Том 10 [Агата Кристи] (fb2) читать онлайн

ЧЕЛОВЕК В КОРИЧНЕВОМ КОСТЮМЕ

Пролог

Надина, русская танцовщица, в одночасье завоевавшая Париж, выходила под гром аплодисментов и кланялась, кланялась… В знак одобрения французы продолжали хлопать и после того, как занавес с шелестом опустился, скрыв причудливые красно-синие декорации.

Танцовщица в развевающихся оранжево-голубых одеждах прошла за кулису. Бородатый джентльмен в восторге обнял ее. Это был импресарио.

– Прекрасно, крошка, прекрасно! – вскричал он. – Сегодня ты превзошла себя.

И импресарио с привычной галантностью поцеловал ее в обе щеки.

Мадам Надина, давно привыкшая к похвалам, непринужденно приняла очередную порцию комплиментов и прошла в уборную, заваленную цветами и завешанную прелестными футуристическими костюмами, в воздухе витал запах лилий, изысканных духов и разгоряченного тела. Костюмерша Жанна, переодевая Надину, тараторила без умолку, обрушивая на нее потоки неприкрытой лести.

Ее словоизлияния прервал стук в дверь. Жанна пошла открывать и вернулась с чьей-то визитной карточкой.

– Мадам примет?

– Дай-ка взглянуть…

Танцовщица рассеянно протянула руку, но, увидев надпись «граф Сергей Павлович», неожиданно встрепенулась, в ее глазах промелькнул интерес.

– Я приму его. Принеси мой желтый пеньюар, и поживее. Впустишь графа и можешь быть свободна.

– Хорошо, мадам.

Жанна принесла пеньюар из роскошного золотистого шифона, отделанного мехом горностая. Надина накинула его, улыбнулась каким-то своим мыслям и села за туалетный столик. Ее длинные белые пальцы легли на черную мраморную столешницу…

Граф не замедлил воспользоваться оказанной ему честью. Роста он был среднего, очень стройный, элегантный, бледный и чрезвычайно усталый. Внешне он ничем особенно не выделялся, такие лица обычно не запоминаются. Граф с преувеличенной учтивостью склонился над рукой танцовщицы.

– Мадам, вы доставили мне истинное наслаждение.

Это было все, что смогла услышать Жанна, закрывая за собой дверь. Когда Надина осталась наедине со своим гостем, улыбка ее чуть-чуть изменилась.

– Хотя мы с вами и «соотечественники», думаю, нам не обязательно говорить по-русски, – сказала она.

– Думаю – да, – усмехнулся визитер.

Едва они по обоюдному согласию перешли на английский, стало понятно, что это родной язык графа. Павлович удобно расположился в кресле напротив Надины и чуть расслабился.

– Вы правда были сегодня в ударе, – заметил граф. – Поздравляю.

– И все же, – вздохнула женщина, – мне как-то не по себе. Мое положение уже совсем не то, что раньше. Подозрения, вспыхнувшие во время войны, так до конца и не рассеялись.

– Но ведь обвинение в шпионаже вам так и не было предъявлено?

– Нет, конечно, наш шеф слишком осторожен.

– Да здравствует Полковник! – улыбнувшись, провозгласил граф. – Удивительно, что он решил уйти на покой, правда? На покой, как врач, мясник, водопроводчик…

– …или какой-нибудь делец, – подхватила Надина. – Впрочем, мы не должны удивляться. Полковник всю жизнь был прекрасным дельцом. Он организовывал преступления, как кто-нибудь другой организовал бы, скажем, работу обувной фабрики. Оставаясь в тени, он задумал и довел до успешного конца целый ряд крупных операций в самых разных областях своей, если можно так выразиться, «профессиональной деятельности». Кража драгоценностей, подделка документов, шпионаж (весьма выгодный бизнес в военное время), саботаж, тайные убийства – чем он только не занимался! Мудрейший из мудрецов, наш Полковник знает, когда нужно остановиться. Дело попахивает керосином? Что ж, он изящно выходит из игры… причем сколотив себе огромное состояние!

– Гм-м, – задумчиво протянул граф, – все это звучит для нас довольно неутешительно. Похоже, мы окажемся без работы.

– Но с очень даже приличным выходным пособием, – молвила Надина с какой-то затаенной издевкой в голосе. Мужчина бросил на нее быстрый взгляд. Надина тихонько улыбалась, и что-то в этой улыбке возбудило его любопытство. Однако он не подал виду.

– Да, Полковник всегда щедро расплачивался с подчиненными, – дипломатично заметил граф. – По-моему, его успех во многом объясняется именно этим… этим и тем, что он всегда заранее подыскивает подходящего козла отпущения. Да, Полковник, несомненно, великий ум, несомненно! Кроме того, он свято придерживается принципа «Залог безопасности – личное неучастие». Так что теперь мы полностью в его власти. У Полковника на нас компромата хоть отбавляй, а у нас на него – полный ноль.

Граф выдержал паузу; казалось, он ждал, что Надина возразит ему, но она промолчала, все так же улыбаясь своим мыслям.

– Мы бессильны против него, – задумчиво произнес граф. – И все же, скажу я вам, старик суеверно чего-то боится. Насколько мне известно, много лет назад он ходил к гадалке, и она напророчила ему удачу, но предупредила, что в конце концов ему суждено пасть жертвой некой женщины.

Последние слова заинтриговали Надину. Она с жадным любопытством взглянула на графа.

– Странно, очень странно… Вы говорите, женщины?

Граф улыбнулся и пожал плечами:

– Так ведь, уйдя на покой, он обязательно женится. Выберет себе какую-нибудь юную светскую красавицу, которая растранжирит его миллионы куда быстрее, чем бедняга их накапливал.

Надина покачала головой:

– Нет-нет, так дело не пойдет. Знаете что, мой друг? Я завтра же еду в Лондон…

– А как же ваш здешний контракт?

– Я уеду всего на одну ночь. Отправлюсь инкогнито, как какая-нибудь царственная особа. Никто и не узнает, что я покинула Францию. Угадайте, зачем я поеду?

– Ну, наверно, не для развлечения. В январе там погода прескверная, сплошные туманы. Думаю, поездка деловая, не так ли?

– Совершенно верно. – Надина поднялась с кресла и повернулась к графу, всем своим видом выражая горделивое высокомерие. – Вы сказали, что ни у кого из нас нет компромата на шефа. Так вот, вы ошиблись. У меня – есть! У меня – у женщины! – хватило ума и мужества, потому что без мужества тут не обойтись. Я перехитрила Полковника. Помните историю с алмазами «Де Бирс»?

– Помню. Вроде бы она произошла в Кимберли прямо перед войной, да? Я не имел к ней отношения и не знаю подробностей. Почему-то дело замяли, так? Здорово же удалось поживиться грабителям!

– Да уж, камни тянули на сотни тысяч фунтов. Мы обстряпали все вдвоем… конечно, под руковод-ством Полковника. Тогда я и решила, что вот он, мой шанс… Понимаете, в наши планы входило заменить часть алмазов «Де Бирс» другими, вывезенными из Южной Америки, их добыли два молодых старателя, которые как раз оказались тогда в Кимберли. На них-то и должно было пасть подозрение.

– Очень умно, – с одобрением в голосе вставил граф.

– Полковник всегда действует с умом. Так вот, я сделала то, что полагалось… и еще кое-что в придачу. Полковник этого не предусмотрел. Я оставила у себя несколько южноамериканских камешков… парочка из них просто уникальны, можно легко доказать, что они никогда не проходили через фирму «Де Бирс». Пока эти алмазы у меня, наш глубокоуважаемый шеф в моей власти. Как только будет доказана невиновность тех молодых людей, подозрение падет на него. Все эти годы я молчала, довольствуясь тем, что держу, так сказать, камни за пазухой, но теперь обстоятельства переменились. Я хочу получить причитающуюся мне долю, и немалую… Я бы даже сказала: умопомрачительно большую!

– Потрясающе! – воскликнул граф. – Вы, конечно же, с этими алмазами никогда не расстаетесь?

Он как бы невзначай окинул взором неприбранную комнату.

– Ни в коем случае! – тихонько рассмеялась Надина. – Я же не идиотка. Алмазы спрятаны в надежном месте, никому и в голову не придет искать их там.

– Я никогда не считал вас идиоткой, моя дорогая, но позвольте заметить, что сейчас вы действуете довольно-таки безрассудно. Полковника шантажировать опасно.

– Я его не боюсь, – усмехнулась танцовщица. – Я вообще боялась в своей жизни только одного человека. Но теперь он мертв.

Мужчина поглядел на нее с любопытством и небрежно проронил:

– Будем надеяться, что он не оживет.

– Что вы имеете в виду? – вскрикнула танцовщица.

Граф сделал немного удивленное лицо.

– Я просто хотел сказать, что, воскресни он, вы оказались бы в затруднительном положении, – объяснил он. – Это была всего лишь глупая шутка.

Надина облегченно вздохнула:

– О нет, он точно мертв. Его убили на войне. Этот человек когда-то любил меня.

– Там, в Южной Африке? – небрежно спросил граф.

– Да, если вас это интересует. В Южной Африке.

– То есть на вашей родине, не так ли?

Она кивнула. Граф встал и потянулся за шляпой.

– Что ж, решайте сами, конечно, но я бы на вашем месте боялся Полковника куда больше, чем обманутых любовников. Таких людей довольно часто… м-м… недооценивают.

Надина язвительно усмехнулась:

– Как будто я его не успела изучить за эти годы?!

– А вдруг? – мягко заметил граф. – Я иногда очень даже в этом сомневаюсь.

– О, я далеко не глупа! И действую не в одиночку. Завтра в Саутгемптон прибывает почтовый пароход из Южной Африки, и на его борту будет человек, который приедет специально ради меня и готов выполнять мои приказания. Так что Полковнику придется иметь дело с двумя противниками.

– Вы считаете это умным ходом?

– Необходимым.

– А вы уверены в своем напарнике?

На губах танцовщицы заиграла многозначительная улыбка.

– Я в нем совершенно уверена. Толку, правда, от него мало, но доверять ему можно целиком и полностью, – сказала Надина и, выдержав паузу, добавила равнодушным тоном: – Видите ли, он вообще-то мой муж…

1 Анна начинает рассказ

Меня со всех сторон осаждали просьбами описать приключившуюся со мной историю: и сильные мира сего (в лице лорда Нэсби), и «маленькие люди» (такие, как наша бывшая служанка Эмили, с которой мы виделись во время моего последнего приезда в Англию. «Ах, боже мой, мисс, что за шикарную книгу вы могли бы написать… Все прямо как в кино!»).

И действительно, кое-какие основания для этого имеются. Все происходило у меня на глазах, с самого начала и до победного конца я была в гуще событий. Ну а некоторые пробелы, к счастью, можно заполнить дневниковыми записями сэра Юстаса Педлера, которые он любезно предоставил в мое распоряжение.

А раз так, то – вперед! Анна Беддингфелд начинает повесть о своих приключениях…

Я всегда мечтала о приключениях. Ведь моя жизнь была такой однообразной, сущий кошмар! Папа, профессор Беддингфелд, считался крупнейшим в Англии специалистом по первобытным людям. Он был просто гений, это все признают. Мысленно он пребывал там, в эпохе палеолита, но тело его, увы, обитало здесь, в современном мире, и это составляло для папы главное жизненное неудобство. Современные люди его совершенно не интересовали. Папа даже человека эпохи неолита презирал, считая его обыкновенным пастухом. Нет, мой отец воодушевлялся только тогда, когда докапывался до мустьерского периода.

Но, к несчастью, совсем отгородиться от современников невозможно. Хочешь не хочешь, а нужно общаться с мясниками и булочниками, молочниками и зеленщиками. И поскольку папа жил, погрузившись в прошлое, а мама умерла, когда я еще лежала в пеленках, мне пришлось взвалить на себя все бытовые заботы. Честно говоря, я ненавижу людей эпохи палеолита, будь то человек ориньякской, мустьерской, шеллской или какой-нибудь другой культуры. И хотя я перепечатывала и правила почти всю папину рукопись под названием «Неандерталец и его предки», я этих неандертальцев терпеть не могу и очень рада, что они в незапамятные времена вымерли.

Не знаю, догадывался ли папа о моих чувствах по отношению к предметам его обожания. Наверное, нет. Впрочем, ему это в любом случае было бы безразлично. Он чужое мнение ни в грош не ставил. Пожалуй, такую особенность действительно можно считать признаком гениальности… Так же наплевательски папа относился и к бытовым заботам. Он всегда послушно съедал поднесенный ему обед, отличался безукоризненными манерами, но, похоже, расстраивался всякий раз, когда возникал вопрос об оплате. Мы вечно сидели без денег. Папина известность не приносила дохода. Хотя он являлся членом всех мало-мальски серьезных научных обществ и на его имя приходили пачки писем, широкая публика толком не знала о его существовании, а папины увесистые ученые труды, вносившие важный вклад в копилку человеческих знаний, не имели популярности в массах. Только однажды папа вдруг оказался в центре внимания. Он сделал доклад в каком-то научном обществе, речь шла о детенышах шимпанзе. Суть доклада сводилась к тому, что у маленьких детей обнаруживаются антропоидные черты, а детеныши шимпанзе похожи на людей гораздо больше, чем взрослые особи. Судя по всему, полагал мой отец, это означает, что если наши предки во многом обезьяноподобны, то предки шимпанзе стояли на эволюционной лестнице выше своих нынешних потомков. Иными словами, шимпанзе – выродки. Шустрые газетчики из «Дейли Баджет», охотившейся за сенсациями, тут же тиснули крупный заголовок: «Неужели не мы произошли от обезьян, а обезьяны от нас? Известный профессор утверждает, что шимпанзе – это деградировавшие люди». Вскоре после публикации к папе явился репортер и попытался убедить его написать несколько популярных статей на эту тему. Редко я видела папочку в таком гневе… Он весьма нелюбезно выставил репортера за дверь, чем вызвал мое тайное сожаление – ведь мы в ту пору были совсем на мели! Ей-богу, в какой-то момент я была готова догнать молодого человека и сказать ему, что отец передумал и согласен прислать нужные статьи. Я вполне могла бы написать их сама, и папа никогда не узнал бы о подлоге, поскольку не читал «Дейли Баджет». Однако этот вариант пришлось отвергнуть как слишком рискованный, и, надев свою самую нарядную шляпку, я уныло поплелась на переговоры с зеленщиком, который справедливо точил на нас зуб.

Репортер из «Дейли Баджет» был единственным молодым человеком, когда-либо переступавшим порог нашего дома. Я подчас остро завидовала Эмили, нашей миниатюрной служанке, которая при каждом удобном случае «ходила прошвырнуться» с верзилой-матросом, сделавшим ей предложение. Ну а в перерывах, чтобы (как она выражалась) «не терять форму», гуляла с подручным зеленщика и с младшим аптекарем. Я же с грустью думала о том, что мне «поддерживать форму» не на ком. Папины друзья были пожилыми профессорами, обычно почему-то длиннобородыми. Однажды, правда, профессор Петерсон нежно обнял меня и, заявив, что у меня «ладненькая фигурка», попытался поцеловать. Но само это заявление говорило о том, что профессор Петерсон безнадежно устарел. Я с колыбели усвоила, что никакая уважающая себя женщина не стремится иметь «ладненькую фигурку».

Я мечтала о приключениях, о любви и о романтике, а в жизни меня, похоже, ждали только серые будни. Неподалеку от нашего дома имелась библиотека, где было навалом затрепанных бульварных романов, и я упивалась чужими рассказами о любви и об опасностях, а во сне видела суровых, молчаливых родезийцев, сильных мужчин, которые всегда «сражают врага одним ударом». У нас вряд ли кто-нибудь мог «сразить врага», неважно, одним ударом или несколькими.

Еще у нас крутили кино, каждую неделю шла очередная серия «Приключений Памелы», Памела была потрясающей девушкой. Ничто ее не пугало! Она вываливалась из самолета, плавала на подводной лодке, забиралась на крышу небоскреба и не моргнув глазом опускалась на самое «дно» общества. Умом Памела, правда, не блистала, и главарь преступного мира всякий раз ловил ее. Но, поскольку ему было неинтересно просто стукнуть ее по голове – и все, он либо приговаривал бедняжку к смерти в канализационной трубе, либо изобретал еще какие-нибудь новые удивительные способы, и к началу следующей серии герою обязательно удавалось освободить Памелу. Я выходила из кинотеатра, и голова у меня шла кругом от бредовых фантазий, но, вернувшись домой, я обнаруживала извещение газовой компании: она грозилась отключить нам газ, если мы не погасим задолженность!

И все же, хоть мне это и было невдомек, приключения приближались…

Вероятно, мало кто слыхал, что в Северной Родезии, в шахте Броукен-Хилл, обнаружили череп первобытного человека. Однажды утром я застала папу в таком волнении, что его в любую минуту мог хватить удар. Он тут же выложил мне все новости:

– Понимаешь, Анна? Этот череп, конечно, похож на тот, что нашли на Яве, но сходство поверхностное, чисто внешнее! Нет, здесь мы имеем дело с предшественником неандертальцев, я всегда так считал! Ты думаешь, «гибралтарский череп» самый древний из найденных неандертальских черепов? Но почему? Колыбель человечества находится в Африке. Оттуда неандертальцы пришли в Европу…

– Папа, не надо намазывать селедку повидлом! – торопливо перебила я, поймав отцовскую руку, рассеянно блуждавшую по столу. – Так о чем ты сейчас говорил?

– Они явились в Европу на… – Отец отправил в рот костлявый кусок, подавился и закашлялся.

– Мы выезжаем немедленно! – провозгласил папа в конце обеда, поднимаясь из-за стола. – Времени терять нельзя. Нам совершенно необходимо очутиться на месте, я уверен, что мы найдем там массу интересного! Любопытно, фауна там тоже типичная для мустьерского периода? Сдается мне, что мы обнаружим останки примитивных бизонов, а вовсе не шерстистых носорогов. Да, скоро туда отправится небольшая экспедиция. Но мы должны опередить их! Ты сегодня же пошлешь письмо в компанию Кука. Хорошо, Анна?

– А как насчет денег, папа? – деликатно намекнула я.

Отец посмотрел на меня с укоризной.

– Одно расстройство мне с тобой, дитя мое! Ну, что у тебя за взгляды? Мы обязаны быть бессребрениками. Да-да, если занимаешься наукой, надо быть бессребреником!

– Но, по-моему, компания Кука так не считает, папа.

На отцовском лице появилась страдальческая гримаса.

– Моя милая Анна, ты заплатишь им наличными!

– У меня нет наличности, папа.

Отец вскипел от негодования.

– Дитя, я не могу вникать в эти вульгарные денежные вопросы!.. Вчера пришло письмо из банка… управляющий пишет, что у меня есть двадцать семь фунтов.

– Насколько я понимаю, речь идет о превышении твоего кредита.

– Ах, но у меня есть деньги, есть! Свяжись с моими издателями!

Я не стала спорить, хотя меня одолевали сомнения. Папины книги приносили больше славы, чем барышей. Но вообще-то идея поехать в Родезию мне очень даже приглянулась. «Суровые молчаливые мужчины», – в экстазе прошептала я… и заметила, что папа выглядит довольно экзотично.

– Да ты обулся в разные ботинки, папа! – воскликнула я. – Сними, пожалуйста, коричневый и надень черный. И не забудь кашне, сегодня холодно.

Через несколько минут папа был уже как следует обут и укутан и отправился на улицу.

Вернулся он поздно, и я в ужасе увидела, что ни шарфа, ни пальто на нем нет.

– Послушай, Анна, а ведь и правда! Я снял их перед тем, как залезть в пещеру. Там было так грязно…

Я с пониманием кивнула, вспомнив, как однажды папа вернулся, перепачкавшись глиной в буквальном смысле слова с головы до пят.

Кстати сказать, мы и поселились-то в Литтл-Хэмпсли в основном из-за того, что по соседству с поселком располагалась пещера, где было сделано много находок, относящихся к ориньякской культуре. У нас в поселке даже устроили маленький музей, и его хранитель вместе с папой целыми днями торчал под землей, извлекая на свет божий кости шерстистых носорогов и пещерных медведей.

…Весь тот вечер папа заходился в кашле, а наутро у него поднялась температура. Я послала за доктором.

Бедный папочка, ему не суждено было поправиться. Он заболел двусторонним воспалением легких и умер через четыре дня.

2

Ко мне все были очень добры. Я оценила это, несмотря на свое оглушенное состояние. Нет, я не очень убивалась. Ведь папа никогда меня не любил, и я это прекрасно знала. Если бы он относился ко мне с любовью, я бы платила ему взаимностью… Но невзирая на отсутствие любви, мы были друг к другу привязаны, я заботилась об отце и втайне восхищалась его ученостью и беззаветной преданностью науке. И мне было больно, что папа умер как раз тогда, когда его интерес к жизни достиг своего апогея. Я бы с легкой душой похоронила его в пещере рядом с наскальными рисунками, изображавшими оленя и кремневые орудия, но под давлением общественного мнения мне пришлось согласиться на аккуратненький холмик с мраморным надгробьем на унылом кладбище при нашей церкви. Викарий от чистого сердца пытался меня утешить, но тщетно.

Я не сразу осознала, что наконец обрела вожделенную свободу. Я осиротела и осталась почти без средств к существованию, но зато стала свободной. В то же время меня глубоко тронула удивительная доброта моих соседей-односельчан. Священник из кожи вон лез, убеждая меня, что его жене срочно нужна компаньонка. Крошечной местной библиотеке неожиданно понадобился дополнительный работник. Ну а в довершение всего ко мне нагрянул доктор, который долго бекал, мекал, забавно оправдывался, говоря, что, конечно, он нарушает правила этикета… а потом предложил мне выйти за него замуж.

Его предложение меня безумно удивило. Доктору давно перевалило за тридцать, дело уже близилось к сорока. Это был кругленький, бочкообразный толстячок, совсем не похожий на героя из «Приключений Памелы» и уж тем более на сурового и молчаливого родезийца. Немного поразмыслив, я спросила, почему он решил жениться именно на мне. Доктор пришел в еще большее замешательство и пробормотал, что жена – хорошее подспорье для практикующего врача. Это выглядело еще менее романтично, но все же меня почему-то тянуло принять его предложение. Ведь мне предлагалась спокойная жизнь! Спокойная жизнь и уютный дом. Вспоминая теперь ту сцену, я думаю, что поступила несправедливо по отношению к маленькому толстячку. Он был искренне влюблен в меня, однако из-за ошибочных представлений о деликатности не афишировал свою любовь… Но тогда моя алкавшая романтики душа взбунтовалась.

– Вы удивительно добры ко мне, – сказала я, – но это невозможно. Я выйду замуж только за того, в кого влюблюсь до беспамятства.

– Значит, вам кажется, что вы…

– Нет, не влюблена, – жестко отрезала я.

Доктор вздохнул.

– Но что вы намерены делать, моя милая девочка?

– Я мечтаю увидеть мир, хочу приключений! – ответила я без тени колебаний.

– Мисс Анна, вы еще сущий ребенок! Вы не понимаете…

– Какие трудности встретятся на моем пути? О нет, я прекрасно все понимаю, доктор. Я не сентиментальная школьница, а очень практичная и, кстати, сварливая особа. Если бы вы на мне женились, я бы вам показала…

– О, если бы вы передумали…

– Нет, не могу.

Он вздохнул еще раз.

– Тогда у меня к вам другое предложение. Моей тете – она живет в Уэльсе – нужна помощница по хозяйству, молодая леди. Как вы на это смотрите?

– Отрицательно, доктор. Я поеду в Лондон. За приключениями надо ехать в Лондон! Я буду смотреть в оба, и – помяните мое слово! – что-нибудь да произойдет! В следующий раз я пришлю вам весточку из Китая или из Тимбукту.

Вслед за доктором меня посетил мистер Флемминг, папин адвокат из Лондона. Он специально приехал, чтобы повидаться со мной. Флемминг обожал антропологию и высоко ценил папины научные труды. Роста он был высокого, худощав, узколиц и седовлас. Когда я вошла в комнату, он встал и, взяв мои руки в свои, ласково пожал их.

– Бедное дитя! О, мое бедное, бедное дитя!

Я неосознанно начала входить в роль обездоленной сиротки. Это на меня мистер Флемминг подействовал. Он излучал доброту, теплоту и отеческую заботу… И был совершенно уверен, что я глупенькая маленькая девочка, оставшаяся один на один с жестокосердным миром. Я сразу поняла, что переубеждать его бесполезно. И, судя по всему – как показал дальнейший ход событий, – сделала правильно, что не стала его переубеждать.

– Мое милое дитя, можете ли вы выслушать меня? Мне бы хотелось вам кое-что разъяснить.

– А… хорошо.

– Как известно, ваш отец был выдающийся человек. Потомки его оценят. Но, к сожалению, он не обладал деловыми качествами.

Я знала это, пожалуй, даже лучше мистера Флемминга, но от комментариев воздержалась.

Он продолжал:

– Вряд ли вы разбираетесь в подобных вопросах, так что я постараюсь говорить как можно понятней.

Мистер Флемминг начал вдаваться в ненужные подробности, из которых в конце концов стало ясно, что мне приходится вступать в жизнь, имея в кармане восемьдесят семь фунтов семнадцать шиллингов и четыре пенса. Сумма была весьма неубедительной. Я ждала продолжения разговора с некоторым трепетом, боясь, что у мистера Флемминга найдется где-нибудь в Шотландии тетушка, которой позарез нужна молоденькая компаньонка. Однако тети у адвоката не оказалось.

– Вопрос в том, – продолжал мистер Флемминг, – как устроить ваше будущее. У вас ведь нет родственников?

– Нет, я одна на свете, – сказала я и снова поразилась своему сходству с какой-нибудь киногероиней.

– А друзья у вас есть?

– Да, ко мне все были очень добры, – с благодарностью в голосе ответила я.

– Еще бы! Разве можно вести себя иначе с такой юной и очаровательной девушкой? – галантно заметил мистер Флемминг. – Ладно-ладно, моя дорогая, мы что-нибудь придумаем.

Мистер Флемминг слегка поколебался, но потом сказал:

– А что, если вам немного пожить у нас?

Я даже подпрыгнула – Лондон! Средоточие всяческих приключений!

– Как вы добры ко мне, – пробормотала я. – Неужели вы серьезно? Я побуду у вас только первое время, пока не осмотрюсь. Нужно же самой зарабатывать на хлеб, не правда ли?

– Да-да, мое милое дитя. Я вас понимаю. Мы подыщем вам что-нибудь… э-э… подходящее.

Я инстинктивно почувствовала, что наши с мистером Флеммингом представления о «подходящей работе» существенно различаются. Однако спорить было неуместно.

– Итак, решено. Кстати, почему бы вам не поехать со мной сегодня?

– О, благодарю, но как отнесется к моему появлению миссис Флемминг?..

– Жена будет рада.

Полагаю, мужья сильно заблуждаются, считая, что знают психологию своих жен. Я бы жутко разозлилась, если бы мой муж без предупреждения привел домой бедную юную сиротку.

– Мы пошлем миссис Флемминг с вокзала телеграмму, – продолжал адвокат.

Мои скудные пожитки были упакованы в мгновение ока… Я печально воззрилась на свою шляпу, никак не решаясь ее надеть. Подобные шляпы я называю «кухаркиными». По-моему, в них только прислуге на прогулку выходить… но даже кухарки этого не носят! Черная соломенная шляпа давно потеряла какую бы то ни было форму, поля уныло провисли… Но вдруг мне пришла в голову гениальная идея: я стукнула по шляпе кулаком, потом как следует «намяла ей бока», приплюснула донышко и прицепила нечто схожее с кубистскими фантазиями на тему морковки. Получилось просто шикарно. Затем я отцепила морковку и принялась сглаживать следы своих злодеяний. В результате «кухаркина шляпа» обрела первоначальную форму, но стала еще более потрепанной и жалкой, мне хотелось как можно точнее соответствовать расхожему образу несчастной сиротки. Я побаивалась, что миссис Флемминг окажет мне не очень радушный прием, однако надеялась обезоружить ее своим видом.

Мистер Флемминг тоже нервничал. Я почувствовала это, когда мы поднимались по лестнице большого дома, стоявшего на тихой Кенсингтонской площади. Миссис Флемминг поздоровалась со мной вполне любезно. Она оказалась симпатичной дородной женщиной, таких обычно считают прекрасными женами и матерями. Проведя меня в спальню, стены которой были обиты чистеньким, без единого пятнышка ситцем, миссис Флемминг выразила надежду, что я ни в чем не буду испытывать нужды, и сообщила, что через пятнадцать минут ждет меня к чаю. А затем оставила меня в одиночестве.

Я слышала, как она спустилась в гостиную на первом этаже и сказала, слегка повысив голос:

– Генри, но почему, с какой стати…

Дальше я не разобрала, но по тону и так все было понятно. Потом, через пару минут, до меня долетело несколько фраз, сказанных еще более кислым голосом:

– Я с тобой полностью согласна! Она действительно прехорошенькая.

Ну что за кошмарная жизнь! Мужчины третируют девушку, если она дурнушка, а женщины, наоборот, не выносят хорошеньких.

Глубоко вздохнув, я принялась сооружать себе прическу. Волосы у меня красивые: не темно-каштановые, а черные-пречерные, я обычно ношу их распущенными, но тут я недрогнувшей рукой собрала их в пучок. Уши у меня вообще-то ничего, не оттопыренные, но сегодня открывать их совсем немодно, тут сомнений быть не может. Когда мой туалет был закончен, я стала невероятно похожа на одну из тех сироток, что гуськом плетутся на прогулку в маленьком капоре и красной пелерине.

Спустившись в гостиную, я заметила, что миссис Флемминг посмотрела на мои уши, и ее глаза подобрели. Что же касается мистера Флемминга, то он был явно озадачен. Ручаюсь, он сидел и думал: «Что с собой сотворила малышка?»

Остаток дня прошел хорошо. Мы договорились, что я немедленно примусь за поиски работы.

Перед сном я придирчиво рассмотрела свое лицо в зеркале. Неужели я действительно прехорошенькая? Честно говоря, мне так не казалось. Природа не наделила меня ни прямым греческим носом, ни алыми, словно роза, губами, ни еще какими-нибудь достоинствами, которыми должна обладать писаная красавица. Правда, однажды викарий сказал, что у меня глаза как «солнечные лучи, заточенные в глухой, непроходимой чаще»… Но священники буквально напичканы цитатами и сыплют ими, не особенно вникая в их смысл. Эх, были бы у меня глаза голубые, как у ирландок, а вовсе не темно-зеленые с желтыми крапинками! Впрочем, зеленый – вполне подходящий цвет для искательницы приключений!

Я туго замоталась в черный кусок ткани, обнажив руки и плечи. Потом распустила и зачесала назад волосы, вновь прикрыв ими уши. Затем густо напудрила лицо, так что оно стало еще белее, чем раньше. Потом долго искала и наконец нашла какую-то старую губную помаду и жирно-прежирно накрасила губы. После чего подвела жженой пробкой глаза, перекинула через голое плечо алую ленту, воткнула в волосы красное перо, а сигарету сдвинула в угол рта. Выглядело впечатляюще, я осталась довольна.

– Авантюристка Анна! – громко провозгласила я, кивая своему отражению в зеркале. – Авантюристка Анна. Глава первая. Кенсингтонский особняк.

Ну и дурехи эти девчонки!

3

Несколько недель я умирала от скуки. Подруги миссис Флемминг да и она сама были мне совершенно неинтересны. Они часами болтали о себе и о своих детях, о том, как трудно раздобыть для малышей хорошее молоко, и о том, что они говорят молочнице, если молоко кислое. Затем беседа перекидывалась на слуг; дамы обсуждали, как нелегко в нынешние времена подыскать хорошую прислугу, вспоминали свои переговоры с девушками из бюро по трудоустройству. По-моему, они никогда не читали газет и абсолютно не интересовались тем, что творится в мире. Путешествовать им не нравилось, все везде было не так, как в Англии. Ривьеру они, правда, одобряли, поскольку там можно было встретить уйму старых друзей.

Я слушала, еле сдерживаясь. Эти дамы в основном были богаты. Прекрасный необъятный мир простирался перед ними: путешествуй, куда хочешь, а они предпочитали торчать в скучном загаженном Лондоне и болтать про молочниц и служанок! Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что, наверное, проявляла по отношению к ним некоторую нетерпимость. Но они были такими дурами!.. Дурами даже в той сфере деятельности, которую сами выбрали. Большинство-то и хозяйство вели плохо и бестолково.

Дела мои продвигались довольно медленно. Денег, вырученных от продажи дома и обстановки, еле хватило, чтобы расплатиться с долгами. Работу пока найти не удавалось. Впрочем, я особенно и не стремилась устроиться на службу. У меня было твердое убеждение, что если искать приключений, то они обязательно встретятся где-нибудь на полпути. Человек, по-моему, всегда получает то, что хочет.

И моя теория подтвердилась на практике.

Произошло это в январе, а точнее, восьмого января. Я возвращалась после неудачных переговоров с дамой, которая уверяла, что ей нужна компаньонка и секретарь, а на самом деле, видимо, мечтала о здоровенной поденщице, которая вкалывала бы двадцать четыре часа в сутки за двадцать пять фунтов в год. Мы расстались, чуть не поругавшись, и я отправилась по Эдгвер-роуд (дом, в котором я встречалась с той дамой, находился в районе Сент-Джонс-Вуд), пересекла Гайд-парк и очутилась возле больницы Св. Георгия. Там я спустилась в подземку и взяла билет до Глочестер-роуд.

Снедаемая любопытством, я дошла до конца платформы. Мне хотелось узнать, действительно ли два туннеля, которые вели к Даун-стрит, соединяются. Выяснив, что – да, я почему-то глупо обрадовалась. Народу на платформе было мало, в конце же ее вообще стоял только один мужчина. Проходя мимо него, я подозрительно принюхалась. Больше всего на свете я ненавижу запах нафталиновых шариков! А толстое зимнее пальто мужчины пропахло ими до одурения. Обычно люди надевают зимнюю одежду не в январе, а раньше, и к Рождеству запах успевает выветриться… Мужчина стоял чуть поодаль, у самого края платформы. Он глубоко задумался, и я могла спокойно его рассматривать, не боясь показаться невежливой. Щупленький, маленький, очень загорелый, с голубыми глазами и небольшой темной бородкой… Он, видно, только что из-за границы, решила я. Вот почему его пальто так воняет нафталином. Наверно, он приехал из Индии. На офицера не похож, офицеры бород не носят. Скорее всего, это владелец чайных плантаций.

Тут мужчина обернулся, явно намереваясь отступить подальше от края. Он взглянул на меня, потом перевел глаза на что-то за моей спиной и… его лицо исказилось. Исказилось от страха, панического ужаса! Он сделал невольный шаг назад, словно пытаясь избежать опасности, попятился, совсем позабыв, что стоит на краю платформы, и упал вниз.

На рельсах что-то ярко вспыхнуло и затрещало. Я взвизгнула. На место происшествия тут же сбежался народ. Откуда ни возьмись появились двое работников подземки и принялись отдавать распоряжения.

Я застыла, словно пригвожденная к платформе какими-то ужасными колдовскими чарами. Я была перепугана случившимся, но при этом хладнокровно и бесстрастно наблюдала за тем, как рабочие поднимают пострадавшего с рельсов и затаскивают на перрон.

– Пожалуйста, пропустите меня! Я врач!

Высокий человек с темной бородой торопливо прошел мимо меня и склонился над неподвижно лежавшим телом.

Во время осмотра меня вдруг охватило странное чувство нереальности происходящего. Все было как бы не по правде, а понарошку. Наконец доктор выпрямился и покачал головой:

– Он мертв. Ничего тут уже не поделаешь.

Толпа стала напирать, и удрученный носильщик повысил голос:

– Не надо, не надо! Оставайтесь на своих местах. Зачем устраивать свалку?

Мне стало дурно. Я повернулась и, не разбирая дороги, кинулась к лифту. Случившееся было слишком ужасным. Я чувствовала, что мне нужно выйти на свежий воздух. Врач, осматривавший труп, шел прямо передо мной. Один лифт уже отправился, другой вот-вот должен был подойти, и врач побежал, чтобы успеть в него впрыгнуть. По дороге он обронил какой-то клочок бумаги.

Я подняла его и кинулась вслед за доктором. Но двери лифта захлопнулись у меня перед носом, и я так и осталась стоять с бумажкой в руке.

Когда же наконец второй лифт доставил меня на улицу, человека, за которым я гналась, и след простыл. Я подумала, что, может быть, оброненная записка не представляет особой важности, и впервые развернула ее.

На половинке тетрадного листа были нацарапаны карандашом слова и цифры. Вот как это выглядело: «17.1 22 Замок Килморден».

На первый взгляд ничего особенного… Но что-то мешало мне выбросить эту бумажку… Я стояла, теребя ее в руках, и вдруг до меня снова донесся неприятный запах. «Опять нафталиновые шарики!» – поморщившись, подумала я и осторожно поднесла бумажку к носу. Да, записка вся пропахла нафталином. Но раз так, то…

Я аккуратно сложила листочек и спрятала его в сумочку. Потом не спеша отправилась домой, а по дороге упорно размышляла над случившимся.

Миссис Флемминг я сказала, что на моих глазах произошло ужасное несчастье, поэтому я расстроена и хочу сразу пройти к себе и прилечь. Добрая женщина все-таки уговорила меня выпить чашечку чая. Оставшись одна, я тут же приступила к выполнению плана, выработанного по дороге. Мне хотелось понять, почему, когда доктор осматривал труп, меня охватило такое странное чувство. Перво-наперво я улеглась на полу, изображая покойника, потом положила вместо себя диванный валик, а сама постаралась как можно точнее воспроизвести все движения и жесты врача. Наконец искомое было найдено. Я села на корточки и, нахмурившись, уставилась вдаль…

В вечерних газетах промелькнуло краткое сообщение о мужчине, погибшем в подземке; журналисты гадали, самоубийство это или несчастный случай. Я сочла своим долгом прояснить ситуацию, поговорила с мистером Флеммингом, и он полностью со мной согласился.

– Следствие, конечно же, заинтересуется вашими показаниями. Вы говорите, никого, кроме вас, не было?

– У меня такое чувство, что кто-то подошел сзади, но я в любом случае стояла ближе…

Провели дознание. Мистер Флемминг обо всем договорился и поехал со мной. Он явно опасался за мои нервы, и мне пришлось изображать волнение, хотя на самом деле я сохраняла полнейшее хладнокровие.

Пострадавшего звали Л.Б. Картон. В его карманах нашли ордер на осмотр дома, сдававшегося внаем, дом стоял на берегу реки неподалеку от Марлоу. Бумага была выдана на имя Л.Б. Картона, проживавшего в отеле «Рассел». Гостиничный клерк опознал мужчину, заявив, что тот поселился в отеле накануне трагического происшествия и зарегистрировался как Л.Б. Картон, приехавший из Южной Африки, а точнее – из Кимберли. По мнению клерка, мужчина только что сошел с корабля.

Я оказалась единственной, кто хоть что-то знал о происшествии.

– Вы думаете, это был несчастный случай? – спросил следователь.

– Да, конечно. Его что-то напугало, и он инстинктивно попятился, не отдавая себе отчета в том, что делает.

– Но что могло его напугать?

– Не знаю. Но он напугался. Его вдруг объял панический ужас.

Туповатый присяжный сказал, что некоторые люди приходят в ужас при виде кошек. Может, тот человек испугался кошки? Мне сия мысль не показалась особенно замечательной, но остальные за нее ухватились, поскольку им явно не терпелось разойтись по домам и они были рады признать смерть Картона не самоубийством, а несчастным случаем.

– Удивительно, – сказал следователь, – что доктор – тот, который первым осматривал тело, – так и не появился. Надо было сразу спросить его имя и адрес. Полиция очень неправильно поступила, не сделав этого.

Я тихонько усмехнулась. У меня имелись свои взгляды на сей счет, и я намеревалась как можно скорее изложить их в Скотленд-Ярде.

Однако на следующий день меня ждал сюрприз. Флемминги принесли «Дейли Баджет», чьи сотрудники в то утро оседлали своего любимого конька.

«НЕВЕРОЯТНОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ НЕДАВНЕЙ ИСТОРИИ В ПОДЗЕМКЕ! В ПУСТОМ ДОМЕ ОБНАРУЖЕНА УБИТАЯ ЖЕНЩИНА!»

Я жадно пробежала глазами сообщение:

«Сенсационное известие пришло вчера из особняка Милл-Хауз в Марлоу. У мужчины, который, по первоначальным предположениям полиции, совершил самоубийство, бросившись на рельсы подземки на станции Гайд-парк, в кармане был обнаружен ордер на осмотр Милл-Хауза, принадлежащего члену парламента сэру Юстасу Педлеру и сдающегося внаем без обстановки. А в одной из комнат на верхнем этаже вчера нашли тело задушенной молодой красавицы. Она похожа на иностранку, однако опознать ее пока не удалось. Полиция утверждает, что у нее есть какие-то важные улики. Сэр Юстас Педлер, владелец Милл-Хауза, проводит зиму на Ривьере».

4

Никто не пришел опознать труп убитой женщины. На дознании вскрылись следующие факты.

Восьмого января в час дня или чуть позже в контору мистера Батлера и мистера Парка, расположенную в районе Наутсбридж, вошла хорошо одетая женщина, говорившая с легким иностранным акцентом. Она объяснила, что хочет снять или купить дом на Темзе, откуда легко было бы добраться до Лондона. Ей дали координаты нескольких домов, включая и Милл-Хауз. Особа назвалась миссис де Кастина и сказала, что живет в «Рице», однако там такой постоялицы не оказалось, и работники гостиницы не смогли опознать тело.

Миссис Джеймс, жена садовника, работающего у сэра Юстаса Педлера, присматривает за Милл-Хаузом, а сама живет в маленьком домике у дороги. Она и давала показания. Около трех часов дня к дому подошла женщина. Она показала ордер на осмотр дома, и миссис Джеймс, как было заведено, дала ей ключи. Милл-Хауз расположен неподалеку от ее дома, и она обычно не сопровождает потенциальных нанимателей. Через несколько минут появился молодой человек. Миссис Джеймс описала его как высокого, широкоплечего, с бронзово-загорелым лицом и светло-серыми глазами. Он был гладко выбрит и одет в коричневый костюм. Мужчина сказал миссис Джеймс, что он друг дамы, осматривающей дом, дескать, он просто задержался на почте, отправляя телеграмму. Миссис Джеймс указала ему дорогу и больше о посетителях не думала.

Через пять минут мужчина вновь появился, отдал ей ключи и заявил, что дом, наверное, им не подойдет. Женщину миссис Джеймс не видела, но решила, что та покинула дом раньше. Однако жена садовника заметила, что молодой человек почему-то очень расстроен.

– Он был похож на человека, увидевшего призрак, – сказала она. – Я решила, что он заболел.

На следующий день пришли новые посетители, которые и обнаружили труп, лежавший на полу в одной из комнат на верхнем этаже. Миссис Джеймс опознала в покойнице женщину, приходившую накануне. Служащий конторы по сдаче и найму домов тоже признал в ней «миссис де Кастину». Полицейский хирург высказал мнение, что труп пролежал целые сутки. «Дейли Баджет» сделала смелое предположение, что мужчина из подземки сначала убил эту женщину, а потом покончил с собой. Но поскольку несчастный случай в метро произошел в два часа, а женщина даже в три была еще жива и здорова, то оставалось лишь предположить, что эти два случая никак не связаны между собой иордер на осмотр дома, найденный в кармане мертвого мужчины, одно из тех совпадений, которые так часто встречаются в нашей жизни.

Следствие пришло к заключению, что «один неизвестный или даже целый ряд неизвестных совершили преднамеренное убийство», и полиции (а вместе с ней и «Дейли Баджет») осталось лишь разыскивать «человека в коричневом костюме». Поскольку миссис Джеймс твердо заявила, что когда женщина пришла осматривать дом, там никого не было и никто, кроме молодого человека, туда не заходил в течение целых суток, напрашивалось логичное предположение, что именно он убил несчастную де Кастину. Ее задушили обрывком толстого черного шнура, причем напали, очевидно, так стремительно, что она даже вскрикнуть не успела. В шелковой черной сумочке пострадавшей нашли туго набитый бумажник, немного мелочи, тонкий кружевной платочек без вензелей и инициалов и обратный билет до Лондона в вагоне первого класса. Зацепиться было в общем-то не за что.

Все это поведала широкому читателю «Дейли Баджет» и с тех пор периодически воинственно призывала народ найти «человека в коричневом костюме». Примерно пятьсот человек в день заявляло о том, что они выследили преступника, и рослые молодые люди с загорелыми лицами прокляли тот час, когда портные уговорили их сшить коричневые костюмы. Ну а про несчастье в метро все решили, что оно произошло случайно, и вскоре про него позабыли.

Неужели это действительно было лишь случайным стечением обстоятельств? Я сильно сомневалась. Конечно, мое отношение грешило некоторой предубежденностью, ведь происшествие в подземке стало в каком-то смысле моей маленькой тайной… Но все же – ей-богу! – между двумя трагедиями существовала какая-то связь. И там и там действовал некий загорелый мужчина, по-видимому англичанин, живущий за границей. Были и еще кое-какие зацепки… Из-за них-то я и отважилась в конце концов на решительный (по моему мнению) шаг. Явившись в Скотленд-Ярд, я потребовала свидания со следователем, который вел дело об убийстве в Милл-Хаузе.

Меня не сразу, но все-таки поняли – еще бы, ведь по рассеянности я забрела в бюро находок! – и затем провели в маленькую комнатку к инспектору Мидоусу.

Инспектор Мидоус, рыжеволосый коротышка, обладал, на мой взгляд, удивительно неприятными манерами. Его помощник, тоже в штатском, скромно сидел в уголке.

– Доброе утро! – нервно сказала я.

– Доброе утро, – откликнулся инспектор. – Присаживайтесь, пожалуйста. Насколько я понял, вы хотите сообщить какие-то полезные для нас сведения?

По его тону, однако, чувствовалось, что верит он в это крайне слабо. Я так и вскипела.

– Вы, конечно, слышали о мужчине, которого убили в метро? – спросила я. – У него в кармане нашли направление на осмотр дома в Марлоу.

– А-а, – протянул инспектор, – значит, вы и есть мисс Беддингфелд, что участвовала в дознании?! Мало ли что у мужчины лежало в кармане!.. Ордера на осмотр домов дают очень многим, только других не убивают, как того мужчину.

Я предприняла еще одну попытку:

– И вы не считаете странным, что у мужчины не было билета?

– Билет потерять легче легкого. Со мной лично это не раз случалось.

– И денег у него не нашли!

– Не совсем так, в кармане брюк было немного мелочи.

– Но бумажника-то не было!

– Не все люди носят бумажники или кошельки, – возразил инспектор.

Тогда я решила поискать другой подход:

– А вас не удивляет, что доктор так и не объявился после того происшествия?

– Врачи – занятые люди и часто не читают газет. Вполне возможно, доктор вообще забыл о происшествии.

– По-моему, инспектор, вас ничто не может удивить, – мягко заметила я.

– Да нет, вы преувеличиваете, мисс Беддингфелд. Девушки романтичны, я знаю… любят тайны и все такое прочее. Но у меня очень много дел…

Я поняла намек и встала.

Мужчина, сидевший в углу, робко возвысил голос:

– Может быть, юная леди изложит нам вкратце свои соображения по поводу случившегося, инспектор?

Инспектора не пришлось долго упрашивать.

– Да-да, пожалуйста, мисс Беддингфелд! Вы уж не обижайтесь на нас. Что ходить вокруг да около? Лучше выскажите прямо, что у вас на уме.

Я колебалась: с одной стороны, мне хотелось потешить уязвленное самолюбие, а с другой – не терпелось изложить свои соображения. Наконец я решила поступиться самолюбием.

– На дознании вы утверждали, что случившееся не было самоубийством, – напомнил инспектор.

– Да, я совершенно в этом уверена. Того человека что-то напугало. Но что? Кто? Во всяком случае, не я. Вполне возможно, что кто-то шел вслед за нами по платформе… кто-то, кого он узнал.

– Вы видели кого-нибудь?

– Нет, – призналась я. – Я не оборачивалась. Ну а как только труп подняли с рельсов, к нему кинулся какой-то мужчина, назвавшийся доктором.

– Не вижу в этом ничего необычного, – сухо проронил инспектор.

– Да, но он не был доктором!

– Что-о?

– Он не был доктором, – повторила я.

– Откуда вы знаете, мисс Беддингфелд?

– Трудно сказать… Вообще-то во время войны я работала в госпитале и видела, как врачи обращаются с покойниками. Их движения профессионально ловки и бесстрастны, чего нельзя сказать о том мужчине. Ну, и потом… врачи обычно не слушают сердцебиение, прикладывая ухо к правой стороне тела.

– А он слушал сердце справа?

– Да, но в тот момент я не отдала себе в этом отчет, хотя и почувствовала что-то неладное… А вернувшись домой, я стала вспоминать и наконец поняла, откуда у меня возникло ощущение несуразности происходящего.

– Гм-м, – пробормотал инспектор и медленно потянулся за ручкой и бумагой.

– Ощупывая грудную клетку пострадавшего, – продолжала я, – так называемый «доктор» мог преспокойно обчистить карманы погибшего.

– Мне в это не очень-то верится, – протянул инспектор. – Но хорошо… Вы могли бы нам описать того человека?

– Высокий, широкоплечий, он был в темном пальто, черных ботинках и котелке. Еще я запомнила черную бородку клинышком и солнечные очки в золотой оправе.

– Если убрать пальто, бороду и очки, то ничего и не останется, – проворчал инспектор. – Ваш «доктор» мог бы в пять минут до неузнаваемости сменить внешность… что он, конечно же, и не преминул сделать, если, как вы утверждаете, это вор-карманник.

Ничего подобного я не утверждала и с той минуты махнула на инспектора рукой, сочтя его абсолютно безнадежным тупицей.

– Вам больше нечего сказать? – спросил инспектор, видя, что я собираюсь уходить.

– Нечего, – сказала я и не преминула нанести ему последний удар: – Кстати, голова того человека была брахицефальной. А это не так-то просто изменить.

Я с удовольствием отметила, что перо инспектора Мидоуса нерешительно зависло над бумагой. Он совершенно определенно не знал, как писать слово «брахицефальная».

5

Клокоча от негодования, я неожиданно легко решилась на следующий шаг. Еще во время посещения Скотленд-Ярда у меня созрел план… Я намеревалась осуществить его, если встреча со следователем не принесет желаемых результатов (а она оказалась в высшей степени неудовлетворительной). Но план требовал немалого мужества…

Однако в порыве гнева человек нередко с легкостью совершает поступки, на которые в нормальном состоянии никогда бы не отважился. Недолго думая, я отправилась прямо к лорду Нэсби.

Лорд Нэсби был миллионер, владелец «Дейли Баджет». Вообще-то ему принадлежало еще несколько газет, но «Дейли Баджет» считалась его любимым детищем. Домовладельцы Англии знали его именно как хозяина этого издания. В печати совсем недавно рассказывалось о распорядке дня сего великого мужа, а потому я знала, где его искать. В этот час он работал дома, диктовал что-нибудь своей секретарше.

Разумеется, я не рассчитывала на то, что любая девица, которой взбредет в голову явиться к лорду Нэсби, удостоится аудиенции. Но я позаботилась об этой стороне дела. В холле у Флеммингов, на подносе для визитных карточек, я заметила карточку маркиза Лоумсли, одного из пэров Англии. Я взяла ее, аккуратно стерла хлебным мякишем все надписи и нацарапала карандашом: «Пожалуйста, уделите мисс Беддингфелд несколько минут». Авантюристки не больно разборчивы в средствах!

Хитрость удалась. Напудренный лакей взял карточку и куда-то ее отнес. После чего появился бледный секретарь. Наша словесная дуэль окончилась в мою пользу. Сдавшись, секретарь удалился. Потом пришел опять и попросил меня следовать за ним. Я послушалась и вошла в большую комнату. Испуганная стенографистка промелькнула мимо меня, словно призрак. Затем дверь затворилась, и я оказалась лицом к лицу с лордом Нэсби.

Крупный мужчина… Большеголовый. Большелицый, с большими усами и большим животом… Я осеклась. Ведь я пришла сюда не для того, чтобы разглядывать живот лорда Нэсби. А он уже рычал на меня:

– Ну, так что же? Что нужно от меня Лоумсли? Вы его секретарша? В чем дело?

– Начну с того, – сказала я, стараясь говорить как можно хладнокровней, – что я не знаю лорда Лоумсли и он наверняка не слышал о моем существовании. Я взяла его визитную карточку в доме, где сейчас гощу, и сама сделала эту надпись. Мне было важно увидеть вас.

На какую-то долю секунды мне показалось, что лорда Нэсби хватит удар. Но, судорожно проглотив слюну, он все же взял себя в руки.

– Я восхищаюсь вашим хладнокровием. И если вам удастся меня заинтересовать, то наша встреча сможет продлиться еще две минуты. Но не больше!

– Этого достаточно, – ответила я. – А насчет заинтересовать – будьте покойны. Дело касается загадки Милл-Хауза.

– Если вы нашли «человека в коричневом костюме», свяжитесь с редактором, – торопливо перебил меня лорд Нэсби.

– Если вы будете меня перебивать, – решительно произнесла я, – мне не хватит двух минут. Я не нашла «человека в коричневом костюме», но вполне могу это сделать.

Стараясь как можно лаконичней излагать свои мысли, я рассказала Нэсби о несчастном случае в подземке и о том, какие я сделала выводы. Когда рассказ был закончен, лорд Нэсби неожиданно спросил:

– А откуда вы знаете про брахицефалов?

Я назвала папино имя.

– А, «человек – предок обезьяны»? Да? Ну что ж, похоже, у вас есть голова на плечах, милая барышня. Но вообще-то история ваша не ахти. Не за что зацепиться. А значит, нам от нее никакого толку.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Но тогда что вы хотите?

– Хочу устроиться к вам репортером, чтобы расследовать это дело.

– Невозможно. Мы уже отрядили специального корреспондента.

– Зато у меня специально для вас есть кое-какие соображения…

– Те, что вы мне поведали?

– О нет, лорд Нэсби. У меня осталось кое-что про запас.

– Ах, неужели? Да, вы положительно умны! Я слушаю…

– Садясь в лифт, так называемый доктор обронил какую-то бумажку. А я ее подняла. Она пахла нафталином. От погибшего тоже пахло нафталином. А от доктора – нет. Поэтому я сразу догадалась, что доктор вытащил записку из кармана покойника. В записке было два слова и несколько цифр.

– Дайте-ка взглянуть.

Лорд Нэсби небрежно протянул руку.

– Пожалуй, не стоит, – улыбаясь, ответила я. – Ведь это моя находка.

– Хорошо. Ей-богу, вы смышленая девушка. Правильно, не выпускайте записку из рук! А вас не мучает совесть из-за того, что вы не отдали ее полиции?

– Я собиралась ее отдать сегодня утром, но они упорно старались не замечать связи между историей в подземке и убийством в Милл-Хаузе, так что я сочла себя вправе утаить записку. Да и потом, инспектор меня разозлил.

– Недальновидный человек… Ладно, моя милая девочка, я сделал для вас все, что мог. Прорабатывайте свою версию. И если раскопаете что-нибудь… что-нибудь пригодное для печати, присылайте нам. Попытайте счастья. В «Дейли Баджет» всегда найдется место истинному таланту. Но сначала надо хорошенько потрудиться. Понятно?

Я поблагодарила лорда Нэсби и извинилась за методы, которыми мне пришлось действовать.

– Не страшно. Я люблю нахальство в хорошеньких девушках! Кстати, вы обещали отнять у меня всего две минуты и, даже несмотря на то, что я перебивал вас, уложились в отведенное время. Для женщины это удивительно! Видимо, сказывается ваша научная подготовка.

Вновь очутившись на улице, я с трудом отдышалась, словно после долгой пробежки. Мое новое знакомство показалось мне весьма утомительным.

6

Я вернулась домой, ликуя. Ведь мне удалось добиться куда большего, чем я предполагала! Лорд Нэсби принял меня очень даже доброжелательно. Теперь дело было за мной. «Дерзайте!» – сказал лорд Нэсби. Запершись в своей комнате, я достала драгоценный клочок бумаги и еще раз впилась в него жадным взором. Это был ключ к разгадке тайны.

Что же все-таки обозначали загадочные цифры? Их было пять, и после первых двух стояла точка.

– Семнадцать. Сто двадцать два, – шепотом произнесла я.

Это меня ни к чему не привело.

Тогда я сложила указанные числа. Так часто делают в приключенческих романах, и результаты бывают поразительными.

Один и семь будет восемь, плюс еще один – девять, плюс два – одиннадцать, а если прибавить еще два, то получится тринадцать.

Тринадцать! Роковое число! Может быть, его предупреждение? Может, мне стоит отказаться от своей затеи? Вполне возможно. Во всяком случае, другого смысла я в цифре «тринадцать» не увидела. Мне не верилось, что какому-нибудь заговорщику придет в голову записать ее столь экстравагантным способом. Если он имел в виду число тринадцать, он бы так и написал: «13».

Между единицей и двойкой был оставлен просвет. Тогда я вычла двадцать два из ста семидесяти одного. Вышло сто сорок девять. Попрактиковаться в устном счете было, конечно, полезно, однако, похоже, к разгадке тайны сии математические экзерсисы никакого отношения не имели. Поэтому я оставила их в покое, даже не дойдя до деления или умножения, и перешла от цифр к словам.

Замок Килморден… Это уже что-то более определенное. Некое место, вероятно родовое гнездо аристократического семейства. (Наверное, записка имеет отношение к претендентам на наследство? Или на потомственный титул?) А может, замок Килморден – это всего лишь живописные развалины? (И тогда речь идет о кладе?)

Да, версия насчет клада показалась мне наиболее подходящей.

Цифры всегда связаны с кладом, шаг направо, семь шагов налево, выкопать яму глубиной в один фут, спуститься на двадцать две ступеньки под землю… «Хорошая идея, – решила я, – но поработать над ней я еще успею. Сейчас важно как можно скорее добраться до замка Килморден». Сделав вылазку из комнаты, я вернулась с добычей: целой кипой книг. Среди них были «Кто есть кто», «История древних шотландских родов» и чьи-то сочинения о жителях Британских островов.

Время шло, я прилежно рылась в справочниках, но лишь все больше раздражалась и, наконец, в сердцах захлопнула последнюю книгу. Никакого замка Килморден мне обнаружить не удалось. На моем пути выросло неожиданное препятствие. Однако такой замок должен существовать, непременно! С чего бы заговорщику придумывать его и указывать название в записке? Ерунда какая-то!

Потом мне пришла в голову другая идея. Что, если какой-нибудь человек построил в пригороде Лондона аляповатое сооружение и окрестил его высокопарно «замком»? Но ежели так, то разыскать нужный дом будет неимоверно трудно… Помрачнев, я села на корточки (это моя излюбленная поза, когда мне нужно принять действительно важное решение) и принялась размышлять, как же теперь быть.

Могу ли я что-нибудь предпринять?

Я долго думала и наконец весело вскочила на ноги. Ну разумеется! Нужно отправиться на место преступления! Хорошие сыщики всегда так делают. И всегда что-нибудь находят. Что-нибудь упущенное полицией. Даже если преступление совершено несколько дней назад! Мои дальнейшие действия были мне совершенно ясны. Я должна отправиться в Марлоу.

Но как попасть в дом? Отвергнув несколько авантюрных способов, я предпочла поступить предельно просто. Раз дом сдавался внаем, то, наверно, он и сейчас еще не занят. И я приду туда как потенциальный квартиросъемщик.

А маклерам я устрою разгон за то, что у них такой скудный набор вариантов!

Но не тут-то было. Симпатичный клерк разложил передо мной карточки с описанием полудюжины подходящих домов. Мне пришлось серьезно напрячься, выискивая в каждом какие-либо недостатки. Наконец я выразила опасение, что визит мой напрасен.

– Неужели у вас нет еще чего-нибудь? – патетически вопрошала я, глядя клерку прямо в глаза. – Я хочу, чтобы дом стоял у реки и чтобы там был большой сад и маленький флигель…

Я постаралась перечислить все основные приметы Милл-Хауза, почерпнутые мной из газет.

– Ну… остается еще, конечно, дом сэра Юстаса Педлера, – нерешительно молвил клерк. – Милл-Хауз… наверно, вы слышали…

– Это… это не там, где… – Я запнулась. (Вообще-то в последнее время я здорово навострилась изображать застенчивость.)

– Да-да! Именно там произошло убийство. Так что, может, вы не захотите…

– О нет, меня это не останавливает, – энергично возразила я и, чтобы еще больше подтвердить свою решимость, добавила: – Вдруг мне удастся уговорить их сбавить цену? В сложившихся обстоятельствах…

Это был, по-моему, мастерский ход.

– Вполне возможно, – откликнулся клерк. – Найти жильцов им теперь, пожалуй, будет нелегко… возникнут трудности с прислугой и много других проблем… Если после осмотра вы решите, что дом вам подходит, мой вам совет: назовите свою цену. Значит, я выписываю направление на осмотр?

– Да, пожалуйста.

Через пятнадцать минут я уже стояла перед флигелем на территории Милл-Хауза. На стук открылась дверь, и вылетела высокая немолодая женщина.

– Я никого не пущу в дом, понятно? Доконали меня журналисты. Сэр Юстас приказал…

– Насколько я понимаю, особняк сдается внаем, – холодно произнесла я, протягивая ей ордер. – Но, конечно, если вы уже нашли жильцов…

– О, простите, ради бога, мисс! Эти ребята из газет буквально не дают мне проходу. Ни минуты покоя!.. А дом еще не сдан и, похоже, так и не будет сдан.

– Что, канализация плохо работает? – обеспокоенно прошептала я.

– Бог с вами, мисс, канализация у нас в полном порядке! А вы… неужели вы не слышали о том, что тут убили одну иностранку?

– Да вроде бы в газетах что-то мелькало… – небрежно проронила я.

Мое безразличие сразило эту славную женщину. Прояви я хоть какой-нибудь интерес, она, скорее всего, спряталась бы как улитка в свою раковину. А тут она просто все готова была мне выложить.

– Да наверняка вы слышали, мисс! Эта история все газеты обошла. «Дейли Баджет» до сих пор надеется поймать убийцу. Если верить им, то наша полиция вообще ни на что не способна… Надеюсь, его все-таки поймают… хотя он с виду такой милый юноша, что верно, то верно. Немного похож на солдата… думаю, его на войне ранило, а ведь после этого у людей порой появляются странности, вот как у сына моей сестры… Видать, та женщина его мучила, иностранки такие противные. Хотя она была очень даже симпатичной. Вот тут стояла, прямо на вашем месте.

– Интересно, она была блондинкой или брюнеткой? – спросила я первое, что мне пришло в голову. – На фотографиях, которые публиковались в газетах, этого не разобрать.

– У нее были темные волосы и очень белая кожа, слишком белая, даже неестественно, подумала я тогда… А губы алые и накрашены слишком ярко. Мне это не нравится, по-моему, женщине достаточно слегка припудрить лицо – и все.

Мы уже разговаривали, как старые друзья. Я задала следующий вопрос:

– Наверно, она нервничала или казалась расстроенной?

– Вовсе нет! Она спокойненько так улыбалась про себя, словно ее что-то забавляло. Поэтому для меня как гром среди ясного неба было, когда на следующий день та парочка примчалась сюда и потребовала вызвать полицию: дескать, совершено убийство. Я, наверное, этого не переживу, а уж после наступления темноты я теперь туда ни ногой, хоть режьте меня! Я и во флигеле больше жить не желала, да вот сэр Юстас буквально на коленях умолял меня остаться.

– А разве сэр Юстас Педлер не в Каннах?

– Он там отдыхал, но когда услышал о случившемся, то вернулся в Англию… Ну, конечно, про колени я так сказала, в переносном смысле… Но секретарь сэра Юстаса, мистер Пейджет, предложил нам вдвое увеличить жалованье: только, мол, оставайтесь… А как говорит мой Джон, «деньги в наше время нужны позарез».

Я охотно согласилась с весьма оригинальным выводом Джона.

– А вот молодой человек, – внезапно вернулась к предыдущей теме разговора миссис Джеймс, – выглядел расстроенным. Его глаза – они у него светлые, я отчетливо помню – блестели ярко-ярко. Я решила, что он взволнован. Но мне и в голову не пришло заподозрить что-то неладное. Даже когда он вернулся сам не свой.

– Сколько он пробыл в доме?

– Да недолго, минут пять, наверное.

– Какого он был роста? Примерно шесть футов?

– Пожалуй.

– Гладко выбрит?

– Да, мисс, даже тоненьких усов щеточкой и тех не было.

– А подбородок у него блестел? – повинуясь внезапному порыву, спросила я.

Миссис Джеймс воззрилась на меня в священном трепете.

– Да, мисс… Теперь, когда вы сказали, я вспомнила, что – да. Но откуда вам это известно?

– Забавно, но у убийц часто блестят подбородки, – высказала я совершенно бредовую мысль.

Но миссис Джеймс охотно мне поверила.

– Что вы говорите, мисс?! Никогда об этом не слышала.

– Вы не обратили внимания на форму его головы?

– А что в ней особенного? Голова как голова, мисс… Так я даю вам ключи?

Взяв ключи от дома, я отправилась в особняк. Проводимое расследование пока удовлетворяло. Существенных различий между человеком, которого описала миссис Джеймс, и «доктором» из подземки я не заметила. Пальто, борода, очки в золотой оправе… «Доктор» показался мне человеком средних лет, но я вспомнила, что, склоняясь над трупом, он двигался как сравнительно молодой мужчина. В его пластике была гибкость, присущая молодости.

Жертва несчастного случая (я дала погибшему прозвище Нафталин) и иностранка миссис де Кастина (не знаю уж, как ее звали в действительности) договорились встретиться в Милл-Хаузе. События, по-моему, разворачивались следующим образом: то ли опасаясь слежки, то ли по какой-то другой причине они избрали довольно оригинальный способ встречи, договорившись взять направление на осмотр одного и того же дома. Это давало им возможность встретиться как бы случайно.

Тот факт, что Нафталин не ожидал увидеть «доктора» и явно встревожился, лишний раз подтверждал мою правоту. Что случилось потом? «Доктор» снял грим и отправился вслед за женщиной в Марлоу. Но поскольку он торопился, то на подбородке вполне могли остаться следы клея. Вот почему я задала миссис Джеймс странный на первый взгляд вопрос.

Я брела, погрузившись в раздумья, и наконец подошла к невысокой, как делали в старину, двери особняка Милл-Хауз. Открыла ее ключом и зашла внутрь. В холле, под низкими сводами, было тепло, пахло запустением и плесенью. Я невольно содрогнулась. «Неужели женщину, что пришла сюда несколько дней назад, «улыбаясь каким-то своим мыслям», не охватило дурное предчувствие, когда она переступила порог этого дома? – подумала я. – Может, губы ее перестали улыбаться, а сердце сжалось от безотчетного страха? Или же она поднялась наверх, по-прежнему улыбаясь и не подозревая о своей скорой гибели?» Сердце у меня учащенно забилось. А вдруг дом на самом деле не пуст? И меня тоже поджидает смерть? Впервые я по-настоящему поняла, что означают слова «там-то и там-то была особая атмосфера». В этом доме царила особая атмосфера, атмосфера жестокости, опасности, зла…

7

Отогнав мрачные мысли, я быстро взбежала по лестнице. Найти комнату, где разыгралась трагедия, оказалось нетрудно. В тот день, когда обнаружили труп, шел проливной дождь, и пол, не застеленный ковром, был весь истоптан грязными ботинками. Интересно, а убийца накануне тоже оставил свои следы? Полиция, конечно, могла об этом умолчать… Однако, поразмыслив, я решила, что мое предположение маловероятно. В тот день стояла хорошая погода и было сухо.

Ничего интересного я в комнате не заметила. Она была почти квадратная, с двумя большими окнами, гладкими белыми стенами и дощатым полом. Я обшарила его весь, но не нашла ничего, кроме булавки. Похоже, талантливому начинающему детективу не суждено отыскать ключ к разгадке тайны…

Я принесла с собой блокнот и карандаш. Записывать было особо нечего, но все же я прилежно начертила план комнаты, дабы хоть как-то восполнить свое разочарование. Но когда я хотела положить карандаш обратно в сумочку, он выскользнул у меня из рук и покатился по полу.

Милл-Хауз был построен давным-давно, и половицы повело. Карандаш катился все быстрее и наконец докатился до окна. Под широким подоконником стоял низенький шкафчик. Он был закрыт, но мне вдруг пришло в голову, что если отворить дверцу, то карандаш закатится вовнутрь. Я так и сделала. Карандаш немедленно закатился и скромненько устроился в самом дальнем углу. Я достала его, отметив про себя, что, поскольку в комнате темно, а низ шкафчика расположен почти вровень с полом, извлекать карандаш приходится вслепую, на ощупь. Кроме карандаша, в шкафчике ничего не оказалось, но, будучи человеком основательным, я решила обследовать и второй шкафчик, стоявший у противоположного окна.

На первый взгляд он тоже вроде бы был пуст, однако я упорно обшаривала его дно дюйм за дюймом, и мое упорство было вознаграждено: я внезапно нащупала твердый картонный цилиндрик, заброшенный или случайно закатившийся в угол. Вытащив находку на свет божий, я сразу поняла, что это такое. Фотопленка фирмы «Кодак»! Вот так находка!

Я, конечно, понимала, что пленка вполне может принадлежать сэру Юстасу Педлеру и ее просто могли не найти, опорожняя шкафчик. Но мне в это не верилось. Слишком уж новый вид был у красной обертки. Да и запылилась она ровно настолько, насколько полагалось запылиться вещи, пролежи она в шкафчике два-три дня, то есть с момента убийства. Если бы она провалялась там дольше, слой пыли оказался бы намного толще.

Кто обронил пленку? Женщина или мужчина? Я вспомнила, что дамская сумочка выглядела нетронутой. Если бы она раскрылась, когда женщина боролась с убийцей, и пленка упала бы на пол, то за ней наверняка выпало бы и несколько монет… Положительно, женщина уронить фотопленку не могла.

Я вдруг подозрительно принюхалась. Неужели запах нафталина теперь преследует меня повсюду? Клянусь, пленка тоже пахнет нафталином. Я поднесла ее к самому носу. От нее исходил собственный, довольно сильный и специфический запах, однако, несмотря на это, я легко различила столь ненавистное мне «амбре». И вскоре поняла, в чем причина. К пленке прилипла нитка, от которой жутко воняло нафталином. Значит, моя находка некогда лежала в кармане мужчины, погибшего в подземке. Мог ли он выронить ее здесь? Маловероятно. Это не укладывалось в схему.

Нет, это был другой человек, «доктор». Он взял пленку вместе с запиской. И уронил ее здесь, когда боролся с женщиной.

Наконец-то найден ключ к разгадке тайны! Я проявлю пленку и решу, что делать дальше.

Окрыленная, я вышла из дома, вернула ключи миссис Джеймс и со всех ног помчалась на станцию. По пути в город я вынула записку и взглянула на нее еще раз. И вдруг цифры обрели новое значение… Что, если это дата? 17. 1. 22. 17 января 1922 года. Ну конечно! Как глупо, что я не подумала об этом раньше! Но в таком случае мне обязательно нужно узнать, где находится замок Килморден, – ведь сегодня четырнадцатое число. До семнадцатого всего три дня, слишком мало… положение практически безнадежное, потому что я понятия не имею, где искать проклятый замок!

Сдать фотопленку в тот день я не успела. Мне нужно было торопиться домой в Кенсингтон, чтобы не опоздать к обеду. Однако я подумала, что выяснить, правильные ли я сделала выводы, очень просто. Я поинтересовалась у мистера Флемминга, не обнаружили ли среди пожитков погибшего фотоаппарат. Мне было известно, что мистер Флемминг живо интересовался случившимся и знал мельчайшие подробности.

К моему удивлению и досаде, он ответил, что никакого фотоаппарата у мужчины не было. Вещи до-смотрели самым тщательным образом, надеясь наткнуться на какую-нибудь мелочь, которая позволила бы понять психологию погибшего. Но мистер Флемминг твердо помнил, что фотоаппарата полиция не обнаружила. Это несколько подрывало мою теорию. Если у мужчины не было фотоаппарата, то зачем он носил с собой фотопленку?

Рано утром я отправилась проявить мою драгоценную находку. Я так волновалась, что буквально бежала бегом всю дорогу по Риджент-стрит до большого магазина фирмы «Кодак». Зайдя, я протянула продавцу пленку и попросила сделать фотокарточки каждого кадра. Мужчина сложил горку из пленок, упакованных в желтые оловянные цилиндрики и предназначенных для съемок в тропиках, и взял мою добычу.

Потом поднял на меня глаза.

– По-моему, вы ошиблись, – улыбаясь, сказал он.

– О нет! – возразила я. – Все правильно.

– Вы дали не ту пленку. Эта еще не отснята!

Стараясь по возможности сохранить чувство собственного достоинства, я вышла из магазина. Смею заметить, что человеку бывает полезно время от времени убедиться в собственной глупости. Хотя удовольствия это еще никому не доставляло.

Ну а затем… затем я поплелась мимо крупных пароходных контор и вдруг остановилась как вкопанная. В витрине красовалась роскошная модель корабля, на котором явственно читалась надпись «Замок Килморден». У меня моментально созрел бредовый план. Распахнув дверь, я вошла в контору, подошла к стойке и прерывающимся голосом (на сей раз совершенно искренне!) пролепетала:

– Когда отплывает «Замок Килморден»?

– Семнадцатого, из Саутгемптона. Конечный пункт – Кейптаун. Вам билет в первом или во втором классе?

– А сколько стоит?

– Первый класс – восемьдесят семь фунтов, второй…

Я не дала клерку договорить – меня сразило неожиданное совпадение. Ведь мое наследство составляло именно восемьдесят семь фунтов! Я решила положить все яйца в одну корзину и произнесла:

– Первый класс, пожалуйста.

Теперь я была просто обречена на приключения…

8 Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера, члена парламента

Удивительно, но мне, видно, не суждено обрести покой. А я так люблю мирную жизнь. Люблю клуб, игру в бридж, хорошо приготовленную еду и вкусное вино. Англия мне нравится летом, Ривьера – зимой. У меня нет никакого желания испытывать острые ощущения. Нет, я, конечно, с удовольствием прочту о чем-нибудь эдаком, устроившись с газеткой у камина. Но не больше того. Для меня главное – полный уют и комфорт. Я приложил немало умственных усилий и потратил довольно много денег, чтобы достичь своей цели. Но не могу сказать, что мне всегда это удавалось. Вокруг меня вечно происходят какие-то необыкновенные события, обычно мне удается остаться в стороне, но нередко я, сам того не желая, оказываюсь втянут в какую-то авантюру. А я ненавижу, когда меня во что-нибудь втягивают.

Пишу это потому, что Гай Пейджет явился сегодня ко мне в спальню с кислой миной. В руке у него была телеграмма.

Гай Пейджет – мой секретарь, очень прилежный, исполнительный, работящий – в общем, достойный всяческого восхищения. Он бесит меня, как никто другой. Я долгое время ломал голову, придумывая, как бы от него избавиться. Но не очень-то просто уволить секретаря, когда он предпочитает работу, а не развлечения, любит вставать ни свет ни заря и безгрешен, точно ангел. Единственное, что я нахожу в нем забавным, так это его лицо. Он похож на отравителя, жившего в четырнадцатом веке, – таким парням семейка Борджиа поручала обстряпывать свои милые делишки.

Я бы относился к нему спокойней, если бы Пейджет не заставлял трудиться и меня. По-моему, работать надо легко и радостно, как бы играючи. Сомневаюсь, чтобы Гай Пейджет вообще когда-нибудь в своей жизни играл. Он все воспринимает всерьез. Поэтому с ним очень трудно.

На прошлой неделе мне пришла в голову блестящая мысль – отправить его во Флоренцию. Он сказал, что мечтает там побывать.

– Мой дорогой друг! – вскричал я. – Вы поедете завтра же! Я оплачу вам все расходы.

Январь не очень-то подходящий месяц для прогулок по Флоренции, но я решил, что для Пейджета сойдет. Я уже предвкушал, как он расхаживает по городу с путеводителем в руках, стараясь не пропустить ни одной картинной галереи. Я был готов заплатить любые деньги, лишь бы получить неделю свободы.

И неделя оказалась действительно чудесной. Я делал то, что мне хотелось, и не делал того, что не хотелось. Но, открыв сегодня в девять утра глаза и увидев Пейджета, стоявшего на фоне окна и застилавшего мне свет, я понял, что свобода кончилась.

– Мой дорогой друг, – сказал я, – вы с похорон или на похороны?

Чувство юмора Пейджету неведомо. Поэтому он серьезно воззрился на меня.

– Как?! Вы уже знаете, сэр Юстас?

– Да ничего я не знаю! – раздраженно поморщился я. – Просто у вас такое выражение лица, будто сегодня утром должны хоронить вашего близкого и горячо любимого родственника.

Пейджет старательно игнорировал мою остроту.

– Я думал, вы уже знаете, – заявил он, теребя телеграмму. – Конечно, вам не по душе, когда вас будят спозаранку, но ведь уже девять!

(Пейджет считает, что девять часов – это практически полдень.)

– И я решил, что в сложившихся обстоятельствах… – Пейджет не договорил и опять принялся теребить телеграмму.

– Что это? – наконец обратил я внимание.

– Телеграмма из полиции. В вашем доме убили женщину.

Тут уж я разозлился не на шутку.

– Ну и наглость! – завопил я. – Почему в моем доме? Кто убил?

– Они не написали. Наверное, нам следует немедленно вернуться в Англию, сэр Юстас.

– Не выдумывайте! С какой стати нам возвращаться?

– Полиция…

– Ах, что мне за дело до полиции?!

– Но ведь убийство совершено в ВАШЕМ доме.

– Это не моя вина, а мое несчастье, – возразил я.

Гай Пейджет уныло покачал головой и мрачно заметил:

– Это произведет очень неблагоприятное впечатление на ваших избирателей.

Я лично не вижу, почему так должно быть… но в подобных вопросах доверяю инстинкту Пейджета. По логике вещей, член парламента вовсе не должен лишаться поддержки избирателей, если в пустой дом, принадлежащий ему, случайно попадает какая-то молодая женщина и ее там убивают… Но английская публика считает иначе.

– Тем более что убитая – иностранка, – сурово продолжал Пейджет. – Это еще хуже.

И опять, думаю, он был прав. Если убийство случайного человека в доме, являющемся вашей собственностью, вас позорит, то позор считается еще более несмываемым, когда жертва оказывается иностранкой.

Тут еще одна мысль поразила меня как гром среди ясного неба.

– Боже праведный! – воскликнул я. – Надеюсь, Каролина не очень расстроена?!

Каролина – моя повариха. И кроме того, жена моего садовника. Впрочем, хорошая она жена или нет, я не знаю, но повар – превосходный. А вот ее муж Джеймс – садовник неважный, но я позволяю ему бездельничать и жить во флигеле, лишь бы Каролина готовила мне еду.

– Не думаю, что она после всего случившегося останется у вас, – заметил Пейджет.

– Вы всегда отличались оптимизмом, – вздохнул я.

Очевидно, мне все-таки следует вернуться в Англию. Пейджет недвусмысленно дал понять, что так будет лучше. И потом, я должен успокоить Каролину!..

Через три дня

Уму непостижимо, почему люди, которые могли бы уезжать на зиму из Англии, не делают этого?! Климат тут жуткий. Вообще все ужасно. Квартирные маклеры говорят, что после шумихи в газетах сдать Милл-Хауз практически невозможно. Каролину утихомирить удалось: я посулил ей вдвое увеличить жалованье. В принципе, мы прекрасным образом могли бы ограничиться телеграммой из Канн. Короче, как я и говорил, нам совершенно незачем было приезжать. Завтра же отправляюсь обратно.

Еще через день

Произошло несколько удивительных происшествий. Начать с того, что я встретил в клубе Огастеса Милрея, классического старого осла; дурнее его в нынешнем парламенте нет. Со страшно заговорщическим видом он отвел меня в сторонку и начал разглагольствовать о Южной Африке и о положении в тамошней промышленности. Якобы бродят упорные слухи о забастовке на шахтах Рэнда. Он рассуждал о тайных причинах этой забастовки, а я терпеливо его слушал… насколько вообще было возможно. Наконец он понизил голос и шепотом сообщил, что располагает документами, которые следует передать генералу Сматсу.

– Вы, безусловно, правы, – сказал я, подавляя зевоту.

– Но как передать ему эти документы? Мы оказались в щекотливом положении. В очень щекотливом.

– А чем вам почта не нравится? – весело спросил я. – Наклейте двухпенсовую марку и бросьте письмо в ближайший почтовый ящик.

Мое предложение его шокировало.

– Дорогой Педлер, что вы?! Обычной почтой?!

Для меня всегда было загадкой, почему правительство посылает письма нарочными, привлекая всеобщее внимание к своей секретной переписке.

– Если по почте не годится, пошлите кого-нибудь из молодых людей, работающих в департаменте внешних связей. Он будет рад попутешествовать.

– Нельзя, – возразил Милрей, и голова его старчески затряслась. – У меня есть на то основания, мой дорогой Педлер… уверяю вас, есть!

– Что ж, – вздохнул я, вставая со стула, – все это очень интересно, но мне пора…

– Минуточку, дорогой Педлер, одну минуту, умоляю вас! Скажите откровенно, вы ведь намеревались в ближайшее время поехать в Южную Африку? Я знаю, у вас обширные интересы в Родезии, а значит, вам жизненно важно, чтобы она вступила в Союз африканских государств.

– Вы правы, я рассчитывал отправиться туда примерно через месяц.

– А вы не могли бы выехать раньше? В этом месяце? Точнее, на этой неделе?

– Мог бы. – Я поглядел на него с некоторым любопытством. – Но не понимаю зачем.

– Вы оказали бы правительству большую помощь, просто огромную. И оно… э-э… не осталось бы в долгу.

– То есть вы хотите, чтобы я сыграл роль почтальона?

– Именно так. Вы поедете как частное лицо, по своим делам. Все будет чудесно.

– Хорошо, – медленно молвил я, – не возражаю. Для меня главное – поскорее уехать из Англии.

– Климат в Южной Африке превосходный, просто восхитительный, вот увидите.

– Мой дорогой друг, я отлично знаю, какой там климат. Незадолго до войны я ездил в Южную Африку.

– Я буду вам очень обязан, Педлер. Пакет я пришлю с посыльным. Только отдайте его генералу Сматсу в собственные руки, понятно? «Замок Килморден» отплывает в субботу. Это вполне приличное судно.

Я немного прошелся с ним по улице Пэлл-Мэлл, и мы расстались. На прощание он горячо пожал мне руку и еще раз рассыпался в благодарностях.

Я отправился домой, размышляя о любопытных обходных маневрах нашего правительства.

Вечером следующего дня Джарвис, мой дворецкий, доложил, что меня спрашивает какой-то джентльмен, явившийся по частному делу и отказавшийся назвать свое имя. Я решил, что он страховой агент (которых я терпеть не могу), и велел Джарвису его выпроводить. К сожалению, именно в тот момент, когда от него мог быть прок, Гай Пейджет слег, страдая разлитием желчи. У усердных, трудолюбивых юношей со слабыми желудками часто бывает разлитие желчи.

Джарвис вернулся.

– Джентльмен просил передать вам, сэр Юстас, что он от мистера Милрея.

Это меняло дело. Через пару минут я уже принимал посетителя в своей библиотеке. Передо мной стоял хорошо сложенный молодой человек с очень загорелым лицом. От уголка глаза ко рту тянулся шрам, уродуя лицо, которое в другом случае могло бы показаться красивым, хотя безрассудное выражение его все равно бы портило.

– Итак, чем обязан? – спросил я.

– Меня прислал мистер Милрей, сэр Юстас. Я буду сопровождать вас в Южную Африку в качестве вашего секретаря.

– Мой дорогой, – возразил я, – у меня уже есть секретарь, и другого мне не надо.

– А по-моему, надо, сэр Юстас. Где сейчас ваш секретарь?

– Болен. Страдает разлитием желчи, – пояснил я.

– А вы уверены, что дело именно в этом?

– Конечно. У него часто бывают приступы.

Посетитель усмехнулся.

– Может быть, может быть… Время покажет. Но вот что я скажу, сэр Юстас: мистер Милрей вовсе не будет удивлен, если вдруг окажется, что на вашего секретаря совершено покушение… О нет, вам лично ничего не грозит, – добавил он, очевидно заметив на моем лице тень беспокойства. – А вот убрав секретаря, можно существенно облегчить доступ к вам. Как бы там ни было, мистер Милрей хочет, чтобы я вас сопровождал. Билет, конечно, мы оплатим сами, но вам придется позаботиться о моем паспорте, сделав вид, что вы намерены воспользоваться услугами второго помощника.

Вид у молодого человека был весьма решительный. Мы долго глядели друг на друга, и он меня «переглядел».

– Хорошо, – еле слышно пролепетал я.

– Никому не говорите, что я вас сопровождаю.

– Хорошо, – повторил я.

В конце концов, может, оно и к лучшему, что этот парень поедет со мной?.. Однако меня не покидает предчувствие, что я ввязываюсь в серьезную авантюру. И как раз тогда, когда мне казалось, что я обрел покой.

Незнакомец собрался уходить, но я его остановил:

– Неплохо было бы узнать, как зовут моего нового секретаря. – В моем голосе звучал сарказм.

Молодой человек подумал и заявил:

– Гарри Рейберн… По-моему, вполне подходящее имя.

Такая манера знакомиться показалась мне довольно своеобразной. Но все же я в третий раз сказал:

– Хорошо.

9 Анна продолжает свой рассказ

Героине совсем не подобает страдать морской болезнью. В романах чем страшнее качка, тем лучше героиня себя чувствует. Всем вокруг плохо, и лишь она гуляет по палубе, бросая вызов разбушевавшейся стихии и наслаждаясь штормом. С сожалением должна признать, что при первой же волне я побледнела и кинулась вниз, в трюм. Сердобольная горничная отнеслась ко мне очень сочувственно и угостила поджаренным хлебом и имбирным элем.

Три дня я стонала, не вылезая из каюты. Цель путешествия была забыта. Мне уже не хотелось разгадывать тайны. Я была уже не та Анна, которая в восторге примчалась домой из пароходной конторы.

Теперь я с улыбкой вспоминаю свое стремительное появление в гостиной. Миссис Флемминг сидела одна. Онаповернула голову на звук моих шагов.

– Это вы, дорогая Анна? Я хочу с вами поговорить.

– Да-да, миссис Флемминг. – Я постаралась обуздать свое нетерпение.

– Мисс Эмери меня покидает. – (Речь шла о гувернантке.) – И поскольку вам так и не удалось подыскать себе место, я подумала… может быть, если вы захотите… вот было бы чудесно, если бы вы остались с нами!

Миссис Флемминг меня очень растрогала. Я прекрасно знала, что не нужна ей. Доброй женщиной двигало чисто христианское милосердие. Мне стало стыдно, что я мысленно критиковала ее. Вскочив со стула, я кинулась к миссис Флемминг и порывисто обняла ее.

– Вы такая милая! – воскликнула я от души. – Милая, чудная, прекрасная! И я вам так благодарна! Но все в порядке. В субботу я отправляюсь в Южную Африку.

Моя порывистость испугала добрую женщину. Она не привыкла к столь внезапному проявлению чувств. А мои слова напугали ее еще больше.

– В Южную Африку?! Анна, дорогая!.. Нам надо серьезно обдумать ваш неожиданный план.

Этого мне только не хватало!.. Я объяснила, что уже взяла билет и намерена устроиться в Южной Африке горничной. В тот момент мне больше ничего не пришло в голову. В Южной Африке, заявила я, огромный спрос на горничных. Я заверила миссис Флемминг, что вполне могу о себе позаботиться, и в конце концов, довольная тем, что меня удается сбыть с рук, она уступила. Расставаясь со мной, миссис Флемминг всучила мне конверт. Я обнаружила в нем пять новеньких, хрустящих пятифунтовых бумажек и записку: «Надеюсь, Вы не обидитесь и примете это. Любящая Вас миссис Флемминг». Она была очень хорошей, великодушной женщиной. Я не могла бы жить с ней под одной крышей, но это отнюдь не умаляет ее достоинств.

И вот с двадцатью пятью фунтами в кармане я отправилась по белу свету в погоне за приключениями.

На четвертый день горничная все же заставила меня выползти на палубу. До того я отказывалась, считая, что внизу, в трюме, мне скорее придет каюк. Но теперь горничная прельстила меня тем, что мы подплываем к Мадейре. Я воспряла духом. Может, мне удастся сойти с корабля и устроиться на берегу прислугой? Я бы все сейчас отдала, лишь бы оказаться на суше.

Закутавшись в одеяло и плед и едва держась на ногах, словно новорожденный котенок, я с трудом дотащилась с помощью горничной до шезлонга. Легла и закрыла глаза, проклиная свою жизнь. Помощник капитана, светловолосый молодой человек с круглым мальчишеским лицом, подошел и присел возле меня.

– Привет! Я вижу, мы себя очень жалеем, да?

– Да, – с ненавистью ответила я.

– Ничего, через пару дней вы себя не узнаете. В заливе нас порядком помотало, но теперь будет штиль. Давайте завтра поиграем… Знаете такую игру: метание колец в цель?

Я не ответила.

– Вам кажется, что вы никогда не поправитесь, правда? Но я видел людей в гораздо худшем состоянии, а через два дня они уже становились душой общества. С вами произойдет то же самое.

У меня не хватило агрессивности назвать его в глаза лжецом, но я постаралась выразить это взглядом. Он еще любезно поболтал минут пять и великодушно избавил меня от своего присутствия. Мимо взад и вперед ходили люди, парочки бодро совершали променад, детишки прыгали, молодежь смеялась. А рядом со мной возлежало несколько таких же бледных страдальцев, как и я.

Воздух был чудесный, живительный, не слишком холодный, ярко светило солнце. Я незаметно взбодрилась и начала обращать внимание на людей. Особенно меня заинтересовала дама лет тридцати, среднего роста, яркая блондинка с ямочками на щеках и небесно-голубыми глазами. В ее платьях, с виду совсем обыкновенных, «чувствовалась линия», я сразу поняла, что они выписаны из Парижа. И эта женщина с очаровательным хладнокровием покорила весь корабль!

Официанты носились как угорелые, выполняя ее распоряжения. У нее был свой шезлонг и бесчисленное множество подушек. По три раза на дню она меняла решение, приказывая поставить шезлонг то туда, то сюда… И несмотря ни на что, оставалась привлекательной и милой! Похоже, она была из той редкой породы людей, которые знают, что им нужно от жизни и как этого добиться, не обижая других. Я подумала, что если поправлюсь – хотя надежды, конечно, почти никакой! – то будет забавно поболтать с очаровательной дамой.

Примерно в полдень мы добрались до Мадейры. Я была еще не в состоянии двигаться, однако с удовольствием наблюдала за живописными торговцами, поднявшимися на борт и разложившими на палубе свой товар. Кроме всего прочего, они принесли цветы. Я уткнулась носом в большой букет мокрых фиалок, и мне стало значительно легче. Пожалуй, так я дотяну и до конца путешествия, мелькнула мысль. Когда горничная начала расписывать мне достоинства куриного бульона, я запротестовала, но слабо. Когда же бульон все-таки принесли, с удовольствием его выпила.

Привлекательная женщина побывала на берегу и вернулась в сопровождении высокого темноволосого мужчины с военной выправкой и бронзово-загорелым лицом. Я еще раньше обратила на него внимание, он расхаживал по палубе. Я тут же записала его в сильные, молчаливые родезийцы. Ему было около сорока, волосы на висках чуть тронуты сединой… Положительно, это самый симпатичный мужчина на корабле!

Горничная принесла еще один плед. Я поинтересовалась, не знает ли она, кто сия очаровательная дама.

– Это знаменитая аристократка, миссис Кларенс Блер. Вы, наверно, читали про нее в газетах.

Я кивнула, воззрившись на женщину с удвоенным любопытством. Миссис Блер считалась одной из умнейших женщин современной Англии. Я заметила, что миссис Блер привлекает всеобщее внимание. Несколько человек на моих глазах попытались завязать с ней знакомство, пользуясь тем, что на корабле всегда особая, непринужденная обстановка. И меня восхитило, как вежливо миссис Блер давала им отпор. Похоже, она решила назначить своим кавалером сильного, молчаливого мужчину, и он прекрасно понимал, какая ему выпала честь.

И вот на следующее утро, к вящему моему удивлению, миссис Блер вместе со своим спутником сделала пару кругов по палубе и вдруг подошла ко мне.

– Ну, как вам сегодня, получше?

Я поблагодарила ее и сказала, что сегодня чуть больше похожа на человека.

– Вчера вы выглядели совсем больной. Мы с полковником Рейсом даже решили, что нам посчастливится присутствовать на похоронах в открытом море… Но вы нас разочаровали.

Я рассмеялась.

– Мне помогло то, что я посидела на свежем воздухе.

– Нет ничего лучше свежего воздуха, – улыбаясь, заметил полковник Рейс.

– Да, если сидеть взаперти в душной каюте, это кого хочешь доконает, – заявила миссис Блер, садясь рядом со мной и легким кивком прося своего спутника удалиться. – Надеюсь, у вас не крайняя каюта?

Я покачала головой.

– Моя дорогая! Почему же вы не смените каюту? Тут полно свободного места! На Мадейре сошла уйма пассажиров, и корабль пуст. Поговорите с помощником капитана. Он милый мальчик, переселил меня в прелестную каюту, потому что мне в моей не понравилось. Поговорите с ним за ленчем, когда спуститесь в трюм.

Я вздрогнула:

– Не могу даже пошевелиться.

– Не глупите. Пойдемте прогуляемся.

Она ободряюще улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках. Сперва ноги у меня подкашивались, но, немного походив взад и вперед в бодром темпе, я почувствовала себя значительно лучше.

Мы сделали пару кругов по палубе, и к нам опять присоединился полковник Рейс.

– С противоположной стороны видна самая высокая гора на острове Тенерифе, – сообщил он.

– Неужели? – воскликнула миссис Блер. – Как вы думаете, может, стоит ее сфотографировать?

– Думаю, нет. Но вас это не остановит.

Миссис Блер расхохоталась:

– Какой вы злой! У меня иногда появляются очень даже неплохие снимки.

– Да, примерно в трех случаях из ста.

Мы перешли на другую сторону. Гора возвышалась, сверкая снежной вершиной, окутанной нежно-розовой дымкой. У меня вырвалось восторженное восклицание. Миссис Блер побежала за фотоаппаратом.

Не обращая внимания на насмешки полковника Рейса, она энергично щелкала затвором.

– Так, вот и последний кадр… Ой! – вдруг с досадой воскликнула она. – Я забыла снять крышку.

– Люблю смотреть, как ребенок забавляется новой игрушкой, – пробормотал полковник Рейс.

– Какой вы ужасный!.. А у меня есть еще одна, запасная!

И миссис Блер торжествующе извлекла из кармана свитера новую фотопленку. Но корабль внезапно качнуло, и, стараясь удержать равновесие, миссис Блер ухватилась за перила. Пленка упала вниз.

– Ой! – в уморительном страхе воскликнула миссис Блер и перегнулась через перила. – Вы думаете, она упала за борт?

– Нет, вам повезло, и вы лишь размозжили череп незадачливому юнге с нижней палубы.

За всеми этими перипетиями мы не заметили парнишку, который подошел к нам на расстояние нескольких шагов и оглушительно затрубил.

– Ленч! – в экстазе завопила миссис Блер. – У меня после завтрака крошки во рту не было… две чашки бульона не в счет! Как вы относитесь к ленчу, мисс Беддингфелд?

– М-м, – заколебалась я. – Право же, я проголодалась.

– Ну и чудесно! Я заметила, что вы сидите за одним столом с помощником капитана. Закиньте удочку насчет другой каюты.

Я спустилась в трюм, робко поковыряла вилкой еду… и закончила тем, что наелась, как слон. Вчерашний знакомец поздравил меня с выздоровлением. «Да, сегодня все переселяются из одной каюты в другую», – подтвердил он и пообещал, не откладывая, подыскать мне каюту с окном на море.

Кроме него и меня, за столом сидело еще трое: две пожилые дамы и миссионер, который очень много рассуждал о «наших бедных черных братьях».

Я поглядела на другие столики. Миссис Блер отвели место рядом с капитаном. Там же я увидела и полковника Рейса. По другую руку от капитана сидел седовласый мужчина с очень значительным лицом. Прохлаждаясь на палубе, я успела разглядеть многих пассажиров, но один мужчина за капитанским столиком первый раз попался мне на глаза. Я его раньше не видела, это точно, иначе обязательно обратила бы внимание. В облике этого высокого темноволосого человека было что-то такое зловещее, что я невольно содрогнулась и спросила у помощника капитана, как зовут мрачного незнакомца.

– Вон того? А-а, это секретарь сэра Юстаса Педлера. Бедняга ужасно страдал от качки и не выходил из каюты. У сэра Юстаса Педлера два секретаря, и оба плохо переносят качку. Второй парень до сих пор не пришел в себя. А этого зовут Пейджет.

Значит, сэр Юстас Педлер, владелец Милл-Хауза, находится на борту корабля?..

Наверное, это совпадение, но…

– Сэр Юстас, – продолжал мой осведомитель, – сидит рядом с капитаном. Напыщенный старый болван!..

Чем внимательней я рассматривала лицо секретаря, тем меньше оно мне нравилось. Мертвенная бледность, скрытные глаза под тяжелыми веками, странно сплющенная голова – все вызывало у меня неприязнь, отвращение.

Из салона мы вышли одновременно, я оказалась чуть позади. Пейджет разговаривал с сэром Юстасом, до меня долетали обрывки фраз.

– Так я прямо сейчас выясню насчет другой каюты, да? В вашей работать невозможно, она вся заставлена вещами, – сказал Пейджет.

– Мой дорогой друг, – ответил сэр Юстас, – моя каюта предназначена, во-первых, для отдыха, а во-вторых, для переодевания. И я вовсе не намерен впускать вас туда и терпеть адский стук вашей печатной машинки.

– Вот и я говорю, сэр Юстас: нам нужно место для работы…

Здесь я их покинула и отправилась вниз разузнать про свое переселение. Стюард как раз этим и занимался.

– У меня для вас прекрасная каюта, мисс. На палубе Д. Номер тринадцать.

– О нет! – вскричала я. – Только не тринадцатая!

У меня предубеждение против этого числа. И хотя каюта мне понравилась, я не смогла перешагнуть через суеверие. Чуть не плача, я обратилась к стюарду:

– А другой какой-нибудь нет?

Стюард подумал.

– Вообще-то есть семнадцатая, прямо по правому борту. Сегодня утром она пустовала, но, по-моему, ее уже кому-то пообещали. Однако этот джентльмен еще не перенес туда свои вещи, так что, думаю, он будет согласен и на тринадцатую. Джентльмены не так суеверны, как дамы.

Я с благодарностью восприняла его предложение, и стюард пошел спросить разрешения у помощника капитана. Потом, улыбаясь, вернулся.

– Все в порядке, мисс. Пойдемте.

Стюард привел меня в семнадцатую каюту. Она была меньше тринадцатой, но меня все в ней устраивало.

– Сейчас принесу ваши вещи, мисс, – сказал стюард.

Но тут в дверях вырос мужчина со зловещим лицом. (Так я его прозвала.)

– Извините, но эта каюта забронирована для сэра Юстаса Педлера, – заявил он.

– Мы все уладим, сэр, – поспешил успокоить его стюард. – Сэр Юстас получит взамен тринадцатую каюту.

– Нет, я заказывал семнадцатую!

– Но тринадцатая лучше, сэр. Она просторнее.

– Я специально выбрал семнадцатую, и помощник капитана сказал, что не возражает.

– Очень жаль, – холодно проронила я, – но семнадцатая каюта обещана мне.

– Я не согласен!

В наш спор вмешался стюард:

– Другая каюта ничуть не хуже… даже лучше!

– Но я намерен поселиться в семнадцатой! – твердил мужчина.

– Что тут происходит? – раздался вдруг еще чей-то голос. – Стюард, занесите вещи сюда. Вот моя каюта.

Как выяснилось, голос принадлежал моему соседу по столу, преподобному Эдварду Чичестеру.

– Извините, – возразила я, – но каюта моя.

– Нет, она зарезервирована для сэра Юстаса Педлера! – воскликнул Пейджет.

Обстановка явно накалялась.

– Сожалею, но вынужден с вами не согласиться, – заявил Чичестер с кроткой улыбкой, сквозь которую, однако, проглядывала твердая решимость настоять на своем. Кроткие люди часто бывают большими упрямцами, я это заметила.

Чичестер попытался бочком протиснуться в каюту.

– Вам отвели двадцать восьмую, по левому борту, – сказал стюард. – Прекрасная каюта, сэр.

– Увы, не могу с вами согласиться. Меня обещали поселить в семнадцатой.

Разговор зашел в тупик. Никто не желал уступать. Честно говоря, я могла бы уже не участвовать в споре и облегчить всем жизнь, согласившись на двадцать восьмую каюту. Ведь мне было все равно, в какой поселиться, лишь бы не в тринадцатой. Однако я негодовала и не собиралась уступать. Тем более что Чичестер мне не нравился. За едой он клацал вставными зубами, а это, согласитесь, вполне веская причина для ненависти. Многих людей ненавидели за гораздо меньшие провинности.

Мы стояли и переливали из пустого в порожнее. Стюард еще настойчивей уверял, что другие каюты лучше, но его никто не слушал.

Пейджет начал терять терпение. Чичестер, напротив, сохранял полное самообладание. Я тоже, но с трудом. И никто никому не уступал.

Потом стюард вдруг подмигнул мне и шепнул на ухо пару слов… Я незаметно ретировалась. По счастью, мне удалось почти тотчас же разыскать помощника капитана.

– О, пожалуйста, – взмолилась я. – Вы ведь разрешили мне занять семнадцатую каюту, правда? Но мне не дают… Там мистер Чичестер и мистер Пейджет. Умоляю, сделайте так, чтобы она досталась мне, хорошо?

Ей-богу, моряки – самые галантные кавалеры на свете. Крошка, помощник капитана, повел себя просто безупречно. Примчавшись на место сражения, он сообщил спорщикам, что семнадцатая каюта предназначена для меня, а в их распоряжении тринадцатая и двадцать восьмая. Если же им это не по вкусу – пусть остаются в старых, он не возражает.

Я одарила помощника капитана красноречивым взором, давая понять, что он герой, и вошла в новые апартаменты. Борьба существенно повысила мой жизненный тонус. На море царил штиль, с каждым днем становилось все теплее и теплее, морская болезнь отошла в далекое прошлое.

Выйдя на палубу, я приобщилась к метанию колец в цель. Потом поучаствовала еще в нескольких спортивных играх. Когда подали чай, я с удовольствием подкрепилась. После чая мы играли с приятными молодыми людьми в кегли. Они были со мной чрезвычайно любезны. Я чувствовала, что жизнь прекрасна и удивительна.

Сигнал, оповещавший о том, что пора переодеваться к ужину, застал меня врасплох, и я опрометью кинулась к новой каюте. У двери меня поджидала обеспокоенная горничная.

– В вашей каюте чем-то ужасно пахнет, мисс. Понятия не имею, что это такое, но боюсь, вы не сможете тут спать. На палубе вроде бы есть свободная каюта. Можете перейти туда… хотя бы на одну ночь.

Пахло действительно ужасно, просто тошнотворно. Я сказала, что подумаю, пока буду переодеваться. И, морщась, торопливо принялась наводить красоту.

Что же это за запах такой? Дохлой крысы? Нет, еще хуже… да и воняет совсем иначе. Но почему-то мне этот запах знаком… Я уже с ним сталкивалась… как же это… Ах вот! Поняла! Это асафетида. В войну я какое-то время работала в госпитальной аптеке и имела дело с некоторыми жутко вонючими препаратами.

Значит, асафетида… Но с какой стати?.. И вдруг меня осенило. Я как подкошенная рухнула на диван. Кто-то насыпал щепотку асафетиды в мою каюту. Но зачем? Чтобы я освободила ее? Однако почему им так хотелось меня выдворить? Теперь я совсем по-другому восприняла утренний конфликт. Чем же так притягивала всех семнадцатая каюта? Две другие были лучше. Почему же оба мужчины упорно добивались, чтобы их поселили именно в семнадцатой?

Семнадцать… Все та же цифра. Семнадцатого я выехала из Саутгемптона. Семнадцать… Я поперхнулась, быстро раскрыла чемодан и вынула драгоценную записку, спрятанную в чулке.

17.1 22… Я решила, что это дата, дата отплытия «Замка Килморден». Но что, если я ошибалась? Ведь если подумать, разве обязательно, указывая число, писать год и месяц? Что, если «17» обозначает семнадцатую каюту? Тогда цифра «1»… Цифра один – это время. А 22 – число. Я взглянула на маленький календарь.

Двадцать второе – завтра!

10

Я была вне себя от волнения. Сомнений нет, наконец-то я на верном пути! И ясное дело, переселяться мне отсюда нельзя ни в коем случае. Придется терпеть запах асафетиды. Я еще раз проанализировала сложившееся положение.

Завтра двадцать второе, и в час дня или в час ночи что-то произойдет. Думаю, скорее ночью… Через шесть часов станет понятно.

Не знаю, как я прожила тот вечер. Только начало смеркаться, а я уже ушла в каюту. Горничной я сказала, что у меня насморк и я не чувствую запахов. Она очень расстраивалась, но я была непреклонна. Вечер никак не кончался. Я вовремя легла в постель, однако на всякий случай надела халат из толстой фланели и улеглась прямо в нем. В таком виде я могла моментально спрыгнуть с кровати и принять активное участие в событиях.

Но какие события назревали? Я толком не знала. У меня мелькали смутные догадки, однако в основном предположения отличались дикой бредовостью. Я была твердо убеждена лишь в одном: в час ЧТО-ТО произойдет.

Мои товарищи по плаванию постепенно расходились спать. Время от времени через приоткрытый иллюминатор до меня долетали обрывки разговоров, смех, пожелания: «Спокойной ночи!» Затем наступила тишина. Свет на корабле погас. Лишь в коридоре да в моей каюте горели лампы. Склянки пробили восемь. Весь следующий час время тянулось просто неимоверно долго. Я украдкой поглядывала на часы, чтобы не пропустить роковую минуту.

Если моя догадка неверна и в час ничего не произойдет, значит, я совершила огромную глупость и швырнула все свои деньги псу под хвост. Сердце бешено стучало в груди.

Потом послышалось два удара склянок. Час ночи! И – ничего!.. Хотя… постойте-постойте… Что это? Я услышала топот ног, кто-то бежал по коридору.

Затем дверь в каюту резко распахнулась, и на пороге вырос молодой человек.

– Спасите! – хрипло вымолвил он. – За мной гонятся.

Ни спорить, ни объясняться было некогда. В коридоре раздавались шаги. На все про все оставалось примерно сорок секунд. Я вскочила с постели и оказалась лицом к лицу с незнакомцем, стоявшим посреди каюты.

Спрятать в ней человека ростом в шесть футов было особенно негде. Я выдвинула вперед дорожный сундук. Мужчина залез в образовавшуюся щель. Одной рукой я подняла крышку сундука, а другой достала таз для умывания. Затем ловким движением свернула волосы в маленький узелок на макушке. Выглядело не очень художественно, но если посмотреть на это с другой точки зрения, то картина была – художественней некуда. Леди, собравшую волосы в уродливый пучок и намеревающуюся вынуть из дорожного сундука кусок мыла, чтобы помыть шею, вряд ли можно заподозрить в укрывании беглеца.

Не знаю, кого я ожидала увидеть. Наверное, мистера Пейджета, размахивающего револьвером. А может, моего «приятеля»-миссионера с тяжелым мешком в руках или каким-нибудь таким же смертоносным орудием. Но кого я точно не ожидала, так это дежурную горничную. Вид у нее был крайне благопристойный, а на лице застыл вопрос.

– Простите, мисс, но мне показалось, что вы меня позвали.

– Нет, – покачала я головой.

– Извините, что помешала вам.

– Ничего, я еще не спала, все мучилась бессонницей. Дай, думаю, умоюсь: может, полегчает? – Из моих объяснений можно было заключить, что вообще-то мытье для меня – дело непривычное.

– Ради бога, извините, – еще раз сказала горничная, – но тут бродит один подвыпивший джентльмен, и мы боимся, как бы он не забрался в каюту к какой-нибудь даме и не напугал ее.

– Какой кошмар! – встревожилась я. – А сюда он не зайдет?

– О нет, не думаю, мисс. В крайнем случае позвоните в звонок. Доброй ночи!

– Доброй ночи!

Я высунулась в дверь и оглядела коридор. Кроме удалявшейся горничной, никого видно не было.

Подвыпивший джентльмен! Вот, значит, в чем дело. Зря только я проявляла свои актерские таланты. Выдвинув сундук еще на пару дюймов, я сказала кислым голосом:

– Будьте любезны сейчас же выйти отсюда!

Ответа не последовало. Я заглянула под койку. Мой незваный гость неподвижно лежал на полу. Похоже, он спал. Я дернула его за рукав. Он не пошевелился.

«Пьян в стельку, – раздраженно подумала я. – Что же теперь делать?»

Но тут я увидела нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание: небольшое красное пятно на полу.

Собрав все свои силы, я вытащила парня на середину каюты. Мертвенная бледность, разливавшаяся по его лицу, указывала на то, что он без сознания. Причину обморока я обнаружила без особого труда. Мужчине всадили под левую лопатку нож… причем всадили глубоко. Я сняла с него пиджак и принялась обрабатывать рану.

От холодной воды незнакомец очнулся и привстал.

– Пожалуйста, лежите смирно, – попросила я.

Но этот молодой человек был, видно, из тех, к кому очень быстро возвращаются силы. Он уже поднялся на ноги и стоял, слегка покачиваясь.

– Мне ничего не нужно.

Он держался вызывающе, почти агрессивно.

И ни слова благодарности, даже «спасибо» не сказал!

– Вы тяжело ранены. Давайте я помогу вам одеться.

– И не думайте!

Он разговаривал со мной так, словно я просила у него одолжения. Я и обычно-то не отличаюсь сдержанностью, а тут и вовсе вскипела.

– Не могу сказать, что вы хорошо воспитаны, – процедила я сквозь зубы.

– Ничего, зато я избавлю вас от своего присутствия. – Незнакомец направился к двери, но вдруг пошатнулся.

Резким движением я толкнула его на диван и бесцеремонно заявила:

– Не валяйте дурака. Или вы хотите залить своей кровью весь корабль?

Похоже, до него дошло, что я права. Во всяком случае, он не мешал мне, когда я его перевязывала.

– Готово, – сказала я, завязывая узел. – Надеюсь, ваше настроение улучшилось и вы расскажете мне, что же все-таки произошло?

– Мне очень жаль, но я не могу удовлетворить ваше любопытство, хотя оно вполне естественно.

– Почему же не можете? – я не сумела скрыть досады.

Он ядовито улыбнулся:

– Если хотите растрезвонить о своей тайне по всему свету, поведайте ее женщине. Если же нет – держите язык за зубами.

– Вы думаете, я не способна хранить секреты?

– Я не думаю, а знаю.

Он поднялся на ноги.

– Но ведь женщина может растрезвонить и о сегодняшних событиях, – злобно сказала я.

– Не сомневаюсь, – безразлично кивнул он.

– Как вы смеете?! – в сердцах вскричала я.

Мы с яростью глядели друг на друга, словно заклятые враги. Именно теперь я впервые смогла его как следует разглядеть: коротко остриженные темные волосы, узкий рот, шрам на загорелой щеке, живые светло-серые глаза, смотревшие на меня с непередаваемо дерзкой насмешкой. От него исходила какая-то угроза.

– Вы еще не успели поблагодарить меня за то, что я спасла вам жизнь? – с притворной ласковостью спросила я.

И попала в точку! Он вздрогнул. Я интуитивно почувствовала: превыше всего на свете ему ненавистно воспоминание о том, что я спасла ему жизнь. Но меня это не волновало. Я хотела сделать ему больно. Я никого в жизни не хотела так обидеть, как его.

– Бог свидетель, до чего я сейчас жалею, что вы мне помогли! – воскликнул он. – Лучше бы я умер, и дело с концом.

– Я рада, что вы признали за собой должок. И вам так просто от меня не отделаться. Я спасла вам жизнь и жду, пока вы скажете мне «спасибо».

Если бы люди умели убивать взглядом, я думаю, он меня с удовольствием порешил бы… Затем, отведя глаза, незнакомец кинулся к двери, но у порога остановился и бросил через плечо:

– Я не стану благодарить вас… Никогда! Но я перед вами в долгу, признаю это. Когда-нибудь я верну вам долг, будьте покойны.

Он ушел, а я стояла в растерянности, и сердце у меня в груди билось, как встревоженная птица.

11

Оставшаяся часть ночи прошла без волнений. Наутро я позавтракала в постели и встала очень поздно. На палубе меня окликнула миссис Блер:

– Доброе утро, цыганочка. Иди-ка посиди рядом со мной. У тебя какой-то невыспавшийся вид.

– А почему вы зовете меня «цыганочкой»? – спросила я, послушно присаживаясь возле нее.

– Ты возражаешь? Почему-то это имя тебе идет. Я сразу тебя так окрестила. В тебе есть что-то цыганское, вот почему ты так не похожа на окружающих. Я втайне решила, что только с тобой и полковником Рейсом будет интересно болтать на корабле, с другими я умру со скуки.

– Забавно, но я то же самое думала про вас, – усмехнулась я. – Только это менее удивительно. Вы ведь… вы такая… изысканно-совершенная… штучка.

– Неплохо сказано, – кивнула миссис Блер. – А теперь поведай мне о своей жизни, цыганочка. Почему ты отправилась в Южную Африку?

Я наплела ей что-то про папину работу.

– Значит, ты дочь Чарльза Беддингфелда? Я сразу поняла, что ты не просто какая-то провинциальная барышня. Стало быть, ты собираешься на раскопки в Броукен-Хилл, за новыми черепами?

– Возможно, – уклончиво отвечала я. – У меня есть и еще кое-какие планы.

– До чего же ты любишь таинственность! Однако сегодня у тебя ужасно усталый вид. Ты что, не выспалась? А у меня на корабле все время глаза слипаются. Говорят, по десять часов в сутки спят только дураки. Ну а я могла бы проспать и двадцать!

Она зевнула и стала похожа на сонного котенка.

– Кретин-стюард разбудил меня среди ночи: ему, видите ли, взбрело в голову отдать пленку, которую я вчера выронила. Причем вел себя, как в мелодраме: просунул руку в иллюминатор и бросил пленку прямо мне на живот. Я даже сначала решила, что это бомба!

– Смотрите, вон идет ваш полковник, – сказала я, завидев на палубе высокого, по-военному осанистого полковника Рейса.

– Никакой он не мой! На самом деле ему очень нравишься ты, цыганочка. Так что побудь с нами, не убегай.

– Я хочу чем-нибудь повязать голову. Это удобнее, чем носить шляпу.

Я быстро ретировалась. Почему-то мне было неуютно в присутствии полковника Рейса. При нем я робела, а заставить меня смутиться дано далеко не каждому.

Я спустилась в каюту, чтобы найти ленту или газовый шарфик и завязать непокорные волосы. Вообще-то я аккуратная, всегда кладу вещи в определенные места и люблю поддерживать порядок. Поэтому стоило мне выдвинуть ящик, как я сразу сообразила, что кто-то рылся в моих вещах. Все было перевернуто вверх дном и разбросано. Я заглянула в другие ящики и в маленький настенный шкафчик. Та же картина. Казалось, кто-то торопливо и безуспешно пытался что-то отыскать.

Посуровев, я присела на край постели. Кто обыскивал мою каюту и что ему тут понадобилось? Может, клочок бумаги, на котором написано несколько цифр и пара слов? Я покачала головой, ответ меня не удовлетворил. История с запиской уже в прошлом. Но тогда в чем же дело?

Надо собраться с мыслями… Захватывающие события прошлой ночи почти ничего, в сущности, не прояснили. Кто этот молодой человек, столь внезапно ворвавшийся в мою каюту? Я его раньше не видела – ни на палубе, ни в салоне. Он член экипажа или такой же пассажир, как и я? Кто его ранил? Зачем? И почему, скажите на милость, тут было не обойтись без семнадцатой каюты? Все скрывалось во мраке неизвестности, но, без сомнения, на «Замке Килморден» разворачивались очень странные события.

Я сосчитала по пальцам людей, на которых мне следовало обратить особое внимание.

Временно отвлекшись от моего ночного гостя (однако пообещав себе за день отыскать его на корабле), я выделила следующих потенциальных преступников:

1. Сэра Юстаса Педлера. (Он владелец Милл-Хауза, однако на «Килмордене», похоже, оказался совершенно случайно.)

2. Мистера Пейджета, зловещего секретаря, так рвавшегося заполучить семнадцатую каюту. (Надо будет выяснить, ездил ли он с сэром Юстасом в Канны.)

3. Преподобного Эдварда Чичестера. (Мои подо-зрения были вызваны тем, что он упорно добивался вселения в семнадцатую каюту. Однако это вполне могло объясняться и его характером. Упрямство порой толкает человека на поразительные поступки.)

Впрочем, я решила, что мне не повредит немного поболтать с мистером Чичестером. Торопливо повязав непослушные волосы платком, я поднялась на палубу, пылая решимостью исполнить задуманное. Мне повезло. Мой вчерашний соперник стоял, опершись о перила, и пил бульон. Я подошла к нему, мило улыбаясь, и проворковала:

– Надеюсь, вы не сердитесь на меня из-за семнадцатой каюты?

– Я считаю, что затаивать злобу не по-христиански, – холодно ответил мистер Чичестер. – Однако помощник капитана твердо пообещал мне тогда эту каюту.

– Ах, у помощника капитана всегда столько хлопот! – рассеянно заметила я. – Он мог закрутиться и забыть, с ними такое часто бывает.

Мистер Чичестер не ответил.

– Вы впервые едете в Африку? – небрежно спросила я.

– В Южную – да. Но последние два года я работал с племенами каннибалов в Восточной Африке, в самом ее сердце.

– Потрясающе! Вы часто, наверное, висели на волосок от смерти?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вас, вероятно, чуть было не съели?

– Негоже высказывать легкомысленные суждения о священных вещах, мисс Беддингфелд.

– Простите, я не знала, что каннибализм священен, – язвительно заявила я.

Едва эти слова сорвались у меня с языка, как мне пришла в голову неожиданная мысль. Если мистер Чичестер действительно провел два последних года в Африке, то почему он совсем не загорел? Кожа у него розово-белая, словно у младенца. Нет ли тут какой неувязки? Хотя голос и манеры у него «те»… Может быть, даже слишком… Не похож ли он – слегка – на актера, изображающего священника?

Я припомнила приходских священников, с которыми мне доводилось сталкиваться в Литтл-Хэмпсли. Некоторые из них мне нравились, некоторые – нет. Однако никто не вызывал у меня таких эмоций, как мистер Чичестер. В тех викариях было что-то человеческое, Чичестеру же только нимба не хватало.

Пока я над этим размышляла, на палубе появился сэр Юстас Педлер. Проходя мимо Чичестера, он вдруг нагнулся и, подняв листок бумаги, протянул его священнику со словами:

– Вы что-то обронили.

Сэр Юстас тут же двинулся дальше и, наверное, не заметил, как взволновался мистер Чичестер. Но я заметила. Не знаю, что это была за бумажка, однако с Чичестером стало твориться нечто невообразимое. Он позеленел и скомкал листочек. Мои подозрения увеличились во сто крат.

Чичестер перехватил мой взгляд и начал торопливо оправдываться.

– Видите ли… э-э… я… это отрывок из проповеди, которую я готовлю, – натянуто улыбаясь, пролепетал он.

Отрывок из проповеди, держи карман шире! Нет, мистер Чичестер, вы не очень-то изобретательно врете!

Чичестер скоро оставил меня, пробормотав какую-то отговорку. Ох, как я жалела, что не мне, а сэру Юстасу Педлеру посчастливилось поднять тот листочек! Ясно было одно: мистера Чичестера ни в коем случае нельзя исключать из списка подозреваемых. Я даже склонялась к тому, чтобы поставить его первым номером.

После ленча, когда настало время пить кофе, я заметила, что сэр Юстас и Пейджет сидят в компании миссис Блер и полковника Рейса. Миссис Блер с улыбкой кивнула мне, и я решила, что можно к ним присоединиться. Они разговаривали об Италии.

– Но это нелогично! – настаивала миссис Блер. – Aqua calada[1] должно означать холодную воду, а не горячую.

– Я вижу, вы не сильны в латыни, – улыбаясь, заметил сэр Юстас.

– Ах, мужчины так кичатся своим знанием латыни! – поморщилась миссис Блер. – Однако я заметила, что когда их просишь перевести какую-нибудь надпись в старинном храме, они не в состоянии этого сделать! Мямлят, мнутся и под тем или иным предлогом увиливают.

– Совершенно правильное наблюдение, – сказал полковник Рейс. – Я всегда именно так и поступаю.

– Но я обожаю итальянцев, – продолжала миссис Блер. – Они такие услужливые!.. Хотя это имеет и обратную сторону. Вы спрашиваете, как вам куда-то пройти, а они, вместо того чтобы сказать «сперва направо, потом налево» или еще что-нибудь такое же понятное, вдаются в длиннющие объяснения, а когда вы уже совершенно сбиты с толку, ласково берут вас за руку и ведут прямо до нужного места.

– У вас от Флоренции такое же впечатление, Пейджет? – спросил сэр Юстас, с улыбкой поворачиваясь к секретарю.

Однако его вопрос почему-то смутил мистера Пейджета. Он покраснел и сказал, запинаясь:

– О да, к-конечно… совершенно такое же…

Затем быстро извинился и встал из-за стола.

– Я начинаю подозревать, что во Флоренции у Гая были какие-то темные делишки, – заметил сэр Юстас, глядя вслед удаляющемуся секретарю. – Стоит при нем упомянуть этот город или вообще Италию, как он старается переменить тему или обращается в бегство.

– Может, он там кого-нибудь пристукнул? – с надеждой предположила миссис Блер. – У него… только бы мне не оскорбить ваших чувств, сэр Юстас… но у него такой вид, будто он вполне способен кого-нибудь убить.

– Чинквеченто, да и только! – рассмеялся сэр Юстас. – Ужасно забавно, особенно если знаешь, до чего же на самом деле бедняга законопослушен и респектабелен.

– Он давно у вас служит, сэр Юстас? – спросил полковник Рейс.

– Шесть лет, – глубоко вздохнул сэр Юстас.

– Бесценный работник, наверное, – сказала миссис Блер.

– О да, бесценный. Совершенно бесценный. – Несчастный сэр Юстас еще больше приуныл, словно неоценимые достоинства мистера Пейджета причиняли ему тайные страдания. Потом добавил немного жизнерадостней: – Но вообще-то его лицо должно было бы внушать вам доверие, моя дорогая леди. Никакой уважающий себя убийца не похож на убийцу. Криппен, например, был само очарование.

– Его поймали на корабле, не так ли? – негромко спросила миссис Блер.

Сзади раздался звон. Я быстро обернулась. Мистер Чичестер уронил кофейную чашку.

Вскоре наша компания расстроилась: миссис Блер спустилась в свою каюту отдохнуть, а я осталась на палубе. Ко мне подошел полковник Рейс.

– Вы неуловимы, мисс Беддингфелд. Вчера я вас повсюду разыскивал, хотел пригласить потанцевать.

– Я рано легла спать.

– А сегодня вечером вы тоже убежите? Или все-таки потанцуете со мной?

– С удовольствием, – робко пролепетала я. – Но миссис Блер…

– Наша подруга, миссис Блер, не любит танцевать.

– А вы?

– Мне хочется потанцевать с вами.

– О! – нервно воскликнула я.

Я робела перед полковником Рейсом, и в то же время мне было приятно его внимание. Это куда лучше, чем рассуждать про доисторические черепа со строгими старыми профессорами! Полковник Рейс полностью соответствовал моему идеалу сурового, молчаливого родезийца. Может, я выйду за него замуж? Он, правда, не просил моей руки, но, как говорят бой-скауты: «Будь готов!» Любая женщина невольно рассматривает всех мужчин на свете как потенциальных мужей. Либо для себя, либо для своей лучшей подруги.

Я танцевала с ним в тот вечер несколько раз. Он был хорошим танцором. Когда музыка умолкла и я подумала, что пора спать, Рейс предложил мне прогуляться по палубе. Мы сделали три круга и уселись в шезлонги. Вокруг не было ни души. Мы поболтали о том о сем…

– А знаете, мисс Беддингфелд, по-моему, я когда-то встречался с вашим отцом, – вдруг сказал полковник. – Очень интересный человек, много знает в своей области… а она меня очень интересует. Я по мере сил старался кое-что постичь… Например, когда я служил на реке Дордонь…

Разговор наш вошел в сугубо профессиональное русло. Полковник Рейс не преувеличивал. Он действительно много знал. И в то же время сделал несколько курьезных ошибок… Один раз, рассуждая о мустьерском периоде, он назвал его следующим после ориньякского, а это дикая нелепость в устах того, кто хоть что-нибудь знает о данном предмете.

Я попала в каюту часов в двенадцать. И никак не могла отделаться от странного впечатления… Неужели полковник специально «подработал этот вопрос», готовясь к разговору со мной, а на самом деле ничего не смыслит в археологии? Я покачала головой: вряд ли…

И вот когда я уже начала засыпать, меня вдруг осенило. Я даже села в кровати. А если он прощупывал меня? И его мелкие ошибки – специально, для проверки?.. Может, ему хотелось выяснить, действительно ли я владею предметом? Иными словами, что, если он подозревал во мне самозванку? Но почему?

12 Выдержки из дневника сэра Педлера

Надо сказать хоть пару слов о моей жизни на корабле. Она протекает мирно. Слава богу, я уже не в том возрасте, чтобы участвовать во всяких конкурсах и увеселениях, и меня не заставляют ловить губами подвешенные на нитках яблоки, бегать по палубе с картошкой или яйцом в ложке и проделывать массу других глупостей. Что за удовольствие находят люди во всех этих идиотских занятиях, для меня всегда было загадкой. Впрочем, дураков в мире хватает. Умному остается лишь поблагодарить бога за их существование и держаться от них подальше.

К счастью, я прекрасно переношу качку. А вот бедняга Пейджет – нет. Едва мы вышли в открытое море, как он позеленел. Полагаю, что мой так называемый второй секретарь тоже страдает морской болезнью. Во всяком случае, он носу не кажет из каюты. Хотя, возможно, это не морская болезнь, а высокая дипломатия. Однако здорово, что он меня до сих пор еще ни разу не беспокоил.

В целом публика на корабле паршивая. Только два приличных игрока в бридж и одна прилично выглядящая женщина – миссис Кларенс Блер. Я, конечно, встречался с ней в Лондоне. Она из редких дам, имеющих чувство юмора. Мне нравится болтать с ней, и я был бы совсем доволен, если бы не длинноногий молчун, который ходит за ней хвостом. Не думаю, чтобы полковник Рейс на самом деле забавлял ее. Он по-своему привлекателен, но скучен нестерпимо. Этакий сильный, молчаливый парень, какими бредят писательницы и юные барышни.

Когда мы покинули Мадейру, Гай Пейджет вылез на палубу и начал что-то лепетать своим тусклым голосом насчет работы. Какого черта вообще думать о работе, когда путешествуешь на корабле? Конечно, я пообещал издателям сдать «Мемуары» в начале лета, но что с того? Кому охота читать воспоминания? Только старушкам из пригорода. И какую ценность может представлять моя писанина? Да, я сталкивался в своей жизни с так называемыми знаменитостями. И с помощью Пейджета поведал о них несколько банальных историй. Откровенно говоря, Пейджет слишком честен для подобной работы. Он не позволяет мне сочинять байки про людей, с которыми я вообще-то мог бы встретиться, но не встретился.

Я попробовал взять его лаской:

– Дружище, у вас еще совершенно разбитый вид. Вы должны позагорать. Нет-нет, ни слова больше! Работа подождет.

Потом он начал хлопотать о дополнительной каюте.

– У вас нет места для работы, сэр Юстас, – твердил Пейджет. – Ваша каюта вся заставлена чемоданами.

Судя по его тону, чемоданам в каюте не место, прямо как тараканам!

Я объяснил, что, может быть, он не в курсе, но обычно люди берут с собой в поездку не одну смену одежды. Он вяло улыбнулся (он всегда так реагирует на мои шутки) и опять взялся за свое:

– В моей клетушке работать тоже невозможно.

Знаю, какие у него «клетушки»! Обычно Пейджету достается самая лучшая каюта.

– Как жаль, что на этот раз капитан к вам не благоволит, – саркастически заметил я. – Может, вы перетащите часть вещей ко мне?

Опасно проявлять сарказм по отношению к такому человеку, как Пейджет. Он просиял:

– Да-да, пожалуй, я бы избавился от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…

Этот чемодан весит, по-моему, несколько тонн. Носильщики всегда ворчат, а у Пейджета просто цель жизни сплавить его ко мне. Мы вечно из-за него сражаемся. Пейджет почему-то считает чемодан моей личной собственностью. А по-моему, наоборот, секретарь только на то и годен, чтобы таскать чемодан с канцелярским барахлом.

– Ладно, мы попросим, чтобы нам предоставили еще одну каюту, – поспешно согласился я.

Казалось бы, дело не стоит выеденного яйца, но Пейджет все окружает ореолом таинственности. Наутро он явился с видом заговорщика эпохи Возрождения.

– Помните, вы велели мне попросить семнадцатую каюту под рабочий кабинет?

– Да, и что? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?

– Двери во всех каютах одинаковы, – на полном серьезе ответил Пейджет. – Но понимаете, сэр Юстас, с той каютой произошла какая-то странная история.

Я сразу представил себе страшные картины из романа о призраках.

– Если вы боитесь привидений, – утешил я Пейджета, – то не волнуйтесь, мы там спать не будем.

Пейджет сказал, что призраки тут ни при чем. Тем более что семнадцатая каюта ему не досталась. И поведал мне длинную, запутанную историю. По его словам выходило, что он, мистер Чичестер и девушка по фамилии Беддингфелд чуть не подрались из-за вожделенной каюты. Стоит ли говорить, что девушка победила и Пейджет никакне мог этого пережить?!

– Тринадцатая и двадцать восьмая каюты куда лучше, – твердил он. – Но они даже взглянуть на них не пожелали.

– Ладно, – сказал я, сдерживая зевоту, – чего уж так убиваться, дорогой Пейджет?

Он бросил на меня укоризненный взгляд.

– Но вы же сами просили меня занять семнадцатую каюту!

Пейджет иногда бывает несносен, как ребенок. Я вспылил:

– Мой дорогой друг! Я упомянул семнадцатую каюту только потому, что она, по моим наблюдениям, оставалась незанятой. Однако я не приказывал вам сражаться за нее до последней капли крови. Тринадцатая или двадцать восьмая тоже вполне подойдут.

Пейджет надулся и упрямо проворчал:

– Это еще не все. Каюту заняла мисс Беддингфелд, но сегодня утром я видел, как оттуда, озираясь, выскользнул Чичестер.

– Если вы решили оклеветать Чичестера, который хоть и противный человек, но все-таки священник, и милую маленькую Анну Беддингфелд, то знайте: я не поверю ни единому вашему слову. Анна Беддингфелд прелестна, ножки у нее – загляденье. Я думаю, она всем остальным дамам на корабле даст сто очков вперед.

Пейджету не понравилось мое замечание относительно ножек Анны. Сам он никогда не обращает внимания на подобные детали, а если обращает, то скорее умрет, чем в этом признается. И потому он счел такие комментарии непристойными. Я люблю дразнить Пейджета и потому ехидно добавил:

– Поскольку вы ей представлены, то, пожалуйста, пригласите ее поужинать сегодня с нами. Будет костюмированный бал. Вам, кстати, следовало бы отправиться к помощнику капитана и подобрать мне маскарадный костюм.

– Неужели вы наденете маскарадный костюм? – с ужасом спросил Пейджет.

Я видел, что это несовместимо с его представлениями о моем достоинстве. Вид у него был шокированный и страдальческий. На самом деле я и в мыслях не держал как-то по-особенному наряжаться сегодня вечером, но Пейджет так смутился…

– А в чем дело? – невинно поинтересовался я. – Конечно, я надену маскарадный костюм. И вы тоже!

Пейджет содрогнулся.

– Так что отправляйтесь-ка за ними, – велел я.

– Вряд ли на корабле найдется костюм такого большого размера, – пробормотал Пейджет, смеривая меня взглядом.

Сам того не желая, он иногда может нанести смертельную обиду.

– И закажите столик на шестерых, – добавил я. – Пригласим капитана, девицу с красивенькими ножками, миссис Блер.

– Вам не удастся пригласить миссис Блер без полковника Рейса, – вставил Пейджет. – Он предложил ей поужинать вместе, я точно знаю.

– Но кто такой этот Рейс, черт побери? – раздраженно воскликнул я.

Как я уже говорил, Пейджет всегда все знает… или думает, что знает. Он опять напустил на себя таинственный вид.

– Вроде бы это агент секретной службы, сэр Юстас. И очень меткий стрелок. Но я, конечно, не уверен.

– Ну, вот вам наше правительство во всей своей красе! – воскликнул я. – На корабле есть человек, в непосредственные обязанности которого входит переправлять секретные документы, а они дают их постороннему лицу, мирному гражданину, который только и мечтает, чтобы его оставили в покое!

Пейджет сделал еще более таинственное лицо, подошел поближе и сказал, понизив голос:

– Если вас интересует мое мнение, сэр Юстас, так вся эта история кажется мне очень странной, взять хотя бы мою болезнь перед отъездом!

– Мой милый, – резко оборвал его я, – вы страдали разлитием желчи. Вы часто этим мучаетесь.

Пейджет моргнул.

– То была не обычная болезнь. Я тогда…

– Ради бога, Пейджет, не вдавайтесь в подробности! Я не желаю слушать!

– Хорошо, сэр Юстас. Но я думаю, что меня специально отравили!

– А, – протянул я, – вы пообщались с Рейберном?

Пейджет не отрицал.

– Во всяком случае, сэр Юстас, он так считает, а ему виднее.

– Кстати, где он? – поинтересовался я. – Рейберн ни разу не попался мне на глаза с тех пор, как мы поднялись на борт.

– Он сказался больным и безвылазно сидит в каюте, сэр Юстас, – Пейджет опять перешел на шепот. – Но это камуфляж, я уверен. Чтобы удобнее было вести наблюдение.

– За кем?

– Он же отвечает за вашу безопасность, сэр Юстас, вдруг на вас нападут?

– До чего вы оптимистичны, Пейджет! – хмыкнул я. – У вас богатое воображение. Я бы на вашем месте явился на сегодняшний бал в костюме скелета или палача. Траурный вид вам очень идет.

Он заткнулся и больше не раскрывал рта. Я вышел на палубу. Девчушка Беддингфелд увлеченно беседовала с миссионером, преподобным Чичестером. Женщины обожают болтать со священниками.

Человеку моего телосложения трудно нагибаться, но я из вежливости поднял листочек бумаги, валявшийся у ног пастора. И не получил за свои труды ни слова благодарности. По правде говоря, я не удержался и прочел то, что было написано на листке. А записка состояла всего из одного предложения: «Не пытайся играть в одиночку, будет хуже».

Премиленькая записочка для преподобного отца! Кто же такой наш друг Чичестер? С виду он сама кротость. Но внешность обманчива. Надо расспросить Пейджета. Он всегда все знает.

Я изящно плюхнулся в шезлонг подле миссис Блер и, прервав ее беседу с Рейсом (тет-а-тет), заметил, что священники нынче пошли – сущий кошмар.

Затем я попросил ее отужинать со мной вечером. Рейс каким-то образом тоже напросился.

После ленча девчушка Беддингфелд подошла к нам с чашечкой кофе в руках. Я правильно похвалил ее ножки. Это действительно лучшие ноги на корабле. Непременно приглашу ее поужинать вместе с нами.

Я бы много отдал, лишь бы узнать, что шалунишка Пейджет вытворял во Флоренции. Едва заходит речь об Италии, как он становится сам не свой. Не будь я уверен в его добропорядочности, я бы заподозрил, что он завел там себе интрижку…

Ах, как бы я желал знать!.. Неужели даже самые добропорядочные мужчины – и те?.. Я был бы счастлив, если бы мои догадки подтвердились…

Пейджет – и какой-то тайный грешок! Очаровательно!

13

Вечер выдался презабавный, из всех маскарадных костюмов, имеющихся на корабле, мне подошел лишь костюм медвежонка. Я не против того, чтобы изображать медвежонка перед миленькими девчушками морозным вечерком в нашей доброй Англии… Но для тропического климата это далеко не идеальный наряд. Но все же я повеселил общество и получил первый приз за костюм, «принесенный с суши» (нелепое название для наряда, который берешь напрокат всего на один вечер. Однако поскольку никто не знал, где сделаны костюмы: на суше или нет, название роли не играло).

Миссис Блер наряжаться отказалась. Видимо, их взгляды с Пейджетом на сей раз совпали. Полковник Рейс последовал ее примеру. Анна Беддингфелд соорудила себе костюм цыганки и была в нем ослепительно хороша. Пейджет отсутствовал, сославшись на головную боль. На освободившееся место за столом я посадил странного маленького человечка по фамилии Ривс. Он видный деятель южноафриканской лейбористской партии. Жуткий тип, но мне нужно поддерживать с ним хорошие отношения, он снабжает меня необходимой информацией. Я хочу все досконально знать о том, что творится на шахтах Рэнда.

Во время танцев мне пришлось изрядно попотеть. Я дважды танцевал с Анной Беддингфелд, и она притворилась, что ей нравится. Еще один танец я танцевал с миссис Блер, которой не нужно было притворяться. Ну и, кроме того, я помучил еще нескольких дамочек, чей вид произвел на меня благоприятное впечатление.

Затем мы отправились ужинать. Я заказал шампанское, стюард предложил «Вдову Клико» 1911 года, сказав, что ничего лучше на корабле нет. Я согласился. Похоже, мне удалось попасть в «яблочко». Вино развязало язык полковнику. Он неожиданно разговорился, стал даже чересчур болтлив. Сперва это меня забавляло, но потом я подумал, что полковник Рейс потихоньку оттесняет меня, становясь душой общества. Он начал подтрунивать надо мной, узнав, что я веду дневник.

– Когда-нибудь мир узнает о всех ваших сумасбродствах, Педлер.

– Мой дорогой Рейс, – сказал я, – позволю себе заметить, что я вовсе не такой осел, как вы думаете. Я могу совершать сумасбродства, но в дневнике о них не пишу. После моей смерти душеприказчики узнают много интересного о массе народу, но вряд ли выяснят что-нибудь новое обо мне. Дневник нужен для того, чтобы писать в нем о чужих слабостях, а вовсе не о своих.

– Однако человек все равно невольно раскрывается, – возразил Рейс. – Чисто подсознательно.

– Если послушать психоаналитиков, то вся человеческая жизнь состоит из низменных побуждений, – нравоучительно произнес я.

– У вас, наверное, была такая интересная жизнь, полковник! – воскликнула мисс Беддингфелд, широко распахнув лучистые глазки.

Так они и подцепляют нашего брата на крючок, эти девчонки! Отелло покорил Дездемону своими россказнями, а она его прельстила умением слушать.

Но как бы там ни было, девчонка нашла правильный подход к Рейсу. Он принялся рассказывать байки про львов. Мужчина, застреливший в своей жизни такое огромное количество этих зверюг, находится в гораздо более выигрышном положении по сравнению со всеми остальными. Мне показалось, я тоже должен поведать историю про льва. Что-нибудь смешное.

– Между прочим, – начал я, – вы напомнили мне об одной захватывающей истории. Однажды мой приятель охотился в Восточной Африке. И вот как-то ночью, выйдя из палатки, он услышал тихое рычание. Вздрогнув, приятель обернулся и увидел льва, приготовившегося к прыжку. А ружье парня осталось в палатке. Он молниеносно пригнулся, и лев пронесся у него над головой. Разозлившись, что упустил добычу, хищник зарычал и опять приготовился к прыжку. Мой приятель снова нагнулся, и животное еще раз пронеслось у него над макушкой. Та же сцена повторилась и в третий раз, однако парню тогда удалось подобраться к входу в палатку и схватить ружье. Но когда он обернулся, держа оружие наготове, лев уже исчез. Приятель мой был поражен. Он ползком обогнул палатку и оказался на маленькой прогалине. И там – вы не поверите! – увидел льва, который сосредоточенно тренировался, учась прыгать как можно ниже, над самой землей.

Рассказ был встречен громом оваций. Я отхлебнул шампанского.

– С тем же моим приятелем, – продолжал я, – случилась еще одна презабавная история. Он куда-то ехал, хотел добраться до места засветло, а потому велел слугам запрягать лошадей, не дожидаясь рассвета. Они с трудом справились, ибо мулы попались очень своенравные. Однако наконец повозка тронулась в путь. Мулы мчались быстрее ветра, и когда рассвело, мой приятель понял, в чем было дело. В темноте слуги умудрились впрячь в качестве тягловой силы ЛЬВА!

Вторая байка тоже вызвала взрыв хохота у сидевших за столом, но лучше всех отреагировал мой друг, член лейбористской партии.

– Боже мой! – побледнев, воскликнул он без тени улыбки. – Кто же выпрягал это животное?

– Я непременно должна побывать в Родезии, – заявила миссис Блер. – После того, что вы, полковник, рассказали нам, я просто обязана туда съездить! Хотя пять дней в поезде – сущий кошмар.

– Поедемте в вагоне, который я забронировал, – галантно предложил я.

– О, сэр Юстас, как вы любезны! Вы серьезно меня приглашаете?

– Ну разумеется! – укоризненно сказал я и выпил еще один бокал шампанского.

– Через неделю мы будем в Южной Африке, – вздохнула миссис Блер.

– Ах, Южная Африка! – прочувствованно произнес я и принялся цитировать свою недавнюю речь, произнесенную в колониальном Институте: – Что может предложить миру Южная Африка? Что, скажите на милость? Фрукты и овощи, шерсть и плетеные корзины, тучные стада и меха разных животных, золото и алмазы…

Я торопился, зная, что стоит мне сделать паузу, как Ривс встрянет и сообщит всей честной компании, что тамошние меха никуда не годятся или еще какую-нибудь глупость, и испортит мне удовольствие, сведя разговор к тяготам жизни шахтеров Рэнда. А мне вовсе не хотелось, чтобы меня обличали как эксплуататора-капиталиста. Однако прервали меня совсем на другом.

– Алмазы! – в экстазе воскликнула миссис Блер.

– Алмазы! – ахнула мисс Беддингфелд.

И они обе обратились к полковнику Рейсу:

– Вы, наверно, бывали в Кимберли?

Я тоже бывал в Кимберли, но не успел этого сказать. Рейса забросали вопросами. Как выглядят рудники? Правда ли, что местных жителей держат там под замком? И все в том же духе.

Рейс отвечал, и чувствовалось, что он хорошо знает, о чем говорит. Он описал условия содержания туземцев, рассказал, как ищут алмазы, какие меры предосторожности принимает «Де Бирс».

– Значит, украсть алмаз практически невозможно? – спросила миссис Блер с таким явным разочарованием, словно она специально за этим направлялась в Африку.

– Ничего невозможного нет, миссис Блер. Кражи тоже бывают… помните, я рассказывал вам, как кафр спрятал камень в собственной ране?

– Да, но я говорю о больших алмазах…

– Однажды, не очень давно, случилось и такое. Прямо перед войной. Вы должны помнить, Педлер. Вы ведь как раз тогда были в Южной Африке, не правда ли?

Я кивнул.

– Расскажите! – вскричала мисс Беддингфелд. – О, расскажите же!

Рейс улыбнулся.

– Хорошо, я полагаю, большинство из вас слышало о сэре Лоренсе Эрдсли, крупнейшем южноафриканском золотопромышленнике? История, однако, произошла не с ним, а с его сыном. Вы, наверное, помните, что перед войной поползли слухи о новом Кимберли, которое якобы спрятано в скалистой местности Южной Америки, в дебрях джунглей Британской Гвианы? Сообщалось, будто бы два юных старателя вернулись оттуда с богатейшим уловом алмазов, причем некоторые были довольно приличных размеров. Мелкие алмазы и раньше находили в районе рек Эссеквибо и Мазаруни, но эти молодые люди, Джон Эрдсли и его друг Лукас, уверяли, что обнаружили в месте слияния двух рек огромные алмазные россыпи. Алмазы были разных цветов: розовые, голубые, желтые, зеленые, черные и чисто-белые. Явившись в Кимберли, Эрдсли и Лукас отдали их на экспертизу. В то же время стало известно о сенсационном ограблении «Де Бирс». Эта фирма посылает алмазы в Англию в специальных пакетах. Они хранятся в большом сейфе; два разных человека имеют по одному ключу, а шифр знает третий. Пакеты сдаются в банк, и банк посылает драгоценности в Англию. Каждый пакет оценивается примерно в сто тысяч фунтов.

В тот раз в банке заподозрили неладное. Им показалось, что пакет как-то не так выглядит. Его вскрыли и обнаружили там кусковой сахар!

Почему подозрение пало на Джона Эрдсли, я точно не знаю. Однако ему припомнили, что в Кембридже он вел себя безобразно и отцу приходилось не раз расплачиваться с его кредиторами. Как бы там ни было, вскоре выплыло, что история о южноамериканских алмазах – выдумка. Джона Эрдсли арестовали. Среди его вещей при обыске нашли несколько дебирсовских алмазов.

До суда, однако же, не дошло. Сэр Лоренс возместил «Де Бирс» убытки, и возбуждать уголовное дело не стали. Как именно было совершено преступление, полиция так и не выяснила. Но сознание того, что его сын вор, разбило сердце старика. Вскоре его хватил удар. Что же касается Джона, то судьба обошлась с ним в общем-то благосклонно. Он пошел добровольцем на войну, храбро сражался и погиб, смыв таким образом с себя позорное пятно. Сэра Лоренса же хватил еще один удар, и через месяц он тоже умер. Завещания сэр Лоренс не написал, и его огромное наследство перешло к самому близкому из оставшихся в живых родственников, человеку, с которым сэр Лоренс был едва знаком.

Полковник умолк. Все загалдели, начали забрасывать Рейса вопросами. Сидевшая на стуле мисс Беддингфелд вдруг вздрогнула и обернулась. Услышав ее изумленный возглас, я тоже посмотрел назад.

В дверях стоял мой новый секретарь Рейберн. Сквозь его загар пробивалась такая мертвенная бледность, как будто он увидел призрака. Видимо, его глубоко потряс рассказ Рейса.

Поймав наши пристальные взгляды, он резко отпрянул и исчез.

– Вы знаете, кто это? – пролепетала Анна Беддингфелд.

– Мой секретарь, – откликнулся я, – мистер Рейберн. Бедняге все время нездоровилось.

Анна принялась скатывать на тарелке хлебные шарики.

– Он давно у вас служит?

– Не очень, – осторожно сказал я.

Однако с женщинами бесполезно принимать меры предосторожности. Чем больше ты отступаешь, тем яростней они на тебя наскакивают. Анна Беддингфелд не стала церемониться и прямо спросила:

– А сколько это «не очень»?

– Я… ну, я взял его на работу прямо перед поездкой. По рекомендации одного старинного приятеля.

Она ничего не ответила и погрузилась в раздумья. Я же повернулся к Рейсу, чувствуя, что пора и мне проявить интерес к его истории.

– А кто стал наследником сэра Лоренса, Рейс? Вы не знаете?

– Отчего же, знаю, – усмехнулся Рейс. – Наследником сэра Лоренса стал я.

14 Анна продолжает свой рассказ

В ту ночь, когда на корабле был устроен костюмированный бал, я решила, что пора мне доверить кому-нибудь свою тайну. До сих пор я играла в одиночку, и мне это даже нравилось. Но теперь все переменилось. Я вдруг перестала доверять своему нюху, и меня впервые охватило чувство одиночества и отчаяние.

Все в том же наряде цыганки я присела на краешек кровати и принялась обдумывать создавшееся положение. Перво-наперво я подумала о полковнике Рейсе. Вроде бы я ему нравилась. Наверняка он отнесется ко мне по-доброму. И он далеко не глуп. И все же я колебалась. Очень уж он властный. Полковник возьмет инициативу в свои руки. А ведь это МОЯ тайна! Ну, и по некоторым другим причинам (в которых я сама себе неохотно признавалась) мне не следовало доверять Рейсу.

Так что я перешла от него к миссис Блер. Она тоже хорошо ко мне относилась. Хотя ее хорошее отношение еще ничего не значит, не надо обольщаться. Скорее всего, она так ведет себя, повинуясь минутной прихоти. Но, с другой стороны, я могла ее заинтересовать. Такая женщина, как она, знала обычную жизнь вдоль и поперек. А я предложу ей что-то необычное! Вдобавок она мне нравилась; нравились ее непринужденные манеры, отсутствие сентиментальности, какой бы то ни было аффектированности.

Короче, я приняла решение. Я сейчас же ей все расскажу! Вряд ли она уже спит.

Однако я ведь не знаю номера ее каюты! Но ничего, наверно, моя знакомая горничная, что дежурит по ночам, в курсе! Я позвонила в звонок. Через некоторое время появился мужчина и сообщил мне все, что меня интересовало. Миссис Блер жила в семьдесят первой каюте. Мужчина извинился за задержку, сославшись на то, что он один на всех пассажиров.

– А где же горничная? – спросила я.

– Они все прекращают работу в десять часов.

– Нет, я имею в виду дежурную.

– Ночью горничные не дежурят, мисс.

– Но… но вчера, примерно в час ночи, ко мне заходила горничная.

– Наверно, вам приснилось, мисс. После десяти никого, кроме меня, не остается.

Мужчина ушел, а я никак не могла переварить полученные известия. Кто же тогда заходил ко мне в каюту двадцать второго числа? Чем отчетливей я понимала, насколько хитры и дерзки мои таинственные противники, тем мрачнее становилось у меня на душе. Но все же я взяла себя в руки и, выйдя из каюты, направилась к миссис Блер. Я постучалась.

– Кто там? – раздался голос.

– Это я, Анна Беддингфелд.

– О, милости прошу, цыганочка.

Я вошла. Повсюду валялась разбросанная одежда, а на миссис Блер было кимоно. Красивее я в жизни не видела: черно-золотое с оранжевым, загляденье!

– Миссис Блер, – запинаясь, начала я. – Мне хотелось бы рассказать вам про мою жизнь… если, конечно, еще не очень поздно и вы не хотите спать.

– Ничуть, терпеть не могу рано ложиться, – сказала миссис Блер, улыбаясь своей очаровательной улыбкой. – И я с удовольствием узнаю про твою жизнь. Ты такое необычное создание, цыганочка! Кому еще придет в голову врываться ко мне в час ночи, чтобы поведать историю своей жизни? Особенно после того, как ты меня несколько недель томила, видя, что я изнываю от любопытства! Ладно, садись на диван и облегчи свою душу.

Я рассказала ей все. Рассказ получился довольно длинный, потому что я припоминала подробности. Когда я закончила, миссис Блер глубоко вздохнула и сказала совсем не то, что я ожидала услышать. Она взглянула на меня и, рассмеявшись, воскликнула:

– А знаешь, Анна, ты действительно потрясающая девушка! Тебе что, вообще никогда не бывает страшно?

– Страшно? – удивленно переспросила я.

– Да-да, страшно! Страшно! Взять и отправиться куда глаза глядят практически без гроша в кармане! А что ты будешь делать в чужой стране, когда кончатся деньги?

– Да зачем заранее беспокоиться? Пока что у меня денег полно. Я практически ничего не потратила из тех двадцати пяти фунтов, что мне дала миссис Флемминг, и вдобавок вчера выиграла в карты. Это еще пятнадцать фунтов. Так что у меня денег хоть отбавляй. Сорок фунтов!

– «Хоть отбавляй»! Боже мой! – пробормотала миссис Блер. – Я бы, например, так не смогла, Анна, а я, между прочим, не робкого десятка. Но весело отправиться в путь, имея в кармане всего несколько фунтов и не зная, что будешь делать, где очутишься?!

– Так ведь в этом-то вся и прелесть! – вскричала я с горящим взором. – Это и есть дух авантюризма!

Миссис Блер взглянула на меня, кивнула и улыбнулась.

– Счастливая ты, Анна. Мало кто способен на такое.

– Ладно, – нетерпеливо перевела я разговор. – А что вы обо всем этом думаете, миссис Блер?

– Я думаю, что ничего более захватывающего я в жизни не слыхала. Но знаешь что? Перестань, пожалуйста, называть меня миссис Блер. Гораздо лучше звучит Сюзанна. И говори мне «ты».

– С превеликим удовольствием, Сюзанна.

– Молодец. Теперь – к делу. Ты говоришь, что узнала в секретаре сэра Юстаса – не в этом длинномордом Пейджете, а в другом – раненого, который искал убежища в твоей каюте?

Я подтвердила.

– Получается, что сэр Юстас вдвойне связан с этой историей. Сначала в его доме убивают женщину, а теперь его секретаря ранят в час ночи, в таинственный, мистический час… Сам сэр Юстас, по-моему, вне подозрений, но на чистую случайность тут все списывать нельзя. Существует какая-то связь, хотя он вполне может ни о чем и не догадываться. Теперь это странное происшествие с дежурной горничной, – задумчиво продолжала Сюзанна. – Опиши ее внешность.

– Да я толком не запомнила. Я была так взволнована, взвинчена… а горничная свалилась как снег на голову… Но… да, по-моему, ее лицо мне знакомо. Так что, конечно, я ее видела раньше.

– Знакомое лицо, – протянула Сюзанна. – А ты уверена, что это не мужчина?

– Ну… она была высокая, – признала я.

– Гм-м… На сэра Юстаса не похоже, Пейджет не подходит… Погоди-ка!

Сюзанна схватила листок бумаги и принялась лихорадочно рисовать. Потом склонила голову набок и оценивающе уставилась на свою работу.

– Очень смахивает на преподобного отца, Эдварда Чичестера. Добавим еще пару деталей…

Она протянула мне рисунок:

– Ну что, такая была твоя горничная?

– Да, да! – вскричала я. – Сюзанна, до чего же ты умная!

– Я никогда не доверяла этому Чичестеру. Помнишь, как он уронил кофейную чашку и позеленел, когда мы упомянули про Криппена?

– И он пытался занять семнадцатую каюту! – подхватила я.

– Да, все одно к одному. Но что бы это могло значить? Что должно было случиться в семнадцатой каюте? Вряд ли там собирались зарезать секретаря. Для этого не нужно уславливаться о дне и месте. Нет, намечалась какая-то встреча, он помешал, и его пырнули ножом. Но с кем должны были встретиться? Уж наверняка не с тобой. Может, с Чичестером? Или с Пейджетом?

– Вряд ли, – возразила я, – они в любой момент могут друг с другом увидеться.

На пару минут воцарилось молчание. Потом Сюзанне пришла в голову другая мысль:

– А может, в каюте что-то спрятано?

– Да, это более вероятно, – согласилась я. – Тогда можно понять, почему наутро обыскали мои вещи. Но ведь там ничего не было спрятано! Я в этом совершенно уверена.

– А тот молодой человек не мог накануне вечером украдкой положить что-нибудь в шкаф?

Я покачала головой:

– Я бы его увидела.

– А что, если они искали твою драгоценную бумажку?

– Может быть, но зачем? Там только время и дата… намеченный срок прошел.

– Это, конечно, так, – кивнула Сюзанна. – Бумажка тут ни при чем. Кстати, она у тебя с собой? Хотелось бы взглянуть.

Я протянула ей записку, которую принесла в качестве вещдока номер 1. Сюзанна, сосредоточенно нахмурившись, принялась изучать написанное.

– После «17» – точка. А почему после «1» точки нет?

– Зато там просвет.

– Да, но…

Внезапно Сюзанна вскочила и, поднеся бумажку как можно ближе к лампе, вгляделась в нее. Она едва справлялась со своим волнением.

– Анна, это не точка! Это просто крапинка! Крапинка на бумаге, видишь? Значит, ее не надо брать в расчет. Тут главное – просветы! Просветы, понимаешь?

Я тоже спрыгнула с дивана и встала возле нее. Теперь я по-другому прочла написанные цифры: «1 71 22».

– Видишь, – сказала Сюзанна, – смысл немного изменился. Час ночи и двадцать второе число по-прежнему остаются, а номер каюты другой: семьдесят первая. То есть моя каюта, Анна!

Мы воззрились друг на друга в таком восторге от нашего открытия и в столь сильном возбуждении, как если бы нам уже удалось раскрыть тайну. Но потом я резко спустилась с облаков на землю.

– Однако, Сюзанна, в час ночи двадцать второго с тобой ничего не случилось.

Сюзанна тоже помрачнела.

– Ничего.

И вдруг мне пришла в голову новая мысль…

– Слушай, Сюзанна, а ведь это не твоя каюта, да? Я хочу сказать – не та, которую ты заказывала?

– Нет, меня сюда переселил помощник капитана.

– Наверное, она была для кого-то зарезервирована. Но человек так и не появился. Надо бы выяснить, кто он.

– Ничего нам выяснять не нужно, цыганочка! – воскликнула Сюзанна. – Я и так знаю. Мне помощник капитана рассказал. Каюта была заказана на имя миссис Грей, но, похоже, миссис Грей – это псевдоним знаменитой мадам Надины. Она талантливая русская балерина, ты, наверное, слышала… В Лондоне она не выступала, но в Париже публика сходила по ней с ума. В войну она там пользовалась сногсшибательным успехом. Думаю, эта миссис Грей – препротивная особа, но очень привлекательная. Помощник капитана ужасно сожалел, что ее нет с нами на корабле. Потом мне еще про нее говорил полковник Рейс. По Парижу вдруг поползли странные слухи. Надину начали подозревать в шпионаже, но доказать ничего не смогли. Сдается мне, полковник сел на корабль именно из-за мадам Надины. Он поведал мне безумно интересные вещи. Оказывается, в Европе действует организованная банда, причем не немецкая. Про главаря – его кличка Полковник – думают, что он англичанин, но установить его личность пока не удалось. Он организовывал ограбления, покушения, засылал шпионов и всегда делал козлом отпущения какую-нибудь мелкую сошку. Дьявольски умен этот тип! Мадам Надину подозревали в том, что она агент Полковника, но никаких улик найти не удалось. Да, Анна, мы с тобой на правильном пути. Надина явно замешана в этой истории. Именно с ней кто-то должен был встретиться двадцать второго числа в моей каюте. Но где же она? Почему не поплыла на корабле?

И вдруг меня озарило…

– Она собиралась… – медленно произнесла я.

– И почему не собралась?

– Потому что она умерла, Сюзанна. Надина – это женщина, убитая в Марлоу!

Я вспомнила полупустую комнату в заброшенном доме и вновь почувствовала, как в каждом углу меня подстерегают зло и опасность. Вместе с этим пришло и воспоминание об упавшем карандаше и обнаруженной фотопленке. Фотопленка… но ведь я недавно о ней тоже слышала!.. Где?.. И почему это как-то связано с миссис Блер?

Я стремительно подлетела к ней и от волнения настолько забылась, что чуть не начала трясти ее за плечи.

– Твоя пленка! Та, которую тебе передали в иллюминатор… Это было случайно не двадцать второго?

– Ты имеешь в виду пленку, которую я тогда уронила?

– А с чего ты взяла, что она та же самая? Почему ее вернули тебе столь экстравагантным образом, посреди ночи? Это нелепо. Нет… там что-то другое, пленку вынули из коробочки и заменили чем-то другим. Она все еще у тебя?

– Наверно, я уже ее отсняла… Хотя нет, погоди… Помнится, я положила ее тут, сбоку…

И Сюзанна протянула мне коробочку.

Это был обычный медный цилиндрик, в который кладут фотопленку, чтобы сохранить ее в тропиках. Я взяла его дрожащей рукой, и сердце мое тут же забилось, как сумасшедшее. Коробочка была гораздо тяжелей, чем…

Непослушными пальцами я оторвала кусочек герметизирующего лейкопластыря… Потом сняла крышечку, и какие-то прозрачные мелкие камни высыпались на кровать.

– Галька, – с непередаваемым разочарованием в голосе протянула я.

– Галька?! – вскричала Сюзанна.

Голос ее так звенел, что я встрепенулась.

– Галька?! Ну, нет, Анна, это не галька! Это алмазы!

15

Алмазы! Я завороженно смотрела на стекляшки, рассыпанные на кровати. Потом взяла один в руки: совсем как бутылочное стекло, только вес другой.

– Ты уверена, Сюзанна?

– О да, моя дорогая. Я очень часто видела необработанные алмазы, так что не сомневайся. Какие они красивые, Анна… Пожалуй, среди них есть просто уникальные камни, со своей историей…

– Ага, которую мы слышали вчера вечером! – вскричала я.

– Ты про…

– Да, про историю полковника Рейса. Это не может быть просто совпадением. Он ее рассказал нарочно.

– Чтобы понаблюдать, какое это произведет впечатление?

Я кивнула.

– На кого? На сэра Юстаса?

– Да.

Но я вдруг засомневалась. Что, если полковник проверял вовсе не сэра Юстаса? Я вспомнила, как накануне вечером он явно меня «прощупывал»… Что-то в этом полковнике подозрительное… Откуда он вообще взялся? И какое отношение имеет к тому, что происходит?

– Кто такой полковник Рейс? – спросила я.

– Сложный вопрос, – откликнулась Сюзанна. – Известно, что он заядлый охотник… ну и, как ты вчера слышала, дальний родственник сэра Лоренса Эрдсли. До путешествия я его не встречала… Он часто ездит в Африку. Все считают Рейса сотрудником секретной службы. Я, правда, не знаю, так это или нет. Он довольно загадочная личность.

– Ему, видно, перепало приличное наследство после смерти сэра Лоренса Эрдсли?

– Милая Анна, да он должен купаться в золоте! Какая это была бы для тебя чудесная партия!

– Твое присутствие на корабле не дает нам сблизиться, – рассмеялась я. – Ох, эти замужние женщины!

– Да мы просто симпатизируем друг другу, – довольно усмехнувшись, пробормотала Сюзанна. – Все знают, что я абсолютно верна Кларенсу, моему мужу. А ухаживать за чужой верной женой и приятно, и безопасно.

– Кларенсу, наверное, повезло, что он на тебе женился.

– Как сказать… Со мной жить трудно. Впрочем, он всегда может улизнуть на работу, в Министерство иностранных дел, нацепить очки и отоспаться в большом кресле. Надо ему будет послать телеграмму, пусть сообщит все, что ему известно о Рейсе. Я обожаю телеграммы! Тем более что Кларенс их терпеть не может. Он говорит, что письма ничуть не хуже. Хотя вряд ли он нам что-нибудь расскажет. Он ужасно щепетильный. Поэтому с ним тяжело долго находиться бок о бок… Да, но я же тебя сватала!.. Так вот, уверена, что ты полковнику очень нравишься. Сострой ему глазки, как ты умеешь, чертовка, и дело в шляпе! На корабле все всегда обручаются. Тут больше нечего делать.

– Я не хочу замуж.

– Неужели? – усмехнулась Сюзанна. – А почему? Мне кажется, замуж выйти хорошо… даже за Кларенса!

Я пропустила мимо ушей ее легкомысленное замечание и сказала:

– Меня сейчас интересует, как полковник Рейс связан с этим делом. Я чувствую, что есть какая-то связь…

– А ты не думаешь, что он просто так рассказал ту историю?

– Нет, – решительно ответила я. – Он пристально следил за каждым из нас. Ты ведь помнишь, только часть алмазов вернули, не все. Может, эти алмазы, – я указала на камни, лежавшие на кровати, – как раз недостающие… или…

– Или что?

Я уклонилась от прямого ответа и сказала:

– Хотелось бы мне знать, что cталось с другим юношей. Не с Эрдсли, а с этим… Как его звали?.. Лукасом.

– Однако кое-что уже проясняется. Эти люди охотятся за алмазами. Именно из-за них «человек в коричневом костюме» убил Надину.

– Он не убивал, – резко возразила я.

– Да что ты, конечно, убил! Кто, кроме него?

– Не знаю. Но он не убивал, я уверена.

– Он зашел в дом через три минуты после Надины, а когда вернулся, был бледный как полотно.

– Потому что увидел ее труп!

– Но больше-то в дом никто не входил!

– Значит, убийца уже находился внутри… или проник в дом каким-то иным способом. Не обязательно же идти мимо флигеля, можно и перелезть через забор.

Сюзанна бросила на меня пронзительный взгляд и задумчиво произнесла:

– Человек в коричневом костюме… Интересно, кто он? Во всяком случае, он и «доктор» в метро – это одно лицо. У него было время, чтобы смыть грим и отправиться за женщиной в Марлоу. Она договорилась встретиться там с Картоном, им обоим выписали ордера на осмотр Милл-Хауза… Раз они принимали такие меры предосторожности, значит, боялись слежки… В то же время Картон не подозревал, что за ним следит «человек в коричневом костюме». Когда Картон узнал его, он испытал такое потрясение, что совсем потерял голову и, оступившись, упал на рельсы. Все вроде бы ясно. Да, Анна?

Я не ответила.

– Да, так все и было, – продолжала Сюзанна. – «Человек в коричневом костюме» вытащил из кармана Картона записку, но так спешил, что по дороге обронил ее. Затем он последовал за женщиной в Марлоу. Ну а что же он сделал после ухода оттуда… после того, как убил ее или – по твоему утверждению – обнаружил ее труп? Куда он отправился?

Я по-прежнему не произносила ни слова.

– Любопытно, – протянула Сюзанна, – а вдруг он убедил сэра Юстаса Педлера взять его с собой на борт в качестве личного секретаря? Это единственный шанс подобру-поздорову убраться из Англии, обманув полицию. Но как он уломал сэра Юстаса? Похоже, он имеет на него какое-то влияние.

– Или на Пейджета, – сама того не желая, подхватила я.

– Тебе явно не нравится Пейджет, Анна. А сэр Юстас говорит, что он очень способный и трудолюбивый юноша. И действительно, это единственное, что мы против него имеем… Ладно, вернемся к моим предположениям. Значит, Рейберн – «человек в коричневом костюме». Он успел прочитать записку, которую потом потерял. Его, как и тебя, точка ввела в заблуждение, и в час ночи двадцать второго числа он попытался проникнуть в семнадцатую каюту… А еще раньше пробовал завладеть ею при помощи Пейджета. По пути к тебе кто-то пырнул его ножом.

– Да, но кто? – перебила я.

– Чичестер. Пожалуй, все сходится. Пора отправлять лорду Нэсби телеграмму. Сообщи, что нашла «человека в коричневом костюме», и ты разбогатеешь, Анна!

– Однако ты кое-что упустила.

– Что? Да, я знаю, у Рейберна шрам… но он вполне может оказаться фальшивым. Рост, телосложение подходят. Каким, кстати, словечком ты потрясла Скотленд-Ярд? Ну, когда описывала его голову?

Я затрепетала. Сюзанна – очень образованная, начитанная женщина, но, может… Господи, только бы она не знала антропологических терминов…

– Долицефальная, – небрежно ответила я.

Сюзанна недоверчиво посмотрела на меня.

– Точно?

– Да. Это такая вытянутая голова, – затараторила я. – Когда ее ширина составляет меньше семидесяти пяти процентов от длины.

Последовала пауза. И только я вздохнула свободно, как Сюзанна сказала:

– А наоборот как?

– Что значит «наоборот»?

– Ну, антоним. Как называются головы, ширина которых превышает семьдесят пять процентов от длины?

– Брахицефальная, – помимо воли пробормотала я.

– Ага! Вот так ты им и сказала.

– Неужели? Знаешь, я просто оговорилась. Я хотела сказать «долицефальная».

Я старалась, чтобы мои слова звучали как можно убедительней.

Сюзанна испытующе поглядела на меня и расхохоталась.

– Ты здорово умеешь лгать, цыганочка. Но лучше не теряй времени и скажи мне правду.

– Мне нечего рассказывать, – неохотно откликнулась я.

– Неужели? – ласково спросила Сюзанна.

– Ладно, наверно, действительно надо сказать, – медленно проговорила я. – Мне нечего стыдиться. Нельзя стыдиться того… того, что суждено… Да, так оно и есть. Он вел себя отвратительно, грубо, неблагодарно… Но мне кажется, я понимаю… Если собаку посадить на цепь или жестоко с ней обращаться, она будет на всех набрасываться. Так и он… он озлоблен и недоверчив. Я не знаю, почему он мне нужен, но это так. Он мне ужасно нужен. Стоило мне его увидеть, и он перевернул мою жизнь. Я люблю его. Хочу его. Я босиком пройду по всей Африке, но отыщу его и стану ему нужна. Я способна умереть ради него. Готова на него работать, стать его рабыней, воровать, просить милостыню, влезть в долги – все ради него! Вот… теперь ты знаешь.

Сюзанна долго смотрела на меня, а потом сказала:

– Ты совсем не похожа на англичанку, цыганочка. В тебе нет ни капли сентиментальности. Я никогда раньше не встречала таких практичных и страстных людей. И никого так не любила… к счастью… И все же… и все же я тебе завидую. Любить – здорово! Большинство людей этого не умеет… Однако какое счастье, что коротышка-доктор на тебе не женился! Думаю, он вовсе не мечтал завести в своем доме пороховую бочку!.. Итак, телеграмма лорду Нэсби отменяется?

Я кивнула.

– Но ты же веришь, что он невиновен!

– Да, но и невиновного могут повесить.

– Гм-м… Однако, Анна, детка, ты ведь обычно смотришь фактам в лицо?! Так посмотри и сейчас! Что бы ты ни говорила, он вполне мог убить ту женщину.

– Нет, – сказала я. – Не мог.

– Это сантименты.

– Отнюдь. Он, конечно, мог ее убить. И даже мог преследовать ее именно с этой целью. Но он не стал бы душить ее черным шнуром. Если бы он решил ее убить, то задушил бы голыми руками.

Сюзанна содрогнулась и одобрительно прищурилась.

– Гм… Знаешь, Анна, я начинаю понимать, почему ты находишь этого юношу таким привлекательным!

16

Наутро мне удалось пообщаться с полковником Рейсом. Мы закончили кидать кольца и прохаживались вдвоем по палубе.

– Ну, как вы себя сегодня чувствуете, цыганочка? – шутливо спросил полковник. – Тоскуете по земле и по своему табору?

Я помотала головой.

– Теперь, когда море спокойно, мне хотелось бы плыть на корабле вечно.

– Надо же, какой энтузиазм!

Мы перегнулись через перила. Штиль царил полный. Вода была гладкой, как масло, и вся в пятнах, голубых, бледно-зеленых, пурпурных, багряных и темно-оранжевых – прямо картина художника-кубиста. Иногда посверкивали серебром летучие рыбы. Влажный жаркий воздух лип к телу. Дуновение благоуханного ветерка воспринималось как ласка.

– Вчера вечером вы рассказали нам очень интересную историю, – сказала я, нарушив молчание.

– Какую?

– Об алмазах.

– По-моему, женщинам это всегда интересно.

– Еще бы! Кстати, что случилось со вторым молодым человеком? Вы же говорили, их было двое.

– С юным Лукасом? Видите ли, его не могли засудить, не засудив его приятеля, так что он тоже вышел сухим из воды.

– А что с ним случилось… ну, вообще… Кто-нибудь знает?

Полковник Рейс глядел прямо перед собой. Его лицо было бесстрастно, как маска, но я чувствовала, что мои расспросы ему не нравятся. Однако он ответил, не подавая виду:

– Лукас ушел на войну и храбро сражался. Он попал в списки пропавших без вести… считается, что погиб.

Полковник сообщил мне вполне исчерпывающие сведения, больше я не стала его терзать. Однако любопытство мое только разгорелось: насколько все-таки осведомлен полковник Рейс? Его роль в этой игре была мне непонятна.

Я сделала еще одну вещь: побеседовала с ночным стюардом. Я слегка простимулировала его материально, и он разговорился:

– Надеюсь, леди из семьдесят первой каюты не испугалась? А, мисс? По-моему, это вполне безобидная шутка. Пари, я так понял.

Потихоньку я из него все вытянула. По пути из Кейптауна в Англию один из пассажиров передал ему фотопленку, велев на обратном пути в час ночи двадцать второго января кинуть ее в иллюминатор семьдесят первой каюты. Пассажир сказал, что в каюте будет женщина. Он представил все как пари. Думаю, стюарду щедро заплатили. Имя дамы не упоминалось. Ну, и поскольку миссис Блер прямиком отправилась в семьдесят первую каюту (она договорилась с помощником капитана о переселении сразу, едва взойдя на борт корабля), стюарду и в голову не пришло, что Сюзанна не та женщина, которой предназначалась пленка. Пассажира, попросившего стюарда об услуге, звали Картон, и описание его внешности полностью совпадало с внешностью человека, погибшего в подземке.

Так что хотя бы одну тайну раскрыть удалось, и стало понятно, что алмазы – ключ к разгадке всей этой истории.

Последние дни на «Килмордене» промчались очень быстро. Чем ближе мы подплывали к Кейптауну, тем серьезнее я задумывалась над тем, что делать дальше. Скольких людей мне не хотелось упускать из поля зрения! Мистера Чичестера, сэра Юстаса, его секретаря и, конечно, полковника Рейса! Но как это совместить? Прежде всего меня интересовал Чичестер. По правде говоря, я склонялась к тому, чтобы вычеркнуть сэра Юстаса и Пейджета из списка подо-зреваемых лиц, но случайный разговор вновь пробудил в моей душе сомнения.

Я не забыла странного волнения Пейджета при упоминании о Флоренции. В последний вечер мы все сидели на палубе, и сэр Юстас задал секретарю совершенно безобидный вопрос, точно не помню какой… Кажется, об итальянских поездах, которые всегда опаздывают. Однако, помнится, я заметила, что мистер Пейджет точно так же, как и в первый раз, смутился. Когда сэр Юстас пригласил миссис Блер потанцевать, я подсела к секретарю, решив во что бы то ни стало докопаться до сути.

– Мне всегда хотелось побывать в Италии, – сказала я. – И особенно во Флоренции. Вам там понравилось?

– Да, конечно, мисс Беддингфелд. Простите… если вы позволите… мне надо разобрать почту сэра Юстаса и…

Я цепко схватила его за рукав.

– О, ради бога, не убегайте! – В моем голосе внезапно зазвучали жеманные интонации пожилой вдовы. – Сэру Юстасу наверняка не понравится, что вы оставили меня одну, ведь мне не с кем даже словом перемолвиться! Вы почему-то никогда не хотите говорить о Флоренции. О, мистер Пейджет, я думаю, вы там согрешили!

Я по-прежнему держала его за рукав и почувствовала, как онвздрогнул.

– Что вы, мисс Беддингфелд, что вы?! – серьезно произнес Пейджет. – Я с удовольствием рассказал бы вам о Флоренции, но, честное слово, там пришли телеграммы…

– Ах, мистер Пейджет, какая неубедительная отговорка! Я скажу сэру Юстасу…

Продолжения не потребовалось. Пейджет опять вздрогнул как ужаленный. Похоже, его нервы были на пределе.

– Что вас интересует?

Он сказал это таким смиренным, мученическим тоном, что я мысленно улыбнулась.

– О, все! Картины, оливковые деревья… – Я запнулась, потому что больше мне ничего в голову не пришло. Но тут же нашлась: – Полагаю, вы говорите по-итальянски?

– Ни слова, увы… Но, конечно, с портье в гостинице и… м-м… с гидами…

– Вот-вот! – торопливо подхватила я. – А какая ваша любимая картина?

– О… м-м… мадонна… м-м… Рафаэля… да…

– Добрая старая Флоренция! – сентиментально прошептала я. – Ах, как живописны берега Арно. Чудесная река! А Дуомо… вы помните Дуомо?

– Конечно, разумеется.

– Еще одна чудесная река, да?[2] – решила рискнуть я. – Чуть ли не прекрасней Арно, да?

– Разумеется. Совершенно верно.

Воодушевленная тем, что он угодил в западню, я двинулась дальше. Но сомнений у меня уже почти не оставалось. Мистер Пейджет выдавал себя буквально каждым словом. Этот тип никогда не бывал во Флоренции!

Но если не во Флоренции, то где же он был? В Англии? Неужели он находился в Англии, когда в Милл-Хаузе было совершено убийство? Я отважилась на очень дерзкий шаг.

– Забавно… мне кажется, будто я вас видела раньше… Но, наверно, я ошибаюсь: вы же тогда были во Флоренции… И все же…

Я взглянула на него в упор. В лице Пейджета по-явилось затравленное выражение. Он облизал пересохшие губы:

– Где… м-м… где…

– Где я вас видела? – подхватила я. – В Марлоу. Вы… вы бывали в Марлоу? Хотя, конечно, какая я глупая!.. Ведь у сэра Юстаса там дом!

Но моя жертва уже испарилась, пробормотав какую-то невнятную отговорку.

Ночью я ворвалась к Сюзанне в каюту, вся пылая от нервного возбуждения.

– Так что видишь, Сюзанна, – закончила я свой рассказ, – в момент убийства Пейджет находился в Англии, в Марлоу. Ты по-прежнему непоколебимо уверена в виновности «человека в коричневом костюме»?

– Я уверена в одном. – В глазах Сюзанны сверкнул огонек.

– В чем?

– В том, что «человек в коричневом костюме» гораздо импозантней бедного мистера Пейджета. Нет-нет, Анна, не сердись. Я шучу. Сядь-ка сюда. Если серьезно, я думаю, что ты сделала одно важное открытие. До сих пор мы считали, что у Пейджета есть алиби. Теперь выяснилось, что нет.

– Ага, – кивнула я. – Мы не должны сводить с него глаз.

– Как, впрочем, со всех остальных, – уныло сказала Сюзанна. – Я именно это и хотела с тобой обсудить. Это и финансовую сторону вопроса. Только, пожалуйста, не задирай кос. Я знаю, ты безумно горда и независима, но тебе придется прислушаться к здравому смыслу. Мы компаньоны… Я предлагаю тебе деньги не потому, что ты мне симпатична или у тебя нет друзей… Видишь ли, я хочу острых ощущений и намерена щедро заплатить за них. Мы будем действовать вдвоем, во сколько бы это нам ни обошлось. Для начала ты поселишься со мной в отеле «Гора Нельсона», и мы разработаем план действий. За гостиницу я заплачу.

Мы начали спорить. В конце концов я уступила. Но замысел Сюзанны мне не нравился. Я хотела все сделать сама.

– Ладно, решено! – сказала Сюзанна, вставая с дивана. Она широко зевнула и потянулась. – Меня утомило мое собственное красноречие. Давай-ка теперь поговорим о наших жертвах. Мистер Чичестер направляется в Дурбан. Сэр Юстас намерен пожить в Кейптауне, в отеле «Гора Нельсона», а потом съездить в Родезию. Он забронировал себе отдельный вагон и в приливе щедрости, после четвертого бокала шампанского предложил мне поехать с ним. Думаю, на самом деле ему этого не хочется, но тем не менее, если я на него насяду, ему уже неловко будет отступать.

– Хорошо, – одобрила я. – Значит, ты проследишь за сэром Юстасом и Пейджетом, а я займусь Чичестером. Но что нам делать с полковником Рейсом?

Сюзанна как-то странно на меня посмотрела.

– Анна, неужели ты действительно подозреваешь…

– Да. Я подозреваю всех. Надо обращать внимание на самых вроде бы непричастных людей.

– Полковник Рейс собирался в Родезию, – задумчиво проговорила Сюзанна. – Если бы устроить так, чтобы сэр Юстас пригласил и его…

– Так устрой! Ты все можешь устроить!

– Ну, ты скажешь, – хмыкнула Сюзанна.

Мы расстались на том, что Сюзанна должна использовать все свои таланты на пользу нашему делу.

Я была слишком возбуждена, чтобы сразу лечь спать. Это моя последняя ночь на корабле… Завтра рано утром мы уже будем в Столовой бухте…

Я вышла на палубу. Дул прохладный, свежий ветерок, корабль слегка покачивало на волнах. На палубе было темно и пусто. Уже перевалило за полночь.

Перегнувшись через перила, я глядела на фосфоресцирующий пенистый след, который оставлял за собой корабль. Впереди маячила Африка, мы мчались к ней по темным водам океана. Я была одна в этом чудесном мире. Охваченная удивительным умиротворением, я стояла, не замечая времени, погрузившись в мечты…

И вдруг у меня возникло чувство надвигающейся опасности. Ничего не было слышно, но, повинуясь какому-то инстинкту, я обернулась. Ко мне подкрадывалась тень. Едва я шевельнулась, как эта тень на меня набросилась. Чья-то рука стиснула мое горло, так что я даже вскрикнуть не могла. Я отчаянно боролась, но шансов на спасение не было. Задыхаясь, я пыталась отбиваться, кусалась и царапалась, что называется, «в лучших женских традициях». Мужчина был в капюшоне – нарочно, чтобы остаться неузнанным. Если бы ему удалось подкрасться ко мне незамеченным, он без особого труда резким толчком сбросил бы меня за борт. А об остальном позаботились бы акулы.

Я боролась, но силы меня покидали. Мой противник это тоже почувствовал и с удвоенной энергией набросился на меня. Но тут к нему бесшумно подскочила еще одна тень. Ударом в челюсть неожиданный избавитель свалил моего врага наземь. Освободившись, я обессиленно откинулась на перила, меня била мелкая дрожь.

Мой избавитель метнулся ко мне.

– Вы ранены?

В его тоне было что-то страшное… страшная угроза тому, кто осмелился причинить мне боль… Я узнала его еще до того, как он вымолвил слово. Это был мой избранник… человек со шрамом.

Однако поверженный противник воспользовался тем, что Рейберн на минуту отвлекся от него. Молниеносно вскочив, он кинулся бежать. Чертыхнувшись, Рейберн бросился за ним.

Я терпеть не могу плестись в хвосте у событий. Поэтому я поковыляла вслед за ними. Мой враг бесформенной тушей валялся у двери в салон, на правом борту корабля, Рейберн склонился над ним.

– Вы его еще разок стукнули? – спросила я, с трудом переводя дух.

– Нет, нужды не было, – мрачно ответил Рейберн. – Он, наверное, ударился о дверь… или просто ломает комедию. Сейчас узнаем. И заодно выясним, кто он такой.

Я подошла поближе, сердце у меня бешено колотилось. Я уже видела, что мой противник гораздо крупнее Чичестера. Тот не отличался физической силой и не стал бы сражаться голыми руками, а скорее пустил бы в ход нож.

Рейберн чиркнул спичкой, и мы оба ахнули. Перед нами лежал Гай Пейджет.

Рейберн просто-таки остолбенел.

– Пейджет! – пробормотал он. – Боже мой, Пейджет!

– Вы, похоже, удивлены, – сказала я с чувством легкого превосходства.

– Удивлен, – сурово молвил Рейберн. – Я не подозревал… – Он вдруг резко осекся и повернулся ко мне. – А вы? Вы не удивлены? Вы, должно быть, узнали его, когда он напал на вас?

– Нет, но я все равно не очень удивлена.

Рейберн подозрительно покосился на меня.

– Интересно, откуда вы взялись? И что вам известно?

Я усмехнулась:

– Довольно много, мистер… мистер Лукас!

Он схватил меня за руку и невольно так ее стиснул, что я вздрогнула.

– Где вы слышали это имя? – Голос Рейберна вдруг стал хриплым.

– А разве вы не Лукас? – ласково спросила я. – Или вы предпочитаете, чтобы вас называли «человек в коричневом костюме»?

Это его сразило. Он отпустил мою руку и попятился.

– Вы что, ведьма?

– Я ваш друг. – Я шагнула к нему. – Я уже предлагала вам помощь. Предлагаю и сейчас. Вы согласны?

Его яростный взор отбросил меня назад.

– Нет. Я не имею дел с женщинами. Подите ко всем чертям.

И опять, как в прошлый раз, я вскипела.

– Наверно, вам непонятно, что вы сейчас целиком и полностью в моей власти? Стоит мне шепнуть хоть словечко капитану…

– Ну и шепните! – усмехнулся он и, быстро подойдя ко мне, спросил: – А вы, милая девушка, вы разве не понимаете, что пока что вы в моей власти? И я могу взять вас за горло. – Он подтвердил слова быстрым жестом, сомкнув руки на моем горле и слегка сжав его. – Вот так. И задушу вас, как цыпленка! А потом, подобно нашему бездыханному другу, – он указал на Пейджета, – однако с большим успехом, я кину ваш труп акулам на съеденье. Что вы на это скажете?

Я ничего не сказала, а лишь расхохоталась. Хотя понимала, что опасность вполне реальна. В тот момент он меня ненавидел. А я… я была в восторге от опасности, мне нравилось чувствовать его руки у себя на горле. И я не променяла бы это ни на что на свете…

С коротким смешком он отпустил меня и резко спросил:

– Как ваше имя?

– Анна Беддингфелд.

– Вы что, ничего не боитесь, Анна Беддингфелд?

– Ну почему же! – с притворным хладнокровием сказала я. – На меня наводят ужас тараканы, язвительные женщины, зеленые юнцы, осы и высокомерные продавцы в магазинах.

Он еще раз хмыкнул. Потом перевернул ногой Пейджета, по-прежнему лежавшего без сознания, и небрежно спросил:

– А с этой дрянью что делать? Может, выбросить за борт?

– Давайте, если хотите, – так же спокойно откликнулась я.

– Я восхищен вашей кровожадностью, мисс Беддингфелд. Но лучше оставим его здесь, пусть приходит в себя. Ничего страшного, оклемается.

– Вы чудом избежали второго убийства, – мягко заметила я.

– Второго убийства?

Рейберн был искренне удивлен.

– А женщина в Марлоу? – напомнила я, пристально следя за тем, какое впечатление произведут на него мои слова.

Его лицо вдруг омрачила какая-то печальная дума. Он, похоже, забыл о моем присутствии.

– Да, я мог ее убить, – пробормотал Рейберн. – Иногда мне кажется, что я даже хотел ее убить…

Меня вдруг охватила дикая, пронзительная ненависть к мертвой женщине. В тот момент я сама могла бы ее убить, потому что он ее когда-то любил… да-да… наверняка… наверняка это было так!

Я взяла себя в руки и произнесла нормальным, спокойным тоном:

– Мы, по-моему, сказали друг другу все, кроме «спокойной ночи».

– Спокойной ночи и прощайте, мисс Беддингфелд.

– До свидания, мистер Лукас.

Он опять вздрогнул при звуке своего имени. Вздрогнул – и шагнул ко мне.

– Почему вы это говорите?.. Я имею в виду… почему «до свидания»?

– Мне кажется, мы еще встретимся.

– Я постараюсь не допустить новой встречи.

Он сказал это очень выразительно, но я не обиделась. Даже наоборот, я внутренне обрадовалась: я же кое-что все-таки понимаю!..

– Все равно, – постаралась я сохранить спокойный тон, – мы еще встретимся.

– Почему вы так думаете?

Я пожала плечами, не умея объяснять свои чувства.

– Я не хочу больше встречать вас! – внезапно выпалил он с яростью.

Это, конечно, было настоящее хамство, но я лишь ласково рассмеялась и ускользнула в темноту.

Он кинулся за мной, но остановился и что-то пробормотал мне вслед. По-моему, он сказал:

– Ведьма!

17 Из дневника сэра Юстаса Педлера Отель «Гора Нельсона», Кейптаун

Ей-богу, для меня большое облегчение, что плавание на «Килмордене» закончилось. Мне все время казалось, что вокруг плетутся интриги. И в довершение всего Гай Пейджет вчера, видно, затеял пьяную драку. Он, конечно, оправдывается, но это лишь усугубляет мои подозрения. А что еще можно вообразить, когда человек заявляется к вам с огромной, величиной с яйцо, шишкой на лбу и фонарем под глазом?

Разумеется, Пейджет постарался напустить туману. По его словам, ему подбили глаз, когда он верой и правдой отстаивал мои интересы. Рассказывал Пейджет о случившемся чрезвычайно путано и бессвязно, и я не сразу смог уловить, что к чему.

Вчера ночью Пейджет якобы заметил человека, который вел себя подозрительно. Пейджет прямо так и сказал. Наверное, вычитал в каком-нибудь романе про германских шпионов. Что подразумевается под подозрительным поведением, он, думаю, и сам не знает (я не преминул ему это сообщить).

– Сэр Юстас, тот человек осторожно крался по палубе, а дело-то было в полночь!

– А чем, интересно, вы занимались в столь поздний час? Почему не спали в своей постели мирным сном, как добрый христианин? – раздраженно спросил я.

– Ну… я шифровал ваши телеграммы, сэр Юстас, и перепечатывал записи в дневнике.

Послушать Пейджета, так он просто великомученик и всегда прав!

– Так… и что?

– Я подумал, что надо прогуляться перед сном, сэр Юстас. Тот человек шел по коридору от вашей каюты. Мне сразу показалось, что дело нечисто, какой-то у него был подозрительный вид. Он двинулся вверх по лестнице, ведущей в салон. Я пошел за ним.

– Мой дорогой Пейджет, – сказал я, – неужели бедняга не имеет права спокойно разгуливать по палубе? Многие даже спят на ней… хотя, по-моему, это ужасно неудобно. Тебя сгоняют ни свет ни заря, ведь палубу начинают драить в пять утра…

Я даже содрогнулся при мысли о подобной перспективе.

– Вы, вероятно, потревожили какого-нибудь бедолагу, мучившегося бессонницей, и он вам врезал. Ничего удивительного.

Пейджет терпеливо ждал.

– Пожалуйста, выслушайте меня, сэр Юстас. Я считал, что незнакомцу нечего ходить кругами возле вашей каюты. В том конце коридора только две каюты: ваша и полковника Рейса.

– Рейс, – сказал я, осторожно раскуривая сигару, – вполне может обойтись и без вашей помощи. – И добавил, как бы между прочим: – Я тоже.

Пейджет подошел поближе и засопел, как он обычно делает прежде, чем рассказать секрет.

– Видите ли, сэр Юстас, я решил… а теперь я знаю наверняка… понимаете, то был Рейберн…

– Рейберн?

– Да, сэр Юстас.

Я покачал головой.

У Рейберна хватит мозгов, чтобы не будить меня среди ночи.

– Разумеется, сэр Юстас. Я думаю, он встречался с полковником Рейсом. Втайне. Пришел к нему за инструкциями.

– Не шипите на меня, Пейджет, – я слегка отпрянул, – и не сопите так ужасно. Ваша идея абсурдна. С какой стати им устраивать тайные встречи посреди ночи? Если им охота пообщаться, они непринужденно побеседуют за чашкой бульона.

Мои слова Пейджета не убедили.

– Что-то прошлой ночью затевалось, сэр Юстас, – упрямо повторил он. – Иначе зачем бы Рейберн на меня напал?

– А вы уверены, что на вас напал именно Рейберн?

Пейджет нисколько не сомневался. Пожалуй, это было единственным, в чем он не сомневался.

– Очень странная история, – сказал он. – Кстати, где сейчас Рейберн?

Мы его действительно ни разу не видели с тех пор, как сошли на берег. В отель он с нами не поехал. Так что, сдается мне, он действительно побаивался Пейджета.

В общем, пренеприятная история… Один из моих секретарей куда-то испаряется, второй выглядит как нокаутированный боксер… В таком виде я его с собой взять не могу. Меня весь Кейптаун засмеет. Сегодня попозже у нас назначена встреча, я должен передать послание Милрея, но Пейджета я с собой не возьму. Черт его побери, все карты мне спутал!

Я ужасно рассержен. Мне пришлось завтракать в отвратительной компании. В ресторане голландка с толстыми лодыжками целых полчаса морила меня голодом и наконец принесла кусок невкусной рыбы. И весь этот фарс, вставание ни свет ни заря, в пять часов утра, только для того, чтобы разыграть комедию счастливой встречи… Боже, какая скука!

Позднее

Очень серьезная неприятность. Я пошел на встречу с премьер-министром, захватив с собой запечатанное письмо Милрея. Вроде бы его никто не вскрывал, однако внутри оказался лишь листок чистой бумаги.

М-да, в гадкую я попал историю… Зачем старый осел втянул меня в нее? Понятия не имею.

Пейджет ведет себя как те друзья, что утешали Иова: он проявляет такое угрюмое удовлетворение, что я впадаю в бешенство. Вдобавок, воспользовавшись моим замешательством, он всучил мне чемодан с канцелярскими принадлежностями. Если Пейджет не утихомирится, ему придется поплакать на собственных похоронах!

Однако в конце концов он меня убедил.

– Допустим, сэр Юстас, что Рейберн случайно подслушал ваш разговор с мистером Милреем. Вспомните, он же не представил вам никакого письма от него. Вы поверили Рейберну на слово.

– Значит, вы считаете Рейберна мошенником? – задумчиво спросил я.

Пейджет считал именно так. Не знаю, насколько на его мнение повлиял синяк под глазом, но он здорово ополчился против Рейберна. Исчезновение бедолаги тоже наводит на подозрение. Хотя я полагал, что ничего предпринимать не нужно. Если человек позволил провести себя, то, по крайней мере, не надо трезвонить об этом на всех углах.

Однако Пейджет, который отнюдь не утратил энергию в результате пережитых несчастий, стоял за решительные действия. И, естественно, победил. Он помчался в полицейский участок, отстукал безумное количество телеграмм, привел целый табун английских и голландских офицеров и за мой счет основательно накачал их виски.

Ответ от Милрея пришел в тот же вечер. Он понятия не имел о моем новом секретаре! Во всей этой истории было только одно светлое пятно…

– Ладно, но по крайней мере, – сказал я Пейджету, – вас никто не травил. Это был один из обычных ваших приступов.

Пейджет растерянно заморгал, и я почувствовал себя хоть чуточку отмщенным.

Еще позже

Пейджет в своем репертуаре. Его мозги так и брызжут гениальными идеями. Теперь он настаивает на том, что Рейберн и есть «человек в коричневом костюме». Сдается мне, что он прав. Пейджет всегда прав. Однако ситуация становится неприятной. Чем скорее я уеду в Родезию, тем лучше. Я сказал Пейджету, что он со мной не поедет.

– Вы, мой дорогой, останетесь здесь, – заявил я. – Вас в любую минуту могут попросить опознать Рейберна. И кроме того, я должен заботиться о своей репутации, ведь я как-никак член английского парламента. Я не могу появляться с секретарем, которого разукрасили в вульгарной уличной драке.

Пейджет заморгал. Он безумно добропорядочный субъект, и лицезреть себя сейчас в зеркале для него безмерная мука.

– Но кто позаботится о вашей переписке и составлении речей, сэр Юстас?

– Сам разберусь, – беспечно отмахнулся я.

– Ваш вагон прицепят к поезду в среду, в одиннадцать утра, – продолжал Пейджет. – Я обо всем договорился. Вы не знаете, миссис Блер берет с собой служанку?

– Миссис Блер? – Я разинул рот.

– Она сказала, что вы предложили ей поехать вместе с вами.

Да, действительно, сейчас я припоминаю. В тот вечер, когда на корабле устроили костюмированный бал… Я даже уговаривал ее поехать со мной. Но мне и в голову не приходило, что она примет приглашение! Конечно, миссис Блер очаровательна, однако, боюсь, я не выдержу ее общества на протяжении всей дороги. Женщины требуют очень много внимания. И порой ужасно мешают.

– А еще кого-нибудь я приглашал? – в моем голосе появилась нервозность. Ой, каких же дров можно наломать в приливе щедрости!

– Миссис Блер считает, что вы пригласили полковника Рейса.

Я застонал.

– Наверно, я был пьян в стельку, если позвал Рейса. Да, пьян как сапожник. Послушайтесь моего совета, и пусть фонарь под глазом послужит вам предупреждением: никогда больше не напивайтесь.

– Вы же знаете, я трезвенник, сэр Юстас.

– Гораздо мудрее будет дать зарок не пить, если уж у вас слабость к выпивке, Пейджет. А еще я кого-нибудь зазывал?

– Насколько мне известно, нет, сэр Юстас.

Я облегченно вздохнул. Потом задумчиво произнес:

– Остается еще мисс Беддингфелд. Она хотела поехать в Родезию на раскопки. Хорошая мысль! Надо предложить ей временно поработать у меня секретаршей. Она умеет печатать на машинке, я точно знаю: она мне сама говорила.

Удивительно, но Пейджет яростно воспротивился. Ему Анна Беддингфелд не нравится. С той ночи, как Пейджету подбили глаз, он просто звереет при упоминании об Анне. Пейджет стал какой-то совершенно загадочной личностью.

Я нарочно, чтобы позлить его, приглашу девчонку. Как я уже говорил, у нее действительно отличные ножки.

18 Анна продолжает свой рассказ

Наверное, я никогда в жизни не забуду свое первое впечатление от Столовой горы. Я встала очень рано и вышла на палубу, причем отправилась прямиком на шлюпочную палубу. В нашем кругу это считалось неприличным, но мне хотелось побыть одной. Мы как раз входили в залив, кудрявые белые облака парили над Столовой горой, а внизу, у подножья, спал город, омытый каким-то колдовским светом.

У меня перехватило дыхание и, словно от голода, подвело живот. Так бывает, когда видишь что-то немыслимо прекрасное. Наверное, я невразумительно объясняю, но тогда я ощутила – может, всего лишь на миг, – что наконец нашла нечто, о чем мечтала, покидая Литтл-Хэмпсли. Нечто новое, а посему невиданное, способное утолить мою страстную жажду романтики.

В полной тишине (или мне только казалось?) «Килморден» подплывал ближе и ближе к берегу. Это все еще было похоже на сон. И, как любой человек, который видит прекрасный сон, я не хотела с ним расставаться. Смешное людское племя всегда хочет быть в гуще событий.

«Это Южная Африка, – мысленно твердила я. – Южная Африка, Южная Африка… Вот ты и видишь мир, Анна. Вот он. Ты его видишь. Только подумай, Анна Беддингфелд, глупая ты голова! ТЫ ВИДИШЬ МИР!»

Я думала, что стою на шлюпочной палубе одна, но вдруг заметила человека, облокотившегося о перила и поглощенного – как и я минуту назад – зрелищем быстро приближавшегося города. Он и головы не успел повернуть, а я уже знала, кто передо мной. Сцена, произошедшая прошлой ночью, казалась мне нереальной и мелодраматичной этим мирным солнечным утром. Что он мог обо мне подумать? Меня бросало в жар, когда я вспоминала свои слова. А ведь я совсем так не думала… или думала?

Я решительно отвернулась и сосредоточенно впилась взглядом в Столовую гору. Если Рейберн пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, я не буду ему мешать и навязываться.

Но, к вящему моему удивлению, я услышала звук приближавшихся шагов и вслед за шагами – голос. Тон был нормальным, даже любезным.

– Мисс Беддингфелд?

– Да.

Я обернулась.

– Я хочу перед вами извиниться. Вчера ночью я вел себя как круглый дурак.

– Это… это была необычная ночь, – поспешно вставила я.

Замечание не из особо умных, но мне ничего больше в голову не пришло.

– Вы прощаете меня?

Я молча протянула ему руку. Он пожал ее.

– Я хочу вам сказать еще одну вещь, – Рейберн посуровел. – Мисс Беддингфелд, может, вам неизвестно, но вы втянулись в очень опасную авантюру.

– Догадываюсь, – сказала я.

– Нет, вы не догадываетесь. Вы и не подозреваете, насколько все серьезно. Я хочу предупредить вас. Оставьте это. Не идите на поводу у своего любопытства, не лезьте в чужие дела. Нет, пожалуйста, не надо опять сердиться. Вы не представляете, с кем воюете… эти люди ни перед чем не остановятся. Они абсолютно безжалостны. Вы уже в опасности… Видите, что случилось прошлой ночью? Они подозревают, что вам известна какая-то тайна. У вас есть единственная возможность убедить их, что они ошибаются. Будьте осторожны, всегда начеку… И еще… если вы когда-нибудь попадетесь к ним в лапы, не пытайтесь их перехитрить и расскажите всю правду. Это ваш единственный шанс.

– У меня прямо мурашки по коже забегали, мистер Рейберн, – довольно искренне произнесла я. – Но почему вы меня предупреждаете?

Он помолчал несколько минут и ответил, понизив голос:

– Может, это единственное, что я могу для вас сделать. Если мне удастся сойти на берег, тогда другое дело… но я могу и не сойти.

– Что? – вскричала я.

– Видите ли, боюсь, что не только вы на корабле знаете, что я «человек в коричневом костюме».

– Неужели вы думаете, что я рассказала…

Он ободряюще улыбнулся.

– Нет, я не сомневаюсь в вас, мисс Беддингфелд, я лгал, когда утверждал противоположное. Однако на борту есть человек, который знал все с самого начала. Стоит ему заговорить, и моя песенка спета. Но я смею думать, что он меня не выдаст.

– Почему?

– Потому что ему нравится орудовать в одиночку. А если я буду арестован, то ему от меня уже ничего не добиться. Нет, я должен гулять на свободе! Ладно, время покажет.

Он саркастически рассмеялся, но лицо его посуровело. Он, может быть, играл, но играл достойно: улыбался, когда проигрывал.

– В любом случае, – небрежно проронил Рейберн, – не думаю, что мы снова встретимся.

– Да, – с расстановкой произнесла я. – Вряд ли.

– Значит, прощайте?!

– Прощайте.

Он крепко сжал мою руку, обжег меня взглядом своих удивительных глаз, потом резко повернулся и ушел. Я слышала звук его удалявшихся шагов, их эхо звучало у меня в сердце. Я чувствовала, что буду слышать их всегда. Он уходил из моей жизни навечно.

Честно сознаюсь, следующие два часа были не самыми приятными для меня. Только оказавшись на пристани и покончив почти со всеми смешными бюрократическими формальностями, я вздохнула свободно. Никого не арестовали, и я вдруг осознала, какой же сегодня чудесный день и до чего я голодна. Я присоединилась к Сюзанне. По крайней мере одну ночь я должна была переночевать с ней в гостинице. Корабль отправлялся в Порт-Элизабет и Дурбан лишь завтра утром. Мы сели в такси и отправились в отель «Гора Нельсона».

Все было божественно: солнце, воздух, цветы! Едва лишь подумав о Литтл-Хэмпсли в январе, о грязище по колено и неизбежно надвигающемся дожде, я замирала от восторга. Сюзанна не так ликовала. Конечно, она ведь много путешествовала. Ну, и потом, она не из тех, кто испытывает энтузиазм на голодный желудок. Она сурово осадила меня, когда я в восторге взвизгнула, увидев гигантский голубой вьюнок.

Кстати, сразу скажу, что это не история о Южной Африке. Гарантирую, что тут не будет местного колорита… Вы знаете, как это бывает: на каждой странице встречается дюжина слов, выделенных курсивом. Я восхищаюсь подобным стилем, но сама так не умею. На островах Южного моря вы, конечно, тут же услышите о bкche-de-mee.[3] Я не знаю, что это такое, не знала и, наверное, никогда не узнаю. Пару раз я пыталась угадать, но ошибалась. В Южной Африке вы сразу услышите слово «ступ». Это я знаю, что такое, в других краях это называется «веранда», «пьяцца» или «га-га». Еще там есть «пау-пау». Я часто читала о них. И весьма скоро обнаружила, что они собой представляют. Произошло сие за завтраком. Я грешным делом подумала, что мне подали протухшую дыню. Но официантка меня просветила и убедила попробовать еще раз, правда, предварительно полив кушанье лимонным соком и посыпав сахаром. У меня пау-пау почему-то всегда смутно ассоциировались с хула-хула… по-моему (хотя, может, я и ошибаюсь), это такие соломенные юбочки, в которых танцуют девушки на Гаити. Впрочем, нет, кажется, их называют «лава-лава».

Во всяком случае, подобные мелочи очень радуют, особенно по сравнению с Англией. Я не могу отделаться от мысли о том, насколько лучезарнее стал бы наш холодный остров, если бы на завтрак люди там ели «бекон-бекон», а потом, надев «джемпер-джемпер», отправлялись бы погулять.

После еды Сюзанна несколько умиротворилась. Мне отвели соседнюю с ней комнату с очаровательным видом на залив. Я любовалась им, а Сюзанна рылась в чемоданах, ища какой-то особый крем для лица. Только найдя его и намазавшись, она стала способна меня выслушать.

– Ты видела сэра Юстаса? – спросила я. – Он как раз выходил из ресторана, когда мы шли завтракать. Его, кажется, накормили тухлой рыбой или еще какой-то гадостью, и он высказал метрдотелю все, что он о них думает, а потом швырнул о пол персик, чтобы продемонстрировать, какой он твердый… только персик оказался мягче, чем думал сэр Юстас, и превратился в кашу.

Сюзанна улыбнулась.

– Сэр Юстас еще меньше, чем я, любит просыпаться ни свет ни заря. Кстати, Анна, ты видела мистера Пейджета? Я столкнулась с ним в коридоре. У него подбит глаз. Что он мог натворить?

– Ничего, просто пытался столкнуть меня за борт, – бесстрастно отвечала я.

Картина тут же изменилась. Сюзанна перестала мазать лицо кремом и принялась выпытывать у меня подробности. Я охотно рассказала.

– Дело становится все более и более таинственным! – вскричала моя подруга. – Я думала, что следить за сэром Юстасом чепуха, а основные приключения ждут тебя, потому что ты будешь следить за Эдвардом Чичестером, но теперь я не уверена. Надеюсь, Пейджет не сбросит меня с поезда глухой темной ночью.

– Я думаю, ты все еще вне подозрений, Сюзанна. Но в случае летального исхода я дам Кларенсу телеграмму.

– Хорошо, что ты мне напомнила насчет телеграммы. Как бы получше сказать… Вот! «ВВЯЗАЛАСЬ В ПОТРЯСАЮЩЕ ТАИНСТВЕННУЮ ИСТОРИЮ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА НЕМЕДЛЕННО ВЫШЛИ МНЕ ТЫСЯЧУ ФУНТОВ ТЧК СЮЗАННА».

Я изучила текст и сказала, что надо вычеркнуть предлоги, знаки препинания и, если не обязательно соблюдать этикет, слово «пожалуйста». Сюзанна, однако, повела себя как жуткая мотовка. Вместо того чтобы сэкономить, она добавила еще четыре слова: «Я В ПОЛНОМ ВОСТОРГЕ».

Друзья Сюзанны пригласили ее на ленч и в одиннадцать часов зашли за ней в гостиницу. Я была предоставлена сама себе. Пройдя по территории отеля, я перешла через трамвайные рельсы и двинулась по прохладной, тенистой улочке, которая привела меня на главную улицу города. Я бродила, любуясь окрестностями, наслаждаясь солнцем и глазея на темнолицых торговцев цветами и фруктами. Вдобавок я обнаружила место, где продавали ледяную содовую воду. Потом купила шестипенсовую корзиночку с персиками и вернулась в отель.

К моему удивлению и радости, мне передали записку. Писал хранитель музея. Он прочитал о моем прибытии на «Замке Килморден» и узнал, что я дочь профессора Беддингфелда. Он был шапочно знаком с моим отцом и искренне восхищался им. Хранитель музея писал, что его жена будет счастлива, если я приеду к ним в Мюзенберг на чай. И объяснял, как туда добраться.

Мне было приятно, что бедного папочку еще помнят и ценят. Я подозревала, что хранитель не даст мне уехать из Кейптауна, не посетив музея, куда будет сопровождать меня собственной персоной, но решила смириться. Всем остальным подобное обхождение пришлось бы по душе, но когда с утра до вечера ешь одно и то же лакомство, оно приедается.

Надев свою лучшую шляпу (она перешла мне по наследству от Сюзанны) и наименее мятое платье из белого полотна, я отправилась после ленча в гости. Скорый поезд доехал до Мюзенберга за полчаса. Путешествие было чудесным. Мы двигались вокруг подножья Столовой горы, в траве порой мелькали прелестные цветы. Я не сильна в географии и понятия не имела, что Кейптаун расположен на полуострове, поэтому очень удивилась, когда, выйдя из поезда, опять оказалась на берегу моря. На волнах покачивались короткие изогнутые доски, на которых стояли люди. Пить чай было еще слишком рано. Я направилась в купальню и на вопрос: «Хотите ли вы взять напрокат доску для виндсерфинга?» – ответила: «Да, пожалуйста». С виду кажется, что заниматься виндсерфингом чрезвычайно просто. Это вовсе не так. Больше мне сказать нечего. Я рассвирепела и чуть не выбросила доску. Однако решила при первой же возможности вернуться и попробовать еще. Терпеть не могу проигрывать. А затем совершенно случайно мне удалось-таки прокатиться на доске, и я чуть с ума не сошла от счастья. В виндсерфинге всегда так: вы либо чертыхаетесь, либо по-идиотски радуетесь своим успехам.

Виллу «Меджи» я нашла не без труда. Она стояла на горе, в стороне от других домов. Я постучалась, и мне открыл улыбающийся маленький кафр.

– Миссис Раффини дома? – спросила я.

Кафр пригласил меня войти, повел за собой по коридору и распахнул дверь. На пороге я замерла, неожиданно заколебавшись. Что-то было не так… Однако я все-таки шагнула вперед, и дверь за моей спиной резко захлопнулась.

Мужчина, сидевший за столом, пошел мне навстречу, протягивая руки.

– Мы так рады, что нам удалось уговорить вас явиться сюда, мисс Беддингфелд.

Он был высокого роста, с ярко-рыжей бородой, похож на голландца и совсем не похож на хранителя музея. И я моментально поняла, что совершила огромную глупость.

Врагу удалось заманить меня в свое логово.

19

Происходящее волей-неволей напомнило мне третью серию «Приключений Памелы». Сколько раз, купив билет за шесть пенсов, я сидела в кино и, лакомясь молочным шоколадом за два пенса, мечтала пережить нечто подобное. Что ж, мечты мои, как назло, осуществились. И почему-то это оказалось не так забавно, как я воображала. На экране все выглядит отлично, и вы не волнуетесь, зная, что за третьей серией последует четвертая. Однако в реальности вовсе не было гарантии, что авантюристка Анна дотянет до конца хоть какой-нибудь серии.

Да, я попала в переделку. Слова предостережения, которые я слышала сегодня утром от Рейберна, вдруг отчетливо зазвучали у меня в ушах. «Расскажите всю правду», – учил он. Ну хорошо, я расскажу… Но разве это поможет? Начнем с того, что моей истории вряд ли кто-то поверит. Кому покажется правдоподобным, что я затеяла все это безумное предприятие из-за клочка бумаги, пропахшего нафталином? Маловероятно… В тот момент холодного отрезвления я прокляла свою идиотскую любовь к мелодраме и страстно затосковала о мирной, скучной жизни в Литтл-Хэмпсли.

Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, рассказывать о них гораздо дольше. Первым инстинктивным желанием было попятиться и дернуть за дверную ручку. Мой тюремщик только усмехнулся и насмешливо заявил:

– Никуда тебе отсюда не деться!

Я постаралась не подавать виду, что перепугана.

– Меня пригласил сюда хранитель Кейптаунского музея. Если это ошибка…

– Ошибка? О да, это большая ошибка.

Мужчина хрипло рассмеялся.

– Какое вы имеете право задерживать меня? Я сообщу в полицию.

– Гав-гав-гав, маленькая болонка, – захохотал мерзавец.

Я села на стул и холодно заявила:

– Остается предположить, что вы опасный маньяк.

– Неужели?

– Хочу предупредить вас, что мои друзья знают, куда я пошла, и, если я вечером не вернусь, отправятся на поиски. Ясно?

– Ага, значит, друзьям известно о твоем местонахождении. А кому именно?

Получив столь откровенный вызов, я быстро прикинула свои шансы. Надо ли упоминать сэра Юстаса? Он человек известный, и его имя может иметь вес. Однако если они связаны с Пейджетом, то узнают, что я лгу. Лучше не рисковать.

– Например, миссис Блер, – небрежно бросила я. – Подруга, с которой мы поселились в отеле.

– Неправда, – сказал мой тюремщик и с хитрым видом почесал рыжую бороду. – После одиннадцати вы с ней не виделись. А записку с приглашением сюда тебе передали во время ленча.

Из его слов стало понятно, что враги следили за каждым моим шагом, однако я не собиралась сдаваться без боя.

– Вы очень умны, – сказала я, – но, вероятно, все же слышали о таком полезном изобретении, как телефон? Когда я отдыхала в номере после ленча, миссис Блер позвонила мне по телефону. И я сказала, куда собираюсь поехать.

К моему великому удовлетворению, я заметила на лице рыжебородого голландца тень беспокойства. Он явно не учел такой возможности. Эх, если бы Сюзанна действительно позвонила мне по телефону!

– Хватит! – резко оборвал разговор мой тюремщик и поднялся со стула.

– Что вы собираетесь со мной сделать? – спросила я, все еще стараясь сохранять самообладание.

– Поместить тебя туда, где ты не причинишь нам неприятностей, если вдруг друзья явятся за тобой.

На мгновение у меня кровь застыла в жилах, но, услышав следующую фразу, я воспряла духом.

– Завтра тебе придется ответить на несколько вопросов, и тогда мы решим, как с тобой поступить. И учти, малышка, мы умеем развязывать языки глупым маленьким дурочкам.

Это звучало не особенно ободряюще, но, во всяком случае, я получала передышку. Хотя бы до завтра. Мой тюремщик явно выполнял приказ какого-то начальника. Интересно, может ли им оказаться Пейджет?

Рыжебородый позвал двух кафров. Меня потащили вверх по лестнице. Я отбивалась, но они все равно засунули мне в рот кляп, а потом связали по рукам и ногам. Меня притащили на чердак. Там было пыльно, непохоже, чтобы тут кто-нибудь жил. Голландец шутовски поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

Я была совершенно беспомощна. Извиваясь изо всех сил, я даже на миллиметр не могла ослабить путы, а кляп не позволял мне кричать. Если кто-нибудь случайно забредет в этот дом, я даже не смогу подать знак. Внизу хлопнула дверь. Очевидно, голландец куда-то ушел.

Бездействие сводило меня с ума. Я опять попыталась освободиться, но веревки не ослабевали. Наконец я сдалась и даже потеряла сознание или, может, заснула. Когда же пришла в себя, тело болело. За окном было темно, я решила, что уже ночь, ведь луна, чей тусклый свет пробивался сквозь облака, стояла уже высоко. Кляп почти не давал мне дышать, а боль от тугих веревок стала просто невыносимой.

И тут я заметила в углу осколок стекла. Он поблескивал в лунном свете и неожиданно попался мне на глаза. Я смотрела на него, и в голове постепенно созревал план…

Ноги и руки меня не слушались, однако я могла перекатываться по полу. Медленно, неуклюже я «двинулась в путь». Это оказалось нелегко: во-первых, невероятно больно, а во-вторых, не опираясь на руки, я никак не могла удержать направление и катилась в любую сторону, кроме той, в которую нужно. Но в конце концов мне удалось доползти до цели. Теперь стекло почти касалось моих связанных рук.

Однако и теперь все оказалось не так-то просто. Прошла целая вечность, прежде чем я смогла прижать осколок к стене и начала потихоньку перерезать веревки. Длилось это душераздирающе долго, я почти отчаялась, но наконец мне все-таки удалось высвободить запястья. Остальное было делом времени. Я принялась энергично растирать запястья и, восстановив кровообращение, смогла вытащить кляп изо рта. Пара глотков воздуха – и мне стало существенно лучше.

Очень скоро я развязала последний узел, но далеко не сразу смогла встать на ноги, наконец поднялась, помахала затекшими руками и подумала, что все на свете отдала бы сейчас за возможность поесть.

Я решила выждать еще минут пятнадцать, чтобы силы окончательно вернулись ко мне. Затем на цыпочках бесшумно подкралась к двери. Как я и ожидала, дверь оказалась незаперта. Я приоткрыла ее и осторожно выглянула.

Все было спокойно. Луна, заглядывавшая в окно, освещала пыльную, голую лестницу. Я принялась тихонько спускаться и, добравшись до следующей площадки, услышала в тишине приглушенные голоса. Я замерла. Часы на стене начали бить; действительно, было уже за полночь.

Я прекрасно сознавала, как рискованно спускаться еще ниже, но не смогла преодолеть любопытство. Приняв бесчисленные меры предосторожности, я двинулась дальше, мягко спустилась до самого низа и оказалась в квадратном холле. Оглядевшись, я чуть не задохнулась от ужаса. У дверей сидел маленький кафр. Однако он не отреагировал, по его мерному дыханию я поняла, что мальчишка спит как сурок.

Бежать обратно или нет? Голоса доносились из комнаты, куда меня отвели днем. Один голос принадлежал голландцу, другой я не смогла узнать, хотя он показался мне отдаленно знакомым.

В конце концов я решила, что мой долг постараться услышать как можно больше. Надо рискнуть, вдруг мальчишка-кафр не проснется? Я прокралась, как мышка, по холлу и опустилась на колени перед дверью, ведущей в кабинет. Минуты две ничего было не разобрать. Звук голосов стал громче, но я не могла расслышать ни слова.

Тогда я решила подглядеть в замочную скважину, мои предположения оправдались: одним из собеседников и вправду оказался здоровяк-голландец. Другой же сидел вне моего поля зрения.

Внезапно он встал, чтобы налить себе спиртного. Показалась его спина в черной сутане. Он еще не успел повернуться, а я уже догадалась, кто передо мной: мистер Чичестер!

Теперь я начала различать и слова.

– Все равно опасность велика. Вдруг за ней явятся друзья?

Это говорил здоровяк. Чичестер ему возражал. На сей раз он не пытался изображать священника и говорил совсем другим голосом. Неудивительно, что я его не узнала.

– Да блеф все это! Они понятия не имеют, где она.

– Девчонка говорила очень уверенно.

– Ну и что? Я следил за ней, так что беспокоиться не о чем. И вообще, нам же приказал Полковник… Надеюсь, ты не собираешься его ослушаться?

Голландец издал восклицание на своем языке. Я его расценила как поспешное «нет-нет».

– Но почему не стукнуть ее по башке? – проворчал он вслед за тем. – Нет же ничего проще! Лодка готова. Мы бы вывезли ее в море.

– Да, – подумав немного, кивнул Чичестер. – Я бы тоже так поступил. Она слишком много знает, что верно, то верно. Но Полковник любит играть по своим правилам, хотя другим этого не позволяет. – Чичестер явно припомнил что-то неприятное. – Ему нужно вытянуть из девчонки информацию.

На последней фразе Чичестер запнулся, и голландец тут же это подметил:

– Что вытянуть?

– Информацию.

«Ага, об алмазах», – подумала я.

– А теперь, – сказал Чичестер, – дай-ка мне список.

Долгое время я опять не могла понять ни слова. Вроде бы речь шла о крупных партиях овощей. Упоминались даты, цены и названия незнакомых мне мест. Целых полчаса голландец с Чичестером занимались проверкой и подсчетами.

– Ладно, – вздохнул наконец Чичестер и, судя по звуку, отодвинулся на стуле. – Я отнесу список Полковнику.

– Когда ты уезжаешь?

– Завтра в десять утра.

– Хочешь до отъезда посмотреть на девчонку?

– Нет. Полковник строго-настрого запретил входить к ней до своего появления. Надеюсь, она в порядке?

– Я наведывался к ней перед обедом. Девчонка вроде бы спала. Как насчет того, чтобы ее покормить?

– Нечего, пусть немножко поголодает. Полковник явится сюда завтра. Она будет охотнее отвечать на голодный желудок. А пока что никого к ней не подпускай.Ты ее хорошо связал?

Голландец усмехнулся:

– А тебе как кажется?

Оба расхохотались. Я – тоже, про себя. Потом мне показалось, что они собираются выйти из комнаты, и я поспешно ретировалась. И вовремя. Взлетев по лестнице, я услышала, как дверь в кабинет распахнулась. Кафр зашевелился. О том, чтобы спуститься еще раз в холл, не могло быть и речи. Я благоразумно вернулась на чердак, положила на руки и на ноги веревки и сама улеглась на полу: на случай, если им вздумается заглянуть и проверить, как я поживаю.

Однако они не заглянули. Через час я опять крадучись спустилась по лестнице, но мальчишка-кафр уже не спал, а тихонько мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Мне не терпелось выбраться из вражеского логова, но я плохо понимала, как это сделать.

Пришлось опять вернуться на чердак. Кафр явно намеревался дежурить всю ночь напролет.

Я упорно ждала, когда голландец с Чичестером закончат утренние приготовления. Они завтракали в холле, их голоса слышались отчетливо. Я ужасно нервничала. Как, скажите на милость, выбраться из этого дома?!

Я старалась взять себя в руки. Одно резкое движение – и все пойдет насмарку. После завтрака Чичестер ушел. К моему великому облегчению, вместе с голландцем.

Я ждала, затаив дыхание. Вот убрали со стола, вот прибираются в доме… Наконец все стихло. Я снова выскользнула из каморки и тихонечко спустилась по лестнице. В холле было пусто. Пулей пролетев через него, я открыла дверь, выскочила на свежий воздух и сломя голову помчалась по дорожке.

Добежав до улицы, я пошла спокойно. Прохожие глазели на меня с любопытством. Я не понимала почему. Наверно, я вся перепачкалась, валяясь на пыльном чердаке. Наконец мне посчастливилось добраться до какого-то гаража. Я вошла и сказала:

– Я попала в аварию. Мне срочно нужно в Кейптаун, чтобы успеть на корабль, отплывающий в Дурбан.

Долго ждать не пришлось. Через десять минут машина уже мчала меня по направлению к Кейптауну. Мне необходимо было выяснить, поплывет ли Чичестер на корабле. Я размышляла и в конце концов решила, что мне тоже нужно поехать в Дурбан. Чичестер не знал, что я видела его на вилле в Мюзенберге. Он, разумеется, и дальше будет строить мне козни, но я уже предупреждена. А следить за ним необходимо, потому что он и есть тот самый человек, которого я пыталась вычислить: именно ему поручил отыскать алмазы таинственный Полковник.

Увы, планы мои потерпели крах. Когда я появилась на пристани, «Замок Килморден» уже отчаливал. И никак мне было не узнать, с Чичестером на борту или нет!

20

Я поехала в гостиницу. В холле никого из знакомых не оказалось. Я взбежала по лестнице и постучалась к Сюзанне. Она крикнула:

– Войдите! – а увидев меня, бросилась ко мне на шею. – Анна, дорогая, где ты пропадаешь? Я безумно волновалась. Что ты делала?

– Искала приключений, – откликнулась я. – Это была третья серия «Приключений Памелы».

Я рассказала ей все от начала и до конца. Дослушав меня, Сюзанна глубоко вздохнула.

– Почему интересные вещи случаются только с тобой? – жалобно спросила моя подруга. – Почему мне не суют в рот кляп и не связывают по рукам и ногам?

– Уверяю, тебе бы это не понравилось! По правде говоря, я теперь уже не так жажду приключений, как раньше. Хорошенького понемножку.

Однако мне не удалось убедить Сюзанну. Вот полежи она пару часов с затычкой во рту и со связанными руками, это другое дело. Тогда бы ее взгляды быстренько переменились. Сюзанна любит острые ощущения, но не может жить без комфорта.

– А теперь что нам делать? – спросила она.

– Толком не знаю, – задумчиво отозвалась я. – Тебе, конечно, по-прежнему надо ехать в Родезию и следить за Пейджетом…

– А тебе?

Вопрос оказался не из легких. Интересно, уплыл все-таки Чичестер на корабле или нет? Сделал ли то, что намеревался, уехал ли в Дурбан? Судя по тому, когда он покинул Мюзенберг, – вроде бы да. Но в таком случае я поеду в Дурбан на поезде! И, очевидно, окажусь там раньше Чичестера. Однако, если ему сообщат телеграммой о моем побеге и о том, что я отправилась в Дурбан, он сойдет в Порт-Элизабет или в Ист-Лондоне, и тогда его ищи-свищи.

Да, задача попалась не из легких…

– В любом случае надо разузнать про поезда до Дурбана, – сказала я.

– Мы еще не опоздали к утреннему чаю, – обрадовалась Сюзанна. – Попьем его в холле.

Поезд до Дурбана отходил в восемь пятнадцать вечера, сообщили мне в агентстве. Я временно отложила решение и присоединилась к Сюзанне, мы отправились, хоть и с существенным опозданием, на одиннадцатичасовой чай.

– Как ты думаешь, на сей раз тебе удастся узнать Чичестера… ну, в его новом обличье? – спросила Сюзанна.

Я уныло покачала головой.

– Я же не узнала его в роли горничной. Если б не твой рисунок, я бы никогда не додумалась, что это был он.

– Парень – профессиональный актер, я уверена, – задумчиво проговорила Сюзанна. – Гримируется он просто великолепно. Да он сойдет с корабля, выдав себя за моряка, и ты его не узнаешь.

– Очень воодушевляющая перспектива, – хмыкнула я.

Тут к нам присоединился полковник Рейс.

– А что поделывает сэр Юстас? – поинтересовалась Сюзанна. – Я его сегодня еще не видела.

На лице полковника промелькнуло какое-то странное выражение.

– У него… некоторые трудности… так что он пока занят.

– Расскажите, в чем дело!

– Не могу раскрывать чужие секреты.

– Ну, скажите хоть что-нибудь… придумайте, наконец!.. Ради нашей услады.

– Ладно. Как вы отреагируете на то, что с нами путешествовал «человек в коричневом костюме»?

– Что-о??

Я побледнела, потом покраснела. К счастью, полковник Рейс на меня не смотрел.

– Думаю, это правда. Его поджидали во всех портах мира, а он напросился к Педлеру в секретари.

– Кто – он? Мистер Пейджет?

– О нет! Какой Пейджет?! Это другой, тот, что назвался Рейберном.

– Его арестовали? – спросила Сюзанна и ободряюще сжала мне руку под столом. Я ждала ответа, затаив дыхание.

– Он исчез, словно испарился.

– Как отнесся к произошедшему сэр Юстас?

– Как к личному оскорблению со стороны судьбы.

Возможность выслушать самого сэра Юстаса представилась нам чуть погодя. Мы легли вздремнуть, потом нас разбудил мальчик – он принес записку. В трогательных выражениях сэр Юстас просил Сюзанну и меня составить ему компанию и попить чаю в гостиной.

Бедняга действительно выглядел удрученным. Ободренный сочувственным поддакиванием Сюзанны (у нее это здорово получается), он долго плакался нам в жилетку.

– Сперва какую-то совершенно незнакомую дамочку убивают в моем доме… Нарочно, чтобы насолить мне, я уверен! Ну почему именно в моем? Почему изо всех домов Великобритании надо было выбрать именно мой? Что я такого ей сделал? Зачем ей помирать именно там?

Сюзанна опять сочувственно кивнула, и сэр Юстас продолжал еще более обиженно:

– Мало того, тип, убивший эту дамочку, имел наглость… колоссальную наглость напроситься ко мне в секретари! Представляете, в секретари! Да я устал от секретарей, никого больше не возьму! Они все или тайные убийцы, или драчуны и пьяницы. Вы видели, какой у Пейджета синяк под глазом? Ах, что это я… конечно, видели. Ну, как можно иметь дело с таким секретарем? Вдобавок у него лицо такого противного желтоватого оттенка… это совсем не гармонирует с цветом синяка! Нет, я больше не беру секретарей… только секретарш! Милых ясноглазых девушек, которые, когда я разгневаюсь, будут держать меня за руку. Как насчет вас, мисс Анна? Вы пойдете ко мне на службу?

– А как часто нужно будет держать вас за руку? – смеясь, спросила я.

– Целый божий день, – с видом сердцееда ответил сэр Юстас.

– Но тогда я не смогу печатать на машинке, – возразила я.

– И неважно! Вообще вся эта работа нужна только Пейджету. Он меня замучает до смерти. Я собираюсь оставить его здесь, в Кейптауне.

– Разве он с вами не поедет?

– Нет, он с удовольствием будет выслеживать Рейберна. Пейджета хлебом не корми, только дай за кем-нибудь пошпионить. Он обожает интриги… Однако я совершенно серьезно предлагаю вам место. Может, согласитесь? Миссис Блер составит нам компанию, работать вы будете неполный рабочий день, а потом сможете заниматься раскопками.

– Большое спасибо, сэр Юстас, – осторожно сказала я, – но вечером я уезжаю в Дурбан.

– Не упрямьтесь, девочка моя! Вспомните, в Родезии столько львов. Вы же любите львов? Все юные особы любят.

– И львы там отрабатывают низкий прыжок? – рассмеялась я. – Нет, благодарю, но мне нужно в Дурбан.

Сэр Юстас поглядел на меня, тяжело вздохнул, открыл дверь в соседнюю комнату и позвал Пейджета.

– Дорогой друг, если вы уже отдохнули после обеда, то я вас немного загружу.

Гай Пейджет появился на пороге. При виде меня он слегка вздрогнул, но вежливо поклонился и меланхолично произнес:

– Все это время я печатал меморандум, сэр Юстас.

– Оставьте его пока что. Пойдите в какое-нибудь министерство: торговли, сельского хозяйства, горнодобывающей промышленности – в общем, куда хотите, и попросите прислать мне секретаршу для поездки в Родезию. Только она должна быть ясноглазой и не против, чтобы я держал ее за руку.

– Да, сэр Юстас. Я подыщу вам компетентную стенографистку.

– Пейджет – недоброжелательный тип, – посетовал сэр Юстас, когда секретарь ушел. – Готов поспорить, что он найдет уродину… нарочно, чтобы мне досадить! Да! Совсем забыл упомянуть, что у секретарши должны быть красивые ноги…

Я взволнованно схватила Сюзанну за руку и чуть ли не силой потащила ее в номер.

– Слушай, Сюзанна! Нам надо решать, что делать, причем решать немедленно. Ты же слышала, Пейджет остается в Кейптауне!

– Ага. И мне, наверное, тоже нельзя будет поехать в Родезию… Очень обидно, потому что я хочу в Родезию. Ах, какая печаль!

– Не вешай нос, – ободрила я Сюзанну. – Ты все равно поедешь. Я не представляю, как можно отказаться в последний момент, не вызвав подозрений. И потом, если сэру Юстасу срочно понадобится вызвать Пейджета, тебе будет неизмеримо труднее присоединиться к ним во время путешествия.

– Да, это меня бы скомпрометировало, – улыбнулась Сюзанна, и у нее на щеках появились ямочки. – Мне бы пришлось изображать роковую страсть, другого оправдания я не нахожу.

– А если ты будешь путешествовать вместе с сэром Юстасом, то в случае приезда Пейджета у тебя не возникнет затруднений, все будет выглядеть естественно. Кроме того, и двух других мужчин мы не должны упускать из виду.

– О, Анна! Но ты ведь не можешь подозревать полковника Рейса или сэра Юстаса?!

– Я лично подозреваю всех. – Тон у меня был мрачный. – Если ты, Сюзанна, читала детективы, то должна знать, что злодеем всегда оказывается тот, кто меньше всего похож на злодея. Множество жизнерадостных толстячков – таких, как сэр Юстас, – на поверку оказывались преступниками.

– Но полковник Рейс и не особенно толстый, и не очень-то жизнерадостный.

– Преступники бывают также сухопарые и угрюмые, – возразила я. – Нет, серьезных подозрений у меня на их счет нет, но ведь, если уж на то пошло, женщину убили в доме сэра Юстаса!..

– Да-да, не будем вдаваться в подробности. Я буду шпионить за ним ради тебя, Анна, и если он еще потолстеет или развеселится, тут же шлю тебе телеграмму! «Сэр Ю. пухнет. Крайне подозрительно. Немедленно приезжай!»

– Ей-богу, Сюзанна! – вскричала я. – Ты думаешь, все это игра?!

– Пожалуй, – невозмутимо кивнула Сюзанна. – Очень может быть. И это твоя вина. Ты меня заразила своей страстью к приключениям. А поэтому мне все кажется каким-то нереальным. Господи, если бы Кларенс узнал, что я гоняюсь по Африке за опасными преступниками, его бы хватил удар.

– Может, дашь ему телеграмму? – в шутку спросила я.

Однако всякий раз, когда речь заходит о телеграммах, Сюзанну покидает чувство юмора. Она отнеслась к моему вопросу совершенно серьезно.

– Пожалуй! Телеграмма получится длинная-предлинная. – У Сюзанны загорелись глаза. – Но все-таки лучше, наверно, не надо. Мужья всегда вмешиваются в безобидные забавы своих жен.

– Ладно, – подытожила я, – значит, ты следишь за сэром Юстасом и полковником Рейсом…

– Насчет сэра Юстаса все понятно, – перебила меня Сюзанна, – за ним надо следить, потому что он толстый и любит пошутить. Но полковника Рейса за что подозревать? Он ведь сотрудник секретной службы! Знаешь, Анна, я думаю, лучше всего довериться ему и рассказать все как есть.

Я яростно воспротивилась столь неспортивному предложению. В нем явственно чувствовалось дурное влияние замужества. Как часто даже умные женщины в качестве самого веского довода заявляют: «А мой Эдгар говорит, что…» Но вы же прекрасно знаете, что ее Эдгар – отпетый дурак. Сюзанна, как замужняя женщина, подсознательно искала психологическую опору в мужчине, неважно в каком.

Однако она поклялась, что ни словечка не скажет полковнику Рейсу, и мы стали разрабатывать план действий дальше. Я заявила:

– Совершенно понятно, что мне надо остаться здесь и наблюдать за Пейджетом. Лучше всего это сделать так: я притворюсь, что вечером уезжаю в Дурбан, соберу чемодан и все такое прочее, но в действительности лишь перееду в другую гостиницу, поменьше. Слегка изменив внешность, в светлом парике и под плотной белой вуалью я смогу спокойно следить за ним, а Пейджет будет думать, что я далеко, и почувствует себя в безопасности.

Сюзанна горячо одобрила мои предложения. Мы все подготовили, еще раз справились о времени отхода поезда и уложили мой чемодан.

Потом пообедали в ресторане. Полковник Рейс на обед не явился, а сэр Юстас и Пейджет сидели за столиком у окна. Пейджет ушел, не дождавшись конца обеда. Я слегка расстроилась, потому что собиралась с ним попрощаться. А впрочем, ничего, попрощаюсь с сэром Юстасом, это тоже сойдет! Я приблизилась к нему.

– До свидания, сэр Юстас! Сегодня вечером я уезжаю в Дурбан.

Сэр Юстас тяжело вздохнул:

– Я слышал. Значит, вы не захотели сопровождать меня.

– Что вы, я с удовольствием…

– Хорошая девочка. Вы уверены, что не передумаете и не отправитесь в Родезию поглазеть на львов?

– Абсолютно уверена.

– Он, должно быть, неотразим, этот парень, – огорченно заявил сэр Юстас, – какой-нибудь молокосос, перед которым мое очарование бледнеет и меркнет. Кстати, Пейджет через пару минут выезжает на машине и может подбросить вас до станции.

– О нет, спасибо, – поспешно отказалась я. – Мы с миссис Блер заказали такси.

Меньше всего мне хотелось оказаться в одной машине с Пейджетом! Сэр Юстас внимательно посмотрел на меня:

– По-моему, вы недолюбливаете Пейджета. Я вас не виню. Этот болван везде лезет, всюду сует свой нос, строит из себя мученика и вообще всячески старается насолить мне, испортить настроение!

– А что он наделал на сей раз? – с любопытством спросила я.

– Подыскал мне секретаршу. Вы такой в жизни не видели! Лет сорока, на носу пенсне, на ногах какие-то немыслимые башмаки и вдобавок суперделовой вид… помереть можно! Самая обыкновенная уродина.

– Она не будет держать вас за руку?

– Боже упаси! – воскликнул сэр Юстас. – Этого еще не хватало. Ладно, прощайте, ясные глазки! Если я убью на охоте льва, не надейтесь, я не отдам вам шкуру… как-никак вы меня предали!

Он тепло пожал мне руку, и мы расстались. Сюзанна ждала в холле. Она хотела меня проводить.

– Давай-давай, пошли! – поторопила я ее и попросила служащую гостиницы остановить такси.

И тут сзади раздался голос, от которого я вздрогнула:

– Простите, мисс Беддингфелд, но я еду на машине и мог бы подвезти вас с миссис Блер на вокзал.

– О нет, спасибо! – торопливо сказала я. – Не стоит беспокоиться. Я…

– Уверяю вас, мне совсем нетрудно. Носильщик, положите чемодан в багажник.

Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. И готова была отнекиваться и дальше, но Сюзанна легонько толкнула меня локтем, призывая к осторожности.

– Благодарю вас, мистер Пейджет, – процедила я сквозь зубы.

Мы сели в машину. По дороге я мучительно соображала, о чем бы поговорить. Наконец Пейджет сам нарушил молчание:

– Я нашел сэру Юстасу очень толковую секретаршу. Мисс Петтигрю.

– Вообще-то он от нее не в восторге, – заметила я.

Пейджет холодно поглядел на меня и жестко сказал:

– Она очень опытная стенографистка.

Мы остановились у входа в вокзал. Тут бы Пейджету с нами распрощаться… Я протянула руку, но увы…

– Пойду провожу вас, – заявил Пейджет. – Сейчас восемь, ваш поезд отходит через пятнадцать минут.

Он деловито объяснил носильщику, что нести и куда. Я стояла, не зная, как быть, и не осмеливалась даже взглянуть на Сюзанну. Пейджет меня явно подозревал и твердо решил убедиться, что я уеду. Что я могла предпринять? Ничего. Я уже видела, как через четверть часа отъеду от станции, а Пейджет, стоя на платформе, будет махать мне на прощанье рукой. Как он ловко все подстроил! И главное, совсем по-другому стал себя вести: с какой-то неискренней сердечностью. Это было так неестественно – смотреть тошно! До чего же лицемерный тип! Сперва пытается меня убить, а теперь рассыпается в комплиментах! Неужели он думает, что я не узнала его той ночью на корабле? Нет, это просто поза, новая роль. Он хочет, чтобы я попалась на удочку, а сам держит камень за пазухой.

Беспомощная, как младенец, я послушно следовала его мудрым указаниям. Мои вещи занесли в купе, оно было двухместным, но я ехала там одна. Без двадцати восемь. Через три минуты поезд тронется.

Однако Пейджет недооценил Сюзанну.

– В дороге тебе будет ужасно жарко, Анна, – неожиданно сказала моя подруга. – Особенно завтра, когда поезд будет проезжать через Кару. Надеюсь, ты взяла с собой одеколон или лавандовую воду?

Я поняла намек и воскликнула:

– Ах, боже мой! Я забыла одеколон на тумбочке в отеле.

Командирские замашки Сюзанны сослужили на сей раз хорошую службу. Она повелительно обратилась к секретарю сэра Юстаса:

– Мистер Пейджет! Быстро! У вас еще есть время. Вон, почти напротив платформы, аптека. Анне обязательно нужно взять в дорогу одеколон.

Пейджет заколебался, но не смог отказать Сюзанне. Она прирожденная тиранша. Бедняга вышел из вагона. Сюзанна пристально глядела ему вслед, пока он не скрылся из виду.

– Живо, Анна, перебирайся на другую сторону: на случай, если он не ушел и следит за нами с края платформы. Плюнь на багаж. Завтра пошлешь телеграмму. Ох, только бы поезд отошел вовремя!

Я открыла дверь, выходившую на другую платформу, и спрыгнула. Никого. Я видела, что Сюзанна стоит на прежнем месте и, задрав голову, делает вид, что переговаривается со мной через окно. Раздался свисток, поезд тронулся. Послышался топот: Пейджет, как угорелый, мчался по платформе. Я спряталась за книжным киоском и оттуда наблюдала за происходящим.

Сюзанна, махавшая платком вслед уходящему поезду, обернулась.

– Слишком поздно, мистер Пейджет, – послышался ее жизнерадостный голос. – Она уехала. Вот этот одеколон вы купили, да? Ах, как жалко, что нам раньше не пришло в голову позаботиться…

Они прошествовали буквально в нескольких шагах от меня. Гай Пейджет весь взмок. Он, видно, бежал всю дорогу до аптеки и обратно.

– Поймать вам такси, миссис Блер?

Сюзанна и тут не вышла из роли.

– Да, пожалуйста! Не буду же я вас утруждать. Сэр Юстас, наверное, надавал вам поручений. О господи, как бы я хотела, чтобы Анна Беддингфелд поехала завтра с нами! Мне не по душе, что она, такая юная, отправилась одна в Дурбан. Я ее уговаривала – ни в какую!.. Это явно неспроста.

Больше было уже не расслышать. Умница Сюзанна! Она меня спасла.

Подождав пару минут, я тоже направилась к выходу и уже на улице чуть не столкнулась с мужчиной… Мне сразу бросилась в глаза его неприятная физиономия и непропорционально большой нос…

21

Все остальное оказалось выполнить очень легко. Я нашла маленькую гостиницу, стоявшую на узенькой улочке, попросила комнату, внесла залог (у меня ведь не было с собой багажа) и спокойно отправилась спать.

На следующее утро я встала рано и пошла в город, намереваясь купить какие-нибудь скромные обновки. В мои планы входило побездельничать до одиннадцати, пока не отойдет поезд в Родезию, на котором ехала почти вся честная компания. Наверняка Пейджет сначала сплавит их подальше, а потом примется за свои грязные делишки. Поэтому я села в трамвай, выехала за город и с удовольствием там погуляла. Погода стояла сравнительно прохладная, и я радовалась возможности размять ноги после столь долгого путешествия и заключения в Мюзенберге.

Большое складывается из малого. У меня развязался шнурок, и я нагнулась, чтобы его завязать. Произошло это как раз на повороте, и на меня едва не налетел какой-то мужчина. Приподняв шляпу, он пробормотал извинения и двинулся дальше. Лицо его показалось мне знакомым, но я тут же про него забыла и взглянула на часы. Пора было возвращаться в Кейптаун.

Трамвай уже отходил, я побежала, чтобы успеть на него. Сзади раздался еще чей-то топот. Я нырнула в трамвай, незнакомец юркнул вслед за мной. Тут уж я его узнала сразу. Это он толкнул меня, когда я завязывала шнурок на ботинке. Меня вдруг осенило. Я поняла, почему его лицо так мне знакомо. Это был маленький большеносый человечек, на которого я налетела, выходя из здания вокзала накануне вечером.

Удивительное совпадение. А может, он меня специально преследует? Я решила это проверить как можно скорее; нажала на кнопку и вышла на следующей станции. Мужчина за мной не пошел. Я притаилась в дверях магазина и стала ждать. Он вылез на следующей остановке и двинулся в мою сторону.

Все было предельно ясно. За мной следят. Рано я радовалась. Теперь моя победа над Пейджетом не казалась мне столь уж бесспорной. Я села в другой трамвай, мой «хвост», как и ожидалось, – тоже. Я принялась серьезно размышлять, что же делать.

Совершенно очевидно, что я вляпалась в нечто более серьезное, нежели мне казалось поначалу. Убийство в Марлоу – не единичное преступление, совершенное каким-то отдельным человеком. Нет, тут орудует целая банда… Благодаря полковнику Рейсу, разоткровенничавшемуся с Сюзанной, и тому, что мне удалось подслушать в Мюзенберге, я примерно представляла себе диапазон деятельности этих преступников. Они систематически совершали преступления, а организовывал их так называемый Полковник! Я вспомнила разговор о забастовке в Рэнде и о причинах, ее породивших… Тогда на корабле говорили, что беспорядки поддерживает некая тайная организация. Это тоже дело рук Полковника, его люди действуют по заранее намеченному плану. Сам он участия в подобных операциях не принимал. Насколько я слышала, он всегда ограничивался идейным руководством. Выполнял мыслительную, не опасную работу. И все же очень может быть, что он где-то неподалеку и, оставаясь вне подозрений, дирижирует оркестром.

Вот, значит, чем объясняется присутствие полковника Рейса на «Замке Килмордене»! Он охотится за этим боссом преступного мира. Да, все сходится. Рейс, видно, крупный чин в секретной службе, и ему поручено выследить Полковника.

Я кивнула: ситуация прояснялась. Но какова же моя роль? При чем тут я? Неужели они охотятся только за алмазами? Я покачала головой. Какова бы ни была ценность алмазов, только этим нельзя объяснить отчаянные попытки убрать меня с дороги. Нет, тут есть еще что-то. По неведомой мне причине я представляю для них угрозу, опасность. Мне известно (по крайней мере, по их мнению) нечто такое, из-за чего им не терпится меня убрать, убрать любыми средствами… И секрет этот связан с алмазами! Конечно, есть человек, который мог бы меня просветить, если бы захотел. «Человек в коричневом костюме», Гарри Рейберн. Он знал вторую часть этой истории. Но Гарри исчез во мраке, за ним охотились, он убегал от погони. Скорее всего, мы с ним больше никогда не встретимся…

Я резко оборвала себя и вернулась мыслями к сиюминутным заботам. Что толку сентиментально вздыхать о Гарри Рейберне? Он с самого начала вел себя по отношению ко мне страшно враждебно. Или так мне казалось… Ну вот, опять глупые мечты! А нужно думать о том, что делать сейчас!

Я так гордилась ролью ищейки, а теперь за мной самой следят. И мне страшно! Впервые за все время я начала нервничать. Я ощутила себя маленьким камешком, попавшим в огромную стальную махину и мешавшим ей работать… И подумала, что махина легко перемелет маленький камешек. Один раз меня спас Гарри Рейберн, в другой я спаслась сама, но тут мне вдруг стало ясно, что силы противника значительно превосходят мои. Враги таились везде и постепенно сужали круг. Если я буду по-прежнему действовать в одиночку, я обречена.

Я сделала над собой усилие и встряхнулась. В конце концов, что они могут? Я в цивилизованном месте, тут на каждом шагу полиция. Впредь я буду осторожней. Им не удастся, как в тот раз, заманить меня в западню.

Тут трамвай как раз доехал до Эддерли-стрит. Я вышла и, не зная, куда податься, медленно побрела по левой стороне улицы. Мне незачем было оглядываться, выясняя, есть ли за мной «хвост». Я знала, что есть. Я зашла в кафе и заказала две ледяные кофейные шипучки, чтобы укрепить нервы. Мужчине, наверное, захотелось бы чего-нибудь покрепче, но девушкам кофейная шипучка очень даже по вкусу. Я смаковала ее через соломинку. Холодная жидкость приятно освежала горло. Я осушила первый стакан и отодвинула его.

Сидя на высоком узеньком стульчике у стойки, я краем глаза видела, как мой преследователь незаметно вошел и присел за маленький столик у самой двери. Я расправилась со вторым стаканом и заказала другую шипучку, мятную. Я могу выпить практически неограниченное количество содовой воды.

Внезапно человек, сидевший у двери, встал и вышел на улицу. Это меня удивило. Если он собирался ждать меня снаружи, то зачем было заходить? Я слезла со стула и осторожно подкралась к дверям. И тут же отпрянула. Мужчина разговаривал с Гаем Пейджетом.

Если до того у меня еще оставались сомнения, теперь они рассеялись. Пейджет вынул часы и посмотрел на циферблат. Они обменялись короткими репликами, и секретарь двинулся по направлению к вокзалу. Очевидно, он отдал приказания. Но какие?

Сердце у меня ушло в пятки. Мой преследователь пересек улицу и заговорил с полицейским. Он что-то объяснял, указывая на кафе. Я мгновенно догадалась, в чем состоит его план, меня арестуют… например, за карманную кражу. Шайке это подстроить – пара пустяков. Что толку тогда кричать о моей невиновности? Они продумают все до мельчайших деталей. Когда-то они обвинили Гарри Рейберна в том, что он обокрал «Де Бирс», и Гарри не смог оправдаться, хотя я почти не сомневалась в его непричастности к краже. Разве есть у меня шансы расстроить козни Полковника?

Я почти автоматически взглянула на часы, и вдруг мне пришла в голову еще одна мысль. Я поняла, почему смотрел на часы Гай Пейджет. Дело близилось к одиннадцати, а в одиннадцать в Родезию отправлялся поезд, на котором уезжали мои влиятельные друзья, способные прийти мне на помощь. Вот почему до сих пор меня не трогали! Со вчерашнего вечера до одиннадцати утра я была в безопасности, но теперь опасность подобралась ко мне вплотную.

Я торопливо раскрыла сумочку, чтобы заплатить за напитки, и сердце у меня оборвалось: в сумочке лежал мужской бумажник, набитый банкнотами! Его, видно, тайком подбросили, когда я выходила из трамвая.

Я совсем потеряла голову и выскочила из заведения. Большеносый коротышка пересекал улицу вместе с полисменом. Завидев меня, коротышка начал взволнованно жестикулировать и что-то говорить полицейскому. Я взяла ноги в руки и кинулась бежать. Полицейский показался мне увальнем. Главное было оторваться на старте, решила я. Но у меня еще не было определенного плана. Я просто неслась по Эддерли-стрит, спасая свою жизнь, чувствовала, что еще минута – и кто-нибудь попытается задержать подозрительную бегунью.

И тут мне пришла в голову идея!

– Где вокзал? – спросила я, задыхаясь.

– Там, прямо.

Я ринулась дальше. Когда человек бежит, опаздывая на поезд, это не вызывает подозрений. Я влетела в здание вокзала и… услышала сзади шаги. Большеносый коротышка оказался настоящим спринтером. Я понимала, что меня могут задержать, не дав достичь нужной платформы. Я взглянула на часы: без одной минуты одиннадцать. Если удастся, надо сделать вот как…

Я ворвалась в здание вокзала через главный вход на Эддерли-стрит и тут же выбежала через боковой. Прямо напротив меня располагался вход (тоже боковой) в почтовое отделение, парадная дверь которого выходила на Эддерли-стрит.

Как я и ожидала, мой преследователь кинулся не за мной, а на улицу, чтобы либо самому перехватить меня у главного входа, либо перепоручить это полицейскому.

В мгновение ока я метнулась назад, на вокзал. Я мчалась как оглашенная. Было ровно одиннадцать часов. Когда я появилась на платформе, поезд уже тронулся. Носильщик попытался меня задержать, но я вырвалась и вскочила на подножку. Потом поднялась по ступенькам и открыла дверь. Я была спасена! Поезд набирал скорость.

Мы проехали мимо человека, стоявшего на дальнем конце платформы. Я помахала ему рукой.

– До свидания, мистер Пейджет!

Никогда не видела, чтобы человек был так потрясен. Казалось, Пейджет увидел призрака.

Мне пришлось немного попререкаться с кондуктором. Я решила держаться высокомерно.

– Вы имеете дело с секретаршей сэра Юстаса Педлера, – надменно заявила я. – Будьте любезны, отведите меня в его личный вагон.

Сюзанна с полковником Рейсом стояли на задней площадке. Когда они меня увидели, у обоих вырвалось удивленное восклицание.

– Привет, мисс Анна! – вскричал полковник Рейс. – Откуда вы взялись? Я думал, вы ехали в Дурбан. Никогда не знаешь, что вы выкинете в следующий момент.

Сюзанна ничего не сказала, но в ее глазах я прочла сотню вопросов одновременно.

– Мне нужно доложиться шефу, – серьезно произнесла я. – Где он?

– В своем кабинете, – они указали на среднее купе. – Шеф что-то диктует со скоростью пулемета незадачливой мисс Петтигрю.

– Раньше сэр Юстас не проявлял такого усердия, – заметила я.

– Гм, – хмыкнул полковник Рейс. – Я думаю, он решил так загрузить ее работой, чтобы все остальное время она сидела в своем купе, словно на привязи.

Я рассмеялась, и мы втроем отправились к сэру Юстасу. Он расхаживал по крошечному «пятачку», обрушивая водопад слов на несчастную секретаршу, которую я никогда раньше не видела. Высокая, квадратная женщина в темном одеянии, с пенсне на носу и ужасно деловым видом… Мне показалось, что ей очень трудно угнаться за сэром Юстасом. Насупившись, она быстро что-то записывала.

Я вошла в купе и сказала шутливым тоном:

– Юнга прибыл на борт, сэр.

Юстас Педлер застыл как вкопанный, не договорив запутанной фразы, и уставился на меня. Несмотря на свой суперделовой вид, мисс Петтигрю была, судя по всему, женщиной слабонервной, потому что она подпрыгнула, словно в нее разрядили пистолет.

– Боже праведный! – воскликнул сэр Юстас. – А как же ваш поклонник в Дурбане?

– Я предпочла вас, – нежно проворковала я.

– Милая! – сказал сэр Юстас. – Вы можете хоть сейчас взять меня за руку.

Мисс Петтигрю кашлянула, и сэр Юстас шустро отпрянул.

– Ах да!.. Так где мы остановились? Тильман Рус в своей речи на… В чем дело? Почему вы не записываете? – Он повернулся к секретарше.

– По-моему, – вкрадчиво заметил полковник Рейс, – мисс Петтигрю сломала карандаш.

Рейс взял у секретарши сломанный карандаш и заточил его. Мы с сэром Юстасом смотрели на него в недоумении. В тоне полковника Рейса было что-то такое, чего я не смогла уловить.

22 Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера

Похоже, мне пора прекратить вести дневник. Вместо этого надо написать короткую статью под названием «Мои секретари». Да, с секретарями у меня вечно незадача… Как говорится, то густо, то пусто. В данный момент я еду в Родезию в окружении женщин. Рейс, конечно, узурпировал двух красоток, а мне оставил уродину. Со мной всегда так… а между прочим, это мой вагон, а не Рейса!

Анна Беддингфелд тоже сопровождает меня в Родезию, я ее временно взял на работу. Но сегодня она весь день проторчала на задней площадке, любуясь вместе с Рейсом красивым ущельем реки Гекс. Да, конечно, я говорил, что ее основная обязанность – держать меня за руку. Но она и этого не делает! Может, Анна боится мисс Петтигрю? Коли так, то я ее не виню. В мисс Петтигрю нет ничего привлекательного: мерзкая дама с большущими ногами, больше похожая на мужчину, чем на женщину.

Анна Беддингфелд вообще ведет себя очень таинственно. В последнюю минуту вскочила в поезд, запыхалась так, словно за ней гнались… А между тем Пейджет уверял, что вчера ночью проводил ее в Дурбан! Или Пейджет опять перепил, или девица обладает даром волшебных перемещений во времени и пространстве. И главное, она никогда ничего не объясняет! Никто мне ничего не объясняет. М-да, но вернемся к статье «Мои секретари». Номер один: убийца, спасающийся от правосудия. Номер два: подпольный алкоголик, у которого какие-то темные делишки в Италии. Третьим номером идет прелестная девица, обладающая очень полезным свойством находиться в двух местах сразу, и четвертым – мисс Петтигрю. Голову даю на отсечение, это отпетый мошенник в костюме секретарши! Может, Пейджет натравил на меня одного из своих итальянских друзей? Я не удивлюсь, если в один прекрасный день станет ясно, что Пейджет вообще всех обвел вокруг пальца. Сдается мне, что из всех зол Рейберн был наименьшим. Он мне, по крайней мере, не мешал и не вставал у меня на пути. А Гай Пейджет имел наглость поставить в мое купе чемодан с канцелярскими принадлежностями. Шагу ступить нельзя, все об него спотыкаются.

Только что я выходил на заднюю площадку. Я ждал, что мое появление будет воспринято с восторгом. Но женщины разинув рот слушали Рейса, который рассказывал им всякие байки про путешествия. Надо назвать наш вагон не «Сэр Юстас Педлер и K°, а «Полковник Рейс с гаремом».

Затем миссис Блер понадобилось – вынь да положь! – фотографировать. На каждом опасном повороте – а мы взбирались все круче и круче – она щелкала фотоаппаратом и восторженно вопила:

– Понимаете, надо снимать на повороте: вид головных вагонов поезда на фоне гор выглядит устрашающе.

Я заметил, что по фотографии нельзя сказать, что она сделана из хвостовых вагонов того же поезда. Миссис Блер посмотрела на меня с жалостью.

– Но я же напишу внизу: «Снято из окна поезда на повороте».

– Это можно написать на любой фотографии, – возразил я.

Женщина до такой простой вещи додуматься не в состоянии.

– Как я рада, что мы проезжаем здесь днем! – закричала Анна Беддингфелд. – Если бы я уехала в Дурбан, я бы этого не увидела, правда?

– Конечно, – улыбнулся полковник Рейс. – Вы проснулись бы утром в Кару, в жаркой, пыльной и каменистой пустыне.

– Как хорошо, что я передумала, – сказала Анна, довольно вздыхая и глядя по сторонам.

Вид открывался действительно чудесный. Громадные горы становились еще выше.

– Это самый удобный из сегодняшних поездов? – спросила Анна Беддингфелд.

– Какие сегодняшние? – рассмеялся Рейс. – Милая мисс Анна, поезда в Родезию ходят всего три раза в неделю: по понедельникам, средам и субботам. Так что в Фолзе вы будете только в следующую субботу.

– За это время мы успеем прекрасно узнать друг друга, – сказала миссис Блер. – Сколько вы намерены пробыть в Фолзе, сэр Юстас?

– Смотря по обстоятельствам, – осторожно ответил я.

– От чего они зависят?

– От того, сколько дел будет в Йоханнесбурге. Сперва я намеревался пробыть примерно пару дней в Фолзе: я там еще не бывал, хотя уже в третий раз в Африке; затем поехать в Йоханнесбург и хорошенько изучить обстановку на Рэндских рудниках. Дома, как вы знаете, я считаюсь экспертом в области южноафриканской политики. Но я слышал, в Йоханнесбурге через неделю будет не очень весело. Как-то не тянет изучать обстановку на шахтах в вихре разбушевавшейся революции.

Рейс улыбнулся с видом собственного превосходства.

– Мне кажется, ваши страхи преувеличены, сэр Юстас. Ничего ужасного в Йоханнесбурге не произойдет.

Женщины тут же одарили его красноречивыми взглядами: мол, какой ты герой! Меня это безумно разозлило. Я ничуть не трусливее Рейса… но вид не тот. Да, высоким, стройным и загорелым мужчинам – все карты в руки…

– Я надеюсь, вы побываете в тех местах, – заметил я ледяным тоном.

– Вполне возможно. Мы поедем вместе.

– Я не уверен. Боюсь, мне придется задержаться в Фолзе, – небрежно заметил я. «Почему Рейсу так хочется отправить меня в Йоханнесбург? Наверное, он положил глаз на Анну», – подумал я и спросил: – А каковы ваши планы, мисс Анна?

– Они зависят от обстоятельств, – уклончиво ответила она, подражая мне.

– Но я думал, вы моя секретарша!

– О да, но мной пренебрегли. Вы сегодня все утро держали за руку мисс Петтигрю.

– Что бы я ни делал, могу поклясться, что этого я не делал, – заверил я Анну.

В четверг вечером

Только что мы покинули Кимберли. Дамы заставили Рейса еще раз рассказать про похищение алмазов. Почему женщин всегда так волнуют алмазы?

Анна Беддингфелд наконец раскрыла свою тайну. Оказывается, она работает в газете. Сегодня утром она отправила из Де-Ара длиннющую телеграмму. Судя по тому, что они с миссис Блер проболтали всю ночь напролет, Анна заготовила статьи на десять лет вперед и все их прочла своей подруге.

Выходит, она выслеживала «человека в коричневом костюме»… Похоже, ей не удалось вычислить его на «Килмордене»: такой возможности просто не представилось. Но теперь она с очень деловым видом сочиняет сказки на тему «Как я путешествовала с убийцей» и придумывает невероятные истории о том, что он ей поведал и так далее и тому подобное. Я знаю, как состряпываются такие материалы. Я сам грешил, поступая аналогичным образом в своих мемуарах… когда Пейджет разрешал. Ну, конечно, компетентные сотрудники в Нэсби еще больше все приукрасят, и, когда сенсация появится в «Дейли Баджет», Рейберн сам себя не узнает.

Однако девчонка умна! Судя по всему, она самостоятельно установила личность женщины, убитой в моем доме. Оказывается, это русская танцовщица Надина! Я спросил Анну Беддингфелд, уверена ли она. Анна ответила, что пришла к такому выводу методом дедукции – совсем в духе Шерлока Холмса. Однако Нэсби она подала свою догадку как проверенный факт. У женщин развита интуиция – я не сомневаюсь, что Анна Беддингфелд совершенно права, – но называть это дедукцией абсурдно.

Как ей удалось попасть в штат «Дейли Баджет», ума не приложу. Впрочем, она из тех юных особ, которые горы могут свернуть. Ей невозможно противостоять. Она будет тебя улещивать, уламывать, а на деле за всем этим скрывается непоколебимая решимость настоять на своем. Взять хотя бы то, как она пробралась в мой личный вагон!

Да, я начинаю догадываться, в чем причина ее упорства. Рейс говорил, что, по мнению полиции, Рейберн направился в Родезию. Значит, он мог уехать в понедельник. Думаю, полицейские разослали телеграммы по всем станциям, но толку никакого, наверняка его не нашли. Он хитер и знает Африку. Скорее всего, Рейберн прикинулся кафрской старухой, а простодушные полисмены продолжали искать красивого молодого человека со шрамом, одетого по европейской моде. Мне его шрам всегда казался подозрительным.

Так или иначе, Анна Беддингфелд гонится за Рейберном. Она хочет сама его обнаружить, дабы снискать славу себе в «Дейли Баджет». Нынешние молодые особы ужасно хладнокровны. Я ей намекнул, что это не женское занятие. Она надо мной посмеялась и сказала, что если выследит Рейберна, то разбогатеет. Насколько я вижу, Рейсу это тоже не нравится. Вдруг Рейберн едет с нами в одном поезде? Тогда нас всех могут зарезать в собственных постелях! Я высказал свои опасения миссис Блер, но, похоже, ей моя идея не пришлась по душе. Она заявила, что, если меня убьют, Анна сообщит газете еще одну сенсационную новость. Это кому сказать!

Завтра мы проедем Бечуаналенд. Пылища начнется страшная. А на каждой станции кафрские ребятишки будут притаскивать на продажу диковинных деревянных жирафов своего собственного изготовления, корзинки и плошки из листьев маиса. Боюсь, миссис Блер обезумеет. В безделушках есть первобытное очарование, которое – я чувствую – будет ей мило.

В пятницу вечером

Опасения подтвердились. Миссис Блер и Анна купили сорок девять деревянных зверушек!

23 Анна продолжает свой рассказ

Мне очень понравилось путешествие на поезде в Родезию. Каждый день мы видели что-то новое и потрясающее. Сперва это была чудесная долина реки Гекс, затем пустынные просторы Кару и, наконец, удивительный, вытянутый в нитку горный хребет Бечуаналенд и прелестные статуэтки, которые продавали в тех краях туземцы. Мы с Сюзанной на каждой, с позволения сказать, станции рисковали отстать от поезда. Мне казалось, что он останавливался где ему заблагорассудится, и тут же, словно из-под земли, вырастали орды туземцев с какими-то чашами из маисовых листьев, изделиями из сахарного тростника, перьев и очаровательными деревянными зверюшками, которых Сюзанна тут же решила коллекционировать. Я последовала ее примеру, стоят они, как правило, три пенса и при этом все разные! Обычно продают деревянных жирафов, тигров, змей, меланхоличных антилоп и смешных маленьких негритянских воинов. Мы с Сюзанной пришли в полный восторг.

Сэр Юстас пытался нас урезонить, но тщетно. Я до сих пор считаю, что мы лишь чудом не остались на каком-нибудь из полустанков. Поезда в Южной Африке трогаются тихо, без свистков. Просто уезжают – и все, а вам остается, бросив торговлю, опрометью мчаться за ними.

Невозможно описать удивление Сюзанны, когда я вдруг появилась в поезде. В первый вечер мы досконально обсудили ситуацию, проболтали полночи.

Мне уже стало ясно, что оборонительная тактика в моем случае не хуже наступательной. Путешествуя с сэром Юстасом и компанией, я чувствовала себя в полной безопасности. Они с полковником Рейсом были серьезным заслоном, и я рассчитывала, что враги не отважатся чересчур откровенно дразнить гусей. С другой стороны, общаясь с сэром Юстасом, я имела хоть какие-то сведения о Пейджете, а Гай Пейджет являлся ключевой фигурой в данной истории. Я спросила Сюзанну, не кажется ли ей, что Пейджет и естьтаинственный Полковник. Конечно, его подчиненное положение – существенный минус, однако я пару раз замечала, что, несмотря на свои властные замашки, сэр Юстас находится под явным влиянием своего секретаря. Сэр Юстас – человек добродушный, и ловкач-секретарь вполне способен обвести его вокруг пальца. А сравнительно незаметное положение на самом деле выгодно, ведь Пейджету лучше оставаться в тени.

Сюзанна, однако, приняла мою идею в штыки. Она отказывалась верить, что Гай Пейджет – мозг тайной организации. Истинный глава, Полковник, остается за кадром; вполне вероятно, что к моменту нашего приезда он уже находился в Африке.

Я признала, что в ее словах есть доля правды, однако меня это не удовлетворило. Во всех подозрительных историях Пейджет выступал как идейный руководитель. Да, конечно, вид у него не такой уверенный и решительный, как полагается боссу преступного мира, но, в конце концов, если верить полковнику Рейсу, таинственный шеф осуществлял лишь мыслительную работу, а творческий гений нередко поселяется в тщедушном теле труса.

– Ты заговорила, как профессорская дочь, – перебила меня Сюзанна.

– Но это так! С другой стороны, Пейджет может оказаться и великим визирем, то есть правой рукой шефа. – Я помолчала пару минут, а затем пробормотала: – Эх, узнать бы, как разбогател сэр Юстас!

– Ты опять его подозреваешь?

– Сюзанна, я подозреваю всех! Нет, конечно, я не думаю, что это он, но все же сэр Юстас – хозяин Пейджета и владелец Милл-Хауза!

– Я слышала, он не особенно любит рассказывать, как именно ему удалось сколотить состояние, – задумчиво молвила Сюзанна. – Но это необязательно означает, что он преступник… Может, сэр Юстас продавал медные гвозди или восстановитель для волос.

Я угрюмо кивнула.

– А вдруг, – столь же задумчиво продолжила Сюзанна, – мы пошли по неверному пути? Я хочу сказать: зря мы поверили в виновность Пейджета. Что, если он все-таки кристально честный человек?

Я подумала и покачала головой:

– Не верю.

– Но у него на все есть свои объяснения.

– Д-да, однако не очень убедительные. Например, рассказывая про ту ночь, когда он пытался выкинуть меня за борт, Пейджет заявил, что крался за Рейберном по палубе, а Рейберн на него напал. Мы же знаем, это неправда!

– Знаем, – неохотно согласилась Сюзанна. – Но только со слов сэра Юстаса. Может, Пейджет преподнес бы все иначе. Для тебя же не секрет: люди всегда немножко перевирают, передавая чужую историю.

Я еще раз обдумала ее мысль.

– Нет. Я не вижу другого варианта. Пейджет виновен. Ведь ты не будешь отрицать, что он пытался скинуть меня за борт? И все остальное с этим прекрасно увязывается. Почему ты так настаиваешь на его непричастности?

– Из-за его физиономии.

– Из-за физиономии? Но…

– Да понимаю, что ты скажешь. У него лицо злодея. Совершенно верно. Но человек с таким лицом не может быть настоящим злодеем! Природа так не шутит.

Меня Сюзаннины доводы не убедили. Я многое могу рассказать о проказах природы. Если у нее и есть чувство юмора, то она его проявлять не любит. Сюзанна приписывает ей свои собственные качества.

Потом мы обсудили наши ближайшие планы. Мне, разумеется, пора было придумать какую-то «легенду», объясняющую мои действия. Нельзя же вечно уклоняться от объяснений. Решение, как оказалось, лежало на поверхности, хотя я на время позабыла об этой возможности. «Дейли Баджет»! Мои признания не могли уже повредить Гарри Рейберну. Его и без меня отождествили с «человеком в коричневом костюме». Теперь, если я хотела ему помочь, мне нужно было прикинуться его врагом. Полковник с друзьями вряд ли подозревали, что между мной и человеком, которого они избрали козлом отпущения после убийства в Марлоу, существовала взаимная приязнь. Насколько я слышала, личность женщины еще не установили. Значит, надо телеграфировать лорду Нэсби и сообщить, что убитая женщина, очевидно, и есть знаменитая русская танцовщица Надина, столько времени восхищавшая парижан своим искусством. Вообще-то мне не верилось, что ее до сих пор не опознали, но, когда я много позже узнала подробности расследования, я поняла, что ничего удивительного тут нет.

Надина блистала в Париже, но никогда не выступала в Англии. Лондонская публика ее не знала. Что касается фотографий женщины, убитой в Марлоу, то они получились размытыми, и Надина была совсем на себя непохожа. Вдобавок она ни одной живой душе не сказала о своем намерении поехать в Англию. На следующий день после ее гибели импресарио получил письмо, в котором Надина сообщала, что отправляется в Россию по личным делам, и предоставляла ему возможность самому утихомирить бучу, которая наверняка должна была подняться из-за нарушения контракта.

Все это я выяснила, естественно, много позже. А в тот момент, заручившись полной поддержкой Сюзанны, я послала лорду Нэсби из Де-Ара пространную телеграмму. Она пришла в очень подходящий момент (о чем я тоже узнала потом). «Дейли Баджет» ощущала нехватку сенсационных материалов. Мои предположения срочно проверили, и они подтвердились. Для «Дейли Баджет» наступил звездный час. «Наш специальный корреспондент установил личность несчастной жертвы, найденной в Милл-Хаузе». «Репортер путешествует с убийцей». «Человек в коричневом костюме. Каков он на самом деле». И так далее и тому подобное.

Южноафриканская пресса, конечно, давала выжимки из этих новостей, но сами статьи я прочитала спустя несколько недель. В Булавайо меня ждала телеграмма с подробными инструкциями. Я была зачислена в штат «Дейли Баджет», и лорд Нэсби собственнолично поздравил меня с этим событием. Они поручили мне выследить убийцу, а я – увы, только я одна! – знала, что убийца не Гарри Рейберн. Однако я решила, что пусть лучше остальные по-прежнему считают его преступником… пока.

24

В Булавайо мы приехали рано утром в субботу. Мне там не понравилось. Стояла кошмарная жара, отель попался прескверный. Сэр Юстас стал какой-то угрюмый, другого слова и не подберешь. Во-первых, его раздражали наши многочисленные деревянные зверюшки, особенно большой жираф. Он был просто колоссальных размеров, с невероятно длинной шеей, кроткими глазами и уныло опущенным хвостом. В нем сразу чувствовался характер. И обаяние. Мы с Сюзанной никак не могли его поделить. Покупка была сделана в складчину: три пенса я, три – Сюзанна. Она требовала себе жирафа по праву старшинства, я же твердила, что первой оценила его красоту.

Надо признать, деревянные звери серьезно усложняли нам жизнь. Перетаскивать с места на место сорок девять статуэток затейливой формы, причем сделанных из очень хрупкого дерева, довольно-таки непросто. Мы наняли двух носильщиков, и один благополучно грохнул оземь стайку восхитительных страусов, отбив им головы. Наученные горьким опытом, мы с Сюзанной с той поры сами тащили все, что могли унести. Полковник Рейс нам помогал, а большого жирафа я давала сэру Юстасу. Даже безупречной мисс Петтигрю не удавалось улизнуть, на ее долю выпадали большой бегемот и два черных воина. По-моему, мисс Петтигрю меня недолюбливала. Может, я казалась ей слишком дерзкой? Во всяком случае, она явно избегала моего общества. И что интересно: ее лицо мне смутно кого-то напоминало, однако я не могла понять кого.

Почти все утро мы отдыхали, а после полудня отправились на экскурсию в Матоппос: нам хотелось посмотреть на могилу Родса. Вернее, некоторые из нас только собирались пойти, но не пошли. Например, сэр Юстас. В последний момент он отказался. Вообще он пребывал в столь же мрачном расположении духа, как и в то утро, когда мы приехали в Кейптаун. Тогда он швырнул об пол персики, и от них осталось мокрое место. Видимо, ранние приезды в незнакомые города плохо отражаются на его здоровье. Сэр Юстас ругал носильщиков, официантов, весь обслуживающий персонал гостиницы… Он, конечно, с удовольствием обругал бы и мисс Петтигрю, которая таскалась за ним с блокнотом и карандашом, но не отваживался. Даже он! Слишком уж она была похожа на хрестоматийную, классическую секретаршу. Слава богу, что мне удалось спасти нашего жирафа! А то сэр Юстас и его бы грохнул оземь.

Так вот, возвращаясь к экскурсии… Сэр Юстас отказался, мисс Петтигрю заявила, что тоже останется дома: вдруг она ему понадобится?! А Сюзанна в последний момент передала, что у нее разболелась голова. Так что мы с полковником Рейсом поехали вдвоем.

Он странный человек. В компании это незаметно, но когда остаешься с ним один на один, то явственно ощущаешь, насколько это большая личность. В нем есть что-то подавляющее. Полковник вдруг становится молчаливым, однако его молчание гораздо красноречивее слов.

Именно так он себя вел, когда мы ехали в Матоппос по мягкой желто-бурой траве. Вокруг стояла удивительная тишина… если, конечно, не обращать внимания на дребезжание нашей колымаги. Я думаю, она самой первой сошла с фордовского конвейера. Ее обивка вся истрепалась, а мотор… в механике я ни бельмеса не смыслю, но даже мне было понятно, что с ним не все в порядке.

Постепенно ландшафт менялся. Появились громадные валуны каких-то причудливых, фантастических очертаний. Я вдруг почувствовала, что попала в доисторическую эру. Неандертальцы показались мне на мгновение столь же реальными, какими они казались отцу. Я повернулась к полковнику Рейсу и мечтательно проговорила:

– Наверно, здесь когда-нибудь жили великаны. А их дети очень напоминали сегодняшних ребятишек: играли камешками, строили из них башни, потом ломали и старались положить один на другой как можно больше камней. Я бы назвала это место Страна великанских детей!

– Очень может статься, что вы, сами того не подозревая, недалеки от истины, – серьезно сказал полковник Рейс. – Африка вся такая: простая, примитивная и необъятная.

Я кивнула, спросив:

– Вы ее любите, да?

– Да. Но если человек тут живет долго, он ожесточается. Перестает уважать чужую жизнь и бояться смерти.

– Вы правы, – согласилась я, думая о Гарри Рейберне. Именно таким он и был! – А слабый человек, живущий в Африке, тоже бывает жесток?

– Сперва нужно уточнить, кого вы считаете слабым, мисс Анна.

Рейс говорил таким серьезным тоном, что я удивилась. И ощутила, что очень плохо его знаю.

– Ну, допустим, детей и собак.

– Детей и собак я никогда не обижал, честное слово. А женщин вы не относите к разряду слабых существ?

Я подумала.

– Пожалуй, нет. Хотя вообще-то они действительно слабый пол… Если иметь в виду современных женщин. Но папа говорил, что когда-то, давным-давно, мужчины и женщины были на равных… как львы и тигры…

– И жирафы? – лукаво прищурился полковник Рейс.

Я рассмеялась. Все издеваются над нашим жирафом!

– Да, и жирафы. Тогда люди были кочевниками. Разделение труда началось только, когда они стали вести оседлый образ жизни. Тогда-то женщины и превратились в слабый пол. Но в глубине души, на самом деле, они остались по-прежнему сильными… Я хочу сказать, чувства их по-прежнему сильны. Женщина обожает могучих мужчин, потому что некогда она тоже была сильной, а потом это качество утратила.

– Что-то вроде родового культа?

– Примерно так.

– Вы действительно в это верите? В то, что женщина обожает физическую силу?

– Думаю, да… если говорить начистоту. Люди считают, что главное – это моральные качества, но, когда они влюбляются, в них возрождается первобытное начало, и они ценят только физические данные. Впрочем, так долго продолжаться не может. Если бы вы жили в примитивном обществе, тогда другое дело, но сейчас жизнь совсем другая, и в результате, несмотря ни на что, перевешивают моральные соображения. Поверженные, побежденные в конечном счете всегда выигрывают, вы не замечали? И их победа единственно настоящая. Помните, в Священном Писании говорится об утрате и обретении души?

– То есть, – задумчиво произнес полковник Рейс, – человек сперва теряет от любви разум, а потом его обретает, так?

– Не совсем, но вообще-то можно сказать и так.

– Однако вы, мисс Анна, еще никого не разлюбили?

– Нет, – честно призналась я.

– А полюбить – полюбили?

Я не ответила.

Тут машина доехала до места, и разговор прервался. Мы вышли и начали медленно взбираться на гору. Мне уже не в первый раз стало не по себе в присутствии полковника Рейса. Он отлично умел скрывать свои мысли, по его непроницаемо черным глазам ничего нельзя было понять. Полковник слегка напугал меня. Он вообще меня всегда пугал. Общаясь с ним, я не знала, чего ждать в следующую минуту.

Мы молча карабкались вверх, пока не достигли площадки, где под гигантскими валунами покоится тело Родса. Странное, жутковатое место вдали от людского жилья… оно казалось бесконечным гимном первобытной красоте природы.

Все так же молча мы посидели у могилы. Потом двинулись вниз, слегка отклонившись от первоначального пути. Порой приходилось карабкаться чуть ли не на четвереньках, а один раз на нашей дороге выросла почти отвесная скала.

Полковник Рейс шел впереди.

– Давайте я вас перенесу, – внезапно предложил он и быстро подхватил меня на руки.

Я вдруг почувствовала, до чего же он силен. Словно из железа отлит, со стальными мускулами. И опять мне стало страшно, особенно потому, что он, поставив меня на землю и разжав объятья, не отступил назад, а стоял вплотную, глядя мне прямо в глаза.

– Скажите честно, что вы тут делаете, Анна Беддингфелд? – резко спросил полковник Рейс.

– Я цыганка, решившая увидеть мир.

– Да, отчасти это так. Но статьи в газете – всего лишь благовидный предлог. У вас не журналистский склад души. Вы сама по себе, вы пытаетесь схватить судьбу за хвост. Но и это еще не все.

Что он хотел сказать? Мне было страшно, страшно… Я в упор посмотрела на Рейса. Мои глаза не умеют так хорошо хранить тайны, как его, но они могут бросить врагу вызов.

– А что вы здесь делаете, полковник Рейс? – решительно спросила я.

На мгновение мне показалось, что он не ответит. Рейс явно был ошеломлен. Когда же наконец он заговорил, его слова явно доставляли ему какое-то мрачное удовольствие.

– Я тешу свое честолюбие, – сказал Рейс. – Да-да, верно! Тешу свое честолюбие. Помните, мисс Беддингфелд: гордыня – смертный грех!

– Ходят слухи, – с расстановкой произнесла я, – что вы связаны с правительством… якобы вы сотрудник секретной службы. Это правда?

Мне почудилось, что на какую-то долю секунды он заколебался.

– Смею уверить вас, мисс Беддингфелд, что я здесь сугубо частное лицо и путешествую исключительно для собственного удовольствия.

Когда я потом вспоминала наш разговор, эти слова показались мне несколько двусмысленными. Но, может, полковник и добивался такого впечатления?!

Мы молча сели обратно в машину. На полпути в Булавайо нам пришло в голову остановиться и выпить чаю в примитивной хижине у дороги. Владелец заведения возился в саду и, похоже, был недоволен, что его побеспокоили. Мы прождали целую вечность; наконец он принес черствые, прямо-таки каменные кексы и тепловатый чай. И тут же опять скрылся в саду.

Едва хозяин ушел, нас окружило шесть кошек. Они жалобно мяукали. Поднялся оглушительный шум. Я дала им кусочек кекса. Они жадно набросились на него и моментально съели. Я вылила в блюдце все молоко, что подал нам к чаю хозяин, и у кошек завязалась целая баталия.

– Ой! Они умирают с голоду! – возмущенно воскликнула я. – Это ужасно. Пожалуйста, ради бога, закажите еще молока и кекс!

Полковник Рейс молча отправился выполнять мою просьбу. Кошки опять замяукали. Он вернулся с большим кувшином молока, бедняги вылакали все до капли.

Я решительно встала.

– Надо взять кисок с собой. Я их тут не оставлю.

– Девочка моя, не делайте глупостей. Вам мало пятидесяти деревянных статуэток?

– При чем здесь статуэтки?! Кошки живые, живые! Я возьму их с собой.

– И не вздумайте!

Я хотела было возмутиться, но полковник продолжал:

– Вы считаете меня жестоким, но поверьте, сентиментальность до добра не доводит. Слезами горю не поможешь… Я не разрешу вам взять кошек. Если уж на то пошло, мы с вами в дикой стране с простыми нравами, и я сильнее вас.

Я умею признавать свое поражение. Но когда мы шли к машине, в моих глазах стояли слезы.

– Может, у хозяев только сегодня мало еды, – попытался утешить меня Рейс. – Жена хозяина уехала в Булавайо за продуктами. Все будет нормально. Да и вообще, мало ли на свете котов, подыхающих с голоду?

– Не смейте, не смейте! – яростно вскричала я.

– Ну, что вы! Я просто учу вас воспринимать жизнь как она есть. Человек должен быть жесток и безжалостен… как я. В этом секрет силы и успеха!

– Я лучше умру, чем ожесточусь! – горячо воскликнула я.

Мы сели в машину и поехали. Я постепенно успокоилась. Внезапно, к моему великому удивлению, полковник Рейс взял меня за руку.

– Анна, – ласково сказал он, – я не могу без вас жить. Вы согласны выйти за меня замуж?

Я была потрясена.

– Н-нет. – Я даже заикаться начала. – Н-не могу.

– Почему?

– Я не люблю вас. И никогда о вас не думала… в этом смысле.

– Понятно. Это единственная причина?

Я чувствовала, что должна быть с ним откровенной. Почему-то я ощущала себя в долгу перед Рейсом.

– Нет. Не единственная. Видите ли, я люблю другого.

– Понятно, – еще раз сказал он. – Это началось тогда, на «Килмордене»? Когда я вас впервые увидел?

– Нет, – прошептала я. – Раньше.

– Понятно, – в третий раз произнес полковник, но теперь в голосе его прозвучала такая решимость, что я невольно подняла на него глаза. Столь непреклонного выражения на его лице я еще не видела.

– О чем вы? – пролепетала я.

Рейс взглянул на меня властно и загадочно.

– Лишь о том, что теперь я знаю, как мне поступить.

У меня мороз по коже прошел. В его словах чувствовалось какое-то твердое намерение. Я не могла уловить, какое именно, и это меня пугало.

Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Приехав, я прямиком направилась к Сюзанне. Она лежала в постели с книжкой и совсем не походила на даму, страдающую мигренью.

– Надо прибить к кровати табличку, – усмехнулась Сюзанна. – «Здесь покоится третий лишний», а иначе говоря, тактичная старая дуэнья… Боже мой! Анна, дорогая, в чем дело?

Я разрыдалась и рассказала ей про кошек… А про полковника Рейса говорить не стала. Я чувствовала, что это должно остаться между нами. Но Сюзанна ужасно проницательная. По-моему, она поняла, что я о чем-то умалчиваю.

– Ты не простудилась, Анна? – спросила моя подруга. – В адскую жару и предположить такое нелепо, но ты вся дрожишь.

– Пустяки! – откликнулась я. – Это нервы… А может, зловещие предчувствия. Мне кажется, произойдет нечто страшное.

– Не мели чепухи! – резко оборвала меня Сюзанна. – Лучше поговорим о чем-нибудь более интересном. Знаешь, Анна, я тут думала про алмазы…

– И что?

– Я не уверена, что держать их у меня безопасно. Раньше – да, никому и в голову бы не пришло искать их среди моих вещей, но теперь… Теперь все знают, что мы с тобой не разлей вода, и я тоже наверняка попала под подозрение.

– Но никому не известно, что они спрятаны в коробочку из-под фотопленки, – возразила я. – Это прекрасный тайник, зачем искать еще что-то?

Сюзанна после некоторого колебания согласилась, но сказала, что мы вернемся к этому разговору, когда поедем в Фолз.

Наш поезд выехал в девять часов утра. Настроение сэра Юстаса оставляло желать лучшего, а мисс Петтигрю выглядела подавленной. Полковник же вел себя совершенно обыкновенно, и мне показалось, что наш разговор по пути домой – только сон.

В ту ночь я плохо спала, ворочалась с боку на бок на жесткой полке, борясь с какими-то смутными кошмарами. Утром проснулась с головной болью и пошла на заднюю площадку, желая полюбоваться видами. Было свежо, чудесно, и повсюду, насколько хватало глаз, зеленели холмы, покрытые лесом. Мне так нравилось тут… ничего красивее я в жизни не видела. «Ах, поселиться бы где-нибудь в зарослях, в маленькой хижине и остаться там навсегда, навсегда!» – мечтала я.

Примерно в полвторого полковник Рейс вызвал меня из «офиса» и указал на клочья тумана, которые, будто цветы, украшали какой-то куст.

– Это водяная пыль, попадающая сюда с водопада, – пояснил он. – Мы почти на месте.

Мной все еще владело то странное чувство экзальтации, что охватило меня после тревожной ночи. Я всеми фибрами своей души ощущала, что приехала домой… Домой! Но ведь я никогда здесь не была… Или была во сне?

Мы высадились из поезда и двинулись к гостинице, большому белому зданию, на окнах которого белела противомоскитная сетка. Вокруг ни дорог, ни домов – ничего. Когда мы вышли на «ступ» (а попросту говоря, на веранду), я ахнула. Впереди, примерно в полумиле от нас, красовался водопад. Я никогда не видела ничего более величественного и прекрасного… И не увижу!

– Анна, ты сейчас заговоришь стихами, – усмехнулась Сюзанна, когда мы сели за обеденный стол. – Впервые замечаю тебя в таком настроении. – И она с любопытством заглянула мне в глаза.

– Правда? – рассмеялась я, но сама ощутила, что мой смех звучит неестественно. – Просто мне здесь безумно нравится.

– Нет, тут еще что-то, больше…

На лбу у Сюзанны появилась маленькая мрачная морщинка…

Да, я была счастлива и при этом чего-то смутно ждала… чего-то, что произойдет очень скоро. Я была возбуждена, не находила себе места.

После чая мы вышли из гостиницы, сели в вагонетку, и улыбающиеся негры покатили нас по узкоколейке к мосту.

Оттуда открывался потрясающий вид: внизу простиралось громадное ущелье, по которому несся быстрый речной поток, а туманная завеса перед нами, состоявшая из мириад мелких водяных брызг, на мгновение приподнималась, обнажая водопад, и тут же снова набрасывала на него непроницаемый покров тайны. По-моему, главное очарование Фолза именно в неуловимости. Думаешь, что вот-вот он покажется весь… но это «вот-вот» никогда не наступает.

Мы перешли через мост и медленно побрели по тропинке, с двух сторон обложенной белыми камнями. Тропинка вела нас вдоль обрыва, почти у самого края. Наконец мы добрались до большой площадки, узкая тропка слева спускалась вниз.

– Это Пальмовое ущелье, – пояснил полковник Рейс. – Ну как? Сейчас пойдем или оставим на завтра? Спускаться довольно долго, а подниматься и того трудней.

– Лучше оставим на завтра, – решительно произнес сэр Юстас.

Я заметила, что он не поклонник серьезных физических упражнений.

На обратном пути сэр Юстас пошел впереди. Мы обогнали симпатичного туземца, гордо шествовавшего по дороге. Женщина, шагавшая позади него, несла на голове, наверное, весь их домашний скарб, даже сковородку!

– Ну вот, в нужный момент никогда нет под рукой фотоаппарата! – проворчала Сюзанна.

– Не расстраивайтесь, вы такие сцены еще не раз увидите, миссис Блер, – утешил ее полковник Рейс.

Мы приблизились к мосту.

– Хотите взглянуть на Радужный лес? – спросил полковник. – Или вы боитесь промокнуть?

Мы с Сюзанной решили составить ему компанию, а сэр Юстас вернулся в гостиницу. Меня лес немного разочаровал. Радуг было мало, а промокли мы насквозь. Однако порой вдали поблескивал водопад, и становилось понятно, до чего же он гигантский. О, милый, милый Фолз, как я люблю, как боготворю тебя!.. И не разлюблю никогда!..

Когда мы появились в гостинице, пора было переодеваться к обеду. Сэр Юстас вдруг за что-то взъелся на полковника Рейса. Мы с Сюзанной мягко подтрунивали над стариком, но без особого удовольствия.

После обеда он ретировался в свою комнату, прихватив с собой мисс Петтигрю. Мы посидели втроем с полковником Рейсом, поболтали, потом Сюзанна, широко зевнув, заявила, что пойдет спать. Мне не хотелось оставаться с Рейсом наедине, поэтому я тоже встала и отправилась к себе.

Но я была слишком взбудоражена, чтобы заснуть. Я даже раздеваться не стала, а разлеглась в кресле и предалась мечтам. Меня не покидало чувство, что неведомое событие приближается, приближается…

Внезапно раздался стук. Я вздрогнула, вскочила и подбежала к двери. Маленький негритенок протянул мне записку. Мое имя было написано чьим-то незнакомым почерком. Я взяла послание и вернулась в комнату. Немного постояла, держа ее в руке… Потом развернула… Записка оказалась очень короткой:

«Мне надо Вас увидеть. Я не отважился зайти в гостиницу. Не согласитесь ли Вы прийти на площадку рядом со спуском в Пальмовую долину? Пожалуйста, в память о семнадцатой каюте!

Тот, кого Вы знали как Гарри Рейберна».

Сердце мое заколотилось, выпрыгивая из груди. Выходит, он здесь! О, я знала, я все это время знала!.. Я чувствовала, что он близко. Мне невольно удалось набрести на его убежище.

Повязав голову шарфом, я ринулась к двери. И замерла. Я должна соблюдать осторожность. За ним охотятся. Надо, чтобы о нашей встрече никто не догадался. Я тихонько прошмыгнула мимо комнаты Сюзанны. Моя подруга крепко спала, слышалось ее спокойное, мерное дыхание.

А что сэр Юстас? Я на секунду замерла у дверей его комнаты. Он диктовал мисс Петтигрю монотонным голосом: «Посему осмелюсь предположить, что, затрагивая проблему труда цветных рабочих…» Секретарша попросила его подождать, и он сердито заворчал.

Я крадучись двинулась дальше. Комната Рейса была пуста. В холле его тоже не оказалось. А ведь я боялась его больше всех остальных! Однако мешкать было нельзя. Я выскочила из гостиницы и быстро пошла по тропинке, ведущей к мосту.

Перейдя через него, я немного постояла в тени деревьев. Если кто-нибудь идет за мной следом, я его обязательно увижу! Но минуты шли, а никто не появлялся. Значит, «хвоста» за мной нет! Я повернулась и направилась к площадке. Однако, сделав примерно шесть шагов, опять остановилась. Сзади послышался шорох. Но человек, прятавшийся в темноте, не мог идти за мной из гостиницы! Выходит, он уже стоял тут и ждал…

И мгновенно, безо всяких на то причин, повинуясь слепому инстинкту, я почуяла, что попала в беду. То же самое чувство охватило меня и той злополучной ночью на «Килмордене»…

Я бросила быстрый взгляд через плечо. Тишина. Я сделала еще пару шагов. Снова шорох. Не сбавляя ходу, я вновь обернулась. Из темноты выступил какой-то мужчина. Он понял, что я его заметила, и кинулся ко мне.

Тьма царила кромешная, я не могла его узнать. Мне удалось лишь разглядеть, что он высокого роста и не местный, а европеец. Я побежала. Сзади раздался топот. Я припустила быстрее. Ночь была безлунной, и я ориентировалась по белым камням, они указывали мне, куда бежать.

И вдруг у меня под ногами оказалась пустота! Мужчина рассмеялся злорадным, зловещим смехом, и этот смех отдавался эхом в моих ушах все время, пока я падала вниз… вниз… навстречу смерти.

25

Сознание возвращалось ко мне медленно и мучительно. Едва я пыталась пошевелиться, у меня начинала болеть голова, стреляло под левой лопаткой, и все казалось нереальным, будто во сне. Меня терзали кошмары. Я чувствовала, что падаю… снова, снова падаю. Однажды из тумана выплыло лицо Гарри Рейберна. Я даже подумала, что это реальность, но потом оно исчезло, лишь подразнив меня. Помнится, один раз кто-то поднес к моим губам чашку, и я попила. Потом увидела совсем близко ухмыляющуюся черную физиономию и громко закричала, решив, что это рожа дьявола. И опять ко мне подступили сновидения, в которых я тщетно искала Гарри Рейберна, чтобы предупредить его… Предупредить о чем? Этого я не знала. Однако он был в опасности, в страшной опасности, и только я могла его выручить. Затем все вновь погрузилось во мрак, в беспросветную, безжалостную тьму и беспробудный сон.

Наконец я все-таки проснулась. Затяжной кошмар кончился. Я отчетливо вспомнила, что произошло, как я спешила на свидание к Гарри, вспомнила человека в тени деревьев и тот жуткий момент, когда я понеслась в пропасть…

Мне каким-то чудом удалось избежать гибели. Я была вся изранена, в синяках и кровоподтеках, я очень ослабела, но осталась жива! Однако где я? С трудом поворачивая голову, я огляделась. Маленькая комнатка со стенами из грубо оструганных деревянных досок… На них кое-где шкуры животных и поделки из слоновой кости. Постель подо мной жесткая и тоже устлана шкурами, а левая рука моя забинтована и плохо меня слушается… Сперва я решила, что нахожусь в комнате одна, но потом заметила мужчину. Он сидел против света, повернув голову к окну. Мужчина совершенно не двигался и казался выструганным из дерева. Его коротко стриженная голова вроде бы была мне знакома, но я отогнала прочь нелепые фантазии. Внезапно мужчина обернулся, и у меня перехватило дыхание. Гарри Рейберн! Гарри Рейберн собственной персоной!

Он встал и подошел ко мне.

– Ну как? Вам лучше? – В его голосе звучало смущение.

Я не могла произнести в ответ ни слова. По моему лицу катились слезы. Я еле шевелилась, но все равно взяла его за руку. Мне хотелось умереть вот так: чтобы он стоял рядом и смотрел на меня с каким-то новым, необычным выражением.

– Не плачьте, Анна. Пожалуйста, не плачьте. Вы в безопасности. Здесь вас никто не тронет. – Гарри взял чашку и протянул мне: – Попейте молока.

Я послушно выпила. Он продолжал уговаривать меня тихим голосом, каким обычно утешают ребенка:

– Не спрашивайте меня сейчас ни о чем. Лучше поспите. К вам постепенно возвращаются силы. Если хотите, я уйду.

– Нет! – торопливо прошептала я. – Нет-нет!

– Хорошо, я останусь.

Он придвинул к кровати маленький стульчик, сел и прикрыл своей ладонью мою руку. Мне стало покойно, уютно, и я снова заснула.

Когда я опять пробудилась, наступил вечер. Солнце уже скрылось. Я лежала в хижине одна, но едва пошевелилась, как в дверь вбежала пожилая туземка. Страшна она была как смертный грех, но улыбалась очень добродушно и ободряюще. Туземка принесла таз с водой и помогла мне умыться. Затем предложила большую миску супа, который я съела до капли. Я попыталась ее расспросить, но они лишь ухмылялась, кивала и что-то гортанно говорила. Я поняла, что она не знает английского.

Внезапно женщина вскочила и почтительно попятилась. Вошел Гарри Рейберн. Он кивнул ей, и она удалилась. Гарри посмотрел на меня с улыбкой.

– Я вижу, сегодня вам действительно лучше.

– Да, но в голове у меня еще полнейший сумбур. Где я?

– На маленьком острове посреди реки Замбези, примерно в четырех милях от Фолза.

– А мои друзья… они знают, что я здесь?

Гарри покачал головой.

– Надо послать им весточку.

– Решать, конечно, вам, но я бы советовал подождать, пока вы окрепнете.

– Почему?

Он медлил с ответом, и я задала следующий вопрос:

– Сколько времени я здесь?

– Около месяца.

– О! – вскричала я. – Я обязательно должна связаться с Сюзанной. Она, наверно, с ума сходит от беспокойства.

– Кто такая Сюзанна?

– Миссис Блер. Мы с ней, сэром Юстасом и полковником Рейсом поселились в гостинице… Впрочем, вы же знали об этом?!

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, я ничего не знал. Я просто обнаружил вас… Вы висели на дереве… без сознания… у вас была сильно поранена рука.

– А где растет это дерево?

– Над ущельем. Вы зацепились платьем за ветки, а не то бы разбились вдребезги.

Я содрогнулась. Потом мне пришла в голову неожиданная мысль.

– Вы говорите, что не знали, где я. А как же тогда записка?

– Какая записка?

– Та, что вы мне прислали… с просьбой прийти на площадку.

Гарри удивленно воззрился на меня.

– Я не посылал никакой записки.

Я зарделась до корней волос. К счастью, он вроде бы не заметил.

– Ну а как же вы там тогда оказались? – спросила я небрежным тоном. – Что вы делаете в этих краях?

– Я тут живу, – просто ответил Гарри.

– На этом острове?

– Да, я приехал сюда после войны. Иногда я катаю на лодке постояльцев гостиницы, но в общем-то деньги мне не очень нужны, так что я делаю это скорее ради собственного удовольствия.

– Вы живете здесь один?

– Я не стремлюсь к обществу, поверьте, – холодно ответил он.

– Тогда извините, что я навязала вам свое, – обиделась я. – Впрочем, у меня не было выбора.

К моему удивлению, глаза его заискрились.

– Совершенно верно. Я перекинул вас через плечо, словно мешок с углем, и отнес в лодку. Совсем как первобытный человек в каменном веке.

– Но по другой причине, – вставила я.

Тут уж ОН зарделся, причем ярко-ярко. Даже загорелая кожа не спасла.

– Однако вы не сказали, почему вдруг, на мое счастье, очутились неподалеку, – поспешно спросила я, стараясь сгладить неловкость.

– Я не мог уснуть… почему-то не находил себе места… волновался… у меня было предчувствие, что случится беда. В конце концов я сел в лодку, доплыл до берега и пошел к водопаду. Когда вы закричали, я как раз добрался до Пальмовой долины.

– Почему вы не двинулись за подмогой в отель, а принесли меня сюда?

Он снова покраснел.

– Наверно, вы сочтете меня дерзким… Но, по-моему, вам до сих пор непонятно, в какой вы опасности. Думаете, надо было сообщить вашим друзьям? А я решил, что лучше меня о вас никто не позаботится. Сюда на остров чужие не заглядывают. Вот я и попросил старушку Батани – я ее однажды вылечил от лихорадки – присмотреть за вами. Она преданный друг и никому не скажет ни слова. Я мог бы держать вас здесь месяцы, годы, и никто бы не узнал.

«Я мог бы держать вас здесь месяцы, годы, и никто бы не узнал!» Какое счастье порой доставляют человеку всего несколько слов!

– Вы поступили абсолютно правильно, – спокойно сказала я. – И, пожалуй, мне не стоит извещать друзей. Они все равно уже так долго беспокоятся, что лишние пара дней ничего не изменят. Тем более это не близкие люди, а просто знакомые… Даже Сюзанна. И вдобавок человек, написавший записку, прекрасно информирован о моей жизни… просто великолепно! Ее не мог написать кто-то чужой.

На сей раз мне удалось упомянуть про записку, не покраснев.

– Если бы вы меня послушались… – нерешительно начал Гарри.

– Этого не обещаю, – чистосердечно призналась я. – Но послушать не повредит.

– Вы всегда делаете то, что вам заблагорассудится, мисс Беддингфелд?

– Обычно, – уклончиво ответила я. Любому другому я, кроме Гарри, сказала бы «всегда».

– Мне жалко вашего мужа, – неожиданно выпалил Гарри.

– И совершенно зря, – возразила я. – Ведь я выйду замуж только за человека, в которого влюблена без памяти. А ради любимого женщина с превеликим удовольствием делает то, что ей не нравится. И чем более она своевольна, тем больше ей это нравится.

– Боюсь, что вынужден с вами не согласиться. Как правило, муж такой женщины оказывается под башмаком у супруги, – Гарри говорил с легкой усмешкой.

– Вот именно! – радостно вскричала я. – Потому-то так много несчастливых браков. И виноваты во всем мужчины! Они либо потакают женам, и те начинают их презирать, либо ведут себя как законченные эгоисты, всегда настаивают на своем и ни разу в жизни не скажут «спасибо»! Умный муж заставит жену поступить так, как ему нужно, а за это будет ее превозносить до небес. Женщины обожают подчиняться, но любят, чтобы их жертвы были оценены по достоинству. С другой стороны, мужчины обычно не ценят женщин, которые всегда ведут себя идеально. Я лично, выйдя замуж, буду в основном жуткой ведьмой, но иногда, в самый неожиданный для мужа момент, проявлю свою ангельскую сущность.

Гарри рассмеялся.

– Да, вы будете жить с муженьком как кошка с собакой.

– Влюбленные всегда ссорятся, – возразила я. – Ссорятся, потому что не понимают друг друга. Если же к ним это взаимопонимание вдруг приходит, то – прощай, любовь!

– А обратное тоже верно? Если люди ссорятся, значит, они влюблены друг в друга, да?

– Я… не знаю, – смутилась я.

Гарри отвернулся к очагу и небрежно спросил:

– Хотите еще супа?

– Да, спасибо. Я так проголодалась, что съем целого бегемота.

– Прекрасно.

Гарри принялся колдовать над огнем, я внимательно за ним наблюдала.

– Когда мне можно будет встать с постели, я буду готовить еду сама, – пообещала я.

– Что-то я сомневаюсь в ваших кулинарных способностях.

– Разогреть консервы – дело нехитрое, – передернула плечами я, указав на груду консервных банок возле очага.

– Один – ноль! – сказал Гарри и рассмеялся.

Когда он смеялся, его лицо преображалось. В нем появлялось что-то мальчишеское, счастливое… Гарри становился другим человеком.

С удовольствием доедая суп, я напомнила ему, что он собирался дать мне совет.

– Ах да! – спохватился он. – Я вот что хотел сказать. На вашем месте я бы залег на дно и лежал бы тихо, как мышка, пока бы не поправился. Отсутствие тела их не удивит. Вы вполне могли разбиться о скалы, а останки унесло бы течением.

Я содрогнулась.

– А когда вы полностью поправитесь, поезжайте тихо-мирно в Бейру, садитесь там на корабль и возвращайтесь в Англию.

– Ага, и будьте паинькой, – презрительно фыркнула я.

– Вы говорите как глупая девчонка.

– Никакая я не глупая девчонка! Я вполне взрослая женщина!

– Что верно, то верно, разрази меня гром, – пробормотал Гарри и бросился вон из хижины.

Я поправлялась очень быстро. Больше всего у меня болели голова и рука. Руку я повредила довольно серьезно; вначале Гарри даже думал, что она сломана. Он, к счастью, ошибся, и скоро я, превозмогая боль, начала ею двигать.

Странное мы переживали время. Мы были отрезаны от мира, совсем одни, как Адам и Ева… но совсем по-другому! Старая Батани нам не мешала, мы замечали ее присутствие не больше, чем обращали бы внимание на кошку или собаку. Еду я готовила сама (по возможности, ведь у меня была только одна рабочая рука). Гарри часто отлучался, но все равно мы успевали проводить долгие часы в тени пальм, болтая и ссорясь, страстно споря и опять мирясь. Ссорились мы то и дело, однако постепенно между нами завязывалась настоящая, крепкая дружба, о которой я раньше и мечтать-то не смела. Дружба и еще кое-что.

Я понимала, что скоро мне придется покинуть остров, и на сердце у меня было тяжело. Неужели Гарри меня отпустит вот так, без единого слова? Не выдав себя даже взглядом? Гарри периодически становился очень молчаливым, мрачнел, мог вдруг вскочить и куда-то уйти. Критический момент наступил однажды вечером. Покончив с незатейливым ужином, мы сидели на пороге хижины. Солнце закатывалось.

Гарри мог обеспечить меня едой и кровом, но шпилек для волос он достать был не в состоянии, и я ходила с распущенными волосами. Они у меня прямые, черные и длинные, до колен. Я сидела, подперев подбородок ладонями и глубоко задумавшись. Но в какой-то момент почувствовала на себе пристальный взгляд Гарри.

– Вы похожи на колдунью, Анна, – произнес он, нарушив молчание, и в его голосе зазвучали какие-то новые нотки.

Гарри протянул руку и дотронулся до моих волос. Я вздрогнула. Он, чертыхнувшись, отскочил и воскликнул:

– Вы должны уехать завтра же!.. Я больше не могу! В конце концов, я ведь мужчина! Вам надо уехать, Анна. Обязательно. Вы умная девушка и сами знаете, что так больше продолжаться не может.

– Да, пожалуй, – медленно произнесла я. – Но… мы были счастливы, да?

– Счастливы? Какое там счастье?! Это ад!

– Ну уж и ад…

– Почему вы меня мучаете? Зачем издеваетесь надо мной? Говорите, а сами украдкой улыбаетесь.

– Я не улыбаюсь. И вовсе не думаю над вами издеваться. Если вам хочется, чтобы я уехала, то я уеду. А захотите, чтобы осталась, – останусь.

– Не надо! – взволнованно вскричал Гарри. – Не надо! Не искушайте меня, Анна. Вы отдаете себе отчет в том, с кем имеете дело? Я дважды преступник. Человек, за которым гонится полиция. Здесь меня знают как Гарри Паркера и считают, что я уходил в поход, но в любой момент местные власти сопоставят одни факты с другими, и не миновать беды. Вы так молоды, Анна, и так красивы… Мужчины будут сходить от вас с ума. Перед вами весь мир, любовь, счастливая жизнь, все-все! А моя жизнь уже прожита, испорчена, исковеркана, в моей душе одна горечь.

– Если я не нужна вам…

– Вы знаете, что нужны. Знаете, что я бы все отдал, лишь бы не выпускать вас из объятий, навеки спрятать вас здесь, вдали от мира. И вы искушаете меня, Анна. Завораживаете своими длинными, как у колдуньи, волосами и глазами… они бывают то золотисто-карие, то зеленые и всегда смеются… даже когда ваши губы не улыбаются. Но я уберегу вас и от меня, и от себя самой. Завтра вы уедете. В Бейру!

– Ни в какую Бейру я не поеду, – перебила я Гарри.

– Нет, поедете. Не захотите добровольно, я отвезу вас и силой посажу на корабль. Вы думаете, у меня нет нервов? Думаете, мне легко просыпаться каждую ночь в страхе, что за вами вот-вот явятся ваши враги? Нельзя надеяться на чудеса. Анна, вы должны уехать в Англию и выйти замуж… Выйти замуж и жить счастливо.

– С надежным человеком, за которым я буду как за каменной стеной.

– Это лучше, чем… чем тридцать три несчастья.

– А что станется с вами?

Он помрачнел, в лице его появилась непоколебимая твердость.

– У меня есть цель. Какая – не спрашивайте. Думаю, вы догадываетесь. Знайте только, что я смою с себя позор или погибну… Но перед этим вытряхну душу из мерзавца, который пытался убить вас в ту ночь!

– Справедливости ради надо сказать, – заметила я, – что он не сталкивал меня в пропасть.

– А ему это и не понадобилось! Он рассчитал все гораздо умнее. Я потом ходил туда. Все было в порядке, но по следам, оставшимся на земле, я понял, что негодяй слегка передвинул камни, отгораживающие тропинку. На самом краю обрыва растут высокие кусты. Негодяй положил в них несколько камней, и вы считали, что бежите по тропинке, а на самом деле мчались в пропасть. Да, если мне удастся до него добраться, я ему не завидую! – Гарри немного помолчал и добавил совсем другим тоном: – Мы никогда не говорили на эти темы, Анна, но теперь пора. Я хочу рассказать вам все с самого начала.

– Если вам горько ворошить прошлое, то не надо, – тихо сказала я.

– Нет, я хочу, чтобы вы знали. Я не думал, что смогу поведать кому-нибудь эту историю. Забавные шутки играет с нами судьба, не так ли?

Гарри опять помолчал пару минут. Солнце уже зашло, и африканская ночь накрыла нас своим бархатным покрывалом.

– Кое-что мне известно, – мягко заметила я.

– Что именно?

– Ну, например, что ваше настоящее имя – Гарри Лукас.

Гарри все еще колебался… Он избегал моего взгляда и смотрел прямо перед собой. Я не понимала, что творится в его душе, но вот наконец он кивнул, как бы приняв какое-то неведомое мне решение, и начал рассказывать.

26

– Вы правы. Мое настоящее имя – Гарри Лукас. Папа был отставным военным, который уехал в Родезию и стал фермером. Он умер, когда я учился в Кембридже на втором курсе.

– Вы его любили? – внезапно вырвалось у меня.

– Я?.. Не знаю…

Гарри зарделся и продолжал с неожиданной страстностью:

– Хотя почему я так говорю? Конечно, я любил моего отца! В последнюю нашу встречу мы сказали друг другу немало горьких слов, да и до этого часто ссорились из-за моих диких выходок и долгов, но я был привязан к бедному старику. Теперь-то я понимаю – насколько… Но уже слишком поздно.

Совладав с собой, Гарри продолжал более спокойно:

– В Кембридже я встретил одного парня…

– Эрдсли-младшего?

– Да, Эрдсли-младшего. Его отец, как вы знаете, был очень известным человеком в Южной Африке. Мы сразу подружились. Нас связывала общая любовь к этим краям и тяга к нехоженым тропам. Покинув Кембридж, Эрдсли окончательно разругался с отцом. Старик дважды оплачивал его долги, но на третий раз отказался. Разыгралась ужасная сцена. Сэр Лоренс заявил, что терпение его лопнуло и он больше пальцем о палец не ударит ради сына. Пусть тот сам становится на ноги. В результате мы отправились вдвоем в Южную Америку на поиски алмазов. Я не буду вдаваться в подробности, скажу только, что там оказалось чудесно. Мы, разумеется, столкнулись с массой трудностей, но то была отличная жизнь, суровая борьба за существование вдали от цивилизации… Да, именно в таких условиях познаются настоящие друзья. Мы так сроднились с Эрдсли, что нас могла разлучить только смерть. Ну вот… как вы помните, полковник Рейс рассказывал вам, что наши усилия увенчались успехом. В непроходимых джунглях Британской Гвианы мы обнаружили второй Кимберли. Я не могу вам передать нашего ликования! Дело было даже не в деньгах… Эрдсли привык к богатству и знал, что после смерти отца будет миллионером, а Лукасы всегда жили в бедности, и я привык к этому. Нет, нами владел восторг первооткрывателей. Торжествуя, мы приехали в Кимберли и привезли великолепные образцы алмазов, чтобы показать их экспертам. И там, в гостинице, встретили ее…

Я замерла, а моя спокойно лежавшая рука невольно сжалась в кулак.

– Ее звали Анита Грюнберг. Она была актрисой. Совсем юной и очень красивой. Она родилась в Южной Африке, но от матери-румынки. Ее окружал ореол таинственности, что делало эту девушку еще более привлекательной для парней, вернувшихся домой из дикой сельвы. Так что охмурить нас оказалось проще простого. Мы оба влюбились в Аниту, и не на шутку. Впервые что-то омрачило нашу дружбу, но разрушить ее не смогло. Я искренне верю, что любой из нас ради счастья друга готов был отойти в сторону. Однако Анита играла в другую игру. Впоследствии я иногда задавался вопросом: почему она не вышла за Эрдсли, ведь сын сэра Лоренса был заманчивой партией? Впрочем, как выяснилось, у нее уже был муж, сортировщик алмазов, работавший в «Де Бирс». Но о том, что она замужем, никто не знал. Анита притворилась, будто ее безумно интересует наше открытие, и мы рассказали ей все и даже показали алмазы. Наша Далила – это имя ей подходит больше всего! – прекрасно справилась со своей ролью.

Когда стало известно про ограбление «Де Бирс», нас вдруг арестовали, конфисковав алмазы. Вначале мы лишь посмеивались, случившееся казалось нам полнейшим абсурдом. Но когда потом на суде предъявили алмазы, выяснилось, что они те самые, похищенные у «Де Бирс»… Анита Грюнберг же исчезла, как сквозь землю провалилась. Она виртуозно подменила камни, и все наши заявления о том, что мы привезли совсем другие алмазы, вызывали только презрительную улыбку.

Сэр Лоренс Эрдсли обладал огромным влиянием. Ему удалось добиться прекращения дела… Однако наша жизнь была исковеркана, доброе имя опорочено. Все считали нас ворами, и сердце старика не выдержало. Он имел суровый разговор с сыном, во время которого обрушил на его голову целый град упреков. Старик сделал все, дабы спасти честь семьи, но с того дня перестал считать юного Эрдсли своим сыном. Он яростно ругал сына, а тот, мальчишка, глупый гордец, проглотил все молча и не пожелал убеждать отца в своей невиновности. Сын ушел с последней встречи, клокоча от гнева… Через неделю началась война. Мы записались добровольцами. Вы знаете, что произошло дальше. Мой друг, равного которому не было, нет и не будет, погиб… отчасти по своей вине… он все время лез под пули. Он умер, так и не смыв с себя позор…

Клянусь вам, Анна, я ненавидел ту женщину, в основном из-за Эрдсли. Его эта история ранила куда сильнее, чем меня. Я был безумно влюблен в Аниту – думаю, пару раз она даже не на шутку перепугалась, – но чувство Эрдсли было гораздо серьезней и глубже. Для него она стала центром Вселенной, и ее предательство подорвало в нем желание жить. Удар судьбы оглушил его, буквально парализовал.

Гарри помолчал пару минут. Потом заговорил снова:

– Как вы помните, в списках обо мне говорилось: «Пропал без вести. Предположительно погиб». Я не стал восстанавливать истину, а взял имя Паркера и приехал на этот остров. В начале войны я лелеял надежду доказать свою невиновность, но теперь она испарилась. «Чего ради?» – спрашивал я себя. Мой товарищ мертв, ни у него, ни у меня нет близких, которых бы это волновало. Меня считают погибшим – пусть будет так. Я мирно существовал здесь, в глуши, не помышляя ни о счастье, ни о несчастье… Все чувства у меня атрофировались. Тогда я не понимал, но сейчас думаю, что не последнюю роль сыграла в этом война.

Затем случилось нечто такое, что заставило меня пробудиться от спячки. Однажды я собрался покатать туристов, и на причале, когда я помогал им забраться в лодку, какой-то мужчина удивленно и испуганно вскрикнул. Я обратил на него внимание. Мужчина был маленький, щуплый, с бородкой и смотрел на меня, как на призрака. Он казался таким потрясенным, что меня это заинтриговало. Я навел о нем справки в гостинице и выяснил, что его зовут Картон, он приехал из Кимберли и работает сортировщиком алмазов в «Де Бирс». Тут же нахлынули тяжелые воспоминания.

Покинув остров, я отправился в Кимберли. Однако никаких особых сведений о Картоне мне собрать не удалось. В конце концов я понял, что необходимо вырвать у него признание. У меня был с собой пистолет. Едва лишь взглянув на Картона, я догадался, что он патологический трус. И когда мы столкнулись лицом к лицу, убедился, что он панически меня боится. Мне не составило труда добиться у него ответа. Он участвовал в ограблении, а Анита Грюнберг была его женой. Картон однажды видел Эрдсли, меня и Аниту в ресторане отеля. Он знал из газет, что я погиб, и когда понял, что я цел и невредим, это его потрясло до глубины души. Они с Анитой поженились давно, совсем юными, но она его скоро бросила. Картон сказал, что Анита связалась с дурной компанией… Именно тогда я впервые услышал про Полковника. Сам Картон всего лишь раз участвовал в его аферах… он торжественно поклялся мне, и я склонен ему верить. Картон не из тех, кто становится удачливым преступником.

И все же мне показалось, будто он что-то скрывает. Я решил проверить свою догадку и пригрозил, что застрелю его на месте. Дескать, меня моя дальнейшая судьба совершенно не волнует. Он пришел в ужас и, не помня себя, выложил карты на стол. Похоже, Анита Грюнберг не очень-то доверяла Полковнику. Притворившись, что отдает ему все украденные у нас драгоценности, она в действительности оставила кое-что у себя. Картон как профессионал посоветовал ей, какие именно камни лучше оставить. Если бы когда-нибудь они выплыли на свет божий, эксперты «Де Бирс» неминуемо установили бы, что эти алмазы не проходили через их руки. Таким образом, моя версия о подмене драгоценностей получила бы подтверждение, и подозрение пало бы на истинных виновников. Я сообразил, что в случае с алмазами Полковник изменил своим принципам и собственной персоной участвовал в ограблении; вот почему Анита считала, что держит его на крючке. Картон предложил мне вступить в сговор с Анитой Грюнберг, которая теперь величалась Надиной. Он думал, что за приличное вознаграждение она согласится вернуть алмазы и выдать бывшего босса. Картон предложил немедленно послать ей телеграмму.

У меня все же оставались на его счет некоторые сомнения. Его легко было напугать, но в страхе он мог наплести много небылиц, и отделить правду от лжи оказалось бы очень затруднительно. Я вернулся в отель и принялся ждать. По моим расчетам, на следующий вечер могла прийти ответная телеграмма. Я зашел к Картону домой, и мне сообщили, что он уехал. Вернется только завтра. Я тут же заподозрил неладное. Мне удалось вовремя узнать, что на самом деле Картон отплывает в Англию на «Замке Килморден», который покидал Кейптаун через два дня. Ровно столько мне понадобилось, чтобы добраться до города и сесть на тот же корабль!

Я не хотел, чтобы Картон догадался о моем присутствии и впал в панику. В Кембридже я часто участвовал в театральных постановках и без особого труда загримировался под пожилого и степенного бородача. Картона я тщательно избегал и в основном сидел в своей каюте, прикинувшись больным.

Следить за Картоном в Лондоне оказалось просто. Он сразу отправился в отель, из которого не выходил до следующего утра… вернее, до часу дня. Когда он наконец вышел, я двинулся за ним. Картон поехал в найтбриджскую маклерскую контору и попросил подыскать ему дом у реки.

Я стоял у соседнего столика и тоже интересовался арендой квартиры. Внезапно в дверь вошла Анита Грюнберг, или Надина, как вам больше нравится. Надменная, дерзкая и почти такая же красивая, как прежде. Боже, до чего я ее ненавидел! Она стояла передо мной, женщина, разрушившая мою жизнь… и не только мою! Она погубила гораздо более достойного человека, чем я! В ту минуту я готов был схватить ее за горло и медленно душить, чтобы жизнь из нее выходила по капле. На несколько минут у меня потемнело в глазах. Я с трудом воспринимал слова маклера, слышал только ее голос, высокий и звонкий, с заметный иностранным акцентом. «Милл-Хауз, Марлоу, – читала Анита. – Собственность сэра Юстаса Педлера. Это вполне может меня устроить! Во всяком случае, надо посмотреть».

Клерк выписал ей ордер, и она вышла, держась, как всегда, уверенно и вызывающе. Надина не подала виду, что узнала Картона, но я не сомневался, что их встреча была запланирована. Я начал размышлять. Я не знал, что сэр Юстас в Каннах, и решил, что поиск дома внаем всего лишь предлог для встречи с Педлером в Милл-Хаузе. Мне было известно, что в момент ограбления сэр Юстас находился в Северной Африке. Я никогда его раньше не видел и немедленно сделал вывод, что сэр Юстас и есть таинственный Полковник, о котором мне столько всего порассказали.

Я пошел за Надиной и Картоном. Надина вошла в гостиницу «Гайд-Парк». Я прибавил шагу и последовал за ней. Она направилась в ресторан, а я подумал, что лучше не рисковать: вдруг она меня узнает? И предпочел следить за Картоном. Я очень надеялся, что он идет за алмазами, и рассчитывал своим неожиданным появлением заставить его расколоться и сказать всю правду. Я двинулся вслед за ним в метро. Картон стоял в конце платформы. Неподалеку находилась какая-то девушка, больше никого не было. Я решил приступить к делу не медля. Вы знаете, что произошло. Увидев человека, который, по его расчетам, должен находиться далеко в Южной Африке, Картон испытал такое потрясение, что совершенно потерял голову и, оступившись, упал на рельсы. Он всегда был трусом. Прикинувшись врачом, я ощупал его карманы и обнаружил там бумажник с парой банкнот, несколько писем, не имевших отношения к делу, фотопленку – позже я, наверное, обронил ее – и клочок бумаги, в котором Картону назначили свидание двадцать второго числа на корабле «Замок Килморден». Торопясь убраться с места происшествия, пока меня не задержали, я обронил и записку, но, к счастью, запомнил цифры.

Я забежал в ближайший туалет и смыл грим. Мне не хотелось попасть в полицию из-за того, что я рылся в карманах покойного. Затем я вернулся в гостиницу «Гайд-Парк». Надина все еще обедала. Я не буду описывать, как крался за ней по дороге в Марлоу. Она зашла в дом, а я перекинулся парой слов с женщиной из флигеля, притворившись спутником Надины.

Гарри умолк. Наступила напряженная тишина.

– Вы верите мне, правда, Анна? Клянусь, все, что я сейчас скажу, – истинная правда. Я зашел вслед за ней в дом, лелея смутные мечты об убийстве… Но она уже была мертва! Я обнаружил ее в комнате на втором этаже. Господи! Это был ужас! А ведь создавалось впечатление, что дом пуст! Конечно, я сразу понял, что попал в кошмарную ситуацию. Всего одним мастерским ударом злодей избавился от шантажистки и нашел кандидата на роль убийцы. Во всем этом явно чувствовалась рука Полковника. Во второй раз я оказывался его жертвой. Какой же я был дурак, что дал заманить себя в ловушку!

Я плохо помню, что делал потом. Каким-то чудом мне удалось выбраться из дома, сохраняя нормальный, спокойный вид, но я понимал, что преступление вскоре будет обнаружено и описание моей внешности разошлют по стране.

Я затаился и несколько дней боялся даже пошевелиться. Потом меня выручил случай. Я услышал на улице разговор двух пожилых джентльменов, один из которых оказался сэром Юстасом Педлером. У меня тут же возникла мысль наняться к нему секретарем. Я вспомнил обрывок разговора и придумал план… У меня уже не было такой твердой уверенности, что сэр Юстас Педлер – Полковник. Вполне возможно, что его дом случайно выбран в качестве места встречи, а может, существовали еще какие-то тайные мотивы, о которых я и не догадывался.

– Вы знаете, что Гай Пейджет в день убийства находился в Марлоу? – перебила я Гарри.

– Тогда все ясно. Я-то думал, что он в Каннах вместе с сэром Юстасом.

– Нет, он должен был поехать во Флоренцию, но не поехал! Я совершенно уверена, что он находился в Марлоу, но, разумеется, доказать этого не могу.

– Надо же, а мне и в голову не приходило подозревать Пейджета, пока он не попытался сбросить вас за борт. Этот тип – прекрасный актер.

– Да, вы тоже заметили?

– Что ж, тогда понятно, почему убийца выбрал Милл-Хауз. Видимо, Пейджет знает, как незаметно пробраться в дом. Он, естественно, не возражал, когда сэр Юстас решил взять меня на корабль. Пейджету не хотелось, чтобы я сразу напал на его след. Дело в том, что Надина, вопреки ожиданиям своего врага, не взяла на свидание алмазы. Я предполагаю, что они хранились у Картона, который спрятал их на «Килмордене» по дороге в Лондон. Полковник и его шайка надеялись, что мне известно, где они спрятаны. Пока драгоценности не вернулись к Полковнику, он не мог чувствовать себя в безопасности – вот почему он стремился всеми силами заполучить их. Но куда Картон упрятал камни, – если, конечно, их спрятал он, – я не знаю.

– Да, это уже другая история, – кивнула я. – Моя история. И сейчас я ее расскажу.

27

Гарри внимательно выслушал то, о чем я поведала читателям в предыдущих главах. Больше всего его поразило то, что алмазы почти с самого начала путешествия хранились у меня, вернее, у Сюзанны. Этого он никак не подозревал. Рассказ Гарри навел меня на мысль о том, в чем состояла главная хитрость Картона… хотя нет, скорее Надины – наверняка план родился у нее. Полковник не мог застать их с мужем врасплох и отобрать алмазы. Секрет их местонахождения хранился у нее в голове, Полковник в жизни бы не догадался искать драгоценности у стюарда на корабле!

В результате Гарри мог твердо рассчитывать на то, что подозрение в краже будет с него снято. Но другое, гораздо более тяжкое обвинение парализовывало все наши действия. Гарри ни при каких условиях не мог выйти из укрытия и попытаться доказать свою правоту.

Все наши разговоры постоянно сводились к одному: кто же такой Полковник? Может ли им оказаться Гай Пейджет?

– Я бы сказал «да», если бы не одно обстоятельство, – задумчиво произнес Гарри. – Вроде бы совершенно ясно, что Аниту Грюнберг убил именно он, а значит, он и есть Полковник, поскольку такие дела подчиненным не поручаются. Но один факт не вписывается в эту гипотезу – попытка убрать вас, покушение в ущелье. Вы видели, что Пейджет остался в Кейптауне… и до следующей среды он не мог добраться сюда никакими силами. Вряд ли у него есть здесь эмиссары. Нет, он хотел расправиться с вами в Кейптауне. Безусловно, Пейджет мог послать телеграмму какому-нибудь своему подручному в Йоханнесбурге, и тот сел бы на поезд в Мейфкинге; но такую записку, как вам прислал убийца, невозможно написать без очень подробных инструкций.

Мы немного посидели молча, потом Гарри медленно продолжал:

– Вы говорите, что миссис Блер спала, когда вы уходили из отеля… Сэр Юстас что-то диктовал мисс Петтигрю… А где был полковник Рейс?

– Я его не видела.

– Он мог догадаться, что… что мы с вами относимся друг к другу с симпатией?

– Вполне, – задумчиво откликнулась я, вспомнив наш разговор на обратном пути из Матоппоса. – Хотя… он очень сильный человек, но, по моим представлениям, Полковник должен быть другим. Да и вообще эта идея абсурдна! Рейс – сотрудник секретной службы.

– Откуда вы знаете? Пустить такой слух – пара пустяков. Спорить никто не будет, и пошло-поехало, пока все не решат, что это чистейшая правда. А тогда все странности поведения можно списать на особенности работы. Да, секретный агент – прекрасная легенда! Анна, вам лично Рейс нравится?

– И да, и нет. В нем есть что-то отталкивающее и что-то притягательное. Но одно я знаю наверняка: я его побаиваюсь.

– В момент ограбления «Де Бирс» Рейс находился в Южной Африке, – с расстановкой произнес Гарри.

– Да, но ведь именно он рассказал Сюзанне о Полковнике и о своей попытке выследить его в Париже.

– О, это камуфляж! Очень ловкий камуфляж.

– Но какую роль играет тогда Пейджет? Он что, работает на Рейса?

– Вполне может статься, – раздумчиво сказал Гарри, – что Пейджет тут вовсе ни при чем.

– Как?

– А вы вспомните, Анна. Пейджет рассказывал вам свою версию того, что произошло ночью на «Килмордене»?

– Да… Вернее, не он, а сэр Юстас.

Я повторила рассказ сэра Юстаса. Гарри слушал очень внимательно.

– Он увидел мужчину, который шел от каюты сэра Юстаса. Увидел и проследовал за ним на палубу. Так он говорит? Ну а теперь вспомните, чья каюта располагалась напротив каюты сэра Юстаса? Каюта полковника Рейса! Вот и представьте, что полковник Рейс крадется по палубе, потом, после неудачного нападения на вас, кидается прочь и в дверях салона налетает на Пейджета. Он сбивает его с ног и впрыгивает в салон, прикрыв дверь за собой. Мы же, бросившись за ним, находим Пейджета, лежащего на полу. Как вам такая версия?

– Вы забываете, что он твердо уверен, будто бы сбили его с ног именно вы.

– Неудивительно! Что, если, придя в сознание, он увидел мой удаляющийся силуэт? Естественно, ему пришло в голову, что это я на него напал! Особенно если он считал, что крадется за мной!

– Да, вполне вероятно, – сказала я. – Но это меняет все наши представления. И потом… были же и другие случаи!

– Которым можно подобрать разные объяснения. Мужчина, преследовавший вас в Кейптауне, заговорил с Пейджетом, и тот посмотрел на часы. А что, если мужчина действительно поинтересовался, который час?

– Вы хотите сказать, то было простое совпадение?

– Не совсем. По-моему, Пейджета методично пытались связать с происходящим. Зачем, например, было выбирать для убийства Милл-Хауз? Не потому ли, что во время кражи алмазов Пейджет находился в Кимберли? Может, не появись я так удачно на сцене, козлом отпущения стал бы он?

– Так вы думаете, он совершенно чист?

– Похоже на то, но надо выяснить, что он делал в Марлоу. Если у него есть вразумительное объяснение, значит, мы на верном пути.

Гарри встал.

– Уже за полночь. Идите в дом, Анна, и постарайтесь уснуть. Еще до рассвета я отвезу вас на лодке в Ливингстон. Там вы сядете в поезд. У меня в Ливингстоне есть друг. Он спрячет вас до отхода поезда у себя. Поедете в Булавайо, а там пересядете на поезд до Бейры. Мой ливингстонский друг разузнает тем временем, что творится в гостинице и где сейчас ваши друзья.

– Бейра… – задумчиво протянула я.

– Да, Анна! Бейра – вполне подходящее место. То, что теперь предстоит, дело мужчины. Разрешите это выполнить мне.

Обсуждая наши дела, мы немного успокоились, но теперь прежние чувства нахлынули вновь. Мы даже не смотрели друг на друга.

– Очень хорошо, – сказала я и ушла в хижину.

Я легла на кровать, застеленную шкурами, но заснуть не смогла. Гарри Рейберн тоже не спал. Я слышала, как он, словно маятник, ходил взад и вперед перед дверью в хижину. Так продолжалось несколько часов подряд. Наконец Гарри позвал меня:

– Анна! Нам пора ехать.

Я встала и послушно вышла. Сумерки еще не рассеялись, но было понятно, что рассвет не за горами.

– Мы возьмем не моторную лодку, а каноэ, – начал Гарри, но вдруг осекся. – Тсс, что это?

Я прислушалась, но ничего не уловила. Однако я знала, что у Гарри слух острее, чем у меня, ведь он долго жил на природе… Затем и до меня донесся легкий плеск весел. Кто-то быстро приближался к нам справа.

Напряженно вглядываясь в темноту, мы различили на поверхности воды расплывчатое темное пятно. Это была лодка. На мгновение вспыхнул огонек: кто-то чиркнул спичкой. В свете пламени мелькнула знакомая фигура рыжебородого голландца с виллы в Мюзенберге. С ним плыло несколько туземцев.

– Быстро возвращаемся в хижину!

Гарри потащил меня за собой, достал два ружья и снял со стены пистолет.

– Вы умеете заряжать ружье?

– Никогда не пробовала. Покажите, как надо.

Я довольно хорошо усвоила его объяснения. Мы закрыли дверь, и Гарри встал у окна, выходившего на маленькую пристань. Лодка уже причаливала.

– Кто здесь? – громко спросил Рейберн.

Если у нас и оставались сомнения относительно намерений незваных гостей, то они живо рассеялись. Вместо приветствия на хижину обрушился град пуль. К счастью, ни одна нас не задела. Гарри поднял ружье, и оно кровожадно огрызнулось: раз, другой, третий… Послышалась пара стонов и всплеск воды.

– Пусть призадумаются, – мрачно изрек Гарри, потянувшись за вторым ружьем. – Ради бога, Анна, отойди в сторону. И заряжай, быстро!

Снова засвистели пули. Одна из них задела щеку Гарри. Он отвечал более успешно. Когда он повернулся ко мне, я уже успела перезарядить ружье. Гарри привлек меня к себе левой рукой и порывисто поцеловал. Потом опять повернулся к окну.

– Они уходят! – внезапно воскликнул он. – С них достаточно. Еще бы! Лодка на воде – прекрасная мишень, а им оттуда не видно, сколько нас. Да, пока мы одержали верх, но они обязательно вернутся. Надо приготовить им достойную встречу. – Гарри опустил ружье и повернулся ко мне. – Анна! Красавица моя! Чудо! Моя маленькая королева. До чего же ты храбрая, прямо как лев. Ах ты, моя черноволосая колдунья!

Обняв меня, он осыпал поцелуями мои волосы, глаза, губы…

Потом резко разжал объятья.

– А теперь к делу! Достань-ка, пожалуйста, канистру с керосином!

Я выполнила его просьбу. Он ушел в хижину. Потом я увидела, что он ползет по крыше, держа что-то в руках.

Через пару минут Гарри опять присоединился ко мне.

– Пойдем в лодку. Надо перевезти подарочек для них на другой конец острова.

Когда я отошла на несколько шагов, он поднял с земли канистру.

– Они возвращаются! – тихонько воскликнула я, увидев на воде темное пятно, двигавшееся к острову.

Гарри подбежал ко мне.

– Вовремя они… Что за черт?! Где лодка?

И моторку, и каноэ унесло течением. Гарри тихо присвистнул.

– Похоже, мы попали в переделку, милая. Тебе страшно?

– С тобой – нет.

– Да, но даже вместе умирать не очень-то радужная перспектива. Поищем что-нибудь поинтересней. Гляди, они подплывают на двух лодках, с двух разных концов. Пожалуй, пора использовать маленький сценический эффект.

Не успел Гарри договорить, как из хижины вырвалось громадное пламя. Его языки высветили две фигурки, скорчившиеся на крыше.

– Я набил тряпками свою старую одежду. Но наши друзья поймут это не сразу. Вперед, Анна, вам предстоит отчаянная авантюра!

Держась за руки, мы побежали на берег.

– Надо будет переплыть. Ты умеешь плавать, Анна? Хотя неважно… Я справлюсь и сам. На лодке тут переправляться плохо, слишком много подводных камней, а вплавь – нормально. Кстати, Ливингстон в той стороне.

– Я неплохо держусь на воде, плавала и на более длинные дистанции… Но… что ты так встревожился, Гарри? – Я заметила, что он резко помрачнел. – Тут водятся акулы, да?

– Нет, глупышка. Акулы водятся в море. Но тут все равно опасно. Из-за крокодилов.

– Ой, крокодилы!..

– Ну… ты не думай о них… или молись, чтобы они нас не сцапали… Это уж как тебе больше нравится.

Мы бросились в воду. Очевидно, мои молитвы были услышаны, потому что мы добрались до берега без приключений.

– А теперь – в Ливингстон. Путь, увы, нелегкий, и мокрая одежда не прибавит нам удовольствия, но придется потерпеть.

Наш переход я вспоминаю как кошмарный сон. Мокрая юбка исхлестала мне все ноги, чулки тут же порвались о колючки. Наконец я совсем обессилела и остановилась. Шедший впереди Гарри обернулся.

– Погоди, милая! Давай я тебя немного понесу на руках.

В таком виде я и появилась в Ливингстоне – свисая с плеча Гарри, словно мешок с углем. Как он умудрился столько времени тащить меня на себе, ума не приложу! Заря еще только-только разгоралась. Другом Гарри оказался двадцатилетний юноша, державший антикварную лавчонку. Его звали Нед… может, у него было еще какое-нибудь имя, но я не слыхала. Похоже, Нед совсем не удивился, когда насквозь мокрый Гарри, держа за руку такую же вымокшую до нитки девицу, вошел к нему в дом. Мужчины все-таки потрясающие существа!

Нед накормил нас, напоил кофе. Он укутал нас цветастыми одеялами и пошел просушивать нашу одежду. В маленькой дальней комнате мы были надежно скрыты от чужих взоров. Нед же тем временем навел справки о компании сэра Юстаса, пытаясь выспросить, не остался ли кто-нибудь в отеле.

Именно тогда я заявила Гарри, что не отправлюсь в Бейру ни при какой погоде. Мне и раньше-то ехать не хотелось, а сейчас это вообще было ни к чему. Наш план строился на том, что мои враги считали меня мертвой. Теперь, когда они выяснили, что я не погибла, ехать в Бейру стало даже опасно. Они легко могли обнаружить меня и спокойно убить. И никто бы меня не защитил… В конце концов мы с Гарри договорились, что я разыщу Сюзанну, присоединюсь к ней и постараюсь вести себя очень осторожно. Никаких приключений я искать больше не буду и пытаться победить Полковника – тоже. Мое дело – спокойно сидеть и ждать весточки от Гарри. Алмазы он велел поместить в банк Кимберли на имя Паркера.

– Да, вот еще, насчет переписки! – вспомнила я. – Мы должны придумать какой-то условный знак, чтобы снова не попасться в ловушку.

– Ну, это нетрудно! В любом моем, действительно моем письме будет вычеркнуто слово «и».

– Без фирменного клейма недействительно, – пробормотала я. – А что насчет телеграмм?

– Телеграммы я буду подписывать «Энди».

– Поезд вот-вот отойдет, Гарри! – сообщил Нед, просунув голову в дверь, и тут же скрылся обратно.

Я встала.

– Так мне выходить замуж за надежного человека, если вдруг он попадется на моем пути? – серьезно спросила я Гарри.

Он подошел ко мне вплотную.

– Господи! Анна, если ты когда-нибудь выйдешь за кого-то другого, я сверну ему шею. А тебя…

– Да, – прошептала я в восторге.

– Тебя я уволоку на остров и хорошенько выпорю!

– До чего ж прекрасного муженька я себе выбрала! – фыркнула я. – Вчера ты говорил совсем другое.

28 Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера

Как я уже писал, я в душе очень мирный человек. Мне хочется спокойной жизни, но думаю, это так и останется несбыточной мечтой. Я всегда оказываюсь в эпицентре бурь и треволнений. Расставание с вечно интригующим Пейджетом принесло мне огромное облегчение, а мисс Петтигрю проявила себя как весьма ценный помощник. На гурию она, правда, совсем непохожа, однако у нее есть другие достоинства. В Булавайо у меня разболелась печень, и я жутко разбушевался, но надо войти в мое положение: накануне мне устроили веселенькую ночь. В три часа в мое купе вломился франтоватый парень, похожий на героев музыкальной комедии о Диком Западе, и спросил, куда я еду. Он пропустил мимо ушей мое бормотание: «Чаю… чаю… Только, ради бога, без сахара!» И повторил свой вопрос, подчеркнув, что он не официант, а представитель иммиграционных властей. Наконец я удовлетворил его любопытство, сообщив, что моя болезнь не инфекционная и что посещаю я Родезию по вполне понятной причине. Еще я назвал ему имя, фамилию и место рождения. После чего намеревался поспать, но какой-то осел разбудил меня в полшестого, притащив под видом чая отвратительную сладкую бурду. Но все-таки я не выплеснул ее этому ослу в морду, а только собирался… хотя точно не помню. В шесть часов он принес чай без сахара (совершенно холодный)… Короче, я совсем выбился из сил и заснул, а когда проснулся, мне всучили препротивного деревянного жирафа: одна шея да ноги… Тьфу!

Впрочем, несмотря на мелкие неприятности, все шло хорошо. Но потом грянула беда.

Это случилось в ту ночь, когда мы приехали в Фолз. Я сидел в гостиной, мисс Петтигрю писала под мою диктовку. Внезапно к нам без разрешения ворвалась мисс Блер в полном неглиже.

– Где Анна? – завопила она.

Нашла, что спрашивать! Как будто я отвечаю за эту девчонку! Что, скажите на милость, могла подумать мисс Петтигрю? Наверно, что я имею обыкновение извлекать Анну Беддингфелд из своего кармана в любое время суток. Согласитесь, для мужчины моего ранга ситуация весьма щекотливая.

– Надо полагать, – холодно промолвил я, – что мисс Беддингфелд спит.

Я откашлялся и взглянул на мисс Петтигрю, давая ей понять, что готов возобновить диктовку. У меня теплилась надежда, что миссис Блер поймет намек. Но не тут-то было! Она упала в кресло и взволнованно задрыгала ногами в домашних тапках.

– Ее нет в комнате! Я туда заходила! Я видела сон, кошмарный сон… как будто Анна в смертельной опасности… Я вскочила и побежала к ней в комнату… Мне хотелось успокоиться… Но ее там не оказалось, постель нетронута!

Миссис Блер с мольбой поглядела на меня.

– Что же теперь делать, сэр Юстас?

Я подавил в себе желание сказать: «Идите спать и не беспокойтесь. Ловкая девушка типа Анны Беддингфелд прекрасно может позаботиться о себе». Вместо этого я обеспокоенно нахмурился.

– А что говорит Рейс?

Действительно, пусть Рейс все расхлебывает! А то, как приятно проводить время в женском обществе, он тут как тут… Любишь кататься – люби и саночки возить!

– Я не могу его найти.

Миссис Блер явно намеревалась устроить себе развлечение на всю ночь. Я вздохнул и, сев в кресло, спокойно произнес:

– Мне, однако же, непонятно, почему вы так волнуетесь…

– Мой сон…

– А по-моему, вы просто переели за ужином.

– О, сэр Юстас!

Женщина прямо-таки зашлась от негодования. Что я такого сказал? Все знают, что ночные кошмары бывают от невоздержанности в еде.

– В конце концов, – попытался я урезонить дамочку, – почему Анна и Рейс не могут отправиться на прогулку? Зачем надо из-за этого будоражить всю гостиницу?

– Вы думаете, они просто пошли погулять? Но уже за полночь.

– Мало ли на какие безумства способна молодежь, – пробормотал я. – Хотя, конечно, Рейс – человек взрослый и мог бы соображать.

– Вы действительно думаете, что все в порядке?

– По-моему, они удрали, чтобы пожениться, – утешил я миссис Блер, прекрасно сознавая, что говорю глупость. Ну куда, скажите на милость, можно тут убежать?

Я, наверно, еще долго молол бы чепуху, но тут в комнату вошел Рейс. Отчасти я оказался прав: он и в самом деле ходил прогуляться, но без Анны. Однако я совершенно неверно отнесся к происходящему, и скоро мне это продемонстрировали: Рейс за три минуты перевернул вверх дном всю гостиницу. В жизни не видел, чтобы человек так расстраивался.

Вообще случилось что-то очень странное. Куда могла подеваться девчонка? Она ушла из отеля примерно в десять минут одиннадцатого, и больше ее никто не видел. Версию самоубийства я отметаю. Анна Беддингфелд была из тех энергичных молодых особ, что обожают жизнь и не имеют ни малейшего желания с ней расставаться. Ближайший поезд отходил только в следующий полдень, так что уехать она не уехала. Но тогда, черт побери, куда же запропастилась эта девчонка?

Рейс вне себя. Бедняга! Он обыскал каждый закуток. Полицейские даже за сто миль отсюда были поставлены на ноги. Местные проводники обшарили окрестности. Были предприняты все надлежащие действия, но Анна Беддингфелд исчезла бесследно. Наконец полиция остановилась на «лунатической» версии. Следы у тропинки возле моста наводят на мысль о том, что девушка разбилась, упав на скалы внизу. К сожалению, большая часть следов оказалась затоптанной туристами, которые обычно проходят тут в понедельник утром.

Однако общепризнанная версия меня не удовлетворяет. Помнится, в молодости я слышал, что с лунатиками во время их ночных прогулок никогда ничего не случается. Их якобы оберегает какое-то шестое чувство. По-моему, миссис Блер тоже недовольна ходом расследования.

Не понимаю я эту женщину. Ее отношение к Рейсу в корне изменилось. Теперь она следит за ним, как кошка за мышью, и с трудом сдерживается, чтобы ему не нагрубить. А ведь они так дружили! Вообще она стала сама не своя: нервная, истеричная, вздрагивает и подпрыгивает при малейшем шорохе. Да, пожалуй, мне пора отправляться в Йоханнесбург.

Вчера разнесся слух о каком-то таинственном острове на реке, где вроде бы обитают мужчина и девушка. Рейс страшно заволновался. Однако это оказалось «уткой». Мужчина живет там давным-давно, управляющий отеля его прекрасно знает. В туристический сезон он возит группы приезжих по реке, показывает им крокодилов и бегемотов. Наверно, у него есть ручной крокодил, которого он научил набрасываться на лодку. Он отгоняет зубастого багром, и туристы считают, что попали на край света. Как давно поселилась на острове девушка, неизвестно, но думаю, Анна тут ни при чем, а вмешиваться в чужую личную жизнь неловко. Я на месте молодого человека просто вышвырнул бы Рейса вон, если бы он лез в мои амурные дела.

Позже

Уже окончательно решено, что я еду в Йоханнесбург завтра. На этом настаивает Рейс. Дела в Йоханнесбурге идут, как я слышал, неважно, и надо поспеть туда, пока все не полетело в тартарары. Хотя боюсь, забастовщики меня пристрелят. Миссис Блер собиралась со мной, но в последний момент передумала и решила остаться в Фолзе. Похоже, она глаз не спускает с Рейса. Вчера вечером она явилась ко мне и, замявшись, попросила об одолжении. Не могу ли я взять с собой ее сувениры?

– Надеюсь, не зверюг? – с неподдельной тревогой спросил я. У меня всегда было предчувствие, что рано или поздно мне навяжут этих мерзких тварей.

Но все же мы нашли компромисс. Я взял два небольших ящика с хрупкими вещами. Деревянных зверей в местном магазине упаковали в большие корзины. Мы пошлем их почтовым поездом, а Пейджет встретит.

Упаковщики заявили, что зверюги совершенно «неудобоваримой формы» (!) и для них необходима специальная тара. Я сказал миссис Блер, что, пока она довезет их до дому, они влетят ей в добрую сотню фунтов!

Пейджет рвется приехать ко мне в Йоханнесбург, но я попытаюсь удержать его в Кейптауне. Сошлюсь на то, что надо получить багаж миссис Блер. Я уже написал ему, велев хранить их как зеницу ока, потому что там редкие антикварные вещи огромной ценности.

Итак, все улажено. Мы с мисс Петтигрю поедем в вагоне одни. Но любой, кто хоть раз видел мисс Петтигрю, согласится, что в этом нет ничего неприличного.

29 Йоханнесбург 6 марта

Обстановка здесь нездоровая. Цитируя известное выражение, столько раз попадавшееся мне в книгах, можно сказать, что мы живем на вулкане. Шайки забастовщиков… вернее, так называемых забастовщиков патрулируют улицы и очень косо на всех посматривают. Наверно, они выслеживают жирных буржуев, чтобы расправиться с ними, когда наступит черед массовых убийств. В такси ездить невозможно, забастовщики выволакивают пассажиров из машин. А в гостиницах вам любезно намекают, что, когда кончится провизия, вас вышвырнут на улицу.

Вчера вечером я повстречал Ривса, моего друга-лейбориста с корабля «Килморден». Он жуткий трус, я таких в жизни не видывал. Впрочем, Ривс похож на всех остальных: сперва они произносят неимоверно длинные зажигательные речи, преследуя чисто политические цели, а потом горько раскаиваются. Сейчас он кричит, что этого не хотел. Когда мы встретились, он уезжал в Кейптаун, где намеревался произнести трехдневный спич на голландском языке, дабы вдоволь позаниматься самобичеванием, а заодно и за-явить, что, говоря одно, он на самом деле имел в виду совсем-совсем другое. Я благодарен судьбе за то, что мне не надо присутствовать в Южноафриканской законодательной ассамблее! Палата общин – малоприятное место, но там мы хотя бы говорим на одном языке и существуют хоть какие-то временные ограничения! Перед отъездом из Кейптауна я заглянул в ассамблею и слышал выступление седовласого джентльмена с висящими усами, ни дать ни взять черепаха из «Алисы в Стране чудес». Он меланхолично ронял слова, время от времени взбадривая себя восклицанием типа «Плэт Скит», которое звучало fortissimo и резко контрастировало с общей тональностью выступления. В такие моменты ползала вопило: «Вуф, вуф!» (Думаю, это по-голландски «правильно».) А вторая половина, вздрогнув, пробуждалась от сладкой дремы. Мне дали понять, что джентльмен говорит по крайней мере три дня подряд. У жителей Южной Африки, видно, неистощимый запас терпения.

Я без конца изобретал для Пейджета ловушки, лишь бы удержать его в Кейптауне, но затем мое воображение истощилось, и завтра он притащится сюда, подобно верному псу, которой готов приползти и умереть подле хозяина. А у меня так хорошо писались мемуары! Я как раз придумал несколько остроумных замечаний, которыми мы якобы обменялись с лидерами забастовщиков.

Сегодня утром со мной беседовал один государственный чиновник. Он был предупредительно вежлив, настойчив и таинственен. В начале разговора он намекнул на мое высокое положение и предложил мне перебраться (пусть с его помощью) в Преторию.

– Значит, вы ожидаете неприятностей? – спросил я.

Он отвечал так велеречиво, что за словами смысла было не разобрать, но как раз из этого я заключил, что они ждут чего-то серьезного. И заметил ему, что правительство, очевидно, выпустило из рук вожжи.

– Видите ли, сэр Юстас, можно выпустить вожжи из рук, но при этом надо дать их негодяям, чтобы они на них повесились.

– О да, конечно!

– Забастовщики сами по себе не страшны, но за ними стоит какая-то организация. В страну ввозится оружие и взрывчатка, нам удалось заполучить ряд документов, из которых многое стало понятно о методах, применяющихся преступниками. Они объясняются с помощью шифра. Слово «картошка» обозначает «детонатор», «цветная капуста» – ружья, другие овощи – прочее оружие.

– Очень интересно, – откликнулся я.

– Более того, сэр Юстас, у нас есть основания полагать, что человек, стоящий во главе банды, так сказать идейный вдохновитель, в данный момент находится в Йоханнесбурге.

Чиновник так пристально на меня посмотрел, что я испугался: неужели он меня записал в главари? При мысли об этом меня прошиб холодный пот, и я даже пожалел, что когда-то мечтал воочию увидеть хоть один, пусть маленький, но настоящий бунт.

– Из Йоханнесбурга в Преторию поезда сейчас не ходят, – продолжал чиновник. – Однако я могу договориться, чтобы вас отправили в отдельном вагоне. А на всякий случай, если вдруг вагон в пути остановят, я дам вам два разных пропуска. Один будет выдан союзным правительством, а в другом мы напишем, что вы английский турист, не имеющий к правительству никакого отношения.

– Первый пропуск для ваших людей, а второй для бунтовщиков, да?

– Так точно.

Его предложение мне не понравилось. Я знаю, что бывает в подобных случаях. Человек теряется и путает все на свете. Я обязательно подам не тот пропуск, и меня благополучно пристрелит либо кровожадный бунтовщик, либо страж законности и правопорядка. Я видел этих болванов в штатском, военные презрительно называют таких «штафирками». Они патрулируют улицу, попыхивая сигарами и небрежно держа под мышкой ружья. Да и вообще, что мне делать в Претории? Любоваться местной архитектурой и прислушиваться к отголоскам выстрелов, доносящимся из Йоханнесбурга? Бог знает, сколько мне придется проторчать там в мышеловке. Бунтовщики вроде бы уже взорвали железную дорогу. А в Претории, по-моему, и выпивки достать нельзя. Два дня назад там ввели военное положение.

– Мой дорогой друг, – сказал я, – по-моему, вы не совсем понимаете: я приехал разобраться в том, что происходит в Рэнде. Какого дьявола мне уезжать в Преторию? Я ценю вашу заботу, но, пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной будет все в порядке.

– Предупреждаю вас, сэр Юстас, в городе уже серьезные осложнения с продовольствием.

– Немножко похудеть мне не повредит, – вздохнул я.

Тут наш разговор прервался, потому что мне принесли телеграмму. Я с изумлением прочитал: «Анна жива и здорова. Она со мной в Кимберли. Сюзанна Блер».

На самом деле я до конца так и не верил в гибель Анны. Похоже, эту юную особу ничто не берет, она как кукла-неваляшка. Анна обладает удивительным умением выходить целой и невредимой из любых передряг и вдобавок улыбаться. Я до сих пор не понимаю, зачем ей понадобилось выходить ночью из отеля. Чтобы добраться до Кимберли? Но поезда там по ночам не ездят. Должно быть, у нее выросли крылья, как у ангелочка. На Аннины объяснения надеяться нечего. Мне никто ничего не объясняет! Я всегда теряюсь в догадках. Мне это надоело! Думаю, ее ночное приключение каким-то образом связано с журналистикой. Наверно, она готовит материал под названием «Как я боролась со стремниной» (за подписью специального корреспондента).

Я сложил телеграмму и поспешно распрощался с чиновником. Перспектива голода меня, конечно, не воодушевляет, но, по-моему, лично мне ничто не грозит. Сматс в состоянии обуздать бунтовщиков. Однако я заплатил бы сейчас любые деньги за возможность выпить! Интересно, хватит у Пейджета ума привезти завтрабутылку виски?

Я надел шляпу и отправился купить пару сувениров. В Йоханнесбурге довольно симпатичные сувенирные лавчонки. Я остановился, рассматривая витрину, и вдруг на меня налетел какой-то человек, выходивший из магазина. К моему удивлению, это оказался Рейс.

Не буду себе льстить: он не пришел в восторг, увидев меня. Даже напротив, Рейс был страшно раздосадован, но я все же упросил его дойти со мной до гостиницы. Мне надоело общаться с одной лишь мисс Петтигрю.

– А я и не знал, что вы в Йоханнесбурге, – радостно воскликнул я. – Когда вы приехали?

– Вчера ночью.

– И где остановились?

– У друзей.

Рейс был странно молчалив, похоже, мои вопросы приводили его в замешательство.

– Надеюсь, ваши друзья разводят кур, – сказал я. – Насколько мне известно, скоро придется сесть на диету: свежие яйца и по праздникам какой-нибудь старенький петушок.

А когда мы уже подходили к отелю, я вдруг вспомнил про телеграмму:

– Кстати, вы слышали? Мисс Беддингфелд, оказывается, в добром здравии и полна энергии.

Рейс кивнул.

– Она здорово нас напугала, – беспечно заметил я. – Куда, к дьяволу, она подевалась в ту ночь – ума не приложу.

– Она все это время была на острове.

– На каком таком острове? Уж не там ли, где обитает молодой человек?

– Именно там.

– Как неприлично! – ахнул я. – Пейджет будет ужасно шокирован. Он всегда неодобрительно смотрел на Анну Беддингфелд. Очевидно, это тот молодой человек, с которым она когда-то намеревалась встретиться в Дурбане?

– Не думаю.

– Если не хотите – не говорите, – сказал я, надеясь, что после этого он станет разговорчивей.

– Я подозреваю, что молодой человек на острове тот самый, кого мы с удовольствием упекли бы куда следует, – молвил Рейс.

– Что вы говорите? Неужели?..

Рейс кивнул.

– Да, Гарри Рейберн… настоящее его имя – Гарри Лукас. Однажды он улизнул от нас, но мы его скоро заарканим.

– Боже мой, боже! – пробормотал я.

– Но девушка вне подозрений, мы не думаем, что она его сообщница. Скорее всего, у них роман.

Мне всегда казалось, что Рейс влюблен в Анну. То, как он произнес последнюю фразу, подтвердило мои догадки.

– Анна уехала в Бейру, – торопливо добавил Рейс.

– Да? – удивленно воззрился я на него. – А вы откуда знаете?

– Она написала мне из Булавайо, сообщила, что поедет из Бейру в Англию. Это лучшее, что она может сделать, бедняжка.

– А мне почему-то не верится, что она в Бейру, – задумчиво протянул я.

– Она написала прямо перед отъездом.

Я удивился. Кто-то из них явно лгал. И хотя Анна, конечно, вполне могла пытаться нас дезинформировать, я не отказал себе в удовольствии подколоть Рейса. Он такой самоуверенный! Я вынул из кармана телеграмму и протянул ее Рейсу.

– А это вы как объясните? – вопрос мой прозвучал бесстрастно.

Рейс, похоже, был ошарашен.

– Она написала, что с минуты на минуту выезжает в Бейру, – растерянно пробормотал он.

Я знаю, что Рейса считают умным человеком. Но, по-моему, он глуп. Ему и в голову не приходило, что девушки не всегда говорят правду.

– Значит, она тоже в Кимберли!.. Но что они там делают? – недоумевал он.

– Я тоже удивился. Мне кажется, мисс Анна должна была бы мчаться сюда, чтобы оказаться в гуще событий и собирать материал для «Дейли Баджет».

– Кимберли, – повторил Рейс и, похоже, расстроился. – Там нечего смотреть, все закрыто.

– Вы же знаете женщин, – неопределенно произнес я.

Рейс покачал головой и ушел. Я, судя по всему, дал ему обильную пищу для размышлений.

Едва он удалился, как ко мне опять пришел чиновник, тот же самый.

– Я надеюсь, вы меня извините за беспокойство, сэр Юстас? Мне хочется задать вам еще пару вопросов.

– Ну, конечно, мой дорогой друг! – радостно воскликнул я. – Пожалуйста, спрашивайте!

– Это касается вашего секретаря…

– Я о нем ничего не знаю, – поспешно перебил я. – Он навязался мне в секретари еще в Лондоне, а потом украл ценные бумагу, за что меня должны распять! Украл и исчез, как сквозь землю провалился. Это случилось еще в Кейптауне… Да, действительно, я находился в Фолзе тогда же, когда и он, но я был в отеле, а он на острове. И уверяю вас, за все время моего пребывания там я его не видел!

Я остановился, переводя дыхание.

– Вы меня не поняли, – сказал чиновник. – Я спрашиваю о другом секретаре.

– О ком? О Пейджете? – воскликнул я, страшно изумившись. – Он служит у меня вот уже восемь лет… Это крайне порядочный человек.

Мой собеседник улыбнулся.

– Мы все еще не понимаем друг друга. Я имею в виду женщину.

– Мисс Петтигрю? – ахнул я.

– Да. Наши люди только что видели, как она выходила из сувенирной лавки Аграсато.

– Боже мой! – перебил я чиновника. – Я сам туда заглядывал сегодня днем. Может, это вы меня видели?

Но, похоже, самые невинные фразы могут вызвать подозрения у йоханнесбургских чиновников.

– А… но она-то заходила туда не раз и при довольно-таки скользких обстоятельствах. Скажу вам по секрету, сэр Юстас, мы предполагаем, что тайная организация, стоящая за бунтовщиками, устроила в этом магазинчике свою явку. А посему я очень хотел бы расспросить вас о секретарше. Где и как вы ее наняли?

– Мне порекомендовало ее ваше правительство, – холодно ответил я.

Он чуть не упал.

30 Анна продолжает свой рассказ

Едва добравшись до Кимберли, я послала телеграмму Сюзанне. Она тут же примчалась, забросав меня по дороге телеграммами. Я была потрясена: оказывается, Сюзанна действительно ко мне привязана… а я-то думала, что это так, минутный каприз… Но она совершенно искренне бросилась мне на шею и разрыдалась.

Когда мы немножко успокоились, я присела на кровать и рассказала ей, что со мной случилось, от первого и до последнего момента.

– Ты всегда подозревала полковника Рейса, – задумчиво произнесла Сюзанна после того, как я умолкла. – А я – нет, вплоть до той ночи, когда ты исчезла. Он мне ужасно нравился, и я думала, он станет тебе прекрасным мужем. Ах, милая Анна… только не сердись, но с чего ты взяла, что твой молодой человек говорит правду? Ты веришь каждому его слову.

– Разумеется! – возмущенно воскликнула я.

– Но чем он тебя так притягивает? По мне – так в нем ничего нет, кроме этакой дерзкой красоты и замашек героя-любовника каменного века.

В течение нескольких минут я изливала на Сюзанну свой гнев. А закончила вот как:

– Только потому, что ты спокойно живешь со своим мужем, потихоньку толстеешь, тебе плевать на настоящую любовь!

– Ой, и вовсе я не толстею, Анна! Я так беспокоилась о тебе, что от меня остались кожа да кости.

– Ничего, вид у тебя вполне откормленный, – холодно заметила я. – Ты, по-моему, поправилась на несколько килограммов.

– И не так уж я спокойно живу со своим мужем, – печально продолжала Сюзанна. – Я получала жуткие телеграммы от Кларенса, он приказывал мне немедленно отправляться домой. На последнюю «молнию» я решила не отвечать и теперь уже две недели не имею от него известий.

Боюсь, я не восприняла всерьез семейные неурядицы подруги. Когда ей приспичит, она сумеет подкатиться к Кларенсу. Поэтому я перевела разговор на алмазы.

Сюзанна посмотрела на меня с опаской.

– Понимаешь, Анна, как только я заподозрила полковника Рейса, мне стало очень боязно за камни. Я хотела остаться в Фолзе, думала: вдруг он держит тебя где-то неподалеку, но не знала, как поступить с алмазами. Хранить их у себя я боялась…

Сюзанна с тревогой оглянулась, словно опасаясь, что у стен есть уши, а потом горячо зашептала, склонившись ко мне.

– Превосходная мысль, – одобрила я. – Вернее, тогда была превосходной. Теперь-то это довольно неудобно. А что сделал с коробками сэр Юстас?

– Большие отправили в Кейптаун. Пейджет связался со мной, пока я еще была в Фолзе, и прислал расписку о том, что получил их на хранение. Он уезжает из Кейптауна сегодня, с минуты на минуту, поедет к сэру Юстасу в Йоханнесбург.

– Так, – задумчиво протянула я, – а где маленькие коробки?

– У сэра Юстаса.

Я обмозговала последнее сообщение.

– Ладно, это не очень удобно, но вполне надежно. Пока лучше оставить все как есть.

Сюзанна взглянула на меня с легкой усмешкой.

– Ты не любишь сидеть сложа руки, да, Анна?

– Не очень, – честно призналась я.

Но единственное, чем я могла теперь заняться, это достать расписание поездов и посмотреть, когда Гай Пейджет будет проезжать через Кимберли. Выяснилось, что его поезд прибывает завтра к вечеру, в семнадцать сорок, а отбывает в шесть. Мне хотелось увидеть Пейджета как можно скорее, и я решила, что надо это сделать не откладывая.

Положение в Рэнде становилось угрожающим, вполне возможно, второй такой случай не представится.

Скрасила мне тот день только телеграмма из Йоханнесбурга, с виду вполне невинная.

«Добрался благополучно тчк все нормально тчк Эрик здесь Юстас тоже Гая нет тчк Энди Оставайся прежнем месте тчк Энди».

Эриком мы решили называть Рейса. Я выбрала это имя, потому что терпеть его не могу. До встречи с Пейджетом мне было абсолютно нечего делать. Сюзанна отправила своему далекому Кларенсу длинную ласковую телеграмму. Думая о нем, она разнежничалась. По-моему (хотя, конечно, не так, как мы с Гарри), она любит Кларенса.

– Как бы мне хотелось, чтобы он сейчас очутился здесь! – всхлипнула Сюзанна. – Я так долго его не видела!

– Намажься кремом, – посоветовала я.

Сюзанна слегка намазала кончик своего очаровательного носика.

– И крем у меня тоже скоро кончится! Такой только в Париже можно купить! – вздохнула она. – Ах, Париж!

– Да, Сюзанна, – усмехнулась я. – Скоро же тебе надоели приключения и Южная Африка!

– И от какой-нибудь миленькой шляпки я бы не отказалась! – томно сообщила Сюзанна. – Можно я пойду с тобой на встречу с Пейджетом?

– Нет, лучше я одна. Ему труднее будет говорить, если мы явимся вдвоем.

И вот на следующий день я, стоя в дверях гостиницы, долго боролась с упрямым зонтиком от солнца: он ни за что не хотел раскрываться. А Сюзанна спокойненько валялась в номере с книжкой в руках и корзиной с фруктами возле постели.

Если верить гостиничному портье, то поезда вели себя хорошо и могли прийти почти вовремя. Однако портье очень сомневался, что поезду удастся прорваться в Йоханнесбург. «Железная дорога взорвана», – торжественно заверил он меня. Очень радужная перспектива!

Поезд опоздал на десять минут. Пассажиры высыпали на платформу и засновали туда-сюда… Я легко отыскала Пейджета и радостно с ним поздоровалась. Как обычно, он нервно вздрогнул при виде меня… на сей раз даже слишком заметно.

– Боже правый, мисс Беддингфелд! Я думал, вы исчезли…

– Исчезла, но опять появилась, – ликующе сообщила я. – А как вы поживаете, мистер Пейджет?

– Очень хорошо, спасибо… С нетерпеньем жду, когда мы с сэром Юстасом снова приступим к работе.

– Мистер Пейджет, – сказала я, – мне хотелось бы вас кое о чем расспросить. Надеюсь, вы не обидитесь. Понимаете, от вашего ответа зависит очень многое. Вы даже не подозреваете сколько. Я хочу знать, что вы делали восьмого января этого года в Марлоу.

Он дернулся.

– Право же, мисс Беддингфелд! Я… честное слово…

– Вы ведь были там, не так ли?

– Я… да… у меня были свои причины.

– Позвольте поинтересоваться: какие?

– Неужели сэр Юстас вам еще не рассказал?

– Сэр Юстас? Он разве в курсе?

– Я почти уверен. Я надеялся, что он меня не узнал, но по его намекам я думаю, что надежды нет. Как бы там ни было, я намерен рассказать ему все начистоту и повиниться. Он своеобразный человек, мисс Беддингфелд. Человек с каким-то ненормальным чувством юмора. Похоже, ему нравится играть со мной в кошки-мышки. Я думаю, он давно все знает. Может быть, даже много лет.

Мне хотелось верить, что рано или поздно я пойму, о чем говорит Пейджет. А он торопливо продолжал:

– Джентльмену, занимающему такое положение, как сэр Юстас, трудно влезть в мою шкуру. Я признаю свою вину, но ведь это такой безобидный обман! Лучше бы он сразу вывел меня на чистую воду, а не потешался бы исподтишка…

Раздался паровозный гудок, народ поспешил обратно в вагоны.

– Да-да, мистер Пейджет, – я вклинилась в его монолог, – вы совершенно правильно все говорите про сэра Юстаса. Но зачем вы поехали в Марлоу?

– Я был не прав, но в тех обстоятельствах… в тех обстоятельствах мне казалось, это естественно…

– В каких обстоятельствах? – отчаянно возопила я.

Похоже, тут до Пейджета впервые дошло, что я задаю ему вопрос. Он с трудом оторвался от самооправданий вкупе с рассуждениями о странностях сэра Юстаса и переключился на меня.

– Извините, мисс Беддингфелд, но я не вижу, какое вы к этому имеете отношение.

Он уже поднялся в вагон и говорил, склонившись ко мне, глядя на меня сверху вниз. Я была в отчаянии. Что ты будешь делать с таким типом?

– Ну, конечно, если это так ужасно, что вы стыдитесь мне сказать… – язвительно начала я.

И тут вдруг попала в точку! Пейджет напрягся и покраснел.

– Ужасно? Стыжусь? Я вас не понимаю.

– Тогда скажите!

В трех коротких фразах он поведал мне все. Наконец-то я узнала секрет Пейджета! Но это оказалось совсем не то, что я ожидала услышать.

Я медленно побрела назад в гостиницу. Там мне передали телеграмму. Я вскрыла конверт. В телеграмме мне были даны четкие, исчерпывающие инструкции ехать в Йоханнесбург. Вернее, выйти, не доезжая одной остановки до Йоханнесбурга, где меня встретит машина. Внизу стояла подпись Гарри.

Я села в кресло и предалась серьезным раздумьям.

31 Из дневника сэра Юстаса Педлера Йоханнесбург 7 марта

Приехал Пейджет. Он, конечно, насмерть перепуган. Тут же предложил мне отправиться в Преторию. Когда я ласково, но твердо заявил, что мы останемся здесь, бедняга кинулся в другую крайность, начал сетовать, что у него нет ружья, и вспоминать о каком-то мосте, который он якобы охранял во время Второй мировой войны. Наверное, он имел в виду железнодорожный мост в каком-нибудь захолустье типа Литтл-Паддекомба.

Я не стал его долго слушать и велел распаковать большую печатную машинку. У меня теплилась надежда, что он на какое-то время от меня отстанет, потому что машинка наверняка сломана (она то и дело ломается) и Пейджету придется искать, где бы ее починить. Но я забыл о привычке Пейджета бежать впереди паровоза.

– Все ящики уже распакованы, сэр Юстас. Печатная машинка в превосходном состоянии.

– Что значит «все ящики»?

– Два маленьких я тоже распаковал.

– Зачем же вы так усердствуете, Пейджет? Маленькие ящики совершенно ни при чем. Они принадлежат миссис Блер.

Пейджет пригорюнился. Он терпеть не может ошибаться.

– Будьте любезны аккуратно упаковать их еще раз, – продолжал я. – Потом пойдите прогуляться. Вполне вероятно, что завтра Йоханнесбург будет лежать в руинах. Так что это, быть может, ваш последний шанс.

Я подумал, что таким образом избавлюсь от него хотя бы на утро.

– Мне хотелось бы поговорить с вами на досуге, сэр Юстас.

– У меня сейчас нет досуга, – торопливо возразил я. – У меня каждая минута на счету!

Пейджет собрался ретироваться.

– Кстати, – спросил я, когда он уже подходил к дверям, – что там у миссис Блер в ящиках?

– Меховые накидки и вроде бы шляпы, тоже из меха.

– Понятно, – кивнул я. – Она их еще в поезде купила. Это действительно шляпы, хотя неудивительно, что вы их не узнали. По-моему, одну из них она собирается носить в Эскоте. А что там еще было?

– Фотопленки и корзинки… очень много корзинок.

– Еще бы! – ободряюще кивнул я. – Миссис Блер ничего не покупает в малых количествах, всегда минимум дюжину.

– Больше, кажется, ничего не было, сэр Юстас, только немного безделушек, вуаль и старые перчатки.

– Если бы вы не уродились идиотом, Пейджет, вы бы сразу сообразили, что это не мои вещи.

– Да, но я подумал, что, может, частично они принадлежат мисс Петтигрю.

– Ах, хорошо, что вы напомнили. С какой стати вы подобрали мне в секретари столь подозрительную личность?

Я рассказал ему о допросе, который мне учинил чиновник. И тут же раскаялся, заметив в глазах Пейджета знакомый блеск. Я поспешно попытался перевести разговор в другое русло, но было поздно. Пейджет вышел на тропу войны.

Он принялся терзать меня бессмысленной историей, произошедшей на «Килмордене». В ней шла речь о каком-то пари и фотопленке. Некий стюард, дескать, бросил ее глухой полночью в иллюминатор. Я терпеть не могу дурацких развлечений и прямо за-явил об этом Пейджету. Тогда он начал все сначала. Рассказывает он просто отвратительно. Я долго вообще не мог понять, что к чему.

Затем мы увиделись во время ленча. Пейджет явился, дрожа от возбуждения, как ищейка, взявшая след. Ненавижу ищеек! А волновался Пейджет потому, что видел Рейберна.

– Что-что? – удивленно воскликнул я.

Да, он видел, как Рейберн переходил улицу. Пейджет двинулся за ним.

– Как вы думаете, с кем Рейберн заговорил, остановившись? – спросил меня Пейджет. – С мисс Петтигрю!

– Что?

– Да, сэр Юстас. И это не все! Я навел о ней справки.

– Погодите немного. Вы еще не досказали про Рейберна.

– Он и мисс Петтигрю зашли в сувенирную лавку на углу…

У меня вырвалось непроизвольное восклицание. Пейджет замер и вопросительно поднял брови.

– Ничего, – сказал я. – Продолжайте.

– Я очень долго ждал на улице, но они не появились. Тогда я сам вошел и… сэр Юстас, там никого не было! Наверно, в лавке есть запасной выход.

Я внимательно поглядел на своего секретаря.

– Как я уже говорил, вернувшись в отель, я навел справки о мисс Петтигрю. – Пейджет понизил голос и тяжело задышал, как он обычно делает, желая открыть секрет. – Сэр Юстас, вчера ночью из ее комнаты выходил мужчина!

Я усмехнулся и пробормотал:

– Надо же, а мне она казалась такой респектабельной дамой!

Пейджет не обратил внимания на мои слова и принялся рассказывать дальше:

– Я вошел в ее комнату и произвел там обыск. И знаете, что обнаружил?

Я покачал головой.

– Вот что!

Пейджет показал безопасную бритву и крем для бритья.

– Спрашивается: зачем это женщине?

Думаю, Пейджет никогда не читал рекламных объявлений в дамских журналах. Но я-то читал! Не желая вдаваться с ним в спор, я все же не счел наличие бритвы неопровержимым доказательством мужского пола мисс Петтигрю. У Пейджета безнадежно устаревшие взгляды. Я бы не удивился, если бы он в подтверждение своей гипотезы продемонстрировал мне сигаретницу. Однако даже Пейджет не на все способен.

– Я вижу, что не убедил вас, сэр Юстас. Ну а как вы к ЭТОМУ отнесетесь?

Я внимательно посмотрел на предмет, которым он торжествующе махал перед моим носом.

– Похоже на волосы, – брезгливо пробормотал я.

– А это и есть волосы! По-моему, их называют «шиньон».

– Действительно, – кивнул я.

– Теперь вы согласны, что Петтигрю – это мужчина, прикидывающийся женщиной?

– Пожалуй, мой дорогой Пейджет, вы правы. Я мог бы и сам сообразить, посмотрев на ее ноги.

– Значит, с этим все ясно. А теперь, сэр Юстас, я хочу поговорить с вами по личному вопросу. Ваши намеки и постоянные напоминания о моей поездке во Флоренцию, безусловно, свидетельствуют о том, что вы меня вывели на чистую воду.

Боже мой, наконец-то я узнаю тайну, выясню, что делал Пейджет во Флоренции!

– Расскажите мне правду, друг мой, – ласково молвил я. – Так будет лучше, поверьте.

– Спасибо, сэр Юстас.

– История связана с ее мужем, да? До чего же противные типы эти мужья! Всегда являются в самый неподходящий момент.

– Я… не понимаю вас, сэр Юстас. О каком муже вы говорите?

– О муже той дамы.

– Какой дамы?

– Господи боже мой, Пейджет!.. Той дамы, которую вы повстречали во Флоренции. Должна же быть какая-то дама! Только, пожалуйста, не говорите, что вы просто ограбили церковь или воткнули нож в спину итальяшке, потому что вам не понравилась его физиономия.

– Я положительно отказываюсь вас понимать, сэр Юстас. Вы, наверное, шутите?

– Порой, когда у меня возникает такое желание, я могу проявить остроумие, но, право же, сейчас я вовсе не шучу.

– Поскольку вы считали, что я далеко, я надеялся, вы меня не узнали, сэр Юстас.

– Не узнал вас? Где?

– В Марлоу, сэр Юстас.

– В Марлоу? Но какого черта вы там делали?

– Я думал, вы уже поняли, что…

– Я понимаю все меньше и меньше. Пожалуйста, расскажите все по порядку. Значит, вы поехали во Флоренцию…

– Что ж, выходит, вам ничего не известно? И вы меня не узнали?

– Насколько я могу судить, вы сейчас очень глупо себя выдали. Выдали, струсив, потому что вас мучила совесть. Но если я услышу всю вашу историю, то, вероятно, смогу сказать больше. Давайте, наберите в грудь воздуха и начните сначала. Вы поехали во Флоренцию…

– Но я не ездил во Флоренцию! Вот в чем дело!

– Так, а куда вы тогда ездили?

– Домой, в Марлоу.

– Но зачем, какого дьявола вы потащились в Марлоу?

– Я хотел повидаться с женой. Она была в интересном положении, ждала…

– Ваша жена? Но я не знал, что вы женаты!

– Да, сэр Юстас, как раз об этом я вам и говорю. Я вас обманывал.

– А как долго вы женаты?

– Почти восемь лет. Я женился через полгода после того, как поступил к вам секретарем. Но мне не хотелось терять работу. Личный секретарь вообще-то не должен быть женат, вот я и скрыл это от вас.

– Вы меня поражаете, – сказал я. – А где она жила все эти годы?

– У нас небольшой домик на берегу реки в Марлоу, совсем неподалеку от Милл-Хауза. Мы живем там уже пять лет.

– Боже правый! – пробормотал я. – И дети есть?

– Четверо, сэр Юстас.

Я глядел на него в каком-то ступоре. Эх, дурак, ведь с самого начала было явно, что за таким человеком, как Пейджет, не может водиться тайных грешков! Его добропорядочность вечно мне как нож острый… Жена и четверо детей – вот он, тайный грешок Пейджета!

Я завороженно глядел на него, а потом спросил:

– Вы кому-нибудь еще рассказывали?

– Только мисс Беддингфелд. Она пришла на вокзал в Кимберли.

Я смотрел на него не отрываясь. Пейджет заелозил на стуле.

– Надеюсь, сэр Юстас, вы не слишком разгневаны?

– Мой дорогой друг, – сказал я, – должен вам заявить прямо и нелицеприятно, что вы натворили черт-те что!

Не на шутку разволновавшись, я вышел из гостиницы. И вдруг мной овладел непреодолимый соблазн: мне страшно захотелось войти в сувенирную лавку на углу улицы. Владелец лавчонки услужливо метнулся навстречу, потирая руки.

– Что желаем посмотреть? Меха, сувениры?

– Мне нужно что-нибудь необычное, – сказал я. – Особенное. Вы не покажете мне, что у вас есть?

– Может, пройдем в заднюю комнату? У нас там богатый ассортимент товаров.

И тут я совершил ошибку. Эх, а ведь я-то думал, что поступаю очень, очень умно, когда прошел вслед за хозяином лавки за колыхавшиеся портьеры!

32 Анна продолжает свой рассказ

Мне пришлось долго уламывать Сюзанну. Она спорила, умоляла, даже рыдала, пытаясь меня отговорить. Но в конце концов я настояла на своем. Она обещала четко выполнить все мои инструкции и со слезами на глазах посадила меня в поезд.

На следующее утро спозаранку я уже была на месте. Меня встретил коротышка-голландец с черной бородой. Я его никогда раньше не видела. Мы сели в ждавшую нас машину и поехали. Вдалеке что-то странно погромыхивало, я спросила, в чем дело.

– Ружья, – лаконично ответил он.

Ах вот как! Значит, в Йоханнесбурге мятеж?!

Я догадывалась, что мы пробираемся на окраину города. Машина петляла по закоулкам, несколько раз пускалась в объезд… перестрелка с каждой минутой становилась сильнее. Это было восхитительно! Наконец мы остановились перед какой-то развалюхой. Мальчишка-кафр открыл дверь. Мой провожатый жестами пригласил меня внутрь. Я вошла в темный квадратный холл и нерешительно замерла. Провожатый распахнул передо мной дверь.

– Тут к Гарри Рейберну явилась юная леди, – сказал он и расхохотался.

После столь галантного объявления я вошла в комнату. Мебели в ней было кот наплакал, а в воздухе стоял запах дешевых сигар. За столом сидел человек и что-то писал. Взглянув на меня, он удивленно поднял брови.

– Боже мой, кого я вижу… Мисс Беддингфелд?

– Простите, но у меня что-то со зрением, – сказала я. – Никак не пойму, кто передо мной: мистер Чичестер или мисс Петтигрю? Какое поразительное сходство!..

– Оба персонажа объявлены временно несуществующими. Сутана и женское платье пока что хранятся в шкафу. Может быть, вы присядете?

Я села и спокойно заметила:

– Сдается мне, что я пришла не по адресу.

– Боюсь, что да, мисс Беддингфелд. Ай-ай-ай, как же вас угораздило во второй раз попасться в одну и ту же ловушку?

– Да, это не очень умно с моей стороны, – вяло признала я.

Видимо, мое поведение его удивило.

– Похоже, вы не больно-то расстроены, – сухо заметил он.

– А разве мой героизм что-нибудь изменил бы? – спросила я.

– Ну, разумеется, нет.

– Моя прабабушка Джейн всегда говорила, что настоящая леди ничему не удивляется и не расстраивается, – томно пробормотала я. – А я стараюсь жить по ее заветам.

На лице мистера Чичестера-Петтигрю явственно читалось, что он обо мне думает. Ознакомившись с его мнением, я поспешила великодушно добавить:

– Вы потрясающе гримируетесь. В вашу бытность мисс Петтигрю у меня ни разу не закралось подозрения… даже когда вы в шоке сломали карандаш, увидев, как я вхожу в купе.

Он забарабанил по столу карандашом, который держал в руке.

– Все это прекрасно, мисс Беддингфелд, но давайте перейдем к делу. Надеюсь, вы догадываетесь, зачем понадобились нам?

– Извините, – сказала я, – но я привыкла обсуждать деловые вопросы исключительно с высшим начальством.

Не помню, где я вычитала эту фразу, и она мне понравилась. На мистера Чичестера-Петтигрю мое заявление произвело ошеломляющее впечатление. Он разинул рот, а когда собрался его закрыть, я беднягу добила:

– Так считал мой прадедушка Джордж, муж прабабушки Джейн. Он еще делал шишечки для металлических кроватей…

Я думаю, Чичестер-Петтигрю никогда в жизни не терял самообладания. Но тут он взорвался:

– По-моему, будет разумнее, если вы сбавите тон, милая девушка!

Я оставила его восклицание без ответа и… зевнула… Вежливо так, деликатно, давая понять, что мне чертовски скучно.

– Какого дьявола?! – завопил Чичестер-Петтигрю.

– Уверяю вас, кричать на меня бессмысленно. Мы только потеряем время. Я не намерена вести переговоры с мелкой сошкой. Так что лучше поберегите нервы и отведите меня прямо к сэру Юстасу Педлеру.

– К кому?..

От изумления он потерял дар речи.

– Да, – кивнула я, – к сэру Юстасу Педлеру.

– Я… я… простите, пожалуйста…

Чичестер-Петтигрю выскочил из комнаты, словно кролик. Воспользовавшись его уходом, я раскрыла сумочку и тщательно напудрила нос. Затем поправила шляпку и стала терпеливо дожидаться возвращения моего врага.

Когда он вернулся, вид у него был более корректный.

– Будьте любезны, пройдите сюда, мисс Беддингфелд.

Я пошла за ним по лестнице. Он постучался, в ответ раздалось поспешное: «Да-да!» Чичестер-Петтигрю открыл дверь и пригласил меня пройти в комнату.

Сэр Юстас Педлер вскочил на ноги с радушной улыбкой.

– Чудесно, чудесно, мисс Анна! – Он тепло пожал мне руку. – Счастлив увидеть вас. Проходите, садитесь. Вы не устали с дороги? Хорошо, что не устали.

Он сел напротив, все так же сияя. Я была ошарашена. Он держался так естественно!

– Вы совершенно правильно поступили, потребовав свидания со мной, – продолжал сэр Юстас. – Минкс – идиот. Он хороший актер, но дурак. Минкс – это человек, который встретил вас внизу.

– Ах вот как… – пробормотала я.

– Ну а теперь, – радостно предложил сэр Юстас, – перейдем к делу! Вы давно знаете, что я – Полковник?

– С той самой минуты, когда Пейджет сказал, что видел вас в Марлоу, а вы должны были быть в Каннах.

Сэр Юстас огорченно кивнул.

– Да, я сказал болвану, что он испортил мне все на свете. Он, конечно, не понял. Еще бы! Он зациклился на том, что я его узнал. И ему ни разу не пришло в голову спросить: а сам-то я что там делал? Да, не повезло мне, крупно не повезло. Я так все тщательно рассчитал, отправил Пейджета во Флоренцию, сказал в отеле, что на пару дней съезжу в Ниццу. Когда преступление обнаружили, я уже вернулся в Канны, и никто понятия не имел, что я покидал Ривьеру.

Все это сэр Юстас сообщил мне совершенно спокойно и непринужденно. Я даже ущипнула себя, желая убедиться в реальности происходящего, в том, что человек, сидящий напротив, закоренелый преступник по кличке Полковник. Я задумалась, пытаясь восстановить истинный ход событий.

– Значит, это вы пытались сбросить меня в ту ночь с «Килмордена»? Вы, а не Пейджет, крались за мной по палубе?

Он пожал плечами:

– Прошу прошения, милое дитя, но то действительно был я. Вы мне всегда нравились, но вы все время лезли не в свое дело. Я не мог позволить девчонке нарушить мои планы!

– Да, ваш план в Фолзе был очень умен, – сказала я, стараясь говорить бесстрастно. – Я была готова чем угодно поклясться, что вы сидели в тот вечер в своем номере. Впредь буду знать, что верить можно только своим глазам.

– Да, Минксу потрясающе удалась роль мисс Петтигрю. Кроме того, он неплохо умеет копировать мой голос.

– Мне хотелось бы вас кое о чем спросить…

– Пожалуйста!

– Как вы заставили Пейджета порекомендовать вам мисс Петтигрю?

– Очень просто! Столкнувшись с Пейджетом в дверях какой-то конторы… не помню какой… она сказала, что я звонил… якобы мне спешно нужна секретарша и правительство командировало ее. Пейджет проглотил все это за милую душу.

– Вы очень откровенны, – сказала я, пристально глядя на него.

– А у меня нет абсолютно никакого резона лукавить.

Его тон мне не понравился. Поэтому я поторопилась истолковать слова сэра Юстаса по-своему:

– Вы верите в успех восстания? Ваши корабли сожжены.

– Ай-ай-ай, такой умной девушке не пристало говорить глупости. Дитя мое, я не верю в успех восстания. Думаю, через пару деньков все с позором закончится.

– Неужели вы потерпите поражение? – ехидно спросила я.

– Вы, как все женщины, понятия не имеете о бизнесе. Я поставляю оружие и взрывчатку. Разумеется, за солидное вознаграждение. Мне хотелось еще больше накалить обстановку и замазать кое-кого окончательно и бесповоротно. Я в этом полностью преуспел, а деньги предусмотрительно получил авансом. Я вообще разрабатывал данную операцию с особой тщательностью, потому что хотел после ее завершения уйти на покой. Что же до сожженных кораблей, о которых вы упоминали, то я, ей-богу, не понимаю, о чем речь. Я не вождь повстанцев или какой-нибудь другой проходимец, а известный политический деятель, прибывший сюда из Англии и имевший несчастье сунуть нос в подозрительную лавчонку, торгующую сувенирами, и увидеть кое-какие секреты… В результате бедняга был похищен! Завтра или послезавтра, смотря по обстоятельствам, меня найдут где-нибудь в плачевном состоянии, связанного, смертельно напуганного, умирающего с голоду.

– Так, – протянула я. – А что будет со мной?

– Вот именно, – мягко произнес сэр Юстас. – Что будет с вами? Я заманил вас сюда… не хочу вас расстраивать, но вы целиком в моей власти. Спрашивается: что же с вами делать? Проще всего и, добавлю, приятнее для меня было бы на вас жениться. Жены не могут обвинить мужей в суде, и я с удовольствием заведу себе молоденькую женушку, которая будет нежно сжимать мою руку и смотреть на меня ясными глазками… Ах, пожалуйста, не испепеляйте меня взглядом! Я вас боюсь. Очевидно, вам мой план не по вкусу, да?

– Да.

Сэр Юстас вздохнул.

– Жаль! Но я не варвар. Думаю, причина тривиальная. Вы любите другого? Так обычно пишут в романах.

– Да, я люблю другого.

– Я так и думал… Сперва мне казалось, что ваш избранник – длинноногий, напыщенный осел Рейс, но теперь я склоняюсь к мысли, что это юный герой, выудивший вас в ту ночь из ущелья. У женщин совсем нет вкуса. Разве эти двое могут со мной сравниться? Я гораздо умнее этих болванов. Но меня очень часто недооценивают.

Думаю, на сей счет он был прав. Я прекрасно понимала, что он за человек и на какие подлости способен, но прочувствовать это до конца не могла. Он убил женщину, не раз покушался и на мою жизнь, он был виновен во множестве других, неизвестных мне преступлений, и все же я не могла проникнуться праведным гневом. Он по-прежнему был для меня забавным, милым спутником. Я даже не очень его боялась, хотя прекрасно знала, что в случае необходимости он убьет меня не моргнув глазом. Я могу сравнить сэра Юстаса только с Джоном Сильвером у Стивенсона. Думаю, он сделан из того же теста.

– Ну, что поделаешь?! – сказал мой необыкновенный собеседник, откидываясь в кресле. – Жаль, что вам не по душе идея стать леди Педлер. В остальных вариантах приятного мало.

По спине у меня забегали противные мурашки. Конечно, я знала, что серьезно рискую, но игра стоила свеч. Однако получится ли все так, как я рассчитываю?

– Видите ли, – продолжал сэр Юстас, – я питаю к вам слабость. Поверьте, мне не хочется крайностей. Давайте так: вы расскажете мне все без утайки, с самого начала, и мы подумаем, как быть. Только учтите, без выдумок! Мне нужна чистая правда!

Высоко ценя его проницательность, я не собиралась совершать ошибок. Настало время говорить правду, истинную правду и ничего, кроме правды. Я чистосердечно рассказала ему все, вплоть до того момента, как Гарри спас меня в Фолзе. Когда мой рассказ был закончен, сэр Юстас одобрительно кивнул:

– Умница! Вы все честно рассказали. Впрочем, позвольте заметить, что в противном случае я быстренько вывел бы вас на чистую воду. Многие не поверили бы вашей истории, особенно ее началу, но я верю. Вы вполне способны были ввязаться в это практически без всяких оснований, по мгновенному наитию. Разумеется, вам чертовски повезло, но рано или поздно любитель напарывается на профессионала, и результат предрешен. Я профессионал. Я начал заниматься подобными вещами на заре своей юности. По моему убеждению, все средства были хороши, лишь бы побыстрее разбогатеть. У меня всегда хорошо работали мозги, я умел придумывать хитроумные планы и никогда не принимал непосредственного участи в их исполнении. Обязательно нанимать экспертов – таково было мое кредо. Всего один раз отступил я от своего правила, и это принесло мне массу неприятностей, но я не мог перепоручить ту работу кому-то другому. Надина слишком много знала. Я вообще-то человек легкий, добродушный и веселый, если мне не становятся поперек дороги. А Надина встала и вдобавок пыталась угрожать. Причем, как назло, в конце моей блистательной карьеры! Только убив ее и возвратив себе алмазы, я мог быть уверен в своей безопасности! И вдруг этот кретин Пейджет со своей женой и детьми! Хотя я сам виноват: мне показалось забавным нанять на работу человека с лицом отравителя эпохи Возрождения и абсолютно викторианскими взглядами. Вот вам мой наказ, дорогая Анна; никогда не идите на поводу у своего чувства юмора. У меня давным-давно появилось предчувствие, что от Пейджета надо избавляться, но бедняга вел себя так старательно и добросовестно, что, честное слово, я не мог найти предлога! Так что я решил: пусть будет как будет.

Однако мы отвлеклись от темы нашего разговора, – продолжал сэр Юстас. – Итак, вопрос состоит в следующем: что делать с вами? Вы рассказали все удивительно честно, но один момент остался в тени. Где сейчас алмазы?

– У Гарри Рейберна, – сказала я, пристально наблюдая за сэром Юстасом.

Ни один мускул на его лице не дрогнул, оно по-прежнему хранило выражение несколько ироничного добродушия.

– Гм-м… Я хочу заполучить эти алмазы.

– По-моему, у вас нет особых шансов, – сказала я.

– Вы думаете? А по-моему, есть. Мне неловко вас расстраивать, но если на днях где-нибудь в городе обнаружат ваш труп, это никого не удивит. Там, внизу, у меня есть человек, мастер своего дела. Так вот, вы – сообразительная девочка. Я предлагаю вам следующее: вы садитесь и пишете письмо Гарри Рейберну, приказывая явиться сюда с алмазами.

– Ни за что!

– Не перебивайте старших. Я хочу заключить с вами сделку: алмазы в обмен на вашу жизнь. И не вздумайте мудрить, вы полностью в моей власти.

– А Гарри?

– Я слишком мягкосердечен, чтобы разлучать двух юных голубков. Он тоже обретет свободу… разумеется, при условии, что вы не будете больше соваться в мои дела.

– А где гарантия, что вы выполните свое обещание?

– Гарантии никакой, моя милая девочка. Вам придется довериться мне и надеяться на лучшее. Но, конечно, если у вас сегодня героическое настроение и вы предпочтете аннигиляцию – тогда другое дело!

Именно этого я и добивалась. Я специально сдерживалась, торговалась и наконец якобы под давлением уступила. Сэр Юстас продиктовал мне письмо:

«Дорогой Гарри!

Мне кажется, у нас появился шанс доказать твою полную невиновность. Пожалуйста, точно выполни все мои указания. Пойди в сувенирную лавку Аграсато. Спроси что-нибудь «необычное», «для особого случая». Хозяин пригласит тебя пройти в дальнюю комнату. Иди с ним. Там ты увидишь человека, который приведет тебя ко мне. Сделай все так, как он скажет. Не волнуйся и принеси с собой алмазы. Никому ничего не рассказывай».

Сэр Юстас выдержал паузу.

– Остальное я доверяю вашему воображению. Но учтите, без глупостей!

– Вполне хватит слов «Твоя навеки. Анна», – заметила я и написала последнюю фразу.

Сэр Юстас протянул руку и пробежал глазами письмо.

– Вроде бы все нормально. Теперь адрес.

Я продиктовала адрес маленького магазинчика, куда приходили письма и телеграммы до востребования.

Сэр Юстас позвонил в колокольчик, лежавший на столе. На звонок явился Чичестер, он же Петтигрю, он же Минкс.

– Отправьте это письмо немедленно нашим обычным способом.

– Хорошо, Полковник.

Минкс взглянул на имя адресата. Сэр Юстас следил за ним пронзительным взором.

– По-моему, это ваш дружок, да?

– Мой?

Бедняга был потрясен.

– Вчера вы имели с ним в Йоханнесбурге весьма продолжительную беседу.

– Он подошел и начал расспрашивать о вас и о полковнике Рейсе. Я ему наплел с три короба.

– Прекрасно, мой дорогой, прекрасно! – добродушно кивнул сэр Юстас. – Значит, я ошибался.

Когда Чичестер-Петтигрю выходил из комнаты, я обратила внимание на его лицо. Оно было мертвенно-бледным, как от смертельного ужаса. Едва он удалился, сэр Юстас взял переговорную трубку, лежавшую у его локтя, и сказал:

– Это ты, Шварц? Не спускай глаз с Минкса. Он не смеет покидать дом без моего разрешения.

Положив трубку, сэр Юстас нахмурился и легонько забарабанил пальцами по столу.

– Можно мне вас кое о чем спросить? – сказала я через пару минут.

– Разумеется! Какие у вас крепкие нервы, Анна! Другая девушка на вашем месте хлюпала бы носом и заламывала руки, а вы еще чем-то интересуетесь.

– Почему вы взяли Гарри на работу, а не выдали его полиции?

– Да все из-за проклятых алмазов! Надина, маленькая чертовка, шантажировала меня вашим Гарри, угрожала, что, если я не заплачу ей сполна, она отошлет камни Гарри. Тогда я совершил еще одну ошибку – подумал, что она принесла драгоценности с собой в Марлоу. Но Надина оказалась умнее. Картон, ее муж, был к тому времени уже мертв, и я понятия не имел, где спрятаны алмазы. Потом мне удалось раздобыть копию телеграммы, которую Надина послала кому-то из пассажиров «Килмордена»: то ли Картону, то ли Рейберну (кому именно – я не знал). Оригинал ее попал к вам в руки, Анна. «Семнадцать – один – двадцать два», – гласила телеграмма. Я решил, что Надина договаривалась о свидании с Рейберном; его упорное стремление попасть на «Килморден» утвердило мои подозрения. Поэтому я притворился, что верю его вранью, и взял Рейберна с собой. На корабле я не спускал с него глаз и надеялся что-нибудь выяснить. Минкс тем временем попытался играть в одиночку и обскакать меня. Я быстро положил этому конец. Минкс образумился. Мне было немного неприятно, что не удалось заполучить семнадцатую каюту, и еще я беспокоился, потому что не мог раскусить вас. Действительно ли вы такая наивная девочка, какой кажетесь? Когда Рейберн отправился в ту ночь на свидание, Минксу было велено его перехватить. Но кретин, конечно же, не справился.

– А почему в телеграмме говорилось «семнадцать», а не «семьдесят один»?

– Я долго ломал над этим голову. Думаю, Картон дал текст телеграфисту, чтобы тот его переписал, и не потрудился перепечатать копию. Телеграфист совершил ту же ошибку, что и все мы, и решил, что правильно будет «17.1.22», а не «1.71.22». Я, правда, понятия не имею, как Минкс разнюхал про семнадцатую каюту. Наверно, его привел инстинкт.

– А фальшивая депеша генералу Сматсу каким образом появилась?

– Милая Анна, неужели, по-вашему, я мог спокойно примириться с тем, что мои планы будут расстроены, и не попытался бы их спасти? Когда мой секретарь, а в прошлом убийца, удрал, я без малейшего колебания подменил бланки. Никому и в голову не пришло подозревать бедного старика Педлера.

– Хм… А как насчет полковника Рейса?

– Да, с Рейсом вышла неприятность. Когда Пейджет сказал, что Рейс – сотрудник секретной службы, я занервничал. Мне вдруг вспомнилось, что во время войны он вертелся возле Надины, которая была тогда в Париже… и у меня возникло страшное подозрение, что на сей раз он выслеживает меня! Он все время лез ко мне, это настораживало. Рейс из тех сильных, молчаливых мужчин, что всегда держат камень за пазухой.

Раздался свист. Сэр Юстас поднял трубку, минуты две молча слушал, а потом произнес:

– Хорошо, я сейчас его приму. Дела, дела! – обратился он ко мне. – Мисс Анна, позвольте, я покажу вам ваши апартаменты.

Сэр Юстас отвел меня в убогую комнатушку, маленький кафр принес мой чемодан, и сэр Юстас удалился, не забыв на прощанье, как гостеприимный хозяин, сказать:

– Если вам что-нибудь понадобится – не стесняйтесь, просите!

На умывальнике стояло ведро с горячей водой. Я открыла чемодан, чтобы достать умывальные принадлежности, и с изумлением обнаружила в мешочке, где у меня хранилась губка, что-то твердое и очень знакомое. Развязав тесемку, я заглянула в мешочек.

К моему величайшему удивлению, там лежалмаленький пистолет с перламутровой ручкой. Когда я выезжала из Кимберли, его там не было. Я осторожно осмотрела свою находку. Пистолет оказался заряжен.

Я держала его с приятным чувством. В таком доме, как этот, полезно иметь под рукой подобную вещь. Но современная одежда совсем не приспособлена для того, чтобы носить огнестрельное оружие. В конце концов я осторожно засунула пистолет за чулок. На ноге у меня образовалась как бы огромная опухоль, и я боялась, что в любой момент пистолет разрядится и прострелит мне ляжку, но больше его положить было некуда.

33

Сэр Юстас избавил меня от своего присутствия почти до вечера. Чай и ленч мне подали в комнату, и, подкрепившись, я чувствовала себя готовой к дальнейшей борьбе.

Сэр Юстас находился в комнате один. Он расхаживал взад и вперед, и я заметила в его глазах лихорадочный блеск. Сэр Юстас отчего-то ликовал. В его разговоре со мной появились новые интонации.

– У меня для вас новости. Ваш кавалер едет сюда. Он явится буквально через несколько минут. Однако умерьте свой пыл… Я хочу вам кое-что сказать. Сегодня утром вы попытались меня обмануть. Я предупреждал, что умнее будет не кривить душой, и до определенного момента вы меня слушались. Но потом уклонились от правды. Вы заставили меня поверить, что алмазы у Гарри Рейберна. Я не стал вас выводить на чистую воду сразу, потому что это соответствовало моим планам. Мне хотелось с вашей помощью заманить сюда Гарри Рейберна. Однако, моя дорогая Анна, с того момента, как я уехал из Фолза, алмазы находились у меня… Правда, обнаружилось это только вчера вечером.

– Так вы знаете? – ахнула я.

– Вероятно, вам небезынтересно будет услышать, что навел меня на эту мысль не кто иной, как Пейджет. Он битый час докучал мне, рассказывая бессмысленную и бесконечную историю про иллюминатор и фотопленку. Я живо вспомнил про недоверие, которое миссис Блер испытывала к полковнику Рейсу, про ее волнение и настойчивые просьбы позаботиться о ее сувенирах. Мой чудесный ревностный Пейджет раскрыл все ящики, так что перед уходом из отеля я просто переложил фотопленки к себе в карман. Они тут, в уголке. Скажу честно, я их не успел осмотреть, однако заметил, что один цилиндрик существенно отличается от остальных по весу, издает характерный звук, словно погремушка, и кроме того, его явно вскрывали. По-моему, все ясно, не правда ли? Так что вы оба в ловушке… Жаль, жаль, что вам пришлась не по вкусу идея стать леди Педлер.

Я не ответила, а лишь стояла и молча смотрела на него.

Внезапно на лестнице раздался топот ног, дверь распахнулась, и два человека ввели в комнату Гарри Рейберна. Сэр Юстас бросил на меня торжествующий взгляд.

– Все идет по плану, – ласково произнес он, – Любители, то есть вы, против профессионалов бессильны.

– Что все это значит? – хрипло вскричал Гарри.

– Это значит, что ты в моих сетях: так однажды сказал паук мухе, – весело отозвался сэр Юстас. – Мой дорогой Рейберн, вам необыкновенно повезло!

– Но ты же писала, что мне ничто не угрожает, Анна?!

– Не укоряйте ее, дружище. Она писала под мою диктовку, так что текст зависел не от нее. Конечно, разумнее было бы отказаться, но я вовремя ей этого не посоветовал. Вы выполнили инструкции, прошли через тайный ход, ведущий из задней комнаты, и оказались во вражеском логове!

Гарри посмотрел на меня. Я поняла его взгляд и пододвинулась поближе к сэру Юстасу.

– Да, – пробормотал сэр Юстас, – вам решительно не повезло. Это… дай бог памяти… наша третья встреча, так?

– Так, – сказал Гарри. – Третья. Оба предыдущих раза вы побеждали, но фортуна переменчива… или вы об этом никогда не слышали? Теперь настал мой черед… Анна, давай!

Я не заставила себя задать и, мгновенно вытащив пистолет, приставила его к виску сэра Юстаса. Мужчины, караулившие Гарри, кинулись было к боссу, но голос моего возлюбленного остановил их:

– Еще один шаг – и ваш хозяин умрет. Если они попытаются приблизиться, Анна, спускай курок не колеблясь.

– Будь уверен! – радостно ответила я. – Хотя боюсь, что эта штука выстрелит раньше.

Сэр Юстас, похоже, разделял мои страхи. Он дрожал, как желе на тарелке.

– Ни с места! – приказал он своим подручным, и они послушно замерли.

– Отправьте их в коридор, – сказал Гарри.

Сэр Юстас подчинился.

Громилы вышли, и Гарри закрыл дверь на задвижку.

– Теперь мы можем поговорить, – мрачно заявил он и, подойдя ко мне, взял пистолет.

Сэр Юстас облегченно вздохнул и отер лоб платком.

– До чего же вы меня напугали, – сказал он. – Боюсь, сердце не выдержит. Но, слава богу, теперь пистолет в надежных руках. Мисс Анна, по-моему, не специалист в этой области. Ну что ж, мой юный друг, теперь мы можем поговорить… Так вы, кажется, изволили выразиться? Должен признаться, что вы меня обскакали. Откуда, скажите на милость, взялся пистолет? Я обыскал чемодан сей юной особы, когда она прибыла в дом. Каким образом он попал к вам, Анна? Ведь минуту назад никакого оружия у вас не было!

– Было, – сказала я, – в чулке.

– Да, я все-таки мало знаю о женщинах. Следовало бы изучить их побольше, – грустно пробормотал сэр Юстас. – Интересно, Пейджет предусмотрел бы такой поворот событий?

Гарри ударил кулаком по столу.

– Не валяйте дурака! Если бы не ваши седины, я бы вышвырнул вас из окна. У-у, чертов мерзавец! Да какие там седины?! Я…

Он шагнул к сэру Юстасу, тот ловко юркнул за стол.

– Вы, юноши, теперь такие необузданные! – укоризненно произнес сэр Юстас. – Совсем не шевелите мозгами, надеетесь только на свои мускулы. Давайте поговорим спокойно. В данный момент вы взяли надо мной верх. Но долго это продолжаться не может. В доме полно моих людей. Вас же всего двое. Ваша победа – просто случайное везенье.

– Вы думаете?

В голосе Гарри прозвучала какая-то мрачная насмешка. Сэр Юстас насторожился.

– Вы так думаете? – повторил Гарри. – Присядьте-ка, сэр Юстас, и послушайте, что я вам скажу. На сей раз фортуна обернулась против вас. Для начала обратите внимание на это.

Гарри имел в виду шум внизу. До нас донеслись крики, проклятья, а затем звуки выстрелов. Сэр Юстас побледнел:

– Что это?

– Рейс со своими людьми. Ах да, вы, наверно, еще не знаете, сэр Юстас, о нашем с Анной уговоре насчет писем и телеграмм. В телеграммах я должен был подписываться «Энди», а в письмах перечеркивать союз «и». Анна знала, что ваша телеграмма ложная. Она пришла сюда по собственному почину, надеясь, что вы сами попадете в свою западню. Перед отъездом из Кимберли она послала две телеграммы: мне и Рейсу. После этого миссис Блер поддерживала с нами постоянную связь. Я получил письмо Анны, написанное под диктовку; именно этого я и ждал. Мы с Рейсом уже побеседовали о тайном ходе, ведущем из сувенирной лавки, и Рейсу удалось обнаружить его местонахождение.

Послышался вскрик, треск и громкий взрыв, от которого затряслись стены.

– Они обстреливают наш район. Я сейчас помогу тебе отсюда выбраться, Анна! – воскликнул Гарри.

Внезапно заполыхало пламя. Это загорелся дом напротив. Сэр Юстас вскочил с места и начал расхаживать взад и вперед по комнате. Гарри следил за врагом, наставив на него пистолет.

– Так что игра окончена, сэр Юстас. Вы сами любезно сообщили нам, где вас искать. Люди Рейса следили за тайным выходом из лавки, и, несмотря на все ваши предосторожности, им удалось проследовать за мной сюда.

Сэр Юстас резко обернулся.

– Очень умно. И очень правдоподобно. Но я вам еще не все сказал. Ладно, пусть моя игра проиграна. Но и ваша тоже! Вы никогда не сможете доказать, что я убил Надину. Да, я был в тот день в Марлоу, но больше никаких фактов у вас нет. Никто не в силах доказать, что я знал ту женщину, ваши же показания сработают против вас. Вы вор, не забывайте об этом. Вор! И есть еще кое-что, о чем вы, вероятно, не ведаете. Алмазы у меня! Вот они… фьють!

Сэр Юстас на удивление проворно нагнулся, вскинул руку и швырнул что-то в окно. Звякнуло разбитое стекло, и предмет, который выбросил сэр Юстас, исчез в языках огня, объявшего дом напротив.

– Пропала ваша последняя надежда доказать, что вы непричастны к преступлению в Кимберли. А теперь давайте поговорим. Я предлагаю вам сделку. Вы загнали меня в угол. Рейс найдет в этом доме все, что ему нужно. У меня один шанс спастись – убежать. Если я останусь тут, моя песенка спета. Но и вам, молодой человек, ничего хорошего не светит! В соседней комнате есть люк, ведущий на крышку. Всего пара минут – и я на свободе. У меня кое-что припасено на случай побега. Вы меня выпустите, дадите мне убежать, а я в обмен дам вам письменное признание в том, что я убил Надину.

– Да, Гарри! – воскликнула я. – Да, да, да!

Гарри сурово посмотрел на меня.

– Нет, Анна! Тысячу раз нет. Ты не знаешь, что говоришь.

– Нет, знаю! Это все решает.

– Да я не смогу посмотреть Рейсу в глаза! Конечно, глупо упускать свой шанс, но будь я проклят, если позволю верткой старой лисе убежать. Не упрашивай меня, Анна. Я так не поступлю.

Сэр Юстас усмехнулся. Он принял свое поражение абсолютно хладнокровно.

– Ну что ж, – заметил он. – Похоже, вы обрели хозяина, Анна. Но уверяю вас, честность и нравственность не всегда вознаграждаются.

Раздался треск разбиваемого в щепки дерева и топот ног, бегущих вверх по лестнице. Гарри отодвинул засов. Первым в комнату ворвался Рейс. Увидев меня, он просиял.

– Вы целы, Анна! А я боялся… – Он повернулся к сэру Юстасу: – Долго же я за вами гонялся, Педлер… Но наконец поймал!

– По-моему, вы все с ума посходили, – беззаботно улыбнулся Педлер. – Эти молодые люди угрожали мне пистолетом и обвиняли в каких-то жутких преступлениях. Я отказываюсь понимать, что происходит.

– Неужели? А происходит вот что: во-первых, мы обнаружили Полковника. Во-вторых, восьмого января этого года вы были не в Каннах, а в Марлоу. Когда ваше покорное орудие, мадам Надина, повернулось против вас, вы замыслили ее убрать… Наконец-то мы сможем привлечь вас к суду!

– Правда? А от кого вы получили все эти интересные сведения? От человека, которого разыскивает полиция? Да, его показания представляют огромную ценность…

– У нас есть и другие свидетели. Еще один человек знал, что Надина собиралась встретиться с вами в Милл-Хаузе.

Сэр Юстас удивленно поднял брови. Полковник Рейс взмахнул рукой. Артур Минкс, он же преподобный Эдвард Чичестер, он же мисс Петтигрю, выступил вперед. Он был бледен и нервничал, но говорил внятно:

– Я видел Надину в Париже вечером накануне ее отъезда в Англию. В то время я прикидывался русским князем. Она рассказала мне о цели своей поездки. Я ее предупредил, прекрасно сознавая, с кем она имеет дело, но Надина не послушалась моего совета. На столе у Надины лежала телеграмма. Я ее прочитал. А потом подумал: почему бы не попробовать самому заполучить эти алмазы? В Йоханнесбурге ко мне подошел мистер Рейберн. Он убедил меня перейти на его сторону.

Сэр Юстас посмотрел на Минкса и ничего не сказал, но Минкс заметно приуныл.

– Крысы всегда покидают тонущий корабль, – изрек сэр Юстас. – Но мне на крыс наплевать. Рано или поздно я уничтожу этих вредителей.

– А мне хотелось бы сказать вам еще вот что, сэр Юстас, – молвила я. – В баночке, которую вы швырнули в окно, не было никаких алмазов. Там лежала обыкновенная галька. А алмазы хранятся в совершенно безопасном месте. Между прочим, они в животе у большого жирафа. Сюзанна сделала в нем дырку, положила в нее камни, завернутые в шерстяную тряпочку, чтобы они не стучали, и заделала отверстие.

Сэр Юстас довольно долго смотрел на меня в упор. А потом ответил совсем в своем духе.

– Я всегда ненавидел эту зверюгу, – сказал он. – Чисто инстинктивно, наверное.

34

В ту ночь мы так и не смогли вернуться в Йоханнесбург. Обстрел был очень сильным, и я догадывалась, что мы отрезаны от центра. Видимо, окраинными районами завладели повстанцы.

Мы нашли себе прибежище на ферме, милях в двенадцати от Йоханнесбурга, прямо в саванне. Я падала от усталости. Все волнения и беспокойство последних двух дней навалились на меня, словно оползень. Я твердила себе, что тревоги позади, но сама в это не верила. Мы с Гарри вместе, и нас никто уже больше не разлучит. И все же я чувствовала, что между нами существует барьер… Воздвиг его Гарри, но почему – я не могла понять.

Сэра Юстаса увезли в противоположном направлении под надежной охраной. Уезжая, он беспечно помахал нам рукой.

Наутро я вышла на веранду и стала вглядываться в саванну, в ту сторону, где располагался Йоханнесбург. В бледных лучах утреннего солнца виднелись груды мусора, вдалеке громыхали ружья. Восстание еще не закончилось.

Жена фермера выглянула из двери и позвала меня завтракать. Я сразу полюбила эту добрую женщину, от которой веяло материнской заботой. «Гарри ушел на рассвете и еще не вернулся», – сообщила она. Мне опять стало не по себе. Что же за тень пролегла между нами?

После завтрака я уселась на веранде с книгой в руках, но читать не читала. Я была так поглощена своими мыслями, что даже не заметила, как полковник Рейс подъехал на лошади к дому и спешился. Я обратила на него внимание, лишь когда он сказал:

– Доброе утро, Анна!

– О! – зарделась я. – Это вы…

– Да. Можно присесть?

Он придвинул стул ко мне. С того дня в Матоппосе мы первый раз оказались наедине. Как всегда, Рейс меня завораживал и пугал.

– Какие новости? – спросила я.

– Сматс будет в Йоханнесбурге завтра. Я думаю, бунтовщики продержатся еще три дня, а потом восстание захлебнется. Но пока что борьба продолжается.

– Как бы мне хотелось, – сказала я, – чтобы убили только тех, кого нужно! Я хочу сказать, тех, кто заварил эту кашу, а не бедняг, которые имели несчастье жить там, где идет сражение.

Рейс кивнул.

– Я вас понимаю, Анна. Война несправедлива. Но у меня есть для вас известия.

– Да?

– Должен расписаться в своей некомпетентности. Педлеру удалось улизнуть.

– Что-о??

– Да. Никто не знает как. Его надежно заперли на ночь в комнате на верхнем этаже, на ферме, которую заняли войска, но к утру птичка улетела, и комната оказалась пуста.

Я втайне была довольна. Даже по сей день не могу избавиться от невольной симпатии к сэру Юстасу. Наверно, это нехорошо, но факт остается фактом. Я восхищаюсь Педлером. Он был, конечно, закоренелым преступником, но… очень милым! В жизни не встречала такого забавного собеседника.

Однако я, разумеется, скрывала свои эмоции. Полковник Рейс чувствовал себя виноватым. Ему хотелось, чтобы сэр Юстас предстал перед судом. А впрочем, если подумать, то в побеге сэра Юстаса не было ничего удивительного. В окрестностях Йоханнесбурга у него бесчисленное множество шпионов и агентов. Не знаю уж, что думал полковник Рейс, но я сильно сомневалась, что они отыщут Педлера. Он, наверно, прекрасно продумал путь к отступлению. Да он нам так прямо и сказал!

Я отреагировала, как полагается в подобной ситуации, но довольно вяло, и разговор иссяк. Потом полковник Рейс спросил про Гарри. Я сказала, что он ушел на рассвете и я его с утра не видела.

– Надеюсь, вы понимаете, Анна, что он полностью оправдан, остались лишь пустые формальности? Конечно, существует техническая сторона дела, но вина сэра Юстаса доказана. И вам теперь незачем скрываться.

Он сказал это отрывисто, не глядя в мою сторону.

– Я понимаю, – благодарно откликнулась я.

– И теперь Гарри незачем утаивать свое настоящее имя.

– Ну, конечно, незачем.

– А вы знаете его настоящее имя?

Вопрос меня удивил.

– Разумеется! Гарри Лукас.

Рейс не ответил, но почему-то его молчание показалось мне странным.

– Анна, вы помните, как тогда, по дороге из Матоппоса, я сказал, что теперь знаю, как поступить?

– Естественно, помню.

– Думаю, я с полным правом могу заявить, что я это сделал. С человека, которого вы любите, сняты подозрения.

– А вы это имели в виду?

– Разумеется.

Я опустила голову, стыдясь своей подозрительности. Рейс задумчиво продолжал:

– Когда я был совсем молодым, я влюбился в девушку, которая меня обманула. После этого я думал только о своей работе. Карьера значила для меня все… Потом я встретил вас, Анна… и остальное потеряло смысл. Но молодые тянутся к молодым… А у меня по-прежнему есть работа.

Я молчала. Наверно, нельзя по-настоящему любить двух мужчин одновременно, но так может порой казаться. Этот человек обладал огромным магнетизмом. Внезапно я подняла на Рейса глаза и мечтательно произнесла:

– Я думаю, вы очень далеко пойдете. Вас ждет головокружительная карьера. И станете великим человеком.

– Да, но я останусь одинок.

– Все, кто творят великие дела, одиноки.

– Вы так считаете?

– Я уверена.

Рейс взял меня за руку и тихо произнес:

– Я бы предпочел другое.

Тут из-за угла выехал на лошади Гарри. Полковник Рейс встал.

– Доброе утро… Лукас, – сказал он.

Гарри отчего-то покраснел до корней волос.

– Да! – радостно воскликнула я. – Теперь люди должны знать твое настоящее имя.

Но Гарри по-прежнему смотрел на полковника Рейса.

– Так вы знаете, сэр?! – наконец выдохнул он.

– Я никогда не забываю лиц. Я видел вас однажды… когда вы были мальчиком.

– О чем вы говорите? – удивленно переспросила я, попеременно глядя то на одного, то на другого.

Между ними шла молчаливая борьба. Наконец Рейс победил. Гарри отвернулся.

– Наверно, вы правы, сэр. Скажите ей мое настоящее имя.

– Анна, это не Гарри Лукас. Гарри Лукаса убили на войне. Перед вами Джон Гарольд Эрдсли.

35

С этими словами полковник Рейс повернулся и покинул нас. Я долго стояла, глядя ему вслед, и очнулась только, когда Гарри меня окликнул:

– Анна! Прости меня! Скажи, что ты меня прощаешь.

Он взял меня за руку, я как-то машинально вырвалась.

– Почему ты солгал?

– Я не знаю, как объяснить… Понимаешь, я боялся всего этого… Ну, магии богатства, его власти над людьми. Я хотел, чтобы ты любила меня таким, какой я есть… без прикрас и приманок.

– Значит, ты не доверял мне?

– Да, хотя это и не совсем так. Я озлобился, стал подозрительным, всегда искал в чужих поступках какой-то скрытый смысл… А твое отношение ко мне… оно было таким чудесным!

– Понимаю, – медленно произнесла я, припоминая историю, которую однажды рассказал мне Гарри. Теперь мне бросились в глаза кое-какие детали, которых я раньше не заметила: то, что Гарри не нуждался в деньгах, его желание ВЫКУПИТЬ у Надины алмазы, манера рассказывать о прошлом так, словно он был просто сторонним наблюдателем. Выходит, когда Гарри говорил «мой друг», он имел в виду Лукаса, а не Эрдсли? И значит, это Лукас, тихий, спокойный парень, так беззаветно любил Надину.

– Но как же тогда получилось, что ты взял имя Лукаса? – спросила я.

– Мы оба вели себя безрассудно, оба хотели умереть. Однажды ночью мы обменялись личными знаками – на счастье! На следующий день Лукаса убили… Снаряд разнес его в клочья.

Я содрогнулась.

– Но почему ты и сейчас мне ничего не сказал? Этим утром? Ты ведь уже не сомневался в моей любви!

– Анна, я боялся все испортить. Мне хотелось увезти тебя обратно на остров. Что хорошего в деньгах? Мы были счастливы на острове. Признаюсь тебе: я боюсь другой жизни… она меня однажды чуть было не сломила.

– А сэр Юстас знал, кто ты на самом деле?

– О да!

– А Картон?

– Нет. Как-то вечером, еще в Кимберли, он видел нас с Лукасом в компании Надины, но не знал, кто есть кто. Я назвался Лукасом, и он мне поверил, а Надину ввела в заблуждение его телеграмма. Она не боялась Лукаса. Он был тихим парнем, очень серьезным. Зато у меня характер дай боже. Узнай она, что я вдруг воскрес на мертвых, она бы сама умерла со страху.

– Гарри, а если бы полковник Рейс не открыл мне правды, что бы ты делал?

– Ничего. Ты бы по-прежнему считала меня Лукасом.

– А как же отцовские миллионы?

– Рейс мог взять их себе. Он в любом случае распорядился бы деньгами лучше меня… Но о чем ты задумалась, Анна? Ты так хмуришься…

– Знаешь, – медленно сказала я, – мне даже жалко, что полковник Рейс открыл твою тайну. Лучше бы он этого не знал.

– Нет. Он поступил правильно. Тебе все должно быть известно. – Гарри помолчал и вдруг выпалил: – Знаешь, Анна, я тебя ревную к Рейсу. Он тоже тебя любит, а ведь Рейс – человек гораздо более выдающийся, чем я.

Я засмеялась:

– Ну и дурачок же ты, Гарри! Ведь мне нужен ты, а все остальное не имеет значения.

Как только обстоятельства нам позволили, мы поспешили в Кейптаун. Там меня ждала Сюзанна, с которой мы опорожнили брюхо большого жирафа. После окончательного разгрома повстанцев полковник Рейс тоже приехал в Кейптаун. Он предложил нам переселиться в Мюзенберг, на большую виллу, некогда принадлежавшую сэру Лоренсу, и мы согласились.

Мы строили планы. Гарри и я вернемся в Англию вместе с Сюзанной и сыграем свадьбу в ее лондонском особняке. Подвенечное платье я выпишу из Парижа! Сюзанна предавалась этим мечтам с упоением. Я тоже. И все-таки будущее почему-то казалось мне немножко нереальным. Порой, сама не знаю отчего, у меня перехватывало горло, так что невозможно было дышать.

Это случилось в ночь перед отъездом. Я не могла уснуть. На душе было тяжело. Мне ужасно не хотелось покидать Африку. Будет ли все по-прежнему, когда я сюда вернусь? Повторится ли это когда-нибудь?

Тут я вздрогнула, потому что кто-то властно постучал в ставни. Я вскочила на ноги. На веранде стоял Гарри.

– Оденься и выйди, Анна. Я хочу с тобой поговорить.

Я набросила на себя первое, что попалось под руку, вышла на порог, и меня объяла ночная прохлада, бархатистая, ароматная, дышащая покоем. Гарри поманил меня, и мы отошли подальше от дома. Его лицо было бледным и решительным, глаза горели.

– Анна, помнишь, ты когда-то уверяла меня, будто бы женщины с удовольствием делают для своих любимых даже то, что им не нравится?

– Да, – кивнула я, не понимая, к чему он клонит.

Гарри сжал меня в объятиях.

– Анна, поехали со мной… сейчас… сегодня же ночью. Уедем в Родезию, обратно на остров. Я не могу вынести всего этого шутовства. Я не могу больше тебя ждать!

Я на секунду высвободилась из его объятий и шутливо прохныкала:

– А как же мой французский туалет?

Гарри и сегодня частенько не понимает, когда я говорю серьезно, а когда дразню его.

– К черту парижские тряпки! Какое мне до них дело? Мне гораздо интересней увидеть тебя без них. И я никуда не отпущу тебя, слышишь? Ты моя. Если ты уедешь, я могу тебя потерять. Я в тебе не уверен. Ты уйдешь со мной сегодня же ночью… И к черту всех остальных!

Гарри привлек меня к себе и поцеловал так, что я едва не задохнулась.

– Я больше не могу без тебя, Анна. Ей-богу! Ненавижу эти деньги. Пусть их забирает Рейс. Пойдем! Ну!

– А моя зубная щетка? – еще поупиралась я.

– Купишь новую. Я, конечно, сумасшедший, но, ради всего святого, пошли!

Он сорвался с места и как одержимый кинулся прочь.

Я двинулась за ним с покорностью женщины из племени баротси, которую я видела тогда в Фолзе. Только на голове у меня не было сковородки. Гарри шел так быстро, что я едва за ним поспевала.

Наконец я не выдержала и мягко спросила:

– Гарри, мы пойдем пешком до самой Родезии?

Гарри резко обернулся и, громко расхохотавшись, сгреб меня своими ручищами.

– Я безумен, любовь моя. И сам это знаю. Но я так люблю тебя, милая!

– Мы оба безумны. И вот что, Гарри… Ты меня не спросил, но я, честное слово, не приношу себя в жертву. Мне хотелось пойти с тобой, хотелось уехать!

36

С тех пор минуло два года. Мы и по сей день живем на острове. Передо мной на грубом деревянном столе лежит письмо от Сюзанны:

«Дорогие дети природы! Милые влюбленные лунатики!

Я вовсе не удивлена, отнюдь. Болтая с вами о Париже, я постоянно чувствовала, что это нереально, что в один прекрасный день вы вдруг растаете в голубой дали и поженитесь так, как полагается в старых добрых цыганских традициях. Но все-таки вы безумцы! Ваше решение отказаться от такого огромного состояния – полнейший абсурд. Полковник Рейс хотел вас переубедить, но я сказала, что время все расставит по местам. Полковник может выступать в качестве душеприказчика Гарри, но не более того. Ведь как бы там ни было, медовый месяц не может длиться вечно… Слава богу, ты сейчас далеко, Анна, и я могу спокойно высказать тебе свое мнение, не боясь, что ты набросишься на меня, словно дикая кошка. Рай в шалаше может продолжаться очень долго, но однажды ты вдруг начнешь мечтать о домах на Парк-Лейн, о роскошных мехах, парижских нарядах, самых больших автомобилях и детских колясках последней модели, о служанках-француженках и боннах-северянках. Начнешь-начнешь, поверь мне!

Однако пусть ваш медовый месяц длится как можно дольше, дорогие лунатики! И думайте иногда обо мне, а я буду мирно толстеть в уюте и комфорте.

Ваша любящая подруга Сюзанна Блер.

P.S. Посылаю вам свадебный презент: набор сковородок и паштет из гусиной печени, чтобы вы почаще вспоминали обо мне».

Есть и еще одно письмо, которое я изредка перечитываю. Оно пришло спустя довольно долгое время после первого вместе с увесистым пакетом. Прислали его откуда-то из Боливии.

«Моя дорогая Анна Беддингфелд!

Не могу устоять перед искушением написать Вам. Причем в основном потому, что уверен: Вы будете несказанно рады получить от меня весточку. Наш друг Рейс оказался глупее, чем он думал, не правда ли?

Я решил назначить Вас моим литературным душеприказчиком. А посему посылаю Вам мой дневник. Для Рейса и его шавок там нет ничего интересного, но Вас, полагаю, кое-что позабавит. Распоряжайтесь дневником по своему усмотрению. Я лично посоветовал бы Вам написать статью в «Дейли Баджет». У меня только одно условие: я должен выступать там в качестве главного героя.

К тому времени, как мое письмо дойдет до Вас, Вы уже будете не Анна Беддингфелд, а леди Эрдсли, королева Парк-Лейн. Должен признаться, я не таю на Вас зла. Конечно, в мои года начинать жизнь сначала нелегко, но, между нами, я предусмотрительно отложил кое-что на черный день. Теперь мои сбережения очень пригодились, и я потихоньку обрастаю новыми знакомствами. Кстати, если Вы когда-нибудь встретите нашего забавного приятеля Артура Минкса, скажите, что я его не забыл, хорошо? Его это неприятно поразит.

А в целом я веду себя как истинный христианин, прощающий все обиды. Я простил даже Пейджета. До меня дошел слух, что он или, вернее, миссис Пейджет недавно родила на свет шестого ребенка. Скоро Англия будет кишеть его отпрысками. Я послал малышу серебряную чашечку в подарок и написал открытку, в которой вызвался стать его крестным отцом. Так и вижу, как Пейджет без тени улыбки хватает чашку и письмецо и тащит их прямиком в Скотленд-Ярд!

Благословляю Вас, ясные глазки. Когда-нибудь Вы поймете, что совершили ошибку, отказавшись выйти за меня замуж.

Вечно Ваш Юстас Педлер».

Гарри клокотал от ярости. Тут мы с ним никогда не договоримся. Для него сэр Юстас – человек, который пытался убить меня и которого он винит в смерти своего друга. То, что сэр Юстас покушался на мою жизнь, всегда меня удивляло. Как-то не вписывается это в образ, если можно так выразиться. Я ведь уверена, что он относился ко мне очень хорошо.

Но тогда почему же сэр Юстас дважды пытался меня убрать? Гарри говорит, что он отъявленный негодяй, и считает это исчерпывающим объяснением. Сюзанна оказалась более проницательной. Она считает, что у сэра Юстаса проявился «комплекс страха». Сюзанна увлекается психоанализом. Она заявила, что вся жизнь сэра Юстаса подчинена стремлению жить спокойно и уютно. У него был очень развит инстинкт самосохранения. А после смерти Надины у сэра Юстаса в некотором смысле отказали тормоза. Его поступки не отражали реальных чувств по отношению ко мне. Просто он панически боялся за свою жизнь и безопасность. Думаю, Сюзанна права. Что же касается Надины, то она заслужила смерти. Мужчины способны на все, лишь бы разбогатеть, однако женщина не должна прикидываться влюбленной ради выгоды.

Я довольно легко могу простить сэра Юстаса, но никогда не прощу Надину! Никогда, никогда, никогда!

Недавно я распаковывала какие-то банки, завернутые в старые номера «Дейли Баджет», и натолкнулась на заголовок: «Человек в коричневом костюме». Каким это кажется теперь далеким! Я, конечно, давно расторгла контракт с «Дейли Баджет», раньше, чем они порвали со мной. Моя романтическая свадьба получила большую огласку.

А мой сынишка лежит на солнце и кусает себя за ногу. Вот уж кто воистину «человек в коричневом костюме»! Одежды на нем – минимум, что считается самым лучшим костюмом в Африке, а кожа словно шоколадка. Он все время копается в земле. Наверно, это у него от его отца. Он также обожает глину плейстоценового периода.

Когда малыш родился, Сюзанна прислала мне телеграмму:

«Поздравляю и люблю новоявленного жителя острова Лунатиков. Он долицефал или брахицефал?»

Этой выходки я Сюзанне спустить не могла и тоже послала ей телеграмму. Всего из одного слова. Мой ответ был четок и экономен:

«Брахицефал!»

БОЛЬШАЯ ЧЕТВЕРКА

Неожиданный гость

Я знаю людей, которым путешествие на пароме через Ла-Манш доставляет истинное удовольствие; они могут спокойно сидеть на палубе, ожидая, пока судно пришвартуется, а потом без излишней суеты собрать свои вещи и спокойно сойти на пристань. Лично мне это никогда не удается. Как только я поднимаюсь на борт, у меня появляется такое чувство, будто я ничего не успею сделать. Я переставляю чемоданы с места на место, а если спускаюсь в салон поесть, то проглатываю обед не разжевывая, преследуемый мыслью, что сейчас уже прибудем, а я еще — внизу.

Возможно, это чувство — проклятое наследие войны, когда, получив краткосрочный отпуск, я старался занять место как можно ближе к трапу. Одним из первых сойти на берег, чтобы сэкономить несколько драгоценных минут своего трех- или пятидневного отпуска, казалось делом чрезвычайной важности.

В это июльское утро я стоял у поручней, наблюдая за белыми барашками волн, за приближающимся все ближе и ближе портом Дувр, и дивился спокойствию пассажиров, которые невозмутимо сидели в креслах на палубе и даже не подняли глаз, когда вдали показались знакомые берега. Да, вполне возможно, что это их совершенно не волновало. Вне всякого сомнения, многие из них просто возвращались после выходных, проведенных в Париже, я же последние полтора года безвылазно торчал на своем ранчо в Аргентине. И хотя дела мои шли успешно и мы с женой наслаждались свободной и почти курортной жизнью Южноамериканского континента, тем не менее у меня комок подступил к горлу при виде родной земли.

Два дня назад я прибыл на пароходе во Францию, заключил несколько важных контрактов и теперь направлялся в Лондон. Я намеревался пробыть там пару месяцев — время, достаточное, чтобы навестить друзей, и в первую очередь некоего человечка с яйцеобразной головой и зелеными глазами — Эркюля Пуаро! Я собирался захватить своего старого друга врасплох. В моем последнем письме из Аргентины не было и тени намека на предстоящее путешествие. Собрался я неожиданно, к тому же и дела вынуждали ехать. Не один раз представлял я себе восторг и недоумение на лице моего друга при виде моей персоны.

Он, я был почти уверен, находился неподалеку от своей «штаб-квартиры». То время, когда служебные обязанности бросали его из одного конца Англии в другой, кануло в Лету. Он стал знаменитостью и уже не тратил все свое время только на порученное ему дело. Он постепенно становился кем-то вроде «детектива-консультанта». Он всегда смеялся над теми, кто искренне считал, что сыщик — это человек, который без конца переодевается и с лупой разглядывает каждый отпечаток ноги, чтобы выследить преступника.

«Нет уж, мой дорогой Гастингс, — обычно говаривал он. — Оставим это для Жиро[4] и его друзей из французской полиции. У Эркюля Пуаро свои методы работы. Порядок, и методичность, и серые клеточки. Спокойно сидя в кресле, я увижу гораздо больше, чем наш достопочтенный Джепп,[5] бегая по разным сомнительным местам».

Прибыв в Лондон, я оставил свой багаж в гостинице и тут же отправился по знакомому адресу, обуреваемый ностальгическими воспоминаниями. Поприветствовав свою прежнюю домохозяйку, я, перепрыгивая сразу через две ступеньки, ринулся к двери Пуаро и скоро уже нетерпеливо в нее стучал.

— Прошу! — раздался знакомый голос. Я вошел. Пуаро, державший в руках небольшой саквояж, со стуком его выронил.

— Mon ami,[6] Гастингс! — вскричал он, раскрывая объятья. — Mon ami, Гастингс!

Мы обнялись, а потом наперебой стали засыпать друг друга вопросами, спрашивая сразу обо всем: не получал ли он телеграмм для меня от моей жены, как мне путешествовалось, какая погода и прочее и прочее.

— Я полагаю, мои комнаты все еще свободны? — спросил я, когда эмоции немного поутихли. — Я хотел бы снова здесь поселиться.

Лицо Пуаро помрачнело.

— Mon Dieu,[7] какая досада! Оглянитесь, мой друг.

Я оглянулся. Около стены стоял огромный допотопного вида чемодан. Рядом с ним по ранжиру еще несколько чемоданов. Ошибиться было невозможно.

— Вы уезжаете?

— Да.

— Куда же?

— В Южную Америку.

— Что-о-о?

— Забавно, не правда ли? Я отправляюсь в Рио и решил ничего не писать вам о своей поездке — решил устроить вам сюрприз, и вот — на тебе! Мой старый добрый друг опередил меня!

— Но когда вы уезжаете?

Пуаро посмотрел на часы.

— Через час.

— Но вы всегда твердили, что вас ничто и никогда не заставит отправиться в такое длительное морское путешествие!

Пуаро закрыл глаза и пожал плечами.

— Ваша правда, мой друг. Доктор говорит, что, хотя от морских прогулок еще никто не умирал, это будет моим последним путешествием.

Он предложил мне стул.

— Я расскажу вам, как это случилось. Вы знаете, кто самый богатый человек в мире? Даже богаче, чем Рокфеллер? Эйб Райленд!

— Американский мыльный король?

— Вот именно. Со мной связался один из его секретарей. Что-то происходит в его большой фирме в Рио. Какие-то махинации. Фокусы — так он это называет. Он хочет, чтобы я все это расследовал на месте. Я поначалу отказался, сказав, что, если он предоставит мне факты, я сразу определю, в чем там дело, — ведь у меня богатый опыт! Но он ответил, что этого сделать не может, и добавил, что все факты будут мне предоставлены сразу же, как только я приеду. Как правило, после подобных заявлений я вообще прекращаю разговор. Диктовать условия Эркюлю Пуаро — неслыханное нахальство. Но сумма, предложенная мне, была так велика, что впервые в жизни я поддался соблазну. Настолько это большая сумма — целое состояние! А кроме того, есть еще одна причина — вы, мой дорогой Гастингс. Целых полтора года я чувствовал себя таким одиноким… Ну и подумал: а почему бы не попробовать? Мне так надоело решать эти нескончаемые головоломки. Славы я уже вкусил достаточно. Получу эти деньги и заживу где-нибудь рядом с моим старым другом…

Я был тронут до глубины души.

— Итак, я принял решение, — продолжал он, — и через час должен ехать на вокзал. Ирония судьбы, не так ли? Но должен признаться, Гастингс, что, если бы не столь солидный гонорар, я бы отказался от этого дела, потому что совсем недавно я начал небольшое расследование. Скажите, вам ничего не говорит название «Большая Четверка»?

— Ну, во-первых, это название могло появиться по итогам Версальской конференции,[8] во-вторых, есть киностудия «Большая Четверка», ну и существуют всякие там мелкие коммерсанты, которые часто себя величают: «большая пятерка», «четверка», и так далее.

— Может быть, — задумчиво протянул Пуаро. — Но дело в том, что это название встретилось мне в таком контексте, для которого ни одно из этих объяснений не годится. Оно больше подходит для шайки гангстеров, причем международного масштаба, вот только…

— Только что? — переспросил я, поняв, что его что-то смущает.

— Только кажется мне, что это не рядовые преступники, что все это гораздо серьезнее и становится все более опасным. Но это только моя догадка. И никаких доказательств. Но что же это я! Мне же надо закончить с багажом — времени уже в обрез.

— Может, отложите поездку? — принялся я его уговаривать. — Потом поедем на одном пароходе.

Пуаро выпрямился и укоризненно посмотрел на меня.

— Вы так до сих пор ничего и не поняли! Я ведь дал слово. Понимаете, слово Эркюля Пуаро. Меня может остановить только угроза чьей-то жизни.

— Ну на это рассчитывать не приходится, — уныло пробормотал я, — разве что в одиннадцать часов «вдруг откроется дверь, и на пороге появится таинственный незнакомец…» — со смехом процитировал я строчку из сказки.

Мы удрученно помолчали. И тут со стороны спальни раздались шаги… Мы оба вздрогнули.

— Что это! — воскликнул я.

— Ma foi,[9] — пробормотал Пуаро. — Похоже, ваш таинственный незнакомец находится в моей спальне.

— Но как он там оказался? Там же нет дверей, кроме той, которая ведет в эту комнату.

— У вас отличная память, Гастингс. Теперь немного подумаем.

— Окно! Он проник через окно. Но тогда это грабитель! Ухитрился взобраться по отвесной стене, хотя, по-моему, это практически невозможно.

Я вскочил на ноги и уже было направился к двери, как вдруг звук поворачиваемой дверной ручки остановил меня.

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял мужчина. Костюм его был весь забрызган грязью. Лицо изможденное. Некоторое время он смотрел на нас, затем покачнулся и упал. Пуаро, подбежав, наклонился к нему и тут же распорядился:

— Коньяку, быстро!

Я плеснул в стакан коньяку и протянул ему. Пуаро влил в рот незнакомцу несколько капель, а затем мы вместе подняли его и перенесли на кушетку. Через несколько минут мужчина открыл глаза и отсутствующим взглядом посмотрел вокруг.

— Чем могу служить, мосье? — спросил Пуаро. Мужчина открыл рот и странным тоном, будто что-то заученное наизусть, произнес:

— Мосье Эркюль Пуаро, Фаревей-стрит, четырнадцать.

— Да, да, это я.

Человек не отреагировал и продолжал повторять с той же интонацией:

— Мосье Эркюль Пуаро, Фаревей-стрит, четырнадцать.

Пуаро попытался задать ему несколько вопросов, но тот или не отвечал, или повторял все ту же фразу. Тогда Пуаро кивнул в сторону телефона и сказал:

— Немедленно доктора Риджуэя.

К счастью, доктор был дома. И поскольку его дом находился сразу же за углом, через несколько минут он уже торопливо входил в комнату.

— Что все это значит?

В нескольких словах Пуаро объяснил, что произошло, и доктор принялся осматривать нашего странного посетителя, который явно не замечал ни нас с Пуаро, ни доктора.

— Хм! — хмыкнул доктор Риджуэй, окончив осмотр. — Любопытный случай.

— Воспаление мозга? — предположил я. Доктор презрительно фыркнул.

— Воспаление мозга! Да такого понятия вообще не существует. Это все выдумки писателей. Нет! Этот человек перенес какое-то потрясение. Он пришел сюда, ведомый одной мыслью: найти мистера Эркюля Пуаро, живущего на Фаревей-стрит, четырнадцать. И он повторяет эти слова механически, не осознавая, что они означают.

— Афазия?[10] — продолжал я.

На этот раз доктор даже не фыркнул, а просто промолчал. Затем протянул нашему гостю лист бумаги и карандаш и сказал:

— Посмотрим, что он будет делать.

Сначала мужчина сидел спокойно, потом неожиданно принялся что-то лихорадочно писать. И так же неожиданно прекратил. Карандаш и бумага упали на пол. Доктор поднял их и покачал головой.

— Ничего. Только с десяток раз нацарапана цифра четыре, каждый раз все большая по размеру. Думаю, он хотел написать дом четырнадцать на Фаревей-стрит. Очень любопытный случай. Вы можете оставить его пока у себя. Сейчас я должен идти в больницу, но после ленча вернусь и сделаю все необходимые распоряжения. Очень интересный случай, не хотелось бы его упустить.

Я объяснил, что Пуаро должен уезжать и что я намерен проводить его до Саутгемптона.

— Хорошо. Оставьте его здесь. Никуда он не денется, у него полнейшее истощение. Думаю, проспит, как минимум, часов восемь. Я поговорю с вашей достопочтенной хозяйкой, миссис Пирсон, и попрошу ее присмотреть за ним.

И со свойственной ему стремительностью доктор Риджуэй покинул комнату. Пуаро поспешно заканчивал паковать свои вещи, ежеминутно поглядывая на часы.

— Время летит с невероятной быстротой. Теперь, Гастингс, вы не можете сказать, что я вам ничего не оставил. Ребус хоть куда! Человек ниоткуда. Кто он? Чем занимается? Да, черт возьми, я бы отдал два года своей жизни, чтобы заставить пароход уйти завтра, а не сегодня. Случай действительно крайне интересный. Но пройдут недели, если не месяцы, прежде чем этот человек будет в состоянии рассказать, зачем пришел.

— Я сделаю все, что смогу, Пуаро, — заверил я его. — Я постараюсь во всем разобраться.

— Да, конечно…

Мне показалось, что в его голосе прозвучали нотки сомнения. Я схватил лист бумаги.

— Если бы я писал рассказ, — сказал я, — то непременно объединил бы события сегодняшнего дня с тем, что вы мне рассказали раньше. И назвал бы его «Тайна Большой Четверки». — В такт этой фразе я стучал по нацарапанным незнакомцем цифрам.

И тут я вздрогнул от неожиданности, так как наш больной очнулся от оцепенения, сел на стоявший рядом с кушеткой стул и четко произнес:

— Ли Чан-йен.

У него был вид только что проснувшегося человека. Пуаро сделал мне знак молчать. Незнакомец продолжал. Говорил он четко, высоким голосом, и опять возникло такое ощущение, что он цитировал на память какой-то документ или лекцию:

— Ли Чан-йен — мозговой центр Большой Четверки. Он — их движущая сила. Поэтому назовем его Номер Один. Номер Два редко упоминается по имени. Во всех документах он фигурирует как латинская буква «эс», перечеркнутая двумя линиями, — знак доллара; или двумя полосками и звездой. Предполагается, что он американский подданный и символизирует власть денег. НомерТри, без всякого сомнения, женщина, француженка. Возможно, она одна из «дам полусвета» и ее используют как своего рода наживку, но это только предположение.

— Номер Четыре…

Его голос дрогнул, и он замолчал. Пуаро подался вперед.

— Ну, — подбодрил его Пуаро. — Номер Четыре… — Он не сводил взгляда с лица незнакомца, черты которого вдруг исказил ужас, казалось, неодолимый… Наконец он выдавил, задыхаясь:

— Палач-экзекутор… — и без сознания упал на кушетку.

— Господи… — прошептал Пуаро. — Так, значит, я был прав! Попал в самую точку!

— Так вы думаете, что это…

Он меня перебил:

— Перенесите его в мою спальню. Нельзя терять ни минуты, иначе я могу не успеть на поезд. Хотя, если честно, я бы не прочь опоздать — и в сложившихся обстоятельствах моя совесть была бы совершенно чиста! Но — я дал слово! Пойдемте, Гастингс.

Оставив нашего таинственного незнакомца на попечении миссис Пирсон, мы отбыли на вокзал и приехали в самый последний момент. В поезде Пуаро то пускался в длинные разговоры, то надолго замолкал, не замечая никого вокруг.

Затем, словно очнувшись, он давал мне очередную порцию поручений и настойчиво просил послать еще одну телеграмму тому-то, по такому-то адресу.

После того как мы миновали Уокинг, разговор наш сошел на нет, и мы стали молча смотреть в окно. Поезд до Саутгемптона нигде не должен был останавливаться, но вдруг впереди загорелся красный свет, и громко лязгнули тормоза.

— А-а! — неожиданно воскликнул Пуаро. — Какой же я глупец! Только теперь я все понял… Воистину, поезд остановился по велению самого Господа! Прыгайте, Гастингс, прыгайте, прошу вас.

В мгновение ока он открыл дверь купе и спрыгнул на обочину.

— Выбрасывайте чемоданы и прыгайте сами.

Я прыгнул. И как раз вовремя. Как только ноги мои коснулись земли, поезд тронулся.

— А теперь, Пуаро, — сказал я, слегка переведя дух, — возможно, вы мне объясните, что все это значит.

— Это значит, мой друг, что я увидел свет, и кое-что прояснилось.

— Но не для меня.

— Возможно, — пробормотал Пуаро, — но я боюсь, очень боюсь, что опоздал. Если вы возьмете эти два саквояжа, то я смогу понести все остальное.

Человек из психолечебницы

К счастью, поезд остановился недалеко от станции. Вскоре дорога привела нас к гаражу, где мы смогли нанять машину, и через полчаса мы снова въезжали в Лондон. И уже стоя у дверей своей квартиры, Пуаро наконец изволил хоть что-то объяснить.

— Вы еще не поняли? Я тоже не сразу сообразил. Хотя это очевидно, мой друг… Они хотели от меня отделаться.

— Что?

— Да. И ведь как тонко все было проделано. Да, они действовали методически, досконально все изучив… Они решили, что я опасен.

— Кто они?

— Те, кто сколотил эту шайку… М-да… Действительно, великолепная четверка… Китаец, американец, француженка и еще кто-то, одно упоминание о котором вызывает ужас. Молите Бога, Гастингс, чтобы мы прибыли вовремя.

— Вы думаете, нашему незнакомцу грозит опасность?

— Я уверен в этом.

Миссис Пирсон очень обрадовалась нашему возвращению. Оборвав ее восторженные приветствия, мы стали расспрашивать о незнакомце и не звонил ли кто… Хозяйка доложила, что никто не звонил, а наш гость даже ни разу не пошевелился. Облегченно вздохнув, мы поспешили наверх. Пуаро прошел в спальню. Неожиданно я услышал его возбужденный голос:

— Гастингс, он мертв.

Я поспешил к нему. Незнакомец лежал там же, где мы его оставили, но был мертв, и, судя по всему, уже давно. Я побежал за доктором. Зная, что доктор Риджуэй все еще на вызовах, я тут же нашел другого и привел к нам.

— Да, мертв, бедняга. Какой-нибудь бродяга, к которому вы хорошо относились?

— Что-то в этом роде, — уклончиво ответил Пуаро. — Что послужило причиной смерти, доктор?

— Трудно сказать. Возможно, этому предшествовало обморочное состояние. Налицо признаки удушья. Газ был включен?

— Нет-нет. Только электричество.

— К тому же оба окна открыты настежь… Судя по всему, он умер примерно два часа назад, — добавил доктор. — Я надеюсь, вы сообщите кому следует? — И ушел.

Пуаро отдал по телефону необходимые распоряжения, а затем вдруг позвонил нашему старому другу из Скотленд-Ярда, инспектору Джеппу, и попросил его зайти к нам как можно скорее.

Не успел он положить трубку, как появилась миссис Пирсон, глаза ее были широко раскрыты.

— Там внизу человек из психо… из больницы. Вы его при… Могу ли я проводить его к вам?

Мы разом кивнули, и в комнату вошел плотный мужчина в форменной одежде привратника.

— Доброго вам утречка, джентльмены, — приветливо поздоровался он. — У меня есть основания полагать, что один из моих птенчиков залетел к вам. Убежал вчера вечером.

— Он был у нас, — спокойно ответил Пуаро.

— И снова убежал, да? — спросил мужчина с явной тревогой.

— Он мертв.

Пришедший ничуть не огорчился. Напротив, едва сдержал вздох облегчения.

— Неужели? Хотя, может, оно и к лучшему.

— Он был опасен?

— Для окружающих? Нет. Вполне безобидный малый, но с ярко выраженной манией преследования. Нес какую-то околесицу насчет тайных организаций в Китае, и будто кто-то из главарей запихнул его к нам. Да все они долдонят невесть что.

Я вздрогнул.

— И давно он попал в вашу больницу?

— Уже два года.

— Понятно, — раздумчиво сказал Пуаро. — Никому бы и в голову не пришло, что он в здравом уме.

Мужчина натянуто рассмеялся.

— Если бы он был в здравом уме, то не угодил бы в сумасшедший дом! Правда, они все говорят, что они совершенно нормальные.

Пуаро ничего не ответил и повел его наверх. Тот сразу же опознал своего подопечного.

— Он, черт бы его побрал, — выругался привратник. — Точно он. Да, с ним, бывало, не соскучишься… Что ж, джентльмены, вынужден вас покинуть. Необходимо выполнить некоторые формальности. Постараемся как можно быстрее забрать труп. Если будет дознание, вас вызовут. До свидания, господа.

И, неуклюже повернувшись, мужчина вышел из комнаты.

Через несколько минут прибыл Джепп, как всегда, щегольски одетый и энергичный.

— А вот и я, мосье Пуаро. Чем могу служить? Я-то думал, что вы сейчас на полных парах мчитесь к чужим берегам.

— Мой дорогой Джепп! Я хотел бы знать, не встречали ли вы когда-нибудь раньше этого человека?

И он повел его в спальню. Взглянув на распростертое на кровати тело, инспектор воскликнул:

— Одну минуточку, джентльмены. Где-то я его видел… Да-да вы ведь знаете, у меня прекрасная память на лица. О!.. Да это же Меерлинг.

— А кто такой этот Меерлинг?

— Нет, он не из Скотленд-Ярда. Он из Интеллидженс сервис. Лет пять тому назад он был отправлен в Россию. Больше я о нем ничего не слышал. Думал, большевики с ним разделались.

— Все сходится, кроме одного, — сказал Пуаро, когда Джепп ушел. — Такое впечатление, что умер он своей смертью.

Сосредоточенно нахмурив брови, он смотрел на неподвижное тело. Порыв ветра всколыхнул шторы. Пуаро вздрогнул.

— Это вы, Гастингс, открыли тогда окна?

— Нет. Насколько я помню, они были закрыты.

Пуаро тут же поднял голову.

— Тогда были закрыты, а теперь распахнуты настежь. Что бы это могло означать?

— Кто-то влез в окно, — предположил я.

— Возможно, — согласился Пуаро, но видно было, что на уме у него что-то другое. Немного поразмыслив, он сказал:

— Я не это имел в виду, Гастингс. Если бы было открыто одно окно, я бы не удивился. Почему открыты оба, вот что мне непонятно.

Он вышел в гостиную.

— К окну в гостиной мы тоже не прикасались, а сейчас и оно настежь.

Подойдя к кровати, он снова внимательно посмотрел на труп и вдруг воскликнул:

— Ему в рот засовывали кляп, Гастингс. Засунули кляп, а затем отравили.

— Боже мой! — вырвалось у меня. — Полагаю, что результаты вскрытия покажут, чем он был отравлен.

— Они ничего не покажут, Гастингс. Он был, по всей видимости, отравлен парами синильной кислоты, которую ему поднесли к носу, в то время как ртом он не мог дышать. Затем убийца ушел, предварительно открыв настежь все окна… Синильная кислота обладает свойством быстро испаряться, стало быть, никаких улик. Разве что чуть уловимый запах миндаля. И учтите, что он сотрудник Интеллидженс сервис. И пять лет назад был послан в Россию.

— Да, но в больнице он был всего два года, где же он провел остальные три?

Пуаро вдруг схватил меня за руку.

— Часы, Гастингс, часы! Посмотрите на часы!

Я взглянул на камин. Часы на каминной полке показывали ровно четыре.

— Mon ami, кто-то их остановил. У них завода еще на три дня, а заводят их раз в восемь дней.

— Но зачем их остановили? Не хотел ли кто-то сообщить, что преступление было совершено в четыре часа?

— Нет-нет. Сосредоточьтесь, мой дорогой друг. Напрягите свои серые клеточки. Вы — Меерлинг. Возможно, вы что-то услышали и поняли, что ваша участь решена. У вас есть время только для того, чтобы подать знак. Четыре часа, Гастингс. Номер Четыре. Экзекутор. А… Это мысль. — И он выбежал из комнаты.

Я услышал, как он снял телефонную трубку и попросил соединить его с Ганвелом:

— Это психолечебница? Насколько мне известно, у вас вчера убежал пациент? Что вы говорите? Одну минуточку, пожалуйста. Повторите. А-а… Parfaitement![11] Спасибо!

Он положил трубку и повернулся ко мне.

— Вы слышали, Гастингс? Никто у них не убегал.

— Но этот человек… который приходил? Он же сказал, что работает в психолечебнице? — тупо спросил я.

— Ну это вряд ли…

— Вы хотите сказать?..

— Номер Четыре — «палач-экзекутор»!

Я смотрел на Пуаро, не в силах произнести ни слова. Когда я пришел в себя, то попробовал его успокоить:

— В следующий раз мы его узнаем. Его легко узнать.

— Так уж и легко, mon ami? Не думаю. Это был широкоплечий, краснолицый увалень с густыми усами и хриплым голосом. А теперь он вполне может выглядеть как благообразный господин с гордой осанкой. Никаких усов. Глаза самые обыкновенные, форма ушей — тоже. И великолепные вставные зубы, а они у всех ровные да белые. Опознать человека — не такое уж легкое дело… В следующий раз…

— Вы думаете, что следующий раз будет? — спросил я. Лицо Пуаро потемнело.

— Это борьба не на жизнь, а на смерть. Вы и я с одной стороны — Большая Четверка с другой. Первый трюк им удался, но им не удалось провести меня и убрать с дороги. Отныне им придется считаться с Эркюлем Пуаро!

Дополнительные сведения о Ли Чан-йенс

Два дня после визита «привратника», я жил надеждой, что он заявится снова, и ни на минуту не отлучался из дому. Я был уверен, что он и не подозревает о том, что его разоблачили, и попытается унести труп. Пуаро только посмеивался, глядя на меня.

— Дорогой мой друг, — сказал он. — Если вам не надоело, то ждите, пока рак на горе свистнет. Лично я не намерен терять время даром.

— Но позвольте, Пуаро, — пытался возразить я. — Зачем он тогда приходил? Если хотел унести труп, то тогда все понятно — ему было важно уничтожить улики. Иначе зачем ему так рисковать.

Пуаро выразительно пожал плечами — типично галльский жест.

— Но вы все-таки попробуйте поставить себя на место Номера Четыре, Гастингс, — сказал он. — Вы говорите о каких-то уликах, но где они? Да, у вас есть труп, но нет доказательств, что этот человек был убит. Синильная кислота, если только вдыхать ее пары, следов не оставляет. Далее: никто не видел, что в наше отсутствие кто-то входил в квартиру, и, наконец, мы ничего не знаем о нашем покойном коллеге Меерлинге… Да, Гастингс, — продолжал Пуаро, — Номер Четыре не оставил следов, и он это хорошо знает. Визит его — это просто разведка. Может, он хотел убедиться, что Меерлинг мертв, но скорее всего он пришел, чтобы увидеть Эркюля Пуаро, поговорить со своим противником, единственным, кто ему по-настоящему опасен.

Доводы Пуаро показались мне несколько самонадеянными, но спорить я не стал.

— А как с официальным дознанием? — спросил я. — Там вы обо всем расскажете и дадите подробное описание внешности Номера Четыре?

— А зачем? Можем ли мы сообщить что-нибудь такое, что повлияло бы на коронера и его твердолобых присяжных? Разве наше описание Номера Четыре имеет какую-нибудь ценность? Нет, позволим им вынести вердикт: «несчастный случай». И тот вердикт, который им нужен: наш умник поздравит себя с тем, что первый раунд у Эркюля Пуаро он выиграл. Хотя, думаю, вряд ли мы таким образом сможем усыпить его бдительность.

Пуаро, как всегда, оказался прав. Тот тип из психолечебницы больше не появлялся. Даже на дознание, где я выступал в качестве свидетеля, Пуаро не пошел. Зрителей было мало.

Так как Пуаро, собираясь в Южную Америку, завершил все свои дела, то теперь большую часть времени он проводил дома. Тем не менее я ничего не мог из него вытянуть. Он сидел в своем кресле и отмахивался от моих попыток вовлечь его в разговор.

Однажды утром, спустя неделю после убийства, он спросил меня, не хочу ли я составить ему компанию и прогуляться за город. Я был рад, ибо считал, что Пуаро совершенно напрасно не желает воспользоваться моей помощью. Меня так и подмывало задать ему несколько вопросов, но он не был расположен к беседе. Даже когда я спросил его, куда мы направимся, он промолчал.

Пуаро нравилось напускать на себя таинственность. Он всегда тянул до последнего момента. Вот и сегодня, только после того, как мы проехались на двух поездах и автобусе и прибыли в один из пригородов Лондона, он наконец объяснил мне, в чем дело.

— Мы сейчас увидимся с человеком, который хорошо знает преступный мир Китая.

— В самом деле? И кто же он?

— Вы о нем наверняка не слышали — некто Джон Инглес. Он — бывший чиновник, самый заурядный, сейчас на пенсии. Его дом, говорят, полон китайскими безделушками, рассказами о которых он изводит всех своих знакомых. Но, как мне сказали, это единственный человек, от которого я смогу получить интересующие меня сведения, — Джон Инглес.

Через несколько минут мы поднимались по ступенькам «Лаврового венка» — так называлась вилла Джона Инглеса, — хотя лично я ни в доме, ни около него не заметил даже чахлого лаврового кустика. Вероятно, обожающим цветистые названия провинциалам оно не казалось курьезным.

Нас встретил слуга-китаец, лицо которого напоминало маску, и провел к хозяину. Джон Инглес оказался высоким широкоплечим мужчиной. У него было желтоватое лицо и глубоко посаженные глаза, которые отражали отнюдь не заурядный ум.

Отложив в сторону письмо, которое он читал, мистер Инглес встал, чтобы нас поприветствовать, после чего снова погрузился в чтение.

— Садитесь, пожалуйста. Хален пишет, что вы хотите кое-что узнать и что я могу вам помочь.

— Да, мосье, я был бы очень вам обязан, — сказал Пуаро. — Я хотел спросить вас… не знаете ли вы что-нибудь о человеке по имени Ли Чан-йен?

— Вот не ожидал, — удивился Джон Инглес. — Где же вы могли услышать об этом человеке?

— Так вы с ним знакомы? — спросил Пуаро.

— Встречался однажды, — ответил Инглес. — И кое-что о нем знаю, правда, не так уж и много. А хотелось бы знать побольше. Никак не думал, что в Англии еще кто-то о нем слышал. Он великий человек — по-своему, конечно. Знатного происхождения — потомок мандарина, но не в этом дело. У меня есть все основания полагать, что он вершит всякие гнусные дела.

— Какие дела?

— Разные. Держит мир в напряжении, дестабилизирует обстановку. Перевороты, которые иногда случаются то в одной стране, то в другой, не обходятся без его участия. Некоторые влиятельные люди говорят, что всегда существуют силы, которым выгодны всякие кризисы. Возьмите ту же Россию. Там налицо были признаки того, что Ленин и Троцкий — всего лишь марионетки, подчиняющиеся чьей-то воле. Доказательств у меня нет, но уверен, что они плясали под его дудку.

— Но позвольте, — запротестовал я. — Не преувеличиваете ли вы? Как может какой-то китаец сеять смуту в России?

Пуаро недовольно посмотрел на меня.

— Вам, Гастингс, — сказал он, — все, что не соответствует вашим привычным стереотипам, кажется преувеличением. А я совершенно уверен в правоте этого джентльмена. Продолжайте, мосье, прошу вас.

— Зачем ему все это нужно, — продолжал Инглес, — сказать не берусь, но мне кажется, что он страдает тем же недугом, что и многие великие умы прошлого — от Акбара и Александра Македонского до Наполеона, — жаждой абсолютной власти и манией величия. Раньше необходимым условием завоевания власти было наличие мощной армии, теперь же, в наш век, Ли Чан-йен использует целый комплекс мер. У него свои методы. Я знаю, — продолжал Инглес, — что огромные средства он выделяет на подкуп и пропаганду. Есть сведения, что на него работают и многие выдающиеся ученые.

Пуаро слушал с неослабевающим вниманием.

— А в Китае? — спросил он. — Там он тоже имеет вес?

Собеседник кивнул.

— Безусловно, — сказал он, — хотя очевидных доказательств на этот счет у меня нет. Это мои собственные соображения. Я знаю лично всех более или менее заметных в Китае деятелей, и вот что я вам скажу: те, кто прорвался на руководящие посты, — на самом деле вполне заурядные личности. Ничего выдающегося. Они марионетки, которыми управляет умелый кукловод, настоящий мастер своего дела, и этот мастер — Ли Чан-йен. Сегодня он, в сущности, правит там бал. Мы не понимаем Востока — и никогда не поймем, а Ли Чан-йен знает, как там нужно действовать. Не то чтобы он кого-то агитировал. Нет! Он даже никогда не покидает своего дворца в Пекине. Но время от времени дергает за нужную веревочку… да… или за несколько… и тут же что-то происходит.

— И нет никого, кто бы ему оказывал сопротивление? — спросил Пуаро.

Инглес подался вперед.

— В последние четыре года это пытались сделать четыре человека, — медленно сказал он. — Люди сильные, честные, умные… Со временем любой из них мог бы помешать осуществлению замыслов Ли Чан-йена. — Он умолк.

— Ну и в чем дело? — спросил я.

— Они мертвы. Один из них написал статью, в которой упомянул имя Ли Чан-йена в связи с беспорядками в Пекине, — через два дня его зарезали на улице. Убийцу, естественно, так и не нашли. В общем, любое упоминание — письменное или устное — Ли Чан-йена, намек на то, что это он спровоцировал какой-то бунт или переворот, приводило этих смельчаков к гибели в считанные дни. Второй был отравлен, третий умер от холеры — единичный случай, не было никакой эпидемии, четвертого нашли мертвым в постели. Причину смерти так и не смогли установить, но врач, видевший труп, рассказал мне, что на теле были следы ожогов и оно было так скрючено, будто через него пропустили ток высокого напряжения.

— Но вы уверены, что за всеми этими расправами стоит Ли Чан-йен? — спросил Пуаро. — Ведь были наверняка какие-то следы…

Мистер Инглес пожал плечами.

— Следы? Да, конечно. А еще я как-то встретил одного молодого, подающего надежды химика, протеже Ли Чан-йена, и он мне кое-что рассказал. Приходит он как-то раз ко мне, и чувствую — что-то с ним неладно. Он намекнул мне об экспериментах, которые он проводил во дворце Ли Чан-йена под его руководством. А в качестве подопытных кроликов — кули.[12] Нервы бедного малого были на пределе, он был в шоковом состоянии. Я предложил ему остаться, провел в комнату на верхнем этаже… Пусть, думаю, придет в себя, а завтра его расспрошу… В общем, свалял дурака.

— Как они нашли его? — спросил Пуаро.

— Этого я никогда не узнаю. Я проснулся среди ночи — дом был охвачен пламенем, я еле спасся. Следствие показало, что пожар вспыхнул на верхнем этаже, и мой гость сгорел.

По той готовности, с которой Джон Инглес все это нам выкладывал, я заключил, что он оседлал своего любимого конька. Впрочем, он и сам в конце концов понял, что чересчур увлекся, и виновато рассмеялся.

— Да, конечно, у меня нет доказательств. Вы, как и все остальные, наверное, думаете, что это плод моего воображения.

— Напротив, — сказал Пуаро, — у нас есть все основания полагать, что вы абсолютно правы. Нас и самих очень интересует этот неуловимый Ли Чан-йен.

— Удивительно. Никак не предполагал, что в Англии о нем тоже слышали. Но вам-то откуда о нем известно? Если это, конечно, не секрет.

— Никаких секретов, мосье. Какой-то человек нашел убежище в моем доме. Он был в состоянии шока, но ему удалось сообщить достаточно, чтобы вызвать интерес к Ли Чан-йену. Он упомянул некую Большую Четверку — организацию, о которой до сих пор никто ничего не слышал. Номер Первый — Ли Чан-йен, Номер Два — никому не известный американец, Номер Три — также никому не известная француженка, Номер Четыре — палач-экзекутор, как я понимаю, исполнитель их приговоров. Это все, что нам удалось выяснить. Скажите, пожалуйста, мосье, вам знакомо это название — Большая Четверка?

— Да, но не в связи с Ли Чан-йеном… Не могу вспомнить где именно, но совсем недавно я слышал или читал об этой «четверке» — и при довольно необычных обстоятельствах. М-м… Да, вспомнил!

Он поднялся и, пройдя через всю комнату, подошел к шкафу. Оттуда он извлек пожелтевший листок бумаги.

— Вот она. Записка от одного старого моряка, с которым я когда-то познакомился в Шанхае. Старый кутила и греховодник, теперь, наверное, законченный пьяница. Это его послание навело меня на подобную мысль. Послушайте, это же бред алкоголика.

И он принялся читать:

«Уважаемый сэр!

Вы, наверное, не помните меня, но однажды в Шанхае Вы уже оказали мне услугу. Не поможете ли старому морскому волку и на этот раз? Мне нужна небольшая сумма, чтобы выехать из Англии. Мне удалось здесь хорошо замаскироваться, но, боюсь, они меня все-таки вычислят. Эти из Большой Четверки. Того и гляди, прикончат. Денег у меня достаточно, но я даже не могу снять их со счета, так как в этом случае они сразу же нападут на мой след. Прошу вас, пришлите мне несколько сотенок наличными. Возвращу с лихвой, клянусь вам.

Всецело Вам преданный

Джонатан Уолли.»

Послано из «Гранит-Бангалоу», Хоппатон, Дартмур.

— Боюсь, я напрасно проигнорировал эту записку. Решил, что старикан просто хочет выманить у меня несколько сот фунтов, которые еще неизвестно на что пойдут… Если она вам может пригодиться… — И он протянул листок Пуаро.

— Весьма признателен вам, мосье. Я отправляюсь в Дартмур, a l'heure meme.[13]

— Неужели! — воскликнул Джон Инглес. — А что, если я поеду с вами? Не возражаете?

— Вы доставили бы нам огромное удовольствие, но мы должны выехать немедленно. Хотелось бы приехать в Дартмур до наступления темноты.

Мистер Инглес спешно собрался, и вскоре мы уже были в поезде, увозившем нас от Паддингтонского вокзала на запад.

Хоппатон оказался маленькой деревенькой, расположенной в ущелье с краю пустоши, поросшей вереском. До самой деревни от Моретхамстеда нужно было еще ехать девять миль. Прибыли мы туда около восьми вечера, но, так как стоял июль, было еще совсем светло. Свернув на узенькую деревенскую улочку, мы остановились, чтобы спросить дорогу к дому, где обитал морской волк.

— «Гранит-Бангалоу»? — задумчиво переспросил старик. — Вам действительно нужен именно этот дом?

Мы заверили его, что именно так.

Старик указал на маленький серый коттедж в конце улицы.

— Вот он. И к инспектору тоже пойдете?

— К инспектору? — резко перебил Пуаро. — Это еще зачем?

— Неужто вы не слыхали об убийстве? Чистый ужас! Море крови, говорят.

— Mon Dieu! — пробормотал Пуаро — Где этот ваш инспектор?.. Я должен его немедленно видеть.

Пять минут спустя мы уже беседовали с инспектором Медоузом. Сначала инспектор не хотел с нами даже разговаривать, но, едва мы упомянули инспектора Джеппа из Скотленд-Ярда, сменил гнев на милость.

— Да, сэр, его убили сегодня утром. Просто варварски. Слуги позвонили в Мортон, и я выехал сюда сразу же. Темная история, скажу я вам. Старик, ему было что-то около семидесяти, лежал на полу в гостиной. На голове огромная шишка, а горло перерезано от уха до уха. И сами понимаете, кровь по всей комнате… Кухарка, Бетси Эндрюз, рассказала нам, что у хозяина было несколько китайских нефритовых[14] статуэток, по его словам, очень дорогих. Так вот, они исчезли. Вроде бы все ясно: убийство с целью ограбления. Но есть тут некоторые моменты… У старика двое слуг: Бетси Эндрюз, она местная, из Хоппатона, и личный слуга, своего рода дворецкий, — Роберт Грант. Грант отправился на ферму за молоком (он это делает каждый день), а Бетси вышла ненадолго из дома посудачить с соседкой. Отсутствовала она минут двадцать — тридцать, между десятью и половиной одиннадцатого. Возможно, убийство произошло именно в это время. Первым вернулся Грант. Он вошел в дом через заднюю дверь (здесь не принято запирать двери, по крайней мере днем), поставил молоко в кладовую и ушел в свою комнату покурить и почитать газету. У него даже и мысли не было, что в доме что-то произошло, так, во всяком случае, он говорит. Потом вернулась Бетси. Она зашла в гостиную, увидела, что случилось, и подняла такой жуткий крик, от которого и мертвый бы поднялся. Но он не поднялся. Короче, выходит, когда старик был в доме, кто-то зашел и все это сотворил. Но меня смущает одна вещь: уж слишком хладнокровно было совершено это убийство. Ведь нужно было среди бела дня пройти по улице или пробраться через соседские участки. «Гранит-Бангалоу» окружен домами. Как могло получиться, что убийцу никто не заметил?

Инспектор торжествующе умолк.

— Я понял вашу мысль, — сказал Пуаро, — продолжайте, пожалуйста.

— Да, сказал я себе, — продолжил инспектор, — что-то здесь не так. И начал искать эти нефритовые статуэтки. Мог ли простой бродяга знать, сколько стоят эти безделушки? Конечно же нет. И потом, это же так опасно — днем явиться в дом. А что, если старик закричал бы или позвал на помощь?

— Я думаю, инспектор, — вступил в разговор Инглес, — что сначала его ударили по голове — иначе откуда эта шишка, а уж затем убили.

— Совершенно верно, сэр. Сначала его сбили с ног, а затем перерезали горло. Тут-то все ясно. Но как, черт возьми, он вошел и вышел? В таких деревушках чужаков сразу примечают. Мне кажется, никто и не приходил. Я все осмотрел вокруг. Накануне был сильный дождь, и на полу я нашел массу отпечатков, их оставили те, кто входил на кухню. В гостиной были только две пары следов (Бетси Эндрюз остановилась в дверях) — мистера Уолли (он носил шлепанцы) и еще чьих-то башмаков. На них была кровь, и я проследил, куда вели следы. Да, сэр, простите, вы что-то хотели спросить?

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Инглес, — все понятно.

— Они вели на кухню и там обрывались. Это улика номер один. На двери в комнату Гранта пятна крови. Это — номер два. Я осмотрел ботинки Гранта и сличил с отпечатками на полу. Следы точно его. Я арестовал Гранта, и что же, вы думаете, я нашел у него в чемодане? Несколько нефритовых статуэток и документ об условно-досрочном освобождении из тюрьмы. Роберт Грант на поверку оказался Авраамом Биггсом, который пять лет назад был осужден за квартирные кражи.

Инспектор сделал выразительную паузу.

— Что вы скажете на это, джентльмены?

— Ну что ж, — сказал Пуаро, — дело совершенно ясное. Предельно ясное. Этот Биггс, или Грант, должно быть, глупый и необразованный человек, не так ли, инспектор?

— Да, сэр. Грубый и неотесанный малый. Не имеет ни малейшего представления о таких вещах, как отпечатки пальцев, следы…

— Ясно, что он не читает детективных романов! Отлично сработано, инспектор, поздравляю. Вы позволите нам взглянуть на место преступления?

— Я сейчас же провожу вас туда. Я хотел бы, чтобы вы сами взглянули на эти отпечатки.

— Да-да, очень любопытно, инспектор, очень.

Мы все вместе отправились на место убийства. Мистер Инглес и инспектор прошли вперед, мы с Пуаро немного отстали, чтобы инспектор не мог слышать наш разговор.

— Что вы на самом деле думаете об этом, Пуаро? Не скрывается ли за этим убийством что-нибудь другое?

— В том-то и дело. Уолли же ясно написал, что его преследует Большая Четверка. А мы с вами знаем, что Большая Четверка — это не какой-то там злой волшебник из сказки. И в то же время все указывает на Гранта. Почему он это сделал? Из-за нефритовых статуэток? Или он агент Большой Четверки? Признаюсь, что последнее мне кажется наиболее вероятным. Ведь какими бы ценными они ни были, такой человек, как Грант, вряд ли удовольствовался бы только ими и уж тем более не стал бы совершать ради них убийство. Это, между прочим, должен был сообразить инспектор. Грант мог просто сбежать, прихватив с собой эти безделушки. Да! Увы, наш новый знакомый не умеет в полной мере использовать свои серые клеточки. Он обнаружил следы, нашел улики, но не смог расставить все в нужной последовательности. Он не знает, что такое порядок и метод.

Загадка бараньей ноги

Инспектор вытащил из кармана ключ и открыл дверь коттеджа. Хотя день был сухой и солнечный и наша обувь не оставляла следов на полу, мы старательно вытерли ноги о коврик перед входом.

Из темноты выскользнула женщина и что-то стала говорить инспектору. Отойдя на несколько шагов в сторону, он обернулся к нам и сказал:

— Посмотрите здесь все, что сочтете необходимым, мистер Пуаро, — сказал инспектор. — Я вернусь минут через десять. Между прочим, я прихватил с собой ботинок Гранта, чтобы вы сами во всем убедились.

Инспектор удалился, а мы вошли в гостиную. Внимание Инглеса привлекло несколько китайских статуэток на столике в углу, и он принялся их осматривать. Казалось, его ничуть не интересовало, что собирается делать Пуаро. Я же, наоборот, наблюдал за своим другом с неослабевающим вниманием. Пол был покрыт темно-зеленым линолеумом — идеальный материал, на котором должны были сохраниться отпечатки. Дверь в дальнем углу комнаты вела в кухню. Из кухни одна дверь вела в моечную (там же был «черный ход»), другая — в комнату Гранта. Тщательно обследовав пол, Пуаро начал свой обычный монолог.

— Вот здесь лежало тело. Видите, большое пятно крови. А вот следы шлепанцев и ботинок — кстати девятый размер,[15] — но разобраться в них практически невозможно, они все время пересекаются. Потом вот еще следы: одни ведут на кухню, другие, — наоборот, из кухни. Убийца явно появился оттуда. Ботинок у вас, Гастингс? Дайте-ка его сюда.

Он приложил ботинок к отпечатку на полу, затем к другому…

— Да, это следы Гранта. Он вошел через эту дверь, убил старика и вернулся обратно на кухню. Наступил в лужу крови, видите вот эти следы? Он оставил их, когда уходил. На кухне нам делать нечего — там побывала уже вся деревня. Он пошел в свою комнату — нет, опять вернулся на место преступления. Чтобы взять нефритовые фигурки? Или за чем-то другим — за тем, что могло его выдать?

— Возможно, он убил старика, когда снова вернулся в комнату, — предположил я.

— Дорогой мой, до чего же вы ненаблюдательны. Вот видите, этот отпечаток другой, более свежий, и он ведет в комнату. Интересно, зачем он возвращался — не за фигурками же? Это, в конце концов, глупо.

— Да, здесь он, конечно, выдал себя, что и говорить…

— Ничего подобного, Гастингс. Все это противоречит здравому смыслу. Мои серые клеточки просто отказываются понимать. А теперь пройдемте в спальню. Да… вот лужа крови и следы ботинок, кровавые следы… Следы Гранта, только его следы, вокруг трупа… Да, Грант — единственный, кто в это время находился в доме. Несомненно, это так.

— А что вы думаете о старухе? — неожиданно спросил я. — Она была в доме одна, когда Грант ушел за молоком. Она могла убить хозяина и уйти из дома, не оставив следов…

— Браво, Гастингс. Я все думал, придет ли вам это в голову. Я тоже об этом подумал, но понимаете… Бэтси Эндрюз — местная, ее тут хорошо знают, она не связана с Большой Четверкой, и, кроме того, Уолли был крепким стариком. Нет, здесь работал мужчина.

— Возможно, Большая Четверка спрятала какое-то дьявольское орудие в потолке — что-то такое, что автоматически опускается, перерезает горло человеку и снова возвращается на место?

— Подобно лестнице Иакова,[16] вы хотите сказать? Я знаю, Гастингс, что у вас богатое воображение, но на этот раз, ради Бога, спуститесь на землю.

Пристыженный, я замолчал. Пуаро продолжал бродить из комнаты в комнату, заглядывая в шкафы, выдвигая ящики. На лице у него была написана досада. Неожиданно он издал вопль, напоминающий вой шпица, которому прищемили хвост. Я бросился на крик. Пуаро находился в холодной кладовой и с торжествующим видом держал в руке баранью ногу.

— Дорогой Пуаро! — воскликнул я. — Что случилось?

— Посмотрите, прошу вас, посмотрите на нее. Подойдите поближе.

Я подошел поближе, но, сколько ни всматривался, ничего в ней не находил. Нога как нога. Я ему так и сказал. Пуаро укоризненно посмотрел на меня.

— Вы видите вот это, это, это?

Он тыкал пальцем в каждое «это», отламывая каждый раз по маленькой сосульке.

Только минуту назад Пуаро обвинил меня в слишком богатом воображении, но сейчас я чувствовал, что его воображение разыгралось куда сильнее моего. Неужели он всерьез думает, что эти льдышки были кристаллами смертельного яда? Это было единственным выводом, к которому я пришел, слушая его.

— Это мороженое мясо, — сказал я. — Импорт. Из Новой Зеландии.

Он долго смотрел на меня, потом странно рассмеялся.

— Как мудр мой друг Гастингс! — воскликнул он. — Он знает все и вся! Как это говорится? Мистер Всезнайка. Такой уж он есть — мой друг Гастингс.

Он бросил баранью ногу обратно и вышел из кладовой. Затем он посмотрел в окно.

— А вот возвращается и наш друг инспектор. Очень кстати. Я уже посмотрел все, что хотел. — Он выбивал дробь пальцами на столе и, казалось, что-то подсчитывал. Затем неожиданно спросил: — Какой сегодня день недели, mon ami?

— Понедельник, — удивленно ответил я. — А что?..

— А… Понедельник, не так ли? Тяжелый день. Это очень рискованно — совершать убийство в понедельник.

Он прошел назад в гостиную, подошел к термометру и постучал по стеклу.

— Ясно и семьдесят градусов по Фаренгейту.[17] Обычный английский летний день.

Инглес все еще продолжал осматривать китайские фарфоровые безделушки.

— Вас не так уж и интересует это расследование, мосье? — спросил Пуаро.

— Это не моя работа, — улыбнулся Инглес. — Меня многое интересует, но не такие вещи. Поэтому я предпочитаю никому не мешать. А терпению я научился на Востоке.

Вошел инспектор, очень оживленный, извиняясь за то, что так долго отсутствовал. Он настоял, чтобы мы еще раз осмотрели место преступления, после чего в конце концов мы покинули дом.

— Вы были так добры к нам, инспектор, — сказал Пуаро, когда мы опять вышли на улицу. — У меня к вам есть одна просьба.

— Хотите осмотреть труп, сэр?

— О нет, избави Бог! Это ни к чему. Я хотел бы поговорить с Робертом Грантом.

— Тогда вам придется поехать со мной в Мортон, сэр.

— Прекрасно, но я хотел бы поговорить с ним наедине.

Инспектор задумчиво потеребил верхнюю губу.

— Я не знаю, сэр. Инструкция…

— Уверяю вас, если вы позвоните в Скотленд-Ярд, то получите соответствующее разрешение.

— Я слышал о вас самые восторженные отзывы от своих коллег, сэр. Но, понимаете, это противоречит инструкции.

— И тем не менее это необходимо, — терпеливо продолжал Пуаро. — По той простой причине, что Грант… не убийца.

— Что?.. Тогда кто же?

— Я подозреваю, что убийце гораздо меньше лет. Он приехал в «Гранит-Бангалоу» на двуколке, которую оставил на улице. Вошел в дом, убил старика, спокойно вышел и уехал. Он был без шляпы, а одежда слегка испачкана кровью.

— Но в таком случае его бы видела вся деревня!

— Необязательно.

— Ну да — если бы было темно, однако старика убили днем.

Пуаро слегка улыбнулся.

— И потом… лошадь и двуколка, сэр? Как вы можете это объяснить? Любая повозка оставила бы возле дома следы, но их там нет.

— Глазами, возможно, этого и не увидишь. Нужно представить мысленно.

Ухмыльнувшись, инспектор взглянул на меня и выразительно постучал пальцем по лбу. Я тоже был смущен, хотя, в отличие от инспектора, верил в Пуаро.

Инспектор проводил нас в Мортон, где нам разрешили поговорить с Грантом, но при этом присутствовал полицейский. Пуаро сразу же заявил:

— Грант, я знаю, что вы невиновны. Расскажите, пожалуйста, что случилось на самом деле.

Арестованный оказался мужчиной средней комплекции, с неприятным лицом. Сразу чувствовалось, что в тюрьме он не впервые.

— Клянусь Богом, я этого не делал, — зачастил он. — Кто-то подсунул те маленькие стеклянные штучки в мои пожитки. Это просто поклеп, вот что это. Я как вошел в дом, сразу же подался в свою комнату, как я об этом и сказал. Я знать ничего не знал до тех пор, пока Бетси не завопила. Ей-богу, я тут ни при чем.

Пуаро поднялся.

— Если вы не скажете мне правду, вам конец.

— Но я…

— Конечно же вы заходили в комнату и, несомненно, знали, что ваш хозяин убит. Вы собирались задать стрекача, но тут появилась Бетси и увидела труп.

Арестованный, раскрыв рот, уставился на Пуаро.

— Разве это не так? — продолжал Пуаро. — Еще раз вам говорю: полная откровенность — вот ваш единственный шанс.

— Была не была, — неожиданно сказал Грант. — Все было так, как вы сказали. Я вошел в дом и сразу же пошел к хозяину, а он лежит на полу мертвый, и вокруг — жуть сколько крови. Я, само собой, сдрейфил. Подумал: как разузнают о моем прошлом, сразу же меня и заподозрят, кого ж еще. Ну и решил бежать. Сразу же. Пока никто еще ничего не узнал.

— А нефритовые статуэтки?

Грант замялся.

— Понимаете…

— Вы взяли их по привычке, не так ли? Однажды вы слышали, как ваш хозяин говорил, что им цены нет, ну и хотели прихватить с собой — по старой памяти? Верно? Теперь ответьте мне на один вопрос. Вы забрали статуэтки, когда пошли в комнату во второй раз?

— Я заходил только один раз. Мне и одного было достаточно.

— Точно один?

— Ей-богу.

— Хорошо. Когда вы вышли из тюрьмы?

— Два месяца назад.

— Как вам удалось получить эту работу?

— Через «Общество помощи заключенным». Когда я выходил из тюрьмы, меня встречал какой-то тип в шляпе.

— А как он выглядел?

— Не пастор, но похож. Мягкая черная шляпа, говорил важно. У него не было переднего зуба. В очках. Звали его Сандерс. Сказал, что верит в мое раскаяние и что найдет мне хорошее место. К старому Уолли я попал по его рекомендации.

Пуаро снова поднялся на ноги.

— Благодарю вас. Теперь действительно вы все сказали. Наберитесь терпения. — Он помолчал немного и уже в дверях добавил. — Сандерс еще дал вам пару ботинок?

Грант был совершенно обескуражен.

— Да, расщедрился. Но откуда вам это известно?

— Такова моя обязанность — все знать, — мрачно ответил Пуаро.

После короткого разговора с инспектором мы все вместе забрели в «Белый олень» и там за стаканчиком девонширского сидра,[18] уплетая яичницу, принялись обсуждать случившееся.

— Все выяснили? — спросил с улыбкой Инглес.

— Да, в основном все, но как доказать, что Уолли был убит по приказу Большой Четверки, а вовсе не Грантом? Какой-то умник устроил его на это место, чтобы потом сделать «козлом отпущения», что, кстати, было совсем нетрудно, учитывая его прошлое. Он дал ему пару ботинок, а вторую, точно такую же, оставил у себя. Остальное предельно просто. Когда Грант ушел из дома, а Бетси — к кому-то посудачить (она это делала каждый день), он, надев такие же ботинки, как у Гранта, заходит в дом и убивает хозяина. Затем переобувается в ботинки Гранта, садится в свою повозку, и был таков.

Инглес посмотрел на Пуаро.

— Одно мне непонятно, — сказал он. — Почему его никто не видел?

— А… Вот в этом-то и вся хитрость Номера Четвертого. Его видели многие, но при этом никто не обратил на него внимания. Поскольку он приехал в повозке мясника.

Я воскликнул:

— Баранья нога!

— Точно, Гастингс, баранья нога. Все клятвенно уверяли, что сегодня утром никто не заходил в «Гранит-Бангалоу», но тем не менее в кладовой я нашел свежезамороженную баранью ногу. Сегодня понедельник, значит, мясо привезли сегодня, потому что если бы его привезли в субботу, то при такой погоде оно не могло не оттаять. Итак, кто-то был в коттедже, и этот кто-то не привлек ничьего внимания, несмотря на то, что одежда его была вся в крови.

— Это же гениально, черт возьми! — воскликнул Инглес.

— Да, он очень умен, этот Номер Четвертый.

— Умнее самого Эркюля Пуаро? — спросил я с невозмутимым видом.

— Есть шутки, которые непозволительны даже вам, Гастингс, — назидательно произнес Пуаро. — Но разве не я спас невинного человека от виселицы? Разве этого мало для одного дня?

Исчезновение ученого

Лично я и не думал, что инспектор Медоуз поверит в невиновность Роберта Гранта по кличке Биггс. Улики, которые он собрал против него: уголовное прошлое, украденные нефритовые статуэтки, ботинки, отпечатки которых совпадали с отпечатками на полу, — были настолько весомы, что сразу признать свое поражение было выше его сил. Он, конечно, был очень уязвлен, но Пуаро удалось убедить присяжных, что Грант невиновен. Пуаро привел двух свидетелей, которые показали, что в понедельник утром к дому убитого подъезжала повозка мясника, а местный мясник сказал, что привозит мясо только по средам и пятницам.

Нашлась женщина, которая на допросе показала, что видела, как какой-то человек выходил из дома, но его внешность описать не смогла. Единственное, что она помнила, — это то, что он был гладко выбрит, среднего роста и выглядел точно так, как помощник мясника. Услышав это, Пуаро философски заметил:

— Я вам говорил, Гастингс. Этот человек — актер. Он не надел синие очки и не приклеил бороду. Тем не менее ему удалось изменить свое лицо, но не это главное. Главное, что он вжился в образ.

И тот человек из Ханвелла, который посетил нас, выглядел именно таким, каким я представлял привратника из психолечебницы. Да, этот человек гениальный актер, я давно это понял.

Тем не менее меня немного обескуражило, что наша поездка в Дартмур ничего не дала. Когда я сказал об этом Пуаро, тот со мной не согласился.

— Мы все время движемся вперед, да, вперед. И после каждой встречи с ним мы все больше и больше узнаем об особенностях его мышления и его методах. Тогдакак сам он ничего не знает ни о нас, ни о наших планах.

— А не кажется ли вам, Пуаро, что мы с ним находимся в одинаковом положении? Я, например, тоже ничего не знаю о наших планах. Их, похоже, вообще нет. Вы сидите и преспокойненько дожидаетесь, что он натворит дальше.

Пуаро улыбнулся.

— А вы, mon ami, совсем не изменились. Все так же жаждете крови. Возможно, — добавил он, когда раздался стук в дверь, — это ваш шанс. Сейчас дверь откроется, и войдет наш общий друг. — И он рассмеялся, увидев разочарование на моем лице, — в комнату вошел всего лишь инспектор Джепп с каким-то вполне респектабельным господином.

— Добрый вечер, мосье, — поздоровался инспектор. — Позвольте мне представить вам капитана Кента из американской внешней разведки.

Капитан Кент был высок и худощав. Его бесстрастное лицо было будто высечено из дерева.

— Очень рад познакомиться с вами, джентльмены, — пробормотал капитан и пожал нам руки.

Пуаро подбросил в камин полено и принес еще два стула. Я принес стаканы, виски и содовую. Капитан сделал большой глоток и одобрительно кивнул головой.

— В вашей стране традиции остались прежние, — заметил он.

— А теперь к делу, господа, — сказал Джепп. — Мосье Пуаро высказал мне необычную просьбу. Его интересуют все события, так или иначе связанные с упоминанием Большой Четверки, и он попросил меня тут же сообщать ему все факты, с которыми я столкнусь. Честно говоря, я уже стал забывать об этом, но когда ко мне пришел капитан Кент и рассказал одну любопытную историю, я сразу же подумал: «Это должно заинтересовать мосье Пуаро».

Пуаро посмотрел на капитана, и тот начал свой рассказ:

— Вы, наверное, читали в свое время, мосье Пуаро, информацию о том, что несколько торпедных катеров и миноносцев пошли ко дну, разбившись на рифах у американского побережья. Это случилось как раз после землетрясения в Японии, и гибель судов объясняли сильным штормом. Но недавно во время облавы были задержаны некоторые личности, у которых нашли бумаги, проливающие свет на это дело. Насколько мы поняли, существует некая международная организация под названием «Большая Четверка». Она обладает каким-то мощным агрегатом, аккумулирующим огромное количество энергии, который преобразует ее в луч, способный поражать любой объект на большом расстоянии. Все это казалось абсурдом, но я все же доставил бумаги в штаб, чтобы там сами разобрались что к чему. Вскоре один из ваших английских ученых прочитал на эту тему доклад на заседании Британской ассоциации.[19] Коллеги сочли его выводы поспешными, а саму идею нереальной, но ученый заявил, что он сам находится на пороге подобного открытия и что уже получены обнадеживающие результаты.

— Ну и что дальше? — нетерпеливо поинтересовался Пуаро.

— Я приехал сюда в Англию, чтобы лично встретиться с этим ученым и выяснить у него, возможно ли создание такого агрегата в принципе. Мне сказали, что он очень молод, но тем не менее большой авторитет в этой области физики. Некто Холлидей.

— Ну и что он сказал? — спросил я.

— Ничего не сказал и, наверное, уже никогда не скажет. Я так и не увидел Холлидея…

— Дело в том, — перебил капитана Джепп, — что Холлидей исчез.

— Исчез? Когда?

— Два месяца назад.

— Вам об этом было заявлено?

— Да, конечно. К нам пришла его жена. Она была в жутком волнении. У меня, говорит, пропал муж. Мы объявили розыск, но мне что-то не верится, что мы его сможем найти.

— Почему?

— Потому что еще никогда… никогда не удавалось найти тех, кто исчезал таким странным образом.

— Каким именно?

— Он исчез в Париже.

— Холлидей исчез в Париже?

— Да. У него была командировка… во всяком случае, он так сказал жене. Конечно, он должен был сказать что-то в этом роде. Но, вы сами понимаете, в Париже можно исчезнуть по разным причинам… Или его похитили, и тогда уже ничего не сделаешь, или он сам решил, что называется, испариться, чтобы немного развлечься. Веселый Париж и все такое прочее… Устал от семейной жизни. У Холлидея накануне отъезда была размолвка с женой, так что возможен второй вариант.

— Интересно, — задумчиво произнес Пуаро. Американец с любопытством посмотрел на него:

— Скажите, мосье Пуаро, а что представляет собой Большая Четверка?

— Большая Четверка, — ответил Пуаро, — это международная преступная организация, которую возглавляет один весьма неглупый китаец. Он у них Номер Один. Номер Два — американец, Номер Три — француженка, Номер Четыре, палач-экзекутор, — англичанин.

— Француженка, говорите? — Капитан присвистнул. — А Холлидей исчез в Париже, во Франции. Может, это и есть ключ к разгадке. Как ее зовут?

— Не знаю. Я ничего о ней не знаю.

— Но эти сведения верные? — спросил капитан.

Пуаро кивнул, машинально устанавливая стаканы на подносе в один ряд. Он был большой любитель порядка.

— Но зачем им понадобилось топить корабли? А что, если «Большая Четверка» — это трюк немцев?

— Большая Четверка — это Большая Четверка, и работают они только на себя, мосье капитан. Их цель — мировое господство.

Американец разразился гомерическим хохотом, но, взглянув на серьезное лицо Пуаро, разом остановился.

— Вы напрасно смеетесь, мосье капитан, — сказал Пуаро, вскинув руку. — Вы вспомните… Напрягите свои серые клеточки. Кто, по-вашему, были те люди, которые играючи отправили на дно часть вашего флота, проверяя на нем возможности своего оружия? А это было именно так, мосье, — они испытывали новый вид оружия, который есть только у них.

— Подумать только, — добродушно сказал Джепп. — Я столько раз читал о международных преступниках, но до сих пор ни одного из них не встречал. Итак, Пуаро, вы выслушали рассказ капитана Кента. Могу ли я еще что-нибудь сделать для вас?

— Да, мой друг. Вы могли бы дать мне адрес миссис Холлидей, а также нечто вроде рекомендательного письма?

На следующий день мы отправились в Четуинд-Лодж, расположенный неподалеку от деревни Чобхэм в графстве Суррей.

Миссис Холлидей, высокая светловолосая женщина, приняла нас сразу же. С ней была ее дочь, прелестное создание пяти лет.

Пуаро кратко изложил цель нашего визита.

— Ну конечно же, мосье Пуаро, я так благодарна, что вы пришли. Я много о вас слышала. Вы не такой, как те полицейские из Скотленд-Ярда, которые даже не захотели меня выслушать. Да и французишки тоже… такие невоспитанные, если не сказать хуже. Они там почему-то уверены, что мой муж сбежал с какой-то женщиной, но это не так. Этого не могло быть, потому что все, чем он жил, — его работа. Работа была для него главное. Половина всех наших ссор была из-за его работы. Он любил ее больше, чем меня.

— Это так похоже на англичан, — успокаивающе сказал Пуаро. — Они всегда чем-то увлечены. Если не работой, так азартными играми или спортом. И все принимают так близко к сердцу. А теперь, мадам, вспомните, пожалуйста, в деталях и, если можно, по порядку все, что касается исчезновения вашего мужа.

— Мой муж уехал в Париж в четверг двадцатого июля. Он должен был встретиться с коллегами, работающими в той же области, что и он. Среди них знаменитая мадам Оливье.

Услышав имя знаменитой француженки, которая своими открытиями затмила Кюри,[20] Пуаро кивнул. Она была лидером в своей области, и французское правительство несколько раз отмечало ее достижения высокими наградами.

— Он приехал туда вечером и сразу же отправился в гостиницу «Кастильоне» на улице Кастильоне. Наутро у него была назначена встреча с профессором Бургоне. У них была очень интересная беседа, казалось, его ничто не волновало, он был очень раскован. Они условились встретиться на следующий день в лаборатории профессора Бургоне. Оттуда он отправился на ленч в кафе «Руаяль», погулял по Парижу, затем посетил мадам Оливье в ее доме по улице Пасси. Он никуда не торопился и был совершенно спокоен. Около шести вечера он ушел. Где он ужинал, никто не знает, возможно, в каком-то ресторанчике. Около одиннадцати вечера муж вернулся в гостиницу и сразу прошел к себе в номер, предварительно спросив, нет ли для него почты. Утром он вышел из гостиницы, и больше его никто не видел.

— В котором часу это было? Он вышел с таким расчетом, чтобы успеть к назначенному часу в лабораторию профессора Бургоне?

— Не знаю. Никто не заметил, когда он ушел, а утренний кофе ему не подавали. Значит, было очень рано.

— А он не мог уйти вечером, после того как вернулся в гостиницу?

— Не думаю. Постель была разобрана, да и портье заметил бы.

— Скорее всего, да. Итак, ваш муж покинул номер рано утром, и, с одной стороны, это хорошо. Вряд ли он мог стать жертвой бандитов в такой ранний час. А его вещи, мадам, все ли они на месте?

Казалось, миссис Холлидей не хотела отвечать на этот вопрос, но в конце концов сказала:

— Нет, не все. Должно быть, он взял с собой маленький чемоданчик.

— Хм! — задумчиво произнес Пуаро. — Интересно, где он провел вечер? Если бы мы это знали, вполне возможно, мы бы знали, где он сейчас. Кого он встретил? — вот в чем вопрос. Мадам, сам я не разделяю взглядов полиции. Они вечно твердят: «Cherche la femme».[21] Между тем совершенно очевидно, что вечером случилось что-то такое, что изменило его планы. Вы сказали, он спрашивал почту? Он что-нибудь получал? Были ли письма?

— Только одно, и это, скорее всего, было мое письмо, которое я ему послала, когда он уехал из Англии.

Пуаро помолчал, потом быстро поднялся на ноги.

— Да, мадам, ключ к разгадке находится в Париже, и я немедленно отправляюсь туда.

— Но это произошло так давно, мосье…

— Вы правы, но тем не менее именно там его следует искать.

Уже у двери он обернулся и спросил:

— Мадам, ваш муж никогда не упоминал в разговоре «Большую Четверку»?

— Большую Четверку? — Она немного подумала. — Нет, ни четверок, ни других чисел.

Женщина на лестнице

Это было все, что мы смогли вытянуть из миссис Холлидей. Мы поспешили обратно в Лондон, сделали необходимые приготовления и на следующий день выехали на континент. С довольно мрачной улыбкой Пуаро заметил:

— Большая Четверка все время опережает меня. Я бегаю за ними, совсем как один старый французский фокстерьер.

— Возможно, вы встретитесь с ним в Париже, — сказал я, сразу поняв, что речь идет об одном из самых знаменитых сыщиков Сюртэ,[22] с которым Пуаро случалось иметь дело раньше.

Пуаро скорчил гримасу.

— Надеюсь, что нет. Мы с ним никогда не могли найти общий язык.

— Разве трудно, — спросил я, — узнать, что делал такой-то англичанин такого-то числа два месяца назад?

— Очень трудно. Но, как вы знаете, встреча с трудностями радует Эркюля Пуаро.

— Вы думаете, что его похитила Большая Четверка?

Пуаро кивнул.

Наши дальнейшие поиски ничего существенного не добавили к тому, что мы уже знали от миссис Холлидей. Пуаро долго расспрашивал профессора Бургоне, надеясь выяснить, рассказывал ли ему Холлидей о своих планах на тот вечер, но профессор ничего не помнил.

Нашим следующим источником информации была знаменитая мадам Оливье. Я был слегка взволнован, когда мы поднимались по ступенькам ее виллы в Пасси. Мне всегда казалось невероятным — что женщина может достигать таких высот в науке. Я считал, что на это способны только мужчины.

Дверь открыл юноша лет семнадцати, манерами напоминавший церковного послушника. Пуаро заранее условился о встрече. Он знал, что мадам Оливье никого не принимает без предварительной договоренности, так как большую часть времени занята работой.

Нас провели в салон, и вскоре к нам вышла хозяйка. Мадам Оливье была высокой женщиной. Ее рост подчеркивали белый халат и высокая шапочка, напоминавшая головной убор монахинь. У нее было продолговатое бледное лицо и удивительно черные глаза, в которых светился какой-то неистовый свет. Она была больше похожа на настоятельницу средневекового женского монастыря, чем на современную француженку. Одна ее щека была обезображена шрамом, и я вспомнил, что три года назад ее муж и его ассистент погибли во время взрыва в лаборатории, и с тех пор она всю свою энергию направила на научные исследования. Она встретила нас вежливо, но холодно.

— Меня так много раз расспрашивала полиция, мосье… Едва ли я смогу помочь вам, раз уж не смогла помочь им.

— Мадам, возможно, я задам вам совсем другие вопросы. Скажите, пожалуйста, о чем вы беседовали с мистером Холлидеем?

— Как о чем? — удивилась она. — Конечно же о работе. О его и моей.

— Говорил ли он о своей теории, которую изложил в докладе, прочитанном Британскому научному обществу?

— Конечно. Эта и было главной темой нашей беседы.

— Его идея скорее из области фантастики? — небрежно спросил Пуаро.

— Некоторые так думают. Я — нет.

— Вы считаете, что это можно осуществить практически?

— Конечно. У меня практически такое же направление, только конечная цель другая. Я изучаю гамма-лучи, излучаемые веществом, известным как радий-С — продукт распада радия, — и во время одного из экспериментов я натолкнулась на весьма интересные свойства магнитных полей. У меня есть своя теория, относительно магнитных полей, но публиковать результаты пока еще преждевременно. Опыты Холлидея и его идеи меня очень заинтересовали.

Пуаро кивнул, потом задал ей вопрос, который очень меня удивил:

— Простите, мадам, а где вы беседовали? В этой комнате?

— Нет, мосье, в лаборатории.

— Я могу осмотреть ее?

— Конечно.

Мы вышли следом за ней в небольшой коридор. Пройдя мимо двух дверей, мы оказались в большой лаборатории, в которой было полно колб, мензурок и различного рода приспособлений, названий которых я даже не знал. Двое сотрудников проводили какой-то опыт. Мадам Оливье представила их нам:

— Мадемуазель Клод. (Высокая с серьезным лицом девушка поздоровалась.) Мосье Генри — мой старый и преданный друг.

Темноволосый молодой человек небольшого роста неловко поклонился.

Пуаро осмотрелся. Кроме той двери, через которую мы вошли, в лаборатории были еще две. Одна, как объяснила хозяйка, вела в сад, другая — в небольшую комнату, где также проводятся эксперименты.

Пуаро внимательно все выслушал и заявил, что теперь можно вернуться в салон.

— Мадам, во время беседы с мистером Холлидеем вы были одни?

— Да, конечно. Оба моих сотрудника находились в маленькой комнате.

— А не могли ли они или кто другой подслушать, о чем вы говорили?

Хозяйка задумалась, потом покачала головой.

— Вряд ли. Все двери были плотно закрыты.

— А в комнате никто не мог спрятаться?

— В углу стоит буфет… но это же смешно.

— Все может быть, мадам. Последний вопрос. Мистер Холлидей ничего не говорил вам о своих планах на вечер?

— Нет.

— Большое спасибо, мадам, и извините нас за то, что отняли у вас столько времени. Не беспокойтесь, мы сами найдем выход.

Мы вышли в холл. В этот момент в парадную дверь вошла какая-то женщина и быстро взбежала по ступенькам. Мне показалось, что она была одета в черное платье и черную шляпу с вуалью, какие обычно носят вдовы.

Когда мы вышли, Пуаро вдруг сказал:

— Какая странная женщина!

— Мадам Оливье? Да, она…

— Mais non,[23] не мадам Оливье. О ней вообще нечего говорить, она гений, а гении — порода особая и редкая. Нет, я имел в виду другую, ту, что мы видели на лестнице.

— Но я не разглядел ее лица, — пробормотал я изумленно, — да и вы, я думаю, тоже. Она на вас даже не взглянула.

— Именно это я и имел в виду, когда сказал, странная женщина, — спокойно ответил Пуаро. — Женщина, которая входит в свой дом, а я предполагаю, что это ее дом, поскольку она вошла, открыв дверь ключом, и взбегает по лестнице, даже не взглянув на двух незнакомых посетителей в холле, — очень странная женщина. Осторожно!

Он потянул меня назад, и как раз вовремя. Едва не задев нас, на дорогу упало дерево. Пуаро остолбенело смотрел на него, бледный и испуганный.

— Грубая, топорная работа, — возмутился он, — но даже мне ничего не показалось подозрительным. Если бы не моя реакция, а она у меня не хуже, чем у кошки, Эркюля Пуаро уже не было бы в живых — большая утрата для человечества. Да и вас тоже, мой дорогой Гастингс, впрочем, это мир как-нибудь бы пережил.

— Благодарю вас, — холодно ответил я. — Но что мы будем делать дальше?

— Что делать? — вскричал Пуаро. — Думать. Думать, шевелить своими серыми клеточками. Этот мистер Холлидей — был ли он на самом деле в Париже? Я думаю, что был, так как он разговаривал с профессором Бургоне, который знал его лично.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— Это случилось в пятницу утром. Последний раз его видели в пятницу в одиннадцать вечера, но он ли это был?

— Но портье?..

— Ночной портье, который видел Холлидея в первый раз? Входит какой-то человек, весьма похожий на Холлидея — Номер Четыре умеет это делать прекрасно, — спрашивает письма, поднимается наверх, собирает небольшой чемодан и уходит на следующее утро. Весь вечер никто не видел Холлидея, потому что он уже был в руках врагов. Был ли тот человек, с которым беседовала мадам Оливье, Холлидеем? Я думаю, скорее всего да. Хотя Оливье и не знала его в лицо, но ее вряд ли кто мог обмануть, — они говорили о таких вещах, которые доступны только ученым. Он пробыл здесь какое-то время, затем ушел. А что случилось потом?

Схватив меня за руку, Пуаро вдруг потащил обратно к вилле.

— Теперь представьте, mon ami, что сегодня тот день, когда исчез Холлидей, и мы идем по его следу. Вы ведь любите искать следы, не правда ли? Смотрите, вот они — мужские следы, следы Холлидея. Он поворачивает направо, как это делали мы, а ходит он быстро, — и вдруг сзади слышны другие шаги, быстрые, женские. Она его перехватила, эта стройная молодая женщина в черной вдовьей вуали: «Извините, мосье, мадам Оливье хочет еще поговорить с вами». Он останавливается, поворачивает назад. Теперь куда она его поведет? Она не хочет, чтобы кто-либо видел ее вместе с ним. Не совпадение ли, что она перехватывает его в том самом месте, где начинается узкая аллея, отделяющая парк виллы от другого, соседнего. Она ведет его по ней. «Сюда, мосье, эта дорога короче». По правую сторону территория мадам Оливье, по левую — чужая территория, и, заметьте, дорогой друг, именно оттуда упало дерево, которое нас едва не убило. Вот одна, а вот другая калитка — обе выходят на аллею. Здесь могла быть засада. Какие-то люди хватают Холлидея и ведут на соседнюю виллу.

— Боже мой, Пуаро, — воскликнул я, — неужели вы все это себе так представляете?

— Да, мысленно я все это так вижу, мой дорогой Гастингс. Так, и только так, все и произошло. Пойдемте обратно в дом.

— Вы снова хотите видеть мадам Оливье?

Пуаро улыбнулся.

— Нет, Гастингс, я хочу увидеть лицо женщины, которая стояла на лестнице.

— Вы думаете, она родственница мадам Оливье?

— Нет, она скорее всего ее секретарь и поступила к ней недавно.

Дверь открыл тот же молодой человек.

— Не можете ли вы сказать нам имя той женщины в черной вуали, которая только что вошла в дом?

— Мадам Вероно? Секретарь мадам Оливье?

— Да. Передайте ей, пожалуйста, что мы хотели бы с ней переговорить.

Молодой человек удалился. Через минуту он вернулся.

— Извините, господа, но мадам Вероно нет. Вероятно, она ушла по делам.

— Не думаю, — невозмутимо сказал Пуаро. — Передайте ей, что ее желает видеть Эркюль Пуаро по весьма срочному делу и что он торопится в префектуру.

Посыльный снова удалился. На этот раз вместо него к нам спустилась женщина. Она вошла в салон и подняла вуаль. К моему изумлению, я узнал в ней нашу старую знакомую, графиню Росакову, которая совершенно блистательно ограбила тогда в Лондоне мистера Хардмана.

— Как только я вас заметила в холле, сразу же предположила худшее и не ошиблась, — призналась она.

— Моя дорогая графиня…

Она покачала головой и спешно его перебила:

— Сейчас меня зовут Инее Вероно. Испанка, вышедшая замуж за француза. Что вам от меня нужно, Пуаро? Вы страшный человек. Вы тогда выкурили меня из Лондона. Теперь вы все расскажете мадам Оливье и меня изгонят из Парижа? Мы, бедные русские, тоже должны где-то жить.

— Дело гораздо серьезнее, чем вы думаете, мадам, — сказал Пуаро, наблюдая за ней. — Я собираюсь посетить соседнюю виллу и освободить мистера Холлидея, если он, конечно, еще жив. Как видите, мадам, мне все известно.

Она побледнела и нервно закусила губу. Затем решительно произнесла:

— Он жив, но… он не на этой вилле. Послушайте, мосье, я предлагаю сделку. Мне — свобода, а вам Холлидей — живой и невредимый.

— Согласен, — сказал Пуаро. — Я только что сам хотел предложить вам это. Да, кстати, ваши хозяева — Большая Четверка?

И снова ее лицо побледнело, но на этот раз она ничего не ответила.

Вместо этого со словами «Вы позволите мне позвонить?» она подошла к телефону и набрала номер.

— Это номер телефона на вилле, где находится ваш друг. Вы можете назвать его полиции, но к тому времени, когда они туда доберутся, там уже никого не будет… А, наконец-то, это ты, Андре? Да, это я. Маленький бельгиец все знает. Отправь Холлидея в гостиницу, а сам уходи.

Она положила трубку и, улыбаясь, подошла к нам.

— Надеюсь, мадам, вы проводите нас до гостиницы?

— Разумеется. На другое я и не надеялась.

Я остановил такси, и мы вместе отправились в гостиницу. Лицо Пуаро выражало недоумение. Слишком просто все было. Когда мы подъехали к гостинице, к нам подбежал портье.

— К вам прибыл какой-то господин. Он выглядит очень больным. Его привела медсестра, но она уже ушла.

— Все правильно, — сказал Пуаро. — Это мой друг.

Мы втроем поднялись наверх. Возле окна в кресле сидел изможденный молодой человек. Пуаро подошел к нему.

— Вы мистер Холлидей?

Мужчина молча кивнул.

— Покажите мне вашу левую руку. У Холлидея ниже локтя есть родимое пятно.

Мужчина протянул левую руку. На ней действительно было родимое пятно. Пуаро кивнул графине. Она повернулась и вышла из комнаты.

Стакан бренди привел Холлидея немного в чувство.

— Боже мой, — пробормотал он. — Я прошел через муки ада… Они сущие дьяволы. Моя жена, где она? Что она подумала? Они сказали мне, что она поверила… поверила…

— Она не поверила, — твердо сказал Пуаро. — В вас она ни разу не усомнилась. Она ждет вас, и ваша дочь тоже.

— Господи, мне не верится, что я снова на свободе.

— А теперь, когда вы немного пришли в себя, мосье, я хотел бы услышать вашу историю с самого начала.

Лицо Холлидея вдруг окаменело.

— Я ничего не помню.

— Что так?

— Вы слышали что-нибудь о Большой Четверке?

— Кое-что слышали, — сухо ответил Пуаро.

— Вы не знаете того, что знаю я. Они обладают неограниченной властью. Если я буду молчать, то останусь жив, если скажу хоть слово, то не только я, но и мои близкие будут уничтожены. И не нужно меня убеждать. Я много знаю, но… ничего не помню.

И, вскочив с кресла, он вышел из комнаты.

Пуаро не скрывал своей досады.

— Значит, вот как обстоит дело, — пробормотал он. — Большая Четверка выиграла и этот раунд. Что это у вас в руке, Гастингс?

— Какой-то клочок бумаги. Графиня что-то написала, — перед тем как уйти, — объяснил я. Пуаро внимательно прочитал:

— «Au revoir[24] — I. V.»[25] Подписалась своими инициалами. Это, возможно, совпадение, но они похожи на римскую цифру четыре. Любопытно, Гастингс, очень любопытно.

Похитители радия

Ночь после освобождения Холлидей спал в соседней комнате. Я слышал его стоны и проклятия, которые он произносил во сне. Несомненно, пребывание на той вилле настолько расшатало его нервную систему, что утром следующего дня он вообще наотрез отказался говорить о Большой Четверке. Только опять твердил, что у них неограниченная власть, что они грозились погубить его и его близких, если он кому-нибудь хоть что-то расскажет.

После завтрака он уехал к жене в Англию, а Пуаро и я остались в Париже. Меня обуяла жажда деятельности, и спокойствие Пуаро меня раздражало.

— Ради Бога, Пуаро, — настаивал я. — Надо срочно ехать — и скорее — за ними.

— Очень хорошо, mon ami, очень хорошо. Но куда? И за кем?

— За Большой Четверкой, конечно.

— Cela va sans dire.[26] Но как вы собираетесь это сделать?

— Обратиться в полицию и… — начал я.

— Они поднимут нас на смех — и правильно сделают. У нас нет никаких доказательств, почти никаких. Мы должны ждать.

— Ждать чего?

— Их следующего хода. Вы, англичане, большие любители и ценители бокса. Так вот: если один боксер выжидает и только изредка наносит удары, набирая очки, то второй, чтобы не проиграть по очкам, обязан атаковать — и ему приходится раскрываться. Так вот, теперь наша очередь выжидать.

— А они будут атаковать? — засомневался я.

— Непременно. Вы же помните, как они старались выпроводить меня из Англии, потом мы вмешались и спасли бедолагу Гранта от виселицы, а теперь мы сорвали им планы здесь, в Париже. Нет, Гастингс, они это так не оставят.

В этот момент раздался стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, в комнату вошел какой-то мужчина. Он осторожно закрыл за собой дверь. Мужчина был высокого роста, худощавый, со слегка крючковатым носом и болезненно бледной кожей. Одет он был в плащ, застегнутый до самого подбородка, а шляпа его была надвинута на глаза.

— Прошу прощения, господа, за мое бесцеремонное вторжение, — сказал он мягким голосом, — но у меня довольно необычная миссия.

Улыбаясь, он подошел к столу и уселся на стул, стоящий рядом. Я хотел было вскочить, но Пуаро жестом остановил меня.

— Вы сказали, молодой человек, что у вас к нам довольно необычное дело. Мы вас слушаем.

— Дорогой мосье Пуаро, все очень просто. Вы мешаете моим друзьям!

— Каким же образом?

— Послушайте, мосье Пуаро, это несерьезно. Вы прекрасно знаете, о чем идет речь.

— Это зависит от того, кто ваши друзья.

Молодой человек молча вынул из кармана портсигар, открыл его и бросил на стол четыре сигареты. Потом, также без единого слова, он положил сигареты обратно в портсигар и спрятал его в карман.

— А… — протянул Пуаро. — Вот оно что. И что же ваши друзья хотят?

— Они хотят, чтобы вы направили свои замечательные способности, свой редкий талант на раскрытие уголовных преступлений, словом, чтобы вы перестали мешать им и снова занялись проблемами великосветских дам. Ведь они ваши основные клиенты?

— Тихое отступление, — прокомментировал Пуаро, — а если я откажусь?

Молодой человек сделал выразительный жест.

— Мы будем об этом сожалеть, — сказал он, — а также все поклонники и поклонницы таланта великого Эркюля Пуаро. Но самые горячие сожаления не смогут воскресить человека, вернуть его к жизни…

— Вы очень деликатны, — кивнул Пуаро. — А если я… соглашусь?

— В этом случае я уполномочен предложить вам… компенсацию.

Он вытащил бумажник, достал оттуда десять ассигнаций и бросил их на стол. Каждая банкнота была достоинством в десять тысяч франков.

— Это только небольшой аванс с нашей стороны. Вы получите в десять раз больше…

— Бог ты мой, — закричал я, вскакивая на ноги, — и вы смеете думать!..

— Сядьте, Гастингс, — приказал Пуаро. — Сядьте и умерьте свои порывы. А вам, мосье, я вот что скажу. Ничто не мешает мне позвонить в полицию, а мой друг позаботится о том, чтобы вы не убежали…

— Звоните, если считаете это целесообразным, — спокойно сказал наш посетитель.

— Послушайте, Пуаро, — вмешался я. — Сколько же можно… Звоните в полицию, и покончим с этим делом.

Поднявшись, я прошел к двери и стал к ней спиной.

— В данной ситуации это решение кажется мне наиболее разумным, — сказал, как бы уговаривая себя, Пуаро.

— Вы уверены, что действительно поступаете разумно?

— Ну звоните же, Пуаро! — настаивал я.

— В таком случае вы несете ответственность за последствия, Гастингс.

Как только Пуаро поднял трубку, мужчина вдруг прыгнул на меня, словно кошка. Я был готов к этому, и через минуту мы, вцепившись друг в друга, катались по комнате, опрокидывая стулья. Почувствовав, что он вот-вот выскользнет, я сжал его еще сильнее. Он перестал вырываться. Я уже предвкушал победу, как вдруг случилось неожиданное. Разжав руки, я улетел в сторону головой вперед и врезался в стену…

Я очнулся, когда за нашим посетителем уже захлопнулась дверь. Я вскочил на ноги и, подбежав к двери, попытался ее открыть — но она была заперта снаружи на ключ. Я выхватил у Пуаро телефонную трубку.

— Портье? Сейчас мимо вас пройдет мужчина в плаще, застегнутом на все пуговицы, и помятой шляпе. Задержите его. Он разыскивается полицией.

Через несколько минут мы услыхали за дверью сначала какой-то шум, затем звук поворачиваемого в замке ключа. Наконец дверь распахнулась, и мы увидели самого управляющего гостиницы.

— Вы задержали его? — закричал я.

— Нет, мосье. Никто не спускался по лестнице и не шел мимо портье.

— Он должен был спуститься вниз.

— Но никто из посторонних не спускался, в противном случае мы бы его задержали.

— Но кто-то же проходил мимо вас? Кто-нибудь из обслуживающего персонала, например? — мягко спросил Пуаро.

— Только официант с подносом.

— Да!.. — сказал Пуаро понимающим тоном, когда мы наконец-то избавились от управляющего и его успевших подойти подчиненных. — Теперь мне понятно, почему он был застегнут на все пуговицы.

— Такая досада, Пуаро, — сказал я удрученно. — Я ведь думал, что поймал его.

— Я думаю, он применил какой-то прием из джиу-джитсу. Не расстраивайтесь, дорогой Гастингс, все прошло точно по плану… по его плану, чему я очень рад.

— Что это? — воскликнул я, увидев вдруг на полу какой-то темный предмет.

Это оказалось небольшое кожаное портмоне, которое, по всей вероятности, выпало из кармана посетителя во время борьбы. В нем находились два оплаченных счета на имя Моей Феликса Леона и свернутый в несколько раз листок бумаги, на котором карандашом было нацарапано всего несколько слов, но этим словам не было цены:

«Следующее заседание совета состоится в пятницу в 11 утра по адресу: улица Эшелес, 34».

Вместо подписи в конце записки была выведена большая четверка.

Была как раз пятница, и часы на камине показывали половину одиннадцатого.

— Боже мой, — завопил я. — Какая удача! Фортуна повернулась к нам лицом. Нужно поторопиться.

— Так вот зачем он приходил, — пробормотал Пуаро. — Теперь мне все ясно.

— Ясно? Что ясно? Дорога каждая минута, Пуаро. Да не стойте же вы, в конце концов, как истукан.

Пуаро смотрел на меня насмешливо, как он это всегда делал, когда я горячился, и качал головой.

— «Заходите, милый друг, муху в гости звал паук».[27] Не так ли начинается ваша английская песенка? Да, задумано тонко, но Пуаро на такой трюк не поймаешь.

— Что вы хотите сказать?

— Дорогой друг, я все пытался понять, зачем приходил этот молодой человек. Действительно ли он собирался подкупить или испугать меня? Едва ли. Тогда зачем же он все-таки приходил? Теперь все стало на свои места. Теперь я ясно представляю себе их план. Сделать вид, что он хочет якобы подкупить меня или запугать, специально спровоцировать драку, — он же явно стремился к ней… а во время борьбы якобы нечаянно выронить портмоне. Улица Эшелес, тридцать четыре, одиннадцать часов утра. Нет, мои дорогие, Эркюль Пуаро — стреляный воробей, его на мякине не проведешь.

— Боже мой! — вырвалось у меня.

— Одно только мне неясно, — с хмурым видом пробормотал Пуаро.

— Что именно?

— Время, Гастингс, время, указанное в записке. Если бы они хотели завлечь меня в ловушку, то для этого больше подошла бы ночь. Возможно, что-то у них там должно произойти сегодня утром… Что-то, чего Пуаро, по их мнению, не должен узнать. — Он протестующе покачал головой. — Посмотрим. Я останусь в этом кресле. Сегодняшним утром мы никуда отсюда не пойдем. Мы подождем развития событий здесь.

В половине двенадцатого пришло письмо. Прочитав его, Пуаро передал листок мне. Это была короткая записка от мадам Оливье. Она просила нас немедленно приехать.

Мы поспешили на виллу мадам Оливье. На этот раз хозяйка сама встретила нас в уже знакомой нам маленькой комнатке. И снова меня поразила неистовость в ее глазах, несовместимая с абсолютно монашеским обликом, — в ней поистине была какая-то магическая сила.

Она сразу приступила к делу.

— Месье, мы вчера беседовали с вами об исчезновении Холлидея. Затем, как мне доложили, вы вернулись сюда во второй раз, чтобы поговорить с моим секретарем, Инее Вероно. Она ушла из дома вместе с вами и до сих пор не вернулась.

— Это все, мадам?

— Нет, мосье, к сожалению, нет. Ночью кто-то проник в мою лабораторию и похитил некоторые бумаги. Преступники пытались похитить кое-что еще, но, к счастью, не смогли открыть сейф.

— Мадам, должен вам сообщить, что ваша секретарша, мадам Вероно, на самом деле графиня Росакова, весьма опасная преступница, и именно она виновна в похищении Холлидея. Как долго она проработала у вас?

— Пять месяцев. Не могу поверить, что эта милая женщина — преступница.

— Тем не менее это так. Где они лежали, ваши бумаги? Их легко было найти?

— Понимаете, похитители точно знали, где искать. Вы думаете, это Инее?..

— Да, они безусловно действовали по ее подсказке. Но что это за дорогая вещь, которую преступникам не удалось похитить? Драгоценности? Бриллианты?

Мадам Оливье с улыбкой покачала головой.

— Это гораздо дороже бриллиантов, мосье Пуаро. — Понизив голос и опасливо оглянувшись, она сказала: — Радий.

— Радий?

— Да. В ходе эксперимента, который я сейчас провожу, возникла необходимость провести дополнительные опыты. Небольшое количество радия, необходимого для завершения эксперимента, у меня было, но требовалось больше, и мне удалось его приобрести. Теперь я смогу завершить свою работу. Хотя объем радия ничтожно мал, стоимость его выражается в миллионах франков.

— А где он теперь?

— В сейфе, упакован в свинцовый ящик. Сейф старинный, сейчас таких не делают, и сработан был на совесть. Потому-то преступники и не смогли его открыть.

— Как долго радий пролежит в сейфе?

— Еще пару дней, а потом я закончу опыты.

Глаза Пуаро зажглись.

— Инее Вероно знает об этом? Отлично! В таком случае они еще вернутся. Никому ничего обо мне не говорите, и я попытаюсь спасти ваш радий. У вас есть ключ от двери, ведущей из лаборатории в сад?

— Да, мосье Пуаро. Вот он. У меня есть запасной. А вот ключ от садовой калитки, которая ведет на аллею между виллами.

— Благодарю вас, мадам. Вечером спокойно ложитесь спать и ничего не бойтесь. Положитесь на меня, но никому обо мне ни слова, даже вашим помощникам, мадемуазель Клод и мосье Генри, так, кажется, их зовут? Особенно им.

Когда мы вышли наружу, Пуаро с довольным видом потер руки.

— Что мы делаем дальше? — спросил я.

— Сейчас, Гастингс, мы покидаем Париж и уезжаем в Лондон.

— Что?..

— Мы складываем чемоданы, обедаем и отправляемся на Гар дю Норт.

— Но радий?..

— Я сказал, что мы отправляемся в Англию, но не сказал, что мы туда доедем. Послушайте, Гастингс. Без всякого сомнения, за нами следят. Наши враги должны быть уверены, что мы отправляемся в Англию, и они не поверят нам, пока мы не сядем в поезд и пока поезд не тронется.

— Вы хотите сказать, что мы снова сойдем с поезда… в последний момент?

— Нет, Гастингс. Наши противники не успокоятся, пока не убедятся, что мы действительно уехали.

— Но поезд не остановится до самого Кале.

— Если хорошо заплатить, поезд остановится там, где нам необходимо.

— Но послушайте, Пуаро, это же скорый поезд, экспресс, его невозможно остановить просто так. Никто ведь не согласится это сделать даже за большие деньги. Как же вы намерены это сделать?

— Дорогой друг, замечали ли вы когда-нибудь в вагоне пассажирского поезда маленькую ручку, обычно расположенную возле двери? С помощью этой ручки можно остановить любой поезд. Это обойдется в сто франков. Если мне не изменяет память, такова сумма штрафа за остановку без уважительной причины.

— Вы собираетесь остановить поезд с помощью стоп-крана?

— Возможно, это сделает мой друг Пьер Камбо. И пока он будет ругаться с проводником, доказывать, что он вынужден был это сделать в силу обстоятельств, возмущаться тем, что его не желают понимать — чем, естественно, привлечет к себе внимание всех пассажиров, мы спокойненько сойдем с поезда.

Все прошло без сучка без задоринки по намеченному Пуаро плану. Пьер, который хорошо знал методы моего друга, остановил поезд в нужном нам месте. Пока он скандалил с проводником, мы спокойно сошли с поезда, никем не замеченные, и очутились в одном из пригородов Парижа.

Теперь нам надо было как-то изменить внешность. У Пуаро был наготове маленький чемоданчик с необходимыми принадлежностями, и вскоре по дороге шагали двое бродяг в видавших виды синих куртках. Пообедав в какой-то закусочной, мы вернулись в Париж.

Когда мы добрели до виллы мадам Оливье, было уже около одиннадцати часов. Прежде чем повернуть на аллею, мы осмотрелись. Вокруг не было ни души. Единственное, что мы знали наверняка, — это то, что за нами никто не следил.

— Не факт, что они уже здесь, — прошептал Пуаро. — Они ведь могут заявиться и завтра ночью, но вряд ли позднее, так как знают, что радий будет храниться здесь только до послезавтра.

Мы осторожно отомкнули садовую калитку. Она отворилась бесшумно, мы вошли в сад, и тут…

Произошло нечто непредвиденное. Мы оба разом обо что-то споткнулись и упали. Нас схватили, связали и засунули во рты кляпы. Сопротивляться было бесполезно. В таком положении мы пролежали около десяти минут. Затем нас, как тюки, подняли и понесли — к моему громадному удивлению — к дому мадам Оливье. Послышался звук открываемой ключом двери лаборатории, и нас внесли внутрь. Один из мужчин, несших нас, остановился у большого сейфа, который был открыт настежь.

У меня по спине пробежали мурашки. Неужели они собираются затолкать нас в сейф, чтобы мы умерли там от удушья?

Однако, заглянув внутрь сейфа, я увидел там ступеньки, ведущие куда-то вниз. Нас потащили по этим ступенькам, и вскоре мы очутились в просторной комнате. Посреди этой комнаты стояла высокая представительная женщина с черной маской на лице. Команды она подавала молча, жестами. Мужчины положили нас на пол и по ее знаку вышли, оставив наедине с этим таинственным существом. Я понял, кто это. Это была француженка… Номер Три из Большой Четверки.

Женщина наклонилась к нам, вытащила кляпы, но веревок развязывать не стала, затем выпрямилась и резким движением сняла маску.

Я ахнул от изумления! Это была мадам Оливье.

— Мосье Пуаро, — начала она насмешливо. — Великий, могущественный, всеми прославленный, гениальный мосье Пуаро. Вчера я послала вам предупреждение, но вы его проигнорировали. Вы возомнили, что сможете противостоять могуществу Большой Четверки. И вот результат: вы здесь и должны будете умереть.

В ее взгляде было столько злобы и ненависти, что меня прошиб холодный пот. Контраст между ее аскетической внешностью и безумным горящим взглядом был настолько разителен, что я понял: перед нами безумная… Она гениальна, но тем хуже. Она опасна для всего человечества!

Пуаро ничего не ответил, абсолютно сраженный встречей с мадам Оливье.

— Да, — медленно, смакуя слова, продолжала она, — это конец. Мы не любим, когда кто-то нам мешает. Ну довольно. Ваше последнее желание? Оно у вас есть?

…Никогда раньше мы не были так близки к гибели… Пуаро держался превосходно. Он даже не побледнел и не отвел глаза, продолжая смотреть на мадам Оливье с неослабевающим интересом.

— Ваши рассуждения заинтересовали меня, мадам, — спокойно сказал он. — Жаль, что у меня так мало времени, чтобы оценить их по достоинству и вникнуть во все детали. Да, у меня есть просьба. Приговоренный к смерти всегда имеет право на последнюю сигарету. У меня в кармане есть портсигар. Если вы позволите… — И он посмотрел на свои связанные руки.

— Вы хотите, чтобы я развязала вам руки, не так ли? — рассмеялась мадам Оливье. — Вы очень сообразительны, мосье Пуаро. Я в этом имела возможность убедиться. Но я не развяжу вам руки, я сама угощу вас вашей же сигаретой.

Она наклонилась, вытащила портсигар из кармана Пуаро, достала сигарету и вставила ему в рот.

— А теперь зажжем спичку, — сказала она, поднимаясь на ноги.

— В этом нет необходимости, мадам, — ответил Пуаро, держа сигарету во рту, и что-то в его голосе насторожило меня. Мадам Оливье застыла на месте. — Не двигайтесь, мадам, прошу вас, не двигайтесь. Не то будете очень сожалеть. Вы, надеюсь, знакомы с ядом кураре.[28] Южноамериканские индейцы пользуются им, смазывая свои стрелы. Даже царапина, полученная от этой стрелы, смертельна. Некоторые индейские племена для метания этих стрел используют маленькие полые трубки, которые точь-в-точь напоминают сигарету. Мне достаточно только дунуть. А… Вы вздрогнули, мадам. Умирать никому не хочется. Не двигайтесь, прошу вас. Эта трубка очень проста и надежна. Один выдох, и маленькая иголочка, весьма похожая на рыбью кость, вонзается в цель. Вы, я думаю, не хотите умереть прямо сейчас, в самом расцвете сил. Поэтому будьте любезны, мадам, развяжите моего друга Гастингса. Я не могу действовать руками, но вертеть головой могу, а значит, вы будете все время у меня под прицелом. Поторопитесь, мадам, только, прошу вас, без глупостей.

Трясущимися руками, побледнев от страха и злости, мадам Оливье выполнила его указания. Мои руки были теперь свободны, и Пуаро продолжил:

— Теперь, Гастингс, свяжите эту леди вашими веревками. Вот так. Теперь кляп. Отлично. А теперь развяжите меня. Нам страшно повезло, что она отправила своих помощников. Еще немного удачи, и мы сможем незаметно выбраться из этого «сейфа».

Через минуту Пуаро был свободен. Он галантно поклонился хозяйке:

— Эркюля Пуаро не так просто уничтожить, мадам. Надеюсь, вы в этом убедились. Спокойной ночи.

Кляп во рту помешал ей ответить, но взгляд ее был поистине убийственным… Я надеялся, что мы никогда больше не попадемся в руки этой особы.

Уже через несколько минут мы шагали по знакомой нам узкой аллее. Вокруг по-прежнему никого не было, и вскоре нам посчастливилось убраться подальше от этого проклятого места.

Только тогда Пуаро произнес:

— Эта женщина права. Я заслуживаю всех тех насмешек, которыми она меня угощала. Глупец, самый что ни на есть глупец, и безмозглый кретин. Так глупо попасться. Хвастался, что никогда не угожу в их сети. Да тут не просто сети, тут целый невод! Они знали, что я сумею разгадать их планы, и на этом был основан их расчет. Именно этим и объясняется та легкость, с которой они отпустили Холлидея, и визит господина с запиской, и многое другое. Задумала все это, конечно, сама наша гениальная мадам Оливье, а так называемая Инее Вероно ей только помогала. Оливье нужны были только идеи и замыслы Холлидея, что же касается знаний и средств, необходимых для их осуществления, то этого у нее в избытке. Да, Гастингс, теперь мы знаем, кто Номер Три в Большой Четверке. Эта француженка, одна из величайших умов Европы. Мудрость Востока вкупе с передовой наукой Запада. А ведь есть еще двое, о которых мы пока ничего не знаем, но должны узнать. Завтра мы вернемся в Лондон и начнем действовать.

— И вы не собираетесь рассказать полиции о мадам Оливье?

— О ком? Да кто же нам поверит, и доказательств у нас никаких. Эта женщина — идол, кумир нации! Так что будет очень хорошо, если она сама не заявит на нас в полицию.

— На нас?!

— Посудите сами. Мы проникли ночью в чужой дом, воспользовавшись ключами, которых она якобы никогда нам не давала. Она застигла нас у сейфа, который мы пытались открыть и где хранится радий. Ей удается нам помешать, но потом мы ее связываем, вставляем в рот кляп и исчезаем. Не будьте наивны, Гастингс, обстоятельства против нас.

В логове врага

После наших злоключений на вилле мадам Оливье мы поспешили вернуться в Лондон. Там Пуаро ожидало несколько писем. Ознакомившись с ними, он протянул одно мне.

— Прочтите, Гастингс.

Мое внимание сразу привлекла подпись «Эйб Райленд», и я вспомнил, как однажды Пуаро назвал его самым богатым человеком в мире. Письмо было очень кратким и резким. Миллионер был крайне недоволен тем, что Пуаро в последний момент изменил свое решение ехать в Южную Америку, и добавил, что считает причину его отказа несерьезной.

— Здесь есть над чем подумать, не так ли? — сказал Пуаро.

— Я думаю, любой на его месте был бы недоволен.

— Вы меня не поняли, Гастингс. Вспомните, что говорил Меерлинг, искавший убежища в этом доме. Номер Два фигурирует в документах как латинская буква «эс», перечеркнутая двумя линиями — знак доллара, или двумя полосками и звездой. Намек на то, что он американский подданный и символизирует капитал. И учтите тот факт, что Райленд предложил мне огромную сумму денег, чтобы я покинул Англию. Это вам ни о чем не говорит?

— Вы полагаете, — пробормотал я, — что Эйб Райленд, этот американский мультимиллионер, и есть Номер Два?

— Вы удивительно точно схватили мою мысль, Гастингс. Да, я предполагаю, что это он. Тон письма, как вы правильно заметили, надменный и высокомерный, но учтите: Большой Четверкой руководят люди, достигшие значительных высот, образованные и целеустремленные. Эйб Райленд имеет репутацию талантливого дельца, но — беспринципного, не слишком щепетильного в выборе средств. У него огромное состояние, и единственное, чего ему не хватает — это власти, неограниченной власти.

— А вы вполне уверены, что это именно тот человек?

— В том-то и дело, что нет. И многое бы отдал, чтобы узнать точно. Окажись Эйб Райленд Номером Два из Большой Четверки, мы бы еще на шаг приблизились к нашей цели.

— Судя по штемпелю, — сказал я, — он сейчас находится в Лондоне. — Вы конечно же нанесете ему визит и лично извинитесь за отказ.

— Возможно.

Два дня спустя Пуаро возвратился домой в сильном возбуждении. Он схватил меня за плечи и начал оживленно говорить:

— Мой друг, случай удивительный, неповторимый, другого такого может не представиться, но это очень опасно. Я не смею даже предлагать вам такое.

Если Пуаро хотел меня испугать таким образом, то достиг обратного эффекта. Я так ему и сказал, и он неохотно мало-помалу изложил свой план.

Оказывается, Райленд искал подходящую кандидатуру на должность секретаря. Ему нужен был молодой человек приятной наружности и с хорошими манерами. Пуаро считал, что я обладаю всеми этими качествами, и хотел бы, чтобы я поступил к нему на службу.

— Я бы и сам поступил, — извиняющимся тоном объяснил Пуаро, — но не смогу же я изменить внешность до такой степени, чтобы меня не узнали, да и по-английски я говорю не настолько хорошо, чтобы обмануть знающего человека. Я бы даже сбрил усы, если бы был уверен, что это сильно изменит мою внешность.

Я вызвался немедленно попытать удачи.

— Но держу пари, — предупредил я, — что он не согласится взять меня на службу.

— Не волнуйтесь, Гастингс, это уже мое дело. Он согласится. Я достану вам такие рекомендации, что он не сможет вам отказать. Письмо от министра внутренних дел.

Увидев на моем лице скептическое недоверие, он объяснил:

— Однажды я помог министру в одном маленьком деле, которое грозило ему большим скандалом. Мне удалось все уладить без лишнего шума. Он — мой должник и не откажет мне в этой, в сущности, пустяковой услуге.

Потом Пуаро позвал знакомого гримера. Он был мал ростом и как-то странно, по-птичьи, поворачивал свою огромную голову. Он довольно долго рассматривал меня, а потом начал действовать. Когда через полчаса я посмотрел на себя в зеркало, то ахнул от удивления. Специальные ботинки увеличили мой рост, по крайней мере, на пять сантиметров, а костюм был скроен так, что я казался гораздо тоньше, чем был на самом деле. Несколько подправленный изгиб бровей сделал мой взгляд мрачным и совершенно изменил выражение лица. Щеки округлились, и только загар напоминал мне о моем недавнем прошлом. Усы исчезли, а справа во рту поблескивал золотой зуб.

— Теперь вы не капитан Гастингс, а майор Артур Невилль. Да благословит вас Господь, мой друг, поскольку теперь ваш путь лежит в логово врага.

С сильно бьющимся сердцем в назначенный час я прибыл в гостиницу «Савой» и попросил доложить обо мне.

После недолгого ожидания меня проводили наверх в апартаменты, которые занимал Райленд.

Миллионер сидел за столом. Перед ним лежало какое-то письмо — рекомендация министра, сообразил я. Райленда я видел в первый раз, и, нужно признаться, он произвел на меня сильное впечатление. Высокий, сухощавый, с выступающим подбородком и крючковатым носом, глаза — серые и холодные, брови сурово насуплены, густая шевелюра седых волос, в зубах длинная черная сигара (без которой, как я услыхал позже, он никогда не появлялся). В общем, весьма колоритный типаж.

— Садитесь, — хриплым голосом буркнул он. Я сел. Он постучал пальцем по письму, лежавшему перед ним, и сказал: — Если то, что здесь написано, соответствует истине, вам просто цены нет. В общем, этого мне вполне достаточно. Надеюсь, вы хорошо знакомы с обычаями и правилами светской жизни?

Я заверил, что постараюсь справиться с теми обязанностями, которые будут на меня возложены.

— Учтите: работать вы будете на моей загородной резиденции, куда будут приезжать разные нужные люди: герцоги, графы и виконты. Сможете ли вы встретить их как положено и определить каждому его место за столом? Чтобы все было в соответствии с требованиями этикета?

— Конечно. Это довольно просто.

Мы обменялись еще несколькими общими фразами, и я понял, что принят на службу. Райленду нужен был секретарь-консультант в Англии, а свой американский секретарь и стенографистка у него уже имелись.

Через два дня я уже обосновался в Хаттон-Чейзе. Вилла принадлежала герцогу Лоамширу — миллионер снял ее на шесть месяцев.

Мои обязанности были не слишком обременительными. Однажды я уже был личным секретарем одного из членов парламента, так что на этот раз мне пришлось играть уже знакомую мне роль. Райленд устраивал приемы обычно в конце недели, так что в будни особых хлопот не было. С американским секретарем, его звали Эплбу, мне приходилось встречаться редко. Он был молод, обаятелен и хорошо знал свое дело. Со стенографисткой, мисс Мартин, я встречался чаще. Ей было года двадцать три — симпатичная девица с рыжеватыми волосами и карими глазами, которые обычно были скромно опущены, но, когда она их поднимала, взгляд ее был очень озорным. У меня создалось впечатление, что она не только не любит хозяина, но и не доверяет ему, однако умело это скрывает. Но однажды, совершенно неожиданно, она вдруг разоткровенничалась и выяснилось, что я был абсолютно прав.

Вполне естественно, что я внимательно приглядывался ко всем, кто был в доме. Вскоре появилось несколько новых слуг: лакей и горничные. Дворецкий, экономка и шеф-повар остались прежние, они работали здесь еще при герцоге. От горничных, конечно, вряд ли что можно было узнать. Я некоторое время приглядывался к Джеймсу, второму лакею, но его приняли, по всей видимости, по рекомендации дворецкого, и он подчинялся главному лакею, а с хозяином практически не общался. Больше всего я подозревал Дэвиса, камердинера Райленда. Этого пригожего малого с изысканными манерами миллионер привез с собой из Нью-Йорка. Кстати, по происхождению Дэвис был англичанином.

Прошло три недели, но за это время я не обнаружил ничего, что могло бы подтвердить причастность Райленда к Большой Четверке. Да, он обладал огромным состоянием и был сильной личностью, но мне все больше казалось, что Пуаро подозревал его совершенно напрасно. А однажды Райленд за обедом вдруг обронил несколько фраз о Пуаро:

— Говорят, что он человек редких способностей, но, право же, какой-то странный. Я предложил ему выгодное дело, он согласился, но в последнюю минуту отказался и этим очень меня подвел. Нет, больше я с ним ни за что не стану связываться.

Я почувствовал, как у меня начали гореть щеки. Как-то раз Райленд уехал со своим камердинером в Лондон. Мы с мисс Мартин прогуливались в саду после чая, и она рассказала мне довольно любопытную историю. Мне нравилась мисс Мартин, в ней не было ни капли жеманства, с ней было легко и приятно общаться. Я чувствовал, что она хочет мне что-то сказать, и наконец она решилась.

— Вы знаете, майор Невилль, я надумала отсюда увольняться.

Я уставился на нее с откровенным изумлением.

— Да, я понимаю, здесь платят хорошие деньги, — поспешила добавить она, — и многие считают меня последней идиоткой… но я не выношу оскорблений, майор Невилль. Он бранился как последний извозчик… нет, это уже просто невыносимо.

— Райленд оскорбил вас?

Она кивнула головой.

— Он человек раздражительный и может вспылить без причины. Это бывало часто. Но чтобы так разъяриться из-за какого-то пустяка — это в первый раз… Он так смотрел на меня, что я подумала: сейчас убьет… Если бы я сделала что-то ужасное, а то ведь просто какая-то ерунда.

— А что случилось? — сочувственно спросил я.

— Как вы знаете, я каждый день вскрываю письма Райленда, его обычную корреспонденцию. Деловые письма я передаю Эплби, на остальные отвечаю сама, но все письма вскрываю я. Кроме того, иногда приходят письма в голубых конвертах, на которых в углу стоит маленькая цифра четыре, эти письма я… Простите, вы что-то сказали?

Я был так поражен, что едва удержался от восклицания, но тут же, энергично замотав головой, попросил ее продолжать.

— Ну так вот, — продолжала мисс Мартин, — эти странные письма мне строго было приказано не вскрывать, а сразу же передавать Райленду. Я так и делаю. Но вчера было так много писем, что я едва успевала их просматривать. И случайно вскрыла одно из тех, с четверкой. Как только я поняла, что ошиблась, я пошла к Райленду и все ему объяснила. Однако он набросился на меня чуть ли не с кулаками.

— Что же такого особенного было в письме?

— В том-то и дело, что ничего. Прежде чем я сообразила, что ошиблась, я успела его прочесть. Я и сейчас почти дословно помню его содержание.

— Ну уж и дословно, — нарочно усомнился я.

— Да, помню, — сказала девушка и медленно произнесла следующий текст, который я, вроде бы случайно отстав, незаметно записал.

«Уважаемый сэр, считаю необходимым для всех нас срочно осмотреть участок. Нужно встретиться. Предлагаемая цена, включая карьер, если вы согласны, 17 тысяч фунтов стерлингов; 11 % комиссионных много, 4 % вполне достаточно.

Искренне Ваш Артур Леверман».

— Вероятно, — продолжила мисс Мартин, — Райленд собирается купить участок, на котором находится карьер, и не хочет, чтобы об этом знали его конкуренты. Но если человек из-за пустяка приходит в такое неистовство — это опасный человек. Как вы думаете, майор Невилль, что мне следует предпринять? Что бы вы мне посоветовали? Ведь у вас такой жизненный опыт.

Я ее успокоил как мог, заметив, что, возможно, Райленд страдает расстройством пищеварения, что свойственно людям его конституции. В конце нашей беседы она совсем успокоилась и ушла умиротворенная. Однако сам я был очень далек от спокойствия. Когда я остался один, я вытащил свою записную книжку и внимательно прочел текст письма. Что сие означало? Действительно ли Райленд всего лишь собирался приобрести какой-то карьер для строительных работ и боялся, что кто-то его опередит? Все выглядело вполне естественно — если бы не цифра «четыре» на конверте. Поразмыслив, я пришел к выводу, что напал на след Большой Четверки.

Весь вечер и большую часть следующего дня я ломал голову над текстом, пока наконец меня не осенило. Ключом к разгадке оказалась все та же «четверка». Читая каждое четвертое слово письма, я составил такой текст.

«Необходимо срочно встретиться карьер 17.11.4».

Цифры расшифровывались очень легко. Цифра 17, по всей видимости, означала 17 октября, дату встречи, 11 — время встречи, а цифра 4, я думаю, означала либо подпись таинственного Номера Четыре, либо это был товарный знак Большой Четверки. Место, которое упоминалось в письме, — карьер, я тоже знал: оно находилось примерно в полумиле от дома, пустынное место, идеальное для тайной встречи.

Сначала я вознамерился отправиться туда сам. Раскрыть планы Большой Четверки и утереть нос самому Пуаро было моим сокровенным желанием.

Но потом я одумался. Слишком крупной была ставка, я не мог рисковать: у меня не было морального права действовать в одиночку. Наконец-то у нас появилась возможность узнать замыслы врагов, и нельзя упустить этот шанс… Я напомнил себе, что у Пуаро голова работает гораздо лучше, ему и карты в руки…

Я написал ему письмо, изложив известные мне факты, объяснив, как важно для нас было бы узнать, о чем они там собираются договариваться. Если Пуаро предоставляет это мне, то я готов. На тот же случай, если он захочет приехать сам, я подробно описал ему, как добраться от станции до карьера.

Письмо я отнес на почту в деревню, так как опасался, что вся корреспонденция просматривается.

Весь вечер я был в приподнятом настроении. Никаких гостей, к счастью, не было, и я провел все время в кабинете Райленда. Я предвидел, что не смогу встретить Пуаро на станции, однако был уверен, что освобожусь не позже одиннадцати вечера.

Мои предположения оправдались. В половине одиннадцатого Райленд посмотрел на часы и сказал, что на сегодня достаточно. Я понял намек и тут же удалился. Поднялся на минуту в свою спальню и сразу же по боковой лестнице спустился в сад. Я надел прихваченный с собой плащ, чтобы спрятать белую манишку.

Пройдя до середины сада, я оглянулся и увидел, как Райленд выходит из застекленной двери, ведущей из кабинета в сад. Он явно спешил, так как до намеченного часа оставалось мало времени. Я тоже прибавил ходу и вскоре, запыхавшись, подошел к карьеру. Вокруг не было ни души. Я спрятался в кустах и приготовился ждать.

Через десять минут, ровно в одиннадцать часов, появился Райленд в надвинутой на глаза шляпе и с неизменной сигарой в зубах. Оглянувшись, он шмыгнул куда-то вниз. Прислушавшись, я услыхал приглушенный шум голосов со стороны карьера. Вне всякого сомнения, намеченная встреча уже началась. Стараясь не шуметь, я выбрался из кустов и пополз по крутой тропинке вниз — по-пластунски. Теперь только валун отделял меня от собравшихся. Поскольку уже было темно, я рискнул выглянуть из-за своего укрытия и… увидел направленное на меня дуло пистолета.

— Руки вверх, — сказал Райленд, — я вас давно поджидаю.

Он сидел в тени скалы, поэтому я не мог видеть его лица, но тон, каким это было сказано, не предвещал ничего хорошего. В тот же миг я почувствовал, что в затылок мне уперлось еще одно дуло. Райленд опустил свой пистолет.

— Отлично, Джордж, веди его сюда.

Я был взбешен, но старался этого не выдать. Меня подвели к тому месту, где невидимый в темноте Джордж (я думаю, это был Дэйвис) связал меня и засунул в рот кляп.

Потом Райленд снова заговорил с такой холодной ненавистью, что его голос был просто неузнаваем:

— Это конец для вас обоих. Слишком уж часто вы стали болтаться у нас под ногами. Вы когда-нибудь слышали об оползнях? Два года назад в этом карьере произошел один. Сегодня случится второй. Все для этого готово. Послушайте, ваш друг всегда опаздывает на встречи?

Меня охватил ужас. Пуаро! Если он сейчас здесь появится, то угодит прямо в ловушку. А я не могу предупредить его! Единственное, на что я надеялся, — это то, что он не придал значения моему письму и остался в Лондоне. В самом деле, если бы он отправился сюда, то был бы уже здесь.

Я надеялся, что мой друг не придет.

Но тут все мои надежды рухнули — я услышал шаги, осторожные, тихие… Я замер в отчаянии. Шаги приближались, и вскоре появился сам Пуаро…

Райленд довольно ухмыльнулся и закричал, размахивая пистолетом: «Руки вверх!» Дэйвис в один прыжок оказался за спиной Пуаро. Ловушка захлопнулась.

— Очень рад видеть вас, мистер Пуаро, — с издевкой произнес американец.

Самообладание Пуаро было потрясающим. Он даже не вздрогнул, только несколько раз огляделся, словно что-то искал.

— Мой друг? Где он?

— Он здесь. Он, как и вы, попал в ловушку Большой Четверки.

И Райленд расхохотался.

— В ловушку? — переспросил Пуаро.

— Вы этого еще не поняли?

— Что это ловушка, я понял давно. Но вы, мосье, не совсем точно выразились. Это ловушка для вас.

— Что?.. — Райленд поднял пистолет, и я увидел, как его рука дрогнула.

— Если вы выстрелите, то совершите убийство, которое увидят десятки следящих за вами глаз. Хотите окончить свои дни на виселице? Карьер оцеплен людьми из Скотленд-Ярда еще час назад. Вы проиграли, господин Эйб Райленд.

Пуаро легонько свистнул, и словно по волшебству из-за кустов выскочили полицейские. Они схватили Райленда и его слугу и обезоружили их. Переговорив со старшим офицером, Пуаро взял меня под руку и повел прочь. Когда мы вышли из карьера, он обнял меня.

— Вы живы, слава Богу, живы и невредимы. Это великолепно. Как я проклинал себя за то, что вовлек вас в это опасное предприятие!

— Со мной все в порядке, — сказал я, высвобождаясь. — Но я не совсем понимаю, что произошло. Вы попали в их ловушку, не так ли?

— Конечно, но я долго к этому готовился. Иначе разве я позволил бы вам отправиться в самое логово? Все эти ваши переодевания и вымышленная фамилия выглядели не слишком убедительно.

— Неужели? Но вы мне об этом ни полслова не сказали.

— Я вам говорил, Гастингс, и не один раз, что у вас такая открытая, отзывчивая душа, что обмануть вы можете разве что только самого себя, но никак не окружающих. Вас раскусили сразу же и сделали именно то, на что я рассчитывал, — вот что значит уметь пользоваться серыми клеточками! Вы послужили приманкой для них. И они клюнули. Они подослали к вам девушку. Между прочим, друг мой, ответьте мне, только честно, меня это интересует исключительно с психологической точки зрения: у этой девушки были рыжие волосы?

— Если вы имеете в виду мисс Мартин, — холодно ответил я, — то у нее прекрасные волосы, золотисто-каштановые, с легким медным отливом, но я…

— Ну и молодцы! Вот это работа! Они даже вкусы ваши изучили. Да, мой друг, мисс Мартин из их компании, и в таких делах — она эксперт. Посудите сами. Она слово в слово передает вам содержание секретного письма, приплетая для убедительности ссору с Райлендом. Вы разгадываете шифр, который почему-то оказался на редкость легким, и направляете мне письмо. Но они не знали одного: я ждал именно этого. Я предупредил Джеппа, а остальное вы видели сами.

Я был несколько уязвлен действиями Пуаро, о чем тут же ему и заявил. Ранним утренним поездом мы вернулись в Лондон.

Я сразу же принял ванну и, предвкушая обильный вкусный завтрак, начал одеваться, когда услышал в гостиной голос инспектора Джеппа. Я набросил халат и поспешил в гостиную.

— Ну и натворили же вы дел на этот раз, — сказал Джепп, когда я вошел в комнату. — Пуаро, если мне не изменяет память, это ваш первый промах.

Выражение лица Пуаро было просто непередаваемым. Джепп продолжал:

— Мы считали, что в Хаттон-Чейзе обосновалась шайка преступников, а на самом деле оказалось, что все это проделки лакея.

— Лакея?..

— Да, лакея, кажется, его звали Джеймсом. Он поспорил со слугами, что сумеет так ловко подделаться под хозяина, что даже те, кто все время толкутся в кабинете — он имел в виду вас, Гастингс, — не сумеют его раскусить, а примут за гангстера или за кого-нибудь из Большой Четверки.

— Но это невозможно! — воскликнул я.

— Не верите? Но это действительно так. Я лично повел задержанного в Хаттон-Чейз и убедился сам, что настоящий Райленд и его камердинер спят, а слуги в один голос подтвердили, что поспорили с лакеем. Вот такой дурацкий розыгрыш.

— Так вот почему он все время держался в тени, — пробормотал Пуаро.

После ухода Джеппа мы с Пуаро переглянулись.

— Теперь мы знаем, Гастингс, — начал Пуаро, — кто Номер Два. Миллионер Эйб Райленд. Трюк с лакеем — ловкий ход, чтобы обезопасить себя в случае провала, а сам лакей…

— Неужели он!.. — Я не решался продолжить.

— Номер Четыре — палач-экзекутор, — мрачно подтвердил Пуаро мою догадку.

Тайна «желтого жасмина»

Хотя Пуаро постоянно твердил мне, что мы не теряем времени зря, что мы все больше проникаем в особенности деятельности Большой Четверки, мне лично казалось, что мы все время топчемся на месте.

С тех пор как мы устремились в погоню за Большой Четверкой, они совершили два убийства, похитили физика Холлидея и едва не убили нас с Пуаро, — а мы не только не смогли поймать их, но даже доказать, что все эти преступления были совершены ими.

Пуаро меня успокаивал:

— До сих пор, Гастингс, они смеялись над нами. И у них были для этого все основания. Но есть у вас, у англичан, одна мудрая пословица: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». А вот кто будет смеяться последним, мы еще посмотрим. И помните, мой друг, — добавил он, — что на этот раз мы имеем дело не с обычными убийцами, а с преступниками редкого ума, я бы смело поставил их на второе место в мире — я имею в виду интеллектуальные способности.

Кто занимает первое место, я уточнять не стал, так как заранее знал ответ. Вместо этого я попытался выудить у него, какие меры он предпринимает в настоящий момент — относительно наших врагов. Он, как обычно, ушел от прямых ответов. Но, насколько я мог судить по отдельным его высказываниям, Пуаро вошел в контакт с секретными службами Индии и Китая, и по их сообщениям. Большая Четверка активизировала свою деятельность.

Мой друг совсем забросил частную практику, он при мне отказался от нескольких выгодных дел, мотивируя свой отказ большой занятостью. Иногда, правда, он вдруг брался за расследование, но, убедившись, что преступление никак не связано с деятельностью Большой Четверки, тут же его прекращал и передавал дело полиции.

Такая ситуация очень устраивала нашего друга из Скотленд-Ярда — инспектора Джеппа. Он пользовался результатами начатых Пуаро расследований, и это помогло ему поймать нескольких опасных преступников, что в конечном итоге принесло ему почет и славу.

В благодарность за это Джепп регулярно информировал Пуаро о тех делах, которые, по его мнению, могли заинтересовать «маленького бельгийца». Однажды ему передали расследование дела, которое журналисты окрестили «тайной „желтого жасмина“», и он сразу телеграфировал нам, приглашая Пуаро ознакомиться с имеющимися фактами.

И вот, месяц спустя после моих малоприятных приключений в доме Эйби Райленда, мы уже садимся в поезд, направляющийся в маленький городок Маркет-Хэндфорд в графстве Вустершир, где, собственно, и разворачивались загадочные события.

Едва мы расположились в своем купе, Пуаро спросил:

— Что вы думаете об этом деле, Гастингс?

Ответить сразу я не рискнул и, подумав, начал очень осторожно:

— Такое запутанное дело…

— Вы в самом деле так считаете, Гастингс? — оживился Пуаро.

— А разве тот факт, что мы мчимся на всех парах к месту происшествия, не свидетельствует о том, что вы тоже так считаете? Вы ведь тоже думаете, что это не несчастный случай и не самоубийство? Пейнтера конечно же убили?

— Вы меня не поняли, Гастингс. Даже если предположить, что Пейнтер умер в результате несчастного случая, то все равно остается много чего непонятного.

— Это я и имел в виду, когда сказал, что дело очень запутанное, — поспешил ввернуть я.

— Давайте вспомним все известные нам факты и постараемся расположить их в хронологическом порядке.

Я принялся излагать события в хронологическом порядке, стараясь не упустить ничего важного.

— Начнем, пожалуй, со сведений о самом Пойнтере. Ему было пятьдесят пять лет. Состоятельный. Образованный. Объездил весь земной шар. За последние двенадцать лет в Англии был всего несколько раз. Устав наконец от кочевой жизни, решил осесть в Англии. Купил маленькое поместье «Крофтлендс» около местечка Маркет-Хэндфорд в графстве Вустершир. Первым делом сообщил об этом своему единственному родственнику, Джеральду Пейнтеру, сыну его покойного младшего брата, и предложил ему переехать жить к нему. Племянник, бедный молодой художник, с радостью согласился, и, таким образом, они прожили вместе около семи месяцев — до самой трагедии.

— Вы отменный рассказчик, Гастингс, — заметил Пуаро. — Если бы я вас не знал и слушал в первый раз, то подумал бы, что вы писатель.

Не обращая внимания на шутливый тон Пуаро, я продолжал:

— В доме Пейнтера жили шесть слуг и его личный камердинер, китаец А Линь.

— Ага, — пробормотал про себя Пуаро. — Значит, китаец А Линь.

— В прошлый вторник Пейнтер вскоре после обеда вдруг неважно себя почувствовал, и одного из слуг послали за врачом. Наотрез отказавшись лечь в постель, Пейнтер принял его в своем кабинете. О чем они говорили, никто не знает, но, прежде чем уйти, доктор Квентин сообщил домоправительнице, что для стимуляции сердца он сделал больному укол, и порекомендовал в этот вечер больше хозяина не беспокоить. Затем почему-то начал расспрашивать ее о слугах в доме: откуда они родом, сколько лет работают в доме и прочее.

Домоправительница ответила на все вопросы, но никак не могла понять, зачем это доктору понадобились подобные сведения.

Трагедия обнаружилась на следующий день утром. Одна из горничных, спускаясь по лестнице, почувствовала запах паленого мяса, и ей показалось, что он доносится из кабинета хозяина.

Она попыталась открыть дверь, но та была заперта изнутри. Джеральду Пойнтеру с помощью слуги-китайца удалось взломать дверь. Когда они вошли в кабинет, то увидели ужасающую картину: Пейнтер лежал около камина. Голова его, засунутая в камин, была обуглена до неузнаваемости.

Естественно, что в первый момент они решили, что произошел несчастный случай. Обвиняли только доктора Квентина — за то, что он, по-видимому, дал пациенту какое-то сильнодействующее лекарство и оставил одного — в столь тяжелом состоянии. Но потом они увидели кое-что еще.

На полу рядом с телом лежала газета, выпавшая, по всей вероятности, из ослабевших рук старика. Когда ее перевернули, то увидели, что на ней поперек всей страницы были нацарапаны какие-то слова. Кресло, в котором обычно сидел Пейнтер, было плотно придвинуто к столу, а указательный палец на правой руке покойного был запачкан чернилами. По-видимому, Пейнтер был слишком слаб, чтобы удержать ручку, поэтому он обмакнул палец в чернильницу и из последних сил вывел два слова.

Слова удалось прочесть, но смысл их был абсолютно непонятен: «Желтый жасмин».

Стены «Крофтлендса» сплошь увиты вьющимся желтым жасмином, и все думали, что в предсмертном бреду старик вспомнил почему-то про эти цветы. Вездесущие репортеры, жаждущие из любого пустяка сделать сенсацию, вмиг окрестили эту трагедию «Тайной „желтого жасмина“», хотя, скорее всего, эти слова не имеют какого-то особого значения.

— Не имеют, говорите? — переспросил Пуаро. — Да, конечно — раз уж вы так считаете…

Я пытливо посмотрел на него, но не увидел в его глазах никакой насмешки.

— Потом, — продолжал я, — во время дознания выяснились кое-какие интересные факты…

— Да, представляю, как взыграет ваше красноречие, — чуть ли не промурлыкал Пуаро.

— Вначале, — стойко продолжал я, — возникли кое-какие подозрения относительно доктора. Во-первых, он не был постоянным врачом Пойнтера, он только подменил доктора Болито, уехавшего на месяц в отпуск. Во-вторых, все единодушно считали, что причиной смерти Пойнтера была непростительная беспечность при оказании помощи. Но показания доктора Квентина оказались подлинной сенсацией. Оказывается, с первых же дней после своего приезда в «Крофтлендс» Пейнтер жаловался на недомогание. Доктор Болито прописал ему какое-то снадобье. Когда же сам Квентин осмотрел Пойнтера, некоторые симптомы его болезни поставили его в тупик. Оказывается, еще до того как его позвал слуга, сам Пейнтер уже вызывал Квентина в тот день и повел себя очень странно: как только они остались одни, шепотом сообщил ему, что чувствует себя вполне прилично и позвал его только потому, что его очень смутил вкус тушеного мяса, приправленного карри, которое подавали за обедом. Он сказал, что, отправив слугу под каким-то предлогом из столовой, переложил то, что осталось, в салатницу, которую и вручил доктору с просьбой отдать все это на анализ.

Хотя Пейнтер и говорил, что чувствует себя хорошо, доктор заметил, что пациент был очень взволнован, видимо, из-за своих подозрений, это же подтверждал и учащенный пульс. Поэтому он и ввел ему успокоительное, а именно: небольшую дозу стрихнина.

Вот в основном и все. Осталось добавить самое главное: в тушеном мясе после тщательного анализа обнаружили столько опиума, что им вполне можно было отравить несколько человек.

Я замолчал.

— Ну и что вы об этом думаете, Гастингс? — спросил Пуаро.

— Трудно сказать. Возможно, смерть произошла все-таки в результате несчастного случая, и тот факт, что кто-то пытался незадолго до этого его отравить, — простое совпадение.

— Но вы так не считаете? Вы думаете, что это все-таки убийство?

— А вы разве нет?

— Mon ami, в отличие от вас, я не собираюсь гадать, убийство это или несчастный случай, — это мы узнаем позже, когда разгадаем тайну «желтого жасмина». Между прочим, вы ничего не упустили?

— Вы имеете в виду те две еле заметные черточки, образующие прямой угол — внизу под словами? Я не думаю, что это очень важно.

— Ну что ж, Гастингс, вашу точку зрения на этот счет я выяснил. Хорошо, давайте перейдем от тайны «желтого жасмина» к тайне «тушеного мяса».

— Давайте. Здесь возникает множество вопросов, на которые пока нет ответа. Кто подсыпал отраву в мясо? Почему хотели убить Пейнтера? Готовил это блюдо, по всей видимости, А Линь. Но зачем ему убивать хозяина? А что, если он член какой-нибудь преступной организации? О них сейчас много пишут в прессе. Тайное общество «Желтый жасмин», организованное китайцами… И потом, есть еще Джеральд Пейнтер…

И я многозначительно умолк.

— Да, конечно, — кивнул головой Пуаро. — Есть еще Джеральд. Единственный наследник, между прочим. Но он в тот вечер обедал не дома.

— Он мог заранее подсыпать что-нибудь в кастрюлю, — возразил я. — И специально ушел из дому, чтобы быть вне подозрений.

Мое последнее высказывание пришлось Пуаро по душе. Он посмотрел на меня с одобрением, что делал очень редко.

— Джеральд вернулся поздно ночью, — воодушевленно продолжал я. — Увидев свет в окне кабинета дядюшки, он входит туда и, обнаружив, что его план провалился, толкает старика, и тот падает прямо головой в камин, а потом племянничек наваливается на него всей массой…

— Мистеру Пейнтеру было всего пятьдесят пять лет, он был вполне еще крепкий мужчина, и вряд ли сдался бы так просто…

— Довольно, Пуаро! — не выдержал я. — Мы уже вот-вот приедем. Скажите лучше, что вы сами думаете обо всем этом?

Пуаро улыбнулся и с важным видом произнес:

— Если предположить, что это убийство, то возникает вопрос, почему выбрали такой странный способ? Напрашивается только один ответ — кто-то хотел избежать опознания, поэтому-то лицо и было превращено в головешку.

— Как!.. — воскликнул я — Вы думаете…

— Минуточку терпения, Гастингс, — перебил меня Пуаро. — Я просто излагаю свою версию. Есть ли основания предполагать, что обгоревший мужчина не мистер Пейнтер? Есть ли кто-нибудь еще, за кого можно было бы его принять? Я проанализировал эту возможность и пришел к выводу, что такого человека нет.

— А!.. — разочарованно вздохнул я. — И что тогда?

Глаза Пуаро вдруг слегка заблестели.

— Тогда я сказал себе: «Произошло что-то такое, чего я не понимаю, а раз так, то мне необходимо побывать на месте преступления лично». Вот поэтому мы туда и едем. Не могу же я все время заниматься только Большой Четверкой. А… Кажется, подъезжаем. Где моя одежная щетка? Куда она запропастилась? А, вот она. Друг мой, помогите мне почистить костюм, а потом мы почистим ваш.

— Да-а… — задумчиво протянул Пуаро, когда мы закончили, — слишком опасно увлекаться какой-то одной идеей. Те две черты, перекрещенные под прямым углом? Не кажется ли вам, Гастингс, что он пытался написать цифру четыре?

— Побойтесь Бога, Пуаро, — рассмеялся я.

— Действительно глупость какая-то… Мне теперь везде мерещатся козни Большой Четверки. Хорошо бы отвлечься от всего этого и заняться другим делом. О, кого я вижу! Мистер Джепп собственной персоной!

Расследование в «Крофтлендс»

Действительно, сам инспектор встречал нас на платформе.

— О, мосье Пуаро! — воскликнул он. — Я так и знал, что это дело должно вас заинтересовать. Таинственная история, верно?

Я сразу смекнул, что Джепп попал в затруднительное положение и надеется с помощью Пуаро из него выбраться.

Джепп прибыл на машине, и мы поехали прямо в «Крофтлендс». Это было квадратное белое здание, со всех сторон обвитое самыми разными растениями, в том числе и побегами желтого жасмина, чьи цветы эффектно выделялись на фоне листвы. Увидев, как пристально мы их разглядываем, Джепп также принялся смотреть на них, затем пробормотал:

— Бедный старик, должно быть, бредил в тот момент. Думал, что находится на улице, а не в кабинете.

Пуаро лукаво улыбнулся.

— А как по-вашему, дружище: это убийство или все же несчастный случай?

Инспектор, по-видимому, не ожидал такого вопроса, но, крякнув, ответил:

— Если бы не история с тушеным мясом, я бы подумал, что это типичный несчастный случай. С другой стороны, запихать голову жертвы в камин… Да этот несчастный перевернул бы весь дом своими воплями.

— Ага! — воскликнул вдруг Пуаро — Какой же я глупец! Трижды глупец, Джепп, вы — гений. Вы умнее меня в тысячу раз!

Джепп сначала даже опешил, услышав такой комплимент из уст Пуаро. Затем, покраснев от смущения, пробормотал, что лично сам он так не думает.

Затем он повел нас в кабинет, где нашли тело Пейнтера. Это была просторная комната с низкими потолками, длинными стеллажами вдоль стен и большими широкими кожаными креслами.

Пуаро осмотрел окно, которое выходило на террасу.

— Окно было заперто? — спросил он.

— Сложный вопрос. Когда доктор выходил из комнаты, он просто прикрыл за собой дверь. Утром следующего дня она была заперта на ключ. Кто ее запер? Сам Пейнтер? А Линь утверждает, что окно было на шпингалете. С другой стороны, доктору Квентину показалось, что окно было прикрыто, но не заперто, однако твердо в этом он не уверен. Если бы он знал точно, было бы намного легче. Если старика убили, то убийца вошел либо через дверь — и тогда это кто-то из своих, либо через окно — тогда, возможно, это был посторонний. Когда взломали дверь, то первое, что они сделали, — открыли окно, так как в комнате стоял тошнотворный запах. Горничная, которая открывала окно, считает, что оно не было заперто, но она настолько ненадежный свидетель, что на ее показания вряд ли можно положиться: сейчас говорит одно, а через полчаса станет утверждать противоположное.

— А ключ?

— Тоже сложный вопрос. Ключ валялся на полу рядом с дверью. Он мог выпасть из замочной скважины, когда дверь взламывали, его мог подбросить кто-то из присутствующих, и, наконец, ключ могли просто подсунуть под дверь, предварительно заперев ее.

— В общем, одни догадки.

— Вы правы, мосье Пуаро. К сожалению, это так.

Пуаро огляделся, лоб его был страдальчески нахмурен.

— Не понимаю… Не вижу логики, — бормотал он. — Мелькнула какая-то идея и исчезла. Теперь сплошная темнота. Главное, нет зацепки: не вижу мотива.

— У молодого Джеральда Пейнтера очевидный мотив, — мрачно проворчал Джепп. — Да и характер у него, как я слышал, бешеный. И вообще, малый с претензиями. Да вы сами знаете, что из себя представляет эта богема — ни малейших понятий о морали.

Пуаро не обратил на ворчание Джеппа никакого внимания. Вместо этого он вдруг понимающе улыбнулся.

— Мой дорогой Джепп, что вы все ходите вокруг да около? Я же прекрасно знаю, что подозреваете вы китайца, хитрец вы этакий. Вы хотите, чтобы я помог вам, но признаться в этом выше ваших сил.

Инспектор расхохотался.

— Сдаюсь, мистер Пуаро. Вас не проведешь. Да, я подозреваю китайца. Только он мог убить хозяина, увидев, что отравить его не удалось.

— Едва ли это он, — деликатно возразил Пуаро.

— Пока, конечно, неясен мотив убийства, — продолжал Джепп. — Но это могла быть и месть за что-нибудь несусветное, поди разберись, что у этих варваров на уме.

— Едва ли, — снова сказал Пуаро. — А преступник ничего с собой не прихватил? Драгоценности, деньги или какие-нибудь ценные бумаги?

— Нет. Ничего такого — нет. Я насторожился, Пуаро тоже.

— Я имею в виду, ничего ценного, — пояснил Джепп. — Но старик писал какую-то книгу. Об этом мы узнали только сегодня — утром пришло письмо от издателей, которые спрашивают, когда получат рукопись. Кажется, он ее только что закончил. Мы с молодым Пойнтером все перерыли, но так ничего и не нашли, должно быть, он ее где-то спрятал.

Глаза Пуаро загорелись знакомым мне зеленым огоньком.

— Как называлась книга? — спросил он.

— Кажется, «Тайная власть в Китае».

— Ага! — воскликнул Пуаро, даже слегка задохнувшись. — Позвольте-ка мне поговорить с А Линем.

Позвали китайца. Он вошел в комнату и остановился, опустив глаза. Его лицо не выражало никаких эмоций, только косичка на затылке едва заметно подрагивала.

— А Линь, — спросил Пуаро, — вам жалко хозяина?

— Ощень жалко. Он хорошая хозяина.

— Вы знаете, кто его убил?

— Нет, моя не знает. Моя бы сказала полиция.

На дальнейшие расспросы китаец отвечал безучастным голосом все с тем же каменным лицом. А Линь рассказал, что он сам готовил тушеное мясо с карри, и добавил, что шеф-повар к этому блюду не имел никакого отношения. Я понял, что он даже не подозревает, насколько опасно его признание, но он твердо придерживался своих показаний. Он опять подтвердил, что вечером накануне трагедии окно было закрыто на шпингалет, и если утром оно было открыто, то это сделал сам хозяин. Наконец Пуаро закончил допрос.

— На сегодня хватит. — Когда китаец уже собирался уходить, он задал ему еще один вопрос: — А о желтом жасмине вы ничего не знаете?

— Нет, а что моя должна знать?

Пуаро ничего не ответил.

— А об этом знаке вы тоже ничего не знаете? Он тоже был на газете… — И Пуаро быстро что-то начертил на маленьком столике, покрытом пылью. Я стоял достаточно близко и успел рассмотреть то, что он начертил, — прежде чем он это стер. Две знакомые перекрещенные под углом линии, но рядом еще одна — перпендикулярно к одной из них — получилась четверка. И еще я увидел, как Линь вздрогнул, будто его ударило электрическим током. На его невозмутимом лице на мгновение появился ужас, и он тут же вышел.

Джеппа в комнате не было — он отправился на поиски молодого Пойнтера, и некоторое время мы с Пуаро были одни.

— Большая Четверка! — воскликнул Пуаро. — Опять Большая Четверка! Пейнтер был заядлым путешественником. Много ездил, много видел и знал тоже много. В его книге, вне всякого сомнения, есть что-то о деятельности Ли Чан-йена… нашего первого Номера, координатора и мозгового треста Большой Четверки.

— Но кто?.. И каким образом?

— Тише. Они идут.

Джеральд Пейнтер показался мне вполне добродушным и безобидным молодым человеком. У него была мягкая рыжая бородка и невероятно яркий цветной галстук. Джеральд с готовностью ответил на все вопросы Пуаро.

— В тот вечер я обедал у Вейтлизов. Это наши соседи, — начал рассказывать он. — В котором часу я вернулся домой? Трудно сказать. Думаю, около одиннадцати. У меня был ключ от калитки. Все слуги уже ушли спать, и я, естественно, думал, что дядя тоже спит. Между прочим, мне показалось, что я увидел этого тихоню А Линя — как он свернул за угол дома, но потом понял, что ошибся.

— Когда вы в последний раз видели дядю — до того, как переехали жить к нему?

— Последний раз я его видел, когда мне было лет десять. Потом, как вы знаете, дядя поссорился со своим братом, моим отцом.

— Но он легко вас нашел, не так ли? Хотя с тех пор прошло много лет?

— Ну мне просто повезло: я случайно обратил внимание на объявление его адвоката в газете.

У Пуаро больше вопросов не было.

Затем мы нанесли визит доктору Квентину. Он пригласил нас в свою приемную — к тому времени прием пациентов был уже окончен. Доктор производил впечатлениечеловека очень разумного и симпатичного. Легкая чопорность и пенсне придавали ему некую старомодность, но я подозревал, что методы его лечения были вполне современны.

— Жаль, конечно, что я не помню точно, было ли открыто окно, — сказал он. — А пытаться что-то вспомнить всегда бесполезно: тебе начинает казаться то, чего на самом деле никогда не было. Это свойственно почти всем людям, не так ли, мосье Пуаро? Я много читал о ваших методах, и — должен признаться — я большой поклонник вашего таланта. Да, я уверен, что именно китаец подмешал опиум в мясо, но он никогда в этом не признается, а доказать это практически невозможно. Но сунуть голову человека в огонь — нет, на такое он не способен. Это не в его характере.

Я обратил внимание Пуаро на это высказывание доктора, когда мы шли по главной улице Хэндфорда.

— Вы думаете, у него был помощник? — спросил я. — Между прочим, нужно сказать инспектору, чтобы установил наблюдение за китайцем. Эмиссары Большой Четверки очень хитры.

— Джепп уже установил наблюдение не только за китайцем, но и за племянником. За ними следят с того момента, как было обнаружено тело Пойнтера.

— Но мы-то с вами знаем, что молодой Пейнтер не причастен к убийству.

— Вы всегда знаете больше меня, Гастингс, и это обстоятельство меня удручает.

— Вы старая лиса, Пуаро! — рассмеялся я. — Всегда верны себе — никогда не скажете, что думаете на самом деле.

— Честно сказать, Гастингс, дело для меня совсем ясное, но меня смущает надпись: «желтый жасмин». Я прихожу к мысли, что вы были правы: эти слова не связаны с убийством. В деле, подобном этому, всегда нужно понять: кто на самом деле лжет… Теперь мне все ясно. И все же…

Неожиданно он перешел улицу и вошел в книжный магазин. Через несколько минут он вышел оттуда со связкой книг. Вскоре к нам присоединился Джепп, заходивший в полицейский участок, и мы вместе отправились в гостиницу.

Утром я проснулся довольно поздно. Когда я вошел в гостиную, то увидел там Пуаро, шагающего взад и вперед по комнате.

— Ничего не говорите мне, — возбужденно выпалил он, — пока я не докопаюсь до истины. Да! Мой подход был в корне неверным. Если умирающий пишет какие-то слова, они для него чрезвычайно важны. Все говорят «желтый жасмин» да «желтый жасмин», подумаешь, какой-то вьюнок, его вокруг дома растет видимо-невидимо. А этот вьюнок совсем не так уж прост и мил.

— Ну и что же такое «желтый жасмин»?

— Что такое? Послушайте. — И он открыл книгу, которую держал в руках. — Мой дорогой Гастингс, меня вдруг осенило, что в данном конкретном случае необходимо все тщательно проверить. Вот вы спрашиваете, что же такое «желтый жасмин»? Эта книга дает нам исчерпывающее объяснение.

Он прочел:

— «Gelsemini Radix. Корень желтого жасмина. Состав: алкалоиды C₂₂H₂₆O₃ — сильный яд, действующий подобно кониину,[29] C₁₂H₁₄NO₂ — действует как стрихнин и т. д. Корень жасмина является сильным средством, подавляющим центральную нервную систему. Затем он поражает главные нервные окончания, а в больших дозах вызывает головокружение и потерю мышечного тонуса. Смерть наступает из-за паралича дыхательных путей».

— Помните, Гастингс, в самом начале нашего расследования Джепп бросил фразу о том, что засунуть голову живого человека в огонь невозможно… конечно же он прав, подумал тогда я, конечно же в огонь положили голову уже мертвого человека…

— Но зачем? Какой смысл?

— Друг мой, если вы выстрелите в мертвого человека, или вонзите в него нож, или ударите по голове, результаты вскрытия покажут, что удары были нанесены уже после смерти. Но если голова этого человека сгорела в огне, то никто и не подумает расследовать истинную причину смерти. Разве кто-нибудь заподозрит, что жертва, чудом избежавшая отравления за обедом, будет умерщвлена ядом вскорости после него? И опять возникает вопрос: кто же все-таки лжет? Я склонен верить А Линю…

— Не может быть, — воскликнул я.

— Вы удивлены, Гастингс? Да, то, что А Линь знает о существовании Большой Четверки, очевидно. Но также очевидно, что он ничего не знал об их планах убить Пейнтера. Он понял это только тогда, когда произошла трагедия. Если бы он сам был убийцей, то уж как-нибудь постарался бы сохранить до конца свою невозмутимость. В общем, я решил поверить в невиновность А Линя, и переключиться на Джеральда Пейнтера. Номеру Четыре ничего не стоило сыграть роль племянника, которого его дядюшка не видел много лет.

— Не может быть! — воскликнул я. — Неужели молодой Пейнтер — это Номер Четыре?

— Нет, Гастингс, не Номер Четыре. Как только я узнал специфические свойства желтого жасмина, мне все стало ясно. И как это я оплошал — ведь ответ напрашивался сам собой.

— Мне лично он до сих пор не напрашивается, — холодно заметил я. — Так уж я устроен.

— Просто вы не желаете обременять работой свои серые клеточки. У кого была возможность подсыпать яд в тушеное мясо?

— У А Линя. Ни у кого больше.

— Ни у кого больше? А что вы думаете о докторе?

— Но он ведь пришел потом?

— Естественно, он пришел потом. В блюде, которое приготовил А Линь, не было и намека на опиум, но запуганный доктором старик мясо есть не стал и, в соответствии с предварительной договоренностью, отдал его Квентину для анализа. А потом Квентин сделал Пейнтеру инъекцию, но не стрихнина… На самом деле он вколол ему сок корня желтого жасмина. Затем он ушел, предварительно вытащив шпингалет на окне. Ночью он возвращается, находит рукопись и сует голову мертвого Пойнтера в огонь. Он не обращает внимания на газету, которая лежала на полу рядом с мертвым телом. Пейнтер догадался, что ему ввели, и попытался дать понять, что с ним расправилась Большая Четверка. Ну а Квентин, прежде чем отдать мясо на анализ, добавляет туда опиум. Он приводит свою версию беседы со стариком, мимоходом упомянув об инъекции стрихнина — на тот случай, если кто-нибудь заметит на руке Пойнтера след от иглы. В результате у полиции возникло две версии: либо несчастный случай, либо попытка отравить Пойнтера опиумом, при этом все подозрения, естественно, должны были пасть на А Линя.

— Но разве доктор Квентин может быть Номером Четыре?

— Я думаю, что может. Существует, конечно, настоящий доктор Квентин, который скорее всего сейчас находится где-то за границей. Номер Четыре подменил его только на короткий отрезок времени. У Пойнтера и доктора Болито все было согласовано заранее. Видимо, врач, который должен был заменить его на время отпуска, в последний момент заболел, вот и появился другой.

Вошел запыхавшийся Джепп. Лицо у него было красное.

— Вы его схватили? — с надеждой спросил Пуаро. Джепп замотал головой, все еще тяжело дыша от быстрой ходьбы.

— Сегодня утром вернулся из отпуска доктор Болито. Кто-то вызвал его телеграммой, но кто — неизвестно. Доктор Квентин уехал вчера вечером. Но мы его все равно поймаем.

Теперь уже Пуаро покачал головой.

— Очень сомневаюсь, — сказал он и машинально вилкой нарисовал на столе цифру четыре.

Шахматный ребус

Мы с Пуаро часто обедали в маленьком ресторанчике в Сохо. В этот вечер, расположившись за своим любимым столиком, мы вдруг увидели инспектора Джеппа. Так как за нашим столиком было свободное место, мы пригласили инспектора присоединиться к нам. С момента нашей последней с ним встречи прошло немало времени.

— Что-то вы совсем нас забыли, — укоризненно заметил Пуаро. — Последний раз мы встречались на деле о «желтом жасмине», то есть больше месяца назад.

— Я был на севере Англии. А вы что поделываете? Все еще бегаете за Большой Четверкой?

Пуаро погрозил ему пальцем.

— А вы все смеетесь надо мной? Смейтесь, смейтесь, но Большая Четверка действительно существует.

— В этом-то я не сомневаюсь, но не думаю, что все это настолько серьезно… Вас послушаешь — так это какой-то вселенский рассадник зла.

— Мой друг, вы напрасно их недооцениваете. Большая Четверка — это самая могущественная преступная организация современности. Какую цель они преследуют, к чему стремятся, не знает пока никто, но такой мощной международной преступной организации еще никогда не существовало. Их главарь — китаец, обладает неожиданным, по-восточному изощренным умом, ему помогают американец — один из богатейших людей мира, и француженка — гениальный ученый-физик, что же касается четвертого их подельника…

Джепп перебил его:

— Я все это знаю. Опять вы оседлали своего любимого конька, мосье Пуаро. Поговорим-ка для разнообразия о чем-нибудь другом, а то у вас уже просто какая-то мания обсуждать этих субчиков. Вас интересуют шахматы?

— Балуюсь иногда. А что?

— Разве вы не слышали о вчерашнем матче? Между двумя гроссмейстерами, и что один из них во время игры скончался.

— Я читал об этом в утренних газетах. Один из игроков, доктор Саваронов, — русский чемпион, а тот, кто умер — насколько я понял, от острой сердечной недостаточности — американец Гилмор Уилсон. А ведь совсем еще молодой, подавал большие надежды.

— Совершенно верно. Несколько лет назад Саваронов победил Рубинштейна[30] и стал чемпионом России. А об Уилсоне говорили, что это чуть ли не второй Капабланка.[31]

— М-да, жутковатая история, — задумчиво сказал Пуаро. — Если я не ошибаюсь, вас она очень насторожила!

Джепп смущенно рассмеялся.

— Вы угадали, мосье Пуаро. Я в недоумении. Уилсон был здоров как бык — никаких жалоб на плохое сердце. И вдруг — острая сердечная недостаточность. С чего бы?

— Вы считаете, что к смерти Уилсона причастен Саваронов! — воскликнул я.

— Едва ли, — сухо ответил Джепп. — Я считаю, что даже в России человек не может убить другого всего лишь из опасения проиграть ему партию в шахматы. И потом, говорят, что Саваронов играет не хуже Ласкера.[32] Нет, тут дело совсем в другом.

Пуаро задумался.

— Ну и что же вы об этом думаете? — спросил он. — Зачем нужно было Уилсону давать яд? Вы ведь подозреваете, что он был отравлен?

— Думаю, что да. Сердечная недостаточность — таков был официальный диагноз, но на самом деле врач дал понять, что не совсем в этом уверен.

— Ну и когда же состоится вскрытие?

— Сегодня вечером. Все-таки странно, выглядел Уилсон совершенно бодрым и здоровым. И только наклонился вперед, чтобы сделать очередной ход, как вдруг рухнул всем телом на столик и… все.

— Так мгновенно действуют очень немногие яды, — заметил Пуаро.

— Я знаю. Надеюсь, что вскрытие нам поможет. Но кому и зачем понадобилось убивать Уилсона — этого я понять не могу. Скромный, безобидный парень. Только что приехал из Штатов и, естественно, еще не успел нажить врагов.

— Действительно непонятно, — поддакнул я.

— Как бы не так, — улыбнулся Пуаро. — Уверен, что у Джеппа есть своя убедительная версия.

— Да, есть, мосье Пуаро. Я не верю, что яд предназначался Уилсону. Отравить хотели другого.

— Саваронова?

— Да. Когда-то он чуть не погиб — во время большевистской революции. Его даже объявили убитым. Но на самом деле ему удалось бежать. Года три он скрывался в лесах Сибири, пережил страшные испытания, после которых так сильно изменился, что даже его близкие друзья едва его узнали. Он поседел и сейчас выглядит много старше своих лет. Здоровье его сильно подорвано, из дома выходит очень редко. Кстати, он живет около Вестминстера, со своей племянницей Соней Давиловой и русским слугой. Вполне возможно, что он до сих пор боится, что за ним охотятся русские. Он никак не соглашался на этот матч. Несколько раз отказывался, и, только когда некоторые журналисты обвинили его в «неспортивном» поведении, согласился. Гилмор долгое время пытался вызвать его на матч и в конце концов своего добился. Эти янки кого хочешь добьют своим упорством. Почему Саваронов все время отказывался, спрашиваю я вас, мосье Пуаро? Да потому, что не хотел привлекать к себе внимание. Не хотел оказаться на виду. И отсюда мой вывод: Гилмора Уилсона прикончили по ошибке.

— Кто мог быть заинтересован в смерти Саваронова?

— Думаю, его племянница. Не так давно он получил огромное состояние, завещанное ему женой какого-то сахарного заводчика. Саваронов когда-то в молодости — при старом режиме — вел с ним дела. Эта женщина так и не поверила в то, что Саваронов погиб.

— Где состоялась шахматная игра?

— В доме Саваронова. Он же инвалид, и ему трудно ходить.

— Сколько людей наблюдало за ходом партии?

— Человек десять—пятнадцать.

Пуаро, скорчил страдальческую гримасу.

— Бедный мой Джепп. У вас довольно трудная задача.

— Знай я точно, что его отравили, я бы уж постарался ее решить.

— А вам не приходило в голову, что, если ваша версия верна и кто-то действительно пытался отравить Саваронова, он может предпринять вторую попытку?

— Конечно. Двое моих людей следят за домом Саваронова.

— Они будут там весьма кстати, на случай, если в дом проникнет кто-нибудь с бомбой под мышкой, — насмешливо произнес Пуаро.

— Я вижу, дело вас заинтересовало, мосье Пуаро, — заулыбался Джепп. — Не хотите ли пойти со мной в морг и взглянуть на труп до того, как с ним поработает наш доктор? Кроме того, может быть, какая-нибудь булавка для галстука будет тем самым ключом, с помощью которого вы сможете решить этот шахматный ребус.

— Да, кстати о галстуках, дорогой Джепп. Меня все время смущает ваш галстук. Позвольте-ка его немного поправить. Вот так гораздо лучше. А теперь можно и в морг.

Пуаро явно увлекся «шахматным ребусом». Давно я не видел, чтобы он так заинтересовался делом, не имеющим отношения к пресловутой «четверке», и был очень рад, что наконец-то он решил тряхнуть стариной.

В морге, глядя на неподвижное тело, я почувствовал жалость к этому молодому американцу, которого настигла такая смерть… Пуаро тщательно осмотрел тело. Нигде не было видно никаких повреждений, только небольшой шрам на левой руке.

— Врач говорит, что это след от ожога, — пояснил Джепп.

Затем Пуаро приступил к осмотру вещей убитого, которые принес полицейский. Их было немного: носовой платок, ключи, записная книжка и какие-то записки. Внимание Пуаро привлек предмет, стоявший немного в стороне.

— Шахматная фигура! — воскликнул он. — Белый слон. Она была у него в кармане?

— Нет. Он так крепко держал ее в руке, что мы едва сумели высвободить. Нужно будет вернуть ее Саваронову, она из его уникального комплекта слоновой кости.

— Позвольте мне самому вернуть этого белого слона хозяину. Это будет прекрасным предлогом для визита.

— Ага! — воскликнул Джепп. — Значит, вы решили заняться этим делом?

— Конечно. Что же мне остается — вы так ловко разожгли мое любопытство.

— Ну и хорошо. А то вы что-то совсем захандрили. Капитан Гастингс, я вижу, тоже доволен?

— Конечно же вы правы, — ответил я и рассмеялся. Пуаро опять начал осматривать тело.

— Вы ничего больше о нем сообщить не хотите? — спросил он.

— Вроде бы я и так все выложил.

— Вы не сказали, что убитый — левша.

— Вы чародей, мосье Пуаро. Да, он левша. Но как вы узнали? И имеет ли это отношение к делу?

— Нет-нет, — поспешил успокоить его Пуаро. — Не принимайте так близко к сердцу. Я просто хотел вас немного поддеть.

И мы все вместе вышли на улицу.

Следующим утром мы направились навестить Саваронова.

— Соня. Соня Давилова, — мечтательно пробормотал я. — Какое прекрасное имя.

— Вы неисправимы, Гастингс! — воскликнул Пуаро. — У вас в голове одни только женщины. Смотрите, как бы эта Соня Давилова не оказалась нашей с вами давней приятельницей графиней Верой Росаковой. — И он рассмеялся.

У меня испортилось настроение.

— Пуаро, неужто вы в самом деле предполагаете, что…

— Нет-нет, друг мой, я пошутил. Сейчас я совершенно не думаю о Большой Четверке, как считает наш друг Джепп.

Дверь квартиры нам открыл слуга с каким-то застывшим лицом. Казалось, этот человек вообще не в состоянии выражать какие-то эмоции.

Пуаро протянул ему свою визитную карточку, на которой Джепп нацарапал несколько рекомендательных слов, и нас провели в длинную, с низкими потолками комнату, которая была уставлена антикварными вещами, а стены ее были увешаны дорогими картинами. На одной из стен висело несколько чудесных икон, а на полу лежали великолепные персидские ковры. В углу на столе стоял самовар.

Я осмотрел одну из икон, которая мне показалась самой ценной, и повернулся к Пуаро, чтобы поделиться с ним своими соображениями, как вдруг обнаружил его стоящим на коленях — он что-то разглядывал на ковре. Ковер был безусловно очень красив, но такого пристального внимания все-таки не заслуживал.

— Это что, какой-нибудь особенный ковер? — на всякий случай спросил я.

— Ковер? Какой ковер? А… Этот? Да, замечательный, поэтому странно, что кто-то прибил его огромным гвоздем… Нет-нет, Гастингс, — остановил он меня, увидев, что я наклонился к ковру, пытаясь найти этот гвоздь. — Гвоздя уже нет, осталась только дырка.

Легкий шорох сзади заставил меня обернуться, а Пуаро — вскочить на ноги. В дверях стояла девушка невысокого роста. В ее темно-голубых глазах отражались изумление и легкий испуг. У нее было прекрасное грустное лицо, а ее черные волосы были коротко подстрижены. Говорила она мягким приятным голосом, но с сильным акцентом.

— Прошу прощения, но мой дядя не сможет принять вас лично. Он очень нездоров.

— Какая жалость, но, возможно, вы окажете мне любезность и ответите на мои вопросы? Вы мадемуазель Давилова?

— Да, я Соня Давилова.

— Я собираю кое-какие сведения о том печальном инциденте, который произошел два дня назад в вашем доме. Я имею в виду смерть Гилмора Уилсона. Что вы можете рассказать об этом?

Глаза девушки расширились.

— Он умер от сердечной недостаточности во время партии.

— Полиция не совсем уверена, что это произошло из-за сердца, мадемуазель.

Девушка всплеснула руками.

— Значит, это правда, — сказала она. — Иван был прав.

— Кто такой Иван и почему он был прав?

— Это слуга, который открыл вам дверь. Недавно он мне сказал, что ему кажется, будто Гилмор Уилсон умер не своей смертью — что его отравили, и отравили по ошибке.

— По ошибке?

— Да, яд предназначался моему дяде.

Девушка прониклась к нам доверием и говорила охотно.

— Почему вы так думаете, мадемуазель? Кто может желать смерти вашему дяде?

Она покачала головой.

— Я не знаю. Мне ничего не говорят, и дядя мне не доверяет. Возможно, он прав. Он меня почти не знает: Я приехала сюда совсем недавно, а до этого он видел меня совсем маленькой. Но я чувствую: он чего-то боится. У нас в России полно всяких тайных организаций… Однажды я случайно подслушала нечто такое, что сразу поняла: он боится именно чего-то подобного. Скажите, мосье. — Девушка подошла к Пуаро и, понизив голос, спросила: — Вы слышали когда-нибудь о Большой Четверке?

Пуаро от неожиданности даже вздрогнул, глаза его буквально округлились от удивления.

— Почему вы… что вам известно об этой самой Большой Четверке, мадемуазель?

— Известно, что такая организация существует! Однажды при мне кто-то упомянул это название… Ну а потом я спросила дядю, что оно обозначает. Видели бы вы, как он перепугался! У него задрожали руки, а лицо стало белым как мел. Он их страшно боится, я в этом уверена. И именно они убили этого американца Уилсона.

— Большая Четверка, — пробормотал Пуаро. — Опять Большая Четверка… Да, мадемуазель, вы правы. Ваш дядя в большой опасности, и я должен его спасти. Будьте так любезны, расскажите, как проходил тот матч. Покажите, где стоял шахматный стол, где сидели игроки, где располагались зрители — словом, все, что вспомните.

Девушка прошла в угол комнаты и показала столик, поверхность которого представляла собой шахматную доску. Белые квадратики явно были покрыты серебром. Это и был тот самый шахматный столик, за которым сидели игроки.

— Его прислали дяде в подарок месяца полтора назад, — объяснила она, — с пожеланием здоровья и побед над соперниками. Стоял он на середине комнаты. Вот здесь…

Пуаро принялся тщательно осматривать столик, что, по моему мнению, было совершенно излишне. И вообще, многие вопросы, которые он задавал, казались мне совершенно бессмысленными, а те, которые были действительно важными, он почему-то не задал. Похоже, неожиданное напоминание о Большой Четверке выбило его из колеи.

Потом Пуаро долго разглядывал место, где стоял столик, затем попросил показать ему шахматные фигуры. Соня принесла коробку с шахматами. Пуаро рассеянно осмотрел несколько фигур.

— Тонкая работа, — задумчиво произнес он. И опять — ни единого вопроса ни о том, кто присутствовал на матче, ни о том, какие подавали напитки. Наконец я не выдержал:

— Не думаете ли вы, Пуаро…

Он сразу же перебил меня:

— Не волнуйтесь, mon ami, я все учту, — и снова повернулся к Соне Давиловой: — Мадемуазель, может быть, — в порядке исключения — вы позволите мне повидаться с вашим дядей?

На ее лице появилась слабая улыбка.

— Конечно. Вы же понимаете: сначала я сама должна поговорить с каждым — убедиться, что он не расстроит дядю…

Она ушла. Из соседней комнаты донесся приглушенный разговор, затем девушка вернулась и пригласила нас войти.

На кушетке лежал изможденный старик. Он был высок, лицо его с большими лохматыми бровями и белой бородой было каким-то истощенным, вероятно, на его облике сказалось постоянное недоедание и прочие тяготы в прошлом. Гроссмейстер Саваронов обладал незаурядной внешностью. Особенно выразительна была его голова — очень крупная, с высоким лбом. Великий шахматный гений должен был иметь большой мозг. Ничего удивительного в том, что этот человек среди первых на шахматном олимпе.

Пуаро поклонился.

— Мосье Саваронов, могу ли я поговорить с вами наедине?

Саваронов повернулся к племяннице:

— Оставь нас. Соня.

Девушка послушно вышла.

— Итак, я весь внимание, мосье Пуаро.

— Мосье Саваронов, недавно вы получили очень большое наследство. Если вы, скажем, неожиданно умрете, кому все достанется?

— Я составил завещание, в котором все свое состояние оставляю племяннице. Соне Давидовой. Вы предполагаете, что она…

— Я ничего не предполагаю, — перебил его Пуаро, — но мне известно, что до нынешнего ее приезда в Лондон, вы видели свою племянницу, когда она была еще ребенком. Могла найтись охотница сыграть эту роль, причем без особого риска быть разоблаченной…

Саваронов явно был ошеломлен подобными домыслами, но Пуаро не собирался развивать эту тему.

— Об этом достаточно. Мое дело предупредить. А теперь я попросил бы вас рассказать о том роковом матче.

— Что значит «рассказать»?

— Сам я не играю в шахматы, но знаю, что существует множество дебютов, которыми начинается шахматная партия. Один из них, по-моему, гамбит называется, не так ли?

Саваронов улыбнулся:

— Теперь я понял. Уилсон играл испанскую партию — это самое модное сейчас начало, и его довольно часто применяют.

— Как долго продолжалась ваша партия?

— Кажется, был третий или четвертый ход, когда Уилсон неожиданно рухнул на стол — замертво…

Пуаро поднялся, вроде бы собираясь уходить, и как бы невзначай (но я-то знал, как это было важно для Пуаро) спросил:

— Уилсон что-нибудь ел или пил?

— Кажется, виски с содовой.

— Благодарю, мосье, не смею больше вас задерживать.

Слуга проводил нас к выходу и, уже перешагнув через порог, Пуаро спросил:

— Кто живет в квартире под вами?

— Сэр Чарлз Кингвелл, член парламента. Он сейчас в отъезде, но недавно туда привезли новую мебель.

— Благодарю вас.

Мы вышли на залитую зимним солнцем улицу.

— На этот раз, дорогой Пуаро, вы, я считаю, не проявили себя должным образом. Ваши вопросы, мягко говоря, были не совсем в цель.

— Вы так думаете, Гастингс? — Пуаро поднял брови. — Интересно, какие бы вопросы задали вы?

Я изложил Пуаро свою точку зрения и, соответственно, необходимые, на мой взгляд, вопросы. Он слушал меня с большим вниманием. Рассуждал я долго и с азартом. Мое красноречие иссякло уже у самого крыльца нашего дома.

— Превосходно, Гастингс, вы очень проницательны, — сказал Пуаро, выуживая ключ из кармана. — Но в этих вопросах не было никакой необходимости.

— Никакой необходимости! — закричал я. — Человеку дают яд, он умирает насильственной смертью, а…

— Ага, — перебил меня Пуаро, хватая со стола какую-то записку. — От Джеппа, так я и думал. — Прочитав, он передал ее мне. Джепп сообщал, что при вскрытии не обнаружено никаких следов яда и причина смерти неизвестна.

— Теперь вы поняли, Гастингс, — сказал Пуаро, — что задавать эти вопросы не было никакой необходимости?

— Вы догадывались об этом?

— Умение предвидеть ход противника — основа успеха, — процитировал Пуаро мое же изречение, высказанное не так давно во время игры в бридж. — Mon ami, если догадка подтверждается, можете называть ее предвидением.

— Не будем мелочиться, — примирительно сказал я. — Вы это предполагали?

— Да.

— Почему?

Пуаро сунул руку в правый карман и вытащил белого слона.

— Как! — воскликнул я. — Вы забыли вернуть его Саваронову?

— Ошибаетесь, мой друг. Тот белый слон все еще находится в моем левом кармане. Еще не настало время его возвращать. А этого я взял из комплекта, который показала нам Соня Давилова. Итак, у нас два белых слона, только один из них больше похож на электрического ската…

Признаться, я был сильно обескуражен столь смелым сравнением, но задал всего один вопрос:

— Зачем вы его взяли?

— Я хотел их сравнить, — просто ответил Пуаро и поставил обе фигурки рядом. — Посмотреть — одинаковые ли они.

— Конечно, одинаковые, — заметил я. Пуаро разглядывал слонов со всех сторон.

— Кажется, вы правы. Но это еще не факт, так как нет доказательств вашей правоты. Принесите-ка, пожалуйста, мои весы.

Тщательно взвесив обе фигурки, он с торжествующим видом повернулся ко мне.

— Я был прав. Вы видите! Эркюля Пуаро обмануть нельзя.

Подбежав к телефону и набрав номер, он застыл в нетерпеливом ожидании.

— Джепп, это вы? Пуаро у телефона. Не спускайте глаз со слуги, с этого Ивана. Ни в коем случае не дайте ему ускользнуть.

Он положил трубку.

— Теперь вы поняли, Гастингс? Уилсон не был отравлен. Его убили электрическим током. В одну из этих фигурок впаян тонкий металлический стержень. Столик был установлен заранее в определенное место. Когда фигурка коснулась одного из белых квадратов, — а они были покрыты серебром, — Уилсон тут же был поражен электрическим током. Единственный след, след ожога, остался на его левой руке, так как он был левша и передвигал фигуры левой рукой. «Специальный шахматный столик» был, по сути, дьявольским устройством. Столик, который я осматривал, является его точной копией, но не имеет к этому делу никакого отношения. Сразу же после убийства им заменили тот, за которым шла игра. Тот столик проводкой был соединен с квартирой этажом ниже, куда, как вы знаете, была недавно якобы завезена новая мебель, там находится и пульт управления. Но один из организаторов этой операции наверняка и сейчас находится в квартире Саваронова. Эта девушка — агент Большой Четверки. Ее цель — завладеть деньгами Саваронова.

— А Иван?

— Лично я подозреваю, что Иван — это не кто иной, как Номер Четыре.

— Что-о-о?..

— Вы же знаете, что он первоклассный актер и может сыграть любую роль.

Я вспомнил привратника из психолечебницы, мясника из «Гранит-Бангалоу», вежливого доктора — все эти роли были сыграны одним человеком, но какие разные характеры!

— Удивительно, — наконец выдавил из себя я. — Все совпадает. Саваронов догадывался о заговоре и поэтому отказывался от игры до последнего.

Пуаро посмотрел на меня. Затем начал ходить взад-вперед по комнате.

— У вас случайно нет книги о шахматах? — неожиданно спросил он.

— Где-то была. Сейчас поищу.

Я пустился в поиски и вскоре вручил книгу Пуаро, который, опустившись в кресло, начал прилежно ее изучать.

Минут через пятнадцать зазвонил телефон. Я поднял трубку. Джепп сообщил нам, что Иван вышел из квартиры с большим пакетом, сел в ожидавшее его такси, и погоня началась. Создалось впечатление, что он старался уйти от преследования. Наконец, уверенный, что скрылся от погони, он направился в большой пустой дом в Хэмпстеде. Дом уже окружен.

Все эти новости я изложил Пуаро, который слушал меня вполуха, а когда я умолк, сказал:

— Послушайте, мой друг. Вот испанская партия: 1. e2 e4, e7 e5; 2. Kg1 f3, Kb8 c6; 3. Cf1 b5. И вот здесь возникает проблема третьего хода черных, так как вариантов продолжения очень много. Убит Уилсон был на третьем ходу — Cf1 b5. Но почему на третьем — можете мне ответить?

Я признался, что не имею об этом ни малейшего представления.

— Вот вы сидите, Гастингс, и слышите, что внизу кто-то сначала открыл дверь, потом ее закрыл. Что вы скажете по этому поводу?

— Кто-то, вероятно, вышел из дома.

— Возможно, но задумывались ли вы над тем, что иногда существуют два взгляда на решение одной и той же проблемы — прямо противоположных. Ведь человек мог и войти. Как тут угадать? И если угадать не удастся, то после то тут, то там начинают вылезать несоответствия, которые, в сущности, и показывают тебе, что ты на не правильном пути.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, — вскочил вдруг с кресла Пуаро, — что я трижды дурак. Быстрее, быстрее поехали на квартиру в Вестминстере. Может быть, еще успеем.

Мы остановили такси. На мои вопросы Пуаро не отвечал. Подъехав к дому, мы помчались наверх. На наш стук никто не ответил, однако, прислушавшись, я услыхал из-за двери какие-то стоны.

У привратника внизу оказался запасной ключ, и через несколько минут он вместе с нами вошел в комнату.

Пуаро сразу же ринулся в заднюю комнату. Там стоял тяжелый запах хлороформа. На полу, связанная и с кляпом во рту, лежала Соня Давилова. Лицо ее было прикрыто обрывком ткани, пропитанной хлороформом. Пуаро скинул на пол ткань и начал приводить девушку в чувство. Наконец прибыл врач и сам ею занялся.

А гроссмейстер Саваронов исчез.

— Что все это значит? — недоумевая, спросил я.

— Это значит, что из двух предположений я выбрал неверное. Я вам говорил, что любой мог занять место Сони Давидовой, поскольку дядя не видел ее с малых лет?

— Да.

— То же самое касается и дяди. Изобразить его не так уж и сложно.

— О чем вы?

— Саваронов, видимо, действительно умер во время революции. И тот субъект, который выдавал себя за великого мученика, которого страдания настолько изменили, что близкие друзья едва узнали его, и который получил огромное состояние…

— Кто же это?

— Номер Четыре. Неудивительно, что он так перепугался, когда Соня призналась ему, что случайно подслушала, как он с кем-то говорил о Большой Четверке. И вот результат — он снова выскользнул из моих рук. Понял, что рано или поздно я нападу на правильный след, и тогда ему не поздоровится. Он отослал слугу с каким-то пустяковым поручением, чтобы отвлечь внимание полиции, усыпил хлороформом девушку и покинул этот дом, прихватив, по всей вероятности, все ценные бумаги, оставленные в наследство Саваронову благодарной вдовой сахарного заводчика.

— Но кто же, в таком случае, пытался его убить?

— Да никто не пытался. Умереть должен был Уилсон.

— Но почему?

— Дорогой Гастингс, Саваронов считался номером два в шахматном мире. А наш гениальный Номер Четыре не знаком даже с азами шахматной игры. Поэтому вполне естественно, что он приложил максимум усилий, чтобы матч не состоялся. Когда же ему это не удалось, судьба Уилсона была предрешена. Никто не должен был догадаться, что «Саваронов» даже не умеет правильно передвигать фигуры. Уилсон любил испанскую партию, и он решил играть ее. Номер Четыре приговорил его к смерти на третьем ходу, так как следующий ход уже предполагал множество вариантов, и предугадать следующий ход противника чрезвычайно сложно.

— Но позвольте, Пуаро, — настаивал я. — Выходит, мы имеем дело с ненормальным? Я готов в качестве варианта принять вашу версию, возможно, вы даже правы, но убить человека просто так, чтобы сыграть роль до конца, — это уж чересчур. Гораздо проще и безопаснее было все-таки не соглашаться. Он мог сказать, что врач запретил ему волноваться, или изобразить из себя затворника.

Пуаро в задумчивости поморщил лоб.

— Естественно, Гастингс, были и другие варианты, но этот — самый надежный. Избавиться от человека — и все пойдет своим чередом. Как ни выбирай, это самое надежное средство. Представьте себя на месте Номера Четвертого. Вот он садится за столик. Не сомневаюсь, что он побывал не на одном шахматном турнире и знал, как себя вести, как играть роль великого шахматиста. Он садится и делает вид, что обдумывает различные варианты, а сам втайне ликует. Он уверен, что двух ходов, которые он выучил, будет вполне достаточно. Кроме того, я думаю, он был очень горд оригинальностью своего замысла. Уилсон сам выбрал время своей казни — третий ход. Да, Гастингс, теперь я начинаю понимать нашего лицедея, его психологию.

Я пожал плечами.

— Возможно, вы и правы, но какой разумный человек станет подвергать себя риску — если его можно избежать.

— Риску? — переспросил Пуаро. — Но где вы видите риск? Разве Джепп смог бы решить этот шахматный ребус? Нет! Тысячу раз нет! Если бы Номер Четыре смог предусмотреть одну маленькую деталь, не было бы вообще никакого риска.

— И какую же? — заинтригованно спросил я, хотя заранее знал ответ.

— Он не учел, что этим делом займется сам Эркюль Пуаро.

У Пуаро было много положительных качеств, но скромность к их числу не относилась.

Ловушка с приманкой

Была середина января. Обычная зимняя погода для Лондона — грязь и слякоть. Мы сидели с Пуаро в креслах, наслаждаясь теплом весело потрескивавшего камина. Неожиданно я почувствовал на себе его взгляд.

— О чем это вы сейчас думаете? — спросил я.

— Я вспомнил, друг мой, когда вы в середине лета приехали в Лондон, вы сказали мне, что останетесь в Лондоне только на два месяца.

— Неужели так сказал? — смущенно спросил я. — Я ничего такого не помню.

Лицо Пуаро просветлело.

— Да, вы это говорили. И что же заставило вас изменить свои планы?

— Черт возьми, Пуаро, — сердито буркнул я. — Я не собираюсь оставлять вас один на один с этой ужасной компанией — «Бандой Четырех».

Пуаро посмотрел на меня с нежностью.

— Я так и думал. Вы преданный друг, Гастингс. Вы задержались, чтобы помочь мне. Большое спасибо, но ваша жена Синдерелла,[33] ваша маленькая Золушка, как вы ее называете, что скажет она?

— Я об этом как-то не думал, но считаю, что она меня поймет. И скажет, что я поступил правильно, не оставив друга в беде.

— Да, я знаю, она тоже очень преданный друг. Но это дело может затянуться надолго, ведь так?

Обескураженный, я кивнул.

— Уже прошло полгода, — заметил я, — а мы все топчемся на месте. Знаете, Пуаро, меня не покидает мысль, что мы должны… ну, словом, что-то предпринять.

— Вы всегда спешите, Гастингс. И что же вы конкретно предлагаете?

Это было похоже на вызов, но отступать я был не намерен.

— Пора нам перейти в наступление, — заявил я, — что мы все это время делали? Отступали. И чего мы в результате достигли?..

— Большего, чем вам кажется, мой друг. Прежде всего, мы установили личности Номера Два и Номера Три и более или менее изучили способы и методы, какими действует Номер Четыре.

Я немного воспрял духом. Если Пуаро так считает, значит, еще не все потеряно.

— Да, да, Гастингс. Мы проделали огромную работу. Вы правы только в том, что у нас нет доказательств, чтобы предъявить обвинение Райленду или мадам Оливье, а без доказательств — кто же нам поверит? Вы помните, как однажды я думал, что загнал Райленда в угол? Но ему удалось выскользнуть, и в этом ему помог Номер Четыре. И тем не менее мое особое мнение о деятельности Большой Четверки знают кое-какие влиятельные люди… даже в правительстве. Лорд Олдингтон, которому я однажды помог вернуть похищенные чертежи новейших подводных лодок, осведомлен о всех преступлениях Большой Четверки. И он, в отличие от других, всецело мне верит. Райленд, мадам Оливье и Лин Чан-йен пока гуляют на свободе, но каждый их шаг теперь контролируется.

— А Номер Четыре?

— Я уже вам сказал, Гастингс, что только сейчас начинаю понимать, как он действует. Вы можете надо мной смеяться, но я считаю, что главное — понять характер человека, знать, что он предпримет при определенных обстоятельствах, — в этом залог успеха. У нас своего рода дуэль, только он время от времени показывает, что умеет и на что способен, а обо мне он практически ничего не знает. Он все время на виду, я же — в тени. И чем меньше активности я проявляю, ожидая их действий, тем больше они меня боятся.

— Они оставили нас в покое, — заметил я, — никаких покушений, никаких засад.

— Вот-вот, — согласился Пуаро. — Именно это меня и тревожит. Ведь существует множество способов разделаться с нами, и я уверен, что за это время они могли что-нибудь придумать. Вы поняли, что я имею в виду?

— Какое-нибудь адское устройство? — ахнул я.

— Побойтесь Бога, Гастингс. Я взываю к вашему воображению, а у вас на уме одни бомбы в каминах. А… черт… у меня спички кончились, да и прогуляться нужно перед сном, хотя погода отвратительная. Простите, мой друг, разве можно одновременно читать «Будущее Аргентины», «Душа общества», «Уход за молодняком», «Малиновую улику» и «Охоту в Скалистых горах»? А они у вас разбросаны в разных местах. Какую книгу вы сейчас читаете?

— «Малиновую улику», — смущенно усмехнувшись, ответил я.

— Тогда поставьте остальные на полку. Во всем должен быть порядок. И метод.

Я начал неловко оправдываться, а Пуаро тут же принялся расставлять книги на полках. Закончив, он ушел, а я продолжил чтение «Малиновой улики», которую мне милостиво оставили. Сей шедевр почти меня усыпил, но вдруг в дверь постучалась наша хозяйка, миссис Пирсон.

— Вам телеграмма, капитан.

Я вяло разорвал конверт. Но то, что я прочел, вмиг стряхнуло с меня сонливость. Телеграмма была от моего управляющего из Южной Америки.

«МИССИС ГАСТИНГС ИСЧЕЗЛА ВЧЕРА БОЮСЬ ЕЕ ПОХИТИЛА КАКАЯ-ТО БОЛЬШАЯ ЧЕТВЕРКА ЖДУ РАСПОРЯЖЕНИЙ РОЗЫСКАМИ ЗАНИМАЕТСЯ ПОЛИЦИЯ РЕЗУЛЬТАТОВ НЕТ БРОНСЕН»

Я выпроводил миссис Пирсон из комнаты и, ошеломленный известием, снова и снова перечитывал текст телеграммы. Моя Синдерелла, моя маленькая Золушка похищена. Она в руках этой гнусной шайки, Банды Четырех. Что мне делать?

Пуаро! Мне нужен Пуаро. Он даст мне хороший совет. Он поможет мне сорвать их планы. Он ушел час назад и через несколько минут должен вернуться. Мне нужно терпеливо дожидаться его. Но, подумать только, моя Золушка в руках Большой Четверки!..

Снова раздался стук в дверь, и миссис Пирсон вручила мне еще одно послание.

— Вам записка, капитан. Ее принес какой-то невежественный китаец. Он ждет вас внизу.

Я схватил записку. Она была лаконична:

«Если вы снова хотите увидеть вашу жену, немедленно следуйте за человеком, принесшим эту записку. Никаких письменных или устных сообщений вашему другу, в противном случае ваша жена погибнет».

Внизу вместо подписи стояла большая цифра «4».

Что мне оставалось делать? Как бы вы, читатель, поступили на моем месте?

У меня не было времени на раздумья. У меня была одна задача — вырвать мою Золушку из рук врагов. Я должен подчиниться — я не имею права рисковать ее жизнью. Я пойду за этим китайцем куда угодно.

Это была ловушка. Она означала плен и, возможно, смерть, но на карту была поставлена жизнь самого дорогого для меня человека, и я ни минуты не колебался.

Больше всего меня удручало, что мне не удастся оставить хотя бы пару слов своему другу. Да, только навести его на мой след — и тогда будет хоть какая-то надежда на спасение. Но могу ли я так рисковать? В данный момент за мной никто не следил, и все же я не решался. Ведь китаец мог подняться наверх и проверить, выполнил ли я все их условия. А собственно, почему он не поднялся?

То, что он даже не соизволил подняться, насторожило меня еще сильнее. Я так часто сталкивался с могуществом Большой Четверки, что в своем воображении наделял их сверхъестественной силой. Я был уверен, что даже любая девчонка на побегушках может быть их агентом.

Нет, рисковать я не мог. Единственное, что я мог сделать без риска, — оставить телеграмму. Пуаро будет знать, что моя жена исчезла и кто ее похитил.

На эти размышления ушло несколько секунд, потом я схватил шляпу и помчался вниз, где меня ожидал мой провожатый.

Китаец был на удивление рослым. Лицо абсолютно бесстрастное, одежда опрятная, но сильно поношенная. Увидев меня, он поклонился и спросил со специфической певучей интонацией:

— Капитан Гастингс?

— Да.

— Давайте мне, пожалюста, записку.

Предвидя эту просьбу, я вытащил из кармана записку и молча отдал ее китайцу. Но это было еще не все.

— Вы сегодня полючал телеграмми. Телько-телько. Из Южной Америки, так?

Я вспомнил, как хорошо у них налажена разведка. Или это был заранее рассчитанный ход? Бронсен был вынужден дать мне телеграмму, а они спокойно ждали момента, когда она будет мне доставлена.

Отпираться было бессмысленно.

— Да, — ответил я. — Я получил телеграмму.

— Несите ее. Скоро-скоро.

Я с яростью стиснул зубы, но что мне оставалось делать? Я снова поднялся наверх. Могу ли я довериться миссис Пирсон? Сообщить ей хотя бы о том, что пропала моя жена? Она стояла на лестнице, но неподалеку стояла та девчонка горничная, и я прикусил язык. Если ей было поручено следить за мной, то одно мое слово могло погубить Синдереллу. И я прошел в свою комнату, так ничего и не сказав миссис Пирсон.

Я взял телеграмму и обреченно побрел к двери, но тут мне в голову пришла великолепная идея. Надо оставить какой-нибудь знак! Который враги мои попросту не заметят, а Пуаро сразу все поймет.

Я подошел к книжной полке, взял четыре книги и бросил их на пол. Пуаро, с его любовью к порядку, их наверняка заметит, тем более что сегодня он прочел мне целую лекцию на эту тему. Затем я бросил в камин полный совок угля, но четыре куска вроде бы обронил с краю каминной решетки. Я сделал все,что мог, — оставалось надеяться, что Пуаро обратит внимание на сигнал.

Я поспешил вниз. Китаец прочел телеграмму, сунул ее в карман и кивком головы приказал следовать за ним.

Путь наш оказался очень долгим. Сначала мы ехали на автобусе, затем на трамвае, все время в сторону востока. Затем шли мимо каких-то странных строений, о существовании которых я никогда и не подозревал. Когда же мы подошли к докам, я сразу понял, что попал в самый центр Китайского квартала.

Мне стало не по себе. А мой проводник то и дело сворачивал в какие-то переулки, пересекал улицы, пока наконец не остановился перед невзрачным обветшалым домом. Он постучал в дверь четыре раза.

Ему тотчас открыли — человек, впустивший нас, тоже был китайцем. Стук захлопнувшейся двери прозвучал погребальным звоном моим последним надеждам. Я был в руках врагов.

Дальше меня повел уже второй китаец. Сначала куда-то наверх, потом вниз по шатким ступенькам, затем через подвал, заваленный какими-то тюками и заставленный бочками, от которых шел запах экзотических восточных пряностей. Всюду царила зловещая таинственная атмосфера — атмосфера таинственного и непостижимого для европейцев Востока.

Неожиданно мой провожатый остановился, отбросил в сторону два стоявших на земле тюка, и я увидел в стене какой-то ход. Китаец знаком показал мне, что я должен идти туда. Ход был длинный и низкий, так что мне приходилось сильно пригибаться. Наконец проход стал шире и выше, и мы оказались в другом подвале. Китаец подошел к стене, постучал четыре раза, и часть стены отделилась, освободив узкий проход. Я протиснулся через него и очутился… в каком-то роскошном дворце из «Тысячи и одной ночи». Длинная комната с низким потолком была сплошь задрапирована шелками, нарядно мерцавшими в ярком свете ламп. Пахло благовониями и восточными пряностями. Вдоль стен стояло пять или шесть обитых китайским шелком кушеток, а на полу лежало несколько ковров работы китайских мастеров. В конце комнаты виднелась ниша, скрытая занавесками. Оттуда раздался мужской голос:

— Вы привели нашего дорогого гостя?

— Да, ваша милость, он здесь.

— Пусть подойдет.

Чья-то невидимая рука раздвинула занавес, и я увидел высокого, худого, одетого в широкие восточные одежды азиата, по всей видимости китайца, восседавшего на высокой тахте с огромными подушками. Судя по длинным ногтям и величественной осанке, китаец был знатного происхождения.

— Садитесь, прошу вас, капитан Гастингс, — сказал он, указав на одну из кушеток. — Очень рад, что вы сразу же откликнулись на мою просьбу прийти сюда.

— Кто вы? — хрипло спросил я. — Ли Чан-йен?

— Конечно нет. Я один из его верноподданнейших слуг. Я только выполняю его приказы… так же, как остальные его помощники… ну, например, в Южной Америке.

Я вскочил и невольно подался вперед.

— Где она? Что вы сделали с ней?

— Она в совершенно безопасном месте, там ее никто не найдет. Пока она цела и невредима. Вы заметили, я сказал «пока»? — И он рассмеялся дьявольским смехом.

Я содрогнулся от ужаса.

— Что вы хотите? — закричал я. — Деньги?

— Дорогой капитан. Уверяю вас, мы не собираемся покушаться на ваши скромные сбережения. Как вы могли такое подумать? Ваш коллега никогда не заподозрил бы нас в столь глупых намерениях.

— Вы хотели, чтобы я к вам пришел. Я выполнил вашу просьбу. Делайте со мной что хотите, но ее отпустите. Она ничего не знает. Вы схватили ее, чтобы заставить меня явиться сюда, и вот я здесь.

Китаец улыбался, наблюдая за мной своими похожими на щелочки глазами.

— Вы не правильно нас поняли, — наконец соизволил пояснить он. — Наша цель — не вы. С вашей помощью мы надеемся поймать вашего друга, мосье Эркюля Пуаро.

— Боюсь, вам не удастся это сделать, — сказал я, рассмеявшись ему прямо в лицо.

— Я предлагаю следующее, — продолжал он, не обращая внимания на мой смех. — Вы напишете мосье Пуаро письмо — такое, которое заставит его бросить все дела и поторопиться сюда.

— Я не сделаю этого.

— Последствия отказа могут быть совершенно для вас неприемлемыми.

— Плевать я хотел на последствия.

— Вас устроит встреча со смертью?

Я снова содрогнулся от ужаса, но нашел в себе силы не отвести взгляда.

— Можете придержать свои угрозы для трусливых китайцев.

— Это не просто угрозы, капитан. Я вас спрашиваю еще раз: напишете вы письмо или нет?

— Нет, нет и еще раз нет. Можете делать со мной что хотите. Убить меня вы вряд ли решитесь: полиция уже идет по вашим следам.

Мой собеседник хлопнул в ладоши. Как из-под земли появились два китайца, схватили меня под руки. Хозяин сказал им что-то на своем языке, и они потащили меня через всю комнату в угол. Один из них неожиданно остановился и открыл люк в полу. Если бы второй не держал меня крепко за руку, я бы тут же туда свалился. Люк чернел своим мрачным зевом, а снизу доносился шум воды.

— Это река, — небрежно пояснил мой собеседник с другого конца комнаты. — Подумайте, капитан. Если вы снова откажетесь, вы канете в Лету, а над вашей головой сомкнутся черные воды. Последний раз спрашиваю: напишете?

Я не герой, я вполне обыкновенный человек. Должен признаться, что напуган я был до смерти. Этот чертов китаец явно не шутит, а значит, прощай жизнь… Но я пересилил себя и закричал:

— Нет, нет, нет! Идите к дьяволу, не буду я ничего писать! — но голос мой предательски дрожал.

Затем, приготовившись к смерти, я инстинктивно закрыл глаза и начал читать молитву.

Мышь попадает в ловушку

Не так уж часто человеку приходится размышлять о жизни, стоя на пороге вечности, но когда я прошептал молитву, то полагал, что это будут мои последние слова на этой грешной земле. Я настроился на встречу с холодной черной бездной и уже заранее начал ощущать ужас уготованного мне падения в яму.

Но вместо этого я неожиданно услыхал гомерический хохот и открыл глаза. По сигналу хозяина меня оттащили от люка и усадили на прежнее место напротив него.

— Вы храбрый человек, капитан Гастингс, — сказал он. — Мы на Востоке ценим храбрость. Должен признаться, что другого я от вас и не ожидал, поэтому я продумал второй акт нашего маленького спектакля. Сами вы выдержали испытание смертью, но выдержите ли вы, когда с ней встретится кто-то другой?

— Что вы имеете в виду? — хрипло спросил я, холодея от недоброго предчувствия.

— Вы забыли о даме, которая находится у нас. Прекраснейшая из роз.

Я смотрел на него, не решаясь домыслить то, на что он намекал…

— Я думаю, капитан, что вам лучше написать письмо вашему другу. А вот бланк телеграммы, которую необходимо отправить, чтобы вашу жену освободили. Сами видите: от вашего согласия зависит жизнь вашей жены.

Мой лоб покрылся холодной испариной, а мой мучитель, улыбаясь, продолжал:

— Вот ручка, капитан. Вам нужно только написать письмо. Если нет…

— Если нет? — тупо повторил я.

— Если нет, то ваша возлюбленная умрет, причем в муках. Мой хозяин, Ли Чан-йен, в часы досуга изобретает совершенно новые и оригинальные способы пыток.

— Боже мой! — взревел я. — Вы не посмеете! Негодяи!

— Вы хотите, чтобы я на вас испытал одно из его новшеств? — спросил меня мой мучитель и стал подробно рассказывать об изобретениях своего шефа. Я в ужасе схватился за голову.

— Вижу-вижу, что не хотите. Тогда берите ручку и пишите.

— Вы не посмеете…

— Не говорите того, чему сами не верите, капитан. Пишите.

— И если я напишу?..

— Ваша жена будет освобождена. Телеграмма будет отправлена немедленно.

— Как я узнаю, что вы меня не обманули?

— Клянусь священной могилой моих предков. И потом, судите сами. Зачем нам мучить эту прекрасную женщину? Ведь свою задачу она выполнила.

— А что будет с Пуаро?

— Мы будем держать его, пока не выполним все, что нам нужно, а затем выпустим его на свободу.

— И вы можете поклясться, что отпустите его?

— Один раз я уже поклялся. Этого достаточно.

Мое сердце заныло. Предать друга? Я все еще колебался, но тут перед моими глазами, точно ночной кошмар, предстала ужасная картина: Синдерелла, моя Золушка, в лапах этих китайских изуверов — ее пытают…

Я чуть не застонал и схватил ручку. Может быть, в письме я как-нибудь сумею предупредить Пуаро, помогу ему избежать ловушки. Это была моя последняя надежда.

Но ей не суждено было сбыться. Китаец встал и подчеркнуто вежливым тоном сказал:

— Позвольте мне продиктовать вам текст, капитан. Он взял листок бумаги, лежавший перед ним, и начал читать:

«Дорогой Пуаро. Я напал на след Большой Четверки. Ко мне сегодня пришел какой-то китаец и принес фальшивую телеграмму. К счастью, я не клюнул на эту удочку и сделал вид, что поверил ему. Когда он ушел, я стал следить за ним и, насколько могу судить, довольно умело (он меня не заметил). Посылаю эту записку с парнишкой. Дайте ему полкроны. Я ему обещал, если он сумеет доставить ее вам. Я слежу за домом, куда вошел китаец. Жду вас до шести. Если не придете, я сам попытаюсь проникнуть в дом. Случай настолько подходящий, что я не хочу его упускать, а вы можете не успеть. Если мальчик застанет вас дома, попросите его проводить вас. Спрячьте только ваши знаменитые усы, иначе вас могут узнать. Постарайтесь прийти вовремя.

Ваш А.Г.»

Каждое слово, каждая фраза, написанная в письме, приводила меня в отчаяние. Письмо было чертовски умно составлено. Я поразился, как хорошо враги изучили нашу жизнь. Если бы я сам сочинял подобное письмо, я написал бы именно в таком стиле. Упоминание о китайце и о якобы фальшивой телеграмме сводило на нет смысл моего «знака»: четыре книги, сброшенные на пол, и угли. Более того: это подтвердит, что я действительно отправился выслеживать китайца и, не успев написать записку, проинформировал его столь странным образом. Пуаро конечно же решит, что телеграмма — это ловушка и что я могу попасться! Главное в этой затее было время. Пуаро, получив записку, тут же попросит мальчишку проводить его, а мое решение пробраться в дом заставит его поторопиться. Он ведь всегда был невысокого мнения о моих способностях. Он будет совершенно уверен, что я бросился в погоню, как всегда ничего толком не обдумав, и примчится ко мне, чтобы взять инициативу в свои руки…

Но изменить я уже ничего не мог и покорно написал то, что мне было приказано. Внимательно прочитав письмо, китаец одобрительно кивнул головой и передал его одному из слуг, который сразу же исчез за одной из висевших на стене драпировок, — видимо, там был тайный выход.

Затем мой мучитель взял бланк телеграммы и, черкнув на нем несколько слов, протянул мне.

Я прочитал:

«ОСВОБОДИТЕ ПТИЧКУ И НЕ ПОМНИТЕ ЕЙ ПЕРЫШКИ».

Я с облегчением вздохнул и сказал:

— Вы должны отправить ее немедленно.

Он, ехидно улыбнувшись, покачал головой.

— Только когда мосье Эркюль Пуаро будет в моих руках. Только тогда.

— Но вы обещали…

— Если мой замысел провалится, мне снова понадобится ваша жена — чтобы убедить вас помочь нам еще раз. Я побледнел от гнева.

— Боже мой! Если вы…

Китаец махнул узкой желтоватой ладонью:

— Успокойтесь. Я не думаю, что Пуаро догадается о нашем обмане. Как только он будет здесь, я выполню свое обещание.

— А если вы его опять нарушите?

— Я поклялся могилой предков. Не волнуйтесь. Лучше пока отдохните. Мои слуги выполнят любое ваше желание. — И он вышел, оставив меня в этом странном подземном царстве.

Появился второй слуга-китаец. Он принес питье и еду, но я отказался. У меня было тяжело на душе.

Неожиданно возвратился хозяин, он действительно был довольно рослым. Но, возможно, эту стать и величавость ему придавал шелковый балахон. Он снова отдал приказания на своем языке, и меня опять повели через длинный коридор и подвал в тот дом, куда меня привели вначале. Окна были закрыты ставнями, но сквозь щели было хорошо видно, что происходит на улице. Расположились мы на первом этаже. Какой-то старик в лохмотьях медленно брел по улице, но когда он дошел до угла и подал какой-то знак, я понял, что это член их шайки.

— Все идет по плану, — одобрительно произнес хозяин. — Эркюль Пуаро попался в ловушку. Он приближается. С ним только мальчик-проводник. А сейчас, капитан Гастингс, вам придется сыграть еще одну роль. Пока вы не подадите ему знак, он сюда не войдет. Как только он поравняется с домом, вы выйдете на крыльцо и подадите знак, что можно входить.

— Никогда! — возмущенно выпалил я.

— Помните, что поставлено на карту, и играйте свою роль до конца. Если Пуаро что-либо заподозрит и не войдет в дом, ваша жена умрет — причем мучительной смертью. Ага! А вот и он.

С бьющимся сердцем, которое обливалось кровью из-за того, что мой друг вот-вот окажется в лапах этих мерзавцев, я глянул в щель. В фигуре, медленно приближавшейся к дому, я сразу же узнал Пуаро, хотя воротник его пальто был поднят, а нижняя часть лица была замотана большим шарфом. Но эта походка, манера держаться, эта чуть склоненная набок яйцевидная голова могли принадлежать только ему.

Это был Пуаро, отчаянно спешивший на помощь и не подозревавший ни о каком подвохе. Рядом с ним несся вприпрыжку какой-то чумазый оборванец.

Пуаро остановился, разглядывая дом, в то время как мальчик что-то ему говорил, показывая на вход. Настала моя очередь действовать.

Я вошел в холл. По знаку хозяина слуга-китаец отодвинул засов.

— Помните, что поставлено на карту, — напомнил мне хозяин.

Я вышел на крыльцо и окликнул Пуаро. Тот поспешил мне навстречу.

— Ага! С вами все в порядке? А я так волновался. Вам удалось попасть внутрь? Дом, конечно, пуст, а? — обратился ко мне Пуаро каким-то придушенным голосом.

— Да, — ответил я, стараясь говорить нормальным голосом. — Где-то, наверное, есть потайной ход. Входите, и мы поищем вместе.

Я повернулся и пошел назад в дом. Ничего не подозревавший Пуаро последовал за мной.

И вдруг меня как будто стукнули по голове. Я вдруг ощутил всю низость своего поступка… Я был самым настоящим Иудой.

— Назад, Пуаро! — закричал я. — Спасайтесь. Это ловушка. Скорее убегайте.

И тут чьи-то сильные руки схватили меня. Слуга-китаец вцепился в Пуаро.

Я увидел, как Пуаро отпрянул назад, поднял правую руку, и… неожиданно раздался сильный взрыв… странный дым начал окутывать меня, я стал задыхаться…

Земля поплыла у меня из-под ног, и я почувствовал, что умираю.

Я приходил в себя очень долго, голова сильно болела, все мышцы онемели. Сначала я увидел лицо Пуаро. Он сидел напротив и с тревогой смотрел на меня. Увидев, что я тоже смотрю на него, он даже вскочил от радости.

— Наконец-то вы пришли в себя, мой дорогой друг. Наконец-то. Как я рад.

— Где я? — спросил я, морщась от боли.

— Где? Посмотрите вокруг.

Я осмотрелся и увидел знакомую обстановку, камин и четыре куска угля на каминной решетке. Пуаро проследил за моим взглядом.

— Да, мой друг, это была великолепная идея — эти четыре куска угля и четыре книги. Если бы кто-нибудь спросил меня, способен ли мой друг, капитан Гастингс, придумать что-нибудь стоящее, я бы ответил, что иногда ему в голову приходят великолепные идеи.

— Вы поняли, что я хотел сказать?

— Разве я похож на глупца? Конечно же я все понял и разработал соответствующий план. Мне было ясно, что Большая Четверка нашла способ выманить вас из дома. С какой целью? Они вас боялись и хотели от вас избавиться? Ничего подобного. Они хотели использовать вас как приманку, чтобы схватить самого Эркюля Пуаро, единственного, кого они боятся. И я приготовился достойно им ответить. Я набрался терпения и принялся ждать. Наконец их курьер — ничего не подозревавший лондонский оборванец — явился. Я покорно проглотил наживку и поспешил вам на выручку. К счастью, они позволили вам выйти на крыльцо. Я очень боялся, что мне придется сначала разделаться с ними, а потом искать вас, даже не зная, живы ли вы…

— Вы сказали «разделаться с ними»? — слабым голосом переспросил я. — В одиночку?

— В этом не было ничего сложного. «Будь готов к любым испытаниям» — таков, кажется, девиз ваших бойскаутов Вот я и приготовился. Не так давно я оказал маленькую услугу одному знаменитому химику, который участвовал в разработке отравляющих газов. По моей просьбе он приготовил мне бомбочку, маленькую, простенькую бомбочку, которую нужно только бросить, и все: взрыв, клубы дыма, и в радиусе нескольких десятков метров — все в бессознательном состоянии. Когда явился этот чумазый сорванец, я тут же тихонько свистнул — предупредил людей Джеппа — они давно уже были наготове. Они совершенно незаметно сопровождали меня до самого логова, подстраховывая на случай различных неожиданностей. Они же и доставили вас сюда, в нашу квартиру.

— Но как вам удалось не потерять сознание?

— Я, можно сказать, воспользовался случаем. Наш друг Номер Четвертый (это же он так гениально составил письмо) позволил себе посмеяться над моими усами, что мне, в свою очередь, позволило надеть респиратор, который я прикрыл толстым желтым шарфом.

— Синдерелла! — вдруг воскликнул я, с ужасом вспомнив о том, что жена моя все еще во власти наших врагов. — Что с ней? — И со стоном опять потерял сознание.

Когда минуты через две я снова пришел в себя, то увидел встревоженного Пуаро, пытающегося влить мне в рот немного бренди.

— Что с вами, mon ami? Что вас так встревожило?

Я рассказал Пуаро обо всем, что со мной случилось. И будто снова ощутил весь ужас моих злоключений в подземелье.

— Боже мой! — воскликнул Пуаро. — Боже мой, что вам пришлось пережить! А я ничего не знал. Но успокойтесь, друг мой. Теперь все будет хорошо.

— Вы ее найдете? Но она ведь в Южной Америке, и, пока вы будете ее разыскивать, она может умереть. Умереть от чудовищных пыток!

— Нет-нет, мой друг. Вы меня не поняли. Она в полной безопасности. Ее никто не похищал!

— Но я получил телеграмму от Бронсена!

— Но Бронсен ее не посылал — в этом-то весь фокус. Вам не приходило в голову, что такой мощной организации, имеющей агентов во всех странах мира, ничего не стоило нанести нам столь коварный удар: похитить малышку Синдереллу, которую вы так любите.

— Нет, не приходило! — ощутив запоздалое раскаянье, ответил я.

— А я это предвидел. Вас я не хотел расстраивать. А потому ничего не сказал, но на всякий случай принял меры предосторожности. Все письма вашей жены отправлены якобы с вашего ранчо, но в действительности ваша жена уже три месяца надежно спрятана в одном тихом местечке.

Я посмотрел на него с недоверием:

— Это правда?

— Боже мой! Конечно правда. Они шантажировали вас, беззастенчиво обманывая.

Я отвернулся, опасаясь не совладать со своими эмоциями. Пуаро положил мне руку на плечо.

— Хотите вы этого или нет, — в его голосе было нечто такое, чего я раньше никогда не слышал, — но позвольте мне вас обнять. Я знаю, у вас, англичан, это не очень принято… И еще я вам скажу: в этом деле вы проявили себя достойно, и я счастлив, что у меня есть такой надежный друг.

Крашеная блондинка

Результаты газовой атаки Пуаро в Китайском квартале меня разочаровали. Мой мучитель успел скрыться. Когда люди Джеппа прибежали к месту взрыва, то обнаружили в холле только четверых китайцев, находившихся в бессознательном состоянии. Но того, кто мне угрожал, среди них не было. Позже я вспомнил, что, когда меня вынудили выйти на крыльцо, сам мой мучитель оставался внутри, так что, когда газовая бомба взорвалась, он оказался вне зоны ее действия. Ему ничего не стоило тут же выбраться из дома через один из множества, обнаруженных нами позже, запасных выходов.

От четверых китайцев, попавших в наши руки, мы ничего не узнали. Полиция провела тщательное расследование, но ни единого факта, подтверждающего их связь с Большой Четверкой, так и не было обнаружено. Это были обычные безработные, которые даже имени Ли Чан-йена никогда не слыхали. Они показали, что какой-то богатый китаец нанял их для обслуживания. А чем этот человек занимается и кто он, они не знали.

На следующий день я уже почти оправился от газовой атаки. Только голова еще немного побаливала. Мы с Пуаро отправились в Китайский квартал и провели собственное тщательное обследование дома, в котором меня держали. Он состоял из двух маленьких домиков, соединенных между собой подземным переходом. Первый и второй этажи этих домиков были нежилые, в них не было никакой мебели, а разбитые окна были завешены прогнившими шторами. Джепп уже облазил все подвалы и нашел тот потайной ход в подземную комнату, где я провел неприятные полчаса. Скрупулезное расследование подтвердило, что комната, куда меня приводили, была действительно обставлена в китайском стиле, и, хотя я не слишком разбирался в искусстве, мои впечатления были верными: там были собраны уникальные образцы работы китайских мастеров, будь то обивка мебели, шторы или ковры.

С помощью Джеппа и его людей мы тщательно обыскали это подземное жилище. Я надеялся найти хоть какие-нибудь документы, например, список агентов Большой Четверки или зашифрованные записи их планов, но ничего подобного мы так и не нашли. Единственными документами, попавшими в наши руки, оказались две папки, которые им были нужны явно для того, чтобы состряпать убедительное письмо Пуаро. Это были досье на меня и на Пуаро, содержавшие подробные сведения о наших привычках, характерах, образовании, служебном положении, о наших сильных и слабых сторонах.

Пуаро по-детски обрадовался находке. Мне же она показалась абсолютно бесполезной, тем более что автор этих изысканий сделал, по-моему, до смешного нелепые выводы. Я, конечно, не мог не высказаться на этот счет.

— Мой дорогой Пуаро, — начал я, когда мы вернулись домой, — теперь вы знаете, что наши противники думают о нас. Они, к слову сказать, преувеличивают ваши умственные способности и недооценивают мои, но я сейчас не об этом, я не представляю, что нам может дать эта не слишком точная информация.

— В самом деле, Гастингс? Но ведь теперь мы знаем, какие из наших слабостей и, естественно, достоинств, известны «Четверке», а стало быть, и то, на что они будут делать ставки в дальнейшем. То есть мы сможем лучше подготовиться к их следующей атаке. Например, вам, мой друг, нужно научиться сначала думать, а потом действовать. И еще! Если вы снова встретите какую-нибудь рыжеволосую красотку и она будет умолять вас помочь ей, не теряйте головы.

Пуаро явно намекал на то, что среди прочих характеристик в моем досье указывалось, что я по натуре человек невыдержанный и, кроме того, весьма неравнодушен к молодым женщинам, волосы которых более или менее отдают в рыжину. Глубоко оскорбленный, я чуть было не вспылил, но вовремя вспомнил кое-что из досье самого Пуаро и решил отплатить ему той же монетой.

— Ну а вы? — ласковым голосом начал я. — Что вы собираетесь делать со своим «чрезмерным тщеславием» и «почти болезненной любовью к порядку»? — и увидел, как Пуаро несколько помрачнел.

— Вы правы, Гастингс, наши враги кое в чем переборщили — tant mieux.[34] Но скоро они и сами это поймут и горько пожалеют. Ну а наше дело — учесть прежние промахи, теперь мы знаем, где действовали неверно. Помните поговорку: «Знать — значит, быть к этому готовым»?

В последние дни Пуаро так часто повторял эту поговорку, что я просто не мог больше ее слышать.

— Да, Гастингс, — продолжал Пуаро, — кое-что мы узнали, но этого, естественно, недостаточно. Мы должны узнать больше.

— Каким же образом?

Пуаро уселся поудобнее в своем кресле, аккуратно положил на край стола брошенный мной коробок спичек, и я понял, что далее последует весьма длинный монолог.

— Дело в том, Гастингс, что мы имеем дело с четырьмя совершенно разными по характеру и по статусу людьми. Номер Один — мы о нем знаем только понаслышке. Но сейчас я уже хорошо понимаю особенности его мышления, по-восточному изощренного. Все эти хитроумные трюки, с которыми нам все время приходится сталкиваться, — плод фантазии Ли Чан-йена, это очевидно. Номер Два и Номер Три настолько могущественны и влиятельны, что мы пока ничего не можем с ними сделать. Тем не менее то, что обеспечивает их безопасность, обеспечивает и нашу безопасность тоже. А именно: они настолько у всех на виду, что не могут позволить себе опрометчивых действий. И наконец, мы подошли к последнему члену этой шайки — к Номеру Четыре.

В голосе Пуаро всегда сквозило невольное восхищение, когда речь заходила об этом человеке.

— Номер Два и Номер Три, — продолжал он, — добились успеха во многом благодаря своим талантам и высокому положению в обществе. А Номер Четыре добивается своей цели, пребывая в полной неизвестности. Кто он? Никто не знает. Как он выглядит? Этого тоже никто не знает. Сколько раз мы с вами с ним встречались? Уже пять раз, не так ли? А вы уверены, что при следующей встрече мы наконец-то выведем его на чистую воду?

Я вынужден был покачать головой, так как в эту минуту мысленно представил себе еще раз тех пятерых людей, с которыми меня столкнула судьба. Люди были совершенно разные, но сыграл их один и тот же человек. Привратника из психолечебницы, мужчину в застегнутом до самого подбородка плаще, лакея Эйба Райленда, врача в деле «о желтом жасмине» и, наконец, великого гроссмейстера. Никакого сходства друг с другом.

— Не сможем, — согласился я. — Похоже, мы зашли в тупик.

— Не скажите, друг мой, — улыбнулся Пуаро. — Не стоит впадать в отчаяние. Кое-что о его внешности мы все-таки знаем.

— Что же именно?

— Мы знаем, что он среднего роста и у него светлые волосы. Если бы он был высокий, смуглый брюнет, то не смог бы изобразить белокурого приземистого доктора. Что же касается лакея Джеймса и шахматного гроссмейстера, то их смог бы сыграть даже ребенок. У него наверняка короткий прямой нос. Такой нос легко изменить с помощью грима. И еще ему не более тридцати пяти лет. Так что, мой друг, — подвел итоги Пуаро, — кое-что мы о нем знаем: светловолосый мужчина лет тридцати — тридцати пяти, отлично умеющий пользоваться гримом, у которого в арсенале целый набор искусственных зубов или челюстей.

— Что? — удивился я. — Как это?

— Да, Гастингс, думаю, это так. У привратника были выщербленные желтые зубы, у молодого человека в Париже — белые и ровные, у доктора зубы чуть выдавались вперед, а у Саваронова были огромные клыки. Ничто так не меняет лицо, как прикус. Теперь вы поняли, что я имею в виду?

— Не очень, — осторожно ответил я.

— Говорят, что профессия человека написана на его лице.

— На его лице написано, что он преступник, — возмутился я.

— Но нельзя отрицать, что он весьма искусный гример.

— Какая разница…

— Не скажите, Гастингс, вы судите слишком прямолинейно, в театральном мире вас бы не поняли. Разве вы до сих пор не догадались, что наш Номер Четыре в прошлом актер?

— Актер?

— Конечно. Он виртуозно владеет актерской техникой. Однако есть два типа актеров. Первые перевоплощаются в человека, которого играют, а вторые, в сущности, играют самих себя. Из них потом выходят разве что директора театра. Эти бездарности выклянчат себе роль у режиссера, а потом подгоняют ее под себя. А истинным актерам остается изображать мистера Ллойда Джорджа[35] в различных концертах либо всяких нелепых старичков — в труппах с постоянным репертуаром. Мне кажется, что наш Номер Четыре из когорты настоящих. Он истинный артист, наделенный даром перевоплощения.

— Насколько я понял, — сообразил я, — вы хотите установить его личность, связавшись с театральным миром.

— Вы, как всегда, невероятно догадливы, Гастингс.

— Было бы очень неплохо, — холодно заметил я, — если бы эта идея осенила вас пораньше. Мы бы не потеряли так много времени.

— Вы ошибаетесь, mon ami. Мы потеряли минимум времени. Вот уже несколько месяцев мои агенты занимаются этой проблемой. Они составили для меня список всех актеров с неброской внешностью в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, умеющих играть характерные роли и покинувших театр года два-три назад.

— Ну и что же? — заинтригованно спросил я.

— Список получился довольно длинным, и до настоящего момента мы были заняты проверкой. В конечном счете в нем осталось четыре человека.

Пуаро протянул мне лист бумаги. Я прочитал вслух:

«Эрнест Латтрел. Сын приходского священника. Всегда отличался склонностью к аморальным поступкам. Был исключен из школы. Пришел на сцену в двадцать три года. (Далее следовал список ролей, которые он сыграл, даты гастролей и города.) Употребляет наркотики. Четыре года назад уехал, предположительно в Австралию. После отъезда из Англии след затерялся. Сейчас ему тридцать два года, рост пять футов десять с половиной дюймов, кожа белая, светлый шатен, нос прямой, глаза серые.

Джон Сейнтмор. Сценический псевдоним. Настоящее имя неизвестно. Предполагается, что он кокни, уроженец восточной части Лондона. На сцене с детского возраста. Много выступал в мюзик-холлах. За последние три года сведений о нем нет. Возраст — тридцать три года, рост пять футов десять дюймов, худощавый, белокурый, голубые глаза.

О стен Ли. Фамилия вымышленная. Настоящая фамилия Фоули. Из хорошей семьи. Всегда был артистичной натурой, показал себя неплохим актером в студенческом театре во время учебы в Оксфорде. Хороший послужной список во время войны. Играл (далее следовал список ролей, которые он сыграл). Увлекался криминологией. Три с половиной года назад в результате автомобильной катастрофы перенес нервное потрясение и с тех пор на сцене больше не выступает. Теперешнее местопребывание неизвестно. Тридцать пять лет, рост пять футов девять с половиной дюймов, кожа белая, светлый шатен, глаза голубые.

Клод Даррел. Предполагается, что это его настоящее имя. Происхождение неизвестно. Играл в мюзик-холлах и в репертуарных театрах.[36] Близких друзей не имел. В девятнадцатом году находился в Китае. По возвращении в Америку сыграл несколько ролей в Нью-Йорке. Однажды ночью исчез и с тех пор о нем ничего не слышно. По мнению американской полиции, никаких причин скрываться у него не было. Около тридцати трех лет, волосы русые, кожа белая, глаза серые. Рост пять футов десять с половиной дюймов».

— Очень интересно, — сказал я, прочитав бумагу до конца. — И на это ушло несколько месяцев? Всего четыре фамилии. И кого же вы подозреваете?

Пуаро сделал неопределенный жест.

— Пока мне судить трудно. Конечно, нельзя упускать из виду, что Клод Даррел побывал и в Китае, и в Америке. Этот факт мы не можем сбрасывать со счетов, но тем не менее этого недостаточно, чтобы подозревать именно его. Не исключено чисто случайное совпадение.

— И что же мы предпримем дальше? — нетерпеливо спросил я.

— Все идет своим чередом. Каждый день в газетах будут появляться объявления, в которых родственников и друзей этих актеров попросят связаться с моим адвокатом. Даже сегодня нам уже могут… Ага, кто-то звонит. Скорее всего, кто-то ошибся номером и будет долго извиняться, но — как знать…

Я подошел к телефону, стоявшему на столике в углу, и взял трубку.

— Да-да, это квартира мосье Пуаро. Да, я капитан Гастингс. А… это вы, мистер Макнейл (Макнейл и Ходсон были адвокатами Пуаро). Да, конечно. Выезжаем немедленно.

Положив трубку, я повернулся к Пуаро и ликующим голосом сообщил:

— Послушайте, Пуаро. Там к нему пришла приятельница Клода Даррела. Некая мисс Флосси Монро. Макнейл просит вас приехать.

— Едем! — воскликнул Пуаро, исчезая в своей спальне и вынырнув оттуда через минуту со шляпой в руке.

Поймав такси, мы уже через полчаса входили в кабинет адвоката. В глубоком кресле напротив Макнейла сидела уже не первой молодости женщина в несколько потрепанной одежде. Ее волосы были неестественно светлыми, мелкие кудряшки закрывали уши, глаза были грубо подведены. Но она явно забыла подрумяниться и покрасить губы.

— А вот и мосье Пуаро, — приветствовал его Макнейл. — Мосье Пуаро, это мисс Монро, которая любезно согласилась ответить на ваши вопросы.

— О, мисс, я тронут вашим великодушием! — воскликнул Пуаро.

Он подошел к женщине и галантно поцеловал ей руку.

— Мадемуазель, в этой темной душной комнате вы смотритесь поистине как благоухающий цветок, — сказал он, не щадя чувств хозяина кабинета.

Комплимент возымел свое действие. Мисс Монро стала пунцовой от удовольствия.

— Что вы, что вы, мистер Пуаро, — засмущалась она. — Я знаю, что вы, французы, любите преувеличивать.

— Мадемуазель, французы, в отличие от англичан, действительно очень восприимчивы ко всему прекрасному. Но я не француз, мадемуазель, я бельгиец.

— Я сама родилась в Остенде, — сказала мисс Монро. Далее все, по излюбленному выражению Пуаро, пошло как по маслу.

— И вы можете рассказать нам что-нибудь о Клоде Дарреле? — продолжал Пуаро.

— Одно время я знала его очень хорошо, — начала мисс Монро. — И когда в магазине случайно увидела ваше объявление (а сейчас у меня много свободного времени, и я хожу по магазинам), я сказала себе: кто-то поручил своему адвокату отыскать бедного Клода. Возможно, его ждет наследство. Надо ему помочь. И я поспешила сюда.

Макнейл поднялся с кресла.

— Я оставлю вас на некоторое время, чтобы не мешать вашей беседе.

— Вы очень любезны, дорогой Макнейл, но я бы не хотел злоупотреблять вашим добрым отношением. У меня появилась идея. Приближается час ленча. Может быть, мадемуазель согласится составить мне компанию?

Глаза Флосси заблестели, и я понял, что сейчас она в трудном финансовом положении и бесплатный ленч — это как раз то, что ей нужно.

Мы взяли такси и направились в один из самых дорогих ресторанов Лондона. Пуаро заказал роскошные блюда и повернулся к нашей гостье:

— А как насчет вина, мадемуазель? Вы не против шампанского?

Мисс Монро лишь смущенно потупила взор, что явно означало согласие.

Обстановка за столом была непринужденной. Пуаро то и дело подливал даме вина, намереваясь приступить к главной теме.

— Бедный Даррел, — начал он. — Как жаль, что его нет с нами.

— Да, конечно, — подхватила мисс Монро. — Бедный мальчик! Интересно, что с ним стало.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Очень давно, еще во время войны. Он был забавным парнем, никогда ничего о себе не рассказывал, такой скрытный… Это естественно, ведь, оказывается, он чей-то наследник. А титул он унаследует, мистер Пуаро?

— Нет, речь идет только об имуществе, — ответил не моргнув глазом Пуаро. — И тут очень важно установить личность. Поэтому нам и требуются свидетели, которые бы его хорошо знали. Вы хорошо его знали, не так ли, мадемуазель? Очень хорошо?..

— От вас я скрывать не стану, мистер Пуаро. Вы настоящий джентльмен. Вы умеете заказать даме ленч, которого она заслуживает, не то что нынешние молокососы. Жадность раньше них родилась… И вообще, вы, французы, — большие шалуны, поэтому с вами можно и пооткровенничать. — Она погрозила Пуаро пальчиком и продолжала: — Да, все так и было. Мы с Клоди были молоды и любили друг друга. Да я и сейчас вспоминаю его с нежностью. Нет, он, конечно, не ангел, нет, не ангел и обращался со мной совсем не так, как нужно обращаться с дамой. Все мужчины таковы, когда дело касается денег.

— Помилуйте, мадемуазель, — запротестовал Пуаро, — далеко не все. Вы смогли бы описать его внешность? — Он подлил в ее бокал вина.

— В нем вроде бы не было ничего особенного, — сказала она мечтательно. — Не высокий, но и не маленький, в общем, в самый раз. Одевался как картинка. Глаза голубовато-серые. Волосы — скорее светлые… Но какой актер! Как умел перевоплощаться! Другие ему и в подметки не годились. Да, он достиг бы больших высот, если бы не зависть окружающих. Вы не поверите, мистер Пуаро, как мы, актеры, страдаем из-за этого. Я помню, как однажды в Манчестере…

Мы мужественно выслушали длинную, запутанную историю о бесчестном поведении ведущего актера, который не мог простить успеха, выпавшего на долю его партнерши. Пуаро мягко напомнил ей о Клоде Дарреле:

— Все, что вы рассказали нам о вашем друге, мадемуазель, очень интересно. Вы, женщины, очень наблюдательны и замечаете такие детали, на которые мужчины никогда не обратят внимания. Я присутствовал при том, как одна дама опознала мужчину среди дюжины других мужчин, и как, вы думаете, ей это удалось? Она подметила, что, когда он волновался, сразу начинал потирать нос. Разве мужчина смог бы запомнить такую маленькую деталь?

— Да никогда! — воскликнула мисс Монро. — Мы, женщины, действительно очень наблюдательны. Я вспомнила, что у Клода была одна забавная привычка: за столом он машинально начинал катать пальцами хлебный мякиш, чтобы собрать со стола все крошки. По этой примете я бы всегда узнала его.

— А что я говорил! — воскликнул Пуаро. — Только такая утонченная женщина могла на это обратить внимание. А вы ему когда-нибудь говорили насчет этой странной привычки?

— Что вы, нет, конечно. Вы же знаете, какие мужчины гордецы. Они терпеть не могут, когда за ними замечают какие-то не слишком красящие их привычки. Нет, ему я об этом не сказала ни слова. Только посмеивалась про себя: катает человек шарик туда-сюда, а ему самому это и невдомек. Правда, смешно?

Пуаро молча кивнул и взял свой бокал — рука его чуть дрожала.

— При установлении личности иногда сравнивают почерк, — заметил Пуаро. — У вас, несомненно, сохранились какие-нибудь письма Дарелла?

Флосси Монро печально покачала головой:

— Он никогда не писал писем. Ни одного даже самого коротенького.

— Жаль!

— Хотя постойте. Вот что. — Она вдруг встрепенулась. — У меня есть фотография.

— Фотография?..

Пуаро даже вскочил со стула.

— Правда, очень старая. Она была сделана восемь лет назад.

— Это не имеет значения. Вы позволите взглянуть на нее, мадемуазель?

— Да, конечно.

— И сделать с нее копию? Это не займет много времени.

— Как вам будет угодно.

Мисс Монро поднялась со стула.

— Мне пора идти, — сказала она. — Очень рада была с вами познакомиться, мистер Пуаро, и с вашим другом.

— А фотография? Когда я смогу получить ее?

— Сегодня же ее поищу. Кажется, я помню, куда ее положила. И сразу пришлю.

— Огромное спасибо, мадемуазель. С вами так приятно было провести время. Я надеюсь, очень скоро мы сможем встретиться в такой обстановке еще раз.

— С удовольствием, — сказала мисс Монро. — Я всегда к вашим услугам.

— Кажется, у меня нет вашего адреса, мадемуазель?

Флосси Монро открыла сумочку, извлекла оттуда потрепанную визитную карточку, адрес на которой был перечеркнут и внизу карандашом вписан другой, и с поистине светской небрежностью протянула ее Пуаро.

Затем, галантно распрощавшись с дамой, мы отбыли домой.

— Вы действительно считаете, что фотография нам поможет? — спросил я.

— Конечно. Снимки не лгут. Можно его увеличить, и тогда станут видны черты, на которые обычно не обращаешь внимания. Форма ушей, например, ну как ее опишешь словами. Да, наконец-то нам повезло! А потому не мешает на всякий случай подстраховаться.

Он подошел к телефону и набрал номер частного сыскного агентства, услугами которого иногда пользовался. Его распоряжения были четкими и лаконичными: двое детективов должны будут отправиться по указанному адресу, чтобы обеспечить безопасность мисс Монро. Они должны не выпускать ее из виду и действовать по обстановке.

— Вы действительно считаете, что это необходимо? — спросил я, когда Пуаро закончил разговор.

— Вне всякого сомнения, за нами следят, и сейчас они уже наверняка знают, где, когда и с кем мы общались. И кроме того, сколько раз мы уже убеждались, насколько Номер Четвертый обладает обостренным чувством опасности.

Минут через двадцать вдруг раздался звонок. Я поднял трубку.

— Это квартира мистера Пуаро? С вами говорят из больницы Сент-Джеймс. Десять минут назад к нам поступила молодая женщина. Мисс Флосси Монро. Ее сбила машина. Она просит мистера Пуаро приехать. Но он должен выехать немедленно, она в тяжелом состоянии и долго не протянет.

Я передал Пуаро содержание разговора.

— Быстрее, Гастингс! Мы должны успеть.

Через десять минут мы уже были в больнице. Нас провели в отделение «скорой помощи», но в коридоре нас остановила сестра в высокой белой шапочке. По ее лицу Пуаро все понял.

— Она умерла?

— Шесть минут назад.

Пуаро застыл на месте, не в силах ничего сказать. Сестра, естественно, не ведавшая об истинной причине его переживаний, начала его успокаивать:

— Она почти не мучилась, бедняжка. Была без сознания до самого конца. Водитель, подлец, даже не остановился. Надеюсь, что кто-нибудь записал его номер.

— Звезды против нас, — вполголоса произнес Пуаро.

— Хотите взглянуть на нее? Тогда следуйте за мной.

Бедная Флосси Монро… У нее был такой безмятежный вид, а на губах застыла легкая улыбка. Обесцвеченные кудри разметались по подушке.

— Да, — прошептал Пуаро. — Звезды против нас, но… может, они тут совсем ни при чем? — Он поднял голову, как будто пораженный какой-то мыслью. — А что, если я совершенно напрасно сетую на немилость небес, Гастингс? Но если это так… Клянусь вам, мой друг, стоя у смертного ложа этой несчастной, что я их не пощажу! Настанет час!

— В чем дело, Пуаро? — спросил я. Пуаро повернулся к сестре и попросил показать ему список вещей потерпевшей. Просмотрев его, он воскликнул:

— Вы поняли, Гастингс, вы поняли?

— Что понял?

— В сумочке не обнаружено ключа от квартиры. А он должен был быть. Нет, Гастингс, ее сбили намеренно, хладнокровно, и первым, кто подошел к умирающей, был сам убийца. Он взял ключ из сумочки. Может быть, мы еще успеем. Ему ведь нужно время, чтобы найти то, ради чего он ее убил.

Такси доставило нас по адресу, данному нам Флосси Монро. Это было жалкое, убогое здание в пользующемся дурной славой районе Лондона. Мы не сразу разыскали квартиру мисс Монро, а когда наконец вошли внутрь, сразу поняли: кто-то уже побывал здесь до нас. Ящики шкафов и столов были выдвинуты, а их содержимое разбросано по комнате. Замки были взломаны, а маленький столик сломан и перевернут. Было видно, что этот кто-то страшно торопился, пытаясь что-то найти.

Пуаро внимательно осмотрелся. Неожиданно он наклонился и поднял какую-то вещь. Это была старомодная рамка для фотографий, но — пустая. Он медленно ее перевернул. На обратной стороне был приклеен маленький ярлычок, ценник.

— Цена четырешиллинга, — прокомментировал я.

— Гастингс, раскройте пошире глаза. Это же новый ярлык. Его налепил человек, взявший фотографию и ни минуты не сомневавшийся, что мы тоже сюда придем. Этот человек — Клод Даррел, он же Номер Четыре.

Катастрофа

После смерти Флосси Монро я начал замечать в Пуаро какие-то изменения. До сих пор он считал себя непобедимым. Теперь, когда Большая Четверка снова утерла ему нос, с ним что-то произошло. Было видно, что нервы его напряжены до предела. Он был то мрачным и задумчивым, то вздрагивал от малейшего шума, как напуганная кошка. Теперь он старательно избегал разговоров о Большой Четверке и переключился на обычные рутинные дела. Но я знал, что втайне он продолжает заниматься Большой Четверкой. Время от времени его навещали какие-то славянского вида люди, и, хотя он ничего не объяснял, я понял, что с помощью этих довольно омерзительных типов он расставляет сети непобедимой «Четверке». Однажды — совершенно случайно — мне попалась на глаза его чековая книжка, и я увидел, что он заплатил кому-то — фамилия была явно русская — большую сумму, большую даже для Пуаро, который зарабатывал достаточно много.

Все свои действия Пуаро держал в секрете. Только все чаще повторял одну и ту же фразу: «Величайшая ошибка, mon ami, недооценивать противника». И я понял, что теперь мой друг больше всего на свете боится снова попасть впросак.

Так продолжалось до конца марта, пока однажды утром он не произнес:

— Сегодня, мой друг, вам придется надеть смокинг. Мы идем на прием к министру внутренних дел.

— Неужели? Он попросил вас расследовать какое-то дело?

— Нет. Я попросил его принять меня. Я вам как-то уже рассказывал, что однажды я оказал ему маленькую услугу. С тех пор он неоправданно большого мнения о моих способностях и питает ко мне симпатию, чем я и решил воспользоваться. Как вы знаете, — продолжал Пуаро, — сейчас в Лондоне находится премьер-министр Франции мосье Дежардо, и министр, по моей просьбе, пригласил его принять участие в нашей беседе.

Нас встретил сам министр, его светлость Сидней Краутер, фигура весьма известная в политическом мире. Это был мужчина лет пятидесяти с насмешливыми серыми глазами. Держался он всегда очень просто и дружелюбно, чем и снискал себе всеобщую симпатию.

Около камина стоял высокий худощавый мужчина с черной эспаньолкой.[37] У него было очень живое, умное лицо.

— Мосье Дежардо, — сказал Краутер, — позвольте мне представить вам мосье Эркюля Пуаро, о котором вы, вероятно, уже наслышаны.

Француз поклонился и пожал Пуаро руку.

— Кто же не слышал об Эркюле Пуаро, — сказал он. — Он всем известен.

— Вы слишком любезны, мосье, — сказал, поклонившись, Пуаро, но лицо его порозовело от удовольствия.

— А старого друга не хотите поприветствовать? — раздался тихий голос, и из угла комнаты вышел какой-то мужчина.

Это был наш старый знакомый, мистер Джон Инглес.

Пуаро сердечно поздоровался с ним.

— А теперь, мосье Пуаро, — сказал Краутер, — мы в вашем распоряжении. Если я правильно понял, у вас есть очень важное сообщение для всех нас.

— Это так, мосье. Начну с того, что сейчас в мире все более активную роль играет крупная преступная организация. Ею руководят четыре человека, которые называют себя «Большой Четверкой». Правильней ее было назвать «Бандой четырех». Номер Один — китаец, некто Ли Чан-йен, Номер Два — американский мультимиллионер, Эйб Райленд, Номер Три — француженка. Номер Четыре, практически никому не известный английский актер Клод Даррел. Этот квартет вознамерился изменить существующий в мире порядок, добиться всюду полной анархии. А потом, воспользовавшись неизбежной неразберихой и паникой, захватить власть, установить личную диктатуру.

— Невероятно, — пробормотал француз. — Райленд связан с какой-то бандой? Не может быть. Это какая-то чудовищная нелепость.

— Послушайте, я расскажу вам о некоторых их проделках, — сказал Пуаро.

Он начал повествование о наших приключениях, а так как все, о чем Пуаро рассказывал, было мне знакомо в деталях, я будто заново мысленно все это пережил.

Дежардо вопросительно посмотрел на Краутера. Тот грустно усмехнулся:

— Да, господин премьер-министр, такая организация действительно существует. Сначала Скотленд-Ярд отрицал ее существование, но потом вынужден был признать правоту Пуаро. Мы не согласны с мосье Пуаро только в одном — в том, что их конечная цель — диктатура, захват власти. Я думаю, он немного преувеличивает.

Пуаро привел десяток фактов, доказывающих справедливость его выводов. Даже сейчас я не имею права рассказывать о них подробно, но речь шла об авариях на подводных лодках, которые произошли месяц назад, а также об авиакатастрофах и вынужденных посадках самолетов. Пуаро утверждал, что ко всем этим случаям причастна Большая Четверка и ее сподвижники. Многие свои злодеяния Большая Четверка совершила при помощи оружия, которое еще неизвестно даже специалистам.

В этот момент премьер-министр задал вопрос, которого мы втайне ждали:

— Вы сказали, что третий член Большой Четверки — француженка? Вы знаете, кто она?

— Вы тоже хорошо ее знаете. Номер Три — это всем известная мадам Оливье…

Услышав имя знаменитой соотечественницы, продолжавшей дело четы Кюри, Дежардо едва не вывалился из кресла; его лицо побагровело от возмущения.

— Мадам Оливье? Невозможно! Это нелепо! И более того — оскорбительно!

Пуаро покачал головой, но не произнес ни слова. Некоторое время премьер-министр испепелял Пуаро гневным взглядом. Потом несколько успокоился и, посмотрев на министра, с каким-то странным выражением дотронулся до лба.

— Мосье Пуаро — великий человек, — заметил он. — Но даже великие люди иногда слишком увлекаются… какой-то одной идеей, не так ли? Ищут всяких тайных агентов там, где их просто не может быть. Вы со мной согласны, господин министр?

Краутер некоторое время молчал.

— Клянусь, не знаю! — наконец сказал он. — Я всегда верил и сейчас безоговорочно верю Пуаро, но такой поворот…

— Этот неуловимый Ли Чан-йен, — перебил его Дежардо, — кто он такой? Хоть кому-нибудь он известен?

— Мне известен, — раздался вдруг голос Инглеса. Высокий французский гость уставился на него, тот тоже ответил пристальным взглядом, более чем когда-либо напоминая китайского божка.

— Это мистер Инглес, — представил Краутер, — самый опытный наш эксперт по Китаю.

— И вы что-то слыхали об этом Ли Чан-йене?

— Пока ко мне не пришел Пуаро, я считал себя единственным человеком в Англии, кто знает о его существовании. Уверяю вас, господин премьер-министр, что единственный человек в Китае, которого по-настоящему следует опасаться, — это Ли Чан-йен, один из самых блестящих умов современности.

Дежардо был вконец ошарашен. Немного придя в себя, он холодно произнес:

— Может быть, в том, что вы рассказали, и есть доля истины, мосье Пуаро, но что касается мадам Оливье, тут вы роковым образом заблуждаетесь. Она истинная дочь Франции и служит исключительно науке.

Мой друг лишь молча пожал плечами. Потом последовала долгая тягостная пауза, нарушить которую решился Пуаро. Он встал и с чувством собственного достоинства изрек:

— Я хотел, мосье, только предупредить вас. Я предвидел, что вы мне не поверите. Но, по крайней мере, теперь вы будете начеку. Главное, я все сказал, и моя правота будет — увы — подтверждаться новыми диверсиями. Для меня было важно сообщить вам все это как можно скорее… Может статься, что позже мне это сделать уже не удастся.

— Вы хотите сказать… — перебил его Краутер, пораженный мрачной интонацией Пуаро.

— Я хочу сказать, месье, — продолжал Пуаро, — что с тех пор, как я установил личность Номера Четыре, палача-экзекутора Большой Четверки, моя жизнь в опасности. Он ищет меня, чтобы уничтожить любым способом, а он из тех людей, кому удаются подобные миссии. Итак, господа, я с вами прощаюсь. Вот вам ключ, мосье министр, и запечатанный конверт с моим банковским шифром. У меня в портфеле, который хранится в банковском сейфе, собраны все сведения о деятельности Большой Четверки. Там же имеются советы вашего покорного слуги относительно того, что следует предпринять, если случится то, о чем я вас только что предупредил. В случае моей смерти, мосье министр, вы заберете эти бумаги и, если сочтете нужным, воспользуетесь моими советами. А сейчас до свидания, — господа.

Дежардо холодно поклонился, а министр вскочил со стула и пожал Пуаро руку.

— Вы убедили меня, Пуаро. То, что вы говорите, выглядит невероятным, но я вам верю. Всецело.

Инглес вышел вместе с нами.

— Я вполне доволен тем, как прошла беседа, — сказал Пуаро. — Я и не думал, что мне удастся переубедить Дежардо, но теперь я спокоен: если погибну, моя информация не умрет вместе со мной. Что ж, не так уж и плохо!

— Я полностью на вашей стороне, — сказал Инглес. — Между прочим, на днях я еду в Китай.

— А это разумно?

— Нет, — ответил Инглес, — но необходимо. Каждый должен вносить посильную лепту в общее дело.

— Вы храбрый человек! — воскликнул Пуаро. — Если бы это было удобно, я бы обнял вас.

Инглес немного смутился.

— Не думаю, — сказал он, — что в Китае я буду в большей опасности, чем вы в Лондоне.

— Возможно, вы и правы, — признался Пуаро. — Больше всего я опасаюсь, как бы они не расправились с Гастингсом. Меня это очень беспокоит.

Я перебил его, заметив, что и сам могу о себе позаботиться.

Вскоре Инглес попрощался с нами и ушел.

Некоторое время мы шли молча. Вдруг Пуаро произнес фразу, которая меня ошеломила:

— Я считаю, что настало время задействовать моего брата.

— Вашего брата? — удивился я. — Я и не знал, что у вас есть брат.

— Вы меня удивляете, Гастингс. Разве вы не знаете, что у всех знаменитых сыщиков есть брат,[38] который был бы более знаменитым, если бы не его природная лень.

Бывали моменты, когда трудно было понять, шутит Пуаро или говорит серьезно.

— Как зовут вашего брата? — спросил я, все еще сомневаясь.

— Ахилл Пуаро, — мрачно ответил Пуаро. — Он живет поблизости от города Спа в Бельгии.

— А чем он занимается? — продолжал удивляться я, удержавшись от комментариев относительно странной прихоти мадам Пуаро нарекать своих чад мифологическими именами.[39]

— Ничем. Я же вам сказал, что он очень ленив, хотя у него не меньше способностей, чем у меня.

— Он похож на вас?

— В общем, да. Хотя не так красив. И кроме того, он не носит усов.

— Он старше вас или младше?

— Ему удалось родиться в один день со мной.

— Близнецы! — воскликнул я.

— Точно, Гастингс, близнецы. Вы, как всегда, угадали. Ну вот мы наконец и пришли. Давайте займемся ожерельем графини.

Но делу о пропавшем ожерелье пришлось немного подождать, так как нашлось более срочное.

Наша квартирная хозяйка, миссис Пирсон, сообщила нам, что нас ожидает какая-то медицинская сестра, которая хочет видеть мосье Пуаро по весьма срочному делу.

В большом кресле у окна сидела пожилая женщина с приятным лицом, одетая в темно-синюю форменную одежду медицинской сестры. Сначала она говорила очень сбивчиво, но Пуаро сумел ее успокоить, и женщина рассказала следующую историю:

— Понимаете, мосье Пуаро, я раньше никогда не сталкивалась с подобными случаями. Я жила в Ларкской сестринской общине, пока меня не пригласили в этот дом в Хартфордшире — присматривать за хозяином дома, мистером Темплтоном. Хороший дом, приятные люди. Миссис Темплтон намного моложе мужа. У него есть сын от первого брака, который живет с ними. Он не совсем нормальный, не то чтобы «придурковатый», но некоторая отсталость ощущается. Потом меня с самого начала поразила болезнь хозяина. Все вроде хорошо, и вдруг ни с того, ни с сего начинаются боли в желудке и сильная рвота. Но доктор не находит ничего страшного, и вроде бы так оно и есть. Но мне как-то неспокойно. Вот я и…

Она замолчала, и щеки ее вспыхнули.

— Случилось что-то такое, что усугубило ваши опасения? — предположил Пуаро.

— Да.

И она опять замолчала, не решаясь продолжать.

— Я услыхала, — наконец заговорила она, — что болтают слуги.

— О болезни хозяина?

— Нет-нет, совсем… о другом.

— О миссис Темплтон?

— Да.

— О миссис Темплтон и о докторе, надо полагать?

У Пуаро на такие вещи было особое чутье. Женщина с благодарностью посмотрела на него.

— Поначалу я этим сплетням не придавала значения, — продолжала она. — Но однажды я сама увидела их вместе… в саду…

Она смущенно умолкла, но на лице ее было написано такое возмущение, что спрашивать о том, что она видела в саду, было лишним. Все было ясно без слов.

— Приступы становились все сильнее и сильнее. Доктор Тревес сказал, что это естественное течение болезни и что Темплтон долго не протянет. Я ухаживала за многими больными, у меня солидный опыт — но что-то не припомню таких странных симптомов. Все это очень напоминает… — Она заколебалась.

— Отравление мышьяком? — пришел ей на помощь Пуаро.

Она кивнула.

— И потом, — продолжала миссис Пирсон, — однажды мой пациент бросил одну фразу, которая меня очень удивила. Он сказал: «Они меня прикончат, эти четверо».

— Так и сказал? — встрепенулся Пуаро.

— Да, это были его слова, мосье Пуаро. Правда, в этот момент у него был очередной приступ, он сильно мучился и, может, сам не понимал, что говорит.

— «Эти четверо», — задумчиво повторил Пуаро. — Кто эти четверо, как вы думаете?

— Не знаю, мосье Пуаро. Я подумала, что он имеет в виду жену, сына, доктора и, может быть, мисс Кларк, компаньонку жены. Вероятно, он решил, что эта четверка объединилась против него.

— Может быть, — озабоченно произнес Пуаро. — Может быть. А как еда? Еда вас не смущала?

— Я тщательно за всем следила. Но иногда миссис Темплтон сама относила ему еду, а потом… ведь были дни, когда у меня был выходной.

— Да, конечно. И у вас нет достаточных доказательств, чтобы обратиться в полицию?

При упоминании о полиции на ее лице отразился ужас.

— Но кое-что мне удалось сделать, мосье Пуаро, — продолжала она. — Вчера у Темплтона почти сразу после супа начались сильные боли, мне удалось отлить немного из тарелки в бутылочку, и я принесла ее с собой. Мне сегодня дали выходной, чтобы я навестила больную мать, сегодня моему подопечному вроде бы получше.

Она протянула Пуаро бутылочку.

— Прекрасно, мадемуазель. Мы тут же отправим это на анализ. Если вы зайдете к нам, ну, скажем, через час, мы сможем либо подтвердить ваши предположения, либо их опровергнуть.

Узнав у посетительницы ее имя и уточнив профессию, Пуаро проводил ее до двери. Затем он написал записку и вместе с бутылочкой куда-то отослал. Потом, к моему величайшему изумлению, позвонил кому-то по телефону и начал проверять анкетные данные нашей посетительницы.

— Да-да, мой друг, — сказал Пуаро, увидев на моем лице изумление. — Береженого и Бог бережет. Не забывайте, что по нашему следу идет Большая Четверка.

Вскоре Пуаро получил подтверждение, что Мейбл Палмер, медицинская сестра по образованию, состоит членом Ларкской сестринской общины, откуда она действительно была послана к Темплтонам.

— Пока все в порядке, — сказал Пуаро. — А вот и мисс Палмер возвращается.

Как раз в это время принесли заключение. Мисс Палмер и я с волнением ожидали, что скажет Пуаро, прочитав его.

— Мышьяк? — еле слышно спросила мисс Палмер.

— Нет, — ответил Пуаро, сворачивая бумагу. Мы были страшно удивлены.

— Мышьяка в супе не было, — продолжал Пуаро. — Но зато обнаружено изрядное количество сурьмы. Дело настолько серьезно, что мы должны немедленно выехать в Хартфордшир. Может быть, еще успеем.

Было решено, что Пуаро приедет к Темплтонам как частный детектив, чтобы расспросить миссис Темплтон об одном из ее бывших слуг (имя слуги ему подсказала мисс Палмер), который подозревается в хищении драгоценностей.

Когда мы прибыли в Элмстед (так называлось поместье Темплтонов), уже смеркалось. Чтобы не было лишних вопросов, мы позволили мисс Палмер уйти вперед и к дому подошли минут на двадцать позже.

Нас встретила миссис Темплтон, высокая темноволосая женщина. Движения у нее были какими-то резкими, а глаза она старательно отводила. Я заметил, как она вздрогнула, когда Пуаро назвал свою профессию, и с какой готовностью отвечала на все его вопросы. А когда Пуаро — явно с умыслом — рассказал ей об одном деле, в котором жена пыталась отравить мужа, миссис Темплтон едва смогла скрыть свое смятение. Неожиданно она ушла, выдавив из себя извинение.

Какое-то время мы были одни. Затем в гостиную вошел кряжистый господин с квадратными плечами и с маленькими рыжими усиками. На его носу водружалось пенсне.

— Доктор Тревес, — представился он. — Миссис Темплтон попросила меня извиниться перед вами за ее неожиданный уход. Она плохо себя чувствует. Нервы. Очень переживает за мужа. Я уложил ее в постель и дал снотворное. Она просила вас с нами отобедать. Мы так много о вас слышали, мосье Пуаро. А вот и Мики!

В комнату неуклюжей походкой вошел молодой человек. У него было круглое лицо, а вздернутые брови придавали ему несколько глуповатый вид. Молодой человек неловко поздоровался с нами за руку, и мы сразу поняли, что это странноватый сынок Темплтонов.

Вскоре нас пригласили к столу. Все сели. Доктор Тревес вышел из комнаты, чтобы принести вина, и вдруг лицо молодого человека совершенно изменилось, став вполне осмысленным. Он наклонился к Пуаро.

— Вы приехали сюда из-за отца, — сказал он. — Я знаю. Я много чего знаю, хотя никто об этом не подозревает. Мать будет только рада, если отец умрет. Тогда она сможет выйти замуж за доктора Тревеса. Она не моя родная мать. Я ее не люблю. Она плохая, она хочет, чтобы отец умер.

Мы были просто ошеломлены и не знали, что ответить. К счастью, в этот момент вернулся доктор Тревес, и все приступили к еде. Разговор за столом как-то не клеился.

Обед подходил к концу, как вдруг Пуаро откинулся на спинку стула и застонал. Лицо его перекосило от боли.

— Боже мой! — закричал доктор. — Что с вами?

— Ничего страшного, — ответил Пуаро. — Небольшой спазм. У меня иногда это бывает. Возраст. Нет, нет, доктор, не беспокойтесь. Сейчас пройдет. Позвольте мне где-нибудь прилечь.

Нас проводили наверх. Пуаро, не раздеваясь, завалился на постель, тяжело дыша.

Я решительно ничего не понимал, но потом все-таки сообразил, что Пуаро специально разыграл этот спектакль, чтобы мы остались наедине.

Как только провожатые ушли, он вскочил на ноги.

— Быстрее, Гастингс, быстрее открывайте окно. Стена покрыта плющом, так что есть шанс выбраться. Быстрее, пока они ничего не заподозрили.

— Спускаться вниз? По плющу?!

— Да, и как можно скорее. Вы видели, что он вытворял за столом?

— Кто? Доктор?

— Нет, этот малый. С хлебным мякишем. Помните, что рассказывала про Клода Даррела его приятельница? У него привычка за столом скатывать в шарик хлебный мякиш и собирать им крошки. Гастингс, мы попали в ловушку, этот малохольный юнец — не кто иной, как наш заклятый враг Номер Четыре. Так что скорее открывайте окно.

Я не стал спорить. В подобных обстоятельствах разумнее всего молча подчиниться. Стараясь не шуметь, мы спустились на землю и во всю прыть помчались на станцию. Нам повезло: мы успели на последний поезд, отходивший в двадцать тридцать четыре, и около полуночи прибыли в Лондон.

— Опять ловушка! — с горечью произнес Пуаро. — Сколько же людей задействовано в этом спектакле? Я подозреваю, что все почтенное семейство — на службе у Большой Четверки. Неужели они хотели просто заманить нас? Или тут более тонкая игра? Или же они хотели выиграть время, чтобы держать меня на крючке, пока я занимаюсь расследованием. А что они собирались делать дальше?

Он задумался.

У двери нашей квартиры Пуаро остановил меня.

— Минуточку, Гастингс. Позвольте мне все проверить. Я войду первым.

Он вошел и, схватив старую резиновую калошу, нажал на выключатель — я невольно расхохотался. Потом он прошелся по комнате пружинистой кошачьей походкой, готовый к любой неожиданности. Я смиренно стоял на пороге.

— Все в порядке, Пуаро? — наконец не выдержал я.

— Вроде бы, mon ami, вроде бы в порядке. Но давайте убедимся окончательно.

— Черт возьми, — возмутился я. — Позвольте мне закурить трубку, тогда я согласен ждать хоть до утра. А, наконец-то я вас поймал. Вы последний брали спички и не положили коробок обратно, а просто бросили его на стол. Что было бы, если это сделал я?

Я протянул руку. Пуаро предостерегающе крикнул и оттолкнул меня в сторону, но… мои пальцы успели коснуться коробка, и в тот же миг вспыхнуло пламя, раздался чудовищный грохот, в глазах у меня потемнело…

Когда я пришел в себя, первое, что я увидел — тревожное лицо склонившегося надо мной доктора Риджуэя. Это наш с Пуаро старинный друг.

— Не волнуйтесь, — сказал он, облегченно вздохнув. — С вами все будет хорошо. Несчастный случай, знаете ли.

— Пуаро? — с трудом выдавил я непослушными губами.

— Вы в моей приемной. Все теперь будет хорошо.

Он не ответил на мой вопрос, и страшное предчувствие ледяным ужасом наполнило мою душу.

— Пуаро? — снова пробормотал я. — Что с ним?

Мистер Риджуэй понял, что все-таки придется отвечать…

— Вам каким-то чудом удалось спастись. Но Пуаро…

Я застонал, вернее, зарычал от горя.

— Неужели он погиб?

Риджуэй молча кивнул, чувствовалось, что он еле сдерживается.

Отчаяние придало мне сил. Я рывком сел.

— Пуаро больше нет, — сказал я, — но его дух с нами. Я продолжу его дело! Смерть — Большой Четверке! — вскричал я и снова потерял сознание.

Умирающий китаец

Даже сейчас мне трудно рассказывать о тех мартовских событиях. Эркюля Пуаро, этого необыкновенного человека, чуткого друга, замечательного, неподражаемого сыщика, нет больше в живых. В спичечном коробке было спрятано хитроумное взрывное устройство огромной силы. Расчет был сделан на то, что, увидев небрежно валяющийся коробок, педантичный Пуаро непременно захочет положить его на место, в спичечницу. Взять коробок должен был он! Но случилось так, что этот злосчастный коробок понадобился мне. Я и оказался виновником катастрофы, и теперь меня мучили угрызения совести: я остался жив, а Пуаро погиб. Он-то сразу сообразил, что это ловушка. Ведь он последним брал коробок и не положить его на место просто не мог… Мне действительно сказочно повезло. Меня отбросило взрывной волной в сторону, и я отделался легким сотрясением мозга.

Мне казалось, что я пробыл в беспамятстве всего несколько минут, но на самом деле я пришел в себя только через сутки… Да, только к концу следующего дня я был в состоянии проковылять в соседнюю комнату, где стоял изготовленный из вяза гроб, в котором покоились останки одного из замечательнейших сынов человечества.

Едва ко мне вернулось сознание, я жил только одной мыслью: я должен отомстить Большой Четверке за смерть моего друга, уничтожить ее.

Я думал, что доктор Риджуэй одобрит мои планы, но, к моему великому удивлению, он стал меня отговаривать:

— Возвращайтесь в Южную Америку. Будьте благоразумны. — Словом, он мне тактично намекнул, что незачем соваться туда, где сам Пуаро ничего не смог сделать.

Но я был упрям. Стараясь не думать о том, что я, в сущности, всего лишь дилетант, я настроил себя на то, что смогу завершить расследование, начатое Пуаро, так как проработал с ним долгое время и все его методы знал наизусть. Для меня это было делом чести. С моим другом жестоко расправились, и я просто обязан посадить убийц на скамью подсудимых!

Все это я высказал доктору Риджуэю, который терпеливо выслушал мой пылкий монолог.

— Все равно, — подвел он черту, — мое мнение остается прежним: поезжайте домой. Я уверен, что, если бы Пуаро был жив, он посоветовал бы вам то же самое. Заклинаю вас его именем: возвращайтесь на свое ранчо.

Но я уже твердо решил сражаться и еще раз сказал об этом доктору. Печально покачав головой, доктор попрощался со мной и ушел.

Еще месяц я приходил в себя после болезни, а в конце апреля попросил аудиенции у министра внутренних дел и был им принят.

Министр был очень любезен, но тоже настаивал на моем отъезде, хотя я сразу же предложил ему свою помощь в расследовании деятельности Большой Четверки. Он мягко отказался, сказав, что все бумаги, завещанные Пуаро, уже у него и все необходимые меры будут приняты.

Нашу беседу Краутер завершил пожеланием счастливого возвращения в Южную Америку, чем я был несказанно обижен.

Я думаю, долг дружбы обязывает меня описать похороны Пуаро. Это была торжественная и трогательная церемония, было много венков и цветов. Венки были как от людей знатных, так и от простых граждан. Это лишний раз подтверждало, что Пуаро хорошо знали и любили в Англии, которая стала для него второй родиной. Я стоял у могилы и с горечью вспоминал о невозвратимых днях, прожитых вместе с моим другом.

К началу мая я разработал план действий. Я решил придерживаться тактики моего покойного друга, поместив в газетах объявления с просьбой сообщить мне любую информацию о Клоде Дарреле. Однажды вечером, когда я сидел в небольшом ресторанчике в Сохо, просматривая в газетах колонки объявлений, мое внимание привлекла небольшая статья, от которой мне стало не по себе.

Очень кратко в статье сообщалось о таинственном исчезновении мистера Джона Инглеса, возвращавшегося из Шанхая морским путем. Его исчезновение было обнаружено, только когда пароход отошел от Марселя. Высказывалось предположение, что он упал за борт. Статья завершалась выражением искреннего сожаления о случившемся и упоминалось, что Джон Инглес был блестящим знатоком Востока, особенно Китая, где он проработал много лет.

Эта новость подействовала на меня угнетающе. Я был уверен, что и тут не обошлось без Большой Четверки. Опять Большая Четверка…

Какое-то время я пребывал в полной прострации, раздумывая, что же мне следует предпринять, и вдруг увидел, что я не один. За моим столиком сидел худощавый темноволосый пожилой мужчина с болезненным цветом лица и маленькой острой бородкой. Он так тихо подошел, что я даже не заметил, как он уселся за мой стол.

Но повел он себя довольно странно. Неожиданно схватив солонку, он насыпал по краям моей тарелки четыре кучки.

— Прошу прощения, но говорят, что, предлагая соль за столом, вы тем самым выражаете человеку свои соболезнования. Сейчас как раз такой случай. Я надеюсь, что уж вы-то будете благоразумны.

Затем, не говоря ни слова, он взял солонку и насыпал такие же четыре кучки по краям своей тарелки. То, что их именно четыре, не могло не навести на соответствующие размышления. Я внимательно посмотрел на него. Нет, на молодого Темплтона он не был похож, и на лакея Джеймса тоже, словом, ни на одного из тех персонажей, с которыми мне пришлось встретиться раньше. Однако я был уверен, что передо мной — Номер Четыре, собственной персоной. Голос его немного напоминал голос незнакомца, некогда навестившего нас в парижской гостинице.

Я растерянно огляделся, не зная, что предпринять. Как бы прочитав мои мысли, он улыбнулся и покачал головой.

— Не советую вам торопиться. Вспомните ваше фиаско в Париже. Имейте в виду — я принял необходимые меры предосторожности. И позвольте заметить, капитан Гастингс, ваши методы несколько примитивны.

— Вы негодяй, — выдавил я, задыхаясь от гнева. — Форменный негодяй.

— Ну зачем же так — вы слишком возбуждены. Ваш покойный друг сказал бы вам, что умение сохранять спокойствие — залог успеха.

— Как вы смеете говорить о нем, — прошептал я, — о человеке, с которым вы так чудовищно расправились. А теперь вы явились сюда ко мне…

— Я явился сюда с абсолютно мирной целью, — перебил он меня. — Чтобы посоветовать вам немедленно вернуться в Южную Америку. Если вы уедете, то, даю вам честное слово. Большая Четверка вас больше не побеспокоит.

— А если, — я презрительно усмехнулся, — я откажусь следовать вашему приказу?

— Это не приказ. Это, если хотите, предупреждение. — В его голосе прозвучала угроза. — Первое предупреждение, — холодно добавил он. — И мой вам совет: не игнорируйте его.

Неожиданно он встал и быстро направился к двери. Я вскочил и устремился за ним. И тут, как назло, из-за соседнего столика поднялся какой-то толстяк и загородил мне дорогу. Когда я обошел его, мой противник уже подходил к двери, а на меня вдруг неожиданно налетел официант, который нес груду грязной посуды. Когда я наконец добрался до двери, этого типа и след простыл.

Официант стал извиняться передо мной, а толстяк снова уселся за свой столик и как ни в чем не бывало принялся за очередное блюдо. Вроде бы ничего не указывало, что все это было заранее спланировано. Но втайне я был уверен, что здесь не обошлось без Большой Четверки.

Само собой разумеется, я проигнорировал предупреждение и продолжил поиски. Я получил только два ответа на мое объявление, но они не принесли мне никакой дополнительной информации. Ответы были от двух актеров, которые в разное время играли на сцене вместе с Клодом Даррелом, но ни тот, ни другой не были его друзьями, а главное — они не имели ни малейшего представления о том, где их бывший коллега находится сейчас.

Десять дней все было тихо и спокойно, но на одиннадцатый, когда я выходил из Гайд-парка, весь погруженный в свои мысли, меня окликнул низкий женский голос:

— Капитан Гастингс, не так ли?

Меня сразу насторожил странный акцент. У тротуара притормозил большой лимузин, из которого выглянула какая-то дама, одетая во все черное. Это была графиня Росакова, которая каким-то образом несомненно была связана с Большой Четверкой. По какой-то особой причине Пуаро всегда был к ней неравнодушен. Его привлекала ее яркая индивидуальность. Пуаро как-то признался, что он считает ее особенной женщиной, «одной из тысяч», отличной от других. Тот факт, что графиня была на стороне врагов, ни в малейшей мере не убавлял его восхищения ею.

— Остановитесь, капитан! У меня есть кое-что важное для вас. И не пытайтесь задержать меня, потому что это бессмысленно и глупо. Вы никогда не отличались особым умом. Да, да, да. Не возмущайтесь, это так. Вы и теперь продолжаете вести себя как глупец, игнорируя наше предложение. Я приехала, чтобы передать вам второе предупреждение. Покиньте Англию — и немедленно. Вы все равно ничего не сможете сделать.

— В таком случае, — холодно заметил я, — почему вы все так упорно добиваетесь, чтобы я уехал?

Графиня пожала плечами. Обворожительный жест, и плечи — тоже обворожительные…

— Что касается меня, то я бы не обращала на вас никакого внимания — делайте что хотите. Но мои шефы опасаются, что вы можете подсказать нужную информацию — тем, кто умнее вас. Отсюда следует: вам необходимо убраться.

Хотя графиня наговорила мне множество обидных вещей, я не выдал своего негодования, так как считал, что она делала это преднамеренно, чтобы вывести меня из себя.

— Нам, конечно, было бы гораздо легче убрать вас, — спокойно продолжала она, — но я иногда очень сентиментальна и уговорила их не трогать вас. Ведь у вас где-то есть симпатичная жена. Да и вашему приятелю, будь он жив, было бы очень грустно, если бы вас убили. Он мне всегда нравился, ваш приятель. Он был очень умный, очень. Если бы борьба была равная, один на один, а не как сейчас, один против четверых, то он, я думаю, одержал бы победу. Признаюсь вам честно, он был моим кумиром. Я послала на его могилу громадный венок из живых роз в знак уважения. Красные розы — самые мои любимые цветы — они отражают мой темперамент.

Я слушал ее молча, со все возрастающим гневом и обидой.

— Вы напоминаете мне мула, — подвела итог нашей беседы графиня, — который все еще брыкается, хотя его уже обуздали. Ладно. Я вас предупредила. Помните — третье предупреждение последует от руки самого Экзекутора…

Она жестом велела шоферу трогать. Скорее машинально я запомнил номер лимузина, совершенно не надеясь, что мне это поможет. Большая Четверка очень предусмотрительна.

Из разговора с графиней я уяснил одно: моя жизнь в опасности. Прекращать борьбу против Большой Четверки я не собирался, но понял, что действовать надо с предельной осторожностью.

Дома я стал обдумывать все случившееся, пытаясь выбрать наилучший план действий. Зазвонил телефон, я поднял трубку.

— Да. Капитан Гастингс. Кто говорит?

— Говорят из больницы Святого Джилса, — ответил мне резкий голос. — К нам доставили китайца. Тяжело ранен ножом в спину. Долго не протянет. Мы позвонили вам, потому что в его кармане нашли записку, где были указаны ваше имя и адрес.

В первый момент я растерялся, но потом сказал, что приеду немедленно. Я знал, что больница находится в районе доков, и подумал, что, возможно, этот человек только что вернулся из Китая.

Уже на пути в больницу меня вдруг осенило: а что, если это западня? Этот китаец может быть и подчиненным Ли Чан-йена. Мне вспомнились мои приключения в подземелье. Неужели это снова ловушка?

Поразмыслив немного, я решил, что само посещение больницы мне ничем не грозит. Умирающий китаец, конечно, мог служить приманкой. Видимо, он должен был мне что-то сообщить. Я должен «клюнуть» на его информацию и отправиться прямиком в лапы банды. Ну что ж, надо быть начеку и действовать соответственно обстоятельствам.

Меня сразу же провели к нему. Он лежал совершенно неподвижно, глаза были закрыты, и только заметные колебания грудной клетки показывали, что человек жив. Доктор послушал пульс.

— Пульс почти не прощупывается, — сказал доктор. — Вы его знаете?

Я покачал головой.

— Никогда не видел.

— Тогда почему у него в кармане оказался ваш адрес? Вы ведь капитан Гастингс, не так ли?

— Да, это так, но я и сам ничего не понимаю.

— Странно… По документам, найденным при нем, он — слуга чиновника в отставке Джона Инглеса. Ага, так вы знаете его? — воскликнул доктор, увидев, как я вздрогнул, услыхав имя Инглеса.

Слуга Инглеса! Тогда, конечно, я его видел раньше. Но, сами понимаете, европейцу очень сложно отличить одного китайца от другого. Вероятно, Инглес брал его с собой в Китай, но, в отличие от погибшего хозяина, он все-таки добрался до Англии. Возможно, у него имеется какое-то важное известие. Надо во что бы то ни стало узнать, что он хотел сообщить.

— Он пришел в себя? — спросил я. — Он может говорить? Мистер Инглес, его хозяин, был моим хорошим другом, и я думаю, этот парень хотел передать мне письмо от него. Ведь сам Инглес по нелепой случайности утонул десять дней назад — упал за борт парохода.

— Он пришел в себя, но не уверен, что у него хватит сил говорить. Он потерял много крови. Я, конечно, могу ввести ему стимулирующее, но вряд ли это поможет.

Тем не менее доктор ввел больному какой-то препарат, а я сидел у кровати и ждал хоть какого-нибудь слова или знака, которое могло помочь бы мне в борьбе с Большой Четверкой. Время шло, но китаец не шевелился.

И тут меня опять стали мучить подозрения. А что, если это все же ловушка? Возможно, китаец просто играет роль слуги Инглеса? Я где-то читал, что жрецы некоторых китайских сект умеют симулировать смерть. Кроме того, Ли Чан-йен мог найти фанатиков, которые по его приказу готовы расстаться с жизнью… Я должен быть начеку.

В этот момент раненый шевельнулся, потом открыл глаза и пробормотал что-то нечленораздельное. Он с трудом перевел взгляд в мою сторону. Похоже, он не узнал меня, но тем не менее попытался что-то сказать. Кем бы он ни был — врагом или другом, — я обязан выслушать его.

Я наклонился к больному, но не смог ничего разобрать. Мне показалось, что он произнес слово «хэнд», но точно я не был уверен.

Он снова что-то сказал, но опять я уловил только одно слово «Ларго». Я уставился на него в изумлении, так как слово было абсолютно непонятным, но, похоже, связано с предыдущим.

— Хэнделс Ларго? — рискнул предположить я.

Китаец быстро захлопал ресницами, как бы соглашаясь со мной, и добавил еще одно слово по-итальянски «каррозза». Потом он произнес еще несколько неразборчивых слов по-итальянски и, судорожно вздрогнув, замер.

Врач оттолкнул меня от кровати. Все было кончено. Китаец умер.

Потрясенный случившимся, я вышел на улицу. Немного придя в себя, я стал обдумывать загадочные слова, напоследок исторгнутые китайцем.

«Хэнделс Ларго» и «каррозза». Если мне не изменяет память, слово «каррозза» означало экипаж. Что могли означать эти три слова? Умерший был китайцем, а не итальянцем, почему же он предпочел говорить по-итальянски? В самом деле, если бы это был слуга Инглеса, он бы говорил по-английски. Все выглядело очень подозрительно. Разные предположения лезли мне в голову, но я не мог придумать ничего дельного. Если бы со мной был Пуаро, он бы мигом решил эту проблему.

Я открыл ключом дверь и вошел в комнату. На столе белело письмо. Я небрежно разорвал конверт, но то, что оказалось внутри, страшно меня поразило.

Письмо было из адвокатской конторы.

«Уважаемый сэр! В соответствии с распоряжением мосье Пуаро, который был нашим клиентом, мы посылаем вам письмо. Оно было написано им за неделю до гибели. Мосье Пуаро распорядился вручить его вам спустя определенное время — в случае его смерти.

С уважением… и т. д.».

Я взял вложенный в письмо конверт, на котором знакомым мне почерком было написано мое имя, и с тяжелым сердцем вскрыл его.

«Mon cher ami![40] — начиналось письмо. — Когда вы получите это послание, меня уже не будет в живых, но прошу вас, не оплакивайте меня. Заклинаю вас выполнить мои указания. Первым делом, немедленно возвращайтесь в Южную Америку. Не упорствуйте. Прошу вас сделать это не из сентиментальных соображений. А потому, что это часть моего плана, плана Эркюля Пуаро. Не буду вдаваться в подробности, так как мой друг Гастингс, обладающий недюжинным умом, и так все поймет.

Смерть Большой Четверке! Да сопутствует вам удача. Навеки ваш Эркюль Пуаро».

Я несколько раз перечитал это потрясающее послание. Поразительно. Этот удивительный человек настолько точно все рассчитал, что даже его собственная смерть не могла нарушить его планы. И я должен их осуществить — ведомый гением Эркюля Пуаро. Несомненно, там, за океаном, я найду подробные инструкции о том, как мне предстоит действовать в дальнейшем. Постепенно мои враги, удовлетворенные моим отъездом, забудут обо мне. Но я обязательно вернусь, я застигну их врасплох!

Ничто больше не задерживало моего отъезда. Я разослал всем телеграммы, заказал билет и через неделю уже был на борту «Ансонии», направляющейся в Буэнос-Айрес.

Не успел пароход выйти из порта, стюард принес мне записку. По его словам, записку ему передал какой-то очень рослый джентльмен в шубе, сошедший на берег буквально за несколько секунд до отплытия.

Я развернул записку. Она была на редкость лаконичной: «Вы поступили разумно». И вместо подписи — большая цифра «4».

Теперь я мог позволить себе улыбнуться.

Море было довольно спокойным. Я хорошо пообедал и, как большинство пассажиров, сыграл партию в бридж. Затем вернулся в каюту и заснул как убитый. Во всяких морских путешествиях мне всегда замечательно спится.

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. С трудом разлепив веки, я увидел, что это один из штурманов парохода. Увидев, что я наконец проснулся, он облегченно вздохнул.

— Господи, наконец-то. Ну и работу вы мне задали — никак не мог вас добудиться. Вы всегда так крепко спите?

— В чем дело? — недовольно спросил я, все еще в полудреме. — Что-нибудь с пароходом?

— Я думаю, вам лучше знать, в чем дело, — сухо ответил моряк. — Специальный приказ из Военно-Морского министерства. Вы должны перейти на ожидающий вас эсминец.

— В открытом океане? — ахнул я.

— Я и сам ничего не понимаю, — ответил штурман. — Впрочем, мне и не положено понимать. Прислали какого-то молодого человека, который должен занять ваше место, а нам приказано молчать. Так мы вас ждем?

Еле скрыв свое изумление, я оделся.

Спустили за борт шлюпку, и я был доставлен на ожидавший меня эсминец. Там меня радушно приняли, но ничего не объяснили. Сказали только, что командир корабля получил приказ доставить меня в определенное место на бельгийском побережье.

Дальше все происходило как во сне. Я даже не пытался возражать, решив, что все это тоже входит в планы моего покойного друга.

Высадили меня в указанном месте. Там уже ожидала машина, и вскоре я кружил по дорогам Фландрии. Заночевал в какой-то маленькой гостинице в Брюсселе, а утром следующего дня двинулись дальше. Поля и равнины сменились горами, кое-где появились небольшие леса, и я понял, что мы приближаемся к Арденнам. Неожиданно я вспомнил, как Пуаро однажды рассказывал мне о своем брате, который живет неподалеку от Спа.

До самого города мы не доехали, а, свернув с автострады, долго колесили по холмам, пока не въехали в маленькую деревушку. На одном из склонов примостилась небольшая белая вилла. Возле ее зеленых дверей машина остановилась.

Как только я вылез из машины, дверь виллы отворилась и из нее вышел пожилой слуга в ливрее.

— Мосье капитан Гастингс? — обратился он ко мне по-французски. — Вас ожидают. С вашего позволения, я провожу вас.

Он прошел через холл и открыл дверь в комнату, пропуская меня вперед.

Очутившись внутри, я зажмурился, так как комната выходила на запад и в это время суток вся была залита солнцем. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел в углу какого-то джентльмена, приготовившегося принять меня в свои объятия.

И тут сердце мое забилось… Нет, не может быть!

— Пуаро! — воскликнул я, все еще не веря своим глазам. — Вы ли это? — И я первым кинулся его обнимать, на что никогда бы не решился в иных обстоятельствах.

— Конечно, это я, мой дорогой друг. Убить Эркюля Пуаро не так-то просто.

— Но зачем же вы…

— Военная хитрость, Гастингс. Теперь все готово для отражения атаки.

— Но уж мне-то вы могли сказать?

— Нет, не мог. Если бы я вам сказал, вы не смогли бы так блистательно сыграть вашу роль на моих похоронах. А похороны были грандиозные, и организовали вы их с таким размахом, что даже Большая Четверка наконец успокоилась.

— Но знали бы вы, что я пережил…

— Не считайте меня таким уж бессердечным. Это была ложь во благо. Я могрисковать своей жизнью, но вашей — никогда. После взрыва, когда вы лежали в беспамятстве, мне в голову пришла отличная идея, и осуществить ее мне помог доктор Риджуэй. Я погибаю, а вы возвращаетесь в Южную Америку, но вы… вы упорно подвергали свою жизнь опасности, потому и пришлось организовывать письмо адвоката, чтобы убедить вас уехать. И вот вы здесь, мой друг, и мы вместе будем ждать момента, когда сможем покончить с Большой Четверкой.

Номер четыре выигрывает снова

Из нашего убежища в Арденнах мы наблюдали за развитием событий в мире. Все новости мы узнавали из газет, которые доставлялись нам в огромном количестве. Кроме того, каждый день Пуаро получал большой конверт, содержавший, по-видимому, что-то вроде доклада. Этих бумаг он мне не показывал, но по его поведению и выражению лица при чтении я догадывался, насколько хорошо или плохо продвигаются наши дела. Сам Пуаро был настроен по-боевому и ни на минуту не сомневался в успешном исходе битвы.

— Я постоянно боялся, — однажды признался мне он, — за вашу жизнь, Гастингс. Мысль, что вас могут убить в любую минуту, постоянно действовала мне на нервы. А теперь я, слава Богу, спокоен. Если даже они обнаружат, что вместо капитана Гастингса в Южную Америку прибыл кто-то другой — а я не думаю, что они пошлют туда для проверки кого-то, кто знает вас лично, — то решат, что вы снова задумали их обмануть, со свойственным вам хитроумием, и не придадут вашему исчезновению особого значения. В моей же смерти они уверены полностью и не будут больше откладывать осуществление своих гнусных планов.

— А что же дальше? — оживился я.

— А дальше, mon ami, произойдет воскрешение Эркюля Пуаро. Я появляюсь, когда куранты бьют ровно двенадцать часов, спутываю все их карты — и враг повержен! Пусть знают, как тягаться с самим Эркюлем Пуаро!

Я понял, что тщеславие Пуаро абсолютно неискоренимо, и напомнил ему, что уже несколько раз, будучи на сто процентов уверенным в успехе, он проигрывал партию. Но разубедить Пуаро, когда он уже предвкушает победу, — напрасная трата времени.

— Понимаете, друг мой, — продолжал Пуаро, — нам надо проделать нечто вроде карточного фокуса. Знаете какого? Вы берете четыре валета, кладете одного сверху колоды, другого — снизу, а остальных в середину. Потом колода перемешивается, и все валеты опять вместе. Старый фокус «с бородой». Вот я и хочу проделать такой же трюк с Большой Четверкой. Раньше было так: я сражаюсь сначала с одним членом Четверки, потом с другим и никогда — со всеми вместе. Вот я и хочу, чтобы они собрались разом, как четыре валета в колоде, и уничтожу их всех одним ударом.

— А что вы собираетесь предпринять, чтобы они собрались вместе? — спросил я.

— Затаиться в засаде и ждать подходящего момента.

— Но это ожидание может затянуться надолго! — проворчал я.

— Вы, как всегда, нетерпеливы, милый мой Гастингс. Но не огорчайтесь. Это долго не протянется. Теперь их ничто не удерживает. Единственный человек, которого они боялись, — мертв. Они начнут действовать самое большее через три месяца.

Когда он произнес слово «мертв», я вспомнил об Инглесе и его трагической смерти. И еще я вспомнил, что забыл рассказать Пуаро о смерти слуги Инглеса.

Пуаро внимательно выслушал меня.

— Слуга Инглеса? Вы говорите, что этот китаец говорил по-итальянски? Удивительно.

— Поэтому-то я и решил, что его подослала ко мне Большая Четверка.

— Если бы они хотели поймать вас на крючок, Гастингс, то их посланник разговаривал бы не по-итальянски, а на пиджин-инглиш.[41] Нет, это был действительно слуга Инглеса. Вспомните, пожалуйста, подробнее все, что он говорил.

— Прежде всего он несколько раз упомянул о какой-то «Хэнделс Ларго» и произнес слово «каррозза». Это означает «экипаж», не так ли?

— Да. Больше он ничего не сказал?

— Потом, в самом конце, он пробормотал что-то вроде «Кара» и какое-то женское имя «Зиа». Не думаю, что все это имеет отношение к делу.

— Не скажите, друг мой, не скажите. Кара Зиа — это очень важно.

— Но я не вижу…

— Мой дорогой друг, вы, англичане, не слишком сильны в географии.

— При чем тут география? — обиженно спросил я.

— Да, сейчас нам очень бы пригодился мосье Томас Кук,[42] — произнес Пуаро и замолчал, как всегда напустив на себя покров таинственности.

Как я ни был раздосадован но все же заметил, что настроение Пуаро значительно улучшилось, как будто он уяснил что-то для себя чрезвычайно важное.

Дни проходили, приятные, но монотонные. Приятные, потому что на вилле была отличная библиотека, а природа вокруг поражала своим великолепием. Монотонные, потому что меня раздражала вынужденная необходимость сидеть сложа руки, вместо того чтобы действовать, и я поражался терпению Пуаро. Так продолжалось до конца июня, когда истек срок предсказанного Пуаро затишья.

Рано утром к вилле подъехала машина. Это было такое редкое явление в нашей уединенной жизни, что я сразу же поспешил вниз. Войдя в гостиную, я увидел, что Пуаро уже там — разговаривает с каким-то симпатичным малым примерно моего возраста.

— Позвольте представить вам, Гастингс, — сказал Пуаро, — капитана Харвея, одного из самых известных сотрудников Интеллидженс сервис.

— Боюсь, совсем неизвестного, — сказал молодой человек, и все рассмеялись.

— Я бы сказал, хорошо известного определенному кругу лиц. Остальные его друзья и знакомые считают его приятным, но несколько глуповатым молодым человеком, у которого на уме одни фокстроты и… какие теперь еще в моде танцы, а?

Все снова рассмеялись.

— Ну а теперь к делу, — уже серьезно сказал Пуаро. — Вы считаете, капитан, что пора?

— Да, сэр. Вчера в Китае что-то произошло. Границы закрыты, телетайпы не работают, радиостанции тоже — никаких сообщений оттуда не поступает.

— Ли Чан-йен начал действовать. А что остальные?

— Эйб Райленд прибыл в Англию неделю назад, затем уехал на континент.

— А мадам Оливье?

— Вчера покинула Париж.

— Она уехала в Италию?

— В Италию, сэр. Судя по имеющейся у нас информации, оба они направляются в то место, которое вы нам указали. А откуда оно вам известно?

— Это не моя заслуга. Здесь поработал Гастингс. Он очень умный, правда, обычно ему удается это скрыть — из скромности… Так что мы очень ему обязаны.

Харвей с уважением посмотрел в мою сторону, мне стало неловко.

— Тогда в путь! Остальное обсудим в поезде, — сказал Пуаро. Он был бледен от волнения. — Наше время пришло. Вы все подготовили?

— Все, что вы сказали. Правительства Италии, Франции и Англии готовы, по вашему сигналу они выступят одновременно.

— Прямо новая Антанта,[43] — сухо заметил Пуаро. — Я рад, что Дежардо наконец поверил. Ну вот и все. Отправляемся в путь. Собственно, отправляюсь я один. Вы, Гастингс, остаетесь здесь. И не спорьте.

Я, конечно, не согласился, сказав, что мое место всегда рядом с ним, и в конце концов Пуаро уступил.

Когда мы сели в вагон, Пуаро признался мне по секрету, что он очень рад, что я еду с ним.

— У вас, Гастингс, — сказал Пуаро, — будет особая роль. Очень важная. И без вашей помощи у меня может ничего не получиться. Я очень рад, что вы настояли на своем, так как я не мог не предложить вам остаться на вилле.

— А что, это опасно?

— Да, mon ami, это очень опасно.

Прибыв в Париж, мы проехали на Восточный вокзал и опять сели в поезд. Здесь Пуаро объявил, что мы едем в Больцано,[44] в Итальянский Тироль.[45]

Воспользовавшись отсутствием Харвея, я спросил Пуаро, почему он считает, что честь открытия штаб-квартиры Большой Четверки принадлежит мне.

— Это ваша заслуга и Инглеса. Как ему удалось узнать о месте встречи Большой Четверки, я не знаю, но он узнал и послал к нам своего слугу. Сейчас мы направляемся в город Каррерси, который сейчас называется Лаго ди Карецца. Вы понимаете теперь, что из вашего «Кара Зиа», «Кароцца» и «Ларго» нам удалось извлечь нужное название.

— Каррерси? — переспросил я. — Я такого города не знаю.

— Я всегда говорил, что англичане несильны в географии. Каррерси — всемирно известный курорт, расположенный в самом центре Доломитовых Альп[46] на высоте тысяча двести метров над уровнем моря.

— И в этом месте Большая Четверка назначила встречу?

— У них там штаб-квартира. Уже дан сигнал о начале переворота, и теперь они решили, что им всем целесообразно находиться в своем штабе, чтобы отсюда отдавать приказания. Я навел справки и узнал, что небольшая итальянская горнодобывающая фирма, контрольный пакет акций которой принадлежит Эйбу Райленду, в самом центре одного из массивов построила тайное и неприступное убежище. Сейчас они там и по радио отдают приказы своим отрядам. У них тысячи сторонников в каждой стране. Конечная цель — повсеместный захват власти. В Доломитовых Альпах появилось бы правительство вселенских диктаторов. Но в их планы, к счастью, вмешался Эркюль Пуаро.

— И вы во все это верите, Пуаро? Но ведь существуют же армии разных демократических стран, у которых сверхмощное вооружение. Плюс более совершенное государственное устройство.

— Вспомните революцию в Россию, Гастингс. Тут все будет намного страшнее. И не забывайте про фанатичную мадам Оливье, она ведь гений, своими открытиями заткнула за пояс самих Кюри: одни опыты с радием чего стоят. Ей удалось высвободить энергию атома, которую она может использовать для каких угодно целей. Кроме того, насколько я знаю, — продолжал Пуаро, — она проводила опыты по созданию установки, способной сфокусировать мощный луч разрушительной силы. Насколько она продвинулась в своих опытах, мало кто знает. А если учесть, — подвел итоги Пуаро, — что в распоряжении Четверки еще и миллиарды Райленда, и изощренный ум Ли Чан-йена, то ясно, что с такой организацией никакое правительство, пусть даже самое совершенное, не справится.

Рассуждения Пуаро заставили меня задуматься. Хотя иногда Пуаро и любил для красного словца сгущать краски, но паникером он никогда не был. В первый раз я понял, какой опасности мы подвергаем себя, направляясь в самое логово врага.

Вскоре вернулся Харвей, и мы продолжили наш маршрут.

В Больцано мы приехали в полдень. Далее можно было ехать только на машине. На центральной площади стояло несколько больших синих автомашин. Мы пересели в одну из них. Несмотря на жару, Пуаро был одет в пальто и закутан в шарф так, что видны были только одни глаза и кончики ушей.

То ли он боялся простудиться, то ли это была мера предосторожности — не знаю. Ехали мы несколько часов. Сначала дорога петляла меж величественных утесов с шумными искрящимися водопадами. Потом мы пересекли не менее живописную долину, потом дорога снова пошла вверх, и наконец нашему взору открылись заснеженные горные вершины, а потом и сосновые леса, росшие на отрогах. Как все-таки прекрасна дикая природа… Одолев несколько витков меж лесистых склонов, мы неожиданно увидели большое здание. Это и была наша гостиница.

Комнаты для нас были заказаны заранее, и Харвей повел нас наверх. Из окон наших апартаментов открывался вид прямо на вершину горы, поросшей густым ельником.

— Это здесь? — вполголоса спросил Пуаро.

— Да, — ответил Харвей. — Это место называется Фелсенский лабиринт: видите вон те громадные валуны, расположенные самым причудливым образом? Среди них проложена тропинка. Чуть правее бывшая каменоломня, а вход в подземелье, я думаю, рядом с каким-нибудь валуном.

Пуаро кивнул.

— Пойдемте, mon ami, — обратился он ко мне. — Пойдемте вниз на террасу и немного погреемся на солнышке.

— Вы считаете, что это разумно?

Пуаро пожал плечами.

Солнце довольно сильно пригревало. Было время чая, но мы выпили кофе со сливками, а потом отправились распаковать вещи. К Пуаро невозможно было подступиться — он весь был в своих мыслях. Изредка он качал головой и тяжко вздыхал.

А у меня из головы не шел некий субъект, который вышел вместе с нами в Больцано и которого ждала машина. Он был маленького роста, но мое внимание он привлек главным образом потому, что, как и Пуаро, был закутан шарфом по самые глаза. Помимо всего прочего, на нем были огромные синие очки. Я был уверен, что это прибыл эмиссар Большой Четверки, и поделился своими опасениями с Пуаро. Тот ничего мне не ответил, но, когда посмотрев в окно, увидел, что этот коротышка входит в гостиницу, признал, что, возможно, я и прав.

Я уговаривал Пуаро не спускаться в столовую, а заказать обед в номер, но он не послушался. Мы заняли столик возле окна. Когда мы усаживались, то услыхали сначала чье-то восклицание, а потом звук разбившейся тарелки, несколько фасолин попали в сидящего за соседним столиком человека.

На шум появился метрдотель и рассыпался в извинениях.

Когда провинившийся официант принес нам суп, Пуаро спросил:

— Неприятный случай, что и говорить. Но вы не виноваты.

— Вы видели, мосье? Я конечно же не виноват. Тот джентльмен вдруг как вскочит со стула — я подумал, что он хочет на меня броситься, ну и невольно отшатнулся.

Я увидел, как в глазах Пуаро загорелись знакомые мне зеленые огоньки. Когда официант отошел, он сказал:

— Вот видите, Гастингс, какой эффект произвело появление живого и невредимого Эркюля Пуаро?

— Вы полагаете…

Внезапно Пуаро схватил меня за руку.

— Смотрите, Гастингс, что он делает, — прошептал он. — Лепит шарик из хлебного мякиша. Это Номер Четыре.

И правда, сидящий за соседним столиком человек, бледный как мел, машинально катал по столу хлебный шарик.

Я тайком его разглядывал. У него было гладко выбритое одутловатое лицо с нездоровой желтизной, под глазами круги, а от носа к уголкам рта спускались глубокие складки.

На вид ему можно было дать от тридцати пяти до сорока пяти лет. Ни малейшего сходства с прежними из встреченных нами персонажей, и, если бы не эта его привычка катать по столу хлебный мякиш, мы бы, конечно, его не узнали.

— Он вас узнал, — прошептал я. — Не нужно было спускаться вниз.

— Мой дорогой Гастингс, этого момента я ждал целых три месяца.

— Чтобы испугать Номера Четвертого?

— Да, но непременно в тот момент, когда он должен либо немедленно действовать, либо на время затаиться. Он выдал себя, но он этого еще не знает, думает, что в теперешнем своем обличье он в безопасности. Как я благодарен Флосси Монро за то, что она вспомнила об этой его привычке.

— И что же дальше? — спросил я.

— Дальше? — переспросил Пуаро. — Итак, он узнает, что человек, которого он больше всего боялся, жив. И это в тот момент, когда Большая Четверка уже начала действовать. Мадам Оливье и Эйб Райленд были здесь на ленче. Все считают, что они уехали в Кортину,[47] и только мы знаем, что они укрылись в своем убежище. Как много нам известно? Я думаю. Номер Четыре задает себе именно этот вопрос. Рисковать он не хочет, но ему нужно во что бы то ни стало изолировать меня… Так позволим же ему попробовать это сделать. Я готов.

Когда он кончил свой монолог, мужчина, сидевший за соседним столиком, встал и вышел.

— Он удалился, — спокойно заметил Пуаро, — чтобы отдать необходимые распоряжения. Пойдемте на террасу, друг мой, и выпьем наш кофе там. Там гораздо приятнее.

Я только схожу за пальто.

Немного встревоженный, я вышел на террасу. Мне не очень нравилась чрезмерная уверенность Пуаро, однако, уговаривал я себя, мы будем начеку и с нами ничего не случится.

Через пять минут Пуаро вернулся — уже в пальто и снова так замотанный шарфом, что лица совсем не было видно — торчали только кончики ушей. Он сел рядом и стал потягивать кофе.

— Только в Англии подают такой ужасный кофе, — заметил он. — На континенте знают, как варить кофе, чтобы он не нарушал процесса пищеварения.

Едва он это изрек, как на террасе появился тот господин из-за соседнего столика. Не колеблясь ни минуты, он взял стул и придвинулся к нашему столику.

— Надеюсь, не помешаю вам, — обратился он к нам по-английски.

— Нисколько, мосье, — ответил Пуаро.

Я насторожился. Хотя вокруг нас ходили люди, на душе у меня было неспокойно. Я чувствовал приближение опасности.

Между тем Номер Четвертый изображал из себя заядлого туриста и без умолку говорил об экскурсиях, на которых он побывал, об автомобильных поездках, о местных достопримечательностях…

Затем он вытащил из кармана трубку и закурил. Пуаро, в свою очередь, достал свои тоненькие сигареты. Когда он поднес одну из них к губам, незнакомец наклонился к нему с зажигалкой.

— Пожалуйста, прикуривайте, — сказал он. Когда он произнес эти слова, все фонари на террасе погасли. Послышался звук бьющегося стекла, потом в нос ударил какой-то едкий запах… и я потерял сознание.

В штаб-квартире Большой Четверки

Через несколько минут я очнулся и понял, что меня волокут под руки двое мужчин и что во рту у меня кляп. Была полная темнота, но я сообразил, что мы находимся в гостинице, а не на террасе. Я слышал кругом возмущенные возгласы на разных языках — люди требовали немедленно зажечь свет. Мы спустились по каким-то ступенькам вниз, потом миновали коридор и через стеклянную дверь вышли на улицу.

Снаружи было чуть светлее, и я увидел, что двое других мужчин тащат еще одного человека, и понял, что это Пуаро.

Действуя ва-банк, Номер Четыре выиграл и этот раунд. Я думаю, что он разбил колбу с хлороформом и усыпил нас, а его помощники, сидевшие за соседними столиками, воспользовавшись темнотой и нашим беспамятством, засунули нам во рты кляпы и затащили в гостиницу. Затем снова выволокли наружу, но уже через черный ход — чтобы сбить преследователей с толку.

Путь, по которому нас тащили, я и сейчас не в силах описать… Около часа нас волокли по какой-то крутой тропинке — все время вверх — среди камней и валунов. Поразительно, что мы там не сломали себе шеи. В конечном итоге мы очутились на какой-то площадке, и нашему взору открылось фантастическое нагромождение скал и гигантских валунов.

Очевидно, это и был Фелсенский лабиринт, о котором нам рассказывал Харвей. Какое-то время мы петляли по этому лабиринту, созданному, казалось, самим дьяволом.

Неожиданно мы остановились, так как наш путь преградила огромная скала. Один из наших похитителей наклонился и, по-видимому, нажал на какой-то рычаг, потому что скала вдруг легко отошла в сторону, и показался узкий тоннель, который вел в глубь горы.

Нас потащили туда. Сначала ход был узкий, потом стал шире, и наконец мы вошли в большую каменную пещеру, залитую электрическим светом. По знаку Номера Четвертого, стоявшего у стены и насмешливо улыбающегося, нас освободили от кляпов и обыскали, вытащив из карманов все, что там находилось, в том числе и пистолет Пуаро.

Сердце мое сжалось. Мы были схвачены врагами. Их было много, нас — двое, безоружных и беззащитных. Это был конец.

— Добро пожаловать в штаб-квартиру Большой Четверки, мосье Пуаро, — сказал Клод Даррел насмешливо. — Очень приятная неожиданность — снова увидеть вас. Но стоило ли возвращаться с того света, чтобы снова туда угодить?

Пуаро не ответил. Я не решался даже посмотреть на него.

— Следуйте за мной! — скомандовал Четвертый. — Хочу порадовать своих коллег. Для них это будет настоящий сюрприз, — добавил он и показал на небольшую дверь в стене. Мы вышли, прошли по коридору и очутились в другой комнате. В конце ее стоял длинный стол с четырьмя креслами. В первом — пустом — лежала накидка китайского мандарина. Во втором сидел, покуривая неизменную сигарету, Эйб Райленд, в третьем, откинувшись на спинку, полулежала мадам Оливье с ее горящими безумными глазами и монашеским лицом. Четвертое кресло занял Номер Четвертый.

Итак, мы предстали перед Большой Четверкой. Еще никогда я так сильно не ощущал, насколько реален Ли Чан-йен, насколько могуществен, хотя кресло его было пусто. Даже находясь в далеком Китае, он контролировал события и руководил всеми действиями своей преступной организации.

Увидев нас, мадам Оливье слабо вскрикнула. Райленд же, гораздо лучше владеющий собой, только пыхнул сигарой и удивленно поднял седые брови.

— Мосье Пуаро, — медленно произнес он. — Вот так сюрприз! А мы думали, что вы уже давно в раю. Однако, — в его голосе прозвучали стальные нотки, — игра окончена.

Мадам Оливье не сказала ничего, только глаза ее блеснули недобрым светом, и это мне не понравилось, равно как и ее кривая улыбка.

— Мадам и месье, — вдруг раздался спокойный голос Пуаро. — Позвольте пожелать вам доброго вечера!

Все это он произнес таким странным голосом, что я повернулся к нему. Он держался спокойно, только внешность его была какой-то… не совсем его.

Сзади послышался шум раздвигаемых штор, и в комнату вошла графиня Росакова.

— Ага! — сказал Номер Четвертый. — Наша дорогая боевая помощница. Посмотрите, кого мы поймали, — ваш старый дружок.

— Господи! — воскликнула графиня с обычной своей страстностью. — Да это же наш маленький человечек! Похоже, у него, как у кошки, девять жизней. Эх, малыш, малыш, зачем вы опять встряли в это дело?

— Мадам, — Пуаро поклонился ей, — я, подобно великому Наполеону, сражаюсь на стороне больших батальонов.[48]

В ее глазах мелькнуло какое-то сомнение, и я понял, что меня мучило все это время: стоящий возле меня человечек не был Пуаро.

Да, он был очень похож на Пуаро. Та же голова яйцевидной формы, та же осанка, та же фигура. Но голос у него был другой, и глаза из зеленых стали темными, и усы… знаменитые усы!

Мои размышления прервал голос графини.

— Вас хотят обмануть, господа! — закричала она. — Этот человек не Эркюль Пуаро.

Номер Четвертый чертыхнулся. Графиня подошла к Пуаро и схватила его за усы.

И они остались у нее в руке. А так как на верхней губе человечка виднелся шрам, лицо его сразу же стало совсем другим.

— Это не Эркюль Пуаро, — констатировал Четвертый. — Тогда кто же?

— Я знаю, — вдруг вырвалось у меня, и тут же замолчал, испугавшись, что совершил грубую оплошность. Но незнакомец сам повернулся ко мне.

— Скажите им, — сказал он, — если вы уверены, что знаете, кто я. Теперь это не имеет значения, фокус удался.

— Это Ахилл Пуаро, — медленно произнес я. — Брат-близнец Эркюля Пуаро.

— Очередной блеф! — выпалил Райленд, но видно было, насколько он потрясен.

— План Эркюля удался полностью, — спокойно сказал Ахилл Пуаро.

— Удался? — зловещим голосом переспросил Номер Четвертый. — Но вы, надеюсь, поняли, что вам-то придется умереть? И очень скоро.

— Да, я это понял. Это вы не способны понять, что ради спасения мира человек может пожертвовать своей жизнью. Во время войны многие жертвовали собой ради спасения родины. А сегодня это готов сделать я.

Я подумал, что Пуаро мог бы сначала поинтересоваться, готов ли я пожертвовать собой, но вспомнил, как он настаивал на том, чтобы я остался на вилле. Так что пенять было не на что.

— Ну и как же вы собираетесь жертвовать вашими жизнями? — насмешливо спросил Райленд.

— Я вижу, — начал Ахилл Пуаро, — что вы еще не поняли суть плана Пуаро. Начну с того, что ваше подземное убежище было обнаружено еще два месяца назад и практически все нынешние постояльцы гостиницы — это сотрудники служб государственной безопасности различных стран. Все окрестности оцеплены войсками, так что убежать вам не удастся. Операцией руководит сам Эркюль Пуаро. Перед тем как спуститься на террасу и занять место моего брата, я намазал подметки моих туфель специальным составом из семян аниса. Собаки уже пущены по следу и наверняка уже у той скалы, где расположен вход в подземелье. Одним словом, сеть расставлена, и вы в нее попали, а с нами можете делать все что хотите. Все равно никому из вас спастись не удастся.

— Вы ошибаетесь, — засмеялась вдруг мадам Оливье, и глаза ее блеснули дьявольским огнем. — Один путь есть: мы сами разрушим наше убежище, как библейский Самсон,[49] и наши враги погибнут под развалинами вместе с нами. Что скажете на это, друзья?

Райленд не сводил с Ахилла Пуаро злобного взгляда.

— А что, если, — хрипло сказал он, — что, если он лжет?

Ахилл Пуаро пожал плечами.

— Через час начнет светать, и вы убедитесь, что я сказал правду. Я думаю, наши люди уже подошли к скале, закрывающей вход.

Как только Ахилл Пуаро произнес последние слова, до нас донесся отзвук взрыва, а через минуту в комнату вбежал, бессвязно крича, какой-то человек. Райленд вскочил с кресла и торопливо удалился. Мадам Оливье встала, прошла в дальний угол и исчезла за дверью, которая вела, как я успел заметить, в отлично оборудованную лабораторию, похожую на ту, которую мы видели у мадам Оливье в Париже. Номер Четвертый тоже ретировался, но через минуту вернулся, держа в руке пистолет Пуаро.

— Убежать они все равно не смогут, — ухмыльнулся он, — а с этой игрушкой вы будете чувствовать себя уверенней, — добавил он, протягивая пистолет графине, и снова вышел.

Графиня подошла к нам поближе и долго-долго приглядывалась к моему спутнику. Внезапно она расхохоталась.

— Вы очень умны, мосье Ахилл Пуаро, — с издевкой сказала она.

— Мадам, у меня к вам деловое предложение. Как хорошо, что нас оставили одних. Назовите вашу цену.

— Не понимаю, о чем вы… Какую цену? — Она снова рассмеялась.

— Мадам, вы можете вывести нас отсюда тайным ходом. Вот я и прошу назвать цену.

— Моя цена больше, чем вы можете заплатить, — снова рассмеялась графиня. — Меня нельзя купить ни за какие деньги.

— Я не имею в виду деньги, мадам. Вы же сами только что назвали меня умным. Тем не менее практически каждого человека — я позволю себе повторить ваши слова — можно купить. Что вы хотите в обмен на наши жизни и свободу? Я могу выполнить любое, даже самое сокровенное, ваше желание.

— Вы волшебник?

— Если хотите, да.

Графиня вдруг перестала язвительно улыбаться.

— Глупец! — с горечью произнесла она. — Мое сокровенное желание! Разве вы сможете отомстить моим врагам? Вернуть мне молодость, красоту и радость жизни? Или воскресить мертвых?

Ахилл Пуаро с напряженным вниманием слушал ее монолог.

— Вы назвали три желания, мадам. Какое же из этих трех вы выбираете?

— Вы дадите мне эликсир молодости, — иронически рассмеялась графиня. — Хорошо! Я предлагаю вам условие. Когда-то у меня был сын. Найдите мне моего сына, и вы свободны.

— Я согласен. Ваш сын возвратится к вам. Даю слово, слово… Эркюля Пуаро.

— Мой дорогой мосье Пуаро. — Ее тон снова стал насмешливым. — Боюсь, что вы попали в ловушку. С вашей стороны, конечно, очень благородно обещать вернуть мне сына, но я же знаю, что это невыполнимо.

— Клянусь всеми святыми, мадам, что я верну вам его!

— Я вас уже спрашивала, можете ли вы воскрешать мертвых, мосье Пуаро?

— Вы считаете, что ваш сын…

— Мертв? Да, его нет в живых.

— Мадам! Я клянусь вам еще раз, что воскрешу вашего сына.

Графиня остолбенело уставилась на Ахилла Пуаро.

— Вы мне не верите? Принесите мой бумажник, который у меня отобрали.

Она спешно вышла из комнаты и через минуту вернулась с записной книжкой, на всякий случай держа наготове пистолет. Я подумал, что обмануть ее Ахиллу Пуаро вряд ли удастся — графиня была умной женщиной.

— Откройте его, мадам. С левой стороны небольшой кармашек. Нашли? Там лежит маленькая фотография. Взгляните на нее.

Она с недоверчивым видом взяла фотографию, повернула и… вскрикнув, пошатнулась, но устояла на месте. Потом бросилась к Ахиллу Пуаро.

— Где он? Где мой сын?

— Помните о нашем уговоре…

— Да-да. Я вам верю. Скорее! Они могут вернуться каждую минуту.

Схватив его за руку, она потянула его к двери, я еле успевал за ними. Сначала мы шли тем же путем, что и сюда, но потом туннель раздвоился. Графиня, не раздумывая, пошла направо. Мы поспешили за ней.

— Только бы успеть, — шептала она. — Мы должны выйти на поверхность прежде, чем произойдет взрыв.

Мы ускорили шаг. Я понял, что этот туннель проходит под всей горой, и мы должны выйти на ее противоположную сторону. Обливаясь потом, я старался не отставать от Пуаро и графини.

И вдруг впереди забрезжил свет. Он становился все ярче. Прямо у входа росли густые кусты. Раздвинув их, мы вышли на небольшую лужайку. Занималась заря, все было залито розовым светом.

Ахилл Пуаро не соврал насчет того, что местность вокруг горы была окружена. Не успели мы выйти из кустов, как на нас набросились какие-то люди, но, узнав Пуаро, сразу же отпустили.

— Быстрее! — закричал Ахилл Пуаро. — Быстрее уходите! Нельзя терять ни минуты…

Он не успел закончить фразу. Земля под ногами содрогнулась, послышался ужасный рев, казалось, гора взлетает на воздух. Воздушной волной нас всех разбросало в разные стороны.

Наконец я очнулся и обнаружил, что лежу на кровати в незнакомой комнате. Кто-то стоял у окна. Когда он повернулся ко мне, я увидел… Ахилла Пуаро, но вдруг мне показалось… О Боже!

Знакомый ироничный голос развеял мои сомнения.

— Да, дорогой мой друг, это я. А мой любимый братец отбыл домой, точнее, снова ушел в страну легенд. Все время с вами был я. Не все же лавры должны достаться Номеру Четвертому. С него и так хватит. Я закапал в глаза белладонну, чтобы расширить зрачки, сбрил свои знаменитые усы и наклеил фальшивые, а для убедительности два месяца назад сделал себе шрам на верхней губе. Только такой ценой я мог провести Номера Четвертого. И ведь он поверил, что перед ним не Эркюль Пуаро. И потом, вы оказали мне неоценимую услугу, подтвердив, что я — это Ахилл Пуаро. Целью моего маскарада было заставить их поверить, что Эркюль Пуаро лично руководит операцией. Все же остальное: оцепление, специальный состав на подошвах — было на самом деле.

— Но почему вы не послали какого-нибудь хорошо загримированного актера? — перебил я его.

— Чтобы я позволил вам пойти в самое пекло, лишив своей помощи и дружеской поддержки? Вы слишком плохо обо мне думаете! И, кроме того, я надеялся выбраться оттуда с помощью графини. Эта женщина более смышлена и проницательна, чем вы, Гастингс. Сначала она поверила, что перед ней Ахилл Пуаро. Помните, она воскликнула: «Вас хотят обмануть! Это не Эркюль Пуаро!» Но скоро поняла, что ошиблась. Когда она сказала: «Вы очень умны, мосье Ахилл Пуаро!» — я сразу догадался, что она меня раскусила. И понял, что настал момент пойти с козырной карты.

— Вы имеете в виду этот вздор с воскрешением ее сына?

— Это не вздор, Гастингс. Ее сын уже был у меня.

— Как так?

— Вы же знаете, что мой девиз: «Будь готов ко всему!» Как только я узнал, что графиня стала работать на Большую Четверку и пользуется их доверием, то тщательно изучил ее прошлое. Я узнал, что у нее был сын, которого похитили. Ей сообщили, что он умер. Я проверил все факты. Они не всегда совпадали. Я навел справки и, узнав, что он жив, разыскал его и за кругленькую сумму выкупил у работорговца. Сын графини работал на его подпольном заводе. Мальчик был на грани истощения. Я отправил его в одно надежное место. Там за ним был хороший уход, и, когда он поправился, я сфотографировал его — в новой обстановке на фоне живописного пейзажа. А в нужный момент сделал эффектный ход — согласитесь, это был как раз тот момент…

— Как хорошо, что вы спасли мальчика! — воскликнул я. — Пуаро, вы просто гений!

— Я и сам очень рад, что мне это удалось, так как питаю самую горячую симпатию к этой женщине. Мне было бы очень жаль, если бы она погибла в подземелье.

— Мне даже страшно спрашивать, но… что с Четверкой?

— Все тела найдены, их опознали, только Клода Даррела — Номера Четвертого — узнать было очень трудно, голова разлетелась на кусочки. Жаль, что так случилось. Я хотел бы быть уверенным, что это он. Теперь прочтите вот это.

Он протянул мне газету, в которой была отмечена карандашом небольшая статья. В ней сообщалось о самоубийстве Ли Чан-йена, главного инициатора и руководителя неудавшегося заговора.

— Мой великий противник, — мрачно сказал Пуаро. — Так уж распорядилась судьба, что лично с ним мы так и не встретились. Когда он получил известие, что его затея не удалась, то решил уйти из жизни. Самое разумное решение, что еще раз свидетельствует о его незаурядной натуре. Да… жаль, что я так и не увидел истинного лица Клода Даррела, этого палача-экзекутора Большой Четверки. Да, дорогой друг, совместными усилиями мы обезвредили и уничтожили Большую Четверку, самую мощную из всех существовавших когда-либо международных преступных организаций. Теперь вы вернетесь к своей очаровательной жене, а я… уйду в отставку. Самое большое дело моей жизни закончено. Всякое другое после него будет казаться просто банальным. Нет, нужно подавать в отставку. Возможно, я уеду в деревню и буду выращивать тыквы. А может быть, даже женюсь и стану таким, как все.

Сказав это, он смущенно рассмеялся. Я надеюсь… Мужчины маленького роста всегда питают симпатию к крупным темпераментным женщинам…

— Женюсь и стану примерным семьянином, — повторил он. — А вдруг?

Кража в миллион долларов

– Бог ты мой, кражи облигаций в наше время стали прямо-таки стихийным бедствием! – заявил я как-то утром, отложив в сторону утреннюю газету. – Пуаро, а не оставить ли нам на время науку расследования и не заняться ли вплотную самим преступлением?

– Ну, друг мой, вы – как это у вас говорят? – напали на золотую жилу. Да вот взять хотя бы последний случай: облигации Либерти стоимостью миллион долларов, посланные Англо-шотландским банком в Нью-Йорк, самым таинственным образом были похищены прямо на борту «Олимпии». Ах, не страдай я mal de mer и если бы еще этот восхитительный метод, который изобрел Лавержье, не занимал столько времени, – мечтательно заметил Пуаро, – ей-богу, я бы не утерпел и непременно отправился бы в плавание на одном из этих громадных лайнеров.

– Ну, еще бы, – с энтузиазмом подхватил я. – Говорят, некоторые из них – настоящие плавучие дворцы: плавательные бассейны, кинозалы, рестораны, теннисные корты, оранжереи с пальмами, – право, порой даже поверить трудно, что ты на борту корабля где-нибудь посреди океана!

– Что касается меня, Гастингс, то я-то как раз всегда точно знаю, что нахожусь на борту корабля, – уныло проворчал Пуаро. – К тому же все эти пустяки, о которых вы говорите с таким восторгом, мне глубоко безразличны. Я думал о другом. Вы только вообразите, сколько гениев путешествует таким образом, оставаясь неузнанными! На борту этих плавучих дворцов, как вы их только что назвали, можно встретить настоящую элиту, сливки преступного мира!

Я расхохотался:

– А я-то гадал, откуда такой энтузиазм! Не иначе как вы мечтаете скрестить шпаги с негодяем, укравшим облигации Либерти?

Разговор был прерван приходом нашей хозяйки.

– Мсье Пуаро, вас хочет видеть какая-то молодая дама. Вот ее визитная карточка.

На карточке была всего одна строчка – мисс Эсме Фаркуар. Пуаро, нырнув под стол, поднял смятый листок бумаги, аккуратно бросил его в корзинку для бумаг и только тогда попросил хозяйку проводить нашу посетительницу в гостиную.

Не прошло и минуты, как одна из самых очаровательных женщин, которых я когда-либо видел, переступила порог нашего холостяцкого жилища. На вид ей было не более двадцати пяти лет. Огромные карие глаза и изящная фигура произвели на меня неизгладимое впечатление. Одета она была на редкость элегантно, а ее манеры – безукоризненны.

– Прошу вас, садитесь, мадемуазель, – сказал Пуаро. – Это мой друг капитан Гастингс, который помогает мне в некоторых незначительных делах.

– Боюсь, что дело, с которым я сегодня пришла к вам, вряд ли можно отнести к числу незначительных, мсье Пуаро, – улыбнулась девушка, мило кивнув мне, прежде чем присесть. – Я почти уверена, что вы о нем уже слышали, – ведь о нем кричат все лондонские газеты. Я имею в виду ограбление на «Олимпии», когда были похищены облигации Либерти. – Должно быть, заметив, как вытянулось от удивления лицо Пуаро, она поспешно продолжила: – Вне всякого сомнения, вы гадаете, какое я имею отношение к делам Англо-шотландского банка. С одной стороны, я для них никто. Но с другой… о, с другой – их проблемы для меня – все! Видите ли, мсье Пуаро, я помолвлена с мистером Филиппом Риджуэем.

– Ага! А мистер Риджуэй?..

– Он и отвечал за сохранность облигаций, как раз когда их украли. Конечно, пока что его никто и не думает подозревать, да и вообще его вины тут нет. И все же он ужасно переживает. А насколько мне известно, его дядя во всеуслышание объявил, что Филипп наверняка кому-нибудь проболтался об этих облигациях. Боюсь, все это будет иметь печальные последствия для его карьеры.

– А кто его дядя?

– Мистер Вавасур, один из генеральных директоров Англо-шотландского банка.

– Что ж… понятно. А теперь, мисс Фаркуар, не могли бы вы посвятить меня в подробности этого дела?

– С удовольствием. Как вы, должно быть, знаете, банк намеревался расширить свои кредиты в Америке. Для этой цели решено было переслать в Нью-Йорк облигации Либерти на сумму миллион долларов. Для выполнения этого ответственного поручения мистер Вавасур выбрал своего племянника, который к тому времени уже много лет занимал в банке весьма ответственную должность. К тому же он в курсе всех деталей банковских операций в Нью-Йорке. Вот и решили послать его. «Олимпия» должна была отплыть из Ливерпуля 23-го числа, поэтому облигации передали Филиппу только утром этого же дня. Вручили их ему мистер Вавасур и мистер Шоу – оба генеральных директора Англо-шотландского банка. Облигации пересчитали, положили в конверт и опечатали в его присутствии, а потом уже заперли в саквояж.

– Саквояж с обычным замком?

– Нет, мистер Шоу настоял на том, чтобы изготовили особый замок – его заказали у фирмы Хабба. Насколько мне известно, Филипп уложил саквояж на дно сундука со своими вещами. Его похитили всего за несколько часов до того, как судно пришвартовалось в Нью-Йорке. Обыскали весь пароход сверху донизу, но безрезультатно. Такое впечатление, что облигации просто растворились в воздухе.

Пуаро скривился:

– Ну, похоже, все-таки не растворились, ибо, насколько мне известно, все они были проданы по частям буквально через полчаса после прибытия «Олимпии»! Что ж, думаю, теперь мне стоит потолковать с самим мистером Риджуэем.

– Я хотела предложить вам позавтракать со мной в ресторане «Чеширский сыр». Филипп тоже придет. Мы договорились встретиться с ним там, только он еще не знает, что я обратилась к вам за помощью.

Мы сразу же согласились, поймали такси и поехали туда.

Мистер Филипп Риджуэй был уже там, когда мы вошли. Увидев свою невесту в обществе двоих незнакомых мужчин, он не мог скрыть своего удивления. Это был довольно привлекательный молодой человек, высокий и элегантный. На висках его уже чуть-чуть серебрилась седина, хотя с виду я никак не дал бы ему больше тридцати.

Подбежав к нему, мисс Фаркуар нежно положила руку ему на плечо.

– Прости, что взялась за дело, не посоветовавшись с тобой, Филипп, – воскликнула она. – Позволь представить тебе мсье Эркюля Пуаро, о котором мы оба столько слышали, и его друга капитана Гастингса.

Риджуэй был потрясен.

– Конечно, я много слышал о вас, мсье Пуаро, – пожимая нам руки, пробормотал он, – но мне и в голову не могло прийти, что Эсме решится побеспокоить такого выдающегося человека по поводу… свалившегося на меня несчастья.

– Я нисколько не сомневалась, что ты не позволишь мне, Филипп, – опустив глаза, застенчиво объяснила мисс Фаркуар.

– И поэтому ты решила действовать за моей спиной, – сказал он с улыбкой. – Остается только надеяться, что, может быть, хотя бы мсье Пуаро удастся пролить свет на это загадочное дело. Потому что если честно, то у меня самого уже голова идет кругом от волнения… да и, признаюсь, от страха.

И в самом деле, лицо его было бледным и осунувшимся. Глубокие морщины на лбу и темные круги под глазами слишком ясно говорили о том, какой груз лег на плечи этого человека.

– Прежде всего, – задумчиво протянул Пуаро, – предлагаю позавтракать. Заодно и обсудим это дело. Подумаем, что тут можно предпринять. К тому же я бы хотел услышать всю эту историю из уст самого мистера Риджуэя.

Нам принесли великолепный, сочный ростбиф и пудинг с почками. Пока мы наслаждались ими, Филипп Риджуэй поведал нам о тех событиях, которые повлекли за собой исчезновение облигаций. Его рассказ до мельчайших подробностей совпал с тем, что мы уже услышали от мисс Фаркуар.

Едва он закончил, Пуаро тут же бросился в атаку:

– Мистер Риджуэй, а что заставило вас предположить, что облигации украдены?

Молодой человек рассмеялся, но в смехе его чувствовалась горечь.

– Да ведь это просто бросается в глаза, мсье Пуаро. Не мог же я потерять их?! К тому же мой дорожный сундук стоял посреди каюты. Видимо, грабители пытались взломать замок, потому что он был в весь в царапинах и порезах, так что ошибиться я не мог.

– Но, насколько я понял, его все же как-то открыли?

– Видимо, так. Скорее всего, сначала просто пытались взломать, но не смогли. И наконец каким-то образом отперли его.

– Забавно, – вполголоса протянул Пуаро, и глаза его загорелись тем самым зеленым кошачьим огнем, который я слишком хорошо знал. – Очень забавно, друзья мои! Вы только подумайте, какие странные грабители – потратить столько времени, стараясь взломать сундук, и вдруг обнаружить… нет, такое и вообразить себе невозможно… что все это время у них при себе был ключ! А ведь представители Хабба утверждают, что все их замки уникальны!

– Именно поэтому ключ никоим образом не мог быть у них! Я не расставался с ним ни днем ни ночью!

– Вы в этом уверены?

– Могу поклясться в этом, если хотите. К тому же, если у них был ключ или, положим, его дубликат, стали бы они тратить столько времени, стараясь взломать замок? Ведь тогда они могли бы просто открыть его!

– Ага, вот тут-то и есть самое таинственное место во всей этой истории! Осмелюсь предположить, что если нам и удастся отыскать разгадку, то лишь благодаря этому прелюбопытному факту! Так, так… Ну а теперь, молодой человек, надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я задам вам один деликатный вопрос. Сами-то вы уверены, что не могли оставить сундук незапертым?

Достаточно было лишь одного взглядаРиджуэя, чтобы Пуаро вмиг рассыпался в извинениях:

– Да, да, конечно, но и такое бывает, уверяю вас! Ну что ж, значит, с этим все. Итак, облигации были похищены из сундука. А потом? Что делает вор потом? Каким образом ему удается сойти на берег, имея при себе облигаций на миллион долларов?

– А! – воскликнул с горечью Риджуэй. – То-то и оно! Я уже голову себе сломал, пытаясь понять, как это ему удалось! Как?! Таможенников предупредили, каждого, кто собирался сойти в Нью-Йорке, обыскали с головы до ног!

– А эти облигации, насколько я понимаю, составляли весьма внушительную пачку?

– Ну, еще бы! Их никак не смогли бы спрятать на борту «Олимпии» – тогда бы их наверняка нашли. К тому же их и не было на борту – ведь, насколько мы знаем, все они были распроданы уже через час после того, как «Олимпия» пришвартовалась к берегу, и задолго до того, как пришел ответ на мою телеграмму с номерами и сериями пропавших облигаций. А один из брокеров вообще клянется и божится, что купил некоторую часть еще до того, как корабль вошел в порт! Уму непостижимо! Какое-то колдовство!

– Что ж, это, конечно, мысль… Скажите, а вы случайно не заметили, может, в порту вас обогнало какое-нибудь быстроходное суденышко?

– Обогнал нас только служебный катер. Да и то после того, как обнаружили кражу и все уже были начеку. Такое приходило мне в голову, так что я сам следил, чтобы их не могли передать подобным образом. Боже милостивый, мсье Пуаро, все это сведет меня с ума! Люди уже поговаривают, что я сам украл их!

– Вас, видимо, тоже обыскали, прежде чем пустить на берег, не так ли, друг мой? – мягко спросил Пуаро.

– Да, да, конечно.

Молодой человек ошарашенно уставился на него.

– Вижу, вы не поняли, что я имел в виду, – загадочно улыбнувшись, сказал Пуаро. – Ну что ж, а теперь я бы хотел навести кое-какие справки в банке.

Риджуэй вытащил визитную карточку и нацарапал на ней несколько слов.

– Передайте ее моему дяде, и он тотчас же вас примет.

Поблагодарив, Пуаро отвесил галантный поклон мисс Фаркуар, и мы распрощались. Выйдя из ресторана, мы с ним отправились по Триниддл-стрит, туда, где располагался главный офис Англо-шотландского банка. Предъявив визитную карточку Риджуэя, мы попали внутрь – в лабиринт конторок и письменных столов, где, словно хлопотливые муравьи, суетились клерки, бегая взад и вперед с деньгами в руках. Один из них провел нас на второй этаж, где были кабинеты обоих генеральных директоров. Нам посчастливилось застать их на месте – это были два весьма важных джентльмена, поседевших на службе в банке. На лице у мистера Вавасура красовалась короткая седая бородка. Мистер Шоу, в отличие от него, был чисто выбрит.

– Как я понимаю, вы частный детектив? – спросил мистер Вавасур. – Что ж, хорошо… хорошо. Правда, мы и так уже сообщили обо всем в Скотленд-Ярд. Этим делом занимается инспектор Макнейл. Весьма компетентный человек, насколько мне известно.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – учтиво согласился Пуаро. – С вашего позволения, однако, я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно вашего племянника. Меня интересует замок. Кому пришло в голову заказать его у Хабба?

– Я сам заказывал его, – вмешался мистер Шоу. – Такое важное дело не могло быть доверено обычному служащему. А что до ключей, так один был у мистера Риджуэя, а два других – у меня и у моего коллеги.

– И никто из ваших служащих не имел к ним доступа?

Мистер Шоу вопросительно покосился на мистера Вавасура.

– Надеюсь, что не погрешу против правды, если осмелюсь утверждать, что оба ключа хранились в сейфе, куда мы убрали их 23-го числа, – вступил в разговор мистер Вавасур. – К несчастью, мой коллега две недели назад – как раз в день отъезда Филиппа – вдруг неожиданно заболел. Собственно говоря, мистер Шоу только-только поправился.

– Жесточайший бронхит – не шутка для человека моего возраста, – уныло признал мистер Шоу. – Боюсь, однако, что за время моего отсутствия мистеру Вавасуру пришлось нелегко… столько важных дел сразу навалилось, а он остался один. И тут в довершение всего еще и это несчастье!

Пуаро задал еще несколько вопросов. Мне показалось, что его целью было разузнать, насколько на самом деле близки между собой дядя и племянник. Ответы мистера Вавасура были краткими и исчерпывающими. Племянник, по его словам, пользовался в банке доверием, и, насколько ему известно, у молодого человека не было ни долгов, ни каких-либо финансовых затруднений. В прошлом ему не раз приходилось выполнять столь же серьезные и ответственные поручения, и он прекрасно справлялся с ними. Наконец мы откланялись.

– Я разочарован, друг мой, – заявил Пуаро, как только мы с ним оказались на улице.

– Надеялись разузнать больше? Вряд ли. С такими старыми ворчунами обычно трудно разговаривать.

– Да нет, суть не в том, что оба они старые зануды, друг мой. Вы думаете, я рассчитывал увидеть перед собой «проницательного банкира с орлиным взором», как пишут о них в ваших любимых романах? Нет, нет! Просто дело оказалось, на удивление, простым, вот и все!

– Простым?!

– Да! С таким же успехом все это мог придумать и ребенок.

– Так вы знаете, кто украл облигации?

– Знаю.

– Но тогда… что же мы… почему?!

– Умоляю, не надо спешки и напрасных волнений, дорогой мой Гастингс! В настоящее время я не собираюсь ничего предпринимать.

– Как? Почему? Чего вы ждете?

– Возвращения «Олимпии». Насколько мне известно, в следующий вторник она должна прибыть из Нью-Йорка.

– Но если вам известно, кто украл облигации, для чего ждать столько времени? Вор может скрыться!

– Куда-нибудь на острова южных морей, где его нельзя отдать в руки правосудия? Нет, друг мой, боюсь, жизнь на островах – не для таких, как он. Вы хотите знать, почему я выжидаю? Что ж, если для гениев, подобных вашему покорному слуге, тут все ясно как божий день, то ведь другим, не столь щедро одаренным природой, как, к примеру, инспектор Макнейл, требуются неопровержимые факты, и только тогда туман в голове у него, возможно, рассеется. Так что с этим приходится считаться, ничего не поделаешь.

– Боже милостивый, Пуаро! Знаете, я бы с радостью отдал все, что имею, лишь бы полюбоваться, как вы хотя бы раз останетесь в дураках. Просто ради того, чтобы немного сбить с вас спесь!

– Ну-ну, не надо так злиться, дорогой Гастингс! По правде говоря, мне порой кажется, что в такие минуты вы готовы перегрызть мне горло. Ах, как это печально! Остается только утешаться тем, что это обычная участь гениев!

Маленький бельгиец горделиво выпятил грудь и испустил столь уморительный вздох, что весь мой гнев тут же улетучился. Я рассмеялся.

Утром во вторник, едва рассвело, мы уже мчались в Ливерпуль в вагоне первого класса. Пуаро был неумолим. Как я его ни просил, он не проронил ни словечка о своих подозрениях. Снизошел только до того, чтобы наигранно удивляться, как это, мол, я сам до всего не додумался. Я счел, что спорить с ним или унижаться – ниже моего достоинства. Пришлось сделать равнодушное лицо, хотя на самом деле я просто разрывался от любопытства.

Как только мы с ним оказались возле причала, у которого пришвартовался огромный трансатлантический лайнер, Пуаро переменился, как по мановению волшебной палочки. Напускное легкомыслие тут же слетело с него, он напоминал собаку, взявшую след. Наши с ним действия заключались в том, что мы расспросили всех четырех стюардов о приятеле Пуаро, который якобы отплыл на «Олимпии» 23-го числа.

– Пожилой джентльмен, в очках. Полный инвалид, все плавание, скорее всего, пролежал в каюте.

Описание это в точности подошло некоему мистеру Вентнору, занимавшему на пароходе каюту С24, смежную с той, в которой плыл мистер Риджуэй. Я был страшно заинтригован, хотя мне было невдомек, каким образом Пуаро удалось узнать о существовании этого загадочного мистера Вентнора и о том, как он выглядит.

– Скажите, – наконец не выдержал я, – этот джентльмен, мистер Вентнор, наверное, первым сошел на берег, когда вы прибыли в Нью-Йорк?

Стюард огорченно покачал головой:

– Нет, сэр. Наоборот – он покинул корабль последним.

Я пристыженно замолчал, краем глаза успев заметить насмешливую улыбку на лице Пуаро. Поблагодарив стюарда, он сунул ему в руку банкнот, и мы отправились назад.

– Все это очень хорошо, – продолжал горячиться я, – но его последние слова поставили крест на вашей драгоценной теории! Так что можете улыбаться сколько вашей душе угодно!

– Эх, Гастингс, Гастингс, старый друг! Как всегда, не видите разгадки, даже когда она у вас под самым носом! Напротив, последний ответ стал, можно сказать, краеугольным камнем моей теории.

Я в отчаянии всплеснул руками:

– Сдаюсь!

Когда мы уже сидели в поезде, на всех парах мчавшем нас в сторону Лондона, Пуаро вдруг принялся что-то торопливо писать, а потом, сложив листок, сунул его в конверт и тщательно заклеил.

– Это для милейшего инспектора Макнейла. По дороге мы занесем его в Скотленд-Ярд, а потом отправимся в ресторан «Рандеву». Я попросил мисс Фаркуар сделать нам честь и отобедать с нами.

– А как же Риджуэй?

– А что с ним такое? – Насмешливый огонек зажегся в глазах Пуаро.

– Ну… если вы не думаете… тогда что ж…

– Бессвязная манера излагать свои мысли становится для вас просто-таки дурной привычкой, мой милый Гастингс. В отличие от вас я всегда обо всем думаю. Если Риджуэй и в самом деле вор, похитивший облигации, что меня еще недавно ничуть бы не удивило, – что ж, дело было бы впечатляющим, но не слишком сложным. Так, пустячок… если, конечно, подумать.

– Да, боюсь только, что мисс Фаркуар вряд ли согласилась бы с вами.

– Возможно, вы и правы, друг мой. Так что, как видите, все к лучшему. А теперь, Гастингс, давайте вспомним, как развивались события. По вашим глазам, друг мой, видно, что вы прямо-таки сгораете от желания узнать, в чем тут дело. Итак, запертый саквояж с облигациями выкрадывают из запертого сундука, и он пропадает бесследно, по образному сравнению мисс Фаркуар – тает в воздухе, как дым. Но поскольку современная наука не признает таких вещей, можем смело отбросить это предположение. Что же происходит на самом деле? Каждый, кто знал об облигациях, отлично понимал, что их просто невозможно пронести на берег…

– Да, и все же нам известно…

– Говорите за себя, Гастингс! Я исхожу из очевидного: раз это было невозможно, значит, они попали на берег каким-то другим путем. Остаются два варианта: либо их до времени припрятали на борту корабля… либо вышвырнули за борт!

– Привязав к нему что-то вроде поплавка?

– Никакого поплавка не было.

Я вытаращил на него глаза:

– Но… но если облигации выбросили за борт… как же их в то же самое время могли распродавать в Нью-Йорке?!

– Всегда восхищался вашим непревзойденным умением мыслить логически, мой дорогой друг! Раз облигации распродали в Нью-Йорке, отсюда следует, что никто их за борт не бросал. Теперь вы видите, куда это нас привело?

– Туда же, откуда мы начали, – мрачно ответил я.

– Jamais de la vie![50] Если сверток выбросили за борт, а облигации все-таки были пущены в продажу в Нью-Йорке, значит, в свертке ими и не пахло! Вообще кто-нибудь может подтвердить, что они на самом деле там были? Вспомните, друг мой, с той самой минуты, как мистер Риджуэй получил его в Лондоне, он ни разу не разворачивал этот самый сверток!

– Верно… но тогда…

Пуаро нетерпеливо оборвал меня на полуслове:

– Позвольте, я закончу. Насколько я могу судить, эти облигации в последний раз появлялись на глазах у людей 23-го числа рано утром. Это было в офисе Англо-шотландского банка. После этого их никто не видит. А в следующий раз они появляются уже в Нью-Йорке через полчаса после прибытия «Олимпии» в порт. А если верить одному свидетелю, которого, к сожалению, никто не слушал, так вообще за полчаса до прибытия «Олимпии»! А что, если предположить, что облигаций вообще не было на корабле? Могли они каким-нибудь другим способом попасть в Нью-Йорк, спросите вы. Да, могли – на «Гигантике». Он вышел из Саутгемптона в тот же самый день, что и «Олимпия», однако ему за скорость передвижения присуждена «Голубая лента Атлантики». Посланные с «Гигантиком», облигации могли попасть в Нью-Йорк за день до того, как «Олимпия» вошла в порт. Итак, дело понемногу проясняется, не так ли? В свертке с облигациями никаких облигаций нет и в помине, а подмена происходит, скорее всего, в конторе Англо-шотландского банка. Для всех троих присутствующих нет ничего проще заранее приготовить дубликат свертка, а потом незаметно подменить им настоящий. И вот, друг мой, похищенные облигации на всех парах плывут в Нью-Йорк, а при них наверняка письмо с инструкциями начать продавать их сразу же, как «Олимпия» войдет в порт. А тот, кто организовал все это, должен был обязательно находиться на борту «Олимпии», чтобы инсценировать ограбление.

– Но почему?

– Потому что, если бы Риджуэй, открыв сверток, обнаружил подмену, все подозрения автоматически падали бы на тех, кто работает в Англо-шотландском банке. Нет, тот, кто плывет в соседней с ним каюте, делает свое дело – для вида взламывает замок, чтобы создать иллюзию ограбления, хотя на самом деле он открыл его своим ключом, потом выбрасывает за борт пакет и ждет, пока все сойдут на берег. Естественно, на нем очки, которые скрывают глаза, к тому же, как инвалид, он может носа не высовывать из своей каюты – из страха столкнуться лицом к лицу с Риджуэем. Итак, он сходит с корабля в Нью-Йорке и тут же возвращается в Лондон!

– Но кто… кто этот хитрец?

– Тот, кто имел запасной ключ. Тот, кто заказал замок. Тот, кто вовсе не лежал в постели с жесточайшим бронхитом все последние две недели, – стало быть, это наш «старый брюзга» мистер Шоу! Преступники порой встречаются и на самом верху, мой дорогой друг! А, вот и мадемуазель! У меня для вас хорошие новости! Вы позволите?

И сияющий Пуаро расцеловал удивленную девушку в обе щеки.

1

Игра слов: «холодный» по-английски – cold.

(обратно)

2

Дуомо не река, а собор.

(обратно)

3

Трепанг (фр.).

(обратно)

4

Жиро — персонаж романа А.Кристи «Убийство на поле для гольфа», знаменитый французский сыщик, признававший важность только вещественных улик.

(обратно)

5

Джепп — персонаж многих романов А.Кристи, полицейский инспектор из Скотленд-Ярда.

(обратно)

6

Мой друг! (фр.)

(обратно)

7

Боже мой! (фр.)

(обратно)

8

Версальская конференция — конференция в Версале, французском городе недалеко от Парижа, где в 1919 году был подписан мирный договор между союзниками и Германией, завершивший Первую мировую войну.

(обратно)

9

Господи (фр.)

(обратно)

10

Афазия — расстройство речи, при котором человек теряет иногда способность выражать мысль словами.

(обратно)

11

Понятно! (фр.)

(обратно)

12

Кули (кит.) — в Китае и некоторых других странах Востока неквалифицированный рабочий-туземец.

(обратно)

13

сейчас же, немедленно (фр.)

(обратно)

14

Нефрит — поделочный камень характерной зеленой или беловатой окраски, издавна употребляющийся для изготовления украшений.

(обратно)

15

Согласно принятым в России стандартам это соответствует 43-му размеру.

(обратно)

16

Лестница Иакова — согласно Библии (Книга Бытия, гл. 18, ст. 12–15) Иаков во сне увидел лестницу, ведущую на небо, по которой поднимались и спускались ангелы. На верху ее стоял сам Господь.

(обратно)

17

…семьдесят градусов по Фаренгейту… — Это соответствует 21,11° по Цельсию.

(обратно)

18

…за стаканчиком девонширского сидра… — Имеется в виду вино, изготовляемое в графстве Девоншир на юго-западе Англии.

(обратно)

19

Британская ассоциация — ассоциация ученых, действующая с 1831 года, ставящая целью распространение научных знаний и проводящая ежегодные форумы с докладами о последних достижениях науки.

(обратно)

20

Кюри (Мария Складовска-Кюри) (1867–1934) — польский химик и физик, первая женщина — лауреат Нобелевской премии, вместе с мужем Пьером Кюри занималась исследованием радиоактивных явлений.

(обратно)

21

Ищите женщину (фр.)

(обратно)

22

Сюртэ — традиционное название французской уголовной полиции.

(обратно)

23

Да нет же (фр.)

(обратно)

24

До свидания (фр.)

(обратно)

25

I.V. — инициалы имени и фамилии графини в английском оригинале — Inez Veronedu.

(обратно)

26

Разумеется (фр.)

(обратно)

27

«Заходите, милый друг, муху в гости звал паук» — Цитата из стихотворения «Паук и муха» английской писательницы Мэри Хоуитт (1799–1888).

(обратно)

28

Кураре — сильный яд растительного происхождения, оказывающий при попадании в кровь нервно-паралитическое действие. В некоторых индейских племенах его использовали для отравления наконечников стрел.

(обратно)

29

Кониин — сильный яд растительного происхождения, оказывающий нервно-паралитическое действие.

(обратно)

30

Рубинштейн Акиба (1882–1961) — известный шахматный гроссмейстер, после 1932 года оставил спорт из-за душевной болезни.

(обратно)

31

Капабланка Хосе Рауль (1888–1942) — гроссмейстер, чемпион мира по шахматам в 1921–1928 годах, отличавшийся исключительной быстротой шахматного мышления.

(обратно)

32

Ласкер Эмануил (1868–1941) — шахматный гроссмейстер и теоретик шахматной игры, чемпион мира по шахматам в 1889–1921 годах, игра которого отличалась исключительной изобретательностью.

(обратно)

33

Синдерелла (Золушка) — героиня народной сказки, наиболее известной в версии французского писателя, поэта и критика Шарля Перро (1628–1703).

(обратно)

34

тем лучше (фр.)

(обратно)

35

Ллойд Джордж Дэвид (1863–1945) — премьер-министр. Великобритании в 1916–1922 годах, лидер либеральной партии.

(обратно)

36

…в репертуарных театрах — Имеются в виду театры с постоянным репертуаром.

(обратно)

37

Эспаньолка — короткая остроконечная бородка.

(обратно)

38

…у всех знаменитых сыщиков есть брат… — Намек на брата знаменитого Шерлока Холмса, Майкрофта.

(обратно)

39

…нарекать своих чад мифологическими именами. — Имя Эркюль восходит к имени героя древнегреческой мифологии Геркулеса, отличавшегося необыкновенной силой и прославившегося своими подвигами. Ахилл (Ахиллес) — имя легендарного греческого героя, одного из храбрейших воинов в Троянскую войну.

(обратно)

40

Мой дорогой друг! (фр.)

(обратно)

41

Пиджин-инглиш — упрощенная форма английского языка, используемая китайцами при общении с иностранцами.

(обратно)

42

Кук Томас (1808–1892) — основатель широко известного туристического агентства, выпускавшего содержательные путеводители по разным странам.

(обратно)

43

Антанта (фр. «согласие») — название объединения государств, возникшего в начале XX века перед Первой мировой войной и ставшего военным союзом против Германии. Первоначально пакт был заключен между Англией и Францией, потом к нему присоединилась Россия, а к началу войны — Япония.

(обратно)

44

Больцано — город в Северной Италии в одноименной провинции.

(обратно)

45

Итальянский Тироль — область в Альпах в северной части Италии.

(обратно)

46

Доломитовые Альпы — горный массив в Восточных Альпах на северо-востоке Италии, курорт и центр туризма.

(обратно)

47

Кортина (Кортина д'Ампеццо) — город в Италии в долине Доломитовых Альп, климатический курорт и центр летних и зимних видов спорта.

(обратно)

48

Обыгрывается приписываемый Наполеону Бонапарту афоризм: «Большие батальоны всегда правы». «Быть на стороне больших батальонов» равнозначно «Быть на стороне победителей».

(обратно)

49

Библейский Самсон — Имеется в виду библейская легенда (Ветхий Завет, Книга Судей, гл. 13–16): израильтянина Самсона Господь наделил огромной силой, таившейся в волосах юноши. Его возлюбленная, Далила, выведала у него эту тайну и остригла у спящего Самсона волосы, предав его подославшим ее филистимлянам. Те ослепили Самсона и заточили в темницу. Но когда волосы отросли и сила вернулась к Самсону, он обрушил храм филистимлян, погубив и себя, и своих врагов.

(обратно)

50

Ничуть не бывало! (фр.)

(обратно)

Оглавление

ЧЕЛОВЕК В КОРИЧНЕВОМ КОСТЮМЕ

  Пролог

  1 Анна начинает рассказ

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8 Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера, члена парламента

  Через три дня

  Еще через день

  9 Анна продолжает свой рассказ

  10

  11

  12 Выдержки из дневника сэра Педлера

  13

  14 Анна продолжает свой рассказ

  15

  16

  17 Из дневника сэра Юстаса Педлера Отель «Гора Нельсона», Кейптаун

  Позднее

  Еще позже

  18 Анна продолжает свой рассказ

  19

  20

  21

  22 Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера

  В четверг вечером

  В пятницу вечером

  23 Анна продолжает свой рассказ

  24

  25

  26

  27

  28 Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера

  Позже

  29 Йоханнесбург 6 марта

  30 Анна продолжает свой рассказ

  31 Из дневника сэра Юстаса Педлера Йоханнесбург 7 марта

  32 Анна продолжает свой рассказ

  33

  34

  35

  36

БОЛЬШАЯ ЧЕТВЕРКА

  Неожиданный гость

  Человек из психолечебницы

  Дополнительные сведения о Ли Чан-йенс

  Загадка бараньей ноги

  Исчезновение ученого

  Женщина на лестнице

  Похитители радия

  В логове врага

  Тайна «желтого жасмина»

  Расследование в «Крофтлендс»

  Шахматный ребус

  Ловушка с приманкой

  Мышь попадает в ловушку

  Крашеная блондинка

  Катастрофа

  Умирающий китаец

  Номер четыре выигрывает снова

  В штаб-квартире Большой Четверки

Кража в миллион долларов

*** Примечания ***