КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

10 конфузных мгновений [Николай Михайлович Сухомозский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

10 КОНФУЗНЫХ МГНОВЕНИЙ


Мгновение 1. Голубчики-презервативы

(1959 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

Лето. Школьные каникулы. Первая половина дня. Все родители – на работы, отпрыски – предоставлены сами себе.

Иду в братьям Левандовским. Еще издали сквозь прутья железной огорожи вижу Петра и Владимира с ведром воды, тонкой струей льющих ее на землю. Что за новая забава?!

Вхожу во двор. Младший, в самом деле, крайне осторожно опустошает емкость. Но не в грунт, как мне сначала показалось. Воду он выливает в некую резиновую емкость: белую, почти прозрачную с очень узким горлышком: я такой никогда не видел.

- А что это вы делаете?

- Проверяем, сколько в гандон влезает воды, - сказал Владимир. – Вот уже второе ведро вливаем.

- А где вы эти шары взяли? – спросил я, ибо в жизни такими не любовался. – Вам родители купили?

- Ага! Они! Только не нам, а себе! – уточнил Петр.

- А им они зачем? – еще больше удивился я.

Братья, прервав увлекательное занятие, принялись наперебой объяснять, посвятив меня в тайны интимной жизни взрослых.

Экспериментировать с презервативом не по назначению очень быстро надоело: из третьего ведра воды вылили всего ничего, а он возьми – и лопнул. Ответ на задачу получен, нужны другие развлечения. Мы, недолго изобретая велосипед, начали средства предохранения надувать – у кого шар получится больше. Выйдя с их нехилым запасом на улицу, которой передвигались люди, не призывая нас образумиться. А я вообще в происходящем никакого криминала не видел: шары, как шары, только бесцветные!

Но вот появились мои отец с матерью – на обед с кирпичного завода.

- Ну-ка, домой! – сурово бросил отец.

Я побрел. Во дворе батя первым делом спросил, чем это мы занимались?

- Надували шары! – искренне ответил я.

- А где их взяли?

- Да Петр с Владимиром в гардеробе нашли.

- Больше туда сегодня не иди! Гуляй дома.

Вскоре слоняться на «приватном» пятачке надоело. И тут я вспомнил, что Петр мне рассказал о «пододеяльных» делах взрослых. «Любопытно, - подумал, - а у моих родителей гандоны есть, они «этим самым» занимаются?»

Вопрос требовал немедленного ответа. И я, зайдя во времянку, в который жили, принялся тщательно исследовать каждый закуток. Поскольку шкафа, в отличие от Левандовских, у нас не было, порылся в его заменителе - сундуке. Ничего «сексуального» не обнаружил. Оставалась только моя дачка и родительская кровать. Ясно: если что-то от моих глаз и скрывалось, то в последней.

Свалив на сторону подушки, свернул наполовину перину. Под ней лежала старая фуфайка - для большей мягкости. А под нею – они, голубчики-гандоны!

И в это время я услышал стук калитки. Выглянул в окно. В времянке шла …мать, по какой-то причине вернувшаяся в неурочное время домой. Наводить хотя бы видимость прядка было некогда. И я не нашел ничего лучшего, как стремглав выбежав из жилища, понестись прочь в сторону карьера.

Не возвращался до позднего вечера, пока один из дружков-соседей не появился в роли посланца и не сказал:

- Мать передала, что ты шел домой. Тебе ничего не будет!

Слово свое она сдержала. Ограничившись коротким внушением на тему «что такое хорошо, а что такое - плохо».


Мгновение 2. Нос-катапульта

(1963 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

Путь домой из школы живущих «за кладбищем» лежит через городской парк, густо усажанный кленами и каштанами. А если еще учесть, что на его территории расположены летние кинотеатр и танцплощадка, тир и буфет, где всегда можно найти красивый фантик или спичечную коробку, с которой тут же содрать этикетку для собственной коллекции, то станет понятно: для ребятни он – Клондайк и Эдем в одном лице.

Весной же на кленах – валом: собирай – не хочу! - майских жуков. А опадающие осенью каштаны? Еще тот труд: найти самый невообразимый! Что касается девчонок, то они только собираю листья – для гербариев и закладок в учебники.

Тем осенним полднем я и Николай Шкарбан, несмотря на то, что на землю каштаны еще почти не падали, сезон охоты на них объявили открытым. А чтобы не остаться без первых трофеев, брать голубчиков решили прямо на деревьях.

У каждого было уже едва не полпортфеля «добра», когда внизу послышался голос директора нашей школы №2:

- Так вот как вы, архаровцы, к урокам готовитесь! А ну, стрелой вниз!

Директор-фронтовик был очень строг – мы, ученики младших классов, его жутко боялись. А посему никакой охоты попадаться ему в руки желания не возникало. Поэтому решили, не спускаясь, сидеть на каштане до упора: школьный наставник старый – на дерево не взберется.

Но не тут-то было!

Во-первых, директор, поняв наше намерение, со словами «Ну, что ж, я в таком случае подожду», с комфортом расположился на ближайшей парковой скамейке. Да не просто скамейке, а еще и с удобной спинкой!

Во-вторых, нам с Николаем, в отличие от старшего «охотника», сидеть на ветках становилось все неудобнее: постепенно затекали не только ноги, но и руки. Вы, наверное, уже догадались: примерно через полчаса мы сдались в позорный плен.

Директор повел нас назад в школу, заявив по дорогое, что в наказание закроет в одной из классных комнат до утра. Такая перспектива нам не улыбалась, однако выхода не было: наши портфели находились у конвоира. А приди домой без них, родители мигом поинтересуются, где столь ценная ученическая принадлежность. Со всеми вытекающими последствиями.

Вот и школа, вот и класс. Директор отправляется к дежурной. Мы от страха (до утра – без воды, еды, постели) начинаем шмыгать носами. Слышится бряцанье ключей. И знакомый голос:

- Шкарбан, а это что?!!

Мы, ровным счетом ничего не понимая, воззряемся на подошедшего директора. Тот, выдержав паузу, тыкает пальцем в живот моего дружбана. Переводим наши взгляды туда - и вновь не врубаемся.

- Я спрашиваю «Это что?», - повторяет фронтовик.

Недоуменно смотрим. Чего там узрел директор? Клетчатая рубашка, как рубашка. Булавка, как булавка (в те послевоенные времена из-за дефицита в магазинах пуговиц в ходу были их заменители – английские булавки). Чуть ниже – пояс штанов.

- Не видишь?

- Нет! – отвечает вконец сбитый с толку Николай.

- Булавищу тебе мать вон какого размера уцепила. А ты, лазая по деревьям, даже не заметил, что она расстегнулась. И проткнет тебе пузо!

Только тут я заметил, что огромная булавка, в самом деле, острием упирается в тело друга, оттопырив зад-кольцо на меня. И то ли от этой картины, то ли от нервного напряжения, меня неожиданно разобрал такой смех, что нет спасу. Однако захохотать в такой ситуации – ужесточению наказания подобно (еще в уборной закроют). И я изо всех сил начал загонять подымающийся вверх по глотке смех назад в утробу. И это почти удалось. Увы, толика воздуха все же достигла горла. А так как я губ стоически не разомкнул, то выдохнул через нос. А так как перед этим им шмыгал (значит, было чем), то уже мне на живот вылетела огромная – стыд и срам! - сопля. Хорошо еще свидетелей, кроме директора, Шкарбана и проходившей как раз мимо уборщицы, не было.

Само собой, булавка тут же по-английски ушла в тень. В центр воспитательного момента попали выделения из моего органа обоняния. Больше всего я переживал, что друг не удержится и расскажет о позорном конфузе всем, включая слабый пол.

Единственный плюс из произошедшего: директор отправил нас домой, чтобы я немедленно начал лечить насморк.


Мгновение 3. Гулящая жена архитектора

(1968 год; поезд «Киев – Харьков»)

С группой активистов ездил на совещание рабкоров. Добирались туда поездом (через Гребенку). Едва заняли места в общем вагоне, как тут же начали обмывать приятное во всех отношениях событие. С вином была напряженка, а в вагоне-ресторане - наценка. Но выбора не оставалось. Так и ехали: ресторан - вагон - стакан.

На одной из станций в вагон ввалилась толпа ребят и девушек (как оказалось впоследствии, юниоры направлялись на кустовое соревнование в один из райцентров). Начали рассаживаться. Несколько человек завернуло и в наш закоулок:

- Не занято?

- Нет!

- Вот и хорошо.

- Приземляйтесь!

Возникла небольшая заминка: куда кому садиться? Ко мне шагнула дама постарше. И в тот момент, когда она уже была почти села, я положил на сиденье свою руку. Та села и… не подала вида, что испытывает неудобство или ей что-то мешает.

Знакомимся. Дама представляется тренером команды. Я отвечаю - и не грешу против истины - что мне очень даже приятно. Спрашиваю, составит ли она нам компанию по распитию спиртных напитков. Она соглашается. Киваю новому знакомому: тот быстренько наполняет стаканы "Портвейном". Выпиваем уже втроем. Дальше - за победу на соревнованиях. Потом я посылаю товарища в вагон-ресторан. Руку к тому времени уже вынул, ибо та устала.

Естественно, не обходится без поцелуев. Дама говорит, что замужем. Супруг работает районным архитектором, она - председателем тамошнего спорткомитета. Свой брак считает неудачным. В итоге мы договариваемся встретиться.

И вот спустя восемь месяцев волею судьбы попадаю в тот самый город. Первым делом, конечно, иду в спорткомитет. Спрашиваю руководителя. Мне отвечают, что она временно не работает. После операции. Что ж, значит, не судьба...

Иду на завод брать материал по обмену передовым опытом. Директором его оказывается женщина далеко за семьдесят, но невиданной энергии. Походили по цехам, посидели в кабинете. И, как водится в таких случаях, пошли обедать. Не без бутылочки, конечно (к слову, директриса, несмотря на возраст, тоже приложилась). Заговорили о жизни: кто откуда родом, сколько кому лет, планы на ближайшее будущее и т. д.

В числе прочего директриса пожаловалась на несчастную судьбу сына. Он у нее - горбун. Долго жил бобылем. А года два назад решил жениться, она была категорически против. На вопрос "Почему?" ответила без обиняков:

- С нею переспал весь город! Б… еще та!

И продолжала (видимо, хотела выговориться, а перед чужим человеком - это проще):

- А теперь еще невестка жутко заболела. Обнаружили рак. Сделали сложную операцию - удалили матку. Сын, между тем, сам не свой. Если жена умрет, кто за него, горбатого, пойдет?

- А где работает ваш сын? - дрогнувшим голосом спросил я.

- Он - городской архитектор.

Не скажу, что у меня резко пропал аппетит, но полстакана водки хлопнул сходу.


Мгновение 4. Леви Эшколь во мраке

(1970 год; в/ч 56653, п. Косулино-1, Белоярский р-н, Свердловская обл., РСФСР)

Гарнизонный Дом культуры. После обеда туда сгоняют всех, свободных от несения службы. Причина – более, чем уважительная: из Москвы приехали лекторы и буду нас просвещать относительно международного положения.

Сидим – откровенно, но не подавая вида, скучаем. Нам бы – полежать, вздемнуть, пожевать да просто потравить анекдоты, а тут – набирайся не больно-то и нужного ума-разума.

Гости – их двое – по очереди распинаются со сцены (тоже, кстати, сидя, но за столом).

Более часа слушаем что не так на планете. Мрак!

Но вот старший по званию подводит итог и традиционно обращается к залу:

- Вопросы будут?!

Ну, и насмешил! Да девять десятых бойцов – ни одного слова не слышали: кто – дрмал, кто – думал о своем, а наиболее отчаянные – шепотом нижнего регистра между собой переговаривались. Остальным в уши хотя некоторые фразы и влетали, однако не оставляли ни малейшего следа: политика, да еще международная, - слишком сложная материя и для более подготовленной аудитории.

Москвичи явно разочарованы – не зажгли глаголом ни одного сердца. Меня же обуревают, по крайней мере, два чувства. Во-первых, искренне жаль лекторов – добирались тысячу верст, распинались, а в ответ – звенящая тишина безразличия. Во-вторых, за сослуживцев обидно: будто воды в рты набрали, а ведь гости подумают, что все тут – тупые, ни на что не способные. Так сказать, отсталые по всем направленим. Нужно выправлять ситуацию. И я тяну вверх руку:

- Есть вопрос! Разрешите задать?

- Пожалуйста! Давно бы так…

- Скажите, как вы оцениваете политику израильского премьера Леви Эшколя (знай наших!) по отношению к последним мирным инициативам СССР?

Угловым зрением вижу: народ вокруг меня – рты раскрыл. Значит, завернул нехило! Исподволь начинаю собой гордится. И вдруг слышу со сцены:

- Ну, свое отношение к шагам Израиля я сейчас озвучу, только, товарищ солдат, вынужден уточнить: Леви Эшколь уже больше года правительство интересующей вас страны не возглавляет. Рулит там Голда Меир. А теперь – по существу заданного вопроса…

Однако ни «последние мирные советские инициативы», ни «реакция Израиля» на них меня уже не интересуют. Я отчетливо понимаю: мой авторитет «всезнайки» среди сослуживцев – основательно подорван и отныне пребывает «во мраке». И всему виной – моя доброта и, будь он неладен, Леви Эшколь!


Мгновение 5. Жертва искусства

(1971 год; г. Киев, УССР)

Я только что стал студентом. Однако ходить на лекции пришлось недолго – поступил приказ помочь в уборке урожая хозяйствам столичной области. Нам, первокурсникам факультета журналистики, выпало ехать в село Рогозов Бориспольского района, где ждали поля кукурузы.

Месяц занятий физическим трудом не обременял. Более того, лучшего занятия для узнавания друг друга и придумать трудно. Случались и казусы (см. «???»), но в основном трудовой семестр, считаю, большинству пошел на пользу.

Само собой, парни вовсю старались понравиться девушкам: читали стихи, острили, травили пристойные анекдоты. Не стал исключением и я.

И вот однажды утром, явившись первым на посадку, в кузове грузовика, доставлявшего нас к месту сбора урожая и обратно, я нашел голубоватой обрывок (прессой сельчан, особенно в страдную пору, не шибко баловали). Им оказался фрагмент последний страницы культовой «Литературной газеты». И как раз с перефразированными афоризмами. Перечитал и выбросил.

Вечером в кузов набилось народа под завязку. Не помню, каким концом, но зашел разговор и об искусстве. И я совершенно к месту выдал фразу «Искусству требуются жертвы», что не только вызвало смех, но и произвело впечатление (юморист, однако!) В первую очередь, на слабый пол. Автор с чувством законной гордости пожинал интеллектуальные плоды собственного остроумия.

Вдруг раздался голос Леонида Самойленко:

- Ну, ты, Сухой, даешь!

Я скромно промолчал.

- Только что придумал? – не унимался однокурсник.

Я-то знал, что «не только что» и вообще даже «не сам». Однако признаваться в этом и испортить миг триумфа не хотелось. Поэтому в ответ промычал нечто неразборчивое.

Повисла пауза. Ее нарушил неугомонный Леонид:

- Нужно читать «Литературную газету», не так ли?

- Да я даже не знаю, какая это была газета. Нашел утром в кузове…


Мгновение 6. Что там, под юбкой?!

(1972 год; г. Киев, УССР)

Очередные занятие в студенческой группе – в условиях, приближенных к боевым: поход на комбинат печати «Радянська Україна». Когда закончилась официальная часть с краткой лекцией преподавателя, все группками разбрелись по цеху – кому где интереснее. Наша спонтанно обрела очертания в следующем составе: я, Анатолий Шилоший, Владимир Рубчак, Юрий Евтушик и Анатолий Терещенко в обнимку с фотоаппаратом. Сходили на травку клише, постояли у линотипа и, заскучав, откорректировали течение занятий. Стали изучать тылы сгрудившихся там и тут однокурсников. В первую очередь, девичьих. Сопровождая увиденное соответствующими комментариями в узком кругу.

Увы, развлечение скоро приелось. И тогда я говорю:

- Хотите увидеть смертельный номер?!

Еще бы! Кто откажется?

- Видите, - показываю пальцем на обступивших талер прилежных коллег.

- Ну, да! – за всех отвечает Шилоший. – И что здесь «смертельного»?

Тут я вынужден слегка уточнить диспозицию околоталерных студентов. Сзади других стояла Зоя Саган в до неприличия для тех времен кроткой юбчонке. То и дело вытягивая шею, она через головы товарищей пыталась что-то разглядеть.

- «Смертельное» в том, что я, если вы не против, продемонстрирую легкий стриптиз. Чтобы вы увидели, в каких Зоя сегодня трусиках.

Общество сомневается. Да и затея более чем опасная: можно, как минимум, получить выговор на комсомольском собрании, а, как максимум, и из университета загреметь.

Я, между тем, направляюсь к талеру, располагаюсь справа от «жертвы эксперимента», обмениваюсь с нею парой дежурных фраз и с преувеличенным интересом стараюсь увидеть ловкие движения метранпажа. Между тем, моя левая рука, не менее проворная, элегантно приподнимает край Зоиной юбочки, открывая мужикам полный обзор девичьего задка.

Уже когда я, насытившись занятиями, вернулся к ребятам, они, ухохатываясь, проинформировали: цвет белья у однокурсницы – голубенький.


Мгновение 7. Вдох глубокий, руки шире

(1972 год; г. Киев, УССР)

Спортом, в обывательском понимании, я вплотную занимался в школе: легко сдавал на третий разряд практически любой доступный для широких масс вид, участвовал едва не во всех районных соревнованиях, все свободное время проводил на баскетбольной площадке, в секторе прыжков в высоту, у перекладины и каната. Единственно, в чем отставал: не крутил «солнца» (тут лидировали Геннадий Ступак – без страховочных петель на руках и Петр Халеев - с петлями). Дальше же я – только стриг купоны с прошлых заслуг.

В армии, легко сделав пару-тройку упражнений на перекладине, от занятий на оной был освобожден. Не ходил на тренировки и по другим видам спорта – являлся прямо на зачеты, сдавая их без особых усилий. Время же, которое остальные тратили на «улучшение физической формы», я проводил на любимой баскетбольной площадке или же – новое увлечение! – тупо таскал с тремя-четырьмя фанатами железа штангу. И поимел неплохие результаты: 90 кг толкал легко, 95 – с трудом и не всегда и несколько раз брал вес в центнер.

Это – когда служил в Украине. А когда меня со скандалом перевели на Урал (см. «????»), тем более, став дедом, не только спортом, но и физзарядкой заниматься перестал.

И вот стал студентом. Не посещая официальных занятий по укреплению здоровья (см. «???»), узнал, что несколько однокурсников ходят в спортзал – да-да! – укрощать гриф с блинами. Условно старшим у них – Валентин Тарнавский (см. «????»). Подойдя к нему, договорился, что в следующий раз увеличу численность «могучей кучки». Само собой, последовали вопросы типа «Когда-нибудь баловался железом?», «Если «да», то насколько серьезно?», «Чего достиг?» Не без некоторой рисовки очертил ситуацию. Оказалось, что однокурсники максимум могут похвастаться 75-80-килограммовыми весами.

И вот – день «Ш(танга)». Переодеваемся в спортивные костюмы. Чищу перышки и первым выхожу на помост. Чтобы не рисковать, устанавливаю 80 кг. Хватаю и …роняю снаряд на пол. Пробую еще. С тем же результатом! Товарищи деликатно прячут иронические улыбки в уголках губ.

Обескуражено снижаю вес до 75. Неудача!

Короче, я не смог толкнуть даже 50 килограммов. И больше, естественно, на помост в жизни не выходил.


Мгновение 8. Опарафинившееся живое

(1985 год; г. Ташкент, УзССР)

Не стану строить из себя «шибко умного», но в ВПШ мне место, скорее всего, среди преподавателей, а не слушателей. Настолько последние, набранные в четырех среднеазиатских республиках, слабы. Не все, но большинство. Некоторые даже русским языком владеют с трудом.

Уже через полгода один из представителей Киргизии искренне сказал на занятиях:

- Зачем ты вообще приехал учиться? В чем смысл?! Ты ведь и так все, что нам читают, знаешь!

И вот очередные семинарские занятия по философии. Преподаватель Евгений Григорьевич Анискин задает вопрос:

- Как вы думаете, чем живое отличается от неживого?

Аудитория усиленно морщит коллективный лоб. А я, что называется, не отходя от кассы, выдаю:

- Тем, что в живом атомы движутся, а в неживом – нет!

- Вы так думаете? – удивленно интересуется кандидат наук.

Интонация определенно свидетельствует: я – конкретно опарафинился. Поэтому предпочитаю сделать вид, что уточнения не слышу. Препод, между тем, на достигнутом не останавливается:

- Вы считаете, - стучит ладонью по кафедре, - что в ней атомы – заякорены?!

- Ну, да…, - мычу невнятно.

И только когда Анискин разъясняет: живое от неживого отличается единственно процессом ассимиляции и диссимиляции, вспоминаю, что я это, конечно же, знал. Тем не менее, сморозил глупость…


Мгновение 9. Реди гоу!

(1991 год; г. Новый Уренгой, Ханты-Мансийский национальный округ, Тюменская обл., РФ)

Страна, в который мы родились, исчезла с карты мира. Лишившись в одночасье всего (жилье, сбережения, работа, перспективы), как бы зависли в безвоздушном и бездушном пространстве в ожидании: что дальше?

Мобилизовав силы, активно пишу книгу. Жена – не менее активно – ходит по знакомым, берет книги из домашних библиотек и запоем, уходя от реальности, читает. Изредка встречаемся за столом с такими же, как сами, лишенцами.

Один из зимних вечеров коротали у разжалованного второго секретаря горкома КПСС Владимира Дектяря. И когда приканчивали вторую бутылку водки, нам с хозяином взбрело в нетрезвые головы помериться силой. Несколько удивился: против меня он смотрелся засушенным опенком. Я же на курсе в университете валил всех, за исключением двух тезок - Шинкаря и Опрышко.

И вот кухонный стол расчищен от посуды: мы готовы по команде сына хозяев «Реди гоу!», как принято в армрестлинге, начать схватку.

Конец света! Не успел я даже дернуться, как был повергнут.

- Не успел среагировать, - прокомментировал свое поражение. – Давай по новой!

- Давай! – согласился Владимир.

Увы, сколько раз мы не начинали, результат был один и тот же: мою руку легко укладывали на стол.

Мои воспоминания о том, как «я раньше», прервал Владимир:

- Максимум до 40 лет можно надеяться на природный запас сил, а дальше поддерживать форму позволяют только регулярные тренировки. Так что давай составляй мне компанию.

Между изнурительными тренировками и любимым валянием на диване я отдал – и отдаю до сих пор! - предпочтение второму.


Мгновение 10. Поминальный прокол

(2004 год; г. Пирятин, Полтавская обл., Украина)

Похорон – предприятие не из простых. Особенно когда этим занимаешься лично и впервые в жизни. Так было, когда в мир иной ушла моя мать. Кроме доброго десятка различных бумаг (у нас ситуация усугублялась тем, что смерть наступила в Киеве, а предавали земле, согласно завещанию, в Пирятине), приходилось думать и о месте на кладбище, и о людях, которые выкопают яму, и об оркестре, и о венках, и о… Короче, список получался размером с ширину набитой сеном подушки для покойницы.

А еще – поминальный обед. О нем, к слову, и речь.

Так вот, все - позади. Ресторан – тоже. Слава, как говорят у нас, Ивасику Телесику!

И вот – девять дней. В том же заведении. Обсуждаем с уполномоченным лицом меню. Звучит вопрос:

- Борщ с мясом?

- А как же! – Недоумеваю я. – Не воды же с капустой людям нальем в тарелки.

Уже когда, утрясся все детали, вышли, жена замечает:

- А в день похорон первое было без мяса.

- Не может быть!

- Ты ничего не ел! А я немного подкрепила силы. Так что говорю не с чьих-то слов.

Вот так! Что люди подумали? Наверняка, что пожадничал. Весьма неприятно! А я ведь просто не был в курсе. Привык, что если борщ не постный, то обязательно с мясом. Мне же никто не подсказал «ресторанной детали».