Владимир Бойков
Снежана
А мне-то нужно (всего лишь толика)
улыбка, слово. Не мир и вечность.
А мне бы рядом с тобой и только-то —
твой свет от страха и боли лечит.
Твой свет… Страшна мне моя зависимость
от малой дозы тепла и радости.
Во мне — поверь же! — всего лишь искренность,
что утопает в любви бескрайности.
Так вышло, знаешь, что бог помиловал —
и чувства живы и не растрачены.
Но до тебя дойти… Эх, где взять силы мне?
Ходок по жизни я, незадачливый…
Shah-ahmat (https://writercenter.ru/profile/ShahAhmat/)
Случилось так, что от Петра Петровича ушла жена. Куда ушла, к кому и по какой причине, история умалчивает. Вернее не история, а сами её герои, поэтому интригующих пояснений не ждите.
А вот у Николая Николаевича, соседа и друга Петра Петровича, законная супруга в наличии имелась.
Связывали этих двух мужчин переживания. Только, если первый по утрате тосковал, то второй приятелю завидовал и мечтал, чтобы и его благоверная куда-нибудь однажды свалила.
Процесс дружеского общения проходил в доме Петра Петровича за бутылочкой горячительного и по старинному русскому обычаю под аппетитную закуску: частично от западных мясомолочных производителей, частично в виде даров из огорода хозяина.
И однажды по пьяной лавочке Пётр Петрович признался, что невыносимо истосковался по сексу, применив именно это буржуйское слово, чтобы обозначить всю меру своего падения, вернее, готовности к нему по причине длительного интимного голодания.
— Нет-нет, — успокоил он приятеля, — мужчины, животные и всякие там ночные феи меня не интересуют. Спида боюсь.
Николай Николаевич хотел было заявить, что не спидоносец, но вовремя опомнился, испугавшись, что его неправильно поймут.
— Слушай, а как насчёт силиконовой женщины? — спросил Николай Николаевич приятеля. — Французы изобрели, а может, японцы…
— Которых насосом накачивают?
— Нет. Надувные — фигня. Те, что из силикона, почти как живые. И груди не то, что у наших баб, а крепкие и торчком. Я в Интернете видел.
Петр Петрович смутился, но через пару рюмок поинтересовался, сколько такая штуковина стоит.
— Кто его знает. Не очень, наверное, дёшево.
Через полчаса Николай Николаевич притащил ноутбук, пощёлкал по клавишам, и сеть выдала огромное количество заманчивых предложений.
— А? Что я говорил? Красотки!
Посмотрели фото, видео, отзывы счастливых обладателей игрушки.
Пётр Петрович вздыхал, отводил глаза, но искусственные нимфы, одетые в сексуальное полупрозрачное бельё, выглядели соблазнительно. Цена, однако, ошеломляла.
Николай Николаевич ушёл, а Пётр Петрович серьёзно задумался. А что! Силиконовая женщина — это современно, безопасно и даже симпатично. Дорого, конечно, но зато потом никаких расходов. Ни на питание, ни на подарки. Хранить можно в шкафу.
В очередное воскресенье приятель принёс фильм «Моник» и после его просмотра Пётр Петрович решился. Продал гараж, фамильное золотишко и ещё кое-что по мелочам.
Посылку привезли через неделю.
В некотором смятении, то ли боясь разочароваться, то ли, наоборот, опасаясь сексуального шока, Пётр Петрович распаковал ящик. Красотка была тяжёленькая — килограмм тридцать, мягкая и в то же время упругая на ощупь.
Тут же примчался Николай Николаевич.
Пётр Петрович растерялся, запаниковал, хотел было прикрыть покупку картоном, но сосед сразу все понял, решительно отмёл наивные попытки конспирации и принялся изучать куклу. Потискал грудь, довольно закатил глаза. Потом засунул ей руку в трусы и озадачился.
— Что такое? — обеспокоился Петр Петрович.
— Не лезет. Сухая она, хе-хе.
Пётр Петрович побледнел.
— Брак, что ли?
— А-а-а, — сообразил приятель. — Смазка должна быть, специальная. — Порывшись в ворохе упаковки, Николай Николаевич извлёк пакетик с принадлежностями по эксплуатации и уходу. Сорвал целлофан с флакона.
— Э-э-э, что ты собираешься делать? — обеспокоился хозяин игрушки.
— Как что? Проверить надо. Сравнить.
— Знаешь, Коля, извини, конечно, но мне это не нравится, — твёрдо сказал Пётр Петрович.
— Уж не ревнуешь ли? — засмеялся приятель.
— Нет. Но мне будет неприятно… потом.
— Ладно, давай ты первый.
— Нет, Коля. У тебя есть жена. А у меня?.. Одна безысходность. Понимаешь?
— Понимаю, — буркнул приятель, швырнул флакон на диван и пошёл к двери. — Извращенец, — бросил он неприятное слово на прощанье.
Нового «члена семьи» Пётр Петрович назвал Снежана. Нравилось ему это имя. К тому же силиконовая женщина на ощупь была прохладной, так что эмоциональные и тактильные ощущения удачно совпадали.
Вскоре пришлось потратиться на женское бельё. Дело в том, что хоть и выглядело тело Снежаны, как человеческое, прикосновения к нему не могли обмануть мужское осязание тренированное длительным совместным проживанием с женщиной. А вот через шёлк одежды иллюзия живой плоти создавалась.
Интимная жизнь со скрипом налаживалась. С одной стороны, игрушка продуктивно давала разрядку, с другой — отчётливо чувствовалось, что это не женщина. И только во сне случалось забыться до такой степени, что обнимая силиконовую подругу, Петру Петровичу чудилось, будто с ним рядом его жена Маша. Но тем горше было утреннее разочарование.
Сосед не заходил несколько дней. Пётр Петрович переживал, очень хотел помириться, но превращать Снежану в шлюху твёрдо не собирался.
Николай Николаевич неожиданно заявился сам. Пьяный, но добродушный, с бутылкой дорогого виски и ноутбуком.
— Мир? — спросил с порога.
— Разве мы ссорились? — вопросом на вопрос ответил Пётр Петрович.
— Нет, конечно. Настоящие друзья из-за баб не враждуют.
Выпили, закусили.
— Как она тебе?
— Кто?
— Ну, баба эта резиновая?
— Назад отправил, — соврал Пётр Петрович. — Брак. Один сустав не гнётся.
— А-а-а, — поскучнел сосед. — Но хоть попробовал?
— Нельзя. Гарантии можно лишиться.
— Ну и дурак.
Пётр Петрович пожал плечами.
— А я в Интернете ещё лучше нашёл. Японочки. Хочешь посмотреть? — Николай Николаевич включил ноутбук. — Как тебе? — спросил он через пару минут, продемонстрировав на экране новые успехи секс-индустрии.
— Живая всё равно лучше, — вздохнул Петр Петрович.
— По Машке скучаешь? А мне моя карга вот где. — Николай Николаевич полоснул ребром ладони по шее. — Значит, говоришь, по гарантии отправил? — Он шагнул к шкафу и, пристально глядя приятелю в глаза, распахнул дверку.
Пётр Петрович смутился. Кукла была исправна, но очень не хотелось, чтобы в его интимную тайну кто-то совал любопытный нос.
— Ну, не отправил, — сказал он. — Ещё только собираюсь.
— Хорошо. Покажи, что там у неё не гнётся?
— Всё гнётся. Отстань.
— Ничего не отстань. Может, и я себе такую куплю. Разведусь со своей Тонькой и куплю. Но надо убедиться, что оно того стоит. А?
— Не стоит, — сказал Пётр Петрович. — Холодная она, мёртвая.
— Можно феном погреть. Или тепловентилятором.
— Я уже и сам догадался. Но, понимаешь, от живой женщины на каждое прикосновение отдача идёт, а от этой…
— Вот я и хочу удостовериться.
— Нет. Как бы там ни было, мне с этой куклой, может, остаток жизни прожить придётся. Вот ты свою Тоню давно не любишь, а ведь никому не позволишь с ней переспать?
— Сравнил. Да, не люблю, но мне с ней жить.
— А мне с куклой.
— Ладно, хочешь, заплачу?
— Отстань.
— Сто рублей.
— Не смеши.
— Двести.
— Нет.
— Хорошо, пятьсот.
— Я сказал: нет.
— Тысячу!
— Слушай, купи себе и пользуйся, сколько хочешь.
— У меня жена есть.
— Вот к ней и приставай.
— Да надоела. И тело уже не то.
— Тогда купи.
— А где я её хранить буду?
— На даче.
— Да уж, секретное место. Там Тонька её сразу обнаружит.
— Хорошо, купи и храни у меня.
Приятель ушёл, сильно разозлившись и громко хлопнув дверью.
— Некрофил, — швырнул он обидное слово на прощанье.
Через три дня Николай Николаевич явился снова.
— Поссорился я со своей Тонькой, — сказал он.
— Навсегда?
— Если бы. Разве от неё отвяжешься? Это ты у нас везунчик.
— Зато живое общение, — пошутил Пётр Петрович. — Завидую.
— Какое общение! Не даёт, зараза.
— Помирись.
— Легко говорить, когда в шкафу безотказная баба, которая к тому же всё время молчит.
— Что в этом хорошего? Поговорить не с кем.
— Счастливчик. Когда заговорит — взвоешь.
Николай Николаевич прошёл в комнату, плотно уселся на диван и многозначительно посмотрел в сторону шкафа.
— Доставай! — сказал твёрдо. — Или изнасилую.
— Попробуй только. Милицию вызову.
— Вызывай. Завтра весь город обхохочется. Я-то вывернусь, отопрусь, а каково тебе придётся?
— Это шантаж?
— Считай, как хочешь. Только я твёрдо намерен твою куклу трахнуть. Или мы не друзья?
— Боюсь, после этого уже не будем. — Пётр Петрович махнул рукой и направился к двери. — У тебя полчаса времени. Хватит?
— Хватит, — буркнул Николай Николаевич.
Пётр Петрович ушёл переживать в свой маленький лес, устроенный в дальнем уголке сада. Там росли несколько берёзок вокруг земляничной поляны, а прошлой осенью он посадил кусты папоротника в отчаянной надежде, что когда-нибудь в Купальскую ночь мистическое растение зацветёт и поможет вернуть мятежную супругу в лоно семьи.
Когда Пётр Петрович вернулся в дом, Николая Николаевича уже не было. На диване в нелепой позе валялась Снежана. Без трусов, нагло растерзанная грубым насильником. Пришлось затопить баньку, отнести туда свою безмолвную подругу и тщательно отмыть тёплой водой.
Ночью Пётр Петрович обнимал Снежану и горько жаловался на несчастную судьбу.
Потом они немного позанимались любовью. Главное не видеть при этом искусственного лица, мёртвых неподвижных глаз, тогда воображение обманывалось легче и, вздрагивающие в ладонях изящные ягодицы, создавали призрачную иллюзию живой женщины.
Соседу Снежана понравилась. И даже после того как он помирился со своей Тонькой, всё равно заходил время от времени и требовал соития с силиконовой куклой, реагируя на протесты однозначно: угрозой разоблачения.
Бывшие друзья не разговаривали. Хотя Николай Николаевич помириться старался. Сыпал шуточками, мол, не будь Пётр Петрович таким упрямцем, можно было бы устроить маленький бордель и неплохо на Снежане зарабатывать. Мол, он поведал на работе о существовании искусственных любовниц, и мужики проявили недюжинный интерес.
— Понимаешь, даже с точки зрения закона не подкопаешься. Разве что могут заставить зарегистрироваться частным предпринимателем, ха-ха. Спешить надо, пока какую-нибудь статью наши законники не сварганили.
Пётр Петрович не отвечал. Он так и не притронулся к бутылке дорогого рома, оставленного однажды на столе бывшим другом. Даже с места не сдвинул, подтверждая тем самым полный разрыв отношений. При появлении соседа сразу уходил, и если тот хотел что-то сказать, слова летели вдогонку.
Николай Николаевич намекал о борделе не напрасно. Как-то поздно вечером он заявился с двумя мужиками. Кинул на стол тысячную купюру.
— Твоя доля, — сказал веско. Что-то пошутил вслед выбежавшему в коридор Петру Петровичу, но тот не расслышал, вылетел во двор, схватил лопату. Сердце отчаянно стучало, в голове мутилось от возмущения и отвращения. Он подбежал к дому и остановился у двери.
«А если кого-нибудь убью? Нет, нельзя, это не выход». — Мысли безнадежно путались.
Пётр Петрович побрёл в сад, к берёзкам, сел на скамеечку. Постепенно бешеная злоба улеглась, уступив место беспросветной печали.
Тёплая летняя ночь была прекрасна, но не радовала. Вспомнилась Маша. Это она придумала устроить здесь земляничную поляну в окружении десяти берёз. Они тогда только поженились…
А потом вспомнилось их знакомство и то, что Маша фактически увела его у своей подруги. Смешно. Увела и через двадцать лет бросила…
И что теперь? Избавиться от Снежаны и снова зажить бобылём? Но раздосадованный сосед наверняка разнесёт сплетни. Ещё можно уехать из города. Или смириться. Или повеситься. Нет, последнее категорически не годилось, предыдущее тоже. Уехать? Это выход, но сколько проблем…
Пётр Петрович задрал голову и стал смотреть на звёздное небо. Оно завораживало, притягивало, пугало своей непостижимостью. Мистические мгновения наедине с бескрайней Вселенной, в которой мы — ничто.
Неожиданно изящную черноту неба прочертила падающая звезда. Потом вторая, третья. Волнуясь и с каким-то трепетным восторгом, Пётр Петрович загадал желание: «Пусть разрешится хотя бы одна из моих проблем. Жена, Николай, Снежана».
Прошла ночь, наступил день, незаметно подкрался вечер. Пётр Петрович уже собрался ложиться спать, когда в дверь загрохотали.
«Маша!» — мелькнула радостная мысль. Но это снова припёрся его ненавистный сосед. Какой-то пришибленный, помятый и как будто даже зарёванный.
— Тоня, — выдохнул он одно слово.
— Что?
— Тоня под машину попала. Поцапались мы с ней, она на улицу. А-а-а… — Николай Николаевич снова залился слезами. — Не могу, не могу! Как же это я… вот так! За всю жизнь ни одного ласкового слова не сказал…
Сосед ушёл. Пётр Петрович лёг на кровать, раскрыл книгу. Но не читалось. Снежана тихонько сидела в шкафу. Вымытая, чистенькая, готовая к употреблению. Но не хотелось.
Зазвонил телефон.
— Петя? — Сердце ёкнуло, но лишь на мгновение. Голос женский, но не Машин.
— Да.
— Это Катя. Помнишь такую?
— Помню. Как поживаешь?
— Потихоньку. Ты прости, что позвонила. Не думала и не собиралась, всё-таки двадцать лет не виделись…
— Хорошо, что позвонила.
— Правда? Вчера что-то нашло на меня. Так захотелось услышать твой голос.
— Мы так нескладно тогда расстались. Прости.
— Да, глупая была ссора. А ты взял и женился на Машке. Как она?
— Не знаю. Мы не живём вместе.
— Понятно. Я тоже одна.
— Почему?
— Так и не вышла замуж.
Они говорили долго. Пётр Петрович предложил встретиться. Катя согласилась и даже всплакнула на радостях.
Бессонная ночь казалась бесконечной, но принесла много хороших воспоминаний. Катя! Сколько лет Пётр Петрович не мог забыть это имя. Иногда произносил его во сне, после чего жена неделями с ним не разговаривала.
Катя, Маша. Они были такими разными, но обе любимыми. Маша никогда не вела себя в постели активно. Охотно подчинялась мужу, принимая игры, какие он придумывал. С годами интерес к экспериментам у Петра Петровича притупился. Он остановил свой выбор на удобном для обоих любовном ритуале и свыкся со своим постоянным доминированием. Более того, оно ему стало нравиться.
Другое дело — Катя. Она сама распоряжалась в постели, вертела им, как хотела, пуская в ход шутки, изящные пальчики и язычок. После любовной игры с Машей оставалось блаженное удовлетворение, с Катей — опустошённость, ошеломление и огромное шальное счастье.
На другой день пришел Николай Николаевич. С бутылкой виски.
— Ты прости меня, Петь, — сказал он. — Я был не прав. Но, понимаешь, полюбилась мне твоя кукла. Вот я и… Прости.
— Отлично. — Пётр Петрович направился в комнату, достал из шкафа Снежану.
— Ты что? — обеспокоился Николай Николаевич. — Я сейчас не могу. И не хочу.
— А я и не предлагаю сейчас.
Пётр Петрович завернул куклу в простыню.
— Дарю, — буркнул он опешившему соседу.
Катя приехала через два дня, утром. Пётр Петрович вертелся вокруг нее, словно петух, и только что не кукарекал от восторга.
— Какая ты… Совсем не изменилась! — воскликнул он, упоённо рассматривая свою первую юношескую любовь.
Они обнялись и долго-долго не хотели размыкать рук, пока не проголодались.
— А помнишь?..
— А помнишь?.. — Воспоминания, казалось, никогда не кончатся, но постепенно наступил вечер, они вдруг разом замолчали и посмотрели на кровать. Пётр Петрович покраснел, а Катя непринуждённо рассмеялась.
— Да, — сказала она, — я очень тебя хочу. И если ты не против…
— Я?! — Пётр Петрович подхватил Катю на руки и закружился с нею по комнате, с каждым пируэтом ловко приближаясь к кровати.
Они ласкали друг друга, как в юности — ненасытно, нежно, красиво. Казалось, что так было всегда, что не существовало двадцати лет разлуки, что не было в его жизни Маши, а в жизни Кати других мужчин. Он и она снова вместе, всё остальное не имело никакого значения.
Отдыхая, они лежали рядом, Пётр Петрович гладил её бёдра, плечи, грудь, с радостью впитывая ответную реакцию на каждое прикосновение.
Женщина! Настоящая, живая, милая. Всё, что делает мужчина в своей жизни, он делает ради женщины. Иногда абстрактной, чаще конкретной. И пусть силиконовый суррогат имеет более совершенные формы, всё равно, когда женщина любима, то даже маленькие недостатки её тела превращаются в трогательные достоинства.
— Спасибо тебе, — сказал он.
— За что?
— За то, что ты — такая живая.
Катя засмеялась. Она не поняла скрытого смысла, она вообще не поняла этих слов, но они были ей приятны.
На кухне зажёгся свет.
— Петя, ты дома?
Пётр Петрович охнул, и они с Катей разом спрятались под одеяло.
— Машка, — прошептал он.
— Что делать будем?
— Не знаю.
Маша прошла в комнату. Бросила связку ключей на стол.
— Я так и знала! — сказала она, увидев под одеялом два силуэта. — Бабник! Не успела я за порог…
— Целый год прошёл, как не успела, — подал голос Пётр Петрович.
— Да хоть три. Я, как дура, сорвалась, приехала не знаю зачем… Кто там у тебя? Покажись!
Катя откинула одеяло.
— А-а-а, Катерина! Ну, что я говорила? Бабник! Сначала тебе изменил со мной, теперь, наоборот. И как мы этого бабника делить будем?
— Я никуда отсюда не уйду, — сказала Катя. — Только если он сам попросит.
— И я не уйду. Он мой муж пока ещё, если я ничего не путаю.
— Только не подеритесь, — сказал Пётр Петрович.
Маша села на диван и закинула ногу на ногу, давая понять, что она здесь хозяйка.
Дверь распахнулась. Николай Николаевич ввалился в дом с завёрнутой в простыню Снежаной. Ошеломлённо оценив обстановку, попятился назад.
— Куда? — подскочила к нему Маша. — Кого принёс? Показывай! — Она отдёрнула край ткани, обнажив изящное бедро силиконовой нимфы. Охнула, шлёпнулась на стул. — Притон, — сказала утвердительно.
Сосед аккуратно уложил Снежану на диван, вытер ладонью вспотевшую лысину.
— Сломалась она, это… — с трудом выговорил он. — По гарантии надо, это…
— Ну, вы мужики, даёте! — хором сказали женщины.
Вот на этом мы и прервём историю о двух мужчинах, трёх женщинах, силиконовой кукле и наших заветных желаниях.
Как сложится жизнь героев рассказа дальше? Превратится ли водевиль в сказку или нагрянет серьёзная драма? И разрешится ли главный вопрос: исполнение желаний — благо или новые жизненные испытания? Недочитанная до конца история — это не всегда плохо. Ведь наше воображение склонно приукрашивать действительность. Не так ли?
