КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Объяснение в ненависти [Анна Владимирская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анна и Петр Владимирские ОБЪЯСНЕНИЕ В НЕНАВИСТИ

1. «СГУЩЕНИЕ ЧЕРНОГО» В ЖИЗНИ ДОКТОРА ЛУЧЕНКО

В разгар дневного приема запищал мобильный телефон. Вера расстроилась: теперь придется отвечать. Делать нечего, она извинилась перед пожилой пациенткой (унылые жалобы на бессонницу, хронические запоры, потерю интереса к жизни) и произнесла в трубку:

— Слушаю.

— Привет, Веруня Лексевна!

— А, это ты, Пашка…

Вера мгновенно узнавала голоса. Звонил Винницкий, бывший сокурсник по мединституту, ныне судмедэксперт в одном из подразделений МВД. В своей не слишком оптимистической профессии он ухитрялся оставаться веселым и невероятно энергичным.

— Как там психи? — колоколом загудел в трубке его густой баритон. — Ты, подруга, сама-то еще держишься? Тонуса жизненного еще не растеряла?

Обычно она старалась не отвлекаться во время работы. Хотя ей уже двадцать пять раз показывали, как отключить звук в мобильном телефоне, она все никак не могла этого запомнить. Просто накрывала трубку подушкой на диванчике… Но не сегодня. И вообще с некоторых пор плевать она хотела на свои собственные правила! В том числе и на правило никогда не прерывать беседы с пациентом. А сейчас сразу поняла: что-то случилось. Зная Верин распорядок, Паша никогда не стал бы мешать ей во время приема, не будь дело очень важным. Да и такой натужный юмор не в его стиле.

— Здравствуй, коллега. Что стряслось?

— Извини, что отрываю, но тут такое дело…

— Не тяни, знаешь ведь, я работаю. — Вера Алексеевна покосилась на женщину. Вялость и равнодушие пациентки куда-то испарились. Сидя на гипнотическом диванчике, та с интересом слушала разговор докторши, поблескивая выцветшими глазками и вытягивая шею.

— В общем, так. Евгений Цымбал твой пациент?

— Мой, — задумавшись на секунду и припоминая, ответила она. — Что с ним?

— Суицид, — вздохнули в трубке.

Доктор Вера вышла из кабинета в коридор, оставив дверь распахнутой, и подошла к большому, уставленному зелеными растениями окну.

— Как? — сдержанно спросила она.

— Повесился.

— Нашел в архиве карточку и хочешь услышать мою характеристику покойного?

— Лученко, с тобой по-прежнему трудно. Ты все знаешь наперед!

— Не притворяйся льстецом. Значит, ты его внимательно осмотрел и заметил шрамы на руках. Да, он вскрывал вены. Но обошлось, родители вернулись с работы раньше времени. Тогда я его и наблюдала, после неудачной попытки суицида.

— Да видел я шрамы…


— Что же тебя смущает?

— Веруня, там вроде мелочь, но я не уверен. Словом, рядом с восходящей странгуляционной бороздой есть мелкий надрыв мочки левого уха. И от надрыва — небольшой потек крови. Но идет он не вниз, как должно быть при повешении, а поперек и назад. Понимаешь?

— И это ты предположил по капле крови?

— Силы тяготения еще никто не отменял.

— Пашка, я всегда уважала твое внимание к мелочам, — задумчиво проговорила Вера.

— Лучше бутыльбродом! Уважение на хлеб не намажешь, — удовлетворенно хрюкнул бывший сокурсник, большой любитель поесть и опрокинуть рюмочку.

Вере было не до шуток, и она попробовала перевести разговор ближе к делу:

— Ну? Что ты тянешь? Так и говори: дескать, предполагаю убийство.

— Дык там все непросто и как-то странно… Чин-чинарем: никаких следов насилия. Тем более что, действительно, есть карточка, где, между прочим, твоей рукой, доктор Лученко, таки написано о попытке суицида. Ты же его наблюдала в стационаре. Стало быть, вторая попытка удалась, дело ясное, и можно его закрывать. Но куда девать этот потек крови?.. Кстати, папа покойного — большой чиновник, к тому же депутат, — категорически возражает против вскрытия.

— Но ведь по процедуре должно быть произведено вскрытие.

— Ты как маленькая! Не знаешь, что в нашей стране для «слуг народа» существуют свои законы? Родители и слышать ничего не хотят! У меня из аргументов — одна жалкая капля крови, а у них — все остальное.

— Ладно, Паша. Что еще?

— Ты ведь его неплохо знала, парнишку. Как думаешь, были у него враги?

— Нет, Пашенька, у Жени Цымбала врагов быть не могло. Абсолютно неконфликтный и романтический характер не позволял появиться никаким недоброжелателям. К тому же он был глухонемой.

— Глухонемой? Черт, старею, невнимательно карточку читал…

— Именно.

— Поможешь нам с этим делом? — В баритоне Винницкого появились жалостливо-просительные интонации. — Ты же, в отличие от наших оперов, любишь непонятой и загадки. Все знают, что ты иногда помогаешь человекам выпутываться из различных ситуаций не только как психотерапевт.

— Я подумаю, — вздохнула доктор Лученко. Хотя думать не собиралась. Вот именно сейчас ей как раз и не хватало криминальных загадок! Свою бы жизнь распутать.

— Ну, думай. Если что, я на расстоянии одного звонка, — деловито сообщил Павел и отключился.

Цымбал… Она хорошо помнила этого мальчика. Помнить практически всех пациентов — это еще не фокус. Вера впечатывала в свою феноменальную память людей, увиденных мельком, при незначительных обстоятельствах, — всех и навсегда. Запоминала лицо, походку, жестикуляцию, манеру говорить. Стоило ей один раз увидеть человека, и она узнавала его спустя много лет. Даже если человек поправился, похудел, состарился. В обычной, повседневной жизни такая зрительная память, как у обученного и натренированного разведчика, ей не требовалась. Но в клинической практике порой оказывала неоценимую услугу… Женя поступил в постсуицидное отделение, где Лученко наблюдала проходящих реабилитацию. Как обычно, нужно было решить, случайно ли произошло «это», и, если нет, направить пациента в стационар. Тогда ей казалось, что все закончилось хорошо. Выходит, она ошиблась? И грош ей цена как профессионалу?.. Что касается предположений Паши… Да нет же! Женя Цымбал — почти святой, такого мальчика не то что убить, прикрикнуть на него никто не посмел бы. Что-то напутал Винницкий. И потом, Вера была слишком погружена в собственные проблемы. Не станешь заниматься чужими загадками, когда своя жизнь катится по наклонной! И она решительно выбросила тревожное известие из головы.

Лученко закрыла серебристую крышку мобильного и шагнула к двери гипнотария. Там уже маячила женщина, кажется восстановившая интерес к жизни. Она с жадным любопытством спросила:

— Что, неприятности?

— Давайте продолжим, — коротко сказала Вера Алексеевна, различив радостный блеск во взгляде женщины. Что ж, хоть у одной ее пациентки день прожит не зря! Небось, приятно видеть, что и доктора — тоже люди.

У проблем и случайностей есть отличительная черта: они набегают стаями. И не спрашивайте почему. Возможно, игрушка-калейдоскоп поворачивается, и цветные осколки стеклышек укладываются в новый узор. Несколько раз подряд сложилась не очень красивая картинка — что ж, верти дальше, перемещай свои стеклышки!..

Каждый называет такие полосы по-своему. Вера Алексеевна Лученко окрестила нынешнюю полосу «сгущением черного». Нет, никто не умер — и на том, как говорится, спасибо. Просто еще совсем недавно ей казалось, будто судьба сжалилась над ней и оттуда, сверху, где все решается, прислала полное ведро счастья. Настоящего, крепкого, бабьего, спокойного. Такого, знаете, как теплое молоко из-под дойной коровы, которое можно пить бесконечно, и никогда им не насытишься.

А началось все позапрошлым летом в Феодосии, где Вера познакомилась с Андреем. Ничего удивительного: юг располагает к любви, разнеживает, подмигивает игриво. И глянцевые журнальчики научили всех, кому не лень их читать, основным прелестям курортного любовного романа: быстрое незамысловатое ухаживание — раз, секс, какого не бывает в пыльной метрополии — два, кратковременность отношений — три. Короткий и пылкий отпускной роман на Черноморском побережье, убеждают «глянцы», там же и заканчивается. Он, дескать, тем и хорош, что остается лишь в воспоминании.

Но у них все произошло совсем иначе. Ухаживания были долгими. Близость и сексом-то назвать как-то… Ну, как это называется, когда от одного взгляда — даже не от прикосновения! — по коже озноб, в животе огонь, а голос густеет и переливается? Когда его запах становится твоим, вплетается в волосы? Когда проникают и в душу, и в вены друг друга? И куда руку ни протянешь — всюду он, и только подумаешь — он уже сделал, только рот откроешь — он сказал, и хохочешь, и непонятно каким образом только что сидели завтракали — и уже в постели, а потом — никакого изнеможения, наоборот, мир пульсирует в послушном ритме и покорно стелется под ноги.

Восхищенные друг дружкой любовники не захотели прекращать отношений и вернувшись домой. Андрей был давно разведен, а вот у Веры был муж, к тому же этика врача-психотерапевта… Однако и врачи имеют право на счастье, а Юрий Лученко давным-давно замкнулся только на себе и был честно предупрежден, что такая семейная жизнь лично ее, Веру, не устраивает. Со спокойной совестью, не привыкшая сожалеть о сделанном, она ушла от мужа. Из своей собственной квартиры. Вместе с чемоданами и Паем, бело-пушистым спаниелем, о котором хозяйка любила говорить: «Пай не знает, что он собака». Вера сняла отдельную квартиру, жила в ней вместе с Андреем, и все было хорошо.

И вот совсем недавно…

Случилось банальное и пошлое. То, что выглядит смешным только в анекдотах, когда супруг (супруга) внезапно возвращается из командировки. Вера Лученко не была ни в какой командировке, а всего лишь находилась в клинике на ночном дежурстве, но факт остается фактом. Коротко: она застала любимого мужчину с другой женщиной. Всегда кажется — с тобой такого никогда не может произойти. И обычно никто не предполагает, что попадет в подобную ситуацию. Никто этого не ждет. Но как раз именно когда не ждешь, судьба любит выкинуть неожиданное коленце. Отключить свет, перекрыть кислород, насадить тебя на боль, как на иглу, — трепыхайся, мотылек!.. И ты просыпаешься наутро, как в ночь из яркого сна, как в морозильную камеру из жаркого лета. Как после ампутации сердца. Каждое движение сопровождается болью: протянешь руку к соседней подушке — боль, увидишь под кроватью две пары тапок — боль, в ванной два халата — нож в грудь, забытый мужской свитер на кресле — мрак в глазах, заметишь его любимую красную чашку в раковине — рррычание! — ррразбить и в ведро!!! Пес шарахается из-под ног, склоняет удивленно голову набок… Тут уже совсем плохо, ведь животному не объяснишь. Иди на место и ложись спать! Не-ет, надо съезжать из квартиры. Прочь, куда угодно, даже к бывшему мужу со свекровью, это временно, позже найдется вариант жилья…

Собиралась на дежурство, как зомби. Пила кофе или нет? — вроде щелкала выключателем чайника… Долго стояла у двери, шарила вокруг взглядом — все ли взяла? — а что вообще нужно взять? — как доехала? — неизвестно. И никто не видит, что от тебя осталась одна пустая оболочка.

Вера подошла к окну. За окнами клиники трепетал свежезеленый май. Как девочка-подросток, весна робко пробовала первый в этом году мейк-ап. Нежные салатовые ладошки кленов только проклюнулись. Тонкие березки помаргивали пушистыми зелеными ресничками. Яркий весенний свет падал на мохнатые щеточки туи, и они сияли изумрудными проблесками. Впервые за весь год желток солнца лучился на синем небе так жизнерадостно, точно зимы вообще никогда не было. Только сияние весны нисколько не радовало женщину, прижавшуюся горячим лбом к прохладному стеклу. «Ну зачем я пришла так рано? Пришла бы, как обычно. И ничего бы не узнала… Фу! Себе-то врать зачем? Все бы сразу поняла и узнала!» Ей отчаянно хотелось, чтобы измена оказалась просто дурным сном, и она упрямо продолжала фантазировать: «Я забралась бы к нему в нагретую постельку. Таким был наш ритуал. И он, сонный и горячий, стал бы тереться носом о мою щеку. А я прижималась бы к нему, и он сказал бы мне, что я его щеночек… Теперь конец всему. Нашим трогательным ритуалам, его утренним запискам, нашей любви и нежности. Всему конец. Как дальше жить? И главное, зачем?»

Слезы спасительно потекли по щекам, тяжело засевший за грудиной узел боли стал потихоньку ослабевать. Вера, конечно, умела «сохранять лицо» — в ее профессии это происходило почти автоматически. Хотя и в обычной жизни она умела не показывать, что творится на душе. В самые горькие минуты могла улыбаться и пожимать плечами — для публики. Сейчас никого рядом не было.

— Доктор, можно войти? — прошелестело от дверей.

— Закройте дверь. Я вас вызову! — резко ответила Лученко, не оборачиваясь. Не хватало еще, чтобы ее увидели такой!.. Ну вот, доктор, ты уже на работе своей «отрываешься». Зря. Работа — единственное, за что можно уцепиться, чтобы уцелеть. Только работа, осмысленная деятельность, помощь другим страдальцам спасает и всегда будет спасать. Если тебе плохо — работай. Если тебе кисло, у тебя неприятности и хандра, там и сям болит или «тянет» — иди работай. Если тебе скучно и неинтересно жить, если ты сипишь и температуришь, если по тебе проехал асфальтовый каток Фортуны и места живого не оставил — иди и работай. Назло, поперек и упрямо, ныряя с головой. А когда вынырнешь на поверхность — удивишься: не так уж все безнадежно.

Вера подошла к зеркалу и посмотрела на себя хмуро. Вспомнила, как любимая тетя Лиза говорила, увидев племянницу расстроенной: «Что-то ты, горлица моя, с лица сбледнула!» Горлица, несмотря на страдания, выглядела очень привлекательной, хотя сама себя таковой не считала. Конечно, Верину внешность не назовешь подходящей для обложки модного журнала, мало ли у кого правильные и гармоничные черты лица. Некрасивая красавица — вот что о ней можно сказать. Но Лученко становилась действительно красивой, когда находилась в движении, особенно во время беседы. Собеседником она всегда была идеальным, уникально талантливым, с каждым перевоплощаясь в его эхо-отражение, с каждым разговаривая в одном темпе, дыша в одном ритме, меняясь внешне, становясь то ниже, то выше, то немочью бледной, то зноем жарким. Она была каждым своим пациентом: и нервно-оживленным, и тягуче-печальным, в каждого вживалась, в каждом болела и выздоравливала, впитывала каждого в себя, в каждом жила некоторое время, гостила в его сознании легко и безболезненно, ничего не нарушая, протирая там накопившуюся пыль, отмывая окна души и убирая прочий мусор; обнаженными пальцами ощущала дрожание паутинок чужих судеб и умела сшивать разорванное. Ее доброжелательную энергию собеседник всасывал, лакая, как щенок, радостно и жадно. А на фотоснимках она получалась не очень. Холодный глаз объектива лишь фиксировал женщину небольшого роста, привлекательную, но не слишком. Высокий гладкий лоб, длинные красивого рисунка брови, глаза то серо-синие, то сиренево-фиолетовые, то вообще непонятно какие; прямой носик с красиво вылепленными чуткими ноздрями, выразительные чувственные губы. Даже точный цифровой фотоаппарат не мог показать во всей красоте роскошные каштановые волосы, от природы вьющиеся, густые и блестящие. Все то, что обрушивает на зрителя реклама шампуней, — все эти волны причесок и льющиеся каскады завитков, у нашего психотерапевта были от папы с мамой. От них же была та округлость форм, когда все женские прелести очевидны и привлекают мужские взгляды. Тонкая талия переходила в широкие бедра, впрочем, в меру широкие, но очень женственные. Высокая грудь и покатые плечи заставляли вспомнить девятнадцатый век, с его дамами в открытых бальных платьях.

Словом, Вера была привлекательна, хотя и смотрела обычно на себя с разумной долей скептицизма. А сейчас — особенно. Она изучала свое отражение в зеркале в поисках какого-то изъяна. Изъян этот должен все объяснить. Ведь мужчина не изменяет просто так, всегда и всему виной женщина, ее неумение или нежелание быть необходимой, интересной, важной в его жизни. Да?

Врачебная практика подтверждала, что в изменах за редким исключением виноваты обе стороны. Для внутреннего пользования она называла мужичков, любителей «сходить налево», «хомо блядикус». Но Андрей не был из их числа, она точно знала. Не мог человек, с которым она прожила два самых счастливых года своей жизни, оказаться банальным бабником! Значит, проблема в ней. Что-то с ней не так, неправильно, или она вообще идет по жизни не туда. А как иначе? Они редко виделись: каждый был поглощен своей работой, она пропадала у себя в клинике, он возился со зверушками в ветлечебнице и ездил на вызовы. Собственно, по-настоящему они встречались лишь ночью, в постели. Ей вдруг вспомнилось, как совсем недавно Андрей сказал: «Давай вместе смотреть сон. Хочу, чтоб даже сон у нас был один на двоих!» Они любили. Вера всегда знала, что способность любить — такой же дар, как музыкальный слух. Как умение различать сотни цветовых оттенков. Для нее — главная ценность. До встречи с Андреем ее жизнь была совсем другой. Она находилась в каком-то межсезонье, как фруктовое деревце под снегом. Андрей согрел ее своим чувством, она расцвела как яблонька. И теперь непослушное подсознание продолжало назойливо подсовывать ей картинки.

Выходной день. Они решили устроить пикник. Андрей везет их с Паем куда-то за город. Выбирает замечательное место: озеро, сосновый лес и ни одной живой души. На костре варят кулеш. Купаются в озере. Швыряют собаке палку, она приплывает с уловом в зубах, отряхиваясь, обдает их брызгами. Вера визжит, Андрей хохочет, Пай с заливистым тявканьем носится вокруг. У них одновременно рождается желание. Андрей обнимает ее, они опускаются на плед, купальник и плавки летят в сторону, два обнаженных тела превращаются в одно — ненасытное. Они любят как в первый раз, словно этого никогда с ними прежде не случалось. Природа соединяется с ними в этом любовном ритме, первобытном экстазе. Верхушки сосен покачиваются под ветром в такт их движениям. И мир растворяется в сладких судорогах. Они бегут к воде обнаженные и плывут вместе на середину озера. Ложатся на спину, смотрят в небесную синь. Мужчина подплывает к своей любимой и нежно целует в губы. Потом в шею, грудь, в живот, она уже не может удерживать равновесие. Окатывает его водой, смеется. Они плывут к берегу, и на мелководье он снова затевает любовную игру. Пес скачет вокруг, громким лаем демонстрируя, что он тоже настроен игриво…

Это воспоминание отозвалось такой болью, что Вера закусила губу и отвернулась от зеркала.

Вдох, выдох.

Защита.

Убрать подальше, еще дальше…

Проходит, прошло…

Сумрак страданий обострил все Верины чувства, и без того оголенные. Из ниоткуда вдруг пришло ясное знание: тот мужчина неопределенно-серой внешности, с тихим неразборчивым голосом, ожидающий в коридоре, так и не дождется сегодня ее профессиональной помощи. Сейчас зайдут и потребуют пред светлы очи начальства. Вот сейчас… Есть. Стук в дверь.

— Вера Алексеевна, вас просит зайти главврач, — сказал уролог Цуперяк, коренастый толстячок и очень хороший специалист.

Вера приветливо улыбнулась коллеге, кивнула и вышла из кабинета.

* * *
Подруги — это люди, способные «с чувством, толком, расстановкой» переживать чужие неприятности. Даша Сотникова и Лида Завьялова, закадычные подружки Веры Лученко, встретились, чтобы обсудить свалившуюся на нее проблему. Проблема эта называлась Андрей Двинятин, тридцати с чем-то лет от роду, по профессии ветеринар, по характеру… А черт его знает, какой у него характер! Еще совсем недавно их Верунчик — чудо-доктор и волшебница, помощница во всех житейских делах и почти что мать Тереза, — словом, самая близкая подруга, встретила на курорте мужчину своей жизни. А потом из-за него разрушила свой в общем благополучный, как им казалось, брак. Тогда Лида с Дашей радовались ее счастью. Избранник был всем хорош и одобрен ими. Втайне обе подружки, как водится, даже немного позавидовали Вере, и зависть эта была белая — ну, можно сказать, почти белая… Двинятин не то чтобы писаный красавец, однако была, была в нем мужская уверенность в своих силах и некое спокойное достоинство, какое теперь и днем с огнем не сыщешь. Лида говорила об Андрее, что у него ярко выраженная харизма, — ей как актрисе, конечно, видней. Даша же просто радовалась за Веру, ведь ее замечательная подружка такого мужчину уж точно заслужила.

И вот теперь обе женщины готовы были этого Андрея на куски разорвать, а каждый кусочек еще расстрелять и утопить. Мужской неверностью современных женщин, в принципе, не удивишь. Но Вера и Андрей — это особый случай. Они, казалось, так подходили друг другу! И вообще были такой классной парой! Эх, да что теперь говорить!..

А поскольку хотелось и поговорить, и всласть перемыть косточки всем этим неблагодарным кобелям, то подруги решили встретиться в самом удобном для этого месте — в «Саванне». К бьюти-салону подрулили каждая на своей машине: Даша на новеньком красном «фольксвагене», Лида на серебристой «тойоте». Припарковались на охраняемой стоянке и вошли внутрь.

Релаксация начиналась сразу, с ласково обтекаемого центрального зала без углов, глубоких ярко-салатовых кресел из льнущей к телу замши, нежно-оранжевого света, многократно отраженного зеркалами. Перетрудившаяся на ниве капиталистического хозяйства женщина могла провести здесь целый день, дабы восстановить измученный организм. Захаживали сюда и мужчины. Открыла это райское место Даша Сотникова пару лет назад. Вкалывая на благо своего собственного рекламного агентства, она так заработалась, что однажды утром вдруг поняла: все! В таком безумном ритме дальше жить нельзя. Ненормированный рабочий день, чтение по ночам деловой литературы, работа по выходным, а иногда и по ночам, головная боль к вечеру от непрерывного телефонно-факсового звона… И что-то мужского взгляда на себе она давненько не ловила. Почему бы? Взглянув тогда в зеркало, Даша неожиданно увидела изможденную замороченную мордашку: мешки под глазами, покрасневшая кожа, морщины— словом, ужас! А что у нас с фигурой? Так, явно лишние килограммы, целлюлитные участки на самых нежных местах. И это притом, что нынешняя мода велит оголять живот и плечи! Да и вообще традиционная мода на одежду умерла — ее, как известно, вытеснила мода на тело. А как такое тело показывать?! «Доработалась! — сердито сказала Сотникова своему отражению. — Вот к чему приводит активная жизнь бизнес-леди!»

Подлый организм уже непрозрачно намекал: нужно либо срочно заняться собой, либо распрощаться с молодостью и красотой вместе с карьерой. И тогда она объявила день всепоглощающей любви к себе. Это был меморандум! Это была декларация прав независимости одной, отдельно взятой женщины. Понимая, что в одиночку с поставленной задачей не справиться, Сотникова раскопала в визитнице адрес салона «Саванна» — того места, где можно восстановить душевное и физическое равновесие. И не мешкая отправилась туда, чтобы не передумать. С тех пор она стала постоянной и любимой клиенткой, фактически подругой хозяйки салона Надежды Усенко. Их с Лидой, известной в городе актрисой, здесь принимали как настоящих very important персон. Радовать свой организм они начали с масок для лица, обертываний для тела из натуральных морских водорослей, ароматических масел, морского душа, хромоэнергетического массажа, кислородно-травяного коктейля… Хватит, пожалуй. Хорошо! И все это под звуки щебечущих пташек!..

— Ну? — спросила Даша подругу, наблюдая затем, как ее лицо теряет свое обычное «заданное сценарием» выражение и по нему начинает блуждать счастливая расслабленная улыбка.

— Жаль, что Верунчик не с нами! — промурлыкала Лида.

— Ты же понимаешь, ей сейчас не до бьюти-салонов, — вздохнула Даша.

— Слушай, Дашуля! Расскажи наконец подробно все-провсе. А то мне почти ничего не известно об этом коварном ветеринаре. Ты ведь знаешь Веруньку! Она позвонила и с металлом в голосе отчеканила, что у них с Андреем все кончено, и еще — чтобы я не смела ничего говорить о ней, если он позвонит. А больше из нее ни слова не выжмешь даже с применением пыток третьей степени. Молчит, как Штирлиц в подвале у Мюллера. — Повернувшись на бок и подперев голову рукой, Лида выжидающе посмотрела на Сотникову.

— Так он тебе звонил?

— Сто раз.

— И мне… Ну ладно, слушай. — Рекламиссис села, спустив ноги с лежанки, поуютнее обернула вокруг тела пропитанную морской водой простыню и рассказала Завьяловой все, что знала.

Придя с ночного дежурства домой, их подруга застала своего возлюбленного Андрея в постели с какой-то девицей. Точнее, было так. Вера стала открывать дверь, но она оказалась закрытой на цепочку. Это было очень странно, поскольку обычно, когда Андрей оставался дома один во время дежурства любимой, он не закрывал дверь на цепочку. Вера хотела нажать кнопку звонка, но тут дверь отворилась будто сама собой. На пороге стояла стройная высокая блондинка, словно сошедшая со страниц «Плейбоя». Из одежды на ней были только две вещи, и обе Андреевы: джинсовая рубашка и тапки. Рубашка ничуть не скрывала обнаженного тела. Девица отступила, дав хозяйке возможность войти в квартиру. Из коридора Вера увидела на их широкой кровати своего по обыкновению спящего на животе и тоже обнаженного возлюбленного. Вера не стала вступать с плей-боистой моделью ни в какие разговоры и вообще не сказала ни слова. Надела ошейник на английского коккер-спаниеля Пая, пристегнула поводок, повернулась и ушла.

— И все?!

— И все.

— Нет, но какова Верка! — восхищенно воскликнула Лидия Завьялова. — Значит, у нее внутри пожар, небось убить хотелось своего милого вместе с этой стервой — я в таких случаях ору как бешеная, всю посуду в доме переколачиваю! А она вся из себя внешне спокойная, улыбается, как японский атташе. Дохтор! Психотэрапэвт!!!

— Да, она такая, — подтвердила Сотникова.

— Сколько ее помню, никому не показывала своих настоящих чувств. Гордячка. Когда ее родители погибли в авиакатастрофе, она ведь совсем девчонкой была, только школу закончила, никого рядом — а лицо спокойное, что у твоей мадонны. Всегда. И ничего не попросит. Это она… Что же дальше? — спросила Лида.

— Ну, неделю она пожила у меня. А теперь вернулась к законному мужу, Юрке, — скептически повела бровью Дарья.

— Да ты что?!

— Точно. Она, правда, уверяет, что не к мужу вернулась, а просто на свою жилплощадь — переждать, разобраться с чувствами. Не хочет, видите ли, оставаться в квартире, где пахнет предательством. И это притом, что за полгода вперед заплатила, глупенькая!

— Н-да… Хреново, — покачала головой Завьялова.

Актриса имела богатый опыт общения с сильным полом, но никогда не оказывалась проигравшей стороной. Многочисленные романы приносили ей пользу очень конкретную и ощутимую. Не родился еще тот мужчина, кому удалось бы выскользнуть из цепких Лидиных лапок, не оставив в них чего-нибудь существенного! Кто-кто, а она умела обставить неизбежное расставание. Экс-любовник непременно делал прощальный подарок: колечко с бриллиантиком либо роль в спектакле или телесериале. В последнее время Лида часто снималась в рекламных роликах, это приносило ей приличный доход, а коллегам давало повод для зависти.

Вера совсем другая, никогда не заводит коротких интрижек или романов скуки ради. Вот втюрилась без памяти в своего ветеринара, теперь пожинает плоды. Говорить о какой-то выгоде или меркантильности с ее стороны просто смешно. Поэтому Лида сочувствовала подруге с некоторой иронической жалостью. Уж она бы выжала из этого ветеринаришки все соки! Эх, Верка, дурочка…

Три подруги были действительно совсем разными. И внутренне, и внешне. Да и дружба их продержалась столько лет именно благодаря этой разности, из-за которой люди «примагничиваются» к противоположным себе. В тишине кабинета для акватерма задумчиво сидели две женщины, обмазанные водорослями и целебными грязями Мертвого моря и очень похожие на две глиняные статуэтки: одна пошире в бедрах, с большой грудью, другая тоненькая и высокая. Разнеженные и умиротворенные, будь они запечатлены каким-нибудь живописцем, могли бы украсить собой музей. При этом каждая из них была хороша по-своему.

Создавая Лидию Завьялову, Господь не поскупился на роскошные формы. Была она хрестоматийной блондинкой, сквозь тонкую белую кожу кое-где проглядывали голубые жилки — словом, перламутровая Венера. Живи она в семнадцатом веке, Рубенс изобразил бы ее в образе богини плодородия и любви. Вот только по нынешним представлениям о женской красоте Лиды было многовато: чуть ниже Даши ростом и полнее, она щеголяла крутыми бедрами и маленьким округлым животиком, тонкой талией и большой грудью — предметом ее особенной гордости. Зато ноги у Лиды были стройные, с красивой линией икроножных мышц. Склонная к полноте, она постоянно боролась со своей плотью в тренажерных залах, фитнес-клубах и бассейнах. Порой она не могла удержаться, съедала что-то вкусненькое, и оно тут же откладывалось на бедрах и талии. Затем следовали новая серия изнурительных физических упражнений, диета — и Лида снова была в прежней форме.

Полной противоположностью статной белокожей актрисе была Даша, от природы смуглая, кареглазая, черноволосая и тонкая в кости. С длинными стройными ногами, узкими бедрами и небольшой грудью, Дарья напоминала скорее девочку-подростка, чем рожавшую и зрелую женщину. Разрумянившееся от приятных процедур лицо ее сейчас тоже казалось совсем юным.

У актрисы Завьяловой была своя теория насчет комфортной жизни на этой планете. Весь многообразный женский пол она разделяла на две категории: «стервы» и «кошелки». Себя и своих подруг она относила, конечно же, к стервам, которые умели за себя постоять, знали, как приручить удачу, и оказывались в нужный момент в месте раздачи жизненных благ. С точки зрения актрисы, стервозность была такой же необходимой составляющей характера нормальной женщины, как соль в борще. Больше всего Лиду в Вериной истории возмущало то обстоятельство, что ее подругу, умницу и красавицу, оскорбили так цинично. Хочешь изменить — ради Бога, но сделай это по-тихому, не унижая женщину, которая тебя, козла, любит!

— Что делать будем? — спросила Дарья.

— Есть один универсальный рецепт, — заявила Лида, переходя в душевую кабинку и становясь под морскую воду.

— Какой? — поинтересовалась Даша, последовав примеру подруги.

— Ей нужно срочно куда-нибудь уехать. Понимаешь, необходимо сменить картинку! — Лида переключила тумблер с морской воды на пресную и, подняв руки, нежилась под теплым душем.

Даша задумчиво терла жесткой мочалкой локотки и пятки. Ей такая идея показалась очень разумной, и теперь она думала над ее осуществлением.

— Ну, что молчишь? — окликнула ее опытная укротительница мужчин.

— Я не молчу, я думаю, как это сделать, — ответила Сотникова. Перед ней уже забрезжил один план. — Кажется подруга, я знаю, как нам помочь Веруне сменить картинку.

* * *
Значит, «отпуск без содержания»? Сказали бы уж сразу, Илья Ильич: «Вы уволены, доктор Лученко»…

Вера шла по длинному коридору от кабинета главврача, и ей казалось, что этот коридор никогда не закончится. Бесконечность унылого больничного пространства, еще час назад такого знакомого и почти родного, давила и угнетала, не давала собраться с мыслями. Раздражали обычная больничная суета, мелькание санитарок и медсестер, плакатики с надписью «Санбюллетень» и словами «Подготовка к УЗИ органов брюшной полости». Прошла с обходом группа хирургов в белых, голубых и зеленых халатах и таких же шапочках. «Как цветы на альпийском лугу», — мелькнуло в голове.

Из громкого говора санитарок ухо выхватило одну фразу:

— У меня перерасход перчаток!

Эхом дробились звуки. Снабженные тугими пружинами двери в больнице хлопали с лязгом. С каждым ударом Вера все больше погружалась в состояние душевной боли. Психалгия — так она обычно называла это состояние у своих пациентов.

«У них перерасход перчаток. А у меня чего перерасход?» — подумала она, входя в свой кабинет и садясь на диванчик.

Перерасход душевных сил. Избыток человеческих проблем. Хотя…

Вера бесконечно устала не только от людей, но и от себя самой, от своих мыслей, от своего предзнания, от нахлынувшей предопределенности. Ведь и сегодня, едва войдя к главврачу Дружнову, Вера поняла: к ней имеют претензии. По излому бровей шефа увидела, что жалоба поступила из министерства. По блеску глаз, по складке на левой щеке ясно поняла: Илья Ильич не хочет или не может ее «прикрыть». А когда заговорил, услышала в голосе: пожаловался на нее некто очень крутой.

Отчетливо, как на экране телевизора, Вера видела борющиеся в душе главврача чувства. Ему было: а) от всей души жаль хорошего специалиста и коллегу, доктора Лученко и бэ) он был возмущен тем, что она втравила его, а вместе с ним и всю клинику, в жуткую склоку. Он молча положил перед Верой жалобу на психотерапевта Лученко В. А., адресованную самому министру здравоохранения.

Вера прочла текст жалобы бегло, почти равнодушно. Дескать, «по вине и в связи с отсутствием наличия профессиональных навыков у психотерапевта Лученко вынужден был покончить с собой замечательный человек, восемнадцатилетний юноша-инвалид, по сути, еще ребенок», а «вина за его смерть всецело лежит на некомпетентном и жестоком, безграмотном и профнепригодном враче-убийце, работающем без должного контроля со стороны руководства клиники». И министерская резолюция: «Создать комиссию. Разобраться по существу вопроса».

— Не понимаю, — сказала Вера, откладывая страшную бумажку.

— Чего вы не понимаете? — спросил Дружнов с крайним недовольством. Не только ею, доктором Лученко, но и самим собой.

— Здесь написано, что я довела мальчика-инвалида до суицида. Этого просто не может быть. — Стараясь обрести опору в собственной уверенности, Лученко прямо посмотрела в глаза своему начальнику.

— Вера Алексеевна, — смягчился Дружнов, — фамилия пострадавшего вам ни о чем не говорит?

«Цымбал Евгений», — прочла Вера. Она медленно отложила листок с жалобой. Словно из далекого далека, в ее ушах зазвучал недавний звонок бывшего сокурсника Пашки Винницкого.

— Вы можете объясниться? — Илья Ильич снова начал медленно закипать. — Ну? Может, мальчик был ненормален… Диагноз? Склонность к суициду? Что там еще? Главный врач Илья Ильич Дружнов руководил этой клиникой уже восьмой год и по опыту знал, что лечения без жалоб не бывает. Заразительно энергичный, деятельный, он успевал оперировать, администрировать, лечить и проводить конференции, закупать новую технику и переманивать в свою клинику лучших специалистов. И на все это ему хватало от десяти до шестнадцати часов в сутки. Он не просто знал в лицо каждого доктора, медсестру и санитарку своей клиники, но знал, кто из них чего стоит. Вот психотерапевт Лученко — специалист экстракласса. Ведь он и сам пользовался услугами Веры Алексеевны, от него к ней приходили знакомые и нужные люди. И никогда не уходили недовольными. А еще отзывы коллег, пачки письменных благодарностей пациентов… И потому жалоба на нее злила Дружнова сильнее, чем если бы поступила на менее грамотного врача или оплошавшую медсестру.

Обычно все заканчивалось «разбором полетов» в его кабинете. Иногда провинившийся получал выговор в приказе по клинике. За эти годы не было ни одного строгача с занесением в трудовую книжку, об увольнении и говорить нечего. А вот теперь впервые пришла не просто рядовая «телега» из министерства, но вопиющий… В памяти главврача всплыло древнее полузабытое слово «циркуляр».

Сперва Дружнов отнесся к письму как к очередному навету на хорошего специалиста и решил не трогать Веру

Алексеевну. Но вскоре почуял, что жалоба настойчиво педалируется кем-то в высших сферах. По ней вот-вот должна нагрянуть комиссия из министерства. Мало того, на Илью Ильича уже начали оказывать давление высокопоставленные медицинские чиновники. Звонили люди разного уровня, большие и не очень. Руководители сложной здравоохранительной машины, словно сговорившись, интересовались: «Что там натворила твоя уникальная мадам?»

Такого давления никогда прежде не было, и от этого Дружнов приходил в самое мрачное расположение духа. «Кому ты перешла дорогу, Вера?» — мысленно спрашивал он коллегу, поглядывая на нее из-под насупленных бровей. Как врач он был на стороне психотерапевта и заранее предполагал, что жалоба подметная, что доктор Лученко так же виновата в гибели этого парня, как комета Галлея — в повышении цен на бензин. Но руководитель медучреждения, увы, должен отреагировать на жалобу административными выводами.

— Это был вполне нормальный мальчик, — очнулась Вера. — Никаких патологий. Направления в стационар не было, была выписка домой. Если он повторил суицид, значит, я действительно виновата.

В голосе Веры прозвучало такое полное равнодушие к собственной персоне, будто она действительно не понимает последствий происходящего. Или понимает, но не хочет ему, главврачу, помогать вытаскивать ее из этой ситуации. Вот упрямая!

— Вера Алексеевна, мы все не ангелы с крыльями, — тяжело вздохнул шеф. — У меня тоже есть проблемы. А у какого нормального врача их нет? На меня тоже писали жалобы. Взять хотя бы тот же аппарат Елизарова. Знали бы вы, сколько пришлось попортить себе крови, прежде чем удалось добиться разрешения бескровного лечения переломов. Сколько пришлось боев выдержать. Но в вашем случае я просто не верю, что вы… э-э… каким-то образом недоглядели.

— Вы правильно сказали. Недоглядела. Значит, должна отвечать.

— Давайте поступим так. — Илья Ильич понял состояние своей подчиненной и ясно увидел, что никаких подробностей о деле ее бывшего больного Цымбала он сейчас не услышит. Судя по всему, ни оправдываться, ни объясняться и доказывать свою непричастность к несчастью Лученко не собиралась. — Пока с этим делом будет разбираться министерская комиссия, вы на время берете отпуск без содержания. И находитесь в городе, чтобы вас можно было вызвать для выяснения всех подробностей. Отдохните, выспитесь, соберитесь с мыслями. А там видно будет.

С тем она и ушла к себе в кабинет.

Засосало под ложечкой. Надо попить чаю и бросить что-нибудь в «топку», решила докторша и нажала рычажок на электрочайнике. Чайник не зашипел, как обычно, а остался холодным и мертвым. Вера нажала еще несколько раз — бесполезно. Пошевелила провод, потрясла чайник — с тем же результатом. О Господи! Опять. Ничего у нее не получается с техникой, та находится с Верой в состоянии перманентной войны. То кнопки на микроволновке не реагируют на ее прикосновение, то мобильный телефон над ней издевается. Причем ни удочки, ни у подруг ничего такого не происходит — только у нее.

Зачирикал мобильный телефон. Ну вот, опять. Только не сейчас! Да почему ж вы всегда звоните не вовремя, человеки?

— Слушаю.

— Вера, ну что ты прячешься, — прозвучал голос Андрея. — Только не клади трубку! Давай объяснимся!..

Вера нажала кнопку отбоя и, видимо, промахнулась — голос все еще умолял. Рассердившись, она стала нажимать все кнопки подряд, пока голос не замолк. Ф-фу… Нет уж. Никаких объяснений. Поезд ушел.

Вера почувствовала состояние ада. Оно пришло к ней с момента предательства Андрея, а сейчас уверенно заливало сознание. Разливалось по жилам, набирало обороты, пульсировало в висках и затуманивало зрачки. Не могу больше. Хватит. Любви нет, зачем вы меня ею мучаете? Все, покончили с любовью. Забыли. Зачеркнули, заклеили, замазали шариковой ручкой.

А вы, господин пациент, тоже хороши!.. Зачем достаете меня своими проблемами? Ведь вы же обманываете меня. Каждый день приходит один и тот же, чтобы притвориться другим.

Вот заходит рыжекудрое существо женского пола. Еще не открыла рта, а я уже слышу модуляции голоса. Словарный запас ясен, до того как произнесен первый звук, — по скопированной из глянцевых журналов манере одеваться, по взгляду не на меня, а на обстановку кабинета. Почти угадываю ее проблему.

А знаешь ли ты, милая, что твои копии приходят ко мне ровно по штуке в рабочий день? Ты еще не села, а мне понятно, к какому сословию ты относишься. Я наизусть знаю твои первые слова.

Ну конечно: как жить? Научите, подскажите, а то у меня… пример номер один. А вот еще… примеры номер два, три, десять. Абсолютно здорова и ленива, не хочет пыхтеть над своей жизнью сама. Только копировать другие. Чувствует: чего-то не хватает, однако слишком инертна. Такая, если ей что и посоветуешь, будет приходить регулярно и просить: помогите воспользоваться вашим советом. Будет паразитировать на твоей готовности помочь, будет заваливать глупыми вопросами и отвлекать от работы.

Вот в разных обличьях, и мужских и женских, заходит Невезучее. По вашим плечам и ушам в первую же секунду вижу все проблемы, уважаемый. В последнее время вам очень не везет с электричеством, огнем и осветительными приборами. Может, даже и квартира горела. Вы уверены, что это знаки вселенной, а какие — хотите спросить у меня. Что я должна вам сказать? Полностью переменить свою жизнь — сможете ли?

Иногда им помогает врачебная ирония. Но не всегда у таких достает самоиронии, а ведь в запущенных случаях она — наилучшее лекарство.

Я вижу почти все ваши болячки, знаю все ваши жалобы, зажимы, угадываю переломы и операции по походке, по тем двум шагам к стулу, которые вы проходите в моем кабинете.

А вот входит тусклая женщина с одутловатым лицом и пустым взглядом. Еще и дверь не закрыла, а я уже вижу: недавно из стационара. Угадываю первые слова: «Ну, перебрала немного водочки, и шо? Женщина я пожилая, имею право иногда расслабиться. А эти сволочи запихнули меня сперва в обезьянник (этого-то я не боюсь, не привыкать!), а потом на обследование — и в психушку!» Да, с такими, как вы, у нас не церемонятся, милочка. Когда психиатрия утратит свою карательную функцию? Это, конечно, вопрос не к вам. От меня вам нужна только бумажка — прошла, мол, обследование, практически здорова. Это пожалуйста. Только однажды, через год или три, найдут вас утром лежащей на грязном полу. И напишут в справке о смерти стандартное: ишемическая болезнь сердца. А ведь вам, «пожилая», всего сорок.

Я могу предсказать ваше ближайшее будущее, но от этого мне тошно.

Косяком идут мученики любви обоего пола. Каждый думает, что он один такой, не подозревая, что вот тут, рядом, за углом, в кафе и на остановке автобуса, его коллег по несчастью полным-полно.

«Он со мной расстался и сказал, что я слишком люблю свободу, и если я хочу каких-то серьезных отношений, то мне, во-первых, нужно не так много сил отдавать работе, во-вторых, меньше думать и больше времени проводить у плиты и стиральной машины».

«Девушка, которая мне нравится, воспринимает меня лишь как друга и хорошегосотрудника, правда, время от времени мы ведем разные интересные разговоры, но никаких определенных слов она не говорит. Должен ли я сделать первый шаг? Или ждать, когда она все скажет сама? Или выбросить ее из головы и заняться делом? А может быть, до конца жизни я так и не встречу свою половинку?»

«Я буду вам очень благодарна, если когда-нибудь смогу узнать ответы на эти вопросы, потому что сама ответить на них не могу».

Как они похожи, ищущие любви, брошенные и бросившие. Как одинаково они говорят, отводя глаза, но в глубине зрачка блестит сумасшедшая надежда на доктора. А доктор ваш теперь сама такая: брошенная. Сапожник без сапог.

Не хочу знать, но знаю, как быстро мне удастся вас успокоить, как долго вы будете сопротивляться.

Я знаю вашу реакцию на мое внимательное молчание.

Я знаю, когда вы врете. Почти всегда: только артисты, привычные к мимикрии, могут меня обмануть.

Словно листаешь страницы уже читанной когда-то книги. В ней, на пожелтевших листах, уже все о вас написано. Не заламывайте рук, не скорбите о потере — ведь я знаю, что на странице такой-то вы успокоитесь и вновь обретете потерянное, и все начнется сначала. Не убивайтесь и не плачьте так горько — через пару десятков страниц вы будете весело напевать попсовую песенку. Даже если вам и кажется сейчас небо с овчинку, ручаюсь — в следующей главе все обойдется. Все минует.

Предзнание. Мне страшно от него, потому что кажется — вы все одинаковые. Все вы, мои пациенты, — это один и тот же пациент, переодевающийся в разные одежды. Бесконечная повторяемость, как наш больничный коридор. Чередования одних и тех же лиц, как чередование восходов и закатов, лета и зимы. Где же люди — разные, удивительные, новые?! Какой жестокий обман — заявление, что на Земле живет шесть миллиардов человек! Грандиозная туфта. Кто их видел, где доказательства? Я верю глазам, а они наблюдают пять-шесть разновидностей человеческой породы. Не больше. Несколько душ, вырастающих в одних и тех же телах. И все идет по кругу, как повтор в орнаменте.

Вы думаете, я знаю выход из лабиринта. Надеетесь, что укажу вам дорогу. Спрашиваете меня о самих себе. А я не знаю дороги, сама вот заблудилась. Я только чувствую вас, одинаковые мои. Да, я могу дать совет более слабому. Но не себе. Не работает мое предзнание для самой себя, иначе почувствовала бы, угадала предательство задолго до того, как оно произошло, не стала бы свидетельницей банальной измены — ушла бы раньше.

А теперь-то уж и вовсе, какие там советы. С работы, кажется, придется уходить…

Ну и ладно, решила Вера. Буду сидеть дома, выгуливать собаку и растить в душе свой личный ад. Может, небесная администрация выдаст мне медаль. Так что надо прекратить сегодняшний прием и потихоньку исчезнуть из клиники. Чтобы поскорее начался этот треклятый «отпуск без содержания».

Но тут в дверь постучали.

— Да, — сказала Вера, торопливо «надевая» на лицо приятное выражение. — Открыто.

Вошла Даша Сотникова, после процедур помолодевшая, и с порога спросила:

— Ты почему по мобильному не отвечаешь, Верка? Я тебе звоню, наяриваю…

— У меня с телефоном что-то, — вздохнула Вера, показывая подруге трубку и рассказывая, в чем дело.

Даша внимательно выслушала и всплеснула руками:

— Господи, горе ты мое техническое! Надо было нажать «Enter»!

— Чего-чего?

— И вообще у тебя папка «Входящие» переполнена эсэмэсками… Ага, это от Андрея. Молчу, молчу!.. Не смотри на меня так. М-м… Удаляем. Когда наконец сама научишься?

— В следующей жизни, наверное.

— Да ну тебя, — махнула тонкой рукой подруга и предложила: — Снимай свою спецодежду, гиппократка! И давай закатимся куда-нибудь в тихое место, где вкусно готовят и малолюдно. Ты забудешь о своих психах, я — о своих рекламодателях, пообщаемся, как две безмозглые финтифлюшки! Знаешь, такие, «типа богатые»!

— Звучит очень заманчиво. Но, боюсь, «как безмозглые» не получится. Мозг — он или есть, или его нет. Его не спрячешь. Это я тебе как специалист могу доложить.

— Жаль. А мне давно хочется малость отдохнуть от умных мыслей… И вообще у меня к тебе предложение. Помнишь Яниса Пылдмаа?

— Помню, — удивилась Вера. — А ты-то откуда?..

— От верблюда. Я же рекламой занимаюсь, забыла? Сотрудничаем. Разговоры, то да се, вот и обнаружили тебя как общую знакомую. Ну так вот. Они будут отмечать десятилетие фирмы, для этого в Одессе арендуют шикарное место. И ты туда приглашена официально.

— Я? — еще больше удивилась Вера. — В Одессу?

— А что такого? Не ты ли у Яниса работала бизнес-тренером? Не отпустят тебя на пару дней, что ли? Щас пойду скандалить к твоему главному, а еще лучше — Лидку подошлю. Соглашайся давай, если хочешь, чтобы твое медучреждение уцелело под нашим напором!

Вера помрачнела и отвернулась от подруги, чтобы не видеть ее радостного лица, не читать по нему всего, что сегодня и вчера произошло в ее жизни, всех ее эмоций. Ясно, что человек хочет помочь подруге пережить недавнюю боль. Но она не знает о жалобе, о возможности увольнения… На Веру вновь нахлынула адова чернота — еще сильнее, чем до прихода Даши.

— Я подумаю, — сказала Вера, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. — Давай завтра поговорим. У меня к тебе просьба: на вот, возьми мой мобильный и деньги, купи мне новую… Забыла, как это называется, — такую штуку, которую вставляют, чтобы был новый номер. Сделай, пожалуйста, ты ведь знаешь, я не умею. А сейчас мне надо побыть одной. И не задавай вопросов, завтра зайду к тебе сама. Извини. Захлопнешь дверь?

Сотникова кивнула, догадываясь, что нужно делать все именно так, как говорит ее подруга. А подруга решительно сняла халат, надела туфли, вышла в коридор, не глядя по сторонам, и сразу — на улицу.


2. ОДЕССКИЙ СЦЕНАРИЙ ОБЩЕНИЯ

Учить пациентов психотехнике переключения полезно хотя бы потому, что сама в конце концов тоже научишься. Вера мгновенно забыла и Дружнова, и Сотникову, почти забыла о предстоящем увольнении — только где-то далеко, в самой глубине сознания, как в колодце, еле барахталась боль обрубленной любви. Майское тепло окутало Веру и высушило глаза. Дружелюбно зашелестели каштаны, потянуло острым запахом свежей зелени. Ну почему так каждой весной — не успеваешь проследить, как вырастают листочки? Только вчера тоска брала от угрюмых голых ветвей, а сегодня оно, это море, уже вовсю шумит, щебечет, укрывает щели и проемы между домами, и скулы сводит от зеленого цвета.

Лишь на Подоле, на улице Спасской, Вера Лученко очнулась. И в который раз поняла: не случайно в такие Дни тянет ее на место, где когда-то стоял дом родителей. Дом детства. Сейчас тут скверик, и даже есть одна случайная лавочка. Дома нет уже лет двадцать, а чувство, что он стоит, призрачный, не видимый, кроме нее, никому — есть.

Как героям из древних мифов, которые черпали силу от прикосновения к матери-земле, Вере хотелось подзарядиться от земли своего детства. Вот ствол молодого клена. Его из года в год видела из окна маленькая Вера. Изучила все царапинки и сучки. А сейчас он такой взрослый, почти незнакомый. Вот здесь, чуть поднять голову, то самое окно. Когда наступала весна, жильцы вынимали вату между рамами, снимали вторые рамы с петель, распахивали и мыли окна. Все соседки надевали цветастые передники, плескали воду на стекла и терли их тряпками, громко переговариваясь между собой и празднуя весну.

А потом на подоконники ставили веточки вербы — мягкие, шелковые «котики», дети весны. О них Верочка терлась щекой, смотрела в окно и ждала, когда подружки выйдут погулять.

Жарким летом окна вовсе не закрывались, под ними папа торжественно стелил на деревянный пол десяток одеял, и разрешалось спать ночью на полу. Сперва вечер пах маминым борщом, его чуяли все соседи и заходили с тарелками. Но потом, к ночи, борщевой запах в носу слабел, его заглушали запахи травы, листьев и цветов в палисаднике.

Вспоминая, Вера увидела каменное крыльцо и тяжелую, крашенную темно-красным дубовую дверь с прорезью для почты. Когда она приходила из школы, дома никого не было. Порой до позднего вечера. Тогда соседи кормили ее, возвращая борщевой долг. Однажды перепуганная Вера примчалась сюда после кино: смотрела с одноклассницами фильм «Синдбад-мореход». Девочке казалось, что уродливые циклопы бегут за ней следом по тихой улице, и она никак не могла вставить огромный ключ в замок. Потом долго снилось: она вбегает, захлопывает тяжеленную дверь, а засов не закрывается. Или в почтовую щель пролезает сморщенная коричневая трехпалая рука… Много позже доктор Вера поняла, что страх нужен психике, как боль нужна телу — для сигнализации. Изучала природу страхов и кое-что поняла, во всяком случае ее приемы «светить страху в глаза» пациентам пригодились.

— А депрессии для чего нужны? — спросила Вера у распахнутых окон своего призрачного дома, у молчаливых, размытых силуэтов соседей, стоящих за окнами. И сама же ответила: — Для вразумления души.

А предательства, а измены? Значит, и они зачем-то нужны. Сложности — наши лучшие бизнес-тренеры. Только тот добивается чего-то, кто живет вопреки. Напрягаясь, преодолеваешь все проблемы, которые изобретательно подбрасывает тебе жизнь. Враги, предатели, хамы и прочие агрессоры заставляют быть в тонусе, заставляют выживать назло им и вопреки, вынуждают тренировать сопротивляемость.

Вера вздохнула. Значит, надо пройти этот путь, нужно прочувствовать все сомнения, тяжесть опущенных рук и неверия в собственные силы. Нужно опять окунуться в тот уголок души, где горит незатухающая топка ада, пожирающая все с урчащим аппетитом. Чтобы пусть не сегодня, не вдруг, не сразу — но все же забрезжил свет. Чтобы однажды ты поняла: в любом аду психотерапевт Лученко обязана жить до финиша.

Ты должна лечить себя в каждом пациенте, а после Работы опять сознательно нырять в топку собственного ада — и без болеутоляющих. Без надежды поделиться с кем-нибудь, без душевного вампиризма, когда каждому встречному хочется поплакаться и этим на время облегчить душу.

Ты им нужна, а твой ад — нет. Надела халат, улыбнулась, так будь добра…

Вера вдруг остро, ярко вспомнила Женю Цымбала. Высокий, стройный, яркие синие глаза, густые девичьи ресницы, роскошная длинная копна соломенных волос. Когда бригада «скорой» привезла мальчишку с разрезанными венами и Лученко встретилась с родителями, сообщившими ей, что их пятнадцатилетний сын глухонемой, Вера внутренне сжалась. Она не знала, как работать с глухонемым подростком. Однако, войдя в палату и увидев мальчика, неожиданно для самой себя совершенно успокоилась, почувствовала уверенность: она непременно справится. Лежащий на больничной койке у окна бледный, какой-то прозрачный юноша тронул ее.

Разговоры доктора Лученко с Женей Цымбалом строились так: он читал по ее губам вопросы, а ответы писал в старой, пожелтевшей от времени амбарной книге. Из ответов складывалась цельная картина. Обычное дело: несчастная любовь. Ехал на занятия в свой кружок юных ювелиров, увидел Ее в автобусе и уже не мог отвести глаз. В ней все было чуть-чуть слишком: слишком крупный рот, слишком большие глаза, слишком полная грудь под слишком обтягивающей футболкой. Даже зубы, когда она улыбалась, открывались слишком крупные. Но это странным образом понравилось ему, а почему — он не задумывался. Смотреть на нее было приятно и немного стыдно, потому что он видел ее будто сквозь одежду и не мог с этим ничего поделать.

Мечтательный юноша Женя Цымбал вспоминал девушку весь день, а завтра увидел ее вновь, в том же самом автобусе, в это же время. И сразу покраснел, как краснеют только рыжие и блондины, — пунцовым цветом ото лба до ключиц. Хорошо, что в такой толчее никто не обращает ни на кого внимания. Она стояла, отвернувшись к окну. Он изучал ее шею. Сердце застучало, как маленький пулемет, когда он опустил взгляд и увидел, как туго джинсы обтягивают бедра девушки.

Теперь он ждал появления незнакомки, как ждут тайного свидания. Даже еще сильнее. Женя заранее приходил на конечную остановку и терпеливо ждал, когда она придет и присоединится к остальным пассажирам. А выходила она всегда на две остановки раньше. Евгений жалел, что на занятия в ювелирной мастерской нужно ездить только по вторникам и пятницам.

Родители Евгения Цымбала слишком берегли его. Пару раз Вера видела их в палате. Отец — спокойный, судя по строгому лицу терпеливый человек, какой-то крупный чиновник. Мать— полная женщина, с властным лицом. Это они придумали ребенку занятие, отвели его к известному в городе ювелиру. Тот обучал нескольких мальчиков своему ремеслу, растил учеников. Женя оказался очень способным художником, закрытый мир ювелиров пришелся ему по душе.

Не может быть, чтобы у такой красивой девушки не было парня, думал юноша, но очень нелогично желал, чтобы его не оказалось. И представлял себе, как решится, как выйдет из автобуса и подаст ей руку. Она удивится, конечно, но протянет ему свою, и он поможет ей сойти со ступенек… Дальше эти грезы не имели продолжения, так как предполагали знакомство, то есть обмен именами. Она-то свое назовет: судя по всему, девушка не стеснительная. Женя наблюдал, как с ней заговаривали, просили передать талон на компостер или, кажется, спрашивали о какой-то улице. Она всегда охотно откликалась, улыбаясь, а его сердце колотилось о ребра… Но как быть ему?

Лет до тринадцати мир без звуков казался Жене естественным, тем более что он перестал их слышать с четырех лет, после болезни, и успел привыкнуть. И общение с помощью жестов казалось Жене нормальным. Пока он не стал замечать, что девушки — другие. И вот уже два года он натыкался на стену, отделяющую его от остального мира.

Несколько месяцев Женя не решался к ней подойти. Наконец в пароксизме какого-то отчаяния он остановил свою избранницу, попытался познакомиться, ища в глазах болезненное сострадание к инвалиду. Но нашел только любопытство здоровой красивой девушки. Несколько невероятно счастливых дней он встречал ее после работы, показывал свои серебряные резные колечки и серьги, она взяла один набор. По ее губам было очень легко читать.

А потом он увидел ее с другим. Они столкнулись у лестницы в парке. Она стояла наверху, разговаривала. Увидев Женю, совсем не растерялась.

Сказала, улыбаясь: «Мальчик, у нас с тобой ничего не получится».

По ее полным губам он прочитал легкое сочувствие к нему.

Совсем другим языком говорило ее взрослое, налитое женское тело. Но теперь он к нему никогда не прикоснется.

Ничего не получится?..

Он и не помнил, как вбежал в дом, как наполнил водой ванну. Достал из шкафчика лезвие и полоснул по одной руке, потом подругой. Помнил только досаду, когда пришел в сознание уже в больнице. Мать вернулась с работы раньше времени…

Лученко встречалась с Цымбалом каждый день. Женя исписывал крупным старательным почерком несколько страниц в клеточку, писал медленно, но упрямо. Он шел на контакт удивительно легко, даже с радостью. Вера Алексеевна старалась не нарушить возникшей между ней и юношей хрупкой исповедальной нити. Она наблюдала, как он старательно излагает на страницах свои мысли, и ей казалось, что этот мальчик сошел с картины Нестерова «Явление отроку Варфоломею»…

После того как Женя описал историю своей любви, Вера стала читать такие строки:

«Зачем я родился таким? Ведь я же инвалид, ошибка природы. Ублюдок недоразвитый. Такому лучше не жить. Для чего мне мучиться?»

— Прежде всего ты человек, Женя, — возразила Вера Алексеевна, глядя ему в глаза и понимая, что нельзя сказать: «Надо жить. Ты обязан жить и мучиться». — И у тебя, как у всякого человека, конечно, есть право выбора, жить тебе или умереть. Но! Разве такой серьезный выбор делается сгоряча? Мужчины так не поступают.

«А чего же еще ждать, если мне не повезло?»

— Как ты можешь судить о своем невезении, не испытав везения? А может, это и есть везение, а невезение тебя ждет в будущем? Ты не узнал как следует ни людей, ни себя. Ты не испытал жизни по-настоящему, глубоко, разносторонне. Такая ли уж ты «ошибка»? Минусы можно обратить и в плюсы — все зависит от точки зрения. Дар слуха, которого ты лишен, способен быть и тяжким грузом. Знал бы ты, сколько я слышу отвратительных слов, шума и грохота, разрушающих меня и мешающих жить!

«Вы что, серьезно?»

— Почти… А тебе лишние звуки не мешают сосредоточиться для творчества. Ты ведь художник, а значит, особенный человек, не так ли?

«Я очень люблю рисовать. Когда рисую с натуры, мне кажется, что ничего некрасивого нет, а даже если есть, на моем рисунке оно становится прекрасным».

— Наши призвания похожи. Я тоже думаю, что несчастливых людей нет, есть люди, которые просто забыли, что они счастливы. Но давай продолжим наши рассуждения. Дар слова, от отсутствия которого ты страдаешь, тоже не самый лучший дар. Болтливость, косноязычие, ненормативная лексика… Но и это ерунда по сравнению с тем, что люди на земле говорят на нескольких сотнях разных языков и зачастую не в силах понять друг друга. А есть универсальный язык: язык тела. Глаза, мельчайшие жесты, мимика говорят намного больше слов.

«Да, я знаю».

— Вот видишь. Посмотри на собак, они не разговаривают, но это не мешает им прекрасно ориентироваться среди таких разговорчивых созданий, как люди, и быть самыми счастливыми ушастыми существами на свете. У меня у самой есть спаниель, я знаю, о чем говорю…

Тут разговор зашел о собаках, а о них Вера могла говорить бесконечно. Оказалось, что Женя тоже любит собак. В следующий свой приход Лученко сказала:

— Ты анализируешь наши разговоры, и тебе кажется, что я просто занимаюсь утешением.

«Как вы догадались?»

— По губам. Помнишь о языке тела? А ведь ты им тоже владеешь на высоком уровне. Ну-ка, посмотри на меня, попробуй прочитать.

«У вас был сегодня, кажется, трудный день… Вы огорчены, что кому-то не удалось помочь».

— Верно. Пришлось направить одного страдающего человека в стационар. Жаль, не люблю этого, но разговоры не помогали. А может, я допустила в чем-то ошибку.

«Разве может врач ошибаться?»

— А ты как думал? Мы тоже живые люди, как все. Как и ты. Ты допустил ошибку, и это большое везение, что она не закончилась трагически.

«Не уверен. Зачем страдать?»

— Дружочек мой, кто ж тебе обещал, что жизнь — это сплошные радости? Это и страдания тоже. Но ты вдумайся: если можешь страдать, значит, можешь и радоваться, ведь одного без другого не бывает. Ты получил меру страданий, должен был дождаться и радости. Терпения не хватило? А ты дождись. Успеешь еще уйти, но не лучше ли досмотреть кино до конца? Кто знает, сколько интересного еще покажут.

«Кроме красоты, есть еще любовь. А мне она не досталась».

— Опять спешишь. О любви мы еще поговорим, но не кажется ли тебе, что жизнь Евгения Цымбала нужна не только ему? Каждый человек, красивый он или урод, совершенный или с изъяном — кому-то на свете нужен. Не буду говорить прекрасных слов о родителях и родственниках, но все зачем-то нужны, каждый человек — особенный. Ты вот слушаешь меня и не соглашаешься, а это потому, что ты еще не успел всего узнать и понять. Ты не урод и не калека, ты не болен и не несчастен — просто не нашел себя, не уловил главного, не почувствовал.

«Что я должен был почувствовать? Призвание свое нашел, знаю достаточно».

— Снова ошибка. Любой человек при рождении — это чистый лист, даже иммунная система его включается лишь от соприкосновения с агрессивной средой — бактериями, давлением, температурой воздуха. Мир как бы настраивает родившийся организм под себя, как чувствительный музыкальный инструмент. Человек растет и, как мощный пылесос, всасывает в себя впечатления. В юности весь мир снаружи, как пейзаж за окном, а сам ты — загадка и для других, и для себя, поскольку еще ничего собой не представляешь, кроме набора разных возможностей. Время от времени твоя внутренняя «компромиссочка» переполняется, и кажется, будто ты уже все познал. Это критические возрасты, известные нам, психотерапевтам. У тебя первый критический возраст, их будет еще несколько. Затем ты опять понимаешь, что ничего не знаешь, и продолжаешь впитывать в себя мир. К зрелому возрасту уже весь этот мир внутри тебя, ты сам — целый мир и целая вселенная. Личность — это набор взглядов, мнений, привычек, заблуждений, реакций и инстинктов. А ты ничего и не искал, просто не успел. Значит, не имеешь права судить. Ни о других, ни о себе. Не имеешь права уходить. В конце концов, убивающий себя — тот же убийца, извини за резкость. Жизнь, окружающая тебя, не заслуживает такого поверхностного взгляда, тем более преступления.

«Но как же мне быть?»

— Забыть о своих переживаниях, о том, как тебе не повезло. Забыть о себе, перестать быть потребителем. Стать дарителем, исследователем и наблюдателем. Общаясь с людьми, вообрази на минутку, что ты в чем-то мудрее, сильнее, что тебе ведомо нечто особенное — ведь это почти так и есть. И тогда твоя любовь обязательно к тебе вернется, но главное — ты почувствуешь новые грани существования. Самое главное, самое странное, что тебя ждет на этом пути: люди перестанут замечать такую мелочь, как глухонемота, после первых же минут общения с тобой. Будут видеть только прекрасную душу. И ты не просто почувствуешь себя полноценным — ты им станешь, ты уже и есть такой.

Женя смотрел на ее губы заворожено и внимал ей. Вера Алексеевна день за днем приходила и рассказывала ему: о любви, о красоте духа, о саморазвитии. Женя довольно быстро оттаял, перестал жалеть о несостоявшемся самоубийстве. Слишком сильна в нем оказалась жадность к познанию красоты мира. Однажды Вера рассказала ему о картине, персонажа которой он ей напомнил.

Вместе с родителями восьмиклассница Верочка посетила Третьяковскую галерею. Семья прошла множество залов, обмениваясь впечатлениями от полотен выдающихся русских художников. Сначала родители показали ей огромную, во всю стену, картину Иванова «Явление Христа народу». Больше всего девочке запомнилась «группа дрожащих» на переднем плане композиции. Ей было очень жаль этих кудрявых полуодетых людей, дрожащих под жарким южным солнцем. Следующей по силе восприятия была картина Михаила Врубеля «Демон». Цветовые пятна напомнили Вере сверкание разноцветных хрустальных сосулек на зимнем солнце. А печальный взгляд демона, обращенный внутрь собственной израненной души, таил бездонную тьму загадок.

Но ни «Явление», ни «Демон», ни даже портрет уникальной балерины Иды Рубинштейн не потрясли юную Веру. Подлинным потрясением стала для нее созданная гениальным Нестеровым картина «Явление отроку Варфоломею». Девочка застыла, завороженная образом отрока. Родители звали ее идти дальше, в другие залы, где были другие картины, но она не могла отвести взгляда от Варфоломея. Деликатные взрослые оставили дочь, решив позже показать ей остальные залы музея. Но сила воздействия картины на Верины чувства была такова, что вся остальная экспозиция была ей уже не интересна.

Позже, закончив мединститут, приезжая в Москву на какие-то конференции или краткосрочные курсы повышения квалификации врачей, доктор Лученко непременно находила время, чтобы зайти в Третьяковку посмотреть на любимую картину. Было нечто просветленное и в самом отроке, и в пейзаже вокруг него. Душа Веры наполнялась покоем и умиротворением.

…Вера встрепенулась на своей лавочке, оглянулась. Теплый майский день ворвался в ее сознание, и она поняла — нет больше ада, он снова до времени спрятался в свою клетку и запер за собой дверцу. А есть только удивление: что-то здесь не то. Странно.

Почему мальчик спустя три года снова решил уйти из жизни? Ведь восемнадцать — уже не пятнадцать, это возраст мужчины, а не бесплотного эльфа. Да и не было в Жене недоверия к жизни, страха перед ней, характерного для других пациентов, склонных к суициду. Тем более, вспомнила Вера, спустя полгода он прислал ей открытку, писал, что его возлюбленная с ним, они живут вместе, родители приняли их на удивление хорошо. Что жалеет о своем поспешном желании уйти, что все понял. Тогда это была просто любовная травма… Но сейчас — зачем он совершил непоправимое? А если прав Пашка Винницкий с этой своей «каплей крови не туда»? Кому понадобилось убивать глухонемого юношу? У Жени Цымбала не было врагов! Разве может его смерть быть убийством? Ох, сгущается вокруг тебя, Вера, что-то темное. Какой-то это неправильный калейдоскоп, неправильные стеклышки. И все как на подбор — черные.

Может быть, позже она пожалеет о том, что не сразу прислушалась к судмедэксперту. Но картонная трубка калейдоскопа уже повернулась, стеклышки и зеркальца с шорохом посыпались, образовался новый узор, а старый не повторится никогда.

* * *
Уютный и родной Киев, привычно удобный, как домашняя одежда, Вера покидала с облегчением. Будто занозу вытаскивала из ладони. Хотя обычно не советовала никому убегать от проблем, наоборот. «Стойте, — говорила, — иначе не сможете никогда остановиться, будете бежать отовсюду, от всех и от всего, превратитесь в вечного беглеца, пожизненного кочевника». Но какие уж тут советы, когда у самой пятки жжет!.. И не помогают ей правильные слова. Только другим. А сама-то, Вера Алексеевна? Всегда умела вдруг встать посреди разговора, посреди шумной компании — и уйти. И никто, никто не мог ее удержать, потому что гордость — этот крупный недостаток — был присущ ей в полной мере.

По дороге в гостиницу Веру развлекал Юрий Лученко. Правда, он и не догадывался, что веселит ее, — просто ворчал и бубнил. Вера неосторожно сказала, что мечтает наконец посмотреть город Бабеля и Ильфа с Петровым, и его тут же «понесло». Дескать, в этом приморском городе летом живут только мазохисты, мечтающие переболеть парочкой инфекционных заболеваний, обожающие тучи мух и комаров, тухлую рыбу и сгнившие фрукты. И только ненормальные романтики надеются, что на каждом углу их подстерегают герои Куприна. Той Одессы уже давно нет, она умерла или уехала за рубеж; та, что осталась, — это грязный, тяжелый город, где не хочется жить, где коверкают русский язык, где нет горячей воды, свежего воздуха и квадратного метра без пыли.

Вера смотрела в окно автобуса, молчала и мечтала, как бросит в номере сумки вместе с бывшим мужем, ныне просто соседом по коммуналке. Не спросила даже: что ж ты так рвался сюда вслед за мной, если Одесса такой ужасный город? Пусть болтает, пусть токует, как тетерев. И еще она думала о том, что говорить с любым городом нужно на одном языке. И дело вовсе не в одесском чувстве юмора. Просто в чувстве. В жадном любопытстве. В интересе и уважении. Если этого нет, то все попытки увидеть живую душу города — это старания хомячка оценить творчество Бетховена. В холле гостиницы «Аркадия» ждали всех приглашенных компанией «Океанимпэкс». Президент компании, высокий худощавый эстонец Янис Пылдмаа откинулся на спинку необъятного кожаного дивана и оттуда, поворачивая голову то вправо, то влево — ну точно орел на вершине! — наблюдал за происходящим. При виде Веры Пылдмаа стремительно подошел к вновь прибывшим.

— Здравствуйте, Вера! — улыбнулся он. — Добро пожаловать!

— Добрый день, Янис. Спасибо за приглашение.

Она протянула ему руку. Рука была маленькая, с нежной кожей и очень прохладная. Мужчина галантно поцеловал эту руку и, задержав ее в своей широкой ладони, весело прибавил:

— А вы стали еще красивее, чем десять лет назад!

— Познакомьтесь, это Юрий, мой муж, — представила своего спутника Вера, с трудом выговаривая последние два слова.

Эстонец слегка кивнул мужу и вновь улыбнулся идеальной светской улыбкой.

— Очень приятно. Ваша жена рассказывала о начале нашей бурной деятельности? О том, что десять лет назад у нас была одна маленькая комнатка, один компьютер и крохотная коптильня, которую можно было спрятать в чемодане?

Соблюдая приличия, Юрий Лученко ответил на улыбку и на рукопожатие:

— Она у меня скрытная женщина… Ничего не рассказывает, — проговорил он.

— Вера Алексеевна просто очень скромный человек, но великолепный специалист! Я до сих пор помню ее ролевые игры и тренинги, все эти «ворчалки», «пыхтелки», «кричалки».

— Надо же, — улыбнулась Вера, — приятно, что кто-то еще помнит ту давнюю работу.

— Вы нам тогда помогли набрать основной костяк компании! — сказал с гордостью глава «Океанимпэкса».

Он смотрел на Веру с нескрываемым интересом. Как же он не разглядел десять лет назад эту русалку с сиреневыми глазами? А Вера отметила, что эстонский бизнесмен стал еще большим европейцем, чем был в девяностых годах. Тогда он предпочитал черные джинсы и свитера домашней вязки, а теперь стал совсем денди. Ну прямо бери его отсюда и переноси в Канны, на вручение Золотой пальмовой ветви. Лакированные туфли, темно-синяя бабочка на белоснежном стоячем воротнике рубашки, аромат дорогой туалетной воды… Парфюм эстонца вызывал ассоциации со скольжением серфингиста по высокой морской волне, с постоянством и силой океана. Ну конечно, вспомнила она, ведь Янис заядлый яхтсмен. Его лицо было уже бронзового цвета, хотя лето еще не началось, светлые брови и волосы оттеняли загар. За выгоревшими ресницами пряталась ирония треугольных рысьих глаз. Единственное, что не изменилось за эти годы, был его мягкий балтийский акцент. Вместо одной буквы «д» он произносил две «т», а вместо «е», протяжное «э». Оттенок ближнего зарубежья.

— Чем вы в ттанный момент занимаетэ-эсь? — поинтересовался Пылдмаа.

— Работаю в клинике, — ответила Вера, стараясь не спрашивать себя: работаю ли? — Я ведь психотерапевт, у меня; пациенты.

— А бизнес-тренинги? Консалтинг? Забросили? — удивленно поднял белесые брови ее собеседник. — У вас так хорошо получалось.

— Знаете, Янис, со временем я поняла, что мне намного больше нравится работать не с группой, а с отдельными людьми.

— Жаль, очень жаль, — протянул он.

К ним торопливо подошел парень с прилизанными волосами и что-то негромко сказал шефу.

— Извиниттэ! Я ттолжен идти. Эще увиттимся! — Он отошел в сторону, где уже стояла группа сотрудников компании.

— Почему я ничего не знаю о твоих тренингах? — процедил Юрий.

— Потому что еще на заре нашей «счастливой» семейной жизни ты объявил, что все свои проблемы я должна оставлять за порогом нашего дома. Ты говорил, цитирую: «Мне не интересны твои психи! Меня не волнуют твои пациенты! И если ты будешь мне рассказывать о них, я задумаюсь о твоем психическом здоровье. Говорят, у всех психиатров рано или поздно едет крыша!» Вспомнил?

— Но ведь это совсем другое дело! Ты проводила какие-то деловые игры с нормальными людьми, а не с психами, получала, наверное, хорошие деньги и при этом даже не сочла нужным посвятить меня в свою работу.

«В жизни всегда приходится расплачиваться за все, — подумала Вера. — За доверие — тройной счет. Еще несколько дней назад, когда я ушла от Андрея и вернулась домой, ты ползал у меня в ногах. Говорил, что мой уход — это прежде всего твоя ошибка. Обещал полностью измениться. Просил, чтобы наша жизнь вернулась в прежнее русло. Выклянчил, чтобы мы вместе поехали на это десятилетие «Океанимпэкса» в Одессу. И вот, пожалуйста, все как всегда!»

— Не собираюсь я тебя ни во что посвящать, — ровным голосом проговорила Вера.

И она отправилась на прогулку, исправлять испорченное настроение. В Одессе Вера очутилась впервые. Одни привозят из путешествий посуду, другие — камушки-сувениры, третьи — просто шмотки. Вера всегда собирала наблюдения. Картинки жизни. Она просто всматривалась и вслушивалась, избрав самый лучший способ знакомства: отправиться бродить куда глаза глядят. А уж город сам оплетет тебя неожиданными историями, влезет в уши случайными диалогами, окутает запахом акаций и закружит голову. Гири проблем исчезли, она стала легкой как перышко. Морской весенний бриз, казалось, способен был подхватить ее и унести с собой куда-нибудь в счастливую страну, где нет измен, а есть покой!.. Уж если даже ее любимый Пушкин утверждал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля», — то что уж говорить о простых смертных…

Одесса имела свой сценарий общения и свои методы убеждения. Вот перед глазами как будто специально разворачивают живописную сценку. Движется парочка: девушка — раскрашенная во все цвета радуги, как индеец перед ритуальной охотой, милашка того облегченного поведения, которое сразу выделяет ночную бабочку в любой, Даже очень нарядной толпе. Мужчина — матрос иностранного корабля в шапочке с помпоном и широченных клешах, подметающих тротуар. Оба пьяные в дым. Пошатываясь и поддерживая друг дружку, подходят к живописно увитому диким виноградом старому дому. В торце глухой стены, неожиданно высоко вверху находится входная дверь, к ней ведет винтовая железная лестница. Парочка начинает подъем. Звучит «монолог подрывника» или что-то такое же музыкальное, когда одно бледное английское слово расцвечивается многоярусным и разнообразным русскоязычным словесным дизайном с мягким знаком в конце большинства слов. При этом они считают ступени. Поднявшись до середины, сбиваются со счета и, спустившись вниз, упрямо начинают сначала.

Вера идет дальше и видит белые гроздья цветущих акаций. Везущий пассажиров на станции Фонтана трамвай вместе с ними перевозит этот легкий пьянящий запах, аромат одесских акаций. Внезапное желание прокатиться— и вот она уже едет вместе с шумной толпой. В трамвае на крутом повороте пожилая женщина невольно опирается на молодого человека. Вера слышит мгновенную репризу, рождающуюся прямо здесь и сейчас:

— Мадам, вы решили меня согреть? Так на дворе достаточно тепло!..

Вера улыбается. Разве можно грустить, когда вокруг сплошные отрывки из монологов Жванецкого в исполнении Карцева?

Многочисленные кафе вдоль моря уже выставили на тротуары белые пластмассовые стулья и столики. На шестнадцатой станции Фонтана путешественница буквально наталкивается на старичка в белоснежном полотняном костюме и парусиновых туфлях, начищенных зубным порошком. Он сидит на стуле посреди тротуара и высматривает собеседников.

— Молодая дамочка, откуда вы будете?

— Из Киева.

— О! Хорошее дело. А как у вас с гречкой? Говорят, в Киеве совсем нет гречки! Как же вы обходитесь?


— Да нет, все нормально, — смеется Вера. — Есть гречка!

— Точно есть? Вы не обманываете?

— Точно, не беспокойтесь!

— Ха! Она меня будет успокаивать! Это у нас на Привозе все есть. Правда, у пенсионеров нет денег это купить. Но есть все. А в Киеве, вы ничего не путаете, там точно есть крупа?

Вера еле отбивается от полотняного старичка. Но задумывается о том, что надо бы перекусить. Она заходит в прохладную тень открытого верандой к морю зала. Подошедший официант спрашивает:

— Вы будете заказывать по меню или вам рассказать своими словами?

Вера просит «своими словами», и ей рассказывают про варенички домашние, пельменчики ассорти и селедочку под шубочкой, про блинчики и еще о многих других блюдах, но так же уменьшительно-ласкательно. Внезапно проснувшийся зверский аппетит требует и пельменчиков, и блинчиков. К Вере выходит шеф-повар, удивляя вопросом: понравилось ли?

— Еще как! — восклицает она. — Как это вы, мужчина, так готовите, что редкая женщина может сравниться?

Одесский мастер отвечает ей так:

— Когда женщина готовит, о чем она думает? О таинстве, об удовольствии, о том, что вкусная еда — это искусство? Нет. У нее в голове: нужно стирать, убирать, ребенок плохо учится, а муж не помогает. Я вам так скажу: она не творит, когда готовит. Нельзя творить каждый день! Особенно если на ней вся домашняя работа, понимаете? А когда готовит мужчина, он думает: «Чем бы мне их удивить?»

«Да, пожалуй, это самый короткий и точный ответ на вопрос, почему лучшие в мире повара — мужчины», — решает Вера Лученко, оставляя щедрые чаевые.

На веранде вечернего кафе появляется высокая мужская фигура, и рядом неожиданно присаживается улыбающийся Янис Пылдмаа.

— Не боитесь разгуливать по незнакомому городу одна?

— Вы не поверите, но этот город кажется мне знакомым и родным. — Вера отводит со лба прядь волос, улыбается. Мужчине кажется, будто полутемное кафе осветилось. — Как вы здесь оказались?

— Просто ехал вдоль моря. Решил зайти в кафе, а тут — вы. Кажется, я успел к десерту?

Ему все больше нравится эта странная женщина. Она спокойно гуляет по вечерней Одессе, заходит в кафе, не испытывает никакой неловкости оттого, что одна, без спутника. Ее жесты, улыбка, глубокий голос — все это кажется таким близким, словно он знаком с ней с рождения.

— Да. Будете на ночь пить кофе? — В синих Вериных глазах зажглись озорные искорки.

— Вы забыли, что на эту ночь у нас намечен праздник, — сказал Янис, невольно выделяя интимное «у нас». — А кофе спиртному не помеха.

Янис смотрел на нее рысьими охотничьими глазами. Вот-вот между ними завяжется что-то важное, протянется какая-то невидимая, но прочная нить. Он заказал кофе ей и себе и спросил, понизив голос:

— Вам не хочется возвращаться в гостиницу?

Вера медленно покачала головой:

— Не играйте в загадки-отгадки, все равно я это лучше умею. Тем более, если учесть, что в нашу случайную встречу я не верю… Вы, Янис, сопровождали меня от самой гостиницы. Зачем? — Уголки ее рта насмешливо подрагивали, в глазах появилась бархатная глубина.

— Хитрить с вами не получается, — усмехнулся Пылдмаа. — Правду и ничего, кроме правды?


— Желательно.

— Хотелось просто побыть с вами, поговорить, — признался он. И добавил, сглаживая откровенность: — И потом, через час начало презентации, каждый гость для меня на вес золота! Поэтому вскочил в свой «лендровер» и отправился следом.

— Что ж, поедем на праздник деловой буржуазии. Никогда еще не ездила в такой шикарной машине!

Вера чувствовала, что мужской интерес ей приятен. Он был сейчас словно исцеляющий бальзам. «Неужели клин клином? — подумала она, и сама у себя спросила: — А этот клин чем? Следующим клином? И так без конца? Тогда никаких клиньев не хватит…»

* * *
Стас Чернобаев поднес диктофон к самым губам и пробормотал: «В этот вечер в ночном клубе «Титаник» только один вид закуски — рыба. Копченая и соленая, малосольная и фаршированная, тушеная и сырая, горячая и холодная…»

Журналист поморщился: музыка гремела слишком сильно. «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно! Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино!» — разрывался женский голос, перекрикивая джаз. Стас еще больше сморщил бледное острое личико, оскалил зубы и продолжил диктовать: «Щипчики для устриц мелькают тут и там, и самое удивительное, что ими пользуются почти без напряжения. Видимо, неподготовленную публику сюда не приглашают. Вот так, с шиком и помпой, празднует свое десятилетие известный рыбный холдинг «Океанимпэкс»»…

Вечеринка вокруг Стаса суетилась и грохотала. Гости и хозяева сновали по клубу, переходя из зала в зал. Официантки ловко заменяли пустые бокалы полными и полные пепельницы пустыми. Главное помещение клубного комплекса, данс-зал с рестораном на втором этаже, было оформлено как дно океана: по прозрачному потолку стекали бирюзовые струи, над танцующими нависало днище корабля.

Стас выключил диктофон и снова взял с подноса рюмку водки. Сзади его слегка толкнули.

— А закусить? — подмигнул ему Тарас Рябоконь, протягивая бутерброд с красной рыбой.

Тарас, коллега Стаса по журналистике, занимался фотосъемкой. Среди нарядной публики он выделялся мятыми штанами защитного цвета и просторной оранжевой футболкой. На плечах Тараса висел рюкзачок с фототехникой. Время от времени он метался по залу в поисках наиболее выгодного ракурса, мешая самозабвенно веселящимся гостям.

— Сэнк ю, конечно, только поменьше отвлекайся, побольше снимай, — сказал Стас, кивая на днище корабля. — Надо бабки отрабатывать, понял?

Тарас устремил вверх объектив, ловя в видоискатель цифровой камеры подходящий ракурс. Красные кораллы облепляли корабельный остов и закрывали все детали деревянной обшивки. Название «утонувшего» судна флуоресцентно высвечивалось: «Титаник».

— Это будет классный кадр, — решил фотограф.

Заведение было пропитано особым морским духом, наполнено множеством забавных мелочей. В бассейне-аквариуме без устали плавали живые девушки-рыбки в золотых и серебряных коротких хитончиках. Не было ни одного посетителя, который не задержался бы у стеклянной стены аквариума. А стоящий на гигантском закрытом аквариуме с двумя акулами прозрачный пол в стрипбаре? Даже зная, что от хищниц его отделяет сверхпрочное стекло, посетитель все же непроизвольно нервничал, сидя на стуле, под которым плавали эти недружелюбные существа. Акулы и танцы стриптизерш у шеста добавляли адреналина в кровь. А потом клиенты устремлялись в бар к татуированному с головы до ног боцману-бармену, чтобы утолить жажду крепкими напитками.

Еще один хитрый трюк подстерегал веселящихся в «Титанике»: в разгар вечеринки в данс-зале пол внезапно накренялся и уходил из-под ног. Начиналась настоящая качка, как на хлипком суденышке в море. Общую картину катаклизма дополняла брызгавшая на публику из иллюминаторов вода. Народ, натурально, пугался, женщины поднимали визг, мужчины успокаивали своих партнерш, но и те и другие инстинктивно торопились к выходу. Только оказавшись в коридоре (а самые прыткие, бывало, спохватывались лишь на улице), все убеждались в твердости почвы и вспоминали, что находятся на суше, в центре Европы, в самой Одессе-маме. На смену страху приходило безудержное веселье, ночь снова превращалась в праздник. Завсегдатаи клуба даже ждали момента качки и всеобщей паники, с чувством превосходства наблюдая за новичками.

Компания «Океанимпэкс» отмечала свой десятый год рождения с достаточным размахом и фантазией. Кроме сотни служащих украинских офисов, прибыли представители европейских филиалов, было приглашено множество гостей и друзей холдинга. Все получили изысканный именной пригласительный в виде рыбки.

Из одного текста Стас собирался наштамповать еще три варианта и разместить в разных городских СМИ. Начальник отдела маркетинга и рекламы Константин Бойко за это хорошо платит, такого клиента нужно ублажать. Стаса вновь толкнул под локоть коллега. Рот фотографа был занят бутербродом с икрой, и он молча ткнул пальцем в сторону бара. Там толпился народ вокруг известной пары телеведущих, Саши и Маши. Точно! Нужно запечатлеть известные лица и упомянуть их в заметке, молодец Тарас. Кто еще здесь тусуется из звезд? Стас Чернобаев по-охотничьи оглядел зал. Ага, в сторонке наслаждается рыбными деликатесами известный актер Коля Дьяк, огромный толстяк, он постоянно снимается всериалах и ведет телепередачу «Сам себе оператор». А вот другая звезда балета — Игорь Воронцов, скульптор-авангардист с лицом простака, хитрым взглядом крестьянина и богатырской статью штангиста. Сегодня он в паре со своим другом, не менее известным художником Тимофеем Ярковым. Оба сейчас надирались у стойки бара, оба были большие любители эпатажа и хулиганы. Если подождать развития событий, непременно будет о чем написать еще и в бульварные издания.

Возле столов с рыбной снедью толпились журналисты столичных изданий и местной прессы. Еще бы! Такой грандиозный корпоративный гудеж, да на шару! Подобно теории «чистого искусства», то есть искусства ради искусства, «шара» как явление и образ жизни не имеет ни в чем ограничений. Дармовое угощение пользуется особой популярностью среди журналистов, и не только среди них. Можно не уметь делать решительно ничего, но обладать способностью чуять, где и когда будут что-нибудь раздавать «на шару». Редкое качество, почти талант!

Оба журналиста без устали пили водку и жадно глотали тарталетки с черной икрой, по очереди отпуская невнятные циничные замечания о присутствующих. Стас Чернобаев слегка замедленно спросил, кивнув на высокую роскошную девушку:

— Это что за существо с такими бедрами? Почему до сих пор не знаком? Вечер без женского тела — диагноз «девственник»!

Из уст невысокого плюгавого Стаса, похожего на копченого угря благодаря своим кожаным лосинам и кожаному обтягивающему пиджачку, такие откровения звучали странно.

— Красотка работает в «Океане», — пояснил Тарас, для краткости сокращая название холдинга. — Только вряд ли тебе обломится.

— Почему же? — презрительно сощурил глазки и выпятил губу Чернобаев, считавший себя неотразимым сердцеедом. — Она что, лесба?

— Не-а, — равнодушно объяснил Рябоконь. — Хуже. Она карьеристка. Я уже пробовал.

— Так это ж самая легкая категория! — Чернобаев расплылся в сальной улыбке, не сводя глаз с предмета разговора.

— Что значит «легкая»? — не понял Тарас.

— Ты не врубился? Ну, что непонятного? Красотка хочет сделать карьеру, так?

— Ну и что, мы-то при чем?

— А мы ей в этом деле помогаем! Пишем статейки, какой она преданный холдингу работник и а-ба-лденный спец! — Журналист поднял указательный палец. — Но это при условии, что она будет хорошей девочкой, послушной. Панимаишь ты! — Чернобаев весело расхохотался.

— А если не будет послушной? — Рябоконь с сомнением покрутил головой.

— Тем хуже для нее.

— Чем это для нее может быть хуже? — пуская кольца Дыма, спросил молодой и менее опытный Тарас.

— Статейку ведь можно накропать и совсем в другом ключе. Дескать, компания работала бы еще лучше, если б не отдельные нерадивые сотрудники! Получится «честный» материал. Нам за него Костя еще в ножки поклонится.

— По-твоему выходит, Стас, что бы ты ни написал, будешь все равно в выигрыше?

— Есессинна! — произнес Чернобаев, приступая к копченой семге.

«Акулы пера» разговаривали громко, не стесняясь никого, в том числе и обсуждаемой девицы. Если бы кто-то хотел прислушаться к их развязной болтовне, он мог это сделать свободно, ничем не привлекая внимания. Да их и слышали, собственно, многие сотрудники фирмы, но одни были на том же градусе горячительного и не фильтровали вообще уже ничего, другие поморщились и тут же забыли. Только один парень подошел к журналистам. Это был крепыш небольшого роста, с круглыми плечами тяжеловеса и широкой шеей, совсем бы похожий на типичного «качка», если бы не длинная, собранная сзади в хвост темная грива волос.

— Эй вы, уроды, — сказал он хмуро. — Объясните, плыз, вы на «Океан» работаете или поперек?

— Не парься, Артем, — осклабился Стас. — Что тебя так конкретно подбросило? Сам, что ли, на нее стойку сделал?..

Артем замахнулся и саданул Стаса кулаком в зубы. Тот, мотнув башкой, ногой в ботинке с рифленой подошвой изо всех сил ударил Артема куда-то в бедро. Рядом закричали, заметались, и уже совсем стало казаться, что восхитительная в своей бессмысленности пьяная драка завертит, сомнет праздник. Но дерущихся ловко и быстро растащила охрана мероприятия. Парням поправили одежду, крепко прошептали что-то в ухо и отпустили, не спуская с них внимательных глаз. Кто был подальше, ничего и не заметил, волны музыки накатывали и накрывали людей.

Артем повернулся к испуганному фотографу, закрывавшему локтями свою технику:

— Тарас, смотри, не вздумай фотки нашей со Стасом «беседы» налево продать. Увижу — ты меня знаешь.

За двоих ответил Стас, все время улыбавшийся как будто приклеенной улыбочкой:

— У тебя офигительный дар убеждения, парень! Не боись!

Танцы, песни, громыхание музыки… Праздник продолжал бушевать. Между приглашенными сновала рыжая девица на высоченных каблуках, с минимумом одежды на теле и микрофоном в руке, который она настырно совала всем под нос: «А вот еще один наш гость хочет поздравить «Океанимпэкс»!» Некоторые вежливо поздравляли, кое-кто отворачивался. По стилю поведения Стас узнал ее, она вела на одном затрапезном телеканале передачу «Вот так», где освещались все местные тусовки. Ее фирменным журналистским стилем были вопросы такого рода: «А что вы здесь делаете?», «А какие у вас отношения с хозяевами вечера?», «А что это у вас за шляпа (пиджак, юбка, галстук)?»

На этот раз рядом с девицей оператора не было, значит, догадался Стас, она просто подрабатывает на презентации в качестве ведущей.

Среди публики появилось новое лицо — женщина в черном вечернем платье, стройная, как терракотовая статуэтка, несмотря на вполне женственные формы. Рыжекудрая ведущая подскочила было к ней, но тут вдруг рядом оказался сам президент рыбного холдинга. Он решительно забрал микрофон у оторопевшей ведущей и сказал в него несколько теплых слов о госпоже Вере Алексеевне Лученко, психотерапевте и бизнес-тренерер, которая стояла у истоков «Океанимпэкса» и заслуженно считается другом компании. Затем, церемонно поклонившись, передал слово объявленной Лученко.

— Друзья, — просто сказала Вера Алексеевна, и ее усиленный техникой голос разнесся по всему залу, заглушив музыку. — Маленькая когда-то рыбка превратилась в акулу бизнеса всем нам на радость. Желаю «Океанимпэксу» забрасывать свои сети все дальше и ловить в них нас — любителей рыбных блюд. Ура!

Народ дружно захлопал в ладоши, заговорил, зашумел. Двое журналистов все еще смотрели на Лученко, когда она присела за столик рядом с широколицым мужчиной. Тот насмешливо сказал:

— «Госпожа Вера Алексеевна Лученко!» С каких пор ты стала госпожой? Как известно, господа все в Париже. Почему вы еще не там, пани Вера? Что вы делаете на этом празднике рыбы?

— Хватит паясничать. Если тебе здесь не нравится, оставался бы дома. Мог и не тащиться за мной в Одессу, никто тебя силой не тянул! — Женщина отвернулась, приятное выражение ее лица застыло.

«Bay, опять назревает скандальчик», — обрадовался Чернобаев. Теперь-то уж он своего не упустит! Журналисты подошли поближе, чтобы не пропустить ни слова из этой «милой» беседы. А муж взял из рук жены пригласительный и, наслаждаясь собственным сарказмом, с выражением прочел:

— «Мы рады пригласить Вас на праздник десятилетия компании «Океанимпэкс»! Мы помним всех друзей компании, которые помогали становлению нашего бизнеса, осуществляя движение к намеченной цели шаг за шагом.

Сегодня нам есть чем гордиться! И мы бы хотели, чтобы Вы разделили нашу радость. Празднование состоится в клубе «Титаник». Пригласительный на две персоны». Как мило с их стороны! — Юрий разорвал пригласительный и бросил обрывки на столик.

Вере не часто приходилось бывать на таких больших корпоративных праздниках. А уж тем более выезжать по приглашению. И сама презентация в таком известном городе, и билеты на поезд, и забронированный на ее имя номер — все это было не только неожиданно, но и очень своевременно. Как целебный обезболивающий препарат. Обезболивающий эффект усиливался простым женским приемом — наконец-то надеть единственное вечернее платье. Маленькое черное платьице в стиле великой Коко провисело в шкафу два года. Вера сшила его на шестнадцатилетие дочери и с тех пор ни разу не надевала. А еще новая прическа и руки с модным френч-маникюром… И все это сейчас стремительно летело к чертям, потому что Юрий — жлоб и хам. А ведь как уговаривал ее, что они должны ехать вместе, как старался доказать, что появляться одной на такой вечеринке просто неприлично! Вот в этом весь Лученко. Сначала напросится на чужой праздник, к которому не имеет ни малейшего отношения, а потом испортит настроение.

Вера не сдержалась и коротко глянула мужу в глаза одним из тех взглядов, которые она называла «стоп-скандал». Тот отшатнулся, мороз пробежал вдоль его позвоночника, а на затылке и шее волосы встали дыбом.

— Ты мне надоел, — сказала она совершенно спокойно. — Убирайся домой.

«Настоящая ведьма», — подумал опомнившийся и присмиревший муж. Такое случалось крайне редко, лишь когда он ее особенно донимал. И всегда он, распаляясь, забывал о том, что его жена — женщина не рядовая, способная за себя постоять. Или не хотел помнить? Какого черта он потащился за ней на этот шабаш капиталистов! Никуда она и так не денется… Лучше, действительно, убраться от греха. Вот только доесть и допить, сколько влезет. Да еще почему бы стриптиз не посмотреть на шару!

Чернобаев тем временем кивнул коллеге. Тарас вскинул камеру, но щелкнуть не успел. Женщина оттолкнула стул, обошла своего коренастого спутника и шагнула к журналистам. Со стороны это выглядело так: психотерапевт Лученко, «друг компании», весело болтает с двумя ребятишками. У одного в руке диктофон, у другого фотокамера — значит, дает интервью. Обычное дело. Кругом пили, шумели, трепались и танцевали под грохот музыки, и никто не обращал внимания на Стаса и Тараса, двух работников древнейшей профессии, которые оказались вдруг сидящими в сторонке на диванчике, в компании элегантной женщины. Доктор Вера Алексеевна поговорила с ними, встала и направилась к своему столу.

Стас встряхнулся, как собака, мотнул головой. Он же хотел задать пару вопросов вон той, с каштановыми волосами… Забыл, как ее зовут. Собственно, а кто она такая, чтобы с ней говорить? «Вот черт, опять перебрал, пора на воздух», — сплюнул Чернобаев. Сидящий рядом с ним Рябоконь деловито запихивал камеру в рюкзачок.

— Ты кого-то хотел сейчас снять? — спросил его Стас.

— Вроде хотел, — замер на секунду фотограф. — Только не помню кого. Пошли подышим, а? Я, кажется, выпил пару лишних рюмок.

Двое журналистов вывалились из дверей «Титаника» в тепло и тишину вечернего города. Они шли вдоль берега моря по набережной, болтали заплетающимися языками, жестикулировали, хохотали, не подозревая, что время их жизни спрессовано в минуты. Пройдя еще пару шагов, один из них остановился прикурить у другого. Именно в эту секунду наблюдатель решил, что пора убивать. Разогнавшись, огромный «лендровер» ударил в людей и размазал их по чугунной решетке. Решетка издала старческий хрип и повалилась в черную морскую воду. Вместе с ней обрушилось вниз то, что несколько секунд назад было двумя живыми существами.

На камне осталась лежать прикуренная журналистом сигарета. Еще какое-то время огонек тлел с едва слышным потрескиванием, пока хорошая дорогая сигарета не догорела до самого фильтра. Тогда огонек погас, остался только столбик пепла.


3. ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ, ПРЕДВЕСТНИКИ СМЕРТИ

Вера Лученко потягивала сок манго, задумавшись и не обращая внимания на хмурого мужа. Вот ведь нахальные журналисты! Она терпеть не могла, когда ее пытались использовать, а намерения бойких пиарщиков стали ясны, когда Юрий повел себя в привычном для него духе. Поэтому Вера подошла к парням и сделала так, что они напрочь забыли о намерении сделать из семейных неурядиц «клубничку». Единственное, что ее всерьез обеспокоило во время обработки журналистов — быстрый промельк черных птиц в уголках глаз. Когда с ней случались такие видения, это значило только одно: человек скоро умрет. Вера нахмурилась, еще раз взглянула в сторону бредущих к выходу молодых парней. Даже если она точно знает, что им грозит смертельная опасность, как ее предотвратить? Остановить? Невозможно это. Как всегда, невозможно, и только горечь остается, тяжесть знания и горечь. Господи, за что!.. Она не может даже сказать, от чего они погибнут. Несчастный случай? Неизлечимая болезнь? Пьяная драка?.. И что она должна сделать? Догнать их и сказать: «Ребятки! Будьте осторожны»? Они посмотрят на нее как на полную идиотку, да еще тиснут потом статейку под искрометным заголовком: «У психотерапевта сорвало крышу». Нет уж, она не станет мешать судьбе распоряжаться по собственному усмотрению.

Подошло несколько участников тусовки, и Вера торопливо сделала приветливое лицо.

— Вера Алексеевна, здравствуйте! — сказал один из подошедших. — Приятно видеть вас на нашем междусобойчике. Вы меня помните?

— Лицо помню. А имя… Артем. Артем Сирик, — догадалась Вера. Юрий, к счастью, молчал, отрешившись от разговора. — Вспомнила, вы работали водителем, развозили рыбную продукцию по точкам.

— Ну и память у вас, Вера Алексеевна! — восхитился Артем. — Я теперь уже дорос до клиент-менеджера, делаю карьеру. Помните, вы мне тогда сказали, что работа водителем — это для меня лишь первая ступенька по карьерной лестнице. Так оно и получилось.

— Я рада за вас, Артем! — искренне сказала Вера.

— Что ж ты нас не познакомишь? — попеняла Артему девушка, подошедшая с ним.

— Ой, сорри. Знакомьтесь! Это наша Кристина, менеджер продаж, а это Вера Алексеевна, бизнес-тренер.

Вера с удовольствием рассматривала девушку. Было что-то знакомое в светлых русых волосах, открытом взгляде широко распахнутых голубых глаз. Она напоминала Олю, Верину дочь. Только Кристина была покрупнее.

— Я сам представлюсь, — вмешался в разговор моложавый брюнет. Он выглядел как стильный завсегдатай ночных клубов: в костюме от Gucci, с прической, обильно смазанной гелем для придания волнистым кудрям эффекта мокрых волос. — Константин Бойко, начальник отдела рекламы и замдиректора по маркетингу.

— И нас, и нас представь! — весело затормошили Константина остальные девушки. Он кивнул на одну из них, маленькую и коротко стриженную, подвижную, как мартышка:

— Майя Щербакова, трафик-менеджер. А это, — повернулся он ко второй, бережно защищавшей ладонями свой округлый животик, — Вика Зозуля. Ага, да тут вообще весь мой отдел! Вы пользуетесь успехом, Вера Алексеевна!

И ей были представлены: Володя Головач, менеджер по полиграфии; Герман Хрущинский, маркетолог; наконец, дизайнер Надя Максимец.

— А где наш водитель, Степаныч? — спросил Артем. — И Ирины Максимовны нету.

— Ирина Максимовна… — оглянулся вокруг Бойко. — Да вон она, танцует. А Степаныч, когда мы направились сюда, отпросился покурить.

— Ну тогда и я покурю! Веселитесь, Вера Алексеевна! — сказал Артем и вышел из «Титаника» на улицу.

— Госпожа Лученко, Янис Раймондович просил проводить вас на места для друзей компании, мы скоро начнем торжественную часть. Можно с супругом! — официально пригласил Бойко.

— О, я совсем забыл, — улыбнулся молчавший до того Юрий. Он умел улыбаться, когда хотел. — Ведь мне нужно срочно вернуться домой… Дела, знаете ли. В общем, я вас покидаю, но оставляю самое дорогое, что у меня есть, — свою жену.

Он повернулся и чуть более поспешно, чем того требовали обстоятельства, двинулся к выходу. Константин кивнул вслед удаляющейся широкой спине и, взяв Веру под руку, повел ее к авансцене.

— Вера Алексеевна, я очень рад, что вы откликнулись на наше приглашение. Знаете, мне непременно нужно будет поблагодарить госпожу Сотникову.

Вера пожала плечами. Отвечать Бойко не требовалось. Ну и бестия Дашка: решила таким вот образом отвлечь подругу от несчастной любви! Отправила ее к морю проветрить душу и мозги. Впрочем, это хорошо. Если бы не Юрий, тут было бы вполне комфортно.

Пока шла своим ходом официальная часть, пока говорил речь господин Пылдмаа, выступали вице-президенты и представители филиалов, Вера унеслась мыслями далеко-далеко. Музыкальные ритмы, тонкие запахи и нарядные костюмы заставили ее ненадолго стряхнуть с себя прилипчивые опилки душевных страданий. Пусть ненадолго, но остался только вкус веселья и запах праздника…

Она видела, как под шумные аплодисменты на подиум выходят люди и президент компании поздравляет их, прикалывая на лацкан пиджака какой-то значок и вручая коробочку. Неожиданно она услышала свою фамилию, зал поощрительно захлопал в ладоши. Вера Алексеевна улыбнулась, поднялась и подошла к высокому во всех отношениях руководству. Янис вручил ей серебряную рыбку с изящно выгравированным словом «Океанимпэкс», грамоту, удостоверяющую ее принадлежность к друзьям компании, и пожал своей здоровенной лапищей маленькую Верину руку. Вернувшись на место, она заметила, что почти все гости и хозяева вечеринки украшены такими же значками-рыбками — символами принадлежности к братству «Океанимпэкса». Только у высшего Руководства фирмы рыбки были золотые, среднее звено и друзья фирмы получили серебряные значки, а младший персонал — продавцы, курьеры, водители и уборщицы — гордо несли на одежде медных рыбок.

— Корпоративная культура! — словно прочитав ее мысли, громко пояснил неожиданно появившийся Константин Бойко.

— Это вы придумали?

— Ну, не лично я, — заскромничал тот, — это наш отдел пиара. Во-первых, вы наверняка знаете, что предприятие — это такая особая социальная система, объединяющая людей совместной деятельностью и общими экономическими и социальными интересами… Ох, извините, Вера Алексеевна, я бываю иногда ужасным занудой. Короче, наших служащих нужно постоянно подпитывать общими идеями, праздниками, фирменными фенечками.

— А во-вторых?

— Во-вторых, остается человеческий фактор, которого никто не отменял. Согласитесь, вам приятно было получить нашу рыбку!

— Приятно. Скажите, Константин, а ваши служащие не будут завидовать друг другу, что у кого-то более дорогая рыбка, а у кого-то дешевая? Хорошо ли это для корпоративного духа?

— Вы зрите прямо в корень. Помните, у классика: «Люди гибнут за металл!» Мы специально поощряем у наших служащих дух здоровой соревновательности. Кто сказал, что завидовать плохо?

— Значит, ваши «медники» будут завидовать «серебряникам», а «серебряники» — «золотникам», и вы полагаете, они будут носом землю рыть, чтоб сделать карьеру.

— Именно! — Константин гордо погладил золотой брелок на лацкане дорогого пиджака. И предложил: — А не поесть ли нам рыбки?

В банкетном зале, богато украшенном витражами, столы ломились от рыбной снеди. Вера, как кошка, втянула ноздрями исходивший от роскошного стола запах разнообразных солений и копчений. Запах разбудил аппетит и отодвинул на второй план все неурядицы.

— Хорошая мысль! — потерла ладошки Вера Лученко.

Есть души мясные — к ним, бесспорно, относится сильная половина рода человеческого. Они не могут обойтись без мяса, этот продукт помогает им наполнить мышцы первобытной силой и мощью. Или во всяком случае думать, что такое происходит. Есть души салатные — это часто топ-модели или вегетарианцы либо мечтающие о романтической любви субтильные девушки. Они питаются растительной пищей и убеждают себя и окружающих, что энергетически она лучше любой другой. Есть души десертные, то есть тортные, мороженые и сдобные. Это те, кто не боится поправиться или боится, но любовь к сладенькому сильнее любви к тонкой талии. Пирожно-шоколадными душами бывают дети и старики.

Вера Алексеевна отродясь была отъявленной рыбной душой. За рыбу она готова была на время забыть о мясе, обойтись без колбасы и даже не вспоминать о сосисках. Наверное оттого, что когда-то, в каких-то реинкарнациях она была кошкой. Или потому, что по гороскопу она Рыба, и это обстоятельство как-то влияло на ее вкусовые предпочтения. В любом случае, даже тревожные мысли о неверном мужчине на этот раз не смогли помешать ей наслаждаться деликатесами. На столах красовались заливные судаки в круглых тарелках, икра красная, икра черная в белых фарфоровых пиалах, сомячьи отбивные на широких овальных керамических поддонах, роскошные фаршированные щуки на длинных блюдах, по бокам обложенные ломтиками лимонов, норвежская молодая сельдь в хрустальной ладье, усыпанная кольцами лука. И все это благоухало, пахло нестерпимо, перебивая ароматы других продуктов. Рядом со всем этим рыбным великолепием возвышались охлажденные напитки на любой вкус.

— Желаете водочки? — спросил расторопный официант, материализовавшийся из-за Вериного плеча.

— Дама желает водочки? — услужливо переспросил Бойко.

— Черный хлеб есть? — поинтересовалась Вера у опешившего на секунду официанта.

— Есть бородинский, — быстро исправил он положение, поднося гостье блюдечко с двумя ломтиками черного хлеба.

Она достала ножом небольшой скрученный завиток свежайшего желтого масла, мазнула им по хлебу, подцепила двузубой вилкой молоки норвежской сельди и устроила их на масле с хлебом. Взяла с подноса официанта пузатую рюмку с холодной водкой и, сделав глоток, откусила кусочек рыбного бутерброда.

— Ну как? — спросил наблюдавший за Вериными манипуляциями Константин.

— М-м-м! Бесподобно! — выдохнула рыбная душа, зажмурившись.

— Официант! — воскликнул Бойко. — Я тоже хочу!.. И мне черного хлеба, вот сюда… Э, давай я сам! — Он сотворил себе такой же бутерброд и вонзил в него зубы.

Вокруг них стали подниматься руки, раздались голоса: «Будьте добры, мне того же самого!», «Сюда тоже черненького хлебушка с молоками!»

Ничего удивительного… Вера знала, что предмет ее внимания часто «заражает» окружающих, и относила это свойство к побочному действию своего гипнотического таланта. Виноваты ли в том Верина обольстительность, притягательность, спонтанная демоничность и способность произвести впечатление — кто знает? Одно точно: дома в ее тарелку постоянно ныряли и дочь, и собака — Верины кусочки казались вкуснее; в магазине, стоило ей прикоснуться к какой-нибудь месяцами висевшей без внимания вещи, как ее начинали рвать из рук и примеривать. Вера подходила к пустой кассе, а когда отходила, к кассе тянулся длинный хвост очереди…

К концу вечера, перепробовав все деликатесы и совершенно разомлев не столько от спиртного, сколько от рыбы, Вера оказалась вдвоем с Кристиной в кальяновом кабинете, куда подали кофе.

— Верочка Алексеевна, я могу с вами поговорить? — робко спросила девушка.

Вере ужасно не хотелось возвращаться к своим профессиональным обязанностям. Она наслаждалась роскошной вечеринкой, ночным клубом, с его морскими интерьерами и всевозможными сюрпризами, модной тусовкой. Уникальная память Веры на лица помогала ей сразу же узнавать тех, кого показывали по телевидению: чиновников, политиков, журналистов, актеров. Ей приятно было сознавать, что и на нее посматривают с интересом. Да и рыбная дегустация привела ее в самое блаженное расположение духа, а в таком настроении меньше всего хотелось погружаться в чьи-то проблемы. Дадут ей, в конце концов, хоть раз в год побыть просто женщиной, а не доктором Лученко?! Насладиться праздником, как все нормальные люди вокруг нее!..

Она все же внимательно взглянула на девушку, «примерилась» к ней, к ее ритму дыхания и движений. Нет, не ощущается никакой срочности.

— Кристина, извините, но я сейчас могу разговаривать только на темы, никак не связанные с моей работой.

Давайте не сегодня, а? — И Вера собралась уже выходить из кальянового зала.

Кристина умоляюще сложила ладошки.

— Только одно слово, Вера Алексеевна!

— Хорошо. Слушаю одно слово…

Доктор обреченно приготовилась внимать очередной истории о безнадежной страдальческой любви. Она уже заранее почти слышала, о чем пойдет речь. Знаем-знаем: какая-нибудь Маша, которая встречалась с Колей и Васей одновременно, но выбрала Колю, а он после этого с ней расстался, и теперь она хочет быть с Васей, но Вася больше не желает быть с Машей, он начал встречаться с Леной; Лена же, хоть и встречается с Васей, строит глазки Вове, но Вове Лена не нравится, он встречается с Ольгой, а нравится ему на самом деле Маша. Еще в Машу влюбился Сергей, но Сергей Маше не очень-то нравится, больше всего ей сейчас по душе Вова — однако Вова встречается с Ольгой, которой, если честно, нравится Сергей, и недавно она чуть не рассталась с Вовой из-за Сергея…

Так что Вера не удивилась, услышав, что Кристина Голосуй давно и безответно влюблена в Яниса Пылдмаа, президента компании «Океанимпэкс». Все бы ничего, Вера Алексеевна, но, во-первых, кто он и кто я? Он — успешный, богатый бизнесмен. А я — маленькая рядовая сотрудница, незаметный микроб. И, во-вторых, еще эти корпоративные правила! Прямо какой-то феодализм! Не только не поощряют личных отношений между коллегами, но и категорически их запрещают! Вы представляете? Принятый на работу в компанию в первый же свой рабочий день знакомится с увесистым документом под названием «Кодекс поведения сотрудника». Согласно кодексу, запрещено заводить романы между сотрудниками фирмы. Нарушение карается увольнением. Знаете, Вера Алексеевна, я готова уволиться и сидеть дома, лишь бы Янис был со мной. Правда. Для меня настоящая мука видеться с ним каждый день и знать, что он ко мне равнодушен. Вы меня понимаете? В конце концов, мне плевать на карьеру, лишь бы он был со мной!

Кристина не плакала, но ее светло-голубые глаза увлажнились. Лученко слушала почти сочувственно: эта девушка была и впрямь чем-то под стать высокому эстонцу. Как женщина Вера понимала ее. Вот ведь он и ее почти обаял… Лученко усмехнулась. Из каждых пяти юношей в кабинете доктора Лученко четверо страдали от неразделенной любви. Из каждых трех девушек три страдали от того же. И почти всегда Вера Алексеевна должна была говорить примерно одни и те же слова.

— Вы знаете, Кристина, — прервала она рассказчицу, — что совершаете обычную ошибку всех на свете девушек? Они ждут прекрасного принца на белом коне, влюбляются в известных личностей, певцов и артистов, не замечая, что рядом с ними всегда есть влюбленный в них какой-нибудь преданный скромный парень. Обязательно есть. Давно ли вы гляделись в зеркало? С какой стати обращаться с этим к психотерапевту? С вашей внешностью, с вашей умной головой, с обаянием и сексуальностью, — а людей без обаяния и сексуальности не существует, как не существует людей без печени, желудка и прочих потрохов, — вы вполне можете влюбить в себя кого угодно. Хоть принца Монако, хоть Билла Гейтса, если он в вашем вкусе! Понимаете? Вы не должны даже мысли допускать, что кто-то может вас не захотеть! Это же смешно! И даже президент «Океанимпэкса», при всей его крутизне и кажущейся недосягаемости, всего лишь мужчина. Только, чтобы ему понравиться, надо, наверное, круглосуточно работать, не щадя себя, быть профессионалом… А это не ко мне.

Не слушая Кристининых возражений, Вера поднялась с бархатного диванчика и вышла из уютного зала. В полумраке коридора, соединявшего данс-зал и кальян-кабинет, Вера наткнулась на возвратившегося в клуб Артема. Он радостно улыбнулся и предложил «слеганца танцонуть».

— Может, Кристину пригласите?

— Да я с ней уже танцевал. Ну что?

— Хорошо. Но предупреждаю вас как честная женщина, Артем, я не танцевала лет двести! — сказала она. Однако танцевать Вера Алексеевна очень любила и с удовольствием дала себя увлечь музыкой.

— А я, как честный мужчина, должен сказать, что танцуете вы превосходно! — объявил Артем, когда блюз закончился и он усадил свою партнершу на высокий табурет у барной стойки.

— Что будете пить? — спросил бармен, весь синий от покрывавших его открытые руки и шею татуировок. Под одеждой угадывался тот же густой татуаж.

— Мартини, — заказала Вера.

Артем предпочел безалкогольное пиво.

— Как вам работается, Артем?

— Хорошо. Я всем доволен. Янис не скупой, платит нормально. Потом, работа мне по кайфу. Знаете, Вера Алексеевна, я тоже стал увлекаться психологией! Ведь клиент-менеджер должен разбираться в людях, в том, чего они хотят. Стопудов?

— Стопудов! — отозвалась Вера и рассмеялась вместе с Артемом. — Ваша профессия тоже относится к психологически теневым.


— Как это — «теневым»? — удивился ее собеседник.

— Да ведь все, кто акцентированно работает с людьми — это теневые психологи. Таксисты, официанты, парикмахеры, портнихи, врачи всех специальностей, владельцы ресторанов и продавцы на рынках. А уж менеджеры — обязательно. В каждой такой профессии притаился психолог, он выглядывает оттуда временами и по-своему наблюдает нас, человеков. А накопив наблюдения, ведет свою психологическую практику, применимую конкретно к его работе… Господи, извините, Артем! Опять меня занесло.

— Да что вы, это ужасно интересно, — замахал руками парень, — продолжайте!

— Нет-нет. Давайте лучше о вашей работе, а не о моей. О рыбе. Знаете, будь я клиент-менеджером, то предложила бы вашим клиентам открыть по всей набережной маленькие рыбные закусочные. Чтобы там сразу коптили и жарили всяких рыбешек. Причем недорогих. Такие крохотные кафешки, ведь здесь много соскучившихся по рыбке приезжих. И в курортных городах у моря они этот свой рыбный голод смогли бы утолить!

Артем уставился на собеседницу с явным интересом.

— Что, теперь по-настоящему заинтриговала? Это ведь так просто. Смотрите, скоро лето. На всех курортах куча шашлычных, так? А рыбных ресторанчиков или кафешек мало, практически нет. Но ведь рыбу любят не меньше, чем мясо. Значит, вы могли бы осчастливить множество рыбных душ. Я бы из таких закусочных сутками не вылезала.

— Да, действительно… — протянул Артем Сирик.

— Ну все, я вас оставляю, развлекайтесь дальше, — сказала Вера. — Пойду отдохну.

Артем прокручивал в голове услышанное и не понимал, почему такая простая идея никому до сих пор не пришла в голову. Он восхищался, но одновременно с некоторой ревностью и досадой думал о том, что вот у него таких озарений не бывает. А она роняет свои идеи мимоходом, развлекаясь…

В это же время о Вере Алексеевне разговаривали двое.

— Почему мы все эти годы не привлекали Лученко к нашей работе? — спросил Янис Пылдмаа не столько Константина, сколько самого себя.

— Вероятно, не было необходимости, — попивая дорогой коньяк из тюльпанообразного бокала, предположил Бойко. — Обходились как-то.

Пылдмаа никогда не заговаривал с подчиненными о женщинах. Хотя пользовался большим успехом у прекрасного пола: его балтийская сдержанность, внешность викинга и подчеркнутая вежливость нравились женщинам. Как правило, интересовались им, но чтобы он сам? «Чем она его проняла? — подумал Костя. — Надо же! Какой у нас горячий эстонский парень!»

— Ты, Костя, пришел к нам работать лет пять назад? — привычным жестом поправляя галстук-бабочку, поинтересовался Янис.

— Шесть лет в сентябре будет. Ты меня из «Атланта» переманил. Может, жалеешь? — выпятил губу Бойко.

— Не о тебе речь. Ты же не девушка, чтобы на комплименты напрашиваться. Просто удивляюсь: как мы в нашей суете забыли о таком специалисте?

— А что в ней особенного? Ну, симпатичная бабенка. Ножки, попка, все на месте. Она что, не такая как все? — задиристо спросил помощник.

— Не такая. — Янис задумался. — Есть такая притча. «О мудрейший! — обратились люди к знаменитому мудрецу, известному тем, что за советом к нему приходили тысячи паломников. — Когда смотрим на тебя, ты кажешься таким же, как все мы. Так ходишь, как мы. Разговариваешь на том же языке, что и мы, простые смертные. Ешь ту же пищу. В чем тогда твой великий секрет? И почему толпы людей пересекают огромные расстояния,

только чтобы услышать слова твоей просветленной мудрости?» Знаешь, что ответил мудрец?

— Ты меня заинтриговал!

— «Да, я ем, сплю, хожу и думаю, как все люди, — сказал он. — Меня от них отличает только одно: я все это делаю, паря в метре над землей».

— И что?..

— И то, что эта женщина в свое время смогла поднять нашу компанию «на метр над землей».

— Как это?

— Пожалуй, тебе, как маркетинг-директору, полезно будет знать. — Янис подал знак бармену, им налили еще коньяку. Отойдя от барной стойки, они устроились за перегородкой у небольшого кофейного столика. — В девяностых, когда мы начинали, рэкет существовал на всех уровнях. На таможне, в дороге им занимались чиновники и бандиты, менты и пожарники. Но даже если платили всем и каждому, все равно постоянно возникали проблемы. Наши фуры задерживали на границе, грабили по дороге или не принимали в холодильнике без очередной справки в обмен на конверт с долларами.

— Да, по уровню коррупции мы впереди планеты всей, — поддакнул Бойко.

— Наступил такой момент, когда я почувствовал: еще чуть-чуть — и сорвусь! Даже моего эстонского терпения Уже не хватало на все это пиратство. И тогда знакомые посоветовали обратиться к Вере Алексеевне.

— Почему к ней?

— Мне ее рекомендовал один о-о-очень уважаемый человек. Он сказал, что Лученко не просто хороший психотерапевт, а обладает ясным видением многих запутанных проблем.

— Ясновидением? Она ясновидящая, что ли? — иронично усмехнулся Константин.

— Вот и я так же поначалу подумал, — покачал русой головой Янис. — Но она как-то, уж не помню как, просто беседуя, вдохнула в меня такой запас терпения, что его и по сей день хватает. А потом посоветовала кое-что… Этот совет помог наладить успешный бизнес и, по сути, отодвинул нас от конкурентов, оставив их далеко позади.

— Если можно, с этого места подробнее. — Бойко весь подался вперед.

— Хочешь знать, что она сделала? Внимательно выслушала мои стенания о коррумпированных чиновниках, о проблемах с таможней и обо всем остальном. Попросила несколько дней на то, чтобы поразмыслить над ситуацией, а потом выдала предложение, простое и гениальное. Я тогда даже сам удивился, почему это мне в голову не пришло! Она предложила…

К их столику подошла Кристина и сообщила, что приехал кто-то из городской администрации.

— Мы сейчас придем! Пусть их пока рыбкой угостят! — рявкнул на девушку ее непосредственный начальник Бойко. И тут же обратился к Янису: — Расскажи сейчас, а то я лопну от любопытства.

— О, разволновался, — сказал президент компании. — Чувствуя, наверное, что она выдала решение задачки как раз на твоей территории? Как самый распрекрасный маркетолог?

— Чувствую-чувствую, не томи! Рассказывай!

— Вкратце: она предложила обратиться ко всем рыбным хозяйствам с предложением сотрудничества. Чтобы те не везли на рынок всю живую рыбу, а часть того, что не успевают реализовать сами, продавали нам, а мы на своей коптильне ее обрабатывали и продавали.


— Другими словами, она нас репозиционировала с внешнего рынка на внутренний, если я тебя правильно понял?

— Ага. Эта миниатюрная женщина предложила блестящее маркетинговое решение, понимаешь? Она мне сказала тогда: «Не надо ломиться в запертую дверь. Если вам мешают обстоятельства непреодолимой силы, отпустите их. Пусть ситуация разрядит себя сама. А вы идите другим путем». Вот так. Другой путь — это рыбные совхозы и государственные предприятия, оставшиеся без госзаказов и без зарплаты. А также китайские и японские рестораны, где рыба — один из основных продуктов в меню. Знаешь, какую фразу она мне прямо-таки впечатала в мои мозги? «Настоящие герои не отступают, они просто наступают в другую сторону».

— Получается, что весь наш нынешний успешный бизнес, все эти десять лет построены на двух ее идеях, — покусал губу Константин. — Ничего себе. И как же ты мог отпустить человека с такими мозгами?!

— Я предложил ей место консультанта, приличную зарплату. Но она отказалась. Я даже обиделся на нее…

— За что? — изумился Бойко.

— Лученко сказала, что она врач и всю жизнь хотела быть врачом, и будет работать именно врачом. Ей неинтересно рыбой торговать.

— М-да, — вздохнул главный маркетолог «Океанимпэкса». — Черт их разберет, этих баб! Что им надо? Приняла бы твое предложение, была бы сейчас вся в шоколаде!

— Нет, Костя, не она — я сглупил. Мне нужно было ей кабинет или клинику построить. Нельзя было на нее обижаться! Она научила нас подниматься над текущими каждодневными проблемами для решения стратегических задач. Думаю, что необходимо заново наладить бизнес-тренинги под ее руководством… Да! Это хорошая мысль. Непременно пригласи ее к нам, когда вернемся.

Пылдмаа встал и стремительной походкой отправился к гостям. Константин налил себе полный бокал коньяка и выпил.

«Вот так-так, — подумал он. — Я пашу на тебя столько лет, и никакой благодарности. А тут появляется смазливая психологиня, и ты уже «поплыл», Янис. О, женщины!.. Надо с ней поосторожнее».

Бойко не видел, что наискосок от него за углом барной стойки сидит человек. Он тихо попивал безалкогольное пиво, ловя каждое слово из разговора руководителя «Океанимпэкса» и его помощника, размышляя: «А вы совсем не изменились за эти годы, доктор Вера Алексеевна! Нужно будет во что бы то ни стало узнать, чем сейчас занимается психотерапевт Лученко, хрупкая женщина с сильным характером. Опасная женщина».

* * *
Наутро большая часть сотрудников фирмы была отправлена в Киев. Надо же кому-нибудь и работать! А для десятка менеджеров среднего и высшего звена праздник должен был продолжиться на теплоходе.

— Морская прогулка, Янис, не очень меня привлекает, — отказалась Вера от приглашения.

— Вы не любите морские прогулки? — удивился Пылдмаа.

— Я помню, что вы яхтсмен. А вот у меня морская болезнь.

Вера немного покривила душой. Ей просто не хотелось участвовать в продолжении корпоративной party. Юрий уехал, и можно было посвятить еще целый день знакомству с городом. Побродить по улицам, заглянуть во дворы,

посидеть у моря на бульваре. Словом, увидеть все то, чего не успела рассмотреть вчера.

— Хотите, я стану вашим гидом? — неожиданно предложил Янис, словно прочитав ее мысли.

— А как же теплоход?

— Это просто. Меня заменит Костя. А мы с вами убежим! Как школьники, сбежим с уроков. — В треугольных глазах Яниса заплясали озорные искорки.

Так они и сделали. Янис оказался действительно отличным гидом, он мало говорил, а больше показывал. Вот обычный одесский двор, каких здесь сотни. Почему-то хочется непременно войти внутрь. В центре двора, окруженного плотным кольцом старых домов, стоит фонтан с грязноватой статуей Аполлона. Фонтан явно уже давно не работает. Обнаженный греческий бог, покровитель искусств, служит здесь, как ни странно, хозяйственным целям: через весь двор тянутся бельевые веревки, на которых сушится белье — нательное и постельное, и одна из веревок привязана к причинному месту Аполлона. И вовсе это не какое-то озорство, и не вандализм, Боже упаси! Просто статуя выполняет практическую функцию. Ну, как столб на бульваре. Не было бы удобной статуи с удобным выступом — протянули бы веревку между деревьями и сушили бы на ней штаны. Атак привязали к Аполлону и сушат. На лице Веры появляется улыбка. Ну вот, город и успокаивает ее ноющую душу.

Они выходят на угол улицы с названием из прежнего времени — Советской Армии — и видят обычную аптеку здесь двойные двери с окошком для выдачи лекарств ночью, когда аптека дежурит. На двери у кнопки звонка табличка: «Уже слышу, уже иду!» И снова город заставляет грустную гостью улыбнуться.

— Теперь, Вера, я вас приглашаю в самый необычный музей в мире. Музей одного кота!

— Ведите! — смеется женщина, уже заранее предвкушая интересное зрелище.

Они останавливаются на Греческой площади и вникают в историю одесского кота Василия.

— Представьте себе, — с удовольствием рассказывает Янис, — вот на этой самой шелковице объявился кот. А поскольку с дерева он категорически отказывался слезть, еду ему сердобольные одесситы подавали прямо наверх. Чтобы дождик кота не мочил, домик на ветке построили. Нашлись такие умельцы.

— А как же они наверх еду отправляли? Карабкались по ветвям, что ли?

— Нет, здесь восторжествовала техническая смекалка. Наладили веревочный лифт для бесперебойной подачи питания… Тут и человек позавидует. Кот уже давно, как говорится, почил в бозе, но домик с колоннами — видите, наверху? — и пластмассовой табличкой с гордой надписью «Кот Вася» остался. Теперь на Греческую площадь приходят поглядеть на дом-музей кота Васи… А знаете, Вера, здесь есть памятник Рабиновичу.

— Какому Рабиновичу?

— Тому самому. Из анекдотов.

— Вы меня разыгрываете! — удивляется Вера.

— Ничуть. Идемте!

Он ведет ее во двор литературного музея. Там действительно стоит маленький памятник Рабиновичу, бессмертному герою анекдотов. Пылдмаа рассказывает, что этот маленький и на первый взгляд вроде шуточный памятник создал талантливый грузинский режиссер и художник Резо Габриадзе. Крохотный человечек с птичьим профилем, одетый в затрапезное пальтецо, смотрит вверх, словно пытается услышать ответ на риторический вопрос. Рядом с ним чемоданы. Пожалуй, это самый немонументальный монумент маленького человека, памятник самой Одессе, по крайней мере той ее части, которая расселилась по всему миру…

Выйдя из музейного дворика, они идут к морвокзалу. Их взгляду открывается скульптура Эрнста Неизвестного. Крепкий золотой младенец-бутуз внутри золотого цветка — самый точный образ города, которому всего двести с небольшим. С точки зрения других городов, насчитывающих тысячелетия, Одесса юная девочка. Вера всей душой чувствует в ней задор юности, солнечность улыбки и живость южанки. А еще она чувствует, как оттаивает тяжелый ледяной ком в ее душе, как начинает светиться маленькое солнышко в соленой морской воде.

На одной из летних террас кафе они замечают знакомых. Артем Сирик сидит вместе с пожилым, по-восточному красивым человеком. Они галантно поднимаются, приглашая Веру и Яниса за свой столик. Артем знакомит Веру Алексеевну со своим собеседником. Гурген Арменович Карапетян — директор сети ресторанов кавказской кухни, армянин, очень крупный, с роскошной шевелюрой седых волос, целует Верину руку. Он щелкает пальцами, и возле них мгновенно появляется официантка с меню. Пока приносят еду, Артем сообщает Карапетяну, что это та самая Вера Алексеевна Лученко, которая предложила организовать сеть рыбных кафе-закусочных вдоль пляжей. Именно для обсуждения этой грандиозной идеи остались на берегу клиент-менеджер «Океанимпэкса» и директорсети ресторанов. Гурген Арменович рассыпается в комплиментах по адресу женщины.

— Я как тот муж из анекдота, который все узнает последним! — Пылдмаа смеется. — Вы тут с нашим самым уважаемым партнером строите новые маркетинговые стратегии, а я ничего не знаю!

— Не вы ли учили нас, Янис Раймондович: сначала проработай вопрос, а уж потом докладывай? Вы же всегда говорите: «Не приходите ко мне с сырой идеей, сырую рыбу едят только японцы», — оправдывался Артем.

— Да ладно тебе, — махнул загорелой крупной ладонью прибалт, — мне утром Бойко все доложил.

Под кофеек мужчины принялись обсуждать технические стороны будущего проекта. Вокруг Веры зазвучало множество неизвестных слов, для нее почти иностранных. А ей стало отчего-то тревожно. Она осталась наедине со своими чувствами, и ей совсем не нравилось то, что она снова краем глаза заметила черных быстрых птиц, похожих на стаю ворон или грачей. Вера по очереди стала смотреть на беседующих. При взгляде на Яниса и Артема птицы исчезали, они появлялись, лишь когда она смотрела на Карапетяна. Такой же промельк черных птиц она уловила, когда те двое мальчишек-журналистов пытались сфотографировать их с Юрием семейные разборки. Может, это признак ее раздражения? Может, устала и пора домой? И хотя Вера по прошлому опыту уже точно знала, что птицы эти — предвестники чьей-то скорой смерти, ей так не хотелось, чтобы страшные предощущения сбылись.

Значит ты, Вера, в очередной сто двадцать пятый раз оказываешься втянутой в какую-то темную историю? Как всегда, рядом с тобой происходит нечто загадочно-криминальное, клубится именно вокруг твоей скромной персоны? И Юра вновь мог бы станцевать на костях твоих принципов, крича: «Я смертельно устал от того, что ты не можешь жить спокойно! Всем помогаешь, во все вникаешь, везде найдешь проблему на свою голову! Каждый покойник, который скончался в радиусе двадцати километров от нашего дома, обязательно оказывается твоим знакомым, и тебе непременно нужно восстановить справедливость!» Но как же иначе, если столько лет жить в шкуре психотерапевта и не вылезать из нее? Тут уж, как говорится, назвался шампиньоном — полезай в ридикюль. Люди идут к тебе, ты их слушаешь и лечишь, молчишь и внимаешь, советуешь и внушаешь, а они сгущают вокруг тебя свою обратную связь. Приносят свои жизненные истории и переживания. А если не приносят — пожалуйста, вот они, сами несутся к тебе, эти истории. Настигают, увлекают, и уже не остановить поворота картонной трубы калейдоскопа.

Черные птицы… Как хорошо было бы хоть раз в жизни обмануться! Но в глубине души Вера точно знала — эти предвестники несчастья никогда не ошибаются.

* * *
Почему так случается, что вполне респектабельные внешне люди порой совершают странные поступки? Вот, например, Юрий Лученко. Взял да и затащил к себе домой первого встречного, почти бомжа. Ну, хорошо, не совсем первого встречного, а бывшего школьного приятеля. Но все равно, странно как-то…

Он встретил его вечером следующего дня после своего поспешного возвращения из Одессы. В подворотне дома Юрий не обратил внимания на фигуру в засаленном, рваном спортивном костюме у мусорных баков. Он не стал бы вглядываться в человека, мало ли их, странных — то совсем опустившихся, то на вид вполне нормальных — роется в мусорниках. Но существо в спортивном костюме попросило у Юрия закурить, тот прислушался. Хриплый голос и легкая картавость показались ему знакомыми. Юрий внимательно всмотрелся в лицо «мусорщика» и присвистнул:

— Зуй! Борька Зуев, ты, что ли?

Названный Зуем не сразу ответил, вцепившись сощуренным взглядом в собеседника. Закурил выданную сигарету и скривился в гримасе:

— Я-то Зуй! А вот ты что за перец?

— Ты что, не узнал? Лученко я. Мы с тобой до восьмого класса в тридцать шестой школе вместе штаны протирали.

— А… — выдохнул клуб дыма Зуй. По его скомканному лицу трудно было понять, узнал ли он школьного товарища. Но, когда Юрий пригласил его домой, оживился, засуетился, поднял с земли веер своих пакетов и мелкими шагами засеменил вслед.

Зинаида Григорьевна, мать Юры, шестидесятилетняя женщина с крепким туловищем на коротких, кривеньких, но мощных ножках, хлопотала возле плиты и разогревала позавчерашнюю котлету так, словно сражалась с классовым врагом. Она выглядела как старенькая девочка-пятиклассница: низенький рост, прямые седые волосы, строгое лицо — ну просто гипсовая пионерка с барабаном. Плохо одетый и дурно пахнущий гость ее не смутил. Если Юрочка привел — значит, надо. Да и у бабы Зины, как называли ее знакомые и соседи, было плохо с обонянием, она почти не чувствовала запахов, вечно у нее все пригорало и было с душком.

Пока Зуй с азартом не евшей неделю дворняги поглощал котлеты и попивал дешевый портвейн, Юрий пытался наладить светскую беседу.

— Кого-нибудь встречал из наших? — спросил он у гостя.

— Кого это наших? — не понял Зуй.

— Одноклассников, одноклассниц.

— Они встреч не назначали. Да и мне неинтересно, — собирая крошки хлеба в щепотку и отправляя их в рот, ответил бомж.


— А как же школа, детство наше босоногое? — дожимал свою линию хозяин дома.

— А чего в них хорошего? — спросил гость, и Юрий запнулся.

— Борис! А чем вы сейчас занимаетесь? — решила поддержать разговор Зинаида Григорьевна.

Зуев ухмыльнулся, показав желтые прокуренные зубы, и отчитался:

— Дозвольте доложить: нищенствую, побираюсь.

Повисла неловкая пауза. Мать с сыном не знали, о чем еще можно говорить с гостем.

— А где молодая хозяйка? — разрядил гость тишину.

— На плезентациях! — ядовито процедила баба Зина.

— Мама! Сколько раз тебе повторять, не «плезентация», а презентация.

Юрий принялся объяснять Борису, что супруга часто посещает всевозможные презентации и корпоративные вечеринки, и сейчас вот тоже. Чем больше рассказывал он о Вере, тем сильнее нарастало его раздражение.

— Чего же ты, Юрик, не ходишь с ней? Или жена не берет тебя с собой? — язвительно поинтересовался Зуев.

Юрию было неприятно вспоминать изгнание из Одессы. Однако излить душу новому человеку очень хотелось. Поэтому он налил еще портвейна, выпил, закусил винегретом из железной мисочки (мать не любила лишний раз пачкать тарелки) и решил поделиться наболевшим.

— Ты женат? — спросил он.

— Попробовал семейной жизни, — уклончиво ответил Зуев.

— Значит, поймешь.

— Чего именно?

— Это, Зуй, трудно объяснить, — поскреб лысеющую макушку Юрий.

— Да нечего тут объяснять! — махнула кухонным полотенцем его мать и, усевшись на табуретку, разъяснила свое отношение к невестке: — Она несемейственная, вот и все!

— Что значит «несемейственная»?

— Борис, вы, как Юрочкин одноклассник, знаете: он ведь всегда был очень домашним мальчиком, все в дом, все в семью. Друзья у нас постоянно собирались. А она совсем другая.

— Ну да? — Зуй что-то не припоминал, когда это у Юрки Лученко собирались ребята из класса. Однако подыграл: — Нелюдимая, что ли?

— Наоборот! Слишком «людимая»! — вступил со своей арией хозяин дома. — Знаешь, что ей интереснее всего? Не дом, не семья, не муж, не дочь и даже не свекровь. Для нее главное — работа! Уразумел? Она у нас ударник капиталистического труда! Хлебом не корми, дай только из дома удрать и на работе повкалывать.

— Она что, бизнесменша?

— Нет, мадам у нас докторша. Она психов лечит. Сама скоро психом станет! — объявила свекровь.

— Психиатр? — уточнил Зуй.

— Теперь они себя называют психотерапевтами и психоаналитиками, во как! — После нескольких стаканов портвейна Юрий совсем забыл, что «мадам» с ним давно рассталась и теперь, вернувшись на свою жилплощадь, была лишь соседкой. Он чувствовал себя особенно несчастным и нуждался в моральной поддержке школьного товарища. — Ты прикинь, Борька! Ей в сто раз интереснее лечить какого-нибудь психа, чем заботиться о собственном муже. Муж — это так, пустое место, а вот психи, пациенты — совсем другое дело.

— Жена должна вести хозяйство, — проповедовала со своей табуретки баба Зина. — Мужа обихаживать, свекрови помогать, дочерью заниматься. А она домой только на ночевку приходит!

— Верка даже не пытается скрыть, что для нее работа важнее, чем… — Юрий поискал нужное слово, но, не найдя, сокрушенно махнул рукой. — Работа для нее — все.

— Так она ждет всенародной славы? Как профессор Павлов? — ухмыльнулся гость.

— Ага! Точно. Она ж честолюбивая, как не знаю кто! — Лученко разлил остатки спиртного, выпил и, размахивая перед собеседником вилкой с наколотой на нее гирляндой капусты, высказывал наболевшее: — А как же я? Скоро старость. Да, Борька…

— Да что ты, Юрочка, тебе всего сорок лет! — замотала седой крепкой головкой Зинаида Григорьевна.

— А что жизнь мне дала? — Юрий не обратил на мать никакого внимания. — Она ж не принесла мне ничего, кроме обломов. Вместо нормальных корешей на работе меня окружает придурковатая молодежь. Они за год всасывают то, над чем я в институте шесть лет корпел. Я — программист? Хрен я на вертеле, а не программист. — Лицо Юрия скривило болезненной гримасой. — Любому пацану в нашей фирме — не успел прийти, ему еще ничего доверить нельзя — сто баксов вынь да положь. Иначе он просто не выйдет на работу! Представляешь?

— Ужас! Какой ужас! А у нас, пенсионеров, пенсии… — не унималась Зинаида Григорьевна.

— Молчи, мать. Не трави душу.

Почему Юрий не перекинулся парой необязательных слов с бывшим, хоть и опустившимся соучеником еще там, во дворе, или не ссудил его небольшой суммой на водку? Почему привел грязного и провонявшего мусорными баками Борьку Зуя к себе в дом? Он и сам не мог Дать на это вразумительный ответ. Однако на то были свои глубинные причины. Жизненные принципы Юрия Лученко складывались во времена расцвета советской торговли, когда вместо слова «купить» звучал могучий глагол «достать». И такие простые вещи, как покупка мяса в магазине, сопровождались взаимовыгодными обменами, где деньги были моментом хоть и обязательным, но второстепенным. В те времена хорошо отоваривались гинекологи, зубные врачи, товароведы из секций легкой промышленности. Многим людям эти принципы вошли в плоть и кровь, в сознание и подсознание. Вот и Юрий привык отмеривать свою дружбу или внимание только в оплату за что-то полезное.

А вот с Верой, как он должен был признать через много лет супружества, взаимопонимания не получилось. Не вписалась жена в его сложившиеся жизненные принципы. Он с удивлением обнаружил, что не получает привычной платы. Подарив ей свою фамилию и гордое звание жены, муж и отец семейства ожидал беззаветного служения, благодарности и правильного поведения, но ничего подобного не видел за все восемнадцать лет брака. Семейная жизнь оказалось с изъянчиком, его обманули, и он остался в убытке. Испытывать каждый день такое чувство было некомфортно.

Главная неприятность состояла в том, что Вера оказалась врачом не только по диплому и месту работы, но и по призванию и даже по мельчайшим проявлениям характера. Откликалась на любую мольбу о помощи, постоянно помогала своим пациентам, причем и за пределами поликлиники. Будь ее воля, их квартира превратилась бы в пункт скорой помощи и бюро добрых услуг! Там, где доктор Лученко появлялась, она тут же становилась центром внимания, ее засыпали просьбами и благодарностями, вокруг нее вечно суетились знакомые и незнакомые, соседи и подруги. И хотя Юрий постоянно демонстрировал жене неудовольствие частыми ее дежурствами, уходами по делу и бесконечными звонками, Вера только улыбалась.

Неблагодарная, он ведь столько ей дал! Да вспомнить хотя бы, что Лученко приютил бедную студентку. В тот год, когда Вера поступила в мединститут, ее родители погибли в авиакатастрофе. А старший брат чуть ли не на следующий день после похорон выставил Веру за дверь четырехкомнатной профессорской квартиры. Под предлогом капитального ремонта и размена он заставил сестру выписаться, затем, став ответственным квартиросъемщиком, просто забыл о ней. Оказавшись без крыши над головой, девушка приткнулась в общежитие мединститута. Помыкавшись и получив первые уроки жизни, она встретила Юру Лученко. Он быстро сообразил, что дочка покойного профессора-медика — хорошая партия для простого парня. Лученко решил, что Верин переезд в общежитие и полуголодная жизнь на стипендию — это блажь избалованной девчонки из богатенькой семьи. Он уже рисовал мысленно, как переберется из своей коммуналки в роскошные апартаменты жены и будет пользоваться наследством ее покойных родителей. Она же после всех своих мытарств и несчастий искала возможности прислониться к кому-нибудь. Идея выйти замуж за Юру, такого надежного и заботливого, будущего программиста, показалась ей спасением от всех бед. Тем более что ухаживать он умел.

Вначале Лученко терпеливо ждал, когда жена ринется отвоевывать у брата положенные ей квадратные метры и родительские ценности. Но потом оказалось, что Вера никому не собирается объявлять войну ни за метры, ни за вещи, и Юрий растерялся. Калькулятор, работавший в его голове и не отключавшийся даже в моменты сексуальной близости, показывал ноль, и это его крайне нервировало. К моменту окончания Верой мединститута он окончательно понял, что жена не способна вернуть затраты с процентами, а когда она начала работать, стало еще хуже. Ее готовность помогать всем, с его точки зрения, носила патологический характер. Коммуналка, где они жили, превратилась в проходной двор и филиал психушки. И хотя соседи боготворили юную докторшу, но из боготворения шубу не сошьешь. Деньги эта дура никогда — ни со знакомых, ни с соседей, ни с подруг — не брала! Этот факт больше всего раздражал Юрия. Очень редко ее уговаривал принять благодарность кто-нибудь высокопоставленный… Правда, когда Юрий с матерью уже поставили было на Вере крест, считая ее потерянным для нормальной жизни человеком, она вдруг смогла с помощью одной своей пациентки разменять и выкупить комнатки двух соседних жильцов, превратив бывшую коммуналку в отличную пятикомнатную квартиру. Так она дала неожиданный ответ на квартирный вопрос.

Она работала днем у себя в клинике, читала лекции вечерникам и заочникам, между делом защитила кандидатскую, вокруг нее клубилась жизнь, с ней считались сильные мира сего, больные на нее молились, коллеги уважали. Получалось, что не он муж-благодетель, столп семейного благополучия, а она. До какого-то момента ему верилось, что семейная вселенная вертится вокруг планеты под названием «Сын, Муж и Отец». Но в этой вселенной не хватало Святого Духа, и похоже, эту роль оккупировала его жена.

Недавно она совсем с ума спятила, поступила как последняя сука! Смешно даже говорить так о психиатре, но этот безумный летний роман с мальчишкой-ветеринаром и ее уход из дому почти на два года — просто уже ни в какие ворота!.. А потом так же неожиданно вернулась домой.

Юрий решил, что получил превосходный шанс разложить все по полочкам. Демонстрируя благородство, он ни словом не попрекнул жену и даже матери запретил напоминать невестке о ее развратном поведении. Очень кстати подвернулась поездка в Одессу. Юрий был уверен: на юге он окончательно объяснит жене, как она не оценила его, как разбрасывалась им все годы их совместной жизни. Он раз и навсегда поставит ее на то место, какое женщине и положено занимать, то есть на подчиненное место в доме. Ведь женщины, если честно, существа второго сорта, а он, как мужчина, будет великодушен, позволит ей заниматься своей работой, зарабатывать деньги. В конце концов, у нее это неплохо получается. Только семейный бюджет будет теперь у него, Юрия! Именно так. Не она станет решать денежные вопросы, а он. Все будет так, как он захочет.

Так решил муж и «вседержитель» Юрий Иванович Лученко. Но, увы, эта непредсказуемая женщина вновь умудрилась все поставить с ног на голову! Во-первых, она их с матерью в упор не замечала. А во-вторых, когда Юрий услышал от этого эстонского хлыща похвалы в адрес Веры, да еще в таких восторженных выражениях, он просто растерялся. Что ему делать с такой женой? Слова «гордиться» или «уважать» отсутствовали в его лексиконе. Значит, все по-прежнему… Зато встреча с Зуем придала ему собственной значимости. Это чувство хотелось продлить, вот он и затащил бывшего одноклассника к себе.

— Так как жена? — снова подбросил хворосту в огонь разговора бывший школьный приятель. — Наверное, прилично зарабатывает?

— Я тоже стараюсь семью обеспечить! А она вообще… — с обидой произнес Лученко. И неожиданно для самого себя предложил: — Хочешь, я тебе ее комнату покажу?

— Давай.

Нетвердыми шагами они направились в комнату Веры по длинному коридору бывшей коммуналки, ныне отдельной квартиры с евроремонтом. Хозяин открыл дверь, и оттуда выскочил спаниель белого цвета. Он громко и сердито лаял на мужчин, приседая на передние лапы, шерсть на мощном загривке стояла дыбом, и весь его: грозный вид как будто предупреждал: «Только посмейте нарушить границу моей территории!» Если бы Пай умел изъясняться на человеческом языке, он объяснил бы, что терпеть не может пьяных.

— Ты что, псина?! — рявкнул на него Юрий слегка растерянно. — На своих? Я те дам!

Спаниель все же не охранная собака, за ногу не схватит. Он обнюхал вошедших и спрятался под диван. Одноклассники вошли в комнату. Зуев шарил любопытным взглядом по стенам и полкам. Гнездо докторши было очень уютным, здесь хорошо пахло. От этого жилья на гостя повеяло чем-то щемящим и забытым, словно от большой чашки с парным молоком, каким его маленького угощала бабушка; в селе. В Вериной комнате жила душа ее хозяйки, здесь было множество предметов, согревающих и оживляющих, равнодушные квадратные метры. На стенах— несколько небольших картин в простых аккуратных рамках: осенний пруд, сосна на фоне заката и натюрморт — ландыши в голубом кувшине; портрет дочери в карнавальном костюме, большая фотография Олечки на утреннике в детском саду, где дочь изображала кошечку. Пятилетняя девочка в кокетливом фартушке гордо показывала фотографу серый пушистый клубочек — сделанного ею самой мышонка. На; полке стояли «зимние бутылки» причудливых форм, обсыпанные мелким белым пенопластом на клею, откуда! торчали всевозможные веточки. Рядом с ними красовалось: большое гипсовое ухо — шуточный символ профессий психотерапевта, как ее понимал пациент-скульптор. На стене висел написанный яркой гуашью манускрипт: «Инструкция по применению сотового каравая. Сотовый каравай предназначен для непосредственного невиртуального общения между абонентами. Общаться предпочтительнее за чашкой чая, сдабривая разговор топленым маслом, сгущенным молоком или вареньем».

— Так я не понял, — будто очнувшись, спросил Зуев, — что конкретно ты собирался мне демонстрировать?

— Разве ты не заметил? У нее даже в домашней обстановке есть кусок поликлиники.

— Где?

— Вот у нее в шкафу, на полке, в целых три ряда стоят папки с карточками психов.

— И что?

— То есть ей мало того, что все это дерьмо хранится в клинике! У нее в комнате сотни историй болезней, понял? — сердился подвыпивший Юрий.

— Понял, понял.

— Что ты! Она ведь кажный день перед сном, прежде чем вырубиться и забыться, сначала созерцает свои папки с аккуратными наклейками: шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, фобии и все такое!..

О говорил еще что-то, болтал без умолку, как всегда. Еще в школе Зуев недолюбливал Лученко за эти льющиеся потоки слов. Тетерев на току. Сам себя слушает. Слушай, слушай. Если уж ты такой одноклеточный, что поверил в случайную встречу, съел и не подавился сказочкой, будто Борька Зуев — опустившийся тип, то не обратишь внимания, если я как будто из любопытства пороюсь среди папок…

Гостю повезло. Юрия из кухни зачем-то позвала мать, и он вышел. Через пару минут, налюбовавшись комнатой Веры Лученко, гость вернулся в кухню.

— Ну как? — поинтересовался Юрий.

— Наша пани докторша, — подала голос старшая Лученко, — каждый день, перед тем как заснуть, инвентаризацию своих психов проводит! Чтоб, значит, ни одного дегенерада не забыть! У ней, у Верки, никто не забыт, что ты! За каждой наклейкой в папках написано про этих, вся подноготная. Однажды я так, по случайности, взглянула. Там такое!!! Про детство ихнее, и про родителей, и про половую жизнь. Фу! Какая она бесстыдница, людям про такое вопросы задавать! А они, придурки, ей все про себя рассказывают. — Зинаида победно взглянула на сына и гостя.

— Мам! Ну что ты все путаешь! Не «дегенерады», а «дегенераты», — поправил родительницу сынок, пропустив мимо ушей тот факт, что она смотрела истории болезней Вериных пациентов. Видимо, его нравственные принципы допускали чтение чужих медицинских документов.


— Юрочка! Что ж ты мать перед школьным товарищем поучаешь, нехорошо, сынок!

— Ладно, не бери в голову. Я ведь не со зла. Просто мы с тобой объясняем Борьке про мою «счастливую семейную жизнь».

Мать и сын совершенно не обращали внимания на то, что гость на их реплики никак не реагирует.

— А у вас, Борис, детки есть? — полюбопытствовала Зинаида.

— Есть, — скупо ответил Зуев, не сообщая никаких подробностей.

— Таким, как моя невестка, я бы вообще запретила рожать. Какая она мать? Кроме клиники своей, ничего не видит!

— Интересно, если бы она однажды осталась без работы, то что стала бы делать? — спросил гость, удачно меняя тему.

Мать с сыном переглянулись: это неожиданное предположение почему-то показалось им очень смешным. Сын басовито заржал, как конь, скаля зубы, мать захихикала мелко и с треском, будто орехи колола. Зуев пожал плечами.

— Ну и чего такого, — сказал он. — Нынче много народу без работы сидит.

— Да она сейчас в отпуске как раз, — заметил Юрий. — В Одессу поехала.

Он не стал уточнять, что тоже был там с ней один день. Мужчины вышли на кухонный балкон покурить. Здесь все было приспособлено для неторопливого мужского отдыха: старый журнальный столик с подпиленными ножками и два маленьких неудобных детских стульчика, большая банка из-под кофе, полная окурков. Помолчали.

— Читал про клонирование? — внезапно спросил Юрий. Он покупал на книжных развалах все, что попадалось под руку, и читал все подряд. Его голова была забита случайной информацией.

— Что-то слышал, — неопределенно протянул Борис.

— Представляешь, до чего дошли, а? Рождается ребенок из одной-единственной клетки, не обязательно своего отца, но допустим, ты хочешь, чтобы сын был похож не на тебя, а на какую-то шишку. Какого-нибудь Шварценеггера!

— Бред, — процедил бывший одноклассник. — Мой ребенок — моя кровь. И я захочу, чтобы он был похож на какого-то американского качка?

— А если ты урод? Ну, не ты конкретно, а кто-то. Предположим, родить хочет девка какая-нибудь. Страшная, как обратная сторона Луны. Вся в кратерах! — Юрий захохотал. — И при этом ей до потери пульса нравится, Допустим, Димочка Нагиев или Том Круз.

— Ну?

— Что получает девка-уродина? Не знаешь? А я тебе скажу. Ее киндереныш будет точной копией, близнецом Круза или Нагиева. Только представь себе: бесконечное клонирование людей!

— Не нравится мне это. Как же без отца? Вместо родителя, который ночами не спит у колыбели, сказки рассказывает, любит свой живой комочек больше жизни, будет матрица… Тьфу!

— Чего ты так раскипятился? Твои дети, небось, и не догадываются, какой ты им папашка преданный!

— Догадываются, — зло сплюнул с балкона Зуев и впервые посмотрел на бывшего одноклассника с нескрываемой неприязнью.

— Да ладно тебе. Что ты взвился! Я пошутил, — похлопал его по плечу Юрий. Но Зуев уже направился к выходу.


4. ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ НАЧИНАЕТСЯ

Андрей Двинятин в тысячный раз за последние дни набрал телефон Веры. Тишина. Он раздраженно пнул ногой стул и подошел к окну, стараясь дышать помедленнее, чтобы не стучало так в висках. Вид из окна ничем новым не порадовал. Тот же наскучивший панельный дом напротив, за ним волны соснового леса. Край города, Лесной массив. Мамина квартира хороша, когда нужно отдохнуть и поразмыслить… Но он так привык к их с Верой дому!

Еще недавно он писал ей записки на листках в клеточку. Это был особый жанр — утренние записки. Потому что он вставал рано и шел на работу, а она спала до полудня, вела прием во вторую смену. В записке крупно написан код мобильной трубки. Она всегда его забывала или спросонок нажимала не те кнопки, потом расстраивалась, снова начиная ругать себя за вечную войну с техникой. Главное — связь. Сразу звони, кисюля, и сообщи: твоя сплюша проснулась. Сплюшевая. Это была такая игра в новые смешные и нежные слова. Еще недавно он старался начинать свою записку каждый раз иначе, другим словом, и заканчивать так же необычно. И непременно чтобы она улыбнулась. Он писал: скоро, вечером, он будет, пусть она потерпит. Может, перед ее уходом на прием ему удастся вырваться, они пообедают вместе. А завтрак стоит на плите, ей нужно только разогреть. Когда он гулял с Паем, встретились знакомые собаки, они играли, обнюхивались. И больше ничего интересного. По телевизору показывают ерунду, но кое-что он отметил для нее. «Ну все, я побежал, целую, твой заяц».

Еще недавно он принимал в клинике своих ушастых и хвостатых пациентов, бинтовал и смазывал, смотрел глаза и уши, выписывал капли и делал уколы, рядом метались помощники, грохотали песни по FM-станциям, но он ничего не слышал, а представлял, как она просыпается, сразу идет читать его записку, улыбается, включает телефон и звонит. И ждал, когда кончится этот длинный день и можно будет наконец схватить, обнять, впитать прохладу ее кожи…

Еще недавно она баловала его забавными открытками в ответ на утренние записки. Она хитро подсовывала их под дворники на машине, вызывая щенячий восторг.

Но теперь ничего этого не было. Ни записок, ни открыток, ни звонков. По телефону никто не отвечал, а в клинике, где работала Вера, говорили всякую чушь.

Даже телевизор, последний собеседник одинокого человека, ничего не показывал и молчал по воле «Воли-кабель». Кому пришло в голову такое нелепое словосочетание?! «Воля-кабель»! Почему не «Равенство-кабель» или не «Братство-кабель»? Или «Кабель-любовь»? Все ее подруги, словно сговорившись, обзывали этот кабель кобелем. Свихнуться можно.

Андрей вышел в кухню, смолол зерна и сварил термоядерный кофе. Только так он мог прочистить себе мозги. С тех пор как любимая женщина ушла, он чувствовал себя немощным стариком. Молодое тридцатипятилетнее тренированное тело потеряло обычную энергию и силу. Ноги и руки не хотели слушаться, вялость обволакивала движения и мысли. Он заметил, что даже легкая и пружинистая прежде походка стала медленной и шаркающей, стариковской. Никогда ветеринар не сутулился, а теперь, проходя мимо зеркала в прихожей, с удивлением заметил свой сгорбленный силуэт.

Вкусовые ощущения тоже изменились, кофе казался пресным. Ну и правильно, ведь самый главный ингредиент приготовления вкусного кофе — это она сама, любимая женщина. Андрей с тоской понимал, что сварить хороший кофе ему не помогут ни четыре миллиона его согорожан, ни сорок восемь миллионов жителей страны, ни все шесть миллиардов обитателей этой суетливой планетки Земля. Потому что без нее никого из них нет. Ему нужна только Она, и только для Нее он смог бы приготовить вкусный кофе…

Он пососал ломтик лимона, но не почувствовал кислоты. Вынув изо рта лимонную шкурку, с горечью подумал: «Она выжала меня, как этот лимон…» Сжал голову руками и так просидел, оцепенев, несколько минут. Или часов?.. Отчаявшись что-либо понять, Двинятин сказал себе: «Не-ет, хватит», выскочил из дому, сел в свой «пежо» и рванул с места. Поеду в клинику, решил он. Сегодня был свободный день, но сидеть дома просто невыносимо!.. И, в конце концов, может ведь хозяин ветклиники нагрянуть и посмотреть, что там и как?

Залитые солнцем улицы пролетали мимо, Андрей все увеличивал скорость, раздраженно сжимая зубы при всякой задержке, все остальные участники дорожного движения казались ему черепахами. От Ленинградской площади он выскочил на широкий проспект Гагарина и через минуту уже мчался по мосту Патона. Пару раз его пропустили, посторонившись: опытные водители всегда чувствовали сумасшедшего лихача и прижимались правее, от греха подальше. Вот и воздух посвежел, Голосеевский лес рядом. Андрей чуть успокоился, свернул за ограду и поставил машину в тень старого клена.

В приемной сидел всего один человек, ждал. Ветеринар прошел вглубь.

— Ой, Андрей, — удивилась ветврач Зоя, выходя из-за белой двери. — Что-то случилось?

— Ничего. Так просто заехал, — сказал он. — Как дела? Олег где?

— Он в операционной.

— Помощь требуется?

— Нет-нет, там все спокойно, легкий наркоз, удаляет зубной камень собаке.

Андрей присел у столика, вспомнил Пая, которому он тоже как-то делал эту неприятную процедуру. Ласковый Верин пес позволял залезть себе куда угодно, если понимал, что это требуется для его же блага. Как он сейчас?.. Андрею снова стало жутко обидно.

— Послушай, Зоенька… — проговорил он, не глядя ей в лицо. — Достань-ка спирту.

За спиной скрипнула дверца, звякнула бутылка. Коллега поставила перед ним бутыль с этикеткой: «Препарат для ветеринарной медицины, спирт этиловый 95 % 500 мл».

— Мензурку и воду из холодильника. Пожалуйста, — попросил Андрей.

— Андрей Владимирович…

— Что «Андрей Владимирович»? Раз Олег занят, буду с тобой пить, — с досадой сказал Двинятин. Конечно, он ни за что не стал бы спаивать дежурного ветеринара, но так хотелось выплеснуть раздражение!

Зоя молча поставила перед шефом все требуемое. Он налил воду в спирт, посмотрел немного, как в мензурке клубятся едва заметные нити жидкостей, смешиваясь. Выпил залпом, задержав дыхание. В груди стало горячо. Он поднял взгляд на Зою, стоявшую рядом, и увидел слезы в ее глазах. Желание сорваться улетучилось.

— Ну-ну, прекрати. Все в порядке.

— Ничего не в порядке, — тихо вымолвила Зоя, — я же вижу. Так и не смогли встретиться с Верой Алексеевной?

Андрей Двинятин понял, что ему не хватает собеседника.

— Так. Зоя, садись… Вот скажи мне, почему у вас, женщин, все внезапно и непонятно? Я не понимаю, что произошло. А она не объясняет!

— А вы расскажите, что произошло.

— Произошло то, что она вдруг закончила наши отношения! Неужели, черт побери, нельзя было просто сказать: «Я не люблю тебя!» Нет, нужно поступить самым подлым бабским образом. Не прийти домой после работы, потом потихоньку вынести из квартиры все свои вещи, когда меня не было дома.

— Неужели она так и сделала? — Зоя сочувственно подняла брови.

— Никаких объяснений, ни одного слова, ничего!!! — распалился Двинятин. — Не велела даже, как говорят в таких случаях: оставь ключи в прихожей на тумбочке и захлопни дверь. Я сам это сделал, когда убедился, что Вера полностью обрезала все нити!

— Может, поторопились, Андрей? Пожили бы у нее в квартире, подождали…

— Ни за что! Это ее дом, пусть сама им пользуется, без меня, если я не нужен!

Он снова налил и выпил. Опьянение не наступало.

— Она ведь еще подруг своих и сотрудников предупредила, что ее для меня не существует, — со злостью продолжал он. — Охранники у входа в ее клинику даже близко меня не подпускают. И отмазка есть идиотская — дескать, вы не сотрудник строительного холдинга, а мы лечим только строителей и их семьи. Бред какой-то! Дома трубку берет ее бывшая свекровь, та вообще способна пополнить только матерный словарь.

Зоя покачала головой.

— А возле дома встретить не пытались? — спросила она.

— Пытался. Ничего не получилось. Там черный ход и два выхода, на улицу и во двор. А у клиники и вовсе несколько корпусов со сложной системой внутренних переходов. Заходишь в первый корпус, а выходишь из пятого. Не больница, а школа начинающего шпиона!

— Андрюша, а если вспомнить по часам и по минутам хотя бы тот последний день, когда вы видели Веру Алексеевну последний раз? Может, в нем и кроется разгадка ее внезапного ухода?

Андрей пожал плечами.

— Ну хорошо. Так, значит, она была на дежурстве в своей клинике. Я спал… Нет, подожди…

— Вы разговаривали? Созванивались? — пыталась помочь Андрею коллега.

— А как же. Все было хорошо. Вера предупредила меня, что будет дежурить в кардиологии. Это нормальная практика, когда врачи разных специальностей дежурят по графику в тех отделениях, где требуется контролировать ситуацию. Я, ты помнишь, в этот день тоже работал у себя. Обычный прием, ничего особенного. Кошки, собаки, болячки… А! Вспомнил!

— Что? — встрепенулась Зоя.

— Потом мне позвонила Наталья.

Зоя кивнула, хотя Наталью, бывшую супругу Двинятина в ветклинике почти не знали: она с брезгливостью относилась к привычным для ветеринаров обстановке и запахам и почти не бывала здесь.

— Сказала, что необходимо встретиться, — продолжал воспоминать Андрей, — обсудить летний отдых нашей Машки…

Андрей тогда согласился встретиться дома, потому что Наталья собиралась приехать с девочкой, а малышка обожает играть с Паем, и вообще Андрей ее давно не видел. Бывшая жена действительно приехала вечером. Они все обсудили, Маша играла с собакой, Наталья, на удивление, была не агрессивна, даже испекла и принесла какой-то пирог к чаю. Они попили чая, гости ушли. А он свалился спать точно убитый. Проснулся поздно, благо на работу надо было идти на вторую смену…

— Вера наутро не пришла? — спросила Зоя. Она очень хотела помочь Андрею разобраться.

— В том-то и дело, что нет. Правда, она могла остаться работать после дежурства. У них в больнице это в шутку называется «ссучиваться»… то есть отрабатывать сутки.

Зоя с серьезным видом кивнула. Двинятин тоже не улыбнулся давней шутке, придуманному слову, обозначавшему всего лишь «оставаться работать после ночи», не выходя из клиники.

— Ну? И вы ей позвонили?

— Позвонил на мобильный. Она ответила, услышала мой голос, сказала непередаваемо холодным тоном: «Прощай, Двинятин…», у меня аж ухо замерзло — и все. Остальное ты знаешь.

Двинятин стал интенсивно разминать себе шею. У него была такая привычка, когда он хотел, чтобы кровеносные сосуды лучше питали мозг: «Думай, старик, думай! Может,

все дело в какой-нибудь маленькой детали, которую ты упустил!» Он отчетливо помнил, как проснулся с тяжелой головой, стал под душ, приготовил себе омлет из шести яиц. И в начале второго отправился к себе в клинику. Стоп! Что-то не так… Где-то тут не срастается!

— Что вы вспомнили, Андрей? — Зоя подалась вперед.

— Пай, Верин спаниель… Его не было. — Андрей, измученный душевной болью, вспомнил деталь, которая его удивила, но, еще не отойдя от сна, он не придал ей тогда значения.


— Куда же он мог деваться?

— Понимаешь, он не стал будить меня, как обычно, не залез в постель, не обнимал толстыми лапами, как делал это каждое утро… Вот чего не хватало в тот день! И я, собираясь на работу, почему-то решил, что пес так разоспался, что даже не провожает меня к двери.


— Ну да, с ними это бывает, — кивнула Зоя. — Правда, редко. Собака — не человек и не меняет своих привычек ни с того, ни с сего. Вы же знаете…

— Знаю, — угрюмо согласился Андрей. Ему ли, ветеринару с опытом, не знать таких элементарных вещей! Значит?.. — Значит, Вера побывала в квартире рано утром, пока я спал! — воскликнул он. — Она не разбудила меня, а пришла, тихонько забрала Пая и ушла из дому. А позже?.. А позже, когда мы с тобой тут, в ветклинике, принимали четвероногих пациентов, вернулась, собрала свои вещи и поставила точку в наших отношениях. Но, черт побери, почему же?!

* * *
Вскоре после ухода Зуева вернулась из Одессы Вера. Бросила сумку в прихожей, присела на минуту. Навстречу ей белой молнией вылетел Пай. Он каждый день радовался ее приходу с работы, словно она приезжала из кругосветной экспедиции. А тут она отсутствовала несколько дней — целую вечность! Хозяйка сразу же надела на него ошейник, взяла рулеточный поводок и собралась со своим любимцем на прогулку.

Выглянул Юрий, сдержанно сказал:

— С приездом. Хочешь, давай пройдемся вместе?

— Что случилось? — удивилась Вера.

Даже когда он был еще официальным мужем, подобные предложения случались настолько редко, что безошибочно говорили о какой-то неприятности. Однажды у него украли в метро кошелек с зарплатой. В другой раз стащили на рынке паспорт, и он поклялся, что больше никогда не будет делать «бабскую» работу. И как-то в сауне Юрий Иванович Лученко забыл свое обручальное кольцо. Каждый раз после таких своих промашек он демонстративно делал шаги навстречу жене. Вот и теперь он предложил отправиться с Верой и Паем на прогулку вовсе не потому, что ему было приятно это занятие. Просто он знал про Верину сверхчувствительность и надеялся заболтать, чтобы не догадалась об экскурсии по ее комнате.

— Да ничего не случилось, с чего ты взяла? — Он пожал крупными плечами, но почему-то избегал смотреть в глаза.

— Хорошо, пойдем.

Она слишком устала и решила отпустить ситуацию, справедливо полагая, что та разрешится сама собой.

Они вышли из старого двора-колодца и отправились в сторону Андреевского спуска. От Львовской площади за домами петляла замечательная прогулочная дорога над Урочищем Гончары-Кожемяки, проще говоря — Гончаркой. Здесь было необыкновенно хорошо. Художница-весна плеснула на киевские холмы все оттенки зеленого. Кое-где внизу, на Подоле, неясным лиловым пятном доцветала поздняя сирень. Пай обожал гулять в этих местах. Здесь было великое множество меток ушастых собратьев и столько информации для собачьего нюха, что пушистая белая метелка хвоста не переставала радостно вилять.

Вера отстегнула поводок и разрешила своему любимцу сполна насладиться свободой. «Гуляй!» — скомандовала она, и спаниель, радостно потявкивая, помчался в урочище знакомиться с двумя солидными колли, которые вывели на прогулку своих хозяев. Колли вышагивали безо всякого поводка по дорожкам Гончарки, будто по подиуму, гордо держа узкие головы. Бело-рыже-черная шерсть переливалась на солнце. Их хозяйки, две пожилые дамы, сухопарые и подтянутые, были очень похожи на своих собак. Они чинно прогуливались рядом, прямо держа спины, как английские герцогини, в одинаковых брючках и курточках, в одинаковых паричках ярко-каштанового цвета. «Ну, Пай вам сейчас покажет!» — заранее предвкушая забавное зрелище, подумала Вера. И действительно, примчавшись к дамам, Пай повел себя как игривый щенок. Он стал припадать к земле на передние лапы, поднимая заднюю часть туловища и быстро-быстро виляя хвостом, потом в безумном темпе понесся вокруг двух колли, втягивая их в свою веселую гонку. Несмотря на всю чопорность, собаки не устояли перед игривостью Пая. Вскоре они носились вслед за белой шелковой молнией по тропинкам зеленого склона, а хозяйки напрасно взывали к их благоразумию, встревожено окликая собак: «Лайма! Барби! Ко мне!» Колли не обращали ни малейшего внимания на эти окрики. Игра с Паем была им в сто раз интереснее чинной прогулки.

— Что за идиотские имена дали эти тетки собакам, — презрительно фыркнул Юрий.

Вера промолчала.

— Смотри, смотри! Он гонит их к нам! Надо же!

Пай подскочил к своей хозяйке. Две крупные овчарки колли тоже кружили вокруг Веры и Юрия, глядя на людей умными янтарными глазами.

— Хорошие! Пришли знакомиться! Какие же вы красивые! — приговаривала Вера, присев на корточки и поглаживая роскошную шерсть новых знакомых.

— Ты бы поостереглась, еще укусят, — проявил заботу Юрий.

— Ничего подобного, они хорошо воспитаны. К тому же колли, как правило, добрые собаки. Тем более девочки.

— С чего ты взяла, что они суки?

— Это же очевидно!

— А, я понял, ты по кличкам определила.

— Ничего подобного. Я это поняла сразу, как только Пай стал играть с ними. Девочки ведут себя совсем не так, как мальчики, когда встречаются с противоположным полом. Пай для них приятный галантный кавалер, эдакий гусар. Они потому и стали вместе с ним гонять, играть, баловаться. Будь это мальчики, каждый стремился бы показать свою силу. Ну, в общем, соперничество — как у людей.

— Н-да! Снова психология! — скептически заметил Юрий.

— Так все-таки, что у нас случилось? — спросила Вера.

— Да ничего такого не случилось. Просто я подумал… — Выдержав для большего эффекта паузу, он спросил: — Что бы ты стала делать, если бы в один прекрасный день тебя вдруг уволили из клиники?

— Действительно, странное предположение, — чуть помедлив, отреагировала Вера. Она не показала виду, насколько ее удивил этот вопрос именно сейчас, когда на Работе возникли серьезные проблемы, чреватые увольнением. Зная Юрия, она спросила безразличным тоном: — Как зашел разговор на эту тему?

— Да просто. Был в гостях мой одноклассник, мы с матерью посетовали на то, что ты пропадаешь на работе, а дома психами обложилась. Истории болезней у тебя вместо книг. А он возьми и скажи: дескать, если бы ее уволили, что бы она стала делать?

Вера глянула на бывшего мужа потемневшими глазами, и он испуганно втянул голову в плечи. Она сделала медленный вдох, выдох, успокоилась и тихо спросила:

— Ты полагаешь, что вправе обсуждать моих пациентов не только с мамой, но и с каким-то посторонним человеком? Ты уверен, что можешь называть их психами? А вы с мамой, значит, абсолютно нормальные, образцовые такие личности? Идеал для всего человечества! Хорошо. А если бы, допустим, я и вправду стала безработной, тебе-то что за радость от этого?

— Верка! И тебя еще считают умной женщиной?! Это ведь ежу понятно! — Юрий обрадовался и решил, что гроза миновала. — Прикинь! Ты сидишь дома. Ты — просто жена, понимаешь? В халате, в бигуди, в борщах и котлетах. Смотришь с мамой сериалы. Я прихожу с работы, рассказываю тебе, какие у меня дела. Мы обсудили. Потом, вечером, хочешь — шей, это ж твое любимое дело, хочешь — вяжи. Я что-то читаю. Можно вслух. У нас совершенно другая жизнь начнется…

Юрий высказывал свои самые сокровенные мечты о супружеской жизни с такой комической страстностью, что Вера не знала, злиться ей или хохотать. Вот в эту самую минуту она ясно поняла: нельзя вступить дважды в одну и ту же реку. Ее семейная жизнь закончилась, еще когда она встретила Андрея. Вера не выдержала — смех и слезы, так долго сдерживаемые и загнанные в самые глубины души, неожиданно вырвались. Открылся некий клапан, и женщина рассмеялась так, что мирно сидевший у ее ног Пай подскочил и принялся вылизывать хозяйкино лицо. Вместе с взрывной волной хохота из глаз брызнули слезы, принося облегчение.

А Лученкопривычно видел, слышал и чувствовал только самого себя. Он решил, что Вера просто слишком эмоционально отнеслась к его словам.

— Я знаю, для тебя это неожиданно. Ты всегда работала и зарабатывала. Честно говоря, иногда побольше меня. Но я решил, что могу взять на себя обеспечение нашей семьи. Ведь тогда будет совсем другой климат в наших отношениях, понимаешь?

— Пойдем домой, Пай! Я что-то устала сегодня. — Вера легко поднялась и направилась в сторону дома. Потом все же решилась и повернулась к Юрию. — Не хотела тебя радовать раньше времени, но скоро, кажется, я действительно останусь без работы. У меня неприятности.

— Так это ж здорово! — обрадовался экс-муж, услыхав, как обычно, только то, что хотел слышать.

— Что здорово? Что у меня проблемы и меня уволят? — Вера остановилась. — Здорово, что у меня был один пациент, глухонемой мальчик…

— Да чихать мне на твои проблемы! — не выдержав, взорвался Лученко. — Я тебе сто раз говорил, оставляй всех своих психов с их оторванной крышей за порогом дома! Почему я должен слушать про их гребаные болячки?! Я по горло сыт твоей работой! Мать Тереза, мать твою!!!

Юрий продолжал орать и бесноваться, но слова долетали до Веры все тише и тише, как сквозь вату. Она погрузилась в свои мысли глубже, чем хороший ныряльщик в темную толщу воды. «Рассказать кому, не поверят, что у меня такой слепо глухонемой муж. Он ничего не видит и не понимает. У него вместо души — бронежилет. Слезонепромокаемый. Толстенный такой. Правильно, любой коллега мне скажет: «сапожник без сапог»! А что же вы хотели, Вера Алексеевна? Хороший психотерапевт вполне может иметь проблемы с собственным мужем. Разве только сегодня вы заметили? Столько лет прожили и не замечали? Совершенно чужой человек. Не просто чужой — чуждый. Это еще страшнее. Ишь, как разоряется! По привычке думает, что если тихая докторша молчит, значит, вину свою полностью признает. И никуда не денется! В самом деле, куда мне деваться? Когда Оля была поменьше, не хотелось травмировать ребенка. Терпела, чтобы создать видимость полной семьи. А как же! Папа, мама, бабушка и дочка. И потом — работа. Моя работа. Себе-то можно не врать. Работа, кроме всего, еще и сублимация! Дома не уважают, зато на работе ценят. Дома мелкие дрязги, муж— хам, свекровь — сволочь, но ничего, в клинике все из головы вон! Переступила порог родного учреждения и про собственные дела на время забыла. Потом встретила Андрея… Нет, про это не надо. Правда, спасибо ему за одно: я освободилась. Что же теперь-то? Поубивать бы их всех к едрене-фене, а потом закосить под кого-то из своих пациентов и сесть в Павловскую больничку… Чтобы психиатрия не только снаружи, но и, так сказать, изнутри! А этот лысеющий, глупый, толстокожий все разоряется! Вот что делает безнаказанность. Есть такая разновидность дебилов, они не боятся опасного и страшного, сколько их ни учи. Отсутствует у них обучалка. Ну, все! Лопнуло мое терпение». Вера почувствовала какой-то новый, не испытанный никогда прежде злой азарт. Причем злилась она и на себя, столько лет терпевшую рядом совсем не того. Всегда все понимающий и всем сочувствующий психотерапевт уступил место женщине-стерве. Сцена, разыгранная Юрием Лученко, находилась где-то в финале спектакля под названием «Отелло объясняет Дездемоне, что она полная дура».

Истеричный и бездарный Отелло растратил весь свой пыл в первом действии, ему и в страшном сне не могло присниться, что впервые за восемнадцать лет совместной жизни произошла замена и на роль Дездемоны явилась разъяренная фурия. На одном из лотков у пешеходной дорожки продавали металлическую кухонную посуду. Вера взяла в руки сковороду среднего размера, подумала: «Тефаль. Как хорошо, что ты всегда думаешь о нас», — и, вроде бы не сильно размахнувшись, от всей души треснула Юрия по башке, вызвав гулкий звук. Лученко присел на асфальт, прикрыв руками череп, жалкий, трусливый, выкативший перепуганные глазенки. Она вернула онемевшей продавщице сковороду:

— Спасибо, извините. Посуда хорошая, крепкая. Та, обретя дар речи, крикнула Вере вслед:

— Ничего, ничего! Если будет нужно еще, берите! Вера представила себе, как об этом случае будут судачить продавцы-лоточники…

Не повышая голоса и даже не оборачиваясь к тому, кому предназначались ее слова, сказала:

— Напоминаю: мы с тобой совершенно чужие люди. Каждый из нас вправе строить свою жизнь так, как ему хочется. До Олиного венчания можешь делать вид, что ты образцовый отец. А не хочешь — не делай, мне все равно. В мою комнату не заходить. Ко мне без важного дела не обращаться. И маме своей передай. Если понял меня, кивни. Ты что, не понял?

— Понял я все, — поспешно закивал муж, потирая шишку на голове и опасаясь, что на этот раз под руку разгневанной женщине попадется что-нибудь потяжелее сковороды.

Войдя в квартиру, Юрий быстренько метнулся в свою комнату, где и затаился до утра, прикладывая к шишке лед из холодильника. Отчаянно хотелось наябедничать матери на хулиганку жену, но он боялся. Однажды, давно, он ее очень обидел и она так глянула, что на коже у Юрия образовалась краснота вроде крапивницы. Чесалась, болела, зараза, и долго не сходила. Верка сама испугалась и потом прощения просила, говорила, мол, нечаянно вышло. Как будто ему от этого легче! Ну ее, ведьму. Еще учудит чего похлеще… Поэтому он решил не сообщать покамест о покушении на его жизнь и достоинство.

Дома Вере больше всего на свете хотелось лечь и проспать до завтрашнего утра. Она отвратительно чувствовала себя. Но долг заставил ее сначала пойти в кухню, покормить Пая, а уж потом вернуться к себе и усесться с ногами в глубокое кресло. Сидя в нем, всегда убаюкивавшем и окружавшем ее уютными деревянными подлокотниками, Вера на этот раз ощутила странное беспокойство. Такое с ней иногда случалось. Пустых страхов или женских тревог, когда виновато не что-то конкретное, а руководящая многими капризами и истерическими состояниями физиология, у нее никогда не было.

Женщина замерла, оглядывая комнату. Что-то здесь не так. Хотя все предметы на своих местах и открытое окно освежало прохладой небольшую комнату с высоким потолком, чутье говорило: в комнате был кто-то чужой. Конечно же, никаких людей-невидимок фантазия ей не рисовала. Но она могла поклясться чем угодно, что к ее вещам прикасались. Юрий? Зинаида? Бывало, что они с крысиным любопытством рылись здесь. Но после свекрови оставался специфический запах — смесь пронафталиненных вещей из старых шкафов и ненавистного хозяйственного мыла, которым и по сей день мылась свекровь. А сейчас обоняние подсказывало: кроме Юрия, в комнате был еще кто-то. Словно мимо комнаты пронесли мусорное ведро с гнилью. Кто другой мог войти к ней? Тот Юрин одноклассник? Но зачем? Он стоял, рассматривал ее вещи, прикасался к ним своими руками… К горлу подступила тошнота.

На кухне у раковины громко стучала эмалированными мисками свекровь.

— Что делал в моей комнате Юркин соученик? — спросила Вера, вырастая за спиной старухи.

— Откуда ты узна… Никто. Ничего. Ты что? С чего ты взяла, что к тебе кто-то заходил? В твою комнату вообще никто, никогда… застрекотала Зинаида. Она с оглушительным грохотом уронила горку мисок в раковину и энергично принялась тереть тряпкой грязную посуду.

— Я повторяю. Что он делал в моей комнате? — медленно и отчетливо произнесла Вера. У нее уже не было сомнений, что свекровь лжет. И ее не занимал вопрос почему. Зинаида врала всегда, в крупном и мелком, по делу и просто так — из любви к процессу. Даже когда в этом не только не было видимой пользы, но и приносило ей или сыну явный вред, она все равно врала. Поэтому Вера просто повернула ее лицом к себе и, глядя в переносицу мимо бегающих глазок, приказала:

— Правду.

Запинаясь и затравленно мотая головой, как воровка, застигнутая врасплох, свекровь призналась, что Юрочка зашел просто так, показать гостю комнату. А потом, когда Борис стал надевать куртку, она увидела оторванный карман, и гость попросил ее пришить. А она забрала Пая, а то он, такой невоспитанный, все время лаял на Юрочку и его товарища! И немножко, совсем чуть-чуть, буквально полминутки, Борис задержался в Вериной комнате. Что же тут такого? Он вполне приличный человек! Просто жизнью побитый! Но он ведь учился вместе с Юрочкой!

И вообще, если людям не верить, то как же тогда жить? Вот при советской власти…

Вера ушла к себе. Пай смотрел на нее глубокими темными глазами, и взгляд его спрашивал: «Что, несладко? Ничего, я с тобой». Вера тщательно осмотрела полки, где стояли папки с разными случаями из ее практики. Пыль в комнате Вера вытирала раз в неделю, чаще убирать не было ни времени, ни сил. Поэтому она сразу заметила, что на папке с надписью «Фобии» пыли нет. Она взяла ее и тщательно перебрала содержимое. Внешне все было в полном порядке: файлы лежали аккуратной стопкой, нанизанные на два металлических стержня и закрепленные пластмассовым держателем. Доктор Лученко отличалась большой аккуратностью в своих врачебных делах. Фобии были собраны по схеме, понятной только ей одной. Сначала шли самые распространенные, типичные: боязнь замкнутого или открытого пространства, то есть клаустрофобия и агорафобия, далее танатофобия — страх смерти, эритрофобия — страх покраснеть, канцерофобия — страх заболеть раком, потом несколько файлов, связанных с фобиями редкими или просто мало встречавшимися в Вериной практике. Вот папка с Эдиповым комплексом. Каждый психотерапевт сталкивается с этим загадочным ключом ко многим неврозам. Эдипов комплекс проглядывает через самые разные фобии, стоит у истоков некоторых страхов. Вот и карточки с его близнецом, комплексом Электры. Вера еще и еще раз пересмотрела все карточки. Где-то здесь был один редкий случай боязни инцеста. Боязни, перешедшей в фобию. Теперь она не сомневалась: карточки с инцестуальной фобией нет. Ее украл тот, кто заходил в комнату. Что же там было, в этих записях? Какой случай был настолько интересен, что она сочла необходимым взять именно эту карточку домой? «Ведь далеко не все истории болезней ты отбираешь, — сказала она себе, — только самые типичные или чем-то очень интересные. Чья это была фобия? Почему ты положила ее в отдельную папочку-файл? Вспоминай, доктор!»

Вера глубоко вздохнула и прошлась по комнате. Вспомнила! Она ясно, словно это было час назад, вспомнила и саму карточку, и пациента. Его звали Борислав Голосов, и был он сверхзаботливым отцом маленькой дочери. Его отцовская любовь и опека перешли в фобию, с чем он и явился к доктору Лученко, поскольку один уже не мог справиться с одолевавшими его страхами.

Голосов был обычным пациентом, каких через кабинет Веры Алексеевны прошло множество. Невыразительная, заурядная внешность, полное отсутствие самоидентификации, серость во всем, кроме безумной отцовской любви. «Такому человеку хорошо было бы работать в разведке» — подумала о нем Лученко, поскольку ее феноменальная память на лица отказывалась воспроизвести внешний облик пациента. Более того, и сама проблема, как помнила ее Вера, не выходила за рамки обычной фобической картины, когда страх за ребенка носил не постоянный навязчивый характер, а проявлялся в связи с какой-нибудь ситуацией. Например, когда Борислав из-за транспортных пробок не успевал забрать вовремя дочь из садика. Тогда он испытывал приступ невротического страха, который заканчивался бурной истерикой. Единственное, что заставило ее заинтересоваться этой проблемой, был типичный для фобии страх инцеста.

Зачем бывшему однокласснику Юрия понадобилась история болезни чужого человека, более десяти лет назад заведенная в регистратуре психдиспансера? Что связывает его и Борислава Голосова, который, насколько помнила Вера Алексеевна, был высококлассным водителем и хорошо зарабатывал? Простой и ясный ответ явился сам собой: «Предположим, Голосов поручил этому однокласснику выкрасть его историю болезни. Станет ли человек поручать такое деликатное дело кому-то чужому? Где он его взял, этого одноклассника? Невероятно. Случайность? Нет, слишком это сложная и, главное, ненадежная конструкция. Все намного проще. Если Борис — одноклассник и Борислав Голосов — один и тот же человек, тогда все защелкивается! Только этим можно объяснить пропажу карточки. Но зачем спустя столько лет нужно пробираться в чужой дом и красть карточку? Что в ней такого? Ведь есть опасность, что тебя застанут за этим занятием. Могут быть неприятности».

Вера сделала окончательный вывод: что-то есть такое в ее сегодняшней жизни, что пугает Голосова. Как-то они пересекаются. Только пока неизвестно как и где.

* * *
— Что вы ход-титтэ вокруг да окколо? Может-тэ простыми человеческими словами объяснить, за что вы арестовали Артема Сирикка?! — Президент компании «Океанимпэкс» не привык так нервничать, и его балтийский акцент заметно усилился.

— Не я арестовал, а следственная бригада, — спокойно ответил его собеседник. — И не арестовали, а задержали. Сколько можно объяснять.

Перед Янисом сидел в кресле коротко стриженный коренастый человек, предъявивший охране удостоверение капитана милиции Валентина Викторовича Прудникова.

— И потом, Янис Раймондович, — сказал Прудников, — это не я к вам явился отношения выяснять, а вы позвонили моему начальству и пообещали, видимо, какую-то спонсорскую помощь в обмен на прояснение ситуации. Мы же понимаем, вам работать надо, а тут такое… И вот он я, пришел. Чем смогу, так сказать, в рамках закона. Давайте спокойно разберемся.

Янис уселся в свое кресло, переложил на столе какие-то карандаши и коротко кивнул:

— Давайте.

…Начался этот кошмар еще вчера. В приемную Яниса ворвались сотрудники, он даже не помнил точно кто, с криками, что умер Карапетян. Еще ничего не понимая — как умер? почему? — Пылдмаа отправился вместе со всеми в конференц-зал. В одной из примыкавших к нему комнат для переговоров лежал труп мужчины, казавшийся здесь огромным, он занимал почти все свободное пространство. За кофейным столиком сидели, еле втиснувшись, Константин Бойко и его бледные испуганные подчиненные — Артем Сирик и Кристина Голосуй.

Никто ничего не успел сказать, из конференц-зала донеслись усиленные эхом возгласы — оказалось, уже и «скорая» подоспела. Всем велели выйти. Но выходящие успели услышать слово «инфаркт». Заместитель по кадрам, бывший военный, шепнул Янису: надо ли милицию вызывать? Тот подумал, кивнул и ушел к себе, больше ему здесь делать было нечего.

Он сидел в кабинете, разговаривал по телефону, решал вопросы, а в мыслях вертелось одно: «Вот беда!» Гурген Арменович Карапетян, директор сети ресторанов кавказской кухни — один из самых значительных клиентов компании. Всегда бодрого, очень живого, веселого шестидесятисемилетнего армянина ценили за незаурядные деловые качества и верность данному слову — большую редкость в отечественном бизнесе. Дружелюбие и надежность исходили от этого крупного кареглазого мужчины с роскошной серебряной шевелюрой. По слухам, у него было больное сердце… Наверное, действительно инфаркт? Смерть такого человека ставит множество трудных вопросов, не говоря уже о трагедии для его близких. Пылдмаа привык рассуждать по-деловому и сразу схватывать суть проблемы. Кто займет его место? Как преемник будет дальше вести дела? Сможет ли сохранить прежние дружески-деловые отношения с компанией?

А сегодня текущая работа прекратилась вовсе. Над «Океанимпэксом» будто повисла свинцовая грозовая туча. С утра в офис ворвались люди в пятнистой форме и в штатском. Как в фильмах про захват или освобождение заложников. Только это происходило не в кино, а в реальной жизни. Если явиться вот так, неожиданно, напугать людей и шокировать до бледности, тогда сами во всем признаются. И какие-нибудь бумаги можно забрать, кто там будет потом разбираться. Это называется — психологическое давление. По кабинетам деловито сновали милиционеры, задавали вопросы. Бесконечное число раз прозвучало слово «убийство». Оказывается, Карапетяна отравили, так они считают. Бред!.. Спасибо хоть, что не били резиновыми палками по почкам, не кричали «На пол! Лежать, не двигаться!» Ближе к обеду они наконец ушли, но секретарша с вытянутым лицом сообщила невероятное: они увезли с собой Сирика. Почему? При чем здесь менеджер? Ну, наверное, так надо…

Опытный, прошедший огонь и воду Янис Пылдмаа знал, что делается под девизом «так надо», и тут же принялся звонить своему юристу, потом знакомым и партнерам, те — своим, потом ему дали нужный номер телефона. Разговаривать с чиновниками Пылдмаа научился давно, даже если эти чиновники — высшие милицейские чины. Вот как получилось, что теперь в его кабинете сидел человек из того отдела, который занимается смертью Карапетяна.

Капитан милиции походил на героев сериала: в меру упитанный румяный крепыш, стопроцентно современный мент со здоровым оптимизмом и смекалкой. Он пришел в райотдел милиции, когда старые кадры, опытные зубры-оперативники, уже рассеялись кто куда. Кто-то ушел на пенсию, кто-то перешел работать в коммерческие структуры. В связи с этим малоутешительным фактом в райотделе не осталось тех, у кого обычно перенимают опыт молодые оперативники. И Прудников придумал свою собственную систему работы. Классический постулат всего сыскного дела «Ищи, кому выгодно» он развернул в удобную и понятную для себя формулу: «Сделай так, чтобы выгодно было тебе!» При этом все законно, никакого вымогательства. Просто сериал «Богатые тоже платят».

За несколько лет работы в отделе эта формула ни разу его не подвела. Прежде всего он четко уяснил себе, что конкретно нужно начальству: оно, родимое, не хотело «глухарей», а хотело процент раскрываемости. Все бытовые преступления с большим или меньшим трудом Прудников раскрывал по горячим следам. Он хорошо усвоил, что здесь очень важна скорость. С другой стороны, когда он сталкивался с преступлениями в коммерческой среде, то уж тут он свою выгоду точно знал и никогда ее не упускал.

Сейчас, сидя в кабинете руководителя фирмы «Океанимпэкс», Валентин не спешил форсировать разговор, а оглядывал кабинет, прикидывая уровень, класс предприятия и возможности взаимодействия с ним. Капитан милиции бывал в офисах разного уровня крутизны, и пусть не разбирался в интерьерах как архитектор или дизайнер, но сразу понял, что здесь можно неплохо заработать. Если бы он не прогуливал в школе милиции лекции по психологии, то заметил бы еще многое, характерное именно Для господина Пылдмаа.

Хозяин кабинета был образцом человека цельного. И при этом, несмотря на весь бизнесовый практицизм,

в нем жил романтик, увлеченный морем как одной из самых загадочных стихий. Комнату украшала мебель красного дерева с большим количеством медных и латунных аксессуаров, разнообразно и с фантазией трактовавших морскую тематику. Кресло руководителя было того же красного дерева, с сиденьем из натуральной кожи. Верхняя часть спинки кресла заканчивалась полукругом — корабельным штурвалом старинного парусного судна. Стенной шкаф с книгами и журналами по парусному спорту, макетами различных яхт и старинных фрегатов имел бы вид обычной стенки, если бы не круглые латунные окаймления в нижней части, напоминавшие иллюминаторы. На столе рядом с письменным прибором из янтаря расположились океанские раковины. Сам господин Пылдмаа был одет в бежевый пиджак с замшевыми «заплатками» на рукавах и в песочного цвета рубашку с коричневым галстуком, который казался таким же замшевым.

Прудникову, не обученному старыми операми, не приходило в голову глубоко вникать в подробности увлечений руководителя компании или оценивать стоимость его английского пиджака. Главное, что он точно «срисовал», — предстояло иметь дело с очень богатым и влиятельным человеком. А Валентин уже знал, что такие люди не любят долго выслушивать туманные намеки, когда ходят вокруг да около. Время свое они ценят очень высоко и заставляют собеседника говорить только по сути. Ну что ж…

— Янис Раймондович! Начнем с самого начала. Скончался Гурген Арменович Карапетян, один из ваших партнеров по бизнесу. Причем скончался здесь, у вас. Мы расследуем обстоятельства его смерти. — Прудников замер в ожидании реакции хозяина кабинета.

— Насколько я слышал, Гурген Арменович умер от инфаркта. Какое отношение к этому имеет мой сотрудник?


— Дело в том, что родственники покойного не уверены, что Карапетян умер в результате сердечного приступа.

— Но это же полная ерунда, — не повышая голоса, бросил Янис. — Всем, кто работал с Гургеном, было известно, что у него проблемы с сердцем.

— Да. Родственники это признали, но настояли на вскрытии, — вздохнул Прудников. — Насколько меньше было бы мороки, если бы это оказался инфаркт.

— А мы тут при чем? Какая связь между нами и инфарктом Карапетяна? — почуяв неладное, спросил Пылдмаа.

— Вскрытие уже сделано. Официальное заключение поступит через несколько дней, но эксперты подозревают возможность отравления. — Капитан смотрел на президента фирмы без всякого выражения.

— Отравления? Чем? Кем? — Янис оттолкнулся от стола в своем кресле-штурвале на колесиках и, поднявшись, встал возле шкафа.

— В крови покойного обнаружен нитроглицерин. Это лекарство принимают в крохотных дозах, а для него доза оказалась смертельной. Достоверно известно, что он пил кофе с вашими сотрудниками, и после этого ему стало плохо.


— После — не значит вследствие. И потом, кроме Сирика, с ним пили кофе еще несколько человек.

— Янис Раймондович, у всех ваших подчиненных уже взяли показания. Прежде чем идти к вам, я все внимательно прочитал. И вот что вам скажу: есть некоторые странные обстоятельства. Первое: ваш Артем Сирик и его, так сказать, присутствие во время смерти Карапетяна. Второе: убийство журналистов.

Янис Пылдмаа вновь сел.

— Каких еще журналистов?

— Да на вашей презентации в городе-герое Одессе работали двое ребят. Уж не знаю, в курсе ли вы, но они исчезли после празднования в ночном клубе «Титаник», и с тех пор их больше не видели. — Валентин любил выдавать информацию вот так, неожиданными порциями.

— Подождите! — замотал светлой лобастой головой Янис Пылдмаа. — При чем тут еще и это?

— Родственники пропавших и редакции, где они работали, подали заявления, — сообщил Прудников. Он видел, насколько неприятен эстонцу весь разговор, и в голове его уже складывалась картинка коммерческого расследования.

Пылдмаа нажал кнопку селектора.

— Слушаю, Янис Раймондович, — отреагировала секретарша.

— Илона, вызови ко мне Бойко, срочно!

Константин вошел в кабинет президента «Океанимпэкса» через три минуты. Выглядел он как обычно: вьющиеся каштановые волосы зачесаны назад и обработаны гелем, серый костюм идеально облегал подтянутую фигуру.

— Вызывали, Янис Раймондович? — сказал он, увидел Прудникова и кивнул. Они познакомились еще вчера, сегодня тоже успели пообщаться.

Капитан был ненамного моложе Константина, но между ними лежала огромная дистанция. Хотя старту них был схожим: школа и армия, потом они выбрали совсем разные пути-дороги. Валентин Прудников еще в армии попал во внутренние войска и решил поступать в школу милиции. Затем — районное отделение, где он постепенно понял, что той милиции, которую он себе представлял по фильмам и по книгам, уже нет. А есть структура, оказывающая услуги на коммерческой основе разным категориям граждан. Как любил пошутить Прудников: «Малоимущие граждане милицию интересуют мало! — и через паузу добавлял: — Чаще в качестве подозреваемых». Эта категория граждан не была защищена ни деньгами, ни властью, поэтому для милиционеров нового поколения интереса не представляла. Совсем другое дело — работать с бизнесменами. Здесь Валентин всегда старался сделать свою работу так, чтобы одна из сторон конфликта была ему благодарна. Часто у него все получалось. Благосостояние капитана потихоньку росло. Реже случались неувязки. Но такие осечки служили капитану бесценным жизненным опытом, и он со временем научился извлекать уроки из своих проколов. Он был вовсе не глуп, Валентин Прудников.

Что касается Константина Бойко, то его карьера стала успешно складываться еще в институте. Учился на журфаке университета, пописывал статейки в разные газеты и журналы, зарабатывал неплохие гонорары еще будучи студентом. Время окончания вуза совпало с началом дикого капитализма в стране. Костя пошел работать в новый экономический журнал сначала обозревателем отдела «Компании и рынки», затем поднялся до должности заведующего отделом. Работая с экономической информацией, он сообразил, что сегодня самое нужное и хорошо оплачиваемое дело — маркетинг. И молодой журналист срочно получил второе высшее образование, выучившись на маркетолога. Потом Константин предложил свои услуги крупной компании, где приобрел опыт работы, оброс связями. В журналистской среде и в изданиях, где теперь работали многие его бывшие сокурсники, Бойко уважали и завидовали его быстрому взлету. Пылдмаа пригласил его в «Океанимпэкс» на престижную должность и высокую зарплату, рассмотрев в молодом амбициозном менеджере среднего звена потенциального руководителя целого направления. И не ошибся. Теперь Константин Бойко был одним из самых толковых руководителей «Океанимпэкса» и, по сути, правой рукой президента компании.

— Кто приглашал прессу на празднование нашего десятилетия? — тихо спросил Пылдмаа.

— Медийщиков приглашал я лично, — ответил Бойко. — А в чем дело?

— А вы в курсе, что двое из приглашенных пропали? Чернобаев и Рябоконь? — невозмутимо поинтересовался милиционер.

— Стас Чернобаев и Тарас Рябоконь? — Бойко неопределенно пожал плечами. — Да, мне звонили из редакций. Найдутся они, никуда не денутся! Видимо, ударились в загул, переходят из одной компании в другую, а может, у каких-то девиц застряли. Они ребята увлекающиеся, я их хорошо знаю.

— Вот видите? Мой помощник все объяснил, — сказал Янис.

Но у Прудникова была заготовлена новая порция информации — решающая. И он ее вывалил прямо перед изумленными собеседниками. В Одессе на пляже всплыли два трупа. Прибыла бригада, стали разбираться. Молодые ребята, одеты — значит, не утонули, плавая в море, а упали, к тому же кости переломаны. В кармане у одного нашли пригласительный в ночной клуб «Титаник». Там покойников опознал по фотографиям бармен, от него и узнали, что гуляла киевская фирма. Поэтому капитану сегодня утром позвонили коллеги из Одессы. Они успели даже обнаружить, что недалеко от клуба, там, где дорогу отделяет от моря только ажурная решетка, есть место, где часть решетки отсутствует. Нашли даже — молодцы коллеги! — следы протекторов автомобиля, скорее всего, джипа. Именно в этом месте журналистов предположительно сбил автомобиль, сбросил в море, а течением их отнесло на пляж.

Потрясенные слушатели молчали, а милиционер продолжал их добивать:

— Нам стало известно, что во время вашей вечеринки журналисты с кем-то подрались. Пьяная драка — дело обычное, но если потом драчуны оказываются в морге… Это уж… Ссору, как подтвердила охрана, затеял ваш сотрудник Сирик. Это элементарно, они его описали: немного сутулый, накачанный, длинные волосы затянуты в хвост, черная футболка с белыми буквами. Опрошенные официанты и некоторые сотрудники вашей компании подтвердили этот факт плюс еще то, что драку Сирик затеял из ревности. Журналисты, дескать, какую-то девушку оскорбили. Ну а дальнейшее элементарно: мы узнали, что Сирик работал водителем, что доступ к «лендроверу» вашей фирмы он имеет. Налицо мотив и возможность совершить убийство.

Глава «Океанимпэкса» вновь быстро взял себя в руки и начал действовать. Он обратился к Бойко:

— Ладно, иди работай. И никаких лишних разговоров на эту тему, ясно?

Бойко кивнул и вышел, хотя ему очень хотелось узнать, чем кончится разговор. А Пылдмаа сказал:

— Хорошо, мне все понятно, капитан…

— Можно просто Валентин.

— Валентин так Валентин. Я тут мог бы вам много чего рассказать в защиту Артема: о том, что он на такое не способен, и так далее. Но это будет мое мнение против ваших фактов. И в моих интересах не забалтывать это дело, а поскорее его решить. Если виноват Сирик — доказывайте и сажайте. Если нет — ищите убийцу.

— Обязательно найдем, Янис Раймондович, — кивнул Прудников, чувствуя, что наступило время ковать железо. — Но вы, будучи человеком опытным, наверное, знаете, как у нас все делается и ищется…

Янис оценивающе посмотрел на милиционера.

— Знаю. — произнес он. — Только не пойте мне песню о слабом финансировании, маленьких зарплатах и прочих бедствиях нашей доблестной милиции. Я и так обещал вашему шефу помочь с ремонтом.

— Это само собой, только ведь не шеф будет бегать и стараться поскорее собрать все необходимое для передачи в суд.

— Хм. Вам не кажется, что здесь пахнет вымогательством?

— Ничуть. Никакого вымогательства, а конкретное деловое предложение. Если не хотите ускорить дело, разговор закончен. Я и так буду добросовестно работать, но только в положенное трудовым законодательством время. Что успею, то успею. А желаете, буду работать круглосуточно. Приватно, так сказать, распутывать. За определенное вознаграждение, конечно. И ничего незаконного тут нет, не думайте. Можете оформить как консультационные услуги. Вперед возьму только часть платы, если не справлюсь — аванс все равно не возвращаю, потому что ускорение всех действий по делу требует текущих расходов.

— Отлично, — мгновенно решил Пылдмаа. — Меня устраивает такая договоренность. Сумма?

Прудников написал цифры на верхнем листке из желтой стопки бумаги и подвинул собеседнику. Тот глянул, кивнул и достал бумажник.

— Вот. Начинайте поскорее.

— Уже начал, — улыбнулся Валентин.



5. КОРПОРАТИВНЫЕ ПРАВИЛА ЯНИСА ПЫЛДМАА

С утра у Веры Алексеевны снова не заладились взаимоотношения с миром. Снилось что-то гадкое. Проснулась и сразу почувствовала сквозь стену страх и враждебность. Это Юрий с мамой в кухне ее обсуждают. Боятся и взглянуть теперь, ходят по стеночке. Вот и ладно. И вообще они сегодня уходят на полдня. А чтобы не киснуть, займемся-ка мы лучше делом для головы и рук.

Вскоре Вера сидела за любимой швейной машинкой «Зингер» и занималась любимым делом. Еще успевала краем глаза в раскрытое окно поглядывать. На дворе май, каштаны в старом дворе уже подставляют солнцу свежие зеленые ладошки со свечой-цветком. Пенсионеры на лавочках еще не заседали с утра до ночи, лишь начали собираться кучками, ожидая солнышка и настоящего весеннего тепла. А в Одессе, откуда она только вчера вернулась, солнце припекает совсем по-летнему.

Она с ранней юности любила заниматься шитьем. Ее всегда завораживал магический процесс превращения простого куска ткани в стильную одежду. Вера легко и быстро освоила технику шитья, все эти строчки, оверлоки, снятие мерок. Она опытным путем научилась из какой-нибудь на первый взгляд неброской «дерюжки» создавать настоящий шедевр. Шила она, как это делала бабушка: не по выкройкам, а закалывая прямо на себе нужные вытачки и складки. Для нее сам процесс шитья был не менее увлекателен, чем его результат. Во время работы с тканью, иголкой и ниткой у нее рождались весьма продуктивные мысли, и доктор Вера могла внезапно догадаться, как «вести» того или иного пациента. А иногда во время шитья успешно решались и сложные детективные задачи, подсунутые знакомыми.

Доктор Лученко не играла на скрипке, как Шерлок Холмс, не выращивала орхидеи, как Ниро Вульф, не занималась японской гимнастикой, как Эраст Фандорин. Она шила. В этом можно справедливо усмотреть некое сходство с увлечением внимательной старушки мисс Марпл, которая вязала и считала петли. Видимо, шитье, это женское занятие, давало Вере возможность сосредоточиться, когда руки заняты любимым делом, а мысли блуждают в поисках решения очередной головоломки. А может, просто так уж устроен женский ум. Мужчина думает головой, а женщина — всем телом…

Сегодня Вера не взялась бы за шитье, никаких детективных загадок на горизонте не просматривалось, да и настроение совсем не «шитьевое». Но дело в том, что вышедшая замуж прошлым летом дочь Оля теперь будет венчаться. По всем житейским меркам, в ее молодой семейной жизни все складывалось хорошо: муж Кирилл — чудесный парень, по профессии системный администратор. Несмотря на молодость, он уже опытный специалист, отлично разбирается в компьютерной технике и получает неплохую зарплату. Семья зятя живет в Санкт-Петербурге, Верины сваты — интеллигентные ноли, преподаватели вуза, юная невестка Олечка им нравится, впрочем, как и они ей. Было и главное — любовь. Казалось бы, чего еще желать?

Однако была одна маленькая закавыка. В прошлом году, когда Ольга с Кириллом поженились, они решили никакой свадьбы не устраивать. Поставив родителей перед фактом, молодые расписались в районном загсе как последние хипари: в джинсах и майках. Потом попили пива в своей студенческой компании, в баре «Бульдог», и на этом свадебную церемонию закончили. Могла ли Вера, мечтавшая, как любая мать, увидеть свою единственную дочь в белом подвенечном уборе, оставить все как есть? Конечно же, не могла. Воспитанная родителями-атеистами, сама она тянулась ко всему, что связывает человека с Богом. Кто бы что ни говорил, но она смутно чувствовала глубинную, не ограниченную религиозными обрядами цивилизующую силу веры. В профессии своей доктор Лученко старалась исполнять заповедь о любви к ближнему, с ее призывом к состраданию и пониманию. Поэтому и проявляла интерес к тому, кто эту заповедь сформулировал, не заботясь о версиях: был ли Он смертным, человеком или Богом, гипнотизером или целителем. И ей очень хотелось, чтобы жизнь дочери сложилась в браке лучше ее собственной. Постепенно она стала внушать мысль о венчании и молодым, веря в это церковное таинство, благословляющее союз двух любящих сердец. Ольге и Кириллу идея венчания понравилась, разговоры про белое платье и фату как про «полный отстой» прекратились. И Вера Алексеевна стала шить дочери свадебное платье.

Хотелось сотворить не просто нарядное платье, а нечто уникальное. Пусть у Оли нет мамы-богачки, чтобы купить готовый шедевр свадебного искусства, но зато есть мать-фантазерка. На аккуратно застеленном большой простыней полу лежал белоснежный батист. «Монастырская работа» — так называется особо тонкая, искусно выполненная белая вышивка на хлопчатобумажном батисте. Этим изысканным шитьем белым по белому в прежние времена занимались монахини. Вера Алексеевна еще в прошлом году по секрету от жениха и невесты купила батист и отдала его одной знакомой, замечательной вышивальщице. И вот теперь перед ней красовалась вышивка: белая гладь по белому полю подражала брюссельскому кружеву «внасыпку», на тончайшей белоснежной ткани нежно проступали мелкие гирлянды, букеты с бантиками. Монограммы «О» и «К», украшенные вензелями, были похожи на иней. Весь батист напоминал одновременно и зимний лес с мохнатыми лапами елей, и старинную хрустальную посуду, и ледяной узор на окне.

Эх! Юдашкин и Зайцев, видели бы вы эту дивную работу! Этот домашний кутюр от Лученко! Небось, попытались бы переманить к себе такую одаренную портниху-белошвейку. Ан нет! «Неделя высокой моды! Последние тенденции! Лучшие Дома!» — все это происходит в отдельно взятой квартире старого киевского дома. Здесь и сейчас. На старичке «Зингере», все еще бодро покрякивающем всеми своими железными шестереночками, лапкой и редко ломающейся иглой. Трудно поверить, но именно на этой антикварной швейной машинке шьется подвенечный наряд: иней и серебряная изморозь, батистовое лебединое крыло и нежнейшая вышивка с белыми гирляндами и монограммами имен новобрачных шелком по белому полю.

Зазвонил телефон. Дома уже никого не было, и Вера взяла трубку.

— Слушаю.

— Вера Алексеевна?

— Она самая. Константин.


— Приятно, что узнаете. Вера Алексеевна, я в двух словах, потому что убегаю и не могу долго разговаривать. Короче, приезжайте к нам в офис.

— Для чего, позвольте узнать?

— Понимаете, у меня сейчас встреча с представителем Европейского банка реконструкции и развития…

— Так встречайтесь, потом перезвоните. — Вера положила трубку и вернулась к платью.

Она взяла лист тонированного картона и принялась старательно, сверяясь с предварительными набросками, делать эскиз платья. Для этого заранее были приготовлены цветные карандаши и черный фломастер. Она полностью погрузилась в рисование, но тут вновь запел трелью домашний телефон.

— Да.

— Вера Алексеевна…

Это снова был Бойко. Лученко глянула на часы и удивилась: прошло почти два часа, с тех пор как он звонил. А для нее время за работой остановилось!

— Ну что, — перебила она его, — освободились?

— Да… Пожалуйста, я вас прошу от имени Яниса Раймондовича и от своего, конечно, приехать к нам в «Океанимпэкс».

— Что случилось?

— Э-э… Понимаете, такие объяснишь… И потом, мне некогда, я еще не встретился с…

— Уважаемый Константин Юрьевич! Зачем вы звоните и отрываете меня от личных дел? И от своих отрываетесь. Ведь вам некогда.

— Но…

— Позвоните, чтобы сообщить что-нибудь более интересное, чем то, что вам некогда. И поговорим. Всего доброго.

Она посмотрела на свой эскиз. На рисунке перед ней был великолепный венчальный убор. Вера осталась очень довольна увиденным, прорисовала цветными мелками крой и совсем уже собралась резать дивную материю, но тут, цокая копями по паркету, пришел Пай. Песик решил полюбопытствовать: чем это таким интересным занимается на полу его хозяйка? Бело-лунный окрас спаниеля не противоречил батисту, а гармонировал с ним. Пай осторожно понюхал краешек ткани, потом улегся на нее и внимательно посмотрел на Веру своими большими темными, как у восточного принца, глазами.

— Только вас, ушастых, тут не хватало, — проворчала хозяйка для виду.

Пес вздохнул и положил голову на лапы, словно желая сказать, что на батисте ему лежать очень удобно и пусть Вера устраивается со своим шитьем как хочет, а лично он никуда уходить не собирается.

— Ах ты ж, хулиганская морда! — рассмеялась женщина, схватила Пая за ушки цвета топленого молока и расцеловала прямо в морду. Убедившись, что он пришел в нужное время и в нужное место, спаниель перевернулся на спину и подставил живот, чтобы хорошо выдрессированная хозяйка погладила его и таким образом исполнила свой хозяйский долг. Тут снова зазвонил телефон,

Пай вскочил и забегал вокруг него. Пришлось Вере подниматься и брать трубку. Если опять Бойко, то…

— Да!

— Вера Алексеевна, добрый день, Пылдмаа беспокоит.

— Здравствуйте, Янис.

— Что ж вы, — укоряюще проговорил Янис, — моих сотрудников обижаете?

— Нажаловался уже.

— Ну, не то чтобы нажаловался… Я его попросил связаться с вами, потому что сам уезжаю на несколько часов…

— Послушайте, Янис, вот вы вроде деловой человек, а размазываете манную кашу по столу. Нельзя ли без предисловий, сразу к делу? Ваш Константин звонил мне дважды только для того, чтобы сказать, с кем он встречается. А на мои вопросы не ответил. Теперь вот вы. Мне что, должно быть безумно интересно, куда и зачем вы уезжаете на несколько часов?

— Понял, — растерянно произнес Янис. — Исправлюсь. Нуждаемся в вашей профессиональной помощи и светлом уме… Нет, с головой у нас все в порядке, а вот у компании в целом неприятности. Убийства происходят, сотрудники компетентных органов обложили со всех сторон, Артема арестовали… В общем, без вас «Океанимпэкс» дальше жить не может. Если конкретно, я вас очень прошу: проведите несколько тренингов, таких, как вы умеете. На любых условиях. И попутно помогите разобраться, что у нас происходит. Я знаю, вы подобное уже делали.

— Ого, — сказала Лученко, — тогда понятно. Хорошо. Я приеду к вам через полтора часа.

А что, решила Вера, это удачная мысль — сейчас, когда передней маячит увольнение, вернуться к тренингам! Она аккуратно сложила недошитое платье и накрыла «Зингер» старым деревянным футляром.

Ровно через час и тридцать минут она вошла в «Океанимпэкс» и объяснила, кто ей нужен. Подошел Бойко и сразу повел ее в конференц-зал: дескать, там удобнее разговаривать. Но Вера поняла нехитрый маневр менеджера: впечатление хотел произвести. Действительно, интерьер свидетельствовал о том, что здесь работают не временщики, а люди серьезные. В мансарде, на высоте четырнадцатого этажа, зал парил над землей, как океанским или космический лайнер, — дух захватывало от обилия света и воздуха. Вера была не слишком искушена в архитектуре, все ей понравилось, но она решила пока этого не показывать. Константин, не сводивший с гостьи глаз, провел ее через все три выхода на террасы, показал и курдонеры — маленькие садики размером с крохотную комнатку. Тут было царство сочной зелени, цвели небольшие кустики сирени и крупные ароматные ландыши в продолговатых керамических ящиках. Можно было присесть на кованые скамейки к небольшим кофейным столикам.

Принесли кофе, и Вера ожидала, что маркетинг-менеджер приступит к разговору. Однако он то и дело отвечал на звонки мобильного телефона, прикладывал трубку к уху и говорил что-нибудь вроде: «Мы размещали наш ролик внутри сериала «Пуаро», перед ним и после, такова договоренность с каналом», «Нет. Нам не интересно быть спонсорами концерта Забаштанского. Ну и что, что его поддерживают на самом верху? Нашему руководству больше нравится Паваротти. Вот когда пригласите Паваротти, мы с удовольствием проспонсируем», «Солнце мое. У меня сейчас времени нет, чтоб толком поговорить. Ну, не капризничай! Как только освобожусь, сразу тебя наберу», «Да. Мы будем участвовать в «Брэнде года». Что нужно для аккредитации? Перешлите по факсу коммерческое пред…»

После очередного звонка Вера встала и шаг пула к выходу. Поэтому удивленный Константин Бойко прервал фразу на полуслове.

— Вера Алексеевна, вы куда?

Она повернулась и посмотрела на него строгим докторским взглядом, как если бы он нарушал все мыслимые врачебные предписания.

— У себя в клинике я давно завела правило: как только пациент переступает порог моего кабинета, первым делом он отключает свой мобильник.

— Но…

— Отключите телефон или приходите со своими проблемами ко мне в клинику. Запись на прием заранее, за три дня.

Лицо Бойко выразило явное неудовольствие резким поведением Лученко. Но он все-таки выключил телефон. В комнатке повисло ощущение взаимной неловкости и легкого раздражения.

— Да что же вы, как-то… Да садитесь же… — Он не знал,как повести себя теперь.

— Пропустите все предисловия. Ждете помощи, так говорите, что болит у «Океанимпэкса». Что произошло, рассказывайте по порядку: первое, второе, третье. Кого убили? Почему арестовали Артема?

Вначале запинаясь, потом все более связно Бойко рассказал и о приходе милиционеров, и о смерти Гургена Карапетяна, и об убийстве журналистов, и, наконец, об аресте Сирика.

— Не буду скрывать от вас, Вера Алексеевна, у нас такой черной полосы никогда не было. Прямо беда!

— Константин Юрьевич…

— Можно просто Константин.

— Хорошо. «Просто Константин», вы понимаете, что я не следователь, не частный сыщик и не маг?

— С последним утверждением не соглашусь. Вы волшебница. Вера Алексеевна. — Константин проводил множество переговоров и знал, что лучшее оружие в коммуникационных баталиях— откровенная лесть. — Вы можете то, чего не может никто другой! Разве не вы пару лет тому назад сказали одному банкиру, чтобы он не летел одиннадцатого сентября в Нью-Йорк, а он, дурак, полетел ? И увы, его уже нет с нами.

— Откуда вы знаете? — сощурилась доктор Лученко. Доброе слово, конечно, услышать приятно, даже когда видишь: льстит. Но откуда он раскопал такую подробность конфиденциального дела?

— Так Киев же — большая деревня. Мир тесен!

Лученко покачала головой.

— Нет, Константин, мир не тесен, он огромен. Тропинки протоптали узкие, вот и сталкиваемся лбами. А сойдешь с тропинки — и по уши в неизвестном… Ладно, не хлопайте ресницами. Что еще вы знаете?

— Заинтриговал я вас?

— Не очень.

— А вот вы меня очень. Мне шеф рассказывал, что десять лет назад вы между делом, так, на бегу, подсказали ему точную стратегию развития нашей компании.

— Подумаешь, тоже мне, бином Ньютона! Ведь это же было очевидно! Тогда был этап дикого капитализма, безумный рэкет. Никакой бизнес, не только рыбный, не мог противостоять всем тем, кто мешал работать. Выплывали либо бандиты, либо обладатели самой надежной крыши. Поэтому я подумала и предложила вашему шефу поработать с рыбсовхозами. Он бы и сам до этого вскоре додумался.

— А ваша последняя идейка, подброшенная Артему, тоже из серии «биномов Ньютона»?

— Какая идейка? Не помню я никаких идей. — Вера прекрасно помнила, о чем они говорили с Артемом на презентации в «Титанике». Но ей не нравился кавалерийский напор Бойко и хотелось заставить его перейти на менее пафосный тон. Это был один из редких случаев, когда она не подыгрывала собеседнику, не перенимала мгновенно его манеры «игры», чтобы поймать одну волну проникнуться его проблемами, — а, наоборот, заставлять! его напрягаться. Раздражали самомнение Константина, его апломб и уверенность в том, что она непременно будет выполнять для «Океанимпэкса» какое-то расследование. Однако Константин Юрьевич Бойко не зря так стремительно делал карьеру. Он решил набраться терпения не столько из доверия к этой странной докторше с мужскими мозгами и необыкновенными способностями, сколько понимая ее значимость для Яниса. Будет доволен хозяин — тогда будет доволен и он, Константин.

— Вы предложили Сирику идею рыбных бистро, — напомнил Бойко.

— Ничего я никому не предлагала, — иронично поправила Вера. — Мы просто раз-го-ва-ри-ва-ли! С тем же успехом я могла рассказать ему о погоде или о новых тенденциях в мужской моде.

— Мужская мода… Это очень интересно. Мы обязательно поговорим с вами и об этом, Вера Алексеевна, но скажу главное. Если б не ваша идея, Артем не сидел бы сейчас в тюрьме.

— Если вы хотели меня удивить, можете радоваться, я удивлена. Продолжайте.

Вера нахмурилась и внутренне собралась. Ей мгновенно стал безразличен этот мелкий карьерист. Почему Бойко считает ее причастной к аресту Сирика? Так ли это на самом деле? Брякнул ли он это ради красного словца? Думает ли так же и Янис? Вопросы вихрем пролетали в уме. Словно отбрасывая их подальше, она тряхнула головой, волосы на секунду взлетели и снова улеглись золотисто-каштановой волной вокруг порозовевшего лица.

— Есть такая наука, логика, — продолжал Константин. — Факт первый: вы подбрасываете Артему богатую идею. Факт второй: он приходит с ней ко мне, и мы решаем, что самая подходящая фигура для совместного проекта — Карапетян. Факт третий: Гурген Карапетян заинтересовался нашей идеей, более того, стал ее горячим сторонником, и в тот роковой день, когда кто-то его отравил, привез варианты договора с «Океанимпэксом» о совместной работе над проектом.

Повисла тишина. Бойко не спеша включил кондиционер, закурил. Лученко задумчиво смотрела на крохотный садик за прозрачным стеклом.

— Если бы проект пошел, что это сулило Артему? — спросила она, наливая себе новую чашку кофе.

— Карьерный рост, большой бонус по итогам года. — У Бойко была нервная привычка теребить нижнюю губу. Сейчас его пальцы просто выкручивали губу в разные стороны, а сигарета то и дело грозила попасть в глаз.

— Костя! Положите, пожалуйста, эту отраву в пепельницу и оставьте губу в покое. Вы мешаете мне сосредоточиться. — Помолчав, Вера добавила: — Если предположить, что Артему было очень важно, чтобы Гурген Арменович жил как можно дольше, то выходит, кто-то был против этого проекта. И поэтому отравил Карапетяна. Если, по вашим словам, его отравили здесь, то этого не мог сделать никто посторонний.

— Вот видите, Вера Алексеевна, какая сложная задачка со многими неизвестными! Сами мы ее не решим. Менты схватили первого попавшегося, то есть Артема. Проект завис. И что теперь делать?

— Забудьте о проекте. — Вера поднялась. — А завтра соберите здесь весь отдел. Я хочу познакомиться с вашими сотрудниками. Для них версия такая: мы начинаем бизнес-тренинг. Зачем им напрягаться, зная, что мы затеяли свое собственное внутреннее расследование?

Константин потушил сигарету и выключил кондиционер.

— Хорошо. До завтра.

* * *
Янис Пылдмаа заехал в свою компанию вечером, в восьмом часу. Нужно было взять кое-какие документы, чтобы просмотреть их перед сном. Он вошел в кабинет, увидел, что в нем кто-то есть, и застыл на пороге. Отсюда не было видно, кто именно сидит спиной к нему в кресле за столом. Голова девушки то появлялась, то исчезала в неверном свете настенного светильника, на фоне штурвала в верхней части начальственного кресла.

Что за черт!..

Янис не сразу узнал мелированную прическу Майи Щербаковой, трафик-менеджера компании, отвечавшей за движение информации о фирме. Совсем другие, недвусмысленные движения совершала она сейчас над чьим-то распростертым в кресле телом. Расходящиеся в разные стороны перекладины штурвала казались змеями вокруг головы Майи-Медузы-Горгоны-Щербаковой.

Президенту «Океанимпэкса» было и трудно поверить в такую наглость, и противно обнаруживать свое присутствие. Но он пересилил себя и шагнул вперед. Ну-у, господа мои, это уж совсем!.. Он увидел потное лицо и закатившиеся глаза Кости Бойко, начальника отдела маркетинга своей фирмы, фактически заместителя. Сейчас молодой амбициозный руководитель выглядел не так стильно, как всегда: обычно зачесанные назад и обработанные гелем вьющиеся волосы растрепались. Он находился уже в преддверии блаженства. Любовные усилия пылких сотрудников сопровождались воплями, хрипами и стопами, их энтузиазм вот-вот должен был разрядиться бурной лавиной оргазма. Но тут послышалось сердитое покашливание.

Не будь Янис так зол и возмущен поведением своих подчиненных, он наверняка нашел бы, над чем повеселиться. Зрелище было неслабое. Насмерть перепуганный Бойко пытался столкнуть с себя Щербакову, но ее буквально охватил спазм. Она судорожно, как мартышка, вцепилась в своего партнера, и продолжала сидеть на нем верхом, боясь шевельнуться.

— Ну, давай же, отпусти!

— Что?..

— Слезай скорее!!! Блин…

Майя очнулась и вихрем исчезла за створкой двери. Костя Бойко с грохотом задел коленом что-то под столом и вывалился из кресла, на ходу застегивая все расстегнутое.

Это могло показаться Янису забавным, если бы не происходило в его собственном кабинете и в его собственном любимом кресле. Черт их дери, этих сексуально озабоченных подчиненных!

— Я тебе все… Кхе-кхе… сейчас объясню, — кашлем прочищая горло, еле выдавил провинившийся маркетолог-любовник.

— Не сомневаюсь, — сказал Пылдмаа. Лед в его голосе мог бы превратить Бойко в айсберг. — Но только завтра.

Подчиненный, расстроенный своим конфузом, рад был поскорее улизнуть без пространных оправданий. Да и как тут оправдаешься? Незапланированная страсть в стенах учреждения — позор для карьериста! Серьезному бизнесмену не до любви, на нее времени нужно ого-го сколько! А с сексом, если не складывается по-настоящему, идешь на что-нибудь необременительное. Между составлением сметы и поездкой на переговоры. Но и для секса нужны силы и пустая голова, а вечером еле до постели доползаешь. И все же как легко он разрешил банально трахнуть себя! Хотя перед напором сексуально озабоченной Щербаковой мало кто мог устоять. Как получилось, что он с Майей оказался в кабинете своего шефа? Костя уже не помнил, почему зашел туда. Кажется, ему понадобилось что-то из деловой библиотеки Яниса, какая-то книга. А тут вдруг появилась Майя и оседлала его в обычном своем стиле — прямо в святая святых…

Оставшись один, Янис в опоганенное кресло не сел, а подошел к бару и налил себе коньяка. Аккуратно поддернув брюки, опустился на стул, выпил, покатал жгучий терпковатый напиток по небу, глотнул. Ничего, это все легкий бриз, внутренние шероховатости. Бывало и хуже, по-разному бывало…

Он никогда не ныл и не скулил, не делился ни с кем ни своими проблемами, ни тайными планами. У него было несколько жизненных рецептов. Первый из них: много работать. Не рассказывать всем, какой ты бедный и несчастный, не плакаться в жилетку. Не сваливать заботу о себе на государство, тетю, дядю, а работать по восемнадцать часов в сутки и перестраиваться на ходу, если жизнь пытается ставить тебе подножки.

Рецепт номер два — должно быть интересно каждый день. Глядя по вечерам в зеркало, Янис любил думать о том, что день прошел не зря: столько всего успел, столько работы переделал, сделок заключил, пара толковых идей пришла в голову, что-то из придуманного сумел реализовать.

День его проходил так, что даже человеку непредубежденному эстонец мог показаться ужасным занудой. Он и был таким — педантичным в мелочах, внимательным к деталям, кропотливым, как бобер, строящий плотину. В офисе он появлялся в девять утра. Обозревал приемную, полную народа, и сразу начинал прием. Янис Пылдмаа не любил мариновать посетителей.

Вот как выглядел один из типичных дней главы «Океанимпэкса».

Первым он принял мастера коптильного цеха.

Вторым — топ-менеджера упаковочного предприятия, где колдовали над новой упаковкой для азовской скумбрии. Во время приема он схватил упаковку и помчался в отдел маркетинга, демонстрировать.

Потом был инженер хладокомбината.

За ним шел директор фирмы автоперевозок, поляк. Янис общался с ним по-польски.

После него — главный технолог завода пластмасс с группой финских менеджеров. Говорил с ними по-фински, причем во время разговора рассказал анекдот к месту, финны очень смеялись.

Шестым он принял директора рекламного агентства, который показал ему дизайнерские разработки упаковок для новой линии продукции. Забраковал, даже не советуясь с отделом рекламы: не понравился слоган под рисунком.

Седьмым зашел главный инженер рыбного совхоза. Восьмым и девятым — сотрудники фирмы, решающие текущие вопросы. И, наконец, десятым Янис Пылдмаа принял прораба, строившего новый склад.

Когда в приемной никого не осталось, он собрал летучку ровно на пятнадцать минут и сделал указания, касающиеся сегодняшней работы.

Наступало время обеда. Обычно Янис обедал в одном и том же ресторане — «Блюз». Ел, как правило, в одиночестве, считая, что решение деловых вопросов мешает получать удовольствие от еды. После ресторана он заезжал выпить кофе в «Кофейный дом» — тамошний кофе ему очень нравился. Затем Янис отправлялся па мастер-класс.

Сегодня он был посвящен продвижению брэндов, и проводил его гений брэндинга Майкл Ру— сам, лично. К шести часам Янис возвращался в офис и еще два часа колдовал над договорами, схемами и планами развития.

Вечером он шел в клуб и высматривал своими рысьими глазами очередную жертву. Нет, не красавицу с ногами от плеч и алчным взглядом. В девушке должна быть определенная харизма, она должна быть иной — не такой, как они все. Находил такую, какая ему нравилась: чаше наивную дурочку. Именно с такими простушками он ощущал определенный комфорт— общался, водил по салонам и фитнес-клубам. Одевал в модных бутиках. Полночи занимался сексом, утром же был свеж и приятен, как малосольный огурец. Спустя короткое время бросал девушку, как только она пыталась заговорить с ним о будущем.

Ему хотелось, чтобы акционерная компания когда-нибудь стала семейным бизнесом, империей. Хорошо звучит: империя Пылдмаа. Прагматичный Янис любил повторять чьи-то слова: «Цель — это мечта, которая исполняется к определенному сроку». Эта фраза ему нравилась, она звучала в унисон с его собственными планами. Единственное, что могло расстроить Яниса, — это лень подчиненных. Удивительно, как только справлялись предприниматели прошлого со своими наемными работниками? Вот нынешние, кажется, ничего не хотят. Вернее, у них проросли только низшие побудительные мотивы к работе: деньги. В остальном — биологические потребности и патологическая нелюбовь к работе, желание увильнуть от нее любыми способами.

Только научившись как следует говорить по-русски, Янис услышал поговорку: «От работы кони дохнут». С тех пор он старался брать на работу лишь тех, в ком замечал тягу к самоусовершенствованию, кто воспринимал труд как источник удовлетворения. Но чаше попадались другие, и таких было большинство. Они хотели, чтобы их не трогали, не нагружали ответственностью за что-то, не заставляли принимать решения. Без амбиций и стремления к карьерному росту.

Что ж, приходится работать с теми, кто есть. Потому и ввел Янис Пылдмаа корпоративные правила — как ежедневный кнут. Пусть ленивые стараются вкалывать. Тут без кнута не обойдешься, если хочешь когда-нибудь увидеть свою цель достигнутой. Ну и пусть корпоративные правила — пугало для сотрудников, должно же их что-то дисциплинировать. В мощно работающей компании стабильная зарплата, сюда хотят попасть на работу многие. Никто пока не пожелал уйти по собственному желанию, ознакомившись с перечнем правил, обязательных для работников «Океанимпэкса».

Ну, например: запрещен алкоголь в любом, самом малом количестве. Даже дни рождения сотрудников отмечаются только с безалкогольным пивом (еще бы, с рыбкой!). Исключение — годовщины создания компании, тут пришлось дать слабину. Все же деловой праздник. Само собой при этом, что на работе спиртное — табу, но ведь и с запахом после вчерашнего прийти нельзя. В трубочку, как гаишники, дышать, конечно, не заставят, но если учует сотрудник даже слабый запах перегара, сразу доложит заместителю директора по кадрам. И держись, провинившийся! Не вышвырнут, разумеется, на улицу, но о премиях на ближайшее время придется забыть, на продвижение по службе не рассчитывать.

Еще строже обстояло дело в компании с опозданиями на работу. Янис относился к исчезающему виду людей, патологически пунктуальных и обязательных. Прийти на встречу с опозданием было для него все равно что оказаться без штанов в общественном месте, — стыдно и категорически неприемлемо. Прекрасно понимая, что многие люди не таковы, он все же ввел правила: за опоздание на пять минут— никаких замечаний, а просто выговор в приказе; за опоздание от шести до пятнадцати минут — у опоздавшего отнимают пропуск, чтобы он его потом «выкупил». Сумма выкупа равнялась минутам опоздания. При втором опоздании сумма удваивалась, при третьем — человека увольняли с соблюдением всех законов и формальностей. Опаздывающих на двадцать минут не было никогда, обычно сотрудники старались прийти за полчаса до начала работы. Так спокойнее.

Выход на обеденный перерыв формально не запрещался, но и не поощрялся. Если выходишь, изволь записаться в специальном журнале у охранника: кто, куда, зачем и на какое время уходит. Впрочем, чтобы работники не наживали гастрита, не тратили драгоценного фирменного времени на лечение, было заведено заказывать обеды в офис. И неплохие, между прочим, обеды, недорогие и вкусные.

Стиль корпоративной одежды был в «Океане» не таким строгим. Сам президент компании носил ту одежду, какая ему нравилась, то есть вещи удобные, надежные — свитера, джинсы, мягкие туфли. Янис предпочитал изделия итальянских дизайнеров, потому что они умеют создавать «льнущие» вещи. Туфли, как перчатки, не должны жать, но должны помогать ногам бегать быстрее. Правда, девушки в офисе вынуждены были даже летом носить колготки и закрытые туфли, запрещался пирсинг, татуировки советовали скрывать деталями одежды. А мужчины в костюмах любого цвета даже в жару, когда все ходили в теннисках и без пиджаков, обязательно носили галстуке заколкой в виде рыбки.

Одно корпоративное правило Янис считал очень важным, хотя оно заставляло морщиться некоторых новичков: категорически не поощрялись на службе личные отношения между сотрудниками компании. Считалось, что это вредит работе еще больше, чем опоздания или слабость к спиртному. Желаете смотреть друг на дружку как мужчины и женщины — пожалуйте за дверь. Лучше всего в другую компанию. А здесь, на рабочих местах, — никаких нежных взглядов, никаких сексуальных двусмысленных разговоров, тем более приставаний. Рабочие и офисные должности не имеют признаков пола!

Да, Янис Пылдмаа был человеком уравновешенным. В душе он считал украинцев и вообще славян слишком эмоциональными и поэтому изменчивыми. Они-де подчиняются настроению, безоглядно следуют своим склонностям, плывут по воле волн. То уходят с намеченного пути, то возвращаются к нему; что-то решают — и тут же легко меняют свое решение; им свойственны одновременно щедрость, переходящая в расточительность, — и скупость, изобретательность и непроходимая тупость, смех и слезы. Но все же, работая здесь уже более десяти лет, он как-то сблизился с этими людьми. Стал им доверять. И несмотря на всю свою сдержанность, в глубине души считал их близкими себе. Поэтому такого цинизма, какой продемонстрировали его сотрудники, он не ожидал. Он уехал из офиса с чувством острой брезгливости.

* * *
Выйдя из компании «Океанимпэкс», психотерапевт Лученко отправилась к ближайшей станции метро. Она шла стремительной летящей походкой, словно не было никаких проблем ни на работе, ни в личной жизни. Словно у нее была еще куча дел, хотя именно сегодня никаких особых хлопот не намечалось. На ходу разглядывая свое отражение в стеклах витрин, но не задерживаясь возле них, Вера поправила прическу, посмотрела на запястье. Маленькие часики на серебряном браслете сказали ей, что можно не торопиться, но она просто не умела медленно фланировать, и потому обгоняла многих. Остановившись у одной из витрин, она заметила в отражении джип с тонированными стеклами, похожий на тот, в котором Янис ее возил по Одессе. Джип медленно следовал параллельно Вериному курсу. Совпадение? Тут она увидела парикмахерскую и вспомнила, что неплохо бы изменить прическу. Вера всегда быстро принимала решения. Но сначала…

Она зашла в метро, подошла к выходу и стала из-за дверей наблюдать. Джип «лендровер» постоял три минуты, подождал, потом двинулся вперед и влился в поток машин. Что за странности такие? Ладно, потом разберемся. Вера направилась в парикмахерский салон и, оглядевшись, села в кресло к молоденькому симпатичному мастеру. На фирменном лиловом халатике, туго обтягивающем юную грудь, был прикреплен значок с именем «Слава».

— Что будем делать? — спросила Слава, разглядывая Верино лицо и профессиональным движением проводя рукой по ее густым каштановым волосам.

— Будем делать какую-нибудь стрижку посовременнее! — уверенно сказала Лученко.

— Люблю, когда человек точно знает, чего хочет, — одобрила мастер. — Значит так, могу предложить несколько последних хитов. Прическу «Здравствуй юность босоногая» хотите?

— Вообще-то босоногое — это детство, а юность — это как?

— Это когда все волосики коротко подстригаются, наверху остается шапочка, челка асимметричная и вся масса волос — вперед. Как у мальчишки-сорванца.

— А еще какие хиты? — улыбнулась Вера.

— Еще можно сделать «All you need is love», знаете, в стиле «Битлз».

— Ага. Все, что мне нужно, это любовь?

— Ну, это такая стрижка, когда нижние волосы остаются длинными, закрывают шею. А вся макушка выстригается коротко и делается рваная челка. От такой прически лицо становится очень заметным. — Слава улыбнулась Вериному отражению в зеркале.

— Я согласна на «Битлз». Пусть лицо наконец станет заметным. — Критически разглядывая себя, женщина вздохнула: — И действительно, любовь — это все, что мне нужно.

Мастер приступила к работе. Ее руки замелькали над Вериной головой, как два быстрых ручейка, прикрепляя к прядям какие-то серебряные бумажки, так что вскоре вся голова напоминала новогоднюю игрушку. Потом руки-ручейки стали носиться с ножницами, подхватывая волосы. И там, где встречались два потока, отстригался маленький веерок каштановых прядей. Вера сначала смотрела в зеркало, потом закрыла глаза и невольно услышала вопросы телеведущего: большой жидкокристаллический монитор в углу зала показывал что-то. Ведущий огласил вопрос в телеигре «Кто хочет заработать?»: сколько рассказов в пушкинских «Повестях Белкина». Варианты на выбор: 3, 4, 5, 6. «Идиотский вопрос по самой своей постановке, — подумала Вера лениво, — это все равно что спросить, какова ширина и высота картины «Джоконды» Леонардо или сколько оттенков желтого в «Подсолнухах» Ван Гога. Сточки зрения психиатрии, мания все подсчитать — непременное свидетельство ограниченности. Для душевного здоровья, впрочем, черта не опасная. Такой манией всегда были одержимы отдельные представители рода человеческого. Стремились поверить алгеброй гармонию. Некоторые исследователи Библии в прошлые века не находили ничего лучшего, как потратить годы упорного труда, чтобы подсчитать, сколько букв содержит Библия. Серость постигает великое доступным ей убогим способом. Изучает великое по буковкам, классифицирует его, пишет о нем статьи и книги и таким образом приобщается. Вернее, думает, что приобщается…»

Вера вздохнула, чувствуя все большую легкость, по мере того как часть волос отстригалась и они становились короче. Казалось, даже мысли стали яснее. Тут она открыла глаза и увидела себя в зеркале. Перед ней в накидке из синего нейлона сидела девушка — разноцветные, от коньячного до темно-вишневого тона, пряди ее волос свободно разметались по темечку. А на самой макушке торчал кокетливый темно-каштановый хохолок. На первый взгляд девушке было не больше двадцати пяти. На лбу, над бровями и вдоль щек волосы были совсем огненные, а вокруг высокой шеи закручивались кольцами длинные, отливающие здоровым шоколадным блеском локоны.

— Что вы со мной сделали? — изумилась Вера Алексеевна Лученко, надежа и оплот отечественной психиатрии, бывший солидный медицинский работник, а ныне — юная гурия.

— Не нравится? — расстроилась Слава, обозревая свое произведение критическим взглядом.

— Как же такое может не нравиться… Слава! Сколько мне лет?

— Вам? — Девушка задумалась на секунду. — Не больше двадцати шести, от силы двадцать семь. А что?

— Господи! Никто не поверит, что такое возможно без пластической хирургии, — все еще не веря своему превращению, сказала Вера. — Предупреждать надо!

У мастера зазвонил мобильный, она нажала кнопку громкой связи и положила телефон на столик, чтобы освободить руки.

— Слава, это я, — прозвучал мужской голос.

— Валик, ты? Наконец-то! — Слава продолжала еще что-то подправлять в Вериной прическе. — Я уж думала, ты никогда не освободишься от своих дел!

— Ну ладно, прости.

— Нет, не прощу, если сегодня же не поведешь меня в какое-нибудь уютное местечко!

— Пошли в китайский ресторан.

— В китайский не хочу, там все плавает в непонятном соусе. Ты что, хочешь, чтобы я стала жирной коровой?

— Тогда во французский. Согласна?

— Один момент…

Девушка задумалась, рассматривая Верину прическу и заботливо выкладывая отдельные пряди. Наконец она сочла работу законченной и закрепила ее лаком. Сняла с клиентки нейлоновую накидку и сказала:

— В общем так, Прудников! Я согласна на уютный французский ресторан со свечами. Смена у меня заканчивается в восемь вечера. Встречай у выхода из салона не позднее десяти минут девятого. Пока.

— Вы довольны? — обратилась она к своей клиентке, закончив разговор.

— Полностью, — поднявшись из глубин кресла и с удовольствием рассматривая новую себя, ответила Вера.

Ей захотелось как-то отблагодарить девушку, помимо чаевых. Она посмотрела на ее руки.

— Слава! Если хотите, я кое-что расскажу вам по рукам.

— Вы гадалка? — заинтересовалась парикмахерша.

— Разве я похожа на цыганку? — Клиентка загадочно улыбнулась, продолжая разглядывать руки девушки.

— Экстрасенс? — не унималась та.

— Я доктор. Психотерапевт. И мне хочется отблагодарить вас по-своему.

— Так это ведь страшно интересно! Я готова! Какую руку вам дать? Правую, левую?

— Обе. Что ж, начнем. — Вера чуть склонила голову набок, будто прислушиваясь. — Вы переученная левша, но одинаково хорошо владеете обеими руками. Еще вам нравятся мужчины мужественных профессий: кадровые военные либо работающие в милиции или во всяких таких органах типа безопасности. Моряки отпадают, вы не любите оставаться подолгу одна…


— Боже мой! Все правильно, но откуда?! Это что, по рукам видно?

— Видно. Ваша мама сердечница. Поэтому вам нужно уже сейчас задуматься о предрасположенности к сердечнососудистым заболеваниям, поменьше курить, скорректировать питание. Обязательно много плавать. Вы ведь любите воду?

— Обожаю!

— Вот и хорошо. Скоро начнется пляжный сезон, плавайте в Днепре или озерах. Для вас это очень важно. И вот что. Не нужно ругать себя за то, что из вас не получилась скрипачка. Не всем же быть Спиваковыми. В своем деле вы, как он в музыке.


— Мамочки мои! — села на стул Слава. — Да что ж это за чудо такое?! Признайтесь, вы откуда-то знаете нас, нашу семью, да?

— Нет. Вашей семьи я не знаю, и ни каких фокусов тут нет.

— Но так не бывает. Вот я смотрю на свои руки, но не вижу ничего необычного. Руки как руки, а пальцы как пальцы. Как же вы можете вот так, первый раз в жизни, просто глядя на мои руки, все про меня знать?

— Если я пущусь в длинные научные объяснения, вы, Слава, тем более ничего не поймете.

— А еще? — попросила Слава.

— А я уже почти все сказала. На закуску: вам не нужно бояться артрита — этой болезни суставов, от которой часто страдают люди вашей профессии. Но после того как стукнет тридцать пять, покажитесь эндокринологу. Так, на всякий случай. Все.

— Как все? А про личную жизнь? — Как всех девушек, вопросы здоровья Славу интересовали намного меньше, чем личная жизнь.

— Ну вот. Все-таки хотите, чтобы я поработала гадалкой… Хорошо. Учитывая ваш цирюльный талант, скажу. У вас сейчас какой-то серьезный роман. Это уже не руки мне сказали, а телефонный разговор. Ваш друг тянет с женитьбой, хочет крепче стать на ноги, заработать денег, получить очередное звание. Он сейчас кто?

— Капитан, — с замиранием сердца проговорила Слава.

— Значит, хочет стать майором. Не мешайте ему. Не торопите, не показывайте, как сильно хотите за него замуж. Если сдержитесь и перестанете без конца дергать его, он сделает вам предложение сам, причем в ближайшее время. Спасибо за прическу!

— Как вас зовут? — Славе не хотелось терять удивительную докторшу.

— Меня зовут Вера Алексеевна. Вот, возьмите мою карточку. Я очень рада нашему знакомству, вы чудный мастер.

— Вы тоже мастер. Еще какой! — прошептала парикмахерша вслед уходящей клиентке.

Вера уже подходила к дому, когда боковым зрением заметила «лендровер» с тонированными стеклами. Он подъезжал к тротуару рядом с ней. Тот самый… Она не успела ничего подумать, автомобиль остановился, из него вышел Янис Пылдмаа.

— Добрый вечер, Вера… Вы ведь Вера Алексеевна?.. — немного смущенно поздоровался он, не понимая, Лученко перед ним или нет.

Вера рассмеялась негромким грудным смехом.

— Ага, не узнали? Я это, я. Только после приема средства Макропулоса.

Янис облегченно вздохнул.

— А вы продолжаете за мной следить, — погрозила ему пальчиком Вера. — И в Одессе следили, и до парикмахерской из своей компании проводили. Признавайтесь!

— Признаюсь! — шутливо приложил ладонь к сердцу эстонец. — Но только в том, в чем виноват. В Одессе следил, а здесь — нет. Просто подъехал к вашему дому, а тут вы. Мне повезло. Если вы свободны, давайте немного поговорим.

— Ох, лукавите вы, Янис… Давайте.

Он открыл ей дверцу, женщина села, сам хозяин «лендровера» уселся на свое место. Возникла пауза. Ему никак не удавалось придумать что-то такое, что могло бы задержать ее еще на какое-то время. Вера ждала. «Я не собираюсь помогать тебе, дружочек! Есть дорожки, которые мужчина должен пройти сам. Собственными силами. Я нравлюсь тебе, и ты не хочешь со мной расставаться. Это очевидно. Ты прокручиваешь в голове вариант, куда пригласить. Казино и боулинг ты отмел вместе с бильярдом. Умничка! Для доктора такие развлечения не подходят, не приучена. Правильно. Сейчас, ничего не придумав, ты пригласишь меня к себе в гости. А хочу ли я к тебе?»

Этого она, как ни странно, не знала. Все про всех знала, а про себя… Клин, сидевший в сердце, можно и новым клином вышибить, конечно. Только после того пожара, который оставил предыдущий «клин», будет ли она что-то чувствовать? Вот Лидка уверена, что самое интересное — секс, а не «букетно-конфетпая стадия». Когда ухаживают, когда дарят цветы и водят в рестораны — еще ничего не понятно, даже если вы оба любите Спилберга и мартини, ненавидите морковный сок и Коэльо. А дескать, когда — свившись в клубок, когда ты у него головой на животе — это и есть самое то. Но… Узнаешь ли ты тогда больше? Что тебе в нем понятно? Как показывает опыт, ничего. И все-таки жаждешь романтики, внимания, хочется послать подальше все и вся, разрешить себе, наконец. Ну что же ты молчишь, яхтсмен-бизнесмен?..

— Хоттитэ, поеттем ко мне за город, в лес? — спросил Янис. От волнения его акцент стал заметнее.

— Вот прямо в лес зовете, как волк Красную Шапочку? — веселилась Вера, поглядывая на него. Лукавство пряталось в уголках ее красиво очерченных губ. — Волк, а волк, у вас дом в каком лесу, в березовом или дубовом?

— В сосновом…

— Обожаю сосновый лес. Поехали.

Он не мог поверить в такую удачу! Неужели она настроена так же как и он? Какая женщина! Красивая, умная, независимая, сильная… Вера читала по лицу мужчины так, словно он вслух произносил свои внутренние монологи.

Не спеша, чтобы не спугнуть странное волшебное предощущение, Янис выехал из тесного центра к Подольской набережной. «Кажется, сегодня день сбычи мечт», — подумал он про себя. Прямая дорога понесла их быстро, оставляя с левой стороны широкий и темный Днепр, а с правой покрытые свежей зеленью холмы. По пути хотелось говорить о разных пустяках. Вера достала круглую пудреницу, посмотрелась в зеркало. Янис краем глаза уловил ее движение и сказал:


— Знаете, Вера, во времена Киевской Руси зеркало считалось заморским грехом.

— Знаю, читала. Это из ложного целомудрия. А я люблю зеркала. Будь моя воля, я бы повсюду их развесила. В офисах, в магазинах, в кафе.

— Мне кажется, зеркала вас тоже любят.

— Почему вы так думаете?

— Неужели это нужно объяснять?

— Объяснять не нужно. Но услышать комплимент приятно. Не пропускайте комплименты, Янис, всегда останавливайтесь на них подробнее.


— Вы красивая женщина. Даже ваш ум не помеха этому.

— Ну, замечательно! Значит, красота и ум не совместимы? Старая песня о банальном.

— Не заставляйте меня оправдываться, даже если я сморозил глупость! Вы ведь доктор и должны прощать людям их недостатки. Кстати, у вас есть недостатки?

— Странный вы кавалер. Почему вас интересуют не мои достоинства, а имеющиеся в большом количестве недостатки?

— Достоинства очевидны. А вот если знаешь недостатки, то лучше понимаешь человека.

— Слушайте, Янис, а вы, часом, не психолог? Так точно формулируете! — Вере нравилась их болтовня. Так бы ехать и ехать и говорить все равно о чем. Чтобы ветер в окошко трепал волосы, звучал джаз из магнитофона, и мужской голос с приятным акцентом был рядом. — Если вас в самом деле интересуют мои недостатки, то сразу признаюсь в главном — я совершенно не умею обращаться с техникой.


— Как это? — искренне удивился водитель «лендровера».

— Очень просто. Я ее не люблю, не понимаю и боюсь. А она отвечает мне взаимностью.

— Вы со всей техникой не в ладу или с какой-то конкретной, медицинской?

— Боже упаси! Как раз все, что касается профессии, осваивается легко. Нет, у меня идет постоянная тихая война с бытовой техникой.

— Только не говорите, что кофеварка у вас в руках взрывается, а миксер наматывает ваши волосы. Не поверю, — на этот раз веселился Янис.

— Примерно так и происходит, — не смутилась жен тина. — Домашняя техника словно понимает, что я совершенно не могу к ней приноровиться. Она попросту перестает на меня реагировать. Всякие навороченные приборы, утыканные кнопками, клавишами, рычажками, мигалками и пищалками, дисплеями и другими прибамбасами, совершенно игнорируют меня как пользователя.

— Вера, вы меня разыгрываете? Так не бывает, — пожал широкими плечами Пылдмаа.

— Еще как бывает! — добродушно махнула рукой антитехнарь. — Мои знакомые настолько привыкли, что уже перестали шутить по этому поводу. Знаете, мы недавно с дочкой и зятем пошли покупать кухонный комбайн. Ну вот, заходим в магазин бытовой техники, и Кирюша, Олин муж, говорит продавцу: «У вас есть такой комбайн, где имелось бы все: мясорубка, соковыжималка, миксер — в общем, все-превсе, но при этом было бы не больше двух кнопок? А лучше одна! Иначе мам-Вера ни за что его не освоит». Продавец чуть не поперхнулся…

Взглянув на свою пассажирку, Янис не удержался и расхохотался в полный голос. Вера тоже рассмеялась.

— О! Вот и ваш сосновый лес!

При виде стоящего в окружении молодого соснового леса загородного дома у Веры, как у многих горожан, убегающих от городской асфальтовой суеты, возникло ощущение сожаления. Как жаль, что вся жизнь проходит среди каменных лабиринтов города! А здесь — зеленый свежий воздух и щебет. Здание особняка постепенно перетекало в пейзаж, тонуло в нем, как большой вибрирующий корабль, и оставались только сосны, луга, синий простор озера за домом и шелест деревьев. Дом с центральным портиком-входом, рельефными колоннами и симметричными боковыми крыльями напоминал классическую усадьбу, построенную на триста лет вперед. Внутри он казался намного больше и выше, чем снаружи. Женщина подняла голову: вверх устремлялась дубовая винтовая лестница, высота холла пронзалась люстрой, уходящей в бесконечность. Под ногами цветным мрамором был выложен фамильный вензель.

Они поднялись на третий этаж, в кабинет. Кожаный диван манил усесться поглубже и отдохнуть от трудов праведных. Стол и стенной шкаф настраивали на чтение хорошей книги или на неторопливый разговор с умным собеседником, что, в принципе, одно и то же. Вере невольно захотелось посмотреть на корешки книг, чтобы узнать, чем наполнена душа хозяина. Она подошла к книжному шкафу. Там, за стеклянными дверцами, как за воротами замка таились волшебные миры. Фенимор Купер и Жюль Верн, Конан Дойль и Александр Грин, Стругацкие и Саймак, Акунин и Вайль… Вера уже точно знала, что из всех помещений дома Янис больше всего любит именно эту комнату.

Из большого окна она увидела озеро. Оно закруглялось у дома небольшим заливом с камышом и кувшинками. Зеленый ковер травы перед особняком был аккуратно подстрижен, и это напомнило старую байку про идеальный английский газон: дескать, нет ничего проще, нужно просто регулярно подстригать траву — и так триста лет подряд. Воздух был так чист и прозрачен, что даже с третьего этажа различались рябь на синей воде, мостки, откуда так удобно ловить рыбу.

Пока она рассматривала книги, хозяин налил в фужеры шампанское и предложил:

— За наше первое свидание! На брудершафт!

Они выпили и поцеловались. Верины губы были закрытыми и сухими. Его рот не находил ответного порыва. Янис взял ее за плечи и посмотрел в глаза. Она ощущала руки мужчины как холодные и чужие, точно поручни в автобусе. Все веселье в Вере мгновенно потухло и съежилось проколотым воздушным шариком. «Андрей». Это имя окружало ее силовым полем, издевалось над ней и не давало жить. Да, есть мужчины, которые отдадут многое за возможность проснуться рядом с тобой. Поцеловать с утра и пойти сварить кофе. Но и кофе будет не тот, и мужчина не тот. И ты будешь пальцами чувствовать, что он не тот, губами будешь чувствовать. Каждой клеточкой тела станешь отторгать. И будет казаться, что рядом с тобой имитация, рыночная подделка. Попалась ты на крючок, милая. А еще психотерапевт. Где твои врачебные знания? Там же, где и любовь. Там где боль. Отчего мы так беспощадны к тем, кто любит нас? К тем, кого любим? Как Пай, который ложится на спину и подставляет живот, наверное, любовь — это раскрытая незащищенная душа, подставленная чужому. Что последует — ласка или удар? Никто этого не знает. Все ждут ласки, и никто — удара. Нет, Янис, не будету нас сегодня того, что нынче зовется «займемся любовью»…

Вера отвела глаза и увидела каминную полку. На ней стояла фотография: высокая блондинка обнимала двух стройных девушек, лицом и статью точь-в-точь Пылдмаа. Еще несколько снимков семьи в разных уголках мира: на фоне Эйфелевой башни, на набережной Круазет в Каннах, на улице Лондона, на фоне красного автобуса.

«Боже мой! Зачем ты здесь?! Какого рожна тебе потребовалось лезть в чужую семью? В чужую, чуждую жизнь! Господи, стыдно как… Каждая вторая пациентка приходит к тебе в кабинет именно с этими проблемами. Муж изменяет — что делать, доктор? Научите! Помогите! А доктор сама хороша, нечего сказать. Чувств тебе, видишь ли, захотелось!»

Она легонько высвободилась из рук хозяина дома.

— Ой! Я совсем забыла! Мне нужно в город вернуться! У меня консультация в клинике. — Ее голос прозвучал неубедительно.

Пылдмаа посмотрел на нее разочарованно.

— Вера! Что случилось?

— Ничего, ничего особенного, просто вспомнила, что на вечер назначила больному консультацию, — пыталась вывернуться она, цепляясь за спасательный круг профессии.

— Чем я тебя обидел?

— Ни капли ты меня не обидел. Ну что ты такое выдумал, Янис! Мне всего лишь срочно нужно по делу… Пациент очень тяжелый… — Она говорила по инерции, испытывая отвращение к самой себе, но не могла остановиться.

— Зачем обманываешь? Ты сейчас в отпуске. — Досада Яниса была так велика, что он признался: — У тебя в клинике какая-то проверка или комиссия. Кто-то на тебя телегу накатал, я все знаю. Нет у тебя сейчас никаких пациентов. Мы никуда не поедем, до тех пор пока я не узнаю, что случилось!

— Ах вот как! Ты все про меня разведал, разузнал, выяснил и пронюхал! Прекрасно! Значит, я иду в город пешком! Доберусь своим ходом!

Не задерживаясь больше ни секунды, она стремительно вылетела из кабинета, спустилась на первый этаж, прошла мимо флигеля с охраной и вышла на улочку пригородного поселка. Янис кричал ей что-то вслед, но она так торопилась, словно за ней гнались бандиты. Долетев до въезда в поселок, она не пошла по трассе, петлявшей мимо санаториев, а помчалась прямо через сосновый лес, чтобы срезать путь и поскорее выбраться на дорогу. Наконец начался асфальт шоссейки, она шла, оглядываясь, нет ли машины, чтобы проголосовать до города. Остановилась серебристая «вольво», водитель гостеприимно открыл дверь:

— Такая красивая девушка, одна на пустой дороге. Поссорилась с любимым?

— Уже помирилась! — прозвучал густой баритон Пылдмаа за Вериной спиной.

«Вольво» умчалась от ненужных проблем, а Вера и Янис остались вдвоем на пустой дороге рядом с его «лендровером».

— Садись. Едем в город, — сказал он, открывая перед женщиной переднюю дверцу.

Она молча прошла дальше, открыла дверь и села на заднее сиденье. Автомобиль ехал на большой скорости. Пассажирка и водитель раздраженно молчали. На подъезде к Вериному дому Янис первым нарушил молчание.

— Я не отстану, пока не объяснишь, что произошло!

— Хорошо, — внезапно согласилась Вера. — Останови у обочины.

Ей вдруг ужасно надоело врать и притворяться. Тем более что Янис хорошо видел: с ней что-то не так. А она терпеть не могла неопределенности. Пусть будет хуже, пусть будет очень плохо, но зато все станет ясно!

— Если говорить кратко, есть два момента… Словом, я не хочу, чтобы наши отношения влияли на твою семейную жизнь.

— А почему ты решила, что наши отношения и моя семейная жизнь могут как-то пересечься? — удивился ее поклонник. — Это совсем разные вещи — брак и чувства. Ты ведь психотерапевт, а не я! Тебе ли не знать?

— Мне ли, мне ли. И еще. У меня был любимый мужчина, мы расстались. Так вот, я не хочу изменять ему из мести, это пошло! — твердо произнесла Вера.

— Совершенно не понимаю. Зачем хранить верность бывшему возлюбленному?

— Потому что… Можешь думать, что хочешь, но я его все еще люблю.

Пылдмаа не знал, что и сказать. Ответ ее бил, что называется, в десятку. Никогда за все свои сорок лет далеко не безгрешной жизни он не испытывал ни к одной женщине такого сплава страсти и нежности, звериного желания и возвышенного обожания.

— Милый Янис! Нам с тобой опасно быть любовниками. И если ты этого не понял сейчас, то понял бы потом.

— Что ж такого страшного в желании любить женщину? — Он ехидно скривил рот. — Неужели это такой уж яд кураре или наркотик?

— Вот именно — наркотик, — ответила Вера спокойно.

— Какая ты правильная! — процедил он сквозь зубы. Ему хотелось задушить ее, и одновременно она сводила его с ума одним своим присутствием. — Но ты же сама сказала, что вы расстались. Значит, он недостоин такой женщины!

— Кто может знать, кто возьмет на себя смелость решать, кого мы достойны или не достойны?

— А даже если так! — Онвызывающе смотрел на нее. — Тогда кто имеет право нам запретить?

— Мы сами. В любом случае, я на эту роль не гожусь! И потом, Янис… Рядом с тобой на работе столько прекрасных девушек. Присмотрись к ним повнимательнее. Я знаю по крайней мере одну, влюбленную в тебя по уши.

— Правда? — вдруг заинтересовался Янис. — Кто?

— Не скажу, пока не перестанешь на меня сердиться. Пылдмаа вздохнул.

— Извини. Действительно, немного расстроился. Это из-за проблем на фирме.

И он рассказал ей о безобразной сцене, которую застал в своем кабинете. Признался, что никогда еще не было такого разброда и шатания в его компании. Все разом обрушилось. Столько лет корпоративные правила, как корсет, держали коллектив в форме, и тут — будто сглазил кто-то, честное слово! Одного арестовывают по подозрению в убийстве. Другие секс устраивают в кабинете. Третий, как ему недавно шепнули, взял привычку являться на работу нетрезвым, с этим еще предстоит разбираться… Рассказал и о том, что один милиционер поспособствует скорейшему расследованию.

— Завтра я начинаю тренинг, — сказала Вера. — Ничего не обещаю. Если что-то почувствую, потяну за ниточку, а там посмотрим. А милиционер — это хорошо, но боюсь, ничего такого, явного он не обнаружит… Ну что, до завтра?

— Э, погоди. Кто там в меня влюблен? — Янис улыбнулся. Ему уже не было обидно, что Вера его продинамила. — Или придумала, лишь бы я отстал?

— Кристина Голосуй. Симпатичная девушка, между прочим.

По блеску его глаз Вера поняла: президент «Океана» быстро утешится.


6. КАК ОБРАТИТЬ НА СЕБЯ ВНИМАНИЕ

На следующее утро в компании «Океанимпэкс» произошли некоторые изменения. Первым делом кресло со спинкой в виде штурвала, гордость руководителя, перекочевало на склад. В кабинет внесли новое кресло итальянской работы. Кроме натуральной кожи и немалой цены, оно ничем не отличалось от таких же начальственных сидений обычного офисного дизайна.

Сидя в этом новом кресле, Янис Пылдмаа произвел второе изменение. Чтобы дать возможность провинившимся Щербаковой и Бойко оправдаться, он пригласил их в свой кабинет. Но решение принял заранее и почти не слушал, глядя на свой настольный календарь. Да и что тут слушать, какой-то жалкий лепет.

Бойко настаивал, что его в кабинет руководителя заманили: дескать, кому-то из сотрудников срочно — просто немедленно! — понадобилась уникальная книга по маркетингу, о чем ему оставили записку. Он говорил, что обнаружил ее на своем столе поздно, после рабочего дня, когда уже все ушли. И решил действительно сходить за книгой, чтобы назавтра узнать, кому она потребовалась, а заодно и самому кое-что из нее почитать. Записку, правда, предъявить не мог: потерялась где-то.

Всхлипы Щербаковой («Мне позвонили на мобилу! Попросили зайти к вам в кабинет! Это был Костя, ну не знаю, какой-то мужчина! Я не виновата!») Яниса интересовали еще меньше. Он послушал немного, а потом, презрительно скривившись, со слегка усилившимся акцентом предложил им пока заниматься своими обязанностями, сообщив вдогонку, что после обеда они получат другие должности и, соответственно, другие рабочие места.

Ровно за минуту до обеда Бойко и Щербакову пригласил кадровик, и они расписались, что ознакомлены с приказом. Константина Юрьевича Бойко перевели на должность трафик-менеджера. Прощай, сладкая жизнь руководителя маркетинговой службы! Правда, ссылка эта была не навсегда, а на три месяца, так что оставалась надежда на возвращение. Майю же Щербакову понизили до офис-менеджера отдела сбыта. «Скажи спасибо, что не уволили», — утешали ее ближайшие подружки-сотрудницы, узнававшие все новости быстрее, чем если бы их передавали по электронной почте.

Кристину сделали клиент-менеджером — это была должность арестованного Сирика. Голосуй переживала, ведь она заняла не свое место. Но ей сказали, что она девушка очень старательная и разбирается в вопросах работы с клиентами, а дело не должно останавливаться, оттого что кто-то выбыл из строя.

Вакансия директора по маркетингу — им прежде был Бойко — осталась открытой…

Обстановку в отделе маркетинга можно было смело назвать нервной. Смерть Карапетяна и журналистов, вчерашний налет ментов, обвинение Артема в убийстве и его арест — все эти события повергли служащих в смятение. И тут, не успели они толком ничего осознать, как — снова здорово! — приказ о понижении двух сотрудников и повышении одного. Есть отчего занервничать! Обычная текущая работа выполнялась кое-как, все друг друга перебивали и натужно шутили, стараясь выглядеть этакими бодрячками.

Калейдоскоп событий завертелся быстрее, осколки цветных стеклышек сыпались и сыпались, в зеркальцах множились отражения, и ничего не понять — каким будет узор, чего ждать от судьбы.

Дошло до того, что даже тишайший и незаметнейший Хрущинский сейчас орал, брызгал слюной и напоминал сказочного злодея Змея Горыныча. Он извергал такие винно-водочные выхлопы, что догадайся кто-нибудь поднести спичку — и в офисе разгорелся бы пожар. Случай небывалый! Высокий, худощавый и лысый сорокалетний маркетолог Герман Михайлович так агрессивно вел себя впервые за все годы работы в компании. Обычно слабохарактерный мямля, робкий в общении с коллегами и трусоватый перед начальством, никогда прежде даже голоса не повышавший, он впал вдруг в такую ярость, что на представление сбежались все сотрудники офиса. Менеджеры из других отделов столпились в дверях, наблюдая, как Хрущинский потрясал перед бледной Маечкой Щербаковой прайс-листом. Обдавая ее рыжую водолазку брызгами слюны, он истошно вопил:

— И это вы называете прайсом? Кто вас учил? Почему вы позволяете себе допускать такие ошибки?!

— Я… не хотела… — блеяла Майя, не понимая, что происходит.

— Да успокойтесь вы все! — вмешалась бухгалтер Ирина Максимовна.

Но буйный Хрущинский и не думал успокаиваться. Он обернулся к бухгалтеру и ткнул ей под нос прайс, составленный Щербаковой.

— Вот, полюбуйтесь! Это прайс?! Если это прайс, то я китайский император! — Он швырнул листок на стол. На нем значилось:

ООО «Океанимпэкс» — прайс.

Предлагаем рыбу и морепродукты высочайшего качествапо оптовым ценам с доставкой на склад, в офис и на дом.

Наименование:

Форель речная (на льду) охлажденная, потрошеная.

Семга (Норвегия).

Форель (Норвегия):

Осетр, белуга, севрюга.

Филе судака.

Раки живые.

Креветки.

Икра красная (лососевая).

Крабы в с/с (СНАТКА).

Филе семги.

Филе сельди.

Балык.

Бесплатная доставка по Киеву, постоянным клиентам — скидки, отсрочка платежа.

— А где же цены? — сразу узрев в корень опытным бухгалтерским глазом, спросила Ирина Максимовна.

— Вот и я спрашиваю, где же цены, если эта бумажка называется прайсом? — празднуя победу над поверженной Майечкой, воскликнул Герман Михайлович.

В комнате повисла напряженная тишина, все взгляды с осуждением обратились на Щербакову. Майя работала в компании трафик-менеджером первый год, в ее обязанности входило направлять во всевозможные СМИ информацию об «Океанимпэксе». Множество прайсов, объявлений и коммерческих предложений должны были проистекать из ее головы и компьютера, и далее разбегаться полноводными информационными потоками. Эту работу вполне могла выполнять даже старательная пэтэушница. Щербакова же имела высшее экономическое образование. Ей недавно исполнилось двадцать семь. И в последнее время все стали замечать, что Маечка настолько явно интересовалась вопросами взаимоотношения полов, что просто не пропускала ни одного сотрудника-мужчины. Свои чары она пробовала на них так: с разбегу запрыгивала на коллегу и взбиралась на него, как на пальму. У одних это вызывало шок, у некоторых же складывалось мнение о неуемной Маечкиной сексуальной энергии, чем они и старались воспользоваться в свободное от работы время.

— Да хватит париться! — надулась она. — Я теперь офис-менеджер, так что ваш прайс мне по барабану.

— Давай его сюда, — раздраженно сказал Бойко, и все сочувственно посмотрели на него. — Сам переделаю.

— Вообще-то это теперь должна визировать Кристина Голосуй, — прищурился Хрущинский.

— Она у Яниса Раймондовича, он ее вызвал, — сообщил бывший руководитель отдела.

Скандал затух, и все занялись привычной работой. Однако от внимательной Ирины Максимовны не ускользнул тот факт, что непьющий Хрущинский почему-то находится «под давлением», а Костя Бойко настолько расстроен своим понижением, что сидит, тупо уставившись в одну точку.

Тем временем Виктория Зозуля, глубоко беременная брэнд-менеджер, вслух читала заготовки для пиаровской статьи. Судя по ее животу, Вика ждала никак не меньше тройни и в связи с этим плохо соображала. Не отрываясь от своих записей, она с выражением декламировала текст будущей рекламной статьи:

— «Вкусовые качества рыбы зависят, как вкусовые качества никакой другой еды, от свежести. Только что выловленная и сразу приготовленная, и она же замороженная и перед готовкой размороженная лишь отдаленно напоминают друг друга. Свежую надо только не испортить, над мороженой нужно потрудиться. Поэтому вначале обозначим основные принципы обращения с рыбой, а потом приведем несколько рецептов, используя которые, можно и мороженую превратить во вкусное и интересное блюдо…»

— Я тебя умоляю, Кукушечка! Заткни свой фонтан! — простонала дизайнер Надежда. Ей предстояло еще придумать картинку к статье. Она, как и все в отделе, называли Зозулю «Кукушечкой», превратив украинскую фамилию в русское прозвище.

Зозуля не обратила никакого внимания на просьбу Нади. Она подняла пальчик, словно собиралась осчастливить человечество глобальным открытием, и продолжила перечисление:

— «Рыбу можно: во-первых, жарить на сковороде, во-вторых, запекать в духовке, в-третьих, томить на гриле и, в-четвертых, — варить в очень малом количестве воды!»

— Все. Я уже от твоей статейки истомился и сварился, — заявил Володя Головач, вышедший на работу только сегодня с загипсованной ногой: неудачно упал с лестницы. Он был менеджер по полиграфии и отвечал за все проспекты, буклеты и календари фирмы. К его постоянным ссадинам, переломам и ушибам все давно привыкли и ласково называли Володю «наш человекоминимум» — он как-то ухитрялся получить травму на ровном месте. Головачу было жарко в гипсовом сапоге до колена, поскольку погода стояла теплая. Мелкая гипсовая крошка насыпалась внутрь лубка, и нога жутко чесалась. — Я вообще не просекаю, почему эти статьи готовит наш драгоценный дирижаблик, а не журналюги, нанятые Костей?

— Ты что, ничего не знаешь? — ахнула Вика.

— Володька, ты разве не слышал? Журналисты, которые нас обслуживали, погибли. Говорят, их убили! — сообщила Надя Максимец, выглядывая из-за своего монитора.

— Как это? — удивился Головач. — Мы же с ними оттягивались на нашей тусовке в «Титанике». Стас и Тарас, ушлые такие хлопчики.

— Вот-вот. Ушлые взяли и ушли, — невесело скаламбурила Надя. — А менты обвинили Артемку, что это он их убил.

— А они просто выпили и подрались с ним. Подумаешь! — заметила Вика. — Если каждого, с кем выпьешь, убивать, то…

— Да уж, — нахмурился Хрущинский. — Тогда человечество быстро исчезнет.

— Прямо какой-то мор на журналистов пошел, — расстроился Головач.

— Ужас, — округлила глаза Зозуля.

— Кукушечка! Хочешь, я твою бэбичку развлеку анекдотиком? — спросил неунывающий Головач.

— Мы с бэбкой тебя шлюхаем! — развернулась к нему своим животом Зозуля.

— Герда нашла Кая, говорит: «Идем, Кай, домой! Бабушка дома ждет! Розы дома ждут!» — «Нет, я не могу. Мне Снежная королева дала кубики, видишь, на них буквы: «ж», «о», «п» и «а». И пока я не сложу из них слово «счастье», я не смогу никуда пойти».

— Прикольно, Вовка! — рассмеялась Надя. — Ты меня конкретно расхохотнул.

Зозуля смеялась, держась за животик. О гибели журналистов все как будто забыли.

— О! Реклама новеньких мониторов… Нет, вы только гляньте на это! Чума, а не реклама! — воскликнула Максимец.

Сотрудники столпились за Надиной спиной.

— Крысота! Ничего страшного не вижу, — сообщила Вика.

— Действительно, что крысота, то крысота! Отгадайте с трех попыток загадку: что это за штука такая? Безопасные, эластичные и делают все. Ну-ка, детки, что это такое?

— Презервативы! — откликнулась Майя Щербакова, до того тихо сидевшая в своем углу.

— Диего-Орландо! Не простуди гланды! Ты чего орешь на весь офис, крези? У тебя одно на уме! — поставил диагноз Головач.

— Конечно, у Маечки это, ясен пень, всегда в голове, но в данном случае она абсолютно права. Реклама вообще-то должна продвигать плоские мониторы, а такое впечатление, что продают презики! — возмутилась Надя. — Херня какая! Я не догоняю одноклеточную рекламу. Уроды…

Дверь в отдел открылась, сотрудники обернулись. Вошла Кристина Голосуй вместе с невысокой стройной девушкой.

— Знакомьтесь, — представила Кристина. — Это наш бизнес-тренер, Вера Алексеевна Лученко.

— Так мы же знакомы, — вмешался хромоногий Головач.

— Ну да, в «Титанике» на тусовке мы вас видели, — уточнила Надя-дизайнер. — Здравствуйте, Вера Алексеевна! Вы так похорошели, изменились! Сразу и не узнать.

Лученко приветливо кивнула, обращаясь сразу ко всем.


— А я знаю, в чем дело, — сказала Вика, — вы изменили прическу и поэтому стали выглядеть моложе.

— Очень эффектно, — подтвердила Майя.

Вера окинула присутствующих быстрым взглядом, успевая заметить и сопоставить десятки мельчайших штрихов. В комнате сгущалась какая-то неприязнь. Она всегда чуяла такие вещи, иногда сильнее, иногда слабее. А сейчас ощущала явственно: левая щека ее находилась будто бы на солнцепеке. Повернулась туда. На нее сердито смотрела немолодая женщина предпенсионного возраста. Веки слегка опухшие, маленькие водянистые глазки с точечками черных зрачков, точно дырки от пулеметных выстрелов. Увидев, что Вера на нее смотрит, она встала.

— Я не буду участвовать в этих фокусах! — заявила она, направляясь к выходу. — Не верю в психотренинги, все это глупости!

— Ирина Максимовна!.. — окликнула ее Голосуй, но та уже вышла, хлопнув дверью. Остальные зашушукались удивленно.

Вера отметила про себя: надо узнать, откуда Ирина Максимовна ее знает и почему недолюбливает. А пока сделаем вид, что ничего не произошло. Она сказала Кристине:

— Ну что, все в сборе? Начнем?

— Нет только водителя Степаныча, как всегда, уехал куда-то по поручению шефа. Остальных попрошу перейти в комнату переговоров, — объявила клиент-менеджер. — Там будут проводиться занятия.

Пока в переговорной рассаживались за длинным столом, работники маркетингового отдела приглядывались к Вере. Ее внешность никак не вязалась с солидным словосочетанием «бизнес-тренер». Она выглядела не старше их самих. А может, и моложе. Но Вера уже решила, как действовать. Она хлопнула в ладоши:

— Внимание! — Помолчала немного. — Простое слово, правда? Но давайте сыграем в игру под названием «Как обратить на себя внимание». И посмотрим, так ли это просто.

Она предложила всем участникам игры выполнить одну простую задачу: любыми средствами, не прибегая, конечно, к физическим действиям и местным катастрофам, постараться привлечь к себе внимание окружающих.

— Учтите, — предупредила Лученко, и ее энергия невольно передалась сотрудникам холдинга. — Задача усложняется тем, что все вы постараетесь выполнить ее одновременно. Арбитром будет Вика Зозуля! Она должна определить, кому это удалось лучше и почему. Попытайтесь обратить на себя внимание как можно большего числа играющих!

Наступило небольшое замешательство. Девушки шептались. Володя Головач в нерешительности откалывал крошки от своего гипсового лубка.

— Начали! — скомандовала Вера.

— Нога! Ой, как болит нога! — внезапно завопил Головач.

Участники тренинга кинулись к нему. На лицах тревога и решимость оказать помощь коллеге.

— Спокуха! Я вас наколол, чтобы вы сразу поняли, кто здесь самый способный, — усмехнулся Владимир.

— Ну ты и скотина! — возмутилась Кристина.

— Хорошее начало, — одобрила игрока психотерапевт, — самый простой способ обратить на себя внимание — это вызвать сострадание. Продолжаем! Покажите другие способы.

— Коллеги! В прошлую субботу жизнь подсунула мне свинью с поросятами, — сообщила дизайнер Надя.

— Какую? — поинтересовалась Майя, но получить ответ не успела.


— А знаете, я хочу спеть вам свою любимую песню, — подал реплику Бойко.

— Я хочу мороженого! — громко объявила Кристина Голосуй.

Герман Хрущинский, до этого напряженно молчавший, воскликнул:

— Придумал! У меня есть трехтомник «Основы маркетинга», вот так! — Никто не обратил на него внимания.

— У меня сообщение: подросток убьет мать из-за квартиры… — тихим голосом безо всякого выражения произнесла Майя Щербакова. До нее наконец дошли правила игры.

— Ты чего? — протянул Головач.

— Что, что?! — обернулись к ней в некотором шоке участники тренинга. — Кто кого убил?

— Стоп! — остановила игру Вера Алексеевна. — Проанализируем. Вика, ваше мнение? Кто у нас привлек самое большое внимание? Слушаем арбитра.

— Если не считать прикола Вовчика, то Майка.

— Все согласны? — Вера Алексеевна внимательно обвела взглядом всех участников тренинга.

— Кукушечка права, — подал голос Головач.

— Тогда объясните, почему? — обратилась к нему Лученко.

— Потому что Майя придумала самую точную формулу внимания. Меня даже покорежило, когда она сказала про убийство.

— Любые наши придумки фигня, блин, по сравнению с убийством. Это же понятно… — обиженно надула губки Кристина и добавила: — Никто даже не заметил моей просьбы о мороженом! А скажите, Вера Алексеевна, для чего нужна такая игра?

— Чтобы уметь обращать на себя внимание. Не быть серыми мышками, — ответила бизнес-тренер. — Внимание — основа основ общения! «Человек невнимательный негоден для жизни на этом свете», говорил лорд Честерфилд. Прав, тысячу раз прав лорд. Нет внимания — нет ничего. Человек, занятый только собой, никогда не преуспеет. Только осознав, что нужно другим, можно вписаться в жизнь. Насколько же все мы чувствительны к недостатку внимания к себе! Не заметили «меня любимую» — стресс! Не догадались уступить место в переполненном транспорте, — это мне-то, такой «хрупкой и ранимой», — стресс! Не пропустили без очереди, а я в театр опаздываю, «такая красивая», — опять стресс! Собственная персона уязвлена, нам как воздуха не хватает внимания.

— А мне не нужно ничье внимание! — эпатируя бизнес-тренера, заявил Хрущинский.

— Вы правы, Герман Михайлович, вам нужно уважение! Ведь так? — обратилась к нему Вера, уже заметившая легкую степень опьянения сотрудника.

— Да. Уважение, которого нет… — философски покачал лысой головой маркетолог.

— Уважение и внимание — это ведь почти близнецы, правда? Так что, деловые мои, уделяйте внимание вниманию, — закончила Вера Алексеевна в почтительной тишине. — Теперь тест. Представьте себе десятиэтажное здание. Все вы находитесь на первом этаже, ваша карьера — на десятом. Вам необходимо подняться на десятый этаж как можно скорее. Дано: есть лестница, есть все промежуточные этажи, есть лифт, но у входа в него сидит очень противный несговорчивый лифтер. Он впускает только тех, кто относится к высшему звену руководства. Ваши действия? Десять секунд на обдумывание.

— А сколько дается на то, чтобы добраться до десятого? Контрольный срок? — уточняет полиграфист Головач.


— Да хоть всю жизнь добирайтесь, — усмехается бизнес-тренер Лученко.

— Тогда можно без обдумывания, — говорит Хрущинский. — Я поднимусь на десятый по лестнице, при этом заходя на каждый этаж. Интересно же — что там, какие организации, чем люди занимаются.

— А я закадрю лифтера! Он ведь мужчина? В задаче не сказано, сколько ему лет. Если он не старше пятидесяти, то его можно соблазнить! — хихикает Майя Щербакова.

— Ты в своем репертуаре, — пренебрежительно бросает Кристина.

— А я заберусь на десятый, как и полагается альпинисту, по стене здания, с помощью ледоруба, веревки и карабинов, — сообщает Володя Головач.

— Ты всегда ищешь трудный путь, — замечает Майя.

— Меня легкий не прикалывает! — парирует Володя.

— Это точно, — откликается Костя под общий смех. — Нужно еще что-нибудь сломать. Вон руки целы и шея тоже.

— Что касается меня… — Кристина загадочно щурит глаза. — Я пешком поднимусь на второй этаж, вызову лифт и спокойно поеду на десятый. — Она щелкает пальцами. — Вот так вот, вуаля!

— Какая ты, Кристя, хитренькая! — завистливо тянет Майя, жалея, что не ей пришла в голову такая простая идея.

— Сорри! Мой вариант элементарен, как мыло! Я просто дождусь, пока на работу придет кто-то из руководства, и поднимусь с ним на десятый этаж, — самодовольно произносит Бойко.

— А мне ваше на десятый не надо! — заявляет дизайнер Надежда. — Наша карьера, дезигнерская, находится в самом компе. Я же по сети со всеми компьютерами в здании связана, так? Значит, могу оказаться в любом месте при помощи своего Макинтоша! Нафиг-нафиг ножками бегать!

— Подведем итоги, — объявила Лученко. — Видите, как интересно и по-разному вы все ответили на тест о карьере! Никто не повторился, у каждого есть свой вариант. Работаем дальше. А теперь, пожалуйста, разбейтесь на пары. Герман Михайлович, вы будете моей парой. Следующая игра: вы должны рассказать один другому о каком-нибудь очень сильном и ярком состоянии, испытанном в прошлом. И показать, как оно выглядит. Это нужно, чтобы уметь находить самые точные, единственно верные слова и в повседневной жизни, и в деловой — на переговорах, например.

Каждый стал рассказывать своему партнеру разные истории. Глаза у всех участников игры заблестели, лица оживились. Настроение стало веселым и легким, будто от бокала шампанского. Время пролетело незаметно…

— Как здорово! Но почему так мало? Когда следующий тренинг? — выразила общее мнение Зозуля.

— Действительно, — сказал Головач, — маловато вы с нами поработали. Так и останемся нетренированными!

Костя Бойко тоже решил присоединиться:

— И вообще, Вера Алексеевна, вы нас ничем не поразили. А я уже говорил ребятам, что вы волшебница. Так и уйдете, не показав ни одного фокуса? Мне тогда верить перестанут!

Вера, конечно, понимала, что Бойко ее провоцирует. Но почему бы не развлечься? И немного не ошарашить их всех?

— Так, — решительно произнесла она, — хорошо. Я сяду вот сюда, лицом к окну. Возьмите мой шарфик, Костя, завяжете мне глаза. Не беспокойтесь, он сложен вдвое и не пропускает света. Каждый подойдет ко мне сзади, постоит секунд десять и отойдет, а я угадаю, кто это. Назову имя и фамилию подошедшего. Устроит вас такой фокус?

— Устроит! — потер руки Бойко. Остальные переглянулись весело и немного растерянно, не зная, чего ожидать.

Бывший руководитель отдела завязал Вериным шарфиком ей глаза. Игра началась. Вера громко объявляла подходящих к ней сзади:

— Кристина Голосуй!

— Виктория Зозуля!

— Владимир Головач!

— Герман Хрущинский!

— Майя Щербакова!

— Константин Бойко!

— Снова Костя, перестаньте жульничать!

— Надежда Максимец!

Наконец она сняла платок и повернулась вместе со стулом. На нее смотрели во все глаза кто с восхищением, кто с недоверием или испугом.

— Но как… — выдохнула Максимец.

— У каждого из вас есть свое поле. Это и энергетика, и запах, и сердечный ритм. И дыхание. У каждого оно неповторимо, индивидуально, как портрет. Вот я и вижу портреты.

— Потрясно!.. — воскликнула Майя.

— А этому можно научиться? — заинтересовалась Кристина.

— Да! Научите нас! — нестройно затараторили сотрудники отдела.

— Может быть. Посмотрим. Вообще бизнес-тренинг, то есть игра, — вещь совершенно необходимая. Нужно играть, и совсем не потому, что вам друг с другом больше нечем заняться. Дело в том, что я на практике усвоила простую истину. Играя, обучаешься. Деловая игра — модель жизни, она готовит вас к неожиданным и трудным ситуациям, помогает раскрепоститься, если вы скованны.

— Все это прекрасно, — заметил неугомонный Бойко, — но относится именно к талантам. А что-нибудь из психотерапии? Ну, Вера Алексеевна, что скажете?

— Хотите посмотреть, как я начну доставать кроликов из шляпы? Я не Копперфилд, — усмехнулась Вера.

— Да нет, я понимаю… — сконфузился Костя.

— Ладно. Сами напросились!

Лученко откинулась немного на спинку стула, скользнула своим синим взглядом по сидящим напротив. Заговорила не спеша:

— Если скажу, что вся жизнь, весь характер человека отражается в его лице и жестах, что все комплексы и муки, все тайные мысли записаны в походке и движениях, отражены в виде привычных складок и морщин и специалист может их прочитать, — это будут просто слова. Вы их не почувствуете, даже если поверите. Потому что — кстати, опять проблема внимания — мы живем в городе среди многолюдья и переизбытка транспорта. Мы перестаем воспринимать людей, и возникает «эффект отсутствия». Человек постепенно разучился видеть одного человека. Что значит для вас конкретное лицо, внешность, облик? Кроме поверхностных опознавательных знаков, ничего. А ведь в наружности отражены душа, характер, судьба, и не только вот этого незнакомого типа, но и ваша. А если он вас обманет? Полюбит? Ограбит?.. Я сейчас кое-что скажу о каждом, но не спрашивайте, откуда да как я узнала. На риторические вопросы не отвечаю.

Вера Алексеевна посмотрела на Бойко.

— Вы панически боитесь быть скучным и неоригинальным. У вас комплекс: вы хотите, чтобы все видели в вас лидера, постоянно озабоченного делами. Поэтому вы часто бросаетесь в крайности, от доброжелательности до раздражения. В работе дисциплинированны, умеете приводить разные интересы к общему знаменателю. Но будете конфликтовать с другими претендентами на роль лидера. Сейчас у вас нет постоянной подруги, да и не будет: вы не разбираетесь в женщинах. За внешностью следите, а едите как попало — берегитесь, так и до язвы желудка недалеко.

— Теперь вы, Надя, — обратилась она к Максимец. Тут просто: вы собираетесь замуж. И все ваши мысли вращаются вокруг свадьбы и свадебного путешествия. Советую подумать о том, что будет не до, а после исполнения вашей мечты. Впрочем, для достижения счастья у вас достаточно упрямства. Отлично развито воображение, вы фонтанируете новыми идеями, но не умеете ими распорядиться. Скоро, через полгода-год, вам понадобятся очки.

Лученко повернулась к Вике, улыбнулась ей.

— Прежде всего не волнуйтесь, с мальчиком все будет хорошо…

— Но как?! — прервала ее Зозуля. — Я ведь только недавно сделала УЗИ!..

— Повторяю, — терпеливо продолжала Вера, — вам волноваться нечего. Только тщательно соблюдайте режим. У вас, если не высыпаетесь, мгновенно расстраиваются нервы. Хорошо, что мама поможет вам с малышом. Насчет работы тоже не переживайте, после декрета вас охотно возьмут обратно. Потому что, когда вы не беременны, то очень внимательны к деталям, замечаете ошибки и упущения, умеете сконцентрировать усилия, чтобы достичь результата. И не надо вам быть руководителем, это не ваше.

— Кристина, — продолжала Вера, — с вами тоже все ясно. Лидерские способности плюс деловитость, общительность, контактность, неуемная наступательность. Умеете подчинять себе других, причем без лишней суеты, предпочитаете работать, используя личные знакомства. За всем этим прячется цельность. Вы очень цельный человек. Одержимы идеей идеальной работы и идеального руководства. Это и хорошо, и не очень — во всяком случае, не всем удобно. Склонны к полноте.

— А что обо мне скажете? — решил обратить на себя внимание Хрущинский.

— Что вы явно бывший инженер-конструктор из какого-нибудь НИИ.

— Откуда вы это взяли? — растерянно и потому агрессивно спросил Герман Михайлович.

— Я же говорила, не буду отвечать на детские вопросы. Институт впечатался в позвоночник, проступает на вашем лице. Наверняка в первые годы капитализма вы, как и все, оказались на улице. Но не стали торговать сигаретами… Нет, точно не стали. Вы учиться любите, на курсы пошли. Зарабатывала тем временем ваша жена или кто-то из близких. А теперь новая специальность увлекла вас. Вы человек осторожный и неторопливый, медлительный, слишком занудный и критичный. Чувствительны к черному, остальных цветов радуги не замечаете. Но начальство ценит вас именно за этот педантизм… Ценило до сих пор, по крайней мере. Потому что сейчас наружу вылезло ваше безволие. Не стоит делать то, что вам навязывают другие. Смотрите, нынче у вас решающий период.

— А здоровье? — весь подавшись вперед, поинтересовался Хрущинский.

— Вы жалуетесь на сердце. Но оно у вас здоровое. Если не будете злоупотреблять алкоголем, насос не подведет. Не тревожьтесь.

Вера повернула голову к Володе Головачу. Тот немного поежился.

— Не волнуйтесь, Володя, я из-под вас стул выбивать не буду. Вы ведь уже бывали на экстремальных тренингах, да?

— Был один раз…

— Заметно. Вы сидите, вцепившись руками в сиденье. Я такие тренинги и таких тренеров тоже не люблю. Коротко скажу о вас: в повседневной жизни — романтик, мечтатель, созерцатель, лентяй и болтун. Однако в работе — все наоборот: реалист, практик, здравомыслящий. И везунчик, фортуна вас любит… Не перебивайте, вижу все ваши альпинистские травмы, ушибы и растяжения. Везение в том, что давно могли шею сломать, а не сломали. Потому что у вас крайне удачная конституция — вы органичны, расслаблены и естественны. Когда не боитесь бизнес-тренера, конечно. Атак ваши позы целесообразны и непринужденны, движения округлые и плавные. Да, так я о фортуне: она вознаграждает вас за трудное безрадостное детство. Единственное, что вас сейчас заботит — квартирный вопрос…

— Осталась радость наша, Маечка, — продолжила Вера. — Вы вообще открытая книга с крупным легкочитаемым шрифтом. Считаете себя опытной гетерой, но мужчины для вас — такие же джунгли нехоженые, как для Кости женщины. Вы типичный зайчик-энерджайзер, энергия из вас так и прет. Загоревшись какой-нибудь идеей, вы не даете окружающим продыху. Но учтите: ваша энергия не бесконечна, расходуйте ее с умом. Недавно что-то изменилось в вашей жизни… Могу напрячься и сказать, что именно.

— Не надо! — неожиданно взвизгнула Щербакова, и все вздрогнули.

Вера пожала плечами, улыбнулась чуть устало и поднялась.

— Ну и хорошо. Доставание кроликов из шляпы закончено. О следующем занятии вам сообщат, спасибо, до свидания.

— Спасибо… — раздался в ответ одинокий голос Зозули. — Но вы же видите нас второй раз в жизни! Подумать только! Первый раз на «Титанике», но это не в счет…

— Откуда вы все это выяснили про нас? — подал голос растерянный Хрущинский.

— И запомнили наши имена и фамилии! Вы, наверное, работаете в органах? — выдвинула гипотезу Майя.

— Майка! Ну, ты сама деликатность! — одернул ее Головач.

— Именно так, Маечка. Я работаю во внутренних органах, — сказала Вера. — Как считалось до сих пор, мозг находится внутри головы.

— Правда, не у всех! — прозрачно намекнула Максимец.

На этом тренинг был закончен. Его участники выглядели слегка ошарашенными и торопливо устремились к выходу.

Вера чувствовала себя усталой и почему-то не в своей тарелке. Странно, ведь эта, пожилая, сразу ушла. С остальными вроде все ясно… И тем не менее, что-то у них тут, в «Океанимпэксе» и в этом отделе, не то. Не то и не так. Она не могла объяснить словами, что именно. Но ведь еще ни разу не ошиблась в своих предощущениях… Вера вспомнила начало тренинга.

— Майя, — спросила она у замешкавшейся в дверях девушки, — как фамилия той вашей сотрудницы, что ушла в самом начале? Сердитая такая.

— Ой, да вы не переживайте, Вера Алексеевна, — отозвалась Щербакова. — Может, у нее неприятности какие,

она ведь бухгалтер. Дебет с кредитом не сходится или еще что в том же духе… А, вспомнила! У нее недавно племянник умер.

— А как ее фамилия? — уже догадываясь, что ответит Майя, спросила все же Лученко.

— Цымбал ее фамилия. Ирина Максимовна Цымбал.

* * *
Капитан милиции Валентин Прудников добросовестно отрабатывал гонорар. Второй день он слонялся по «Океанимпэксу» и наблюдал жизнь бизнес-муравейника изнутри. Задавал свои бесконечные вопросы, сопоставлял факты, присматривался, прислушивался. Большой зал его утомлял. Там сидели роботы, какие-то кукушки из хорошо налаженного часового механизма. Менеджеры по продажам говорили по телефонам, стучали по клавиатурам десятков компьютеров, копировали документы, отсылали и принимали факсы. За стеклянной перегородкой с надписью «Переговорная» шло совещание. Несколько человек что-то горячо обсуждали, секретарша металась, подавая напитки. В другом конце зала, тоже отделенном прозрачной перегородкой, у белой доски стоял специалист и чертил цветными маркерами разные графики и стрелки. Группа менеджеров бодренько конспектировала. В ведомстве Прудникова все было иначе. Работать-то работали, но, во-первых, работа была грязной и неблагодарной. А во-вторых, не было этого делового азарта, этого, черт бы их побрал, корпоративного духа. Конечно, за такую зарплату можно и раствориться в идеально налаженной бизнес-машине! Неужели они не ушибаются друг о друга? Ведь в таком огромном деловом муравейнике невозможно избежать каких-то конфликтов, синяков и ссадин на самолюбии. Прудников точно знал, что за идиллической картиной совместной деятельности всегда скрывается сущность двуногих прямоходящих: либо ты охотник, либо дичь, либо соперник. В соответствии с этим у тихих клерков включается либо агрессия, либо инстинкт самосохранения со сценарием бегства, либо глупое соперничество: я лучше, сильнее, умнее, богаче. Отсюда и столько скрытых конфликтов. Валентин навострил уши, увидев что-то горячо обсуждавших сотрудников.

— Тачка виснет? Снеси винду и переинсталь заново.

— На подгрузке виснет. Когда обтравливаю контур и сохраняю в фотосере как епсу.

Прудников хмыкнул. Диалог напоминал ему иностранный язык. Некому было объяснить капитану, что разговор шел о переустановке операционной системы Windows и обработке изображений в программе Photoshop. Незнакомыми словами его не удивишь. Вы попробуйте-ка уголовную феню послушать! Прудников знал, что любая социальная и профессиональная группа вырабатывает свой жаргон, чтобы создать некую общность людей, посвященных в тайны этого жаргона, и чтобы для остальных его понимание, а следовательно, и доступ в эту группу, были затруднены…

Он прошел до следующей перегородки и увидел, как очередной белорубашечный менеджер распекает подчиненного.

— Ну, покажи, что у тебя получилось. Так… Стоп, а где же слоган?

— Ты мне его не давал.

— Как это не давал?!

— Вот мои записи, вот задание.

— Э-э… Запиши слоган, — диктует. — Погоди, почему такой большой размер блока?

— Ты не давал размеров вообще.


— Черт, в этом сумасшедшем доме забудешь, как тебя зовут! Запиши размер. А кстати, почему так долго выполнял?

— Вот, посмотри, я за эти два часа внес изменения в одиннадцать оригинал-макетов. Вот имена менеджеров, вот время.

— Трам-тарарам! Твою!.. Ать!.. Лена, Наташа, Светлана, Сергей, чтоб вы были здоровы!!! С вашими …скими блочками подходите к Оле, Сашу не трогать!

Вот это уже было хорошо знакомо. У Прудникова на работе тоже любая попытка навешать на сотрудника всех собак встречала ватное сопротивление. Это был способ, которым пользовались его коллеги и сам милицейский капитан. Валентин точно знал: такое ведение разговора — самый надежный способ выйти из спора без ущерба для своего достоинства. Хотя и он, сдержанный в словах и поступках офицер, мог при случае зубы показать. Да, оказывается, и в этом бизнес-аквариуме такие же люди, как в его собственной организации.

По коридору прошла группа сотрудников, направляясь к приемной. Впереди вышагивал своими длинными ногами президент компании. Увидев Прудникова, Пылдмаа резко свернул и подошел к нему.

— Валентин, здравствуйте. Что нового?

— Добрый день, — не спеша ответил капитан. — Могу вас порадовать.


— Чем? Нашли убийцу?

— Пока нет, работаем. Кстати, попросите составить мне список ваших фирм-конкурентов… Так вот, ваш сотрудник, Артем Сирик, сегодня выпущен под залог. Ему изменена мера пресечения на время следствия. — Валентин Прудников произнес эту фразу так, чтобы стало ясно: Артема выпустили благодаря его, капитана, стараниям.

— Спасибо, — кивнул Пылдмаа рассеянно и обернулся к подчиненным. — Кристина!

Подошла красивая девушка. «Аппетитная, как свежая сдоба!» — подумал о ней Валентин.

— Сирик скоро вернется, и я хочу, чтобы он продолжал работу в своей должности — клиент-менеджера. А вы…

Прудников заметил, что Кристина слегка растерялась, хотя и не понимал почему. Поймал он и взгляд Яниса на девушку: плотоядный, мужской взгляд. Браво, Балтия!

— А вы, Кристина, временно будете руководить маркетинговой службой.

Щеки Кристины порозовели, она хотела что-то сказать, но президент, как полководец, устремился вперед, на ходу диктуя кому-то из свиты: «Приказ от сегодняшнего числа: назначить Голосуй Кристину Борисовну временно исполняющей обязанности…»

На самом деле Артем Сирик вышел из следственного изолятора вовсе не стараниями капитана Прудникова. И даже не благодаря юристу компании «Океанимпэкс». В райотдел милиции приехали родственники покойного Карапетяна и захотели увидеть высшее начальство. Никто не сомневался, что армяне потребуют крови и линчевания задержанного Сирика. Но, к изумлению привычных ко всякому милицейских чинов, они предложили выпустить задержанного под залог. Тут же внесли за него требуемую огромную сумму. Через два часа подследственного отпустили домой.

Дома мать накормила Артема невкусным жидким супом, скорбно повздыхала, как обычно, не проявляя никаких чувств. Полностью задавленная мужем-алкоголиком, она слабо реагировала на сына, не огорчаясь и не радуясь ничему происходящему в его жизни. Семья Сириков была классической постсоветской ячейкой, где постоянные унижения жены и сына, избиение их пьяным отцом семейства считались нормой. Артем вырос противником алкоголя, при нем нельзя было нагрубить женщине. Подростком он увлекся греблей, очень быстро окреп и возмужал. Однажды в разгар очередной ссоры сумел дать отцу сдачи. Вечно пьяный родитель на время протрезвел, усвоив урок: отпрыск вырос, лучше его не трогать. Только мать не порадовалась и отругала Артема за нетерпимость к больному человеку, называя пьяницу-мужа «кормильцем». Хотя на самом деле кормила семью сама, вкалывала на трех работах. Муж и отец пробивался случайными заработками. До очередного запоя. Наглядевшись на родителей, мальчик стал скептически относиться к самому понятию «семья». Решил однажды, что семью заводить не станет. Он придумал себе спасительную теорию, по которой главной ценностью в его жизни стала работа. «Океанимпэкс» Артем называл своим домом. Коллеги заменили ему родственников, начальство — родителей. А главное, там его ждало дело, которое у него неплохо получалось. Работал Сирик не только для того, чтобы вкусно есть, хорошо одеваться, иметь деньги и принадлежать к социальному слою преуспевающих клерков. Работа стала для него совершенно необходимым и естественным состоянием, она компенсировала ту убогую жизнь, которая окружала его дома.

Поэтому парень поспешил отправиться на работу. Не успел он выйти из подъезда, как его мобильный телефон зазвонил. Говорила женщина с мягким восточным акцентом.

— Здравствуйте, Артем! Говорит вдова Гургена Арменовича Карапетяна. Мы незнакомы лично, но вы обо мне, наверное, слышали.

— Здравствуйте, — оторопело ответил Артем, не зная, чего ждать от этого звонка.

— Возле вашего подъезда стоит машина моего племянника. Вы могли бы сейчас подъехать к нам домой? Нужно поговорить.

— Да… Хорошо, — пробормотал Сирик, понимая, что отказаться невозможно.

Он увидел «мерседес» цвета металлик, подошел, ему открыли дверцу. Он сел рядом с черноглазым юным водителем, сдержанно поздоровался. Из спального района, где жил Артем, до центра города они доехали за пятнадцать минут, и всю дорогу Артем строил самые невероятные предположения.

Поднялись по лестнице мимо консьержки. Узнав племянника Гургена, она не стала задавать лишних вопросов. Дверь квартиры открыли сразу, как только молодые люди к ней подошли. За дверью широкая мраморная лестница вела в большой светлый холл. На пороге холла их встречал рыжий кот, похожий на большой румяный каравай. Когда они сняли обувь и прошли в гостиную, им навстречу поднялась хозяйка дома.

— Меня зовут Ирма Георгиевна, — представилась вдова и величавым жестом пригласила гостя сесть в объемное кожаное кресло. Она сделала какое-то неуловимое движение бровями, и племянник вышел из комнаты. — Я именно таким вас и представляла! Гурген очень точно описал вас. — Не обращая внимания на смущение молодого человека, женщина внимательно рассматривала его. Наконец, вволю наглядевшись, она протянула Артему запечатанный конверт. — Это вам.

На плотной бумаге были написаны только имя и фамилия Артема. Очень нервничая, он вскрыл конверт.

«Дорогой Артем! Если ты читаешь это письмо, значит мое сердце все-таки выкинуло очередной номер. Я написал его не потому, что не мог поговорить с тобой. Просто хотел немного потянуть время и побольше успеть. Мы часто говорили с Ирмой о тебе. Не удивляйся, я всегда относился к тебе, как к сыну — ты это знаешь, — и говорил о тебе только хорошее. Тебе известно, что у меня нет своих детей. За что Бог обиделся на нас? Не знаю. Но мы с женой решили: если хочешь, можешь считать нашу семью своей. О твоих родителях я все знаю, мальчик. Я бы хотел, чтобы ты занялся нашим фамильным бизнесом и заменил меня. Ирма — женщина, ей одной тяжело. Мои многочисленные родственники будут помогать. Не волнуйся, в завещании я никого из них не обидел. И не думай, что я принуждаю тебя работать на Карапетянов. Ты вправе отказаться! Но если согласишься, я был бы спокоен. Живи долго, сынок. Гурген Карапетян».

Артем поднял голову, посмотрел на Ирму Георгиевну. Медленно, словно по слогам, перечитал написанное еще раз, шевеля губами и пытаясь понять ускользающий смысл. Хозяйка дома спросила с явным нетерпением:

— Можно мне прочесть?

— Да… Возьмите. — Передавая письмо Карапетяна, пареньзаметил, что у него вспотели ладони.

— Я понимаю, Артем! Вам нужно все это обдумать, — сказала женщина, пробежав глазами текст. — Мы с Гургеном много раз обсуждали… — Ее большие карие глаза увлажнились, и она приложила к ним платок.

— Мне не нужно ничего обдумывать! — внезапно для самого себя хрипло выкрикнул Артем. Нервы, натянутые до предела, не выдержали напряжения. Он подскочил к окну и прикусил губу, чтобы не разрыдаться. Никто не смог бы заявить, что видел Артема Сирика плачущим. Даже когда отец поколачивал сына и он ходил в школу в старых водолазках, закрывающих шею, чтобы спрятать синяки. Даже когда мать не хвалила его за выигранные соревнования, а он в этом нуждался больше всего на свете.

Если ему и хотелось плакать, он только сильнее сжимал зубы, говоря себе: сильные мужчины не плачут. Даже заключение в следственный изолятор, подозрение в убийстве Карапетяна не заставило его проронить ни слезинки. Но то, что происходило сейчас… Выдержать чью-то искреннюю привязанность, оказывается, не так просто. Особенно если душа не подготовлена.

Со слов покойного мужа Ирма Георгиевна знала, что Артем человек гордый, не привыкший жаловаться. Поэтому она сказала:

— Я знаю, что нам сейчас нужно сделать.

— Что? — все еще стоя спиной к хозяйке и чувствуя от этого неловкость, спросил Артем.

— Поесть! Когда тяжело на душе, нужно порадовать себя вкусной едой. Это успокаивает. Пошли в кухню.

Ирма Георгиевна оказалась отменной хозяйкой. Ее холеные, с длинными ногтями руки в кольцах с бриллиантами двигались быстро и ловко, готовя экзотическую для Артема трапезу. Она достала из огромного холодильника фиолетовый баклажан, красный гранат, молодой чеснок. Помыла и нарезала баклажан по диагонали длинными тонкими овалами, положила на разогретую сковороду. Пока баклажаны жарились, хозяйка ловко очистила гранат и смешала алые ягоды с измельченными грецкими орехами и мелко нарезанным чесноком. Не забыв посолить полученный фарш, чуть сбрызнула его уксусом и стала накладывать чайной ложечкой на жареные баклажаны. Обернув фарш листочком баклажана, проткнула каждый кусочек шпажкой и поставила блюдо перед Артемом.

Тот уже успокоился. Никогда в своей жизни парень не ел ничего подобного. Если бы не боялся показаться обжорой и нахалом, умял бы все блюдо. Наблюдательная хозяйка без слов поняла, что ее стряпня пришлась гостю очень по душе. Она достала из «Боша» холодное сациви и положила Артему солидную порцию, с новым для нее материнским чувством глядя, как все это уплетается за обе щеки. На десерт она сварила крепчайший и ароматнейший кофе.

Трапеза была закончена, и Артем поблагодарил:

— Вы очень вкусно готовите, Ирма Георгиевна! Спасибо вам большое!

— Теперь можем поговорить, — сказала она, устраиваясь рядом с гостем за столом. — Мой Гурген разбирался в людях, поверьте! Ведь вы были знакомы с ним не один год.

— Десять лет. Гурген Арменович знал меня, когда я еще водителем начинал работать у нас в корпорации. И я привозил продукцию в его первый ресторан.

— Знаете, как он вас называл? «Сама добросовестность». Он очень высоко ценил вас, Артем! Наверное, вы думаете: «Если все это правда, почему я никогда ни о чем не догадывался?»

— Честно говоря, это его письмо неожиданность для меня… Мне бы и в голову никогда не пришло…

— Тогда придется вам кое-что объяснить. Дело в том, что Гурген был с детства болен. Порок сердца. Но при этом сохранял оптимизм. Вы же знаете! В последние несколько лет сердце стало сдавать, он уже не выходил без лекарств из дома. Все чаще спрашивал меня: как отойти от дел?

— Может, действительно надо было поберечься?

— Нет, милый мальчик! Для Гургена работа была смыслом жизни. Вы это понимаете как никто. Если б он оставил ее, то умер бы намного раньше.

— Но ведь в милиции считают, что его отравили.

— Мы советовались с опытным кардиологом. Он сказал, что Гурген мог сам принять нитроглицерин, а потом вы-

пить крепкого кофе и… опять проглотить таблетку, забыв, что уже принимал ее. И вот результат. — Вдова Карапетяна снова приложила платок к глазам. — Хотя я не верю в склероз мужа. У него была прекрасная память. Светлая голова… Но не будем об этом сейчас. Так что? Обдумали предложение?

— Нет. Мне ничего обдумывать не надо. Я хочу сказать, что мне всегда… — Артем на этот раз сдержался, просто сжал челюсти и замолчал.

— В таком случае… — Ирма Георгиевна поднялась с ручейками слез на щеках, подошла к сидящему Артему и поцеловала его в макушку. — Добро пожаловать в семью, сынок!

На работу Сирика отвез все тот же молчаливый племянник. Высаживая своего пассажира возле фирмы, он сказал как само собой разумеющееся: «Позвони, я заеду. Вот мой номер. Тебе ведь надо еще собрать вещи. Ты сегодня переедешь?» Сирик кивнул. Спазм все еще сдавливал горло.

Противоречивые чувства тревожили Артема. Отказаться от выраженного в предсмертном письме предложения Карапетяна он никак не мог. Да и не хотел. Но и вот так сразу бросить все и уйти тоже вроде как-то неудобно… И если он ни секунды не колебался, уходить или не уходить из опостылевшего ему родительского дома, то вопрос о смене работы оказался непростым. Поэтому он решил об этом подумать позже.

Выслушав радостные вопли коллег по поводу его освобождения из милиции, получив несчетное количество ободряющих хлопков по спине, Артем сел за свой рабочий стол. Присмотревшись, заметил на нем чужие вещи. Ага, вот эта сумка Кристины… Тут же владелица сумки и появилась, явно обрадованная освобождением Артема Сирика из тюремного каземата. Все разъяснилось. Артем остается на своей должности, а она, Кристина, отныне — вот удивительно, правда?! — его начальница. Так решил Янис. А Костя на должности Майи, которая вообще теперь офис-менеджер. Потому что не надо в кабинете начальника трахаться. Если так уж приспичило, есть другие места.

Все эти новости Кристина обрушила на Артема с милым воркованием, гордость переполняла ее. Ошарашенный Артем не знал, что ему и думать о таких перестановках в отделе. Вначале стало обидно: если уж Бойко убрали, могли бы его, Сирика, назначить временно исполняющим обязанности. Как-никак десять лет отпахал на фирму. Но потом он вспомнил о письме Карапетяна и решил: значит, так судьба распорядилась.

А сотруднички-то поутихли, примолкли, когда вошла Кристина Голосуй! Изменились прямо на глазах. В их движениях и позах, в том, как они перекладывали бумаги или озабоченно говорили по телефону, Артем увидел вдруг молчаливое сопротивление новому руководству. Что-то здесь изменится, думал парень, мысленно уже прощаясь с коллективом, сочувствуя Кристине. Движимый этим сочувствием, он поделился с ней новостями о наследстве. Теперь он будет управлять сетью ресторанов Карапетяна. Слушая рассказ Артема, Кристина широко распахнула свои чудесные небесно-голубые глаза и приоткрыла рот, выражая изумление.

Ровно через десять минут о свалившемся на Артема богатстве знали все. Когда новоявленный наследник ресторанного бизнеса заглянул в кухню выпить чайку, офисный водитель Степаныч солидно пробасил:

— Тема! С тебя причитается. — И сощурил глаза за морщинками наползающих век.

— Да-да-да, родной. Не вздумай увиливать, — поддержал тему Хрущинский.

Вошла Майя Щербакова. Она вспрыгнула на Артема, как обезьянка на пальму, обхватив его ногами и обвив тонкими ручонками.

— Темочка! Ты ведь нас не забудешь? Особенно меня!

— Слезь с Артема! — ревниво бросила Кристина, заглядывая в кухню.

— Правильно, Майка! Слазь! Кристинка первая должна получить доступ к телу наследника. Мы все и всегда его беззаветно обожали, а ты только сейчас на него кидаешься, когда он стал богатеньким, — поддел «обезьянку» Степаныч.

— Тьфу на тебя! Если в ближайшее время на меня тоже не свалится какое-нибудь наследство, я отращу себе крылья и улечу нафиг в Эквадор. Будете все по мне скучать! — заявила Щербакова, смутить которую было невозможно. Но все же слезла, поскольку Артем разомкнул настойчивые объятия и поставил ее на пол.

— Когда ты намыливаешься уходить от нас, Тема? — поинтересовалась Надежда Максимец, ради такого дела оторвавшаяся от компьютера и примчавшаяся послушать последние новости. В кухне собрался уже весь отдел. — Кстати, очень срочный просьб у меня к тебе.

— Валяй! Я сегодня ужасно добер, — улыбнулся Артем.

— Дай мне свою мышку, она ж у тебя со скроллингом, а то у завхоза не допросишься. А мне облом клянчить.

— Ладно, Надюхин. Бери, — Артем великодушно повел ладонью.

— Пасипки, — поблагодарила Надя. — Артюша! Значит, это правда, что тебе покойный Гурген свой бизнес в наследство передал?

— Ну, не так уж мне одному… Там куча родственников.

Я просто помогать буду…

Тут внезапно заговорил молчавший до сих пор Володя Головач.

— Вот и будешь ты у нас теперь армянин из клана. — Тон его любезным назвать было нельзя. Все увидели, что Головач покраснел. — И за своих родственников будешь стоять, как пуговицы — насмерть! Как сицилийская мафия.

— А почему это пуговицы стоят насмерть? — удивленно захлопала склеенными тушью ресницами Майя, но на нее никто не обратил внимания.

— Ты что, Володя? — негромко спросил Артем.

— Ничего, — зло бросил загипсованный. — Просто мы с тобой в одном дворе выросли. У обоих отцы алкаши и матери… Сам знаешь. Вместе сюда пришли. Все делали вместе. А теперь ты будешь богатенький Буратино. Почему? А я?! Получаю три копейки, никого не подсиживаю, на всех вас горбачу… — Он повернулся и вышел, прихрамывая.

Майя Щербакова снова нарушила неловкую тишину:

— И я получаю три копейки.

— Уберите ее отсюда! — застонал Хрущинский. — Иначе сейчас произойдет убийство!

— Меня убивать? За что? — пожала она плечами. — Если кого убивать, то Тему.

— Тему-то за что? Идиотище! — не выдержала Вика Зозуля. — Знаешь, Майка! Твоя простота иногда хуже воровства.

— Но лучше коварства! — гордо объявила Щербакова. — Он теперь богаче нас всех, и мы все завидуем ему черной завистью. Вот я из зависти прыгну под товарняк с пивом. И будет окрестным деревням счастье!

— Майка, не надо под поезд: он сломается и погибнет много человеков. Среди которых, возможно, будет ехать кто-то из нас. Так что лучше просто ограничься шлемом и татуировкой, — посоветовала Максимец.

— А зачем шлем? — не поняла Майя.

— Чтобы голову поберечь, она у тебя самое слабое место! — под общий смех заявила Кристина.

За тонкой перегородкой стоял Прудников. Он слышал все, видел выходящего Головача. «Любопытно, — подумал капитан. — Может, рано выпустили пацана?.. Наследство — серьезный мотив. А этот хромой тоже достоин внимательной разработки. Но каков поворот событий! Незаметный, жалкий сын алкоголика Сирик — получает выигрышный лотерейный билет. И теперь клан Карапетянов сделает его богатым, сильным и независимым. Везет же людям! А за что, спрашивается?»

Если бы Валентин мог читать мысли, он очень удивился бы: кое-кто из участников кухонного разговора думал совершенно так же, как и он. За исключением крохотного дополнения: этот человек еще подумал, что Сирика следует наказать. Дабы другие видели — нет баловней судьбы. А есть слепой рок, случай. И никакое богатство, никакой клан не спасет.


7. СКЕЛЕТЫ В ШКАФУ

Андрей возвращался домой после ночных вызовов. Было шесть утра, совсем светло. С правой стороны улицы белели, как скелеты, остовы недостроенных, безнадежно унылых производственных помещений с огромными проемами окон. Бесстыдно торчала обнаженная чугунная арматура, криво висела одинокая решетка. Ветер гулял по развороченному тротуару и заметал пылью кости вымерших индустриальных динозавров. С левой стороны между островками земли с маленькими кривыми соснами возвышались бледные шестнадцатиэтажки.

Дежурство ничем не отличалось от других таких же. Вечером был у симпатичной супружеской пары — у них спаниель поранил лапу. Лапа никак не заживала, такая вот досадная ранка. Пришлось обезболить, промыть, наложить мазь — терпи, рыжий брат мой, скоро заживет! А на прогулки в носочке будешь ходить. Потом было посложнее: кот свалился с балкона. Отправился к соседской кошке на любовное свидание. Отвез в клинику, пришлось попотеть вдвоем с Зоей, даже вспоминать не хочется. Но жить сексуальный маньяк будет…

В лечении братьев наших меньших упрямство помогало Двинятину. Пока оставалась хоть малейшая надежда спасти больное животное, он боролся за его жизнь. Вот и в отношениях с Верой: другой бы уже давно отступился. А он с маниакальным упорством продолжал искать встречи с ней, чтобы объясниться. Друзья говорили ему: «Брось, Андрей! Ну не хочет она тебя! С женщинами такое бывает. Хотела-перехотела… Не теряй лица!» Ему было плевать на лицо. Он упрямо не желал мириться с очевидным. В результате отношения с друзьями несколько испортились. Однако это его не волновало. В своем неисправимом упорстве Андрей был уверен, что друзья для того и существуют, чтобы принимать тебя таким как есть. «Я не японец, чтоб опасаться потерять лицо из-за женщины. Кому не нравится — выход там же, где вход!» — думал он. Но вскоре почему-то сдался. Устал.

Однажды ночью он не выдержал, проехал мимо Вериного дома. Ее окно, единственное во всем здании, было освещено тусклым оранжевым светом. Не спит. Она одна и он один. Упрямые дети! Отвернулись друг от друга и решили, что это правильно. Что можно расстаться и забыть навсегда. Правда, отвернулась она. А он оставил попытки выяснить отношения, потому что перед ним выстроили глухую стену. Глупо. Можно вычеркивать номер телефона, но помнить каждую цифру. Можно курить по ночам на разных подоконниках, глядя на одну и ту же луну. Можно мечтать, чтобы кино открутилось назад, чтобы неудачный эпизод переиграли заново. Глупо, глупо! Взрослые дети придумывают себе жизнь и любовь, говорят заученные слова. И ничего о любви не знают. А мы попали друг в друга, как два солнечных зайчика в темную комнату. И теперь — все? Ведь было слияние, когда проникаешь друг другу в душу и в кровь. Был пес. Он с подскоком целовал нас в губы и покусывал за пятки. И были книги. И были разговоры до утра. Разговаривали часами и не надоедали друг другу. И бывали все-таки зарплаты, и можно было, черт возьми, накупить цветов, книг, твоих любимых духов и съесть пирожное в кафе. Это была такая простая жизнь, состоящая из мелочей. Но, оказывается, он тогда купался в реке под названием «счастье». А теперь все кончилось. Той пленки уже не вернешь, она сгорела, и зрители в зале свистят, сосут кока-колу и жуют поп-корн. Но кина дальше не будет. Кончилось кино! Все остальное — только агония, даже не приправленная надеждой…

Андрей подъехал к дому, припарковался возле спортплощадки. Увидел посреди нее человека, присмотрелся. Маленький крепыш с коротко стриженной совершенно седой головой замер в классической стойке. Медитирует. Андрей узнал старика, он видел его здесь по утрам уже много лет. Когда-то зимой юноша Двинятин выгуливал родительского песика, лохматого остроухого шпица. И проходил по этой школьной спортплощадке. Они шли по протоптанной дорожке, а вокруг сверкала глубокая снежная целина. Кроме одного места на футбольном поле: там всю зиму сиял чистый от снега прямоугольник три на шесть метров. Снег падал, снежные горы вокруг прямоугольника становились все выше. Андрей гадал: наверное, это школьники разгребают для игры в хоккей. Но прямоугольник льдом не заливали… Ну, тогда, может, они тут просто выстраиваются на уроках физкультуры. Но в морозы эти уроки проводят в здании школы… Только весной он увидел разгадку. Они со стариком просто оказались там в одно время. Дед в спортивном костюме являлся сюда каждое утро из какого-то соседнего дома, заходил в школу за деревянной лопатой, разгребал свой прямоугольник, становился в центре и совершал какие-то восточные движения, очень похожие на те, что показывают в китайских фильмах. Мимо шли люди, смотрели на странного седого крепыша. Школьники собирались стайками поглазеть. А он все так же плавно двигал ладонями вперед, вбок, поднимал их вверх, присев на одну ногу, и застывал надолго.

Так вот кто всю зиму разгребал сугроб! Упрямо. В одно и то же время. В любую погоду. Это произвело на Андрея впечатление, в армии он увлекся айкидо. Тоже научился медитировать, отрабатывать навыки дыхания, концентрации внимания и самодисциплины. Дзэн-буддизм, духовная основа айкидо, помог ему приобрести новые качества: упорство, стойкость, выдержанность.

«Ну, и где же они теперь, эти качества?» — подумал Андрей с горечью. И вдруг решился, вышел из своего «пежо», помчался на спортплощадку. Отмахал двадцать кругов, краем глаза видя старика — по молчаливому соглашению они не обращали друг на друга внимания. Потом раз пятнадцать подтянулся, отжался сколько мог и снова побежал по асфальтовой дорожке, стараясь дышать на четыре счета. Воздух разрывал грудь, мышцы ныли, но ему становилось легче. Упорство и стойкость. Стойкость и упорство. Этот старик год за годом упрямо разгребает сугробы, зная, что снег все равно засыплет землю, но он воюет не со стихией, а с собой. А ты? Почему ты сдался, почему решил, что Вера потеряна навсегда? Значит, плохо старался. Не проявил настоящего мужского упрямства.

Дома Андрей принял душ. Выпил чаю, причем не из одноразовых пакетиков, чайных трупиков, — нет, сдерживая нетерпение, заварил классический, крупнолистовой. Посидел спокойно, по всем правилам дзэн — без каких-либо размышлений и специально поставленных целей, сознательно уходя от треволнений и забот. Зная, что то самое равновесие, внутреннее просветление, придет. Но не ожидая его. Потом поднялся, отыскал свою записную книжку. Вот номер Оли, Вериной дочери. Она сейчас недосягаема для мобильной связи, в России. Ну и что, эсэмэску отправить все равно можно. Получит, когда они с Кириллом вернутся. Тщательно подбирая слова, отбрасывая все лишнее и торопливое, набрал текст: «Нужна твоя помощь. Вера ушла от меня. Недоразумение. Поговори с ней. Андрей Двинятин».

Может быть, это оно и есть, верное решение неразрешимой задачи?

* * *
Паю снился рыже-белый кот из соседнего двора, нахал и попрошайка. Погонять такого — святое дело! Спаниель за ним бежал, бежал и никак не мог догнать. Во сне он тоненько поскуливал, подергивал широкими лапами и подрагивал верхней губой. Нежная рука погладила серебристый выпуклый лобик, ласковый голос шепнул: «Тихо-тихо, успокойся, все хорошо. Я с тобой, малыш». Пай проснулся, глянул умными карими глазами. Ну вот, снова она не спит. Ночью надо спать, милая моя. Как ты меня утром на прогулку выводить будешь, после бессонной-то ночи? Пес внимательнее посмотрел на хозяйку и понял: у нее плохое настроение. Эх, люди, люди… Ничего, сейчас я тебя усыплю. Он лизнул ей руку и мягко повалился на бок, вздохнул сладко, поплямкал губами, распространяя сонную волну.

Пай угадал: настроение у его хозяйки было плохое. Вообще-то у Веры Алексеевны Лученко настроение всегда хорошее, во всяком случае так всем кажется. Но мало кто знает, что хорошее настроение не появляется само по себе, оно дается с трудом. Легко возникает только плохое настроение. Можно сказать, оно возникает практически всегда, когда смотришь на людей и их дела. Но иногда, как, например, сегодня, накатывает уже не просто не то настроение, а не то самочувствие.

Вере не спалось. Может, луна была виновата — полная, круглая, ослепительно яркая. Она так и манила к себе, и Вера подумала, что не случайно луну связывают с колдовством и ведьмовством. Кто-то считает силу лунной воды антинаучной белибердой, кто-то верит в нее как в чисто женское снадобье, наряду с наговорами и приворотами. Потому что и вода, и луна — воплощения женской силы, опасной и притягательной власти, идущей снизу. Ей трудно сопротивляться. У нее, у Веры, сила была от другого. Но если кому-то необходимо — раздевайся донага и плыви лунной полночью по «лунной дорожке», прямо к луне. Тут главное — верить, что весь мир наполняется серебряным блеском и этот блеск медленно, по капле втекает в вас, и на берег вы выйдете в ясном уме и полная колдовских сил. И еще, конечно, важна страховка с берега, а не то, не дай Господь, судорога какая…

Нужно, нужно спать. Во сне имя «Андрей» не мучит. Надо «заспать» все проблемы, чтобы не казались такими неразрешимыми утром, на расстоянии сна. Как в детстве: мальчик ли соседский обзывается, разбила ли коленку — ложишься спать, а просыпаешься уже в другой, новой жизни, где все иначе. И если с любовью не получилось, нужно спать — а утром спокойно вывести собаку, выпить кофе и ничего не вспоминать. Если сможешь.

Хватит, пожалуй, смотреть в ночь. А то она тоже начнет смотреть на тебя… Вера отвела взгляд от гипнотического шара луны. В окна задувал резкий беспокойный ветер, становилось как-то тревожно, неуютно. Она все сильнее чувствовала себя мультяшным человечком из табачного дыма. Форточку открыли, и человечек улетучился. Нет, надо срочно убедиться в материальности бытия. Оглянемся: всели в порядке? Часы на стене и на тумбочке тикают. Пай спит, положив голову на ее подушку. Можно пойти б кухню и попить чаю, можно почитать книгу, включить тихонько любимую музыку, можно повспоминать все свои удачные дела. Но все равно кружится голова, растет тревога, мир искажается, будто смотришь на него изнутри стеклянного шарика. Наверное, луна виновата?

Нет, призналась себе Вера, виноваты вопросы. Обступили со всех сторон, как пациенты, и не дают спать. Обычно в огороде, как известно, бузина, а в Киеве — дядька. М-да. А в нашем огороде чего только нет. Совпадение ли то, что тетя покойного Жени Цымбала, эта вчерашняя сердитая женщина, работает в «Океанимпэксе»? И в нем же происходят странные убийства: журналистов, этого седого армянина-ресторатора. И считать ли случайностью, что фамилия Цымбал всплыла буквально недавно, после звонка Паши Винницкого? Да и сам звонок наводит на мрачные размышления: было ли это самоубийством? Кому мог помешать глухонемой мальчик, кому помешали журналисты? Нет, не бывает таких случайностей, и значит, в «Океане» действительно что-то не так. Но что? Она не почувствовала во время тренинга. Только тревога возникает непонятная. Значит, вживаться надо глубже. А вот, кстати, еще парочка вопросиков: зачем понадобилось красть карточку Борислава Голосова с инцестуальной фобией? Значит, он и есть Юркин одноклассник? И не получается пока Юрия расспросить, прячется он от нее, сердешный, после того удара по башке. Ну прячься, прячься, все равно рано или поздно я тебя застукаю. А замок на дверь в свою комнату давно пора было повесить, чтобы не шастали бывшие родственнички, нынешние соседи по коммуналке. Сама виновата, что карточку сперли.

Итак, какие еще есть у нас невыясненные вопросы? Ага, вот: случайно ли за ней ездит какой-то «лендровер»? Янис ли это за ней следит, как в Одессе, или кто-то другой? И если другой, то кто? И зачем? И можно ли вообще всерьез относиться к этому, если таких машин, наверное, сотни…

О жалобе на нее, Веру, и об увольнении думать пока не нужно. Это пока табу. Ее и так уже «ломает», как от наркотика. Вскакиваешь утром — а на работу идти не надо. Не надо нашаривать сонно будильник, не надо бежать под короткий душ, чтобы проснуться, ни к чему включать фен и быстрыми движениями рисовать французской тушью глаза, не надо торопливо насыпать кофе в толстую керамическую чашку, смотреть в окно — как там, дождь или солнце, снег или ветер — и думать, что надеть. Не нужно впихиваться в городской транспорт, выгадывая минуты, и вскоре вбегать в клинику, здороваясь направо и налево. Ничего этого не надо. И возникает сосущая пустота…

Нет-нет, прочь эти мысли. Вот что важно: Янис говорил, что какой-то милиционер по его просьбе помогает расследовать странные для «Океанимпэкса» обстоятельства. Не мешает с милиционером встретиться и поговорить, разузнать то, чего нельзя узнать у других. И пора, в конце концов, выяснить подробности самоубийства Жени. Потянуть за ниточку с этой стороны, авось приведет куда-то.

А еще нужно с подругами встретиться. С Дашкой, например. Ведь ты не одна, у тебя есть подруги. Если уж ты, Вера, безработная, имеешь ты право в кафе просто так посидеть с подругой? Имеешь. Тренинги в «Океане» никуда не убегут, фирма на месте, не рассыплется. И пусть срочное не мешает важному. Пусть оно, срочное, потерпит, посидит пока в уголке, а важным мы будем считать в данный момент простое человеческое общение — глоток свежего воздуха. Вот так и решим…

Она выключила свет, легла и велела себе послать подальше все проблемы. Они действительно отступили немного, подошел сон, размыл остроту восприятия. Нотам, за сном, по-прежнему частоколом стояли вопросы. И ждали.

* * *
Кафе, куда приехали подруги, располагалось в центре города, на Пушкинской, в уютном подвальчике. Творческая братия из соседнего театра любила после спектакля закатиться в это симпатичное заведение. Кто сказал, что для задушевных разговоров место не имеет значения? Неправда! Для утоления сенсорного голода нужен не только собеседник. Необходимы мелочи и пустячки, детали и подробности. Имеют значение и место, и время, и еда, и питье — все! Время было для женщин ранним: одиннадцать часов. В только что открывшемся арт-кафе посетителей не оказалось, было тихо и прохладно. Молодые женщины присели в отделенной от общего зала нише с низким сводчатым потолком. Им сразу же принесли меню, и обе внезапно почувствовали голод. Кофе будет у нас на десерт, решили они, а пока отведаем барбекю на ребрышках. И крабовый салат.

Вера решила не тянуть и сказала:

— Знаешь, Дашунь, меня, кажется, увольняют с работы.

— Ты меня разыгрываешь? — Дашины брови изумленно взлетели, как два черных перышка от дуновения ветра.

— Нет. Я говорю правду, — невесело усмехнулась подруга.

— Ну-ка, излагай подробности. — Перышки уселись на место.

Подробности хорошо пошли под принесенное мясо. Лученко рассказала Сотниковой о жалобе в министерство, о беседе с главврачом. Даша умела слушать так же хорошо, как сама Вера. Если ты директор рекламного агентства, должна уметь переваривать информацию, вникать в ее суть. Иначе не удержишься на плаву. Работа научила Дашу слушать по-мужски, по схеме: проблема — анализ — решение. Подруги могут пожалеть, посочувствовать, покивать и даже посоветовать, как дальше жить, но ничего кардинального не подскажут. Ведь женщинам необходимо проблему проговорить, причем не один раз, а много. Даша же сначала воспринимала информацию, а затем начинала быстро соображать, как помочь. Поэтому, вычленив из скупого рассказа главное, она спросила:

— Этот парень, Женя Цымбал. Расскажи о нем все, что помнишь.

— Ты удивишься, но именно этот случай я помню так отчетливо, как будто он произошел вчера.

— Зная тебя, я уже давно потеряла способность удивляться! — Даша тепло улыбнулась подруге. — У тебя отличная память. Но и у меня тоже. Я помню, как ты вытащила меня из скверной истории…

— Банкир и черный жемчуг? — Вера промокнула губы салфеткой. — Теперь, когда прошло время, ты ведь и сама поняла, что ничего особенного, из ряда вон выходящего я тогда не сделала.

— Верунь! Ты — это нечто! Спасла мне жизнь, перевернула ситуацию с ног на голову — и это называется ничего особенного?! Ну, доктор, ты даешь! — В Дашиных раскосых карих глазах заиграли искорки.

— Главное, ты вышла из ситуации без потерь. Остальное неважно. И вообще обо мне мы поговорим в другой раз.

— Так все-таки, что это был за парнишка, которого ты так запомнила?

— Знаешь, бывает такое необъяснимое ощущение… Он напоминал какой-то иконописный образ, как на древней иконе. Большие грустные небесно-голубые глаза, прозрачная кожа, волосы светлые, немножко вьются. Сейчас и лиц-то таких нет.

— Ты так описываешь, что влюбиться можно, — улыбнулась Даша.

— Да уж. Пока он лежал в отделении, к нему сестрички молоденькие бегали, кто просто посмотреть, кто — принести чего-нибудь вкусненького.

— А ты? Носила ему вкусненького? — хитро сощурилась Сотникова.

— Я ходила тогда в каком-то приподнятом настроении. — Вера не отреагировала на подтекст. — Для меня он был не просто пациент, пусть и красивый редкой иконописной красотой, а довольно непростой случай.

— Почему?

— Потому что глухонемой.

— Как же можно работать с глухонемым? — удивилась бизнес-леди. — Ты всегда говоришь, что твое главное лекарство — слово, а он тебя не слышит. Ты что, специально стала изучать язык глухонемых?

— Нет, Дашенька, не стала. Мы с ним изъяснялись очень простым способом: он читал по моим губам все, что я говорила, а я получала от него записки. Знаешь, в такой старой желтой амбарной книге. Она у меня до сих пор где-то хранится.

— Как занятно! Трогательная история. Эх! Была бы я Виктюком, поставила бы спектакль по этой новой версии «Муму».

Тут подругам принесли кофе и горячий шоколад. Вера взяла крохотную чашку, подержала у носа как заправский гурман. Отпила глоток.

— Хороший кофе. Арабики не жалеют, молодцы… Муму, говоришь? Это кто у нас будет собачка — я?

— Ладно, Верунь, прости! Обещаю дальше не перебивать своими шуточками. Не обращай внимания! Ты расскажешь, а потом мы вместе будем решать, как поступать.

— Мне тогда повезло, — продолжала Вера. — Женя оказался очень открытым, контактным пациентом. Он написал мне, что влюбился в девушку старше его. И она смотрит на него как на ребенка. А он не ребенок. В общем, первая любовь, первое разочарование и первая боль неразделенного чувства.

— И это толкнуло его на самоубийство?

— Вспомни себя в подростковом возрасте. Разве тебе тогда не казалось, что жизнь кончится, если с тобой не заговорит вот этот мальчик, если на дискотеке он не пригласит тебя на танец? А у Жени был еще и могучий комплекс неполноценности, который он не успел ничем компенсировать.

— Ладно, с мальчиком я все поняла. Жалко его. Но ты лечила его три года назад, а руки он на себя наложил недавно. Причем здесь ты? Если доктор вылечил больного, допустим, от язвы желудка, а больной вдруг взял и нажрался того, чего при язве категорически нельзя, и — привет! — умер от собственной неосторожности, то при чем тут гастроэнтеролог?

— Видишь ли, Даша, хороший доктор тот, кто и после выздоровления пациента продолжает интересоваться его судьбой. Не то чтобы он должен день и ночь думать, как там его Иванов или Сидоров, нет, просто этот Иванов или Сидоров может в любой момент прийти к своему врачу посоветоваться. Понимаешь? Просто так. Потому что врач, однажды спасший, — он словно кровный родственник. К нему тянет, даже когда ничего не болит. Так бывает у любого специалиста, неважно, терапевт он или уролог, дантист или гинеколог. А у психотерапевтов особенно. У нас ведь на самом деле не больные, а просто люди с проблемами, и они постоянно возвращаются к нам за советом.

— Какие ты даешь советы?

— Как раз советов я никогда не даю. Я неправильно выразилась. Это пациенты думают, что они приходят за советом, а в действительности они приходят для общения, чтобы выговориться, что-то понять… Да мало ли зачем. Поэтому с пациентами устанавливается какая-то незримая ниточка-связь, контакт. И если Женя Цымбал покончил с собой, то этот контакт разрушился по моей вине.

Даша нахмурилась.

— Я решительно не согласна. Ты ни в чем не виновата! Вера, что за глупость ты себе втемяшила в голову? — Дарья нервно закурила уже третью за время разговора сигарету.

— Ты думаешь, я слишком щепетильна в профессиональных вопросах? Может быть. Но теперь, когда уже поздно, я говорю себе: почему я выпустила этого мальчика из круга внимания? Ведь знала, что он нуждается в постоянной психологической помощи. И тем не менее совсем о нем забыла! Я стала черствой, холодной и равнодушной, вот в чем дело.

— Ага! Гуманист всегда чувствует себя тираном, а тиран — гуманистом! Это про тебя сказано. У меня просто нет слов! Одни выражения! Причем совсем не те, какие есть в словарях! Нет, я не могу. — Сотникова поискала глазами официантку, сделала приглашающий жест и спросила: — У вас есть «Шато Лангранж»? Отлично. Мне сто пятьдесят, а моей подруге сто граммов «Мартини Бьянко».

Женщины молчали, каждая погрузилась в свои мысли. Для вина принесли небольшой тонконогий фужер с расширенным дном и сужающимся горлышком. А для мартини — треугольный широкий бокал с ободком из сахарных кристаллов и половинкой лимона, насаженной на тонкое стекло. Откуда-то звучала тихая гитарная музыка. Они отпили вино, и Вера облегченно вздохнула:

— Вкусная еда, вкусное питье и разговор с понимающим человеком. Три составные части лекарства от депрессии. Сама бы предложила любому в тяжелую минуту.

— Слава Богу, — вздохнула и Даша. — Значит, мне уже не надо приводить сто примеров того, какая ты мягкая, добрая и теплая!

Подруги рассмеялись так звонко и весело, что обслуживавшая их девушка у барной стойки обернулась и тоже улыбнулась.

— Так, — сказала Даша. — Давай по делу. Насчет работы… Я тут сейчас вспомнила: на доске объявлений в моем подъезде висит такое обращение: «Отчаявшимся похудеть. Телефон такой-то. Спросить Тамару Петровну».

— Ну, для нас с тобой это не актуально…

— Я не к тому. Просто моя креативная мысль сейчас пошла дальше. Мысленно я выстроила такую рекламную трехходовку. Следи за фразами: «Отчаявшимся похудеть. Спросить Тамару Петровну. Отчаявшимся поправиться. Спросить Ивана Иваныча. Просто отчаявшимся — спросить Веру Алексеевну!» Нравится?

— Ты у нас великий и могучий рекламный гений. В этом никто не сомневается. Собираешься пристроить меня на работу с помощью столбовой рекламы? — Вера предположила, что Сотникова в порыве дружеского энтузиазма готова пойти на любые шаги.

— Вовсе я не собираюсь расклеивать объявления о твоих дивных способностях на столбах. Я похожа на дуру?

— Сейчас ты похожа на гуру! — хмыкнула Вера.

— Ну и договоримся, что ты в своем деле ас, а я в своем. Убеждена, что такого обалденного специалиста просто с руками оторвут, если только узнают, что ты свободна.

— А откуда узнают? Не стану же я и в самом деле давать объявления в газету…

Сотникова с состраданием глянула на подругу и заявила не терпящим возражений тоном:

— Тебе не нужно ничего делать. Дай мне свою визитницу.

— Зачем? — удивилась докторша.

— Когда ты вытащила меня из той истории с пропавшим черным жемчугом и бандитом-банкиром, я ведь не спрашивала тебя: «Зачем? Почему? И как ты этого добьешься?» Правда? — нетерпеливо протянула руку Даш а. — Ты тогда всего-навсего спасла мою фирму от разорения, мою репутацию от грязи, а меня саму… Возможно, если бы не ты, Веруня, я свалила бы в их гребаную Америку, и тот ужас, который нагнал на меня этот негодяй, остался бы во мне навсегда. Ты не дала ему сломать меня как личность! А теперь я всего-навсего хочу хоть как-то вернуть тебе долг.

— Возьми. — Покопавшись в объемной светло-палевой кожаной сумке, Вера Алексеевна протянула визитницу. — Ты смешная, Дашка! Ничего ты мне не должна.

Даша углубилась в разглядывание визиток. Некоторые она откладывала и переписывала в свой деловой блокнот. Другими просто любовалась, разглядывая дизайн. Над третьими скептически усмехалась и покачивала головой, отмечая убожество шрифта или логотипа.

Лученко отпила мартини, взяла сигарету и решила, что сегодня тот редкий случай, когда она может закурить. Кажется, Дашка всерьез озаботилась ее трудоустройством. Это направило мысли Веры в иное русло. Так все-таки отпуск или увольнение?.. Если бы кто-то из больных пожаловался доктору Лученко на то, что из-за увольнения у него стало «глючить сознание», Вера Алексеевна нашла бы тысячу и одно слово, чтобы поддержать человека и внушить ему надежду. Но для себя эти слова, как обычно, не находились. Ведь ей еще никто не сказал, что она уволена! Почему даже мысль о такой возможности невыносимо болезненна? Да ясно, почему: только работа у тебя и осталась, милая моя.

Вера попыталась честно разложить проблему на составляющие. Для этого она обратилась к изобретенной ею технологии: нужно задать себе самые точные вопросы и попробовать на них ответить. Ты и вправду думаешь, что останешься на улице? С твоим опытом? С твоим знанием предмета? С профессиональным багажом, который накоплен за годы работы?

Но…

Так уж ты и незаменима! Можно подумать!.. Великий психиатр Лученко! Фрейд и Юнг в одном лице! Спасительница потерянных душ!

Вера тряхнула головой, отгоняя въедливую самоиронию. «Пусть я помогла не очень многим. Не всем, кому хотела. Но ведь помогла! Значит, уже не зря занимаюсь своим делом. И главное, я занимаюсь любимым, самым СВОИМ делом. Живу собственной, а не чужой жизнью. Ведь это самое ценное, что дается человеку: найти свое…»

Она продолжала задавать себе правильные вопросы, но легче почему-то не становилось.

«Итак, зная, что не останешься на улице, догадываясь, что сможешь быстро трудоустроиться, ты все-таки дрожишь, как заячий хвостик, от одного предположения, что тебя выкинут из клиники? Вот. Точное попадание, прямо в цель! Клиника. Это не просто место, где изо дня вдень работаешь. Стены, коридоры, кабинеты. Привычные, знакомые, как родинки на собственном теле. Это люди, коллеги, друзья. Иногда не совсем друзья, но все равно — твоя среда обитания. Ты здесь как рыба в воде».

Разве она сможет прожить без Сашкиных острот, без его блистательных рассказов о больных?! Саша Дольник, хирург от Бога, золотые руки. Одессит, балагур, острослов. Когда он входит в послеоперационную палату, даже самые тяжелые больные пытаются улыбнуться в ответ. Вера видела, как светлеют лица и самих больных, и их родственников, когда Саша разговаривает с ними. Иногда в конце рабочего дня он забегает к Вере в ее гипнотарий, просто на кофеек, потрепаться, рассказать новый анекдот. У них с Верой один любимый анекдот на двоих — про хирурга и самурая. Дольник обожает рассказывать его в реанимационном блоке: «Знаете, какая разница между хирургом и самураем? Самурай точно знает, зачем он делает то, что должен делать!»

А как быть без гастроскописта и проктолога Аркаши Портного? Казалось бы, при такой работе у него вообще не должно быть благодарных пациентов. Однако они есть, и немало. Заглядывать в человека и сверху, и снизу, исследовать малоприятными процедурами день за днем! Поневоле решишь, что хомо сапиенс — это всего лишь десяток метров кишок и проблем, ничего более, и потеряешь веру в человечество. Возможно, потому Аркаша — полная противоположность Дольнику. Всегда скептичен, даже несколько мрачен, любит черные шуточки. Его любимая присказка: «Если что-то вкусное в рот попало — немедленно выплюнь! Все, что доставляет удовольствие, — либо вредно, либо незаконно, либо аморально!» А еще он обожает музыку. Постоянно открывает новые таланты. Причем хорошую музыку не может слушать один, обязательно приобщает к ней всех желающих. Вера чувствует себя у Аркаши в лаборатории как в собственном кабинете. Хозяин неизменно гостеприимен — кормит яблоками, бутербродами, угощает чаем и кофе. А сам приговаривает: «Знаешь, какая профессия ближе всего к медицине? Могильщика. Вот куда я устроюсь, если клинику закроют и мне придется искать работу». Да уж, весельчак.

А куда я устроюсь? Санитаркой в «острое» отделение и то нельзя, там нужны физически крепкие люди… И потом, друзья-товарищи, мужчины-коллеги, я-то без вас не могу, а вы без меня? Может, моего увольнения никто и не заметит. Посудачат, посплетничают, да и забудут.

Хотя нет, вот Катя-гестапо не забудет. Массажистка и мануальщица, она уникальна в своем деле. Остеохондрозы, радикулиты и жесточайшие невралгии в ее умелых руках исчезают, будто их и не было никогда. Не зря к ее имени приклеили прозвище «гестапо» — у Катерины в руках силища, какая не каждому мужику дана. У Веры давняя дружба с Катей-гестапо. Когда-то удалось помочь ее семье выстоять в тяжелой ситуации, и с тех пор она постоянно готова выручить, подставить плечо…

По опыту Вера знала, что все «опилки» нужно перепилить до конца, что дорогу черных мыслей лучше всего проскочить поскорее. Даже об измене Андрея она как-то стала забывать, затолкала ее подальше в уголок сознания, поудобнее устроилась на стуле и принялась вспоминать других своих коллег-медиков. Воспоминания наводили в ее голове порядок, придавали мыслям стройность, создавая среди бушующего моря эмоций островок, где мог немного отдохнуть робкий голос разума.

Она вспомнила свой кабинет. Ничего в нем нет особенного, обычный кабинет психотерапевта. Но сейчас, когда возникла боязнь потерять его, каждый предмет обжитого пространства казался важным и милым. Врачи называли Верины владения не кабинетом психотерапии, а филиалом музея «Поля чудес». В начале своей врачебной карьеры Вера, как многие ее коллеги, приносила домой коробки конфет, торты, шампанское и коньяки. Эти подарки от благодарных пациентов пользовались особенно большим спросом у мужа и свекрови. Однако их сладкая жизнь длилась всего несколько первых лет Вериной врачебной практики. Однажды очередной пациент поинтересовался у Веры Алексеевны, какие конфеты или напитки она предпочитает. И в этот момент Вера сообразила произнести такой текст:

— Если честно, я не пью коньяк. Как по мне, он пахнет сгоревшей историей болезни. Сладкое мне просто нельзя, а то расползусь вширь, и тогда придется переквалифицироваться в диетолога. А люблю я то, что люди делают собственными руками. Эти предметы не съешь и не выпьешь. Они остаются на память о человеке. Что может быть важнее, чем память?

— Вас понял! — сказал догадливый пациент. — Подарок, сделанный своими руками, несет на себе отпечаток личности дарителя!

И в тот же день приволок в Верин кабинет маленькую скамеечку для ног, собственноручно выдолбленную им из капа — нароста на дереве.

Беспроволочный больничный телеграф от пациента к пациенту работал исправно. Больные и здоровые вскоре узнали, что доктор Лученко не принимает ни конфет, ни коньяков, а лишь рукотворные сувениры. Вскоре стены гипнотария украсились разнообразной живописью — от натюрморта до Вериных портретов, от батальной до абстракционистской. Кто-то вышивал картины крестиком или гладью, кто-то выклеивал их из пуха и пера. Одни мастера строчили полотна из лоскутков, другие выкладывали из ракушек. На полках и этажерках теснились шкатулки, вазы из лозы, керамики, дерева и самолично выдутые из стекла. На врачебной кушетке раскинулись веселые яркие подушки. А на широком подоконнике в несколько рядов выстроились всевозможные цветы в горшках и длинных поддонах, просто какое-то царство флоры от орхидей до фиалок.

Самой Вере Алексеевненикогда бы не справиться с такой лавиной сувениров. Скоро ни ей самой, ни ее пациентам не осталось бы места не только в кабинете, но и на всем первом этаже. Спасибо коллегам, помогли. Часть самых забавных творений разошлась по друзьям, часть попала в кабинеты заведующих отделениями. А наиболее трогательные или чем-то памятные экспонаты остались у хозяйки.

Невозможно уйти из этого кабинета. Как можно вот так просто взять и вышвырнуть ее из клиники, где хранится столько ее души?!

Значит, можно.

Будто она не знает, что справедливости не существует! Комиссия обязательно накопает какую-то причину для увольнения. Хорошо, если ее «уйдут» по собственному желанию! Давно известно разрушительное действие жалобы. Кончается все одинаково: нет человека — нет проблемы, старый привычный рефлекс.

Не хочется уходить с работы, ох не хочется! Вера понимала, что это лишь привычка, что времена на дворе другие, прагматичные. Ансамбли песни и пляски распались на солистов, причем каждый солист рвется к успеху и достатку. Но ведь она держится за свою клинику вовсе не оттого, что засиделась на одном месте и мхом обросла. Просто там все стало родным! Господи, все так понятно!

Пока Вера в сотый раз за последние дни обдумывала безрадостную перспективу своего увольнения и вела бесконечные внутренние беседы, Даша отобрала несколько визиток. Расспросила подругу об их владельцах. Четвертая визитная карточка была прокомментирована как «врачебная тайна». Вера не стала даже объяснять свой отказ говорить о даме, кому принадлежала визитка, а просто забрала карточку обратно.

— Пошли в машину, подвезу домой, — сказала Даша.

— После спиртного?

— Ничего, я с гаишниками умею разговаривать. Да и мало их сейчас на дорогах.

— Ну тогда не домой, а в «Океанимпэкс». Я там тренинги провожу.

— Работать?! Ну, Янис! Вцепился в тебя, да?

— Остынь, просто надо же чем-нибудь заниматься, пока ты мне работу принесешь на блюдечке…

Они стояли в пробке на проспекте, «фольксваген» красной клубничкой выделялся в серо-черном автомобильном потоке, и Даша вдруг завелась на тему о том, какое значение имеет работа в жизни людей.

— Недавно я прочла в интернете статью о том, что уже в нашем веке часть людей перестанет работать, — сообщила Сотникова. — Тот, кто скопил достаточно денег, сможет жить, не думая о хлебе насущном. Как, собственно, и жили в свое время аристократы. Кстати, я так и не поняла, отчего это авторы статьи решили, будто людям угрожает тотальное безделье. Очевидно, они думают, что техника нового времени — компьютеры, видеотелефоны, роботы, повсеместная автоматика и другие технологические изобретения создадут для человечества слишком много досуга. Народ станет расслабляться, сидя дома за некой суперклавиатурой. А все жизненные блага им будут доставляться одним движением компьютерной мыши.

— И человечество вымрет от скуки, — прокомментировала Вера. — А куда девать самореализацию? И что делать с потребностью в самоуважении? Можно, конечно, до опупения практиковаться в игре в гольф или в метании дротиков, организовать клуб любительниц шляп из итальянской соломки или движение в защиту бездомных котов, но от такой деятельности короткая дорога к стационару в моей клинике! Человек должен заниматься осмысленной работой, чтобы оставаться человеком.

— Это мы, трудоголики, так думаем, — засмеялась Даша. Стоящие впереди машины тронулись, пробка рассосалась, и можно было ехать дальше.

* * *
Янис Пылдмаа мчался в своем «лендровере» на приличной скорости. Каждое утро он так гнал по шоссе через этот сосновый лес, и не потому что опаздывал, — ему до боли, до судорог в сжатых челюстях хотелось чувствовать себя живым. Но сегодня все было не так, как всегда: рядом с ним сидела Кристина. Это многое меняло. Поэтому стрелка спидометра показывала всего сто двадцать километров в час. И сегодня Янису хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончалась. Как-то раз зимним вечером, когда он возвращался в свой загородный дом, на пустую трассу неожиданно вышел олень. Водитель едва успел затормозить. Лесной красавец спокойно стоял посреди дороги. Лишь его роскошная голова, увенчанная ажурной короной рогов, была повернута в сторону машины. Темные глаза разглядывали массу «лендровера». Олень был крупный, выше машины, и, видимо, еще молодой. Он не умел бояться. Просто стоял и смотрел. Постоял несколько минут и неспешным шагом ушел в темноту леса. Янису эта встреча почему-то запомнилась. Он немного завидовал лесному зверю. Вот кто по-настоящему свободен. Никого не боится, ничего никому не должен. Подвести его мог только инстинкт. Янис усмехнулся. Основной инстинкт… Он вновь посмотрел на красавицу Кристину. Она улыбнулась в ответ. Чудо как хороша девушка.

Он даже не помнил толком, по какому пустяшному поводу затащил ее вчера вечером после работы к себе. Что-то в связи с документами, наверное, она же теперь его зам по маркетингу. Так быстро въехала в тему, даже удивительно. Поначалу они и занимались документами. Потом спохватились, что уже далеко за полночь. Неторопливый Янис не форсировал события, провел ее в гостевую комнату, ушел в свою спальню и читал, думая о том, как она поведет себя. Вскоре открылась дверь, и Кристина предстала перед ним в длинной мужской футболке. Она была как во сне и пробормотала, что ошиблась дверью. Янис не стал спрашивать, куда же она направлялась среди ночи, взял ее за руку и сказал, что покажет дорогу. Но пока они дошли до дверей, оказалось, что ему расхотелось быть ее проводником по лабиринту дома. А захотелось, наоборот, показать свою спальню. Держа девушку за теплую ладошку и не отрывая взгляда от ее голых ног, он продемонстрировал ей большой плоский телевизор на стене, обратил внимание гостьи на оригинальный светильник в виде листьев дерева. Но обоих почему-то притягивала кровать.

Да, на такой кровати стоило остановиться подробнее. Огромная, круглая, она занимала центр спальни, как арена цирка. С потолка на кровать-арену лился нежный голубой свет, подсвечивая волны прозрачного балдахина. Изголовье кровати двигалось вокруг ее центра, чтобы можно было лечь как угодно. Кристина, которая все еще была как во сне, одобрила такую конструкцию с точки зрения фен-шуй. Она присела на кровать, качнув проступающей сквозь ткань футболки грудью, и согласилась: да, удобно. Хотя ее никто и не спрашивал. И вдруг очнулась, блеснула на него совершенно не сонными ясными глазами. А Янис, наоборот, оказался будто во сне. В эту ночь он узнал много нового. Например, что можно совершенно не готовить партнершу к сексу: она налетает сама, как порыв урагана, и тебе остается только поворачиваться к этому урагану нужной стороной. Можно ничего не говорить, даже самых коротких слов, потому что и на них жалко времени. Да и зачем говорить? С другими женщинами слов всегда было намного больше, чем секса. Оказывается, после любовного акта можно не чувствовать мимолетного раскаяния, напоминающего о стыдной звериной сущности человека разумного. Напротив, именно звериную сущность хочется распробовать как следует, задержаться на всех ее мучительно-сладких деталях.

А главную новость Янис узнал о себе: выходит, с самим собой нетрудно договориться. Если очень нужно. Железная броня корпоративных правил, запрещающих личные отношения, на поверку оказалась тонкой папиросной бумагой. И президент компании решил: правила — это для слабых. А сильному правила не нужны. Он сам их устанавливает для всех и для себя, а когда хочет — нарушает и устанавливает новые. И ведь знаешь, всем умом своим холодным и хитрым понимаешь, что грешишь. Что тебя околдовали, что зараза желаний лукавой змеей обвила твое сердце. Но грешишь и думаешь: грешить, так уж с радостью! Не украдочкой и с оглядочкой. Не так, как грешат иные — словно бутербродом с икрой под одеялом давятся. Нет! Есть такие мгновения, когда знаешь: весь мир принадлежит только тебе, все делается как нужно, все узоры в картонной трубе калейдоскопа складываются только гениальные, и нет никаких правил — есть только исключения, подтверждающие правила…

Запахи свежего леса врывались в раскрытые окна «лендровера», действовали как чашка хорошего кофе. Незаметно пролетело время, вот и «Океанимпэкс». Войдем вместе, решил Янис. Я не мальчишка, чтобы скрываться. Настроение было приподнятым.

В приемной президента «Океанимпэкса» ждал капитан Прудников. Ждал, чтобы испортить настроение Янису Пылдмаа.

— У меня к вам несколько срочных вопросов, — сказал капитан.

— Давайте быстрее, — поморщился Янис.

— Вы нас не оставите? — обратился милиционер к Кристине, и она повернулась было к двери.

Но Янис уже успел все решить.

— Кристина Голосуй моя правая рука и будет присутствовать при разговоре, — произнес он. — Не знаю, насколько вы в курсе наших кадровых перемещений, но теперь она занимает место Константина Бойко. Он был па нашей первой встрече.

Капитан пожал плечами, и они прошли в кабинет.

— У вас на фирме с бухгалтерией все в порядке? — спросил Прудников.

— Что?! — вскинулся президент компании, но тут же взял себя в руки. — Более чем в порядке. Не так ли? — обратился он к своей «правой руке».

— В полнейшем, — подтвердила девушка абсолютно серьезно. Она была сейчас так по-деловому подтянута, что Янис на мгновение подумал: а было ли что-нибудь между ними ночью? Не показалось ли ему?..

— Есть ли враги у Ирины Максимовны Цымбал, вашего бухгалтера? — продолжал допытываться Прудников.

— Какие еще враги, капитан? Что за вопросы?

— Ну, не враги, недоброжелатели. Должны же вы знать. А вопросы мои к тому, что сегодня рано утром она погибла. И я обязан задавать вам любые, самые неприятные вопросы, чтобы узнать, случайна ли ее смерть. И вообще, что у вас в компании творится?! — Валентин Прудников тоже еле сдерживался. Ему казалось, что профессия заставила его привыкнуть ко всему, но вид обезображенного трупа бухгалтерши никак не выходил из памяти. Янис застыл, ошарашенный новостью.

— Что значит: «что творится»? — вдруг вмешалась Голосуй. — Какое отношение имеет смерть бухгалтера к тому, что происходит внутри фирмы? Для нас смерть главбуха — очень серьезная потеря!.. — Кристина задумалась, ее большие голубые глаза затуманились, но она справилась с собой и продолжила твердым голосом: — Мы, весь коллектив фирмы, скорбим об Ирине Максимовне. Если у нее есть родственники, мы им поможем. Но наша работа должна продолжаться. Правильно, Янис Раймондович?

— Да-да, — проговорил тот, благодарный за помощь. — Соберите… м-м… всех начальников отделов на экстренное совещание. Обсудим, как быть дальше, пока заместительница Ирины Максимовны полностью вникнет в работу, которой занималась покойная. Решим вопрос с похоронами… — Он хмуро побарабанил пальцами по столу. Вдруг поднял удивленно брови. — Позвольте, Валентин. Вы не сказали, как и отчего умерла Цымбал.

— ДТП, — криво ухмыльнулся капитан. — Ее сбил грузовик на улице возле дома. И скрылся с места преступления.

Пылдмаа был раздосадован.

— Но это же… Вы нас тут допрашиваете про врагов! А это просто… случайность! Трагическое, но совпадение. Вы и сами знаете, сколько граждан погибает под колесами.

— Не верю я в совпадения, — сказал Прудников упрямо.

— Знаете что, капитан, — прищурился хозяин кабинета, — я вижу, вам нечего сказать. Мутите воду! Вы так и не знаете, что происходит у меня в компании и происходит ли вообще что-нибудь. Сирика выпустили, за это спасибо, но ни убийство журналистов, ни причину смерти Карапетяна вы пока не раскрыли. А может, это такие же несчастные случаи, как и гибель Цымбал?.. Мне некогда больше с вами разговаривать. Список конкурентов, который вы просили подготовить, возьмите у секретаря. До свидания.

Прудников молча вышел из кабинета. А дальше день развивался по сценарию, который сразу обозначил Пылдмаа: короткое заседание (он не любил тратить время на пустые разговоры) — и все тихо разошлись по своим местам. Янис и Кристина остались в кабинете. Нужно было как-то осознать происшедшее, но оно не осознавалось по-настоящему. Бывают такие моменты, когда следить за событиями не успеваешь. Как в каком-нибудь боевике, где действия развиваются стремительно: не успело случиться одно, и сразу, без подготовки — рраз! — другое. И третье. А ты еще мыслями в первом эпизоде. Но в кино есть хотя бы монтаж, ненужное можно вырезать, потом склеить нужное — и получается искусство. Если бы и в жизни так: все ненужные эпизоды удалить… Все неприятное, долгое, утомительное, беспокойное, страшное, больное, тяжелое и горькое — вырезать и выбросить к чертям собачьим. Оставить только хорошее. Вот было бы здорово!

Кристина нарушила молчание.

— О чем ты думаешь, Янис? — спросила она.

— У меня нет сомнений, что это работа конкурентов.

— Значит, ты тоже так считаешь? — оживилась Кристина.

— Ты согласна? Это же очевидно. Слишком мы успешны. Слишком хорошо катил бизнес. Разве это может не раздражать? Десятилетие недавно круто отпраздновали. Для конкурентов это кость в горле! Будь у нас видимые проколы, проблемы — тогда, можешь не сомневаться, нас никто не тронул бы.

— По принципу «мертвую собаку никто не кусает», — вздохнула помощница.

— Вот именно.

Они вновь замолчали. Оба думали об одном и том же. Конкуренция — это неплохо. Без нее и бизнеса хорошего не бывает. Но когда ты заявляешь о себе хоть сколько-нибудь серьезно, когда высовываешь голову, то по ней как раз и получаешь. Среда сопротивляется. А мы голову высовываем, и очень заметно. Пылдмаа просмотрел последний номер делового журнала. Пусть сухими и скучными словами, но в нем писали о его компании.

«Особая роль в маркетинговой стратегии фирмы отводится деликатесной группе. «Океанимпэкс» сумел договориться о прямых поставках рыбы из Норвегии, Дании и странБалтии. Без эффективных дистрибьюторских схем бизнес в Украине теряет свою эффективность. Таковы сегодняшние реалии. Поэтому компания принимает заявки оптовиков, производителей, торговых сетей. Она формирует поставки партий рыбы, а заказы отправляет в Норвегию и Данию. Основными ее партнерами являются оптовые компании, супермаркеты, специализированные магазины и рестораны, а также фабрики по переработке, расфасовке свежемороженой рыбы в вакуумной упаковке. Дальнейшая экспансия компании в розничную сеть планируется за счет организации специальных «брэндовых» секций в существующей розничной и мелкооптовой торговле».

Вот правильное, ключевое слово: экспансия. Хочешь быть великим — готовься к войнам. Если бы только в этой стране конкурентные войны велись цивилизованными методами!..

Янис с горечью сказал:


— Понимаешь, Кристиночка, мне казалось, что мы уже благополучно проскочили криминальный этап. Думал, что наступил момент чистой конкуренции, когда главным оружием в конкурентной борьбе стали цена и качество. А не банальное устранение.

— Вроде отравления или автокатастрофы, — понимающе кивнула Кристина.

— Поскольку мы находимся в среднем сегменте рынка, — продолжил свою мысль Янис, — то для устранения нас как противников с поля боя существует старое как мир оружие — демпинг. Продавай дешевле, и все рыбные точки твои! Какие вопросы? Так нет, они, твари, должны какое-то паскудство учинить!

Кристина продемонстрировала полнейшее согласие с мнением шефа:

— Есть такое самое древнее капиталистическое животное. Жабой называется. Вот она и не дает нашим партнерам-конкурентам демпинговать. Видимо, им проще «заказать» кого-то из центральных фигур нашего бизнеса,

например Ирину Максимовну. Или главного покупателя из ресторанного бизнеса — Карапетяна. Наслать на нас эти ментовские «маски-шоу» под предлогом убийства журналистов…

Несмотря на трагическую новость, Янису Пылдмаа было приятно видеть рядом с собой Кристину. Она излучала такое спокойствие. В ней было столько юной энергии и силы. Как он раньше всего этого не замечал? Спасибо Вере! Ведь именно она заставила его обратить внимание на эту девушку.

* * *
Капитан милиции Валентин Викторович Прудников устал как собака. Нет, собаки так не устают!.. Хозяева их жалеют, а вот он сам себя не жалеет. Зарабатывать надо, крутиться. В родных органах работа оперативника оплачивается так, что едва хватает либо на скудную еду, либо на коммунальные платежи. А проще говоря, только на пару хорошей обуви. Не-е-ет уж, надо хвататься за любую возможность подработать, причем так, чтобы и деньги получить, и начальству угодить. Пылдмаа вначале озвучил неплохую сумму, правда, сегодня с утра выглядел очень недовольным. Ну ничего, нам не привыкать. Расстроен смертью бухгалтерши. Прудников тоже решил, что все проблемы «Океана» — скорее всего, заказ конкурентов. Убирать писавших хвалебные статьи об «Океанимпэксе» журналистов, травить одного из крупнейших клиентов корпорации Карапетяна, сбивать машиной знавшую все коммерческие схемы фирмы главбуха Цымбал было выгодно только тем, кто хотел убрать с дороги сильного конкурента.

Получив список компаний-партнеров и просто торговых фирм того же профиля, что и «Океанимпэкс», Прудников отправился добывать информацию. К концу рабочего дня, намотавшись по городу и переговорив со всеми, кого застал на месте, Валентин вернулся в отдел и рухнул на свой стул у окна. Но и тут не удалось спокойно посидеть, поскольку сегодня, оказывается, выдавали кровно заработанные. Отойдя от окошечка с надписью «Касса» и пересчитав свою смешную зарплату, капитан только крякнул и вышел во двор покурить. Там для сотрудников была оборудована специальная беседка со скамейками и урнами. Сослуживец Прудникова грустно сидел в беседке, выпуская клубы дыма. Капитан предложил:

— Хочешь анекдот?

— Спробуй.

— Кухня, — показал руками Прудников. — Тишина. Открывается дверь холодильника. Оттуда вываливается огромная мышь. Пузатая, морда толстая, аж лоснится, на шее намотаны сосиски, в одной лапе кусок сыра, в другой окорок. Переваливаясь, мышь медленно ползет в сторону своей дыры за плинтусом и видит там мышеловку с маленьким засохшим кусочком сыра. Мышь останавливается, смотрит и говорит: «Ну чеснэ слово, як диты!»

Но ожидаемого смеха не последовало — сослуживец поднял на Валентина недоуменный взгляд.

— Я не пойняв, шо тут смишного? Мыша уси геть продукты зьила, а тоби смишно?!

Капитан тяжело вздохнул.

— Ладно, Гриня. Считай, я не умею рассказывать анекдоты.

— Бувае! — снисходительно потрепал его по плечу сотрудник и вернулся в здание.

А Прудников остался докуривать сигарету и додумывать свои мысли. У Гриши нет чувства юмора, а у него, Валентина, нет чувства удовлетворения своей работой. Сколько капитан ни проворачивал в голове схемы, по которым «Океанимпэксу» крупно могли насолить конкуренты, ничего не выходило. Сколько ни крутил свои предположения так и сяк, концы не сходились с концами. Сколько ни собирал информацию, все сводилось к одному: сегодня конкурентам невыгодно было убирать с дороги Пылдмаа. Милиционер не шибко разбирался в маркетинговой ситуации, но зато очень хорошо понимал простые житейские истины. Никто не станет резать курицу, несущую золотые яйца. Компания не только работала на себя и умело зарабатывала деньги на рыбном бизнесе — рядом с ней выросли другие фирмы, поменьше и помельче масштабом. Возникли оптовые компании, супермаркеты, специализированные магазины и рестораны, фабрики по переработке и расфасовке свежемороженой рыбы в вакуумной упаковке. Конкуренты удобно расположились в фарватере крупного «Океанимпэкса» и работали на мелких заказах, на рынках, лотках или в небольших гастрономах. Часть дорог, проторенных Янисом, отошла некрупным компаниям. Таким образом, как понял в конце концов капитан, эстонец не только упорно развивал собственное дело, но и давал жить другим. Места пока хватало всем. И зачем тогда убивать, если конкуренты — больше партнеры, чем враги? Несмотря на мелкие трения, с холдингом хотели сотрудничать, воевать никто не собирался, это Прудников уяснил определенно, в отличие от Яниса Пылдмаа. И понятно почему: эстонец не мог допустить и мысли, что убийца находится в его коллективе. Потому и приписывает козни конкурентам. А ему, Прудникову, что делать? Искать внутри фирмы? И на каждом шагу слышать: «У нас?! Этого просто не может быть!» Безрезультатно перебирать горы внутренних распрей, кучу всякого хлама в виде слухов, сплетен и затаенных обид?

От этих рассуждений голова капитана налилась тяжестью. Пора заканчивать на сегодня с делами. И любимая девушка Слава заждалась. Прудников решительно поднялся и направился к кофейного цвета «опелю». Машина пискнула, приветствуя хозяина. Он выехал на дорогу. Все-таки повезло ему со Славой. И собой хороша, и руки золотые, мастер-парикмахер, недавно даже выиграла конкурс в Польше, и хозяйка что надо. И в постели… Да что там говорить! Клад, а не девушка. Вот только слишком хочет замуж. Как все женщины. Правда, в последние дни Славу как будто подменили. С чего бы?..

Прудников нахмурился. Закрутился с делами, перестал замечать, что под носом творится! Только и разговоров было, что про белое платье да фату, да про то, как и где они проведут медовый месяц. И вдруг девушка прекратила даже заикаться о замужестве. Валентин неожиданно не на шутку встревожился. Все проблемы «Океанимпэкса» вылетели из головы, словно их там никогда и не было. Что ж ты, сыщик, собственную любовь проморгал?! Лоб Валентина покрылся мелкими бисеринками пота. Предположение, что он в одночасье может потерять свою Славочку, выбивало почву из-под ног. Глупость какая! Капитану не в чем было себя упрекнуть. Ну, почти не в чем. Он был щедр, водил Славу по ресторанам, покупал недешевые подарки, всегда с интересом слушал ее щебетанье про парикмахерские дела. Практически не изменял. Так, по случаю… Но она никогда не могла бы догадаться — значит, не считается. Ну, и кому ты нужен, Прудников, если Слава тебя бросит? Где ты еще такую отыщешь? Кому нужны твое сходство с героями сериала о доблестной милиции, твоя напускная бравада?

Он никогда особенно не задумывался о вопросах любви, просто плыл в потоке жизни, стараясь не угодить против течения. А оказывается, он любит, да еще как сильно — кто бы мог подумать! Спрашивается, почему он так долго тянул с женитьбой? Ему почти тридцатник. У него есть небольшая однокомнатная квартирка, иномарка. Живет не на милицейскую копеечную зарплату, а на то, что удается заработать, разруливая разные бизнесовые ситуации. Значит, Славку и прокормить и одеть сумеет. Тогда чего же он ждет, кретин? Чтобы она выскочила за любого случайного хмыря, который сделает ей предложение раньше его?! Ей уже двадцать четыре, для женщины это критический возраст. Боится, что пересидит в девках. И детей хочет.

Фирменная голубая рубашка прилипла к спине. Прудников нервничал. Дождался, кретин! Капитан набрал знакомый номер и услышал в трубке нежный девичий голосок: «Алло!»

— Это я, — мрачно сообщил Прудников.

— Валюта! Привет! А я как раздумала, что-то мой любимый не звонит? Какая у нас сегодня программа? — радостно защебетала девушка.

— Программа тебе понравится. — У Валентина отлегло от сердца. Похоже, его поезд еще не ушел. — Ты после работы… это… давай домой. Я тоже приеду.

— Чего я дома не видела? — закапризничали в трубке.

— Слава! Я сказал домой, значит домой. Без разговоров! — нарочито приказным тоном произнес капитан.

— Что случилось, Валик?!

— Ничего особенного. Буду делать предложение. Тебе. Просить у родителей твоей руки и сердца.

— Ой, как ты меня напугал! — облегченно вздохнула Слава.

— А что, я такой страшный? — внутренне холодея, спросил влюбленный капитан. — Или ты передумала за меня выходить?

— Не дождетесь! — захихикала Слава. И добавила что-то совершенно непонятное: — Спасибочки, Вера Алексевна, все в точности как вы говорили.

— Ты о чем, Славка? — не понял Прудников.

— Да так, ни о чем.

Они потрепались еще пару минут о разных пустяках. На сердце у Валентина стало легко, и в то же время его охватила некоторая растерянность. Вот так сразу принять решение, круто меняющее холостяцкую жизнь, — все равно что с парашютом прыгнуть. Надо отвлечься. Он заехал в магазин па улицу Горького, где как-то покупал Славе в подарок па день рождения золотые серьги. Сразу же направился к ширине с обручальными кольцами. Купил золотое кольцо с алмазной насечкой и маленьким бриллиантиком, размер пальчика знал наизусть. Его невесте такое подойдет. Дома нарядился в темно-синий в тонкую полоску костюм от Воронина, белую рубашку и синий с красным галстук, щедро побрызгался мужской туалетной водой «Аl Сароnе», взыскательно посмотрел на свое отражение в зеркале, хмыкнул: «Жених!» — и отправился делать предложение.

Все прошло на удивление легко и приятно. Родители Славы тоже были одеты празднично и явно волновались. Единственная дочь наконец-то становилась невестой, момент торжественный. Мать испекла торт-зебру, отец по такому случаю поставил на стол хранившуюся еще с советских времен бутылку армянского коньяка. А когда дочь открыла красную бархатную коробочку в виде сердечка, где среди белого атласа торчало золотое обручальное колечко с маленьким осколочком-бриллиантиком, они и вовсе растрогались. Слава тут же надела кольцо на пальчик и радостно замурлыкала, пуская бриллиантовые зайчики во все стороны.

Когда молодые остались вдвоем, Валентин с чисто милицейской дотошностью спросил у невесты:

— Кого ты там благодарила?

— Ой, ты не поверишь, что такое бывает! — Глаза девушки сверкнули ярче бриллианта.

— Ты меня заинтриговала, малышка.

— Только обещай: никаких насмешек. А то ничего не расскажу!

— Век воли не видать! — шутливо перекрестился милиционер.

— Так вот. Появилась у меня одна клиентка. Зовут ее Вера Алексеевна. Она врач, психотерапевт. Ну, все как обычно — стрижка, укладка. Получилось очень неплохо. Вот она мне и говорит: «Я хочу отблагодарить вас за работу. Я вам кое-что предскажу по вашим золотым рукам». Можешь себе такое представить?

— Так. Приехали. Следующая остановка — деревня Тупые Углы, — вздохнул Прудников.

— Валик, я же просила! Вот не буду дальше рассказывать, — надулась невеста.

— А я, может, и сам не захочу слушать, как тебя какая-то аферистка развела. У нас таких предсказательниц, гадалок и прочего добра — как грязи. Ох, Славчик, до чего ж ты у меня наивная!

— Ах так? Хорошо же! Значит, она аферистка, по-твоему?

— Кто ж еще?

— Тогда скажи, какая у нее цель, если она и в кассу заплатила, и чаевые щедрые дала? Зачем ей меня «разводить»?

— Ну, мало ли… Может, в следующий раз захочет обслужиться бесплатно.

— Дурачок ты, хоть и сыщик, — спокойно проронила девушка. — Во-первых, вот ее визитная карточка. Во-вторых, знаешь, что она мне рассказала? Что я — переученная левша. Что мне нравятся мужчины мужественных профессий: кадровые военные или работающие в милиции или в органах безопасности. Причем моряки отпадают.

— Почему это?

— Потому что я не люблю оставаться подолгу одна. Это не я ей, это она мне сообщила!

— Видно, определила по каким-то своим признакам. Они, эти мошенницы, очень наблюдательны. И хорошие психологи.

— Ну, знаешь! Конечно! Она же профессиональный психотерапевт. Она просто смотрит на меня и откуда-то знает. Странно, но она знает и про маму-сердечницу. И что у меня может быть предрасположенность к сердечнососудистым заболеваниям. Вот откуда ей известно, что я обожаю воду? Потому что у меня стакан с водой стоял на рабочем месте? — Слава расхохоталась, видя, как удивленно вытянулось лицо Валентина. — А то, что я хотела стать скрипачкой? Тоже фокусы?

— Значит, она имеет информацию о тебе и твоей семье, — упрямо стоял на своем милиционер.

— Хорошо. В таком случае знаешь, почему я перестала заводить с тобой разговор о женитьбе?

— Почему? — Сердце Валентина прыгнуло в горло.

— Потому что Вера Алексеевна сказала мне, чтобы я тебя не торопила! Чтобы перестала говорить и показывать, как сильно мне хочется за тебя замуж. Она уверила меня, что, если я сдержусь, перестану тебя дергать, притворюсь, будто мне это вовсе не нужно, — ты сам сделаешь мне предложение, причем в ближайшее время. И вот результат — она оказалась права!

Валентин не стал больше спорить с любимой девушкой. Он перевел разговор на другое. Но уже точно знал, что непременно познакомится с этой опасной аферюгой. Не хватало еще, чтобы она пудрила мозги его будущей жене!

* * *
Что ты чувствуешь, когда они подступают к самому горлу? Ты чувствуешь страх. Но ты не боишься своих собственных мыслей. Ты боишься, чтобы они не вышли за пределы черепной коробки и не стали всем очевидны. Триллеры, где оживают мертвецы, где душат детей, и вампиры грызут шеи не наводят на тебя такого ужаса. Ты можешь вспомнить десяток фильмов и выбрать любой.

Вот, вот и вот. Какой сюжет подойдет для сегодняшнего дня? Решай, пока не пришел твой демон с ангельской улыбкой. От демона можно защититься водкой или пенталгином. Ненадолго. Но ведь тебе еще сегодня работать.

Подъехать к дому. Дворничиха, дура, думает, что ты не видишь ее любопытных глаз. Погоди, и для тебя сюжет найдется… Дождаться, пока квартира опустеет. Это будет скоро: им позвонят, сообщат, они подергаются немного, а потом поедут опознавать. Войти, открыть дверь ключом. Ты достаточно много знаешь о тех, кто здесь живет. Хотя в доме бывать не приходилось никогда, ориентируешься в нем, как в своем собственном.

Шкаф-купе — комната внутри комнаты, трансформер для взрослых с зеркальной стеной, мебельная игрушка. Ее можно раздвинуть, превратить в гору ящиков, полок, ларчиков, выгородок и подставок. И получить библиотеку, бюро или сейф. Но удобнее всего держать здесь скелеты. Их наверняка должно быть много у таких людей, как хозяева дома. Впрочем, с количеством твоих скелетов им не сравниться… Стоп, со своими демонами и скелетами будешь воевать дома, а здесь ищи семейный альбом. Вот он, толстый, как энциклопедия. Не пропусти тех самых фотографий. Смотри, смотри внимательно, отводя взгляд от водки и пенталгина. Да, здесь тоже есть бар и аптечка, выпивки и лекарств достаточно, чтобы превратить в скелеты много воспоминаний. Но после, после… Можно забрать весь альбом, но тогда сразу заметят пропажу. Этого нельзя допускать.

Наконец альбом дол метан до конца. Несколько отобранных фотографий уже лежат в отдельном конверте. Теперь письма. Зачем нужно было их писать, эти глупости — только скелеты множить. Вот уж насчет писем ты никак не понимаешь. Сейчас, когда есть интернет, когда можно переписываться по мобильнику — марать бумагу… И тебе работы прибавилось. Если б вы знали, как нестерпимо хочется водки или пенталгина, вы бы не задавали мне столько работы. Где же они держат письма? Вот, в самом низу, трогательно перевязанные голубой ленточкой. Здесь тоже понадобится изыскательская работа. Демон требует. Если его не слушать, он объяснится тебе в ненависти, и осыплешься ты на землю обуглившимся прахом.

Ты выбираешь нужные письма и суешь их в конверт к фотографиям. Остальные тщательно складываешь и снова перевязываешь ленточкой, вывязывая бантик. Аккуратно кладешь на место, стараясь устроить сверток так же, как он лежал. Осторожно запираешь дверь, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. Потом выходишь во двор. Быстрым шагом пересекаешь его, садишься в машину и уезжаешь.

Что ты чувствуешь теперь? Уже никто не увидит тех фотографий и тех писем. Никто не свяжет Женьку с демоном. По законам жанра тебе положено чувствовать удовлетворение и покой. Но ты продолжаешь бояться. Скелеты могут ожить, и демон вьет из тебя веревки. Твой любимый демон, злой дух, падший ангел. Ты уже давно понял: правду сказано, что болезни и помутнение рассудка происходят от демонов. А демон является из грызущей и сосущей пустоты. Но у тебя нет помутнения рассудка. Если бы! Тогда можно было бы отдохнуть.

Поздно спрашивать себя, что ты выберешь: своего демона, со всем его ужасным стремлением к справедливости, или свободу. Выбор сделан. Вернее, была борьба с превосходящими силами, и ты потерпел поражение. Но ведь ты все-таки любишь его, правда? Ты ждешь от него чудес.

Так смотри на него теперь, смотри внимательно, раб, на своего хозяина. Может, там, внутри его нечеловеческой души, действительно есть нечто невыразимо прекрасное, — то, чего тебе так не хватало. То, из-за чего ты и плодишь скелеты. Возможно, если тебе удастся это разглядеть и вытащить наружу, тебя простят. Оправдают вместе с целью и средствами. Мертвецы улыбнутся тебе доброй улыбкой, повернутся спиной и растворятся в своих сюжетах. А пока ты достаешь пенталгин и принимаешь сразу две таблетки. Потом смотришь на часы и радуешься, что рабочий день окончен. Твоего отсутствия никто не заметил, слишком много сейчас у «Океанимпэкса» забот. Значит, можно налить стакан водки и жадно выпить. Все. Демон сегодня тебя не испугает. Сделано все, что требовалось. И в шкафу появился еще один скелет.


8. ЛИЧНАЯ СЛУЖБА ТРУДОУСТРОЙСТВА

Веру пропустили через вертушку без вопросов. Она шла уверенно и спокойно, словно к себе домой. Охранники очень внимательны к деталям, фейс-контроль у них поставлен как надо. Но Лученко с невозмутимым выражением лица часто проходила в такие закрытые организации, куда и с пропуском тебя остановят и проверят дважды, недоверчиво сличая фотографию с лицом. Всех остановят, а ее — нет. Вот и сегодня в «Океанимпэксе» ее не остановили. В ней абсолютно не было мельтешения, робкой неуверенности в собственных силах. Как у борца сумо, который точно знает, что победит, еще только подходя к татами. Знает, глядя в глаза своему противнику. А остальное — дело техники…

Она преодолела путь по коридорам и вошла в знакомую комнату. Огляделась и сразу насторожилась. Народу вполовину меньше, чем в прошлый раз, мужчин вообще не видно. У компьютера сидит бледная Надя. За отдельным столом разговаривает по телефону Майя, у нее заплаканные глаза. Что-то у них случилось…

Девушки беззвучно поздоровались с Лученко, просто кивнули.

Открылась боковая внутренняя дверь, и в комнату вошла Кристина с каким-то мужчиной. Они увидели Веру.

— Степаныч, — оторвалась от монитора Максимец, — ты ребят отвез? Как там, у родственников?

— Доставил, — ответил мужчина глухо, — не переживай. Они помогут. Я поехал.

Мужчина кивнул Кристине и вышел в коридор, а девушка шагнула навстречу гостье. И тут кровь толчками ударила Вере в виски, в уши, она перестала слышать на мгновение, а время будто замедлилось.

Этот мужчина…

Он — ее бывший пациент, она его узнала.

Стук-стук в висках…

Он сильно постарел, очень изменился. Но глаза прежние, и походка. Как же его зовут? Надо поскорее вспомнить. Вот досада, в этом месте ступор. Не могу вспомнить. Но почему такое странное ощущение? Такое же, как сегодняшней ночью. Вера будто плавала в полупрозрачном слое реальности, как в радужном цветном коктейле. Или в желе. И сквозь него видела другой слой, тоже полупрозрачный. Там были родители Жени Цымбала. Ясно и отчетливо всплыли имена: Сергей Максимович и Инга Константиновна. К чему бы?

Там был и Женя, только его глаза. Отрешенный взгляд ангела.

А еще там была беда.

Увидев, что Кристина медленно шевелит губами, Вера заставила себя включить звук.

— …Наверное, сегодня тренинга не будет… У нас случилось такое!.. Трагедия. В общем, погибла Ирина Максимовна Цымбал.

— Господи, как? — спросила Вера, чтобы что-нибудь спросить.

Кристина рассказывала, Вера слушала. А предощущение уже работало вовсю. Вот сейчас зазвонит телефон, Майя снимет трубку и позовет Кристину, а она скажет, что занята.

Есть. Готово.

На лице Кристины написано, как она провела ночь. Яниса можно поздравить. Хотя непонятно, кого тут поздравлять. В уголках рта девушки подрагивает уверенность, ощущение собственной силы. Повышение по службе? Наверняка. Вот оно как… Секс и карьера, карьера и секс, две стороны одной медали — успеха. Ну что ж, с тех пор как слово «карьера» стало обозначать то, что оно обозначает, — с этих самых пор карьеру делают любыми доступными способами. Среди них секс весьма эффективен.

Кристина продолжала рассказывать, что-то говорили другие девушки, кто-то входил в комнату и выходил из нее.

— …И вот, представляете, теперь и Сирик нас покидает. — Вера вновь включилась. Она не пропустила ничего и могла бы повторить каждое слово Кристины, но при этом думала о своем. — Получил неожиданное наследство, будет вместо покойного Гургена Карапетяна. Уходит Артюша от нас! Приглашает всех на прощальный ужин в ресторан «Кухня холостяка». Расстроился ужасно, когда узнал, что его бывшему коллективу теперь не до ужинов.

— Ага, — проговорила Лученко рассеянно. — Артем поступает благородно. Хочет накрыть поляну, чтобы сохранить дружбу.

— И партнерские отношения с рыбным холдингом, — Добавила Кристина.

Вера на секунду задумалась.

— Раз уж тренинга сегодня не будет, попытаюсь принести пользу своим присутствием и дам добрый совет. Вот он: не вижу причин, почему бы вам не принять приглашения.

Только поводом для встречи пусть будет поминовение вашей погибшей сотрудницы… Ну, выдумайте, Кристина, решайте, работайте. Передайте Янису Раймондовичу мое искреннее соболезнование. Я сама найду дорогу.

Она шла по коридору, а в голове уже не было вопросов, одни ответы. Сплетались и ткались нити происходящего, не хватало лишь нескольких отдельных узлов. Она наконец вспомнила имя бывшего пациента: Борислав Голосов. Вот он откуда взялся — из «Океанимпэкса». Все происходившее в последние дни в компании разворачивалось в ее воображении, как в видеоролике. Правда, у пленки ролика были обрывы, ямы какие-то. Но основные события и факты нанизывались бисеринками на тонкую логическую нить. Это было так захватывающе — осмысливать целиком то, что еще совсем недавно казалось лоскутным одеялом не связанных между собой отдельных происшествий.

У самого выхода, уже за вертушкой, проснулся мобильный телефон с мелодией «Щелкунчика», нежные минорные колокольчики требовали ответа. И Вера торопливо ответила, она предчувствовала, что звонивший был сейчас необходим ей для завершения грандиозного тканого полотна.

— Беспокоит капитан милиции Прудников, — бесстрастно сообщил сухой голос.

— Слушаю вас внимательно, Валентин, — отозвалась Лученко. — Ждала вашего звонка.

Пауза. Лученко почти слышала мысли собеседника, не видя его самого. Откуда она знает имя? Почему ждала? У него была заготовлена фраза: «Прошу прощения за неожиданный звонок», и теперь пришлось проглотить ее. Что ты молчишь, капитан.

— Как вы могли ждать моего звонка, — спросил наконец капитан с характерными милицейскими интонациями. — Мы же незнакомы.

— Я с вами знакома заочно, — сказала Лученко. — Янис Пылдмаа порекомендовал мне встретиться с вами по делам «Океанимпэкса».

«Вот черт!» — подумал Прудников. Оказывается, та самая гадалка-экстрасенсиха, которую он хотел слегка припугнуть, которая столько всего наговорила Славе, — знакомая Пылдмаа. Сам голос ее, спокойный, уверенный, раздражал. Он не знал сейчас, быть ли ему строгим. Если Слава рассердится за то, что он на психотерапевта наехал, — еще ничего, а вот если Янис…

— Э-э… Вера Алексеевна, — все же попытался смягчить раздражение Валентин, называя ее по имени-отчеству, — раз надо встретиться, я готов. Где вы предлагаете? Может, в «Океанимпэксе»?

— Нет. Это неразумно. Не нужно, чтобы нас с вами видели вместе в этой организации. Давайте встретимся на нейтральной территории.

«Умная, стерва!» — мысленно одобрил милиционер.

— Тогда выбирайте место. Отдаю инициативу даме, — хмыкнул он в трубку.

— Значит, отдаете? Как это мило с вашей стороны, — не отказала себе в легкой иронии Вера. — В таком случае, в баре «У Густава». Знаете?

— Где, где? — Прудникову показалось, что он ослышался.

— «У Густава». На Красноармейской, — ответила Вера Алексеевна таким тоном, будто приглашала его в самое заурядное городское кафе. — И вот еще что, — добавила она через паузу. — Когда будете ехать на встречу со мной, возьмите карточки нескольких матерых преступников, ну, из тех, что у вас в альбомах, которые вы обычно показываете потерпевшим. Я расскажу зачем. До встречи, капитан Прудников!

Она решительно вышла на улицу. Теперь словно кто-то мудрый отодвинул невидимый занавес, скрывавший истину, и ее глазам открылась цепочка событий. Ей стал понятен ответ на самый главный вопрос: почему? Оставалось прояснить второстепенные вопросы.

* * *
Дарья Николаевна Сотникова вспомнила услышанный в супермаркете разговор двух молоденьких девчушек. «Собственно говоря, зачем хрупкой женщине делать карьеру, работать? Пусть мужчины вкалывают, они для того и созданы. А лично я выйду замуж. Удачно, само собой. Буду сидеть дома, заниматься хозяйством, рожать детей. Пусть меня муж обеспечивает», — прощебетало субтильное юное создание.

Дашу этот практицизм и рассмешил, и заставил задуматься. Раньше, во времена беспрерывных проливных вождей, для толкования жизни пользовались исключительно высказываниями классиков, их всегда было трое: дедушки Маркс, Энгельс и Ленин. Цитаты из них здорово выручали. Вот и сегодня три ученых мужа — Павлов, Фрейд и все тот же Маркс — утверждают, что человек полностью, с головы до ног, разъяснен. Оказывается, все мотивы человеческого поведения объясняются всякими там условными и безусловными рефлексами, зависят от количества половых гормонов в крови и стимулируются желанием разбогатеть. «Но не может быть, чтобы это было так примитивно, — размышляла Дарья. — Мы устроены намного сложнее, чем описывают классики, даже классики психоанализа. Нужно будете Веруней об этом подробнее потолковать!»

Сотникова вышла в приемную и обратилась к секретарше с вопросом:

— Вика! Почему вы работаете?

Девушка уставилась на свою начальницу взглядом, в котором читалось целое собрание сочинений на темы: «Что делать, когда у шефини срывает крышу?», «Может, у нас сегодня выходной?», «Если у нее гормональный кризис, что мне делать?»

— То есть… Как это… А что, не нужно?

Директор агентства сообразила, что вопрос задан не самым корректным образом. Тепло улыбнувшись, она соврала:

— Мне для тестирования нашего клиента нужны простые ответы на простые вопросы. Итак. Можете объяснить, почему вы работаете?

— А разве можно жить, не работая?

— Ну хорошо, — терпеливо вздохнула мучительница. — Предположим, у вас любовник — олигарх и вам ненужно работать. Что вы станете делать?

— Я? — неуверенно протянула Вика.

— Да. Вы. — Сотникова уже не понимала, почему ей так важно узнать мнение собственной секретарши о проблемах работы и карьеры. И готова была рассердиться на саму себя.

И тут Виктория отчебучила такое, чего бизнес-леди никак от нее не ожидала.

— Если честно, Дарья Николаевна, я работаю у вас из-за стимула. У нас в универе, на курсе западной литературы, препад рассказывал, что по-латыни слово «stimulus» означает остроконечную палку. Ею кололи зверей на арене и гладиаторов, чтобы не ленились и лучше дрались. Другими словами, стимул — это вид издевательства или пытки…

— Вика!.. — в полном недоумении воскликнула начальница, присаживаясь на гостевой диванчик.

— Не пугайтесь вы так, Дарья Николаевна, ничего страшного! — Безмятежный взгляд девичьих глаз был устремлен прямо на Сотникову. — Вы спросили, я ответила.

— Так вы работаете у меня по принуждению? Для вас работа — пытка?..

— Вначале, когда я только пришла, так и было. Представьте, что вы попали на работу к китайцам или голландцам: вы сидите, что-то делаете, но толком ничего не понимаете. Не соображаете, чего от вас хотят и что должно в результате получиться. Потому что вы ни китайского, ни голландского языка не знаете!

— То есть… — начала догадываться директриса.

— То есть вы впервые слышите, что ваш профессиональный рекламный язык не всем понятен. По глазам вижу, впервые. Правильно?

— Да, — созналась Даша. Ей действительно и в голову не приходило, что кто-то может не понимать такого простого языка рекламы.

— Вот. А теперь, представьте себя на моем месте! Приходит девчонка после филфака и получает задания в такой форме. Цитирую дословно: «Сбрось мыло в ладошки». Или: «Позвони юзеру Юрику, пусть кинет сеть». Или самый главный шедевр, который я даже записала, чтобы не забыть: «Впихни в макет реквизиты заказчика, даже если они туда не впихиваются»… Во как! Что я должна была делать? Как можно сразу понять, что «мыло в ладошки» означает отправить электронное письмо в газету «На ладонях»? А Юрик, наш системный администратор, должен связать по сети офисные компьютеры? Про последнюю фразу я вес же догадалась, что требуется не забыть поставить телефон клиента в рекламный блок, иначе в нем нет смысла.

— Бедная вы моя, несчастная! — расхохоталась Даша, и Вика звонко, с подвизгиванием поддержала ее.


— Но почему вы мне ничего не сказали? Мы бы ликбез устроили, — улыбнулась своей помощнице Дарья.

— Боялась, что выгоните. Найдете более компетентную. Мне у вас атмосфера очень понравилась. Вот и появился тот самый стимул, который заставлял все время что-то узнавать, ребят расспрашивать, книжки по рекламе читать… Ну что, я подробно ответила на ваш вопрос?

— Да уж. Вы меня озадачили, Вика! Но все равно — спасибо.

Дарья Николаевна вернулась в свой кабинет и решила перейти от теории к практике. Она работала в рекламном бизнесе с самого начала возникновения дикого капитализма. Сама много раз нанимала и увольняла работников, сотрудничала с кадровыми агентствами, знала все плюсы и минусы их работы. Что ж теперь, она не сможет стать агентом по трудоустройству своей лучшей подруги? Еще как! Да и есть для кого постараться. Вера не просто врач, она доктор от Бога, с уникальными способностями и чутким сердцем. И разработаем-ка мы для нее «пошаговую кампанию» по трудоустройству. Первым шагом у нас будет телефонный обзвон, вторым — личная встреча. По телефону многое можно решить, но по-настояшему важное дело — только лично. Только глядя в глаза собеседнику, чтобы понять, кто он: либо «и не друг, и не враг, а так» — по Высоцкому, либо человек благодарный. Тогда он поможет доктору Вере, которая в свое время помогла ему.

Правда, благодарность — вещь непростая. Нет чувства более эфемерного и ненадежного. Кто знает, почему значительно дольше и лучше помнятся неприятности, почему быстро забываются те, кто помог, вылечил, оказал важную услугу. Однажды Даша с мужем шла по улице, и навстречу им попался такой себе импозантный мужчина, образец жизненно успешного человека. Увидев Дашиного супруга Игоря Андриановича, мужчина остолбенел, дернулся и почему-то перешел на другую сторону улицы, где продолжил свое неспешное движение. В ответ на вопросительный взгляд жены нейрохирург по профессии Игорь Сотников сказал:

— Это мой бывший пациент.

— Ты что, плохо его прооперировал? — нахмурилась Дарья.

— Наоборот, — спокойно ответил муж. — Привезли его с тяжелой черепно-мозговой. Я сшил ему черепок по кусочкам. Потом он еще два месяца лежал в санатории, в Пуще-Водице. Меня туда его замы возили, чтобы посмотрел.

— Но он бежит от тебя без оглядки!

— Видимо, не умеет выразить свою признательность, — пожал плечами хирург.

Дарья не понимала, как это кто-то может «не уметь выразить признательность». Она считала чувство благодарности таким же простым и естественным, как желание пить, есть или спать.

— Послушай. Ведь он же не бомж какой-то, чтобы стесняться своего внешнего вида, или не идиот, во всяком случае внешне, а вполне нормальный мужичонка. Чего ему тушеваться?

— Значит, ему трудно сказать «спасибо». Есть такие. Вид доктора напоминает, как ему было плохо, напоминает о прежней беспомощности. А зачем ему это?

— А он кто?

— Да какой-то чиновник, — отмахнулся Игорь.

— Н-да. Чиновники у нас не умеют делать элементарных вещей, — решила тогда Даша.

С психотерапевтами наверняка еще хуже, подумала Сотникова. Ведь тут доктор всегда прав. Особенно такой, как

Лученко. Может, поэтому и опасаются психотерапевтов. К ним обращаются за советом, когда утрачивают радость. А в таком состоянии пользу в полученном совете увидеть трудно… Она достала из сумки взятые у Веры визитки и положила перед собой первую. Так, первым будет главврач частной клиники «Материнство и детство» Олег Семенович Генкин. Он прекрасный специалист и, возможно, даже лучший акушер города. А главное, он несколько раз прибегал к помощи доктора Лученко, стало быть, знает о ее работе не понаслышке. Вера говорила, что его идея-фикс — создать в клинике психотерапевтический кабинет. А что!.. В клинике, где занимаются проблемами бесплодия и регулярно помогают появиться на свет младенцам, порой после осложненной беременности, действительно назрела потребность в таком специалисте.

Дозвониться до Олега Семеновича оказалось непросто: то он па операции, то на приеме. Наконец Сотникова добилась от секретарши внятного ответа: дескать, Олег Семенович пошел обедать в кафе, ну, знаете, наше, в вестибюле клиники. Хорошо, что клиника недалеко! Она вылетела во двор, села в свой «фольксваген» и помчалась в «Материнство и детство» по узким улочкам Лукьяновки. Войдя в небольшое кафе на пять столиков, Даша сразу узнала доктора в крупном мужчине, с аппетитом доедавшем сметану.

— Олег Семеныч? Приятного аппетита. — Сотникова подошла к его столику и сразу приступила к делу. — Помните доктора Лученко Веру Алексеевну?

— Здрасьте, здрасьте! — приветливо заискрился улыбкой женский Гиппократ. — Вы от Верочки Алексеевны? Какие у вас проблемы, солнышко?

— У меня нет проблем/Проблемы у Веры Алексеевны. — Даша нарочно не стала начинать издалека, чтобы с разу посмотреть на реакцию Генкина.

Доктор посерьезнел лицом, пододвинул стул для дамы и впился в нее умными карими глазами. Он был похож на человека-гору, даже когда сидел за столом. Рядом с ним высокая Даша казалась школьницей. Она подумала: «Прямо Хагрид какой-то из Хогвартса. Как он такими-то ручищами роды принимает?» Видимо, эти мысли отразились на ее лице, потому что «Доктор Хагрид» с усмешкой сказал:

— Гадаете, как такой здоровенный дядька столь тонким делом занимается?

Даше стало неловко. Она поскорее перешла к делу, представилась и кратко описала Верину ситуацию, ожидая чего угодно. Но Хагрид отреагировал на услышанное очень по-Хагридски: поднялся из-за стола во весь свой богатырский рост и громогласно объявил:

— Хвалыть Бога!

Немногочисленные посетители кафе, больные и их родственники, с любопытством оглянулись. Доктор сел и вновь засиял, словно никогда не слышал лучшей новости, чем увольнение коллеги-медика.

— Удивляетесь моей радости? Правильно. Я очень рад, что Веру Алексеевну попросят уйти из ее клиники. Я и мечтать не мог о такой удаче!

— Да, но…

— Видите ли, Даша, солнышко! Я ведь давно хотел переманить Веру к себе! Впрочем, давайте поговорим подробнее у меня в кабинете.

Они поднялись лифтом на шестой этаж и вошли в приемную. Генкин ласково скомандовал кому-то: «Нам чаю с лимоном, солнышко!» — и какой-то белый халат метнулся выполнять указание шефа. В кабинете он усадил Дарью за небольшой столик, сам достал из недр шкафа-стенки коробку конфет в золотой упаковке, со вкусом уселся в широкое кожаное кресло напротив — так, словно и rocтья, и это кресло, и конфеты доставляли ему неописуемое наслаждение.

— Так вот, солнышко! Если даже меня, опытного клинициста и старого медицинского зубра ваша подруга заставила в свое время удивляться… Она уникум. Поэтому та клиника, где она согласится работать, получит качественно новое развитие. Я рад предложить ей работу у себя. Давайте прямо сейчас и позвоним!

— Погодите, Олег Семеныч. Мы обязательно позвоним Вере, но… Можно вначале кое-что у вас спросить? Вы знаете Вериного начальника?

— Дружнова? Конечно знаю. Илья Ильич хороший травматолог и администратор очень толковый. Его больница по всем показателям одна из лучших в городе.

— Тогда почему этот ваш «хороший травматолог и толковый администратор» с такой легкостью готов расстаться с Лученко? Из-за подметной жалобы согласен уволить психоаналитика, которого вы называете «уникумом»?

— Видимо, на него оказывают сильное давление.

— А он слабый, маленький и послушненький главный врач? Не может защитить одного из лучших своих сотрудников?

Дашин сарказм не прошел мимо цели. Генкин вздохнул и примирительно поднял руки.

— Сдаюсь, солнышко! Вашу атаку нельзя не признать справедливой. Но порой хороший врач, став главой клиники, не может противодействовать нажиму извне. Ему бы оперировать! Внутри своей структуры порядок наводить! А тут еще министерство! Сил не хватает!

— Или воли. Или порядочности.

— Как бы там ни было, я не могу обсуждать коллегу. Это противоречит врачебной этике. Тем более что теперь благодаря Дружнову я могу получить специалиста экстракласса! За что же мнe его ругать? Да я ему просто в ножки поклонюсь, солнышко! — Главврач посмотрел на часы. — А теперь, Даша, извините, у меня еще консультации. Я сегодня же вечером позвоню Вере Алексеевне с предложением…

— От которого она не сможет отказаться? — улыбнулась Дарья, поднимаясь. — Давайте договоримся, Олег Семеныч! Вы не звоните Вере Алексеевне. Я сперва с ней поговорю, а потом перезвоню вам. Хорошо?

— Зачем нужны такие китайские церемонии? — расстроился Генкин.

— Затем, что Вера Алексеевна захочет какое-то время отдохнуть. Впереди лето. Что ж ей без отпуска сразу в новую работу впрягаться? — Даша на ходу сочинила эту отговорку. Посмотрев на хмурое лицо доктора-великана, она подумала, что не завидует персоналу «Материнства и детства», когда его шеф по-настоящему рассержен!

— Хорошо. Вам виднее, — с видимым неодобрением согласился Олег Семеныч.

Вернувшись к себе, Даша еще успела просмотреть эскизы рекламной кампании завода шампанских вин, перечитать публикации о новой типографии, где ее агентство собиралось размещать заказ на печать этикеток. А потом решила наведаться в косметический салон к госпоже Усенко. Но на этот раз не для наведения красоты. Хозяйка салона «Саванна», милейшая дама, Надежда Петровна давно мечтала устроить при салоне некий клуб. А хороший психоаналитик для такого дела совершенно необходим. О Вере Лученко она была наслышана и собиралась при случае переманить ее к себе.

В салоне Сотниковой привычно обрадовались и провели в кабинет начальницы.


— Дашенька Николавна, какая вы умница, что зашли! — приветливо сказала Надежда Петровна.

— Я пришла по деликатному поводу, — улыбнулась Даша. — Вера Алексеевна Лученко, моя лучшая подруга, намеревается менять место работы.

— Хорошая новость… Может, кофейку?

— С удовольствием, — ответила Даша.

Они перешли в бар, такой же стильный, как и весь салон: прозрачные стулья с удобной шарнирной спинкой, прозрачные столики на двоих. На столиках — широкие стеклянные полусферы, где на кофейных зернах возвышался небольшой подсвечник со свечой. Гостье и учредительнице клуба принесли кофе и свежевыжатый апельсиновый сок. Сотникова, глядя на многочисленные свои отражения в зеркалах, решила: «Как приятно будет Вере работать в таком месте!» Попивая кофеек с соком, хозяйка салона выразила самое горячее желание видеть Веру среди своих сотрудников. Выходила Сотникова из салона с чувством выполненного долга и в хорошем настроении. Ее ужасно развеселила финальная фраза Усенко: «Я попытаюсь сделать вашей подруге такое предложение…» — и собственное ее окончание: «…от которого она не сможет отказаться». Похоже, это становится доброй традицией!

Теперь было самое время звонить дальше. Любой на Дашином месте удовлетворился бы двумя возможными местами работы. Но рекламиссис все любила доводить до конца. Есть визитка нефтяного короля — значит, наберем его телефон. Короткий энергичный прорыв сквозь секретаршу — и встреча назначена. «Вот мы и посмотрим, как наши миллионеры помнят добро!» — размышляла Дарья, чувствуя себя немного волшебницей и подруливая на своем самом народном немецком автомобиле «фольксваген» к офису нефтяного магната. Александр Николаевич Рязанцев был, как теперь принято называть таких людей, олигархом. Его жена Мария рожала в клинике Генкина. На девятом месяце, во время позднего токсикоза, возникли проблемы. У молодой женщины началась жесточайшая депрессия. А ведь ей предстояли роды. И, в отличие от многих жен богатых людей, она категорически отказывалась от кесарева сечения. «Никаких родов под наркозом!» — заявила Мария Рязанцева. Но для нормальных родов женщина должна быть подготовлена не только физически, но и психологически. Депрессия же совсем обессилила жену Рязанцева. И если бы вовремя не подключилась Лученко, то неизвестно, смог бы Генкин справиться с тяжелой пациенткой. Они вытащили жену олигарха практически с того света. Тогда Рязанцев на радостях обещал построить для Веры отдельную клинику.

До сих пор Дарья видела его только на экране телевизора и на страницах глянцевых журналов. Посмотрим, каков он в жизни, решила она. «Будем надеяться, не похож на того скотину-банкира, из-за которого я в свое время чуть не осталась без агентства, без честного имени и очень возможно — без квартиры и машины», — так рассуждала Даша, направляясь в офис Рязанцева.

Дарье Николаевне, как истинной бизнес-леди, часто приходилось бывать в разных офисах. Отличались они как по внешним признакам — крутизне интерьера, вышколенности команды менеджеров, — так и по внутреннему состоянию бизнеса, когда уровень занятости каждого сотрудника настолько высок, что это ощущается энергетически. Даша опытным глазом оценила мощь нефтяной корпорации. Суперсовременный дворец капиталистического труда, принадлежавший корпорации «Энергия» и лично Рязанцеву, производил самое серьезное впечатление. В интерьере субъективное понятие красоты совмещалось с объективной полезностью и ненавязчивой функциональностью.

Офис-менеджер с внешностью Мисс Европы любезно сообщила:

— У вас три минуты.

Три так три. Хотя на одно разглядывание кабинета полагалось бы дать пять! Огромный кабинет руководителя растворял посетителя среди массивных шкафов, удивлял столом на львиных лапах в стиле модерн, деревянными шоколадно-вишневыми темными панелями, которые и цветом, и резьбой ассоциировались с уникальными интерьерами богатых русских фабрикантов и промышленников. Вроде Морозова или Демидова. Даша мысленно назвала этот кабинет «крепостью».

За столом сидел человек с непроницаемым лицом в светло-песочном костюме, белоснежной рубашке и желтом галстуке.

— Слушаю вас, — нетерпеливо сказал он, не предлагая посетительнице сесть.

— Я представляю интересы Веры Алексеевны Лученко. Вы с ней познакомились пару лет назад. — Даша присела на мощное кожаное кресло и тут же утонула в его глубине.

— Не помню. — Хмурый, неприязненный взгляд из-под густых бровей. — Чего вы хотите?

— Она талантливый психотерапевт. А вы предлагали создать для нее медицинскую клинику. Возможно, как одно из направлений вашей корпорации.

— В мои планы не входит расширение сфер деятельности. Справиться бы с тем, что уже есть. У вас все? — Он выразительно посмотрел на часы.

— У меня все, — хрипло ответила Даша и вылетела из кабинета Рязанцева, как будто ее ошпарили кипятком.

Только на стоянке она остановилась, чтобы обругать себя. «Идиотка. Какая же я идиотка! Мало мне истории с банкиром, поперлась к этому нефтяному корольку! Стыд какой. Что за детский лепет я несла, почему не напомнила, что Вера помогала его жене при родах? Почему не заставила его вспомнить, что без Веры он мог лишиться и жены, и ребенка? Не помнит он, видите ли! Морда нефтяная!!!» Она готова была расплакаться от собственного бессилия, пробираясь между мощными джипами и роскошными «мерседесами». Рядом с ними ее маленький красный «фольксваген» напоминал божью коровку среди орлов. «Ладно. Верунчику не буду говорить, что так опозорилась. Хватит с нас и двух вакансий».

Тут кто-то окликнул ее:

— Сотникова!

К Даше подошла высокая ухоженная блондинка с яркими синими глазами и нежной кожей цвета абрикоса. Одета она была в дорогой серый джинсовый костюм, стройную шею обвивал алый шифоновый шарф, а на руках и в ушах мерцали лучшие друзья девушек — бриллианты. Дарью окутала волна тончайшего аромата французских духов. Так выглядела ее сокурсница по институту иностранных языков.

— Лапина? Манька! Сколько же мы с тобой не виделись?

— Давно. А ты почти не изменилась, все такая же. Помнишь, наш декан обозвал тебя Маугли? — улыбнулась Маня.

— Маугли меня уже никто не называет, поскольку я выросла и покинула родные джунгли. А ты, Мань, очень даже изменилась, стала просто красавицей, — ответно улыбнулась Даша. Институтская подруга, надо сказать, попалась вовремя. Приятно переключиться на нее после инцидента с Рязанцевым.

— Так я и не была гадким утенком. Но все равно, спасибо на добром слове. Вот время летит! А ты что тут делаешь? Работаешь? Я слышала, ты открыла рекламное агентство, да?

— Не просто агентство, а одно из самых креативных! — с удовольствием ответила Дарья.

— Так может, ты решила взять «Энергию» на рекламное обслуживание? — хитро прищурилась студенческая подруга.

— Как же, этого Рязанцева только Лео Барнетт уговорит. И то… А мне это не под силу. Хотя я была у него совсем по другому делу. А он…

— Нахамил? Нагрубил? Выставил?

— Ты что, знаешь его?

— Приходилось встречаться!

— Значит, ты меня понимаешь. Давай, начинай сочувствовать!

Даша обрадовалась возможности поделиться с подругой своей досадой. Подруга, кажется, тоже была не прочь поболтать.

— Тогда закатимся куда-нибудь и поболтаем о своем, о девичьем. Только я кое-что улажу, — сказала Лапина, обернувшись и сигналя кому-то рукой. Невдалеке, у серебристого автомобиля, стоял парень и держал на руках симпатичного розовощекого малыша. Лапина поманила их, парень подошел.

— Познакомься с моим детенышем, — весело проговорила молодая мать.

— Привет, — ласково улыбнулась Даша. — Тебя как зовут, синеглазенький?

— Богдан! — четко и громко объявил малыш.

— Богдаша, ты сейчас пойдешь с Сережей к папе, а мама скоро приедет, — обратилась к сыну Маша. — Дашка! Давай на моей машинке поедем? А твою тут никто не стащит.

Дарья согласилась из вежливости, большого желания возвращаться на стоянку «Энергии» у нее не было. Они отправились к Машиному серебристому «мерседесу», где за рулем уже сидел водитель. Подруги уселись на заднее сиденье. Даша спросила:

— Ты что, сама не водишь?

— Конечно же, вожу! Но, когда мы выезжаем с Богдашей, наш папа категорически настаивает, чтобы был водитель. Когда я с сыном одна, то отвлекаюсь, ничего вокруг не вижу и не соображаю.

— По-моему, он прав, — уверила подругу Даша. — Маленькие забирают все наше внимание.

Дорогу заполнил разговор на вечную тему: родители и дети. Даша рассказала о своем сынишке, он жил с отцом в Америке и учился в американской школе. Потом разговор перекинулся на Дашины профессиональные дела, и она поделилась с приятельницей новостями из мира рекламы. Машина подъехала к уютному кафе в центре города. Женщины выбрали небольшой столик в глубине кафе, уселись и, сделав заказ, продолжили беседу.

— Мань, извини, конечно, но, судя по личному водителю и охраннику, твой супруг — человек не бедный.

— Ты всегда отличалась умом, красотой и проницательностью. Да, мой супруг может нас обеспечить.

— И работает в «Энергии» под началом олигарха Рязанцева, — догадливо кивнула Даша.

— Точно! — подтвердила Лапина.

— Как он умудряется ладить с этой нефтяной мордой? — посочувствовала мужу подруги Сотникова.

Марья расхохоталась и чуть не захлебнулась кофе.

— Как? Как ты его назвала?!

— Как он заслуживает, так и назвала! — гордо вскинула бровь Даша.

Она рассказала сокурснице о деле, которое привело ее к олигарху. Особенно красочно был описан нелюбезный прием. Маша внимательно ее выслушала и под конец согласилась, что Рязанцев и впрямь натуральная «нефтяная морда». Иначе его никак не назовешь. Потом они еще немного поболтали. Поскольку Марья сидела с ребенком дома, то и темы у нее были в основном домашние.

Когда подруги наговорились всласть и обменялись номерами телефонов, их доставили на стоянку «Энергии». Они простились, договорившись не терять теперь друг друга из виду, Сотникова пересела в свой скромный автомобиль и отправилась в агентство поднимать капиталистическое хозяйство страны. Теперь она могла, как личный кадровик доктора Лученко, доложить ей о двух организованных для нее вакансиях. Однако решила поработать немного и, как обычно, увлеклась.

В конце рабочего дня в ситуации с трудоустройством произошли некоторые изменения. Дашин мобильник бодро заиграл мелодию Моцарта, и в трубке вместо приветствия прозвучал мрачный голос:

— Беспокоит «нефтяная морда»! Я вас ни от каких важных дел не оторвал, Дарья Николаевна?

Дарья застыла с открытым ртом.

— Жена пересказала мне вашу беседу!.. Алло, что молчите? Вы меня слушаете? — Рязанцев хрюкнул куда-то в сторону от трубки.

— Я-я-а слушаю вас… — пробормотала Сотникова, все еще не вполне придя в себя.

— Хочу извиниться перед вами. Я действительно не понял, о ком вы ходатайствуете, возможно поэтому был излишне резок. Но совместными усилиями мы с женой все прояснили. Вера Алексеевна действительно прекрасный специалист! И я не отказываюсь от взятых обязательств.

Тут у него явно вырвали из рук трубку, и Манькин озорной голос зазвенел прямо в Дашином ухе:

— Дашка! Слушай меня! А лучше сразу записывай. Набросай бизнес-план будущей клиники. Ну, не мне тебя учить. Какое помещение, где, сколько нужно оборудования и какого. Кто из персонала нужен, сколько человек. В общем, все по пунктам. Потом прикинь ориентировочную сумму инвестиций…

Пока Сотникова слушала институтскую подругу, в ее мозгу не переставала звучать мысль, что для домохозяйки Машка совсем неплохо разбирается в бизнесе. Или это Рязанцев так выдрессировал свою жену?

— Ты меня слышишь? Ну Дашка!

— Слышу тебя хорошо…

— Вот и чудно. Твоя Лученко вполне достойна иметь свою собственную клинику. Пусть сама набирает или увольняет, кого хочет! Давайте работайте над бизнес-планом. Потом приходите с Верой Алексеевной к Александру, он с вами обсудит технические детали.

— Мань! Ты знаешь, ты кто? — Придя в себя, Дарья обрела чувство юмора.

— Кто?

— Ты тоже нефтяная, но не морда, а мордочка!

Услышав хихиканье, Дарья подумала: «Ну вот! Третье предложение, похоже, именно из тех, от которых не отказываются».

* * *
Озадачить Прудникова удавалось редко, но докторше Лученко удалось. Капитан не знал, злиться ему или удивляться. Любому горожанину прекрасно известно, что бар «У Густава» — богемный молодежный кабак. Там тусуется определенная околотелевизионная и околорекламная публика, часто полукриминальный и вообще никак не поддающийся определению народ. Шум и гам, джаз и рок, пиво с орешками, подозрительные сигареты, недешевые цены. Самое то! И здесь мент будет вести беседу о важных вещах? Что за странный выбор места! И на кой ляд ей вдруг понадобились фото преступников? Как с такой советоваться? Опять будет по руке гадать? Бабский бред! Похоже, у нее самой крыша сдвинута.

Валентин недоумевал, но отправился на встречу. Он и сам не понимал, почему так подчинился этому властному приглашению и глубокому голосу. Лучше об этом не думать, решил он, и вслух произнес свое любимое словечко: «Разберемся».

Бар «У Густава» встретил его обычным диким шумом. Надрывались колонки, орала молодежь, гам стоял такой, что с непривычки у капитана заломило в висках. «Где же мне ее искать?» Милиционер не успел задать себе этот вопрос, как к нему уже подошла изящная, хрупкая на вид женщина, усадила за столик. Откуда узнала, что это он? Ведь никогда они раньше не встречались, а он не в форме… И вовремя явилась, как ни странно, не опоздала.

Она оказалась намного моложе, чем он себе представлял. Вся такая стильная, приятно пахнущая, модно подстрижена (Славка все-таки молодец!), одета очень элегантно, во что-то серебристо-серое и туфельки на шпильке, сумка и шарфик вишневые. Н-да! Не простая вы девушка, доктор Вера Алексеевна. Что ж мне с вами делать?

— Напрасно вы. Валентин Викторович, ломаете себе голову! Ничего со мной делать не нужно, — сказала Лученко.

— Читаете мысли? — Капитан криво осклабился. — Скажите лучше, почему выбрали именно это «тихое» местечко для нашей встречи.

— Потому что разговор у нас будет серьезный, и мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь нас подслушивал. А здесь стоит такой рев… Даже при большом желании ничего не услышишь, если не сидеть рядом. Поэтому усаживайтесь сюда. — Она похлопала ладонью по стулу рядом с собой.

Валентин пересел.

— А каким боком вы относитесь к «Океанимпэксу»? — поинтересовался он.

Вера рассказала в двух словах, начав с одесской вечеринки.

— Так что, видите, мы с вами почти одним делом занимаемся, — закончила она. — Но по вашим глазам вижу: не верите, что какой-то доктор с помощью неких способностей может вычислить преступников. Я так и предполагала.

Прудников неопределенно пожал плечами. Пусть сама выкручивается.

— И для упрощения нашей с вами задачи, — продолжила его собеседница, — я попросила вас принести фотокарточки. Вы уже наверняка догадались: дескать, докторша неспроста велела захватить их. Небось, будет демонстрировать свои фокусы. Так вот пусть ее задачка будет посложнее, решили вы… Доставайте. Я сейчас вам кое-что покажу, и вам станет намного проще со мной.

Он действительно так и думал, слово в слово. Начинаются фокусы? Кровь прилила к щекам Прудникова, он покашлял и достал семь приготовленных фотографий, разложил их перед психотерапевтом. Из этих семи две он взял в отделе кадров.

— Эти двое — ваши коллеги по работе, — произнесла Вера, сразу отложив фотографии сотрудников милиции. Глядя на окаменевшее лицо Прудникова, она улыбнулась уголками рта. На ее щеках появились симпатичные ямочки. — А остальные… — Вера задержала взгляд на каждом снимке не дольше пяти секунд. — Вот и вот — убийцы. Этот и тот — воры. А этого уже нет на свете, он умер. Правильно?

На фото было двое убийц, два вора, и один преступник, убитый при задержании. Прудников уставился на докторшу. В его глазах было удивление ребенка, сидящего в цирке на представлении Кио. Только что в клетку к тигру вошла девушка — и вот она уже спускается из-под купола на арену.

— Как вы это делаете? — Ничего более умного он не смог спросить.

— Дорогой Валентин Викторович!

— Можно просто Валентин.

— В таком случае зовите меня просто Вера. Боюсь, не смогу объяснить, как я это делаю. Почему — тоже не сумею. Ответ вам от меня будет один: чувствую. Лучше всего вам не искать сейчас ответов на такие вопросы. Как, почему, зачем, откуда, разве так бывает? Забудем о детском любопытстве. Гораздо важнее — что с этим делать. И как нам с вами использовать мою интуицию.

— Так это называется интуиция…

— Все-таки обязательно требуется как-то обозначить непонятное!.. Да, интуиция. То есть безотчетная работа подсознания, являющаяся сознанию в виде готового результата. Проще говоря, способность предугадывать события и поступки людей. Ну что, полегчало?

Валентин рассмеялся.

— Ага. Ничего себе интуиция! Да с такой интуицией вам… вы… Вас не приглашали работать в органы?

— А я и так в органах работаю. В очень внутреннем органе. Душа называется. Слыхали о таком?

— Да ладно. Понял, не тупой. Что мы делаем дальше, партайгеноссе?

— Разбираемся с проблемами «Океанимпэкса». Мне с ними одной не справиться, — призналась Вера.

Прудников опасливо покосился на нее и подумал: такая не то что с рыбным холдингом, с кабинетом министров справится. И глазом не моргнет. Он вдруг испугался, не прочла ли она его мысли и на этот раз? Но она пила сок и не смотрела в его сторону. Вдруг она отставила стакан, зажмурилась, потерла виски. Поморщилась.

Мужчина и офицер решил проявить внимание:

— Что, сок невкусный?

— Нет, Валентин. — Она покачала головой и огляделась по сторонам. — Я вот показала вам свои способности. А теперь, боюсь, придется и вам продемонстрировать свои. Мужские.

Прудников, еще не сообразив толком, о чем речь, сразу напрягся. Мент все-таки. На столик всей тяжестью навалился парень — веселый, пьяный, толстый и бородатый. Русая его борода была заплетена в две косички, на концах косичек болтались какие-то металлические цацки.

— А-а-а!!! — заорал он, стуча косичками по столу и обнимая за плечи мужчину и женщину. В размах этих ручищ мог бы поместиться целый бар. — Друзья! Человеки! Я вас люблю!

— И мы тебя, — сказал капитан напряженно, высвобождая плечо.


— Тогда танцуем!!! — еще громче взвыл бородач, пытаясь поднять Веру с места. Прудников его легонько оттолкнул. Толстяк повернулся к нему всем телом, косички в бороде обиженно дрогнули. Но лицо парня выразило явную радость.

— Ты! — обратился он к Прудникову. — Хочешь драться? Давай!

Скандалист развел в стороны руки, как бы предлагая ударить его в грудь. Публика в баре шарахнулась подальше от этих ручищ, но глядела с любопытством. Стало чуть тише, лишь из колонок продолжало доноситься: «Тыц! — тыц! — тыц!»

Валентин состроил скучающую мину. Он уже сориентировался.

— Что за интерес просто молотить по физиономиям! — сказал он, перекрикивая колонки. — К тому же ты вон какой боров! Не-е, так нечестно. Бей, если так уж хочется, но, спорим на пиво, ты меня ни разу не зацепишь. А?

— Давай! — весело рявкнул толстый. — Бью!!!

Он взмахнул кулаком, Валентин легко уклонился. Вокруг загудели. Представление выглядело несерьезным, хотя дородный бородач казался слоном рядом с небольшим крепышом Прудниковым и мог бы его просто раздавить. Точно так же в этой публике стали бы гоготать, если бы один сломал другому руку, челюсть или вообще вырубил. Дело житейское! Загипсовали тебя — и садись снова к стойке, наливайся пивом!

Косички в бороде хлестали своего хозяина по плечам, он уже успел опрокинуть несколько стульев, один столик с посудой, даже зацепил кого-то из зрителей. А Валентин все нырял под могучую руку, отступал от ударов легкими шагами. Затем поднял руки:

— Все! Боевая ничья! С тебя пиво, с меня джин с тоником.

Парень замотал головой, ухмыляясь:

— Никакого тоника! Чистый! — Он обнял Прудникова, сжал его плечи. — А ты ничего, молодец! Давай знакомиться: меня зовут Жаба. Потому что я всех давлю!!!

Он захохотал громогласно, и все вокруг тоже захохотали, зашумели, рассаживаясь на свои места. Только по Вериному лицу скользнула легкая тень. Она вспомнила похожую сценку. Феодосия, пляж. Большой волосатый человек, страшно выпучив глаза, рыкнул и понесся на Андрея, своего армейского друга. Когда они сблизились, Андрей как будто просто шагнул в сторону, но противник покатился по песку. Они с Верой тогда только познакомились и устроили мальчишескую потасовку специально для нее. Мокрый от пота Иван наскакивал на Андрея, тот неуловимыми и точными движениями валил его на землю. Казалось, он играет, зная заранее каждый шаг Ивана и успевая предупредить удар. Это было удивительно: мощный, широкий, мускулистый Иван ничего не мог поделать с поджарым противником, он только рычал и кричал, подбадривая себя, но все было тщетно…

Вера тряхнула головой, отгоняя картинку. Что ж, сама виновата, спровоцировала представление. Вздумалось немного проучить этого недоверчивого милиционера, заставить его попрыгать, показать себя. А то сидел с кислой рожей. И что, доктор, стыдно тебе? Сама не знаешь…

После обязательной мужской выпивки они вышли из бара. Валентин, прощаясь с парнем, то и дело поднимал сжатый кулак. Он уже не чувствовал себя таким пришибленным рядом с этой колдуньей. Мы, мужчины, тоже кое-чего можем! Впрочем, милиционер решил полностью довериться Вере Алексеевне Лученко, странной и сильной женщине. А сильная женщина была серьезна, будто прислушивалась к чему-то внутри себя. Они подошли к припаркованному «опелю» Прудникова, как будто она знала, куда идти. Сели в машину. Помолчали.

— Ну? Что теперь? — спросил он.

— Валентин, — сказала Вера, — нам с вами нужно подъехать в одну семью. Думаю, это поможет распутать все ниточки.

— Что за семья?

— Родственники покойной бухгалтерши Цымбал. Брат и его жена. Понимаете, я так просто не могу к ним прийти. А вы все-таки должностное лицо.

Валентин прищурился лукаво.

— Все вы можете, не прибедняйтесь. Я теперь вам полностью верю.

— Спасибо, конечно. Но дело в том, что эти люди — еще и родители одного мальчика. Он недавно покончил с собой, а до того наблюдался у меня… И родители винят меня…

— Даже так? — удивился капитан. — Надо же, как все запутанно!.. Ну, как скажете. Поехали?

Вера попросила, чтобы они сначала заехали на минуту к ней домой, взять какие-то записи. Прудников вел машину сквозь бесчисленные пробки в центре, терпеливо ожидал у светофоров, слушал рассказ о Евгении Цымбале — глухонемом юноше, хмурил брови: ему тоже не понравились намеки судмедэксперта на возможное убийство. Потом он ждал Лученко у ее дома — правда, совсем недолго, действительно всего минуту. Они отправились по названному Верой адресу. С появлением нежданной помощницы дело «Океанимпэкса» запуталось еще больше, думал капитан, но надеялся, что хоть что-то должно наконец проясниться.

Через четверть часа они припарковались во дворе под бдительным взглядом дворничихи и вошли в многоэтажный дом. Поднялись на нужный этаж, Вера нажала кнопку звонка. Открылась дверь, и вышел грузный седой и постаревший Цымбал. Вера взглянула на него и вновь ощутила предзнание. Быстрыми ленточками вспорхнули в голове все будущие его и ее слова. Усилием воли она отмахнулась от ленточек.

— Ну вот и я, Сергей Максимович.

— Я все ждал, когда вы придете, — произнес хозяин. Складки на его изможденном лице шевельнулись презрительно. — А это кто?

— Знакомьтесь, капитан милиции Валентин Викторович Прудников.

— Вот как! Еще и с милицией!

— С кем ты разговариваешь? — прозвучал слабый женский голос из глубины большой квартиры.

— Это пришла психиатр Лученко, прощения просить. Не одна пришла, милиционера взяла, боится! — громко объявил Цымбал.

К ним вышла полная женщина в стеганом халате розового цвета, из-под которого выглядывала длинная ночная сорочка. Заплаканное лицо ее исказилось.

— Если бы Женечку наблюдал настоящий доктор, а не вы… Вы… бездарь, жалкая фельдшерица! Он был бы сейчас жив! — закричала она.

Прудников наблюдал эту дикую сцену и сочувствовал Вере. «А я думал, хуже милицейской работы ничего нет, — думал он, и руки его непроизвольно сжимались в кулаки. — Держитесь, Вера Алексеевна! Как она терпит эти оскорбления? Если б на меня так наехали, я уже давно врезал бы по роже».

— Я понимаю ваше горе, — попыталась доктор вставить слово. Но ей не дали продолжить.

— Она понимает! — передразнил Веру Цымбал. — Вы просто за шкуру свою испугались! Боитесь, что вас сраной метлой выпрут из клиники? Правильно. Бойтесь! У нас найдутся и средства, и связи, чтобы вас не только выбросили вон с работы… — Он запнулся, но тут же на помощь мужу кинулась жена.

— Но и вообще отобрали диплом врача! На рынок пойдешь сигаретами торговать, сволочь! — распалилась женщина.

Лицо Веры, к удивлению Прудникова, оставалось невозмутимым. Ему только показалось, что докторша чуть выше вскинула голову.

— Инга Константиновна, потише, — сказала Вера. — Не то у вас опять поднимется давление. А второй укол делать нельзя в течение суток, вы же знаете. И вы, — повернулась она к отцу Жени, — Сергей Максимович, поберегли бы сердце. Вы оба ошибаетесь. Я пришла вовсе не прощения просить.

Приведя таким образом изумленных хозяев дома в чувство, она спокойно сообщила:

— Вы полагаете, что Женя совершил самоубийство и что это моя вина как лечащего врача-психотерапевта. Дескать, я не доглядела. Но не об этом мы будем говорить. И не за тем я пришла, чтобы слушать истории о перспективах моей пропащей жизни. — В голосе ее было столько звенящего металла, что потоки родительской ненависти застыли в воздухе. А она продолжала: — Ай, как нехорошо. Как грубо и как стыдно! Если бы Женя видел вас сейчас, что бы он подумал о своих родителях? Ему стало бы очень горько. Он провалился бы сквозь землю от стыда. Впрочем, я вас прощаю. А Женя простил бы? Где же вы были, спросил бы он у вас, когда ваш сын мучился вопросами: зачем он живет, кому он нужен такой?

В комнате образовалась плотная тишина, атмосфера сгустилась, как перед грозой. Вера отошла к окну, за стеклом зеленел тенистый двор. Повернулась к Цымбалам. Ее фигура на фоне летнего пейзажа была подсвечена словно мощными прожекторами. А может, было виновато яркое солнце, пробивавшееся сквозь ткань одежды и каштановые волосы, так что казалось, будто вокруг доктора вспыхивают искры бенгальского огня.

— Вы думаете, он умер и не задаст вам теперь никаких вопросов? Но кто знает? Кто может поручиться, что где-то там, сквозь сон, он не слышит вас? Никто. Никакие атеисты. Так, может, хоть сейчас, когда он ушел, вы будете достойными родителями? Ведь на его мучительные вопросы вам некогда было отвечать. Или нечего. Только в больнице, после попытки самоубийства, он нашел собеседника. Им случайно оказалась я.

Родители смотрели на докторшу глазами, мокрыми от слез, приоткрыв рот. Ее слова громоздились вокруг них, как камни, и среди жестких камней им было очень неудобно.

Вера достала из своей сумки пожелтевшую амбарную книгу, передала ее Цымбалам со словами:

— Мы с капитаном пришли затем, чтобы сообщить: кроме версии о самоубийстве, есть вполне обоснованная версия убийства Евгения Цымбала. А вот здесь — наша переписка с Женей, когда он лежал в стационаре. Почитайте, что он пишет. Эти строки написаны рукой выздоравливающего человека. Да, он пытался уйти три года назад. Но потом сам признал, что поступил глупо. Жизнь — это подарок, Женя осознал это. Прочтите. Он не мог покончить с собой.

Родители сели на широкий диван, склонились над амбарной книгой, их губы шевелились, руки бережно листали страницы. Вера и Валентин присели в другом конце большой гостиной. Они могли бы разговаривать, никто не услышал бы, но им хотелось, чтобы Женины родные в тишине читали страницы, написанные рукой их мальчика. Время текло медленно. Валентин восхищался Верой как знаток разговорного жанра: он проводил много допросов, а слышал их еще больше. Умница! Нашла единственные в такой трудной ситуации слова!

А предзнание вновь навалилось на измученную Веру.

«Как мне жаль вас, старый человек».

«Да. Я сам виноват. Тогда, три года назад, мы отыскали девушку, в которую он был влюблен. Поговорили с ней. У нее ничего не было, какая-то жалкая работа, никакого жилья. Предложили: пусть живет с нашим мальчиком и у нее будет все, что она захочет».

«То есть вы ее купили. Купили игрушку своему сыну».

«А кто полюбил бы глухонемого просто так?»

«Глупец».

«У нее было все, пока я работал в министерстве! Любые тряпки, любые поездки!»

«И за это она любила Женю».

«Ну и что? Ведь было же все хорошо!»

«Будь все хорошо, он не умер бы».

«Да…»

«Что же вы наделали, папаша!»

«Я только хотел, как лучше. Я не думал, что он узнает».

«Должны были думать. Теперь поздно».

Что-то такое послышалось Вере. Послышалось или привиделось. Внутренний ли голос, или многоголосие, отраженное эхом от своего знания… Неважно. Она никак не пыталась анализировать свое состояние: ни к чему это, только расстроишься. Не мелькают черные птицы, нет ощущения опасности — и слава Богу.

— Можно нам оставить эту тетрадь у себя? — почти шепотом спросила мать, когда была прочитана последняя запись.

— Оставьте.

— Нам очень неловко… Женечка, судя по его записям, так уважал вас… — Глаза женщины, обращенные к Вере, были полны слез.

— Я хочу поговорить с вами о нем. Это очень важно. — Вера говорила таким голосом, смотрела на несчастных родителей таким взглядом, словно просила не только она, но и сам покойный мальчик, — просил родителей ничего не утаивать от этой странной женщины.

Сергей Максимович вздохнул и рассказал. О том, как они постарались связаться с той девушкой, из-за которой все случилось. После того как Женечка вернулся из больницы. Ну, вы понимаете. Они просто хотели понять, как она могла так повлиять на ребенка, что он чуть с жизнью не расстался. Ее звали Инна. Но она не любила своего имени. Хотя какое это теперь имеет значение… Когда они с Инной познакомились, стало понятно, что ей и ее отцу (мать давно их бросила) ничего, кроме денег, в жизни не нужно. Понимаете, это люди, каких большинство, — за деньги готовы оказать любые услуги.

— И вы наняли Инну, чтобы она любила вашего сына, — сказала Вера. В ее словах не было ни упрека, ни вопроса. Только констатацияфакта.

— Да, — кивнул Сергей Максимович. — Мы купили ему девушку для любви.

— Мы заключили устный договор, — торопливо вмешалась Инга Константиновна, не желая недосказанности в скользкой ситуации. — За то, что Инна находится рядом с Женей и сопровождает его всюду, мы покупаем ей отдельную квартиру. Женя дарил подарки, покупал все, что ей нравилось…

И снова нить грустной семейной саги подхватил отец Жени Цымбала. Дети поездили по Европе. Так прошло время, и все было хорошо. Но тут в министерстве начались сокращения. А Сергею Максимовичу уже тогда было прилично за шестьдесят. Короче говоря, ему пришлось уйти. Кончились номенклатурные блага. Пенсия, хоть и не маленькая, все же пенсия. К тому же в какой-то момент Женя узнал правду. Сама же Инна ему во всем и призналась. Они ужасно поссорились. Она заявила Женечке: дескать, твои родители не вечные, нужно самой в жизни пробиваться. Делать карьеру и выходить замуж за богатого, а не нянчиться всю жизнь с инвалидом. В общем, она ушла. Куда она устроилась, что с ней — неизвестно. Только Ира, младшая сестра Сергея, говорила, что хочет помочь ей. Сергей тогда даже поссорился с сестрой! Инна всегда нравилась Ирине. Они частенько шушукались о чем-то своем, женском. В общем, сестра помогла девочке, куда-то ее пристроила. Но ни за что не хотела сказать нам куда и кем. Вечные ее бухгалтерские секреты! Она стала реже с нами общаться, кажется, у нее кто-то появился. Понятно, ей не хотелось тратить на нас время… Женя ходил как привидение. Похудел. Задень до того, как он (платочек, слезы)… Ну, в общем, он сказал, что не любит ее больше, а ненавидит. И припомнил, что в пылу ссоры он ей пригрозил: мои родители сделают так, что ты в этом городе вообще работы не найдешь. Но, конечно, это были пустые мальчишеские угрозы.

Вера многозначительно переглянулась с Прудниковым.

— Можно нам посмотреть фотографии Инны и вашего сына? — нарушил затянувшееся молчание капитан милиции, уже сообразивший, к чему дело клонится.

— Да, конечно, пойдемте, альбомы в Женечкиной комнате.

Мать пригласила гостя пройти в комнату сына. Вера осталась в гостиной с отцом мальчика. Иссушенное горем лицо мужчины стало еще строже. Оба молчали, каждый думал о своем. Наконец он заговорил:

— Вы уверены, что нашего сына убили?

— Есть такое подозрение.

— Ладно. Если вы думаете этим как-то помочь расследованию… Если это и вправду убийство… В голове не укладывается! Кому он мог перейти дорогу? — Руки отца задрожали, он стал искать сигареты. Не нашел и сказал: — Вера Алексеевна! Простите нас. Жалобу мы написали, не подумав. Настояла покойная сестра, Ира. Вот горе! Сперва он, потом она…

— Да, я знаю. Очень сочувствую вам, — мягко отозвалась Вера. — Крепитесь.

Плечи мужчины задрожали, он отвернулся. В комнату вошел Прудников с хозяйкой дома.

— Там нет фотографий, — доложил Валентин.

— Сережа! Как же это? Куда могли деться снимки? — В голосе женщины звучала еле сдерживаемая истерика.

— Можно мне зайти в комнату вашего сына? — торопливо спросила Вера, стараясь успеть до того, как прольется новый водопад слез.

— Идемте…

В комнате доктор не стала особенно приглядываться к вещам погибшего юноши. И огромный, во всю стену, шкаф-купе осмотрела лишь мельком, и альбом пролистала невнимательно. К удивлению Прудникова и Цымбалов, все свое внимание она направила на трюмо — предмет явно не мужской. Было понятно: на нем хранилось то, что принадлежало неверной подруге. Вероятно, Инна забрала с собой не все женские вещицы, и оставшиеся Женя берег. Вера обнаружила флакон «KenzoKi» с каплей духов на донышке. Открыла пробку, вдохнула запах. Он был очень нежным: аромат ландыша, дыни и свежей травы. Вера закрыла глаза, прислушалась, вздохнула.

— Ну что же, раз нет фотографий — значит нет, — сказала она. — Пойдемте.

— Что будем делать без портрета? — шепнул ей на ухо милиционер, пока их провожали к дверям.

— Запах духов — это тот же портрет, — ответила Вера.

Но капитан не понял ее слов.

— Будем искать знакомых погибшей Ирины Цымбал? И пытаться выяснить, куда эту Инну трудоустроили? — переспросил он.

— Не нужно. Я и так знаю, где она работает.

— И где же? — Капитану уже немного надоели загадки. Хотелось ясности.

— В «Океанимпэксе», — спокойно посмотрела в его недовольные глаза Вера.

Во дворе она заметила пожилую женщину в дворницком халате тускло-синего цвета. Та исподлобья поглядывала на новых людей. Вере она почему-то напомнила гиену. Все ясно. Всех знает, богатых с их евроремонтами люто ненавидит, бедных врачишек и учителишек презирает, все замечает — находка для милиции. Сорок лет подметания лифтов, лестниц и подъездов, комната от жилконторы и нежная дружба с участковыми — все это явственно читалось на ее землистом лице.

Вера повернулась к Прудникову.

— Хотите знать, кто и когда утащил фотографии? Поговорите с этой теткой, думаю, ей есть что рассказать органам!

Милиционер хмыкнул. Совсем докторша раскомандовалась! Но он еще не пришел в себя от посещения семьи Цымбалов и из любопытства был готов подчиниться.

Валентин ткнул под нос дворничихе свое удостоверение, та стала делиться информацией с представителем власти. Делала она это с видимым удовольствием. Пока капитан беседовал с женщиной, Вера присела на скамейку в кружевной тени липы. Дерево рано расцвело, и ее чайный аромат был приятен.

Валентин просигналил из своего «опеля», Вера очнулась и села в машину.

— Куда теперь? — односложно спросил он у своей пассажирки, и она услышала в его голосе плохо скрытое смятение.

— У нас еще много дел, но вначале поговорим, — примирительно сказала Вера, понимая чувства капитана. Ему нужно было выговориться.

— Я вам кто? Мальчик на побегушках? Санитарка для мытья полов? Медсестра для уколов в задницу? Вы меня используете втемную! Не хотите ничего объяснять! Думаете, я тупой мент?..

— Валентин, я так не думаю. Наоборот, я вас уважаю как настоящего мужчину. — Вера смотрела на сердитого капитана, и ее улыбка обезоруживала. Она знала, что через несколько секунд гнев Прудникова улетучится и на его место придет желание вместе делать дело.

— Ладно. Я не говорю о разборках с родителями этого убитого глухонемого пацана. Я должен верить, что они имеют отношение к фирме Пылдмаа. Я должен стоять как чурбан, исполнять роль мебели. Так этого, оказывается, мало! Меня еще посылают собирать сведения у дворника, и она мне дает номер джипа и описание водителя! Слушайте, Лученко, может, вы все это сами организовали?

— Ну-да. Сама всех поубивала, чтобы теперь с блеском раскрыть преступление. Вы абсолютно правы, капитан. А я не права!

Сердитый Прудников неожиданно расхохотался от души. Его раздражение лопнуло, как мыльный пузырь. Нет, решительно невозможно сердиться на такую женщину! И он торопливо выложил, что, ну естественно, тетка видела незнакомый джип «лендровер» во дворе и делала вид, что просто так глазеет, из любопытства. Из машины никто не выходил. Водитель кого-то ждал. Тут эти Цымбалы со второго этажа выскочили, нервные-пренервные, и побежали ловить такси. Она пошла в мусоросборник и так, на всякий случай, как делала все эти годы, записала номер «лендровера» в потрепанную записную книжицу. Когда вышла во двор и заглянула в окно машины, водителя там уже не оказалось. Но она дождалась его на своем наблюдательном посту и хорошо запомнила. Судя по тому, что ее чуткое ухо не уловило звука лифта, он побывал на одном из трех нижних этажей. Вряд ли человек станет бежать без лифта на четвертый. Вот бдительная помощница милиции!

— Ну хорошо, мы найдем водителя. Но что это доказывает? — закончил Прудников.

— Само по себе — ничего.

— Тогда рассказывайте все с самого начала!

— Давайте так, — мягко предложила Вера, — я объясню только то, в чем убеждена на все сто процентов. О том, в чем не уверена, говорить не буду. Чтобы мы с вами не напортачили. Идет?

И она поделилась с капитаном своими соображениями насчет этого запутанного дела. Тот выслушал ее с огромным вниманием. Когда Вера замолчала, он разочарованно сказал:

— Мы пока действительно ничего не можем доказать. Все это очень интересно, мотивы преступлений вы описали складно. Образно говоря, пешка стремится пройти в дамки. Но за руку ее не схватишь.

— Во-первых, если порыться, то косвенных улик наберется порядочно. Можно узнать, сколько «лендроверов» в гараже «Океанимпэкса», кто на них ездит. Можно покопаться в деталях карьеры погибших журналистов, выяснить, где они с нашей пешкой пересекались. И, кстати, подъедем еще в архив ЗАГСа, поможете найти некоторые сведения из прошлого. А во вторых… Да, за руку не схватишь. И тут нужна провокация. Пусть сам себя разоблачит.

— Вера, но ведь это очень опасно! Убиты уже пять человек: Евгений Цымбал и его тетя, журналисты, Карапетян… Вы очень рискуете! Если он решит, что вы догадались…

— Я очень хорошо представляю себе опасность. Какой богатый ассортимент у душегуба: удушение, отравление, а излюбленный способ — сбить машиной! Но остановить его необходимо. И я придумала как. К тому же вы убедились в моих способностях, а я сейчас в ударе.

— Все равно. Будьте осторожны, Вера! — Капитан искренне беспокоился за эту хрупкую женщину. — И ни шагу без договоренности со мной.


9. УЖИН СО ВЗРЫВЧАТКОЙ

Три добытые вакансии, три места работы жгли руки личному Вериному агенту по трудоустройству. И в полдень следующего дня Дарья Сотникова набрала знакомый номер.

— Веруня, привет! Мне срочно нужно с тобой встретиться и поговорить.

— Что за пожар? — спросила Лученко.

— У меня сегодня просто кошмар со временем, делаем промо-акцию на выставке. Никак к тебе не вырвусь, но наше с тобой дело не может ждать!

— Да не говори ты загадками. Что за дело?

— Твое трудоустройство. Все получилось! Даже есть из чего выбирать.

— Ой, Дашуль! Правда? Ты меня просто реанимируешь! — обрадовалась Вера.

— Тогда приезжай сейчас же на «Экспо-Мебель» во Дворец спорта.

Вера на миг задумалась. Похороны Ирины Цымбал, как она узнала, завтра. Устное приглашение на поминки в ресторан «Кухня холостяка» уже получено от нескольких заинтересованных лиц. Стало быть, сегодня она практически свободна.

— Уже еду. Где тебя там искать?

— Наш стенд рядом с кафе на втором этаже. Если стоять лицом к входу, мы слева. В экспозиции дизайнерской группы «Пининфарина».

— Дашка! Не тарахти как пулемет. Повтори еще раз медленно и два раза, я все запишу, иначе не найду тебя.

Сотникова повторила. И добавила:

— Да, вот еще что! Когда приедешь, не вздумай брать билет. Позвони мне на мобильный, кто-то из моих ребят тебя встретит.

Ориентируясь на большой плакат «Экспо-Мебель», Вера подошла к Дворцу спорта. За ней спустилась менеджер по работе с клиентами. Похожая на румяный колобок, полненькая девушка Юля приветливо улыбнулась всеми своими ямочками. Она прикрепила на лацкан летнего пиджака гостьи фирменный бэйджик «Участник выставки», и они вошли внутрь. Там уже стояли, разговаривали, прохаживались, глазели и сновали туда-сюда люди, текли ручьи, реки и океаны народа. Доктор Лученко и Юля влились в поток. Менеджер Дашиного агентства считала своим долгом объяснять самое интересное:

— Смотрите, вот человек лежит на диване посреди выставки, укрывшись одеялом. Это он не спит, а разыгрывает акцию под названием промо-театр! Для привлечения внимания. Видите, народ толпится — значит, он своей цели достиг!

— Надо же! — сказала Вера. Она не считала себя рекламным гением, как подругу Сотникову, но кое-что понимала в происходящем и могла бы даже заявить, что реклама все больше заимствует у психологии, в частности технику внушения.


— А вон тот, — продолжала трещать Юля, — в котелке с тросточкой, видите, он все время прячется в шкафах, а потом опять появляется, — это Свирид Петрович Голохвастов! Такая инсценировка для продвижения шкафов-купе. Помните фильм «За двумя зайцами»? Есть еще такой же спектакль… Вот мы и пришли.

— Что-то долго вы шли. — Даша чмокнула Веру в щеку. — Иди за мной!

Сотникова повела Веру в зал. Арена была занята экспозицией мебельных фирм, стендами, где работали менеджеры. Проходы между стендами были запружены зрителями. Выставка напоминала гигантский рынок в выходной день. Дарья стала подниматься по одной из лестниц, между рядами сидений. Здесь было пусто и безлюдно. Шум выставочной жизни не мешал тихому разговору.

— Значит так, Верунчик! — решительно начала Даша. — У тебя есть три варианта на выбор. Частная клиника «Материнство и детство», где главврачом работает Хагрид, он же Олег Семенович Генкин. Этот крупный во всех отношениях мужчина тебя ждет не дождется! Знаешь, что он мне сказал, когда я намекнула о твоем скором освобождении от работы с Дружновым?

— Когда происходит что-то долгожданное, Олег Семеныч обычно говорит: «Хвалыть Бога!» Так?

— Это безобразие. С тобой невозможно разговаривать! Ты же все знаешь наперед!

— Дашка, клянусь, больше не буду! Хочешь, рот пластырем заклею?

— Нетушки, не хочу. Я не садо- и не мазохистка, а твое личное, персональное кадровое агентство. А поскольку ты мой любимый и единственный клиент, то я должна стоически терпеть твою проницательность и невыносимое всеведение!

— Ладно. Что было дальше?

— Ага! Значит, все-таки интересно?

— А як же ж!

— Тогда слушай, цитирую: «Солнышко, я хочу немедленно предложить ей работу у себя. Давайте прямо сразу и позвоним!» — Сотникова продемонстрировала недюжинный актерский талант, изображая Генкина-Хагрида и стараясь придать своему голосу великанскую густоту. — Ну что, признайся, приятно слышать такие отзывы о своей работе?

— Приятно, очень даже приятно, — улыбнулась Вера. — Ты не отвлекайся, Дашик, продолжай давай…

— Вторым кандидатом в твои работодатели стала хозяйка салона неземной красоты «Саванна» Надежда Петровна Усенко.

— Погоди, кадровое мое персональное! Какое отношение я имею к салону? Я не педикюрша и не массажистка. Дашка, ты чего?

— Остынь. Надя давно собиралась создать в своем салоне клуб, где работал бы хороший психоаналитик.

— Ага…

— Ой, Веруня! Это не салон, а страна чудес. Ты знаешь, меня трудно чем-то удивить, поскольку по заграницам я намоталась будь здоров. Однако «Саванна» — это нечто! Восстанавливает силы и возвращает молодость, поверь мне. Какие там маски для лица! Кожица на мордочке становится как попка у младенца, представляешь?!

— Попка младенца у тебя на мордочке? Сейчас попробую представить…

— Грешно смеяться над истерзанной бизнесом женщиной! Тебе обязательно нужно сходить в «Саванну». Мы с Лидкой ходим туда как домой. Даже если не будешь там работать, нельзя не попробовать всех этих обалденных процедур. Только вдумайся, сейчас начало лета, все бледно-зеленые, запас витаминов давно закончился, сил никаких, еле-еле душа в теле. А тут тебе: обертывания для тела из натуральных водорослей! Ароматические масла, и какие! Ты обоняешь свежие лепестки болгарской розы и красной фрезии, потом на смену цветочным запахам идут древесные, например сандалового дерева, и в завершение этого косметического удовольствия — нежный аромат ванили! После ароматических масел тебя ставят под душ из целебных источников…

— Стоп, подруга! Если ты не остановишься, то станешь фанаткой здорового образа жизни. И прощай рекламное агентство.

— Знаешь, мой родной эскулапик! Если я вползла туда старой развалиной, а вышла готовая к конкурсу «Мисс мира», то меня это не могло не впечатлить. Но спокойно, у меня для тебя есть еще один козырный туз в рукаве.

— Да ты просто гений отечественного трудоустройства и самый лучший в мире подруг!

— Вот правильно. Люблю, когда меня хвалят и ценят. Короче, помнишь, ты мне рассказывала, как помогала в клинике Генкина рожать жене одного нефтяного царька?

— Ты что, Дашка, уговорила его взять меня на работу? Наверное, бурильщиком скважин. Или этим, как он называется… маркшейдером.

— Смейся, смейся. Маркшейдер, если память мне не изменяет, это в шахте. А насчет бурильщика ты правильно угадала!

— А еще говоришь, лучшая подруга! А сама меня — в топь, в болота, в комары!

Женщины в два голоса звонко расхохотались. У Даши от смеха даже потекла тушь с подкрашенных ресниц. Но,

отсмеявшись и промокнув глаза, она посмотрела на подругу строгим взглядом.

— Ты вместе с Генкиным вытащила жену Рязанцева практически с того света. И он тогда на радостях пообещал построить для тебя целую клинику.

— Да он уже забыл о моем существовании, — фыркнула Вера. — Знаешь, у кого по определению плохая память? У политиков и олигархов. Им не положено ее иметь, нормальную и человеческую.

— Так вот, представь себе, он предлагает тебе клинику! — с торжествующим видом объявила Даша.

— Ты не шутишь? — ошарашено посмотрела на нее Вера.

— Нисколечки. — Дарья наслаждалась произведенным эффектом. — Если говорить серьезно, то такой шанс выпадает раз в жизни. И не всем. Так что нам с тобой нужно составить бизнес-план.

— А это что такое? — продолжала изумляться Вера, поскольку и представить себе не могла, что ей, обычному врачу-психотерапевту, могут предложить такое.

— Документ, где тщательно прописано, сколько тебе нужно денег на здание, на оборудование, на персонал — короче, на все.

— Это серьезно, — задумчиво произнесла Лученко.

— Еще как! — Сотникова посмотрела на арену, где кипела мебельная жизнь, и извинилась перед подругой: — Я побегу, Верунь. Скоро приедут итальянцы, мне нужно работать. А ты сиди. Тебе есть над чем подумать! Будешь уходить, оставь бэйджик на нашем стенде. — Даша двинулась по проходу, стремительная и деловая.

Доктору действительно было о чем подумать. Как же она мечтала, чтобы у Дашки получилось найти ей работу! Хотя и не очень верилось, что найдется что-то приличное. И вот, пожалуйста, нате вам на тарелочке с голубой каемочкой: работать подано! Одно предложение лучше другого. И что? Испытываешь ли ты, доктор Лученко, чувство радости по этому поводу? Что-то не похоже. Отчего же, доктор? Ведь как только вспомнишь, что отныне ты «временно не работаешь», — наваливается дикая тоска. Хочется не только поскорее устроиться на работу, но еще и зарплату получать более высокую, чем на предыдущем месте. Хочется доказать всем: нет, ребята, врагу не сдается наш гордый «Варяг»! И вот перед тобой три вакансии. Да еще какие. Мечта, а не предложения! Так почему же, черт тебя побери, ты не радуешься? Возможно, эмоции запаздывают. Но где логика и твой пресловутый мужской склад ума?

Любимую работу, престижную и хорошо оплачиваемую, хотят иметь все. Вон сколько желающих копошится внизу, на стендах и между ними. И ты желаешь. Очень простого: чтобы была клиника, где можно помогать пациентам, нормальная зарплата и доброжелательные коллеги. Ни вилл на Мальдивах, ни яхт, ни машин «ягуаров» тебе не надо. А нужна эта тяжелая, каторжная, изнуряющая врачебная работа, после которой кажешься себе прозрачной паутинкой, выжатым лимоном или просто тряпочкой. Но без нее, без этой проклятой и такой любимой работы жить совсем невозможно.

Так куда же? В клинику Генкина? В косметический рай «Саванна»? Или строить собственную на деньги Рязанцева?

Вера представила себе салон красоты. Она никогда не была в «Саванне», но пару раз посещала похожие заведения. Для регулярных походов в бьюти-салоны не хватало ни времени, ни денег. Да и бороться с возрастом Лученко не стремилась, она и так выглядела гораздо моложе своих тридцати с хвостиком. Однако даже редкие посещения приносили удовольствие. Чувствуешь себя Царевной-Лягушкой, сменившей старую кожу на новую. Но!.. Превращения тела хороши, если сопровождаются превращениями души.

Вера отчетливо представляла себе вереницу праздных женщин, жен и любовниц богатых новоукров. Их образ жизни, вкусы и, конечно же, проблемы. Сколько их приводили к ней встревоженные родственники — тех, кому помочь ужасно трудно: они сами не хотели себе помочь. Работа с психикой — процесс совместный, и, если пациентка не трудится вместе с врачом, попробуй ее вылечить! Новые богатые дамочки, запертые в золотых клетках, как раз и не желали что-либо менять в себе или в своей жизни. Слишком долог и труден был их путь к богатству и долгожданной праздности. И когда Вера пыталась объяснить им, что именно праздность, бездеятельность — враг номер один, дамочки смотрели на нее с недоверием. Некоторые даже закатывали скандалы. Работать?! Еще чего! Она не для того вышла замуж за богатого, чтобы работать. Пусть трудятся пчелы, муравьи и те, кому не так повезло, как ей. Она желает наслаждаться жизнью! Сейчас просто короткая черная полоса! Это вовсе не болезнь! Правда же, не болезнь?! Ведь Вера Алексеевна специалист, она обязана избавить от депрессии!

Сколько красивых, ухоженных, объездивших весь мир бриллиантово-платиновых пациенток пели в ее кабинете эту арию — не счесть. Вера почти всегда знала финал этой арии. Либо частная клиника где-нибудь в дальнем или ближнем зарубежье. Либо долгое и безрезультатное лечение у тех бизнесменов от психотерапии, кто не обременен принципами. Короткие ремиссии. Кажущиеся улучшения. И постоянная чернота для самой себя, семьи и близких родственников.

Внутренний голос, очень похожий на энергичный голос Лиды Завьяловой, буквально вопил: «Верка! Ты идиотина. Ты даже не понимаешь, до какой степени ты — полная дура! Тебе предлагают работу «не бей лежачего психотерапевта», а ты нос воротишь! Да это просто деньги, валяющиеся на земле. Ты слушаешь богатеньких дамочек, они изливают тебе свою израненную душу, ты им сочувствуешь — и все! Ты в полном шоколаде!»

Лидусик! Я не хочу быть в шоколаде. Не хочу быть большим и терпеливым ухом или жилеткой для богатых, которые тоже плачут с утра до вечера. Я хочу лечить людей. Просто людей, независимо от количества денег в их кошельках.

«Ты — идеалистка! — не сдавался внутри нее голос Лиды. — Ты со своими идиотскими принципами прямо какой-то доктор Айболит! Только тот сидел под пальмой и ему было все до лампочки. Обезьянки приносили ему бананы и ананасы, а он за это ставил и ставил им градусники. А ты? Посмотри на себя! Кто принесет тебе не то что банан, а хоть корочку хлеба, если ты не заработаешь ее своим каторжным трудом?! Тебе выпадает редкий шанс получить что-то в этой жизни на шару. Не напрягаясь и не вытягивая из себя последние жилочки. Я, если хочешь знать, тоже не всегда играю как Марлен Дитрих! Очень часто работаю вполсилы, еще чаще — на одной технике! Да, дорогая моя, не хочу расплачиваться за сиюминутный успех своими печенкой и селезенкой! Может, мне тоже охота сыграть Настасью Филипповну. А я играю в идиотских антрепризных комедиях и снимаюсь в рекламе. Знаешь, сколько платят за рекламный тридцатисекундный ролик, где вообще можно все делать левой ногой? Столько же, сколько я получаю за год работы в театре, выходя каждый вечер на сцену! Надо быть полной идиоткой, чтоб отказываться от такого случая, какой тебе нашла Дашка!»

Нет, упрямо подумала Вера, нельзя. Ну совсем невозможно ей польстится на шаровые деньги. Это никогда не заканчивается ничем хорошим… И окончательно отбросила этот вариант.

Следующий вариант — клиника «Материнство и детство» под руководством Олега Семеновича Генкина. Вера улыбнулась. Да, «большой» начальник доктор Хагрид! Энергичен, как электростанция. Вот кто создал клинику по последнему слову техники! Комфортные палаты, современный диагностический центр, кабинеты консультантов как в какой-нибудь первоклассной клинике Европы. Отбирал специалистов так тщательно, как хороший ювелир — драгоценные камни в корону. Прекрасный вышколенный персонал. Даже нянечки в его клинике неслышимы и невидимы, как домашние эльфы в Хогвартсе. И работы у него для Веры будет много. Тяжелые токсикозы, отеки, проблемы с различными хроническими болячками — это значит: частые неврозы и психозы. Даже успешные роды дают повод для расстройств. Чего только не боятся первородки! Что не будет молока. Что ребеночек весит мало или, наоборот, много. Кто-то боится кормить грудью, чтобы не испортить фигуру. У кого-то молока столько, что можно открывать молочную кухню, и тогда опять беспокойство. Все эти вопросы могут вырасти в проблемы, если рядом нет компетентного и доброжелательного человека, способного все разъяснить и успокоить. Вера Алексеевна понимала, почему Генкин так обрадовался, узнав от Даши о сложностях в Вериной клинике.

Казалось бы, чего проще. Иди и работай. Но Вера ловила себя на том, что ей не хочется сужать собственную компетентность только до проблем беременных и родивших. Вот представьте себе травматолога, который лечит только правую ногу… Вере вовсе не хотелось становиться узким специалистом. Поэтому она перенеслась мыслями к третьей вакансии.

Корпорация «Энергия», возглавляемая Александром Николаевичем Рязанцевым, была одной из крупнейших компаний в стране. Она могла позволить себе создать частную клинику, где получали бы медицинскую помощь ее многочисленные сотрудники.

«А на фига тебе, Вера, становиться начальницей? — спросила она себя. — Кому вообще нужны женщины-боссы, вкалывающие по двенадцать-четырнадцать часов в сутки? Знающие ответы на все вопросы, как учителя начальной школы? Пит-бульской хваткой удерживающие свое драгоценное место начальницы? Пусть директор морга, только бы директор!» — Женщина грустно вздохнула.

У нее, Веры Алексеевны Лученко, доктора-психотерапевта, не было этой начальственной жилки. К тому же незаменим только специалист. Хороший слесарь, механик или замечательный музыкант, врач или любой другой профессионал, без кого нельзя обойтись. Начальник же — существо иного рода. Его миссия — не мешать специалисту. И совсем не важно, засиживается ли он допоздна, критикует ли нерадивых подчиненных или выписывает им премиальные, умеет ли, по Карнеги, запоминать имена-отчества коллег, их дни рождения. Лучший начальник тот, о существовании которого известно лишь, что он есть. Где-то. Его присутствие незаметно. Но при этом созданы условия для плодотворной работы.

А в корпорации «Энергия» у господина Рязанцева Вере предлагается место крупного медицинского менеджера, что означало: прощай, практика психотерапевта! И здравствуй, бизнес-леди! Неожиданный поворот… На несколько минут Веру приятно пощекотала мысль о возможности взять и переменить жизнь. Подняться не на одну, а на десять ступенек. Стремительно сделать карьеру, ракетой пробившись в незнакомый космос. Но она поняла, что ей вовсе не хочется быть директрисой медицинского центра всея корпорации «Энергия».

Вера закрыла глаза и попробовала вообразить себя начальницей. И почувствовала себя так неловко, что ей стало смешно. Окружающие явственно видят нимб успеха над ее головой. Коллеги, заботливо отобранные из разных государственных клиник, испытывают гамму чувств: от полного равнодушия, демонстрируя показное рвение и подобострастие перед бывшим психотерапевтом Лученко, до зависти, переходящей в скрытую неприязнь. Все знают, что еще вчера Вера Алексевна была рядовым психотерапевтом, трудилась в подведомственной строительному холдингу клинике, а сегодня она вдруг стала начальницей большого коллектива работников: от нянечек и медсестер до врачей-специалистов и профессоров-консультантов. Подчиненные начинают тихо ненавидеть главврачиху, подозревая, что основная функция начальства — ездить в загранкомандировки, жить в шикарных отелях, получать огромную зарплату и при этом ничем полезным не заниматься.

Нет, ничего подобного Вере не хотелось. У нее нет такого честолюбия, когда делают карьеру во что бы то ни стало. Однажды в детстве мама точно определила характер дочери, сравнив ее со старшим братом: «Вы похожи на двух птенцов в гнезде. Один без конца требует, чтобы его кормили. Беспрерывно пищит, так что кажется: если немедленно не накормить его, он умрет от голода. Это твой братец. А другой птенец сидит тихо, даже лишний раз клюва не раскроет, часто отдает крикуну свое: то червячка, то хлебушек, лишь бы братец не страдал». Чистая правда. Вере было неинтересно продираться к желанной цели, отпихивая других локтями. И если уж на то пошло, захоти она действительно сделать карьеру административного работника, то, с ее уникальными способностями, опытом и авторитетом, она давно стала бы руководителем. Но администрирование ее не привлекало. Она была «другой птенец». Тот, кто не пищит, есть не просит, не демонстрирует сильным мира сего своего рвения. Ей бы просто лечить людей. Делать свое дело, которое у нее хорошо получается. Отвоевывать у жизненного хаоса маленький кусочек гармонии.

«Дашка меня не поймет, — грустно вздохнула Вера, наблюдая, как далеко внизу на сцене ее подруга вручает каким-то людям грамоты и стеклянные пирамидки. — Решит, что я полная идиотка. Я прямо-таки слышу ее праведный гнев. Вместо того чтобы обеими руками хвататься за такие сказочные предложения, я собираюсь сидеть дома, без работы и одна, поскольку мои подруги обидятся на меня. Кстати, и правильно сделают! Ладно. Пусть. Но ведь жить и работать мне. Почему я должна поступать так, как кажется правильным кому-то? Даже если это самые близкие и преданные мне люди».

Да, трудная ситуация… Не дожидаясь окончания выставочных мероприятий, Вера Алексеевна направилась между рядами кресел к выходу. Она не знала, как объяснить подруге, что ее усилия по трудоустройству не увенчались успехом.

* * *
За стеной послышались бубнящие голоса. В одном из них Вера узнала один звонкий голосок. Дети приехали!.. Хотела выйти навстречу из комнаты, но не успела — дочь влетела вихрем. Пай запрыгал вокруг нее, залаял радостно.

— Ма, ты как здесь? — Оля обхватила маму за плечи, чмокнула в щеку. — Ты чего?

— Да вот, — чувствуя ком в горле, сказала Вера, — поселилась… На своих квадратных…

От радости и облегчения, от долго сдерживаемой невозможности поделиться с кем-то близким тяжестью последних дней Лученко расплакалась. Прямо у Оли на плече. Дочь вздохнула, погладила мать по голове: «Ну-ну, успокойся». Потом и сама прослезилась— из женской солидарности. Пай сел рядом с ними и склонил голову набок.

В дверь просунул голову Кирилл и застыл, открыв рот. Плачущей свою тещу он не видел еще никогда. Оля показала ему кулак из-за маминой спины.

— Брысь, — сказала она. — После.

Кирилл послушно испарился. Мать и дочь сели на диван, взявшись за руки. Вера всхлипнула:

— Андрей…

— Рассказывай, — велела Оля.

И Вера рассказала. Хотя и видела по глазам дочери, что откуда-то про Андрея знает. Может, Лидка успела? Или Дашка проболталась? Да какая разница!.. Все в лицах изобразила: свой приход тогда утром. Что увидела, что почувствовала. Как пришла Пая забрать, потом вещи, а больше в квартиру не вернулась. Как пришла сюда, в бывшую жизнь. Потом про жалобу рассказала, про возможное увольнение. Как ездила в Одессу на вечеринку «Океанимпэкса». В двух словах, скупо обрисовала свою нынешнюю работу в качестве бизнес-тренера.

Оля снова вздохнула.

— А что Андрей? — спросила она. — Так и не поговорили?

Вера пожала плечами.

— Да о чем тут говорить.

Оля погладила мать по руке, встала, прошлась по комнате и облокотилась о стол. Посмотрела на маму каким-то новым, повзрослевшим взглядом. Совсем выросла дочь, женщиной стала…

— Знаешь, мать, ты меня иногда удивляешь, — начала Оля. — Такая умная, всех и все понимаешь, всем помочь можешь, а себе — нет… Нет уж, не перебивай! Вот скажи: ты, как говорится, со свечой стояла? При измене присутствовала? Разве ты не знаешь, что иногда кажется одно, а на самом деле происходит совсем другое?

— Но не в этом случае.

— Откуда такая уверенность? Ты хоть слово Андрею дала сказать? Нет, ты решила: расстрелять его без оправданий! Ты, такая поборница справедливости — и вдруг бежишь от выяснения правды. Я тебя не узнаю!

У Веры даже слезы от таких неожиданных речей высохли. А дочь продолжала:

— Вот смотри. На тебя написали жалобу. И на поверхностный, на первый взгляд — вроде правильно написали. А по сути несправедливо. Ведь если тебе дать всего пять минут, ты в два счета докажешь, что не можешь быть виновата в смерти бывшего пациента. Вы три года не общались, ну и так далее, все прочие аргументы. Так почему же не дать Андрею этих пяти минут? Может, окажется что-то не так и не то? Как с твоей жалобой, а? Лично я не верю, что он мог тебе изменить. Ты ведь знаешь людей, чувствуешь каждого на три метра вглубь. Будь он такой, ты бы с ним не связалась.

— Люди меняются, — проговорила Вера, но задумалась. Олины горячие доводы растопили лунку в толще льда, которым она себя окружила.

— Меняются, но не в таких важных вещах… Ну что? Убедила я тебя? Вот ты уже и улыбаешься! Вижу по хитрым глазам, что убедила. Да?

— Не знаю. — Вера действительно улыбалась. — Это за минуту не решается. Посмотрим. Подумаем.

— Ура, мамкин! — Оля захлопала в ладоши. — Видишь, я дочь психотерапевта и сама психотерапевт!

— Да, ты кого хочешь загипнотизируешь. Ты мой юный манипулятор, — ласково сказала Вера.

— А что там в этом… «Океане»?

— Трудно, — вздохнула Вера. — Запутано все и много случайного. Как в калейдоскопе… Помнишь, у тебя был в детстве калейдоскоп?

— Конечно. Ну, мамуля, я в тебя верю. Ты все сможешь!.. Ну, а теперь скажи, как поживает мое роскошное венчальное платье? Сшила?

Вера рассмеялась.

— Хорошенький переход от философских проблем к вопросам кройки и шитья!

— На самом деле это вопросы моей жизни! Как там мое платье? Хочу его поскорее увидеть и примерить!

— Ты права, дочь. Твое платье — это самое важное на сегодняшний день. А все остальные мировые проблемы пусть подождут.

* * *
Артему Сирику пора было приступать к обязанностям управляющего ресторанным бизнесом Карапетянов: так решила вдова. Ведь ему понадобится время, чтобы вникнуть во все тонкости, изучить производство, обслуживание и бухгалтерию. Накрыть стол для бывших коллег из «Океанимпэкса» Артем решил в «Кухне холостяка». Расставаясь с товарищами по работе, он не собирался уходить, как уходят недальновидные люди, оставляя за собой зависть. Артему хотелось попрощаться с коллективом так, чтобы о нем вспоминали с сожалением и легкой грустью. Дескать, хороший человек и прекрасный специалист перешел на другую работу, как жаль!

Планы Артема, казалось, перечеркнула трагическая смерть бухгалтера Цымбал. Но в наше прагматичное время вполне можно совместить ритуальные печали с практической пользой. Поэтому Кристина, ныне правая рука президента «Океанимпэкса», и Сирик, отныне хозяин ресторана и потенциальный клиент рыбного холдинга, согласились: назовем вечеринку поминками. Будем пить не чокаясь, но будем крепить сотрудничество.

Ресторан был единственным в своем роде. Атмосфера холостяцкой вечеринки, конечно, привлекала посетителей. Но и сама идея ресторана, где готовят еду для гурманов, была необычайно притягательной. «Фаст-фуд» отличается от неторопливой еды также, как полуминутный секс — от ночи любви, поэтому «Кухня холостяка» оказалась новым увлечением для многих, кто знает цену истинным удовольствиям. Сюда невозможно было попасть просто так, с улицы, — записывались заранее. А еще одной фишкой небольшого ресторанчика, рассчитанного на двадцать пять человек, была специальная встроенная кухня. Гурген Карапетян задумывал свое детище как некую альтернативу тем телевизионным кухням, которыми перенасыщен эфир. Так что здесь готовили и мужчины и женщины — в основном публичные, известные люди, причем готовили для небольшого круга избранных гостей.

Кухня напоминала космический корабль, но крутизна ее была обманчива: это было не профессиональное оборудование для обученного персонала, а такое, каким мог пользоваться обычный человек. Поэтому готовить здесь прямо на глазах у зрителей стало модно и престижно. Технический дизайн позволял выполнять долгие трудоемкие процессы одним нажатием кнопки, лентяям и белоручкам не составляло никакого труда готовить в ресторане. Встроенная кухня вызывала настоящий шок: она умела работать в диалоговом режиме, запрашивая, к которому часу нужно приготовить блюдо, должно ли оно быть хорошо прожарено или с золотистой корочкой. Тяжелая и неблагодарная работа превращалась в удовольствие. С необыкновенной легкостью тут готовили самые сложные блюда, требующие точно заданной температуры и влажности. Знаменитости утверждали, что быть здесь поваром не только легко, но и интересно. Еще бы: к их услугам — всевозможные фритюрницы, гриль, пароварки, специальные режимы пропаривания, чтобы мясо получалось нежным и сочным, режимы щадящей температуры для выпечки разнообразных воздушных безе и бисквитов…

Сотрудники «Океанимпэкса» собрались в ресторане сразу же после работы. Пришел и руководитель компании Янис Пылдмаа, а еще в число приглашенных попал, кроме Веры Алексеевны Лученко, Валентин Прудников. По ее личной просьбе. Обслуживали прощальную вечеринку два официанта и шеф-повар.

У Веры была сложная задача: в определенный момент она должна завладеть вниманием гостей. И так, чтобы каждый думал, будто она обращается именно к нему. Она постояла рядом с Янисом и Кристиной, делая вид, что ей интересно слушать их деловой разговор. Подошел Артем, с ним можно было не притворяться. Водителя Степаныча она видела краем глаза. И только к нему одному не подходила. Вскоре он вышел на улицу, наверное покурить. Побеседовала Вера Алексеевна с энергичной Маечкой, чуть ли не попрыгала вместе с ней, переглянулась заговорщически. Походила задумчиво под руку с Хрущинским, похмурилась, поцокала языком. С Володей Головачом обменялась последними анекдотами. Похвалила Константина Бойко за модную одежду, утешила и пообещала, что его карьера еще продолжится. Повздыхала с Надей Максимец и Викой Зозулей: дескать, все мы смертны, Ирину Максимовну жалко, конечно, но жизнь продолжается, выше нос.

Пылдмаа произнес короткую речь о том, какого хорошего сотрудника потеряла компания и как все скорбят о ней. Выпили. Затем еще выпили, и Янис Раймондович был удостоен права «первой рыбы». Под одобрительные восклицания он приготовил жареного карпа в мармеладно-ореховом соусе. Вымыв большого зеркального карпа, «кулинар» тщательно обсушил его бумажным полотенцем. В керамической миске смешал муку, панировочные сухари, соль и желток. Смесью обмазал рыбину и под руководством Артема Сирика стал жарить ее в растительном масле на сильном огне, пока она не подрумянилась с двух сторон. Затем в другой миске соединил орехи кешью и вишневый мармеладный джем, всыпал горсть корицы, щепотку ванили. Долил яблочный уксус. Взбив все это миксером, густо полил рыбину на широком блюде. Разложил вокруг карпа ломтики апельсина и подал к столу.

— Какой мужик! Мало того что похож на викинга, так еще готовит так, что кончить можно! — прошептала восхищенная Маечка Щербакова.

— Ты поосторожнее ешь рыбу. А то ненароком костью подавишься, — отреагировала Кристина на очередной сексуальный всплеск сотрудницы.

Оголодавшие коллеги выпили под карпа и с аппетитом набросились на еду.

— Это еще что, — гордо произнес Артем. — Вы скоро узнаете, что такое утка по-пекински…

Шеф-повар, ненужный пока, вышел покурить. Зал, где шла трапеза, был ярко освещен. Часть кухни за барной стойкой и жарочная плита с духовкой оставались вне поля зрения закусывающих.

Он вошел через служебный вход для доставки продуктов и внимательно осмотрелся. Дорога заняла четверть сигареты. Тут все курят, ничего. Его не видно из зала и не слышно. Все заняты поеданием карпа и трепотней, никому и в голову не придет всматриваться в глубину затемненной кухни. Достать устройство, закрепить его внутри печи — это еще половина сигареты. Два тоненьких провода перебросить из-за дверцы духового шкафа и пустить по желобку боковой стенки — вот сигарета и кончилась. Сюрприз длиной в сигарету. По секрету: это самое лучшее устройство из ему подобных. Стоит дорого, но излечивает от обжорства радикально. А еще от черной меланхолии и разбитого сердца. Вам такое не под силу, доктор Лученко. Излечивать надо неожиданно, как это делает господин случай. Он, случай, приходит к каждому и не разбирается, что там у человека в жизни, не забирается к нему в мозги. Случай, в общем-то, не злой, просто у него свои представления о вашем будущем. Да и он лицо подчиненное, выполняет то, что задумано судьбой. Черт возьми, приятно чувствовать себя ее инструментом!

Боковую стенку, выполненную из сверхтвердого сплава, закрывает другая часть кухонного блока. Если специально не искать, никто не увидит тонких проводков. В ближайшее время в жарочную печь поставят очередное блюдо, тогда и произойдет взрыв. Хороший будет момент, как будто прямо в кровь водки нальют. Мы будем где-нибудь далеко. А вы окажетесь там, где вам и положено.

На небе, перед апостолом Петром. И он решит, куда вас направить: в ад или в рай, докторша! Никого и ничего не должно остаться. Всех уничтожить.

Вера Лученко увлеченно интересовалась тонкостями приготовления дивной рыбы в мармеладно-ореховом соусе. И одновременно думала: для преступника сейчас самый удачный момент. Он не должен упустить его. Вот именно сейчас, когда все увлечены вкусной едой и горячительными напитками. Что он сделает? Как поступит? Она внимательно наблюдала за сидящими за столом людьми. Чуткий слух ловил каждое сказанное слово. Казалось, ничего не происходит. Но Вера знала: надо просто расслабиться и прислушиваться к себе, «тринадцатое» чувство ее не подведет. Вот! Вот оно. Внезапный сильный озноб пробежал по спине. Резко, толчком возникла головная боль. Захотелось немедленно, сию же секунду, убежать подальше от этого ресторана и того, что может случиться в любой момент. Набатом гудело в ушах: «БЕГИ!!! УБЕГАЙ СКОРЕЕ, ПОКА НЕ ПОЗДНО!» Подсознательное, первородное, всезнающее приказывало и кричало. Она не знала, откуда ждать беды, в чем состоит эта беда, но она точно знала: здесь и сейчас — опасность, смертельная и неотвратимая. Сделав над собой усилие, Вера подумала: «Ничего не случится, пока он сам находится здесь».

Она поймала на себе взгляд Прудникова. Молодец капитан, не сводит с нее глаз, как и было условлено. Хорошо, что на него можно положиться. Сначала сделает, а потом уж забросает вопросами… Вера чуть заметно кивнула, это значило: началось. Никого ни в коем случае из ресторана не выпускать. Милиционер тут же сам подошел к входной двери, якобы покурить, но заблокировал выход плотно. Один из официантов по указанию Валентина перекрыл служебный выход. Онбыл сотрудником милиции, как и второй официант. Только шеф-повар настоящий. Вера так и предполагала, что толком поесть они не успеют и официанты не понадобятся.

И тут, точно сговорившись, зазвучали трели мобильных. Зазвонил мобильный Кристины, и она, состроив капризное личико, с кем-то немножко повздорила. Потом заквакал мобильный Яниса, он послушал и стал подниматься из-за стола. Кивнув водителю Степанычу, вместе с ним направился к выходу. И наткнулся на Прудникова вместе со вторым официантом.

— В чем дело, Валентин? — холодно поинтересовался президент «Океанимпэкса».

— Извините, Янис Раймондович, но выходить нельзя.

— Ты что, перепил? — возмутился Степаныч такой ментовской наглости.

— Вернитесь в зал. Никто не выйдет. Идет следствие, — невозмутимо ответил капитан.

— Какое следствие? — К группе стоящих у двери подошла Кристина.

Стихло звяканье ложек и бокалов. Сидящие за столом все, как по команде, повернулись.

— Попрошу вернуться к столу, — повторил Прудников, игнорируя вопрос девушки.

— Но мне срочно нужно домой, мне мама позвонила! — заявила Голосуй.

— Слышь, парень! Будь человеком! Выпусти девочку! У нее дома какие-то проблемы! А мы, так и быть, посидим, — попытался заступиться за Кристину офисный водитель.

— Повторяю в третий раз, господа. Всем вернуться в зал! Артем, дай ключ, — обратился он к подошедшему Сирику. Тот молча протянул Прудникову ключи от ресторана,

капитан запер входную дверь и положил ключ в карман. Затем не спеша прошел к служебному выходу и запер его также.

— На два слова, — бросил милиционеру Пылдмаа, на его скулах заиграли желваки. Они отошли от двери в коридор, где размещались туалеты. Лжеофицианты остались, не сводя глаз с публики.

— Если через три минуты нас отсюда не выпустят, — заявил Пылдмаа, — я звоню руководству МВД, и вам мало не покажется.

— Никуда не нужно звонить. — В коридоре появилась Вера и легко прикоснулась к руке Яниса. — Валентин, идите в зал, мы сейчас к вам придем.

— Только недолго, Вера Алексеевна! А то видите, уже страсти накаляются, — попросил милиционер.

— Не беспокойтесь. Мне нужно сказать господину президенту буквально два слова.

И действительно, через минуту Вера и Янис присоединились к присутствующим. Эстонец был насуплен. Среди сидящих за столом сотрудников «Океанимпэкса» прошел невнятный шепот. Вера Алексеевна обвела их взглядом. Контакт есть. Главное, не пережать сейчас, чтобы не впали в транс. Чем больше народа, тем проще их погрузить в транс, тем легче ими управлять. Вот почему безнравствен всякий массовый гипноз, начиная от митингов на площадях и кончая телевидением… Вновь позвоночник сковало страхом: словно каким-то внутренним зрением она увидела возможные события, будто в темном оконном стекле отразились чудовища. Не ее чудовища, а чужие, своих она хорошо знала. Страх, танцуя все наглее свою тарантеллу, передвинулся от позвоночника к лопаткам. Но Вера велела ему: «Брысь!» — и он покорно отступил. Знал, что она всегда идет навстречу, и отступал.

Вера Алексеевна сказала:

— Артем, вы говорили, что собираетесь побаловать нас уткой по-пекински. Она у вас уже жарится?

— Нет, Вера Алексеевна… Только поставил в печь, но не включал. Хотите, я сейчас, быстро.

— Ой, Артем! Можно мне самой? Я еще никогда не пользовалась этой супертехникой.

— Пожалуйста, пойдемте, я покажу.

Обходя вокруг сидящих за столом, она не видела никого, не смотрела на лица. Чувствовала себя как на сцене. Головокружительное и незнакомое состояние. Интересно, Лидка так же себя чувствует, когда выступает в своем театре? Самым главным стал этот сюжет, этот финал, а люди — только картинка, фон. Статисты. «Народ безмолвствует». И правильно делает.

Она протянула руку к удобной клавише, легко прикоснулась. Тишину разорвали два голоса:

— Не трогайте!

— Сейчас взорвется!!!

Двое, мужчина и девушка, метнулись к выходу и стали ломиться в двери, колотить не выпускавшего их официанта, стараясь вырваться наружу. Мужчина, Борис Степанович Зуев, схватил стул и что есть силы двинул им в стеклянную дверь, пуленепробиваемое стекло только хэкнуло, но не разбилось. Девушка по имени Кристина Голосуй завизжала, оглянулась назад и тут же замолчала, как будто ей заткнули рот. Исказившиеся черты лица мгновенно вернулись в режим «привлекательность». Сотрудники милиции, уже не пытаясь казаться официантами, крепко взяли Зуева и Голосуй под локти.

Артем крики слышал, но понял только одно — печь почему-то не включилась. И озадаченно протянул руку, чтобы нажать клавишу. Лученко остановила его.


— Ни в коем случае! Это опасно! — Она оттолкнула Артема. Заглянула с одной стороны, с другой и показала неприметный проводок.

— Но ведь вы нажали! Я сам видел! — ошарашено проговорил Сирик.

— Это долго объяснять, — махнула рукой Вера Алексеевна. Она подозвала Прудникова. — Валентин! Здесь заложено, видимо, взрывное устройство… Вызовите, кого там полагается в таких случаях. И поскорее. — Доктор Лученко вернулась к столу вместе с Артемом, который вытирал пот со лба. Прудников остался у шкафа-печи, он уже набирал номер телефона.

— Взрыв отменяется, — произнесла она в такой тишине, что ее можно было нарезать порционными ломтями. — Ну вот и все. Кристина и Борислав Степанович, на этом мы поставим точку.

Эти двое стояли сейчас перед всеми. Степаныч смотрел на Веру как затравленный, загнанный в угол зверь, тоска и страх читались на его лице. Лицо Кристины было совершенно спокойно, только в самой глубине глаз клокотала расплавленная ненависть. Будь она материальной, ее кипящая лава залила бы Веру, «Кухню холостяка» и всех присутствующих, а сверху присыпала бы пеплом. Но на Лученко испепеляющие взгляды не действовали. Она повернулась к гостям вечеринки и ровным голосом проговорила:

— Поздравляю вас с днем рождения, господа менеджеры! Несмотря на усилия ваших коллег, коллективная смерть отменяется. Можете считать сегодняшний день своим вторым днем рождения!

Тишина взорвалась.

— Что вы несете? — вскрикнул маркетолог Хрущинский и недоверчиво уставился на Веру.

— Они что, террористы? — выпучил глаза Головач.

— Этого просто не может быть! — хрустнул пальцами Бойко.

— За что?! Что я им плохого сделала? — запищала Щербакова.

— А откуда у Степаныча взрывчатка? — ничего более умного не пришло в голову Максимец.

— Но я же беременна! — страдальчески завопила Зозуля. Как будто беременность избавляла ее от всех на свете опасностей…

Руководитель «Океанимпэкса» нахмурился еще сильнее, подошел к Вере и сказал с акцентом:

— Что за проффокацию вы туттт устроиллли? Это же просто цирк какой-то. Токтор, я вижу, вы сами сошли сума. Немедленно отпуститтэ Кристину, — прошипел он чуть слышно, — иначе я фас уничттожу.

Вера ответила без улыбки:

— Вряд ли. Вам придется стать в очередь за настоящими злодеями, господин Пылдмаа.

В общем шуме только она и капитан милиции Прудников сохраняли хладнокровие.


10. КЛЯТВА ГИППОКРАТА

К Андрею вернулось спокойствие, как только он вспомнил о своем айкидо и возобновил утренние занятия. Спокойствие и упрямство. Ну хорошо, любимая не хочет ни встречаться, ни выяснять отношения, ни вообще разговаривать. Ни по телефону, никак. Значит, нужно заставить себя вспомнить, что было в тот день. Может, причина в нем, в этом дне? И что происходило в последующие дни? Чем они отличались от предыдущих, кроме того что ушла Вера?

Наконец его осенило: внезапное и настойчивое внимание Натальи. Вот то новое, чего прежде не было! Сразу после развода она относилась к нему с плохо скрываемой неприязнью. Всем знакомым сообщала свою собственную версию расставания с супругом: вовсе не он ушел от нее, а она сама его бросила. Почему? Да просто он неудачник. Нет честолюбия, не делает карьеру, и вообще непрестижный муж, одно слово — ветеринар. В ее устах название профессии звучало как ругательство. Она не могла ему простить того, что на самом деле это он ее бросил и что хорошо выглядел, а потом вообще завел себе эту любовницу, докторшу. Окончательному разрыву мешала Машка. Через дочку бывшая жена тянула из Двинятина приличные суммы денег, поскольку они договорились обойтись без алиментов. Практичная Наталья понимала: официальные алименты будут намного меньше того, что она может получить от бывшего мужа, если договориться полюбовно.

И вдруг Наталья перестала презрительно шипеть, как дикая кошка, а начала ласково мурлыкать. С чего бы? В последние дни она не раз пыталась пригласить его на какую-нибудь вечеринку. Приходила на встречу с ним расфуфыренная, словно на свидание. Придумывала самые незначительные поводы для встреч. Говорила загадочную фразу: «Это мы не можем обсуждать по телефону!» И мчалась к нему то на работу, то домой. Надо быть просто слепым, чтобы не увидеть такой разительной перемены в поведении бывшей супруги!

Андрей сел в глубокое кресло, сложил ноги по-турецки, как делал всегда, когда хотел расслабить тело и сконцентрировать мысли. Так. Значит, Наталья объявила на него охоту. С этим понятно — она вполне могла интриговать, пытаясь поссорить его с Верой. Но Веруня-то не из тех женщин, кто верит слухам или наветам. Она никогда не поверила бы словам, только фактам. И только тому, что увидела бы сама. Значит? Думай, думай! Напрягай извилины. Итак, случилось нечто такое, что отвернуло от него Веру. Что же? Непонятно. Нужно по часам вспомнить тот день, когда Вера была на дежурстве и домой уже не вернулась. Так, стоп. Она была дома, забрала Пая. Это ты уже дотумкал. Потом заехала, когда он был в ветклинике, увезла свои вещи. Как он провел день накануне этих событий?

«Вспоминай, Двинятин»! — подбадривал он себя. Закурил уже пятую сигарету, выпил вторую чашку крепкого кофе. Снова сел на корточки, расслабился — руки ладонями вверх. Попытался погрузиться в состояние отрешенности, забыть о результате. Представил себя листиком на ветру… Так. Тот треклятый, вспоминаемый в сотый раз день прошел в клинике как обычно, как все остальные дни. Он приехал домой, был уставшим. Читал. Вечером позвонила и заехала Наталья, решать вопрос с летним отпуском дочери. Дал денег. Попили чаю с ней и с Машкой. Очень захотелось спать, навалилась непреодолимая усталость. Такое с ним бывало только в армии. Тогда он засыпал не только лежа, но и сидя и даже стоя. Значит, он спал как убитый в их с Верой квартире, проснулся поздно, даже опоздал на работу. Пока он спал, ничего вроде не происходило… Или все же?.. И тут он, словно в густом тумане, увидел обнаженный женский силуэт. Сквозь сонное марево Двинятин едва различал, как по дому перемешается женщина, одетая почему-то в его джинсовую рубаху. Он не столько даже вспомнил, сколько почувствовал. Холодная ярость поднялась из груди и залила мозг. Убью стерву!.. Андрей побил все армейские рекорды одевания. Вылетел из дому и впрыгнул в свой белый, похожий на кроссовок «пежо». Скрип тормозов, визг шин… Через пятнадцать минут он был уже у своей прежней квартиры, где теперь обитала бывшая жена с дочкой. Он нетерпеливо утопил кнопку звонка и не отнимал палец до тех пор, пока Наталья не отворила.

— Что за пожар, Андрей? — недовольно спросила она. На ее лице толстым слоем лежала крем-маска.

— Пожара еще нет, но ураган сейчас начнется, — тихим сдавленным голосом произнес бывший муж, стараясь не ударить по жирно блестящему лицу. Было очень трудно сдерживать гнев, но сначала нужно дать Наталье возможность рассказать все по-хорошему. — Признавайся! Какую ты затеяла интригу? Что сказала Вере?

— Какая еще интрига? Что за выдумки? — Наталья пятилась вглубь квартиры. — Ничего я не говорила. Сдалась мне твоя Верка!

Это было ошибкой. Тихий, спокойный и интеллигентный бывший муж и мухи не способен был обидеть, только вылечить… Но лишь до тех пор, пока терпение не превышало допустимого предела. За время их брака он срывался всего два раза и тогда становился на себя не похож. В запале он мог натворить такого!.. Но Наталья, видимо, совершенно забыла об этом качестве Двинятина. Она неосторожно упомянула имя его любимой женщины в пренебрежительном тоне. И спусковой крючок гнева сработал.

Словно смерч шел по квартире. Точнее, ураган по имени Андрей. Все мелкие статуэточки, все так любовно собранные безделушечки были сброшены на пол и растоптаны. Несколько подарочных хрустальных ваз полетели в стену и разлетелись вдребезги. Хлопки фарфора, трагический звон фужерного стекла и женский визг слились в один протяжный звук. Он не тронул только комнату дочери. Оглядев разрушения и смахнув пот со лба, мужчина спросил деловым голосом солдата, сделавшего свою работу по зачистке деревни от боевиков:

— Тебе по-прежнему нечего мне сказать? — Взгляд его критически скользнул по мебельной стенке.

— Постой!!! Остановись, кретин! Я ничего не делала! Что ты себе напридумывал? — сделала последнюю попытку Наталья.

— Дело твое, — выдохнул бывший десантник Двинятин и одним ударом ноги расколол дверь встроенного платяного шкафа на две неравные половинки. Из шкафа криво полезли вешалки с тряпками. Он не торопясь брал вещи по одной, наступал на них ногой, тянул вверх и разрывал.

— Остановись! Двинятин, прекрати! Я вызову милицию! — зашлась истерическим воплем бывшая супруга.

— Давай, давай! Вызывай! Квартира моя, вещи в ней мои. Я как хозяин могу все здесь переломать и перекрошить. Ты останешься голая, босая, — говорил ей Андрей, отламывая каблук у шикарных туфель. — Тебе не из чего будет жрать, пить, и спать не на чем. Кстати о спанье… — Он неторопливым шагом прошел в спальню. Посмотрел на свое отражение в створках огромного зеркального шкафа и запустил в него керамической пепельницей, полной окурков со следами губной помады. Зеркало бахнуло, обрушилось на пол и разбрызгалось по паркету. Хрустя по острым осколкам, Двинятин подошел к огромной кровати, подхватил ее и поставил на ребро.

— Все! Все, прошу тебя! — забилась в истерике Наталья. — Я все расскажу, идиот несчастный, только остановись!

Сморкаясь и с ужасом глядя на произведенные Двинятиным разрушения, она подробно рассказала о своем коварном плане. Первое время после его ухода она отдыхала от семейной жизни. Вспоминала прежние времена, когда, юная и свободная, шаталась по ночным клубам и казино. Теперь ее партнерами были уже не «папики»: буквально у себя под носом она обнаружила новый вид современных мужчин. Они любили хорошо одеваться, посещать лучшие магазины, клубы, спортивные центры и парикмахерские. У этих преуспевающих бизнесменов нового поколения была и новая сексуальная ориентация: нерастраченная любовь к самим себе. Разобравшись, Наталья поняла, что эта генерация мужчин интересуется женщинами, у них тонкий вкус, изысканные манеры и одежда, они тщательно ухаживают за кожей и волосами, следят за фигурой, чистотой ногтей, модой и культурными событиями.

Новые тенденции в светской жизни вначале понравились бывшей жене ветеринара. Затем обнаружились минусы. Первый: эти мужчины были значительно моложе Натальи. Второй: к своему полному изумлению, она нашла в них много общего с бывшим мужем — все они были неисправимыми трудоголиками. Отдыхая в ее обществе, эта самостоятельная молодежь могла говорить о чем угодно: о последних премьерах, о выставках и спектаклях, о тряпках и косметике. Но самой интересной темой для них была работа. Работа и любовь к себе, как это ни прискорбно, оказались для них намного важнее, чем самое искреннее увлечение Натальей. Они абсолютно точно понимали и ее игру, и ее расчеты. В какой-то мере они были такими же, как она, любителями удовольствий. Но для них, этих новых мужчин двадцать первого века, дело тоже было удовольствием. В нем они видели и азарт, и кайф, и удовлетворение амбиций.

Наталья с грустью вынуждена была признать: Андрей Двинятин был образцом мужа и семьянина. Наталья мысленно перелистала их совместную жизнь и не нашла ни одного дня, когда Двинятин что-то делал бы для себя лично. Даже поездка на стажировку в Великобританию, как ей виделось теперь, была направлена только на то, чтоб набраться опыта и поднять свою ветеринарную клинику на европейский уровень. Не зря теперь к нему приезжают из разных концов страны. Наталья отслеживала жизнь бывшего мужа и знала обо всех его профессиональных успехах. Он их и не скрывал ни от кого.

И тут Наталью осенило. Ведь Андрей — самый лучший вариант, какой только возможен! С ним она была как за каменной стеной, сама того не понимая. А уж какой он отец, и говорить нечего. Машку обожает, вот недавно купил ей навороченный компьютер. И ничуть не опустился за последние два года. Наоборот, эта Лученко приодела его, чего Наталья никогда не делала. Теперь он выглядел так, что с ним не стыдно явиться даже на президентский прием. И такого мужика она спокойно отдаст другой бабе?! Нет, ни за что! Наталья твердо решила вернуть Андрея любой ценой.

Постепенно созрел план. Он был безупречен хотя бы потому, что Наталья все узнала о сопернице. Собранная у ее коллег в клинике и у бабушек во дворе информация говорила, что Вера — отмирающий вид слабой половины рода человеческого. И потому она была идеальным объектом для интриги. Во-первых, у нее имелись принципы — сегодня этим можно скорее удивить, чем заставить себя уважать. Во-вторых, докторша не умела пользоваться собственным профессиональным мастерством. Вернее, она отлично использовала свои знания и способности только для лечения больных. Наталья со всей категоричностью могла бы поставить Лученко диагноз, что та — стопроцентная дура. Однако полная дурища не смогла бы подцепить такой лакомый кусочек, как Андрей! Поэтому Наталья разработала план, не годившийся для любой другой, но подходивший именно для такой женщины, как Вера.

Все было элементарно. Докторша должна убедиться в измене любимого человека, увидев все собственными глазами. Для этого требовалось всего две вещи: ключи от ее с Двинятиным квартиры и несколько таблеток реланиума. Дубликат ключей она сделала всего за день, приведя на воскресенье дочку к любящему отцу и купив для них экскурсионную поездку в Белую Церковь. Вечером она встретила их на автовокзале и потихоньку сунула Андрею в куртку его ключи. Реланиум выклянчила у знакомой в аптеке безо всякого рецепта, пожаловавшись, что измучена бессонницей.

Дальнейшее было тщательно срежиссировано и исполнено. Узнав, в какой именно день Вера дежурит ночью в больнице, Наталья договорилась о встрече с Андреем. Она и причину нашла серьезную: летние каникулы дочери Маши. Напросившись на чаек к Двинятину, она подсыпала ему в чашку изрядную порцию снотворного. Когда он стал отчаянно зевать, ушла и отвезла дочь домой. Потом вернулась, открыла дверь своим ключом, прилегла рядом с Андреем и чутким сном забылась до рассвета. Когда небо за окнами стало светлеть, Наталья разделась догола, стянула плавки со спящего Андрея и так раскрыла его, чтобы сразу было видно — мужчина уснул после бурной любовной ночи. Набросила на себя джинсовую мужскую рубашку, на входную дверь накинула цепочку и стала ждать. Как только в двери заерзал Верин ключ, Наталья встала у двери. Хозяйка квартиры убедилась, что войти в свой дом ей мешает дверная цепочка, но не успела позвонить, как ей открыли. Вера увидела на пороге полуобнаженную незнакомку. Несколько секунд женщины молча смотрели друг на друга. К большому удивлению Натальи, от взгляда соперницы она ощутила неприятное покалывание, но в тот момент не придала этому значения. Потом Лученко сделала шаг в прихожую. Ей навстречу вылетел пес, о котором Наталья абсолютно забыла. Пес подпрыгивал, облизывая лицо хозяйке, поскуливал, жалуясь на ее долгое отсутствие, всем своим видом показывая, как он соскучился. Вера бросила взгляд на Андрея, обнаженного и безмятежно спавшего на животе, потом забрала пса и, ни слова не говоря, вышла из дома.

Наталья поспешила убраться. Она даже представить себе не могла, что так легко устранит соперницу. Теперь ей нужно было только дождаться, когда Двинятин убедится в том, что разрыв с Верой — окончательный, и тогда-то бывшая жена сумеет утешить страдающего мужчину. Единственной тревожной неприятностью была неожиданно появившаяся на коже легкая крапивница. Дерматолог пожурил ее за ранний загар на майском солнце, хотя она вовсе и не загорала. Вскоре случилась вторая неприятность: Андрей не обращал на нее никакого внимания как на женщину. Она тщетно демонстрировала ему голые коленки, откровенно наклонялась, якобы чтобы поднять с пола оброненную мелочь, пыталась остаться наедине. Ничего не помогало — уж она-то разбиралась в мужских взглядах. Андрей смотрел на нее как на пустое место…

Рассказывая, Наталья плакала и сморкалась, сморкалась и плакала и была теперь совсем не похожа на модель с обложки. Потекшая маска ее тоже не украшала. Андрей во время исповеди интриганки несколько раз вынужден был задержать дыхание и зажмуриться — так ему хотелось взять эту курицу за шею и сжать пальцы.

— Я…те-тебя… ненави… жу ! Ненавижу, — сквозь всхлипы проговорила хозяйка разгромленной квартиры.

Андрей пожал плечами и вышел. Он представил себе любимую, самую лучшую в мире женщину и просто физически ощутил, как ей было тяжело, невыносимо… Жалость к ней переполняла его. Сейчас он не знал, какие найдет слова, какими аргументами сможет убедить ее в своей любви. Только одно знал точно: теперь он заставит Веру выслушать его!

* * *
Вечер в ресторане «Кухня холостяка» шел по странному сценарию. Собирались на поминки, а едва не угодили на коллективные похороны. Свои собственные. Только страх сотрудников еще не достиг той степени, когда в мозгу начинается тихая паника, нервная система выбрасывает в кровь адреналин, а бешено колотящееся сердце готовит человека к отчаянному бегству. Их страх замер на цыпочках, словно спрашивая: да полно, неужели правда? Где доказательства, что нас хотели взорвать? Что такое говорит эта женщина? Короткая передышка, когда потрясенные едоки выплескивали свои эмоции, помогла Кристине и Степанычу обрести почву под ногами.

— Они ничего не докажут, девочка, — прошептал он на ухо девушке.

— Ничего, — как эхо повторила за ним Кристина, безо всякого выражения глядя на Веру.

Доктор Лученко подняла руку и обратилась к сидящим за столом:

— Вы все подвергались смертельной опасности. Поэтому имеете право знать, почему вас только что чуть не убили. Пока приедут саперы и обезвредят взрывное устройство, я успею пролить свет на эту историю. Не пора ли рассказать правду? Папочка и дочечка, я к вам обращаюсь! — Она перевела свой взгляд на двоих задержанных. Кристина не шелохнулась, а Борис Зуев вздрогнул.

— Кто папа и дочка? — изумился Пылдмаа.

— Ваш водитель и ваша заместитель по маркетингу, — невозмутимо ответила Лученко.

— Ничего не понимаю! — затряс головой Бойко. — Они работали у нас несколько лет и скрывали, что близкие родственники? Бред какой-то! Но зачем?! — Тут он вспомнил про корпоративные правила, жертвой которых сам стал, и закрыл рот.

— Риторический вопрос. — Взглянув на Бойко, Вера Алексеевна прошлась вокруг овального стола. — Сами знаете, согласно корпоративным правилам компании «Океанимпэкс» родственники не имеют права работать в ее стенах.


— Да черт с ними, пусть бы скрывали! — вмешался Артем. — Но, Вера Алексеевна… На кой ляд им всех нас убивать?

— Если вы просто послушаете меня, не задавая лишних вопросов, я, пожалуй, смогу все объяснить. Много лет назад ко мне на прием пришел человек. Он назвался вымышленным именем Борислав Голосов, чтобы не попасть на учет в диспансер, поскольку считал себя психически не совсем здоровым. Он взял фамилию жены и стал Голосовым, а к имени Борис добавил «слав» и превратился в Борислава.

— А как же его звали на самом деле? — не утерпела Щербакова, но на нее зашикали, и она закрыла рот ладошкой.

— На самом деле его звали Борис Степанович Зуев, — сочла нужным ответить Вера Алексеевна. При этом она внимательно посмотрела в глаза мужчине, чью фамилию только что назвала.

— Не доказано! Ничего не сможете доказать! И вы сдавали клятву Гиппократу, не имеете права выдавать! Это аморально! — выкрикнул водитель, его лицо покрылось бурыми пятнами. Он дернулся было в сторону рассказчицы, но помощник Прудникова тут же решительно прижал его к стулу. Второй стоял рядом с Кристиной.

— Клятва врача — она не бутылка и не макулатура, ее нельзя сдать. Клятва дается для того, чтоб помнить всю жизнь: не навреди больному. Но вы убийца, и я как раз намерена вам навредить. А рыться в чужой квартире и воровать историю болезни морально? Может, это благородно и возвышенно? Молчите? Правильно делаете, — подвела черту Вера Алексеевна.

Зуев-Голосов вновь дернулся, часто задышал, выкрикнул, обращаясь к Прудникову:

— Вы капитан милиции! Вы слышите, что она говорит?! Вы отвечаете за эти слова? Что вы нам предъявляете? Почему ее тоже задержали? — Он кивнул в сторону Кристины.

Прудников поднял руку.

— Сидите спокойно. Я все знаю и за все отвечаю. Когда нужно будет, и вам, и ей предъявят все что положено.

Водитель обмяк.

— Итак, — продолжала Лученко, — Борислава Голосова очень волновала собственная повышенная тревожность по отношению к пятилетней дочери. Он был суперопекающим отцом. Отводя маленькую Кристину в садик, он весь день маялся: так ли ее кормят, не обидел ли кто, не разбила ли девочка коленку. Он буквально дрожал над ней и позволял все. Игрушки любые, какие девочка хотела, качели-карусели, зоопарк, цирк, мультики. Он буквально молился на свою дочь.

— А где же была мать? — спросила Вика Зозуля, которая слушала Верин рассказ с полуоткрытым ртом.

— Матерью Кристины была очень красивая и очень ветреная особа. Она бросила мужа и ребенка, когда девочке было два года.

— Год и восемь месяцев, — уточнил Зуев. Он вдруг увидел несколько сочувственных взглядов, обращенных на него и дочь. Кристина только коротко глянула на него, и он тут же заткнулся. Вера вела дальше свой рассказ:

— Борис безумно любил эту женщину. Наверное, ждал, когда вернется, и был готов простить. Но она не вернулась. Тем временем дочь становилась старше и все больше походила на мать. Когда девочке исполнилось тринадцать лет, Голосов снова пришел ко мне на прием. И признался в навязчивом страхе инцеста. Он боялся, что однажды не сможет совладать с собой и вступит с родной дочерью в интимные отношения. Девочка стремительно превращалась в роскошную женщину: крупные формы, большая грудь. И вместе с тем продолжала оставаться для отца любимым ребенком. Он страшился своих животных инстинктов. Спустя несколько лет именно этот страх сделал его рабом дочери и преступником.

В разговор вступил Пылдмаа. Словно очнувшись от оцепенения, он скептически посмотрел на Веру Алексеевну и желчно заявил:

— Давайте прервем ваши коллективные разоблачения а-ля Агата Кристи! Работать отцу и дочери в нашей компании хотя и противоречит корпоративным правилам, но никак не является преступлением. Вы что пытаетесь нам сейчас доказать? Что наши самые преданные и дисциплинированные сотрудники — преступники? Абсурд!

— Лично я вообще считаю аморальным то, что делает госпожа Лученко! — поддержал его Бойко.

Вера ответила ему нарочито резко:

— Трахаться в кабинете начальника, значит, соответствует вашим нормам морали, господин бывший начальник отдела? — Отвернувшись от вспыхнувшего Константина, она бросила в лицо Янису: — Помнится, вы хотели разобраться в том, что происходит в компании. Передумали? Не желаете знать? Поздно, уважаемый бизнесмен.

Поставленные Верой на место умолкли, но подали голос другие недовольные.

— Личная жизнь человека не должна выставляться на всеобщее обозрение! — сказал Хрущинский. — Борис Степанович и Кристинка — уважаемые наши коллеги, и мы не позволим порочить их доброе имя!

— Герман Михайлович прав! — подскочила Щербакова. — Мы не должны слушать какого-то совершенно постороннего человека. Вера Алексеевна, может, и неплохой бизнес-тренер, и психотерапевт, и все такое, но то что происходит в нашей фирме, — это наше внутреннее дело.

Ободренная поддержкой сотрудников, выступила Кристина:

— В чем вы меня обвиняете? Лично я никого не убивала. — Она обращалась и к Лученко, и к Прудникову, и к стоящим рядом милиционерам. Личиком Кристины можно было залюбоваться: спокойное, ангельское. Она вполне могла бы сделать карьеру профессионального игрока в покер. Глядя на нее, никто не верил в изощренное коварство девушки.

А Вера слушала эти речи с привычным любопытством. Люди, несколько минут назад смертельно напуганные возможным взрывом и готовые на все, лишь бы им объяснили, кто и почему это сделал, — эти люди теперь успокоились и не верили, что сотрудники могли причинить им зло. Уж не придумала ли все это странная докторша? Что за бред она несет? Психотерапевту не впервой было наблюдать такие противоречивые реакции людей в экстремальных обстоятельствах.

В дверь ресторана постучали. Прудников подошел и отпер вход, внутрь вошли мужчины в форме спасателей МЧС и несколько человек в штатском, сразу видно: служба безопасности. Главный сапер распорядился вывести людей из помещения. Капитан Прудников велел не отпускать задержанных, но наручников на них не надел. Все перешли на летнюю террасу и молча ждали, прислушиваясь к тому, что происходило в «Кухне холостяка». И хотя летняя терраса была в некотором отдалении от ресторана, хотя пришедшие в себя возмущенные сотрудники почти не верили в мифическую бомбу, им было как-то немного не по себе. Все взгляды были обращены в сторону закрытой двери ресторана.

— По-моему, вас совсем не смущает то, что они сомневаются в ваших выводах, — заметил Прудников, оказавшийся рядом с Лученко.

— Я привыкла к тому, что не всем видно очевидное, — вздохнула Вера Алексеевна.

— Может, не будем тут всех мариновать? — спросил капитан. — Папеньку с дочкой заберем в райотдел, там они у нас все расскажут как миленькие, а сотрудники пусть топают по домам.

— Валентин, мы с вами, кажется, уже обо всем договорились. А если они ни в чем не признаются? Что вы будете делать?

— Ну все-таки кое-какие улики мы с вашей помощью собрали… А если заартачатся, пригласим вас.

— Нет. Я могу вам помочь только так, как считаю нужным, и тем способом, который приемлем для меня. Сегодня я это сделаю по горячим следам, пока они под впечатлением несостоявшегося взрыва. Рядом их коллеги, они создают важное для меня психологическое поле. А потом будете мучиться с ними сами.

Саперы МЧС вышли из ресторана, осторожно неся в руках какой-то ящик, и направились к своей машине. Их главный подошел к Артему, что-то проговорил, Сирик вручил ему бутылку коньяка, тот улыбнулся и пожал протянутую руку. Вера вмешалась:

— Молодой человек! Вслух, пожалуйста! Все хотят услышать.

— Да я же не имею права, — сказал тот.

— Давай, командир, под мою ответственность, — подбодрил его Валентин. — Я капитан милиции Прудников, у нас тут следствие идет.

К. капитану подошли те самые в штатском, стали негромко, но строго выговаривать. Прудников прервал их и что-то коротко ответил. Они пожали плечами, один махнул рукой: так и быть, можно.

— Ну ладно, — согласился эксперт-взрывотехник. — Значитца, молодцы, что сами ничего не трогали. От ресторана ничего не осталось бы. Ну и от вас, конечно… Те машинки, что припаркованы рядом, тоже сгорели бы. Мощное устройство. Два кило пластита — это до… Короче, очень много.

— Что такое пластит? — требовательно спросила Вера. И эксперт подчинился:

— Это такое вещество, похожее на пластилин. Обычно террористы его перемешивают с шариками из подшипников, винтиками, обрубками гвоздей. Тут были только шарики, но много. Окажись кто за преградой, шарики бы его рикошетом посекли, понятное дело. Плюс к тому штатный армейский электродетонатор, соединенный проводами с клавишей печи. Он осечек не дает. Так что поздравляю, долго жить будете.

Он повернулся и ушел к машине в сопровождении эсбэушников.

— Деловые ребята, — с облегчением произнес Прудников.

Его слова прозвучали в мертвой тишине. Коллеги посмотрели на Кристину и Голосова совсем иначе. Всеобщее любопытство за считанные мгновения превратилось в ненависть. А недоверие к психотерапевту и бизнес-тренеру уменьшилось. Все с нетерпением ждали, что станет говорить эта женщина. Вере же хотелось как можно скорее покончить с этой историей, и наступившее безмолвие ее полностью устроило.

— Давайте не будем уточнять, вступали в интимную связь отец и дочь или не вступали. Гораздо важнее вот что: когда

Кристина выросла, оказалось, что она своего отца полностью подчинила. То ли совместная постыдная тайна их связала, то ли его слепая безумная любовь… Неважно. А важно то, что он чувствовал свою вину. Когда она велела ему выполнить грязную работу, убить — он счел это своей расплатой. Что-то не так, Зуев? Я что-то упустила? — спросила Вера, увидев, как тот дернулся. Но, не получив ответа, продолжила: — Кристине хотелось всего и сразу. Скромный быт не для нее. Поэтому она принимала любые предложения, сулящие богатство или красивую жизнь. А потом ей встретился глухонемой мальчик, Женя Цымбал. Это был удивительный юноша! Очень красивый, светлый… Тем, кто его знал, глухонемота не мешала испытывать к нему самые теплые чувства. Он много читал, рисовал, был человеком очень глубоким, неординарным. Начитавшись правильных книжек, мальчик искал единственную, возвышенную Любовь, к которой так стремилась его душа. И тут на его пути возникает Кристина. Конечно же, он влюбляется в нее. И как не влюбиться! Она ведь так хороша!

Будто по команде, все посмотрели на девушку. Некоторые даже подивились про себя: как это они не замечали прежде, насколько хороша Кристина?

Вера подумала: «А ведь я тоже тебя настоящую и не поняла. Я чувствую людей и могу разгадать каждого, но меня ты провела. Потому что очень напомнила Олю, а я по ней скучала. Но главное, ты не чувствуешь за собой вины, не мучаешься угрызениями совести. Ты свято веришь, что поступаешь правильно. Будучи в своем праве, ты спокойно мстишь миру, который поступил с тобой несправедливо. Поэтому, удивительное дело, психика твоя гармонична. Я не смогла разглядеть твое безразличие к людям… Обратная сторона этого безразличия — ненависть! А остальные? Никто в тебе не усомнился. Видимо, красота и злодейство — две вещи вполне совместные, в отличие от гения и злодейства».

Вслух же она сказала:

— К моменту встречи с Женей она уже набралась не только сексуального опыта, но и потребительского. Она поставила перед родителями Жени условие: деньги, вещи и путешествия. Тогда она будет жить с их сыном. И ее условие было принято. Состоятельные родители все готовы сделать для счастья юноши-инвалида, как они его, счастье, понимают. Тем более что он пытался покончить с собой от неразделенной любви. Кстати, хотела спросить: почему на время вы превратились в Инну?

Кристина отвернулась, она не собиралась отвечать докторше. Но за нее ответил капитан милиции.

— За этой семейкой водится менять имена и фамилии. Она ведь была Зуева, ее отец стал Голосовым, у нее Голосова-Зуева превратилось в Голосуй…

Вера кивнула и продолжила:

— Я думаю, все просто. Согласившись жить с Женей на деньги его родителей, Кристина назвалась Инной, так как считала эту сделку временной. Поэтому и прикрылась другим именем. Она жила с глухонемым парнем понарошку, не по-настоящему! Поправьте меня, Инна, если я ошибаюсь. Можете что-нибудь сказать? — Вера посмотрела на девушку.

— Нет. Да мне и не требуется что-то говорить, — спокойно обронила Голосуй.

— Что ж, это не так глупо, — заметила Вера. — Держитесь, сколько сможете.

— Она права, — хмуро произнес Янис Пылдмаа. — Ей ничего не нужно доказывать. Это следует сделать вам.

— Именно этим я сейчас и занимаюсь, — невозмутимо отреагировала Вера. Пылдмаа явно не поспевал за стремительно развивающимися событиями. — Несколько лет она живет в свое удовольствие, не считая денег. Но в конце концов этого оказывается мало. Она хочет видеть рядом с собой не инвалида, а полноценного мужчину, желательно богатого. Да и отец Евгения уже пожилой человек и, хотя он высокопоставленный чиновник, вот-вот должен уйти на пенсию. Только сытая обеспеченная жизнь Кристину уже не устраивает. Она заявляет, что хочет работать, делать карьеру. Карьера, карьера… Вечная война за самореализацию, за возможность быть оцененной по достоинству!.. Кристина быстро соображает, что человеческая индивидуальность сама по себе ни для кого в житейском смысле ничего не значит. Просто человек, со всеми его бесконечными душевными ценностями и какой угодно красотой, для окружающих — самое низкое звание. Вроде рядового в армии карьеристов. Чтобы к тебе отнеслись с уважением, обязательно нужно быть кем-то в социальном смысле, достичь того, что зовется успехом, забраться высоко по карьерной лестнице. Лучше всего стать правой рукой самого главного человека в фирме. Тогда на тебя будут смотреть снизу вверх. Это честолюбие и является в данном случае стимулом. Все началось с детства, лишенного материнской любви и наполненного отцовским почти патологическим обожанием. Откуда произрастают корни злодейства, там следует искать причину такой жестокости, изощренности и лжи… Ирина Максимовна Цымбал, тетя Жени, потихоньку устраивает Кристину и ее отца на работу в «Океанимпэкс».

— Извините, Вера Алексеевна, — перебил рассказ психотерапевта Хрущинский, — что плохого в том, что девочка стремится сделать карьеру?!

— В этом — ничего! — рявкнул Прудников. — Плохо только то, что девочка вместе с папочкой чуть не взорвала всех нас к едрене фене!!!

— Чтобы все стало ясным, я продолжу, — спокойно сказала Вера. — Давайте попробуем задаться вопросом: для чего было нужно убивать журналистов, потом ресторатора Карапетяна?

На всех лицах, обращенных к Вере, лежала печать глубокой задумчивости. Но ответ, казавшийся психотерапевту таким очевидным, понятным, не пришел в голову никому из продвинутых менеджеров. Только на лице Артема появилось выражение брезгливости и презрения. Он встал из-за стола и отошел подальше от страшной парочки. Лученко привычным жестом встряхнула каштановой волной и терпеливо продолжила:

— Карапетян был убит для того, чтобы Артем оказался в следственном изоляторе. И она поднялась на вторую ступеньку карьеры. Стала не секретарем-референтом, а клиент-менеджером! Да и опасных писак полезно убрать, мало ли что они накопают. Мы с капитаном выяснили, где Кристина пересекалась с одним из журналистов. Видно, что-то он о ней знал. Или мог узнать. Мог испортить путь наверх. По ее приказу журналистов убрали с помощью папочки. Думаю, милиция обнаружит какие-нибудь следы на передке одного из «лендроверов» фирмы.

— Эксперты уже работают, — кивнул Прудников.

— Причем убрали так, чтобы дополнительно подставить Артема. Ведь он повздорил с журналистами, потом вышел вслед за ними покурить. И он бывший водитель, имеет право пользоваться автомобилем «Океанимпэкса», я узнавала. Попутно на легких таких касаниях Кристина изображает влюбленность в Яниса.

— Самое смешное, что она своего добилась, — буркнул Бойко.

— Да, и заняла ваше место. Обидно, правда? Кстати, Константин, ваше моральное падение вместе с госпожой

Щербаковой было очень изящно инспирировано Кристиной. — Взглянув на перепуганную Майю, Вера позволила себе легкую усмешку.

— Как это? — Костя уже совсем ошалело смотрел то на Веру, то на Кристину.

— Элементарно. Звонок ей, записка вам. Так же просто, как Зуеву было напоить Германа Михайловича. — Вера кивнула в сторону Хрущинского, который вытирал вспотевшую лысину бумажной салфеткой. — То, что у вас в компании происходят неурядицы, так на это никто особого внимания не обращал. Мало ли что бывает в коллективе! Правда? — Вера Алексеевна на этот раз уже обращалась непосредственно к Янису. — Но это как раз и был второй шаг — убрать не в меру эротичного маркетинг-директора Бойко и подняться на следующую ступеньку.

Долго молчавшие слушатели неожиданно бурно возмутились, зашумели, задвигали стульями. Громко обсуждая слова Веры, они буквально сорвались с цепи: перекрикивали друг друга и негодовали по поводу услышанного.

«Как все-таки странно устроены люди! — думала Вера, глядя на этот человеческий театр. — Чужая смерть их не печалит, возможность собственной гибели обеспокоила и расстроила лишь на несколько минут, но то, что касается карьеры, настолько затронуло за живое, что сейчас они перегрызут друг другу глотки». Правда, она ведь сама этим театром управляла. И возмущение народных масс входило в обязательную программу. Но пора переходить к произвольной.

— Как все хорошо складывалось! — произнесла она только одну фразу, но мгновенно воцарилась тишина. — Кажется, они все учли. Но нет, все не слава Богу! Женя начал прозревать. Он узнал, что обожаемая Инна жила с ним за родительские деньги. Он узнал, что она его бросает. В запале он чем-то пригрозил ей. И все: его участь была решена. Он якобы повесился, но судмедэксперт заметил кое-что подозрительное. И позвонил мне. Теперь, когда проведут эксгумацию и повторную экспертизу, выяснится, что его вначале задушили, а уж потом повесили. Далее: с горя Ирина Максимовна уговорила Цымбалов написать на меня жалобу. И тут являюсь я со своим тренингом прямо к ней под нос, в компанию! Она явно решила поговорить со мной о любимом племяннике. — Вера внимательно посмотрела в глаза Степанычу.

От этого взгляда ему показалось, что воспоминания поползли наружу из черепа, словно червяки… Картина того дня была яркой, как в кино…

Ирина Максимовна Цымбал шла домой. На душе у нее было скверно, но к работе ее настроение не имело ни малейшего отношения. Наоборот, как раз с работой все обстояло хорошо. Отчет сдали своевременно, плановая проверка не выявила не только крупных нарушений, но даже мелких недочетов. Уходя, инспектор спросил, не хочет ли Ирина Максимовна оказывать консультационную помощь молодым бухгалтерам, заваливающим налоговую десятками вопросов. Оказать, так сказать, шефскую помощь. Но бухгалтер «Океанимпэкса» отказалась, тактично сославшись на то, что уже консультирует городской клуб бухгалтеров. Налоговик отстал.

Огорчало Ирину Максимовну совсем другое. Она даже не знала, с кем посоветоваться. Кому это расскажешь, кто поймет, что, когда погиб ее любимый племянник Женечка, она словно умом тронулась! Хотелось обвинить весь мир в гибели мальчика. Во всякомслучае, докторшу. Виновата врачиха, у которой Женечка лечился. Ну конечно! Кто ж еще?! Ведь, если бы она добросовестно выполнила свои долг, ничего плохого с мальчиком не случилось бы! Он был просто ангел! Она не долечила ребенка, и он спустя некоторое время снова повторил попытку самоубийства. И никто уже его не спас. А теперь эта докторша имеет наглость являться в компанию тренинги проводить!!!

Ирина Максимовна вытерла влажные глаза платком и открыла позолоченную пудреницу с маленьким круглым зеркальцем. «Гусиные лапки. Это никакие не лапки, а лапы, лапищи, тракторные борозды! Что за красная рожа!» — со злостью сказала Ирина Максимовна своему отражению. Взяла ярко-красную помаду, мазнула губы, над которыми тоже гармошкой собрались морщины. Швырнула французский тюбик в глубину сумки и решила: «Все-таки кое-что у меня есть».

У нее действительно была достойная работа, причем очень хорошо оплачиваемая. Ее ценят. Янис Раймондович уважает, всегда советуется. Ну хорошо, она не замужем. Но ведь есть любимый человек! У кого в таком возрасте есть постоянный любовник? То-то! И совсем не обязательно быть замужем, и так очень даже неплохо… Ирина Максимовна приободрилась.

На улице вовсю буйствовала весна. Напротив рыбного холдинга, где самозабвенно трудилась госпожа Цымбал, зеленел небольшой сквер. В тени деревьев густо цвела сирень. Ирина Максимовна перешла улицу и решила немножко побродить. Гроздья белой и темно-лиловой сирени склонялись в ее сторону, кивали успокаивающе. Она глубоко вдыхала их аромат. На душе становилось спокойнее. Ей захотелось присесть в одной из густых ниш, образованных сиреневыми кустами, но свободного места не нашлось. Бабушки и мамы с детишками оккупировали садовые лавочки. Наконец она увидела в глубине аллеек одну старую деревянную скамью с облезшей краской. Присела на нее, блаженно оперлась спиной о теплую шершавую спинку.

Рядом с ней на скамейке раздалось покашливание, она вздрогнула. Увидев мужчину, облегченно вздохнула:

— Фу! Ты меня напугал! Я уже решила, что какой-то пьяный подсел.

— А чем тебе пьяные не угодили? — шутливо поднял брови ее друг.

— Боря, — погрозила она ему пальцем, — с каких пор ты пьяных защищаешь? Ты ведь не пьешь совсем.

Борис Степанович Зуев, Степаныч, как его все звали в «Океанимпэксе», неопределенно пожал плечом. Оглянулся вокруг, прищурившись, отчего морщины у глаз прорисовались еще резче. Никого знакомых, это хорошо. Свой служебный роман Ирина Максимовна и Степаныч тщательно скрывали. Штирлиц мог бы поучиться у них: никто на работе не подозревал о романтических отношениях между бухгалтершей и водителем. Ведь корпоративные правила предписывали строго хранить чистоту морального облика, да и на острый язычок к этой наглой молодежи попадать не хотелось.

— Хорошо, что мы встретились здесь, а не дома, — нахмурилась Ирина Максимовна.

— Чем же здесь лучше? Дома телевизор, тапочки, ужин. Устал я что-то сегодня. А тут только сирень да зелень. И парочки влюбленные кругом…

— Послушай, я давно уже хотела поговорить.

— О чем?

— После смерти Женечки я чувствовала себя несчастной. Это была непоправимая утрата для меня и моей семьи. Ты поддержал меня тогда, я тебе благодарна. А главное, ты подсказал мысль— очень правильную, справедливую — отомстить докторше за смерть моего племянника! Мы с братом написали жалобу, через влиятельных людей ей дали нужный ход. Эту мерзавку Лученко отстранили от работы и должны вообще уволить. Справедливость восторжествовала. Но тут выясняется, что она проводит у нас тренинги! И совсем не выглядит наказанной! От этого у меня снова сердце разрывается. Ну, что ты молчишь?

Зуев, слушая, вертел в руках ключи от машины. Потом сунул брелок в карман, закурил. Едкий дым «Примы» заглушил аромат цветущей сирени.

— Эта Лученко — ведьма, — сказал он глухо. — Я тебе не мстить советовал, ты, как всегда, преувеличиваешь. Ну дал мимоходом совет: тисни жалобу. Думал, тебе же, дуре, легче будет. Если б знал тогда, на кого жалоба, в жизни не давал бы такого совета! Воевать надо, только если есть хоть какой-нибудь шанс победить. А против этой докторши так просто переть нельзя.

— Что-о?! — изумилась Ирина Максимовна. — Что я слышу? Так ты не на моей стороне? Ты на стороне этой гадины! Ладно. Я сама, если ты ее так боишься! Пусть мне будет хуже. Но я завтра же устрою ей скандал! Вот она придет проводить свой идиотский бизнес-тренинг, и я при всех заставлю ее ответить: почему она бросила нашего Женечку на произвол судьбы?! Спрошу, по какому праву она перестала наблюдать пациента Цымбала. Ей нечего будет ответить, и Янис ее выгонит.

— Ира, — нахмурился Степаныч, — зачем тебе это нужно? Ведь племянника все равно не вернешь.

— Мне нужно. Я все глаза выплакала! Мы так старались, чтобы все было хорошо… Если б не эта докторша, он жил бы и жил! Молодой, красивый! Сережа с Ингой, как любящие родители, даже личную жизнь его устроили!

— Не истязай себя. Тебе незачем говорить с этой докторшей. Что она может сказать? Начнет оправдываться, говорить дежурные слова. А то и обидит тебя, напомнит, что Женя был не вполне… здоров. Что уже раньше пытался… ну, того… умереть, и тогда она его вылечила. Ты еще больше расстроишься, вот увидишь!

— Ну уж нет! — В голосе Ирины Максимовны звучало непреклонное желание высказаться. Она не заметила, как лицо мужчины стало жестким. — Я завтра же поговорю с ней! И покажу ей и всему коллективу наши семейные фото! Пусть увидит всю нашу семью — и будущую невестку, и счастливого мальчика! Пусть увидит собственными глазами…

— Что ты говоришь? — переспросил Зуев, до которого только сейчас начал доходить смысл сказанного. — Ты покажешь всем фотографии?

— Покажу!

— А как же невеста твоего покойного ангелочка? — сделал последнюю попытку Зуев. — Ее-то за что наказывать? Если узнают, что вы с ней почти что родственники, что это ты ее втихаря пристроила в компанию… Помнишь корпоративные правила? Вам обеим не поздоровится.

Ирина Максимовна замолчала, промокнула слезы платком.

— Да, — шмыгнув носом, проговорила она упрямо. — Правила… Но Женечка должен быть отомщен, и девочка меня поймет. Ничего с ней не случится, в ее возрасте работу потерять не страшно. Ну, в крайнем случае я ей помогу, устрою еще куда-нибудь через знакомых. Ты вот не хочешь мне помогать!

— Я не хочу?! — деланно возмутился водитель. — Очень даже хочу. Вместе устроим веселую жизнь убийце в белом халате. Как же ты без меня, одна? Ты устаешь, у тебя трудная работа. Отчеты там всякие, налоговая. Как только такую нагрузку выдерживаешь? Пошли к тебе. Сегодня я беру на себя все домашние дела, а ты будешь только отдыхать.

— Какой ты заботливый! Это так приятно, — вздохнула Ирина Максимовна, ее морщинки разгладились. — Но ты ведь тоже не гуляешь весь день.

— Не сравнивай, дорогая. Я мужчина, мне положено пахать! А женщина иногда должна быть слабой. — Поддерживая свою подругу под локоть, он отправился вместе с ней по аллее сквера. Открыл перед ней дверь «лендровера», подсадил и, усевшись на водительское место, вырулил на дорогу.

Дома он быстро начистил картошки, поджарил ее на широкой сковороде, сварил сосиски, открыл банку с консервированными огурцами, достал из холодильника бутылку холодного пива и ловко сервировал стол. Все было ясно и просто, думать совершенно не о чем, и он размышлял только об одном: неужели и сегодня она наденет этот ядовито-розовый, с наждачными кружевами пеньюар? Воображает, будто он молодит ее увядающее тело. На самом деле старая вещь выглядит жалко, кружева похожи на засохшие букеты. Единственное, что в пеньюаре не изменилось за много лет, — он постоянно шибает электрическим разрядом.

Ирина Максимовна вышла из спальни в розовом пеньюаре, они отужинали. Женщина ласково смотрела на своего любовника, ожидая продолжения. И он не обманул ее ожиданий. Сам предложил: «Давай ляжем сегодня пораньше!» Трепетная, как девочка, она помчалась принимать душ. Потом они недолго, но со знанием дела занимались сексом. Сегодня он был в ударе. Его будоражило сознание того, что эта жизнь продлится лишь до утра. Женщина млела, стонала, рвала зубами пододеяльник и содрогалась от его умелых ласк. Доведя ее до полного изнеможения, он тихо сказал: «Спи. Я полежу немного и пойду домой. Завтра увидимся». Ирина заснула совершенно счастливая, душа и тело обрели долгожданный покой.

Утром она проснулась от электрической трели будильника. Как всегда, в семь утра. Каждый день ее жизни напоминал инструкцию по бухучету, заведенный порядок никогда не нарушался. Обычное и обыденное, привычное и понятное возводилось в закон, у Ирины Максимовны все было на своем месте и делалось в свое время. Жизнь отмерена, помечена, разложена по полочкам. Чем проще, тем лучше и спокойнее. Она совершенно терялась, если что-то нарушало привычный ход вещей. А напрасно! Иногда очень полезно выходить за рамки привычного. Знай Ирина Цымбал, какой узор сложился сегодня утром из стеклышек калейдоскопа, она бы все-все переменила! Встала бы позже, на работу не пошла бы или пошла другой дорогой, не покупала бы в этом киоске четверговую газету с телепрограммой на неделю, а купила бы в другом киоске, другую газету или вообще — глянцевый журнал с гламурными красавицами! Но, увы, она не умела видеть узоры в картонной трубе, не умела меняться, становиться на время другим человеком и примерять на себя другой стиль, методом проб и ошибок обнаруживать в себе какие-то неиспользованные резервы, нащупывать некие люфты чувств и границы привычных застывших ролей. Не умела заставить госпожу Фортуну обратить на себя внимание: вот, мол, я не застегиваюсь на все пуговицы и не прячу голову в песок, я пробую то и это, так дай и ты мне от щедрот своих…

Она не спеша позавтракала, не спеша оделась, просидела у зеркала положенное для женщины время, чтобы «набросать лицо». Вышла из дома, как всегда, ровно в восемь, чтобы газетный киоск на той стороне дороги успел открыться. В этот ранний час редкие прохожие спешили на работу, транспорт по тихой улице почти не проезжал. Она не любила пользоваться подземным переходом, и этим утром, как обычно, спокойно направилась через дорогу за своей газетой.

Внезапно выскочивший на пустую улицу грузовик со всей мощью ударил женщину. Звук был такой, словно лопнула большая стеклянная бутыль. На него обернулись все, кто был в это время неподалеку, высунула голову из киоска продавщица газет, выглянули из окон многоэтажек потревоженные во время завтрака люди. Грузовик, не притормозив, умчался. Киоскерша дико заверещала. На мостовой под кучей тряпок лежало что-то бесформенное. Из-под кучи медленно растекалась черная лужа.

…Голос докторши вновь впился в мозг Голосова-Зуева, как сверло.

— И вы забеспокоились, верно, Зуев? Она ведь могла вам все карты спутать. Вдруг бы мне что-то ляпнула? Нельзя было этого допускать. И вы ее убили. Да еще и выкрали из квартиры Цымбалов все фотографии, где была запечатлена ваша дочь.

Прудников веско заметил:

— Есть показания свидетелей, что Зуев подъезжал на джипе к дому Цымбалов в тот день. Найден грузовик, сбивший Ирину Цымбал. Так что лучше не молчите.

Все смотрели на Степаныча, но он не проронил ни слова.

— А потом произошло и вовсе неожиданное, — сказала Вера. — То, что не укладывалось ни в какие схемы. Просто насмешка судьбы! Артем получает от покойного Карапетяна наследство. Его не просто выпускают из-под ареста — он становится совладельцем ресторанной империи. Невыносимо! Верно, Кристина? Именно поэтому вы решили устроить взрыв и убить его. Вместе со всеми нами. Когда все собрались в «Кухне холостяка», Голосов установил взрывное устройство в жарочный шкаф. Оставалось только вовремя уехать вместе с Кристиной.

— Но ведь меня тоже вызвали звонком, — вспомнил президент рыбной фирмы.

— Это я вам позвонил, — решился все же открыть рот водитель.

— Как благородно, — сыронизировала Вера. — На самом деле вы, Янис, еще могли пригодиться этой «сладкой парочке»! Ведь все остальные погибли бы якобы в результате теракта.

— Какой ужас! — закрыла лицо руками беременная Зозуля.

В наступившей тишине прозвучал нежный голосок Кристины:

— Янис, — прощебетала она, — ты ведь не веришь во все эти сказки? Вспомни, как нам было хорошо! Забери меня отсюда, убери этих сумасшедших. Им лишь бы обвинить кого-нибудь. Ну?

Пылдмаа, как в трансе, двинулся к ней. Вера Лученко щелкнула пальцами перед его носом, он вздрогнул и остановился. Лицо эстонца мучительно исказилось, он схватился за виски, отвернулся и отошел в сторону.

Все было ясно.

— Что вылупились? Бляди офисные, щекочет нервишки?! — внезапно обрушилась на сотрудников Кристина. — Ах ты ж как глазки загорелись! Теперь ночи спать не будете! Все будете думать-гадать, трахалась я с родным папкой или нет!

Никто не ожидал такой агрессивной атаки со стороны всегда правильной и корректной Кристины. Она лишь презрительно вздернула подбородок. Дескать, любуйтесь, сволочи, все равно я вас всех презираю! Ей до смерти хотелось выдать всем им вместе и каждому в отдельности порцию ненависти.

— Вы жалкие марионетки в моих руках! Ты, Костик, думал, что очень крутой! Круче вареных яиц, блин! А ты букашка, жалкий червяк, которого я как захочу, так и подставлю! Пару слов этой дуре Майке, пару слов тебе — и вы уже полезли друг на друга, как гамадрилы! И ты, старый козел, ничего не понял. — Кристина посмотрела на Хрущинского как на что-то омерзительное, дурно пахнущее. — Когда мой папенька тебя, тварь безмозглую, напоил и ты дал просраться дуре Щербаковой насчет прайса, ты думал, что сам больно умный? Да ты просто тряпка гнилая, вот ты кто!.. А Темочка? Кто он такой, этот Сирик? Нищета голозадая! Почему все ему? За что? Что он сделал этому старикашке Карапетяну? Слышь, Тема, может, ты голубой? А?

— Криста! Что ты говоришь, опомнись! — умоляюще сложила руки Виктория. — Нельзя же быть такой…

— Какой? Ну какой, договаривай! Кукушка тупая! Я просто говорю вслух все то, о чем вы шепчетесь по углам! Разве не об этом вы парились, с тех пор как Темке счастье привалило? Может, вы ему не завидовали?

— Нужно было тогда не ему, а тебе с Карапетяном разговоры разговаривать! — огрызнулся вместо Зозули Головач.

— А мне, может, западло было! — прищурила глаза-незабудки Голосуй. Она повернулась к эстонцу. — Что спрятал голову? Не хочешь видеть такую, настоящую? Глупенький! Ты у меня во где был бы! Как и папаня. —

Теперь она обрушилась на Зуева. — Он меня демоном считал, придурок. А сам только и знал, что водку по вечерам глушить с таблетками…

Никто уже не мог ни слышать, ни видеть Кристину. Ее ангельская внешность: огромные голубые глаза, роскошные шелковые волосы — вся ее стать красавицы была невыносимым контрастом тому, что она говорила и делала. Наверное, Степаныч не выдержал: он прыгнул на Кристину и почти достал ее. Продуманно расставленные коллеги Прудникова тут же схватили его. Образовалась куча мала. Зуев как будто не чувствовал боли от вывернутых рук. Он смотрел на дочь не мигая и все пытался вырваться. А она снова стала спокойной.

— Какое обвинение мне предъявляется? — поинтересовалась она у Прудникова. — Повторяю, я никого не убивала. Больше ничего знать не знаю.

— Есть такая статья: соучастие в убийстве, — ответил капитан. — В данном случае в нескольких.

Кристина безмятежно улыбнулась.

— Посмотрим. Адвокатам тоже нравятся девушки с большой грудью и крепкой попкой! — Неожиданно она сделала неприличный жест. — Вот увидите, меня оправдают! Адвокат так распишет про бедненькую девочку, изнасилованную папенькой в раннем детстве…

— Кристинка! — прохрипел Степаныч, закрывая ладонями лицо.

— В суде на меня будут смотреть как на несчастную жертву. Да еще Янис наймет самого лучшего адвоката, правда, дорогой? Зря, что ли, я с тобой трахалась? А, милый?!

Янис дернулся, хотел что-то сказать, но только закашлялся. Повернулся спиной к бывшей возлюбленной. Никогда он не чувствовал себя так мерзко.

— Раковая клетка, — поставила диагноз Лученко. Сказала так, что эти слова прозвучали приговором. Никто не стал уточнять, что она имеет в виду, и Вера продолжила: — Повторяю для тех, кто не понял: карабкаться к вершинам карьеры по трупам — это метод раковой клетки. Метод простой и в то же время самоубийственный. Поясню на примере организма. Раковая клетка — это клетка, почему-то утратившая связь с другими клетками, живущая сама по себе, неуправляемая. Как невменяемая или преступница. Обычные клетки на всех уровнях служат организму как высшему целому. По заданной программе высшей целесообразности они питаются, размножаются и умирают. А раковая клетка служит сама себе. Живет ни с чем и ни с кем не считаясь. С ненавистью пожирает соседние клетки и безостановочно размножается. Но в своей темноте, узости и слепом эгоизме она не понимает, что пожирает организм, кормящий ее. Убивает его вместе с собой. Результат — смерть, самоубийство от ограниченности… Наверное, миллионы лет назад, когда жизнь на Земле вся состояла из одноклеточных примитивных организмов, все они были подобны раковым. И заняты исключительно пожиранием один другого. Но этот тупиковый путь сменился эволюцией организмов. Жизнь пошла дальше.

Присутствующие с ужасом смотрели на Веру Лученко. Потом перевели взгляд на Кристину и увидели действительно раковую клетку — такова была сила Вериных слов. А она все говорила спокойно и размеренно:

— Когда один человек присваивает себе полномочия целого коллектива, когда он воображает, что может устранять соперников, убивая их и всячески подставляя, он действует в точности как раковая клетка-самоубийца. И вследствие своей ограниченности уничтожает пирамиду, на вершину которой сумел взобраться. Все, что мешает быстрой и многообещающей карьере, разрушается. В том числе и бизнес, потому что карьерист — раковая клетка — не умеет отличить главное от второстепенного, не умеет проводить переговоры, делегировать полномочия, хватается за все сам. Не умеет считать деньги и ресурсы, не платит по счетам. Выгодные контракты уходят к другим, туда же уходят сотрудники, персонал. Происходит самоуничтожение карьериста вместе с карьерой. Потому что он взобрался на вершину не в результате естественного отбора, а насильственно, не успев по пути приобрести нужные для работы качества… Если нам, простым смертным, жителям этой маленькой планетки, что и угрожает, то не космические катастрофы и не экологические. Нам грозит катастрофа ненависти. Она происходит пока на уровне отдельных клеток-людей и в форме семейных разладов, ссор между соседями и коллегами. Террористы, кстати, тоже такие смертники — одиночные раковые клетки. Но возможны метастазы. Лечение здесь только одно: нужно учиться жить рядом с себе подобными, не пожирая их. Не убивая. Не умеешь любить — дружи. Не умеешь дружить — по крайне мере не воюй. Освобождайся от ненависти, чтобы не уничтожить самого себя. Научись если не любить, то хотя бы не ненавидеть.

Вера и сама не могла бы сказать, произнесла она последние слова вслух или про себя. Ну и неважно. Хватит. Она повернулась и вышла из ресторана. Рядом с автомобильной парковкой стояла одинокая скамейка, Лученко присела на нее без мыслей и без чувств, освобожденная и опустошенная. Предзнание кончилось. Кто-то должен сейчас выйти, сесть рядом с ней и задать обычные в таких случаях вопросы. И закурить. Она тоже закурит. Но кто это будет — Прудников? Пылдмаа? Она не знала. Вышел Артем Сирик. Опустился на скамейку.

— Вера Алексеевна, вы просто волшебница. Отныне в моем ресторане вас и ваших близких всегда будут обслуживать бесплатно.

Вера улыбнулась.

— Ну вот, по крайней мере восточное гостеприимство вы у Карапетянов уже переняли… Дайте сигарету.

Она прикурила от зажигалки Артема. Обратилась к подошедшему Прудникову:

— Ну что? Видите, как все просто.

— Ничего себе просто! — хмыкнул Валентин. — Ну хотя бы объясните, наша отечественная мисс Марпл, как вы узнали, кто из всех этих менеджерок — дочь папашки Зуева-Голосова?

— Помните, когда мы были у Цымбалов, я увидела почти пустой флакончик дорогих духов «KenzoKi»?

— Конечно, помню. Вы еще тогда сказали: «Запах — это тот же портрет!»

— Вот, памятливый вы мой! Этими духами пользовалась Кристина. А у остальных девушек были другие любимые парфюмы.

— Вера, вы не издеваетесь над бедным ментом? Невозможно по одному запаху узнать…

— Да Бог с вами, Валентин! Никто над вами и не думал смеяться, просто аромат духов стал решающей точкой. Еще до этого кто-то был у меня в гостях и украл карточку Борислава Голосова. Зачем, спрашивается? Ведь там было описано инцестуальное влечение отца к дочери. Если бы он этой кражей не обратил на себя моего внимания… Потом я мысленно примерила ко всем сотрудницам психологический тип женщины, идущей по трупам. Методом исключения получилась Кристина.

— Нет, я все-таки не перестаю вам удивляться! — сказал капитан, поднимаясь и отправляясь сопровождать к милицейской машине отца и дочь.

— А как же с клавишей? — спросил Артем. — Вы ведь ее нажали, я сам видел. А взрыва не произошло.

Вера печально усмехнулась.

— На самом деле я только легонько, кончиком пальца прикоснулась. Чтобы спровоцировать этих двоих. И не боялась, потому что у меня с техникой такие отношения: что бы я ни нажимала, оно не работает. Видеомагнитофон, пылесос, даже кнопка в лифте. Вот и использовала свой технический дебилизм для пользы дела.

— А как же вы узнали про бомбу? Видели?

— Нет, увидеть было невозможно. Следить за Зуевым нельзя было, чтобы не спугнуть. Я почувствовала. У меня, Артем, гиперразвитое интуитивное чувство, предощущение опасности. Я называю это тринадцатым чувством. Оно уже не раз меня спасало.

— Мистика какая-то!..

— Вовсе нет, у каждого есть какие-то свои замечательные способности. Когда-нибудь поговорим об этом…

— Ага, за бокалом вашего любимого мартини. Вера Алексеевна! Может, я такой тупой, но мне все же непонятно, почему они с отцом все это затеяли. Мотив карьеры — это для капитана. Это что-то лежащее на поверхности. Но ведь есть более глубокий слой? Какой? — Артем смотрел на Веру, на ее уставшее лицо и ждал ответа.

— Думаю, до нас все уже сказано.

— Да?

— Да. У Пушкина в «Сценах из Фауста» есть такая строка: «Всех утопить». Почему, спрашивается? Потому что,

когда не умеют, не могут любить, объясняются в ненависти.

* * *
«Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направлю режим больных к их выгоде сообразно со своими силами и своим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людей из того, что не следует разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».

Слова клятвы Гиппократа снились под утро доктору Лученко. Они звенели под сводами актового зала мединститута. Тогда мальчики и девочки в белоснежных халатах были преисполнены такого рвения, такого энтузиазма! Они не догадывались, что каждый из них станет по-своему исполнять клятву, принесенную великому греку. И служить они будут не богам Аполлону и Асклепию, а простым смертным. И если для блага людей, для их здоровья и безопасности нужно будет даже нарушить слово, данное Гиппократу, то так тому и быть.

Вчера после тяжелого объяснения в ресторане Вера уснула с желанием проспать сутки, а лучше неделю, так чтобы никто и ничто не тревожили. Разве что Пай. Ему можно, потому что он без нее пропадет. Она провалилась в сон и проспала так до утра. Никто ее не беспокоил. Оля тихонько вывела погулять спаниеля, покормила, и он снова улегся на подушку рядом с Вериной щекой. Сквозь рассвет в моторолке зажурчала мелодия из «Щелкунчика». Она все звучала и звучала, хотя Вера делала вид, что ничего не слышит. Она так сладко спала, что ей не хотелось протягивать руку и отключать въедливый звонок. В конце концов мобильный победил. Она приложила трубку к уху и сонно выдохнула:

— М-м-м?

— Вера Алексевна! Вы что себе думаете?! — громыхнул в трубке нарочито сердитый голос ее начальника, главврача Ильи Ильича Дружнова.

— Я? Я ничего не думаю… — растерялась Вера и села в кровати столбиком, ничего не соображая. Сонное сознание не желало включаться.

— Почему вы не на работе, коллега? — Начальник поубавил металла в голосе, поскольку на слух определил, что Лученко спала сном праведницы.

— На работе? — эхом повторила Вера.

— На работе, в клинике! — поддал пафоса Дружнов. — Под вашим кабинетом километровая очередь, как в мавзолей. Все вас ждут. А вы спите, будто ленивец какой-то! Доктор Лученко, вам не стыдно?

— Ой! Правда?! — Мгновенно проснувшись, Вера спрыгнула на пол. Ощущение полной гармонии с окружающим миром стремительно понесло ее на своих крыльях. — Сейчас! Я сейчас, я уже выезжаю, Илья Ильич!

— Позавтракайте! — ворчливо сказал главврач и пропал в трубке.

Нет, все-таки странно устроен человек. Особенно если этот человек женщина, доктор и зовут ее Вера Алексеевна. Может ли доставить огромное удовольствие простой белый халат с вышитыми на кармане инициалами ВЛ? Или любопытные мордашки младшего персонала, нарочно прибежавшие на первый этаж взглянуть на вернувшуюся блудную дочь? Каких только слухов не ходило о ней… А пятиминутка у главврача, где ее при всех расцеловали несколько друзей-коллег! Все эти мелочи для кого-то могли бы ничего особенного не значить, но Вере они нарисовали слово «счастье».

В таком вот счастливом состоянии Вера, сидя уже в своем кабинете, начала прием. В гипнотарий вошла немолодая женщина. Глядя в ее жизнерадостное энергичное лицо, доктор Лученко чуть не расхохоталась: это была Жанна Михайловна Найденкина, пенсионных лет дама, бывшая учительница домоводства, ее постоянная пациентка с хрестоматийной психопатологией. На ней можно было демонстрировать студентам причудливую смесь маниакального и параноидального синдромов, которые «характеризуются состояниями повышенного, эйфорического настроения и активности, ускорения мышления, вплоть до скачки идей» плюс «наличие систематизированного бреда изобретения». Диагноз был поставлен Верой Алексеевной давным-давно. Наблюдалась Найденкина регулярно, при этом никакой опасности для общества не представляла — только для себя, учитывая «нарушения целенаправленной деятельности». Пациентка питала некую слабость к доктору и старалась видеться с ней чаще, чем требовалось. Своей неистощимой энергией Жанна Михайловна очень утомляла и врачей, и близких. Вот и сегодня, по всему видно, она принеслась с новой «гениальной» идеей о спасении рода человеческого.

— Можете меня поздравить, милый доктор! Я открыла, как прекратить биологическое старение!

— Поздравляю, — отреагировала Лученко, невольно улыбаясь. Неплохо начать работу после отпуска с такой пациентки!

— Это открытие явилось ко мне во время ночной бессонницы, как Менделееву его таблица. Меня словно током пронзило! Озарение! Иначе не скажешь. — Бывшая учительница выражалась весьма изысканно. — Милая Вера Алексеевна, я спасу человечество!

— Каким же образом на этот раз?

— А я разве не сказала? Золотце мое, но это ведь так просто. Нужно танцевать!

Найденкина вышла на середину кабинета, самозабвенно закатила глаза, подняла локотки и принялась лихо выстукивать дробь каблуками. Ее седая стрижечка растрепалась, желтая блузка вылезла из горчичной юбки, но Жанна Михайловна была слишком увлечена танцем и не обращала внимания на небрежности своего туалета. Отбивая толстыми каблуками с металлическими набойками бешеный ритм, она повторяла в такт:

— Вот так! Вот так!

— Всего-то?

— Именно. Но, конечно, есть тонкости. Танцевать нужно непременно степ. Притом обязательно голой. И все. Биологическая старость отступает!

— Вы меня чрезвычайно заинтересовали. — Вера уже «включилась» на больную.

— Смотрите! Что такое старение организма? Отсутствие движения. А мы его степом, степом, степом! Вечное движение — вечная жизнь. И обнаженные, как младенцы. Болезни и микробы, они ведь на одежде! А мы скинем одежду и останемся голыми, в чем мать родила, никакие бактерии нам не страшны! Вот открытие века! Бессмертие! Через чечетку! Я первая разгадала тайну вечной жизни. Как все оказалось просто!

Найденкина порывалась раздеться догола, но Вера Алексеевна всячески этому препятствовала, приговаривая:

— Зачем же так. Здесь холодно! Да и в клинике, Жанночка Михална, болезнетворные микробы. Лучше раздевайтесь у себя дома. Там безопаснее. И дома есть шанс обучить степу тех, кто действительно достоин бессмертия.

— Да. Бесспорно, Нобелевская премия мне, простой учительнице Жанне Михайловне Найденкиной, обеспечена! — Она согласилась застегнуть распахнутую блузку.

Когда Вере, изнемогающей от смеха, удалось наконец выпроводить танцовщицу, в дверь постучали. В кабинет вошел маленький, кругленький, весь багровый от возмущения уролог Цуперяк.

— Вера Алексеевна! У меня не пациент, а просто Армагеддон какой-то… Не больной, а конец света! Выручайте, дружочек, а то как бы не пришлось бригаду из Павлова вызывать!

— Да успокойтесь вы, Лев Тихонович. Помогу, конечно. Чем же он вас так расстроил? Совсем невменяем? Буянил? Дрался?

— Если бы. Он требует от меня совершенно дикую справку: о том что у него никогда не… Пардон… Что у него никогда и ни при каких обстоятельствах не встанет ни на какую женщину, кроме как на его возлюбленную. А?! Вы слышали подобное?

— Да уж, — усмехнулась психотерапевт. — По-моему, справку ему придется выписывать не вам, а мне.

— Вот-вот, выпишите мне справку! — Из-за спины Цуперяка выдвинулся Андрей Двинятин. — С подписью и печатью!

Уролог очутился в коридоре перед закрытой у самого носа дверью и понял, что его мастерски вытолкнули. Он постоял некоторое время в полной растерянности. Потом подумал: «Мало ли как поведет себя этот буйный идиот, а Вера Алексеевна, хоть и специалист в своем деле, но все же хрупкая женщина…» И Цуперяк, тихонечко нажав на ручку, заглянул в психотерапевтический кабинет. Увидел он картину настолько странную, что просто остолбенел. Коллега Лученко целовалась с тем самым буйным пациентом. Лев Тихонович бесшумно прикрыл дверь и, приложив палец к губам, шепотом обратился к сидящей под дверью очереди:

— Тсс! Доктор проводит сеанс психотерапии. Случай запущенный, очень серьезный случай! Придется подождать!..


Оглавление

  • 1. «СГУЩЕНИЕ ЧЕРНОГО» В ЖИЗНИ ДОКТОРА ЛУЧЕНКО
  • 2. ОДЕССКИЙ СЦЕНАРИЙ ОБЩЕНИЯ
  • 3. ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ, ПРЕДВЕСТНИКИ СМЕРТИ
  • 4. ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ НАЧИНАЕТСЯ
  • 5. КОРПОРАТИВНЫЕ ПРАВИЛА ЯНИСА ПЫЛДМАА
  • 6. КАК ОБРАТИТЬ НА СЕБЯ ВНИМАНИЕ
  • 7. СКЕЛЕТЫ В ШКАФУ
  • 8. ЛИЧНАЯ СЛУЖБА ТРУДОУСТРОЙСТВА
  • 9. УЖИН СО ВЗРЫВЧАТКОЙ
  • 10. КЛЯТВА ГИППОКРАТА