Солнце взошло давно и стояло уже близко к зениту, но пока что ему не удалось коснуться земли ни одним из своих сверкающих копий. Круглое, словно бубен, грязноватобагровое, как лицо мятущегося в жару больного, оно лишь на мгновенье показывалось из плотной завесы пыли и снова исчезало за ней, тусклое и бессильное.
Могучие деревья отчаянно взмахивали ветвями, чуть не до самой воды клонясь под напором ветра; казалось, еще немного — и они сломаются или, вырванные вместе с корнями, тяжело опрокинутся в арык.
Пытаясь отстоять свою кибитку, Перман перебросил поверх нее веревки с грузом и, подперев шестом перекрытия купола, подвесил к нему на веревке полмешка пшеницы — все, что у него оставалось. Черная, видавшая виды кибитка, трещала от напряжения и, словно пытаясь взлететь, отчаянно хлопала кошмой, закрывавшей дымовое отверстие.
Пока что ей не удавалось взвиться в небо, — предки завещали Перману огромный опыт борьбы со стихиями, и он сейчас пустил в ход все свое искусство? И как ни отчаянно скрипели опоры, как ни хлопала вверху кошма, Перман не особенно беспокоился — он был уверен, что кибитка выдержит.
Меред, старший сын Пермана, сидел чуть живой от страха. Стоило кошме хлопнуть посильнее и чуть громче заскрипеть опорам, как он весь сжимался и, уставившись на дымовое отверстие круглыми от ужаса глазами, плотнее прижимался к отцу, пытаясь с головой укрыться под его шубой.
Зато младший его братишка Сердар совсем не испытывал страха. Он не только не пытался прятаться, но больше всего на свете хотелось ему сейчас выскочить из кибитки, побегать, покричать, один на один схватиться с ветром…
— Бабушка, дай мне свой платок! Пойду поиграю!
Да разве бабушка пустит? Сразу начинаются уговоры:
— Нельзя, деточка, нельзя, миленький. Там снаружи темно, буря, песок так и бьет в глаза!.. Выйдешь из кибитки, а повелитель ветров хвать тебя за руку и утащит!
— А куда он утащит, бабушка? Куда он меня утащит?
— Ну… Туда, к себе… Откуда он ветры выпускает.
— А это он ветры выпускает?
— Конечно, он, Мирхайдар, отец — ветров.
— А много у него ветров?
— Много… Они у него в горне запрятаны. У Мир-хайдара горн есть, как у кузнеца Беки, только еще больше. Приоткроет он горн чуть-чуть — маленький ветер будет. А распахнет во всю ширь — сильный на волю вырвется. Захочет — и бурю устроит…
Сердар посидел, подумал. И опять стал проситься на улицу.
— Я ж тебе сказала, сынок, нельзя — Мирхайдар утащит.
— А пусть! Я сам с ним пойду! Помогу ему все ветры выпустить. Все, сколько есть! Посмотреть хочется, что будет!
Меред задрожал и тесней прижался к отцу.
— Не выпускай все ветра. Не надо! Кибитку унесет!
Отец с матерью засмеялись, а бабушка Аннабиби очень серьезно, сказала:
— Так не годится, сынок. Нельзя открывать горн Мирхайдара. Выпустишь ветры — обратно не загнать. Так и будут гулять по белу свету…
— Ну и что?! Пускай гуляют. А что Меред боится, так он всего боится!
Меред презрительно скривил губы, вступать в спор с маленьким не было никакого смысла. Сердару хорошо, он родился после той бури. Не видел, как ободрало кибитку, как унесло все кошмы… Кибитка стояла голая, один остов, а бабушка кричала страшным голосом. Он тогда совсем маленький был, а помнит, как она кричала. С тех пор он и стал бояться ветра. А больше он ничего не боится, Сердар врет. Хвастается своей смелостью!..
— Иди, иди к Мирхайдару! — сказал Меред. — Я-то убегу, в арыке спрячусь, а тебя пускай ветер уносит! Подхватит — и на небо!
— Ну и что?! — Сердару и впрямь ничего не было страшно. — Я там на небе поймаю Буркудова коня, вскочу на него, буду скакать да в колотушку бить! Знаешь, дождь какой устрою — ливень! Арык до самых берегов затопит. Где спасаться будешь?
— А ты?
— А мне что? Я на небе — там дождя нет. Буркудов конь выше туч скачет! А тебя вода унесет!
— Мам! — не выдержал Меред. — Скажи, чтоб он про страшное не говорил!
— А вот я ему всыплю сейчас! — И мать сердито глянула на Сердара.
Некоторое время мальчик сидел молча. Но терпения у него хватило ненадолго.
— Бабушка, открой дверь, я выйду! Ну я только погляжу! Открой!
— Нельзя открывать. Ворвется ветер в кибитку, надует ее и унесет.
— Пусть. А я усядусь на самый верх и полечу, как на ковре-самолете!
Меред, выпучив глаза, из-под отцовской шубы глянул на брата.
— Спятил, да? Тебя ж на край света унесет!
— Вот и хорошо! Налетаюсь досыта!
— Я смотрю, — с улыбкой сказал Перман, — нашего Сердара ничем не испугать! А, Меред? — приподняв полу шубы, он ласково взглянул на
