Были времена, когда лес поблизости деревни Дува пожирал девочек.
Прошло уже много лет с последнего раза, как он забрал ребенка. И все же, в такие ночи, как эта, когда задувают холодные ветры с Цибеи, матери крепче прижимают дочерей и наставляют их: не уходить далеко от дома.
— Возвращайся до наступления темноты, — шепчут они. — Деревья могли проголодаться.
В эти мрачные дни на краю самого леса жила девочка по имени Надя и ее брат Гавел. Их отец, Максим Грушов, работал плотником и дровосеком. Максим был хорошим человеком, и вся деревня его уважала. Его крыши не протекали и не гнулись, стулья были крепкими, а игрушки не ломались. Своими ловкими руками он мог выстругать гладкие контуры и так аккуратно закрепить стыки, что швов будет практически не видно. Работу он искал по всей местности — даже в таких далеких городах, как Раевость. Путешествовал он пешком или же на тележке с сеном, когда погода тому располагала. Зимой он запрягал двух вороных коней в сани, целовал детей на прощание и отправлялся в снежные дали. Максим всегда возвращался домой с мешками зерна или новым рулоном шерсти, а его карманы полнились конфетами для Нади и ее брата.
Но когда пришел голод и у людей закончились деньги, им стало нечем платить за красивый резной стол или деревянную уточку. Они использовали мебель для розжига и молились дожить до весны. Максиму пришлось продать коней, а затем и сани, некогда рассекающие заснеженные тропы.
С удачей его покинула и жена. Вскоре она стала похожа на привидение, молча бродящее из комнаты в комнату. Надя пыталась накормить ее остатками еды, отказываясь от своей порции репы с картофелем; заворачивала хрупкое тело матери в шали и садила ее на крыльце, надеясь, что свежий воздух пробудет в ней аппетит. Единственное, что та соглашалась есть, были маленькие кексы, приготовленные вдовой Кариной Стояновой. От них пахло апельсинами, и они были щедро приправлены глазурью. Никто не знал, где Карина брала сахар, но у бабушек были свои предположения, большинство из которых сводились к богатому и очень одинокому торговцу из речных городов. В конце концов запасам Карины пришел конец, а, соответственно, и кексам тоже. Мать Нади отказывалась прикасаться к еде и воде, и воротила нос даже от крошечного глоточка чая.
Она умерла в первый день зимы, когда осень испарилась в воздухе вместе с надеждой на легкий год. Смерть бедной женщины осталась по большей части незамеченной, поскольку за два дня до ее последнего вздоха пропала без вести еще одна девочка.
Ее звали Лара Деникина — скромная малышка с нервным смехом, из тех, кто стоит поодаль на деревенских праздниках, предпочитая наблюдать за весельем со стороны. От нее остался только один кожаный ботиночек, его каблук был весь в засохшей крови. За много месяцев она стала второй пропавшей девочкой. Первой была Шура Ешевская, которая вышла развесить белье на сушке и не вернулась. От нее осталась только горстка прищепок и намокшие простыни, валяющиеся в грязи.
Деревню охватил страх. В прошлом девочки исчезали почти каждый год. Поговаривали, что периодически они пропадали и в других деревнях, но все это казалось сказками. Теперь же, когда наступил голод и жители Дувы остались без еды, стало казаться, что лес полностью поддался жадности и отчаянию.
Лара. Шура. Все исчезнувшие до них: Бетя, Людмила, Раиса, Николена. Другие, чьи имена уже забыты. Ныне их тихо шептали, как заклинания. Родители молились своим Святым, девочки ходили исключительно парами, люди с подозрением наблюдали за соседями. На краю леса местные построили кривоватые алтари с маленькой кучкой живописных икон, сгоревшими молитвенными свечами, небольшими букетами цветов и четками.
Мужчины жаловались на медведей и волков. Они организовались в охотничьи бригады и подумывали о сжигании некоторых частей леса. Бедного простофилю Ури Панкина чуть не забили камнями до смерти, когда у него обнаружили куклу одной из пропавших. Спасли его лишь рыдания матери, которая настаивала, что нашла чертову игрушку на дороге Вестпул.
Некоторые выдвигали теорию, что девушки могли самостоятельно пойти в лес, ведомые голодом. При определенных порывах ветра от деревьев веяло невероятными ароматами: то пельменями с бараниной, то творожной запеканкой с вишней. Надя и сама их чуяла, сидя на крыльце рядом с матерю и пытаясь накормить ее очередной ложкой отвара. Ей чудился запах жареной тыквы, грецких орехов, коричневого сахара, и ноги сами несли девочку к лестнице, в объятия теней, где деревья шелестели листвой и вздыхали, словно готовясь расступиться перед ней.
Наверняка вы думаете, что эти девушки были просто дурочками. Вы бы никогда так не сглупили. Но вы никогда и не знали такого голода. Последние годы были богатыми на урожай, и люди забыли, какие скудные времена им доводилось переживать. Они забыли, как матери душили детей в кроватке, чтобы прекратить их голодные вопли; как охотник Леонид Гемка съел мышцу икры своего убитого брата, когда их хижина обледенела на два долгих месяца.
Сидя на крыльце дома бабы Оли, старухи вглядывались в лес и бормотали: «хитка». От этого слова у Нади волосы вставали дыбом, но она уже не ребенок, потому ей только и оставалось, что смеяться вместе с братом с этих глупых суеверий. Хитки были злобными лесными духами, отличающимися кровожадностью и мстительностью. По сказаниям, они питались новорожденными и молодыми девочками, которые почти достигли того возраста, когда можно выходить замуж.
— Кто знает, что пробудило его аппетит? — сказала баба Оля, отмахнувшись своей костлявой рукой. — Может, он завидует. Или злится.
— Или ему просто нравится вкус наших девочек, — вставил Антон Козарь, прихрамывая на одну ногу и делая неприличные движения языком. Старухи завопили, как гуси, и баба Оля кинула в него камнем. Хоть Антон и ветеран войны, это не отменяло того, что человеком он был отвратительным.
Бабушки пустили слух, что Дува проклята, и нужно срочно звать священника, дабы тот благословил местных жителей. Услышав об этом, папа Нади лишь покачал головой.
— Это наверняка было животное, — настаивал он. — Какой-нибудь изголодавшийся волк.
Ему были известны все лесные закутки и тропы, потому Максим и его друзья взяли ружья и направились в лес, полные мрачной решимости. Когда им снова не удалось ничего обнаружить, старушки заголосили пуще прежнего. Какое животное не оставляло ни следов, ни запаха, ни остатков тела жертвы?
Деревню охватили подозрения. Этот развратник Антон Козарь очень изменился после войны на северном фронте, не так ли? Пели Ерокин всегда славился своей жестокостью. А Бела Панкина была очень своеобразной женщиной и жила на ферме со своим странным сыном Ури. Хитка мог принимать любую форму. Может, она все-таки не «нашла» куклу той пропавшей девочки?
Стоя у могилы своей матери, Надя наблюдала, как Антон волочит ногу и развратно ухмыляется, как обеспокоенно хмурится Бела Панкина, как напряженно стоит Пели Ерокин со спутанными волосами и сжатыми кулаками. А также, с каким сочувствием улыбается вдова Карина Стоянова, разглядывая своими милыми черными очами Надиного отца, пока тот опускал в землю гроб, вырезанный с особой любовью.
Хитка мог принимать любое обличие, но больше всего ему нравились прекрасные женщины.
* * *
Вскоре Карина стала неотъемлемой частью их жизни. Она приносила Максиму еду и бутыли кваса, шепча на ухо, что кто-то должен позаботиться о нем и о детях. В ближайшее время Гавела заберут в армию — он сядет на поезд в Полизную и начнет свою военную службу, — но за Надей все еще нужно присматривать.
— В конце концов, — начала Карина приторно сладким голоском. — Ты же не хочешь, чтобы она тебя опозорила?
Позже той ночью Надя подошла к папе, пока он попивал квас у огня. Максим строгал. Когда ему было нечем заняться, он делал куклы для дочери, хоть она уже давно их переросла. Его острый нож неутомимо тесал дерево, сбрасывая мягкие завитки лишка на пол. Он слишком засиделся дома. Лето и осень, которые можно было провести за поиском работы, прошли в заботе за болеющей женой. Вскоре все дороги перекроют груды снега. Пока его семья голодала, на каминной полке собиралась коллекция деревянных кукол, похожих на молчаливый, бесполезный хор. Он порезал палец и выругался, и только тогда заметил Надю, нервно переминающуюся у кресла.
— Папа, пожалуйся, не женись на Карине.
Она надеялась, что он начнет отрицать, что вообще о таком задумывался. Вместо этого он облизнул порезанный палец и сказал:
— Почему? Разве она тебе не нравится?
— Нет, — честно ответила девочка. — И ей не нравлюсь я.
Максим рассмеялся и провел грубыми костяшками пальцев по ее щеке.
— Моя милая Надя, да кто же может тебя не любить?
— Папа…
— Карина — хорошая женщина, — перебил мужчина, снова задевая костяшками ее щеку. — Будет лучше, если… — внезапно он опустил руку и снова уставился на огонь. Его глаза покрылись пеленой, а голос стал равнодушным и странным, будто доносился со дна колодца: — Карина — хорошая женщина, — его пальцы вцепились в ручки кресла. — А теперь оставь меня.
Он уже в ее власти, подумала Надя. Он под заклятием.
* * *
В ночь перед отъездом Гавела на юг в сарае на ферме Панкиных устроили танцы. В лучшие годы такие ночи славились на всю деревню: столы изобиловали тарелками с орехами и яблоками, горшочками с медом и банками хмельного кваса. Мужчины и на сей раз пили, и играла скрипка, но даже сосновые ветки и блеск драгоценного самовара бабы Оли не мог скрыть того факта, что столы — пустовали. Люди плясали и хлопали в ладоши, но не могли избавиться от мрачного настроения, царившего в помещении.
Женечка Лукина была избрана Королевой Оттепели и должна была танцевать со всеми, кто предложит, в надежде, что это принесет короткую зиму. Только Гавел выглядел по-настоящему счастливым. Вскоре он окажется в армии, будет носить винтовку и есть горячую еду с рук короля. Возможно, он умрет или вернется в деревню калекой, как многие до него, но в ту ночь его лицо светилось от облегчения — скоро он покинет Дуву.
Надя станцевала с братом, затем с Виктором Еронофом, а после подсела к вдовам, женам и детям. Ее взгляд пал на Карину, стоящую неподалеку от Максима. Руки женщина походили на белые ветви березы, а глаза — на черное бездонное озеро, покрытое ледяной пленкой. Отец Нади нетвердо стоял на ногах.
Хитка. Слово донеслось до Нади с темных уголков сарая. Она наблюдала, как Карина переплетается рукой с Максимом, словно бледный стебель вокруг длинной лозы. Девочка отмахнулась от глупых мыслей и начала смотреть за танцем Женечки. В ее роскошную золотую косу были вплетены алые ленты. Надя почувствовала укол зависти и устыдилась. Как глупо, подумала она, пока Женечка танцевала с Антоном Козарем. Тот просто топтался на месте, покачиваясь из стороны в сторону. Одной рукой он опирался на костыль, а другой крепко цеплялся за талию бедной девушки. Глупо, но она все равно завидовала.
— Уезжай с Гавелом, — сказал кто-то за ее плечом.
Надя чуть не подпрыгнула от неожиданности. Она не заметила, как к ней подошла Карина. Она взглянула на стройную женщину, на ее темные волосы, завивающиеся у белой шеи.
Затем вновь повернулась к танцующей паре.
— Не могу, и вы это знаете. Я недостаточно взрослая.
Осталось ждать два года, прежде чем Надю призовут в армию.
— Так соври.
— Это мой дом, — яростно зашептала девочка, смутившись своих накативших слез. — Вы не можете просто избавиться от меня!
«Папа не позволит этого сделать», — подумала она. Почему-то, у нее не нашлось храбрости произнести эти слова вслух.
Карина наклонилась к Наде. Когда она улыбнулась, ее влажные красные губы приоткрыли вид на множество остреньких зубок.
— Гавел, по крайней мере, работает и охотится, — прошептала вдова. — Ты же просто обуза, которую приходится кормить.
Она с силой дернула Надя за один из завитков волос. Девочка знала, что если папа и посмотрит в их сторону, то увидит улыбающуюся прекрасную женщину, беседующую с его дочерью. Возможно, она подначивает ее пойти танцевать.
— Предупреждаю один раз, — прошипела Карина Стоянова. — Уходи.
* * *
На следующий день мама Женечки Лукиной обнаружила, что кровать дочери пустует. Королева Оттепели так и не добралась домой после танцев. На краю леса билась на ветру красная ленточка, висящая на ветках березы, и клок золотых волос, которые словно вырвали из головы.
Надя молча наблюдала, как мама Женечки упала на колени и зарыдала, обращаясь к своим Святым и прижимая к губам ленту. Напротив стояла Карина, сверкая своими черными глазами. Ее губы пересохли, напоминая кору дерева, а элегантные пальцы — грубые тонкие ветви, оголившиеся от сильного ветра.
Когда Гавел со всеми попрощался, то подошел к Наде и прошептал на ухо:
— Береги себя.
— Как? — спросила девочка, но и у брата не было ответа на этот вопрос.
* * *
Неделей позже Максим Грушов и Карина Стоянова поженились в маленькой белой часовне в центре деревни. Не было ни свадебного пира, ни цветов в волосах невесты, лишь старый жемчужный кокошник ее бабушки. Все согласились, что хоть жемчуг наверняка искусственный, невеста все равно выглядела прекрасно.
В ту ночь Надя спала в гостиной бабы Оли, чтобы молодожены могли побыть наедине. Утром, когда она вернулась домой, внутри царила полная тишина — пара все еще нежилась в постели. На кухонном столе лежала перевернутая бутылка вина и остатки торта, от крошек пахло апельсинами. Похоже, у Карины все же остался сахар про запас.
Надя не смогла сдержаться и облизала тарелку.
Несмотря на отсутствие Гавела, дом казался переполненным. Максим рыскал по комнатам, не в силах сидеть на одном месте дольше пары минут. После свадьбы он выглядел спокойным, даже счастливым, но по прошествии нескольких недель мужчина стал нервным. Он пил, проклиная безработицу, утраченные сани и пустой желудок. Кричал на Надю и отворачивался, когда она подходила слишком близко, будто уже смотреть на нее не мог.
В те редкие случаи, когда Максим проявлял заботу о дочери, в дверном проеме появлялась Карина со своими жадными глазами и тряпкой в худых руках. Она отсылала Надю на кухню и давала ей глупые задания, чтобы та держалась подальше от отца.
За трапезой мачеха так злобно наблюдала, как Надя ест, будто каждый кусочек разведенного с водой бульона был личным оскорблением. Будто каждая ложка по чуть-чуть выедала желудок Карины, расширяя пустоту внутри нее.
Прошло чуть меньше недели, прежде чем женщина схватила Надю за руку и кивнула на лес:
— Иди и проверь ловушки.
— Но уже почти стемнело! — возразила Надя.
— Не будь дурочкой. Сейчас светло, как днем. А теперь сделай хоть что-то полезное и не возвращайся без кролика на ужин.
— Где мой отец? — требовательно поинтересовалась девочка.
— Они с Антоном Козарем играют в карты, пьют квас и пытаются забыть, что судьба наказала его такой негодной дочерью, — Карина грубо пихнула Надю к двери. — Иди, или я скажу ему, что видела тебя с Виктором Еронофым.
Надя хотела ворваться в ветхую хибару Антона, выбить из руки отца квас и сказать, что он должен прогнать эту опасную черноглазую незнакомку из их дома. Будь она уверена, что отец примет ее сторону, обязательно так бы и поступила. Вместо этого Надя пошла в лес.
Она не пыталась быть ни тихой, ни ловкой, обнаружив первые две ловушки пустыми. Девочка игнорировала свое быстро бьющееся сердце и растущие тени, заходя все дальше в чащу, следуя за белыми камешками, которые использовал Гавел, чтобы проложить дорогу. В третьей ловушке оказался заяц-русак, из последних сил пытающийся вырваться на свободу. Надя не стала прислушиваться к его отчаянным вздохам и резким движением свернула ему шею. Теплое тельце зайца ослабло. Возвращаясь домой с призом в руках, она представляла, как будет доволен отец. Он скажет, что с ее стороны было очень храбро и безрассудно идти в лес одной, и когда она ответит, что это случилось по вине его новой жены, то он навсегда выгонит Карину из дома.
Но стоило Наде переступить порог, как она увидела бледное от ярости лицо мачехи. Она схватила девочку, вырвала зайца у нее из рук и затолкала ее в комнату. Послышался звук задвигающейся заслонки. Надя долго стучала в дверь, крича, чтобы ее выпустили. Но кто ее услышит?
Наконец, ослабнув от голода и злобы, она позволила себе заплакать. Свернулась на кровати, содрогаясь от всхлипов, и прислушалась к урчанию своего голодного желудка. Она скучала по брату. Скучала по маме. За день ей удалось съесть лишь бульон на завтрак. Если бы Карина не отобрала зайца, она бы разорвала его и съела сырым.
Позже раздался звук распахнувшейся входной двери и нетвердые шаги отца по коридору. В какой-то момент его пальцы осторожно царапнули ее дверь. Не успела Надя отозваться, как прозвучал мелодичный голосок Карины. Тишина, шорох ткани, стук, за которым последовал стон, а затем ритмичные шлепки тел об стену. Надя прижала подушку к ушам, пытаясь заглушить их стоны и вздохи. Карина наверняка знала, что она все слышит, и наказывала ее. Девочка закопалась с головой под одеяла, но не могла избежать постыдного, лихорадочного стука. В голосе звучал отголосок слов, сказанных Кариной на танцах: «Предупреждаю один раз. Уходи. Уходи. Уходи».
* * *
Следующим днем Максим проспал до полудня. Когда он зашел на кухню, и Надя вручила ему чашку с чаем, мужчина передернулся и опустил взгляд в пол. Карина стояла у раковины со сморщенным лицом и перемешивала щелок.
— Я иду к Антону, — сказал Максим.
Надя хотела умолять его остаться, но даже ей это казалось глупым. В следующую минуту он ушел.
На сей раз Надя не стала спорить, когда Карина взяла ее за руку и сказала проверить ловушки.
Если она смогла пройти лес в прошлый раз, то сможет сделать это снова. Только теперь она сама освежит и приготовит зайца, и вернется домой с полным животом. Ей хватит сил встретиться с Кариной лицом к лицу, даже без помощи отца.
Надежда сделала ее упрямой, и стоило упасть на землю первым хлопьям снега, как девочка взялась проверять ловушки. Когда свет начал меркнуть, она вдруг поняла, что уже не видит камешков Гавела.
Надя замерла под снегопадом, а затем медленно повернулась, пытаясь найти хоть что-то знакомое в белоснежном пейзаже, что вернет ее на путь. Деревья превратились в черные полосы теней. Земля волнами опускалась и поднималась от снежных сугробов. Свет стал тусклым и рассеянным. Ей никак не узнать, в какой стороне дом. Повсюду царила тишина, периодически нарушаемая воем ветра и ее частым дыханием. Лес погружался во тьму.
Затем она учуяла его, горячий и сладкий, ароматное облако было настолько густым, что обжигало ноздри: жареный сахар.
Дыхание Нади стало прерывистым, и даже несмотря на страх, ее рот начал обильно выделять слюну. Она вспомнила о зайце, как достала его из ловушки, как отчаянно забилось его сердечко, как закатились глаза. Что-то коснулось ее в темноте. Надя не стала тратить время на размышления — она кинулась вперед.
Девочка слепо бежала по лесу, ветки били по щекам, ноги путались в спрятанных под снегом корнях. Она не могла отличить свои неловкие шаги от звуков погони за спиной, но ей так и представлялось, как на нее охотится что-то с зубастой пастью и длинными белыми пальцами, цепляющимися за край пальто.
Когда она увидела сияние света между деревьями впереди, то на секунду решила, что добралась до дома. Но, вырвавшись на поляну, она увидела, что силуэт хижины перед ней был неправильным. Она была высокой и кривоватой, с горящим светом в каждом окне. В ее деревне ни за что не стали бы попусту тратить свечи.
Казалось, что хижина движется и поворачивается, чтобы поприветствовать гостью. Надя замешкала и отступила назад. Вдруг за спиной хрустнула ветка. Девочка рванула к разукрашенной двери в дом.
От ее нервных дерганий за ручку затряслась лампа наверху.
— Помогите! — крикнула она. Дверь распахнулась. Надя скользнула внутрь и захлопнула ее за собой. Ей показалось, или она услышала, как кто-то врезался с другой стороны? Раздраженно зацарапал когтями об дерево? Трудно разобрать звуки, когда их заглушают хриплые всхлипы из ее груди. Она прижалась лбом к двери, дожидаясь, пока сердце перестанет колотиться, и лишь после того, как смогла сделать вдох, девочка обернулась.
Теплая комната была окрашена в золотистый цвет жареной булочки. Пахло душистым ароматом подрумянившегося мяса и свежеиспеченного хлеба. Каждая поверхность сверкала, как новенькая. На них были нарисованы листья и цветы, животные и крохотные люди; краска была такой свежей и яркой, что на нее было больно смотреть после серых оттенков Дувы.
У дальней стены стояла женщина за огромной черной плитой, которая занимала половину комнаты. На ней кипятились двадцать разных котелков: некоторые маленькие и прикрытые крышкой, другие крупные с едва не сбегающей водой. У печки внизу были две железные дверцы на петельках, открывающиеся в центре. Она была такой большой, что туда с легкостью бы поместился человек. Ну, или ребенок.
Женщина подняла крышку с одного из котелков, и к Наде полетело облако ароматного пара. Лук. Щавель. Куриный бульон. Девочку охватил голод, да такой пронзительный и всепоглощающий, что она забыла о страхе. С ее губ сорвалось низкое рычание, и она прижала рот рукой.
Женщина обернулась через плечо.
Она была старой, но не страшной, ее длинная седая коса была переплетена красной ленточкой. Надя уставилась на нее и замешкала, вспомнив о Женечке Лукиной. Смешанные запахи сахара, баранины, чеснока и масла заставили ее дрожать от жажды.
В корзине неподалеку лежала собака и грызла кость, но когда Надя присмотрелась, то поняла, что это вовсе не собака, а медвежонок в золотом ошейнике.
— Тебе нравится Владик?
Девочка кивнула.
Женщина поставила горячую тарелку с рагу на стол.
— Садись, — затем вернулась к плите. — Ешь.
Надя сняла влажные рукавички с пальто и повесила его у двери. Затем осторожно села за стол. Подняла ложку, но все равно заколебалась. Истории гласили, что людям строго запрещено есть еду со стола ведьмы.
В конце концов, она не смогла сопротивляться. Она съела каждый драгоценный кусочек рагу, а затем булочки из слоеного теста, сливы в сиропе, яичный пудинг и ромовый торт с изюмом и коричневым сахаром. Надя ела и ела, пока женщина присматривала за котелками на плите и тихо напевала себе под нос.
«Она меня откармливает, — подумала девочка, когда ее веки отяжелели. — Дождется, пока я засну, после чего запихнет меня в печку и приготовит тушеное мясо». Но ей было все равно. Женщина положила одеяло у плиты, рядом с корзиной Владика, и Надя легла спать, радуясь, что умереть ей доведется с полным желудком.
Но утром девочка проснулась в целости и сохранности, а на столе уже стыла горячая миска каши, кусочки ржаных тостов с маслом и тарелка с маленькими блестящими селедками.
Женщина представилась Магдой, села за стол, поедая сливу в сахаре, и стала наблюдать, как Надя завтракает.
Девочка ела, пока в животе не заболело, а за коном продолжал падать снег. Закончив, она поставила пустую миску на пол, и Владик вылизал ее до чистоты. Тогда Магда выплюнула сливу себе в ладонь и спросила:
— Чего ты хочешь?
— Вернуться домой, — ответила Надя.
— Так иди.
Она покосилась на снегопад на улице.
— Не могу.
— Тогда, — вздохнула Магда, — помоги мне мешать котелки.
Весь день Надя штопала носки, мешала варева в маленьких котелках и гадала, что же с ней будет. От жара и пара ее волосы начали завиваться. В тот вечер они ели голубцы, хрустящего жареного гуся и абрикосы с заварным кремом.
Утром следующего дня Надя завтракала пропитанными маслом блинами с вишней и сливками. Когда она закончила, ведьма спросила:
— Чего ты хочешь?
— Вернуться домой, — ответила Надя, поглядывая на снегопад за окном. — Но я не могу.
— Тогда, — вздохнула Магда, — помоги мне мешать котелки.
Так все и повторялось день за днем, а снег продолжал падать на поляну, поднимаясь белыми волнами вокруг хижины.
В утро, когда снегопад наконец прекратился, ведьма накормила Надю картофельным пирогом с сосисками и спросила:
— Чего ты хочешь?
— Вернуться домой.
— Тогда начинай копать дорожку.
Надя взяла лопату и начала расчищать поляну вокруг хижины в компании Владика, играющегося в снегу, и безглазой вороны, которую Магда подкармливала ржаными крошками, за что та иногда садилась ей на плечо. На обед девочка съела черный хлеб с сыром и тарелку запеченных яблок. Магда дала ей чашку горячего чая с сахаром, и девочка вновь приступила к работе.
Когда она наконец дошла до края поляны, то задумалась, куда же ей идти. Начались заморозки. Лес превратился в ледяную глыбу снега и спутанных веток. Что ждет ее в чаще? И даже если ей удастся пробиться сквозь глубокие сугробы обратно в Дуву, что потом? Ее слабохарактерный отец встретит ее с горячими объятиями? Или, что еще хуже, это сделает ее злобная мачеха? Ни одна тропа не приведет ее к тому дому, который она когда-то любила. От этой мысли внутри появилась мрачная щель, трещина, через которую просачивался холод. На одно ужасающее мгновение она была просто потерянной девочкой: безымянной, нежеланной. Она может остаться стоять здесь навсегда, с лопатой в руке, и никто не позовет ее домой. Надя повернулась на пятках и поспешила в теплую хижину, шепча свое имя себе под нос, словно боялась его забыть.
Каждый день Надя усердно трудилась. Она мыла полы, вытирала пыль, зашивала дыры в одежде, расчищала снег и отдирала лед от окон. Но большую часть времени она помогала Магде с приготовлением. Не только еды, но и тоников с мазями, плохо пахнущих паст, мерцающей, как драгоценности, пудры в маленьких эмалевых коробочках и настоек в коричневых бутылках. На этой плите всегда варилось что-то странное.
Вскоре она узнала почему.
* * *
Они приходили ночью, как только всходила луна, упорно пробиваясь сквозь мили льда и снега на санях, пони или даже пешком. С собой приносили яйца, банки консервов, мешочки с мукой и тюки пшеницы. Копченую рыбу, соль, головки сыра, бутылки вина, банки чая и много мешков сахара, поскольку всем было известно, что Магда любит сладкое. Они молили о приворотных зельях и неизвестных ядах. О том, чтобы их сделали красивыми, здоровыми и богатыми.
Надя всегда пряталась. По команде Магды она запрыгивала на самую высокую полку кладовой.
— Не высовывайся и не издавай ни звука, — говорила ведьма. — Мне не нужны слухи о том, что я краду девочек.
Надя садилась с Владиком, покусывая острое печенье или посасывая черный лакричник, и наблюдала за работой Магды. Она в любое время могла объявить этим незнакомцам о своем присутствии, умолять, чтобы те забрали ее домой или приютили, кричать, что ее взяла в пленницы ведьма. Вместо этого она тихо сидела, рассасывая сахар, и смотрела, как люди обращались к этой старой женщине в отчаянии, в негодовании, но всегда с уважением.
Магда давала им капли для глаз и тоники для волос. Проводила руками по их морщинам, стучала по груди мужчины, пока он не сплевывал черную желчь. Надя никогда не знала, что было реальным, а что показательным представлением, пока однажды не пришла женщина с восковой кожей.
Она, как и все остальные, была худой, ее лицо превратилось в череп с очерченными впадинами. Магда задала тот же вопрос, что и каждому входящему:
— Чего ты хочешь?
Женщина с рыданиями рухнула ей на руки, а Магда начала приговаривать слова утешения, хлопать ее по руке и вытирать слезы. Они так тихо общались, что Надя ничего не могла расслышать. Перед уходом незнакомка достала крошечный мешочек из кармана и высыпала его содержимое на ладонь Магды. Надя вытянула шею, чтобы рассмотреть получше, но ведьма быстро сжала кулак.
На следующий день она послала Надю убирать снег. Вернувшись к обеду, девочка получила чашку с тушеной тряской. Когда наступили сумерки, и Надя закончила сыпать соль на дорогу, на поляну донесся запах пряников: насыщенный и пьянящий.
Весь вечер девочка ждала, пока Магда откроет печь, но даже когда еда была готова, перед ней поставили тарелку с куском вчерашнего лимонного торта. Надя пожала плечами. Потянувшись за кремом, она услышала тихий звук, какое-то бульканье. Девочка посмотрела на Владика, но медвежонок крепко спал и тихо сопел.
Тут звук повторился — бульканье, за коим последовало жалобное воркование. Из печи.
Надя оттолкнулась от стола, чуть не сбив стул, и в ужасе уставилась на Магду, но ведьма и глазом не моргнула.
В дверь постучали.
— Иди в кладовку, Надя.
На секунду та задержалась между столом и дверью. Затем попятилась, схватила Владика за ошейник и потянула его на верхнюю полку, утешаясь его сонным сопением и теплым мехом.
Магда открыла дверь. На пороге замерла женщина с восковой кожей, будто боялась войти внутрь. Ведьма обернула руки полотенцем и открыла железные дверцы печи. Комнату заполнил истошный крик. У женщины подкосились ноги, и она схватилась одной рукой за дверь, а другой прикрыла рот. Ее грудь быстро вздымалась и опускалась, слезы катились по впалым щекам. Магда запеленала пряничного ребенка в красный платок и вручила его, ворочающегося и хныкающего, в дрожащие руки женщины.
— Моя милая, — пропела та. Затем повернулась к Магде спиной и исчезла в ночи, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
* * *
На следующий день Надя оставила свой завтрак нетронутым, опустив остывшую кашу на пол Владику. Он принюхался, но Магда забрала миску на плиту, чтобы та подогрелась.
Не успела ведьма задать свой обычный вопрос, как Надя сказала:
— Это был ненастоящий ребенок. Почему она забрала его?
— Для нее он был вполне настоящим.
— Что с ним будет? И с ней? — напряженно поинтересовалась девочка.
— В конце концов, он превратится в крошки.
— И что тогда? Приготовите ей нового?
— Мать умрет задолго до этого. У нее та же болезнь, что забрала ее настоящего ребенка.
— Так вылечите ее! — крикнула Надя, стукнув по столу ложкой.
— Она не просила лекарства. Она хотела ребенка.
Надя надела варежки и вышла на улицу. Она не вернулась на обед. Планировала пропустить и ужин, чтобы показать Магде, что она думает о ее ужасном колдовстве, но к наступлению вечера ее живот упрямо заурчал. Магда поставила на стол порезанную утку в соусе, и Надя тут же подхватила нож и вилку.
— Я хочу вернуться домой, — пробормотала она себе под нос.
— Так иди, — сказала Магда.
* * *
Наступила середина морозной зимы, но в маленькой хижине продолжала гореть лампа. Щеки Нади порозовели, а одежда стала обтягивать. Она научилась смешивать тоники, не глядя в рецепт, и запекать миндальный пирог в форме короны. Она узнала, какие травы ценились в народе, какие были опасны, а какие ценились потому, что были опасны.
Надя знала, что Магда еще многому ее не научила. Девочка убеждала себя, что это к лучшему, что она не хочет иметь ничего общего с колдовством ведьмы. Но иногда любопытство пожирало ее изнутри, совсем как голод.
Одним утром она проснулась от стука слепой вороны об подоконник и капель тающего снега с карниза. Сквозь окно пробивались теплые лучи солнца. Настала оттепель.
В то утро Магда заставила стол сладкими булочками с вареньем из черносливов, вареными яйцами и свежей зеленью. Надя ела и ела, страшась конца трапезы, но, в конце концов, так наелась, что не смогла бы откусить и кусочка.
— Чего ты хочешь? — спросила Магда.
На сей раз Надя призадумалась.
— Если я уйду, можно мне…
— Нельзя ходить туда-сюда, как за водой к колодцу. Я не позволю тебе привести монстра к моему порогу.
Надя вздрогнула. Монстра. Значит, она была права насчет Карины!
— Чего ты хочешь? — снова спросила ведьма.
Надя подумала о танцующей Женечке, о беспокойной Ларе, о Бете и Людмиле, о других, кого она не знала лично.
— Я хочу, чтобы папа избавился от Карины. Чтобы Дува стала свободной. Я хочу вернуться домой.
Магда ласково коснулась левой руки Нади — сначала безымянного пальца, а потом мизинца.
— Подумай над этим.
* * *
Следующим утром, накрывая на стол, Магда обнаружила, что Надя принесла тесак.
Два дня он лежал нетронутым, пока они отмеряли, просеивали и мешали, делая партию за партией масла. Во второй половине дня, когда с самой тяжелой частью работы было покончено, Магда повернулась к Наде:
— Ты же знаешь, что можешь остаться здесь.
Надя вытянула руку.
Ведьма вздохнула. Тесак из серой стали Гриш сверкнул в свете заходящего солнца, а затем рухнул вниз со звуком выстрела.
Увидев свои несчастные пальцы на столе, Надя потеряла сознание.
Магда исцелила кожу у основания, перевязала Наде руку и дала ей отдохнуть. Пока девочка спала, ведьма измельчила два пальца и смешала их с красной масленой смесью.
Когда Надя пришла в чувство, они начали работать бок о бок, придавая форму пряничной девочке на влажной доске — такой же высокой, как дверь, — а затем засунули ее в раскаленную печку.
Пряничная девочка пеклась всю ночь, наполняя хижину ароматными запахами. Надя знала, что так пахнут ее собственные кости и кровь, но все равно сглатывала слюнки. Вскоре ей удалось заснуть. На рассвете дверцы печи со скрипом открылись, и оттуда вылезла девочка. Она пересекла комнату, открыла окно и легла на столешницу остывать.
Утром Магда и Надя привели ее в порядок: посыпали сахарной пудрой, намазали губы глазурью и из нее же сделали волосы.
Затем приодели ее в одежду и обувь Нади, и отправили по дороге в Дуву.
Магда посадила Надю за стол, достала небольшую баночку из ящика и открыла окно. На кухню влетела слепая ворона и начала подъедать крошки от пряничной девочки.
Ведьма высыпала содержимое баночки на ладонь и протянула ее Наде.
— Открой рот.
В ее руке лежала пара ярко-голубых глаз в луже блестящей жидкости. Глазки птенца.
— Не глотай, — строго сказала женщина, — и не выплевывай.
Надя закрыла глаза и заставила себя открыть рот. Девочка пыталась не давиться, когда глаза вороны легли ей на язык.
— Открой глаза, — приказала Магда.
Надя послушалась, и все вокруг изменилось. Она увидела себя, сидящую с закрытыми глазами, и Магду рядом. Попыталась поднять руки, но вместо них подняла крылья. Затем подпрыгнула на маленьких лапках и издала удивленное карканье.
Магда погнала ее к окну, и Надя, наслаждаясь ощущением ветра под крыльями, не заметила грусти на лице женщины.
Надя широкой дугой рванула в воздух, привыкая к ощущению крыльев. Перед ней открылся лес, поляна, хижина ведьмы. Вдалеке виднелся Петразой, а чуть ниже — следы пряничной девочки. Она спикировала вниз и скользнула между верхушками деревьев, впервые в жизни не испытывая трепета перед лесом.
Надя кружила над Дувой, смотря на главную улицу, кладбище и на два новых алтаря. За время долгой зимы, пока она объедалась за столом ведьмы, пропали еще две девочки. Но больше жертв не будет. Она каркнула и подлетела к пряничной девочке, подталкивая ее вперед: своего солдата, своего чемпиона.
Надя села на бельевую веревку и стала наблюдать, как пряничная девочка пересекает поляну к дому ее отца. Внутри слышались недовольные крики. Узнал ли папа, что сделала Карина? Начал ли подозревать, кем она была на самом деле?
Пряничная девочка постучала в дверь, и голоса притихли. Через секунду на пороге появился Максим, прищуриваясь в темноту. Надя поразилась, как сильно он изменился за зиму. Его широкие плечи стали узкими и сутулыми, и даже издалека было видно, как обвисла кожа мужчины. Она ждала, что он закричит от ужаса, увидев перед собой эдакого монстра.
— Надя? — ахнул отец. — Надя!
Он громко всхлипнул и притянул девочку в свои объятья.
За его спиной появилась Карина, ее лицо было бледным, а глаза — округленными. Надя почувствовала укол разочарования. Ей представлялось, что стоит Карине взглянуть на пряничную девочку, как она сразу превратится в горстку пепла. Или что при виде живой и здоровой Нади на своем пороге она признается во всех своих злодеяниях.
Максим завел девочку внутрь, и Надя подлетела к подоконнику, подсматривая за происходящим через стекло.
После долгого времени в хижине Магды родной дом показался еще более тесным и унылым. Надя заметила, что коллекция деревянных кукол на камине увеличилась в количестве.
Папа погладил девочку по обгоревшей руке и начал засыпать ее вопросами, но она молчала и жалась к огню. Надя даже не была уверена, могла ли девочка говорить.
Максим не обращал внимания на ее молчаливость. Он все говорил и говорил, а также смеялся, плакал и в удивлении качал головой. Карина стояла поблизости и наблюдала, как обычно. В ее глазах был страх и что-то еще… что-то, похожее на благодарность.
Затем Карина вышла вперед, коснулась мягкой щеки девочки и погладила ее по глазурным волосам. Надя ждала, когда ей придет конец, когда женщина завопит от боли, и кожа на ее руке отвалится, как сухая древесная кора, открывая вид не на кости, а на ветви и ужасающее естество хитки под прекрасным обличием.
Вместо этого Карина склонила голову и пробормотала молитву. Затем сняла пальто с крючка.
— Я пойду к бабе Оле.
— Да-да, — равнодушно откликнулся Максим, не отрывая взгляда от дочери.
«Она сбегает!» — в ужасе подумала Надя. А пряничная девочка даже не пыталась ее остановить.
Карина закутала голову в шарф, надела перчатки и выскользнула за дверь, закрыв ее без всяких сомнений.
Надя запрыгала и пронзительно закаркала с подоконника.
«Я полечу вслед за ней, — подумала она. — Я выклюю ей глаза!»
Карина наклонилась, подняла камень с дороги и метнула его в Надю.
Та возмущенно взвизгнула.
Но тут женщина заговорила ласковым голосом:
— Улетай, маленькая пташка. Некоторые вещи лучше никогда не видеть.
Затем она испарилась во мраке.
Надя взъерошила перья, не зная, что теперь делать. В итоге решила продолжать наблюдать за отцом.
Он посадил пряничную девочку себе на колени и погладил ее по белым волосам.
— Надя, — повторял он снова и снова. — Надя.
Мужчина уткнулся носом в ее коричневое плечо, а затем прижался губами к коже.
Маленькое сердце Нади начало отчаянно биться в груди.
— Прости меня, — пробормотал Максим, слезы с его щек растворялись в мягком глазурном изгибе ее шеи.
Надя вздрогнула. Ее крылья забились об стекло, оставляя после себя отпечатки. Рука ее отца скользнула под край юбки, но пряничная девочка не двинулась с места.
«Это не я, — говорила себе Надя. — Не я».
Она вспомнила беспокойство отца, о проданных лошадях и его драгоценных санях. До этого… до этого девочки пропадали в других городах: то тут, то там. Это были легенды, слухи, преступления в далеких городах. Но затем наступил голод и долгая зима, и Максим остался взаперти в деревне.
— Я пытался остановиться, — он прижал дочь ближе и взмолился: — Поверь мне. Скажи, что веришь мне!
Пряничная девочка молчала.
Максим приоткрыл влажные губы, чтобы снова ее поцеловать, и издал звук, похожий одновременно на стон и вздох, а затем впился зубами в ее сладкое плечико.
Вздох превратился во всхлип, и он проглотил кусочек пряничной плоти.
Надя наблюдала, как ее отец поглощает девочку: кусок за куском, конечность за конечностью. Он рыдал и ел, но не останавливался, и к тому времени, как папа закончил, огонь в камине давно погас. Максим растянулся на полу с выпуклым животом; его пальцы были липкими, а на бороде остались крошки. Лишь тогда ворона отвернулась.
* * *
Отца Нади обнаружили следующим утром — его внутренности были разорваны и воняли гнилью. Всю ночь его тошнило кровью и сахаром. Карина не вернулась ему на помощь. Когда люди оторвали окровавленные половицы с пола, то нашли кучу предметов, среди которых был детский молитвенник, браслет из стеклянных бусин, все красные ленты с головы Женечки и неумело заштопанный белый фартук Лары Деникиной, запятнанный кровью. С камина на них смотрели маленькие деревянные куклы.
Надя полетела к хижине ведьмы и вернулась в свое тело с помощью волшебных слов Магды и облизывания Владика. Много дней она не произносила ни слова, тихо работая рядом с Магдой и лишь иногда подъедая еду.
Мысли ее были заняты не отцом, а Кариной. Кариной, которая пришла к ним, когда заболела мама; которая заняла место Гавела и присматривала за Надей. Кариной, которая выгнала ее в лес, чтобы Максим остался лишь с ее призраком. Кариной, которая отдалась монстру ради спасения одной девочки.
Надя мыла, готовила, убиралась в саду и думала о Карине, остававшейся наедине с Максимом на протяжении долгой зимы, одновременно боясь и радуясь его отсутствию, обыскивая дом, чтобы подтвердить свои подозрения, царапая пальцами пол и ящики в попытке найти тайник хитроумного плотника.
* * *
В Дуве подумывали о том, чтобы сжечь тело Максима Грушова, но в конце концов его просто похоронили без заупокойной службы, в каменистой почве, где уже давно ничего не растет. Трупы исчезнувших девочек так и не нашли, но периодически охотники натыкались на расчески, башмачок или на кучки костей в лесу.
Карина переехала в другой город. Кто знает, что с ней стало? Мало что хорошего может произойти с одинокой женщиной. Гавел отслужил на севере и вернулся домой героем. Что насчет Нади, так она осталась жить с Магдой и обучалась всем ее магическим трюкам, о которых лучше не упоминать вслух. Некоторые поговаривают, что при растущей луне она осмеливается на вещи, на которые не рискнула бы даже сама Магда.
Теперь вы знаете, что за монстры однажды скрывались в лесу рядом с Дувой. И если вам когда-нибудь повстречается медвежонок в золотом ошейнике, то вы сможете назвать его по имени. Итак, закрывайте крепко окна и проверьте замки на дверях. Темные создания умеют проникать даже сквозь самые узкие щелочки. Может, отведаем чего вкусненького?
Тогда помогите мне помешать котелки.
