, как родниковая вода. Позвольте мне рассказать легенду наших краев о настоящей мужской дружбе. Вы знаете, что у нас до сих пор живет и существует кровная месть. В наше время для многих из вас это покажется дикостью, но это суровый закон наших гор. Не нами он придуман и не нам его отменять. Два племени вечно враждовали между собой. Но однажды старейшины собрались и решили покончить с враждой, поженив юношу и девушку из этих племен. Так они и сделали. Отец юноши перед смертью говорит сыну: «Сын мой, я ухожу к Аллаху с грехом на душе. Я не отомстил за наш поруганный род. Дай слово, что после моей смерти ты сделаешь то, что я не сделал! Кровь за кровь!» Сын приложил руку к сердцу и дал отцу клятву, что исполнит его предсмертную просьбу. Прошло время, а он словно забыл данную отцу клятву. Однажды он посетил могилу отца, и вдруг ему показалось, что слышит голос отца. «Сын мой! Ты же поклялся!» Он поклонился могиле отца и произнес: «Прости, отец, что не сдержал свое слово, но я его сегодня исполню!» Он вскочил на коня и поскакал к своему другу. «Шамиль, — обратился он к другу, — сегодня в полночь ты придешь ко мне домой, я встану, а ты ляжешь с моей женой. Мне надо исполнить волю отца. Когда я вернусь, ты поедешь домой». В назначенный час друг приходит к нему, незаметно ложится с его женой, а тот уезжает. Выполнив данную отцу клятву, он возвращается домой, ложится со своей женой, и друг уезжает. Наутро жена слышит с улицы крики. Она посмотрела на спящего мужа, встала и вышла. Возле дома с ружьями и кинжалами стояла разгневанная родня.

— Где твой муж? Пусть он выходит, — кричали они.

— Что случилось? — спросила она.

— Твой муж сегодня ночью убил твоего брата!

— Не может быть! — сказала она. — Перед Аллахом клянусь! Всю ночь он лежал рядом со мной!

Родня разом примолкла. Они не могли не поверить ей и молча разошлись. Прошло время, и как-то два друга встретились. Шамиль спрашивает у друга:

— Ахмед, ты извини меня, но я хочу задать тебе один вопрос: как ты тогда ночью мог в постели мне доверить свою молодую жену?

Ахмед удивленно посмотрел на него.

— Лучше бы ты мне этот вопрос не задавал, — хмуро произнес он. — Я тебе не только жену доверю, но и сердце свое отдам! Ты же мой друг!

После его слов Шамиль выхватывает кинжал, кладет палец на седло и отрубает его.

— Что ты наделал? — крикнул Ахмед.

— Когда я лежал с твоей женой, — тихо произнес Шамиль, — и она повернулась ко мне, я нечаянно коснулся ее этим отрубленным пальцем. Она меня обжигала. Прости, мой друг!..

За столом стояла тишина. Умар повернулся и посмотрел на Наташу. Взгляды их встретились. Ее глаза говорили ему: «Спасибо!»

Спустя несколько дней семья Русиных уехала в Ташкент. Молодого выпускника поставили на должность начальника штаба десантного полка. Работы был непочатый край. Военный гарнизон находился далеко от города. Наташе в гарнизоне работы не было, и она целыми днями сидела дома. Муж, как обычно, уходил рано, а приходил далеко за полночь. Она несколько раз упрекала его, что он мало внимания уделяет ей. В ответ, обнимая ее, он, смеясь, обещал: «Вот буду генералом, тогда и свободного времени будет по горло, я тебе еще надоем». А война приближалась. Словно чувствуя ее дыхание, десантная дивизия не выходила из полевых учений.

Русин сидел в кабинете, когда по штабу раздался вой сирены. Он вздрогнул. Зазвонил телефон.

— Товарищ подполковник! — это был дежурный. — Боевая тревога!

Огромные военные транспортные самолеты поглотили в себя десантников. А через несколько часов в чужом небе вспыхнули купола парашютов. По воле нескольких членов Политбюро в далекую, чужую страну вторглись советские войска. Началась долгая, изнурительная, необъявленная кровавая война…

Ольга Викторовна в своей уютной американской квартире смотрела по телевизору художественный фильм.

Неожиданно фильм прервался, и на экране появился диктор. Он сообщил, что советские войска вторглись в соседнее государство Афганистан и что там идут тяжелые бои. Среди советских солдат имеются жертвы. Потом диктор исчез, и на экране вновь начался показ фильма. Ольга Викторовна некоторое время сидела в шоковом состоянии. «Он там!» — с ужасом подумала она, вскочила и, подбежав к телефону, стала звонить мужу.

— Алеша! — услышав в трубке голос мужа, с волнением произнесла она. — Ты слышал про Афганистан? Только что по телевизору…

— Оля, успокойся, — прервал он, — это нетелефонный разговор. Дома поговорим.

Положив трубку, она стала переключать каналы телевизора в надежде услышать что-то еще про Афганистан. В том, что ее единственный сын там, она не сомневалась. Материнское сердце беду предчувствует за тысячи километров. Она с нетерпением ждала мужа, но его долго не было. Несколько раз она порывалась позвонить в посольство, но не решалась. Поздно вечером пришел Алексей Романович. Лицо у него было бледное. Он молчал.

— Не терзай душу! — не выдержала Ольга Викторовна. — Рассказывай, что происходит в Союзе.

— Мы получили шифрограмму, что наши войска, по просьбе афганского правительства, вошли в Афганистан.

— Зачем? — непроизвольно вырвалось у нее.

— Революцию защищать, — под нос себе буркнул он и направился в кабинет.

Она пошла следом.

— Алеша, сердцем чувствую, Володя там. Я должна поехать домой.

Он, словно не слыша ее, сел за стол и стал перебирать бумаги.

— Алеша, ты что, меня не слышишь?

— Слышу, слышу, но думаю, что преждевременно паниковать. Завтра позвоню твоему брату и узнаю, где Володя. А сейчас, если тебе не трудно, приготовь мне, пожалуйста, чашечку кофе и принеси сюда.

До утра она не могла сомкнуть глаз. Когда муж уехал на работу, с нетерпением ждала от него звонка, но проходили часы, а телефон молчал. Она не выдержала и позвонила сама. Не успела произнести и слова, как он оборвал ее и недовольным голосом предупредил, чтобы она впредь не звонила. Вечером он пришел поздно и, не глядя на жену, произнес:

— Он там.

Она охнула. Опустилась на диван и горько заплакала.

— Мне не нравятся твои слезы, — недовольно произнес он. — Надо было тогда плакать, когда с благословения твоего бесценного брата он стал военным.

— Ты разговаривал с Костей?

— Да.

— Что он тебе сказал?

— Как всегда, по-солдафонски: Володя там… Сегодня ко мне подошел посол Франции, я с ним в хороших отношениях, и спрашивает: «Зачем вы в преддверии Олимпийских игр в эту авантюру ввязались?» Что я мог ответить? Лишь развел руками. И только.

— Алеша, я должна уехать. Больше здесь я не могу оставаться. Не могу!

Полковник Русин прыгнул первым. Он стремительно несся к чужой земле. Когда парашют раскрылся, тело его сильно дернуло, но потом, восстановив равновесие, он посмотрел вниз. Над землей в разных местах вспыхивали огни. Вначале ему не верилось, что это стреляют, но когда мимо уха, подобно свинцовому ветру, пролетела нуля, он понял, что запахло кровью.

Повсюду шла стрельба. В отдаленности раздавались голоса командиров. Постепенно стрельба закончилась. Командиры подразделений подводили к условленному месту своих подчиненных. Стало светать. К нему с докладом подходили офицеры. Володе казалось, что он спит и видит сон, в котором ему докладывают про убитых и раненых.

Из-за гор выплывал малиновый диск солнца. Полковник стоял на глинистом бугорке и смотрел, как в ложбине в колонны выстраивался его полк. В нескольких десятках шагов лежали тела убитых солдат. Он спустился к ним и молча постоял над ними. По его крупному лицу текли мужские слезы. Издали десантники услышали приближающийся гул. Из-за гор вынырнули «вертушки»…

Второй год полковник Русин воевал в Афганистане, В первые дни его полк понес большие потери, но потом солдатская кровь научила офицеров познать тактику войны. Боевые потери были сведены до минимума. Его полк был награжден вымпелом министра обороны СССР «За мужество и воинскую доблесть, проявленные при выполнении заданий Советского правительства».

Полковник Русин сидел в своей палатке, когда вошел начальник штаба бригады. Русин встал и собрался докладывать, но полковник Бурлаков устало махнул рукой, сел рядом, из кармана вытащил платок и вытер потное лицо.

— Афанасий Николаевич, чай будете?

— Спасибо, я уже пил. Где твой командир разведроты?

— У себя.

— Вызови его. Надо разработать одну операцию.

Через минут пять в палатку вошел стройный капитан.

На его груди поблескивал орден Красной Звезды. Он представился. Полковник молча показал, чтобы он сел рядом. На столе лежала развернутая полевая карта.

— Капитан, слушай меня внимательно. Твоей роте предстоит выполнить операцию по захвату крупного вооруженного отряда. По данным нашей разведки и осведомителей, в кишлаке Балабаг устроен склад оружия, а по ночам там останавливается группа около ста человек. План операции в общих чертах таков, — он замолчал и посмотрел на карту. — Ночью ты со своими гвардейцами выдвигаешься по руслу вот этой реки на рубеж близ Балабага. Видишь? — он остановил кончик заостренного карандаша возле кишлака. — Здесь надо быть не позднее пяти часов. В это время с аэродрома поднимается пара боевых вертолетов. Вы выходите с ними на связь и наводите их на кишлак. «Вертушки» блокируют Балабаг… А твоя рота, уже не скрываясь, выходит к кишлаку, окружает его. Ну, что делать дальше, такому боевому капитану, думаю, лишнее говорить. Вот и все.

Полковник, поблескивая лысиной, приподнял голову и весело посмотрел на капитана.

— Задача ясна?

— Так точно, товарищ полковник! — принимая строевую стойку, бодро ответил тот.

— Ну тогда удачи тебе, капитан! Я думаю, что на такой широкой богатырской груди одного ордена маловато.

Капитан улыбнулся. Когда он вышел, Русин с сарказмом произнес:

— Операция, как у Цезаря. Пришел. Увидел. Победил!

— Какой Цезарь? — машинально спросил Бурлаков.

— Римский диктатор.

— Владимир Алексеевич, я не понял смысла вашего юмора.

— Афанасий Николаевич, вы только на меня не обижайтесь, я и не хочу злоупотреблять нашей дружбой, но, послушав вас, выходит, что моему капитану со своей ротой предстоит легкая прогулка. «Вертушки» появились, душманы выходят с поднятыми руками и добровольно идут в плен. Так, уважаемый Афанасий Николаевич, не будет. Они будут стрелять. И будет кровь. Если не секрет, чья это идиотская идея? Ведь дураку понятно, что они просто так нам в плен не сдадутся. Я не хочу вновь отправлять цинковые гробы домой. Понимаете? Не хочу. Недавно приехал мой офицер, он сопровождал цинковый гроб. Так вот что он рассказывает. Мать увидела гроб и сразу… Афанасий Николаевич, да что мне тебе объяснять. Ты все прекрасно понимаешь. Я предлагаю тебе другой вариант операции. Разнести к чертовой матери этот склад вместе с душманами.

— Владимир Алексеевич, там оружие, и оно должно быть нами захвачено.

— По-вашему выходит, что этот склад дороже солдатской жизни? А может, мы с тобой, руководители этой операции, напишем письмо об этом и положим в цинковый гроб? Пусть мать прочтет, сколько стоит ее сын. Хотя он и так ничего не стоит. Там, в Союзе, запрещают вслух говорить, где солдат погиб. Нет, товарищ полковник, я, как командир полка против, такой операции. И прошу об этом доложить командиру бригады.

— Володя, не горячись. Так можно и дров наломать. Задача поставлена штабом армии. Не нам ее отменять.

— Я прошу вас, товарищ полковник, о моем решении доложить по команде.

— Ты о последствиях думаешь? Ведь за невыполнение приказа…

— Я этого не боюсь. Но из-за этого склада я не хочу вновь быть проклят чьей-то матерью. У меня и так на совести десятки ни в чем не повинных солдатских судеб.

— Не ожидал, что ты такой сентиментальный. Война, она все спишет. Не нами она придумана, а войн без жертв не бывает.

— Не кривите душой! Вы не хуже меня знаете, что это за война. Просто вы рангом выше меня и вынуждены скрывать свои мысли, а я не хочу. Я сыт по горло этой дурацкой войной. Хотя смешно произносить слово «война». Такая мощнейшая держава, с такой армией, и уже столько лет не может одолеть врага. Хотя какого врага? Враг тот, чей солдатский сапог переступает чужую землю.

— Володя, что ты мелешь?

— Прошу тебя, не перебивай. Можешь докладывать по инстанции, что слышишь, но я хочу тебе один вопрос задать. Почему мы столько лет воюем и ничего не можем сделать? То, что мы мастерски научились с лица земли сносить кишлаки, это видно и так. На днях я ехал в Кабул и то, что увидел, до сих пор не могу забыть. Вдоль всей дороги Баграм — Кабул разбитые и сожженные кишлаки. И сидят крестьяне с детьми возле своих разрушенных домов и вслед нам проклятья посылают. Почему мы не можем победить? Да потому что нас здесь никто не ждал, кроме очумелых партийцев…

— Володя, остановись! — резко оборвал его Бурлаков. — Ты переходишь границу дозволенного. Я не хочу тебя больше слушать. Только, как друга, об одном прошу: задача поставлена, и ты ее выполнишь.

— Я ее выполню, — вставая, произнес Русин.

Пожелав ему спокойной ночи, полковник Бурлаков вышел. А спустя час полковник Русин сам повел разведроту. В назначенный час он был у кишлака Балабаг. Полковник тщательно замаскировал роту и дал команду, чтобы без его разрешения нос не высовывали. Когда появились «вертушки», на связь вышел сам Русин.

— Ребята, мне нужна ваша помощь. Обработайте вон тот длинный дувал. Там замаскированы пушки.

— У нас задача блокировать выход из кишлака, — раздался в рации незнакомый голос.

— Ты, летун, слушай меня внимательно, — зло прохрипел он. — Я полковник Русин. Роту не подниму до тех пор, пока ты эти дувалы не обработаешь. Ты видишь, душманы забегали!

«Вертушки» продолжали кружить на месте.

— Товарищ полковник, может, начнем? — подал голос лежавший рядом капитан.

— Заткнись! — рявкнул полковник. — Тебе орден нужен? Можешь мой взять.

«Вертушки» понеслись к складам. Круг за кругом они долбили склады. Огромное облако дыма и огня поднялось над ними. Взрывались снаряды. Душманы в ужасе метались. Минут через тридцать, когда все утихло, полковник дал команду, и десантники рванулись вперед. Склады полностью были уничтожены. Когда мимо Русина десантники повели захваченных душманов, полковник обратил внимание на одного афганца. Он был довольно крупного телосложения, богато одет. По его манере держаться было видно, что он не из простых смертных. Рядом с ним два афганца услужливо поддерживали его под руки.

Когда прибыли в подразделение, Русин по телефону доложил командиру бригады полковнику Тюрину о выполнении операции.

— Ты операцию провалил, а не выполнил, — хмуро сказал комбриг.

Чихвостил комбриг его долго, но по интонации Русин почувствовал, что в душе комбриг его поддерживает.

— Товарищ полковник, — подал голос Русин, — мы одного главаря взяли. Важная фигура.

— Можешь его у себя оставить и каждый день им любоваться, — бросая трубку, буркнул комбриг.

Русин положил трубку на полевой аппарат и с облегчением вздохнул. Он ждал худшего, но гроза так легко миновала его, что сам удивился. Из тумбочки достал фляжку со спиртом, налил в солдатскую кружку, немного добавил воды. Открыл банку тушенки. Поднял кружку и одним залпом выпил. Внутри вспыхнул огонь. Он сел за стол и подпер голову рукой. Потом полез в планшет, достал письмо от жены и стал читать. Письмо было давнее, десятки раз он перечитывал его, меж строк искал хоть сотую долю намека на любовь, но… Положив письмо обратно в планшет, задумался, а потом тихо запел: «…Э…х… дороги… пыль да туман…» То ли была это песня, то ли сгон души…

Через несколько дней его вызвали в штаб армии. Когда полковник Русин вошел в кабинет командующего армией и представился, из-за стола поднялся генерал-полковник среднего роста. Он подошел к Русину и, глядя снизу вверх, не скрывая своего восхищения богатырским его ростом, пожал ему руку.

— Садитесь, полковник, — указывая на стул, произнес командующий. — Я вас вызвал по поводу назначения на должность командира дивизии Киевского военного округа. Офицер вы опытный, имеете боевые ордена, прошли хорошую боевую школу. Я не сомневаюсь, что вы справитесь с этой должностью. Поздравляю.

Он протянул полковнику руку. Русин встал и, не подавая руки, вытянулся перед ним. Генерал с протянутой рукой замер и удивленно смотрел на полковника.

— Товарищ генерал-полковник, я согласия на эту должность не давал, и никто со мной по этому поводу не разговаривал. Я сюда пришел со своим полком и уйду только с ним. От предложенной должности отказываюсь.

Командующий некоторое время молча смотрел на него. Потом сел и, о чем-то думая, забарабанил по столу.

— Владимир Алексеевич, — неожиданно для полковника, назвал он его по имени, — дело в том, что распоряжение о назначении вас на эту должность пришло из Москвы, и мы дали «добро». Уже есть приказ министра обороны. И я бессилен что-нибудь сделать. Приказ есть приказ. Моя должность не позволяет отменить приказ министра обороны.

— Товарищ генерал-полковник, только честно, вы знали, что маршал Советского Союза Чеботарев мой дядя?

— Я недавно узнал, когда из министерства обороны на тебя затребовали документы. Я был против, чтобы тебя забрали от меня. У меня другие планы насчет тебя. Я попытался возразить, но мне посоветовали этого не делать, вот тогда я и узнал, что за племянник маршала служит у меня.

— Товарищ генерал-полковник, разрешите мне по ВЧ переговорить с маршалом.

— Владимир Алексеевич, а может, не надо?

— Надо, товарищ генерал-полковник.

Командующий поднял трубку и приказал, чтобы его соединили с маршалом Чеботаревым. И тут же он протянул трубку полковнику.

— Слушаю, — раздался хрипловатый голос.

Русин, услышав голос дяди, улыбнулся.

— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза! — бодро произнес он.

— Володя! Неужели ты?

— Да, дядя, — переходя на семейный тон, отозвался он. — Это я.

— Володя, тебе сказали, что ты назначен командиром дивизии?

— Да, сказали. Вот по этому поводу и звоню тебе. Я командующему сказал, что от этой должности отказываюсь.

— Как отказываешься? Ты что, в своем уме?

— В своем. В этом, дядя, можешь не сомневаться. Я сюда пришел со своим полком и уйду только с ним. Я не хочу в глазах своих офицеров быть предателем и пользоваться услугами дяди-маршала…

— Погоди, Володя, — недовольно прервал Константин Викторович, — прежде чем предложить тебя на эту должность, мы посоветовались с твоим командованием. И они дали о тебе высокую оценку.

— Дядя, давайте не будем лукавить. Имея такого родственника, можно из лейтенанта сразу полковником стать. Я прошу тебя отменить приказ. Я в Союз вернусь только со своим полком. Ты должен понять меня.

— Володя, ты ставишь меня в неловкое положение. Твоя мать прилетела из Америки. Она мне проходу не дает. Ты это понимаешь?

— Я не хочу этого понимать. Передай ей, что я жив и здоров. Дядя Костя, я уже три месяца не получаю писем от Наташи. Не знаю, что и думать. Позвони ей, узнай, почему она не пишет.

— Хорошо, я сейчас же ей позвоню. Да, забыл тебе сказать, твой Андрюша в Суворовское училище поступил.

— Правда? — радостно воскликнул Русин.

В трубке раздался смех.

— Володя, может, подумаешь еще насчет назначения?

— Нет. Я свое слово сказал. До свидания, дядя.

Он положил трубку и, улыбаясь, посмотрел на командующего. Генерал, покачивая головой, подошел к нему.

— Много в жизни видел офицеров, но… — он не договорил, лишь по-отечески посмотрел на него и крепко сжал его локоть.

Выйдя от командующего, Володя направился к своему однокашнику по академии, который работал в оперативном штабе. Подполковник Цакулов был рад ему. Поговорив с ним, Русин собрался уходить, когда Цакулов спросил:

— Ты помнишь Кархмазова? По-моему, вы с ним дружили.

— Умара?

— Да, его. Так вот, вчера его душманы взяли.

— Что? — побледнел Володя.

— Их послали на выполнение одной задачи, а там засада. Говорят, что взяли живым.

— Где он сейчас?

— Пока не знаю. Разведка им занялась.

— Умар в каком звании?

— Подполковник.

Русин быстро попрощался и направился в разведштаб, но и там ничего вразумительного об Умаре ему не сказали. Он уехал к себе в часть. Волнение не проходило. Стоило только представить, как над Умаром издеваются душманы, как ему становилось плохо, он скрежетал зубами…

Русин рассказал своему начальнику штаба про друга. Подполковник Золотухин какое-то время молча смотрел на взволнованное лицо командира, потом спокойно произнес:

— Владимир Алексеевич, его можно обменять.

— Не понял? — пристально глядя на своего начальника штаба, спросил тот.

— Очень просто. Мы его можем обменять на одного главаря, которого вы взяли. Кстати, афганские хади^[1] сильно им интересуются. Они каждый день приходят к нему. Я у них спросил, когда его от нас заберут, они сказали, что он очень важная фигура и лучше будет, если он еще побудет у нас, так, мол, надежнее.

Глаза у Русина загорелись.

— Пошли! — вскакивая, произнес он.

— Погоди, командир, надо вызвать переводчика. Мы же без него ни бум-бум.

Золотухин послал за переводчиком одного из солдат. Спустя час в кабинет постучали и вошел худощавый, изможденный афганец в светло-кремовой пуштунской одежде. Начальник штаба объяснил ему, с какой целью его вызвали. Переводчик, положив руку на грудь, молча кивнул головой.

Пленный находился в одном бараке, где специально была сделана камера для задержанных. Они подошли к камере и услышали за дверью крики и глухой стон. Русин резко открыл дверь. Два афганских хади ногами избивали лежащего.

— А ну прекратите! — гаркнул полковник. Они остановились и удивленно посмотрели на полковника.

— Скажи им, — не глядя на переводчика, глухо произнес Русин, — чтобы они ушли. Пленным займусь я.

Переводчик перевел им слова полковника. Те в ответ, махая руками, стали быстро что-то говорить.

— Что они бормочут? — нетерпеливо спросил Русин.

— Они говорят, что он важная фигура, и им должны заниматься только они.

— Вон отсюда! — в бешенстве заорал Русин и, не ожидая, когда те выйдут сами, схватил их за шиворот и выкинул из камеры.

Начальник штаба с удивлением смотрел на него. Он впервые видел Русина таким разъяренным. Афганец, лежа на полу, молча наблюдал за полковником,

— Развяжи ему руки! — скомандовал Русин переводчику.

Тот услужливо сделал это. Афганец встал с пола, рукавом вытер кровь на губах и помассировал отекшие кисти рук.

— Скажи ему, что у них в плену один из моих офицеров, и я хочу его обменять на этого офицера.

Переводчик быстро перевел. Афганец что-то у него спросил.

— Он спрашивает, где этот офицер сейчас находится.

— Где-то в кишлаке Чарикам.

На лице афганца появилась усмешка. Он произнес несколько фраз.

— Он говорит, что его младший брат хозяин этого кишлака.

— Он не врет? — недоверчиво окинув взглядом афганца, спросил Русин.

— Он не обманывает, — подтвердил переводчик, — я его знаю. Он большой хозяин, он…

Переводчик замолчал и с опаской посмотрел на задержанного.

— Я плевать хотел, кто он! — не выдержал Русин. — Ты спроси его, согласен он или нет?

Переводчик спросил. Афганец с достоинством кивнул.

— Владимир Алексеевич, надо точно узнать, где Умар, — вмешался Золотухин.

— Что ты предлагаешь?

— Пусть он напишет записку своему брату, и мы пошлем переводчика.

Переводчик испуганно посмотрел на подполковника.

— Я не пойду! Меня там убьют, — пролепетал он.

— Кому ты нужен, — отмахнулся подполковник. — Если он напишет записку, она будет гарантийным пропуском для тебя хоть в рай.

Переводчик перевел. Афганец что-то сказал.

— Он просит бумагу и карандаш.

— Держи! — Золотухин вытащил блокнот и авторучку из планшета, протянул афганцу.

Афганец опустился на корточки и, положив блокнот на колено, стал писать.

Они вышли из камеры. Возле барака стояли те два афганских хади. Русин хмуро посмотрел в их сторону и повернулся к часовому, который охранял камеру.

— К задержанному никого не пускать. Понял? — строго приказал он.

— Так точно, товарищ полковник! — отчеканил часовой.

В кабинете Русин снял с руки золотые часы, подаренные отцом, протянул переводчику.

— Вот тебе задаток. Выполнишь задание, я тебе дам…

Он замолчал, обдумывая, что же он ему даст. Выручил начальник штаба.

— Когда вернешься с хорошей новостью, получишь большой подарок. Понял?

Переводчик, угодливо улыбаясь, закивал головой и собрался выйти, но его остановил Русин.

— Погоди. Дай-ка листок.

Переводчик размотал чалму, вытащил листок бумаги, протянул полковнику. Русин на обратной стороне записки афганца написал: «Умар! Если это ты, напиши инициалы моей жены. В.»

Он вернул листок переводчику.

— Когда увидишь его брата, скажешь, чтобы это показали пленному. И он должен ответить на мой вопрос. Бумагу принесешь обратно. Я должен убедиться, что это он. Понял?

Томительно проходили часы. Русин сидел у себя в кабинете и ждал. С начальником штаба договорились об обмене не говорить никому. Через час, как только ушел переводчик, к нему пришли афганские партактивисты, с ними были те два хади. Они сказали, что хотят забрать пленного, а часовой к нему не пропускает.

— Кто его в плен взял? Вы или я? — спросил Русин. — Так вот, я его вам не отдам. Поняли? И выматывайтесь отсюда.

Они, не понимая, почему полковник так агрессивно настроен против них, недоуменно переглядываясь, вышли. Русин с неприязнью посмотрел им вслед. Он в душе презирал их, почему, и сам не мог понять.

Лишь под утро пришел переводчик. По улыбающимся его глазам Русин понял, что вести хорошие. Переводчик протянул листок скомканной бумаги. На ней была лишь одна буква «Н».

Д\я большей уверенности Русин спросил его, что собой представляет пленный, но переводчик сказал, что он его не видел. Русин позвонил начальнику штаба. Они вдвоем выслушали переводчика. Условия обмена были подозрительно просты. Брат пленного на словах передал: ночью он будет ждать своего брата, которого приведет переводчик, и тогда отпустит советского офицера.

— Нашел дураков! — сквозь зубы процедил начальник штаба.

Но Русин всерьез обдумывал предложение. Потом сказал Золотухину.

— Я сам его на обмен повезу.

— Владимир Алексеевич, рискованно!

— На войне без риска не бывает. Ты пока иди, — он обратился к переводчику, — далеко не уходи, вечером поедем.

Когда переводчик вышел, Русин взглянул на озабоченное лицо Золотухина, хитро улыбнулся.

— Дай команду, пусть принесут мне пару гранат. Одну боевую, а вторую учебную.

Потом он рассказал ему про свою задумку. Золотухин покачал головой,

— Так может поступить только сумасшедший.

Когда наступили сумерки, Русин с переводчиком вошли в камеру к задержанному. Переводчик, угодливо кланяясь, быстро заговорил. На лице афганца появилась улыбка. Потом он что-то сказал переводчику.

— Он согласен. Только, говорит, надо идти не в военной форме.

— Понял, — буркнул Русин.

Они поехали на БМП. При лунном свете переводчик, сидя рядом с водителем, показывал дорогу. Русин, прикрыв глаза, думал о встрече с другом.

Машина остановилась в километре от кишлака. Русин из кармана достал наручники, взял руку афганца и замкнул свою и его руку. Потом вытащил гранату, выдернул чеку и сунул ему в руку. Афганец расширенными от ужаса глазами смотрел на него. Русин усмехнулся, достал вторую гранату, выдернул чеку и зажал в своей руке.

— Переводи, — произнес он. — Будет ловушка, вместе отправимся к Аллаху.

Они вылезли из машины и втроем направились в кишлак, который виднелся у подножия гор. В кишлаке, на крышах домов были видны стволы крупнокалиберных пулеметов. Несколько раз с крыш их окликали. Афганец что-то резко отвечал.

Они пришли к глиняному забору и вошли вовнутрь. Со всех сторон за ними молча наблюдали вооруженные люди. Они вошли в дом. При свете керосиновой лампы Русин разглядел сидевшего на ковре афганца. Тот, увидев брата, встал, подошел к нему и обнял. Но увидев в руках брата гранату с выдернутой чекой, замер. Старший брат что-то сказал ему и тот, кивнув головой, выскочил из дома.

Минут через десять в дом ввели пленного. Русин, увидев друга, вздрогнул. Умар еле держался на ногах. Лицо его было в синяках. Через расщелины заплывших глаз он смотрел на Володю. Русин, скрежеща зубами, поднял руку с гранатой. Все с ужасом следили за бешеным выражением лица огромного шурави.

— Переведи! — резко сказал он. — Все идем к машине. Там и обменяемся. Но предупреждаю: малейшая попытка обмана — и я разнесу всех к чертовой матери. Нам терять нечего.

Переводчик быстро перевел. Младший брат, сложив руки на груди, что-то сказал переводчику.

— Он говорит, что благодарен вам за то, что его любимый брат жив, и можете не переживать. Аллах вас не забудет.

Они направились на окраину кишлака, где была спрятана БМП. Опираясь на плечи Володи, часто кашляя, Умар буквально висел на нем. Русин чувствовал, как тяжело ему дается каждый шаг.

— Погоди, — хрипло произнес Умар и, надрывисто кашляя, опустился на корточки.

Дышал он прерывисто. Русин, наклонившись к нему, незаметно посмотрел назад. При свете луны в нескольких десятках шагов были видны силуэты вооруженных людей. Он знал, что на них не нападут, пока старший брат главаря с ним в наручниках. На окраине кишлака, когда стали приближаться к месту, где их поджидала БМП, неожиданно раздался голос.

— Стой!

— Свои, — отозвался Русин.

Они остановились в нескольких шагах от БМП. Сверху в их сторону было направлено дуло крупнокалиберного пулемета. В руках младшего брата Русин увидел наган. Афганец с напряжением смотрел на него. Русин, чуть повернув голову в сторону переводчика, тихо произнес:

— Скажи ему, что я с его братом останусь до тех пор, пока вы не усядетесь в машину. Потом он должен отойти в сторону, чтобы я освободил его брага от наручников.

Переводчик быстро перевел и помог офицеру взобраться на машину. Сверху солдат подал руку. Когда они исчезли внутри машины, младший брат отошел в сторону. Русин осторожно переложил гранату в левую руку, вытащил из кармана ключ, открыл замок и, держа гранату над головой, медленно задом стал приближаться к машине. Прикоснувшись к броне, он взметнул свое тело вверх и в считанные секунды протолкнул его в люк машины. БМП, оглушительно ревя в ночной тишине, поднимая пыль, рванулась с места.

Они с напряжением ждали подвоха со стороны афганцев. Не верилось, что те отпустят их так легко. Но проходили секунды, ни выстрелов, ни погони не было слышно. Когда они отъехали на значительное расстояние, Русин осторожно высунул голову из люка, посмотрел в сторону кишлака. В темноте его не было видно. Он опустился вниз и молча обнял друга за плечи.

— Сильно били?

— Да, — тихо отозвался тот. — Боюсь, как бы внутренности не отбили.

— Чего они хотели от тебя?

— Да я и сам не знаю, чего они хотели. Приходили два старика с палками. Один лупил меня палкой, а второй молитву читал. Потом менялись. Один, главное, бьет и плачет. Я, было, решил, что от жалости ко мне, но по глазам этого не скажешь.

— Умар, а знаешь почему этот старик плакал?

— Володя, — вяло отозвался он, — откуда я знаю, почему этот очумелый древний старик плакал?

— Знаешь, Умар. И мы оба прекрасно знаем. Он бил тебя, а плакал по своему разрушенному дому. За горе, которое мы принесли на их землю.

— Я не знал, что ты политработником стал, — откашливаясь, хмуро себе под нос буркнул Умар. — Если бы тебя отдубасили, как меня, ты по-другому бы заговорил.

В темноте Умар не видел, как по лицу друга пробежала грустная улыбка сожаления, что его не поняли…

Кархмазова положили в госпиталь. Внутренности у него оказались в порядке, переломаны были только несколько ребер. Об этой ночной операции никто, кроме начальника штаба, в полку не знал. Об этом узнали лишь тогда, когда из штаба армии пришла шифрограмма, чтобы задержанного главаря Чарикарского уезда отдали афганским хади. Когда за ним пришли афганские хади, начальник штаба повел их в камеру и показал поломанные решетки, откуда совершил побег этот главарь. Для убедительности он повел их в полковой медпункт, где лежал раненый солдат, который его охранял. Солдат действительно накануне подорвался на мине, и начальник штаба для пущей уверенности «подставил» его. Афганские хади сильно сожалели, что упустили такого крупного зверя.

И все-таки ночная операция стала достоянием гласности. Сперва по полку, потом по бригаде поползли слухи о геройском поступке командира полка. Потом это дошло и до ушей работников штаба армии. Его вызвали в штаб к командующему. Выходя от командующего, Русин вытер вспотевший лоб, набрал в легкие воздух и с шумом выдохнул. Он отделался выговором.

— Полковник, — на прощание произнес командующий, — ты не думай, что тебя спас… ну сам знаешь, о ком идет речь. Просто я на твоем месте поступил бы так же.

Время для Русина шло мучительно медленно, Каждый день он ждал письмо от жены, но его не было. Полковой нештатный почтальон знал об этом: ведь каждый раз при встрече полковник с надеждой смотрел на него. Солдат-почтальон, словно это была его вина, каждый раз, опуская голову, старался не смотреть на него. Но однажды дверь кабинета Русина открылась и с сияющими глазами вошел почтальон. В руках он держал долгожданное письмо командиру.

Взглянув на письмо, Русин узнал почерк жены. Какое-го время, не притрагиваясь к письму, молча смотрел на него. Потом прочитал. Содержание письма до него не дошло. Вновь стал читать.

«…Дорогой ты мой! Если бы ты знал, как я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Ты слышишь? Она пришла ко мне!…Если бы ты знал, как я хочу тебя видеть! Слышать твой голос! Прости, что столько боли причинила тебе, но в одном я чиста перед тобой: ни один мужчина не был близок со мною. В этом я клянусь сыном!..»

Это был самый прекрасный миг в его жизни. Теперь его сердце рвалось через афганские горы к ней…

Через полгода ему предложили должность комбрига своей же бригады. Он дал согласие, и его вызвал к себе на беседу заместитель командующего, который приехал в штаб бригады. До назначенного часа встречи было достаточно времени, но Русин решил поехать пораньше. До штаба бригады было километров десять. Когда он направился к БМП, на которой собрался ехать, к нему подошел замполит полка майор Беспалов. Рядом с ним, понурив голову, стоял рослый, с широченными плечами старший сержант.

— Товарищ полковник, — обратился майор, — старшего сержанта Щеголькова вызывает следователь. Вы не возьмете его с собой?

Полковник окинул взглядом старшего сержанта. За избиениемолодого солдата против него было возбуждено уголовное дело. В душе полковнику было жалко его. Когда замполит доложил ему, что старший сержант Щегольков жестоко избил молодого солдата, и того положили с переломанной челюстью в госпиталь, он дал замполиту команду, чтобы по этому факту провел служебное расследование. Спустя несколько часов майор доложил, что заместитель командира взвода, старший сержант Щегольков, во время уборки помещения за плохую уборку избил молодого солдата. О ЧП пришлось доложить в политотдел бригады, и оттуда поступила команда возбудить уголовное дело. Русин хорошо знал старшего сержанта. В одном бою Щегольков, будучи сам раненым, вынес на своих плечах своего командира взвода. За это он получил орден Красной Звезды. Был награжден старший сержант и медалью «За отвагу». Он попытался защитить его, но, кроме назидания со стороны замполита, ничего не добился.

Сейчас старший сержант стоял перед ним и молча смотрел себе под ноги.

— Хоть бы награды снял, — сказал Русин. — Залезай в машину!

БМП, набирая скорость, мчалась по высохшему руслу реки, потом, проскочив канавистые пустыри, с ходу перепрыгивая через арыки, подминая под себя кусты, вырвалась на полевую дорогу и, тяжело ревя двигателями, полезла вверх.

Русин, повернув голову, посмотрел на старшего сержанта. Тот сидел с опущенной головой. Лицо его было хмурым.

— Вот смотрю на тебя, старший сержант, и думаю: ты с мозгами или без мозгов? На кой черт тебе сдался этот солдат? Ну плохо убрал казарму, но не бить же его за это? Дембель у тебя был на носу. А теперь вместо дембеля как бы в тюрьму не влетел. Ну и дурак же ты! Молодой солдат не успел и пороха понюхать, а ты его в госпиталь отправил.

— Я, товарищ полковник, об одном сожалею, что тогда в бою его не расстрелял, — глухо произнес старший сержант.

— Не понял? — круто поворачиваясь к нему, резко спросил полковник.

Старший сержант, не поднимая головы, молчал.

— А ну выкладывай, — угрюмо скомандовал полковник.

— Во время боя, когда мы ворвались в один дом, я увидел, как рядовой Дубинин с пальца убитой женщины золотое кольцо снимал. Кольцо не снималось, и он штыком отрубил ей палец…

Старший сержант замолчал, Русин терпеливо ждал, но тот по-прежнему молчал.

— Ты об этом замполиту говорил?

— Нет.

— А ты меня не обманываешь?

— Я, товарищ полковник, на такую подлость не способен, чтобы ради спасения своей шкуры оклеветать подчиненного. В том, что я ударил его в казарме, признаюсь, виноват, надо было тогда, в другом месте, — криво усмехнувшись, сержант замолчал.

Полковник пристально посмотрел ему в глаза.

— Сержант, слушай меня внимательно. Приедем в бригаду, ты без меня к следователю не ходи. Понял? Я хочу сам…

Русин не договорил. БМП, обогнув глиняный дувал, наскочила на мину. Раздался оглушительный взрыв. Взрывная волна подбросила его вверх, и он провалился в черную бездну…

Медленно приходя в себя, он почувствовал запах горелого мяса. До него слабо донесся голос. Кто-то, матерясь, надрывисто кричал. Усилием воли он заставил себя открыть глаза. Перед лицом полыхал огонь. Пламя обжигало лицо. Он попытался отвернуть лицо, но не смог. Тело не подчинялось ему, оно было мертвое. Впереди себя увидел окровавленное тело солдата. Из наполовину срезанной его шеи тонкими струйками стекала кровь.

Языки пламени все сильнее обжигали лицо. От удушающего газа он стал задыхаться. Над ухом кто-то кричал. Его потащили наверх.

Сержант Щегольков вытащил полковника из люка, соскочил на землю, взвалил на плечи и бегом отнес его подальше от горевшей машины. Положив его на землю, побежал назад. Быстро вскочил на пылающую броню и полез в люк. Спустя немного времени из люка показалась его голова. Он вылез наружу и, опустив руку в люк, помог выползти солдату. Спрыгнув на землю, солдат зажал голову руками и, покачиваясь, пошел к полковнику. Сержант вновь полез в машину.

«Там же боеприпасы! — молнией пронеслось в голове Русина. Надо остановить его!» Он крикнул, но вместо крика внутри его мертвого тела раздался слабый стон. Последовал оглушительный грохот. БМП подпрыгнула и повалилась на бок.

Закрыв глаза, полковник застонал и тут же, как наяву, услышал голос, который звал к себе. Он силился открыть глаза, посмотреть, кто его зовет, но черная мгла не отпускала от себя, а голос становился все слабее и слабее. Он почувствовал, как кто-то поднял его и бросил в черную бездну вселенной.

Из сотен прыжков, которые он совершал в своей жизни, это был самый затяжной. И не было силы, чтобы дернуть за спасительное кольцо…

Солдат Кононов со страхом смотрел на полковника, губы того что-то шептали. Он наклонился к нему, подставил ухо, но кроме хрипов ничего не услышал. Солдат беспомощно повернул голову, посмотрел на пылающий бронетранспортер, окутанный черным дымом. Его ноздри уловили запах горелого мяса. «Там же сержант!» — промелькнуло в голове. Он попытался встать, но не смог устоять на ногах. Посидев немного, на четвереньках пополз к машине. Удушающая гарь и жар остановили его в шаге от машины. Ему показалось, что он слышит стон. Усилием воли солдат продвинул свое тело в сторону машины, уцепился за нее, но тут же вскрикнул, схватился за обожженную руку и завертелся на месте от нестерпимой боли. Снял гимнастерку, оторвал от нее рукава, обмотал руки и вновь уцепился за раскаленную броню. Вскарабкавшись на броню, просунул голову в люк, но тут же от смрадного запаха горелого мяса резко отпрянул назад, его затошнило. Свесив голову вниз, хрипя, он выплескивал все, что было у него в желудке.

Немного отдышавшись, Кононов вновь просунул голову в люк, но там из-за черного дыма ничего не было видно. Он еще ниже опустил тело, его рука коснулась солдатского сапога, он потянул его наверх. Некоторое время он с ужасом смотрел на оторванную ногу, но, придя в себя, отбросил ее в сторону, а сам кубарем скатился вниз и быстро на четвереньках пополз к полковнику. Его трясло, как в лихорадке. Дрожащими руками он отстегнул фляжку, задрал голову вверх и жадно стал глотать воду. Отбросив пустую фляжку в сторону, тупо посмотрел на потрескивающую машину. Потом услышал стон, повернул голову, встретился со взглядом полковника.

— Зашей, — прохрипел полковник.

Не понимая, чего хочет от него командир, Кононов продолжал тупо смотреть на него.

— Зашей, — вновь прохрипел тот.

Солдат увидел, как сомкнулись у командира веки. Ему показалось, что он умер, но, приложив ухо к его груди, услышал тихое биение сердца. И тут он понял, что требовал от него полковник. Долго искал пакет с иголкой, а когда нашел, то никак не мог просунуть нитку в ушко, пальцы предательски дрожали, в глазах стоял туман. От бессилия на его глазах показались слезы…

Кононов не видел, что в нескольких шагах от него, верхом на осле, остановился пожилой афганец. Он слез с осла, подошел к солдату, сел и молча стал наблюдать за ним. Кононов все пытался просунуть нитку в ушко иголки. Пот и кровь заливали ему глаза. Старик с безразличием посмотрел на умирающего неверного, не было у него к нему ни жалости, ни сочувствия. И не было ненависти. Из-за пазухи он достал четки и костлявыми пальцами начал перекидывать бусинки по кругу.

Солдат, вытирая слезы, все пытался справиться с ниткой. В душе старика что-то дрогнуло, он молча взял у солдата иголку, просунул нитку и, не глядя на него, подал ему иголку. Солдат взял иголку в зубы, привстал на колени, мочой промыл руки и осторожно стал заталкивать внутренности полковника в живот. Старик, покачивая головой, посмотрел на безоблачное небо, ладонями провел по лицу и, держа их перед собой, прикрыв глаза, прошептал:

— О Аллах, разве они не ходили по земле и не видели, каков был конец тех, кто был до них?

И вновь проведя ладонями по старческому лицу, с трудом поднялся и направился к ослу. Прежде чем тронуться в свой путь, последний раз посмотрел на солдата. А тот, наклонившись над телом офицера, окровавленными пальцами пытался протолкнуть иголку в кожу. Ударив ногами по животу осла, старик с опущенной головой, раскачивая свое тело в такт движениям осла, тронулся в путь. Он ехал по узкой глинисто-красноватой тропинке вниз. Вдали показался разрушенный его кишлак.

Полковник все продолжал падать в черную бездну. И чем дольше было падение, тем сильнее он стал ощущать дыхание колючего, насквозь пронизывающего тело, мороза. Он искал спасительное кольцо, но никак не мог его найти, а когда нашел, то буквально над самой землей рванул его.

Во тьме он уловил тонкий луч света, он то появлялся, то исчезал. Он услышал слабый голос, его звали. Голос был нежный. Он силился понять, где его слышал, но тут же услышал зов другого голоса, холодного, исходящего из тьмы вселенной. Он ощутил странный полег, во тьме внизу была видна земля, но она не приближалась. Она то появлялась, то исчезала. На какое-то время земля исчезла совсем, и он вновь очутился в черной, холодной мгле. Отчаянно размахивая руками, словно плывя в воде, он стал вырываться из тьмы, но тьма не выпускала его. И когда он наконец снова увидел тусклое очертание земли, он вырвался из тьмы и четко услышал зовущий его голос:

— Володя, сыночек, открой глаза. Ты слышишь? Это я, мама.

Он увидел ее лицо. «Почему ты так постарела, мама?»

Она увидела, как зашевелились его губы, он что-то говорил. Она подставила ухо, но ничего не услышала. Посмотрела ему в глаза, хотела что-то сказать, но не смогла, душили слезы. Наташа, сидя возле тумбочки, спала. От тихого плача свекрови она проснулась. Ольга Викторовна повернулась к ней, вместе со слезами на лице сияла улыбка.

— Он в сознании, — тихо прошептала она.

Наташа подскочила к кровати, встретившись с взглядом мужа, опустилась на колени и, плача от счастья, прижалась к его щеке. Ольга Викторовна вышла из палаты, пошла в ординаторскую.

— Анатолий Егорович, он пришел в себя, — сияя от радости, сказала она хирургу Самойлову, делавшему операцию ее сыну.

Самойлов резко вскочил и чуть не бегом направился в палату, где лежал полковник Русин.

— Ну что, пришелец с того света, очнулся?

По лицу Русина пробежала слабая улыбка.

— Бог тебя, Владимир Алексеевич, помиловал. Осколок, не задев внутренности, раскрыл брюшную полость, а твой солдатик, как сапожник, аккуратно заштопал ее. Выйдешь из больницы, солдата к ордену представь, он заслужил.

К жизни Русин возвращался медленно, могучий его организм яростно бился со смертью и победил. Спустя неделю, Ольга Викторовна улетела домой, а Наташа осталась с ним.

Через месяц его выписали из больницы, и он вместе с женой поехал в управление Среднеазиатского военного округа. Ташкент жил мирной жизнью и не было даже малейшего намека, что рядом, по соседству, шла тяжелая необъявленная война, где гибли советские солдаты. Даже в штабе военного округа он не почувствовал озабоченности среди военных.

К его удивлению, в отделе кадров ему вручили предписание, согласно которому он был назначен командиром десантной бригады, которая дислоцировалась в окрестностях Москвы. Некоторое время он молча смотрел на предписание, потом посмотрел на заместителя командующего по кадрам. Генерал улыбнулся.

— Поздравляю, Владимир Алексеевич, с повышением и окончанием войны для вас.

— Товарищ генерал, почему этот вопрос решен без моего согласия?

Генерал удивленно посмотрел на хмурое лицо полковника.

— Владимир Алексеевич, вы что, не рады, что вас назначили на эту должность?

— Товарищ генерал, раз я такой вопрос задал, то можно догадаться, что я никакой радости не испытываю. Я хочу вернуться в Афган, в свой полк.

— Владимир Алексеевич, но это распоряжение Москвы!

— Как она дала такое распоряжение, так пусть и отменяет.

— Но я не имею права, это не в моих силах.

— Вам, товарищ генерал, не надо себя ни в чем утруждать. Вы прекрасно знаете, кому в министерство обороны надо позвонить, а маршалу от меня передайте большой привет.

На улице его поджидала Наташа. Она с тревогой спросила:

— Ну что, Володя, неужели опять туда?

Он сердито посмотрел на жену. Ему хотелось, чтобы она думала так же, как он, он нуждался в ее поддержке. Хотел резко ответить ей, но, увидев испуг в ее глазах, пожалел ее. Он долго пытался убедить жену, что не имеет права покинуть свой полк, что это было бы предательством с его стороны. Она, еле сдерживая себя, чтобы не заплакать, молча слушала его, но когда он замолчал, умоляюще глядя на него, произнесла:

— Володя, милый, во имя нашей любви, прошу тебя, не возвращайся в этот проклятый Афганистан. Ты имеешь на это полное право, ты заслужил его. Слышишь? Заслужил!

— Наташа, я обязан вернуться в свой полк, ты это должна понять. Я хочу видеть солдата, который спас меня, мне надо защитить честь погибшего сержанта, там мои боевые друзья. Это мой долг, я…

— Не хочу слушать твою сумасбродную речь! — в истерике крикнула она. — Солдат, сержант, друзья… Обо мне ты подумал? Ведь я женщина, неужели ты этого не можешь понять? Я устала в одиночестве жить, я боюсь потерять тебя. Во имя нашей любви, заклинаю, не возвращайся туда, умоляю, пожалей меня. Позвони в Москву.

Он грустно посмотрел на нее, притянув к себе, нежно поцеловал ее глаза.

— Наташа, милая, я люблю тебя. Если бы ты знала, как ты мне дорога, мне хочется быть с тобой, но я обязан вернуться к своим, не хочу, чтобы меня мучила совесть, что ради карьеры я бросил боевых друзей. Ты немного потерпи, скоро нас выведут.

Шел 1986 год, впереди были долгие годы изнурительной войны. Отпуск Русин вместе с женой провел на Черном море. От гостиницы и курортных услуг они отказались, решили пожить, от людской суеты подальше. Они разбили палатку. Первые дни он почти не вылезал из воды.

Наташа, наблюдая за мужем, словно впервые ощущала его духовный мир, его мужскую преданность. Ее мучила совесть за свое прошлое. Однажды она попыталась рассказать ему об этом, но он строго посмотрел на нее и твердо произнес:

— Не мучай себя. Ничего не было. Главное — мы вместе, и я счастлив, что ты любишь меня. Жизнь — не гладкая дорога. Идешь и не знаешь, что тебя ждет за поворотом.

Однажды ночью Наташа проснулась. Володи рядом не было, она выглянула из палатки. Он сидел на берегу моря. Накинув халат, она подошла к нему, села рядом. Он, словно не видя ее, продолжал задумчиво смотреть на море. Наташа, поеживаясь от ночной прохлады, прижалась к мужу.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Повернув голову, нежно глядя на нее, он тихо сказал:

— О тебе думаю. Я люблю тебя.

— Я тоже, — еще сильнее прижимаясь к нему, прошептала она. — Хочешь, я прочитаю тебе стихи? Их написал Луи Арагон.

— Прочитай.

Она замолчала и, притянув его к себе, нежно целуя, тихо сказала:

— Прости, что все это время причиняла тебе боль.

— Наташа, а ты знаешь, почему я остался жив?

— Знаю. Тебя спасла моя любовь.

— Да, на самом деле так и было, меня спасло твое письмо. Смутно помню, что я падал в черную бездну, меня кто-то звал… А солдат рядом, у него лицо залито кровью, и я ему приказывал прочесть твое письмо… А потом я полетел в черную бездну.

— Володя, ты обязательно найди его, пусть после демобилизации к нам приедет, нет, мы поедем к нему, я хочу отблагодарить его.

— Наташа, ты посмотри, какое красивое море!

Они молча смотрели на таинственную красоту природы. На море от лунного света ложилась ровная светлая полоса. Медленно и величаво волны подкатывались к песчаному берегу. Далеко в море виднелись огни корабля.

— Как хочется жить и жить, — тихо произнес он. — Честно говоря, я раньше не придавал этому значения. А когда пришла ко мне твоя любовь, вдруг почувствовал странное ощущение. До этого весь мир был замкнут в одном моем порыве к тебе. Что бы я ни делал, в минуты радости и огорчения, всюду и везде была ты. Я только о тебе и думал. Особенно тяжело мне было ночами, меня душили ревность, обида, я скрипел зубами. Однажды, после долгого мучения, я среди ночи встал и, чтобы заглушить боль, одним залпом выпил фляжку водки. Думал в пьяном угаре забыть тебя, но не мог. А сейчас, когда я чувствую твою настоящую любовь, в душе происходит что-то странное, я словно прозрел, такое ощущение, как будто я что-то потерял. Я жил твоею жизнью, а все остальное, что я ни делал, я выполнял автоматически. Ведь я ждал твоей любви, она пришла, но появилось и что-то другое, и я не могу понять, что? На душе тревожно, отчего — не пойму.

— Володя, милый, самое главное — мы вместе и не надо больше понапрасну тревожить свое сердце. Раньше я тоже не понимала смысла жизни, не понимала и не воспринимала ее очарования, а потом, когда поняла, что люблю тебя, то ужаснулась, что полжизни впустую прожила. Я счастлива, что люблю тебя и любима. Приедем в Москву и первым делом пойдем… Догадайся, куда пойдем?

— А по-моему и догадываться нечего, — засмеялся он. — В Большой театр, куда же еще.

— Не угадал. А ну, пошевели мозгами.

— Я бы пошевелил, но с мозгами непорядок, они, кроме тебя, ни о чем другом не думают.

— А я надеялась, что ты догадаешься, — разочарованно произнесла она. — Мы с тобой пойдем в церковь, поставим свечи, поблагодарим Бога!

— И с каких пор ты стала в Бога верить? — усмехаясь, спросил он.

— Ты не смейся. Забыл, что двумя ногами был уже на том свете? Две недели, пока ты был без сознания, я неустанно молила Бога, чтобы Он тебя спас, и Он услышал меня.

— Наташа, нет никакого Бога, если бы Он был, то не допустил бы зла на земле.

— Володя, не надо. Мне страшно, что ты опять будешь там, я хочу, чтобы Он оберегал тебя.

Смеясь, он хотел пошутить над ней, но при лунном свете, увидев выражение ее глаз, вздрогнул, притянул ее к себе, рукой нежно провел по волосам. Они долго сидели в обнимку. В ночной тишине лишь слышно было, как волны, плавно прибиваясь к песчаному берегу, тут же откатывались назад.

— Наташа, — первым нарушил молчание он. — Я очень соскучился по Андрюше, Скоро два года, как я его не видел. Наверное, возмужал.

— Еще немного отдохнем и поедем к нему, у него скоро выпускной.

— Интересно, куда его распределили?

— В Киев, — отозвалась она.

— Зря, — нахмурился он. — Не ожидал от него, думал, что сын мой службу начнет с дальних гарнизонов, чтобы испытать себя, как настоящий десантник, а он… — он замолчал и пристально посмотрел на жену. — Мне кажется, здесь не обошлось без твоего вмешательства.

— Да, это я ему помогла, хотя у него был свободный выбор. Но я настояла, да еще твоего маршала подключила, — запальчиво ответила она.

— А почему Киев выбрал?

— По телефону Андрюша как-то сказал мне, что дружит с девушкой и что она из Киева, вот я и убедила его выбрать Киев и правильно сделала.

— Не ожидал от него, я думал, он более…

— Хватит, не хочу тебя слушать, я по горло сыта твоим фанатизмом, немного и о себе надо думать. Ты оглянись, вокруг люди живут нормальной человеческой жизнью, а ты из проклятого окопа никак не можешь выползти. Прошлым летом мы с твоей матерью ходили в Большой театр, я смотрела на всю эту разукрашенную публику, довольную своей сытой и спокойной жизнью, и меня душили слезы… Я устала жить одна. Можешь ты это понять?

— Я военный, выполняю свой долг, — хмуро отозвался он.

— Ты его давно выполнил, пусть другие выполняют.

— Наташа, ты зря расстраиваешь себя, прекрасно понимая, что это бесполезный разговор. Ты лучше посиди и полюбуйся этой красотой.

— Володя, Володя, или ты не понимаешь, или не хочешь понять, что вся эта красота, о которой ты с восхищением говоришь, без тебя мертва. Я хочу, чтобы ты был рядом. Я боюсь тебя потерять! Боюсь! А ты мне о красоте говоришь!

Он повернулся к ней, прижал к себе.

— Наташа, раньше, когда я искал твою любовь, словно во тьме жил. Да, действительно, я не ощущал эту красоту, был слеп, как крот. Сейчас я не просто ощущаю красоту, а живу ею. Но во мне живут два чувства: долг и любовь, и если отнимешь одно из них, то исчезнет эта красота. Ты потерпи, годы-то наши какие! Жить и жить. Я понимаю, тебе трудно, но верь, настанет день и мы будем вместе. Помнишь, в аэропорту я тебе показал на двух пожилых людей, как они рука об руку друг с другом шли. Придет время, и мы с тобой будем такими, а до этой старости над землей орлом надо парить. Мне с тобой хорошо, но я стану подлецом, если не вернусь к своим боевым друзьям. Я не хочу, чтобы они думали, что я воспользовался услугами мохнатой руки. У нас были такие офицеры, которые приезжали в Афган, чтобы сделать для себя трамплин в карьере, их даже в бой не посылали, но зато они быстро возвращались в Союз с орденами. Да, я имею право больше не возвращаться в Афган, тем более мне предложена новая должность в Союзе, но если я это сделаю, то всю жизнь меня будет мучить совесть, я этого не хочу.

Она молча слушала его, а у самой по щекам текли слезы.

— Володя, милый, я все понимаю, но мне страшно, я устала жить в одиночестве. Андрюша с друзьями, ты тоже, а с кем я? Ты хоть раз задавал себе этот вопрос?

— У меня к тебе деловое предложение: чтобы не было скучно одной, роди дочь.

— Ты в своем уме? На старости лет ребенка?

— Да какая ты старая, тебе чуть больше сорока. Говорят, в таком возрасте все великие люди рождались. Действительно, может, рискнем? Если бы ты знала, как я хочу дочь! Пройдут годы, и какой-нибудь юноша влюбится в нее… Я хочу, чтобы на свет появилась такая же красавица, как ты.

— Перестань даже об этом думать! Сына уже пора женить, а ты еще дочку захотел.

— А мне кажется, что у нас ребенок будет, — лукаво произнес он.

— Согласна, только рожать будешь ты.

— Бог распределил, кому производить, а кому рожать.

— Вот если бы вы, мужики, хоть один раз родили, то вас после каленым железом не заставили бы второго рожать. Вы свое дело сделали, и гуляй ветер, а все девять месяцев ребенок неразлучно с матерью, и все эти месяцы — тревожное ожидание и бесконечные бессонные ночи… Тебе этого не понять! Ты из своей казармы не вылезал. Вспомни, когда ты сына впервые увидел? Ему было уже восемь месяцев, когда ты приехал…

Они помолчали.

— Наташа, а может, действительно, нам еще одного?

— Даже не думай, — вставая, произнесла она, — Хотя… Я согласна, только с одним условием.

Он вскочил, потом опустился перед ней на колени.

— Говори, моя любовь! — с шутливым пафосом произнес он. — Я на все условия согласен!

— Правда?

— Правдивее не может быть, кладу руку на сердце.

— А ты поклянись, что прежде чем услышать, что за условие, согласишься.

— Нет, Наташа, — вставая, грустно произнес он, — я знаю твое условие. Не могу.

— Но ты же дочь хотел, я согласна, только останься!

Он молча, но твердо покачал головой и медленно побрел вдоль моря. И чем дальше он отходил от нее, тем холоднее становилось у нее на душе. С того момента, как он отказался от назначения в Союзе, у нее в сердце поселился страх. В голове постоянно жила мысль, что он оттуда больше не вернется. Она делала все, чтобы выбросить эту мысль из головы, временами удавалось, но чем ближе подходили дни разлуки, тем сильнее она это ощущала.

Постояв немного, она быстро направилась к палатке. Взяла бутылку коньяка и рюмки, побежала к морю. Мужа не было видно.

— Володя! — позвала она.

— Я здесь, — издали донесся его голос.

Она побежала на его голос. Он шел ей навстречу.

— Володя, я хочу выпить, — она протянула ему бутылку.

— У нас мысли совпали, я тоже об этом подумал, — наливая в рюмки, признался он. — Наташа, я хочу выпить за…

— Погоди, Володя, — прижав пальцы к его губам, приглушенно произнесла она. — Давай мы выпьем за Него.

— За кого? — удивленно спросил он.

Наташа, приподняв голову, смотрела на звездное небо.

— Я умоляю Тебя, как мать, прошу, как жена — возьми его под свою защиту, будь его ангелом-хранителем.

Улыбаясь, он смотрел на причуды жены, но ничего не сказал и молча выпил.

Отдохнув на море, они поехали в Рязань на выпускное торжество к сыну. В училище на КПП они попросили дежурного офицера, чтобы вызвали Русина Андрея. Когда он появился, Володя, не веря своим глазам, посмотрел на жену. Он не узнавал сына. К ним быстрыми шагами, улыбаясь, шел настоящий богатырь.

— Мамуля! — Андрей схватил мать в объятия.

Отпустив ее, повернулся к отцу. Словно две глыбы стояли они друг против друга. Потом молча, крепко, по-мужски обнялись. Наташа увидела, как побледнело лицо мужа, и поняла, что рана дала о себе знать.

— Андрюша, — хватая сына за руку, попросила она, — отпусти отца, задушишь.

Он выпустил отца из объятий, увидел его побледневшее лицо и удивленно спросил:

— Папа, ты что, болен?

Тот не ответил сыну на его вопрос. С восхищением разглядывая его, он перевел разговор на другую тему:

— Ну ты и вымахал! Отца обогнал. Какой у тебя рост?

— Ровно два, — похвастался Андрей. — Все, дорогие мои, сегодня я сдал последний экзамен. Диплом — с отличием. Завтра выпускной. Вы где остановились?

— Сынок, мы только с моря приехали. Побудем с тобой, поедем устраиваться в гостиницу.

Андрей задумался на какое-то время, молча посмотрел на мать. Все думал, рассказать им или подождать? Наконец решился:

— Мама, мы сейчас поедем к Олесе, у нее и поживете.

Мать вопросительно посмотрела на сына.

— Мама, ну я же про нее тебе писал, ты что, забыла?

— И насколько это серьезно? — с тревогой спросила Наташа.

— Очень серьезно, мама. Через год она заканчивает институт, и мы, с вашего благословения, сыграем свадьбу. Я правильно докладываю, папа?

Выпятив богатырскую грудь, весело поглядывая на отца, он ждал ответа.

— Твоим докладом лично я удовлетворен, а вот, что касается матери, то я сомневаюсь, чтобы она была в восторге.

— Мама, когда ты ее увидишь, то сама влюбишься в нее. Значит так, сейчас я пойду, отпрошусь, и мы поедем к ней.

Когда Андрей ушел, Володя не мог сдержать улыбки, глядя на обескураженное лицо жены.

— Ты что, расстроилась?

— Он же еще маленький! — тихо произнесла она.

— Родного отца по росту перещеголял, а для тебя маленький.

Наташа грустно посмотрела на мужа.

— Скоро вы опять разъедетесь, а я останусь одна…

Через час они поехали к Олесе. По дороге Андрей рассказал им, что Олеся, на время учебы в институте иностранных языков, живет у бабушки, родители ее в Киеве. Отец у нее профессор.

— Теперь я понял, почему ты выбрал Киев, — сказал отец. — Легко же ты начал свою карьеру. Если так будешь и дальше усердствовать, то из тебя получится хороший придворный штабной офицер. Не жизнь, а райская куща. Главное в этом деле, сынок, влюбленно заглядывать в глаза своему начальнику и браво щелкать каблуками.

— Володя, прекрати, дай сыну по-человечески службу начать. Или ты хочешь, чтобы и он по твоим стопам пошел? Лично я по горло сыта твоим патриотизмом.

— Давай, давай, защищай сыночка. Андрей, а зачем тебе в Киев? Давай сразу в Москву! Хочешь, прямо в генштаб, будешь адъютантом у своего деда. Не служба, а малина! Звездочки на погоны сами по себе побегут, смотришь, и отцу перепадет.

Андрей с недоумением смотрел на отца.

— Папа, но ведь мама говорила, что ты настоятельно просил, чтобы я выбрал Киевский военный округ. Я не хотел этого, у меня были другие планы.

Владимир Алексеевич с усмешкой посмотрел на жену, хотел съязвить, но она опередила его.

— Володя, я же попросила тебя, замолчи! А ты, сынок, не слушай его, он у нас служака царских времен, только до сих пор не может понять, что времена не те. Ты лучше расскажи сыну, как отказался от должности в Союзе.

Русин недовольно посмотрел на жену.

Наташа тут же отреагировала:

— И не смотри на меня так! Андрюша, он опять возвращается туда. Я не писала тебе, что он тяжело был ранен и чудом остался…

— Наташа! — резко оборвал ее муж. — Мы уже на эту тему разговаривали, прошу тебя, помолчи.

— Я не чужая, чтобы молчать. Вы хоть раз подумайте обо мне. Каково мне? Неужели звезды на ваших погонах дороже моих страданий?

— Не звезды, а долг перед Родиной, — хмуро произнес Владимир Алексеевич и, чтобы снять напряжение, он повернулся к сыну: — Андрюша, расскажи про Олесю, какая она?

— Папа, почему свое ранение от меня скрываешь?

— Об этом попозже. Я задал тебе вопрос, жду ответа.

— Приедем, сами увидите. Она вам понравится, — заверил сын.

Такси остановилось возле высотного дома. На звонок дверь открыла невысокая девушка. Увидев Андрея, вся засияла, хотела броситься к нему, но тут же замерла на месте. При виде ее Наталья Дмитриевна непроизвольно улыбнулась. «Наверно, младшая сестра Олеси», — подумала она и залюбовалась ею. Словно сказочная Золушка явилась перед ними.

— Здравствуй, Олеся, знакомься, это мои родители, — беря ее за руку, произнес Андрей.

Наталья Дмитриевна перевела взгляд на мужа, а тот с восхищением смотрел на девушку. «Боже мой, да она же еще дитя», — в душе простонала она. Действительно, рядом с Андреем девушка выглядела ребенком, по росту еле достигала его плеч. Олеся огромными своими глазами, вся разрумянившись, растерянно смотрела на них.

Видя ее замешательство, Владимир Алексеевич подошел к девушке и, наклонившись, с улыбкой произнес:

— Здравствуйте, Золушка.

— Здравствуйте, — тихо прошептала она. — Проходите, пожалуйста.

Когда они вошли, Олеся беспомощно посмотрела на Андрея. Улыбаясь, он привлек ее к себе.

— Ты что? Испугалась моих родителей?

— Андрюша, надо же было предупредить.

— Да я сам не знал, они только что приехали.

А Наташа в это время говорила мужу:

— Володя, она же такая маленькая!

— А тебе хочется, чтобы у нее тоже было два метра? Она прелесть и… — но тут он замолчал, потому что в прихожую вышла пожилая женщина, бабушка Олеси.

Глава пятая. ПРОЗРЕНИЕ

Самолет летел над Афганом. Внизу была сухая, прожженная солнцем, исковерканная снарядами, кровью залитая земля. Шел восьмой год войны. Полковник в кресле дремал, и неведомо было ему, что судьба готовит ему жестокий удар, от которого поседеет в одно мгновение…

В штабе сороковой армии возвращение полковника Русина восприняли как гром среди ясного дня. Все знали, что дядя его маршал и что на него есть приказ о назначении комбригом под Москвой. Его появление было для многих приятной неожиданностью. При встрече с сослуживцами Русин видел искреннюю радость с их стороны, что он жив и здоров, а когда вернулся в свой родной полк, то по-настоящему ощутил любовь подчиненных. Ранее мучившие его сомнения и угрызения совести перед женой при виде ликующего полка исчезли, на душе стало легко и свободно. Вечером почти весь его штаб собрался у него. Они пили, заглушая водкой боль по погибшим сослуживцам.

Огромная, всемогущая держава с армадой военной техники и слепо преданной ей армией, способной в течение нескольких суток смести на своем пути вся и все, надолго завязла в этой грязной, никому не нужной войне. Гибли солдаты, тайком хоронили их в родных краях, военная машина поглощала материальные ресурсы страны, многие понимали, что пора остановиться, но запущенные щупальцы политической системы невозможно было остановить. Транспортные самолеты беспрерывным потоком увозили на родную землю цинковые гробы, иногда вместо тела сына мать получала голову с вырванными глазницами… Мать в далекой сибирской глухомани получала сына в цинковом гробу, а спросите у нее, где эта страна Афганистан, в которой погиб ее сын, она не ответит, она просто не знает, где действительно находится эта незнакомая и чужая страна и для кого она родила в муках сына. Во имя каких сумасбродных идей отдала она его во власть тех людей, которые распорядились судьбой ее сына? Во имя Родины? Но ни один солдат, ни один офицер за всю войну ни разу не крикнул, как в годы Великой Отечественной войны: «Солдаты! За Родину! Вперед!» Ибо там не было у них Родины, она просто бросила своих сыновей в молох чужой войны. В чужой стране они были чужими, и там их просто ненавидели. За счет крови простых солдат правящая верхушка СССР пыталась в чужой стране повторить семнадцатый год, отнять у хозяев кровно заработанные ими богатства и раздать бездельникам, тунеядцам, построить общество под кодовым названием «социализм», со всеобщей кормушкой, со всеобщим равенством…

Полковник Русин прокомандовал своим полком всего несколько дней и был назначен командиром бригады. Ему не хотелось уходить из полка. Когда его вызывали к командующему армией, он попытался отказаться от должности, но генерал-полковник сурово посмотрел на него и властным голосом произнес:

— Полковник, приказ о вашем назначении был мною подписан еще до вашего ранения. Знаю, что вы отказались от должности в Союзе, но мой приказ прошу не обсуждать. Даю вам трое суток на то, чтобы сдать полк и принять бригаду.

Под суровым взглядом генерала полковник Русин вытянулся в струнку и четко ответил:

— Есть сдать полк и принять бригаду!

Однако Русин попросил у командующего, чтобы начальником штаба бригады назначили полковника Кархмазова. К великой его радости, генерал тут же подписал приказ о назначении полковника Кархмазова начальником штаба бригады. Сдав полк своему заместителю, Русин поехал в штаб бригады. Приняв должность, он с нетерпением стал ожидать прибытия Умара. Вечером он сидел в кабинете, когда раздался стук и вошел полковник Кархмазов.

— Товарищ полковник, полковник Кархмазов прибыл для прохождения…

— Умар, ты совесть имеешь? — вставая из-за стола, оборвал его Русин. — Ты что мне здесь комедию разыгрываешь? С каких это пор я для тебя стал «товарищ полковник»?

Они долго стояли обнявшись. И каждый, стараясь не смотреть друг на друга, молча вытирал слезы.

— Что-то мы с тобой стали сентиментальными, — пряча от друга увлажненные глаза, первым произнес Русин. — Садись, рассказывай.

— Коротко, по-военному, товарищ полковник, или…

— Опять заладил «товарищ полковник»… Здесь для тебя я просто Володя. Понял?

Он встал, из холодильника достал бутылку водки, закуску, поставил перед Умаром, сел рядом, налил в рюмки.

— Давай выпьем за наших боевых друзей, которые сложили головы на чужбине.

Они встали и молча выпили. Немного закусив, Володя вновь налил.

— Умар, выпьем за наших жен, за их мужество, за то, что с нами разделяют нашу офицерскую судьбу.

— Володя, я хочу выпить за Наташу.

— А я за Любу.

Умар грустно посмотрел на друга.

— Люба от меня ушла.

— Не может быть! — ставя стакан на стол, с волнением воскликнул Русин.

— Да, это так, в прошлом году мы расстались. Был в отпуске, и она мне поставила ультиматум: или моя военная служба, или развод.

— Но как же так…

— Ты же знаешь, кто ее родители, воротилы теневой экономики, в золоте купаются, вот и хотели, чтобы я из армии ушел и занялся бизнесом. Но главная причина в другом: они не могут мне простить, что я воюю против своих братьев-мусульман. До Афгана они гордились мною, а сейчас при виде меня у них глаза кровью наливаются. По-ихнему, я воюю против своих кровных братьев-мусульман.

— Умар, но ведь она любила тебя!

— Володя, у вас, у русских, все проще, а у нас, чеченцев, свои законы. То, что сказал отец, это закон. Ее отец приехал к нам домой и увез ее вместе с сыном.

— И ты свободно ее отдал?

— А что бы ты мне посоветовал? Драться?

— Я бы подрался, так просто жену не отдал бы.

Умар усмехнулся.

— Друг мой, намного легче мне с душманами воевать, чем со своей родней… Все, не будем о них больше, они недостойны нашего внимания. От всего сердца я рад, что у тебя с Наташей все хорошо. Я поднимаю этот бокал за нее. Будь счастлив.

— Умар, а может, не все потеряно?

— Я тоже так думал и надеялся, но когда я лежал в госпитале и написал ей письмо, чтобы она приехала, так она мне ответила: мол, я к чужим мужчинам не езжу. Вот и любовь… А может, ее и не было? Может, я сам ее придумал?

Они выпили и молча стали закусывать консервированной говядиной. Немного погодя Умар, лукаво поглядывая на друга, произнес:

— Хочешь, я тебе по секрету новость сообщу?

— Раз ты знаешь, то это уже не секрет, — усмехаясь, отозвался Владимир.

— Я сегодня был в штабе армии и мне сказали, что на нас послали документы на Героя Советского Союза.

Владимир от услышанного замер с вилкой в руке. Он почувствовал, как сильно забилось сердце.

— Ты шутишь?

— Никаких шуток, мне сам начальник кадров полковник Семипалатов сказал. Через пару месяцев на груди засияет Золотая Звезда. Давай выпьем за это!

— Нет, раньше времени нельзя, плохая примета… Умар, и все-таки у меня из головы не выходит Люба. Может, я подключусь?

— Спасибо, Володя, но уже поздно, я люблю другую.

— Не понял? — удивленно глядя на него, произнес Русин.

Умар молча налил в стакан водки и одним залпом выпил. Опустив голову, он долго молчал. Русин терпеливо ждал. Для него это было неожиданностью, чего-чего, а этого он явно от друга не ожидал.

— Пойми, Володя, впервые в жизни я почувствовал настоящую любовь, я увидел глаза, которые влюбленно смотрят на меня. Я знаю, что ты меня осуждаешь, но когда ты ее увидишь, то поймешь меня. Я встретил женщину, которой я нужен. А для мужчины это самое главное.

— И где ты ее встретил?

— В Кабуле, в госпитале, она там врачом работает. Володя, по твоим глазам вижу, не одобряешь мой поступок, но ты должен понять меня.

— Сожалею, но не пойму. Я помню твою сумасшедшую любовь, и вдруг она исчезла. Любовь может быть только один раз, второй — не признаю. Прости, Умар, может быть, я в чем-то и не прав, но я говорю то, что думаю и чем живу. И добрый дружеский совет тебе: сделай все, чтобы помириться с Любой, она не просто твоя жена, но и мать твоего сына. Сладкие поцелуи, страсть — все это временные явления, они как пришли, так и ушли, остается то, что никогда из жизни не исчезает: это наши дети и ответственность перед ними. Люба права, и моя меня умоляла, чтобы я остался в Союзе. Ее надо понять не просто как женщину, которая хочет, чтобы рядом с нею был мужчина, а понять как мать. Нам с гобой намного легче, чем им. Прошу как друга, с разводом не спеши. Мы с тобой выполняем долг перед Родиной, а вот перед семьей… — он замолчал и тоже налил в стакан водки и одним залпом выпил.

— С тем, что ты говоришь, Володя, я полностью согласен, Но это исходит от тебя, потому что в твоем сердце любовь Наташи, исчезнет она, и ты… — он замолчал. Махнув рукой, вновь налил в стакан, выпил. — Ты думаешь, я не страдаю? Если бы ты знал, как мне было больно, когда она от меня ушла. Эта боль не проходит и не пройдет, она меня преследует днем и ночью. Даже в плену, когда меня душманы пытали, я не ощущал такой боли… Все, ни слова про любовь! Я сыт ею по горло. Ты лучше расскажи, что в верхах о нас говорят? Когда эта дурацкая война закончится?

Владимир махнул рукой.

— У меня такое впечатление, что Москве не до нас. В стране идут демократические преобразования, республики бунтуют, шахтеры бастуют, Горбачев с экрана не сходит. Нутром чувствую, что-то надвигается, но не пойму что.

— Ты с дядей разговаривал, что он говорит?

— Молчит.

— Ну а когда нас отсюда выведут?

— Один Бог знает. Хотя поговаривают, что Горбачев на Политбюро этот вопрос поднимал, но его убеждают, что это будет поражением для Советского Союза.

— Да мы с самого начала, как только пересекли границу, потерпели поражение. Разве это война? Анекдот! Гоняемся по горам за душманами! Это не война. Там, наверху, наши гражданские правители просто нашу армию позорят. Недавно я слушал «Голос Америки», стыдно за нашу державу. Прав был тот капитан из фильма «Белое солнце пустыни»: «За державу обидно». Неужели в стране не найдется человека, который смог бы взять на себя ответственность и поставить точку в этой дурацкой войне?

— Эту точку мог бы поставить только Горбачев, но и он не решается, политическая система не позволяет ему это сделать. И мы с тобой здесь не просто воюем, а внедряем социализм в этой полурабской мусульманской стране.

— Володя, о чем ты говоришь? Да этим афганцам до социализма, как до луны пешком. Я недавно был в одном кишлаке, местные коммунисты решили землю крестьянам отдать, а они не берут, говорят, мол, без разрешения хозяина землю нельзя брать. Здесь свои обычаи и традиции, это не наш семнадцатый год, где мужик барина на вилы поднял и будь здоров. Вот посмотришь, уйдем мы, тут между ними произойдет страшная резня, и они этого ждут не дождутся. Мы для них…

Он, не договорив, замолчал, так как вошел начальник особого отдела подполковник Тарасов Войдя, тот ехидно посмотрел на Умара.

— Что, товарищ полковник, не успели должность принять, а уже крамольные речи завели?

На лице Умара задвигались скулы, в глазах сверкнули искорки гнева. Русин моментально перехватил его выпад.

— Василий Егорович, прошу к столу.

Не дожидаясь, когда тот сядет, быстро налил водки и протянул ему стакан. Тарасов колебался, но Русин настойчиво предлагал ему выпить. Подполковник, не устояв, взял стакан и медленно стал пить. Он пил маленькими глотками, как пьют обычно вино или воду.

Русин мельком взглянул на Умара. У того на лице было такое выражение, словно он готов был кинуться и разорвать на куски этого особиста. Русин понимал, что конфликт с подполковником чреват последствиями, тот не подчинялся ему и все, что происходило в его бригаде, докладывал по инстанции своему начальнику. Особист через своих агентов, которые были в каждом подразделении бригады, знал больше его, что происходило среди личного состава. В душе Русин недолюбливал ею, хотя понимал, что это его работа.

С приходом особиста разговор потерял свою естественность. Выпив еще пару стаканов, особист, покачиваясь, встал, подошел к Кархмазову, обнял.

— Я тебя люблю, но лишнего не болтай.

Когда он вышел, Умар зло бросил:

— В гробу и в белых тапочках видел я твою любовь. Контра, подслушал наш разговор. Вот посмотришь, Володя, заложит нас.

Владимир громко захохотал. Умар хмуро посмотрел на него.

— А честно признайся, струсил? — прекратив смеяться, спросил Русин.

— А ты думаешь, нет? Да если он брякнет наверх, Героя мне не видать, как своих собственных ушей. Честно говоря, мне это надоело. Всего боимся. Думаем одно, говорим другое, шепотом режем правду-матку, а вслух сказать боимся. Скажешь — партбилет на стол, а без партбилета куда? Мне кажется, что мы шахматные пешки и нами манипулируют,как хотят. В Союзе делаются большие дела, а мы оторваны от жизни, только и умеем щелкать каблуками перед старшими командирами… На днях меня вызвал командир дивизии, захожу к нему, а он по телефону с кем-то разговаривает. Раздраженный, матерится… Закончив разговор, минуты две тупо смотрел на меня, а потом махнул рукой, говорит, мне некогда сегодня с тобой разговаривать, придешь завтра. Два часа ехал к нему, час простоял возле его кабинета, а он на меня рукой махнул! Порой мне кажется, что я жизнь свою прожигаю впустую.

— Я с тобой не согласен. Мы выполняем свой долг…

— Володя, это высокие слова.

— Нет, Умар, это не высокие слова. Я говорю не о долге в интернациональном плане, это дело политиков, а о простом долге перед солдатскими матерями. Мы с тобой должны так сделать, чтобы меньше цинковых гробов отправлялось в Союз. Как начальник штаба ты должен это понять и сделать все, чтобы потери были минимальные, а еще лучше, чтобы их вообще не было. Сегодня первый батальон на задании, душа болит, боюсь, без крови не обойтись.

Просидев до поздней ночи, они легли спать. Полежав немного, Русин потянулся к телефонному аппарату, который стоял рядом на тумбочке. В трубке раздался голос: «Оперативный дежурный майор Коробов слушает».

— Полковник Русин, — тихо, чтобы не разбудить Умара, произнес он. — Что слышно про первый батальон?

— Пока тихо, товарищ полковник.

Русин положил трубку, откинулся на подушку. Первый батальон выполнял задание по захвату каравана с оружием, который шел из Пакистана. Он долго не мог заснуть, все больше и больше его охватывала тревога за батальон. Под утро, когда он задремал, раздался резкий телефонный звонок. Оперативный дежурный доложил, что вернулся первый батальон, он попал в засаду и понес большие потери.

— Много убитых? — спросил Русин.

В телефоне было тихо, чувствовалось, что дежурный в замешательстве, он словно обдумывал, докладывать или нет.

— Я жду, — резко напомнил Русин.

— Тридцать пять убитых и сорок раненых, товарищ полковник. Погиб командир батальона подполковник Смирнов.

Бросив трубку на телефонный аппарат, Русин сел на кровать, обхватив голову руками, застонал.

— Есть убитые? — вставая, спросил Умар.

— Да, — глухо ответил он.

Подходя к расположению первого батальона, они увидели, как солдаты из боевых машин вытаскивали тела убитых и раненых. Русин остановился возле мертвых солдат, ровными рядами положенных на пыльной земле. Он тупо смотрел на них. О чем думал полковник? Наверное, о том, что мать, увидев цинковый гроб, как подрубленная береза, упадет на землю возле своего сына.

Вскинув голову, он с ненавистью посмотрел на Афганские горы, из-за которых медленно поднималось кровавое дневное светило. А до конца войны еще были долгие годы…

Глава шестая. ИСПЫТАНИЕ

Полковник Жиров, рассматривая документы о представленных на правительственные награды, увидел знакомую фамилию — Русин. Он замер, сердце учащенно забилось. Машинально сняв очки, протер их и, вновь надев, взял в руки представление на Героя Советского Союза полковника Русина Владимира Алексеевича. Да, это был он.

На Жирова нахлынули воспоминания, перед взором появилась жена Русина. Тонкая, самодовольная улыбка пробежала по его лицу, но оно тут же запылало яростью, как наяву он ощутил на шее железные пальцы Русина. Машинально провел рукой, словно освобождаясь от их захвата, встряхнул головой и отбросил представление в сторону. Подперев кулаком подбородок, задумался.

Он работал в отделе кадров министерства обороны и все наградные документы проходили через его руки. Сейчас он сидел и тупо смотрел перед собой. «Героя не получишь!» — зло прохрипел он. Вначале возникла мысль уничтожить документ, но от этого варианта пришлось отказаться. Жиров давно знал, что заместитель министра обороны маршал Чеботарев является близким родственником Русина и по всей вероятности он мог знать, что его племянник представлен к Герою. Надо было найти такой вариант, чтобы и тени подозрения не пало на него, Жирова.

Он встал, закурил, заходил по кабинету. Решение было где-то совсем близко, он думал, мысль витала в голове, но он не мог ее поймать… Взгляд остановился на телефонном аппарате, и тут же мысль прояснилась, подсказала, что делать.

Документы отправлялись в отдел ЦК КПСС, где тщательно рассматривалась каждая кандидатура, и только после резолюции ЦК, достоин человек или нет, поступали в Верховный Совет. Жиров, по роду своей работы, постоянно поддерживал связь с отделом ЦК и хорошо знал многих работников, Помешать Русину получить Героя мог только один человек — Федотов, с которым он был в дружеских отношениях. Ему не раз приходилось оказывать Федотову разные услуги, теперь настала очередь того.

Набрал номер телефона, услышал знакомый голос, хотел поздороваться, но резко нажал на клавишу. В последний момент сработал инстинкт самосохранения. «Нет, в этом деле нельзя никому доверяться», — решил он. Цена риска была велика. Надо было искать другой вариант, который бы гарантировал полную безопасность.

Вновь мысль лихорадочно заработала, и когда стало ясно, что надо делать, он хлопнул в ладоши, словно аплодировал сам себе. Из ящика достал чистый лист бумаги и левой рукой стал писать анонимку в ЦК КПСС. После работы бросил письмо в почтовый ящик и поехал домой. Поужинав, лежа на диване, он попытался смотреть телевизор, но перед его взором стояла Наташа. Вспомнились поцелуи свежих сочных губ… По его лицу пробежала блаженная улыбка.

— Что с тобой? — услышал он голос жены.

Он открыл глаза.

— Ничего, — вставая с дивана, буркнул он и направился в спальню.

Лежа в постели, он обдумывал встречу с ней. Надо было разыскать, где до убытия в Афган проходил службу Русин. Это для него не составляло трудности, все данные можно было получить в отделе кадров. Он с нетерпением стал ждать утра. Чем больше он думал о ней, тем сильнее в нем пробуждалось желание найти ее и вновь ощутить жар ее губ. Он был уверен, что она не потеряла интереса к нему.

Рано утром он поехал на работу. Спустя час он уже знал, где она находится: она была рядом, жила у родителей мужа. По справочнику разыскав номер телефона, позвонил. Волнение его было таким сильным, что, услышав ее голос, он не сразу ответил.

— Алло, я слушаю вас…

— Здравствуй, Наташа, — хрипло произнес он.

— Здравствуйте, — отозвалась она.

Некоторое время оба молчали.

— Я слушаю вас, — вновь раздался голос Наташи.

— Ты не угадала, кто звонит?

— Мне кажется, что ваш голос мне знаком, но не могу узнать.

— Это я, Жиров.

— Юра? — с удивлением спросила она.

В телефоне было тихо, он ждал, а она молчала. Первым не выдержал он.

— Ты что, не рада моему звонку?

— Что тебе надо? — холодно спросила она.

Не обращая внимания на эту холодность, он сказал:

— Я хочу тебя видеть.

— А у меня нет желания вас видеть. И больше не звоните.

Он ошеломленно слушал короткие гудки, раздававшиеся в трубке. Почему она не хочет видеть его? Он вспомнил, как тогда она бросилась к нему, а он ее оттолкнул. «Обиделась», — решил он и вновь набрал номер. Никто не подходил к телефону, но он терпеливо ждал.

— Я слушаю, — раздался ее голос.

— Наташа, — поспешно произнес он, — прошу вас, выслушайте меня, Я понимаю, что виноват перед вами, но я звоню не по личному делу, а по делу вашего мужа.

— Что с ним? — с тревогой спросила она.

— С ним все в порядке. Я бы хотел сообщить тебе кое-что приятное, — снова перешел он на «ты».

— Говорите, я вас слушаю.

— Это не телефонный разговор. Предлагаю вечером встретиться.

В трубке долго молчали, он ждал.

— Хорошо, где встретимся?

— Если тебе будет удобно, то возле памятника Пушкину, в семь вечера.

— Я приду, — ответила она,

Положив трубку, Жиров самодовольно улыбнулся. Он был готов идти на все, лишь бы ее увидеть, был уверен, что при встрече сумеет добиться ее расположения.

Наташа первое время не могла прийти в себя. В ней боролись два чувства: ненависть и прежняя любовь. Вспомнив, как он оттолкнул ее, она от ярости застонала, этого она не простила ему до сих пор…

До назначенного часа свидания было много времени. Она попыталась заняться делом, но все валилось из рук. Когда до свидания оставался час, она твердо решила, что не пойдет, но чем ближе были минуты встречи, тем слабее становилось внутреннее ее сопротивление. Собираясь, Она думала, что по отношению к мужу совершает преступление.

Еще издали, подходя к памятнику, Наташа увидела высокую его фигуру. Жиров с букетом цветов шел ей навстречу. Он подошел к ней, протянул цветы, поцеловал ее руку. С каменным выражением лица она молча смотрела в его сияющие глаза.

— Если бы ты знала, как я рад тебя видеть, — влюбленно произнес он.

— Вы что-то хотели сообщить мне про мужа? — холодно спросила она.

А он, словно не слыша вопроса, глазами пожирал ее. Сочные губы были рядом, и ему вновь захотелось почувствовать их вкус. Наташа, уловив ход его мыслей, в душе усмехнулась.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнила она ему.

— У меня приятная новость для тебя, но не хотелось бы сообщать ее вот так, на ходу. Приглашаю в ресторан,

— В ресторан я не пойду, а если вы не хотите говорить, это ваше право. Тогда я пошла.

— Наташа! — хватая ее за руку, умоляюще произнес он. — Прошу тебя, не уходи, столько лет я тебя искал, я виноват, но я тогда так поступил ради тебя же. Если бы я тогда тебя не оттолкнул от себя, что было бы с нами? У тебя своя семья, у меня своя. Я тогда правильно поступил. И ради тебя я уехал.

— Вы все сказали? — равнодушно спросила она.

Неожиданно он поник, стоя перед ней с опущенной головой. Ей стало даже жалко его. Она вдруг почувствовала странное волнение: вместо ненависти к ней возвращалось другое, забытое чувство. Непроизвольно она прикоснулась к его руке. Он уловил это изменение.

— Наташа, я понимаю, что между нами все кончено, но никогда в жизни я никого так не любил и не люблю, как тебя. Ты для меня все! Прошу тебя, пойдем в ресторан, посидим, а для тебя у меня действительно есть приятная новость и ради этого я осмелился сегодня тебе позвонить. Все эти годы я знал, где ты живешь, знал и номер телефона, но не смел звонить, я знал, что ты мне не простишь, а вот сегодня был повод, и я решился…

Он врал, чтобы смягчить ее сердце, он готов был идти на все, чтобы вновь прикоснуться к ее манящим губам, они просто сводили его с ума. Такого неудержимого желания овладеть женщиной он давно не испытывал.

— Юра, а все-таки, может, скажешь?

— Пожалуй, ты права, — кротко ответил он. — Сегодня я рассматривал наградные листы, я работаю в отделе кадров Министерства обороны, и узнал, что твоего мужа представили на Героя Советского Союза. Вот ради этого я и рискнул тебе позвонить и первым поздравить.

— Спасибо, но не рано ли поздравлять? Ведь еще Указа нет.

— Думаю, через несколько дней Указ будет… Ну вот и все, А за прошлое извини. Но тогда в своих чувствах к тебе я был искренен и ни о чем не сожалею. Прощай.

Он повернулся и медленно пошел. Отходя от нее, он ждал, что она окликнет его, не даст уйти, но она молчала. Ему хотелось остановиться и повернуться к ней, но силой воли он заставил себя этого не делать. «Не спеши!» — подсказывал внутренний голос.

И все-таки через несколько шагов он остановился. Она стояла и смотрела, как он уходил. Подняв руку, он помахал ей и, круто повернувшись, быстро пошел в сторону метро. В душе он ликовал. Главная цель была достигнута: он понял, что и она не забыла их прежних отношений.

Через несколько дней ему позвонили из ЦК.

— Здравствуйте. Из ЦК, Савельев. Я по поводу полковника Русина, он у вас представлен на Героя Советского Союза. Возникли некоторые проблемы. Нужна ваша помощь. Как у вас со временем?

— Когда я должен быть у вас?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Через час буду.

— Прекрасно, я вас жду.

Положив трубку, он почувствовал на лбу капельки холодного пота. Хотел встать, но страх приковал его к креслу. «Неужели догадались, что анонимку писал я?» Языком проведя по сухому нёбу, он потянулся к графину. Налил в стакан воды и жадно стал пить. Рука тряслась. Неужели над его карьерой нависла угроза?

Он посмотрел на часы. Пора было ехать. Позвонил своему начальнику, коротко доложил причину вызова.

В ЦК ему выдали пропуск. Найдя нужный кабинет, постучал. Войдя, он увидел средних лет мужчину, тот, не вставая, рукой показал на стул. Из папки достал листок бумаги. Жиров сразу узнал свою анонимку, ему стало плохо.

— Пожалуйста, прочтите. Мне нужна ваша помощь.

Жиров, облизывая губы, стал читать. Он лихорадочно думал, что делать. Страх не давал сосредоточиться, но его выручил Савельев.

— Как видите, человек, писавший эту анонимку, хорошо знает полковника Русина. Необходимо проверить некоторые факты, чтобы нам не пришлось перед народом краснеть, что Героя дали недостойному человеку. Для выяснения обстоятельств, указанных в анонимке, мы совместно с вами пошлем комиссию.

Жиров облегченно вздохнул. Выходя из здания, улыбнулся. Первый нокаутирующий удар был нанесен. У себя в кабинете он поднял трубку и набрал номер телефона Наташи. Услышав ее голос, тут же положил трубку. Она была дома. При первой встрече он понял, что родители за границей и она одна. Он буквально выскочил из кабинета. По дороге купил цветы, шампанское, взял такси и поехал к ней.

Наташа, увидев его, замерла. Он без всякого приглашения переступил порог, притянул ее к себе и неудержимо стал целовать. Она не сопротивлялась. Подняв на руки, он внес ее в зал, положил на диван, опустился рядом и вновь стал целовать. Она не сопротивлялась. От возбуждения его трясло. Он лихорадочно стал расстегивать ее халат, обнажив грудь, губами приник к соскам. Его рука медленно соскользнула вниз, нащупала кружевные трусики… Раздев ее, он вскочил и стал сбрасывать одежду с себя.

Лежа совсем голая, Наташа, прикрыв глаза, ждала его. Когда он лег рядом и повернул ее к себе, она открыла глаза, но увидела не его, а фотографию мужа. Словно живой он смотрел на нее.

— Не-е-ет! — громко вскрикнула она и, оттолкнув Жирова, вскочила с дивана, побежала в другую комнату.

Он встал и направился вслед за ней. Дверь была заперта.

— Наташа, — тихо позвал он, — открой.

Она не отвечала.

— Наташа, умоляю тебя, открой.

Но она по-прежнему молчала. Он подошел к разбросанной своей одежде, стал одеваться. Случайно его взгляд остановился на портрете Русина. Он догадался о причине ее поведения. Взял фотографию в руки, мстительно улыбнулся. Потом решительно пошел к двери.

— Наташа, милая, я ухожу. Я люблю тебя!

Она прислушалась. Из прихожей раздалось легкое хлопание двери. Она осторожно выглянула. Его не было. Накинув на себя халат, она опустилась на диван и горько заплакала…

На следующий день он вновь позвонил ей.

— Наташа, милая, ради Бога, прости за вчерашнее, я виноват перед тобой. Обещаю, больше этого не повторится.

— Вы все сказали? — холодно спросила она.

— Наташа, я люблю тебя! Ты мне нужна. Я не могу без тебя. Я…

— Хватит! — резко оборвала она. — Если вы еще хоть раз позвоните или посмеете вновь прийти ко мне, я позвоню маршалу Чеботареву, и тогда вам придется с ним объясняться. А после этого, если вы не сможете без меня жить, звоните, сколько хотите. — В трубке раздались короткие гудки. Он слушал их какое-то время, потом, криво усмехаясь, вслух произнес:

— Не дождешься.

При упоминании имени маршала Жиров отрезвел. Карьера была дороже, чем сочные губы.

Глава седьмая. КРИК В БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ

Умар, стоя рядом с Русиным, молча наблюдал, как десантники осторожно несли тело комбата. В глазах Володи стояли слезы…

К ним подошел особист, подполковник Тарасов.

— Не принимай близко к сердцу, Владимир Алексеевич. Идет война, а она без жертв не бывает. Батальон выполнил поставленную задачу, караван взят. Командование вами будет довольно.

Русин хмуро посмотрел на него и молча направился на КПП встречать начальство. Бригадой он командовал не больше недели, за всю свою службу в Афгане не потерял столько солдат, как сейчас. Умар хотел последовать за командиром, но его остановил Тарасов.

— Пошли со мной, посмотрим содержимое каравана.

Когда они подошли к складу, куда солдаты вносили тюки, услышали нецензурную брань. Прапорщик, распарывая тюки, матерился на чем свет стоит. Он стоял спиной и не видел, что вошли офицеры.

— Прапорщик, прекратите материться! — подходя к нему, приказал Тарасов. — Вы чему учите подчиненных?

Лицо прапорщика от злости было искажено, глаза гневно сверкали. Не обращая внимания на грозный тон и звезды на погонах, он вне себя закричал:

— А вы посмотрите на содержимое каравана! Анаша да японская видеотехника. И из-за этой дряни уложить столько солдат! Кому взбрело в голову на гибель людей посылать? Я бы…

— Прекрати! — резко оборвал подполковник. — Не тебе, прапорщику, обсуждать приказы старших, а то я тебя быстро к ответственности призову.

— А вы, товарищ подполковник, не пугайте меня, я уже пуганый.

Тарасов хотел вновь прибегнуть к угрозе, но, увидев грудь прапорщика в наградах, перешел на мирный тон:

— Ладно, забудем об этом, покажи товар.

Ровными рядами в коробках была сложена японская видеотехника. Тарасов из коробки взял видеомагнитофон, стал его разглядывать.

— Умеют же, чертовы самураи, делать, — покачивая головой, произнес он. — Опись еще не составил?

— Никак нет.

Особист отложил в сторону три видеомагнитофона.

— В опись не включай, вечером за ними приду.

Умар стоял в стороне, наблюдая за Тарасовым. «Вот хапуга!» — с брезгливостью подумал он. Особисту было плевать на гибель солдат, его интересовало барахло, которое они захватили. В душе назревала злость на этого крохобора. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не врезать ему по физиономии. И когда Тарасов собрался уходить, Умар подошел к прапорщику.

— Все, что в караване, под опись.

— А с этими как? — показал на отложенные коробки прапорщик.

— Вы что, не поняли, что я сказал?

— Понял, товарищ полковник.

Тарасов удивленно посмотрел на Кархмазова.

— А я что-то, товарищ полковник, вас не понял.

— Вы все прекрасно поняли, — хмуро ответил он и, не глядя на особиста, вышел.

Тарасов повернулся к прапорщику.

— Как я сказал, так и сделаешь.

— Товарищ подполковник, вы же слышали, что…

— Заткнись! — угрожающе зашипел он. — Не забывай, с кем разговариваешь. Ты у меня давно на примете. В один миг за свою агитацию под фанфары залетишь. Понял?

— Так точно, — упавшим голосом ответил прапорщик.

Тарасов, выйдя из склада, подошел к Кархмазову.

— Полковник, не солидно при прапорщике так себя вести. Советую впредь быть сдержанным и не забывать, что мы офицеры.

Кархмазов гневно, сверху вниз окидывая взглядом Тарасова, с трудом сдерживая себя, отчеканил:

— Во-первых, не полковник, а товарищ полковник, во-вторых, я в ваших советах не нуждаюсь, в-третьих, не забывайте, что прапорщик — мой подчиненный и я начальник штаба бригады.

Он резко повернулся и направился туда, где собирались хоронить погибших десантников.

Прошло два месяца. Полковник Русин проводил служебное совещание с офицерами управления бригады. Раздалось прерывистое мурлыкание полевого телефона. Он взял трубку.

— Товарищ полковник, докладывает оперативный дежурный капитан Николаев. Начальник политотдела армии требует вас к аппарату.

— Сейчас приду. — Он положил трубку и обратился к офицерам: — Меня к аппарату вызывает начальник политотдела армии. Умар Анварович, продолжи совещание.

Когда его соединили с начальником политотдела армии, Русин услышал:

— Владимир Алексеевич, знаете, по какому поводу я звоню?

— Никак нет, товарищ генерал-полковник.

— Я думал, ты уже знаешь. Так вот, твоему начальнику штаба Кархмазову присвоено звание Героя Советского Союза. Завтра в десять он должен быть у меня, а в тринадцать ноль-ноль вылетает в Москву, в Кремль. Понял?

— Так точно, товарищ генерал-полковник.

— Но это не главное. Завтра вечером встречай меня. Со мной гость из Москвы. Он прилетел по твою душу. Советую быть осторожным, он из ЦК КПСС. На тебя кто-то из твоих подчиненных анонимку состряпал. Ты не падай духом, я ознакомился с этой анонимкой, сплошная чушь. Я тебя в обиду не дам.

Ошеломленный услышанным, Русин продолжал стоять на месте, когда разговор уже окончился.

Он почувствовал горький привкус во рту. Потом направился к себе. Все заметили бледность его лица.

— Что случилось? — с тревогой спросил Кархмазов.

Русин, думая о чем-то, молча посмотрел на него. В кабинете стояла тишина, офицеры, затаив дыхание, ждали.

— Случилось, товарищ полковник, — улыбнулся Русин. — Указом Президиума Верховного Совета вам присвоено звание Героя Советского Союза. Поздравляю!

Крепко, по-мужски, он первым обнял друга. Офицеры, разом вскочив с мест, кинулись к Умару. Когда страсти улеглись, Русин обратился к ним:

— Товарищи офицеры, завтра к нам прилетит начальник политотдела армии, с ним будет представитель ЦК КПСС. Сами понимаете, для нас это редкость. Прошу личный состав подготовить к встрече.

Когда офицеры вышли, Умар повернулся к нему.

— Володя, а почему про себя молчишь?

— По всей вероятности, мне не дали. Кто-то на меня анонимку написал.

— На тебя анонимка? Что за чушь!

— Умарчик, к черту анонимку! — обнимая его за плечи, весело произнес Русин. — Если бы ты знал, как я рад за тебя. А насчет анонимки не переживай, совесть у меня чиста. Я не переступал и не собираюсь переступать через нее. А теперь слушай меня внимательно. Завтра в десять начальство ждет тебя, а в тринадцать самолет улетает. У меня к тебе просьба: загляни к Наташе, она будет рада. Только ни слова про это.

— Никуда я не поеду, — хмуро произнес Умар. — Я хочу разобраться с анонимкой. Из-под земли достану эту дрянь.

— Не дури. Езжай. Начальник политотдела сказал, что в анонимке сплошная чушь. Не переживай. Все будет нормально. У меня к тебе еще одна просьба. После Москвы ты поедешь домой. Как друг прошу тебя, помирись с Любой. Это будет высшая тебе награда.

Умар нахмурил брови, хотел что-то сказать, но Володя сжал его локоть.

— Пойми, у тебя сын. Он ждет тебя. А что касается ее родственников, они правы: мы не должны здесь воевать. И я полностью на их стороне. А ту женщину, с которой ты любовь крутил, выбрось из головы, она не заменит Любу, которая не просто твоя жена, а мать. Помнишь слова Горь-кого? «На свете нет красивее женщины с грудным ребенком на руках!» Она тебе сына подарила, а ты испугался ее родителей и в трудную минуту бросил ее. Короче, если не помиришься с Любой, ты мне не друг! И не возвращайся сюда. Ты мне не нужен.

— Поздно, Володя, поздно, — не глядя на него, грустно произнес Умар, — Видно, судьба у меня такая.

— К черту твою судьбу! О чем ты говоришь? Люба тебе изменяла?

— Еще этого не хватало! — возмутился Умар.

— Тогда чего дурью маешься? Она ждет тебя. Ты только первым сделай шаг и все будет хорошо. Я хочу этого! Ты слышишь меня? Хочу!

На следующий день Умар был в Москве. Спустя еще день, вместе с другими военными, представленными к награде, сидел в кремлевской Грановитой палате и ждал, когда назовут его фамилию. Блеск Грановитой палаты, покрытой золотом, торжественная обстановка ошеломили его. Он не сводил глаз с генерального секретаря, который с улыбкой вручал награды. Когда прозвучала его фамилия, Умар похолодел. Волнение словно пригвоздило его к креслу. «…За личное мужество, героизм…» Майор, сидевший рядом, толкнул его.

— Товарищ полковник, — наклоняясь к нему, тихо прошептал он, — вас вызывают.

Кархмазов, не помня себя, словно во сне, подошел к Горбачеву. Михаил Сергеевич, не скрывая своего восхищения, посмотрел на гренадера, а тот, выпятив богатырскую грудь, боясь дышать, стоял перед генсеком. Михаил Сергеевич, открыв коробку, вытащил звезду и стал прикреплять ему на грудь. Потом, крепко пожимая руку, произнес:

— Поздравляю, полковник!

— Служу Советскому Союзу! — на всю Грановитую палату гаркнул Умар.

Он не слышал, как зааплодировал весь зал, и лишь тогда пришел в себя, когда сосед крепко пожал ему руку.

После награждения пригласили в банкетный зал. Их сразу предупредили, что им отведено всего полчаса. Умар сидел между двумя летчиками, оба майора тоже были награждены. После второй рюмки Умар почувствовал, как приятное тепло пробежало по телу. В душе он ликовал. Он испытывал высшее блаженство, которое мог понять только награжденный самой высокой наградой страны.

Неожиданно один из летчиков, хмуро окинув взглядом сияющие лица товарищей, тихо произнес:

— А вам не кажется, господа офицеры, что среди этого придворного мира мы лишь пешки, которые грубо передвигают?

— Коля, не надо, — подал голос его товарищ, — нас могут услышать.

— Ты что, струсил?

— Я не струсил, — вскинув голову, ответил тот, — но я не хочу, чтобы после этого нас вызвали на ковер.

— Мне плевать, вызовут или нет, но обидно, что мне, Герою Советского Союза, дали ровно тридцать минут и ни минуты больше. Сколько времени осталось?

Не ожидая ответа, он посмотрел на часы.

— В нашем распоряжении еще десять минут, а потом нас культурненько попросят, чтобы мы убрались отсюда. И поедем, Вася, опять туда, жрать тушенку и бомбить…

Он не договорил, залпом выпил коньяк. Умар увидел в его глазах слезы и сказал:

— Майор, я с тобой солидарен, и мы будем за этим столом сидеть столько, сколько нашей душе угодно.

— Вы что, в своем уме? Да нас в порошок сотрут!

— Вася, ты явно трусишь. С нами полковник. Ты посмотри на этого гренадера! Он нас в обиду не даст. Я правильно говорю, товарищ полковник?

Умар, в ответ улыбаясь, всем налил по полному фужеру.

— Майор, ты мне нравишься, и ты прав: мы с тобой пешки. Предлагаю выпить за эти пешки, чтобы они когда-нибудь поняли, что у них есть достоинство, и не позволяли собой манипулировать.

Они выпили вдвоем. Постепенно банкетный зал стал пустеть. Когда они остались одни, к ним подошел человек в штатском.

— Товарищи офицеры, ваше время истекло, пора уходить.

Майор задиристо посмотрел на него.

— Мы еще не допили. Вот как допьем, так и уйдем.

— Вы пьяны, майор, и не соображаете, что говорите. Здесь не казарма, а Кремль. Если вам дороги ваши звезды, советую уйти.

Его слова так задели Умара, что, не помня себя, он вскочил и, могучими руками схватив штатского за грудь, приподнял вверх.

— Ты, придворная собака! Если еще раз подойдешь к нашему столу, без парашюта полетишь вниз,

Тот, поправляя галстук, с побледневшим лицом, опасливо поглядывая на разъяренного полковника, отошел от их стола. Спустя несколько минут к ним подошли двое в штатском. Один из них вынул из кармана удостоверение КГБ и показал Умару.

— Товарищ полковник, ваше время истекло, пора уходить.

— А если мы не уйдем? — запальчиво спросил майор.

— Я не с вами разговариваю, — поворачивая к нему голову, резко произнес кэгэбист.

Умар встал.

— Пошли, майор. Он прав, наше время давно истекло, мы здесь лишние.

Выходя из Кремлевских ворот, Умар стал прощаться с летчиками, те уговаривали его пойти в ресторан, но он категорически отказался. Пересекая Красную площадь, он направился в ГУМ, чтобы купить подарки. После ГУМа поехал к Наташе. При виде его она побледнела.

— Что с ним? — испуганно спросила она.

— Жив, здоров, — весело ответил он. — Просил вот этот букет передать.

— О Господи! — застонала она и, прижавшись к его груди, глухо зарыдала.

Успокаивая, он гладил ее волосы.

— Прости, — вытирая слезы, произнесла она. — Увидев тебя, мне стало страшно. Подумала, что…

— А ты меньше об этом думай. Так будет лучше. И долго ты будешь держать меня на пороге?

Она улыбнулась. Умар последовал за ней. Наташа стала накрывать стол. Он не выдержал, подошел к ней.

— Наташа, ты что, не видишь?

Она вопросительно посмотрела на него, но, увидав Звезду Героя, воскликнула:

— Боже! Как же это я не заметила? Поздравляю тебя!

Приподнявшись на носки, она расцеловала его, не скупясь на поцелуи. Умар смущенно улыбнулся.

— Володе тоже дали? — спросила она.

— Пока нет, сказали, что попозже. Наташа, держи, Володя передал.

Он протянул ей французские духи. Прижав коробку к лицу, она снова заплакала.

— А это от меня.

Она развернула пакет.

— Умар, зачем такой дорогой подарок?

— И это держи, — не обращая внимания на ее слова, он передал ей шампанское и коробку конфет.

Утром Умар поехал в аэропорт. Он летел домой.

На следующий день после отъезда Кархмазова в бригаду прилетел начпо, вместе с ним и представитель из ЦК. Спрыгнув с вертолета, представитель из ЦК, пошатываясь, отошел подальше от вертолета. Русин, взглянув на его лицо, понял, что ему плохо. Он подошел к начпо и стал докладывать о состоянии дел в бригаде, но генерал, не слушая его, направился к Дудникову, который, широко расставив ноги, надрывисто выплескивал из себя содержимое своего желудка. Русин благоразумно отошел от них. Вытирая платком рот, Дудников подошел к полковнику и, взглянув на него, молча протянул руку. Русин крепко пожал ее, тот недовольно сморщился.

— Что, полковник, силу некуда девать? — буркнул он.

Русин видел, что представитель ЦК явно не в духе. Качка в вертолете и изнурительная жара отрицательно подействовали на его настроение. В кабинете Дудников раскрыл папку, вытащил исписанный листок и, пробежав глазами по бумаге, спросил строго, как учитель, словно перед ним сидел не боевой полковник, а провинившийся ученик.

— Вы в курсе, по какому поводу я прилетел?

— Приблизительно да.

— Тогда у меня к вам несколько вопросов, на которые необходимо дать письменные объяснения.

— Никаких письменных объяснений я вам давать не буду, — тихо, но довольно жестко произнес Русин. — И если мне не изменяет память, было директивное письмо ЦК, где анонимки рассмотрению не подлежат.

Дудников недовольно посмотрел на полковника, но, встретившись с жестким и решительным взглядом, понял, что тот не из тех, кого чем-то можно напугать. Вначале он хотел его отчитать, но в последний момент передумал. Честный, открытый взгляд полковника заставил его смягчить тон разговора.

— Владимир Алексеевич, это не простая анонимка. Вы представлены к званию Героя Советского Союза. Вдумайтесь в смысл этого слова: Герой Советского Союза! И я обязан провести партийное расследование, и упорствовать, сами понимаете, не в ваших интересах.

— Я с вами согласен, но на вопросы отвечать не буду.

— Владимир Алексеевич, — подал голос генерал, — не горячись. Анонимка — чистая липа, но мы обязаны разобраться.

— Товарищ генерал-полковник, я свое слово сказал: ни на какие вопросы по этой гадости отвечать не буду. Если у вас есть сомнения насчет меня, можете освободить от занимаемой должности. Бригада в вашем распоряжении, беседуйте с людьми, проверяйте всю документацию бригады, и если хоть сотая доля анонимки подтвердится, я готов пойти под суд Военного трибунала.

…Три дня работал представитель ЦК в бригаде, беседовал со многими офицерами и солдатами, перепроверял все штабные документы, но ничего крамольного не выявил. Бригада горою стояла за своего командира. Перед отбытием, садясь в вертолет, Дудников крепко пожал руку Русину.

— Полковник, вы мне понравились. Вы достойны звания Героя. Желаю удачи!

Через десять дней прилетел Кархмазов. Войдя в кабинет комбрига, шутливо приложил руку к козырьку, доложил:

— Товарищ полковник, полковник Кархмазов из командировки прибыл.

Русин, не скрывая восхищения, смотрел на его грудь, украшенную Золотой Звездой. Он встал, подошел к нему, крепко обнял.

— Я безумно рад за тебя. Садись, рассказывай.

Умар из нагрудного кармана достал письмо, протянул ему.

— Наташа передала.

— Спасибо, рассказывай.

— Наташа…

— Погоди, Умар, об этом позже, я хочу услышать про Любу.

— С ней все нормально. Так вот, звоню, дверь открывается и вижу Наташу…

— Умар, ты не юли, я про Любу спрашиваю.

— Я же ответил тебе: все нормально. Меня весь аул вышел встречать, первым ко мне подошел мой тесть. Если бы ты видел выражение его лица, словно не я Героя получил, а он. Как ты думаешь, мог он отказаться от такого зятя, как я? В общем, помирились. Она тебе большой привет передала.

— Спасибо. Я рад за тебя. А что ты будешь делать с той красоткой? Она два раза звонила, интересовалась, когда ты приедешь.

Умар хитровато посмотрел на него.

— Она будет вторым запасным аэродромом.

— Ты в этом уверен?

— Думаю, да. Она любит меня…

— Хватит! — стукнул кулаком по столу Русин. — Я ей сказал, что ты с женой помирился и что ты просил забыть его.

— Володя…

— Попробуй только, по шеям получишь. А если узнаю, что опять будешь с ней шуры-муры крутить, Любе напишу. Я ее очень ценю и уважаю и не хочу, чтобы ты изменял ей. Интересно, как бы ты с ней поступил, если бы она тебе изменила?

— Командир, ты меня оскорбляешь.

— Что, задело? Да ты из нее отбивные котлеточки сделал бы! Ты мне напоминаешь песенку: «…Если б я был султан, я б имел трех жен…»

— А что, разве плохо иметь несколько жен? — засмеялся Умар. — Это же прекрасно! Вот, к примеру, возьми меня. Она ушла, а я, как последний дурак, страдал. Если бы у меня было несколько жен, между ними шла бы борьба, кому быть любимой женой. Вам, русским, это не понять. Имеете одну жену и радуетесь, а она вас…

— Нам, русским, все понятно. И прежде чем хаять русскую женщину, думай, что болтаешь.

— Ты что, обиделся?

— Да, обиделся. Мне противно, когда вы, нерусские, к русским женщинам липнете и тут же гадости про них говорите. Почему же ты, не успев с женой расстаться, сразу к русской побежал? Да потому, что ей в мире равных нет! Все, на эту тему больше ни слова. Рассказывай, как тебя награждали.

В ходе рассказа Умар упомянул имя полковника Жирова. Услышав его, Русин заволновался.

— Погоди, Умар, как ты сказал? Полковник Жиров?

— Да, он работает в отделе кадров Министерства обороны.

— А он не говорил, что мы вместе служили?

— Нет.

— У меня был комбат по фамилии Жиров, у того на щеке родинка была,

— Ну тогда он и есть, у него на щеке родинка. Мужик здоровенный.

— Теперь я понял, откуда анонимка, — Русин повеселел. — А то эта чертова анонимка покою не давала.

— Я что-то не понял…

— У нас с ним старые счеты, вот он и решил этим воспользоваться.

— Ты думаешь, он написал?

— Уверен на все сто процентов. Ты знаешь, на душе стало легко, давай выпьем,

Умар как будто только и ждал этой команды: тут же из дипломата вытащил две бутылки кунаевской водки, поставил на стол.

Прошло два месяца, в бригаде ожидали новое пополнение вместо увольняемых в запас. Полковник Русин сидел у себя в кабинете. Раздался телефонный звонок. На проводе был командир первого батальона майор Цакулов.

— Товарищ полковник, в мой батальон для прохождения службы прибыл ваш сын, лейтенант Русин.

Полковник не поверил своим ушам.

— Повторите, что вы сказали.

— Товарищ полковник, ваш сын рядом со мной, передаю ему трубку.

— Папа, это я…

Бросив трубку на аппарат, Русин выскочил из кабинета. Подчиненные при виде разгневанного лица комбрига останавливались и с тревогой смотрели ему вслед. А тот стремительно несся в расположение первого батальона. Резко открыл дверь, увидел сына. Андрей сидел рядом с комбатом. При виде отца встал и с улыбкой на лице пошел ему навстречу, хотел обнять его, но полковник рукой отодвинул его в сторону.

— Майор, а ну выйди.

Цакулов, опасливо поглядывая на разгневанное лицо комбрига, пулей вылетел из кабинета.

— Ты зачем приехал? Кто тебе разрешил? — вне себя заорал Русин.

— Папа, ты же сам меня упрекал, что я выбрал теплое место, вот я попросился сюда, чтобы выполнить свой долг…

— Молча-аать! — Русин с такой силой грохнул кулаком по столу, что графин с водой полетел на пол. — Я тебе покажу долг! Сейчас же собирай свои шмотки и прямым ходом в аэропорт. Ты понял?

— Папа, я никуда не поеду.

— Повтори, что ты сказал? — сжимая огромные кулаки, угрожающе произнес он.

Андрей, потупив голову, молчал.

— Ты что, сюда за славой приехал? Орден захотел?

— Папа, успокойся, ты лучше выслушай меня.

— Я тебя и слушать, и видеть не хочу. Сейчас же поедем в аэропорт. Я тебя сам лично отправлю.

— Товарищ полковник, — принимая строевую стойку, произнес сын, — тогда разрешите мне и свои взвод, с которым я прибыл сюда, с собой взять.

— Какой взвод?

— Папа, я же просил тебя выслушать меня… Меня сюда направили в составе роты, где я командир взвода. Нам дали команду сверху, вот мы и здесь. Я же не мог бросить взвод и остаться там. И какими глазами я смотрел бы на своих товарищей? Как бы ты на моем месте поступил?

— Дед знал, что вашу роту в Афган направляют?

— Я его не видел.

— Почему ты ему не позвонил?

Сын молчал. А Русин с его появлением неожиданно почувствовал страх. Он видел сотни смертей солдат, офицеров. Смерть подчиненных воспринимал с болью, но когда представил, что такая участь может постигнуть и его сына, ему стало плохо.

Андрей понимал состояние отца.

— Папа, — притрагиваясь к его плечу, тихо сказал он, — я не маленький, не переживай, все будет хорошо. Ведь ты рядом.

— Андрюша, здесь война, кровь…

— Папа, я обещаю тебе…

— Обещать, сынок, может только пуля, но она — слепая смерть и летит вслепую, незаметно и точно бьет в сердце матери и отца.

Прошли месяцы, за это время лейтенант Андрей Русин не раз участвовал в боевых действиях. Каждый раз, когда сын уходил на боевое задание, полковник со страхом ждал его возвращения. Однажды того долго не было, и когда ночью десантники вернулись в расположение бригады, Русин при виде погибших остолбенел. Его охватил животный страх. Ему показалось, что среди них и Андрей. Разглядев лица убитых, он облегченно вздохнул: сына среди них не было. И когда он увидел Андрея, идущего ему навстречу, неожиданно почувствовал, что ноги не держат его, опустился на землю.

Шел 1989 год. Десантная бригада полковника Русина жила обычной армейской жизнью. Уже более месяца она не участвовала в боевых операциях. Упорно шли разговоры о выводе войск из Афганистана.

День был солнечный, ничего не предвещало надвигающейся трагедии. Полковник Русин вместе с Умаром готовил годовой отчет. Неожиданно в кабинет влетел командир батальона майор Цакулов. Лицо его было восковым. Он хотел что-то сообщить, но лишь шевелил губами. Русин похолодел. «Андрей!» — молнией пронеслось в голове.

— Что случилось? — вставая, спросил Кархмазов.

Майор пытался что-то сказать, но не мог.

— Говори!.. — приближаясь к нему, резко потребовал Умар.

— Лейтенант Русин… — прошептал тот.

— Что с ним? — хватая его за грудь, крикнул Умар.

— Не могу, товарищ полковник, — взмолился майор. — Пусть сержант Петров расскажет, он был вместе с ним.

— Где Петров?

— Он в санчасти, ему душманы половой орган отрезали.

— Где лейтенант Русин?

— У душманов в кишлаке.

— Жив?

Майор отрицательно покачал головой.

— Не-е-ет, не-е-ет! — как медведь, зарычал Русин и, перевернув стол, выскочил из кабинета.

Умар кинулся за ним. Когда они забежали в санчасть, сержант Петров, лежа в кровати, тихо скулил. Возле него сидел врач. Умар подошел к ним.

— Что с лейтенантом? Где он?

Сержант, глухо рыдая, уткнулся в подушку.

— Товарищ полковник, — обратился врач к Русину, — пойдемте ко мне, сержант мне все рассказал.

Обхватив голову руками, полковник молча слушал рассказ врача.

А дело было так. Сержант Петров у лейтенанта Русина был замкомвзвода. На следующий день он должен был уволиться и решил матери сделать подарок. Он обратился к лейтенанту, чтобы тот отпустил его в кишлак, который находился в нескольких километрах, в магазин. Лейтенант не решился отпустить его одного и решил пойти с ним. Кишлак жил мирной жизнью. Офицеры и солдаты нередко заглядывали туда, там был богатый восточный магазин.

В магазине они стали выбирать подарки. Они не заметили, как туда вошли два бородатых афганца и, увидев русских, сразу же вышли. Сделав покупки, ребята вышли на улицу. Напротив магазина, мирно беседуя между собой, стояла группа афганцев. Они, вежливо улыбаясь, расступились перед русскими, давая им дорогу. Ничего не подозревая, ребята прошли мимо них. Проходя мимо бородатого афганца, лейтенант взглянул ему в глаза, мгновенно почувствовал опасность, тело сжалось в комок, но было поздно, что-то тяжелое опустилось на его голову. В глазах потемнело. Земля ушла из-под ног. Второго удара он уже не ощутил. Душманы, сбив его с ног, навалились на него и стали связывать руки.

Петров шел впереди лейтенанта. Услышав шум, он резко повернулся и лицом к лицу столкнулся с афганцем, занесшим над его головой нож. Сержант, инстинктивно выбросив локоть вперед, молниеносно провел болевой прием. Раздался хруст поломанной руки. Душман, вопя, полетел на землю, на Петрова набросились остальные. Разбрасывая их от себя, он пробивался к командиру, который без сознания лежал на земле.

Два душмана, связав лейтенанту руки, кинулись помогать своим, но и они ничего не могли сделать: русский, словно озверев, не подпускал их к себе. Один из душманов из-за пазухи выхватил пистолет, но рядом стоящий бородатый душман заорал на него, и тот убрал оружие. Бородач что-то сказал своим, и те молча отошли в сторону. Улыбаясь Петрову, он рукой показал на офицера: мол, бери его и уходи. Петров, выставив руки вперед, пружинисто передвигая ноги, внимательно следя за их движениями, медленно стал приближаться к командиру. Не успел он опуститься на колени, чтобы развязать лейтенанту руки, как раздался клич, и душманы кинулись на него. Он попытался встать, но тупой удар по голове свалил его с ног.

Связав и Петрова, душманы поволокли их к центральной площади кишлака. Лейтенант по-прежнему был без сознания. Вокруг них стала собираться толпа. Душманы и жители кишлака о чем-то ожесточенно спорили меж собой. Петров, придя в сознание, попытался освободить руки от веревки. Рядом стоявший душман заметил его движение и со всего размаха ногой ударил по лицу. Петров почувствовал, как во рту что-то хрустнуло. Проведя языком, он наткнулся на поломанные зубы. Изо рта тонкойструйкой потекла кровь. Душман, наклонившись к нему, руками зажал его челюсть. Петров глухо замычал.

На площади стоял шум, размахивая руками, жители громко кричали. Бородач что-то сказал, и его товарищи, выхватив оружие, над головами людей открыли огонь. Все мигом разбежались. Душманы, размахивая руками, о чем-то спорили. Петров понял, что разговор идет о них. «Только не в плен!» — со страхом подумал он. Прекратив спор, афганцы подошли к офицеру. Один из душманов вытащил нож, опустился на колени, плюнул Русину в лицо, положил его голову к себе на колени, издал гортанный крик и полоснул ножом по горлу. Из горла ударил фонтан крови. Душман ждал. Когда струя крови ослабла, отделил голову от туловища, поднял ее за волосы и победоносно посмотрел на товарищей. Те одобрительно загорланили. Отбросив голову в сторону, он подошел к сержанту, встал на колени и, цокая языком, ножом провел по своей шее, показывая, где будет резать. Петров непроизвольно закрыл глаза. Душман похлопал его по щекам. Открыв глаза, он увидел улыбающееся лицо душмана. Повернув голову, бородач что-то сказал своим, те дружно захохотали. Четверо душманов подскочили к Петрову и, сорвав с него брюки, придавили к земле. Страшная догадка пронзила мозг.

— Не-е-ет!.. — закричал он.

Душман взял в руки его половой орган, продолжая улыбаться, посмотрел на свою жертву и не спеша, медленно стал резать. Сержант не чувствовал физической боли, другая боль была сильнее физической. Душман поднес отрезанное к глазам сержанта и сунул ему в нагрудный карман. Похлопав его по груди, бородач поднялся, что-то сказал своим товарищам и они гурьбой побежали через площадь.

Как только они исчезли, к ним стал стекаться народ. Женщины, увидев отрезанную голову русского офицера, подняли крик, хватая детей, побежали по домам. Площадь опустела. Остался лишь один старик, он подошел к сержанту, опустившись на колени, развязал ему руки. Петров, опираясь руками и ногами о землю, подполз к командиру. Губы его тряслись. Издав гортанное рычание, он поднялся с земли и, пошатываясь, медленно побрел к своим…

Когда врач замолчал, Русин продолжал сидеть неподвижно. Умар, сжав кулаки, закричал:

— О Аллах! Ты будешь свидетелем, как я снесу с лица земли этот кишлак!

Русин продолжал сидеть без движения. Врач положил ему руку на плечо.

— Товарищ полковник!

Тот отсутствующим взглядом посмотрел на врача, тяжело поднялся, руками держась за стены, медленно побрел на выход.

Бригада гудела. Десантники уже знали, что произошло в кишлаке. Запах крови словно одурманил их. Из укрытия один за другим выползали боевые машины. Русин, не понимая, что происходит, пошатываясь, шел к себе. Навстречу ему, сидя верхом на броне БМП, мчался Кархмазов. Увидев его, Русин понял: гвардия готовилась к броску на кишлак.

— Стой! — преграждая дорогу, закричал он.

Кархмазов спрыгнул на землю, подбежал к нему.

— Володя, я уничтожу этот кишлак, — надрывно закричал он, бешено сверкая глазами.

— Умар, не надо. Кишлак ни при чем. Ты оставайся здесь, за Андреем поеду я сам.

— Володя…

— Я приказываю! — хрипло произнес он и взобрался на броню.

БМП, поднимая пыль, рванула с места. Не доезжая до площади кишлака, она остановилась. Русин спрыгнул на землю, посмотрел на площадь. Впереди на земле было видно тело сына. На него с напряжением смотрели десантники.

— Гранату! — протягивая руку, потребовал Русин.

Солдат достал гранату из сумки, нерешительно подал командиру. Положив гранату в карман, тот медленно направился к сыну. Все ближе и ближе он подходил к нему. Мир словно перестал для него существовать, его словно не было. Лишь отбойным молотком в висках стучал пульс.

Оп поднял голову сына, бережно вытер с его лица пыль, закрыл уже остекленевшие глаза. Опустившись на колени, соединил голову с телом и долго смотрел на сына. Потом его взгляд обратился вверх, в голубую бездну вселенной — гуда, куда ушел его сын.

— Андрюша… — тихо прошептали его губы.

Рука медленно потянулась к гранате. Над площадью раздался глухой взрыв, черный клубок дыма окутал их тела.

Глава восьмая. ВОЗВРАЩЕНИЕ

БМП с комбригом, поднимая тучу пыли, понеслась к горному кишлаку, который ютился у подножия горы. Умар, окаменев, смотрел вслед и, когда машина исчезла из вида, подозвал к себе командира батальона майора Цакулова. Тот подошел к полковнику и, чувствуя свою вину за гибель лейтенанта Русина, молча встал перед ним. Кархма-зов хмуро окинул его взглядом,

— Зачем ты отпустил его в кишлак?

— Товарищ полковник, я его не отпускал, его командир роты отпустил.

— Твой ротный такой же безмозглый, как и ты. Два дня тому назад комбриг на совещании предупреждал вас, чтобы больше подчиненных не отпускали в этот проклятый кишлак. Почему не выполнили его распоряжения?

— Товарищ полковник…

— Молчать! — резко оборвал Кархмазов. — Не оправдывайся. Гибель лейтенанта на твоей совести. А теперь слушай меня внимательно. Минут через десять я поеду, но не дай Бог, если и с комбригом что-нибудь случится… Тогда по моей команде всем батальоном окружишь кишлак. Да чтобы мышь не проскочила. Понял?

— Так точно, товарищ полковник.

Когда майор отошел от него, он посмотрел на часы. Время словно стояло на месте. С каждой минутой он все сильнее ощущал тревогу за судьбу комбрига. В голову назойливо лезли черные мысли, пытался их отогнать, но они, как червь, все сильнее и сильнее всасывались в мозг. «Только не это!» — в душе простонал он и одним махом взлетел на броню БТРа. Механик-водитель вопросительно посмотрел на полковника.

— Вперед! — показывая рукой в сторону, куда поехал комбриг, резко скомандовал Умар.

Ревя мощными моторами, поднимая столбы красноватой пыли, БТР понесся вперед. На полпути из рации раздался надрывистый голос радиста комбрига.

— «Дунай», «Дунай», я «Сокол», я «Сокол»…

— «Дунай» слушает, — отозвался Кархмазов.

— Комбриг погиб…

— Что-о-о?.. — заорал Кархмазов.

— Товарищ полковник… он себя гранатой…

Недалеко от площади стояла машина комбрига. Подъезжая, Кархмазов увидел на земле тела отца и сына. На ходу спрыгнув, он подбежал к ним. От увиденного вскинул руки над головой, обращаясь к Всевышнему, словно раненый зверь, застонал:

— О Аллах!..

Упав на колени, прижав к груди мертвое тело друга, Умар глухо рыдал. Со всех сторон, сжимая село в смертельное кольцо, надвигалась десантная бригада. Женщины с воплями, хватая детей, призывая на помощь Аллаха, в панике метались по селу. Не было силы, которая остановила бы надвигающуюся кровавую бойню. На площади появился седобородый старик. Держа за руки двух маленьких детей, он подошел к «шурави», встал перед ним на колени.

— Я понимаю твое горе, — с трудом подбирая русские слова, тихо заговорил он. — Но мы не виноваты. Прошу тебя, не убивай людей, возьми головы моих внуков.

Умар с ненавистью посмотрел на старика. Тот, опустив голову, покорно ждал своей участи. Ребятишки испуганно смотрели на «шурави». Ярость мщения затуманила мозг Умару. Он выхватил пистолет и направил на старика. Тот даже не вздрогнул. Старик ждал выстрела. Умар надавил на курок, но выстрела не было. Он стрелял мысленно, на самом же деле палец замер на курке. Старик что-то сказал детям, те опустились на колени.

Все явственнее был слышен гул надвигающихся БТРов. Народ из кишлака попытался уйти в горы, но путь им преградили БТРы. Глаза старика с мольбой смотрели на «шурави», глаза Кархмазова отвечали ему ненавистью. До Умара донесся тихий детский плач. Он силился понять, откуда идет это плачущий голосок и наконец заметил детей, стоявших перед ним на коленях. При виде их Умар вздрогнул. Старик по его глазам понял, что к нему возвращается разум, он что-то сказал детям, поднялся и медленно побрел через площадь. Дети остались на месте. Десятки пар глаз со страхом и надеждой смотрели в сторону «шурави». Старик остановился и, громко крича, что-то стал говорить людям. Со всех сторон, в окружении детей, на площади появились женщины. Старик повернулся и направился к «шурави», который по-прежнему неподвижно стоял рядом с телом друга. Женщины и дети, не доходя до него, опустились на колени. Разум к Умару возвращался медленно, быстрее надвигалась смерть на кишлак. В небе появилась «вертушка». Она, как гигантская стрекоза, сделав круг над кишлаком, замерла над площадью. Женщины и дети, прижатые к земле сильным потоком воздуха, со страхом смотрели на смерть, которая висела над их головами. Вертолет медленно опустился на площадь. Из него выскочили десантники. Положив искалеченные тела на носилки, они бережно понесли их к вертолету.

Полковник Кархмазов отсутствующим взглядом посмотрел на женщин и детей и, покачиваясь, медленно побрел к БТРу. Вертолет поднялся в воздух. Через несколько минут из-за приземистых гор появились «вертушки». В воздух взлетало все — и дома, и люди. В огненной пляске в обнимку танцевали смерть и ад. Война делала свою работу. Не доходя до БТРа, полковник резко повернулся. Кишлак покрылся черным дымом… На площади, прижавшись друг к другу, сидели женщины и дети. Бежать им было некуда, они были зажаты в огненном кольце.

Умар выхватил у солдата микрофон.

— Я полковник Кархмазов, всем «вертушкам», всем боевым машинам приказываю прекратить огонь. Приказываю…

Он кричал громко, но его голос тонул в кромешном адском грохоте разрывов снарядов. Умар понял, что уже никого не остановить, и какая-то невидимая сила заставила его бежать обратно к женщинам и старикам. Они увидели его. Когда он подбежал к ним, они бросились к нему. Это был их последний шанс остаться живыми. «Вертушки» нависли над площадью. Посередине площади, во весь рост, стоял полковник. Он молча смотрел в голубую бездну чужого неба, по его щекам текли слезы.

«Вертушки» улетели. Не обращая внимания на протянутые к нему руки женщин, Умар медленно пошел. Он прошел через строй десантников, молчаливо наблюдавших за ним. Он шел и шел. На БТРе его догнал майор Цакулов. Спрыгнув на землю, он подбежал к Кархмазову.

— Товарищ полковник…

Кархмазов остановился и отсутствующим взглядом посмотрел на него.

— Товарищ полковник, садитесь в машину, я…

— Майор, отведи батальон обратно.

— Товарищ полковник…

— Выполняй! — глухо произнес он и медленно побрел по выжженной афганской степи.

Майор продолжал стоять. Полковник повернулся и хмуро посмотрел на него.

— Выполняй приказ.

— Есть, — произнес майор и побежал к БТРу.

Кархмазов шел, а за ним, на расстоянии с полсотни шагов, медленно ехал БТР. Умар остановился и опустился на землю. Сидел он долго. Прикрыв глаза, вспомнил слова летчика, когда их награждали в Кремле: «Ребята, а ведь мы пешки, которые грубо передвигают». Обхватив голову руками, Умар застонал. С потерей самого близкого друга он потерял и часть себя. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным…

Он посмотрел в сторону кишлака. Над разрушенными дувалами и домами клубился черный дым пожара. Сотни раз он пытался осмыслить происходящее, найти правильный ответ на вопросы, почему гибнут его солдаты, почему сожжены сотни афганских кишлаков, но ответа не находил. Иногда его мучила совесть, но он сам заглушал ее. Успокаивал и оправдывал себя тем, что он военный и по уставу не имеет права обсуждать действия начальников. В войне каждая воюющая сторона, разрушая и убивая, оправдывает свои действия тем, что ее дело правое. Но между ними есть другая правда, утвержденная Всевышним, имя которой смерть. Она ставит последнюю точку….

Он лег на землю. Небо было голубое-голубое, без единого облачка. «О Аллах! — прошептали его губы. — Если ты есть на самом деле, что же ты молчишь? Неужели ты получаешь удовольствие от того, что мы убиваем друг друга? Спустись на землю, вразуми нас!» Он приподнялся и с тоской посмотрел на видневшиеся вдали снежные вершины гор. Невыносимая тоска все сильнее и сильнее сжимала его в своих железных тисках. Со стороны кишлака был слышен многоголосый вой плачущих женщин. Вдруг ему показалось, что среди них плачет и его мать. Обхватив голову руками, он застонал. Рука медленно потянулась к кобуре…

Десантники, которые сопровождали полковника, все время молча наблюдали за ним. Сержант, словно предчувствуя беду, повернулся к товарищу.

— Как бы он не того… — и когда увидел движение руки Умара, стремительно подбежал к нему, перехватил его руку, взволнованно попросил: — Товарищ полковник, поехали.

Полковник невидящими глазами посмотрел на сержанта и хрипло прошептал:

— Уходи, я должен выполнить свой долг…

Сержант, не слушая его, подозвал товарища. Приподняв Умара, поддерживая под руки, они повели его к машине.

Тела погибших отца и сына в цинковых гробах самолетом отправили в Москву. Сопровождающим командование армии назначило Кархмазова. Умар сидел в салоне грузового отсека самолета, возле гробов. Он все думал о встрече с Наташей…

В Москве, во Внуковском аэропорту, их встретили генералы. Дяди Русина среди них не было, он лежал в госпитале. Тела погибших повезли в морг. К Кархмазову подошел полковник и стал рассказывать ему, как будет проходить церемония похорон. Из его слов Умар понял, что похороны состоятся через два дня.

— Наталья Дмитриевна знает? — спросил Умар.

— Нет, мы надеялись на вас, как на самого близкого товарища. Желательно, чтобы вы сегодня ей об этом сообщили. Машина в вашем распоряжении. Завтра утром я заеду к вам.

Подъезжая к дому, где жила Наташа, Умар неожиданно почувствовал, что не в силах вынести эту пытку — сообщить ей о гибели мужа и сына. Прикрыв глаза, он застонал. Поднимался по лестничной клетке медленно, ему хотелось, чтобы ступени не кончались. Остановился перед дверью. Несколько раз пальцем прикасался к кнопке звонка, но каждый раз отводил руку. Не было силы, чтобы нажать на кнопку. Он не помнил, сколько времени простоял возле двери.

Сверху раздались шаги. Пожилая женщина, придерживаясь за перила, спускалась вниз. Проходя мимо военного, она посмотрела на него. Спустя минут десять, поднимаясь вверх, она вновь увидела этого же военного. Женщина остановилась и внимательно посмотрела на его бледное лицо.

— Вам плохо?

Умар в ответ утвердительно кивнул головой.

— Может, «скорую» вызвать?

— Спасибо, мать, «скорая» не поможет.

Он нажал на кнопку. Дверь открылась. Наташа, увидев его, разулыбалась и кинулась к нему в объятия.

— Умарчик! — нежно произнесла она.

Он молча гладил ее волосы.

— Ой, что мы стоим возле порога, проходи! — Она взяла его под руку и повела в дом.

В прихожей, сияя счастливыми глазами от того, что видит его, она внимательно посмотрела на Умара. Увидев его лицо, замерла. Покачивая головой, хотела что-то спросить, но лишь пошевелила губами.

— Нет… Умарчик, нет… — тихо прошептали ее губы.

Он молча притянул ее к себе.

— Наташа…

— Не-ет, — вцепившись ногтями в его плечи, застонала она и тут же обмякла.

Он подхватил ее на руки и положил на диван. Принес стакан воды, побрызгал на лицо. Приходя в себя, она долго смотрела на него, к ней с трудом возвращался рассудок. Он догадался: она поняла, что Володя погиб. Сидел и мучительно думал, как сообщить, что и Андрей тоже… Он ждал, когда она немного успокоится, но Наташа, ни о чем не спрашивая, продолжала надрывисто плакать.

— Где он? — сквозь слезы спросила она.

— В морге.

— Как это случилось?

— Подорвался на мине.

Она еще громче заплакала. Плакала она долго, а когда немного успокоилась, поднялась с дивана и, пошатываясь, подошла к книжной полке, взяла записную книжку, подала ему.

— Надо срочно Андрюше сообщить. Здесь его адрес.

— Наташа… Он тоже погиб. Они одновременно подорвались на мине.

Приподняв голову, она непонимающе смотрела на него.

— Да, Наташа, они оба подорвались на мине. Я… — но, увидев отсутствующий ее взгляд, он замолчал и еле успел подхватить ее на руки. Он бросился к телефону.

Минут через десять приехала «скорая». Медсестра, сделав ей укол, вышла. Умар сидел возле кровати и ждал, когда она придет в себя. Наташа открыла глаза. Умар взял ее руку и нежно погладил

— Умар, ведь Андрюша в Киеве служил. Как он там очутился?

Молча плача, она слушала его. Когда он закончил, она произнесла:

— Надо родителям сообщить, они в Кисловодске отдыхают.

— Полковник, который отвечает за похороны, сказал, что родителям и маршалу сообщат сами.

И словно в подтверждение его слов раздался телефонный звонок. Звонил маршал Чеботарев.

Через два дня состоялись похороны. Они прошли быстро и скромно. Все эти дни Умар жил у Наташи. Спустя два дня после похорон он собрался в дорогу, Наташа подошла к нему, прижалась к его груди.

— Ты единственный, кто остался у меня на этом белом свете. Прошу тебя, ради памяти Володи, береги себя. Мне страшно одной. Не забывай меня.

В управлении воздушно-десантных войск Кархмазов хотел отпроситься на пару дней домой, но ему не разрешили. Вечером он уже сидел в самолете.

В Кабуле прямо из аэропорта он поехал к командующему 40-й армией. В кабинете кроме командующего сидели два его заместителя. Кархмазов коротко доложил, как прошли похороны. Командующий достал из холодильника бутылку водки, разлил по бокалам.

— Пусть земля будет для них пухом, — тихо произнес он.

Все, стоя, молча выпили. Командующий, думая о чем-то, смотрел в окно. Потом обратился к полковнику.

— Умар Анварович, мы рассмотрели вашу кандидатуру на должность комбрига и пришли к единому мнению, что бригадой командовать будете вы. Как вы на это смотрите?

Стоя навытяжку перед генерал-полковником, Кархмазов молчал.

— Понимаю вас, вам тяжело, но лично я другому эту десантную бригаду не отдал бы. Она — память вашего однокашника и самого близкого друга.

— Спасибо за доверие, товарищ генерал-полковник.

Командующий подошел к нему и крепко пожал руку. К вечеру Умар уже был в расположении своей бригады.

Выслушав доклад от дежурного офицера о состоянии дел в бригаде, Кархмазов дал команду, чтобы к нему вызвали командиров батальонов и штабных офицеров. Через десять минут в кабинет вошли вызванные офицеры. Кархмазов выслушал каждого комбата о состоянии дел в верейных им подразделениях, рассказал, как хоронили комбрига с сыном. Потом поставил на стол бутылки с водкой. Майор Цакулов ее разлил по кружкам. Кархмазов встал, за ним встали все.

— Можно много хороших слов сказать о полковнике Русине и его сыне, но вы их прекрасно знали и без этих слов. Одно лишь могу добавить: в жизни я не видел более порядочного человека, чем он. Он для меня был эталоном. Я учился у него правильно жить. Перед ним я стеснялся за свои поступки. Я поражался его силе любви и преданности любимой женщине. Он был честен, я не видел ни одного командира такого ранга, который бы так высоко ценил и уважал своих подчиненных. У него был особый дар любить простого солдата. Из жизни он ушел вместе с сыном, как солдат. Он поступил так, как подсказывало его сердце. Пусть земля будет им пухом.

Офицеры, склонив головы, молча слушали его. Выпив, они сели и стали вспоминать, как полковник Русин в бою и в повседневной жизни по-отечески оберегал и заботился о подчиненных. Они не заметили, как в кабинет вошел особист подполковник Тарасов. Окинув взглядом присутствующих, он подошел к столу и, взяв в руку пустую бутылку из-под водки, ехидно улыбаясь, с сарказмом произнес:

— Да… Не успели комбрига похоронить, а в бригаде уже началась коллективная пьянка. Не рановато ли, товарищ полковник?

Офицеры угрюмо смотрели на особиста. Каждый из них старался избегать его. В каждом подразделении у него были свои осведомители. Все, что происходило в их подразделениях, он норою знал раньше их. Подполковник в бригаде никому не подчинялся. Его начальство находилось в Кабуле. Это был особый орган, который напрямую подчинялся КГБ.

На лице Кархмазова задвигались скулы. Сжав огромные кулаки, он сверхусилием воли сдерживал себя, чтобы не врезать ими в холеную физиономию. Тарасов, нагло посмеиваясь, посмотрел на Кархмазова.

— Умар Анварович, не слишком ли рано вы обмываете свою новую должность? Приказ ведь еще не подписан…

Потеряв контроль над собой, Кархмазов выскочил из-за стола и, могучими руками схватив подполковника за грудки, приподнял его и с силой вышвырнул за дверь. За дверью послышался грохот падающего тела. Все замерли. Тарасов, поднявшись с земли, просунув голову в проем двери, зло зашипел:

— Вы мне за это поплатитесь.

— Во-о-о-он! — заорал Кархмазов и, схватив бутылку со стола, бросил с такой силой, что она вдребезги разлетелась о поспешно закрытую Тарасовым дверь.

На лицах офицеров засияла улыбка. По их глазам было видно, что поступок Умара не вызвал ни у кого осуждения. Только когда офицеры вышли и в кабинете остался один начальник политотдела, подполковник Свиридов, последний произнес:

— Зря вы погорячились. Ждите звонка.

Не прошло и получаса, на проводе был сам командующий, генерал-полковник Скороход.

— Полковник, докладывай, что ты там натворил?

Кархмазов коротко доложил, как было дело. Командующий какое-то время молчал. Кархмазов терпеливо ждал. В эти секунды решалась его судьба.

— Умар Анварович, приказ о назначении вас на должность командира бригады подписан, поздравляю.

— Служу Советскому Союзу, — твердо произнес Кархмазов.

— Служи, служи, — добродушно посмеиваясь в трубку, отозвался генерал, — только не горячись. Это тебе не лезгинку танцевать.

Положив трубку, Кархмазов взглянул на своего заместителя, тот выжидательно смотрел на него.

— Кого бы ты из наших офицеров предложил на должность начальника штаба бригады?

— Что, снял? — вскакивая с места, возбужденно крикнул Свиридов. — Да я сейчас начальнику политотдела армии позвоню.

— Виталий Денисович, садись, никуда не надо звонить, я назначен комбригом. Так кого ты предложишь?

— Майора Цакулова, — не задумываясь, ответил тот и налил в стаканы водки. — За вас, товарищ полковник.

— Спасибо, комиссар.

Однажды, поздно вернувшись к себе, Умар увидел накрытый стол, на котором стояли шампанское и бутылка водки. На его кровати спала женщина. Он узнал Веронику.

Подошел, присел рядом. Открыв глаза, она обила его шею руками и прильнула к губам. Вначале он попытался освободиться из ее объятий, но сладкий, дурманящий ее поцелуй мгновенно сделал свое дело. Позабыв все на свете, изголодавшийся по женскому телу, он страстно стал ее целовать, а когда его рука коснулась ее теплой груди, он потерял контроль над собой…

Побыв несколько дней у него, она улетела на Родину. На прощание, прижавшись к нему, Вероника прошептала:

— Я буду ждать тебя.

Приближалась зима 1989 года. Среди офицеров бригады вовсю шли разговоры о выводе войск из Афганистана. Да, они уходили из Афганистана. Своего часа ждала и десантная бригада полковника Кархмазова. А когда этот час наступил и оркестр заиграл «Прощание славянки», полковник Кархмазов, стоя на трибуне, не выдержал. По его щекам потекли слезы. Наполняя грохотом плац, двинулись БТРы. Проезжая мимо чудом уцелевшего кишлака, Кархмазов на обочине дороги увидел людей. Они, улыбаясь, кричали «шурави бурубахай» («русские уходят») и махали руками. Чего-чего, а этого он не ожидал. Босоногие вездесущие ребятишки буквально лезли под колеса. Средних лет афганец в залатанных брюках и в галошах, белозубо улыбаясь, с огромным арбузом бежал рядом с БТРом. Что-то крича, он подал солдату арбуз…

Десантная бригада полковника Кархмазова прикрывала выходящие из Афганистана войска. Несколько суток Кархмазов почти не смыкал глаз. За все время войны он не чувствовал такого напряжения и ответственности в выполнении поставленной задачи. Все боялись провокаций со стороны моджахедов, но те не препятствовали их уходу, ждали своего часа, чтобы расправиться со своими — с теми, кто помогал «неверным». Под звуки музыки и горький плач встречающих матерей командарм 40-й армии генерал Громов пересек государственную границу, а спустя несколько часов полковник Кархмазов со своей гвардейской бригадой перешел мост через Амударью. Преодолев последние метры чужой земли, сидя на броне, он оглянулся назад. Кошмарный сон остался позади. О чем думал полковник? Наверное, хотел сказать: «Прости солдата, земля афганская, за пролитую кровь, за разрушенные кишлаки», — но не сказал.

Советская Армия, оставив на чужбине тысячи безымянных могил своих солдат, осиротив тысячи матерей, жен, физически и морально искалечив судьбы молодых, когда-то здоровых, жизнерадостных парней, вышла из Афганистана. Непростительно было великой державе приходить сюда. Ошибка, ценой которой стала кровь ни в чем не повинных простых людей…

По возвращении из Афганистана Кархмазов написал жене, чтобы она приехала в Ташкент, где он теперь служил, но проходили дни и недели, а ответа от нее не было. Он заказал переговоры, но она не пришла на них. Через полгода, взяв очередной отпуск, самолетом полетел домой.

В аэропорту Минеральных Вод, не дожидаясь рейсового автобуса, взял такси. Поздно вечером он подъехал к дому. Дверь открыл отец. Радости родителей не было границ. Войдя в дом, Умар понял, что Любы нет, но не смел первым спросить, где жена. Родители молчали.

Умар не выдержал.

— Отец, где она?

— Родители ее забрали, — не глядя на сына, хмуро произнес тот.

— Как забрали?

— Очень просто, пришли и забрали.

— И вы просто так отпустили ее?

— А зачем нам ее силой удерживать, если она сама этого захотела? Теперь ждет, когда ты снова перед ней на колени встанешь.

— Почему ушла? Мы же помирились.

— Ее младший брат Шота там погиб, где ты воевал, и в его смерти ее родители, да и она сама, тебя обвинили.

— А я при чем?

— Ну как при чем? Люба писала тебе, чтобы ты его в Союз отправил, а ты этого не сделал.

— Если бы у меня были полномочия министра обороны, я это сделал бы, но я не министр.

— Это понятно, что ты не министр, а им кажется, что ты мог сделать так, чтобы он там не воевал. Мы говорили, чтобы она не уходила, но она не послушалась, ушла. Хуже того, сына так настроила, что тот к нам перестал заходить.

— Где он сейчас?

— В Грозном, в институте учится.

Пока отец с сыном разговаривали, мать молча готовила ужин. Они сели за стол. Отец, прошептав молитву, ладонями провел по лицу, отломив хлеб, протянул сыну.

— Ты надолго?

— Не знаю, — думая о чем-то, вяло ковыряя вилкой в тарелке отозвался тот.

— Ну а с ней что ты будешь делать?

— А как бы вы на моем месте поступили?

Отец сердито посмотрел на сына.

— На твоем месте я никак не поступил бы, потому что твоя мать не так воспитана.

— Я к ней больше не пойду. Вот только за сына обидно.

Спустя два дня Умар случайно встретился с женой возле магазина. Они остановились и каждый ждал, кто первым сделает шаг навстречу. Проходили минуты, но никто не хотел первым заговорить. По лицу Умара проскользнула улыбка. Он повернулся, чтобы уйти, но Люба схватила его за руку.

— Умар!

Он повернулся к ней.

— Здравствуй, Умар, — тихо сказала она.

Он молча кивнул головой. Она ждала, что он скажет, но он молчал. Люди, узнав его, подходили к ним и трясли ему руку. Многим было приятно поздороваться с Героем Советского Союза. Людей становилось все больше и больше. Люба стояла в стороне и терпеливо ждала, но неожиданно для нее он ушел вместе с друзьями. Она смотрела ему вслед, думала, что он повернется, но он не повернулся.

Умар шел с друзьями и, весело переговариваясь, беспечно смеялся, а в душе клокотал вулкан. Он хотел подойти к жене, обнять ее, но мужское самолюбие и законы гор не позволяли ему этого сделать.

На следующий день друзья детства повезли его в горы, где возле родника зарезали барашка. Он пил красное вино из рога, пытаясь в пьяном угаре забыть прошлое, но оно было перед глазами. В бешеном, темпераментном танце, под удары барабана, раскинув руки, словно крылья, со взглядом орла, он танцевал и танцевал. Это был танец, где он пытался заглушить боль по погибшему другу, по своей неудавшейся личной жизни. Вместе с друзьями он пел песни гор о любви, пел о преданности мужской дружбе, а у самого на душе была тоска. Его угнетало унижение перед родными, друзьями. Если у горца жена уходит от мужа, это позор.

Он налил полный рог вина, встал и, окинув взглядом друзей, тихо произнес:

— Друзья мои! Давайте выпьем за нашу землю. В каких бы краях мы ни находились, каких бы высот мы ни достигли, она постоянно в нашем сердце. Это земля наших предков. Вы слышите, горы? — Высоко подняв рог, он окинул взглядом снежные вершины Кавказских гор. — Я преклоняюсь перед вами!

Он опустился на колени и медленно стал пить из рога вино. Вслед за ним на колени встали и его друзья. В этом молчаливом ритуале было что-то возвышенное, понятное только человеку, который безгранично любит землю своих предков…

На следующее утро возле дома Кархмазовых остановилась иномарка. Из ее вышли двое рослых молодых парней. Умар с отцом во дворе пили чай. Увидев вошедших, Анвар Мусаевич встал, пошел им навстречу.

— Проходите, гостями будете, — приложив руку к сердцу, произнес он.

Они поблагодарили, подошли к Умару.

— Товарищ полковник, генерал Дудаев просит вас, чтобы вы приехали к нему на беседу.

Анвар Мусаевич, нахмурив брови, смотрел на парней.

— Когда встреча назначена? — спросил Умар.

— Как только приедем, — ответил парень с бородой.

— Минут через десять я буду готов, — вставая, произнес Умар и направился в дом.

Анвар Мусаевич пригласил г остей сесть за стол. Из дома вышла жена, она подала гостям пиалы с чаем. Спустя немного времени на веранде в военной форме появился Кархмазов.

— Отец, я поехал.

Тот хотел что-то сказать сыну, но только молча кивнул головой. Всю дорогу сопровождающие его парни молчали. Всюду, где стояли вооруженные дудаевцы, их машину беспрепятственно пропускали. Во дворце президента на каждом шагу стояли вооруженные до зубов бородатые мужчины. При виде полковника со Звездой Героя они почтительно вставали перед ним. У дверей приемной Дудаева им преградили дорогу два здоровенных парня с автоматами. Умар в душе усмехнулся: они напомнили ему афганских душманов. Сопровождавший его парень вошел в кабинет. Через минуту он вышел.

— Товарищ полковник, он сейчас занят, как только освободится — вас позовут.

Умар сидел в кресле и задумчиво смотрел перед собой. Для него не было неожиданностью, что его вызвали к генералу Дудаеву. Еще в горах друзья сообщили ему, что давно идет речь о том, чтобы он перешел служить к Дудаеву. Тогда он этому не придал значения. Он был спокоен. На любые предложения он уже знал, что ответить.

Через полчаса из кабинета Дудаева вышла группа людей в штатском и тут же его позвали. Войдя в кабинет, Кархмазов увидел генерала Дудаева в парадной форме. Он сидел в кресле за длинным полированным столом. Рядом, как истуканы, стояли два головореза. Над головой Дудаева на стене был развернут флаг республики Ичкерия. Дудаев, улыбаясь, поднялся и пошел ему навстречу.

— Товарищ генерал, по вашему приказанию полковник Кархмазов прибыл, — приложив руку к козырьку, доложил Умар.

Дудаев подошел и, глядя на него снизу вверх, крепко пожал ему руку.

— Садитесь, полковник. Как отдыхается?

— Пока нормально, товарищ генерал.

— Я слышал, у вас проблемы с женой?

Кархмазову было неприятно об этом слышать, и он вместо ответа пожал плечами.

— Ничего, я думаю, со временем все наладится.

— Как служба? Генерала не предвидется?

— Все зависит от начальства, товарищ генерал,

Дудаев засмеялся.

— А если я вам должность предложу?

— Думаю, товарищ генерал, что ответ будет отрицательный.

— Это вы отвечаете как офицер русской армии. А как бы вы ответили как чеченец?

— В армии, товарищ генерал, солдат по национальному признаку я не различал.

— Это в русской армии, а я говорю про нашу чеченскую армию. Мне нужны боевые кадровые офицеры, чтобы в короткий срок создать боеспособную армию, способную воевать с врагом.

— Если не секрет, товарищ генерал, кто враг?

На лице Дудаева появилась тонкая улыбка. Он пронзительно посмотрел на полковника.

— А как вы думаете, кто может быть нашим врагом?

— Я, товарищ генерал, такого врага в окружении нашей республики не вижу.

— Далеки вы, полковник, от политической жизни. Надо глубже смотреть, что происходит в Кремле. Пока Ельцин нас не трогает, но как только он наберет силу, так двинется на нас. А мы к этому времени должны быть готовы защитить нашу родину.

— По-вашему, товарищ генерал, выходит, война с русскими?

— Да, и это неизбежно. Мы должны сделать то, что не смог сделать Шамиль. В этом наш долг перед нашими предками. Перед Кораном я поклялся своему народу, что создам независимое государство Ичкерию, и я это сделаю. Это мой долг.

— Против русских, товарищ генерал, идти — это гибельно.

— Полковник, плохо вас в академии учили, вы забыли слова Суворова: «Противника побеждают не числом, а умением». Мы единая сплоченная нация, в этом наша сила. У русских этого нет. Наша земля богата нефтью. Наш народ может так же богато жить, как Арабские Эмираты. Хватит под игом Москвы ходить. Предлагаю вам должность…

— Товарищ генерал, прошу извинения, что вас перебиваю, но от любой должности я отказываюсь. Я остаюсь в той армии, в которой я принял присягу. И нарушать ее как солдат не имею права.

Дудаев, взметнув бровями от негодования, сверкнул глазами и сквозь зубы процедил:

— Полковник, Ичкерия превыше всего. У вас нет родины. Вы мне больше не нужны.

Кархмазов, отдав ему честь, вышел. Поздно вечером он приехал домой. Во дворе у стола сидел отец. Умар сел рядом и рассказал отцу про разговор с Дудаевым.

— Ты поступил правильно. В стране он установил диктаторский режим. Это к добру не приведет… Ты там случайно сына своего не видел?

— А что он там делает?

— У Дудаева в личной гвардии служит.

— Ты же сказал, что он учится в институте!

— Учился, а сейчас служит.

— А почему до сих пор мне об этом не говорили?

— Я сам от этих парней, которые за тобой приезжали, узнал. Он же перестал к нам ходить. Мать не позволяет.

— Я завтра поеду к нему.

На следующий день Умар поехал в Грозный к сыну. Во дворце Дудаева он встретился со своим школьным другом Магомедом и попросил его разыскать сына. Через час Умар увидел сына. Два года его не видел. Аслан, улыбаясь, быстрыми шагами приближался к отцу. Умар поневоле залюбовался им. В кошачьей его походке чувствовалась скрытая сила, готовая в любое мгновение прыгнуть, как пантера. Высокий, атлетического телосложения, сын был копией отца.

Аслан подошел к отцу и крепко обнял.

— Ты маму видел? — заглядывая отцу в глаза, спросил Аслан.

— Да.

— Помирились?

Умар отрицательно покачал головой.

— Отец, я так хотел, чтобы вы помирились, — упавшим голосом произнес сын. — Поехали к маме, я вас помирю. Ведь она ждала тебя.

— Если бы ждала, не ушла и не опозорила бы меня, — хмуро сказал Умар.

— Она не виновата, это дед во всем виноват.

— Запомни, сынок, она носит не фамилию твоего деда, а мою, На все село она опозорила нашу фамилию Кархмазовых. У нас в роду не было такого позорного случая, чтобы жена от мужа ушла. Я этого не потерплю. Подаю на развод.

— Отец, прошу тебя…

— Нет, — резко оборвал он. — У меня к тебе два вопроса. Первый: почему ты обижаешь моих родителей? Почему перестал к ним ходить?

Опустив голову, Аслан молчал.

— А теперь слушай и заруби себе на носу. Если ты еще раз стороной обойдешь отцовский дом, то ты мне больше не сын.

— Больше не повторится.

— Второй вопрос, я надеюсь, ты уже знаешь. Почему без моего согласия пошел служить Дудаеву?

— Папа, это мой долг.

— О каком долге ты говоришь? В кого ты собираешься стрелять? В отца? Ты знаешь, что вчера я был у него и отказался от предложенной должности?

Аслан молча кивнул головой.

— Сегодня же напишешь рапорт об увольнении.

— Папа, уже поздно. Я присягу принял. Ты военный человек и должен меня понять.

Умар хотел резко отчитать сына, но понял, что действительно поздно. Аслан грустно посмотрел на него.

— Отец, я думал, мы вместе будем служить нашей родине.

— У меня, сынок, родина одна — Советский Союз. Пошли в город, посидим где-нибудь.

— Не могу, через час мы уезжаем на стрельбы.

— Раз не можешь, тогда иди, — недовольно сказал Умар и, резко повернувшись, пошел.

— Отец! — крикнул Аслан.

Он остановился и хмуро посмотрел на сына. Аслан подошел к нему.

— Я прошу тебя! Помирись с мамой. Вы мне оба нужны.

— Не знаю. Думаю, из этого ничего не выйдет,

— Отец, но ты же любишь маму. Ну прости ее.

По лицу Умара пробежала горькая улыбка.

— А если она к тебе приедет? Ты ее простишь?

— Она не приедет.

— А если приедет?

Умар пристально посмотрел на сына. Тот ждал ответа. Ему хотелось о многом с ним поговорить, но он лишь многозначительно произнес:

— Приедет, тогда видно будет.

Аслан обхватил отца руками, крепко прижал к себе.

— Вот увидишь, она приедет. Я хочу, чтобы вы снова были вместе.

— Мне тоже хочется этого, но одного желания мало. Ты лучше скажи, как у тебя с деньгами?

— Если хочешь мой похудевший карман пополнить звоном монет, я не против.

Умар, улыбаясь, сунул ему в карман деньги. Он крепко обнял сына. Не оглядываясь, пошел. Он не хотел, чтобы сын видел слезы в его глазах.

Через несколько дней Умар летел в Москву. Сидя в самолете, он думал об отношениях с женой. Он любил ее, но ответной любви не ощущал. Как-то спросил у нее: «Ты любишь меня?» Та, удивленно глядя на него ответила: «Раз я вышла за тебя замуж, значит, люблю». Ответила очень просто, будничным тоном. С годами он понял, что она превратилась в обыкновенную женщину, довольную тем, что живет в довольствии, имеет мужа и сына. Ему хотелось любви, хотелось сладких, сводящих с ума поцелуев, а их не было. Прикрыв глаза, он вспомнил последнюю встречу с Вероникой. От воспоминаний почувствовал, как тело напряглость в истоме. У него возникло желание полететь к ней. «Проведаю Русиных, полечу к ней», — в мыслях решил он.

Поднимаясь по лестнице дома, где жили Русины, он почувствовал волнение. Прошло больше года с того момента, когда он видел Наташу последний раз. Но никогда не забывал. Ему по-прежнему было больно за нее, как за женщину, у которой одновременно погибли муж и сын, и она осталась одна.

Дверь открыла пожилая старушка, мать Володи. Она подслеповатыми глазами посмотрела на него.

— Добрый вечер, Ольга Викторовна.

Она узнала его, пропустила в прихожую, прижавшись к нему, тихо заплакала.

— Проходи, пожалуйста, в зал, — вытирая слезы, произнесла она.

Она усадила его на диван, а сама стала накрывать стол.

— Ольга Викторовна, а где Алексей Романович?

Она застыла с тарелкой в руках.

— А разве ты не знал, что он умер?

— Как?

— Он ушел вслед за Володей и Андрюшей. После похорон сразу же захворал, а через месяц скончался. Теперь я жду, когда мне Бог позволит к ним уйти.

Он не решался спросить про Наташу, а она, словно читая его мысли, ответила:

— Она не живет здесь. Но обменяла свою ташкентскую квартиру на Москву. Живет на проспекте Гагарина.

— Как она?

— Не знаю. Мы не встречаемся, — сухо ответила она. — Ты кушай, остынет.

— Спасибо, Ольга Викторовна. Если вы не возражаете я поеду к Наташе.

— А может переночуешь у меня?

— Спасибо, Ольга Викторовна. У меня времени в обрез.

Наташа жила в высотном доме. На звонок никто не отзывался. Он постучал. Прислушался, но за дверью было тихо. Он позвонил соседям. Дверь открыла полная миловидная женщина. Она подозрительно посмотрела на высокого военного, но, заметив на груди Звезду Героя, вежливо спросила:

— Вам кого?

— Добрый вечер. Вы не подскажете, где ваша соседка Наталья Дмитриевна?

— А вы кто ей будете?

— Я друг ее покойного мужа.

— А что, ее дома нет?

— Звонил, но никто не отвечает.

— Ждите, она придет. Можете у меня подождать.

— Спасибо, я на улице подожду.

Умар повернулся, чтобы уйти, но женщина окликнула его:

— Одну минуточку!

Он повернулся к ней.

— Мне неудобно это говорить, не подумайте, что я наговариваю. Упаси Боже! Но я бы хотела, чтобы вы с ней поговорили. Раньше, когда она переехала сюда, мы с ней жили душа в душу… Между прочим, она про одного военного рассказывала, и мне кажется, что это вы, если вас зовут Умар. Я не ошиблась?

Умар, улыбаясь в знак согласия, молча кивнул головой.

— Так вот, жили мы душа в душу. Она прекрасная, чудесная женщина, но последние два месяца я ее не узнаю, она пристрастилась к спиртному. По этому поводу я с ней неоднократно разговаривала. Плачет, дает слово, что больше не повторится, но проходит день-два, снова пьет. Мужчин она в дом не водит. Правда, один военный постоянно ее домогается, но дверь она ему не открывает. У нее была богатая библиотека, все на водку променяла. Вы простите, что все это вам говорю, но я хочу, чтобы вы ей помогли. Еще немного, и она окончательно сопьется.

Умар вышел на улицу и стал прохаживаться по аллее. То, что он услышал от соседки, его ошеломило, такого он не ожидал. Он сел на лавочку у подъезда и стал ждать.

Глава девятая. ПАДЕНИЕ

После похорон мужа и сына Наташа вошла в дом и, глухо рыдая, бросилась на диван. С отъездом Умара она почувствовала полное свое одиночество. Ольгу Викторовну словно подменили. Она перестала разговаривать с Наташей. Алексей Романович заболел и целыми днями лежал у себя в спальне. Он редко выходил из комнаты. Наташа видела, как он тяжело переносит гибель сына и внука. Она хотела за ним поухаживать, но Ольга Викторовна запретила ей переступать порог спальни. С каждым днем жить с молчаливой свекровью становилось все труднее. Наташа почувствовала, что в гибели Володи она обвиняет ее, и однажды не выдержала, решила с ней поговорить начистоту.

— Мама, я хочу выяснить наши отношения. Так дальше жить нельзя. Почему вы избегаете меня? В чем я виновата?

Ольга Викторовна холодно посмотрела на нее и высокомерным тоном произнесла:

— Вы достаточно образованная женщина, чтобы самой догадаться.

— О чем догадаться? Неужели в гибели Володи и Андрея вы хотите обвинить меня?

— Именно так, — холодно сказала Ольга Викторовна.

Наташа, не веря своим ушам, смотрела на нее. Губы ее тряслись, она хотела ответить ей, но комок застрял в горле. По еещекам покатились слезы.

— Как вы смеете? — тихо прошептала она.

— Как мать — смею. Да, в его гибели виновата только ты. Ты его не любила. Он страдал. Хотя он ничего не говорил, но я это видела по его глазам.

— Мама, вы не правы. Я любила и люблю его.

— Не надо красивых слов. Если бы любила, то в моем доме не устраивала бы любовные свидания с другими. И не делай, пожалуйста, удивленных глаз. Мне соседка все рассказала, как ты ночами мужчину принимала.

— Оля, прекрати! — раздался голос Алексея Романовича.

Опираясь о косяк двери, тяжело дыша, он возмущенно смотрел на жену.

— Прошу тебя, больше ни в чем ее не обвиняй. Володя любил ее и был счастлив. Это мы с гобой с самого начала допустили ошибку, что позволили ему стать военным. А виноват твой брат. Именно с его благословения Володя стал военным. А Наташу не трогай. Я не позволю…

Он схватился за сердце. Через месяц Алексей Романович у себя в постели тихо и незаметно скончался. После его смерти Наташа поняла, что дальнейшая жизнь с Ольгой Викторовной становится хуже пытки. Она собрала чемодан и поехала в Ташкент. Там у нее была трехкомнатная квартира. Прожив месяц, она почувствовала тоску, ее тянуло в Москву, где бы она могла сходить на могилу мужа и сына. Она решила обменять квартиру на Москву. Через месяц обмен состоялся. Друзья мужа помогли собрать и отправить контейнер. На железнодорожной станции, узнав, когда контейнер приедет в Москву, она полетела к матери. Думала, что все это время проведет с ней, но не вышло. Отчим не давал ей прохода. Когда он попытался ее прижать к стене и поцеловать, она вкатила ему пощечину и в тот же вечер уехала поездом в Москву. Квартира была пустая. Даже не на чем было спать. Вечером, постелив на пол привезенную с собой одежду, она попыталась заснуть, но лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Она думала о них… Лишь под утро, уставшая, задремала. Проснулась она от стука в дверь. Перед ней стояла незнакомая женщина и добродушно улыбалась.

— Здравствуйте! Я ваша соседка, Татьяна. Можно войти?

Наташа молча кивнула. Татьяна вошла и увидела сделанную из одежды постель.

— Вы что, на голом полу так и спали?

Наташа неопределенно пожала плечами.

— Значит, мы так решим: пока не приедет ваш контейнер, вы будете спать у меня. Никаких возражений, — заметив протестующий Наташин взгляд, опередила она. — У нас трехкомнатная квартира. Мы с Петей живем одни. Сейчас он в больнице, завтра я еду за ним. Дочь замужем, у нее своя квартира. А сейчас пошли ко мне, кофе попьем.

— Как-то неудобно, — тихо произнесла Наташа.

— Пошли, пошли! — подталкивая ее впереди себя, добродушно скомандовала соседка.

За чашкой кофе они ближе познакомились друг с другом. На следующий день Татьяна поехала за мужем. Когда она его привезла, муж, увидев красиво уставленный стол, покачивая головой, улыбаясь, произнес:

— Мне надо почаще болеть,

— Попробуй только! — пригрозила жена.

Через месяц пришел контейнер с мебелью. Соседи помогли Наташе обставить квартиру. Таня с восхищением смотрела на огромное количество книг. Наташа, заметив выражение ее глаз, не развязывая стопку книг Филиппа Карре, протянула ей.

— Возьми, прекрасные романы. Я дарю вам.

— Ой, что ты! — махая руками, испугалась Татьяна. — Даже не думай.

— Если не возьмете, я обижусь.

— Обижайся — не обижайся, но я не возьму. Библиотеку надо беречь. Это память от твоего мужа. Если не станешь возражать, я буду иногда их брать, чтобы почитать. Хорошо?

Наташа не возражала. Через неделю она пошла в больницу устраиваться на работу. Начальник отдела кадров, пожилая женщина, пробежав глазами по ее анкете, произнесла:

— За ответом зайдите завтра. Главврача сегодня нет, он на совещании.

— Спасибо, — произнесла Наташа.

Выходя из больницы, она посмотрела на хмурое небо. Поеживаясь от холода, пошла на остановку. Когда подошел автобус, неожиданно приняла решение поехать к Ольге Викторовне. Ей по-человечески было жалко старушку. Она ведь осталась совсем одна. Но Ольга Викторовна холодно посмотрела на Наташу и ледяным голосом, словно видела ее впервые, спросила:

— Вам кого?

— Мама, — тихо произнесла она.

— Вы ошиблись, — холодно сказала свекровь и закрыла дверь.

Наташа долго стояла перед закрытой дверью, ей не хотелось верить услышанному. Ей показалось, что у свекрови был какой-то странный взгляд. «О Господи, неужели она помешалась?» — испуганно подумала она и вновь надавила на кнопку. Но дверь Ольга Викторовна не открыла. Наташа собралась уходить, когда ее взгляд остановился на двери соседки. Она подошла и надавила на кнопку. В проеме двери показалась голова соседки. Та, увидев Наташу, попыталась улыбнуться.

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна! Вы приехали?

— Скажите, что я вам плохого сделала? Почему вы наговаривали на меня Ольге Викторовне?

— Вы меня обижаете. Ничего плохого про вас я не говорила. Просто сказала ей, что к вам какой-то военный приходил…

Наташа, не слушая ее, повернулась и стала спускаться по лестнице вниз. На улице она посмотрела на окна, увидела тень. Ольга Викторовна хотела открыть окно, крикнуть, чтобы Наташа вернулась, но злая сила удерживала ее, и чем дальше удалялась Наташа, тем сильнее ощущала она, что из жизни ее уходит последний человек, который связывал с сыном и внуком.

Наташа словно почувствовала на себе ее взгляд. Она не выдержала, повернулась, но Ольги Викторовны в окне уже не было.

Дома Наташа не находила себе места. Включила телевизор, но и он не помог. Хотела пойти к соседке, но передумала. Она подошла к серванту, из бара достала бутылку коньяку, налила полный бокал, взглянула на фотографии мужа и сына.

— Зачем вы одну меня оставили?

Молча выпила до дна и со всего размаха бросила бокал на пол. Раздался звон разбитого хрусталя. Она опустилась в кресло и по-детски жалобно заплакала. Потом вдруг почувствовала странное облегчение. Голова кружилась. Впервые после их гибели она не думала о них. Она встала, вновь взяла бутылку коньяка. Налив и выпив, хотела поставить бутылку в бар, но передумала, пошла на кухню. Нарезав колбасу и хлеб, села за стол. Впервые ощутила, что чертовски голодна. Закончив ужин, пошла в зал, включила телевизор. На экране выступал Ельцин. Она попыталась вникнуть в его речь, ко ее клонило ко сну. Незаметно для себя она заснула крепким сном и проснулась только к обеду. «В больницу опаздываю!» — молнией пронеслось в голове. Она вскочила и стала одеваться. Когда вошла в отдел кадров, женщина встретила ее словами:

— С вами хочет поговорить главврач Петров Александр Александрович. Он вас с утра ждет.

За большим полированным столом сидел представительный мужчина. Увидев ее, он встал и пригласил сесть. В руках он держал ее заявление. Он стал говорить о проблемах больницы, об утечке кадров. Наташа молча слушала его, опустив глаза, а когда подняла их, то сразу встретила его жадный взгляд. «Бабник», — подумала она. А главврач уже не в силах был оторвать взгляд от ее груди. Она сидела рядом с ним, и ее полуобнаженные полные груди сводили его с ума. Вдруг в голове у нее мелькнула озорная мысль: что если совсем обнажить грудь, чтобы он полюбовался ею? От этой мысли ей стало смешно, и она улыбнулась. Главврач это понял по-своему, и, не задумываясь, театрально отклонив голову назад, подписал ее заявление.

— Я думаю, что начало вашей трудовой деятельности в нашей больнице мы должны отметить. Как вы на это смотрите?

— Положительно, — поднимаясь из-за стола, спокойно ответила она. — До свидания.

В ответ он жадно посмотрел на ее покачивающиеся бедра. Когда она вышла, он глубоко вздохнул и языком провел по высохшим губам. «Чертовски хороша, — подумал он. — От ее фигуры с ума можно сойти». Из анкетных данных он уже знал, что она одинока. Мысленно строя планы насчет нее, самодовольно улыбаясь, он поднялся с кресла и, мурлыча какую-то песенку, вышел из кабинета.

Каждое воскресенье Наташа ездила на кладбище. Она приводила в порядок могилу мужа и сына, а после садилась рядом и долгими часами смотрела на их фотографии. Самым тяжелым для нее было время, когда она приходила домой. Ни телевизор, ни чтение не могли развеять тоску. Ночь для нее становилась кошмаром, и только с рассветом восстанавливалось душевное равновесие. На работу она шла как на спасение от невыносимой тоски.

Наташа давно заметила, что главврач больницы неравнодушен к ней, но вела себя так, как будто ее это не касалось. Она сидела у себя в кабинете, когда вошел главврач. Улыбаясь, он протянул ей букет цветов и коробку французских духов. Она вопросительно-строго посмотрела на него.

— Наталья Дмитриевна, у вас же сегодня день рождения! Решил первым вас поздравить.

Он подошел, положил перед ней цветы, взял ее руку и прикоснулся губами. Он долго не хотел отрываться от руки, Наташа вежливо отняла ее.

— Если не секрет, как вы проведете сегодня ваш день рождения?

— Дома, одна.

— И вам не будет скучно одной?

— Вы хотите составить мне компанию?

— Вы угадали мои мысли.

— А как на это посмотрит ваша супруга?

— Пусть это вас не беспокоит, она в санатории.

— Сожалею, но из этого ничего не выйдет. Я буду одна. В своем доме гостей не принимаю.

— Мы можем это отметить в ресторане.

Наташа отрицательно покачала головой.

— Наталья Дмитриевна, у вас сегодня такой замечательный день. Неужели вы не захотите ничем отметить его?

— Да, именно так.

— И все-таки вы подумайте над моим предложением. После работы я зайду за ответом.

— Не утруждайте себя, я уже сказала «нет».

— Наталья Дмитриевна, я…

Он не успел договорить. Дверь распахнулась, на пороге с цветами и шампанским, хором скандируя «С днем рождения!», стояла группа врачей-женщин. Увидев главврача, они смущенно замолчали. Петров, чтобы разрядить обстановку, весело произнес:

— Вы опоздали, я первый поздравил. Не буду вам мешать, я ухожу.

— Александр Александрович, останьтесь с нами, шампанского выпьем…

— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, у меня дела, всего вам хорошего, Наталья Дмитриевна.

Когда он вышел, женщины стали тепло поздравлять именинницу. Наташа была настолько тронута, что не выдержала и заплакала. В больнице она работала всего два месяца, но за это время успела у медперсонала снискать уважение. Спустя немного времени в кабинет вошли еще четверо врачей-мужчин. Один из них, бородач крупного телосложения, выпятив богатырскую грудь вперед, зычным голосом произнес:

— Дорогая, всеми уважаемая Наталья Дмитриевна! От имени всех мужчин нашей славной больницы, и, особенно, лично от меня…

— Олег Семенович, мы так не договаривались. Почему лично от тебя? — делая вид, что возмущен таким началом, спросил рядом стоящий с ним худощавый врач.

— Сергей Викторович, прошу не мешать, — толкнув его локтем, произнес оратор. — Я…

Он остановился на полуслове, словно забыв, что дальше должен был говорить. Сергей Викторович рассмеялся.

— Я же говорил тебе, что надо речь на бумаге изложить. Что влюбленно смотришь на нее? Виктория, ты посмотри на своего мужа! Он дар речи потерял.

— Я сказал тебе: не мешай, — рукой отодвигая его от себя, прогудел бородач. — Дорогая Наталья Дмитриевна…

— Это мы уже слышали, — вновь подколол Сергей Викторович.

Олег Семенович повернулся к нему.

— Еще одно слово — выставлю за дверь.

Тот, улыбаясь, сделав кроткое выражение лица, в знак согласия поднял руки вверх и, прикрыв глаза, стал ^дать, когда его коллега закончит свою речь. Но женщины не дали ему договорить. Весело смеясь, они забрали у них пакеты с продуктами. В считанные минуты стол был накрыт.

В конце рабочего дня раздался звонок. Наташа подняла трубку.

— Слушаю вас.

— Наталья Дмитриевна, это я, Петров. Как насчет моего предложения?

Некоторое время она молчала, обдумывая, как бы поделикатнее ответить отказом.

— Наталья Дмитриевна, вы меня слышите?

— Да, слышу. Александр Александрович, я не могу и не хочу. Вы это должны понять.

Не дожидаясь его реакции, она положила трубку, быстро вскочила, на ходу надевая кожаное пальто, вышла из кабинета. На улице остановила такси и поехала на кладбище. Она села на лавочку и грустно посмотрела на фотографии в мраморных плитах.

— Мои дорогие! У меня сегодня день рождения. Вы не забыли поздравить меня?

Словно живые, они смотрели на нее. Она сидела долго и не заметила, как нс дошел ночной сторож.

— Гражданочка, пора домой идти.

Приподняв голову, она посмотрела на него.

— Почему так жестоко устроен мир?

Сторож ничего не ответил, лишь неопределенно пожал плечами.

Домой она пришла поздно. Не успела принять душ, как раздался звонок. Накинув на себя халат, на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. Перед дверью стоял главврач Петров. Осторожно отступая назад, она ушла в спальню. Несколько раз прозвенел звонок, потом раздался стук. С каменным выражением лица она смотрела на себя в зеркало.

— Никогда этому не бывать! — прошептали ее губы.

Стук прекратился. Неслышно ступая, она подошла к окну. Внизу стояла машина главврача, а спустя несколько минут из подъезда вышел он. Не успел он отъехать, как вновь раздался звонок. Ей не хотелось подходить к двери, но голос соседки позвал ее. Она открыла. Перед ней стояли Татьяна с мужем.

— Слава Богу! Ты дома.

Наташа пригласила их войти. Петр, откашливаясь, хотел что-то ей сказать, но, передумав, молча протянул цветы. Татьяна сердито посмотрела на мужа.

— Хоть бы слово сказал, словно в рот набрал воды. Наташенька, милая, от всего сердца поздравляем тебя с днем рождения, и дай Бог, чтобы в твой дом вошло счастье. Прими наш скромный подарок.

Наташа растроганно обняла ее.

Однажды, просматривая альбом сына, она увидела фотографию, где Андрюша стоял в обнимку с Олесей. Отложив фотографию, она задумалась. «А вдруг?» Она вскочила и нервно стала ходить по комнате. В голову все назойливее лезла мысль, что возможно Олеся ждет от Андрея ребенка. Сердце бешено колотилось, в висках отбойным молотком стучал пульс. Она опустилась на колени, сложила руки на груди и, обращаясь к Всевышнему, тихо прошептала:

— О Бог ты мой! Сжалься надо мной, дай мне последнюю надежду — внука увидеть.

До самого утра она не сомкнула глаз, ждала рассвета.

Она решила поехать к Олесе в Киев, внушив себе, что Олеся беременна, а может уже и родила ребенка. От этой мысли ее бросило в жар. Утром она позвонила Ольге Викторовне. В трубке долго были слышны длинные гудки, она уже потеряла надежду, но трубку все-таки взяли.

— Мама, здравствуйте, это я.

— Что вам угодно? — раздался ледяной голос свекрови.

— Мама, пожалуйста, выслушайте меня. У Андрюши в Киеве была девочка. Олеся, я тебе о ней говорила, они хотели пожениться. Может, она ребенка ждет?

В трубке было тихо.

— Мама, умоляю вас, не молчите. Может, она звонила?

— Нет, — ответила свекровь и сразу же раздались короткие гудки.

На работе Наташа написала заявление на отпуск без содержания и пошла к главврачу. Петров, прочитав ее заявление, вежливо произнес:

— Сожалею, но отпуск предоставить не могу. Вы сами видите, как больница задыхается от нехватки медперсонала.

— Александр Александрович, всего на несколько дней.

— Не могу.

— Вы все можете, просто не хотите забыть, как стояли возле моей двери.

— Я думаю, это не повод для моего отказа. Ситуация такова…

Наташа, не слушая его, взяла заявление и на обороте написала новое — об увольнении. Она молча положила заявление перед ним и, не дожидаясь его реакции, направилась к двери. Он ее окликнул:

— Наталья Дмитриевна, зачем вы так? Идите в отпуск, разрешаю.

— Спасибо, — ответила она.

В Киеве Наташа без труда нашла дом, где жила Олеся. Дверь открыла небольшого роста миловидная женщина.

— Здравствуйте. Можно Олесю увидеть?

— Проходите, пожалуйста. Сейчас я ее позову. Олеся!

— Что, мамуля? — раздался голос откуда-то изнутри квартиры.

— К тебе пришли.

В прихожей появилась Олеся. Увидев Наташу, она растерялась. Наташа непроизвольно посмотрела на ее живот. Признаков беременности не было, но она еще не теряла надежды. Олеся подошла к ней.

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна. А где Андрюша?

Наташа почувствовала головокружение, и чтобы не упасть, прислонилась к стене.

— Вам плохо? — забеспокоилась Олеся.

Она молча кивнула. Олеся, поддерживая ее под руку, повела в зал, посадила на диван. Мать принесла стакан воды. Немного погодя Наташа пришла в себя. Оглядываясь по сторонам, она глазами искала коляску, но ее не было. Олеся сидела рядом.

— Наталья Дмитриевна, где Андрюша? Почему он не пишет?

Увидев в ее глазах слезы. Олеся поняла, что с ним что-то случилось.

— Нет. Пожалуйста. Нет, — покачивая головой, взмолилась девушка.

Наташа в подтверждение ее догадки молча склонила голову…

Она возвращалась назад. Была потеряна последняя надежда, которая могла бы восполнить живым существом память о сыне. Она вспомнила слова Олеси: «Я хотела от него ребенка, но он даже не притронулся ко мне. Сказал, что этого нельзя делать до свадьбы. Зачем я его послушалась?»

Домой Наташа приехала поздно вечером. Не раздеваясь, из бара достала коньяк, налила полный бокал и залпом выпила. С бутылкой в руке опустилась на диван и снова выпила. Она пила, чтобы заглушить свою боль…

Полковник Жиров, работая в министерстве обороны, одним из первых узнал, что племянник маршала Чеботарева, комбриг полковник Русин вместе с сыном погиб. Внешне эту весть он принял со скорбью, а в душе злорадно улыбнулся. Через месяц маршала Чеботарева по состоянию здоровья перевели в «золотой эшелон» отставных маршалов и генералов.

Жиров все время думал о Наташе, рвался к ней, но останавливал себя. «Не спеши, — говорил он себе, — еще рано, потерпи». И он терпеливо ждал своего часа. Прошло полгода. Все это время он искал удобный предлог для встречи. Однажды на вечеринке у товарища он повздорил с женой. Жене сказал, что уходит домой. Гости стали его уговаривать, чтобы он остался, но он ушел. На улице остановил частную машину и поехал к Наташе. На звонок дверь открыла пожилая женщина.

— Добрый вечер, я сослуживец Володи, хотел бы увидеть Наталью Дмитриевну.

— Она здесь не живет, — холодно глядя на него, ответила женщина.

— А как мне ее найти?

— Это ваши проблемы. — Дверь закрылась.

На следующий день он позвонил в Ташкент в отдел кадров Среднеазиатского военного округа. Там ему сообщили, что Наталья Дмитриевна Русина поменяла квартиру на Москву. Спустя два часа у него на руках был ее адрес. Он с нетерпением ждал конца рабочего дня. Подходя к дому, где она жила, остановился. Он боялся, что она вновь отвернется от него. «Надо искать повод», — подумал он и повернул назад.

Идея пришла неожиданно, ее подсказала жена. Она попросила его на Пасху сходить на кладбище к могиле ее отца. Сославшись на занятость на работе, он отказался. Утром рано он сказал жене, что едет на работу, а сам купил цветы и поехал на кладбище, где был похоронен Русин. Он был уверен, что она обязательно придет. Узнав у сторожа, где могила Русиных, он направился туда. Народу на кладбище было мало. Был ранний час. Стоя в стороне, он всматривался в людей, которые шли по аллее, а когда издали увидел ее, быстро направился к могиле.

Подходя к могиле мужа и сына, Наташа увидела мужчину, который укладывал цветы на мраморную плиту. «Наверное, сослуживец Володи», — растроганно подумала она, но, узнав Жирова, неприятно удивилась. Жиров, увидев ее, выпрямился и, потупив глаза, кротко произнес:

— Я искренне сожалею, что они погибли.

Наташа молчала, она не знала, что ответить. Из дипломата он достал бутылку водки, две рюмки и закуску, поставил на скамейку. Разлив по рюмкам водку, одну подал ей.

— Я виноват перед ним. Порою меня совесть мучит, что я по отношению к нему поступил предательски. Прости, Владимир Алексеевич, — поворачиваясь к могиле, произнес он и, чуть отлив из рюмки водку на могилу, выпил.

Говорил он так искренне, что она с благодарностью посмотрела на него. Он сел на лавочку и в скорбном молчании смотрел на могилу. Посидев немного, встал.

— Я пойду, не буду тебе мешать. Если помощь понадобится, позвони мне на работу. Я буду рад тебе помочь. До свидания, Наташа.

Она смотрела ему вслед. Он все дальше и дальше удалялся от нее, а потом затерялся в потоке людей. Она не видела, что на его лице уже играла улыбка.

Прошел месяц. Однажды вечером раздался телефонный звонок. Наташа лежала на диване. Она попыталась подняться, но тут же обессиленно откинулась на диван. Голова от выпитого вина гудела. Телефон продолжал звонить. Она с трудом поднялась, пошатываясь, пошла в прихожую, взяла трубку.

— Слуша-ю, — протяжно произнесла она.

— Наталья Дмитриевна, это вы? — спросил мужской голос.

— Да, это я.

— Наташа, здравствуй, Жиров говорит.

Оторвав трубку от уха, она тупо уставилась на мембрану, словно пытаясь понять, кто такой Жиров.

— Наташа, ты слышишь меня?

Встряхнув головой, она приложила трубку к уху.

— Наташа…

— Я слу-ша-ю…

— Как у тебя дела?

— У меня?

Жиров по интонации голоса догадался, что она пьяна. Это его обрадовало, и он уже мысленно представлял встречу с ней.

— Наташа, я сейчас приеду к тебе, ты не возражаешь?

Она силилась понять, что он хочет от нее, но не могла.

Положив трубку, придерживаясь стены, она пошла в спальню и, не раздеваясь, упала на кровать. Спустя час в прихожей раздался звонок, но она не слышала. А звонок настойчиво звонил. Жиров кулаком постучал по двери. По коридору эхом прокатился глухой отзвук. Соседняя дверь открылась, в проеме показалась женская голова.

— Вам кого? — спросила она.

— Наталью Дмитриевну.

— Она уехала.

— Как уехала? Минут тридцать тому назад по телефону с ней разговаривал.

— А она вот только сейчас уехала, — не моргнув глазом соврала соседка.

Жиров хмуро окинул ее взглядом, хотел что-то сказать, но та закрыла дверь.

На следующий день, стоя у подъезда, он ждал ее. Наташа, подходя к дому, издали увидела высокую фигуру военного. Она сразу узнала его. Хотела повернуть назад, но он тоже увидел ее и пошел навстречу.

— Здравствуй, Наташа.

В ответ она молча кивнула головой.

— Решил проведать тебя. Как твои дела?

— Спасибо, у меня все хорошо.

— Можно, я к тебе зайду? Посидим, поговорим. Я шампанское взял.

— У меня времени нет, я очередь в парикмахерскую заняла, боюсь опоздать.

— Наташа, если бы ты знала, как я…

— Не надо, — оборвала она и хотела пройти мимо, но он взял ее за руку.

— Наташа…

— Если у тебя есть хоть капелька сострадания, оставь меня в покое. Во мне все мертво. Как мужчина ты это должен понять.

Он стоял и смотрел ей вслед. Хотел идти за ней, но передумал. «Ничего, рано или поздно, все равно ты будешь моей», — мысленно произнес он.

Спустя месяц он вошел к ней в кабинет. Увидев его, Наташа растерялась. Он положил на стол букет роз.

— Не ругайся. Просто зашел тебя повидать. Раз домой не приглашаешь, то посижу у тебя в кабинете.

— Юра, неужели ты не можешь понять? Я не в силах приказать сердцу, чтобы у меня вновь появились к тебе чувства.

— И не надо приказывать, достаточно моих чувств. Все эти годы ты была в моем сердце.

— Ты забыл, что когда-то я побежала за тобой, а ты меня, как собачонку, оттолкнул от себя? Почему тогда ты меня из своего сердца выбросил?

— Тогда для меня это было просто увлечение. Потом стало все иначе.

— И сейчас хочешь сказать, что ты любишь меня?

— Да, Наташа.

— Не обманывай себя и меня. Вся твоя любовь в твоих штанах. Тебе не дает покоя мое тело. Я по твоим глазам это вижу.

— Наташа, зачем так жестоко? Ты же знаешь, что это не так.

— Если бы знала, не говорила бы. Кривить душой я не могу. Да, тогда я действительно любила тебя, но ты плюнул мне в душу. Этого не могу забыть. Ко мне пришла любовь, но слишком поздно, и Бог наказал меня за это. Ты должен понять: я не могу изменить Володе. Он рядом со мной. Он смотрит на нас.

Увидев ее фанатично горящие глаза, Жиров вздрогнул. Какой-то неприятный холодок пробежал по телу. Он встал и молча вышел из кабинета. Больше двух месяцев Наташа не видела его, думала, он забыл ее, но ошиблась. Накануне дня 8 Марта, войдя к себе в кабинет, увидела огромный букет роз. Она сразу догадалась, что он от Жирова. В подтверждение минут через двадцать раздался телефонный звонок.

— Наташа, с праздником. Я люблю тебя, — и, не дожидаясь ее реакции, он положил трубку.

Она, слушая короткие гудки, усмехнулась. А на другом конце провода Жиров, самодовольно ухмыляясь, откинув голову к спинке кресла, строил планы, как добиться своего.

Как-то вечером, возвращаясь с работы, Наташа не успела открыть дверь, появилась соседка. Татьяна подошла к ней.

— Здравствуй, Наташа.

Она молча кивнула головой. Татьяна сразу догадалась, что она «с запашком»: Наташа никак не могла просунуть ключ в замок и старалась не смотреть на Таню. Наконец дверь открылась. Они вошли в дом. Наташа пошла на кухню, из полиэтиленовой сумки достала бутылку вина, поставила на стол. Открыв холодильник, вытащила тарелку с мелко нарезанной колбасой, которая от давности скрючилась. Татьяна стояла у двери, смотрела на все это. Наташа, уловив ее взгляд, повернулась к ней.

— Будешь ругать? Не надо.

Она разлила вино в бокалы, протянула ей.

— Я не буду пить. Наташенька, может не надо?

Та, отрицательно покачав головой, выпила. Откусив кусок колбасы, взяла бутылку пошла в зал, села на диван. Напротив на стене, окаймленные черной лентой, висели портреты мужа и сына. Ее глаза наполнились слезами. Таня подсела рядом, погладила ее руку. Наташа, упав к ней на грудь, глухо зарыдала. Выплакав все слезы, она снова взялась за бутылку. Рука, разливавшая вино, дрожала.

— Наташа, не пей больше. Хватит! — умоляюще сказала соседка.

Но та, не слушая ее, выпила.

— Зачем ты это делаешь? Ты посмотри на себя. На кого ты похожа? Наташенька, милая, одумайся. У тебя вся жизнь впереди. Ты же еще молода. Может быть встретишь человека, семью создашь.

Наташа пьяно улыбнулась и, обняв Татьяну за шею, поцеловала в щеки.

— Ничего я уже не создам. И никто уже больше меня не коснется, а пить, я обещаю тебе, больше не буду. Все, с сегодняшнего дня завязала…

Таня смотрела на нее, а душа от сострадания сжималась. Наташа все говорила и говорила, потом легла на бок и, поджав ноги под себя, заснула. Несколько дней она сдерживала себя. После работы допоздна чистила и мыла квартиру. В работе пыталась заглушить тоску, но та оказалась сильнее ее. Бросив гладить белье, она открыла бар, но там ничего не было. Она взяла сумку и стала пересчитывать деньги, но их тоже не было. Жажда выпить мучила все сильнее. Ее взгляд остановился на серванте, где стоял хрусталь. Она взяла вазу, положила в сумку, оделась и вышла на улицу. Через час вернулась. Из сумки вытащила бутылки. Выпив сразу стакан водки, она почувствовала облегчение. Сидя на диване, она взглянула на портрет мужа. Ей показалось, что он с укором смотрит на нее.

— Что смотришь?.. — в истерике закричала она. — Я же просила тебя, умоляла: останься, не уезжай в свой проклятый Афган. Почему ты не послушался меня? Ответь! Что ты молчишь? Ну хоть одно слово скажи…

По ее щекам катились слезы. Она снова налила водки и выпила. Немного погодя она уже спала мертвым сном, сном спасения от невыносимой тоски одиночества…

Умар посмотрел на часы, время приближалось к полуночи, а Наташа не появлялась. Недалеко от него остановилась молодая парочка. Не стесняясь и не обращая на него внимания, они, стоя в обнимку, сочно целовались. Девушка буквально висела на парне. Потом они закурили. Девчонка, как мужчина, глубоко втягивая дым, пускала колечки. У Умара возникло желание подойти к ней и отодрать уши. Он уже собрался встать, как возле подъезда остановилась иномарка. Из машины вышла женщина. Умар сразу узнал ее, это была Наташа. Водитель тоже вышел из машины, подошел к ней.

— Может, пригласишь на чашечку чая?

— Нет, — ответила она и, пошатываясь, направилась в подъезд.

Мужчина пошел за ней. Она остановилась, повернулась к нему.

— Я сказала «нет».

— Наташа! — Он схватил ее за локоть.

Она попыталась вырваться, но мужчина крепко держал ее.

— Пусти, больно же…

— Будет еще больнее, — угрожающе произнес он. — Мне надоели твои постоянные обещания.

Умар вскочил, подошел к ним.

— Отпусти!

Мужчина, повернув голову, угрюмо посмотрел на военного. Он хотел что-то сказать, но, оценив его мощную фигуру и сверкающую Звезду на груди, отпустил локоть Наташи и молча направился к машине. Наташа, не веря своим глазам, смотрела на Умара.

— Умарчик, — прошептали ее губы.

Он подошел к ней, притянул к себе. Она глухо зарыдала.

— Где ты был? Почему так долго молчал?

Ее трясло от рыданий. Он гладил ее волосы и не знал, что ответить. Поддерживая под руку, повел домой.

В прихожей Наташа, стесняясь его, пыталась устоять на ногах, но это ей удавалось с трудом.

— Проходи, только не обращай внимания, у меня не убрано. Я сейчас тебе поесть приготовлю.

Сбросив сумочку с плеча, на ходу скидывая туфли, придерживаясь стены, пошла на кухню. После разговора с соседкой Умар подготовил себя к любой встрече, но, увидев Наташу в таком состоянии, пришел в ужас: чего-чего, а этого он не ожидал. Квартира была почти пустая. В книжных шкафах на полках стояло всего несколько книг. В зале в зеркальных шкафах было пусто. Он подошел к портрету друга, тот, словно живой, смотрел на него. Из кухни раздался грохот. Он побежал туда. Наташа, лежа на полу, плакала. Он поднял ее на руки, отнес в зал, уложил на диван. Она глухо рыдала. Постепенно рыдания стихли. Умар притронулся к ее плечу.

— Наташа! — Но она не отзывалась.

Он перевернул ее на спину, она спала. Из спальни он принес одеяло, накрыл ее, а сам пошел на кухню. На столе стояла тарелка с нарезанным хлебом. Заглянул в холодильник. Кроме пакета с прокисшим молоком, там ничего не было. Всюду валялись пустые бутылки. В квартире стоял винный запах. Он вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. Стоявший в углу полиэтиленовый мешок был набит бутылками.

Умар отсутствующим взглядом смотрел на поток проносящихся по магистрали машин. Город жил своей жизнью. У каждого были свои радости и печали. Он вернулся в зал. Наташа, по-детски сложив руки под голову, спала. Он подошел к телевизору, включил. Телевизор не работал. Тогда он выключил свет, опустился в кресло. Ни о чем ему не хотелось думать, на душе было муторно. Возникло страшное желание выпить и не просто выпить, а напиться так, чтобы обо всем забыть. «В бою мне было намного легче», — с горечью подумал он. Умар понимал состояние Наташи и ни в чем ее не упрекал. Только настоящая любовь могла толкнуть ее на такой шаг. Немного посидев, он встал, направился на кухню. Включил свет. На кухне хозяйничали тараканы. Некоторое время он молча смотрел на раковину с грязной посудой, потом, засучив рукава, занялся уборкой. Три с половиной мешка пустых бутылок вынес он из квартиры. Закончив уборку, подошел к Наташе. Она по-прежнему крепко спала. Он вышел. На дороге остановил машину.

— Слушай, браток, — обратился он к водителю, — мне бы в ночной магазин, продукты купить.

— Садитесь, но с вас…

— Я заплачу столько, сколько нужно, — оборвал он.

Молодой парень, искоса бросив взгляд на Звезду, включил скорость и, лавируя между рядами машин, понесся по трассе.

Через час Умар вернулся. Открыв дверь, прислушался. В квартире было тихо. Осторожно ступая, он направился на кухню. Выложил из сумки продукты, набил ими холодильник и стал готовить еду. Лишь под утро, накрыв на стол, он опустился в кресло. На его лице сияла довольная улыбка. Незаметно он задремал. Проснулся он от прикосновения. Перед ним на коленях стояла Наташа. Глаза у нее были опухшие. Он вновь прикрыл глаза и в приказном тоне произнес:

— Даю тебе ровно полчаса. Через тридцать минут я должен увидеть перед собой ту очаровательную женщину, которую любил Володя.

— Но, Умарчик… — запротестовала она.

— Я повторять не буду. Все, время пошло.

Он вновь заснул и проснулся от ее прикосновения. Перед ним стояла красивая, очаровательная Наташа.

— Какая ты красивая, — вставая, тихо произнес он и поцеловал ее в щеку.

Он увидел, как ее глаза стали наполняться слезами.

— Только без слез! Я не хочу тебя видеть слезливой. С твоего позволения, я приму душ, и мы с тобой позавтракаем. Ты не возражаешь?

Она молча кивнула. По ее глазам он видел, что она хочет что-то сказать.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Не надо. Я прекрасно тебя понимаю. У меня самого на душе кошки когтями скребут. Улыбнись, еще ничего не потеряно. Мы с тобой еще повоюем.

После ванны он пошел на кухню. Наташа с опущенной головой сидела за столом. Он сел напротив.

— Сегодня воскресенье. Если не возражаешь, я изложу свой план проведения этого дня. Первое: пойдем в парикмахерскую, ты сделаешь себе прическу и маникюр. Пока будешь сидеть там, я поеду в Большой театр, куплю билеты. А после театра посидим в ресторане.

Он замолчал. Наташа поняла, что он не договаривает.

— А что второе? — тихо спросила она.

— Второе, Наташенька, то, что я поеду в свою бригаду.

— Ты откуда едешь?

— Из дома еду. Заехал специально тебя повидать.

— Как Люба, сын?

— Плохо, Наташа. Наверное разведемся.

Наташа пытливо посмотрела на него.

— Неужели так серьезно?

— Думаю, да.

— А в чем причина?

— Родовые взаимоотношения.

— Может, все еще уладится?

— Навряд ли. Откровенно говоря, мне Любу жалко. Я по ее глазам видел, что она страдает. Писал ей, чтобы приехала ко мне, но она этого не сделала. И самое обидное, когда я лежал в госпитале и написал ей, что ранен, жду ее, так знаешь, что она ответила? Даже в голове не укладывается. «К чужим мужчинам я не езжу». Это я чужой. Ведь мы еще даже не развелись. Я же отец ее ребенка, а она меня сделала чужим. Это не только глупо, а дико. После этого я не хотел ее видеть, но Володя настоял, чтобы я помирился. Помирились, думал, все недоразумения позади. Забрал ее к своим родителям. А сейчас приезжаю — она опять к своим ушла. Я мужчина или нет? Сына жалко. Он тяжело переживает за нас, не хочет нашего развода. Сказал, что поедет к матери, поговорит с ней, и она приедет ко мне. Я пообещал ему, что если приедет, то помиримся. Но из этого ничего не выйдет. Ее отец не отпустит. Это он воду баламутит. Он никак не может простить мне, что я воевал против их братьев-мусульман. Вот такие дела, Наташа.

— Умар, я поеду к ней, поговорю…

— Ничего из этого не выйдет. У нас драконовские обычаи и законы, переступить их не так просто… Все, на эту тему больше ни слова! Что будет, то и будет.

— Умар, за любовь надо драться, ты же сам об этом говорил.

Он грустно посмотрел на нее.

— А есть ли эта любовь?

Наташа притронулась к его руке.

— Люба приедет к тебе.

Умар, словно сбрасывая с себя груз тяжелых воспоминаний, улыбнулся.

— Я чертовски есть хочу!

Он ел, а она, подперев кулаком подбородок, смотрела на него.

— Если Люба к тебе не приедет и ты разведешься с ней, я выйду за тебя замуж, — неожиданно будничным голосом произнесла Наташа.

Умар поперхнулся. Кусок застрял у него в горле.

— Ты в своем уме? Он же убьет меня.

— Кто? — машинально спросила она.

— Как кто? Твой Владимир.

Грустная улыбка пробежала по ее лицу.

— Все шутишь?

— Нет. Мне кажется, что он сейчас смотрит на нас.

— Умар, прекрати.

Он увидел, как у нее побледнело лицо.

— Знаешь, что я тебе скажу? Перед тем, как что-нибудь делать, посоветуйся с ним. Он тебе подскажет, как правильно поступить.

Она кивнула в знак согласия, немного помолчала.

— Умар, я не хотела тебе говорить, но больше не могу. Если я сейчас не скажу, боюсь будет поздно, и я совершу непоправимую ошибку. Меня постоянно преследует полковник Жиров. Проходу не дает.

— Чего он от тебя хочет?

— Того, чего все мужчины хотят.

— Погоди, Наташа, как, ты сказала, его фамилия?

— Жиров.

— Он случайно не в кадрах министерства обороны работает?

— Да, он там работает.

— Я его знаю, про него мне Володя рассказывал, что когда-то служили вместе и поссорились.

— А из-за чего поссорились, он не сказал?

— Нет.

— Из-за меня.

Умар вопросительно посмотрел на нее.

— Да, Умар, он тогда ухаживал за мной. Однажды Володя увидел нас вместе и чуть не убил его. А теперь он мне покоя не дает.

— Вот подлец! Володя был прав, анонимку он писал.

— Какую анонимку?

— Представление на Героя на нас двоих послали, мне присвоили, а ему нет. Из ЦК приезжал представитель, вел расследование по фактам, указанным в анонимке. Все оказалось липой. Володя очень переживал, думал, что анонимку написал кто-то из его подчиненных. Когда меня вызвали в Москву для вручения Звезды, я зашел в отдел кадров и вот гам встретил этого Жирова. А когда я Володе упомянул его фамилию, он стукнул кулаком по столу и сказал: «Теперь я знаю, кто на меня анонимку написал!» Знаешь, он так обрадовался, а я не мог понять, чему он рад. Только потом до меня дошла причина его радости… А он мне о тебе и Жирове не говорил. Я ни разу от него не слышал в твой адрес ни одного плохого слова. Он любил тебя по-сумасшедшему. Лично я на такую любовь не способен.

— А Люба?

— Честно говоря, не знаю. Была любовь или нет, я сейчас не пойму. Нас же родители поженили. Я ее до этого мельком видел. Ни разу не встречался. Отец сказал, что есть хорошая девушка и он хочет меня на ней женить. Вечером мы пошли к ним, и сделка состоялась. Вот и вся любовь.

— А кроме нее ты кого-нибудь любил?

— Клянусь правым своим сердцем, никого! — положа руку на правую сторону груди, ответил он.

— А если левым сердцем? — лукаво поглядывая на него, спросила Наташа.

— Оно у меня сейчас приболело и им нельзя клясться.

— А мне кажется, что к тебе тоже придет любовь.

— Нет. Наташа, никакой любви не хочу. Я по горло сыт… Ну все, давай собирайся.

Перед выходом из дома Умар пристально посмотрел на нее.

— Ответь, только честно: как у тебя с деньгами?

— Спасибо, они у меня есть, — стараясь не смотреть на него, ответила она.

— Покажи.

— Умар, я сказала, они у меня есть.

— А я говорю, покажи.

Она отрицательно покачала головой. Он молча забрал у нее сумочку. Там было пусто. Из кармана достал деньги, половину положил в сумочку.

— Умар, прошу тебя, не надо.

Не слушая ее, он подал ей сумочку и, открыв дверь, пропустил вперед.

На следующий день он попрощался с ней и поехал на аэровокзал. Без труда он купил билет на Ташкент и поехал в министерство обороны. Когда он зашел в кабинет, полковник Жиров удивленно посмотрел на посетителя. Звезда героя заставила его приподняться с кресла. Улыбаясь, он подошел к полковнику, протянул руку.

— Я рад видеть Героя в своем кабинете.

Кархмазов, не подавая руки, хмуро посмотрел на него. Жиров убрал руку, сел в кресло.

— Чему я обязан? — сухо спросил он.

— Я полковник Кархмазов. В прошлом году был у вас по поводу присвоения звания Героя Советского Союза полковнику Русину. Вы мне сказали, что на него была написана анонимка. Я бы хотел узнать, откуда взялась эта анонимка?

На лице Жирова появилась тонкая улыбка.

— Если бы анонимщик подписался, я на ваш вопрос ответил бы.

— Вы прекрасно знаете, кто написал.

— Полковник…

— Не полковник, а товарищ полковник. — резко оборвал Кархмазов.

— Ну хорошо, — примирительно произнес Жиров, — пусть будет по-вашему. Так вот, товарищ полковник, чтобы вы знали, никакого отношения к анонимке я не имею. Анонимка написана в отдел ЦК, вот туда и обращайтесь. Там вам дадут исчерпывающий ответ. А сейчас извольте покинуть мой кабинет.

— Анонимку написал ты.

— Что вы себе позволяете? — вскакивая с кресла, угрожающе произнес Жиров. — Нацепили Звезду и думаете, что вам все позволено? За оскорбление вы мне ответите.

Сжимая кулаки, Умар вплотную подошел к нему.

— Ты, кабинетная крыса, слушай и заруби себе на носу. Если не оставишь в покое Наталью Дмитриевну Русину, то я из тебя отбивную котлету сделаю. Понял? Забудь дорогу к ней. Я не Русин, который тебя тогда не задушил. Если она мне скажет, что ты опять к ней приставал, прилечу — и из этого кабинета без парашюта вылетишь. Это я тебе обещаю. И не смотри на меня такими глазами. А анонимку написал именно ты. Когда он узнал, что ты здесь работаешь, сразу же догадался, что это твоих рук дело. В дерьме тебе надо утопиться. В царские времена я бы тебя на дуэль вызвал, а сейчас дуэли нет, потому что честь офицера такими, как ты, и тебе подобными в грязи растоптана,

Он вышел из кабинета и с такой силой захлопнул дверь, что генерал, проходивший мимо, остановился и строго посмотрел на него.

— Товарищ полковник… — недовольно начал он.

Но Кархмазов, сверкнув на него бешеными глазами, не останавливаясь, зашагал по коридору. Генералу от такого взгляда стало не по себе.

Жиров налитыми кровью глазами посмотрел ему вслед. Его охватил страх, что полковник тут же пойдет к начальству и расскажет про анонимку и про Наташу. Он подошел к окну. Из его кабинета был виден парадный подъезд. Через несколько минут из подъезда вышел Кархмазов. Жиров, облегченно вздохнув, опустился в кресло. На лбу выступили капельки холодного пота. Налив в стакан воды, жадно стал пить. Край стакана стучал по зубам.

Кархмазов, выйдя из здания министерства обороны, посмотрел на небо, глубоко набрал полной грудью свежего воздуха и, улыбаясь, зашагал в сторону метро. Настроение было прекрасное, он словно выполнил свой долг перед другом и Наташей. Вечерним рейсом он полетел в Ташкент. Сидя в самолете, прикрыв глаза, он вспомнил ее слова: «Если Люба к тебе не приедет, я выйду за тебя замуж». И, словно отвечая самому себе, он отрицательно замотал головой…

В Ташкент он прилетел утром. В аэропорту хотел позвонить в бригаду, чтобы прислали машину, но в последний момент передумал. В голове неожиданно возникла идея. Так рано в бригаде его никто не ждал, решил появиться внезапно ночью и посмотреть, как поставлена служба. До вечера он решил побродить по городу.

Ташкент есть Ташкент. Он вспомнил слова Закирова «Ташкент, Ташкент… ты младший брат». Старшим братом считалась Москва. Ташкент отличался от Москвы не только фонтанами и морем цветов, но и улыбками людей. В Москве было больше озабоченных лиц, редко звучал на улице смех, аздесь у людей просто сияли лица. Умар шел по тротуару и чувствовал на себе доброжелательные взгляды людей, на душе было приятно и радостно. Жизнь била ключом. Впереди него шла женщина. Она несла в руках сумку. По наклону ее тела он понял, что сумка тяжелая. Ускорив шаг, догнал ее.

— Позвольте, я вам помогу?

Повернув голову, женщина увидела высокого военного со Звездой Героя на груди. Мило улыбаясь, она протянула ему сумку. Умар сразу оценил достоинства женщины. Она была чертовски хороша. Когда подошли к дому, где она жила, женщина взяла сумку и, томными глазами глядя на него, произнесла:

— Первый раз в жизни вижу рядом настоящего Героя.

— Если вы меня пригласите к себе на чашечку кофе, то у вас будет возможность даже рядом с Героем посидеть. Только с условием, если вы свободны.

В ответ она засмеялась и пошла. Умар стоял и смотрел на ее красивую фигуру. С сожалением вздохнув, что она не пригласила его, хотел уйти, но женщина в это время оглянулась. Увидев, что он стоит и смотрит в ее сторону, она поставила сумку на землю. Умар словно ждал этого. Он подошел к ней.

— Мне тяжело нести сумку. Думаю, вы должны до конца выполнить свой рыцарский долг.

— Я к вашим услугам.

Возле подъезда он остановился. Она вопросительно посмотрела на него.

— Я думаю, к чашечке кофе не помешает шампанское. Как вы на это смотрите?

— Положительно, — улыбнулась она. — Квартира 129.

Она взяла сумку и вошла в подъезд. Умар широкими шагами направился через улицу, где виднелся магазин. Купив шампанское и коробку конфет, на лифте поднялся на восьмой этаж. Дверь открыла она.

— Быстро же вы! — смеясь, произнесла она. — Вы пока смотрите телевизор, а я стол накрою.

Умар прошел в зал, сел в кресло, оглянулся. Квартира была обставлена со вкусом. По телевизору показывали художественный фильм. В зале появилась хозяйка. Она пригласила поужинать. Помыв руки, Умар пошел на кухню. Он сел, открыл шампанское, налил в фужеры. Женщина, улыбаясь, смотрела на него.

— Может, вы назовете свое имя?

— Умар, — вставая, чуть наклонив голову, ответил он.

— Лена, — смеясь, произнесла она. — За что будем пить?

— Только за женщин!

— И часто вы пьете за женщин?

— Каждый раз, как только вижу таких прелестных созданий, как вы, не задумываясь, пью.

— Ну что ж, я за.

Она, чуть пригубив шампанское, поставила бокал на стол.

— Вы не любите шампанское?

— Не очень, мне больше нравится сухое грузинское вино.

— Понял, — вставая из-за стола, произнес он, — через десять минут будет грузинское вино.

— Садитесь, у меня есть, — она из холодильника достала недопитую бутылку. — Если не секрет, за что вы Героя получили?

— За доблестный прыжок с парашютом.

— И этот доблестный прыжок приземлился в Афгане?

В ответ Умар лишь улыбнулся и разлил в бокалы вино.

— Я хочу выпить за вас, чтобы вы своей красотой сводили мужчин с ума.

В ответ она засмеялась и выпила вино. Постепенно напряжение между ними спало. Умар стал рассказывать анекдоты. Лена так заразительно смеялась, что на глазах выступили слезы. После ужина они пошли в зал. Она включила магнитофон. По квартире разнеслась мелодичная музыка. Он подошел к ней, пригласил на танец. Прижав ее к себе, почувствовал теплоту ее груди. Он еще сильнее притянул ее к себе. Приподняв голову, улыбаясь, она посмотрела ему в глаза. Он не выдержал и прильнул к ее губам. Она не оттолкнула его. Они долго не могли оторваться друг от друга. Первой опомнилась она.

— Время позднее, вам пора идти.

— Если я уйду, вы будете скучать без меня.

— Вы уверены?

В ответ он молча притянул ее к себе.

— Ванну будете принимать?

— Да, с дороги не мешало бы.

— Я сейчас приготовлю.

Она вышла. Умар, блаженно улыбаясь, сел в кресло. Через несколько минут она его позвала.

— Вот вам халат, правда, для вас маловат, но на плечи хватит.

Он вошел в ванную, разделся и встал под душ. Приняв душ, попробовал надеть халат, он действительно был маловат. Обтянув им талию, вышел из ванной. В прихожей, стоя возле зеркала, он стал причесываться. Его взгляд случайно остановился на телеграмме, которая лежала на тумбочке. Он взял и пробежал глазами. «Задерживаюсь. Прилетаю завтра. Целую. Александр». Некоторое время он молча смотрел на телеграмму.

— Лена, а кто такой Александр?

В коридоре появилась она. Увидев телеграмму в его руках, подошла к нему, забрала ее и бросила на тумбочку.

— Муж, — спокойно ответила она. — Не волнуйся, самолет прилетает только завтра вечером. Я постелила, можешь ложиться. А я ванну приму.

Она ушла в ванную. Он молча стал одеваться. Она вышла из ванной, увидев его одетым, вопросительно посмотрела на него.

— Прости, но я пойду.

— Из-за телеграммы?

Он молча кивнул головой.

— Он же прилетит только завтра.

— Не в этом дело. Просто я не хотел бы быть на его месте, — тихо произнес он и вышел.

После отъезда Умара Наташа не находила себе места. Ей было стыдно, что Умар увидел ее такой. «Все, ни грамма в рот!» — вслух решительно произнесла она. Прошла неделя, она мужественно боролась сама с собой, но с каждым днем тоска все сильнее давила на сердце. Однажды среди ночи она, вся в поту, проснулась от кошмарного сна. Какие-то чудовища пытались ее съесть. Она встала, пошла на кухню. Выпила воды. Лежа в постели, попыталась уснуть, но как только закрывала глаза, вновь появлялись чудовища. Ее охватил страх. Больше она не могла уснуть. На работу пошла с головной болью. Не успела она сесть за стол, как вошел главврач. Весело улыбаясь, он подошел к ней и поцеловал руку,

— Наталья Дмитриевна, вы обещали, что сегодня мы едем ко мне на дачу.

— Когда я вам обещала? — вяло спросила она.

— Вспомните, неделю тому назад, когда мы были на вечеринке у Геннадия Ивановича. На даче мы будем одни. Думаю, мы приятно проведем время,

— Александр Александрович, я никуда не поеду. Прошу вас, оставьте меня в покое. У меня есть мужчина.

Он недоверчиво смотрел на нее.

— Да, и вы его неделю тому назад видели.

— Это тот военный?

— Да.

Петров замолчал, изучающе глядя на нее. Постепенно взгляд стал хмурым, его мужское самолюбие было задето.

— Александр Александрович, не сердитесь на меня, но я не могу с вами поехать.

Он встал, но возле двери повернулся.

— И все-таки я не теряю надежды.

Когда за ним закрылась дверь, она с облегчением вздохнула. Потом подумала о том, что только что сказала. Неожиданно на ее лице засияла лукавая улыбка. Вечером она подошла к портрету мужа.

— Володя, ты не сердись на меня, но мне страшно одной. Боюсь, снова не выдержу. Ты не против, если я полюблю твоего друга?

Ей стало плохо от такого признания. С фотографии на нее смотрели живые осуждающие глаза. По телу пробежали мурашки.

— Нет, я пошутила, — отходя, прошептала она.

Спустя два месяца от Умара пришло письмо. Он писал, что Люба прислала документы на развод. По письму она почувствовала, что он страдает. Недолго думая, она взяла отпуск без содержания и поехала к Любе. Соседка, узнав, куда она едет, стала ее отговаривать,

— Ты в своем уме? Ты что, телевизор не смотришь? Там же война идет! Вчера показывали, как ингуши и осетины целыми семьями друг друга вырезают.

— Я не осетинка и не ингушка, и мне нечего бояться.

— Наташа, одумайся. Если те тебя не тронут, то чеченцы зарежут,

— Такую, как я, моя дорогая, не зарежут. У них рука не поднимется.

В Грозный она прилетела вечером. Спросила у милиционера, как добраться до селения Малгобет. Милиционер, пожилой мужчина, окинув ее взглядом, посоветовал подождать утра и ехать рейсовым автобусом. Она отошла от него, села на свободное место. Она не заметила, как милиционер, глядя ей вслед, укоризненно покачал головой: Наташа была в брюках, из-под распахнутой кофты виднелась полуобнаженная грудь.

Утром она не успела выйти из здания аэропорта, как к ней стали приставать частники. Назойливее всех был молодой парень. Увидев красивую женщину, он что-то крикнул на своем языке, и другие отошли в сторону. Не обращая внимания на него, она направилась на стоянку автобусов.

— Послушай, дорогая, туда всего один автобус ходит, и то не отсюда. Садись, через пару часов там будем.

— Сколько возьмешь? — спросила она.

— Вай, разве я могу от такой красивой женщины деньги брать? Всего один поцелуй.

— Сейчас поцеловать?

Парень опешил. Он не ожидал такого ответа. А она, видя его замешательство, с улыбкой смотрела на него.

— Ладно, садись. С тебя дорого не возьму.

Всю дорогу парень беспрерывно болтал языком. Два раза по дороге останавливался возле маленьких забегаловок и каждый раз приносил ей мороженое. Два раза их останавливали солдаты с автоматами. Обыскав машину, они отпускали их. Меньше чем через два часа они приехали в Малгобет. Навстречу им шел старик. Парень вышел из машины, подошел к нему и на чеченском что-то спросил. Старик рукой показал на вдали видневшийся двухэтажный дом.

— Вон дом кирпичный, видите? Вот там и живут Магомаевы.

— Сколько я вам должна? — выходя из машины, спросила Наташа.

— Ты у них долго будешь?

— Не знаю.

— Может, я тебя подожду?

— Нет. Я здесь долго буду… Так сколько я вам должна?

В ответ парень отрицательно покачал головой.

— Я тебя в аэропорту буду ждать.

— Ждите, — рассмеялась она.

Проходя мимо дома, она увидела на себе взгляд женщины, которая стояла за забором. Лицо у той наполовину было закрыто платком. Несмотря на жару, она была одета так, как будто на улице зима. Наташа остановилась у калитки высокого забора. Она постучала. Во дворе раздался лай собаки. Через минуту калитка открылась, показалась женщина. Наташа, увидев ее, сразу догадалась, что это Люба. «Красивая», — подумала она.

— Здравствуй, Люба.

Та молча кивнула головой и удивленно посмотрела на незнакомую женщину, но тут же на ее лице засияла улыбка.

— Не может быть! Наташа?

Наташа утвердительно кивнула головой.

— Проходи, пожалуйста. Какими судьбами?

— К тебе в гости приехала.

На веранде показался бородатый мужчина.

— Отец, — тихо произнесла Люба и на своем языке что-то сказала ему.

Он подошел к Наташе, протянул руку.

— Мой дом — ваш дом. Проходи, доченька.

Когда они вошли в дом, Люба повела ее в свою комнату.

— Ты будешь спать у меня… Наташа, у тебя платье есть?

— Нет. А что?

— Понимаешь, у нас в селе не принято, чтобы женщины в брюках ходили.

— В следующий раз это учту.

— Ты примерь мое платье, может, тебе подойдет.

— Спасибо, Люба. Я в брюках буду. Мужчинам нравится, а что касается женщин и стариков, я на них не обращаю внимания.

— Наташа, а я тебя сразу по фотографии узнала. Сейчас покажу, ты там на Красной площади с Умаром и с мужем. Вот смотри, — она подала ей фотографию.

На фотографии, на фоне Кремля, в обнимку с мужем и Умаром, улыбаясь, стояла она.

— Как ты решилась к нам приехать? Сейчас опасно. Кругом такое творится! Страшно становится.

— А где сын?

— Он у Дудаева служит. А у тебя как дела? Тяжело?

— Хуже не бывает, — тяжело вздыхая, ответила Наташа. — От одиночества порой по-волчьи выть хочется.

— О твоем горе я от Умара узнала. Если бы это со мной произошло, я бы с ума сошла.

— Вот за этим я и приехала, чтобы ты действительно не сошла с ума.

Люба, не понимая, смотрела на нее.

— Я по поводу Умара приехала.

— А что с ним?

Наташу поразила интонация ее голоса: она спросила с таким равнодушием, что ей стало не по себе.

— Умар написал мне, что ты на развод подала.

— Да, я уже месяц, как документы послала. Жду, когда он пришлет.

— Люба, добрый тебе женский совет. Пока не поздно, одумайся. Ты еще не испытала на себе, что значит без мужика жить. Это словами не объяснишь.

— Ничего, как-нибудь проживу. Я годами без него жила. То в академии три года, то этот проклятый Афган. Я по пальцам могу посчитать, сколько месяцев мы были вместе. Если бы он хотел сохранить семью, он бы остался. Когда он приезжал, ему Дудаев большую должность давал, а он не захотел. Поехал в свой Ташкент.

— Люба, но он же тебя звал. Ты же сама с ним не поехала.

— Мне на чужбине делать нечего, — не поднимая головы, ответила та.

— Он же военный, у них такой кочевой образ жизни. Я сама на себе все это испытала.

— Ну и что в этом хорошего? Да пропади пропадом такая военная служба. В доме мужа хочу иметь, а не командировочного. У всех дома мужья, а у меня кто? Нет, Наташа, так жить не хочу. Мне все это надоело.

— Если бы любила, ты бы за ним на край света поехала.

— Как те жены декабристов? — горько улыбаясь, спросила Люба.

— До жен декабристов нам с тобой далеко… Так что не решай сгоряча.

— Я уже решила.

— Люба, не дури. От такого мужика отказаться, да это же в голове не укладывается. Любая женщина за него выйдет замуж.

— Пусть выходят, меня это не волнует.

— Люба, я но твоим глазами вижу: ты говоришь одно, а в сердце другое. Поехали к нему. Он обрадуется.

Она отрицательно покачала головой.

— Люба, ты когда-нибудь об этом пожалеешь. Так по-глупому расставаться!

В комнату заглянула мать Любы. Она что-то сказала по-чеченски и вышла.

— Мама к столу приглашает.

Когда Наташа проходила мимо большого зала, она увидела отца Любы: стоя на коленях, он молился. Впервые в жизни она видела, как молятся мусульмане. Ей стало не по себе. Во дворе, под деревом, был накрыт стол. Люба полила Наташе воды на руки. Они сели за стол. Наташа была голодна, она сразу же взяла вилку, но увидела, что Люба чего-то ждет. Та ждала отца. Через несколько минут появился он. Он сел, вытянул ладони перед собой, что-то прошептал, потом, произнося имя Аллаха, ладонями провел по бороде. Ели молча. Ощущение было такое, как будто за стол сели после похорон. После ужина, когда пошли спать, Наташа вновь завела разговор про Умара, но Люба о нем не хотела слушать.

Прожив у них два дня, Наташа собралась в дорогу. Дни, которые она провела здесь, ей показались годами средневековья. За все это время в доме ни разу не раздался смех. Люба ее проводила до центра села. Там они остановили частную машину. На прощание Наташа, обнимая Любу, сказала:

— Пока не поздно, поезжай к нему.

В ответ та молча покачала головой. Уже сидя в машине, Наташа спросила:

— Люба, а где дом Умара?

Та назвала улицу. Когда машина тронулась и Люба исчезла из виду, Наташа повернулась к пожилому водителю.

— Вы знаете, где Умар Кархмазов живет?

— Как не знать? — ответил он. — Такого человека вся республика знает.

— Поехали к ним, я хочу его родителей повидать. Мой муж с ним служил, они друзья.

Водитель развернул машину. Они подъехали к большому добротному дому.

— Мне тебя ждать?

— Да, я только поздороваюсь, и мы поедем,

На стук из калитки вышел высокий мужчина. Наташа сразу догадалась, что это отец Умара.

— Доброе утро, — поздоровалась она.

Мужчина, улыбаясь, поклонился ей и пригласил войти в дом.

— Нет, спасибо. Я на минуту. Мой муж с вашим сыном друзья, они вместе служили. Я приезжала к Любе и вот по пути решила к вам заглянуть.

— Ты хорошо сделала, доченька, что зашла к нам. Прошу тебя, не стой у порога моего дома. Войди.

— Нет, спасибо. Меня машина ждет.

Появилась женщина. Она что-то спросила мужа. Тот ей ответил. На лице женщины засияла улыбка. Она подошла к Наташе, обняла и, взяв за руку, повела в дом. Наташа не сопротивлялась. Женщина с таким радушием встретила ее, что невозможно было ей отказать. Она услышала шум отъезжающей машины. Закрыв калитку, к ним подошел Анвар Мусаевич.

— Погостишь, доченька, у нас, а потом я тебя отвезу в Грозный. От сына мы слышали о тебе и о твоем горе. Как русские говорят, пусть земля им будет пухом… Ты приехала вовремя. Сегодня у нашего внука день рождения. Он вечером приедет.

Мать Умара, стоя в стороне, улыбалась. Через час она уже разговаривала с ней так, как будто знала ее давным-давно. В отличие от Любиной семьи, здесь царила простая атмосфера. Мать Умара была веселой, жизнерадостной женщиной. Наташа стала ей помогать. Вначале мать запротестовала, но гостья настояла на своем. Подошли еще женщины и тоже стали помогать готовить еду. К вечеру стол был накрыт. Постепенно в дом стали подходить люди. Наташа с интересом смотрела на чеченцев, о которых не очень лестно норою говорили по телевизору. Это были простые, обыкновенные люди.

Уже давно гости собрались, а виновника торжества Аслана не было. Наташа видела, как потускнели глаза Анвара Мусаевича, но когда возле дома остановилась машина и во двор вошел внук, лицо деда засияло. Наташа, увидев Аслана, вздрогнула. Ей показалось, что она видит молодого Умара. Анвар Мусаевич что-то сказал внуку. Аслан, улыбаясь, подошел к ней.

— Я рад, что вы приехали. Отец много хорошего про вас рассказывал, Я был у мамы, и она мне сказала, с какой целью вы приехали. Спасибо вам. Мне очень жаль, что мама вас не поняла. Я обещал отцу, что она приедет к нему, но ничего не вышло. Она не послушалась меня и подала на развод. Мне бы не хотелось, чтобы они развелись. Я их люблю. Они мне очень дороги. Вы у нас долго будете?

— Нет, завтра утром уеду… Умар мне тоже много о тебе рассказывал, я очень рада, что познакомилась с тобой. Ты вылитый отец. Таким я его помню по училищу.

— Я бы на его месте тогда вас украл.

Наташа засмеялась.

— Он этого не сделал, потому что был настоящим другом Володи и не мог его предать.

Анвар Мусаевич пригласил гостей к столу. За стол сели одни мужчины. Женщины пошли в дом. Наташа хотела последовать за ними, но ее остановил Анвар Мусаевич.

— Садись с нами, доченька. Ты сегодня наш почетный гость.

Он посадил ее рядом с собой. Вечер прошел славно. Наташа была в центре внимания. Порою ей было непонятно, у кого на самом деле был день рождения, у Аслана или у нее. Гости пели, а потом раздались звуки зурны и барабана. И словно на крыльях понеслись мужчины в зажигательном танце. Наташа от души хлопала в ладоши. Неожиданно гости отступили, раздался медленный мелодичный звук зурны. Барабан тихо и медленно выстукивал под звук зурны, словно имитировал нарастающий накат горной реки.

В круг вошел Аслан. Выпятив грудь, приподнявшись на носки, он как хищный орел, сверкая глазами, грациозно сделал круг и, неожиданно высоко подбросив тело вверх, опустился на колени перед Наташей, Положив руку на сердце, склонив голову, он приглашал ее на танец. Вначале она ничего не поняла, но увидела, как гости, глядя на нее, хлопая, одобрительно гортаня на своем языке, звали ее в круг. Она покраснела, но Аслан ждал и она пошла, Все сильнее и сильнее бил барабан. Аслан вихрем носился перед ней, она плыла гордой павою. Наташа танцевала с Асланом, но видела перед собой Умара. На ее лице сияла обворожительная улыбка, а в глубине души расцветало и пело эхо далекой исчезнувшей молодости…

На веранде появились женщины. Они хлопали в ладоши. Мужчины не выдержали, образовали круг. Когда музыка стихла, Наташа, покачиваясь от усталости, поддерживаемая Асланом, села за стол.

— Наталья Дмитриевна, я восхищен вами. Когда в жизни встретите человека, достойного заменить вашего мужа, на вашей свадьбе первый танец за мной.

Она улыбнулась, но ничего не ответила ему. Неожиданно за столом раздалась песня. Она прислушалась.

— Эта песня о любви юноши и девушки, — наклонившись к ней, произнес Аслан.

Лишь под утро гости разошлись. Наташа помогла убрать посуду. Аслан, попрощавшись, уехал в Грозный. И Наташа собралась в дорогу, но ее не отпустили. Она прожила у них еще пару дней, и Анвар Мусаевич отвез ее на машине в Грозный, купил ей билет. Когда Наташа хотела отдать ему деньги, Анвар Мусаевич недовольно отвел ее руку. Она сидела в самолете и, прикрыв глаза, вспоминала о радушном гостеприимстве родителей Умара. Постепенно стала думать о нем самом. «О Господи! Да что же это со мной происходит?» — застонала она и, встряхнув головой, попыталась не думать об Умаре, но через несколько минут вновь возник его образ. «Только не это!» — произнесла она и открыла глаза. Возле нее остановилась стюардесса. Взглянув на бледное лицо пассажирки, наклоняясь к ней, тихо спросила:

— Вам плохо?

Наташа, грустно улыбаясь, отрицательно покачала головой. Даже если ей было плохо, чем могла помочь эта милая девочка-стюардесса?

Время лечит и не лечит душевную боль. После смерти мужа и сына проходили месяцы и годы, а ей все казалось, что это неправда, что они живы. Она представила, как вновь входит в свою пустую квартиру. Ей стало страшно. Она понимала, что не выдержит испытание одиночеством, понимала, что рано или поздно какой-то мужчина коснется ее тела. При этой мысли ей становилось не по себе. Ей казалось, что даже думая об этом, она совершает предательство по отношению к Володе. Но ее тело, еще полное сил, было частицей природы, у которой свои неписаные законы. Листья на деревьях умирают осенью, чтобы весною на их место появились новые, а река начинается с маленького ручейка, чтобы превратиться в могучий поток, уносящий свои воды в океан жизни…

Она приехала домой. Заглянув в почтовый ящик, вытащила письмо. Увидев знакомый почерк, обрадовалась. Умар писал, что подписал документы на развод и в шутливом тоне просил, чтобы она в Москве подыскала ему женщину необыкновенной красоты, богатую, с квартирой и машиной, умную, тихую, ласковую, темпераментную… Она читала и смеялась. Потом села и написала ему, что есть такая женщина в Москве, и когда он приедет, она познакомит его с ней.

Выйдя от Лены, уже на улице, Умар неожиданно для себя захохотал. Он шел и смеялся. Редкие прохожие бросали на него удивленные взгляды. Он остановил легковушку, хотел поехать в бригаду, но водитель заломил такую сумму, что Умар взбесился. Водитель, взглянув на свирепое лицо полковника, вовремя дал газу. Умар не выдержал и бросил вслед крепкое словцо…

Он посчитал деньги, их действительно было мало. На трамвае доехал до вокзала и от диспетчера позвонил в бригаду. Через два часа к вокзалу подъехал уазик. Из машины выскочил лейтенант.

— Товарищ полковник… — начал он, приложив руку к козырьку.

Но полковник махнул на него рукой.

— Тише, людей напугаешь.

Он пожал лейтенанту руку и сел в машину.

— Лейтенант, как у нас дела?

— Все нормально, товарищ полковник, за исключением попытки группового дезертирства таджиков.

— Не понял.

— Два дня назад в бригаду приезжали родственники солдат — таджиков. Как только родственники уехали, ночью сорок таджиков махнули через забор и пошли на железнодорожную станцию, чтобы уехать домой, но их вовремя заметил часовой КПП. По тревоге подняли дежурное подразделение. Они их по дороге перехватили.

— А причина в чем?

— Говорят, что родители сказали, чтобы они на узбекской земле не служили.

— Это что-то новое.

Кархмазов замолчал. Тяжелые мысли давили на него. Он вспомнил беседу с Дудаевым и его слова: «У вас нет родины». А родина стонала. Сумгаит, Фергана, Карабах, Баку, Тбилиси… По всем швам трещала когда-то сплоченная «нерушимая дружба народов СССР». Страна ощетинилась, Что-то мнимое, ненастоящее было в этой «войне», хотя и кровь, и смерть были подлинные, а ожесточенность не уступала афганской. Сотни тысяч беженцев… Обезумевшие патриоты кричали о национальной независимости, сеяли вражду между людьми. Надвигалась гроза. Умар пытался осмыслить происходящее, но неискушенный в лабиринтах тонкой политической игры, не улавливал главного. Страна разваливалась. Шла борьба между Горбачевым и Ельциным.

18-го августа ночью раздался телефонный звонок. Умар, не вставая, взял трубку.

— Товарищ полковник, вас срочно вызывает командующий округом.

— Что случилось?

— Не знаю, товарищ полковник. Шифрограмма из Москвы.

Через десять минут он был в приемной командующего. Там стояли генералы и полковники. Многих из них Кархмазов знал. Все говорили о Горбачеве. Через минуту адъютант командующего пригласил их в кабинет. Командующий Среднеазиатским военным округом, генерал армии, выглядел хмурым. Когда все сели, в кабинете установилась гробовая тишина. Все смотрели на генерала армии.

— Товарищи генералы и офицеры, — хрипловатым голосом произнес командующий, — получена шифрограмма из министерства обороны. Войска переводятся на усиленный вариант службы. Всех генералов, офицеров и прапорщиков отозвать из отпусков. Приказ мною уже подписан. Всем находиться на казарменном положении.

Командующий окинул взглядом озабоченные лица подчиненных.

— Вопросы есть?

— Разрешите, товарищ генерал армии.

Все повернули голову к полковнику.

— Слушаю.

— Товарищ генерал армии, хотелось бы знать причину.

Командующий хмуро посмотрел на него.

— Полковник, я знаю столько же, сколько вы. Есть еще вопросы?

Все молчали.

— Тогда все свободны.

Умар, не задерживаясь, поехал в бригаду. Вечером по телевизору показывали ГКЧП. Шли упорные слухи, что бригаду будут перебрасывать в Москву. Два раза объявили тревогу. Десантная бригада в полной боевой готовности стояла на плацу в ожидании команды выехать в аэропорт, но в последний момент оперативный дежурный округа давал отбой. Из Крыма в Москву прилетел Горбачев. Началась будничная жизнь десантной бригады. К концу декабря 1991 года уволились последние солдаты, отслужившие свой срок. В учебных пунктах шли занятия с новобранцами, призванными со всех республик Советского Союза.

Никто еще не догадывался, что наступает час распада СССР, и они очутятся в чужих государствах.

Умар сидел в кабинете и смотрел телевизор. В 18 часов 45 минут по московскому времени диктор объявил, что через 15 минут Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев сделает важное заявление. В 19.00 25 декабря на экране появился Горбачев. Умар неожиданно почувствовал тревогу. Он весь напряг ся. По лицу было видно, что Горбачев волнуется. Президент поправил очки, поднял глаза.

— Дорогие соотечественники, сограждане. В силу создания СНГ…

Умар с такой силой стукнул кулаком по столу, что графин, подпрыгнув, свалился на бок. Из горлышка медленно потекла вода. К нему в кабинет вошел начальник штаба бригады подполковник Цакулов. Он молча положил перед комбригом лист бумаги — рапорт о переводе в Северо-Кавказский военный округ.

— Не переведут, — высказал свое мнение Умар.

— Если не переведут, напишу рапорт на увольнение. Пока не поздно, надо перебраться в Россию. Единой армии уже не будет, а служить в узбекской армии я не намерен.

Кархмазов подписал рапорт и молча протянул ему.

26 декабря с Кремлевского дома правительства опустили красный флаг, а вместо него подняли трехцветный флаг России. Повсюду армии стали принимать присягу на верность той республики, где они были расположены. Постепенно из бригады стали уходить офицеры. Умар все чаще и чаще задумывался над своей судьбой. Давно шли разговоры, что его хотят повысить в должности, Умар ждал этого, как любому военному ему не чуждо было честолюбие и стать генералом было его мечтой.

Однажды его вызвали к новому министру обороны Узбекистана, генерал-лейтенанту Байбагулову. Новый министр был по национальности узбек и до своего назначения командовал дивизией. Кархмазов знал его, не раз встречался с ним в Афгане.

Радушно улыбаясь, министр подошел к полковнику и, обняв его, произнес:

— Рад снова видеть вас, Умар Анварович. Садитесь.

Кархмазов сел и, улыбаясь, посмотрел на министра.

— По глазам вижу: осуждаете, что я так пополнел. Служба кабинетная делает свое дело. Правда, по утрам иногда бегаю, но все меньше и меньше. Не успеваю… Как служба, как семья?

— Все нормально, товарищ генерал-лейтенант.

— Ну и отлично. Я вызвал вас вот по какому поводу. Завтра состоится военный совет, и я хочу предложить вашу кандидатуру на своего зама по боевой подготовке. Должность генеральская.

— Товарищ генерал-лейтенант, если не секрет, почему бы вам на эту должность не выдвинуть свои национальные кадры?

Министр с сожалением покачал головой.

— Мы их и так достаточно выдвинули, но на эту должность у меня нет подходящей кандидатуры. Желающих много. Но мне нужен боевой офицер и таким офицером являетесь вы.

— Товарищ генерал-лейтенант, прежде чем дать ответ, позвольте мне напомнить слова Петра Первого: «Кто знамени присягал единожды, тот у оного до смерти стоять должен».

По лицу министра пробежала улыбка.

— Знаю, я это тоже в стенах академии проходил. Но времена, к сожалению, меняются. Как военный человек, я вас понимаю. В развале Советского Союза мы не виноваты, все это исходило не от нас. Перед нами стоит сложная задача — создать свою армию, способную противостоять врагу, но только не в лице России, она никогда для нас врагом не будет. Лучшие офицеры из нашей армии покидают Узбекистан, их можно понять. Они едут на свою родину. Мы вынуждены вновь призывать тех, кого раньше за проступки уволили из армии. Другого выхода нет. Да вы сами в своей бригаде уже наверняка испытываете нехватку офицерских кадров. Нам нужна боеспособная армия. Больше призыва из бывших республик не будет. Укомплектовать армию придется за счет притока нашей молодежи. Я не хочу кривить душой, наша молодежь к военной службе не подготовлена. В основном узбеков призывали во внутренние войска, а укомплектовать десантные и технические войска — это проблема номер один.

— Проблема, товарищ генерал-лейтенант, и в другом. Русское население покидает Узбекистан.

— Да, это тоже проблема. Правительство делает все, чтобы удержать русскоязычное население, но насильно мил не будешь. Многие в панике. Их можно понять. Я надеюсь, что вы к этому числу не относитесь. Наша земля — ваша земля. Вы нам нужны. Подумайте над моим предложением, Завтра в десять у меня заседание военного совета, в девять утра жду ответа.

Кархмазов вышел от министра в раздумье. Он не стал говорить ему, что давно уже написал рапорт на имя министра обороны России Грачева о переводе его в Россию. Ждал ответа. Несколько раз звонил в министерство обороны России, но ему отвечали, что его рапорт лежит на столе у Грачева. Тяжелые думы не давали ему покоя. Он искал ответа, но его не было. С одной стороны было заманчиво надеть генеральские погоны, а с другой стороны, как кадровый офицер, он до мозга костей был предан той армии, которой верой и правдой служил. Остаться в узбекской армии для него означало нарушить присягу, которую когда-то юношей с волнением и гордостью произнес: «Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик…» Не было уже больше этого Союза и не было когда-то могущественной Советской армии. Были объединенные вооруженные силы СНГ, непонятного даже тем, кто его создал. Бывшие союзные республики все дальше и дальше отдалялись друг от друга. Он видел, как республики Средней Азии ринулись к своим соседям-мусульманам. Нахлынули турки, иранцы. Русские, бросая нажитое, по дешевке продавая имущество и квартиры, устремились домой.

На следующий день, в девять часов он позвонил министру обороны и сказал, что отказывается от предложенной должности.

— Умар Анварович, я вас понял. Я знал, что такой будет ответ. Но у меня к вам просьба. На эту должность я временно назначу другого офицера. У вас будет время подумать. А пока командуйте бригадой. И еще: вчера звонили из секретариата нашего президента, Каримов хочет посмотреть некоторые воинские части. В первую очередь мы обязательно покажем президенту вашу бригаду. Хорошенько подготовьтесь,

— Понял, товарищ генерал-лейтенант.

— Тогда, полковник, желаю удачи.

Умар, облегченно вздохнув, положил трубку. Он позвонил дежурному по бригаде и дал команду, чтобы к нему на совещание вызвали командиров подразделений. Поздно вечером он приехал домой. По привычке заглянул в почтовый ящик, вытащил газеты и письмо. Увидев обратный московский адрес, улыбнулся. Письмо было от Наташи. Как только вошел в квартиру, не раздеваясь, вскрыл конверт. Читая, он улыбался. Наташа рассказывала о своих похождениях на его родине. В конце написала, что соскучилась и ждет, когда он приедет.

Умар сел в кресло. Прикрыв глаза, задумался. Наташа все чаще и чаще заставляла о себе думать. При мысли о ней его охватывало какое-то волнующее чувство, но он старался отогнать его. Ему казалось, что он совершает кощунство по отношению к другу.

Он включил телевизор. На экране выступал Хасбулатов. Умар тут же выключил. Он буквально не переваривал его.

К середине лета из Москвы прилетел полковник Лукин. Умар поехал в аэропорт встречать его. Каково же было его удивление, когда он узнал в нем своего однокашника по военной академии. Они крепко обнялись.

В кабинете Умара Лукин достал из нагрудного кармана пакет, опечатанный со всех сторон сургучной печатью, с грифом «Совершенно секретно» и протянул Умару. Тот повертел его в руках и вопросительно посмотрел на Лукина.

— Женя, что там?

— Понятия не имею. Вскрыть только с получением сигнала из Москвы. Вот код, запомни. О пакете никто не должен знать, даже твои заместители. Это совершенно секретный документ. Как видишь, и доставлен он нарочным. Вот здесь распишись, что ты его получил.

Умар расписался и вновь посмотрел на пакет.

— Что-нибудь серьезное?

— Понятия не имею… Инструктаж проводил сам Грачев, и он просил тебе передать, что твой рапорт лежит у него на столе, и он тебя держит на контроле.

— И долго он будет держать меня на контроле?

Лукин неопределенно пожал плечами. В это время позвонил телефон. Умар поднял трубку.

— Слушаю.

— Товарищ полковник. Ужин готов, — раздался голос его заместителя.

— Сергей Борисович, мы поужинаем у меня дома. Ты все это заверни и положи мне в машину, а то у меня в холодильнике пусто.

— Будет сделано, товарищ полковник.

— Ну что, поехали ко мне? — предложил Умар гостю.

Лукин в знак согласия кивнул головой. Умар встал, открыл сейф и прежде чем положить пакет, еще раз повертел его в руках.

— Говоришь, не знаешь его содержимого?

— Честно не знаю. Но думаю, что это серьезно. Грачев пригрозил, если конверт не будет доставлен по назначению, трибуналом.

Умар бросил конверт в сейф, закрыл его.

По дороге домой Умар забежал в магазин, купил водки. За столом после второй рюмки завязалась оживленная беседа.

— Женя, вот ты поближе к Кремлю, скажи, что творится? Как это могло случиться, что такая держава без единого выстрела развалилась?

— Что там держава? Лучше скажи: ты мог бы в мыслях допустить, что всемогущественная КПСС разлетится в пух и в прах? Еще долгие годы аналитики и ученые будут ломать над этим головы. Когда американскому президенту Бушу ЦРУ предложило, что больше нет Советского Союза, говорят, он сказал, что это русский анекдот. Понимаешь, он не поверил и позвонил английскому премьер-министру. Тот засмеялся, он тоже подумал, что это шутка. Буш позвонил Колю, мол, ты поближе к русским, что там слышно про развал Советского Союза. Тот ответил, что вчера у него был командующий группой советской армии, и он ничего об этом не говорил. Они не поверили. А трое наших добрых молодцов — Ельцин, Кравченко и Шушкевич — в бане сделали то, что не мог сделать Гитлер в сорок первом.

— Понимаешь, Женя, все, что произошло, это закономерно. Такое случайно не бывает. К этому все шло. Вспомни, какие драконовские законы были в стране установлены. Даже радио «Голос Америки» запрещалось слушать. На партсобраниях, на съездах с трибуны говорили одно, а делали другое. Мы обманывали свой народ. Вот и финал. Партия свое отработала, она должна была сойти со сцены, а вот развал Советского Союза — это катастрофа для миллионов людей. Вот, к примеру, возьми меня. Несколько месяцев тому назад министр обороны Узбекистана мне предложил генеральскую должность, я отказался. Нутром уже чувствую, что здесь я чужой. Тебе этого не понять, ты в Москве. Ты посмотри, как народ драпает. В метро уже на русском не объявляют. А что происходит в Прибалтийских республиках? Десятки миллионов остались вдали от родины. В чем они виноваты? Большинство из них ехали по комсомольским путевкам, по зову партии. Я ничего не имею против Ельцина. Но я бы хотел, чтобы он на себе испытал участь беженцев. Вот скажи, если Грачев не подпишет мой рапорт, куда мне в свои 45 деться? На пенсию — и все. Куда же еще? На днях один умник из здешнего министерства обороны был и говорит, мол, полковник, пора узбекский язык изучать. Я на него не обиделся. Он прав. Армия узбекская, и она должна разговаривать на своем языке. Понял ты, юлдуз?

Лукин обиделся.

— Умар, по-моему, я повода не давал для оскорбления.

Тот громко засмеялся и хлопнул его по плечу.

— Вот что значит не знать узбекский язык! Я тебя не оскорбил. «Юлдуз» по-узбекски «звезда». Понял? Ладно, хватит про политику. Давай выпьем.

Они молча чокнулись, выпили. На следующий день полковник Лукин улетел.

Приближалась осень. Все сильнее нарастала борьба между Верховным Советом и Ельциным. Умар чувствовал: что-то должно произойти. Каждый раз, входя в свой кабинет, он непроизвольно смотрел на сейф. Пакет не давал ему покоя. Он понимал, что неспроста приезжал полковник Лукин.

10 сентября глубокой ночью раздался телефонный звонок. Звонил дежурный по бригаде.

— Товарищ полковник, тревога!

— Что случилось?

— Не знаю, товарищ полковник. Шифрограмма из Москвы.

— Машину выслали?

— Так точно, товарищ полковник.

В считанные секунды он уже был одет, и через несколько минут его машина въехала на территорию бригады. Из КПП выскочил дежурный. Умар, не слушая его, быстрыми шагами направился к себе. В приемной стоял прапорщик. В руках он держал папку. Кархмазов взял у него папку, открыл и пробежал глазами шифрограмму. Там был код, согласно которому он обязан был вскрыть пакет. Он вызвал к себе начальника штаба подполковника Рустамова, который был назначен вместо Цакулова, убывшего в Россию. Минут через десять в кабинет вошел Рустамов. На его тучном животе с трудом застегивалась портупея.

— Товарищ подполковник, — официальным тоном произнес Кархмазов, — согласно шифрограмме из Москвы мы с вами обязаны вскрыть совершенно секретный пакет и действовать по его указанию.

Он открыл сейф, достал пакет и прежде чем вскрыть, некоторое время молча смотрел на него. Как военный человек, он понимал, что в пакете был приказ действовать. Он вскрыл его и, пробежав глазами, протянул Рустамову. Тог, прочитав, с волнением посмотрел на комбрига.

— Товарищ полковник, надо доложить министру обороны Узбекистана. Без его разрешения бригада не имеет права покидать свое место расположения.

— Товарищ подполковник, десантная бригада находится в прямом подчинении маршала Шапошникова, и я обязан выполнить его приказ.

— Выполняйте, но мой долг доложить министру.

Когда он вышел, Кархмазов нажал на кнопку селекторной связи.

— Слушаю, товарищ полковник, — раздался голос дежурного офицера,

— Тревога номер один.

— Товарищ полковник, прошу еще раз подтвердить.

— Тревога номер один. Действуйте.

Эта тревога означала, что десантная бригада в полной боевой готовности выдвигается в район аэропорта. Пронзительно завыла сирена. Десантная бригада пришла в движение. Из ангаров, рыча моторами, выползала боевая техника. Полковник Кархмазов стоял на плацу, когда к нему подбежал дежурный офицер.

— Товарищ полковник, министр обороны генерал-лейтенант Байбагулов просит вас связаться с ним.

Кархмазов быстро побежал к себе. Он позвонил в приемную министра, дежурный офицер сообщил, что министр дома и дал ему номер телефона.

— Слушаю, — раздался голос министра.

— Товарищ генерал-лейтенант, полковник Кархмазов.

— Умар Анварович, объясните, что это означает?

— Тревога номер один, товарищ генерал-лейтенант. Бригада в полном составе перебрасывается в Россию.

Министр молчал. В трубке было слышно его дыхание.

— Вы можете с часик задержаться, пока я переговорю с Москвой?

— Бригада, товарищ генерал-лейтенант, уже выдвигается. В аэропорту ждут военно-транспортные самолеты.

— Я уже в курсе, что они ждут. Знаете, что это означает, полковник?

— Частично догадываюсь, товарищ генерал-лейтенант.

— В Москве начинается заваруха, вот для чего вас перебрасывают туда. Остановите свою бригаду. Она нужна нашей республике.

— Не могу, товарищ генерал-лейтенант, я выполняю приказ вышестоящего начальства.

— Жаль, — произнес министр и положил трубку.

В аэропорту уже ждали самолеты с заведенными двигателями. Спустя час они вместе с десантниками взлетели в небо. Куда летели, они не знали. Но знали твердо, что впереди Россия. Они прилетели на военный аэродром под Тулой. Их там уже ждали представители министерства обороны. Дивизии поставили задачу, и она своим ходом двинулась в указанный район. Место, куда прибыла дивизия, оказалось заброшенной фермой. Было приказано обустроиться и ждать команды. За считанные часы выросли палатки. Часть личного состава разместили в коровниках. Вечером к бригаде подъехали грузовики с продуктами.

Из разговора с представителями министерства обороны Умар понял, что в Москве творится неладное. 21 сентября Ельцин издал Указ о роспуске Верховного Совета. Часть депутатов во главе с Хасбулатовым и примкнувшим к нему Руцким захватили Белый дом. События развивались с непомерной быстротой. Кархмазов давно понял, что его бригаду держат для штурма Белого дома. Вооруженные до зубов его защитники готовились к бою. Полковник вновь почувствовал запах крови. Он мучительно думал, что делать. Среди защитников он видел на телеэкране старых солдат, когда-то защищавших Москву от немцев, и ему предстояло идти против них.

Ночью его разбудили. В комнату, где он спал, вошли два генерала и вместе с ними штатский.

— Одевайся, полковник, — в приказном тоне произнес худощавый генерал. — Надо бригаду в Москву к Белому дому выдвинуть.

— Это приказ? — одеваясь, спросил Кархмазов.

— Да, — коротко отозвался генерал.

— Какая задача?

— Вы что, не понимаете? — с возмущением произнес штатский, — Сейчас решается судьба нашей демократии.

— Товарищ генерал, какая задача поставлена перед бригадой? — не слушая штатского, вновь задал он вопрос.

— Задача одна — выбить бывших депутатов из Белого дома, — ответил другой генерал.

— Я, товарищ генерал, выдвину свою бригаду к Белому дому при условии, что вы мне покажете письменное распоряжение министра обороны.

— Полковник, вы в своем уме? — угрожающе произнес штатский.

— Я с вами не разговариваю, — дико сверкнув глазами, взревел Кархмазов. — Я жду ответа,товарищ генерал.

— Письменного распоряжения нет, есть устный приказ, — ответил генерал.

— В таких делах, товарищ генерал-майор, я устному приказу не подчиняюсь.

— Сергей Геннадьевич, что вы слушаете его? — вновь подал голос штатский, — отстраните его и возьмите командование на себя.

Кархмазов, криво улыбаясь, посмотрел на него. Молчаливо стоящий возле двери генерал подошел к штатскому и, наклонившись к нему, что-то стал говорить. Тот одобрительно закивал головой. Генерал вышел.

— Товарищ полковник, если вы не выполните приказ, пойдете под суд.

— Прошу не угрожать. Этим меня не запугаете. Вы мне покажите приказ. Я вас не знаю.

— Приказ получите в Москве, а сейчас выдвигайте бригаду.

— Без приказа — нет.

За дверью послышались голоса. В комнату вошли генерал и подполковник Рустамов. Последний был явно взволнован.

— Товарищ полковник, мне приказывают поднять по тревоге бригаду. Я генералу сказал, что без вас не имею права. Генерал меня отстранил от должности.

— Генерал правильно сделал, — произнес Кархмазов. — Теперь, товарищ генерал-майор, — он повернулся к нему, — очередь за мной. Отстраняйте и меня.

— Полковник, что вы из себя героя строите? — угрожающе произнес генерал.

— Товарищ генерал, подбирайте поаккуратнее выражения, я из себя героя не строю, я давно Герой Советского Союза и если вы без очков не видите, то смотрите, вот она Звезда.

— Полковник, я отстраняю вас от должности!

— Какой дурак вам присвоил генерала? Даже Устав не знаете. Меня, комбрига, в мирное время от должности может отстранить только командующий ВДВ. Вопросы есть?

— Считай, что ты отстранен от должности, — подал голос штатский.

Кархмазов повернулся к нему, Огромные его кулаки так сжались, что послышался хруст костей. Рустамов встал между ними.

Генералы вышли. Они попытались поднять но тревоге бригаду, но офицеры не подчинились им. Генералы сели в машины, уехали. К вечеру к бригаде подъехали две иномарки. Из них вышел генерал и несколько штатских. Умар, стоя возле сарая, смотрел на них. Они подошли к нему. Генерал молча протянул ему лист бумаги. Это был приказ за подписью министра Грачева, предписывающий выдвинуть бригаду в Москву, к Белому дому. Кархмазов молча вытащил из планшета чистый лист бумаги, написал рапорт об увольнении из армии и подал генералу. Тот, прочитав, показал штатскому. На лице штатского появилась ехидная улыбка. Покачивая головой, он произнес:

— Ловко же ты, полковник, выкрутился. Ну что ж, обойдемся без вас. Игорь Кондратьевич, — он обратился к генералу, — берите командование на себя.

Кархмазов повернулся и направился к себе. Личный состав был построен на поле. Перед строем стояли генерал и штатские. Генерал зачитал приказ Грачева о выдвижении бригады в Москву, сообщил, что командование берет на себя. Десантники молча смотрели на генерала. Он попытался дать команду, но бригада не шелохнулась. Они ждали своего комбрига. Только он мог привести их в движение. Генерал понял, что бригада ему не подчиняется. Он вновь направился к комбригу. За ним последовали штатские, но он попросил, чтобы они подождали его на улице. Когда он вошел в комнату, полковник Кархмазов, сложив руки под голову, лежал на койке. При виде генерала он приподнялся и, улыбаясь, посмотрел на него.

— Что, бригада вам не подчиняется?

— Умар Анварович, если вы выполните приказ, вас ждет блестящая карьера.

— За карьерой я не гонюсь. Если бы гнался, давно бы ходил в генералах. А стрелять в свой народ на глазах всего мира не буду. Я уже достаточно настрелялся. С меня хватит. Пусть политики разбираются между собой без автоматов. Бригада моя предназначена не для подавления своего народа, у нее другая задача.

— Умар Анварович, я слышал о вас много хорошего. По-человечески хочу вам дать добрый совет. Судьба Белого дома предрешена, Ельцин победит. Вы подумайте о дальнейшей своей судьбе.

— Насчет моей судьбы не беспокойтесь. Я найду себе работу. Но я не хочу быть проклятым теми матерями, чьи сыновья погибнут. Без крови там не обойтись.

— На то мы и военные, чтобы нести потери.

— Я согласен с вами, товарищ генерал, но солдат может умереть во время боя с врагом, а здесь я врага не вижу.

— Это ваш окончательный ответ?

— Да.

— Тогда выйдите, прикажите своим офицерам, чтобы бригада перешла в мое подчинение.

— Я не могу этого сделать. С этими офицерами я был в Афгане, и они сочтут это предательством с моей стороны.

— Мне вас, полковник, жаль.

— Вы лучше себя пожалейте. Идите, а то вас штатские заждались, — переворачиваясь на бок, спокойно произнес Кархмазов.

Генерал так и не сумел подчинить себе бригаду и вынужден был уехать ни с чем. В комнату, где лежал комбриг, вошли командиры подразделений. По их глазам Умар видел, что они поддерживают его.

А в Москве начались бои. Сторонники Хасбулатова и Руцкого попытались захватить правительственный дом Москвы, штурмовали Останкино. Белый дом отстреливался, и когда генерал Руцкой увидел, как к Белому дому стала подходить Тульская десантная бригада, он заматерился и крикнул Хасбулатову: «Все, нам хана!» Десантники сделали свое дело. Хасбулатова, Руцкого и других под конвоем повезли в следственный изолятор. 6 октября был снят пост № 1 у мавзолея Ленина. Этим самым была поставлена последняя точка в истории советской власти.

Десантная бригада полковника Кархмазова ждала своей участи. Но проходили дни, а про нее словно забыли.

Продукты, которые им подвозили, давно были съедены, бригада перешла на сухой паек. Вечером к Умару зашел подполковник Рустамов.

— Умар Анварович, я сегодня проходил мимо нашего жилья и увидел лейтенанта, он со своим взводом женщинам помогал картошку собирать. За это ему картошку дают, и он кормит своих подчиненных. Может, завтра сходите к председателю колхоза и поговорите? Кругом неубранные картофельные поля, а мы от безделья маемся…

Кархмазов с одобрением посмотрел на него.

— Идея хорошая. Завтра поеду.

На следующее утро Кархмазов поехал в село, которое находилось в нескольких километрах. Войдя в правление колхоза, за пишущей машинкой увидел красивую девушку и засмотрелся на нее. Та, заметив на себе взгляд военного, смущенно опустила голову. Он подошел к ней.

— Такая принцесса и в этом захолустье живет? Я не могу этого позволить. Выходите за меня замуж и я вас повезу на Кавказ. Там вы будете первая красавица.

Она удивленно посмотрела на него. Решила, что он шутит, но его взгляд был настолько серьезным, что девушка поверила его словам и испуганно произнесла:

— Вы что, я замужем!

— Вы любите его?

— Да.

— А он вас любит?

— А как же.

Он развел руками и, делая скорбные глаза, вздохнул.

— Замужних женщин я не трогаю.

Он наклонился к ней и поцеловал ее руку.

— А вы действительно очаровательны.

— Спасибо, — улыбаясь, произнесла она.

— Председатель колхоза у себя?

— У нас не колхоз, а акционерное общество. Он у себя.

— А как его величать?

— Юрий Евгеньевич Родин.

Прежде чем открыть дверь, он еще раз посмотрел на девушку. Та улыбнулась. В кабинете, кроме председателя, сидели еще двое мужчин. Они о чем-то оживленно беседовали между собой. Увидев вошедшего, замолчали и уставились на него — гренадерского роста, стройного полковника со Звездой Героя.

— По-моему, к нам в гости пожаловал мятежный полковник, — вставая, сказал председатель, подошел к нему и протянул руку. — Рад, полковник, видеть тебя в моем кабинете. Садись, пожалуйста. Это мои замы.

Когда полковник сел, Родин, не скрывая любопытства, посмотрел на Золотую Звезду.

— Что вас привело к нам?

— Хочу со своей гвардией поработать у вас.

— А мы только что на эту тему разговаривали. Было бы здорово, если бы вы нам помогли убрать картошку. Холода приближаются. Техника стоит, нет горючего, а своими силами мы не управимся. Если поможешь, тебе цены не будет. Но с деньгами у нас трудновато. За ваш труд не могу…

— Деньги мне абсолютно не нужны, вы мне продукты дайте. Мы уже перешли на сухой паек.

— Согласен. Дам мясо, хлеб, лук, а картошки возьмете сами, сколько угодно. Сейчас я вызову бригадиров и мы обсудим, на каких полях вы будете убирать картошку. Вы еще долго будете у нас?

— Не знаю. У меня такое впечатление, что про нас вообще забыли.

— А им сейчас не до вас. В Москве идет чистка.

Через час в кабинет вошли бригадиры. Обсудив с ними план работы, Умар собрался уходить, но его остановил Родин.

— Умар Анварович, задержитесь на минутку.

Когда бригадиры ушли, Родин с улыбкой посмотрел на полковника.

— Давно в бане не парился?

Умар сказал, что и не помнит когда.

— Если не возражаешь, у нас сегодня намечено маленькое мероприятие, у моего зама внук родился. По русским обычаям, это событие надо отметить. Как вы на это смотрите?

— Я не возражаю, только разрешите моего начальника штаба с собой прихватить. Мужик хороший.

— Договорились. В шесть часов вечера я вас жду.

Умар, выходя из кабинета, молча подошел к секретарше, взял ее руку и, тяжело вздыхая, прикоснулся губами.

Десантники с энтузиазмом взялись за работу. Меньше чем за десять дней на всех нолях картошка была убрана. Родин каждый день приезжал к десантникам. Он сдержал свое слово, в еде солдатам ни в чем не отказывал. Кархмазов ждал, когда Москва о нем вспомнит. Но наступили ноябрьские дни, никто не приезжал. Он вызвал к себе начальника штаба и начальника строевой части. Когда они пришли, он спросил у начальника строевой части майора Василькова:

— Виктор Романович, сколько солдат мы должны уволить?

— Триста восемьдесят девять, товарищ полковник.

— А сколько вам надо времени, чтобы вы на них подготовили документы?

— Они, товарищ полковник, уже готовы.

— Спасибо, майор, ты меня обрадовал. Увольнение личною состава начнем с завтрашнего дня. Пусть солдаты едут домой.

— Товарищ полковник, команды сверху не было, — подал голос Васильков.

— Бригадой командую я, — резко ответил Кархмазов. — Приказ министра обороны об увольнении давно вышел. Какой еще команды надо ждать? Скоро кто-то нагрянет, надо до этого как можно быстрее солдат отпустить по домам. Через час ко мне вызвать всех командиров подразделений.

На следующий день первая партия увольняемых стояла перед выстроившейся в поле десантной бригадой. Они прощались с Боевым Знаменем части. В молчаливом строю десантники смотрели на своего комбрига.

А тот вдруг почувствовал, понял всем своим существом, что вместе с этими дембелями уходит из бригады и он…

— Товарищи гвардейцы, десантники! Вот и наступил торжественный час, которого вы с нетерпением ждали. Вы выполнили свой долг перед Родиной и с чистой совестью едете домой. Вас ждут мамы. Низкий поклон им за воспитание таких сыновей. Никогда не забывайте, что вы служили в гвардейской десантной бригаде, у которой славный путь…

Он говорил, а у самого в горле стоял предательский комок. Подполковник Рустамов посмотрел на комбрига и увидел в его глазах слезы.

За несколько дней все старослужащие были уволены. После этого не прошло и двух дней, как из Москвы приехала комиссия. Когда Кархмазов подошел к генерал-полковнику, не поверил своим глазам. Перед ним стоял его первый командир батальона по военному училищу Евтушенко. Тот, улыбаясь, крепко пожал Кархмазову руку. Они сидели в комнате вдвоем. Умар, склонив голову, молча слушал своего бывшего комбата.

— Мы пытались тебя сохранить, даже Грачев был склонен к этому, но из администрации президента поступило жесткое указание. Всех офицеров и генералов, которые отказались выступать за Ельцина, уволить. Приказ подписан. Вместо тебя комбригом назначен полковник Беляев.

— А с бригадой что будет? Обратно в Ташкент?

— Нет, в Ташкент бригада не пойдет. Мы ее перебрасываем в Северо-Кавказский военный округ, в Ростов.

— Товарищ генерал-полковник, у меня много офицеров из Узбекистана, как с ними быть?

— Этот вопрос тоже решен. Они могут написать рапорт и уехать к себе домой. Мне очень жаль, что так вышло. Надо было выполнить приказ и выдвинуть бригаду к Белому дому. Сохранил бы себя.

— Нет, — упрямо произнес Кархмазов, — я поступил так, как совесть подсказала, и не жалею ни о чем. Я честно выполнил свой долг.

— Чем будешь заниматься на гражданке?

— Пока не задумывался… Возможно, вернусь в Узбекистан, мне там должность зам.министра обороны предложили. Думаю, что делать.

— И думать нечего. Соглашайся.

— Георгий Францевич, вам когда-нибудь приходилось ощущать тоску по Родине?

Генерал неопределенно пожал плечами.

— Находясь в Афгане, я этого не ощущал, потому что у меня была Родина — Советский Союз. А где сейчас моя родина? Чечня? Где Дудаев меня к себе зовет, чтобы в бою мы стреляли друг в друга? Попомните мое слово, пройдет немного времени, и это произойдет. Дудаев открыто готовится к войне с Россией. Это даже слепому видно.

— Думаю, до этого не дойдет, — подал голос Евтушенко.

— Вы плохо знаете Дудаева.

— Я его хорошо знаю, не раз встречался.

— Вы его знали как военного, но не знаете как президента. Разница большая. Он уже не тот. У него власть, и за ним идет его народ. А это сила, и с ней придется считаться… Георгий Францевич, у меня к вам просьба: разрешите мне перед развернутым знаменем части с бригадой проститься.

Генерал какое-то время молчал. Потом прямо посмотрел Умару в глаза.

— Я получил указание этого не допустить, но я выполню твою просьбу.

— Спасибо, товарищ генерал-полковник.

Вечером Умар стоял перед личным составом. Возле развернутого Боевого Знамени части в почетном карауле стояли знаменосцы. Генерал-полковник Евтушенко зачитал приказ министра обороны об увольнении в запас Вооруженных Сил России полковника Кархмазова и о назначении командиром бригады полковника Беляева. Строй хмуро слушал генерала. Кархмазов сделал шаг вперед, хотел произнести речь, но почувствовал, что не в силах сказать и слова.

Он молча повернулся, подошел к знамени, отдав честь, опустился перед ним на колени. Прижав край знамени к губам, он поцеловал его. Выпрямившись, повернулся к строю, приложил руку к козырьку фуражки, хотел проститься, но неожиданно из строя вышел подполковник Рустамов. Громким зычным голосом он скомандовал:

— К торжественному маршу…

Из строя чеканным шагом вышли офицеры.

— Поротно… Дистанция на одного линейного… Для прощания с Героем Советского Союза полковником Кархмазовым… Равнение направо. Ша-агом марш!

Мужчины редко плачут, особенно военные, и если все-таки у них в глазах слезы, то это слезы душевной боли…

Мимо Умара чеканным шагом прошли гвардейцы-десантники. Через час, вместе с генерал-полковником, он поехал в Москву. Надо было уладить пенсионный вопрос. Решив свои дела в министерстве обороны, он поехал к Наташе. На звонок дверь никто не открывал. Он позвонил соседке. Таня, увидев его, радушно улыбнулась.

— Здравствуйте. Вы к Наташе?

Он утвердительно кивнул головой.

— А Наташа к матери уехала. На день рождения. Вчера звонила, сказала, что через неделю вернется. Хотите, я вам ключ дам? Она у меня оставила.

— Спасибо, но я сегодня улетаю.

— Как жаль, что она не увидит вас. Она так скучает по вас. Что ей передать?

— Я ей напишу. До свидания.

Он повернулся, чтобы уйти, но остановился.

— Как Наташа?

— Слава Богу! После вашего отъезда она так изменилась. Конечно в лучшую сторону. Никто к ней не ходит. Даже того военного уже с год не вижу. Она только о вас и говорит. Может, подождете ее? Она так обрадуется. Зайдите к нам, я вас чайком угощу.

— Спасибо. Вы очень хороший человек, но я поеду, а ей передайте, что я…

Он замолчал. Таня выжидательно ждала, что он скажет.

— Я ей напишу.

Он поехал на аэровокзал. Стоя у кассы, собрался купить билет в Ташкент, но в последний момент передумал. В голову пришла мысль полететь в Минск к Веронике. Неожиданно его потянуло к ней. Она была единственной женщиной, которая могла немного развеять его тоску. Рейс на Минск был только на следующий день. Он купил билет. Времени было много, и чтобы его скоротать, он пошел в кинозал смотреть видеофильмы.

Утром прилетел в Минск. На звонок дверь открыла пожилая женщина. Увидев военного, она побледнела и с напряжением посмотрела на него. Умар догадался, что перед ним мать Вероники, она была очень похожа на дочь.

— Здравствуйте, можно увидеть Веронику?

— Ее нет дома.

— А когда она будет?

— Она с мужем уехала на дачу.

— Она замужем?

— Раз с мужем, значит, замужем.

— Тогда извините, — упавшим голосом произнес он и медленно стал спускаться по лестнице.

— Она вас ждала, — тихо произнесла женщина ему в спину.

Он повернулся к ней.

— Да, очень ждала. Но сейчас забудьте ее. У нее очень хороший муж. Ребенка ждут.

Умар, молча кивнув головой, пошел. Он шел и думал о Веронике. Ревности и обиды на нее не было. Он никогда бы не соединил свою судьбу с ней. Она манила его к себе как женщина. Улыбаясь, он вспомнил ее поцелуи, сводящие с ума, вспомнил последние ее слова: «Я буду тебя ждать». «Не дождалась… А может, это и к лучшему?» Он остановился, задумался, куда ехать и что делать. Впервые ему выпало свободное, беззаботное время. Больше не надо по тревоге вскакивать по ночам. «Все! — мысленно произнес он. — Я свободный человек! Делаю, что хочу, иду, куда хочу и с кем хочу, теперь это мое личное дело!» Он бодро зашагал в сторону кафе, почувствовав, что чертовски голоден.

Вечерним рейсом он летел обратно в Москву. Он передумал сразу лететь в Ташкент, решил дождаться Наташу. Он позвонил в дверь соседки. Та обрадовалась его возвращению.

— Ой, как хорошо, что вы вернулись. Я вам сейчас ключ отдам.

Открыв дверь, он вошел в квартиру Наташи. Сразу заметил чистоту и порядок. Больше бутылок в квартире и на балконе не было. Он подошел к портрету Володи.

— Ну что, товарищ полковник, принимай отставного друга. Если бы ты знал, с каким треском меня вытурили из армии, ты бы не поверил. Даже звание Героя Советского Союза не помогло. Все, теперь я пенсионер.

Произнес это слово и неожиданно обмяк. В свои сорок пять лет, полный сил и здоровья, он стал пенсионером. Это слово ножом вонзилось в сердце. Он опустился в кресло. На душе было больно. С уходом из армии он понял, что потерял не просто что-то очень дорогое, а потерял все. Армия для него была жизнью, без которой он не мыслил себя…

Ему захотелось выпить. Он вскочил, подошел к бару, но там было пусто. Не долго думая, он оделся и вышел из дома. Через час вернулся. На кухне нарезал колбасу, в граненый стакан до краев налил водки и залпом выпил до дна. Немного погодя, вновь налил. На душе стало легко-легко. Неожиданно для себя запел любимую курсантскую песню: «…Шагай, осталось нам немного… Вдали виднеется она…»

Как только Умар вошел в квартиру, Таня побежала к телефону. Она решила позвонить Наташе. Набрав код и номер ее волгоградского телефона, она с волнением прислушалась. В трубке было тихо, потом раздались длинные гудки.

— Алло!

— Наташа, это я, Татьяна.

— Здравствуй, Танюша. Что случилось?

— Умар приехал.

— Где он?

— Я ему отдала твои ключи, он у тебя.

— Танюша, милая, умоляю тебя, пригласи его к телефону.

Таня побежала. Она звонила, стучала, но он не отзывался. Она вернулась назад.

— Наташа, его нет, он куда-то ушел.

— Танюша, скажи ему, что я завтра буду дома, пусть он меня ждет. Ты поняла?

— Да, да. Как у тебя дела?

— Нормально. Все, завтра утром выезжаю. Пусть он ждет меня. Слышишь? Пусть ждет.

Татьяна, улыбаясь, положила трубку. Она догадывалась, что для Наташи значит приезд Умара. Прислушалась. В коридоре были слышны шаги. Открыв дверь, она увидела Умара.

— Умар Анварович, только что звонила Наташа, я ей сказала, что вы приехали. Она очень просила, чтобы вы дождались ее, завтра вечером она будет дома.

— Спасибо, я буду ждать ее.

Наташа приехала к матери на день ее рождения. Мать, увидев дочь, обрадовалась. Обнимая ее, чуть всплакнула.

— Наконец-то вспомнила, что есть мать.

Наташа достала из чемодана подарки, протянула матери.

— Мама, с днем рождения тебя!

Та какое-то время смотрела на дочь, потом окончательно прослезилась и пошла на кухню накрывать на стол.

— Мама, а где отчим?

— Выгнала я его.

— Почему?

— Пить стал много. Я терпела, терпела, и лопнуло мое терпение. Как говорил поэт: «Уж лучше быть одной, чем с кем попало». А он, проклятый, замучил меня. Мало того, что пил, да еще капризничал, что я плохо за ним ухаживаю. На дш. х приходил. На коленях ползал, все умолял, чтобы я его обратно взяла. Клялся и божился, что бросит пить, а сам еле лыком вяжет. Как я могла за него замуж выйти, уму непостижимо.

— Мама, но ты же не за него выходила, а за его должность.

— Ну и дура была, не надо было выходить. — Мать повернулась к дочери. — А тебе хорошо одной?

— Нет, мама, плохо.

— Вот и мне было плохо… А как ты? Замуж не собираешься выходить?

— А за кого, мама? Просто так — не могу, а похожего на Володю не найду.

— Ты, доченька, еще молода. Надо думать о дальнейшей жизни. Умру я, и ты останешься совсем одна. Вот ты приехала, и у меня на душе стало легко-легко. И мне не страшно умереть, знаю, что ты меня похоронишь.

— Мама, о чем ты говоришь? Тебе жить и жить.

— Оно-то так, доченька, но в последнее время сердце стало покалывать. Наташа, а хочешь, я тебя с одним мужчиной познакомлю? Красивый, состоятельный, работает заместителем директора фирмы, только какой, не помню. На иномарке катается. Я с ним познакомилась на одной вечеринке. Танцуя со мной, бросил мне комплимент, что я хороша, а когда я ему сказала, что моя дочь еще краше, это его заинтриговало. Со своей женой он в разводе. У него шикарная квартира, дача. Может, тебя познакомить с ним? Гарантирую, сразу влюбится. Между прочим, я ему обещала, что как только ты приедешь, я его с тобой познакомлю.

— Нет, мама. Он мне не нужен.

— У тебя кто-то есть?

Она хотела рассказать матери, кто у нее есть, но передумала и отрицательно покачала головой.

— А замуж, доченька, надо выходить. Ты еще молода, можешь даже ребенка родить.

— Ты что, мама, в такие годы ребенка рожать?

— О Господи! Да какие у тебя годы? Тебе рожать и рожать, Если сейчас не родишь, что будешь делать на старости лет? Кукареку кричать? Ты лучше послушайся мать. Еще не поздно.

Наташа горько улыбнулась.

— Нет, мама. Я никогда не выйду замуж. Я не могу забыть Володю и Андрюшу.

— Ты их уже не вернешь. Подумай о себе. Тебе жить и жить. Иди, прими ванну.

— Мама, гости будут?

— Не знаю, я не люблю на свой день рождения приглашать. Считаю, кто вспомнит, тот и придет. Вот ты приехала — для меня это радость. Но на всякий случай стол накроем.

Когда дочь вошла в ванную, Людмила Петровна взяла телефонный аппарат, пошла в спальню. Плотно прикрыв дверь, она стала набирать номер. В трубке раздался мужской голос.

— Олег Анатольевич, здравствуйте! Людмила Петровна говорит. Не забыли?

В трубке раздался веселый голос:

— Разве такую женщину можно забыть?

— Помните, что я вам обещала?

— С дочкой познакомить. Она приехала?

— Да. У меня сегодня день рождения. Думаю, повод познакомиться подходящий.

— Вечером буду у вас.

— Хорошо, мы ждем вас. — Довольная, она положила трубку.

К вечеру нагрянули гости. Когда сели за стол, в прихожей раздался звонок. Мать попросила, чтобы Наташа открыла дверь. В дверях стоял элегантно одетый мужчина средних лет. В руках он держал огромный букет роз и большую коробку. Наташа пригласила его в дом. Улыбаясь, он неотрывно смотрел на нее.

— Сейчас я маму позову.

Людмила Петровна, очаровательно улыбаясь, подошла к гостю. Тот преподнес ей букет и, галантно наклонившись, целуя ее руку, произнес:

— В окружении таких прекрасных дам немудрено и голову потерять.

— Олег Анатольевич, познакомьтесь, моя дочь.

Он повернулся к Наташе.

— Я давно не видел такой очаровательной женщины, — он взял ее руку и поцеловал.

Людмила Петровна усадила его за стол и быстро вернулась на кухню.

— Наташа, это он, о ком я тебе говорила. Правда хорош?

Дочь неопределенно пожала плечами. За столом Наташа заметила, что Олег Анатольевич неотрывно смотрит на нее. Когда заиграла музыка, он пригласил ее на танец.

— Мне Людмила Петровна о вас говорила, что вы хороши, но вы не просто хороши, а… В общем, не могу подобрать подходящее слово, чтобы выразить, как вы на самом деле прекрасны.

— Я обыкновенная, — смеясь, ответила Наташа.

— Это вы так думаете. Вы надолго приехали?

— Не знаю. Побуду несколько дней.

— Если вы не против, го эти несколько дней мы проведем вместе. На завтра у нас будет такой план: поедем в излучину Волги, там есть чудесные места. Рыбу будем ловить. Вы давно ели свежую уху? Все, вопрос решен!

— Но я еще не дала своего согласия.

— Я бы не хотел, чтобы вы меня огорчили. Обещаю, мы прекрасно проведем время. Вы будете довольны. Соглашайтесь.

— Завтра видно будет, — уклончиво ответила она.

Постепенно гости стали расходиться. Наташа на кухне мыла посуду, когда к ней подошла мать.

— Ну как, понравился он тебе?

Она неопределенно пожала плечами.

— Наташа, не упускай его. Мужчина что надо.

— Он пригласил меня поехать на Волгу, обещал уху.

— Езжай. И не думай отказываться, — решительно произнесла Людмила Петровна. — Таких мужиков сейчас на пальцах можно пересчитать.

Наташа спала, когда в прихожей раздался звонок. Накинув на плечи халат, она открыла дверь. Перед ней, улыбаясь, стоял Олег Анатольевич.

— Машина подана, моя госпожа.

— Я себя неважно чувствую, — попробовала она отказаться.

— Ничего, доченька, — раздался позади голос матери, — поезжай, на свежем воздухе быстро пройдет.

— Наталья Дмитриевна, я вас в машине подожду, — и, словно боясь, что она откажется, он вышел.

Через полчаса они поехали. По дороге он пытался ее развеселить, один за другим рассказывал анекдоты. Наташа смеялась, а саму мучила совесть. Ей казалось, что она по отношению к Володе совершает нехороший поступок… Через два часа машина съехала с асфальтированной дороги и поехала по полевой, вдоль берега Волги. Они остановились на поляне. В нескольких шагах был приток Волги. Вода в нем словно стояла на месте. Наташа вышла из машины. Вокруг была необыкновенная тишина. Он подошел к ней.

— Правда, красиво?

Она молча кивнула головой, подошла к воде и рукой провела по ней, прозрачной и чистой. Олег Анатольевич стал из машины выгружать вещи. Первым делом он подготовил удилища, нацепил на крючок червяка.

— Держите, пока я буду готовить костер, вы ловите.

— А как бросать?

— Сейчас я покажу. Вот смотрите.

Он показал, как надо надевать червей на крючок и как бросать леску в воду.

— А рыба есть?

— Сами увидите.

Неумело размахнувшись удилищем, она бросила леску в воду. Олег Анатольевич, не скрывая своего восхищения, смотрел на нее. А Наташа, двумя руками держа удочку, напряженно смотрела на поплавок. Олег отошел от нее и направился к машине.

— Ой, — раздался ее крик. — Поплавок исчез!

Он подбежал к ней.

— Попалась, тяните!

Она резко дернула удилище вверх. Над водой сверкнула серебристая рыба и тут же, сорвавшись с крючка, шлепнулась в воду. Наташа разочарованно смотрела на то место в реке, куда исчезла рыба. Олег Анатольевич закатился смехом.

— Кто же так вытаскивает рыбу? Надо плавно. А вы так дернули, как будто кита поймали. Вот смотрите, как надо ловить.

Он быстро надел червячка на крючок и бросил леску в воду. Не прошло и минуты, как поплавок начал дергаться.

— Видите, — шепотом произнес он, — клюет. Теперь надо поймать момент и подсечь. Вот так!

Он потянул удилище. Рыба попалась крупная. Наташа от радости захлопала в ладоши. Через час у них уже было много рыбы.

— Олег Анатольевич, может, хватит?

— Еще немного. Мы сделаем тройную уху.

— А как это «тройная»?

— Увидите.

Когда сварили уху, Олег Анатольевич из багажника достал шампанское, бутылку коньяку. Он налил ей шампанское, а себе коньяк.

— Олег Анатольевич, вам же нельзя пить, вы же за рулем. А если ГАИ остановит?

— Ментов не боюсь, им покажи зелененькое, они мать родную продадут.

Наташу неприятно поразила его грубость. В его голосе она уловила цинизм. Постепенно от выпитого он прямо на глазах стал меняться. Несколько раз, наклоняясь к ней, попытался ее поцеловать, но она молча уклонялась. Когда в очередной раз он попытался ее обнять, она строго посмотрела на него.

— Прошу вас больше не позволять себе этого.

— Понял, — миролюбиво приподняв руки вверх, произнес он.

— И пить не надо.

— Вот последнюю капельку и точка, Только вместе с вами.

— Олег Анатольевич, я пить не хочу.

— Вы что, совсем не пьете?

— Как видите, нет.

— Тогда я выпью за себя и за вас,

Он долил рюмку и выпил. Пристально посмотрел на нее.

— Наталья Дмитриевна, выходите за меня замуж.

Она засмеялась,

— Так быстро?

— Почему быстро? Я вас давно знаю. Уже вторые сутки мы знакомы, а это целая вечность.

— Олег Анатольевич, простите за нескромный вопрос: а почему вы с женой разошлись?

Опустив голову, он задумался, потом взглянул в ее глаза.

— Честно ответить или что-нибудь придумать?

— Вам виднее.

— Если честно, то ни одна жена от хорошего мужа к другому не уйдет.

— Выходит так.

Ее озадачило его чистосердечное признание, она пыталась его понять, но по глазам видела, что говорит он одно, а в душе другое.

— А с детьми поддерживаете связи?

— Нет, они уже взрослые и живут сами по себе.

— А бывшая ваша жена замужем?

— Да, как только развелись, так сразу вышла.

— А почему сами до сих пор не женились?

— По-моему, это похоже на допрос.

— Нет, я просто пытаюсь вас понять. Вы же предложили мне за вас замуж идти, вот и хочу понять, за кого буду выходить.

— Вы серьезно?

— А вы что, испугались? — засмеялась она.

— Абсолютно нет. Но я вижу, вы просто решили посмеяться, а ведь у меня намерения серьезные.

— Вы же меня совсем не знаете!

— А я и не хочу знать. Для любого мужчины счастье иметь такую красивую жену, и не обязательно ему знать, с кем и с чем она жила.

— Ну, это только слова.

— А вот выйдите за меня замуж, тогда и убедитесь в правдивости моих слов.

— Одного не могу понять: почему вы, мужчины, увидев красивую женщину, готовы перед ней на коленях ползать, лишь бы добиться своего?

— Наверно мы так устроены. Вот сейчас о чем вы думаете? Только честно.

Она неопределенно пожала плечами.

— Я жду ответа.

— О разном.

— Обо мне сейчас думаете?

— Откровенно говоря, нет. Мы же разговариваем.

— А вот я, и разговаривая с вами, думаю о вас. И знаете что?

— Догадываюсь, — улыбаясь, ответила она.

— Не знаю, о чем вы догадываетесь, но лично я, разговаривая с вами, постоянно думаю, как вас поцеловать.

Его откровенное признание рассмешило ее. А он продолжал:

— Вот в этом и разница между мужчиной и женщиной. У большинства женщин в мозгу стоит стоп-сигнал, а у нас, мужиков, вечно зеленая дорога. Вы мне покажите такого мужика, который устоял бы перед чарами женщины. Не найдете.

— А если найду?

— Тогда у него не все дома.

— А если любовь?

— Смотря какая любовь. Если она его любит, а он нет, то он изменяет ей. Если он любит ее, она нет, то она изменит ему. А чтобы оба любили друг друга — это уже божественный дар и в таких случаях измена с обеих сторон исключается. Вы что, не согласны со мной?

— В чем-то вы нравы… Олег Анатольевич, время уже, пора ехать.

— Наталья Дмитриевна, а может, останемся с ночевкой?

— Не могу, мама будет переживать.

— А вы за маму не переживайте, она мне целиком вас доверила.

— Нет, поедем домой. Я что-то себя неважно чувствую.

— Очень жаль покидать такую природу. Вот попомните мое слово, вернетесь в Москву, пожалеете, что не остались.

— Мне и так было хорошо. Я вам очень благодарна. Такой вкусной ухи давно не ела.

— Останьтесь хотя бы на недельку, я вас повезу в Астрахань. В рыбнадзоре мой товарищ работает. Настоящей ухи из осетрины покушаете.

— Не могу. Я отпросилась всего на несколько дней.

— Когда у вас отпуск?

— Не знаю. В больнице врачей не хватает и с отпусками проблема.

Вечером они приехали в город. По дороге он пытался уговорить ее зайти к нему выпить кофе, но она категорически отказалась, пообещала завтра. Когда вернулась домой, мать с ходу спросила:

— Ну как, он понравился тебе?

Наташа ничего не ответила.

— И что вы решили? — допытывалась мать.

— Мама, ну что ты пристала? Ничего мы не решили. Он меня на завтра пригласил в гости.

— А ты?

— Не знаю. Может, пойду, а может, и нет. Видно будет.

— Если не пойдешь, то дурой будешь. Я тебе еще раз говорю: такого мужика ты больше не найдешь.

— А я и не собираюсь его искать.

— Тебе виднее, доченька. Но от добра никто не убегает.

— Смотря какое добро, мама.

Раздался телефонный звонок. Наташа подняла трубку.

— Слушаю.

Мать заметила, как у дочери оживились глаза.

— Слышишь, пусть он ждет меня!

Она положила трубку и возбужденно посмотрела на мать.

— С кем ты разговаривала?

— Соседка звонила.

— Что-нибудь случилось?

— Умар приехал.

— Какой Умар?

— Володин друг. Завтра утром я уезжаю.

— Как уезжаешь?

— Мама, я его должна видеть,

— Я ничего не понимаю. Кого ты должна видеть?

— Я же сказала, Умара.

— Ты что, в него влюбилась?

— Не знаю, мама, но я должна его видеть.

— Он кто, узбек?

— Нет, чеченец.

— О Господи! Ты в своем уме? Не хватало, чтобы ты в мусульманина влюбилась.

— Мама, ну при чем тут мусульманин?

— Да ты посмотрела бы, что вчера по телевизору показывали! В Грозном, прямо на площади, три отрезанных головы лежат. Так они казнят по своим мусульманским законам. И ты говоришь, при чем мусульмане! Да они головорезы!

— Мама, прошу тебя, не надо. Умар самый преданный друг Володи. Он не такой. Он, как Володя.

— Одумайся, доченька. Я тебе только добра желаю. Олег Анатольевич…

— Мама, прошу тебя, не надо!

Она схватила трубку и стала звонить в Москву. Но телефон не отвечал.

— Мама, я сейчас поеду.

— Ты в своем уме?

Но дочь, не слушая ее, стала собираться. Мать видела ее впервые такой возбужденной. Наташа собрала свои вещи, подошла к матери.

— Мама, не обижайся на меня, но я должна его видеть.

Мать грустно посмотрела на дочь.

— Садись, мне надо с тобой поговорить.

Когда дочь села, она подошла к серванту, достала конверт.

— Здесь мое завещание. Когда я умру, то…

— Мама, не надо.

— Не перебивай. Рано или поздно, но это случится. Так вот, все, что у меня есть, я оставляю тебе. Возьми это.

Она сняла с пальца бриллиантовое кольцо, протянула дочке.

— Это кольцо моей мамы. Просьба к тебе. Володю и Андрюшу уже не вернешь. Выходи замуж. Роди сына или дочь, еще не поздно. Я умру и не хочу, чтобы ты в одиночестве жила. На этом свете ты у меня одна. Я не слишком была ласкова к тебе, прости, доченька.

— Мама, — сквозь слезы прошептала Наташа, — прошу тебя, не надо.

Они, обнявшись, заплакали.

— До свидания, мама, — Наташа уже открыла дверь,

— Погоди, я сейчас!

Мать быстро ушла к себе в спальню, вернулась с пачкой денег.

— Возьми, они тебе пригодятся.

— Мама, не надо, они тебе самой нужны.

— Бери, бери, у меня еще есть.

Через час Наташа была на железнодорожном вокзале. Поезд мчался, а ей казалось, что он стоит на месте. Она боялась, что Умар не дождется ее, уедет. «О Господи! — взмолилась она. — Что со мной происходит? Помоги мне разобраться».

Ее сердце рвалось к Умару. А может быть, к Володе? Иногда дома ночами, лежа в постели, она пугалась мысли, что в лице Умара видит живого Володю, Боялась даже мысли, что в ее сердце снова вернулась любовь. Она пыталась ее отогнать, но и тело, и душа, словно сговорившись, не давали ей сделать этого. Порою ей казалось, что она совершает предательство по отношению к Володе, но внутренний голос успокаивал ее. Умар был свободен и был так же одинок. Как она сама,

Под монотонный стук колес, терзаясь и мучаясь, она не переставала думать об Умаре. Говорят, второй любви не бывает, она лишь дополняет первую любовь, которая трагически оборвалась. Совесть, долг перед любимым человеком, ушедшим из жизни, могут затормозить новые зарождающиеся чувства, но человек — дитя природы, а она властно диктует свои условия. Все живое подчинено ей, ибо она, природа, сама родила это живое…

Глава десятая. ТРУДНАЯ ЛЮБОВЬ

К вечеру она приехала домой. Остановилась возле подъезда, посмотрела на свои окна. В них горел свет. Она вбежала в подъезд. Нажала на кнопку вызова лифта, но его долго не было, она не выдержала и побежала по лестнице вверх. Возле двери остановилась, сердце бешено билось в груди. Она нажала на кнопку. Дверь открылась. Словно потеряв дар речи, она молча смотрела на него.

— А я думал, что ты сегодня не приедешь, — будничным тоном, как будто они виделись каждый день, произнес он.

— Умарчик, — прошептала она и бросилась к нему на шею. Она плакала.

— Это что за новость, друга встречать со слезами? — строго произнес он. — А ну вытри слезы.

Она хотела ему что-то сказать, но не могла.

— Хорошо, что ты приехала, а то я собрался утром уезжать. Все, перестань плакать. Тебе слезы не идут. Ты мне больше нравишься, когда улыбаешься.

Наташа улыбнулась сквозь слезы, сняла туфли, пряча глаза от него, пошла в зал. Увидев накрытый стол, тихо произнесла:

— Какой ты у меня молодец.

— Прими душ и садись за стол. С утра в рот ничего не брал. Все ждал тебя.

Она пошла в ванную. Он смотрел телевизор, когда она его позвала. Он подошел к ванной, спросил через дверь:

— Наташа, чего ты хотела?

— Умарчик, на вешалке мой халат, подай, пожалуйста.

Он взял халат, приоткрыв дверь, отвернувшись, просунул халат и тут же закрыл дверь. Она увидела только его руку. Как ей хотелось, чтобы он вошел в ванную. Тело все напряглось. Она хотела его позвать, но в глубине души знала, что делать этого нельзя. Она вышла из ванной. Умар мельком взглянул на нее.

— Как там твоя мама?

— Все нормально.

— Не болеет?

— Немного жалуется на сердце. А так выглядит бодро. Позавчера ее день рождения отметили. Между прочим, за мной ухаживал симпатичный мужчина.

Сказала и незаметно посмотрела на него, как он на это отреагирует. Но он даже бровью не повел, с аппетитом грыз крылышко курицы.

— Мы с ним ездили на Волгу. Я сама рыбу поймала.

— Я завидую тебе. Знаешь, как я мечтаю один, с удочкой, посидеть возле речки.

— Одному неинтересно.

— Порою хочется побыть одному.

— А если вдвоем с любимой?

— Это не отдых.

— Умарчик, какими судьбами ты здесь? — Наташа решила сменить тему разговора.

Он посмотрел на нее и усмехнулся.

— Меня вытурили из армии.

— Как? — испуганно глядя на него, спросила она.

— Очень просто, взяли и уволили из армии.

— Почему? Что ты натворил?

— Отказался со своей гвардией Белый дом штурмовать.

Он коротко рассказал, как было дело. В комнате стало так тихо, что было слышно тиканье электронных часов.

— И что ты теперь будешь делать? — наконец спросила Наташа.

— Не знаю, Поеду в Ташкент, а там видно будет. Мне там должность предлагают. Все думаю, согласиться или нет.

— Умарчик, не уезжай.

— А что я здесь буду делать? Уголь на железной дороге разгружать?

— Почему уголь разгружать? Ты себе работу найдешь.

— Наташа, милая, я кадровый военный человек. Меня государство учило его защищать, другого я ничего не умею.

— Но почему? Сейчас многие офицеры запаса работают на гражданке и при этом зарабатывают приличные деньги.

— Разве дело в деньгах? — грустно усмехнулся он. — Я тоже работу найду, но она мне не доставит удовольствие. Понимаешь, мне и сорока пяти еще нет, а я уже пенсионер. Теперь стыдно будет к женщинам подходить.

— Тебя, наверно, это больше всего волнует, — подколола Наташа.

— Конечно, волнует. Все, поеду в Ташкент, буду служить узбекскому народу.

— Умар, а может, останешься?

Он отрицательно покачал головой.

— Наташа, пойдем завтра в магазин. Выберешь мне гражданский костюм. А вечером мы с тобой пойдем в ресторан и обмоем старого пенсионера союзного значения.

— Не слишком ли рано в старики себя зачислил?

— Слово «пенсионер» означает, что человек пожилой. По-другому это слово не звучит, и какой дурак придумал это словечко? Оно же оскорбляет и унижает человека. Ну посмотри на меня, какой я пенсионер? Да я любого юношу в бараний рог согну. Надо же такое отвратительное слово придумать!

— Умар, а ты думаешь жениться?

— Жениться? Ни за что! С меня хватит. Я по горло сыт. Теперь до конца жизни буду один.

— А выдержишь?

— Не понял?

— Ну… без женщины выдержишь?

— Почему без женщины? Не о ней же разговор. Мы говорим о жене. Между ними разница большая.

— Но ни одна женщина, как бы она ни была хороша, не заменит мужчине жену.

— Если жена каждый день, как пиявка, сосет кровь мужа, любая женщина ее заменит.

— А если муж такой?

— Наташа, давай не будем об этом. Сейчас мне не до женщин. Ты мне лучше скажи, мои родные тебе понравились?

— Да, особенно Аслан. Он копия ты. Я тебе писала, как он меня на танец пригласил?

— Нет.

— Мне так было неудобно. Я же в брюках приехала, не знала ваших обычаев…

— Ну и как?

— Что «как»?

— Я спрашиваю, как ты танцевала?

Она засмеялась.

— На бис старики вызывали.

— Ну еще бы, с такой фигурой и не вызвать на бис?

— А тебе моя фигура нравится?

Умар хмуро посмотрел на нее и сердито произнес:

— Никогда не смей на эту тему со мной разговаривать.

— Извини, больше не буду, — упавшим голосом сказала она.

Она постелила ему на диване, а сама пошла мыть посуду на кухню. Помыв посуду, проходя через зал, она остановилась. Раскинув руки, Умар спал. Ей хотелось подойти к нему, лечь рядом и прижаться к его груди. Тяжело вздохнув, она пошла к себе.

Утром они пошли по магазинам. С большим трудом она подобрала ему костюм. Придирчиво оглядев его, улыбнулась.

— Что, не нравится? — спросил Умар.

— В гражданском костюме ты какой-то другой. В форме ты, как пантера, а в костюме обыкновенный мужчина,похожий на дипломатического работника. А так в общем ничего.

— Ничего — это пустое место. Говори, идет или нет?

— Да идет, идет! — смеясь, ответила она. — Просто красавец-мужчина!

— Наташа, а посерьезнее можно?

— Посерьезнее? Сейчас.

Приподнявшись на носки, она чмокнула его в щеку.

— Наташа, люди же смотрят.

Она, не обращая внимания на его недовольство, пошла к кассе. Пока Умар переодевался, Наташа расплатилась за костюм. Продавщица, завернув костюм, подала ему. Он подошел к кассе, из кармана стал доставать деньги.

— Пошли, я заплатила.

— Не понял?

— О Господи! Какой ты непонятливый. Я сказала, что уже заплатила. Пошли, не мешай людям.

— Нет, так не пойдет. Бери деньги.

— Умар, я тебе подарок сделала. Можешь понять?

— Не могу.

— Если хочешь, чтобы мне было больно, то давай свои деньги.

Он, не выдержав ее взгляда, положил деньги в карман. Она с благодарностью посмотрела на него и, взяв под руку, вывела из магазина.

Вечером они пошли в ресторан. Все шло прекрасно. Наташа, влюбленно глядя на Умара, была счастлива. На душе была весна. Напротив их стола сидела компания. По их развязному виду и богато заставленному столу было ясно, что это плеяда «новых русских». Умар заметил, что они, посмеиваясь, смотрят в их сторону. Это заметила и Наташа. Она, словно предчувствуя надвигающийся скандал, предложила Умару:

— Может, пойдем?

В ответ он криво усмехнулся.

— Я с поля боя не отступал, а перед этой шпаной и не подумаю. Сиди.

Когда заиграла музыка, к Наташе направился здоровенный молодой парень. Она вскочила и быстро взяла Умара за руку, повела танцевать. Парень подошел к ним.

— Следующий танец за мной, — с нагловатой ухмылкой произнес он и направился за свой столик.

Он что-то сказал своим собутыльникам, за столом раздался лошадиный хохот. Все посетители повернули головы в их сторону, а они, не обращая внимания, продолжали хохотать.

— Умарчик, умоляю тебя, пойдем домой. Ведь они не отстанут. Видишь, на нас смотрят.

— Я сказал нет, — резко произнес он.

Когда музыка смолкла, она попросила его остаться на следующий танец. Но он, молча взяв ее под руку, повел к столу. Музыка еще не заиграла, а к ним подошел тот верзила.

— Танец за мной, — наклоняясь к Наташе, с ухмылкой сказал он.

— Надо не к ней обращаться, а ко мне, — спокойным тоном произнес Умар.

— А ты, черномазый, молчи, — даже не повернув головы, сквозь зубы процедил парень.

— Ну какой же я черномазый? — спокойно сказал Умар. — У меня кожа белее, чем твоя немытая шкура.

Верзила от такой наглости разинул рот.

— Повтори, что ты сказал?

— Во-первых, не надо тыкать, я все-таки старше тебя, а во-вторых, я не привык повторять.

Верзила, нагло улыбаясь, взял фужер с их стола, ополоснул шампанским, потом налил коньяк и демонстративно медленно стал пить.

— Молодой человек, может, не будете хамить? — подала голос Наташа.

Но он, словно не слыша ее, взял на этот раз вилку и начал ковыряться в тарелке Умара.

Наташа заметила блеск в глазах Умара.

— Умар, не надо…

Но было поздно. Умар вскочил, словно пантера, и с такой силой нанес удар верзиле, что тот, перелетев через соседний столик, с грохотом сметая со стола все содержимое, грохнулся об пол. В зале заиграла музыка. Многие смотрели в их сторону. Из-за стола выскочили четверо парней и направились к ним. Умар молча смотрел перед собой. Как только парни подошли к нему, он, издав дикий, непонятный многим крик, начал их крошить направо и налево. В зале раздались крики женщин. Драка принимала угрожающий характер. Один из парней выхватил из кармана пистолет и направил на Умара. Наташа со стола схватила бутылку шампанского и обрушила на его голову.

В стороне, заложив руки за спину, молчаливо стоял сухощавый средних лет мужчина. К нему подбежали два парня. Он что-то сказал им, и те побежали к дерущимся. К удивлению Наташи, двое парней встали на сторону Умара. В это время в зал вбежали милиционеры. Дерущиеся моментально растворились в толпе зевак. Капитан и еще два милиционера подошли к Умару и попытались скрутить ему руки. Наташа подскочила к капитану.

— Не трогайте его, он не виноват. Вон они затеяли эту драку.

— Гражданочка, не мешайте. Без вас разберемся, — грубо оттолкнул ее капитан.

Умар, отбросив от себя двух милиционеров, хмуро посмотрел на капитана.

— Капитан, с женщиной так не обращаются.

— А ну заткнись, — заорал он и вытащил из кармана пистолет. — Ложись на пол, а то продырявлю голову.

Умар молниеносно выбросил ногу вперед. Пистолет полетел на пол. Капитан кинулся за ним. Наташа подскочила к Умару, встала перед ним. Капитан, подняв пистолет, выпрямился. К нему подошел директор ресторана и что-то ему сказал. Тот положил пистолет в кобуру, подозвал двух милиционеров.

— Пошли, сами разберутся.

Директор ресторана подошел к столику, где сидели парни. Наклонившись к ним, он что-то сказал, и те молча ушли. Потом он подошел к Наташе и Умару.

— Я искренне сожалею, что так вышло. Через несколько минут вам будет накрыт другой столик. Убытки возместит ресторан. Вот моя визитная карточка. Позвоните. Вы мне нужны.

Он сунул визитную карточку в карман Умара, чуть кивнул головой Наташе и направился к себе. Через несколько минут следы драки были ликвидированы. В зале вовсю плясала публика, словно ничего не произошло.

— Умар, пошли домой.

Не успел он ей ответить, как к ним подошла официантка.

— Ваш стол накрыт. Пожалуйста, следуйте за мной.

Наташа умоляюще посмотрела на Умара, а он, молча взяв ее под руку, повел к столику.

— Когда все это чин-чином съедим, выпьем, тогда и пойдем домой. Все будет хорошо.

— А вдруг они нас подкараулят на улице?

— Тем хуже для них, — спокойно ответил он и стал открывать шампанское.

Он налил шампанское в фужеры, поднял бокал.

— У тебя глаз подбитый, — сказала Наташа.

— Правда? — улыбнулся он. — А я и не заметил,

— Умарчик, ну умоляю тебя, пошли домой. Я боюсь.

— Я не знал, что у моего боевого друга такая трусливая жена. Кого мы должны бояться? Этих подонков? Если мы их будем бояться, то вскоре по родной земле с оглядкой будем ходить. Ты прости меня за такой вечер, но я по-другому не мог. Точно так же на моем месте поступил бы Володя. Я хочу выпить за тебя.

— Спасибо, — тихо ответила она и, не прикоснувшись губами к фужеру, поставила его на стол.

— Обидно за костюм. Надо же, порвали, — с сожалением произнес Умар.

— Ничего, я его дома зашью.

Наташа сидела как на иголках, ни к чему не притрагивалась. Умар пристально посмотрел на нее.

— Хорошо, пойдем.

Он подозвал официантку.

— Мы уходим, рассчитайте нас.

— А за все это уже уплачено.

— Если не секрет, кто этот сердобольный человек, который так нас осчастливил?

— К сожалению, понятия не имею, — и чтобы избежать дальнейших вопросов, покачивая бедрами, она отошла от них.

— Это расплатились за твой подбитый глаз и порванный костюм, — объяснила Наташа.

Они вышли на улицу. Наташа, озираясь по сторонам, ждала нападения, и лишь когда они сели в такси, она свободно вздохнула. Дома, включив свет, Наташа посмотрела на Умара и неожиданно заразительно рассмеялась. Он ответил ей хмурым взглядом. Она продолжала смеяться. Он подошел к зеркалу. И, не узнав самого себя, тоже засмеялся.

Немного успокоившись, Наташа принесла подушку, уложила его на диван. Из шкафа достала старинную медную монету, положила ему на подбитый глаз. Он улыбнулся. Она наклонилась к нему, хотела поцеловать его в губы, но в последний момент, сдерживая себя, выпрямилась. Лишь рукой провела по его лицу.

— У тебя ласковая рука, как у мамы, — тихо произнес он.

— А у Любы?

— Какой Любы? — открывая здоровый глаз, недовольно спросил он.

— Твоей жены.

— Во-первых, у меня жены нет, а во-вторых, если когда-нибудь еще раз произнесешь это имя, я перестану с тобой разговаривать.

— Больше не буду.

— Я не знаю, кому принадлежат эти слова, но этот человек был наверно самым мудрым, по крайней мере для меня. Так вот он говорил: «Ни одной минуты не позволяй себе думать о плохом». Ну, что скажешь?

— Согласна.

— Вот ты произнесла ее имя, а у меня в душе вулкан. О хорошем можно днем и ночью, о плохом не надо. Этой дряни кругом навалом, надо осторожно обходить ее стороною, чтобы не завонять самому.

— Ну вот, других учишь, а сам не послушался меня. Если бы из ресторана ушли вовремя, и костюм не порвали бы, и глаз не подбили.

— В следующий раз советую тебе, моя дорогая, в ресторан пойти с другим мужчиной, чтобы он драпал по твоей команде.

— Умарчик, ты что такой сердитый?

— Я не сердитый, но ты меня в неудобное положение ставишь.

— Нет, Умарчик, я хочу, чтобы ты остался жив, не хочу терять тебя. Ты единственный, кто у меня остался.

Ее лицо было совсем рядом. Неожиданно Умар почувствовал волнение. Ее глаза манили к себе, Чтобы не видеть их, он тут же закрыл свой единственный глаз. Наташа заметила это и улыбнулась. Ей не хотелось отходить от него, она чувствовала его теплоту. Ей было легко и приятно.

— Умарчик, а ты чего-нибудь в жизни боишься?

— Делай правильную постановку вопроса: кого или чего?

— Ну, того и другого.

— Конечно боюсь. Ты знаешь, какой я трусливый, когда змею вижу? Однажды душманы накрыли нас, и мы еле унесли ноги. Так вот, пробежав по горам солидное расстояние, мы попадали на землю. Не было силы, которая бы заставила меня вновь подняться. Повернув голову, я увидел кобру. Подняла свою шею, как в кино, и смотрит на меня. Так я пулей перевернулся и вскочил. У меня колени тряслись. Вот так. Пусть на меня лучше тигр пойдет, чем змея. Я даже сейчас рассказываю, а у самого дрожь по телу… Боюсь еще в море нырять.

— Правда? А я не боюсь. Когда с Володей была на море, глубоко-глубоко ныряла. Это же прелесть! А еще чего боишься?

— Темноты. Не люблю, когда наступает ночь. Люблю утреннюю зарю. Однажды мы были в горах и я увидел, как поднимается солнце. Словами не передашь, это надо видеть… Но больше всего на свете не люблю предательства. Это хуже гадюки.

— Умар, а у тебя, кроме жены, женщины были?

Он хмуро посмотрел на нее, хотел резко ответить, но, увидев ее улыбающиеся глаза, передумал.

— Нет.

— Чтобы такой мужчина, как ты, не имел женщину? Не поверю.

— Я советовал бы поверить. Однажды в разговоре с Володей я сказал про одну женщину, которая мне нравилась. Ты знаешь, как он на меня посмотрел? Как на душмана. Он меня так отчитал! Я уже и не рад был, что ляпнул языком. Я считаю, настоящий мужчина тот, который не смотрит на замужнюю женщину. А если он позволил себе обнять женщину, то не должен трепаться языком и должен себя так вести, как будто этого не было.

— Что-то я тебя, Умарчик, не поняла. По твоей логике выходит, что к замужней женщине, к женатому мужчине приставать нельзя, а к другим можно.

— Я пошутил, — примирительно произнес он.

— Ты не пошутил, ты сказал то, что думаешь. А женщины у тебя были. И не обманывай!.. Умар, а вот скажи, только честно: Володя, почти годами не видя меня, не уделял внимание женщинам?

— Он из другого сорта. Таких, как твой Володя, поискать надо.

— Ты на него похож,

— Кто? Я?! — Умар даже приподнялся с дивана от удивления. — Да мне до него, как до Китая пешком. Притом задом. Нашла с кем сравнивать! Ты знаешь, как я его боялся? Не как командира, а как человека. Я боялся что-нибудь плохое сделать. Даже стеснялся рядом с ним материться.

— А ты что, материшься?

— Бывает, — нехотя ответил он и вновь лег.

— Умарчик, а вот скажи мне…

— Наташа, хватит. Ты мне допрос устроила… Лучше принеси мне воды.

Она провела рукой по его лицу, улыбаясь, пошла на кухню. Когда вернулась, он, сидя, рассматривал визитную карточку.

— Интересно, что этот мужик хочет от меня?

— А ты завтра позвони ему, узнаешь.

Утром, когда он проснулся, Наташи уже не было, ушла на работу. На столе стоял завтрак. Он посмотрел на себя в зеркало. Опухоль спала, но синяк ярко окаймлял глаз.

— Да, — вслух произнес Умар, — с таким подбитым глазом не поедешь.

Он ел, а в голову назойливо лезла какая-то мысль. Потом он понял, что ему не дает покоя визитка. Он вытащил ее из кармана, покрутил в руке и решил позвонить по одному из указанных там номеров. В трубке раздался мужской голос:

— Да?

— Я бы хотел услышать Валерия Павловича.

— Он самый.

— У меня в руках ваша визитная карточка. Вы вчера мне ее дали…

— Я уже догадался, — голос был мягкий и вкрадчивый. — Как вы себя чувствуете?

— Если не обращать внимания на мой подбитый глаз, то терпимо.

В трубке раздался смех.

— Я бы хотел с вами встретиться.

— К сожалению, с таким глазом не могу выйти на улицу.

— А вы наденьте темные очки.

— Если не секрет, зачем вы хотите со мной встретиться?

— Это не телефонный разговор. Я думаю, нам лучше поговорить с глазу на глаз.

— Завтра я улетаю и навряд ли встреча состоится.

— Если не секрет, кто вы по профессии?

— Я кадровый офицер.

— И долго вам еще служить?

— Я уволен.

— Так рано?

— Так вышло.

— Значит, вы чем-то не угодили начальству. Я правильно понял?

— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос.

— У меня к вам деловое предложение. Я хочу, чтобы вы у меня работали. Только не подумайте, что вышибалой. Нет, это занятие для тупоголовых. У вас будет совсем другая работа. И зарплату вы будете получать в зелененьких. Подумайте. Я вас буду ждать. До свидания,

Умара это предложение повергло в задумчивость. Но ненадолго. «Этому не бывать», — подумал он, положил трубку, но не успел отойти, как телефон зазвонил.

— Ты с кем это так долго разговаривал? — раздался ревнивый голос Наташи.

— Потом расскажу.

— Ты завтракал?

— Да.

— Умарчик, а вечером придешь меня встречать?

— С таким подбитым глазом?

— В комоде, в нижнем ящике, лежат темные очки. Наденешь их и все будет нормально. В общем, в шесть я тебя жду. — И словно боясь, что он откажет, Наташа положила трубку.

До обеда Умар пролежал на диване. То дремал, то смотрел телевизор. Потом встал, пошел на кухню и стал готовить ужин. К шести часам он подошел к больнице. Наташа, издали увидев его, помахала рукой и ускорила шаг. Он невольно залюбовался ею. Она, сияя счастливым лицом, шла к нему. Подойдя совсем близко, взяла под руку и прижалась к нему.

— Какой сегодня чудесный день! Поехали в парк?

В парке они нашли укромное местечко, сели. Напротив них маленький карапузик, пыхтя и издавая шум, по асфальту катал машинку.

— Если бы ты знал, как я хочу ребенка, — тихо произнесла она.

Умар хотел что-то сказать, но, взглянув на ее лицо, передумал.

— Умарчик, а может, еще не поздно?

— Не знаю.

— Это не ответ.

— Выходи замуж и рожай себе на здоровье. Но только с условием, чтобы твой будущий муж был похож на Володю.

— А ты согласишься, если я именно такого найду?

— А ты мне покажи такого, — усмехнулся он.

— Я бы тебе его показала, но боюсь.

— Если боишься, он этого не стоит.

Наташа почувствовала его внезапную агрессивность, улыбнулась и лукаво спросила:

— А ты случайно не ревнуешь?

Он молчал. Она взяла его руку.

— Хочешь, я его тебе покажу?

Сквозь темные очки он пристально посмотрел на нее.

— А ты сама-то не боишься показать его мне?

В его голосе она уловила интонацию скрытой угрозы.

— Нисколечко. Пошли. Я тебе его покажу.

Наташа встала и потянула его за собой. Они вышли из парка. То и дело поглядывая на него, она в душе ликовала. Наташа поняла, что Умар не равнодушен к ней.

Они остановились возле магазина. В магазине она подвела его к большому зеркалу.

— Знакомься, вот он,

Сняв очки, он уставился на нее.

— Ты в своем уме?

— Думаю, да.

— Да он же убьет меня!

— Кто? — машинально спросила она.

— Володя, кто же еще.

Лицо у нее побледнело.

— Умар, его давно нет в живых. Я…

Но он, не слушая ее, направился к выходу, Догнав, она схватила его за локоть.

— Умарчик, умоляю тебя, выслушай меня.

— Если ты не замолчишь, ты больше меня не увидишь. Он произнес это таким тоном, что ей стало страшно.

Она ведь знала, что он слов на ветер не бросает. Весь вечер они почти не разговаривали друг с другом. Рано утром Наташа услышала шорох. Приподняв голову, прислушалась. Кто-то открывал дверь.

— Умар! — закричала она и выбежала в прихожую.

Он стоял с чемоданом возле двери. Увидев ее в ночной рубашке, отвернулся.

— Прошу тебя, не уходи. Ты слышишь? Не уходи! Я не выдержу этого одиночества. Неужели ты не догадываешься, я люблю тебя…

Он резко открыл дверь, вышел. Она опустилась на пол и глухо зарыдала. Он выскочил из подъезда и быстро зашагал по тротуару. Сосед, муж Тани, стоя с собакой, которую вывел на прогулку, собрался поприветствовать Умара, но тот, не заметив его, прошел мимо. Это удивило соседа. До приезда Наташи они успели хорошо познакомиться и даже по стопочке выпить. Он долго смотрел ему вслед, пока Умар не скрылся за углом здания. А возвращаясь домой, за дверью, где жила Наташа, услышал плач. Дома растолкал спящую жену.

— Таня!

— Что? — поворачиваясь к нему, сонно спросила она.

— Наташа плачет.

Она сразу открыла глаза.

— Что случилось?

— Не знаю. Я с собачонкой гулял, из подъезда выскочил Умар и, не замечая меня, прошел мимо. Наверно, поссорились.

— Это на него не похоже, он не такой. Здесь что-то не то. Хотя я уже догадываюсь. Наташу жалко. Не позавидуешь ее судьбе.

— Может, сходишь к ней, по-бабски успокоишь?

— Нет, в таком деле третий лишний. Они сами должны разобраться.

Тяжело вздыхая, она повернулась на другой бок.

Наташа, продолжая плакать, встала, пошла на кухню. Там она лихорадочно начала собирать все таблетки, которые ей попадались под руку, и глотать их.

— Ну зачем ты ушел, зачем? — сквозь слезы говорила она.

Пошатываясь, она пошла в зал. Ее взгляд задержался на портрете мужа.

— Что смотришь? — крикнула она. — Я умоляла тебя, не уезжай! Почему ты не послушался? Почему ты меня одну оставил? Не хочу жить! Ты слышишь? Не хочу.

Она упала на диван. Голова кружилась. Все, окружающее ее, куда-то поплыло, закачалось, а потом исчезло совсем…

Таня на кухне готовила кофе для мужа, а сама все думала о Наташе. Ей было жаль ее. Когда Наташа приехала и застала дома Умара, она словно заново родилась. Как-то вечером забежала к ней за луком, а глаза от счастья просто сияли.

— Ну как? — спросила Таня.

Наташа в ответ улыбнулась, и ее улыбка говорила, что она счастлива. «Что могло случиться?» — терзалась Татьяна и, словно подгоняемая невидимой силой, пошла к ней. Наташа не отзывалась. Она постучала. Было тихо. Машинально повернула ручку замка, дверь открылась. Она вошла в квартиру.

— Наташа, — позвала она, — ты где?

Таня пошла в спальню, но, проходя мимо зала, увидела ее, лежащую на диване. Вначале она подумала, что та спит, но заметила безжизненно свисавшую на пол руку. Таня подошла, притронулась к ее плечу, села рядом.

— Наташа, ты что, спишь?

Предчувствуя что-то нехорошее, Татьяна повернула ее голову к себе и встретила взгляд стекленеющих глаз.

— О Господи! — вскакивая, крикнула соседка и побежала к телефону. Через десять минут «скорая» увезла Наташу в больницу.

Умар выскочил на улицу так, словно кто-то гнался за ним. Он еще слышал ее голос: «Я люблю тебя».

Поймав легковушку, он поехал в аэропорт. В нем шла мучительная борьба. Внутренний голос призывал вернуться к ней, но тут же перед глазами вставал образ друга. «Нет!» — вслух произнес он.

— Что вы сказали? — поворачиваясь к нему, спросил водитель.

В ответ он молча покачал головой. Через два часа Умар уже сидел в салоне самолета. К вечеру он приехал в свою бывшую десантную бригаду. Там еще оставалась часть личного состава. Дежурный прапорщик, увидев полковника, не поверил своим глазам, а когда опомнился, что есть силы закричал:

— Сми…рно..!

— Вольно, вольно, — улыбаясь, сказал Умар. — Кто-нибудь из офицеров есть?

— Так точно, товарищ полковник. Подполковник Рустамов — он у себя. Позвать его?

— Не надо, я к нему сам пойду.

Начальник штаба Рустамов сидел за столом и что-то писал. Увидев Кархмазова, он оторопел.

— Не может быть, — произнес он и выскочил из-за стола.

Они крепко обнялись.

— Насовсем или за вещами?

— Не знаю. А ты чем занят?

— Да вот, министр обороны решил на базе нашей бригады новую национальную десантную бригаду создать.

— А людей откуда он наберет?

— Пообещал, что полностью укомплектует бригаду. Мне предложил твою должность, но я сказал, что ответ дам после того, как ты приедешь.

— Соглашайся. И нечего думать. Ты справишься.

— А как ты?

— Вот думаю. Он же тогда предложил мне идти к нему замом. Может, согласиться?

— Умар Анварович, министр уже знает, за что тебя уволили, он будет рад, если ты согласишься. И у меня будет своя рука в министерстве, — пошутил он.

— У тебя есть что выпить?

— Воды? — простодушно спросил Рустамов.

— Дорогой ты мой Мирсыдык, водки бы мне.

— Поехали ко мне. Жена плов приготовила.

На следующий день Умар был у министра обороны Узбекистана. Как только он вошел в кабинет, генерал, улыбаясь, встал, подошел к нему и крепко пожал руку.

— Садись, садись, я уже о тебе наслышан. Тебя прозвали «мятежным полковником». Даже наш президент об этом знает. Как ты думаешь, подполковник Рустамов справится с должностью командира десантной бригады? Наверно, он уже говорил, что мы решили создать свою бригаду.

— Справится. Офицер грамотный, работоспособный, порядочный.

— Характеристика достаточно веская, хотя и лаконичная, — улыбнулся министр. — Завтра поедем к президенту. Мне надо тебя ему представить. Должность большая. И она утверждается президентом.

— Товарищ генерал-лейтенант, но…

— Полковник, никаких «но». Ты нам нужен.

Он поднял трубку прямой связи с президентом. В приемной ответили, что у него совещание.

— У меня к вам просьба. После совещания скажите ему, что завтра в десять часов буду у него.

— В десять не получится, у него встреча с министром Пакистана.

— А когда можно?

— Сейчас посмотрю… В 16 часов. Но предварительно, пожалуйста, позвоните.

От министра Умар уходил с двояким чувством. С одной стороны, было приятно, что ему предложили такой высокий пост, а с другой стороны, было обидно и больно, что выгнали из российской армии. Мучило и другое: он предвидел, какая реакция будет со стороны Дудаева, когда тот об этом узнает. Иногда при воспоминании о президенте Ингушетии генерале Аушеве, которого хорошо знал по Афганистану, его заедало честолюбие.

Он сидел у себя на кухне. Перед ним стояла бутылка водки. Налил в стакан, хотел выпить, но передумал. Тоска давила на сердце. Он пытался понять, осмыслить происходящее вокруг. «За что я воевал? Какой родине я служил? Как это могло случиться?» Вопросы и вопросы, но ответов не находил. Он вновь поднял стакан. Прикрыв глаза, словно наяву увидел друга. «Эх Володя, Володя, если бы ты видел, что кругом происходит». Он выпил. В рот положил кусочек хлеба. В голову назойливо лезла мысль о Наташе. «Как она там?» Он встал, подошел к телефону и стал набирать по коду Москву. Хотел услышать ее голос, хотел сказать, что скучает по ней, хотел просто поговорить. Но ее телефон не отвечал. Глубокой ночью он вновь позвонил ей, но вновь молчание.

На следующий день Умар вместе с министром обороны поехал на прием к президенту. В приемной президента заметил, как волнуется министр. На лбу у того постоянно выступал пот, он беспрерывно вытирал лицо платком. Когда вошли в кабинет президента, Каримов, улыбаясь, пошел им навстречу. Он поздоровался с министром и, задрав голову вверх, не скрывая своего восхищения высоченным полковником, крепко пожал руку Умару и пригласил их сесть.

— Я рад, что у министра обороны будет такой гвардейский заместитель.

Около часа шла основательная беседа по вопросам комплектования и вооружения новой армии. Вышли они от президента в хорошем настроении, были довольны, что президент твердо пообещал всеми силами помочь армии.

Работы было непочатый край. Рано уходил, поздно возвращался домой. Несколько раз он звонил Наташе, но телефон молчал. Через месяц его вызвал к себе министр обороны. Когда он вошел, Байбагулов, хитровато поглядывая на него, спросил:

— У вас на Кавказе, говорят, есть хороший обычай: если человек приносит радостную весть, то ему что-то полагается? Как вы, товарищ полковник, думаете?

— Не знаю, к чему вы, товарищ генерал-лейтенант, клоните, но по-моему у каждого народа за приятную весть человеку преподносят подарок.

— Ловлю вас на слове. А теперь сообщаю радостную весть: вам присвоено воинское звание генерал-майора. От всего сердца поздравляю.

Он подошел и крепко потряс ему руку.

— Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

— Отставить, товарищ генерал. Я не позволю меня в звании понижать, — в шутливой форме, строго произнес он, — я уже генерал-полковник.

Кархмазов, улыбаясь, подошел к нему и крепко обнял.

— Товарищ генерал-полковник, по этому случаю я приглашаю вас на самый лучший кавказский шашлык.

— Когда? — оживленно спросил Байбагулов.

— В субботу, товарищ генерал-полковник.

— В субботу вас здесь не будет. Вы будете в Москве. С группой офицеров поедете в министерство обороны России. Надо с маршалом Шапошниковым решить вопрос по техническому обеспечению нашей армии. Все документы подготовлены. Вылетаете послезавтра. Как только все вопросы решите, даю вам десять суток отпуска. Поезжайте домой, проведайте родителей. Обрадуйте их своей генеральской формой. Я дал команду, форму вам уже шьют.

Когда Умар направился к двери, министр его окликнул.

— Генерал, а шашлык все-таки за вами.

— Будет сделано, товарищ генерал-полковник, — Умар приложил руку к козырьку и, резко, по-строевому повернувшись, вышел.

Министр, улыбаясь, посмотрел ему вслед. Он не скрывал своей симпатии к Умару. В нем он видел настоящего вояку, решительного, смелого, но больше всего он восхищался его внешним видом. Без Умара он уже не обходился. Если ехал куда-то, обязательно брал его с собой. Рядом с этим гренадером он словно компенсировал свой маленький рост, и его присутствие придавало ему силу.

Москва узбекскую военную делегацию встретила холодной дождливой погодой. Делегация разместилась в гостинице при министерстве обороны России. Все встречи с российскими военными были запланированы на следующий день и Умар решил поехать к Наташе. Из гостиницы он позвонил ей, но телефон молчал. «Наверно, не работает», — подумал он. По дороге купил букет цветов, шампанское. Он ехал к ней без волнения, ехал как к жене друга. За это время он окончательно перестал думать над ее словами, когда она призналась ему в любви. Он считал, что это была минута слабости с ее стороны, Не дожидаясь лифта, он быстро поднялся на пятый этаж. Улыбаясь, предчувствуя, как она будет удивлена, нажал на кнопку. Проходили секунды, но она не отзывалась. Он вновь нажал на кнопку и постучал. Дверь соседей открылась. Умар увидел Таню.

— Здравствуй, Танюша. А где Наташа?

— Она в больнице.

— Что с ней? — с тревогой спросил он.

Он заметил, что она колеблется, говорить или нет.

— Говорите, что с ней? — уже более настойчиво спросил он.

— Она отравилась.

Таня заметила, как побелело его лицо. Он был в шоковом состоянии.

— Не волнуйтесь, ей уже лучше. Я вчера была у нее, через два дня она выйдет.

— Почему она это сделала?

— Из-за вас.

— Как?

— Она вас любит. В то утро вы ушли, а она наглоталась таблеток. Еле ее спасли.

— Дайте мне стакан воды, — попросил он.

— Заходите, чего вы у порога стоите?

Она принесла ему воды. Он жадно выпил и растерянно посмотрел на нее.

— Зачем она это сделала? — вновь спросил он.

— Я вам уже ответила. Она любит вас.

— Но это невозможно! Она жена моего друга!

— Умар Анварович, добрый вам женский совет: женитесь на ней, а то, что она жена вашего друга, так это еще лучше. Был бы он живой, — другое дело, но его же нет. Для такой красивой женщины выйти замуж — не проблема. Я разговаривала с ней. Она любит только вас. Это ее последний шанс. Вы еще молоды. Заимеете детей. Вам жить и жить. Я бы…

— В какой она больнице лежит?

Через час он был в больнице. В приемной выпросил у дежурной медсестры халат, направился в палату, где лежала Наташа. Она спала. Он присел рядом, притронулся к ее плечу. Повернув голову, она сонно посмотрела на него и тут же, улыбаясь, снова закрыла глаза. Он понял, что она продолжает спать.

— Наташа… — наклоняясь к ней, тихо позвал он.

Она резко открыла глаза. Они медленно стали наполняться слезами. Улыбаясь, она плакала. Он взял ее руку и молча прикоснулся губами.

— Тебе, наверно, сообщила Таня? — спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

— Я постоянно звонил тебе, но телефон не отвечал. Думал, неисправности. А в Москву я приехал по работе.

— Давно в Москве?

— Нет, я прилетел утром… Наташа, зачем ты это сделала?

— Я люблю тебя, — тихо прошептала она.

— Наташа…

— Прошу тебя, молчи. Ничего не говори. Просто молчи. Ты лучше расскажи, где ты сейчас работаешь?

Умар, улыбаясь, откинул с плеч халат. Она увидела генеральские звезды. Приподнявшись, притянула его к себе и поцеловала в щеку.

— Поздравляю. Если бы Володя видел, он был бы рад. Умарчик, забери меня отсюда. Я больше не хочу здесь оставаться. Сходи к лечащему врачу, Андрею Филипповичу, поговори с ним. Он обещал выписать меня через два дня, но я хочу сегодня.

— Хорошо.

Он вышел. Наташа, прикрыв глаза, улыбнулась. Ей казалось, что сон продолжается. Минут через пять вместе с Умаром вошел лечащий врач. Увидев ее сияющие глаза, он усмехнулся.

— По-моему, вас пора выписывать.

— Андрей Филиппович, спасибо вам.

Через полчаса они вышли на улицу. Наташа, прижавшись к Умару, глубоко втягивая воздух, произнесла:

— Если бы ты знал, как я счастлива!

Они остановили такси, поехали домой. Проезжая по улицам Москвы, Умар осуждающе произнес:

— Одни иностранные рекламы, фирмы… Можно подумать, что мы не в Москве, а в заграничном городе.

Водитель, поглядывая в зеркало на генерала, поддержал разговор:

— Всю страну пропили, продали, скоро ничего родного не останется. Дожили до такой жизни, что немцы нас своими консервами сороковых годов подкармливают. Жили же при советской власти по-человечески, нет, все разломали, уничтожили. Ничего не могу понять. Гайдар вместе с Ельциным разрушает советскую власть, а его дед эту же власть с саблей устанавливал. В сталинские времена за пять кило ворованной пшеницы пять лет давали, а сейчас вагонами тащат и ничего.

— Если была бы нормальная власть, она бы не развалилась, — не выдержала Наташа. — Чем гордиться? Тем, что за пять кило давали пять лет тюрьмы? Сколько людей погубила эта власть! Всех по стойке смирно поставила и гнала к светлому будущему, по дороге подкармливая, чтобы с голоду не сдохли.

Водитель хотел ей возразить, но, увидев в зеркало выражение ее глаз, передумал.

— Умар, давай выйдем возле продуктового магазина, у меня в холодильнике пусто.

В знак согласия он молча кивнул. Когда они вышли из машины, усмехаясь, сказал:

— Я не думал, что ты политикой интересуешься.

— Что я, неправильно выразилась? Не люблю таких, которые по прошлой жизни вздыхают.

— Ну, а эта жизнь чем лучше?

— По крайней мере, мои погибли не при этой власти. Вот скажи мне, ты не жалеешь, что там воевал?

— Я солдат, выполнял приказ.

— Это ты ответил, действительно, как солдат, а теперь ответь, как генерал.

— Ответ будет такой же. И Володя тоже так бы ответил. Я не имею права обсуждать действия правительства. Я должен выполнять его приказы, а оно должно нести ответственность за эти приказы.

— Господи, какой ты наивный! Тот, кто вам приказ давал, живет, как кот в масле, и в ус не дует. А ты «приказ, приказ»… Вам, военным, надо было мозгами думать, а не…

— Наташа, прекрати, люди на нас смотрят.

Они набрали продуктов, пошли домой. Войдя в квартиру, она обошла комнаты.

— Какая умница Танюша, все прибрала.

— Тебе повезло с соседкой, — из кухни раздался голос Умара. — Она замечательная женщина.

— Да, таких надо поискать, — отозвалась она.

— Наташа, а давай мы их на ужин пригласим?

Она молчала. Ей хотелось посидеть с ним вдвоем.

— Наташа, ты что, не слышишь?

— Слышу. Если хочешь, то я не возражаю.

Через час они сидели вчетвером за столом. Но очень скоро Таня сказала мужу, что им пора уходить. Муж стал возражать, мол, еще рано, но она на него посмотрела так, что он безропотно последовал за ней.

Наташа быстро убрала лишнюю посуду, села рядом с Умаром, взяла свой недопитый бокал с шампанским.

— Умарчик, я хочу выпить за тебя.

— Женщина за мужчину не должна пить.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что он не достоин ее.

Она засмеялась и, сделав глоток, поставила бокал на стол. Они сидели долго и за разговорами не заметили, что уже глубокая ночь. Умар посмотрел на часы.

— Наташа, постели мне, пожалуйста. Завтра рано вставать.

Когда она вышла, он сидел и мучительно размышлял, что делать, если Наташа не постелит на диване, а пригласит в свою спальню. Ему стало не по себе. Никогда в жизни, ни перед какой женщиной он не отступал, а здесь его просто бросало в дрожь. Через пять минут она вернулась.

— Господин генерал, ваше приказание выполнено. Постель и ванна готовы.

Он хотел встать, но она придавила его за плечо.

— По-моему, я заслужила с вашей стороны благодарность.

Повернув голову, он посмотрел на нее. Губы ее были так близко… Он почувствовал, что теряет контроль над собой. Наташа увидела в его глазах растерянность. Она поняла его состояние, хотела отойти от него, но не могла. Ее губы медленно потянулись к нему. В последний момент, огромным усилием воли он резко поднялся и, не глядя на нее, пошел в ванную.

Пока она мыла посуду, Умар быстро принял ванну и устроился на диване. Он знал, что она подойдет к нему, и с напряжением ждал этого момента. Закончив мыть посуду, выключив свет, Наташа пошла к себе, но, проходя мимо зала, остановилась, позвала его:

— Умар.

Он не отозвался. Она улыбнулась. Лежа в постели, мечтательно улыбаясь при мысли, что рано или поздно придет это время, она уснула. Утром он пообещал, что вернется к вечеру. Она прождала его весь вечер, но он не пришел. Не пришел он и в последующие дни. Она решила, что он уехал, не попрощавшись с ней. Это ее так задело, что она себе места не находила. Но через несколько дней в прихожей раздался звонок. С коробкой в руках, как ни в чем не бывало, улыбаясь, Умар смотрел на нее. Увидев ее заплаканные глаза, обеспокоенно спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Я тебя все эти дни ждала. Почему ты ни разу не позвонил?

— Наташенька, меня в городе не было, мы были на полигоне.

— Это не оправдание, если бы захотел, то и оттуда позвонил бы.

— Виноват, ты прости, пожалуйста, что не позвонил. Честно говоря, я не думал, что ты так к этому отнесешься.

За ужином она заметила, что он чем-то озабочен. Она несколько раз произнесла его имя, но он словно не слышал ее.

— Умар, — притрагиваясь к его руке, вновь сказала она.

Он рассеянно посмотрел на нее.

— Что случилось, Умар?

Некоторое время он смотрел на нее, словно обдумывая, говорить или нет. Она терпеливо ждала.

— Вчера я встретил однокашника по академии, и он мне по секрету сказал, что, возможно, Россия двинет свои войска в Чечню.

— Да что они там, наверху, сдурели? Это же война!

— К этому все идет. Когда я был на приеме у Дудаева, тот в открытую заявил, что будет война с Россией. Дудаев вышел из-под контроля Москвы. Ельцину было не до него, а сейчас, укрепив свою власть, он не потерпит, чтобы какая-то Чечня развалила всю Россию. Он прав.

— Кто?

— Конечно, Ельцин. Наташа, у меня несколько дней отпуска, и я завтра полечу домой.

— На обратном пути ты ко мне приедешь?

— Нет, я из Минвод полечу в Ташкент.

Он увидел, как потускнели ее глаза, хотел успокоить, но не мог придумать как.

Утром, прощаясь, он притянул ее к себе, прижал к груди.

— Мне с тобой было очень хорошо, Наташа.

— Умарчик… — Дальше она не могла говорить, слезы душили ее.

После обеда он уже летел в Минводы. Сидя в самолете, мучительно размышлял о предстоящей встрече с родными, с сыном. Раньше домой он летел как на крыльях, а сейчас, кроме родителей и нескольких друзей детства, его ничто уже не привлекало. Он летел словно в чужую страну.

Из аэропорта на частной машине поехал домой. Как только въехал на территорию Чечни, началась тотальная проверка документов и содержимого машин. До зубов вооруженные парни на контрольных постах останавливали все машины. Остановили и их. Один из парней, небрежно держа автомат перед собой, крикнул водителю, чтобы он вышел из машины. Водитель хотел выйти, но Умар остановил его и пальцем поманил к себе парня с автоматом. Тот подошел, увидев генерала, махнул напарнику, чтобы пропустили машину. Когда Умар вошел во двор, отец, увидев сына в генеральской форме, замер на месте. Они обнялись. Из дома выскочила мать, плача от радости, кинулась к сыну. Однако прошли первые минуты после встречи, и Умар почувствовал что-то неладное. Когда мать пошла в дом готовить ужин, он посмотрел на отца.

— Отец, по твоим глазам вижу, что ты чем-то озабочен.

— Ты угадал, сынок. На днях к нам в дом пришли старейшины села и потребовали, чтобы я тебя вызвал сюда и заставил служить Дудаеву. Они обвинили тебя в предательстве чеченскому народу. Мотивируя тем, что ты отказался служить своему народу, а узбекам служишь. Именем Аллаха они прокляли наш род.

— Война будет, отец. Кровь прольется. Россия так не оставит.

— Опять война, — вздохнул Анвар Мусаевич. — Когда я выходил из Берлина в сорок пятом, думал, все, больше на своем веку в руки винтовку не возьму. Видно, придется брать.

— И против кого вы ее повернете?

— Я буду защищать свой дом. Против русских я воевать не буду. Перед ними я в долгу. В сорок первом, в окопе, меня, восемнадцатилетнего мальчишку, когда немцы стали бомбить, русский солдат своим телом накрыл. Я остался жив, а он погиб. Как мне против русского винтовку поднять?

— Я тоже не могу этого сделать. И спасибо вам, отец, что поняли меня. Но я переживаю за Аслана. Завтра поеду к нему. Если я его уговорю, то заберу к себе.

— Он на это не пойдет. Я уже с ним разговаривал. Он телом и душой предан своему Дудаеву. Поговори, может, послушается тебя.

— Отец, а почему у соседей, у Федоровых, окна заколочены досками, они что, уехали?

— Да, сынок. Русские уезжают от нас. А это не к добру. Сейчас против Дудаева выступает Автурханов, но это противостояние тоже к добру не приведет. Скоро мы, без русских, перегрызем друг другу горло…

Увидев жену, он замолчал. Она несла еду. Накрыв стол, она молча села рядом с сыном и влюбленно смотрела на него. Когда мать ушла, отец спросил:

— Не надумал жениться?

— Нет, отец, Особого желания нет.

— Надо найти хорошую женщину и жениться на ней. У меня здесь на примете есть одна девушка, хорошенькая, моложе тебя на двадцать лет. Может, посмотришь?

— Отец, да она же девчонка против меня! — засмеялся Умар.

— Вот и хорошо. Жена у мужа должна быть молодая. А где Наташа?

— Она в Москве.

— Ты ее видел?

— Да.

— Вот боевая! Ее на танец пригласил Аслан, так она лезгинку танцевала лучше наших чеченок. Молодец. Умная, красивая. Между прочим, в сорок втором году к нам в полк пришла молодая санитарка. Какая она была красивая, слов нет.

Умар увидел, как у отца заблестели глаза, улыбнулся. Тот, заметив это, сурово посмотрел на сына.

— Ты не думай, она для нас как сестричка была. И муж был у нее. Они в одном бою сразу погибли.

Он замолчал и, прикрыв глаза, задумался.

— Да… — тяжело вздыхая, произнес он, — времена трудные пошли. Еще эхо той войны живет в людской памяти, а вновь кругом война. Молодым парням землю надо пахать, а они автоматами балуются.

Он замолчал, во двор вошли соседи. Умар пошел им навстречу. К вечеру во дворе было полно народу. По селу пронеслась весть, что приехал генерал Кархмазов. Всем хотелось посмотреть на живого генерала.

На следующий день Умар поехал в Грозный к сыну. Шагая по улицам города, он видел толпы вооруженных до зубов людей. Но больше всего поразился, когда увидел женщин, укутанных в черные платки. Это напомнило ему Афганистан.

Аслана долго не могли найти, появился он лишь к вечеру. Увидев отца в генеральской форме, улыбнулся. Они крепко обнялись.

— Ты насовсем? — спросил Аслан.

— Не понял, как это «насовсем»?

— Идут разговоры, что ты обратился к Дудаеву с просьбой, чтобы он принял тебя на службу.

— Этого не было и не будет.

— Папа, ну почему? Многие офицеры из российской армии идут служить к нам.

— Я, сынок, привык настоящей армией командовать, а не этим сбродом, — кивнув в сторону бородатых мужиков, ответил Умар. — Ну, а ты доволен своей службой?

— Доволен. Видишь, уже капитана присвоили.

— Давай, давай, старайся, может, и маршалом станешь.

Аслан, уловив в голосе отца сарказм, обиженно произнес:

— Зря ты так. Ты лучше, папа, о себе подумай.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне тяжело, когда я слышу, что ты предал интересы своего народа.

— И какие же интересы у этого народа я предал?

Аслан молчал.

— Раз начал, так договаривай, — потребовал Умар.

— Ты сам все прекрасно понимаешь.

— Ответь на один вопрос: если русские пойдут на вас, ты в них будешь стрелять?

— Я буду защищать свою родину.

— От кого?

— От русских.

— Аслан, а что они тебе плохого сделали? Ты не забыл, как целыми днями от Федоровых не выходил? Ты знаешь, что окна у них заколочены?

— Как?

— А вот так, они уехали. И ты прекрасно знаешь, что русских вы отсюда тотально выживаете.

— Их никто не гонит. Они сами бегут. Русские тоже нас в сорок четвертом выселяли.

— Это не русские выселяли. Сталин — не русский и Берия — не русский, причем здесь русские? А теперь слушай меня внимательно. Ты должен поехать со мной в Узбекистан. Там продолжишь учебу в институте. Я не позволю тебе стрелять в кого-нибудь, будь то русский или турок. Я не хочу, чтобы у тебя руки были в крови. Меня до сих пор преследуют кошмарные сны Афганистана. Не хочу, чтобы это случилось с тобой.

— Папа, я никуда не поеду. Я не могу бытьпредателем своей родины.

— О какой родине ты речь ведешь? Ты оглянись вокруг. Неужели не видишь, куда вас Дудаев ведет? Решайся.

— Нет, папа, не могу.

Поздно вечером Умар приехал домой. Войдя во двор, увидел Любу. Та сидела с матерью. Увидев Умара, встала.

— Здравствуй, Умар.

Он, молча кивнув головой, хмуро посмотрел на нее. Мать, чтобы не мешать им, ушла.

— Зачем пришла?

— Хотела увидеть тебя. Поговорить.

— О чем?

— О нашей дальнейшей жизни.

— Не думаешь ли ты вернуться назад?

— Все зависит от тебя.

— А как на это твой отец посмотрит?

— Он согласен, чтобы я вернулась к тебе.

— Поздно, Люба. Я собираюсь жениться.

Не веря своим ушам, она смотрела на него.

— Как ты можешь? У тебя же сын есть!

— Сын есть, а жены нет.

Он увидел, как гневно сверкнули ее глаза. Круто повернувшись, она выбежала на улицу.

Спустя несколько дней Умар прилетел в Ташкент. Поднимаясь по лестнице к себе домой, увидел возле своей двери сидевшую на чемодане женщину. Сердце учащенно забилось. Он замер на месте. Наташа, услышав шаги, повернула голову. Глаза их встретились. Она увидела на его лице страх и растерянность — и поняла, что от следующего его шага зависит ее дальнейшая судьба, Он должен был перешагнуть через самого себя, чтобы иметь право на любовь женщины, которая была женой его самого близкого друга.

Она ждала. Ее отчаянный взгляд умолял его подойти к ней, обнять ее. Она хотела встать, но ноги не слушались. Хотела позвать его, но лишь пошевелила губами. В ее глазах были слезы.

И, словно подталкиваемый невидимой силой, он подошел к ней, приподнял ее сильными руками, прижал к груди и сказал:

— Я люблю тебя.

Книга вторая

Глава первая. ВМЕСТЕ И ДО КОНЦА

Наташа, услышав признание в любви, замерла. Ей показалось, что она ослышалась. Умар же, словно устыдясь своего порыва, покраснел. Она потянулась к его губам. Сначала слов не было, только слитное биение двух сердец, молчаливые объятия и трепет соединенных губ. Он страстно целовал ее…

Они не услышали шагов на лестничной клетке. Мимо них, стараясь неслышно ступать, прошла соседка, В конце площадки она остановилась и снова посмотрела в их сторону. Они по-прежнему стояли в обнимку. Старушка улыбнулась и, с трудом отрываясь от прекрасного видения, напоминающего ее ушедшую молодость, медленно стала спускаться вниз,

Умар почувствовал на губах соленый привкус. Он увидел слезы на глазах Наташи и растерянно посмотрел на нее. Она, улыбнувшись ему, тихо прошептала:

— Это от счастья…

Когда они вошли в прихожую, Наташа прижалась к Умару и вновь заплакала.

— Ты что, приехала плакать? — поглаживая ее волосы, спросил он. Приподнял ее голову и, влюбленно глядя в глаза, сказал: — Если бы ты знала, как я люблю тебя!

И вновь их губы потянулись друг к другу. В его крепких объятиях она затрепетала от желания. Умар почувствовал это и, взяв ее на руки, понес в спальню, осторожно опустил на кровать, стал расстегивать ее кофточку. Обнажив ее по-девичьи упругую грудь, он прильнул к соскам.

— Умарчик! — тихо позвала она.

Он, не слыша ее, продолжал страстно целовать грудь.

— Умарчик! — вновь позвала Наташа.

С трудом оторвавшись от ее груди, он поднял голову.

— Дай мне раздеться, — тихо попросила Наташа.

Он встал и, смущенно пряча глаза, вышел. В зале он опустился в кресло. На его лице сияла улыбка. Он прикрыл глаза и перед взором появилась Наташа, ее губы и грудь… Блаженно улыбаясь, мысленно представляя ее близость, он открыл глаза и… неожиданно почувствовал на себе взгляд. Ему стало не по себе. С фотографии, висевшей на стене, словно живой, на него смотрел Володя. Холодные капельки пота выступили на лбу.

Вошла Наташа и сразу заметила необычную бледность Умара. Тот неподвижно смотрел в одну точку на стене. Посмотрев туда же, Наташа уловила на себе взгляд мужа, похолодела. Она сразу поняла состояние Умара. Прикрывая халатом полуобнаженную грудь, села рядом.

— Умар…

Он повернулся к ней.

— Прости… — шепнули его губы.

Чтобы отвлечь его, она сказала:

— А я есть хочу. Ужасно проголодалась с дороги!

На кухне Наташу поразила идеальная чистота. Во всем чувствовалась женская рука. Не удержавшись, она спросила:

— Порядок на кухне ты сам поддерживаешь?

— Нет, одна женщина помогает.

— Молодая?

— Конечно, молодая, — улыбнулся он. — Между прочим, у нее скоро день рождения. Хорошо, что ты приехала, поможешь выбрать подарок.

— А сколько ей исполняется лет?

— Семьдесят.

— А может, семнадцать?

— Нет, именно семьдесят. Хотя выглядит намного моложе. Она живет этажом выше. Однажды она попросила меня, чтобы я поговорил с ее единственным внуком, который попал под влияние крутых ребят. Я его устроил на работу в воинскую часть. После этого Мария Петровна стала приходить ко мне и помогать по дому. Я был против этого, но она и слушать не захотела. Приходит тогда, когда я уезжаю в командировку. Я тебя с ней познакомлю, она тебе понравится. Замечательная женщина! Между прочим, доктор юридических наук. Была даже завкафедрой.

— Одна живет?

— Да.

— А почему?

— Муж умер лет десять тому назад, а дочь живет не с ней.

— Ты ее видел?

— Кого?

— Дочь Марии Петровны.

— Всего один раз.

— Ну и как она?

Он недоуменно посмотрел на нее.

— Наташа, ты о чем?

— Это я просто так…

Она с улыбкой наблюдала, как он накрывал стол. Встала, подошла к нему.

— Давай помогу.

— Не надо. Я сам.

Но она, не слушая его, открыла холодильник и, увидев его содержимое, усмехнулась.

— Ты для кого так затоварился?

— Ни для кого. Не люблю, когда в холодильнике пусто. В доме всегда наготове должны быть продукты и спиртное. Пришел гость, ты обязан его угостить хлебом-солью.

Когда стол был накрыт, Умар открыл шампанское, разлил по бокалам.

— Наташа, я хочу выпить за тебя.

— Спасибо. Я тоже хочу выпить за тебя.

Некоторое время за столом было тихо. Они ели молча.

Первой тишину нарушила Наташа.

— Ты дома в Чечне был?

— Да.

— Как родители? Не болеют?

— Нет. Между прочим, отец интересовался тобой.

— Правда? — оживилась Наташа.

— Раз говорю, значит, правда.

— И что он сказал?

— Сказал, что ты очень хорошая женщина.

— А еще что?

— Сказал, что ты очень красивая женщина.

— А еще?

— Что ты здорово танцуешь.

— И все?

— Тебе этого мало?

Наташе было мало. Она хотела бы услышать, что отец посоветовал Умару жениться на ней.

— А свою бывшую жену видел?

— Да, — нахмурив брови, ответил он.

Наташа поняла, что ему неприятен разговор про Любу, и хотела спросить про сына, но неожиданно Умар заговорил про нее.

— Люба приходила к нам домой. Хотела, чтобы мы помирились.

Наташа от услышанного похолодела. Умар увидел, как потускнели ее глаза.

— Я сказал ей, что собираюсь жениться.

Он налил шампанское, посмотрел на нее.

— А что она сказала?

— Кто?

— Люба. Кто же еще?

— Какое это имеет значение? Возврата к прошлому не будет, что бы она ни говорила! — жестко произнес он. — Я бы перестал себя уважать как мужчина, если бы вернулся к ней.

Чтобы сгладить неприятный разговор, Наташа спросила:

— А сына видел?

— Да, — нехотя ответил он. — Аслан сейчас личный телохранитель Дудаева и не просто телохранитель, а преданный слуга.

— Умар, зачем ты так? Он твой сын!

— Настоящий сын с отцом так не поступил бы. Я предложил ему поехать со мной, но он родного отца променял на своего хозяина.

— Ты несправедлив к нему. Я знаю Аслана, он искренне любит тебя.

— Такая любовь мне не нужна! Раз сын не слушается отца, это уже не сын.

Наташа притронулась к его руке.

— Ты должен его понять, он выполняет свой долг.

— Какой долг? — возмутился Умар. — Прислуживать сумасбродным идеям Дудаева ты считаешь долгом?

— А мне Дудаев нравится.

Он удивленно посмотрел на нее.

— И чем же он тебя околдовал?

— Он хочет завоевать свободу для своего народа.

— Ха-ха! Можно подумать, что чеченский народ находится в рабстве, — с сарказмом произнес Умар. — За этой свободой последует людская кровь!

Он замолчал. Наташа увидела его устремленный вдаль взгляд и поняла, что он мысленно в Чечне. Чтобы отвлечь Умара, спросила:

— А ты на ком собираешься жениться?

Некоторое время он непонимающе смотрел на нее,

— А кто тебе сказал, что я собираюсь жениться?

Наташа засмеялась.

— Ты же Любе так ответил.

— Я это сказал, чтобы она не тешила себя надеждой, что вернусь к ней… Наташа, давай не будем больше. Я хочу выпить за тебя. Спасибо, что приехала… Кстати, ты надолго?

От такого вопроса ей стало не по себе, и она шутя ответила:

— Пока не надоем.

— Ты зря так сказала.

— Я ответила на твой вопрос.

— Знаешь такую поговорку: «В одной фразе — жизнь и погибель, в одном поступке — свобода и рабство».

— Где-то слышала. Что ты ею хочешь сказать?

— А то, чтобы впредь ты никогда не позволяла себе так легкомысленно думать обо мне.

Она улыбнулась и неожиданно спросила:

— Ты меня любишь?

Опустив голову, он молчал. Она с напряжением ждала ответа.

— Умар, ты не ответил на мой вопрос!

Он поднял на нее глаза, и она увидела в них мучительную боль.

— Я не имею права говорить о своей любви.

Наташа хотела сказать, что он уже признался в своей любви к ней, но передумала: что толку, если Умар по-прежнему находится под гипнозом взгляда своего друга?

— Ты мне напоминаешь одного героя из кинофильма «Путь к причалу». — Она тихо запела:

— Когда Володя меня познакомил с гобой, по твоим глазам я сразу поняла, что тебе понравилась.

— Ты говоришь неправду! Не было такого.

— Было, Умарчик, было. Женское сердце не обманешь. Все это время ты свои чувства держал в тайне. По отношению к Володе ты поступил, как настоящий преданный друг. Но его нет, и я одна. Тебе надо удержать меня, чтобы не появился третий лишний и не увел бы меня.

— Если ты этого хочешь, я не буду удерживать, — не глядя на нее, произнес он.

— И ты меня отпустишь?

— Да.

— Почему?

— Силой любовь не удержишь.

Она, лукаво поглядывая на его хмурое лицо, в душе засмеялась. «По твоим глазам вижу, что любишь меня!» — про себя сказала она.

— Умарчик, если не возражаешь, я хотела бы принять душ. Или даже ванну.

Он, словно обрадовавшись этому, встал.

— Не возражаю.

Наташа долго блаженствовала в ванне. Она думала об Умаре, о непростых отношениях между ними. И с трепетом представляла его самые интимные ласки…

После ванны она подошла к Умару. Чувствуя ее близость и с ума сводящую полуобнаженную грудь, он почти потерял контроль над собой. Наташа это поняла по его глазам и первая потянулась к его губам. Но в последний момент Умар резко сделал шаг назад.

— Прошу тебя, не надо!

Стыдясь своего поступка, она прикрыла халатом грудь. В спальне легла на кровать и стала ловить каждый шорох, доносившийся до нее. Ждала, что откроется дверь и войдет Умар. Незаметно для себя она заснула.

Утром, проснувшись, Наташа прислушалась. Было тихо. Она встала, накинула на себя халат и пошла в зал, где Умар спал на диване. Его не было. На телевизоре увидела записку. «Наташа, я поехал на работу. Завтрак на столе. Жди меня. Постараюсь прийти пораньше». Она улыбнулась, повернулась, чтобы выйти, но почувствовала чей-то взгляд. Повернув голову, она встретилась с глазами Володи. Он с укором смотрел на нее. Какое-то время она находилась под гипнозом его взгляда. Придя в себя, подошла к портрету и, глядя в глаза мужа, словно оправдываясь перед ним, тихо сказала:

— Володя, миленький, не осуждай меня. Я не предаю тебя. Ты должен меня понять: я одинока и мне страшно одной.

Но он по-прежнему с укором смотрел ей в глаза. Она не выдержала этого взгляда, сняла портрет, поискала место, куда бы его положить. Спрятав портрет, она тут же почувствовала угрызения совести по отношению к покойному мужу, но, мысленно оправдываясь тем, что полюбила не кого-то, а его самого близкого друга, успокоилась. Пошла на кухню, чтобы приготовить себе завтрак, но в прихожей раздался звонок. Наташа посмотрела в дверной глазок, увидела пожилую женщину, открыла дверь. Старушка приветливо сказала:

— Доброе утро, Наталья Дмитриевна! А я Мария Петровна, ваша соседка. Можно войти?

Наташа, удивленная тем, что та знает ее имя, молча уступила дорогу.

— Умар дома?

— Нет. Уехал на работу.

Мария Петровна, по-прежнему добродушно улыбаясь, протянула ей блюдо, прикрытое тарелкой.

— Я ему пирожки с картошкой принесла, он их просто обожает.

Она поставила блюдо на стол, собралась уйти, но Наташа остановила ее.

— Давайте я вас кофе угощу.

Мария Петровна словно ждала этого приглашения, тут же села за стол. Но за то время, пока Наташа готовила кофе, гостья не проронила ни слова. Наташа села, открыла коробку конфет, подвинула к ней.

— Угощайтесь.

— Спасибо.

Некоторое время они молча пили кофе. Тишину нарушила Мария Петровна.

— Голубушка, ты надолго приехала?

Наташе стало приятно, что к ней обратились именно так и, невольно улыбнувшись, она ответила:

— Не знаю, все зависит от Умара.

— Не от него зависит, а от тебя.

Наташа вопросительно посмотрела на нее.

— Умар любит тебя, но он боится, что совершит предательство.

— Мария Петровна, ну какое здесь предательство! Володи нет. Если бы он был жив, другое дело.

— Я тоже пыталась его в этом убедить, но он Володю считал не только другом. Тот для него был старшим братом. А прикоснуться к жене брата, рассуждает он, большой грех… Ты живи у него и прояви к нему свое внимание. Только сама не навязывайся. Будь сдержанна, не высказывай свои чувства. Со временем он сам к тебе подойдет. Он любит тебя. И знаешь когда он тебя полюбил?

— Знаю. С первого дня, когда Володя познакомил нас.

— Да, ты не ошиблась. Но до смерти твоего мужа у него были совсем другие чувства. Настоящая любовь у него появилась лишь после. Я твоего мужа видела только на фотографии, но знаю о нем почти все. Когда Умар говорит про него, глаза светятся… Володя тебе рассказывал, как он из плена Умара спас?

— Нет. — Наташа удивилась. — А разве Умар был в плену?

— Ты попроси его, пусть расскажет. Старайся побольше спрашивать про мужа. Пусть Умар наговорится вдоволь.

— Но зачем?

Мария Петровна хитровато улыбнулась.

— Потом поймешь.

Гостья ушла. Проводив ее, Наташа вернулась на кухню и стала готовить обед. Умар пришел с огромным букетом роз, который молча протянул ей.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она и невольно потянулась к его губам.

Умар, уклонившись от поцелуя, прижал ее к груди.

— Я очень соскучился по тебе.

— Я тоже.

Повернув голову в сторону кухни, Умар весело сказал:

— Чем-то пахнет вкусненьким!

Наташа нарочито строгим тоном произнесла:

— Генерал, слушай мою команду! Помыть руки и за стол! На все даю ровно пять минут!

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — в том же духе ответил Умар и строевым шагом направился в ванную.

Сев за стол, он увидел пирожки и спросил:

— Мария Петровна тебе понравилась?

— А ты откуда узнал, что она у меня была?

— По пирожкам. Такие пирожки только она печет. Когда ты с ней познакомишься поближе, тогда поймешь, что это необыкновенная женщина.

— Я и так поняла.

Некоторое время они ели молча. Неожиданно Наташа спросила:

— Умар, ты был в плену?

Тот, отложив вилку, пристально посмотрел на нее.

— Мария Петровна рассказала?

— Она только сказала, что ты был в плену и тебя кто-то спас.

— Не кто-то, а Володя, — поправил он.

— Умар, пожалуйста, расскажи мне об этом.

Но тот молчал, погрузившись в воспоминания. Наташа притронулась к его руке.

— Умар… Прошу тебя…

Потом она слушала его рассказ, затаив дыхание. Когда он замолчал, взяла его руку и тихо прошептала:

— Я хочу заменить его и стать твоей женой. И быть такой же преданной тебе, как твой друг.

— Другом можешь стать, а женой нет, — отрезал Умар.

Она горько улыбнулась.

— Тогда посоветуй, как мне жить дальше.

— Тебе самой решать свою судьбу.

— А ты хочешь остаться в стороне? Даже если я замуж за кого-нибудь выйду, ты не будешь против?

— Это твое личное дело. Здесь я тебе не советчик.

Она увидела, как потускнели его глаза, н в душе засмеялась. «Ты же не можешь без меня! — ликуя, думала она. — Ну почему, почему ты такой упрямый?» Умар увидел торжество на ее лице и спросил:

— У тебя кто-то есть?

Наташа сначала не поняла его вопроса, потом до нее дошло.

— Конечно, есть. Знаешь, как он меня любит?

— Не знаю и знать не хочу, — хмуро ответил он.

Она решила его немного подразнить.

— Хочешь, я тебя с ним познакомлю?

Он посмотрел на нее исподлобья и отказался.

— Лучше пошли в город. Я тебе покажу Ташкент.

— Сейчас приберу посуду и можем идти.

Чтобы не мешать ей, он пошел в зал, невольно посмотрел на стену, где висел портрет Володи. Его не было на своем обычном месте. Он догадался, чьих рук это дело, и начал искать портрет, чтобы повесить его на место. Он даже лег на живот и заглянул под диван.

— Можешь себя не утруждать, — раздался позади голос Наташи. — Ты его не найдешь.

Поднявшись с пола, он недовольно посмотрел на нее.

— Повесь обратно.

Наташа отрицательно покачала головой.

— Помнишь, ты когда-то рассказывал про мужскую верность, про то, как один человек отрубил свой палец за то, что нечаянно коснулся им груди жены своего друга? Я знаю, был бы Володя жив, ты бы поступил точно так же. Но его нет в живых, и не надо напрасно мучить себя. Ты не предаешь его и совесть твоя перед ним чиста. Ты это должен понять! Пойми и другое: потеря друга не означает конец жизни. А я хочу жить полнокровной жизнью. Я женщина. Ты можешь это понять? Я женщина!

— Ты мне об этом еще в Москве говорила. Нет смысла повторять. А сейчас одевайся. Я тебя на улице подожду.

Он вышел. Она еще какое-то время стояла и молча смотрела ему вслед.

— До чего же ты упрямый! — сердито воскликнула она и пошла одеваться.

Умар сидел на лавочке и терпеливо ждал, когда выйдет Наташа. Ее долго не было, а когда вышла, Умар невольно залюбовался ею и пошел навстречу.

— Что-то долго ты одевалась.

— Приводила себя в порядок, чтобы понравиться тебе.

— Ты мне в любом наряде нравишься.

— Как женщина или как друг?

— То и другое.

— Спасибо за комплимент.

— Комплименты я говорю другим женщинам, но не тебе.

— Почему это?

— Потому что ты самая… — он замолчал.

Наташа взяла его под руку и они пошли по тротуару. Дом, где жил Умар, находился в центральной части города. Пройдя немного, они вышли к скверику Октябрьской революции. Вглядываясь в лица людей, Наташа невольно сравнивала их с москвичами и сделала вывод:

— Здесь люди совсем другие, чем в Москве.

— Это тебе кажется. Люди везде одинаковы.

— Я с тобой не согласна. Вот понаблюдай за теми молодыми, — она показала на группу юношей и девушек. — Посмотри, как они себя скромно ведуг.

— В этом я с гобой согласен. Молодежь здесь еще не испортилась. Я забыл тебе сказать. На той неделе начинается празднование «курбан-байрам», нас в гости пригласили. Пойдем?

— Если пригласили, надо идти. А что означает «курбан-байрам?».

— Ид-аль адха.

— Не поняла?

— Это я по-арабски сказал. Праздник в честь вознесения Мухаммеда на небо. Ислам здесь имеет сильное влияние на людей. Его основателем является Мухаммед. «Нет божества, кроме единого Бога (Аллаха) и Мухаммеда — посланника его!»

Он подробно рассказал ей о происхождении ислама и о его традициях. Наташа с интересом слушала, и когда он замолчал, спросила:

— Откуда ты все это знаешь?

— А меня два старика научили. Помнишь, я рассказывал? Когда был в плену, каждый день в конуру, где меня держали, приходили два древних старика в белых чалмах. Вот они меня и научили понимать и любить Аллаха. Один из них по-арабски читал молитву, и я должен был за ним повторять. Вначале я не хотел, но после того, как получил палкой но голове, пришел к выводу, что из-за своего упорства лишусь собственных мозгов и, как исправный ученик, стал повторять, что говорил этот очумелый старик. Из-под палки за несколько дней я уже запел по-арабски. Эти два старика были самыми лучшими моими «учителями». Мне они нравились, особенно сухощавый старик. Лупит он меня палкой, а сам добродушно улыбается. Я так и не понял, что означала его улыбка: то ли ненависть за то, что воюю против своих «правоверных» братьев, то ли жалость.

Незаметно они подошли к театру оперы и балета имени Навои. Остановились возле афиши: на гастроли в Ташкент из Тегерана приезжала труппа «Фирдоуси».

— Может, сходим? — спросила Наташа.

— А что толку, если язык не знаем?

— В опере главное музыка и голоса артистов, а смысл их пения и без переводчика можно понять. Пойдем?

— Я к вашим услугам, звезда души моей! — положив руку на сердце, театрально кланяясь ей, ответил Умар.

— Видимо, те два старца не зря потрудились, — засмеялась Наташа.

Они взяли два билета на субботу и вернулись домой.

И опять наступила ночь томительного ожидания. Наташа, лежа в постели, ждала Умара, но он так и не пришел. Утром, когда она проснулась, его уже не было. В обед к ней пришла Мария Петровна. Наташа искренне обрадовалась ее приходу, усадила на кухне и стала угощать чаем. В разговоре Наташа разоткровенничалась и открыла ей свою тайну. Сказала, что хочет ребенка от Умара.

Та пристально посмотрела на нее.

— А не поздновато?

— Нет. Я готова рискнуть. Лишь бы он пришел ко мне.

— Не спеши. Он любит тебя и рано или поздно перешагнет через себя. Ты делаешь, что я тебе посоветовала?

— Да. Но лучше бы я не спрашивала про Володю, Про него он готов рассказывать днем и ночью!

— Вот и хорошо. Пусть вдоволь наговорится про своего друга.

— И долго мне ждать?

— Думаю, нет. Как мужчина, он не устоит перед твоими чарами.

Наташа терпеливо ждала, но проходили дни за днями, а Умар не делал попытки прикоснуться к ней. Однажды, потеряв всякую надежду на то, что он придет первым, она встала, накинула на себя халат и пошла к нему. Умар смотрел телевизор. Она села рядом и положила голову ему на плечо. Они молча смотрели какой-то фильм, но каждый думал о предстоящей близости, которая уже была неминуема.

— Умарчик, если бы ты знал, как мне хорошо с тобой.

Он молчал. Она рукой провела по его широкой груди. В ответ он прижал ее к себе.

— Умарчик, пошли спать.

— Ты иди, я сейчас приду, — приглушенно ответил он.

Его слова были настолько неожиданными, что ей даже показалось, что она ослышалась. Наташа ушла к себе, легла и стала ждать. Минуты ожидания казались часами, она прислушалась. Телевизор уже не работал. Из кухни донесся звон посуды. Она не выдержала, вскочила и пошла туда. Он сидел за столом, а перед ним стояла бутылка водки и налитый полный стакан. Глаза их встретились. Наташа поняла все без слов и тихо сказала:

— Нет. Так я не хочу, — и ушла к себе.

Умар неподвижно смотрел на стакан, потом встал, так и не притронувшись к водке. Проходя мимо комнаты Наташи, он услышал плач и в нерешительности остановился. Страх близости с ней словно пригвоздил его к месту. Хотел уйти к себе, — но продолжал стоять. Наташа почувствовала, что он рядом, соскочила с кровати и резко распахнула дверь. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом, повинуясь своим желаниям, одновременно бросились в объятия друг друга…

Проснувшись утром, Наташа увидела, что Умара рядом нет. В кухне на столе лежала записка: «Приду поздно. Приказываю не скучать! Твой Умар». Она улыбнулась, подошла к окну. Внизу молодая мать тащила за руку сына. Тот, громко плача, сопротивлялся изо всех сил. «Наверно, в садик не хочет», — подумала она и представила, как сама будет гулять со своим ребенком. От этого на душе стало тепло.

Незаметно пролетели два месяца. Наташа с волнением ждала признаков беременности, но не ощущала их. «Неужели действительно поздно?» — со страхом спрашивала она себя. Спустя четыре месяца, когда поняла, что бесполезно ждать, решила пойти к гинекологу на консультацию, узнать, способна ли она еще рожать. Врач, пожилая женщина, узнав цель ее прихода, удивилась.

— Дорогая моя, время ваше уже прошло.

— А может, какие-нибудь лекарства помогут?

— Нет. Уже поздно. У природы свои законы. Да и стоит ли в таком возрасте заводить ребенка?

Наташа ушла от врача расстроенная. Вечером, придя с работы, Умар увидел печальное ее лицо, обеспокоенно спросил:

— Ты чем-то встревожена?

— Все нормально. Просто целыми днями скучаю по тебе.

— К Новому году возьму отпуск и мы поедем отдыхать в Сибирь. У меня там друг живет. Вместе в одном полку служили, он давно меня приглашает в гости. Ты на лыжах умеешь ходить? Нет? Ничего, я тебя быстро научу… А завтра я уезжаю в командировку в Бухару, дней на десять. Придется тебе одной побыть.

— На десять дней можно, — грустно улыбнулась она. — Ждала и подольше. А можно я к тебе буду приезжать? Это же рядом.

— Лучше не надо. Могут подумать, что я завел любовницу.

— Меня это не волнует. Пусть завидуют, что у тебя такая женщина. Сегодня я на базар ходила. У одного продавца стала виноград покупать, купила, а он замахал руками и говорит: «Разве могу с такой красавицы деньги брать! Для меня счастье, что ты подошла к моему прилавку».

— Так и не взял?

— Нет. Я просто положила их ему на прилавок… Ну что, разрешаешь к тебе приехать?

— Нет. Ты меня можешь там не застать. У меня инспекционная поездка по войскам.

— Жаль, — вздохнула она. — Пошли ужинать.

После отъезда Умара Наташа несколько дней не находила себе места. Одиночество ее угнетало. Однажды ночью она проснулась от того, что ей стало плохо: голова кружилась, во рту было сухо. Она с трудом поднялась с кровати, пошла на кухню, поискала таблетки, но ничего подходящего не нашла и просто выпила воды. Весь день она проболела, Несколько раз тошнило. Вечером к ней заглянула Мария Петровна, увидев болезненное ее лицо, встревоженно спросила:

— Тебе плохо? Что у тебя болит?

— Сама не знаю. Постоянно тошнит.

На лице Марии Петровны появилась улыбка.

— Ты что, не догадываешься? Моя дорогая, ты беременна!

Наташа обессиленно опустилась на диван.

— О Господи, неужели это правда?! — тихо прошептала она.

Мария Петровна села рядом и прижала ее голову к своей груди.

— Ты же хотела ребенка. Теперь надо его выносить.

Наташа с нетерпением ждала возвращения Умара. Она все думала, сказать ему или подождать. После долгих раздумий решила не спешить, так как сама еще сомневалась в своей беременности.

Минут через пять из штаба вышел командир полка полковник Юсупов.

— Товарищ генерал-майор, первый гвардейский десантный полк…

Приняв доклад, Умар неожиданно скомандовал:

— Товарищ полковник, объявляю боевую тревогу. Действуйте!

Полковник посмотрел на часы.

— Товарищ генерал-майор, полк по тревоге подниму минут через двадцать.

Генерал вопросительно посмотрел на него.

— Вы что, не поняли мою команду?

— Понял. Но сейчас личный состав полка совершает намаз.

Умар, не веря своим ушам, молча смотрел на полковника. Позади него группа офицеров с напряжением ждала реакции генерала. Кархмазов, с трудом сдерживая ярость, резко произнес:

— Товарищ полковник, я вам приказываю поднять полк по тревоге!

— Не могу, товарищ генерал. Только после богослужения.

— Полковник, вы в своем уме?

— В своем, товарищ генерал-майор! — дерзко ответил тот.

— Где сейчас находится личный состав?

— В спортзале, товарищ генерал-майор.

Генерал широкими шагами направился в сторону спортзала, за ним офицеры министерства обороны. Низкорослый полковник Юсупов еле успевал за Умаром и, чтобы не отстать от него, порою переходил на бег. Войдя в спортзал, генерал замер. Сотни солдат, стоя на коленях, слушали молитву муллы. В зале стояла гробовая тишина, был только слышен монотонный голос муллы. Генералу стало не по себе. Он решительно направился к мулле, встал рядом с ним. Мулла словно не заметил генерала, продолжал молитву.

— Прошу прекратить! — тихо сказал Умар.

Мулла даже не повернул к нему головы. Умар оглядел десантников и от увиденного похолодел. Перед ним на коленях стояли не военные люди, а стадо послушных баранов. Он понял, что если сейчас даст команду, то солдаты ее не выполнят. Для них в данную минуту главным командиром был не он, а мулла. Это он видел по глазам солдат, которые явно не замечали, что перед ними стоит генерал. Неожиданно, словно наяву, он увидел тех двух старцев, которые из-под палки учили его любить Аллаха. Возникло желание схватить этого тощего муллу за шиворот и выбросить из спортзала, но, с трудом сдерживая себя, он молча направился к выходу. Позади него остались монотонный голос муллы и повторяющие за ним голоса сотни солдат: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!..»

Выйдя из спортзала, Умар угрюмо посмотрел на полковника. Тот, не мигая, уставился на генерала.

— И давно вы, полковник, превратили личный состав полка в послушных баранов?

— О своем личном составе я так не думаю, — вызывающе ответил полковник.

— Тогда позвольте спросить вас, кто они сейчас, ваши солдаты? Разве не стадо баранов? В данную минуту их можно передушить голыми руками.

Полковник Юсупов молчал, сузив глаза. Умар прочитал в них ненависть к себе.

— Кто разрешил вам в полку проводить богослужение?

— С замминистром обороны генерал-лейтенантом Сафаровым согласовано.

Кархмазов повернулся к полковнику Федорову, члену инспекционной комиссии.

— Вы в курсе?

— Понятия не имею.

— И сколько раз вы в полку проводите богослужение? — спросил Умар Юсупова.

— Не я провожу, а мулла, — нахально ответил полковник. — Каждый правоверный мусульманин должен знать, что намаз проводится в день пять раз.

Генерал понял колкость брошенной в его адрес фразы и хотел резко отчитать Юсупова за несоблюдение субординации, но увидел, как из спортзала гурьбой вывалились солдаты, и резко скомандовал:

— Объявляю боевую тревогу с выходом на рубеж!

Офицеры инспекционной комиссии по заранее установленной схеме молча последовали по подразделениям полка, чтобы проконтролировать действия личного состава. Несколько дней работала комиссия. Были выявлены грубые нарушения не только в боевой подготовке полка, но и во всех сферах его жизнедеятельности. По всем показателям полк получил общую неудовлетворительную оценку. На совещании при подведении итогов работы комиссии генерал Кархмазов указал на небоеспособность полка и в заключение сказал, что по итогам проверки будут сделаны соответствующие оргвыводы. Закончив доклад, Умар посмотрел на полковника Юсупова, он хотел увидеть на его лице раскаяние, но увидел совсем другое — снисходительную улыбку. После служебного совещания, когда остались одни члены комиссии и командование полка, Кархмазов спросил у Юсупова:

— Полковник, а чему вы улыбаетесь?

— А что, по-вашему, я должен плакать? — вызывающе ответил тот.

Умар какое-то время молча смотрел на него, потом спокойно произнес:

— За развал полка вас не только надо освободить от занимаемой должности, но и отдать под трибунал.

— Вы в этом уверены?

Полковник явно хамил. Это понимали все присутствующие. И все знали, почему он так ведет себя с генералом: тесть Юсупова был заместителем генерального прокурора республики и это о многом говорило.

С трудом сдерживая себя, чтобы не поддаться на провокацию полковника, Кархмазов спокойно ответил:

— Да, полковник, уверен.

Закончив проверку десантного полка, перед убытием в другую воинскую часть, Умар вместе с командиром полка и одним офицером из министерства обороны решил проверить гауптвахту, где находились арестованные военнослужащие. В одной одиночной камере он увидел избитого солдата. Глаза у того от побоев были такими припухшими, что он не мог их приоткрыть. Умар подошел к солдату.

— Как фамилия?

— Рядовой Михайлов.

— За какой проступок сидишь?

Тот хотел ответить, но, увидев на себе свирепый взгляд командира полка, опустил голову.

— Что, солдат, молчишь? Отвечай, когда генерал спрашивает.

Но тот, понурив голову, продолжал молчать. Умар повернулся к полковнику.

— За что он арестован?

— За отказ выполнять приказ командира взвода.

— Раз не выполнил приказ командира, он этого заслуживает. А избили за что?

— Его, товарищ генерал, никто не избивал. По этому поводу с ним я уже беседовал.

— Товарищ генерал-майор, он на утренней зарядке упал и разбил лицо, — раздался позади голос начальника гауптвахты.

Умар повернулся к нему.

— Я вам, товарищ прапорщик, слово не давал… Может, вы лично мне продемонстрируете, как можно упасть, чтобы так изуродовать лицо?

Прапорщик со страхом смотрел на разгневанного генерала.

— Всем выйти, хочу один на один побеседовать с солдатом.

Юсупов, прежде чем выйти, бросил на Михайлова грозный взгляд, но тот стоял с опущенной головой и не видел его. Когда они остались вдвоем, Умар сел на нары, снял фуражку и устало произнес:

— Рассказывай, сынок, только у меня к тебе просьба: не обманывай.

Услышав далекое ласковое домашнее слово «сынок», солдат неожиданно расплакался. Умар терпеливо ждал, когда тот успокоится, и вновь задал вопрос:

— Так за что тебя посадили?

— По-узбекски не пел.

— Не понял…

— Не выучил слова строевой песни на узбекском языке.

— Что, трудно выучить?

Тот молча кивнул.

— А много у вас во взводе русских?

— Больше половины.

— А избили за что?

— За это.

— А кто?

Солдат молчал.

— Сдачи дал или, как баран, подставлял лицо?

Тот опустил голову. Генерал встал, вплотную подошел к солдату, приподнял его подбородок.

— Если хочешь быть настоящим человеком, сам не давай повода и другим не позволяй себя унижать. Запомни это правило жизни. Понял?

— Так точно, товарищ генерал.

Умар направился к выходу. Позади раздался голос солдата.

— Товарищ генерал, я прошу вас, не говорите командиру, что я признался.

— Боишься?

Тот молча кивнул головой.

— Я, солдат, так не могу. У меня должность другая, и если я оставлю это без внимания, такая участь постигнет и других. Единственное, чем могу помочь, это перевести тебя служить в другую часть. Согласен?

— Никак нет.

— Почему?

— У меня здесь брат служит.

— Близнецы?

— Так точно.

— А где сейчас твой брат?

— Сидит в соседней камере.

— За что?

— За то, что тоже не выучил песню на узбекском.

Генерал вышел. На улице его ждали офицеры. Он подошел к полковнику Юсупову.

— Так за что братья Михайловы сидят?

— Думаю, он вам уже сказал, чего зря спрашивать, — с нагловатой улыбкой глядя на генерала, ответил полковник.

— Солдат-то сказал, а что вы, полковник, скажете?

Юсупов с той же нагловатой улыбкой, не мигая, молча смотрел на генерала. Кархмазов, с трудом сдерживая свой гнев, чтобы не накричать на него, как можно спокойнее задал вопрос:

— Сколько в вашем полку русских солдат?

— Я не считал.

— Плохо, что вы не считали. Вы по долгу службы должны знать национальный состав своего полка.

— Зачем? Для меня они все одинаковы. Меня нация не волнует. Солдат есть солдат.

— Я с вами согласен. Тогда ответьте еще на один вопрос. Если вас не интересует, к какой нации принадлежит солдат, зачем вы заставляете русских петь на узбекском?

— Они обязаны петь на нашем языке.

— Я не возражаю. Пусть поют. Но скажите, как молодому солдату за несколько месяцев выучить узбекский язык?

— Он живет в Узбекистане и должен знать узбекский язык так же, как мы, узбеки, знаем русский.

Умар хотел ему резко ответить, но, встретившись со спокойным взглядом полковника, понял, что тот по-своему прав. Советской Армии, где для всех военнослужащих господствовал единый русский язык, уже не существовало, и полковник был вправе требовать от своих подчиненных петь на узбекском языке. И все-таки он, с трудом сдерживая гнев, произнес:

— Лично сами проведете служебное расследование по поводу избиения рядового Михайлова и о результатах доложите мне. Вопросы есть?

— Нет, — сквозь зубы ответил Юсупов.

* * *

Наташа, лежа на диване, читала книгу, когда услышала, как открывается входная дверь. «Умар!» В прихожей с огромным букетом роз и с шампанским стоял Умар. Она кинулась ему на шею, прильнула всем телом. Они долго стояли в обнимку.

— Соскучилась?

— Не то слово! Иди прими ванну, а я приготовлю чего-нибудь.

Из ванны Умар пошел на кухню, где Наташа накрывала стол.

— Тебе помочь?

— Нет. Я уже заканчиваю. Как командировка?

— Ничего хорошего.

— Почему?

— Это долгий разговор.

— А в двух словах?

— Очень плохо. Из головы не выходит один солдат…

Он рассказал про солдата Михайлова. Наташа, выслушав его, посоветовала:

— Ты переведи этих братьев в другую воинскую часть. Если они останутся у Юсупова, им житья не будет.

— Переведу их, а что от этого изменится?

— А ты перед министром обороны поставь вопрос, на каком основании командиры заставляют русских солдат петь по-узбекски?

— А на каком языке они должны петь?

— Как на каком? На русском.

— А в чьей армии русские солдаты служат?

— В узбекской.

— А тогда в честь чего они должны петь на русском, если служат в узбекской армии? У узбеков тоже есть свое самолюбие. Они хотят иметь свою национальную армию, которая бы разговаривала на своем родном языке.

— Выходит, и тебе придется учить узбекский?

— Да. По долгу службы я обязан знать узбекский. Уже четыре месяца я хожу к одной учительнице и беру у нее уроки.

— Молодая?

— Кто?

— Я про учительницу.

— Нет. Она на пенсии.

— Выучил?

— Немного стал понимать.

— А я бы его ни за что не осилила.

— Это тебе так кажется. При желании можно выучить любой язык. Вот послушай…

Он прочитал четверостишье на узбекском.

— Переведи, — попросила она.

Умар перевел:

— Знаешь, кому принадлежат эти слова?

— Наверно, какому-то узбеку.

— Ты угадала. Это написал Алишер Навои. Ты что-нибудь из его произведений читала?

— Много про него слышала, а читать не читала.

— А знаешь, какое его полное имя?

Она отрицательно покачала головой.

— Алишер Навои Низамаддин Мир Алишер.

— Язык поломаешь!

— Для узбеков Навои что для русских Пушкин. На днях я в гостинице с удовольствием прочитал поэму «Фархад и Ширин»…

— Умарчнк, открой шампанское, — не дослушав его, попросила Наташа.

Он разлил шампанское по бокалам, подал ей и, пристально глядя ей в глаза, сказал:

— У тебя странно блестят глаза.

— Еще бы! — улыбнулась она. — Две недели ожидания… И не только глаза возбуждаются.

— Я не то имел в виду. В них что-то другое.

Она хотела рассказать о своей беременности, но, боясь сглазить, передумала и, влюбленно глядя на него, произнесла:

— В них одна только любовь к тебе, ничего другого нет.

В ответ он прижал ее к себе и, нежно целуя, прошептал:

— И я люблю тебя!

— Спасибо, Умарчик. Наверно, я тебя больше люблю, чем ты.

— А на каком основании ты так говоришь?

— Я не сомневаюсь в силе твоей любви, но у женщин она совсем другая, чем у мужчин.

— Я так не думаю.

Она улыбнулась, сделала маленький глоток шампанского, поставила бокал на стол.

— Ты не хочешь шампанского? — спросил Умар.

— Нет. Мне и так, без него, хорошо, а ты пей и не обращай на меня внимания.

— Нет. Завтра у меня доклад на военном совете и, с твоего разрешения, я хочу немного поработать. Ты не возражаешь?

— Возражаю. Еще как возражаю! После поцелуя можешь работать до утра.

Она взяла его за руку, повела в спальню. Когда он пришел в себя, время уже приближалось к утру и не было сил, чтобы по-настоящему сосредоточиться над докладом.

Утром за Умаром приехала служебная машина. Ровно в десять он явился на доклад к министру обороны. Войдя в его кабинет, кроме министра, он застал там и его заместителя генерал-лейтенанта Сафарова. Министр радушно пожал ему руку. Сафаров мельком бросил на него недружелюбный взгляд, отвернулся. Умар понял, что предстоит тяжелый разговор. Взаимоотношения между ним и Сафаровым всегда были не из лучших. Сафаров по образованию не был военным человеком, он пришел в министерство обороны из ЦК КПСС Узбекистана, где возглавлял идеологическую работу. С первых же дней их знакомства между ними словно пробежала черная кошка. Зная о дружеском расположении министра к Кархмазову, генерал Сафаров открыто не высказывал своего недружелюбия к чеченскому генералу, но у него давно созрела мысль выжить чужака из министерства обороны и на его место посадить своего человека. Умар об этом прекрасно знал и, как истинный кадровый военный, далекий от придворного интриганства, не придавал этому значения.

Он сел, открыл папку, достал объемистое Заключение инспекционной комиссии по итогам работы по войскам Бухарского военного округа и выжидательно посмотрел на министра. Министр кивнул.

— Докладывай.

Не заглядывая в доклад, Кархмазов рассказал о неудовлетворительном положении дел в войсках. Особое внимание обратил на низкую боеготовность десантного полка, которым командовал полковник Юсупов.

Министр явно был удручен услышанным.

— Умар Анварович, — подал голос генерал-лейтенант Сафаров, — мне кажется, что вы в своем докладе слишком предвзято подошли к боеготовности Бухарского военного округа. Месяц тому назад я там был, и у меня сложилось иное впечатление о полковнике Юсупове. Считаю, что десантный полк полковника Юсупова вполне боеспособен.

— Дилишад Урузбаевич, лично я так не думаю! Кроме того, оценка дана не только мною, но и всеми членами комиссии.

— Ну, допустим, в вопросе боеготовностиБухарского полка вы частично правы. А чем объяснить ваше негативное отношение к мероприятиям, которые проводил командир полка полковник Юсупов?

— Позвольте, товарищ генерал-лейтенант, уточнить, что вы имеете в виду, говоря о мероприятиях командира полка? — переходя на официальный тон, спросил Умар.

Сафаров укоризненно посмотрел на Кархмазова.

— Я думаю, вы и так догадались, о чем идет речь.

— Понял ваш намек. Я не возражаю, чтобы солдаты проводили намаз, но богослужение в армии не должно подрывать ее боеготовность.

— Намаз, Умар Анварович, не подрывает боеготовность армии, а наоборот, помогает укреплять боевой дух наших солдат.

— Товарищ генерал-лейтенант, о какой боеготовности можно вести речь, если командир полка отказался выполнять мой приказ поднять полк по боевой тревоге?

Сафаров, усмехнувшись, нравоучительно произнес:

— Когда у мусульманина молитвенный час намаза, его никто не имеет права тревожить. Такова воля Аллаха!

— А если в тот момент, когда полк совершает намаз, нападет враг? Как тогда быть? Продолжать молитву, пока им, как баранам, не перережут горло?

— Умар Анварович, у нас, узбеков, врагов нет. Мы народ миролюбивый, и у нас, в отличие от России, нет геополитических амбиций. Наша военная доктрина миролюбивая. Со всех сторон мы окружены доброжелательными соседями: на севере и западе — Казахстан, на юго-западе — Туркменистан, на юго-востоке — Таджикистан, а на северо-востоке — Киргизия. Неужели мы будем воевать со своими единоверными братьями?

— Вы, товарищ генерал-лейтенант, забыли упомянуть Афганистан, который граничит на юге. Талибы наступают, и никто не может гарантировать, что они останутся вашими мирными соседями. Да и обстановка в Таджикистане, я бы сказал, не из мирных.

— Я так не думаю…

Министр обороны, опустив голову, молча слушал полемику между своими заместителями. Он был на стороне генерала Кархмазова, но, побаиваясь Сафарова, у которого были большие родственные связи в окружении президента Каримова, решил не вмешиваться, подождать, когда они наговорятся. Сафаров все сильнее раздражался. Кархмазов упорно не желал с ним соглашаться, особенно по вопросу снятия с должности командира Бухарского десантного полка. Сафаров категорически возражал и пытался доказать министру, что генерал Кархмазов предвзято подошел к этому вопросу. Байбагулов, молча выслушав доводы своих замов, задал вопрос Кархмазову:

— Умар Анварович, допустим, мы снимем полковника Юсупова, а кого поставим взамен?

— Товарищ генерал-полковник, есть много прекрасных волевых и способных офицеров. В дивизии помощником начальника штаба работает подполковник Матвеев, я бы его порекомендовал…

— Нет! — не дожидаясь реакции министра, резко произнес Сафаров. — Нам нужно укреплять свои национальные кадры, — он повернулся к министру и неожиданно для Умара, заговорил по-узбекски.

Умару стало неприятно. Демонстративно отвернувшись, он стал смотреть на портрет Каримова. Но когда речь зашла о нем, Умар насторожился (по-узбекски он все-таки понимал). Сафаров доказывал министру, что нельзя идти на поводу у чеченского генерала, мол, пусть он свои порядки устанавливает в своей Чечне и что нельзя наказывать зятя зам. генерального прокурора республики. Иначе наживешь себе врагов.

Слушая все это, Умар понял, что он здесь чужой. Ему стало противно и тоскливо. Возникло даже желание встать и в знак протеста выйти, но, годами приученный к военной дисциплине, он заставил себя этого не делать. Когда Сафаров замолчал, министр посмотрел на Кархмазова. В его глазах Умар уловил чувство неловкости, но не более.

— Умар Анварович, по поводу полковника Юсупова мы пока повременим. Снять его с должности мы всегда успеем. На первое время ограничимся замечаниями, а там видно будет. А по поводу намаза, введенного им, то он согласован с Сафаровым. Думаю, от этого вреда не будет, а наоборот пользы будет больше. Как вы на это смотрите?

— Что касается намаза, я не возражаю, но должно быть твердо оговорено, что при объявлении боевой тревоги в час намаза молитва должна быть прекращена. В отношении полковника Юсупова я категорически возражаю. Если он останется командовать полком, то окончательно развалит его. В докладе я не указал о его злоупотреблениях, но сейчас вынужден об этом сказать. В день проверки в полк было обнаружено отсутствие роты. Я спросил у полковника Юсупова, где находится рота. Он, не мигая, нагло соврал, что рота на полевых занятиях. Я послал подполковника Матвеева, чтобы он проконтролировал, как организованы занятия в роте. По возвращении Матвеев доложил, что рота в полном составе работает на хлопковой плантации полковника Юсупова.

Министр, опустив голову, молча слушал своего заместителя, и когда тот замолчал, чтобы предотвратить новую полемику между своими замами, он отпустил Кархмазова, оставшись наедине с Сафаровым.

Умар вышел от министра более чем неудовлетворенный. Он понял, что министр без благословения своего заместителя Сафарова решение о снятии с должности полковника Юсупова не примет.

После обеда к нему вошел его заместитель полковник Максимов и положил перед генералом заново отпечатанное Заключение инспекционной комиссии. Умар прочитал и в сердцах отбросил его от себя. В Заключении ни одного слова не было сказано об истинном состоянии дел в Бухарском военном округе, а наоборот, говорилось о положительных достижениях округа. А о полковнике Юсупове вообще речи не шло, словно его полк не подвергался проверке.

— В таком варианте подписывать не буду.

— Умар Анварович, дружеский вам совет: подписывайте. Так лучше будет для вас.

— Да я скорее уволюсь, чем поставлю под этим свою подпись!

— Я думаю, кое-кто будет этому рад. Прежде чем зайти к вам, меня вызвал министр и лично попросил, чтобы я убедил вас подписать. Надо подписать.

— Я сказал «нет»! — резко произнес Кархмазов.

Полковник Максимов молча забрал со стола папку, вышел. Через полчаса Умара вызвали к министру. Он вошел и молча встал у двери. Министр пригласил его сесть.

— Умар Анварович, я пригласил вас по поводу вашего отказа подписать Заключение. Я прекрасно понимаю причину вашего отказа, но если я утвержу Заключение в первоначальном варианте, меня в президентской команде правильно не поймут. Они вправе задать мне вопрос, мол, чем ты, генерал, со своими подчиненными занят? Почему на таком низком уровне находится боеготовность целого военного округа, граничащего с Афганистаном? Ты сам прекрасно понимаешь, что за этими вопросами незамедлительно последуют соответствующие оргвыводы и в первую очередь это коснется нас двоих. Я очень высоко ценю твой принципиальный подход к этому вопросу, но ты должен понять меня. В армии — я хозяин, а в глазах президентского окружения я рядовая пешка. Да, Умар Анварович, к сожалению, это горькая правда. Мои погоны для них ровным счетом ничего не значат. Ты еще не успел вернуться в Ташкент, а сверху уже стали раздаваться звонки…

Умар, опустив голову, молча слушал министра и когда тот замолчал, встал.

— Товарищ генерал-полковник, я прошел Афганистан. Видел, как из-за таких бездарных командиров, как Юсупов, гибли солдаты. Я вас прекрасно понимаю, но не могу изменить свое решение. Командир дивизии генерал Саидов и командир полка полковник Юсупов должны быть сняты с занимаемых должностей, и если мы сейчас этого не сделаем, то в глазах всей армии упадет авторитет министерства обороны. В войсках от нас ждут решительных действий. Я знаю, что вам трудно принять такое решение, но другого выхода у нас нет.

Министр грустно посмотрел на него.

— Умар Анварович, я с тобой полностью согласен. Они заслуживают наказания, но есть одно «но» и с ним я вынужден считаться. Если мы пойдем в лобовую атаку, наживем недругов и лишимся своих должностей. Прошу тебя, не горячись, Будь мудрее. Завтра жду твоего решения. Думаю, ты поймешь меня.

— Товарищ генерал-полковник, я скорее напишу рапорт на увольнение, чем на это пойду!

Байбагулов строго посмотрел на него. Слова Кархмазова задели его и он резко бросил:

— Генерал, чтобы написать рапорт, ума много не надо. И словами не разбрасывайся! Советую хорошенько подумать.

Вечером, когда вернулся Умар, Наташа сразу поняла, что он чем-то расстроен. Когда сели ужинать, Умар почти не притронулся к еде. Не дождавшись, когда он заговорит, она сама спросила:

— Плохи дела?

— Хуже некуда.

Наташа достала из холодильника бутылку водки, налила полный фужер, поставила перед ним.

— Выпей.

Он хмуро посмотрел на нее, молча отодвинул водку в сторону. Она вновь подвинула ему фужер.

— Выпей. Полегчает.

— Водкой душевную боль не заглушишь.

— Интересно знать, что это за душевная боль у тебя? — недовольным голосом спросила она. — У мужчины должна быть только одна боль — когда ему жена изменяет. А если у тебя по работе неприятности, то без этого не бывает. На то и работа. Если не военная тайна, расскажи, может, я тебе чем-нибудь и помогу.

По лицу Умара скользнула горькая улыбка.

— Чем ты можешь мне помочь?

— Между прочим, я однажды прочла афоризм, только кому он принадлежит, не помню. Но смысл такой: «Когда сознание не подсказывает тебе, как ты должен поступить по отношению к праву или бесправию, спроси свою жену». Я пока не твоя жена, но помогу как другу. Рассказывай. Вдвоем нам легче будет кроссворд решить.

Он долго не хотел говорить, но незаметно Наташа втянула его в разговор. Когда он рассказал о беседе в кабинете министра обороны, она спокойно произнесла:

— Я думала, у тебя что-то более серьезное.

Умар удивленно посмотрел на нее и, задетый ее словами, повысил голос:

— Это, по-твоему, мелочь?! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Я несу прямую ответственность за боеготовность армии, она на моих глазах разваливается, и я из-за двух нерадивых командиров, у которых «мохнатые лапы» на верхах, должен идти на попятную! Этому не бывать! В, бою не отступал, а здесь и подавно не отступлю. На карту поставлена моя честь. Ты можешь это понять?

Наташа обиделась.

— Ты непозволительным тоном разговариваешь со мной. Я этого не заслужила.

— Прости.

— Принимается. А теперь выслушай меня. Я, кроме добра, ничего тебе не желаю, и если ты дорожишь своей честью, то не подписывай. Пиши рапорт на увольнение, и мы уедем ко мне. У нас с тобой в Москве две большие, обставленные роскошной мебелью квартиры. Одну из них продадим, и нам с тобой до конца жизни хватит. Мало будет, у меня еще есть квартира в Волгограде. Мама свою квартиру на меня переписала. Кроме того, по наследству от Володиных родителей мне достались несколько антикварных предметов старины. Любой музей, а еще лучше, частные коллекционеры Их возьмут за баснословные деньги. У тебя есть любимая женщина. Материально ты будешь назависим. Скажи, разве тебе этого мало?

— Орел, летающий в облаках, видит дальше и больше, чем жук, ползающий в навозе. Ты хочешь, чтобы я, кадровый военный офицер, превратился в жука?

— Нет, я этого не хочу.

— Тогда я не могу отступиться от своих принципов.

— Вот-вот… Володя тоже жил со своими сумасбродными принципами. Для него честь во имя воинского долга была выше собственной жизни. Его нет и нет той Родины, которой он служил и за которую отдал жизнь. Ответь мне, во имя чего и ради чего нужна такая честь? Может, она кому-то и нужна, но только не мне. Поэтому пиши рапорт на увольнение и поедем ко мне в Москву. Здесь ты чужой.

— Можно подумать, что в Москве я свой, — хмуро отозвался он. — У меня нет желания превратиться в домашнего пенсионера.

— А тебе не обязательно дома сидеть. Если хочешь, можешь идти работать.

— Дворником?

— Грубо сказано. В Москве у меня есть связи. Я помогу тебе найти приличную работу.

— А может, мне пойти в ресторан швейцаром? Надену форму и Звезду Героя. Вот хохма будет! Народ со всей Москвы прибежит поглазеть на такого швейцара!

— Ты, дорогой мой, отстал от жизни. Москвичей этим уже не удивишь. Москва это тебе не Ташкент. Она и не такое видела.

— Вот поэтому и не хочу в Москву.

— Тогда поедем в Волгоград. Будем ходить на Волгу. Ты любишь рыбачить?

— Не очень.

— Ничего, научишься. У нас сосед, дядя Миша, заядлый рыбак. Он тебя быстро втянет в это дело,

— Наташа, ты что, всерьез?

— А разве ты в моем голосе уловил юмор? Если завтра ты не подчинишься министру, тебе служить не дадут. Просто выживут. У тебя два выхода: или закрыть глаза на все и подписать, или рапорт на увольнение.

— Скорее будет второе, чем первое, — произнес он и одним залпом выпил водку.

На следующее утро Умар не успел войти в кабинет, как раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.

— Доброе утро, Умар Анварович!

Он поздоровался и попытался разобраться, кто звонит. Голос был незнакомый.

— Умар Анварович, с вами разговаривает Ибадов.

Умар усмехнулся. Он молча слушал пространную речь заместителя генерального прокурора республики. Говорил тот долго, под конец разговора пригласил его поехать за город отдохнуть. Кархмазов поблагодарил за приглашение, вежливо отказался. К удивлению Умара, Ибадов ни одним словом не упомянул про своего зятя Юсупова, и это его насторожило. Готовился какой-то подвох.

Умар не ошибся. Через полчаса к нему вошел его заместитель, полковник Максимов, и молча положил перед ним папку с Заключением инспекционной комиссии. Кархмазов недовольно посмотрел на Максимова.

— Я министру достаточно твердо сказал, что подписывать не буду.

— Но это ваше Заключение, здесь ничего не изменено!

Умар недоверчиво взглянул на полковника, открыл папку и увидел свое заключение с резолюцией министра «Утверждаю». Он быстро пробежал глазами заключение. Формулировка оставалась прежняя — освободить от занимаемой должности командира дивизии генерала Саидова и командира полка полковника Юсупова. Приподняв голову, он испытующе посмотрел на своего заместителя.

— Нутром чувствую, что за этим что-то скрывается!

Полковник усмехнулся.

— Вы не ошиблись. Министр подписал встречный приказ: генерал Саидов назначен заместителем командующего Самаркандского военного округа, а полковник Юсупов — начальником штаба бригады.

— Ты шутишь?

— Восток, Умар Анварович, дело тонкое. Здесь все делается для родственных душ и в этом для них ничего зазорного нет. Они, в отличие от нас, русских, умеют друг друга поддерживать. На днях я звонил в Москву, в министерство обороны, там мой однокашник работает, просил его походатайствовать перед Грачевым, чтобы перевели меня служить в Россию. Ничего не вышло. Они мне ответили, что в армии идет большое сокращение и некуда девать своих российских офицеров. Я никогда не думал, что останусь на чужбине.

— Ну, допустим, мы не на чужбине, — вяло отреагировал Кархмазов. — Нам никто не говорит, что мы здесь чужие. Отношение к нам прекрасное.

— Внешне — да, а на самом деле по их глазам вижу, что мы здесь чужие. Пока мы им нужны, они еще нас терпят, но как только встанут на ноги, они «культурно» укажут нам на дверь. Мол, послужили вы нам, ребятушки, а теперь до свидания!

Умар отпустил полковника. Поднял трубку, хотел позвонить министру по поводу приказа, но передумал. Он понял, что уже бессилен что-нибудь изменить. Возникло желание тут же написать рапорт на увольнение. Но тут же возник и вопрос; «Уволишься, а что дальше?». Настроение было скверное. Работать не хотелось. Раздался телефонный звонок. Звонил министр обороны.

— Ты чем занят?

— Размышляю над вашим приказом по поводу назначений генерала Саидова и полковника Юсупова.

— Это хорошо, что размышляешь, — посмеиваясь, произнес министр. — Значит, еще мозги работают. Минут через пять я жду тебя у выхода.

Раздались короткие гудки. Ровно через пять минут Умар вышел из здания министерства обороны. Байбагулов стоял возле своей машины, Умар подошел к нему.

— Садись в машину, — пригласил министр.

Машина тронулась, Умар стал ждать, когда заговорит министр, но тот молчал. Машина, проехав через весь город, вырвалась на широкую трассу и понеслась по ней на большой скорости. Через час показалось Чардарьинское водохранилище. Проехав вдоль него, они проскочили поселок Чардара и выехали к реке Сырдарья. Всю дорогу Умар ломал голову, куда и зачем везет его министр, но тот упорно молчал. Вдали показались роскошные дачи…

Министр попросил водителя остановить машину, вышел из нее, вслед за ним вышел и Умар. Но и сейчас Байбагулов не торопился начинать разговор. Он окинул взглядом окрестности. Хлопковые поля тянулись до самой синей полоски, где, казалось, усталое небо припадало к земле. Арыки с медленно переливающейся мутной водой перерезали поля на ровные четырехугольники. И на всем пространстве, куда доставал глаз, маячили в солнечных лучах серые силуэты крестьян. Здесь шла вечная борьба с солнцем и землею за кусок лепешки и глоток прохладной воды.

— Какая богатая и прекрасная наша земля! — задумчиво произнес министр. — Не оружие нам с тобой в руках держать, а обыкновенный кетмень.

Он повернулся к Умару.

— Пошли, немного пройдемся. Я хочу с тобой поговорить.

Они прошли несколько десятков шагов. Министр остановился, повернулся к Умару.

— Нас пригласил на шашлык замгенпрокурора республики. Думаю, ты уже понял подлинную причину приглашения… Вижу, что это тебе не по душе. Но тебе пора понять, что ты уже не рядовой служака. Было время, когда ты водил солдат в атаку, ел с ними кашу из одного котелка, но сейчас у тебя другая должность, где этого уже не требуется. В отдельных вопросах ты должен быть дипломатом, уметь понять происходящее и порою принимать решения, которые тебе не по душе. Посмотри со стороны на себя не как на рядового генерала с лампасами, а как на государственного чиновника — дипломата. Ты должен принимать разумное решение, если даже оно будет идти вразрез с твоими собственными взглядами. Вот, возьмем, к примеру, полковника Юсупова. Я знаю, что ты осуждаешь мое решение, и ты, как генерал, отвечающий и болеющий за боеготовность войск, прав, и я это высоко ценю. Но ты близорук. Да, я не оговорился. Ты упорно не хочешь видеть последствия снятия с должности Юсупова. Он, как военный человек, особой ценности собой не представляет, но за его спиной стоит сила, с которой нам с тобой не под силу бороться. Даже Гдлян и Иванов в горбачевские времена бессильны были что-либо сделать с кланом Юсуповых. А ты одним махом хотел снять его с должности. Да они нас с гобой быстрее снимут, чем мы его! Понял?

— Я вас, товарищ генерал-полковник, понял. Но поймет ли меня моя совесть?

— А ты не обращай на нее внимания. Порою для пользы дела тебе придется отступиться от нее и идти ей наперекор. По-другому нельзя. Я уже тебе говорил: должность у тебя такая.

— Я бы не хотел играть в темную игру со своей совестью.

Байбагулов усмехнулся.

— Если со своею совестью будешь идти напрямую, быстро шею свернешь. Кому от этого польза? Наша армия по-существу только рождается. Чтобы сделать ее боеспособной, нужно время. Мудрость людская подсказывает: «Выжидающего да постигнет осуществление надежд, а тому, кто торопится, достается лишь раскаяние», Я хочу, чтобы ты не торопился. Ты научился воевать крепко, доказательство этому твоя Золотая Звезда Героя. Теперь учись отличать ворона от орла. А что касается боеготовности нашей армии, нам с тобой грех жаловаться. Смотри, что творится в российской армии. Она буквально разваливается на глазах. Офицеры не получают жалования, солдаты на голодном пайке. По крайней мере этого у нас нет. Есть проблемы, но не такого масштаба, как у них.

Байбагулов замолчал, к ним приближалась правительственная машина. Когда она остановилась, из нее, радушно улыбаясь, вышел тучный замгенпрокурора республики Ибадов.

Наташа, лежа на диване, читала книгу. Неожиданно она почувствовала какую-то неясную тревогу. Отложив книгу, попыталась разобраться, что это значит. Прежде всего подумала об Умаре: «Может, с ним что-то случилось!» — и тут же позвонила ему на работу.

— Слушаю, — раздался его голос.

— Это я.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Все нормально. Соскучилась, вот и позвонила.

— У меня совещание.

— Я поняла. Ты на обед приедешь?

— Да.

— Тогда буду ждать.

Она взяла книгу, попыталась снова читать, но ничего не вышло. Читала, а сама думала о другом, а о чем, сама не могла понять. «Может, с мамой что?» — подумала она и ей стало не по себе. В последнее время она очень тревожилась за мать, которая все чаще жаловалась на сердце. Она схватила трубку, набрала код Волгограда, позвонила матери. К телефону долго никто не подходил. Это ее встревожило, но тут раздался голос матери.

— Алло…

— Мама, это я. Здравствуй!

— Ты откуда звонишь?

— Из Ташкента.

— А что ты там делаешь?

— К Умару приехала.

— Кто он?

— Мама, я тебе про него рассказывала, он друг Володи.

— И давно ты у него?

— Больше полугода.

В трубке стало тихо, Наташа поняла, что мать обдумывает, почему она так долго задерживается здесь, и не ошиблась.

— И что это значит? — спросила мать.

— Я хочу за него замуж выйти, — честно призналась Наташа.

— Ты в своем уме? Он же чеченец! Ты телевизор смотришь?

— Мама, ради Бога, успокойся. Ты лучше скажи, как у тебя со здоровьем?

— То, что я от тебя услышала, думаю, мне его не прибавит.

— Мамочка, ну зачем ты так? Умар — это второй Володя. Даже порой мне кажется, что это Володя. Мама, я тебе хочу одну новость сообщить, ты только не ругай меня. Я жду ребенка.

Эта новость окончательно ошеломила мать. Она долго молчала, а потом спросила.

— Ты считать умеешь? Тебе сколько лет?

— Чуть больше восемнадцати, мамочка!

— Наташа, одумайся. Это плохо кончится.

— Не переживай, мама. Хуже не будет.

— О Господи! Я вижу, ты не в своем уме.

— В своем, мама, в своем, — смеясь, ответила Наташа. — Просто я очень хочу ребенка.

После разговора с матерью настроение поднялось: с Умаром и мамой было все нормально. И Наташа, улыбаясь, снова взялась за книгу, но внезапная резкая боль в животе подбросила ее вверх. Она поняла, что это значит, и со страхом прошептала: «Нет! Только не это!» С трудом поднялась с дивана и тут же обессиленно опустилась. Перед глазами плавно закружились предметы, находящиеся в зале. Боль в животе усиливалась. Пот градом лил с лица. С трудом поднявшись с дивана, руками придерживаясь стены, она побрела в ванную. Ее тошнило. Руками опираясь о ванну, она посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Перед собой она увидела незнакомую женщину. Опустив голову, она уставилась на струю воды, вытекающую из крана.

В дверь ванной постучали.

— Наташа, ты там? — Это вернулся с работы Умар.

Увидев ее, он вздрогнул. Не успел он спросить, что с ней, как Наташа медленно стала оседать на пол. Он подхватил ее на руки, понес в зал, положил на диван.

— Милая, что с тобой?

Она слабо улыбнулась ему, хотела что-то сказать, но лишь пошевелила губами. Умар понял, что она теряет сознание. Он подбежал к телефону. Минут через десять приехала «скорая помощь». Врач бегло осмотрел больную, которая была без сознания, сделал укол, повернулся к Умару, стоявшему рядом.

— Мы ее повезем в больницу.

— Что с ней?

— Пока ничего не могу ответить. Она в обморочном состоянии. Если вам не трудно, на улице в машине носилки. Попросите водителя, пусть принесет.

— Не надо, я сам донесу ее до машины.

Он осторожно поднял Наташу на руки. Спускаясь по лестнице, Умар увидел, как открылись у нее глаза. Наташа, приходя в себя, слабо улыбнулась, посмотрела на Умара и неожиданно для него тихо заплакала.

— Любимая моя, успокойся, все будет хорошо. Сейчас мы тебя повезем в больницу.

Сидя напротив палаты, куда положили на осмотр Наташу, Умар с напряжением поглядывал на дверь в надежде увидеть врача, чтобы узнать, что с ней. Минут через двадцать дверь открылась, показался врач. Умар подошел к нему.

— Что с ней?

— Пока ничего определенного не могу сказать. Жалуется на боли в животе. Возможно отравление. Подождем результатов анализа.

— А когда будут результаты?

— Завтра.

— К ней сейчас можно зайти?

— Можно, но только ненадолго. Ей нужен покой.

Умар осторожно приоткрыл дверь, заглянул в палату.

Под белой простыней лежала Наташа. Он подошел к ней, сел рядом. Наташа, жалобно всхлипывая, пыталась ему что-то сказать. Он взял ее руку, прижал к губам.

— Все будет хорошо. Врач сказал, что, возможно, ты отравилась. Наверно, это от дыни. Я сегодня сам неважно себя чувствовал.

— Нет, это не отравление, я боюсь что… — но не договорив, замолчала.

Умар, не придав значения ее словам, наклонился к ней и, глядя в ее глаза, произнес:

— Я люблю тебя! Пусть моя любовь вылечит тебя от всех недугов.

— Спасибо, милый.

В палату вошла медсестра.

— Вам пора уходить. Ей нужен покой.

— Наташа, я приду вечером.

Она кивнула ему. Медсестра сделала ей укол, вышла. Некоторое время Наташа неподвижно смотрела на потолок и незаметно для себя впала в дремоту. Проснувшись, она увидела Умара. Тот, улыбаясь, смотрел на нее.

— Ты давно здесь?

— С вечера.

— А который час?

— Семь утра.

— И все это время я спала?

— Да, — смеясь, ответил он.

— И все это время ты был со мной?

— Да.

— Я… домой хочу.

— Вначале надо узнать результаты анализов, а потом думать о доме. Я тебе покушать принес. Вчера сварил куриный бульон, думаю, ты оценишь мои кулинарные способности.

К его удивлению, Наташа с большим аппетитом съела все, что он принес. В разговоре Умар несколько раз посмотрел на часы. Наташа это заметила.

— Ты спешишь?

— Да. В девять у министра совещание.

— Тогда иди, а то опоздаешь.

— Я приду после обеда. Не скучай.

Он наклонился к ней, нежно прикоснулся к ее губам, вышел. Наташа грустно посмотрела ему вслед. Боли в животе больше не беспокоили, но тревожные мысли не покидали ее. Спустя несколько минут в палату вошла медсестра.

— Доброе утро! Сейчас мы с вами пойдем к гинекологу. Надо, чтобы он вас осмотрел.

Наташа накинула на себя халат и пошла за медсестрой. Увидев молодого врача-гинеколога, она смутилась. Тот бегло окинул взглядом красивую женщину.

— Раздевайтесь!

Наташа медлила. Тот понял все без слов и улыбнулся.

— Не смущайтесь, буду проверять современным методом. Снимите только халат.

Наташа сбросила с себя халат, легла на кушетку. Современная японская технология ультразвукового исследования уже не требовала вторжения в интимные полости женского тела. Медсестра оголила живот пациентки, смазала гелем и стала растирать его, потом раструбом приемника-излучателя сигналов стала водить по животу. Пока медсестра растирала на ее животе гель, врач подвинул стул и сел на него так, чтобы видеть экран компьютера. На экране возникла сонограмма внутренних органов, позволяющая определить наличие кист, уплотнений, перетяжек и прочих образований.

Медсестра привычными, уверенными движениями водила по животу Наташи датчиком аппарата. Датчик был холодным, но никаких неприятных ощущений Наташа не испытывала. Она молила Бога, чтобы с ее ребенком все было нормально.

Наташа заметила, как врач неожиданно нахмурился. Взгляд его стал внимательным и одновременно удивленным. Он повернулся к медсестре.

— Проведите еще раз по нижней части живота.

Датчик скользнул в низ живота. Врач неотрывно смотрел на экран. Недоуменный вопрос уже готов был сорваться с его губ, но, взглянув на пациентку, промолчал и вновь сосредоточил свой взгляд на экране, Наташа с тревогой смотрела на врача и, не выдержав, обеспокоенно спросила:

— Что-нибудь не так?

— Да нет, ничего страшного, — спокойно ответил врач. — Если не секрет, сколько вам лет?

Наташа некоторое время молча смотрела на него. Тот ждал.

— Скоро пятьдесят.

— На вид вы выглядите намного моложе.

— Спасибо за комплимент.

— Комплимент тут не при чем, я говорю то, что вижу. У меня к вам вопрос: когда у вас в последний раз были месячные?

— Не помню. Наверно три-четыре месяца назад, — неуверенно ответила она.

— Что ж, похоже на правду, — задумчиво произнес врач и, увеличив масштаб изображения, щелкнул клавишей. На экране — там, где пульсировало расплывчато-серое вещество, — сразу появилась мигающая белая звездочка.

— Да, ошибки нет. — Врач повернулся к пациентке и, пальцем показывая на экран, спросил: — Знаете, что это такое?

— Да, знаю. Это мой ребенок.

— Вы на третьем месяце беременности. Если можете немного подождать, я рассчитаю вам точную дату родов.

В знак согласия Наташа молча кивнула. Врач повернулся к экрану. Наташа терпеливо ждала. На экране появилась дата предполагаемых родов. Врач увидел, как засияли глаза пациентки.

— Вы что, действительно хотите рожать?

— Да.

— А вы не боитесь последствий?

— Нет.

Некоторое время врач молча смотрел на нее. Наташа по его глазам видела, что он хочет о чем-то предупредить и, опережая его, произнесла:

— Я знаю, что вы хотите сказать. Я этого не боюсь. Я хочу ребенка!

— Может, вы и родите, но… — он, недоговорив, замолчал.

— Я вас поняла. Для меня главное, чтобы ребенок был жив!

— Тогда желаю удачи.

— Спасибо.

Наташа шла по коридору, и душа ее пела. Ей не терпелось скорее увидеть Умара и сказать, что у них будет ребенок. Она пыталась представить лицо Умара, когда он узнает, что она беременна, и не смогла. Она не знала, как он отнесется к этому.

* * *

Умар несколько раз звонил в отделение, где лежала Наташа, и интересовался ее здоровьем. Медсестра постоянно отвечала ему, что состояние у больной нормальное. Прежние боли в животе прекратились. Перед уходом с работы он еще раз позвонил в больницу. Трубку поднял лечащий врач. Когда Умар представился ему и поинтересовался здоровьем Наташи, врач ответил, что с ней все нормально, но что ему надо поговорить с Умаром. Это встревожило Умара, он обеспокоенно спросил:

— Что-нибудь серьезное?

— Это не телефонный разговор.

— Хорошо, я сейчас подъеду.

В ординаторской врач молча пригласил его сесть и, пристально глядя на него, спросил:

— Вы в курсе, что ваша жена беременна?

На какое-то время Умар потерял дар речи. Потом ответил:

— Нет.

— Как врач, я обязан предупредить, что ваша жена не может родить ребенка. Женщины в таком возрасте не выдерживают роды. Приходится выбирать между двумя жизнями — матери или ребенка. Пока не поздно, надо прервать беременность. По этому поводу я уже разговаривал с вашей женой, но она категорически против аборта.

— А может, все закончится благополучно?

— Риск — благородное дело и вы, как военный человек, привыкли к нему, но в данном случае я бы вам не советовал рисковать. Вам надо убедить ее отказаться от ребенка.

— Хорошо. Я поговорю с ней.

Наташа, увидев Умара, засияла. Он сел рядом. По хмурому его лицу она поняла, что он уже в курсе событий.

— Ты разговаривал с врачом.

— Да.

— И что ты думаешь об этом?

— Я не хочу, чтобы твоя жизнь подвергалась опасности.

— Спасибо за заботу. Но сейчас в моем теле живет мой сын и его жизнь дороже, чем моя. Ты это должен понять.

— Наташа…

Она прикрыла ему рот и, прижав его руку к груди, тихо сказала:

— Это мой последний шанс вернуться к той счастливой жизни, которой я жила и которую потеряла. Я хочу ребенка. Слышишь? Ребенка хочу!

— Я боюсь за тебя.

— Не надо бояться. Все будет хорошо. У нас будет сын!

Она, стараясь успокоить его, с упоением говорила о будущем сыне. Он рассеянно слушал ее. Взглянув ему в глаза, Наташа поняла, что в мыслях он далеко.

— Ты меня не слушаешь?

— Наташа, я не хочу подвергать твою жизнь опасности. Вопрос стоит так: ты или он.

— А кого бы выбрал ты?

— Как ты думаешь, могу я ответить на твой вопрос?

— Тогда тебе придется смириться с моим решением. Я буду рожать и, пожалуйста, без всяких «но». Ты лучше женись на мне. Я не хочу, чтобы наш ребенок родился незаконнорожденным.

— Мне надо развестись с Любой, но я боюсь, что она развода не даст.

— А мы и без развода распишемся.

— Ты думаешь, это так просто?

— Ничего сложного здесь не вижу. Деньги делают все. Выйду из больницы и быстро это проверну.

— Нет, так не пойдет. Выходит, я официально буду иметь двух жен?

Некоторое время она пыталась осмыслить его слова и, когда поняла их, улыбнулась.

— У вас, у мусульман, разрешается иметь не только двух жен. Тебе гордиться надо, Я у тебя буду самой любимой женой.

— А без шуток можно?

— Можно и без шуток, но что от этого изменится? По бумаге ты женатый человек, а на самом деле нет. Так стоит ли на эти никому не нужные бумажки обращать внимание?

— Я с тобой не согласен. Я так не могу. Под Новый год у меня очередной отпуск и я поеду к ней. Я заставлю ее подать на развод.

— Ничего из этого не выйдет. Если Люба узнает, ч то ты собираешься на мне жениться, она тем более на даст развода. Лучше делай то, что я сказала. Так будет спокойнее.

— Нет, я так не могу.

— Ты опять за свое? Лучше скажи, кого мне родить, дочь или сына?

— Дочь.

— Почему?

— Хочу, чтобы она была такая же красивая, как ты.

— А я сына хочу. Знаешь, как я его назову?

— Догадываюсь.

— Нет, не так, как ты подумал. Когда рожу, тогда узнаешь! Умарчик, поговори с врачом, пусть он меня выпишет домой.

— Хорошо, я поговорю с ним.

— Ты сейчас же сходи к нему!

Врач, узнав от Умара о решении Наташи рожать ребенка, отнесся к этому крайне неодобрительно.

— Я бы не советовал вам играть с огнем. Надо было убедить ее прервать беременность.

— Если бы вы знали ее судьбу, тогда вы поняли бы ее, доктор. Решение свое ни при каких обстоятельствах она не изменит и скорее лишится своей жизни, чем согласится лишить жизни ребенка.

— Хорошо. Но если она хочет сохранить ребенка, она периодически должна находиться под нашим наблюдением. — Пусть не спешит. Через пару недель я ее выпишу.

Умар вернулся к Наташе и передал разговор с врачом.

— Нет! Я здесь не останусь ни одного дня! Я совершенно здорова!

— Наташа, успокойся. Это надо для будущего ребенка.

Умар знал, что только это могло повлиять на ее решение.

— Хорошо, — сказала Наташа. — Я останусь, но только на неделю и ни дня больше.

Через неделю ее выписали из больницы. Наташа не откладывала в долгий ящик свое решение выйти замуж. Деньги делали свое дело и свободно обходили все законы, которые стояли на ее пути. Благо, денег было достаточно.

Когда она сказала Умару, что бракосочетание состоится во вторник, тот, пораженный услышанным, молча смотрел на нее. Наташа, не дождавшись его реакции, будничным голосом, словно вопрос уже был решен, сказала:

— Умарчик, надо подумать, кого приглашать на наше бракосочетание и где отмечать.

— Я никого не хочу. Будем только вдвоем.

— Я об этом тоже подумала. Проведем все тихо, скромно. Только ты и я. Но дай мне слово: когда придет время женить нашего сына, ты устроишь ему настоящую свадьбу, как у вас на Кавказе, а мы с тобой потанцуем лезгинку.

В ответ он притянул ее к себе.

— Пусть будет так, как ты сказала… А сейчас у меня к тебе просьба. До намеченного бракосочетания еще целых четыре дня. Сегодня я попрошу у министра отпуск на эти дни. Думаю, он мне не откажет. И сегодня же вечером я полечу домой. Попробую уговорить Любу, чтобы согласилась на развод.

— Нет, ты никуда не поедешь! Не надо мне ее согласия. Я же сказала, что обойдемся без ее согласия!

— Наташа, я так не могу. Меня мучает совесть, что у меня есть жена и…

— Пусть совесть мучает ее, а не тебя! Ты не преступление совершаешь.

— Наташа, я должен лететь домой.

— Умар, тебе туда нельзя. Ты же знаешь, что творится в Чечне. Я боюсь за тебя.

— Ничего со мной не случится. Ко дню бракосочетания я буду дома.

Она долго пыталась его отговорить, но тот был непреклонен в своем решении.

Вечерним рейсом Умар вылетел в Минеральные Воды, а оттуда на такси — домой. Несколько раз машину останавливали то русские, то чеченские милиционеры, но каждый раз, при виде генерала со Звездой Героя, молча пропускали. Под утро он постучал в родительский дом. Радости родителей не было границ. Когда мать накрыла стол, Умар набрался храбрости и рассказал отцу, что побудило его приехать домой. Анвар покачал головой.

— Люба тебе развода не даст. На днях она была у нас и вроде с Асланом собиралась поехать к тебе.

— Зачем?

— Как зачем? Ты же ее муж.

— Был когда-то мужем, а сейчас я ей никто.

— Она так не думает.

— Это ее проблемы и меня не волнует, что она думает. Мы уже двадцать лет вместе не живем. На что она рассчитывает?

— Она ждет, когда ты вернешься к ней.

— Этого не будет.

— Аслан хочет.

— Об этом ему надо было раньше думать, а не держаться за подол матери. Ни при каких обстоятельствах возврата к ней не будет.

— Если женишься, Аслан тебе не простит, и ты окончательно можешь его потерять.

— Я его давно потерял… Отец, разреши мне жениться на Наташе.

— Сынок, она же русская, — подала голос мать.

Анвар строго посмотрел на жену. Та покорно опустила голову. Он повернулся к сыну.

— А если я не дам своего согласия?

— Твое слово, отец, для меня закон.

— Тогда поступай, как велит твоя совесть.

Умар с благодарностью посмотрел на отца, Его слова означали, что он не против брака с Наташей.

Утром Умар пошел к Любе. Та, увидев его, опешила, но придя в себя, кинулась к нему. Он придержал ее порыв.

— Погоди, Люба. Нам надо поговорить. Я пришел в твой дом не с миром, а просить развода.

У нее сразу потускнели глаза и, вместо прежней радости, в них вспыхнули искорки необузданного гнева. Она зло бросила:

— Скорее на луне вырастет трава, чем я соглашусь на развод!

— Люба, имей совесть. Мы уже давно не муж и жена. Неужели ты не можешь понять, что между нами давно все кончено?

— А сын?

— А при чем здесь сын? Он уже взрослый и должен понять меня. Кроме того, как отец я ему не нужен. Вместо меня он выбрал Дудаева.

— И правильно сделал, что выбрал Дудаева! Он родине своей служит, а кому служишь ты?

— Такая родина, которой он служит, мне не нужна.

Люба злорадно усмехнулась.

— Не нужна, потому что ничего человеческого в тебе не осталось. Ты обрусел. Наверно, и та, на которой собираешься жениться, русская! — Она замолчала и, в упор глядя на него, неожиданно спросила: — Кто она? Наташа?

— Нет, — боясь провокации с ее стороны, соврал он.

— А мне кажется, что это она… Надо же, неразведенного мужа из-под носа увела!

— Я тебе не муж и у тебя нет права меня им называть.

У Любы брови взметнулись вверх.

— Ты так думаешь?

— Да, именно так и думаю.

— Тогда, мой миленький муженек, ты глубоко заблуждаешься. Может, тебе свидетельство о браке показать?

— Оставь себе на память.

— Почему на память? Это вполне официальный документ и по закону ни один загс вас не распишет.

— Я не для этого приехал, чтобы дискутировать с тобой. Как человека прошу: дай согласие на развод.

— Я уже сказала: нет!

— Люба, у меня есть жена. Я жду от нее ребенка. Ты должна понять меня.

Лицо Любы покрылось бугристыми пятнами. Задыхаясь от ярости, она с ненавистью смотрела на Умара. Он увидел, как ее глаза налились кровью. Перед ним стояла раненая волчица, готовая к прыжку.

— Я ненавижу тебя! — прорычала она. — Никогда ты от меня не дождешься развода! Никогда! Я скорее вырежу свою грудь, чем на это пойду!

— Жаль, я думал, ты поймешь. меня. Прощай.

— Если ты женишься, я приеду и выцарапаю глаза твоей жене!

Сжав кулаки, с трудом сдерживая себя, чтобы не разорвать ее на части, он вплотную придвинулся к Любе.

— Попробуй приехать. Живу на девятом этаже. Ты у меня без парашюта полетишь вниз головой. Это я сделаю за то, что ты мою жизнь исковеркала.

Люба впервые видела Умара в такой ярости и, инстинктивно чувствуя опасность, попятилась от него. Зло, словно шипя змеиным языком, она сказала:

— Ты будешь проклят! Аллах тебе этого не простит и покарает тебя!

— Перед Аллахом у меня совесть чиста.

Уходя, он услышал позади себя волчье завывание. Люба в ярости рвала на себе волосы.

Дома отец, увидев хмурое лицо сына, произнес:

— Когда волчица голодна, с ней бесполезно разговаривать. Садись, обедать будем.

За столом они ели молча. Мать, поглядывая на сына, горестно вздыхала. Умар, отложив ложку в сторону, посмотрел на отца. Тот без слов понял значение его взгляда, тихо произнес:

— Если любишь ее, женись. Я не буду возражать. Наташа славная женщина.

— Она же русская! — вновь напомнила мать.

— А что толку от нашей чеченки? — хмуро поглядев на жену, сказал Анвар. — Ты лучше принеси нам вина.

Когда она ушла, Анвар спросил сына:

— Ты когда собираешься уезжать?

— Вечером.

— Аслана не хочешь повидать?

— А что толку? Для него Дудаев больше значит, чем я.

— В этом не его вини, а себя. Ты думал о службе, а не о семье.

— Отец…

— Молчи, я тебе слова не давал. Настоящий мужчина, где бы он ни был, кем бы ни был, не должен забывать свою семью. А ты ее забыл. Ты гнался за славой. Она к тебе пришла, а где семья? Хорошо, если Наташа родит тебе сына, а если нет? Мы уже в годах и путь наш недолог. Если женишься, Люба тебе этого не простит и чтобы отомстить, изменит фамилию сына, а он единственный мужчина в нашем роду. Кто продолжит наш род? Ты об этом подумал?

Умар, опустив голову, молча слушал отца.

На другой день он первым рейсом в Ташкент. Глядя в иллюминатор на белые причудливые облака, пытался отогнать мысли, которые не давали ему покоя. Одна из них — что ему придется жениться на Наташе, будучи женатым. «За такое при коммунистах партбилет бы отняли», — усмехнулся он. Неожиданно пришла спасительная мысль. «А почему я должен страдать от того, что Люба не дала развода? Почему? В офицерском удостоверении не написано, что я женат. На лбу тоже. Генерал, в чем дело? Совесть мучает? В таких случаях совесть твоя чиста! Вопросы есть? Никак нет, товарищ генерал! Тогда вперед и ни шагу назад!»

Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и перед ним, как наяву, появилась Наташа.

* * *

После отъезда Умара Наташе все казалось, что там, в Чечне, с ним что-то должно случиться. А если не случится, то… Она знала, что Умар во всем строго подчиняется отцу и любое слово отца для него закон. «А вдруг отец прикажет ему помириться с Любой?». От этой мысли ей стало нехорошо. Она подошла к зеркалу,посмотрела на себя. Грустная улыбка пробежала по лицу. «Не родись красивой, а родись счастливой», — вслух произнесла она и увидела, как по лицу потекла крупная слезинка.

Ей захотелось выпить, залить свою тоску водкой, забыться от бремени этого мира. Она достала из бара бутылку коньяка, налила полный фужер, поднесла его к губам, и тут словно кто-то схватил ее за руку. «А ребенок?» — спросил внутренний голос.

В прихожей раздался звонок. Она вздрогнула и пошла открывать дверь. На пороге стояла соседка Мария Петровна.

— Здравствуй, голубушка! Можно к тебе?

Наташа обрадовалась ее приходу и пригласила в дом. Мария Петровна вошла, внимательно посмотрела на ее опухшие глаза.

— А где Умар?

— Домой улетел.

— Что-нибудь случилось?

Наташа рассказала ей причину его отъезда и, не выдержав, высказала свое опасение, что отец не позволит ему развестись с Любой. Мария Петровна не согласилась с ней:

— Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что ты еще недостаточно твердо почувствовала его любовь к тебе.

— Мария Петровна, я была там и видела, что у них за обычаи. Против воли отца он ни при каких условиях не пойдет!

— Я знаю Умара, его отношение к тебе и этого для меня достаточно, чтобы верить ему. Зря не расстраивайся, скоро он… — она увидела на столе бутылку коньяка и полный фужер, вопросительно посмотрела на Наташу.

Наташа вылила коньяк из фужера в раковину и, словно оправдываясь, объяснила:

— Хотела тоску залить, но передумала.

— Правильно сделала. Тебе надо думать о ребенке. Знаешь, что сегодня я прочла в журнале «Вокруг света»? Одна 95-летняя женщина, я даже ее имя запомнила, Фатима Эдиргер, в 1964 году от 127-летнего мужа родила двойню. Ты можешь себе представить такое? Старику 127 лет, а он еще на что-то способен, Наши мужики в пятьдесят лет помирают, а тот еще петухом ходит, Я принесу журнал, ты почитаешь… Умар у тебя сильный, за ребенка не переживай и меньше слушай врачей. Они тебе такое наговорят, что и жить не захочешь. Самый главный врач для тебя — это ты сама. Если сильно захочешь ребенка, значит, родишь. Природа тоже не дура, она живая и знает, кому отплатить добром, а кому злом. У твоего Умара столько энергии, что на целый гарем хватит, а за будущего своего ребенка не бойся. Он у тебя родится богатырем. Ты не улыбайся, а слушай, что я тебе говорю. Слова на ветер не бросаю, говорю сердцем. Я знаю, ты хочешь сына. Вот и роди его. Ты этого заслуживаешь.

Мария Петровна замолчала и, лукаво улыбаясь, посмотрела на Наташу. Та увидела, как у старушки заблестели глаза.

— Знаешь, какая красивая я в молодости была?

— Почему вы это говорите в прошедшем времени, вы и сейчас красивая.

— Что ты, голубушка! От той красоты одни морщинки остались. Я тебе покажу свои фотографии, когда я еще студенткой была, тогда и оценишь. В институте за мной ухаживал один видный преподаватель. Однажды, когда он попытался поцеловать меня и я ему не разрешила, обиделся и говорит: «Для тебя большая честь, что я хотел тебя поцеловать». Меня словно обухом по голове ударили. Когда я пришла в себя, то в долгу не осталась и ответила: «Если кто прикоснется к моему платью, пожелает видеть и мрамор моего тела. Я наполнена любовью, как корабль грузом. Вся я из сандала, стоит только потереть немножко, и ты узнаешь, что я — утеха мира».

Наташа удивленно посмотрела на нее.

— Откуда у вас такие слова?

— Не знаю, наверное, где-то прочитала, но запомнила на всю жизнь. Нас, женщин, природа наградила необыкновенно красивой фигурой, а мы не умеем ею воспользоваться и порою позволяем мужчинам грубо над нею глумиться.

— Мария Ивановна, а что он ответил?

— Кто?

— Тот преподаватель.

— Ничего не ответил. Женился на мне.

Наташа, слушая ее, почувствовала себя легко. Они пили чай и в разговоре незаметно пролетело время. Поздно вечером, проводив Марию Петровну, она включила телевизор, легла на диван и незаметно для себя уснула.

Спустя два дня, когда Наташа на кухне готовила еду, в прихожей раздался звонок. «Кто бы это мог быть? — промелькнуло в голове. — У Умара свои ключи». Но на пороге с огромным букетом роз стоял все-таки Умар.

— Можно к вам? — официальным тоном спросил он.

— Можно, — в тон ему ответила она. — Но только с одним условием, если вы признаетесь, что любите меня и вернулись с хорошими новостями.

— А без этого признания в дом не пустите?

— А как вы думаете, господин генерал?

— Я думаю, что генерал должен признаться, что безумно любит эту красивую женщину. Вы довольны его ответом?

— Да! — воскликнула она и кинулась ему в объятия.

Они долго стояли в обнимку, и губы их в сладостном поцелуе не хотели отрываться друг от друга. Когда с трудом разорвали объятия, Наташа забрала цветы, понесла в зал. Умар последовал за ней.

— Как родители? — спросила она.

— Нормально Отец благословил наш брак.

Он увидел, как засияли ее глаза, и неожиданно пришла мысль, от которой ему самому стало легко.

— Люба согласилась на развод. Вчера мы официально расторгли брак.

— Правда? — возбужденно спросила Наташа.

— Да.

— И она так легко тебя отпустила?

— Я сам удивился, — вдохновенно врал Умар. — Когда я сказал, что собираюсь жениться, она даже бровью не повела. Говорит: «Мне безразлично, что ты собираешься жениться. Ты для меня — никто».

— А не спросила на ком?

— Нет. Даже не поинтересовалась.

— Аслана видел?

— Нет.

— Надо было его повидать. А мне почему-то чисто по-женски Любу жалко.

Умар удивился.

— Если не секрет, могу я узнать причину этой жалости?

— Она не виновата, что так сложилась ваша судьба. Вот, к примеру я. Однажды я посчитала, что за двадцать пять лет замужества за Володей мы вместе, в общей сложности, прожили всего семь лет. Остальные годы он посвятил своего долгу. Так и у Любы. Ну посуди сам, какая женщина выдержит, если муж целыми днями пропадает в солдатских казармах? А смена места жительства? А контейнеры, от воспоминания о которых становится дурно?

— Я с тобой не согласен. Если бы муж целыми днями где-то кутил, то э го другое дело. Но если он офицер, то по-другому не может. Будет крутиться вокруг юбки жены — останется вечным капитаном. Военная карьера требует самопожертвования.

— А нельзя совместить семью с вашим самопожертвованием?

— Честно говоря, даже не знаю, что ответить. Хотя я с тобой согласен, что и на семью надо обратить внимание, но это теоретически. В большинстве случаев служба офицера так втягивает в работу, что порою он забывает, что у него есть семья.

— Ничего хорошего в этом не вижу. Все, что делает мужчина, а тем более женатый, все должно быть подчинено интересам семьи. Скажи мне, что есть на свете выше семьи? Только без высоких патриотических слов.

— Раньше я бы ответил на этот вопрос, а сейчас затрудняюсь.

— Раньше у вас с Володей была Родина, а сейчас у вас ее отняли. Нет семьи, нет Родины. С чем вы, господин генерал, остались?

— Как с чем? С тобой, — улыбаясь, ответил он. — Наташа, может на бракосочетание пригласим нескольких близких друзей?

Она вопросительно посмотрела на него.

— Ты же сам сказал, что никого не надо.

— Я передумал.

— Нет, Умарчик, мы будем одни. Хочу, чтобы мы были только вдвоем. Вот когда родится сын, тогда пригласим весь Ташкент.

— Хорошо, пусть будет по-твоему.

— Спасибо, милый.

Она налила в вазу воду, поправила цветы, подошла к нему и, прижавшись к его мощной груди, тихо произнесла:

— Если бы ты знал, как мне с гобой хорошо.

— Мне тоже.

— Давай примерим твой костюм, в котором в загс пойдешь.

— А может, я в форме пойду? Как-никак, генерал. Так солиднее.

— Нет. При виде твоих лампасов заведующая загса в обморок упадет. Она не знает, что ты генерал.

Из шкафа Наташа достала его костюм, когда-то подаренный ею.

— Надень.

Она придирчиво осмотрела его со всех сторон.

— Ты рассматриваешь меня, словно готовишь на выставку.

— Что-то костюм маловат стал.

— Я так не думаю.

— Ну сам посмотри, пуговицы еле застегиваются. Ты просто пополнел. Пошли в магазин, купим новый.

— Наташа, костюм нормальный. Я просто плотно поел.

— Не спорь со мной. Этот костюм вышел из моды. Мы купим другой.

Он долго отговаривал ее, но она настояла на своем. В фирменном магазине Наташа перебрала все костюмы, пока наконец не нашла то, что ей понравилось.

В день бракосочетания рано утром Наташа пошла в парикмахерскую. Умар, чтобы убить время, включил телевизор. Зазвонил телефон. Он поднял трубку.

— Здравия желаю, товарищ генерал. Оперативный дежурный подполковник Исмаилов. Министр просил, чтобы вы позвонили ему домой.

— Что-нибудь случилось?

— По войскам все нормально, товарищ генерал.

— Хорошо, сейчас я позвоню.

Министр словно сидел у телефона, ожидая его звонка.

— Здравствуй, Умар Анварович. Ты чем занят?

— Пока ничем.

— Не хочешь мне составить компанию?

— Прошу извинения, товарищ генерал-полковник, но я не могу. Ко мне сегодня жена приехала.

— Вот и прекрасно! Заодно ты меня с ней и познакомишь. Кроме того, нам надо кое-какие вопросы решить. Ровно в шесть вечера я жду вас у себя на даче. Договорились?

— Так точно, товарищ генерал.

— Умар Анварович, ну сколько я тебя просил, чтобы в обычной обстановке обращался ко мне по имени. Вечером жду.

Когда пришла Наташа, он рассказал ей о приглашении. Вначале она расстроилась, но потом успокоилась.

Через час они уже были в загсе. Возле дверей заведующего Наташа остановилась, посмотрела на Умара. Тот был совершенно спокоен.

— Мне страшно, — тихо сказала она.

Умар рчень серьезно спросил:

— Ты думаешь, мы не выйдем оттуда живыми?

Она хотела ему сказать, что ей не до шуток, но не успела, он открыл дверь. За большим столом сидела не по годам грузная узбечка. Оформив соответствующие документы, заведующая, держа в руках «Свидетельство о браке», хотела произнести заранее заготовленные казенные слова, но передумала и вместо них очень искренне сказала:

— Больше десяти лет я работаю заведующей, но впервые вижу такую очаровательную пару. Будьте счастливы!

— Спасибо, — произнес Умар и из кармана достал коробочку, протянул ей.

— Это от нас.

Та протестующе замахала руками.

— Нет, нет, спасибо! Ваша жена и так меня отблагодарила.

Умар положил коробочку на стол. Они распили по бокалу шампанского. А дома их встретила соседка Мария Петровна, которая испекла в честь «молодых» королевский торт. Они по-семейному посидели за столом втроем. А к вечеру поехали на дачу к министру обороны.

По дороге Наташа неожиданно спросила:

— Что было в той коробочке?

Он удивленно посмотрел на нее.

— В какой?

— В той, которую ты подарил толстушке.

Умар, прижав ее к себе, засмеялся.

— Бриллиантовое кольцо.

— Серьезно?

— У нас за такую красивую невесту пришлось бы не только кольцо отдать, а целое состояние.

К великой радости Умара, министр на даче был только с женой. Байбагулов встретил их по-домашнему, в пестром, расшитом серебряными нитями, халате. На голове красовалась узорчатая, тоже расшитая серебром, тюбетейка. По-восточному поприветствовав гостей, он повернулся к Умару.

— Скажи, если не секрет, где такую бриллиантовую звезду встретил?

— Военная тайна, товарищ генерал-полковник, — улыбаясь, ответил Умар.

Байбагулов повернулся к Наташе и сделал еле заметный поклон.

Наташа с очаровательной улыбкой протянула руку министру.

— Наталья Дмитриевна. Я рада с вами познакомиться.

Он взял ее руку и чуть пожал.

— Тохтасын Урузбаевич. Наталья Дмитриевна, генерал вас не обижает?

— Пока нет.

— Если обидит, вы мне обязательно позвоните. Я ему с ходу объявлю самое строгое взыскание.

— Если не секрет, какое?

— Никакого секрета. Отправлю в командировку дней на десять в пустыню. Пусть он там, как роза без воды, сохнет от тоски по своей бриллиантовой звезде.

— Против такого наказания я возражаю, — рассмеялась Наташа. — Вы его лучше накажите так, как в царской армии наказывали провинившихся офицеров: объявите десять суток домашнего ареста.

— Тогда все мои офицеры специально будут нарушать законы, чтобы получить такое взыскание.

На веранде показалась полная женщина. Радушно улыбаясь, она подошла к гостям.

— А вот и моя лучезарная супруга, — представил ее министр.

Супругу министра звали Зухра. С первых же минут знакомства между женщинами завязалась дружеская беседа, словно они знали друг друга давно.

Байбагулов повел Умара в сад, где под чинарой был накрыт стол. В медном котле парился рис с кусками баранины. На столе белел овечий сыр, рядом курчавилась свежая зелень, стояли глиняные чаши с кислым молоком, на фаянсовом подносе блестела пятнистой чешуей вареная рыба: глиняный кувшин с холодным красным вином высился над грудами лепешек. Байбагулов налил в глиняные чашки вино, протянул Умару.

— Давай поднимем наши бокалы за то, чтобы всегда над нами было чистое небо и чтобы мы, военные, всегда были без работы.

Они чокнулись и молча осушили свои чаши.

— Пока вино не ударило в наши головы, хотел бы с гобой посоветоваться. Вчера я был у премьер-министра и он поинтересовался состоянием вооружения армии. Я доложил ему, где и по какой цене мы закупаем вооружение. Он посоветовал нам закупать оружие у Пакистана.

— Но у нас же контракт с Россией! Мы не можем в одностороннем порядке расторгнуть его. Это чревато для нас.

— С Россией сейчас дело иметь дохлый номер. Ей не до нас. Да и далековата она стала. Нам надо сближаться с южными соседями, завязывать с ними более тесные военные контакты. В советское время мы были от них отторгнуты, а сейчас наступили другие времена. Нам нужна своя военная доктрина, ориентированная на юго-восточных соседей.

Слушая министра, Умар неожиданно почувствовал тоску по родине. Министр говорил о России как о чужом государстве… В сердце защемило. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что уже нет той Родины, во имя которой не раз рисковал жизнью и имя которой произносил с трепетом и гордостью.

Байбагулов замолчал и вопросительно посмотрел на Кархмазова.

— Что скажешь?

— Я думаю, что Россия нас неправильно поймет. В данный момент и в будущем ее нельзя сбрасывать со счетов. Россия была и останется могущественной державой. Сейчас у нее временный спад, но он пройдет, и если мы пойдем на конфронтацию с ней, мы жестоко проиграем, Я понимаю премьер-министра. Его интересует сближение с Пакистаном и Ираном не столько с экономической точки зрения, сколько с политической. Бывшие республики Советского Союза кинулись в объятия к своим западным и южным соседям. Рады, что те им дают кредиты и завалили прилавки товарами. Простому человеку что надо? Чтобы он мог без блата и длинных очередей свободно купить любой товар. Но простой человек не может просчитать, каковы будут последствия такого дружеского «объятия» капиталистов. А они любят считать деньги и за красивые глазки, просто так, ни цента не дадут. Придет время, и они потребуют возврата долгов. А где их взять, когда своя экономика не работает? Россия выдержит, что нельзя сказать о бывших ее союзных республиках, Допустим, мы на выгодных условиях закупим у Пакистана оружие. Но что будет, если между нами возникнет политическое разногласие, и Пакистан прекратит поставку оружия и комплектующих частей? К кому мы повернемся? Опять к России? Но простит ли она нам наше предательство? Думаю, а я в этом твердо убежден, что единственный верный и надежный союзник для Узбекистана — только Россия. Да, она сейчас переживает не лучшие свои времена. Она раздирается политическими междоусобицами, но недалек тот день, когда в России зазвонят колокола и несдобровать тем соседям, которые в трудные годы ее предали.

Байбагулов, пристально глядя ему в глаза, неожиданно спросил:

— Тоскуешь по Родине?

— Да. Но только не знаю, по какой Родине. Дудаев предлагал перейти к нему на службу, когда я отказался, обозвал предателем. Россия тоже от меня отказалась. Выходит, никому я не нужен.

— Почему не нужен? Нам нужен, — подал голос Байбагулов. — Здесь твой дом.

— А надолго? — пытливо глядя в глаза министру, неожиданно спросил Умар.

Байбагулов, не ждавший такого прямого вопроса, уклонился от ответа и философски произнес:

— Все мы временные гости на этой земле. Аллах дал нам жизнь и забыл про наш разум. Вот и куролесят народы между собой… Давай еще по чарочке, что-то мне захотелось выпить. Давно такого желания не испытывал.

Из кувшина Умар разлил вино по чашечкам, подал Байбагулову. Тот взял, но не спешил пить, а вместо этою сказал:

— Мне нравится твоя честность и твой ход логических мышлений. Но мы с тобой люди военные и должны подчиняться тем, кто нами сверху повелевает. Я тоже сторонник дружбы с Россией и уверен, что ни в коем случае нельзя пренебрегать этой дружбой, но, к сожалению, времена наступили другие и диктуют другую политику по отношению к нашим соседям. Что касается предложения премьер-министра по поводу закупок оружия, завтра на военном совете мы этот вопрос подробно обсудим и свои соображения доложим премьер-министру… А теперь еще об одном, что касается лично тебя, генерал. По своей служебной деятельности тебе уже не раз приходилось бывать на различных мероприятиях высшего эшелона гражданской власти. Когда зампрокурора республики пригласил нас на шашлык, я уже беседовал с тобой на эту тему, но, видно, ты не до конца понял, чего я от тебя хотел. Я надеюсь, ты не обидишься на меня, если вновь вернусь к этой теме. Думаю, это пойдет тебе на пользу. Тебе надо основательно научиться вести себя с гражданскими чиновниками высшей власти. Умный человек, прежде чем перейти реку, покрытую льдом, попробует лед на прочность и, убедившись, что он выдержит, только тогда делает первый шаг. В общении с ними тебе нужен именно такой подход. Мы с тобой люди военные, порою сами проявляем нетерпимость и грубость к подчиненным и те покорно и терпеливо сносят наше хамство. До сих пор не могу забыть случай, который произошел со мной. Будучи командиром полка, я был вызван к командиру дивизии генералу Зайцеву. Проехал по бездорожью пять часов и усталый, как черт, зашел к нему в кабинет. В это время он по телефону на повышенных тонах с кем-то разговаривал. Стоя у двери, я терпеливо ждал, когда он закончит разговор и обратит на меня внимание. Он закончил разговор, с яростью опустил трубку на аппарат и, зло сверкая глазами, уставился на меня. Я, как положено по уставу, представился: «Товарищ генерал-майор, полковник Байбагулов по вашему приказанию прибыл». Он выпучил на меня глаза и рявкнул: «Пошел вон! Завтра придешь». Пришлось возвращаться обратно в часть. На следующий день я вновь предстал перед ним. Он посмотрел на свои ручные часы и недовольным голосом говорит: «Полковник, вы опоздали на пять минут. На первое время объявляю замечание». Самодур высшей категории и ничего не поделаешь. Это я к чему? Вчера, когда мы с тобой были у помощника премьер-министра и он задавал тебе вопросы, я обратил внимание на то, что ты не слишком почтительно отвечал на его вопросы. Я понимаю тебя: этот человек далек от проблем армии и вопросы порою задавал недостаточно квалифицированные, но ты не должен был забывать, с кем имеешь дело. Ты, дорогой мой генерал, по стойке смирно его не поставишь, а он тебя в два счета поставит! Одно его слово — и ты с космической скоростью распрощаешься со своей должностью.

На лице Умара промелькнула улыбка, и это не ускользнуло от Байбагулова.

— По твоей улыбке вижу, что ты не очень прислушиваешься к моим советам.

— Моя улыбка, товарищ министр, вызвана самыми добрыми чувствами к вам за полезные советы. Думаю, что после нашей беседы я сделаю соответствующие выводы.

— Разговор я завел неспроста. Ты должен понять значение занимаемого тобой поста. Ты не просто генерал, а генерал правительственного значения. В случае моей болезни или ухода в очередной отпуск, по Уставу тебе положено замещать меня, соответственно ты автоматически становишься членом правительства… Я тебе это к чему говорю? На днях, в беседе с японским министром иностранных дел, я такое ляпнул своим языком, что переводчик вынужден был мне сказать: если он досконально переведет мои слова, то это может вызвать политический резонанс. Восток — это тебе не Запад. Здесь все воспринимается по-особому. Прежде чем слово сказать, надо подумать, как оно будет воспринято собеседником и каковы будут его последствия для тебя… Вчера, когда мы уехали от помощника премьер-министра, не успел я войти в кабинет, как раздался звонок премьер-министра и он высказал свое недовольствие по поводу твоего разговора с его помощником. Знаю, тебе с твоим взрывным характером трудно…

Умар, склонив голову, молча слушал его. К ним подошла Наташа.

— Я вам не помешаю?

Байбагулов, восхищенно глядя на нее, галантно ответил:

— Ваше присутствие, Наталья Дмитриевна, для нас полная чаша янтарного вина.

— Спасибо за комплимент.

Байбагулов взял ее под руку, подвел к костру, где в медном котле варился плов.

— Наталья Дмитриевна, как вы думаете, кто должен готовить плов, мужчина или женщина?

— У нас, у русских — женщины, а у вас, думаю, наоборот.

Байбагулов весело засмеялся.

— Вы правы. Настоящий плов — дело только мужских рук. — И с увлечением стал рассказывать о тонкостях приготовления восточного плова, родиной которого, по его убеждению, является Узбекистан. Министр так был увлечен, что не слышал, как его позвала жена.

— Тохтасын Урузбаевич, вас жена зовет, — подал голос Умар.

Тот замолчал и посмотрел в сторону крыльца, где стояла жена.

— С вашего позволения, уважаемая Наталья Дмитриевна, на несколько минут я покину вас. Если я еще не надоел, потом продолжим наш разговор.

Когда он ушел, Наташа, глядя ему вслед, сказала:

— Ни за что бы не подумала, что он министр. Он похож на… — она замолчала, словно подбирая подходящее слово.

— На шеф-повара? — подсказал Умар.

— Да, именно так!

— Если бы ты увидела его в рабочей обстановке, у тебя сложилось бы другое мнение. Я сам его в первый раз вижу таким. На работе он неприступен. К нему многие генералы боятся заходить. Очень жесткий и требовательный.

— Не пойму вас, мужиков. На работе вы одни, дома другие. Где ваше подлинное лицо?

— Наверно, дома, — улыбнулся Умар.

— Вот и плохо, что это так. Надо везде иметь собственное лицо, а не менять его на маску по обстоятельствам.

— Без этой маски человек не сможет жить. Вот к примеру: приходит муж поздно домой, жена, естественно, интересуется, где он задержался. Муж, не мигая, спокойно отвечает, мол, был у друзей. Или приводит массу других причин, хотя на самом деле он был у любовницы. Видишь, как сработала маска? Не будет же он правду говорить! Если бы все говорили правду, от стыда мир бы перевернулся.

— Миры перевертываются не от правдивых слов, а от лживых поступков, — изрекла Наташа и гут же спросила: — Ты этот пример привел из опыта своей жизни?

— Нет, дорогая моя. У меня такого еще не было.

— Еще не было… — повторила Наташа. — Хочешь сказать, что все еще впереди? Умар, а ты мог бы изменить мне?

Умар не отделался шуткой, как ожидала Наташа, а, нахмурив брови, жестко произнес:

— Впредь не смей мне такие вопросы задавать. Это тебя не украшает.

Она поняла, что сильно задела его, и чтобы сгладить свою вину, обхватила его шею руками и попыталась поцеловать. Умар уклонился от поцелуя.

— Они же могут увидеть нас!

— Ну и пусть видят! Это же прекрасно!

— Не забывай, у кого мы находимся.

— А я и не предполагала, что ты такой трусливый. Поцелуй меня.

Она вновь хотела обвить его шею руками, но позади послышались шаги. К ним шел Байбагулов.

— Дорогие гости, прошу к столу!

Когда все уселись, Байбагулов поднялся из-за стола, взял кувшин, разлил по чашкам вино и окинул взглядом присутствующих.

— По закону старшинства, по годам и по должности мне первому слово. Вы не возражаете?

— Нет, — за всех ответила Наташа.

— Только не утомляй нас своей длинной речью, — посмеиваясь, попросила Зухра.

Байбагулов с укором посмотрел на нее и нравоучительно произнес:

— Запомни, алмаз души моей, что говорит твой верный супруг и друг. Пятеро утомляют себя и надоедают другим: ищущий истину в спорах с глупцами; невежда, поучающий мудреца; путешественник, едущий на ленивом осле; глупый слуга глупого хозяина и тот, кто ищет недосягаемого и невозможного. Но никогда, алмаз души моей, и ни в какие времена ты и наша очаровательная гостья, не будете нам надоедать и утомлять. Самое сладкое вино в мире — это вино, выпитое из ваших женских уст…

Зухра, удивленно глядя на мужа, спросила:

— Тохтасын, что с тобой? Какая тебя сегодня муха укусила?

— Молчи, женщина, когда я говорю! — взмахнув рукой, театрально произнес Байбагулов.

— Пей, иначе ты невыносим, — добродушно поглядывая на мужа, потребовала Зухра.

— Бисмиллах! — с пафосом воскликнул Байбагулов. — Восьмерых Аллах наказал недогадливостью и в том числе тебя, алмаз души моей. Купца, любящего вино…

Зухра не выдержала, оборвала мужа:

— Тохтасын, гости устали от твоего многословия.

Наташа, поглядывая на Байбагулова, улыбалась. Он ей нравился. Тот тяжело вздохнув, покорно склонив голову перед женой.

— Слушаюсь и повинуюсь, алмаз души моей! Тогда позвольте мне произнести тост.

Некоторое время он задумчиво смотрел на чашу вина, потом тихо сказал:

— Я поднимаю этот бокал, чтобы над нами всегда было ясное и чистое небо. Чтобы на столе всегда были хлеб, соль и чаша янтарного вина и чтобы за столом всегда сидели настоящие друзья!

Медленно, наслаждаясь ароматным вином, он выпил его до дна и с улыбкой окинул взглядом гостей.

— Пейте и ешьте, мои дорогие! Мой дом — ваш дом!

Ужин длился допоздна. Наташа была приятно удивлена, когда Зухра принесла домбру и попросила мужа, чтобы тот что-нибудь спел. Байбагулов взял домбру, пальцами пробежал по струнам, замер, устремив взгляд вдаль. Потом его пальцы ударили по струнам и, разрывая ночную тишину, он приятным голосом запел.

Зухра, наклонившись к Наташе, тихо переводила:

Наташа посмотрела на Умара. Его взгляд был задумчив и сосредоточен. Она слегка пожала его руку. Умар в ответ грустно улыбнулся.

Лишь поздно вечером они вернулись домой. Умар спросил:

— Ты довольна прошедшим днем?

— Да, милый.

* * *

Люба после разговора с Умаром долго находилась в шоковом состоянии. А когда пришла в себя, схватила со стола хрустальную вазу и грохнула об пол. Громкий звон разбитого хрусталя не успокоил ее. Она в ярости заметалась по комнате, потом бросилась на диван и дико, как волчица, завыла. Боль и обида от того, что Умар не вернется к ней, как удавка, душили шею. Развод с ним не входил в ее планы. Она верила, что придет день и они вновь начнут совместную жизнь.

Проплакав до самого вечера, она немного успокоилась и стала думать, как отомстить ему. Долгими бессонными ночами она строила планы и, словно наяву, представила, как душит его жену. Но и этого ей казалось мало, и она придумывала новые пытки. «Нет, я выцарапаю ей глаза!» И представив, как та слепая будет ходить держась за руку Умара, от наслаждения злорадно засмеялась. Но немного погодя вновь думала о новой мести. Она хотела большего: чтобы не только она, но и он страдал. Каждую ночь у нее возникали все новые и новые планы мести.

Однажды, в очередной раз мысленно поиздевавшись над своей будущей жертвой, Люба неожиданно задала себе вопрос: «Интересно, а на ком он собирается жениться? Неужели все-таки на Наташе? Так вот зачем она приезжала! Хотела убедиться, вернусь я к Умару или нет. Ах ты русская свинья! Погоди, ты у меня еще будешь скулить по-собачьи и валяться у моих ног!» Теперь она четко видела лицо своей жертвы.

Как-то ночью ей приснился кошмарный сон. Ей снилась Наташа. Та, насмешливо поглядывая на нее, говорила: «Он выбрал меня, потому что я красивее тебя!» Она прогнулась в поту, села на кровати и поклялась себе: «Я оболью ее красивое лицо кислотой!» Представив обезображенное лицо Наташи, громко засмеялась, откинулась на подушку и, впервые получив истинное наслаждение от придуманной мести, спокойно заснула. На следующий день она достала пол-литровую банку кислоты и спрятала под кровать. Ей не терпелось скорее поехать в Ташкент и привести в исполнение задуманное. Но прежде она решила поговорить с сыном и рассказать ему, с какой целью приезжал отец. Она заранее предвидела реакцию сына: тот ни за что бы не простил отцу его предательства. Однако проходили дни и недели, а Аслан не появлялся. Все тревожнее становилось в Грозном. По телевизору показывали президентский дворец, где многотысячная толпа оппозиционеров открыто выступала против Дудаева.

Однажды Люба увидела отца Умара. Тот стоял с сельчанами и о чем-то оживленно говорил. Люба встала в стороне, решив подождать, когда тот обратит на нее внимание. Ей хотелось подробнее узнать насчет женитьбы Умара. Анвар Мусаевич заметил Любу, подошел к ней.

— Здравствуйте, папа, — скромно опустив глаза, тихо поздоровалась она. — Как здоровье? Не болеете?

— Спасибо. Как видишь, жив-здоров. Аслан приезжал?

— Нет.

— Когда приедет, пусть зайдет к нам. В прошлый раз был, так и не зашел.

— Он спешил. Даже домой ко мне не зашел. Как Фатима живет?

— Болеет.

— А что с ней?

— Сама не знает.

— Может, ей лекарства надо? Я достану.

— Спасибо. В доме полно всяких лекарств. Умар привез.

— А как Умар поживает? Он еще не женился?

— Не знаю. Как уехал, так с тех пор ни одного письма не прислал.

— А вы не знаете, на ком он собрался жениться?

— Не знаю.

— А разве он вам не говорил?

— Нет. Я спросил, но он промолчал. — Анвар Мусаевич пристально посмотрел на нее, та, не выдержав его взгляда, опустила голову. — Люба, добрый тебе совет: забудь Умара, к тебе он больше не вернется.

— А как же сын? Аслан любит его.

— Он-то любит, а ты?

— Я не виновата, что вместо меня он выбрал свою службу.

— Надо было за ним поехать. Ты же жена, это твоя священная обязанность — покорно и безропотно всюду следовать за мужем. А ты как поступила? Ты опозорила его и вместе с ним наш род. В нашем роду разводов веками не было. Стыдно людям в глаза смотреть!

Когда старик отошел, она с ненавистью посмотрела ему вслед и прошептала вдогонку: «Чтоб он подох, ваш проклятый род Кархмазовых! Чтобы мужского корня не осталось в вашем роду»! И тут же испугалась собственных слов: сын Аслан был из рода Кархмазовых.

К концу месяца приехал Аслан. Когда Люба рассказала ему, что отец приезжал за разводом и собирается жениться, лицо его побелело. Зло сверкнув глазами, Аслан крикнул:

— Я убью его!

Люба, увидев выражение глаз сына, испугалась.

— Сынок, он недостоин того, чтобы ты запачкал о него руки. Забудь его. Он давно тебе не отец.

Аслан со стоном произнес:

— Он не имел права предавать нас!

— Я сама разрешила ему жениться, — неожиданно даже для самой себя соврала Люба.

Аслан недоверчиво посмотрел на нее.

— Да, ты не ослышался. Он мне не нужен. Я знаю, тебе больно слышать это, но ты уже взрослый и должен понять, что возврата к прошлому нет.

— Мама, я что-то тебя не пойму. Месяц назад ты говорила совсем другое. Мы даже собирались к нему поехать.

— За это время, сынок, много воды утекло. Он мне не нужен. Пусть женится.

Мать говорила так убедительно, что Аслан заколебался.

Проводив сына, Люба отругала себя за то, что чуть не толкнула сына на погибель. Она не сомневалась, что Аслан действительно убил бы отца.

Теперь она жила только одной мыслью: поехать к Умару и привести в исполнение свою месть. Она молила Аллаха, чтобы этой женщиной была только Наташа, к ней у нее накопилось столько зла и ненависти, что другой женщины на ее месте она не хотела видеть.

Спустя месяц после приезда сына она собралась в дорогу, но неожиданно заболела мать. Ее положили в больницу и Люба целыми днями ухаживала за матерью. Через месяц мать выписали, но и дома она нуждалась в уходе. Лишь спустя три месяца, когда мать поднялась на ноги, Люба собралась в дорогу. О своей поездке в Ташкент она решила родителям не говорить. Сказала, что едет на несколько дней к подруге в Майкоп.

Сидя в кресле самолета, Люба все обдумывала встречу с Наташей. «Как только она откроет дверь, сразу плесну кислотой в лицо, — решила она. — А вдруг это будет не она? А, мне все равно! Главное — он должен страдать!» О себе она не думала. Ненависть отняла у нее рассудок и в голове было только одно желание — отомстить.

В Ташкент она прилетела к обеду. Не доезжая до дома, где жил Умар, вышла из такси и, внимательно вглядываясь в лица людей, боясь внезапной встречи с Умаром, стала приближаться к заветному дому. Остановилась напротив подъезда и почувствовала страх: «А вдруг откроет он?» От этой мысли ей стало плохо и она отошла от подъезда. Прежняя смелость, с какой она собиралась сюда, улетучилась, вместо нее появился животный страх за свою жизнь. Она ушла в глубь двора, села в беседку, задумалась. «Надо понаблюдать за домом. Посмотреть, с кем он». Проходили часы, но среди входящих и выходящих из подъезда Умара и Наташи не было. Она одиноко сидела в беседке, когда туда ввалилась группа парней. Те, не обращая на женщину внимания, весело обсуждали какие-то свои дела. Люба встала и медленно пошла в сторону дома. Не доходя до него, она увидела приближающуюся черную «Волгу». Словно нутром чувствуя, что это он, она быстро забежала за угол. Машина остановилась возле подъезда, и она узнала Умара. Тот быстро вышел из машины и широкими шагами направился к подъезду.

Она почувствовала, как учащенно забилось сердце. Языком проведя по высохшим губам, она глубоко втянула воздух и медленно побрела по тротуару. Выйдя на трассу, остановила машину и поехала в гостиницу.

На другой день рано утром Люба вновь сидела в беседке и пристально наблюдала За подъездом. Когда увидела черную «Волгу», поняла, что она приехала за ним, и не ошиблась. Спустя несколько минут из подъезда вышел Умар, сел в машину. Проводив его взглядом, она встала и решительно направилась к подъезду. На лифте поднялась на девятый этаж, на площадке возле нужной двери остановилась. И вновь ее охватил страх. Некоторое время она стояла в оцепенении и не знала, что делать. Потом успокоилась. Достала из сумки банку с кислотой, открыла крышку.

Зажав в руке банку, свободной рукой потянулась к звонку. В последний момент рука предательски дрогнула. «А если не Наташа?»

Сверху послышались шаги, кто-то спускался. Люба отошла от двери и по лестнице побежала вниз. Выйдя из подъезда, она почувствовала, что вспотела. Она снова направилась к беседке. «Надо подождать, выяснить, Наташа это или нет». До самого обеда она наблюдала за подъездом, но среди выходящих женщин Наташи не было. Один раз из подъезда вышла высокая красивая женщина. «Наташа!» — промелькнула мысль, но когда ближе увидела ее лицо, с облегчением вздохнула: это была не она. Снова перевела взгляд на подъезд и обомлела: там стояла Наташа. На этот раз действительно она, но только какая-то располневшая. «Она же беременна!» — ахнула Люба. Такого она в своих мыслях не допускала и теперь неотрывно смотрела на свою соперницу. А Наташа все время поглядывала на дорогу. Подъехала черная «Волга», остановилась возле Наташи. Из машины вышел Умар, подошел к ней. Наташа, улыбаясь, поцеловала его в щеку. Умар открыл дверцы, усадил ее в машину.

Они давно уехали, а Люба в оцепенении смотрела им вслед. Перед ее взором стояли их счастливые и влюбленные лица. Она опустилась на скамейку, чувствуя себя одинокой, брошенной женщиной. Ей стало жалко себя и она заплакала.

Убитая всем увиденным, Люба не заметила, как в беседку вошли две пожилые женщины, сели напротив нее и уставились на незнакомую плачущую женщину. Одна из них, наклонившись к подруге, тихо прошептала:

— Валюша, ей плохо.

— Вижу, — ответила та и подошла к Любе,

— Вам плохо?

Та некоторое время молча смотрела на старушку. Потом встала и быстро вышла из беседки.

Старушка проводила ее взглядом, подсела к подруге.

— Ты заметила, как она посмотрела на меня? В жизни не видела таких злых глаз. Интересно, кто она такая? Я ее никогда здесь раньше не встречала.

— Я тоже. Наверное, проходила мимо, ей стало плохо, присела отдохнуть. Видно, у нее большое горе.

Не помня себя, Люба вернулась в гостиницу, не раздеваясь, бросилась на кровать и горько зарыдала. Два дня она не выходила из гостиницы и не прикасалась к еде. Перед нею постоянно была одна и та же картина: они, счастливые, целовали друг друга. Постепенно она стала приходить в себя и еще сильнее вспыхнула ее ненависть к Наташе. Всю ночь, не сомкнув глаз, она обдумывала, как привести в исполнение свой план. Под утро после бессонной ночи подошла к зеркалу и не узнала саму себя. На нее смотрела совсем старая женщина. Она сравнила себя с Наташей и вместо признания полного поражения вскинула голову и вслух произнесла: «Ничего, что я такая, твое красивое лицо я так обезображу, что ты вообще выбросишь из дома все зеркала».

День только начинался, а она уже сидела в беседке. Вновь увидела «Волгу», остановившуюся у подъезда, Умара, который сел в нее. Проводив взглядом машину, Люба решительно направилась к подъезду и поднялась на девятый этаж. На площадке возле двери она остановилась, вытащила банку с кислотой, с трудом открыла крышку и хотела позвонить, но… «А не слишком ли это легкое наказание? — подумала она. — Ведь если поразмыслить хорошенько, можно придумать что-нибудь покруче. У меня еще есть время. Ребенок родится нескоро», — и она стала спускаться по лестнице с улыбкой, достойной самого ада…

Люба пошла в гостиницу, рассчиталась и, не задерживаясь, поехала в аэропорт. К вечеру она уже сидела в самолете. Когда он оторвался от земли, Люба мысленно обратилась к сопернице: «Не радуйся. Ты получила только передышку. Придет время — и кровавые слезы потекут из твоих глаз. Будешь ли ты тогда такой же красивой?» Она представила наполненные ужасом глаза Наташи и засмеялась.

Рядом сидевшая женщина посмотрела на нее и, увидев выражение ее глаз, похолодела.

Глава вторая. БЕЗ ПРАВА ИМЕТЬ РОДИНУ

Беременность протекала спокойно, и с каждым днем Наташа все явственнее ощущала в своей утробе живое существо. Однажды, приняв ванну, она осмотрела себя в зеркало и убедилась, что живот стал округляться. Прикрыв глаза, она представила своего будущего ребенка. По телу пробежала теплая волна.

«А где я буду его рожать? — возник неожиданный вопрос. — Здесь, в Москве, или… Наверное, поеду к маме. Первое время она будет мне помогать».

Умар пришел, когда стрелки часов перевалили за полночь. Наташа увидела, что он чем-то озабочен. Она обняла его, спросила:

— Как день прошел?

— Не так, как хотелось бы.

— Ничего, завтра наверстаешь упущенное, — философски произнесла она. — Мой руки, а я ужин подогрею.

Ужинал Умар нехотя. Наташа видела по его глазам, что он мысленно где-то витает. Хотела спросить, но решила подождать, когда он сам заговорит. Но проходили минугы, а он молчал. Она притронулась к его руке.

— Умар, что-нибудь серьезное?

Он вскинул на нее глаза, и, казалось, очнулся от глубокого забытья.

— Ты что-го спросила?

— Ешь, а то остынет, — сказала она.

— Спасибо, я уже наелся.

— Но ты даже нс притронулся к еде!

Умар молча отодвинул от себя тарелку, и вновь его взгляд устремился вдаль.

— Чай будешь или сок выпьешь? — спросила Наташа.

— Ни то, ни другое… Налей сто граммов!

Она достала из холодильника водку, налила в фужер. Он молча выпил и, грустно глядя на нее, спросил.

— Скажи, где моя родина?

Удивленная таким вопросом, она опешила и не знала, что и ответить. А Умар, обхватив голову руками, тихо, приглушенным голосом, запел:

Наташа давно не видела его таким подавленным. А песня… Это была не песня, а крик его души… Умар замолчал, снова налил в фужер водки, выпил. Она придвинулась к нему, положила свою руку на его руку и тихо попросила:

— Поделись своею тоской. Может, я тебе чем-нибудь помогу?

Он встал, вышел и тут же вернулся с папкой. Вытащил из нее лист бумаги, молча протянул Наташе. Она взяла и увидела в верхнем углу листа золотистыми буквами напечатанные слова:

РЕСПУБЛИКА ИЧКЕРИЯ

ВО ИМЯ АЛЛАХА МИЛОСТИВОГО, МИЛОСЕРДНОГО!

Генералу Кархмазову У. А.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Читай, там все написано.

Она стала читать,

«В трудную минуту для нашей Отчизны я вновь обращаюсь к вам и призываю встать под знамя Ичкерии для защиты независимости нашей многострадальной Родины! Она в опасности!

Веками была поругана Царским самодержавием и Советской властью. Из своих железных когтей не хочет миром нас отпустить и Россия… Как нация, мы находимся на грани истребления. Настало время поднять знамя независимости нашего государства… Все чеченцы, находящиеся за пределами нашей Родины, обязаны выполнить свой священный долг в защите ее от неверных… Во имя Аллаха милостивого, милосердного…»

Президент Республики Ичкерия Джохар Дудаев.

Читая послание Дудаева, Наташа почувствовала угрозу, исходящую от него. Она с трудом дочитала до конца и беспомощно посмотрела на Умара.

— Что ты решил?

— Еще ничего.

— Кто тебе дал это письмо?

— Гонец приехал от Дудаева. В разговоре он передал и устные слова Дудаева: если я не соглашусь встать на защиту Ичкерии, то дорога туда для меня будет навсегда закрыта.

— А с кем Дудаев хочет воевать? С Россией?

— Да, именно с Россией.

— Он в своем уме? Россия в один миг раздавит его Ичкерию.

По лицу Умара скользнула горькая усмешка.

— Ты плохо знаешь нашу нацию. Если начнется война с Чечней, то России не под силу будет победить ее.

— Лично я сомневаюсь, чтобы Россия пошла войной на Чечню. Народ этого не допустит!

— А мнение народа никто и не спросит. С Чечней будет не Россия воевать, а ее верхушка. Война с Чечней — этоудобный предлог для удержания своей шаткой власти и отмывания денег,

— Что-то я не поняла. По-твоему, война с Чечней неизбежна?

— Да, именно так. Дудаев ни за что не согласится подчиниться Москве, а Ельцин и его окружение сделают все, чтобы удержать Чечню в составе России.

— А может, все обойдется?

— Нет. Уже поздно. Война с Россией не за горами. Дело времени.

— Если бы я была президентом, всех вас, кавказцев, отпустила бы с Богом. России от этого хуже не станет, она и без вас проживет, а вот проживете ли вы, это еще вопрос.

Умар нахмурился.

— Если Чечня добьется независимости военным путем, знаешь, к чему это приведет? К развалу всей России.

— Если я плохо знаю чеченский народ, то ты вообще не знаешь наш русский. Благодари своего Аллаха, что в Кремле не до вас, и русский медведь спит и лапу сосет, а если проснется, чертям на том свете будет тошно.

Умар удивленно посмотрел на Наташу, у той глаза сверкали от негодования. Он понял, что задел ее за живое, и решил немного подколоть.

— Хотел бы я знать, когда же проснется ваш медведь и, если не секрет, кто этот медведь? Может, Ельцин?

— Не обязательно Ельцин. В России достаточно много умных мужиков, чтобы его заменить.

— Что-то я не вижу этих мужиков.

Наташа, задетая его словами, какое-то время молча смотрела на него, потом спросила:

— В школе по истории у тебя какая оценка была?

Умар удивился.

— При чем тут это? Допустим, пятерка.

— А без «допустим»?

— Пятерка.

— Я сомневаюсь.

— Тебе аттестат показать?

— Не надо, но если бы ты действительно знал историю на «отлично», то навсегда запомнил бы, что русскую нацию еще никому не удавалось сломить. Пытались гагары, французы и фашисты и прочая мелочь, н что из этого вышло? И на что твоя Чечня рассчитывает? На помощь своих мусульман? Гаркнет на них Россия — и они разбегутся по горам.

Они задели друг друга за живое, каждый с яростью стал защищать свою национальную гордость.

— Ты хочешь сказать, что стоит России раз плюнуть и Чечня окажется перед ней на коленях?

— Да, именно так я и думаю.

— Тогда ты плохо знаешь не только наш народ, но, историю, которую тебе преподавали в школе. Ты, наверное, забыла, как сорок лет царские генералы пытались сломить нас? И что из этого вышло? Какой бы ни была могущественной Россия, ей уже не под силу поставить на колени чеченский народ, да не только чеченский, но и любой другой. Времена другие. Поняла?

На ее лице появилась улыбка.

— Ты хотел сказать, что царские генералы гоняли по горам твоего Шамиля?

— Вижу, ты историю не забыла. Да, именно это я и имел в виду.

— России незачем ставить вас на колени, вы сами перед ней станете.

— Ты так думаешь?

— Да, именно так я и думаю! — резко ответила она. — По своей доброй душе, мы весь Кавказ и Среднюю Азию кормим, а о себе забываем. Я была у вас на Кавказе и видела, в каких добротных домах вы живете. Кругом ковры и хрусталь. А ты посмотри на наши русские вымирающие деревни. Одна нищета. А вы от жира беситесь. Пора и честь знать. Попробуйте без нас прожить. Перестанут русские вас кормить, сами на коленях приползете.

Умар, посмеиваясь, произнес:

— Жаль, что ты не понимаешь историческое развитие любой нации. Времена прошли, когда можно было сильного подавить и растоптать слабого. Сейчас никому не под силу держать в цепях народы.

— Можно подумать, что вас, чеченцев, русские в цепях держали! Знаешь такую русскую пословицу: «Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит»?

— По-твоему выходит, я волк?

Наташа пристально посмотрела на него, улыбнулась,

— Нет, на волка ты не похож, но на абрека, да. — Она представила его в бурке и в папахе, с кинжалом на поясе, не удержалась и весело рассмеялась.

Он, нахмурив брови, молча смотрел на нее. Ее слова сильно задели его, и он с новой силон пошел на нее в словесную атаку. Спор разгорался и принимал нежелательный оборот. Каждый упорно защищал свою нацию. Первым опомнился он и примирительно произнес:

— Наташа, во многом я с тобой согласен, но меня интересует один вопрос: с каких пор ты стала интересоваться политикой?

— А ты хочешь, чтобы у тебя была безмозглая жена?

Он встал, подошел к ней, прижал к себе.

— Русская ты моя царевна! Если бы я не знал и не ценил твою русскую душу, я уже давно был бы в Чечне… Ты лучше посоветуй, как мне поступить?

Наташа отодвинулась от Умара и, пораженная его вопросом, некоторое время молча смотрела на него.

— Ты что, хочешь вернуться в Чечню?!

— Не знаю. Если я не поеду, то буду проклят и дорога к родному дому для меня будет навсегда закрыта,

— А как же я?

— Вот в этом и весь вопрос. Оставить одну тебя не могу и забрать с собой не могу.

Он увидел, как повлажнели ее глаза. Наташа повернулась, вышла. Он сел, вновь налил водки, выпил. Бутылка была осушена до дна, а го; ова оставалась трезвой как никогда. Он прислушался. Было тихо. Он встал, пошел в спальню. Наташа лежала на кровати вниз лицом.

— Наташа…

Но она не отзывалась.

— Я знаю, ты не спишь. Поговори со мной.

Она повернула к нему лицо, и он увидел ее заплаканные глаза.

— Ты о нас подумал?

Опустив голову, он молчал.

— За полгода до смерти Володи, когда мы были на море, я умоляла его не ехать в Афганистан, но он не послушался меня, сказал, что не имеет права, что это его долг. Ты тоже хочешь повторить его путь? Отвечай!

— Не знаю, что и ответить.

— Не знаешь, потому что твоя Чечня для тебя значит больше, чем я и твой будущий ребенок.

— Наташа, прежде чем такое сказать, лучше подумай…

— Я-то думаю, а когда ты будешь думать?

— Вот и думаю. Может, поедем вместе?

— А если твой Дудаев действительно объявит войну России? Тогда как мне быть? Я же русская и у меня есть свое национальное достоинство. Ты об этом подумал?

— Ты моя жена и ответственность за свою Родину не несешь.

— Ты мыслишь не как генерал, а как обыкновенный ефрейтор.

— Наташа, успокойся. Я еще свое согласие не дал. У меня достаточно много времени, чтобы принять окончательное решение.

— Я не знаю, какое ты примешь решение, но мое решение однозначно: в Чечню я не поеду, а если уедешь ты, то наши дороги разойдутся. Выбирай: или я и ребенок, или твой патриотический долг, от которого меня тошнит.

— Так нельзя рассуждать…

— Я потеряла мужа и сына и не хочу больше ничего терять, — оборвала она его. — Если бы на твою Родину напал враг, я бы поняла тебя, но на нее еще никто не нападал.

— А если Россия пойдет на нее войной?

— Если она это сделает, сами будете виноваты. Вчера по телевизору показали: в Грозном на площади три отрубленные головы. Дикари! Вы, наверно, хотите вновь вернуться в дремучие средневековые времена? Надеть на своих женщин паранджу…

— Что касается отрубленных голов, то по закону Шариата все правильно. С бандитами надо разговаривать только таким методом и если сейчас в корне не задушить преступность в Чечне, то будет поздно и она, как чума, поползет по всей России. А насчет паранджи на женщинах… Она для того, чтобы мужчины не заглядывались на чужих жен.

Наташа возмутилась:

— Ты что, на их стороне?!

— Нет, но по-другому нельзя.

— А может, и на меня наденешь паранджу?

Умар улыбнулся.

— Нет. Пусть люди видят, какая ты у меня красивая.

— Уходи, и не хочу тебя слушать!

— Ты что, обиделась?

Умар попытался ее обнять, но она отвернулась. Он встал, пошел в зал, из бара достал коньяк, но тут же поставил на место. Из спальни донесся плач Наташи. Он пошел к ней, лег рядом и прижал ее к себе. Сквозь слезы она произнесла:

— Я не хочу тебя терять! Не хочу!

— Наташа, милая, успокойся, еще ничего не решено. До самого утра Наташа не сомкнула глаз. Она не верила, что он откажется от предложения Дудаева. По его глазам видела, что сердцем и душой он уже давно в своей Чечне.

Утром, уходя на работу, Умар сказал ей:

— На обед не жди. К нам приехала военная делегация из Пакистана, приду поздно. Не скучай.

В обед к Наташе зашла Мария Петровна. Увидев ее опухшие глаза, обеспокоенно спросила:

— Что случилось?

Наташа рассказала о вчерашнем разговоре с Умаром. Соседка попыталась успокоить ее:

— Ему очень трудно принять решение, но, мне кажется, что в Чечню он не поедет. Он любит тебя.

— А мне кажется, что поедет. Вчера я это увидела по его глазам.

— А если поедет, что будешь делать?

— Поеду с ним. Я его одного не оставлю.

— Об этом ты сказала ему?

— Нет. Я сказала: пусть выбирает — или я, или Чечня. Мария Петровна бросила на нее укоризненный взгляд.

Это рассердило Наташу.

— А что же, по-вашему, я должна была ему сказать? Поезжай, миленький? Тебя Родина на подвиг зовет?

— Наташа, а как бы ты поступила на его месте?

— Без колебания выбрала бы его.

— Предала бы родину?

Наташа недоуменно посмотрела на нее и в сердцах бросила:

— Мария Петровна, ради Бога! Не надо высоких слов. За эту родину на чужбине сложили головы мой муж и сын. Вы хотите, чтобы и Умара я потеряла?

— Нет, я этого не хочу. Я хочу, чтобы ты его поняла.

Сейчас ему как никогда трудно. Несмотря на то, что здесь у него большой пост, он этим не удовлетворен. Он тоскует по России, по Чечне…

А Умар принимал в своем кабинете человека, который привез ему послание от Дудаева и ждал его ответа. Ответ был такой.

— Я внимательно прочитал послание Дудаева. Благодарю за приглашение, но стать под его знамена я не могу. Однажды я дал ему отрицательный ответ и мое решение остается в силе.

— Если вам не трудно, дайте письменный ответ.

Кархмазов сел, быстро написал ответ, сложил лист, протянул ему. Тот, не читая, положил его в нагрудный карман. Перед уходом он посмотрел на генерала. Глаза их встретились, и какое-то время два чеченца неподвижно смотрели друг на друга. Умар не выдержал, отвел взгляд.

— Я знаю причину вашего отказа, товарищ генерал, и понимаю вас, — сказал посланец. — Но Родина в опасности. Она нуждается в боевых офицерах. Отовсюду к нам стекаются офицеры из бывшей Советской Армии. Вы нам нужны. Провожая меня, генерал Дудаев устно просил передать, чтобы вы забыли тот неприятный разговор, который произошел в его кабинете.

— Неужели вы всерьез собираетесь воевать с Россией?

— Это вопрос времени. Россия из своих когтей нас добровольно не выпустит.

— А если она пойдет на вас с танками, чем вы будете защищаться? Одним стрелковым оружием и голым патриотизмом? На днях министр обороны России Грачев заявил, что для захвата Грозного ему понадобится два часа и один парашютно-десантный полк.

— Если бы Грачев знал характер чеченца, так бы не сказал. Мы Грозный превратим во второй Сталинград. На его защиту встанет млад и стар.

— При современном оружии, которым обладает Россия, ваш патриотический дух не поможет.

— Товарищ генерал, если бы вы сейчас были в Грозном, у вас было бы другое мнение. Мы защищаем свой дом, а что защищает Россия?

— Как что? — опешил от такого вопроса Умар. — Это же ее дом! Она защищает интересы народов России, чтобы криминальная зараза из Чечни не расползлась по всей ее территории.

— Если бы вы, товарищ генерал, не были отцом Аслана, которого я хорошо знаю, за такое оскорбление, нанесенное моей родине, вы ответили бы кровью. Пусть про нас все говорят, что мы криминальная республика, что мы, чеченцы, головорезы, мы к этому уже привыкли, но настоящий чечен о своей Родине так не должен говорить. Она как мать!

Умар понял, что допустил оплошность и обидел собеседника.

— Если мои слова вы восприняли, как оскорбление, то прошу прощения. Чечню я люблю не меньше вас. Что касается государственной независимости и отделения Чечни от России, то силовым методом вы этого не добьетесь. Россия есть Россия и она этого не позволит. Здесь нужен политический подход и волеизъявление самого народа, а не Дудаева.

— Девяносто процентов нашего народа готовы пожертвовать своей жизнью во имя независимости Ичкерии. Независимость мирным путем нам Россия не даст. У нее от прежней советской власти осталась та же геополитика — держать народы Кавказа на цепи. Только силой оружия можно заставить признать нашу независимость.

— Вы служили в армии?

— Так точно, товарищ генерал. Служил на Дальнем Востоке, в морской пехоте, капитан бывшей Советской Армии.

— Тогда ответьте мне, капитан, только не как человек, до фанатизма преданный своему вождю, а как реально мыслящий военный. Есть ли в настоящее время у вас сила, кроме голого патриотизма, чтобы противостоять России?

— Есть, товарищ генерал, эта сила в нашей правде. Мы ничего от России не хотим, хотим совсем малого — свободу, такую, какую она сама имеет. Каждый народ имеет право на свободу. Держать народ на цепи, как собаку, нельзя. А нас с царских времен держат. Что касается мирного диалога с Россией, то это все равно что посадить в клетку к голодному волку ягненка и взывать к его совести, чтобы он не трогал его.

— Россия не трогала бы вас, если бы вы все делали цивилизованным путем. Ответьте на вопрос: почему русские из Чечни убегают?

— Мы их не трогаем, они сами добровольно покидают Ичкерию.

— В это трудно поверить. Чтобы десятки тысяч людей, бросая дома и имущество, добровольно покидали место, где они родились…

— Тот, кто признает Ичкерию за родину, тот не уйдет. Уходит чужой, кому безразлична судьба нашей родины. Землю своих предков мы будем защищать с оружием в руках. В случае войны мы России объявим «джихад». Мы не одиноки, весь мусульманский мир придет к нам на помощь. России больше не под силу поставить нас на колени. Она нас может победить только атомной бомбой! Другим оружием покорить нас ей уже не под силу.

Умар хотел возразить, но понял, что это бесполезно. Он вспомнил, что именно такой же разговор состоялся у него когда-то с сыном Асланом. Перед ним стоял представитель нового непримиримого поколения чеченцев, готовых в любую минуту на самопожертвование во имя своей новой родины — Ичкерии. И, чтобы избежать дальнейшей бесполезной полемики, он спросил:

— Вы моего сына знаете?

— Знаю, товарищ генерал. Он возглавляет президентскую охрану. Перед отъездом я был у него.

— Как он?

— В зените славы. На днях Дудаев ему присвоил звание майора.

По лицу Умара пробежала горькая улыбка.

— Он знал, что вы едете ко мне?

— Да. Я ему об этом сказал.

— Как он среагировал на это?

— Он передал вам большой привет, а мне сказал, что зря еду к вам.

— Надо было прислушаться к его голосу.

— Я выполнил приказ генерала Дудаева. Товарищ генерал, простите за бестактность, но не кажется ли вам, что своим отказом вы закрываете себе дорогу на свою родину?

— Нет, капитан, мне так не кажется. Дудаев своими действиями толкает чеченский народ на войну с Россией, а война без человеческих жертв не бывает. В этой войне в основном пострадает ни в чем не повинное гражданское население. В Афганистане я видел разрушенные кишлаки,* слезы женщин и стариков. Не хочу, чтобы и с Чечней это повторилось… Прощайте, капитан. Не держите на меня зла, но я не хочу строить баррикады между русским и чеченским народами.

Капитан ушел. Умар с тоской посмотрел ему вслед, сел за стол. Рука непроизвольно потянулась к телефону, хотел позвонить Наташе, успокоить ее, но в последний момент передумал, «Дома скажу». Взял папку с документами и стал их изучать. Надо было подготовиться к встрече с пакистанцами. Зазвонил телефон,

— Умарчик, это я. Как у тебя дела?

— Дела, как у прокурора, — смеясь, ответил он. — А как твои дела?

— У меня все нормально.

— Я рад. Звонила Мария Петровна, она полчаса меня отчитывала, как нерадивого ученика, за мою нечувствительность к тебе в твоем положении.

— Прости, это я виновата.

— Наоборот, просить прощения должен я.

— Умарчик, вчера я была не права. Ты поступай так, как велит твоя совесть.

— Если моя совесть скажет, что надо ехать в Чечню, как ты на это ответишь?

— Ответ простой. Я поеду следом за тобой.

— Ты шутишь?

— Нет. Я хочу быть рядом с тобой.

Некоторое время он молчал. Молчала и Наташа. В трубке было тихо.

— Я уже дал отрицательный ответ.

Она все равно молчала.

— Наташа… — он услышал, как она заплакала.

Умар понимал ее состояние и терпеливо ждал, когда она успокоится.

— Я люблю тебя, — сквозь слезы сказала Наташа и положила трубку.

Умар задумчиво смотрел перед собой и не заметил, как в кабинет вошел полковник Максимов, а вслед за ним пакистанцы.

— Товарищ генерал! — подал голос полковник.

Умар вздрогнул, быстро встал, подошел к пакистанцам и, радушно улыбаясь, стал пожимать им руки. Пакистанцы, глядя снизу вверх на гренадерского роста генерала, отвечали ему крепким рукопожатием и широкими улыбками.

Однажды за обеденным столом Наташа завела разговор про будущего ребенка.

— Умарчик, как ты думаешь, где мне его рожать?

— Как где? — машинально ответил он. — Здесь.

— А, может, я поеду к маме в Волгоград? Первое время она мне поможет

— А не лучше, если она приедет к нам?

— Нет, она старенькая, не сможет приехать.

— Тебе виднее. Как считаешь нужным, так и поступай.

— Я передумала. Рожать буду в Москве.

— А почему в Москве, а не здесь?

— Во-первых, я прописана в Москве, а во-вторых, местом рождения ребенка будет столица России. И родится он гражданином России… Умарчик, а как у тебя с гражданством?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Не знаю. На днях замминистра тоже такой же вопрос мне задал. Мол, пора вам определиться с гражданством.

— А что он этим хотел сказать?

— Напрямую не сказал, но его намек я понял: первый замминистра обороны Узбекистана не может быть гражданином другой республики.

— И что ты ему ответил?

— Ничего. Хотя рано или поздно надо определяться с гражданством.

— И ты согласишься принять гражданство Узбекистана?

В ответ он отрицательно покачал головой. Наташа некоторое время пристально смотрела на него и неожиданно спросила:

— А ты бы согласился вернуться в российскую армию?

Умар грустно улыбнулся.

— Пока Президент России Ельцин и министр обороны Грачев, мне России не видать, как своих собственных ушей.

— Что касается твоих ушей, то подойди к зеркалу и любуйся ими. Они у тебя красивые… А Ельцин и Грачев не вечны на своих постах. Но ты не ответил на мой вопрос: ты бы согласился вновь вернуться в российскую армию?

— Думаю, это пустой разговор.

Наташа улыбнулась, хотела ему сказать, что поживем — увидим, но передумала. Идея помочь Умару вновь вернуться в российскую армию пришла ей в голову неожиданно, и она решила пока не раскрывать ее. Чтобы отвлечь его от этой гемы, вернулась к прежнему разговору о месте рождения ребенка.

— Умарчик, а ты согласен, чтобы я его родила в Москве?

— Не возражаю, но тебе одной там будет трудно.

— Одна я там не буду. Я уже говорила с Марией Петровной и она согласна в это время пожить со мной в Москве.

— Я уже тебе ответил: поступай так, как считаешь нужным.

— Спасибо, милый. Еще один вопрос надо решить. У нас две квартиры в Москве. Может, одну продадим?

— А какая необходимость в этом?

— Но две большие квартиры ни к чему. Хочу одну из них продать и на эти деньги открыть салон красоты.

От удивления Умар чуть не подавился косточкой от рыбы.

— Ты что, решила бизнесом заняться?

— При чем здесь бизнес? Я не ради этого. Просто давно мечтала открыть свой собственный салон красоты.

Некоторое время он молчал, потом встал и нервно заходил по комнате. Наташа знала, что его беспокоит, и не ошиблась.

— А обо мне ты подумала? Что буду делать я? — он хмуро посмотрел на ее улыбающееся лицо.

— Я знала, что ты задашь этот вопрос.

— И что ответишь?

— Поживем, увидим, — уклонилась она от прямого ответа.

— Ты хочешь, чтобы я уволился из армии и стал сторожить твой салон красоты?

— Почему мой салон? Наш салон.

— Я так не думаю, — буркнул он.

Она недоуменно посмотрела на него. Хотела высказать свое недовольство, но, немного поразмыслив, поняла, почему так болезненно он отреагировал на ее слова, и спокойным тоном произнесла;

— Давай уясним наши имущественные дела и раз и навсегда поставим точку. То, что принадлежит мне, но праву принадлежит и тебе. Если я отдала тебе себя, то всякое барахло, которым владею, по сравнению со мной и ломаного гроша не стоит. Ты с этим согласен?

Он молчал. Она взяла его руку, положила себе на живот.

— Здесь твой сын. Скоро ты услышишь его позывные и мне не безразлична ждущая его судьба. Все, что я имею, принадлежит вам двоим. Надо радоваться, что мы с тобой живем в достатке и во взаимной любви. Я знаю твою кавказскую гордость и честолюбие. Только ответь мне, что здесь плохого, если жена богата и безумно любит своего мужа? Молчишь? А молчишь потому, что я права!

Наташа прильнула к его губам, но ответной реакции не почувствовала. Она отодвинулась от него и, глядя ему в глаза, сказала:

— Ты любишь меня сердцем, полюби и разумом. И тогда мы заживем с тобой прекрасной жизнью. По существу настоящую жизнь я еще так и не видела. Переезды из гарнизона в гарнизон, тревожное ожидание и постоянное нервное напряжение. Я хочу, чтобы мы с тобой поехали в круиз, хочу и мечтаю увидеть Париж, Рим. Позагорать на золотистых пляжах Карибского моря.

— Ты много хочешь. — Умар наконец оттаял.

— Разве это много? Это совсем мало. А что ты видел, кроме солдатской казармы? Ты даже ни разу за границей не был.

— Как не был? Был.

— Если имеешь в виду Афганистан, то и врагу не пожелаешь такой заграницы… Как только ты уйдешь на пенсию, мы сразу же поедем по туристической путевке в Париж.

— Почему именно в Париж?

— Не знаю, я с детства мечтала увидеть Париж. А тебе куда хочется?

— В Египет.

— А что там хорошего?

— Просто хочется посмотреть на пирамиды и прикоснуться к древней цивилизации.

— Я не возражаю. Поедем в Египет.

— А еще куда?

Наташа увидела в его глазах смешок.

— Ты что, сомневаешься?

— Все твои мечты в необозримом будущем. Как же ты собираешься по белому свету путешествовать с грудным ребенком?

Довод был убийственный, но Наташа не растерялась:

— Ему будет два года и мы его возьмем с собой.

— К этому времени много воды утечет. Неизвестно, что будет через месяц, а ты уже загадываешь на годы вперед. Поживем — увидим.

— Я с тобой не согласна. Человек без мечты, что птица без крыльев.

Умар улыбнулся, прижал ее к себе.

— Мечтать не вредно. Я сам когда-то мечтал, но мечта осталась мечтой.

— Если не секрет, о чем ты мечтал?

— Никакого секрета нет. Хотел из большого Пулковского телескопа на звездный мир посмотреть.

Она удивилась:

— И это все?

— А разве этого мало?

— Да нет… Просто в твоей мечте ничего сверхъестественного и несбыточного не вижу. На Новый год берешь отпуск, едем в Санкт-Петербург и ты без проблем осуществишь свою мечту. Еще какая у тебя мечта?

— Есть еще одна, но о ней не могу говорить.

— Почему?

— Секрет.

Она догадалась, что у него за мечта.

— Только один маленький вопрос: от кого зависит твоя мечта?

— Секрет.

— Военную тайну родной жене не хочешь выдать?

— Выходит, так, — смеясь, произнес он.

— Умарчик, мне с тобой хорошо, но мне страшно. Я боюсь.

— Но кого и чего?

— Не знаю, но у меня такое ощущение, что надо мной летает черный ворон. Пытаюсь его отогнать, а он кружится и кружится над головой.

— Не бойся, я рядом с тобой.

Он увидел в ее глазах тоску, вздрогнул и непроизвольно прижал к себе.

— Все будет хорошо. Пока я жив, никому тебя в обиду не дам. У нас с тобой впереди длинная жизнь. Вырастим сына, выучим, поженим его и будут у нас внуки. Наша жизнь только начинается. У меня такое ощущение, что вкус жизни дошел до меня только сейчас.

Прижавшись друг к другу, они строили планы на будущее. И неведомо им было, что «черный ворон» сделает свое черное дело.

Приближался новый 1994 год. Политическая атмосфера вокруг Чечни все сильнее накалялась. Когда по центральному Российскому телевидению выступил лидер оппозиции и от имени временного Совета Чеченской Республики отстранил Дудаева от власти, Умар понял, что войны России с Чечней не избежать. В декабре танки оппозиции, укомплектованные российскими военнослужащими, двинулись на Грозный. Но молниеносный поход закончился позорным провалом. Армия Дудаева ликовала. По телевизору показали захваченных чеченцами в плен российских офицеров. Эта была прелюдия к большому кровопролитию. Грозный ощетинился в ожидании наступления регулярных российских войск. Окружение президента Ельцина было в растерянности. Такого исхода оно явно не ожидало.

Наташа видела, как переживал Умар. События, происходящие в Чечне, угнетающе действовали на него. И она решила помочь ему вновь вернуться в российскую армию. Надо было только найти удобный предлог, чтобы поехать в Москву Предлог нашелся. Умар уезжал на совместные военно-штабные учения среднеазиатских республик бывшего Советского Союза. Наташа собрала ему вещи в дорогу.

— Пора чемодан заменить. Вид у него неважный. Для генерала не подходит.

Умар нежно провел рукой по своему чемодану.

— Он у меня с военного училища, верой и правдой служит мне. Мы вместе с ним уйдем на заслуженный отдых.

— Умарчик, ты не против, если я на несколько дней съезжу в Москву? Надо проверить квартиры, внести квартплату да и кошелек наш надо пополнить.

— А тебе в самолете плохо не будет?

— Нет. Все будет хорошо.

— Мне не хочется, чтобы ты уезжала.

— Почему?

— Когда ты здесь, дома, у меня на душе спокойно.

Она подошла к нему, прижалась к его груди.

— Я вернусь быстрее, чем ты. Ты только помоги мне билет купить.

Он тут же позвонил оперативному дежурному по министерству обороны, заказал билет.

На следующий день Наташа уже была в Москве. Решив все текущие дела, занялась главным вопросом, ради чего прилетела. После недолгого колебания, она решила позвонить своему давнему поклоннику, который когда-то не давал ей прохода. И с которым, чего теперь-то скрывать, у нее был кратковременный роман. Правда, дальше поцелуев дело, слава Богу, не зашло…

Она набрала номер его служебного телефона. В трубке раздался простуженный голос:

— Слушаю.

— Юра, здравствуй!

— Вы генералу Жирову звоните? — спросил голос.

— Да.

— Можно узнать, кто его беспокоит?

— Жена его друга.

— У него другой номер. Запишите.

Она записала номер телефона.

— Спасибо. Можно вопрос задать?

— Можно.

— Давно ему генерала присвоили?

— Месяц тому назад.

— А какая теперь у него должность?

— Я думаю, об этом он вам сам скажет. До свидания.

Наташа положила трубку, задумалась. Вот значит как, Юрочка Жиров, безвыездно сидя в кабинете, стал генералом… «А может, это и к лучшему?» — подумала она и позвонила ему. В трубке раздался знакомый голос.

— Генерал Жиров.

— Юра, здравствуй.

— Здравствуйте, — без эмоций поздоровался он.

— Юра, ты что, не узнал меня?

— Почему не узнал? Узнал, Наталья Дмитриевна.

Он замолчал. Молчала и она. Начало такого разговора обескуражило ее.

— По твоему голосу чувствую, что ты не очень рад моему звонку.

— Рад, еще как рад, — ответил он.

В его голосе она уловила подковырку и решила закончить разговор, но не успела попрощаться, как он спросил:

— Наташа, что ты молчишь?

— Думаю, стоит ли, продолжать разговор. Пожалуй, не стоит. До свидания.

— Наташа, погоди! Ты что, обиделась?

— От интонаций твоего голоса не только обидишься

В трубке раздался басистый смех. Наташа терпеливо ждала.

— После твоей пощечины до сих пор я не могу прийти в себя, а ты обижаешься на интонацию моего голоса.

— Ты сам виноват. Юра, у тебя что за должность?

— Это для тебя важно?

— Да.

— Должность большая.

— А можно поконкретнее?

— Первый замминистра по кадрам.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Юра, нам надо встретиться!

— Это что-то новенькое для меня… Ты откуда звонишь?

— Из дома.

— Ты одна?

— Да.

— После работы я приеду к тебе.

— Нет. Только не домой. Давай в семь вечера у памятника Пушкину.

В трубке стало тихо. Она поняла, что он обдумывает, стоит ли просто так болтаться на улице, или уговорить ее, чтобы пригласила к себе. И не ошиблась.

— На улице дождь. Может, пригласишь на чашечку чая?

— Я бы с удовольствием, но ко мне приехала мама, — с ходу соврала Наташа.

— Надолго?

— Нет. На днях уезжает.

Опять тишина. Наташа терпеливо ждала.

— Хорошо. Я буду ждать у памятника.

— Спасибо, Юра.

Теперь надо было обдумать предстоящий разговор, повести его так, чтобы Жиров согласился помочь Умару вернуться в российскую армию. «Для пользы дела поиграю с тобой, миленький, в кошки-мышки!» — решила Наташа.

Она пришла немного раньше назначенного времени. Подходя к памятнику, издали увидела высокую фигуру военного и поняла, что это Жиров. Тот тоже увидел ее и пошел навстречу. Подойдя, взял ее руку и, поднося к губам, произнес:

— Ты все хорошеешь!

— Спасибо за комплимент, но у меня уже седина на голове.

Он посмотрел ей в глаза. Она улыбнулась ему. Заметила блеск в его глазах и поняла его значение.

— Как ты поживаешь? — спросила она.

— Пока нормально.

— Тебе идет генеральская форма,

Он увидел обручальное кольцо на ее пальце и спросил:

— Ты замужем?

Она хотела сказать, что нет, чтобы не помешать задуманному, но непроизвольно ответила:

— Да, — и тут же увидела, как исчезла улыбка с его лица.

— Я рад за тебя, — холодно произнес Юрий и посмотрел на часы.

Она поняла, что интерес к ней упал.

— Ты спешишь?

— Да. Ко мне должны приехать гости.

По его глазам поняла, что он обманывает.

— Юра, мне помощь твоя нужна. У Володи был друг, Кархмазов Умар, Герой Советского Союза, он сейчас служит в Узбекистане, тоже генерал, заместитель министра обороны. Помоги ему вернуться в российскую армию…

Она не заметила, как у того при упоминании фамилии Кархмазова сузились глаза и взгляд стал колючим.

— Можешь не продолжать. Скажу сразу: из этого ничего не получится. Я хорошо знаю, за что и как он был уволен из армии.

— Юра, пожалуйста, помоги ему!

— Здесь я бессилен. Его хорошо помнит министр обороны Грачев, и он ни за что не согласится вернуть его обратно в армию. Кархмазов ему так насолил, что тот ни за ч то не простит.

— И что ты посоветуешь мне делать? Может, к Грачеву обратиться?

— Я же сказал: ничего из этого не выйдет. Если к нему на прием даже попадешь, как только узнает, о ком идет речь, не захочет и слушать. А почему ты за него хлопочешь?

— Он мой муж,

По лицу Жирова скользнула ехидная улыбка. В голову пришла идея: осуществить то, что до сих пор не удавалось, и заодно наставить рога ее мужу.

— Надо было об этом сразу сказать, — более мягким юном произнес он. — Над этим надо подумать. Когда твоя мать уезжает?

— Не знаю. Наверное, в понедельник.

— Вот когда уедет, тогда и позовешь меня к себе и там поговорим.

Она пристально посмотрела ему в глаза. Тот не отвел взгляда.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тебе ведь очень хочется, чтобы твой муж перебрался в Россию?

— Да.

— Тогда, я думаю, ты должна понять, что от тебя требуется.

— Я поняла тебя, — резко сказала она. — А без этого нельзя?

— С того момента, когда я коснулся твоих губ, днем и ночью мечтаю о твоем теле. Я хочу тебя.

— Тебе не кажется, что ты переходишь все границы приличия?

— Я так не думаю. Ты сама тянулась ко мне.

— Это уже в прошлом. И тогда я была дурой. Просто ненормальной.

— Когда ты призналась мне в любви, ты была в здравом уме.

— Если бы в здравом, так низко не опустилась бы… Когда я побежала за тобой, почему ты меня оттолкнул от себя?

— У меня другого выхода не было. Я не хотел огласки, не хотел тебя опозорить. Я любил тебя и ты мне была очень дорога…

— Ты говоришь неправду! — резко оборвала она. — Ты никогда не любил меня. У тебя было только одно желание — удовлетворить свои низменные потребности. Даже сейчас, когда я нуждаюсь в твоей помощи, ты хочешь воспользоваться моментом и овладеть мною.

На его лице появилась самодовольная улыбка.

— Я рад, что ты читаешь мои мысли. Думаю, это в твоих интересах.

— Ты в этом уверен?

— Если бы не был уверен, я бы не пришел. Когда твоя мама уедет, позвони мне и я приду.

— Ив постели решим все проблемы, — съязвила она.

— Именно так решаются все земные проблемы.

— Нет, Юра, — твердо сказала она, — этого ты никогда не дождешься.

— Тогда тебе тоже не на что надеяться.

— Я не знала, что ты такой негодяй.

— Мы оба одного поля ягодки.

— Глубоко заблуждаешься. Я не такая дрянь, как ты.

— Порядочная замужняя женщина ночами не будет вешаться на шею мужчине.

Она с ненавистью посмотрела ему в глаза. Тот, удовлетворенный тем, что нанес ей удар по больному месту, ехидно улыбнулся. Наташа не долго думая, со всего размаха врезала ему пощечину. Хлопок был настолько громкий, что группа молодых парней и девушек, стоящих неподалеку, повернулась к ним.

— Это тебе за то, что я, дура, когда-то поверила в твою любовь.

Она повернулась и пошла. По дороге с яростью провела ладонью по губам, словно пыталась стереть из памяти прикосновение его отвратительных губ.

Дома Наташа почувствовала тошноту и сильную боль в животе. «Только не это!» — со страхом подумала она и с трудом дотянулась к телефонному аппарату. Минут через десять приехала «скорая». Врач, молодая женщина, осмотрев ее, спросила:

— Вы беременны?

— Да, — тихо ответила Наташа и от боли до крови прикусила губу.

Боли были невыносимые. Она изо всех сил старалась сдержать себя, чтобы не закричать. В руках врача появился шприц. Укол — и Наташа провалилась в черную бездну…

Придя в сознание, она увидела над собой белоснежный потолок и стеклянную трехрожковую люстру. «Странно, — подумала она, — откуда взялась эта люстра?» До нее стали доходить приглушенные голоса. Кто-то рядом тихо говорил, а в ответ ему смеялись. Повернув голову, Наташа увидела двух молодых девушек с довольно большими животами, стоящих возле окна. Она поняла, что находится в роддоме, Со страхом коснулась рукой своего живота. Все было на месте. Она с облегчением вздохнула и, прикрыв глаза, стала вспоминать, что с ней случилось и почему она очутилась на больничной койке. Но в голове стоял шум, а память словно исчезла.

Открылась дверь в палату, вошла женщина в белом халате, видимо, врач, и сразу подсела к Наташе.

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо.

— Ничего вас не тревожит?

— Немного побаливает живот.

— Вы, вероятно, хотите сохранить ребенка?

— Да, больше всего на свете.

— Тогда мы должны вас тщательно обследовать, а предварительно надо встать у нас на учет. Обслуживание у нас платное. Как у вас с деньгами?

— Проблем нет. И долго это будет длиться?

— Думаю, за неделю мы управимся.

— Нет, я так долго не могу. У меня времени в обрез. Мне нужно вернуться к мужу в Ташкент. — Наташа знала, что если Умар раньше нее вернется домой, то начнет волноваться, а этого ей не хотелось. Кроме того, надо было попасть еще на прием к Грачеву.

— Я не могу столько времени лежать у вас. Если можно, постарайтесь управиться за два-три дня.

— Наталья Дмитриевна, вы, наверное, еще не осознали, что такое беременность в вашем возрасте?

Наташа улыбнулась.

— Не волнуйтесь за меня, доктор, все будет хорошо. Вы можете уже определить, кто у меня родится — мальчик или девочка?

— Проблем нет. У нас хорошее японское оборудование… Так к какому выводу мы пришли?

— Три дня и не больше.

— Может, с мужем поговорите? Я могу вам принести мобильный телефон.

— Его сейчас дома нет, он на учениях.

— Он у вас военный?

— Да.

— А когда он должен домой вернуться?

— К концу недели.

— К тому времени мы успеем вас обследовать.

— Нет, у меня мало времени. Если сможете управиться за три дня, я согласна, а если нет, то сегодня же уйду.

— Вы меня просто удивляете. Мне кажется, что вы не до конца осознали свое положение.

— Я достаточно хорошо знаю себя и думаю, что для беспокойства оснований нет.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Постараемся уложиться в эти дни.

В течение трех дней группа врачей провела тщательное обследование. Вывод был обнадеживающий: в утробе матери мальчик и нет никаких серьезных отклонений. Наташа несказанно обрадовалась. Ей не терпелось скорее сообщить об этом Умару и, улыбнувшись, она представила счастливые его глаза.

Выписавшись из больницы, Наташа поехала домой, переоделась и сразу же направилась в министерство обороны. В приемной желающих попасть к Грачеву было много и только к вечеру подошла ее очередь, очередь, чтобы только записаться к министру на прием… Лысоватый полковник, молча выслушав ее, записал ее данные, выписал пропуск. Грачев должен принять ее к концу месяца. Это означало, что надо ждать еще десять дней.

— А пораньше нельзя? — спросила Наташа у полковника.

— Вы же не одна, да и у министра вперед за месяц все расписано.

— Но я не могу столько времени ждать!

— Ничем не могу вам помочь.

Его безразличный тон, лишенный всякого сочувствия, вывел ее из равновесия и она возмущенно начала:

— Вы… — но увидела насмешливый взгляд и остановилась на полуслове. Поняла, что бесполезно разговаривать с этим холеным кабинетным чиновником.

Дома она вновь стала думать, как попасть к Грачеву, и неожиданно пришла спасительная мысль. «Почему об этом и раньше не подумала?» Она вскочила с постели, в записной книжке с адресами и телефонами нашла номер домашнего телефона покойного маршала Чеботарева. Его сын Евгений работал военным атташе при министерстве иностранных дел, с ним Наташа была в хороших отношениях. Уже набрала номер телефона, но вовремя спохватилась, положила трубку. Время было позднее, следовало дождаться утра.

Рано утром, когда она позвонила Чеботаревым, к телефону долго никто не подходил. Она собралась положить трубку, но услышала сонный голос:

— Алло…

— Доброе утро, Женя! Я, наверное, тебя разбудила?

— Утро доброе. Нет, вы меня не разбудили. Ваш звонок ко времени. Позвольте узнать, с кем имею честь разговаривать?

— Я думала, что ты меня по голосу узнал, — смеясь, ответила она.

— Наташа, ты?

— Да, это я.

— Где ты так долго пропадала? Недавно у Лены был день рождения, и мы несколько раз звонили тебе, но тщетно. Мы думали, телефон неисправен и заехали за тобой, но и дома тебя не было. Ты откуда звонишь?

— Из дома.

— Рассказывай, как у тебя дела? Почему так долго молчала?

— Когда-нибудь при встрече расскажу.

— Почему «когда-нибудь»? Мы сегодня едем на дачу и заедем за тобой. Лена очень обрадуется. Погоди, она хочет с тобой поговорить.

В трубке раздался шорох. Наташа с улыбкой ждала, когда та возьмет трубку.

— Наташа, ты?

— Да, Леночка, это я. Здравствуй!

— Здравствуй, пропавшая! Ты почему так долго молчала?

— Это долгая история. При встрече расскажу. Как ты сама?

— Можешь меня поздравить, я уже бабушка.

— Поздравляю. А когда у молодых свадьба была?

— Свадьбы не было и, наверное, не будет. Какая свадьба, когда диге уже на руках?

— Я что-то не поняла.

— А что тут понимать. Сейчас молодежь на это смотрит сквозь пальцы. В университете Сережа познакомился с девушкой. Юля ее звать, тоже студентка. Кровь молодая, и поиграли в любовь. Когда она почувствовала, что беременна и кинулась делать аборт, было поздно. Сережа молчал до тех пор, пока она не родила. Мы с Женей сидим дома, кофе пьем, и он приводит ее с ребенком. В общем, ты представляешь, каково было мое состояние. Три дня в себя не могла прийти. Взяла отпуск и сижу нянчусь с внуком. Знаешь, как мы его назвали?

— Догадываюсь. Наверное, дали имя деда.

— Нет, Наташенька. Имя дали в честь твоего погибшего сына.

— Спасибо, — тихо прошептала она.

— Наташа, ты что, плачешь?

Но она долго не могла говорить. Потом попросила, чтобы Лена передала трубку Жене.

— Да, Наташа. Слушаю.

— Мне твоя помощь нужна…

Он молча слушал ее. Когда она замолчала, он сказал:

— Думаю, проблем не будет. Часа через два я тебе позвоню. Ты где будешь? Дома? Понял… Тут Лена опять хочет с тобой поговорить.

— Наташа, поехали с нами на дачу. Я соскучилась по тебе. Поболтаем, заодно Андрейку увидишь. Знаешь, какой смышленый? Уже глазками водит, меня узнает.

— Спасибо, Леночка, я бы с удовольствием, но я действительно не могу.

— Наташа, кто он, за которого ты хлопочешь?

— Самый близкий друг Володи. Умар. Я тебе про него рассказывала.

— Я помню его. Герой Советского Союза.

Наташа не хотела, чтобы друзья видели, что она в положении, и решила воздержаться от встречи, пока вопрос с Умаром не будет решен.

Прошло три часа, а Женя не звонил. Поэтому, когда наконец раздался звонок, она с нетерпением схватила трубку. Но звонил Жиров.

— Наташа, ты прости меня, вчера я был неправ…

— Я не хочу тебя слушать! — резко оборвала она. — И впредь не смей мне звонить.

— А разве ты передумала по поводу своего мужа?

— Нет, не передумала. Но обойдусь без твоей помощи.

— Без моей помощи не обойдешься. Все в моих руках.

— Ты так думаешь?

— Именно так и думаю. Ты лучше скажи, когда мне приехать?

— Запомни, что я тебе скажу; скорее я соглашусь лечь в постель с немытым бомжем, чем с тобой.

— Великолепное сравнение — бомж и я.

— Ты намного отвратительнее, чем бомж. Хоть он и грязный, но в душе он не такой гнилой, как ты.

Она бросила трубку на аппарат, но не успела отойти, как вновь раздался звонок. Она подняла трубку.

— Если еще раз позвонишь, я позвоню твоей жене и расскажу, кто ты на самом деле!

— Что-то я не понял. Наташа, это ты?

Она узнала голос Евгения.

— Да, Женя, это я. Прости, я тебя приняла за одного мерзавца. Он постоянно надоедает своими звонками.

— Если нужна моя помощь, я к твоим услугам. Как-никак, имею первый разряд по боксу. Я его в один миг на место поставлю.

— Спасибо, Женя, я сама с ним справлюсь.

— Теперь слушай внимательно. Грачев примет тебя завтра в шестнадцать часов. В приемной министра об этом знают.

— Ты что, с ним разговаривал?

— Мой шеф разговаривал.

— А он спросил, о ком идет речь?

— Нет. Когда Грачеву сказали, кто был твоймуж, он сразу согласился принять тебя. Оказывается, он хорошо знал Володю. Как видишь, вопрос решен положительно. Наташа, может, поедешь с нами на дачу?

— Женя, милый, с удовольствием бы поехала, но я действительно не могу.

— Жаль, — огорченно произнес он. — Завтра жду звонка. Удачи тебе.

— Спасибо, Женя.

Она положила трубку, подошла к зеркалу, окинула себя взглядом. Живот из-под платья явно выпирал. «Надо что-то другое подобрать, чтобы не было так заметно», — подумала она и стала примерять на себе одежду, но немного погодя передумала. «Пусть видит, что я беременна, может, это повлияет на него».

День и ночь прошли в томительном ожидании. Она все готовила себя к этой встрече. За полчаса до назначенного времени она вошла в приемную Грачева. Генерал вопросительно посмотрел на вошедшую женщину. Наташа представилась ему. Генерал молча указал рукой на кресло. Наташа села. Из кабинета Грачева вышли двое в штатском. Генерал поднялся. Те, мельком бросив взгляд в сторону красивой женщины, вышли. Немного погодя в приемную вошел генерал. При виде его Наташа похолодела. Это был Жиров. Тот, не обратив на нее внимания, подошел к генералу:

— Он один?

— Нет. У него Федоров.

— Я попозже зайду.

Повернувшись, Жиров увидел Наташу. Какое-то время он растерянно смотрел на нее. Она ответила ему безразличным взглядом и отвернулась.

Ровно в шестнадцать часов генерал пригласил ее к министру. Войдя в кабинет Грачева, она увидела его таким, каким видела на телеэкране. Тот, сидевший за большим полированным столом, встал, добродушно улыбаясь, пошел к ней навстречу.

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна. Прошу вас, садитесь.

Наташа села. Грачев сел рядом.

— Я хорошо знал вашего мужа. Когда я узнал, как он погиб, честно говоря, как военный человек, отрицательно отнесся к его поступку. Считал, да и сейчас считаю, что не надо было этого делать, но…

Наташа, слушая его, не могла понять, о чем идет речь. И что такое сделал муж, за что Грачев так отрицательно отнесся к его действиям… Хотела спросить об этом, но воздержалась. Высказав свое соболезнование по поводу гибели мужа и сына, министр посмотрел на часы, тем самым показывая ей, что времени в обрез. Наташа поняла его и коротко изложила свою просьбу. Как только она произнесла фамилию Кархмазова, у Грачева сразу изменилось лицо: вместо добродушного оно приняло каменное выражение. Он сел за свой стол и, не глядя на нее, произнес:

— К сожалению, я не могу удовлетворить вашу просьбу. Он уволен из армии по распоряжению Президента Ельцина.

Наташа поняла, что дальнейший разговор бесполезен. Когда он замолчал, она встала.

— Я так надеялась на вас.

— Есть вещи, которые и мне не под силу. Обращайтесь к Президенту. Только он может решить вашу проблему.

Домой она вернулась в подавленном состоянии. Надежда, с которой ехала в Москву, улетучилась. Наташа решила вернуться в Ташкент. Она стала складывать вещи, но неожиданно пришло решение добиться приема у Ельцина. Она понимала, что это трудно, но почему-то была уверена, что ей это удастся. «От этого я не похудею, — подумала она. — А вдруг повезет?» Она позвонила домой к Чеботаревым.

— Наташенька, милая, одумайся! Ты в каком мире живешь? Тебе легче к Богу на прием попасть, чем к Президенту.

— К Богу, Женечка, я всегда успею. А к Президенту я обязательно попаду. Ты сможешь мне помочь?

— Не обижайся на меня, но это дохлый номер. К нему министры не могут попасть, а на что ты рассчитываешь?

— Я сама дойду до него. Он что, не человек?

— Нет. Он Президент, а это не одно и то же.

— Я так не думаю. Он такой же смертный, как и я, и обязан принять меня.

Она положила трубку, по справочнику поискала номер телефона приемной Президента, позвонила. Ей ответил приятный женский голос. Наташа подробно объяснила ей, с какой целью она хочет встречи с Президентом. Та, вежливо выслушав ее, произнесла:

— Я записала вашу просьбу. Ждите ответа.

— Скажите, если не секрет, сколько мне ждать? Только честно.

— У меня такая работа, что я обязана отвечать честно. Возможно, вы к Президенту и не попадете. У него все расписано за месяц вперед. Но один из его помощников в ближайшее время вас может принять. Оставьте ваш телефон. Мы вам позвоним.

Положив трубку, Наташа тут же подняла ее, по коду набрала свой квартирный номер в Ташкенте и долго прислушивалась к длинным гудкам. Она знала, что Умара нет дома, но было приятно, что там, в Ташкенте, в его квартире раздается ее звонок…

Она встала, пошла на кухню, чтобы приготовить ужин, и неожиданно сама себе задала вопрос: «Что имел в виду Грачев, когда с сожалением говорил про поступок Володи? Приеду домой, спрошу у Умара», — решила она.

Два дня Наташа терпеливо дозванивалась в приемную Президента и два дня ей вежливо отвечали: «Пожалуйста, не волнуйтесь. Вам позвонят».

Наташа начала беспокоиться. Пора было возвращаться домой. Несколько раз она звонила в Ташкент, но телефон упорно молчал. Глубокой ночью раздался короткий прерывистый телефонный звонок. «Умар!» — вскакивая с постели, произнесла она.

— Алло…

— Здравствуй, Наташенька. Я тебя разбудил?

— Здравствуй, Умарчик. Какое это имеет значение? Ты из дома звонишь?

— Нет, из Душанбе. Как ты там? Скоро приедешь домой?

— У меня все нормально. Думаю, в понедельник прилечу. Ты меня встретишь?

— Постараюсь.

— A y тебя как дела?

— Военным языком тебе ответить или гражданским?

— Лучше гражданским, — рассмеялась она.

— Я люблю тебя.

— Я — больше.

— Это еще вопрос.

— Тогда пусть будет боевая ничья. Ты согласен?

— Согласен, но с перевесом в мою сторону.

— Хочешь, я тебя обрадую?

— Догадываюсь. У нас будет сын.

— А как ты угадал?

— Очень просто. По твоему голосу.

— Умарчик, скучаешь по мне?

— Не то слово.

— А ты когда приедешь домой?

— Завтра вечером буду дома.

Они говорили еще долго, но она ни словом не упомянула о своих похождениях. Заснула Наташа со счастливой улыбкой на губах.

На следующий день ей позвонили из приемной Президента и сказали, куда и в какое время прийти на прием к помощнику Президента. Ее принял высокого роста мужчина средних лет.

— Зовут меня Анатолий Петрович Миронов. Я помощник Президента Бориса Николаевича Ельцина. Слушаю вас.

Доброжелательный его тон расположил к себе и она доверчиво рассказала о том, как страдает ее муж, что служит не в российской армии и как он хочет вернуться в Россию. Молча выслушав ее, Миронов сделал пометку в записной книжке, задал вопрос:

— Вы к министру обороны Грачеву обращались?

— Да.

— И что он ответил?

— Он сказал, что этот вопрос может решить только сам Президент.

У того удивленно приподнялись брови.

— Это входит в его служебные функции. Я ему позвоню.

Некоторое время она колебалась, рассказать ему правду, или еще надеяться на чудо, что попадет на прием к Президенту, но в последний момент решила воздержаться. Она сказала только:

— Ваш звонок ничего не даст. Грачев не изменит свою позицию.

— Не волнуйтесь, мы постараемся вам помочь.

— И долго мне ждать?

— Думаю, вы получите ответ в ближайшее время.

— Из ваших слов я поняла, что к Президенту я не попаду?

Тот, вежливо улыбаясь, развел руками. Наташа некоторое время молча смотрела на него, а тот, продолжая улыбаться, не отводил взгляда. Это ее вывело из равновесия и она, как можно спокойнее, произнесла:

— Мне одно не понятно. Брат Ленина, Александр, покушался на императора Александра III и после этого его мать, Мария Александровна, была принята самим императором. А я, потерявшая мужа и сына в Афганистане, не могу попасть на прием к своему Президенту. Может, объясните, почему такая преграда?

— Времена другие, да и Президент сильно перегружен.

— Может, не времена, а правители стали другими?

Миронов спокойно, с иронической улыбкой, продолжал смотреть на нее. Наташа поняла, что дальнейший разговор бесперспективен и, не прощаясь, вышла. Выходя из приемной, она почувствовала легкое недомогание. «Прекрати киснуть!» — вслух произнесла она и направилась в сторону агентства Аэрофлота. Москва стала словно чужим городом, и она ни одной минуты не хотела оставаться здесь.

Вечерним рейсом Наташа полетела в Ташкент. Сидя возле иллюминатора, глядя на плывущие внизу облака, она вновь вспомнила слова Грачева по поводу гибели Володи. В них скрывалась какая-то тайна, которую она не знала. Ничего, Умар должен ей все объяснить…

Умар приехал не в понедельник, а поздно ночью в воскресенье. Она проснулась от его нежного поцелуя, обняла его и больше не отпускала от себя…

Утром первой проснулась Наташа. С улыбкой посмотрела на спящего Умара, осторожно отвела в сторону его руку, которая лежала на ее груди, встала. Приняла душ, приготовила завтрак. Несколько раз заглядывала в спальню. Умар по-прежнему крепко спал. Наконец она не выдержала.

— Умарчик, проснись…

Тот открыл глаза, притянул ее к себе и страстно стал целовать. Она сразу почувствовала его желание и, освобождаясь от его объятий, сказала:

— Вставай, пора завтракать.

— Для меня главный завтрак это твой поцелуй. Иди ко мне.

— Нет, — глядя на него влюбленными глазами, уклонилась она. — Для этого будет ночь.

— Тогда можно я еще посплю?

— Ты посмотри на часы. Уже десять!

Он откинул одеяло в сторону, вскочил и в одном прыжке очутился возле нее. Не дав ей опомниться, взял на руки, положил на кровать. Наташа не стала сопротивляться его порыву, а сама поддалась его желанию. Когда они утолили свою неиссякаемую жажду и, уставшие, откинулись на подушки, она спросила:

— Как ты думаешь, сколько времени у нас еще будет такая любовь?

— Не знаю, как ты, но я в девяносто лет еще буду ходить петухом.

Наташа фыркнула.

— В девяносто лет, дорогой мой супруг, из тебя песок посыплется.

— Ты глубоко ошибаешься. Я из рода долгожителей. Ты видела моего деда?

— Да. Я даже с ним танцевала.

— А ты знаешь, сколько ему лет?

— Наверное, под семьдесят.

Он громко засмеялся.

— Это моему отцу за семьдесят. Деду скоро будет сто. Поняла?

— Ты обманываешь меня.

— Когда поедем ко мне домой, покажу его паспорт, сама убедишься, что это истинная правда.

— А танцевал, словно ему пятьдесят!

— Там был еще один седобородый старик, ты должна его вспомнить. Видный такой. Постоянно в черкеске ходит. Так ему сто десять!

— А знаешь, почему у вас на Кавказе мужчины такие долгожители? — спросила Наташа.

— Знаю. Они в меру употребляют спиртное, едят острую пищу, дышат чистым воздухом и пьют чистую воду.

— Что касается спиртного, я бы так не сказала. Пьют будь здоров! А насчет пищи, воды и воздуха я согласна. Но не это основная причина. Основная причина долгожительства ваших мужчин заключается в удовлетворении своих собственных духовных и физических потребностей.

— Что-то ты ученым языком заговорила, а по-простому нельзя?

— Можно подумать, что ты не понял.

— Я действительно не понял.

— У вас, кавказских мужчин, женщина в доме рабыня. Она во всем прислуживает мужу, а он, как жирный кот, сложив руки за спиной, ходит по дому и ждет, когда его позовут к столу. У него не жизнь, а малина. Таким макариком можно не только в сто лет танцевать, а детей иметь. Когда я была у вас в доме, все это я увидела собственными глазами. Поэтому ваши женщины к сорока годам выглядят старухами.

— А ты что, хочешь, чтобы в доме мужчина мыл посуду?

— А почему бы и нет? Что здесь зазорного? Не чужому помогает, а родной жене. Ты же мне помогаешь.

— Я обрусел, поэтому помогаю.

Наташа нахмурила брови. Его слова задели за живое, и она с яростью набросилась на него:

— Ты нашего русского мужика не трогай! До такой степени, до какой вы унижаете своих жен, он не додумается!

— А кто тебе сказал, что мы жен унижаем?

— Я сама это видела. Почему вы не разрешаете женщинам сидеть за столом рядом с вами?

— Обычаи такие.

— У вас дурацкие обычаи. Вы женщину за человека не считаете. За столом ее вообще не слышно и не видно. Бедолага согнет голову и испуганно поглядывает в сторону мужа. Даже выпить не имеет права.

— Женщине не положено пить.

— Вам можно, а ей нельзя?

— Да, именно нельзя, и не надо сравнивать себя с мужчинами. Бог справедливо распределил роли между мужчинами и женщинами.

— Твой Аллах, когда распределял роли, забыл, от кого сам родился!

Умар удивленно посмотрел на нее.

— Ты что так разошлась? Какая тебя муха укусила?

— Не хочу, чтобы ты чернил русского мужика.

— Наташа, да у меня и в мыслях такого не было.

— Не оправдывайся. Если вслух не говоришь, все равно в мыслях держишь.

— Честно говоря, ты меня обижаешь, если обо мне так думаешь, — отозвался он.

Она поняла, что сильно его задела, и, чтобы установить мир, сказала:

— Пошли завтракать!

— Спасибо! Уже по горло сыт твоими словами.

— Ты что, обиделся?

— Ведро помоев на голову вылила и еще спрашиваешь!

— Если ты мои слова так близко принял к сердцу, иди в ванную, прими холодный душ.

Он хмуро посмотрел на нее, но увидев улыбку на ее лице, вздохнул,

— Ты меня с ума сведешь.

— Можно уточнить? Чем? Своей любовью или своей правдивостью?

— Я отвечу на твой вопрос, если нальешь сто граммов.

— Я не возражаю.

После завтрака они пошли в парк погулять. Когда сели на скамейку под деревом, она пристально посмотрела ему в глаза и неожиданно спросила:

— Расскажи, как погибли Володя и Андрей. Только правду.

От такого вопроса Умар опешил. Наташа заметила растерянность в его глазах и еще больше засомневалась в правдивости версии гибели мужа и сына, которую он рассказал ей на похоронах. Умар молчал. Она настойчиво потребовала:

— Какой бы ни была горькая правда, я хочу знать только ее.

Он по-прежнему молчал и мучительно думал, что делать. Рассказать о том, что душманы отрезали голову ее сыну, а муж погиб на теле сына, подорвав себя гранатой? Прекрасно понимая, что если расскажет правду, это может повлиять на ее беременность, Умар лихорадочно искал выход. Наташа сказала:

— Я знаю, почему ты молчишь. Боишься за нашего ребенка, и все-таки давай рискнем. Прошу тебя, расскажи, как было все на самом деле. У меня разные мысли в голове. Я хочу ясности.

— В Москве ты, наверное, встретила знакомого Володи?

— Да.

— И что он тебе наговорил?

— Он сказал, что Володя не имел права так поступать. Я хочу знать, что он имел в виду.

— А ты не спросила у него, что за неправильный поступок совершил Володя?

— Нет. Вначале я его не поняла, а когда до меня дошло, то мы уже расстались. Умарчик, я знаю, что тебе трудно говорить, но ради меня ты обязан сказать правду. Я знаю, Володя на трусость и предательство не способен, но я не хочу теряться в догадках. Прошу тебя, не мучай меня. Говори! Я имею право знать все!

Опустив голову, Умар молча смотрел себе под ноги. Перед глазами встала картина гибели друга. Наташа увидела, как побелело его лицо, она поняла, что он снова переживает то, что пережил уже однажды. Не поднимая головы, Умар заговорил. Когда закончил рассказ, посмотрел на нее. По щекам Наташи текли крупные слезы. Она хотела что-то сказать, но лишь пошевелила губами. Он с напряжением ждал, что с ней может случиться непоправимое, и с опаской наблюдал за выражением ее глаз. Она, думая о чем-то, неподвижно смотрела перед собой и неожиданно произнесла:

— Ты, Грачев, не прав! Он поступил, как настоящий офицер и отец!

Услышав фамилию Грачева, Умар вопросительно уставился на нее. Наташа, не замечая его недоуменного взгляда, достала из сумочки платок, вытирая слезы.

— Спасибо за правду, Умар. Надо было раньше ее сказать.

— Наташа, ты произнесла имя Грачева. При чем тут он?

— Ты, наверное, ослышался, — ответила она, взяла его под руку и они медленно пошли по парку.

Несколько дней Наташа не могла прийти в себя от услышанного. Всеми силами пыталась отогнать от себя жуткую картину гибели мужа и сына, но не могла. Ей казалось, что она сходит с ума. Словно наяву, она увидела, как бородатый моджахед ножом режет горло ее сыну… Она вскочила, подбежала к бару, схватила бутылку коньяка и прямо из горлышка выпила полбутылки. Обессиленно опустилась на диван и неподвижно уставилась на хрустальную вазу. Немного погодя она вновь сделала два глотка и почувствовала тошноту. Она еле успела добежать до ванной. Ее вырвало. Приподняв голову, увидела в зеркале незнакомое лицо. На нее смотрела чужая женщина с потухшими глазами. Пошатываясь, она вышла из ванной, подошла к телефону.

— Умарчик, мне плохо, — всхлипнула она в трубку.

— Наташа, что случилось?

Она выронила трубку и медленно стала оседать на пол.

— Наташа, ты слышишь меня?

Она не отзывалась. Он вскочил, стремительно выбежал из кабинета и помчался к выходу. Все, кто видел его, удивленно смотрели ему вслед. Умар выскочил на улицу, подбежал к своей служебной «Волге», резко открыл дверцу. В машине за рулем мирно дремал его водитель. Увидев внезапно появившегося генерала, он испуганно уставился на него.

— Выходи! — резко скомандовал Умар и, не дожидаясь, когда тот выйдет, схватил его за плечи и, как пушинку, вытащил из машины. Умар сам сел за руль. Машина, визжа колесами, рванула с места и через газоны понеслась к трассе, проходящей мимо здания министерства обороны. Солдат с разинутым ртом смотрел вслед удалявшейся «Волге».

Выскочив на трассу, Умар набрал скорость и, лавируя в потоке машин, понесся к дому. На перекрестке дорог, когда впереди загорелся красный светофор, он, не сбавляя скорость, проскочил его и чуть не врезался в фургон. На обочине стояла машина ГАИ. Гаишник поднял жезл, но «Волга» проскочила мимо. Он вскочил в машину, включил сирену и понесся догонять «Волгу». Умар заметил погоню и, боясь, что его могут остановить и он потеряет время, включил фары и, ревя сигналом, выскочил на встречную полосу. Возле своего подъезда он резко остановил машину и стремительно вбежал в подъезд. Гаишник, который всю дорогу преследовал «Волгу», увидел генерала и удивленно посмотрел ему вслед. Тот скрылся в подъезде, а буквально через несколько минут, появился снова с женщиной на руках. Гаишник сразу понял, в чем дело и, быстро открыв дверцы машины, спросил:

— Товарищ генерал, в какую больницу?

— В роддом!

Гаишник заскочил в свою машину и, включив сирену, помчался впереди «Волги».

Вечером Мария Петровна, проходя мимо квартиры Умара, увидела открытые двери. Прислушалась. Стояла тишина. Она, заглядывая внутрь, позвала:

— Наташа…

Но никто не отозвался. «Странно», — подумала она и вошла. В прихожей на полу увидела телефонную трубку, в зале на диване — пустую бутылку из-под коньяка. Ее охватило беспокойство. Она позвонила Умару на работу, но трубку никто не поднимал. Подозрение, что с Наташей могло что-то случиться, еще более возросло. Позвонила в «скорую помощь». Там сказали, что Кархмазова Наталья Дмитриевна к ним не поступала. Она дозвонилась до дежурного по министерству обороны, который объяснил ей, что генерал Кархмазов в данное время находится в роддоме у жены.

Наташа приходила в себя с трудом. Несколько раз она пыталась открыть глаза, но они предательски смыкались, а когда наконец ей это удалось, то увидела в тумане чье-то лицо. «Голубушка…» — словно из глубины вселенной услышала она голос и вновь провалилась в черную бездну. Мария Петровна, поглаживая ее руку, горестно вздохнула.

— Молю Бога, чтобы с тобой и с твоим ребенком все было хорошо.

В палату вошла медсестра, подошла к больной, потрогала пульс.

— Пульс нормальный. Пусть спит.

— И долго она будет спать?

— Чем больше, тем лучше для нее. Нервы быстрее успокоятся.

Проспала Наташа до следующего утра. Когда открыла глаза, увидела Марию Петровну. Та, сидя рядом, мирно дремала. Мария Петровна, словно чувствуя на себе ее взгляд, открыла глаза.

— Доброе утро, голубушка! Знаешь, сколько часов ты проспала?

Наташа отрицательно покачала головой.

— Ты представить себе не можешь. Больше суток! Мне бы так.

— Как он? — тихо спросила Наташа.

— Смотря кого имеешь в виду. Если большого, то он по коридору ходит, а если маленького, то с ним все в порядке.

Наташа рукой провела но животу и тихо заплакала.

— А вот слезы здесь не к месту. Прежде чем плакать, подумай, как твой малыш это воспримет. Он прекрасно чувствует твое настроение. Пока ты его не родишь, об этом никогда не забывай.

— Мария Петровна, пожалуйста, позовите Умара.

Та вышла, и минут через пять вошел Умар. Он сел рядом, взял ее руку.

— Я разговаривал с врачом. Он сказал, что это у тебя от нервного напряжения и что…

— Я хочу домой! — не слушая его, сказала Наташа.

— Когда подлечишься, тогда и поедешь домой. А пока я тебе куриный суп сварил. Думаю, ты по достоинству оцепишь мои кулинарные способности.

Он достал из сумки кастрюлю, поставил на тумбочку. От крыл крышку и, вдыхая аромат, блаженно закрыл глаза.

— Не суп, а мечта!

Наташа, глядя на него, невольно улыбнулась.

— Сама будешь есть или мне покормить?

— А как тебе хочется?

— Я хочу, чтобы ты ела сама.

— А я хочу наоборот.

— Ваше желание для меня закон, моя госпожа.

Он помог ей удобно облокотиться на подушку, постелил перед ней полотенце и, набрав полную ложку супа, поднес к ее рту. Вторую ложку он поднес ко рту неудачно и половину супа разлил. Наташа засмеялась, отобрала у него ложку, зачерпнула ею суп и поднесла к его рту.

— Ешь.

— Я не буду. Я ел, — запротестовал он.

— Ну, пожалуйста, хоть одну ложечку.

— Я сказал «нет».

— Ты очень вредный.

Она поела немного супа, поставила кастрюлю на тумбочку.

— А где Мария Петровна?

— Она поехала домой кормить свою собачку. Обещала к вечеру приехать.

— Умарчик, забери меня домой.

— Врач сказал, что тебе минимум две недели надо полежать и подлечиться.

— Я здорова.

— Это тебе так кажется. Врач знает лучше.

Через две недели Наташу выписали из больницы. Дома Умар пообещал:

— В следующий раз в роддом повезу только тогда, когда будешь рожать. Поняла?

— А если что-нибудь случится?

— Вот этого «что-нибудь» и не должно быть. Ясно?

Глядя на его сердитое лицо, Наташа не могла сдержать улыбку.

— Слушаюсь, господин генерал!

Он хмуро посмотрел на ее улыбающееся лицо и недовольно спросил:

— А посерьезнее можешь?

Она вплотную подошла к нему, обвила руками его шею.

— Можно и посерьезнее, — и сразу же прильнула к его губам.

С его стороны ответной реакции не было. Она отодвинулась и вопросительно посмотрела на него.

— Наташа, я боюсь за тебя. Ты можешь это понять?

— Пойму, если поцелуешь.

Он хотел отчитать ее, но раздался телефонный звонок. Звонили с работы.

— Товарищ генерал, вас срочно вызывает министр обороны.

— Что случилось?

— ЧП, товарищ генерал.

— Что именно?

— Массовая драка между солдатами 24-го мотострелкового полка. Два солдата погибли. За вами уже выехала машина.

Наташа поняла: что-то произошло. Умар положил трубку, посмотрел на нее.

— Мне надо ехать.

— Что-нибудь серьезное?

— Ничего особенного. Внеплановая проверка боеготовности некоторых частей.

— Когда вернешься?

— Не знаю.

Когда Умар вышел, Наташа подошла к окну. Машина, в которую сел Умар, с места набрала скорость и рванула как на пожар.

«Что-то серьезное у них произошло», — обеспокоенно подумала она.

В кабинете у министра обороны собралось несколько генералов и полковников.

Встал Байбагулов.

— Итак, оперативный штаб в полном составе. Довожу до вас оперативную обстановку. Вчера, после отбоя, во второй роте 24-го мотострелкового полка группа солдат таджикской национальности вызвала в туалет сержанта узбекской национальности и стала с ним проводить разборку по поводу его предвзятого отношения к таджикам. Они учинили расправу над ним. Тот, окровавленный, вырвался, забежал в- казарму и позвал на помощь своих земляков. В казарме вспыхнула массовая драка. Двое солдат сломали дверь в комнату хранения оружия, забрали два автомата и на глазах своих сослуживцев расстреляли двух сержантов. Обстановка осложнилась тем, что драка из ро ты перекинулась в другие подразделения. Солдаты, которые расстреляли сержантов, заблокировались на крыше клуба и никого к себе не подпускают. В настоящее время в полку находится командир дивизии полковник Тохтамышев и помощник военного прокурора области. Мною дано распоряжение: силами соседнего полка заблокировать 24-й полк и не дать возможность дерущимся вырваться за территорию полка. Оперативный штаб возглавляет генерал Дустумов. Со мной в полк вылетают: генералы Кархмазов, Сафаров, полковники Мазуров, Рахимов, Салдамов. О случившемся я доложил президенту Каримову. Он выразил крайнюю озабоченность состоянием дел в армии. Через десять минут выезжаем в аэропорт. Вопросы есть?

Все молчали.

— Пока свободны… Генерал Кархмазов, задержитесь на минуту.

Когда все ушли, Байбагулов посмотрел на Умара.

— Я не стал при всех передавать подробный разговор с президентом. Он пообещал всех нас отправить, как он выразился, на «перезаслуженный» долгосрочный отдых. Ты к этому готов?

— Я, товарищ генерал-полковник, давно с чемоданным настроением живу и ко всему готов…

Зазвонил телефон. Байбагулов поднял трубку.

— Слушаю.

Умар наблюдал за выражением лица министра. Тот, иногда поддакивая, слушал собеседника. Постепенно от негодования лицо его покрылось пятнами. Он несколько раз пытался что-то сказать, но собеседник не позволял ему это сделать. Умар понял, что звонит высокопоставленное лицо, и не ошибся. Собеседник по ту сторону телефонной связи так и не позволил министру вставить ни одного слова. Байбагулов положил трубку.

— Знаешь, с кем я разговаривал?

— Наверное, с премьер-министром?

— Ошибаешься. Тот не позволил бы себе так по-хамски говорить со мной. Звонил помощник президента Халилов. Он утверждает, что мои часы пребывания в должности министра обороны сочтены, что он готовит специальный Указ президента о снятии меня с должности.

— Думаю, президент на это не пойдет. Он достаточно хорошо знает вас и высоко ценит тот вклад, который вы внесли в организацию новой узбекской армии.

— Президент сделает то, что ему нашепчет его окружение. А оно давно охотится за мной. На эту должность им надо поставить своего, «нужного» человека. Просто так снять меня они не решались, а теперь у них появился удобный повод.

Умар видел, что министр сильно расстроен и решил морально поддержать его.

— Если вас снимут с должности, я тоже подам в отставку.

Байбагулов грустно посмотрел на него.

— Ты хочешь их обрадовать? Да они только этого и ждут. — Он посмотрел на часы. — Пора ехать.

К вечеру министр обороны и его свита подъехали к мятежному полку. Все подступы к нему были заблокированы солдатами. Неподалеку от контрольно-пропускного пункта стояло несколько гражданских. У одного из них в руках была видеокамера. Умар догадался, что это репортеры. Не успели они выйти из машины, как оператор направил в их сторону видеокамеру, а второй, с микрофоном в руке, подбежал к министру и, нахально подсовывая под нос микрофон, задал вопрос:

— Центральное телевидение. Господин министр, как вы оцениваете происходящее? Это межнациональный конфликт?

Байбагулов остановился, свирепо сверкнул глазами и неожиданно для всех громко рявкнул:

— Пошел вон!

На лице репортера появилась невозмутимая улыбка. Он повернулся к оператору.

— Уважаемые телезрители, вы только что слышали, как министр обороны военным языком высказал свое мнение на заданный мною вопрос. А тем временем в полку продолжается массовая драка между солдатами двух национальностей…

Он говорил таким тоном, словно драка между солдатами его совершенно не волновала, а была для него удачным поводом преподнести зрителям очередную сенсацию из жизни армии. Умар не выдержал и вплотную подошел к репортеру.

— Послушай, умник, может, хватит?

Тот повернулся и глядя снизу вверх, не моргнув глазом, подсунул микрофон генералу под нос и попытался задать вопрос:

— Господин генерал…

Но не успел договорить. Генерал схватил его обеими руками за пояс и оторвал от земли.

— Если ты сейчас же не уберешься отсюда, сотру в порошок. Это я тебе обещаю.

Умар разжал руки и тот шлепнулся на землю. Его коллега аккуратно заснял этот эпизод. Умар подошел к нему. Тот, опасливо поглядывая на огромного, разъяренного генерала, спрятал камеру за спину.

— Дай кассету!

— Товарищ генерал, но это моя работа. Я обязан доводить до людей, что происходит в армии.

— Я повторяться не намерен!

Оператор молча подал ему кассету. Кархмазов забрал ее и, думая о чем-то, молча уставился на молодого оператора. Тот выжидательно смотрел на генерала. Неожиданно Умар возвратил ему кассету.

— Раз это твоя работа, снимай, как оно есть.

Кархмазов подошел к министру. Тот слушал доклад командира полка подполковника Тошева. Из доклада Умар уловил, что солдаты заблокировали проходную контрольно-пропускного пункта и ворота. В ротах продолжаются стычки между узбеками и таджиками. Два солдата с автоматами находятся на крыше и периодически открывают бесцельный огонь. Выслушав командира полка, Байбагулов повернулся к Кархмазову.

— Умар Анварович, какое решение примем?

— Если вы, товарищ генерал-полковник, разрешите мне действовать самостоятельно и в одиночку, то ровно через час мятежный полк будет стоять на плацу.

Байбагулов недоверчиво посмотрел на него. Умар, боясь, что тот не согласится с ним, поспешно произнес:

— Танк без проблем протаранит и разнесет ворота, спецназ готов к действиям, но это приведет к ненужным жертвам. Прошу вас дать мне ровно час. Через час я вам доложу, что полк построен на строевом плацу.

Байбагулов, обдумывая, как поступить, молча смотрел на генерала. Потом перевел взгляд на спецназ. Здоровые, специально обученные солдаты, вооруженные до зубов, ждали приказа. «Эти наломают дров, будь здоров», — подумал он, повернулся к Кархмазову и, в знак согласия, молча кивнул головой. Кархмазов обратился к командиру полка:

— Как фамилии солдат, которые с автоматами на крыше?

— Рядовые Юлдашев и Бабаджанов.

— Сколько они прослужили?

— По два месяца, товарищ генерал-майор.

— Сержантов они расстреляли?

— Так точно.

— Выяснили причину?

Подполковник молчал.

— Я задал вопрос, извольте отвечать.

— По всей вероятности, сержанты издевались над ними.

— Подполковник, ваш ответ «по всей вероятности» меня не удовлетворяет. С момента беспорядка в полку прошло около шести часов, за это время вы сами лично должны были пойти к солдатам и попытаться уговорить их сложить оружие.

— Мне, товарищ генерал-майор, жизнь еще не надоела, чтобы по-глупому под пули лезть.

Умар, свирепо глядя на подполковника, с трудом сдерживая ярость, чтобы не врезать по его лоснящейся от жира физиономии, сквозь зубы процедил:

— Вон с моих глаз, чтобы духа твоего здесь не было!

Подполковник трусливо отошел в сторону. Кархмазов подозвал к себе капитана, в руках которого был мегафон. Умар забрал мегафон и широкими шагами направился к воротам. Подойдя к ним, он подпрыгнул, руками уцепился за козырек, подтянул тело и перемахнул через ворота. Прыгнув вниз, Умар коленом ударился о железную трубу. Прихрамывая, он медленно направился к строевому плацу, не теряя из вида казармы. Оттуда изо всех окон на него смотрели солдаты. Он встал посередине плаца, взглянул в сторону клуба. На его крыше увидел двух лежащих солдат с автоматами. Стволы автоматов были направлены в его сторону. Он моментально оценил обстановку. Мозг спокойно работал. «Пока они на крыше, солдаты из казарм не выйдут. Надо в первую очередь разоружить их!» — размышлял он.

Умар направился к клубу. Из окон казарм сотни солдат провожали его взглядами. Он остановился возле клуба. Отсюда были четко видны лица солдат на крыше. Умар поднес мегафон ко рту.

— Рядовые Юлдашев, Бабаджанов! Перед вами стоит Герой Советского Союза, генерал-майор Кархмазов. Я заместитель министра обороны. По его поручению я обращаюсь к вам и прошу, чтобы вы сложили оружие. Я знаю, что вам это трудно сделать, но это единственный правильный выход. Другого выхода у вас нет… На размышления даю вам ровно минуту. Через минуту я ухожу, но после этого мы привезем ваших родителей и они пойдут впереди спецназа. Еще не все потеряно. Ради своих матерей вы должны сделать то, что я сказал. Даю слово генерала, никто вас пальцем не тронет. А теперь пошел отчет минуте…

Он смотрел на часы. Секундные стрелки как никогда быстро бежали по циферблату. «Неужели не послушаются?» — лихорадочно подумал Умар. Он посмотрел на крышу: там никого не было. А когда в дверях клуба показались виновники переполоха, Умар с облегчением вздохнул. Солдаты подошли, молча положили автоматы у ног генерала и, покорно опустив головы, стали ждать, что скажет генерал. Кархмазов, глядя на молодые лица солдат, неожиданно почувствовал жалость к ним. Он взял их автоматы.

— Идите за мной.

Не оглядываясь, он направился к центру строевого плаца. Солдаты понуро побрели за ним. Умар остановился, окинул взглядом казармы. С чего и с кого начать, чтобы полк послушался его? Неожиданно он вспомнил, как в военном училище курсовой офицер их учил находить выход из безвыходного положения, когда подчиненные не подчиняются командиру и ситуация выходит из-под контроля. Умар приставил мегафон ко рту и громовым голосом скомандовал:

— Заместители командиров взводов, ко мне!

Пошли томительные секунды и минуты ожидания. Из казарм никто не выходил. Умар знал, что если он повторно обратится с этим же приказом, то проиграет. И когда увидел, как из казармы появились три сержанта, он понял, что за ними выйдут и остальные. Он не ошибся. Из казармы вереницей потянулись остальные. Все они нерешительно остановились в отдалении от генерала. Умар подозвал к себе двух сержантов, передал им автоматы двух сдавшихся солдат и приказал отвести тех на КПП. Затем, окинув всех взглядом, вызвал старшего сержанта. Когда тот подбежал к нему, он жестко приказал:

— Стройте сержантов в одну шеренгу!

Когда сержанты стали в одну шеренгу, Умар обошел строй. Сержанты боязливо прятали глаза.

— Поднять головы и смотреть на меня! — резко скомандовал Умар.

Те вытянулись перед ним. Внушительная фигура генерала со Звездой Героя магически действовала на них.

— Даю вам десять минут. За это время вы должны разобрать баррикаду у КПП и построиться на плацу. Вопросы есть?

Сержанты молчали.

— Если вопросов нет, выполняйте приказ.

Сержанты гурьбой побежали к КПП и стали растаскивать завал. Умар молча наблюдал за ними. Его не радовало, что он без крови сумел усмирить полк, потому что мысленно представил лица матерей двух погибших сержантов, матерей у цинковых гробов своих сыновей…

Сержанты, быстро разобрав завал, бегом вернулись назад, построились в одну шеренгу и молча уставились на генерала.

— Даю вам еще десять минут. К этому времени ваши подчиненные отделения, взводы должны стоять на плацу. Разойдись!

Он так громко гаркнул, что сержанты пулей понеслись к своим подчиненным. Спустя несколько минут со стороны казарм раздались голоса сержантов: «Второй взвод, стройся! Первое отделение, становись!»

Он стоял и молча смотрел, как сотни солдат безропотно выполняли команды сержантов. За всю свою службу он ни разу не обвинил своих подчиненных, если те допускали нарушения воинской дисциплины. В этом он винил только самого себя. В академии твердо запомнил суворовскую мудрость: «Если солдат чувствует, что командир о нем проявляет заботу и заменяет ему мать и отца, за таким командиром он пойдет в огонь и в воду, и в момент опасности для жизни своего командира, не задумываясь, прикроет его своим телом!»

Умар посмотрел на часы. До истечения часа, испрошенного у министра, оставалось еще пятнадцать минут.

Когда полк выстроился, Умар окинул взглядом личный состав.

— За воротами КПП находится министр обороны генерал-полковник Байбагулов. Приведите себя в порядок.

Солдаты стали поправлять обмундирование. Генерал молча ждал. Потом резко скомандовал:

— Смирно!

Солдаты приняли строевую стойку. Стало тихо. Генерал широким шагом направился в сторону КПП. Выйдя за ворота, он подошел к министру и будничным голосом доложил:

— Товарищ генерал-полковник, личный состав полка построен!

Байбагулов протянул ему руку и дрогнувшим голосом тихо произнес:

— Спасибо, Умар Анварович.

Министр пошел к воротам, за ним двинулась вся его свита. Умар, заметив нацеленную на себя видеокамеру, подошел к оператору. Тот, опасливо поглядывая снизу вверх на генерала, опустил камеру.

— Не надо меня снимать. Ты лучше дай мне закурить, — попросил Умар.

Тот вытащил пачку сигарет, молча протянул генералу. Умар взял одну, сунул в рот.

— Спички есть?

Парень достал зажигалку. Умар затянулся и тут же закашлялся.

— Первый раз в жизни курю, — сказал он. — Как ты такую гадость употребляешь?

Тот неопределенно пожал плечами, Сделав еще одну затяжку, Умар отбросил сигарету в сторону, посоветовал оператору:

— Пока не поздно, бросай курить. — Он повернулся, чтобы уйти, но позади раздался голос оператора;

— Товарищ генерал! Можно задать один вопрос?

В знак согласия Умар кивнул головой.

— Вам не страшно было, когда вы пошли к вооруженным солдатам? Ведь им по-существу нечего было терять. Они прекрасно понимали, что трибунала им не миновать и могли бы по вам открыть огонь.

По лицу генерала скользнула усмешка.

— Ты в армии служил?

— Нет. Я освобожден по болезни.

Умар недоверчиво посмотрел на его крепкую фигуру. Парень понял значение его взгляда.

— У меня с детства порок сердца.

Умар сочувственно посмотрел на него.

— Если бы ты служил в армии, такой вопрос не задал бы… Дело в том, что преступление солдаты совершили необдуманно. Все произошло в порыве всеобщей возбужденности. Овладев оружием, они в какой-то момент потеряли контроль над своими действиями и отомстили своим непосредственным командирам, которые систематически издевались над ними. Я боялся, что, совершив преступление, они могут покончить с собой или оказать сопротивление при попытке их разоружить, но, к счастью, все закончилось благополучно. А что до того, страшно мне было или не страшно… Нет, я не боялся, что солдаты начнут стрелять в меня. Я немного знаю психологию солдата. Ни при каких обстоятельствах по генералу он стрелять не будет! В армии генерал для солдата — фигура большая, и у него просто не поднимется рука.

Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и пристально посмотрел на оператора, который нацелил на него видеокамеру. Тот мгновенно опустил ее.

— Как тебя величать?

— Александр.

— Саша, у меня к тебе просьба. То, что случилось в полку… Не надо «такое жаркое» телезрителям преподносить. Я понимаю, это твоя работа, но чужое горе преступно рекламировать.

— Понял, товарищ генерал. Спасибо за совет.

Умар направился в сторону КПП, но на полпути остановился и побрел в поле. Отойдя на значительное расстояние от расположения полка, он опустился на землю. На душе было муторно. «Чужой среди чужих и среди своих!» — вслух произнес он и с тоской посмотрел на голубое небо, под которым все явственнее чувствовал себя неуютно. Он увидел офицера, тот бежал к нему.

— Товарищ генерал! Вас министр вызывает.

* * *

Наташа с волнением ждала возвращения Умара. Когда он вошел в дом, она сразу заметила непомерную усталость на его лице. Она прижалась к нему.

— Я очень соскучилась по тебе.

Некоторое время они молча стояли, обняв друг друга. Первой тишину нарушила Наташа:

— А у меня новость.

Он посмотрел ей в глаза.

— По твоим глазам вижу, что новость хорошая. Может, поделишься?

— А ты сам догадайся.

— Я не умею читать мысли.

Она взяла его руку, положила себе на живот.

— Слышишь?

Умар отрицательно покачал головой.

— Наверно, уснул. Когда проснется, я скажу… А сейчас прими ванну, пока я накрываю стол.

Они сели ужинать, Наташа стала рассказывать, как по ночам малыш не дает ей спать. Умар слушал ее рассеянно.

— Умарчик, ты явно чем-то расстроен.

— Все нормально. Просто немного устал.

— Не успокаивай меня, а лучше скажи, что тебя тревожит?

Но он оставил без ответа ее вопрос. Некоторое время она молча смотрела на него, потом на ее лице появилась азартная улыбка и, аккомпанируя себе пальцами по столу, она весело запела:

Это было настолько неожиданно для Умара, что первые минуты, не веря своим ушам, он удивленно смотрел на Наташу.

— Где ты это выучила?

Она увидела, как у него оживились глаза.

— Ты же сам меня учил этой песне.

— Что-то я такого не помню.

— А ты вспомни! Вспомни 1968 год. Ты пришел поздравить меня с днем рождения. Тогда мы с Владимиром сидели на кухне и ужинали. Ты принес мне огромный букет роз и бутылку шампанского. Вспомнил?

На его лице появилась улыбка, и, утвердительно кивнув, он сказал:

— Да, было такое.

— Вот тогда, в честь дня моего рождения, ты запел эту

песню и пустился в пляс. Ты так азартно танцевал, что мы с Володей не удержались и сами начали плясать. Потом ты стал меня учить, как петь эту песню по-чеченски.

— И ты до сих пор не забыла ее?

— Как видишь, нет. Спой мне эту песню.

— Сейчас не могу, как-нибудь в другой раз.

Она поняла, что бесполезно его уговаривать и, грустно глядя ему в глаза, запела сама:

Песня шла из глубины души. Умар увидел, как повлажнели глаза Наташи.

По ее щеке медленно побежала крупная слезинка, словно утренняя роса, стекающая с листьев березы.

Она прижалась к нему и, больше не в силах сдерживать себя, горько плача, произнесла:

— Ответь мне, почему мне досталась такая доля? В чем и перед кем я так провинилась?

Молча поглаживая ее волосы, он не знал, как ее утешить. Сквозь слезы она с горечью произнесла:

— Вот умру я, как вы будете без меня?

Отстраняя ее от себя, он недовольно спросил:

— Ничего умнее не могла придумать?

— Это правда. Врач сказал, что при родах кто-то из нас должен умереть. Выбор за мной. Следовательно, умереть должна я.

— Я не хочу тебя слушать!

Но она продолжала:

— Я хотела вызвать маму, но она так постарела, что с трудом сама передвигается. Первое время за сыном будет ухаживать Мария Петровна, я с ней уже договорилась…

— Прекрати нести чепуху!

— Вначале тебе будет трудно, но когда он начнет ходить, будет легче…

— Может, всё-таки замолчишь?

— Я уже заканчиваю. Похоронишь меня рядом с моими.

Умар, сверкнув на нее глазами, встал и вышел. Наташа грустно посмотрела ему вслед. На душе стояла невыносимая тоска. Немного погодя она пошла к нему. Он лежал в постели. Наташа села рядом и рукой провела по его широкой груди.

— Умарчик…

Но он не отзывался.

— Ты что, обиделся?

— От твоих глупых слов не только обидишься, — буркнул он.

Она наклонилась к нему и глядя ему прямо в глаза, сказала:

— Дай мне слово, что после моей смерти ты никогда не прикоснешься к женщинам.

— Наташа, что с тобой? Ты думаешь, что говоришь?

— Думаю, любимый. Ты не ответил.

— Если бы что-нибудь умное сказала, может, и ответил бы.

Она прижалась к нему и тихо заплакала.

— Наташа…

Но она плакала все громче и громче. Обняв ее, он успокаивающе произнес:

— Поверь мне, а не какому-то врачу. У тебя все будет хорошо.

Мысль о своей смерти при родах целиком овладела Наташей. «А что, если я действительно умру?» — спрашивала она себя и при мысли, что ее сын останется без материнской ласки, ей становилось не по себе. Она представила, как Мария Петровна из бутылочки кормит сына, и ей стало плохо.

Чтобы отогнать прочь неприятное наваждение, Наташа оделась и вышла подышать свежим воздухом. На улице стояла необыкновенно теплая осенняя погода. Наташа посмотрела на безоблачное небо и не спеша пошла по тротуару. Но неприятные мысли по-прежнему не оставляли ее. Черный ворон упорно кружился над ее головой… «Пока не поздно, надо срочно ехать в Москву и все оформить на Умара. И заодно узнать ответ от Президента, — подумала она и стала искать повод для Умара, чтобы вновь поехать в Москву. — Скажу, что поеду проведать мать, а от нее в Москву».

Вечером после ужина, когда Умар сел смотреть телевизор, Наташа подошла к нему.

— Умарчик, ты не возражаешь, если я на несколько дней уеду к маме?

— Я не возражаю, лишь бы тебе в дороге плохо не стало.

— Не волнуйся. Все будет хорошо.

— Откровенно говоря, мне не хочется тебя одну отпускать.

— Ничего со мной не случится. В самолете я чувствую себя хорошо. Проведаю маму и быстро вернусь.

На следующий день Умар посадил ее в самолет и она полетела в Волгоград. Прилетев в Волгоград, сразу же в аэропорту купила билет на Москву и поехала к матери. На звонок мать долго не отзывалась. Наташу охватило волнение и она забарабанила по двери.

— Одну минуточку! — раздался голос матери.

Людмила Петровна открыла дверь и, опираясь на палочку, некоторое время молча смотрела на дочь. Та, увидев сильно постаревшее лицо матери, обняла ее и горько заплакала.

— Хорошо, что ты приехала! Я думала, что помру и не увижу тебя, — сказала мать.

Когда дочь сняла осеннее пальто, мать, увидев ее вздутый живот, изумленно спросила:

— Ты где нагуляла?

— Мама, как ты могла так плохо обо мне подумать? Я замуж вышла.

— Ну вышла, а зачем тебе такая обуза на старости лет?

— Мама, я хочу иметь ребенка.

— Ты забыла, как рожала Андрея? Тебя же врачи с того света вернули.

— Мама, не волнуйся. Все будет хорошо. Я действительно хочу иметь ребенка.

— В молодости надо было рожать, все боялась фигуру испортить. И давно ты замужем?

— Скоро год.

— Кто он?

— Умар.

— Это тот чеченец?

— Да, мама.

— Ты в своем уме? Я вижу, ты не только Потеряла разум, а окончательно…

— Мама, он очень хороший. Я тебе в прошлом году про него рассказывала, он был самым преданным другом Володи.

— Меня не волнует, друг он или недруг, главное, что он чеченец,

— Ты опять за свое?

— Ты помнишь Татьяны Владимировны дочь, Веру, она с гобой в школе училась?

— Конечно, помню. Правда, я ее лет тридцать не видела. А что с ней?

— На днях она приехала из Грозного. Такое рассказывает про этих чеченцев, что волосы дыбом встают.

— Мама, успокойся. В Чечню мы не поедем и не надо бояться чеченцев. Среди них много хороших людей.

— Да где ты видела, чтобы чеченец был хорошим человеком? Ты бы послушала, что про них Вера рассказывает!

— Я не знаю, что она тебе про них наговорила, но не надо всех чеченцев одной меркой мерить.

— Твои чеченцы головорезы, даже хуже!

— Лично тебе они что-нибудь плохое сделали?

— Я не о себе.

— Тогда помолчи. Пусть другие за себя говорят. Ты лучше скажи, как у тебя со здоровьем?

— От твоего живота у меня здоровье стало намного хуже, чем было. И зачем ты приехала? Теперь я только и буду думать, как ты родишь своего чечененка.

Наташа, улыбаясь, прижала ее к себе.

— Тогда поехали ко мне в Ташкент, поживешь у нас. Рожу сына, понянчишь.

— Спасибо, ты одним внуком так меня осчастливила, что до сих пор не могу успокоиться. Да и никуда я из дома не поеду. Здесь мне и помирать.

— Мама, тебе еще жить и жить! А может, все-таки поедешь? Тебе же одной скучно.

— А я не одна. Со мной живет студентка. После обеда она из института придет. Очень скромная, ухаживает за мной.

— А ты с нее деньги берешь?

Она с укором посмотрела на дочь.

— Нет. Я ей самой иногда их даю, но она такая упрямая, не хочет брать. Ты надолго приехала?

— Завтра улетаю в Москву.

— Ты же недавно мне оттуда звонила!

— Мне в Москве надо квартирные вопросы уладить.

— Хорошо, что ты напомнила про квартиру, В случае моей смерти завещание вот здесь лежит. Смотри, — она отодвинула ящик, показала ей пакет.

— Мама, ради Бога, перестань о смерти говорить, Я раньше тебя умру.

Людмила Петровна, нахмурив брови, тихо произнесла:

— Самая страшная Божья кара, когда он отнимает детей у живых родителей. Дай мне спокойно умереть, а после поступай, как хочешь.

Она отодвинула от себя дочь, пошла на кухню. Наташа последовала за ней. Обняв ее сзади, нежно прижавшись к ее щеке, она прошептала:

— Мамочка, милая, если бы ты знала, какая я счастливая!

Мать, повернув голову, недовольно посмотрела на дочь, хотела резко ей ответить, но сдержалась, чтобы не испортить той настроение.

— Отпусти, я кофе заварю.

Наташа села за стол, посмотрела на мать. У той по щекам текли слезы.

— Мама, ты что?

— Я боюсь за тебя, — тихо сказала мать. — Ты же роды не выдержишь!

— Мамочка, вот увидишь, все будет хорошо. Врачи сказали, что у меня будет сын.

— Сын или дочь, лишь бы ты нормально родила.

— Никуда он не денется, рожу… Мама, можно я сейчас позвоню в Ташкент?

— Иди, звони своему чеченцу. Только не вздумай от меня передавать привет.

— Почему?

— Я его боюсь.

Наташа весело засмеялась.

— А почему ты его боишься?

— А кто сейчас чеченцев не боится?

— Лично я не боюсь.

— Ты у меня всегда была храбрая, вот и не боишься.

— Мамуля, видно, Вера своими рассказами здорово тебя напугала.

— Я и без ее рассказов по телевизору вижу, что твои чеченцы вытворяют. Людям головы отрезают, воруют…

— Мама, успокойся, пожалуйста, — и, чтобы закончить неприятный разговор, Наташа пошла звонить в Ташкент, Умару на работу.

— Наташенька!.. — радостно воскликнул он. — А я только что зашел в кабинет. Как ты долетела? Как мама?.

— Долетела хорошо. Мама жива и здорова. Большой привет передает и горит желанием увидеть дорогого зятя. Как ты себя чувствуешь?

— Скучаю по тебе. Мне кажется, что я тебя уже вечность не видел.

Она засмеялась.

— Я тоже скучаю.

— Ты когда прилетишь?

— Постараюсь в понедельник быть дома.

— Почему так долго?

— Пять дней — разве это долго?

— Для меня один день без тебя как целый месяц.

— Правда?

— Что правда?

— То, что ты сейчас сказал.

— Мне не нравится, когда ты сомневаешься в моих словах.

— Умарчик, ты не обижайся, но мне это хочется слышать каждый день!

— Тогда побыстрее возвращайся.

Под конец разговора она сказала Умару, что у мамы телефон неисправен и что звонит она от соседей. Про себя подумала: «Для пользы дела иногда полезно и соврать. И чтобы зря не звонил сюда эти пять дней, когда я буду в Москве».

Мать неодобрительно посмотрела на дочь.

— Зачем ты ему неправду сказала про телефон?

— Не хочу, чтобы он знал, что лечу в Москву.

— Что-то я тебя не пойму, объясни.

— Когда я была в Москве, написала письмо Ельцину, чтобы он дал разрешение на перевод Умара в российскую армию.

— И ты надеешься, что он тебе ответит?

— Я была на приеме у его помощника и тот пообещал, что Ельцин обязательно ответит.

— Ничего из этого не выйдет. Твой Умар чеченец, был бы он русский, другое дело. Садись, кофе попьем.

Некоторое время они сидели молча, каждая думала о своем. Первой заговорила Людмила Петровна. Она неожиданно спросила:

— Ты его сильно любишь?

— Не знаю, мама. Порою я по нему с ума схожу, но когда вспоминаю про Володю, мне становится не по себе.

— Ты же к Володе с прохладцей относилась!

— Да, мама, ты права. Любовь к Володе пришла только за год до его смерти. После его смерти даже не хотелось жить. Однажды я наглоталась таблеток. Врачи спасли.

— Ты действительно не в своем уме. А за Умара зачем замуж вышла?

— Я люблю его.

— Если любишь, то нечего корить себя. Володи уже нет. Прошлое не вернешь, а жить надо. Тем более сейчас, когда ты в таком положении.

В прихожей раздался звонок.

— Открой, студентка пришла.

Наташа открыла дверь и, увидев небольшого росточка девушку, вздрогнула. Перед ней стояла… Олеся. Та самая Олеся, которую любил ее сын Андрей. Девушка поняла, что приехала дочь хозяйки и, приветливо улыбаясь, сказала:

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна.

Потом, заметив на себе пристальный взгляд Наташи, растерялась.

— Можно, я войду? — тихо спросила девушка.

Наташа, придя в себя, молча уступила ей дорогу.

Из кухни выглянула Людмила Петровна.

— Познакомились?

Наташа молчала. Мать, заметив побледневшее лицо дочери, которая неотрывно смотрела на студентку, удивленно спросила:

— Что с тобой?

Наташа, не отвечая на ее вопрос, обратилась к девушке:

— Как тебя зовут?

— Зоя.

Наташа немного успокоилась.

— Интересное у тебя имя. Такие имена носят только в деревнях. Ты, наверно, оттуда?

— Да, — тихо ответила Зоя и, неслышно ступая, пошла в свою комнату.

А у Наташи перед глазами еще долго стояли Андрей и Олеся. Живой Андрей…

Людмила Петровна спросила:

— Она тебе не понравилась?

— Когда я увидела ее, мне показалось, что это Олеся.

— Какая Олеся?

— У Андрея была девушка и он собирался на ней жениться. Боже мой, как она похожа на нее!

С трудом сдерживая себя, чтобы не заплакать, Наташа пошла на кухню, но не выдержала. Слезы сами потекли из ее глаз. В кухню заглянула мать.

— Что без толку слезы лить? Надо было раньше думать, когда сына отправляла в военное училище. Сама виновата…

Через час Наташа приготовила ужин. За столом она невольно поглядывала на Зою. Та, чувствуя ее взгляды, краснела и смущалась, но потом обстановка стала непринужденной, особенно после того, как Зоя рассказала о том, как сдавала зачет профессору по биологии. Слушая ее, Наташа залилась смехом. Она давно на помнила, когда так смеялась…

На следующий день, рано утром, Наташа собралась в дорогу. Мать и Зоя еще спали. Наташа заглянула в комнату к девушке и тихо позвала:

— Зоя…

Та открыла глаза.

— Зоя, мне надо с тобой поговорить… Нет-нет, не вставай! Поговорим так. Дело в том, что мама в плохом состоянии, я боюсь, она долго не протянет…

— Наталья Дмитриевна, вы не переживайте, я за ней буду ухаживать.

— Я в этом не сомневаюсь. Я о другом. Если при родах я умру, дай слово, что никогда не оставишь маму одну.

— Как умрете? — испуганно спросила девушка.

Наташа молча смотрела на нее и вновь, как в первый раз, словно наяву, увидела Андрея и Олесю. Придя в себя, она тихо сказала:

— Все, что здесь есть, мама завещала мне. Если при родах я умру, она завещание оформит на тебя.

— Наталья Дмитриевна, мне ничего не надо…

Наташа грустно посмотрела на девушку, наклонилась к ней, поцеловала в щеку. В спальне матери она присела к ней на кровать. Мать сразу же открыла глаза,

— Уезжаешь?

— Да, мама. Мне пора, — она наклонилась к ней, поцеловала и неожиданно заплакала.

— Слезы, доченька, перед дорогой не к добру. Ты только не забывай меня. Иногда позванивай.

— Хорошо, мамочка, я буду звонить. Ты только не болей… Мама, если будет звонить межгород, трубку не поднимай. Хорошо?

Та молча кивнула.

— И еще у меня просьба к тебе, только, пожалуйста, не волнуйся, а молча выслушай. Я действительно боюсь родов. Мне кажется, что я умру.

— Ты опять за свое? — привстав с кровати, возмущенно произнесла мать.

— Мама, прошу тебя, не перебивай.

— Я не хочу тебя слушать!

— Мама, пожалуйста, выслушай до конца. Если я действительно умру, завещание перепиши на Зою. Она такая же, как Олеся: добрая, хорошая. Она будет за тобой ухаживать. До свидания, мама, и прости, что я оставляю тебя одну.

С трудом сдерживая слезы, она встала и не оглядываясь, пошла.

— Наташа…

Она резко повернулась. Людмила Петровна с трудом поднялась, подошла к дочери, прижав к себе, заплакала. Они долго стояли так и, наверно, каждая понимала, что это последняя их встреча. Наташа, глухо рыдая, с трудом вырвалась из объятий матери.

Еще не было двенадцати часов, когда Наташа прилетела в Москву. Дома в почтовом ящике ее ждал пакет. Она сразу поняла, откуда он, и долго не решалась ею вскрыть. Может быть, потому, что предчувствовала, каким будет ответ. И не ошиблась.

Уважаемая Наталья Дмитриевна!

Совместно с министерством обороны Российской Федерации мы внимательно рассмотрели Вашу просьбу о переводе Вашего мужа из Вооруженных Сил Узбекистана в Вооруженные Силы Российской Федерации. К сожалению, мы не можем удовлетворить Вашу просьбу. В настоящее время в наших Вооруженных Силах идет сокращение личного состава, в том числе высшего офицерского состава.

С наилучшими пожеланиями Помощник Президента Российской Федерации

А. Миронов.

Некоторое время она молча смотрела на хрустящий листок с президентской гербовой печатью. Потом разорвала его на мелкие кусочки, пошла в туалет и спустила в унитаз…

Наташа думала, что юридическое оформление завещания на Умара займет немного времени, максимум день-два, но когда пошла к нотариусу и узнала, какие необходимо представить документы, пришла в ужас. Она пошла по кабинетам чиновничьего мира и, увидев многочисленные очереди, пришла к выводу, что «суровые российские законы» можно одолеть только деньгами. Благо их было у нее в достаточном количестве, чтобы без проблем купить и перекупить чиновников. Она в течение двух дней оформила завещание и собралась в Ташкент. Перед вылетом позвонила туда, но Умара не было ни на работе, ни дома. Она взяла дорожную сумку и пошла к выходу, но остановилась. Какая-то странная неведомая сила удерживала ее здесь. Вернулась в зал, подошла к портрету Володи и Андрея. Словно живые, они смотрели на нее. Она почувствовала головокружение, села на диван и, глухо рыдая, произнесла:

— Родненькие вы мои! Простите…

Плакала долго. На какое-то время она потеряла всякий интерес к жизни. Словно наяву, увидела окровавленные тела мужа и сына… Она прилегла на диван и тихо заскулила.

Неожиданно Наташа почувствовала сильный толчок в животе. Малыш словно бинтовал против такого ее состояния. Ладонью вытирая слезы, она сказала ему:

— Прости, сынок, я больше не буду.

Неожиданно у Наташи возникла мысль написать предсмертное письмо Умару. Она достала из письменного стола бумагу, села и стала писать. Писала долго. Закончив, положила письмо в пакет, в котором лежало завещание. Немного поразмыслив, она набрала телефонный номер.

— Здравствуй, Женя Чеботарев.

— Наташа, ты?

— Мне приятно, что ты узнаешь мой голос.

— Ты где пропадаешь? На днях мы с Леной приезжали к тебе домой, а тебя опять нет. Постоянно звоним, но…

Наташа, слушая его, улыбалась. Когда он замолчал, она сказала:

— Женечка, я хочу сказать тебе то, что должна была сказать еще в прошлый раз. Сейчас я живу в Ташкенте. Вышла замуж за Умара. Скоро должна рожать.

— Вот это новость, что же ты молчала? — пораженный услышанным, спросил Чеботарев.

— До рождения ребенка не хотела об этом говорить. Роды у меня будут тяжелые, и я боюсь, что не выдержу. Я оформила завещание, оно у меня на столе. Прошу тебя…

— Наташа, это что, так серьезно?

— Думаю, да.

— Ты откуда звонишь?

— Из дома.

— Вечером мы с Леной приедем к тебе!

— Женечка, я сейчас улетаю. До свидания. Запомни, что я тебе сказала.

Вечерним рейсом Наташа улетела в Ташкент и к утру подъезжала к дому. На телевизоре лежала записка.

«Наташенька, любимая моя! Я знаю, ты огорчена, что я не встретил тебя в аэропорту. Прости. Я уезжаю в командировку на десять дней. Не скучай. Скоро мы увидимся. Нежно целую, всегда любящий тебя, твой Умар».

Она грустно улыбнулась, пошла в спальню и, не раздеваясь, легла на кровать. Как только голова коснулась подушки, Наташа моментально уснула.

Проснулась она глубокой ночью. Какое-то время молча прислушивалась к удивительной тишине. Потом встала, посмотрела на часы и включила телевизор. Диктор говорил о подбитых танках, о боях, которые шли на улицах. «Опять где-то на Западе воюют», — подумала она, выключила телевизор и пошла на кухню. Но, не дойдя до нее, резко остановилась, побежала назад и вновь включила телевизор. На экране показали танкиста, лицо его было залито кровью. И как только услышала, что бои идут на улицах Грозного, невольно произнесла:

— О Господи! Да как же Ты мог такое допустить?

Она беспомощно села на диван, подумала об Умаре, и вдруг ее охватил страх, что он уедет в Чечню… Телеэкран показывал трех российских офицеров, захваченных чеченцами в плен.

Прошло десять дней, а Умара не было. «А вдруг он уже в Чечне?» — со страхом подумала Наташа и тут же позвонила в приемную министра обороны.

— Здравствуйте, вас беспокоит жена Кархмазова. Вы не подскажете, когда муж вернется из командировки?

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна. Генерал Кархмазов в данную минуту находится у министра обороны.

Ей стало обидно, что Умар вернулся и даже не позвонил домой.

— А давно он вернулся из командировки?

— Нет. Он только что приехал.

Она положила трубку и стала ждать звонка. В томительном ожидании проходили минуты за минутами. «Что они так долго совещаются?» — нетерпеливо поглядывая в сторону телефона, думала она. Звонок раздался лишь через два часа. Она схватила трубку.

— Наташенька, здравствуй!

— Ты почему так долго молчал? — не отвечая на его приветствие, с обидой спросила она.

— Соскучилась?

— Я — да, а ты?

— Я еще больше?

— Что-то трудно в это поверить.

— А ты что, сомневаешься?

— Ты когда дома будешь?

— Наверно, через два дня.

— Опять уезжаешь?!

— Да.

— Если не секрет, куда?

— Никакого секрета. Через минуту еду в Джизак.

— У меня такое впечатление, что ты работаешь не в министерстве обороны, а в министерстве иностранных дел. Вечно в командировках…

— Такая у меня должность, милая. Ты лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Если я тебя не вижу по нескольку недель, как ты думаешь, хорошо я себя чувствую?

— Наташенька, не сердись на меня. Я безумно люблю тебя. Ты слышишь? Безумно люблю и безумно скучаю… Все, Наташенька, я поехал! Вечером позвоню.

— Погоди… Ты слышал, что в Чечне творится?

— Слышал и видел по телевизору.

— И как ты к этому относишься?

— Как и раньше.

— Знаешь, что я подумала?

— Догадываюсь. Ты подумала, что я улетел в Чечню.

— Ты читаешь мои мысли.

— А вот то, что ты так подумала, меня удивило и, откровенно говоря, даже обидно стало.

— Почему?

— Думаю, ты сама догадаешься. До свидания.

Она прислушалась к коротким гудкам, улыбнулась. Поняла, почему он обиделся. На сердце стало немного легче.

Вечером раздался звонок. Она подняла трубку и, словно продолжая дневной разговор, спросила:

— Умарчик, а ты на меня случайно не обиделся?

— Еще как обиделся.

Она засмеялась.

— Тебе весело? А вот мне нет.

— Хочешь, подниму твое настроение?

— После того разгона, который ты учинила днем, думаю, это тебе не под силу.

— Умарчик, ты меня сильно любишь?

— А что, любовь бывает сильная и слабая?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю.

— Твои слова признания в любви ушли в прошлое, я хочу именно сейчас услышать живое твое слово и не по телефону, а наяву.

В трубке раздался смех.

— К сожалению, я не волшебник и под рукой у меня нет лампы Аладдина.

— Без лампы Аладдина можно обойтись. Сколько часов езды до Ташкента?

— Три.

— У тебя под рукой твоя служебная машина. Всего три часа езды. Ты слышишь меня? Всего три часа езды. Я хочу, чтобы ты приехал и признался мне в любви.

— Наташа, ты требуешь невозможного…

— Если любишь меня по-настоящему, ничего невозможного для тебя не должно быть! Я жду.

Она быстро положила трубку. Улыбаясь, посмотрела на часы, и пошла на кухню готовить для него еду.

Прошло три часа, она подошла к окну. На улице тускло горели фонари и было безлюдно. «Неужели не приедет?» — с тоской подумала она и хотела отойти от окна, но увидела фары приближающейся машины. Сердце учащенно забилось. «Волга» резко остановилась у подъезда. Из нее выскочил Умар и бегом направился в подъезд. «Сумасшедший!» — прошептала она и побежала открывать дверь.

Они долго стояли обнявшись. Положив голову на его широкую грудь, Наташа слушала, как бьется сердце Умара.

— Мне пора, — тихо сказал он.

— А я приготовила тебе поесть.

— Спасибо, но я действительно не могу.

— Умарчик, еще минут пять.

— Наташенька, ровно в шесть проверка боеготовности дивизии, меня будут ждать мои подчиненные, и я не имею права опаздывать.

Он выбежал на улицу, сел в машину, повернулся к водителю.

— Снегирев, в нашем распоряжении три часа сорок две минуты. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ генерал.

— Тогда полный вперед!

«Волга» на большой скорости вырвалась из города и понеслась по широкой трассе. Умар постоянно поглядывал на водителя. Солдат был молодой, и он боялся, чтобы тот не уснул за рулем. Ему самому было не до сна. Гнетущие мысли не давали покоя. События в Чечне его сильно встревожили, он боялся за судьбу сына. Как военный человек, он прекрасно понимал, что попытка оппозиции штурмом взять Грозный и свергнуть Дудаева закончится полным провалом и это будет хорошим поводом для Кремля двинуть регулярную армию на Грозный. «Из этой затеи ничего не выйдет, — рассуждал он. — Чечню таким способом на колени не поставить». Он был против силового" метода удержания Чечни в составе России, но понимал, что при амбициозных взглядах и характере Дудаева у Кремля другого выхода не было. Умару стало обидно за себя, что в трудные минуты для его народа он остался за бортом событий, происходящих на его родине. Иногда в нем пробуждалось самолюбие: бывшие полковники стали государственными деятелями на Кавказе, а он, боевой генерал, по существу остался без дела. «Кого ты обвиняешь? — часто задавал самому себе вопрос. — Кто в этом виноват? Тебе Дудаев предложил должность, почему ты отказался?»

Колеса налетели на яму, и машина сильно подпрыгнула. Умар посмотрел на водителя. Тот, крепко вцепившись в баранку, напряженно смотрел на дорогу.

— Снегирев, ты не устал?

— Никак нет, товарищ генерал.

— Если устал, давай я поведу.

— Не устал, товарищ генерал.

Умар улыбнулся. Солдат ему нравился. Он закрыл глаза, и перед ним возникла вчерашняя телевизионная передача из Москвы, где репортеры показывали горящие танки на улицах Грозного и ликующие лица чеченских солдат. На душе стало тоскливо и, словно наяву, увидел лицо сына. Тот осуждающе смотрел на него. Умар мысленно ответил ему: «Я понимаю твое осуждение: в трудную минуту для родины я остался в стороне. Но и ты должен понять меня! Переход на сторону Дудаева для меня означает войну против русских, на это я никогда и ни при каких условиях не пойду. Только вместе с Россией я вижу нормальный цивилизационный путь будущей Чечни. Перейти на сторону оппозиции тоже не хочу и не могу. Для меня это означает войну против собственного народа, разделенного по вине Дудаева и Автурханова на два враждующих лагеря. Нейтральное положение, в котором я очутился, меня больше угнетает, чем ты думаешь».

Мысленно разговаривая с сыном, Умар на мгновение, словно предчувствуя надвигающуюся опасность, открыл глаза и увидел в нескольких шагах впереди машины бетонный дорожный столб. «Волга» прямо летела на него. Столкновение было неизбежно. В сотые доли секунды рефлекс самосохранения сработал быстрее, чем мозг. Он вцепился в руль и резко вывернул влево. «Волга» развернулась на 180 градусов, падая на бок, полетела под откос и, перевернувшись, стала на колеса. Первое время, находясь в оцепенении от случившегося, Умар молча смотрел перед собой, а придя в себя, мгновенно повернулся к солдату. Тот, крепко держась за руль, не понимая, что произошло, смотрел на осколки разбитого ветрового стекла.

— Живой?

— Так точно, — испуганно отозвался солдат.

Умар вышел из машины, обошел вокруг нее. Была сильно помята крыша, задняя часть снесена наполовину. Солдат продолжал сидеть в машине.

— Снегирев, что сидишь? Иди, полюбуйся на свою работу.

Тот вышел из машины, осмотрел «Волгу» и понуро опустил голову. Генералу стало жалко солдата.

— Ладно, не вешай голову. Благодари Бога, что мы с тобой живы остались. Садись за руль, может, заведется.

Машина завелась. Умар убрал осколки лобового стекла с сиденья, сел в машину и, хлопнув солдата по плечу, успокаивающе произнес:

— Ничего, сынок, в жизни у меня и не такое случалось. Поехали, а то опоздаем.

Когда машина выехала на дорогу и стала набирать скорость, в лицо ударил холодный поток воздуха.

— Давно я не ездил с ветерком, — сказал Умар.

Солдат виновато произнес:

— Товарищ генерал, простите. Больше спать за рулем не буду никогда в жизни.

Умар усмехнулся.

— Да уж постарайся… Если еще заснешь за рулем, просто так не отделаешься. Знаешь, почему ты жив остался?

— Никак нет, товарищ генерал.

— А я думал, ты знаешь.

— Наверное, потому, что мама ждет.

— Запомни, солдат, и заруби себе на носу: никогда не говори «наверное, мама ждет». Днем и ночью она ждет, днем и ночью! Понял?

— Понял, товарищ генерал.

— Хорошо, что понял. А еще почему нам с тобой нельзя умирать?

Тот, немного подумав, ответил:

— Не могу знать, товарищ генерал.

— Жаль…

— Так точно, товарищ генерал.

— Раз так точно, пусть так и будет.

Некоторое время они ехали молча. Холодный ветер безжалостно бил им в лица. Солдат, вцепившись в руль, с напряжением смотрел на дорогу. Впереди показалась машина. Свет ее бил по глазам Снегирева.

— Сбавь скорость и держись к обочине! — скомандовал генерал.

Мимо них на большой скорости промчалась иномарка.

— У тебя, солдат, вся жизнь впереди, чтобы избежать аварии, крепко запомни три буквы: ДДД. Знаешь, как их расшифровать?

— Никак нет, товарищ генерал.

Умар беззлобно рассмеялся.

— Мне нравятся твои ответы: так точно и никак нет! Коротко и ясно.

Генерал замолчал, и вновь его охватило беспокойство за сына. Тревожные мысли снова овладели им. Водитель что-то спросил. Он повернулся к нему.

— Ты что-то спросил?

— Я, товарищ генерал, спросил, что означают эти три буквы — ДДД.

— Они означают «Дай дорогу дураку!». Понял?

— Так точно.

— Если понял, то лучше смотри вперед, а то опять столб поцелуешь… У тебя девушка есть?

— Так точно, товарищ генерал.

— Любишь ее?

— Так точно.

— Раз так точно, я рад за тебя… Теперь ты догадываешься, почему остался жив?

— Никак нет, товарищ генерал.

— У тебя какое образование?

— Среднее.

— Трудно поверить… Начнем сначала: у тебя девушка есть?

— Так точно, товарищ генерал.

— Ты ее любишь?

— Так точно.

— Теперь понял?

Солдат долго молчал. Умар терпели во ждал.

— Понял, товарищ генерал, — наконец сказал он.

— Я рад, что ты понял. Когда ты ее встретишь, не забудь сказать, что с гобой произошло и почему ты остался жив. Понял?

— Так точно.

— А давно ты с ней знаком?

— С детского садика, товарищ генерал.

— А полюбил тоже с детского сада?

— Так точно.

Генерал неожиданно громко засмеялся. Смех его был настолько могуч, что машина завиляла по трассе. Солдат, крепко вцепившись в руль, с опаской посмотрел на генерала. Тот, не обращая на него внимания, продолжал хохотать. Немного погодя он успокоился и повернулся к солдату.

— А когда ты признался, ей в любви, в детсадике?

— Нет, об этом я ей еще не говорил.

— Не понял. Ты же сказал, что любишь ее.

— Так точно, товарищ генерал. Люблю.

— Я что-то, солдат, тебя не понял. Как можно любить девушку, не признаваясь ей, что любишь?

— Я боюсь.

— Боишься признаться ей, что любишь?

— Так точно.

— А она тебя любит?

— Так точно.

— Откуда ты знаешь?

— Она сама об этом сказала!

— В детсадике? — вновь подковырнул Умар.

— Нет, — простодушно ответил солдат. — Перед отправкой в армию сама призналась.

— А ты в ответ промолчал?

— Ага…

— Вот тебе и «ага»… После Нового года я тебя отправлю в отпуск и ты признаешься ей в любви. Договорились?

— Так точно, товарищ генерал! — бодрым голосом ответил Снегирев.

— А ты уверен, что она тебя ждет?

— Уверен, товарищ генерал?

— Вдруг она встретит другого и выйдет за него замуж?

— Нет, товарищ генерал. Она будет меня ждать. Да и никто из ребят к ней не посмеет подойти.

— Ты в этом уверен?

— Уверен, товарищ генерал. В нашем кишлаке все знают, что мы любим друг друга и на подлость никто из ребят не пойдет.

— Это хорошо, что ты веришь не только ей, но и своим товарищам. Только не забудь меня на свадьбу пригласить.

— А вы приедете? — обрадовался солдат.

— Если пригласишь, приеду.

— Честно?

— А с какой стати генерал будет солдату врать? Обычно это солдат врет…

— Это я просто к слову! Вы, товарищ генерал, даже представить себе не можете, какой поднимется переполох в кишлаке, когда узнают, что на мою свадьбу приедет генерал.

— Обязательно приеду, только не забудь пригласить.

— Я не забуду, товарищ генерал.

Он задавал солдату вопрос за вопросом, чтобы тот вновь не заснул за рулем. Да и самому не мешало отвлечься от гнетущих мыслей, которые назойливо лезли в голову.

Они подъехали к гостинице. Умар сказал:

— Поезжай в часть. Я позвоню командиру полка, чтобы подремонтировали машину.

У себя в номере Умар подошел к телефону, хотел набрать код Ташкента, чтобы позвонить Наташе, но в последний момент передумал: «Пусть спит».

Проводив Умара, Наташа легла в постель, закрыла глаза, чтобы заснуть, но сон не шел. Неожиданно внутри она почувствовала сильный толчок. Она замерла и, затаив дыхание, ждала повторения. Немного погодя толчок повторился с такой силой, что ей стало больно. Положив руку на живот, Наташа попросила:

— Ты не мог бы потише? Мне же больно!

Малыш успокоился. Она вновь попыталась заснуть, но сон не шел. Включила ночник, взяла книгу. Прочитав несколько страниц, отложила ее в сторону, задумалась. Какое-то тревожное состояние не покидало ее. «Неужели с Умаром что-нибудь случилось?» — промелькнуло в голове, и она невольно посмотрела в сторону телефона. Возникло желание позвонить ему, но, взглянув на часы, передумала: «Еще не доехал». Вновь взялась за книгу, но не смогла прочитать и полстраницы. «Умар!» — молнией пронеслась мысль в голове, и она подбежала к телефону. С большим трудом дозвонилась до номера, где он жил. Телефон не отвечал. Она посмотрела на часы. Прошло больше трех часов, как он уехал. Она положила трубку, села на кровать и стала ругать себя за легкомыслие: в такую даль, ночью вызвать его к себе! Она. поступила как капризная, избалованная девчонка… Наташа молила Бога, чтобы с Умаром ничего не случилось. Она вновь посмотрела на часы. Стрелки приближались к шести утра. Она позвонила и вновь услышала только длинные гудки, хотела положить трубку, но раздался голос Умара. Наташа с облегчением вздохнула.

— Умарчик, это я.

— Ты что, до сих пор не спала?

— Нет. Ждала, когда ты позвонишь. Как ты доехал?

— Нормально.

— А почему так долго ехал?

В трубке раздался смех.

— Когда я ехал к тебе, то летел с ветерком, потому что ты меня ждала, а возвращался не спеша, потому что в номере меня никто не ждал.

— А ты хотел, чтобы тебя там кто-то ждал?

— Наташа, ты неисправима! Лучше ложись спать.

— Ты чем сейчас занят?

— Бреюсь.

— А потом?

— Из тебя получился бы хороший следователь. Все, клади трубку и иди спать!

— Если скажешь, что любишь меня, положу.

— Я люблю тебя.

— Спасибо, милый. Да, я чуть не забыла тебе сказать: как только ты уехал, он проснулся и давай колотить меня ножками, и так больно!

В трубке раздался смех.

— До свидания, любимый.

Она положила трубку, легла в постель и мгновенно заснула.

Проснулась, когда услышала, что кто-то звонит в дверь. Она накинула на себя халат, пошла открывать. У порога, с пирогом в руках, стояла Мария Петровна.

— Доброе утро, голубушка. Я тебя разбудила?

— Доброе утро, Мария Петровна. Нет, я уже была на ногах.

— А я принесла пирог с капустой и мясом. Ты не возражаешь, если мы вместе чаю попьем?

— Мария Петровна, ради Бога! Вы же прекрасно знаете, что я всегда рада вашему приходу. Проходите, пожалуйста.

Она повела гостью на кухню, заварила свежий чай, разлила по чашечкам.

— Вам с молоком?

— Да, голубушка, я пью только с молоком.

— У меня сливки.

— Это еще лучше. Вчера я купила молоко, так оно к вечеру прокисло. Видно, разбавили водой. Я одного не могу понять: как можно так грубо обманывать людей? От такого обмана богатым не станешь.

— Сейчас, Мария Петровна, такая жизнь стала, что без обмана не проживешь.

— Нет, голубушка, я с гобой категорически не согласна! Надо совесть иметь.

— Кому она сейчас нужна?

— Как кому? Вам нужна, мне нужна. Разве этого мало?

— Но, кроме нас, вокруг миллионы людей. Вот недавно я была в Москве и мне надо было оформить завещание на Умара. Когда я побегала по кабинетам, то пришла к выводу, что люди окончательно потеряли совесть.

— Не все, голубушка, не все. Ты встречалась с кабинетными чиновниками. Многие из них действительно потеряли совесть, а причина тому — взятки, которые мы им сами же и даем. Вы же дали?

— Если бы не дала, до сих пор бегала бы по Москве, чтобы собрать нужные документы.

— Вот ты деньгами сама и разрушила их совесть.

— Если человек воспитан в совести, то ее никакими деньгами не разрушишь.

— Отчасти я с тобой согласна, но в процессе жизни все меняется и многие не выдерживают.

— Нет, никто и ничто не сможет заставить человека отступиться от своей совести, если она у него есть.

Мария Петровна с улыбкой посмотрела на нее, хотела продолжить спор, но передумала.

— Как мой пирог?

— Очень вкусно. Просто объедение. Можно еще кусочек?

— Наташа, ты меня удивляешь. Я же для тебя его испекла.

Некоторое время они пили чай молча. Тишину нарушила Наташа.

— Мария Петровна, у меня к вам просьба. Только Умару — ни слова! Скоро у меня роды, и я боюсь, что не выдержу и…

— Дальше, голубушка, я не хочу тебя слушать, — положив руку на ее руку, сказала соседка. — То, что ты имела в виду, выбрось из головы. Все будет хорошо, и не засоряй голову дурными мыслями. Мой покойный муж всегда говорил: «Ни одной минуты не позволяй себе думать о плохом, думай только о хорошем!».

— Мария Петровна, прошу вас, выслушайте меня, вы же не знаете, о чем пойдет речь!

— Голубушка, ты не забывай, что я доктор юридических наук и не надо слишком много ума, чтобы догадаться, о чем будет речь. Завещание, которое ты приготовила для Умара, порви. Вместе вы будете жить долго-долго и не просто жить, а жить полнокровной, счастливой жизнью. Вы оба это заслужили. И родишь ты своего богатыря без проблем.

— Спасибо. И все-таки знайте: если я умру, то завещание находится в Москве в моей квартире, на столе. После моей смерти вы Умару об этом скажите.

Мария Петровна с укором посмотрела на нее.

— Если не секрет, кто тебя этому надоумил?

— Никто. Я сама знаю, что так и будет. Я чудом осталась жива, когда родила Андрея, а этот будет покрупнее его, да и здоровье не то, что было.

— Если ты знала, что последствия будут такими, зачем так хотела ребенка?

— Не знаю. Наверное, в порыве любви к Умару… Но я не жалею об этом. И если умру, то без сожаления, лишь бы ребенок был жив… Мария Петровна, я хотела привезти маму к себе, но та так больна, что сама нуждается в уходе. Там у нее живет студентка, славная девчонка, я с ней договорилась по поводу мамы. Пока мама жива, она будет за ней присматривать. Теперь просьба к вам. На первое время Умару будет трудно ухаживать за грудным ребенком и мне бы хотелось, чтобы вы помогли ему… Я понимаю, что вам неприятно слушать меня, но мне не двадцать лет и я к этому подхожу спокойно. Наверное, такая у меня судьба.

— Должна сказать, что ты меня разочаровала. Я думала, что ты сильная женщина. Перенесла такое горе, а сейчас, когда жизнь вновь возвращается к тебе, ты преждевременно готовишь себя к смерти. Может, ты сама этого хочешь?

Наташа вздрогнула и, не выдержав пристального взгляда соседки, опустила голову.

— Если это так, то, как женщина, понимаю тебя, а как мать, нет. Ты сначала поставь сына на ноги, а потом умирай себе на здоровье. Умар, конечно, вырастит его, но даже ему не под силу заменить материнскую ласку. Жизнь ребенка начинается с материнского молока. Ты ответь мне: кто даст твоему ребенку настоящее материнское молоко?

Наташа молчала.

— Одевайся, пойдем прогуляемся по парку. Погода чудесная и тебе надо побольше гулять на свежем воздухе. С сегодняшнего дня я основательно займусь тобою.

Наташа грустно улыбнулась.

— Что бы я делала без вас?

Они вышли на улицу и не спеша, по тротуару, медленно пошли в сторону центрального парка. Возле них внезапно резко затормозила иномарка. Из машины вышел толстый узбек. Добродушно улыбаясь, подошел к ним, раскинув руки в стороны, громко воскликнул:

— Мария Петровна! Своим глазам не верю! Неужели это вы?

Та, удивленно глядя на него, напрягала память, пытаясь понять, кто стоит перед ней. «Наверно, мой бывший студент», — подумала она и, мило улыбаясь, произнесла:

— Тебя просто не узнать. Ты стал совершенно другим.

— Как здоровье, Мария Петровна? Не болеете?

— Спасибо, голубчик, все нормально.

— Может, вас подвезти?

— Нет, мы уже пришли.

Толстяк полез в карман, достал визитную карточку, протянул ей.

— Вот мой телефон. Если что надо, не стесняйтесь. Любую вашу просьбу я выполню.

Мария Петровна не растерялась.

— Даже санаторную путевку на Кавказ можете сделать?

— Без проблем. Хоть на край света!

— За край света спасибо, голубчик, я туда всегда успею, но на Кавказ поехала бы с удовольствием.

— Считайте, что путевка у вас в кармане. Позвоните завтра. До свидания, Мария Петровна, — он прижал руку к сердцу и, сделав поклон, пошел к своей машине.

Когда машина отъехала, Мария Петровна заглянула в визитку. Но и фамилия ее владельца ничего ей не сказала. Покачивая головой, она посмотрела на Наташу.

— Неужели память моя так постарела, что я не могу вспомнить, кто он?

— Наверное, ваш бывший студент, — подала голос Наташа.

— Возможно, так и есть.

— А вы действительно хотите поехать на курорт?

— Не мешало бы подлечиться. Последний раз я была на курорте лет десять тому назад…

Некоторое время они шли молча, потом Мария Петровна остановилась и торжествующе произнесла:

— Вспомнила! Это был самый отвратительный мой студент. Он мне все нервы измотал. Такой был прохиндей, что ему подобного на всем белом свете не сыскать. Отец работал в ЦК, и он слишком нагло злоупотреблял его авторитетом. Однажды я поставила вопрос об его исключении из университета, но из этого ничего не вышло. Сверху на меня так грозно посмотрели, что пришлось самой извиняться. Но по натуре он не злой…

И она увлеченно стала рассказывать о проделках своего студента. Слушая ее, Наташа поняла, что той были приятны воспоминания двадцатилетней давности.

Через два дня приехал Умар, и Наташа почувствовала себя уверенней. Но это длилось недолго. Через неделю Умар вновь собрался в командировку. Перед его отьездом Наташа не выдержала и упрекнула:

— Скоро мне рожать, а ты все по командировкам!

— Я понимаю, что тебе трудно одной, но у меня работа такая. Талибы все ближе продвигаются к южным границам республики. Вчера Президент вызвал министра обороны и меня, поставил перед нами задачу — укрепить войска на южном направлении. Работа предстоит большая…

— Умарчик, я боюсь по ночам оставаться одна. Можешь ты это понять?

— А ты попроси Марию Петровну, чтобы на ночь оставалась у нас.

— Марии Петровне путевку дали в санаторий, в Пятигорск. Она еще вчера уехала.

Умар озабоченно посмотрел на нее. Наташа поняла, что он сильно расстроен услышанным.

— Может, я попрошу жену одного из моих офицеров?

— Не надо. Лучше я буду одна. Ты только позванивай почаще.

— Хорошо, я буду звонить. Будет возможность, постараюсь приехать.

— Опять, как в прошлый раз,на несколько минут?

Он улыбнулся, притянул ее к себе.

— Постараюсь продлить наше свидание подольше. Ты согласна?

— Если на час, согласна.

— Пусть будет по-твоему. А теперь слушай меня внимательно. Если тебе будет трудно, ну сама знаешь, что я имею в виду, позвонишь в приемную министерства, оттуда со мной свяжутся по рации. Договорились?

Она кивнула.

— Не скучай. К Новому году я постараюсь приехать. Как ты думаешь, где нам лучше встретить Новый год, дома или пойдем к Байбагулову? Он нас заранее уже пригласил.

— Нет, Умарчик, Новый год мы будем встречать дома. Да и куда я с таким животом пойду?

Потекли томительные грустные дни без Умара. Днем Наташа выходила в город и целыми часами одна гуляла по парку. С наступлением темноты ее охватывала гнетущая тоска. Однажды, глубокой ночью, она почувствовала сильную боль в животе. «Может, началось? — подумала она. — Но еще рано». Она рукой притронулась к животу и тут же почувствовала, как все внутри зашевелилось. «Вот чертенок, — с облегчением подумала она, — решил поиграться. Вовчик, прекрати, мне больно!» Она произнесла имя и удивилась этому. Некоторое время пыталась осмыслить, почему назвала его таким именем, когда давно было решено дать имя сына — Андрей. Немного поразмыслив, она решила: «Пусть будет так». Боли постепенно стали утихать, она вновь легла и, размышляя о том, каким родится сын, уснула.

Однажды днем раздался междугородный звонок. Наташа подумала, что звонит Умар.

— Алло, Наталья Дмитриевна? — раздался в трубке незнакомый женский голос.

Она похолодела. «Наверно, с мамой что-то случилось!» — молнией промелькнуло в голове, и она с трудом ответила:

— Да, это я.

— Здравствуй, голубушка! Ты что, не узнала меня?

Она перевела дух.

— Мария Петровна, вы ко мне так официально обратились, что я не узнала вас. Как отдыхается?

— Прекрасно, Наташенька, а как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Умар дома?

— Нет, он в командировке.

— На ташенька, у нас в санатории женщины продают вязаные шерстяные жакеты. Очень красивые. Ты какой размер носишь?

— Мария Петровна, спасибо, мне ничего не надо,

— Надо — не надо, мне лучше знать! — ворчливо ответила та. — Я хочу сделать тебе маленький подарок.

Чтобы не обидеть соседку, Наташа назвала размер.

— Голубушка, как там мой Мурка? Не скучает по мне?

— Я только что отнесла ему еду. Как только вы уехали, я забрала его к себе, но он мне спать не давал. Сидит возле двери и жалобно мяукает. Пришлось его отнести обратно. Целыми днями сидит на подоконнике и выглядывает на улицу. Наверно, ждет, когда вы приедете.

Положив трубку, Наташа с благодарностью подумала о соседке. От разговора с ней на душе стало легче. «Забыла спросить, когда приедет», — с сожалением подумала она.

За день до Нового года приехал Умар. Наташа, как обычно, прогуливалась по парку и не заметила, как сзади подошел Умар.

— Можно с вами познакомиться?

Она повернулась, С улыбкой на лице перед ней стоял бравый генерал.

— Умарчик! — тихо произнесла она.

Новый год, как и было решено заранее, они встретили у себя дома. Телевизор Наташа отключила, чтобы он не нарушал необыкновенную тишину, которая стояла в комнате. Ей было уютно и хорошо сидеть с Умаром и слушать его. На столе горела свеча. Глядя на тоненькое ее пламя, она мечтательно произнесла:

— Как хочется дожить до двухтысячного года!

— До него рукой подать, — отозвался Умар. — Осталось всего шесть лет.

— Когда ты с сыном будешь встречать новый век. дай ему в руку бокал с шампанским и чокнись с ним. Не забудь выполнить мою просьбу и представь, что это я поднимаю бокал.

— Интересно, а ты в это время где будешь? На кухне?

Наташа хотела ответить, где она будет, но передумала.

До Нового года по московскому времени оставались считанные минуты.

— Умарчик, открывай шампанское. Я хочу, чтобы пробка вылетела вместе с ударами кремлевских курантов.

Она быстро встала, включила телевизор. С новогодним поздравлением выступал Ельцин. Он закончил свою речь и на экране возникли Кремлевские куранты, разнесся колокольный звон. Умар поднялся и, чокаясь хрустальным бокалом, произнес:

— С Новым годом, любимая! Счастья тебе!

— Спасибо, дорогой. С Новым годом! Будь счастлив!

Они стоя выпили шампанское. Потом смотрели новогодний концерт. Раздался телефонный звонок. Умар поднял трубку.

— Умар Анварович, с Новым годом!

Он сразу узнал голос полковника Лукина, который возглавлял военную разведку министерства обороны и с которым был в хороших дружеских отношениях,

— Александр Филимонович, тебя тоже. Ты откуда звонишь, из дома?

— Нет. Из своего кабинета.

— Дежуришь?

— Выходит, так… Ты слышал новости? Российские войска на Чечню пошли.

— Не понял?

— А что тут понимать? Грозный горит. Регулярная российская армия штурмом пытается взять Грозный.

Хотя Умар давно был готов к такому повороту, но услышанная новость так его ошеломила, что некоторое время он находился в оцепенении, пока вновь не заговорил Лукин.

— Умар Анварович, что ты об этом думаешь?

— Зря Ельцин на такое решился, — хмуро отозвался Умар. — Мира автоматом на Кавказе не добьешься.

— Я думаю, к утру Дудаев выбросит белый флаг, — предположил Лукин.

— Ты плохо знаешь Дудаева. Скорее он умрет, чем на это пойдет. Ельцину не под силу поставить чеченцев на колени. Сталинские времена прошли, и Ельцин упустил время, когда с Дудаевым можно было мирно договориться о статусе республики.

— Я понимаю твои чувства, но против такой силы Чечня самое большее выдержит до утра. К утру все будет кончено.

— Ни к утру и ни к вечеру этого не случится. Ты плохо знаешь мой народ. Скорее чеченцы Грозный превратят в Сталинград, чем отдадут его.

— Ты обиделся на меня? Не надо. Я искренне сожалею, что это произошло. Русскому и чеченскому народам нечего делить меж собой. Это ельцинские и дудаевские интриги.

Умар положил трубку. Наташа слышала разговор и с тревогой спросила:

— Война?

— Да.

— Они в Кремле что, все посдурели?

Умар подумал о сыне и словно наяву увидел широкие крылья черного ворона. Он кружился над телом сына. Тряхнув головой, о тгоняя от себя это видение, он в бессильной ярости, как раненый зверь, застонал.

Молниеносный захват Грозного, на который рассчитывал Кремль, так же провалился, как первая попытка оппозиции. Потекли цинковые гробы в российские города и деревни. Немного утихшее эхо афганской войны вновь ворвалось в десятки тысяч семей. Гибель молодых солдат на своей же земле болью отдавалась в сердцах простых людей. В одиночку плакали матери погибших солдат. Многие из них, рискуя жизнью, шли к чеченцам и выпрашивали у них тела погибших сыновей…

Умару было стыдно, что в трудные минуты для Родины он оказался далеко от нее и ничем не мог ей помочь. Да и как он мог бы помочь? С болью он смотрел по телевизору на разрушенные дома Грозного. Иногда операторам удавалось показать лица «боевиков», как их называли в Кремле. Бородатые «боевики», потрясая оружием, горделиво улыбались. Они чувствовали себя непобедимыми. «Джихад», объявленный Дудаевым России, словно окрылял их. На все это Умар смотрел с болью. Необъявленная война в Афганистане его многому научила. Он видел слезы афганских и русских матерей. Теперь эти слезы появились на новых лицах. В Чечне от войны одинаково страдали все: русские и чеченцы, ингуши и осетины, все, кто там жил. Беспрерывным потоком пошли беженцы в Россию, где их никто не ждал…

Наташа все сильнее ощущала приближение родов и вместе с ними свою смерть. Она пыталась отогнать от себя эту мысль, но она, как клещ, всосалась в сознание и невозможно было ее оттуда вырвать. Постепенно она свыклась с этой мыслью. Однажды достала портрет Володи, который когда-то сама убрала подальше, и, пристально глядя ему в глаза, сказала: «Я знаю, вы с сыном соскучились по мне. Потерпите, осталось немного».

Как-то ночью Наташа проснулась от сильных толчков. В чреве, словно перепутав ночь и день, ребенок шевелился и брыкался изо всех сил. Она терпеливо ждала, но проходили минуты и часы, а тот и не думал успокаиваться. Наташа посмотрела на Умара. При тусклом свете уличных фонарей, падающем из окна, было видно его спящее лицо. Умар дышал мощно и спокойно. Она долго смотрела на него, представила, как он один будет нянчиться с сыном, и ей стало жалко его.

В пояснице заломило, она откинулась на подушку, ощущая в себе какое-то странное давление, как будто ребенок перевернулся и давил изнутри головкой. Чтобы не крикнуть, Наташа до крови прикусила губу. Она поняла, что это означает: начались схватки. «Может, пройдет? — успокаивала она себя. — Такое уже было два дня назад». Стиснув зубы, Наташа посмотрела на светящиеся часы видеомагнитофона и засекла время. Между приступами проходило ровно десять минут. Потом боль стала острее, и она вновь прикусила губу, чтобы не закричать. К утру промежутки между схватками сократились до пяти минут, боли были невыносимы.

Умар словно почувствовал их и проснулся сам. Увидев глаза жены, он с тревогой спросил:

— Тебе плохо?

— Вызывай «скорую»…

Через десять минут приехала «скорая», и Наташу увезли в роддом. Умар поехал с ней. В приемном покое санитарки положили Наташу на каталку и покатили к лифту. Умар шел рядом, Наташа как-то странно посмотрела на него и тихо прошептала:

— Умарчик, ты далеко не уходи. Ты жди меня, я тебя позову.

— Не волнуйся, я буду здесь.

Дверцы лифта открылись, и санитарка вкатила каталку в лифт. Наташа, приподняв голову, посмотрела на Умара. Глаза их встретились. Она хотела что-то ему сказать, но лишь пошевелила губами. Дверцы лифта закрылись. А Умар еще долго находился под гипнозом ее взгляда. Ему вдруг показалось, что он видит ее последний раз. Его охватил страх, и он побежал по лестнице вверх. Поднявшись на пятый этаж, побежал по коридору. Беременные женщины, уступая огромному военному дорогу, с любопытством смотрели ему вслед. Путь Умару преградила женщина в белом халате.

— Только что на каталке санитарки привезли мою жену. Вы не скажете, где она сейчас? — спросил у нее Умар.

Врач удивленно посмотрела на бледное лицо генерала и успокаивающе произнесла:

— Она уже в родильной палате. Не волнуйтесь. С ней все будет хорошо. Спускайтесь вниз; когда родится ребенок, вам об этом скажут.

Он молча кивнул и, стараясь не смотреть на беременных женщин, пошел к лестничной площадке. Спустился в приемный покой, сел и стал ждать. Перед глазами стояла Наташа. Ее взгляд не давал покоя. Он посмотрел на часы. Прошло уже два часа, а от нее никаких известий. Он не выдержал, подошел к дежурной медсестре.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени длятся роды?

Та, улыбаясь, посмотрела на военного.

— У всех женщин по-разному, Кто сразу рожает, кто мучается часами. Все зависит от организма женщины и веса ребенка. Судя по вашей комплекции, ребенок у вас будет крупный. Вашей жене придется хорошенько попотеть.

Наташа тужилась уже больше трех часов, однако все было тщетно. Ребенок оказался на редкость большим и никак не хотел выходить. Медики, к которым прибавились еще одна акушерка и анестезиолог, начали перешептываться между собой, потом ведущая акушерка сказала:

— Хорошо, дадим ей еще десять минут.

Несмотря на боли, до Наташи дошли слова акушерки. Открыв глаза, она посмотрела на врача. Та наклонилась к ней.

— Ваш ребенок перестал продвигаться к выходу. Придется вам помочь.

Она поняла, что означает эта помощь, и тихо прошептала:

— Я хочу увидеть мужа.

— Когда родите, тогда и увидите своего мужа, — спокойно ответила акушерка.

Раздался тревожный звонок. Акушерки разом засуетились.

— Сработал датчик положения плода, — быстро произнесла одна из них. — Ребенок в опасности!

Ведущая акушерка посмотрела на показания прибора.

— У нас есть время для эпидуральной блокады?

— Посмотрим, — отозвалась та.

Ведущая акушерка, поглядывая на монитор, пыталась извлечь ребенка из чрева Наташи, но безуспешно.

— Позовите мужа! — раздался четкий голос Наташи.

Все обернулись к ней. Но взгляд у Наташи был стеклянный, она лежала без признаков жизни. Акушерка наклонилась к ней и, резко повернув голову, посмотрела на врача.

— Она мертва. Спасайте ребенка!

Над умирающим телом наклонилась главная акушерка и стала делать кесарево сечение. Когда извлекли ребенка и раздался тоненький его голосок, все невольно повернули головы в сторону мертвой матери. Юная акушерка, стажерка медучилища, не выдержала и, громко плача, выбежала из палаты.

Умар, обхватив голову руками, ждал, когда ему сообщат о рождении ребенка, но о нем, видимо, забыли. Все сильнее и сильнее его охватывала тревога за судьбу жены. Словно предчувствуя опасность, он вскочил и подошел к дежурной медсестре.

— Прошу вас, сходите, пожалуйста, в родильную палату. Узнайте, как там моя жена.

Та посмотрела на него, хотела сказать, что нет оснований беспокоиться, но, взглянув в его глаза, молча встала, пошла. Через минут десять она вернулась. Села на свое место и, не глядя на него, произнесла:

— Еще не родила. Ждите.

Он пристально посмотрел на нее.

— Вы от меня что-то скрываете.

Та подняла на него глаза. Умар вздрогнул. Он понял, что с Наташей случилось непоправимое. «Нет!» — тихо произнес он и стремительно побежал в родильную палату. Возле палаты он остановился, страшась войти и увидеть…

Дверь открылась, вышла врач. Увидев перед собой генерала, она опешила, потом взяла его под руку.

— Пойдемте ко мне в кабинет, нам надо поговорить.

Умар безропотно последовал за ней. В кабинете врач взяла со стола графин с водой, налила в стакан, выпила. Умар увидел мелкое дрожание стакана в ее руке и, не дожидаясь, когда она заговорит, спросил:

— Она жива?

Та, стараясь не смотреть на него, произнесла:

— У вас сын. Такого богатыря за свои тридцать лет работы я еще не видела. Вес…

— Она жива? — не слушая ее, резко спросил он.

Врач, стараясь не смотреть на него, тихо ответила:

— К сожалению, мы не смогли спасти ее. Она умерла при родах.

Умар, не дослушав ее, выскочил из кабинета и побежал в родильную палату. Наташа лежала неподвижно, покрытая простынею. Он подбежал к ней, приподнял ее голову, позвал:

— Наташа…

Старшая акушерка посмотрела на своих помощниц, кивком головы приказала всем выйти. Она подставила Умару стул, посадила, а сама отошла к окну.

Министр обороны, узнав о смерти Наташи, первое время не мог поверить в это.

— Я очень любил и уважал вашу жену. Нет слов, чтобы выразить мою скорбь. Как сын?

— Не знаю. Я его еще не видел.

— Где будешь ее хоронить?

— В Москве.

— Я поставлю задачу полковнику Рустамову. Он займется похоронами. Сегодня подпишу приказ об оказании материальной помощи.

— Спасибо, товарищ генерал-полковник. Деньги у меня есть.

— Ничего, лишний рубль в кармане не помешает.

Минут через десять в кабинет к Умару зашел Рустамов.

— Старший мой брат, я искренне разделяю твое горе…

Они помолчали. Рустамов достал записную книжку.

— Умар Анварович, мне нужны адреса людей, которых вы будете приглашать на похороны Натальи Дмитриевны.

Некоторое время Умар, сосредоточенно думая, смотрел в окно. Потом повернулся к Рустамову.

— Я тебе из дома позвоню, кого надо оповестить. Ты в курсе, что Наташу повезу хоронить в Москву?

— Да, я в курсе. Байбагулов мне поставил задачу. Цинковый гроб будет готов к вечеру. Билеты на самолет уже заказаны.

Умар достал из кармана пачку денег, положил перед ним. Тот отодвинул ее от себя.

— Денег у меня достаточно. Байбагулов выделил и еще все управление скинулось.

— Возьми на всякий случай, пригодятся. Москва — это тебе не Ташкент.

Он сидел в грузовом отсеке самолета рядом с цинковым гробом. Из окошечка гроба было видно лицо Наташи. С того момента, когда она умерла, прошло три дня. Ему казалось, что это долгий и тяжелый сон, что скоро он закончится и вновь раздастся ее голос. Но сон не кончался. Рукой проведя по стеклу, он тихо позвал:

— Наташа…

Умар прикрыл глаза и, словно наяву, увидел себя, сидевшего так же, как и сейчас, в отсеке грузового самолета, возле двух цинковых гробов, в которых лежали Володя и Андрей, когда он сопровождал их из Афганистана. Неожиданно он понял, почему после того, как он рассказал ей, как они погибли на самом деле, она спокойно говорила о своей смерти. Она видела в своей смерти искупление вины перед погибшими мужем и сыном. Она рвалась к ним. В мыслях произнеся слово «муж», Умар вздрогнул. Ему стало стыдно, что он у мертвого друга отнял его жену и стал ее мужем.

Во Внуковском аэропорту их уже ждали. К Умару подошел высокий худощавый мужчина средних лет, представился:

— Я родственник Натальи Дмитриевны, сын покойного маршала Чеботарева, Евгений Константинович. Наташа звала меня просто Женя.

— Умар Анварович.

— Мне Наташа говорила о вас. Примите от нашей семьи искренние соболезнования.

Умар молча кивнул и повернулся к самолету, откуда несколько гражданских парней выносили цинковый гроб. Они понесли его к микроавтобусу.

— Умар Анварович, я думаю, вы не будете возражать, если мы поедем прямо на кладбище. Там все подготовлено, и все приглашенные там.

Умар не возражал. Через два часа они приехали на кладбище. Умар выходил из машины под взглядами незнакомых людей. Могила для Наташи была вырыта в той же ограде, где покоились тела мужа и сына. Похороны проходили, как во сне. Умар стоял с каменным выражением лица и молча смотрел на все происходящее.

После похорон, когда люди стали садиться в машины, к Умару подошел Чеботарев.

— Умар Анварович, сейчас мы поедем в кафе, где будем поминать Наталью Дмитриевну. У меня к вам один вопрос. Вы сколько дней будете в Москве?

— Я завтра улетаю.

Чеботарев выглядел озабоченным.

— Может, вы задержитесь на пару дней?

— Нет. Я улетаю завтра.

— А вы бы не хотели переночевать в квартире Наташи?

— Нет.

— Умар Анварович, нам с вами надо решить один очень деликатный вопрос, который волнует всю мою родню. Вы не возражаете, если мы на эту тему поговорим после поминального обеда?

— Это так важно?

— Думаю, да.

— Хорошо. Поговорим после.

После поминального обеда, когда все разошлись, к Умару снова подошел Чеботарев. Он вытащил пачку сигарет, протянул Умару.

— Я не курю.

Тот закурил и некоторое время, обдумывая, с чего начать, молча смотрел себе под ноги. Потом сказал:

— Я хочу быть с вами предельно откровенным. Моя родня, узнав о смерти Наташи, подняла вопрос о разделе имущества, которое принадлежало Наташе.

Умар хмуро посмотрел на него и резко произнес:

— Заберите и делите между собой все, что хотите. Меня это не касается.

Тот удивленно посмотрел на него.

— А разве про завещание Наташа вам не говорила?

— Какое завещание?

— Вы что, не знаете, что она оставила завещание?

— Нет.

— Странно, — покачивая головой, произнес Евгений, — Первый раз, когда Наташа прилетала в Москву по вашему вопросу, про завещание она не говорила, а второй раз, перед отлетом в Ташкент позвонила мне на работу и сказала, что написала завещание и оно лежит на столе в ее квартире.

Настала очередь Умара удивляться.

— Если вам не трудно, объясните, что вы имели в виду, когда сказали, что Наташа приезжала в Москву по моему вопросу.

— А вы не знали?

— Если бы знал, не спросил бы.

После недолгого колебания Евгений Константинович рассказал, что делала Наташа в Москве. Умар был поражен услышанным. Когда тот замолчал, Умар произнес:

— Я действительно ничего не знал. Не знал и о завещании.

— Умар Анварович, я предлагаю вам поехать на квартиру Наташи и прочитать завещание.

— Ключей от дома у меня нет.

— Это не проблема. Квартира находится на охранной сигнализации и в отделе охраны есть запасные ключи.

— А вы без меня не можете открыть квартиру и ознакомиться с завещанием?

— Юридически мы самые близкие ее родственники и имеем полное право войти в квартиру, но учитывая, что вы ее муж, без вас это невозможно.

— Вы, наверно, забыли, что у Наташи была еще одна квартира?

— Нет, не забыли.

Умар понял, что родне Наташи по мужу не терпится скорее добраться до состояния покойной, и, больше не сдерживая себя, грубо произнес:

— Вам не терпится поскорее расхватать имущество Наташи. Позвольте вас спросить: где была вся ваша орава, когда после смерти мужа и сына она нуждалась в поддержке?

— Я понимаю ваше возмущение, но эмоции к юридическим документам не пришьешь. На наследство Наташи много претендентов, и они требуют вскрыть завещание, которое она оставила. Чтобы решить этот вопрос и успокоить мою родню, нам надо поехать на ее квартиру и узнать содержание завещания. Я думаю, это и в ваших интересах.

Умару был неприятен разговор на эту тему. Ему казалось, что это кощунство: не успели похоронить Наташу, а родне уже не терпится разделить имущество. Евгений Константинович продолжал настойчиво убеждать, что Умару надо обязательно ехать на квартиру, чтобы всем пересудам положить конец.

Умар повернулся к Рустамову, который стоял в стороне и ждал его. Он подозвал его к себе.

— Мы сейчас поедем на квартиру, где жила Наташа, потом поедем в аэропорт.

— Мне тоже с вами?

— Если у тебя в Москве нет дел, можешь поехать с нами.

— Дело одно есть. У меня здесь, в Москве, служит мой однокашник. Если вы не против, заеду к нему, а оттуда прямо в аэропорт. Я вас там буду ждать.

— Хорошо. Встретимся в аэропорту у справочного бюро.

После формальной проверки документов в отделе вневедомственной охраны Умар и Евгений поехали на квартиру к Наташе. При понятых, соседях Наташи, они открыли квартиру. На столе лежал пакет. Евгений Константинович вскрыл его. И прежде всего увидел письмо, адресованное Умару. Умар взял его, отошел к окну и стал читать. Прочитав несколько строк, он почувствовал, как защемило сердце, и не смог читать дальше.

Евгений Константинович, сидя за столом, внимательно изучал завещание. Умар молча ждал. Наконец Чеботарев поднял глаза, свернул завещание и вложил его в пакет.

— Поздравляю. Все, что имела Наталья Дмитриевна, согласно завещанию, принадлежит вам. Завещание юридически оформлено грамотно и не к чему придраться. Моя родня, узнав об этом, будет в «диком восторге». Держите.

Умар, не читая, что там написано, положил пакет на стол.

— Умар Анварович, может, поедем к нам? Посидим, а утром я вас отвезу в аэропорт.

— Спасибо, за приглашение, но мне хочется побыть одному.

Когда все ушли, Умар подошел к стене, где висел портрет Володи, и долго смотрел на него.

— Я знаю, что ты обо мне думаешь. Но сын, которого родила твоя жена от меня, будет носить твое имя. Считай, что это и твой сын.

Он сел на диван. Некоторое время, ни о чем не думая, он неподвижно смотрел перед собой, потом из кармана достал письмо Наташи.

ДОРОГОЙ МОЙ УМАРЧИК!

Ради Бога, прости меня, что так вышло. Но другого выхода у меня не было, и я не жалею, что умерла.

С того момента, когда ты мне рассказал, как на самом деле погибли Володя и Андрей, телом и душой я давно была рядом с ними. На этом свете меня удерживал еще не родившийся сын…

Прости, что в письме о своей любви к тебе я не промолвила ни слова, ты должен понять почему. Для меня ты останешься таким же преданным другом, каким был для моего мужа. Но я не жалею, что произошло между нами…

Спасибо тебе, что ты похоронил меня рядом с мужем и сыном. Знаю, что ты первым делом прочитаешь мое письмо. Когда закончишь, вскрой пакет. Все, что завещаю, это тебе и нашему сыну. Первое время тебе будет трудно с ним, но когда подрастет, он станет твоим большим другом и заменит старшего Владимира.

На прощание у меня к тебе последняя просьба. Я знаю, что ты будешь против, но прошу, выслушай меня. Когда ты ездил к Любе за разводом, то вернулся и сказал мне, что она дала развод. По твоим глазам я поняла, что ты сказал неправду. Она тебе никогда развода не даст. Прошу тебя, помирись с ней. Часть вины за разрыв между вами лежит и на твоей совести. Быть женой кочующего офицера очень трудно, и некоторые не выдерживают… Ты заметил, что на моих похоронах были одни лишь родственники Володи, которые проживают в Москве? А ведь у нас с Володей было много друзей. Они сейчас живут в разных регионах бывшего Советского Союза и трудно оповестить и собрать их, да и адреса позабыты. Я знаю твой характер, но ради сына сумей переступить через него. Помирись с ней, она поможет тебе вырастить твоего сына…

Р. S. Помнишь, однажды я как-то тебе шутя сказала: если умру, ты никогда не должен прикасаться к женщинам. Но с твоим темпераментом и любовью к женскому телу тебе будет трудно сдерживать себя. Я снимаю свой запрет, но с одним условием: она должна быть такая же красивая, как я, и с такой фигурой, от которой ты был бы без ума.

Наташа

Предательский комок застрял в горле. Умар почувствовал, что задыхается. Он расслабил узел галстука, подошел к окну, распахнул его. Холодный морозный воздух ударил в лицо. Внизу по широкой трассе в несколько рядов беспрерывным потоком мчались машины. В огромном городе, среди миллионов людей, со своей болью он был один на один…

Умар закрыл окно, позвонил в операторскую вневедомственной охраны, поставил на сигнализацию квартиру. У него не было желания оставаться здесь дольше. Воспоминания тяжелым камнем давили на сердце. Он взял такси и поехал в аэропорт.

Подходя к справочной, увидел Рустамова. Тот читал газету. Умар подошел к нему.

— Давно ждешь?

— Нет. Только что приехал.

— Друга видел?

— В гробу видал я такого друга, — в сердцах бросил Рустамов. — Я ему по телефону позвонил. Думал, он обрадуется моему звонку, а он безразличным таким голосом, как будто видел меня вчера, спрашивает: «Ты откуда звонишь?» «Из Москвы». «А что ты здесь делаешь?» Я ему коротко рассказал. Он меня выслушал и говорит: «Ну, будь здоров. Будет время, заходи». Вот сволочь! В училище без меня ни шагу не делал. Однажды, на марш-броске, на своей спине я его километр протащил. А сколько я ему помогал в учебе? Делился последним. А он спустя двадцать лет даже не захотел меня увидеть. Он мне в душу плюнул.

— Чем твой незабвенный товарищ в Москве занимается?

— Директор какой-то коммерческой фирмы. Дослужился до майора, ушел из армии, занялся бизнесом. Вот негодяй, еще бравирует, что у него две иномарки…

Умар молча смотрел на разгневанного друга и не мешал ему вдоволь выплеснуть наружу свою обиду и боль. Когда он замолчал, Умар спокойно произнес:

— Он не был твоим другом. В училище он просто нуждался в твоей поддержке, а тебе показалось, что он питает к тебе дружеские чувства. Выбрось его из головы. Он не достоин, чтобы расстраиваться из-за него. Пошли в ресторан!

Когда они сели за столик, к ним подошла размалеванная официантка. Скучновато посмотрела на угрюмые лица военных, спросила:

— Что будете заказывать?

Рустамов, невольно бросив взгляд на ее полуобнаженную грудь, сказал:

— Две бутылки коньяка и хорошую закуску под наши комплекции.

— Это будет стоить очень дорого.

Умар посмотрел на нее. Та, встретив его взгляд, молча кивнула головой и поспешно отошла. Не прошло и минуты, как она принесла коньяк и закуску. Рустамов разлил напиток в большие бокалы. Они встали, молча посмотрели друг на друга и без слов опустошили свои бокалы.

На следующее утро они прилетели в Ташкент. Умар прямо из аэропорта хотел поехать в роддом, чтобы повидать сына, но неожиданно почувствовал, что боится встречи с ним, и решил отложить ее до следующего дня.

Дома он первым делом решил позвонить в Волгоград и узнать, почему на похороны не приехала мать Наташи. Ему никто не ответил. Дозвонился до Волгограда Умар только вечером. Ему ответил нежный девичий голосок. Умар догадался, что это Зоя, про которую рассказывала Наташа.

— Добрый вечер. Зоя, это вы?

— Да, я.

— Из Ташкента Умар беспокоит. А где Людмила Петровна?

— Она в больнице.

— Что с ней?

— Она получила от вас телеграмму, что Наталья Дмитриевна умерла, ей стало плохо, и «скорая» увезла ее в больницу.

— Как она себя чувствует сейчас?

— По-прежнему неважно.

— Зоя, я постараюсь сегодня или завтра к вам прилететь. Расскажи, в какой больнице она лежит и как мне ее найти.

Утренним рейсом он полетел в Волгоград, а после обеда уже сидел в палате, в которой лежала Людмила Петровна. Та спала. Он взял стул, сел рядом, вытащил фрукты, положил на тумбочку и стал ждать, когда та проснется.

— Вы будите ее! — посоветовала одна из больных. — Она уже долго спит.

— Неудобно.

Женщина подошла и потрясла спящую.

— Петровна, просыпайся. К тебе пришли.

Та открыла глаза и некоторое время молча смотрела на сидевшего рядом военного. До нее дошло, кто он, и по ее щекам потекли слезы. Умар, опустив голову, ждал, когда та успокоится. Постепенно Людмила Петровна перестала плакать. Полотенцем вытирая слезы, слабым голосом спросила:

— Ребенок хоть живой?

— Да.

— Кто родился?

— Мальчик.

— Кто же будет за ним ухаживать?

— Я.

Она с укором посмотрела на него.

— В ее смерти вы виноваты. Разве в таком возрасте можно рожать?

Он не отвечал на ее упреки. Она попросила:

— Когда выйду из больницы, привезите внука ко мне. Я сама за ним буду смотреть.

Вечером, попрощавшись с ней, Умар зашел к лечащему врачу и поинтересовался состоянием здоровья Людмилы Петровны. Из его слов он понял, что есть надежда на скорое ее выздоровление. Пора было ехать в аэропорт. Билет на обратный рейс у него был в кармане, до отлета самолета оставалось больше часа. Умар попытался остановить одну машину, вторую, но те на большой скорости проскакивали мимо. Он обеспокоенно посмотрел на часы: «Опоздаю!» Минут через десять возле него остановились «Жигули». За рулем сидел молодой парень, рядом девушка. Умар нагнулся к водителю.

— Я на самолет опаздываю. Заплачу любую сумму.

Тот увидел на груди генерала Звезду Героя, сказал:

— Садитесь, товарищ генерал. Я вас и без денег довезу.

Машина на большой скорости, лавируя в потоке машин, помчалась в сторону аэропорта. Умар сам был любитель быстрой езды, но то, что творил этот парень, его не только поразило, но и вызвало определенную тревогу. Девушка, в зеркале увидев выражение лица Умара, повернулась к нему:

— Вы не бойтесь. Валера чемпион города по автогонкам. Все будет нормально.

Когда машина подъехала к центральному входу аэропорта, Валерий повернулся к генералу.

— Не опоздали?

— Нет, — ответил Умар и полез в карман за деньгами.

— Товарищ генерал, я же вам сказал, что повезу без денег!

Умар, не слушая его, положил деньги на сиденье. Тот взял их, протянул генералу.

— Если не возьмете, оскорбите нас.

Умар забрал деньги.

— Ты в каких войсках служил?

— В артиллерии.

— А я подумал, в десантных. Спасибо тебе большое. Будьте счастливы!

К самолету он успел вовремя, уже шла посадка.

В Ташкенте Умар из аэропорта поехал сразу в роддом. Когда машина остановилась возле приемного покоя, он посмотрел на входные двери и представил, как из них выходит Наташа с сыном на руках. Ему стало не по себе, и, чтобы отогнать видение, быстро вышел из машины, направился в приемный покой, но на полпути неожиданно почувствовал страх. Сын, которого еще и в глаза не видел, пугал его. «Завтра приду», — решил Умар и вернулся к машине.

Но и на следующий день, и в последующие он не пошел. Он даже не выходил из дома. Целыми днями лежа на диване, без всяких мыслей, до отупения смотрел в потолок.

Однажды днем, когда он лежал на диване и, как обычно, не думал ни о чем, раздался звонок. Он нехотя поднялся, подошел к телефону.

— Простите, пожалуйста, с кем я разговариваю? — спросил женский голос.

— А вам кого надо?

— Мне нужен Кархмазов.

— Я слушаю.

— Вы думаете своего ребенка из роддома забирать?

Умар не знал, что ответить.

— Алло, вы меня слышите?

— Слышу.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Когда его надо забрать?

— Его еще вчера надо было забрать. Кроме того, малыш до сих пор без имени.

— Почему? — не думая, машинально спросил он.

— Это у вас надо спросить, вы же его отец.

Некоторое время Умар лихорадочно рассуждал: «Заберу, а что я с ним буду делать? Чем я его буду кормить?»

— Алло! Ну что вы молчите? Вы будете забирать ребенка? Или нам отдать его в дом малютки?

— Куда?.. — протяжно спросил он.

— В дом малютки.

— Нет. Я его заберу,

— Тогда приезжайте.

Умар положил трубку и беспомощно окинул взглядом зал. Что же надо для ребенка? «Надо срочно купить коляску», — осенило его.

В «Детском мире» он долго выбирал коляску, но так и не смог выбрать. Подошел к молодой девушке, которая тоже что-то покупала в этом отделе.

— Вы не поможете мне выбрать коляску?

Та посмотрела на него, улыбнулась.

— Для внука?

Слово «внук» больно врезалось в сердце, хотелось ответить «да», но он ответил:

— Нет, для сына.

Та недоверчиво посмотрела на него, но тут же показала на одну из колясок.

— Лично мне вот эта нравится. Правда, слишком дорогая.

— Спасибо.

Он подошел к продавщице.

— Девушка, я хочу купить вон ту коляску.

Одна проблема была решена. Здесь же, в отделе для новорожденных, Умар приобрел все, что посоветовали ему продавцы и сердобольные покупательницы.

Через час, с огромным букетом роз, бутылкой шампанского и коробками с подарками для медперсонала, Умар подъезжал к роддому. Там, когда прошел слух, что генерал приехал за сыном, все сотрудники вышли посмотреть на него. В кабинете, куда направили Умара, он увидел симпатичную женщину. Поздоровался и скромно остановился у двери. Врач, доброжелательно улыбаясь, попросила его присесть. Умар сел. Прямо против него на стене висел плакат, на котором была изображена женщина, кормящая грудью ребенка. «Наташа!» — снова кольнуло в сердце.

Врач достала бланк и стала задавать ему вопросы. Первым делом она спросила:

— Как вы назвали сына?

— Владимир, — не задумываясь, ответил Умар.

Врач заполнила все данные, поставила печать на справке, отдала ему.

— Мальчик у вас просто прелесть. Он в нашем роддоме рекордсмен. Такого богатыря у нас еще не было…

Когда она замолчала, Умар нерешительно попросил:

— Вы не могли бы рассказать мне, чем его кормить?

Врач некоторое время удивленно смотрела на него.

— А вы что, дома один?

— Да.

Она встала, ни слова не говоря, вышла. Минут через пять вернулась с молодой девушкой.

— Вот наша сотрудница. Если не возражаете, первую неделю она будет вам помогать. За это время, я думаю, вы найдете женщину, которая будет ухаживать за вашим ребенком.

В кабинет вошла пожилая женщина, на руках которой был укутанный в одеяло ребенок. Улыбаясь, она подошла к Умару, протянула ему сверток. Его охватило волнение и вместе с ним страх. Он боялся взять сына на руки. Он встал и растерянно посмотрел на врача. Она улыбнулась и кивнула ему, словно разрешала взять сына.

Умар осторожно взял сверток в руки и впервые увидел лицо сына. Тот, сладко причмокивая маленьким ртом, вертел головой. И ничего, совсем ничего не хотел знать…

Умара и ребенка провожал весь медперсонал. У многих женщин на глазах были слезы. А на улице Умара ждала группа генералов и офицеров, и среди них — министр обороны Байбагулов. Увидев их, Умар растерялся. Полковник Рустамов открыл шампанское. К Умару подошла медсестра, сопровождавшая его, забрала ребенка и пошла к машине. Из окон роддома за ними наблюдали десятки женских глаз.

Байбагулов поднял бокал.

— В твой дом, Умар, одновременно ворвались горе и радость. Не хочу говорить утешительных слов. Знаю, ты мужественный человек и сумеешь выдержать тяжелое испытание, которое выпало на твою долю. За это и выпьем.

Министр осушил бокал, обнял Умара и уехал со своей свитой. С Умаром остался Рустамов. Когда министерский кортеж выехал за территорию роддома, он обратился к Умару:

— Умар Анварович, моя жена просила, чтобы вы с ребенком приехали к нам. Она хочет с вами поговорить.

— Спасибо, Мирсадык, но сегодня я чертовски устал. Приеду завтра.

— Но она нас ждет! Это касается вашего сына.

Умар вопросительно посмотрел на него.

— Дело в том, что моя дочь, как вы знаете, месяц тому назад тоже родила сына. У нее очень много молока, и она согласна кормить грудью вашего сына.

Умар обескураженно посмотрел на него. К такому повороту событий он не был готов и не знал, что ответить. Рустамов настаивал:

— Поехали прямо к нам, и вы сами поговорите с ней.

— Как-то неудобно, — замялся Умар.

— Может, для вас неудобно, а малышу будет очень удобно кушать настоящее молоко, а не пить искусственное. Поехали?

Умар обернулся к медсестре.

— Вы слышали наш разговор?

— Да.

— Что вы об этом думаете?

— Надо соглашаться. В роддоме женщины уже кормили вашего малыша своим молоком.

— А как вы?

— Я вернусь в роддом. Если вам будет нужна моя помощь, позвоните врачу и я приеду.

— Хорошо. Пусть так и будет.

Девушка протянула ему сына, Он бережно взял его и сел на заднее сиденье. Рядом с водителем разместился Рустамов.

Через полчаса они подъехали к добротному частному дому. Не успели выйти из машины, как открылась калитка и вышли две женщины. Жена Рустамова Фатима подошла к Умару, радушно улыбаясь, взяла из его рук ребенка и передала дочери. Та молча забрала ребенка и поспешно ушла. Фатима пригласила Умара в дом, усадила мужчин за стол, а сама ушла. Рустамов открыл бутылку коньяка, разлил по рюмкам, поднялся из-за стола.

— Умар Анварович, прошу вашего разрешения слово сказать.

— Твой дом, ты здесь хозяин, тебе по праву и слово.

— Мой дом — это ваш дом, поэтому на правах младшего я прошу слова.

Умар молча кивнул.

— Во время Великой Отечественной войны вот в этом доме жила украинская семья. Их приютили мои покойные родители. У Надежды Степановны было пятеро детей: трое ее, а двоих она подобрала по дороге, когда немцы разбомбили колонну беженцев. Хлебом и солью мои родители делились с ними поровну. После войны Надежда Степановна забрала детей, уехала на родину. Десять лет тому назад она умерла, но с ее детьми мы поддерживаем хорошие отношения. Два раза мы с Фатимой ездили к ним на Украину. Словами не передать, как они нас встречали. Мне казалось, что мы, узбеки, самый гостеприимный народ на свете, но я ошибался. Украинцы в этом нам не уступают…

К чему я это рассказываю? Чтобы вы знали, что наш дом — действительно ваш дом и чтобы у вас не возникла мысль, что ребенок доставит нам лишние хлопоты. Я поднимаю этот бокал за вашего сына. Пусть над его головой всегда будет мирное и безоблачное небо и на его жизненном пути встретятся только хорошие люди, а недруги обойдут его стороной.

Умар тоже встал.

— Спасибо, Мирсадык. В трудную минуту ты бескорыстно протянул мне свою руку. С этого дня считай, что у тебя не одно сердце, а два.

Они выпили. В комнату бесшумно вошла Фатима, на большом подносе она несла ароматный плов.

К концу месяца с курорта вернулась Мария Петровна. Умар был дома, когда в прихожей раздался звонок. Мария Петровна держала в руках большой сверток.

— Добрый день, Умар Анварович. Наташа дома?

Он пропустил ее, завел в зал и молча показал на портрет Наташи, окаймленный черной лентой. Та в первое время не поняла, что это значит. Глаза ее округлились, и, не веря увиденному, она прошептала:

— Умерла?

Умар рассказал ей все. Вытирая слезы, Мария Петровна упрекнула его:

— Почему вы меня не поставили в известность?

— Мне трудно ответить на этот вопрос. Все произошло настолько неожиданно и неправдоподобно, что я долго не верил в реальность происходящего.

Она стала настаивать, чтобы Умар привез сына домой, она будет за ним ухаживать. С большим трудом он убедил соседку, что ребенка надо оставить у Рустамовых, где его кормят грудным молоком. Мария Петровна нехотя согласилась.

Незаметно пролетел год. Володя по-прежнему воспитывался в доме Рустамовых. Однажды, вернувшись из длительной командировки, войдя во двор Рустамовых, Умар увидел стоявшего на ногах сына. Он не поверил своим глазам. «Как он подрос!» — подумал он и, опускаясь на корточки, протянув руки, позвал:

— Вовочка, подойди ко мне.

Малыш, вылупив свои глазенки, уставился на него, но не сдвинулся с места.

— Сынок, ты что, не узнаешь папу?

Малыш продолжал с любопытством смотреть на него, потом на его лице появилась улыбка, и, размахивая ручонками, он сделал несколько быстрых шагов и чуть не упал. Умар успел поймать его. Высоко подняв сына, он сказал:

— Учись, сынок, крепко стоять на ногах! Впереди у тебя трудная дорога… Но пока, как я вижу, тебе совсем неплохо, — он ухватил своими пальцами его пухлую щечку. — Ты очень похож на хомяка. Тебе надо похудеть. Понял?

Малыш, не слушая отца, упорно пытался стащить с его головы фуражку. Умар надел фуражку на его голову, рассмеялся.

— Нет, генеральская фуражка тебе не идет. Когда вырастешь, будешь ходить в шляпе. Так будет лучше.

К ним незаметно подошла Фатима.

— Наконец он дождался вас. Вовчик, скажи: па-па.

Малыш, улыбаясь, потянулся к ней. Она взяла его на руки.

— Скажи: па-па.

— Папа, — быстро произнес малыш.

Умар взял его на руки и крепко расцеловал.

— Соскучились? — спросила Фатима.

— Не то слово.

— Подрос?

— Я его не угадываю. Если он такими семимильными шагами будет расти и дальше, к восемнадцати годам обгонит меня… Он вам еще не надоел? Только честно…

Она с укором посмотрела на него. Он понял свою оплошность.

— Прости, сестра, ляпнул языком и сам не рад. Скоро у меня отпуск. Вначале мы полетим в Волгоград, пусть бабушка посмотрит на своего внука, а от нее поедем к моим родителям. Они даже не подозревают, что у меня родился сын.

— И вы столько времени об этом молчите? — изумленно глядя на него, спросила Фатима.

Он не стал оправдываться перед ней, говорить, что это очень сложный вопрос, только молча кивнул.

— А когда у вас отпуск?

— В мае. Фатима, я хотел с вами посоветоваться по поводу сына. Я знаю, вы будете возражать, но, думаю, вы поймете меня. Рядом с моим домом круглосуточный детский садик. Я хочу его определить туда.

— Вы думаете, там ему будет лучше, чем у нас? — с обидой спросила женщина.

— Ваш дом даже самый престижный садик незаменит. Просто хочу почаще быть с сыном. На ночь в садике я его буду оставлять только лишь тогда, когда буду в командировках. В остальные дни после работы буду забирать домой. Надо начинать учить его разговаривать на родном языке, чтобы мне не пришлось краснеть перед отцом. В этом вопросе он очень строг. Русский он и так будет знать, а вот чеченский не должен забывать.

— Вы правы, сын должен знать родной язык отца. Но пусть он еще немного побудет у нас. Я так уже привыкла к нему, что порою кажется, что это мой сын.

— Спасибо, сестра. Я его заберу через месяц.

Он поцеловал сына, поставил его на ноги, из сумки достал две коробки игрушек с моделями автомобилей. Одну протянул Вове, вторую дал Фатиме.

— А сейчас мне пора.

— Умар Анварович, пойдемте в дом. Я стол накрыла.

— Спасибо, сестра. Через час у меня совещание.

— Вечером придете?

— Постараюсь.

Отец наклонился к сыну.

— Вова, я ухожу.

Но тот был занят своей машинкой. Умар поцеловал сына, потрепал его полные щеки и не спеша исправился к машине. Возле калитки остановился и, обернувшись, посмотрел на сына. Тот по-прежнему был занят своей игрушкой.

Глава третья. ЧЕРНЫЙ ВОРОН, Я НЕ ТВОЙ…

Смерть Наташи и рождение сына на какое-то время отодвинули на второй план события, происходившие з Чечне, и тревогу за судьбу Аслана. Кроме того, события в Таджикистане, где мятежные войска оппозиции пытались свергнуть президента Рахмонова, наступление армии талибов в Афганистане и приближение к южным границам Узбекистана требовали от замминистра обороны генерала Кархмазова больших усилий для перегруппировки войск, для укрепления своих границ. Вызывало беспокойство и то, что возникли трения между Россией и Узбекистаном по вопросу коллективной безопасности участников стран СНГ в азиатском регионе. Умару, непосредственно отвечавшему за состояние боеготовности армии, приходилось нелегко. Требования, которые он предъявлял к командному составу армии (в частности, поддержание воинских частей в постоянной боеготовности), порой не находили поддержки и в самом аппарате министерства обороны. Работа осложнялась тем, что между ним и замминистра по личному составу генерал-лейтенантом Сафаровым часто возникали разногласия по проблемам боевой подготовки армии. В марте от должности министра обороны был освобожден Байбагулов, после его ухода Кархмазов почувствовал, что тучи сгущаются и над его головой. Он не боялся, что его снимут с должности, и готов был к этому. Но там, вверху, все-таки сочли, что боевой генерал нужен узбекской армии, и его оставили на занимаемой должности…

Умар ехал в машине и обдумывал предстоящий разговор с новым министром обороны. Разговор предстоял тяжелый, и он заранее готовил себя к нему. Важно было не позволить себе сорваться. А основания для этого были веские. При внезапной проверке мотострелковой дивизии, расквартированной в районе города Карши, были выявлены вопиющие отступления в системе планового обучения личного состава. Дивизия в полном составе, забросив учебу, с утра до вечера работала на хлопковых плантациях частных фермеров. Повторилась прошлогодняя картина с полковником Юсуповым. Кархмазов из штаба дивизии позвонил министру обороны Дустумову и доложил об этом. Тот, выслушав его, спокойно произнес: «Умар Анварович, хлопок — это наш хлеб. Надо помочь людям». Такой ответ обескуражил Умара, и он, с трудом сдерживая себя, сказал: «Тогда вместо плановой боевой подготовки дивизии надо в расписание включить сельхозработы и проверять личный состав на искусство владения лопатой и кетменем». Министру не понравился его ответ и он холодно ответил: «По возвращении из командировки мы с вами на эту тему поговорим».

Все это гнетуще действовало на нервы. Короткое свидание с сыном немного развеяло мрачное настроение. Прикрыв глаза, Умар представил сына, стоящего на ногах. На его лице появилась улыбка. Раз стоит на ногах, значит, уже мужчина!

Министр обороны молча выслушал его доклад и спокойно произнес:

— Готовь приказ о снятии с должности командира пятой дивизии полковника Урузбаева и подбери кандидатуру на его место.

Это было настолько неожиданно, что Умар опешил и не знал, как на это реагировать. Министр с усмешкой посмотрел на своего зама. Умара выручил телефонный звонок. Министр поднял трубку. Умар увидел, как в угодливой улыбке растворилось его лицо, и понял, что звонок сверху. Он не ошибся. Звонил помощник президента Каримова. Дустумов больше молчал, а в знак согласия все время кивал головой и коротко произносил: «Понял». Закончив разговор, министр положил трубку и некоторое время, думая о чем-то, смотрел на Кархмазова, как на пустое место, потом спросил:

— На чем мы остановились?

— На подборе кандидатуры командира дивизии.

— Вот и займитесь ею. Меня вызывает президент. Я включен в состав делегации для поездки в Штаты. Приказ должен быть подписан сегодня. Вопросы есть?

— Нет, товарищ генерал-лейтенант.

У себя в кабинете Умар быстро набросал проект приказа о снятии с должности командира дивизии полковника Урузбаева и о назначении на его место… Кого? Над этим вопросом он думал недолго, сделал один телефонный звонок, и через несколько минут в кабинет вошел Рустамов. Умар с ходу спросил его:

— Как ты смотришь на то, если мы тебе предложим генеральскую должность? Есть вакантная должность командира пятой дивизии. Ты согласен?

Рустамов удивленно посмотрел на него.

— Там же командиром дивизии полковник Урузбаев!

— Был. Вот проект приказа. Он снят с должности. Ну что, согласен?

Рустамов задумался. Умар угадал его мысли.

— Менять Ташкент на дыру — это очень трудно, но я советую тебе согласиться. Тебе пора получить генерала, и вот выпал шанс. В следующий раз такое может не повториться. Как русские говорят: «Куй железо, пока горячо!» Ну что, согласен?

— Дайте подумать.

— Нет. Думать не дам. Я знаю, что ты сейчас позвонишь Фатиме и будешь советоваться с ней. Она к этому отнесется отрицательно. Ее как женщину можно понять, а тебя как офицера при отказе не пойму. Я жду ответа: да или нет.

Рустамов невольно улыбнулся.

— Я вспомнил ваши слова: «Настоящий мужчина на любую просьбу должен твердо сказать «да», а после «нет».

— Если ты скажешь «нет», с тобой разговаривать не буду. Или ты вечно будешь ходить в полковниках, или…

— Я согласен.

— Вот это мужской разговор. Записываю: «Командиром пятой дивизии назначить полковника Рустамова». Через час приказ будет подписан. Готовь плов!

Когда Кархмазов понес отпечатанный приказ министру, тот долго читал его. Умар в душе побаивался, что он может не согласиться с кандидатурой Рустамова, и не ошибся.

— А не рановато для молодого полковника такая должность? Может, другую кандидатуру подберете?

— Товарищ министр, есть много достойных офицеров, но самая подходящая кандидатура Рустамов. Офицер грамотный. Академию имени Фрунзе закончил с отличием…

Министр поднял руку, этим показывая, что достаточно слов. Он взял авторучку и не спеша поставил подпись, Умар с облегчением вздохнул. Он искренне был рад за Рустамова.

Из кабинета министра он пошел прямо к другу. Рустамов с напряжением смотрел на него. Умар понимал его состояние и улыбнулся.

— У нас, на Кавказе, за хорошую принесенную новость дарят подарки. А как у вас, узбеков?

— Что, подписал? — не поверил Рустамов.

Умар раскрыл папку, положил перед ним приказ министра. Тот прочитал и вместо ожидаемой радостной реакции сказал:

— После работы поедем к нам вместе. С Фатимой будете разговаривать вы.

— А я и не подозревал, что ты такой трусливый. Не переживай, жена у тебя умная, она поймет.

Вечером Фатима, увидев Умара, обрадовалась и стала накрывать на стол. За столом ели молча. Рустамов все поглядывал на Умара в надежде, что тот первым скажет о назначении. Но Умар нарочно оттягивал разговор. Когда Фатима вышла, Рустамов не выдержал:

— Долго будете молчать?

— А я думал, что ты сам обрадуешь ее, — делая наивные глаза, ответил Умар.

Когда Умар сообщил Фатиме о назначении ее мужа на генеральскую должность, та, к общему их удивлению, молча выслушала и спокойно спросила:

— Нам там квартиру дадут?

— Вам не просто квартиру дадут, а целые хоромы выделят, — весело ответил Умар.

— А с Вовочкой как?

— За него не переживайте. Я отдам сына в садик.

На следующий день Умар с группой офицеров выехали в пятую дивизию для приема и передачи ее новому командиру. Спустя сутки Умар вернулся в Ташкент и первым делом занялся устройством сына в садик, который находился в пяти минутах ходьбы от дома. Когда об этом узнала Мария Петровна, то запротестовала. Сказала, что за ребенком будет ухаживать сама. Умару пришлось долго убеждать ее, что с ним ей будет трудно, Она отступила, но с условием, что в его отсутствие будет забирать ребенка из садика.

Оказалось, что в садике Вова среди сверстников ростом был на голову выше всех. Не отставал он и по умственному развитию. Когда в первый день Умар пришел за сыном, воспитательница с восторгом стала рассказывать про него. Умар, выслушав ее, спросил:

— Он не обижает детей?

— Да вы что? Он у вас такой добрый…

Ему стало неловко, что она так усердно хвалила сына и, чтобы закончить дальнейший разговор, преподнес ей огромную коробку конфет. Та настолько растерялась, что покраснела до корней волос и запротестовала:

— Спасибо, но это лишнее…

Умар, добродушно улыбаясь, сказал:

— Я от всего сердца. Берите и не стесняйтесь. Вы сейчас для моего сына — мать.

Приближался отпуск, который был намечен на май. Умар пристально следил за событиями, происходящими в Грозном. Как у военного человека у него стало складываться впечатление, что эта война — копия афганской, когда огромная 40-я армия Советского Союза топталась на месте.

Теперь такая же участь постигла и части регулярной российской армии. Складывалось впечатление, что Кремль умышленно избегает полного разгрома дудаевцев, кому-то была выгодна такая затяжная война.

Однажды Умар проводил оперативное совещание, когда раздался телефонный звонок.

— Умар Анварович, из контрразведки полковник Самохин. Вы телевизор смотрите?

— Нет. У меня совещание.

— Советую посмотреть. Русские ракетой Дудаева накрыли.

Умар похолодел.

— Кто-нибудь с ним погиб? — хрипло спросил он.

— Несколько телохранителей.

— Фамилии их знаешь?

— Нет. Вы включите телевизор. Об этом сейчас говорят.

Умар быстро встал, включил телевизор. Полковник Максимов замолчал. Все офицеры заметили, как у генерала побелело лицо. На экране журналист вел репортаж из Грозного. Позади него были видны руины многоэтажных домов. Репортер рассказывал, как точечным ударом ракеты был убит Дудаев и несколько человек из его охраны. Умар с напряжением вслушивался в каждое слово репортера, ждал, когда тот произнесет фамилии погибших из охраны Дудаева. Но тот словно про них забыл.

Присутствующие знали негативное отношение Умара к Дудаеву и были удивлены, что тот так близко принял к сердцу его гибель.

— Все, теперь Чечне конец! — произнес полковник Сатарбаев.

— Наоборот, — отозвался Максимов. — Гибель Дудаева теперь сплотит всех чеченцев, и для Москвы будет труднее покорить Чечню.

Когда совещание закончилось, Умар позвонил начальнику контрразведки полковнику Лукину.

— Александр Филимонович, ты в курсе, что произошло в Чечне?

— Да. Дудаева накрыли.

— А фамилии тех, кто погиб из его охраны, не говорили?

— Нет.

— Александр Филимонович, мой сын возглавлял охрану Дудаева. Я прошу тебя: выясни фамилии погибших.

— Для этого мне понадобится время. Надо выйти на Москву.

— Я буду у себя в кабинете. Звони в любое время.

— Хорошо. Ждите звонка.

Умар положил трубку, некоторое время молча смотрел перед собой, перед его взором появилось окровавленное лицо сына. Тот смотрел на него и звал к себе. Встряхнув головой, отгоняя видение, он встал, подошел к окну. «Аслан, Аслан», — шептали его губы. Он почувствовал, что задыхается, словно кто-то набросил на его шею удавку. Расслабив галстук, он подошел к столу, прямо из графина стал пить воду.

До позднего вечера он сидел у себя в кабинете и ждал звонка от Лукина, но телефон молчал. Шли томительные минуты и часы. Голова от напряжения разболелась. Он лег на диван и неподвижно уставился в потолок. Только под утро раздался телефонный звонок. Умар вздрогнул и со страхом посмотрел на аппарат. Телефон упорно звонил. Переборов страх, Умар поднял трубку. Это был Лукин.

— Он жив? — сразу же спросил Умар.

— Мне очень жаль… Ваш сын погиб вместе с Дудаевым.

Что-то больно кольнуло в сердце. Умар неподвижно уставился в окно.

— Умар Анварович, вы меня слышите?

Он его не слышал, весь мир словно исчез куда-то…

Вечерним рейсом Умар полетел в Минводы. Оттуда на частной машине доехал до отцовского дома.

Войдя во двор, он увидел отца в окружении родственников, в руках у многих было оружие. На веранде с черной. повязкой на голове стояла мать. Та, первая увидев сына, громко крикнула:

— Сынок!

Все разом повернулись к нему, Анвар подошел к сыну, обнял. По его лицу потекли слезы. Впервые в жизни Умар видел, как плачет отец.

— Где он?

— Он у матери.

— Почему не у нас?

— Я его хотел забрать, но нам его не отдали и с позором выставили за дверь.

Умар молча направился к калитке. Позади раздался голос отца:

— Остановись, сынок, если пойдешь, крови не миновать. Аслана уже не вернешь. Пусть сами похоронят.

Он повернулся к отцу.

— Отец, еще ни разу в жизни не было случая, чтобы я ослушался тебя, но сейчас я вынужден поступить по-другому. Аслан носил нашу фамилию, и тело его мы должны вынести с нашего двора.

Анвар понял, что сына не удержать.

— Я пойду с тобой.

— Мы тоже! — раздались голоса.

— Не надо этого делать. Я пойду один.

Но за ним пошли все. Подходя к дому Любы, Умар еще издали увидел множество людей, стоящих на улице. Они молча отступали перед ним. Возле калитки ему преградил дорогу седобородый старик.

— Остановись, сынок. Дай спокойно похоронить его.

Умар молча отстранил старика, открыл калитку. Во дворе плотной стеной стояли родственники Любы. Посреди двора, на носилках, покрытых знаменем Ичкерии, лежал Аслан. Возле него стояла Люба. Увидев Умара, она подняла душераздирающий крик.

— Будь ты проклят! Уходи!

Все разом повернулись к Умару. Его появление было настолько неожиданным, что все застыли в оцепенении. Люба, сверкая обезумевшими глазами, кинулась на него, но ее схватили две женщины.

Умар направился к телу сына. Дорогу ему преградил старший брат Любы, Ахмед. Резко передернув затвор автомата, направил его на Умара и, бешено вращая хлазами, зло прохрипел:

— Уходи. Или как собаку пристрелю…

Умар хладнокровно посмотрел ему в глаза и молча пошел на него. Анвар резко вышел вперед сына, встал перед Ахмедом. Ствол автомата уперся ему в грудь. Анвар сказал:

— В сорок первом году я твоего отца с поля боя раненого вынес. Тогда я спас ему жизнь. Ты сейчас можешь за это отблагодарить меня и убить. Стреляй, другого выхода у тебя нет. Я пришел за внуком.

Умар увидел блеск в глазах Ахмеда и понял, что тот с трудом контролирует себя. Во дворе стояла гробовая тишина. Все ждали выстрела. Анвар продолжал спокойно смотреть Ахмеду в глаза. Было видно, как у Ахмеда дрожал палец на спусковом крючке, а на лбу выступили капельки пота. Умар, бегло окинув взглядом людей, не увидел отца Ахмеда, который мог бы остановить обезумевшего сына.

Тишину разорвал истеричный крик Любы:

— Убей его!

К Ахмеду подбежал мулла. Он встал между ними.

— Сын мой! Во имя аллаха милостивого, милосердного, остановись! Хватит в этом доме одной смерти!

Ахмед свободной рукой отстранил его от себя и вновь направил автомат на Анвара.

— Ахмед, не смей! — раздался с веранды повелительный голос.

Все повернули головы туда. С трудом передвигаясь, с веранды спустился Азнаур, отец Любы и Ахмеда. Он подошел к сыну, рукой отвел дуло автомата в сторону.

— Не мешай. Пусть заберут.

— Отец!

Но тот, не слушая его, повернулся к Анвару.

— Забери его.

— Не-е-ет! — душераздирающе крикнула Люба. Она попыталась вырваться из рук женщин, но те удержали ее.

Умар с отцом подняли носилки с телом Аслана и направились к калитке. Все выжидательно смотрели на Азнаура. Тот, прихрамывая, последовал за Кархмазовыми. За ним потянулись и другие мужчины. Только Ахмед опустился на землю, обхватил голову руками и в бессильной ярости заскрежетал зубами.

Словно во сне Умар похоронил сына. Не раз приходилось ему глядеть смерти в глаза и при этом никогда не терять рассудок, но смерть сына так на него подействовала, что он слег.

Несколько дней он пролежал в постели. Не ел и не пил. Мать и отец днем и ночью не отходили от него. Неподвижными глазами он молча смотрел в потолок. Мать, обеспокоенная состоянием сына, боясь, что тот потеряет разум, потребовала от мужа, чтобы он поднял его с постели. Анвар хмуро окинул взглядом жену.

— Оставь его в покое. Сам встанет.

Постепенно к Умару стали возвращаться силы. Анвар, увидев осмысленный взгляд сына, тихо попросил:

— Вставай, сынок, мать извелась.

На следующий день, рано утром, Умар пошел к могиле сына. Поднимаясь по тропинке в гору, где на поляне, окруженной деревьями, расположилось кладбище, он издали увидел возле могилы Аслана Любу. Он замедлил шаг. Встречаться с ней не хотелось. Люба тоже увидела его и решила уйти. На краю обрыва они встретились, остановились, их взгляды скрестились. В одних глазах стояла неприкрытая ненависть, в других — боль. Люба прошипела:

— Будь ты проклят! Придет время — и ты кровавыми слезами будешь плакать!

Умар терпеливо ждал, когда она замолчит, но та расходилась все больше и больше. На нее страшно было смотреть. Он схватил ее за руку, сильно придавил. Она замолчала.

— Почему в смерти сына ты обвиняешь только меня? Когда Аслан закончил школу, я просил тебя, чтобы ты разрешила мне увезти его с собой, но ты не послушалась. Ты сама подтолкнула его к тому, чтобы он бросил университет и пошел служить к Дудаеву. И ты этим гордилась.

Она вырвала свою руку и, с ненавистью глядя ему в глаза, крикнула:

— Он, как настоящий мужчина, пошел свою Родину защищать! А ты, как трусливый шакал, спрятался в Узбекистане.

Покачивая головой, он с сожалением посмотрел на нее.

— Тебя даже смерть сына ничему не научила. Твоя Родина, о которой ты так печешься, вот и преподнесла тебе подарок, Был бы он со мной, ничего бы с ним не случилось.

— Лучше ему лежать в могиле, чем жить с тобой!

Он до боли сжал огромные кулаки и, с трудом удерживая себя от того, чтобы не сбросить ее с обрыва, угрожающе произнес:

— Уйди с дороги!

Она увидела свирепое его лицо, испугалась и, оттолкнув его в сторону, стремительно побежала по тропинке вниз. Он молча посмотрел ей вслед, повернулся и стал подниматься по тропинке вверх к поляне, где находилось кладбище. Пройдя немного, позади себя услышал вой. Оглянувшись, увидел Любу: она сидела на земле, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону. В какой-то момент у него дрогнуло сердце, возникло желание вернуться к ней, утешить, но вспомнились ее слова: «Лучше ему лежать в могиле, чем жить с тобой», — и охладили его порыв.

Возле могилы сына Умар опустился на землю, рукой провел по свежему холмику, тихо произнес:

— Доброе утро, сынок…

Из-за гор медленно выходило багрово-красное солнце. Его лучи золотистым светом скользили по склонам гор. Высоко в небе величаво парил орел. Стояла необыкновенная тишина. Умар с тоской поднял голову к голубой бездне Вселенной и, словно обращаясь к таинственной силе, произнес: «Ответь мне, в чем я провинился перед тобой?» Вселенная молчала. Орел по-прежнему гордо парил над землей. Умар сидел и мучительно размышлял над смыслом пройденной жизни. Искал для себя ответ, но его не было.

Просидел он до самых сумерек и лишь с наступлением темноты поднялся, в последний раз окинул взглядом могилу сына.

— Прости, сынок, что не смог уберечь тебя от смерти.

Спускаясь но тропинке, при свете луны впереди он увидел одинокую фигуру. Возникла мысль, что это брат Любы и, не сбавляя шаг, стал подходить к нему. На тропинке, опираясь на палку, безмолвно стоял отец. Некоторое время они шли молча. Первым заговорил отец.

— Ты когда собираешься уезжать?

— Завтра.

— Может, побудешь с нами еще пару дней? Мать неважно себя чувствует.

— Хорошо, отец. Поеду в субботу.

Они опять шли молча. Умар мучительно размышлял, сказать отцу, что у него есть сын или лучше об этом написать… Неожиданно, словно кто-то его дернул за язык, произнес:

— Отец, у меня в Ташкенте сын растет. Ему уже больше года.

Тот резко остановился:

— Повтори, что ты сказал?

Стараясь не смотреть на отца, он рассказал, как родился сын, как умерла Наташа. Когда он замолчал, Анвар недовольно спросил:

— Почему ты нам об этом не писал?

Склонив голову перед отцом, Умар молчал.

— Когда мы его увидим?

— Через месяц у меня отпуск и я его привезу.

— Не спеши. Надо повременить. Если Люба узнает, что у тебя есть сын, она подтолкнет братьев, чтобы тебя убили.

С приходом к власти Дудаева они стали хозяевами здесь. Настоящие головорезы, таких еще белый свет не видел. Всех держат в страхе.

— Я их не боюсь.

— Я знаю, что ты их не боишься, но не забывай, что у тебя растет маленький сын. Одного ты уже похоронил, хочешь и этого лишиться? К осени мы сами приедем к тебе. А Наташу жалко. Хорошая женщина была…

В субботу утром, попрощавшись с родителями, Умар уехал в Минводы. В аэропорту он купил билет до Ташкента. Самолет улетал вечером и, чтобы скоротать время, Умар поднялся на второй этаж, в зале ожидания нашел свободное место. Он сидел и без всякого интереса смотрел на пассажиров, которые беспрерывно передвигались по залу. Время проходило томительно медленно. До отлета оставалось больше пяти часов, и он решил подышать свежим воздухом. Выходя из здания аэропорта, возле стеклянных дверей лицом к лицу столкнулся с мужчиной, который с трудом нес огромный чемодан. Умар молча уступил ему дорогу. Тот мельком взглянул на него и уже прошел мимо, но неожиданно остановился и громко произнес.

— Умар?

Умар повернулся и узнал Бирюкова, с которым учился в военном училище.

— Валера? — не веря своим глазам, спросил он.

Они крепко обнялись.

— Ты куда летишь? — спросил Умар.

— Провожаю сына в Москву на учебу. А ты в Ташкент?

Умар удивленно посмотрел на него.

— Откуда узнал, что в Ташкент лечу?

— Про тебя, дружище, я все знаю. Героев Советского Союза с нашего курса не так уж много. Я рад за тебя… Умар, через тридцать минут улетает самолет. Провожу сына, и мы с тобой посидим в ресторане, поговорим. Не возражаешь?

К ним подошел сухощавый стройный парень, скромно остановился в стороне и стал ждать, когда отец обратит на него внимание. Бирюков увидел сына, подозвал его.

— Знакомься, сынок. С этим генералом мы учились в военном училище и притом в одном отделении. Он был моим командиром.

Паренек улыбнулся.

— Мне о вас отец много рассказывал.

По радио объявили, что заканчивается регистрация билетов на Москву. Бирюков поднял сумку и вместе с сыном побежал к стойке, где проходила регистрация. Умар, глядя Бирюкову в спину, почувствовал щемящую тоску. Память оживила далекие безмятежные курсантские годы…

Минут через десять к нему подошел Бирюков.

— Все. Теперь я свободен. Пошли в ресторан.

Официантка окинула взглядом суровое лицо генерала и посадила их за удобный столик.

— Что будем заказывать?

Бирюков взял меню и стал рассматривать.

— Две бутылки французского коньяка…

Официантка быстро записала заказ, молча кивнула головой, ушла. Бирюков посмотрел на Умара.

— Плачу я.

— Видно, солидную пенсию получаешь? — усмехнулся Умар.

— На мою пенсию только один раз можно сходить в приличный ресторан, и то в одиночку, — смеясь, ответил Бирюков.

Минуты через две официантка принесла холодную закуску и спиртное, налила его в рюмки, пожелав приятного аппетита, ушла. Бирюков поднял рюмку, с улыбкой посмотрел на Умара.

— Если бы ты знал, как я чертовски рад нашей встрече! Давай выпьем за это.

Они выпили и некоторое время молча ели салат. Немного погодя Бирюков спросил:

— Умар, а ты кого-нибудь из ребят нашего взвода видел?

— Троих, не считая тебя.

— А ты первый, кого я увидел. Интересно, где сейчас наш замкомвзвода Русин? Наверно, давно уже в генеральских лампасах ходит.

— Он погиб.

Бирюков, пораженный услышанным, не донеся вилку ко рту, замер. Для него это был настоящий удар.

— Когда?

— Под конец войны, в Афганистане.

— Жаль! Какой мировой парень был. Даже не верится, что его нет в живых. Это уже третий, кто погиб, из нашего взвода.

Умар вопросительно посмотрел на него.

— Кто еще?

— Помнишь Захарова?

— Мишутку?

— Да. Говорят, прыгнул с парашютом, приземлился прямо в болото и утонул. Глупая и бессмысленная смерть.

— А кто еще?

— Храмаев Андрей. Он в Афганистане погиб. Давай помянем ребят.

Они встали и молча выпили. Официантка принесла им горячее. Валерий пристально посмотрел на совершенно седую голову Умара.

— Видно, генеральские лампасы тебе нелегко дались?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Ты лучше расскажи о себе. Как у тебя служба сложилась?

— Она у меня не сложилась. Помнишь, как в училище я мечтал стать генералом? Так вот, моя заветная мечта навсегда осталась мечтой. После училища меня направили служить в Забайкальский военный округ. Прослужил там ровно шесть лет. Служба сложилась удачно: к сроку получил старлея, а через два года досрочно присвоили капитана и поставили на должность начальника штаба батальона. Через год я написал рапорт для поступления в академию Фрунзе. Ты не забыл, что у меня красный диплом?

— Нет, не забыл, — отозвался Умар.

— За месяц до поступления в академию неожиданно тяжело заболел сын. Врачи порекомендовали нам переехать на Северный Кавказ. С большим трудом я добился перевода в Северо-Кавказский военный округ. А вот здесь служба у меня не сложилась…

Бирюков замолчал, налил коньяк в рюмки и молча выпил. Умар ждал, когда он вновь заговорит, но тот молчал. Не дождавшись, спросил:

— Почему у тебя не сложилась служба?

— Это долгая история. Наверно, потому, что забыл пословицу: «Всякая кривая вокруг начальства короче всякой прямой». Здесь каждый офицер всеми силами цепляется за свое место. Покидать теплые края никому не хочется. Из армии меня уволили по сокращению, в звании майора. Двое сыновей. Младшего ты уже видел. Старший — арендатор. Жена — учитель.

— Ты работаешь?

— Да. Заведующим столовой в одном закрытом учреждении.

— Если не секрет, что это за учреждение?

Бирюков улыбнулся.

— Военная тайна.

— Догадываюсь, что за военная тайна. А живешь где?

— В Двубратском.

— Это где?

— Возле Усть-Лабинска. Это на Кубани.

— Понял, — кивнул Умар. — Жизнью доволен?

— А кто сейчас ею доволен? Сейчас время хапуг, ворюг и рвачей. Вот они и довольны этой жизнью…

— Я так не думаю.

Бирюков усмехнулся.

— Конечно. Ты ведь в генеральских погонах и со Звездой Героя, тебе трудно понять это, потому как пока еще пользуешься льготами. А когда уйдешь на пенсию, вот тогда на своей шкуре испытаешь всю прелесть нашей рыночной жизни… Знаешь, о чем я сожалею? Двадцать два года и ровно три месяца я во все горло, как очумелый, орал: «Служу Советскому Союзу!» — и ни разу не додумался, что надо кричать: «Служу самому себе!» Когда меня за отличное подразделение командир дивизии наградил грамотой, я от гордости чуть с ума не сошел.

Он замолчал. Его взгляд был задумчиво устремлен вдаль. Умар понял, что тот мысленно вернулся в прошлое. Немного погодя, придя в себя, он с сожалением продолжил:

— Вот только кому сейчас нужны мои грамоты и погремушки?

Умар хмуро посмотрел на него. Слово «погремушки» больно врезалось в ухо.

— Никогда не смей свои награды называть «погремушками»! Надеюсь, ты еще не опустился настолько, чтобы так считать! Твои награды нужны не только тебе самому, но и твоим детям, внукам.

— Моим детям нужны деньги, чтобы нормально жить — резко произнес Бирюков.

— Валера, честно говоря, я тебя просто не узнаю. Неужели деньги стали выше честного служения отечеству?

Тот с сожалением посмотрел на Умара.

— Каким ты был в училище идейным, таким и остался. Хотя тебе, генералу, может, по рангу и не положено иначе мыслить. Да и далек ты от настоящей гражданской жизни.

Тебе на своей шкуре надо испытать, чтобы понять время, в котором мы сейчас живем. Долг, честь, совесть — все ушло в прошлое. Нет уже той Великой Родины, которой я свою молодость отдал. Помнишь слова штабс-капитана из фильма «Белое солнце пустыни»? Ему было «за державу обидно». А мне «на державу обидно».

— Валера, я с тобой не согласен. Правители пришли и ушли, а родина для нас была и останется навечно. Сейчас для нее наступили трудные времена, но это пройдет, и жизнь станет намного лучше и интереснее той, которой мы с тобой жили.

— Ты в этом уверен?

— Да, уверен. По-другому быть не может. Россия — великая держава, она не такое переносила.

— Лично я что-то в светлом будущем сомневаюсь.

— А ты не сомневайся. Прогресс жизни никому не остановить. Многие жалуются на жизнь, вздыхают по прошлому, но на самом деле стали намного лучше жить. Посмотри, какие хоромы стали строить люди. По дорогам мчатся одни иномарки, в домах импортные телевизоры, холодильники. Все курорты за границей заполнены нашими соотечественниками.

— Таких, которые хорошо живут, процентов десять, не больше.

— А ты к этим процентам себя не относишь?

— Нет.

— У тебя машина есть?

— Не одна, а три. Две легковые и грузовая.

— Ну вот, а ты жалуешься на жизнь. Тебя, дорогой мой друг, пора раскулачивать.

— За что меня раскулачивать? За то, что мы всей семьей от зари до зари вкалываем?

— А ты и должен вкалывать. Вот за свой труд и пьешь французский коньяк. Или хочешь, как у Гоголя, чтобы вареники сами тебе в рот залетали? Так не выйдет. Сейчас наступило время трудяг. Помнишь, какой был девиз при советской власти? «От каждого по способности, каждому по труду». А в реальности как было? По способности драли с тех, кто вкалывал в поте лица, а платить им за этот труд постоянно забывали. И знаешь почему? Потому что надо было прокормить армию бездельников, которые жили за счет этих работяг. Раньше бы коммунисты с тебя шкуру содрали за эти твои три машины, а сейчас покупай, что душа пожелает, хоть самолет, хоть вертолет. Лишь бы были деньги.

— А где их взять?

— Зарабатывай. Хочешь красиво и богато жить — шевели мозгами и вкалывай от зари до зари.

Бирюков хмуро посмотрел на него.

— Ты живешь в Узбекистане и ни черта не знаешь нашу жизнь. Нами правит мафия, ты можешь понять? Ма-фи-я!

— Это слишком громко сказано. Раньше валили на коммунистов, что они виноваты, а сейчас на мафию.

— Я говорю так, как есть на самом деле, потому что ты далек от нашей жизни. Да, сейчас я живу намного лучше, чем при коммунистах, но при них я чувствовал себя намного спокойнее и увереннее. Я был уверен в завтрашнем дне и знал, что в любое время мое государство меня защитит, а сейчас я никому не нужен. Все куплено и перекуплено. Вот, к примеру, взять моего сына. Он фермер. Ему постоянно приходится ловчить, обманывать, перекупать и подкупать чиновников всех рангов, чтобы удержаться на ногах, а если он честно будет вести свое хозяйство, за несколько дней разорится и очутится в долговой яме. В прошлом году, во время уборки пшеницы, прямо на поле подожгли наш комбайн. Мы сами установили, чьих это рук дело, обратились в милицию, но без толку. Местная мафия всех подмяла под себя. Полнейшее беззаконие. Так что коммунистов не трогай.

— Простых коммунистов я не трогаю, мы сами были коммунистами и, наверное, ими и остались. Спрос надо сделать с руководства партии, которое постоянно держало народ в узде и довело страну до такого состояния. Кто сейчас правит государством? Те же коммунисты. Надо дорогу дать…

— Твоим гнилым демократам? — оборвав его, с сарказмом спросил Бирюков.

— Почему гнилым? Будущее России за ними.

— Да ты открой глаза! Ты что, с луны свалился или в своем Узбекистане телевизор не смотришь? Ты посмотри, во что эти Гайдары и Чубайсы страну превратили!..

Бирюков так разошелся, что не заметил, как стал разговаривать на повышенных тонах. Из-за соседних столиков на них с любопытством смотрели люди.

— Потише, на нас люди смотрят, — урезонил его Умар.

Бирюков окинул взором зал, замолчал, а немного погодя произнес:

— Все! Про политику больше ни слова! Лучше расскажи о себе. Про твои военные подвиги я давно наслышан. Как сложилась личная жизнь?

Умар какое-то время молча смотрел на пустой бокал, потом налил коньяк и залпом выпил.

— У тебя не сложилась военная служба, а у меня личная жизнь. С похорон сына еду.

Бирюков сочувственно посмотрел на него. Неожиданно Умар произнес:

— Валера, если бы ты знал, как хочется вернуться к тем беззаботным годам нашей курсантской жизни! Я никогда не думал, что жизнь будет такая тяжелая. Порой от такой жизни по-волчьи хочется выть.

Он вновь налил себе коньяку и выпил. Бирюков увидел, как повлажнели его глаза.

— Что-то нервы расшатались, — тихо сказал Умар.

Они долго сидели молча. Первым заговорил Бирюков.

— Умар, поехали ко мне? Отдохнешь с недельку, потом улетишь в свой Ташкент. На рыбалку будем ездить. Знаешь, какая у нас рыбалка? Леска лопается… Поехали, не пожалеешь!

— Спасибо, Валера, но мне срочно надо вернуться в Ташкент.

Они замолчали. К ним подошла официантка.

— Принесите нам еще бутылку, — попросил Бирюков.

— Может, хватит? — произнес Умар.

— Столько лет мы не виделись, кто знает, увидимся ли еще? За это надо выпить, и не просто выпить, а… — он замолчал и повернулся к официантке. — Неси пару бутылок!

В ресторане сидели до тех пор, пока не объявили регистрацию на Ташкент. На прощание Бирюков, крепко обнимая Умара, дрогнувшим голосом произнес:

— Прощай! Кто знает, встретимся ли когда-нибудь снова… А про свои награды — это я просто так болтнул языком. Они мне очень дороги. Честь и совесть перед Родиной я не потерял. Если в трудную минуту она позовет меня, вновь встану в строй. В этом можешь не сомневаться!

* * *

Люба, отбежав от Умара на значительное расстояние, остановилась и посмотрела наверх. Умар медленно поднимался по тропинке. «Будь ты проклят!» — вслух произнесла она и стала спускаться вниз. Она шла, а сама задыхалась от ненависти. Вспомнила счастливое лицо Наташи… От этого ей стало так плохо, что дальше не могла идти. Она опустилась на землю и громко завыла. То был плач одинокой женщины, лишившейся не только мужа, но и единственного сына.

Плакала она долго. Не было конца и края ее слезам. Ей было больно и обидно за жизнь, которая ей досталась. Во всем она обвиняла только Умара.

Люба с трудом поднялась и, покачиваясь из стороны в сторону, платком зажав рот, побрела домой. С новой силой ее охватило желание отомстить ему и Наташе. Днем и ночью она думала об этом и горела только одним желанием — поскорее поехать в Ташкент и привести в исполнение месть, без которой уже не мыслила свою дальнейшую жизнь.

Прошло два месяца, Люба больше не в силах была откладывать задуманную месть. Она пошла к старшему брату Ахмеду и рассказала, что задумала. Тот, выслушав ее, произнес:

— Мне надо было еще тогда прикончить Умара, когда он вошел в мой дом. В Ташкент одна не поедешь. С тобой поедет Акбар. Вдвоем вам легче будет.

— Нет, Ахмед, поеду одна. Если брат поедет со мной, на нас сразу обратят внимание. Не переживай, я уже однажды была там. Если можешь, помоги мне деньгами.

Ахмед выдвинул ящик стола, вытащил пачки рублей и долларов, положил перед ней.

— Сколько надо, столько и бери.

Несколько пачек она положила в сумку.

— Когда его гаденыша привезу, где будем его прятать?

— В горах есть надежное место. Там и будем его держать.

— Нет. Я хочу, чтобы он был рядом. У Тарусиных дом пустой. Ключи у меня. Вот там и буду его держать.

— А на кой черт он тебе нужен? Задуши его там. Ты же все равно его в живых не оставишь.

— Я хочу получить удовольствие от его медленной смерти.

— А если Умар узнает, что это дело твоих рук?

— Не узнает. А если узнает, я заставлю его ползать у моих ног.

— Ты, наверное, забыла характер своего мужа.

— Не называй его моим мужем!

— Хорошо, пусть будет по-твоему. И все-таки будь осторожна. Когда собираешься ехать?

— Завтра.

— Деньги понадежнее спрячь. Русские шакалы у женщин даже в нижнем белье роются.

— Пусть роются. Я не гранаты везу, чтобы их бояться.

— Люба, а почему бы тебе в дороге не воспользоваться его именем? Жена Героя Советского Союза, замминистра обороны Узбекистана — это же надежный пропуск!

Некоторое время она молча смотрела на Ахмеда, раздумывая, потом отрицательно покачала головой.

— Когда увезу его гаденыша, он кинется искать, Я не хочу, чтобы он догадался, что это дело моих рук. Хочу, чтобы подольше в поисках помучился.

— А если он узнает, кровной мести нам не избежать.

— Ты что, боишься его?

На лице Ахмеда появилась усмешка.

— Я никогда и никого в жизни не боялся, тем более сейчас. Родители знают, что ты собираешься ехать к нему?

— Нет. Я им скажу, что поеду в Майкоп, к подруге погостить. Ты тоже об этом молчи.

Она уже собралась уходить, но он остановил ее.

— Погоди.

Люба вопросительно посмотрела на брата.

— В Ташкенте ты где будешь останавливаться?

— Как где? В гостинице.

— Я так и знал. Не успеешь украсть ребенка, как тебя менты вычислят. Тебе нужен другой паспорт. Фотография есть? Нет? Тогда сходи сфотографируйся, принесешь фотку, и я тебе сделаю паспорт на другую фамилию.

— Это много займет времени?

— Нет. Завтра будет готово.

Люба пошла в центр, сфотографировалась. Через полчаса фотографии были готовы. На следующий день Ахмед принес ей паспорт. Она открыла его, возмущенно посмотрела на брата.

— Здесь написано, что я русская! Ты в своем уме?

— На нас, чеченцев, сейчас везде пристально смотрят. Чтобы не привлекать к себе внимания, надо временно изменить и национальность, да и ментов ввести в заблуждение. Дошло? За паспорт не переживай. Он настоящий.

На следующий день, рано утром, на попутной машине Люба поехала в Минводы. По дороге машину несколько раз проверяли русские патрули. Беспрепятственно она приехала в аэропорт. Билет на Ташкент взяла без проблем и после обеда уже сидела в самолете.

Прилетев в Ташкент, Люба устроилась в гостинице и на следующий день поехала к дому, где жил Умар. Как и два года назад, она села в углу беседки и стала наблюдать за подъездом в надежде увидеть Умара или Наташу. Но никого из них не увидела ни в этот день, ни завтра, ни послезавтра. Она заметила, что вечерами в окне ни разу не зажегся свет. «Может, они здесь уже не живут?» — задала она себе вопрос и решила узнать об этом у детей, которые играли на детской площадке. Она направилась к ним, но, не доходя до них, повернула назад. В ее сторону шла старушка с ребенком. Люба вернулась в беседку и стала ждать, когда уйдет старушка. Та подошла к детям, отпустила ребенка, а сама села на скамейку и стала читать журнал. Люба невольно залюбовалась малышом. Тот был на редкость красивым и ухоженным. Она с интересом наблюдала, как он играл с другими детьми. Старушка, закончив читать журнал, повернулась к детям.

— Вовочка, пошли домой.

Услышав это имя, Люба вздрогнула и пристальнее посмотрела на мальчика. «Не может быть!» — про себя подумала она, но ясно теперь увидела в мальчике черты Наташи. Сердце учащенно забилось. Она почувствовала сухость во рту.

Старушка подошла к ребенку, взяла его за руку и повела к подъезду. Они вошли в подъезд, а Люба еще долго находилась в оцепенении. Она сидела в беседке до самых сумерек и все смотрела на окна квартиры Умара и ждала, когда зажжется свет. Но в окнах по-прежнему было темно. «Наверно, я ошиблась», — подумала она и медленно пошла к автобусной остановке. У себя в номере она долго не могла заснуть. Перед глазами стоял тот мальчик. Она с трудом дождалась рассвета и опять поехала к дому Умара. Вновь она уселась в беседке и стала наблюдать за подъездом в надежде увидеть ту старушку с ребенком. И когда они вышли, Люба последовала тут же за ними. Старушка завернула за угол дома. Чтобы не потерять их из виду, Люба ускорила шаг. За углом дома она увидела детсадик, куда направилась старушка. Она остановилась и стала ждать, когда та вернется. Спустя некоторое время Люба вновь увидела ее. Старушка возвращалась без ребенка. Все ясно: ребенок посещал детский сад. Теперь оставалось выяснить, точно ли это сын Умара и где Умар и Наташа.

У себя в номере Люба позвонила в справочное бюро, узнала номер телефона приемной министерства обороны, позвонила туда.

— Здравствуйте, Вас беспокоит мать солдата Егорова. Я приехала из Бухары и по поводу своего сына хочу встретиться с генералом Кархмазовым.

— Генерал Кархмазов в данный момент находится в командировке.

— А вы не скажете, когда он вернется?

— Не раньше понедельника.

— Спасибо.

В ее распоряжении было достаточно времени. «Наташа тоже, наверное, куда-то уехала, — решила она. — Аллах помогает мне». Теперь предстояло выяснить, что тот ребенок именно Умара. Немного подумав, она поехала в садик, узнала его номер, вернулась в гостиницу и позвонила заведующей.

— Я вам сегодня привела внука, Вову Кархмазова. С утра у него была температура. Если вам не трудно, узнайте, пожалуйста, как он себя чувствует.

— Это Мария Петровна? Одну минуточку. Я сейчас узнаю.

В трубке стало тихо. По лицу Любы пробежала улыбка. «Значит, старушку зовут Мария Петровна. Наверно, мать Наташи».

— Мария Петровна…

— Слушаю.

— С ним все нормально. Воспитательница сказала, что утром он позавтракал хорошо… Но у меня к вам просьба. Когда придете за ним, загляните, пожалуйста, ко мне. Мне ваша помощь нужна.

— Хорошо. Я обязательно зайду.

Люба положила трубку и, злорадно улыбаясь, вслух произнесла:

— Зайду, еще как зайду! Только от этого тебе будет несладко.

Она быстро собрала свои вещи, вышла на улицу. Возле парадных дверей стояла молодая девушка. Люба окинула ее взглядом. «Проститутка», — определила она и тут же получила подтверждение. Мимо девушки проходил мужчина. Она обратилась к нему:

— У вас не найдется закурить?

Мужчина, не останавливаясь, хмуро бросил на нее взгляд и прошел мимо. Люба подошла к ней.

— Сильно хочется курить?

Та, удивленно посмотрев на незнакомую женщину, ухмыльнулась ее наивности, достала из сумочки пачку сигарет, сунула одну в рот.

Люба, в свою очередь, достала из сумочки пачку долларов, показала ей и положила обратно. У той, при виде «зелененьких», жадно заблестели глаза. Это не ускользнуло от Любы, она взяла ее под руку.

— Пошли, немного пройдемся. Мне нужна твоя помощь. Я поссорилась с зятем и он запрещает мне встречаться с внуком. А я очень соскучилась по нему. Он сейчас в садике. Помоги мне его увидеть. За это я тебя отблагодарю.

Та недоверчиво посмотрела на нее. Люба вытащила пятьдесят долларов, протянула ей.

— Это тебе задаток.

* * *

Командировка подходила к концу. Умар был доволен работой, которую проделала группа офицеров, входящих в состав комиссии, так же, как и самой дивизией, которую они проверяли. По итогам работы комиссии министерства обороны в актовом зале штаба дивизии шло совещание, когда в зал заглянул капитан, дежурный по дивизии: генерала Кархмазова по ВЧ вызывал министр обороны. Умар извинился перед офицерами, сказал, что через десять минут вернется, и поспешил к аппарату ВЧ.

— Здравствуй, Умар Анварович. Как идет проверка? — это говорил министр обороны.

— С офицерами дивизии подвожу итоги, товарищ министр.

— Каковы предварительные результаты?

— Дивизией, товарищ министр, я очень доволен. Думаю, командир дивизии полковник Рустамов заслуживает поощрения.

— Рад, что ты впервые даешь такую высокую оценку. Думал, опять поставишь «неудовлетворительно»… У меня для тебя приятная новость. Может, догадаешься, о чем пойдет речь?

— Мне, товарищ министр, будет приятнее услышать это из ваших уст.

В трубке раздался смех.

— Ты начинаешь по-восточному льстить. Поздравляю тебя! Указом Президента Каримова тебе присвоено воинское звание генерал-лейтенант!

— Спасибо, товарищ министр.

— Одним «спасибо» ты не отделаешься! — добродушно посмеиваясь, произнес министр.

— Понял, товарищ министр.

— Если понял, желаю удачи.

Умар положил трубку, вышел. Возле двери его ждал капитан, на лице которого сияла улыбка.

— Поздравляю, товарищ генерал-лейтенант!

Умар удивленно посмотрел на него.

— Телеграф сработал?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— Спасибо, капитан. У нас на Кавказе за хорошую весть дают подарок. Говори, что ты хочешь?

— Мне ничего не надо, товарищ генерал-лейтенант.

— Когда тебе майора положено?

— Через год, товарищ генерал-лейтенант.

— Через неделю ты будешь майором. Только у меня к тебе просьба: пусть наш разговор останется между нами.

— Я вас понял, товарищ генерал-лейтенант! — широко улыбаясь, радостно произнес капитан. — Спасибо, товарищ генерал-лейтенант!

Не успел Кархмазов войти в актовый зал, как офицеры без команды вскочили со своих мест и громко зааплодировали.

— Я вижу, в дивизии четко налажена телеграфная связь, — с улыбкой сказал Умар. — Прошу садиться…

В субботу вечером Умар вернулся в Ташкент и прямо поехал в садик. Ему не терпелось поскорее увидеть сына. Когда он вошел, детишки, прекратив ужинать, повернули головы в его сторону. Сына среди них не было. К нему подошла воспитательница. Умар поздоровался, протянул ей коробку конфет.

— Умар Анварович, мне уже неудобно, — забирая коробку, произнесла та. — А Вову еще три дня назад забрали.

— Тогда я пошел. До свидания, Юлия Семеновна.

Не заходя к себе в квартиру, он поднялся к Марии Петровне. Та радушно встретила его:

— С приездом, Умар Анварович!

— Добрый вечер, Мария Петровна. А где Вова? Спит?

— Он в садике.

— Только что я был там и мне воспитательница сказала, что три дня назад вы его забрали.

— В ту субботу на ночь я его забирала, а утром сама отвела в садик и лично вручила воспитательнице.

Умар почувствовал что-то неладное. Мария Петровна тоже насторожилась.

— Здесь что-то не то, — тихо сказала она. — Пошли в садик!

Мария Петровна сразу же подошла к воспитательнице.

— Кто забирал Вову в последний раз?

Та, побледнев, испуганно посмотрела на нее.

— Девушка забирала.

— Какая девушка?

— Вика.

— Почему вы незнакомому человеку отдали ребенка?

— Она сказала, что ваша соседка и вы просили ее, чтобы привела Вову домой, так как у него температура. До этого приходила заведующая, тоже интересовалась, нет ли у Вовы температуры.

— Заведующая у себя?

— До обеда была, а сейчас не знаю.

Мария Петровна посмотрела на Умара.

— Надо срочно звонить в милицию.

Кабинет заведующей был открыт, но ее не было. Мария Петровна позвонила отсюда в милицию.

Учитывая внушительный пост отца похищенного ребенка, в поиск были брошены лучшие сыщики министерства внутренних дел республики и комитета государственной безопасности. Не осталась в стороне и военная контрразведка министерства обороны. Все эти дни Умар неотлучно находился в своем кабинете. Однако шли пятые сутки поисков, но результатов не было.

Вечером к Кархмазову зашел начальник отдела военной контрразведки полковник Лукин. Тот сел напротив него и неожиданно сказал:

— Мне кажется, что твоего сына надо искать в Чечне.

Умар вздрогнул. Некоторое время он молча смотрел на Лукина, потом вскочил и возбужденно заходил по кабинету.

— Ты прав! Его надо искать в Чечне. Я знаю, кто его похитил.

Лукин увидел, как в гневе сверкнули глаза Умара. Огромные его кулаки так сжались, что побелели косточки.

— Это могла сделать только она!

Лукин ждал, что Умар скажет, кто это «она», но тот надавил на кнопку пульта управления.

— Слушаю, — раздался бархатный голос министра обороны.

— Генерал Кархмазов. Товарищ министр, можно зайти к вам?

— А разве двери моего кабинета для тебя закрыты?

— Понял, товарищ министр.

— Если понял, тогда жду.

Умар направился к выходу, но вспомнил, что он не один, повернулся к Лукину.

— Александр Филимонович, ты посиди у меня, я сейчас приду.

В кабинете министра состоялся такой разговор:

— Если вы не возражаете, я бы хотел взять отпуск, — сказал Умар.

— Я не возражаю. Что ты собираешься делать?

— Поеду домой.

Министр вопросительно посмотрел на него.

— Моего сына надо искать там, — объяснил Умар.

Он был уже у двери, когда министр окликнул его. Он повернулся.

— Возвращайся с сыном, — сказал министр. — Ты мне нужен как заместитель и как порядочный офицер.

Умар вернулся в свой кабинет. Лукин по-прежнему сидел там. Умар тоже сел и, устало глядя на Лукина, тихо произнес:

— Сына похитила моя бывшая жена. Она увезла его к себе домой.

— Это твои предположения или уже есть данные?

— Данных нет, но я уверен, что это дело рук моей бывшей жены. Или ее братьев.

— Но по описанию воспитательницы, вашего сына увела молодая русская девушка!

— По всей вероятности, Люба подкупила ее… Министр разрешил мне уйти в отпуск. Если успею на самолет, то сегодня же полечу домой.

— Умар Анварович, дружеский совет: не горячись Будь осторожен.

— Да, ты прав. В волчьей стае надо действовать осторожно.

Умар повернулся к пульту управления связи.

— Оперативный дежурный полковник Черных, — раздался голос в динамике.

— Генерал Кархмазов. Закажите мне билет на сегодня в Минводы. Если самолет улетел, то на завтра.

— Понял, товарищ генерал-лейтенант.

Лукин ушел. Умар, сжав кулаки, молча смотрел перед собой. Он вновь увидел озлобленное лицо Любы и услышал ее слова: «Придет время — и ты передо мной будешь ползать на коленях!» Приподняв кулаки, он грохнул ими о стол и угрожающе произнес:

— Бисмиллах! Я не завидую тебе!

В пульте управления раздался щелчок и голос дежурного:

— Товарищ генерал-лейтенант!

— Слушаю.

— Самолет на Минводы вылетает через полтора часа. Если мы возьмем билет, вы успеете собраться?

— Успею.

Уже закончилась посадка пассажиров, и стюардесса собралась закрыть дверь, как к трапу на большой скорости подъехала машина. Из нее выскочил огромного роста генерал.

* * *

Люба купила большую коробку конфет, подробно объяснила Вике (так звали девушку), что она должна сказать воспитательнице, и отправила ее в садик, а сама стала ждать, когда та приведет ребенка. До самого последнего момента она не верила, что это произойдет, и когда увидела девушку с ребенком, не поверила своим глазам. Люба быстро достала пачку денег и сунула ей в руку.

— Поезжай на Черное море, отдохни.

Вика, обрадованная таким легким заработком, тут же испарилась. Малыш с любопытством уставился на незнакомую женщину. Люба с ненавистью взглянула на него и, с трудом переборов свои чувства, опустилась на корточки, искусственно улыбаясь, спросила:

— Вовочка, как папу звать?

— Умар, — достаточно четко для своего возраста ответил ребенок.

— А маму?

Тот молча смотрел на нее.

— Ты что, не знаешь, как маму звать?

Малыш молчал. Она прижала его к себе и погладила по голове.

— Я твоя бабушка. Понял?

Тот кивнул.

— Сейчас мы поедем в магазин и я куплю тебе игрушку. Ты что любишь?

— Машинки.

— Вот и купим тебе машинку.

Она взяла его за руку и повела. По дороге остановила машину, но пути заехали в магазин, где Люба купила набор игрушечных машинок, и поехали в аэропорт. Спустя пять часов он уже сидели в самолете. Когда самолет оторвался от земли, она наконец расслабилась. Все это время нервы были на пределе, ей казалось, что ее вот-вот задержат.

Домой приехали ночью. Не заходя к себе, Люба направилась в дом соседей Тарусиных. Открыла дверь ключом, вошла. Хотела включить свет, но передумала и на ощупь пошла в глубь дома. Она заранее подыскала место, где будет держать ребенка. В чулане она включила свет, опустилась на корточки и, с ненавистью глядя ребенку в глаза, произнесла:

— Вот мы, гаденыш, и приехали, — и со всего размаха ударила его по щеке.

Вова упал на пол. Лежа на полу, не понимая, что произошло, он испуганно смотрел на «бабушку». Та приподняла его за волосы и начала бить по лицу. Он громко заревел. Не обращая внимания на его вопли, словно озверев, она продолжала беспощадно бить ребенка. Тот, пронзительно крича, захлебнулся в слезах.

Отведя вдоволь душу, Люба кинула малыша на пол и пошла домой. Родители спали, она не стала их будить и, не раздеваясь, легла на кровать. Злорадно улыбаясь, она представила состояние Умара и Наташи, когда те узнают, что их ребенок похищен, Насладившись своей местью, с улыбкой на губах Люба спокойно заснула.

Утром Ахмед тихо, чтобы не услышали родители, спросил:

— Привезла?

Она отрицательно покачала головой. Люба еще в дороге решила, что об этом не должен знать даже брат.

После завтрака она помогла матери по дому, завернула в газету кусок хлеба и незаметно вышла. Дойдя до дома Тарусиных, оглянулась по сторонам. На улице было пусто. Она быстро вошла во двор, поднялась на веранду, прислушалась. В доме было тихо. За дверью чулана, где находился ребенок, тоже стояла тишина. Она открыла дверь, включила свет. На полу калачиком спал Вова. Некоторое время она молча смотрела на него. Где-то в глубине души что-то дрогнуло, но это длилось доли секунды и, чтобы отогнать жалость, Люба со всего размаха ударила ребенка ногой. Тот, скорчившись от боли, открыл глазенки и испуганно посмотрел на нее. Она еще раз пнула его ногой. Вова заплакал. Она кинула ему в лицо кусок хлеба, вышла. Через минуту вернулась с чашкой, наполненной водой. Вова продолжал хрипло плакать. Она поставила чашку на пол, схватила его за волосы и лицом ткнула в нее.

— Лакай, собачье отродье!

Вова захлебнулся. Она приподняла его голову. Тот широко раскрытыми глазенками, в которых отражался ужас, смотрел на нее.

— Что, гаденыш, смотришь? — зашипела она и шлепнула его по лицу.

От ребенка шел специфический запах. Штанишки были мокрые.

— Ты думаешь, я твое говно буду убирать? Ты в нем и захлебнешься. Это я тебе обещаю.

Напоследок она еще раз пнула его ногой, вышла. Βо дворе дома полуоткрыла калитку, подождала, когда на улице никого не стало. «Надо приходить по ночам», — решила она.

Поздно вечером, когда в доме все уснули, Люба снова пошла к Тарусиным. В чулане присела на корточки и увидела нетронутый хлеб. Воду мальчишка тоже не пил. Она схватила его за волосы, усадила на пол, взяла хлеб и сунула ему в рот. Но тот, крепко зажав зубы, мотал головой. Она схватила его за ухо и истерично закричала:

— Ешь, гаденыш, или убью!

Вова от боли захрипел. Он уже не мог плакать. Она пальцами разжала ему рот и затолкала в него хлеб. Тот выплюнул его. Она отшвырнула мальчика от себя, встала.

— Подыхай…

Одурманенная животной ненавистью к Умару и к Наташе, она вновь набросилась на ребенка, схватила его за волосы и стала таскать по полу. Поиздевавшись вдоволь, ушла.

На следующую ночь она застала мальчишку скрюченным на полу, глаза его были закрыты. Она схватила его, стала трясти, но тот не открывал глаз. Он весь горел. «А вдруг умрет?» — промелькнула мысль. Некоторое время Люба молча обдумывала, что с ним делать. Возникла мысль отнести его в погреб и там живого закопать, но она передумала. «Нет, гаденыш, так рано я тебе не дам подохнуть! Твои родители мне сделали больнее!»

Она взяла чашку с водой, пальцами разжала его рот и стала медленно вливать воду.

* * *

Глубокой ночью, стараясь быть не замеченным соседями, Умар постучал домой. Огец, увидев сына, обрадовался, но потом понял, что тот чем-то встревожен.

— Сынок, что случилось?

— Похитили моего сына.

Умар рассказал все как было. Когда он закончил, Анвар, ни слова не говоря, подошел к серванту, достал коробку с патронами, потом подошел к стене, где на ковре вместе с кинжалами висело двуствольное ружье, зарядил его.

— Пошли!

— Погоди, отец. Возможно, я ошибаюсь и Люба здесь ни при чем, да и ружьем ее не напугаешь. Будем действовать по-другому. В первую очередь надо выяснить, уезжала ли Люба или ее братья из дома в дни похищения сына.

— На той неделе я видел обоих братьев, а Любу что-то не видел… Но если похитила она, куда могла спрятать?

— Наверно, держит дома.

— Нет, дома она не будет его держать. Я хорошо знаю ее отца Азнаура. Несмотря на нашу вражду, он не позволит ей такое. По всей вероятности, она прячет его в горах, где база ее брата Ахмеда, и родители об этом могут не знать. Завтра я увижу Азнаура и попытаюсь все выяснить.

К вечеру Анвар пошел к магазину, возле которого собирались старики близлежащих домов и обсуждали происходящее не только в Чечне, но и во всем мире. Туда постоянно приходил и Азнаур. Несмотря на натянутые отношения между их семьями, фронтовые друзья при встрече приветствовали друг друга и иногда перекидывались несколькими словами. Когда Анвар подошел к магазину, старики с жаром вели спор о ночной бомбежке Грозного. Они ответили на почтительное приветствие Анвара и продолжили свой жаркий спор.

Анвар украдкой посмотрел в сторону Азнаура. Тот, кивая седой головой, молча поддерживал спорщика, который на чем свет стоит яростно поносил Ельцина за то, что начал войну против собственного народа. Анвар подошел к Азнауру.

— У тебя закурить не найдется?

Тот удивленно посмотрел на него.

— С каких это пор ты стал курить?

— Зуб болит.

Азнаур вытащил кисет, молча протянул ему. Анвар насыпал щепотку махорки на газету и стал закручивать. Азнаур молча наблюдал за ним. У того не получалось. Он не выдержал, забрал у него газету, закрутил и молча протянул ему. Анвар сунул самопал в рот, прикурил у Азнаура, сделал глубокую затяжку и тут же надрывисто закашлял. Азнаур, посмеиваясь, смотрел на него.

— Как такую гадость куришь? — переведя дыхание, спросил Анвар.

— Кому гадость, а кому мед.

После второй затяжки Анвар выбросил самопал на землю, посмотрел на Азнаура.

— Завтра обещали плиту на могилу Аслана привезти. Ты не хочешь посмотреть?

Тот ответил вопросом на вопрос:

— Ты что, плиту заказал?

— Да.

— А ты когда последний раз был у него на могиле?

— Две недели тому назад.

— Тогда сходи и посмотри.

— Хочешь сказать, что плита уже стоит?

— Вот именно.

Анвар обескураженно покачал головой.

— А что же мне делать с этой плитой?

— Побереги, может, тебе самому понадобится, — беззлобно посмеиваясь, произнес рядом стоявший старик.

Азнаур недовольно посмотрел на него.

— Придержи язык.

Анвар все обдумывал, как выведать у друга про Любу, и после долгого раздумья спросил:

— Как Люба поживает?

Азнаур тяжело вздохнул.

— Для нее сейчас не жизнь, а ад. На той неделе к подруге в Майкоп ездила. Мы думали, она немного отвлечется от своего горя, но вернулась еще больше обозленная. Ночами бродит по улицам… Не знаю, что с ней делать. Наверно, придется показать врачу. Видно, у нее с головой что-то не ладно. Тяжело на нее смотреть…

Сославшись на зубную боль, Анвар вскоре покинул общество стариков. Дома он сказал сыну:

— На той неделе Люба ездила к подруге в Майкоп, но я думаю, что она там не была.

— Кто тебе сказал?

— Азнаур.

— Он не догадался, что ты…

— Нет. И ребенка в его доме нет. Это я понял по его глазам. Он сказал, что Люба вернулась от подруги злая, и еще сказал, что она по ночам бродит по улицам. Нам надо установить слежку за ней. Если она похитила ребенка, то должна с ним встречаться. По соседству с их домом жили Тарусины, они, как и наши соседи, бросили дом, уехали. Тебе надо незаметно пробраться туда, подняться на крышу и оттуда вести наблюдение. Она…

— Отец, ты словно в разведке служил.

Тот хмуро посмотрел на сына.

— Не перебивай, когда я говорю.

— Виноват.

— Так вот, она обязательно придет…

Умар молча слушал отца.

Когда наступила ночь, Умар надел черное трико, вышел из дома. Он уже спускался с веранды, когда позади раздался голос отца.

— Погоди!

Он повернулся. Отец протянул ему ружье.

— Возьми, может, пригодится.

— Не надо, отец. Я справлюсь и без него.

К дому Тарусиных Умар подошел никем не замеченный. Да и не было на улицах людей: с наступлением темноты город замирал, люди боялись выходить на улицу. Иногда ночную тишину нарушали выстрелы. Калитка была закрыта на замок. Он перелез через забор, окинул взглядом крышу дома. «Надо лестницу поискать», — подумал он и направился в сад. При тусклом свете луны, за углом дома, возле стены увидел лестницу. Он приставил ее к стене и полез наверх. Залез на крышу и втянул за собой лестницу. На чердаке он вытащил черепицу, чтобы видеть и дом Любы, высунул голову. Внутренний двор хорошо освещался лампочкой. Во дворе никого не было. Предстояло ждать…

Он ждал и молил Аллаха, чтобы тот сохранил жизнь сыну. Впервые он обращался к Нему, как к действительно реально существующему Богу…

Люба появилась так неожиданно, что при виде ее он вздрогнул. Она быстрыми шагами проскочила дворик. «Уходит!» — промелькнула мысль, и боясь, что может потерять ее из вида, схватил лестницу и стал быстро спускаться вниз. Не дойдя до середины лестницы, услышал, как открылась калитка во двор Тарусиных. Умар замер и напрягся. Он понял, что это Люба. Он бесшумно закончил свой спуск, пригнувшись, пробежал под окнами и выглянул из-за угла дома. При лунном свете он узнал ее. Люба вошла в дом и закрыла за собой дверь.

В висках отбойным молотком стучал пульс. Такого напряжения Умар не испытывал даже в Афганистане. Осторожно ступая, он медленно стал приближаться к веранде. Поднялся на веранду, взялся за ручку двери, ведущей в дом. Дверь изнутри была закрыта. Возникла мысль плечом выбить ее, но было бы много шума, и Умар стал ждать, когда Люба выйдет.

Ее долго не было. Наконец он услышал внутри шаги, щелканье замка. Дверь открылась, но Люба не успела выйти: Умар в одном прыжке подскочил к ней, крепко зажал ее рот рукой и затащил в дом. Та настолько была парализована случившимся, что даже не смогла оказать сопротивления. Умар снял ремень, крепко завязал ее руки за спиной, поднял половую тряпку, оторвал кусок и засунул Любе в рот. За все это время женщина не проронила ни слова. Она по-прежнему была в шоке.

— Где мой сын? Покажи!

Но Люба стояла неподвижно. Он резко ударил ее по щеке, Люба отлетела к стене и, не удержавшись на ногах, упала на пол. Он подошел к ней, схватил за плечи, резко приподнял.

— Последний раз спрашиваю: где он?

Но она лишь смотрела на него глазами, полными ужаса. Он схватил ее за волосы и потащил за собой. Поочередно зажигая свет в комнатах, Умар искал сына.

Он нашел его в чулане. Вова лежал на полу без всяких признаков жизни. Он бросился к нему. Люба воспользовалась моментом и рванулась к двери, но он успел подставить ей подножку, и она с грохотом упала на пол. Умар поднял сына на руки. Все лицо у мальчика было в кровоподтеках и сильно опухло. Умар приложил ухо к груди сына, но ему мешало биение собственного сердца. Наконец он с трудом уловил слабое биение. Он вынес сына в зал, положил на диван, вернулся к Любе. Та, сидя на полу, с ненавистью смотрела на него. Умар снял с нее платье, сделал из него жгут и привязал им Любу к отопительной трубе. Какое-то время он молча смотрел на нее, обдумывая, как с ней поступить. Лицо Умара в этот момент было чернее тучи. Какая злая ирония судьбы, что именно этой женщине-убийце Наташа доверяла в своем прощальном письме воспитание их сына. Ах, Наташа, Наташа, как плохо ты разбиралась в людях!

Умар вышел и вернулся с плоскогубцами. Люба сразу поняла, что он собирается делать, и, мотая головой, замычала. Он подошел к ней.

— Я не стану тебя убивать, это слишком легкое наказание. Ты за свое злодеяние заслуживаешь другого…

Он обмотал ее волосы вокруг своей руки и зажал голову между коленями…

* * *

С того момента, когда ушел Умар, Анвар не сомкнул глаз. Он с волнением ждал возвращения сына и, когда с улицы донеслись шаги, выбежал навстречу. Это был Умар, несшей на руках сына.

— Живой? — спросил Анвар.

— Да, но надо срочно его в больницу.

— Отнеси в дом, а я побегу за машиной.

Мать, увидев сына с ребенком на руках, вскрикнула, подбежала к нему и забрала у него малыша. Надо было срочно снять с него мокрую одежду. Умар сел на диван и, зажав руками голову, заскрежетал зубами.

— Сынок, принеси тазик с водой, — попросила мать.

Они вместе выкупали бесчувственного ребенка. С улицы донесся шум машины.

— Мама, заверни малыша в простыню. Я отвезу его в больницу.

Когда они сели в машину, сосед Асламбек, сидевший за рулем, повернулся к Умару.

— Давай его отвезем к русским. Это за городом. У них там развернут полевой госпиталь.

Не успела машина тронуться с места, как Анвар громко скомандовал:

— Стой! — он повернулся к сыну. — Иди переоденься в свою форму.

— Отец, надо спешить…

— Делай, что я тебе говорю! В генеральской форме и со Звездой Героя тебе с русскими легче будет разговаривать.

Умар послушался отца. Через час они были у контрольно-пропускного пункта. Умар с ребенком вышел из машины. Прапорщик, увидев генерала, быстро открыл перед ними ворота…

Анвар в ожидании сына нервно прохаживался возле машины. Он остановился, поднял голову, посмотрел на звездное небо. «О Аллах, милостивый и милосердный! Пожалей ни в чем не повинное дитя. Лучше возьми мою жизнь!»

Под утро из КПП вышел Умар.

— Врачи сказали, что будет жить. Минут через двадцать за нами пришлют вертолет.

— Где Люба? — спросил отец.

— В доме Тарусиных.

— Ты убил ее?

— Нет. Она сидит в чулане, привязанная к трубе. Я попрошу Асланбека, чтобы он развязал ее… Отец, выслушай меня внимательно. Я знаю, ты будешь возражать, но другого выхода у нас нет. Когда Любины братья узнают, что я с ней сделал, не миновать кровной мести. Сейчас ты поедешь домой, заберешь маму и сразу же вернешься сюда. С собой ничего не берите. Возьмите только документы. Я вас повезу в Москву. Там у меня две квартиры.

— Ты все сказал? — недовольно глядя на него, спросил Анвар.

— Отец…

— Молчать! — резко оборвал Анвар. — Убегать из своего дома, где жили мои предки и где они похоронены? Даже перед лицом смерти я не позволю себе этого… Скажи, что ты с ней сделал?

Опустив голову, Умар старался не смотреть на гневное лицо отца.

— Я жду ответа!

Умар по-прежнему молчал.

— Ты что, оглох?

Умар поднял голову и, глядя прямо отцу в глаза, сказал:

— Я вырвал ей ноздри!

Анвар ладонью шлепнул Умара по шее.

— Надо было ее убить, а не изуверством заниматься!

— Отец, для нее смерть была бы слишком легкой карой.

— Не забывай, из какого ты рода и кто ты есть, и никогда не позволяй себе так низко опускаться. Ты должен был…

— Отец, как прикажешь поступать с волчицей, когда она терзает…

— Не перебивай, когда я разговариваю! Да, она совершила большой грех, и по закону Шариата ты обязан был ее убить…

Умар покорно склонил голову перед отцом, а когда тот замолчал, вновь обратился к нему:

— Отец, прошу тебя: забери маму и поехали со мной. Я не могу оставить вас беззащитными.

Анвар, задетый словами сына, недовольно посмотрел на него и резко сказал:

— Я не беззащитный! Но если мне придется умереть, то только на пороге своего дома. Я не разучился держать оружие в руках и еще в силах защитить очаг своего дома. Ты лучше побереги сына, чтобы змеиный яд вновь не настиг его.

Он прижал к себе Умара.

— Прощай!

— Отец…

Но Анвар молча отстранил его от себя и направился к машине. Не успел он открыть дверцы, как Умар подбежал к нему.

— Отец, я поеду с тобой!

Анвар выпрямился и строго посмотрел на него.

— Аслан у нас был единственной надеждой, он должен был продлить жизнь нашему роду, но его путь на земле оказался коротким. Ты лучше побереги сына и не дай погаснуть очагу нашего рода.

Машина, поднимая пыль, понеслась по полевой дороге. Умар смотрел ей вслед, и как только она скрылась из вида, почувствовал угрызения совести. Перед ним стоял нелегкий выбор: вернуться к полуживому сыну, лежавшему под капельницей, или подставить плечо отцу, чтобы защитить его от кровной мести, которую уже невозможно было остановить.

Умар отошел подальше от КПП, сел на землю, зажав голову руками, готовый зарычать от бессилия, как рычат раненые звери. Перед его взором, кадр за кадром, как в кино, промелькнула прожитая жизнь. Он увидел молодое лицо матери, наклонившееся над ним: ласково улыбаясь, она пела ему колыбельную песню… Сильные руки отца подбросили его высоко в небо: «Сын мой, лети орлом!» Первая любовь, счастливые влюбленные глаза и трепетный поцелуй… Чеканный шаг в парадном строю по Красной площади… Пламя войны Афганистана, разрушенные кишлаки, слезы афганских матерей, окровавленное тело друга и мертвое лицо Наташи…

Он увидел себя орлом, высоко парящим над землей. Ему хотелось подняться все выше и выше к солнцу, чтобы насладиться лучами славы. «Остановись, безумец! — раздался с земли громовой голос. — Ты же опалишь крылья!» В ответ он горделиво окинул взглядом тех, кто внизу, и взметнулся еще выше. Мечтая о славе, он летел к солнцу и не сразу увидел, как пламя охватило его крылья, а когда почувствовал это, с сожалением посмотрел в сторону недосягаемого солнца и, сложив горящие крылья, устремился вниз.

Земля стремительно приближалась. Он увидел острые грани скал и, чтобы избежать падения на них, расправил крылья, но сквозь обгоревшие перья проносился поток воздуха.

— Я же разобьюсь! — крикнул он и в последний момент, избегая столкновения с землей, открыл глаза.

Видение исчезло. Вытирая вспотевшее лицо, Умар глубоко втянул в себя свежесть прохлады утреннего воздуха. Невыносимая тоска одиночества удавкой сдавила шею. Он окинул взглядом далекие горы седого Кавказа.

Из-за горных вершин медленно поднималось кровавое зарево дневного светила.

Примечания

1

Хади — так тогда называлась служба госбезопасности Афганистана.

(обратно)

Оглавление

Пролог. СХВАТКА СО СМЕРТЬЮ

Книга первая

  Глава первая. НЕОЖИДАННЫЙ ВЫБОР

  Глава вторая. ВСТРЕЧА

  Глава третья. ОФИЦЕРЫ

  Глава четвертая. СИЛЬНЕЕ ПУЛИ ЕСТЬ ДРУГАЯ БОЛЬ

  Глава пятая. ПРОЗРЕНИЕ

  Глава шестая. ИСПЫТАНИЕ

  Глава седьмая. КРИК В БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ

  Глава восьмая. ВОЗВРАЩЕНИЕ

  Глава девятая. ПАДЕНИЕ

  Глава десятая. ТРУДНАЯ ЛЮБОВЬ

Книга вторая

  Глава первая. ВМЕСТЕ И ДО КОНЦА

  Глава вторая. БЕЗ ПРАВА ИМЕТЬ РОДИНУ

  Глава третья. ЧЕРНЫЙ ВОРОН, Я НЕ ТВОЙ…

*** Примечания ***