Жизнеописание малых королей [Давид Малкин] (fb2) читать онлайн

Как всегда, Израилю и Иерусалиму

Буду говорить, и станет мне легче.

/"Иов" 32:20/

Давид Малкин

Жизнеописание малых королей

Книга четвёртая из серии "Золотой Век Еврейской Истории"

(издание второе, исправленное и сокращённое, журнальная версия)

Тексты Танаха приводятся в переводе Д. Иосифона и выделены курсивом.

К Читателю. Мечтой написать древнееврейскую историю периода после смерти короля Шломо и развала его империи на два государства я заболел в ленинградской юности. Не найдя систематического изложения событий и устав от категорических «не ищи, нету материалов!», я стал по крохам собирать любые сведения об этом периоде – первом тысячелетии до новой эры – всё, что было известно о Древнем Ближнем Востоке, от быта и религии до оружия. В первоисточнике, Танахе, указан адрес сведений: Книги Королей Израиля и Иудеи, увы, сами книги ещё не найдены. Но с обнаружением папирусов в пещерах вблизи Мёртвого моря мой оптимизм по части нахождения Книг Королей - окреп. В Израиле после многочисленных поездок на раскопки и бесед с археологами я решил не откладывать написание Малых Королей, пора!

Вся терминология объяснена мной в романах-биографиях великих королей - Шаула, Давида и Шломо. Два десятка израильских и иудейских королей я по аналогии с Пророками назвал Малыми (не мелкими!, а малыми), и это название, как вижу, привилось.

Новелла Первая Рехавам – первый король Иудеи (928 – 911 г.г. до н.э.) и Яровам – первый король Израиля (928 – 907 г.г. до н.э.)

Принято считать, что за всю историю союзом древнееврейских племён управляли только три короля: Шаул, Давид и Шломо. На самом деле был и четвёртый.

Внук Давида Рехавам – сын Шломо и моавитянки Наамы – в течение трёх дней был королём всех иврим. Именно столько времени прошло от его коронации и жалобы десяти северных племён (в дальнейшем станем именовать их Израилем, как принято в хрониках) и до момента, пока он ответил на эти жалобы, выбрав самый неудачный из полученных советов.

После этого ему суждено было всю жизнь из двух полученных советов выбирать неправильный. При этом Рехавам действительно верно узнавал проблему и даже оказывался всегда в нужном месте. Но…

Сорок один год было Рехаваму, когда он стал королём и семнадцать лет правил он в Иерусалиме – в городе, который избрал Господь изо всех городов, чтобы пребывало там Имя Его.

За годы правления короля Шломо от Иерусалима отпали чуть ли не все города и страны, завоёванные Давидом.

Первым восстал Эдом. "Умывальная чаша моя!" – называл эту покорённую страну Давид. Некто Адад, царского рода и с биографией, сильно напоминающей жизнь еврейского праотца Моше, взбунтовал Эдом, а после победы стал управлять этой страной.

Затем от империи последовательно отпали арамейские государства на севере, Моав на востоке и др. А между тем, Иуда и Израиль, многочисленные, как песок у моря, ели, пили и веселились.

И "никто не хотел умирать за Дамаск". Отпал и Дамаск.

Вместе с отпавшими провинциями иссяк и немалый доход, прибывавший оттуда в виде дани. Остановить же амбициозные военные и экономические проекты империи было уже невозможно. Поэтому все налоги и трудовые повинности пришлось переложить на племена иврим.

Народ этого не одобрил.

Кроме прочего, нужно было выплачивать долги союзникам, прежде всего Цору (Тиру), за драгоценные материалы для Храма и дворца, за корабли и заморские ткани, без которых уже не могли обходиться знатные семьи в Иерусалиме.

Постепенно иврим стало не до веселья. На севере назрел бунт, но его Шломо ещё успел вовремя погасить. Главный бунтовщик Яровам бен-Нават бежал в Египет – тот, подобно Лондону времён Второй мировой войны, давал пристанище всем свергнутым монархам и провалившимся бунтарям – авось, пригодятся. Яровам затаился при дворе фараона. Ждал.

И вот после сорока лет правления почил Шломо с отцами своими и погребён был в городе Давида, отца своего.

Рехавам бен-Шломо отправился на коронацию в главный город десяти северных племён – Шхем. Факт этот говорит нам, что наследник понимал ситуацию верно: за Иерусалим беспокоиться нечего, а на севере опять назрел мятеж.

Толпа народа собралась на церемонию. Перед началом, как это было принято, старейшины северян передали прибывшему из Иерусалима Рехаваму петицию. В ней все жалобы и требования разделялись на два вида: принципиальные (в традиционном переводе они называются "игом"): отменить привилегии Иуды – родного племени Рехавама, предоставить автономию северным храмам: Пнуэлю, Бет-Элю и Дану, ибо они были ивримскими святынями задолго до Иерусалима, не дискриминировать Израиль, особенно самое многочисленное и амбициозное племя – Эфраима, – при назначении на государственные должности. Второй вид требований назывался "работы" и подразумевал снижение налогов, сокращение времени воинской службы, уменьшение сроков общественных работ на строительстве крепостей и заготовке кедров в горах Ливана.

Рехавам выслушал старейшин Израиля и попросил на обдумывание ответа три дня. Он вызвал советников и получил от них две противоположные рекомендации. Старики сказали: "Ответь им добрым словом, и они навсегда станут твоими рабами". Молодые, агрессивные иудеи, друзья Рехавама, посоветовали: "Зажми их ещё круче!"

Рехавам подумал и выбрал.

Через три дня северяне собрались, чтобы выслушать решение короля из Иерусалима.

Рехавам отвечал народу сурово:

– Отец мой возложил на вас тяжкое иго, а я сделаю это иго ещё тяжелее. Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас тернием.

Израильтяне остолбенели.

Кто-то из старейшин, начал было:

– При короле Шломо…

– Мизинец мой толще чресел отца моего! – взревел Рехавам, и прибывшие с ним молодые хамы из иудейской аристократии захохотали.

Народ понял: говорить не с кем!

– По шатрам своим, Израиль! – раздался старинный клич племени Эфраима, и толпа повалила прочь.

Оставшись один, Рехавам в своей шхемской резиденции сообразил: пока он здесь, необходимо что-то предпринять. И срочно!

Опять перед нами верная оценка ситуации, но за ней следует абсолютно неправильное решение. Так и не поняв, что главное в требованиях Израиля – "иго", то есть принципы, а не налоги, Рехавам отправляет для переговоров с мятежниками…начальника податей. Да к тому же арамея!

Когда народ узнал, что обсуждать права первосвященника храма в Бет-Эле прибыл "иностранный специалист" (некто Адорам), иврим окончательно решили: наследник мудрого короля Шломо – дурак!

Адорама побили камнями, а Реховам поспешил взойти на колесницу и бежал в Иерусалим.

На всей территории началось восстание. Возглавил его возвратившийся из египетской эмиграции Яровам бен-Нават, вскоре провозглашённый первым королём Израиля, т.е. союза северных племён.

А разгневанный Рехавам, едва добравшись до своей столицы, пожелал отправить на север карательную экспедицию. Он велел пересчитать своё войско, и цифра показалась ему достаточно внушительной: сто восемьдесят тысяч воинов!

На его счастье, изо всех советников при нём оказался только Шмая – "человек Божий". Шмае удалось охладить молодого короля, объяснив ему нечто из арифметики:

– За тебя,– сказал он,– два с половиной племени: Иуда, Шимон да половина Биньямина (священнослужителей из племени Леви в расчёт не принимали). А бунтовщиков – девять с половиной племён.

В отличии от других королевских советников, Шмая был ещё и психологом. Он объяснил Рехаваму, что всё происшедшее – от Бога, а потому смирись и прими. Так сказал Господь: "Не поднимайтесь на войну с братьями вашими, сынами израилевыми. Возвращайтесь в дом свой, ибо от Меня это было"<…> И послушал Рехавам слова Господа. И пошёл назад по слову Господню.

Так, сам того не желая, Рехавам стал первым королём Иудеи, а Яровам бен-Нават сделался первым королём Израиля. Их предшественники, Шаул, Давид и Шломо возглавляли страну, не разделённую на две части.

Начальные четыре года своего правления Рехавам провёл в строительстве крепостей, продолжая проекты своего отца Шломо. Очевидно иудейский король опять верно почувствовал: опасность с юга, из Египта. На юге он и создал линию оборонительных крепостей. А с севера ничего строить не стал. Зачем? Яровам его не трогал, сам готовился к защите от Иудеи.

Как раз в эти годы Яровам бен-Нават прогоняет из Израиля проживающих там левитов. Он считал (и не без оснований), что посаженные на должности Давидом и Шломо левиты тайно станут помогать наследнику иудейского престола Рехаваму. А ведь левиты занимали не только культовые, но и административные должности по всей стране.

И внезапно Иерусалим наполнился сотнями беженцев – обиженных, возмущённых, лишённых службы и состояния. Учитывая амбиции этих обездоленных, молодое государство Иудея, помогая левитам, должно было вскоре разориться. Рехавам нашёл остроумный выход. Он направил изгнанников из Израиля служить на границах Иудеи, в строящихся крепостях. Там создавались склады продовольствия и оружия, возводились крепостные стены, и левиты, чиновники и администраторы, были на границах очень кстати.

Казалось, всё стало налаживаться, как вдруг…

И было: на пятый год правления Рехавама Шишак, царь египетский, поднялся против Иерусалима и взял сокровища дома Господня и сокровища дворца, и взял всё. И взял все золотые щиты, какие сделал Шломо…

На следующих страницах я объясню, как удалось фараону добраться до Иерусалима, минуя все иудейские крепости. Шишонек (так произносят его имя современные историки) тщательно ограбил храмовые сокровищницы, где хранилась казна Иудеи, и возвратился к себе на Нил.

От такого несчастья, которое не будет преувеличением назвать экономической катастрофой, Рехавам никогда не оправился. Он объявил начальникам пограничных укреплений, что из-за их глупости рейд Шишонека по Иудее стал прогулкой, за что ему, Рехаваму, стыдно. Все командиры крепостей отправились в ссылку.

Для спасения своей репутации в глазах иерусалимского простонародья Рехавам приказал сделать медные копии со всех золотых предметов, утащенных в Египет. С этого времени при всех выездах короля сопровождали оруженосцы и скороходы с надраенными щитами, сияние которых должно было подтвердить, что Рехавам не беднее своего отца Шломо.

И сделал король Рехавам вместо них медные щиты, и отдал их начальникам скороходов, охраняющих вход во дворец. И было: каждый раз, когда король шёл в дом Господень, скороходы несли щиты, а потом возвращали их в комнату скороходов.

Остальные одиннадцать лет правления Рехавам провёл в вялых войнах на севере против бунтовщика Яровама и в активной деятельности в дворцовом гареме. Очевидно, подобно египетским фараонам, он питал склонность к родственницам. В начале своего королевства он женился на двоюродной сестре Маахе, и та родила ему двух сыновей и двух дочерей. Всего же он имел восемнадцать жён и шестьдесят наложниц (фантазия его писцов уступала воображению писцов его родителя Шломо: всё-таки не тысяча, а только шестьдесят), но Мааха была любимой. Наверное поэтому он назначил рождённого ею Авиама наследником иудейского престола. Это стало последней ошибкой короля Рехавама – наверное, среди восьмидесяти восьми своих детей можно было найти более достойного наследника. Авиам же за всего-то три года сидения на иерусалимском троне успел влезть в бесперспективную войну с Израилем и совершить множество грехов, о которых смутно сообщают летописи. Не только об отце, но и о других своих предках отзывался он грубо и высокомерно…

А прочие дела Рехавама и всё, что он сделал, описано в Летописи королей Иудеи <…> И почил Рехавам, и погребён был с отцами своими в Городе Давида.

Всего первый король Иудеи Рехавам бен-Шломо прожил пятьдесят восемь лет, и повествование о нём я закончу цитатой из летописи "Диврей айамим" (ч.II,13:7): "Рехавам был неразумен, как мальчик, и мягкосердечен" – так высказался об отце Авиам бен-Рехавам, унаследовавший корону Иерусалима.

*

С момента раздела империи Давида и Шломо на два государства "к рампе" в наших летописях поочерёдно вызывается то одно королевство, то другое. То "свет прожекторов" направлен на юг, то на север.

Я воспользуюсь темнотой на "сцене" и переменой декораций, чтобы рассказать, как археологическая сенсация разъяснила странное сообщение в Танахе.

В сохранившихся древнееврейских летописях говорится о захвате Шишонеком одного только Иерусалима, причём огромная египетская армия появляется в столице Иудеи внезапно и минуя другие населённые пункты, подобно воздушному десанту. Все объяснения такого странного факта сводились к козням Яровама бен-Навата, ставленника Египта – ведь он должен был желать ослабления соперника, Иудеи, и значит, мог пригласить врагов для захвата Иерусалима. Правда, оставалось загадкой, почему Яровам не воспользовался последствиями египетского похода, не набросился на ослабевшую Иудею, а только вяло отбивал наскоки Рехавама на свою границу, проходившую через территорию племени Биньямина.

Объяснение пришло… с походом Наполеона в Африку.

Полководец-фараон Шишонек очень буквально понимал слово "величие". Так думается, глядя на оставленный им после себя памятник – гигантский Карнакский храмовый комплекс. Это – один из самых знаменитых храмов Древнего Египта и один из самых грандиозных в Древнем мире. Его колонны в высоту равны пятнадцатиэтажному дому, а толщина стен достигает одиннадцати метров. Карнак чрезвычайно ценен для истории Древнего Востока благодаря своей библиотеке и каменному орнаменту, построенному по принципу немого кино. Процессии, поднимавшиеся на праздничное жертвоприношение, наблюдали последовательно историю походов своего фараона и его трофеи: вереницы рабов в колодках, носилки и повозки, полные добычи, стада коров, отправленные в подарок храмам. Иероглифы под рельефом расписывали победы фараона и благодарили богов за покровительство и помощь. Эти каменные "титры" умели читать только жрецы, да и те лишь в очень древний период истории. Несколько тысячелетий Карнак лежал в развалинах, а самые интересные обломки "книг" со стен храма переместились в Британский музей и Лувр. Любознательный зритель по контуру лиц мог догадаться, что пленные цари – семиты, и что фараон покорил какую-то часть Кнаана. И всё, и никаких подробностей.

А версия о короле Израиля, "наведшем" фараона на своего соперника - Иудею продолжала жить. Пока археологам, сопровождавшим императора Наполеона в африканском походе, не пришла великая удача: в дельте Нила, возле селения Розетта они нашли большой фрагмент стелы с надписью на двух языках – знаменитый Розеттский камень. Это было воплощением мечты любого археолога – найти "билингву", то есть надпись на двух языках, известном и неизвестном.

Используя Розеттский камень, Шампальон начал читать иероглифы. Дошла очередь и до Карнакских "титров". И вот что мы узнали.

Шишонек, талантливый ливийский полководец, ворвался в Дельту и провозгласил себя новым фараоном, основав первую "Ливийскую" или XXV в истории Древнего Египта династию. Огромная армия Шишонека включала в себя армии десятков народов египетской империи. Вскоре она покорила все соседние африканские страны.

Армия-победительница отличается ото всех других тем, что даже после награждения и триумфа её нельзя просто возвратить в казармы, а следует чем-нибудь занять, чтобы не мешала правлению монарха. Фараон Шишонек практиковал регулярные походы войска: каждые три года малый и каждые пять лет – большой, дальний для грабежа и пополнения египетского хозяйства рабами взамен умерших и покалеченных на тяжёлых работах на ремонте плотин и строительстве храмов. Так и в 925 году до н.э. он констатировал, что казна пуста, платить армии нечем, и значит – пора! Он ограбил Судан, а после возвращения и отдыха двинулся в египетскую колонию Азию или Эрец-Кнаан.

Несколько поколений здесь не видели египетских солдат, зависимость от фараона была только на папирусе, и вдруг…

С тысячью и двумястами колесниц и шестьюдесятью тысячами всадников <…> И не было числа народу, который пришёл с ним из Египта: лувийцам, сукитам и кушитам…

Расшифровка Шампальона позволила понять цель похода Шишонека: не иерусалимский Храм и его сокровища, а медные заводы Израиля на берегу Иордана, где король Яровам только что отстроил большой храм в Пнуэле.

Как же продвигалась египетская армия по Эрец-Кнаану?

Фараон поднялся вдоль средиземноморского побережья и первой разгромил Филистию. После этого малая часть войска была отправлена с первой добычей домой, в Египет, но уже не по Морскому тракту, а через Беэр-Шеву и оазис Кадеш-Барнеа, продолжая разорять и сжигать всё на своём пути. Основная же армия продолжала двигаться по побережью на север и, возможно, военачальники посмеивались над иудейскими крепостями, которые египтяне просто обошли с запада, как немцы линию Мажино.

Израиль принял удар на себя, он был готов к вторжению с юга. Молодое государство только начало строить своё управление, армию, независимую от Иудеи экономику. Но Яровам из опыта своей ссылки знал, что договориться с Египтом можно только отдав всё. Он, не колеблясь, выбрал меч.

На всём маршруте следования Шишонека по Израилю, археологи находят обломки наконечников стрел и копий, скрюченные в огне куски мечей, непрерывные следы пожаров. Побеждая, фараон не осмелился оставлять в Израиле свои военные лагеря. Он грабил и спешил дальше. Только покончив с Израилем, Шишонек смог направиться на юг, к Иерусалиму.

Вскоре после вторжения в провинцию Азию, не достроив Карнак, Шишонек умер. Ни один из его наследников не решился повторить поход в древнееврейские государства. Объяснить это можно только отчаянной храбростью Израиля, обескровившего армию фараона в сражениях за каждый из 156 городов. Даже найденный археологами фрагмент триумфальной стелы, воздвигнутой Шишонеком в Мегидо, признаёт среди хвастливых славословий, что завоеватели нарвались на яростное сопротивление армии местного короля – Яровама.

А теперь оставим археологию и вернёмся к древнееврейским летописям "Книгам Царств" и "Диврей айамим". Свет опять переключён. В центре "сцены" – северное королевство Израиль и его первый король Яровам бен-Нават.

Главные события жизни Яровама начинаются и заканчиваются предсказаниями пророка Ахии. Но впервые Яровама бен-Навата, сына вдовы из селения Церейда, мы встречаем в лагере строителей из племён Эфраима и Менаше (потомков Иосефа). Как и все другие племена иврим, и эти в свой черёд прибыли для строительства столицы. Работы здесь шли большие: землёю засыпался междустенный промежуток по всему периметру Города Давида, закладывался гигантский пролом в стене, проделанный ещё полководцем Иоавом при штурме Иерусалима (в ту пору – Ивуса). Способный и образованный молодой человек быстро продвигался по службе и был очень увлечён своей работой.

Но сами северные племена по-другому относились к проектам короля Шломо. Прежде всего это относилось к родному племени Яровама – к Эфраиму, самому многочисленному, честолюбивому и беспокойному. В лагере строителей из Эфраима шёл непрерывный бродильный процесс, назревал бунт.

 – Почему мы должны отстраивать Офел и дворец короля, а своё племя, Иуду, он от повинности освободил? – уже не таясь, кричали эфраимцы.– Что нам этот Иерусалим! Северные храмы, Бет-Эль, Шило, Дан уже двести лет служат иврим, не то, что этот ивусейский город!

И когда прошёл слух, будто король Шломо сам прибудет под стены Иерусалима, чтобы посмотреть, как отстраивается столица, агитаторы из Эфраима подговорили и племя Менаше не выходить на "иудейские работы", пока король Шломо не уравняет в правах все племена.

Руководители стройки испугались угрозы эфраимцев побить камнями всякого, кто попытается пройти в лагерь "Дети Иосифа". Начальство пребывало в растерянности, а вскоре там должен был появиться король Шломо.

Яровам бен-Нават, о котором было сказано, что стихия строительства захватила его, устал ждать в бездействии. Он обратился к своему племени и неожиданно для всех не только не был побит камнями, но убедил скандалистов и ворчунов вернуться к работе.

Король Шломо остался доволен увиденным. Услышав о смелом поступке Яровама, он назначил молодого строителя главным над лагерем "Дети Иосифа". Это была немалая должность, Яровам бен-Нават теперь командовал множеством людей из разных районов Эрец-Исраэль. И он научился говорить с людьми, вызывать у них доверие, стал известен, особенно среди земляков.

Яровам был человек мужественный. Шломо, заметив, что этот молодой человек умеет делать дело, назначил его над всеми рабочими из дома Иосифа.

Так народилась звезда храброго и образованного иври незнатного рода. Но звезде этой не было суждено непрерывное восхождение.

Однажды, после окончания дневных работ Яровам бен-Нават вышел за городские стены и оказался в ячменном поле. Начинался месяц Нисан^[1]– Яровам догадался об этом по тому, что поле за ночь сделалось из жёлтого ярко-красным от великого множества лепестков дикого мака, называемого местными жителями "шаронской розой". Был "год шмиты", когда иврим не трогают урожая, предоставляя его беднякам, птицам, и диким животным. Ячмень, простоявший ещё с осени, высох и не двигался под прохладным ветром из кидронской долины. От тишины и алого покрова земли пришли к Яроваму волнение и ожидание: что-то должно произойти! Он остановился и замер. И тут же увидел, что от Шилоаха поднимается ему навстречу сам пророк Ахия.

И встретил его на дороге пророк Ахия-шилонянин, одетый в новую одежду. На поле их было только двое. И схватился Ахия за новую одежду, которая была на нём, и разорвал её на двенадцать лоскутков и сказал Яроваму:

– Возьми себе десять лоскутков. Ибо так сказал Господь, Бог Израилев: "Вот, Я исторгаю королевство из руки Шломо и передаю тебе десять племён. А одно племя оставлю за ним – ради раба моего Давида и ради Иерусалима, города, который Я избрал.

Дальнейшие события известны нам только схематически. Я упоминал о них на предыдущих страницах, пришло время повторить.

Шломо получил донос, будто пригретый им эфраимец затеял заговор против дома Давида. Яроваму удалось избежать ареста, бежав в Египет, ко двору фараона.

Предсказания пророка Ахии очень скоро начали сбываться. Шломо умер, а десять племён отпали от Иерусалима, отказавшись подчиняться внуку Давида Рехаваму. Они назвали себя Израилем и пожелали, чтобы Яровам бен-Нават управлял ими вместо иудейского наместника. Став королём, Яровам принимается за реформы, целью которых было добиться административной и экономической независимости от Иудеи. Энергичный правитель, многому научившийся в египетском изгнании, король Яровам несомненно преуспел в укреплении нового государства, так что даже катастрофа похода по его территории армии Шишонека не похоронила Израиль и не позволила Дамаску или Иудее отхватить куски от северного королевства иврим.

Однако, вопреки истории и археологическим находкам, мы не найдём ни одного доброго слова о короле Яроваме в сохранившихся древнееврейских летописях.

Почему?

Известно, что редакторами Танаха были возвратившиеся из Вавилонского плена жрецы-иудеи, потомки тех левитов, которых Яровам прогнал из Израиля. И вот им выпала возможность свести счёты с обидчиком. Главное их обвинение против него: Яроват-де в своих храмах приносил жертвы…быкам.

Попробуем разобраться.

Статуя молодого бычка (по-старинному – тельца, по Ильфу и Петрову – золотого телёнка) "пасётся" по всей древней истории евреев. Первого бычка велел отлить сам Аарон, брат Моше. Подставка в виде золотых быков была в иерусалимском Храме – она поддерживала знаменитое Медное море – гигантскую чашу с водой для жертвоприношений. Учёные полагают, что все эти звери – родственники египетских сфинксов, чья каменная мощь впечатлила евреев, проведших столетия на берегах Нила, – а не плагиат быков, охранявших входы в храмы Вавилона, Хатустаса или Крита, как полагали в начале ХХ века. Безусловно, быки по всей Плодородной Радуге символизировали плодородие и мощь, вызывая трепет у прихожан, входящих в храм.

Наблюдая высунутые из-под снега каменные хвосты пары сфинксов на набережной в Ленинграде (по советским справочникам, "высеченным из сионита в XVIII в. до н.э."), я догадался, что ни один ваятель не может знать судьбу своих творений. И первосвященник Аарон не предполагал, что спятившая толпа на Синае предаст Единого Бога и станет поклоняться отливке.

В том же Танахе, в речах пророков (особенно в речах жрецов-профессионалов Ехизкиеля, Ирмияу, Ишаяу) сохранились описания церемоний и храмовой утвари. Ни один из пророков, от Элияу до Ошеа, проклиная Яровама, не обвиняет его в грехе подмены Бога. Быки в северных храмах иврим играли ту же роль, что и в Иудее – роль атрибутов культа. Не более.

Таким образом, для обвинения короля Яровама в подмене Бога нет никаких оснований. Не больше их и во втором упрёке редакторов летописей – будто бы Яровам перестроил календарь.

Так как все древнееврейские праздники связаны с сельским хозяйством, то естественно было бы, скажем, окончание уборки урожая (Суккот) отмечать на севере на месяц позднее, чем в Иудее, раз уж существует месячная разница во времени созревания колосьев и плодов. Яровам бен-Нават только зафиксировал этот факт. Это теперь, когда большинство евреев живёт вне Израиля и не имеет никакого отношения к земле, праздники едины для всех, и перемещения означали бы то же, что и перенос Первого мая на декабрь. Яровам же просто объявил: праздник созревания пшеницы, Шавуот, будем отмечать в день созревания пшеницы у нас, а не в Беэр-Шеве.

Естественно, что самыми проблематичными стали для него праздники паломничества: Песах, Шавуот и Суккот, когда иврим отовсюду шли в Иерусалим, как нынешние католики в Рим или мусульмане в Мекку. Гоня перед собой лучшую овечку из стада, вся семья из надела Нафтали в горах на севере или из приморского племени Ашер шла несколько дней пешими тропами, пока достигала широкой дороги, по которой тысячные толпы иврим вели своих животных на жертвоприношение в Храм. Там, после молитвы и праздника, каждая семья съедала часть своей овцы, приготовленной левитами по всем законам Торы, жертвовала на Храм и в полном удовлетворении возвращалась к себе в селение, делясь впечатлениями от Божьего города, полного священнослужителями, от праздника, Храма и великой толпы таких же паломников-иврим изо всех племён Эрец-Исраэль.

Едва ли такая традиция радовала Яровама бен-Навата, знавшего, что проповеди в Иерусалиме заканчиваются его, Яровама, проклинанием. Оттого он и усердствовал, отстраивая древние храмы севера в пику Иерусалимскому. Преуспел ли он в отвлечении паломников или злосчастный поход фараона Шишонека помешал ему и в этом – нам неизвестно. Литературная месть редакторов летописей свелась не только к злословию, но и к умалчиванию подробностей о делах Яровама бен-Навата.

И всё же продолжим, читатель.

В отличие от Рехавама, перед королём Израиля никогда не стоял выбор: оставаться ли государству иврим единым или разделённым надвое. Теперь известно, что раздел да ещё и внутренняя вражда чрезвычайно ослабили нацию, и оба государства сравнительно быстро стали добычей хищников из Двуречья. Мы это знаем из истории Древнего Мира, Яровам её не читал. Выбор за него сделал народ, а народ нигде никогда не думал на шаг вперёд. Когда перед собранием северных племён возник выбор: оставаться под управлением Иуды, чванливым и несправедливым, или отделиться и более не отдавать свои богатства в общую казну с нищими иудейскими пастухами – народ ни на секунду не усомнился в своём решении. А то, что при этом разделяются и армия, и военные крепости, что прерываются все торговые пути, производство отделяется от сырья и порты от дорог к ним – какая же толпа обратит внимание на такую прозу, когда уже вовсю ликует праздник Независимости!

Сохранившиеся фрагменты летописей и находки археологов позволяют утверждать: Яровам бен-Нават был патриотом молодого королевства, энергичным реформатором, смелым командиром и реальным политиком. Но назвать ли Яровама бен-Навата патриотом всего древнееврейского народа – это пусть читатель решает сам. Ведь и сегодня во многих молодых странах идут подобные процессы и потомки по-разному оценивают лидеров, "отделяющих часть от целого".

Был ли Яровам честолюбив – ведь предсказания пророка Ахии из Шило в поле за стенами Иерусалима могли вскружить голову даже не такому молодому человеку, – и на этот счёт у нас нет сведений. Прежде всего мы не знаем о деятельности Яровама до побега в Египет. Зато став королём, он не прилагал усилий, чтобы выйти за пределы пророчества Ахии-шилонянина. Если бы Яровам захотел завоевать всю страну и воссесть на иерусалимском троне, он едва ли стал бы тратить столько усилий на отстраивание новой столицы в Шхеме и на укрепление северных храмов. Наверное, он нашёл бы себе и сильных союзников.

Яровам ничего подобного не сделал.

Не будем гадать. Летописи молчат, подождём слова археологов.

Танах направляет свет на последний акт драмы об израильском короле.

Всё выдержал Яровам бен-Нават: и налёт египетской "саранчи", и мятеж неблагодарного Шхема, и ссору с пророком Ахией, подобную конфликту короля Шаула с пророком Шмуэлем. Ахия удалился в изгнание, селение Тирца стало временной королевской резиденцией, новые, верные королю люди, назначенные им в местное управление вместо разбежавшихся левитов, восстанавливали города, реорганизовывали армию для отпора Иудее, которая, едва оправясь от похода Шишонека, опять затевала пограничные столкновения.

Всё выдержал король Яровам.

Но тут заболел мальчик Ави – любимый сын.

И сказал Яровам жене своей: "Встань, прошу, и переоденься, чтобы не узнали, что ты жена Яровама. И пойди в Шило. Там есть пророк Ахия. Он говорил обо мне, что я буду королём этого народа. Возьми в руку свою десять хлебов и лепёшек и сосуд с мёдом и пойди к нему. Он скажет тебе, что будет с мальчиком <…>

И сделала так жена Яровама. Встала она и пошла в Шило, и пришла в дом Ахии. Ахия уже не мог видеть, потому что глаза его остановились от старости. Но Господь подсказал Ахии: "Вот идёт жена Яровама просить слова твоего о сыне своём, ибо он болен. И будет: придя, она притворится другой женщиной".

И было: Ахия, услышав шорох ног её, когда она вошла в дом, сказал:

– Войди, жена Яровама. Зачем ты выдаёшь себя за другую?

Далее следуют чёрные предсказания о судьбе Израиля, его населения и рода Яровама бен-Навата.

 – За то, что меня ты бросил себе за спину, – говорит Господь,– за это наведу Я беды на дом Яровама и истреблю у него всякого мочащегося к стене, заключенного и вольного в Израиле. И уничтожу дом Яровама, как уничтожают нечистоты – до конца! Кто умрёт у Яровама в городе – того съедят псы, а кто умрёт в поле – того склюют птицы небесные.

Так сказал Господь.

И вот опять перед нами уже знакомая по Танаху фигура отца, ожидающего Божьего решения о больном сыне. Давид голодал и молился. Как ожидал возвращения жены король Яровам – нам неизвестно

И встала жена Яровама, и пошла, и пришла в Тирцу. И когда пришла она к порогу дома, отрок умер.

Тут мы тихонечко удалимся от Тирцы и попросим археологов поскорее найти книги древних летописей о днях первых королей Иудеи и Израиля, ибо в Танахе опять только упомянуто:

А прочие дела Яровама, как он воевал и как он правил, описаны в книге "Летописи королей Израилевых".

Времени же королевства Яровама было двадцать два года.

И почил он с отцами своими.

*

Новелла Вторая Израиль и Иудея друг против друга
1. Потомки Давида (короли Иудеи: Авиам (911 – 908 г.г. до н.э.) и Аса (908 – 867 г.г. до н.э.)
2."Бааша убил Надава, Зимри убил Элу, Омри убил Зимри <…>"
Короли Израиля: Надав (907 –906), Бааша (906-883), Эла (883-882), Зимри (882г. до н.э.)

*

В восемнадцатый год правления Яровама бен-Невата Авиам^[2] стал королём Иудеи <…> И была война между Авиамом и Яровамом во все дни жизни его.

Матерью Авиама была Михаяу из рода Узиела из Гивы, небогатого, но почитаемого в племени Биньямина. В хрониках "Диврей айамим", ч. 1 я нашёл, что Узиел был в числе сыновей Бэла – родоначальников племени Биньямина:

И сыновья Бэла: Эцбон и Узи, и Узиел, и Еримот, и Ири – пятеро глав отцовских домов, люди воинственные. И в родословных их двадцать две тысячи тридцать четыре…

Но лучше мы поймём характер Авиама бен-Рехавама, второго короля Иудеи, если вспомним, что бабкой его была Мааха-дочь златовласого бунтовщика Авшалома, успевшего за недолгую жизнь зарезать брата и устроить тяжёлую гражданскую войну в государстве Давида.

Обратим внимание и на прабабку Авиама, аммонитскую принцессу Нааму. Авиам был ещё мальчиком, когда фараон Шишонек подступил к Иерусалиму, и король Рехавам поспешил переправить жён и детей за Иордан. Авиам, пока он жил в государстве Аммон, среди родственников Наамы, на всю жизнь заучил простые законы внешней политики и среди них совет: если твой сосед ослабел – вцепись в него!

Вот такие предки набрались по материнской линии у Авиама бен-Рехавама, потомка Давида.

А король Яровам был теперь слабым соседом. Все его силы ушли на оборону от "чёрного фараона" Шишонека, а смерть любимого сына, малыша Авии, совсем сломила короля. Его командиры ещё провели удачное сражение против вторгшихся иудеев и даже заняли ненадолго отроги гор Эфраима, но успех больше не повторился, и даже когда противника его, Рехавама, настигла внезапная смерть, Яровам не использовал недолгий момент безвластия в Иерусалиме. В оцепенении наблюдал он, как приближается конец рода Навата – первой династии израильских королей.

Авиам впился в Израиль.

Главное сражение произошло в уделе племени Биньямина. Перед его началом Авиам взобрался на скалу и, обращаясь к войску противника, продекламировал воззвание, длинное и грубое, как и все его речи^[3]. Командующему израильской армии скоро надоело слушать обличения его короля в отступничестве и предательстве, и он направил отряд воинов, чтобы тот ударил по иудеям с тыла. Авиаму вдруг сообщили, что противник и перед ним, и позади него. Но король и его ополчение – четыреста тысяч отборных воинов Иудеи – не испугались. Помолясь, они ринулись на превосходящие их числом вражеские силы и разгромили армию Яровама.

Авиам овладел Бет-Элем и в местном храме захватил статуи тельцов, которым поклонялся Израиль. Пророки и жрецы иерусалимского Храма ликовали, но Авиам не спешил разбить опасаные трофеи. Подобно тому, как Шаул, вопреки наставлениям пророка Шмуэля, не тронул живых скотов, Авиам не дал уничтожить каменных.

Женщины, война и солдатские пиры составляли жизнь короля Авиама. Его драчливость не помогала строительству молодого государства: политика Иудеи была непредсказуема ни для соседних стран, ни для собственных подданных. Кажется, только дружина, такая же молодая и агрессивная, обожавшая своего короля, верила вместе с ним, что вот-вот, после ещё одной победы, возвратятся времена государства иврим, подобного державе Давида – единого и сильнейшего в Кнаане.

...Утро. По сигналу рога-шофара из палаток спешат солдаты и, ёжась на ветру, выстраиваются за границей стана. Они взглядывают на небо в ожидании солнца и тепла и дожёвывают ячменные лепёшки из неизменного солдатского завтрака.

А командиры глядят в сторону палаток королевских жён и спорят, из которой появится Авиам. И вот он вышел: высокий, с широкой прямой спиной и всклокоченной бородой, босой и ещё не совсем проснувшийся. Не отрывая глаз от уже подожжённого лучами горизонта, Авиам подставляет подбежавшему рабу руки для омовения, быстро проговаривает слова молитвы и, сунув за щеку кусок лепёшки, шагает к войску. Он улыбается и шутит с вестовым по поводу женской глупости и солдатской еды.

А солнце уже обогрело и окрасило траву, песок и сине-серые склоны гор Иудеи. И солдаты, глядя на своего красивого, высокого и крепкого короля, вдруг безо всякой команды мощным криком приветствуют Авиама:

– Да будет с нами Господь Цеваот – Бог Воинств!

Летописи, а точнее, лакуна в древних хрониках, хранят какую-то тайну второго короля Иудеи. Нам, сегодняшним, грехи прадеда Авиама, короля Давида, кажутся значительно более серьёзными. Но Давиду всё прощалось за искренность. Про Авиама же в Первой книге Царств сказано: "И не было сердце его полностью с Господом".

Именно за это Авиам назван "большим грешником" и только ради Давида дал ему Господь, Бог его, светильник в Иерусалиме, чтобы поставил после себя сына своего, а не за подвиги в гареме – вот уж где он не посрамил отца Рехавама, оставив после своей смерти 14 безутешных вдов и при них 38 сирот (22 сына и 16 дочерей)!

А прочие дела Авиама и поступки его, и слова его записаны в поучениях Идо - пророка. И почил Авиам с отцами своими, и похоронили его в Граде Давида.

И стал королём вместо него Аса, сын его <…> В двенадцатый год правления Яровама, короля Израильского, стал Аса королём над Иудеей.

Аса (на иврите произносят с ударением на последнем слоге) правил долго: сорок один год! – только один из Малых королей, Менаше, "пересидел" Асу на троне. Данные современных истории и археологии позволяют мне пересказать эту жизнь подробнее.

Первые десять лет правления Асы пришлись на время идеально спокойное для Иудеи. Мир за её пределами как будто свихнулся: повсюду кипели заговоры и перевороты, армии бегали друг за другом, не обращая внимания на границы, короли подражали плебеям, а плебеи – те уже просто шакалам. И только в Иудее было тихо, никто не угрожал Иерусалиму – казалось, вернулся Золотой Век короля Шломо бен-Давида.

Но король Аса и его народ понимали, что мир ненадёжен и упорно строили военные поселения и крепости по всем границам страны.

И успокоилось при нём королевство. И построил он города укреплённые в Иудее, ибо спокойна была земля. И не было у него войны в те годы, так как дал Господь ему покой.

И сказал он иудеям:

– Построим города эти и обнесём стеною с воротами и запорами, пока земля эта наша <...> Мы взыскали Господа, Бога нашего, и Он дал нам мир на всех границах.

И стали строить, и сопутствовала им удача. И было у Асы войско, вооружённое бронёй и копьём: из Иуды триста тысяч да из племени Биньямина вооружённых щитом и стрелявших из лука – двести восемьдесят тысяч. Всё это – храбрые воины.

Человек глубоко верующий, Аса даёт нам пример воплощения мудрости: на Бога надейся, но и сам не плошай! Действительно, не успело закончиться первое десятилетие его правления, как все крепости иудеям пригодились.

Царь африканского государства Куш (Нильская Эфиопия, по другой версии – Ливия) по имени Осоркон окончательно захватил власть в Дельте, прикончил всех соперников и укрепил основанную Шишонеком династию фараонов (в науке, XXV- ю или Ливийскую. Годы её правления в Египте: 935-730г.г. до н.э.). Его сыну фараону Зераху в начале правления пришлось решать вечную проблему властителей: кого бы ограбить, чтобы оплатить услуги приведших его к власти армии, чиновников и многочисленной родни?

– Что ж тут трудного? – удивились советники.– У тебя есть колония Азия. Двигаешься на север по Морскому тракту, очищая по пути храмы филистимских городов. Трофеи грузишь на повозки и отправляешь в Мемфис, а сам от Рафиаха поворачиваешь на восток, доходишь до Иерусалима, грабишь там храм и, точно, как твой дед Шишонек, возвращаешься домой с богатой добычей и одариваешь золотом и рабами жрецов Амона и Изиды, войско и всех верных тебе людей.

Зераху очень понравился такой план. От солдат, желающих участвовать в азиатском походе, не было отбоя^[4]. Вскоре огромное войско в кожаных сандалиях, а чаще босиком, шлёпало по дюнам Морского тракта, направляясь на север. Над колоннами раскачивались шесты с соколами и орлами – воинскими знаками, которые когда-то ещё позаимствует у Египта Рим.

На этот раз король Иудеи во время узнал и о появлении в Кнаане египтян и о пути, по которому ведёт своё войско фараон. И подобно своим предкам, великим королям-воинам Шаулу и Давиду, Аса, даже не выяснив численности врага, встретил его у границ Иудеи и с великой яростью налетел на не ожидавшего сопротивления Зераха. От боевых "нильских орлов" полетели перья. В битве при Мареше Аса разгромил армию фараона, а останки её обратил в позорное бегство и преследовал до Герара. Иудеи возвратились в Иерусалим с великой добычей да ещё и привели с собой множество пленных египтян. Сам фараон успел удрать в Мемфис и с тех пор ни разу не сунул носа в "колонию Азия". Даже потомки его не появлялись здесь в ближайшие два столетия – такого страху нагнали на них иудейские воины короля Асы.

Трофеи были и так обильны, но сверх того победители зачем-то ворвались в станы пастухов и угнали оттуда множество скота.

Аса принёс благодарственные жертвы, сделал богатые подарки иерусалимскому Храму, отремонтировал само его здание и позолотил утварь. С укреплением Храма засияла и вся религиозная жизнь в Иудее. В те же годы по её городам прокатилась волна разрушения и сжигания идолов, капищ, солнечных кругов, алтарей и жертвенников, а также изгнание и побиение камнями жрецов Баала, Астарты и Кемоша.

Что же происходило в это время в Израиле?

Религиозное оживление в Иерусалиме вызвало интерес и здесь. В Город Давида потянулись израильтяне, разочарованные в "обновление культа" королём Яровамом. Среди них были и жрецы-администраторы из числа левитов, которым Яровам пожаловал когда-то высокие должности, чтобы переманить их из Иерусалима. Теперь они надумали вернуться обратно.

Многие перешли к нему из Израиля, когда увидели, что с ним Господь.

Такая "утечка мозгов" не предвещала Израилю ничего хорошего. Поэтому правивший там король Бааша (подробнее о нём – во второй части этой новеллы) решил не допустить "большой алии" в Иерусалим. Он не придумал лучшего, чемпостроить на юге, в Раме, пограничную крепость и многократно усилил сосредоточенную там армию. Действия его всё больше походили на подготовку к войне.

Советники рассказали Бакше, будто королевство Шломо подверглось наказанию разделом не навечно, а только на тридцать шесть лет – ровно столько лет продолжался грешный брак Шломо с египетской принцессой. Простой подсчёт подсказывал, что через год наказание будет снято, и Израиль с Иудеей вновь воссоединятся – вопрос только, под чьей рукой. Конечно, под моей – подумал Бааша, и чтобы одолеть Иудею, вступил в союз с врагом иврим, царём города-государства Дамаска Бенхададом, имевшим самую сильную армию в Кнаане.

Об этих интригах стало известно в Иерусалиме. Король Аса решил послушаться совета придворного пророка и перекупить у Израиля союзника. Часть египетских трофеев была погружена на повозки и отправлена на север, в дар арамейскому царю. Бенхадад изменил направление уже подготовленного нападения, и его армии внезапно ворвались в удел племени Нафтали в районе современного Цфата.

Королю Бааше тут же стало не до Иудеи. Он бросил Раму и повёл армию на север. Аса не растерялся. Его войско оккупировало Раму и использовало местную стройку, как склад военных материалов. Из захваченных камней и леса была достроена защитная стена в Мицпе и отремонтирована крепость в Гив'е.

С угрозой Израиля было покончено. Казалось, в Иерусалим должен вернуться покой, и народ возблагодарит своего короля за мудрую политику. Но, как это ещё неоднократно случится с древнееврейскими монархами, всегда находится провидец, безумный и бесстрашный, чтобы недобрым предсказанием испортить государево торжество (в Шестой новелле вы прочтёте, как пророк Элияу (Илья-пророк) отравлял семейную жизнь королю Ахаву).

К Асе привели некоего Хананию-пророка, и тот объяснил, что король Иудеи сделал всё неправильно. Оказывается, он обязан был сразиться с арамеями, а не покупать их союз против Бааши. Ошибка эта ещё дорого обойдётся Асе и его подданным. Король попытался оправдаться: он де не ожидал, что Бенхадад буквально накинется на Израиль и станет разорять города его севера. Летописец принёс глиняную копию послания Асы Бенхаду, где тот просил только: расторгни союз свой с Баашей, чтобы он отошёл от меня. Но Ханания неуспокоился:

– Очи Господа кружат по всей земле, чтобы поддерживать преданных Ему всем сердцем. Безрассудно ты поступил в тот раз и за это отныне будут у тебя войны.

Король долго терпел такие обидные предсказания, но в конце концовразгневался Аса на прозорливца и велел посадить его в темницу.

С той поры не было покоя ни душе, ни телу короля Асы. Пришли болезни, едва врачи справлялись с одной – начиналась другая, ещё злее предыдущей. Хроники рассказывают, что Аса велел приготовить место, где его похоронят, и подолгу сидел на краю могилы, свесив ноги внутрь ямы и разглядывая землю. Третий король Иудеи будто ужасался, оттого что подал скверный пример приглашения иностранной армии для решения внутриивримского спора. В муке и нетерпении смерти у Асы слышится раскаяние в обращении за помощью к врагам-арамеям.

Попрощаемся с Асой цитатой из Первой книги Царств:

А все остальные дела Асы и все подвиги его, и всё что он сделал, и города, которые он построил, описаны в летописи королей иудейских.

Но к старости стали болеть у него ноги. И почил Аса с отцами своими, и погребён был рядом с ними в Городе Давида, отца своего.

Тут летописцы, – только для Асы,– нарушают традиционную формулу последнего слова о короле:

И похоронили Асу в гробнице его, которую он вырыл для себя в Городе Давида. И положили его на одре, наполненном благовониями и различными искусно приготовленными умащениями. И устроили ради него большое сожжение жертвенных животных.

*

Пророк Ахия происходил из племени Иссахара, но жил южнее – при храме в Шило. На какое-то время он появился в Иерусалиме, успел крепко поссориться с королём Шломо, публично проклял его вместе со всеми иностранными жёнами и едва унёс ноги к себе в Шило. На обратном пути из столицы, сразу за Рыбными воротами и состоялась судьбоносная для истории иврим встреча пророка Ахии с Яровамом бен-Неватом. В толпе любопытных, ежедневно собиравшихся в Мило, Ахия долго наблюдал, как толково руководит Яровам строительными рабочими из десяти северных племён на ремонте иерусалимской стены, а потом назначил молодому человеку встречу один на один в поле в окрестностях города. Внезапно Ахия прервал беседу, разорвал свой новый халат на двенадцать частей, вручил десять лоскутов ошеломлённому Яроваму и пообещал, что именно так поступит Господь с государством Шломо: десять северных племён перейдут под управление короля Яровама бен-Невата. Об этом я уже рассказывал читателю.

Как мы видели в Первой новелле, всё произошло именно так, как предсказал Ахия: Яровам был помазан первым королём Израиля. Зато дальнейшие его отношения с Ахией не сложились. Это очень похоже на историю священника Эвьятара, который много сделал для молодого Давида, но когда тот стал королём и в благодарность возвышал и одаривал Эвьятара, тот все знаки монаршей милости считал недостаточными, ворчал, ревновал короля к каждому фавориту, мешал ему управлять и таил злобу, а при первой же возможности предал Давида, примкнув к заговору Адонияу бен-Хагида.

Так же и пророк Ахия поссорился с Яровамом, ушёл в изгнание к себе в Шило и растил там сына, Баашу, в непримиримой ненависти к королю.

В 907 г.до х.э. Яровам бен-Неват умер. Немного раньше на кладбище при храме в Шило похоронили Ахию. Теперь для исполнения предсказанного сценария на израильскую сцену выходят их сыновья: Надав бен-Яровам и Бааша бен-Ахия. Первого помазали в короли, второй до времени прячется за кулисой.

А на Израиль, разорённый походом Шишонека, набрасываются соседи-враги. Об иудейском короле Авиаме мы только что говорили, но он не был единственным. Филистия, о которой забыли после того, как Давид покорил её города на побережье, заставив серенов-князей платить дань Иерусалиму, теперь отложилась от империи иврим, и её армия внезапно окружила лесное селение Гибтон у подножья гор Эфраима.

Надав принял вызов, Израиль влез в войну, оказавшуюся долгой и безрезультатной. Эта война разорила хозяйство Израиля и озлобила народ против короля, а там и против всего рода Навата – тем более что рядом наслаждалась миром Иудея, от которой оторвал Израиль отец Надава.

Бааша бен-Ахия понял: теперь его выход.

И Бааша бен-Ахия из племени Иссахара устроил заговор <…> И умертвил его Бааша <…> и стал королём вместо него. И было: когда он стал королём, то перебил весь род Яровама, не оставил ни души, пока не истребил его по слову Господа, которое Он изрёк через раба своего, Ахию-шилонянина.

А остальные дела Надава и всё, что он сделал, описано в летописи Израильских королей.

И была война между Асою и Баашей во все дни их.

В третий год правления Асы Бааша бен-Ахия стал в Тирце королём над всеми израильтянами и правил 24 года. И делал он злое в очах Господа: следовал путями Яровама и грехам его.

*

Начавшаяся после описанных событий монархическая чехарда в столице Израиля Тирце, подробно зафиксирована в летописях Танаха, и я приглашаю читателя открыть "Пророков" (Первую книгу Царств) и вместе насладиться чтением древних хроник.

Еврейская история "прецедентна". Бааша, затевая заговор, не мог знать, что открывает в исторической драме ещё один повторяющийся сюжет: через 135 лет (примерно в 747 г.до н.э.) на израильском троне, опять в череде убийств, сменят друг друга три короля, а затем узурпатор Менахем, подобно Омри, захватит трон на десять лет.

Однако, до этого утечёт ещё немало воды в Иордане. Нам же пока стоит запомнить: за время благополучного правления в Иерусалиме короля Асы, потомка Давида, в соседнем Израиле сменились короли: Яровам, Надав, Бааша, Эла, Зимри и Омри и начал править полководец Ахав.

Когда читаешь историю Рима, в памяти всплывают эпизоды истории Израиля – такие, что, если бы не уверенность в едином Авторе Всемирной истории, я заподозрил бы здесь плагиат. Судите сами, прошло менее тысячелетия с тех пор, как в Израиле за короткое время сменились четыре "солдатских" короля (Надав, Бааша, Эла и Замри), и в Риме после гибели Нерона (68 г.н.э.) также полевая армия за пять лет поменяла четырёх императоров. Гальба, Отон и Вителлий правили Римом менее, чем по году (как и Надав, Эла и Зимри – Израилем), пока Веспасиан, разбив армию Вителлия под Кремоной (69 г.н.э.) не уселся на трон всерьёз и надолго.

*

"На реках вавилонских" "Ассирийская львица" продрала глаза и уже гладила лапой железные ободы колёс для боевых повозок, отлитые из железа трёхгранные наконечники для стрел и копий и стальные листики для кольчуг и щитов. Страны Двуречья готовили железное оружие, а в обеих половинах страны мудрого Шломо всё ещё считали, что Господь вложил в землю железную руду, только для того, чтобы люди изготавливали из неё женские украшения и оправы для медных зеркал. Непримиримо убеждённые в злокозненности друг друга, они убивали и калечили сосед соседа бронзовыми мечами.

В IX столетии до н.э., о котором шла речь в этой новелле, Израиль и Иудея ещё противостояли только друг другу.

***

Новелла Третья Омри и его сын Ахав

Короли Израиля: Омри ( 882 – 871 г.г. до н.э.) и Ахав ( 871 – 852 )

*

После того, как сын жреца Ахии, командир лучников Бааша убил своего короля Надава и насадил в Тирце новую династию, последующие двадцать лет израильские короли появлялись на троне "на кончике меча".Из Второй новеллы мы уже знаем, что все они были боевыми командирами, любимцами солдат, причём не дворцовой гвардии, а полевой армии да ещё и в самой горячей точке границы.

В конце IX в. до н.э. такое место непрерывных стычек находилось в окрестностях селения Гибтон, на которое претендовали Израиль и Филистия. В 882 году, во второй год правления короля Элы, сына Бааши, во главе израильской армии стояли два военачальника: любимец солдат двухметровый молодец Тивни бен-Гинат, прославившийся в боях с иудеями и арамеями, и уже немолодой пехотный командир Омри, начавший службу ещё во время войны короля Яровама со вторгшейся в уделы Эфраима и Биньямина армией фараона Шишонека.

Осаду Гибтона Израиль затеял при Бааше, и конца ей не было видно. Новый король стал всё нетерпеливее требовать взятия селения. От западной границы к дому Элы в Тирце непрерывно скакали на мулах порученцы с докладами о положении на фронте. Однажды к королю направился сам "командир половины колесниц" Зимри – мрачный человек, вечно придирающийся к порядку в солдатских палатках. Элу, как рассказывают летописи, он нашёл на вечеринке в доме Арци – управляющего королевским домом. Едва Зимри начал объяснять королю трудности осады такого неудобно расположенного места, как Гибтон – насколько лучше там дороги для колесниц с филистимской стороны, чем с израильской – пьяный Эла нетерпеливо перебил его, требуя ответа, через сколько дней Гибтон будет взят.

– И ещё, – он подмигнул сидящим за столом,– это правда, что армией филистимлян там командует женщина?

Арци и другие участники вечеринки захохотали.

Физиономия Зимри сделалась багровой, а в руке у него оказалось копьё. Зимри засопел и молча пошёл на короля. Эла с мечом кинулся навстречу своему "командиру половины колесниц". Начался поединок, и не успела охрана остановить дерущихся, как непротрезвевший Эла отправился на тот свет, а прибывший со своим командирам отряд колесничих понёсся по Тирце, вопя: "Да здравствует король Зимри!"

На следующий день эта новость с беглецами из столицы добралась до военного лагеря в Гибтоне, и израильскому войску стало не до осады селения. Три дня солдаты орали и размахивали копьями, обсуждая, что теперь делать. В одном сошлись все: узурпатор Зимри должен быть наказан смертью за то, что поднял руку на своего короля. Эла не оставил после себя сына, и нужно было принять чрезвычайно важное решение: кому наследовать трон израильских королей в Тирце? Большинство солдат кричало, что самый достойный из претендентов – Тивни бен-Гинат. Красавец Тивни уже обещал верным людям подарки и должности,но помнил, что разделился народ израильский: половина стояла за Тивни бен-Гината, чтобы его сделать королём, а половина – за Омри.

Бывший "командир половины колесниц" на пятый день после убийства Элы приказал первосвященнику провести помазанье и объявить королём его, Зимри. Сразу же он начал готовить Тирцу к обороне, собрав все запасы оружия в королевском доме. Сделать он ничего не успел, потому что уже в конце шестого дня на дороге, ведущей к Тирце, появились два отряда пехоты по пять тысяч человек каждый. Люди Зимри попытались создать оборону, но неравенство сил было слишком очевидным. К утру седьмого дня от начала переворота королевский дом и все примыкающие к нему постройки были охвачены огнём. Укрытые за развалинами стрелки били из луков по любому человеку, едва среди пламени удавалось различить какую-нибудь фигуру.

Зимри, отбиваясь дротиком, отступал во внутренние комнаты королевского дома. Внезапно кровля перед ним рухнула, упали и загорелись сложенные из кирпича и соломы стены, и со всех сторон донёсся вопль приближающихся лучников Тивни бен-Гината. Прорычав молитву, король Зимри кинулся в пламя и погиб, пока с него сбивали огонь прибежавшие на помощь колесничие.

Ликующие солдаты пировали после победы, а Омри неожиданно для всех покинул Тирцу, сказав, что это паршивое селение не стоит и восстанавливать. Нужно строить новую столицу в другом месте. Он прискакал в стан, собрал своё войско, вернувшееся из карательного похода на Зимри, внезапной атакой вышиб филистимлян из Гибтона и отогнал морской народ поближе к морю и подальше от Израиля. После этого Омри и его солдаты вернулись к себе в лагерь и уклонялись от приглашений Тивни бен-Гината приехать в Тирцу на торжества и переговоры. Казалось, что Омри совершенно безразличен к израильским делам. Зато он знакомился и налаживал связи с соседями: с Иудеей,– он отправляется паломником в Иерусалимский Храм на праздник Шавуот,– и с Финикией,– в эти годы началась его многолетняя дружба со жрецом Эбаалом, будущим царём Цидона. Омри посещает арамейские страны-города: Дамаск и Хамат и встречается с Заиорданскими правителями. В путешествиях он неутомим, при этом очень мало ездит верхом на лошади, ибо ему нагадали, что конь споткнётся, и Омри при падении сломает себе шею.

Во все поездки он брал с собой сына Ахава – странного мальчика, родившегося в военном лагере. Бывая в разных странах, Ахав старался усвоить уроки отца об отношениях с соседями, о торговле, о том, какая страна в чём испытывает нужду и чем может быть полезна Израилю, кто ею управляет, как собираются налоги, кто её враги, от каких кругов зависит её король. Но по правде, юного Ахава больше интересовало, как делают в других странах луки, из каких металлов отливают мечи и наконечники для стрел, как используют там осадные башни. Чем, кажется, вовсе не интересовались ни Омри, ни его сын – это интригами в Тирце, популярностью Тивни бен-Гината в народе и его планами на будущее. Они не интересовались, но – странное дело! – сторонники Тивни за четыре года его пребывания в Тирце так и не нашли жреца, который согласился бы помазать героя, победившего Зимри, в короли. Когда же такой жрец нашёлся, то – опять же странное дело – за ночь до помазанья Тивни скончался от укуса скорпиона, а через день умер и жрец, разоблачённый как лжепророк, которому Господь никогда не стал бы сниться и объявлять свою волю, кого следует помазать королём. В летописях есть запись о смерти, но не об убийстве Тивни бен-Гината.

Омри прибывает в Тирцу на похороны своего боевого товарища, а ещё раньше многие ветераны Филистимской войны покинули Тивни и появились в лагере Омри, разочарованные в своём красавце-командире, не выполнившем обещанные дарения земли и рабов. Через четыре года после покарания Зимри за Омри стояло намного больше вооружённого народа, чем за его соперником, но, судя по летописи и вопреки мнению историков, Омри не использовал своего превосходства, не затеял гражданскую войну и сведение счетов – он ждал и готовился к управлению страной.

Очень скоро его помазали и провозгласили новым королём Израиля. Народ и даже армия устали от смены правителей и от беспорядков в стране. Помазание и торжественное жертвоприношение устроили в новом городе Шомроне, в котором Омри решил учредить столицу Израиля.

И купил он у Шомера гору Шомрон за два таланта серебра, и назвал город <…> Шомроном по имени Шомера, хозяина горы.

Поднявшись в Шомрон и оглядевшись по сторонам, вы сможете оценить исключительно удачный выбор места для строительства. Запад отсюда просматривается до самого моря, своя страна распластана "у подножья" столицы, а враг должен долго карабкаться по крутым склонам на виду у защищающей Шомрон армии, под её обстрелом.

Омри закладывает "Дом из слоновой кости" – дворец израильских королей. До сих пор королевский дом отличался от прочих домов Тирцы только размерами комнат и скотного двора. В новую столицу прибывают посланники из соседних стран, купцы-арамеи получают место в торговом ряду в центре Шомрона, слух о новом городе и о новом израильским короле распространяется по всей Плодородной радуге^[5], так что отныне словосочетание "Дом Омри" становится синонимом королевства Израиль.

Главным успехом короля Омри я считаю даже не основание Шомрона и не восстановление после Шломо связи с Финикией, а замирение с Иудеей – такое, что оба ивримских государства даже объединяют свои армии на время военных действий. Современник Омри и его друг король Ехошафат Справедливый стал первым королём Иудеи, признавшим факт самостоятельного существования королевства Израиль.

До своей смерти Омри уже не воевал, отстраивал столицу и усиливал пограничные крепости. Он женил сына Ахава на финикийской принцессе Изевель и поощрял дружбу двух ивримских принцев, будущих королей Израиля и Иудеи – Ахава и Ехорама.

А остальные дела Омри, которые он совершил, и мужество, выказанное им, описаны в книге – летописи королей Израиля.

И почил Омри с отцами своими, и погребён был в Шомроне.

И стал королём вместо него Ахав, сын его.

*

Жизнь и характер Ахава бен-Омри невозможно вообразить вне связи с жизнью пророка Элияу (традиционно, Ильи-пророка), его современника и соперника в борьбе за души израильтян. Элияу, как и его ученик Элиша (в русской традиции – пророк Елисей) относятся к т.н."неписанным пророкам, и поэтому узнать о его жизни мы сможем не из его собственных сочинений, как в случае, скажем, с Исайей, а из исторических хроник, вставленных во всю ту же Первую книгу Царств (гл.17-19). По ним и постараемся представить отношения короля Ахава и пророка Элияу из селения Тишба, что за Иорданом в наделе ивримского племени Реувена.

Они были ровесниками или очень близкими по возрасту людьми. Король не раз слышал о пророке Элияу, но встретился с ним впервые в доме некого Хиэла из Бет-Эля.

 Король подарил Хиэлу землю в Иерихо (русское – Иерихон), и за это Хиэл начал отстраивать город, лежавший в развалинах со времён вступления в Кнаан племён иврим, руководимых Иошуа бин-Нуном (помните чудо "Иерихонские трубы"?) Хиэл послушал цидонских жрецов и по изуверскому финикийскому обычаю принёс в жертву своих первенцев: Авирама зарыл в фундамент строящейся крепости, а Сегува – под городские ворота. Но жертвы не помогли, Иерихо строился плохо: дома разваливались, их стены растаскивались кочевниками, саженцы засыхали, рабы убегали за Иордан, волы подыхали, не выдерживая зноя.

Однажды вечером осеннего месяца хешвана Хиэл в Шамроне жаловался на строительные неудачи посетившему его королю. Ахав сочувственно слушал, соображая, чем можно помочь, рассказывал, как строят крепости в других странах, где он побывал с отцом, Омри. А за стенами дома трепыхалась вселенская грязь: третий день без перерыва поливал дождь.

И вдруг посреди разговора собеседники замерли, заметив во входной нише дома разбойничьего вида мужчину в халате, перепоясанном верёвкой. Вода стекала с его всклокоченной головы, с белоснежной бороды и старого, потрёпанного халата. Он стоял босыми ногами в луже на земляном полу, устремив бешенный взгляд в лицо Хиэла, и будто не чувствовал холода.

Хиэл запнулся и опустил взгляд. Несколько секунд в комнате стояла тишина, потом незнакомец, не поздоровавшись и не обратив внимания на Ахава, прошёл к сидящему у жаровни с углями Хиэлу.

– Как посмел ты притронуться к этим руинам?– закричал он высоким молодым голосом. - Разве это люди, а не Господь принесли нам победу, обрушив стены Иерихо?! Потому Иошуа бин-Нун и проклял любого, кто посмеет восстанавливать Иерихо. Как же смел ты ослушаться проклятия Иошуа?!

Бледный, трясущийся Хиэл не мог выговорить ни слова.

Ахав повернулся к незнакомцу.

– Это я велел построить Город Пальм. Моше и Иошуа давно умерли, а Израилю необходима крепость возле Иордана, чтобы за её стенами, не опасаясь кочевников, могли отдохнуть купцы, когда они возвращаются с базара Эйн-Геди…

– И ты не смел этого делать, король Аав! – закричал пришедший.

Вбежавшая в дом охрана была уверена, что получит приказ расправиться с бродягой. Но удивлённый смелостью гостя Ахав отпустил солдат и сказал:

– Продолжай, продолжай. Ведь ты и есть пророк Элияу?

Гость придвинул к королю мокрое лицо, заговорил с одышкой:

– Только Господь знает, что нужно избранному им народу. А ты и жена твоя должны принести очистительную жертву и просить прощения за отступление от веры праотцев наших. Ты помазан королём, чтобы соблюдать законы и являть народу пример служения Богу…

– А я думаю, чтобы защищать этот народ,– ровным голосом вступил Ахав.– Поверь, Элияу, если завтра моя армия оставит Гилад и вместо войны я поведу её на жертвоприношение к тебе в Бет-Эль, царь Бенхадад придёт по моим следам и вырежет всех: и тебя, и Хиэла – всех!

– Нет,– покрутил головой Элияу,– Господь не позволит ему сделать это. На Асу шло ещё большее войско, и его вёл сам паро^[6]. Но Аса соблюдал законы праотцев, вся его армия молилась в Иерусалиме и приносила жертвы, и войско паро было разгромлено. А ты и твоя жена впустили в Израиль Баала – божество цидонское, строите ему жертвенники на холмах, дома для его жрецов, да и сами кадите в храмах Астарты.

И сказал Ахаву Элияу-тишбиянин:

– Как жив Господь, Бог Израилев, перед которым я стою, не будет в эти годы ни росы, ни дождя – разве лишь по слову моему.

А по крыше, заглушая пророчество, гремел ливень. Король посмотрел на промокшего до нитки предсказателя, покачал головой и рассмеялся:

– Элияу, Элияу, ведь ты не Бог, а только смертный!

Они расстались, уверенные, что никогда больше не встретятся. Ахав во главе армии отправился на восток подавлять бунт в Моаве, а Элияу…

…И было ему слово Господне такое:

– Ступай отсюда и обратись к востоку, и скройся у потока Керит, что напротив Иордана. Из этого потока ты будешь пить, а воронам Я велел кормить тебя.

И пошёл он и сделал по слову Господню: стал жить у потока Керит, что напротив Иордана. И вороны приносили ему хлеб и мясо вечером, а из потока он пил.

Вдруг по стране заполыхала засуха. Погиб урожай на полях, пересохли колодцы, кончились пастбища, начали умирать овцы. А король Ахав и его жена Изевель продолжали грешить: он поставил жертвенник Баалу в капище в Шомроне и сделал Ашеру.

Пророк Элияу публично объявил королеву Изевель главной виновницей всех бед Израиля и призвал народ расправиться с ней.

По велению Бога, явившегося ему во сне, Элияу переносит свои проповеди "на территорию врага" – в Цидон. Здесь он появился в доме вдовы-израильтянки в селении Царефат, вымирающем от голода, ибо предсказанная Элияу засуха достигла уже и северо-западного Средиземноморья. Вдова собирала хворост, чтобы из последней муки и оливкового масла испечь хлеб и приговаривала: "Пойду, приготовлю это себе и сыну моему. Съедим, а после будем помирать с голода".

Вдохновлённый ангелом, Элияу совершает одно за другим деяния, которые позднее вошли в фольклор многих народов, как "чудеса Ильи-пророка" и описаны так замечательно и так подробно, что мне остаётся только их перечислить. Кроме неиссякаемых муки в кувшине и масла во фляге вдовы, это – чудо с оживлением маленького сына той же доброй женщины, а вскоре и самое желанное для народа – дождь.

Но в дни, о которых пойдёт речь, весь Кнаан приводила в отчаянье непрекращающаяся засуха.

После трёх лет жизни в Финикии Элияу получает от Бога приказ вернуться. Он много ходит по Израилю и, совершая чудеса, непременно подчёркивает, что все беды иврим происходят от неверия в Единого Бога и оттого, что они до сей поры не послушались его, пророка Божьего, и не уничтожили святилища Баала и Астарты вместе с их жрецами.

Засуха и голод, поразившие Израиль, всё больше тревожат короля Ахава. Волнения в стране достигли его военного лагеря на границе – вместе с потоком нищих бродяг и с рассказами побывавших дома солдат. Он и сам видит бедствия народа, когда бывает в Шомроне. Теперь Ахав верит, что всё это – от Элияу. Он велит отыскать пророка и привести к нему. Королевские слуги ищут по всему Израилю и даже отправляются в соседние страны, требуя от их правителей заверения, что они не укрывают у себя пророка-смутьяна. Всё тщетно. Народ прячет Элияу, а королева Изевель вдруг узнаёт, что на прошлой неделе в таком-то селении он собрал иврим, обозлённых ожиданием дождя, и повёл их громить святилище Баала. Заодно толпой были растерзаны несколько финикийских жрецов, приносивших в этот час жертвы своему богу.

Тут же начались ответные акции. К королеве шли жалобщики от обеих сторон, при этом израильтяне заранее не верили в правосудие королевы – конечно, она решит дело в пользу "своих"! – а финикийские жрецы не сомневались, что в силу занимаемого Изевелью положения, она останется на стороне местного населения, чтобы показать свою беспристрастность. Поэтому те и другие священнослужители и их паства всё чаще переходили к самосуду и тайной помощи единоверцам. Богобоязненный царедворец Овадья, ведавший дворцовым хозяйством, спрятал в двух пещерах по полусотне левитов и, тайно доставляя им еду и питьё, сохранил для Израиля сто священнослужителей в эти годы разрухи и религиозной анархии в стране.

Так продолжалось ещё полгода.

…И сказал Ахав Овадье:

 – Пройдём по стране, по всем водоёмам и по всем потокам – может, найдём траву, чтобы накормить лошадей и мулов и не потерять весь скот.

И разделили они между собой страну, чтобы обойти её: Ахав пошёл одной дорогой, Овадья – другой.

Когда Овадья был в пути, ему повстречался Элияу. Овадья узнал его и пал на лицо своё, и спросил: "Ты ли это, господин мой Элияу?

И ответил тот ему: "Это я. Пойди, скажи господину своему: "Элияу здесь".

И сказал Овадья:

– Чем согрешил я, что ты передаёшь меня в руки Ахава, чтобы он убил меня? Как жив Господь, Бог твой, нету ни одного народа или царства, куда бы ни посылал господин мой искать тебя. И отвечали они: "Нету его здесь". Тогда он брал клятву с того народа и того царства, что они не нашли тебя. А теперь, пока я пойду от тебя, Дух Господень унесёт тебя не знаю куда. Я же позову Ахава, он не найдёт тебя и отомстит мне.

– Иди! – приказал Элияу.– И ничего тебе не будет.

Дрожащий царедворец повернул обратно и вскоре догнал Ахава. Действительно, король, выслушав его, обрадовался и велел:

– Веди меня к нему немедленно!

Но, едва встретившись, Ахав и Элияу стали осыпать друг друга упрёками.

И было: когда Ахав увидел Элияу, то сказал ему:

– Ты ли это, наводящий беду на Израиль?

Тот сказал:

– Не я навёл беду на Израиль, а ты и дом отца твоего тем, что вы оставили заповеди Господни, и ты следовал Баалу.

Отношения короля Ахава и пророка Элияу очень напоминают отношения короля Шаула и пророка Шмуэля. В обоих случаях король видел перед собой нервный, обиженный врагами народ в разорённой стране, пророк же беседовал напрямую с Богом и земную реальность не признавал. Это ещё раз подтверждает догадку о прецедентности еврейской истории. Уже поэтому духовным и военным правителям в Эрец-Исраэль следовало быть чрезвычайно осторожным в своих словах и действиях. Но куда там!

– Послушай,– заговорил Ахав,– теперь ты сам видел Цидон и можешь сравнить положение там с нашим. Цидон – многолюдное, крепкое царство, флот его сильнее, чем флот самого паро. Подумай, как необходим сегодня Израилю такой союзник, и не мешай, а помогай мне. Вспомни, как жила наша страна при короле Шломо, когда по этой земле шли караваны из Цидона в страну Офир. Ещё недавно никто не хотел с нами союза. Но после того, как отец мой Омри помирился с Иудеей и добился уважения в странах Арама, с нами стали искать союз. Вот царь Цидона Этбаал, желая породниться с домом Омри, отдал за меня свою дочь, принцессу Изевель.

– Велика честь! – пробурчал Элияу, плюнул на землю и пяткой растёр плевок.

Гримаса исказила лицо Ахава, но он взял себя в руки и закончил:

– Всё это ты хочешь разрушить, Элияу? Погоди немного и ты увидишь, как Израиль пожнёт плоды, посеянные отцом моим, Омри.

– А! – махнул рукой Элияу.– Отец твой был грешником, но такой, как ты, ещё не сидел на троне израильских королей! Нету правды в твоих словах, ты обманываешь и себя, и народ, ухватившись за бороду чужого бога. Ну, и что, помог вам Баал – "Властелин Дождя"?!

Элияу захихикал, но тут же нахмурился и заговорил, водя грязным пальцем перед лицом короля Ахава:

– Есть Бог, Единый и Всемогущий, и только на него может уповать Израиль. Ты призвал в Шомрон жрецов из Цидона, и это добром не кончится. Может, ты и обогатишь страну, но поссоришь людей верою в разных богов.

– Что же я по-твоему должен делать?

– Отошли домой Изевель и возьми себе другую жену, верующую в Единого Бога; прогони обратно в Цидон всех жрецов и сожги огнём их алтари и святилища; призови свой народ вместе справить Песах и пригласи на праздник в Израиль гостей из Иерусалима…

– Хватит! – прервал его Ахав.– Я зря тратил слова, ты ничего не понял, Элияу.

Прежде, чем уйти, пророк вдруг спокойным голосом поведал Ахаву о состязании, подсказанном ему во сне. Разреши, король?

Тот согласился.

И послал Ахав ко всем сынам израилевым, и собрал пророков у горы Кармель <…>

Прокалённая солнцем скала, под ней толпится народ – глашатаи оповестили о состязании весь Израиль. Трещины и разломы в скале забиты прахом земли, их пересекают похожие на верёвки оголившиеся корни. В глубокой нише невысоко над землёй под гудение длинных труб группа цидонских жрецов в ярко-красных халатах и высоких шапках сооружает алтарь для жертвоприношения. Припасённые для обряда куски благовонной смолы вместе с каменными серпами разложены на медных тарелках и выставлены в ряд на каменной площадке, возбуждая любопытство зрителей. Рядом с тарелками – кувшины с вином и маслом.

Приготовлениями к жертвоприношению заняты и израильские левиты, но они не строят жертвенник, а только расставляют на камнях тарелки с солью и кувшины с водой и оливковым маслом.

Король Ахав со своими воинами сидит на пригорке и тоже с интересом наблюдает за приготовлениями к состязанию. Как и во дни Каина и Авеля, оно должно указать, чья жертва угодна Господу.

А на вершине Кармеля одиноко сидит Элияу – лохматый, подпоясанный скрученной верёвкой, кажется, совершенно безразличный к тому, что происходит внизу. Перед его взглядом – море, простёртое по всему пространству горизонта. Будто рядом, будто у ног Элияу, блестит вода, погружая в себя зелёные валуны, песок, сухие кусты, обломки деревьев. Море выкатывает на берег и уходит, оставив на песке ракушки и медузы – сиреневые сгустки бесполезной влаги. Впервые Элияу увидел море пять лет назад, придя в Цидон. Он и пробыл в Финикии так долго оттого, что море не отпускало его. "Ещё и это сотворил Господь! – шептал Элияу и замирал на песке в ожидании, что сейчас рядом всплывёт Левиафан. Он ни разу не посмел осквернить море погружением в него своего тела, только со страхом прогуливался у зыбкой границы воды и суши. Здесь память возвращала ему слово Торы о сотворении Божьего мира. Однажды из песка, покрытого тёплой водой, обратился к нему Голос и велел вернуться к себе в пещеру, встретиться с королём Ахавом и просить его назначить состязание… Да, состязание!

Элияу вскочил, охватил взглядом зелёно-голубое до самого горизонта пространство и поскакал вниз, с выступа на выступ скалы. Не добежав немного до земли, пророк остановился на крошечном плато и с одышкой прокричал:

– Долго ли вы будете колебаться? Если Господь есть Бог, то следуйте Ему. А если бог – Баал, то идите за ним.

И не отвечал ему народ ни слова.

И сказал Элияу народу:

– Вот, я один остался пророком Господним, а пророков бааловых – четыреста пятьдесят. Пусть дадут нам двух тельцов, и пусть <жрецы из Цора> выберут одного и рассекут его и положат на поленья, но огня пусть не подкладывают. А я приготовлю другого тельца и положу на поленья, а огня не подложу. И пусть они воззовут именам своего бога, а я воззову именем Господа.

И тот будет Бог, кто ответит огнём. Он и есть Бог!

И отвечал весь народ и сказал:

– Хорошо слово это!

Король Ахав велит начать состязание, подобного которому мы не встретим ни в одних древних хрониках.

И сказал Элияу пророкам:

– Выберите себе одного тельца и приготовьте вы прежде, ибо вас много. И воззовите именем бога вашего, но огня не подкладывайте.

И взяли они тельца, какого он дал им, и приготовили и взывали именем Баала с утра до полудня, говоря: "О, Баал, ответь нам!"

Но не было Голоса, и не было ответа.

И скакали они у жертвенника, который сделали.

И было: в полдень Элияу стал смеяться над ними:

– Кричите громче, ибо он – бог. Может, он занят беседою или в отлучке, или в пути. А может, он спит – так проснётся.

И стали они громче взывать и царапали себя, по своему обыкновению, мечами и копьями, так что кровь лилась по ним. И было: когда пришёл полдень, они всё ещё бесновались до поры предвечернего жертвоприношения. Но не было ни Голоса, ни ответа <…>

И сказал Элияу всем людям:

– Подойдите ко мне.

И вот люди подошли к нему, и он восстановил разрушенный жертвенник Господень. И взял Элияу двенадцать камней – по числу сыновей Яакова, которому было сказано слово Господне: "Израиль будет имя твоё", и построил из тех камней жертвенник во имя Господа, и сделал вокруг жертвенника ров <…> и разложил поленья, и рассёк тельца, и возложил его на поленья.

 Потом он сказал: "Повторите", и они повторили. И сказал: "Сделайте то же в третий раз", и они сделали так и в третий раз. И потекла вода вокруг жертвенника, и наполнился ров водою <…>

Элияу сказал:

– Господи, Бог Авраама, Ицхака и Израиля! Да познают в сей день, что Ты – Бог в Израиле и что я, раб Твой, сделал всё по слову Твоему. Ответь мне, Господи, – и будет знать народ, что Ты – Бог. И Ты обратишь к себе их сердца.

 И ниспал огонь Господень, и пожрал жертву. И дрова, и камни, и прах – даже воду, что была во рву, и ту вылизал!

И увидел весь народ, и пал на лицо своё. И сказали люди:

– Господь – Он Бог! Господь – Он Бог!

И велел им Элияу:

– Хватайте пророков бааловых, да не спасётся ни один из них!

И схватили их, и свёл их Элияу к потоку Кишон, и зарезал их там.

И сказал Элияу Ахаву:

– Иди ешь и пей, ибо слышен мне шум дождя.

И стал Ахав есть и пить, а Элияу вернулся на вершину Кармеля и склонился до земли, и положил лицо своё меж колен.

И сказал он отроку своему:

– Поднимись, прошу, взгляни на море.

И поднялся тот, посмотрел и сказал:

– Ничего там нет.

Так семь раз говорил Элияу: "Иди опять". И было: на седьмой раз сказал отрок: "Вот небольшое облачко, с ладонь человека поднимается с моря"

И велел ему Элияу:

– Передай Ахаву: "Запрягай и спускайся, чтобы не задержал тебя дождь".

Вскоре небо уже почернело от туч, подул ветер и хлынул дождь. Ахав сел в колесницу и поспешил домой. И рука Господня была на Элияу. Он опоясал чресла свои и бежал перед Ахавом до самого въезда в Изреэль.

Так великим сокрушением противников Элияу окончилось это состязание.

Изумлённый король, вернувшись в своё зимнее поместье Изреэль, обсыхал у огня и пересказывал чудо, которое сподобился увидеть. А за порогом иссохшая земля напитывалась долгожданным дождём, у построек, где жили рабы и слуги, весело орали голые дети, прыгая через лужи. Рассказывая, Ахав дошёл до того момента, когда народ потащил жрецовБаала на расправу, под нож Элияу. И тут он заметил, как побледнела Изевель.

– Ты понимаешь, что теперь начнется? – выговорила она.– Я с таким трудом помирила их вчера, когда они опять пришли с жалобами друг на друга, а теперь явился из пещеры этот бешенный! Ты ещё увидишь, чтоначнётся, когда эта новость дойдёт до Шомрона.

И послала Изевель посланца сказать Элияу:

– Пусть такое и такое зло сделают мне боги и ещё того больше, если я завтра не сделаю с твоей жизнью того, что ты сделал с жизнями жрецов.

Услышав такое, Элияу поднялся и пошёл в Беэр-Шеву, что в Иудее, и оставил там своего отрока. Сам же ушёл в пустыню на расстояние дня пути и, придя, уселся под куст дрока и просил смерти душе своей:

– Довольно, Господи! Возьми душу мою – я не лучше отцов моих!

Бог велит своему пророку идти в Дамаск и объясняет, что нужно сделать в самом городе и по дороге. Эпизод нам не понадобится, потому что предсказанные в нём события относятся к более позднему времени. Продолжу жизнеописание израильского короля Ахава.

Но нельзя же отпустить из новеллы старого Элияу, не рассказав, как по велению Господа на пути в Дамаск посвятил он в пророки, на смену себе, крестьянина Элишу (будущего пророка Елисея в традиционном русском произношении). Этот сюжет перешёл из Танаха во множество фейных сказок, согревавших души в крестьянских домах в Новом и Старом свете.

 И пошёл он, и нашёл Элишу бен-Шафата, когда тот пахал: одиннадцать пар волов перед ним, а сам он при двенадцатой. И прошёл Элияу мимо него, и набросил на него плащ свой. И оставил Элиша волов, и побежал за Элияу, и сказал:

– Позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобой?

Элияу ответил:

– Иди, но воротись.

<…> Воротившись взял Элиша свою пару волов и зарезал их, и на упряжи волов сварил мясо их и раздал людям, и они поели. А сам он встал и пошёл за Элияу и стал служить ему.

Королю Ахаву стало не до баалов: многочисленное арамейское войско явилось под стены Шомрона и начало осаду израильской столицы. Двое руководителей этой войны не знали того, что судьба их предрешена, и пророку Элияу известно, что оба они не умрут своей смертью. Перипетии самой войны я включил в Пятую новеллу, здесь же упомяну популярную в мировом искусстве "Историю о винограднике Навота" (и она подробно – в Шестой новелле, относящейся к Иезевели).

Случилось это в перерыве в израильско-арамейской войне, когда король Ахав прибыл домой побыть с семьёй в Изреэле – как было сказано, зимнем поместье израильских королей. На отдыхе он ненадолго вернулся к любимому занятию – разведению винограда и приготовлению вина. Был суд, и король получил в дополнение к своему участку земли давно вожделенный участок своего соседа и подданного, некоего Навота, приговорённого к побитию камнями. Король бегом спустился в виноградник…и тут из-за дерева появился оборванный и заросший Элияу и произнёс своё, ставшее впоследствии знаменитым: "Ты убил, ты и наследуешь".

В эту их последнюю встречу пророк выкладывает Ахаву всё то страшное, что узнал от Бога о судьбе короля, его жены Изевели и всего их рода.

И сказал Ахав Элияу:

– Нашёл ты меня, враг мой.

И сказал тот:

– Нашёл. Ты продолжаешь делать злое перед очами Господа.

После встречи в винограднике Навота Элияу исчезает, а у короля Ахава начинается жестокая депрессия.

И было: Ахав разодрал одежды свои и возложил на тело своё власяницу, и постился, и лежал ночью во власянице, и ходил тихо.

Тут окончился третий год мира, и Ахав должен был отправиться на войну – последнюю из многих войн его жизни.

Рассказом об Ахаве и Изевели и об их враге пророке Элияу заканчивается в Танахе Первая книга Царств (в русской традиции – Третья). Завершу и я описание этой жизни, как и другие новеллы книги, цитатой из летописей Книги Царств:

Прочие дела Ахава и всё, что он сделал, и Дом из слоновой кости, построенный им, и все города, которые он воздвиг, описаны в Книге-летописи королей израильских.

И почил Ахав с отцами своими.

В Агаде, в мидраше "Ялкут Шимони", составленным в XIII веке, встречается легенда, главным героем которой является тот самый Хиэл, в доме которого встретились Ахав и Элияу. Аггада говорит, что он не только отстроил Иерихо, но и, отступив от веры отцов, стал служить в храме Баала. Во время великого состязания на Кармеле Хиэл пытался тайно помочь финикийским жрецам, для чего взял паклю и кресало и забрался в стоящую возле жертвенника полую статую Баала. Но Господь послал змею, та укусила Хиэла, и вероотступник скончался на месте – внутри статуи финикийского бога.

До недавнего времени считалось, что сюжеты сборника "Ялкут Шимони" довольно позднего происхождения, но в 1930 году в районе современной сирийско-иракской границы среди развалин расположенного на берегу Евфрата города Дур-Европос были обнаружены остатки древней синагоги. Как и весь город, она подверглась разрушению около 255 года новой эры, но на стенах её сохранились фрески, связанные с сюжетами Танаха. Как должны были изумиться археологи, обнаружив такой рисунок: люди в длинных одеждах стоят вокруг возвышения кубической формы. Куб полый, внутри него расположился человек, держащий в руке круглый предмет. Спрятавшийся не видит, что справа к его ноге подползла змея.

Древнееврейский художник два тысячелетия назад иллюстрировал Танах с помощью своего воображения, как я сегодня дополняю его – моим.

*

Новелла Четвёртая Счастливое правление короля Ехошафата, прозванного Справедливым (867 – 846 годы до новой эры)

И было у Ехошафата многобогатства и славы.

("Диврей айамим", кн.II, 17:3)

После шестидесяти лет противостояния Израиля и Иудеи на престол в Иерусалиме вступил новый король из Дома Давида по имени Ехошафат бен-Аса. Он верно оценил положение в Кнаане, и ему открылась бессмысленность вражды между двумя родственными государствами – вражды, от которой получали выгоду только враги иврим. Ехошафат признал Израиль, протянул ему руку и заключил экономический, а позднее и военный союзы, принесшие мир и процветание в Эрец Исраэль.

Тридцать пять лет было Ехошафату, когда стал он королём, и двадцать пять лет правил он в Иерусалиме. Имя же матери его – Азува, дочь Шилхи. И следовал он во всём путём Асы, отца своего, не отступая от него и поступая праведно в глазах Господа.

"И был Господь с Ехошафатом ", – говорят нам летописи "Диврей айамим".

Новый король начал с того, что навёл порядок у себя в Иудее. Во главе дружины он двинулся на юг, отогнал кочевников от Эйлата и укрепил постоянными гарнизонами тамошний порт, а также ведущие к нему торговые пути Южного Заиорданья. И опять, как во времена прапрадеда Ехошафата, короля Шломо бен-Давида, потянулись через Эрец Исраэль караваны из Финикии к Красному морю, а оттуда – в Индию и в страну Офир. Снова все три союзника, Финикия, Израиль и Иудея, расцвели от международной торговли, получая и всевозможные товары, и богатые налоги с купеческих караванов.

Каждую весну, едва затвердевала на солнце и ветру корочка на песчаных тропах через пустыню, Ехошафат отправлялся объезжать свои владения. Так как страна ему досталась небольшая, то получалось, что все города и крупные селения посещались им раз в несколько лет. Ни один судья или король в Эрец Исраэль не знал так землю Иудеи, как Ехошафат бен-Аса. В попутных селениях разбирал он самые запутанные судебные дела и тяжбы, из тех, что скапливались там за год, убеждая не королевской властью, а остроумием и примерами из истории народа, записанной в летописях Танаха. Низкорослый, с лысиной от уха до уха, он получил при рождении все, какие существуют, пороки речи – шепелявил и картавил, вызывая улыбки крестьян, особенно тех из молодых, кто встречался с ним впервые. Но уже через несколько минут люди вытягивали шеи в направлении судьи-короля, боясь пропустить даже одно слово, и сердито взглядывали на каждого, кто смеялся заранее или восторгался вслух. А уж если Ехошафат начинал рассказывать весёлую историю, остановить его не могло даже нападение врагов на военный стан иудеев.

Забавно смотрелся он на своём муле во главе войска. Маленький,– как сам же шутил: "Ресницей можно зашибить!" – Ехошафат первым разгонял мула в атаку, а солдаты-иудеи, будто испугавшись за его жизнь, яростно бросались следом, и вскоре даже самые робкие обнаруживали себя в гуще сражения, откуда вырваться можно было только с победой.

Даже пленённые им враги, которых ему случалось судить, называли Ехошафата не иначе, как Справедливым. Он не казнил ни одного из них, а всегда назначал выкуп.

После победы над пришедшими из-за Иордана арамеями, он увидел, проходя у загородки с пленными, как аммонитский князь ударил по лицу одного из своих командиров сотни, и тот стал выть и плакать, и кататься по песку.

– Король, – спросил солдат-иудей из охраны Ехошафата, – чего он так кричит? Сегодня утром этот же сотенный плюнул в меня, и я дал ему по зубам, но он не издал ни звука. А аммонитский князь всего лишь влепил ему пощёчину, так он уже развизжался на весь лагерь.

В ответ Ехошафат рассказал притчу про Золото и Железо.

– Мастерская, где изготавливали украшения для женщин, находилась возле кузницы. И вот однажды сказало Золото Железу: "Сегодня из меня ковали цепочку, и никто не слышал, чтобы я жаловалось. А ты, пока кузнец отбивал борону, орало так, что было слышно в соседнем селении".

– Так меня же бил свой! – сказало Железо.

На ежемесячных встречах с королём в крепостных воротах Иерусалима простой люд Иудеи жаловался на лихоимство чиновников и неправедность судей. Да Ехошафат и сам заметил, как нерегулярно поступают в казну налоги на содержание Иерусалимского Храма, королевского хозяйства и армии.

Выслушав советников, король Иудеи приступил к реформам. Он разделил страну на двенадцать районов, приблизительно равных, но не по площади или народонаселению, а по возможностям экономики. Теперь ежегодно втечении месяца каждый из округов должен был принять на себя все государственные расходы. После этого Ехошафат всюду по стране назначил новых судей. Все они происходили из жреческого сословия, то есть из племени Леви, и подчинялись не местным властям, а Храму и королю. Народ заметил, что стало легче.

И жил Ехошафат в Иерусалиме. И стал он обходить народ свой от Беэр-Шевы до горы Эфраима, и обращал их к Господу, Богу отцов их. И поставил судей по стране, по всем укреплённым городам Иудеи. И велел судьям:

– Смотрите, что вы делаете! Ведь не ради человека суд ваш, но ради Господа, который с вами производит суд. И да будет на вас страх Господень! Действуйте осмотрительно, ибо нет у Господа, Бога нашего, ни неправды, ни лицеприятия, ни мздоимства.

Также и в Иерусалиме приставил Ехошафат священнослужителей и глав родов к суду Господню и к тяжбам. И возвратились Ехошафат и его спутники в Иерусалим, и дал он им повеление:

– Так действуйте: в страхе перед Господом, с верою и с цельным сердцем.

Судя по летописям, Ехошафат стремился искоренить языческие культы: "...И блудников, которые ещё оставались в дни Асы, отца его, он уничтожил".

Но тут, похоже, король Ехошафат не преуспел, и Первая книга Царств упрекает его: "Но алтари не были упразднены. Народ ещё совершал жертвоприношения и воскурения на возвышенностях".

Административная реформа быстро доказала свою полезность. Налоги стали поступать регулярно, распределение доходов упорядочилось, и всё теперь находилось под контролем единой и подчинённой королю администрации в Иерусалиме.

Ехошафат никогда не забывал о прошлых грабительских налётах на Эрец Исраэль больших "хищников", от фараона до арамейских царей, и многие из поступавших в казну доходов он потратил на укрепление пограничных крепостей и создание в них складов с оружием и продовольствием.

Эта политика не раз подтвердила свою мудрость.

Ехошафат всё более возвышался. И построил он в Иудее крепости и города для припасов. И много работ было у него в городах Иудеи. И в Иерусалиме стояли люди военные, храбрые воины.

И был Господь с Ехошафатом, ибо он шёл изначальными путями Давида.

В середине правления Ехошафата возникла угроза нашествия с востока. Мрачная тишина нависла над Иудеей, ибо пошли сыны Моава и сыны Аммона, а с ними и амалекитяне войною на Ехошафата. И пришли, и сказали ему:

– Идёт на тебя рать великая из-за Солёного моря <…> И вот они уже в Эйн-Геди.

Подобно другим спасителям иудеев (вспомним, например, царицу Эстер), Ехошафат, прежде всего, объявляет в народе пост. Затем он собирает всех своих подданных в Иерусалиме и обращается к Богу с молитвой. Он напоминает, что народ этот находится тут по Его воле и, как прежде, вверяет судьбу своему Богу, уверенный в Его покровительстве.

– Боже наш! Суди их ты, ибо нет у нас силы против такой великой рати, идущей на нас, и мы не знаем, что делать. К тебе обращены наши очи!

И все иудеи стояли перед Господом с жёнами и малыми детьми.

Тут на Яхазиэля бен-Зхарьяу, левита из рода Асафа, снизошёл дух Господень, и он сказал:

– Внемлите все жители Иудеи и ты, король Ехошафат! Так говорит Господь: "Не бойтесь, не страшитесь сего великого множества ратного, ибо не ваша это война, а Божья <...> Не бойтесь, не страшитесь! Завтра же выступите им навстречу, и Господь будет с вами.

Король во главе народа двинулся в военный поход: встали они рано утром и выступили в пустыню Текоа.

Тем временем, в войске противника, состоявшем из армий разных народов, начались раздоры, а там дело дошло и до столкновений.

Военный поход иудеев после ряда сражений окончился их полной победой. И три дня они собирали добычу, ибо велика была она. А на четвёртый день все собрались в долине Благословения. Здесь они благословили Бога – поэтому и зовётся это место долиной Благословения и поныне.

И повернули все мужи Иудеи в Иерусалим, и король во главе их – чтобы возвратиться в Иерусалим с весельем, ибо дал им Господь радость победы над их врагами. И пошли они к Ерушалаиму с арфами, кинорами и трубами – направились к Дому Господню.

И напал страх Божий на соседние царства, когда услышали они, что воевал Господь против врагов Иудеи.

И утихомирилось в земле Ехошафата, и дал ему Бог покой со всех сторон.

Другим значительным событием в жизни Ехошафата стало его участие в осаде города Рамота в Гил'аде, на северо-востоке Эрец Исраэль. На этот город одновременно претендовали сильнейшее из арамейских государств с центром в Дамаске и Израиль, которым тогда правил уже знакомый нам король Ахав, друг и союзник Ехошафата.

И сказал король израильский слугам своим:

– Помните ли вы, что Рамот Гиладский – наш? А мы молчим, не забираем его из рук царя арамейского!

И спросил он Ехошафата:

– Пойдёшь ли ты со мной на Рамот?

И отвечал Ехошафат королю израильскому:

– Как ты, так и я. Как твой народ, так и мой народ. Как твои кони, так и мои кони.

Верный братскому договору, король Иудеи привёл свою дружину в военный стан израильтян. Король Ахав празднично встретил союзника, и заколол для него Ахав множество скота, мелкого и крупного, и для людей, бывших при нём.

Апогеем торжеств было выступление пророков.

Короли Израиля и Иудеи сидели каждый на троне своём, одетые в королевские одежды, на гумне у входа в ворота Шомрона, а все пророки пророчествовали перед ними. И Цидкияу бен-Кенаан сделал себе железные рога и кричал: "Этим забодаешь арамеев до истребления их!"

В разгар пира среди веселящихся пророков и нетерпеливых воинов у короля Ехошафата просыпается роковое предчувствие, которым он делится со своим другом Ахавом. Тот не имеет сомнений на счёт исхода войны, но, чтобы успокоить союзника, просит у четырёхсот пророков-гостей совета: "Идти ли мне на войну на Рамот Гил'адский"?<…> И сказали они: "Иди! Господь предаст его в твои руки"

Но король Иудеи никак не может поверить такой единодушной толпе предсказателей.

Спросил Ехошафат:

– А нету ли здесь ещё одного пророка Господня, чтобы мы спросили и его?

И ответил король Израиля Ехошафату:

– Есть ещё один человек, через которого можно вопросить Господа, но я ненавижу его, ибо он пророчествует обо мне только худое. Это – Миха бен-Имла.

И попросил Ехошафат:

– Не говори так, король!

Король Израиля подозвал одного придворного и велел ему:

– Приведи скорее Миху бен-Имлу.

И вот нам диалог пророка с присланным из дворца порученцем (смотри, читатель, какой прекрасный пример принципиальности политического человека сохранила для нас Книга Царств!):

Посланец, который ходил звать Миху, говорил с ним и сказал:

– Слова пророков, будто одни уста, говорят королю доброе. Пусть бы и твоё слово было, как слово одного из них. Изреки и ты хорошее.

Но Миха ответил ему:

– Как жив Господь, что Он скажет мне – то я и изреку.

Представ перед королями, Миха (в русской традиции – пророк Михей) сперва вообще не хотел ничего говорить – зачем, когда четыреста коллег уже единодушно изрекли: "Вперёд, и нас ждёт победа!" Но в конце концов Ехошафат уговорил Миху, и тот дал свой совет: "Не надо идти на Рамот. Войско там ждёт поражение, а короля Ахава – смерть".

Пир был испорчен, военачальники смущены, четыреста пророков требовали наказать пессимиста. Один из них, Цидкияу, – тот, что напялил на башку железные рога, – подскочил к Михе и дал ему пощёчину.

Но пророк стоял на своём: Господь не одобряет поход. Всё кончится плохо.

Разумеется, никто не послушал Миху. На следующий день в долине возле крепостных стен Рамота началось сражение.

Король Ахав, одетый как простой воин, гнал свою колесницу в самую середину битвы. Ехошафат сражался в королевских доспехах. Командовавший войском арамеев царь Бенхадад, зная храбрость Ахава и его способность увлекать в атаку израильских воинов, повелел тридцати двум начальникам колесниц:

– Не сражайтесь ни с малым, ни с великим, а только с одним королём израильским.

И было: когда начальники колесниц увидели Ехошафата, то сказали они: "Верно, это – король израильский", и повернули на него, чтобы сражаться с ним. И закричал Ехошафат! Тут начальники колесниц разглядели, что это не король израильский и повернули от него.

Таким образом, Ехошафат на какое-то время сумел отвлечь на себя отборный арамейский отряд. Но судьбе в тот раз было угодно подтвердить мрачные предсказания пророка Михи.

Один /арамейский воин/ натянул лук и случайно поразил израильского короля сквозь швы в латах.

И сказал Ахав своему вознице:

– Поверни назад и вывези меня из боя, потому что я ранен.

Но битва в тот день разгорелась, и король стоял в своей колеснице против арамеев, и умер вечером. А кровь из раны текла внутрь колесницы. <…> И умер король Ахав, и тело его было привезено в Шомрон. И похоронили короля в Шомроне, и омыли колесницу в водоёме шомронском.

Так окончил дни король-воин Ахав. И за эту героическую смерть народ простил ему все прошлые грехи, а было их в жизни Ахава немало.

А Ехошафат, верный союзник?

И возвратился Ехошафат, король Иудеи, благополучно в дом свой в Иерусалиме.

<…>А прочие дела Ехошафата и подвиги, которые он совершил, и то, как он воевал, описано в летописи королей иудейских.

И почил Ехошафат, и погребён был с отцами своими в Городе Давида.

***

Новелла Пятая Три храбрых ивримских короля: Ахав – воин (871 – 852 г.г. до н.э.), Ехорам – неудачник (851 – 842) и герой – бедолага Иошияу Иудейский (639 – 609 г.г. до н.э.)

На севере и востоке от Израиля располагались арамейские государства, с которыми на протяжении всей своей истории были связаны древнееврейские королевства. Они и погибли одновременно. Стотысячная армия с берегов Тигра и Евфрата, перед тем, как впиться в большое тело Египта, втоптала в пески Восточного Средиземноморья и Арам Дамесек, и Израиль, и города Финикии, и останки Филистимского союза, и королевства Заиорданья, потому что государства эти были малыми и ещё из-за такой болезни Месопотамской "львицы": она никак не могла насытиться.

Не зная своей судьбы и не желая слушать советов пророков-пессимистов, Израиль и арамеи терзали друг друга. Уже при Давиде Дамаск имел самую многочисленную армию в Кнаане, которую однажды (и неудачно!) наняло царство Аммон для войны с Иерусалимом. В IX веке до н.э. военная мощь арамейских государств, управляемых удачливыми военачальниками, становится решающей силой в регионе, а военно-дипломатическое соперничество их с Израилем (реже – с Иудеей) определяет историю Кнаана в "поперечном" направлении: с запада на восток, от моря до заиорданских степей, от Филистии и Финикии до Моава и Эдома.

Арамеи приходились иврим не только врагами-соперниками, но и близкими родичами. Напомню, что "Исаак взял в жёны Ривку, дочь Бтуэля-арамея,<…> сестру Лавана-арамея^[7]. Праотца Яакова Танах называет "странствующим арамеем"^[8]. В эпоху, о которой пойдёт речь, арамеи и иврим живут между собою как родственники (у них совсем не те отношения друг с другом, что, допустим, с Египтом или с Филистией) – часто недобрые, но не более добрыми соседями были и Израиль с Иудеей. Их правители пользуются услугами одних и тех же лекарей и советами одних и тех же пророков (Элияу, Элиши). Иногда они выступают в одной военной коалиции.

И всё-таки, чаще всего, Израиль и Дамаск ссорятся, втягивая в свои споры соседей.

Впервые царь Бенхадад (ассирийские анналы называют его Дадда-идри), талантливый и смелый полководец, привёл к Шомрону огромное войско – своё и вассальных Дамаску царей, – в 855 г. до н.э. Король Ахав и его люди растерялись, глядя со стены на половодье врагов, готовящихся к осаде израильской столицы. С арамейской стороны прибыл парламентёр и от имени царя Бенхадада продиктовал условия капитуляции, сводившиеся к полному разграблению Шомрона и уводу короля Израиля со всей семьёй в Дамаск в качестве заложников.

Бенхадад, царь арамейский, собрал всё своё войско: тридцать два царя были с ним и кони, и колесницы! И поднялся он, и осадил Шомрон, и воевал с ним. И послал он послов к Ахаву, королю израильскому, в город, чтобы сказали ему:

– Так говорит царь Бенхадад: "Серебро твоё и золото твоё – мои! Жёны твои и добрые сыновья твои – мои!"

И отвечал король израильский, и сказал:

– Да будет по слову твоему, господин царь: сам я и всё, что у меня есть – твоё.

И опять пришли послы и сказали:

– Так говорит царь Бенхадад: "Я посылал тебе приказ: ты обязан отдать мне серебро и золото твоё, и жён твоих, и сыновей твоих. Завтра в эту же пору я пришлю к тебе рабов моих; они обыщут дома, твой и рабов твоих, возьмут в руки свои всё, что дорого глазам, и унесут.

Ахав ответил, что он, быть может, ещё согласился бы отдать Бенхададу себя и своё семейство, но грабить Храм и страну не позволит. Услышав такой ответ, взбешённый Бенхадад передал через парламентёров, что "всей земли Шомрона не хватит, когда её по горсти разберут идущие за мной воины".

Ахав спружинил: "Пусть хвастается не тот, кто опоясывается мечом, а тот, кто перепоясывается" (то есть, кто снимает меч после сражения).

Парламентёр отбыл с этим вызовом, и в обоих лагерях началась подготовка к штурму крепостных стен Шомрона. На третьи сутки, под вечер, посоветовавшись с пророком и приняв благословение коэна, Ахав открыл крепостные ворота и во главе отряда "отроков областных князей" и народного ополчения врубился в самую середину вражеского лагеря. Не ожидавший этой вылазки Бенхадад пировал в палатке с союзными царями.

И разил каждый противника своего. И побежали арамеи, а Израиль преследовал их. Бенхадад, царь арамейский, спасся со всадниками. И вышел король израильский, перебил коней и опрокинул колесницы. И нанёс он арамеям большое поражение.

Однако, в отличие от маленького Израиля, у арамеев был неограниченный запас солдат, оружия и колесниц. Через год Бенхадад привёл к Шомрону ещё большую армию. С.М. Дубнов во "Всемирной истории еврейского народа", основываясь на древнееврейских летописях, так описывает арамейский поход на Израиль в 854 г.:

"Советники Бенхадада говорили ему: "Бог Израиля – он бог гор, а не бог равнин – поэтому они нас и одолели (в предыдущем походе 855 г.до х.э.- Д.М.). Но если мы выступим против них в открытом поле, мы их победим".

Бенхадад растянул своё многочисленное войско на большом пространстве. Напротив выстроились израильтяне двумя отрядами, которые в сравнении с армией неприятеля казались "двумя маленькими стадами коз". Шесть дней стояли войска друг против друга, а на седьмой день закипел бой. Израильтяне сражались храбро и перебили множество арамеев. Оставшиеся отряды неприятеля вместе со своим царём бежали в Афек. Там на них обрушилась городская стена и задавила несколько тысяч воинов. Бенхадад спрятался в одном из домов, дрожа от страха.

Приближённые советовали ему просить у Ахава пощады, "так как, слышали мы, короли израильские – милостивые короли".

Послы арамеев явились к Ахаву в рванной одежде, с верёвками на шее – в знак покорности. Они сказали: "Раб твой, Бенхадад, просит, чтобы ты пощадил его жизнь".

Простодушный Ахав велел привести Бенхадада, усадил его в свою колесницу и обошёлся с ним ласково. Арамейский царь обещал возвратить Израилю отнятые у Омри города и отвести для израильских купцов такой же квартал на Базарной площади в Дамаске, какой некогда отвёл Омри арамеям в Шомроне. Мир был заключён, и Бенхадад отпущен на свободу. Гуманность Ахава показалась многим его советникам роковой политической ошибкой".

Мне представляется более убедительным разъяснение поступка Ахава, предлагаемое Эрнстом Ренаном^[9]. Кроме несомненного великодушия победителя, израильским королём руководила политическая мудрость. Ахав первым заметил надвигающуюся на Кнаан тень "Ассирийской львицы", пробудившейся в месопотамских болотах.

Действительно, вскоре после битвы под Афеком в Эрец Исраэль стали приходить рассказы о зверствах Ассирии, захватившей к тому времени Финикию и Северную Сирию. Население Эрец Кнаана не было приучено к мягкому правлению, но то, что изобретала фантазия садистов из Двуречья, несомненно относится к массовому криминальному психозу.

Король Ахав первым понял, что "Ассирийская львица" сожрёт и арамеев, и израильтян. Спастись можно только прекратив раздоры и объединив армии.

Ахав вкладывает талант и энергию в дипломатическую деятельность. Он объезжает соседние столицы, уговаривает, пугает и соблазняет правителей.

И успевает.

Возле селения Каркар ассирийского царя Шалманасара III встретило войско коалиции двенадцати королей во главе с правителями Дамаска, Хамата и Израиля. В результате сражения Шалманасар был разбит и отброшен на север. На четыре года Кнаан получает передышку.

По вавилонским аналам, именно армия Израиля во главе со своим храбрым королём образовала ударную мощь Союза Двенадцати. Одних только боевых колесниц сражалось под началом Ахава две тысячи! – больше, чем прислали все остальные участники союза вместе.

Ещё три раза коалиции удавалось остановить Ассирию: в 849, 848 и 845 г.г. до н.э. Если бы её участники не перессорились между собой, Шалманасар никогда не прошёл бы в Кнаан.

Но они поссорились. Дамаск и Израиль опять стали врагами.

С.М. Дубнов, возвращаясь к записям в хрониках о том, как Ахав помиловал царя Дамаска, справедливо замечает: "Бенхадад, получив свободу, сдержал не все свои обещания. Между прочим, он не возвратил Ахаву гил'адский город Рамот. Честь израильского государства не допускала, чтобы Ахав смолчал ввиду такого низкого вероломства, и король стал готовиться к новой войне с арамеями".

И прожили три года без войны между Арамом и Израилем. И сказал король израильский слугам своим: "Помните ли вы, что Рамот Гил'адский наш? А мы молчим и не берём его из рук царя арамейского".

О дальнейшем я уже рассказывал в предыдущей новелле. В разгар боя шальная стрела влетела между пластинами панциря Ахава. Возница не смог вывести боевую колесницу с раненым из гущи сражения, чтобы хотя бы перевязать его. Обливаясь кровью, израильский король продолжал сражаться и только к вечеру, уже после захода солнца его доставили в стан, где Ахав и скончался.

                                                                                                                                   *

Ехорам, сын Ахава, был королём над

Израилем... И правил он двенадцать лет.

/Вторая книга Царств, 3-1/

Ехорам бен-Ахав стал девятым королём Израиля. Он сменил на престоле старшего брата, Ахазию, чьё правление не продлилось и двух лет. Несчастный Ахазия, рассказывают летописи, выпал из окна в дворцовый сад, расшибся, долго болел и умер, не оставив наследников.

Ехораму, второму сыну Ахава, досталось недолгое, но чрезвычайно бурное правление. В отличие от отца своего Ахава, Ехорам не чувствовал призвания к строительству или государственным реформам. У него были все качества полководца: решительность, доблесть, дар выбирать строй, место и время для сражения, умение увлечь армию в атаку.

У него только не было удачи.

А натиск Ассирии на Кнаан нарастал.

Царь Царей Шалманасар III восседал на стуле, выточенном из бивней любимого слона Хумбабы, утонувшего во время охоты в болотах Южной Вавилонии. Бивни Хумбабы да сам ассирийский царь – вот и всё, что торчало над тусклой равниной болота, когда подплыли лодки с перепуганными егерями и телохранителями.

Сегодня Царь Царей, который уже два года подготавливал поход к берегам Верхнего (Средиземного) моря, велел показать ему хроники последнего вторжения в Кнаан. Пока писец вернулся из дворцовой библиотеки и раскладывал на полу глиняные таблички, устанавливая порядок их зачтения Царю Царей, Шалманасар велел придворному художнику показать эскизы карикатур, которые предстоит высечь на скале у границы Сирии с Кнааном. Зрелище привело царя в весёлое настроение, он с удовольствием разглядывал эти композиции: иудейский правитель с отвисшей губой целует полу халата ассирийского губернатора, главный жрец храма в Цидоне, высокий бритоголовый финикиец, едет в Ниневию на повозке с данью, а на шее у него подвешена на золотой цепи отрубленная голова его царя. Но самой радостной для глаз ассирийца была, конечно, сцена увоза на берега Тигра статуй богов из покорённого Египта.

Шалманасар велел увеличить до натуральных размеров каждую из картин, когда их будут выбивать на скале.

Летописец разложил таблички как надо и приготовился к чтению. Царь кивнул: начинай.

"...14 айяра эпонимата Даян-Ашшура я отправился из Ниневии, перешёл реку Тигр и приблизился к городам царя Гиамму на реке Балих. Там испугались ужаса моего владычества и блеска моего мощного оружия и сами убили Гиамму, своего господина. Я вступил в города Тиль-Шамарахи, приказал внести моих богов в его дворцы и устроил празднества там. Я открыл его сокровищницу, захватил его добро и отослал к себе в Ашшур. На многочисленных кожаных ладьях я пересёк Евфрат во время половодья. В городе Ашшур-Утир-Асбат на другом берегу реки, который люди страны Хатти называют Питру, я принял дань царей (следует перечисление многочисленных царей и правителей арамейских городов-государств – Д.М.): серебро, золото, свинец, бронзу, медные котлы. Я отправился от Евфрата и приблизился к Хальману. Они испугались моей битвы и обняли мои ноги. Я принял их дань серебром и золотом и сделал жертвенные возлияния. Я приблизился к двум городам Ирхулени-хаматца, завоевал его царский город Аргану, приказал вынести его добычу, его добро и имущество его дворца, а в его дом я бросил огонь.

Я отправился к Каркару. Царский город я разрушил, сокрушил и сжёг огнём. 1200 колесниц, 1200 всадников, 20 000 воинов Дадда-идри из Дамаска...2000 колесниц, 10 000 воинов Ахава-израильтянина…выступили против меня на бой и сражение. При помощи высокой силы, которую дал мне Ашшур, и могучего оружия, которое подарил мне Нергал, идущий впереди меня, я сразился с ними от Каркара до Гильзау и нанёс им всем поражение. 14 000 их воинов я поразил оружием... В этом сражении я захватил их колесницы, их всадников, их лошадей, их упряжь"^[10].

Уже потому, что через год Шалманасар повторял свой поход на юго-запад и снова не проник в Кнаан, а застрял в Северной Сирии, можно заподозрить, что приведённая здесь хвастливая надпись, высеченная клиньями на стене знаменитого Собачьего ущелья, сочинена льстивыми придворными литераторами.

Любопытно, отчего так важно для "сильных мира сего", чтобы потомки узнали о их деяниях? Кого хотят они обмануть: богов, будущие поколения или собственный страх ухода в небытие?

В 849 г. до н.э. Ассирия опять наваливается на Кнаан, и снова её встречают силы коалиции, но уже не двенадцати королей, а меньшего их числа. Возглавляет объединенную армию царь Дамаска. Опять удаётся отшвырнуть Ассирию назад, в Двуречье, и снова она возвращается через год в Северную Сирию.

Так повторялось четырежды, и с каждым разом сопротивление "львице" ослабевало, всё больше государств выходило из союза, капитулировало и отправляло караваны с данью в Ниневию. Напор 845 г. оказался победным для Ассирии: прорвавшись через Кнаан, 120-тысячная армия Шалманасара обрушилась на Египет.

Сильно потрёпанным возвращалось войско и король Ехорам из каждого сражения с Ассирией. Страна приближалась к катастрофе, в голодном народе нарастал ропот, и во всех неудачах обвиняли Ехорама и весь его род – прежде всего, конечно, мать короля, финикиянку Изевель. Причина всех бед была ясна каждому мальчику в Шомроне: Ехорам под влиянием "старухи" тратит все израильские средства на устройство иноземных культов и подарки финикийским жрецам. Поэтому Бог и сердит на Израиль, за то и наказывает его засухой и всевозможными бедами.

Ехорам мог бы возразить, что достигнуто самое главное: Ассирия,– а она куда страшнее любого налёта саранчи из пустыни! – остановлена далеко от Израиля. Но никто не желал слушать защитников короля. Зато разговоры о том, что многие молодые люди сложили головы где-то в Сирии, что опять начались поборы для армии зерна, масла и скота – звучали всё громче.

Ехорам знал о своей репутации полководца-неудачника. Одна победа! – думал он.– Одно шествие через Шомрон с караваном трофеев, с бубнами, кинорами и трубами, с разбрасыванием с повозок разноцветных платьев женщинам, с раздачей воинам овец, ослов и нового оружия – и народ опять станет петь хвалебные песни, танцевать вдоль пути войска-победителя к столице и уже не проклинать, а славить "профиникийство" королевы-матери Изевели.

– Всего только одна победа! – умолял Бога Ехорам.

И тут из-за Иордана пришла весть: царь Меша восстал и отложился от Израиля.

Меша, царь моавитский, был владельцем скота и присылал он королю израильскому сто тысяч нестриженных овец и сто тысяч нестриженных баранов.

В 850 г.до н.э., сочтя, что Израиль сильно ослабел в драках с арамеями и Ассирией, царь Меша решил, что пришёл его час. "И восстал Меша против Израиля",– передаёт нам третья глава летописи последней (по христианской традиции IV– той, по иудейской – II-ой) книги Царств.

Ехорам воспрянул духом: вот война, о которой он мечтал!

Израиль приглашает пойти с ним в поход союзника, Иудею, а та – своего вассала, Эдом. Объединенное войско двинулось на Кир-Моав (или Кир-Харесет) – столицу государства Меши.

И выступил Ехорам в тот день из Шомрона, и перечислил он весь Израиль, и послал сказать королю иудейскому:

– Царь моавитский восстал против меня. Пойдёшь ли со мной на войну против Моава?

И сказал тот:

– Пойду. Как ты – так и я. Как твой народ – так и мой. Как твои кони – так и мои.

И спросил:

– По какой дороге пойдём?

И ответил тот:

– Дорогою пустыни Эдомской.

И отправились король израильский, король иудейский и царь эдомский, и шли они обходным путём семь дней.

Когда царь Эдома, вассал Иудеи, получил из Иерусалима приказ привести армию, он выступил из Южной пустыни за неделю до назначенного срока сбора войск, и двигался по серо-коричневым сопкам Эдома, меняя проводников. В пути царь знакомился со своими подданными – с племенами, заселявшими суровые предгорья по побережью Ям Суф (Аккабского залива), где между морем и подножьями крутых сопок постоянно передвигаются песчаные буруны. Извещённое следовавшим впереди войска глашатаем, население тянулось по незаметным чужому глазу тропинкам, чтобы взглянуть на своего повелителя, впервые покинувшего шатры в оазисе Дим в Южной пустыне. Армия царя Эдома пополнялась молодыми воинами, а обоз – овцами и мехами, наполненными свежей колодезной водой. Колдуны благословляли поход боевыми песнями, танцами на черепах убитых ранее врагов и делали на лицах царя и военных магические рисунки охрой, прибавлявшие мужчинам храбрости, нечувствительности к боли и выносливости в походе. На ночь в палатку царя старейшины племён приводили своих дочерей. Наследники оплодотворённых женщин через четырнадцать лет могли присутствовать на совете племени, а впоследствии вливались в его аристократию и получали право после смерти царя участвовать в поединке на копьях, определявшем нового властителя Эдома.

Утром отдохнувшие бойцы-эдомцы выпивали по большому кувшину верблюжьего молока, и войско продолжало поход по песчаным сопкам на север, к Моаву. Царь находился впереди невысоких, очень смуглых, босоногих солдат: верхом на муле он стоял на холме в белоснежном шерстяном плаще и высокой красной шапке, молча следя за движущейся спиралью своих людей. С горных троп он виделся солдатам горящей на фоне неба свечой.

Войска встретились у Нахал Зеред, дальнейшее продвижение объединенной армии шло по сплошной пустыне. И не было воды для войска и для скота, который был при них.

Самым слабым из союзников оказался инициатор похода. Рождённый для сражений на равнинах Сирии или в родных горах, король Ехорам совершенно пал духом, оказавшись в пустыне. И воскликнул король израильский: "Увы! Созвал Господь нас, троих королей, чтобы предать в руки Моава".

Тогда король Иудеи (по времени, это должен быть Ехорам) пожелал услышать предсказание об исходе кампании.

И спросил король Иудеи:

– Нет ли здесь пророка Господня, чтобы нам вопросить Господа через него?

И ответил один из слуг короля израильского:

– Здесь Элиша бен-Шафат – тот, что лил воду на руки Элияу^[11].

И сказал Ехорам:

– Есть у него слово Господне.

И сошли к нему короли.

Элише было хорошо в одиночестве в пустыне, и встреча с обеспокоенными королями отнюдь не входила в его планы. Отысканный королевскими слугами, он неохотно соглашается на встречу с грешником-Ехорамом, но предсказание его доброе: победа, а самое ближайшее – долгожданный дождь.

И было: поутру, когда возносят хлебное приношение, пришли воды по пути из Эдома, и наполнилась земля водою.

Моавитян это ввело в заблуждение.

 Когда все моавитяне услышали, что пришли короли воевать с ними, то собрались они все, начиная от тех, кто стал носить пояс и старше, и пришли к границе. И встали они рано утром, и воссияло над водою солнце, а моавитянам издали показалось, что это – кровь. И закричали они: "Это – кровь! {Видимо}, поспорили короли {которые пришли}и перебили друг друга. Теперь – на добычу, Моав!" И ринулись они к стану израильскому.

А там!

 Поднялись израильтяне и стали их бить. И те побежали от них, но израильтяне били и били моавитян. И города их разрушали, и на каждый хороший участок кидали по камню и заваливали его, и все источники засыпали, и все хорошие деревья вырубали, пока не остался только Кир-Харесет с каменною стеною его. И окружили его пращники...

Меша попытался пробиться к царю Эдома в надежде склонить того к предательству:

И увидел царь моавитский, что битва одолевает его, и взял он с собою семьсот человек, владеющих мечом, чтобы пробиться к царю эдомскому, но не смогли они.

Армии Израиля и его союзников приступают к осаде Кир-Харесета.

В отчаянье, царь Меша поднимается на городскую стену и на виду у своей и вражеской армий и населения столицы приносит в жертву собственного сына – наследника престола.

Израильтяне замерли – испугались Божьего гнева. Зато воины Моава воспламеняются от зрелища и отчаянно контратакуют осаждавших. С этого момента в войне наступает перелом. Израиль и его союзники отброшены от столицы. Они отступают, неся большие потери и в конце концов возвращаются из Моава с повозками, переполненными трупами солдат.

Тем временем в Израиль пришла очередная засуха, а следом за ней – голод и всеобщее разорение. В дополнение ко всем бедам именно в годы правления Ехорама случилось землетрясение в северной части страны. И хотя большинство зданий той поры сегодня посчитали бы полузарытыми в землю сараями, среди населения поползли слухи о многочисленных жертвах. И сразу нашлись "очеслышцы", уверявшие, что земля, прежде чем разверзнуться, воем и скрипом призывала иврим покаяться и уничтожить истуканов – чужеземных богов, вместе с их алтарями и жрецами.

"Брожение умов" достигло и ближайшего окружения короля. Всё громче звучат здесь голоса пророков, обещая скорый и страшный конец Израиля в наказание за грехи королевского семейства.

А Ехорама лечат от ран, полученных в Моавском походе. Ему докладывают о слухах и настроение народа, да он и сам чувствует, как над королевским домом собираются тучи, но не знает выхода. Судьба продолжает дразнить этого азартного игрока в войну. Вдруг из столицы старого врага, Дамаска, приходит весть о перевороте. Придворный Хазаэл задушил царя Бенхадада: взял он одеяло, погрузил в воду, положил на лицо его, и тот умер.

Какой момент! В Дамаске наверняка начнётся теперь смута: убит любимый в народе царь, смелый полководец и завоеватель. Вот случай взять реванш за поражение израильского войска в бою за Рамот, когда был убит король Ахав!

Ехорам спешит с войском к Рамоту, в Гилад, и снова уговаривает примкнуть к походу короля Иудеи.

И, конечно, опять Ехораму не повезло! Рамот он действительно взял, но после этого арамеи, всегда значительно превосходившие численно Израиль, подтянули из Дамаска войска, окружили Рамот и начали его осаду. В одном из боёв Ехорам был опять ранен, и его отвезли на лечение в зимнее королевское поместье неподалёку от столицы.

Девять лет правил в Шомроне Ехорам. За это время провёл он пять войн и все проиграл. На его правление пришлось три засухи: одна тяжёлая, длившаяся половину зимы, и ещё два года запаздывали дожди.

Ехорам был убит стрелой при военном перевороте своим злобным и честолюбивым командующим Еху, перебившим затем и всех потомков короля-неудачника.

Так в 842 г. до н.э. закончилось правление династии Омри – воинственных королей, сорок лет руководивших из своей столицы Шомрона Израильским королевством.

*

Крайняя скудность исторических данных об этой эпохе лишает нас возможности строить предположения о роковом происшествии, положившем конец кратковременной жизни Иошияу. Характер этого государя, имевшего столь заметное влияние на историю

человечества, остаётся для нас совершенно загадочным.

/Эрнест Ренан "История израильского народа", пер.с французского, СПб.1911г./

Через сто двадцать лет после убийства Ехорама королевство Израиль было разгромлено. В 724 г. до н.э. Шалманасар V, сын великого строителя Ассирийской империи Тиглатпаласара, после двухлетней осады захватил Шомрон, отчаянно оборонявшийся королём Хошеа. Израиль (подробнее об этом мы побеседуем в более поздних сюжетах) перестал существовать. Эта победа дорого обошлась Ассирии. Раскопки в Хацоре и в Шомроне, относящиеся к эпохе страшного нашествия, обнажили обгорелые остовы крепостей и среди руин – обломки мечей и чёрные маслянистые пятна на камнях сгоревших домов и целых селений.

Израиль исчез, на его место пригнали арамеев, потом – халдеев: такова была имперская политика Ассирии – перемещать, чтобы властвовать.

Народ иврим ещё продолжал государственное существование в королевстве Иудея, ставшем вассалом Ассирии.

Но настало время исполниться предсказанию пророков: "Ассирийская львица" наконец должна была околеть. Дикие и беспощадные орды кемерийцев и скифов, конные армии Мидии и халдейский Вавилон уже делили имперскую шкуру; вожди горных племён севера объединяли армии для набега на храмовые сокровищницы Ниневии, и все клялись в скором времени разорить и сжечь ненавистный город за кровь и унижения, которым десятилетиями подвергала их Ассирия.

Но пока ещё правитель Ассирии – "Любимец Богов" – продолжал разъезжать мимо сверкающих синих изразцов храма Ашшура в колеснице, запряжённой четвёркой побеждённых царей, а по улицам столицы, Ниневии, были расставлены клетки с провинившимися губернаторами провинций. Любимым развлечением солдат и городской черни бывало – сунуть в такую клетку пику и, покалывая губернаторскую шкуру, заставить опального вельможу петушиным пением веселить толпу.

Но и Любимец Богов был уже "приговорён и взвешен". В 614 г.пал Ашшур, в 612 г.– Ниневия. У ассирийского владыки остался один значительный город: Харран. Вавилон, вставший во главе коалиции стран-победительниц, закрепился во всём Двуречье и повёл наступление на окружённую в Харране вражескую армию.

Казалось, проклятой всеми Ассирии пришёл конец.

Но...

Именно в это время главный соперник империй Двуречья – Египет – решил, что Ассирия достаточно ослаблена и пора вмешаться в делёж её богатств, пока появившийся на военной тропе Плодородной Радуги новый хищник, Вавилон, один не проглотил ассирийское наследство. Фараон Нехо внезапным маршем на север повёл войска на помощь осажденной в Харране ассирийской армии. Вдоль средиземноморского берега опять день и ночь гремели повозки обоза и скрипел песок под солдатскими сандалиями. По пути, как было заведено, разорялись филистимские и финикийские города, грабились селения иврим и кнаанеев, вытаптывались поля ячменя, а египетские командиры ударами палок и обещаниями добычи поторапливали свои колонны, направляя их к верховьям Евфрата – туда, где последний из ассирийских царей, Ашшурубалит, ещё огрызался на атаки вавилонских полководцев.

И как раз именно в 609 г., о котором пойдёт речь, королевство Иудея, не предугадав такого поворота в политике Египта, заключило с Вавилоном договор о союзе и совместных военных действиях против ненавистной Ассирии.

Фараону Нехо докладывали о союзническом договоре Иудеи с Вавилоном, но Владыка Нила только смеялся над такими глупостями. На обратном пути он примет ото всех кнаанских правителей присягу на верность и с ней великую дань, а сейчас – скорее вперёд: близ Харрана, в поле под Каркемишем, Владыка Нила намерился дать бой вавилонской армии Набопаласара.

Хруп, хруп – скрипят подмётки из бегемотовой кожи; стук, стук – древки копий о дорогу. Вот уже и Мегидо. И тут идущие впереди вóйска разведчики обнаружили, что в долине египтян поджидает крохотная иудейская армия во главе со своим королём. Она вышла из Иерусалима наперерез войску фараона и уже выстроилась в боевой порядок для атаки на Непобедимого Сына Ра.

Раздражённый задержкой Нехо всё же велел передать туземному королю, что не намерен причинять ему зла, что явился вовсе не для войны с иудеями. Фараон даже предложил тому безумцу посмотреть, как занимают долину египетские войска: белокожие, краснокожие, чёрные, как парят над ними полотна тысяч вымпелов и знамён, сверкают острые бронзовые наконечники на длинных копьях, храпят боевые кони, готовые растоптать врага, а повозки с обозом растянулись до самого Ашкелона. На что рассчитывают эти иудеи?!

– Нет,– покачал головой упрямый туземец.– Иерусалим-союзник Вавилона, поэтому я не пропущу тебя через мою страну.

Он выпрямился в боевойколеснице и поднял копьё. Это был сигнал к атаке. Иудейская армия устремилась на врага.

Бой был короткий и жестокий, пленных не брали. Король погиб в самом начале сражения. Фараон быстрым маршем повёл армию дальше на север, пообещав иудеям на обратном пути наказать их за дерзость.

Дон Кихотом Кнаанским оказался шестнадцатый король Иудеи Иошияу бен-Амон. По созданным историками стереотипам, иудейский "царёк" должен бы заниматься "коварными интригами при дворах великих держав Востока", то есть в данной ситуации, присоединиться к государствам - "шакалам", чтобы отхватить для Иудеи кусочек шкуры ассирийской "львицы". Но Иошияу ведёт себя как человек чести – может, поэтому о нём умалчивают исторические сочинения.

Что же мы знаем о нём из хроник Танаха?

Восемь лет было Иошияу, когда он стал королём, и тридцать один год правил он в Иерусалиме. А имя матери его Едида, она – дочь Адая из Бацеката. И делал он то, что праведно в очах Господних, и во всём шёл путём короля Давида, не уклонялся ни вправо, ни влево.

Он получил трон после того, как его отец был зарезан телохранителями, а потом те были перебиты людьми, сохранившими верность Дому Давидову.

В течение восемнадцати лет Иошияу никак не проявлял себя в качестве короля Иудеи. Он прислушивался к советам окружавших его придворных: писца Шафана, первосвященника Хилькияу, пророчицы Хулды; размышлял над злосчастной судьбой Израиля, столетием раньше уничтоженного Ассирией. Потом, так же храбро, как позднее в бой с армией фараона, король Иошияу ринулся в реформы.

Целью его стало обновление иудейской жизни – он решил изменить настроение народа, фатально ожидающего, когда страну постигнет судьба Израиля. Иошияу начинает с Храма. Он прогоняет чиновников, собиравших с прихожан средства на жертвоприношения, ремонт здания и праздничные церемонии, а затем бессовестно присваивавших их. Король вызвал к себе верного человека, писца Шафана бен-Ацальяу, и велел ему:

– Пойди к Хилькияу, первосвященнику, пусть он пересчитает все деньги, принесённые в Храм Господень, которые собрали у народа те, что стоят на страже у входа <...> и пусть передадут их в руки ведущим работы в доме Господнем. А те пусть раздадут {деньги} работникам <...> для ремонта повреждений: плотникам, строителям и каменщикам, а также на покупку леса и вырубных камней.

И вот результат нововведений: полное доверие рабочих:

И не вели с ними счёта деньгам, потому что они поступали честно.

Вдруг глашатаи объявили по всей стране: во время ремонта Храма нашлась ещё одна, Пятая, книга Торы. Когда её прочитали королю, он был так ошеломлён, что разорвал на себе одежды, а потом <...> послал король посланников, и собрались к нему все старейшины Иудеи. И взошёл король в Дом Господень, и все люди Иудеи, и все жители Иерусалима с ним – и священники, и пророки – весь народ от мала до велика. И прочитал он им вслух все слова Книги Завета, найденной в Доме Господнем. И встал король на возвышение, и заключил союз перед Господом, чтобы соблюдать Заповеди Его и свидетельства Его, и уставы Его всем сердцем и всею душою, чтобы исполнять слова Завета, написанные в этой Книге. И вступил в союз весь народ.

Энергично и смело король Иошияу начал объединять всех иврим вокруг Единого Бога, Иерусалима и Храма. И вот, будто свежий ветер прорвался в страну через Иудейские горы. Изменяются предсказания пророков: уже не беду и наказание, а спасение и возвращение пленников обещают они от имени Господа. Другими государственными работами занято теперь население: строительством крепостей, изготовлением оружия, подготовкой к борьбе против вассальной зависимости, разоряющей Иудею. Праздник Песах отмечался в Храме и в каждом доме, как великий праздник освобождения из-под ига огромного и злобного народа.

А тут ещё пришли добрые вести с севера: проклятая Ассирия смертельно ранена объединенными силами Мидии и Вавилона. Король Иошияу отправляет в Вавилон посольство и заключает с этим государством союз.

И вдруг – нашествие Египта!

Перед тем, как попрощаться с королём Иошияу, раскроем Вторую книгу "Рассказов тех дней" (канон "Ктувим" {"Писания"}):

И совершили сыны Исраэля <...> Песах, отмечали праздник семь дней. Не совершалось подобной Пасхи у иврим со дней Шмуэля-пророка, и никто из королей иврим не справлял так Песах, как Иошияу. И жрецы, и левиты, и вся Иудея, и израильтяне, там оказавшиеся, и сами жители Иерусалима – в восемнадцатый год правления Иошияу был отпразднован такой Песах.

Но после того как привёл в порядок Иошияу Дом Божий, направился Нехо, царь египетский, воевать в Каркемиш, что на Прате. И вышел навстречу ему Иошияу. Послал к нему Нехо послов, говоря: "Что тебе до меня, король Иудеи! Не против тебя сейчас иду я, а к месту моего сражения. И бог повелел мне спешить. Не противься же богу, который со мной, чтобы он не погубил тебя!"

Но не отвернул Иошияу от него лица своего, а чтобы сразиться с ним, переоделся. И не послушал он слов Нехо, а прибыл воевать в долину Мегидо. И выстрелили стрелки в короля Иошияу <...> И сказал король слугам своим: "Унесите меня – я ранен".

И вынесли его слуги его из колесницы, и посадили в другую повозку, и отвезли в Иерусалим. И умер он, и был похоронен в гробнице отцов своих. И вся Иудея, и Иерусалим оплакивали Иошияу. И пророк Ирмияу оплакал короля в песне скорбной^[12], и поведали все певцы и певицы об Иошияу в скорбных песнях своих, известных до сего дня, и передали их потомкам – вот они, вписаны в Книгу скорбных песен.

А остальные дела Иошияу, и добродетели его записаны в Торе Господней. И деяния его, первые и последние, описаны в Книге королей Израиля и Иудеи.

От автора.

Странной и неожиданной бывает месть истории. Например, через письменность народа. В Египте жители не понимают иероглифы, прославляющие победу фараона Нехо в битве под Мегидо, а в Израиле дети читают про храброго короля Иошияу на древнем иврите. Я наблюдал в Иерусалимском музее, как школьники вслух разбирали надписи на черепках под стеклом и ликовали оттого, что текст совпадал с их учебниками.

*

Новелла Шестая Изевель – королева Израиля (871 – 852 г.г. до н.э.) и Аталия – королева Иудеи (842 – 836 г.г. до н.э.)

Случай женщины на престоле Ближнего Востока – большая редкость. В эпоху Первого Храма такое произошло только однажды^[13]: в Иудее была помазана в королевы Аталия^[14]. Что же до легендарной королевы Изевель (Иезавель в принятом написании), то официально она была только женой и матерью израильских правителей, а должности не занимала. Но так как её муж, король Ахав, а позднее сын, король Ехорам, заняты были войной и большую часть времени находились в военных станах, то всеми государственными делами в последние два десятилетия правления династии Омри руководила Изевель.

С неё мы и начнём "сравнительное жизнеописание" древнееврейских королев.

I. ИЗЕВЕЛЬ

Их величество – контрразведчица!

Казнь!

(А.Вознесенский "Мастера")

Не повторяйте дурного об Изевель. Из окружения грамматиков и поэтов, мореплавателей и учёных, из салона и храма привезли её в королевство горных пастухов, воинов и мрачных пророков, из вольной средиземноморской стихии Финикии в Израиль, в надел Единого Бога – непостижимого, строгого, пугающего.

Сведения об Изевель в летописях скудны, зато мифов в романах и в живописи напридумано за два с половиной тысячелетия, прошедших после её гибели,– изрядно. Кого только не сравнивали с Изевель – финикийской принцессой на израильском троне: и Екатерину II, и Марию-Терезу! Легенды приписывают Изевель властность, высокомерие, коварство, жестокость. Она стала синонимом женщины, без колебаний "идущей по трупам" к своей цели, хотя, если буквально,– это по её трупу проехал на колеснице узурпатор Еху сразу после военного путча.

Сегодня, читатель, я приглашаю тебя снять с полки "Пророков" и заглянуть в главный наш источник сведений о Малых королях и королевах.

При жизни короля Шломо дружба Иерусалима и Тира привела оба государства к процветанию. Цивилизация иврим, значительно отстававшая от финикийской (тирской), получила помощь в техническом развитии, вспомним совместные плаванья в страну Офир, сравним финикийскую и грубую местную посуду на стенде в иерусалимском музее, оценим архитектурные влияния во всех значительных зданиях Иерусалима, включая Храм и королевский дворец.

Эта пасторальная эпоха закончилась к концу жизни Шломо, во всяком случае, в наших летописях нет упоминаний о серьёзных контактах с Тиром, Цидоном, Библом или другими финикийскими городами-государствами с того времени, как империя распалась на два королевства: Израиль и Иудею (Иуду). Король Ехошафат попытался самостоятельно, без финикийских мореходов отправить флот в страну Офир, но корабли иврим позорно затонули, едва отойдя от берега.

И вот, король Омри решает возобновить такой полезный союз и скрепляет его женитьбой своего сына Ахава на Изевель, дочери Этваала, царя финикийского города Цидона.

До своего воцарения Этваал был главным жрецом храма Баала (Ваала), отсюда и происходит его имя. Как и во многих других языческих культах, финикийские боги были "узкими специалистами". Баал, например, "отвечал" за погоду. Вот справка из Энциклопедии ("Ваала культ"): "Основой культа Ваала была полная зависимость жизни в Кнаане от дождей, рассматривающихся, как щедрость Ваала".

В европейских странах цивилизация зарождалась по берегам рек, где и было основано большинство городов. Тем более это относится к Египту, имеющему единственную, хотя и великую реку. А вот в Кнаане всё определялось дождями: пойдут ли они во время или опоздают. Об этом неоднократно предупреждал иврим Моше (Моисей), когда уводил народ из Египта: забудьте про Нил! Вы переходите в землю, которая существует только "влагой небесной".

Иногда мне кажется, что судьбу Изевель в Эрец Исраэль можно прочитать, как метеорологическую сводку тех лет: сперва иврим радуются приезду финикийской принцессы и состоящих при ней жрецов бога Дождя, потом наступает затяжная засуха, и от Изевель требуют урезонить своего бога, походатайствовать перед ним о дожде в Израиле. А когда – уже при её сыне, невезучем короле Ехораме, – Изевель и её жрецы не смогли уговорить Баала оживить кнаанскую землю, обезумевший, голодный народ зверски расправился со всеми финикийцами, их храмами и алтарями на земле Израиля.

Древнегреческий историй Геродот, признавая благотворное влияние финикийской культуры на соседние народы (вспомним хотя бы алфавит и десятичную систему счисления), рассказывает об отвратительных картинах финикийского богослужения: принесение человеческих жертв, храмовой проституции, праздничных сексуальных оргиях и кровавом самобичевании жрецов во время религиозных церемоний.

В новелле Третьей я уже цитировал из Танаха описание такой сцены.

Нетрудно догадаться, как воспринималось это в пуританском Израиле.

И скакали они у жертвенника, который сделали<…> А Элияу стал смеяться над ними и сказал: "Кричите громче, может ваш бог занят беседой или он в отлучке, а может, в пути или спит – так он проснётся".

И стали они громко взывать и царапали себя по своему обыкновению мечами и копьями, так что кровь лилась по ним. И было: когда пришёл полдень, они всё ещё бесновались.

Для сравнения, в следующей главе Первой книги Царств приведён поэтический отрывок о службе Единому Богу пророка Элияу – самого упорного врага финикийского культа и ненавистника королевы Изевель.

…И сказал:

– Выйди и встань на горе перед Господом.

И вот Господь проходит, и большой сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы, идёт перед Ним <…>

Не в ветре Господь.

После ветра – землетрясение <…>

Не в землетрясении Господь.

После землетрясения – огонь <…>

Не в огне Господь.

После огня – голос тонкой тишины <…>

Вот в нём Господь.

Надеюсь, пока я рассказывал о Финикии, мой читатель уже достал с полки Танах? Тогда раскройте книгу "Пророки", раздел "Первая Царств" и присоединяйтесь ко мне. Восстановим по библейским книгам жизнь принцессы цидонской, а теперь израильской королевы – Изевель.

И взял он себе в жёны Изевель, дочь Этбаала, царя цидонян <…>

Наверное, её семейная жизнь складывалась удачно. Мы не находим записей о других жёнах Ахава, хотя иные короли иврим, помните, имели немалые гаремы. Нам известно о трёх детях от этого брака: Ахазия и Ехорам стали наследниками израильского престола, а Аталия была выдана замуж за короля Иудеи Ёрама. Ахаву часто доносили очень неприятные сведения об Изевель и её окружении – финикийских жрецах, но он не желал слушать наговоры, наоборот, строил новые жертвенники Баала, чтобы угодить любимой жене. Так же поступал и её сын Ёрам – пока он был жив, никто не смел обидеть Изевель.

И в её отношении к мужу видны любовь и внимание. Единственный грех, приписываемый королеве – знаменитая история о винограднике Навота – и тот, очевидно, был вызван её заботой об Ахаве.

Перечитаем внимательно главу 21, стихи 4:7. Но сперва напомню, с чего всё началось.

У короля было поместье в селении Изреэль на север от столицы – Шомрона. В перерывах между войнами Ахав часть отдыхал здесь, гуляя по любимому своему винограднику. А рядом располагался участок некоего Навота, и тот тоже разводил виноград.

И вот однажды…

Пришёл Ахав домой печальный и встревоженный тем словом, которое говорил ему Навот-изреэлянин, сказав: "Не отдам я тебе наследства отцов моих!"

И лёг он на постель свою, и отворотил лицо своё, и не ел хлеба.

И пришла к нему жена его, Изевель, и спросила:

– Чем встревожен так дух твой, что ты и хлеба не ешь?

И сказал он ей:

– Говорил я с Навотом-изреэлянином и сказал ему: "Отдай мне виноградник твой за деньги или, если хочешь, я дам тебе другой виноградник вместо этого?" Но он ответил: "Не отдам я тебе виноградника моего".

И сказала ему Изевель, жена его:

– Теперь докажи, что ты – властитель в Израиле. Встань, ешь хлеб и да будет весело сердце твоё! Я дам тебе виноградник Навота-изреэлянина.

Она подстроила суд над Навотом: написала письма влиятельным людям и наняла двоих лжесвидетелей, чтобы те подтвердили перед судьями неблагонадёжность Навота, неуважение, выказываемое им к Богу и королю.

Здесь задержимся. Что касается короля, то свидетели говорили чистую правду, ибо десятью строками выше диалога короля и его супруги рассказано следующее:

У Навота-изреэлянина был виноградник в Шомроне, возле дворца Ахава, короля Шомронского. И просил Ахав Навота:

– Отдай мне свой виноградник – ведь он возле самого дома моего и будет мне изгородью. А я дам тебе виноградник лучше этого. Если же хочешь, я дам тебе денег, сколько он стоит?

Но сказал Навот Ахаву:

– Сохрани меня Господь, чтобы я отдал тебе наследство отцов моих!

Поносил ли Навот Бога – нам не известно. Танах сухо уведомляет, что по показаниям двух подлых людей, нанятых Изевель, суд призналНавота-изреэлянина виновным и приговорил его к смерти.

Навот был побит камнями. Ахав получил виноградник. Однако…

Радость владения вожделенной землёй была омрачена проклятием злого гения королевской семьи – пророка Элияу. Он поджидал короля в злополучном винограднике, чтобы передать такие слова Бога:

– Вот я наведу на тебя зло и смету тебя, и уничтожу у Ахава всякого мочащегося к стене (то есть всех мужчин) и заключенного, и вольного <…> И об Изевель тоже говорил Господь, сказав:

– Псы съедят Изевель в долине Изреэльской. Кто умрёт у Ахава в городе – того съедят псы, а кто умрёт в поле – того склюют птицы небесные.

А Изевель было не до Элияу. Она бы с радостью прекратила вражду и преследование пророка, оставь он её в покое.

Но обличитель не унимался.

Изевель овдовела: Ахав погиб в бою при осаде гил'адского города Рамота. Старший сын, Ахазия, помазанный в короли, вскоре умер, выпав из окна. Младший, Ехорам, едва получив трон, ушёл на войну и очень редко бывал в Шомроне, из одного военного похода отправлялся в другой. Хотела она того или нет, искала власти или подчинилась судьбе, Изевель начала управлять Израилем, чьи короли были заняты войной.

Время выдалось нелёгкое. Кроме непрерывных сражений на границах, всё тяжелее становилось положение внутри Израиля. Множество групп: профиникийская (модернизаторы), антифиникийская (консерваторы), про- и анти – ассирийская, египетская, арамейская – все они были исключительно активны в попытках повлиять на политику королевы Изевель. Особенно энергичны были патриоты, возглавляемые Элияу, а позднее - посвящённым им в пророки Элишей (Елисеем). Они шли в народ, показывали своё пророческое и целительное искусство и при этом твердили, что причина всех насланных Богом бедствий – поклонение Баалу и Астарте, завезённым из Цидона.

А бедствий тех становилось всё больше: засуха, саранча, болезни, голод. Король Ахав, проходя по крепостной стене окружённого арамеями Шомрона, едва не свихнулся, выслушивая жуткие рассказы населения о случаях людоедства.

Не удивительно, что оставленная один на один с враждебным народом, Изевель окружила себя советниками из числа земляков-финикийцев. Около тысячи цидонских жрецов поселились в лучших кварталах Шомрона и, не обладая большой мудростью, требовали от королевы всевозможных привилегий, торопили со строительством новых жертвенников. Они вели себя грубо и высокомерно в отношении "коренного населения", не стесняясь отпускать шутки в адрес "нечесаных пророков израильских", не догадываясь, что проклятия Элияу – смертный приговор для них самих.

Но поначалу население Шомрона приветствовало появление у себя в городе финикийцев из Цидона. Деловые люди быстро богатели от совместной торговли, интеллектуалов привлекал новый, красочный культ, а простой народ радовался, что Израилем теперь будет приручен бог дождя – стоит только обратиться к Баалам, и дождь обеспечен. Количество финикийских храмов росло и приводило в бешенство Элияу и его сторонников.

А потом началась засуха.

Из-за слухов израильтяне жили в постоянном возбуждении. Рассказывали, как король устроил состязание жрецов у жертвенников. Господь не пожелал принять жертву от финикийцев, сколько те ни молились, ни выли, ни плясали и ни секли себя до крови. Зато "наш" – а от иврим выступал сам Элияу – едва обратился к Богу, как тут же явился огонь и пожрал всё предназначенное для жертвоприношения мясо и даже пролитую воду. После этого присутствовавшие на состязании иврим накинулись на опозорившихся жрецов Баала и всех их перебили.

Поздние мифы рассказывают о преследовании королевой Изевель пророка Элияу и его людей, но мы, читая Танах, едва ли определим уверенно, кто кому докучал больше. Скорее, это пророк не оставлял в покое королеву, пока не добился её убийства. Мы не найдём ни одного примера её вошедшего в легенду вероломства и вообще порочности. История с Навотом – единственное пятно на совести Изевель. Но ведь и в этом эпизоде королева не вышла за рамки закона (король Ахав тот был вообще по-ангельски терпим даже с современной точки зрения!). Какой-никакой, но ведь был суд: обвинение–защита–приговор. Припомним, какую расправу учинит вскоре путчист Еху над королевой Изевель и даже над младенцами из дома Омри. И безо всяких там судов!

Не Изевель – время было злым. Злым был народ, кидающийся по наущению громить чужие храмы и убивать их жрецов; злыми были пророки, призывающие пустить кровь чужеземным священнослужителям; злым было небо, не дававшее дождя, и земля, не родившая ни травинки.

Подготовка патриотической партии к решающему сражению длилась двадцать лет. Наконец сторонники Элияу решили: пора!

Ночью посланец пророка прибыл в ставку военачальника Еху в Рамоте, помазал его в короли над Израилем и велел немедленно двинуть разложившуюся от дождя и военных неудач армию на принадлежащее королям из дома Омри селение Изреэль, чтобы исполнить там жуткое предсказание – проклятие Элияу.

Убивая на своём пути всех, кто хоть как-то мог быть связан с династией Омри, Еху во главе отряда колесниц прибывает в Изреэль и появляется под окнами дома, из которых выглядывает проклятая всеми, покинутая струсившей охраной, но гордая королева Изевель.

Иосиф Флавий в "Иудейских древностях" почему-то пишет, будто Изевель причесалась и накрасилась, пытаясь соблазнить Еху. Даже предположив, что цидонская принцесса выдана была замуж в шестнадцатилетнем возрасте, добавим к этому девятнадцать лет правления её мужа Ахава да ещё десять лет, пока находились на престоле оба её сына, и уже такой простой подсчёт подсказывает, что Изевель была уже не в том возрасте, когда надеются очаровать военного. У меня нету никаких сомнений в том, что гордая финикиянка нарядилась для встречи смерти. Это подтверждает и издевательское приветствие, которым она встречает появившегося перед её домом путчиста (упоминание Зимри позволяет истолковать её слова только, как "Привет предателю!")

Еху растерялся.

Ещё раз откроем Танах и дочитаем:

И прибыл Еху в Изреэль. Изевель же, услышав об этом, насинила краской глаза свои и украсила голову свою, и глядела в окно. Когда Еху вошёл в ворота, она спросила:

– С миром ли, Зимри, убийца господина своего?

И поднял он лицо своё к окну и закричал:

– Кто за меня? Кто?

И выглянули к нему двое или трое придворных. И велел он:

– Сбросьте её!

И сбросили они её. И брызнула кровь её на стену и на коней. И растоптали её.

И пошёл Еху, ел и пил. А потом сказал:

– Не забудьте об этой проклятой. Похороните её – ведь она царская дочь.

И пошли хоронить её, но не нашли ничего, кроме черепа и ног да кистей рук. И возвратились они, и сказали об этом Еху. И он воскликнул:

– Такого было слово Господа, изречённое через раба его, Элияу: "На поле изреэльском псы съедят тело Изевели!"

Вот и всё, что можно узнать из летописей Танаха о королеве Изевель.

*

II . АТАЛИЯ

Ужасный век, ужасные сердца!

/А.С.Пушкин "Скупой рыцарь"/

Уже не один раз составлял я жизнеописание иудейской королевы Аталии, а всё равно она остаётся для меня загадочной и таинственной, как и десять лет назад. Мешает бедность посвящённых ей текстов летописей: с одной стороны, Аталии приписывается лишённое всякой логики злодейство – убийство собственных детей и внуков ради завладения троном; с другой, о ней умалчивают при описании современной ей истории ивримских государств: какого-то "взрыва" в Эрец Исраэль "реактора злобы", выбросившего в атмосферу Израиля и Иудеи сразу "тонны" интриг и заговоров, проклятий пророков, глупых войн, набегов кочевников, эпидемий и жестоких народных бунтов. До будущих археологических находок, разъясняющих жизнь королевы Аталии в Иерусалиме, я останусь при подозрении, что наши теологи, начиная от хронистов-современников, не могли простить, что именно её правление на шесть лет прервало цепочку в несколько столетий – непрерывную власть в Иерусалиме Дома Давида. Почему-то и поныне из этого делается тайна: все учебники истории скороговоркой проборматывают проклятия Аталии и идут дальше, настаивая на непрерывности династии Давидидов в Иерусалиме. Вольно им обманывать читателей и самих себя! Мой жизненный опыт, ещё больше, чем писательский, удерживает меня от приукрашивания истории в угоду сегодняшним тенденциям.

Читатель, прежде, чем приступить к жизнеописанию королевы Аталии, предупреждаю тебя, что в данном случае я воспользовался догадками, которые зародились у меня при чтении "Пророков" – пока ещё, они не подтверждены археологами. Пока ещё!

Только любовь, – ведь ей в древние времена сопутствовали те же страсти, что и сегодня,– может связать и объяснить отношения между дворами Шомрона и Иерусалима, путч Еху, гибель молодых королей, Ехорама Израильского и Ахазии Иудейского, внезапную болезнь и мучительную смерть короля Ёрама, расправу, учинённую толпой над королевой Изевель и царскими жрецами и ещё многие события, вскипевшие одновременно в обоих ивримских государствах. Только любовный многоугольник, в центре которого мы должны будем поставить фигуру перепуганной женщины, свяжет и объяснит эти события – иначе они останутся всего лишь россыпью сверкающих бусин на ладони историка.

И второе, я призвал на выручку свой многократно испытанный метод извлечения фактов: составил год за годом хроники современных Аталии королей Израиля и Иудеи, изложенные в летописях Священных Книг, убеждённый, что она не могла не ведать, скажем, о расправах её мужа, Ёрама, над родными братьями или бесстрастно наблюдать за полыхавшими по всей Эрец Исраэль религиозными войнами между защитниками традиционного иудаизма, руководимыми пророком Элияу, и сторонниками финикийских культов, вдохновляемыми королевой Изевель, матерью Аталии.

Последнее и категорическое утверждение: любые выкладки – а каждый расчёт читатель может повторить следом за мной – убеждают: Аталия никого не убивала. Она просто не могла успеть нарожать столько детей и обзавестись таким количеством внуков, чтобы их хватило и на резню иудейских принцев, устроенную Еху (42 души!), и на оставшихся в живых (малыш Иоаш и его сестра Иошева) да ещё и на умерщвлённых по её приказу".

Итак, разложим перед собой хроники близких Аталии, которым посвящено немало страниц Танаха: её отца – короля Ахава и её матери Изевель; её мужа Ёрама и свёкра – славного короля Ехошафата; заговорщика Еху и двух несчастных королей с одинаковым именем Ахазия (оба почти не успели покоролевствовать!) – и постараемся проследить, как перемещается по древнему пергаменту тень иерусалимской королевы.

В шестнадцать лет она была помолвлена с иудейским наследным принцем Ёрамом. Король Ехошафат, готовя отпор надвигающимся с севера арамеям, предложил Ахаву укрепить братский союз двух ивримских государств династическим браком. В шомронском Доме из слоновой кости это предложение было встречено с радостью.

Пока шла подготовка к прибытию жениха, Аталию, приветливую и весёлую девушку, посетили многие придворные. Одни приносили поздравления и подарки, не забыв при этом попросить замолвить за них слово перед будущим королём в Иерусалиме, другие сообщали о тайных планах пророка Элияу – заклятого врага всего рода Ахава. Третьи приходили просто так, познакомиться.

Внезапно разрешения говорить с принцессой попросил какой-то офицер из королевской армии. Военный назвался Еху бен-Нимши. Он сказал, что давно заметил и полюбил Аталию, но ждал, пока принцесса достигнет свадебного возраста. И вот, когда он было решился просить её руки, глашатаи по всей Эрец Исраэль обьявили, что девушку выдают замуж в соседнее королевство.

– Это верно,– растерянно выговорила Аталия.– Я уже сосватана за принца Ёрама.

– Он не в счёт,– поморщился офицер, и Аталия, в первый и последний раз посмотрев ему в глаза, навсегда поверила, что для Еху бен-Нимши не в счёт все, кто ему мешают.

– Я буду говорить с твоими родителями,– объявил офицер и вышел.

Перепуганная девушка никому не рассказала о таком странном визите и постаралась о нём забыть.

А вскоре в Шомрон прибыл из Иудеи принц Ёрам. Подруги предупредили Аталию, что жених – очень толстый, очень лысый, что он всё время ест и громко смеётся. Ещё до того, как он появился со свадебными подарками, Аталия увидела Ёрама издалека и убедилась, что портрет, нарисованный подругами, верен. Она проходила по Дому из слоновой кости, когда подбежавшая подруга указала на одну из комнат и прошептала, что Ёрам находится там у брадобрея.

Аталия удивилась и, краснея, начала подкрадываться к указанной подругой комнате. Дверей в ту пору не было, и она скоро увидела сидящего на низкой скамеечке раздетого до пояса толстяка, у которого все волосы с затылка будто переползли на плечи и спину. Брадобрей умащал ему макушку ароматическими маслами, а Ёрам, держа перед собой полированное медное зеркало, пытался придать лицу добродушный вид – но от его гримас оно становилось только страшнее.

Ёраму был тогда двадцать один год. Он имел уже троих детей от двух наложниц и ждал смерти отца, чтобы объявить этих женщин своими жёнами.

Первые двенадцать лет жизни в Иерусалиме были лучшими во всей взрослой жизни Аталии. Пока был жив король Ехошафат, Ёрам, побаиваясь отца, относился к жене, как умел, заботливо, особенно, когда на второй год после переезда в Иерусалим у них родился сын Ахазия, а ещё через год – дочь Иошева. Ехошафат дарил Аталии одежду из ярких тканей и серебряную посуду и просил не обижаться на мужа, который-де холоден с ней не оттого, что любит других женщин, а просто равнодушен ко всем, кроме самого себя. Никто не догадывался, каковы планы Ёрама на будущее правление.

Муж Аталии любил обильную еду, пирушки с друзьями, но много времени проводил и в военных учениях – единственное из его занятий, одобряемое отцом.

Последние два года жизни Ехошафат тяжело болел, и Ёрам был помазан в короли ещё при живом отце. Так поступил и великий Давид, на закате дней велев помазать в короли Шломо. Умирая, Ехошафат Справедливый разделил наследство между семью своими сыновьями.

И дал им отец их множество подарков из серебра и золота и драгоценности вместе с укреплёнными городами в Иудее. Королевство же отдал Ёраму, потому что он – первенец^[15].<…> И вступил Ёрам на трон вместо отца своего, и умертвил всех братьев своих мечом, а также иных из князей иудейских. Тридцати двух лет был Ёрам, когда стал он королём, и восемь лет правил он в Иерусалиме.

Похоронив отца, новый король больше не скрывал множества своих жён и детей – хотя Аталия продолжала считаться главной, и повсюду сопровождала Ёрама.

Вместе с детьми, Ахазией и Иошевой, Аталия находилась при муже и в злополучном Моавском походе, в который Ёрама пригласил задиристый израильский король Ехорам. Войско и обоз долго двигались через пустыню, и там у Аталии начались приступы мигрени, которые ещё не раз повторялись до конца её жизни. Из-за головной боли она едва соображала, как идёт война, не радовалась, как другие женщины, цветным платкам и бутылочкам с благовониями, захваченным при осаде моавитских городов. Легче ей стало к тому времени, когда подошли к столице Моава – городу Кир Харесету. Казалось, этой осаде не будет конца, но моавский царь Меша внезапно сделал вылазку и во главе большого отряда отборных воинов стал прорываться через позиции израильско-иудейского войска к армии короля Эдома, надеясь склонить того к измене иврим. Он ничего не добился, потерял половину гвардии и едва успел опять вернуться за крепостную стену своей столицы. В том тяжёлом бою на стороне иврим отличились два воина: иудейский король Ёрам и израильский командир Еху бен-Нимши. Вечером во время пира, когда пьяный Ёрам ушёл с друзьями к палаткам моавитских пленниц, перед растерянной Аталией внезапно возник знакомый израильский офицер.

– Ты не забыла меня, королева?–услышала она хриплый голос, и не поднимая взгляда, прошептала:

– Я тебя помню.

– Значит, помнишь и моё предложение, – продолжал он. – Я ведь от него не отказался.

– Я – жена короля Ёрама! – растерялась Аталия.

– Этот не в счёт, – усмехнулся Еху бен-Нимши, и Аталии опять стало страшно.

Она попросила его уйти и больше не появляться перед ней. Тут же вернулся Ёрам. Он не обратил внимания на испуг жены, стал угощать Еху вином и хвалить его за храбрость в бою. Аталия ушла из королевской палатки и направилась к детям. Маленький Ахазия спросил, отчего мама так дрожит? Она не ответила, но с этих пор страх за своих близких часто возвращался к ней, и тут же вспоминался голос Еху бен-Нимши: " Этот не в счёт!"

Вернувшись с той ничем не окончившейся войны, иудеи застали столицу разграбленной кочевниками. Потом Аталия вспоминала этот год, как начальный в череде обрушившихся на неё несчастий.

Вскоре, как было объявлено пророком Элияу, "за грехи короля Ёрама и всей Иудеи", от Иерусалима отложились Эдом и город Ливны. Попытка силой вернуть эти владения под власть Иудеи окончилась поражением армии Ёрама, так что и сам он едва спасся.

Но худшее было ещё впереди. Вот как описан в хрониках конец правления Ёрама:

<...> И возбудил Господь против Ёрама дух филистимлян и аравийцев, сопредельных кушитам. И пошли они на Иудею, и прорвались в неё. И захватили всё имущество из дома короля, а также сыновей и жён его. И не осталось у него сына, кроме Ахазии, младшего из сыновей его.

А после этого поразил Господь внутренности Ёрама болезнью неизлечимой, так что через два года выпали внутренности его от болезни его, и он умер в жестоких страданиях.

И не устроил для него народ всесожжения жертв, как это бывало для отцов его.

Тридцати двух лет был он, когда воссел на трон, и восемь лет правил в Иерусалиме. И отошёл он безрадостно, и похоронили его в Городе Давида – но не в королевских гробницах<...>

Прикроем древнюю хронику и представим Аталию – ещё молодую женщину, усталую вдову, два последних года не отходившую от постели мужа. Она очень хотела поверить, что пытка такой страшной болезнью наслана на Ёрама Богом за многочисленные грехи, но не раз ей казалось, что каким-то образом к страданиям и смерти Ёрама причастен тот страшный израильский офицер, и она мучилась виной перед мужем.

В это время Аталия стала интересоваться религией финикийцев, своих предков по матери. Жрец Матана приобрёл изрядное влияние при иерусалимском дворе, и это всё больше раздражало молодого первосвященника Иояду, за которого недавно выдали замуж принцессу Иошеву. Иояда возненавидел свою царственную тёщу, но всегда утверждал, что борется не с ней, а с финикийским засильем при иерусалимском дворе.

После смерти Ёрама королём был помазан Ахазия, только что ставший отцом мальчика Иоаша. На свет появился первый и последний внук Аталии.

На второй год правления Ахазии его, как в своё время его отца Ёрама, соблазнил на участие в очередной глупой войне израильский король-неудачник Ехорам – брат Аталии. Мать отговаривала Ахазию, говорила о плохих снах и дурных предсказаниях финикийских оракулов – ничего не помогло. Молодой король успел пообещать дяде поддержку своей армии да и самого его, никогда не покидавшего Иудею, одолевало любопытство. Последнее, о чём просила его мать, провожая войско на войну, было – поостеречься израильского офицера по имени Еху бен-Нимши.

Иерусалим опустел. Оставшиеся женщины, старики и дети ожидали сообщений о победном возвращении войска и обоза с трофеями.

Аталия приносила жертвы во всех храмах, на всех жертвенниках, иудейских и финикийских, и молила Бога только возвратить ей Ахазию живым. В это время произошёл её окончательный разрыв с дочерью Иошевой – по наущению мужа та при каждом случае требовала закрытия финикийских храмов и изгнания из страны чужеземных жрецов во главе с Матаной.

И вот появился вестник. Едва посмотрев на его лицо, Аталия поняла: произошло самое страшное. Вестник подтвердил: в Израиле путч, короли Ехорам и Ахазия убиты путчистами.

– Еху бен-Нимши? – еле выговорила Аталия.

– Тебе уже всё известно? – удивился вестник.– Он уже захватил Шомрон. Королева Изевель зверски убита заговорщиками...

Он не успел закончить, Аталии стало плохо. Её унесли в спальню, уложили на постель и оставили одну.

Через несколько дней в Иерусалим пришла весть о том, что сорок два молодых родственника бывших жён короля Ёрама – столичные балбесы, проводившие дни в непрерывном веселье и путешествиях, перехвачены Еху в Израиле и зарезаны в Бет-Экеда.

Если даже этих свистунов и прожигателей жизни убил Еху – на что могли рассчитывать Аталия и её крошка-внук, последний мальчик в роде Давида?!

И вот она бежит по дворцу, ищет младенца, чтобы спрятать его – и не находит. Мальчика уже укрыла от людей, а пуще всего, от бабки, его тётя, Иошева.

Опять перед нами в Танахе картина полного взаимонепонимания матери и дочери, подобная отношению Михаль к королю Шаулу – та тоже поверила в ненависть отца к её любимому Давиду. Летописец настаивает на том, что в избиении иудейской династии виновата именно она, королева Аталия. Дословно:

Аталия, мать Ахазии, видя, что сын её умер, встала и истребила всё королевское потомство. Но Иошева, дочь Ёрама, сестра Ахазии, взяла Иоаша, сына Ахазии, и выкрала его из числа умерщвлённых. Его и кормилицу его поместила она в постельной комнате. И скрыли его от Аталии, и не был он умерщвлён. Так он скрывался в доме Господнем шесть лет, между тем, как Аталия правила страной.

Чёрная тень Еху приближалась к Иудее. Слухи о массовых казнях в Изреэле и Шомроне ходили по Иерусалиму. Народ вдруг притих, люди собирались и стояли у входа в Храм, готовые беспрекословно выполнить любое веление жрецов. Ещё вчера даже приглашение на жертвоприношение вызывало обязательное: "А зачем?" Теперь массовый молебен продолжался целый день, прихожане вели себя как дети, верящие, что их судьба зависит от их послушания.

В летописях Танаха подведён итог расправ Еху над королевской семьёй:

И не осталось в доме Ахава никого имеющего силы править.

Впечатление, что дальше в хрониках лакуна, т.е. пропуск. А может, тайна?

В это опасное и неопределённое время Аталия была помазана в королевы над Иудеей, что для меня является ещё одним подтверждением её никакой не демоничности, не потери рассудка, а напротив, характера и ответственности, ибо едва ли кто другой соблазнился бы тогда принять на себя власть над, казалось, приговорённым к смерти Иерусалимом. После всех постигших её семью несчастий она становится во главе перепуганного народа.

Почему же в королевы помазали именно её, Аталию? Как последнего взрослого человека из королевской семьи? Но была ещё Иошева. Навязала она своё правление силой? Но у иврим в до-римскую эпоху было практически невозможно заставить первосвященника провести помазание в короли (Зимри, о котором я рассказал в Третьей новелле – единственный такой случай, да и то не в Иудее, где был Храм, а в маленькой Тирце. Впрочем, если читатель помнит, уже и там у любимца солдат, Тивни бен-Гината, ничего с помазанием не получилось, хотя какое-то время он несомненно стоял во главе Израиля).

Логично предположить, что в тот драматический момент истории Иудеи Аталия стала королевой именно по желанию народа.

Я набросал здесь только конспект своей версии истории королевы Аталии – в эту книгу нельзя вставить роман, как бы ни соблазнял автора сюжет.

Да прольётся поток всех археологических удач Плодородной Радуги на следующего за мной жизнеописателя Аталии, Изевели, Ёрама, обоих Ахазий и Еху бен-Нимши! И может быть, тогда подтвердится версия, которой я связал точки этой роковой геометрии: Ахав и Изевель, Ёрам и его жена Аталия, братья Аталии – Ехорам и Ахазия, их сорок два родственника, перебитые путчистами...

А пока, спрячем под корешок Танаха наши сомнения и продолжим следовать летописи.

Итак, результатом военного переворота в Израиле стало помазание в королевы Иудеи Аталии – дочери Ахава и Изевель. Правила она в Иерусалиме шесть лет. И все эти шесть лет вокруг Аталии кипела борьба профиникийской и антифиникийской групп придворных и жрецов.

В Израиле сторонами в смертельной вражде были Изевель и пророки. В Иудее противников королевы возглавил первосвященник Иояда. Иошева прятала Иоаша и тайком воспитывала его все шесть лет. Иудейские жрецы хранили тайну.

Профиникийскую партию в Иерусалиме возглавлял Матана – верховный жрец храма Баала. Цидонские жрецы здесь вели себя умнее, чем их родственники в Израиле: в хрониках нет ни одного свидетельства вторжения сторонников Баала в иудейские храмы.

Но через шесть лет уже ничто не защитило Аталию, Матану и их сторонников. Долго подготавливаемый заговор пришёл в действие, подобно военному путчу Еху в Израиле.

Вот описание последнего дня жизни королевы Аталии, как оно поведано Иосифом Флавием, который был ближе нас к событиям на целых два тысячелетия:

"На седьмой год Иояда сообщил обо всём пяти командирам сотен и убедил их участвовать в свержении Аталии с престола и передачи последнего ребёнку. Взяв с этих людей клятвенное обещание о содействие, первосвященник получил уверенность, что свергнуть Аталию удастся. Затем те мужи, кого он выбрал в сообщники <...> предприняли путешествие по всей стране, собирая вокруг себя левитов и старейшин племён, и в сопровождении их возвратились в столицу. Первосвященник потребовал от них клятвенного обещания молчать о том, что они узнают <...> Когда присутствующие поклялись, <...> он представил им своего питомца из рода Давида и сказал:

– Вот вам король из того дома, о котором Господь предвещал, что он будет править во все времена. Теперь я прошу, чтобы одна четвёртая из вас охраняла этого мальчика в Храме, другая займёт там все входы и выходы, третья четверть пусть встанет у входа в королевский дворец, а остальные останутся без оружия внутри Храма. Не давайте войти туда ни одному вооружённому человеку, только священнослужителям.

Одновременно он приказал нескольким левитам охранять мальчика с обнажёнными мечами, убивая каждого, кто дерзнул бы войти в Храм с оружием в руках.

Собравшиеся поддержали первосвященника.

Иояда отпер находившуюся в Храме оружейную палату, сооружённую ещё Давидом, и распределил между командирами сотен, священниками и левитами копья, колчаны и остальное оружие. Он выстроил их вокруг Храма тесною стеной, чтобы эти люди могли преградить туда доступ всем чужим. После этого привели мальчика, поставили его в середине круга и возложили на него королевский венец. Иояда помазал его елеем и провозгласил королём. Собравшиеся приветствовали это громкими криками и пожелали долголетия новому королю.

Услыхав такой шум, перепуганная Аталия с отрядом телохранителей кинулась из дворца к Храму. Священники впустили её в Храм, а последовавший за ней отряд задержали. Когда Аталия увидела ребёнка, стоящего у алтаря с короною на голове, она с громкими криками разорвала на себе одежды и приказала убить всех, кто посягает на её власть.

Иояда подозвал командиров сотен, приказал отвести Аталию в Кидронскую долину и там убить, ибо он не желал осквернять Храм <...> Командиры сотен поволокли Аталиюк воротам Мулов и там убили".

Конец драмы записан во Второй книге Царств.

И заключил Иояда союз между Господом, королём и народом, чтобы был он народом Господним, и ещё союз между королём и народом.

И пришёл весь народ страны в дом Баала, и разрушили его и жертвенники его. И идолов его перебили, и Матану, жреца Баала, убили перед жертвенниками. И поставил священник стражей в доме Господнем, и взял он начальников сотен и скороходов, и весь народ страны, и они сошли с королём из дома Господня, и через ворота Скороходов прошли во дворец.

И воссел король на престол. И веселился весь народ страны. И успокоился город.

А Аталию умертвили мечом.

Вот мы и заглянули в Танах, но не нашли там фактов, подтверждающих демонизм матери и дочери. Время было злодейское. Всеобщее озверение, начатое походами великих империй: Хатти, Египта и Ассирии показало населению Кнаана ничтожность любой человеческой жизни: вот Изевель правит, а вот её жрут собаки.

Я уже напоминал, что Танах – не свод истории. Тоже и в данном случае, летописец не ставил цели запечатлеть жизни двух древнееврейских королев. Как обычно, цель и смысл сообщения в Танахе – мораль. Не отступайте от Единого Бога! Не слушайте язычников, не тянитесь к их культам – посмотрите, как скверно это кончается.

Не удивлюсь, если из новонайденных "Рукописей Мёртвого моря" мы узнаем, что ни Изевель, ни Аталия не причастны к убийствам в Израиле и Иудее, что они сами – жертвы.

Но будет поздно. Аморальность двух древнееврейских королев уже вошла в фольклор и, увы, не только евреев. Такие роли определила им судьба: Изевели – преследовать "истинную веру", Аталии – убивать собственных детей.

И погибнуть в назидание потомкам.

Несколько слов о приведённых в новелле именах, вероятно экзотических для русского уха. Впрочем, не спешите...

А.И. Солженицын назвал сына Ермолаем, возможно, не ведая, что это имя, как и Еремей, имеет "предком" четвёртого короля Иудеи Ёрама (по другой версии – Ирмияу). А от Аталии "произошли" все Наталии, включая и жену Александра Исаевича.

Однако, этимология имён – не моя тема.

*

Новелла Седьмая Еху Кровожадный (842 – 814 г.г. до н.э.)

А от грехов Яровама бен-Навата, которыми

тот ввёл в грех Израиль, не отступил Еху.

/Вторая книга Царств, 10-29/

Месяц Тевет. Третьи сутки Изреельскую долину сечёт дождь. Трава с корнями плавает в лужах, слипшаяся листва на деревьях покрыта водяной пеленой – её сдувает ветер. Холодом веет от белых камней, по которым проходит дорога из Гил'ада на запад, к морю. Раннее утро. Туман и сумрак.

На краю долины возникает отряд боевых колесниц. Он движется в направлении селения Изреэль, ещё не очнувшегося от сырого дурмана этой ночи. Возницы ударами скрученных верёвок подгоняют лошадей воины молчат, не перекликаются, как обычно, из повозки в повозку. Они строго держат строй, сжимают в кулаках дротики, и каждый вгляды- вается в горизонт. Сплетённые из прутьев щиты по бокам колесниц защищают возниц и воинов от ветра. Поверх халатов – толстые войлочные плащи. Это – доспехи, и ими же покрываются, ложась спать.

Но не спали сегодня ни эти солдаты, ни их командиры, едущие верхом впереди отряда колесниц. Сидя на корточках у костров, они разговаривали, строили планы и ждали рассвета, чтобы тронуться в путь и исполнить Божью волю – спасти Израиль от чужеземных "баалов" и их покровителей – королей из рода Омри.

Так это начиналось: клятвой, что ни единое слово не выйдет за круг посвящённых и что все действия, о которых они договорились у себя в стане, будут общими. Вместе кровь и вместе добыча, вместе риск и вместе почёт.

Впереди отряда едет Еху бен-Нимши, военачальник короля Ехорама. Он сидит на лошади на чепраке с ремнём, подтянув под себя колени – ни сёдел, ни стремян в ту пору ещё не придумали. Далее, тоже верхом, – Бидкар, командир королевских колесниц и верный товарищ, всегда и всюду следующий за Еху. Оба молчат, изредка оборачиваются, проверяя строй и взглядывая в направлении оставшегося за Иорданом городка Рамот.

Там, в Рамоте и начался заговор Еху.

Два ивримских короля обороняли от арамеев город Рамот, что в области Гил'ад, на восточном берегу озера Кинерет. Ахазия, король Иудеи, уже несколько раз предлагал плюнуть на разорённый город и отправиться по домам. Но израильский король Ехорам, затеявший эту войну, уговаривал союзника продержаться ещё хотя бы месяц. Сперва они, понеся большие потери, захватили Рамот, откуда за время осады разбежалось всё население. Потом, едва начали собирать жалкие трофеи, а король Ехорам уже размечтался о хотя бы небольшом триумфе при возвращении его армии в Шомрон, вдруг обнаружилось, что город окружён свежими силами арамеев, приведёнными из Дамаска королём Хазаэлом. Арамейские воины носили халаты с короткими рукавами, их шлемы имели наушники, султаны и похожие на толстую косу назатыльники, прикрывавшие шею от удара стрелы.

Отчаянно храбрый король Ехорам приказал открыть ворота и возглавил вылазку, рассчитывая, как его отец Ахав дотянуться мечом до самого главного врага. Но он не был удачлив, как Ахав, и сразу получил стрелу в плечо. Атака же захлебнулась в тяжёлых волнах арамейской пехоты.

Раненого Ехорама отвезли в селение Изреэль, союзник – иудейский король Ахазия, последовал за ним, и туда же, в Изреэль, прибыла из Шомрона мать Ехорама, Изевель, а с нею и весь двор с лекарями и финикийскими жрецами.

Теперь Ехороам медленно поправлялся.

И возвратился король Ехорам, чтобы лечиться в Изреэле от ран, нанесённых ему арамеями, когда он воевал с Хазаэлом, царём арамейским.

Вместо себя король оставил командующим Еху бен-Нимши, приказав защищать Рамот любой ценой. Но командирам надоело выводить каждое утро на стену невыспавшихся и злых бойцов, солдатам – ежевечерне отливать наконечники для стрел и затачивать ржавеющие мечи, рабам – заделывать в стенах проломы, оставленные окованным медью бревном- арамейским тараном, слугам – варить еду на два солдатских лагеря израильский и иудейский.

И ждать! Иврим, запертым внутри осаждённого Рамота, надоело ждать, когда выдохнутся атаки арамеев, когда разрешат отходить или, хотя бы, когда уж прекратится дождь.

Королю Ехораму не следовало оставлять такую обозлённую армию, помня о печальной участи "солдатских королей" – предшественников его деда Омри на троне Израиля.

Пока король Ехороам ещё был в строю, армия роптала, но сражалась и слушалась команд, несмотря на дождь. Солдаты любили Ехорама. Они видели, как он первым погнал колесницу на штурм Рамота, а когда оказались в осаде – сам возглавил контратаку. Ехораму всё прощалось за его храбрость и заботу о солдатах. Может быть, простили бы и дождь, но теперь король Ехорам лежал раненый у себя в поместье Изреэль – том самом, где его отец Ахав разводил виноград и поспорил из-за земли со своим соседом Навотом.

Из-за дождей атаки арамеев стали реже, иногда сражения не возникали по неделям. Тогда в осаждённом Рамоте солдаты, израэлиты и иудеи, ходили друг к другу в гости, собирались возле общих костров, иногда ругались, обвиняя своих правителей в отступлении от веры предков и вздыхали, вспоминая пасторальные времена общих королей: Шаула, Давида и Шломо, – когда иврим были единым народом, полновластным хозяином в Кнаане.

Впрочем, ссорились они всё чаще.

Командиры, грея руки над небольшими, обложенными камнями кострами, ворчали, что другого такого неудачника, как их король Ехороам, не найти.

Еху молчал.

В пропахшей плесенью солдатской палатке ели ячменную кашу, и старик-лучник, часто прерываясь, чтобы поклясться в правдивости своих слов, негромко рассказывал эфраимским новобранцам истории про их командующего, Еху бен-Нимши.

– Двадцать два года назад устроили в Шомроне великий праздник: наш король Ахав и королева Изевель выдавали замуж молоденькую дочь Аталию за иудейского принца Ёрама. Вам таких свадеб уже не видать – ведь тогда в Шомрон собрались гости со всей Эрец Исраэль и из Филистии, Тира, Цидона, с Элиши. Был даже вельможа из Мицраима с большой охраной и с подарками.

И вот перед началом праздника меня подзывает наш король Ахав и спрашивает шепотом:

– Видишь, там красавец глаз не спускает с жениха и невесты? Ты его знаешь?

– Конечно, – говорю.– Это же самый смелый человек Еху бен-Нимши, командир эфраимских колесничих!

– Верно, – подтвердил Ахав, – это Еху, и я его назначил в отряд моих телохранителей. Но сегодня мне что-то уж очень не нравится, как этот парень смотрит на Ёрама с Аталией. Сейчас я ухожу к гостям, а ты стой здесь и не спускай глаз с Еху. Если увидишь у него в руках оружие – тут же дай знак мне или охране.

Так я и сделал. Мне уже стало не до праздника, я всё время смотрел на Еху, на его хмурое лицо. Иногда он спохватывался, заставлял себя улыбаться – тогда, по-моему, лицо у него делалось ещё страшнее.

Но всё в тот раз обошлось. Свадьба окончилась, музыканты разошлись, гости разъехались, молодых проводили в Иудею, а через несколько лет пришла весть, что Ёрам стал в Иерусалиме королём.

Потом уже кто-то мне рассказал, как за год до этого старый Нимши приходил в дом Ахава просить руки Аталии для своего сына. Ахав, как обычно, был занят в оружейных мастерских, а все семейные дела переложил на королеву Изевель. "Финикиянка", конечно, высмеяла Нимши и прогнала вон. Мол, куда ты, худородый, лезешь! Аталия наша – принцесса! Внучка царя Цидона и дочь короля Израиля!

Рассказывают, наш будущий командир в тот день поклялся отцу, что не успокоится, пока не перебьет весь род Омри до последнего человека! А с Еху, – вы уже это поняли,– лучше не ссориться.

– Но Еху же такой верный слуга короля! – удивился молодой копейщик.– И Ехорам ему полностью доверяет – вон оставил вместо себя армией командовать.

– Ты скажи, кому не доверяет наш король! – откликнулись из угла.

Солдаты рассмеялись.

– Так почему же Еху ничего плохого не сделал никому из Омри? – вспомнил кто-то. – Двадцать два года прошло с той свадьбы! Я думаю, это всё болтовня – про него и Аталию. Людям лишь бы языками чесать!

– Еху ждёт Знака, – старик выпятил губу и поднял палец. – Господь через своего пророка даст Еху знать, когда нужно будет действовать.

– Так и помрёт в ожидании, – подытожил кто-то из солдат. Остальные засмеялись.

Они уткнулись в глиняные тарелки с едой, но разговоры продолжались и с набитыми ртами.

– А она? – слышалось в одном месте. – Говорят, и Аталия любила Еху все эти двадцать лет.

В другой группе тоже обсуждали жизнь военачальника.

– Ты думаешь, наш израильский Ахазия сам выпал из окна? – выкатив глаза, шептал соседу толстый возничий из Тирцы. – Могу поспорить, Еху ему "помог". Да все это знают!

– Ш-ш-ш! – у входа в палатку появился охранник, прижав к губам палец.

Но это проходил мимо Бидкар –"человек Еху". Он шёл, чтобы сообщить военачальнику новость, только что полученную от доносчика из королевского поместья Изреэль. Оказывается, там собрались сразу все, кого Еху "горячо любил": старая Изевель, раненый Ехорам, за которым она ухаживает, и король Иудеи Ахазия.

– Ну? – спросил Бидкар.– Не этого ли случая ты ждал? Накрыть всех сразу, одним ударом!

Еху не ответил. Он сидел на корточках, глядел в пламя костра, думал и ждал.

Стемнело. Дождь продолжал моросить. В солдатских палатках все, кто был свободен от охраны или службы по лагерю, укладывались спать, проклиная погоду и уже позабыв об Еху.

А он ждал – так велел ему на тайной встрече пророк Элиша: жди моего знака. Еху ждал, но теперь чувствовал: близко! Может, уже сегодня. Предчувствием своим он не стал делиться даже с верным Бидкаром, ждал и прислушивался к разговорам командиров, сидевших у костра в том же разрушенном доме.

И вот снизу послышалось тяжёлое дыхание человека, прыгающего через лужи и увязающего в грязи, затопившей лагерь иврим, и в проём в стене заглянул отрок с мокрым мешком на голове.

– Его прислал Элиша-пророк, – доложил из-за спины отрока охранник.

– Пропусти,– велел Еху.

Королю Ехораму было невыносимо скучно лежать в тишине и через окно в стене видеть одно и то же: посаженный ещё его отцом Ахавом виноградник. Лекарь велел: покой! Но Ехорам крутился на постели даже ночью, прикидывая, как там без него пошла война в Рамоте? Чтобы развлечь короля, позвали астролога, а тот вдруг обьявил, что гороскоп Ехорама совпадает с гороскопом убитого когда-то при военном перевороте короля Элы бен-Баэши. Все присутствующие разволновались – только не сам король. Каждое утро он задавал одни и те же вопросы: не окончились ли дожди и не заржавела ли его колесница?

Раненый король не мог знать, что и последняя, самая печальная из неудач его жизни, уже играется на израильской сцене.

Элиша-пророк призвал одного из учеников и велел ему:

– Опояшь чресла свои, возьми этот сосуд с елеем в руку свою и пойди в Рамот Гил'адский. Придя туда, ты увидишь Еху бен-Нимши. Подойди и позови его <...> и отведи его во внутреннюю комнату. И возьми сосуд с елеем, и вылей на голову его, и скажи: "Так сказал Господь: "Помазал я тебя, чтобы быть тебе королём над Израилем".

Потом отвори дверь и беги. И не жди!

И пошёл отрок пророка в Рамот Гил'адский. И пришёл он, и вот: сидят военачальники. Сказал он: "У меня есть слово". И спросил Еху: "К кому из нас?"

И сказал тот: "К тебе..."

И встал Еху, и <...> перешёл в пустой дом. Там вылил отрок елей на голову Еху и передал ему: "Так сказал Господь, Бог Израилев: "Помазал я тебя, чтобы быть тебе королём над народом Господним, над Израилем. И ты истребишь Дом Ахава, господина твоего, чтобы Мне отомстить за кровь рабов моих, пророков, и за кровь всех рабов Господних, павших от руки Изевель. И погибнет весь род Ахава, истреблю у него<...> и заключённого, и свободного. Я сделаю с Домом Ахава то же, что сделал с Домом Яровама бен-Навата и что с Домом Баэши бен-Ахии. Изевель же съедят псы на поле изреэльском – так что нечего будет и хоронить<...>"

И отворил отрок дверь и убежал.

Опять, будто при Шауле и Давиде, в Израиле два Помазанника одновременно!

Впрочем, следим дальше за древней хроникой.

<...> И возвратился Еху в круг военачальников. Те спросили его:

– Всё ли благополучно? Зачем приходил этот безумец?

И ответил он им:

– Вы же знаете этого человека и речи его!

Сказали они:

– Неправда. Расскажи нам теперь.

И сказал он:

– То-то и то-то говорил он мне, сказав: "Так сказал Господь: "Я помазал тебя, чтобы быть тебе королём в Израиле".

Реакция командиров была подготовлена военными неудачами и дождём.

<...> И поспешили они взять каждый одежду свою, и расстелили перед ним на самых верхних ступенях. И затрубили в шофар, и провозгласили:

– Еху стал королём!

И Еху бен-Нимши составил заговор против короля Ехорама.

Сказал Еху:

– Если со мною душа ваша, то пусть никто не выскользнет из города, чтобы подать весть в Изреэль.

И отправился Еху верхом в Изреэль.

Мы же не верхом, а мысленно, вернёмся к началу новеллы и станем следить за развитием путча. Итак, Еху во главе военного отряда приближается к селению Изреэль, где, по предположению профессора Ахарони, в те годы находилась зимняя резиденция израильских королей. А там, не догадываясь ни о каком заговоре, досматривают сны поправляющийся от ранения Ехорам, его мать Изевель, Ахазия - король Иудеи, их придворные, лекари и слуги.

<...>На башне в Изреэле стоял сторож. Увидел он, что движется скопище людей и передал:

– Вижу я скопище!

И велел Ехорам:

– Возьми всадника и вышли им навстречу. Пусть спросит: "С миром ли?"

Выехал всадник навстречу Еху и сказал:

–Так говорит король: "С миром ли ты?"

Ответил Еху:

– Что тебе до мира! Поворачивай лучше за мной.

<...> И опять доложил сторож:

– Доехал посланный, но не возвращается.

Тогда послал король второго всадника. Тот поехал к ним и сказал:

– Так говорит король: "С миром ли ты?"

Ответил Еху:

– Что тебе до мира! Поворачивай лучше за мной.

<...> И вновь доложил сторож:

– Доехал и этот, да не возвращается. А ход колесниц – как у Еху бен-Нимши, ведь тот ездит стремительно!

Тогда велел Ехорам:

– Запрягай!

И запрягли колесницу его.

И выступил Ехорам, король Израильский, и Ахазия, король Иудейский, – каждый на колеснице своей. Они выступили навстречу Еху и встретились с ним на поле Навота-изреэлянина.

И было: когда увидел Ехорам Еху, то закричал:

– С миром ли, Еху?

Несомненно, Ехорам уже догадался о путче, тем более, что заметил в приближающемся строе обоих только что предавших его вестовых. Но храбрец-король спешит навстречу главе заговорщиков, чтобы посмотреть тому в глаза. Враги сближаются. Ехорам, как было принято, выкрикивает: "С миром ли, Еху?", то есть "С чем пожаловал, Еху?"

А тому необходимо выиграть минуты, чтобы приблизиться на выстрел из лука.

Военную технику в I тысячелетии до н.э. современные учёные описывают так: "Стрельба из лука была очень затруднена необходимостью одной рукой держать поводья лошади. Конникам удавалось стрелять только в определённые моменты, когда можно было отпустить поводья"^[16].

Еху тянет время, мямлит что-то невразумительное, а сам уже прицеливается в своего короля.

Сказал он:

– Какой мир при любодействе Изевели, матери твоей, да при множестве волхований её?

И только теперь до Ехорама доходит вся серьёзность положения. Он предупреждает криком Ахазию и бросается за подмогой.

Поздно!

<...> И повернул Ехорам назад, и крикнул Ахазии: "Измена, Ахазия!"

А Еху натянул лук рукою своею и поразил Ехорама между плеч его. И вышла стрела из сердца его, и пал он на колени в колеснице своей.

Пролилась первая кровь. Путч начался.

Еху в седле оборачивается к верному Бидкару, напоминая, как они, два молодых телохранителя короля Ахава, стояли здесь, на этом самом поле, когда побивали камнями несчастного Навота: "Помнишь?" А вчера посланец пророка передал ему, Еху, поручение отомстить проклятому королевскому семейству. И, указывая на труп Ехорама, сына Ахава, Еху приказывает:

– Подними и брось его на поле Навота-изреэлянина!

Увидев это, Ахазия, король Иудеи, понёсся по дороге на Бет-Аган. И погнались за ним, а Еху приказал:

– И этого бейте в колеснице его!

И ранили Ахазию при подъеме в Гур, что при Ивлеаме. И добрался он до Мегидо и там умер. И отвезли его слуги его в Иерусалим, и похоронили в гробнице с отцами его в городе Давида.

Эту расправу видела из окна королевской усадьбы Изевель. Возможно, она попыталась послать на помощь сыну охрану или верных придворных. Но израильский двор уже сковал страх перед приближающимся отрядом путчистов.

И тогда королева Изевель в последний раз наряжается и причёсывается, готовясь с достоинством встретить смерть.

– Привет тебе, предатель! - выкрикивает она подъехавшему под окна всаднику Еху.

В новелле о двух древнееврейских королевах я рассказал о расправе путчистов над Изевель. Наутро после победного пира в королевской усадьбе плебейский страх вдруг отрезвил Еху. Он велит похоронить Изевель с королевскими почестями.

Но хоронить было нечего. Мы уже вспоминали, что годы жизни Изевель в Израиле совпали с тяжёлой засухой. Если от голода дичали люди, то что уж говорить о бродячих собаках! Той же ночью псы-людоеды сожрали труп королевы, раздавленный колесницами путчистов.

И вот Еху сидит в селении Изреэль и думает, что делать дальше. Надо идти на столицу, Шомрон, да страшно.

Путчисты готовы вступить в переговоры с наследниками израильского трона и столичными придворными.

<...> У Ахава было семьдесят сыновей в Шомроне.

И написал Еху письма, и послал в Шомрон к властителям Израиля, старейшинам и воспитателям сыновей Ахава, где сказано было: "А теперь, когда придёт к вам это письмо,– а при вас сыновья господина вашего, у вас же и колесницы, и кони, и укреплённые города, и оружие,– то выберите лучшего и достойнейшего из сыновей господина вашего и посадите на престол отца его, и воюйте за дом господина своего".

Так ещё неуверенный в своей победе путчист предлагал людям, за которыми стоит законное наследие власти, а также большая военная сила, назначить нового короля, с которым он, Еху, готов вести переговоры.

Как же повели себя "столпы" израильского общества?

Они перепугались и сказали: "Вон, два короля не устояли перед ним. Где уж нам устоять!"

И ведавший дворцом, и глава города, и старейшины, и воспитатели принцев послали сказать Еху: "Мы – рабы твои, и что скажешь нам – то и сделаем. Мы никого не поставим королём. Что угодно тебе, то и делай".

Неудивительно, что после такого ответа Еху обнаглел.

И написал он им во второй раз такое письмо: "Если вы со мной и голосу моему повинуетесь, то возьмите головы сыновей господина вашего и приходите ко мне завтра в это время в Изреэль".

А сыновей королевских было семьдесят человек, они воспитывались у знатных людей города. И было: когда пришло тем письмо, взяли они принцев и зарезали всех семьдесят. И положили головы их в корзины, и отослали Еху в Изреэль.

И явился посланец и доложил: "Принесли головы королевских сыновей".

От такого малодушия и угодливости растерялся даже Еху. Он посчитал нужным объяснить народу, что не имеет к этой резне никакого касательства.

И сказал он:

– Положите их двумя грудами у входа в ворота до утра.

И было поутру: он вышел и встал, и сказал всему народу:

– Я восстал против господина моего и убил его. Но их всех кто убил?!

Про своё письмо, про свой приказ расправиться с Домом Омри – ни слова. И вообще, им, Еху, руководит не корысть, не желание завладеть короной, а исключительно Послание:

– Знайте же, что не падёт на землю ничто из слов Господних, которые изрёк Он о Доме Ахава. Господь сделал то, что изрёк через раба своего, Элияу.

Теперь настал черёд королевского окружения. Еху не доверяет слугам, которые так легко предают своего господина.

И перебил Еху всех оставшихся в Изреэле: всех вельмож, всех приближённых и всех священников, так что не осталось ни одного уцелевшего.

Так окончила дни ещё одна группа предателей – те, кто надеялся головами семидесяти принцев купить расположение новой власти.

Теперь – на столицу!

По пути придворный летописец Еху записал два происшествия. Первое: встреча с беспечными иудейскими принцами. Ничего не подозревая, они весело катили по чужой стране.

И встал, и пошёл, и пришёл в Шомрон.

Когда он был в пути, в Бет-Экеда, встретил Еху братьев Ахазии, короля иудейского, и спросил у них:

– Кто вы?

И они сказали:

– Мы – братья Ахазии. Мы едем узнать о здоровье сыновей короля и королевы.

И приказал Еху:

– Взять их живыми!

И взяли их живыми, и зарезали у ямы в Бет-Экеда – сорок два человека! И не оставил он ни одного из них.

Вторым происшествием стала встреча Еху на пути к столице со старым другом – её тоже отметил летописец.

И поехал он, и встретил Ионадава бен-Рехава <...> и приветствовал его, и спросил:

– Расположено ли ко мне твоё сердце, как моё – к тебе?

И ответил Ионадав:

– Да.

– Тогда подай руку свою.

И он подал руку свою, и тот поднял его к себе на колесницу. И сказал:

– Поезжай со мною, и ты увидишь ревность мою о Боге.

И посадили его в колесницу. И прибыл Еху в Шомрон, и перебил всех оставшихся у Ахава в Шомроне.

Устранив всех возможных и невозможных соперников, Еху начинает борьбу за "чистоту идеи", действуя всё в той же путчистской манере: коварство и кровь!

И собрал Еху всех людей, и сказал:

– Ахав служил Баалу мало, Еху будет служить много. А теперь соберите ко мне всех пророков Баала, всех поклоняющихся ему и всех жрецов его, чтобы ни один не был в отсутствии, потому что у меня будет великое жертвоприношение Баалу. А всякий, кто не явится, не останется в живых.

Еху сделал это с хитрым намерением: чтобы истребить поклоняющихся Баалу. И ещё сказал Еху:

– Возгласите праздничное собрание в честь Баала!

И послал Еху приглашения по всему Израилю, и явились все, кто поклонялся Баалу – не было ни одного, кто не пришёл бы. И пришли они в храм Баала, и наполнился храм до краёв. Тогда велел он Хранителю одежд:

– Принеси одежду им всем.

И вынес он им одежду.

И явился Еху с Ионадавом бен-Рехавом в храм Баала, и сказал:

– Поищите и проверьте, чтобы были здесь только поклоняющиеся Баалу.

Вот приступили они к жертвоприношениям. А Еху поставил снаружи восемьдесят охранников и обьявил:

– Душа того, по чьей вине спасётся кто-нибудь из храма, будет вместо души спасшегося.

И было: когда закончили всесожжение, приказал Еху скороходам и начальникам:

– Войдите и перебейте их всех, пусть ни один не уйдёт!

И перебили их острием меча, и бросили. Потом вынесли столбы из храма Баала и сожгли их. И разбили статую Баала, и разрушили храм Баала, и сделали из него отхожее место.

Так эпидемия "криминальной лихорадки", занесённая на Плодородную Радугу "Ассирийской львицей", охватила сперва Дамаск, где Хазаэл мокрым одеялом задушил царя Бенхадада, перекинулась в Израиль и очень скоро достигнет Иудеи, вызвав расправу над королевой Аталией и финикийскими жрецами.

Еху, кажется, приложил немалые усилия, чтобы остаться в истории, но не преуспел. У злобы нету предела, и следующий злодей превосходит предыдущего, тем более, что использует для массовых казней всё более "передовую" технику. Мне кажется, что унылая ненависть, которая им владела, уподобила Еху стихийному бедствию, ещё одному Бичу Божью. Наверное, поэтому образ злодея-Еху не вдохновил людей искусства: Еху не рисовали, не писали о нём оперных либретто, даже не проклинали всерьёз, и это тем более странно, если вспомнить, что его жертва, королева Изевель, стала популярным персонажем картин и мифов. Хроники "Рассказы тех дней" едва упоминают Еху, да и то, поскольку речь идёт об убитых им королях Иудеи.

Судьба насмеялась над Еху. На "Чёрном обелиске" царя Шалманасара III выбит рисунок человека в длинном колпаке, раболепно лежащего у подножия трона. Это – единственный известный до сих пор портрет древнееврейского правителя, чью достоверность принимают учёные-ассириологи. Но какова подпись! "Еху, сын Омри, приносит дань..."

Его, сделавшего целью жизни уничтожение ненавистной династии, ославили перед потомками, назвав сыном именно Омри!

А народ Израиля, молчаливо одобривший массовые казни? Как он был вознаграждён за рвение, с каким разрушал алтари и храмы финикийцев, если поверить, что "была на то Господня воля"?

Во Второй книге Царств перечислены воздаяния Израилю за его дела.

В те дни начал Господь отсекать части от Израиля, а Хазаэл побил народ во всём пределе израильском. На востоке от Иордана он захватил всю землю Гил'ад племён Гада, Реувена и Менаше, начиная от Ароэра, что над потоком Арнон, и до Башана.

Закончим Седьмую новеллу, как и все остальные в этой книге:

Прочие деяния Еху и всё, что он совершил, и все подвиги его описаны в Книге летописей израильских королей.

И почил Еху с отцами своими. И похоронили его в Шомроне.

*

Новелла Восьмая Король Амация и заговорщики (798 – 769 г.г. до н.э.)

Так сложилась жизнь Амации (израильтяне произносят: Амацья) – девятого короля Иудеи, что он должен был начать её, как судья цареубийц, а закончить – как их жертва.

Но всё по порядку.

В конце пребывания у власти Иоаша, сына Аталии и Ёрама, в Иудее начались странные события. Едва король с почётом похоронил своего духовника, воспитателя и даже спасителя, священника Иояду, благополучно отбывшего в мир иной в возрасте ста тридцати лет, как тут же поссорился с родственниками и наследниками старца.

Старший сын Иояды, Захария^[17], начав с интриг против короля, перешёл к откровенной пропаганде бунта. Однажды, когда он с возвышения во дворе Храма призывал иерусалимцев не подчиняться королю, отступившему от законов отцов и "переметнувшемуся к баалам", за ограду прорвалась толпа, побила Захарию камнями.

Тут же прошёл слух, будто народный гнев спровоцировал и направил сам король. Родственники Захарии поклялись, что "Иоаш не умрёт своей смертью!" Очевидцы уверяли, будто Захария в последнем слове проклял короля за неблагодарность к роду, который спрятал его от расправы сумасшедшей бабки, и так спас ему жизнь.

Умирая, сказал Захария: "Да увидит Господь и взыщет!"

С этого момента Иудея погрузилась в смуту. Все были против всех: нетерпеливо обличали, доносили, устраивали заговоры и распространяли вокруг панику.

Так прошёл год, и за это время враги-соседи сообразили, что для них иудеи больше не опасны, ибо утратили свою военную ярость, и что внутренние распри сломили волю этого народа к сопротивлению.

Арамеи со сравнительно небольшой армией вошли в Иерусалим, где они погубили всех князей народа, а всю добычу отправили своему царю в Дамаск. При этом потери арамеев, как выразился бы греческий историк, "не превосходили тех, что бывают на ипподроме от испуганных лошадей".

Король Иоаш лежал в эти дни у себя в поместье с тяжёлым приступом гриппа и не смог организовать сопротивления внезапному нашествию. Только когда грабители-арамеи ушли, иудеи опомнились, только тогда до народа дошло, до какого состояния доведена страна. Толпа ринулась искать виновного, на ком можно выместить гнев. Ближайшим "виновником" оказался больной Иоаш. Родичи Иояды решили, что вот он и пришёл, долгожданный час мести,

И над Иоашем свершился суд <...> Когда оставался он один в болезни тяжкой, сговорились против него рабы его за кровь сына Иояды, священнослужителя и убили его в его кровати, и он умер. И похоронили его в Городе Давида, но не хоронили его в королевских гробницах. Вот – те, кто составил заговор против него: Завад, сын Шимат-аммонитянки и Езавад, сын Шимрит-моавитянки. О сыновьях его и о множестве пророчеств о нём и об укреплении Дома Божьего написано в поучениях Книги Королей…

С этого момента и начнём.

И вступил на престол Амация, сын его, вместо него. Двадцати пяти лет воцарился Амация, и двадцать девять лет правил он в Иерусалиме. А имя матери его – Еодан, она из Иерусалима. И пост пал он справедливо в очах Господних, но не от всего сердца. И когда упрочилось за ним королевство, он умертвил рабов своих, которые убили короля, отца его. Но сыновей их он не умертвил, ибо записано в Торе, в Книге Моше, что Господь приказал: "Да не умрут отцы за детей, а дети не умрут за отцов".

Это был совершенно необычный жест для древних правителей: не вырезать род соперника до грудного младенца! Недаром хроники "Рассказы тех дней" особо отмечают данное событие. По-моему, изо всех королей Плодородной Радуги на это был способен только такой благородный человек, как Шаул – первый король иврим. Рассуждая о причинах переноса людьми вражды и на потомков своего недруга, о живучести этого чувства и о желании даже последнего злодея прикрыть свои поступки листиками слов, я заметил, что победителем вовсе не обязательно руководит ослепляющая ненависть ("И потомки твои...!"), а куда чаще- простой страх мести.

У Амации такого страха не было, и в конце новеллы мы увидим, к чему это привело.

Пока король Амация вершил суд, против Иудеи выступил следующий сосед – Эдом. Эдомцы тоже прослышали о смуте в Иерусалиме и спешили прирезать к землям своего королевства кусок Южной Иудеи.

Но они опоздали. В Иерусалиме сидел теперь крепкий государь – он не только отбил нашествие эдомян, но после жестокой расправы покорил всю их страну, возвратил её "под руку Иудеи", из-под которой Эдому не так давно (при короле Ёраме – деде Амации) едва удалось выползти.

Южный поход начинался довольно бестолково. Амация прикинул свои силы и решил, что воинов "Иуды и Биньямина, идущих в армию и держащих копьё и щит", будет недостаточно против наступающей эдомской армии. Поэтому нанял он израилитов: сто тысяч отборных воинов за сто талантов серебра.

Наёмники получили деньги вперёд и прибыли в Иерусалим, чтобы оттуда идти на войну с Эдомом. Но тем временем придворный иудейский пророк узнал о планах Амации и стал стыдить его:

– Король! Не бери с собой войско израильское, ибо нет Господа с сынами Эфраима. Иди один и действуй на войне мужественно, а иначе повергнет тебя Бог перед лицом врага.

И спросил Амация человека Божьего:

– А что будет со ста талантами серебра, которые я отдал войску израильтян?

Ответил человек Божий:

– Может, Господь возвратит тебе ещё больше.

Амация послушался совета и сказал израильтянам, что они могут оставить себе аванс и идти обратно домой. Наёмники обозлились и на обратном пути через Иудею излили на местное население весь пыл, заготовленный для Эдома.

А Амация отважился и повёл народ свой, и пошёл в Соляную долину, и побил сынов Сеира: десять тысяч! И десять тысяч живых пленили сыны Иуды и привели их на вершину скалы. И низринули их с вершины скалы, и все они разбились.

<…> И когда вернулся Амация, поразив Эдом, то принёс с собой богов Сеира и поставил их у себя богами, кланялся пред ними и им кадил.

Типичный для древних поступок: после захвата страны, богов – в плен и на Форум, пусть теперь служат римскому народу!

Но то, то ещё будет позволено могучему язычнику, непозволительно народу Единого Бога. Тот же самый придворный пророк ("Человек Божий") обращается к королю с недоумением: для чего ты притащил в Иерусалим этих истуканов, если они свой-то народ не смогли защитить? Да ещё и кадишь им!

Однако, в характере Амации за это время произошли большие перемены. Победа и богатые трофеи убедили его в собственной мощи и в покровительстве Бога любому его решению. А если так, для чего нужны ему ещё чьи-то советы?

И он прикрикнул на Человека Божьего:

– Разве мы поставили тебя королевским советником? Молчи, пока тебя не убили!

И перестал пророк, сказав:

– Значит решил Бог погубить тебя, потому что ты делаешь такое, и не слушаешь совета моего.

Если бы Амация остановился после похода на Эдом, он запомнился бы в народе, как собиратель иудейских земель. Но увы, девятого короля Иудеи было много гордыни и мало чувства юмора. Оглядываясь по сторонам, кого бы ещё победить, Амация вспомнил обиду, нанесённую ему израильскими наёмниками, которые, мало того, что не подумали вернуть деньги за невыполненную работу, но войско, оторое Амация отослал обратно, чтобы не шло с ним на войну, рассыпалось по городам Иудеи, от Шамрона до Бет-Хорона, перебило там три тысячи жителей и награбило множество добычи.

Амация посылает вызов на поединок королю Израиля (им в ту пору был Ёаш бен-Ехоахаз): Выходи и встретимся лицом к лицу!

В ответном послании, Ёаш рассказал Амации такую притчу. Репейник предложил породниться ливанскому кедру: "Отдай дочь свою сыну моему в жёны?" Пока кедр собирался с ответом, мимо пробежал полевой зверь и не то наступил на куст, не то просто поднял над ним лапу – во всяком случае, репейника не стало.

Вместо того чтобы посмеяться над анекдотом, а не принимать его на свой счёт, Амация обиделся. Он посчитал, что получил достаточный повод для войны и во главе войска двинулся на север.

Теперь уже у израильского короля не было выбора: его вызывали на поединок, и по законам чести он не мог не принять вызов.

И встретились лицом к лицу, он и Амация, король Иудеи, в Бет-Шемеше.

И потерпели иудеи поражение от израильтян, и разбежались они – каждый в свой шатёр. И схватил Ёаш, король Израильский, Амацию, короля Иудеи, в Бет-Шемеше, и привели его в Иерусалим. И сделали пролом в стене Иерусалима от ворот Эфраима до Поворотных ворот – на четыреста локтей. И взял Ёаш всё золото и серебро и всю утварь, что были в Доме Божьем у Овед-Эдома, и сокровища королевского дома, и заложников, и возвратились в Шомрон.

И жил Амация, король Иудеи, после смерти Ёаша, короля Израиля, ещё пятнадцать лет.

Заметим, что король Израиля поступил благородно: он не тронул иерусалимский Храм, только забрал свои законные трофеи. И Амацию он не стал наказывать за хвастовство и непонимание юмора, а взял с собой, в плен, где бедалагу содержали ещё пятнадцать лет после смерти великодушного Ёаша.

Потом отпустили.

И нужно было возвращаться...

А дома-то его не ждали.

За эти пятнадцать лет Иудея пришла уже в полное расстройство. Кто управлял ею – об этом в летописях ни слова. Когда стало известно, что старый король жив и возвращается из плена, среди правивших в Иерусалиме началась паника, и вскоре составился заговор во главе с теми самыми людьми, которых (надеюсь, мой читатель не забыл начала новеллы) помиловал Амация после убийства его отца.

Смелый слуга прокрался из столицы навстречу королю и предупредил того о заговоре. Амация повернул на юг, в Лахиш, где, как он надеялся, правитель сохранил верность Дому Давида. Но его предали. В Лахише короля схватили и выдали заговорщикам.

И умертвили его <...> И привезли его на конях, и погребён он был в Иерусалиме с отцами своими, в Городе Давида.

*

Новелла Девятая Счастливо-печальная история иудейского короля Узияу (769 – 733 г.г. до н.э.) и грустно-удачная – израильского короля Ехоахаза (814 – 800 г.г. до н.э.)

Два этих короля – следующие в реестре правителей древнееврейских государств. У обоих в жизни был период большого несчастья, но и великая удача не миновала их. Только последовательность горя и радости оказалась у них обратной.

Прочтя в этой новелле жизнеописание обоих древнееврейских королей, вы можете порассуждать: которую половину жизни – если бы предоставлено нам было выбирать – назначить благополучной, а которую принять во всей её горечи.

Итак...

1. УЗИЯУ^[18] – ОТ ДОЛГОЙ УДАЧИ К ДОЛГОЙ ПЕЧАЛИ

Десятый король Иудеи Узияу начинает своё правление с того, что перевозит тело отца – убитого заговорщиками в Лахише короля Амации – в Иерусалим и устраивает похороны, какие подобает потомку Давида.

Так шестнадцатилетний король бросил вызов всей иудейской оппозиции, объявив своим жестом, что с разорившим страну правлением группировки аристократов и жрецов покончено. Вскоре он помирился с коэнами и никогда не давал им повода обвинить его в несоблюдении иудейских законов. Хроники в Танахе называют Узияу праведным королём, "искавшим Бога".

Он постоянно вникал в хозяйство Иудеи, покровительствовал скотоводам и земледельцам, основывал по стране новые поселения. По предположению археологов, Узияу ставил в степях на юге и востоке страны башни и цистерны для сбора дождевой воды, учил иудейских крестьян готовить землю для посева, вносить в неё удобрения, размельчая "камни с берегов Солёного моря". Под властью Узияу страна оправилась от разорительного правления заговорщиков-аристократов (пока короля Амацию держали в плену), а вскоре хозяйство Иудеи стало самым процветающим в Кнаане.

Ещё большие успехи выпали Узияу на поле брани. Унаследовав съёжившееся под напором врагов королевство, он собрал и выучил крепкую армию (по хроникам, триста тысяч бойцов!) и снабдил её всей необходимой по тому времени военной техникой. Для этого король организовал целую промышленную отрасль: теперь Иудея могла самостоятельно изготавливать из железа мечи, копья, пластины для кольчуг и даже ободы для колесниц и осадные орудия.

Как только Узияу решил, что его войско готово, он двинулся к побережью Верхнего (Средиземного) моря, от которого Иудею прогнали ещё при потомках Ехошафата Справедливого. Как и до эпохи короля Давида, здесь безраздельно правили филистимляне, и от их военных набегов содрогалась Западная Иудея.

В VII-VIII в.в. до н.э. главным городом Филистимского союза был уже не Яффо, а Ашдод. Армия Узияу, разгромив войска правителя города Гата, двумя колоннами направилась на побережье. Яффо и Ашдод выказали упорство, защищаясь с мощных городских стен, но их крепостные ворота были проломлены, иудеи прорвались в оба города и там в уличных боях одолели профессиональные армии филистимлян. Захватив все главные селения от Яффо до устья реки Яркон, Узияу вернул своему королевству западную границу времён Давида. Иудейское войско возвратилось домой с богатыми трофеями. Филистия снова стала данницей Иерусалима.

Следующим походом Узияу покорил Эдом. Иудейская армия заняла стратегически важный оазис Кадеш-Барнео, повернула на восток и прошла до самого побережья Ям Суф (Аккабского залива), где захватила два города: Эцион-Гебер и Эйлат, основанные королём Шломо и потерянные его потомками.

В Эцион-Гебере проводник стал уговаривать короля полюбоваться морем, "вернувшимся к Иудее". Близ берега шла рифовая гряда, глубина воды была здесь взрослому человеку до колена, мелководье это кишело рыбой и молюсками. Узияу недоверчиво смотрел, как плавает на поверхности воды проводник, и неохотно согласился на уговоры детей и свиты вступить в воду. Помолившись, он поставил на дно сперва одну ногу, потом, держась за верёвку с берега, – вторую. Тут принесли большое бронзовое кольцо с натянутым на него бычьим пузырём и положили на морскую поверхность. Король неохотно наклонился, подогнув бороду и придерживая её ладонью, приблизил к кольцу лицо и... замер.

Через некоторое время он, не отрываясь от глядения под воду, стал громко распевать благодарственные гимны Господу. Подол его рубахи намок, ноги должны были давно замёрзнуть, спина занеметь, но он только размахивал руками, подзывая одного за другим сыновей, сановников и даже потребовал, чтобы к нему подтащили первосвященника. Когда трепещущие от страха придворные приближались, Узияу отрывался от кольца, уступая им место, стоял уперев руки в бока, кивал головой и принимал их восхищённые восклицания. Потом он, не слушая уговоров лекаря, возвращался к пузырю и описывал стоящей на берегу свите голубых и зелёных "огромных, как левиафан" рыб с алыми плавниками, белоснежные и розовые кораллы, шевелящиеся от прибоя водоросли. При этом король мучился, не находя достойных слов и понятных иудеям образов – и то сказать, с чем можно было сравнить роскошество подводных садов, чтобы стало понятно им всем, привыкшим к двум-трём бедным краскам родной пустыни! Единственное,что приходило на ум – это цветы, извлекаемые из песков первыми иудейскими дождями...

У себя в иерусалимском дворце он потом ещё не раз вспоминал об увиденном чуде, благодарил Бога за это видение и даже высказал предположение, что Райский Сад находился именно на берегу Эцион-Гебера или Эйлата.

Близкие короля уже стали беспокоиться, что он перенесёт столицу на юг, к морю, но тут с Узияу произошло несчастье, далеко отодвинувшее воспоминание о чудесном приключении.

Возвращаясь из Эйлата и ведя войско по Негеву, Узияу основывал крепости и новые поселения, помогал осевшим там иудеям советами и семенами, дарил коз и овец из королевского хозяйства – лучшего в Кнаане.

И сделал он в Иерусалиме механизмы, искусно рассчитанные, чтобы они находились на башнях и на углах – для того, чтобы метать стрелы и большие камни <…>

И пронеслось имя его далеко, потому что он <…> весьма окреп.

По-видимому, в эти же годы у Узияу складывались добрые отношения и с Шомроном, так как в том же Негеве археологи обнаружили останки израильских укреплений и что-то вроде постоялых дворов с вырытыми на их территории колодцами.

И давали аммонитяне дары Узияу, и достигло имя его пределов Мицраима, ибо стал он силён чрезвычайно. И построил Узияу башни в Иерусалиме над угловыми воротами и над воротами долины, и на стыке, и укрепил их все. И построил башни в пустыне, и выкопал много колодцев, потому что много скота было у него – и в низменности, и на равнине. Были также земледельцы и виноградари в горах и на Кармеле, ибо он любил земледелие. И было у Узияу войско для военных действий – армия, выходившая отрядами по числу командиров под началом Изиеля, писца, и Маасэяу, королевского сановника. Общее число глав семейств из храбрых воинов – две тысячи шестьсот, да при них армейская сила – триста семь тысяч пятьсот, способных биться с воинским мужеством и помогать королю одолевать неприятеля. И приготовил Узияу для всего войска щиты и копья, и латы, и луки, и пращные камни <…>

И распространилось имя его далеко, потому что он весьма окреп.

Но вдруг резко изменилось расположение Господа к Узияу. Летописи берутся просто объяснить эту человеческую катастрофу: король зарвался от успехов и взял уже на себя, кроме королевских функций, обязанности верховного жреца.

Когда сделался он силён, возгордилось сердце его до нетерпимости, и проявил он вероломство перед Господом: вошёл в Храм Господень, чтобы воскурить на алтаре жертву. И пошёл следом за ним коэн Азарияу и с ним восемьдесят священнослужителей Господних, людей мужественных. И воспротивились они королю Узияу и сказали ему:

– Не тебе, Узияу, воскуривать Господу, а жрецам, сынам Аароновым, освящённым для этого. Выйди из святилища! Не будет тебе почёта от Господа.

Но разгневался Узияу, а в руке у него кадильница для воскурения. И когда разгневался он на коэнов, проказа появилась на лбу его перед лицом священнослужителей в Доме Господнем, у алтаря с воскурением. И обернулся к нему Азарияу и все другие священнослужители – и вот проказа на лбу его.

И торопливо вывели его оттуда, да и сам он спешил удалиться, так как поразил его Господь.

<…> И был Узияу прокажённым до дня смерти своей, и жил он в доме для прокажённых, отлучённый от Дома Господня. А Ётам, сын его, ведал королевским дворцом и судил народ страны.

Стоп! Возвратимся к моменту, когда внезапно прервали коэны спор с королём, кто имеет право вести жертвоприношения, и все восемьдесят пар глаз уставились на лоб короля. Несколько минут в Храме было совершенно тихо, пока кто-то не закричал: "Это же проказа!"

Онемев, с замершим взглядом, на расстоянии от идущих за и перед ним жрецов, король проследовал за городские ворота, которые затворились за ним на… двадцать пять лет.

Но вначале никто ещё ничего не знал определённо. Прежде всего, коэны должны были поставить диагноз болезни – может, это и не проказа, может, ещё обойдётся? Всё делалось строго по ритуалу, записанному в Танахе, так как наставлял господь Аарона и Моше поступать в подобном случае.

Народ, столпившийся на городской стене, в молчании наблюдал за действиями рабов и лекарей-левитов, окруживших короля у городских ворот, вблизи дома, в котором жили прокажённые – те испуганно таращились из дверного проёма, прикрывая руками загаженные струпьями физиономии.

Прежде всего, левиты должны были внимательно рассмотреть цвет язвы на лбу у короля. После этого на ощупь определяли, проникла ли она вглубь кожи и не побелели ли волосы вокруг язвы. Потом это место перевязывали и оставляли так на семь дней.

– Если пятно за семь дней не разрастётся,– приговаривал левит над ухом Узияу, –нужно будет перевязать ещё на семь дней. Если и после этого язва не пройдёт и даже расширится, а кожа потемнеет, то это – проказа.

С иерусалимской стены было хорошо видно, как худой человек – ещё час назад самоуверенный король – снимает с себя парадные одежды и остаётся голым, как раб его бреет, левиты распускают ему волосы и облачают в рваную одежду, по которой прокажённого можно узнать издалека.

Рядом уже пылал костёр. Один из рабов кинул в пламя королевское платье и сандалии, а другие принесли из города постель Узияу и вороха его одежды. Всё это пожрало пламя. Даже волосы, срезанные с головы короля, бросили в огонь.

Узияу стоял неподвижно и не отрывал взгляда от пустыни, начинавшейся неподалёку и уходящей за горизонт. Никто не услышал от него в тот день ни единого слова – ни приказания, ни просьбы.

Зато королевский гарем ревел на весь Иерусалим.

– Ничего, ничего, – пытался успокоить плачущих женщин первосвященник Азарияу.– Через семь дней коэн-Служитель Шатра осмотрит Узияу там, за пределами города, и если увидит, что раны зажили, то прикажет очищенному взять двух кур или голубей, не поражённых болезнями, кедрового дерева, мох и нить, вымоченную в синьке. Второй коэн зарежет одну из птиц над глиняной посудой с чистой водой, а другую птицу, нить, ветку кедра и мох смочит в крови зарезанной птицы <…> окропит выздоровевшего семь раз и отпустит птицу. Очищенный выстирает свои одежды и сбреет все свои волосы с тела и искупается в воде, а потом вернётся и сядет у шатра, а на седьмой день ещё раз ему обреют волосы и бороду, и брови, и он снова выстирает одежду и искупается сам. На восьмой день возьмёт он двух молодых ягнят и одну овечку и три меры тонко просеянной муки, смешанной с елеем, и ещё одну меру елея. Коэн поставит очищенного у входа в шатёр, а овечку зарежет для жертвоприношения и <…> окропит выздоровевшего.

Узияу не выздоровел. Проказа не оставила его ни через неделю, ни через месяц. Двадцать пять следующих лет кожа и кости его смердели из-под непросыхающих язв, Узияу медленно сгнивал, пока, наконец, Бог пожалел его, и бывший король впервые не разбудил иерусалимцев криком боли при попытке оторвать от подстилки приклеившуюся к ней за ночь спину.

Так все узнали: Узияу умер!

А прочие деяния Узияу, первые и последние, описал Ишияу бен-Амоц, пророк. И почил Узияу с отцами своими, и похоронили его с отцами, но не в пещерах, а на поле, среди королевских усыпальниц – ибо сказали: "Он – прокажённый!"

*

II ЕХОАХАЗ ИЗРАИЛЬСКИЙ – ОТ ТРАГЕДИИ К ПОКОЮ

Ехоахаз – сын Еху унаследовал от отца очень слабое государство. Кто из соседей не обижал Израиль, впавший в немощь после истребления династии Омри! На оторванных от несчастной страны клочках земли – на севере и северо-западе от озера Кинерет – возникали арамейские государства, крошечные, но амбициозные, непрерывно сражавшиеся между собой за господство над легко завоёванными и столь же запросто теряемыми территориями.

Самым опасным, самым кровососущим врагом Израиля был, конечно, Дамаск. Каждое нашествие оттуда, с севера, отбивалось с большими потерями для израильской армии и казны. Арамеи угоняли к себе овец и коз, увозили урожай ячменя и овощей, грабили храмы. Колонны рабов-израэлитов брели по затоптанным крестьянским полям, через брошенные после пожара селения, мимо одичавших садов и пересохших колодцев.

За зиму король Ехоахаз кое-как восстанавливал хозяйственную жизнь в своих владениях, собирал, сколько удавалось, войска, хорошо зная, что едва затвердеет глина на дорогах и тропах, с востока набегут кочевники, жадные и прилипчивые, а с севера приведёт армию царь Хазаэл. Никто теперь не опасался королевства Израиль – ведь Еху оттолкнул от своей страны основных союзников – Иудею и Цидон. Пока Ехоахазу ещё удавалось отбиваться от ежегодных нашествий, однако земли и солдат оставалось у него всё меньше и всё мрачнее виделось ему будущее – и королевства, и собственное. Он с тоской выслушивал донесения военачальников и послов и умолял Господа поспешить с чудесным спасением Израиля.

Оставим озабоченного короля Ехоахаза за молитвой о чуде и заглянем на север: что изменилось там, в Дамаске, в последние годы?

Я уже рассказывал в Пятой новелле, каким образом Хазаэл – командующий армией завладел троном. Легенды говорят, что он явился в Дамаск с отрядом гвардии навестить заболевшего царя Бенхадада I. В царской спальне он внезапно сбросил со своего властелина одеяло, погрузил его в воду, тут же вытащил и набросил Бенхададу на голову, прижав обеими руками. При этом Хазаэл молился вслух, долго и самозабвенно. Допев молитву, он как бы очнулся, крикнул царских слуг и, откинув одеяло, показал им Бенхадада. Никто не мог смотреть на выкатившиеся из орбит глаза царя. Один из рабов закричал и кинулся бежать из спальни, но был схвачен верными Хазаэлу солдатами и зарезан на месте.

Укрепившись на троне в Дамаске, Хазаэл собрал большое войско и стал готовить его к походам. Для начала, он ограбил мелкие государства, прилегавшие к границам Дамаска, а, осмелев, стал нападать уже на Израиль.

О непрерывных войнах Израиля с арамеями было рассказано в предыдущих новеллах. При сыне Хазаэла Бенхададе III напор Дамаска на государства иврим стал особенно тяжёлым. Труднее всех приходи лось Заиорданским провинциям Израиля – Гил'аду и Башану. Иврим там отбивали нашествие за нашествием, но силы их были уже на пределе.

Сотрясаемое мятежами, засухой и борьбой против иноземных "баалов" изнутри, а извне – набегами кочевников и арамейской агрессией, королевство Израиль, казалось, вступило в последние годы своей истории. И вот пришла такая весна, когда король Ехоахаз Израильский, созвал войско, пересчитал бойцов и узнал,что у него осталось лишь пятьдесят всадников, десять колесниц и десять тысяч пеших, а остальных погубил царь арамейский и сделал их прахом на попрание.

С этой горсткой войск Ехоахаз направился на север, чтобы попытаться и на этот раз остановить вторжение дамасской армии. Проезжая через свои селения, король выслушивал страшные рассказы крестьян о зверствах арамеев. Всё совпадало с предсказаниями Элиши Хазаэлу, тогда ещё – командующему армией короля Бенхадада. Не даром пророк рыдал, произнося:

– Знаю я, какое зло ты причинишь сынам израилевым: крепости их ты предашь огню и юношей их мечом умертвишь, и младенцев их размозжишь, и беременных их рассечёшь.

Ехоахаз встал лагерем на границе, армия принесла жертвы, главный коэн благословил короля и войско для сражения и отправился обратно в свой храм в Шомроне.

И молился Ехоахаз перед Господом. И услышал его Господь, потому что видел, как угнетает Израиль царь арамейский.

К удивлению израильских командиров, арамеи в этом году не спешили со вторжением. Прошла неделя нервного ожидания, и постепенно от пастухов и захваченных в плен кочевников стали выясняться причины столь странного поведения Дамаска.

В VIII веке до н.э. на Плодородную Радугу пришла новая напасть. Армия императора Урарту Аргишти I вошла в долину Верхнего Евфрата и, оттеснив ассирийцев на восток, закрепилась здесь. Союз арамейских государств Северной Сирии, группировавшийся вокруг города Арпада, спешно переориентировался на Урарту, и Ассирия внезапно оказалась отрезанной от рудников с железной рудой. "Хорхорская летопись", высеченная на Ванской скале в Армении, рассказывает, как в 774 г. до н.э. Аргишти I на шестом году своего правления двинулся на юго-восток и разгромил ассирийскую армию в районе реки Диялы, протекающей уже по территории Вавилона. Сменивший его на урартском престоле царь Сардури II продолжил вытеснение Ассирии из арамейских стран. В это время царь Дамаска борьбе за господство над ограбленным и обезлюдевшим Кнааном предпочёл участие в разделе зон влияния в Северной Сирии и поддержал Урарту, потому что был уверен в победе нового дерзкого хищника над немощной "Ассирийской львицей".

Это была драматическая ошибка арамейской дипломатии. Не пройдёт и столетия, как мстительный ассирийский император Ададнерари III стряхнёт Дамаск с карты мира, и тот останется навсегда вдавленным в землю Кнаана пятой "Железного Ассирийца".

А пока правитель из далёкого Кавказа, сам того не ведая, стал спасителем Израиля.

Принеся благодарственные жертвы Господу, маленькая, но бравая армия возвращалась в Шомрон, вызывая ликование и надежду в попутных ивримских селениях, где крестьяне от солдат узнавали, что арамеи больше не придут грабить и мучить народ Божий.

Последние годы правления Ехоахаза были исполнены покоя. Израиль медленно выходил из апатии и... опять возвращался к грехам предков.

Но не отступали они от грехов дома Яровама, которыми тот ввёл в грех Израиль. Следовали они им, и Ашера – кумирное дерево – стояла в Шомроне <...>

А прочие деяния Ехоахаза, и всё, что он совершил, и подвиги его описаны в книге-летописи королей Израиля.

И почил Ехоахаз с отцами своими, и похоронили его в Шомроне.

*

Новелла Десятая Короли – собиратели земель: Узияу (769 – 733 г.г. до н.э.) и Ётам (758 – 743) в ИУДЕЕ и Ёаш (800 – 784 г.г. до н.э.) и Яровам II (784 – 748) в ИЗРАИЛЕ

Вмешательство арамеев в жизнь древнееврейских государств никогда не носило идеологического характера, как это бывало, скажем, с финикийским (точнее, с Цорским) влиянием. Арамеям было совершенно безразлично, какому богу поклоняются в Шомроне и в Иерусалиме. В любом храме их интересовало только одно помещение: сокровищница. Арамеи Дамаска были обыкновенными грабителями, такими же, как и все их современники, включая соседей – ивримские государства, которые вели себя точно так же в своих заиорданских колониях.

Бывали, однако (увы, немногие) славные периоды в истории Кнаана последнего до христианской эры тысячелетия, когда иврим и арамеи заключали военный союз, и тогда об эту стену разбивал лоб "Железный Ассириец", наводивший ужас на весь Ближний Восток. Но такие союзы жили до конца сражения, а после победы распускались безо всякой уверенности, что их удастся собрать ещё раз.

По сравнению с тотальной угрозой империй Севера и Юга, вражда иврим с арамеями может показаться современному читателю сущей суетой. Действительно, несколько поколений королей Дамаска и Израиля могли вести непрерывную войну за Рамот Гил'адский – селение, меньшее, чем Лод (а он попадает только на самые мелкомасштабные карты, да и то благодаря расположению рядом с аэропортом Бен-Гуриона). Может, действительно поколениям молодых, горячих кнаанцев – арамеев и израильтян – война за Рамот необходима бывала только для канализации агрессивного зуда, а спортивные состязания народов вместо их военного соперничества – изумительный подарок Элады цивилизации, ещё недооцененный человечеством, – не начались, тем более в таких масштабах, чтобы молодёжь готовилась к ним по целому году^[19].

И вот, нежданно-негаданно для иудеев и израильтян арамеи оставили их в покое. Арамеи ушли!

Вдруг мы видим, как оба государства иврим, впавшие, особенно Израиль! – в уже совершенное ничтожество, оживают, оглядываются по сторонам и тогда только начинают понимать уязвимость своего положения в Кнаане. Израиль и Иудея заключают между собой союз, чтобы отныне проводить согласованную политику. Уже само прекращение выплаты дани Дамаску благотворно сказалось на хозяйстве обоих древнееврейских государств. Окрепнув, они начали возвращать себе обратно земли, потерянные во время правления королей распавшейся империи Давида – та оставалась для иврим романтическим образцом богатой и не боящейся врагов державы их предков.

Ётам, одиннадцатый король Иудеи, стал во главе страны в тот день, когда у его отца Узияу открылась страшная и неизлечимая болезнь – проказа. Несомненно, что начало возрождению Иудеи положил сам Узияу, сын же, воспитанный и подготовленный им к управлению страной, окружённый теми же советниками и министрами, продолжал славные дела короля Узияу, конечной целью которых была безопасность Иудеи.

А Ётам, сын его, ведал королевским двором и судил народ страны.

Тучный и немного косой от рождения, Ётам унаследовал от матери, Иеруши, дочери Цадока, решительность и весёлый нрав, а от отца – умение ориентироваться в противоречивой ситуации и безошибочно определять направление, куда следует направить все ресурсы страны в данный момент. Единственное, чего не хватало его правлению – это твёрдости по отношению к иудейской аристократии, а та, хотя и не выступала против короля с обнажённым мечом, как при Иоаше или Амации, зато всячески мешала самостоятельности его действий и не упускала случая показать собственную силу и независимость.

Современником Ётама оказался молодой Амос из Текоа^[20]. В беседах с Амосом Узияу и Ётаму открывалась польза укрепления Иерусалима, и оба короля успели немало для этого сделать. Потомки вспоминали их правление с благодарностью, когда с крепостных "башен Ётама" отбивали атаки ассирийцев и халдеев.

Ётам был помазан в короли в двадцать пять лет и пробыл на троне шестнадцать. Продолжая дело отца, молодой король с удивлявшей современников серьёзностью и целеустремлённостью превратил свою страну в сильнейшее королевство Кнаана. Библейские летописи ("Диврей айамим", книга II) начинают перечисление его деяний с Иерусалима.

 Он отстроил верхние ворота при доме Господнем и при стене Офела строил много. И города построил на горах Иудейских, и в рощах построил дворцы и башни. И он воевал с царём сынов Аммона, и одолел их. И отдали ему сыны Аммона в тот год сто талантов серебра и десять тысяч кор пшеницы да ячменя десять тысяч. Столько же выдавали ему сыны Аммона и на другой год, и на третий.

И укрепился Ётам, потому что утверждал пути свои перед Господом, Богом своим.

Ётаму исполнился сорок один год, когда внезапная простуда и воспаление лёгких за одну неделю остановили его прекрасные планы. Оплакиваемый народом – и теми, кто его знал, и теми, кто чувствовал, что закончилось последнее мудрое и благополучное правление в Иудее, – почил Ётам с отцами своими и похоронили его в Городе Давида.

Что же происходило в это время на севере, в Израиле? До Узияу, ещё при его отце, Амации, человеке храбром, но не умном, на троне в Шомроне сидел двенадцатый король Израиля Ёаш (из дома Еху). Мы уже вспоминали, что отец Ёаша Ехоахаз и дед Еху оставили ему лишь клочья от когда-то немалого королевства. Полагая, что имеет за спиной такого могучего союзника, как Урарту, прожорливый Дамаск снова начал было отгрызать от несчастного Израиля селение за селением, и Ёашу предлагался шанс войти в историю в звании последнего израильского монарха.

Но он такого не пожелал, поднял свою гвардию и возле селения Афейка встретил армию царя Бенхадада III. Разгорелась битва, арамеи были разгромлены и бежали, побросав оружие и обоз. Вернувшись в Дамаск, арамейский царь не поверил в реальность израильской победы и, собрав ещё большее войско, снова двинулся на юг. Но теперь уже армия израильского короля имела и опыт и уверенность в своей способности сокрушить врага. Бенхадад потерпел ещё более тяжёлое поражение. А когда через год он надумал взять реванш, то уже не только проиграл войну, но в плену оказались его лучшие командиры, несколько придворных и старший сын.

Арамеи притихли.

А Ёаш, сын Ехоахаза, взял назад из рук Бенхадада, сына Хазаэла, те города, которые тот взял войною из рук Ехоахаза, отца его. Три раза разбил его Ёаш и возвратил города израилевы.

Как мы знаем из Восьмой новеллы, Ёашу ещё предстояло вразумить иудейского короля Амацию, который, справившись с Эдомом, возомнил себя новым Иоавом бен-Цруей^[21] и затеял драку с Израилем. Ёаш неохотно пришёл, отлупил дружину хвастливых иудеев, отнял у их короля золото и серебро, разрушил часть защитной стены вокруг Иерусалима и, захватив с собою в плен забияку-Амацию, возвратился в Шомрон. Там он правил до дня смерти, оставив сыну, Яроваму, восстановленное и окрепшее королевство.

А прочие деяния Ёаша, которые он совершил, подвиги его и то, как он воевал с Амацией, королём Иудеи, описано в книге-летописи королей израильских. И почил Ёаш с отцами своими, и был погребён в Шомроне среди королей израильских.

                                                                                                                        *

И спас Он их рукою Яровама, сына Ёаша.

/"Пророки", Вторая книга Царств, 14-27/

Наивысшего могущества в своей истории королевство Израиль добилось при четвёртом правителе из самой долголетней династии израильских королей (дома Еху) – Яроваме II . Ни до, ни после него граница королевства иврим не простиралась так далеко на север – возможно, что Яровам II превзошёл даже предел, достигнутый королём Александром Янаем из дома Хасмонеев.

В свои годы Яровам II несомненно был самым искусным полководцем на всей Плодородной Радуге. Длинный и худой, каким изображают его ассирийские настенные рельефы, Яровам с мучительным выражением лица выслушивал доклады придворных и министров, был неспособен запомнить и провести без подсказки хоть одну храмовую церемонию, томился за столом и зевал у жертвенника, но совершенно преображался при рёве боевого шофара. С началом сражения щитоносец в его колеснице изредка напоминал: "Яровам! Ты уже в середине их войска!", а если король и тогда не слышал, щитоносец старался перехватить вожжи и придержать лошадей, пока подтянется хотя бы королевская гвардия. Яровам же продолжал колоть врагов пикой, а тех, кто приближался и уже хватался за край повозки, он, бросив пику внутрь колесницы, встречал бронзовой дубинкой. Так израильский король проносился над равниной, где шла битва. Командующий силами врага не выдерживал напора и в ужасе от зрелища неотвратимо рвущегося прямо к нему Яровама бросался наутёк, увлекая в паническое бегство свою армию.

Король Яровам был замечательным полководцем. Блеск его побед над численно многократно превосходящим противником вызывает в памяти сражения, выигранные молодым Цезарем. Почему же так неподробны летописи о тринадцатом короле Израиля? Почему так совпало, что с уходом этого короля со сцены Израиль подвергся нашествию ассирийских полчищ, которые очень скоро пожрали не только земли, завоёванные Яровамом, но и само его государство?

Конечно, это должно было произойти – рычание голодной "Львицы" слышали в Кнаане давно, и оно приближалось. И всё-таки, не могу избавиться от ощущения, будто Яровам своими лихими победами проломил защитную плотину, каковой служили для Израиля и Иудеи арамейские государства. Дамаск, при всей своей зловредности, был для иврим буфером – там расходовалась часть агрессивной энергии больших и агрессивных империй Востока.

Проблема неудобного, но равносильного соседа – бить его или не бить? – лучше понимаема на политическом макете Киевской Руси XII века. На её юго-восточной границе долгое время располагался Хазарский каганат – враг колючий, беспокойный, но больше всего занятый внутренними смутами и границами на востоке. В XII веке каганат ослабел, и Киевская Русь с севера, а кочевники – с востока накинулись и растерзали Хазарское государство. В результате...Русь открылась для алтайских, тюркских и прочих кочевников, закачалась под их натиском – и тут началось татаро-монгольское нашествие.

Но я только предлагаю читателю свою оценку деяний Яровама II – не более того.

Здесь мы попрощаемся с тринадцатым королём Израиля, по традиции присовокупив некролог из Второй книги Царств канона "Пророки":

А прочие деяния Яровама и всё, что он совершил, подвиги его и то, как он воевал <...> описано в книге-летописи королей израильских.

И почил Яровам с отцами своими.

Итак в VIII веке до н.э. все арамейские города-государства и города-государства Финикии были втянуты в войны и политические интриги, которые велись между империями Урарту и Ассирией. Израиль и Иудея оказались за "арамейским барьером", вдали от рискованных коалиций.

Иврим оставили в покое. В добавление к такой благоприятной ситуации, во главе обоих ивримских государств в VIII веке оказалось по два поколения благоразумных королей, которые использовали передышку наилучшим образом.

***

Новелла Одиннадцатая "День маловажный"^[22] Последние короли ИЗРАИЛЯ: Захария (747 г. до н.э.),Шалум (747 г.), Менахем (747 – 737г.г.), Пекахия (737 – 735г.г.), Пеках (735 – 733г.г.) и Хошеа (733 – 724г.г.)

Охватит их ветер крылами своими, и

устыдятся они жертвоприношений своих.

/"Пророки", "Ошеа" ("Осия") – современник

событий, описанных в новелле, 4:19/

*

Итак, восьмой век дохристианской эры явился в Кнаан под гортанные крики наступающих урартских армий. Царь Сардури II, разгромив вассала Ассирии – Коммагену ограбил по пути несколько государств в Северной Сирии: Бит-Адини, Хатарикку и Хамат и возвратился в свой главный город Тушбу с богатой добычей. Властитель Урарту похвалялся победой, обещал вскорости покончить с Ассирией и приказывал всем её вассалам отправить причитающуюся с них дань не в сокровищницу Царя Царей в Ниневии, а к нему, в горы Арарата. Царь Царей на Евфрате копил злобу, но понимал, что пока по всей его империи идёт грызня непослушных властителей провинций, Ассирии нечем ответить на вызов дерзкого Урарту. Вокруг больной империи начали кружить "шакалы", споря и договариваясь о её будущем разделе.

Из предыдущих новелл читатель знаком с версией, по которой в интриги эти были вовлечены также арамейские государства Северного Кнаана. Цитирую советское энциклопедическое издание "Всемирная История"^[23]:

"При помощи союзов влияние Урарту распространилось до самого Дамаска, и сирийцы выступали вместе с урартами против угрожающей всем им Ассирии".

Вот такое положение сложилось на севере от двух древнееврейских королевств, судьбе которых посвящена эта книга.

Но во второй половине восьмого века дохристианской эры политическая обстановка в прилегающих к Кнаану районах стала меняться. Началось с того, что примерно в 745 году к власти в Ниневии пришёл талантливый и хищный военачальник Пулу, прославившийся позднее под именем царя Тиглатпаласара III.

После смерти Яровама II Израилю оставалось жить всего двадцать пять лет, но и этот малый срок ещё предстояло разделить между шестью королями. Большинство из них было "выдвиженцами" крикунов из солдатского стана, получавшими трон так же внезапно, как и терявшими его вместе с жизнью. "Король" стал чем-то вроде воинского звания – эдакий "штабс-король Израиля".

Всё это настолько напоминает монархическую чехарду первых лет существования Израиля ("Баэша убил Надава..." – 2-я часть Второй новеллы этой книги), что кажется совершенной реинкарнацией заговорщиков и убийц, окончивших свои (и чужие!) дни столетием раньше^[24].

В шомронском дворце слуги не успевали привыкнуть к новому хозяину.

Ошибки в управлении страной, происходящие от слабости королевской администрации, повторяются с такой монотонностью, а последствия их с таким смертельным однообразием устремляют Израиль в пропасть, что летописцу Танаха было скучно разделять историю между последней шестёркой королей, и у читателя остаются в памяти один и тот же незадачливый шомронский правитель и тень нависшего над страной хищника.

Вот и мы, чтобы представить события последней половины последнего века существования королевства Израиль, условимся, будто не шестеро, а один король был помазан в Шомроне, и что в это же время в Ассирии правил один царь (на самом деле, Ашшурнерари V /754-745/, Тиглатпалаcар III - Пулу /744-727/, Шалманасар V /726-722/ и Саргон II /721- 725/, которому и предстояло завершить уничтожение северного древнееврейского королевства). Такое допущение корректно ещё и потому, что речь идёт об исключительно коротком отрезке времени: 25 лет, а заглядываем мы на страницу истории, отстоящую от нас на 25 столетий).

Начнём с того, что в Ниневии и в Шомроне почти одновременно случились народные волнения. В Израиле Шалум бен-Явеш, возбудив толпу против короля Захарии, сына Яровама, поразил его перед народом и, убив его, стал королём вместо него.

Летописец Второй книги Царств подводит итог династии:

Такого было слово Господне, которое Он изрёк про Еху, сказав: "Сыновья твои до четвёртого поколения будут сидеть на престоле израилевом.

И сбылось так!

Новый король продержался на троне всего месяц.

Шалум бен-Явеш правил в Шомроне месяц. И Менахем бен-Гади вышел из Тирцы, пришёл в Шомрон, убил его и стал королём вместо него.

И опять, как в недоброе время путча Еху, переворот сопровождается жестокой карой сторонников свергнутого короля.

Менахем поразил и разгромил Тифсах <...> И за то, что этот город не открыл ворота, всех беременных в нём он рассёк...

Что происходило в этом же десятилетии в Ассирии мы узнали благодаря находке самого удачливого из английских археологов – Остина Генри Лэйярда. В середине XIX века при раскопках дворца в Мосуле (там располагалась ассирийская столица Ниневия) лопаты его экспедиции наткнулись на царский архив в дворцовой библиотеке: двадцать тысяч кирпичей, иссечённых клиньями! Их расшифровка продолжается до сих пор, однако картину интересующего нас момента ассирийской истории уже можно представить по этим и другим источникам.

В те же годы, когда израильтяне бунтовали и устраивали заговоры, в Шомроне и в Ниневии кипела толпа и плелись интриги вокруг трона. В Ассирии это тоже была уже вторая волна смуты. Полутора десятилетиями раньше, во время полного солнечного затмения толпа жителей столицы прибежала на площадь, разорвала в клочья своего царя, а его наследника сбросила с крыши храма в Евфрат, надеясь таким способом умилостивить богов и вернуть свет на землю.

На этот раз восставшая военная столица Нимруд прикончила царя Ашшурнерари V, после чего солдаты провозгласили императором своего военачальника Пулу, который был позднее коронован в Вавилоне под именем Тиглатпаласара III.

Два с половиной тысячелетия назад не было ни спутниковой связи, ни даже элементарных "средств массовой информации". Заговорщики в Шомроне и ассирийские солдаты в военном лагере действовали независимо и по самостоятельным сценариям. В истории не бывает плагиата, а только совпадения.

Новые монархи, Менахем и Тиглатпаласар, начинают с того, что, стараясь закрепиться на троне, награждают подарками и должностями своих приверженцев, в первую очередь, сторонников в армии.

Во внешней политике король Израиля продолжает интриги предшественников, и главной его глупостью стали попытки (увы, не безуспешные!) подорвать силы соседа – королевства Иудея.

А Тиглатпаласар, став властителем огромной империи, первым же указом обьявил, что отныне карьеру начальников провинций – самых богатых и влиятельных чиновников в государстве – смогут сделать только…евнухи. Такой хитростью он обезопасил себя и своих наследников от мятежей феодальных династий – кошмара ассирийских царей-предшественников Пулу. Полная перестройка аппарата власти и решительные перемены в армии подготовили Ассирию к великим завоеваниям.

И вот Пулу решил: пора!

Огнём и мечом пройдя по землям горцев на севере, сокрушив Урарту и приведя к покорности Вавилон, Тиглатпаласар ринулся на юго-запад, пожирая страну за страной на Плодородной Радуге. Быстрые успехи разжигали аппетит Ассирии в предвкушении главного блюда – Египта.

Политика Ниневии в покорённых странах стала теперь иной. Раньше её армии подвергали побеждённые народы тотальному грабежу и, наложив дань на местного правителя, спешили вонзить зубы в следующую страну. Отныне ограбленную землю объявляли имперской провинцией под управлением наместника (евнуха), и уж этот "паук" высасывал из своей вотчины всю живую кровь.

Царь Царей размещал в покорённой стране огромную армию уже не только Ассирии, но и её вассалов и союзников: халдеев, мидян, арамеев, хеттов. Для снаряжения и снабжения войска вдоль средиземноморского побережья двигался с севера на юг, навстречу караванам с трофеями и данью, непрерывный поток: солдаты, стада жертвенных овец для храмов Мардука, посыльные с приказами, сборщики налогов, жрецы, царские оружейники, купцы, палачи и работорговцы.

Следующие ассирийские цари сочли и такие административные реформы недостаточными и снова перекроили карту империи, раздробив провинции на ещё более мелкие округа, над которыми поставили чиновников, обязанных не только выколачивать дань, но и не допускать бунтов. Для этого придумали переселение народов – чтобы все, кроме ассирийцев, "поменяли землю". Так пополнялись людьми опустевшие из-за войн внутренние районы Ассирии, а кроме того, переселенцам, оказавшимся среди чужих, было уже не до бунтов – все их силы расходовались на то, чтобы просто выжить.

Сказанное здесь относится к переменам в хозяйстве и управлении империей. А итогом перемен в армии стал новый ассирийский солдат – первый в истории боец, экипированный железным оружием.

Отступление про Железного Ассирийца

Когда Господь прикинул на земном шаре все породы живого и такие, как гигантские ящеры, отменил насовсем; когда прошли перед Ним все твари: от благородных, убивающих только для насыщения, до амазонского гнуса, сосущего кровь, а потом сплёвывающего её в реку; когда увидел Он разом всю гадость, ползающую и летающую – от жалящих и кусающих крылатых вампиров до красавца скунса, гадящего на врага – тогда из отброшенных на свалку моделей возник Железный Ассириец. Возник и сразу отделился от ассирийца, строящего храм Иштар и записывающего миф о Гильгамеше, возник, чтобы развить хватательный рефлекс хищных тварей до предельного из мыслимых состояний.

Железный Ассириец брал в руки большой нож-меч, одевался в железо, напяливал на лоб шлем и уходил хапать, не волнуясь о том, что за горой ожидает этого момента враг, чтобы ворваться в ассирийский дом, ограбить его, а потом увести в рабство семью Железного Ассирийца.

А тот приходил в чужую страну, брал первого встречного местного жителя и, отрезая от него по кусочку, узнавал, где находятся ближайшие города и селения и какую добычу там можно захватить. Так Железный Ассириец компенсировал себя за незнание географии и бедность отечества полезными ископаемыми. Скалы на всех дорогах, по которым прошла Ассирия, воспевают подвиги Царя Царей, рассказывают, как тщательно подвластное ему войско Железных Ассирийцев превращало густонаселённые страны в ненаселённое пространство.

"...Я перевалил через горы Кашияри и подошёл к Кинабу – укреплённому городу Хулая. Множеством моих войск и моей яростной битвой город я осадил и покорил, 600 бойцов сразил оружием, 3000 пленных сжёг в огне, не оставив ни одного в заложниках. Хулая, их начальника поселения, я захватил в руки живым. Их тела я сложил башнями, их юношей и девушек сжёг на кострах. Хулая я ободрал и кожей его одел стену города Дамдамусы <...> В городе Тэла <...> многих людей живыми я захватил в руки. Одним я отрубил кисти и пальцы, другим отрубил носы и уши, многим я ослепил глаза. Я сложил одну башню из живых людей, другую из голов и привязал к столбам их головы вокруг их города. Их юношей и девушек я сжёг в огне, город разрушил, снёс, и огонь пожрал его..."

"<...> Я устроил большое побоище. Трупы воинов его я разбросал, как полову, наполнил ими горные перевалы. По пропастям и ущельям кровь их я заставил течь, как реки, степи, равнины, высоты окрасил, как алую шерсть. Бойцов его, надежду его войска, лучников и копьеносцев его, как ягнят, я зарезал, головы им отрубил".

"<...> Как связанных жирных волов, мгновенно я пронзил, учинил им разгром. Словно жертвенным баранам, перерезал я им горло, дорогие им жизни я обрезал, как нить. Я заставил их кровь течь по обширной земле, словно воды половодья в сезон дождей. Горячие кони упряжки колесницы моей в кровь их погружались, как в реку. Колёса моей колесницы <...> разбрызгивали кровь и нечистоты. Трупами бойцов их, будто травой, наполнил я землю. Я отрезал им бороды и тем обесчестил, я отрубил их руки, словно зрелые плоды огурцов <...>"^[25]

И т.д. Читаешь и видишь дьявола, выводящего Ассирийскую львицу на прогулку по Плодородной Радуге. Она тащит его за цепь вперёд, а глаза Львицы светятся ненавистью и нетерпеливой жадностью.

Если бы мы захотели узнать причину военных успехов Ассирии, нам пришлось бы повнимательнее приглядеться в музее Истории оружия к низкорослой фигуре Железного Ассирийца в варианте кавалериста – ведь именно этот род войск решал исход всех сражений.

Оказывается, в модели этого млекопитающего, как и в моделях гигантских ящеров, была техническая аномалия, из-за которой ящеры разваливались на ходу от собственного веса, но Железный Ассириец побеждал всех супостатов. Можно предположить, что в заднице, там где даже самые свирепые из кочевников имели мякоть, у ассирийца была мощная кость. Все победы Ассирии приходятся на удивительно длинный отрезок времени, когда люди уже додумались до применения лошади для верховой езды на войне, но ещё не изобрели седло со стременами. Поэтому обыкновенный кавалерист той поры, скача на лошади, ни о чём, кроме боли в заду, думать уже не мог. Иное дело, Железный Ассириец! Чтобы оценить его "усидчивость", посмотрим на тактику конной атаки на пехотный строй в Первом тысячелетии до новой эры.

Стрелять на ходу из лука, управляя при этом конём, было невозможно.

Сходу швырять дротики? Но сколько их может взять один верховой (а ведь следовало на того же коня погрузить ещё и щит).

Таким образом, налёт кавалерии на строй пехоты производил (если производил!) скорее психологический эффект: конники строили страшные рожи, дико орали и поднимали тучи пыли. Именно поэтому древнееврейские короли довольно безразлично относились к тому, что у противника имеется преимущество в кавалерии.

Иное дело, Железный Ассириец! Во-первых, он садился на лошадь задом наперёд, во-вторых, не желая рисковать жизнью, никогда не нападал прямо на вышедшую против него в поле пехоту противника, а наоборот, возникнув перед колонной врага, не мешал перепуганному коню унестись прочь. Зато теперь у седока освобождались руки, ибо лошадь в управлении не нуждалась, нечувствительный к ездовым мукам зад не мешал целиться, и сидящий задом наперёд ассириец посылал стрелы в неподвижного врага, который мог только дать залп из луков вдогонку удирающим в облаке пыли кавалеристам.

Вот и вся тактика. Представили: строй неприятельской армии, на который несётся ассирийская конница, не доскакав нескольких метров, разворачивается под прямым углом и пускается наутёк? Солдаты врага, разинув рты, глядят на скачущих задом наперёд малорослых и темнолицых конников в надвинутых до бровей медных шапках, а те успевают пальнуть из луков в упор, и вот уже половина копьеносцев из переднего ряда катается по земле, смертельно раненая лёгкими бамбуковыми стрелами с железными наконечниками, в которых ассирийцы придумали делать специальные желобки и кромки, увеличивающие дальность полёта и убойную силу стрел. Пехоте противника становится не до смеха, а на неё уже несётся следующий вал коней с верховыми Железными Ассирийцами.

Чем же был занят в эти дни Израиль? Помните, Танах описывает жизнь всех шести королей единой формулой: и делал он то, что было злом в очах Господних?

На площади в самом центре Шомрона толпа слушает пророка-пастуха по имени Амос. Вначале он предупреждает: Господь не делает ничего, не открыв своей тайны рабам своим, пророкам.

После этого следует информация о международном положении: Амос рассказывает, как расправилась Ассирия с соседями Израиля – в Сирии, за Иорданом и уже добралась до побережья, до городов Филистии.

– Что с нами-то будет? – выкрикивают из толпы.– Что сказал тебе Господь про Израиль?

Амос набирает в лёгкие побольше воздуха и цитирует слово Божье:

– Вот я придавлю вас, как давит повозка, нагруженная снопами. И быстрый не сможет убежать, и сильный не устоит в силе своей, и воину не спасти жизни своей. И лучник не выстоит, и быстроногий не спасётся, и всадник на коне не спасёт жизни своей. И самый храбрый из воинов нагим побежит в тот день.

Люди замерли. Амоса несомненно побили бы камнями, но все помнят, как точно предсказал он землетрясение за два года до того, как оно разрушило города в Сирии и Северном Израиле. Известно, как смело этот пастух разговаривал с королём Яровамом, вызванный во дворец после того, как на Амоса донёс сам первосвященник. Ходили слухи, будто Амос не побоялся встретиться для совета с прокаженным иудейским королём Узияу, своим давнишним другом, которого несмотря на болезнь, считают мудрейшим человеком во всём Кнаане.

– Ну, мы-то спасёмся!– долетает из толпы тонкий голосок.– Верно, Амос?

Пророк оборачивается в направлении оптимиста и жёстко чеканит:

– Как вырывает пастух из пасти льва две ножки или кусок уха – так вот спасутся сыны Израилевы, живущие в Шомроне.

И воздев руки к толпе, Амос кричит:

– Обратитесь же к добру, а не ко злу, чтобы жить вам, и тогда будет с вами Господь.

Между тем, армия Железных Ассирийцев приближалась к Кнаану.

Тиглатпаласар легко овладел Библом, Арвадом, сухопутной частью Тира. В Цидоне по традиции, восходящей к древнему испытанию физической мощи царя, ему устроили ритуальную охоту на льва. Вонзив копьё в шею уже подстреленного охотниками зверя, у которого из пасти с каждым выдохом вылетал фонтан крови, царь Ассирии позировал камнерезу, как живи он сегодня, опирался бы на мяч передфотографом в центре футбольного поля.

Вдохновлённое победой царя Ассирии над царём зверей, месопотамское войско ринулось на юг и оказалось во владениях арамеев, судорожно пытавшихся организовать против него военный союз совместно с государствами иврим, Филистией и тремя царствами за Иорданом. Вторгшуюся орду кроме Железного Ассирийца составляли боевые отряды множества народов, входивших в империю или вассалов Ниневии. По "Истории" Геродота (раздел "Талия") попробуем представить зрелище вступления этой армии в Кнаан.

Впереди двигались вавилоняне в высоких островерхих тюрбанах, вооружённые обоюдоострыми боевыми секирами, короткими копьями и луками с тростниковыми стрелами. Персы были одеты в кожаные штаны и пёстрые хитоны с рукавами, покрытыми медными чешуйками. На головах они носили кожаные шапки, а под плетёные щиты прикрепляли колчаны с камышовыми стрелами. На правом бедре у каждого перса был широкий кинжал в бронзовых ножнах. В той же орде двигались полудикие племена - союзники Ассирии: каспии, одетые в козьи шкуры и вооружённые духовыми трубками, саранги в кожаных одеждах с дротиками – их острия были обожжены на огне, в который подкладывали ядовитый кустарник; шли пафлагонцы, чей обычай запрещает им мочиться в реку, и кочевники-сагартии, вооружённые сплетёнными из ремней арканами. Сойдясь с врагом, сагартии бросают вперёд арканы с петлёй и тащат на себя кого поймают – коня или всадника. Люди, попавшие в аркан к сагартиям, неминуемо бывали удушены.

В войске ассирийского царя состояло даже ополчение индийских племён. Всадники на диких ослах были одеты в белые рубахи и вооружены луками с камышовыми стрелами. Впереди индийцев двигался отряд колесниц, запряжённых четвёрками лошадей, в каждой колеснице помещалось по три воина: возница, лучник и прикрывающий их обоих щитоносец.

Среди вассальных племён севера выделялись фракийцы в лисьих шапках и обмотках из оленьей кожи на ногах. У писидийцев на головах были медные шлемы с бычьими ушами и рогами, сверху – султаны из павлиньих перьев. Медные щиты они украшали эмблемами или прибивали к ним черепа врагов, побеждённых в поединке. Ноги писидийцы обматывали красными тряпками. Солдаты племени милиев, которые не могут долго оставаться на одном месте, ибо по своим поверьям, они периодически подвергаются нашествию диких змей с крысиными мордами,– застёгивали плащи на плечах медными пряжками и прикрывали головы кожаными шапками с козырьком.

Сами ассирийцы носили поверх льняных рубах панцири из бронзовых чешуек. Чаще всего, их пехота вооружалась деревянными дубинками, обитыми железными шишками. Ассирийцы, судя по расшифрованным табличкам, при нападении использовали железное оружие, а защищались бронзовым.

И конечно, главной ударной силой войска Царя Царей была конница "Железных Ассирийцев".

Чем же ещё запомнились последние короли Израиля? Танах добавляет только одно качество к их крошечным жизнеописаниям: все они оставались глухи к уже не словам – крикам! – пророков.

Господь предупреждал Ехизкеля:

– Дом Израиля не захочет слушать тебя, ибо они не хотят слушать Меня <...> Весь Дом Израиля – крепколобые и жестокосердные.

В последней четверти VIII века в Израиле наступило время клоунов и пророков: клоуны занимали троны, пророки, отчаявшись вразумить современников, говорили – а иные уже и писали – для очень далёких потомков: предупреждали нас с тобой, читатель.

Поражает обилие пророков именно в последние годы жизни Израильского королевства: Иона, Амос, Ошеа, Ишияу, Миха – все они проповедовали в Шомроне в роковые годы нашествия Ассирии. Обращу ваше внимание и на такой удивительный факт: если во времена великих королей иврим созданы были: "Песнь Песней", "Псалмы", "Экклезиаст", "Притчи"– причём, авторство их приписывается самим королям, Давиду и Шломо, – то из двадцати пар королей Израиля и Иудеи ни один не заподозрен в литературном творчестве. Муза перешла от королей к пророкам, и все жанры она поменяла на один – политическую сатиру^[26].

Но можно ли сегодня осуждать глухоту народа и правителей, к которым в век Железного Ассирийца обращались с призывом "жить не по лжи"^[27]? Можно ли было не посчитать рехнувшимся Амоса, объяснявшего, что судьба государства зависит от соблюдения в нём справедливости и закона – и это в годы, когда Кнаан переполняли рассказы о садизме приближающейся с севера непобедимой Ассирии!

Ошеа начал проповедовать позднее, чем Амос. Нервная внешняя политика израильских королей к тому времени уже выродилась в метание от одной великой державы к другой, от Египта к Ассирии и обратно. Общество окончательно разложилось и ринулось за спасением к иноземным оракулам, гадалкам и вещунам, принося жертвы "баалам и астартам" под деревьями, на горах и у сельских жертвенников.

Но разве может утешить "вера на всякий случай"!

Ошеа призывает народ вернуться к Богу: Он растерзал – Он и излечит. Он ранил – Он и перевяжет раны<...> Ибо Бог любит <...> поэтому и бичует через пророков и побивает словами уст своих. Пусть не являются к нему с жертвами? Любовь приятна ему, а не жертвы <...> Пусть возвратятся к своему Богу – Ассирия не спасёт их. Бог, единый со времени исхода из Египта,– единственный их спаситель <...> Пусть ищут Бога, ещё есть время. Он явится, чтобы научить их справедливости. Они посеяли зло и пожали беззаконие – пусть посеют справедливость и пожнут милосердие.

Пророки предсказывают, что Израиль будет растоптан марширующим по Кнаану Железным Ассирийцем, но они и утешают: за заслуги предков-праведников, отцов нации, этот грешный-прегрешный народ Божий сохранится и восстановится для нового витка жизни и истории, тогда как Железный Ассириец будет – и довольно скоро – ржаветь в месопотамских болотах.

Но спасётся не это поколение циничных обирателей бедняков, спешащее насладиться сладкой жизнью, пока ещё не пылает Шомрон, – нет, – говорит Амос, – только не это! "Коровам башанским" не помогут никакие покаяния в храмах – они обречены погибнуть.

Но народ Божий сохранится!^[28]

Конечно, ни одно из малых кнаанских государств не могло выстоять против наступающей орды. Ассирия проглотила их по одному. Израильская столица Шомрон при последнем короле, Хошеа, отбивала осаду целых три года! Это сражение оказалось для царя Ассирии Саргона II более длительным и кровопролитным, чем полное завоевание таких стран Кнаана, как Финикия или Филистия.

Но вернёмся немного назад – к королю Менахему бен-Гади, в его дворец в Шомроне в дни, предшествующие появлению царя Ассирии в пределах Израиля. Что за картину рисуют не слишком щедрые на факты источники?

Население страны готовилось к обороне. Собирались ополчения всех десяти племён Израиля, за крепостными стенами Шомрона создавались запасы оружия, продовольствия и воды, укреплялись башни, пополнялся бойцами столичный гарнизон. Главную нагрузку в сборе людей и средств возложили на землевладельцев. И тяжёлый военный налог был бы собран ради обороны страны, если бы со вступлением ассирийских орд в Израиль его король не проявил неожиданное малодушие.

<...> Пулу, царь ашшурский, пришёл в страну. И дал Менахем Пулу тысячу талантов серебра, <...> чтобы утвердить царство в руке своей. И взыскал Менахем это серебро с израильтян, со всех богатых людей, по пятидесяти шекелей серебра с каждого человека, чтобы отдать царю Ашшура. (По моим подсчётам, каждый земледелец должен был уплатить в переводе на серебро по 725 кг.). Ради сохранения своей власти король Израиля разорил страну, подорвал её хозяйство, вместо всеобщего энтузиазма и готовности к тяжёлым боям посеял недовольство и раздоры. Пророки повторяли: такое унизительное соглашение с врагом даст только временное затишье, Ассирия ещё вернётся, чтобы превратить Израиль в свою колонию. Многие из несогласных с капитуляцией аристократов увели свои боевые отряды в родные селения и объявили, что будут готовиться к новому вторжению Ассирии. Менахем бен-Гади остался в родной Тирце, где десять лет назад получил власть в результате заговора. Здесь он вскоре и скончался – единственный из шести последних израильских королей умерший своей смертью.

А прочие деяния Менахема и всё, что он сделал, описано в книге-летописи израильских королей. И почил Менахем с отцами своими, и стал королём вместо него Пекахия, сын его.

Пекахии не удалось помириться с аристократами. Через два года он был убит своими земляками гил'адцами из числа королевских телохранителей. Во главе полусотни заговорщиков стояли Аргов и Арея, а душой переворота был Пеках бен-Ремальяу, которого тут же и помазали в короли^[29]. Пеках оказался истинным солдатом – не слишком умным, зато решительным. Он тут же начал подготовку к войне с Ассирией и, чувствуя поддержку израильтян, изменил и внешнюю политику страны, подчинив её одной идее – созданию военного союза государств Кнаана против ассирийского нашествия. Он заключает договор с воинственным Рецином – новым королём Дамаска, вовлекает в союз своих заиорданских вассалов и начинает тайные переговоры с Египтом. Неожиданное упрямство выказывает король Иудеи Ахаз, категорически отказавшийся выступить против Ассирии, чьим данником он стал после предыдущего похода Тиглатпаласара. Пеках делает несколько попыток переубедить Ахаза, приезжает в Иерусалим и объясняет, что уже в силу своего географического положения – между Израилем и Египтом – Иудея не сможет оставаться нейтральной в будущей войне. Но Ахаз, сознавая слабость своей страны и слушаясь советов пророков, отказывается вступить в антиассирийскую коалицию да ещё и старается отговорить короля Пекаха от опрометчивого шага. Обозлённый, тот возвращается к себе в Шомрон и после совещания с Рецином публично обещает явиться с армией в Иерусалим и задать трёпку "потомку Давидову".

Своим духовником Пеках бен-Ремальяу выбрал нищенствующего философа по имени Барух, которого и назначил придворным советником. Моя авторучка не желает написать слово "пророк" применительно к Баруху, ибо единственный совет, который он успел дать королю Пекаху, был глуп и имел самые катастрофические последствия для Израиля. Совет этот в переводе с арамейского должен был означать: "кто не с нами – тот против нас". В результате, Рецин арамейский и Пеках – король Израиля поднялись против Иерусалима, чтобы завоевать его.

Ничуть не оправдывая роковое решение короля Ахаза обратиться за помощью к царю Тиглатпаласару– тот находился в военном лагере в Сирии, готовя поход на Египет, – мы должны констатировать, что все участники кнаанской трагедии не были отягчены государственной мудростью.

Царь Царей реагировал быстро. Он начал с ближайшего, с Дамаска, разорил его и обратил в ассирийскую провинцию. Потом принялся за Израиль. Тиглатпаласар огненной бурей пронёсся по Гил'аду, Галилее и Шаронской низменности, но тут внезапный бунт вавилонских сепаратистов потребовал его срочного возвращения на берега Евфрата. В Кнаан он уже не вернулся, и этот район на несколько лет остался в стороне от всеобщей войны, захватившей Плодородную Радугу. От королевства Израиль сохранились Шомрон и его окрестности, оно платило Ассирии дань, и всё-таки это ещё было государство, а не одна из ассирийских колоний, в которые были обращены арамейские города, Филистия и Финикия.

Мы уже не удивляемся, узнав, что Пекаху бен-Ремальяу не простили военные поражения и провалившуюся политику. Совсем в традиции эпохи на троне в Шомроне появляется новый (он ещё не знает, что – последний!) король Израиля по имени Хошеа бен-Эйла. Для него летописец делает короткое, но очень важное примечание в жизнеописаниях: "И делал он то, что было злом в очах Господних, но не так, как предыдущие короли израильские".

Похоже, что и королю Хошеа "повезло" с советниками: один из них донёс в Ниневию о тайных переговорах Хошеа с Египтом.

Вскоре король Израиля бросил открытый вызов Царю Царей, отказавшись платить ежегодную дань.

Кара последовала быстро. Салманасар V, сын Тиглатпаласара, появился во главе войска в Израиле. Хошеа был уведён в Ассирию и заточён в тюрьму, но столица, Шомрон, сопротивлялась нашествию ещё три года.

Внезапно, так и не завершив завоевание Израиля, царь Салманасар умер (по другой версии, был убит во время дворцового переворота), и в осаждённом Шомроне в который раз наступило тревожное затишье. Следующие два года никто ничего не предпринимал. Израильтяне молились и ждали чуда, выбирая из предсказаний ясновидцев лишь оптимистические. Современники "ассирийского Апокалипсиса", они только догадывались: то, что с ними ничего не происходит, и есть чудо.

Через два года в обескровленный, разорённый войной и оккупацией Израиль явился новый Царь Царей – Саргон II. На этот раз всё было кончено.

И изгнал он израильтян в Ашшур, и поселил их в Халахе и в Хаворе при реке Гозан, и в городах Мадайских.

Селения Израиля были отданы на разграбление кочевникам, позднее туда прислали из Вавилона халдеев. Переселенцы быстро ассимилировались, смешавшись с остававшимися в стране израильскими крестьянами. Так возникла близкая иврим нация – самаритяне – с похожими религией и языком.

Те же, кто добрался живым до Ассирии, ассимилировались в среде местного арамейского населения. Большая часть пригнанных получила земельные наделы, многие стали землепашцами, часть занялась ремеслом. Но сохранилось немало израильтян, не пожелавших принять какие-либо перемены. Впоследствии они слились с изгнанниками из Иудеи, и самые упорные из их потомков пережили и ассирийскую, и вавилонскую империи и возвратились в Эрец-Исраэль, чтобы восстановить Иерусалим и Храм.

P.S. Я заканчивал эту новеллу в начале февраля 1991 года, прерываясь по сирене, чтобы надеть противогаз и нырнуть в комнату с заклеенным окном. Современный правитель Ассирии и Вавилона посылал в Кнаан ракеты, и опять его оружие должно было убивать израильтян. Но мир стал другим, и совсем другими стали мы, израильтяне. В полной уверенности в завтрашнем благополучии моей страны я дописал новеллу и сказал читателям: "Шалом!"

***

Новелла Двенадцатая Сравнительное жизнеописание Наковальни и Молота (Псаметих, Нехо, Ашшурбанипал, Набопаласар)

Владычество переходит от народа к народу по

причине несправедливостей, обид и любостяжания.

/"Книга премудростей Иисуса, сына Сирахова", Х, 8/

Молот ты у Меня, воинское орудие. И сокрушу я

тобою народы, и уничтожу тобою царства!

/"Пророки", "Ирмияу" ("Иремия"), 51-20,21/

Без малого три с половиной столетия, в которые укладываются события этой книги, древнееврейская история двигалась с оглядкой на соседние великие империи - Египет и Двуречье^[30]. Любые перемены власти в Фивах и в Ниневии отдавались эхом в Израиле и Иудее, о восстаниях, войнах, и даже дворцовых заговорах на Ниле и Евфрате рассказывали соплеменникам пророки на площадях Шомрона и Иерусалима.

В предыдущей новелле мы познакомились с самооценкой царей – какими они описывают себя своему богу. Примерно такими же: суровыми, жестокими, несокрушимыми силами зла запечатлел их и библейский летописец. В этой новелле, чтобы украсить галерею правителей великих древних империй, вставим их портреты в античные "рамы", для чего воспользуемся сочинениями первых профессиональных историков древности, и прежде всего, Отца Истории – Геродота. Источники эти и по времени наиболее близки к эпохе Малых королей.

Первые двести лет правления Малых королей Кнаанские походы великих империй сводились к единоразовому тотальному грабежу по всему маршруту вторжения (вспомните нашествие фараона Шишонека, о котором рассказано в Первой новелле), после чего агрессор надолго уходил к себе в столицу, "забыв" в Кнаане небольшие гарнизоны вдоль торгового пути – для охраны караванов своих купцов и чиновников.

История чужеземных военных лагерей в Кнаане ещё не написана – очевидно, по причине чрезвычайной скудности архивов. Между тем, подобная литература могла быть весьма полезна в таком, скажем, трудном вопросе, как датировка событий в истории Древнего Востока.

Вот пример. Один из постов в Южном Кнаане обслуживали египетские новобранцы из Саисского округа. Окрестности Саиса в ту пору кишели бегемотами, которых местное население с удовольствием употребляло в пищу. И вот на пост прислали тушу убитого на охоте гиппопотамчика.

Ностальгия подстёгивает аппетит. Солдаты фараона, сев в круг, насладились испеченной на костре бегемотятиной. Обглоданные кости швырялись через плечо, ими лакомились собаки, а ночью ещё догрызали шакалы.

Прошло три тысячелетия, мослы попали к археологам, и… славная наука остановилась. То, что в этих местах Кнаана водились гиппопотамы, считается очевидным; то, что здесь были болота, где водились эти гиппопотамы, для науки очевидно. Ей осталось только раскопать русло реки, выродившейся в болото, и угадать, что за катаклизм послужил тому причиной. Ищут. Ни реки, ни болота!

Итак, что мы знаем из чтения Гесиода или Геродота о фараонах и царях, правивших в годы, когда на тронах Иудеи и Израиля восседали Малые короли, прежде всего, те из них, до кого докопались науки – археология и история? Обратимся к "Археологической энциклопедии Святой Земли" (Иерусалим, 1980 г)

В истории Египта этот период относят к Позднему царству. На него приходятся:

ХХI и XXII ("Ливийские") династии, в которой известны: Шишонек (935-914г.г.до н.э.) – о нём мы говорили в Первой новелле – и Осоркон (914-874 г.г.).

XXIII, XXIV и XXV династии (последнюю ещё называют "Нубийской" и выделяют в ней фараонов: Шабаку (716-695) и Тахарку (689-664).

XXVI династия, которая включает самых важных для последнего столетия эпохи Малых королей фараонов: Псаметиха I (664-610), Нехо (610-595) и, наконец, Псаметиха II (595-589), чьи интриги способствовали гибели Иудеи.

Фараон Псаметих I (его правление застали иудейские короли: Менаше, Амон, Ёаш и даже Ехоахаз) заслуживает отдельного рассказа, и я не сдвинусь с места, пока не сделаю для читателя хотя бы крошечного рисунка на память об этом монархе^[31].

Псаметих был человеком по-царски любознательным. Задумав исследовать, какой народ самый древний, он поступил так: отрезал языки двум кормилицам, после чего поручил им воспитание младенцев неизвестной национальности при строжайшем запрете кому-либо из посторонних показываться в доме, где подрастали эти дети. Пищу и всё необходимое для жизни слуги фараона передавали кормилицам через немого пастуха, снабжавшего детей козьим молоком. Псаметих велел женщинам слушать, какое первое слово произнесут дети.

Через два года пастух привёл малышей к фараону, и тот "собственноушно" удостоверился, что первым их словом стало "бекос" – на фригийском языке, "хлеб". "Отсюда, – рассказывает Геродот, – египтяне заключили, что фригийцы ещё древнее их самих. Так я слышал от жрецов в храме Гефеста в Мемфисе".

Ещё симпатичнее история о другом фараоне, сыне великого Сесостриса (помните поэму Дмитрия Кедрина "Пирамида"?) Наказанный богами за глупость, он "десять лет был лишён зрения, а на одиннадцатый год пришло к нему из города Буто прорицание оракула: срок кары истёк, и царь прозреет, промыв глаза мочой женщины, которая имела сношение только со своим мужем и не знала других мужчин. Для начала царь попробовал мочу собственной жены, но не прозрел, потом подряд стал пробовать мочу всех других женщин. Когда наконец царь исцелился и вновь стал зрячим, то собрал всех женщин, кого подвергал испытанию, кроме той, чьей мочой, омывшись, прозрел, – в один город, ныне называемый Эрифраболос. Собрав их в этом городе, царь сжёг всех женщин вместе с самим городом, а ту, от мочи которой он вновь стал зрячим, царь взял себе в жёны.

Так рассказывает Геродот. Хэпи-энд в стиле русских сказок!

Фараон Нехо, принёсший много горя Иудее (подробнее – в Шестнадцатой новелле), был первым строителем канала между Средиземным и Красным морями. Но он его не закончил. О причинах перемены царского плана Геродот говорит так: "На строительстве канала при Нехо погибло сто двадцать тысяч египтян. Внезапно Нехо велел прекратить работы из-за неблагоприятного предсказания оракула. Оно гласило, что царь строит канал только на пользу варварам. Варварами же египтяне называют всех, кто не говорит на их языке".

Отец Истории скупо говорит о Нехо, зато с удовольствием пересказывает эпизоды из жизни его внука фараона Хофры, которого называет Априем. Однажды Априй потерпел поражения от восставшего против него города Керены. "За это египтяне распалились на царя и подняли восстание, полагая, что он, желая их извести, намеренно послал на явную гибель, чтобы надёжнее управлять остальными". Фараон начинает переговоры с восставшими, во главе которых стоит дезертир по имени Амасис. В стан мятежников отправляется знатный египтянин из свиты фараона – некий Патарбемис. Переговоры этого парламентёра во вражеском стане велись так необычно, что я лучше опять передам слово Геродоту. "Когда этот Петарбемис, прибыв, стал звать Амасиса к царю, тот, приподнявшись в седле, испустил ветер и сказал, чтобы Петарбемис отнёс этот ответ фараону".

Сочинения эллинских историков не принимаются всерьёз современной наукой, зато – и уж с этим никто не спорит – из их рук мы получили прекрасное чтение, и я, заранее отвергнув обвинение в недостоверности, приведу здесь несколько античных анекдотов, имеющих отношение к фараонам, действующим в моей книге.

Вот несколько историй, связанных с… лошадьми.

Во все времена изобреталось секретное сверхоружие. И вот среди окружённых египтянами ассирийских солдат прошёл слух, будто из союзной Фригии срочно доставлено оружие невероятной мощи. Пока оно спрятано в большой палатке в центре поля, где на утро должно произойти важное сражение.

Теперь представьте: раннее утро в Северной Сирии. В долине ещё стоит туман. Друг против друга выстроились армии двух великих империй, Египта и Ассирии. Между ними – неширокое пространство, куда по приказу командующих готовы ринуться навстречу друг другу солдаты. В переднем ряду – таинственная палатка. На неё не обращают внимания египтяне, зато с надеждой поглядывают ассирийцы, делясь между собой предположениями о содержимом палатки.

Ряды египетской пехоты расступаются, и перед войсками выезжает главнокомандующий – старший сын фараона, наследник престола. Под ним великолепный жеребец нильской породы, следом – гвардия. Они готовы возглавить атаку, и каждому, кто посмотрит на султаны из красных перьев над сияющими медными шлемами гвардейцев, уже ясно, кто победит в сегодняшней битве. Египетский главнокомандующий медленно оглядывает строй своего нетерпеливого войска, при–под–ни–мает–ся в седле…и в тот же момент открывается секретная палатка, и два ассирийских конюха выводят из неё кобылу необыкновенной сексапильности. Конюхи отскакивают за переднюю линию своей пехоты, а выдрессированная красотка с нежным ржанием уносится с поля боя в направлении ячменного поля. Следом за ней скачут, сбрасывая седоков, жеребцы с главнокомандующим, гвардией и всеми египетскими вельможами. Некоторое время обе армии в изумлении наблюдают, как седоки ударами, уколами, лаской и руганью пытаются остановить оглушённых любовью лошадей, потом раздаётся всеобщий хохот, а сквозь него – злые голоса ассирийских военачальников, бросающих свою армию в атаку на оставшегося без командования врага.

Египтяне потерпели в тот день позорное поражение, но полученный опыт не пропал для них зря.

Будущий фараон Шабака сделал военную карьеру, когда перед строем войск ринулся вперёд и зарубил запущенную неприятелем в сторону египетских боевых колесниц молодую кобылу, после чего преподнес её хвост своему повелителю. Об этом подвиге Шабаки сообщает каменный рельеф на обломке стены его дворца в Фивах.

От Геродота я узнал и другие анекдоты из жизни фараонов и царей, но умолчу о них не то чтобы от природной скромности, а потому что они не связаны по времени с сюжетом моей книги.

Теперь пробежимся глазами по списку месопотамских царей в той же Энциклопедии.

Шалманасар II (1030 – 1019 до н.э.),

Тиглатпаласар II (966 – 935 до н.э.),

Ададнирари II (911 – 891 до н.э.),

Ашурнарсипал II (883 – 859 до н.э.),

Тиглатпаласар II (966 – 935 до н.э.),

Ададнирари III (810 – 783 до н.э.),

Шалманасар IV (782 – 772 до н.э.),

Тиглатпаласар III (745 – 727 до н.э.),

Шалманасар V (726 – 722 до н.э.),

Cаргон II (721 – 705), изгнавший иврим из Израиля,

Санхерив (в научной литературе, Синнахериб и Синаххериб) (704-681),

Асархадон (680-669),

Ашшурбанапал (668-631)

и двое вавилонских монархов – могильщиков Иудеи:

Набопаласар (626-605) и

Небукаднеццер II (Навуходоносор) (605-562).

Профессор Чикагского университета А. Лео Оппенхейм составил монографию "Древняя Месопотамия" с подзаголовком: "Портрет погибшей цивилизации" – фундаментальный труд, над которым автор работал двадцать лет. В разделе, посвящённом истории древней Ассирии, читаем: "Путём проведения ежегодных походов ассирийским царям, начиная от Арикденили, удалось создать ряд более или менее эфемерных империй. Они часто внезапно распадались – обычно со смертью царя-завоевателя, но завоевания возобновлялись, и они расширялись снова и снова, а их организация становилась более тщательной. Способность быстро восстанавливать свои силы и увеличивать свою мощь следует считать столь же типично ассирийской чертой, как и удивительную нестабильность структуры управления". И далее: "Постоянное и яростное стремление к расширению <...> часто было следствием всё усиливающегося разорения страны и старых провинций. Необходимость расширения свидетельствует о слабости системы".

Уважаемый профессор относится к т.н. "Панвавилонской исторической школе" – к тем учёным, кто ставит Ассирию и Вавилон во главе картины. Соседи по Плодородной Радуге определяются ими, как "цивилизации-спутники". Если бы названную монографию успели проработать те, с кого Железный Ассириец содрал кожу, прежде чем сжечь, – их, возможно, утешило бы заверение учёного, что поступками ассирийцев руководил некий комплекс неполноценности: им постоянно виделось, как соседи, опередив их, уничтожают Ассирию.

Нас в данной книге Месопотамские цивилизации интересуют по совершенно иной причине – поскольку они влияли на судьбу Эрец Исраэль и её соседей в эпоху Малых Королей. Именно поэтому задержимся на последних персонажах в списке ассирийских царей.

О Санхериве (Синнахерибе) – в Четырнадцатой новелле. Он был убит в храме, успев назначить себе наследником Асархадона (Ашшурахиддина) - своего сына от сирийской наложницы.

Асархадон – царь-полководец умер во время одного из походов на Египет. На этом пути он затоптал не одну страну уже едва плодородной Радуги. Под его подошвами хрустели черепа царей Урарту, Вавилонии, Кипра. Не была обойдена Асархадоном и Иудея, но, по-видимому, ещё не пришёл её роковой час, и король Менаше отделался выплатой Ассирии дани. Асархадон, великий и грозный государь, если судить по стихотворению Валерия Брюсова, на самом деле был злобен и мнителен. Раз уж мы начали вспоминать античные исторические анекдоты, связанные с лошадьми, то приведём и историю, относящуюся к Асархадону.

Однажды его конь испугался тени перебежавшей ему дорогу собаки,

поднялся на дыбы и скинул со спины седока. Отлежавшись в палатке лекарей, Асархадон приказал отвести коня на место происшествия и там в наказание отрубить ему все четыре ноги до колена.

В 631 году, преследуя армию фараона, Асархадон ворвался в Египет.

Чтобы унизить постоянно уклоняющегося от сражений противника, Царь Царей послал в Судан, вдогонку за беглым фараоном, армию во главе с… женщиной.

Ашурбанапал, как полагают историки, был от рождения близорук и не выносил мерзких звуков ассирийских боевых труб. В походе он участвовал только однажды, а бесконечные рельефы, изображающие его военные подвиги, вероятно, – памятники царскому комплексу неполноценности. Между тем, не рождённый героем, как его прадед Саргон, Ашурбанапал стал одним из величайших интеллектуалов древности: у себя в дворцовой библиотеке он собрал несколько десятков тысяч клинописных глиняных табличек, сохранив древнейшие "издания" поэм и сказаний со всей Плодородной Радуги.

А в том своём единственном боевом походе, в Египетском, Ашшурбанапал загадал прекрасную загадку будущим искусствоведам и историкам, и я с веселием читаю исследования о " Космополитическом искусстве Средиземноморья в I тысячелетие до н.э."

Дело же было так.

Ашурбанапал, пройдя с флотом вверх по Нилу до Луксора, ограбил, а потом сжёг священные Фивы. В Ниневию, столицу Ассирии, и в Вавилон, главный город империи, потянулись верблюжьи караваны, груженные медью, золотом, драгоценной храмовой утварью, а за поднимаемой повозками пылью брели вереницы связанных парами рабов.

Разъяренный трусостью фараона Тахарки, не принявшего его вызов на битву и сбежавшего в страну Лув, Ашурбанапал велел вместе с рабами отправить в Ассирию статуи египетских богов. По его приказу из Нильских храмов начали выламывать скульптуры и даже колонны, при этом солдаты раскрошили и покалечили больше, чем смогли увезти неповреждённым. Ашурбанапал приказал бы перевести в Двуречье и пирамиды, предварительно вытряхнув из саркофагов мумии фараонов, но пирамиды ему не понравились, ступенчатые зиккураты показались красивее.

Обозы с награбленным имуществом несколько лет двигались через Кнаан, где к ним добавлялась постоянная дань местных народов. Ассирийские и вавилонские наместники, управители областей, купцы, охрана обозов да и просто возвращающиеся из похода домой ассирийские солдаты на всём пути занимались контрабандой. Искусство резчиков по камню, чеканщиков, оружейников, скульпторов и ювелиров, тысячелетиями сосредотачивавшееся на Ниле, растаскивалось по просторам империи, и у современных археологов начинается депрессия, когда при раскопках в Турции они находят орнаментованную клиньями вавилонского письма статую бога Тота – покровителя нильской храмовой иероглифики.

Никакого "космополитического искусства" в результате грабежа колоний не происходило, ингредиенты не желали смешиваться.

При Ашурбанапале Ассирия достигла вершины могущества. Когда Царь Царей в Ниневии в дурном настроении топал золотым сандалием, дрожал фараон во дворце на Ниле и царь Урарту в столичном городе Мусасире, раскачивались троны ещё сорока восьми правителей стран и городов Ассирийской империи.

Но не прошло и тридцати лет после смерти великого Ашурбанапала, как всей его державе пришёл конец. В 605 году, разгромив у Каркемиша объединенное войско Ассирии и Египта, царевич Навуходоносор мечом дописал последнюю строку истории Ассирии. Учёные-историки констатируют: "И сами ассирийцы, и их язык навсегда исчезли в общеарамейской толпе народов и арамейской культуре"^[32].

Через год победитель вступил на престол в Вавилоне, и в Иерусалиме

узнали имя нового царя: Навуходоносор II.

Есть предположение, что характер населения в сильной степени определяется климатом и природными условиями его родины. В этом смысле Египет и страны Двуречья очень похожи: плоская земля с жарким климатом, а вся жизнь в них зависит от состояния реки, по берегам которой и происходит жизнь цивилизации.

В не раз поминаемом в этой книге почтенном издании "Всемирная История" по поводу Египта сказано: "Уже в течение тысячелетий в Египте, даже на побережье Средиземного моря, количество осадков невелико, а дальше от побережья дожди иногда не выпадают несколько лет подряд".

Мне не довелось побывать в Ассирии или Вавилоне (имеется в виду современный Ирак), что же до Египта, то приведённая цитата смущает меня, заставляя считать своё там пребывание "нетипичным". Продолжая рассказ, я постараюсь не смотреть в сторону полки с фотоальбомами, где на одной из карточек моя жена и наши друзья сидят, скорчившись, внутри моторной лодки под проливным дождём и ветром. Если бы не галабия рулевого, можно было бы подумать, что мы плывём не по Нилу, а по Неве или Темзе. Снимки эти были сделаны в последний день каирской экскурсии, когда нам вздумалось посмотреть на город с Нила.

Впрочем, на попытке простого объяснения силовых векторов древней истории сломали перо не только мои собратья-писатели, но и учёные-историки.

Вот признание профессора А. Лео Оппенхейма в той же монографии "Древняя Месопотамия": "Неизменное стремление ассирийских царей снова организовать свою власть над захваченными районами остаётся проблемой. Несколько попыток найти объяснение в рамках типичных концепций ХIX в. об экономическом, расовом или климатическом детерминизме лучше просто обойти молчанием".

Что ж, обойдём. Тем более, что для современного читателя летописей отличие оккупантов, прибывших в Кнаан с севера от оккупантов, явившихся с юга, едва уловимо, тогда как для жителя Иудеи оно определяло судьбу, а нередко и саму жизнь. Поэтому в пламени политических войн, полыхавшем в древнееврейских столицах в эпоху Малых Королей, то сгорали, то возникали и раскалялись до бела три непременных элемента: про-ассирийский, про-египетский и националистический, он же анти-египетский и анти-же-ассирийский.

Советский историк Владимир Аронович Якобсон в сб. лекций "История Древнего Мира" пишет: "Опустошительным владычеством фараонского Египта и данями ему <...> практически была уничтожена ханаанейская цивилизация".

У того же учёного мы находим описание "ассирийского" способа ограбления подвластных территорий: "с помощью неэквивалентной торговли". Далее следует разъяснение: "Наиболее сильные и хорошо вооружённые царства не снисходили до взимания пошлин с торговцев. Они предпочитали захватывать и громить города- центры развитого ремесла и перевалочные пункты торговли с богатыми складами товаров. Царские сокровищницы мгновенно пополнялись, зато на будущее замирали целые отрасли производства, зарастали колючками торговые тропы".

Я несколько раз перечитывал эти страницы академического сборника, но, сознаюсь, не уловил отличий грабительской политики древних империй. Зато совершенно по-разному вели они себя по отношению друг к другу. Армии Египта ни разу не появлялись в Двуречье, тогда как Ассирия и Вавилон несколько раз захватывали царство фараона, не считая частных попыток военного проникновения, предпринимаемых не самим Царём Царей, а его командирами, возглавлявшими армии на территории Кнаана. Ещё одно отличие, существенное для древнееврейского государства: Египет несколько раз вступал в союз с Иудеей и всегда оказывался, как сказано в Танахе, тростью надломленной: если кто обопрётся на неё – трость вонзится ему в ладонь и проткнёт её. Вот каков фараон для всех, кто полагается на него! Летописец Танаха знал, что говорил: поражение от Ассирии стоило Египту позора, а Иудее – судьбы.

После всего сказанного читатель поймёт мои аллегории: кто Молот и кто Наковальня, кто бил и кого били. Самый распространённый сюжет: войско фараона по Морскому тракту поднимается до Сирии, терпит поражение в битве на равнине и отступает на просторы своей африканской "Сибири", где пережидает появление и уход домой усталых победителей, потом вылезает из Судана или Ливии и вырезает оставленные на Ниле гарнизоны оккупантов.

Страны же Кнаана – те, что оказывались между Молотом и Наковальней, – фараон грабил и по пути на войну (ведь он шёл их защищать!) и возвращаясь в большой печали после поражения (должен же был Их Величество утешиться в скорби!). По его следам шли армии Двуречья, дограбливая и выскребая Кнаан, так что диву даёшься, как ещё сохранялась жизнь в Филистии, Финикии или Израиле с Иудеей?

До недавнего времени история Эрец Исраэль VI-VIII в.в. до н.э. изображалась, как целиком зависящая от борьбы между собой великих империй. И это казалось вполне убедительным – ведь Израиль и Иудея действительно окончили дни в "желудках" Ассирии и Вавилона. Когда я слушал в университете курс древней истории Средиземноморского ареала, Эрец Исраэль виделась мне ребёнком, вытолкнутым на середину ринга, где сводят свои счёты драчуны-тяжеловесы. "Сопутствующие цивилизации"! Я думаю, здесь сыграла роль зачарованность европейских археологов гигантскими статуями фараонов и царей, громадами развалин дворцов на Евфрате и Ниле. Ничего подобного не было найдено ни в раскопках древнего Цидона, ни в Дамаске, ни в Шомроне.

Однако, последние сенсационные раскопки в Сирии^[33] позволяют взглянуть на так называемые "сопутствующие цивилизации" Плодородной Радуги, как на серьёзных противников великих империй. Напомню, что в древности и Вавилон, и Египет на несколько столетий бывали захвачены арамейскими племенными союзами. Ещё напомню, какой честью посчитал для себя фараон отдать дочь за короля иврим Шломо. Да и в описываемую эпоху нередко бывало, что Иудея и Иерусалим, а не Египет была целью далёкого похода Царя Царей, ибо именно оттуда исходила угроза Ассирийской империи. Так, по невнятным записям в хрониках мы догадываемся о вмешательстве Иудеи в борьбу Ассирии (Ашшурбанапала) с Вавилоном (царь Шамаш-шум-укин) – именно из-за этого оказался в плену король Менаше. Ещё более вероятно, что вавилонский царь Навуходоносор испугался военной коалиции, собираемой против него королём Цидкияу и со всеми военными силами империи поспешил к Иерусалиму.

Мне будет жаль, если настрой этой новеллы покажется читателю легкомысленным. Из предыдущего мы знаем, что сами императоры относились к своей особе чрезвычайно серьёзно, и ни один из них не может быть заподозрен в чувстве юмора^[34]. Столь же драматически воспринимали врага-императора пророки и летописцы Иудеи и Израиля – им, очевидцам событий, было от чего прийти в отчаяние.

О теософском толковании египетско-ассирийско-вавилонского ига, насланного на Кнаан за его грехи, я расскажу в Пятнадцатой новелле. А в этой, сознаюсь, хотел отвлечь себя и читателя от зрелища вереницы обозов с данью Царю Царей и колонн пленных из десяти племён израильских – с детьми, скарбом и курами в клетках, с узлами, навешанными на осликов или сваленными в переполненные повозки.

Вот такая странная получилась новелла, навеянная чтением Геродота. Я долго колебался, включать ли её в книгу, но потом подумал: кто их знает, где эти цари нарисованы вернее – в собственных ли указах и письмах или в легкомысленных сатирах следующих поколений?

И оставил.

*

Новелла Тринадцатая Не дразни Господа! (Три великих грешника – иудейские короли Ахаз, Менаше и Амон)

Не нужны вы Мне, – сказал Господь.–

И дар не нужен Мне из руки вашей.

/"Пророки","Малахи", 1:11/

В этой новелле я предлагаю читателю конспект жизнеописаний трёх иудейских королей, которых Танах выделяет, как особых грешников. Если другие "неправедные короли" интриговали с чужеземными богами, то эта троица посмела внести перемены внутрь самого Храма!

Выделим четыре следующих "этажа" в Доме Давидовом:

Ахаз

Хизкияу

Менаше

Амон.

Теперь отделим праведного короля Хизкияу – о нём будет Четырнадцатая новелла, – и тогда у нас останутся три короля-грешника: Ахаз, его внук Менаше и правнук Амон.

Только пусть следящий за их жизнями читатель не забывает, что не одна только греховность натуры сближает этих троих, но и трагичность времени. Представьте: рядом погибает родственный народ – такой же, стоявший рядом на Синае и избранный Богом, такой же то верный Закону, то отступающий от него, такой же... Но Бог не заступился, и вот уже Израиль исчез, и приближается очередь Иудеи.

При Менаше и Амоне Иудея – последнее ещё живое государство в Кнаане. Страна в смятении, её пророки устали проклинать и отчаялись пробудить совесть современников, её короли не знают, как уцелеть, народ не доверяет никому, политику определяют заговоры при дворе и мятежи в армии. Все чего-то ждут, повторяют слухи…

Итак,

1. ПРИГЛАСИВШИЙ БИЧ БОЖИЙ /Ахаз – двенадцатый король Иудеи. 743-727г.г.до н.э./

Бедный мой читатель, я не волен менять имена героев летописей Танаха. Ты уже знаком с Ахавом-воином и с двумя Ахазиями: королём Израиля (после недолгого правления он выпал из окна и разбился) и с его иудейским тёзкой, убитым Еху. Постарайся не перепутать: сегодня речь пойдёт о короле Ахазе, успевшем за шестнадцать лет правления нагрешить так, что за грехи его расплачивалось несколько поколений иудеев.

Он был пронзительно красив – Ахаз, любимец иерусалимцев. Высокий, телом напоминавший большую рыбу; с худым загорелым лицом, обрамлённым длинными, вьющимися сияюще-чёрными волосами. Вельможи и дворцовые слуги, оказавшись в одной с ним комнате, переходили на шёпот и, забыв зачем пришли, любовались молодым королём. Он всегда улыбался, лениво и нагловато, и оказавшись перед его улыбкой, придворный, в десятый раз принесший на утверждение указ, отчаянно сознавал, что перед ним человек, неспособный принимать не то что государственные, но вообще какие-либо решения, правильные или неправильные.

И лишь один среди всех – великий пророк Ишаяу (Исайя в традиции Библии), непревзойдённый знаток людей, политики, армии и храмовых ритуалов, был нечувствителен к обаянию Ахаза, жёстко настаивал на принятии королём решения – немедленного, однозначного и обязательного для исполнения, ибо так хочет Господь. А никто, ни король, ни его вельможи, ни народ, ни священнослужители не смели возражать Иошияу и не только потому, что боялись его, как человека Божьего, великого пророка, но и оттого, что знали: завтра может понадобиться спасительный совет этого мудрейшего из современников.

Ахазу исполнилось двадцать лет, когда он, похоронив отца, короля Ётама, взошёл на трон Иудеи. Незадолго до этого Ахаз стал отцом.

В 3017 году от сотворения мира (743 г.до н.э.) правитель Эдома созвал на осенние праздники к себе в столицу Кир-Моав множество народу. На

утоптанной песчаной площади перед храмом бога Кемоша на скамье для почётных гостей восседали: цари Аммона и Моава, посланник египетского фараона, министр царя Дамаска. Но первый, на кого все обращали внимание, был молодой человек с прекрасным лицом, от которого не могли оторвать взгляда эдомские вельможи, вместе с семьями прибывшие на площадь. Этому человеку иего свите воздавались особые почести – ведь Ахаз, король Иудеи, являлся и властелином Эдома, царства степных пастухов и оседлых скотоводов, со времён Давида плативших Иудее ежегодную дань.

В ожидании начала праздника красавец-король забавлялся, то опуская на песок, то поднимая к себе на колени годовалого мальчика – своего сына Маасияу, который ещё только учился ходить. Ахаз давал ему палец, малыш делал несколько шагов, заваливался на песок, но, прежде чем начать реветь, опять оказывался на коленях у отца.

Рядом с иудейским королём восседали двое вельмож: Элькана – первый министр и Азрикам – правитель двора. Не хватало придворных пророков и не было Ишаяу, советника и духовника иудейского короля,– не то их забыли пригласить, не то они сами отказались прибыть на праздник чужого бога. Оба иудейских сановника тихо беседовали между собой, с улыбкой поглядывая на крошку-принца, прилагавшего большие усилия, чтобы освоить хождение по земле. Стоящие неподалёку эдомские вельможи тоже улыбались и вытягивали шеи в направлении беседующих гостей, но делали вид, что не подслушивают, а только любуются королём Ахазом и его сыном. На самом деле им было приказано определить, что за человек новый король Иудеи и каковы его намерения в отношении Эдома.

Слуги обнесли гостей свежими фруктами и смешанным с колодезной водой вином из нового урожая фиников. Правитель Эдома в белом халате вышел на середину площади и хлопнул в ладоши. Тотчас взревели глиняные трубы, такие длинные, что их держали на подставках, забили шаровидные барабаны и запели сидящие под пальмами юноши-воины.

Праздник начался.

Жрецы в плащах из овечьих шкур криками и прыжками через костёр благодарили бога Кемоша за добрый приплод верблюдов, коров, овец и коз, просили у него защиты от засухи и кровососущих мух из пустыни, молили о здоровье пастухов и их стад. После этого началось жертвоприношение у могил предков. Был разрублен и запечён на углях молодой верблюд, и его мясо подали эдомским жрецам, свите правителя и гостям.

Иудеи есть верблюда отказались, и на них не обиделись, зная о строгих законах их религии. После жертвоприношения были зажжены вереницы холмиков из сухого тростника, в которые эдомские жрецы подкладывали какие-то веточки, создавшие тёмно-красный резко пахнущий дым, заполнивший площадь перед храмом. Гости чихали, тёрли глаза, но запах был им приятен, и некоторые даже поднялись с места и приблизились к кострам.

Тут наступил главный момент праздника. Правитель, а следом за ним и придворные повели своих детей, родившихся в этом году, между рядами огней. Таким образом они представляли наследников духам, что плясали внутри пламени и на углях. На ходу люди всматривались, стараясь разглядеть лица духов: довольны ли они сегодняшними подношениями, высыпанными жрецами в костры? С этого момента духи становились уже не врагами, а покровителями детей, проведённых перед ними, и родители могли быть уверены в благополучной судьбе своих наследников.

Внезапно король Ахаз поднялся со скамьи, поставил сына на посыпанную белым песком дорожку между кострами и, взяв с обеих сторон за ручки, повёл малыша, повторяя всё, что делали эдомцы. Когда он вернулся на своё место, свита ещё сидела, вытаращив глаза. Прекрасное лицо Ахаза улыбалось, будто ничего не произошло, рядом такой же улыбкой сиял проведённый между кострами малыш. Никто тогда не смог выговорить упрёк королю за великий грех, совершённый им на глазах у всех.

Только на третий день, уже после возвращения в Иерусалим, услышал он от Ишаяу предсказание тяжёлой расплаты для Иудеи за неумный поступок её короля. Мальчик же, Маасияу, обречён теперь умереть в молодом возрасте, тогда как его брату Хизкияу, который лежал больной и на празднике в Кир-Моаве не был, Ишаяу предсказал счастливое правление.

Филистимский князь, присутствовавший на празднике, по возвращении в Ашдод приказал своей армии готовиться к походу на Иерусалим.

Посовещавшись со жрецом Читателем Лиц, правитель Эдома тоже заключил, что новый хозяин Иудеи слаб. Давно задуманное восстание против власти Иерусалима решено было не откладывать.

Шёл второй год королевства Ахаза. Над его домом собирались тучи, а он даже не чинил крышу.

Через двадцать лет Ахаз со стены, огораживающей иерусалимскую цитадель, увидел сокрушительный разгром своего войска армией израильского короля Пекаха. Перед началом сражения, как это было принято, состоялись поединки перед строем обеих армий. Израильский герой Зихри проткнул копьём нескольких иудейских командиров и среди них – Элькану и Азрикама, а потом и командующего армией принца Маасияу, высокого красавца, всем напоминавшего отца. Вдохновлённые этими победами израильтяне кинулись на противника, и иудейская армия была разгромлена. Победители и подошедшие с востока их союзники арамеи попытались штурмовать Иерусалим, но быстро выдохлись – не только из-за крепости городских стен, но ещё и потому, что солдатам, израильтянам и арамеям, не терпелось отвезти домой обильную добычу этого похода.

И взяли сыны израилевы у братьев своих, иудеев, двести тысяч жён, сыновей и дочерей. Также и множество добычи награбили у них и доставили это в Шамрон.

В эти дни у водоёма в Поле Стиральщиков произошла встреча короля Ахаза с Ишаяу,– я восстанавливаю её по записям, сделанным пророком^[35].

Ишаяу пришёл в условленное место в сопровождении сына Шеар-Яшува.

– Ну, что скажешь, Ишаяу? – спросил король, подходя к пророку, за которым посылал слуг.– Что же мне делать, Ишаяу?

– Храни спокойствие и не бойся. Пусть сердце твоё не робеет перед двумя останками дымящихся головёшек – гневом Рецина и сына Ремальяу <…> Проси себе знамения у Господа, Бога твоего, из глубины ли преисподней или сверху, из вышины. И молись…

– Молиться?! – прервал пророка король, и Ишаяу удивился: как может оставаться прекрасным такой перепуганный человек? – У меня уже не осталось ни одного селения вне Иерусалима. Филистимляне наступают с запада, выход к морю для иудеев закрылся. Эдом восстал и уже дошёл до Арада. Рецин, царь арамеев, со своей армией по пути сюда прошёл по всему Заиорданью до Эйлата, захватил порт и, перебив там иудеев, заселил Эйлат и Эцион-Гебер арамеями. А может, ты не знаешь, что у Рецина и Пекаха есть договор покончить с Иудеей и посадить на трон вместо меня Бен-Тавеала – якобы, и он из Дома Давида?

И после этого ты предлагаешь мне молиться и ждать милости Господа?! Бог оставил меня. Слышишь, это не я – его, это он меня оставил!

Ишаяу молчал.

– Нет, – выговорил Ахаз. Карие глаза смотрели не в лицо пророка, а куда-то вдаль.– Я знаю, вы все считаете меня нерешительным, но теперь-то я точно завершу всё, что задумал. Можешь идти.

В ту же ночь из Иерусалима вышел обоз под большой охраной и направился на север. В телегах, запряжённых верблюдами, под слоем одежды и глиняных кувшинов были спрятаны храмовые сокровища и изрядная часть королевской казны, собранной во время правления Узияу, Амации и Ётама. Вельможа, возглавлявший обоз, вёз послание короля Ахаза Тиглатпаласару – правителю Ассирии и Вавилона. В послании Ахаз называл себя рабом ассирийского царя и просил его о защите от нашествия арамеев, израильтян и филистимлян.

Между тем, на севере от Иерусалима, в королевстве Израиль, начались события невероятные, но совпадающие с предсказанными Ишаяу.

Прибывшая домой победоносная армия была встречена в столице- Шомроне пророком Одэдом, учеником Ишаяу. Взобравшись на скалу, Одэд, прежде чем приветствовать войско, долго смотрел – но не на солдат и не в сторону сложенных горой трофеев: оружия, одежды, посуды, украшений, а туда, где, глядя в землю, стояли на солнце колонны рабов, рабынь и даже пленных детей – исцарапанных, грязных, едва держащихся на ногах после перехода из Иудеи без воды и пищи. Внезапно наступила тишина, потому что израильтяне тоже посмотрели на своих пленников и увидели их теперь уже совсем не такими, как в свалке сражения, когда один должен вонзить в другого меч. Вдруг все заметили сходство лиц победителей и пленников.

Одэд заговорил, и слова его в полной тишине врезались в толпу воинов.

– Вот Господь, Бог отцов ваших, гневаясь на иудеев, передал их в руки ваши, и вы избили их с яростью, достигавшей небес. А теперь сынов Иудеи и Иерусалима задумали вы обратить в рабов и рабынь своих? Но ведь тем самым берёте вы на себя вину перед Господом, Богом вашим. Послушайте меня и возвратите пленных из числа братьев ваших, кого вы захватили, пока не воспылал гнев Господень на вас.

Конечно, его не стали бы слушать. Счастливые победители, в буйной радости уже поделившие по дороге добычу, им не терпелось только поскорее расхватать рабынь. И вдруг – такая встреча! Воины сперва опешили, но вот уже злобный рёв взлетел и повис над толпой, поднялись руки, сжимавшие дротики, когда из-за спины пророка Одеда поднялись несколько военачальников из сынов эфраимовых: Азарияу бен-Иоханан,Берехяу бен-Мешеллеймот, Ихезкияу бен-Шаллум и Амаса бен-Хадлай и сказали пришедшим с войны так: "Не ведите сюда пленных, чтобы вину нашу перед Господом не увеличить преступлением этим. Велика вина наша, и пылает гнев Господень на Израиль".

И передало войско пленных и добычу военачальникам и всему собранию. И встали мужи, названные поименно, и всех нагих из пленных облачили в одежду из добычи, и одели их, и обули, и накормили их, и напоили, и помазали их елеем. И отвезли на ослах тех, кто ослаб, и доставили пленных в Иерихо – Город Пальм, к братьям их, а сами возвратились в Шомрон.

Вот какая волшебная история о внезапном подобрении народа записана в древнееврейских летописях. Вслушайтесь в эти строки – неправда ли, за ними слышатся счастливые крики и слёзы, с которыми встречали семьи в Иудее своих родных, внезапно возвратившихся из плена домой. В каждой букве иудейской летописи – благодарность за великодушие Израиля и надежда на возвращение к братскому союзу между двумя королевствами.

Такого благородства не знали в Кнаане со времён короля Шаула.

Увы, было уже поздно. Как читатель знает, за несколько дней до чудесного возвращения пленных король Ахаз тайно отправил Тиглатпаласару подарки и просьбу о немедленной помощи.

Конечно поход Царя Царей на Египет всё равно прошёл бы через Кнаан, и значит, все страны этого региона были обречены. Но, получив кляузу от иудейского короля, Тиглатпаласар пришпорил армию и через несколько дней вломился в Арам. В сражении на склонах Хермона он разбил армию Рецина, а самого царя пленил и замучил в тюрьме.

Настала очередь Израиля.

Во дни Пекаха – короля израильского пришёл Тиглатпаласар – царь ашшурский и взял Ион и Авел-Бет-Мааху, и Яноах, и Кадеш, и Хацор, и Гил'ад, и Агалилу – всю землю племени Нафтали. И изгнал жителей в Ашшур.

В результате королевство Израиль съежилось до четверти своего пространства^[36], но просуществовало ещё десять недобрых лет, тогда как царство Дамаск исчезло с политической карты Кнаана навсегда.

Благодарный за спасение король Ахаз отправляется с дарами в военный лагерь Тиглатпаласара, чтобы выразить верноподданнические чувства. Он очень интересуется религией Ассирии и Вавилона, полагая, что за мощной империей должны стоять сильные боги-покровители.

 И пошёл король Ахаз в Дамаск встречать Тиглатпаласара, царя Ашшура, и увидел там жертвенник. И послал он Ури-священнослужителю изображение жертвенника <…>, и Ури сделал жертвенник к возвращению Ахаза <…>, и увидел король жертвенник и подошёл к нему, и вознёс хлебное приношение, и совершил возлияние своё, и окропил жертвенник кровью мирной жертвы своей. А медный жертвенник, который перед Господом, он передвинул из передней части Храма, с места, где тот стоял <…> и поставил его с северной стороны от того жертвенника. И велел король Ури: "На большом жертвеннике воскуривай утреннее всесожжение и вечернее приношение, и всесожжения от короля, и хлебное приношение от него и от всех людей страны.<…> А медный жертвенник будет мне для посещения".

И Ури сделал всё, как велел ему король Ахаз.

И обрубил король Ахаз стенки для подставок, и снял с них умывальные чаши. И снял он Море с медных волов, что были под ним, и поставил его на каменный постамент. И крытую пристройку для отдыха священнослужителей в Субботу, и внешний вход во дворец он обратил к дому Господню из-за царя Ашшура.

Но ни обаяние иудейского короля, ни подарки, ни даже его готовность принять религию победительницы Ассирии не тронули императора.

 Тиглатпаласар, царь Ашшура, лишь отягощал, а не укреплял Ахаза. Ахаз отделил сокровища из дома Господня и из королевского дома, но это не помогло ему.

Униженная, отступившаяся от своего Бога страна нищала с каждым ассирийским побором, а в народе крепла вера, что если бы не грехи красавца-короля, Ассирия никогда не появилась бы в Кнаане.

И почил Ахав с отцами своими, и похоронили его в Иерусалиме. Но не внесли тело его в гробницы королей иудейских.

*

2. МЕНАШЕ – ПРОДОЛЖЕНИЕ ГРЕХОВ /698-642г.г.до н.э./

Не для патриархов назначено раскаяние, ибо они

не грешили, а для такого великого грешника, как я.

/Апокриф "Молитва Менаше, сына Хизкияу, короля Иудеи". Пер.

с древнегреческого. Ивритский текст не сохранился/

Он стал королём в двенадцать лет и сразу повёл себя, как Пиноккио Иудейский – так и видишь его беззаботную рожицу и рот от уха до уха, выглядывающие из-за чёрного занавеса, что опустили на страну злобные ассирийцы, уходя к себе в страну из разграбленного ими Израиля. Мрачные люди-пророки посылали вслед Шалманасару и Саргону проклятия и самые жестокие предсказания, а с "рек вавилонских" доносились рыдания уведённых в ассирийский плен израильтян.

А когда кончились у народа слёзы и у пророков проклятия, над Иерусалимом вдруг прозвенел смех мальчика-короля Менаше бен-Хизкияу:

– Хватит ныть! Надоело!

Ему простили это кощунство не потому что – король, а потому что двенадцать лет – что с него взять!

На следующий год Менаше был уже бар-мицва^[37], и ему, как каждому мальчику-иври причитался праздник. Он пожелал отпраздновать своё тринадцатилетие обязательно с подарками и с шумным весельем по всей стране.

Король велел веселиться – народ не возражал.

Внезапно Иерусалим наполнили балаганы, задымились на углях жертвы возле божков и чертей, вокруг алтарей и украшенных цветными лентами старых деревьев каждый день стали водить хороводы с громыхающей музыкой и нескладным пением толпы. Ожили старые храмы, засияли окружённые факелами алтари Молоха, Кемоша, Баала, Астарты и десятков мини-богов. Иерусалим затопило бурное веселье, и ни один скептик не отваживался более предсказывать конец Иудеи. У народа и его правителей появилась надежда.

Всем понравился культ небесных светил: пение гимнов божественному Солнцу, Луне, планетам, храмы, построенные в их честь и украшенные кубами и параллелепипедами. Вдруг появилось множество жрецов, готовых объяснить достоинства каждого из культов и обещающим прихожанам покровительство, например, Солнца. В новые религии "записывались". Иногда – сразу в несколько.

Пророки умолкли. Но их замешательство продолжалось недолго. Королю передали такую угрозу Господа, переданную через пророков:

– Я наведу на Иерусалим и Иуду такое бедствие, что у каждого, кто услышит о нём, зазвенит в обоих ушах. И протяну на Иерусалим мерный шнур Шомрона и отвес дома Ахава. И сотру Иерусалим, как вытирают тарелку: вытрут и перевернут её вверх дном.

Менаше добился признания и славы на всей Плодородной Радуге умением толковать события и предсказывать судьбу по положению небесных светил. В этом он превзошёл всех знаменитых звездочётов в храмах на далёком Ниле, на Тигре и Евфрате. Говорили, будто обучил его этому искусству вавилонский царь Меродан Белодан, многознающий астролог, посетивший Иерусалим, чтобы встретиться с королём Хизкияу и расспросить того подробнее про чудо Господне, когда в ответ на молитву Ишаяу Солнце двинулось в обратную сторону. Этот царь и привёз в Вавилон рассказ об удивительном мальчике, сыне короля, который настолько образован и умён, что скоро сможет давать советы правителям, предсказывать засуху, наводнение и исход войны. Слава эта сыграла неожиданную роль в судьбе короля Менаше.

Но всё случилось позднее, а пока халдейские жрецы изучали движение светил над километрами стены вокруг Вавилонской башни, а молодой Менаше, ничего не подозревая, потешал суеверных иерусалимцев очередным карнавалом в честь бога Деревьев. Правда, среди потех он теперь всё чаще рассуждал о политических событиях, сотрясавших Кнаан.

Менаше слышал, с какой лёгкостью новый император Асархадон завоевал Египет, и это не прибавило ему уважения к Амону-Ра и всем Нильским богам, так слабо помогавшим своему народу.

– Сколько народов – столько и богов! – изрёк однажды Менаше к ужасу старого Ишаяу, навестившего его для беседы о Боге праотцев иврим.– Почему же нужно прогонять жрецов Баала и разрушать их алтари?

Возмущённый пророк предрёк королю и его подданным тяжёлую кару за отступление от истинной веры.

Однако, народу в Иерусалиме очень понравилось поклоняться Солнцу и Луне, и всё меньше иудеев посещало Храм, построенный королём Шломо.

А Менаше продолжал грешить и делом, и словом.

– Почему больше не живут в Кнаане наши братья из Эфраима, Реувена, Гада?– рассуждал он перед толпой иерусалимцев.– При всех их грехах, в Израиле были такие же иврим, как и мы. И тот же Бог, на которого рассчитываем мы, не защитил израэлитов.

Толпа замерла. Иные, съежившись, поглядывали на небо: вот сейчас выкатит из-за тучи на огненной колеснице пророк Элияу и поразит молнией богохульника-Менаше. А тот, будто специально, останавливал речь, – смотрите, мол, вот он я, жив и невредим, – потом продолжал:

– Нет, не помогли боги ни одному из побитых Ашшуром народов: ушли филистимляне, ушли арамеи, ушли израильтяне...И нету их больше! Боги Ассирии торжествуют победу.

Так может, и нам стоит принести жертвы Мардуку и Иштар?

Оставаясь наедине с астрологическими глиняными табличками из своей библиотеки, он наслаждался строгими законами движения планет и приказывал отправить новые дары в храм Солнца.

И так всё шло своим чередом: народ веселился на языческих праздниках, король вникал в культы Кемоша и Девы Пустыни, а жрецы иерусалимского Храма и пророки Иудеи дружным хором проклинали великого грешника Менаше.

И вот однажды, в осенний месяц Тишрей, на рассвете второго дня недели в Иерусалим, сходу проломив стену осадными орудиями, вошёл большой отряд кавалерии Царя Царей. Менаше и его семья со всеми слугами были отправлены в Вавилон вместе с обозом, отвозившим ежегодную дань Иудеи в Двуречье.

Соблазн воспользоваться отсутствием царского войска и тем, что сам Ашурбанапал застрял в Египте, вдохновил на мятеж Шамашумукина, родного брата Царя Царей. Десять лет назад при дележе отцовского наследства ему достался Вавилон – самый многолюдный, самый богатый и самый влиятельный город империи, хотя формально и не её столица. Шамашумукин был старшим сыном, но Асархадон передал верховную власть не ему, а своему любимцу – Ашурбанапалу, младшему из детей. Шамашамукин посчитал себя обделённым и сразу стал готовиться к перевороту. Повсюду он насаждал своих людей, чаще всего, вавилонян, обиженных грубыми и чванливыми ассирийцами, которым Царь Царей отдал большинство высших должностей в храмах и в армии. Из тайных донесений из провинций Шамашумукин вывел, что подходящий для мятежа момент совсем уже близок и теперь ему, суеверному, как и все правители той поры, необходимо было узнать мнение богов. Тут ему и подсказали, что вассальным королевством Ихуд, где-то в середине провинции Кинаххи (Кнаана), управляет большой знаток всех религий и культов, располагающихся между Египтом и Вавилоном. Прорицателей можно найти во многих храмах, не трудно узнать, что предвещают полёты голубей, рисунок сосудов на печени овцы или расположение светил на небосводе, но только этот Менаше из Иерусалима может рассчитать по звёздам, когда наступит самый удачный момент для выступления против Ассирии.

Шамашумукин приказал вавилонским командирам из стоящей в Лахише армии доставить иерусалимского короля к нему в Вавилон.

Всего этого не знал несчастный Менаше, едущий на повозке среди корзин с данью. На других повозках размещались его сыновья и жёны, советники, казначей, несколько левитов из храма и десяток слуг и служанок.

Иудеи ехали и гадали о причинах внезапного пленения и об ожидающей их судьбе. Вавилонская охрана обращалась с ними на всём пути беззлобно, скорее всего, безразлично – просто исполняя приказ, смысл которого солдатам не объяснили.

Менаше и его людей разместили в доме опального вельможи на берегу Евфрата прямо напротив Вавилонской башни, как именовали в народе ступенчатый храм Этеменанки. После дня отдыха король Иудеи был на лодке перевезён во дворец правителя и предстал перед Шумашумукином, носившим титул Наместника Империи.

Началась беседа. Наместник расспрашивал гостя о службе в Храме Шломо, об иудейском культе, но очень быстро разговор перешёл на астрологию. Менаше действительно удивил вавилонянина знанием таблиц и схем, позволяющих определить положение на небе главных светил и предсказать важные события. Долгая беседа сопровождалась музыкой, холодным вином и фруктами из храмового сада, а к концу её Шумашумукин понял, что предсказания иудея стоят не больше, чем пророчества жриц из местного храма богини Иштар. На прощанье наместник велел отвести гостя в храмовую обсерваторию и показать каменные приборы жрецов, придуманные для наблюдения за небесными светилами.

Обсерватория располагалась на крыше семиступенчатого храма. Менаше пришёл в восхищение от увиденного, а после того, как жрецы предложили ему бывать там когда он захочет, жизнь в Вавилоне превратилась для иудейского короля из плена в прекрасное путешествие. Там же, в храме при дворце, он изучал древнее клинописное письмо и математические таблицы, позволяющие точно вычислить время восхода и захода планет. Среди таблиц были такие, которые невозможно приподнять – они лежали на земле – и маленькие, с ладонь, их носили с собой в кожаном футляре. Заметив, где остановился на небе бог Луны Син, можно было сориентироваться по табличкам в любом месте Плодородной Радуги.

Менаше доверили астральное число каждого из богов, и теперь он мог "войти" в табличку и с её помощью вычислить виды на урожай и шансы на военную победу, предсказать осенний приплод ягнят или восстание в покорённой стране. Ему показали приборы местных астрологов. Визир и водяные часы были у него в Иерусалиме, но полушарие с нанесёнными по сфере делениями, на которые падала тень от укреплённой посередине стрелки, изумило Менаше. В Вавилоне он научился составлять правильный календарь, рассчитывая по таблицам поправки на каждый месяц.

Однажды, рядом с полусферой, под которой Менаше измерял размеры тени, раздался крик...на иврите. Менаше очнулся от мыслей и увидел, что с главной астрономической башни скатился каменный шар, покрытый клиньями и рисунками. Из-под шара отчаянно кричал помощник астролога, который работал в храме постоянно, нанося на приборы желобки для воды или прикрепляя мерные палочки, дающие тень.

Менаше вместе со всеми кинулся оттаскивать шар, чтобы освободить ногу человека, зовущего на помощь. Вернувшись домой, он не мог ни на чём сосредоточиться, всё думал о несчастье, случившемся в храме. Наконец, Менаше послал выяснить, что случилось с астрологом. Изумлённому слуге сказал: "На месте этого несчастного мог оказаться король Иудеи".

Посланный не скоро смог отыскать раненого в переполненном людьми городе. Возвратившись, он сообщил, что человек тот жив и ему лечат раздробленную ногу.

Менаше вышел на балкон, нависший над рекой, и замер под низким небосводом, зная, что сейчас точно на своих местах появятся "сияющие цветы" – звёзды. Строгой небесной гармонии были исполнены и величественные здания на противоположном берегу Евфрата: храмы Мардука и Иштар, Экуа – святилище Светлого Бога. "Смотри,– сказал сам себе Менаше, – Царь Царей опять строит Вавилонскую башню. Ничему не учатся народы на своих несчастьях!"

Однажды Ишаяу рассказывал ему, мальчику, как люди возгордились и стали складывать в Вавилоне башню до неба. Но Господь разгневался и смешал языки. С тех пор народы ссорятся и воюют друг с другом.

Менаше продолжал рассматривать противоположный берег Евфрата.

У покрытых цветным мрамором ворот каждого из храмов стояли пятиногие быки размером от земли до крыши. Над молочно-белыми телами быков простирались крылья с синими перьями, а сходящие к воде лестницы завершались снизу и сверху фигурами лежащих львов, такими огромными, что Менаше с балкона мог разглядывать зрачки из рубинов, вставленных в глазницы зверей. У крылатых быков головы из полированного гранита были человеческие, их окаймляли кудрявые бороды и бакенбарды из чёрного базальта. Храмовые здания не имели окон со стороны реки, их цокольные этажи были простыми рядами кирпичей. Зато высшие ступени украшали цветные рельефы, все с одним и тем же сюжетом: Царь Царей принимает дань от покорённых народов.

Три цвета господствовали на противоположном берегу: красный, синий и золотой. В эти цвета были окрашены здания и скульптуры. Красно-сине-золотой глазурью были покрыты кирпичи, из которых складывали ворота храмов и стены начинающейся от берега Дороги процессий, и даже плоский мост – через него могли проехать рядом пять колесниц. Длинные, с головами драконов на корме и носу и с треугольным парусом, лодки тоже были ярко раскрашены в красное или золотое.

Менаше уже научился не закрывать глаза, глядя на Вавилон на том берегу, хотя и шептал защитную молитву от демонов и старался не встретиться взглядом с царём-быком, день и ночь глядящим с крыши храма на дом, где жил пленный иудейский король. В детстве в Иерусалиме Менаше доводилось присутствовать при рассказах купцов, пришедших с караванами из Египта или Ашшура. Он замирал, восхищённый, но поверить до конца не мог: как это, реки такие огромные, что по ним перевозят целые армии? И не по Раю текут эти реки, а по земле, по тысяче русел, которые люди сделали сами?!

В Вавилоне он впервые увидел мост, и целый вечер рассказывал жёнам, как он "шёл через реку". Теперь Менаше узнал, что есть здания, у которых любой этаж больше Храма Шломо, а стада, которое пригоняют для жертвоприношения в храм Иштар, хватило бы для прокормления Иудеи в течении года.

Только что зашло за горизонт солнце. На песке, под пальмами, на всех ступенях лестниц, спускавшихся от храмов к воде, сидели люди. От прибрежных алтарей, просто от костров поднимался дым. Люди молились, беседовали, готовили пищу, иные здесь же на песке, укладывались на ночлег.

На следующее утро Менаше попросил вчерашнего посыльного проводить его к дому покалеченного астролога. Удивлённый слуга спросил, понадобятся ли носилки, но Менаше решительно отказался и от носилок, и от охраны, велел только собрать ему с собой корзину с подарками и быть готовым к путешествию.

Едва спал послеобеденный зной, они двинулись в путь^[38].

Не зная других городов, кроме Иерусалима, Менаше мог бы подумать, что все они составлены из таких же вот длинных и прямых улиц и чётких прямоугольных кварталов. Через Ворота Иштар вошли в Старый город и свернули на улицу, носившую название Анбур-Шабу, то есть "Враг не добьётся победы!" Вдоль утоптанной дороги стояли малые храмы, часовни, алтари, молельни и в каждом из этих мест готовились к вечернему жертвоприношению. Менаше и его провожатый задержались в толпе прихожан и паломников, чтобы посмотреть, как жрец смазывает маслом статую бога Набу, украшенную драгоценными камнями, а рабы полируют речным песком копыта крылатых быков, выточенные из темно-синего камня - лазурита. Возле всех храмов шла торговля, орали продавцы, пылили бегущие ослики с привязанными к их спинам тюками, товары раскладывались прямо на земле. Чеканщики, золотильщики, резчики каменных печатей, гончары, портные, кожевники работали открыто и тут же продавали свои изделия в снующей по улице толпе. Зрелище бескрайнего базара напоминало о том, что Вавилон недаром зовётся ещё Страной Купцов, что в земле его почти нет ни драгоценных камней, ни металлов, а всё привозится из соседних и очень далёких стран, и изготавливается уже здесь искусными городскими мастерами. Собственно вавилонским были зерно и мука, кунжутное масло, финики и, конечно, пёстрые вавилонские ткани и керамика.

Помощник астролога жил в квартале "Рука небес", куда можно было добраться только по одному из множества городских каналов. Провожатый повёл иудейского короля к пристани.

Двигаясь в толпе, Менаше наблюдал и запоминал. Он – первый король Израиля и Иудеи, выехавший, хотя и не по своей воле, за пределы Кнаана, старался не показать виду, как изумляет его всё увиденное в этом городе. Про себя он беседовал о Вавилоне с Ишаяу в иерусалимском дворце, рассказывал и обсуждал всё, что подмечал сейчас на улицах.

А кого только они здесь не встретили!

Пучеглазые шумеры, худолицые аккадцы, высокомерные урарты, хмурые персы в коротких белых халатах, низкорослые арабы, полные достоинства финикийцы, суетливые египетские купцы и, конечно, ни на кого другого не похожие ни лицом, ни одеждой – иврим, израильтяне и иудеи: жрецы крошечных храмов, ремесленники или солдаты на службе у Царя Царей.

Почти все прохожие были босыми, только раз им попался навстречу военачальник с охраной в сандалиях с продетыми между пальцами ремешками и даже в чулках. Вавилоняне и большинство иностранных купцов были одеты в полотняные рубахи, у женщин доходившие до пят. Мужчины носили круглые шапки, а женщины прикрывали головы платками и опускали на лица тонкие покрывала. Ладони и ступни ног вавилоняне окрашивали хной и очень любили украшения, в особенности, браслеты и серьги.

Никогда ещё не встречал Менаше такого множества рабов и рабынь всех возрастов. У рабов были выстрижены волосы спереди на голове, а на плече сделана татуировка с эмблемой храма, которому они принадлежали.

Сразу за городским кладбищем, носившим название "В его глубине рождён закат", они оказались у одного из малых каналов городской системы.

– Пришли, – обернулся к Менаше провожатый и засмеялся: Дальше –поплывём.

У пристани была привязана гуффа – круглое, похожее на корзину купеческое судно, которое только что закончили нагружать рабы. Места на корме продавались пассажирам. Менаше заплатил хозяину гуффы, провожатый помог ему перейти по мосткам, и они уселись на циновках, покрывавших дно судна. Рабы, запряжённые в верёвочные лямки, поволокли гуффу вдоль канала. Менаше плыл рядом с пристанью, со складами тюков и с осликами с поклажей на спинах. Поблизости покачивались плотики с рыбаками, и утки просовывали головы с берега через кусты бамбука. Вскоре им стали попадаться селения из тростниковых хижин, подходившие к самому берегу канала. Там шла повседневная жизнь: кричали гуси, визжали свиньи, женщины на открытых очагах готовили еду, ткали, поливали огород. Менаше заметил, что овечью шерсть здесь не стригут, как в Иудее, а выщипывают. Противными голосами орали павлины, заглушая кудахтанье кур, с которыми их держали в одних загородках. Мужчины ехали на осликах по своим делам, шли от домов к каналу девушки с кувшинами на головах, ветер приносил песок, и щенок, которого кормила, держа на коленях, девочка, непрерывно чихал.

Отовсюду с берега пассажирам протягивали, уговаривая купить: финики, сушёную рыбу, горшки, статуэтки богини с ребёнком на руках, плетёную из тростника мебель: ложа, низкие скамейки и даже сундуки.

В одном месте на берегу канала царские конюшенные купали лошадей и тех, кто уже обсох, натирали маслом. Когда перешли в главный канал, увидели большие стволы из кедровых стволов – их сплавляли вниз по Евфрату из самого Ливана.

– Это здесь,– сказал провожатый.

Хозяин гуффы крикнул рабам на берегу, и судно остановилось.

Обычно стены домов в Вавилоне соединялись одна с другой, образуя улицу. Этот стоял отдельно, на самом краю селения возле реки.

Менаше велел провожатому обождать его под финиковой пальмой, взял с собой корзину с подарками и начал обходить дом в поисках входа. Он увидел глиняную табличку с рисунком, объясняющим, что мастер Хаггай строит и ремонтирует колодцы и водяные часы, а его брат Тувия лечит людей и животных. Значит – сюда. Дом занимал изрядный кусок берега, крепкая крыша была покрыта тростником и пальмовыми листьями. Виднелась разложенная на крыше по циновкам одежда – признак того, что семья спит наверху, спасаясь от зноя. Ночью в любой сезон на крышу поднимается прохлада от близкой реки.

Входная дверь не была, как повсюду, окрашена в красный цвет для защиты от злых духов, Менаше не сразу её заметил. Он поднялся по ступенькам и позвонил в глиняный колокольчик. Бритоголовый слуга провёл его в прихожую и подал кувшин для омовения рук и ног. Мальчик побежал сообщить, что человек, знающий Хаггая по работе в Доме Луны, пришёл справиться о его здоровье. Он вернулся с сообщением, что хозяин сожалеет, что не может сам встретить гостя, и просит пройти к нему в сад. Менаше провели во внутренний двор, где росли деревья и сновали люди, занятые домашними работами. Его спокойно приветствовали и продолжали свои занятия: женщины выпекали хлеб в дворовой печи, дети кормили уток в загоне и поднимали кожаные вёдра из колодца в середине двора. Девушки от реки приносили воду в кувшинах и поливали огород.

Под тамариском в плотной тени его ожидал Хаггай, сидя на низкой, плетёной из тростника скамейке. К ноге, положенной на подставку, был припелёнут крепкий камышовый ствол. Хаггай протянул Менаше руку, поздоровался и предложил сесть рядом. Он поблагодарил за визит и подарки и стал представлять родню, находившуюся в доме. Братья хозяина, назвав имя и пожав руку, усаживались рядом на траве для беседы. Принесли круглую деревянную столешницу и установили на треножник. Тут же появились кувшины с холодной колодезной водой, широкие глиняные тарелки с тёплым хрустящим хлебом, сыр, простокваша и пироги с мёдом и орехами. В Вавилоне из-за жары не принято было есть днём, зато ужинали всерьёз, особенно, если это был дом с достатком, как дом братьев Хаггая и Тувии. Менаше не успел оглядеться, как на столе уже выстроились пузатые кружки и кувшины с пивом разных сортов, включая знаменитое вавилонское чёрное пиво, и корзинки с финиками и гранатами, только что собранными в дворовом саду. Ели все с аппетитом, залезая в горшки руками.

Глядя на жертвенник в углу дома и на церемонию, сопровождавшую трапезу, Менаше догадался: это – израильтяне, из тех, кого двадцать лет назад пригнали сюда ассирийцы. Ещё на канале, когда провожатый засомневался и спросил, где живёт Хаггай, ему ответили: "Они живут отдельно ото всех, на краю селения".

Началась беседа. Лекарь Тувия сказал, что Бог пожалел его брата, есть трещина в кости ниже колена, но нога быстро заживёт, надо только несколько раз на дню менять повязку и смазывать рану тёплым илом.

Разговор шёл по-арамейски. О себе Менаше сказал только, что происходит из Иудеи. Он присматривался к людям в доме Хаггая и вскоре догадался, что они из Ашера – там женщины остаются красавицами и в самой бедной одежде. А уж дети!

Менаше улыбался, разглядывая яркие, крупные черты лиц у детей, очень худые, но стройные фигурки девушек. Ему передалась спокойная уверенность этих красивых людей, он уже не боялся огромного города и даже, впервые в жизни, ощутил гордость от родства с другими иврим. Эстер, дочь Тувии, попросила рассказать про Шомрон, Эфраим, а, может, гость знаком с уделом Ашера? Их селение Ахлав располагалось на самом севере, а дом стоял так же, как этот – поблизости от берега, она запомнила по рассказам отца. Покраснев, Менаше признался, что никогда не был в Израиле. Перед глазами его возникла пустынная, обшаренная грабителями родина, какой он увидел её и, оказывается, запомнил, уводимый в плен из Иерусалима.

– Это неважно,– сказала Эстер, увидев, как огорчился гость.– Мы расспрашиваем купцов и солдат, что возвращаются после службы в Кнаане.

– Когда Ассирия уйдёт, там придётся долго восстанавливать настоящую жизнь, – задумчиво произнёс Хаггай. – Ни городов, ни больших селений не сталось. И ни одного храма! Ассирийцы увели всех священнослужителей, всех родственников короля Хошеа, его советников, министров. И таких, как мы, у кого в руках было какое-то ремесло…Остались те, кого называют "ам ха-арец" – тёмные люди. Они смеялись и кидали прах вслед нашему обозу. Теперь "ам ха-арец" совсем одичал, он не знает ничего: ни как вести хозяйство, ни как приносить жертвы Господу,– и от страха поклоняется любому идолу, какого ему покажут. Все его обижают: солдаты, кочевники, сборщики податей. И он тоже озлобился на всех. Надо вернуться и помочь "ам ха-арецу" опять обрести Закон.

– Нам самим необходимо вернуться, – вставил седоголовый Тувия, старший брат.– Самим нужно жить достойно и умереть там, где похоронены наши предки.

– Прочти гостю пророчества, которые прислал нам сюда Ишаяу,– велел он юноше, сыну Хаггая.

Все замерли, юноша принёс футляр, вынул из него и развернул свиток.

Высоким, срывающимся от волнения голосом прочитал:

"И Бавель, краса царств, будет разрушен, как Сдом и Амора, низверженные Богом. Никогда не будет он заселён, и не будут жить в нём вовеки. И араб не раскинет там шатра, и пастухи не положат там свой скот. И будут жить там звери пустыни, и дома их полны будут филинов, и поселятся там страусы, и бесы будут скакать там. И будут выть шакалы в чертогах его, и гиены – в храмах веселья. И скоро наступит час его, и недолги дни его.

 Но помилует Бог Яакова и снова изберёт Израиль, и даст покой ему на земле его. И присоединятся к нему чужеземцы, и пристанут к дому Яакова <…> И возьмут они в плен пленивших их, и властвовать будут над угнетателями своими. И будет день, когда Господь даст тебе покой от мук твоих и гневной досады твоей, и от тяжкого труда, которым ты был порабощён <…>"

– Расскажи про свой Иерусалим,– попросила у Менаше Эстер. – Как

справляли при тебе Песах – ведь ты, наверное, был в те дни со всеми в Храме?

– Был…

Рассказывая, он удивлялся, как хорошо запомнил каждую мелочь, и сам наслаждался и воспоминанием, и вниманием слушателей, и праздником на их лицах – оказывается, они и смеяться не разучились.

И вдругчто-то случилось, он уже едва говорил из-за поднявшейся к горлу печали. Ему захотелось, как ещё никогда и ничего, отпраздновать со своим народом осенние праздники в иерусалимском Храме – может быть, тогда вернутся покой и уверенность к королю Иудеи.

…Он возляжет в Песах на скамье возле стола, а на других скамьях будут возлежать его сыновья, его жёны, старейшины Иудеи, их дети. Ишаяу поведёт строгую церемонию праздника: "Рабами были мы..."

Менаше не понимал своей тоски по празднику Песах в Эрец Исраэль, как не понимали до– и после него сотни поколений иврим-иудеев-евреев во всех землях, ощущая волнение с приходом Нисана, даже если они о таком месяце не слышали, даже если родились за тысячу километров от Иерусалима, даже...

Хаггай и его родные заметили, что гостю не по себе, что ему стало не по силам вести рассказ. Вдруг негромко запела девушка, застучали барабаны в углу, пение подхватили женщины у прялок, а потом все, кто был вокруг Хаггая, стали подтягивать и в такт стучать ладонями по коленям. И Менаше не заметил, как стал подпевать старинной кнаанской песне, потом свадебной иудейской...

Было уже совсем темно, когда его отпустили домой, дав на дорогу факел, мех с водой и корзиночку с сушёными фруктами. Двое юношей отправились охранять Менаше и его провожающего на пути через город.

Возвращаясь, Менаше удивлялся себе: тому, что он двигается по улицам Вавилона, но больше не восхищается их громадностью и толпой, и освещением города тысячами факелов, а если и замечает стену храма, то лишь затем, чтобы не удариться об неё. Иногда один из юношей брал Менаше за локоть и возвращал на улицу, куда следовало повернуть, – он улыбался и благодарно кивал.

Придя домой, он почувствовал себя совершенно обессилившим, но знал, что не сможет сразу уснуть. В предоставленном ему жилище была глиняная ванна, наполовину врытая в землю и обмазанная асфальтом. Вода, налитая утром, нагрелась, и Менаше с удовольствием расположился на дне ванны.

Он непременно устроит такую же ванну у себя в иерусалимском дворце. И ещё многое, что он увидел здесь: и туалет, и систему глиняных водосточных труб, проложенных под кирпичным полом. Канализация и избыточная дождевая вода выводились из дома в общую систему городских каналов и водостоков. Менаше дал себе слово, что если он вернётся в Иерусалим, то и там построит... Если вернётся!

Он вышел из ванны, обтёрся поданной рабом тканью и уселся в деревянное кресло, подаренное когда-то хозяину этого дома благоволившим к нему в те дни Царём Царей. Пол комнаты был выстелен тростниковыми циновками, вдоль стен врыли большие кувшины, в которых держали здесь всё, вплоть до одежды и даже таблички – библиотеку Менаше.

Он часто сидел перед сном в этом кресле, глядя на панораму реки и звёздное небо над Вавилоном. Но сегодня ему показалось, что город переполнен своими заботами, а неживая гармония неба вдруг стала скучной.

Тёмные силуэты храмов, освещённые луной, слились в непрерывную ломаную линию, напоминающую стену вокруг цитадели Иерусалима. От реки долетела прохлада – так же к вечеру менялся воздух в Иерусалиме: становился холодным и лёгким, будто из него высеивалась дневная суета. Менаше выходил прогуляться на иерусалимскую стену, и воздух с прохладою будто сам проникал в тело, оно становилось невесомым – было страшно наступать на камни в полную силу: вдруг оторвёшься и… полетишь!

На перила напротив Менаше уселись две птицы, худые и длинные – вавилонские голуби. У них были тёмно-синие крылья, а профили напомнили Менаше лица его сыновей, родившихся уже здесь, в плену.

Тут пришло решительное: или его отпустят в Иерусалим, или он умрёт!

С этой мыслью король Иудеи уснул – там же, в кресле.

В следующие дни Менаше никак не мог сосредоточиться на расчётах,

путался в клинышках, забывал формулы. Таблички падали из его рук, одна даже разбилась – ксчастью, это была копия. Он расспрашивал у придворного звездочёта, с которым успел познакомиться, как живут здесь иврим, изгнанные ассирийцами. Вавилонянин уверял его, что живут прекрасно. Царь Царей заботится о своих подданных – тех, кого сохранил и привёл в Двуречье,– защищает и поощряет во всех их делах.

– Смотри,– звездочёт подвёл его к проёму, ведущему к террасе.– Видишь эти богатые лавки в самом центре города, знаешь чьи они?– он засмеялся.– Бывших жрецов из Шомрона. Теперь они построили храм Иштар, женят своих сыновей на ассириянках и договариваются между собой, как получить от Царя Царей новые привилегии.

– Но я же видел здесь других израильтян!– растерялся Менаше.– Они живут в квартале, что возле Тройной стены, возле самого канала. Мне показалось, что эти люди хранят свою веру.

– Правильно,– согласился вавилонянин.– Эти – другие. Я там был однажды, у них есть очень хороший врач, он помог моей дочери. Их не много, но это – упрямые люди. Они ни с кем не хотят сближаться, потому что боятся, что их дети могут стать такими же, как эти,– звездочёт повёл плечом в сторону городских лавок.– Израильтяне, о которых ты говоришь, несколько раз добивались приёма у Царя Царей, подносили ему подарки и просили отпустить их в Кнаан. Но Царь Царей никому не разрешает вернуться.

Почти год заняли у Менаше попытки попасть на приём к Шумашшумукину. Дворцовые люди, приближенные к наместнику, брали подношения, обещали устроить встречу, но проходил месяц за месяцем, а никто не приглашал иудея во дворец.

Менаше не мог знать о доносе, полученном Шумашшумукином из Египта: кто-то из вавилонян попался при вывозе золотой посуды из Луксорского храма и под пыткой рассказал о заговоре, который готовит наместник. Как только Ашурбанапал услышал о мятежных планах брата, он тотчас в них поверил, велел остановить дальнейшие завоевания в Африке и готовиться к возвращению в Двуречье. Изрядно вымотавшееся войско радостно грузило на повозки добытую в походе добычу, ещё не ведая, каким будет возвращение домой. А Царь Царей уже пообещал командирам, что первым делом они раз навсегда раздавят "это осиное гнездо" – Вавилон.

Шамашшумукин тоже хорошо изучил характер младшего брата и не рассчитывал на милосердие. Он велел готовить город к обороне. Правителю Вавилона было совсем не до бесед с королём какого-то далёкого государства.

Ничего не ведавший Менаше, посещая дворец, приобщился к политике. Ему открылась другая жизнь – та, что происходила вокруг царей Двуречья, мир интриг, зависти и доносов, он получил уроки управления, весьма пригодившиеся ему после возвращения в Иерусалим.

Менаше, которому перевалило за сорок, очень изменился, особенно за этот последний год. Иудейский король больше не напоминал Пиноккио. Теперь это был серьёзный человек, научившийся заводить полезные знакомства, подкупать, очаровывать, устанавливать связи. Знание обстановки в империи только усилило его желание оставить Вавилон, прежде чем братья-цари встретятся. Он понял, что и сам, и всё его иерусалимское окружение заблуждались, считая Вавилон и Ниневию самыми безопасными местами в эти ненадёжные годы. Пленный иудейский король узнал, что страшный Санхерив, от чьих армий чудом спасся Иерусалим,– был зарезан собственными сыновьями, да не где-нибудь, а перед алтарём своего бога-покровителя. И вид мечущегося Шумашшумукина подтверждал: и в Вавилоне нету безопасности!

Зато – вспоминал теперь Менаше – отец его, Хизкияу, был похоронен с почестями, потому что хранил веру отцов, веру Авраама и Моше.

И в беде своей он стал умолять Господа, Бога своего, и глубоко покорился Богу отцов своих. И молился Ему, и Бог внял ему, и услышал моление его, и возвратил его в Иерусалим на королевство его.

Наконец Менаше сообщили, что Шамашшумукин согласен его принять, только просьбу следует изложить за самое короткое время.

Гость едва узнал наместника – так изменили этого человека заботы о защите города. Менаше, волнуясь, стал обещать, что Иерусалим останется верным союзником Царя Царей, и что дань будет поступать исправно.

Внезапно он заметил неприятную гримасу на лице правителя, но тут же Бог подсказал ему верный настрой этого последнего разговора.

– Ты был очень добр ко мне, – сказал Шамашшумукину пленник.– Но за эти годы умерла в Иерусалиме моя мать. Позволь побывать на её могиле, а кроме того, посмотреть, как управляет Иудеей мой малый сын?

– Хорошо,– согласился правитель Вавилона.– Я велю помочь тебе собрать караван и дам охрану от разбойников на пути до твоего Иерусалима.

Перед отъездом Менаше ещё раз побывал в доме у Хаггая и участвовал там в семейном жертвоприношении.

От последних дней у него осталась в памяти только переправа через каналы в Вавилоне.

Разгрузили ослов и мулов, и те перебирались вплавь. Мешки с поклажей погрузили на плотики – доски, положенные поверх кожаных мешков с воздухом – и оттолкнули от берега. Сам Менаше и его свита во время переправы держались за такие же мешки. Проводник-вавилонянин плыл рядом и подталкивал Менаше к берегу, чтобы того не снесло течением.

По Эрец Исраэль они передвигались тем же путём, каким шёл по ней Авраам – подальше от населенных пунктов, держась восточного берега Иордана. И так же медленно, как праотец. Менаше обменял все остатки драгоценностей и золота на стада скота для своего разорённого королевства, в пути рождались ягнята и телята, и нежные эти существа не позволяли каравану двигаться в полуденный зной или на рассвете.

Вечером, собрав в загоны коров и пересчитав овец, пастухи готовили на костре ужин. Менаше вместе со всеми ел сыр, запивая его козьим молоком, и слушал рассказы одноглазого Моше – главного королевского пастуха – о том, какие замечательные козы у них в Иудее. Моше уверял, что эти животные выживают сами и спасут своих хозяев в любую засуху, потому что могут карабкаться по горам и разгребать крепкими копытцами почву на дне вади, находя влажные корешки хоть каких-нибудь колючек. Этот иудей был недоволен слишком изнеженными овцами, приобретёнными в Вавилоне: почему хозяин стада не научил их в случае зноя прятать головы под брюхом друг у друга. Зато Моше очень хвалил жилистых ослов арамейской породы, которых выбрал сам на вавилонском базаре.

Заслушавшись пастухов, король иногда так и засыпал, сидя на камне у костра.

Родные, придворные, старые слуги, предупреждённые о его возвращении, встретили своего короля у Восточной дороги, ведущей от Иордана к Иерусалиму. Домой он вернулся уже в сопровождении толпы присоединившегося по пути простого люда. Народ, громко распевая, приветствовал возвращение короля и ждал от него веселья, как в прежние годы. Бывалые люди в толпе, давясь от хохота, вспоминали проделки Менаше, карнавалы в честь небесных светил, которые он придумывал, многие его грехи с язычницами и удивлялись, как это он до сих пор жив после своих споров с Господом?

Перед тем, как удалиться к себе во дворец, Менаше обратился к народу. Он рассказал, что на пути через Израиль видел опустившийся, одичавший "ам-ха арец", и теперь его особенно радует чистый и нарядный Иерусалим. Но, продолжал он, если иудеи приготовились к празднику, то он должен предупредить свой "ам-ха арец": веселья больше не будет! И закончил совсем загадочно: "Если мы хотим выжить – нужно укреплять город".

 Едва передохнув с дороги, Менаше уже диктовал придворному писцу Хозаяу приказы армии и всем своим подданным-иудеям: сжечь языческие храмы, капища, алтари и "жертвенники на высотах", перебить идолов и астарт, прогнать из города жрецов этих храмов, а также гадателей, ворожей, колдунов, чревовещателей, вызывателей мёртвых. И немедленно очистить Храм Шломо от идолов, которых внесли туда по опрометчивому приказу самого же Менаше.

Ошеломлённый народ, "ам-ха арец", быстро пришёл в себя и стал со рвением исполнять королевский приказ. В столице и её окрестностях задымились языческие храмы, разрушенные и подожжённые толпами иудеев с одобрения иерусалимских жрецов. И опять каждый день рождалось множество слухов. Рассказывали, будто по возвращении из Вавилона Менаше отправился на могилу Иошияу (старый пророк умер годом раньше), и в раскаянье своём молился так горячо, что ему явился дух Иошияу, как королю Шаулу – дух пророка Шмуэля. Иошияу не упрекал грешного короля Менаше, а напротив, утешал, говорил, что его раскаянье будет услышано Богом.

И действительно, все следующие годы правления прошли довольно спокойно. Враги не тревожили границы совсем уже маленькой Иудеи, народ послушался призыва короля вернуться к Единому Богу, да и семейная жизнь Менаше складывалась весьма для него благоприятно: в сорок пять лет он взял себе ещё одну жену, красавицу Мешулемет – дочь Харуца из селения Ётва, и она родила ему сына, Амона.

Вскоре Менаше объявил перед всем народом, что именно Амон, рождённый, когда отец его вернулся к праведному образу жизни, наследует трон Иудеи. Простонародье, обожавшее своего короля и прощавшее ему безалаберность управления страной, поклялось в верности принцу Амону. Зато аристократы из племени Иуды, чьи планы были связаны со старшими принцами, озлились и подняли мятеж. Менаше жестоко расправился с аристократией. Он дал волю толпе в старой столице племени, Хевроне, и там устроили избиение иудейских старейшин и жрецов. После этого народ ворвался в Иерусалим.

"Пролил Менаше очень много невинной крови, и наполнился ею Ерусалим".

Затем в королевстве наступил покой, а Менаше продолжал богоугодные труды.

И узнал Менаше, что Господь есть Бог, и построил стену внешнюю Города Давида западнее Гихона, по ложбине и до входа в Рыбные ворота, и повернул её к Офелу, и высоко поднял её. И поставил военачальников по всем городам укреплённым в Иудее. И удалил богов чужеземных и идола из Дома Господня, и все жертвенники, которые он соорудил на дворе Дома Господня и в Иерусалиме выбросил наружу из города. И отстроил жертвенник Господень, и принёс на нём жертвы мирные и благодарственные, и велел иудеям, чтобы служили Господу, Богу Исраилеву.

Однако, народ всё ещё приносил жертвы на холмах – хотя теперь уже своему Богу.

Прочие же дела Менаше и молитва его Богу своему, и слова прозорливцев, говоривших с ним от имени Господа, Бога Исраилева, – они есть в записях королей Иудеи. И молитва его, и то, что Бог внял ему, и все грехи его, и измены его, и места, на которых он построил высоты и поставил Ашеры и истуканы до того, как покорился, описаны в записях Хозаяу.

И почил Менаше с отцами своими, и похоронили его в саду при доме его, в саду Узы.

*

3. НЕ ДРАЗНИ ГОСПОДА! (Амон, Пятнадцатый король Иудеи /641-639 г.г.до н.э./)

Когда умер его отец, Амону было уже двадцать два года, он имел шестилетнего сына и мог бы чему-то научиться, довольно долго наблюдая вблизи правление отца. Но Амон рассуждал по-другому: отец мой в первой половине жизни был большим грешником. Но покаялся, и Бог его простил. Так может, и мне простится, если и я под старость вернусь на истинный путь?

И Амон, дорвавшись до власти, пустился во все тяжкие.

Первый грех он совершил уже в шестнадцать лет, лишив невинности некую Идиду, дочь Адаяу из Бацеката. Отец его, Менаше, был в ту пору ещё жив и управлял страной. Он заставил Амона жениться и узаконил новорожденного внука, дав ему имя Иошияу^[39].

Одним из первых декретов король Амон восстановил алтари и святилища, разрушенные по приказу его отца, и повелел опять весело отмечать появление на небе каждого светила.

Полагая, что иудеям уже надоели метания их королей от Бога к богу, затаившиеся сторонники старших принцев, братьев Амона, стали нашёптывать простонародью, что в такие опасные для страны годы их легкомысленный король придаётся оргиям и веселью, не заботясь о будущем Иудеи. В расчете на общий бунт нетерпеливые иудейские аристократы <...> составили заговор против него и умертвили короля в доме его. Но народ страны перебил всех, кто был в заговоре против короля Амона. И народ страны сделал королём вместо него Иошияу, сына его.

Хроники заканчивают конспект жизнеописания Амона формулой, будто списанной с жизни предыдущих королей:

А остальные дела Амона <...> описаны в Летописи королей иудейских. И был он похоронен в гробнице его, в саду Узы.

*

Новелла Четырнадцатая ПРОСТОДУШНЫЙ КОРОЛЬ ХИЗКИЯУ (727 – 698 г.г. до н.э.)

В 727 году до новой эры на престол в Иерусалиме воссел тринадцатый король Иудеи по имени Хизкияу, и был он весьма искренен и простодушен.

Вот эпизод, который сохранили для нас Летописи королей иудейских и хроники о жизни великого пророка Ишаяу бен-Амоца, советника короля.

Год сорокалетия Хизкияу оказался самым скверным в его жизни. Но мог стать и вовсе последним, ибо на голенях его появились язвы, и сколько ни старались лекари, какими отварами ни поили короля, каких компрессов ни прикладывали к его худым и жёлтым ногам, язвы не заживали.

Так и пометил летописец:

"В те дни смертельно заболел Хизкияу. И пришёл у нему пророк Ишаяу бен-Амоц, и сказал ему:

 – Так велит Господь. Сделай завещание дому твоему, ибо ты умрёшь и не будешь жить."

С этими словами пророк повернулся и пошёл прочь из комнаты, где трясся в ознобе несчастный король.

У Хизкияу уже не было сил сойти с постели. Он повернулся к стене, закрыл глаза и прошептал:

– Молю Тебя, Господи! Вспомни нынче, что я ходил перед Тобою верно и всем сердцем делал то, что угодно Тебе.

И горько плакал Хизкияу.

В это время пророк Ишаяу брёл в печали по двору королевского дома, как вдруг услышал приказ Господа возвратиться к больному.

– Возвратись и скажи Хизкияу <…> "Так сказал Господь: "Я услышал молитву твою, увидел слёзы твои, и вот, Я исцелю тебя. <…> И прибавлю к дням твоим ещё пятнадцать лет".

Радостный вбежал пророк в покои короля и известил того о предстоящем исцелении. Хизкияу повернул к нему от стены заплаканное лицо и попросил повторить Божье обещание.

В это время на пороге появился королевский лекарь. Хизкияу велел ему приготовить "пласт сушёных смокв". Лекарь ушёл.

Пророк сидел у королевской постели и по лицу Хизкияу видел, что тот ещё не может поверить в своё исцеление.

– Хорошо, – сказал Хизкияу. – Сейчас будет тебе знамение. Видишь там на лестнице тень, по которой определяют время? Пройти ли тени на десять ступеней вперёд или возвратиться ей на десять ступеней назад?

И сказал Хизкияу:

– Легко тени продвинуться на десять ступеней вперёд. Нет, пускай тень на десять ступеней возвратится.

И воззвал Ишияу-пророк к Богу, и Он возвратил тень назад на десять ступеней

Тогда больной возликовал. А тут и лекарь принёс лепёшку прессованной смоквы, и взяли они её и приложили к нарыву, и тот исчез.

Вскоре о чудесном исцелении иудейского короля узнали на всей Плодородной Радуге. К Хизкияу прибыли послы из Вавилонии. "Агада" рассказывает, что вавилонский царь узнал о событиях в Иерусалиме по катаклизму в природе, когда солнце двинулось обратно, ибо Господь давал Хизкияу утешительное знамение.

Итак, послы прибыли, и древнееврейский летописец записал это событие:

"В это время послал Меродах Баладан, сын Баладана, царя Бавеля, письмо и подарок Хизкияу, ибо услышал он, что тот был болен и выздоровел. И обрадовался Хизкияу и показал [послам] дом сокровищ своих, серебро и золото и благовония, драгоценный елей, и весь оружейный дом свой, и всё, что находилось в сокровищницах его. И не было вещи, которой не показал бы им Хизкияу в доме своём и во всём владении своём.

И пришёл Ишаяу-пророк к королю Хизкияу, и сказал ему:

– Что сказали эти люди и откуда они пришли к тебе?

И сказал Ишаяу:

– Из земли далёкой пришли они, из Бавеля.

И сказал Хизкияу:

– Что видели они в доме твоём?

И сказал Хизкияу:

– Всё, что в доме моём, видели они. Не было вещи, какой не показал бы я им в сокровищницах моих.

И сказал Ишаяу королю Хизкияу:

– Слушай слово Господа Цеваота: "Вот дни проходят, и унесено будет в Бавель всё, что есть в доме твоём и что собрали отцы твои до этого дня. Не останется ничего",– так сказал Господь. И из сыновей твоих, которые произойдут от тебя, – возьмут. И они будут придворными во дворце царя Бавеля.

И сказал Хизкияу:

– Благо слово Господа, что ты изрёк. Да будет мир и правда во дни мои!

Увы, чёрные пророчества Ишаяу сбылись.

Ну, а теперь, когда читатель немного познакомился с королём Хизкияу и его советником, я перехожу к событиям, ради которых и затеял это повествование.

В те годы, как читатель помнит, с северо-запада двигалась по Плодородной Радуге, сметая страны, обращая в развалины города, сжигая сады и урожай на полях, убивая и уводя в плен население, армия царя Ашшура – "Железные Ассирийцы", достигшие перед походом полного господства у себя в Двуречье.

Предыдущий вал огня и смерти вёл ассирийский царь Саргон. Он снёс с карты Израиль и последнее филистимское княжество Ашдод, так что во всём Кнаане свободным оставался только Иерусалим. Но внезапно царь Ашшура пал в битве. Тут же в его империи началось смутное время. Наследникам Саргона стало не до завоеваний, они сцепились друг с другом в собственной столице, а Кнаан получил на три года передышку.

Страны вокруг Иерусалима подняли головы. Они образовали военный союз с опорой на великий Египет и пригласили иудейского короля примкнуть к коалиции. Хизкияу согласился и, как оказалось позднее, был единственным, кто до самого конца не капитулировал и не подвёл союзников.

А пока он готовился к будущему вероятному вторжению ассирийцев и осаде своей столицы: восстанавливал крепостную стену Иерусалима, делал запасы продовольствия и прорыл туннель из города к источнику Эйн-Гихон.

Так прошли три года. В 702 году до новой эры Санхерив устранил соперников и стал царём Ашшура. Он усмирил соседей в Двуречье и повёл войска на юг. Окончательно покорив Сирию, добив Тир и, овладев Яффо, Санхерив остановил армию на побережье и стал ждать египетскую армию: фараон объявил, что не позволит Ассирии обижать его кнаанских союзников.

На этот раз фараон действительно не подвёл. Впервые его многочисленная армия пришла в Кнаан как союзница. Папирусы зафиксировали необычное поведение египетских солдат: "Ни один из них не причинял зла, не отнимал хлеба и сандалий у путников, не отнимал одежду в попутном селении, не отнял ни единой козы ни у одного человека!^[40]"

Командующий египетской армии даже провёл одно сражение против вторгшихся ассирийцев. Выяснив, что противник не слаб и не слабонервен, египтянин увёл войско обратно в Дельту – такого было указание Их величества Псамметиха Первого. Властитель Египта решил сохранить армию для защиты собственной страны от Санхерива, хотя в этом случае его поведение и не соответствовало воинственной доктрине его предков, а она гласила: "Отступление – это слабость. Потеснённый на его границе – настоящий трус. Ответить врагу – значит заставить его отступить. Когда свирепствуют против него, он имеет обыкновение отступать, а когда отступают – он впадает в ярость^[41]".

И действительно, впавший в ярость Санхерив отдал приказ покончить с Кнаанской коалицией, после чего пойти и распотрошить Египет.

Коалиция, узнав, что её покинул покровитель, развалилась и входящие в неё страны сдались на милость победителя. Не теряя боевого темпа, ассирийская армия захватила и разрушила с десяток городов-государств и, утолив первый голод, вдруг обнаружила, что Иудея и её король Хизкияу всё ещё не прислали даров и посланцев с объявлением о полной капитуляции.

Санхерив от Ашдода повернул войско на юго-восток и предал мечу и огню главный город Южной Иудеи – Лахиш. Пока армия ассирийцев стояла под стенами Лахиша, занятая грабежом жилищ и сдиранием кожи с пленных, Санхерив, жалея время, отправил парламентёров к иудейскому королю, чтобы те объяснили Хизкияу, что его ждёт, если Иерусалим не будет немедленно сдан ассирийскому царю, а несметные храмовые сокровища, которыми Хизкияу хвастал перед царём Бавеля (теперь одним из вассалов Ассирии) не будут переданы Санхериву.

И вот теперь, читатель, представь: на широкой крепостной стене Города Давида поставлена каменная скамья. На ней в кольчуге и шлеме сидит король Хизкияу, вокруг – дружина в кожаных доспехах и при оружии, а дальше вдоль стены – иудеи, все, кто только мог натягивать лук. За ними – женщины и дети готовят камни для пращей, затачивают бронзовые наконечники для стрел, обносят воинов водой, готовятся принимать раненых. Коэны во главе с пророком Ишаяу молятся в Храме.

А под стенами Города Давида по всей Кидронской долине шумит военный лагерь. Там ставят палатки немного немало сто восемьдесят тысяч ассирийских солдат, отправленных Сахеривом для сопровождения парламентёров. Пусть посмотрят иудеи на такой всего лишь эскорт!

Парламентёров было трое: Равшаке – главный, Тартан и Рав-Сарис – его помощники. В парадных одеждах, сопровождаемые слугами, перешли они поле Стиральщиков и стали у водовода верхнего водохранилища – прямо под стеной, где сидел король.

Тут по приказу Хизкияу приоткрылись крепостные ворота, и через них вышли три иудейских парламентёра: Эльяким – распорядитель королевского дворца, писец Шевна и Ёах бен-Асаф – летописец, по чьим заметкам я веду сегодняшний рассказ.

Оба посольства приветствовали друг друга, справились о здоровье монархов и приступили к переговорам.

И тут выяснилось, что говорящий от имени царя Ашшура Равшаке свободно владеет ивритом и даже именно диалектом Южной Иудеи. Писец Шевна опознал "ассирийца" и шепнул Эльякиму, что это – иудей из старейшин Лахиша, пленённый несколько лет тому назад. Ишь, как он вознёсся при дворе в Ниневии!

Ещё больше, чем иврит парламентёра, поразил иерусалимцев голос Равшаке: шофар! Каждое слово слышно аж у ворот Эфраима!

– Ну, и глотка! – перешёптывались между собой иудейские солдаты. Говорить громко или вступать в разговор с ассирийцами Хизкияу им запретил.– Наверное, за такой голос его и назначили послом.

А Равшаке, уперев руки в бока, вопрошал от имени Царя Царей, на кого надеется король Иудеи, почему тянет с объявлением покорности Ассирии?

Здесь я процитирую записи иудейского посла-летописца Ёаха бен-Асафа:

"– Передайте Хизкияу слова великого царя Ашшура: "Что это за надежда, на которую ты так надеешься? <…> На кого ты так надеешься, что восстал на меня?"

И не дожидаясь ответа, Равшаке стал громогласно перечислять возможных покровителей, которых надумал себе Хизкияу. Первым он, конечно, назвал Египет:

– И ты полагаешься на эту трость надломленную?! Если кто обопрётся на неё, трость вонзится ему в ладонь и проткнёт её – вот каков фараон для всех ,кто полагается на него!

В азарте посол даже предложил иудейскому королю:

– Ты хочешь потягаться с самим царём Ашшура, моим господином?

Давай, я дам тебе две тысячи коней – сможешь ли ты набрать для них колесничих? Где же тебе победить хотя бы одного из союзников моего господина!

Равшаке перешёл ко второму предположению: может быть, Хизкияу рассчитывает на помощь своего Бога? Посол опять захохотал басом, так что его услышали молившиеся в Храме. От имени своего царя он продолжал:

– Разве какие-нибудь боги спасли страну свою от руки царя Ашшура? Где божества Хамата и Арпада? Где боги Сфарваима, Эйны и Иввы? Спасён ли Шомрон от руки моей? Кто из всех богов этих стран спас страну свою от руки моей, чтобы мог спасти Господь Иерусалим?

 Ассирийский посол видел, что Эльяким прижимает к груди руки, но прежде, чем дать иудею ответить, прокричал ещё последнее соображение?

 – Я знаю, вы привыкли говорить, что на всё есть Божья воля. Так вот, царь Ашшура спрашивает: "Разве не по воле Господней пришёл я в этот край и разоряю его?"

 Равшаке замолк и стал пить воду из поднесённого слугами кубка. Эльяким наконец-то смог вставить слово:

– Говори, прошу, с рабами твоими по-арамейски, ибо мы понимаем. Но не говори с нами по-иудейски в слух народа, который на стене.

– А–а! – загремел в ответ хохот ассирийского посла. Равшаке отшвырнул кубок и обтёр ладонями капли воды с бороды. Теперь он заговорил ещё громче, будто и не замечая стоящих перед ним иудеев:

– Разве господин мой послал меня сказать эти слова только твоему господину и тебе, а не людям на стене, коим предстоит вместе с вами есть испражнения свои и пить мочу свою? Слушайте слово царя великого, царя Ашшура! Так сказал царь: "Пусть не уговаривает вас Хизкияу Господом, говоря: "Спасёт нас Господь, и не будет город этот отдан в руки царя Ашшура". Не слушайте Хизкияу, ибо так сказал царь Ашшура: "Заключите со мной мир и выйдите ко мне. И будет каждый есть плоды виноградника своего и смоковницы своей, и будет каждый пить воду из колодца своего. Пока я не приду и не возьму вас в страну такую же, как и ваша, в страну зерна и вина, в страну хлебов и виноградников, в страну олив, дающих масло и мёд. И будете жить и не умрёте".

И молчал народ, и не отвечал ему ни слова – так приказал король: "Не отвечайте ему".

О дальнейших переговорах того дня нет записей у летописца Ёаха бен-Асафа. Ассирийские послы вернулись в свой военный лагерь под стенами Иерусалима, а иудейские предстали перед хмурым королём Хизкияу. Он всё слышал со стены, так что докладывать было не о чём.

Хизкияу разорвал одежды свои и покрылся вретищем, пошёл в дом Господень. Ишаяу король в Храме не застал и послал за ним со словами: "Это – день бедствия и наказания, ибо дошли младенцы до места родов, а нет силы родить".

В ожидании пророка король молился. А когда окончились слова молитвы, Хизкияу всё стоял с закрытыми глазами и шептал – жаловался Богу на хулу, которой подверг Его сегодня ассирийский посол от имени своего царя. Он и Ишаяу, когда тот явился, сказал так:

– Пусть бы услышал Господь, Бог твой, слова Равшаке, посланного царём Ашшура, господином его, хулить Бога живого! Пусть бы наказал его за такие слова!

И Ишаяу успокоил короля:

– Так сказал Господь царю Ашшура: "За гнев твой на Меня и из-за шума твоего, что дошёл до слуха моего, вложу Я кольцо в ноздри твои и удила Мои в рот твой. Я возвращу тебя той же дорогой, которой ты пришёл".

И, объясняя иносказание, пророк продолжил:

– Так сказал Господь о царе ашшурском: "Не войдёт он в этот город и не бросит в него стрелы, и не приступит к нему со щитом, и не насыплет против него вала <…> Не бойся тех слов, которыми хулили Меня слуги царя Ашшура. Вот я пошлю ему весть, и возвратится он в страну свою, и поражу Я его мечом в его же стране".

На следующее утро в ассирийском лагере под стенами Иерусалима не проснулся ни один солдат. Сто восемьдесят тысяч трупов обнаружил на земле прокравшийся из города иудейский дозор. Факт этот записан на глиняных табличках из царской библиотеки в Ниневии и на нильских папирусах времён XXIV династии. Он включён во все учебники, и современные учёные склоны объяснить его внезапной вспышкой эпидемии и даже махнувшим по этим местам хвостом кометы.

Подтвердилась и вторая часть пророчества, чудесного и страшного. В ту же ночь царь Санхерив получил известие о заговоре в его собственном дворце в Ниневии, покинул свой военный лагерь в Лахише и во главе гвардии поскакал домой.

Но опоздал.

Ассирийские летописи повествуют о том, что в скором времени Санхерив был зарезан в храме собственными сыновьями, и труп его нашли лежащим в крови между двумя колоннами с изображением божеств-хранителей.

*

Новелла Пятнадцатая НАВУХОДОНОСОР – ВСЕГО ЛИШЬ БИЧ БОЖИЙ

В осенний месяц Тишрей шестьсот восьмидесятого года из оккупированной войсками Санхерива Южной Иудеи бежал в Иерусалим главный священник при жертвеннике в Беэр-Шеве. Чёрной иудейской ночью проводники вывели его к узкой тропинке между Солёным морем и скользкими подножьями гор. Утром беэр-шевский коэн должен был явиться в Иерусалим, чтобы поведать королю Хизкияу и его советникам, какая беда приближается к столице с юга.

Рассвет застал коэна у оазиса Белла – одного из цепочки сельских поселений при колодцах, основанных вокруг столицы проницательным королём Ётамом. Приближался праздник Суккот, и иудеи готовились провести его в шалашах, чьи крыши были покрыты виноградными лозами. В этом году крестьяне ближайших селений не ставили шалаши специально к праздникам, а использовали те, что ещё весной соорудили по краям своих участков земли. Часто у людей не было ни сил, ни времени, чтобы добраться до дома. Здесь, в поле, их навещали семьи: дети приносили еду, жёны оставались на ночь. На рассвете все спешили по своим делам: младшие – пасти скот, старшие и женщины – готовить еду, запасать продукты, ухаживать за домом. Мужчины едва заканчивали полевые работы, принимались за срочную сезонную работу: очищали землю от камней, рыхлили её, подвязывали саженцы, подрезали виноградные лозы, вырывали сорняки, обирали с листьев улиток. Весной и летом только в самый зной им удавалось ненадолго забраться в шалаш, немного передохнуть и хоть раз в день поесть ячменную кашу, доставленную из селения. Они всегда спешили, крестьяне Иудеи: в любое время могли появиться военные отряды арамеев с севера или из-за Иордана, налететь кочевники или, как в прошлом году, повалиться с неба жёлтые облака прожорливой саранчи.

Крестьянский труд и вовремя выпавшие дожди принесли в этом году богатый урожай ячменя и олив. Но теперь уже отдыхать людям не доводилось совсем. Выручали всё те же шалаши по краям поля: крестьяне оставались в них ночевать, чтобы чуть свет продолжить работу, пока зерно не осыпалось, фрукты не опали, не переспели, не испортились. Работа эта была радостной, она сулила довольство и достаток, и иудеи у жертвенника в оазисе благодарили Господа, благословившего крестьянский труд, отправляли обозы с дарами иерусалимскому Храму и налоги в королевскую казну, подсчитывали доходы, готовились к празднику Суккот. В этих краях окончание сбора урожая так и именовалось: Радостное Время Года.

Местные старейшины вышли навстречу коэну и его охране, представились и, узнав, какой знатный человек пожаловал к ним с юга, просили оказать селению честь – остаться и отпраздновать с ними Суккот. Коэн из Беэр-Шевы поблагодарил, сказал, что торопится с важным сообщением к королю Хизкияу и дал категорический совет: собрать в считанные дни весь возможный урожай и перебираться за иерусалимские стены.

В столице он немедленно направился в дом пророка Ишаяу, с которым они в юности изучали Тору. Коэн слышал, что Ишаяу отошёл от политических дел, но к его советам король продолжает относиться со всей серьёзностью.

Вскоре во дворец побежал мальчик с запиской от Ишаяу. Он вернулся с ответом, что Хизкияу и его советники вскоре прибудут в дом пророка.

Ишаяу и его гость беседовали возле низкого столика, на который женщины поставили кувшины с холодной водой и фрукты. Коэн был мрачен, Ишаяу пребывал в том же невозмутимом состоянии, в каком его застал гость. Это равнодушие раздражало коэна, и он всё подробнее рассказывал о зверствах ассирийцев, называл имена хорошо знакомых Ишаяу священнослужителей из высшей жреческой коллегии Лахиша – столицы Южной Иудеи, присовокупляя: "обезглавлен", "посажен на кол" или "с него содрали кожу".

Внезапно нахмурясь, пророк перебил:

– Хизкияу уже знает, что произошло после падения Лахиша. Я сейчас иду на женскую половину, дам распоряжения, чтобы подготовились к приёму короля и его людей, а ты пока подумай, какие советы сможешь подсказать королю, как Иерусалиму встретить войско Санхерива.

Оставшись один, коэн оглядывал комнату, пил воду из глиняной кружки и готовил рассказ о положении на оккупированном ассирийцами юге. В доме Ишаяу, как и в большинстве иерусалимских жилищ того времени, стены были окрашены в ярко-красный цвет, большие – через них мог пройти взрослый человек – окна, забранные решётками, пропускали свет и прохладный ветерок, а крыша поддерживалась каменными столбами. За одним из окон проходила глиняная труба – по ней дождевая вода стекала с крыши в выложенный камнем водосборник, куда коэн едва не провалился, разыскивая именно то из четырёх строений, составлявших иерусалимский дом, где находился пророк.

Волнуясь перед встречей с королём, он стал бродить из угла в угол, натыкаясь на циновки и одеяла, разбросанные по земляному полу. Из окон проникали с улицы звуки, обычные для любого иудейского города: скрежет домашних зернотёрок, на которых женщины мелют зерно, шум близкого базара и подгоняемых овечьих стад, крики водоносов и детей, окликающих друг друга. Вдруг сзади послышались шаги, коэн обернулся и увидел в проёме комнаты возвращающегося пророка Ишаяу, а за ним – облачённых в доспехи мужчин. Король Хизкияу с мечом за поясом направился прямо к гостю, крепко, до боли, пожал ему руку, поздравил с благополучным прибытием в Иерусалим и предложил рассказать, что происходит на юге и что он увидел по дороге к столице. Свита короля подтаскивала циновки и рассаживалась вокруг беэр-шевского коэна. Ишаяу – хозяин дома – остался стоять возле короля.

Когда прибывший закончил рассказ о расправе ассирийцев над попавшими к ним в плен защитниками Лахиша, о превращённых в пепел цветущих селениях, с таким трудом отвоёванных у пустыни, наступила тишина. Потом хмурые военные и сам король стали расспрашивать о подробностях обороны Лахиша. Особенно интересовали всех новые осадные орудия Санхерива – пока их не доставили из Двуречья, иудеи месяц за месяцем отражали все атаки полчищ Царя Царей.

– Не поможет!- раздался голос позади Хизкияу.

Все обернулись к Ишаяу.

– Нам ничего не поможет, – пророк покачал головой. – Говорю вам: это - Бич Божий! Только если иудеи вернутся к своему Богу, Он уберёт "бич" обратно в Ашшур.

Военные кривились, вынужденные выслушивать эту проповедь, но они видели, как серьёзно слушает пророка Хизкияу.

– Тебя, Ишаяу, я прошу говорить завтра на площади перед народом,– сказал король и обернулся к военным.– А мы будем продолжать своё дело: укреплять стены, готовить запасы оружия. И ещё вот что: если нам удастся закончить тоннель, то вода из Эйн-Гихона достанется Иерусалиму, а не Санхериву. И все будем молить Господа, чтобы простил нас и защитил от – как ты сказал, Ишаяу?– от бича своего.

Слуги принесли свежую воду и лепёшки. Гости принялись за еду, а пророк Ишаяу, будто ничего не случилось, рассказывал:

– У друга моего был виноградник на плодородном холме. И он окопал его, и очистил от камней, и засадил отборною лозой <...>

В утренней проповеди на площади перед Храмом толпа иерусалимцев услышала странное словосочетание: Бич Божий. По Ишаяу, выходило так, что страшный Санхерив – только исполнитель задания: он должен задать трёпку народу Божьему, дабы тот перестал грешить.

Чтобы представить, как воспринимали пророков их современники, мы тоже должны будем допустить, что в истории еврейского народа возможна какая-то закономерность или, как выразился бы человек верующий, постараемся приблизиться к пониманию Божьей воли, чтобы руководствоваться ею.

Ишаяу дал определение понятия "Бич Божий", пророк Хавакук подробно разобрал угрозу "бича" для народа иврим, а уже в посланиях Ирмияу (пророка Иеремии) своему королю и народу грядущая катастрофа живописалась с яростью и восторгом. При этом злодей – чужеземный завоеватель,– подразумевался, как предмет неодушевлённый, "бич", который по окончании своей миссии подлежит уничтожению. Народ же, иврим, хотя и сильно потрёпанный, остаётся на сцене, поскольку уж Господь пообещал праотцам хранить союз с их потомками на веки вечные.

Само орудие наказания не признаёт своей роли всего лишь "бича". Ишаяу издевательски цитировал перед иерусалимцами речь древнего фюрера:

"Благодаря собственной силе, – говорит Ашшур,– я совершил всё это. Благодаря моей мудрости, моему разуму. Я передвигал границы стран, захватывал сокровища, низвергал царей, покорял народы!"

Ассириец никогда бы не поверил, что только отбыл роль судебного исполнителя на суде Господа над народом иврим.

В 605 г. до н.э. на четвёртый год правления короля Ехоякима в Иерусалим пришло известие о битве в Каркемише. Вавилонский царевич Небукаднецр (традиционно – Навуходоносор, по-научному, Набукудурриусур) подошёл с армией к Сирии, сходу атаковал войско фараона Нехо, уже три года находившееся здесь на постое, и наголову разгромил египтян со всеми их союзниками.

Пророк Ирмияу сочинил по такому поводу песнь, извещая иудеев, что бич Божий уже занесён над Иерусалимом. По архитектонике песни сегодня её отнесли бы к жанру военного репортажа с берегов Евфрата – репортажа, написанного весьма натуралистически: горы расчленённых трупов, земля, горящая на местах стояния недавно ещё процветающих селений…

Бог Воинств вышел, чтобы сечь "бичом" Египет, Сирию, Финикию... Не избегнет наказания и самодовольная Иудея.

Так говорит Бог Воинств:

– За то, что вы не слушались моих речей, я подниму все племена севера с моим служителем Небкуаднецром во главе. Я поведу их против всех соседних стран и придам те проклятию. Я сделаю /те страны/ предметом ужаса и посмеяния, грудой развалин на века. Я прекращу в них крики радости и ликования, голоса жениха и невесты, звук жернова и свет светильника. А вся земля станет пустыней, глухим местом – так воздам по их поступкам, по делам их рук.

Сначала никто не обратил внимания на истерику Ирмияу – только поэтому он попал в яму королевской тюрьмы "Двор Стражи" много позднее (но попал!). В десятилетие, предшествующее концу Иудеи, весьма выросло число прорицателей при дворе короля Ехоякима. Из тех, кто поддерживал Ирмияу, Танах сохранил только имя Урияу, замученного в тюрьме за его мрачные предсказания. Зато противоположный лагерь – Танах называет его "сборищем лжепророков" – был куда многочисленнее. Отличались их проповеди от речей Ирмияу прямо-таки агрессивным оптимизмом.

– Не слушайте вы этого зануду! – обращались лжепророки к Ехоякиму и его придворным.– Господь всегда защитит Иерусалим. Вон халдеи и бавельцы: разбили армию фараона и сразу повернули обратно, не посмев идти на Иудею. Так что не верьте ворчанию Ирмияу – все знают, что старика замучили запоры и мигрени. Народу, избранному Богом, нечего бояться!

Иудеи, разумеется, верили оптимистам.

Мы-то теперь знаем, что кончилось всё это плохо. Навуходоносор сразу после победы на Евфрате получил известие о смерти отца и вернулся в Вавилон, чтобы занять трон. Четыре года он входил в наследование империей и закреплялся на границах – прежде всего, с Мидией. После этого царь отправился в Западный поход. В 586 г. до н.э. Иерусалим окончательно пал, Храм и дворец были разграблены, а в плен в Вавилонию увели десять тысяч иудеев из числа наиболее деятельных людей королевства.

Так исполнилось самое чёрное из предсказаний Ирмияу.

Пророки настаивают на сюжетности еврейской истории. Кажется, они были уверены: все варианты событий и их последствий уже случались с еврейским народом, надо только отыскать нужный абзац в Танахе – и всё узнаешь.

А как быть с галутом?

Пророки жили два с половиной тысячелетия назад, в тот переиод, когда основной исторический опыт народа приходился на житьё у себя в Эрец Исраэль. Сегодня уже важнейшее влияние получил галутный опыт – ведь он составляет более половины исторической жизни еврейского народа.

Так можно ли говорить о сюжетности истории в галуте, если этот период приходится на годы после составления Танаха?

Об основном сюжете я высказался в "Заключении периода" – читатель найдёт его в конце книги. Но может быть, существуют и меньшие?

Священные книги были канонизированы после Вавилонского изгнания, но написаны раньше. Правда, в Танахе помечены "границы" галута: сюжет об Иосифе с Исходом и "хэппи-энд" Пурима. Ирмияу от имени Господа даёт соотечественникам совет, как вести себя в галуте:

– Стройте дома и селитесь в них. Сажайте сады и ешьте плоды их.

Берите себе жён и рожайте сыновей и дочерей. И берите жён сыновьям вашим, и дочерей ваших выдавайте замуж, и пусть рожают они сыновей и дочерей, и размножайтесь там, а не убавляйтесь. И просите мира для того города, в который Я изгнал вас, и молитесь за него, ибо при его (города) благополучии и вы будете благополучны.

Но, строго говоря, "Галут"– не сильнейшая тема у пророков. Галутный опыт опоздал к канонизации Танаха ("попал" в "Шестую книгу"), его сюжеты разбросаны по гигантской литературе изгнания. Но они существуют и подтверждают догадку пророков о повторяемости ограниченного количества этих сюжетов.

Когда-нибудь, уйдя из америк и европ к себе в Иерусалим, наши летописцы засядут за компьютеры и обобщат сюжеты галутных жизней.

Вернёмся, однако, к занесённому над Иерусалимом "бичу": что ждёт его самого? Пророки отвечают: не жить ему дольше семидесяти лет. И действительно, вся Ново-Вавилонская империя просуществовала каких-нибудь шестьдесят лет. В 538 году войска персов и мидян оккупировали её столицу, где Вальтасар – последний царь Вавилона – заперся в глубине цитадели и пировал всю свою последнюю ночь. Древнееврейская Книга пророка Даниила сообщает, что во время пира на стене против Валтасара появились написанные огнём таинственные письмена.

Пророк Ирмияу после падения Иерусалима и Храма из злорадствующего проклинателя непутёвых иврим становится их утешителем:

Так сказал Господь: "<...> И соберу вас изо всех народов и изо всех мест, куда Я изгнал вас. И возвращу вас на то место, откуда Я изгнал вас".

Итак, по изложенному в Танахе сценарию, за грешную жизнь на еврейский народ насылается "бич", потом следует изгнание, но в конце – непременное возвращение в Эрец Исраэль.

*

Новелла Шестнадцатая ЭХО ВЕЛИКИХ КОРОЛЕЙ: Ехоахаз ( 609 г. до н.э.), Ехояким (608 – 598) и Ехояхин (597 г. до н.э.)

"…Другие же цари ничего не свершили".

/Геродот "История", кн.II, "Евтерпа"/

Усилиями Хизкияу, а позднее – его внука Иошияу, королевство Иудея превратилось в крупнейшее из государств Кнаана: его границы простирались от гор Эфраима на севере до центрального Негева на юге. Но если посмотреть на политическую ситуацию извне Кнаана, положение Иудеи к концу I века до н.э. кажется очень тревожным. Все страны-буферы, отделявшие её от "ЖелезнойАссирии", уже находятся "в желудке у Львицы".Пали города Финикии, Израиль уведён в плен, и по головёшкам на местах его селений носятся враждующие кочевые племена, сожжено княжество Ашдод, а его серен и вся филистимская знать подарены Вавилонскому храму вместе с рабами из Цидона. Сразу за землями короля Иудеи начинаются теперь границы Ассирийской империи – границы, о которых постоянно известно, что они "временные".

Но вот Ассирия повержена, её место занял Вавилон, и Иошияу заключил с новой империей союз. Казалось бы, Иудее и её жителям ликовать да пожинать плоды новой геополитической ситуации. Но тут на сцену возвращается Египет. Через территорию Иудеи колонны фараонова войска топают на север – спасать Ассирию от разгрома её Вавилоном.

 Всё это я уже рассказывал в Пятой новелле – ты помнишь, читатель, как король Иошияу, верный союзу с Вавилоном, вышел наперерез армии фараона и пал в неравной битве у Мегидо?

После похорон отчаянного короля в Иерусалиме разразилась паническая тишина. У всех на устах один вопрос: что с нами теперь будет? Добра ждать не приходилось. Фараон – победитель или побежденный – поведёт войско через Иудею, и уж он отомстит её населению за царственную наглость Иошияу. Выйти чуть ли ни с одной королевской гвардией против армий Владыки Нила!

Пока в придворных кругах вспоминали нашествие фараона Шишонека во дни короля Реховама и фараона Зераха при короле Асе, иерусалимское простолюдье потребовало помазать в короли Шалума, сына павшего в битве под Мегидо Иошияу. Была торжественная церемония помазания во дворе Храма, Шалуму дали новое, более благозвучное имя: Ехоахаз и пожелали править страной до ста двадцати лет. Он отбыл первые три месяца из этого срока, когда возвращающийся из похода фараон Нехо согнал его с трона. А ещё через некоторое время Нехо обвинил свергнутого иудейского короля в запаздывании дани и отправил его в цепях в Египет.

Мать короля, Хамутал, дочь Еремии из Ливны, добровольно последовала за ним в изгнание, но умерла во время перехода через пустыню. Ненамного пережил её и сам изгнанник – Шулам-Ехоахаз. Последним сильным впечатлением его жизни стало море, когда пленников вели через Азу и Рафиах. Он забыл свою роль в последней драме Иудеи, немой и глухой стоял на берегу, не в силах оторвать взгляда от сине-зелёных валов подкатывающих к ногам. В эти минуты он впервые со дня его свержения не завидовал ни одному из своих предшественников-королей, – им, ни разу не видавшим моря, над которым летают белые птицы и плавают лодки рыбаков.

Египетский солдат потряс его за плечо и знаками показал, что надо двигаться дальше.

Фараон Нехо считал, что отогнав войско вавилонского правителя Набопаласара в Двуречье, он стал навсегда властителем Кнаана. На обратном пути из Сирии египтянин устанавливал "новый порядок": назначал правителей, определял размеры ежегодной дани, размещал военные лагеря и дорожные посты. Он казнил и миловал, разрисовывал скалы сценами из жизни Озириса, и ему некогда было поинтересоваться, чем заняты притихшие вавилоняне.

Так прошло три года. В Иудее фараон вместо свергнутого Ехоахаза назначил королём его брата, Ехоякима, демонстрировавшего по каждому поводу верноподданническое рвение. И вдруг, с севера, из города Каркемиша на Евфрате пришла в Кнаан новость: царевич Навуходоносор, назначенный отцом командовать вавилонской армией, внезапно вышел к Евфрату, окружил египетский гарнизон, включавший большой полк греческих наёмников, и в жестоком бою уничтожил войско фараона до последнего солдата. Город Каркемиш был разграблен и сожжён, Их Величество бежал к себе на Нил, а перед новым царём Вавилона, Навуходоносором, открылся Кнаан – уставшие от перемены власти, разорённые войной и поборами города и селения.

Двадцать пять лет было Ехоякиму, когда стал он королём, и правил он в Иерусалиме одиннадцать лет. А имя матери его – Зевуда, она – дочь Педая из Румы. И делал он то, что было злом в очах Господних.

Король Ехояким, верный посадившему его на трон фараону, неохотно согласился заплатить дань Вавилону и в дальнейшем отказывался прислушаться к советам пророка Ирмияу: не интриговать с Египтом, а откровенно и окончательно поставить на Вавилон и дать передышку своему народу. В самые важные для судьбы государства годы Ехояким запутался в отношениях с соседями: ссорился и мирился с Финикией и заиорданскими царствами, упрямо не признавая, что ближайшее будущее Иудеи определяется теперь в Вавилоне. Так же плохо, как во внешних делах, где он постоянно уповал на "трость сломленную"– Египет, Ехояким разбирался в экономике своей страны. Он наложил огромную дань на иудеев – сперва в пользу фараона, потом – Навуходоносора, а сам проводил время в кругу ничтожных льстецов, в пирах и развлечениях. Пророкам стоило немалых усилий добиться свидания с Ехоякимом и обьяснить ему, что Иудея упускает последние часы, когда покаяние короля и народа ещё может предотвратить катастрофу. Чаще всего, терпения Ехоякима не хватало надолго, и он приказывал выгнать пророка вон, а нередко и наказать его. В какой-то момент королю вздумалось стать покровителем общепризнанного эпического поэта, тогда ещё совсем молодого Ирмияу – будущего великого пророка. Подобно русскому царю, задумавшему стать благодетелем Пушкина, Ехояким решил лично цензурировать поэму Ирмияу "Плач по Иерусалиму" и очень не одобрил мрачные предчувствия автора. Когда же Ирмияу попытался объяснить королю, что все видения поэмы навеяны ему Всевышним, король высмеял его и бросил свиток с текстом "Плача" в огонь.

Любопытно прочитать, как позднее описал это происшествие сам Ирмияу.

"И послали все сановники <...> Еуди бен-Нетанияу <...> сказав: "Возьми в руку свою свиток, с которого ты читал в слух народа и приходи" <...> И король послал Еуди взять свиток <...> И читал его Еуди в слух короля и в слух всех сановников, стоящих при короле. А король сидел в зимнем доме – это было в девятом месяце – и перед ним горела жаровня. И было: когда прочитывал Еуди три-четыре столбца, король срезал их ножом писца и бросал в огонь в жаровне, пока не сгорел весь свиток. И не убоялись они, и не разорвали одежд своих – ни король, и ни один из рабов его, слышавших эти слова! Более того, Элнатан и Делаяу, и Гмарьяу упрашивали короля не жечь свиток – но он их не послушал, а даже приказал своему сыну Ирахмиэлю и Серае бен-Азриэлу, и Шлемаяу бен-Аздиэлу схватить Баруха-писца и Ирмияу-пророка. Но сокрыл их Бог!^[42]

А остальные деяния Ехоякима и всё, что он совершил, описано в книге -летописи королей Иудеи.

*

Навуходоносор, преследующий египетскую армию, внезапно развернулся и осадил Иерусалим. Три года иудейский король держал оборону, не давая вавилонянам прорваться в столицу. Ни голод, ни жажда, ни самые современные осадные орудия не помогали вавилонскому войску одолеть иерусалимцев. Но внезапно король Ехояким умер. "Вторая книга Царств" (канон "Пророки") не останавливается на подробностях описания этой смерти. "Агада" предлагает несколько версий: умер, перелезая ночью через городскую стену (цель – неизвестна), был казнён вавилонянами, и труп его зашили в ослиную шкуру и так далее. Канон "К'тувим" /"Писания"/ в разделе "Диврей айамим" ч. II предлагает такую версию:

"Невухаднецар, царь Бавеля, оковал его оковами, чтобы отвести в Бавель. И часть сосудов дома Господня перенёс Невухаднецар в Бавель и поместил их у себя во дворце^[43].

И уж на чём сходятся все летописцы:

"А остальные деяния Ехоякима и мерзости его, какие он делал <...> описаны в "Книге королей Иудеи".

И почил Ехояким с отцами своими. И стал королём вместо него Ехояхин, сын его".

Восемнадцатилетним юношей, в тяжелейшие дни осады столицы вступил на престол предпоследний король из Дома Давида – Ехояхин. Через три месяца и десять дней он капитулировал перед Навуходоносором, открыв тому городские ворота. Условия вавилонян были весьма жестокими: король с матерью, женой и придворными должен отправиться в изгнание. За ним последуют десять тысяч самых почитаемых иудеев, среди которых семь тысяч воинов, тысяча оружейников – всех их Навуходоносор увёл, чтобы обезопасить себя от нового восстания в Иерусалиме – и две тысячи людей из других сословий. Как сказано во Второй книге Царств, "всех храбрых, способных воевать, выслал царь бавельский в Бавель".

Так Ехояхин оказался в плену и пробыл там почти тридцать шесть лет. Этим поступком, думается мне, он оплатил сохранение страны и Иерусалима (надолго ли – этого он знать не мог), приняв на себя расплату за греховную жизнь отца и деда. Некоторые историки полагают, что молодой король послушался не Ирмияу, а совета матери своей, Нехушты, дочери Эльнатана из Иерусалима – впрочем, какое это имеет значение! Исполнился приговор Божий, предсказанный Ирмияу:

"И заброшу я тебя с матерью твоею, которая родила тебя, в иную страну, где вы не родились, и там вы умрёте. А в ту страну, куда стремится вернуться душа ваша, туда вы не вернётесь".

А дальше – ещё страшнее:

"Так сказал Господь: "Запишите человека этого бездетным, мужем злополучным во дни его, ибо не удастся более никому из потомков его сидеть на престоле Давида и править в Иудее".

"Агада" рассказывает, что молодой король прощался с Иерусалимом в полном отчаянии. Он взошёл на крышу Храма и обратился к Господу с таким словом:

– Владыка Мира! Мы больше не достойны Твоего доверия. Возьми же эти ключи!

Ехоякин подбросил в воздух ключи от Храма и, согласно преданию, они до сих пор не вернулись на землю.

Известно, что и, назначив правителем Иудеи своего ставленника Цидкияу, царь Вавилона продолжал воздавать пленному Ехояхину королевские почести. А вот о подробностях смерти Ехояхина и о месте, где он похоронен, в Танахе ничего не говорится. Поэтому и мы на сей раз опустим традиционную формулу, прощаясь с несчастным иудейским королём.

Примечание:

Среди тех, кто ушёл в изгнание вместе с Ехояхином, был некто Киш из племени Биньямина. Семья Киша^[44] прижилась в Вавилонской империи, в городе Шушане. Сперва там родился Шимья, от него – сын Яир, а уже у того появился на свет Мордехай – тот самый герой Книги Эстер, которого мы вспоминаем в праздник Пурим.

*

Новелла Семнадцатая Ещё один день на земле или ЦИДКИЯУ – последний из МАЛЫХ КОРОЛЕЙ

Мы согрешили и восстали. Ты не простил нас.

/"Эйха" ("Плач Иеремии"), 3, 39-42/

И был гнев Господа на Иудею и на Иерусалим. И

предал он их ужасу, опустошению и осмеянию.

/Вторая книга Царств, 25/

*

Месяц Ияр 585 года до новой эры пришёл в Кнаан с холодными ночами и с ежедневным дождём. Это не был серьёзный дождь, как зимой, он лишь едва залеплял ресницы. Но для дюжины оборванных и босых мужчин, бредущих из Иудеи на северо-восток, к сирийской границе, такая погода была причиной мучительных забот об укрытии на ночь за любой стеной, в пещере или обложенной ветками лесной яме.

В ночь на праздник Лаг ба-Омер кусты и трава покрылись мелкими серыми улитками. Они хрустели под ногами, крошились и рассыпались. Один из странников порезал вкровь ступни, но не издавал ни звука – так и брёл по лесной тропинке в горах когда-то процветавшего надела израильского племени Нафтали. После прохода по этим краям ассирийских армий от поселений племени остались только перемешанные с мусором угли, так что и самые несчастные бродяги не надеялись выпросить здесь пищу или кров. Местное население давно было угнано в Двуречье, а большая часть лесов, куда все цари Кнаана приезжали охотиться на медведей и барсов, сгорела дотла.

Тишина стояла повсюду, даже птицы, и те молчали в это холодное утро.

– Стойте!- вскрикнул вдруг толстый мужчина по имени Эзра. – У него же ноги в крови!

Все остановились, только тот, на кого смотрели странники, продолжал идти вперёд, ничего не чувствуя.

– Погоди, Матания, – ласково обратился к нему толстяк, остановивший остальных. Человек замер и растерялся. "Матания" – так называла его мать Хамутал, когда ещё жили они не в Иерусалиме, а в селении Ливна, неподалёку от столицы. Это своё имя он давно забыл.

Один из мужчин, лекарь, приблизился к нему, не глядя в красные ямы на месте глаз, погладил по голове, усадил на сухой пень под сосной и стал очищать от хвои и грязи рассечённые осколками улиточных домиков ступни ног слепца. Тот не сопротивлялся, сидел неподвижно, не выражая никакого интереса к действиям своих спутников. А те доставали зерно и овощи из крепких дорожных мешков, а из поясов – соль и порошки сухих трав.

Около сидящего на пне суетились уже несколько человек. Один продолжал лечить его ноги, другой осторожно смазывал цветочной мазью рубцы на заросшем бородой лице, третий приглаживал гребнем белые волосы, смятые войлочной шляпой. В этот момент ещё один из странников подошёл к группе, окружившей слепца и, сказал, протягивая извлечённый из пояса свиток:

– Сегодня, Цидкияу, тебе исполнилось тридцать два года.

– До ста двадцати! – растерянно выговорили остальные, а слепец, которого назвали Матания, а теперь – Цидкияу, не ответил на поздравления.

Так случилось, что последний король Иудеи покидал её в день своего рождения.

Помолившись, они развели костёр, сварили зерно, вскипятили воду и уселись за еду. Любой, кто мог бы приблизиться и рассмотреть лица людей, удивился бы, обнаружив, что только троим из этой дюжины могло быть сорок лет. Остальным, включая короля Цидкияу, едва перевалило за тридцать. Троим или четверым вероятно, и вовсе недавно исполнилось по восемнадцать лет, но и их лица казались старше, покрытые дорожной грязью и окаймлённые бородами и давно не стрижеными волосами. Ещё больше состарили этих мужчин переживания последнего месяца, штурм и захват Иерусалима вавилонской армией, пожар и резня в городе, из которого они чудом выбрались живыми. Люди эти – ближайшее окружение короля Иудеи – в последние годы определяли политику государства и принимали важнейшие законы. Национальной бедой оказалось даже не то, что все их решения были неправильными, а то, что у этих государственных деятелей никогда не было единого мнения о том, как следует поступить их несчастной родине. Даже сейчас, после полного крушения Иудеи, лишённые положения и состояния, потерявшие близких и отправленные в плен – хотя и без охраны, но с обязанностью докладывать о себе каждому придорожному вавилонскому посту – эти люди, едва собирались вместе, начинали спор, как должны были вести себя король, армия и население Иерусалима. Даже теперь большинство из них не верили в правоту пророка Ирмияу, в его категорический совет не сопротивляться царю Вавилона. Часть из них продолжала считать, что восставать следовало непременно, только момент для выступления оказался неблагопрятным. Несколько человек упорствовали, не желая признать факт предательства Египта. Они твердили, что фараон ещё явится, ещё прогонит проклятого Навуходоносора и восстановит Иерусалим и Храм. А часть приближённых короля Цидкияу – теперь уже большая – требовала просить прощения у пророка Ирмияу и в будущем жить по его советам.

И только сам слепец не вмешивался ни в какие споры, молчал, был неподвижен, но вдруг падал и бился лицом о камни, пока подбегали несколько человек, поднимали его и усаживали силой на пень. Спутники уже думали, что он свихнулся, и вслух обсуждали, как станут объяснять его состояние в Вавилоне – ведь им под страхом смерти было велено доставить туда Цидкияу в здравом уме, – как вдруг иудейский король начинал медленную беседу с кем-либо из слуг, обсуждал что и как следует сварить на ужин или, как в дни недавней осады, прекращал политические споры, заставляя каждую из сторон медленно повторить главные аргументы противника. И заросшие, немытые царедворцы, захлёбываясь и отталкивая друг друга, выкрикивали свои доводы перед Цидкияу, будто не слепой и изуродованный палачом человек сидел перед ними на пне, а прежний король Иудеи, правитель Иерусалима.

Трудно объяснить, отчего путаются в степени родства между наследниками короля Иошияу. Даже летописец Второй книги Царств вдруг называет Матанию (посадивший его на трон Навуходоносор изменил имя этого человека на Цидкияу) дядей уведённого в плен молодого короля Ехояхина. Простой анализ хроник Танаха, который читатель может повторить следом за мной, выявляет такую родословную.

У короля Иошияу было четверо сыновей: Ехояхин – его родила Нехушта, дочь Элнатана из Иерусалима, Ехояким – сын Зевуды, дочери Педая из Румы. И ещё двоих сыновей родила королю Иошияу Хамутал, дочь Ирмияу из Ливны: Ехоахаза, первым после гибели отца унаследовавшего власть и свергнутого фараоном Нехо, и Цидкияу – последнего иудейского короля. Все четверо братьев походили на отца Иошияу мягкостью манер и уступчивостью характера, пока дело не касалось судьбы Иудеи, которой все они были преданы беззаветно. Каждый из братьев-королей был весьма восприимчив к политическому давлению придворных кругов, каждому пришлось выбирать между вавилонской или египетской группировками иерусалимской аристократии. Их отец пал в битве с армией фараона, и им, будто по наследству, передались сложные отношения с Египтом: соблазн, интриги, приводившие Иудею к восстанию против Вавилона и непременное предательство Египта в самый решающий момент.

Когда Навуходоносор увёл в плен молодого Ехояхина и вместо сына Ехоякима стал править Цидкияу – сын Иошияу, которого поставил королём в стране Иуды Невухаднецар, царь Бавеля, в столице тут же собралась группа непримиримых. Во главе её стал родственник королей из Дома Давида Ишмаэль бен-Натания – храбрый воин, но высокомерный и злопамятный человек, неумный и безразличный к завтрашним последствиям сегодняшней вспышки своих чувств. Среди тех, кого он объединил в ненависти к Вавилону и желании любой ценой вернуть Иудее полную независимость, были высшие священнослужители, не простившие Навуходоносору ограбления Храма во время первого захвата им Иерусалима, аристократы из старых служак, сделавших военную карьеру в войнах ещё с Ассирией, были никудышные дипломаты, поверившие подмётным письмам фараона и люди, открыто признававшие королём только находящегося в вавилонском плену Ехояхина, "а не вавилонскую куклу" – Цидкияу.

Весной в Иерусалим внезапно прибыл царь Тира Итбаал III в сопровождении большой свиты и со множеством подарков королю Цидкияу. После торжественного приёма, устроенного в честь гостей, царь Тира попросил оставить его наедине с иудейским королём и советниками и рассказал им следующее.

Навуходоносор строит оборонительную стену поперёк равнины Двуречья, выше Сиппара. Кроме того, сам Вавилон окружается мощными крепостными валами и рвами для защиты столицы от атаки колесниц. Из всего этого следует, что два могучих царства, победители Ассирии – Мидия и Вавилон – не довольны разделом добычи и готовятся к войне друг с другом. Это ли не благоприятнейший момент для общего выступления против Вавилона!

Иудеи слушали. По данным, полученным ими от иврим, проживающих в изгнании в Двуречье, получалась такая же картина: Вавилон и Мидия теперь надолго будут заняты друг другом. Непонятным оставалось только одно сообщение: царь Мидии Астиаг объявил, что выдаёт свою дочь Амитиду замуж за наследника вавилонского престола, сына Навуходоносора.

Иудеи колебались. Наглец Ишмаэль бен-Натания тихо, но так, чтобы услышал король, сказал первосвященнику Серае:

– Если бы Ехояхин был сейчас в Иерусалиме!

В этот момент царю Тира передали срочное донесение, доставленное к побережью почтовой галерой: фараон Априй выступил, и его флот движется на север для захвата Цидона – союзника Вавилона. Два финикийских города-царства, Тир и Цидон, находились в давней вражде и соперничестве. Получив весть, царь Итбаал III объявил: он присоединяется к Египту в войне против Вавилона, независимо от того, какое решение примет Иерусалим.

– Такое же,– ответил Цидкияу и протянул руку царю Тира: – Война!

Иерусалим ликовал, вокруг костров пели и танцевали, воины готовили оружие.

На самом деле, к тому моменту, когда над Вавилоном действительно собрались тучи, царь Навуходоносор нашёл решение политических проблем империи, доказав, что он дипломат ничуть не меньший, чем полководец.

К полной неожиданности для соседей, Навуходоносор вдруг оказал военную поддержку своему извечному врагу – империи Урарту против давнего союзника Вавилона в борьбе с Ассирией – Мидии. Урарту не победил Мидию, но теперь соперник переместился от границы Вавилона далеко на север. И надолго – потому что, едва сокрушив Скифское и Урартское царства, Мидия оказалась вовлечённой в конфликт с Лидией в Малой Азии.

Освободившиеся руки Вавилона протянулись на юг. Над Средиземноморьем послышался рёв Царя Царей и топот миллиона ног – солдат Навуходоносора и его союзников. Тяжеловооружённые колонны армий Двуречья вломились в Кнаан. Полудикие ассирийские лошадки в упряжках и под седлом понеслись по всем дорогам и тропам по обе стороны Иордана. Вавилонская армия крушила недальновидных бунтовщиков, выжигая города, подобно тому, как земледелец удаляет пни и корни на участке, чтобы засеять его заново.

Ещё до того, как в Кнаане узнали, что надежды на войну Мидии с Вавилоном не оправдались, с севера поступило сообщение, что армии фараона двигаются по побережью обратно, к себе в Египет. Целью сообщения было предупредить Иерусалим, что недавний союзник может, как это уже бывало, по пути ограбить Иудею. Но Цидкияу ни минуты не сомневался: фараон Априй убегает под натиском очнувшегося от сна Вавилона. Король велел срочно укреплять столицу.

Действительно, очень скоро пришла весть, что огромное войско Навуходоносора и его союзников уже шагает по Кнаану. В следующем сообщении говорилось, что Тир уже пал, и после его разграбления городские ворота были обиты кожей царя Итбаала – именно так издавна наказывали предателей цари Ассирии и Вавилона.

На этот раз ни одно государство не посмело вывести свою армию навстречу рассвирепевшему Царю Царей. Королевства Заиорданья уверяли, что никогда не изменяли Вавилону и готовы хоть сейчас присоединить свои армии к войску Навуходоносора. Филистия, финикийские и сирийские города прыснули в стороны от Иерусалима и повезли в Вавилон дань, громко раскаиваясь в своём недолгом порыве уйти из-под власти Царя Царей.

И только Иудее некуда было ни отступить, ни спрятаться. Её король, опрометчиво назначенный когда-то самим Навуходоносором, знал, что ожидает клятвопреступника. Большинство в его окружении ничуть не испугалось военного столкновения с Вавилоном, ибо "Господь защитит свой Город", как защитил он Иерусалим от полчищ Санхерива при славном короле Хизкияу. Лишь пророк Ирмияу громко призывал к капитуляции перед "Бичом Божьим" ради того, чтобы сохранить народ, Иерусалим и Храм.

<...> Слово, которое пророк Ирмияу сказал Баруху бен-Нерии, когда тот писал в книгу с уст Ирмияу эти слова, в четвёртый год правления Ехоякима бен-Иошияу, короля Иудеи. Он сказал<…>

Вавилонские колонны протопали по побережью, сожгли Лахиш и селения южной Иудеи и окружили Иерусалим. Были перекрыты все пути снабжения города оружием, водой и продовольствием, и каждое утро теперь начиналось стуком осадных орудий о бронзовую обшивку Долинных и Рыбных ворот, попытками вавилонян проломить стену Офела или прорваться в Иерусалим через западную часть города, где в первый же день осады сгорела башня Хананэля.

Полтора года, изо дня в день иудеи отбивали атаки Навуходоносора.

Матания был человеком нерешительным, и все его недостатки усугубляла склонность к самооценке и переоценке каждого своего слова и поступка. Ночью он внезапно просыпался и мучился от желания просить прощения у всех и каждого. С юности наделён он был умом ясным и безжалостным к себе, чтобы, познав свои пороки, постараться истребить их постоянным сдерживанием и непроявлением перед людьми. Так, самолечением удалось ему изрядно укрепить характер, хотя с возрастом это и привело к обострению неврастении: король Цидкияу страшился темноты. Он боялся проснуться среди ночи и уже не в первый раз возжелать разом покончить с невыносимой тяжестью обязанности перед беспомощной роднёй и всеми своими подданными-иудеями, собравшимися в Иерусалиме в надежде на защиту и покровительство короля Цидкияу. От яда его спасла религия – строгий запрет иудеям распоряжаться своей жизнью, вплоть до неразрешения хоронить самоубийц на общем кладбище.

Пророк Ирмияу жил теперь во Дворе Стражи, в "Яме" – самой охраняемой тюрьме Иерусалима, находившейся на территории дворца. Даже Навуходоносор не вызывал такой ненависти у иудеев, как Ирмияу с его проклятиями и обещаниями скорой и страшной кары своему народу за грехи и непослушание Божьему закону. Не раз к королю приходили командиры с просьбой наказать "взбесившегося старца", и Цидкияу просил пророка прекратить проповеди капитуляции.

Но тот и не думал замолкать.

– Если нас победят, весь народ будет уведён в Вавилон, как был уведён из Кнаана Израиль, – тихо говорил король, держа в ладонях руку старика.– Подскажи, как выстоять Иудее, где взять силы?

– И пусть уведут в Вавилон! – выкрикивал в ответ Ирмияу.– Через семьдесят лет другое поколение иврим, а не эти жадные и развратные животные, вернутся и отстроят Храм и город. А "поколение пустыни" недостойно жить здесь, в Земле Обетованной. Вспомни, как Моше сорок лет водил по Синаю такую же злобную и глухую к его призывам толпу! Пусть же там, в Вавилоне начнётся новый род иудеев!

Так они спорили, не в силах переубедить друг друга. А осада Иерусалима продолжалась. По городу ходили слухи, будто после нескольких попыток патриотов убить пророка, король назначил Шимона, командира своей гвардии, ответственным за сохранение жизни Ирмияу. Говорили, будто в своей тюрьме пророк принимает тайных посланцев из Вавилонии, и будто бы сам Царь Царей одобрил поведение иудейского пророка, чьи речи, как было сказано в ходившей по Иерусалиму прокламации, "ослабляли руки воинов и народа". Из тех же слухов можно было заключить, что король Цидкияу очень ценит Ирмияу, выполняет его советы, но делает это тайно, ибо уже несколько раз стрелы патриотов вонзались в дверь за секунду до того, как там появлялся король. Иерусалимцы знали что по таким "предупреждениям" большой мастер – Ишмаэль бен-Натания, первый ненавистник Вавилона.

У иудеев были основания верить, что король находится под влиянием Ирмияу, а тот никогда не скрывал своих взглядов. "Навуходоносор, – проповедовал он, – это Бич Божий, насланный на иудеев Господом за грехи.

Стало быть, и сопротивляться Вавилону – только добиваться окончательной погибели Иерусалима и Храма". Когда назначенный Царём Царей правителем Иудеи Цидкияу должен был нанести благодарственный визит в Вавилон, Ирмияу дал ему в сопровождающие своего ученика, Сераю бен-Нерию, брата Баруха, велев удерживать короля от любых политических игр. По Иерусалиму ходило "слово", которое пророк Ирмияу заповедовал Серае бен-Нерия, когда тот отправился в Бавель с Цидкияу, королём Иудеи, в четвёртый год его правления.

Рассказы об отношениях короля и пророка были правдой. На ночь с Ирмияу снимали деревянные колодки, приводили к Цидкияу. Тот расспрашивал, как кормят в "Яме" и не обижает ли пророка охрана, а потом рассказывал новости, как правило, весьма неприятные для оборонявших город иудеев. Пока хватало стрел и камней, пока ещё не иссякли запасы зерна и не были вычерпаны до дна ямы с весенней дождевой водой, но потери воинов на стенах Иерусалима восполнить было некем: все, кто мог рубить мечом или метать дротики, участвовали в обороне, а от других городов Иудеи столица была отрезана кольцом вавилонских армий.

В начале месяца Сивана сопротивление вавилонскому нашествию по всему остальному Кнаану прекратилось, и Навуходоносор велел освободившиеся войска и осадные орудия перебросить к Иерусалиму. Так под стенами города появилась армия касдимов – самых свирепых бойцов во всём имперском войске.

Король велел принести ещё несколько светильников в дворцовую комнату, где он сидел за ужином вместе с Ирмияу и двумя иудейскими старейшинами из своих главных советников.

– Ирмияу,– сказал он устало.– Я не прикажу сдать Иерусалим, иначе касдимы вырежут нас всех и сожгут город и Храм. Подумай, где взять воинов для обороны взамен тех, кто погиб?

– А ты не знаешь?– удивился пророк.– В Иерусалим сбежались крестьяне со всей Иудеи. Ты велел дать им зерно и воду. Так дай им и мечи! А сколько в городе рабов! Законы Торы не позволяют держать человека в рабстве дольше шести лет, а как поступают твои "почтенные граждане"?!

Король и его советники переглянулись. Ужин продолжался в молчании.

Действительно, город был переполнен иудеями, но служить в армии многим из них запрещалось: крестьянам – как необученным войне, рабам – как неимеющим права носить оружие. А рабов с каждым днём становилось всё больше. После того, как в Иерусалим хлынули иудеи-беженцы изо всей разорённой страны, стал ощущаться недостаток в жилье и пище. За любую работу люди бросались в драку. Участились случаи продажи в рабство себя и детей, чтобы выжить, и постепенно количество рабов в Иерусалиме приблизилось к численности свободных жителей.

Всё наглее вели себя посредники-работорговцы. По их обращению с беженцами можно было подумать, что это именно они защитили последних жителей Лахиша от вавилонских стрел, и теперь согласны купить их труд на самых грязных работах за тарелку каши. Дома богачей лопались от добра, заборы вокруг них делались всё выше, за заборами бродили крепкие охранники и гудели в большие трубы, предупреждая воров о своей бдительности. Будто не было никакой войны и осады, в богатых домах по вечерам происходили весёлые пиры, отмечались рождения, бар-мицвы, любые праздники, впрочем, всё чаще и здесь оплакивали погибших в этот день на стенах города.

– Надо попробовать,– прервал молчание король Цидкияу.

Во время следующего тайного посещения Ирмияу в "Яме" Барух записал рассказ пророка о дальнейших событиях в смертельно раненом Иерусалиме.

Король Цидкияу действительно говорил перед толпой на площади перед Храмом и неожиданно для своих советников смог убедить знатных людей и старейшин Иудеи отпустить на волю принадлежащих им рабов.

"Или вы сами очень скоро станете рабами вавилонян!"– предупредил он, а все уже понимали, что это означает.

В следующие дни бойцов-иудеев на стенах города стало много, как в начале войны. Изумлённые вавилоняне ещё ничего не поняли, когда защитники Иерусалима сделали вылазку, перебили множество врагов, а главное – сожгли все осадные башни вместе с таранами.

Атаки города прекратились. Навуходоносор велел подвезти новые осадные машины. Иудеи, не зная замыслов врага, ликовали. Некоторые командиры предлагали ещё одну контратаку, чтобы окончательно разбить Навуходоносора.

Из-за блокады города, в нём оставалось всё меньше неразрушенного жилья, не хватало продуктов и воды. И опять началось закабаление только недавно освобождённых людей.

Опечаленный этими новостями, король Цидкияу поделился с пророком.

Ирмияу пришёл в ярость.

– Передай этим алчным животным, что когда они будут сидеть на кольях с кошельками в зубах, я не стану злорадствовать. Но перескажи им, что было мне для них такое слово Божье:

– Вы вернули братьев в рабство! Вы отказались признать их свободу! Теперь <...> Я дам свободу против вас – мечу, голоду и чуме!

В одну из ночей Ирмияу в "Яме" тайно посетил пророк Ехезкель. Они беседовали до самого утра, и ни охрана, ни слуги не смели мешать встрече двух мудрейших кнаанских старцев. Только верный человек Ирмияу, его секретарь Барух бен-Нерия, присутствовал при беседе пророков. Он и записал с их разрешения видение Ехезкеля о будущем Храма.

<...>В шестой год от изгнания Ехояхина, в пятый день месяца Элул сижу я в доме моём, и старейшины Иудеи сидят предо мной. И опустилась там на меня рука Господа<...>

Заболела маленькая дочь Цидкияу. Няньки прикладывали к её лбу смоченные водой тряпки, а он сидел у постели, где стонала в бреду девочка и, прикрыв глаза, умолял Бога забрать его жизнь вместо жизни ребёнка.

К утру жар у девочки стал спадать, и король впервые за этот год почувствовал себя счастливым. Все кругом спали, и никто не мешал ему целовать ручку дочери, и просить у неё прощение за жестокий мир, который он не смог изменить к её рождению.

И был город в осаде до одиннадцатого года правления Цидкияу. В четвёртый месяц голод в городе усилился, и не стало хлеба для народа страны.

От плохой воды у многих начались желудочные болезни. По городу бегали голодные крысы и кусали людей. На кладбище в Геиноме не успевали рыть ямы. Нередко у людей сдавали нервы, и они перебирались через городскую стену: будь что будет! Как правило, беглецы тут же попадали в плен к солдатам Вавилона, и те, помучив, продавали несчастных иудеев в рабство.

Иерусалимцы ходили злые, то тут, то там вспыхивали драки, городская тюрьма была переполнена. В месяце Тамузе прошёл затяжной хамсин^[45], ещё усугубивший нервозность людей.

Но с приходом каждого вечера в Иерусалим возвращалась прохлада, воздух становился прозрачным и сладким, город взлетал и плыл над Иудейскими горами. Тогда все жители, кто способен был передвигаться, высыпали из домов на улицы или хотя бы поднимались на крыши домов. Горожане прогуливались и обсуждали итоги последних боёв.

Цидкияу тоже покидал вечером дом и, чаще всего, гулял по королевскому саду. Иногда он выходил в город. Его сопровождали неизменные телохранители: Яхин и Боаз. Двум этим огромным парням не даром дали имена столбов у входа в Храм. Было странно видеть у них ещё какое-либо оружие: удара такого кулака, казалось, было достаточно, чтобы вогнать в землю осла.

Однажды Цидкияу в задумчивости шёл по саду и вдруг услышал смех.

Приглядевшись, он увидел пожилого человека – тот что-то рассказывал обступившим его поварятам. Цидкияу подозвал незнакомца и спросил, что смешного он рассказал мальчикам.

– Я сегодня всех обманул! – захохотал человек.– И Навуходоносора, и самого Бога – всех!

Он наклонился к уху короля и проговорил:

– Я прожил ещё один день!

Цидкияу отшатнулся, только теперь поняв, что перед ним – сумасшедший. Вечером он попросил Ирмияу:

– Благослови Иудею, пророк! Помнишь, как благословил иврим Билам, враг наш: "Как хороши шатры твои..."!

– Нет!– прервал его Ирмияу.– И не зови меня больше из "Ямы". Для тебя всё теперь кончено.

 После его ухода Цидкияу долго сидел один, глядя на огонь в жаровне.

Подумал: наверное, вот так же отказался пророк Шмуэль помочь королю Шаулу.

В этот день он проснулся задолго до рассвета, умылся, помолился и, не разбудив слуг, прошёл на женскую половину дома поглядеть на свою малышку-дочь. К его удивлению, Рахель не спала, лежала и улыбалась ему. Цидкияу взял ребёнка на руки, умыл, надел на неё рубашку, дал кусок лепёшки, какой нашёл, и вышел в сад. Они обогнули стену расположенного рядом Храма и поднялись на холм. Голова девочки раскачивалась возле лица Цидкияу, он целовал ароматную щёку Рахели и, счастливый, зажмуривал глаза.

Поднявшись на холм, они увидели стену Храма Шломо, её камни нагревались уже пробудившимся солнцем. Рассвет очертил бронзовые ворота в крепостной стене: Долинные, Рыбные, ворота Эфраима. От башен, где находилась иудейская охрана, на ворота падали тени, похожие на тёмные шкуры. На заштукатуренный пролом в стене, сделанный ещё в дни короля Амации, выползла большая ящерица, уставилась на солнце и водила головой влево и вправо, будто не советовала светилу входить в Иерусалим.

Рахель звонко рассмеялась, ящерица взглянула на людей и вернулась к своему занятию – покачиванию головой.

Они спустились к Храму. Цидкияу поставил дочку на землю, кивнул охране, прошёл в ворота и стал обходить двор. Дверь Хейхала – помещения, где стояли священные сосуды,– была открыта, и они увидели, как один из священнослужителей Первой череды приблизился к семисвечнику-Меноре, встал на вторую ступень камня у её подножья и начал очищать бронзу, заливать в семисвечник масло и вкладывать фитили, которые, по традиции, изготавливались из старой одежды коэнов. Менора будет гореть целый день, а вечером священник опять поднимется по камню, но зажжёт уже только одну свечу – нер-а-маарави, то есть западную, наиболее близкую к Святая Святых. Она будет гореть всю ночь.

Малышка доела лепёшку, перемазалась и заныла. Цидкияу умыл её и напоил из источника возле храмовых ворот. Повернули к дому. Он шёл медленно, блаженно вдыхая запах от крошечной головки Рахель.

Люди в королевском доме уже проснулись. Цидкияу поцеловал девочку и передал её нянькам. Малышка заплакала, он погладил её, успокоил, но сам ушёл к себе в совершенном смятении, хотя обычно такое светлое утро давало ему покой на целый день.

Цидкияу ещё не закончил еду, когда от крепостной стены прибежал вестник с сообщением, что вавилонским осадным машинам удалось проделать пролом вблизи Рыбных ворот.

<...> В одиннадцатый год правления Цидкияу, в четвёртый месяц, в девятый день месяца Ав была проломлена городская стена.

На этот раз иудеи не смогли заложить пролом. Атаки вавилонян не утихали даже к ночи. В жестоких рукопашных боях у пролома несли потери последние резервы Цидкияу – отряды левитов внешней охраны Храма.

Ишмаэль бен-Натания пришёл к королю с ежедневным рассказом о состоянии защитников города – теперь он возглавлял оборону Иерусалима. Оружие кончалось, людей не хватало, на крепостной стене рядом с отцами сражались подростки, только недавно справившие бар-мицву. Цидкияу слушал, опустив глаза, и думал, что это плохо, но выхода он не знает. Вдруг Ишмаэль приблизил к нему пылающие глаза и хриплым голосом зашептал, что если сегодня же ночью он не исполнит плана командиров, то они покинут город без него.

План был такой. Король в темноте через большую пещеру^[46] под стеной покинет столицу и в пустыне Арава встретится с посланником фараона – эту встречу брался устроить Ишмаэль бен-Натания. Цидкияу должен убедить египтянина, что судьба не только Иудеи, но и всей фараоновой империи зависит от помощи, которую получит Иерусалим.

– Только ты можешь убедить фараона,– говорил Ишмаэль.– Вспомни, как ты уговорил иерусалимцев отпустить на волю рабов.

Весь месяц Тамуз Цидкияу отказывался бежать из Иерусалима, но сегодня он ответил:

– Амен.

Иудеи не знали, что Навуходоносор велел в эту ночь свежему отряду касдимов, прибывшему из Южного Двуречья, разбить лагерь вблизи проломленной иерусалимской стены. Наутро намечался решительный штурм города, и касдимы, упорные и дерзкие воины, с косицами под затылком и с узкими – только для еды, но не для смеха – ртами, должны были первыми прорваться через пролом в Иерусалим.

Яхин подставил ладонь, как птенца, перенёс Цидкияу через вавилонское заграждение и передал Боазу, за спиной которого король сразу исчез из виду.

– Сюда!– послышался голос Ишмаэля, двигавшегося первым. – Не выходи на свет!

Но луна в ту ночь была безжалостно яркой, а от великанов-телохранителей падали на песок такие широкие тени, что спрятать беглецов не могли никакие кусты. Внезапно закричал и повалился на землю шедший последним Яхин. Остальные бросились к нему, но со всех сторон в них полетели стрелы с наконечниками, смоченными ядом скорпиона, и затрещали боевые касдимские барабаны. Попавшие в засаду иудеи, едва различая против света нападающих врагов, всё-таки попытались прорвать их кольцо, но удалось это только Ишмаэлю бен-Натании. Размахивая мечом, он пробился сквозь толпу касдимов и исчез в ночи. Цидкияу ринулся было за ним, но был свален на землю упавшим Боазом, в которого попал отравленный дротик. Толпа врагов накинулась на Цидкияу и его людей, и вскоре живые и мёртвые иудеи лежали связанные в охранной палатке внутри касдимского стана.

На рассвете по вавилонскому лагерю прошла весть: король иудеев в плену, Иерусалим сдался, Царь Царей отдал город на разграбление армии.

"В пятый день месяца Тевет пришёл ко мне беглец из Иерусалима, чтобы сказать: "Поражён город!", – записал пророк Ехезкель, вздохнул и вслух заключил: "Горе нам всем!"

Ненависть Навуходоносора к упрямому и непокорному городу была такова, что после победы он назначил губернатором Иерусалима своего придворного палача Невузарадана. Пьяный от непрерывного победного пира, тот бродил по притихшим в ужасе улицам и, заметив среди развалин ещё сохранившуюся стену, приказывал кинуть за неё факел и не выпускать из огня никого. В первые же дни оккупации отряд поджигателей, находившихся при Невузадаране, сжёг Храм, королевский дом и все прилегающие к нему постройки.

Старший палач разрушил стены вокруг Иерусалима. И оставшихся иудеев <...> Невузарадан, старший палач, изгнал из страны. <...> И взял старший палач Сераю-первосвященника, и Цфанью-второго священ ника, и трёх стражей входа в Храм, а из города взял он одного начальника воинов и пятерых из Предстоявших Лицу Короля, остававшихся в городе, и военного писца, вербовавшего народ, и ещё шестьдесят человек из города, и взял их Невузарадан - старший палач и отвёл их к царю Бавеля в Ривлу. И перебил их всех царь Бавеля, и умертвил их в Ривле, в стране Хамат.

И ушли иудеи в изгнание из страны своей <...>

Потом, уже в вавилонском плену, среди иудеев ходил рассказ, будто командующий отряда из племени халдеев по личному приказу Навуходоносора поспешил в "Яму", вывел оттуда пророка Ирмияу, велел его накормить, одарить богатой одеждой и рабами и с почётом отправить в Вавилон. Но пророк отказался от подарков. Он брёл по городу и рыдал. Верный Барух записал:

– Это ли город, который называли совершенством красоты, радостью всей земли? Разинули пасти на тебя все враги твои, свистят и скрежещут зубами <...>

Сильна была ненависть Навуходоносора к Иерусалиму, но ещё сильнее взбесил его сам Цидкияу – вассал, посмевший нарушить клятву и поднять мятеж. Поэтому Царь Царей из своей резиденции в Сирии приказал придворному палачу устроить суд над попавшим в плен королём Иудеи и придумать для того необыкновенное наказание.

В последний день перед началом суда Цидкияу представилась возможность умереть, но он не решился. Когда пленников вели изИерусалима, дорога некоторое время проходила по краю глубокого ущелья. "Вот она и могила готова,– подумал Цидкияу. Ему даже показалось, будто один из идущих сзади пленников произнёс: "Ну?" Король обернулся. Но никто к нему не обращался. Он увидел лица униженных, искалеченных, измученных дорогой и зноем иудеев и сказал себе, что необходим им для поддержки.

Он не смог бы это объяснить, но была ни на чём не основанная уверенность, что он отстоит на суде невинных, детей и, прежде всего, свою маленькую дочь, от мести Вавилона, приняв на себя всю вину за нарушение клятвы Царю Царей. Что же будет с ним самим, стало Цидкияу безразлично: конечно, будут мучить, конечно убьют. И пусть!

Только во время суда он почувствовал: может быть что-то худшее.

Суд происходил во дворе царской резиденции в Ривле. Навуходоносор появлялся каждое утро и приказывал остановить носилки. Телохранители опускали его на землю и исчезали. Он возлежал под пологом, слушал и за все дни не произнёс ни одного слова, только кивал, одобряя негодующие и презрительные выкрики командиров вавилонского войска, толпившихся во дворе. Суд вёл старший царский палач Невурадан, и было ясно, что на этот раз он приготовил какое-то особенно злодейское наказание.

Теперь всё было против Цидкияу: и природная прочность памяти, и привычка подчинять своё поведение внутренней воле. Поэтому он не умер и даже не свихнулся от зрелища, к которому его приговорили. Каждый день суда на его лицо примеряли глиняную маску, но только в последний день все узнали её назначение: не дать пленнику сомкнуть веки. Только после того, как на виду у Цидкияу были зарезаны все его дети, Навуходоносор разрешил ослепить иудея. Палач поднёс раскалённые медные гвозди к глазным яблокам связанного Цидкияу, и тот ещё успел увидеть, как взорвались его глаза. Только тогда он наконец-то потерял сознание.

Цидкияу очнулся на соломенной подстилке в углу какого-то дома. Он всё пытался протереть глаза развязанными руками, и тогда резкая боль по всему лицу возвращала его память к проклятым последним минутам зрячей жизни.

– Мы сопровождаем в Бавель Цидкияу, бывшего короля Иудеи. Вот наше разрешение передвигаться по Царскому тракту – видите печать Бавеля?

– Ладно, ладно. Платите и проходите.

От костра доносились запахи еды и разговоры, в которых слепец никогда не участвовал. Вдруг он расслышал знакомое имя. Прислушался.

– Нет, – уверенно говорил, судя по голосу, королевский повар Цвика,– и врата Храма не достались халдеям. Мой брат слышал это от самого Баруха. Ещё до пожара ангел опустился в Святая Святых, забрал оттуда покров алтаря, Ковчег Завета, обе Скрижали, жертвенник, и эфод первосвященника с сорока восьмью драгоценными камнями и все священные сосуды из Скинии. Ангел сделал знак, земля разверзлась, он опустил в расщелину то, что собрал, а сверху – ворота Храма, и так оно ушло на дно земли – а это самая глубокая глубина, какая бывает!

– А я слышал по-другому, – торопливым голосом заговорил кто-то, кого Цидкияу не помнил. – Я слышал, будто Ирмияу, пророк наш, укрыл всю одежду первосвященника под скалой Мориа, там, где стоял жертвенник Храма. Потом он велел Скинии и Ковчегу следовать за ним и пошёл к горе Нево, что у Солёного моря. Там Господь указал ему пещеру, Ирмияу внёс туда Скинию и Ковчег Завета и заградил вход так, что идущий мимо ни за что не заметит.

– Да я знаю место, где эта пещера! – перебил голос толстого Эзры.– Между двумя горами, где захоронены Моше и Аарон, поняли?

– А где эти горы? – спросил Цвика и, не получив ответа, подытожил: – И никто из простых людей этого не знает и никогда знать не будет. Пока Господь не смилостивится над Иудеей и не поможет нам отстроить Храм.

– Хватит разговоров! – крикнул Реувен, назначенный вавилонянами главным в этой группке людей, сопровождающих Цидкияу на пути от Иерусалима до Вавилона. – Идём, к сегодняшнему вечеру мы должны выйти на Первый пост Дамасской дороги.

И все зашумели, засобирались. Цидкияу никто не беспокоил – его всегда поднимали последним. Рядом какой-то слуга, запихивая в мешок каменную посуду, больно задел слепца зернотёркой и, когда тот вскрикнул, обернулся и подул ему на ушиб. Другой слуга разливал воду перед дорогой. Первую чашку он сунул в руку Цидкияу и поднял эту руку с чашкой к его рту. Слепец начал пить, потом послушно подставил лекарю плечо, чтобы тот вытащил из-под кожи клеща, а когда его подняли на ноги и подтолкнули в направление движения, вдруг убрал руки за спину, показывая, что не нуждается в поводыре.

Месяц Ияр 585 года до н.э. случился прохладным и дождливым – необыкновенным для Северного Кнаана. Розово-голубые, с пышной окантовкой облака, которые все здесь называли "Иерусалимскими", провожали путников до самой границы.

Но последний король Иудеи не видел облаков.

***

1991 г. месяц Ав

ДО СВИДАНИЯ, ЧИТАТЕЛЬ!

Я взялся за жизнеописания Малых Королей, потому что в них звенит прелесть тайны еврейской истории. Заканчивая любую из новелл, я могу поклясться, что следовал летописям, и указать место каждой цитаты в Танахе. Знаю, что не погрешил и против науки – археологии и истории. Я только никогда не посмею утверждать, что моя версия отношений, скажем, в истории о путчисте Еху и королеве Аталии, единственно верная и что следующая археологическая экспедиция не опровергнет её (а следующая за ней не подтвердит).

За тысячелетия размышлений и обсуждений связанных с Танахом тем, наши мудрецы записали ответы на, кажется, уже все вопросы. Мне представляется историческая часть комментариев еврейских мудрецов не сильнейшей у них. Вероятно, побеждал интерес к религиозной философии, мистике и проблемам человека в повседневной жизни. Не удовлетворившись комментариями, я пытался самостоятельно обмыслить и понять: отчего королевство Шломо распалось на два государства, кем они были, Малые Короли, и почему Господь велел Давиду и Шломо построить Храм, а потом не помешал его разрушению?

Каждого из тридцати девяти королей я "расспросил" про его жизнь и записал этот рассказ в новеллу, а, прощаясь, закрыв рукопись и перевернув её страницы, увидел улыбку оставшегося тайной персонажа.

История имеет достоинством систему. На старте мне это помогало, но потом стало мешать – так мешает жестяная рамка идеологии осмыслить истину. Небрежность, с какой касается истории Танах, когда-то приводила меня в отчаянье, зато теперь я научился любоваться её аристократизмом. Разве нескольких фраз, что вписал, – так, между прочим, – летописец во Вторую книгу Царств недостаточно, чтобы из-за страницы к нам высунулся вечно взлохмаченный, в ссадинах, в мятом халате с капюшоном-шлемом и с прекрасным, добытым в бою мечом из хеттской стали за поясом – король Ехорам – этот "шлимазл" еврейской истории, который затеял пять войн и все проиграл?

Наши мудрецы считают, что "История человека определяется его попытками достичь предназначенной ему высоты: каждый неверный шаг на этом пути отдаляет нас от цели и увеличивает расстояние, которое каждому из нас придётся пройти в своём духовном развитии только для того, чтобы вновь вернуться к месту, где ему довелось оступиться^[47]". Пророки говорят, что за грехи монархов платит их народ и не в одном поколении. Если это так, то нам никогда не рассчитаться за одну даже жизнь иудейского короля Ёрама. Чудовище-Ёрам был сыном светлейшего короля Ехошафата, но, увы, "пошёл не в папу". А что станем делать с путчистом Еху, ставшим десятым королём Израиля, основателем новой династии? И как оценить нам жизнь Амации, короля-освободителя, начисто лишённого юмора, что дорого обошлось иерусалимцам? А Ехояким – по народной легенде, его труп зашили в ослиную шкуру и выбросили за стены осажденного вавилонянами Иерусалима? Чем провинился он перед горожанами? Я не нашёл в Танахе никаких упоминаний о грехах Ехоякима, как, впрочем, и об его благодеяниях.

Да ведь, кто, кроме Него, знает цены на шуке пороков и добродетелей!

Мы закрываем книгу с их жизнеописаниями, и короли, улыбаясь, снова исчезают – так улыбается воздушный шарик, покидая оставленных на земле детей: до свидания!

Верхняя Галилея, Амирим, авг. 1991г (предыдущая редакция)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПЕРИОДА

Эпоха Малых Королей заключает первое пребывание еврейского народа на земле, завещанной ему Богом.

– Что же свершилось на Кнаанской сцене? – спросит читатель. – Рабы-строители, выйдя из левой кулисы с табличкой "ЕГИПЕТ", перешли в правую – "АССИРО-ВАВИЛОНИЯ", потратив на такой переход 890 лет^[48]. На каменных рельефах по стенам дворцов на Ниле, Тигре и Евфрате как будто те же ослики, тот же скарб, и те же семиты бредут за осликами в изгнание. Смена места работы? Так стоило ли затевать пьесу? Как понять нам этот сценарий Великого Драматурга?

"Зрители" могут отдохнуть в буфете, а могут и вовсе не возвращаться на свои места, потому что это – всё!

Окончилась пьеса об Аврааме и Сарре. Из Двуречья пришли они в Кнаан, обратно в Двуречье изгнал их потомков Царь Царей Навуходоносор.

Занавес!

Но мой просвещенный читатель знает наперёд, что случится с этими изгнанниками. Он знает, что это не конец пьесы. После недолгого антракта актёры вернутся на ту же сцену, теперь уже из Вавилона...

Стоп! А что это за место? Куда это предки евреев непременно возвращаются, чтобы всё начать сначала?

Это – Эрец-Исраэль, единственная земля, завещанная Богом еврейскому народу. Значит, тому, кто стремится понять замысел Божий, стоит поразмышлять над такой долгой историей, которая накопилась у еврейского народа здесь, в Эрец-Исраэль.

Давайте полистаем вместе учебник истории...

Первый ИСХОД народа в Эрец-Исраэль (ему посвящён праздник Песах – праздник освобождения).

...Ещё не было Синайских заповедей, Храма, Танаха, а значит, не было и иудейской религии. Ещё никто из иврим не слышал и слова такого: "Иерусалим". Что это за Земля Обетованная, не знает никто, включая Моше – того, кто поведёт^[49]. Когда приблизятся к ней – тогда он пошлёт разведчиков, чтобы разглядели, что там за земля на самом деле.

А вообще, если уж так хочется уйти, то мало ли стран по соседству с Египтом – и не нужно переходить через "Чёрмное море", а потом ещё тащиться через пустыню. Действительно, ну чего ради?! Этот заика-Моше утверждает, что из Эрец-Исраэль происходит наш предок Авраам-авину^[50] и оттуда же пришли сюда, в Египет, правнуки Авраама, в честь которых названы племена: Иуда, Реувен, Иссахар... Но ведь с тех пор прошло более двухсот лет! Пять поколений жили, как сотни других племён в Египте и не слышали ни о какой Эрец-Исраэль, и вдруг этот старик: "Уходим!"

Куда уходим! Мой отец родился в Египте, и мой дед, и дед моего деда. Этот город строила наша семья: вон на том зернохранилище работал мой дядя, отец делал кирпичи для храма, мать всю жизнь проработала в храмовом саду. А старик: "Эрец-Исраэль"!

– Он говорит, что ту землю подарил нам Бог!

– А кто такой Бог?

Вокруг была реальная страна Египет – самая богатая в мире. Ещё тысячелетие она будет служить амбаром азиатам и африканцам, грекам и римлянам. В постоянно голодном, зависящем от засухи, саранчи и набегов кочевников мире, оказаться в Египте – это гарантия выжить^[51].

Да, рабы! Но ведь Египет переполнен народами-рабами, причём, не столько приведёнными из военных походов, сколько, подобно иврим, пришедшими сюда добровольно, чтобы спастись от голодной смерти. Народы-рабы готовы за полбовую кашу и ночлег в тростниковой хижине не то что строить военные склады, а работать в каменоломнях, служить в колониальных войсках, сторожить границы империи. Кому тут в голову придёт уйти от реки-кормилицы в пустыню! Там, говорят, два года без дождей – и ни страны, ни народа как не бывало, даже косточки занесёт песком!

Их никто не гнал, наоборот – не пускали. Сам фараон!

Но они поднялись и ушли.

В Эрец-Исраэль.

Второй ИСХОД – им заканчивается эта книга.

Иудеи изгнаны Навуходоносором в Вавилон. Их встречают потомки израильтян, изгнанных сюда же на 140 лет раньше. И все вопросы только об Иерусалиме, о судьбе Храма. Им-то что до того?! У большинства в Вавилоне богатые усадьбы, сады, рабы на полях. А они про Иерусалим!

И будут сидеть на берегах полноводного Евфрата и рыдать о своей пустыне...

Через сорок лет после изгнания в Вавилон придёт благословенный указ нового царя, Кира, разрешающий иудеям вернуться и отстроить свой Храм. Тогда малая группка идеалистов^[52] оторвётся от "горшков с мясом" и двинется пешком к головёшкам и обломкам стен Иерусалима.

И опять, как при исходе из Египта, Шехина^[53] будет витать над ними, поддерживая надежду и веру на долгом пути из Месопотамии в Эрец-Исраэль. Эти люди победят: они отстроят Храм, восстановят нацию – римские писатели сообщают о миллионе иудеев, только в Галилее.

– Зачем?!– крикнем из "зрительного зала" мы, знающие, чем окончится следующее действие драмы. – К чему этот героический муравьизм? Ваш Храм опять сожгут, города разгромят, тех, кто выживет, прогонят с этой земли. Так стоило ли возвращаться?!

У евреев нет объяснения своей тяге к Иерусалиму, но есть уверенность: да, стоило. Иначе мы теряем Шехину на всех путях нашего народа, без этого наше существование все эти тысячелетия бессмысленно.

– Но кто сказал, что существование народа должно иметь какой-то смысл? – выкрикивают с "галёрки". – Тем более смысл, понятный смертным?

Не знаю.

Но ведь зачем-то были даны нам Десять Заповедей!

Для "чистоты эксперимента" Господь во время отсутствия иврим в Эрец-Исраэль и пребывания в вавилонском плену поселил на их месте самаритян – народ, образованный из населения покорённых Вавилоном стран. Самаритяне, позаимствовав у евреев Танах, не сыграли никакой роли в мировой истории, да по существу, не имели и собственной: сидели на месте и покорно встречали всех завоевателей Кнаана. И хотя самаритяне крепко держались за свою веру, хотя именно Танах делает их народом, история самаритян остановилась в седой древности, за занавесом, испугавшись выйти "на сцену".

О Третьем ИСХОДЕ не пишу – я в нём живу. Он начался с первой русской Алиёй и принципиально не отличается от предыдущих: для большинства ещё нет веры, нет Иерусалима. Оставляется огромная, понятная страна ради неизвестной, лежащей где-то в пустыне...

Все исходы евреев были одинаковы. Один бежал от злой жены, другого выпихнули чуждостью, третий повздорил с властями, четвёртый задыхался от безвестности, пятый желал для себя перемен, шестой разочаровался и больше не верил местным богам, седьмой надеялся, восьмой боялся, девятый хотел "как все", десятый стремился к богатым родственникам, одиннадцатый бежал от бедных, двенадцатый не хотел, чтобы дети жили, как он, тринадцатому было любопытно, четырнадцатый "от ума", пятнадцатый по глупости, шестнадцатый от долгов, семнадцатый "выполняя волю покойного отца"...

А потом судьбы сливаются в единый поток – в ИСХОД, и всё это бурлит, заливая Израиль, пока не впитается в Эрец-Исраэль, и тогда выясняется, что история своими невероятными, непредсказуемыми путями исполняет то самое, изначальное обетование, данное Всевышним Аврааму в окрестностях Шхема: "Потомству твоему отдам я эту землю"^[54].

Эфиопская алия…Чудо, повторяющее первый Исход из Египта! Уж сколько раз за эти тысячелетия могли они уйти в "зелёные холмы Африки", но знали, что есть только одно направление для иудеев – в Эрец-Исраэль, и ждали своего часа. Это ожидание момента Исхода сохраняло эфиопских евреев столетие за столетием.

Исход – особое состояние людей, их испытание в составе Народа. Кажется: Господь на Синае посмотрел этот спектакль и увидел, что он – хорош. Сценарий "Переход из великой державы в Кнаан" был закреплён за еврейской историей.

Здесь остановлюсь, поймав себя на том, что попытка атеистического изучения наших хроник приводит к совершенно мистическому предположению: исход в бедную, неизвестную, но данную Богом землю – Эрец Исраэль – это и есть протосвойство еврейской души, а сопротивление ему составляет историю, духовную и материальную, еврейского народа.

Тому, кто не готов принять эту метафизику, стоит попытаться уговорить некую породу рыб, проживающую на тёплых подводных пастбищах, среди жирных водорослей и миролюбивых ракообразных, – перестать уходить на нерест в бедные воды своей прародины, которой они ни разу не видели, и, обдирая бока о скалы и запруды, становясь в пути лёгкой добычей для профессиональных ловцов, браконьеров и хищных животных, добираться до своей "Эрец" и там, прежде, чем умереть от ран и потери сил, вывести потомство (которое, конечно, опять потянется к покрытым сладкой слизью чужим плантациям, чтобы в зрелом возрасте ощутить в крови кипяток, гнавший предков... И так далее, так далее, так…).

Прежде всего, над этим фактом стоит поразмышлять евреям, прилагающим такие усилия, делая вид, что Израиль всё ещё не существует, и их миссия – спасение чужих стран путём преобразования там театра и банковского дела. Священное сотрясение души в весеннем месяце Нисане – не обязательно признак вдохновения для написания патриотической кантаты, прославляющей коренное население. Может, это – напоминание об извечном еврейском Исходе, об Эрец-Исраэль.

Не опускаясь до оценок "хорошо" и "плохо", признаем, что стремление вернуться в страну, Обетованную Богом, отличает евреев от других народов. Я ни разу не слышал о тоске американских негров по Африке, о тяге англичан к Южной Ютландии, откуда они явились на Британские острова, или о стремлении французов вернуться на Рейн, хотя их предки жили там ещё при Марке Аврелии.

В своей истории еврейский народ уходил на юг (в Египет), на восток (в Ассирию и Вавилон), на запад (в Рим) и на север ( в Европу). Изрядная часть евреев делала трудные и продолжительные попытки затеряться среди населения этих стран, но... Проходили столетия, и их потомков подхватывал новый Исход всегда в одно и то же место такой большой Земли – в крохотную Эрец-Исраэль.

Каждый наш следующий ненавистник глупее предыдущего. Арабы уже столетие не могут понять, что та же Рука, что слепила Землю и крутанула её вокруг оси, нанесла на ней точку для еврейского народа: здесь!

Да, нас можно "сбросить в море", можно сжечь свитки Торы и растоптать наши города. Но пока в любой Новой Каледонии будет жив хотя бы один еврейский мальчик, в его душе будет трепетать Иерусалим.

И когда ему исполнится тринадцать лет, он ощутит смятение, благородный порыв кого-то спасти, освободить от скверны, отдать жизнь за обиженных и бедных – тогда найдётся старец, переживший то же самое шестьюдесятью годами раньше. Он проведёт рукой по лицу мальчика и скажет:

– Мы – евреи, и у нас есть Иерусалим, наш Танах, наша история и наша судьба.

Мальчик спросит про Танах и про Иерусалим и, слушая, будет сжимать в кулаке воображаемое копьё, как все еврейские мальчики-бармицвы тысячи лет до него. С этого момента в нём зародится тайна и поможет выстоять против всех ветров в тех краях, где он живёт. И только в Иерусалиме,– если он доберётся, – успокоится душа этого человека, потому что здесь, где поселилось Божье присутствие – Шехина, сходятся для евреев Танах, история и судьба.

На родину предков, которую они ни разу не видели, возвращаются рыбы и птицы. Дикие народы нещадно наживаются на их переселении: убивают, калечат, разоряют стаи. А цивилизованные смотрят вслед и восхищаются: вот ведь какие чудеса творит Создатель!

***

О ДАТИРОВКЕ

В конце 2002 г.я получил журнал BAR (Biblical Archaeology Review) со статьёй крупнейшего современного египтолога Кеннета Китчена "Как мы узнаём, когда правил король Шломо". Во введении К. Китчен, профессор Ливерпульского университета, предупреждает: "Мало шансов, что мы найдём когда-нибудь памятник с датами жизни короля Шломо (у Китчена – Соломона), но это не значит, что мы не можем определить эту дату другим способом. К счастью, время правления египетских и ассирийских правителей установлено довольно точно, что позволяет вычислить и даты правления древнееврейских королей".

В публикации очень подробно рассказывается, как даты правления фараонов Египта и царей древней Месопотамии, упоминаемых в Танахе (напр. фараона Шешонка I и царя Шалманассара III, о которых рассказывает знаменитый Чёрный обелиск из Ассирии), помогают найти хронологическую связь с древнееврейскими королями. Здесь я хочу сразу успокоить читателей: расхождение между энциклопедиями и таблицами с расчётами Китчена для каждого из королей не превышают нескольких лет.

У Китчена периоды правления такие (в скобках, для сравнения, я привожу даты из энциклопедии "Who's Who in the Old Testament", London, 1971, которой пользовался при написании моих романов. Все даты - до новой или, как теперь принято, "до христианской", – эры):

Шаул: 1030 – 1009 (1030-1010),

Давид: 1009 – 971 (1010 – 970),

Шломо: 970 – 931 (970 – 931)

и для периода "Двух королевств":

Королевство Израиль: 931 – 720 (931 –721),

Королевство Иудея: 930 – 586 (931– 587)

Таким образом, период, названный мной "Золотым веком еврейской истории", по Кеннету Китчену составляет 444 года (1030 – 586 г.г.).

2010

Примечания

1

Нисан – седьмой месяц по современному еврейскому календарю (март-апрель).

(обратно)

2

В Первой книге Царств он назван Авиам, а в "Диврей айамим", ч. II – Авия.

(обратно)

3

См., к примеру, хамские реплики Авиама об отце – я цитировал их в Первой новелле. Размышляя о буйном и агрессивном характере Авиама, можно угадать, что именно он и его приятели были в числе тех молодых аристократов, кто требовал от короля Рехавама непримиримости на переговорах с народом, и в результате привели государство к распаду.

(обратно)

4

По II книге "Рассказов тех дней", египтян явилось "тысяча тысяч".

(обратно)

5

Плодородная Радуга, Плодородный Полумесяц (англ.Fertile Crescent) – По А.Мазар, "пространство от Египта до Сирии с Месопотамией" (А.Мазар "Археология Библейской Земли", Иерусалим, 1996 г.)

(обратно)

6

паро (ивр.) – фараон, традиционное библейское, как и страна Мицраим (ивр.) – Египет.

(обратно)

7

"Берешит" ("Бытие"), 25-20

(обратно)

8

"Дварим" ("Второзаконие"), 26-5

(обратно)

9

"История израильского народа", пер.с нем. 1900 г.

(обратно)

10

Заключительная часть т.н. "Надписи на монолите", хранящейся в Британском музее.

(обратно)

11

То есть Элиша (Елисей) был посвящён в пророки самим Элияу (Ильёй-пророком)

(обратно)

12

Очевидно, имеется в виду элегия в 25-й главе "Книги пророка Ирмияу" (Иеремии) из "Пророков" и отчасти "Эйха" ("Плач Иеремии") в каноне "Писания".

(обратно)

13

Ещё один раз это повторилось через 700 лет. Королева Шломцион (Саломея Александра) из дома Хасмонеев правила Иудеей в 139-67 г.г. до н.э.

(обратно)

14

В русской традиции – Гофолия.

(обратно)

15

Не правда ли, похоже на зачин русских сказок!

(обратно)

16

И.М. Дьяконов, В.А. Якобсон, Н.Б.Яновская "Общие черты II периода древней истории" в сб. "История древнего мира", т. II, изд. "Наука", Москва, 1982 г.

(обратно)

17

По народной легенде, это именно тот Захария, чья гробница располагается в долине Ехошафата.

(обратно)

18

Неизвестно почему, некоторые из иудейских хроник называют Узияу Азарией (см. например, Вторую книгу Царств, 14:15). В них рассказывается: На двадцать седьмом году правления Яровама II стал королём Азария, сын Амации, короля иудейского. А имя матери его – Ехолаяу, она из Иерусалима. И делал он то, что было праведным в очах Господа, как и всё, что творил Амация, отец его.

(обратно)

19

Мой читатель, полагаю, не принял всерьёз попытку автора списать разруху от военных набегов на отсутствие Всекнаанских спортивный состязаний кулачных бойцов, стрелков из лука, метателей копья и гонщиков на колесницах?

(обратно)

20

Будущий израильский пророк молодость провёл в Иудее. Здесь он пас коз, пока случайная встреча с королём Узияу не переменила судьбу этого деревенского мудреца.

(обратно)

21

Иоав бен-Цруя – прославленный полководец Давида, "Гроза Кнаана".

(обратно)

22

на иврите - יוֹם פָּעוּט

(обратно)

23

Москва, т. 1, стр. 521.

(обратно)

24

Любопытно, что каждый круг заговоров начинался после смерти короля, носившего имя Яровам (Первый, Второй. До Яровама III Израиль не дожил).

(обратно)

25

Эти надписи взяты мной из сборника переводов с аккадского ("Литература Вавилонии и Ассирии", Москва, Худ. литература, 1981). Первая принадлежит к анналам царя Ашшурнацирапала II, вторая – воинская реляция Саргона II, третью продиктовал своим писцам царь Синаххериб. Как видим, тексты эти настолько близки, что могли принадлежать любому из царей. Исполнял все описанные выше действия всё тот же Железный Ассириец, а клинописные доклады, по последним версиям историков, предназначались не современникам и не потомкам, а исключительно богам-покровителям царя - автора надписи.

(обратно)

26

С моей стороны крайне неблагодарно было бы не добавить: "и исторические хроники" – ведь именно на них я основываю эти книги. Вполне может быть, что подробности ассирийской агрессии в Кнаане мы узнали только благодаря обличениям пророками правителей Иудеи и Израиля. Писатели сохранили королей – иначе мы, потомки, не знали бы даже их имён (мы-таки и не знаем, кто сидел на троне в Моаве или в Аммоне, не имеем понятия о последних правителях Филистии и т.д.)

(обратно)

27

Формула современного русского пророка Александра Исаевича Солженицына.

(обратно)

28

Похоже, что летописец "Рассказов тех дней" потерял интерес к Израилю и сосредоточился исключительно на хрониках Иудеи. Но и Вторая книга Царств не удостаивает злосчастную шестёрку подробных жизнеописаний, обронив для каждого по две одинаковых сентенции: одну для начала или конца биографии ("И составил против него заговор Х, и поразил его в Шомроне, и убил его, и стал вместо него королём"), а другую для жизни ("И делал он то, что было злом в очах Господних – не отступал от грехов Яровама бен-Навата, которыми тот вверг в грех Израиль").

(обратно)

29

Догадываюсь, читатель, как ты мучаешься с именами в этой книге и стараюсь делать всё для облегчения твоей жизни, но… В данном случае, постарайся не перепутать: убийца – Пеках, жертва – Пекахия.

(обратно)

30

Двуречье, которое греки позднее назовут Месопотамией, для интересующего нас периода это – Ассирия и в самом конце – Вавилон. На гораздо более раннем этапе истории великих империй на Плодородной Радуге историки насчитывают три: кроме названных Египта и Двуречья, ещё Хатти на территории нынешней Турции.

(обратно)

31

В данном случае, сошлюсь на сочинение Отца Истории Геродота "История", книга вторая – "Евтерпа".

(обратно)

32

"Всемирная история", Москва, 1982г. т. 1

(обратно)

33

Американская археологическая экспедиция Харви Вейсса 1987 г., а ещё раньше – в 1975 г. итальянские археологи под руководством Паоло Маттие в древнем городе Эбла нашли огромные клинописные архивы на глиняных табличках.

(обратно)

34

Даже когда в высеченной на отвесной скале надписи среди титулатуры: "Я – Царь Царей такой-то..." каждый из них непременно помечает: "Великий самец".

(обратно)

35

"Ишаяу",7: 4 – 25.

(обратно)

36

Всё относительно, и, сравнивая этот поход Ассирии на Израиль со следующим (походом Саргона II), прекратившим существование северного королевства иврим, пророк Ишаяу скажет: " Первый лишь легко поразил земли Звулуна и Нафтали, а последний тяжко прошёл через море за Иордан и в Галиль" /"Пророки","Ишаяу",8:23/

(обратно)

37

Бар-мицва – церемония, связанная с достижением мальчиком возраста 13 лет и одного дня. С этого момента он считается взрослым воином и обязан выполнять все Заповеди.

(обратно)

38

Все сведения о Вавилоне в этой новелле почерпнуты из книги Эвелин Клегель Брандт "Путешествие в Древний Вавилон"

(обратно)

39

Будущий король-храбрец, не побоявшийся бросить вызов фараону и его войску и павший в битве с египтянами – см. Пятую новеллу.

(обратно)

40

Папирус "Жизнеописание вельможи Уны".

(обратно)

41

Из надписи фараона Синусерта III на крепостной стене у Второго порога Нила – XVII век до н.э.

(обратно)

42

"Пророки", "Ирмияу", глава 36, стихи: 14 и 21-27.

(обратно)

43

Не потейте, археологи, рыдайте историки и музейные работники!– вавилонский царь поступил, как испанцы с сокровищами майя и инков – всё превратил в золотые слитки: "Он изломал все золотые сосуды, которые сделал для зала Храма Господня король Шломо".

(обратно)

44

Не путать с Кишем – отцом короля Шаула, тоже биньяминитом

(обратно)

45

Хамсин – сухой и жаркий ветер, дующий из пустыни.

(обратно)

46

По преданию, пещера находилась под городской стеной между Цветочными и Дамасскими воротами, если смотреть на плане более позднего Иерусалима – времён Ирода Великого. Сегодня это – место вблизи Северной стены Старого города, напротив археологического Музея Рокфеллера.

(обратно)

47

Рав Носсон Шерман "Вечность и суета" - 1979 г. Нью-Йорк.

(обратно)

48

По еврейскому календарю, непрерывному со дня Сотворения Мира, исход из Египта в Эрец Исраэль произошёл 15 Нисана 2448 г. А девятого Ава 3338 г. был разрушен Первый Храм, и иудеи изгнаны из Эрец Исраэль в Вавилон.

(обратно)

49

Поэтому иврим и описывали её друг другу не строго научно: "Земля, текущая молоком и мёдом".

(обратно)

50

Праотец Авраам /ивр. досл. "Авраам – отец наш"/.

(обратно)

51

Удача гораздо большая, чем сегодняшняя американская "грин-карт".

(обратно)

52

От горстки вытолкнувших себя из благополучной столицы процветающей империи в нищету и неизвестность вавилонской "Тьмутаракани" произошло также и всё ашкеназийское еврейство, о чём мы никогда не вспоминаем.

(обратно)

53

Шехина – Божья благодать, Божественное присутствие.

(обратно)

54

"Бытие", 12:7.

(обратно)

Оглавление

Новелла Первая Рехавам – первый король Иудеи (928 – 911 г.г. до н.э.) и Яровам – первый король Израиля (928 – 907 г.г. до н.э.)

Новелла Вторая Израиль и Иудея друг против друга 1. Потомки Давида (короли Иудеи: Авиам (911 – 908 г.г. до н.э.) и Аса (908 – 867 г.г. до н.э.) 2."Бааша убил Надава, Зимри убил Элу, Омри убил Зимри <…>" Короли Израиля: Надав (907 –906), Бааша (906-883), Эла (883-882), Зимри (882г. до н.э.)

Новелла Третья Омри и его сын Ахав

Новелла Четвёртая Счастливое правление короля Ехошафата, прозванного Справедливым (867 – 846 годы до новой эры)

Новелла Пятая Три храбрых ивримских короля: Ахав – воин (871 – 852 г.г. до н.э.), Ехорам – неудачник (851 – 842) и герой – бедолага Иошияу Иудейский (639 – 609 г.г. до н.э.)

Новелла Шестая Изевель – королева Израиля (871 – 852 г.г. до н.э.) и Аталия – королева Иудеи (842 – 836 г.г. до н.э.)

Новелла Седьмая Еху Кровожадный (842 – 814 г.г. до н.э.)

Новелла Восьмая Король Амация и заговорщики (798 – 769 г.г. до н.э.)

Новелла Девятая Счастливо-печальная история иудейского короля Узияу (769 – 733 г.г. до н.э.) и грустно-удачная – израильского короля Ехоахаза (814 – 800 г.г. до н.э.)

II ЕХОАХАЗ ИЗРАИЛЬСКИЙ – ОТ ТРАГЕДИИ К ПОКОЮ

Новелла Десятая Короли – собиратели земель: Узияу (769 – 733 г.г. до н.э.) и Ётам (758 – 743) в ИУДЕЕ и Ёаш (800 – 784 г.г. до н.э.) и Яровам II (784 – 748) в ИЗРАИЛЕ

Новелла Одиннадцатая "День маловажный"[22] Последние короли ИЗРАИЛЯ: Захария (747 г. до н.э.),Шалум (747 г.), Менахем (747 – 737г.г.), Пекахия (737 – 735г.г.), Пеках (735 – 733г.г.) и Хошеа (733 – 724г.г.)

Новелла Двенадцатая Сравнительное жизнеописание Наковальни и Молота (Псаметих, Нехо, Ашшурбанипал, Набопаласар)

Новелла Тринадцатая Не дразни Господа! (Три великих грешника – иудейские короли Ахаз, Менаше и Амон)

1. ПРИГЛАСИВШИЙ БИЧ БОЖИЙ /Ахаз – двенадцатый король Иудеи. 743-727г.г.до н.э./

2. МЕНАШЕ – ПРОДОЛЖЕНИЕ ГРЕХОВ /698-642г.г.до н.э./

3. НЕ ДРАЗНИ ГОСПОДА! (Амон, Пятнадцатый король Иудеи /641-639 г.г.до н.э./)

Новелла Четырнадцатая ПРОСТОДУШНЫЙ КОРОЛЬ ХИЗКИЯУ (727 – 698 г.г. до н.э.)

Новелла Пятнадцатая НАВУХОДОНОСОР – ВСЕГО ЛИШЬ БИЧ БОЖИЙ

Новелла Шестнадцатая ЭХО ВЕЛИКИХ КОРОЛЕЙ: Ехоахаз ( 609 г. до н.э.), Ехояким (608 – 598) и Ехояхин (597 г. до н.э.)

Новелла Семнадцатая Ещё один день на земле или ЦИДКИЯУ – последний из МАЛЫХ КОРОЛЕЙ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПЕРИОДА

О ДАТИРОВКЕ

*** Примечания ***